Аннотация: О нет, Максимилиана де Роуэна никак нельзя было назвать джентльменом – утонченная леди Кэтрин Вудвей отлично это понимала.
 Но... что делать, если этот циничный авантюрист оказался единственным, у кого хватило мужества рискнуть своей жизнью – и бросить открытый вызов убийце, посягающему на жизнь Кэтрин? И уж тем более – как могла она противостоять страсти, властно, неодолимо влекущей ее в объятия Максимилиана?..


---------------------------------------------


 Лиз Карлайл
 Леди и авантюрист



 ПРОЛОГ



 Покажите мне добродетельные деяния, и я не буду придираться к побуждениям.

    Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина, 1776

  Апрель 1826   го  да 
 Теперь она была старухой. Многие уверены, что она такой и появилась на свет – закутанной в бомбазин и старомодные черные кружева, отличающаяся своей неуступчивостью, показной набожностью и нравом, который становился порой и вправду невыносимым. София Жозефина Ди Биазе Кастелли похоронила трех мужей, любимую дочь и, как невольно казалось, даже внука.
 На своем веку она повидала мир, влюбилась в Париже, вышла замуж во Флоренции, а состарившись, пресытилась всем и обрела мудрость в Лондоне. Но когда-то очень давно она была такой же юной и романтичной, как все влюбленные пары с сияющими от счастья глазами, неспешно прогуливающиеся по скверу у нее под окнами каждый Божий воскресный день. Среди прогуливающихся она могла заметить своим не настолько старым взглядом черты так знакомого ей грызущего чувства одиночества.
 Драпри из тяжелого темного бархата не пропускали ни единого луча послеполуденного солнца в громадную, до духоты натопленную столовую синьоры Кастелли. Хотя за крепкими кирпичными стенами особняка и стоял пригожий весенний день, в камине громко трещал вовсю полыхавший огонь. С царственно-чопорным видом старуха сидела за столом в обтянутом черной кожей кресле с высокой спинкой, машинально потирая зябнувшие руки, и все никак не могла решиться на то, от чего мучительно ныло сердце. Протянув руку к четырем стоявшим на столе урнам, она подагрическими пальцами по очереди сняла с них крышки.
 – Земля, вода, ветер и огонь, – поочередно пробормотала старуха, бросая по щепотке сухих трав из каждого сосуда в стоявшую перед ней богато разукрашенную латунную чашу.
 В полумраке столовой неуверенно шевельнулась другая женщина.
 – Мария! – повелительно щелкнула пальцами синьора Кастелли. – Где колода таро? Живо неси ее сюда!
 – Слушаюсь, синьора Кастелли, – присела в глубоком реверансе Мария. Она открыла дверцы старинного серванта с явной неохотой и дрожащей рукой извлекла небольшую резную шкатулку эбенового дерева, окаймленную по краю потускневшей от времени медью.
 С глухим стуком она неловко поставила шкатулку на стол, но рук с нее не убрала.
 – Синьора Кастелли, – запинаясь, прошептала она, – вы уверены, что поступаете мудро?
 Старуха зло сощурилась и уставилась на нее острым взглядом.
 – Я стара, Мария, – возвестила она не терпящим возражения тоном. – Мой внук не оставил мне иного выбора. Хочется ему или нет, но в брак он вступит! И прежде чем я умру, под крышей моего дома его жена родит мне моих внучат!
 После каждого слова она яростно тыкала скрюченным пальцем в висевший над камином портрет своего внука.
 – Простите великодушно, синьора, но Максимилиан давно уже не столь молод и простодушен.
 – Я знаю, Мария, но ты сама видела, какие взгляды на него бросают женщины.
 Мария опустила глаза и пристально посмотрела на шкатулку.
 – Вы правы, но преподобный О’Флинн?
 – Стал владельцем нового ландо! – огрызнулась синьора. – Куплено, между прочим, на мои деньги! Так что он прекословить не будет. И потом, Мария – Матерь наша для каждого находит свои слова. Только ты ее не слушаешь.
 Мария поджала губы и торопливо оттолкнула от себя шкатулку, как если бы ее вдруг объяло пламенем.
 Синьора Кастелли с нежностью взяла шкатулку, открыла ее и извлекла завернутый в черную шелковую ткань сверток. Быстрым движением она сноровисто сдернула ткань, и у нее в руке оказалась толстая колода карт, закругленные края которых истерло время. Держа колоду перед собой, синьора свободной рукой взяла со стола одну из горящих свечей, наклонив, опустила ее в латунную чашу и подожгла травы. К потолку, змеясь, потянулись тонкие кольца белого дыма. Правой рукой она несколько раз провела колодой карт через дым.
 – Земля, вода, ветер, огонь, – торжественно повторила она. – Да свершится очищение!
 Дым пошел на убыль. Старуха трижды сняла колоду направо, потом точными и быстрыми движениями сдала их, выложив крест. Протянув руку к лежавшей в центре рубашкой вверх карте, она на мгновение замешкалась, но потом все-таки открыла ее.
 – Боже! – только и выдохнула она.
 Мария торопливо склонилась над столом.
 – Король Мечей! – благоговейно прошептала она. – Максимилиан?
 Старуха кисло посмотрела на служанку:
 – Верно. Не желаешь ли понаблюдать?
 Мария робко отодвинула кресло и присела на самый краешек. Синьора Кастелли вновь обратила свое внимание на разложенные перед ней карты и быстро открыла следующие три. Мария тихонько вскрикнула и невольно отшатнулась от стола.
 – Нерон! – в ужасе прошипела она. – Господи! Кто же умрет?
 – Да никто не умрет, глупое создание! – сердито проворчала синьора и открыла еще три карты. При виде третьей брови у нее поползли вверх. – Так-так, еще не время. – Она легонько, по очереди, притронулась к каждой карте пальцами. – Однако грядет большая беда. Белокурый мужчина с нечистым сердцем. Обман. Измена. Но где-то в другом месте. Только не здесь, не в этом доме. – Последние слова она произнесла с подчеркнутым высокомерием.
 Открыв еще одну карту, старуха что-то пробормотала себе под нос и торопливо осенила себя крестом.
 – Вот, Мария, вот где ответ. Женщина в большой опасности. Дама Чаши. – Она легонько постучала по карте костлявым пальцем. – Ваза, полная змей. Сердце, переполненное алчностью. Слава Богу, я ее не знаю.
 Она задумчиво цокнула языком и внимательно вгляделась в соседние карты:
 – Какая жалость, какая жалость!
 – Почему, синьора?
 – Она обречена, Мария, ее по губит собственная жадность, – грустно покачала головой старуха, назидательно ткнув пальцем в Пятерку Жезлов: – Вот в чем дело! Видишь?
 – А как же Максимилиан? – Взмолилась Мария и разве что не легла грудью на стол. – К нему-то все какое имеет отношение?
 Старуха пожала затянутыми в черный шелк плечами:
 – Беда бродит совсем рядом с моим внуком. Эта женщина несет некую опасность.
 Она еще раз задумчиво оглядела разложенные перед ней карты:
 – Что еще, мне не по силам различить.
 Мария прерывисто вздохнула, и синьора Кастелли перевернула новую карту.
 – Вот она! – громко воскликнула она, и ее морщинистое насупленное лицо буквально засветилось от неописуемой радости. – Смотри, Мария! Видишь? Королева Пентаклей. Наконец-то! Все, о чем мы столько молились, теперь на расстоянии протянутой руки! Я давно предчувствовала такой расклад!
 – Королева Пентаклей? – озадаченно переспросила Мария. – Но вы ни разу ее не открывали, синьора!
 Синьора Кастелли пренебрежительно отмахнулась:
 Потому что она ни разу не приходила, вот почему!
 – Кто же тогда она? – вопросительно посмотрела на хозяйку Мария.
 Старуха едва заметно усмехнулась:
 – Она, Мария, та самая. Матерь Земля. Она все и вся – благость и сладострастие, доброта и истина. Посмотри вот сюда, – синьора Кастелли указала пальцем на карту, – в руке она держит все тайны природы. Но равновесие ненадежно. В сердце у нее слишком много космической дисгармонии. Я ее очень явственно чувствую.
 Она замолчала и, медленно нахмурившись, открыла оставшиеся карты – все масти пентаклей. Синьора всплеснула руками и метнула на Марию исполненный неприкрытого восторга взгляд:
 – Фортуна на нашей стороне! Быстро! Быстро! Где мои четки?
 Мария поспешно протянула руку и извлекла их из кармана платья синьоры Кастелли.
 – А что еще вы увидели, синьора? Что вы собираетесь делать?
 – Сейчас мне нужно помолиться, – старуха стиснула четки, сложила молитвенно ладони и поднесла свои заметно трясущиеся руки к лицу Марии, – она близко. Совсем близко. Но беда еще ближе. Нам нужно молиться о том, чтобы беда не коснулась Максимилиана. И нужно молиться о том, чтобы Королева Пентаклей благополучно была доставлена нам в руки, чтобы мы смогли исполнить то, что должно исполнить.




 ГЛАВА 1



 Истинный джентльмен должен всегда заботиться о том, чтобы не иметь мрачного и неприступного вида.

    Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина

 Ужасные несчастья могут обрушиться на любого, кто очертя голову бросается в неведомое. Кэтрин знала об этом. И все же расстилавшийся перед ней туман, синевато-серый и непроницаемый, ни на миг не задержал ее, как можно было бы ожидать. Напротив, она неутомимо стремилась все дальше вперед и лишь морщилась время от времени от промозглой и липкой сырости, что обволакивала ее со всех сторон. Копыта Ориона приглушенно застучали по мягкой земле, когда молодая женщина небрежно подстегнула коня в направлении смутно видневшихся впереди высоких зарослей вереска.
 Горе и смятение погнали ее прочь сначала из Глостера, а теперь в Лондон. Хотя, может быть, и не стоило отправляться в путь в такой непроглядный туман. Разумнее дождаться, когда наступит день, а не нестись со всех ног в предрассветной темноте через необъятный Гайд-парк. Но выносить заполнявшую дом и воцарившуюся у нее в сердце мертвящую тишину больше не осталось сил.
 Она несколько раз хлопнула Ориона ладонью по крупу, понукая коня вперед и гоня прочь мысли о том, как будет браниться ее брат Кэм, когда узнает о ее безрассудстве. Внезапно впереди из непроглядного тумана до ее ушей донесся посторонний звук. Резкий, хотя и приглушенный, как если бы кто-то наступил на сухую ветку, засыпанную мокрыми листьями. В следующий миг она его увидела – в тот же самый момент его увидел и Орион. Подобно языческому колдуну, призывающему огнедышащего дракона, прямо перед ними неясно замаячил высокорослый мужчина в развевающемся черном длиннополом плаще, заслонив собой лежащую впереди тропу.
 Орион пронзительно заржал, метнулся куда-то вправо и, слепо забив копытами, поднялся на дыбы. Мужчина выплыл из тумана, схватил лошадь под уздцы и играючи одним рывком поставил ее на все четыре ноги, как будто перед ним оказался не обезумевший от страха конь, а своенравный пони. Глаза у Ориона стали белыми от ужаса, он елозил задними ногами, разбрасывая вокруг себя куски дерна. Мужчина же с поразительным спокойствием продолжал безжалостно тянуть уздечку, удерживая морду Ориона, к земле. В конце концов, лошадь в последний раз фыркнула и утихомирилась.
 В воздухе повисло долгое и неловкое молчание.
 – Приношу свои извинения, мэм, – проскрипел наконец незнакомец. – Боюсь, из-за мокрой земли я не расслышал вашего приближения.
 Онемевшая Кэтрин какое-то мгновение смотрела на него сверху вниз, потом взгляд ее скользнул к его сжимавшей уздечку руке.
 – С моим жеребцом я вполне могу и сама управиться, сэр, – отрывисто заметила она. Однако по непонятной причине в ушах у нее гулко отдавались частые удары сердца.
 Мужчина выпрямился, и Кэтрин завороженно смотрела, как не спеша его длинные изящные пальцы отпускают кожаную уздечку.
 – У меня сложилось обратное впечатление, – спокойным тоном заметил он и посмотрел ей прямо в глаза. – По всей видимости, я ошибался.
 – Вот именно, – выдавила из себя девушка.
 Выражение сомнения на своем лице незнакомец даже не попытался скрыть; он окинул тропу внимательным быстрым взглядом, и Кэтрин отчего-то испытала тревожное чувство, что он может видеть то, что ей увидеть не по силам.
 – Сударыня, вы путешествуете без провожатого? – поинтересовался он обманчиво-равнодушным тоном.
 Вот тут-то до Кэтрин и дошла вся безумная глупость ее деяния. Она оказалась в полном одиночестве, в густом тумане в компании подозрительного и наводящего страх мужчины. Отважно выпрямившись в седле, она уставилась на кончик своего носа, изо всех сил стараясь придать своему взгляду ту надменность, что так удавалась ее старшему брату.
 – Мои дела касаются только меня, сэр, резко отпарировала она. – Однако раз уж вы завели речь об очевидном, то позволю себе заметить, что вы весьма беспечно прогуливались по верховой тропе.
 Глаза незнакомца блеснули согласием, и он покосился на нее странным взглядом.
 – Тем не менее, здесь не место для одинокой леди.
 Кэтрин с досадой пришлось признаться самой себе, что он прав. Она окинула своего неожиданного собеседника быстрым взглядом. Мужчина выглядел худощавым и темноволосым и моложе, чем показался ей сначала, хотя на лице его и лежала печать усталости прожитых лет. Исполненные холодной проницательности глаза и высокие скулы не позволяли назвать его красавцем, но взгляд к себе каким-то непонятным образом он, тем не менее, приковывал, чего Кэтрин не могла не признать. И еще одна странность – говорил он с едва заметным акцентом, то ли немецким, то ли итальянским. Несмотря на толстую с серебряным набалдашником трость и изящество, с которым на нем сидело платье, человек явно не был английским джентльменом.
 Мужчина, вне всякого сомнения, услышал, как она прерывисто перевела дыхание. Избежать его холодного темного взгляда она не сумела.
 – Отправляйтесь домой, и немедленно, сударыня, – требовательно сказал он. – Гайд-парк в такой час отнюдь не безопасное место.
 Кэтрин не смогла себе объяснить, отчего она продолжала медлить.
 – Вынуждена признаться, что вы дали мне фору, – сказала она, намеренно растягивая слова. – Вы всегда в такой туман бродите по парку?
 Орион с фырканьем беспокойно вскинул голову. Мужчина, отпустив короткое проклятие на непонятном языке, вновь схватил коня под уздцы.
 – Поверьте, сударыня, где и когда я, как вы изволили выразиться, слоняюсь, не вашего ума дело, – раздраженно ответил он. – А вот лондонский сброд только-только собирается завалиться на боковую.
 Похоже, он говорил серьезно. Кэтрин согласно кивнула:
 – Возможно, вы и правы, мистер.
 С непроницаемым лицом мужчина сдернул с головы шляпу и отвесил поклон, одновременно учтивый и высокомерный, вовсе не по-английски. Затем незнакомец так же внезапно, как и появился, прошагал мимо нее и растворился в тумане, который и не думал редеть.
 Только теперь Кэтрин углядела, что за ним по пятам трусит громадная черная зверюга. Молодая женщина растерянно уставилась на скользящую мимо нее массивную тень. Собака? Господи, Боже мой, хорошо если так! Она всем сердцем надеялась, что она не ошиблась и видела в самом деле собаку.
 Кэтрин зябко повела плечами и вдруг обнаружила, что стремление к бегству у нее изрядно поубавилось, а прежняя бесшабашная смелость куда-то незаметно испарилась. Так что поступила она в точности так, как распорядился незнакомец. А в том, что он именно распорядился, сомнений быть не могло. Приказ слетел с его губ с такой легкостью, как если бы он только и делал, что командовал.
 Проехав несколько минут обратно по тропе, Кэтрин стегнула Ориона и, направив его влево, вверх по склону, довольно быстро выехала из-под деревьев на открытое место. Рассеянный свет позднего апрельского утра, наконец, пробился сквозь сплошной облачный покров, и все стало видно как на ладони. Тут-то она вновь увидела незнакомца, который стоял на близлежащем холме, небрежно опираясь на свою трость. Когда Орион, прядая ушами, тронулся в направлении Оксфорд-стрит, Кэтрин почувствовала, как ее провожает угрюмый и пристальный взгляд. Казалось бы, такое беспардонное разглядывание должно было смутить ее, но, напротив, она почувствовала себя увереннее. Как если бы стоявший на холме стремился удостовериться, что с ней ничего не случится дурного, а то и еще раз перекинуться парой-другой слов.
 Однако Кэтрин ошиблась. Едва ее лошадь тронулась с места, мужчина повернулся и решительно зашагал в противоположную сторону. Прежде чем исчезнуть за деревьями, он остановился и обернулся через плечо. Исполненная благодарности, Кэтрин учтиво склонила голову и подняла затянутую в перчатку руку.
 Ответить на ее жест незнакомец и не подумал.
 Примерно в миле отсюда, в гостиной лорда Сэндса на Принсес-стрит, где недавно разожженный в каминном очаге огонь старательно разгонял промозглую сырость, тишину нарушали лишь шипение горящих углей да унылое тиканье высоких напольных часов, стоявших у стены в промежутке между двух завешанных тяжелыми шторами окон. Рядом с камином развязно развалился в кресле Гарри Маркэм-Сэндс (более известный как лорд Сэндс), имевший с головы до ног вид завзятого дворянина из сельской глубинки – румяное, пышущее здоровьем лицо, легкие залысины и заметное брюшко.
 Настроение в гостиной царило довольно унылое. Лорд Сэндс своим пристрастием к алкоголю делал себя несчастным человеком. Он пребывал в таком состоянии уже столько лет, что многие, и в первую очередь его сестра Сесилия, уже отчаялись их сосчитать. Менее милосердная женщина просто-напросто пожала бы плечами, заметив, что Гарри все свои несчастья накликал на себя сам. Сесилия относилась к тому человеческому типу, для которого характерна терпимость и доброжелательность. Однако сегодня ноги у нее ныли с самого раннего утра, а поясницу немилосердно ломило. Все накопившееся за восемь лет каждодневной терпимости к брату, в конце концов, прорвалось наружу.
 – Ну что, Гарри! – воскликнула она, сердито расхаживая по гостиной. – Все твои неприятности исходят только от тебя самого!
 Гарри с простодушным видом выудил из кармана своего платья серебряную флягу.
 – Полагаю, я этого заслужил, – ровным голосом проговорил он. Однако когда он наклонил флягу, чтобы добавить бренди себе в кофе, рука у него тряслась так, что горлышко громко застучало о край чашки.
 Сесилия наклонилась вперед с быстротой ястреба, углядевшего желанную полевую мышь, и выхватила у брата флягу.
 – Сколько можно, Гарри! Во французском коньяке давешний скандал не утопишь.
 Лицо Гарри еще больше покраснело.
 – Никакого скандала не было, Сели.
 – Твоя жена, Гарри, – уже сама один большой скандал и больше ничего! – раздраженно стояла на своем Сесилия. – А когда прошлым вечером в театре ты накинулся с угрозами вышвырнуть ее из ложи, то лишь подлил масла в огонь!
 Гарри сжал кулак и с осторожностью провел костяшками пальцев по глубоким и длинным царапинам у себя на щеке.
 – Так я вовсе и не собирался так делать.
 Однако Сесилия осталась беспощадной.
 – Не много же тебе нужно, чтобы напиться, Гарри! – воскликнула она, и, взяв двумя пальцами флягу за горлышко, презрительно подняла ее перед собой. – Джулия, наверное, уже устала разыскивать и выливать твои заначки, так? Или она смиренно дожидается, когда ты с чувством налижешься в передней?
 Гарри скрестил руки на груди, немного сполз с кресла и поежился.
 – Сели, да ведь никто ничего не услышал, слово дворянина! – промямлил он. – Ну, хорошо, слышали только те, кто сидел в соседних ложах.
 Сесилия с несчастным видом расположилась в кресле с облезлой позолотой напротив старшего брата.
 – Господи, Гарри, – тихонько проговорила она, подпирая ладонью подбородок, – дорогой мой, ты же присутствовал в высшем свете. Хватит одного слова. За окном раннее утро, а до меня уже добрались первые пересуды!
 – Для вас с Делакортом я настоящая обуза, – с жалким видом пробормотал Гарри.
 – Давай не будем, Гарри! У нас с Дэвидом все хорошо. Я не о нас беспокоюсь, понимаешь? Меня волнуешь ты.
 Гарри угрюмо покачал головой:
 – Слишком поздно, Сели. Я на ней женился, и тем хуже для меня. Сколько лет я был рогоносцем на глазах у всего Лондона! Мне остается одно – тем более что Джулия совсем распоясалась, – подать на развод. Уж сколько месяцев я ей угрожаю разводом – и все без толку.
 Сесилия какое-то время молчала и задумчиво грызла ноготь.
 – Ну что ж, Гарри, полагаю, что на развод вполне можно пойти, – наконец заговорила она. – Но все будет ох как непросто. Влияния в палате у тебя, считай, никакого, а в парламенте слишком много так называемых дворян, которым совсем не захочется, чтобы кое-какие имена стали предметом толков. Полагаю, ты понимаешь, о чем я говорю.
 – Боже, – тяжело вздохнул Гарри. – Мне такое и в голову не приходило.
 И он растерянно провел рукой по своим взлохмаченным волосам.
 Бедный Гарри! Он никогда не был самым ярким бриллиантом семейной короны. Сесилия, отставив в сторону флягу, поспешно перегнулась через стол.
 – Послушай, Гарри, откажись от аренды вашего дома и увези ее назад, в поместье Холли-Хилл. – Или убавь ей денежное содержание! Черт возьми, она даже наследника тебе не подарила!
 Гарри презрительно усмехнулся:
 – Ничего не выйдет, да она и не согласится. – Он горестно покачал головой. – Я ей на вот столько не могу доверять, понимаешь? Пусть уж лучше титул перейдет к дяде Реджи или кому-нибудь из его выкормышей. А касательно экономных расходов, то тут ничего нельзя сделать. Только на булавки Джулия тратит такую сумму, которая лишь немного не дотягивает до моего ежемесячного дохода. И сделать ничего нельзя, все по брачному договору – в свое время она постаралась и все учла.
 У Сесилии вырвалось ругательство, которое вряд ли могло бы украсить воспитанную женщину высшего света. Нахмурившись, она подтолкнула стоявшую рядом с ней флягу к брату.
 Тот с виноватой улыбкой взял ее, открыл, щедрой рукой плеснул бренди себе в кофе, посмотрел на сестру и вопросительно поднял бровь. Сесилия испытала искушение, но быстро взяла себя в руки, покачала головой и поднесла к губам чашку с настоящим ароматным кофе. Не спеша, сделала глоток и аккуратно поставила чашку на блюдце.
 – Послушай, Гарри, а с кем она тогда была – с лордом Бодли, мистером Востом или с кем-то еще?
 Гарри с угрюмым видом покачал головой:
 – Не разглядел, чья карета.
 – Если не везет, так сразу во всем. – Брат и сестра молча допили кофе, и Сесилия поднялась из-за стола, собираясь уходить. – Хочу тебе сказать, Гарри, – проговорила она, пытливо вглядываясь ему в лицо, – что мы с Дэвидом всегда будем на твоей стороне, что бы там ни случилось. Впрочем, ты и так знаешь, верно?
 Гарри молча кивнул.
 Сесилия протянула руку и с нежностью притронулась ладонью к его расцарапанной щеке.
 – Через несколько дней мой муж вернется из Дербишира, и я спрошу у него, как нам лучше всего поступить с Джулией. Думаю, что Дэвид знает, как справиться с ней.
 При упоминании имени своего до жестокости сурового зятя Гарри малость даже просветлел. Поддавшись порыву, Сесилия приподнялась на цыпочки и поцеловала брата. К ее изумлению, он взял ее за плечи и стиснул их с неподдельным отчаянием, которое ему удавалось скрыть во время их разговора.
 – Все будет хорошо, Гарри, – шепнула Сесилия ему на ухо. – Не сомневайся. Я обещаю.
 И вдруг где-то в доме раздался леденящий кровь крик, тут же опровергая слова Сесилии ...
 Чуть более к югу от Принсес-стрит, в высоком кирпичном особняке на Беркли-сквер к половине десятого утра знающая свое дело Изабель, леди Кертон, уже успела поцеловать на прощание своего любовника, распорядилась затопить камин, раздвинуть шторы на окнах, сделала указание накрыть завтрак в малой столовой, а затем приказала, чтобы с Мортимер-стрит привезли завтракать ее племянницу.
 Исполненная благодушного довольства, самая богатая женщина бросила взгляд через весь обеденный стол на леди Кэтрин Вудвей, которая с нескрываемым раздражением тыкала вилкой в кусок бекона. Леди Кертон незаметно подала знак своим ливрейным лакеям удалиться.
 – Я так рада, Кэтрин, – осторожно заговорила она, – что ты уступила уговорам надоедливой старухи и, наконец, приехала в город.
 Кэтрин с недовольным видом перестала мучить бекон.
 – А я-то ломала голову, какая нелегкая меня сюда занесла! – воскликнула она, вызывающе поднимая вилку и брови. – Оказывается, из-за того, чтобы не огорчать тронувшуюся умом престарелую тетушку!
 Леди Кертон рассмеялась как-то вовсе по-детски, что никак не вязалось с ее видом почтенной женщины.
 – Я хочу, чтобы ты задержалась у меня подольше, дорогая, – с настойчивостью в голосе заявила она. – Дочь отправилась в Индию, и теперь я совсем одна.
 Кэтрин бросила на тетю полный сомнения взгляд.
 – У вас же есть полковник Лодервуд.
 Леди Кертон задумчиво посмотрела на стоящую перед ней чашку.
 – Господи, в этом мире Джека интересуют лишь две вещи – организация благотворительных акции и посиделки в клубе офицеров. На благовоспитанный высший свет ему глубоко наплевать.
 – Вот как? А вам?
 – Отнюдь нет, дорогая, отнюдь нет! – проказливо улыбнулась леди Кертон. – Я только тем и занимаюсь, что жду очередных балов, Званых вечеров да пикников. Ни один ни в коем случае нельзя пропустить!
 Кэтрин рассмеялась.
 – Полный вздор, – заявила она.
 Положив на стол вилку, она взглянула в голубые глаза своей тетушки.
 – Да вас высший свет никогда ни на йоту не интересовал.
 После довольно долгого молчания Леди Кертон не спеша наклонилась вперед.
 – Моя дорогая Кэтрин, – спокойно сказала она. – Уилл был сыном моей родной сестры, и я его искренне любила. Но ты до конца дней не можешь оставаться вдовой. Если только, осмелюсь предположить, ты не хочешь выходить замуж.
 Кэтрин почувствовала, как помимо ее воли к щекам приливает жар.
 – Да нет, я-то хочу. Но я не желаю пополнять собой рынок невест, равно как и не желаю охотиться за мужем в высшем свете.
 Леди Кертон с показным сожалением развела руками.
 – Моя милая девочка, ты можешь предложить что-то взамен?
 – Изабель, да я в городе никого и не знаю, – слабо запротестовала Кэтрин.
 – Кажется, Кэт, ты начинаешь склоняться к моей точке зрения, – благосклонно улыбнулась леди Кертон.
 – Боже мой, Изабель! Я же сельская мышь. Я никогда никуда не выбиралась! Я вышла замуж за Уилла, едва мне исполнилось семнадцать, и все время вела спокойную и тихую жизнь. Мне она и сейчас по душе. Вот только ...
 – Тебе нужны рядом муж и семья, – мягко договорила за нее Изабель.
 – Конечно, мне не хочется оставаться одинокой, – неохотно признала Кэтрин. – Но я вовсе не уверена, что мое сердце лежит к повторному браку.
 Изабель молчала и задумчиво вертела в пальцах хлебную корку от тоста.
 – В таком случае заведи любовника, как я, – заметила она.
 – Вы знаете, я об этом уже подумывала, – призналась Кэтрин.
 Изабель едва заметно повела плечами и слегка вздернула подбородок.
 – Ну, что ж, если соблюдать осмотрительность и не терять головы, то такой вариант вполне сойдет, – легкомысленным тоном начала она и вдруг неожиданно сердито затрясла головой. – О чем ты говоришь, дорогая! Ты, такая молодая! Зачем тебе заниматься такими вещами?
 Кэтрин помолчала, прежде чем решилась ответить.
 – Понимаете, Изабель, мы с Уиллом были женаты восемь лет, – еле слышно заговорила она. – И я думаю, что я наверняка бесплодна.
 Изабель окинула Кэтрин внимательным взглядом, как бы оценивая, насколько та сильна.
 – Боюсь, что так оно и есть, моя дорогая, – с искренним сочувствием в голосе согласилась она. – А почему бы не подумать о вдовце? С детьми? В городе отыщется с десяток таких джентльменов, среди них есть весьма достойные люди. Все они полны надежд избежать женитьбы на жеманной дурочке. Лучше тебя, Кэт, им никого не найти, поверь. Ты одаренная и красивая девушка и вдобавок замечательно остроумная!
 – Замечательно остроумная! О да, как раз то, что каждый джентльмен, подыскивающий себе жену, ставит в перечне добродетелей супруги на первое место!
 – Так оно и есть, если джентльмен желает состариться рядом с ней и оставаться счастливым, – рассудительно заметила Изабель. – Теперь, моя дорогая, о другом. Твой старший братец разродился, наконец, письмом. Хочу надеяться, что его, в конце концов, сумеют уговорить, и он прибудет в город, чтобы занять свое кресло в палате. Однако боюсь, что Трейхорн не столь сговорчив, как ты, моя дорогая.
 – Я же вам говорила, что он не приедет, – заметила Кэтрин. – К тому же Хелен снова на сносях. Поэтому Кэм ни за что на свете не двинется из Глостера.
 Изабель со вздохом пожала плечами и с легким звяканьем поставила свою чашку обратно на блюдце.
 – В таком случае, отчего бы тебе, дорогая, не закрыть на время его большой дом на Мортимер-стрит? – просящим тоном спросила она. – Одному Богу известно, где твой младший брат Бентли обретается ночами, так что дожидаться его – пустое занятие. Переезжай ко мне. Большей радости ты мне не доставишь.
 Кэтрин выставила перед собой руку в шутливом протесте.
 – В таком случае я неминуемо окажусь на пути ваших романтических отношений с Джеком, – улыбаясь, заметила она. – Кроме того, я вроде бы вознамерилась завести любовника. Так что и мне, вполне может статься, захочется уединения.
 – Господи! – По лицу Изабель промелькнуло выражение растерянности. – Тогда Трейхорн мне просто голову снимет!
 Кэтрин еще раз рассмеялась и потянулась за вазочкой с джемом.
 – Не волнуйтесь так, Изабель… Моему праведному брату никогда не узнать о моем тайном возлюбленном. Уж поверьте, что-что, а тайны я умею хранить.
 Изабель с сомнением покачала головой:
 – Знаешь, Кэт, порой я не в силах понять, на кого из своих братьев ты больше всего похожа. И я начинаю бояться, что на бездельника Бентли.
 – Что мы все о моих братьях, тетя, право слово! – запротестовала Кэтрин. – Лучше расскажите, как дела у Джека! Я смогу увидеть его хотя бы на одном званом вечере?
 Изабель слегка поскучнела.
 – О, он все время твердит, что для света уже слишком стар. Однако я рассчитываю на тебя, моя юная Кэт, так что передай мне·вон ту пачку приглашений. Замечательно, что принесла их, как я и просила. Я уверена, там найдется подходящее и для тебя.
 Кэтрин послушно передала тете приглашения, и та, бегло их проглядывая, довольно быстро разложила послания на три кучки.
 – Хорошо, очень хорошо, – задумчиво проговорила Изабель, поднося к глазам карточку из плотной бумаги цвета слоновой кости. – Музыкальный вечер у леди Mepтон? Сегодня? А в четверг благотворительный бал у лорда Уолрейвена.
 – Бал, – лукаво переспросила Кэтрин. – С танцами?
 – На балах имеют привычку танцевать, ты верно заметила, – рассеянно проговорила Изабель, торопливо перебирая приглашения. – Ага! Вот что пропустить нам никак нельзя! В самом деле, мы сейчас же займемся твоим темно-голубым платьем из тафты и подгоним его тебе точно по фигуре. Уолрейвен из тех моих друзей, которые заслуживают особого внимания, тем более что он весьма подходящий холостяк!




 ГЛАВА 2



 Пусть ваши манеры, выражение лица, речи и тон будут приятными и ласковыми.

    Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина

 Максимилиан де Роуэн раздраженно ткнул в чернильницу перо с такой силой, что ручка осталась там, беспомощно раскачиваясь из стороны в сторону. Было ровно половина десятого утра. В кабинете стояла затхлая духота. Последние дни буквально все валилось у него из рук, ни единой внятной и осмысленной фразы не вышло из-под его пера. Все летело кувырком.
 А теперь и еще одно! Та женщина сегодня утром снова пришла в Гайд-парк. Она приходила туда уже на протяжении последних шести дней.
 Какого черта она там появляется! Держалась бы от этих мест подальше, всем стало бы лучше. Дело все равно ждать не будет, придется его исполнить, только вот заниматься такими вещами куда как опасно. Однако по-прежнему ему ничего не остается, как издали терпеливо наблюдать за ней и теряться в догадках, с какой стати неведомая дама необратимо привлекает к себе его взоры. Поначалу он убеждал себя, что все от скуки. Очередной крестовый поход, что недавно учудил Пиль, вынудил де Роуэна вот уже две недели кряду ранним утром красться между деревьями и хорониться за кустами. А когда занимаешься таким чертовски неблагодарным занятием, отчего бы и не доставить наслаждение взору, созерцая нечто весьма приятное и коротая тем самым нудное время ожидания?
 Однако он быстро понял, что такое невольное подглядывание таит в себе опасность соблазна. Женщина была высокой и гибкой, лет двадцати пяти и отличалась какой-то чистой, естественной красотой. Грациозная и раскованная, она легким галопом передвигалась на крупном гнедом жеребце по парку. Порой она спешивалась, чтобы прогуляться по дорожкам, а лошадь, уподобляясь преданному спаниелю, шла за ней следом. Двигалась она в такой удивительной гармонии с окружающим миром, что ему казалась, будто незнакомка не ступает, а парит над травой. Наблюдая за ней, де Роуэн время от времени ловил себя на шальном желании узнать, как и чем она пахнет.
 Он легонько побарабанил указательным пальцем по столешнице и позволил своей фантазии продолжить один из своих нечастых полетов. От незнакомки наверняка исходит аромат свежести нетронутой природы. Что-то домашнее. Да, чистый и нежный запах, как пахнут свежесжатые поля и прогретая солнцем пахота. Такого в Лондоне навряд ли встретишь, там все забивают душный дым да копоть. При всем при том не было сомнений, что она урожденная леди благородных кровей. Посадка головы, прямизна спины и непоколебимая уверенность, сквозившая в каждом ее движении, подтверждали ее высокое происхождение. Впрочем, они едва ли сблизятся, даже несмотря на ее неуклюжую навязчивую попытку представиться ему сегодня утром. Пришлось ее осадить, причем вполне обдуманно и, несмотря на то, что на протяжении шести дней он при каждом ее появлении глаз с нее не сводил. Всякий раз, когда она, в конце концов, исчезала за деревьями, он тоскливо ждал ее возвращения.
 Господи, такое поведение с его стороны до безобразия глупо! Однажды, когда он наблюдал за ней, незнакомка, перейдя все границы пристойности, резко направила своего коня в сторону от дорожки и пустила его в галоп, заставляя раз за разом перескакивать через густо разросшиеся кусты самшита, как будто чувство страха у нее отсутствовало напрочь. И так делать в самом Гайд-парке! Когда же она на своем жеребце с громким топотом перескочила через последний куст и ускакала, у него осталось странное чувство, что парк с его городской ухоженностью слишком ограничен для нее. Он представил, как она изо всех сил стремится освободиться от неких земных пут.
 Что же у нее за путы? Семейные узы? Пожалуй, она не столь уж и молода. Тогда, может быть, деспотичный муж? Отчего-то ему хотелось, чтобы все было не так. Облик ее не допускал и мысли о том, что найдется на свете мужчина, способный ее подчинить своей воле. Кроме того, ни один здравомыслящий мужчина не позволил бы своей жене выезжать в одиночку в город, да еще в такую рань. Сегодня она появилась даже раньше обычного, задолго до того как теплые лучи утреннего·солнца разгоняют нависший над парком промозглый туман. Сегодня же он впервые увидел ее совсем близко, а не на расстоянии, к чему он уже начал привыкать. Именно сегодня она застала его врасплох, когда он только-только расположился на своем посту посреди кустов вереска, оставив его с чувством раздражения. Проклятие! В его положении недопустимо позволять заставать себя врасплох, и уж тем более красивой и благородного происхождения англичанке.
 Помимо воли рука его потянулась к ящику письменного стола, открыла его и извлекла книгу, которую он небрежно засунул туда много месяцев назад. Извлеченному на свет прекрасно изданному фолианту уже немало лет, и теперь его, весьма вероятно, можно назвать ценным раритетом. Прикинув его вес на руке, де Роуэн вгляделся в название, оттиснутое золотом на корешке. Название гласило: «Этикет истинного дворянина». Он провел кончиками пальцев по кожаному переплету и почувствовал разочарование и сожаление. Разочарование от того, что он все-таки ее сохранил. Сожаление от того, что вся жизнь его сложилась совсем иначе. Последнее привело его в ярость.
 Однако ничего не попишешь, Проклятую книгу он таки вытащил. Увесистый том, переплетенный в бордовую кожу и неизменно вызывающий у него острое чувство вины, когда-то подарил ему человек с искренним пожеланием возвышающих душу моментов в жизни, подарил в честь весьма неожиданного назначения де·Роуэна в министерство внутренних дел Великобритании. Само собой разумеется, тогда он повел себя·весьма неучтиво – бросил на книгу мимолетный взгляд, пробурчал слова благодарности и, не глядя, сунул ее на полку. Он более чем редко заглядывал в увесистый том, написанный лордом Честерфилдом – напыщенным одутловатым старым английским аристократом, давным-давно нашедшим успокоение в могиле. Старикану так часто приходилось целовать и лизать задницы царственных особ, что он просто-напросто задохнулся. Книга буквально напичкана до неприличия высокомерными советами, которые в лучшем случае отдавали подхалимством, а в худшем – казались откровенно вероломными. Де Роуэн перечитал знакомую до каждой буковки дарственную надпись:
 «Дорогой мальчик, в конечном счете, даже неотделанный бриллиант нуждается в шлифовке. Всегда смиренно преданный тебе, Джордж Джейкоб Кембл».
 Черт возьми, какая же все-таки нелепица, что обладателем такой дряни оказался именно он! Раздраженно хмыкнув, де Роуэн бросил книгу обратно в ящик стола. Вдруг в дверь его кабинета громко и требовательно постучали. Поначалу он испытал облегчение от такого бесцеремонного его возвращения к привычной повседневности. Однако радость оказалась скоротечной, ибо в дверь протиснулся надоедливый и до тошноты мелочный секретарь мистера Хобхауза. Как всегда, руки Фитершоу оказались заняты кипой папок, а за ухом торчал остро заточенный карандаш. Смотрел он настороженно, с панической боязнью в глазах.
 Всем своим видом показывая, что он покорился своей незавидной судьбе, де Роуэн приглашающим жестом указал вошедшему на стоявшее у стола кресло. Едва усевшись, Фитершоу суетливо поправил сползшие на кончик носа очки, стремительно выдернул карандаш из-за уха и принялся нервно постукивать им по ручке кресла.
 – Вы ознакомились с предложениями по укреплению уголовного законодательства, которые я вам направил? – поинтересовался Фитершоу таким тоном, от которого де Роуэну сразу захотелось разругаться с ним в пух и прах.
 Однако де Роуэн не поддался искушению. Напротив, он лишь посмотрел через стол на собеседника и с намеренно высокомерным видом вопросительно приподнял брови:
 – Прошу вас, продолжайте, мистер Фитершоу.
 Какое-то мгновение казалось, что секретарь все же постарается сохранить лицо, но выдержать устремленного на него испытующего взгляда ему не удалось.
 – Значит, не ознакомились? – раздраженно поинтересовался он, отводя глаза в сторону. – Комитет собирается на совещание через четверть часа, а вы, как всегда, даже не утруждаете себя?
 – Мистер Фитершоу, я полицейский, – перебил его де Роуэн, – а не проклятый политик. И такое мое отношение объясняется единственно желанием помочь!
 – Поправочка, де Роуэн, – в свою очередь, живо перебил его секретарь. – Вы были полицейским!
 Короткий и энергичный стук в дверь оборвал его на полуслове. Фитершоу как ужаленный обернулся, чтобы посмотреть, кто вошел. Когда через порог шагнул дежурный клерк, нетерпеливое постукивание карандаша возобновилось.
 – Прошу извинить меня, мистер де Роуэн, – поклонился молодой человек, озабоченно хмурясь. – Лакей только что доставил пакет из Мейфэра. Говорит, что очень срочно.
 Клерк с подчеркнутой аккуратностью положил сложенный пополам листок бумаги на полированную столешницу. Несколько секунд де Роуэн разглядывал послание, присланное из одного из самых фешенебельных районов Лондона. На плотной писчей бумаге адрес нацарапан мелким почерком и весьма небрежно. Его цепкий взгляд полицейского заметил и дорогую бумагу, и хорошие чернила, и то, что записка не запечатана. Некто весьма спешил, по всей видимости. Наконец де Роуэн взял записку и развернул ее:
  «Дорогой Макс! 
  Мне срочно нужно с тобой встретиться. Пожалуйста  ,   немедленно приезжай ко мне на Принсес-стрит  ,   в дом моего брата лорда Сэндса. Я не стала бы беспокоить этой просьбой такого близкого друга  ,   как ты  ,   но я в полном отчаянии. Преданная тебе Сесилия  ,   леди Делакорт». 
 Срочно! В полном отчаянии! Господи, можно подумать, что у Сесилии на глазах кого-то только что прирезали. Раздраженно фыркнув, де Роуэн бросил записку на стол. После того как лорд и леди Делакорт отбыли в Дербишир, он на протяжении многих месяцев не имел от них никаких известий. Какими же благостно-умиротворенными показались ему месяцы их отсутствия! Однако, похоже, Сесилия, наконец, вернулась в родные пенаты.
 Конечно, он испытал чувство облегчения. Он не мог не признаться самому себе, что в глубине души ему весьма приятно взять в руки не очень понятное послание, ·написанное знакомым торопливым почерком. А мог ли он назвать себя действительно близким другом для нее? Не приходилось сомневаться в том, что де Роуэну она нравилась чуть больше, чем ему самому хотелось бы, хотя в его положении не очень-то осмотрительно так вести себя. Он склонен считать, что Сесилии известно о его отношении к ней. Впрочем, все могло быть наоборот. Сесилия обладала уникальным даром напрочь не помнить о своих женских чарах.
 Не в силах устоять перед ее соблазнительными прелестями, де Роуэн, тем не менее, не имел ни времени, ни желания метаться по Ист-Энду, беднейшей части Лондона, в поисках то ли неведомой никому сбежавшей ночной феи, то ли пребывающего в расстроенных чувствах неудачливого сутенера со здоровенными кулаками, снискавшего славу на поле брани, а не любви. Беда в том, что именно о такой помощи его Сесилия и попросит. Муж ее, лорд Делакорт, бессилен с ней справиться, и беспорядочные и бесполезные попытки Сесилии совершить благотворительное деяние – спасти от окончательного падения проститутку или исправить матерого вора – всякий раз неумолимо приводили только к очередным неприятностям. И, тем не менее, она вновь и вновь просила его помочь, а он вновь и вновь отправлялся выполнять ее просьбу. Каждый раз он делал все, что мог, и за прошлый год таких случаев набиралось не меньше десяти. По неведомой ему причине слова отказа ни разу так и не слетели у него с языка.
 Ха-ха! Врите больше, де Роуэн! Знал он прекрасно, что за причина не позволяла ему отказать ей. Сесилия была до невозможности очаровательна. Как же он ненавидел собственную слабость к прелестным женщинам вообще! Впрочем, с неохотой признал он, Сесилия отличалась от большинства женщин своего сословия. Она на самом деле заботилась о других, и сердце у нее отличалось бескорыстием. Никакое дело ее не пугало, каким бы невыполнимым оно ни казалось. Может быть, именно поэтому он и не может устоять перед ее просьбами о помощи?
 – Мистер де Роуэн?
 Голос клерка вывел его из задумчивости.
 Де Роуэн поднял глаза и обнаружил, что серьезный молодой человек продолжает смотреть на него в упор.
 – Да, мистер Говард?
 – Лакей, сэр, – нерешительно проговорил клерк. – Он говорит, что ему приказали дождаться вашего ответа, сэр. Мне кажется, сэр, то есть я хочу сказать, что у подъезда вас дожидается карета.
 При последних словах постукивание карандаша мистера·Фитершоу оборвалось.
 – Хобхауз тоже ждет, де Роуэн! – предостерегающе воскликнул он. – Билль по укреплению уголовного законодательства! Он ожидает вашего вклада в общее дело, де Роуэн! Теперь вам не увильнуть!
 Великий Боже! Еще одно проклятое заседание. Внезапно де Роуэн понял, что записку Сесилии ему послало само небо. Не давая себе времени передумать, он вскочил на ноги, повалив кресло на пол, и торопливо подхватил портфель.
 – Я сожалею, мистер Фитершоу, но комиссии придется заседать без меня. Лорд Делакорт вызывает меня к себе по весьма срочному делу. Вы же знаете его нрав, не говоря уже о влиянии в свете. Не следует заставлять его ждать.
 Де Роуэн решил, что соврал он совсем немного. Сдернув с вешалки пальто и схватив трость, он с деловым видом вышел столь стремительно, что Говарду и Фитершоу осталось лишь растерянно переглядываться.
 – Заносчивый иноземный выскочка! – прошипел Фитершоу. – Никакого представления о манерах джентльмена!
 – Вы лучше это ему в лицо скажите! – фыркнул Говард, ухмыльнулся и склонился к уху компаньона: – Между прочим, в его досье внизу говорится, что родился он в Миддлсексе, а крестился в Олхэллоузе, неподалеку от Тауэра.
 – Да что вы говорите? – саркастически скривил губы Фитершоу. – Лучшая часть города! Теперь я по-настоящему впечатлен!
 Через широкий эркер престижного домовладения мадам Жермен громыхания проезжей части Бонд-стрит почти не было слышно. Однако Кэтрин больше не радовал прекрасный весенний день. Она застряла в примерочной (торчать ей здесь до вечернего чая уж точно), и все ради того, чтобы ее всю истыкали и искололи, а потом задрапировали в прихотливые одежды, названия которых она и произнести-то могла с трудом, не говоря уже о том, что по большому счету ничего подобного ей не нужно.
 Ведь она живет далеко отсюда, когда-то оказавшись настолько глупой, что променяла город на деревенскую красоту Олдхэмптона! В такой день, как сегодня, там сейчас сам Бог велел молоденьким барашкам резвиться и веселиться, фруктовому саду – осыпаться тысячами нежно пахнущих розовых и белых лепестков, полям – нетерпеливо дожидаться плуга, чтобы тот провел первую борозду. И сколько еще всяких вещей, о которых можно не спеша потолковать с ее дворецким. Но, несмотря на дорогие воспоминания, а может быть, из-за них Кэтрин боялась, что сможет выдержать еще одну весну в Олдхэмптоне. В нем стало слишком пусто.
 Несомненно, нельзя отрицать, что визит, который она нанесла тетушке Изабель, доставил ей большую радость. Что может быть радостнее, чем обретение собственного счастья? Она вполне могла составить Изабель компанию на пару недель. И вполне могло статься – именно могло, не более того! – что она за это время с кем-нибудь бы и познакомилась. Мысли ее вернулись к той странной утренней встрече в Гайд-парке.
 Чувствительный укол булавки вернул ее к действительности.
 – Ой!
 Швея мадам Жермен растерянно отскочила от низкого примерочного помоста.
 – Простите, Бога ради, простите, мадам! – по-французски пролепетала она.
 В примерочную, небрежно раздвинув тяжелые драпри, вошла с поджатыми губами леди Кертон. В руке она несла рулон шелка цвета слоновой кости.
 – Мишель, вы здесь совершенно ни причем. – Изабель бросила на Кэтрин сердитый взгляд. – Просто ваша клиентка от нетерпения вся издергалась.
 – Я стараюсь стоять спокойно, – обиженно возразила Кэтрин.
 Ее светлость окинула Кэтрин критическим взглядом с головы до ног и пробормотала слова одобрения.
 – Вот, дорогая, то, что надо! Наконец-то можно разглядеть, что у тебя красивые длинные ноги.
 Продолжавшая стоять на примерочном помосте, Кэтрин рассмеялась.
 – Выходит, выгляжу я как кобылка, а не как кобылица? – поинтересовалась она, в то время как швея с превеликой осторожностью продолжала подкалывать ей платье.
 Изабель улыбнулась и опустилась в стоявшее рядом кресло.
 – Кэт, ты просто красавица.
 Кэтрин опустила глаза и принялась рассеянно следить за шустрыми пальцами швеи.
 – Я не белокурая и вовсе не изящная. И уж точно у меня не томный вид.
 – Верно, – согласилась Изабель. – Ты от макушки до кончиков пальцев на ногах женщина. И выглядишь ты элегантно и чувственно.
 Она махнула затянутой в перчатку рукой швее:
 – Мишель, вырез сделай поглубже и добавь рюша: она уже достаточно взрослая, чтобы не прятать свои прелести.
 – Ха! – Кэтрин подвигала плечами, чтобы лиф платья сидел более плотно. – Судя по тому, что я видела, мне потребуется выставить напоказ все свои прелести без исключения. Хорошо, Изабель! Пока мне подкалывают кромку, расскажи мне лучше про лорда Уолрейвена. Надеюсь, у него хоть не все зубы выпали? Хоть немного собственных волос осталось?
 Покинув Уайтхолл скорее в сердечном порыве, чем из-за действительного беспокойства, де Роуэн по прибытии на Принсес-стрит быстро растерял все свое благодушное настроение. На пороге дома лорда Сэндса растерянно перешептывались стоявшие кучкой бледные слуги, а у противоположного тротуара замерла карета, запряженная худым черным мерином, который печально мотал низко опущенной головой, будто знал, что ему приходится возить. Похоронный фургон невозможно было не узнать. От его вида внутри у де Роуэна все похолодело.
 Он тут же понял, что отнесся к мольбам Сесилии о помощи излишне беспечно. Протолкавшись через собравшуюся перед особняком небольшую толпу зевак, он прошел в распахнутую настежь парадную дверь и оказался в самом центре полнейшего хаоса. Слуги внутри дома беспорядочно метались туда-сюда, другие топтались в конце прихожей и нервно перешептывались. Около гостиной полногрудая, с пшеничными волосами служанка, притулившись к деревянной панели стены, безостановочно рыдала, уткнувшись лицом в смятый накрахмаленный передник.
 К ней решительным шагом подошла величавого вида женщина в строгом платье домоправительницы.
 – Женевьева! – сурово нахмурившись, проговорила она. – Поднимись наверх и приведи себя в порядок!
 – Да, мадам, – едва слышно выговорила по-французски девушка и засеменила по лестнице на второй этаж. Остальные служанки с робкой покорностью последовали за ней.
 Мужчина, по виду дворецкий, стоял чуть в стороне и спокойно разговаривал с двумя другими мужчинами в форме, в которых де Роуэн узнал констеблей из полицейского суда Вестминстера, что на Куин-сквер. Увидев де Роуэна, дворецкий заспешил ему навстречу.
 – Вы, должно быть, тот самый джентльмен из министерства внутренних дел? – Он взволнованно заломил руки. – Осмелюсь предположить, что вы желаете увидеть останк... э-э-э... прямо подняться туда?
 – Куда подняться? – требовательно переспросил де Роуэн. – Что здесь вообще произошло?
 Воображение его уже вовсю рисовало одну картину ужаснее другой.
 Дворецкий несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот, как если бы вдруг все слова вылетели у него из головы. Человек, в котором де Роуэн признал констебля по фамилии Сиск, шагнул вперед. Его напарник не преминул шагнуть следом.
 – Эверсоул, пойди скажи, пусть фургон подъезжает, – обернувшись к нему, спокойно pacпорядился Сиск, по пути пренебрежительно отодвинув де Роуэна в сторону.
 Де Роуэн грубо схватил констебля за руку.
 – Где леди Делакорт? – с едва сдерживаемой яростью прошипел он. – Не играй с огнем, парень! Что с ней стряслось?
 Сиск с усмешкой окинул взглядом де Роуэна, нарочито не спеша разглядывая его темный строгого покроя костюм.
 – Видать, в хорошей компании коротаешь время, – задумчиво протянул он. – Не то что в старые добрые времена, а, приятель?
 – Чтоб тебе пусто было, Сиск! – прорычал де Роуэн. – Где она?
 – Она заперлась в гостиной вместе со своим братом. Тот выл точно баньши. Кажись, жена его вчера ночью покончила с собой.
 Не веря своим ушам, де Роуэн тупо уставился на Сиска:
 – Что?! Леди Сэндс мертва?
 – Ну да, скверное дельце, хуже быть не может. Такой переплет, коли замужем за лордом, другим одни неприятности. Слава Богу, теперь ты займешься их делом.
 Он займется? Де Роуэн вдруг запоздало понял, что до сих пор не удосужился снять шляпу. Он торопливо сдернул ее с головы и нервно взъерошил рукой волосы. Неужели все правда и золовка Сесилии мертва?
 Если так, тогда все переходит в ведение приходского совета и вести дело будет полицейский суд. Со времени трагедии в Обществе Назареев, миссионерской организации Сесилии, убийствами, ему заниматься больше не приходилось. Тогда он первый раз и встретился с Сесилией. Как, впрочем, и с лордом Делакортом и леди Кертон. Однако с тех пор прошло много времени и его служебные обязанности весьма существенно переменились. Теперь он больше годился для того, чтобы протолкнуть нужную бумагу в Уайтхолле, нежели выслеживать контрабандистов в одном из прибрежных портов. Он совершенно сбит с толку. Он пришел сюда как друг Сесилии. С графиней Сэндс он едва знаком. Однако о ее реноме и репутации он был наслышан. Джулия Маркэм-Сэндс слыла воистину красавицей. Вернее, печально известной красавицей. Если верить слухам, то своему мужу она постоянно доставляла невыносимую головную боль.
 – Как лорд Сэндс переносит случившееся?
 Констебль неприятно улыбнулся.
 – Как виновник ее смерти, де Роуэн, – С удовольствием ответил он и с притворным сочувствием похлопал его по плечу. – А уж коли ты теперь служишь в министерстве внутренних дел, то лучше тебе подняться наверх и все хорошенько осмотреть, пока его светлость не надумал тебя остановить.
 Неприкрытый сарказм Сиска достиг своей цели.
 – За мной послали! – огрызнулся де Роуэн. – Его собственная сестра!
 Но констебль, громко топая сапогами, уже поднимался по лестнице, легко перешагивая через ступеньки. Де Роуэн, по-прежнему сжимая в руках шляпу и портфель, поднялся следом за полицейским на второй этаж. Они подошли к дверям спальни в тот момент, когда выносили носилки с накрытым простыней телом золовки Сесилии. Эверсоул и работник санитарной кареты приостановились и почтительно посмотрели на де Роуэна вопросительными взглядами.
 Ладно. Хочешь не хочешь, а его явно здесь считают представителем властей. Он покосился на Сиска и, протянув руку, откинул угол простыни. Красавицы Джулии Маркэм-Сэндс на этом свете больше не было.
 – Удавилась? – бесстрастно поинтересовался де Роуэн.
 Констебль Иверсол состроил мрачное лицо и легонько двумя пальцами сдвинул простыню пониже. Похоже, леди Сэндс спала обнаженной. Шея ее буквально усеяна отталкивающего вида багровыми кровоподтеками, которые спускались в направлении ее груди.
 Сиск задумчиво посмотрел на кровоподтеки.
 – Скорее всего, рот ей сначала заткнули кляпом, а потом и удавили, – ответил он на вопрос де Роуэна. – Быстрая и чистая работа, между прочим. Леди и пикнуть не успела.
 – Вот как? – вопросительно поднял брови де Роуэн. – Кто же так говорит?
 – Служанка ее. Ну, и лорд Сэндс, конечно. – Констебль мрачно хохотнул и махнул рукой: – Выносите, ребята. Все кругом спали, и никто ничего не слышал.
 Де Роуэн невнятно проворчал и сделал несколько шагов по роскошному персидскому ковру, чтобы взять очки в серебряной оправе, которые лежали на тумбочке рядом с пустой бутылкой из-под вина. Очки для чтения принадлежали почившей леди. Он посмотрел в них. Леди Сэндс с детства страдала близорукостью. Де Роуэн перевел взгляд на бутылку. Шампанское – дорогое, но не марочное. Он неопределенно пожал плечами. Какие же все-таки англичане филистеры!
 – А где бокал? – отрывисто спросил он. – Сколько их здесь стояло?
 Сиск бдительности не потерял.
 – Был один, и то пустой. Служанка от ужаса уронила его на пол, и он разбился. Но шею-то ее ты видел. Это не яд.
 Сиск прав, конечно. Нужно молить Бога, чтобы он ошибся в отношении Сэндса.
 – Может быть, кто-то к ней приходил? – вслух предположил де Роуэн. – Кто-нибудь, кого она хорошо знала?
 – Тогда, скорее всего это грабеж, – пожал плечами констебль. – Если верить в честность лорда Сэндса, то окно спальни и вправду открыли снаружи, поддев то ли стамеской, то ли еще чем-то.
 Малость ошеломленный, де Роуэн положил очки обратно.
 – Готов поспорить, что шума от окна тоже никто в доме не слышал?'
 Сиск задумчиво поскреб щеку и коротко мотнул головой в сторону ближайшего окна.
 – Понял тебя. Открыть задвижку и не нашуметь никак нельзя, как ни старайся.
 – Комнату хорошо обыскали? – резко спросил де Роуэн.
 – А как же, я сразу все углы облазил.
 – У слуг показания сняли?
 – Иверсолу осталось еще пару-тройку человек допросить. Вот только отвезет тело в морг и все сделает. – Сиск неловко переступил с ноги на ногу. – Ну что, берешь дело?
 Де Роуэн не ответил и подошел к окну, с осторожностью открыл его и высунулся наружу. Под покровом непроглядной темноты опытный взломщик вполне мог влезть по стене, цепляясь за наружные подоконники и водосточные трубы. Только вот среди опытных взломщиков не сыщется таких дураков, которые на ночь глядя будут вламываться в комнату с пусть даже и спящими хозяевами. А уж если такое и случится и их застукают, они всегда предпочтут дать деру, прихватив с собой то, что успели награбить, и уж точно не будут доводить дело до убийства. Если, конечно, не чрезвычайные обстоятельства.
 Здесь сомневаться не приходилось, все говорило против убийства. Для леди Сэндс нападение нельзя назвать неожиданным, да и в борьбу с убийцей она явно не вступала. Напротив, прикончили ее в собственной постели, и как ни смотри, а весьма похоже, что и проснулась-то она, когда уже было слишком поздно. В любом случае негодяй успел запихнуть ей в рот кляп. Отчего-то Макс сильно сомневался, что она отошла ко сну, лежа в постели одна.
 Де Роуэн внимательно оглядел богато обставленную, а в остальном вполне обыденную спальню. Кроме распахнутого окна, все остальное выглядело в полном порядке. Женщину придушили в ее спальне, простыни и те даже едва смяты! Де Роуэн зажмурился и довольно долго постоял, стремясь хоть как-то отстраниться от места преступления. Однако из памяти никак не шло распухшее, безобразно посиневшее лицо леди Сэндс. Брат Сесилии способен на такое отвратительное преступление? Если он его действительно совершил, тогда Сэндса нужно передать в руки правосудия, и высокородность преступника играть никакой роли не должна. Год спустя после перехода на новую, специально для него созданную, довольно странную должность в министерстве внутренних дел (за де Роуэна похлопотал бывший пасынок Сесилии) он по-прежнему думал о себе как о полицейском.
 Охотничий азарт оставался у него в крови. Не важно, насколько безнадежно или тягостно расследование, он не мог устоять и всегда принимал вызов. Он упорно преследовал преступника до самого конца, и тут ему не было равных. Перед переходом на работу в министерство он занимал должность главного инспектора речной полиции, перед тем как два года проработал на Куин-сквер и еще пару лет прослужил в чине капитана в элитном отряде по борьбе с контрабандистами главного уголовного полицейского суда Лондона на Боу-стрит. Головокружительная карьера для такого молодого человека, как он. При исполнении своих обязанностей он невольно смотрел на любое убийство как на неприятную, но неизбежную часть своей работы, не более того. Уголовники чуть что всегда хватаются за нож. Он так часто сталкивался с душегубством, что никакая самая кровавая резня не могла его вывести из равновесия. Но здесь-то все иначе. Убили богатую женщину, убили, когда она спала и ничуть не сомневалась, что уж у себя дома ей ничего не грозит. Да еще в таком фешенебельном районе Лондона, как Мейфэр. Несмотря на все почтение, с такой радостью высказанное ему Сиском, де Роуэн полномочий заниматься уголовным расследованием не имел никаких. Да еще к тому же он был сотрудником министерства внутренних дел, а там к нему наверняка теперь появятся вопросы. Всю ситуацию они, конечно, постараются деликатно замять.
 К несчастью, деликатность не в его характере.
 Черт бы побрал все и всех!
 Де Роуэн вновь и вновь обшаривал взглядом помещение, отчаянно стараясь отыскать хоть какую-нибудь зацепку. В этот момент первые лучи утреннего солнца проникли через окно и в глубине комнаты, на ковре, что-то ярко блеснуло. Де Роуэн бросился вперед, присел на корточки около туалетного столика и, обернувшись, мотнул головой, подзывая Сиска.
 – Пожалуй, тебе стоит взглянуть сюда, – спокойно предложил он.
 – Ого! – Констебль присел рядом. – Да тут, кажись, цельное состояние!
 Кроме кулона с крупным топазом, который и блеснул в солнечном луче, на полу россыпью валялись серьги и броши – все, похоже, с драгоценными камнями. В сумерках на ярком ворсистом ковре их было не разглядеть. Де Роуэн осторожно подцепил кончиком пальца угол валявшейся здесь же смятой парчовой скатерти. Под ней на боку лежала раскрытая, изящно отделанная деревянная шкатулка. Высыпавшиеся из нее драгоценности радостно поблескивали в лучах утреннего солнца.
 – Господи Иисусе! – выдохнул Сиск. – Что за вор, который погнушался таким богатством?
 Ничего не скажешь, очень даже хороший вопрос. Де Роуэн с посерьезневшим видом не спеша поднялся на ноги.
 – Ну что же, Сиск, – спокойно сказал он, – полагаю, ничего тут больше не поделаешь. Лучше всего, если ты мне расскажешь все.




 ГЛАВА 3



 Заводя новые знакомства, будьте непринужденными, даже настойчиво непринужденными.

    Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина

 Де Роуэну снился родной дом. Снился он ему таким, каким он знал его раньше. В воздухе никакой мглы от дыма, бутовая кладка еще не почернела. И никаких пресытившихся местью перемазанных сажей солдат, расслабленно валяющихся посреди развалин, напившихся свиней, лакающих отцовские изысканные вина и гогочущих в ожидании своей очереди к насилуемым маминым служанкам. Нет, его сон был светлым и добрым. Солнце грело плечи, он с удовольствием переступал босыми ногами по сухой земле. Залитые солнцем склоны, со всех сторон окружавшие его маленький мальчишечий мир, были покрыты ряд за рядом густо разросшимися зелеными виноградными лозами. Он набирал полные пригоршни виноградин, сжимал и мял их в кулаках, ягоды лопались, брызги летели в лицо и на рубаху, сладкий сок стекал по рукам.
 – Максимилиан! Ты что делаешь?!
 Он вздрогнул, поднял голову от широкой деревянной кадки и увидел, как от дома к нему спешит мама, визгливо крича по-итальянски, – белое платье развевается, черные как смоль волосы растрепаны. Вот она проскакивает через ворота сада, вот она оказывается совсем рядом с ним, поспешно опускается на колени в прогретую солнцем траву.
 – Макс! Господи, Макс, какой же ты, право, бесенок!
 Одной рукой мама притягивает его к себе, другой мочит край своей свободной блузы в стоящей рядом кадке с водой.
 – Ну и грязь ты тут развел! – ворчит она, обтирая брызги виноградного сока с его рук и ладоней. – Этот виноград годится только для кухни, негодный мальчишка! Папиного вина из него не сделаешь!
 Но Макс знал, что на самом деле она на него вовсе и не сердится. Он со смехом повернулся и прижался лицом к ее груди. Умиротворенный мягким прикосновением ее губ, целующих его вихрастый затылок, он с удовольствием вдыхал идущий от нее запах мыла, лилий и свежеиспеченного хлеба. Но мама все терла и терла его пальцы и ладошку мокрым краем блузы, пока он не становился все шершавее и шершавее. Она терла все сильнее и сильнее, все больнее и больнее. Она что, собирается содрать кожу с его рук?!
 Де Роуэн с судорожным всхлипом проснулся. Люцифер. Его верный Люцифер, а вовсе не его мама.
 Он перевел дыхание и вслепую, в кромешной тьме потянулся рукой и погладил голову собаки. Ни огонька не виднелось за окном его маленькой спальни, один лишь громадный черный мастиф со своим переполненным мочевым пузырем предвещал скорый рассвет. Де Роуэн заставил себя перевернуться на бок и обнаружил, что Люцифер уже успел взгромоздиться на кровать и под его могучим телом матрас зловеще заскрипел.
 Де Роуэн отогнал остатки удивительно реального сна, обтер обслюнявленную руку о стеганое одеяло и потрепал собаку между ушами.
 – А ну слезай немедленно, зверюга!
 Пес, потупив глаза, пододвинулся ближе и, просительно вывалив язык, часто задышал в лицо хозяину.
 – Господи! – простонал де Роуэн, выбрался из-под одеяла и зябко передернулся, когда голое тело пробрал холодок выстудившейся за ночь комнаты. – Пора на прогулку, старина?
 В ответ раздалось благодарное гавканье, Люцифер спрыгнул с кровати на пол, с оглушительным шумом приземлившись на все четыре лапы. Де Роуэн прошлепал босыми ногами через всю гостиную и широко распахнул застекленную дверь, выходившую в обнесенный стеной сад домовладелицы. Радостно гремя цепью, Люцифер перемахнул через порог, чтобы начать нести свой дозор.
 Де Роуэн не спеша побрился и принялся одеваться – как всегда, в столь характерной для него непритязательной манере: простой черный костюм из шерстяной материи в белесую редкую крапинку. Нравился он ему прежде всего потому, что, раз надев, он мог уже о нем не думать. Затопив печь и поставив на конфорку чайник, он зажег лампу на письменном столе у окна. Взгляд его сразу уперся в книгу в красном кожаном переплете. Он принес фолиант из конторы домой, начал он себя убеждать, только ради того, чтобы избежать ненужных вопросов, если, не приведи Господи, он попался бы кому-нибудь на глаза. Вновь некая неведомая сила помимо его воли понудила его протянуть руку и взять книгу. Пролистав пухлый том, он неожиданно наткнулся на отрывок, прочтя который громко фыркнул. Он и на долю секунды не усомнился, что прочитал любимое наставление Кембла.
 «Одежда – это такой предмет, которым не следует пренебрегать. Различие между здравомыслящим человеком и щеголем состоит в том, что щеголь ценит себя по своей одежде; над этим здравомыслящий человек может только посмеяться, но, зная в то же время, что никогда не должен пренебрегать тем, как он одет».
 Отпустив цветистое итальянское ругательство, де Роуэн бросил книгу на стол. С отсутствующим видом он налил себе и опорожнил две чашки черного кофе подряд, погрузившись во внимательное чтение бумаг, что ему передал Сиск, торопливо делая пометки, пока они не покрыли дюжину листов писчей бумаги. Затем он набросал по памяти примерный план городского особняка лорда Сэндса и, вооружившись третьей чашкой кофе, задумчиво склонился над ним.
 Он настолько ушел в свои мысли, что напрочь утратил чувство времени. Неожиданно в окне вспорхнула какая-то пичуга, и Люцифер зашелся сердитым громким лаем. Де Роуэн оторвался от бумаг и увидел, что давно рассвело и над Лондоном занялось ясное весеннее утро. В открытое окно он мог наблюдать картину пробуждающегося к жизни города: громко скрипели колеса карет, цокали копыта впряженных в экипажи лошадей, грохотали груженные углем подводы и повозки уличных торговцев, спозаранку направлявшихся к Челси-роуд. Между рамами окна предприимчивый паук усердно ткал серебристую паутину, явно рассчитывая полакомиться беспечной мухой. Де Роуэну как-то сразу подумалось о его собственной паутине, что он каждый вечер раскидывал в парке, едва закатное солнце разбрызгивало свои слабеющие лучи по крышам западного Лондона.
 Он решительным жестом положил ручку на стол, собрал исписанные листы, сунул их в портфель и огляделся вокруг в поисках поводка для Люцифера. Подозвав собаку и прицепив к ошейнику поводок, он подхватил трость и устремился к выходу, чтобы направиться в Уайтхолл. Но прямо на пороге он чуть не споткнулся о Нейта Коркорейна, бывалого уличного пострела, с которым он сдружился, и время от времени использовал как семейного рассыльного.
 Удалой малец вскочил на ноги, торопливо утер кулаком нос и поправил сбившуюся набок кепку.
 – Бонджорно, дяденька, – пискляво поздоровался мальчишка. – Точнехонько в восемь, как сказали.
 Де Роуэн улыбнулся мальчугану.
 – Надо говорить «буонджорно», Нейт, – поправил он и отряхнул испачканный пылью рукав куртки мальчика. Он совсем забыл, что посылал за ним. – Соmе stai?
 – Тетя София меня еще этому не учила, – с тяжелым вздохом признался он. – Навряд ли я смогу сколькому выучиться, чтоб стать речным полицейским.
 – Я сказал «как поживаете?», – перевел де Роуэн и порылся у себя в кармане в поисках мелкой монеты. – Ты станешь отличным констеблем, если сначала научишься делать так, чтобы о тебя не спотыкался первый встречный. Значит, так. Отведи Люцифера на Веллклоуз-сквер и передай моей бабушке, чтобы она всю неделю выпускала его побегать в сад, потому что эти дни я буду сильно занят.
 Нейт, увидев, как Люцифер приветственно завилял хвостом, состроил уморительную рожицу и шмыгнул носом.
 – Слушаюсь, сэр!
 Де Роуэн торопливо присел на корточки и растрепал Люциферу шерсть.
 – Смотри, без своих фокусов, старина! – строго приказал он, но «старина» в ответ, как всегда, лишь насмешливо оскалился.
 Де Роуэн выпрямился и предостерегающе положил руку на худенькое плечо мальчугана.
 – Не забывай смотреть по сторонам, когда переходишь улицу, Нейт. И никому не позволяй его трогать, а то он вмиг оставит без пальца. И обязательно скажи тете Софии niente ricotta! – Он сунул в грязную ладошку мальчишки крону. – О деньгах ничего не говори.
 – Ого! – Нейт расплылся в хитрой ухмылке. – Una bustarella?
 Ничего себе! Где этот чертенок умудрился выучить такие слова? Де Роуэн грозно нахмурил брови:
 – Никакая это не взятка. Просто присматривай, чем она его будет кормить, и, если что не так, сразу давай мне знать.
 Он бросил на собаку скептический взгляд:
 – Посмотри на него, совсем жиром заплыл!
 Парнишка расплылся в довольной улыбке:
 – Никакой рикотты! Никакого овечьего·сыра! – с видимым удовольствием перевел он. – Так она же, сэр, все равно будет его кормить, чем захочет.
 – Неисправима, кому как не мне знать, – проворчал де Роуэн, передавая поводок Нейту, и похлопал его по плечу. – Скажи тете Софии, что я заберу его в субботу. Понял? Не забудь. До субботы я к ней зайти повидаться не сумею, разве что ей будет крайняя нужда меня увидеть. Ясно?
 – Яснее·ясного, дяденька! – ответил мальчишка и зашагал по улице, приветственно махая рукой: – В субботу! Niente ricotta! И арриверча!
 – Арриведерчи, – мягко поправил его де Роуэн. – Ты молодец, Нейт. Спасибо.
 Однако мальчуган так резво заспешил вперед, что слов его не расслышал. Де Роуэн смотрел им вслед – мальчику и семенящей сбоку от него собаке – и на мгновение испытал чувство пронзительного одиночества и пустоты. Его крохотная квартирка сегодня вечером опустеет. Но все же лучше уж псину пусть раскормят снова, чем она останется в четырех стенах брошенной на произвол судьбы, пока ее хозяин будет засиживаться на работе допоздна.
 Де Роуэн добрался до Гайд-парка через Конститьюшн-хилл и свернул на дорожку, которая вела на запад вдоль Серпантина, узкого искусственного озера. Сейчас публики в парке почти не было. Пройдя спорым шагом наиболее посещаемые парковые аллеи, он направился в те места, которые предпочитали любители кататься на лошадях в одиночку или искатели уединения. Последние интересовали де Роуэна больше всего, и, кажется, впервые за две недели удача повернулась к нему лицом. Когда он осторожно приблизился к тому месту, где тропинка исчезала в зарослях вереска – тех самых, где накануне он встретил ту женщину, – то услышал неразборчивый шепот. Шептались двое – один что-то бубнил на жутком просторечии, второй изредка отвечал хриплым, грубым голосом, потом цинично рассмеялся.
 Наконец-то! Делом о взятках в полиции они занимались многие месяцы. Со спокойной уверенностью де Роуэн крадучись обошел заросли вокруг, чтобы оказаться там, где его меньше всего могли ожидать. Самое главное для него сейчас – суметь хорошенько разглядеть обоих. Еще лучше увидеть, как деньги переходят из рук в руки. Тогда все его подозрения подтвердились бы, и он смог бы стать заслуживающим доверия свидетелем.
 Радостное возбуждение горячило кровь. Он уже почти наполовину обошел вокруг, осторожно пробираясь среди высоких кустов, когда обнаружил, что он здесь не один. Чуть дальше по тропинке виднелась садовая скамья, заботливо задвинутая в гипсовую нишу. На скамье сидела женщина – та самая женщина, черт возьми! – и преспокойно читала какую-то проклятую книгу. Де Роуэн забеспокоился. Беспокойство его усилилось, когда он услышал, что голоса за кустами стали громче. Сквозь редкие ветви он увидел, как женщина вскочила на ноги. Она что, услышала, как он подходит? Или ее внимание привлекло преступное деяние, совершающееся неподалеку?
 Все его наихудшие опасения подтвердились, когда он осторожно выбрался на тропинку. На него она не смотрела. Напротив, склонив голову, она неотрывно глядела в ту сторону, откуда доносилось перешептывание, которое, между прочим, слышалось все ближе и ближе.
 Обескураженный донельзя, де Роуэн оступился, и гравий громко заскрипел у него под ногой.
 С негромким испуганным криком женщина выронила книгу и бросилась бежать по тропинке в его сторону, путаясь в длинных темно-вишневых юбках. Шляпа с широкими полями и длинным красным пером скрывала ее лицо, но разглядеть ее ему все же удалось.
 – Кого там принесло? – донесся из-за кустов грубый окрик.
 При виде де Роуэна женщина с внезапно расширившимися от ужаса глазами поднесла к губам затянутую в перчатку руку, явно собираясь закричать. Тяжелый топот двух пар сапог слышался уже совсем рядом и явно направлялся в их сторону. И де Роуэн в мгновение ока сделал наиглупейшую вещь, то, о чем ему грезилось все последние семь дней. Быстрым движением он привлек женщину к себе, шагнул назад в кусты и накрыл ей рот долгим поцелуем.
 Цепко обнимая ее одной рукой за талию и погрузив пальцы другой руки в пышную копну каштановых волос, мужчина притиснул ее к себе так, что у нее перехватило дыхание.
 – Ради Бога, целуйте меня, – прошипел незнакомец, на миг отрываясь от ее губ.
 Кэтрин задохнулась от возмущения, но все ее благие намерения поставить нахала на место не могли осуществиться благодаря новому, совсем уж бесстыдному поцелую незнакомца, потому что язык его, прорвав слабое сопротивление ее губ, оказался у нее во рту. Его опытность в обращении с женщинами поражала. Объятия его были мягкими, но неожиданно на удивление страстными... Однако в его поступке было столько отчаяния, как будто он на самом деле страшно боялся, что она сейчас вырвется и уйдет. Мужское тепло обволакивало, запах мужчины щекотал ей ноздри. Удары ее сердца оглушительно отдавались в ушах. Мужчины, только что вовсю ругавшиеся за кустами, стали далеким и зыбким воспоминанием. Ошеломленная Кэтрин в смятении едва расслышала, как под их сапогами скрипит гравий на дорожке.
 – Господи! – пробормотал с нескрываемым отвращением голос у нее за спиной. – Чертовы охальники, другого места не сыскали!
 Кэтрин начала яростно вырываться из рук насильника и хотела позвать на помощь. Однако мужчина дернул головой буквально как вспугнутый зверь, уставился на нее темным холодным взглядом, В котором ясно читался приказ молчать и, не поворачивая головы, негромко, но отчетливо процедил сквозь зубы:
 – Проходим. Не задерживаемся.
 Слова, как сразу сообразила Кэтрин, он произнес из-за мужчин, которые стояли на дорожке. Похоже, он еще не понял, что те уже и сами уходят, если судить по удаляющимся шагам. Еще какое-то время, достаточно долгое, рот незнакомца требовательно прижимался к ее губам, однако взгляд его потеплел. Он вновь предостерегающе легонько поводил головой из стороны в сторону, но Кэтрин и так продолжала хранить молчание. Наконец он медленно и, кажется, неохотно отстранился, отпустил ее и шагнул назад, отведя взгляд в сторону.
 Колени у Кэтрин вдруг подогнулись, и она, покачнувшись, упала бы, хотя неловко протянула руку, чтобы ухватиться за спинку скамьи. Но тут же ее под локоть осторожно поддержала крепкая мужская рука.
 – Полагаю, что за случившееся вы должны надавать мне по щекам, – проговорил он приятно низким голосом, причем его странный акцент стал еще более заметным.
 – Я должна – что? – с трудом выдавила Кэтрин.
 – Как что? Заехать мне по физиономии, – ответил он, раздвигая губы в неуверенной улыбке. – И со всего маху, – добавил он, причем Кэтрин заметила, что хрипловатый голос у него дрожит едва ли не точно так же, как и у нее. Однако взгляд оставался таким же твердым, как хватка его руки.
 Странным образом желания наброситься на обидчика у нее пока не возникало. Более того, она умудрилась выдавить улыбку.
 – Считаете, что полученное удовольствие стоит хорошей трепки, выходит так? – спросила она и, склонив голову чуть набок, посмотрела на него изучающим взглядом. – Между прочим, могу вас заверить – у меня очень сильная правая рука.
 Мужчина торопливо отвел взгляд.
 – Да, удовольствие я получил отменное, – уныло признал он. – Настолько отменное, что его хватит, чтобы меня утопить и четвертовать, какое уж там избиение до бесчувствия.
 Кэтрин не смогла удержаться от смеха, который, впрочем, быстро смолк. Великий Боже! В случившемся ничего смешного не было. А что же было? Только вот рука, которой он продолжал поддерживать ее под локоть, оставалась теплой и сильной. Живой.
 – Скажите, а как вас зовут? – мягко спросила она и немного отодвинулась от него. – Только не надо вежливо подносить два пальца к полям шляпы и молча удаляться, как вы сделали в прошлый раз.
 Ничего не ответив на ее вопрос, он с едва уловимой поспешностью выпустил ее руку. Лицо его приняло бесстрастное выражение.
 – Между прочим, вы позволили себе в отношении меня вопиющие вольности, – напомнила ему Кэтрин и протянула руку: – Я леди Кэтрин Вудвей.
 Незнакомец с явной неохотой взял предложенную руку, но не пожал ее, а элегантно склонился к ней.
 – Де Роуэн, – коротко представился он официальным тоном. – Максимилиан де Роуэн.
 Кэтрин чуть помедлила, прежде чем убрать руку.
 – Вы пытались укрыть меня от тех мужчин, так ведь?
 Она успела заметить, как в его глазах промелькнуло неприкрытое изумление.
 – Да уж, вид они имели весьма отталкивающий, что и говорить, – легко согласился он и нагнулся, чтобы поднять с земли ее книгу и свою трость.
 – Что вы, в самом деле, мистер де Роуэн! – рассмеялась Кэтрин, принимая от него книгу. – Я же не глупышка, право слово. Отчего вы не говорите, что произошло на самом деле?
 Де Роуэн почувствовал, что ее настойчивость начинает выводить его из себя. Леди Кэтрин Вудвей имела касательство к его делам в такой же степени, в какой знание ее имени давало ему право на фамильярность. Однако как ее зовут, он уже узнал. Более того, узнал-то он гораздо больше, чем просто ее имя. Но, черт возьми, она кругом права. По отношению к ней он допустил вольности весьма отвратительного свойства. То, что она им не очень противилась, отнюдь не лишало ее права получить объяснения.
 – Я из полиции, – решился он наконец ответить. – Подобные типы не выносят, когда их разговоры о темных делишках долетают до чужих ушей. А чьи уши, им совершенно все равно.
 – Ах, вот оно что! – протянула леди Кэтрин и заметно побледнела. – Кажется, начинаю понимать.
 Де Роуэн покосился на книгу, которую она стиснула в руках. Увидев потрепанный экземпляр «Ораторского искусства для женщины», он протянул руку, тронул пальцем обложку и с искренним интересом спросил:
 – Вы поклонница Барболда?
 – Что? – растерянно переспросила она. – Да. То есть нет. Не знаю. Я ее взяла из библиотеки брата. Решила, что она сделает меня умнее.
 – Зачем? – вопросительно приподнял бровь де Роуэн и снова взял ее под локоть, как бы собираясь увести от кустов. – Вам правда нужно поумнеть?
 Леди Кэтрин высвободила локоть и чуть раздраженно поджала губы.
 – Сэр, не пытайтесь поменять тему разговора. Расскажите мне о выслеживаемых вами людях. Их имена вам известны? Ведь вчера вы поджидали именно их; верно? Вот почему вы меня так настойчиво предостерегали. А сегодня по той же причине затащили в кусты и принялись целовать. Я угадала?
 К своему несказанному удивлению, де Роуэн пребывал в несвойственном ему состоянии глубокой нерешительности. Эта женщина, в отличие от большинства англичанок, влекла к себе неожиданно теплой и неброской красотой. Ей удивительно шли и густые темно-каштановые волосы, и карие глаза, светившиеся живым умом. Высокие скулы подчеркивали изящество волевого подбородка. Решительная госпожа, подумал де Роуэн. Однако излишне крупный рот и полные губы, на которых, казалось, вот-вот заиграет добродушная улыбка, не позволяли назвать ее ослепительной красавицей. Но с другой стороны, де Роуэна никогда не привлекали утонченные манеры большинства жеманных светских дам.
 Да, – кивнул он. – Причина именно в этом.
 – И единственная причина?
 – Единственная причина чего? – раздраженно переспросил де Роуэн.
 – Того, что вы меня поцеловали, – упорно гнула свое Кэтрин, вперив в него неумолимый взгляд.
 – Нельзя было, чтобы они увидели ваше лицо, – резким тоном объяснил он, – и меня они не должны были узнать все по той же причине.
 Леди Кэтрин бросила на него исполненный скепсиса взгляд:
 – Отчего же вы выбрали такой способ, хотя выпутаться могли и иным путем?
 Вместо ответа он решительно и немного бесцеремонно вновь подхватил ее под локоть и настойчиво потянул за собой. Какой оборот принимала их беседа, нравилось ему все меньше и меньше.
 – Мадам, я уже принес вам извинения за мое несуразное и непорядочное поведение, что вам еще?
 – В действительности вы еще ничего не сделали, – возразила она и резко остановилась.
 Он отпустил ее руку и с недоумевающим видом повернулся к ней лицом.
 – Вы до сих пор передо мной не извинились, – охотно разъяснила она, и не подумав опустить глаза.
 – В таком случае я приношу вам свои глубочайшие извинения! – с досадой буркнул де Роуэн. – И скажите на милость, где ваша лошадь?
 – Вам не приходит в голову, что я могла прийти сюда пешком?
 – Вы всегда ездите верхом! – не подумав, огрызнулся он в ответ.
 – В самом деле?
 Леди Кэтрин окинула его на удивление долгим и внимательным взглядом, и де Роуэн потрясенно понял, что, несмотря на все раздражение, которое она у него вызывала, женщина все больше и больше нравилась ему. В ней чувствовалась сильная и одаренная натура, к тому же весьма здравомыслящая, подумал он. Он накинулся на нее с поцелуями, и, тем не менее, она каким-то образом поняла, что злых намерений он не держал. Любая другая на ее месте с визгом бросилась бы ломиться через кусты, лишь бы привлечь к себе внимание.
 Но сейчас он невольно показал ей, что знает про нее несколько больше, чем следует знать случайно встретившемуся прохожему. Что она подумает, узнав, с каким трепетом, приходя в парк, он дожидался ее появления? А если она хотя бы на миг заподозрит, какие невообразимые мысли вертелись у него в голове всякий раз, когда он украдкой смотрел; как она верхом не спеша едет по парковым дорожкам? Тишина, что повисла между ними, все больше и больше затягивалась.
 Совсем неожиданно первой нарушила гнетущее молчание леди Кэтрин.
 – Мистер де Роуэн, – запинаясь, сказала она, – не могли бы вы ... Нет, не так ... Каким бы странным вам ни показалось мое предложение, но мне кажется, что нам следует с вами познакомиться поближе. Вас не обременит моя просьба? Не желаете в какой-нибудь из ближайших дней отобедать со мной?
 Отобедать с ней?!
 Де Роуэн ушам своим не поверил. Главное – не наделать в очередной раз глупостей. Больше он в ловушку не попадется, черта с два! Т ем более, что ее и его ценности и побуждения далеки друг от друга.
 – Похоже, вы не поняли, что я вам сказал, – грубовато ответил он. – Я из полиции.
 Однако его довод не произвел должного впечатления на леди Кэтрин.
 – Пусть даже и так, но вы не можете не принять приглашения на обед от женщины, которая безмерно вам благодарна за спасение от ... э-э-э ... особ отталкивающего вида!
 Де Роуэн смотрел в ее лицо, исполненное безмятежного спокойствия, и чувствовал, что потихоньку тонет в бездонных темно-карих глазах, ощущая воспрянувшую надежду, вновь зашевелившуюся в глубине его души. На собеседницу свою он тоже злился за то, что та вынудила его в какой-то момент пожалеть о сделанном выборе и усомниться в его правильности. Вполне может статься, внезапно решил он, что она оказалась чуть более волевой и умелой, чем ему показалось вначале. Скорее всего, она из тех скучающих великосветских жен, что маются в поисках очередного поклонника, дабы тот в уединении спальни развеял ее хандру.
 – Позвольте спросить, леди Кэтрин: обед – единственное, о чем вы просите, – поинтересовался он с обольстительными нотками в голосе, – или есть еще некая более, личная сторона дружеского общения, которую вы предлагаете?
 – Простите? – переспросила Кэтрин, заливаясь краской.
 Однако де Роуэн неумолимо продолжал:
 – Мой жизненный опыт говорит о том, что когда высокородная леди просит мужчину, подобного мне, отобедать с ним, то обычно она намеревается не отказать себе в несколько более изнеженных удовольствиях, чем вкусная еда и бутылка хорошего вина.
 В отношении своей сильной правой руки леди Кэтрин, как оказалось, отнюдь не преувеличивала. Будучи предупрежденным, де Роуэн, тем не менее, позорно пропустил момент, когда ее правая рука взлетела к его лицу. Звонкая оплеуха оказалась настолько тяжелой, что он отшатнулся назад, прижав к горящему от боли рту ладонь. Де Роуэн неуклюже оступился и, слепо тыкая у себя за спиной во все стороны тростью, только бы удержаться на ногах, бухнулся на самый краешек скамейки, обессилено привалившись к ее спинке. Господи, да у нее рука что у твоего грузчика! Не шлепнула, а врезала, да со всего маху, и не по вздорности, а от глубокого возмущения. Он отнял руку от губ, опустил глаза и увидел, что тыльная сторона ладони в крови. Подняв глаза, он узрел горящий праведным гневом лик леди Кэтрин Вудвей, стоявшей от него уже в нескольких шагах.
 – Что до упомянутого вами дружеского общения, мистер де Роуэн, то вон ваша расфасонистая трость – вот и охаживайте ею себя в задницу за милую душу! – разъяренно бросила она ему, развернулась и, гордо вскинув голову, прошествовала по дорожке, исчезнув за поворотом.
 С грехом пополам Кэтрин сумела добраться до дома своего брата на Мортимер-стрит. Ее так трясло от ярости и пережитого унижения, что всю дорогу она вела лошадь под уздцы, не решаясь сесть в седло. Бросив поводья неведомо откуда возникшему перед ней лакею, Кэтрин поспешила в дом навстречу мирному покою утренней гостиной, из которой можно любоваться садом, что раскинулся позади особняка. Уставившись невидящим взглядом в широкое окно, задернутое легкими шторами, на залитые рассеянным утренним солнцем деревья, Кэтрин поднесла руки ко рту и прижала кончики пальцев к губам.
 Охаживайте себя в задницу! Ужас! Что на нее нашло, отчего она так легко бросила незнакомому человеку в лицо такую непристойность? Никакие действия не могли оправдать оскорблений, которые были высказаны ею такими словами! Кэтрин почувствовала, как у нее снова от стыда начало гореть лицо. Она всегда свободно общалась с людьми, однако, услышь она такие выражения из уст любой своей прислуги, той не поздоровилось бы. Кстати, где она сама умудрилась набраться таких слов?
 Ответ пришел мгновенно. Набралась она таких слов не от кого иного, как от Бентли. Первый и, до сегодняшнего утра, последний раз она отпустила подобное ругательство как раз в его адрес, в пылу отвратительной перепалки. Ее младший братец без разрешения увел из конюшни ее любимого гунтера – верховую лошадь, тренированную для охоты, гнал ее во весь опор десять миль напропалую, а заведя ее по возвращении в стойло, даже не подумал обтереть взмыленное животное. Ссора вспыхнула во время обеда. Кэтрин в то время исполнилось уже шестнадцать, и отличалась она не меньшим своеволием, чем ее брат. Без материнского пригляда росли они жуткими негодниками, не знавшими удержу в проделках и проказах. Сцепившись в распре, они затеяли между собой отвратительную перепалку с оскорблениями и колкостями и настолько озлобились, что разнять их не могли даже строгие одергивания их старшего брата Кэма. Пререкания заходили все дальше и дальше, пока она, в конце концов, не выдала то самое словечко.
 Последняя тирада закончилась безмерным унижением – первой в ее жизни порки. Отец, который обычно замечал присутствие дочери только тогда, когда нужно было ее наказать, выбрал свой лучший хлыст для верховой езды и протянул его домоправительнице, присовокупив недвусмысленные распоряжения. «Неисправимая грубиянка»; – пробурчал он, когда по дому разнеслись слезные вопли, свистящие удары хлыста и громогласные проклятия. Лишь из-за неопытности миссис Наффлз в подобного рода экзекуциях Кэтрин могла с грехом пополам сидеть. Тем не менее, после порки Рэндольф Ратледж потерял то немногое, что еще позволяло ему управляться со своей единственной дочерью. Так что год спустя она одолела вялые возражения отца и добилась от него разрешения выйти замуж за Уилла Вудвея. Возможно, папа, оглядываясь на прошлое, счел, что таким образом он раз и навсегда избавится от нее.
 Но сейчас! Господи, что ей делать? Извинений от нее не дождутся! Мистер де Роуэн оскорбил ее самым отвратительным образом. Пусть он жарится в аду!
 Внезапно солнце, только что светившее приглушенным светом сквозь дымку раннего утра, бросилось в глаза, ярко засияло. Голова у Кэтрин начала наливаться тупой болью.
 Да что за чертовщина! За всю свою жизнь Кэтрин ни разу не чувствовала себя так скверно, даже когда умер Уилл. Ей вдруг пришло в голову, что он и устроил преследующие ее неурядицы. Черт возьми, да как он посмел так безоглядно сглупить – взять и вот так просто умереть? Они же дали клятву заботиться друг о друге! Как он посмел бросить ее одну? Ее снова охватили возмущение и страх.
 Боже мой, кто бы знал, какой сломленной она сейчас себя чувствовала! Кэтрин уронила руки и больно ударилась о стоявший рядом с окном сервант. От головной боли к горлу подступала тошнота. Она медленно направилась через весь дом к лестнице на второй этаж, поднявшись в спасительный полумрак своей спальни.
 Де Роуэн, несмотря на то, что рано утром завернул в Гайд-парк, пришел к себе контору задолго до появления самого младшего из клерков. Однако, усевшись в кресло, он обнаружил, что его снедает беспокойство, мешая сосредоточиться на бумагах. Он с негодованием оттолкнул в сторону кипу папок, которые Фитершоу оставил ему на столе. Находиться сегодня в четырех стенах становилось еще невыносимее, чем прежде. С четверть часа он безуспешно боролся с неодолимым стремлением без оглядки броситься в круговерть лондонского утра, где его безнадежно дожидалась настоящая увлекательная работа вместо копания в пустопорожних бумажных кипах. В конце концов, он бросил предложения по укреплению уголовного законодательства в верхний ящик стола, со стуком его задвинул и с громким топотом стремительно промчался вниз по двум лестничным пролетам, выскочив в заполненный суетой весенний солнечный день.
 В глубине души де Роуэн прекрасно знал, что именно повлекло его на шумные улицы Вестминстера. Он сознавал свою вину. Сегодня утром он нанес глубокую, причем обдуманную обиду. Нет, в отношении себя он вовсе не обманывался. Ему хорошо известно, что многие считали его бесчувственным и грубым, и нельзя сказать, что такие обвинения беспочвенны. Он не уставал повторять, что сама по себе его работа требует определенного бессердечия. Но сегодня утром он вел себя гораздо бессердечнее. Такого за ним раньше не водилось.
 Не замечая ничего вокруг, де Роуэн проталкивался через утреннюю толчею лондонских улиц. На сенном рынке, уже забитом подводами и повозками, с которых выгружались доставленные товары, пахло вперемешку горячими мясными пирожками и лошадиным навозом. Вдоль мостовой, расталкивая друг друга, спешили по своим делам клерки и торговцы. То там, то тут знакомые уличные подметальщики и лавочники весело здоровались с де Роуэном, который всякий раз вежливо притрагивался рукой к полям шляпы и продолжал свой путь. Неподалеку от Риджент-серкус он прошел мимо своей излюбленной кофейни, однако на сей раз дразнящий аромат свежезаваренного кофе его не соблазнил. На следующем углу он задержался. Перед витриной лавки стояли две очаровательные женщины, оживленно жестикулируя и наперебой отдавая приказания копошившейся за стеклом маленькой девочке, которая раскладывала изящные дамские шляпки.
 – Нет-нет, тюрбан для оперы лучше на самый верх, – замахала рукой первая из дам. – Аккуратнее, Мэри, там же перья! Не вздумай поломать мне перья!
 Вторая дама отвела взгляд от витрины и заметила остановившегося неподалеку де Роуэна.
 – Доброго вам утра, мистер де Роуэн, – негромко поздоровалась она и бесстыдно уперлась рукой в бедро, – где вы пропадали?
 Ее старшая сестра резко обернулась.
 – Веди себя прилично, Люси Леонард! – резко бросила она. – Если мистер де Роуэн пожелает нанести визит, так он внутрь зайдет и не станет трещать как сорока посреди улицы.
 Де Роуэн вежливо приподнял шляпу и исхитрился широко улыбнуться.
 – Доброе утро, миссис Элден, доброе утро, миссис Леонард. Торговля идет хорошо?
 – И не говорите, мистер де Роуэн! – Айрин Элден с несчастным видом воздела руки. – Сезон в самом разгаре, рук не хватает!
 Дав последние указания девочке в витрине, она, шурша платьем, торопливо прошествовала в лавку.
 Ее сестра, похоже, вовсе не горела желанием отправиться следом за ней. Де Роуэн прекрасно знал, что для Люси он стал героем-победителем. Четыре месяца назад ему удалось уберечь симпатичную вдову от ограбления, когда та несла из лавки домой недельную выручку. С тех пор она не упускала малейшей возможности пофлиртовать с ним. Он несколько раз приглашал ее на прогулку, и два раза они даже целовались. Поцелуи она щедро и самозабвенно возвращала, позволяя его рукам путешествовать там, где им хотелось.
 – Макс, мы с Айрин собираемся завтра вечером в театр, – промурлыкала она. – Ну хотя бы один разочек сходите с нами! Ну, пожалуйста! Мы пойдем на «Как вам это понравится».
 Последние слова она произнесла слегка двусмысленным тоном. Де Роуэн невольно проследил взглядом, как Люси машинально провела кончиком розового язычка по своим соблазнительно пухленьким губам. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, как нравится Люси то, к чему она призывала. Порой он даже впадал в легкое искушение на деле узнать об этом.
 – Люси, приношу свои извинения, но завтрашний вечер у меня занят деловой встречей, – с легким сочувствием в голосе ответил де Роуэн.
 Молодая женщина обиженно надула губки, отчего их еще сильнее захотелось поцеловать.
 – Ну что тут скажешь, Макс? Вы щегольской красавец мужчина, – горько вздохнула Люси. – Вот только у меня нет терпения Иова. Мистер Кент на прошлой неделе уже дважды просил с ним отужинать – весьма обходительный джентльмен, между прочим, – так что, если он попросит еще раз, я соглашусь. Придется согласиться.
 Она нисколько ему не угрожала, просто ставила в известность. Макс заставил себя беспечно ухмыльнуться.
 – Ну что ж, тогда он самый удачливый мужчина из всех, – ответил он.
 Нахлобучив шляпу на голову и легонько ущипнув Люси за подбородок, он заспешил дальше, чтобы не дать себе времени еще разок поразмышлять о том, от чего он сейчас отказался.
 За прожитые годы де Роуэн убедился, что для молодого человека первое любовное увлечение оставляет после себя одну только душевную боль и опустошение. Впрочем, для него самого первая любовь стала весьма поучительным уроком. В отличие от Люси та, которая стала его первой влюбленностью, оказалась эфемерной, неискренней и до умопомрачения красивой особой. Однако Пенелопа блистала внешней красотой и не затрагивала сердца. Все же де Роуэн не мог забыть тот миг, когда он ее впервые увидел. В конечном счете, все дело заключалось в послушной почтительности, которая в то время значила для него все. Де Роуэн презрительно фыркнул и торопливо повернул на следующую улицу как раз тогда, когда на церкви Святого Георга зазвонили колокола, заполняя своим гулом Риджент-стрит. По привычке он поднес к глазам часы. В такое время здесь могла происходить только свадьба. Он горько усмехнулся и снова подумал о Пенелопе, которая в этой самой церкви обвенчалась так много лет назад. О той свадьбе еще долго судачили в высшем свете.
 Прошло чуть больше года, и главный судья уголовного полицейского суда, что на Боу-стрит, направил де Роуэна в ее вызывающе богатый кирпичный особняк на Гросвенор-стрит. Престарелый муж Пенелопы, всемогущий член совета министров, неистовствовал от неописуемого возмущения. Бесценные драгоценности его дражайшей половины самым наглым образом украдены, и дело он мог доверить только человеку с Боу-стрит. Макс, ставший самым молодым капитаном в подразделении по борьбе с контрабандистами, имел репутацию беспощадного, непреклонного и безупречно честного человека. Выделялся он еще своей изысканной щеголеватостью, что частенько служило поводом для добродушных насмешек. Кроме того, он славился своим упорством и готовностью подниматься на самые высоты и спускаться на самый низ общественной лестницы, ради того чтобы отыскать негодяя, совершившего преступление. И речь шла не о каких-то там простых карманных воришках, проститутках и жуликах, а о сводниках Ист-Энда, которые затягивали свои жертвы в самое натуральное рабство, и о джентльменах из Уэст-Энда, которые финансировали их отвратительные делишки ради солидных барышей.
 Де Роуэн верил, что его отец гордился бы делами своего сына. На Боу-стрит его сочли идеальным кандидатом на ведение дела о краже драгоценностей. Поручением вести дело об ограблении де Роуэн был несказанно польщен и верхом деловито направился к Гросвенор-стрит этаким странствующим рыцарем, дабы небрежно положить свое сердце к ногам холодной и пронырливой стервы. Преступление для расследования оказалось несложным, а решение загадки очевидным. Все сразу и узнается, стоит ему только заглянуть чуть дальше показной красоты Пенелопы. Если ему, конечно, удалось бы отставить в сторону свою увлеченность ею. И если бы он сумел миновать ее постель. В отличие от всех остальных она не пыталась ни лезть к нему, ни требовать его любви. Напротив, Пенелопа соблазняла намного коварнее и ждала от своей игры гораздо больше, чем просто сладострастного удовольствия.
 На протяжении нескольких недель он жадно ловил каждое ее всхлипывание и очень скоро вообразил себе, что влюбился в нее без памяти. Несчастная Пенелопа угодила в ловушку брака без любви, принесенная своей семьей в жертву ради денег. Мужа своего она представляла мерзким ревнивым старцем, который не давал ей и шагу ступить и обращался с ней как с последней служанкой. Она не уставала повторять, что Макса ей послали небеса, дабы утешать ее обездоленное сердце. Де Роуэн и старался изо всех сил исполнять роль утешителя, помимо своей воли раз за разом отвергая малейшие свидетельства, указующие на отвратительную правду. Медленно, но верно уголовное дело все сильнее буксовало, добавляя головной боли на Боу-стрит. Муж Пенелопы все громогласнее выражал недовольство. Вполне могло статься, что он начал уже подозревать и собственную жену. Макса тихо и незаметно отстранили от расследования, и дело стал вести более опытный следователь.
 Пенелопа оказалась намного вероломнее, чем можно было себе представить, и преступления, которые она совершила, оказались намного тяжелее, чем кража драгоценностей у самой себя. Макс не мог поверить. Он даже дошел до того, что вернулся на Гросвенор-стрит, где ему пришлось вынести ее унизительные насмешки. В конце концов, член совета министров оказался перед лицом принятия весьма затруднительного решения. Его прелестная Пенелопа со дня на день могла угодить в исправительную тюрьму либо отправиться в далекое путешествие на Гебридские острова и остаться там до конца своих дней в одном из его поместий. Власть и положение в обществе такой выбор ему предоставляли. У Макса же выбора не было никакого. Всю глубину своего провала ему так никогда и не удалось до конца постичь, однако на протяжении многих месяцев за ним тянулся хвост туманных подозрений.
 Когда ему предложили должность в речной полиции Уоппинга, он сразу же согласился, благодаря судьбу за возможность скрыться с поля брани и избежать нелицеприятных эпитетов в свой адрес. Законченный болван. Развратный прелюбодей. Неудачник. Так что, поджав хвост, он ударился в бега. Но с какой стати ему сейчас пришли в голову прошлые неудачи? Им уже исполнилась дюжина лет. За тот грех, как и за все остальные, он расплатился, вновь и вновь проверяя себя делом. Однако страх повторения оставался при нем, а жажда успеха так и осталась неутоленной. О нем говорили, что он не боится никого и ничего. Это было неправдой. Он приходил в ужас от одной только мысли о неудаче.
 Де Роуэн, ушедший в воспоминания о прошлом, шагнул на мостовую, чтобы перейти улицу, и резво отпрыгнул назад, когда ему прямо в правое ухо продудел сигнальный рожок. Вскинув голову, он увидел, как по Кавендиш-сквер во весь опор летит почтовая карета, промчавшаяся так близко от него, что порывом ветра галстук закинуло ему на плечо. Обругав себя последними словами, де Роуэн огляделся вокруг и увидел, что умудрился, не заметив, пересечь весь Мейфэр и стоять теперь в самом начале Харли-стрит. Он тут же сообразил, отчего оказался именно здесь. Пройдя быстрым шагом вдоль улицы, он остановился около дверей знакомого дома и, подняв трость, постучал.
 Дверь широко распахнулась, и на пороге возникла запыхавшаяся служанка.
 – Могу я видеть доктора Гривза?
 – У него сейчас пациент, – ответила служанка и приглашающе повела рукой в сторону небольшой и уютной гостиной. – Проходите и присаживайтесь, сэр, доктор выйдет к вам, как только освободится.
 – Спасибо. – Де Роуэн вошел и протянул девушке визитную карточку. – Но я не пациент, я из министерства внутренних дел.
 Служанка слегка удивленно приподняла брови, однако визитную карточку взяла, присела в торопливом реверансе и поспешно вышла. Де Роуэн устроился на более чем мягких подушках массивного кресла, что стояло около камина, и уставился на головешки, оставшиеся в очаге после утренней топки.
 Очень быстро его снова начало грызть чувство вины. Не из-за Люси или Пенелопы, но, странным образом, из-за незнакомой ему женщины. Хотя как ее зовут, он знал. Леди Кэтрин Вудвей. Представилась она ему сама, и, как только она назвала свое имя, он ее оскорбил. На миг ему страстно захотелось стать таким же верующим, как его бабушка София. Она до конца дней своих оставалась убежденной паписткой, и торопливая исповедь укоризненному священнику сейчас могла бы облегчить ему душу. Самое правильное – отыскать леди Кэтрин Вудвей и принести ей глубокие извинения, только сделать это выше его сил, даже несмотря на то что адрес незнакомки – он не сомневался – ему добудут за несколько минут. Ну за полчаса, самое большее. Единственное, чего он не хотел, – еще раз встретиться с ее правой рукой. С отсутствующим видом он осторожно потрогал слегка опухшую нижнюю губу. Хотелось бы знать, что имела она в виду, приглашая отобедать с ней. А чем черт не шутит, если только обед и более ничего?
 Он вздрогнул, увидев стоявшего на пороге гостиной доктора Гривза.
 – Максимилиан! – воскликнул дородный доктор. Расплывшись в широкой улыбке, он шагнул вперед, протягивая руку.
 Де Роуэн сердечно ее пожал.
 – Доброе утро, Гривз. Полагаю, вам известна причина моего появления у вас?
 – Констебль Сиск предупредил меня, что вы можете прийти. – Доктор с легким кряхтением опустился в кресло напротив. – Вы хотите знать, закончил ли я осмотр трупа леди Сэндс? Могу сказать, что закончил. Она умерла не от естественных причин.
 Де Роуэн с понимающим видом покивал.
 – У нее на горле я видел синяки. Причина смерти в них?
 Гривз, в свою очередь, коротко кивнул и вытянул ноги к потухшему камину.
 – Можете не сомневаться. Умирала она медленно, от удушения, – ответил доктор и сложил руки на своем объемном животе. – К несчастью – впрочем, лучше я скажу к счастью, – к моменту удушения она уже прилично набралась. Сомневаюсь, что она проснулась раньше, чем ей раздавили дыхательное горло.
 – Да, в спальне признаков борьбы почти не было, – задумчиво заметил де Роуэн. – Но, по моему опыту, нужна недюжинная сила, чтобы задушить человека, пусть даже такую миниатюрную леди, как Сэндс. Вы согласны?
 Старый военный хирург чуть приподнял густую седую бровь:
 – О да. Масса синяков, а горло почти полностью раздавлено. Не похоже, что работал слабак, сели только отбросить приступ слепой ярости. Во всяком случае, тут нужна мужская сила.
 Перед мысленным взором де Роуэна возникли здоровенные руки лорда Сэндса. Он раздраженно тряхнул головой и заставил себя выдавить скупую улыбку.
 – Согласен, женщина скорее предпочла бы использовать яд, верно?
 – Более чем, – кивнул дородный доктор. – Теперь, Макс, я воспользуюсь нашей с тобой долгой дружбой и доверю тебе еще кое-что. Боюсь, малоприятную вещь.
 – Я слушаю.
 Гривз неожиданно замялся и принял откровенно страдальческий вид.
 – В протоколе осмотра тела я ничего не отметил, потому что полной уверенности у меня нет. Но весьма похоже, что в недавнем прошлом леди носила ребенка.
 – В недавнем прошлом?! – присвистнул де Роуэн.· – Ты имеешь в виду выкидыш?
 – Сомневаюсь, – грустно покачал головой старый врач. – Матка сильно расширена, а в ней я заметил следы хирургического вмешательства. Хочешь услышать от меня медицинское объяснение?
 – Хирургическое вмешательство? – оторопело повторил де. Роуэн. – Аборт?
 – Совершенно верно, – кивнул Гривз. – И сделан он был, скорее всего, совсем недавно. – И тут же, как бы отгоняя мрачный призрак, весело хлопнул ладонями по полным ляжкам: – Ну что, сэр, узнали все, о чем хотели? Прямее, чем говорил я, и не скажешь. Признаюсь, с таким убийством не имел дела с того времени, когда лорд Мерсер покончил счеты с жизнью.
 – Что-то такое припоминаю.
 – Еще бы не припомнить! – подмигнул Гривз. – Тогда все сделала женщина. При помощи надежного яда. Вот так, дружище. Женщины – создания весьма опасные! С ними ухо держи востро, так и жди какой-нибудь пакости! И еще, Макс. Что будем делать с твоей разбитой нижней губой, ведь ее весьма скоро разнесет на пол-лица? Не возражаешь, если я смажу ее своим быстродействующим настоем?




 ГЛАВА 4



 Наши мятущиеся страсти, переменчивые настроения, более того – наши благополучие и натура порождают противоречия в том, как мы ведем себя.

    Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина

 Кэтрин все расхаживала в прохладном полумраке своей спальни и никак не могла остановиться. В голове нескончаемо били невидимые молоты. О ленче и думать не хотелось. Может быть, просто прилечь? Или выяснить, где находится полицейский участок – дежурная часть, контора или как там у них называется, – в котором служит Максимилиан де Роуэн, отправиться прямиком туда и высказать ему в лицо, какой же он наглый негодяй?
 Кэтрин прерывисто вздохнула. Нет, такое, пожалуй, недопустимо! Во всем виноват ее несдержанный язык. Очень может статься, что она просто несправедлива к человеку. В своей простодушной общительности, не наболтала ли она глупостей, от которых у него сложилось о ней превратное впечатление?
 Конечно, немного поспешно она предложила ему отобедать. Вот только жизнь в провинции меньше привержена всяческим формальностям, да и в светском обществе больше равноправия, так что такие приглашения там не редкость. Странно, что он так воспринял ее предложение. При всей своей внешней сдержанности и простом платье он выглядел и держал себя вовсе не как полицейский и явно обладал изысканными манерами.
 Впрочем, возможно, несмотря на всю ее подспудную симпатию к нему, порядочность и скромность ему не присущи. Глаза жутковатые, черные как уголь, исполненные холодной насмешки. Только в самом начале вел он себя более чем любезно.
 Кэтрин почувствовала укол раскаяния при мысли о том, что она могла составить себе неправильное суждение о нем. Еще хуже оказались воспоминания о том, как она буквально млела от прикосновения его горячего рта. Господи, так ее ни разу еще не целовали. Нет, к мужу ее влекло, что там говорить. Они дружили с детства, и их обоюдная привязанность была прочной и бесспорной. Но сила чувства никогда не обжигала. Нельзя ее назвать необузданной и безудержной и уж тем более пугающей.
 Да как она может сравнивать своего мужа с таким мерзким человеком! Кэтрин стремительно развернулась, торопливым шагом подошла к окну и посмотрела вниз, на улицу. Что же про нее должен думать мистер де Роуэн, чтобы вот так ее поцеловать? Уж теперь он наверняка полагает, что она вовсе и не леди, несмотря на ее неуклюжую попытку представиться. Впрочем, поцеловал он ее раньше. Как должна в таких случаях поступать настоящая леди? Вне всякого сомнения, вежливо представиться, потому что, когда два человека оказываются в подобного рода близости, они ...
 Господи Боже, до какой чепухи она додумалась! Ей-то что за дело? С чего она так переживает? Злясь на саму себя, она резко задернула тяжелые занавески, упала на кровать и попыталась выбросить всю бессмыслицу из головы. Время от времени по Мортимер-стрит мимо дома громыхали случайные кареты. Из-за двери спальни донеслись шаги Делайлы, ее горничной, которая торопливо прошла по коридору. Привычные звуки вносили в душу успокоение, и, в конце концов, Кэтрин притянула к себе подушку. Обняв, прижала ее к груди и погрузилась в сон.
 В половине первого де Роуэну доставили лаконичный вызов к министру внутренних дел. Много месяцев назад лорд Уолрейвен, пасынок Сесилии, представил его мистеру Пилю. Де Роуэну тот сразу понравился. Дед министра занимался торговлей, и хотя английская аристократия имела странную привычку презрительно морщить нос на накопленное богатство, отец Пиля сумел преодолеть поднявшиеся вокруг него визг и возню и заполучил титул баронета. За спиной младшего Пиля многие из высшего света по-прежнему отзывались о нем не иначе как о парвеню, выскочке. Правда, тихо, ибо на его влиятельности отсутствие голубой крови не жилах вовсе не сказывалось. Более того, при всей его прямоте и честности мало кто решался становиться ему поперек пути.
 Судить об утреннем настроении мистера Пиля было весьма затруднительно. Министр внутренних дел широким жестом пригласил де Роуэна присесть в кресло. Слегка поведя плечами, как бы от неудобно сидевшего пиджака, хозяин кабинета сел чуть прямее за своим до блеска отполированным письменным столом.
 – Мировой судья с Куин-сквер доложил мне, что вы каким-то боком оказались втянуты в дело Сэндса, – проговорил Пиль.
 – На месте происшествия я оказался по просьбе леди Делакорт, – чуть помедлив, признался де Роуэн. – Но не более как друг семьи.
 Мистер Пиль окинул, собеседника испытующим взглядом.
 – Однако с лордом Сэндсом вы побеседовали, – спокойно заметил он. – И вы расспрашивали констеблей о результатах осмотра места преступления.
 – Да, – признал де Роуэн.
 – Получается так, хотите вы того или нет, но в расследование вы, тем не менее, втянуты?
 Пиль замолчал, но, не дождавшись от де Роуэна ответа, продолжал:
 – Насколько я понимаю, вы также посвящены в результаты посмертного вскрытия.
 – Дознание провели неделю назад, – кивнул де Роуэн. – Обычное дело. Коронер все сделал, как надо.
 – Убийство, по-видимому, совершено неизвестным или неизвестными? – поинтересовался министр.
 – Может статься, все гораздо хуже.
 Де Роуэн многозначительно посмотрел на Пиля:
 – Похоже, некто – может, сам Сэндс – удушил ее милость.
 Лицо Пиля приняло приличествующее случаю задумчивое и скучновато-печальное выражение.
 – Я понимаю, – негромко согласился он. – Представляю, как леди Делакорт, сестра лорда Сэндса, будет убита горем. Как, впрочем, и наш общий друг Уолрейвен, по степени своего родства.
 – Если все подтвердится, – неохотно согласился де Роуэн.
 – Как – если! – с болью в голосе воскликнул Пиль. – Перед законом все равны, у нас нет права делать исключения ни для кого, в том числе и для наших друзей. – Он пронзил де Роуэна непреклонным взглядом. – Ведь я могу рассчитывать на ваше понимание своих обязанностей больше, чем на кого-либо еще, не так ли?
 Де Роуэн не задержался с ответом:
 – Если вы не очень осведомлены о происходящем, сэр, тогда для наведения порядка с коррупцией вы ошиблись с кандидатурой.
 – Я о многом осведомлен, – тонко улыбнулся Пиль. – Если только я не ошибся в своих догадках, вам следует вести дело самостоятельно и поменьше доверяться неуклюжим попыткам вам помочь, включая людей с Боу-стрит. Я прав?
 – К несчастью, да, – кивнул де Роуэн и горько улыбнулся про себя.
 – Увы, не все в наших силах, – проговорил Пиль со страдальческим выражением лица. – Впрочем, я сказал главному судье, что в расследовании этого дела моими глазами и ушами будете вы. В любом случае там могут возникнуть весьма щекотливые ситуации, с которыми лучше вас никто не справится.
 – Какие такие ситуации?
 Пиль неопределенно пожал плечами.
 – Некоторые весьма неохотно будут общаться с полицией Вестминстера, тем более со следственным отделом. Koe-кто сочтет такое общение ниже их аристократического достоинства? – резким тоном бесцеремонно спросил де Роуэн.
 В глазах Пиля зажглись веселые огоньки.
 – Поговорите с теми, кто не горит желанием связываться с полицией. Продвигайте расследование вперед, но действуйте осмотрительно и с осторожностью. Постарайтесь уберечь семейство от сплетен. Молите Бога, чтобы это было делом рук безумца, если же нет ... – Пиль покачал головой и, помолчав, добавил: – Констебли будут держать вас в курсе дела. Докладывайте мне каждый понедельник.
 – Слушаюсь, сэр.
 Пиль, наконец, откинулся на спинку кресла.
 – Да, еще одно. Тот скандал со взятками. Насколько я понимаю, вы делаете успехи?
 – Да, правда, – ответил де Роуэн, поднимаясь. – Как мы и подозревали, Брутер за взятки подчищает отчеты о тюремных проверках. Откровенно говоря, сэр, все может оказаться гораздо серьезнее. Скорее всего, здесь замешаны караульные и констебли.
 – Хотелось бы мне удивиться, – поморщился Пиль.
 Де Роуэн скупо усмехнулся и продолжал:
 – Что же до Брутера, мы возьмем его, сэр, можете не сомневаться. Сегодня утром я снова подслушал его на очередной встрече в Гайд-парке. К несчастью, мне помешали обстоятельства. Там оказался случайный прохожий. Я предпочел не раскрываться.
 – Не суть важно, – небрежно махнул рукой Пиль. – Это лишь вопрос времени. – Он чуть задумался и договорил: – Хорошая работа, де Роуэн. Впрочем, слежкой теперь займется кто-нибудь еще. У вас – расследование дела Сэндса.
 Де Роуэн поднялся и, бросив взгляд на часы, висевшие на стене, проговорил:
 – В таком случае сегодня после полудня я нанесу официальный визит лорду Сэндсу. Вчера он находился, скажем, в несколько растрепанных чувствах.
 Пиль бросил на него испытующий и немного любопытный взгляд, облегченно вздохнул и с удовлетворенным видом откинулся на спинку кресла.
 – Знаете, де Роуэн, я все больше и больше склоняюсь к мысли о том, что вы самый настоящий чертов фанатик, – задумчиво проговорил он. – Жаждете справедливости, как никто другой. Зачем, я признаюсь, не знаю. Но за вас я от всего сердца не устаю благодарить Господа, потому что вы – именно тот человек, в ком я так нуждаюсь, сейчас.
 Смущенный донельзя, де Роуэн поклонился и направился к дверям. Он уже взялся за ручку, когда Пиль негромко его окликнул.
 – Маленький вопрос, де Роуэн.
 Де Роуэн со вздохом обернулся и вопросительно слегка приподнял брови.
 Министр внутренних дел прищурился.
 – У вас нижняя губа разбита. Смею надеяться, сегодня утром в парке вы ни с кем не повздорили?
 Задремавшая Кэтрин проснулась с рыдающим всхлипом и рывком села на постели, толком не соображая, где, собственно говоря, она находится. Торопливо откинув назад упавшие на лицо волосы, она огляделась. В открытую дверь туалетной комнаты она увидела свой обширных размеров дорожный сундук с откинутой крышкой. Кэтрин не смогла сдержать вздох облегчения.
 «Я в доме Кэма. Я в Лондоне».
 Тыльной стороной ладони она вытерла заплаканные глаза. Взглянув на подушку, она увидела, что та мокрая. На душе стало печально и тяжело. Сквозь неплотно задвинутые шторы пробивались лучи полуденного солнца. Сколько же она проспала? Неясные обрывки приснившегося сна неумолимо ускользали из памяти, и Кэтрин отчего-то чувствовала непонятную грусть, как будто утрачивала нечто дорогое ее сердцу. Что такое ей приснилось? Память вдруг вернула почти что ускользнувшее воспоминание, и Кэтрин безотчетно прижала ладонь к губам.
 Уилл! Господи, за все последние месяцы он ей приснился в первый раз. Схватив подушку, она зарылась в нее лицом. «Боже мой, Боже, прошу тебя, не надо больше таких снов!» Долгое время после смерти мужа она страшилась спать, потому что для нее сон превратился в адовы муки, воспоминания о его последнем в то утро поцелуе безжалостно преследовали ее ночь за ночью. Сны всякий раз начинались совершенно одинаково. Она наблюдала за собой как будто со стороны, как если бы это была не она, а кто-то другой, совсем ей посторонний. Она видела, как проходит в свою небольшую гостиную в главном особняке поместья Олдхэмптон, как отодвигает темно-зеленые портьеры и смотрит на затянувший все вокруг утренний туман. Потом она медленно поворачивается, чтобы улыбнуться Уиллу, который сидит за столом и пьет утренний кофе. Кэтрин слышит свой голос, слышит, как предупреждает его, упрашивает (но не умоляет, нет) остаться дома и скоротать день вдвоем у камина. Затем сквозь легкую дымку сновидения она слышит оглушительное эхо того ужасного выстрела, хотя на самом деле находилась слишком далеко от места трагедии, чтобы вообще что-нибудь расслышать. И предсмертные слова Уилла, которые он произносит слабеющим и каким-то булькающим голосом. Их-то она расслышала тогда более чем хорошо.
 – Надо было послушаться тебя, Кэт, – задыхается Уилл. – О, Кэтрин!
 Но в новом сне, от которого она разрыдалась, Уилл не произнес ни слова. Чувство домашнего очага и уюта тоже отсутствовало. Не было ни прогретой гостиной с утренним завтраком, ни дымящегося кофе. Был один лишь туман, причем не прохладная деревенская дымка, которая щекочет ноздри запахами перегноя и отсыревшей листвы, а жирные, с металлическим привкусом миазмы Лондона, липнущие к коже и забивающие ноздри невыносимой вонью.
 Она слышала выстрел, видела, как прямо к ее ногам повалился Уилл, как его тело распростерлось на ковре опавших листьев. Вот только лица его она не могла разглядеть. Хуже того, в новом сне она увидела того, кто застрелил ее мужа. Худощавая, неясных очертаний фигура, закутанная в какие-то развевающиеся черные одежды. Человек стоял рядом с безжизненным телом Уилла, смотрел на его лицо, которое ей не дано увидеть, и легонько покачивал ружьем, которое уверенно сжимал в руке. Максимилиан де Роуэн?!
 Господи, как же все перепуталось у нее в голове! Суть произошедшего все больше и больше ускользает от нее. Кэтрин рывком выпрямилась, прижала ладони к вискам и крепко зажмурилась. Подожди-ка, напомнила она сама себе, ведь все случилось во время охоты; в Уилла попал выстрелом из ружья один из его приятелей. Такой же жизнерадостный сквайр-провинциал, как и сам Уилл, а вовсе не высокая, зловещего вида фигура в черных одеяниях. Тогда еще стояла жуткая погода. Спаниели бросились врассыпную по густому кустарнику, крики загонщиков затерялись в густом тумане. Произошел несчастный случай. Не более чем злополучная случайность! Следует забыть о мистере де Роуэне. Видеться с ним еще раз ей незачем. Он полицейский, а даже Кэтрин понимала, что полицейские не вхожи в лондонский высший свет.
 Внезапно кто-то отрывисто и громко забарабанил в дверь ее спальни. Кэтрин сразу поняла, что это не прислуга. Она спокойно села на кровати, оперлась спиной о подушки, расправила юбки и только потом пригласила войти стучавшего.
 К ее радости, в проеме широко распахнувшейся двери возникла широкоплечая коренастая фигура младшего брата.
 – Бентли! – воскликнула Кэтрин, мигом соскакивая с кровати.
 Тот, все такой же по-ребячески развязный, с широкой улыбкой шагнул в комнату, устремился навстречу сестре и, поймав ее в свои широко расставленные руки, заключил в объятия и закружил по комнате.
 – Клянусь Богом, да это же Кэт! Неужто сестрица пожаловала в город? – весело выговорил он наконец, с осторожностью опуская молодую женщину на пол. – Каким ветром тебя сюда занесло? Когда приехала?
 – Бентли! Где ты был?
 – Ох, моя дорогая, сама знаешь – то там, то сям. – Он слегка отстранил от себя сестру и вгляделся в ее лицо. – Что за сырость ты развела, Кэт? – Бентли протянул руку и осторожно провел подушечкой большого пальца по левой щеке сестры. – Что с тобой происходит?
 Кэт смущенно опустила взгляд и с преувеличенным вниманием принялась разглядывать неряшливо повязанный галстук брата. По правде говоря, вид у Бентли был весьма неопрятный.
 – Ничего особенного, просто разболелась голова, – тихо выговорила она.
 – Черта с два! – проворчал Бентли и, исполненный решимости, протопал к кровати, мягко, но решительно увлекая за собой Кэтрин. – От головной боли глаза у женщины такими не бывают. Где твоя горничная?
 Не услышав ответа, он усадил сестру на постель, отступил на шаг и нервно взъерошил свою непокорную черную шевелюру.
 – Господи, Кэт! Может, ей стоит заняться хоть чем-нибудь? Ну я не знаю! Жечь перья, например. Или пичкать тебя всякими слезливыми выдумками, над которыми вы, дамочки, так горазды шмыгать носом.
 Кэтрин закрыла лицо ладонями и залилась приглушенным смехом.
 – Ох, Бентли, ну ты и скажешь! – выдохнула она и, все еще смеясь, откинулась на мягкие подушки. – Ах, если бы все можно было решить так просто! Однако ты меня развеселил. – Она отняла руки от лица, выпрямилась и посмотрела на брата. – А теперь ответь на мой вопрос: где же ты все-таки пропадал последние две недели?
 Смоляные брови Бентли хмуро сошлись вместе.
 – Моей сестре незачем про то знать, – буркнул он.
 – Вот как? И чем ты там занимался, твоей сестре тоже знать незачем?
 – Именно так, – угрюмо бросил он.
 С обреченным вздохом Кэтрин снова откинулась на подушки. Бентли, как всегда неугомонный, принялся метаться по комнате, расхаживая взад и вперед, будто зверь в клетке. Он все время останавливался, чтобы то разглядеть картину, висевшую на стене, то рассеянно повертеть в пальцах флакон духов.
 – Опять затосковала по старине Уиллу, да? – спросил он, наконец, беря в руки книгу, которую она читала в парке, и рассеянно ее пролистывая. – Мне его тоже не хватает.
 – Боже мой, Бентли ... – От искреннего сочувствия брата уже взявшая себя в руки Кэтрин вновь готова была расплакаться. – Конечно, я по нему тоскую, но... – Голос ее прервался.
 Бентли бросил на нее испуганный взгляд.
 – Наплюй ты на все, Кэт, – пробормотал он. Подойдя к стоявшему у стены зеркальному комоду, распахнул его и принялся копаться на его полках, разыскивая носовой платок. И не подумав закрыть раскрытые дверцы, он подошел к кровати, присел и протянул Кэтрин платок:
 – Ну так в чем же дело?
 Кэтрин почувствовала, что от сдерживаемых рыданий у нее вот-вот задрожат плечи.
 – Я сама не пойму! – Она схватила носовой платок и уткнулась в него лицом. – Я тоскую о нем, потому что ... Бентли, я просто не могу вспомнить, как он выглядел! Плохо помню, понимаешь? Я имею в виду – до того как он умер. Мне так стыдно за то, что я забываю его.
 – Ой, Кэт! – только и смог выговорить ее брат, неуклюже заключая сестру в объятия.
 Кэтрин ласково провела рукой по его щеке.
 – Боже мой, Бентли! Я ясно помню и вижу его таким, каким он был, когда они его принесли в дом, – прорыдала она ему в плечо. – Ничего больше.
 Брат неловко похлопал ее по спине.
 – Успокойся, дорогая, успокойся! Прошло уже целых два года. Ничего удивительного, что ты его не можешь ясно вспомнить. Жизнь ведь продолжается.
 Кэтрин обессилено приникла к нему.
 – Бентли! Иногда мне кажется, что вот этого-то я и боюсь больше всего, – вздохнула она.
 В дверь негромко постучали, и в спальню вошла Делайла. Кэтрин и глазом моргнуть не успела, как Бентли уже оказался возле распахнутого комода и почему-то принялся с занятым видом перебирать сложенные там вещи. Когда он, наконец, захлопнул комод и стремительно обернулся, исполненный решительного вида, то в его глазах читалась некоторая тревога.
 – Леди·Кертон, мэм, – сообщила Делайла, присев в глубоком реверансе. – Она спрашивает, не составите ли вы ей компанию за чаем.
 – Черт, сколько можно! – возмутился Бентли, бросился к сестре, клюнул ее в щеку торопливым поцелуем и с не меньшей быстротой устремился к двери. – Лучше обрубить все сразу. Я сегодня совсем не в настроении любезничать с твоей тетушкой Изабель.
 – Бентли, подожди, куда же ты?
 Когда он поспешно протискивался мимо стоявшей в растерянности горничной, из кармана его пальто вывалилось что-то тяжелое. Он проворно подхватил это и засунул поглубже в карман.
 – Бентли, постой! – еще раз воскликнула Кэтрин, соскакивая с кровати. – Куда ты собрался? И что за штуковина у тебя в кармане пальто?
 – Нюхательная табакерка, – буркнул он и в очередной раз взъерошил свои и так уже донельзя растрепанные волосы.
 Приостановившись на самом пороге спальни, Бентли оглянулся.
 – Я уезжаю в Эссекс. Испытываю страстное желание малость подготовиться к прибытию Гаса Вейдена, – сказал он и выскочил из спальни.
 Кэтрин успела добежать до двери и, выглянув в коридор, крикнула вслед уходящему брату:
 – А где именно в Эссексе?
 Однако Бентли уже и след простыл, только его тяжелые сапоги громко топали по служебной лестнице, что вела на первый этаж.
 Де Роуэн покинул Уайтхолл только во второй половине дня и направился в сторону Мейфэра. Заметно нервничавший привратник после недолгих колебаний все же впустил его в городской особняк лорда Сэндса. Однако де Роуэн отдал шляпу и трость только после того, как увидел выходящего из библиотеки лорда Делакорта.
 – О, де Роуэн! – Его светлость даже лицом просветлел. – Приятно видеть вас, старина! Надеюсь, вы пришли с визитом к Гарри и Сесилии? Признаюсь, я понятия не имею, что нужно говорить в таких ужасных обстоятельствах.
 Привратник незаметно удалился. Де Роуэн чуть задержался в дверях, украдкой разглядывая Делакорта.
 – Мне необходимо побеседовать с лордом Сэндсом, – решился сообщить он, чувствуя себя бесстыдным предателем. – Но должен вам сказать вполне откровенно, ваша светлость, что я нахожусь здесь на правах агента министерства внутренних дел.
 Делакорт печально улыбнулся.
 – Понимаю, – более чем спокойным тоном заметил он. – А что еще можно ожидать? Дела-то ведь хуже некуда, кошмар какой-то. Боюсь, что моя супруга все еще не совсем ясно представляет, насколько плохо складываются дела для ее брата. Господи, о чем только думал Гарри, когда на весь дом грозился выкинуть бедняжку Джулию с того балкона первого яруса?
 – Простите, что вы сказали? – быстро переспросил де Роуэн и даже немного наклонился к собеседнику.
 Лицо Делакорта приняла слегка виноватое выражение.
 – Черт побери! Кажется, я ужасно опростоволосился. Но полагаю, Сесилия и не собиралась говорить о таких вещах. Гарри позавчера вечером заявился в театр в подпитии. Потом они с Джулией затеяли на людях отвратительную ccopy. – Его светлость замолчал, чтобы перевести дыхание, что ему вовсе было не свойственно. – Послушайте, де Роуэн, я сомневаюсь, что вы вот так просто поверите мне, если я возьму и поклянусь, что Гарри не способен совершить убийство.
 Де Роуэн лихорадочно размышлял. Он часто встречал Гарри в городе, вот и вчера они пробеседовали несколько минут. Все, что ему известно про брата Сесилии, не давало ни малейшего повода держать его за подозреваемого. Дело не в том, что Гарри – невинный младенец, вовсе нет. Просто он явно не располагал той изощренной предусмотрительностью, что необходима для совершения подобного злодеяния.
 Очевидно, приняв молчание де Роуэна за согласие с его словами, Делакорт растянул губы в более теплой улыбке и по-приятельски потрепал его по плечу.
 – Давайте пройдем в гостиную, – пригласил он и увлек де Роуэна за собой по коридору. – Сесилия там утешает Гарри. Она рада будет вас повидать. Между прочим, друг мой, губа-то у вас разбита. – Он шутливо толкнул де Роуэна локтем в бок. – Надеюсь, поединок был честным?
 – Порезался утром, когда брился, – пробурчал де Роуэн.
 Делакорт подвел его к двери и свободной рукой широко ее распахнул.
 – Сесилия, дорогая, ты только посмотри, кто пришел ... – начал он и учтиво умолк, заприметив двух дам, сидевших напротив Гарри и Сесилии, спиной к двери. – Мои извинения, дорогая, – пробормотал он и чуть отступил назад. – Прошу прощения за незваное вторжение ...
 Но уйти им не удалось. Гарри поднялся со своего кресла, а Сесилия вскочила на ноги и бросилась к ним.
 – Макс! Ты! – воскликнула она слегка жалобным голосом и, проскочив мимо мужа, вцепилась де Роуэну в руку. – Слава Богу, ты вернулся!
 – К вашим услугам, – смущенно пробормотал де Роуэн, склоняясь к миниатюрной и холодной как лед руке Сесилии.
 Та, похоже, не заметила его неловкости и потянула мужа и де Роуэна в комнату.
 – Проходите же и выпейте с нами чаю. Элли сейчас сходит за чашками. И позвольте, господа! Это леди Кертон – думаю, вы ее должны помнить. Она нанесла визит, чтобы выразить нам свои соболезнования, и даже привела с собой племянницу. – Сесилия представила двух дам, которые обернулись к вошедшим. – Леди Кэтрин, полагаю, что с лордом Делакортом, моим мужем, вы не знакомы? А это мой очень близкий друг, мистер де Роуэн.
 От громкого судорожного вздоха, почти вскрика, де Роуэн невольно поднял глаза. Дальше все случилось буквально в один миг. Молодая женщина, сидевшая рядом с леди Кертон, вскочила на ноги. Фарфоровая чашка стукнулась о край столика и разлетелась на мелкие кусочки. Горячий чай выплеснулся на ковер. Сесилия в мгновение ока оказалась рядом с гостьей и принялась неистово промокать салфеткой мокрый подол ее платья.
 Та женщина? Черт!
 Де Роуэн тупо уставился на нее, изо всех сил стараясь подавить рвущийся наружу приступ истерического смеха. Сесилия, казалось, забыла обо всем на свете.
 – Боже мой! – восклицала она. – Господи! Леди Кэтрин! Вы не обожглись? Боже! У чашки обломилась ручка? Вы не поранились?
 Горничная примчалась с кухонным полотенцем, и леди Кертон присоединилась к промакиванию, вытиранию и сочувственному кудахтанью. Делакорт предусмотрительно отступил в сторону, время от времени издавая сочувственное покашливание. Гарри бровью не повел и преспокойно продолжал потягивать из стакана бренди.
 Де Роуэн в простоте душевной возносил горячие молитвы, чтобы случилось землетрясение, пол у него под ногами разверзся и навсегда поглотил его. Мысли метались в поисках выхода из отчаянного, неудобного положения, в которое он угодил помимо своей воли. Чувствовал он себя хуже некуда. Еще более несчастный вид леди Кэтрин служил ему слабым утешением. Вся кровь у нее отхлынула от лица, оно побледнело до синевы, взгляд упирался куда-то в пол. Спустя какое-то время юбки привели в относительный порядок и у нее не оставалось выбора, кроме как сесть обратно на свое место.
 – Приношу свои извинения, лорд Сэндс, – проговорила она, бросая короткий упрекающий взгляд в сторону подсевшего к столу де Роуэна. – Я такая неловкая.
 – Умоляю, не берите в голову, леди Кэтрин! – запротестовала Сесилия, поднимая с ковра один из последних кусочков разбившейся чашки. – Чашки такие хрупкие. Гарри, помнишь, я так сказала еще тогда, когда Джулия их только-только купила.
 – Да, помню, – примиряюще согласился Гарри, лениво поднял глаза и посмотрел через стол на леди Кэтрин затуманенным взглядом. – Между прочим, сударыня, их у нас еще десятка два. Чертовы штуковины сделаны так, что их и в руках-то толком не удержишь. Так что мне по душе добрая глиняная кружечка.
 Вошла горничная и расставила на столике три новые окаянные чайные чашки.
 – Ну вот, – удовлетворенно кивнула Сесилия, ослепительно улыбнулась и подняла чайник для заварки, как бы собираясь разлить чай. – Вроде я всех представила?
 – Да, дорогая, – ответила леди Кертон и, грациозно наклонившись вперед, аккуратно поставила блюдце с чашкой на столик. – К сожалению, нам с Кэтрин пора покинуть ваш гостеприимный дом.
 – Что вы, в самом деле, сударыня, – проворчал Делакорт. – Нет причин торопиться.
 – Боюсь, Дэвид, что есть. – Леди Кертон обратила все тепло своей улыбки на де Роуэна и начала натягивать перчатки. – Для меня большая честь снова встретиться с вами, мистер де Роуэн. Мы не виделись с того ужасного происшествия в Обществе Назареев в прошлом году. Если тогда я не успела сказать, то пользуюсь случаем и говорю сейчас: совет управляющих был вам благодарен. Предельно благодарен.
 Де Роуэн пробормотал приличествующие случаю ответные слова, и обе дамы поднялись со своих мест. Лицо леди Кэтрин порозовело. Правда, сейчас оно напоминало бледную тень розового, а красивые глаза она сощурила так, что какого они цвета, разобрать было невозможно. Однако де Роуэн уже знал, что они у нее темно-карие, с густыми длинными ресницами. Подняв руку, леди Кэтрин нервно поправила выбившийся локон, и он заметил еще кое-что.
 Леди Кэтрин носила на руке обручальное кольцо.
 Он наблюдал, как она надевает перчатки на свои изящные руки, и в горле у него стоял непонятно откуда взявшийся комок. Ладно. Странное дело, он и не подумал! Нет, пожалуй, он просто такое не брал в расчет.
 Да нет, черт побери, разве не считал он, что она замужем? Частично именно из-за этого, а не из-за злости на самого себя он набросился на нее тогда с попреками. Он заставил себя отвесить неловкий и чопорный поклон.
 – Мое почтение, леди Кертон, мое почтение, леди Кэтрин, – холодно проговорил он. – Приятно было увидеться.
 Наконец он сумел поймать ее взгляд и не увидел в нем ничего, кроме глубокой и неприкрытой ярости. Если бы взглядом убивали, то глаза леди Кэтрин не замедлили бы отправить его прямехонько на толстый ковер гостиной его светлости. Как будто боясь заразиться, она, шелестя юбками, обошла его по нарочито большой дуге, вздернув подбородок, метнула в него напоследок еще один взгляд, который недвусмысленно отправлял его ко всем чертям, и направилась к двери. После такого обращения де Роуэн мог бы оскорбиться до глубины души. Однако, к собственному ужасу, все, на что он оказался способен, – не сводить глаз с ее чувственного рта и вспоминать вкус ее губ.
 Четверть часа спустя де Роуэн почти с облегчением вошел в библиотеку Гарри, вид которой говорил о том, что его светлость пользуется ею так же редко, как и своими умственными способностями. Гарри прихватил с собой из гостиной два стакана и графинчик.
 – Бренди не желаете, де Роуэн? – предложил он, направляясь к креслу.
 – Нет, благодарю, ваша светлость, – покачал головой де Роуэн.
 Гарри издал глубокий и утомленный вздох и уселся за письменный стол.
 – Полагаю, что мне самому не помешает, – рассудил он, бросив исполненный сожаления взгляд на графин с бренди.
 Старший брат Сесилии отличался крупным, грубоватым телосложением, склонным к полноте, с ранними залысинами по обеим сторонам лба. Ему было около тридцати. Поставив бокал на стол, он повернулся к де Роуэну:
 – Ну что ж, перейдем к делу, сэр. Полагаю, все думают, что я слишком безмозглый, чтобы понимать, чем все случившееся грозит, – удавленная Джулия и все такое. Я не тупица и не хуже других понимаю, что дела мои чертовски плохи.
 Де Роуэн в легком удивлении поднял брови:
 – Вы что, убили ее?
 Гарри Сэндс с кривой усмешкой покачал головой:
 – Де Роуэн, между Джулией и мной произошла отвратительная ссора. Конечно, слово за слово – ну, я и наговорил лишнего.
 – Вы угрожали ее убить?
 – Нет. – Гарри смутился. – Если более точно, то я грозился выбросить ее из нашей театральной ложи ... как я там сказал? Да, «в партер к поганой черни, где тебе, стерве, и место».
 Де Роуэн с трудом подавил ухмылку в ответ на неожиданное для Гарри остроумие. Если·хотя бы половина историй, которые ему доводилось слышать о леди Сэндс, оказались правдой, тогда слова ее мужа недалеки от истины.
 – Ваша светлость, начните с самого начала, – спокойно предложил де Роуэн. – Расскажите мне точно, что произошло тем вечером. Я приложу все усилия, чтобы слова ваши остались в тайне.
 Гарри насмешливо фыркнул и залпом допил остатки своего бренди.
 – Не морочьте себе голову, де Роуэн, – посоветовал он и уставился в пустой стакан, который, продолжая держать в руке, прижал к жилету. – Про Джулию всем все известно. Но я, что сумею, вам расскажу.
 Рассказ Гарри вполне совпадал с показаниями, которые снял Сиск у камердинера и кучера его светлости. В тот день Гарри проспал допоздна, большую часть дня провел в своем клубе, потом отобедал с приятелями. Потом, не зная, чем бы еще заняться, он, по недолгом размышлении, отправился в «Друри-Лейн», где у него, завзятого театрала, всегда была заказная ложа.
 Он и не подозревал, что его жена тоже придет в театр, до тех пор, пока не узрел, как она высаживается у театрального подъезда из незнакомого ему экипажа. Укрывшись за одной из колонн портика, он увидел, как леди Сэндс обернулась, что-то сказала кому-то внутри кареты (в этом месте рассказа де Роуэн заметил, как у его светлости покраснели кончики ушей), а затем потрясенный Гарри униженно лицезрел, как его жена еще глубже наклонилась в карету и пылко поцеловала сидевшего внутри мужчину. По словам Гарри, он и публика вокруг стали свидетелями скандально-вызывающего пренебрежения этикетом. Де Роуэну пришли на ум более резкие и грубые слова. По правде говоря, он не очень-то одобрял установившуюся моду, которая позволяла замужним женщинам выезжать в свет в сопровождении мужчин, которые не назывались их мужьями. И хотя к любовным историям, в которых соблюдалась осмотрительность, в определенных кругах высшего света относились вполне терпимо (еще одна мода, с которой не мог мириться де Роуэн), целовать открыто на публике мужчину далеко выходило за рамки приличия.
 – И что вы тогда сделали? – ровным голосом поинтересовался де Роуэн.
 Гарри тяжело вздохнул.
 – Я вошел в театр, сел на свое место и стал ее дожидаться. Она поднялась в ложу чуть ли не следом за мной. Вид у нее казался чертовски странным. Она явно пребывала не в себе. И тут она увидела меня. Я потребовал у нее ответа, с кем она приехала. Само собой, Джулия рассмеялась мне в лицо. Я стал ей угрожать, сказал, что не позволю наставлять мне рога теперь уже прилюдно. Она снова расхохоталась и сказала такое! Мне стыдно признаться, что моя жена знает такие слова. В антракте я, скорее всего, выпил чуток лишнего. Боюсь, я вышел из себя. Наверное, принялся орать на нее. Она набросилась на меня, стала бить по лицу и царапаться как безумная.
 – Свидетели были? – перебил его де Роуэн.
 Гарри неопределенно пожал плечами и принялся рассеянно вертеть в руках лежавшее на столе пресс-папье.
 – Свет в зале уже потушили, но кто-то послал к нам в ложу билетера – узнать, не нуждаемся ли мы в помощи. Было понятно, что имелось в виду. Я ужаснулся и тут же ушел.
 – Что вы делали после театра?
 – Как что? Сразу приехал сюда домой.
 – Что вы делали, когда вернулись домой?
 – Что я делал, когда вернулся? – На лице у Гарри неожиданно проступило изумление, и он огляделся вокруг как бы в поисках ответа. – Ну, полагаю, я посидел в гостиной, пропустил стаканчик и пошел спать.
 Де Роуэн поднял глаза от своих записей. Нотку неуверенности в голосе Гарри он не упустил.
 – Вы, значит, полагаете?
 У Гарри вновь покраснели кончики ушей.
 – Нет, я не уверен. Я пропустил стаканчик. Потом поднялся к себе в спальню.
 Теперь Гарри Сэндс лгал.
 Уверенность пришла ниоткуда и сразу, подобно яркой вспышке молнии. Порой такое с ним случалось, и де Роуэн всегда предпочитал доверять своему чутью, которое еще ни разу его не подводило.
 – И вы сразу легли спать? – спросил он ровным голосом.
 – Господи, конечно! – пролепетал Гарри. – Чем еще, черт возьми, может заниматься улегшийся в постель человек?
 Де Роуэн сухо улыбнулся.
 – Лично я люблю немного почитать на ночь, – сообщил он в ответ. – Некоторые читают молитву. Другие любят выпить стакан горячего молока или сделать записи в дневник. Могу считать, что ничего из перечисленного вы в тот вечер не сделали?
 Кровь отлила от ушей Гарри.
 – Ну, сам я не особый любитель книжек. Пошел к себе и, как всегда, сразу лег спать и проспал до самого утра мертвым сном. – Гарри запнулся и побледнел как полотно.
 – Я тоже сплю так, что пушкой не разбудишь – любезно согласился де Роуэн. – Что случилось дальше? Как я понимаю, ночью вы ничего не слышали? И горничная леди Сэндс она что, тоже ничего не слышала?
 Глаза Гарри расширились.
 – Откуда, черт возьми, мне знать, чего она там слышала?
 – Ваша светлость, я всего лишь пытаюсь получить подтверждение тому, что доложил констебль Сиск, – помолчав, мягко объяснил де Роуэн.
 – Вот как; – Гарри смущенно поерзал в кресле и положил на место пресс-папье. – Ну, так она мне сказала, ну, когда я ее спросил, пока мы дожидались приезда полиции.
 Де Роуэн предупреждающе поднял руку.
 – Пожалуйста, по порядку, ваша светлость. Что произошло после того, как вы пошли спать?
 Брови Гарри сошлись на переносице.
 – Я просто заснул. Дальше я услышал, как наш дворецкий барабанит мне в дверь и кричит, что моя сестра внизу в ужасном состоянии. Я набросил ночной халат и спустился. Подумал, что в самом деле стряслось нечто страшное, раз Сесилия оставила ребенка и примчалась сюда в такой чac.
 Де Роуэн бросил косой взгляд на бледное лицо Гарри. К тому же его едва заметно трясло. Пора заканчивать беседу. Предстояло еще услышать версию случившегося от Сесилии.
 – Вы предупредили дворецкого о том, что ему следует сотрудничать с констеблем Сиском? – настойчиво поинтересовался де Роуэн.
 – Сесилия им сказала, – кивнул Гарри. – Мол, если кто ослушается, у меня будет с ним такой разговор, что мало не покажется.
 Де Роуэн кивнул. Убрав карандаш, он закрыл свою переплетенную в кожу записную книжку.
 – Благодарю вас, ваша светлость. Я сожалею, что пришлось задавать вам столь тягостные вопросы, когда у вас такое горе.
 Гарри протестующе поднял ладонь.
 – Ничего страшного, де Роуэн. Уж лучше вы, чем кто-то еще. Надеюсь, вы поймаете мерзавца, который ее убил. Я не убивал и говорю правду. Но мне не хочется, чтобы и дальше меня подозревали. Что бы там Джулия ни вытворяла, клянусь Богом, смерти она не заслуживала.
 Гарри поднялся из-за стола и направился к двери, когда в кабинет вошла Сесилия. Она обняла брата и нежно поцеловала его в щеку.
 – Похоже, он держит себя в руках? – спросила она у де Роуэна, тихонько закрывая за Гарри дверь.
 Де Роуэн смотрел, как Сесилия неспешно проплывает через кабинет.
 – Более-менее, – ответил он, жестом приглашая ее расположиться в одном из двух тяжелых кресел с подголовником, что стояли около письменного стола. – Он рассержен, тут нет сомнения. Однако полностью отдает себе отчет, в каком виде он предстает.
 Сесилия нервно разгладила невидимые складки па своих юбках.
 – Ты имеешь в виду, он понимает; что люди могут считать его виновным? – Она подняла глаза на де Роуэна. – Но он же ни в чем не виноват! Я могу присягнуть. У Джулии были враги – отвергнутые любовники, их разъяренные жены. Я могу поговорить с людьми. В свете меня хорошо знают.
 – Сесилия, – мягко проговорил де Роуэн, – такие разговоры могут оказаться небезопасными. Не забывай, что ты в трауре. Тебе нельзя шмыгать повсюду и кому ни попадя докучать вопросами. Конечно, в любом случае брата нужно увезти из города ради спокойствия его души. Я займусь им.
 Сесилия принялась грызть ноготь на большом пальце. Довольно долго она молчала, и де Роуэн отлично понимал, что она сосредоточенно думает. Размышления ее могли привести к самого разного рода осложнениям. Лучше всего отвлечь ее, и чем скорее, тем лучше.
 – Ты просмотрела шкатулку с драгоценностями, которую мы нашли?
 У Сесилии даже глаза·расширились.
 – Мне и пригрезиться не могло, что у Джулии столько побрякушек. Но там должна была находиться одна вещь!
 Де Роуэн тут же почувствовал ее легкое смятение.
 – Что-нибудь пропало?
 – Я не очень уверена, но моя мать имела исключительно тонкой работы вещицу, так сказать, семейный сапфир Сэндсов! – сардонически рассмеялась Сесилия. – В молодости, когда нас предоставили на волю судьбы и с деньгами стало туго, мы с Гарри часто подумывали о том, чтобы этот сапфир продать. Но сколько я себя помню, он всегда оставался в семье. Крупный драгоценный камень, прозрачная голубая капля, вделанная в кулон. – Она судорожно стиснула свои холеные руки. – Я не хочу верить, что дурак Гарри позволил ей надевать его для выхода в свет! Сапфир целую вечность хранился, в сейфе в нашем деревенском поместье, но ей каким-то образом удалось подольститься к нему и выманить семейную реликвию.
 – Она могла вернуть сапфир? – спросил де Роуэн. – Или она его продала?
 – Она заполучила его только неделю назад, – покачала головой Сесилия. – Я приказала Женевьеве, горничной Джулии, еще раз перетрясти все вещи. С какой стати грабитель будет красть только одну драгоценность, когда их такая куча? У нее была бриллиантовая брошь, которая стоит не дешевле кулона, – так ее не взяли.
 Макс потер рукой подбородок.
 – Вы мне расскажите во всех подробностях, что вам удалось обнаружить, – попросил он, – напишите все, что вам известно, и без задержки отправьте официальным письмом ко мне в контору. Начните с вашей невестки. Кто она такая? Как Гарри с ней познакомился? Где она проводила время? И вы должны мне рассказать, кто были ее, ну, скажем, друзья.
 Сесилия нахмурилась.
 – Скажем, друзей у нее насчитывалось несметное число. Я расскажу о том, что знаю про нее, хотя это и немного. Она приехала в Англию за год до того, как вышла замуж за Гарри.
 – О браке существовала предварительная договоренность?
 Сесилия покачала головой.
 – Нет, в девичестве она носила имя Джулия Аствелл, внучка графа Ходжа. Его единственная дочь сбежала с каким-то конюхом, и старый граф отрекся от нее. Джулия родилась в нищете. Кажется, в Бостоне. Родители ее умерли в то время как ей едва исполнилось четырнадцать. Несколько лет спустя, когда здоровье графа пошатнулось, он смягчился и наказал своим адвокатам разыскать внучку, дабы она скрасила ему старость.
 – А в обмен он сделал ее своей наследницей?
 Сесилия утвердительно кивнула.
 – Сначала наследство ограничивалось частью имущества, но, познакомившись с Джулией, Ходж решил, что все остальное тоже перейдет к ней, если она сумеет устроить себе добропорядочное, благородных кровей замужество. Несмотря на то, что Гарри не отличался утонченными манерами и сидел по уши в долгах, наш древний титул мог прельстить многих. Бедняга Гарри вообразил себя влюбленным без памяти и с тех самых пор благополучно живет в аду.
 – Он потакал ей во всем?
 – Несомненно, то, что она мечтала о таком замужестве, – пожала плечами Сесилия. – Само собой разумеется, поверенный в делах Гарри следил за всеми доходами и расходами, что, между прочим, тоже входило в условия завещания Ходжа. Только Джулии Гарри ни в чем не отказывал. У него не хватало на это характера и решимости.
 Де Роуэн понимающе кивнул.
 – Значит, ты думаешь, что твой брат стал просто средством достижения конечной цели?
 – А ты не находишь, что конец достигнут весьма занятный? – язвительно поинтересовалась Сесилия.
 Де Роуэн не сдержал короткого смешка.
 – Сколько времени они женаты?
 – Семь очень долгих лет, – ответила Сесилия. – А может быть, и в самом деле тебе стоит и меня привлечь к расследованию? Мне часто хотелось ее придушить.
 – А вы располагаете алиби, миледи? – поддразнил ее де Роуэн.
 Сесилия рассмеялась.
 – Мой милый Макс, боюсь, порой чувство юмора тебе изменяет, – покачала она головой. – Что касается алиби, то оно у меня есть: капризный младенец, который с утра до вечера занимает все мое время. А теперь что я могу рассказать тебе о том, чем занималась Джулия?
 – Она азартными играми не увлекалась? Может быть, у кого-нибудь вымогала деньги?
 – Карты, кости? Нет, Джулию такие вещи не привлекали, – помолчав, ответила Сесилия. – Я, конечно, попрошу поверенного Гарри показать мне счета, но даже не представляю, как она смогла бы сделать так, чтобы ему о такого рода доходах не было ничего известно. Поверенный – весьма аккуратный человек.
 – Раз они не имели детей, кому теперь перейдут все деньги?
 Сесилия задумалась.
 – Ну, полагаю, что все получит Гарри. У Джулии никого нет, кроме кузена, нового графа Ходжа, а он весьма богат. Конечно, у нее есть целый караван любовников. Мне по порядку рассказать о тех, кого я знаю?
 Де Роуэн кивнул, и Сесилия, подсев к письменному столу мужа, быстро написала на листе бумаги колонку фамилий и имен. Де Роуэн мысленно тяжело вздохнул. Чем дальше, тем труднее ему сохранять сочувствие к леди Сэндс. Он аккуратно сложил лист, засунул его в карман сюртука и встал с кресла. У Сесилии был усталый вид.
 – Мне нужно идти, – спокойно сказал ей де Роуэн. – Через пару дней снова придет Сиск. чтобы опросить слуг. Пиль просил меня ...
 – Проследить за ходом расследования, – договорила за него Сесилия. – Я знаю. Я просила Джайлса посодействовать. Ведь лорд Уолрейвен – персона весьма влиятельная. Кстати, ты получил приглашение на бал, который он дает?
 – Да, – с неохотой признал де Роуэн.
 Сесилия удовлетворенно кивнула.
 – Ты просто обязан пойти. Больше половины из моего списка будут там. Если мне не по силам сейчас выходить в свет, то ты обязан присутствовать.
 Де Роуэн ответил Сесилии не сразу. Отказать ей трудно. Сесилия и наследник ее первого мужа Джайлс, ныне лорд Уолрейвен, были его друзьями. По роду своей работы он хорошо знал их обоих и не в первый раз приглашался на их светские рауты. В том, что их сердечность была искренней, де Роуэн нисколько не сомневался. Но даже его новая должность в министерстве внутренних дел не могла стоять рядом с тем положением в свете, которое им давали знатное происхождение и богатство. Если же оставаться до конца честным, то он как был, так и остался чужаком в английском высшем обществе. Он никогда не испытывал особого желания посещать всевозможные бессмысленные великосветские приемы и балы и до последнего времени ему удавалось всего этого вполне успешно избегать.
 – Макс, обещай мне, что ты пойдешь, – умоляющим тоном попросила Сесилия.
 Наконец он коротко кивнул, подтверждая свое согласие.
 – Я попробую, миледи, но ничего не буду обещать.
 – Пожалуйста, Макс, – перебила она его. – Ты не забыл, что мы друзья?
 – Да, мы друзья, – чуть замявшись, согласился наконец де Роуэн.
 Сесилия подарила ему шаловливую улыбку и элегантно взяла его под руку.
 – Могу я в таком случае задать тебе немного личный вопрос? – спросила она, пока они не спеша шли к двери. – Отчего ты во время чая так странно смотрел на леди Кэтрин? Ты что, знаком с ней? У нее был такой вид! Чашку вдруг выронила ни с того ни с сего; я вот и подумала ...
 Де Роуэн встал как вкопанный.
 – Я ее не знаю, – резко, почти грубо ответил он. – Я удручен случившимся, только и всего.
 Сесилия некоторое время в молчаливой задумчивости изучала его лицо, потом заметила:
 – Она, вообще-то говоря, весьма привлекательная женщина, ты не находишь? Представляю, какой шум поднимется на рынке невест. По-моему, Она будет самой прелестной женщиной в этом светском сезоне. Разве только кому-нибудь по душе более жеманные особы. Знатная провинциалка и лишь недавно перебралась в город.
 – Значит, она приехала к светскому сезону? – Де Роуэн с изумлением услышал собственный голос, который отчего-то начал интересоваться тем, о чем он вообще спрашивать не собирался. – Она не замужем?
 Сесилия лукаво улыбнулась:
 – Вдова племянника леди Кертон. Одиночество ее явно не угнетает, но особым богатством похвалиться не может. Вот ее старший брат – он граф – богат безумно. Женат на француженке, она его бывшая гувернантка. У них трое детей. Отец леди Кэтрин слыл жутким распутником, и, может быть, ты вспомнишь ее младшего брата, который ...
 – Сесилия, что ты предлагаешь? – перебил ее де Роуэн.
 – Ах да! – встрепенулась Сесилия. – Я предлагаю проявить мои сыскные способности! И я призываю тебя, Макс, сделать то же самое. В четверг, вечером. И не забывай, дорогой, ты не сможешь заставить великосветских господ рассказать тебе хоть что-нибудь. Ты должен вытащить из них то, что нам нужно, и очень по-умному!




 ГЛАВА 5



 Вечера вам следует проводить на балах, в театре и в компании самых наилучших людей.

    Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина

 Синьора Кастелли обитала в грандиозном кирпичном особняке, который располагался в районе, считавшемся самым изысканным для лондонского Ист-Энда. Несмотря на близость трущоб и верфей, место являло собой оазис достатка. Торговцы, магнаты и даже адвокаты-барристеры, чьи дела частенько приводили их в Сити и прилегающие деловые районы, откровенно гордились возможностью называть этот анклав родным домом. Особняк синьоры вздымался ввысь на целых шесть этажей, отбрасывая на улицу такую широкую и внушительную тень, с которой все близлежащие дома не могли соревноваться. Из этого несообразных размеров особняка синьора с истинно тосканским темпераментом правила своей империей стальной рукой.
 Хотя жизнь в Лондоне София Кастелли начала, ступив на пристань отчаявшейся беженкой, едва владевшей несколькими фразами по-английски, с корабля она сошла не с пустыми руками. Она привезла с собой громадный дорожный сундук, битком набитый гроссбухами своего покойного мужа, и тридцатилетнюю практику тонкого и практичного ведения торговых дел. Поначалу она устроила свой небольшой торговый дом по ввозу товаров в тесном и грязном подвале на одной из окраин Лондона, но оставалась она в жалком жилище недолго. Вскоре стали поговаривать, что старуха разбирается в винах получше самого Диониса, а человеческую натуру знает лучше, чем сам Господь Бог. Ее уважали, если не сказать больше, деловые партнеры. Славилacь она еще и тем, что не терпела ничьих возражений, за исключением собственного внука, который умудрялся оставаться для нее одновременно паршивой овцой семьи и предметом peдкостного обожания.
 В четверг после полудня де Роуэн прибыл в дом своей бабушки как раз к ленчу, который только начали подавать ливрейные лакеи. Люцифер так стремительно вылетел со второго этажа на лестничную площадку и примчался в столовую, как будто не виделся с хозяином, по меньшей мере, месяц. Де Роуэн рассмеялся, присел на корточки и ласково взъерошил собаке шерсть.
 – Давай устраивайся рядом, старина, – улыбнулся он и с удовольствием почесал Люциферу за ушами. – Посмотрим-посмотрим, на какие вкусненькие кусочки ты у нас падок.
 Пес, как будто поняв каждое сказанное ему слово, громко и радостно прогавкал в ответ и протиснулся под стол. Мария тотчас же распорядилась поставить еще один столовый прибор и показала де Роуэну на свободный стул.
 – Садись, Максимилиан, садись! – сказала она, наливая ему тарелку супа. – Посмотри, твой любимый риболита! – И добавила по-итальянски: – Приятного аппетита!
 Однако его бабушка проявила меньшую живость чувств.
 – Чем мы обязаны столь неожиданно оказанной нам чести, дражайший внук? – пробурчала она, едва де Роуэн успел взять в руку ложку. – Неужели ты, наконец, притомился от своих ленчей в мерзких пивных?
 – Моим пропитанием обычно занимаются мерзкие уличные торговцы, – ухмыльнувшись, поправил он хозяйку дома, – так что я за добрую еду всегда безмерно благодарен. Сегодня же я зашел, чтобы забрать кое-что из одежды.
 Бабушка всегда обижалась на любое напоминание о том, что ее внук живет где-то в другом месте.
 – Одежда ему нужна! – проворчала она, изящно отпивая вино из бокала. – Ты разве на днях не забрал целых три преотличных костюма? Милый мой, ты что, собрался изъять отсюда все свои пожитки?
 – Бабушка, мне просто нужен вечерний костюм.
 Морщинистое бабушкино лицо осветилось улыбкой.
 – Бениссимо! – воскликнула она и, держа бокал с вином в руке, откинулась на высокую спинку своего кресла. – Значит, ты собираешься выйти в свет? Наконец-то! Давно пора, внук, давно пора.
 Де Роуэн покачал головой.
 – Мне по службе нужно посетить прием у лорда Уолрейвена, – объяснил он, пока лакеи начали выставлять на стол тарелки с салатом. – Работы на час, не больше. И именно работы, бабушка, могу тебя в том уверить.
 Старуха резко выпрямилась и сердито отодвинула от себя тарелку с салатом, как если бы вдруг потеряла аппетит.
 – Слышать больше не могу! – громко воскликнула она, пренебрежительно махнув рукой. – Работа! Работа! Всегда одна работа!
 – Можешь мне верить или не верить, как тебе заблагорассудится, бабушка, – огрызнулся де Роуэн. – Но вспомни, если захочешь, конечно, что у меня на самом деле есть работа, причем такая, которая мне самым невероятным образом доставляет удовольствие.
 На синьору подобные доводы не действовали.
 – Баста! – выкрикнула она и яростно замахала руками. – Дело безнадежное! Слышать про работу больше не желаю! Между прочим, Максимилиан, здесь у нас тоже есть чем заняться. Или ты до сих пор не заметил?
 Де Роуэн бросил на бабушку предостерегающий взгляд. Он знал, чем все может 'закончиться.
 – Бабушка София, пожалуйста, не наскакивай на меня.
 Но, как всегда, униматься она и не собиралась.
 – Ну уж нет, Максимилиан, хотя бы один раз за все время ты должен меня выслушать! Завтра я буду договариваться с партнерами из «Бери Бразерс». Дорогой мой, предоставляется блестящая возможность! Они как раз подыскивают импортера итальянских марочных вин с·исключительными правами!
 Де Роуэн постарался держать себя в руках. Он обожал свою бабушку и знал, что она всей душой хотела сделать для него то, что считала самым лучшим.
 – Примите мои поздравления, мэм, – предельно учтиво проговорил он. – «Бери Бразерс» всегда являли собой бастион достатка и замечательных возможностей.
 Глаза бабушки уже горели неукротимым пылом.
 – Макс, ты только подумай! – Широким, все обнимающим жестом она раскинула руки в стороны. – Кьянти из Тосканы. Соаве из Венеты. Бароло из северных провинций. Мы уже держим мертвой хваткой виноградники в долине Луары и большую часть немецких виноградников. Если мы будем прозорливы и осторожны, то очень скоро в наших руках окажется половина марочных вин высшего сорта, которые импортируются в эту страну.
 – В самом деле? А я-то полагал, что все уже давным-давно сделано, – суховато ответил де Роуэн. – Несомненно, только то, что я помочь в ваших делах ничем не могу.
 София наклонилась вперед и умоляюще развела руки.
 – Максимилиан, мне же нужен мужчина, – ласково проговорила она. – Ты знаешь, все английские торгаши смотрят на меня и видят изможденную старушенцию, которая давно стоит одной ногой в могиле. Первое, что им приходит в голову, – как следует меня обобрать. Уломать их мне совершенно невозможно, и в результате наши цены летят вниз.
 Де Роуэн не смог сдержать короткого смешка.
 – В таком случае желаю им всяческой удачи в их устремлениях. Бог его знает, сколько им понадобится удачи, если они хотят выйти после переговоров с тобой обутыми и одетыми.
 – Дерзкий мальчишка! – прошипела София. – Я хочу, чтобы ты мне помог! Ты мне нужен!
 – Ты хочешь, понятно, – спокойно ответил ей внук. – Но при всем моем к тебе уважении, бабушка, из того, что я могу дать, тебе не нужно ровным счетом ничего. Твоя репутация всегда шла, идет и будет идти впереди тебя. А у меня другие обязанности. Отчего бы тебе не потолковать с Трамблом? Он замечательный управляющий, намного лучше во всем разбирается, чем я.
 София Кастелли на протяжении всего разговора судорожно сжимала в кулаке салфетку. Теперь она отбросила ее в сторону и раздраженно стукнула кулаком по столу, да с такой силой, что фарфоровые чашки жалобно зазвенели.
 – Матерь Божья, Максимилиан! Тебе давно пора взять штурвал в свои руки! Хватит, идеалистов в нашей семье было предостаточно! Не пора ли положить конец бессмысленным жертвам во имя равенства и свободы?
 У де Роуэна возникло такое чувство, будто сердце у него в груди вдруг взяло да и остановилось. На этот раз она зашла слишком далеко.
 – О чем ты говоришь?
 София больше не могла сдерживаться.
 – Я говорю о том, что ты такой же упертый, как и твой отец! И конец у тебя будет точно такой же!
 – То есть как у моего отца, так? – прошипел де Роуэн, вдруг обретая ледяное спокойствие. – Ты имеешь в виду именно его кончину? Если так, то поостерегись.
 Старуха едва заметно подалась назад.
 – Я сказала именно то, что сказала, дорогой внучек, – прошелестела она угрюмым шепотом. – Торговые дела и политика придуманы для вероломных компаньонов; твой отец узнал о них слишком поздно, да упокоит Господь его душу.
 Она машинально осенила себя крестным знамением.
 Странно, но ее жест ничего, кроме раздражения, у де Роуэна не вызвал.
 – Простите, мэм, но мой отец занимался виноторговлей, а не купеческими делами.
 Донна София с такой силой стиснула губы, что они аж побелели.
 – Когда он лег с моей дочерью на брачное ложе, то стал купцом. Таким был наш уговор. Моя безрассудная Жозефина надумала в него влюбиться, и мы заключили сделку: его многочисленные виноградники в Европе и мой миланский торговый дом по экспорту. Могучий союз, что и говорить! И все делалось ради тебя, ради твоего будущего!
 – Тогда кому-то не удалось объяснить все это бонапартистам, не так ли? – ответил де Роуэн, озлобленно тыкая вилкой в стоявшую перед ним миску с салатом. – В противном случае, я просто уверен, им и в голову бы не пришло спалить ко всем чертям наше поместье и виноградники.
 Старушечий кулак еще раз опустился на стол, но уже потише.
 – Виноградная лоза вырастет снова, – грустно проговорила София. – Я вот только боюсь, как бы твое сердце уже не умерло. Тебе почти тридцать семь лет, и я тебя спрашиваю: где же твоя страсть? Где жажда жизни? Конечно, ты не преминешь сказать – в работе на благо человечества, вот где! Тогда ты просто глупец. Ты знаешь, что случилось с твоим отцом! Они слопали его и не подавились – и довели мою дочь до того, что она·проплакала все глаза и·раньше срока сошла в могилу. Тебе не кажется, что англичане когда-нибудь точно так же слопают и тебя? для них ты чужак, внук, и где ты появился на свет, не имеет значения.
 С утомленным видом синьора Кастелли поднялась из кресла.
 – Мария, проводи меня наверх. Что-то мне расхотелось есть. Уж лучше закрыться в спальне и голодать до смерти, чем мучиться от горечи в груди.
 Задавив на корню все свои рвущиеся наружу душевные волнения, де Роуэн быстро поднялся из-за стола, небрежно бросив салфетку на скатерть.
 – Бабушка, простите меня за то, что так часто доставляю вам огорчения. – В порыве чувства он взял ее руку и поднес к губам. – Сердце мое не лежит к коммерции, но будем надеяться, что оно еще не умерло.
 Однако синьора Кастелли только что потерпела очередную неудачу и, как всегда в таких случаях, просто сделала вид, что никакого жаркого препирательства не было.
 – Я притомилась, внук, – повторила она еще раз. – Пойду поднимусь к себе.
 Он смотрел ей вслед, смотрел, как она перешагивает через порог столовой и оказывается в потоке солнечного света, щедро лившегося через широкое венецианское окно. Он вдруг обратил внимание на то, сколько седины появилось в когда-то иссиня-черных волосах его бабушки. Она уже не была хитрой и коварной; она действительно начала стареть. Боже мой, о чем он думает? Она старуха вот уже два десятка лет! И все время без устали бьется за то, чтобы все делалось правильно, по крайней мере, так, как она считала правильным.
 Но ведь тем же самым занимается он сам сейчас.
 Едва нежные мелодии скрипок наполнили воздух, хозяин дома, лорд Уолрейвен, пригласил Кэтрин на давно ею не исполняемые и уже смутно знакомые танцевальные па вальса. Кэтрин грациозно кружилась по до блеска натертому дубовому паркету в мягком сиянии множества горевших свечей, все время чувствуя теплую ладонь лорда Уолрейвена, уверенно лежащую у нее на талии. Смех, бессвязная болтовня, то и дело раздававшийся звон хрустальных бокалов эхом разносились под высокими сводчатыми потолками зала. Народу толпилось очень много. По всей видимости, бал, что давал его светлость, пользовался неизменным блистательным успехом.
 Хотя лорд Уолрейвен сердечно поздоровался с ней, когда их представили друг другу в самом начале празднества, сейчас он казался странно отстраненным. Ведомый неким великосветским чутьем, он танцевал среди других вальсирующих пар с неподражаемым изяществом. Кэтрин вся ушла в то, чтобы не сбиться с шага, и на волнительные переживания у нее уже не оставалось ни нервов, ни сил.
 – Леди Кэтрин, вы были так любезны, что предназначили ваш первый танец для меня, – проговорил его светлость наконец после слишком затянувшегося молчания. – Первый вальс я обычно танцую с Сесилией. Сегодня первый бал в этом доме, который она за многие годы пропускает.
 Кэтрин постаралась отвести взгляд в сторону, но не смогла. Ее партнер оказался поразительно красивым мужчиной и к тому же одним из самых влиятельных членов палаты лордов. Она чувствовала себя провинциальным ничтожеством из Глостера.
 – Я опечалилась, узнав о тяжелой утрате, постигшей вашу приемную мать, – вполне искренне сказала Кэтрин.
 – Меня случившееся тоже повергло в печаль, – кивнул Уолрейвен. – Хотя полагаю, что приемная мать не совсем подходит к Сесилии. В конце концов, я старше ее, а она теперь состоит в повторном браке.
 Кэтрин с некоторым удивлением посмотрела на него.
 – Мне кажется, что семейные узы, ваша светлость, разорвать безвозвратно просто невозможно. Часто даже тогда, когда мы желаем от них освободиться.
 К ее изумлению, лорд Уолрейвен от души рассмеялся и увлек ее в очередной водоворот вальса. – Я думаю, что вы, леди Кэтрин, должно быть, очень мудрая женщина.
 Кэтрин опустила взгляд на его галстук, украшенный крупным, овальной формы, изумрудом.
 – Вы, сэр, более чем любезны, – заметила она, чувствуя, как лицу ее становится жарко. – Я прекрасно знаю, что тетя Изабель просила вас станцевать первый вальс со мной. Понимаете, она исполнена горячим желанием, чтобы я покоряла сердца.
 Кэтрин кожей чувствовала, пока они неторопливо плыли в танце, как из разных концов зала ее то и дело обжигают и колют оценивающие и завистливые взгляды.
 – А вы сами, леди Кэтрин? – шепнул его светлость, искусно увлекая ее за разукрашенную фестонами колонну. – Вы желаете покорять сердца? Или вам хочется, чтобы вас оставили в покое?
 Свою речь он произнес таким тоном, как если бы, будь у него выбор, он предпочел бы последнее. В то же время в его вопросах таилось что-то еще, какой-то неясный намек. К счастью, Кэтрин оказалась избавлена от необходимости отвечать. Стихли последние аккорды вальса, и лорд Уолрейвен с загадочной улыбкой сопроводил ее через весь зал к тому месту, где сидела Изабель.
 Де Роуэн прибыл к лорду Уолрейвену на бал в наемном экипаже, облачившись в свой лучший вечерний фрак. По мерилам светского общества одежда его не особенно впечатляла, но и не выглядела немодной. По тем же высокомерным мерилам прибытие в наемном экипаже принималось неприязненно. Ему же казалось удобнее взять наемный экипаж, чтобы проехать несколько кварталов от особняка Уолрейвена на Хилл-стрит, чем везти карету из дома бабушки целых четыре мили. Что же до того рода деятельности, которой занимался де Роуэн, то она не предоставляла ему возможности на обладание роскошной одеждой или собственной каретой.
 Так что де Роуэн, пару раз одернув строгого покроя фрак для выходов в театр, начал медленно подниматься по ступеням с видом человека, идущего на эшафот.
 Она увидела его сразу, как только он шагнул в зал. Окружавшие Кэтрин пустопорожние светские разговоры утихли до невнятного бормотания, когда она, замерев, наблюдала, как де Роуэн обменялся с лордом Уолрейвеном крепким, совсем не официальным рукопожатием. Скорее так жмут друг другу руки люди, состоящие в приятельских отношениях. Господи, они что, друзья? Подобная мысль ей в голову не могла прийти. Точно так же ей не могло прийти в голову, что она встретит его именно здесь, как, впрочем, и не ожидала она его увидеть вчера в гостиной у Гарри.
 Сегодня он был в черном фраке и черных же брюках, скроенных в самом строгом и официальном стиле. Полотняная рубашка радовала глаз безукоризненной·белизной, галстук заколот скромной жемчужиной. Его одежда замечательно сидела на нем и шла к его смуглой коже. Внушительный рост – выше шести футов – и бриджи на пару с чулками делали его весьма привлекательным. На себя он напустил чопорный и официальный вид, прямо военный какой-то. Или полицейский.
 Впрочем, ни тем ни другим он не был. Он ей солгал. Изабель своей легкомысленной болтовней вполне ее в этом убедила. На самом деле он служил полицейским судьей Вестминстера и получил специальное назначение в министерство внутренних дел.
 Правда, когда-то он работал инспектором в речной полиции, затем прослужил капитаном в печально известном отряде по борьбе с контрабандой с Боу-стрит.
 Конечно, полицейские инспекторы и люди с Боу-стрит не вращались в благовоспитанном обществе. Но мистер Пиль и лорд Уолрейвен его очень ценили и были с ним в дружеских отношениях. Кэтрин просто потрясло, когда она узнала, что Изабель не только его прекрасно знает, но и чрезвычайно высокого мнения·о его способностях.
 Кто-то осторожно тронул Кэтрин за локоть. Она обернулась и увидела, что рядом стоит Изабель.
 – Кэтрин, дорогая, – слегка нервничая, обратилась она к ней. – Не будешь ли ты так любезна пройти со мной в гостиную? Лорд Бодли буквально умоляет представить его тебе. Хотя он мне совсем не по душе, отказать ему нет никакой возможности.
 Лорд Уолрейвен уединился с де Роуэном в своем личном кабинете всего на четверть часа. Состоявшийся разговор вселил в де Роуэна новый оптимизм. Они с Сиском провели большую часть дня в беседах с родственниками леди Сэндс и их прислугой в эфемерной надежде, что кто-то что-нибудь слышал или заметил. Ничего. Скрупулезное отслеживание передвижений леди Сэндс в день ее убийства также мало что добавило. Поэтому на бал он отправился, оставив всяческие надежды сдвинуть расследование с мертвой точки.
 Благовоспитанность требовала, чтобы он сразу выложил все карты на стол. Что он и сделал, показав Уолрейвену список друзей Сесилии. Его светлость говорил со всею любезностью и подтвердил, что четверо из списка присутствуют на балу. Более того, он даже предложил представить им де Роуэна. Он знал, что официальные представления требовались обязательно, чтобы великосветские господа снизошли до беседы с персоной, в чьем знатном происхождении и принадлежности к высшему свету они могли усомниться. Так что де Роуэн следующие полчаса провел рядом с Уолрейвеном, переходя от одних гостей к другим в череде представлений. Он старательно запоминал тех из них, с которыми желал встретиться еще раз. Если Уолрейвена и смущало то, что ему приходилось представлять бывшего полицейского своим гостям, на его изысканных и утонченных манерах это никак не сказалось.
 Завершив обход гостей, де Роуэн покинул хозяина у дверей карточной гостиной и вернулся в зал для опроса своих новых знакомых. Первым, кого он заметил, оказался Руперт Вост, апатичный светловолосый Адонис с тяжелым взглядом. По словам Сесилии, один из постоянно прогоняемых и принимаемых обратно любовников леди Сэндс, который мало чего сумел достичь в жизни и имел весьма стесненные·средства. Он вечно считался чьим-то должником. У него никогда не водилось денег. Впрочем, подумал де Роуэн, ради такого красавца не только леди Сэндс могла бы на его печальные финансовые обстоятельства счастливо закрыть глаза.
 Вост продолжал стоять у стола и лениво наблюдал за игрой. Он заметил, как де Роуэн через всю комнату направляется к нему, и элегантным жестом приветственно поднял бокал шампанского, как бы салютуя его дерзкой отваге. Сам Вост и его превосходная одежда излучали густой запах сандалового одеколона и снисходительного внимания. Де Роуэн добрался до него как раз в тот момент, когда очередная партия в вист завершилась и четверо игроков, весело переговариваясь, шумно отодвинули стулья и поднялись из-за стола.
 – Не играете, мистер Вост? – спросил де Роуэн, легким кивком указывая на освободившийся карточный стол.
 С едва заметной усмешкой тот покачал головой.
 – В карты – никогда, мистер ... э-э-э ... де Роуэн, кажется так? Т е игры, в которые я предпочитаю играть, здесь неуместны. А вы сами?
 В свою очередь, де Роуэн тоже покачал головой.
 – Я не отношу себя к любителям азартной игры.
 – Что, вы, де Роуэн, каждый из нас так или иначе играет в свою азартную игру, – цинично улыбнулся Вост, лениво взбалтывая остатки шампанского в своем бокале. – Не заблуждайтесь. Насколько я понял, Уолрейвен вроде говорил, что вы связаны с министерством внутренних дел?
 Де Роуэн кивнул. Вост продолжал:
 – Ах да! До меня доходили неясные слухи о том, что у мистера Пиля голова раскалывается от взваленного на него новенького щепетильного дельца. Осмелюсь предположить, что вам хочется расспросить меня о жутком несчастье, произошедшем с Джулией. Только вот вы до сих пор не придумали, как начать.
 Де Роуэн не сумел удержаться от мрачной усмешки.
 – Похоже, при таком разговоре соблюсти приличия действительно никак не удастся, – вздохнул он. – Но я и мысли не допускаю, что вы можете желать, чтобы ее убийца избежал справедливого возмездия.
 Вост в легком удивлении поднял брови.
 – Нет, это мне совсем не по душе. В то же время многие задаются вопросом, а не старина ли Гарри натворил такое. – Вост допил остатки шампанского. – Будь я в его шкуре, мне было бы трудно устоять перед дьявольским соблазном.
 Легкомыслие Воста в отношении супружеской неверности возмутило де Роуэна.
 – Так вы и не в его шкуре, – возразил он. – Я бы сказал, совсем наоборот ...
 – Я облегчу вам вашу участь, де Роуэн, – мягко перебил его Вост. – Я был ее любовником. Не скажу, что очень часто, но был. И что из того?
 – Когда вы с ней виделись последний раз? Я имею в виду – до ее смерти?
 – Виделся с ней? Или спал с ней? – поинтересовался Вост. – Я видел ее в тот самый вечер, в театре. Издалека. Однако осмелюсь заметить, что последний раз ложился с ней в постель больше полугода назад. Честное слово, точнее вспомнить не могу.
 – Вы не можете вспомнить?
 Вост неопределенно пожал плечами.
 – Понимаете, Джулия была весьма доступной. Но она не представляла собой – вопреки ее собственному мнению – ничего особенного.
 – Похоже, вы говорите с каким-то удовольствием, – заметил де Роуэн.
 – Мистер де Роуэн, уверяю вас, Я не испытываю никакого удовольствия, говоря о своих отношениях с Джулией, – тяжело вздохнув, ответил Вост и поставил пустой бокал на поднос проходившего мимо слуги. – Только вот сейчас я не могу позволить себе ни малейшей неаккуратности.·Понимаете, я только что помолвлен. С прелестной вдовой из высокородной семьи, которая не потерпит ни малейшего намека на скандал. Уж лучше я расскажу вам то, что вас интересует. Осмелюсь спросить, я понятно изъясняюсь?
 – Более чем понятно, – холодно ответил де Роуэн.
 Вост в очередной раз улыбнулся.
 – Так вот: Я находил Джулию забавной. Она считала меня очаровательным. Время от времени мы виделись. Убивать ее мне не представлялось никакой особой нужды, точно так же как и она не совершала ничего такого, что могло бы подвигнуть меня на убийство.
 – Ваши слова облегчают мне душу.
 – Что же касается самой ночи, – сухо продолжал Вост, – то я в то время находился в театре вместе со своей невестой, а после спектакля благополучно проводил ее до дома.
 – Вы там остались?
 Вопрос, похоже, застал Воста врасплох.
 – Даже если бы и так, то, безусловно, я не стал бы ставить его светлость в неудобное положение, признавая такой факт. Но я и правда не остался, а вернулся в свои комнаты в Олбани, по-моему, где-то около трех утра.
 – Вас кто-нибудь видел, мистер Вост?
 Вост неопределенно пожал плечами.
 – Полагаю, что привратник видел, как я входил в дом.
 Левой рукой он извлек из кармана плоскую золотую коробочку, вытащил из нее визитку и протянул де Роуэну:
 – В любом случае дайте знать, если надумаете еще о чем-нибудь спросить. Постараюсь расшевелить свою память.
 Ленивым движением руки он дал понять, что аудиенция закончена.
 – Доброй ночи, мистер де Роуэн, беседа с вами доставила мне истинное удовольствие.
 Де Роуэн, слегка раздосадованный пренебрежительной бесцеремонностью, с которой его выпроводили, перебрался от карточных столов в танцевальный зал. Гостиную он приберег на потом. Здесь присутствовал кое-кто, с кем ему весьма и весьма хотелось увидеться.
 Реакция следующих двух собеседников колебалась от замешательства до злости. Лорд Тревор Ривз, сын герцога Уэйна, живущий отдельно от своего знаменитого отца, похоже, был почти рад возможности поговорить с де Роуэном, хотя в свете о нем прочно установилась слава бессовестного мота, следствием чего можно считать стоившую немалых денег любовницу и длиннющую очередь злобных кредиторов. Ривз признался в своей связи с леди Сэндс с определенной толикой грусти в голосе.
 Впрочем, связь прервалась довольно давно, и у молодого человека имелось алиби.
 – Боюсь, что в тот вечер я здорово набрался, – признался Ривз. – В Восточном клубе проиграл приличную сумму, расстроился и, к собственному стыду, обнаружил себя валяющимся на ковре. Приятели отнесли меня домой и уложили в кровать. Если желаете, можете спросить у них.
 Де Роуэн поблагодарил, протянул ему визитку и подошел к сэру Эверарду Гранту.
 Состоятельный вдовец сэр Эверард занимал должность помощника министра в министерстве обороны. Поглядывая на свою юную дочь, что стояла в противоположном конце зала, для которой этот бал был первым, баронет надменно поджал губы.
 – Не в моих привычках заглядываться на женщин, – ледяным тоном сообщил он. – А если такое и случается, я сразу их забываю. Она уж точно была не из тех, с кем мне захотелось бы сблизиться.
 В том, что он сказал правду, сомневаться не представлялось возможным. Впрочем, де Роуэн не понаслышке знал, как может вскружить голову соблазнительная женщина. Похоже, сэр Эверард лгал, но сейчас не время доказывать его ложь. Де Роуэн рассыпался в благодарностях и распрощался.
 Последний из четверых подозреваемых оказался господином с обширными связями в политическом мире. Лорд Бодли, по мнению де Роуэна – худший из всех. Богатый стареющий блудник, расположенный к молоденьким смазливым девицам. На прежней службе в полиции де Роуэну имя Бодли уже попадалось на глаза в связи с расследованием шайки педофилов, и он о нем не забыл. Но как всегда бывает в таких случаях: ничего против бесстыдных развратников доказать не удалось. Пару сводниц отправили в тюрьму за заманивание малолетних девочек, и этим все закончилось. Загнав поглубже жгучую ненависть, де Роуэн отправился на поиски очередного источника сведений. Он уже предвкушал, что, после того как разделается наконец с неблагодарным заданием, отправится к себе домой и распрощается со столь занятыми собственной персоной аристократами, пьющими дорогое и плохое шампанское.
 Он сразу заметил, что Бодли по-прежнему стоит в дальнем углу гостиной и продолжает, как и полчаса назад, напропалую ухаживать за особой женского пола. Де Роуэн не спеша пробрался сквозь толпу, но, обойдя плечистого джентльмена, который наполовину заслонял вид, он застыл на месте, увидев, что дама, с которой беседовал Бодли, была не кто иная, как леди Кертон.
 Де Роуэна охватило чувство отвратительной беспомощности. Но слишком поздно. Леди Кертон его увидела.
 – Вы только посмотрите! – воскликнула она, и в голосе ее прозвучали нотки облегчения. – Самый нужный человек! Мистер де Роуэн, вы представлены маркизу Бодли?
 Де Роуэн, изо всех сил стараясь не замечать красивую женщину, расположившуюся от леди Кертон справа, отвесил умелый поклон.
 – Имел удовольствие не далее как сегодня вечером, – невнятно пробормотал он.
 Бодли учтиво поклонился в ответ. Леди Кертон накрыла ладонью руку де Роуэна, как бы желая вовлечь его в беседу. Де Роуэн, несмотря на все свои усилия, все же один раз скользнул взглядом по леди Кэтрин Вудвей, отчего та сразу залилась краской.
 – Вы знаете, мистер де Роуэн, сколько лорд Бодли жертвует на Общество Назареев? – продолжала между тем леди Кертон. – Он наш самый большой благодетель. Мы только что говорили о прошлогодней работе в нашей миссии.
 Однако Бодли, похоже, не имел настроения предаваться светской болтовне.
 – Рад встрече, сэр, – бросил он и вытянул руку в направлении Кэтрин. – Мэм, кажется, скрипки заиграли вновь. Вы позволите?
 Леди Кертон, внезапно явно обеспокоенная, неловко выронила ридикюль на пол.
 – О Господи! – растерянно воскликнула она и бросила на де Роуэна Умоляющий взгляд, когда Бодли наклонился, чтобы поднять упавшую сумочку.
 – Полагаю, этот танец с Кэтрин мистер де Роуэн просил оставить за собой.
 Просил оставить танец с Кэтрин за собой?!
 Неприкрытая ложь, тем более что сейчас меньше всего де Роуэн настроен на танцы. Но что он мог поделать – обвинить прилюдно леди Кертон во лжи? По крайней мере, со здравым смыслом у нее все в порядке, раз она так изобретательно удержала свою племянницу от прикосновения мерзких лап такого извращенца, как Бодли. Вот только леди Кэтрин встревоженно переводила взгляд с одного на другого. Де Роуэну показалось, что она собирается ему отказать. Наконец она поспешно обратила свой взор на карточку для записей, что держала в руке.
 – Кажется, так и есть, – запинаясь, пробормотала она. – Записала не очень разборчиво.
 Де Роуэн оказался перед лицом неизбежного.
 Он взял леди Кэтрин за руку и повел в сторону танцевального зала, нарочито не обращая внимания на шепоток, который вился следом за ними. Когда они вышли в зал, музыка почти его оглушила, и только потом он расслышал мелодию.
 Вальс! Проклятие! Если не везет, так не везет во всем.
 Судорожным движением он дернул леди Кэтрин к себе, да так неловко, что она уткнулась лицом ему в грудь и чуть не задохнулась в складках его галстука.
 – Леди Кэтрин, я не сомневаюсь в вашем желании, чтобы я понес заслуженное наказание, – шепнул он ей на ухо, обнимая рукой за талию.
 – Вот как? – Она подняла на него глаза. – Прямо сейчас? Что посоветуете – утопить вас или четвертовать?
 – Мне везет как никогда, – пробурчал он, кружась с Кэтрин в танце. – Уже успел забыть, когда танцевал вальс в последний раз. Теперь унижаюсь прилюдно, оттаптывая вам ноги.
 К Кэтрин вернулась былая самоуверенность.
 – Сильно сомневаюсь, что сейчас меня больше всего должны, волновать мои ноги, – заметила она, умело следуя движениям вальса. – Все происходит помимо моего желания, мистер де Роуэн. На самом-то деле самое мое сильное желание заключается в том, чтобы вы провальсировали со мной вон до тех двустворчатых, доходящих до пола окон, а после оказали бы мне честь и навсегда исчезли бы в темноте из моей жизни.
 Прежде чем де Роуэн смог ей ответить, они оказались в опасной близости от другой стремительно кружащейся пары, и джентльмен немилосердно зацепил локтем за локоть де Роуэна. В тот же миг он почувствовал, как наступил каблуком на ногу Кэтрин. Женщина поморщилась от боли, но не подала вида, продолжая как ни в чем не бывало танец.
 – Черт побери! – прошипел де Роуэн, чувствуя, как его бросило в жар и как горит у него лицо.
 – Прошу вас, не обращайте внимания, холодным тоном вежливо попросила Кэтрин. – Мои ноги не пострадали.
 Де Роуэн поднял глаза, но встретиться с ней взглядом смелости не набрался.
 – Я приношу свои извинения, – негромко проговорил он. – Они намного глубже, чем вам может показаться.
 – Вот как? – Похоже, леди Кэтрин почувствовала скрытый смысл, вложенный в его слова.
 – Да.
 Касался он только ее руки и талии, но отчетливо чувствовал, какой жизненной силой и энергией исполнена эта женщина. Он вовлек ее в очередной тур вальса и, наконец, решился утонуть в бездонных карих глазах леди Кэтрин, потрясенный ласковым выражением ее лица.
 – И как давно это было? – мягко спросила она.
 Сердце у него вдруг екнуло.
 – Давно – что?
 – Как давно вы последний раз танцевали вальс?
 Де Роуэн облегченно перевел дыхание и мысленно подсчитал.
 – Лет двадцать назад, – ответил он. – И то с мамой в классной комнате.
 Кэтрин задумалась над услышанным. Кто же он такой, Максимилиан де Роуэн? Не приходилось сомневаться, что он не совсем тот, за кого себя выдает. Кэтрин могла быть невежественной простушкой из провинции, но даже она знала, что человек из бедных не смог бы при всем своем желании и с пониманием рассуждать о литературных трудах Барболда. Кроме того, беднякам несвойственна подобная природная европейская учтивость. Таких людей мамы не обучали танцам в классных комнатах.
 Она заглянула в его сумрачные черные глаза, ·потом не спеша оглядела его лицо, худое, с твердыми скулами, сурово поджатыми губами, придававшими рту даже какой-то немного хищный вид. Тем не менее, она отчего-то решила, что недобрым его назвать нельзя. Кэтрин уже хотела поинтересоваться причинами таких необычных несоответствий, но промолчала, потому что в голове у нее царил самый настоящий сумбур. Отчего-то ей все время не хватало воздуха, и единственное, что она сейчас чувствовала, – это жаркое прикосновение его ладоней и взгляд, исполненный сдержанно-повелительной силы. Вдруг ее пронзила новое, прежде неведомое ей чувство – страстное, мучительное и стремительное, подчиняющее себе все и вся неодолимое влечение, очарованность чем-то немыслимо прекрасным, хотя и слегка опасным, как если бы идешь по самому краю обрыва и смотришь на кипящую белую пену прибоя далеко внизу.
 Впрочем, любительницей риска Кэтрин никогда не была. Что же такого заключено в танцующем с ней мужчине, от чего сердце ее начинало биться где-то у горла, а колени предательски подгибались? Кэтрин настолько захватили ее мысли, что она сбилась с шага и запнулась о ногу де Роуэна. Она бы наверняка растянулась во весь рост на полу, если бы мистер де Роуэн не подхватил ее уверенной рукой и не остановился, мастерски закончив танец. Вожделенные, широко распахнутые французские окна оказались совсем рядом, и Кэтрин рта не успела раскрыть, как он ее приподнял и вынес из танцевального зала на открытую террасу.
 Короткое объятие оказалось деликатным, однако высвободиться из него, как она поняла, не было никакой возможности.
 – Мистер де Роуэн! – возмущенно воскликнула Кэтрин и, извернувшись, торопливо оглядела пустынную широкую лужайку. – Что вы себе позволяете?
 Ощущение нежности ушло так же внезапно, как и возникло. Однако де Роуэн из объятий ее не выпустил.
 – Боюсь, леди Кэтрин, что ни вы, ни я не можем похвалиться умением танцевать. Я оберегаю ваши ноги, – пробормотал он и, шагнув в тень, без предупреждения привлек ее к себе. – Мне нужно кое-что вам сказать.
 Кэтрин впервые встретился человек, говоривший столь откровенно.
 – Я прекрасно умею танцевать и в вашем мнении вовсе не нуждаюсь! – рассерженно воскликнула она, изо всех сил стараясь высвободиться из его рук. – И мне вам нечего сказать!
 Де Роуэн притянул ее еще чуть ближе, и – удивительное дело! – она вовсе не стала противиться.
 – Кэтрин, успокойтесь, пожалуйста, – прошептал он, и она почувствовала, как от его теплого дыхания у нее на виске шевельнулась прядка. – Я для вас не представляю никакой угрозы.
 Так ли это? В Максимилиане де Роуэне действительно чувствовалось что-то опасное. В прохладном ночном воздухе, с его рукой, цепко обнимающей ее за плечи, Кэтрин казалось, что чем дальше, тем больше ее окутывает будоражащее кровь тепло мужского тела. Казалось, от него расходится некая сдерживаемая сила и необузданное, чуть ли не варварское обаяние, отчего все внутри у нее сжималось и замирало. Кэтрин снова попыталась высвободиться, и теперь он не стал ее удерживать.
 – Мистер де Роуэн, говорите, что вам хочется сказать, и закончим на этом, – едва слышно выговорила она.
 Он с раздраженным видом поджал губы. На кого же он сердится? – задумалась Кэтрин и вдруг поняла, что на самого себя.
 – Два дня назад я безобразным образом оскорбил вас, – отрывисто заговорил де Роуэн. – Искренне прошу у вас прощения. Очень рад, что вы не замедлили отплатить мне той же монетой.
 – Той же монетой? – скептически хмыкнула Кэтрин. – Я лишь предложила вам то, чего вы вполне заслужили.
 К ее изумлению, он торопливо прижал пальцы к ее губам и в его темных глазах промелькнули веселые искорки.
 – Только вот до места выполнения вашего предложения весьма трудно добраться, – с тихим смешком заключил он.
 Вспомнив, что именно она тогда сказала, Кэтрин покраснела до корней волос. Она вдруг поняла, насколько же нелепо все происходящее. У нее совершенно невольно сквозь·его пальцы вырвался наполовину приглушенный смешок, наполовину возмущенный возглас.
 – Нет, нет! – предупредил он тихим голосом, в котором прозвучали притягательные хрипловатые нотки. – Не пытайтесь вновь оседлать свои высокие моральные устои, леди Кэтрин. Слишком поздно. Я уже заметил, что нрав у вас – что у осы, а уста – что у торговки рыбой.
 Кэтрин еще сильнее залилась краской. Возразить что-либо было трудно.
 – Высказав все, что хотел, – продолжил между тем де Роуэн, убирая пальцы с ее губ, – я, тем не менее, с превеликим удовольствием принимаю приглашение отобедать с вами. И считаю себя обязанным дать вам объяснение всему, что вас интересует, однако предпочел бы сделать это в более подходящей обстановке.
 Яркий румянец делал Кэтрин еще более привлекательной. В ее карих глазах читался почти неприкрытый вызов. Перед таким сочетанием устоять почти невозможно. Слова вырвались у де Роуэна сами собой, сердце явно опережало paccyдок, которым он так гордился.
 Ну же, леди Кэтрин, поддайтесь порыву души! Берите меня под руку, и мы уходим.
 – Вы, должно быть, сошли с ума!
 – Знаете, я начинаю приходить к такой же мысли.
 Де Роуэн успел заметить, как она быстро окинула его взглядом. К его изумлению, леди Кэтрин Вудвей горделиво выпрямилась во всю свою стать, что уже само по себе произвело глубокое впечатление.
 – Мистер де Роуэн, – с невозмутимым видом ответила она, – вы старательно избегали меня, потом целовались со мной, оскорбили до глубины души, а теперь умудрились станцевать со мной вальс. Если бы я вас хоть немного знала – а я, между прочим, вас совсем не знаю, – то, скорее всего, решила бы, что вы подвержены весьма прихотливым сменам настроения. Не могу себе представить, с чего вдруг я должна уйти отсюда в вашей компании.
 Де Роуэн постарался смягчить выражение своего лица. Если бы у него был час, всего лишь один час наедине с ней, если бы он смог перед ней оправдаться и добиться ее прощения! Да, тогда ему, наверное, и удалось бы освободиться от его странного пристального интереса к этой женщине.
 – Может, вам и не нужно никуда со мной идти, – грубовато признал он. – Несомненно, я бы не советовал молодой женщине с хорошей репутацией покидать бал с мужчиной, с которым она едва знакома. В конце концов, я могу быть просто опасным типом.
 По ее лицу пробежало едва уловимое, лукавое выражение.
 – О, в том, что вы опасный тип, я вполне уверена, сэр, – шепнула она. – Но что-то в душе подсказывает, что ко мне это не относится.
 Де Роуэн вопросительно приподнял брови.
 – Вы настолько проницательны, что можете чувствовать отношение к вам?
 – Полагаю, что да.
 Кэтрин стояла перед ним в платье из зеленовато-синего атласа с легким кремовым оттенком и накинутой на плечи темно-синей шалью. Густые каштановые волосы, собранные в элегантную прическу, подчеркивали красоту изящной шеи, которую охватывали три изящные нитки жемчуга. Она стояла спокойная и уверенная в себе.
 Господи, восхитился де Роуэн, да она сама элегантность! Рядом с ним была поистине красавица, которая не могла не завораживать. Де Роуэн мысленно тяжело вздохнул и отогнал неуместные мечты как можно дальше.
 – И с чем мы тогда остаемся, леди Кэтрин? – Отчего-то он произнес свои слова тихим шепотом, он так никогда не разговаривал. – Признайтесь, здесь, на балу, вам так же неуютно и одиноко, как и мне.
 Леди Кэтрин ответила не сразу и довольно долго хранила молчание. На ее привлекательном лице мгновенно сменялось множество противоречивых чувств – гнев, любопытство, изумление и, что для де Роуэна стало полной неожиданностью, понимание.
 – Я пойду захвачу свой плащ, – наконец проговорила она и сделала движение, как бы намереваясь вернуться в танцевальный зал.
 – Вы и правда решились? – Он удержал ее за плечо, и Кэтрин полуобернулась к нему. – Почему?
 Она весело улыбнулась, отчего на обеих щеках у нее появились милые ямочки, а ночь, как вдруг почудилось де Роуэну, сразу посветлела.
 – Может быть, вы, мистер де Роуэн, и вправду сумасшедший и взбалмошный господин, – негромко объяснила она, – зато с вами, по крайней мере, не скучно.
 Он отвесил ей один из самых изысканных европейских церемонных поклонов.
 – Полагаю, мужчина должен принимать комплименты там, где они его находят.
 В улыбке его собеседницы добавилось тепла.
 – Ждите меня у парадного входа через пять минут.
 Кэтрин шла и спиной чувствовала жаркий взгляд де Роуэна. Господи, зачем она согласилась? Глупее не придумаешь – уйти с бала в сопровождении человека, с которым едва знакома. С тем, кто опасен своей несдержанностью и кто уже успел выказать немыслимое пренебрежение приличиями. А не это ли ее и привлекало в нем? Да, он ее выводил из себя. Но любое душевное волнение все же лучше, чем ничего, разве не так? Она устала от сосущей пустоты и безразличия внутри себя. Пора снова возвращаться к жизни со всеми ее радостями и горестями. Ей лишь хотелось знать, кем же на самом деле для нее обернется Максимилиан де Роуэн.
 Пробираясь сквозь толпу гостей, она спешила, боясь передумать. Но едва она вступила в коридор, ведущий к женской туалетной комнате, как услышала, что ее кто-то окликнул низким высокомерным голосом. Она резко обернулась и увидела, что в тускло освещенном коридоре стоял лорд Бодли. Оказавшись рядом с ней, он расплылся в снисходительной улыбке.
 – Моя милая девочка, – промурлыкал он. – Я все выпустил из рук и обязан извиниться перед вами.
 Кэтрин ответила ему насмешливым взглядом.
 – Конечно, милорд, я не могу не принять ваших извинений. Но о чем, собственно говоря, идет речь?
 Лорд Бодли принял чопорный вид.
 – Ну как же, тот полицейский судья или кем там служит тот малый, – объяснил он. – Я уверен, что вы не хотели с ним танцевать. Мне нужно было настоять. Не сомневаюсь, что ваша тетушка просто в бешенстве, из-за того, что я за вас не вступился.
 Кэтрин нарочито приподняла брови. Насколько она могла понять, беспокойство у Изабель вызывал отнюдь не мистер де Роуэн.
 – Умоляю вас не принимать инцидент близко к сердцу, милорд, – ответила она и повернулась, собираясь направиться в сторону туалетной комнаты. – Очевидно, вы не поняли, что мистер де Роуэн и леди Кертон – большие друзья.
 Однако Бодли мягко, но решительно удержал ее за руку.
 – Вообще-то говоря, леди Кэтрин, – спокойно проговорил он, не обращая внимания на возмущенное выражение ее лица, – деловое общение и светское знакомство – две большие разницы.
 – Его, между прочим, пригласил лично лорд Уолрейвен.
 – Уолрейвен! Самодовольный глупец, который только и знает, что кичится своим либерализмом! – раздраженно перебил ее Бодли. – Я не думаю, что от вашего общения с де Роуэном ваша семья придет в большой восторг. Понимаете, я кое-что слышал про этого типа. В городе, моя дорогая, вы совсем недавно. Позвольте заверить вас, он человек не нашего круга.
 Кэтрин холодным и недрогнувшим взглядом посмотрела ему прямо в глаза.
 – Будьте столь любезны и отпустите мою руку, милорд, – отчетливо выговаривая каждое слово, произнесла она. – Я как раз собралась уходить.
 Бодли отвесил короткий натянутый поклон и отступил. Кэтрин повернулась к нему спиной и заторопилась вдоль коридора. Лорд Бодли внимательно смотрел ей вслед.
 Десять минут спустя, после того как он произнес свое глупейшее приглашение, де Роуэн стоял на самой верхней ступеньке парадной лестницы особняка Уолрейвена и, сжимая в руках трость и шляпу, тоскливо размышлял о причинах своего явного безрассудства. Приехал он в наемном экипаже. Можно не сомневаться, что такая дама, как леди Кэтрин, наверняка прибыла в собственной карете. О чем он только думал? «Черт его знает, – признался он себе, – а может быть, ты просто хотел ее проверить? Посмотреть, решится ли прелестная, благородных кровей молодая вдова-англичанка появиться с тобой на публике?»
 Он едва успел бросить задумчивый взгляд на длинный ряд стоявших вдоль тротуара роскошных экипажей, как стало ясно, что она решилась: на рукав его пальто легла ее рука. Дурацкая гордыня не позволила ему попросить вызвать ее карету. Однако леди Кэтрин не мудрствуя лукаво спасла его от мучительных попыток справиться с гордыней и недомыслием.
 – Я приехала вместе с тетей Изабель, – откровенно призналась она. – Может быть, мы пойдем пешком? Боюсь, я не знаю, как по этикету надлежит покидать роскошный бал. Ведь это мой первый бал.
 Он недоуменно посмотрел на нее.
 – Ваш первый бал?
 – Роскошный бал, – с улыбкой поправила его Кэтрин.
 В глубине души он ей не поверил, но почувствовал, как раздражение куда-то потихоньку исчезает.
 – Я приехал в наемном экипаже, – признался он, спускаясь по лестнице. – Сейчас распоряжусь, чтобы нам вызвали другой. Вы и двух шагов не сделаете в бальных туфлях.
 Кэтрин, казалось, уже хотела возразить, но затем неопределенно пожала плечами.
 – Будет просто непростительно стоптать такие туфли, – согласилась она. – Изабель выбирала их мне чуть ли не целый час.
 Пока де Роуэн обдумывал ее слова, к ним подкатила наемная карета.
 – И куда же мы отправимся? – поинтересовалась Кэтрин, после того как ее спутник галантно подсадил ее в карету. – Я бы с удовольствием где-нибудь поужинала, но в таком платье ...
 Де Роуэн внезапно понял, что она права. Он-то надеялся заказать уединенный кабинет в одной из лучших гостиниц, но даже там в такой одежде она чувствовала бы себя неуютно. Он обязан был об этом подумать заранее. Похоже, излишне близкое соседство леди Кэтрин внесло неразбериху в его обычно острый ум.
 Однако Кэтрин и не подумала прервать свою речь, отчего он испытал огромное облегчение.
 – Я остановилась в доме у своего брата на Мортимер-стрит, – с легкой язвительностью в голосе сообщила она. – Если мы туда заедем, чтобы я смогла переодеться во что-нибудь более подходящее, вы не начнете снова обвинять меня в склонности к обольщению?
 Склонность к обольщению?
 Поехать к ней домой?
 Такого он и в мыслях не мог допустить, не говоря уже о том, чтобы выговорить вслух. Уже то, что он умудрился пригласить ее отобедать с ним, выглядело поистине несусветной глупостью.
 – Я приложу все свои усилия, чтобы вы сполна воспользовались плодами сомнения, – умудрился выдавить он из себя, и леди Кэтрин с задумчивой улыбкой, наклонившись вперед, сказала кучеру адрес. Тот кивнул и захлопнул дверцу кареты.
 Услышав громкий стук дверной задвижки, де Роуэн испытал неприятное и тревожное чувство, как если бы душа его начала валиться в некую неведомую бездну и падение казалось ему совершенно неподвластно. От одного взгляда, брошенного вскользь на леди Кэтрин, мучения его только усугубились. Элегантное платье и добротные драгоценности придавали ей вид жены зажиточного аристократа. Он не мог отделаться от назойливой мысли, что она может стать для него источником больших неприятностей. Кто спорит, ему удалось убедить самого себя в том, что он руководствовался единственной причиной остаться с ней наедине, заключающейся в естественном желании извиниться. Однако не лгал ли он себе?
 – Вы жалеете, что я увожу вас с бала? – вдруг услышал он собственный голос.
 Карета выехала на Беркли-сквер, и свет фонаря неторопливо прополз по ее исполненному спокойствия лицу.
 – Мне как-то не кажется, что меня именно увозят, – ответила она и, отвернувшись к окну, с задумчивым видом стала смотреть на ярко освещенную вечернюю улицу.
 Снова в словах ее послышалась скрытая насмешка, как если бы она знала, какие мысли роились сейчас у него в голове. За исключением Сесилии, де Роуэну редко доводилось встречаться с высокородными английскими леди, столь явно лишенными коварства. Не притворяется ли она? Или, подобно Пенелопе и десяткам других знакомых женщин, она демонстрировала ему умело скроенную видимость? Что и говорить, внешность ее блистала красотой. Взгляд де Роуэна привлекла крупная жемчужина, украшавшая левую мочку ее изящного ушка, и он неожиданно испытал весьма странный, если не сказать больше, порыв. Ему страстно захотелось ощутить во рту прекрасную жемчужину вместе с розоватой мочкой. Внезапно он понял, что желает ощутить на губах прикосновение ее естества, почувствовать ее под собой, испытать себя внутри ее, когда ее сильные стройные ноги страстно скрещены у него на пояснице.
 Он торопливо зажмурился. Господи! Неужели такое может случиться? Похоже, он уже начинает возносить робкие молитвы, чтобы леди Кэтрин Вудвей занялась с ним тем, в чем он ее так грубо и несправедливо обвинил? От одной только мысли у него перехватило дыхание и по телу пробежала дрожь, как у жеребца, почуявшего близость кобылицы. Великий Боже! Да что же с ним творится? Он остался бы последним дураком, если бы лег с ней в постель. Макс торопливо затолкал мечтательное безумие как можно глубже в темные закоулки своей души и только потом осмелился открыть глаза. Леди Кэтрин спокойно смотрела на него, и на губах ее играла вполне невинная улыбка.
 – Я видел, как вы беседовали с Бодли, – излишне резко проговорил он. – Надеюсь, мэм, вы будете с ним предельно осторожны.
 Кэтрин, похоже, едва удержалась, чтобы не рассмеяться.
 – Мистер де Роуэн, отчего вы такой непонятливый? – проговорила она слегка раздраженным тоном. – Неужели вам больше не о чем со мной поговорить?
 Де Роуэн почувствовал, как у него каменеет лицо.
 – Простите. Я редко бываю в свете.
 – Осмелюсь предположить, что гораздо чаще, чем вам того хочется, – пробормотала Кэтрин и уже громко продолжала: – Между прочим, Бодли – один из самых щедрых пожертвователей на благотворительные деяния Изабель для помощи сбившимся с пути женщинам. На публику они производят неизгладимое впечатление и говорят сами за себя, не так ли?
 В ее голосе де·Роуэну послышался легкий вызов.
 – Обычно верблюду легче пролезть через игольное ушко, – возразил он, – чем богатому войти в царство Божие. Понимаете, им вполне по средствам осуществить все их искушения.
 Кэтрин с легким любопытством подняла на него глаза.
 – Так говорят, – кивнула она. – А как вы думаете, что Бодли хочет получить за свои богатые пожертвования?
 – Вполне может статься, что отпущение грехов, – предположил де Роуэн, не в силах удержаться от циничного тона. – Люди его толка всегда думают, что толика золота способна обелить их черные души.
 Взгляд Кэтрин стал задумчивым.
 – Мистер де Роуэн, мне кажется, что вы, должно быть, излишне жестокосердный человек.
 Довольно долго он молча разглядывал ее сквозь сумрак, царивший в карете.
 – Так оно и есть, – наконец прервал он молчание. – Возможно, нам обоим не следует забывать о моих недостатках.
 – Ну что ж, только помните, что я не говорила, будто вы кругом не правы, – заметила Кэтрин, по всей видимости, ничуть не смущенная. – Бодли достаточно галантен, вот только от его обходительности всякий раз пробирает озноб.
 Понятно. Как он и предполагал, ее вокруг пальца не обведешь. Де Роуэн слегка расслабился и откинулся на истертую спинку сиденья.
 – В таком случае, похоже, вам не откажешь в природном чутье, – просто заключил он. – Надеюсь, мэм, ему вы и дальше будете доверять.
 И тут карета остановилась.
 – Можете не сомневаться, – парировала она, пока кучер соскакивал с козел и распахивал дверцу. – Как-никак я собираюсь впустить к себе в дом весьма странного человека.




 ГЛАВА 6



 Оказавшись в разношерстной компании, всеми силами избегайте в разговоре препирательств и споров.

    Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина

 Особняк на Мортимер-стрит встретил их темными окнами и мертвой тишиной. На ступенях парадной лестницы приезда леди Кэтрин не дожидался ни один лакей, и она неторопливо извлекла из своего ридикюля ключ. Де Роуэн предупредительно взял его у нее из протянутой руки, первым подошел к двери, отомкнул ее и вежливо отступил в сторону, пропуская хозяйку в дом и входя следом. Внутри дома пахло чем-то приятным, но незнакомым. Никаких ароматов кипящих на медленном огне пряностей и тлеющих лечебных трав, которые встречали его всякий раз, когда он заходил в гости к своей тете. Здесь стоял легкий запах хорошо навощенной мебели и крепко настоянного чая, которым, казалось, пропитаны даже сами стены.
 Он проследовал за легким шуршанием шелковых голубых юбок Кэтрин вдоль по коридору, устланному толстым ворсистым ковром и освещенному мигающими настенными канделябрами. Вскоре они оказались в гостиной, увешанной тяжелыми драпировками из золотистого шелка и уставленной мебелью в китайском стиле, модном десятилетие назад. Не спросив, она молча налила ему в суженный кверху бокал немного коньяка и с легкой настойчивостью вложила его ему в руку, на секунду задержав свою. От мимолетного прикосновения ее пальцев его бросило в жар. С безмятежной улыбкой Кэтрин убрала, наконец, руку, оставив чувство невосполнимой утраты. Такого печального ощущения он не ведал с тех самых пор, когда увидел дымящиеся развалины отцовского замка. Сейчас же он испытывал вожделение, ни больше ни меньше. Ну что ж, возможно, он находил ее красивой и привлекательной. И конечно, загадочной. Но его переживания были вполне безопасные. Однако стоило ему взглянуть, как она идет по гостиной уверенной походкой, как слегка покачиваются исполненные естественной чувственности ее бедра, проклятое и неуместное желание разгоралось вновь и вновь. Вдобавок к его отчаянию вернулись прежние сомнения.
 «Брат у нее граф. Дико богатый», – звучали у него в голове слова Сесилии. Он убеждал себя, что ему на ее брата глубоко наплевать. В своем богатстве дом, куда они приехали, не более криклив, чем особняк его тетушки, а мебель скорее удобна, чем по-светски элегантна. Тем не менее, де Роуэн украдкой все оглядывался и оглядывался вокруг, и чем дальше, тем больше ему становилось не по себе, а почему, сообразить никак не удавалось. Сам он никогда не был беден, скорее его можно считать богатым, и, если покопаться, титулом он тоже обладал.
 Но ни за какие коврижки не поменялся бы местами с братом Кэтрин. Волновало его совсем другое – сама леди, вернее, то, какие чувства она в нем вызывала. Но если речь идет о голой страсти, он сумеет с ней управиться, не так ли? Уверенный в своих силах мужчина никогда не позволит склонностям к прекрасному полу властвовать над собой. Единственный раз он допустил такую оплошность, и неприятностей ему тогда хватило с лихвой.
 Приободрившись, Макс поудобнее уселся на обтянутом мягкой кожей диване и позволил глотку из бокала обдать приятным теплом желудок. В конце концов, он расслабился настолько, чтобы обратить свое внимание на великолепные картины, украшавшие стены гостиной. Один портрет необъяснимым образом привлек его интерес – мужчина запоминающейся внешности в отделанном парчой сюртуке и напудренном парике, с породистым, уже начавшем полнеть лицом. Господи, да он видел это лицо! Эти суровые черные брови, этот пристальный высокомерный взгляд!
 Да нет, такого не может быть! В то время, когда картина была написана, маленький мальчик де Роуэн жил в Эльзасе. Может быть, человека на картине он встречал во время поездок родителей в Англию? Пожалуй, нет. Такого человека среди знакомых отца он не помнил. И тем не менее портрет снова и снова притягивал его взгляд. Он не допил и половины бокала, когда почувствовал, что Кэтрин стоит на пороге и ее стройная элегантная фигура, освещенная светом из коридора, отчетливо вырисовывается в проеме двери. Снова у него перехватило дыхание и где-то глубоко внутри сладко и тоскливо заныло, как если бы кто-то воткнул ему в живот и начал медленно поворачивать тупой кинжал.
 Гея, богиня земли, невольно пришло ему на ум неожиданное, но весьма точное сравнение. Теперь всякий раз, когда он смотрел на нее, то не мог не думать о родном доме. Он знал, что стоит ему на мгновение зажмуриться, и перед взором распахнутся уходящие к горизонту гряды пологих холмов, покрытые нежной зеленью полей, лесов и виноградников, прохладный благоуханный воздух наполнит грудь еще раз, а заходящее солнце ласково начнет греть ему спину. Соблазн, снова соблазн?
 – Вы любуетесь картинами из коллекции моего брата? – Кэтрин оставила серьги с жемчужинами, но переоделась в выходное шерстяное платье темно-оливкового цвета.
 Де Роуэн не замедлил подняться на ноги.
 – Меня заинтересовал портрет, что висит в проеме между окнами.
 Кэтрин вошла в гостиную.
 – Это мой отец, – призналась она неожиданно сдержанным и холодным тоном. – Умер пять лет назад. Дурное семя – оно дурное семя и есть.
 Даже де Роуэн прекрасно знал, что подобные замечания лучше всего оставлять без внимания.
 – Вы проголодались? – живо поинтересовался он.
 Лицо Кэтрин посветлело.
 – Неподалеку от Кавендиш-сквер есть недорогой ресторан, очень тихий, и кормят там отлично. Подойдет? Вечер ясный, так что мы можем дойти туда пешком.
 – На улице довольно прохладно, леди Кэтрин, – отрывисто заметил де Роуэн. – И я вполне могу позволить себе нанять карету.
 – Что вы, зачем? Право, не беспокойтесь, мистер де Роуэн. – На лице ее отразилось искреннее изумление. – Он находится сразу же за углом.
 – Как пожелаете. – Де Роуэн со стуком поставил недопитый бокал на стол.
 Ресторан, в который она предложила пойти, он хорошо знал, но то, что она его выбрала, для него оказалось совершенно неожиданным. Туда любили захаживать местные дельцы и небогатые мелкопоместные дворяне, вели они себя малость бесцеремонно и шумно, однако говядину там готовили превосходно, да и вино подавали вполне сносное. Де Роуэн, легонько поддерживая Кэтрин под локоть, провел молодую женщину в зал. В тускло освещенном помещении непринужденно расположились несколько дам респектабельного вида, что, по всей видимости, и стало причиной ее выбора.
 Усевшись за свободный столик, они заказали себе по порции телятины, а де Роуэн добавил еще и бутылку шамбертена из погребов. Он не спеша разлил вино по бокалам и, пока они сидели в ожидании заказанной еды, исподволь наблюдал за сидевшей напротив него женщиной. Кэтрин казалась притихшей, и он терялся в догадках, чтобы могло означать ее настроение. Может быть, она сожалеет о своем скоропалительном согласии на его предложение? Если так, переживать из-за этого он не намерен. Леди оказалась здесь по собственной воле, никто ее не тащил за руку. Он признался себе, что она ему интересна. Кроме того, он все еще должен принести ей свои извинения. Помимо всего, он вовсе не горел желанием мучиться какими бы то ни было переживаниями и сомнениями. Он был холостяком-одиночкой, и ему нравилось его положение.
 Наконец леди Кэтрин откинулась на спинку стула, едва заметно потянулась и издала тихий вздох, исполненный неподдельного довольства. Нет, сожаления она явно не испытывала.
 – Я так рада, что мы ушли с бала, – призналась она. – Господи, как же утомительны светские вечера!
 – Одни танцы столько сил отнимают, – проворчал де Роуэн.
 Неподалеку от них группа владельцев магазинов внезапно взорвалась громким хохотом, заглушившим негромкий смех Кэтрин.
 – Боже мой, за какое же немощное создание вы меня принимаете, мистер де Роуэн! – рассмеялась она. – Я целый день напролет могу провести в седле или копаться в саду, и сил у меня отнюдь не поубавится. Меня изнуряют городские обычаи, когда все только и делают, что беспрестанно обмахиваются веером, лебезят друг перед другом и обмениваются лицемерными улыбочками. Как вы только такое выдерживаете?
 Она явно подшучивала над ним. Ладно, нравится ей подтрунивать – пусть подтрунивает.
 – Я должен понимать так, что вы владеете поместьем? – вежливо поинтересовался он.
 Кэтрин в очередной раз одарила его милой и слегка насмешливой улыбкой.
 – Ну, мое гнездышко трудно назвать поместьем, – ответила она. – У меня небольшой дом и вполне пристойная усадебная ферма да несколько домиков арендаторов. Однако счесть поместье Олдхэмптон за грандиозное хозяйство просто невозможно. Но, сэр, мы отвлеклись. Кажется, вы собирались пасть ниц, дабы принести извинения?
 Де Роуэн почувствовал, как его губы непроизвольно растягивает улыбка.
 – Леди Кэтрин, я думаю, что вы жестокосердная женщина, – ответил он, возвращая ей ее же слова.
 Он наблюдал, как она старается сердито на него посмотреть, но лицо ее было не способно вот так взять и сразу нахмуриться.
 – Сэр, так как насчет ваших извинений? – требовательно спросила она.
 Встретив ее прямой взгляд, де Роуэн сразу ясно припомнил до последнего слова все, что тогда ей наговорил, и испытал острейшую неловкость. Он не любил оставаться в долгу перед кем-либо. Он попытался подыскать те слова, которые бы оправдали то, что быть оправданным никак не могло.
 – Я поторопился с выводом о вашей репутации, мэм, – наконец проговорил он, сумев совладать со своей гордыней. – Я был не прав.
 Кэтрин чуть наклонилась вперед, так что корсаж ее прикоснулся к стоявшему перед ней бокалу. – Могу я вас спросить: а зачем вы вообще так поступили?
 Де Роуэн оглядел заполненное посетителями помещение. В одном углу за столом напропалую веселилось сборище явно записных гуляк, и от громогласных тостов и бесстыдной похвальбы звенело в ушах.
 – Не знаю.
 Кэтрин не, отвела взгляда и, храня упорное молчание, продолжала пристально смотреть ему прямо в лицо. Де Роуэн к такому повороту оказался вовсе не готов, и уж совсем ему не понравилось повисшее между ними молчание.
 – Когда-то я был знаком с одной особой, – собравшись с духом, заговорил он, – ваше приглашение, вынужден признать, весьма для меня неожиданное, мне ее и напомнило. Думаю, мне хотелось, чтобы вы ... ну, доказали мне что-то. Вот только что именно, я вряд ли сумею объяснить.
 И он опять немного растерянно замолчал.
 Кэтрин одарила его насмешливым взглядом и поудобнее устроилась в кресле.
 – Признаюсь, весьма убогое объяснение, – прищурившись, заметила она. – Отчего бы вам не сделать более удачную попытку?
 – Простите, вы о чем?
 Кэтрин скупо улыбнулась.
 – У меня есть два брата, и я неплохо представляю, что, собственно, делается в голове у мужчины. Хотите, поделюсь?
 Де Роуэн скорее предпочел бы, чтобы ему испанская инквизиция повыдергивала на руках все ногти.
 – Конечно, будьте так любезны, – равнодушным тоном ответил он и потянулся за бутылкой шамбертена.
 Народу вокруг ощутимо прибавилось, и в воздухе стоял уже неумолчный гул голосов, под который Кэтрин рассеянно взболтала рубиновое вино, что мерцало в ее бокале. Неслышно подошел официант и молча поставил заказанные блюда на стол, однако дразнящий аромат хорошо прожаренного мяса оба собеседника оставили без внимания.
 – Полагаю, я привлекла вас как женщина, мистер де Роуэн, – проговорила наконец Кэтрин. – И по какой-то неведомой мне причине такое обстоятельство вас разозлило.
 У де Роуэна внутри все застыло.
 – Леди Кэтрин, – сумел выдавить он, – вы всегда вот так режете правду-матку?
 Она спокойно кивнула в ответ.
 – Это мой извечный грех. И еще я думаю, что вы обозлились на самого себя за то, что отвлеклись от основной работы. – Она замолчала, подняла на него глаза и слегка покачала головой. – Впрочем, возможно, вы просто ... возжелали меня как женщину? И не сдержались. Осмелюсь заметить, я повела себя в отношении вас точно таким же образом.
 Ее неожиданное умение разглядеть его насквозь просто удручало, но отрицать очевидное казалось полной глупостью.
 – В чем бы ни заключалась причина, я принес вам скверные извинения за скверный поступок, – признал он сквозь зубы. – Отчего же вы так стремитесь простить человека, который вовсе не заслуживает прощения?
 – Почему вас так беспокоит моя реакция?
 Де Роуэн лениво и высокомерно приподнял брови.
 – Меня вообще мало что беспокоит, – проговорил он, тщательно взвешивая каждое слово. – В нашем случае у нас с вами оказывается слишком много общих знакомых. Я вовсе не желаю, чтобы между нами возникла какая-либо натянутость.
 Взгляд Кэтрин стал неприкрыто насмешливым.
 – Именно в этом и причина, мистер де Роуэн? – поинтересовалась она и чуть заметно повела плечами. – Причина в вашей работе? В ваших деловых знакомствах? В том, чтобы не уронить свою репутацию?
 У него возникло ощущение, что она отдалилась от него черт знает куда, и в его груди неожиданно заломило от исступленной и необъяснимой боли утраты.
 – Господи, нет, конечно! – отрывисто возразил он и, быстро протянув руку через стол, непроизвольно схватил ее за запястье. – Как только такое вам в голову могло прийти?
 – Я так на самом деле ... не думаю, – чуть запнувшись, ответила она извиняющимся тоном.
 Де Роуэн бросил взгляд на их сплетенные пальцы и поразился тому, как контрастно смотрелась ее фарфорово-белая кожа на фоне его загорелой руки. Ее рука с тонкими пальцами и коротко и аккуратно подстриженными ногтями оказалась неожиданно сильной и уверенной. Когда до него, наконец, дошло, что он, забывшись, все сильнее сжимает ей кисть, де Роуэн выпустил руку Кэтрин.
 – Леди Кэтрин, мне становится тошно от одной мысли, что между нами может возникнуть неприязнь, – пробормотал он, неловко убирая руку. – Даже если мы с вами больше никогда не увидимся, мне вовсе не хочется, чтобы мы расстались по-плохому. Боюсь, лучше объяснить я не сумею.
 – Понимаю ... – По ее лицу скользнуло мимолетное выражение, как ему показалось, скрытого разочарования, но улыбка тут же вернулась на свое место. – Тогда – хоп! – И она звонко щелкнула пальцами. – Было и прошло!
 Кэтрин взялась за вилку и с видимым удовольствием воткнула в лежавший перед ней на тарелке и уже слегка остывший кусок жаркого из телятины.
 Де Роуэн не ожидал, что все закончится так быстро и просто.
 – Вы всегда столь легко забываете обиды?
 Выражение лица Кэтрин на мгновение смягчилось.
 – Порой даже слишком легко. – Она резко положила вилку на стол. – Теперь расскажите мне о себе, мистер де Роуэн, – радостно прощебетала она, как если бы между ними ничего не происходило. – Например, чем вы занимаетесь в своей полиции? Я прямо сгораю от любопытства.
 Он почувствовал, как улыбка деревенеет у него на губах.
 – Ладно. Выходит, не все так просто забывается?
 Кэтрин бросила на него взгляд, который он не понял.
 – Если вы спрашиваете о том, не умиротворит ли меня уклончивая полуправда, которую вы вполне способны мне наговорить, то мой ответ – нет.
 Де Роуэн, не желая мериться с ней силой взгляда, постарался невозмутимо откинуться на спинку кресла. В ее ответе заключался свой весомый резон. Что касается его, то, мягко говоря, с его стороны до честности было чуток далековато.
 – Я работаю на министерство внутренних дел, – наконец ответил он.
 – В самом деле? – беззаботно воскликнула она. – Выходит, вы не настоящий полицейский?
 – В некотором смысле да.
 – Как интересно! – без обиняков ответила она. – А позвольте спросить, чем, собственно говоря, вы занимаетесь в министерстве внутренних дел?
 – Мы готовим новый билль о реформе полиции. На будущий год Пиль намерен протолкнуть его через палату.
 – Надежда умирает последней! – патетически воскликнула Кэтрин, шутливо склоняя набок голову. – Я восхищаюсь его готовностью снова и снова пытаться провести реформу. А в чем состоит ваша работа?
 Де Роуэн слегка пожал плечами.
 – Главным образом я пишу очень скучные отчеты и посещаю еще более скучные совещания, – ответил он и честно добавил: – Еще я ... э-э-э ... занимаюсь расследованием случаев коррупции в полиции. Помимо всего другого.
 – Вот оно что! – понимающе кивнула Кэтрин. – Тот тет-а-тет в Гайд-парке! Я все гадала, когда же мы доберемся до него.
 Де Роуэн страдальчески улыбнулся:
 – Вы, леди Кэтрин, должно быть, выработали привычку рано вставать?
 – Привычку? – непонимающе переспросила Кэтрин.
 – Ежеутренние прогулки верхом я, пожалуй, назвал бы привычкой.
 Кэтрин неприязненно посмотрела на него.
 – Вам известно, что я каждый день катаюсь верхом в парке?
 Де Роуэн немного замялся.
 – Знать такие вещи входит в круг моих обязанностей.
 На ее лице проступило искреннее изумление.
 – Как только вы все запоминаете! – усмехнулась она. – Но одну деталь вы, похоже, упустили. Изабель сказала мне, что вы вроде бы некоего рода должностное лицо в магистрате. Согласитесь, весьма странное занятие для джентльмена. И при чем здесь полиция, позвольте спросить?
 Де Роуэн не спеша поднял глаза и посмотрел ей прямо в лицо.
 – Случаем, вы не пытаетесь определить, достаточно ли моя компания благородна для вас, леди Кэтрин?
 Выражение лица ее мгновенно переменилось, и ему показалось, что она сгорает от желания еще раз закатить ему оплеуху.
 – Ну отчего вы такой безнадежно тупоголовый! – сердито воскликнула она и с силой уперлась ладонями в стол, как если бы вознамерилась подняться с кресла. – Не буду спорить, мистер де Роуэн, меня откровенно поражает, что вы в наших отношениях единственный, кто до одержимости обеспокоен своим положением в обществе. Я хоть обмолвилась одним словом об этом?
 – Кэтрин, между нами нет никаких отношений, – спокойно заметил де Роуэн.
 Она немного расслабилась, однако взгляд оставался по-прежнему сердитым донельзя.
 – Вы правы, и я весьма сомневаюсь, что они будут в будущем, – прошипела она, резко откидываясь на спинку кресла. – В самом деле! Вот интересно, как только ваши друзья терпят такого дикобраза, как вы, который то и дело топорщит свои иглы! У вас друзья-то есть?
 Де Роуэн, держа в руке пустой бокал, какое-то время молча смотрел на Кэтрин.
 – Пожалуй, нет, – наконец ответил он. – В любом случае человек моей должности редко может позволить себе иметь друзей.
 Мимо их стола проходили двое донельзя расфранченных мужчин, на которых они не обратили внимания. Один из них замедлил шаги, пригляделся, и на плечо де Роуэна легла крепкая ладонь.
 – Старина Макс, ты? Записной чаровник! – громогласно произнес у него над головой мелодичный голос. – Какая встреча, черт возьми!
 Де Роуэн поднял глаза, чтобы встретить смеющийся и лукавый взгляд Джорджа Кембла. Господи, только его не хватало! Принесла нелегкая! Кембл расплылся в широченной ухмылке, явив на свет безукоризненно белые зубы.
 – Да ты, братец, приоделся! – шепнул он ему на ухо, скользнув живым взглядом по одежде де Роуэна и обращая все свое внимание на Кэтрин. – А кто сия особа, друг мой? Создаем видимость социальной жизни?
 Де Роуэн почувствовал, что у него сами собой на щеках заходили желваки.
 – Добрый вечер, Кембл.
 Расфуфыренный малый отвесил изысканный глубокий поклон Кэтрин.
 – Что ты, в самом деле, старина! В утонченной компании с такой прелестницей можно ни о чем не беспокоиться.
 Ладно. Праздный пустозвон Кембл теперь как пить дать не отвяжется – слишком хорош повод для очередной великосветской сплетни. Не видя выхода, де Роуэн резко поднялся со своего места.
 – Леди Кэтрин, – небрежно проговорил он, – позвольте вам представить мистера Джорджа Кембла, жителя этого города и делового человека.
 Более чем прозрачный намек не произвел на Кэтрин, по крайней мере, внешне, никакого впечатления.
 – Польщена, мистер Кембл, – сказала она, протягивая над столом руку без перчатки и тем самым принимая новое знакомство. – Меня зовут Кэтрин Вудвей. И каким же делом вы занимаетесь?
 Кембл горделиво выпрямился.
 – О, всевозможный редкий антиквариат! – с видимым удовольствием ответил он. – Коллекционный фарфор, фамильные драгоценности, произведения искусства, если попадаются. У меня, мэм, нежнейшая любовь к красоте. Как и у моего дорогого друга Макса, что всякому сейчас прекрасно видно.
 Де Роуэн ткнул пустым стаканом куда-то в глубину помещения.
 – Не хотим больше тебя задерживать, Кем. Уверен, тебя там кто-то дожидается.
 Кембл от переполнившей его гордости даже стал казаться выше ростом.
 – Да, так и есть, я ужинаю с близким другом, – признался он. – Кстати! До меня, старина, дошли слухи, что ты получил новое назначение, – голос его упал до лукавого, исполненного ужаса шепота, – причем такое, с которым лучше и не поздравлять!
 Де Роуэн слегка приподнял бровь.
 – Похоже, дурные новости мчатся по Стрэнду с невообразимой скоростью, – сухо заметил он.
 Кембл с таким видом, как будто всю жизнь работал в здешнем заведении, склонился над столом и тщательно разгладил небольшую складку, собравшуюся на скатерти.
 – Работа у меня такая, что все доходит до моих ушей, – объяснил он, поглаживая ухоженными пальцами скатерть. – Твоя верная ищейка Сиск вчера завалился ко мне в лавку, чтобы расследовать дело о, скажем, незаконном присвоении весьма редкой византийской иконы. Не сомневаюсь, что он изо всех сил старался раскрыть преступление, прежде чем его передадут по инстанциям.
 Де Роуэн с насмешливым видом откинулся назад.
 – Уволь, Кембл! – негромко воскликнул он. – Ты же вряд ли ведешь свои дела с жуликоватым ворьем и торговцами заложенного и описанного имущества?
 Кембл принял задумчивую позу.
 – Жизнь на Стрэнде не сахар. Хочешь не хочешь, а на кусок хлеба зарабатывать приходится.
 – Я полагаю, что ты в своих делах не шибко преуспеешь, сидя на тюремных нарах, а за решетку ты угодить можешь запросто, – сухо заметил де Роуэн.
 Кембл натянуто улыбнулся.
 – Я знаю, что ты корифей в языках, де Роуэн, но как джентльмен может в одной фразе запросто переходить с изысканного языка на воровской жаргон, просто не понимаю.
 – Подозреваю, что ты меня прекрасно понял.
 – Понял, старина, можешь не сомневаться! – Кембл повернулся к Кэтрин и глумливо ухмыльнулся: – А вам, мэм, известно, что наш общий друг может сказать «поцелуй меня в задницу» аж на шести языках?
 Кэтрин почувствовала, что должна сделать все, чтобы только удержаться от смеха.
 – Кем, ты бы лучше думал про украденную икону, – проворчал де Роуэн.
 – Дружище, не надо так хмуриться! – Кембл отечески похлопал де Роуэна по плечу. – Я скупкой краденого не занимаюсь. Если ни сном ни духом не ведаешь, что вещица ворованная, то что с меня взять, а? Я чист, как только что выпавший снег!
 Он подмигнул, окинул презрительным взором скатерть и в очередной раз отвесил церемонный поклон.
 – Теперь, прошу меня извинить, я вынужден вас покинуть, чтобы хорошенько выбранить владельца ресторана за то, что он выдает кусок дешевой тряпки за первосортную льняную скатерть! О чем он только думает! За таким столом пропадает весь аппетит!
 Кембл повернулся, чтобы уйти, но в самый последний момент де Роуэн все же решился его остановить, мягко придержав за рукав.
 – Кембл, погоди-ка минутку, – заговорил он. – Ты ведь по-прежнему знаком с кучей известных господ, верно?
 – Старина, я весьма польщен! – Бывший джентльмен из джентльменов заломил ухоженную бровь. – Менять сведения на сведения с выгодой для себя всегда остается моим настоящим коньком.
 Де Роуэн в нерешительности помедлил, но все же не очень охотно извлек из кармана листок, который ему передала Сесилия, и протянул его Кемблу.
 – Мне хотелось бы, чтобы ты взглянул вот сюда, – негромко попросил он. – Прочти список, и тебе все станет понятно. Боюсь только, он не полный. Это мне бы и хотелось выяснить.
 Кембл бросил взгляд на заголовок, наспех написанный Сесилией, дочитал до конца перечень фамилий и в изумлении выпятил губы.
 – Ах, эта обаятельная леди Сэндс! – фыркнул он. – Очень понимаю тебя, старина! Похоже, список и правда маловат. Ты хочешь, чтобы я навел справки?
 Де Роуэн с нескрываемым облегчением перевел дыхание. Кембл при всей своей напыщенности, похоже, более чем внимательно следил за всем, что происходит в Мейфэре – если вообще не во всем Лондоне, – и на его сведения можно положиться со спокойной совестью. Де Роуэн удовлетворенно кашлянул.
 – Тогда я нанесу тебе визит завтра утром. Не возражаешь?
 у Кембла брови полезли вверх.
 – Ого, само собой! Приходи, я весьма заинтригован! – ответил он, возвращая листок де Роуэну. – Сделай любезность и приходи к четырем, чтобы мы спокойно попили чаю. И не забудь прихватить с собой мистера Сиска! Не следует упускать возможность лишний раз поупражняться в остроумии на ком-нибудь с дутым самомнением и напрочь лишенным мозгов.
 Кэтрин смотрела вслед стремительно удалявшемуся Кемблу и, улыбаясь, заметила:
 – Что за занятный парень!
 – Вы заметили? – сухо проговорил де Роуэн.
 Лицо ее просияло.
 – Он мне понравился, и весьма. Думаю, у вас очень милые друзья.
 – Кембл вовсе не мой друг, – поморщился де Роуэн.
 Кэтрин весело рассмеялась:
 – Тогда позвольте узнать, кем вы его назовете?
 Де Роуэн хмуро уставился на телятину в тарелке. Черт возьми, кем же назвать Кембла? Он не подходил ни под какое определение. Более того, де Роуэн готов поклясться чем угодно, что в Кембле скрыто гораздо больше того, каким он представлял себя на публике. Всякая встреча с ним напоминала встречу с ловким жонглером с деревенской ярмарки. Глаз только и успевал следить за выхваченным из рукава цветистым шарфом, в то время как подлинная правда оставалась надежно укрытой от посторонних глаз.
 Тем не менее, при всей его диковинной манерности Кема можно, без всякого сомнения, причислить к тем, к кому не страшно поворачиваться спиной. Если же он вам доверяет, то сможет предоставить кучу важных сведений. Познакомившись с ним в то время, когда скандал вокруг Общества Назареев был в самом разгаре, де Роуэн с тех пор не раз и не два советовался с ним по весьма щекотливым вопросам. Кем знал буквально всех и все.
 – Ну, хорошо, – неохотно признал де Роуэн. – Он друг.
 Кэтрин, не скрывая своего удовлетворения, улыбнулась и принялась перебирать вилкой овощной гарнир.
 – Вы ведь сейчас занимаетесь убийством леди Сэндс? – поинтересовалась она, бросив в его сторону лукавый взгляд. – Господи, я же не ошиблась в вас, когда говорила, что вы кто угодно, но только не скучный человек.
 Де Роуэн слегка насупился и посмотрел на нее открытым взглядом.
 – Не могу себе представить, что обсуждение хода расследования убийства за ужином – признак хорошего светского тона, леди Кэтрин.
 Однако от такого замечания интерес ее отнюдь не угас, скорее наоборот.
 – Я вовсе не отношу себя к малодушным особам, – заверила она. – Кроме того, я убеждена, что именно по делу об убийстве вы вчера нанесли визит лорду Сэндсу. Для того чтобы помочь раскрыть убийство. Ужасное и отвратительное преступление! Надеюсь, полиция не считает Гарри виновным? – Она доверительно подалась вперед, посмотрев на него твердым и серьезным взглядом. – Конечно, все говорит за то, что это он: причины, удачная возможность, обстоятельства ... Но желание, мистер де Роуэн, желание совершить такое? Вот здесь-то его как раз вы и не найдете, потому что его просто нет.
 Хотя де Роуэну и удалось ничем себя не выдать, но его искренне поразила схожесть ее рассуждений с его мыслями. Де Роуэн понял, что Кэтрин Вудвей не похожа ни на одну из женщин, которых он когда-либо знал. Он находил ее более чем желанной. Но прежде всего привлекало в ней чувство здравого смысла, практичность и реальный взгляд на жизнь. Перечисленные качества склоняли его к той близости отношений, от которой ему становилось неловко. Господи, да не собирается он ей доверяться, как бы ни казалось подобное соблазнительным!
 Он придал лицу суровое и неприступное выражение и мрачно уставился на нее. Контрабандисты, сводницы, сутенеры, торговцы опиумом – сколько таких закоренелых преступников ежилось под его обвиняющим взглядом!
 – Расследование убийства, – ответил он, – дело совершенно конфиденциальное.
 Однако сверлящий взгляд не оказал никакого действия на его собеседницу.
 – Я не о том, – спокойно ответила Кэтрин. – Просто Гарри не тот человек. Но может быть, вы считаете, что ее смерть каким-то образом связана с коррупцией в полиции? Взяточничество или незаконное применение силы? Поэтому они вас и пригласили?
 Разубеждать ее было бесполезным и безнадежным делом. Лучше бить противника его же оружием и поменяться с ним ролями.
 – Леди Кэтрин, – проговорил он, – у вас ничего не припасено для ведения обыкновенной беседы?
 Кэтрин чуть откинулась назад и растерянно заморгала.
 – Простите?
 Де Роуэн прищурился.
 – Остроумная беседа за ужином, к примеру? – предположил он. – А может быть, вы замечательно вышиваете гарусом по канве? Нет ли у вас чудесного настоя из целебных трав, который вы можете посоветовать мне принимать, чтобы спастись от непроходящей головной боли? А как насчет горячего увлечения готическими романами, о которых вы так любите судачить?
 – Да нет. – На высоком и чистом аристократическом лбу Кэтрин собрались симпатичные морщинки. – Нет, на самом деле я читаю не очень много.
 Де Роуэн поиграл желваками.
 – В таком случае вы, возможно, предпочитаете обсуждать самые последние модные женские шляпки? Или отчего бы вам не поинтересоваться – даже если мне и не придется по душе ваш интерес! – почему я в свои зрелые годы все еще не женат? Короче говоря, мэм, не могли бы вы предаться праздной и милой женской болтовне и не лезть в дела, которые не очень-то подходят для женских ушей?
 Наконец до нее дошел намек, однако взгляд ее больших карих глаз остался спокойным.
 – В самом деле, мистер де Роуэн! – Кэтрин поставила локти в стол, уперлась подбородком о сложенные вместе руки и насмешливо продолжала: – Мне следует понимать так, что человеку вашего недюжинного ума легковесная болтовня о вышивании гладью и прочитанных романах не может не представляться занудной? Именно потому вы и мучаетесь непроходящими головными болями? Вероятно, в вашей жизни попадалось слишком много занудных женщин?
 – Со временем все женщины становятся занудными, – заявил он и неожиданно для себя лукаво улыбнулся.
 Кэтрин вызывающе на него посмотрела.
 – Мне такое не грозит.
 Де Роуэн предпочел в ответ промолчать и поспешил отвести взгляд, думая в душе, что она права. Иметь дело с ней очень опасно, но от этого она становилась еще более привлекательной.
 Кэтрин вернулась к прежней теме их разговора.
 – Как бы там· ни было, я полагаю, что убийство совершил один из любовников Джулии, – проговорила она, задумчиво сводя брови к переносице. – Обычно именно так все и происходит.
 – Кэтрин, я и в самом деле не думаю ...
 Неожиданно она округлила глаза и воскликнула:
 – Я догадалась! Может быть, ревнивая жена наняла какого-нибудь головореза, чтобы тот и сгубил Джулию!
 Де Роуэн с легким интересом посмотрел на Кэтрин.
 – Как вы сказали – сгубил?
 Молодая женщина с торжественным видом кивнула.
 – Ревность – ужасная вещь, мистер де Роуэн. Что далеко ходить, неподалеку от нашего поместья, в деревушке Честон-он-Уотер, жена булочника вознамерилась сгубить своего мужа! А все из-за тихони Молли Спрэтт, которая приходила прибираться в доме у пастора.
 – Молли Спрэтт?
 – Оказался мышьяк, – будничным тоном объяснила Кэтрин. – Его замесили прямо в тесто.
 – Мышьяк?
 – Ну да. – Кэтрин слегка приподняла свои красивые брови и кивнула. – Несчастный его видел – такой порошок сероватого цвета, – да принял за новый сорт дрожжей. Все кончилось кошмарной смертью – спазмы, конвульсии, рвота ...
 – Дрожжи? – уточнил де Роуэн.
 – Мышьяк, – поправила она его недрогнувшим голосом. – Вот только старый доктор Клейтон, наш местный коновал, мигом во всем разобрался, и весьма вовремя.
 – Право, леди Кэтрин ...
 Кэтрин осуждающе покачала головой:
 – Я же говорю вам, что ревность может натворить ужасные вещи. – Она·чуть понизила голос: – Наверное, сейчас я могу рассказать вам про свою невестку.
 Несмотря на всю свою осведомленность, де Роуэн глубоко заинтересовался.
 – Конечно, сделайте милость.
 При свете свечей лицо Кэтрин, казалось, слегка побледнело.
 – Кассандра – первая жена моего старшего брата, – выпалила она. – Самое худшее мы сумели замять, но позвольте вам сказать, что мне повезло быть принятой в одной из лучших гостиных. Кроме того, если я вам не расскажу, это сделает кто-то другой. Особенно если и дальше все так пойдет.
 Отчего-то де Роуэну захотелось расхохотаться.
 – Что дальше так пойдет?
 – Как что? Ведь мы, кажется, становимся друзьями, – со слабой улыбкой ответила она. – А в случае с Кассандрой был пастор церкви Святого Михаила. Представляете?
 – Получается, что пастора сгубил ваш брат? – поддразнил он.
 У Кэтрин вытянулось лицо.
 – Вы уже слышали?
 Господи, она что, говорила обо всем всерьез? Не веря, де Роуэн покачал головой:
 – Ничего такого я не слышал.
 – Слава небесам! – облегченно вздохнула Кэтрин и жалко улыбнулась. – Все произошло годы спустя, после того как он похитил мою племянницу Ариану. Понимаете, пастор имел любовную интрижку с Кассандрой. А когда она попыталась порвать с ним, он ее и убил. Мы считаем, что был несчастный случай. Но наверняка сказать нельзя, что он не ... что он ...
 – ... что именно ваш брат и сгубил его? – договорил за нее де Роуэн.
 Кэтрин едва ли не с благодарностью закивала.
 – Именно так, но только после похищения. А застрелил его мой младший брат. Все так запутано.
 – Теперь я начинаю понимать. – Де Роуэн ухватился, наконец, хоть за какую-то ниточку. – Хотите вина? – Он предупредительно приподнял бутылку и полувопросительно покачал ею в воздухе.
 – Спасибо, – улыбнулась она, и он наполнил ей бокал. – От захватывающей беседы всегда пересыхает во рту, так ведь? Так на чем мы остановились?
 Де Роуэн вздохнул и со смиренным видом поставил локти на стол.
 – Я понимаю так, что один из ваших братьев кого-то застрелил, – сказал он, машинально разглаживая скатерть перед собой. – Кажется, викария?
 – На самом деле пастора, – поправила она. – Но хватит семейных сплетен! Я пытаюсь вам рассказать вот что: я отнюдь не щепетильная особа и вполне уверена, что смогу помочь вам. Дело в том, что у меня богатый опыт.
 Отчаявшись, де Роуэн вновь опорожнил свой бокал.
 – Богатый опыт в чем именно?
 – Как в чем? В убийствах, конечно! – невозмутимым голосом ответила она. – С тех самых пор, когда Изабель решила ввести меня в высший свет подобно ягненку на заклание, я теперь вполне могу с большей пользой тратить свое время.
 За столом воцарилась мертвая тишина. У де Роуэна кровь застыла в жилах. Он буквально пригвоздил ее взглядом.
 – Чем же, черт возьми, вы надумали заняться?
 Лавочники за столом в углу притихли. Один из них вытянул шею да так и застыл с вилкой в руке. Кэтрин одарила его возмущенным взглядом и повернулась к де Роуэну.
 – Что вы, в самом деле, мистер де Роуэн! – выбранила она его, хотя в голосе явно слышались поддразнивающие нотки. – Изабель говорит, что в свете никогда не займешь достойного места, если на людях произносить такие выражения.
 – Чем вы надумали заняться? – угрожающим тоном повторил он свой вопрос.
 Взгляда Кэтрин не отвела, но улыбка у нее с лица исчезла.
 – Да просто выспрашивать людей! – ответила она и неопределенным жестом легонько повела в воздухе рукой. – И больше ничего! В высшем свете леди только и занимаются тем, что сплетничают обо всем и обо всех. По правде сказать, моя единственная истинно женская способность – выспрашивать. Я не умею толком ни вышивать, ни рисовать. В самом деле, в чем разница между лакомым кусочком сплетен и полицейским расследованием? Готова поклясться, почти никакой.
 Де Роуэн задумчиво потер рукой подбородок.
 – Кэтрин ... – начал он. – Ваш покойный муж вас бил?
 Кэтрин насмешливо фыркнула и шлепнула ладонью по столу.
 – Кто, Уилл? – скептически переспросила она. – Что вы, у него бы духу не хватило.
 Так. Мужа ее звали Уилл.
 Де Роуэну на самом деле совсем не хотелось слышать его имя. Такую малозначительную деталь, касающуюся Кэтрин Вудвей, знать ему было вовсе необязательно. Не хотелось ему и углубляться в чувство – назвать его сожалением он все же не решался, – которое возникало у него в душе в отношении Кэтрин. Несомненно, она красива и привлекательна. Она могла вывести из себя кого угодно и отличалась несгибаемой целеустремленностью. С какой стати он должен испытывать в отношении нее что-то еще, кроме страсти? В жизни он выбрал собственный путь и теперь мог позволить себе оглянуться назад. Что он сделал по своей воле и выбору, изменить теперь невозможно. Прошлая жизнь канула в небытие. Как ее муж. И как его отец.
 Кэтрин вдруг просияла улыбкой.
 – Мистер де Роуэн, отчего бы нам не вернуться в покой и тишину Мортимер-стрит? – предложила она. – Я предложу вам португальского портвейна, и мы мирно обсудим, как я смогу вам помочь.
 Де Роуэн остался непоколебим.
 – Помочь вы мне не можете, – ответил он. – Ни малейшим образом.
 Он сам не очень понял, что, собственно говоря, имел в виду, отвечая таким образом, но Кэтрин просто возмутилась.
 – Глупость какая! Вы же с явным удовольствием приняли помощь от шалопая Кембла!
 – Кэтрин! – не выдержал наконец де Роуэн. – Разрази меня гром, он же, в конце концов, мужчина!
 Кэтрин озорно улыбнулась:
 – Я не в полной мере уверена, что все в этом с вами согласятся.
 Де Роуэн в раздражении бросил салфетку на стол.
 – Ничего, они бы сразу поверили, доведись им оказаться с ним в темном углу! – рыкнул он. – Я знаю, что говорю! Многие от него зависят и ведут себя соответственно, не делая резких движений!
 Кэтрин успокаивающе повела рукой.
 – Да вы присядьте, – доброжелательно предложила она. – Мне он понравился. Безмерно. Мне просто хотелось доказать кое-что.
 – Что именно?
 – Что о людях, как правило, нельзя судить по их внешнему облику.
 Он отлично видел, куда она клонит.
 – Ну нет, – сердито посмотрел на нее де Роуэн, начиная ненавидеть ее не по-женски логический ум. – Нет, нет и нет!
 Кэтрин невинно заморгала.
 – Что – нет?
 – Просто нет, и все! Нет – всему тому, что вы мне туг наговорили! Всему тому, о чем вы просите! И нет – всему тому, о чем вы только еще думаете!
 – Всему? – повторила за ним Кэтрин, и голос ее упал до хриплого шепота.
 Де Роуэну вдруг снова стало нечем дышать. Господи, да она и правда флиртовала с ним.
 – Да, – сумел он выговорить, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал твердо и ни на йоту не дрогнул. – Безусловно, так.
 – Определенно и ясно? – В тоне вопроса безошибочно слышалась дразнящая двусмысленность. – Нет – всему-всему?
 Де Роуэн постарался придать лицу бесстрастное выражение.
 – Вы не слышали, что я только что сказал?
 Она отвела глаза, и щеки у нее порозовели.
 – А откуда вам известно, о чем я думаю? – негромко поинтересовалась она.
 Над столом снова повисла гнетущая тишина. Гул голосов, запахи горячей еды напрочь ускользнули от внимания де Роуэна, охваченного мучительным чувством одновременно влечения, страсти и печали утраты. Однако остались и моменты, смертельно для него опасные, и Кэтрин, черт возьми, была одним из них.
 – Я полагаю, что точно знаю, о чем вы думаете, Кэтрин, – наконец ответил он. – К моему великому сожалению, ответом всегда будет «нет».
 Частичка его души желала немедленно отказаться от только что произнесенных слов. Даже если она и была женщиной совершенно иного сорта, чем те, с кем ему доводилось иметь дело прежде, он больше не мог себе позволить пройти через уже пережитое еще раз. При всей честности отношений между ними из их связи не выйдет ничего, кроме обоюдной боли. Будь его кабинет в самом Уайтхолле, его все равно будут считать в лучшем случае за состоятельного буржуа, а в худшем – за полицейского. И тем и другим можно гордиться, но подняться выше уже не получится никогда. Выбор он сделал по собственной воле, ясно понимая, от чего отказывается. Теперь на первом месте исполнение принятого на себя долга, чего, собственно говоря, он и хотел. Он не будет объясняться и извиняться. Ни за что и ни перед кем.




 ГЛАВА 7



 Однако добродетель сама по себе настолько прекрасна, что очаровывает нас с первого взгляда, и мы все больше и·больше увлекаемся ею с каждой последующей встречей.

    Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина

 Ужин завершился в неловком молчании. Де Роуэн машинально расплатился по счету и так же машинально сопроводил Кэтрин к выходу. Ему показалось, что на улице похолодало, Ветер налетал холодными порывами, и вдалеке, на углу Оксфорд-стрит, два уличных фонаря пали жертвой его прихоти. Несмотря на возникшее между ними отчуждение, де Роуэн невольно чуть привлек молодую женщину к себе, однако удержался от горячего желания обнять ее покрепче.
 Неожиданно с Принсес-стрит с грохотом выкатила запряженная четверкой лошадей большущая карета, которой правил здоровенный, закутанный в темное кучер. Она уже промчалась мимо, но кучер резко натянул вожжи, и экипаж остановился прямо напротив забегаловки, из которой только что вышли де Роуэн и Кэтрин. Увенчанная фамильным гербом дверца распахнулась, и в проеме появилась модная шляпка, украшенная покачивающимися черными перьями, владелицу которой в царившем вокруг сумраке разглядеть было весьма затруднительно.
 – Макс! – воскликнул нежный и исполненный отчаяния голосок. – Это ты, Макс? Боже, какая удача!
 Лакей леди Делакорт уже стоял у дверцы кареты и явно не знал, как поступить: то ли помочь миледи выйти, то ли, напротив, усадить ее обратно, чтобы ехать дальше. Всерьез обеспокоенный де Роуэн заспешил назад, увлекая за собой державшую его под руку Кэтрин.
 Сесилия настойчиво махала ему рукой, подзывая поближе.
 – Господи, Макс, – требовательно воскликнула она, – скорее садись! Мы должны поговорить!
 Де Роуэн привлек Кэтрин к себе.
 – Добрый вечер, леди Делакорт, – спокойно поздоровался он. – Что-то случилось?
 – Кто бы говорил! – возмутилась Сесилия. – Нет, ничего не случилось! – Она замолчала и вгляделась в сумерки. – Господи, леди Кэтрин, я вас и не узнала! Прошу прощения!
 Де Роуэн, понуждаемый нескрываемым отчаянием в голосе Сесилии, помог Кэтрин сесть· в карету, а затем последовал за ней.
 – Спасибо тебе! – воскликнула Сесилия, едва лакей закрыл дверцу. – Извини за столь поздний час, но я еду сейчас прямо от Гарри. Он в ужасном состоянии! Макс, ты не поверишь, ожерелье с семейным сапфиром Сэндсов исчезло!
 Де Роуэн шумно выдохнул сквозь зубы.
 – Ты уверена?
 – Теперь да. – Свет уличного фонаря упал на бледное и расстроенное лицо Сесилии. – Женевьева так и не смогла его найти, а мы с Гарри обыскали особняк сверху донизу. Переворошили все ящики в комодах и письменных столах, и уже от отчаяния я отправила лакея в Холли-Хилл. Я надеялась, что Джулия отослала ожерелье назад, но она этого не сделала. Макс, наша семейная реликвия пропала!
 Де Роуэна охватило какое-то мрачное предчувствие.
 – Значит, можно не сомневаться, что ожерелье взяли из вашего ящика с драгоценностями в ту самую ночь, когда убили Джулию.
 – Скорее всего, так, – кивнув, согласилась Сесилия. – Но тогда получается, что Гарри ее не убивал. С какой стати тогда ему красть свое собственное ожерелье?
 – Действительно, с какой стати? – пробормотал де Роуэн.
 У него не хватило духу сказать Сесилии, что к такой уловке прибегают сплошь и рядом. Сделать пару-тройку грубых царапин рашпилем вокруг оконного запора, кинуть в водосточную трубу горсть драгоценных камушков – вот тебе и неоспоримый мотив убийства. Грабителя явно застали врасплох на месте преступления, вот он и разъярился. Но он тут же начал обдумывать все сначала. Что-то здесь не состыковывалось ...
 – Подозреваемый просто мог утверждать, что исчезновение ожерелья подстроено, – вмешалась в разговор Кэтрин, – но, даже сделай ваш брат такую чудовищную вещь, он никогда бы не выбрал для этого семейную реликвию. Да, он выбрал бы что-нибудь очень ценное, но не трогающее за душу.
 – Правильно, – неожиданно согласился с ней де Роуэн. Господи, да у нее мозги работают столь же шустро, как и язык!
 – Леди Делакорт, а украли одно только ожерелье? У большинства леди всегда много драгоценностей, – заметила Кэтрин.
 – А ведь верно! – воскликнула Сесилия, и на ее лице появилось выражение робкой надежды. – Там лежало целое состояние, и ничего не взяли. Конечно, семейный сапфир среди драгоценностей самый лучший, но почему вор на нем и остановился?
 – Вопрос требует ответа, не так ли? – задумчиво заметила Кэтрин.
 Де Роуэн машинально снял шляпу и взъерошил волосы.
 – Сесилия, мне нужны оставшиеся драгоценности, – спокойно добавил он. – Твои брат согласится дать их?
 Вид у Сесилии стал немного удивленный.
 – Несомненно! Отправь кого-нибудь завтра к Гарри. И еще одно. Насчет денег Гарри. Насколько я могу судить, все обстоит именно так, как и должно быть. Он оказался ужасающе безалаберным с кредиторами, и с каждым разом они злились все больше и больше ...
 Кэтрин негромко рассмеялась.
 – Исходя из того, что мне довелось здесь наблюдать, леди Делакорт, если бы убийства совершались из-за неоплаченных счетов, то две трети обитателей Мейфэра давно бы уже стали хладными трупами. Здесь что-то другое.
 – Боюсь, что так и есть, – хмуро согласилась Сесилия и повернулась к де Роуэну: – Констебль Сиск уже просмотрел большинство вещей Джулии, но ее дopoжнoe бюро осталось в Холли-Хилл. Там ее старые календари, записная книжка и какие-то письма. Принести их тебе в субботу?
 В субботу он как раз собирался пообедать с бабушкой.
 – Хорошо, – ответил он, отметив темные круги под глазами у Сесилии. Похоже, Софии придется подождать. Он пошлет Нейта с запиской на Веллклоуз-сквер.
 Сесилия тронула его за руку.
 – Спасибо, – прошептала она, и голос у нее дрогнул. – Господи, Макс. Спасибо.
 Де Роуэн ласково улыбнулся:
 – Теперь, дорогая, отправляйтесь прямо домой. Немедленно.
 – Да, я должна! Боюсь, мой муж сейчас дома один с малышкой, мучающейся от колик. – Сесилия дотянулась и с признательностью сжала руки Кэтрин. – Дорогая Кэтрин! Я так рада, что мы подружились! Приходите ко мне в гости вместе с Изабель. Как насчет завтра?
 – Пренепременно, если вы так желаете. – В голосе Кэтрин прозвучало легкое удивление.
 Сесилия облегченно откинулась на спинку сиденья.
 – В таком случае еще раз благодарю вас обоих. Я должна извиниться за то, что нарушила ваше ... – Она замолчала, подыскивая нужное слово, и; чуть порозовев, закончила: – Ваш вечер вдвоем.
 Де Роуэн не нашелся, что ответить. Неужели так и есть? Вечер вдвоем? Фраза намекала на многое. Решив не задумываться, де Роуэн широко распахнул дверцу кареты, соскочил на тротуар и помог спуститься Кэтрин. Кучер Сесилии хлестнул кнутом лошадь, и экипаж затерялся в ночи.
 Они пошли по улице, и Кэтрин держалась от де Роуэна чуть на расстоянии, едва касаясь его руки. Как если бы короткий разговор с Сесилией уже забыт и все, что недавно он ей наговорил, вернулось, чтобы вбить между ними невидимый клин. Он всем сердцем сожалел, что произнес такие слова. Сказать их было необходимо, чтобы обескуражить ее ради его же здравомыслия.
 Дома, тянувшиеся вдоль улицы, по большей части оставались темными, а многие уличные фонари благополучно задул ветер. Буквально на следующем углу еще один фонарь замигал и потух. Темнота скрадывала вокруг почти все, и де Роуэн мгновенно весь превратился в слух – привычка, сложившаяся за многолетнее рыскание по черным как смоль ночным проулкам и затянутым непроглядным туманом набережным. Он вдруг как-то остро ощутил легкий, едва различимый приятный запах, шедший от волос Кэтрин. Он мог чувствовать привкус соли и дыма во влажном воздухе. Уши его услышали едва различимые нежные скрипки из квинтета Гайдна, что донес ветер из какой-то гостиной неподалеку от Кавендиш-сквер. Он буквально впитывал в себя окружающие звуки и отдавал на откуп своей интуиции. Именно она помогла де Роуэну не увидеть, но почувствовать человека, который в густой темноте направлялся в их сторону.
 Повинуясь какому-то внутреннему чувству, он резко дернул Кэтрин ближе к себе и бросил встревоженный взгляд через право е плечо. Ни чего и никого. Он попробовал стряхнуть с себя внезапно охватившую его тревогу. Просто сегодня в его жизни случился необычный вечер, вот и все беспокойство. Оставаясь тем не менее настороже, де Роуэн шагнул на мостовую, чтобы поскорее перевести Кэтрин на другую сторону улицы, но ехавшая подвода вынудила его остановиться, а ее тускло горевшего фонаря оказалось достаточно, чтобы разглядеть в нескольких шагах впереди расплывчатую темную мужскую фигуру.
 Подвода, наконец, прогрохотала мимо, и их вновь окутала темнота. Де Роуэн покрепче стиснул в руке трость и несколько раз стукнул ею по каблуку. Мужчина замедлил шаги.
 – Прошу извинения, папаша, – спросил развязный голос, – не могешь показать, как тут выбраться на эту ... как ее ... Инриета-стрит?
 Кэтрин подняла глаза и. увидела, как де Роуэн резко мотнул головой куда-то себе за спину.
 – Генриетта-стрит через площадь, – нетерпеливо бросил он. – Иди прямо и не ошибешься.
 В темноте показалось, что мужчина поднял руку.
 – Благодарен, – сказал он, как-то странно понизив голос. Раздался короткий щелчок, и она услышала, как де Роуэн тихо ругнулся сквозь зубы.
 Мужчина рассмеялся.
 – Да ты, сэр, из себя рискового-то не строй, – прошипел он, когда де Роуэн толкнул Кэтрин себе за спину. – Леди отдаст мне красивые висюльки, что у ней в ушах, и я пойду своей дорогой. Разойдемся тихо-мирно, идет?
 Когда де Роуэн затолкал Кэтрин еще дальше в темноту, она уперлась плечом в не видимую стену дома.
 – Отойди, болван! – прорычал де Роуэн. – Я Офицер на службе его величества! Леди под моей защитой.
 – Так как – висюльки или мой ножик? – рявкнул в ответ грабитель, решительно шагнув к ним. – Чего больше нравится?
 И тут события понеслись с калейдоскопической быстротой. Мужчина вынырнул из темноты совсем рядом с ними, и Кэтрин почувствовала, как плечи и руки де Роуэна наливаются неожиданной силой. Она скорее угадала, чем увидела, как он резко замахивается. Грабитель сделал ложный выпад и тут же сноровисто ударил ножом. Трость де Роуэна опустилась с быстротой молнии. Раздался глухой тошнотворный звук удара о кость. Завопив от боли, негодяй врезался в стену, выронив нож, который громко лязгнул о мостовую.
 Кто-то схватил Кэтрин сзади. Холодная рука, задев ей плечо, вцепилась в жемчужное ожерелье и с такой силой принялась тянуть его на себя, что Кэтрин поняла: еще немного – и ее задушат. Она попыталась ослабить удавку, но безуспешно. Де Роуэн резко обернулся и, увидев, что происходит, отпустил еще одно громкое ругательство. Трость его опустилась во второй раз, и нападавший отшатнулся, выпустив ожерелье. Кэтрин с хрипом втянула в себя воздух.
 – Держи вора! – заорал де Роуэн в темноту. Кэтрин услышала, как со стороны Кавендиш-сквер кто-то с громким топотом бежит в их сторону. И тут из ночи примчался тот чудной человек, мистер Кембл, с которым де Роуэн познакомил ее в ресторане буквально час назад ...
 – Макс, сзади! – закричал мистер Кембл. Де Роуэн стремительно развернулся, а подоспевший Кембл лихим ударом сбил с ног второго грабителя прямо в грязь. Замок ожерелья разорвался, и нитки жемчуга посыпались на булыжную мостовую.
 Глухие удары кулаков, перемежаемые руганью и стонами, сыпались один за другим. Кэтрин слышала, как в темноте у нее за спиной де Роуэн расправляется с первым негодяем. Потом кто-то начал хрипеть и давиться, а де Роуэн изверг длинную, явно язвительную фразу на итальянском, продолжая немилосердно тузить вора. Кэтрин изо всех сил вжалась спиной в стену, стараясь не оказаться на пути у дерущихся. В одном из домов на противоположной стороне улицы распахнулось окно, и желтый свет лампы осветил мостовую.
 – Убивают! Убивают! – завопили из окна. Прижав руку ко рту, Кэтрин как завороженная в ужасе наблюдала происходящую картину. Де Роуэн намертво притиснул грабителя к, кирпичной стене и с ожесточением, которого она в нем вовсе не ожидала, методично бил его коленом в пах, в то же время вдавливая обеими руками трость ему поперек горла с такой силой, что негодяй лишь дергался и хрипел, безнадежно пытаясь вдохнуть. Однако де Роуэн и не думал ослаблять хватку.
 Краем глаза Кэтрин увидела, как из полумрака появился Кембл. С неожиданной силой он тащил за собой по мостовой второго вора и безвольной грудой бросил его к ногам де Роуэна. Потом снял с кулака жутковатого вида металлическую штуковину, сунул ее в карман пальто и принялся с невозмутимым видом наблюдать за тем, как де Роуэн расправляется со своим противником, у которого между посиневших губ уже начал вываливаться язык.
 – Послушай, Макс, тебе что, нужно обязательно совершить убийство прямо посреди Мерилбоун-стрит? – скучным голосом поинтересовался он. – Он сейчас обделается, а я, ты же знаешь, не выношу вони.
 Мотнув головой, де Роуэн, похоже, вернулся к реальности и с коротким ворчанием убрал трость. Мужчина обессиленно сполз по стене. Держась за горло и сипя, он согнулся пополам и повалился на своего подельника.
 – Проклятие! – процедил, глядя на него сверху вниз, де Роуэн, потом отвернулся, схватил Кэтрин за руку и довольно грубо подтащил ее к тусклому фонарю.
 – Господи, вы-то не ранены? – воскликнул он, окидывая ее с ног до головы цепким взглядом.
 Руку он ей сжал словно клещами, что было единственным свидетельством того, как сильно он за нее испугался.
 – Со мной все хорошо, – запинаясь, выговорила она. – А что вы ему сказали?
 Каким-то непонятным образом она поняла, что напряжение последних минут оставляет его.
 – Что-то вроде «охаживай себя в задницу», – буркнул он. – Я припоминаю, как вы недавно продемонстрировали весьма неплохое знакомство с подобной фразой.
 Кэтрин с трудом сдержала так и рвавшийся наружу истерический смех. На самом-то деле ее с головы до пят начала бить непрерывная Дрожь, которую де Роуэн сразу почувствовал и, чтобы успокоить, обнял ее за плечи своей ручищей, прижав молодую женщину к себе.
 – О Господи, Кэтрин! – шепнул он ей на ухо.
 Она молча прислонилась виском к мягкой материи его плаща и начала млеть от умиротворяющего запаха прогретой человеческим теплом шерсти и мужского пота. Кембл легонько потыкал носком сапога в валявшихся на мостовой и стонущих грабителей.
 – Знаешь кого-нибудь из этих умельцев, старина?
 Макс покачал головой.
 – Мелкие карманники, – мрачно процедил он. – Они вечно шныряют, особенно после того как разгуляется ветер.
 Не спуская глаз с валявшихся воров, Кембл порылся у себя в кармане, вытащил сжатую в кулак руку и торжествующе ею отсалютовал.
 – Возьмите, госпожа. – Он осторожно пересыпал из кулака подобранные с земли нитки жемчуга себе в ладонь, искусно поймав последнюю на кончик своего указательного пальца. – Приносите их на следующей неделе ко мне в лавку, и я для вас с превеликим удовольствием их вычищу.
 Тихо вскрикнув от восхищения, Кэтрин с благодарностью забрала свое ожерелье. Макс, продолжая разглядывать валявшихся типов, ласково гладил Кэтрин ладонью по спине.
 – Я твой должник, Кем, – спокойно заметил он. – В очередной раз.
 – Угу, еще одну пару новых перчаток придется выбросить, – согласился Кембл, разглядывая свои руки и презрительно морща нос. – Клянусь, Макс, ты сущая напасть для моего гардероба! Пятна крови невозможно отмыть!
 – Морис Жиру может присылать мне счет хоть за два их десятка, – криво усмехнулся де Роуэн. – Толька перестань придираться ко мне.
 Так и не выпустив руки Кэтрин, он присел на корточки, чтобы рассмотреть получше лица налетчиков. Кембл присел рядом. Хриплый голос де Роуэна негромко рокотал в темноте, тогда как Кембл отрывисто отвечал короткими репликами. Казалось, что Кембл волшебным образом сменил облик и превратился в прежнего очаровательного и острого на язык фата. Меньше часа назад она в беседе заметила, насколько редко люди оказываются такими, какими они вам показались с первого взгляда, например Кембл. Но Макс де Роуэн? Он оставался именно таким, каким ей показался в ту их самую первую встречу: стремительный, безжалостный и, если необходимо, жестокий. Тогда отчего у нее по-прежнему дрожат коленки? Она в безопасности. И поведение его было во всем оправданным.
 Позади них поднялась какая-то суета.
 – Так-так, – проговорил Кембл и элегантно поднялся на ноги. – Должно быть, Морис привел караульных. Макс, забирай леди Кэтрин. Я прослежу, чтобы твоими ублюдками занялись полицейские судьи с Куин-сквер. Твое заявление может подождать до завтра.
 Кэтрин горячо его поблагодарила за найденное ожерелье, после чего де Роуэн мягко, но непреклонно увел ее с места происшествия. Довольно долго Кэтрин шла рядом с ним, не произнося ни слова. Наконец она немного успокоилась и обрела способность говорить.
 – Макс, а что будет с напавшими на нас людьми? Ну, после того как вы отдадите заявление и их будут судить? Что с ними будет?
 – Их повесят, Кэтрин, – помолчав, коротко ответил он.
 – Ой! – Кэтрин невольно зажмурилась. – Так ... сурово?
 – После сегодняшнего разбоя такое наказание – самое милосердное для них, – мрачно ответил де Роуэн.
 – Но что бы они там ни собирались сделать, вы же их остановили. И с нами ничего плохого не случилось.
 Де Роуэн тяжело вздохнул в темноте, и она почувствовала, что он полон сомнений и готов с ней согласиться.
 – Если бы они напали на кого угодно, кроме вас, Кэтрин, я, возможно, настоял бы на высылке, – негромко признал он. – В Англии сплошь и рядом можно вздернуть человека на виселицу ни за что. Вот почему Пиль так хочет реформировать уголовное право.
 Кэтрин вспомнила, что пересмотр уголовного права тоже входил в круг обязанностей де Роуэна в министерстве внутренних дел.
 – Тогда не будет ли более честным выслать их? Чтобы они получили наказание за свои преступления, но и еще один шанс изменить себя к лучшему?
 Перед тем как ответить, де 'Роуэн долго молчал.
 – Если вы, Кэтрин, этого хотите, – наконец заговорил он, – я прослежу, чтобы их оставили в живых.
 Удивительно, но, несмотря на только что пережитый ужас, она действительно больше всего хотела их помиловать.
 – Спасибо, – сказала она. – И спасибо за то, что спасли меня. Вы очень смелый.
 – Или очень глупый, – покачав головой, возразил он. – Нужно было нанять карету, вот и все.
 Рука об руку они шагнули на мостовую и перешли улицу на другую сторону.
 – Я в самом деле слишком долго прожила в дepeвнe, – произнесла она, продолжая держать его за руку. – Надо слушаться вас. Как вы однажды заметили, в любом случае в городе всегда небезопасно.
 Не заметить в ее словах извинения просто невозможно. Он чуть отвел локоть в сторону. Предлагая ей взять себя под руку, он накрыл ладонью ее кисть.
 – Я себя виню ужасно, Кэтрин, – медленно проговорил он. В какой-то неведомый момент он перестал называть ее титул. И, по крайней мере, сегодня у него не осталось ни малейшего желания возвращаться к нему. – Мой долг – охранять вас.
 – Что вы и сделали, – заметила она. – Но почему вы должны нести за меня ответственность? Я сделала глупость, когда согласилась отправиться на ночь глядя пешком через весь город с ожерельем на шее и серьгами в ушах. Ведь вы же не можете спасать всех подряд.
 Он остановился посреди улицы и повернулся, чтобы видеть ее лицо. Ему казалось, что его сердце колотится где-то в горле, отчего какое-то время он мог выговорить ни слова.
 – Это мой долг, – наконец повторил он чуть сдавленным голосом. – Кэтрин, когда вы со мной, всегда будете в безопасности. Всегда.
 Она молча кивнула в ответ, и он с чопорным видом двинулся дальше. Дома вдоль Мортимер-стрит, казалось, не кончатся никогда. Кэтрин будто проснулась. Отчего он говорил так, как будто у их отношений есть будущее? Никакого будущего у них нет.
 Великий Боже, в дружеском общении с Кэтрин он испытывал странное чувство душевной успокоенности, которое тревожило его своей непривычностью. С ней он чувствовал себя уж слишком легко. Она не обладала ни заносчивостью, ни надменностью, зато обладала явным всепрощением. И, несмотря на ее непринужденную болтовню за ужином, она относилась к тем редким женщинам, которые рады и молчанию джентльмена, заполняя его одной только теплотой своей улыбки. Де Роуэн начал подозревать, что Уилл Вудвей нашел себе исключительную жену, став самым удачливым мужем.
 Но он тут же отбросил подобную мысль и, подхватив Кэтрин под локоть, заботливо подвел ее к плохо различимым в темноте ступенькам. Над Мэрилбоун-стрит раскинула свои темные крылья безмолвная ночь. Тут и там из труб на крышах вился дым – обитатели домов растапливали углем печи, запасаясь теплом. Кэтрин повернулась к де Роуэну и принялась рыться в недрах своего ридикюля. Вытащив ключ, она подняла глаза на своего спутника. Макс почти почувствовал жар ее глаз на своем лице.
 – Я собираюсь проявить неслыханное нахальство, мистер де Роуэн, и хочу вам сказать о том, что вы вряд ли скажете мне. – В ее шепоте можно было отыскать какие угодно нотки, кроме дерзости. – Мне хотелось бы снова с вами встретиться. Это возможно?
 Макс судорожно втянул в себя холодный ночной воздух и медленно-медленно выдохнул.
 – Вряд ли ваше желание будет благоразумно, леди Кэтрин.
 – Я только спросила, возможно ли это, – мягко перебила она его. – Что касается благоразумия, то я с удовольствием готова обсудить ваше мнение, но только не на ледяном каменном пороге.
 Тут только Макс заметил, что зубы Кэтрин выбивают мелкую непрерывную дробь. Господи, неужто рыцарство умерло? У него-то оно явно впало в беспамятство. Он шагнул вперед, чтобы взять у нее ключ, но в тот самый момент, когда руки их встретились, налетевший неизвестно откуда порыв ветра буквально выхватил прядь из аккуратной прически Кэтрин и бросил де Роуэну в лицо. Она оказалась так близко от него, что он слышал ее дыхание. Мог снова вдыхать запах ее волос. Внезапно собственное самообладание показалось ему ... нет, не благоразумным, а малость глупым, особенно теперь, когда всего несколько минут назад ее едва не задушили до смерти. Жизнь – ненадежная штука.
 Ему стало казаться, что самым мудрым сейчас будет заключить ее в объятия, чтобы хоть как-нибудь отогреть своим теплом. И Кэтрин с негромким вздохом удовольствия прижалась к нему, ухватившись обеими руками за отвороты его плаща и прижавшись щекой к его плечу.
 Сдержав охватившую его дрожь, Макс возвел глаза к небу. «Боже, спаси и сохрани», – прошептал он по-итальянски, прижимая молодую женщину к груди.
 То, что когда-то виделось ему безумием чистой воды, сейчас представлялось простой необходимостью, по-другому и быть не могло. Он обнял Кэтрин за плечи и робко прижал ее к своей груди. И тут же услышал, как что-то металлическое звякнуло о мраморную ступеньку и, подпрыгивая, скатилось вниз. Проклятие, упал ключ!
 Однако ему уже было все равно. Его заботило только одно: еще чуть-чуть продлить ощущение того, что леди Кэтрин Вудвей – часть его сердца. Она находилась рядом, он чувствовал ее и даже исхитрился наклонить голову чуть вбок и коснуться губами ее губ. К его изумлению, Кэтрин тоже слегка наклонила голову набок, невольно приподнялась на цыпочки и поцеловала его в ответ. Все произошло на удивление простодушно, в чистосердечном душевном порыве. Желание, сметая внутренний страх, опалило Макса с неведомой ему прежде силой, и он резко, почти грубо притянул ее к себе, продлевая поцелуй.
 Кэтрин задохнулась от неожиданности, но не попыталась отстраниться. Напротив, пальцы ее еще сильнее вцепились в плащ, так что она сама приникла к нему. С ее губ слетел тихий удовлетворенный вздох. Он еще раз припал к ее губам и, забывшись, невольно оцарапал ей щеку щетиной своей бороды. Тело его буквально гудело от переполнявшей страсти с того самого мига, когда он взял ее за руку в бальном зале Уолрейвенов.
 Как бы в ответ на его мысли губы Кэтрин легонько приоткрылись в робком отклике, и Макс порывисто обхватил ее лицо руками. Когда он протиснул язык в ее влажный рот, его окатила жаркая волна страстного чувства, необузданного, пылкого, неподвластного его воле. Полы его пальто распахнулись, и он сквозь манишку чувствовал тугую округлость ее груди. Он понял, что сердце вовсе не забыло, что значит колотиться в любовном жаре. Голова кружилась от вдыхаемого слабого аромата духов. И дыхание само собой участилось.
 Господи, подумал он, безумие, которое он не в силах остановить. Красавица Кэтрин – сущая колдунья. Он должен умерить свой пыл, должен остановиться. Руки его сами собой отпустили ее лицо, коснулись нежной кожи шеи и скользнули ниже.
 Кэтрин сумела убедить себя, что ей просто необходимо еще раз почувствовать поцелуй Макса де Роуэна. Но рот его все еще благоухал дорогим бургундским – пряным и дурманящим, – и она сразу поняла, что ей снова и снова хочется ощущать его неотразимо влекущий вкус. Она прикасалась языком к его языку, и обоюдное ласкающее скольжение заставляло ее забыть обо всем. И хотя обнимал он ее сильными руками, а целовал весьма умелыми губами, тем не менее, он трепетал, теряясь от ее близости. Ласки его не пропускали ни единой частички ее тела, то накрывая грудь, то скользя по талии, то поглаживая округлости бедер, как если бы очертания женской фигуры стали для него чем-то новым и невиданным прежде.
 Она приподнялась на цыпочки еще немного и порывисто вздохнула, всей кожей чувствуя, как он желает ее. Зубами он легонько прихватил ей нижнюю губу, и ее обдало каким-то непонятным варварским и неодолимым чувством. Он чуть приподнял ее и притиснул спиной к двери. Она с готовностью чувственно выгнулась чуть вперед, навстречу его телу. Страсть вырвалась на свободу, и он, оторвавшись от ее губ, жадно повел губами вдоль ее шеи. Она чувствовала его горячее дыхание с такой остротой, как если бы разом обнажились кончики ее нервов.
 Он, мешая английские и итальянские слова, горячо бормотал что-то в коротких промежутках между поцелуями, которыми покрывал ей шею, всякий раз нежно прихватывая губами кожу.
 Она слегка склонила голову и, припав к его губам, одарила долгим и глубоким поцелуем.
 – Макс, – горячечным шепотом выдохнула она. – О, Макс, пожалуйста ...
 Он изо всех сил сжал ее в объятиях и, издав горловой хриплый стон, выдохнул:
 – Мое сокровище.
 – Макс, войдем в дом. Пожалуйста.
 Ее чуть слышно произнесенная молящая просьба вернула его к действительности. Он должен прекратить целовать ее. Обязан. Обязан, черт возьми! И он, наконец, с трудом вспомнил, где, собственно говоря, они находятся.
 На пороге ее дома. Черт!
 Господь всемогущий! Де Роуэн попытался отодвинуть Кэтрин от себя, но он прижал ее к проклятущей входной двери. И вдобавок она продолжала его целовать.
 – Кэтрин, – хрипло выдохнул он в ее приоткрытые губы, – все, хватит!
 Руки Кэтрин соскользнули с его плеч, и он наконец смог шагнуть назад. Они стояли в темноте и вглядывались друг в друга, судорожно и прерывисто дыша. От Кэтрин исходила женская обволакивающая томность, делавшая ее еще более желанной. Макс чувствовал себя сейчас как неоперившийся юнец только что попытавшийся поиметь свою первую молодку из таверны. Он ощущал, как горит его раскрасневшееся лицо, и торопливо спустился по ступенькам на тротуар, принявшись шарить в поисках ее ключа.
 Наконец он его отыскал и протянул ей.
 – Кэтрин, – выдохнул он в темноту, – Кэтрин, это был не я. Я совсем не такой, поверьте.
 Она протянула руку и переплела свои пальцы с его.
 – И это тоже не я, – еле слышно ответила она. – Господи, я совсем не такая. Но может быть – всего лишь может быть! – вдруг все же это мы, Макс? Вместе?
 Она тут же почувствовала, что он ее не слушает. С силой вложив ключ ей в руку, он повернулся к ней спиной и начал спускаться по ступенькам.
 – Идите в дом, Кэтрин, – бросил он ей через плечо.
 – Макс, подождите! – воскликнула она, и он мгновенно обернулся на ее оклик. – Вам нужно уходить?
 Он не ответил, и тогда она попробовала еще раз.
 – Макс, те слова, что вы говорили по-итальянски ... что они означают? О чем они?
 Она смотрела на его неподвижный силуэт, с трудом различимый почти в полной темноте, и ждала. Он молчал, и слышалось одно лишь его тяжелое дыхание. Наконец он вздохнул:
 – Это старинная поговорка. Вроде как присловье или предостережение, что-то вроде «да накажет Господь возгордившегося». Все остальное – так, глупость. А теперь заходите в дом, Кэтрин. На улицах небезопасно. И покрепче заприте дверь.
 И он растворился в чернильной ночной тьме.
 Последнее, что Кэтрин сумела рассмотреть, – разлетевшиеся полы его длинного плаща.
 – К чертовой матери! – прошипела сквозь зубы Кэтрин и упрямо скрестила руки на груди. Уловка с исчезновением в самый неподходящий момент, похоже, начала входить у него в раздражающую ее привычку. Какое-то время она вслушивалась в звуки его решительно удаляющихся шагов, но очень быстро – слишком быстро! – эхо затихло среди домов, стоявших вдоль улицы.
 Кэтрин горько улыбнулась в темноте. Ночь и правда становилась холодной. Она с сожалением в душе вставила ключ в замочную скважину, открыла дверь и, не входя, громко ее захлопнула. И услышала, как из темноты донесся звук удаляющихся, теперь уже знакомых шагов. Сердце Кэтрин радостно забилось.
 Да! Да! Каким бы невоспитанным и грубым он временами ни казался, Максимилиан де Роуэн – настоящий джентльмен. Истинный джентльмен никогда не оставит леди стоять одну на пороге ее дома, как бы глубоко ни постигло его разочарование. Кэтрин как дурочка, так и простояла в темноте и холоде до тех пор, пока его шаги окончательно не смолкли.




 ГЛАВА 8



 Мужчины много чаще следуют своему сердцу, нежели уму.

    Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина

 На следующее утро Максу удалось совершить немыслимое. Он проспал и проснулся от муторного сна в омерзительном расположении духа, ненавидя себя за свою вчерашнюю возмутительную распущенность. О чем и, главное, каким местом он только думал! Черт возьми, он опять поцеловал Кэтрин на пороге ее собственного дома, да в добавок еще терся о нее, как о самую последнюю портовую шлюху, готовую отдаться в любом укромном месте. Мало того, когда она стала настаивать, что он не несет за нее никакой ответственности, господин де Роуэн позволил себе с пеной у рта доказывать обратное. Он договорился до того, что утверждал, будто у их взаимоотношений есть будущее. Он что, впал в совершеннейшее безумие?
 Кто спорит, он желал лечь с ней – и желал немыслимо сильно. И она хотела того же, судя по хорошо знакомым ему приметам – смягчившемуся взгляду, тихому полушепоту... Точно таким образом ему сотни раз предлагалось вкусить женских прелестей. Весьма часто он с готовностью соглашался, когда не испытывал никаких обязательств. Теперь же у него почему-то сложилась такая уверенность, что если он ляжет с этой женщиной, то с определенными оговорками.
 Покинув Кэтрин на пороге в темноте, Макс отказался от такой роскоши, как кэб, и с упрямой решительностью отмахал пешком более трех миль по пустынным ночным улицам, насквозь продуваемым ледяным ветром, в безуспешной попытке изгнать овладевших им демонов. Однако долгая прогулка никоим образом не облегчила переполнявшее его душу тягостное беспокойство. Чуть ли не всю ночь он промучился от пробудившейся и никак не желавшей утихомириться плоти. В конце концов, он забылся тревожным сном, но наутро она вновь приветствовала его во всей своей красе, играючи приподняв шатром два шерстяных одеяла и покрывало, как будто он был накрыт всего парой атласных простыней.
 Огромным напряжением воли он отбросил всякую мысль о прошедшей ночи и поспешно умылся и оделся. И тут в дверь раздался безошибочно узнаваемый стук его домовладелицы. Он даже не успел вытереть после бритья свою опасную бритву. Черт, он даже забыл ей сегодня отдать плату за жилье. Макс, стоя перед зеркалом и торопливо запихивая низ рубашки в бриджи, бросил взгляд на свое отражение. Вид у него еще тот – осунувшаяся физиономия, синяки под глазами ... Поразительно, как только английский светский люд умудряется еженощно предаваться веселью и поутру выглядеть свежим как огурчик! Впрочем, им не приходится еще себе и на жизнь зарабатывать.
 Сам он тоже, мягко говоря, не зарабатывал себе на жизнь, неохотно признался Макс, направляясь к дверям и на ходу надевая жилет. Да, он тоже мог дни напролет совершенно безнаказанно бить баклуши, напиваться в свое удовольствие и растрачивать себя по пустякам, чтобы раньше срока благополучно сойти в могилу, задолго до того, как денежные сундуки его семейства опустели бы до самого дна. Он взялся за медную ручку, но, прежде чем ее повернуть, пару секунд отрешенно посмотрел на обветренную темную кожу своей руки, спокойно признав, что спасли его от искушения те бесчисленные промозглые и безрадостные ночи, что он провел на берегах реки, исполняя свой долг.
 В дверь вновь постучали, уже с явным нетерпением, и Макс вернулся к действительности. Он рывком распахнул дверь и с изумлением услышал радостное гавканье Люцифера, которое неслось из коридора.
 – Доброе утро, мистер де Роуэн, – сухо приветствовала его чуть ворчливым шепотом миссис Фрайер. – Кажется, к вам пожаловали гости.
 Добрая леди славилась своей нелюбовью к ранним посетителям, что сейчас уже не играло никакой роли. Персона, что стояла в коридоре у нее за спиной, относилась к тем, кому не отказывают. Синьора Кастелли нетерпеливо несколько раз стукнула тростью орехового дерева об пол.
 – Добрый день! – громогласно поздоровалась она, величественно проталкиваясь мимо миссис Фрайер. Бесхитростный Люцифер просто пролез между двух достойных леди и направился прямо в прихожую. София обратила рассерженный взгляд на пса.
 – Нетерпеливое животное! Тихо! Сидеть!
 Люцифер в ответ оглушительно залаял и, громко стуча когтями, запрыгал вокруг Макса.
 – Ба! – покачала головой старуха, шутливо грозя тростью лоснящейся черной собачьей морде. – Негодник, он даже и не слушает! Совсем тебя избаловали!
 Де Роуэн, с удовольствием потрепав Люцифера, выпрямился и поцеловал свою бабушку в пергаментную щеку.
 – Здравствуй, бабушка! Какая приятная неожиданность! О! И Мария с тобой! Здравствуй.
 Компаньонка его бабушки присела в быстром реверансе.
 – Как поживаешь, Максимилиан? – с улыбкой спросила она, передавая ему глубокую миску из терракоты, накрытую крышкой, из-под которой распространялся умопомрачительный запах.
 Макс рассеянно улыбнулся ей в ответ и незаметно подмигнул.
 – У меня все хорошо, Мария, спасибо. – Он радушно повел рукой в сторону кресел, стоявших у стены его небольшой прихожей. – Садитесь. Да садитесь же, прошу!
 В облаках шуршащего шелка и старомодных черных кружев обе дамы прошествовали через комнату, причем София, проходя мимо миссис Фрайер, повелительным жестом отпустила ее. Та вышла за порог и возмущенно с громким стуком захлопнула дверь. Синьора приостановила свое движение и постояла, подняв голову к потолку, как бы боясь, что он сейчас рухнет ей на голову. Затем она сбросила с плеч черный плащ и грациозно расположилась в том кресле, которое ближе всего стояло к камину.
 Отставив миску в сторону, Макс протянул руку, чтобы забрать у нее сложенный плащ. София нетерпеливо от него отмахнулась.
 – Мы ненадолго, Максимилиан. У меня назначена встреча на Сент-Джеймс, – заговорила она, Окидывая взглядом скудную обстановку. – Но, пожалуйста, Бога ради, объясни мне вот что. Почему мой внук продолжает жить в такой убогости, тогда как на Веллклоуз-сквер его дожидается анфилада пустых комнат?
 Макс сдернул попону Люцифера с деревянной скамьи и уселся, надеясь в душе, что дамы не заметят повисшее в воздухе облако собачьей шерсти.
 – Бабушка, я уже не раз говорил, что работаю по многу часов, – ответил он. – И мне не хотелось бы доставлять тебе и Марии какие-либо неудобства.
 София с выражением откровенного сомнения на лице испытующе вгляделась в его осунувшееся лицо.
 – Глядя на тебя, мой милый внук, приходишь к выводу, что долгие часы, о которых ты говоришь, прежде всего, доставляют неудобство тебе самому.
 Макс прекрасно знал, что вид у него сегодня не ахти какой.
 – Я довольно поздно вернулся домой, – признал он и наклонился, чтобы погладить громадного неаполитанского мастифа, растянувшегося у его ног. Пес заворчал от удовольствия. – Всю ночь провел на балу в особняке Уолрейвенов. Э-э ... по приглашению.
 По лицу его бабушки промелькнула тень лукавой усмешки, и она покосилась на закрытую дверь в спальню.
 – Что ты говоришь, дорогой? – с ласковой подозрительностью переспросила она. – В таком случае отнюдь не тяжкий труд удерживает тебя в постели аж до полудня?
 Еще не было и десяти, и до полудня оставалось много времени. Неожиданно после бабушкиных слов воспоминание о последней встрече с Кэтрин буквально обрушилось на него из того небытия, куда он сумел его загнать. Свидание с ней не относилось к исполнению его профессиональных обязанностей, тут не поспоришь.
 Должно быть, он слишком затянул с ответом, и на лице его бабушки появилось странное выражение.
 – Значит, все-таки не работа, так? – Ее узловатые подагрические пальцы судорожно вцепились в подлокотники кресла. – Ты находился в обществе женщины. Я знаю. Я вижу.
 – Нет, – солгал Макс, уставясь на кольцо с крупным рубином на пальце ее левой руки.
 – Нет?
 Макс заставил себя посмотреть ей в глаза.
 – Бабушка, мы уже не раз и не два говорили об этом. Полицейские инспектора никогда не женятся. И у них нет детей.
 – Ты не полицейский! – возразила она. – Ты чиновник и состоишь на государственной службе. Чиновник, который ...
 – ... который расследует дела о взятках в полиции, – договорил за нее Макс.
 София поджала губы.
 – Уж кем ты должен стать – так это виноторговцем, – резко отпарировала она. – Тогда бы ты имел все.
 Вот так. Макс замолчал, задумавшись над ее словами. А чем черт не шутит – смог бы он? И был бы он счастлив? Неожиданно мысль о том, чтобы сидеть, не поднимая головы, за конторкой с утра до вечера, не показалась ему такой уж ужасной. Но все равно он по-прежнему чувствовал бы себя отвернувшимся от своего отца. Макс опустил глаза и покачал головой.
 С усталым видом бабушка откинулась на спинку кресла.
 – Возможно, Максимилиан, ты просто еще не встретил той, ради которой смог бы пожертвовать своей свободой. – И, чуть помедлив, добавила: – Но ты ее встретишь.
 Мария подалась вперед, даже не пытаясь сдержать волнение.
 – Максимилиан, теперь она уверена в своих словах, – проговорила она и даже привстала с кресла. – На сей раз синьора ее видела – это Королева Пентаклей!
 Старуха прищелкнула пальцами.
 – Мария, сядь и успокойся. Клянусь Господом, порой ты дурее, чем эта псина!
 Но Макс уцепился за только что услышанные слова.
 – Королева Пентаклей, – медленно повторил он и с изумленным видом повернулся к Софии: – Бабушка, ты что, никак, опять забавлялась с таро?
 Старуха вся подобралась.
 – Ты большой выдумщик, Максимилиан! – сердито заявила она, раздраженно взмахнув рукой. – Ты живешь в прошлом и отказываешься видеть, какое ждет тебя будущее. – Она резко поднялась с кресла. – Идем, Мария. Нам пора.
 Макс, качая головой, в свою очередь, поднялся со скамьи и поцеловал на прощание старуху в щеку.
 – Бабушка, не верь всему, что тебе видится в твоих таро, – ласково сказал он. – И не мучайся так из-за меня. Я могу быть выдумщиком, но своей жизнью я доволен.
 София и бровью не повела, потянувшись за плащом.
 – Кстати, Максимилиан, – сухо сказала она, пока он, опередив ее, накидывал плащ на худенькие старческие плечи. – Псина возвращается со мной?
 Макс отвернулся, чтобы помочь с накидкой Марии.
 – Для Люцифера у тебя было бы лучше всего, – неохотно·признал он. – Впрочем, если он тебе надоел, пусть остается у меня. С ним сможет гулять Нейт.
 Люцифер приподнял уши и, царапая по полу когтями, встал. Потом положил свою здоровенную морду на подлокотник кресла, которое только что оставила София, уставился на нее большими влажными глазами, шумно фыркнул и облизнулся. Можно не сомневаться, что думал он об объедках с ее стола. Тех самых объедках, от которых, как она настойчиво утверждала, ему не доставалось ни крошки.
 София, начавшая натягивать уверенными и решительными движениями перчатки на руки, бросила пристальный взгляд на громадного мастифа. Выражение ее лица тут же смягчилось.
 – Ладно, идем со мной! – проворчала она. – Но предупреждаю: никакого рытья в моем саду! И не дрыхнуть на моей кровати!
 С чувством грусти и раздражения на самого себя Макс присел на корточки, чтобы попрощаться с Люцифером, потом поднялся и пошел их проводить. София слегка опиралась на руку Марии, Люцифер трусил рядом, и вся троица не спеша спустилась по ступенькам и вышла на солнечный свет. Бабушка сегодня выглядела какой-то еще больше постаревшей и хрупкой, если такое в ее возрасте было возможно. Ему очень хотелось доставлять ей одну только радость. С тяжелым сердцем он вздохнул и вернулся в дом.
 София услышала, как у них за спиной негромко захлопнулась входная дверь. Она прекрасно знала, что выглядит проигравшей по всем статьям. Ну нет, Боже сохрани, она еще поборется! Когда они подошли к карете, она уже сумела взять себя в руки. Остановившись, она наклонилась к своей компаньонке и прошипела ей на ухо:
 – Мария, разыщи-ка мне этого юнца ... как его... ах да; Нейта!
 – Хорошо, синьора Кастелли, – с невозмутимым видом кивнула Мария. – Вы хотите, чтобы он купал собаку?
 София обратила испепеляющий взгляд на свою более молодую приятельницу.
 – Нет! – Она еще больше понизила голос. – Мне нужно снова подкупить его. Максимилиан мне лжет. Он был с ней, с этой женщиной! Я знаю! Может статься, Нейт что-то и разузнает.
 – Ладно, – хмуро проговорила Мария и начала было залезать в экипаж.
 Однако София схватила ее·за руку мертвой хваткой и повернула к себе лицом.
 – И вот еще что, Мария, – зашептала старуха, притягивая ее к себе с неожиданной для своего возраста силой, – после полудня, когда пойдешь на исповедь, пожалуйста, помолись, обязательно помолись!
 – Хорошо, синьора, – обреченно вздохнула Мария. – О чем мне помолиться?
 Синьора Кастелли с крайним неудовольствием посмотрела на нее.
 – Она еще называет себя итальянкой! – возмущенно фыркнула старуха. – И еще считает себя доброй католичкой!
 Мария истерически захохотала.
 – Пресвятая дева Мария! – воскликнула она, воздев руки к небу. – Синьора, здесь же Англия! Легче иголку в стоге сена отыскать, честное слово! Давайте мы лучше просто помолимся О. том, чтобы у них все сложилась как нужно...
 Весна вновь вернулась в Англию. Кэтрин и не заметила, как апрельские желтые нарциссы уступили места раздолью майского цветения, а голые черные ветки, что всего пару недель назад с глухим стукам колотились друг о дружку под порывами холодного ветра, покрылись зеленым пухом первых весенних листочков. Утренний туман исчез уже больше двух часов назад, и Кэтрин уже чувствовала запах прогретой солнцем земли. Сегодня она выбралась на свою ежеутреннюю прогулку в Гайд-парк позже обычного.
 Хотя самые завзятые великосветские кутилы все еще почивали, некоторые более закаленные обитатели Мейфэра уже фланировали по Парк-лейн, совершая традиционный утренний променад, что сильно ее расстроило. Сегодня как никогда хотелась побыть наедине со своими мыслями. Кэтрин нетерпеливо пришпорила Ориона и направила его легкой рысью в ворота, но тут же была вынуждена натянуть поводья. Несколькими ярдами впереди посреди дорожки стоял высокий хорошо одетый джентльмен в сером высоком цилиндре и с рассудительным видом разглядывал копыта нервно перебиравшего ногами коня. В правой руке джентльмен сжимал поводок, прицепленный к ошейнику серого сопящего мопса. Джентльмен имел вид вполне мирный, и лица его показалось ей очень знакомым, когда Кэтрин приблизилась и кивком поздоровалась с ним.
 В ответ джентльмен галантно приподнял цилиндр.
 – Доброе утро, леди Кэтрин. Вы сегодня просто неотразимы!
 – Доброе утро, – ответила она и широко улыбнулась, притрагиваясь рукоятью хлыста к полям шляпы. Испытывая глубокое смущение, она не остановилась и торопливо проехала мимо. Первый раз она встретила его, когда только-только приехала в Лондон, на своем первом званом вечере, а потом им довелось перекинуться парой слов на одном из балов у Уолрейвенов. Беда в том, что она даже имени его не могла вспомнить!
 Признав свою оплошность, Кэтрин окинула взглядом раскинувшиеся вокруг зеленые поляны и пологие холмы парка. Она перебралась из провинции в город, чтобы встречаться с людьми, чтобы отыскать что-то такое, что сможет ее вытащить из одуряющей безысходности провинциальной жизни. И случайный поклонник ей тогда понравился. Он ей напоминал Уилла: такой же крупный, немного высокопарный и в то же время сердечный и веселый. Весьма, весьма подходящий вдовец, не раз и не два горячо нашептывала ей Изабель. Важная персона, помощник министра, сэр Эверард... а дальше она не помнила. Кэтрин покачала головой. Мелкие подробности вылетели из головы, и она знала почему.
 Максимилиан де Роуэн, похоже, наложил на нее заклятие, причем заклятие весьма странного свойства. Кэтрин так и не Могла для себя решить, то ли он ее очаровывает, то ли приводит в ярость. В раздражении она пришпорила Ориона и с удовольствием подставила лицо весеннему ветерку, который омыл прохладой ее разгоряченный лоб и ласково сдул с него несколько выбившихся прядок волос. С самого утра понимание, что в ее жизнь вступило что-то новое, ранее ею невиданное, снова и снова накатывало на сердце жаркой волной, и дело здесь вовсе не в том, что Макс де Роуэн имел мрачный и опасный вид. Для нее он был желанным. В его худощавом суровом лице она сумела разглядеть определенную схожесть с собой. Может быть, общим для них обоих стало понимание потери? Или разочарование? И все же в чувствах его она до конца так и не сумела разобраться. Господи, да она в своих-то чувствах разбиралась с превеликим трудом! Но одно она знала твердо. Хотя она всегда будет вспоминать своего мужа с неизменной нежностью, печаль действительно оставляла ее. Жизнь вокруг начала вдруг все больше и больше ее увлекать. По крайней мере, за это она благодарна Максу де Роуэну.
 Вопреки суровому порицанию, которое она высказала сама себе, Кэтрин выпустила на волю весь ворох воспоминаний о прошедшей ночи. Какой же отвратительной пустопорожней болтовней занималась она за обедом, настырно выспрашивая подробности его личной жизни и порой коварно понуждая его к излишней откровенности! И все для того, чтобы вытащить его из состояния враждебности, в котором он, казалось, все время пребывал.
 Если выражаться точно, то он видел ее насквозь. Она подозревала, что он из тех людей, которые способны раскусить любого. Такие люди могут добраться до правды, прикрытой чем угодно – будь то смех, ложь и даже страсть, – при помощи своей острой как бритва интуиции, что, собственно говоря, он весьма искусно и продемонстрировал на ней. За обедом Кэтрин не позволяла себе ничего, кроме легкого движения бровей, однако ее скрытые мысли стали ему известны. Выходит, женщины частенько его желали? И он насмотрелся на едва заметные знаки внимания к нему и без усилий распознавал их с первого взгляда.
 Ее старший брат Кэм как-то уже предостерегал, что все ее чувства написаны у нее на лице. Ну и что? Она всегда стремилась быть откровенной, возможно, даже излишне откровенной. И Кэтрин сомневалась, что ей хочется измениться. Она скорее похожа на своего старшего брата, оставаясь чистосердечной и имеющей обо всем собственное мнение.
 Так что Макс де Роуэн, может статься, и вложит свой меч в ножны. Кэтрин мысленно улыбнулась. Ей останется только с интересом наблюдать, как он будет себя вести, не зная, куда деваться от ее отважного натиска. И может быть – всего лишь может быть! – она сумеет пробиться через крепостную стену, которую он возвел вокруг своей души. В конце концов, она потомственная Ратледж; А как говаривала с нескрываемой гордостью ее сварливая старая тетушка Бельмонт, Ратледжи – самые несносные упрямцы из всех людей, когда-либо·живших на земле. Мысль принесла такое облегчение, что Кэтрин буквально запрокинула голову и от души расхохоталась. Звук собственного смеха заставил ее замереть. Всего пару недель назад ей казалось, что жизнь беспросветна. Сейчас же что-то изменилось. Причем перемены даже немного пугали ее. К собственному удивлению, они ее мало волновали, потому что теперь она знала то, что давало ей пусть небольшую, но надежду: Макс де Роуэн утратил свою невосприимчивость к ней. В приподнятом настроении Кэтрин развернула Ориона и направилась домой.
 Де Роуэн неподвижно стоял у единственного, запачканного сажей окна своего кабинета и наблюдал за тем, как уличное движение суетливо течет в сторону Уайтхолла. С отсутствующим видом он в который раз взлохматил растопыренной пятерней свои и так уже донельзя всклокоченные волосы.
 – День хуже не придумаешь, – пробормотал он сквозь зубы.
 Ранний утренний визит любимой бабушки Софии его просто потряс. От нее можно было сбежать на работу, что он и сделал. Однако теперь, запертый в пропахшем плесенью кабинете и оставшись наедине с воспоминаниями о вчерашней ночи, Макс снова не находил себе места.
 Стены душили. Спертым воздухом невозможно дышать. К черту Пиля и Уолрейвена и прочих тори с их умничаньем об уголовных биллях! Туда же заседания комитета и парламентские дебаты! Ему нужна настоящая работа, он хочет помогать реальным людям. Господи, как же ему хотелось вернуться к своей старой работе, где ему не нужно натирать на локтях мозоли. Где его усилия приносили гораздо более ощутимые результаты. А может быть, все проще – он тоскует по шуму реки, ему не хватает плеска волн под днищем его баркаса.
 По крайней мере, из рабочего кабинета хоть Темзу видно, горько усмехнувшись, подумал он, хотя вид мало похож на тот, который ему довелось наблюдать из своего старого кабинета. Вестминстер расположен слишком далеко от лондонской бухты, чтобы сюда добирались неповоротливые торговые судна и низко сидящие лихтера. Макс невидящими глазами смотрел, как легкий ялик под тугим парусом горделиво и быстро разрезал водную гладь, направляясь к Вестминстерскому мосту. Необъяснимым образом он вдруг вспомнил Кэтрин. И снова оказалось, что он не в силах избавиться от чувства, что еще шаг – и он окажется в каком-то неподходящем месте.
 За спиной у него едва слышно скрипнула дверь.
 Полицейские навыки сработали сами по себе, и Макс в мгновение ока развернулся. Клерк из его приемной, мистер Говард, шагнувший через порог, вздрогнул и испуганно отшатнулся.
 – К вам посетитель, мистер де Роуэн ... э-э-э ... сэр, – взяв себя в руки и кашлянув, сообщил он.
 У него за спиной в полутьме коридора виднелись очертания женской фигуры. Кивком головы де Роуэн отослал клерка обратно. В кабинет его ступила женщина с сурово поджатыми губами. В руках она судорожно сжимала бархатный ридикюль, как будто в его недрах хранилась сама ее жизнь. Макс окинул ее профессиональным взглядом сыщика. Слегка за тридцать, не красавица, не дурнушка. Одежда скорее всего покупалась на Бонд-стрит, а жесты выдавали отсутствие уверенности в себе. Тем не менее, она гордо выпрямила стан с удивившей его решимостью.
 – Мистер де Роуэн? – Тон был высокомерным, а вот голос слегка дрожал.
 – Да, я де Роуэн. – Он широким жестом пригласил даму к креслу, стоявшему у его рабочего стола. – С кем имею честь?
 Женщина не соизволила сесть.
 – Я миссис Лейн, – с вызовом ответила она. – Достопочтенная миссис Аманда Лейн, дочь лорда Уэлбриджа.
 Макса покоробило, как она вызывающе подчеркнуто произнесла слова «достопочтенная» и «лорд». Он нарочито заложил руки за спину и надел на лицо маску ледяной вежливости.
 – Чем могу быть полезным, миссис Лейн?
 – Чем можете быть полезным для меня вы? – Казалось, от его формальной любезности она буквально взорвалась негодованием. – Прекратите изводить моего жениха! – Она еще сильнее стиснула свой ридикюль. – Вот что вы можете сделать!
 – Простите, о ком вы говорите? – вопросительно приподнял бровь де Роуэн.
 – О мистере Руперте Восте, – резко ответила она и даже ногой притопнула. – У нас свадьба через несколько недель. Он станет моим мужем. И если вы будете продолжать оскорблять его или мучить допросами, тогда я все расскажу папе!
 Де Роуэн, ничуть не обеспокоенный ее угрозой, внимательно разглядывал свою посетительницу. Как женщина она не соответствовала вкусу Воста. Скорее всего, его привлекли деньги.
 – Мэм, боюсь, вы неправильно поняли ...
 – Нет! – громко воскликнула она. – Это вы ничего не поняли, сэр! Я знаю, кто вы такой и чем вы занимаетесь. Полицейские дела. Вы расследуете дело об убийстве женщины, до которой никому нет дела. Руперт с ней не виделся! В ту ночь он находился у меня дома на Арлингтон-стрит! Он оставался у меня до утра! Если данное признание вредит моей репутации, пусть. Но оставьте его в покое. Он любит меня!
 Слова ее буквально звенели от горячности, как если бы она изо всех сил старалась убедить и себя, и де Роуэна.
 – Я сожалею о ваших душевных страданиях, мэм, – сказал он и предельно уважительно поклонился: – Мне очень жаль, что вы сочли необходимым прийти сегодня сюда. Вас ожидает карета, или мне следует попросить о мистера Говарда сходить за наемным экипажем?
 Она отступила на шаг, явно смущенная.
 – Ну, я ... Значит, вы выполните мою просьбу?
 Де Роуэн скупо усмехнулся.
 – Я нахожусь на службе у мистера Пиля, мэм, – с осторожностью подбирая слова, ответил он. – Боюсь, я не вправе обсуждать расследование преступления с кем-либо еще.
 Миссис Лейн нахмурилась:
 – Но ...
 Она все еще беззвучно открывала и закрывала рот, пытаясь что-то возразить, но Макс улучил момент и звонком вызвал Говарда, который с впечатляющей расторопностью в мгновение ока буквально взлетел на второй этаж в его кабинет.
 – Миссис Лейн как раз собралась нас покинуть, – объяснил де Роуэн клерку. – Будьте столь любезны и сопроводите ее до экипажа.
 Вернувшись из парка, Кэтрин повела Ориона по конюшням, отыскала помощника конюха и передала ему поводья. Юноша залился от смущения румянцем и несколько раз неловко поклонился, явно огорченный тем, что хозяйке пришлось его искать. Кэтрин рассеянно улыбнулась ему, и устало потащилась обратно на Мортимер-стрит. Чувство ликования, которое охватило ее в парке, покинуло ее. Макс был трудным человеком, и отношения между ними будут не менее трудными. Вопрос только в том, а состоятся ли они вообще?
 Кэтрин торопливо умылась, переоделась и в легком замешательстве направилась в столовую. Она ничего не могла с собой поделать и вновь и вновь вспоминала, как элегантно леди Делакорт опиралась на руку Макса и как смело повел он себя с уличными ворами. Его, безусловно, можно назвать рыцарем, причем в самом старомодном смысле слова. Подойдя к буфету, она с задумчивым видом налила себе чашку кофе и с легким вздохом опустилась в кресло. Кроме своего брата Кэма, на кого еще она могла опереться, у кого могла найти защиту? Уж точно не у своего отца. Покойный Рэндольф Бентам Ратледж слыл известным пропойцей и бабником, который без малейших угрызений совести поставил на грань нищеты собственных детей. Теперь Кэтрин могла надеяться лишь на то, что его тезка, ее младший брат Бентли, не пойдет по проторенной их папашей дорожке.
 Конечно, с Уиллом она прожила счастливо. Но по ряду причин она начала смотреть в лицо той правде, на которую долго старалась не обращать внимания. Муж ее, оставаясь сильным и приятным человеком, мало что понимал в жизни. Вот охоту и гончих он понимал прекрасно. Однако все в их совместной жизни мало-мальски серьезные решения принимала она одна.
 Ей вспомнился год, который выдался особенно тяжелым: холодная и поздняя весна, следом сухое и убийственно жаркое лето, а потом залитая дождями осень. В тот год все то немногое, что им удалось вырастить, благополучно сгнило на корню задолго до жатвы. Уилл же все наличные деньги потратил на покупку чистокровных лошадей и постройку для них роскошной конюшни. Неожиданно оказалось, что из-за полного отсутствия денег невозможно ни перестелить крышу усадьбы, ни отвести воду с полей, ни починить изгородь. Когда же их управляющий имением всплеснул руками и шепотом выговорил слово «закладная», Уилл повернулся к ней и беспомощно пожал плечами. И так бывало не раз.
 Внезапный шум вывел ее из задумчивости. Кэтрин почти обрадовалась, когда в столовую, громко стуча каблуками по мраморному полу, вошла домоправительница и направилась к обеденному столу. Судя по ее деловому виду, миссис Тринкл намеревалась исполнить важное поручение.
 – Прошу прощения, миледи, но могу я говорить откровенно?
 Конечно, – улыбнулась в ответ Кэтрин.
 Может быть, мой вопрос неуместен, мэм, – ворчливым тоном начала миссис Тринкл, – но мне нужно вас спросить: как долго вы намерены задержаться в Лондоне?
 – Как долго? – в растерянности переспросила Кэтрин. Честно говоря, она совсем не думала о таких вещах. В последнее время она, похоже, вообще утратила способность к рассудительным поступкам. Вчерашнее ее поведение – яркое тому свидетельство.
 В столовую вошла Делайла, пошатываясь под тяжестью подноса, сплошь заставленного едой. Миссис Тринкл повернулась и принялась методично выставлять тарелки на стол.
 – Я что имею в виду, миледи: может быть, сподручнее принять на службу повара и нанять нужную прислугу? – продолжала домоправительница, не прерывая своего занятия. – Мы с Делайлой, конечно, справляемся, но ...
 Кэтрин чуть повернула голову и окинула взглядом буфет. На нее смотрело с полдюжины довольно-таки потертых блюд. От чувства вины ей стало жарко. Ей никогда в голову не приходило поделиться своими намерениями с миссис Тринкл. А так как годы напролет она жила в угнетающей бедности, ее ныне состоятельный брат остался, возможно, единственным дворянином в Англии, проявлявшим безмерную скаредность во всем, что касалось обстановки его городского особняка.
 Кэтрин грустно улыбнулась.
 – Мне давно нужно было вам сказать, миссис Тринкл, но в роскошных застольях нет никакой нужды. Будет замечательно, если завтра утром вы подадите овсянку.
 – Овсянку?!
 Миссис Тринкл, похоже, пришла в ужас от услышанного.
 – Вы не ослышались – овсянку, – подтвердила Кэтрин. – Что же до прислуги, я сегодня же отправлю брату по почте письмо.
 – О Господи! – Глаза у миссис Тринкл стали похожи на два чайных блюдца. – Совсем забыла! Почта!
 Она бросилась к подносу для визитных карточек, на котором лежал большой пухлый конверт.
 Кэтрин сразу узнала полудетские небрежные каракули, размашисто бежавшие по плотной писчей бумаге, и торопливо вскрыла ножом конверт, из которого выскользнула и упала на стол сложенная пополам акварельная картинка. Кэтрин рассмеялась и вынула из конверта письмо.
 «Дорогая тетя Кэт!
 Когда ты вернешься домой? Может, скоро? Здесь, в Чалкоте, невыносимо скучно. Папа с утра до вечера пашет в поле, а маму все время рвет. Милфорд говорит, что это грубое слово, но другого я не знаю. Вот дядя Бентли точно знает. Он всегда знает самые лучшие слова. А папа вот говорит, что ты удрала в Лондон, чтобы сбить все каблуки в танцах, а вот мама говорит, что ты просто хочешь избавиться от призраков. Я посылаю тебе вот этого рыцаря в блестящих доспехах, чтобы он тебя защищал. Извини, на гербовом щите красный и желтый стекли друг в дружку. Это Джарвис напустил слюней.
 Твоя любящая племянница леди Ариана Ратледж
 P.S. Дядя Б. опять запропастился. Если увидишь его, скажи ему, что Дженни из «Розы и короны» говорит, что надеется, что он скоро расплатится за свой долг, потому что у нее для него есть особое угощение. Когда она это сказала, то подмигнула, а Милфорд назвал ее бесстыжим отродьем. Только он мне не захотел сказать, чье она отродье. Ой, забыла! Через три недели мне будет двенадцать лет!!!»
 В глубине дома открылась и громко захлопнулась дверь. Кэтрин сделала в уме пометку, чтобы не забыть при первой же возможности хорошенько выбранить бестактную Дженни, и тут вернулась миссис Тринкл.
 – Леди Кертон, мэм, – задыхающимся голосом сообщила она. – Я проводила ее в гостиную.
 Изабель? Что ей нужно? И тут она вспомнила. Пропади все пропадом! Она же пообещала ей сегодня отправиться вместе за покупками. Можно не сомневаться, что ее подвергнут безжалостному допросу про вечер, проведенный с Максом де Роуэном. Если сейчас она пойдет на попятный, то будет только хуже. Покорившись неизбежному, Кэтрин кое-как привела свои волосы в порядок и встала с кресла. Спустя четверть часа знающая свое дело тетушка заботливо подсаживала ее в свою карету.
 – На Пикадилли, Джонас, – распорядилась Изабель, после того как лакей захлопнул дверцу экипажа.




  Г  ЛАВА 9 



 В повесе собраны наиболее отвратительные и постыдные пороки; они злоумышляют опозорить его репутацию, тогда как вино и французская болезнь соперничают за то, кто из них раньше лишит жизни его тело.

    Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина

 Берлингтонский пассаж представлял собой узкий анклав небольших шикарных лавок, которые удовлетворяли прихоти состоятельных обитателей аристократического Уэст-Энда. Ювелиры, перчаточники, сапожники и скорняки выстраивались в шеренгу вдоль чисто выметенного коридора, наперебой предлагая самые роскошные товары. Менее состоятельным лондонцам решительно давали от ворот поворот, не гнушаясь порой и пинками, угрюмые посыльные, облаченные в одинаковую униформу. Работа их заключалась в том, чтобы мелкопоместные дворяне и знать могли безрассудно тратить свои деньги с утонченной изысканностью.
 Впрочем, в подобного рода места Изабель за покупками не захаживала, и Кэтрин не сразу сообразила, куда они попали. В тихих коридорах можно было легко уединиться для приватной беседы. И действительно, уже у третьей витрины Изабель задержалась, делая вид, что разглядывает набор деревянных подсвечников.
 – Кэт, позволь спросить тебя, – начала Изабель, рассеянно разглядывая витрину. – Отчего ты вчера вечером так поспешно оставила бал у Уолрейвенов? Из твоей записки я мало что поняла.
 Кэтрин одарила тетушку косым' взглядом.
 – В самом деле? – сухо переспросила она. – Я полагала, что там все понятно. Мистер де Роуэн пригласил меня отужинать с ним.
 – Очень интересно, – поджала губы Изабель.
 Кэтрин про себя вздохнула. Хотя расспросы тетушки и отличались мягкостью, они, тем не менее, казались весьма устрашающими. По правде говоря, Кэтрин и сама горела желанием хоть с кем-нибудь поговорить о Максе.
 – Мы провели чудесный вечер, – призналась она, когда они перешли к следующей витрине. – Изабель, а тебе известно, что мистер Пиль поручил ему руководить расследованием дела Сэндсов?
 Лицо Изабель загорелось любопытством.
 – Откуда ты знаешь?
 Кэтрин пересказала ей подробности разговоров с мистером Кемблом и Сесилией. Когда она закончила, Изабель остановилась и посмотрела на нее широко открытыми глазами.
 – Бог ты мой! – тихонько ахнула она. – Какой же, должно быть, интересный собеседник мистер де Роуэн!
 – Да, – чуть поколебавшись, ответила Кэтрин, – но должна сказать, его упрямый характер время от времени дает о себе знать. Весь вечер он только тем и занимался, что старался меня застращать.
 Изабель ловко завела ее в галантерейную лавку и задержалась около груды кашемировых шарфов.
 – Ну что ты, в самом деле, Кэт! – рассмеялась она, копаясь в товаре. – Ратледжи не из тех, кого можно застращать. И чем же ты бедняге досадила?
 – Ничем я ему не досадила! – ответила Кэтрин и, пряча свои покрасневшие щеки, низко склонилась над угольного цвета кашне, легонько перебирая кашемировую ткань между пальцами и прикидывая, как замечательно оно будет выглядеть на том ... у кого загоревшее лицо. – Я всего лишь предложила ему немножко помочь.
 Неожиданно для самой себя она протянула кашне невозмутимо ждущему около них продавцу.
 Плотно сжав губы, Изабель с подозрением смотрела, как продавец заворачивает покупку Кэтрин.
 – Ты попыталась поучаствовать в расследовании, так надо понимать?
 – Вовсе нет. – Кэтрин порылась в ридикюле, но ничего, кроме потрепанной десятифунтовой банкноты, там не нашла. – Я просто предложила ему, что могу немного порасспрашивать людей, когда выхожу в свет, – объяснила она и протянула деньги продавцу. – Так он вообще постарался не выказать никакого интереса ко мне!
 – Мужчины обычно не спорят с женщинами, к которым равнодушны в·душе.
 Услышав такие слова, Кэтрин вздрогнула.
 – Полагаю, ты ошибаешься, – тихо возразила она.
 Изабель довольно долго разглядывала свою племянницу, как если бы видела ее впервые.
 – У меня кровь стынет в жилах от того, что мне придется тебе сказать, дорогая, – наконец зашептала она. – Но если ты в самом деле хочешь заполучить Макса де Роуэна, тебе нужно быть предельно осмотрительной.
 – Заполучить его? – повторила вслед за ней Кэтрин, забирая у продавца пакет. – Как ты умудрилась до такого додуматься?
 Изабель не спеша двинулась по пассажу дальше.
 – Попить не хочешь, дорогая? – спросила она, подхватывая Кэтрин под руку. – Как насчет чашечки чая?
 – Изабель, – стояла на своем Кэтрин, – с какой стати ты решила, что я хочу его заполучить?
 В ответ тетушка лишь улыбнулась ей ангельской улыбкой.
 – Ведь уже, считай, почти полдень.
 Кэтрин схватила Изабель за руку, и они остановились у дверей ювелирной лавки, в которые прошмыгнула галдящая кучка юных девиц.
 – Мы говорим о Максе де Роуэне, – прошипела она. – Будь любезна, не уходи от разговора, особенно теперь, когда ты начала меня мучить.
 Красивый джентльмен остановился рядом и принялся разглядывать витрину. Изабель не обратила на него внимания.
 – Кэт, ты на удивление прямо-таки жаждешь поговорить о мужчине, который тебе не нужен, – насмешливо хмыкнула Изабель. – Признайся же, де Роуэн тебя заинтриговал. Ничего удивительного. По выражению его лица, когда он прошлым вечером увидел поползновения Бодли потанцевать с тобой, легко было догадаться, что он очарован тобой.
 Кэтрин замолчала и задумчиво посмотрела на пакет, который держала в руке.
 – Скажи, Изабель, он же хороший человек?
 – Один из лучших, дорогая. Так утверждает Делакорт, который считает его своим большим другом, – согласилась Изабель. – А Уолрейвен – его политический покровитель. И все же, милочка, не нужно забывать, что его происхождение ...
 – Да к черту его происхождение! – нетерпеливо перебила ее Кэтрин. – В самом деле, Изабель! Ты сейчас вещаешь прямо как он! При том, что и речи нет, чтобы ...
 – ... выходить за него замуж? – договорила за нее Изабель.
 Мужчина, разглядывающий драгоценности в витрине, вдруг повернулся и бросил взгляд на обеих женщин. Тут же лицо у него просияло.
 – Любезная леди Кертон! – воскликнул он, стремительно направляясь в их сторону. Остановившись в паре шагов от них, он отвесил глубокий и изысканный поклон. – Я вас и не заметил. А это ваша племянница? Я с ней еще не знаком.
 Не без колебаний, но Изабель представила их друг другу.
 – Приятно познакомиться, мистер Вост, – вежливо проговорила Кэтрин, – очень рада.
 Руперт Вост одарил ее поразительно красивой улыбкой.
 – Я не менее рад, леди Кэтрин. Признаюсь, я отчаянно хотел, чтобы меня представили вам на балу у Уолрейвенов. Увидел вас в другом конце зала ...
 Изабель громко прокашлялась.
 – Как поживает ваша невеста, мистер Вост? Должна сказать, что ваша помолвка застала всех нас врасплох.
 – У Амелии все прекрасно, спасибо, – радостная улыбка Воста как-то сразу превратилась в грустную. – Я же прекрасно понимаю, мэм, что даже недостоин целовать ей ноги. Она оказала мне огромную честь. Я обязан делать все, чтобы радовать ее, и поэтому мне так хотелось быть представленным леди Кэтрин.
 – При чем здесь я? – невольно удивилась Кэтрин.
 Вост вновь обратил на нее свою неотразимую улыбку.
 – Отборный жемчуг, который я видел на вас в тот вечер, миледи, – объяснил он. – Изумительное ожерелье! Хотя, честно говоря, оно мало что могло добавить к вашему чарующему облику. Так вот, я подыскиваю как раз такую вещицу для Амелии. Так сказать, свадебный подарок. – Он неопределенно повел рукой в сторону витрины ювелира. – Признаюсь, я кажусь себе дурак дураком, потому что понятия не имею, что сейчас самое модное.
 – В самом деле? – насмешливо спросила Изабель. – Готова спорить на что угодно, что вы в свое время накупили достаточно блестящих побрякушек, сударь.
 Со смеющимися глазами Вост схватил ее руку и с показным пылом прижался губами к ее перчатке.
 – Мэм, вы ранили меня прямо в сердце! – воскликнул он, выпрямляясь и подмигивая. – И по справедливости, должен признать, по справедливости. Но понимаете, купить подарок будущей жене – совсем другое дело, чем по купать побрякушку для ...
 – Мы все прекрасно поняли! – прервала его Изабель, не в силах больше сдерживать улыбку. – А теперь мы вас покидаем, мошенник вы этакий!
 Вост состроил жалостливое лицо.
 – И вы мне не поможете купить подарок, леди Кертон? – страдающим голосом спросил он. – Может быть, вы, леди Кэтрин? Да, да! Я ясно вижу в ваших глазах симпатию ко мне! Вы позволите позднее обратиться к вам за советом?
 Изабель подхватила Кэтрин под руку.
 – Лучше обратитесь за советом к своей невесте, негодник! – отпарировала она и, помахав на прощание рукой, решительно двинулась дальше.
 Оглянувшись, Кэтрин увидела, как Вост снова ей подмигнул.
 «Нуждаюсь в помощи!» – безмолвно прокричал он, выразительно двигая губами, чтобы были понятны слова. Изабель довольно бесцеремонно дернула ее за руку, и Кэтрин, наконец, отвернулась.
 – Бог ты мой! – воскликнула она. – Кто он такой?
 Изабель тянула ее за собой все дальше по пассажу.
 – Повеса, который никогда и ни в чем не кается, – фыркнула она в ответ. – Смотри не купись на его чары, милочка, каким бы соловьем он ни заливался. Такие если и женятся, то только на больших деньгах, что наш знакомый, собственно говоря, сейчас и делает. До него никто и не думал зариться на занудную и вечно всем недовольную Амелию Лейн.
 – Изабель, ты себя ведешь так, будто я сущее дитя, – проворчала Кэтрин. – Меня что, разве не воспитывал худший повеса из всех живущих в христианском мире? Впрочем, Вост может и подождать. Вы вроде бы намеревались бить у меня над головой во все колокола по поводу мистера де Роуэна?
 – О да, конечно! Спасибо! Что бы я без твоей наблюдательности делала!
 Сердитый взгляд Кэтрин ни в малейшей степени не предотвратил последующие слова тетушки.
 – Просто остерегайся, моя дорогая, – ласково добавила Изабель. – Даже самый невинный роман с де Роуэном может положить конец всем надеждам выйти замуж за титулованного дворянина.
 Кэтрин чуть пакет из рук не выронила.
 – Титулованного дворянина?! – не веря своим ушам, переспросила она. – Господи, да зачем мне какой-то там титул? Я уже начинаю сомневаться; а так ли мне нужен новый муж?
 – Прекрасно, – коротко кивнула Изабель. – В таком случае, если сердце твое кому-то отдано, тогда позаботься о том, что ты будешь делать дальше. Де Роуэн отнюдь не производит впечатления человека, который готов кому-нибудь вручить свое сердце. Если ты немного помолчишь и дашь мне договорить, тогда я закончу свою столь возмутившую тебя мысль о его происхождении. Я имела в виду лишь то, как мало мы про него знаем. Строго говоря, он не англичанин, воспитывался·за границей, и вполне может статься, что он папист. Или холостяк, давший обет безбрачия. Или, упаси Господи, вообще женат.
 Из всего сказанного Кэтрин услышала лишь одно слово – женат – и в ужасе широко раскрыла глаза.
 – Нет, что ты! Он мне сам сказал.
 – Вот как? – хитровато усмехнулась Изабель. – Да, дорогая, но он все равно остается загадкой. Несмотря на свою прежнюю профессию, он кажется весьма утонченным ...
 – Понятно! А у меня солома все еще прилипла к туфлям, так, что ли? – недовольно поинтересовалась Кэтрин. – Возможно, я рядом с ним и теряюсь немного, но несомненно то, что он мне интересен.
 И она молча прижала аккуратно упакованное кашне к груди.
 Изабель замедлила шаги и остановилась около сделанной из кованого железа скамейки.
 – Господи, дай мне силы! – вздохнула она и усадила Кэтрин рядом с собой. – Значит, все-таки он. Признаюсь, я даже немного тебе завидую. Но береги сердце свое от него, милочка, помни, что я тебе сказала.
 Кэтрин помолчала, раздумывая над предостережением тетушки. Был ли Максимилиан де Роуэн из тех мужчин, кто разбивает женские сердца? Вполне возможно; Впрочем, Кэтрин чем дальше, тем сильнее сомневалась, что такая репутация де Роуэна ее беспокоит. И как объяснить Изабель свою беспечность в отношении де Роуэна? Какими словами описать ту кошмарную пустоту, которая приносит с собой отчаянное желание вновь и вновь переживать уже один раз пережитое? И отчего Максимилиан де Роуэн со своим мрачным до угрюмости лицом и темными глазами ангела-мстителя заставляет ее вновь принимать близко к сердцу жизнь и безоглядно вожделеть страсти? Впрочем, никому, даже этому темноглазому ангелу, не дано до бесконечности удерживать взаперти ее призраков. Кэтрин уже узнала, что у нее не получится ни вырваться от них, ни забыть про их существование. Избавиться от них она сможет, только если их победит.
 – Возможно, я похоронила свое сердце вместе с Уиллом, – ровным голосом ответила наконец она.
 – В самом деле? – хмыкнула Изабель и бросила на нее какой-то непонятный взгляд.
 В словах тетушки слышалось нескрываемое сомнение. И Кэтрин в первый раз призналась себе, что в глубине души она уверена как раз в обратном. Несмотря на все ее переживания от утраты, сердце ее не разбилось, осталось живым и чем дальше, тем сильнее желало освобождения.
 Понимание своего состояния души потрясло Кэтрин. Она поудобнее устроилась на скамейке, откинулась на жесткую спинку и расправила затекшие плечи.
 – Все будет хорошо, Изабель, – сказала она спокойно, – мое сердце сможет справиться с Максом де Роуэном.
 – Прекрасно, – хмуро ответила Изабель. – Только·вот светские приличия требуют, чтобы в амурных делах соблюдалась осмотрительность, чтобы громогласно не выставлялась страсть и не являлись на званые вечера с безумно влюбленным видом. А что со слугами ухо держать востро и рот на замке, тут уж и говорить не приходится.
 – Тетушка, – холодно проговорила Кэтрин, – в городе правил и этикетов больше чем достаточно.
 – Ты права, – прищурилась Изабель. – Помнишь, я тебе говорила про то, что свои дела нужно держать в своих же руках?
 Кэтрин почувствовала, как у нее начинает гореть лицо, и отвела глаза.
 – Помню, но как? Его ведь распирает от упрямства и гордыни.
 – Ну так что ж? – оживилась Изабель. – Полагаю, что если ты Ратледж, то знаешь, как поступить.
 – Изабель!..
 Тетушка легонько потрепала племянницу по колену.
 – Старайся, Кэтрин, старайся, милочка, – проворчала она, вставая со скамейки и поднимая Кэтрин. – Все хорошо, что хорошо кончается, Но прежде мы должны нанести визит Сесилии. Ей наверняка известно то, что следует знать про де Роуэна. Ты вроде бы обмолвилась, что она собирается пригласить его к себе в субботу?
 – Да, – кивнула Кэтрин, – чтобы отдать ему шкатулку с вещами Джулии.
 – Прекрасно! – пожевала губами Изабель. – Все идет так, что лучше не придумаешь!
 – Правда? Чему ты так радуешься?
 Однако Изабель рядом с ней уже не было. Тетушку как ветром сдуло, и Кэтрин разглядела далеко впереди ловко пробирающуюся сквозь толпу знакомую фигуру. Молодая женщина заторопилась вперед, стараясь не терять из вида прыгающие длинные голубые и желтые перья шляпки Изабель, размышляя по дороге, во что она собирается себя втравить.
 Стрэнд – широкая, застроенная лавками и магазинами лондонская улица, которая ведет от шикарного и изысканного Уэст-Энда к не отличающейся безупречной репутацией Флит-стрит, а оттуда к еще более безрадостным окрестностям на востоке города. Церковь Святой Марии на Стрэнде весьма к месту располагалась как раз в начале улицы, а в противоположном направлении взгляд наталкивался на кривоватые ворота вокзала Чаринг-Кросс. Судьба распорядилась таким образом, что оживленная Стрэнд всегда была забита народом и повозками и толчея чувствовалась наиболее остро на перекрестке, где Саутгемптон-стрит изрыгала людские потоки, что текли со стороны Koвент-Гарден.
 Юные девицы и денди, каменщики и чиновники, дамы сомнительного поведения и дамы с внушительной внешностью – все деловито сворачивали за угол с Саутгемптон-стрит на Стрэнд. Расчетливый малый наверняка бы сообразил, что лучшего места и· не придумаешь для ведения своих дел. Именно здесь и остановился де Роуэн, разглядывая на одной из дверей небольшую, до блеска начищенную медную табличку, на которой значилась знакомая фамилия: «Мистер Джордж Джейкоб Кембл, поставщик изысканных редкостей и изящных безделиц».
 Скептически хмыкнув, де Роуэн приподнял щеколду и вошел в дом. Следом за ним протиснулся сержант Сиск. Младший констебль Эверсоул остался на страже снаружи.
 Когда за Сиском захлопнулась дверь, переливчато и весело затренькал звонок. Стоявший за одним из застекленных прилавков худощавый, элегантно одетый молодой человек поднял глаза, окинул вошедших ленивым и задумчивым взглядом и продолжил драить богато орнаментированную серебряную лампу. Вещица, явно антикварная, выглядела так, как будто ее, еще дымящуюся, только что выхватили из рук самой Шехерезады.
 Де Роуэн пытливо оглядел помещение. Возможно, уподоблять Кембла дешевому карнавальному фокуснику несправедливо, когда на самом-то деле он, похоже, скупил все карнавальные пустяковины на корню и забил ими свою лавку. Впрочем, каждая такая безделица стоила столько, что не подступись. На прилавках в беспорядке были разбросаны безделушки из опала, нефрита и венецианского стекла. Фламандские гобелены и турецкие ковры закрывали стены. Под потолком висело индийское опахало, а прямо под ним – маленький мраморный столик, уставленный чудного вида вазами, драгоценными камнями, калейдоскопами. Марокканское серебро, китайский фарфор, старинные драгоценности были бережно и с любовью выставлены в витрине.
 Де Роуэн только принялся разглядывать блестящие рыцарские доспехи, стоявшие в одном из углов, как откуда-то из недр лавки вынырнул Кембл и заспешил к гостю.
 – Прелесть, правда? – восторженно воскликнул он, с нежностью проводя пальцами по серебристому доспеху. – Четырнадцатый век, Дания. Обрати внимание на гульфик. Впечатляет, а?
 Де Роуэн не смог удержаться от смеха.
 – И что ты, черт возьми, собираешься с ним делать?
 Кембл сардонически улыбнулся.
 – Да продам его какому-нибудь богатому городскому бездельнику, – ответил он, неопределенно поведя рукой. – Они все падки на родовитость, мнят себя рыцарями.
 Взгляд его упал на продолговатый ящик, что неловко держал под мышкой Сиск, И циничное выражение на его лице уступило место восторженному предвкушению.
 – Господи, – выдохнул он, – ты их уже принес?
 – Ну да. Нам что, нужно было их оставить валяться посередине Куин-сквер, так, что ли? – пробурчал Сиск.
 Де Роуэн заранее предупредил владельца лавки о том, что они придут к нему по секретному делу, и Кембл теперь не мог устоять на месте от нетерпения.
 – Я готов, – заговорщически прошептал он, – идемте ко мне в кабинет.
 Нарочито не обращая внимания на констебля, Кембл провел их в глубину помещения к двери, которая явно вела в заднюю часть лавки. Де Роуэн раздвинул тяжелые занавеси и шагнул в хорошо освещенную комнату. Высокие, безупречно чистые окна выходили на аллею. Широко раздвинутые портьеры впускали послеполуденный свет, который беспрепятственно лился в помещение. На рабочем столе около окна стояло две лампы, а рядом с ними аккуратным рядком на длинной бархатной подушечке лежал набор блестящих инструментов.
 Примостившись на высоком стуле, Кем подкрутил фитили у обеих ламп. Затем он махнул рукой Сиску, чтобы тот поставил принесенный ящик на стол, после чего хозяин кабинета молча раскатал длинную бархотку и, открыв ящик, довольно бесцеремонно вывалил его содержимое. Бесценная коллекция драгоценностей Джулии Маркэм-Сэндс рассыпалась мерцающей радугой всех оттенков.
 – Какая красота! – воскликнул Кем и тут же принялся рыться ловкими длинными пальцами в поблескивающей горке бижутерии.
 Де Роуэн завороженно смотрел, как его приятель расторопно раскладывает драгоценности по трем кучкам, то пренебрежительно швыряя кулоны и шляпные булавки, то вертя какую-нибудь вещицу перед глазами и что-то увлеченно бормоча себе под нос. Время от времени он хватался за какой-нибудь инструмент, лежащий перед ним, и принимался то·скрести по камню, то измерять размеры, а то и довольно сильно постукивать по нему. Раза два он снимал с лампы стеклянный круглый колпак и, прихватив брошь или сережку длинным пинцетом, несколько раз проводил ими через пламя.
 Наконец он взял ювелирную лупу, вставил в орбиту глаза и принялся разглядывать по очереди каждую из принесенных драгоценностей. Когда он закончил, то развернулся на стуле к де Роуэну и самодовольно ухмыльнулся.
 – Ну, что скажешь? – проворчал де Роуэн.
 Улыбка Кема стала еще шире.
 – Подделка, старина! – радостно сообщил он. – Все, от первой до последней штуки, – подделка!
 Первым сорвался Сиск.
 – Какая, к черту, подделка! – громогласно возмутился он. – Да ты что, парень, это же драгоценности самой графини Сэндс! Они не могут быть фальшивыми!
 Кем сочувственно пожал плечами.
 – Констебль, да чьи бы они ни были, – прокудахтал он, – вся коллекция не тянет на цену одного топаза в булавке на моем галстуке.
 Де Роуэн молчал, обдумывая услышанное. Слова Кембла не стали для него полной неожиданностью. Он с самого начала чувствовал, что здесь что-то не так. Такое случается сплошь и рядом. Все же он не удержался и подхватил со стола самую большую брошь – золотой овал, украшенный рубинами, – и провел по ней кончиком пальца.
 – Выходит, подделка?
 Кембл презрительно фыркнул.
 – Ни одной стоящей вещи.
 – Что за черт? – озадаченно уставился Сиск на де Роуэна.
 Кембл взял одну из своих металлических штук, наклонился и легонько постучал по небольшой царапине, которую он процарапал на задней стороне рубиновой броши.
 – Видишь? Под позолотой мягкая медь. Хорошая подделка – должно быть; из сплава меди и цинка. – Он возвел глаза к небесам. – Чистый страз!
 Сиск ухватился за подбородок мозолистой рукой.
 – Я не верю, что они все такие.
 – Ну, есть тут и настоящие экземпляры, – признался Кембл, пренебрежительно тыча в шляпную булавку с опалом и в браслет из жемчужин и жадеита. – Но они не стоят того, чтобы их копировать.
 – Но лорд Сэндс говорил мне, что большая часть драгоценностей досталась ему по наследству, – заметил де Роуэн, – а остальное его подарки жене.
 Кем задумчиво покусал нижнюю губу.
 – Тогда она сделала с них копии, – предположил он, качая головой. – Обычное дело, между прочим. Великосветская леди обнаруживает, что ей не по силам рассчитаться с долгами, и закладывает или продает свои драгоценности.
 – Де Роуэн тоже говорил про такую уловку, – с ехидцей в голосе проворчал Сиск, – но мне с трудом верится.
 Кембл сердито на него посмотрел.
 – Во всяком случае, констебль, оттащите эту кучу барахла любому модному ювелиру на Сент-Джеймс-стрит, если сомневаетесь в моей правдивости! – отрывисто предложил он. – Но я настоящий знаток, уверяю вас.
 – Вот оно как, – протянул Сиск, – кто бы говорил ...
 Кембл окинул испепеляющим взглядом одежду констебля и мстительно улыбнулся.
 – Мистер Сиск, – вкрадчиво спросил он, не сводя пристального взгляда с его жилета, – вам никто не говорил, что вы забрызгались горчицей?
 Сиск шагнул назад.
 – Я не могу есть бекон без горчицы, – ответил он, пытаясь стереть пальцами желтые пятна с измятой материи. – Здесь всего пара пятнышек, чего вы разволновались?
 Кембл растянул губы в язвительной усмешке.
 – Какой же ты болван! Все дело в цвете! – воскликнул он. – В нынешнем году желтый и коричневый не в моде. Тебе больше к лицу отвратная полицейская форма.
 Сиск потряс пудовым кулаком под носом у Кембла.
 – Я не при исполнении, понял? Так что катись куда подальше, мистер Жеманник!
 – Эй вы! Хватит пререкаться! – гаркнул де Роуэн. – Не будет никаких ювелиров. Кто-то подделал все эти вещички, и до тех пор, пока я не узнаю кто, будем помалкивать.
 Кембл тут же прекратил перепалку и глубоко задумался.
 – Я вот что думаю. Ведь у каждого ювелира своя метода, так? – проговорил он, поднимая вверх длинный палец. – Каждый огранивает или вставляет в оправу по-разному. Порой даже крохотную пробу всякий ставит по-своему.
 – К чему ты клонишь?
 Кембл усмехнулся.
 – Отчего бы тебе не оставить мне одну из принесенных редкостей, скажем, ожерелье эпохи Тюдоров? Я сделаю вид, что я уж вовсе непонятливый и не понимаю, что передо мной фальшивка, – он бросил на Сиска ядовитый взгляд, – и загляну к нескольким ребятам по соседству, чтобы прицениться. Кто-нибудь наверняка узнает работу, и расспрашивать они тоже не станут, потому что ...
 – Они будут бояться, что оно заложено или украдено, – перебив, хмуро договорил за него де Роуэн. – Спасибо, Кем. Только будь очень осторожен. Сиск, полагаю, нам лучше забрать эту кучу дешевки, отнести обратно лорду Сэндсу и сообщить ему плохие новости. А раз уж мы посетим его, не грех будет еще разок порасспросить прислугу.
 – А что, дело говорите, – буркнул констебль, злобно разглядывая Кема. – Только первым номером пусть будет французская штучка.
 Де Роуэн, пересыпавший драгоценности обратно в ящик, замер и резко обернулся. – Ты о ком, о служанке леди?
 Сиск презрительно усмехнулся.
 – Себя она зовет Женевьевой. Ох и пройдошливая девка!
 – Слушайте, есть одна фраза, она мне кое-что напомнила! – вмешался Кембл и, пройдя через всю комнату, подошел к массивному столу, заставленному ящичками с картотекой. Запустив пальцы в один из них, он извлек пачку листов писчей бумаги и протянул де Роуэну. – Хитрее, чем·наша дорогая Джулия, вряд ли кого сыщешь во всем Лондоне! Держи, здесь высокопоставленные джентльмены, которых ты можешь добавить в список ее любовников.
 Де Роуэн вместе с Сиском и Кемблом, заглядывавшими ему через плечо, быстро проглядел бумаги.
 – Никак, есть знакомые имена? – чуть ли не с ликованием спросил Кембл.
 Есть всего три имени. Состоятельный американский банкир, французский из второстепенных фамилий и ... Боже мой! Бентам Ратледж? Фамилия слишком хорошо известна де Роуэну. Ратледж слыл гулякой и картежником самого худшего толка, и уже не в первый раз его имя встречалось в расследованиях уголовной полиции.
 Де Роуэн судорожно вздохнул и чертыхнулся.
 – Вот как неудачно подвернулся, – заметил Кембл, постучав ухоженным ногтем по фамилии Ратледж.
 – Неужто леди Сэндс с ним спала? – Де Роуэн и не пытался скрыть потрясения. – Зачем?! Ни изысканных манер, ни финансовой состоятельности.
 Кем замялся буквально на секунду-другую.
 – Ну, насколько я смог разузнать, она с ним перепихнулась пару раз, не более того, – признался он. – Потом не забывай, что некоторым женщинам мужская неотесанность очень даже нравится. В конце концов, даже ты на этой неделе добился приглашения на обед.
 Сиска вдруг разобрал такой смех, что констебль даже согнулся пополам, держась за живот. Де Роуэн почувствовал, как у него начало гореть лицо.
 – Послушай-ка, Кембл, держи свои чертовы замечания при себе, ладно?
 Кембл в ответ лишь ухмыльнулся и дружески стиснул ему плечо.
 – Не загоняй себя в угол, дружище! Спокойствие и еще раз спокойствие! В отличие от Ратледжа ты смотришься очень даже неплохо, приятель! Просто внутри ты малость шершавый. Кстати, где ты откопал эту сельскую прелестницу, а? Господи, да я готов с собой покончить ради такой кожи!
 – Кем, не твоего ума дело.
 Де Роуэн, подхватив Сиска под руку, устремился обратно сквозь портьеры в помещение лавки.
 Кембл направился следом, догнал их уже у выхода и широко распахнул дверь.
 – Честное слово, я заинтригован! В городе я знаком со всеми, а вот ее ни разу в жизни не видел! – Кембл сунул Сиску ящик с драгоценностями и похлопал по плечу. – Ладно, ребята, счастливо! Пора доставить старине Гарри дурные новости.




 ГЛАВА 10



 Следи за тем, чтобы беседа не приводила к бестактности.

    Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина

 После весьма тягостного получаса, потраченного на объяснение лорду Сэндсу печальной правды о семейных драгоценностях, де Роуэн отправил Сиска на Куин-сквер отнести ящик с драгоценностями, которые теперь стали уликами преступления. Они с Сиском договорились, что доложат о результатах в конце дня. Де Роуэн наспех проглотил пирог со свининой, который прихватил у разносчика в Грин-парке, и направился в сторону Челси-роуд. Придя на место, он обнаружил, что миссис Фрайер впустила Нейта в его квартиру и заняла работой. Де Роуэн с натянутой улыбкой потрепал мальчика по волосам и обменялся с ним парой-другой шуток.
 Когда де Роуэн пришел в первый раз в квартиру, которую он себе подыскал неподалеку от Уайтхолла, миссис Фрайер посмотрела на Люцифера весьма подозрительно, и спустя две недели пребывания на новом месте жительства мастиф впал в полную немилость. Для начала он выложил посреди ухоженных роз в саду добропорядочной дамы «пищеварительную неожиданность». Затем она заприметила на оконных стеклах следы «пятна от носа». В итоге де Роуэн сам притащил пару ведер, а Нейт, недавний уличный воришка, обнаружил, что нанят на службу. В промежутках между тысячами поручений сорванец трудился теперь на два дома и почти мог прокормить свою больную мать и шестерых братьев и сестер:
 Де Роуэн окинул взглядом лохмотья на пареньке. Черт возьми! Как можно, чтобы в стране вызывающей роскоши детей бросали умирать от голода? Неужели революция англичан так ничему и не научила? Но он слишком хорошо знал, что сделать ничего не мог, и поэтому направил свои мысли на преступление, которым занимался. Придя к себе в кабинет, чтобы в тишине и покое быстренько записать то, что он узнал от Кембла, он едва успел прикоснуться ручкой к листу бумаги, как раздался тонкий чирикающий голос Нейта.
 – Видок у вас сегодня не ахти какой, шеф, – заметил паренек, принимаясь мыть окно кабинета.
 Де Роуэн оторвался от своих бумаг.
 – Есть немножко, – согласился он.
 Нейт слегка приподнял белобрысую бровь, являя собой саму невинность и заботливость.
 – Верно, припозднились?
 – Угу, – неопределенно хмыкнул в ответ де Роуэн.
 Вдруг он заметил, что Нейт смотрит на маленький столик, куда де Роуэн обычно выставлял сохнуть чашки и блюдца.
 – Смотри-ка, гостей вчера, никак, принимали? – Нейт прошелся по посуде влажной тряпкой. – Вишь, и пара бокалов из-под вина стоит.
 – Ты так считаешь? – В душе шевельнулось неприятное подозрение.
 – Кажись, вас навестила Люси Леонард? словоохотливо осведомился малец. – Та еще карга, да вдобавок чистюля и ни один зуб еще не успел выпасть.
 Де Роуэн невнятно выругался и, протянув вперед руку, нетерпеливо прищелкнул пальцами.
 – Хорошо, Нейт, – проворчал он, – а теперь мы вернем то, что насобирали.
 – Что?! – переспросил пострел и демонстративно выставил перед собой обе руки.
 – Да я ничего такого ...
 Де Роуэн для пущей убедительности еще раз требовательно щелкнул пальцами.
 – Деньги бабушки Софии, – оповестил он. – Взятки! Чаевые! Давай, пошевеливайся! Негоже кусать руку, с которой ешь!
 Нейт принял такой вид, будто он отчаянно соображает, о какой, собственно говоря, руке ему говорят. Де Роуэн догадался, что София отдавала остатки еды не только одному Люциферу. В конце концов, Нейт, обиженно пыхтя, положил тряпку и сунул руку в карман, но его капитуляцию предотвратила громко постучавшая миссис Фрайер. Де Роуэн открыл дверь и узрел перед собой домовладелицу, стоявшую с надменно вздернутой головой. Сбоку от нее стоял констебль Сиск более неряшливого вида, чем обычно.
 – Я папки принес, – пробурчал полицейский.
 Вскоре де Роуэн поставил чайник на огонь и освободил от стеклянной посуды маленький столик. Вдвоем с Сиском они перенесли его поближе к окну. Нейт боязливо подобрал свою тряпку, подхватил ведро с водой и исчез из поля зрения, отправившись в сад мыть окна снаружи. Весь следующий час де Роуэн провел, низко склонившись над принесенными констеблем записями. Он методично сличал с ними свои заметки в поисках расхождений. Затем еще раз внимательно просмотрел записи допросов. И ничего нового или важного не обнаружил.
 Де Роуэн устало вздохнул и положил карандаш.
 – Черт бы все побрал! – не скрывая разочарования, пробормотал он. – Ничего! Хоть шаром покати!
 Сиск откинулся на спинку стула и засунул большие пальцы рук за ремень брюк.
 – А если еще раз потолковать с подозреваемыми? Вы же в пятницу посетили лорда Уолрейвена?
 Де Роуэн поводил указательным пальцем по списку и остановился на первых трех фамилиях.
 – С этими тремя джентльменами я уже коротко беседовал, – объяснил он и покачал головой, – но склонен полагать, что толку от них будет мало. Взять того же Ривза: он божится, что всю ночь пропьянствовал в клубе «Ориентал».
 – Привратник то же самое говорит, – проворчал Сиск. – Весь картежный стол заблевал.
 – Слышал, – с отвращением буркнул де Роуэн и решительно вычеркнул фамилию из списка.
 – Вычеркивайте заодно уж и сэра Эверарда Гранта, – посоветовал Сиск. – Он всю неделю проторчал в Мейдстоуне на развеселой вечеринке. Свидетелей полно.
 Де Роуэн тяжело вздохнул, чертыхнулся и отодвинулся от стола.
 – Тогда, Бога ради, объясни мне, с какой стати он напрочь отрицает свое знакомство с леди Сэндс?
 – Вот как? – хмыкнул отнюдь не удивленный Сиск.
 – Напрочь! – прошипел де Роуэн. – А ты мне рассказываешь про его алиби, о котором он мне ни единого слова не сказал. Как понимать его поведение?
 Констебль неожиданно долго молчал, явно над чем-то раздумывая.
 – Понимаете, де Роуэн, богатеи и не подумают кланяться полиции, – наконец решился ответить он, – вы это знаете не хуже других. Вдобавок глядите вы прямо как прокурор – не захочешь, а будешь ежиться.
 Де Роуэн открыл рот, чтобы возразить, но Сиск предупреждающе поднял руку:
 – Не спорю, вы сейчас на отличной должности в Вестминстере. Да вот только всякие там шишки все равно уверены, что от вас воняет Боу-стрит.
 – Ну, спасибо тебе, Сиск, на добром слове, – проворчал де Роуэн, и устало потер обоими кулаками глаза.
 Сиск неопределенно пожал плечами.
 – Не обижайтесь, де Роуэн. Вы были чертовски отличным констеблем и сущей грозой контрабандистов, притом, что в полиции раньше не служили. Да еще на разных языках говорите. Чего удивляться, что речная полиция вас все время обратно требует. Даже после всех дел с ...
 Ледяной взгляд де Роуэна заставил его замолчать.
 – Ладно, ладно, не берите в голову, опустим. Я просто говорю, как все есть на самом деле. Вы не такой, как они все. Черт, да вы не такой, как я! Видите теперь, в чем дело?
 В чем дело, он, конечно, видел. Сиск, черт бы его побрал, кругом прав. Вот только сейчас ему на все было глубоко наплевать. А если еще припомнить, от чего он отказался ... Господи, и думать не стоит!
 – Вернемся-ка мы к нашей леди Сэндс, проворчал он, отодвигая в сторону кипу папок. Кто там у нас следующий в списке?
 – Бодли, – сказал констебль, как если бы с отвращением сплюнул. – Говорит, что оставался у себя дома, свидетелей нет. Бьюсь об заклад, на caмом-то деле он поперся на рынок в Ковент-Гарден снять парочку-другую апельсинистых девах.
 Де Роуэн устало вздохнул:
 – Господи, Сиск, что за мерзость ты несешь!
 Сиск громко; во весь рот, зевнул и с видимым удовольствием потянулся.
 – А что же вы хотите, де Роуэн, мир-то вокруг мерзкий. – Он поерзал на стуле. – Как там с нашим красавчиком мистером Востом? Ничего нового?
 Де Роуэн угрюмо покачал головой.
 – Я убежден, к нему тоже не подкопаешься. Вчера ко мне заявилась богатая вдова и принялась объяснять, что Вост всю ночь не давал ей замерзнуть в постели от холода. Понимаешь, всю ночь. Она очень ясно высказалась.
 – Гм, – промычал констебль, – а Вост что говорит?
 Наступила очередь де Роуэна пожать плечами.
 – Поначалу он от прямо го ответа уходил. Спасал ее репутацию, полагаю. Он может быть самым распоследним мерзавцем, но что-то от джентльмена в нем все равно остается.
 Теперь даже Сиск впал в уныние.
 – Ну и катись в задницу! – проворчал он, зачеркивая жирной чертой Руперта Воста. – Тогда остались те трое, что от Кембла. Уже послали Эверсоула и еще одного полицейского судью в Кале, чтобы откопать того французского графа.
 Слова Сиска произвели на де Роуэна впечатление.
 – Быстро же подсуетились ...
 Сиск ухмыльнулся, показав большие пожелтелые зубы.
 – А как же, только боюсь, что все впустую. Его в городе хорошо знают, и ему вроде незачем такое совершать. Теперь у нас на очереди ... – Он замолчал и принялся сосредоточенно рыться в своей записной книжке. – Ага, вот кто – мерзавец Ратледж и еще Фордэм, банкир из Филадельфии. Обоих никак не могут отыскать, но если Сэндс не брал греха на душу, тогда я поставил бы два соверена на Ратледжа. От него одни неприятности.
 – О чем ты?
 Сиск захлопнул записную книжку.
 – Поговаривают, что действует дурная кровь его родителя, хотя старик давным-давно помер. Добавьте к прочему последний слушок про то, что он проиграл Томми О'Халлерану две тысячи фунтов – куча денег! – и выходит, что это самое что ни на есть ограбление и было.
 – Две тысячи фунтов? – покачал головой де Роуэн. – Займись-ка лучше Хэмпстедом, – буркнул он. – Ратледж порой там отсиживается.
 По-прежнему у него в голове не укладывалось, что убийцей мог стать Сэндс. Не хотелось ему, чтобы душегубом оказался и Ратледж. Юноша состоял на подозрении у полиции по делу об убийствах в Обществе Назареев, однако, судя по тому, что де Роуэну довелось увидеть, на роль вора он явно не тянул. Ратледж относился к первостатейным мотам и водил дружбу со всяким отребьем.
 Де Роуэн слишком близко подошел к тому, чтобы утаить улику, потому что ничего не сказал Сиску о подозрениях доктора Гривза насчет аборта. Впрочем, и правда не предвещала Сэндсу ничего хорошего. Если Сэндс догадался, что Джулия беременна, никакому дворянину не придется по вкусу иметь отца наследника со стороны. Впрочем, оставался еще Ратледж, еще одна безрадостная перспектива. Де Роуэн вспомнил, что он уже однажды терял ребенка. Поначалу и совершенно непонятно отчего, но Ратледж во всем винил мать ребенка. Тогда от бешенства и отчаяния он был просто вне себя. Если он потерял второго ребенка и еще с помощью матери младенца ... Господи! От пришедшей в голову мысли ему стало тошно. Де Роуэн многозначительно посмотрел на констебля;
 – Ты все еще считаешь, что это Сэндс?
 Сиск только и успел, что пару раз отрицательно покачать головой, как в дверь вновь весьма нетерпеливо постучала миссис Фрайер. С непонятно откуда взявшимся дурным предчувствием де Роуэн открыл дверь. На сей раз госпожа слишком горделиво вздернула голову и ледяным тоном возвестила:
 – Пришла некая леди, по полицейскому делу.
 Последние слова она произнесла с той неприязнью и резкостью, которые держались про запас на случай очередного безобразия, учиненного Люцифером в цветнике с розами.
 В тени коридора статная женщина отбросила назад капюшон своего вишневого дорожного плаща.
 – Добрый день, мистер де Роуэн, – поздоровалась Кэтрин. Голос у нее прозвучал необычно мягко и с легкой хрипотцой. – Я пришла, чтобы занести материалы, которые ее светлость обещала вам вчера вечером. – И она, показав на громоздкое дорожное бюро палисандрового дерева, слегка качнула им в сторону де Роуэна.
 И тут де Роуэн вспомнил. Личные бумаги леди Сэндс! Сесилия тогда сказала, что принесет их ему. А что в таком случае делает здесь Кэтрин?
 – А где же леди Делакорт? – требовательно спросил де Роуэн.
 – У ее малышки опять колики, – с невинным видом объяснила Кэтрин. – А его светлость вызвали на срочное заседание в палату лордов.
 – В таком случае, мэм, весьма вам признателен за труд, – сказал де Роуэн и протянул руку, чтобы взяться за ручку бюро.
 Однако Кэтрин так легко сдаваться не собиралась.
 – Сесилия поручила мне кое-что с вами обсудить, мистер де Роуэн, – заметила она, – в частном порядке.
 Миссис Фрайер принялась осуждающе постукивать по полу носком туфли.
 Макс остолбенел. Неужели Кэтрин осмелится войти? Миссис Фрайер сразу же опозорит ее доброе имя. И, безусловно, он не может ее представить грубияну Сиску. И уж тем более несусветной глупостью будет, если ее заприметит Нейт. Впрочем, он рад снова ее увидеть едва ли не столь же сильно, как сердился на нее за безрассудный приход. Но с какой, собственно говоря, стати не пускать ее на порог? Ему поручено положить конец преступлениям и взяткам, а не женскому легкомыслию. Если Кэтрин хватило здравомыслия только на то, чтобы заявиться с визитом к мужчине в его частные апартаменты, то пусть у нее и болит голова.
 Она бросала на него нетерпеливые взгляды.
 – Полагаю, вы хотите войти? – вежливо спросил он.
 С легким извиняющимся кивком Кэтрин прошуршала юбками мимо миссис Фрайер, которая сердито захлопнула за вошедшей гостьей дверь. Сиск, само собой, уже стоял тут же, скалясь в ухмылке своими желтыми зубами, как водяная крыса, и безуспешно пытаясь разгладить свой мятый желтый жилет. Из сада розовым расплывающимся пятном плющилась об оконное стекло мордашка Нейта, который изо всех сил старался разглядеть, что происходит внутри.
 Кэтрин, проявив недюжинное самообладание, протянула руку ухмыляющемуся полицейскому.
 – Миссис Вудвей, – негромко представилась она, воздерживаясь от титула. – Я выполняю поручение своей подруги.
 Констебль расплылся в улыбке аж до ушей.
 – Очарован, мэм, – ответил он, окидывая ее оценивающим мужским взглядом. – Позвольте представиться – полицейский констебль Сиск, Вестминстерский полицейский суд, и я выполняю ...
 – Вперед! – перебил его Макс, сгребая папки со стола и бесцеремонно вручая их констеблю. – Ты при исполнении. Давай, тебя ждут не дождутся на Куин-сквер.
 – Все верно! – согласился Сиск. Он помахал на прощание Кэтрин, пока Макс неумолимо подталкивал его к двери. – Польщен, миссис Вудвей! Польщен!
 Заговорщически подмигнув Максу на прощание, Сиск шагнул за порог, неуклюже прижимая к груди и животу кипу папок.
 Макс повернулся к Кэтрин и сурово поджал губы.
 – Присаживайтесь! – рявкнул он, устремляясь через всю комнату к окну, чтобы разобраться с Нейтом. Кэтрин с трудом сдерживала смех, видя, как злится Макс. Яснее ясного, что здесь дамы – не частые гостьи. Занятная мысль, подумалось Кэтрин, пока она наблюдала, как Макс чуть ли не в пару шагов оказался у окна и широко распахнул двустворчатое, доходящее до пола окно.
 – Натаниэл Коркоран! – заорал он на мальчишку в окне. – Немедленно слезайте!
 В мгновение ока юнец скатился со своего насеста вниз, уронив мокрую тряпку к ногам Макса и залив ему ботинки мыльной водой. Макс, похоже, этого и не заметил. Он вынул из кармана пиджака неожиданно толстую пачку денег и выдернул одну банкноту.
 – Твои чертовы деньги! – прорычал он и сунул банкноту мальчугану. У того глаза стали как два больших блюдца. – Если хоть полслова про увиденное слетит с твоих губ, сам знаешь, в чье ухо, твоей глоткой позавтракает Люцифер.
 Парнишка покачался с пяток на носки и, прищурившись, посмотрел на Макса.
 – Деньги синьоры я оставлю себе? – поинтересовался он, деловито запихивая банкноту в штаны.
 – Деньги синьоры ты все до последней монеты положишь в кружку для подаяний в церкви отца О'Флинна! – прорычал Макс. – А теперь с глаз долой через забор! И смотри, чтобы миссис Фрайер не углядела, как ты уходишь.
 Однако не успел Нейт перемахнуть через каменный забор сада, входная дверь вновь заскрипела и в открывшийся проем просунул голову не кто иной, как Сиск. Резко обернувшись, Макс оторопело уставился на констебля.
 – Служанка леди! – потребовал Сиск, и, нетерпеливо прищелкнув пальцами, решительно протянул руку.
 – Что?! – взвился Макс.
 – Женевьева Дюретт. Вы забыли отдать ее заявление. – Сиск нетерпеливо прошествовал к письменному столу. – Оно лежало где-то здесь. А то ведь завтра мне снимать повторный допрос.
 Макс порывисто перебрал кипу бумаг на столе и, наконец, извлек из нее какой-то листок. Безумная суматоха, наконец, улеглась. Нейт ушел, Сиск исчез за входной дверью, которую Макс с облегчением запер. В комнате воцарилась гнетущая тишина.
 – Может быть, – язвительно заметила Кэтрин, – и шторы поплотнее задернуть?
 Макс обернулся.
 – Леди Кэтрин, – резко начал он, – что вы, собственно говоря, здесь делаете?
 Кэтрин постаралась придать себе уверенный вид.
 – Боюсь, ничего такого, о чем вы, возможно, подумали, – ответила она, сбрасывая с плеч дорожный плащ. – Могу я надеяться, что вы хотя бы немного разочарованы?
 Она протянула плащ Максу, но тот был настолько выбит из колеи, что даже не заметил ее движения.
 – Вы пришли в дом холостяка, мэм, – раздраженно напомнил он, – вы, леди. Незамужняя леди, позволю себе заметить. В данное время моя домовладелица мирится с присутствием здесь мальчика, но вы должны уйти.
 В голосе его явно слышались резкие нотки, однако Кэтрин заметила, как в уголках его глаз собрались добрые морщинки. Тогда она с облегчением просто бросила плащ на застеленную шерстяным одеялом скамью.
 – Макс, да не переживайте вы так, – сказала она, разгоняя перед собой рукой поднявшееся облако пыли и собачьей шерсти. – За порогом меня дожидаются два самых крепких лакея леди Делакорт. Я отнюдь не сомневаюсь, что они бросятся ко мне на помощь, приди вам в голову поухаживать за моей утонченной, изнеженной персоной неподобающим образом.
 Брови Макса тут же сошлись в одну темную линию над переносицей.
 – Не вижу ничего смешного, леди Кэтрин.
 – О просто Кэтрин, пожалуйста. – Она невинно похлопала ресницами. – А какой-нибудь шанс есть, как вы думаете?
 – Какой еще шанс?
 Она шагнула чуть ближе, продолжая смотреть ему прямо в глаза.
 – Ну, что вы можете начать ухаживать неподобающим образом.
 Макс посмотрел на нее долгим и непроницаемым взглядом, потом отошел в сторону, сердито взъерошив пятерней свою длинную шевелюру. Раздражение, похоже, оставило его, уступив место настороженности.
 – Не стоит со мной заигрывать, Кэтрин, – спокойно сказал он, повернувшись к ней спиной, и молодая женщина нервно закусила нижнюю губу. – Пожалуй, уместнее перевести разговор на более спокойную тему.
 – Вам будет любопытно покопаться в принесенном мной ящике, – заметила она, берясь за ручку дорожного бюро леди Сэндс. – Мы с Сесилией немножко там порылись во время чая. Похоже, Джулия хранила тут большую часть своих писем и записок.
 С глухим стуком Макс водрузил деревянный ящик на письменный стол, взялся обеими руками за его боковины и надолго задумался. Кэтрин затаив дыхание, украдкой оглядывалась вокруг. Комната, в которой она сейчас стояла, являла собой крохотную прихожую со столовой, и назвать ее спартанской было бы большим комплиментом. Мебель потертая, ковров на полах из дубовых досок нет. Однако в очаге теплился огонь и в комнате приятно пахло про гретой шерстью и крепким кофе.
 На Максе не было того вечернего смокинга, в котором он выглядел если не как степенный английский джентльмен, то уж как привлекательный и загадочный персонаж точно. Повседневная рабочая одежда – обыкновенные темно-серые брюки, простая белая льняная рубаха с черным широким галстуком и отличного покроя темный пиджак – не делала его хуже, хотя сегодня он мог представлять кого угодно и без труда затеряться в толпе клерков и адвокатов – солиситоров. Выдать его намерения могли разве что черные, как обсидиан, всевидящие глаза. Да еще легкая сутулость широких плеч, как если бы он много лет провел, стараясь приспособиться к низкорослому и слабовольному люду.
 Неожиданно Кэтрин страстно захотелось обхватить его руками и прижаться щекой к широкой сильной спине. Однако она подошла к нему и наклонилась, чтобы открыть ключом бюро.
 – Вот, – слегка прерывающимся голосом произнесла она, щелкнув замком и откидывая назад крышку. – Давайте я вам покажу, что лежит внутри.
 И тут он накрыл рукой ее рyкy и удержал ее на месте, переплетя свои пальцы с ее. Он медленно повернул голову, и она встретилась с его темными, требовательными глазами. Кэтрин испытала признательность непонятно к кому за то, что она не преступница, чьи злодеяния он расследует.
 – Так какого черта вы сюда пришли? – резко спросил он.
 – Я ... – начала мямлить Кэтрин и вдруг выпалила: – Мне нужно увидеться с вами! Что здесь такого ужасного?
 Де Роуэн стиснул зубы и заставил себя сделать несколько медленных вдохов и выдохов. Он пристально вглядывался в глаза Кэтрин в поисках малейшей лживости, хотя бы тени неуверенности. Однако ошибиться он не мог: голос ее проникнут нотками искреннего страдания, а в словах явственно звучит неприкрытая душевная боль.
 Она сказала «мне нужно», а вовсе не «я хочу» или ·«ты должен».
 Но разве не такие требования он почти и ожидал от нее услышать? Он немного резковато рукой приподнял за подбородок ее лицо и вгляделся в него еще пристальнее. Два бездонных карих озерка невинности смотрели на него, и у него перехватило судорогой горло. «Бог мой!» – подумал он, заставляя себя вздохнуть. Есть ли такая женщина, которой под силу так умело притворяться, чтобы глаза выражали безыскусную честность? И чтобы губы подрагивали с такой нежностью? Или он снова ослеплен и не видит горькой правды обмана?
 Он рассмеялся, и звук его смеха показался ему самому неискренним и горьким. Раньше он точно бы купился на широко распахнутые глаза и дрожащие губы. Но сейчас его мало что трогало. Она желала его. Другой причины ее прихода сюда он не видел. Внезапно сама мысль о том, чтобы Кэтрин легла к нему в постель, показалась стоящей всех возможных будущих неприятностей. Будет ли иметь хоть какое-то значение то, что под конец он услужит ей так, как она того хочет? Все для того, чтобы она его использовала ради своих прихотей? Но неужели Кэтрин способна обращаться с людьми столь низко? Чем дальше, тем все больше он надеялся, что, конечно, не способна.
 И потом, он сам желал Кэтрин. Желал страстно, если не сказать больше. И, в конце концов, страсть взяла верх над холодом рассудка. Де Роуэн просто поцеловал молодую женщину прямо в губы. С прерывистым вздохом она приникла к нему всем телом, и он почувствовал сотрясающую ее дрожь.
 – Макс ...
 Как-то даже неуверенно она ответила на его поцелуй, и он почувствовал ее нежные и шелковистые губы. Невольно Кэтрин, не отличавшаяся маленьким ростом, приподнялась на цыпочки, потому что в его объятиях она чувствовала себя удивительно хрупкой. Даже для нее он казался слишком высоким. И слишком резким и нетерпеливым. Он наклонился немного вперед, и она под напором его губ приоткрыла свои, приглашая, заманивая и медленно воспламеняя его кровь, как хорошей выдержки красное бордо. Он замер, неторопливо лаская губами ее губы. Она обхватила его за плечи, просунув руку под пиджак, и окружающий мир начал постепенно меркнуть в глазах де Роуэна.
 – Господи... Кэтрин ...
 Мольба выдохнулась едва слышным шепотом, а губы сами собой соскользнули вниз, к ее шее. Кэтрин что-то вымолвила ему в ответ, но что, он не разобрал. Он наслаждался исходившим от нее нежным ароматом и тонул в беспредельном блаженстве.
 Обнимая руками ее спину, он положил голову ей на плечо.
 Через некоторое время он отодвинул ее.
 – Мы должны остановиться, Кэтрин, – заметил он. – Я не хочу заставлять тебя страдать.
 Губы ее легонько коснулись мочки его уха.
 – Не решай за меня, – проворчала она.
 Он поднял голову и вгляделся в ее лицо. Послеполуденное солнце сквозь только что вымытые окна заливало рассеянным светом комнату, и волосы Кэтрин казались рыжевато-золотистым нимбом вокруг ее головы. Как будто ангел спустился на землю в женском обличье, и невозможно отвести глаз от неземной красоты ее притягательного рта и высокой тугой груди.
 – Вечернее солнце всегда такое красивое, тихо заметила она, как будто прочитав его мысли. – Мне хотелось бы еще немного побыть с тобой.
 Де Роуэн знал, что она имеет в виду, и у него не хватило силы воли отослать ее прочь.
 – Кэтрин, ты хочешь, чтобы я предался с тобой любви? – прошептал он.
 Она быстрым, торопливым движением провела кончиком языка по губам и молча кивнула.
 – Господи, Кэтрин! – пробормотал он. – Ты совершишь непоправимую ошибку.
 И тут же поцеловал ее вновь, с нежностью обхватив ладонями ее лицо; Кэтрин тихонько простонала. Макс передвинул руки чуть выше и притронулся кончиками пальцев к завиткам волос у нее на висках. Никто из них не заметил, как из прически выскочила шпилька и упала на пол. Он чувствовал, как все сильнее и громче стучит у нее сердце. Чувствовал он и то, как колотилось его собственное сердце и как его биение отдавало в пах. Своим язычком она касалась то одного, то другого места у него во рту, и от ее нежданных прикосновений его затрясло, как если бы в него угодила молния. Ее женственная мягкость оказалась желанной для успокоения тягости его собственной плоти. В какой-то неуловимый миг он забыл обо всех своих ошибках.
 Де Роуэн привлек Кэтрин к себе и покрыл ее поцелуями. Она вновь простонала и безотчетно прижалась к нему грудью и животом. Сейчас он мог овладеть ею. Без труда и с редкой легкостью. Ему оставалось только горячо умолять Бога, чтобы тот его вразумил, почему она так желает его любви. Вспомнив собственные мучительные предрассветные фантазии, Макс еще крепче обнял ее за талию, слегка приподнял, чтобы она лучше почувствовала его восставшую плоть, и задвигался взад и вперед, сознательно мучая ее и даря себе наслаждение. Он хотел узнать, как она поведет себя дальше.
 Кэтрин охрипшим голосом прошептала:
 – Макс, о, Макс! – Голову она запрокинула назад, и под платьем отчетливо очертились тугие груди. – Макс, пожалуйста!
 Он заставил Кэтрин замолчать, с громким стоном припав губами к ее рту, в душе молясь, что, скинув с себя одежду, не обесчестит себя. Но Кэтрин уперлась руками ему в грудь и с трудом оторвалась от его губ.
 – Макс, прошу тебя, – умоляюще простонала она, стараясь выпростать из-под ремня низ его рубахи. – Давай совершим нашу ошибку, Макс, люби меня, пожалуйста, люби меня ...
 Макс принялся покрывать легкими поцелуями ее шею, легонько прихватывая губами нежную кожу.
 – О, Кэтрин, – выдохнул он, отдаваясь набегавшим одна за одной волнам блаженства. – Какая же ты красивая. Я подарю тебе счастье, я хочу, чтобы ты была счастлива, Кэтрин ...
 Она, наконец, вытащила рубашку у него из брюк, и ладони ее прижались к его нагой спине. Прикосновение ее рук буквально всколыхнуло все его существо от долгожданного наслаждения. Не в силах более противостоять своим чувствам, Макс буквально взметнул молодую женщину на руки, пронес по узкому короткому коридору и пинком ноги распахнул дверь в спальню, прежде чем к нему вернулось понимание происходящего. Комната имела почти монастырский вид, на кровати громоздилась неряшливая куча смятых простыней и покрывал, но Кэтрин, казалось, ничего не замечала. Он опустил ее на постель, сбросил пиджак и жилет прямо на пол и устремился к ней, на ходу умудрившись сбросить с ног ботинки.
 Пальцы ее стали расстегивать пуговицы его брюк. Она снова поцеловала его, горячим и таким же требовательным языком все больше воспламеняя его. Его руки сами собой устремились ей под юбки, очарованно заскользили под тонким батистом белья и принялись стаскивать все ненужное и мешающее. Как сквозь сон, до ушей Макса донесся треск разрываемой материи. Он знал, что ведет себя до отвращения безобразно, как изголодавшийся зверь. Но остановиться уже не мог. Его ладонь легла на шелковистую возвышенность, пальцы почувствовали горячую влажность, скользнули внутрь. Она потянулась рукой, чтобы прикоснуться к нему. Он схватил ее за руку и поспешил прижать ее к брюкам, там, где налилась желанием плоть.
 Кэтрин вдруг вся напряглась и буквально окаменела под ним.
 – Макс, подожди, – выпалила она. – Просто ... подожди. Пожалуйста.
 Он тут же замер и без малейшей жалости к себе соскользнул с Кэтрин. Однако она притянула его к себе обратно и обняла изо всех сил.
 – Нет, – покачала она головой, и волосы ее рассыпались по его подушке. – Не надо останавливаться. Просто...
 – Что?! – воскликнул он, учащенно дыша ей в шею. – Господи, Кэтрин, что ты от меня хочешь?
 Он услышал, как она чуть ли не жалобно вздохнула.
 – Макс, я просто хочу, чтобы ты понял, тихонько проговорила она. – Я никогда так не делала. Я ... я не умею ...
 Он резко приподнял голову и увидел, что Кэтрин густо покраснела до корней волос. Святые угодники, о чем она старается ему сказать? Страсть туманила ему рассудок, и он никак не мог собраться с мыслями. Возможно, она почувствовала его растерянность, широко раскрыла глаза и обхватила его лицо горячими ладонями.
 – Макс, я хочу сказать, что была замужем. Конечно, я это делала. Но ... но не так, как сейчас. Мимоходом. И я подумала, что, может быть, важно для нас обоих ... как-то почувствовать хорошенько друг друга.
 Мимоходом. Слово, а потом и вложенный в него смысл он с трудом, но осознал. Она права. Их отношения чертовски важны, даже важнее, чем ему хотелось. Безжалостно задушив желание, Макс приподнялся на локте, стараясь получше разглядеть странное и необычное существо, каким она, как сейчас выяснилось; оказалась. Конечно, она не из тех женщин, с которыми он привык иметь дело.
 Была ли она такой, как он ее себе представлял? Несмотря на то, что все свидетельствовало об обратном, не продолжал ли он цепляться за укоренившийся у него в голове привычный образ, в который укладывалось большинство знакомых женщин? Значит, она как Люси? Или, еще хуже, как Пенелопа? Не потому ли он так спешил завалить ее на постель? И вдобавок откровенно грубо? Ни тебе ласковых слов ухаживания, ни нежных, обольстительных речей. И все-таки Кэтрин даже сейчас продолжала желать близости с ним. Она смотрела на него чистым взглядом, спутанные волосы разметались по подушке, вырез платья бесстыдно приспущен, открывая его взору начало ложбинки меж двух нахолмий.
 Он знал, что должен сейчас сделать. Он обязан остановиться, но джентльменом он не был. Что там Кэтрин имела в виду, сказать трудно, вот только пришла она к нему сама, и пришла именно за этим. Макс не мог отказать в том, чтобы угодить леди.
 – Я обещаю, дорогая, – прошептал он, осторожно вкладывая палец в горячую ложбинку между грудями Кэтрин, – что ты не будешь ни о чем сожалеть.
 Какой-то миг она смотрела, как Макс решительно стянул вниз лиф ее платья. Кэтрин судорожно вздохнула и доверчиво выгнулась ему навстречу, когда кружевной рюш сполз с ее грудей, обнажив два тугих безукоризненных соска.
 Потом прошептала его имя и потихоньку закрыла глаза. Лишь легкие тени от ее длинных ресниц лежали у нее на щеках. Он обхватил снизу и слегка приподнял ее груди, чувствуя ладонями их сводящую с ума теплоту и тяжесть.
 – Господи, Кэтрин, – услышал он свои хриплые слова, – ничего прекраснее в своей жизни я не видел.
 Широкий луч заходящего солнца пробился в щель между шторами и теплой желтоватой полосой лег на ее щеку и плечо. Ему показалось, что она олицетворяла женственность и нежность, воплотившиеся в ней непостижимым образом, и де Роуэн вдруг понял, что твердо знает – всю свою жизнь он ждал именно ее. Ему вдруг захотелось по-настоящему любить ее. Подарить им обоим пир наслаждения, нарочито медлительного и благоговейного. Он склонился к Кэтрин, коснулся дыханием ее обнаженной груди и услышал прерывистый вздох предвкушения.
 Макс обхватил губами ее сосок и нежно, а потом с откровенной жадностью начал теребить ртом налитую виноградину ее плоти. Кэтрин утопала в наслаждении и чувствовала, как ее все больше и больше окутывает со всех сторон его тепло. Максом пахли простыни, на которых она разметалась, и их запах дразнил и соблазнял ее. Она представила его нагим, длинные ноги закутаны смятой простыней... Видение было удивительно живым и до исступления чувственным.
 Когда он перенес свое внимание на ее вторую грудь, Кэтрин потянулась к нему, желая ощутить его в себе. Откровенно сладострастная жажда близости поразила ее до глубины души. О Боже, она ведь никогда не предавалась любви при дневном свете! В отчаянии она обхватила Макса руками и подтащила на себя, позволила, чтобы Макс слегка раздвинул ей ноги и опустил свое сильное мускулистое бедро между ее бедер. Он снова поцеловал ее, долго и чувственно, и язык его скользил глубоко у нее во рту. Она услышала, как он тихо охнул, почувствовала, как его тело снова содрогнулось, и к ее животу начали приливать медлительные волны сладостного тепла. Она поняла, что к ее ноге прижалась его распрямившаяся мужская плоть.
 Увлеченная поцелуями и жаркими ласками, она едва отдавала себе отчет, что Макс поднимал ей юбки все выше и выше, пока его ладонь не смогла свободно погладить шелковистую округлость ее живота. Он в очередной раз то ли охнул, то ли простонал, его горячие длинные пальцы заскользили вниз, и, наконец, его ладонь накрыла пушистый и густой кустик волос. Своим средним пальцем Макс начал осторожно поглаживать и надавливать, продвигая его все глубже и глубже. Не выдержав, Кэтрин коротко вскрикнула.
 – Здесь, милая? – вполголоса проникновенно спросил он, не отводя глаз от своей руки и наблюдая за собственной откровенной лаской. – Ты хочешь, чтобы я поласкал тебя вот здесь? Скажи, cara mia, и я обещаю, ты задохнешься от радости.
 Слова его были столь бесстыдно откровенными, а низкий, с хрипотцой голос столь обольстительным, что она сумела лишь выдохнуть шепотом:
 – Да, здесь.
 Кэтрин застонала от наслаждения, когда палец его скользнул еще дальше и вошел в жаркую влажную глубину, а подушечка большого пальца начала скользить вверх и вниз, подвергая танталовым мукам ее подрагивающий бутон любви. Ей казалось, что все ее существо сейчас вспыхнет испепеляющим пламенем.
 – О, милая, – прошептал он, не отнимая руки. – Так страстно желающая. Так ждущая.
 Раздвигая вход, в жаркую глубину скользнул второй палец. И снова начались поглаживания большого пальца, еще более мучительные, еще более желанные.
 Не удержав очередного вскрика, Кэтрин наконец откликнулась на ласку, выгнулась, слегка приподняла ягодицы и принялась порывисто опускаться на его руку, принимая в себя его пальцы, стремясь обрести сладость избавления. По телу Кэтрин снова прошла волна неудержимой дрожи, и она часто и прерывисто задышала.
 – Макс… Боже мой, Макс ... Я больше не могу ... Я хочу… сейчас, Макс. Ну пожалуйста!
 Рука Кэтрин, помимо ее воли, дотянулась до брюк Макса, и пальцы ее обхватили невероятно большой гребень приподнявшейся ткани.
 Макс грубовато рассмеялся, перехватил ее руку и поднес ко рту.
 – Терпение, любовь моя, – шепнул он.
 Кэтрин просто онемела от потрясения, когда он высунул язык и принялся игриво лизать ей ладонь, отчего молодая женщина необъяснимым образом вновь выгнулась на постели. Макс медленно втянул в рот ее средний палец и, не отрывая взгляда от ее глаз, принялся его сосать, и с каждым разом очередная волна мучительно-сладостного жара приливала к низу ее живота.
 Разглядывая ее, в наготе распростершуюся перед ним, он принялся ласкать ладонями шелковистую кожу ее бедер, поднимаясь все выше и выше, пока не достиг ее женского естества и, надавив обоими большими пальцами, не раскрыл нежные, влажные от нектара лепестки ее цветка любви.
 – Господи, Кэтрин, какая ты красавица, выдохнул он. – Ангел.
 Кэтрин, несмотря на неистовое желание любовной близости, подумала, что сейчас провалится сквозь землю от стыда за такое распутство. Когда же Макс наклонился, чтобы поцеловать ее ничем не прикрытую любовную плоть, ей показалось, что вся она, от кончиков пальцев на ногах до мочек ушей, краснеет от неумолимого стыда за содеянное, но затем рот его отыскал тот самый нежный и чувственный бутон, и бедра Кэтрин сами собой приподнялись над постелью, откликаясь на пронзившее ее острое наслаждение.
 Макс тут же отпрянул, хотя и продолжал крепко прижимать ее бедра к постели. Казалось, целую вечность он держал ее в плену пристального и загадочного взгляда своих темных глаз. Мучительное желание переполняло все ее существо. Она была его, она была готова делать все, что он пожелает. И тогда с едва заметной улыбкой Макс опустил взгляд и снова склонился к Кэтрин. При первом же прикосновении его губ откуда-то из глубины горла у нее вырвался полувсхлип, полустон. Пальцы его вновь – сначала один, потом второй – скользнули во влажную глубину, раскрывая ее для чувственной ласки губ. Кэтрин не ведала, что такая сладостная мука может доставлять непередаваемое наслаждение. Он ласкал и мучил ее одновременно. Снова и снова язык его скользил по расщелине ее плоти, иногда задевая тугой бутон, скрывающийся под кустиком ее лона, отчего Кэтрин всякой раз начинала бить неудержимая крупная дрожь. Она перебирала пальцами его густую шевелюру, гладила сквозь рубашку его широкие плечи.
 – Макс, пожалуйста, Боже мой, пожалуйста, Макс, – безоглядно умоляла она, бесстыдно выгибаясь всем телом.
 Язык его, не прерывая дразнящих скольжений, проник еще глубже. Кэтрин запрокинула голову, горло у нее перехватило, и она обеими руками непроизвольно вцепилась Максу в волосы. Она почувствовала, как ее захлестнул приступ неудержимой судорожной дрожи. Потом еще раз и сильнее. И еще сильнее. А затем с губ Кэтрин сорвался восторженный крик, когда неудержимое наслаждение начало раз за разом накатываться на нее, вздымая ее все выше и выше на гребнях волн блаженства.
 Последнее содрогание незаметно оставило Кэтрин, оцепенелую и жадно ловящую воздух ртом. Вскоре она пришла в себя настолько, чтобы увидеть Макса, стоящего на коленях у нее между ног. Выражение его лица было исполнено неприкрытой страсти. Она поняла, что лежит перед ним с бесстыдно широко раскинутыми бедрами, но ее смущение заглушалось только что пережитым ошеломляющим всплеском любовного состояния.
 – Дорогая, – глухо прошептал он, и голос его дрогнул от рвущегося наружу чувства, – теперь я хочу, чтобы ты стала моей. Сейчас.
 Пальцы их рук чуть ли не одновременно легли на его брюки: она желала одарить его лаской, он торопился расстегнуть последние пуговицы. Освобожденная плоть стремительно распрямилась и, чуть подрагивая, горделиво вздыбилась во всей своей грозной красе. Кэтрин не замедлила завладеть ею, обхватив ее рукой. Она тихонько ахнула, почувствовав ладонью и пальцами твердое, горячее и шелковистое на ощупь мужское орудие любви и поразившись наполнявшей его силе. Макс не смог сдержать дрожи наслаждения от прикосновения ее пальцев, что придало ей смелости, и, покрепче обхватив подергивающуюся плоть, она двинула руку вниз, скользящим движением спуская нежную подвижную кожу. От удивления она не могла отвести глаз от открывшейся разбухшей луковицы оконечности с выступившей на самом ее кончике густой прозрачной каплей, похожей на крупную жемчужину.
 Макс зажмурился и взмолился, чтобы у него достало сил сдержаться. Он застонал, и Кэтрин осторожно потянула его плоть к себе, приподнимая и раздвигая бедра.
 – Макс, войди в меня, – выдохнула она едва слышным шепотом. – Не удерживай себя, не надо.
 В ее умиротворенных карих глазах он видел всю глубину ее чувства, всю силу ее желания подарить ему удовольствие. И у него радостно и смущенно дрогнуло в самой глубине его души, как если бы сбылось несбыточное. Кэтрин безыскусно и счастливо раскрылась ему навстречу, и его затрясло от неимоверного усилия сдержаться, когда, не став противиться, он позволил ей медленно и непреклонно вложить распрямленную желанием плоть в сочную мякоть ее лона. Она замерла, и какое-то время полежала, запрокинув одну ногу на его тело, как бы привыкая к новым и незнакомым ощущениям.
 Он выскользнул из нее, приподнялся чуть выше и вошел в нее вновь одним сильным и резким движением.
 – О! – вскрикнул он, запрокидывая голову и издав ликующий возглас. Зажмурившись, он снова выскользнул и с удвоенной силой снова вернулся обратно, и еще раз, и еще, и еще ...
 Кэтрин ласково прижалась к нему и только и сумела прошептать:
 – Макс ...
 Губы их слились в долгом и жадном поцелуе. Кэтрин запрокинула вторую ногу ему на бедро, слегка приподнялась и задвигалась в такт ему, прижимаясь всем своим телом и буквально сводя его с ума. Как безумный, он безудержно овладевал и овладевал ею, пока, в конце концов, не оторвался от ее рта и, задыхаясь, не заглянул в ее сияющие счастьем глаза.
 – Кэтрин, прошу тебя, – умоляюще выдохнул он. – Пожалуйста. Давай потихоньку.
 Она покачала головой, и волосы ее рассыпались по подушке.
 – Не надо потихоньку, Макс, – шепнула она. – Сейчас не надо. Пожалуйста.
 Он нежно куснул ее нижнюю губу, закрыл глаза и осторожно двинул несколько раз бедрами взад и вперед. Матерь Божья, лоно Кэтрин с прежней силой нежно сжимало его плоть, оно было неправдоподобно тугим и узким! Макс уже перестал понимать, как ему все еще удается сдерживать себя. Он отчаянно·хотел Кэтрин, и продлевать муку ожидания уже не осталось сил. Макс снова глубоко, до конца погрузился в сладостно обволакивающую жаркую влажность ее женского естества и явственно почувствовал, что еще мгновение – и ему себя не сдержать. Господи! Он попытался ухватиться хоть за что-то, отвлечься на что угодно. Но тут расшалившаяся дева, что лежала под ним, прижалась губами к его уху и легонько куснула за мочку.
 – Не надо, Макс, – умоляюще зашептала она. – Ты не сделаешь мне больно. Возьми меня, милый ... Сейчас, пожалуйста ...
 Макс вырвался из жаркого объятия лона Кэтрин как раз тогда, когда из его тела страсть начала стремительно изливаться неудержимым потоком, унося с собой все его разочарования, негодование и одиночество. Он обессиленно упал поперек Кэтрин, задыхаясь и дрожа от пережитого наслаждения и благоговения. Они перекатились на другую сторону кровати, а он все никак не мог отдышаться, грудь ходила ходуном.
 Полежав какое-то время в состоянии райского блаженства, Макс взял простыню и все еще дрожащей рукой обтер с живота и бедер Кэтрин изобличающую любовную улику. Молодая женщина уютно прижалась головой к его плечу и, чуть повернувшись, ласково поцеловала его в скулу.
 – Макс, ты мог этого и не делать, – мягко пожурила она. – На самом деле.
 Макс тронул губами ее висок и почувствовал во рту солоноватый вкус ее пота.
 – Так спокойнее, Кэтрин, – пробормотал он.
 Впрочем, было у него тревожащее чувство, но он не мог понять, откуда оно возникло. Саму Кэтрин, похоже, ничто не волновало. Напротив, она по-кошачьи потянулась, пошевелила пальцами на ногах и всем телом припала к нему.
 Так, обнявшись, они продремали до тех пор, пока в комнате не начали сгущаться сумерки. Макс рассеянно смотрел в плохо побеленный потолок со знакомыми трещинами и лениво наблюдал, как тот из тускло-оранжевого быстро становился огненно-оранжевым. Он понял, что переживает самый умиротворенный момент своей жизни. Впрочем, покой и безмятежность всегда отмерялись ему скупыми дозами. Он не мог привыкнуть к мгновениям·спокойной жизни, потому что они были редки и скоротечны.
 Не прошло и пары минут, как судьба, весьма жестокосердная госпожа, оправдала его предчувствия.
 В дверь раздался стук; осторожный, но весьма настойчивый, он отдавался негромким гулковатым эхом в пустой прихожей.
 Взбешенный Макс выругался. Кэтрин с округлившимися глазами неловко приподнялась на локте.
 Упершись в постель руками, де Роуэн прижался лбом ко лбу молодой женщины.
 – Проклятие! – выдохнул он. – Я что, живу теперь на постоялом дворе для извозчиков?
 Кэтрин с грустью вздохнула.
 – Лучше тебе открыть, – еле слышно прошептала она, ласково убирая закрывшие ему лицо свои растрепавшиеся волосы. Он, не соглашаясь, помотал головой, но она не отступилась.
 – Макс, я все время буду здесь. А если что-то важное? Если вдруг с твоей работы?
 С его работы. По крайней мере, она назвала ее важной.
 – Ладно, – наконец вздохнул он. – Хорошо, пойду открою.
 Макс перекатился к краю кровати, встал и пошел из спальни, на ходу торопливо запихивая в брюки рубаху. На полу валялась одна из красных лайковых туфель Кэтрин, и он чуть об нее не споткнулся. Неожиданно ему страстно захотелось схватить ее туфлю и спрятать, оставить у себя. Макс подхватил свой жилет и двинулся дальше.
 Кэтрин села на постели и торопливо начала приводить в порядок одежду. В дверь постучали снова, и Макс, еще раз оглянувшись, протопал по коридору в прихожую. Он отпер дверь, и на него обрушился шквал возмущенных итальянских слов вперемешку с английскими. Мария с горящими возмущением глазами и беспрерывной жестикуляцией влетела в комнату.
 – Максимилиан, – сердито вскричала она, – О чем только ты думаешь? Уже половина пятого вечера! Синьора ведь ждет тебя! Уже несколько часов! Макс, она ведь старенькая! Она плохо себя чувствует!
 Не в силах перебить словесный фейерверк Марии, де Роуэн приложил руку ко лбу. Сегодня же суббота! Дьявол! Он всегда проводил субботы со своей бабушкой. Он что, забыл известить ее о том, что не придет сегодня? Вполне может быть, что она уже замучила советами и распоряжениями весь кухонный люд в своем доме. Суббота – день, который для бабушки считался самым важным событием, завершавшим каждую неделю, и которого она всегда с нетерпением дожидалась. Впрочем, она скорее бы умерла, чем согласилась в этом признаться.
 – Мария, Боже мой! – сокрушенно заговорил де Роуэн. – Приношу извинения за опоздание.
 – Что?! Какое еще опоздание?! Да ты просто забыл ... – Мария вдруг оборвала себя на полуслове и картинно воздела руки. Взгляд ее устремился ему за спину, в глубину прихожей.
 У Макса все сжалось внутри. Господи! да нет, Кэтрин не настолько беспечна, чтобы именно сейчас ...
 – Что это? – неожиданно требовательно спросила Мария.
 Макс медленно повернул голову и с нескрываемым облегчением увидел, что прихожая пуста.
 – О чем ты? – с невинным видом поинтересовался он.
 Мария решительно шагнула к скамье.
 – Вот это, Максимилиан! – ответила она, беря в руку и тыча ему под нос какой-то одеждой вишневого цвета. – Я вот про это!
 Дорожный плащ Кэтрин! Черт бы все побрал! Макс даже зажмурился.
 Тон Марии неожиданно смягчился, и в нем зазвучали столь знакомые его любимой бабушке хитрые нотки.
 – Вот оно что! – воскликнула она. – Она ведь здесь? Королева Пентаклей! Та женщина, которую видела твоя бабушка ... Она здесь?
 Вдруг из полутемного коридора донесся негромкий шорох.
 – Я причиняю неудобство, Макс? – неуверенно спросил мягкий женский голос. – Я ведь в самом деле как раз собиралась уходить.
 Макс с трудом проглотил подступивший к горлу комок, когда Кэтрин вышла из коридора в освещенную прихожую. Вид у нее был несчастный и смущенный.
 – Помолчи, Мария! – резко воскликнул он. – Ты в моем доме. Она – моя гостья. И придержи язык, ясно?
 Однако Кэтрин продолжала настороженно смотреть на Марию.
 – Прошу прощения, мэм, – проговорила она и протянула руку за своим плащом. – Я просто не знала, что мистера де Роуэна ожидают где-то еще. Я по дороге зашла к нему кое-что передать.
 У Макса и в мыслях не было тратить время на влезшую не в свое дело Марию.
 – Кэтрин, – мягко сказал он, поворачиваясь к молодой женщине, – поверьте, вы здесь совсем ни при чем. Миссис Витторио незамедлительно принесет свои извинения.
 Грозовые тучи и сверкающие молнии с лица Марии как ветром сдуло, и ее круглое лицо превратилось в ясное солнышко.
 – Нет, нет, что вы, милочка! – проворковала она, не отдавая тем не менее плащ. – Нет! Вы уж меня простите. Я вовсе не собиралась вас попрекать. Бабушка Максимилиана – она у нас очень старенькая. Макс снял себе квартиру, и она теперь живет совсем одна в большом и пустом доме. Ей всего лишь хочется, чтобы ее возлюбленный внук приходил к ней по субботам обедать, только и, всего.
 Глаза Кэтрин наполнились искренней симпатией.
 – Так она живет одна? – переспросила Кэтрин, переводя взгляд с Марии на Макса и обратно. – Как затворница?
 Мария горячо закивала в ответ.
 – Точно! Затворница. Очень, очень грустно.
 Немного бесцеремонно Мaкc забрал у Марии плащ.
 – О чем ты говоришь, Мария? Бабушка вовсе не такая, и ты это прекрасно знаешь! – проворчал он. – Леди Кэтрин, позвольте вам представить Марию Витторио, компаньонку моей бабушки и мою кузину. Мария, разреши представить леди Кэтрин Вудвей.
 У Марии округлились глаза.
 – Как замечательно! – Мария схватила Кэтрин за руку и принялась то с восторгом ее жать, то ласково похлопывать. – Милочка, вы должны пойти с нами отобедать у синьоры! Гости для синьоры – всегда радость! Что еще нужно престарелой женщине?
 Кэтрин неуверенно поглядывала то на Макса, то на Марию.
 – Ну ... Я вот только не одета к обеду ...
 Мария расплылась в истинно материнской улыбке.
 – Вы сама грация, синьорита! Милочка. Да вы же прямо красавица с модной картинки!
 С озадаченной улыбкой Кэтрин украдкой оглядела себя.
 – Я, конечно, буду рада ...
 – Мария, – вмешался в разговор де Роуэн. – Я просто уверен, что у леди Кэтрин для нас нет сегодня времени. Для любого из нас.
 По смущенному лицу Кэтрин промелькнула тень страдания, и она отступила на шаг.
 – Ну, верно ... если вы только не ...
 Мария снова просияла и ловко прошмыгнула мимо Макса.
 – Ну что вы, милочка, какие глупости! – затараторила она, схватив Кэтрин за плечи, как если бы собиралась пару раз ее хорошенько тряхнуть. – Он же мужчина! Они же вообще мало что соображают! Теперь скажите мне, милочка, вы сегодня собираетесь еще куда-нибудь?




 ГЛАВА 11



 Будьте внимательными даже в обществе глупцов, ибо и они могут обронить нечто, достойное знания.

    Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина

 Миссис Витторио оказалась весьма решительной женщиной. Чуть позже Кэтрин оцепенело наблюдала, как Макс отпускает карету Делакортов и помогает ей сесть в другой, не менее изысканный экипаж, сопровождая свою помощь резкими словами и порывистыми движениями. Экипаж, как она догадалась, принадлежал знатной синьоре, бабушке Макса, которая, как Кэтрин уже начала подозревать, вовсе не страдала затворничеством, в чем ее старалась убедить миссис Витторио. На самом-то деле, поглядывая на то и дело стреляющую глазами и горячо жестикулирующую госпожу, Кэтрин начала испытывать тревожное чувство, что ее неумолимо затягивают в искусно сплетенную неким пауком паутину. Зачем тогда она туда едет? Отчего бы ей просто не принести извинения и не отказаться?
 Но как всегда, любопытство Кэтрин пересилило, и уже через четверть часа все трое сидели в карете, которая легкой рысью катила через Вестминстер. Мария Витторио продолжала безостановочно болтать, однако, когда в разговор вступал Макс, слова его оказывались невыразительными и сухими. Он злился. И еще тревожился, подумала она. Ему не хотелось, чтобы она пришла вместе с ним. В то же время он и не возражал.
 Со своей стороны Кэтрин не до конца понимала, что, собственно, произошло.
 Кэтрин покосилась на даму, что сидела рядом:
 Занятная личность. Мария была пухлой женщиной средних лет с добродушным лицом и большими выразительными глазами. Макс сказал, что она его кузина. И вдобавок итальянка, что вполне объясняет ее смуглый цвет кожи и говорливость. А что за таинственная бабушка? Женщина со средствами, если судить по карете. Кэтрин подумала и о Максе де Роуэне. Как-то так получилось, что она вообразила себе, будто он совсем одинок. Такое уж он создавал впечатление, специально и вполне осознанно, отметила она.
 В голове у нее кружилась череда сомнений и вопросов. Что он за человек? Во всяком случае, не обнищавший полицейский. Может быть, даже и не среднего достатка чиновник. Да знает ли она его вообще, его, которому она только что отдалась по доброй воле? Скорее всего, нет. Ей надо бы сожалеть о случившемся, однако странным образом этого чувства она не испытывала. А Макс? Она украдкой бросила в его сторону торопливый взгляд, однако выражение его лица оставалось совершенно непроницаемым.
 Карета прогрохотала мимо Уайтхолла и резко свернула на Стрэнд. Мария чуть было не свалилась со скамьи и оборвала свою болтовню, чтобы сесть поудобнее. Кэтрин не преминула воспользоваться моментом.
 – У вас такой милый акцент, – вежливо завела она разговор, – вы, наверное, итальянка?
 Женщина с некоторым изумлением воззрилась на нее.
 – Si, а вы что, не знали? – спросила она. – Наша семья из come si dice Toscana!
 – Тоскана, – негромко подтвердил Макс.
 – Ах да, – кивнула миссис Витторио. – Но синьора, бабушка Максимилиана, много лет прожила в Милане. Потом началась война, – женщина неопределенно повела плечами, – в Ломбардии стало совсем плохо, в Италии ненамного лучше. Нам пришлось уехать.
 Рассказ Марии захватил Кэтрин.
 – И вы приехали в Лондон? Почему?
 Миссис Витторио всплеснула руками:
 – Почему? Заняться торговыми делами, естественно! – Она бросила настороженный взгляд на Макса, потом вновь обратила все свое внимание на Кэтрин. – Синьора, моя кузина всегда говорила, что победят все равно англичане. О, она многое повидала. Уж она-то знает, можете мне поверить.
 – Поразительно! – поспешила восхититься Кэтрин, не очень понимая, что имеет в виду миссис Витторио. Она повернулась к Максу: – А в каком возрасте вы приехали сюда, мистер де Роуэн? Вам было интересно приехать в другую страну?
 Максу возможности ответить не дали.
 – Нет, нет! – вмешалась в разговор миссис Витторио и даже руками замахала. – Максимилиан был тогда совсем ребенком и жил в замке у своего отца на Рейне. А он вам говорил, что на самом-то деле родился именно здесь? Его родители приехали по делам, и вот ... – По лицу ее мелькнула шаловливая улыбка. – Мы часто над ним подшучиваем, что он один из вас, истинный англичанин.
 Макс поспешил вмешаться в занимательный рассказ.
 – Мария, – хмуро сказал он, – я более чем уверен, что леди Кэтрин наши семейные истории не интересны.
 Миссис Витторио снова всплеснула руками и воздела их к небу.
 – Максимилиан, о чем ты говоришь? Разве она сама меня об этом не спросила?
 Макс озадаченно помолчал.
 – Да, верно.
 Он откинулся на спинку своего сиденья, перевел взгляд на Кэтрин и заговорил, как ей показалось, тщательно взвешивая едва ли не каждое свое слово:
 – Большинство англичан, леди Кэтрин, сочтут меня за полукровку. Свой род я веду от смешения каталонских виноторговцев, испанских крестьян и итальянских торговцев. Возможно, и от еще менее родовитого люда. Но мой отец родился в Эльзасе. Местечко самое что ни на есть крохотное. Подозреваю, вы про него даже не слыхали.
 Кэтрин согласно кивнула, и он после продолжительного молчания продолжал:
 – Там холмы и повсюду виноградники. Эльзас находится между Рейном и горами Вогезы.
 Что-то шевельнулось в памяти Кэтрин.
 – Кажется, где-то во Франции?
 Макс горько усмехнулся.
 – Зависит от того, кого вы спрашиваете, – негромко ответил он. – Наполеон, вне всякого сомнения, считал именно так.
 – Вот как! – протянула Кэтрин. Она начала догадываться о горечи в его словах. – А когда вы туда приехали? Сколько лет вам было тогда?
 Макс снова надолго замолчал, и взгляд его потемнел.
 – Задолго до революции, – наконец ответил он. – Я был тогда уже почти взрослым.
 Тон его не располагал к дальнейшим расспросам.
 – Хватит о грустном! – с живостью воскликнула Мария. – Скажите, миледи, вам нравится тосканская кухня?
 Кэтрин пожала плечами и улыбнулась.
 – Не знаю. Боюсь, я мало ездила по свету.
 – Да, мир велик, верно? – спокойно заметила Мария. – Вот Мaкc повидал много всяких новых мест. Он вам может рассказать обо всем, что пожелаете. Я – другое дело! Я вам смогу рассказать только про еду.
 И она начала рассказывать. Пока карета синьоры катилась по Флит-стрит, Мария Витторио расписывала массу кулинарных изысков, которые можно подавать на обед, – странные, с чудными названиями блюда, совершенно неизвестные Кэтрин, знавшей лишь вкус говядины с бараниной, но вызывавшие желание вдохнуть их аромат и попробовать. Путь оказался неблизкий. Мария все говорила, а они проехали Сити, потом Тауэр и углубились в кварталы Ист-Энда, про которые Кэтрин только слышала.
 Макс на всем протяжении приятной болтовни Марии стоически просидел молча. Похоже, он ни на секунду не отвел взгляда от лица Кэтрин. А когда она время от времени поглядывала в окно кареты, то могла чувствовать, как его взгляд буквально прожигает ее насквозь. Внезапно ей захотелось, чтобы тогда они отмахнулись от стука в дверь. Они смогли бы подольше побыть вместе и еще раз предаться любви. Но у них не оказалось возможности закрепить нежные узы близости, которые возникают между любовниками, продремавшими в объятиях друг друга. Не оказалось и возможности пошептаться, пусть и неуверенно, о своем будущем.
 А существовало ли у них будущее? Кэтрин чувствовала, как будто они не доделали до конца что-то очень важное. Вопросы так и остались без ответов. Теперь же к ней вернулись отчужденность и сомнения. То же самое она могла видеть в полуприкрытых веками глазах Макса. С чувством утраты и печали в душе Кэтрин обратила внимание на вид, который открывался ей из окна кареты. Т о, что она увидела, лишь добавило ей беспокойства.
 Перемежаемые утонченной архитектуры домами, изящными церквами и частными садами, перед ее глазами тянулись целые кварталы жалких жилищ такой убогой бедности, которая Кэтрин и в самом страшном сне не могла привидеться. Неподалеку от Мейфэра располагались районы, которые заселяла беднота, но такой нищеты даже там она не видела. И даже здесь особняки богатых дельцов и процветающих торговцев соседствовали с неприкрытой нищетой лишь потому, что из восточных кварталов ближе добираться до Сити и доков.
 Почему Макс здесь жил? Изабель называла его крестоносцем. Реформатором. Кэтрин была вполне согласна с ней. Проехав Тауэр, карета повернула в сторону от реки и двигалась теперь по совсем безрадостной местности. Канавы, переполненные черной зловонной водой, бегающие по улицам босые бледные дети с унылыми личиками маленьких старичков, худые, плохо одетые женщины, которые устало тащатся по мостовой мимо обшарпанных витрин и грязных кабаков и клянчат милостыню у каждого встречного. Плечи их сутулятся, глаза полны безнадежного равнодушия, и даже Кэтрин при всей своей наивности понимала, кто они такие. До глубины души потрясенная печальными картинами, она зажмурилась, но Макс понял ее жест неверно.
 – Скажите, миледи, – спросил он, и голос его звенел от печали и сарказма, – что вы думаете об Ист-Энде? Такая панорама виделась вам хотя бы в воображении?
 Кэтрин не ответила и снова обратила свой взор в окно кареты. Ей нетрудно догадаться, о чем сейчас думал Макс. Часть его души хотела верить, что увиденное вызывает в ней отвращение и что ее мнение о нем будет теперь зависеть и от тех мест, где ему довелось жить. Возможно, Макс каким-то образом ожидал, что она направит все свое презрение на тех, кому он столь усердно служил.
 Наконец они повернули на север, на узкую и ухоженную дорогу, которая вывела их на широкую площадь, окруженную высокими городскими домами, трудно отличимыми от таких же собратьев из Уэст-Энда. Кучер синьоры остановился напротив особенно импозантного дома, из которого тут же вышел слуга, чтобы увести лошадей. Вскоре Кэтрин стояла рядом с Максом в полумраке просторной, тускло освещенной прихожей. Мария протараторила какие-то распоряжения, и высокий пожилой лакей подошел к ним забрать верхнюю одежду. Кэтрин воспользовалась задержкой и огляделась по сторонам. По обе стороны вестибюля виднелись многочисленные комнаты с распахнутыми настежь дверями. Комнаты напоминали кабинеты, в которых, она заметила, стояли письменные столы, а вдоль стен книжные шкафы и комоды.
 Внезапно рядом с Максом оказался худой мужчина в очках. Локтем руки он прижимал к себе толстую бухгалтерскую книгу, а за ухом у него виднелся остро заточенный карандаш.
 – Мистер де Роуэн! – вскричал он. Одежда его была едва ли не такой же, как на Максе, только голос содержал в себе нотки почтения. – Как я рад вас видеть!
 – Опять засиделись допоздна, Трамбл? – пробурчал Макс.
 Мистер Трамбл слабо улыбнулся.
 – Мистер де Роуэн, позвольте пару слов о складе, который нам нужен? Я кое-что подыскал, но ваша бабушка считает, что цена слишком высокая.
 Макс пристально посмотрел на него.
 – Вот и торгуйтесь с ней, а не со мной, Трамбл.
 Улыбка сползла с лица Трамбла.
 – Так ведь каждый дюйм недвижимости расхватывают, как горячие пирожки, а новые доки еще не достроили!
 Макс повернулся к Кэтрин, чтобы помочь ей снять плащ.
 – Синьора прекрасно осведомлена о планах строительства, – вежливо, но твердо ответил он. – Отправляйтесь лучше домой, Трамбл. Ваша семья, пожалуй, важнее, чем новый склад.
 Покосившись на Кэтрин, Трамбл почтительно поклонился и ретировался. Макс, не удосужившись объяснить произошедшее, галантно предложил Кэтрин руку. Ведомые Марией Витторио, они направились в глубь дома и поднялись по скрипучим лестничным ступеням на второй этаж. С каждым новым шагом у Кэтрин где-то под ложечкой возникала нервная дрожь, и унять ее никак не удавалось. Дом показался большим и плохо освещенным. Едва ли не каждая комната заставлена тяжеловесной, идеально отполированной мебелью. Пышные драпри и гобелены закрывали окна и стены, в воздухе стоял приятный запах незнакомых душистых ароматов. Похоже, дом знал достаток, имел изящный вкус и таинственную скрытность. Кэтрин чувствовала себя здесь и потерянной, и заинтригованной.
 Вдруг у них над головой раздался какой-то жуткий топот, потом он переместился уже на лестницу. Встревоженная Кэтрин вгляделась в полумрак впереди. Из-за стойки перил следующего лестничного марша выскочило какое-то черное существо неясных очертаний и устремилось в их сторону. Макс тут же отпустил руку молодой женщины и встал на колени прямо на лестничной площадке.
 – Люцифер! – крикнул он неожиданно радостным голосом. – Ко мне!
 – Скверная псина! – принялась распекать ее миссис Витторио, когда громадный пес с визгом бросился к Максу, чуть не сбив того·с ног. – Скверная, очень скверная псина! У нас, между прочим, гостья.
 Впрочем, Люцифер, отчаянно виляя задом и мотая свисающими подгрудками, видел только своего хозяина. Да и сам Макс, увлеченный мгновением встречи, все гладил пса да чесал ему за ушами, как будто старался себя уверить, что все в полном порядке.
 Тут-то Кэтрин увидела, что это та самая жуткая зверюга, которая трусила следом за Максом в то мглистое утро в Гайд-парке. Сейчас пес не производил такого устрашающего впечатления, как тогда. Макс что-то негромко и ласково сказал собаке на языке, которого Кэтрин не понимала, последний раз взъерошил ей шерсть на загривке и поднялся на ноги. Люцифер незамедлительно пере катился на спину, совсем по-щенячьи вывалил из пасти розовый язык и выжидательно уставился на де Роуэна.
 – Какой замечательный зверь! – сказала Кэтрин и присела на корточки, чтобы получше разглядеть Люцифера. – А какой же он породы? Мастиф? Я никогда не видела черных мастифов.
 – Он из Кампаньи, – объяснил Макс с неожиданным воодушевлением. – Он добрее, чем французская или английская порода, и его легко натаскать для работы в полиции.
 Макс еще раз почесал собаку за ушами, а потом прищелкнул пальцами:
 – Люцифер, место!
 Пес вскочил на ноги, весь подобрался и выжидающе уставился на Макса. Куда только подевалась щенячья беспечность! Они начали подниматься на следующий этаж. Люцифер ни на шаг не отставал от де Роуэна. На лестничную площадку третьего этажа выходили широко распахнутые двойные дубовые двери, и за ними виднелась просторная, богато обставленная гостиная. Как везде в доме, в ней царили полумрак и прохлада.
 Тут Кэтрин наконец увидела синьору. Она сидела с чопорно-прямой спиной в кресле с высокой спинкой неподалеку от камина. Одета синьора была в строгое платье из черного шелка и вид имела такой, как будто она только что вышла из сказки братьев Гримм, причем явно не самой веселой. Длинное лицо, острый, как нож мясника, нос, на голову и плечи накинута черная же кружевная мантилья. Картину царственной презрительности завершал громадный гербовый щит, висевший высоко на стене над массивной каминной полкой. Расписанный в лазурных и траурно-черных тонах, на нем красовался герб, на котором ясно просматривалось изображение стоящего на задних лапах черного льва в жемчужном чепце. Зрелище было настолько необычное, что Кэтрин невольно замедлила шаг.
 Мария тоже стала идти медленнее и с большим почтением, вот только Люцифер в несколько прыжков пересек комнату и с довольным ворчанием плюхнулся у ног синьоры.
 – Ах, синьора, – воскликнула Мария, – вы задремали и уже проснулись?
 Старуха оборвала ее нетерпеливым резким взмахом руки.
 – Проснулась, проснулась, – проворчала она, – и убедилась, что меня все бросили – не только внук, но и кузина тоже.
 Макс быстро прошел вперед и склонился над сухой старческой рукой.
 – Не сердитесь, бабушка, – мягко проговорил он. – Меня задержали дела. И посмотрите, Мария перевыполнила ваше поручение и привезла к вам гостью.
 Старуха, не выказав ни удивления, ни обиды, перевела взгляд на Кэтрин и оглядела молодую женщину с ног до головы.
 – О, и кто же она? – Синьора поманила ее скрюченным пальцем: – Подойдите ближе, милочка, чтобы я могла вас видеть.
 Мария поспешила шагнуть вперед.
 – Леди Кэтрин Вудвей, она дружит с Максимилианом, и нанесла сегодня ему визит! возвестила она с нотками торжества в голосе. – Миледи, это бабушка Максимилиана, синьора Кастелли.
 Кэтрин приблизилась и взяла сухую костлявую руку хозяйки дома. Ощущение было такое, что от нее ожидают, чтобы она присела в глубоком реверансе, поцеловала старческую руку и, пятясь, почтительно отступила назад.
 – Очень рада знакомству с вами, – справилась она с волнением. – Надеюсь, я не нарушила ваше уединение. На визите настояла миссис Витторио.
 Синьора Кастелли согласно кивнула.
 – Мария частенько так делает, – признала она, – а вы, дорогая? Ведь вы друг моего внука, не так ли? Но как я полагаю, познакомились вы с ним не так давно.
 Кэтрин бросила на Макса встревоженный взгляд.
 – Да, недавно.
 – Ладно, бабушка, – решительно вмешался в разговор Макс, прерывая начавшийся допрос с пристрастием. – Мы заставили вас ждать так долго, что время обеда давным-давно прошло. Отчего бы нам не перейти в столовую?
 Все вместе они вернулись назад, спустившись по лестнице. Синьора Кастелли тяжело опиралась на руку своего внука; тот бережно ее поддерживал, давая лишь надежную опору и нисколько не пытаясь контролировать или вести ее. Кэтрин чувствовала, сколько любви у них друг к другу. Столовая имела обстановку в соответствии с принятым в доме стилем: мебель темного дерева, бархатные драпри цвета бургундского вина и яркий огонь в камине. Они двинулись вокруг стола, чтобы рассесться, и тут у Кэтрин перехватило дыхание, когда взгляд ее остановился на поразительном портрете, который висел над каминной полкой и господствовал в столовой.
 С первого взгляда становилось ясно, что портрет работы кисти не заезжего художника, а настоящего мастера. Краски были темными и насыщенными, вся сцена – само совершенство домашнего уюта. Поразительно красивый юноша сидел в похожем на трон кресле, одетый с небританской европейской элегантностью; ворот и манжеты его костюма утопали в Кружевах. На одном колене лежала открытая книга, щеку вяло подпирала сжатая в кулак рука, на пальце которой виднелся крупный изумрудный кабошон цвета его глаз, которые горели непонятным рвением. Слегка квадратный подбородок говорил о врожденном упрямстве. Длинные волосы цвета воронова крыла отброшены назад, открывая высокий лоб и нахмуренные черные брови.
 Рядом с ним сидела изумительной красоты женщина с едва заметной улыбкой на губах. На ее коленях уютно устроилось маленькое дитя. У их ног лениво растянулась темно-коричневая пастушья овчарка, и, что было совсем уж странным, позади них на стене висело точно такое же оружие, которое Кэтрин видела в гостиной синьоры. Если бы не зеленые глаза и прозрачно-бледная кожа, мужчину на портрете с легкостью можно было принять за Максимилиана де Роуэна. Кэтрин бросила быстрый взгляд на латунную пластинку внизу картины, но надпись на ней, похоже, сделана на французском. Однако дату и часть надписи она все же разобрала: Луи Арман де Роуэн, виконт де Венденхайм, 1792.
 Вот оно что! Значит, изображенный дворянин является предком Макса. Такое открытие Кэтрин совсем сбило с толку. Вспомнив, где и с кем она находится, она на время отложила свои размышления. Люцифер протиснулся под стол и улегся как раз между синьорой и ее внуком. Кэтрин опустилась на свое кресло и тут же почувствовала на себе прожигающий насквозь, оценивающий взгляд синьоры. Макс галантно усаживал Марию и ничего не заметил. Кэтрин чуть вздернула подбородок и с доверительной улыбкой ответила хозяйке таким же въедливым взглядом. Она кожей чувствовала, что ей ни в коем случае нельзя пасовать перед такой женщиной. В ответ по лицу миссис Кастелли проскользнула тень легкого изумления, и она, отвернувшись, заговорила с дворецким о содержимом супницы, которую только что торжественно внес лакей.
 Кэтрин окинула взглядом изысканно сервированный стол. Еда оказалась необычной, пикантной и восхитительно-вкусной. За столом поначалу велись милые пересуды ни о чем, но очень скоро, как Макс ни старался увести разговор в сторону, беседа переместилась на Кэтрин. К четвертой перемене блюд синьора Кастелли уже сумела выведать, что ее гостья из Глостершира, что она бездетная вдова, что в Лондоне ей бывать не приходилось и приехала она совсем недавно, чтобы ухаживать за тетей своего покойного мужа. Пока синьора удовлетворенно кивала, Кэтрин все посматривала на Макса, который со всеми оставался предупредительно-вежлив, но и предельно сдержан. От того, что она пришла сюда, ее начали мучить угрызения совести. Ну почему она все никак не научится сдерживать свое глупое любопытство? Она вполне могла отказаться от приглашения миссис Витторио. Макс – скрытный человек и, возможно, имел на то весьма веские причины.
 Зато его бабушке до всего было дело и характер у нее не сахар. Тем не менее, Макс держался твердо и обращался с престарелой родственницей с ласковой решительностью. Кэтрин вдруг страстно захотелось поговорить с ним, ослабить отчужденность между ними, но никакой возможности не представлялось. К тому же синьора теперь выспрашивала ее о религии и детях, которые ее как-то особенно интересовали, и, прежде всего, отчего ее гостья их до сих пор не завела. Кэтрин почувствовала, что начинает неумолимо краснеть. Макс снова ловко перевел разговор на погоду. Он встретился с ней взглядом, и она увидела в нем чувство смущения и громадной симпатии.
 Весь обед дворецкий и лакей простояли около камина, спеша всякий раз помочь с переменой блюд, которых насчитывалось аж восемь, причем к каждому подавался новый графин вина. Время от времени синьора прерывалась и начинала обсуждать с Марией и своим внуком достоинства того или иного марочного вина, употребляя выражения, которые Кэтрин совершенно не понимала. Трижды синьора давала распоряжения дворецкому, и тот заносил их в обтянутую кожей книгу, которая лежала на каминной полке.
 – Ваши познания в винах просто удивительны, – заметила Кэтрин, поднимая голову от тарелки с потрясающе вкусными мидиями, запеченными в сладком горячем соусе.
 Синьора весьма величественно приподняла бровь.
 – Моя забота – досконально разбираться в собственном торговом деле! – ответила она, и в голосе ее прозвучало легкое удивление. – Мы виноторговцы и продаем прекрасные вина. Ты разве не знала? – добавила она и почему-то в упор посмотрела не на Кэтрин, а на Макса.
 Тот положил вилку.
 – Дело в том, леди Кэтрин, что моя семья занимается винодельчеством вот уже целое столетие, – спокойно объяснил он. – Моя бабушка по справедливости гордится своей империей.
 При словах внука глаза синьоры сердито сверкнули.
 – Нашей империи, Максимилиан! – резко поправила она. – Той самой, которой ты пренебрегаешь в погоне за собственной глупостью. Что вы подумаете, миледи, о человеке, который отмахивается от собственного наследства ради такой безнадежной цели?
 На Кэтрин как озарение сошло, и она вдруг все поняла. Кашлянув, она отложила вилку.
 – Я думаю, что понимаю ваше разочарование, мэм, – осторожно ответила она, – но то, чем занимается ваш внук, жизненно важно для каждого из нас. Я не могу согласиться с тем, что слова «безнадежная цель» выбраны правильно.
 – А наша торговля – она что, не жизненно важна? – спросила синьора с нескрываемой горечью, продолжая сверлить взглядом внука. – Я думаю ...
 – Хватит, бабушка! – перебил ее Макс. Лицо его исполнилось суровой решимости. – Мы обсудим все в следующий раз и не на людях.
 Какое-то мгновение синьора явно колебалась, а потом втянула когти.
 – Ладно, – примирительным тоном согласилась она и показала рукой, чтобы убрали последнюю смену блюд. – Мой внук позволит составить ему компанию, пока он будет смаковать портвейн?
 Макс коротко кивнул. Его бабушка заулыбалась.
 – Тогда для присутствующих дам замечательный херес, – сказала она и щелкнула пальцами в направлении дворецкого: – Будьте любезны, бутылочку колеиты и графин амонтильядо. – Она устремила пронзительный взгляд своих черных глаз на Кэтрин. – Не возражаете, милочка, если мы немного развлечемся?
 Кэтрин отчего-то заколебалась. Не дай Бог, если ее попросят спеть или сыграть на фортепьяно. Впрочем, Макс уже смотрел на Марию, которая поднялась со своего места и. подошла к буфету.
 – О нет, бабушка, – запротестовал он, – и думать не смейте!
 Мария довольно нервно извлекла на свет Божий из бокового ящика небольшую деревянную коробочку. Синьора сидела совершенно спокойно и приняла самый что ни на есть умиротворенный и невинный вид.
 – В чем же вред невинного развлечения? – поинтересовалась она, разводя руками и нарочито пожимая плечами. – Леди Кэтрин не будет возражать. Всем английским леди это всегда нравится.
 – О чем идет речь? – поинтересовалась Кэтрин. – Что так нравится всем английским леди?
 Старуха косо посмотрела на нее.
 – Карты таро, – заговорщически прошептала она. – Я узнаю ваше будущее. По картам.
 Макс громко закашлялся. Кэтрин повернула голову, посмотрела на него, потом перевела взгляд обратно на синьору.
 – Вы про предсказывание судьбы? Вроде как цыганки гадают?
 С нескрываемым отвращением на лице синьора покачала головой.
 – Нет, нет, что за глупости! Цыганки предскажут судьбу, только если карманы ваши раздуваются от денег, а в голове ветер гуляет.
 – Э! Одинаковая глупость, – вмешался в разговор Макс. – Совсем не важно, кто занимается предсказанием.
 Но Кэтрин была заинтригована.
 – Тогда, если это глупость, – спросила она, – вы не будете возражать, если я все же не откажу себе в удовольствии?
 Макс хмуро посмотрел на нее через стол.
 – Сделайте любезность, – проворчал он. – Хотите совсем запутаться, тогда доставьте себе удовольствие.
 Мария вернулась за стол, неся с собой маленькую деревянную коробочку и несколько медных тарелочек, на которых кучками лежали какие-то травы. Синьора сначала подожгла травы, потом, бормоча что-то себе под нос, принялась водить колодой таро через поднимающийся с блюдец дым.
 Дворецкий с невозмутимым видом, как если бы такое он видел по десять раз на дню, поставил на стол вино как раз в тот момент, когда синьора положила колоду перед Кэтрин.
 – Притронься к ней, – приказала она глухим голосом. – Да, милочка, погладь их, погладь ласково. Всегда очень хорошо передать часть себя картам. Замечательно! Теперь разложи их на три кучки. Нет, нет, что ты! Только левая! Клади их влево от себя. Только левой рукой.
 Отчего-то волнуясь, Кэтрин сделала так, как ей сказали. Синьора переложила карты на противоположную сторону, а потом длинными узловатыми пальцами легко их перетасовала.
 – Теперь, милочка, скажи мне, о чем бы тебе хотелось узнать?
 Кэтрин исподтишка бросила взгляд на Макса, но тот сидел, потягивая свой портвейн, и даже не смотрел в ее сторону.
 – Мне хотелось бы узнать про мое будущее, – подумав, с некоторым вызовом сказала Кэтрин.
 Старуха покачала головой.
 – Иногда, милочка, мудрее сначала рассказать о прошлом.
 И начала выкладывать карты по кругу рубашкой вверх. Разложив карты, она выложила поперек круга еще семь карт и положила последнюю в самый центр. Отчего-то дрогнувшей рукой она взяла карту, что лежала в центре, и, помедлив, перевернула ее картинкой вверх.
 Мария, сидевшая на противоположном конце стола, громко вскрикнула, молитвенно сжала руки и возвела глаза к небу. Макс с кислым видом посмотрел на нее и допил из бокала остатки порто.
 – Что за карта? – спросила Кэтрин. – Что она означает?
 Старуха улыбнулась, не скрывая своей радости.
 – Это Королева Пентаклей, – спокойно объяснила она. – Королева Пентаклей – замечательно хорошая карта. Она олицетворяет великодушие, бережливость и мудрость, все добрые и благоприятные качества. Но, прежде всего она приносит великое плодородие.
 – Плодородие? – пролепетала Кэтрин.
 Синьора проницательно прищурилась.
 – Великое плодородие, – поправила она гостью, и в словах ее явно звучало предостережение.
 Макс презрительно фыркнул, но синьора предупреждающе подняла руку.
 – Пожалуйста, ни слова, пока я не закончу.
 И она начала переворачивать одну за другой карты, лежащие по кругу, двигаясь по часовой стрелке. Время от времени она останавливалась, вглядывалась в открывшуюся карту, задумчиво барабанила пальцами. Наконец она открыла самую последнюю карту и откинулась на спинку кресла. Вид у нее стал совсем измученный.
 Взяв графин, чтобы добавить себе вина, Макс бросил на Кэтрин мрачный взгляд.
 – Я же говорил вам, что все полная глупость.
 – Хватит! – воскликнула его бабушка, прижимая кончики пальцев к вискам и пристально вглядываясь в разложенные перед ней карты. – Я должна подумать. Поразительно!
 Вдруг она резко вскинула голову и посмотрела на Кэтрин пронзительным взглядом.
 – Боже, да у тебя в жизни много мужчин, негромко проговорила она и, проведя пальцем по картам, остановилась на одной из них слева от нее. – Но вот этот, милочка – да, вот этот, – был отвратительным.
 – Был? – переспросила Кэтрин. Макс резко выпрямился в своем кресле, и его ревнивый взгляд разве что не прожигал ее насквозь.
 Старуха торжественно закивала.
 – Очень дурной и очень красивый мужчина. Но его больше нет. Смерть изъяла то, что не сумела сделать жизнь.
 Кэтрин перевела взгляд с синьоры на Макса.
 – Нет! – Она даже головой затрясла. – На моего покойного мужа совсем не похоже.
 Синьора Кастелли согласно кивнула.
 – Конечно, нет, дорогая моя, конечно, нет. Он же вот здесь. – Она вытянула палец, указала им на верхнюю часть круга и постучала по карте ногтем. – Крупный светловолосый мужчина с добрым сердцем. Ты знала его много лет, верно? Но вот эта карта – Десятка Скипетров ... О-о! Слишком много бремени возложил он на твои плечи. Но на жизнь твою он будет иметь мало влияния.
 Кэтрин мимолетно почувствовала, что она начинает волноваться. Кажется, такие игры в гостиной ей чем дальше, тем меньше нравились. Судя по лицу Макса, он уже откровенно злился. Но время упущено. Синьора теперь вела пальцем по картам обратно справа налево.
 – Но вот этот вот дурной мужчина, милочка, он тебе много горя причинил, – сказала она, возвращаясь к первой карте. – Видишь – Четверка Пентаклей? Он забрал то, что принадлежало тебе – деньги или что-то еще ценное, – и очень тебя огорчил. Нет, нет! Ты хочешь что-то сказать!
 Кэтрин стиснула в руках салфетку.
 – Теперь уже не важно, – ровным голосом признала она. – Думаю, это мой отец.
 Макс с громким стуком поставил бокал на стол.
 – О чем ты говоришь, Кэтрин! – воскликнул он. – Не принимай так близко к сердцу. Обычная карточная игра. Часть старушечьей забавы, и больше ничего.
 – Господи, внук, ты же знаешь, я никогда не ошибаюсь, – сказала синьора.
 – Я просто не хочу, чтобы вы и дальше продолжали расстраивать свою гостью, бабушка! – стоял на своем Макс. – А этому семейству досталось много неприятного, чтобы начать бояться всего и вся, – хмуро договорил он.
 Несмотря на растущую непонятно отчего душевную тревогу, Кэтрин наклонилась вперед, не в силах устоять перед искушением.
 – Синьора, доскажите мне, пожалуйста, остальное.
 Шишковатый старушечий палец опустился у нижней части карточного круга.
 – Еще один мужчина, очень красивый, очень суровый. Может быть, любовник? – Она бросила на Макса быстрый взгляд, потом покачала головой. – Нет, кто-то еще. Вам вместе многое пришлось пережить. И ты ищешь у него поддержки.
 – Может быть, мой старший брат? – выдохнула Кэтрин.
 – Очень может быть, – кивнула старуха, – но видишь выше вон ту карту? Это Мудрец, карта тайных дел. Он говорит, что близок обман. Ты делаешь что-то не очень хорошее. Что-то такое, что ты будешь стараться скрыть от человека, которого уважаешь.
 Легкая дрожь скользнула вдоль спины у Кэтрин, потому что ей вдруг вспомнились слова, сказанные ею со смехом Изабель: «О, мой праведный брат ничего не узнает про моего тайного любовника. Я умею хранить тайны». Она опустила глаза, не в силах выдержать пристальный взгляд старухи.
 – И насколько я преуспею в своем двуличии? – спросила она, стараясь говорить беспечным и шутливым тоном.
 Синьора Кастелли усмехнулась.
 – Преуспеешь, не волнуйся. – И продолжала: – Но вот эта! Эта карта мне кажется самой потрясающей – Валет Пентаклей! Но это ... как сказать sottosopra?
 – Вверх тормашками, – раздраженно ответил Макс.
 – Да! Вверх тормашками. Это очень важно. Он красивый молодой человек, черноволосый и очень задумчивый. – Она снова бросила взгляд на своего внука, покусала нижнюю губу и покачала головой. – Нет, этот, я думаю, расстался с тобой совсем недавно. Он предприимчив, расточителен. И опять в его сердце я вижу одну только печаль и вину.
 Она внимательно разглядела следующую карту и издала какой-то странный негромкий горловой звук.
 – Ага, вот молодой человек, который скоро к тебе вернется и принесет в твою жизнь массу хлопот. У него самого неприятности, и очень большие. И ты, дорогая моя, будешь спорить – о, просто яростно. Ты должна быть очень осторожной ради себя и ради него.
 Кэтрин покачала головой.
 – Я не представляю, кого вы имеете в виду, – тихо сказала она. – У меня, конечно, есть младший брат, но последний раз мы с ним ссорились совсем маленькими.
 Синьора неопределенно пожала плечами.
 – Ладно, тебе лучше знать. Давай теперь перейдем к будущему; – Она протянула руку над центром круга и по очереди перевернула семь карт, обрамлявшие Королеву Пентаклей. – Так-так, еще один мужчина, милочка. Видишь – il Rei di Spade?
 – Что означает «меч», да? – прошептала Кэтрин.
 Едва слышно выругавшись сквозь зубы, Макс резко отодвинулся вместе со своим креслом от стола. Ему до смерти хотелось вскочить и запустить бокалом в камин. Ей-богу, он теперь точно знал, куда клонит София. Его любимая бабушка намеревалась умышленно его мучить, и Макс не знал, как долго сможет ее вынести.
 Но Кэтрин, кажется, угодила в сети Софии. Бабушка продолжала вещать:
 – О да. Король Мечей, эта карта мне часто попадается. – Синьора бросила быстрый взгляд на своего внука. – Это тоже очень суровый господин. Но видишь вот здесь? – Она притронулась к следующей карте, на которой изображался раненый рыцарь в лиловых доспехах. – Она говорит нам, что Король Мечей обретет победу, но дорого за нее заплатит. Он одинок. И сильно страдает. Он будет частью твоего будущего, милочка, желает он того или нет. А вот здесь неприятности, но они не его рук дело.
 Она замолчала и договорила на одном выдохе:
 – Большое зло.
 На другом конце стола Мария тихонько вскрикнула. Кэтрин не могла не почувствовать, как злится Макс, но остановиться уже не могла.
 – Неприятности? – глухо повторила она. – Какие неприятности?
 – Из-за женщины ... – София замолчала и постучала пальцем по еще одной перевернутой карте. На ней изображалась красивая женщина, сидевшая перед вазой, полном змей. – Опасность вокруг нее так и кишит. Но уже, кажется, поздно. Она оставила бренный мир, милочка. Эти карты – вон те, видишь? – о, они показывают совершенное преступление из-за страсти и алчности. Темноволосая леди, очень милая, но нелюбимая. Ты ее знала?
 – Я ... я не знаю ...
 Кэтрин выглядела явно глубоко потрясенной.
 Макс чувствовал, что еще немного – и он сорвется. Что, черт возьми, задумала София? В своих уловках она зашла слишком далеко. Однако ceгoдня она разыгрывала свою шараду просто вдохновенно. Руки неподдельно дрожат, глаза широко раскрыты, лицо бледное как смерть. У него даже дыхание перехватило, когда он увидел, как артистично она притрагивается пальцем к рядом лежащей карте.
 – А вот здесь смерть, – громко прошептала она. – А с ней опасность гибели. Послушай меня, милочка! Ты должна быть очень осторожна!
 Макс со всего маху хлопнул ладонью по столу.
 – Прекратите, бабушка, пока вы ее совсем не запугали! – возмутился он. – Это просто нелепо! Пошли, Кэтрин, я ухожу!
 Однако Кэтрин покачала головой, не в силах отвести глаз от разложенных карт.
 Его бабушка казалась тоже зачарованной.
 – Помни, – хрипло зашептала она, – Король Мечей ищет отмщения, но он же придаст твоей жизни силу. Однако боюсь, милочка, прежде тебе за это придется заплатить.
 Макс смотрел, как Кэтрин, едва дыша, подалась вперед. Он едва сдерживался. В таро он никогда не верил. Но каким-то образом София умудрилась подтасовать карты. Не могла не подтасовать. Такой расклад сам по себе получиться просто не мог. Он достаточно часто наблюдал в бабушкином доме за ее гаданием. Все, с него достаточно! Макс резко встал из-за стола.
 – Кэтрин, вы идете?
 Кэтрин как зачарованная протянула руку и притронулась к Королю Мечей.
 – Что за цену я должна заплатить, синьора?
 Синьора Кастелли с сожалением покачала головой.
 – Не знаю, – грустно признала она. – И она может быть слишком высока. Впрочем, с ним вы уже успели поспорить. Ах, милочка, он упрям, очень упрям! Ты хочешь подчинить его своей воле, а он не соглашается. Он сопротивляется. Но сейчас он просто может проиграть. – Она внимательно вгляделась в соседние две карты и вздохнула. – Ты нужна ему, чтобы не пропасть, и все же он отталкивает тебя. Будь терпеливой. В свое время, милочка, он все узнает.
 Удары колотящегося сердца Макса отдавались теперь прямо у него в ушах. Внутри у него все кипело. Как смеет бабушка София использовать его в своих тайных целях? Черт возьми, она не посмеет решать его будущее при помощи чертовой колоды карт! Он ей не позволит. Неожиданно даже для самого себя он оттолкнул от себя бокал с недопитым вином и вскочил на ноги.
 – К чертовой матери! – выругался он во весь голос. – Бабушка, долго ты будешь морочить голову? У меня нет времени на всякие глупости! У меня работы выше головы!
 София даже головы в его сторону не повернула.
 Со своего места с неуверенным видом поднялась Мария.
 – Подожди, Максимилиан, ты же видишь, как легли карты! – воскликнула она, указывая рукой на разложенные таро, но Макс был уже в полушаге от двери. – Макс! Прошу тебя! Ты не можешь уйти!
 Макс резко обернулся к ней.
 – Я-то не могу?! – рыкнул он. – Ты тоже руку приложила, Мария, затащив сюда Кэтрин! Ты достала чертовы таро! Вот и расхлебывай все сама! – Он развернулся и зло прищелкнул пальцами: – Люцифер! К ноге! Надеюсь, хоть у тебя остался чуток здравого смысла.
 Собака стрелой помчалась за ним в коридор, напоминания ей не потребовалось. Макс грохнул дверью в столовую так, что зазвенела посуда на столе. И остановился в коридоре, дрожащими руками отирая вспотевший лоб.




 ГЛАВА 12



 Я более чем уверен, что любой здравомыслящий человек может, при надлежащем совершенствовании, внимании и трудолюбии, сделать из себя все, что его душе угодно, – за исключением хорошего поэта.

    Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина.

 Промозглым майским пятничным вечером Макс сидел в своей квартире в одиночестве. Компанию ему составляли почти угасший огонь в камине и похрапывающий пес. На Челси-роуд нетвердо держащийся на ногах старенький ночной сторож вылез из своей будки на холод, чтобы прокричать полночь. Несмотря на позднюю весну, юго-западный Лондон окутала мертвящая холодная тишина. В гостиной по-настоящему становилось холодно, но Макс оказался слишком занят и ему некогда было позаботиться о том, чтобы подняться и пошевелить угасающие угли в камине. Как бы предаваясь самобичеванию, он повернул книгу к свету.
 «Если у вас нет ни изящной обходительности, ни обворожительных манер, ни располагающего к себе вида, ни доброй толики элегантности, вы будете никем. Я советую вам невинное произведение искусства: льстите людям за их спиной в присутствии тех, кто наверняка донесет до их ушей хвалу ... »
 Выругавшись; Макс с отвращением кинул том лорда Честерфилда себе за спину, и он с громким стуком упал на пол и, немного проехав, приткнулся к стене. Что за отъявленный интриган! Разве таким должен быть истинный английский джентльмен? Если так, тогда Макс счастлив выглядеть в их глазах никем. Он ума не мог приложить, зачем притащил эту чертову книгу с работы домой. В последние несколько дней он именно таким образом и провел вечера: в скуке, холоде и непонятном бессилии. Но сегодня он, чтобы разогнать тоску, воспользовался услугами бутылки дешевого дрянного джина. Все же лучше, чем дурацкие уроки этикета, на которые Кем такой мастер. Черт возьми, какая польза полицейскому от расшаркиваний и сладких речей?
 Люцифер, чтоб его черти взяли, развалился на подстилке у камина и громко урчал что тебе несмазанная телега. Макс завидовал ему черной завистью, потому что сам последние несколько дней мучился ужасной бессонницей. От переутомления непомерной работой, убеждал он себя и, вытянув перед собой обутые в сапоги ноги, тупо смотрел в пустой стакан. Имело ли такое состояние отношение к прелестной даме, которая быстротечно разделила однажды с ним ложе? Наверное. Похоже, она унесла с собой кусочек его души. Как уж у нее это получилось, но он страдал без нее и не знал, что делать.
 Когда во время гадания в доме бабушки взбешенный донельзя Макс выскочил из комнаты, он вслух дал себе зарок никогда больше не иметь никаких дел с женщинами. Ему сразу стало намного легче. Но он не подумал, отчего вдруг предсказания его бабушки так его взбудоражили. Весь следующий день Макс провел в компании Сиска, прочесывая близлежащие притоны Сент-Джеймса в поисках грабителей ювелирных лавок и изо всех сил стараясь выкинуть из головы все мысли о Кэтрин. В обоих случаях он нисколько не преуспел. В понедельник он вышел на работу и застал Уайтхолл в неимоверном волнении. Хобхауз созвал срочное совещание для обсуждения двух наиболее противоречивых проектов уголовных законов; Фитершоу занудствовал похлеще торговки рыбой по поводу поданных позже срока докладов, а расследование взяточничества вылилось в оглушительный скандал.
 В полицейском участке, что на Ламберт-стрит, полицейский судья – чтоб его черти взяли! – попался на мошенничестве. Вскоре на том же погорели два констебля на Куин-сквер. Слава Богу, что не Сиск. Такого даже Макс не сумел бы переварить, потому что, несмотря на все малоприятные черты характера констебля, он ему нравился. Более того, Макс доверял ему, что по нынешним временам большая редкость. Но, как и надеялся Пиль, замшелые камни начали переворачиваться с заметным постоянством, и все больше мрачных и грязных дел являло на Божий свет свой гнусный лик.
 Макс, у которого стало гадко на душе, со злостью выдернул пробку из горлышка бутылки и попытался напомнить себе, что, собственно говоря, именно он в свое время клялся и божился прекратить. Он сохранял здравый рассудок только благодаря своей работе и никогда не сдается, кто бы ни просил, – что бы ни случилось. Ведь именно сейчас все затеянное им могло – пусть предположительно! – принести неподдельную пользу всем сирым и убогим в Лондоне.
 Однако мысли о Кэтрин мучили его теперь не только во сне, но и большую часть времени, когда он бодрствовал. Он плеснул себе в стакан еще немного дешевого пойла и задумчиво принялся разглядывать мутноватую жидкость. Почему именно она? И почему именно теперь? И какого черта он купил бутылку такой гадости, которой разве что крыс травить? Сегодняшним вечером ответов ему на ум не пришло никаких. Одно он знал совершенно точно: ни за что на свете нельзя дать себе увлечься женщиной, которой по силам напрочь разбить жизнь кому угодно. А вот целовать женщину с бесстыдной откровенностью, уложив ее на свою постель и до одури ублажая самым интимным образом, можно назвать только самой отъявленной любовной увлеченностью. А увлекся он настолько сильно, что чувствовал чуть ли не физическую боль от невозможности снова испытать недавно пережитое.
 Впрочем, с того рокового вечера Кэтрин ни разу не искала с ним встречи. Первые несколько дней он провел, одновременно ожидая и страшась свидания с ней. Потом прошла неделя мучительного разочарования, когда она так и не появилась. Он принялся убеждать себя, что все к лучшему и что он вполне заслужил такое отношение за свое идиотское поведение. Весна уже сменилась летом, а все оставалось по-прежнему. Макс отхлебнул из стакана щедрый глоток и поблагодарил себя за терпение.
 Однако для столицы Лондон неожиданно оказался очень тесным городком. В конце концов, Макс, на свою беду, столкнулся с ней на Беркли-сквер, где ожидался суматошный раут и сам лорд Бодли. Он онемел, увидев, что Кэтрин прохаживается под руку с сэром Эверардом Грантом и они оба весело смеются, как закадычные друзья. По виду Кэтрин нельзя сказать, что она вся исстрадалась после исчезновения из ее жизни Максимилиана де Роуэна. А затем внезапно через весь заполненный разодетой толпой зал их глаза встретились. Хотя сердце у Макса заколотилось как бешеное, он сумел взять себя в руки и вежливо поклонился. Она ответила легким кивком и улыбкой, а потом отвела взгляд, скромно опустив ресницы, как если бы они были едва знакомы.
 После встречи с ней он ушел сразу, позабыв о Бодли и о цели своего прихода. Он постарался забыть и Кэтрин. Но как говорится, от судьбы не уйдешь, и на следующей неделе он столкнулся с ней, когда она разглядывала витрины лавок на Бонд-стрит в сопровождении полковника Лодервуда, который, как он слышал, считался любовником леди Кертон. Избежать общения не удалось, и Кэтрин поинтересовалась у него здоровьем, а также самочувствием его кузины и бабушки, но расспрашивала с равнодушной вежливостью. В ответ Макс церемонно снял шляпу и постоял ровно столько, сколько требуется для соблюдения приличий. Удерживать она его не стала.
 А сегодня! Господи, о чем он только думает! Он возвращался от Кема и около пяти вечера заметил ее. Она неторопливо шла по Пэлл-Мэлл рука об руку со своей тетей, склоненные друг к другу головы указывали на их увлеченность беседой. Из-за широких полей модных шляпок они не заметили его приближения. У входа в библиотеку на углу Сент-Джеймс леди Кертон остановилась, вытащила из-под шали часы на цепочке, посмотрела на них и потянула за собой Кэтрин. Макса они так и не заметили. Он вполне мог пойти дальше по своим делам, что и сделал бы на его месте любой умный человек.
 Но ума у него не хватило и, охваченный смешанным чувством тоски и горечи, он проследовал за ними. Леди Кертон сразу направилась к конторке, а Кэтрин пошла вдоль полок, с равнодушным видом разглядывая корешки книг. Тем же самым занялся и Макс, двигаясь следом за ней в глубь безлюдной библиотеки, убеждая себя, что он лишь взглянет на нее и незаметно уйдет. Просто посмотреть на ее лицо и убедиться, что у нее все хорошо. Какое-то время он постоял за полками, наблюдая, как она бесцельно берет то одну, то другую книгу, быстро пролистывает и с недовольным видом ставит обратно, как если бы то, что она ищет, все никак не находится.
 Ну что ж, его тоже не переполняла радость. Ему вдруг подумалось, что в его страданиях и она виновата. Конечно, он ошибался – при чем здесь она? Он вздохнул и кашлянул, вовсе не имея в виду, что собирается заговорить. Она тут же подняла глаза от очередной книги и встретила его взгляд.
 Однако выражение изумления очень быстро исчезло с ее, лица.
 – О, добрый день, Максимилиан, – холодно поздоровалась она. – Вам не кажется, что это уже начинает раздражать?
 Он медленно вышел из-за полок и направился к ней с показной беззаботностью.
 – Привет, Кэтрин, – ровным голосом ответил он. – Что же вас так начинает раздражать?
 Она зло прищурилась, но назад не отступила.
 – Просто до недавнего времени я занималась своими делами в счастливом неведении о вашем существовании, – ответила она, сердито захлопывая книгу, которую держала в руках. – Теперь же мы, похоже, только и делаем, что беспрестанно сталкиваемся друг с другом.
 Ему следовало бы вспомнить о своей клятве держаться от нее подальше, но горечь в ее голосе вынудила его продолжать разговор. Он оперся рукой о полку прямо около головы Кэтрин и умышленно угрожающе навис над ней.
 – А меня вот, мэм, раздражает то, что за последние три недели вы никоим образом не дали о себе знать. – Голос у него понизился до хриплого шепота. – Хотелось бы знать: отчего так?
 – Отчего? – переспросила Кэтрин, гневно сверкнув глазами. Она сунула ему книгу чуть ли не в грудь, так что он невольно был вынужден ее схватить. – Может быть, оттого, что я по положению считаю себя намного выше вас? – с горечью предположила она. – Или оттого, что мне просто захотелось в свое удовольствие попрыгать на матрасе в спальне у мужчины, а ваша кстати и подвернулась под руку? Или же я просто возжелала осложнить вам жизнь и погубить вашу карьеру? Выбирайте, что больше подходит сейчас вашему переменчивому настроению, Макс.
 – Кэтрин, хватит!
 Она возмущенно затрясла головой.
 – Так все, что я сказала, правда! Ваши полицейские занятия, возможно, по-настоящему мне мало интересны. Так же как и ваше семейство. Безусловно, что вы как мужчина, возможно, не вызываете у меня никакого интереса. Я просто-напросто позабавилась с вами. Скучно, понимаете ли. Короткая же у вас память, Макс.
 Ее словам он никогда бы не поверил! По крайней мере, в большую часть из того, что она сейчас ему наговорила. Но в них, тем не менее, таилось жало правды, и Максу до смерти захотелось схватить Кэтрин и как следует потрясти, чтобы у нее зубы застучали. От такой мысли он устыдился себя и разозлился еще больше.
 – Хватит, Кэтрин! – прошипел он. – Я не понимаю, о чем вы тут толкуете!
 – Я вам толкую о том, мистер де Роуэн, что вы просто продолжаете убежденно верить в выдуманный вами вздор! – Огрызнулась она, поворачиваясь к нему вполоборота, как бы собираясь уходить. – Вы держитесь за него, и поэтому вам больше не нужно будет иметь дело с такими вещами, как близость с другим человеком. Вам никогда больше не придется переживать из-за того, что ваша работа и ваша личная жизнь не стыкуются. Вам больше никогда не будет нужно извиняться за свое неописуемое хамство, когда вы, по сути дела, бросили меня на пороге дома вашей бабушки. И вам больше никогда – слышите, никогда – не придется ломать голову, плевать мне на вас или нет.
 Она повернулась и с горделиво прямой спиной направилась к выходу. Макс сунул, не глядя, книгу на полку и, стремительно шагнув вперед, схватил Кэтрин за плечо. Она как ужаленная развернулась к нему. Лицо ее горело неприкрытой яростью.
 – Самонадеянный осел! – прошипела она. – Не смей прикасаться ко мне!
 Помимо воли он привлек молодую женщину к себе и приник ртом к ее губам. Он зажал ее между собой и ближайшей книжной полкой, с силой притиснув ее к стене из корешков книг и с не меньшей силой проталкивая свой язык ей между губ. С его стороны такое поведение можно было воспринять как неприкрытую, откровенную угрозу физическим насилием. Он арестовывал людей и за гораздо меньшие преступления. И, тем не менее, он продолжал ее целовать в каком-то безысходном отчаянии. Поначалу она пыталась ему сопротивляться, упиралась руками ему в плечи, отчаянно мотала головой, стараясь освободиться от его губ. Стояли они грудь в грудь, колено в колено, так близко, что он слышал бешеный стук своего сердца. Из-под его локтя со стуком свалилась на пол книга, и звук ее падения неожиданно гулко прокатился по библиотеке. А потом Кэтрин затихла. Она приникла к нему, и из горла у нее вырвался тихий звук, подозрительно похожий на сдавленное рыдание.
 Гнев он мог понять. Но вот печаль вынести не мог. Макс отпрянул от Кэтрин, ожидая пронзительного вопля или оплеухи, которую вполне заслужил. Но у Кэтрин оказалось более мощное оружие. Она просто стояла, безвольно опустив руки вдоль тела; ладони прижаты к книгам на·полках, бездонные карие глаза раскрыты широко-широко, и в них настороженность и блеск от переполнивших их слез. Не в силах отвести от них взгляда, он машинально поднял руку и поднес ее ко рту, как если бы хотел забрать обратно содеянное. Но уже было поздно. Он сгорал от стыда и сострадал ей так сильно, что, казалось, еще немного – и он просто умрет.
 Затем она обеими руками оттолкнула себя от книжных полок. Между ними пролег пробравшийся через окно бледный луч заходящего солнца, в котором безмолвно заплясали сотни золотистых пылинок.
 – Я бегать за тобой не буду, Макс, – прошептала она, говоря скорее себе, чем ему. – Я такого удобства тебе не доставлю. Ты ведь этого ожидал? На такое надеялся? Или страшился этого?
 Макс опустил глаза и едва заметно покачал головой:
 – Я не знаю.
 – И я тоже не знаю, – грустно ответила она.
 Повернулась и, горделиво выпрямившись, медленно пошла по узкому проходу между рядами полок, по дороге задев подолом платья упавшую книгу.
 Он смотрел ей вслед с необъяснимым чувством глубокого облегчения и мучительного страдания в душе.
 В дальнем конце прохода, откуда-то сбоку, в столбе солнечного света появился озабоченный клерк.
 – Мэм, – сказал он, и Макс предусмотрительно отступил в полумрак, – мы закрываемся. Боюсь, что вам пора уходить.
 – Хорошо, – ответила Кэтрин безжизненным голосом. – Да, конечно.
 В горле у Макса стоял тугой комок и мешал дышать. Как, черт возьми, он умудрился дойти до такого? Встречаться с ней он не хотел, тем более не хотел возобновлять любовный роман. И тем не менее уход ее разрывал ему сердце. Правда заключалась в том, что во время визита к его бабушке Кэтрин с начала и до конца оставалась искренней и сердечной. Непозволительно вел себя именно он. Ослепленный гневом, он, толком ничего не поняв, просто вышел вон, оставив ее во власти двух сующих нос не в свои дела старух. Слава Богу, Кэтрин не страдала от малодушной глупости. Подобное в полной мере можно отнести на его собственный счет. С отвращением к самому себе он в очередной раз вытащил пробку из бутылки и зло запустил ею в горевший в камине огонь. Пришла пора решиться совершить то, чего он не делал уже более двадцати лет, – надраться. Лорд Честерфилд и его утонченные изысканные маньеризмы могут удавиться.
 Над Мортимер-стрит занимался хмурый и промозглый субботний день. Предыдущие несколько дней Кэтрин провела в тоске, и на то были свои причины. Но Изабель, возможно, почувствовавшая, что с племянницей что-то не так, настояла на том, чтобы они продолжали выходить в свет. После того жуткого визита к синьоре Кастелли Кэтрин успела побывать на целой череде балов, музыкальных вечеров и званых обедов. Хуже всего, что мистер Вост не переставал предлагать ей вместе покататься верхом, а сэр Эверард Грант, похоже, твердо решил всерьез за ней ухаживать. Прошлым вечером она танцевала с обоими, а сегодня утром сэр Эверард прислал ей роскошный букет цветов, принимая ее, по всей видимости, за глупенькую дебютантку из провинции.
 С домашними делами, она, похоже, разобралась, проглядев кипу бумаг, присланных агентством по найму. Миссис Тринкл сияла от счастья, но Кэтрин чувствовала себя немного виноватой из-за того, что взялась нанимать слуг именно тогда, когда сердце ее меньше всего лежало к жизни в городе. В то же время собраться с силами и уехать ей пока никак не удавалось. К десяти часам она продолжала усердно экзаменовать дворецких, когда слишком хорошо знакомая карета, запряженная четверкой лошадей, с грохотом въехала на ее улицу.
 В окно библиотеки, Кэтрин наблюдала, как лакей, одетый в серо-черную ливрею – фамильные цвета семьи Кастелли, – соскочил с запяток и заспешил вверх по ступенькам лестницы. Ни с того ни с сего сердце у нее вдруг заколотилось как сумасшедшее. Вопрос, который она почти задала очередному претенденту, вмиг вылетел у нее из головы. Спасла ее миссис Тринкл. Домоправительница вошла и, поджав губы, передала сложенный вдвое и запечатанный лист плотной бумаги. Кэтрин, извинившись перед сидевшим напротив нее человеком, сломала печать ножиком для зачистки перьев.
 – Полагаю, – заметила домоправительница недовольным голосом, – что карете приказано дождаться вашего ответа.
 Однако к изумлению Кэтрин, карета дожидалась не только ее ответа, и, ясное дело, домоправительница тоже обратила внимание на столь очевидный факт. Молодая женщина довольно долго размышляла, как ей лучше всего выйти из затруднительного положения, и даже дважды прочла записку. Но как всегда, любопытство взяло верх и в зародыше придушило все благие намерения. Она с сожалением повернулась к посетителю:
 – Я приношу вам свои извинения, мистер ...
 Домоправительница издала нарочито унылый громкий вздох.
 Мужчина почтительно откашлялся.
 – Ампфелби, миледи.
 Вот оно как – Ампфелби ... Ну и ладно. На слух вполне подходящая фамилия для дворецкого. Лучшего мерила у нее не было просто потому, что Кэтрин за всю жизнь никогда не приходилось нанимать никого, кроме молотильщиков в деревне. Миссис Тринкл издала еще один тоскливый вздох. Бедной женщине хотелось нанять слуг, и как можно быстрее.
 Кэтрин поднялась с кресла, продолжая держать в руке записку от синьоры.
 – Прекрасно, мистер Ампфелби, – сказала она и протянула правую руку, чтобы попрощаться. – Когда вы сможете приступить к работе?
 Мужчина неуклюже вскочил со стула.
 – Ну ... я ... Да прямо с сегодняшнего вечера, мэм!
 Кэтрин с улыбкой повернулась к миссис Тринкл.
 – Выдайте мистеру Ампфелби авансом четвертую часть его зарплаты и покажите наше хозяйство, – благожелательно предложила она и, набросив себе на плечи легкую голубую шаль, направилась к двери. – Желаю вам обоим всего доброго. Боюсь, мне сейчас придется уехать по неотложным делам.
 Кэтрин торопливо прошла в прихожую, захватив по дороге плащ и ридикюль. Ей никак не удавалось собраться с мыслями. Она понятия не имела, что крылось за приглашением синьоры Кастелли. В записке говорилось лишь о том, что она надеется, что Кэтрин найдет время, чтобы составить ей компанию за завтраком. То, что добропорядочные леди в такой час никогда никому не «составляют компанию», кроме собственной семьи или близких, похоже, ускользнуло от внимания синьоры. Или же для нее такие мелочи просто не играли никакой роли. По крайней мере, сама Кэтрин им не придавала никакого значения. Она буквально умирала от любопытства.
 Карета катила на восток, и Кэтрин вспомнился ее первый визит на Веллклоуз-сквер. Вне всякого сомнения, возвращаясь сейчас туда, она выставляет себя самой последней дурочкой – ведь она поклялась навсегда выбросить из головы любую мысль о Максе де Роуэне. Господи, он тогда вылетел из столовой и грохнул дверью так, что та чуть с петель не слетела, бросил ее, не объяснившись и не извинившись. Мало того, что его бабушка раскладом тех зловещих карт нагнала на нее страху, – он оставил ее в полном одиночестве, ошеломленную его поступком, как будто всего пару часов назад они безоглядно не предавались страстной любви. Конечно, если уж быть совсем честной по отношению к Максу, то ни поехать отобедать с синьорой, ни предаваться любовным утехам он не предлагал. Они не давали друг другу никаких обещаний и обязательств. И при всем том она была почти раздавлена тем, что он исчез из ее жизни. Страдание ее казались бесконечными.
 Она просто одержима таинственным Максимилианом де Роуэном. Он вдохнул жизнь в ее чувства, разбудил душу, сумел сделать так, как она и мечтать не могла. И теперь она, отчаянно стремясь понять себя, вынуждена все время проводить в думах о нем. Что же ей известно о Максе? Постепенно разбросанные обрывки начали складываться хоть в какую-то видимость порядка. Достаток, в котором жило его семейство, его неудовлетворенность и гнев, портрет, висящий в столовой, соединились друг с другом, и Кэтрин поняла, какая же она глупая и бестолковая. Она знала Макса как очень непростого человека, что в самом начале и привлекло ее в нем. И все-таки Кэтрин упорно продолжала играть с огнем, добиваясь мужчины, который явно не горел желанием, чтобы его добивались.
 Ну что ж, слава Богу, она, в конце концов, устала гоняться за его вниманием. Кэтрин искренне считала, что ей хочется всего лишь легкого флирта, ну может быть, красивого мужчину, с которым ей было бы тепло в постели и легко на душе. Но Макс де Роуэн оказался не тем человеком, которого можно добиваться ради развлечения. Он слишком серьезный и слишком страстный. С того кошмарного и странного вечера и до вчерашнего дня ей вполне удавалось душевно от него отстраниться. Вчера же она сама подтолкнула его к краю, и прощения ей не было.
 Черт с ним! Пусть он катится к чертям собачьим со своими горестными стенаниями и поганой гордыней! Если она ему нужна, так пусть прямо так и скажет! Она уже вышла из возраста для глупых младенческих игр.
 Так с какой стати она опять уселась в эту карету, стоило лишь его величественной экстравагантной бабушке призывно поманить ее пальцем? Кэтрин тяжело вздохнула. Вдруг ей пришло в голову, что сейчас самым благоразумным будет сложить руки на коленях и бездумно последить за проплывающим за окном кареты пейзажем.
 По прибытии Кэтрин сразу провели по скрипучей и шаткой лестнице наверх, в личную гостиную синьоры Кастелли. Бабушка Макса сидела в полумраке комнаты и выглядела точно так же, как и несколько недель назад: чопорная, величественная, драпированная ниспадающими черными кружевами. В камине весело гудел огонь, а по левую руку синьоры стоял столик, на котором лежали белоснежные салфетки и серебряные столовые приборы. Кэтрин робко шагнула в комнату.
 – Милочка, – приветствовала ее синьора, – как хорошо, что ты оказала честь и откликнулась на просьбу старухи.
 Она даже попытки подняться с кресла не сделала и небрежным движением руки пригласила Кэтрин сесть в стоявшее напротив нее кресло.
 – Я очень рада повидаться с вами, – ответила молодая женщина, усаживаясь в предложенное кресло. – Но признаюсь, не могу взять в толк, почему ...
 – Ты не можешь взять в толк, отчего я, старая итальянка, осмеливаюсь пригласить сюда такую знатную особу? – перебила ее старуха. – Но давай будем честными друг перед другом, милочка. Ты знаешь. Я в этом уверена.
 Кэтрин слегка вздернула подбородок. Старуха хотела честности – отчего бы ей и не угодить?
 – Скажу так – я догадываюсь, – согласилась Кэтрин. – Вам любопытно узнать о моих отношениях с вашим внуком. Я подозреваю, что он сам вам ничего не расскажет. Но поводов для беспокойства у вас, мэм, нет никаких. Мы с мистером де Роуэном просто друзья, но даже и дружбой наши отношения я бы не назвала.
 После таких слов синьора Кастелли откинула голову назад и придушенно прокудахтала, что, по всей видимости, означало веселое хихиканье.
 – Ох, милочка, я, может быть, и стара, но не глупа. То, что Максимилиан испытывает по отношению к тебе, к дружбе не имеет ровно никакого отношения.
 Кэтрин открыла рот, чтобы ответить, и беззвучно его закрыла. Синьора закончила кудахтать, вызвала лакея, тот подал завтрак, и она нетерпеливым жестом отправила его вон. Слуга низко поклонился, отступил в коридор и беззвучно закрыл за собой двустворчатые двери.
 Старуха молча и довольно долго разглядывала Кэтрин, потом покачала головой.
 – Слишком поздно, миледи, – обыденным тоном сообщила она. – Гоните прочь с вашего лица выражение печали и сожаления. Я снова спросила совета у карт, и нам нужно спешить.
 Кэтрин была сбита с толку.
 – Господи, куда нам нужно спешить?
 Однако старая итальянка и ухом не повела и продолжала говорить свое:
 – Так вот, я не предполагаю ... – Она многозначительно подняла вилку и внимательно посмотрела Кэтрин прямо в глаза: – Я полагаю, новообратиться ты не согласишься?
 Кэтрин ошеломленно посмотрела на нее.
 – Прошу прощения, – с трудом выговорила она, – новообратиться? Вы имеете в виду переменить мою веру?
 – Значит, нет? – Старуха пожала плечами и выставила ладони перед собой уже знакомым жестом. – Тем лучше! – беспечно проговорила она. – Я прошу от тебя слишком многого. Впрочем, как вы, англичане, любите говаривать, волков бояться – в лес не ходить, так вроде? – Она кивнула в сторону блюда с золотой каемкой, доверху заполненного едой. – Кушай, милочка, кушай! Силы тебе ох как еще пригодятся.
 Вот в это Кэтрин уже начинала потихоньку верить. Только кусок ей в горло сейчас не лез. Престарелая синьора отсутствием аппетита явно не страдала и со смаком принялась уплетать то, что лежало у нее на тарелке.
 – Так вот, – проговорила она, с видимым удовольствием прожевав и проглотив добрый кусок яичницы с ветчиной. – Нам нужен план. Это касается Макса, а он ... как по-вашему ostinato?
 – Упрямый, – догадалась Кэтрин.
 Старуха прокудахтала еще раз и дружески ткнула вилкой в сторону Кэтрин.
 – Молодец, милочка! Мы друг друга понимаем с полуслова. Теперь о плане.
 Кэтрин посмотрела на нее в крайнем раздражении.
 – Простите, мэм, но что за план мы составляем? Признаюсь, я уже совсем запуталась ...
 Синьора Кастелли посмотрела на нее как на несмышленое дитя.
 – Помолвка, милочка! Помолвка! – Она назидательно выгнула левую бровь и наставила узловатый палец на живот Кэтрин: – Я же вижу. И я знаю. А Максимилиан ... Нельзя терять время.
 – О Боже! – Кэтрин, изумленно уставясь на синьору, попыталась вздохнуть, и тут до нее начал доходить смысл услышанного. – Господи!
 Она торопливо схватила стоявшую перед ней чашку с кофе и жадно его выпила. Глаза у нее буквально полезли на лоб, и ей потребовался весь ее светский такт, чтобы удержаться и не выплюнуть омерзительно-горькое варево прямо на скатерть.
 Синьора сочувственно сморщила нос.
 – Ох уж этот кофе эспрессо! – извиняющимся тоном проговорила она. – Извините! Надо было вас предупредить. Теперь об оглашении в церкви. Проблем не будет! Муж моей Жозефины – прости Господи, протестант. – Синьора замолчала и истово перекрестилась.
 Кэтрин вскочила с кресла, ее голубая шаль соскользнула с плеч на пол, но она этого не заметила, потому что голова у нее шла кругом от злости и смущения. Старуха спятила прямо у нее на глазах!
 – Э-э-э ... извините, – залепетала она, медленно отступая спиной к дверям, – мне нужно идти. Встреча, понимаете ли.
 Синьора Кастелли с неприкрытым презрением выпятила нижнюю губу.
 – Как так, милочка? – бросила она в спину уже взявшейся за ручки дверей Кэтрин. – Сын моей Жозефины теперь тебе не подходит, а? Слишком высокородная и утонченная английская леди, так что ли?
 Таких слов синьоры Кастелли Кэтрин стерпеть не могла. Хватит с нее заносчивых и высокомерных итальянцев! Она остановилась и стремительно повернулась лицом к хозяйке дома.
 – Да как вы смеете! – возмутилась она. – Вы не правы и ничего не знаете! Я просто не ...
 – Ба! – бесцеремонно оборвала ее старуха и хлопнула ладонями по столу. – Ты просто трусиха, вот и все! И не годишься, чтобы вынашивать моих внуков!
 От ярости у Кэтрин перехватило дыхание. Она подлетела к старухе и ткнула пальцем чуть ли ей не в лицо.
 – Давайте выясним раз и навсегда, синьора Кастелли! – сквозь зубы процедила она. – Я не собираюсь вынашивать ничьих детей ...
 – Вот как? – перебила ее, слегка приподнимая брови, синьора.
 – И уж тем более детей мужчины, у которого характер лающего пса!
 – Вот как, – медленно проговорила синьора. Презрительное выражение тут же улетучилось с ее лица и уступило место бесконечной усталости. Старуха обессиленно откинулась на спинку кресла. – Теперь я понимаю, как все обстоит на самом деле, милочка. Максимилиан кипит от злости и смятения. И он умудрился тебя рассердить. Наверное, оскорбил тебя.
 – И не один раз, – коротко ответила Кэтрин.
 Старуха со вздохом указала Кэтрин на кресло.
 – Присаживайся, милочка, ради Бога, присаживайся. Я слишком стара, чтобы устраивать на тебя охоту.
 Ее неожиданная уступчивость тронула в душе Кэтрин какую-то струнку.
 – Вы уверены? – проворчала она, медленно опускаясь в кресло.
 По лицу старухи промелькнуло выражение раскаяния.
 – Ради Бога, милочка, у меня и зубов-то нет, чтобы вцепиться в тебя. Теперь ты должна мне рассказать, что произошло между тобой и Максимилианом со времени нашей последней встречи.
 Кэтрин приподняла озадаченно брови.
 – Да ничего не произошло, – настороженно пробормотала она, – я его неделями не видела.
 Старуха особо и не удивилась.
 – Неужели? – только и переспросила она. Но, милочка, я вот чего не понимаю. За те двадцать лет, что Максимилиан снимает квартиру, он никогда не приводил туда женщину. Ну, иногда проституток. Но только чтобы накормить или дать им принять ванну.
 – Ха! – саркастически бросила Кэтрин. – Да он у вас прямо ангел во плоти.
 Старуха едва заметно усмехнулась.
 – Нет, моя дорогая, вовсе нет. Просто он частенько бывает безрассуден и слушает свое сердце, а не голову.
 – Вы считаете, что это плохо?
 Синьора прищурилась.
 – Как правило – да. У Макса отец был таким же и заплатил за это ужасную цену.
 При ее словах Кэтрин вся обратилась в слух.
 – Мужчина на портрете в вашей столовой, перебила она, – он действительно его отец? Виконт де Венденхайм?
 – Де Венденхайм-Селеста, – подтвердила она, произнеся имя с безупречным французским прононсом. – Арман де Роуэн. Муж моей Жозефины. Боже, о чем я тогда только думала? Выдать ее замуж за такого, как он!
 Значит, Макс – законнорожденный ребенок, подумала Кэтрин. Она подозревала что-то в таком роде, вернее, немного другое.
 – Она не хотела за него выходить?
 Синьора удивленно на нее посмотрела.
 – Конечно, хотела! Они женились по любви! В том-то и беда.
 – Боюсь, я не очень поняла.
 – Он был витающим в облаках демократом, и это в стране, запихнутой между драчливой Францией и имперской Германией! Лучше уж оказаться засунутым в бочонок с порохом, чем ввязываться в ту политику, которой он занимался. Свобода! Равенство! Братство! – по-французски с горечью в голосе проговорила синьора, и вновь ее произношение оказалось выше всяких похвал.
 У Кэтрин от ужаса глаза округлились.
 – Господи сохрани, он что, был революционером?
 Старуха зажмурила глаза и медленно покачала головой.
 – Слава Богу, не совсем, – прошептала она. – Поначалу Арман попытался подать пример, устроил аренду земли и школы. Привез учителей и врачей для простолюдинов. Платил справедливое жалованье.
 – Что же в этом плохого? – возразила Кэтрин.
 – Так все же стоило денег, и немалых! – сердито ответила старая дама и открыла глаза. Впрочем, она быстро приняла благожелательный вид. – К моему изумлению, его реформации приносили даже прибыль. А потом грянула революция. Арман много лет старался держаться подальше от дел, но, в конце концов, его вызвали в Париж. Бонапарт пожелал обеспечить себе поддержку знатных семейств вдоль Рейна, а Арман глубоко верил в права людей.
 – И что случилось?
 – Вначале все шло как нельзя лучше. Но как ты знаешь, корсиканская свинья стала до невозможности прожорливой, и в свою лохань он захотел превратить всю Европу. Работу гильотины Арману было трудно переварить, еще труднее – армии, марширующие по полям и мимо деревень. Вскоре сумасбродства новой власти стали хуже, чем при прежнем режиме. Крестьянам жить стало тяжелее. Арман, безмерно честный, потребовал улучшений. Со всей страстью. Многие в Эльзасе так поступали. Но ни разу этого не делал человек, которому было что терять, у которого были громадное поместье, красавица жена и Богом одаренный сын.
 – Боже мой, – прошептала Кэтрин. – А вы, мэм? Где находились вы?
 В глазах синьоры Кастелли блеснули слезы.
 – В Милане, – тихо ответила она. – До того как пал Маренго. После всего случившегося я уже могла видеть, что нам уготовано судьбой. Мой муж уже лежал в могиле, половина наших торговых дел сгинула в огне войны. Я спасла то, что сумела, и бежала в Англию. Но Арман не хотел бросать свои виноградники. А Жозефина не хотела с ним расставаться. А потом стало уже поздно.
 – Почему? Что случилось?
 – Проклятые французские собаки набросились на своих же. Они объявили его предателем правого дела и сделали из него пример остальным в назидание. Когда Великая армия двигалась на Ульм, они отправили кавалерийский полк спалить его фермы и виноградники. А когда они все сожгли, то взялись за него. Заперев его в поместье, они сожгли его вместе с домом. Слава Богу, он сумел заставить Жозефину выбраться наружу.
 – Он умер?
 Старуха едва заметно кивнула.
 – Вместе с ним умерла часть души Жозефины, – ровным голосом проговорила она. – Арман приказал Максимилиану увезти Жозефину и спрятаться в деревне. А если случится худшее – перебраться ко мне в Англию, что они и сделали. Я думаю, что с тех самых пор он живет с чувством вины в душе, и оно его несказанно мучает.
 – Вины? Какой вины? За что?
 – Вины за то, что остался в живых, милочка, – прошептала синьора. – Я сама похоронила троих мужей и ребенка. Оставаться жить, если дорогих для тебя людей на свете уже нет, – что может быть больнее и горше? Ему исполнилось шестнадцать, он был старше некоторых французских солдат. Но ему не позволили защищать свою родину, которую он обожал. Его отослали в чужую страну и приказали спрятаться за юбку его мамочки. Полагаю, именно так он и смотрит на все случившееся.
 – Нелепый взгляд!
 Старуха неопределенно пожала плечами.
 – Ох, милочка, мужская гордыня – такая бестолковая штука. Ему хотелось умереть за правое дело. Он сын своего отца – те же политические пристрастия, те же пылкие движения души и, боюсь, тот же печальный конец.
 Первые два утверждения Кэтрин готова даже под присягой подтвердить, а вот что касается последнего, то она не сталь уверена в справедливости сказанного старой синьорой. Довольно долго она сидела молча.
 – Он так ни разу и не возвращался домой? Ему не хочется увидеть родные места?
 Синьора с грустью покачала головой.
 – Там ничего не осталось; уцелело только то, что Жозефина успела в отчаянии сунуть в подводу с сеном. – Она показала рукой на величественный щит, висевший над камином. – Герб династии Венденхайм-Селеста ... Портрет его отца. Несколько фамильных ценностей. Это все, что осталось от земных сокровищ да мирских благ. Максимилиан едва ли о них задумывается. Ты же видела, как он живет, знаешь, как он думает. Да, он любит родину, но ее у него отобрали, дом сожгли дотла, и он не собирается бороться за то, что осталось.
 Кэтрин удивленно приподняла брови:
 – Но разве Амьенский мир не поправил дело?
 Старуха горько рассмеялась:
 – После войны, милочка, никто никогда ничего не исправляет. Не верь тому, что ты читаешь в ваших английских газетах. Большинство англичан смотрят на Армана как на сторонника санкюлотов, а половина французов считает его предателем нации. Что весьма и весьма печально, ибо единственное, за что он всегда ратовал, – чтобы его крестьяне никогда не голодали.
 Кэтрин, опустив голову, молча смотрела в стоявшую перед ней тарелку и сгорала от стыда. Даже на грани банкротства в ее семье всегда было что поесть.
 – Скажите, синьора, что будет с Максом?
 Синьора Кастелли развела руками.
 – Все зависит, милочка, от вас, – с грустью ответила она. – Если вам хоть сколько-нибудь интересно, я могу вам сказать, что мой внук больше не голодающий беженец. Я поставила наше дело на ноги и превратила в торговую империю, где половина принадлежит ему. И будет принадлежать все, когда я умру. От его бабушки по отцовской линии ему достались обширные виноградники в Каталонии. И вдобавок к ним небольшое поместье.
 Кэтрин хмуро свела брови.
 – Это замечательно, но ...
 Старуха улыбнулась, и во взгляде ее снова появились озорные огоньки.
 – Конечно, если ты согласишься выйти за него замуж и сумеешь убедить признать свой титул и право на собственность. Что ж, тогда ты сможешь стать виконтессой де Венденхайм-Селеста! Ведь такие вещи английские леди считают весьма важными, да?
 – Нет, – твердым тоном ответила Кэтрин, – я так не считаю. При всем моем уважении, синьора Кастелли, у меня нет желания выходить замуж за вашего внука. Он мне просто ... он мне не нужен.
 Улыбка синьоры стала шире.
 – Ах, милочка, лги мне сколько хочешь, дорогая. Но себе не лги никогда. Он тебе нужен. Да какой женщине он может оказаться ненужным, покажи-ка мне ее! Он мужчина крупный, сильный. И потом, он же красив!
 – Нет! Ну, не ... не в общепринятом смысле.
 Кэтрин почувствовала, как ее лицо вдруг окатило жаром, и поспешила отвести глаза.
 Старуха ликующе закудахтала.
 – О да, конечно, не в английском стиле! Глаза у него не голубые, и сам он не худосочный. В его жилах течет испанская и тосканская кровь. Ну и нрав, конечно. – Она взяла с блюдца чашку и задумчиво отпила глоток кофе. – Подозреваю, тебя больше всего беспокоит его работа. Он одно время был самым настоящим полицейским, и это в стране, где все убеждены, будто джентльмену не к лицу пачкать свои холеные руки, занимаясь такой работой. А вдруг тебе удастся его убедить, и он бросит свою работу? А, милочка?
 Кэтрин покачала головой.
 – Только себялюбивая и недальновидная жена будет пытаться сделать из главы семьи нечто пустяковое, – ответила она. – Но второй раз выходить замуж я не собираюсь. И за Макса тоже. Пожалуйста, мэм, давайте больше не будем говорить на эту тему.
 Старуха хотела возразить, да, видно, передумала и промолчала. Молча посидела, смотря на весело потрескивающий в камине огонь.
 – Какая жалость! – спокойно заметила она и аккуратно поставила кофейную чашку на стол. – Я наверняка не сумею отвлечь его от той битвы, в которой, сражаясь, погиб его отец. И я молюсь за то, чтобы его конец не был таким.
 – Но не может ли оказаться так, что он просто не хочет признать, что отец его погиб напрасно? В Англию тоже приходят перемены. Все, кому не лень, только и говорят о реформах. Если он откажется сейчас от своих идеалов справедливости, не будет ли для него опасным сознание того, что все жертвы были напрасны?
 Старая леди схватила со стола попавшуюся под руку салфетку и осторожно промокнула ею уголки глаз.
 – Ах, милая моя, – шмыгнула она носом, – какая же ты умница! И красавица вдобавок! Я знала, что когда Максимилиану придет пора выбирать, он в выборе не ошибется. Мне так грустно узнать теперь, что все закончилось ничем. Что-то с ним теперь будет, с моим мальчиком? Никому не понять печали, что разрывает сейчас мое сердце!
 Кэтрин встала, обошла стол и, подойдя к синьоре, сочувственно положила ладонь ей на плечо.
 – Не переживайте так, синьора Кастелли, – проговорила она, ласково ее поглаживая. – Вы сделали мне замечательный комплимент. А ваша забота о внуке вызывает только восхищение. Но вы неправильно поняли. Я не избранница Макса. Мы просто знакомые и не более того.
 Уткнувшись лицом в салфетку, старая дама кивнула и свободной рукой махнула в сторону дверей.
 – Я, похоже, всего лишь слабоумная старуха, – прошептала она. – Благослови тебя Бог за то, что пришла. Теперь оставь меня, чтобы я могла в одиночестве, вдалеке от чужих глаз, всплакнуть над пустопорожней жизнью моего возлюбленного внука. Ты чудесная девушка. Прости, что побеспокоила тебя. Теперь уходи и живи спокойно своей жизнью. И будь так любезна, по дороге позвони и вызови Марию. Пусть она поднимется сюда.
 С легкой грустью в душе Кэтрин взяла свой ридикюль и вытащила перчатки. Старуха явно умела использовать других в собственных целях. Может быть, она действительно немного не в себе, но Кэтрин отчего-то испытывала странную к ней привязанность. Уже подойдя к дверям, она обернулась, но синьора Кастелли продолжала тихонько рыдать в свою салфетку. Кэтрин охватило чувство раскаяния, и она уже готова была вернуться, но вспомнила, что синьора желает побыть наедине.
 У двери Кэтрин задержалась и довольно долго жала на кнопку звонка. А потом спустилась по лестнице вниз, вышла на улицу и окунулась в солнечный день, оставив позади себя тепло, полумрак и пряные запахи дома семьи Кастелли. Усевшись в карету, она не смогла удержаться и еще раз взглянула на задернутые тяжелыми гардинами окна, выходившие на площадь. К ее изумлению, в одном из окон бархатная портьера отодвинулась и к окну прислонилось чье-то маленькое личико. Синьора решила понаблюдать за ее отъездом. Со странным чувством потери Кэтрин приказала лакею захлопнуть дверцу кареты.
 В личной гостиной синьоры в камине потрескивал и плевался, искрами горевший уголь. Достопочтенная дама, как всегда, восседала с чопорным видом в своем кресле с высокой прямой спинкой, а салфетка уже вернулась на стол, сухая и девственно-чистая, как будто только что доставленная из-под утюга прачки.
 – Ну что там, мальчик? – требовательно спросила она у юнца, который с ногами залез на ее любимую бархатную скамеечку для ног и, расплющив нос об оконное стекло, выглядывал на улицу.
 – Упаси и помилуй, белая что твое полотно, мэм! – ответил Нейт, всматриваясь на площадь внизу. – Видок так себе, хиловатый, будто вот-вот удавку на шее затянут.
 Старуха расплылась в довольной улыбке.
 – Она садится в карету?
 По булыжной мостовой глуховато зацокали копыта.
 – Отчалила, мам, все путем, как и говорили.
 С веселым видом мальчуган задернул гардину и спрыгнул со своего временного насеста.
 – Замечательно! – возрадовалась синьора и махнула рукой, чтобы Мария садилась. – Что скажешь, дорогая кузина? Не женщина, а писаная красавица!
 Мария с готовностью закивала и наклонилась вперед, чтобы налить себе чашку крепкого до густоты кофе.
 – И к тому же из деревни, – ненароком заметила она. – Чистая кожа. Костяк крепкий.
 – Ха! – хмыкнула синьора. – Хочешь сказать, хороша для породистого приплода?
 – Точно так, – согласилась Мария, деликатно поднося чашку к губам и отпивая маленький глоток. – Ну что, удалось вам ее убедить?
 – Ха! – еще раз хмыкнула старуха. – Не прошибешь, все равно, что задубелый сапог! – ворчливо призналась она.
 – Правда? – с лукавой усмешкой удивилась Мария и потянулась за ножом для масла. – Хотите сказать, что встретили, наконец, достойную соперницу?
 Синьора хитро ухмыльнулась.
 – Не будь настолько глупа, Мария, чтобы усомниться во мне! Я играла на этой госпоже, как на скрипке, – проговорила она и, внезапно щелкнув пальцами, подозвала к себе мальчугана. – Нейт, ты уже поел?
 Мальчишка утер нос рукавом и затряс головой:
 – Нет, мэм.
 Синьора ткнула рукой в сторону двери.
 – Иди вниз и. попроси кухарку, чтоб дала тебе яичницу с сосисками. Скажи ей, что я так распорядилась. А потом отправляйся отсюда на ... – Оборвав себя на полуслове, она посмотрела на Марию и вопросительно подняла брови.
 – ... на Мортимер-стрит, – договорила Мария и подцепила из масленки кусок сливочного масла.
 – Прекрасно, – кивнула синьора Кастелли. – Мортимер-стрит. Отправляйся туда и хорошенько спрячься. Когда тебе не нужно будет гулять с собакой моего внука, приглядывай за домом леди Кэтрин. Я желаю знать о каждом, Кто будет входить или выходить из ее дверей.
 – С передней или с задней? – ухмыльнувшись, уточнил сорванец.
 – Браво, Нейт, браво, – улыбнулась синьора, – смотришь далеко вперед. С передней. А если придет Максимилиан, посмотри, как долго он там пробудет, и иди следом за ним. Узнай, куда он пойдет. Каждый день будешь приходить сюда на рассвете и все рассказывать. Всякий раз тебя будут дожидаться горячий завтрак и два шиллинга. Не подведи!
 – Чтоб мне лопнуть! – поклялся Нейт. Вид у сорванца был такой, что он за щедрую плату готов сделать что угодно. Синьора подтолкнула его рукой к дверям. Потирая живот в предвкушении, мальчуган выскочил в коридор и скатился по лестнице.




 ГЛАВА 13



 Приобретенные пороки погубили в десять раз больше людей, нежели природные склонности.

    Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина

 Любой прожженный гуляка скажет, что наутро после загульной попойки быстро прийти в себя нет никакой возможности. За удовольствие расплачиваются раскалывающейся от невыносимой боли головой, которую вчерашний весельчак несет на плечах так бережно, словно она хрустальная. Макс де Роуэн, впрочем, пожил уже достаточно, и, насколько себя помнил, выпивка никогда не доставляла ему ни безумного удовольствия, ни мучений на следующее утро. Так что, доведись ему мучиться утренним похмельем, он посчитал бы свое состояние несправедливостью судьбы. Впрочем, в жизни справедливость – большая редкость, да и судьба порой может сыграть злую шутку, и поэтому, едва над Лондоном занялся рассвет, голова у Макса начала раскалываться от боли с неимоверной силой.
 Сквозь одуряющую боль Макс с трудом разлепил один глаз. Черт! Подозрительного вида тень съежилась в открытой настежь балконной двери. До ушей Макса донесся шум дождя на улице. Он попробовал грозно крикнуть, однако сумел издать лишь жалкий хрип. Люцифер зарычал низко и злобно.
 Тень в окне всхлипнула и полезла обратно под дождь.
 – Х-х-хорошая со-со-собачка ...
 Макс исхитрился сфокусировать свои безбожно косящие в разные стороны глаза и в полутьме разглядел, как тип в окне снова пытается шагнуть в комнату. У Люцифера, усердно охранявшего бездыханное тело своего хозяина, толстые черные губы завернулись, открыв ровный ряд трехдюймовых резцов; из разинутой пасти пахнуло вонючим дыханием. От последовавшего рыка на голове пытающегося войти в комнату зашевелились волосы.
 Человек в окне взвизгнул и метнулся назад.
 – Господи, Сиск, И ты называешь подобный ужас зубами?!
 В саду кто-то не видимый саркастически хохотнул.
 – Кембл, главное, не пущай его до своего паха!
 – Сиск, да ты просто мерзкий извращенец! – Кембл еще раз попробовал поставить ногу по ту сторону порога. – Мы должны как-то обмануть пса! Брось ты ему кусок сырого мяса – то, чем ты никогда не пользуешься: мозги, например, или бездельника, что без толку болтается между ног.
 – Да пошел ты в зад, Кем, дерьмец ты этакий! – проворчал Сиск. – Я не из тех, которые любят торчать весь день напролет под дождем и корячиться с дверным замком.
 – М-м-м ... – выдавил, наконец, из себя Макс.
 Голова, рот и глаза, кажется, потихоньку начали его слушаться. Издав еще одно страдальческое мычание, он сообразил, что лежит на спине и смотрит сбоку на Кема и Сиска. Что за черт! Как он умудрился отключиться рядом с камином?
 Кем6л приоткрыл дверь еще на дюйм, и Люцифер не замедлил откликнуться очередным леденящим кровь рычанием.
 С превеликим трудом Макс попытался приподнять голову, но каминный коврик прилип к его щеке.
 – Люцифер, ко мне! – сумел он прохрипеть. Рычание стало чуть тише, но не более того. Правда, собака отступила. Сиск просунул голову над плечом Кембла и быстро оглядел комнату.
 – Ух ты, чтоб мне провалиться! – воскликнул он, обводя рукой гостиную. – Кем! Он не помер! Кажись, ему шею свело, вот чего!
 С превеликой осторожностью Макс встал на четвереньки. Чувство у него было такое, будто его подстрелили и отсюда проклятые мучения. Наконец он, шатаясь, сумел подняться на ноги, и комната незамедлительно опрокинулась, а пол под ногами так просто заходил ходуном. Чтобы не свалиться, Макс выбросил вперед руку, схватился за каминную полку и мутным взглядом уставился на двух промокших до нитки мужчин, стоявших на самом пороге гостиной.
 Сиск так весь зашелся от хохота.
 – Богом клянусь, И не мечтал увидать такое! – сбрасывая плащ, проговорил он между двумя приступами смеха. – Великий де Роуэн, упившийся в стельку! Какого черта ты в такую дрянь завернулся, приятель?
 Макс посмотрел на качающийся пол. Ноги его до колен оказались замотаны в шерстяную подстилку Люцифера, а плащ валялся на скамье, весь вываленный в собачьей шерсти. Черт! Последнее, что он помнил, – ощущение жуткого холода, а разжечь камин из-за сильного опьянения он не мог. В отчаянии он неверной рукой потер лицо и взъерошил всклокоченные волосы.
 В комнату с превеликой осторожностью ступил Кембл.
 – Зверюга твоя не кинется на нас? – громко поинтересовался он и обошел Люцифера, стараясь держаться от него подальше. – Понимаешь, Морис доделал мои новые габардиновые брюки только вчера, и мне не хотелось бы ...
 Макс порывисто выбросил вперед свободную руку.
 – Кембл, – невнятно прохрипел он, – стой, умоляю! Как ты сюда вошел?
 – Да перелез в сад через забор, – признался Кембл, передавая свой плащ Сиску. – Твоя бой-баба миссис Фрайер не выносит ранних визитеров, а я не собирался торчать из-за злобной собачьей твари под проливным дождем. Клянусь, приятель, от одного ее взгляда у меня волосы на голове встают дыбом! Но нам срочно нужно было с тобой повидаться.
 Макс осоловело посмотрел сначала на одного, потом на другого.
 – Выходит, Кембл, вы взяли и отомкнули замок на двери моего черного хода? – ровным голосом спросил Макс. – Честно говоря, я нахожу, что такой поступок выходит за рамки нашей дружбы.
 Кембл от возмущения выпрямился и стал аж на три дюйма выше.
 – Знаешь, де Роуэн, больше всего я боялся, что войду и споткнусь о твой хладный труп! – резанул он в ответ и патетически указал рукой на камин. – Мы видели, что ты валяешься на полу. Что, по-твоему, сразу полезло в голову?
 – Мы сначала в дверь барабанили, разве что кулаки не ободрали, – включился в разговор Сиск, – так вы хоть бы пальцем пошевелили.
 Кем сморщил нос.
 – Ты уж прости нас, подлецов. В следующий раз мы просто оставим тебя валяться и дальше, чтобы тобой закусили волки.
 Макс потер ладонью глаза.
 – Какие, к черту, волки?
 Сиск сдавленно захихикал.
 – Когда мы вошли, так вы чего-то там бормотали про волков.
 Испытывая глубочайшее унижение от всего случившегося, Макс все же решился отпустить спасительную каминную полку.
 – Ладно, раз уж вы здесь ... – пробормотал он и, шатаясь из стороны в сторону, благополучно добрался до маленького столика. – Спасибо за заботу, ребята, хотя и неуместную. Присаживайтесь. Зачем пришли?
 Но не успели гости и шага сделать в направлении Макса, Люцифер уже был на страже и, ощерившись, угрожающе зарычал. Макс хлопнул ладонью по столу.
 – Заткнись! – рявкнул он на собаку.
 Люцифер с недовольным ворчанием тут же улегся обратно на подстилку и затих.
 – Скажи-ка, сколько же языков понимает твоя чертова тварь? – полюбопытствовал Кем, подходя к буфету и распахивая настежь обе его створки.
 – Семь итальянских диалектов, эльзасский, немецкий и немного французский, – пробурчал Макс. – И отойди к черту от моего буфета.
 – Святые угодники! Он у тебя прямо полиглот! – прокомментировал Кем, извлекая из буфета жестянку с кофе.
 – Он еще понимает «драная дворняга» по-турецки, – радостно сообщил Сиск.
 – Правда? – Кем открыл банку, со знанием дела понюхал содержимое и отсыпал зерна в кофемолку. – А ты-то откуда знаешь?
 Сиск хохотнул.
 – Я видел, как он оторвал громиле ухо, после того как тот его этими самыми словами и обозвал.
 – Гадость какая! – скривился Кем и даже плечами передернул. Взявшись за ручку кофемолки, он завертел ее как одержимый. – Макс, у тебя сахар есть?
 – Нижняя дверца, слева, – пробормотал Макс, обращая свой взгляд на Сиска. – Так в чем, собственно говоря, дело? Вы нашли мне чертова француза?
 Сиск ухмыльнулся.
 – Эверсоул отыскал его в Кале. Парень сказал, что месяц назад торчал в Париже, потому что хоронил свою мать. Конечно, мы все проверим, но, кажись, приятель не из записных вралей и, видать, он вправду возвращается обратно.
 Макс выругался сквозь зубы.
 – Тогда вычеркивай его из списка к чертовой матери! Что еще?
 Кембл с громыханием взгромоздил полный чайник на плиту.
 – Ювелир! Ювелир! – пропел он, сложив руки на груди, как мальчик из церковного хора. – Миллер и Сомс, что на Чарлз-стрит. Они узнали ожерелье. – Он профланировал к столу и, как бы что-то сообразив, несколько раз, глядя на Макса, втянул носом воздух и тут же с показным отвращением скривился.
 – Что еще? – насторожился Макс.
 – От тебя несет, как от немытого пса, которого долго замачивали в дешевом джине, – охотно пояснил ему Кембл. И с широкой улыбкой радостно добавил: – Между прочим, в грязном белье и голова плохо соображает. Пойди, ополоснись, мы пока кофе сварим, а после и потолкуем. Давай, двигай.
 С жалобным стоном Макс выкарабкался из кресла. Полчаса спустя он вернулся в гостиную вымытым, причесанным и переодетым во все чистое и с наслаждением выпил чашку горячего крепкого черного кофе. Кембл, как всегда, оказался прав. Макс впервые за все утро почувствовал себя человеком и почти совсем протрезвел. Кембл начал вокруг него суетиться, по-новому перевязал ему шейный платок, расправил кружева на рубашке, но Макс нетерпеливо прервал его проявление заботливости.
 – Хватит квохтать надо мной, черт возьми, давай рассказывай!
 Наконец Кембл перешел к делу. Все оказалось просто. Несколько умно проведенных расспросов вывели его на незаметную ювелирную лавку на Чарлз-стрит.
 – Молва утверждала, что старый мистер Сомс славился своим умением подделывать драгоценности, – объяснил Кембл, – так что я прихватил с собой то ожерелье. Поначалу он весь прямо исподозревался, но я не поскупился и как следует подлизался к нему, так что очень скоро он постарался показать себя во всей красе.
 – Давай, не тяни, Кем, – проворчал Сиск.
 Кембл с невинным видом похлопал ресницами. Затем улыбка на его лице стала еще шире.
 – Тогда я отправился на Куин-сквер, чтобы прихватить с собой старину Сиска и остальные побрякушки. Сам понимаешь, старичок не устоял перед шармом нашего констебля и раскололся.
 – Раскололся? – Макс повернулся к Сиску. – И чем же он с вами поделился?
 – Кучей всего, – буркнул Сиск. – Как только я растолковал ему, что украшения связаны с убийством ее светлости, да вдобавок объяснил, куда ведут обвинения в убийстве и мошенничестве, он аж лицом просветлел и, понимаешь, отыскал в шкатулке еще пару безделушек, которые, по его словам, он сам и сделал.
 Сиск выложил на стол три украшения: ожерелье, рубиновую брошь и толстый браслет.
 – Именно вот эти? – спросил Макс.
 Сиск коротко кивнул.
 – Они самые, и он сказал правду. Сам-то в ужас пришел. Сказал, что пару лет назад к нему несколько раз приходила леди в черной вуали. – Сиск протянул Максу листок, на котором столбиком были записаны даты. – Говорит, что приходила она где-то между февралем и апрелем. Каждый раз приносила украшение для подделки, дожидалась, когда сделают, платила наличными и после забирала обе вещи.
 Макс наклонился вперед.
 – Приходила леди Сэндс? Одна?
 Сиск кривил губы в усмешке.
 – Я тоже сразу подумал, что, должно быть, леди Сэндс, только уверенности не было. Самый первый раз с ней пришел высокий, хорошо одетый приятель, из благородных, видать, и дожидался ее на улице. Сомс его лица не разглядел. Потом она приходила со служанкой. Девица дожидалась на улице, но Сомс сказал, что невысокая, пухленькая, с золотистыми волосами.
 Макс грохнул кулаком по столу.
 – Женевьева Дюретт!
 Кембл кивнул.
 – Сиск то же самое сказал!
 – Похоже, она и была, – задумчиво сказал Сиск. – К таким шустрым девицам у меня доверия нет.
 Макс вскочил на ноги.
 – Вас карета дожидается?
 Сиск решительным жестом усадил его обратно.
 – Я уже съездил на Принсес-стрит, де Роуэн. Женевьева уехала в Сиренечестер, там ей место предложили. Вернется в воскресенье. Но я все же послал следом за ней человечка, так, пущай приглядит, хуже не будет.
 – Эверсоула отправил?
 Сиск покачал головой.
 – Нет, Эверсоул еще раз захотел проглядеть все материалы дела.
 – Пустая трата времени, черт возьми, – пробурчал Макс.
 – Может, и так, только вот не каждый из нас живет в роскоши рядышком с Уайтхоллом, де Роуэн, – ворчливо ответил констебль.
 В голове у Макса молотки застучали с новой силой.
 – Что все это, черт побери, означает?
 – Фасонистый полицейский судья вполне может волынить дело, де Роуэн, – насмешливо ответил Сиск. – Но мы, парни с Куин-сквер, такого дозволить себе не можем никак. Мы ж всего лишь куча непонятливых дурней, и всякий думает, что нам не видать Боу-стрит как своих ушей. Да только запомните: рано или поздно за новую полицию, что Пиль готовит, проголосуют как миленькие. А там и продвинуться можно будет.
 – Да гори все в аду! – взорвался Макс и резко оттолкнул от себя кофейную чашку. – Я и додуматься не мог, что это все для твоего продвижения по службе! Отчего бы тогда не сколотить виселицу прямо на Принсес-стрит да в понедельник и вздернуть Женевьеву Дюретт, а? Все будут довольны до соплей!
 – Сами горите вы в аду, де Роуэн, чертов выскочка! – разъярился Сиск и, вскочив на ноги, угрожающе уперся обоими кулаками в стол. – Может, я и не такой изящный в манерах, как вы, да только я всегда был честным человеком!
 – Ребята, утихомирьтесь, спокойно! Погорячились и будет, – неодобрительно покачал головой Кембл и добавил обоим спорящим кофе. – Не полицейские, а прямо простонародье какое-то!
 От неожиданности оба замолчали и уставились на Кембла, но тот ответил им твердым и укоряющим взглядом.
 Первым сдался Сиск.
 – Ладно, де Роуэн, парень прав, – признал он и опустился обратно в кресло. – Я чего-то не по делу разошелся, да и у вас голова раскалывается. Я что хочу сказать – сколько еще времени пройдет, пока Пиль продвинет дело леди Сэндс и отдаст его полиции? Ничего хорошего для нас, ведь так?
 Макс снова прижал кончики пальцев к своим разламывавшимся от боли вискам. Он скорее согласился бы при всем честном народе сплясать нагишом на Пикадилли, чем уступить Боу-стрит. На прошлой неделе его два раза приглашали в святая святых – в рабочий кабинет Пиля. Давление на министерство внутренних дел становилось час от часу сильнее. Да, бомонд желал, чтобы кого-нибудь повесили – лучше не из их круга, с тем чтобы им спокойнее спалось на их пуховых постелях. Женевьева Дюретт подходила просто идеально: ничего не может быть убедительнее, чем служанка, да еще чужестранка. Конечно, арестовать американца или там француза – дело верняк, что и говорить. Но существовал еще и Ратледж, который якшался со всяким отребьем. Был еще богатый и живший где-то отшельником брат, с которым они многие годы не виделись. Возможно, брат сейчас с облегчением благодарит судьбу за то, что уберегла его от печальной участи.
 Макс тряхнул головой, вышел из задумчивости и взглянул на Сиска.
 – Ты прав, – спокойно сказал он. – Буду вежливым, ну хотя бы постараюсь не распускать язык. Теперь, что там с остальными?
 Сиск хмыкнул.
 – Слуги Бодли молчат, как воды в рот набрали. Тот американский банкир говорит, что уезжал в Эдинбург по делам – имеются в виду новомодные дела с рельсовой дорогой. Что там говорить! Ну а Ратледжа, само собой, черта с два разыщешь!
 – В Хэмпстед отправили человека?
 Сиск кивнул.
 – Ну да, и коттедж отыскали, – произнес он. – Только старшая экономка сказала, что он последний раз наведывался три недели назад, а то и больше, и где он ошивается, она понятия не имеет. В молчанку все время играла и на другие вопросы вообще отказалась отвечать. По мне, так все до чертиков подозрительно. Почему сразу после убийства наш приятель как в воду канул, а?
 Макс согласно вздохнул.
 – Мне тоже тут не все нравится.
 Кем6л присоединился к их разговору.
 – Давайте пока оставим Ратледжа в покое, – предложил он и широким жестом показал на разложенные украшения. – Есть одна деталь, которая меня изрядно беспокоит: если все подделка, откуда нам известно, что семейный сапфир Сэндсов настоящий?
 Макс припомнил то, что ему рассказывала Сесилия.
 – Он был настоящим, – быстро ответил он. – Сэндс хранил его в тайнике и вынул его именно в тот день.
 Кембл кивнул с таким видом, как если бы сказанное лишь подтвердило его подозрения.
 – А не кажется ли тебе примечательным, что наш убийца каким-то образом сумел из кучи побрякушек выбрать единственную настоящую драгоценность?
 Макс чертыхнулся.
 – Ты прав, Кем. Он должен был знать, что все остальное – подделка. Мне с самого начала показалось странным, что все украшения так и остались там валяться ...
 – А раз нам доподлинно известно, что Джулия в азартные игры никогда не играла, – пробормотал Кембл, задумчиво барабаня пальцами по столу, – то, похоже, что она выплачивала какую-то часть средств, которые поверенный в делах лорда Сэндса отследить не мог. Здесь пахнет вымогательством.
 Сиск фыркнул.
 – Ну да, а вымогать-то что? Каждый знал, что у мужа ее каждый день новые рога вырастают.
 – Значит, за что-то еще более поганое, чем супружеская неверность, – холодно возразил Макс и поднялся из-за стола. Например, за аборт, подумал он. Но пока так никому и не сказал про подозрения доктора Гривза. – Сиск, встречаемся в понедельник, в девять, в кофейне Коббла. Мы отправимся побеседовать с мисс Дюретт. Впрочем, может быть, они и не пожелают, чтобы мы ее вздернули. По крайней мере, не в ближайшие дни.
 – Сегодня только суббота, – заметил Кем, раздраженно отставляя свой кофе. – Два дня нам что, нечем заняться?
 – У меня такое чувство, что мне пора нанести еще один визит Гарри Маркэм-Сэндсу, – пробурчал Макс. – Я только сомневаюсь, что он доставит мне удовольствие. Ты же можешь взять еще парочку подделок из той шкатулки и выложить в витрине своей лавки. Чем черт не шутит, вдруг что и получится, а?
 Сиск указал на три украшения, все еще лежавших на столе.
 – А вы заберите их.
 Макс кивнул.
 – Ладно, как закончу с Сэндсом, разошлю записки всем джентльменам из нашего списка подозреваемых. Попрошу их прийти и осмотреть эти три вещички. Может быть, кто-то и узнает какую-нибудь или разнервничается и выдаст себя.
 – Удачи, приятель, – буркнул Сиск. Внезапно раздался громкий стук в дверь. Макс распахнул ее. На пороге стояла миссис Фрайер, а за ее спиной маячила фигура лакея в ливрее семейства Кастелли.
 – Послание от миссис Витторио, сэр, – почтительно проговорил лакей и протянул над плечом домоправительницы запечатанный конверт. Де Роуэн со вздохом сунул его в карман пиджака.
 Весь следующий час Макс занимался тем, что составлял и рассылал письма всем подозреваемым по делу леди Сэндс, кроме Ратледжа и сэра Эверарда Гранта, который по-прежнему напрочь отрицал свое знакомство с Джулией. Возможно, Макс и рисковал, показывая им всем, что знает про драгоценности. Закончив с письмами, он нанял кеб и под проливным дождем отправился к Гарри. По правилам высшего света, Макс прибыл совсем в неурочное время, однако дворецкий не стал пререкаться и сразу провел его в гостиную. Вскоре к нему вышел Гарри, с красным лицом, в домашнем халате, а следом шествовал лакей, неся на подносе кофейник и чашки.
 Брат Сесилии выглядел неряшливо и нездорово: лицо обрюзгшее, волосы не подстрижены. Однако граф, казалось, вовсе не удивился приходу Макса. Невнятно поздоровавшись, он рассеянно покосился на Люцифера, как если бы увидеть мастифа весом в десять стоунов, по-хозяйски растянувшегося на его турецком ковре, было самым обычным делом. Граф устало повалился в свое любимое кресло, и вяло предложил Максу кофе. Когда Гарри передавал чашку, та мелко позвякивала о блюдце – так у хозяина тряслась рука. Макс поторопился забрать чашку.
 Сделав большой глоток, он про себя горячо возблагодарил Бога за неустанную заботу. Гарри, как всякий умудренный опытом выпивоха, заваривал очень крепкий кофе. Хотя голова у Макса все равно раскалывалась, а в глаза, казалось, насыпали раскаленного перцу, он уже мог жить дальше.
 В конце концов, как бы укрепившись духом против обрушившихся неприятностей, граф поднял голову и встретился глазами с Максом. Макс перевел дыхание.
 – Лорд Сэндс, – озабоченным тоном заговорил он, – смею полагать, вы догадываетесь, что я пришел поговорить с вами о Женевьеве Дюрретт.
 В один миг вся кровь отхлынула от лица графа.
 Он с такой силой стиснул в руке чашку, что казалось, еще немного, и та окажется раздавленной на мелкие куски.
 – Боже мой! – вскричал граф, вскакивая с кресла и бросив кофейную чашку с такой силой, будто она была раскаленной добела. – Господи, помоги мне! Я так и знал!
 Макс, в голове которого мелькнула забавная мысль, что он весьма вредоносно влияет на кофейные чашки в доме Сэндса, тоже вскочил, но Гарри уже ринулся вперед и под его тапочками захрустели осколки китайского фарфора. Оказавшись у окна, он занес руку и принялся колотить кулаком по оконной раме так, что стекла жалобно зазвенели.
 – Я знал, что ты докопаешься! – вопил он, и в голосе его звучала безысходность. – Господи, как же я рад, что все вышло, наконец, наружу!
 Макс оказался рядом с ним и схватил графа за руку, удержав от очередного удара. Только сейчас он увидел, что у Гарри весь кулак в крови.
 – Что она сказала? – требовательно спросил граф, отворачиваясь от окна и не замечая пораненной руки. – В чем она меня обвинила?
 Выхватив из кармана носовой платок, Макс схватил графа за руку, повернул к себе его ладонь и быстро вытащил осколок раздавленной чашки. Гарри стоял как оглушенный и только что-то бормотал и ругался.
 – Стерва! – выкрикнул он яростно, когда Макс вытащил еще один осколок. – Чертова стерва довела Женевьеву до такого! Мне приходилось ждать этого каждую ночь! Какой же я дурак!
 Вполне могло статься, что граф сейчас был не в себе. Но Макс не понимал совершенно ничего. Впрочем, он предусмотрительно молчал, не показывая вида.
 – Отчего вы решили, что она довела ее до такого, милорд? – тихонько спросил он, осторожно перевязывая носовым платком руку Гарри. – Полагаю, вам лучше рассказать мне все как есть.
 Гарри решительно кивнул и провел здоровой рукой по воспаленным покрасневшим глазам.
 – Думаю, она просто хотела подстроить мне ловушку, – зашептал он, яростно дергая у себя на шее приспущенный галстук. – Ей так хотелось выставить меня посмешищем. Показать, что я нисколько не лучше ее, потому что я ведь в тот вечер видел ее в карете, вот в чем дело!
 Макс подтолкнул Гарри к его креслу, но его светлость сесть не пожелал и принялся вышагивать по гостиной.
 – Вы ведете речь о леди Сэндс? – спросил де Роуэн, отваживаясь высказать догадку вслух. – Вы думаете, что она хотела подстроить вам ловушку?
 Господи, о чем бормочет этот тип?
 Гарри повернулся к нему как ужаленный и зло прищурился.
 – О да! – прошипел он. – Мне пришлось столько раз думать и думать о происшедшем, де Роуэн. Вы знаете, что такое жить в доме, исполненном скорби и печали? Одно проклятое занудство, де Роуэн, и больше ничего! А Женевьева ... Она просто всякий раз, когда видит меня, стрелой мчится в противоположную сторону. Думаю, теперь она скорее согласится умереть, чем ляжет в мою постель.
 Ляжет в его постель? И тут Макса как обухом по голове ударили. Господи, как же он раньше не догадался! Ну, конечно же!
 – Значит, Женевьева Дюрретт находилась в вашей постели в ту самую ночь, когда умерла ваша жена, так?
 Гарри, наконец, остановился и рухнул в кресло.
 – О, что же мне делать, черт возьми? Чем дальше, тем все хуже и хуже, – прорыдал он и спрятал лицо в ладонях. – Я всего лишь лег в постель с девицей, де Роуэн. Той ночью я что угодно мог сделать, но своей жены я не придушивал. Может, она подослала ее, надеясь застукать нас вдвоем. Я не знаю, просто не знаю. Но она не пришла. И я ее не убивал.
 Макс склонен был ему верить, хотя уже давно подозревал, что Гарри что-то от него скрывал ...
 – Ваша связь с горничной вашей жены, – спокойно спросил он, – как долго она продолжалась?
 – Господи, какое там долго! – безжизненным голосом ответил Гарри. – Если она такое говорит, то она бессовестно лжет. Полагаю, я дал маху той ночью. Девица, по сути, сама бросилась мне на шею. А при моем тогдашнем состоянии души – Джулия и все остальное – разве достало бы сил отказаться от сладкой утехи?
 Некоторые мужчины именно так бы и поступили, подумал про себя де Роуэн.
 – Лорд Сэндс, прошу прощения за то, что задаю вам такой вопрос. Но когда вы говорите, что мисс Дюрретт бросилась вам на шею, что вы имеете в виду?
 Не поднимая глаз, Гарри пожал плечами.
 – В ту ночь Женевьева постучала ко мне, уже после того как вернулась Джулия, – объяснил он, уставясь себе под ноги, – привалилась ко мне, как перепившая девка, что-то спросила, глупость какую-то, не помню, потом принялась перебирать свои локоны и руку протянула, чтобы расправить мне галстук. Я попытался отступить. Сказал ей, что сейчас вызову своего камердинера.
 – А потом? – осведомился Макс.
 – Потом ... – Гарри с трудом сглотнул. – Потом она посмотрела мне прямо в глаза, подмигнула и предложила все сделать самой. Так и сказала – я сделаю все, месье, – да еще со своим прелестным французским акцентом, понимаете? – Гарри, наконец, поднял голову и решился посмотреть в глаза Максу. – Это сущее мучение, де Роуэн. Я не содержу любовницу, и я не осмеливаюсь спать с собственной женой, из страха, что она понесет ребенка, а я не буду знать, кто его отец.
 Макс с трудом дождался, когда можно будет задать следующий вопрос.
 – Так она понесла, лорд Сэндс? – тихо спросил он. – Джулия хоть раз забеременела?
 Гарри с легкой грустью покачал головой.
 – Нет. Я думал и думал об этом и до тех пор ... Впрочем, нет, она, вероятно, просто не могла иметь детей. Говорят, что многие женщины бесплодны.
 Голос у графа стал совершенно больным и подавленным. Некоторые, но уж только не Гарри, умеют так правдоподобно притвориться, что и на самом деле поверишь в их переживания. Граф мало что знал про свою жену, и, какими бы ни были ее грехи, теперь она ответит за них только перед Господом.
 – Мне очень жаль, лорд Сэндс.
 Гарри, тиская в кулаке носовой платок, чуть ли не беспомощно пожал плечами.
 – Горничная моей жены находилась в моей постели в ту ночь, когда мою жену и убили, – спокойно сказал он. – Я теперь знаю, каково такое пережить.
 Макс медленно поднялся со своего кресла.
 Он вдруг погрузился в какое-то совсем уж мрачное отчаяние, ему страстно захотелось бежать куда глаза глядят из этой комнаты, из этого дома, из своей нынешней жизни. Он устал, до чертиков устал от всех гадостей и мерзостей, которые раз за разом ему подсовывает его работа. Он уже не знал толком, отчего так переживает по поводу данного преступления или любого другого, какая разница.
 Он мог действительно повернуться ко всему спиной, и впервые в жизни ему захотелось так сделать. Что-то в глубине его души сломалось, что-то беззащитно ранимое и неуловимое. Ему хотелось лишь одного – поскорее попасть к себе домой. Хотя нет, ему хотелось прийти домой к кому-нибудь. К кому-то честному и чистому душой. К тому, кто сможет помочь ему вновь почувствовать себя умытым и обновленным – и снова исполненным надежды.
 – Бог мой ... – едва слышно прошептал он. Он не мог позволить себе выхлебать еще одну бутылку дешевого пойла, чтобы хоть на какое-то время забыть обо всем. Он обязан справиться с самим собой. Он должен идти. Он нужен сейчас на Веллклоуз-сквер. Мария написала, что бабушка София простудилась. Остается молить Бога, чтобы ей не стало хуже.
 Со смятенными мыслями в голове Макс ободряюще похлопал Гарри по плечу.
 – Я приду утром в понедельник, чтобы побеседовать с мисс Дюрретт, – предупредил он. – Впрочем, я хочу, чтобы завтра вы с вашей сестрой уехали из Лондона. Съездите в Холли-Хилл или в поместье Делакорт в Дербишире. Обещайте мне, что уедете!
 Гарри слабо кивнул в ответ.
 – Я учту.
 Макс облегченно вздохнул.
 – Хорошо. А пока постарайтесь не переживать. Я сделаю все, что в моих силах. – И добавил более мягким тоном: – Теперь давайте вызовем кого-нибудь, чтобы вам перевязали руку. Ее бы надо показать врачу.
 Гарри кивнул и ничего не ответил.
 Выйдя от Гарри, Макс нырнул в пелену дождя и вскочил в дожидавшийся его кеб. Он сразу отправился к дому своей бабушки. Дом показался Максу мрачнее и суровее, чем обычно. Скорее всего, дело в погоде, подумал он. Двери он открыл своим ключом и поспешил поскорее миновать кабинеты первого этажа, чтобы его не задержал Трамбл со своими глубоко волнительными жалобами. Сегодня он опасался, что старый приятель вынудит его повести себя невежливо.
 Он поднялся наверх и увидел, что состояние бабушки Мария слишком преувеличила, хотя бабушка все же лежала с обессиленным видом на застеленным покрывалом диване, который перенесли к ней в гостиную. Макс, прекрасно зная Софию, сначала заподозрил, что та представилась тяжелобольной в каких-то своих целях – он догадывался в каких, – и содрогнулся. Однако с изумлением увидел, что она и правда неважно выглядит: кожа пепельно-серая, руки неподвижно сложены под грудью, как у покойницы.
 Макс опустился около дивана на одно колено и ласково взял ее за руку.
 – Бабушка, – взволнованно прошептал он. – Как ты себя чувствуешь?
 Ее пергаментно-прозрачные веки затрепетали, медленно поднялись, и она немного растерянно посмотрела на него.
 – Это ты, Макс? – слабым голосом проговорила она. – Макс, милый мой, я очень слаба. Совсем ослабела и такая старая. И сердце ... У меня такое чувство, что оно просто заледенело.
 – Тише, бабушка, тише. Тебе нужно отдохнуть. Я схожу за доктором. – Макс потянулся к шерстяному покрывалу, чтобы получше укрыть Софию, но та мучительно медленно подняла руку и указала узловатым дрожащим пальцем на камин.
 – Пожалуйста, дорогой, сначала дай мне мою шаль. Я до смерти замерзла.
 С внезапно охватившим его благоговейным страхом Макс встал с дивана, чтобы выполнить ее требование, и задумчиво провел рукой вдоль всей бледно-голубой шерстяной шали. Он ни разу не видел, чтобы она когда-нибудь носила ее. В то же время она казалась ему странно знакомой. Да и пахла она тоже чем-то знакомым.
 Бабушка, не поднимая головы от подушки, слабо покивала.
 – Да, мой дорогой, это она.
 Он вернулся к дивану и снова опустился на колено, чтобы удобнее укутать Софию шалью. Но больная с непонятным глубоким смущением посмотрела на него, в широко раскрывшихся глазах читалась явная растерянность, и она слабым движением руки оттолкнула от себя шаль.
 – Нет, Максимилиан, – прошептала она, осторожно проводя пальцами по необычной ткани. – Шаль не моя. Откуда она здесь?
 Откуда она здесь?
 Вдруг Макса всего скрутило от невыносимой душевной боли. Она знала ответ на свой вопрос. Знал его теперь и Макс. Продолжая стоять на одном колене у дивана, Макс не сумел удержать странный, похожий на придушенное рыдание звук, который рвался у него из груди. Не сумев удержаться, он зарылся лицом в пушистый голубой кашемир, не переставая снова и снова вдыхать все еще остававшиеся едва различимыми аромат женщины и запах сирени. Казалось, он прикасается к самой сути доброты и чистоты.
 Поездка к Гарри, грязь и жестокость, сопровождавшие его работу, нескончаемая пустота его жизни снова обрушились на него с удвоенной силой. Макс склонил голову, невыносимая тяжесть отчаяния придавила его опять, принеся с собой чувство утраты и одиночества.
 – Максимилиан, – тихо проговорила София b, подняв руку, ласково погладила его по голове. – Что ты, что ты, Максимилиан...




 ГЛАВА 14



 Какой бы легковесной ни казалась изящная манерность, она, определенно, важна для грядущих приятностей в частной жизни, особенно в том, что касается женщин.

    Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина

 Кэтрин проснулась от оглушительно барабанившего в окна проливного дождя. Всю ночь она спала плохо, мучаясь кошмарами, которые не могла потом вспомнить. Раздосадованная, она перевернулась на живот и сердито взбила кулаками подушку, прекрасно зная, что все равно не сможет заснуть. Которую уже неделю подряд она спала урывками, беспокойно ворочаясь с боку на бок, и подушка здесь вовсе ни при чем. С обреченным вздохом она села на постели, зажгла ночную лампу и взяла позаимствованное у Кэма «Ораторское искусство». Если уж сухая и старомодная книжка не нагонит на нее сон, что тогда говорить!
 Где-то высоко в небе прокатился раскат грома. Кэтрин откинула одеяло, встала и, сунув ноги в тапочки, накинула халат. Грозу она просто ненавидела, ненавидела даже сильнее, чем туман, который, можно не сомневаться, приползет следом. В грозу ей всегда вспоминался Уилл. Ну, нет! Хватит о нем думать! Если не читается, то отчего бы не заняться рукоделием? Гром прогремел снова, теперь ближе и оглушительнее, и что-то, Бог его знает что, потянуло молодую женщину подойти к окну, в грозу – самому опасному месту.
 Сейчас отчего-то у нее была особенна тревожно на душе. Она отодвинула гардину, прижалась лицом к стеклу и с невольным вскриком отшатнулась. На углу улицы, под фонарем, посреди лужи, стоял человек. Один, плечи ссутулились, намокшие поля шляпы уныло обвисли. В тот момент, когда Кэтрин выглянула в окно, какой-то неведомый магнит заставил человека поднять голову. Макс смотрел на нее с улицы. Он, скорее всего не знал, где ее спальня. И в сумерках вряд ли мог разглядеть ее лицо сквозь стену дождя. Но она чувствовала его безмолвную мольбу. Более того, каким-то образом она явственно слышала его слова.
 Господи Боже! Кэтрин крепко зажмурилась и отпустила гардину. Та с тихим шорохом вернулась на место и закрыла окно. Зачем он сюда пришел? Чтобы смотреть на нее с такой болью во взгляде? Ничего она делать не будет. Не будет! Но разве и сейчас ей не хочется, чтобы он смирил сваю гордыню и пришел к ней? В неосознанном порыве она бросилась к двери, по дороге прихватив с собой плащ. В прихожей она ненадолго задержалась, чтобы сунуть руки в рукава плаща и схватить с вешалки зонт. Как безумная она распахнула дверь и бросилась вниз по ступенькам прямо под хлещущий дождь.
 Улица в поздний час была пустой и безлюдной.
 Промозглая сырость облепила лицо, пробирая до костей. Она подскочила к нему, сразу насквозь промочив ноги.
 – Макс, – закричала она и, подняв зонт, раскрыла его у него над головой, – что ты здесь делаешь?! Хочешь простыть?
 Он молчал. В холодной ночи капли дождя гулко колотили по зонтику, неожиданно создавая чувство странной близости. Крупные капли прыгали вокруг них по мостовой и по лужам, скорее напоминая самые настоящие градины. Макс неотрывно смотрел на нее, и глаза его отражали растерянность и тихую грусть. Как будто что-то отпустило у него в душе.
 – Кэтрин, я хотел ... – неуверенно заговорил он. – Понимаешь, нужно погулять с собакой ...
 Кэтрин огляделась вокруг и посмотрела на него, совершенно сбитая столку.
 – Макс, – осторожно сказала она, – ты в трех милях от своего дома. И с тобой нет никакой собаки.
 – Забыл его взять с собой, – признался он и уставился на свои сапоги. – Он у моей бабушки. Трость, зонтик ... их я забыл тоже. Не знаю ...
 Он явно был немного не в себе. Кэтрин, покачав головой, схватила его за руку.
 – Да не верю я тебе! – воскликнула она и потащила его за собой. – Хорошенький же у меня вид – одна, посреди улицы, под проливным дождем и в ночной одежде! Безумица! Ты тоже хорош, Макс! Два дурака!
 Он сразу напрягся и остановился.
 – Куда мы идем?
 – В дом, – сердито ответила она, подходя к дверям и распахивая их, – выпить рюмку бренди! И не упирайся ты так, Макс, а то мы оба замерзнем насмерть.
 К ее удивлению, он покорно шагнул через порог, снял насквозь промокшее пальто и беспрекословно передал ей в требовательно протянутые руки. Его шляпа являла собой ужасающе жалкий вид· – пропитанный водой, жеваный и бесформенный ком. Она сняла ее у него с головы, собираясь кинуть на столик в прихожей, как вдруг из нее что-то выскользнуло и упало на ковер. Кэтрин смотрела на свою любимую голубую кашемировую шаль, лежащую у ее ног в луже воды.
 – Я ушел, а она осталась у меня в руках, – пробормотал он, когда молодая женщина нагнулась, чтобы ее поднять. – Под дождем она могла промокнуть, и я ... ну, короче говоря, она не влезала ни в один из карманов.
 Такого дурака еще поискать надо, вот только бранить его язык у нее не поворачивался.
 – Понятно, – только и сказала Кэтрин, удивившись, почему он просто не обмотал шаль вокруг шеи, спрятав под пальто. – Выходит, ты засунул ее себе в шляпу, чтобы она не намокла? Макс, как мило с твоей стороны. Но даже шаль не смогла бы отогреть мне сердце, если бы ты простудился умер, понимаешь?
 Он посмотрел на нее немигающим взглядом и ничего не сказал.
 Кэтрин набросила свой плащ и шаль на перила лестницы и направилась к гостиной. Там она скинула с ног тапочки, зажгла лампу и, присев перед камином, кочергой расшевелила угли. Все это время Макс стоял, безвольно опустив руки, смотрел на нее и молчал. Она встала, повернулась к Максу и доставила себе удовольствие не спеша окинуть взглядом его чуть сутулые плечи, всю его поджарую фигуру, а когда поймала его взгляд, то в груди у нее затрепетало что-то порывистое и искушающее – вроде как оперившийся птенец попытался впервые расправить крылышки. Боже мой, какой же он все же поразительный человек! А вид у него самый несчастный – худое, осунувшееся лицо, мокрые длинные волосы неопрятными прядями облепили голову и шею, скулы выпирают ...
 Кэтрин разлила бренди в два бокала, подумав мимоходом, как долго он шел в темноте под дождем. Не может быть, чтобы от самой Веллклоуз-сквер! Но пиджак у него тоже оказался промокшим.
 – Господи, Макс! – тихо проговорила она и протянула руку, чтобы провести по рукаву пиджака.
 Макс чуть отстранился, и тогда она только покачала головой.
 – Сними и отдай мне твой пиджак, – попросила она, стараясь скрыть неожиданный прилив нежности. – И жилетку тоже. Давай снимай их, а потом поставь сапоги к огню.
 Когда она забрала у него пиджак с жилеткой и развесила на стульях около камина, Макс шагнул к ней, неожиданно схватил за запястье и довольно резко повернул к себе лицом.
 – Почему ты так делаешь? – хрипло выдохнул он.
 Кэтрин слегка приподняла брови.
 – Чтобы ты не заболел.
 Выражение его лица смягчилось.
 – Я не про то, – тихо сказал он. – Почему ты со мной ... подталкиваешь меня ... Господи, Кэтрин! Ну не знаю я! Мне не надо здесь находиться. Уже поздно. Твои слуги. Боже мой, твоя репутация!
 – Не беспокойся за моих слуг, Макс, – спокойно ответила она. – Они служат у моего брата. Я вполне независимая вдова, и чем я занимаюсь, касается только меня одной.
 Он выпустил ее руку и принялся расхаживать по гостиной, как зверь в клетке. В некотором смысле он им и был. Зная Макса де Роуэна уже достаточно долго, Кэтрин понимала, что жизнь его в основном, проходит на улице и четыре стены кажутся ему темницей.
 – Макс, – негромко спросила она, – а почему ты здесь?
 Де Роуэн остановился рядом с фортепьяно и невидяще смотрел на раскинувшиеся перед ним черно-белые клавиши. Он протянул руку и коснулся одной из них. В гостиной отдалась эхом и затихла высокая и пронзительно-печальная нота.
 – Не знаю, – тихо ответил он, – просто, вот пришел. Я по тебе очень скучаю.
 Она вдруг поняла, что за непонятное и неуловимое чувство так робко трепещет у нее в груди. Она теперь знала, как оно называется; и радости ей это не доставило. Она любила Макса, любила так, как никогда прежде никого не любила, даже своего мужа. И черт бы побрал его бабушку Софию Кастелли за то, что навела ее на такие мысли! Но что бы там ни говорила его бабушка, Кэтрин вовсе не уверена, что Макс позволит себе полюбить ее.
 Кэтрин подошла к нему, и он не стал отстраняться.
 – Макс, я думаю, что ты знаешь, почему ты здесь, – утвердительно сказала она, смотря на него в упор. – Думаю, что мы оба знаем.
 Он засмеялся, но в его смехе ей послышались горькие нотки.
 – Я начинаю думать, Кэтрин, что я вообще ничего не знаю. Еще никогда в жизни не был так сбит с толку и измучен, как сейчас.
 Она легонько взяла его под локоть и повернула к себе лицом, заставив поднять голову от фортепьяно.
 – Я считаю, – очень тихо сказала она, – что нам просто нужно смириться с тем, что есть между нами, Макс. Называй наше чувство как хочешь – влечение, одержимость, мне все равно, – но оно же есть. И может быть, тебе нужно перестать с ним бороться?
 Он поднял руку и ласково провел кончиками пальцев по ее щеке.
 – Кэтрин, – проговорил он, и голос его наполнился мучительной тоской. – Для тебя в моей жизни нет места. В той жизни, которой я живу. Ты заслуживаешь лучшего. Себя я не могу переменить. Я тот, кем должен быть.
 – А разве я просила для себя места в твоей жизни, Макс? – поинтересовалась она и, обхватив его руку, поднесла к своим губам и прижалась к его ладони. – Я просила тебя, чтобы ты отказался от того, во что веришь всем сердцем?
 Он выпростал свою руку и притронулся к влажным прядям ее волос.
 – О чем ты, Кэтрин? – выдохнул он. Молодая женщина продолжала смотреть ему прямо в глаза.
 – Просто я тебя уважаю, – прошептала она, выпуская его руку. – И я не могу без тебя, Макс, вот и все.
 Мучительно медленно он обхватил ладонями ее лицо, наклонился к ней, чуть повернул голову. Глаза их встретились, и в них отражались тепло и ожидание. Кэтрин задрожала и приникла к нему. От него исходило душевное тепло и еще что-то, что показалось ей обещанием. Макс прикасался губами к ее лицу, трогал уголок ее левого глаза, бровь, вел губами вдоль щеки и, в конце концов, добрался до ее рта.
 Она ответила ему, с готовностью приоткрывая губы и обвивая его руками за шею.
 – Макс, – прошептала она, – ты же весь замерз. Я сегодня одна. Пойдем поднимемся ко мне.
 Слова ее, казалось, воспламенили его, и он поцеловал ее жадно и со страстью. О Господи, вот чего она желала все время! Ей бы нужно отослать его прочь. Нельзя позволить ему еще раз обидеть ее. Но она невольно простонала и вцепилась пальцами ему в плечи.
 Макс в ответ поцеловал ее долгим поцелуем и даже легонько прихватил зубами нижнюю губу. Никто не целовал Кэтрин так умело и с такой нежностью. Гостиная и дождь за окнами отодвинулись куда-то далеко-далеко. Она оторвалась от его рта и выдохнула лишь одно слово:
 – Пожалуйста.
 – Пожалуйста – что? – хрипло спросил Макс, шумно и часто дыша. – Скажи мне, Кэтрин. И не ошибись. Теперь пути назад может и не быть. Я слишком сильно·хочу быть с тобой.
 Его пальцы уже теребили пуговицы ее халата.
 – Макс, пожалуйста, люби меня, – умоляюще попросила она. – Я устала ждать тебя. Люби меня. Всего лишь еще один раз. Потом мы, может, и забудем друг друга.
 – Нет, Кэтрин, – возразил он хриплым шепотом, горячо дыша куда-то ей в шею, – со мной этого не будет никогда.
 В спальне Макс притянул Кэтрин к себе ближе, и вновь его губы поймали ее и, не в силах утолить любовную жажду, жадно приникли к ним с такой силой, что голова ее опустилась на кровать, стукнувшись о деревянный столбик. Она заглянула ему в глаза. Их чернота одновременно манила и обжигала. Такие глаза, подумала Кэтрин, какую хочешь женщину лишат рассудка. Лишилась ли рассудка она сама? Сейчас ей просто все равно. При каждом его прикосновении она цепенела от счастья. Слишком отчаянно ей хотелось быть с ним. Кэтрин сделала попытку снять с него рубашку, но Макс помог ей, быстро стянув ее одной рукой через голову.
 – Независимая вдова или кто ты там еще, Кэтрин, – проговорил он и положил ладони ей на талию, – но твой брат за все это меня точно отправит на тот свет.
 – Он никогда не узнает, – поклялась она, – обещаю, Макс. Ты только ласкай меня. Да, да, да, вот так! Вот так!
 Ночная рубашка соскользнула на бедра и благополучно завершила свой путь где-то на полу. С едва слышным стоном Макс сбросил с себя брюки и, склонившись к ее шее, впился в нее губами. Затем ласково, но настойчиво раздвинул ей ноги, прижался лицом ей между бедер и скользнул языком к томящейся расщелине. Кэтрин с неимоверным трудом сдержала рвавшийся наружу мучительно-сладостный вскрик.
 Господи! Господи! Она всегда понимала, что он способен на такое – довести до безумного желания близости с ним, близости неприкрытой, бесстыдной и свободной от всех предрассудков. Язык Макса все скользил и кружился, легонько, дразнящими движениями касаясь тугого бутона, и жаркие волны наслаждения летели по телу, и мучительно хотелось еще большего. Коленки ее ходили ходуном, и сердце колотилось ... нет, не у горла, а где-то там, между ног.
 – Боже мой, Макс! Господи! О, Макс, – простонала она, – давай ляжем. Люби меня ... Пожалуйста ... Макс ...
 Она запустила руки в его шевелюру и то вжимала сильнее его лицо, то отталкивала от себя. Он медленно поднимался на ноги и покрывал нежными поцелуями ее нагое тело. Она исхитрилась спихнуть с постели простыни и одеяло и потянула его за собой на кровать. Ее желание близости сделалось дикарским, плотоядным. Она желала, чтобы его сила, его жар пали на нее, обрушились со всего маху, подмяли под себя, заполнили собой всю ее исполненную мучительной жажды глубину.
 Он смотрел ей прямо в глаза, на своем бедре она чувствовала горячую тяжесть его желания, и для женщины, уже побывавшей замужем, Кэтрин вдруг почувствовала себя безнадежно неопытной в любовных делах. Она медленно опустила руку и обхватила пальцами его вытянувшуюся до предела, подрагивающую плоть. Макс с каким-то всхлипом втянул воздух и зажмурился; кадык у него дернулся.
 – Кэтрин! О-о-о ...
 – Я ... нельзя? – в смущении прошептала она.
 – Можно! – выдохнул он, притянул к себе и уткнулся ей в плечо. – Ласкай меня, любовь моя! Прикасайся ко мне, пока я не умру от счастья!
 Кэтрин снова сделала легкое поглаживающее движение, наслаждаясь бархатистым теплом в ладони.
 – Я хочу его во мне, Макс, – шепнула она ему в грудь. – Покажи мне, как надо делать. Мне все время было так плохо. Я, наверное, все забыла.
 Он коротко и глухо рассмеялся, и теплое его дыхание скользнуло по ее шее.
 – Чародейка! – выпалил он. – Ничего ты не забыла.
 Он поднял голову и встал на колени, сев на нее верхом. Погрузил пальцы в ее волосы, склонился к ней и вновь поцеловал, яростно и жадно. Потом чуть ли не с благоговением накрыл рукой ей лоно, а второй осторожно начал отворять любовный вход, прощупывать путь в глубину, чья жаркая влажность потихоньку начала вожделенно разверзаться.
 Вдруг он вздрогнул и буквально окаменел.
 – Кэтрин, – сдавленно проговорил он. – Кэтрин, даже если мы будем осторожны, ты не задумывалась, что можешь ... понести ребенка? Даже сейчас ты можешь понести моего ребенка!
 Качаясь на волнах безумно сладостного наслаждения, Кэтрин подумала, что он собирается сейчас отринуть ее.
 – Я об этом не думала, Макс! – воскликнула она с отчаянием в голосе. – Я была бы так рада, Макс, честное слово! Но я не могу!
 Ласкать ее он не перестал, и мужественность его отнюдь не утратила своей силы и решимости. Макс запрокинул голову, явно раздумывая над ее словами.
 – Кэтрин, ты не можешь ничего уверенно утверждать, – хрипло возразил он и посмотрел на потолок. – Ты мне кое-что пообещай.
 – Хорошо, – выдохнула она и снова спустила руку по всей длине его мужского достоинства. – Я согласна. Что хочешь. Что скажешь.
 Он склонился к ней, посмотрел прямо в глаза.
 – Обещай мне себя, Кэтрин, – тихо проговорил он. – Бог не велит мне зачать ребенка, но если у нас все же получится, то обещай мне, что мы поженимся. Поклянись!
 – Клянусь, – твердо ответила она. – Клянусь!
 Он уже взялся рукой за вздыбленную плоть и еще шире отворил ей вход. Кэтрин, широко раскинув бедра, согнула коленки, уперлась ступнями ему в бедра и откинула голову на подушку в страстном ожидании.
 Макс скользнул в нее нежно и медленно. Боже, какое же счастье! Какая же она узкая! Кэтрин тихонько ахнула, почувствовав всю его силу в себе, и Макс приостановился. Она обволакивала его своей жаркой женственной плотью, ласково понуждая, подстегивая, и Макс сдался на милость происходящему.
 Кэтрин прерывисто вздохнула и подтянула коленки еще выше, чтобы лучше и полнее чувствовать его в себе. Он склонился к ней, поцеловал долгим, сладким поцелуем и почувствовал, что Кэтрин сейчас жаждет его столь же страстно, как и он ее: она вновь и вновь порывисто подавалась ему навстречу, раз за разом радостно принимая его самозабвенные толчки. В любви он не относился к желторотым новичкам. Ему хотелось обладать Кэтрин нежно, медленно, чтобы подарить долгое наслаждение им обоим. Он должен это сделать, потому что вдруг то, о чем она говорила, окажется правдой? Просто еще один раз – вот ее слова. Но сейчас, когда его мужская плоть, до предела переполненная любовным порывом, счастливо пребывала в жаркой тугой глубине ее разверстого лона, ее слова окатили ему сердце ледяным холодом. Он положил руки ей на талию, спустил ладони чуть ниже ей на бедра.
 – Двигайся со мной, Кэтрин, – шепнул он и, приподняв ее, перевернулся на спину. – Любимая, опускайся на меня.
 Кэтрин приподнялась, ее темно-каштановые длинные волосы взметнулись над грудями, и она, опустившись, оседлала Макса.
 – О-о-о! – невольно воскликнула она и уперлась руками в его грудь, чтобы удержать равновесие.
 Макс подсунул руки под соблазнительные полушария и приподнял Кэтрин. Она вновь вскрикнула, но на этот раз от удовольствия. А потом встала на колени и заскользила вдоль него с трепетной плавностью, от которой Макс готов был сойти с ума. В неярком мигающем свете лампы кожа ее, казалось, обрела теплый светло-персиковый цвет. Его земная богиня. Великий Боже, как же он желал ее! Не сдерживая себя, он с силой вонзался в истекающее любовным соком лоно Кэтрин.
 Мгновенно мир вокруг исчез, оставив каждому из них свою собственную страсть. Кэтрин прерывисто всхлипнула, потом всхлипнула снова, когда в очередной раз приняла дрожащую от напряжения мужскую плоть Макса, проскользнув вдоль нее до самого ее конца и выведя Макса за грань рассудка. Он уже не мучился сомнениями; пусть его любовь изольется вся целиком в сосуд, готовый и жаждущий ее принять. И Макс почувствовал, что еще совсем немного – и он взорвется наслаждением; он упивался каждым новым соитием, которое окатывало его блаженством, как от любящего удара жарким сладострастным хлыстом.
 Наконец Кэтрин упала на Макса и замерла, обессиленная. Они долго лежали, сжимая друг друга в объятиях, не в силах успокоить дыхание. Вскоре язычок пламени в лампе часто-часто замигал и потух, оставив их в полной темноте. Вдалеке, где-то в небе над Лондоном, пророкотал гром. Кэтрин даже не шевельнулась.
 – Боже мой, Макс, – медленно прошептала она и поцеловала его в щеку, – мой любимый. У нас теперь большие неприятности. Кажется, одним разом нам явно не обойтись.
 Максу не хотелось выходить из уютной глубины ее тела, и он лежал, ласково обнимая Кэтрин, пока, наконец, не услышал, как ее ровное дыхание перешло в тихое уютное посапывание. Кэтрин уснула. Отчего-то к нему дремота никак не приходила. Большие неприятности? Вот так. Фраза не очень подходила для того, чтобы описать, в какие неприятности он сейчас угодил. Тело жажду любви утолило и пребывало в расслабленном успокоении, зато в голове у него царила полнейшая неразбериха. Макс покрепче обнял Кэтрин и привлек ее к себе, зная с убийственной уверенностью, что сегодня жизнь его изменилась навсегда.




 ГЛАВА 15



 Никогда не ведите спор с горячностью и громогласно. Обида забывается быстрее, нежели оскорбление.

    Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина

 Кэтрин проснулась довольно поздно и, слегка приподняв голову, сонным взглядом посмотрела на лежавшего рядом Макса. Встретившись с ней взглядом, Макс заулыбался и, держа ее в объятиях, перекатился на бок. Она, проснувшаяся только наполовину, слабо улыбнулась ему в ответ, отчего лицо ее с чуть приподнявшимися уголками рта и слегка сощурившимися глазами стало еще прелестнее. Макс поймал себя на мысли, что лелеет надежду, что в эту ночь они сумели зачать его ребенка. Сердце у него вдруг перестало помещаться в груди.
 Что за безумие его охватило? Господи, он не должен так думать! Он окончательно проснулся, и на ум ему вдруг пришло старое, еще со школьных лет, наставление: «Тот, кто обретает жену и детей, становится заложником судьбы». Очень многозначительная и умная фраза, вот только чья? Вергилий? Нет, Бэкон.
 В голове у него все звучал отупляющий скрип мела, которым писал на грифельной доске герр Ягер. Его старый гувернер был большим любителем философских споров, когда размышляли о том, что брак – помеха на пути тех, кто встает на борьбу за самые животрепещущие дела общества. Только вот в случае с его отцом брак стал не помехой, а гораздо хуже – трагедией. Макс не понаслышке знал, насколько прав герр Ягер с его излюбленной теорией. Человек, который посвятил себя великому и – опасному! – благому делу, никогда не может позволить себе роскошь завести жену и семью. Считать иначе и глупо, и опасно.
 Прикосновение горячей ладошки Кэтрин вернуло его к действительности и наполнило до сладкой боли пронзительной нежностью. Молодая женщина провела рукой по его щеке, убрала с лица нависшие волосы и тихонько рассмеялась.
 – Макс, у тебя волосы будто встали от страха дыбом! – тихонько проговорила она, окидывая его живым взглядом. – Неужели ты в такой дождь шел пешком от самой Веллклоуз-сквер?
 – Да, – хмуро кивнул Макс.
 – A-a, – качнула головой Кэтрин, – я так и думала.
 Она поцеловала его подбородок и прижалась головой к его плечу.
 – Надеюсь, твоя бабушка здорова?
 – У моей бабушки не все в порядке с головой, – пробормотал он, трогая губами пряди ее волос. – Но чувствует она себя вполне сносно. А как себя чувствуешь ты?
 На его вопрос Кэтрин не ответила, а просто сладко зевнула и с видимым удовольствием томно потянулась всем своим нагим телом.
 – Знаешь, Макс, – мечтательно проговорила она, – если забыть твое отвратительное поведение тогда, я по тебе ужасно скучала.
 В словах ее не содержалось и намека на злорадство. Такого доброго отношения к себе он едва ли заслужил.
 – Я малоприятный тип, верно? – пробурчал он, рассеянно перебирая пальцами каштановые прядки. – Честное слово, Кэтрин, я не могу себе представить, что такого, ты во мне нашла.
 Она хитро усмехнулась и, приподнявшись на локте, посмотрела на него.
 – О, полагаю, порядочность и уважение еще никто не отменял? – заметила она. – Тогда плюс еще трудолюбие. А еще ты больше заботишься о других, чем о самом себе. Все сказанное, конечно, навязло в зубах, Макс, но такие черты характера остаются весьма подкупающими.
 – Избавь меня от необходимости краснеть, Кэтрин! – сухо сказал он.
 – Нет, Макс, ради Бога, краснеть еще не время! – живо проговорила она. – Я же еще не перечислила твои дурные черты.
 – Будь любезна, и поскорее. Неизвестность всегда меня страшит.
 – Конечно, конечно, – жизнерадостно заверила она, – ты упрямый как осел, безапелляционный, и спорить с тобой невозможно, ужасающе самоуверенный. Ты всегда знаешь, что кому нужно, всегда спешишь это сообщить, даже если тебя не просят, а твой гардероб частенько· выглядит безнадежно устаревшим.
 – Все?
 – На данный момент вполне достаточно.
 Она опустила голову, прижалась ухом к его груди и продолжала более деловитым тоном:
 – Теперь скажи мне, что ты собираешься делать. Поговори со мной, Макс. Я люблю слушать, потому что, когда ты говоришь, у тебя в груди что-то тихонько гудит.
 Макс пришел в сильное замешательство.
 – Я не могу рассказать тебе ничего интересного.
 – Просто замечательно! – вздохнула она. – Ну ладно, давай, рассказывай! Что нового об убийстве Джулии? Ты уже определил круг подозреваемых?
 Опять о его работе! Такое впечатление, что ее ничего, кроме его работы, не интересует. Ему захотелось узнать, откуда такой интерес. Но Кэтрин он мог доверять.
 – Подозреваемых больше, чем нужно, – пробурчал он и потянулся, чтобы поправить соскользнувший ей на лоб завиток.
 Как будто прочтя его мысли, Кэтрин улеглась на живот, уперлась локтями в кровать и подперла подбородок кулачками, так что он мог беспрепятственно любоваться ее живым личиком. Вдобавок ему стали видны нежные округлости ее ягодиц, и в таком положении он был не прочь, чтобы беседа их не прерывалась.
 – А как поживают твои друзья, мистер Сиск и мистер Кембл?
 – Что? Прости, прослушал. – Макс с трудом оторвал взгляд от ее соблазнительного тела.
 Кэтрин скрестила ноги и пристально посмотрела на него.
 – Я про констебля Сиска и мистера Кембла, – повторила она. – Разве они не могут помочь тебе сократить столь обременительный список?
 Макс уже хотел прекратить разговор о его работе, но, к собственному ужасу, понял, что не прочь поделиться с ней кое-какими соображениями. Ему так хотелось предаться здесь отдыху, поваляться на ее кровати и, пропуская между пальцами длинные пряди ее чудных волос, от души выговориться обо всех своих беспокойствах и сомнениях, тем более что Сесилия уже втянула Кэтрин в его дело.
 – Кое-чего мы добились, – поразмыслив, начал он рассказывать. – Мы выяснили, что это крупная афера по подделке драгоценных камней. С большинства лиц из первоначального списка мы подозрения сняли. Теперь мы занимаемся только одним или двумя.
 – Матерые жулики? – уточнила она. – Или кто-то из ее любовников?
 Макс презрительно фыркнул.
 – Ага, любовники ... – пробурчал он. – Есть один такой – лорд Бодли, хотя имена мне называть и не следует. Держись от него как можно дальше, Кэтрин. Есть еще один тип, молодой повеса, которому отчаянно нужны деньги.
 Кэтрин вопросительно приподняла брови:
 – Ты, кажется, раздосадован?
 Макс снова нахмурился и уставился в полутьму.
 – Просто мне нравится этот мерзавец, – неохотно признал он. – Но разрази меня гром, если я знаю почему. Сиск, правда, в его вине уверен, тем более что малый весьма поспешно уехал из Лондона. Впрочем, пусть уж лучше он, чем Гарри.
 – Макс, ты говоришь очень жестокие вещи!
 – Работа полицейского, Кэтрин, одна сплошная жестокость, – ответил он и принялся перебирать шелковистую прядку у нее над ухом. – Всегда куча мерзости, и очень часто, как бы ты ни старался, все кончается большой несправедливостью. Но вешать не виновного никто не собирается.
 Кэтрин опустила глаза.
 – Я никогда и не думала, Макс, что ты на это способен, – тихо сказала она. – Скажи, а Гарри больше не входит в число подозреваемых?
 Макс пожал плечами и закинул руки за голову, с удовольствием чувствуя на себе оценивающий взгляд Кэтрин.
 – По крайней мере, я его таковым не считаю, но Гарри не очень-то себе помогает.
 – Вот как? – хмыкнула Кэтрин. – Ах да, ведь он уложил себе в постель горничную леди.
 У Макса от изумления полезли вверх брови.
 – Черт, откуда ты знаешь?
 Кэтрин загадочно усмехнулась.
 – Сесилия ужасно боялась, что все выяснится, – призналась Кэтрин. – Она еще умирала от страха, что Гарри надумает повеситься. Ты же знаешь, дамы и дня не могут прожить без того, чтобы не посплетничать.
 Макс постарался принять суровый вид.
 – Но тебе, Кэтрин, нужно быть очень осторожной, – проворчал он.
 Она, озорно блеснув глазами, нырнула головой куда-то ему под мышку и укусила за бок.
 – Ой! Ну что за ведьма! – вскрикнул, дернувшись от боли, Макс. – Перестань кусаться!
 – А ты перестань хмурить брови! – проговорила она и принялась целовать то место, в которое укусила. – А если хмуришься, так переноси наказание достойно, как настоящий мужчина.
 Изнывая от всколыхнувшегося желания и распаленный видом соблазнительного женского зада, Макс сгреб Кэтрин за плечи и опрокинул на спину.
 Она даже не успела перевести дыхание, как он уже подмял ее под себя.
 – Я тебе покажу наказание, языкастая девица! – проворчал он, широко разводя ей бедра и закидывая ее руки ей за голову. – Я оказался в твоей постели не для того, чтобы выслушивать дурацкие наставления.
 У Кэтрин широко распахнулись глаза.
 – Тогда для чего ты в ней оказался, а? – внезапно охрипшим голосом спросила Кэтрин. Покажи мне.
 – А вот для чего, – ответил он и, приподнявшись, сразу, сильно и глубоко вошел в нее, – чтобы получать удовольствие и приносить удовольствие. Чтобы без устали брать тебя, Кэтрин. Ты умоляла, чтобы я лег к тебе в постель, так что можешь умолять меня оставить ее и уйти, но только после того, как я закончу.
 Кэтрин откинула голову и округлила рот.
 – Вот как! Начались угрозы?
 Вопроса ее он не расслышал, весь уже отдавшись радости близости с ней.
 – Кэтрин, я хочу любить тебя так, чтобы ты кричала от счастья! – сдавленно выговорил он, снова погружая свою восставшую плоть в ее жаркую глубину. – Я хочу тебя любить так, чтобы ты умоляла любить тебя еще и еще. Я хочу, любовь моя, наказать тебя за то, что ты сделала.
 – Что? – удивилась она и притянула коленки к груди, чтобы принять в себя всю его силу. – Что я натворила, Макс?
 Но Макс не ответил, он просто не мог ответить, потому что Кэтрин успела скрестить ноги у него на пояснице и принялась сосредоточенно и неторопливо двигать навстречу ему своими бедрами. И тут Макс понял, что он счастлив, безоглядно счастлив. Наслаждение вливало в него новые силы и желания, вдохновляло его. Глаза Кэтрин медленно стали покрываться поволокой.
 – Макс, о, Макс, Боже мой, Макс! – Кэтрин корчилась под ним, стараясь выгнуться, еще сильнее, прижаться к нему. – Пожалуйста ... Господи, пожалуйста ... сейчас ... сейчас ...
 Макс лишь улыбнулся, вдавил ее в матрас и поудобнее устроился, чтобы отправиться в долгий и мучительно-сладкий путь любовного блаженства.
 На всем протяжении своей несколько необычной карьеры Максу доводилось ночевать в самых разных и весьма странных местах. Работа полицейского наполовину состояла из терпения, наполовину из упорства. Приходилось частенько проводить ночь не в самых пригодных для сна местах. Где он только не ночевал – омерзительно-сырой подвал, жесткая деревянная скамейка в пивной, а однажды ему пришлось коротать ночь в пустой бочке на дворе какого-то торговца-индийца. Максу доводилось спать где угодно. Но он так и не смог вспомнить ни одного раза, чтобы он встречал рассвет, обнимая нагую женщину. Такой роскоши он никогда не мог и не должен был себе позволять. Где-то в глубине дома часы пробили четыре утра, и Макс медленно выплыл из сна. Уютно притулившись к его боку, рядом спала нагая Кэтрин, и он только сейчас понял, каким же непредусмотрительным он оказался. Близость с Кэтрин легко могла перерасти в неодолимую привязанность. Впрочем, теперь ему было почти наплевать.
 Заложник судьбы. М-да. Фраза снова всплыла в памяти, но сейчас, спросонья, она уже не казалась такой многозначительной. Он покрепче обнял Кэтрин, уткнулся лицом ей куда-то между шеей и плечом и вдохнул ободряюще пьянящий аромат. Туалетное мыло и сирень. Тепло и мускус. Женщина. Рядом с ним. Нагая. Единственная. Как ему хотелось, чтобы все вот так и оставалось вечно, чтобы сказочный миг вместе с ними обоими навсегда впечатался в вечность. Короче говоря, он снова вернулся к мысли о …Конечно, нет, он не сможет ... Кэтрин не захочет.
 Но что, если будет ребенок? Господи! Тогда все меняется. Тогда он во что бы то ни стало, удержит ее, потому что она поклялась. Конечно, ему тоже многим придется пожертвовать. Пилю придется подыскать кого-то еще, чтобы тот шастал и выслеживал по Лондону, вынюхивал вымогателей и взяточников, потому что Макс больше не сможет рисковать получить удар ножа в спину. Придется купить дом подальше от Веллклоуз-сквер, потому что мудрый человек никогда не будет растить собственное дитя в Ист-Энде.
 И что он потом будет делать со своей жизнью? Приедет в Эльзас и попробует вернуть поместье? Нет, сердце у него не лежит к такой борьбе. Конечно, он может спокойно выращивать свои виноградники и в Каталонии. Но Кэтрин – чистокровная англичанка, а особенность англичан состоит в том, что им хорошо только в своей родной Англии. Макс полагал, что он всегда сможет принять предложение бабушки и внести свой вклад в управление фамильной винной империей, хотя они, несомненно, согласятся на малое. Империя или нет – в любом случае ее брата голубых кровей не обойти никак. Никакой английский граф по своей доброй воле не пожелает увидеть свою сестру замужем за потомком многих поколений итальянских купцов, разве что ему позарез будут нужны деньги. У Макса имелось глубокое подозрение, что все богатства его семьи вряд ли привлекут Кэтрин.
 Каким облегчением для него стало понимание, что в ней нет ни притворства, ни лукавства! Как ему вообще в голову пришло сравнивать ее с Пенелопой? Она такая же красивая, но на удивление простодушная. Еще она обладала совсем уж английским молочно-розовым цветом лица, против которого он, прости Господи, бессилен устоять. И тогда как Пенелопа была стройной, хрупкой и почти необоримо желанной – или такое она о себе старалась создать впечатление, – в Кэтрин особой хрупкости не наблюдалось и она не нуждалась ни в ком, кроме самой себя.
 Доверчиво прижавшись к нему, она продолжала спать, дыша ровно и тихо. Макс испытал редкое чувство покоя и, улыбаясь, потихоньку перевернулся на спину, прикрыл глаза рукой и начал погружаться в благословенное забытье сна.
 Вдруг какой-то едва слышный шум заставил его с заколотившимся сердцем резко сесть, напрочь забыв о сне. Тихие шаги на лестнице; кто-то крадучись поднимался к ним на этаж. Теперь около двери. Макс затаил дыхание. Господи, неужели слуга? Да нет, в такую рань слугам в доме делать нечего. Макс отдался своему природному чутью. Он бесшумно скатился с кровати, вскочил на ноги, торопливо натянул подштанники и припал в полумраке к полу. Шаги остановились. Весь напружинившись, Макс вглядывался в темноту, как вдруг дверь распахнулась и петли даже не скрипнули. Огромная зловещая фигура шагнула через порог, закрыла за собой дверь и подошла к камину. Господи, ну и здоровенный тип!
 Оказавшись у очага, незваный гость что-то поставил на пол, не внятно выругавшись сквозь зубы. В неверном свете едва тлеющих углей проглядывали только ноги, обутые в тяжелые сапоги. Неизвестный поднял руки и начал снимать со стены висевший над камином пейзаж.
 Вор?! Бог ты мой!
 Впрочем, другого объяснения происходящему Макс дать не мог. Каким же образом негодяй проник в дом? Ну что ж, войти-то он вошел, вот только выйти из дома ему уже не придется никогда, по крайней мере, по своей воле. Впрочем, безопасность Кэтрин – вот главное. Он должен задержать мошенника прямо на месте преступления, пока тот корячится над своей добычей. Макс бросился вперед, обхватил грабителя вокруг колен и рванул его назад, едва не сбив с ног.
 Детина взвыл от неожиданности и чертыхнулся. Падая, он ударился головой о каминную полку. Макс угодил локтем во что-то твердое. Затрещало дерево, и раздался громкий треск рвущегося холста. Ругаясь и молотя друг друга руками и ногами, оба покатились по полу, по дороге опрокинув кресло. В темноте раздался пронзительный вопль Кэтрин, и кровать заскрипела под весом ее тела. Где-то зазвенело разбитое стекло. Лампа – мелькнуло в голове у Макса. Вор дрался отчаянно, нанося удары куда попало, беспрерывно ругаясь и изо всех сил цепляясь за ковер. Макс примерился и наобум, в темноте, с размаху двинул кулаком, каким-то чудом угодив в лицо противнику.
 – Встать и не двигаться, сукин ты сын! – рявкнул Макс. – Вы арестованы именем его величества.
 И тут Кэтрин сумела зажечь стоявшую около постели лампу. В то же мгновение раздался еще один крик, исполненный ярости.
 – Боже! – сорвалась на визг Кэтрин. – Бентли! Теперь я спущу с тебя шкуру живьем!
 Человек с разбитым в кровь лицом, лежавший на полу, с трудом приподнял голову, оглянулся на Макса и растерянно заморгал при виде Кэтрин.
 – Черт, Кэт! – невнятно пробормотал он, сплевывая кровь. – Ты соображаешь, что ты голая?!
 Макс не сдержал злости.
 – Какого черта? – крикнул он, рывком ставя человека на ноги. – Тебе-то что за дело, а? За кого ты себя принимаешь, черт возьми?
 Молодой человек прижал рукав к своему кровоточащему носу и окинул Макса пренебрежительным взглядом с головы до ног.
 – А сам-то ты кто, приятель? Что ты делаешь в голом виде в спальне моей сестры?
 – Какой еще твоей сестры?
 Кэтрин наконец соскочила с постели и завернулась в одну из простыней.
 – Не твое дело, кто он такой, Бентли! – крикнула она. – Совсем разучился вести себя как подобает? Не мог постучать?
 – Какой еще сестры? – тупо повторил растерявшийся Макс.
 – Ха! – крикнул Бентли. – Очень даже мое дело! Встретить перед рассветом такого наглеца с пистолетами за поясом!
 Что-то щелкнуло в голове у Макса.
 – Ратледж?
 – Чертов придурок! – прошипела Кэтрин в лицо незваному гостю. – Протрезвись! Рассвет давно уже наступил! А этот человек – полицейский судья! При исполнении своих обязанностей!
 Макс вдруг очень обрадовался тому, что может нарушить закон.
 – Сэр, назовите ваше ...
 Достопочтенный мистер Бентам Ратледж оборвал его яростным ругательством.
 – Полицейский судья? – В первый раз за все время молодой человек всмотрелся в лицо Максу. – Де Роуэн?!
 Потом он заметил полуголого Макса, и лицо его перекосилось от бешенства. Шумно втянув воздух, он схватил Макса за горло, чего тот никак не ожидал, и принялся неистово его трясти с такой силой, что у де Роуэна застучали зубы.
 – Проклятый подонок! Я убью тебя! Это моя сестра!
 В дверь спальни настойчиво постучали. Макс и Бентли замерли в карикатурных позах дерущихся мальчишек.
 – Миледи? – громко зашептал за дверью полный ужаса тонкий женский голос. – Что-то случилось, мэм? Мы слышали на этаже ужасный грохот.
 Кэтрин поплотнее запахнула простыню.
 – Все в порядке, миссис Тринкл, – взяв себя в руки, ответила она, – это всего лишь Бентли и… и я. Мы ... э-э-э ... немного поспорили о .... э-э-э… философские расхождения ... вот ...
 За дверью установилось настороженное молчание.
 – Вот как? – прозвучал полный сомнения ответ.
 – Идите спать, миссис Тринкл, – примирительно предложила Кэтрин. – Поверьте, ваша помощь не требуется.
 Но доверия к словам Кэтрин у таинственной миссис Тринкл явно не прибавилось.
 – Я слышала, как там что-то разбилось, мэм, или мне послышалось? – продолжала она расспрашивать. – Вы же знаете, как его светлость дорожит каждой вещицей. И если что-то разбилось ...
 Кэтрин жалко улыбнулась.
 – С Кэмом я разберусь сама, миссис Тринкл. Я вас прошу идти спать.
 Но высокий обеспокоенный голос продолжал гнуть свое.
 – И еще; мэм ...
 – Да, миссис Тринкл? – процедила сквозь зубы Кэтрин.
 – По гостиной разбросаны вещи, мэм, мужские вещи. Все мокрые – плащ, сапоги, носки. Вы, случайно, не знаете ...
 – Они мои! – выкрикнул Бентли, мрачно сверкнув глазами на Макса. – Миссис Тринкл! Я их сейчас уберу, обещаю!
 – Хорошо, мистер Ратледж, – с нескрываемым сомнением ответила миссис Тринкл. – А вот бокалы из-под бренди ...
 – Миссис Тринкл, – пронзительно крикнула Кэтрин, – пожалуйста! Идите немедленно спать!
 – Хорошо, миледи, хорошо! – пробурчали из-за двери. – За много лет в этом доме не помню такого безобразия!
 Ратледж дождался, когда в коридоре затихнут шаги, и накинулся на Макса с удвоенной яростью, для начала заехав ему кулаком по ребрам. Макс отшатнулся налево, потом с размаху угодил кулаком Бентли прямо в живот, отчего тот согнулся пополам. Тут подоспела Кэтрин и, стискивая у груди простыню, решительно встала между ними.
 – Хватит! – крикнула она, выставив перед собой свободную руку. – Хватит, я сказала! Немедленно прекратите!
 Макс, не забывший о том, что с правой она бьет весьма впечатляюще, тут же опустил руки. Драться с двумя разъяренными представителями семейства Ратледж – безнадежное дело. Фыркнув, брат Кэтрин шагнул назад и, передернув плечами, принялся сверлить Макса злым взглядом.
 – Ума не приложу, как он сумел подольститься, Кэт, что оказался у тебя под одеялом, – холодно проговорил он. – Этот тип примазывается к дворянству, вот что!
 – Бентли! Следи за языком!
 – Не собираюсь я ни за чем следить! – горячо возразил молодой человек. – Он же выскочка и обращается с тобой – с моей сестрой! – как с затрапезной шлюхой! Такого я не допущу, имей в виду!
 Кэтрин зло прищурилась:
 – Ты, Бентли, как всегда, ни черта не смыслишь.
 Макс не дал ей договорить и решительно шагнул вперед, отодвинув Кэтрин в сторону.
 – Знаете что, сэр? – прорычал он, вставая нос к носу с Бентли. – Я, может быть, и примазываюсь к дворянству, но, если посмеете еще раз оскорбить вашу сестру, вам несдобровать!
 Кэтрин с перекошенным от злости лицом отошла в сторону.
 – Давайте, хоть передеритесь, но меня уж увольте! – воскликнула она дрожащим от ярости голосом и, зайдя за ширму, сердитым жестом перебросила через нее простыню. – Поднимете на ноги весь дом! Ясное дело, моя репутация для вас обоих не имеет никакого значения, главное – потешить свою мужскую гордыню!
 Предусмотрительно не спуская глаз с Ратледжа, Макс осторожно отступил. Кэтрин права. Сейчас не время и не место для выяснения отношений. Он походил по комнате, поднимая свои вещи, и молча стал одеваться. Пока он небрежно повязывал себе на шею галстук, Ратледж принялся вытирать платком кровь со своего лица, поглядывая на Макса, как будто видел перед собой вздорного простолюдина. Наконец Кэтрин вышла из-за ширмы, одетая в зеленое муслиновое платье; волосы, правда, так и остались распущенными.
 Ратледж не смог удержаться от замечания.
 – Как ни крути, а все выглядит чертовски плохо, Кэт, когда ты не задумываясь задираешь юбки перед каким-то полицейским инспекторишкой, – пробурчал он в носовой платок. – Чтоб тебя черти взяли, де Роуэн, но ты, кажется, сломал мне нос!
 Запихивая рубашку в брюки, Макс вернулся к камину.
 – Тогда, может быть, сэр, вы расскажете нам, зачем вы полезли в комнату своей сестры? Чтобы украсть картину? – требовательно проговорил он, выставив палец перед самым лицом Ратледжа. – Деньжата срочно понадобились?
 – Что и говорить, сэр, обвинение просто убийственное! – саркастически расхохотался Ратледж. – За всю свою жизнь я и пенни не украл! Просто хотел сделать сестре сюрприз, только и всего! Хотел, чтобы она его увидела, сразу как только проснется.
 – Да уж, удивить ты можешь кого угодно, – начала Кэтрин и озадаченно замолчала, когда Ратледж повернулся к ней спиной и поднял с пола валявшийся у камина какой-то тюк. – Господи, что там такое?
 Вдруг Макс понял, отчего Ратледж, когда вошел в комнату, выглядел таким здоровенным. Все еще кипя от злости и негодования, Макс испытал унизительную досаду. Ратледж и не собирался ничего красть – он привез сестре какой-то подарок! И если бы Макс подольше сохранял хладнокровие, то ее брат наверняка оставил бы чертов подарок и благополучно вышел вон. Чтобы скрыть свое смущение, Макс присел на корточки и принялся рассматривать безнадежно испорченный пейзаж, который Ратледж снял со стены над каминной полкой. Рама разломана, – холст порван в нескольких местах ...
 – Я попрошу мистера Кембла прийти и посмотреть, что можно здесь сделать, – пробормотал он скорее для самоуспокоения.
 Он поднял глаза и увидел, что на него никто не обращает никакого внимания. Кэтрин пристально смотрела, как ее брат заканчивает разворачивать таинственный тюк. Последний Кусок оберточной бумаги полетел на пол, и взорам открылась позолоченная резная рама, которая обрамляла картину. Похоже, что написана она была совсем недавно, потому что от нее еще слабо пахло масляной краской и скипидаром. Ратледж, бросив на Макса ехидный и торжествующий взгляд, водрузил картину, оказавшуюся портретом, на каминную полку. Макс поднялся на ноги и окинул взглядом портрет. В живописи он разбирался неплохо и сразу увидел, что портрет написан мастерски. На фоне прелестной небольшой усадьбы из светло-коричневого камня, который англичане еще называют коствольдским камнем, красовался приветливого вида светловолосый сквайр со смеющимися глазами и розовыми щеками. У его ног пристроилась пара пятнистых спаниелей, а на сгибе руки он небрежно держал богато инкрустированное охотничье ружье. В том, кто он, ошибиться невозможно.
 Максу чуть дурно не стало, но Ратледж прямо-таки самодовольно сиял от восторга.
 – Думаю, ты меня теперь простишь за то, что я стащил у тебя миниатюру, – гордо сказал он.
 У Кэтрин вся кровь отхлынула от лица, но глаз от портрета она отвести не могла.
 – Какую такую миниатюру?
 Бентли заметно удивился.
 – Ну как же! Та самая, где Уилл запечатлен юношей. Я стащил ее у тебя из ящика с носовыми платками несколько недель назад, тогда ты все плакала и плакала ... Кэт, неужели ты ее так и не хватилась?
 – Нет, – смущенно ответила Кэтрин. – А зачем ты ее взял?
 У Ратледжа вытянулось лицо.
 – Э-э-э ... Так ты как-то сказала, что не можешь вспомнить Уилла – ну, когда он был совсем молодым ... Вот я и подумал, что тебе понравится большой его портрет, ну, чтобы помнить, каким он был.
 – Да, конечно, конечно, – едва слышно прошептала она тусклым голосом. – Очень мило.
 Макс, чувствуя себя не в своей тарелке, отошел в сторону в глубоком смущении. Что здесь вообще происходит? Ратледж ... и Кэтрин?! Он, конечно, по-настоящему никогда не верил в виновность Ратледжа. Нет, не совсем так. Но от такого случайного происшествия можно напрочь лишиться присутствия духа. Макс давно уже научился не доверять никому и никогда. Но вот Кэтрин он начал доверять. Она ему целую кучу вопросов задавала, раз за разом напрашивалась чуть ли не на участие в расследовании. Да нет, не может быть! Просто невозможно. Злосчастное совпадение.
 Но в случайные совпадения Макс тоже не верил. Тогда как случилось, что женщина, которую он ... к которой он испытывает самые нежные чувства, оказалась сестрой заносчивого стервеца? Его охватило чувство такого ужаса, что у него прервалось дыхание и панически засосало под ложечкой. Ему нужно убираться отсюда. Надо все хорошенько обдумать. Не должно ему что-то говорить или делать и потом безмерно об этом сожалеть. Здесь ему оставаться нельзя. Но и без нее он жить уже не сможет. Что за дьявольский замкнутый круг!
 Ратледж рассказывал подробно, как ему пришло в голову сделать портрет своего покойного зятя.
 Тогда я взял миниатюру и отнес ее Вейдену, – продолжал он радостным голосом. – Понимаешь, у его кузины Эви потрясающие способности к рисованию, просто поразительные. Несколько лет назад Вейден приносил показать старые наброски, которые делались на нашей охоте, – неужели не помнишь, она тогда зарисовала дом, гончих, даже пару собак Уилла? Она хорошенько разглядела миниатюру и нарисовала портрет!
 – Замечательно, – бесцветным голосом сказала Кэтрин.
 – Ничего, что я так сделал, Кэт? – Ратледж как-то странно посмотрел на сестру. Чертовски тяжело было тащить его сюда из самого Эссекса.
 Прижав руки к груди, как волнующаяся школьница, сестра только переводила взгляд с портрета на брата и обратно, не имея сил ответить. Макс шагнул в круг рассеянного света от лампы.
 – Кэтрин, я здесь сейчас явно лишний, спокойно сказал он. – Мне нужно идти.
 Он отвесил чопорный поклон ее брату:
 – Мистер Ратледж, ожидаю вас завтра утром у себя в кабинете в Уайтхолле.
 Ратледж окинул его рассеянным взглядом, как если бы Макс оказался подметальщиком улиц.
 – Да бросьте, де Роуэн, – пренебрежительно отмахнулся он, – мне вам сказать больше нечего.
 Его хамская заносчивость до глубины души возмутила Макса.
 – Может быть, и так, сэр, зато мне есть что вам сказать, – твердо возразил он. – А еще больше – у вас спросить. В частности, мне хотелось бы поболтать с вами о вопиюще огромных долгах, в которые вы влезли в игорном салоне у О'Халлерана.
 – Вы говорите про Томми? – Ратледж с высокомерным презрением посмотрел на де Роуэна. – Так там всего тысячи две фунтов, пустяк. Такие долги я делаю чуть ли не каждый день, потом возвращаю, конечно. А вам-то что за дело?
 Макс скупо усмехнулся.
 – Мне более чем любопытно узнать, как вы расплатитесь с другим долгом, – холодно пояснил он.
 У Кэтрин даже глаза стали круглыми.
 – В самом деле, Макс, – сердито вмешалась она в разговор, – я не могу понять, почему ты принимаешь так близко к сердцу долги моего брата. Они отвратительны, согласна, но он всегда с ними расплачивался и ...
 Она резко оборвала себя и, взяв дрожащей рукой Макса за плечо, повернула его к себе лицом.
 – Макс, дорогой, неужели ты считаешь? Бентли же не из тех, кто ... я имею в виду, ты же не думаешь, что он ...
 Макса пронизала внезапная, до боли, нежность, и он попытался прогнать ее прочь.
 – Дело касается только вашего брата и меня, Кэтрин, – мягко объяснил он, – к вам оно не имеет никакого отношения.
 Кэтрин сильнее сжала плечо Макса.
 – Макс, ты, наверное, не понял, – у нее вдруг застыло лицо, – то, что касается одного из Ратледжей, касается нас всех. Будь осмотрителен. Очень осмотрителен. Вопреки тому, что могут думать все остальные, мы в нашей семье очень крепко держимся друг за друга.
 Ее отстраненный тон задел его за живое.
 – Приверженность семье похвальна, но она не принимается во внимание, когда кого-то из семьи подозревают, – негромко заметил он.
 От внезапно возникшего напряжения, казалось, вокруг них сгустился сам воздух.
 – Это ведь касается леди Сэндс, не так ли? – Голос Кэтрин напоминал лед.
 C Ратледжа в один миг слетела вся его невозмутимость. Он подошел ближе, поочередно оглядывая каждого.
 – Что там с леди Сэндс, Кэт? – игривым тоном поинтересовался он.
 Кэтрин внимательно на него посмотрела.
 – Бентли, ты ее знал? Вы были ... близки?
 Ратледж слегка побледнел.
 – Я бы сказал, что это мое личное дело, – спокойно ответил он. – Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит?
 Кэтрин поджала губы.
 – Ну что ж, если только я не ошиблась в своей догадке, – ответила она и скрестила руки на груди, – то мой любовник подозревает моего брата в совершении убийства. Я имею право сообщить ему, Макс?
 Макс стоял в нерешительности.
 – Кэтрин, ведется расследование, – ушел он от прямого ответа. – Я должен делать свою работу.
 Кэтрин покачала головой.
 – Нет, Макс. Нет! Теперь уже не просто расследование.
 Ратледж застыл с ошалелым видом.
 – Бога ради, о чем вы тут болтаете? – спросил он внезапно охрипшим голосом и схватил свою сестру за плечо. – Джулия ... она ... не умерла?
 Кэтрин медленно повернулась к нему.
 – Да, Бентли ... Господи! Так ты не знаешь?
 Онемевший на миг Ратледж помотал головой.
 – Я же отсутствовал ... Я же столько времени проторчал в провинции, даже газет в руки не брал. – Его красивое лицо как-то осунулось и смялось. – Зачем кому-то так поступать с Джулией?
 – Возможно, из-за денег, – очень тихо заметил Макс. – Украден знаменитый семейный сапфир Сэндсов.
 В одно мгновение лицо Ратледжа исказилось от ярости.
 – А ты, значит, думаешь, что я бы ее убил? Обокрал бы ее? Боже мой, парень, Джулия была совершенно безвредным существом! Праздной и безрассудной – да, но безвредной! Вы, сэр, вы под подозрением! Заявляетесь сюда, соблазняете мою сестру – леди! – и после осмеливаетесь оскорблять меня под крышей дома моего брата! – Тон его исполнился холодным бешенством. – Убирайтесь! Убирайтесь отсюда, или я не ручаюсь за последствия!
 Кэтрин пристально смотрела на брата, даже не поворачивая головы в сторону Макса.
 – Извини нас, Бентли, – сказала она, настойчиво подталкивая брата к двери, – пожалуйста, пойди и собери его вещи. А потом Макс уйдет. Обещаю.
 Ратледж заколебался, потом со злостью схватился за дверную ручку.
 – Тогда позволь мне помочь ему побыстрее убраться отсюда! – бросил он, широко распахивая дверь b со всего маху захлопывая ее за собой.
 Кэтрин, машинально стиснув руками юбку, повернулась и посмотрела Максу в лицо.
 – Он невиновен, Maкc, – едва слышно выговорила она.
 Макс пристально смотрел ей в лицо и молчал.
 – Невиновен он! – повторила она. – Возможно, он с ней ... спал. Я не знаю, Макс, но как ты можешь так на меня смотреть? Как ты можешь такое думать после всего, что произошло между нами ...
 – Что такое я могу думать, Кэтрин? – требовательно спросил он и потуже затянул на шее узел галстука.
 Кэтрин никогда не думала, что его глаза могут стать такими бездонно-черными и обжигающе-ледяными.
 – Макс, неужели ты думаешь, что я не знаю? Что я не вижу, чего ты боишься? – Она повела рукой в сторону кровати. – Ты думаешь, что я все подстроила, что в некотором роде с моей стороны все было хитроумной уловкой?
 – Я такого не говорил.
 – Тебе и не нужно говорить. – Кэтрин подошла совсем близко к нему и решительно положила руку ему на плечо.
 Он вздрогнул и отвернулся.
 – Не надо, Максимилиан! – прошептала молодая женщина. – Ты не заткнешь мне рот. Вызывай моего брата на допрос, если тебе нужно, – хотя, я уверена, ты сразу убедишься, что он невиновен, – но не раскрывай нашего имени. Хотя бы сейчас. Не тогда, когда у нас столько поставлено на карту.
 Услышав ее слова, он с силой сжал ее плечи.
 – О чем ты, Кэтрин? – хрипло спросил он и даже тряхнул ее немного. – Что у нас поставлено на карту? Г олова твоего брата? Или еще что-то? Отвечай!
 – Макс, Макс, – тихо сказала она, чувствуя, как на глаза ей наворачиваются·слезы, как все сильнее стискивает он руками ей плечи. – Как ты такое можешь спрашивать? Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? Что я тебя люблю? Что я хочу послать тебя ко всем чертям? Господи, я страшно боюсь, что и то и другое окажется правдой!
 Макс притянул ее к себе и, наклонив голову, накрыл ртом ее губы. Поцелуй был коротким и решительным. Кэтрин тихонько ахнула. Она чувствовала, как его сердце бьется рядом с ее сердцем, чувствовала, как от страсти напрягается его тело. Целовал он ее жадно и отчаянно, и губы его несли откровенную чувственность и одновременно неожиданную растерянность, как при первом поцелуе. Кэтрин совершенно забылась в таком налетевшем на нее урагане нежности. Как же она нуждалась в нем! Как ей хотелось, чтобы он остался, чтобы не было того, что произошло!
 В коридоре раздалось громкое топанье, и они отпрянули друг от друга, но не настолько быстро, чтобы их не увидел распахнувший дверь Бентли. Он бесцеремонно швырнул мокрые сапоги и одежду Макса на ковер, оглядев их обоих с нескрываемым отвращением.
 – Уилл заслуживал лучшего, Кэт, – холодно заметил он. – Он считался моим лучшим другом, и он был хорошим мужем. Ты обесчестила его. Безмерно. И скрываться теперь бессмысленно. Тринкл подняла на ноги всех слуг и погнала работать.
 Макс промолчал и принялся одеваться. Кэтрин отступила к кровати, отвернулась и замерла там, устало обхватив себя за плечи, дожидаясь, пока Макс приведет себя в порядок. При звуке открываемого окна она обернулась.
 Макс подтянул ремень, перекинул одну ногу через подоконник, и только тут она обрела дар речи.
 – Макс! – выкрикнула она, бросаясь к окну. – Господи, здесь же три этажа!
 Ни единая черточка не дрогнула у него на лице, и взгляд его глаз остался непроницаемым.
 – Будет лучше, если ваши слуги ничего не узнают про ваше бесчестье, мэм, – только и ответил он и скрылся из виду.
 С приглушенным криком Кэтрин уперлась ладонями в подоконник и высунулась наполовину из окна в рассветный полумрак. За спиной ее маячил Бентли.
 – Макс, – крикнула она снова, – осторожнее!
 – Чтоб мне сдохнуть! – пробормотал Бентли с ноткой уважения в голосе. – Что за чертов недоумок!
 Но Макс уже наполовину спустился по кирпичной стене, умело цепляясь то за водосточную трубу, то за ставни, действуя споро и бесшумно, как заправский взломщик. У Кэтрин сердце остановилось в груди, когда Макс почти добрался до самого низу и повис, опасно раскачиваясь. Впрочем, она зря волновалась. С силой оттолкнувшись обеими ногами от стены, Макс перелетел на добрых шесть дюймов в сторону от чугунной балюстрады и уверенно приземлился на обе ноги на мокрую и блестящую от дождя булыжную мостовую. Поднявшись на ноги, он как кот растворился в перекрестках улиц.
 Кэтрин упала на колени, продолжая цепляться руками за подоконник с такой силой, что почти перестала их чувствовать.
 – Бентли, Боже мой, Бентли! – прорыдала она, когда он осторожно обнял ее за плечи. – Боже мой, Бентли ...




 ГЛАВА 16



 У кого бы ни выявилась его господствующая страсть, всегда нужно помнить о том, чтобы не доверять ему в том, чего эта страсть касается.

    Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина

 С непокрытой головой, насквозь промокший, Макс пробирался по мокрой от дождя, полутемной улочке в направлении Риджент-стрит. Ему казалось, что идет он ужасно медленно, почти стоит на месте и никак не может уйти как можно дальше от искаженного неподдельной болью лица Кэтрин, от вопиющей наглости ее брата. И от проклятого портрета ее покойного мужа. Паника все никак не отпускала его, а смятение заставляло все ускорять и ускорять шаги, и с ним ничего не могло пока поделать его язвительное грубоватое остроумие. Дьявол возьми, что вообще Кэтрин известно? Неужели все? Где пребывал Ратледж? Да в Эссексе, в Эссексе, кричало его природное чутье. Но, черт возьми, а право ли оно?
 Мокрая одежда омерзительно облепила все тело, и его начал колотить неудержимый озноб. Кеб, нужен кеб. На углу неподалеку от Оксфорд-стрит он хотел остановиться, чтобы дождаться проезжающего мимо кеба, но вскоре передумал. Наступило уже утро, и первые волны тумана начали накатываться на город со стороны Темзы. Опасное время для одинокого прохожего, но неодолимое чувство безотлагательности ждущих его дел все толкало и толкало вперед. Что-то с Ратледжем связано такое, что продолжало беспокоить его. Он, никогда ничего не забывающий, никак не мог вспомнить, что же вызывало у него необъяснимое беспокойство. Что же? Слева от него из тумана выскользнула маленькая расплывчатая и юркая тень. Уличный пострел? Бродячая собака? Он упорно шел все вперед, обходя по краю Мейфэр, в такой ранний час непривычно пустынный и тихий.
 Он пересек Пикадилли и углубился в Сент-Джеймс. Здесь он считал себя в относительной безопасности. Великосветские щеголи и рубахи-парни то и дело сновали из дверей и в двери своих клубов, толклись на улицах и нетерпеливыми криками подзывали свои экипажи. Неподалеку от дворца он прошел мимо двух пошатывающихся молодых офицеров в синей форме королевской конной гвардии, которые горланили какую-то песню, возвращаясь в казармы из увольнения. Ближе к парку надушенный джентльмен в черном оперном фраке обогнал Макса, бросив на него походя любопытный взгляд. Низко надвинутая на глаза шляпа помешала Максу разглядеть его лицо. Макс не обратил на него внимания. Прохожий заспешил дальше, громко стуча своей тростью по мостовой.
 «Не тогда, когда на карту поставлено так много». Слова Кэтрин снова и снова звучали у него в ушах. Что она имела в виду? Что ей было известно? Ничего. Да не важно. Важно, что жить без нее он не мог. Не играло роли и то, что там натворил ее брат. Или что ей было известно.
 Господи! Макс, не замедляя шага и в то же время, не убыстряя его, оказался совсем близко от начала парка. Здесь туман свивался кольцами и наползал слоистыми облаками. Ему пришлось держаться посыпанной гравием дорожки. Повнимательнее, не расслабляться. Впрочем, он знал, что человек никогда полностью осторожным оставаться не может. Как же он сплоховал, что отправился на прогулку на ночь глядя, без собаки, не взял с собой ни трости, ни хотя бы ножа! Еще большим глупцом надо быть, чтобы в такое время отправиться чуть ли не через весь город под окна Кэтрин. Позади него по гравию вдруг зашуршали чьи-то шаги. Макс сразу встал как вкопанный и укрылся за стволом ближайшего дерева. Никого. Так и умом повредиться недолго. Он двинулся вперед, стремясь поскорее срезать себе путь до дома. «Здесь ты ходишь только днем, – предупреждающе напомнил ему внутренний голос. – Ночью ты здесь не ходил еще ни разу». Это стало его последней ясной мыслью.
 Не успел Макс сделать и пары шагов, как получил сильный удар по голове. Колени у него подогнулись, и он упал, со всего маху ударившись головой о камень. В полузабытьи он принялся шарить руками перед собой, но отчего-то все время нащупывал одну лишь пустоту. В глазах все сильнее темнело. Что-то со страшной силой ударило его по ребрам, потом удары посыпались на голову. Господи Иисусе! Боль была жаркой и пронзительной, под щекой, на которой он лежал, вдруг стало мокро. Кровь? Чья же она? Ах да, Ратледж ... у него тоже по лицу текла кровь ... Нет, нет, бессмыслица какая-то ...
 Еще один удар по голове. Кто-то грязно выругался. Осторожнее, осторожнее. Что-то горячее как бы лопнуло у него в груди. Человек никогда до конца не бывает осторожным. Он машинально поднял руку, чтобы помешать очередному удару. Из клубящегося вокруг него мрака, как сквозь вату, до его ушей донеслись крики, и голос показался странно знакомым.
 – Помогите, грабят! Держи вора! Убивают! Насилуют! Пожар!
 Следом громко задребезжала трещотка сторожа.
 Макс безжизненной грудой валялся на дорожке, и даже попытки не делал, чтобы подняться. Как хорошо – тишина, темнота, прохладно, никто не бьет ... Чьи-то маленькие, холодные как лед пальцы боязливо ощупали ему голову, потом кто-то с трудом перевернул его на спину. Холодно, холодно, холодно ... Боже всемогущий, как же холодно спине!
 – Де Роуэн? – назвал его по имени неуверенный и до ужаса знакомый тонкий голос, прозвучавший глухо и гулко, как из какого-то темного и глубокого тоннеля. – Ты ж не помер, да? Сэр, когда ж вы очухаетесь, пожалуйста, сэр! Подымайся, покудова этот не вернулся!
 – Нейт? – еле ворочая языком, промычал Макс.
 – Да я это, я, куды ж я денусь! – зашептал Нейт. – Только отсюдова нам тикать надо, сэр!
 – Ты позвал сторожа?
 Мальчишка чуть замялся.
 – Ну не – так чтоб позвал, – признался он. – Просто упер трещалку из караульной будки.
 Макс с трудом, но сумел сесть. Что-то горячее текло по шее. Морщась, он осторожно тронул ее рукой и поднес ладонь к глазам. Кровь. В том, что она его, можно не сомневаться.
 – Что ты тут делаешь? – запинаясь, проговорил он.
 – Да так, ничего такого, – невнятно ответил Нейт.
 Макс выругался.
 – Правду, парень!
 По гравию заелозил ботинок мальчишки. Макс с трудом разлепил один глаз и обратил взор на своего спасителя.
 – Ладно, – неохотно согласился Нейт. – Я тут нашаривал себе деньжат по карманам на Пэлл-Мэлл, как вижу тип из благородных разворачивается и чешет вслед за вами, прямиком в парк.
 Мальчишка врал, конечно, но Макса сейчас интересовали последние его слова.
 – Говоришь, тип из благородных?
 – Чтоб мне провалиться! – по-свойски объяснил Нейт. – В длинном черном пальто! А врезал вам по башке, кажись, своей тростью.
 Макс оперся о дерево и, пошатываясь, поднялся на ноги.
 – Ты что, не разглядел?
 Мальчишка покачал головой.
 – Ага, так я ж услыхал! Я прям за ним шел!
 Максу удалось выдавить из себя сдавленный смешок.
 – О да! Убивают, насилуют, пожар ... Действует безотказно. – Он похлопал дрожащей рукой мальчугана по плечу. – Спасибо тебе, Нейт. Ты, слава Богу, умный парнишка. Поможешь мне до дома добраться?
 Кэтрин промаялась до полудня, пока сумела хоть как-то собраться с мыслями. Под конец она решила отыскать Макса. В очередной раз. Bыxoдит, гордости у нее совсем нет? Скорее всего, так и есть. Или ее у нее слишком много? Точно можно сказать одно – она злилась, и злилась очень сильно. Злилась на своего брата, который повел себя как самый последний осел, о чем во время завтрака она сделала ему весьма эмоциональное внушение. Злилась она и на Макса, второго осла, с которым пока еще не разобралась.
 Кроме того, Кэтрин чувствовала какую-то безысходность. Она приехала в Лондон в надежде отыскать то, чего ей недоставало в жизни, а нашла то, что искала. Теперь же, проведя ночь в объятиях Макса, она опасалась за свой здравый рассудок. Действительно, она очень боялась, что унаследовала любовные аппетиты своего отца и, возможно, заслуженную им кару.
 Нет! Она выкинет все из головы, тем более все неправда. Макс де Роуэн – хороший человек, и то, что она к нему испытывает, далеко превосходит любовное влечение. Возможно, именно оно нагоняло на нее страх и вызывало желание развеять свою гордость по ветру. Чтобы выразить свои чувства, она не могла подыскать нужных слов. Есть намного более достойные вещи, чем гордость, и есть чувства, которые обжигают сильнее, нежели гнев.
 Ей нужно пойти к нему, поговорить по душам, рано или поздно все равно придется внести ясность в их отношения.·Конечно, она должна защитить Бентли. Хотя, как всегда, худшим врагом брата был, он сам. О чем он только думал? Лечь в постель с Джулией Маркэм-Сэндс! С аморальной стервой, к тому же на десять лет его старше. Сам Бентли – чистейшей воды распутник, всегда крутился среди подозрительных личностей и сомнительных женщин, внезапно появляясь там, где его никто не ждал. Как в прошлую ночь.
 Да, Макс заслужил хотя бы немного сочувствия. Так что Кэтрин без колебаний устремилась на Риджент-стрит, остановила первый подвернувшийся кеб, дала адрес в районе Челси-роуд, где Макс снимал комнаты, и всю дорогу молила Бога, чтобы Макс был дома. Он должен принять ее помощь. И расследование убийства, которое он ведет, неожиданно стало ее глубоко личным делом.
 Экипаж подкатил к тротуару, и Кэтрин нерешительно посмотрела на большой, заурядного вида дом. На пороге сидел маленький мальчишка и строгал ржавым перочинным ножом какую-то дощечку. У его ног развалилась громадная черная зверюга. Кэтрин расплатилась с кучером и спустилась из кеба на тротуар. В мгновение ока зверь вскочил на ноги, весь напружинился и уставился на нее горящими глазами. Парнишка тоже поднял на нее подозрительный взгляд. Выглядел он чуть пухлее и чище, чем она помнила, но узнала она его сразу.
 – Нейт?
 При звуке ее голоса собака расслабилась, потянулась и затрусила по дорожке, дружелюбно виляя хвостом. Мальчишку завоевать оказалось труднее.
 – Здравствуйте, мэм, – поздоровался он, не подумав подняться. – Де Роуэн вас приглашал?
 Нейт сохранял неприступный вид. Впечатление такое, будто он уже просидел здесь много часов наподобие малыша-часового. Кэтрин стало неуютно, как если ее попросили сказать тайный пароль или ответить на заумный вопрос.
 – Если он не занят, то мне хотелось бы с ним увидеться, – ушла она от ответа.
 Мальчишка фыркнул.
 – Ну ладно, хирург-то уже ушел, – ответил он. – Только вам придется идти мимо этой уродины. Она пустила только лакея старой синьоры, который собаку привел, а всех остальных отшила так, что те свалили поджавши хвосты.
 – Хирург? Какой хирург? – Встревоженная Кэтрин присела на корточки и посмотрела на мальчугана. – Что случилось?
 Как бы почувствовав ее тревогу, Люцифер принялся ободряюще тыкаться горячим носом ей в лицо. Она ласково потрепала его по голове и легонько оттолкнула от себя, чтобы видеть мальчугана.
 – Нейт? – уже требовательно и строго спросила она.
 Парнишка метнул на нее оценивающий и настороженный взгляд.
 – Не могу сказать, мэм, – поколебавшись, ответил он, – но он точно будет в порядке.
 Кэтрин поднялась и покрепче прижала ридикюль к груди.
 – Мне нужно обязательно войти, – уверенным тоном произнесла она, охваченная волнением. – Домохозяйка меня не удержит. Или сможет?
 – Точно сможет, – покачал головой Нейт и заговорщически ей подмигнул. – Если хотите, то можно перелезть через заднюю стену. Тогда никому не увидать, сколько вы тут пробудете.
 Растерявшаяся Кэтрин провела языком по губам.
 – Значит, зайти в дом через сад? Через черный ход?
 Дерзость немалая, что и говорить, но зато удастся избежать массы всяческих недоразумений, особенно сейчас, когда она вовсе не уверена, что хочет видеться с кем бы то ни было.
 Мальчишка встал с порога и отряхнул стружку со штанов. Он понял, что Кэтрин безоговорочно согласилась на его предложение. Он буркнул что-то по-итальянски собаке, которая тут же улеглась перед порогом охранять вход. Затем молча провел Кэтрин вокруг дома в узкий проулок. Примерно посередине стена заметно понижалась, и тут можно наверняка было пройти, чем явно не раз пользовались для, так сказать, входа. И выхода. Нейт на удивление элегантно присел на корточки и похлопал ладонью по своему плечу.
 – Становитесь сюда, мэм, – пригласил он, – потом залазьте на·стену обеими ногами и сигайте вниз.
 Стараясь не думать о, мягко говоря, странности всего происходящего, Кэтрин проделала все в точности так, как ей сказал Нейт, и, вцепившись обеими руками в юбку, замерла на гребне стены в полной растерянности. Впрочем, ее колебаниям быстро положили конец ладони мальчишки, которые плотно уперлись ей пониже спины и от всей души спихнули ее вниз.
 Вскрикнув от испуга, Кэтрин наполовину сползла, наполовину упала в сад. Молотя руками по воздуху и с юбками, раздутыми, как паруса, она благополучно приземлилась на четвереньки прямехонько на клумбу с роскошными пионами. Отчего-то ей вдруг стало неудержимо весело. Здорово!
 Кэтрин кое-как поднялась на ноги и вылезла из клумбы на дорожку. Неловко поправив правой рукой съехавший набок капор, она бросила сердитый взгляд наверх на стену и направилась к двустворчатой двери балкона. Она вновь остановилась в нерешительности, но тут же для храбрости закусила нижнюю губу и сильно и громко постучала в оконное стекло.
 – Черт бы тебя побрал, стекло разобьешь! – прокричал из глубины комнаты хриплый, исполненный неприкрытого раздражения голос.
 Решив, что ей разрешили войти, Кэтрин толкнула створки и просунула голову в комнату. В гостиной никого не было. Молодая женщина вошла, прикрыла за собой створки, освободилась от плаща и ридикюля, бросив их на скамейку, решительно прошла в коридор, дошла до двери спальни и открыла ее. Все в груди у нее сжалось от ужаса.
 – Боже мой, Макс, – шепотом вскрикнула она, бросаясь к его кровати, – что с тобой случилось?!
 Макс, лежавший на своей постели и подпертый со всех сторон полудюжиной подушек, приоткрыл один глаз.
 – Ты! – рявкнул он. – Господи! Что ты здесь делаешь?
 Голос его, однако, не казался сердитым. Скривившись, он зашевелился на кровати, пытаясь сесть, и лежавшие на одеяле две немыслимо затертые пухлые тетради соскользнули на пол.
 Кэтрин подняла их и положила обратно.
 – Лежи спокойно, – потребовала она – Тебе же больно, дурачок.
 Макс что-то неразборчиво проворчал и, упершись руками в постель, попытался сесть повыше.
 – Наверное, именно твоя отзывчивость меня и привлекает в тебе, Кэтрин, – сухо заметил он. – Твое подкупающее умение выразить симпатию и привязанность. – Он упал обратно на подушки и посмотрел на нее ищущим взглядом. На его лице появилось выражение неприкрытой нежности. – Случаем, твой братец прошлой ночью не пошел за мной следом и не исполнил обещанную месть, а?
 Кэтрин холодно посмотрела на него и поднялась на ноги.
 – Он не мог сделать подобного ни под каким видом! – горячо воскликнула она. – Бентли не отходил от меня до тех пор, пока ... ну, очень долго. «До тех пор, пока я не перестала рыдать», – договорила она про себя.
 Макс поднял руку и выставил ладонь вперед, как бы успокаивая ее.
 – Я сразу подумал, что это не он, – признался он и осторожно взял ее за руку, – хотя какое-то время желал, чтобы так оно и оказалось. Всегда как-то немного не по себе, когда не знаешь, кто твои враги.
 В голосе его явно слышался упрек в свой собственный адрес, и Кэтрин смягчилась.
 – Ну тебе и досталось, не приведи Господи, – сочувственно проговорила она и бережным жестом убрала у него со лба волосы. – Получилось намного хуже, чем ты, как мне казалось, заслуживал. У тебя не может быть сотрясения мозга?
 Макс отрывисто рассмеялся.
 – Зависит от того, сколько прекрасных женщин склонилось надо мной.
 – Так, так. Ты, пожалуй, прав. – Она с тревогой принялась вглядываться в его зрачки.
 Он будет жить, решила она, но повезло ему сказочно, что и говорить. Если бы один из ударов угодил на дюйм левее, то глаз ... Кэтрин поспешила отогнать эту мысль прочь.
 – Не задумывался, кто это мог быть?
 По губам его скользнула какая-то странная усмешка.
 – Целый список уже составил, – негромко ответил он. – Все подозреваемые по делу об убийстве Джулии Сэндс.
 Кэтрин приподняла брови:
 – Хочешь сказать, кто-то занервничал?
 Макс досадливо поморщился.
 – То, что сделал я, оказалось невероятно глупым промахом, – проворчал он, – само собой, что кто-то и разволновался сверх всякой меры. Я разослал письма чуть ли не каждому из подозреваемых, в которых упомянул про фальшивые драгоценности, в надежде, что убийца не выдержит и вылезет на свет Божий из кустов, в которых он затаился. Весьма действенно, не так ли?
 Кэтрин улыбнулась и подтянула ему одеяло чуть выше.
 – Ты такой отважный, – прошептала она. – А теперь, сэр, не заключить ли нам перемирие? Я пришла предложить вам свою помощь, а весь вид ваш говорит о том, что вы в ней ой как нуждаетесь.
 Макс подозрительно покосился на нее.
 – Какое такое перемирие? Черт побери, Кэтрин, тебе вообще здесь не следует находиться.
 Кэтрин покусала губы.
 – Прошлой ночью мой брат не замышлял нападать на тебя, – спокойно начала она. – Честное слово, в своей злости так далеко он не заходил. Он и убивать никого не собирался. А то, как тебе вчера досталось, только подтверждает мои слова, иного я не вижу.
 Макс молча разглядывал одеяло, явно раздумывая над сказанным ею.
 – Дело в том, Кэтрин, что официально он остается подозреваемым, – негромко заметил он, – потому что человек, который напал на меня прошлой ночью, имел причину для совершения такого действия. Сама моя работа плодит мне моих врагов.
 – Я не из их числа; Макс.
 Он покачал головой, и устало прикрыл глаза.
 – Я никогда не хотел считать твоего брата виновным, Кэтрин, – хрипло проговорил он, – но неужели тебе не ясно, что такое желание и может заставить человека потерять бдительность. Значит, нужно хорошенько постараться и еще раз постараться, прежде чем стать непредвзятым ...
 – Но послушай, Макс, – перебила она его, – я от тебя что-нибудь скрывала? Я когда-нибудь уклонялась от ответа на твои вопросы? Нет, поэтому ты и не спрашивал меня ни о чем! Напротив, ты пользовался каждой благоприятной возможностью, чтобы мы отдалились друг от друга. И про себя ты мне ничего не рассказывал, Макс, вообще ничего! Мне приходилось узнавать хоть что-то о человеке, которого я ... который мне нравится, от его бабушки!
 Глаза Макса вдруг полыхнули яростью.
 – Вот как! Представляю, какой романтической дрянью она тебя накормила! – проворчал он. – Но дело в том, что я совсем не тот, кого с такой благостью рисует бабушка София. Если я и был таким когда-то, но только не сейчас. Не придавай значения болтовне сующей нос во все дела старушенции.
 Несмотря на всю резкость его слов, Кэтрин успела заметить в его глазах скрытое неохотное признание бабушкиной правоты. Она глубоко вздохнула и перевела дыхание.
 – Макс, ты – это ты, – согласилась она. – В душе ты тот, кто мне нравится. То, каким ты выставляешь себя перед всем миром, меня не интересует. Будь для всех остальных кем хочешь, но только не пытайся одурачивать меня.
 Наконец-то выражение его лица смягчилось, как будто он что-то решил про себя.
 – Мир, Максимилиан, – протянула она ему руку.
 Он взял предложенную руку и, к изумлению Кэтрин, легонько коснулся губами тыльной стороны ладони.
 – Тогда присаживайся, – предложил он и слегка привлек ее к себе. – Мне нужна твоя помощь, чтобы разобраться с ними, – он кивнул головой в направлении тетрадей.
 Кэтрин, удивленно приподняв брови, поудобнее устроилась на краю кровати, взяла первую из них, раскрыла и в недоумении посмотрела на Макса.
 – Так это же, кажется, старые записи судебных дел, Макс! И все на итальянском!
 – Да, я попросил Нейта откопать их для меня. Вот только он не умеет читать, а у меня перед глазами все расплывается, – проворчал Макс. – Отыщи, пожалуйста, дело Мэри О’Гейвин. Нашла? Оно должно быть где-то на первых страницах.
 Кэтрин сосредоточенно полистала тетрадь и, наконец, удовлетворенно кивнула.
 – Вот. О Боже! Убийство?
 Макс кивнул.
 – Давнишнее, – коротко объяснил он. – Теперь просмотри записи, пока не найдешь ту, где записано про корабль. Смотри на левой странице, в самом верху. Если не ошибаюсь, на английском. «Королева ... » чего-то там. И дата постановки судна в док. Найди мне дату.
 – Вот, «Королева Кашмира»! Третье декабря ...
 – А год? Какой год? – нетерпеливо перебил он ее.
 – ... тысяча восемьсот двадцать четвертого года, – торопливо дочитала Кэтрин.
 Макс неожиданно с обессиленным видом откинулся на подушки.
 – Так я и думал, – пробормотал он скорее самому себе и протянул руку, чтобы забрать тетрадь. – Прости, Кэтрин. Голова просто раскалывается, но это слабое извинение за мою несдержанность.
 Кэтрин склонилась к нему.
 – Я вижу, что ты успокоился, – заметила она. – Можно спросить, что означает дата?
 На лице Макса проступило выражение воодушевления.
 – Дата означает день возвращения твоего брата из Индии, – сказал он. – Почти год спустя после того, как леди Сэндс начала распродавать свои драгоценности.
 Кэтрин озадаченно нахмурилась.
 – Я не понимаю.
 – Кто бы ни украл сапфир Сэндсов, вор прекрасно знал, что сапфир – единственный оставшийся у нее настоящий драгоценный камень, – объяснил Макс. – Кража вовсе не случайна. И ее не мог совершить твой брат.
 Кэтрин с раскрытым ртом изумленно уставилась на Макса. Одна ее половина сгорала от желания узнать, зачем он выяснял дату возвращения Бентли из Индии, но вторая половина до смерти боялась этого. Макс снова уставился на одеяло.
 – Все недели я мучился, пытаясь вспомнить что-то важное в отношении твоего брата, – негромко сказал он. – Похоже, мне нужно было хорошенько врезать по голове, чтобы я, наконец, вспомнил. – Он с видимым облегчением вздохнул и поднял глаза. – Так что, скорее всего я должен ему – и тебе – принести свои извинения.
 Кэтрин в волнении принялась разглаживать складки на юбке.
 – Извинение принимается, – быстро ответила она. – Значит, с перемирием мы договорились. Но предложение помощи остается в силе.
 – Значит, перемирие, – хмуро проговорил он и бросил на нее испытующий взгляд. – Но никакой помощи, Кэтрин.
 у Кэтрин от неожиданности округлились глаза.
 – Каков негодяй! – вскричала она, вскакивая на ноги, как если бы под ней загорелась кровать. – Самодовольный пес! Исхитрился пролезть ко мне в постель, а теперь имеет наглость ...
 – Что?! Я исхитрился пролезть к тебе в постель?! – перебил ее Макс, вновь пытаясь сесть. – Мне отчего-то припоминается, что я туда попал по приглашению.
 – ... и теперь после всего имеешь наглость считать, что ты мне по-прежнему нужен?
 С неожиданной для избитого человека стремительностью и силой Макс сумел сесть и, схватив Кэтрин за запястье, рванул ее к себе так, что она повалилась на него и оказалась нос к носу с больным.
 – Вот как я тебе нужен! – прорычал он, хотя в глазах прыгал и скакал сдерживаемый смех. – О да, Кэтрин, я тебе нужен, иначе ты бы сюда не прибежала. Женщине не требуются неимоверные усилия, чтобы перелезть через забор к мужчине ...
 – Да как ты смеешь! – вскрикнула она и яростно задергала рукой, стараясь освободиться от его хватки.
 Макс осуждающе посмотрел на нее.
 – Кэтрин, твое прелестное заднее место испачкано травой.
 – Скажите, какой сыщик! – Она почувствовала, что щекам ее стало жарко. – Между прочим, это вовсе не трава, а пионы! Но я ничего другого не могу вам, сэр, предложить, кроме как свою помощь. Мне хотелось просмотреть письма и дневники Джулии. Я подумала, что ты вряд ли мне откажешь, после ... ну, после того как ты обвинил моего собственного брата.
 Макс изучающе вгляделся ей в лицо, затем взгляд его скользнул по ее шее, еще ниже.
 – Я их все уже просмотрел, и не один раз, – сообщил он отчего-то охрипшим голосом. – Ничего достойного внимания там нет.
 Должно быть, сотрясение мозга оказалось не очень серьезным, потому·что Кэтрин увидела, как во взгляде Макса все отчетливее проступает желание.
 – Тогда ты не будешь возражать, если я их полистаю? – еле слышно прошептала она. – Я могу тихонько посидеть на другой стороне твоей кровати. В конце концов, ты другой половиной не пользуешься.
 Глаза Макса блеснули, и он крепче сжал руку Кэтрин.
 – Значит, не пользуюсь? – переспросил Макс. – Большая глупость с моей стороны.
 Его слова прозвучали как повторное приглашение. Кэтрин порывисто сбросила туфли, приподняла юбки, с осторожностью залезла на матрас и уселась у него в ногах. Она взглянула на его лицо, и дыхание у нее перехватило, когда она неожиданно для себя почувствовала через одеяло силу его желания.
 – Я думала, что тебя совсем вывели из строя, – негромко заметила она.
 Макс отпустил ее руку, положил свои широкие ладони ей на бедра и медленно начал вести их вверх по гладкому шелку ее чулок, потихоньку приподнимая ей юбку.
 – А я думал, – дрогнувшим голосом ответил он, – что больше тебе не нужен.
 Кэтрин попыталась припомнить, чем она, собственно говоря, собиралась сейчас заняться.
 – Так мне нужно посмотреть письма Джулии, – напомнила она вновь. – Макс, ты разрешаешь?
 – Да, возьми их, Кэтрин, – хрипло разрешил он и принялся поглаживать нежную кожу над ее подвязками, – но чуть позже, хорошо?
 Она блаженно наслаждалась его настроением.
 Господи, как хорошо! Она и не представляла, как отчаянно ей не хватало Макса. Как страшилась потерять его навсегда. Возможно, он ей до конца и не доверяет, вернее – боится вообще кому-либо доверять. Но в душе она его понимала и принимала таким, какой он есть.
 Пришла она сюда сердитая и возмущенная. Но увидела его на кровати, где они совсем недавно любили друг друга, такого беспомощного, такого обессиленного, с лицом землистого цвета и ужаснулась до глубины души. Она любила его. Любила без памяти. И прошлой ночью у него вырвался такой всплеск чувств и тоски, искаженной гримасой мучительной душевной боли, что Кэтрин поняла – Макс к ней относится гораздо серьезнее, чем она могла предполагать.
 У Кэтрин возникло странное ощущение, что ей, наконец, удалось уцепиться за настоящую жизнь, и выпускать ее из рук она не собиралась. Она смотрела и смотрела на Макса долгим и исполненным нежности взглядом. Когда он схватил ее за руку, одеяло сползло вниз, открыв скульптурные грудные мышцы. Он был великолепен, но любила она его отнюдь не за его красоту, хотя выглядел он сейчас грубым и устрашающим типом. Она еще раз всмотрелась в его лицо, испещренное ссадинами, со здоровенным синяком на левой скуле, но неодолимо соблазнительное.
 – Макс, – неуверенно спросила она, – ты что, лежишь под одеялом без одежды?
 – Да, – ответил он дрогнувшим голосом. Тогда она молча распустила ленты накинутой на плечи кружевной косынки и скинула ее на пол. Сиплый вздох вырвался у Макса, и руки его сами собой обхватили ее лицо, скользнули трепетной лаской на шею, а затем его ладони осторожно легли ей на плечи. Холодные пальцы коснулись ткани корсажа.
 – Тебе на самом деле не следовало приходить сюда, – шелестящим шепотом проговорил он, – не следовало тебе и забираться ко мне на кровать. Я даже не уверен, что смогу встретить тебя так, как ты достойна. Но, Боже мой, Кэтрин, как же мне хотелось тебя увидеть!
 Кэтрин посмотрела в его бездонно-черные глаза и молча кивнула, не совсем понимая, с чем, собственно говоря, она соглашается.
 Резким движением он дернул корсаж вниз, и Кэтрин услышала, как затрещал шов. Ее полная грудь оголилась почти полностью.
 – Какая же ты красивая, – выдохнул Макс и потянул корсаж еще ниже, пока не открылись начавшие напрягаться соски. В глазах Макса плескалось уже неприкрытое желание.
 Кэтрин казалась себе самой настоящей развратницей. Но когда рука его проникла в кружевную пену ее нижних юбок и скользнула еще выше, отыскивая путь под панталоны, что-то прорвалось из самой глубины ее сердца.
 – Макс ... Макс ...
 Макс почувствовал, как их обоих бьет мелкая дрожь желания с самого первого мига прикосновения к Кэтрин. Он заставил себя сдерживать так и рвущуюся наружу страсть и начал ласково водить пальцем по завиткам шелковистого кустика. Лицо Кэтрин залила краска смущения. Она как-то по-особому посмотрела на Макса. В глазах ее начала проступать робкая радость. Она тихонько и коротко простонала, чуть неуверенно прижалась к его руке. Теперь Макс начал ласкать ее более интимно. Он слышал, как учащенно и со всхлипами она задышала, и вдруг понял, что удивляется, чем же занимался с ней в постели ее покойный муж. Ничем особенным, если судить по его вдове. Большинство англичан, насколько он мог судить, не озадачивали себя тем, чтобы доставить женщине в постели должное удовольствие и радость.
 Возможно, и сейчас ему не следовало этого делать. Господи Боже мой, а то он не знает, что не должен! Но остановиться Макс уже не мог. Кэтрин, следуя безошибочному женскому чутью, села на его налившуюся силой мужскую плоть и принялась двигаться по ней взад и вперед. Тогда он продвинул палец еще глубже, пока не отыскал тугой бутон ее сладострастия. Кэтрин ахнула от такой откровенной ласки и попыталась приподняться.
 – Не надо! – выдохнул он и, схватив за бедро, заставил ее опуститься обратно. – Не бойся, милая, не стесняйся, дай мне полюбоваться тобой.
 Он снова прикоснулся к ней, и она задрожала и свободно опустилась на его руку. Макс даже простонал от переполнявшего его желания. Он желал ее. Желал безумно и страстно. Кэтрин, запрокинув голову, то и дело вскрикивала от наслаждения, и скоро его пальцы и вся ладонь покрылись ее любовной влагой. Кэтрин замолчала, а потом после довольно долгой тишины издала глубокий стон, и он, наконец, поднял глаза.
 У нее между губ выскользнул розовый кончик языка и лизнул левый уголок рта; в глазах Кэтрин плескалось откровенное желание.
 – Насладись, Кэтрин, ради меня, насладись, – горячо зашептал он. – Ты красавица! Позволь, я помогу тебе, будь свободной.
 – Я не могу ... вот так, – простонала она, смотря на него так, как будто он незнакомец, который ее пугает. Но она желала близости с ним. Он начал ласкать ее еще настойчивее, и Кэтрин с широко раскрытыми глазами, потемневшими и бездонными, принялась жалобно постанывать.
 Свободной рукой Макс ласкал ей грудь, перекатывая между пальцами тугой сосок, до тех пор, пока она не выгнулась и не вскрикнула.
 – Кэтрин, дорогая, не пугайся, – тихонько успокаивал он ее, ни на миг, не приостанавливая свою ласку в глубине ее бедер. – Насладись ради меня. Мне так приятно видеть твою радость. Мне хочется любоваться тобой.
 От его прикосновении она отчаянно заерзала; из прически выбились длинные пряди, и со своими поднятыми юбками, нагой тугой грудью, лежащей на приспущенном корсете, с горящим любовной страстью лицом выглядела она одновременно невинной и распутной.
 – О, Макс, о! – громко вскрикнула она.
 – Да! Вот так, милая, вот так, – подбодрил ее Макс, – вот так, любовь моя ... Тебе приятно, когда я трогаю тебя вот так? Да, да, дай мне увидеть, как тебе приятно!
 Боже, как прекрасна она в своей страсти! Он все гладил ее, ласково шептал, мешая итальянские и английские слова, сам не очень понимая, что именно он ей говорит, и утопал в карих озерах ее глаз. И, наконец, внезапно Кэтрин откинула голову назад, и рот ее раскрылся в беззвучном крике. От наслаждения ее всю трясло, и она непроизвольно несколько раз опускалась на его руку. Макс поспешил погрузить в зовущий вход два пальца, они проникли глубоко и тут же были стиснуты горячими и узкими ножнами, в которые так сладостно вкладывать мужской меч.
 – Боже, Боже, о, Боже мой, о-о-о, – вскрикнула Кэтрин и упала на него, успев упереться руками по обе стороны его головы. – Макс, Макс, Макс!
 Макс испытал чувство настоящего триумфа, и тут же его охватило неудержимое желание любовного слияния. Он втянул ноздрями аромат Кэтрин, ощутил под пальцами пушистость ее волос, шелковистость ее кожи, вдохнул дразнящий мускусный запах ее тела, и страсть захлестнула его обжигающим пламенем.
 – Милая, любовь моя, – простонал он, – я больше не могу! Если даже я умру, я все равно буду сейчас любить тебя!
 Чуть приподнявшись на руках, Кэтрин с умиротворенным лицом посмотрела на Макса и слегка нахмурилась.
 – Макс, тебе же нельзя двигаться, – прошептала она и села на колени. На ее губах заиграла лукавая улыбка. – Вообще-то сейчас ты мой пленник, разве не так?
 Затем пальцы ее легли ему на грудь и скользнули под укрывавшее его по пояс одеяло. Второй рукой она стала с мучительной медлительностью тянуть одеяло вниз. Прикосновение прохладного воздуха к голой коже приятно холодило живот. Его уже окатывали волны жара, когда он любовался, как Кэтрин содрогается в любовном экстазе, повинуясь поглаживаниям его руки, и сейчас, когда одеяло скользило по его напрягшейся мужской плоти, он не смог сдержать тихого стона наслаждения. Еще одно тянущее усилие, и плоть его, исполненная непреклонности и настойчивости, вознеслась над животом.
 У Кэтрин вырвался тихий то ли смешок, то ли вздох, и он тут же схватил ее за запястье.
 – На меня, прошу тебя, – умолял он, – сейчас, красавица, пожалуйста, если у тебя есть хоть чуточку сострадания!
 Макса просто потрясло, когда Кэтрин отпрянула от него.
 – Макс, а если я все еще сержусь на тебя? – прошептала она, водя вверх и вниз горячими ладонями по его напряженным бедрам. Ладони переместились ему на живот, и вскоре Макса просто затрясло. – И потом, мой милый, я вовсе не уверена, что обязана проявлять к тебе сострадание.
 Макс, чертыхнувшись, обессиленно уронил голову на подушку. И тут же дернулся, когда ее ладони двинулись ниже и пальцы одной ее руки зарылись в окружающий его плоть кустик жестких и густых курчавых волос, а вторая рука скользнула ему между ног.
 – Господи, Кэтрин! Что ты надумала со мной делать?
 – Может быть, помучить тебя? – промолвила она и обхватила правой рукой его плоть у самого основания. – Получится?
 Получится? Дурацкий вопрос, когда при каждом ее прикосновении по телу его пробегала непроизвольная дрожь. Но Кэтрин, похоже, с ним еще не разобралась. Ладонь, что прижималась ему между ног, была ласковой и прохладной. Второй своей рукой она неторопливо повела сначала вверх, а потом вниз, проделав такое движение еще раз, и еще, и еще.
 Макс шумно втянул воздух сквозь стиснутые зубы.
 – Милая, пощади!
 Кэтрин выпустила из пальцев его плоть.
 – Тебе не нравится?
 Он стремительно схватил ее за руку, чтобы удержать.
 – Нравится! Очень нравится! – прошипел он и зажмурился. – Господи, не останавливайся, пожалуйста, не останавливайся!
 Какое-то время он продолжал удерживать ее руку, потом отпустил. И рука Кэтрин возобновила·неторопливое скольжение. Макс шумно выдохнул и в очередной раз откинулся на подушку. Каждая ее ласка доставляла ему острейшее наслаждение. Ничего подобного ему еще не доводилось испытывать, и он весь отдался блаженному чувству. Вдруг что-то мягкое и соблазнительно-юркое коснулось оконечности его напрягшейся плоти.
 – О-о-о! – дернулся Макс и раскрыл глаза, чтобы увидеть боязливое прикосновение кончика ее розового языка.
 – Макс, не дергайся! – Кэтрин встала на колени, и на ее чувственных полных губах появилась лукавая улыбка. – Дай мне доставить тебе радость, как ты доставил ее мне. Милый, тебе будет хорошо? Ты меня научишь?
 Макс почувствовал, что глаза у него потихоньку лезут на лоб. Всего двенадцать часов назад он боялся, что может умереть. Теперь же он не сомневался в этом.
 – Всему, что хочешь, любовь моя! – с трудом прохрипел он.
 Макс смотрел на ее приближающиеся полуоткрытые губы, замирающие над откровенной обнаженностью его желания, и ему вдруг вспомнились бесстыдные сны, которые так часто смущали его покой и ни один из которых не шел ни в какое сравнение с живой, реальной Кэтрин. А затем рука ее плотно сжала основание плоти, губы соприкоснулись с ней и медленно-медленно вобрали ее в рот. Макс запустил пальцы в густые волосы Кэтрин и не смог сдержать громкого стона наслаждения. Ноги его начала бить мелкая дрожь. В прямом смысле примитивное животное желание распаляло ему кровь, заняло все его мысли. Мужская его доблесть еще сильнее напряглась, если такое вообще возможно, и он непонятно каким чудом удержался от того, чтобы не двинуть бедрами и не погрузиться целиком в жаркий рот Кэтрин.
 Так сладострастно его еще никогда не ласкали. Он напрочь позабыл о боли в сломанных ребрах, и лишь неодолимое желание обладать Кэтрин двигало им теперь. Сейчас. Прямо здесь.
 Опрокинув Кэтрин на спину, путаясь в одеяле и простынях, он всем телом повалился на нее. В глазах молодой женщины вспыхнула неподдельная тревога.
 – Макс, твои ребра! Перестань!
 – Господи, Кэтрин! – простонал он.
 Не обращая внимания на режущую боль в груди, он вдавил Кэтрин в мягкую постель. Постель, на которой он провел столько одиноких ночей, когда думал о ней и не мог ее коснуться.
 Он проник в нее сразу и глубоко, одним сильным, жадным движением. Все окружающее вдруг разом исчезло, перестало существовать. Забыв обо всем, он как безумный с яростью вновь и вновь овладевал Кэтрин, всякий раз стараясь проникнуть еще глубже, не задумываясь о том, что она может ощущать боль, о том, что он сам себе может снова переломать ребра. Кровать, на которой они лежали, заходила ходуном и заскрипела. Кэтрин напряглась, громко вскрикнула, и ее ногти больно вцепились ему в плечи.
 – Нет, Кэтрин, нет! – умоляюще просипел он. – Не останавливайся! Нет, нет! Только не ...
 – Господи, – горячечно прошептала она. – Я не могу ... не могу ...
 Макс уже не мог не овладеть ею. Не мог ее не взять. Он никогда ничего не желал так страстно, как лежавшую под ним женщину. Он устрашился силы и глубины своего чувства, желания и страсти, но лишь еще более остервенело стал овладевать Кэтрин.
 – Макс, о, Макс, о-о-о!
 Экстаз был неописуемо прекрасным. Долго-долго, на протяжении одного бесконечного мгновения, он парил в немыслимой вышине сияющих звездных небес, и счастье окутывало каждую частичку его тела.
 – Дорогая, – хрипло прошептал он. – Я сделал тебе больно?
 Кэтрин прижалась щекой к его груди и тронула губами сосок.
 – Мне сейчас как-то все равно, – тихо призналась она, – Макс, Боже мой... Я никогда ...
 Он поцеловал ее в теплый и влажный от пота лоб.
 – Кэтрин, ты никогда – что? – спросил он.
 Но она не ответила. Тогда он осторожно еще крепче прижал ее к себе и глубоко вздохнул. Пахла она, как всегда, весной. Чем-то родным. Лежа в ее объятиях, он мог помечтать о весне. Макс открыл глаза. Время перевалило за полдень, в комнате все еще было светло, но у него снова все начало плыть перед глазами. И медленно и неумолимо начала возвращаться боль, сначала режущая в перебитых ребрах, потом пульсирующая в голове. А потом пришла·боль совсем иного рода – боль от осознания реальности, от того, что с ним на самом деле произошло.
 Великий Боже, в его жизни просто нет места для любовной связи или, хоть это звучит чуть менее безвкусно, для любовного романа. Ведь он не обольститель, не записной красавец. Чуткости и такта у него тоже не так чтобы много. Он же на самом деле, как однажды ему сказала Кэтрин, бесконечно упрямый, безапелляционный и самоуверенный тип. Вот только без нее он уже не сможет жить. Макс погладил кончиками пальцев ее по щеке и откровенно испугался. А что, если, когда новизна близости с ним начнет ослабевать, она разглядит всю правду их отношений? Что, если в тот самый момент, когда их страсть должна будет превратиться во что-то более нежное, глубокое и постоянное, она поймет, что он всего лишь один из бесчисленных мужчин, что живут вокруг нее? Что тогда?
 Ратледж презрительно кривил губы, называя его неджентльменом – унизительное оскорбление в высшем свете Англии. Макс не стал спорить, потому что, в конечном счете, Ратледж прав. Макс снова посмотрел на Кэтрин и удивленно подумал, почему она пришла к нему. Если не ретивым любовником, то кем еще он выглядел в ее глазах, чтобы она решилась заявиться к нему? Макс окинул взглядом Кэтрин и удержался от горького смешка. Вполне может быть, что все именно так и обстоит. Любовные утехи, и больше ничего, в которых, кстати, он пока не ударил в грязь лицом. Он осторожно подвинулся, чтобы Кэтрин было удобнее, и все-таки разбудил ее.
 – Макс, – недовольно пробормотала она. – Макс, не уходи. Не надо.
 От полусонной мольбы у Макса чуть не разорвалось сердце, и он почувствовал, как глаза его наполняются горячими слезами.
 – Милая, милая моя, я тебя никогда не покину, – прошептал он ей по-итальянски и зарылся лицом в ее разметавшиеся по подушке волосы.
 Зачем он ей сейчас солгал? Зачем? Гнева и недоверия в их отношениях сейчас, слава Богу, нет, но все остальное ничуть не переменилось. А сможет ли измениться он сам? Пожалуй, кое в чем сможет, если очень постарается. Но он опасался, что этих изменений будет недостаточно. И он продолжал держать задремавшую Кэтрин в объятиях, боясь пошевелиться. Он боялся, что если она сейчас проснется и посмотрит на него своими ангельскими карими глазами, то заметит, что еще немного, и он разрыдается, как ребенок; который страшится потерять то, что он и не чаял когда-нибудь обрести.




 ГЛАВА 17



 Истинный человек света и удовольствий блюдет благопристойность. Такого джентльмена всегда отличает изысканность в одежде.

    Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина

 Кэтрин проснулась оттого, что ей на лицо упал пробившийся в щель между занавесками луч послеполуденного солнца. Поморгав, она села и сразу вспомнила, где находится. Макс спал рядом с ней на спине и дышал часто и поверхностно, как обычно дышат при сломанных ребрах. Одеяло сбилось комом у него в коленях, как если бы он долго ворочался и, наконец, улегся на спину, потому что не так больно. Она долго не могла оторвать взгляда от его обнаженного тела, которое привлекало настоящей мужской красотой, с мускулистыми руками, широкими плечами, поджарым животом, грудью в курчавых мелких черных волосах.
 Однако при свете дня стало особенно заметно, какую травму нанесли обладателю такого красивого тела: одно плечо ему, по-видимому, раскроили чуть ли не до самой кости, потому что на месте грубо зашитой глубокой раны виднелся неприятного вида толстый пятидюймовый шрам. Под ребрами остался узкий след от удара ножом. Кэтрин предположила, что, скорее всего стилетом. Еще на руке сломанный палец, вправленный неаккуратно и оттого плохо сросшийся. Красный шрам сбоку, над бедром, – след глубокого пореза. Кэтрин потеряла терпение и перестала считать. Что заставляет человека подвергаться такому риску? Вероятно, как утверждала София Кастелли, чувство неизбывной вины?
 Вздохнув, она оглядела себя, и за свой полураздетый, полурастерзанный вид ей одновременно стало стыдно и радостно. Сожалеть о чем-либо уже поздно, да и нельзя сказать, что такое чувство поселилось у нее в душе. Она, затаив дыхание, осторожно соскользнула с кровати и через всю комнату подошла к умывальнику; пока она шла, струганный деревянный пол легонько цеплялся за чулки. Большой кувшин с прохладной водой стоял наготове, а над полкой орехового дерева на маленьком колышке немного криво висело небольшое зеркало. Положив обе руки на края холодного фаянсового таза, Кэтрин наклонилась чуть вперед, разглядывая, что лежало у Макса на полке. Оказалось, что кисточка для бритья, бритва и кожаный ремень для правки бритв; рядом стояло блюдечко с наструганным мылом, тут же маленькая расческа с тремя обломанными зубьями. Все хозяйство было набором для умывания. Она улыбнулась про себя. Такая непривычная, аскетическая простота пришлась ей по душе.
 Она взяла кусок мыла, поднесла к лицу и вдохнула едва различимый знакомый цитрусовый запах, которым так часто пахла его·кожа. Затем она поспешила хоть как-нибудь привести себя в порядок, воспользовавшись его расческой, чтобы причесать растрепавшиеся волосы. Затем на цыпочках вернулась к кровати и увидела, что Макс по-прежнему спит. Она снова окинула его взглядом и, потрясенная синяками и кровоподтеками у него на боках, поразилась тому, как же он умудрился любить ее. Глубокая благодарность окатила ее волной за его страстную и восхитительную любовь к ней. И тут же Кэтрин, будучи женщиной практичной, задумалась: а когда же Макс в последний раз ел? Без хорошей еды он будет выздоравливать очень долго. Кроме того, на улице околачивается тот мальчишка, а ему ведь тоже не мешает иногда кушать. Она ни секунды не сомневалась, что Нейт по-прежнему на своем посту у дверей, и, может быть, на то есть свои причины.
 Кэтрин прошла через всю гостиную, подошла к массивному дубовому буфету, стоявшему в углу, и принялась осматривать его содержимое. Заниматься хозяйством для нее было не в новинку – жизнь заставляла. Она подошла к окну, подняла оконную раму и выглянула наружу.
 – Нейт! – громким шепотом позвала она мальчика, который стоически продолжал сидеть на ступеньках. – Ты не начистишь картошки?
 Макс пробудился от какого-то восхитительного запаха и оттого, что ему показалось, будто живот его прилип от голода к позвоночнику. Ободряющий знак, между прочим. Ему было известно по собственному опыту – голод означает, что он выживет. С осторожностью он приподнялся на локте и оглядел комнату. И тут же почувствовал холод в душе. И сосущую пустоту. Кэтрин. Она ушла. Боль утраты сжала ему сердце. Может, ее появление ему приснилось? Макс окончательно проснулся, услышав, как в гостиной кто-то тихо разговаривает. Нет, ему ничего не приснилось. Он слышал металлическое позвякивание и негромкое шипение. Он потянул носом. Лук? Зачем? Там что, что-то жарится? Господи, еда! И тут он все вспомнил.
 Женщины вроде Кэтрин не умеют готовить.
 Или все же умеют? Любопытство оказалось сильнее недомогания, и Макс, слегка пошатываясь, все же слез с кровати и с грехом пополам натянул подштанники. С трудом подняв руку, чтобы отбросить с лица волосы, он прошлепал через всю спальню, выбрался в гостиную и застыл на месте. Кэтрин деловито сновала туда-сюда, расставляя на столе тарелки и чайные чашки, успевая что-то ласково сказать Люциферу, который мотался за ней как хвостик. Нейт же – Нейт?! – деловито мешал что-то на скворчащей сковороде с длинной ручкой. Небольшой стол уже почти накрыт, и на него успели водрузить чайник для заварки. Его псина, пыхтя, тыкалась носом в кромку юбки Кэтрин и жалобно поскуливала. По ходу дела Кэтрин, оказавшись рядом с Нейтом, наклонилась над его плечом, подхватила со сковороды какой-то кусок, подула на него несколько раз, остужая, и бросила его прямехонько в разинутую пасть Люцифера. Тот с громким чавканьем вмиг его сжевал и уставился на благодетельницу взглядом, полным безмерного обожания.
 Изумленный Макс громко вздохнул. Кэтрин повернулась в его сторону и подарила ему такую улыбку, что он на миг забыл про все свои беды и печали; сердце, казалось, готово было запеть.
 – Ты поднялся! – воскликнула она и, поставив посуду, торопливо подошла к нему.
 Однако радость Макса быстро сменилась замешательством. Он смущенно провел растопыренной пятерней по своим всклокоченным волосам.
 – Сообразил же я выйти в неприличном виде, – пробормотал он и неуклюже начал отступать к спальне. Господи, напялил подштанники и вышел к людям! Придурок! Такая простота нравов кому угодно ясно даст понять – тем более мальчишке! – что они с Кэтрин близки.
 Однако Кэтрин уже схватила его за руку и потащила к накрытому столу.
 – Глупости, – решительно заявила она, – ты же пока инвалид.
 – Никакой я не инвалид! – набычился Макс.
 Кэтрин едва заметно усмехнулась.
 – Конечно, нет. Но, Макс, ты просто обязан думать о своих ребрах. И жилетка с брюками – самое последнее, что тебе сейчас нужно.
 У Макса и тени сомнения не возникло, что усаживаться за обеденный стол в одних подштанниках, да еще в присутствии дамы и ребенка, к чертям собачьим, нарушает все мыслимые и немыслимые правила внешних приличий из дурацкой книжки лорда Честерфилда.
 – Надо хоть, черт возьми, рубашку накинуть, – пробурчал он, пока Кэтрин заботливо усаживала его в кресло.
 Нейт весело глянул на него, прервав свое занятие по перемешиванию картошки на сковороде.
 – По мне, так видок нормальный, сэр, – ободрил он хозяина дома. – Чайку не желаете?
 Кэтрин обернулась к Нейту.
 – Ты давай мешай, мой дорогой, размешивай хорошенько, – распорядилась она и сняла чайник с кипятком с конфорки. – Забыл, что ли, чай мы еще не заваривали!
 Опершись рукой о плечо Макса, Кэтрин перегнулась через него, чтобы налить кипятка в чайник. Она глубоко вдохнула запах его тела, смешанного с уже знакомым цитрусовым ароматом и легким припахиванием лечебного растирания. Такое необычное сочетание не должно, казалось бы, доставить удовольствие, но нет, оно-то как раз ей и понравилось. Да и вид его, стоящего на пороге гостиной, тоже доставил ей радость. Ей нравилось, что его подштанники приспущены и был виден пупок. Она быстро огляделась. Нейт стоял к ним спиной, снова занимаясь картошкой на сковороде. Она быстро обхватила его рукой за плечи, ладонью другой руки провела по его животу, наклонила голову и поцеловала в шею.
 – М-м-м, – пробормотала она, – когда поешь, я займусь твоим бритьем.
 – Угу, – хмыкнул Макс, – день, когда я не смогу побриться сам, станет днем, когда это за меня сделает гробовщик.
 Впрочем, в глазах у него прыгали веселые искорки. Кэтрин улыбнулась ему в ответ и закончила накрывать на стол. Они поели в уютной тишине: жареная картошка, тосты с сыром и чай. Макс пусть медленно, но подчистил со своей тарелки все до последней крошки. А вот Нейт смолотил все в один миг, как не кормленая несколько дней дворняжка.
 Кэтрин задумчиво переводила взгляд с одного на другого.
 – Макс, а сколько времени Нейт просидел на пороге твоего дома?
 Тот нахмурился.
 – Пожалуй, с тех пор, как он меня привел домой прошлой ночью.
 Кэтрин повернулась к Нейту.
 – Ты привел его домой? – начала она и тут же затрясла головой: – Нет, не важно. Не хочу даже об этом слышать! У тебя есть родители? Ну, кто-то, кто будет волноваться за тебя?
 Нейт пожал плечами и, подцепив вилкой с тарелки еще картошки отправил ее в рот.
 – Мамка, наверное, – прожевав и проглотив, сообщил он. – Да она все с малышней возится.
 Макс нахмурился и посмотрел на мальчика.
 – Значит, ты и спал на ступеньках, так получается?
 Кэтрин, продолжая внимательно разглядывать Нейта, положила салфетку на стол.
 – Ну что же, собирайся и немедленно отправляйся домой, – мягко, но решительно сказала она. – Твоя мать должна знать, где ты был.
 Нейт ответил ей слегка презрительным взглядом.
 – Так я ж могу понадобиться де Роуэну, – заспорил он. – Ему одному никак нельзя оставаться, да еще убивец его лазает вокруг.
 Кэтрин упрямо поджала губы.
 – Тогда останусь я, – не уступила она. – Нейт, ты же ребенок. И должен идти домой.
 Макс с шумом отодвинул кресло от стола.
 – Бог ты мой! – раздраженно воскликнул он. – Неужели я так плох, что мой вид ничего, кроме жалости, не может вызвать, а? И теперь женщина и дитя с пеной у рта спорят, кто из них будет за мной ухаживать!
 Мальчуган бросил на него насмешливый взгляд.
 – Сэр, помнится, прошлой ночью от подмоги вы не очень-то отказывались.
 Кэтрин нервно поправила рукой волосы.
 – Нейт сходит домой на несколько часов, более спокойно предложила она. – К·вечеру он вернется, а до того времени я побуду здесь.
 Макс начал возражать, но она решительно его перебила:
 – Макс, ты мне обещал, что я смогу почитать переписку леди Сэндс, – сказала она в надежде, что он не вспомнит о том, что теперь в этом не было никакой необходимости. – Или ты собираешься забрать свои слова обратно?
 Макс попробовал мрачно нахмуриться, но в его глазах лишь добавилось теплоты. Кэтрин увидела, что ему тяжело сидеть, настолько он уже устал. Тем не менее, когда Нейт начал убирать со стола, он сумел крепко обнять ее за талию.
 – Спасибо за обед, – поблагодарил он, ласково целуя ее в макушку. – Еда была божественной. Само собой, если ты все еще хочешь, то можешь полистать ее письма.
 Так что вскоре Нейт с остатками их обеда отбыл в направлении Сент-Джайлса. Кэтрин загнала Макса обратно в постель, прибралась в гостиной и принесла дорожное бюро леди Сэндс в спальню. За окном начинало потихоньку темнеть, и утомившийся Макс уже спал. Кэтрин зажгла настольную лампу и устроилась поудобнее, приготовившись к долгому чтению. Каждый час она откладывала в сторону очередную пачку писем, будила Макса, чтобы дать ему немного настойки опия, которую хирург оставил на ночном столике, и воды, чтобы ее запить, и снова возвращалась к чтению. Бентли, наверное, уже бесился от злости, но любопытство все никак ее не отпускало.
 К тому времени, когда вернулся Нейт, сторож уже прокричал десять вечера, а Кэтрин все еще продолжала читать. Она тихонько отправила Нейта на поиски наемного экипажа и расстелила для мальчугана около камина толстый тюфяк. Потом набросала записку Максу и прошла на цыпочках в спальню. Потихоньку уложила обратно всю корреспонденцию леди Сэндс, чтобы потом отвезти ее на Мортимер-стрит. В последний момент она решила еще раз обернуться и посмотреть на Макса. Ее сразу же охватила горячая волна чувства защищенности, да так сильно, что слезы навернулись на глаза. Ей вдруг показалось, что что-то неуловимо изменилось в их отношениях, стало другим, более глубоким, что ли.
 Как ни странно, но до сих пор они ни полусловом не обмолвились об ужасах, пережитых им в Эльзасе как если бы условились о том времени не заводить разговора. Да и зачем, собственно говоря? Каких кровей Макс, купеческое происхождение его матери, непроизносимые дворянские имена – все это мало волновало Кэтрин. По правде говоря, ей хотелось лишь от души посмеяться над такими глупостями. Ее покойный и. не слишком горько оплакиваемый родитель преподал ей убедительный урок, что на характер человека его происхождение нисколько не влияет.
 Кэтрин порывисто протянула руку, чтобы дотронуться до него, а Макс, как бы почувствовав ее движение, прижался щекой к ее ладони и коснулся ее губами. Во сне лицо его было умиротворенным и от этого казалось еще красивее. Похоже, он наконец-то примирился со всем миром, а самое главное – с самим собой.
 Каким же он был в шестнадцать лет? Что он чувствовал, когда жизнь заставила его бежать из родных мест, самым жестоким образом лишившись отца и оставив за спиной дымящееся пепелище на месте дома, где он появился на свет и счастливо жил все годы? И что чувствует тот, кто знает, что многие люди убеждены в предательстве его отца, взявшего на душу вопиющий грех в попытке хоть немного сделать жизнь лучше для менее удачливых? Такие жизненные коллизии не могли не затронуть тонкую душу заботливого и легкоранимого юноши, решила Кэтрин. Она знала теперь, что он до сих пор оставался намного более ранимым и заботливым, чем ему самому хотелось. Не в силах устоять перед натиском пронзительной нежности, Кэтрин наклонилась и поцеловала его в лоб, а потом потушила ночник.
 В понедельник утром Женевьева Дюрретт вплыла в гостиную лорда Сэндса с непередаваемой французской грацией. Макс не мог не признать, что она была соблазнительной прелестной малышкой, если вести речь о мужчинах, которым нравятся чувственные блондинки небольшого роста. Он теперь понял, что завлечь такого увальня, как Гарри, к себе в постель ей не составило никакого труда.
 Но, несмотря на всю свою привлекательность, самообладание едва не оставило мисс Дюрретт, когда она увидела двух дожидавшихся ее мужчин.
 – Месье Сиск! – присела она в учтивом реверансе. – Добрый день!
 Выпрямившись, она повернулась к Максу и с нескрываемой тревогой окинула его взглядом. Только сейчас он, наконец, признал в ней ту самую служанку, что так безутешно рыдала в то раннее утро, когда нашли труп Джулии. Макс представился и предупредительно отступил в дальний угол гостиной, чтобы не мешать процедуре и наблюдать. Сиск уселся в кресло и принялся не спеша листать свою растрепанную и пухлую записную книжку.
 Максу сразу стало ясно, что Женевьева Дюрретт относится к констеблю с нескрываемым подозрением, которое по мере затягивающегося молчания лишь растет. Она сидела, чопорно выпрямившись, на самом краешке кресла и буравила взглядом пуговицы на кителе Сиска.
 В результате подробного и нудного допроса, вопросы для которого они с Максом составили заранее, Женевьева признала, что часто сопровождала свою хозяйку за покупками, что хозяйка очень любила заходить в ювелирные лавки. Но служанка категорически утверждала, что никаких других подробностей сообщить не может, потому что ничего не помнит.
 После того как Сиск на нее слегка надавил, она заявила, что ничего не знает ни про поддельные драгоценности, ни тем более про имена любовников ее хозяйки. Сиск неумолимо продолжал гнуть свое, и вскоре весь апломб Женевьевы быстро пошел на убыль. Она заметно побледнела и, неестественно выпрямившись, с такой силой вцепилась руками в ручки кресла, что побелели костяшки пальцев. Тем не менее, она ни в чем не хотела признаваться. Становилось ясно, что еще немного – и Сиск останется с пустыми руками. Макс понял, что под своим показным высокомерием Женевьева Дюрретт старательно прятала леденящий душу ужас.
 Очень скоро ее громогласные рыдающие протесты начали разноситься по всему дому, и, хотя двери гостиной были плотно притворены, Макс легко представил себе слуг, испуганно столпившихся в коридоре. Когда Сиск припечатал Женевьеву прямым вопросом о ее любовной связи с Гарри, молодая женщина чудом не упала в обморок.
 – Нет, нет, месье! – по-французски прорыдала она, в отчаянии стискивая на груди руки.
 От волнения она заговорила с немыслимым акцентом.
 – Льёжь, льёжь! Это всье льёжь! Я такьими вещьями не заньимаюсь! Я ничьего не знаю про дьела этих англэ! Я хочью домой. Пожалюста, месье, этому ви поверить!
 Выглядела она такой юной, такой незащищенной, что неожиданно для самого себя Макс услышал в ее голосе что-то, что сумело отыскать дорогу к его огрубелому за многие годы работы в полиции сердцу. Возможно, откровенное и искреннее отчаяние? Женевьева Дюрретт оказалась совершенно одна в чужой стране; она толком не понимала, что происходит, и не знала, что собираются с ней самой сделать. Судьба отдала ее на милость равнодушных к ее судьбе представителей власти, которые могли поступить с ней, как им заблагорассудится.
 В конце концов, Макс вышел из своего угла и присел на кресло рядом с Сиском. Острая боль, пронзившая оба его бока, сразу напомнила ему, отчего он, собственно говоря, простоял все это время. Скрипнув зубами, он ничем не выдал себя и улыбнулся Женевьеве.
 – Мисс Дюрретт, – мягко заговорил он, – вы, вероятно, еще не знаете, что лорд Сэндс уже·дал показания о проведенной с вами той роковой ночи. Если потребуется, он принесет присягу перед судом ...
 Молодая женщина, глаза которой наполнились животным страхом, перебила его пронзительным криком: «Нет!»
 – ... чего каждый из нас желает меньше всего, – спокойно договорил Макс негромким и ободряющим тоном. – Теперь я попробую рассказать вам, что я думаю обо всем этом. Может быть, так будет легче? Я полагаю, что вы легли в постель к его светлости по приказу вашей хозяйки. Скажите, Женевьева, я прав?
 Он не сводил с нее непреклонного пристального взгляда, направляя всю свою убедительность на несчастную заплаканную женщину, что сидела перед ним и тряслась от ужаса. Она продолжала молчать, но глаз не опускала, и, наконец, у нее вырвалось:
 – Да, – она захлебнулась в рыданиях, – она мнье заплятила ... Сдьелала из менья ... как это ... шльюху, да! Зачьем?! Чтобы ее убьили? Месье, я правда ничьего не знать про это! Ничьего!
 Макс осторожно наклонился вперед и ласково положил руку на плечо молодой женщины.
 – Успокойтесь, мисс Дюрретт, – попросил он. – На работу вас нанимала ведь она. Может быть, вы почувствовали, что у вас нет другого выбора?
 Женевьева жалобно зашмыгала носом.
 – Да, месье, – еле слышно призналась она и громко высморкалась в крохотный носовой платок, – так и было. Мадам, она ... с ней было ... тяжело, так?
 Макс попытался осторожно подтолкнуть ее к большей откровенности.
 – Не переживайте, мисс Дюрретт, спокойно подумайте и расскажите нам, что именно она вам сказала. Что она вам пообещала?
 Служанка покойной хозяйки дома отважно подавила очередное рыдание.
 – Мадам приказаля мне соблязнить мильорда, сразу, когда он верньется домой, – ответила она и, выпрямившись, даже слегка расправила плечи. – Мадам смеялясь и говорьила, что в ее комнатье может быть ... немнёжко шюмно. Но я дольжна удержать мильорда в постьели. Я дольжна отвлечь его, и тогда она мне обьещаля дать двадцать фунтов и оплятить билет до Кале. Она обьещаля, что я сдьелаю и она меня отпустьит, и я уеду домой.
 Макс пытливо наклонился вперед.
 – А зачем она хотела, чтобы вы так сделали? Она вам не объяснила?
 С несчастным видом Женевьева кивнула.
 – Да, месье, она собьиралась приньять своего любовньика.
 – Которого именно? – грубовато поинтересовался Сиск, вступая в разговор.
 Женевьева в искреннем изумлении округлила глаза.
 – Ее едьинственного любовньика, месье, – слегка волнуясь, ответила она. – Да, мадам любьила пофлиртовать и быстро расстаться, но с этьим мужчиной она биля все три года, что я сльюжиля у мадам. Он приходьиль к ней в дом, тайно приходьиль. Часто через окно.
 Сиск в сомнении хмыкнул, но Макс тут же сердитым взглядом заставил его замолчать.
 – Вы его знаете? Вы знаете, как его зовут?
 – Месье Лампкин, – быстро ответила Женевьева. – Мадам его еще называля Тони.
 – Лампкин? – Сиск поднял глаза от записной книжки и посмотрел на нее. – Вы его сможете узнать?
 Служанка миледи покачала головой.
 – Нет, месье, я его никогда не видьеля. Она еще давно сдьеляла окно так, что он легко мог тайно зальезать к ней. Но их отношьения не били тайной. Она часто говорьиля, что встречается с ним то там, то тут – на балях, на званых обьедах.
 Лампкин, Лампкин ... имя казалось Максу странно знакомым. Вдруг его ожгла невероятная мысль.
 – Леди Сэндс, должно быть, преданно любила его, чтобы так рисковать и принимать его у себя в доме. Но именно в эту ночь она поступила более необычно. Она попросила вас ... э-э-э... занять внимание его светлости. Зачем?
 На лице Женевьевы проступило явное замешательство.
 – Я не думаю, что мадам биля прьеданно в него вльюблена, – с сомнением в голосе сказала она. – Когда она собьиралась с ним увьидеться, она иногда ... как это ... мучилясь. Злилась. Я не думаю, что она его поощряля, просто притворьялась, что он ей нравьится.
 Макс вопросительно приподнял бровь.
 – Отчего вы так думаете?
 Служанка миледи истинно по-галльски дернула плечиком.
 – Месье, я ведь француженка, – с невозмутимым видом сказала она. – Да, она любьила мужчин, но вот этот, он доставлял ей беспокойство. Я думаю, что в ту ночь она решьиля положьить конец их отношьеньиям. Возможьно, она боялясь, у них можьет дойти до скандаля. Она сказяля, что после этой ночи ему в ее постьели больше не бывять. И еще она сказяля, что чулок скоро надьенут другую ногу. Я ничьего не поньяла, но у нее был очень радостьный вид. Биля очень довольная. Даже посляля меня за шампанским к дворецькому.
 Макс пристально посмотрел на нее.
 – И сколько бокалов выпили? Он бутылку открывал?
 Она с готовностью кивнула.
 – Я глаз с него не спускаля, месье. А выпиля только одьин бокаль. Но я его разбьиля на следующее утро, когда увидьеля ...
 Сиск и Макс обменялись понимающими взглядами. Оба почувствовали, что француженка говорит правду.
 – А в ту ночь, мисс Дюрретт, не слышали вы какого-нибудь шума? – спросил полицейский констебль. – Ничего такого, что могло бы взволновать его светлость?
 Она снова покачала головой.
 – Нет, месье, ничего.
 – Гм, – хмыкнул Сиск, – а лорд Сэндс со своей кровати не вставал?
 Служанка слегка поджала губы и снова покачала головой.
 – Нет, месье.
 – А не мог он встать без вашего ведома? – спросил Макс.
 Она слегка задумалась.
 – Нет, месье, я очень чутко сплю.
 Макс откинулся на спинку кресла. Похоже, Гарри и Женевьева уже почти вне подозрений. Если служанка была бы виновна, она не упустила бы предоставившийся возможности все свалить на Гарри. Более того, ее странный рассказ про таинственного любовника леди Сэндс отчего-то не вызывал сомнении в его истинности.
 – Лампкин ... – задумчиво повторил Макс фамилию любовника. – Может быть, его знает Сэндс. Я приглашу его сюда.
 – Но, месье, это невозможьно, – тихо возразила Женевьева. – Мильорд, он этим утром отбыл, на рассвете, и его сестра виконтесса тоже.
 – Куда они уехали? – требовательно спросил Макс. Правда, он, кажется, знал место назначения.
 Женевьева поморщилась от его резкого тона.
 – В помьестье мильорда Делакорта, месье, – ответила она. – Полагаю, что это в Дербишир, да?
 – Проклятие! – выругался в сердцах по-итальянски Макс, припомнив, на какие советы Гapри он не скупился. – Пошли, Сиск.
 В утренней гостиной на Мортимер-стрит, в большом кожаном кресле, подобрав под себя ноги и натянув на них юбку, сидела Кэтрин. Она надела свое самое старое и самое удобное муслиновое платье, небрежно заколов волосы несколькими шпильками, лишь бы держались. Как она устала, невозможно передать. Господи! Утром она буквально силой вытащила себя из теплых объятий постели. Сейчас, за эркером, разгорался новый день, солнечный и теплый, но Кэтрин чувствовала внутри какую-то странную холодную пустоту. Она сбросила тапочки и придвинула к креслу чайный столик красного дерева, на котором стояло раскрытое дорожное бюро леди Сэндс.
 Кэтрин тщательно выписывала на лежащий перед ней лист бумаги каждого из писем леди Сэндс, с кем та встречалась, и каждое место, в котором она·побывала за последние два года. Работу она проделала грандиозную, что и говорить, но, скорее всего бесплодную. Как ни старайся, а ничего такого в жизни умершей женщины ей не отыскать, и уже строчки перед глазами начали расплываться. По правде говоря, чувствовала себя Кэтрин неважно. Завтрак так до сих пор и стоял на столике в углу комнаты нетронутым. Есть она просто не могла, а сейчас даже запах еды вызывал у нее тошноту. Она поспешно позвонила.
 – Боюсь, у меня сегодня совсем нет аппетита, Делайла, – сказала Кэтрин вошедшей служанке, – можете убрать со стола.
 Делайла вежливо присела в быстром реверансе.
 – Хорошо, мэм.
 Кэтрин положила карандаш и прижала ладонь к животу.
 – Содовой воды у нас нет? – задумчиво спросила она. – Пожалуй, я бы выпила стакан.
 – Конечно, есть, мэм. Только содовая вода, больше ничего?
 – Со щепоткой имбиря, пожалуй.
 Кэтрин вернулась к своим записям, а Делайла споро начала убирать со стола посуду. Однако желудок в очередной раз судорожно дернулся, и Кэтрин перевела взгляд с лежавшего перед ней листа на окно, которое выходило в сторону опрятного сада позади дома. С чувством легкого беспокойства она смотрела на солнечное майское утро и наблюдала, как около фонтана деловито прыгает крапивник, выискивая жирных червей в клумбе. Запрокинув головку, пичуга с явным удовольствием заглотнула одного из них. У Кэтрин при виде смачного завтрака птахи подкатила к горлу самая настоящая тошнота. Молодая женщина зажмурилась и постаралась проглотить все обратно, невольно прижав руку ко рту. Боже! Омерзительное ощущение! В своей жизни Кэтрин и дня не проболела, а сейчас чувствовала, как кровь у нее отхлынула от лица.
 Еще одно обстоятельство доставляло ей большое беспокойство. Ее месячные задерживались уже на два дня. Она считала причиной задержки переживания последних недель. Такое уже случалось, когда пропала ее племянница Ариана. Но потом она благополучно вернулась в лоно семьи, и все у Кэтрин наладилось. Да и на то, чтобы во всем разобраться, ушли недели, разве не так? Потом, Макс был с ней очень аккуратен ...
 Но достаточно ли аккуратен? Кэтрин легла грудью на стол и положила голову на сложенные руки. После восьми лет воздержания? Да нет, не может быть! Но ведь достаточно одного взгляда на него, чтобы сразу сообразить, что к чему. С какой стороны ни посмотри, Макс прежде всего был мужчиной. Нет, нет! Глупости! Такое невозможно. Ни один·мужчина на такое не способен. И вдруг перед глазами у Кэтрин отчетливо и ясно возникла картина: иссохшая рука синьоры Кастелли с необъяснимой любовью прикасается к той карте ... как она ее назвала? Ах да, Королева Пентаклей. Как там радостно прокаркала старуха? «Но самое главное, она приносит великое плодородие».
 – Черт! – вскричала Кэтрин. – Прямо напасть какая-то!
 Она разрывалась теперь между надеждой и паническим страхом. Ей вовсе не хотелось принуждать Макса к браку, который более чем очевидно радости ему не доставлял никакой. Все дело в прокисшем молоке. Протухшая рыба. Истрепанные нервы. Конечно, что-то из этого. Тошнота понемногу отступила, и она снова вернулась к своему занятию. Вскоре вошла Делайла с маленьким серебряным подносом.
 – Миледи, я решила принести вам еще немного хлеба и масло, – сказала она и подошла к столику, чтобы поставить поднос перед раскрытым дорожным бюро.
 Кэтрин так хотелось выпить воды, что она потянулась за стаканом и неловко толкнула поднос. Делайла едва успела схватить падающий стакан. Кэтрин невольно дернулась назад и локтем сбила дорожное бюро леди Сэндс со столика на пол. С оглушительным стуком деревянный ящик упал на петли крышки, почти закрылся, но затем лег на бок, и все его содержимое разлетелось по ковру.
 – Ой, миледи! – испуганно взвизгнула Делайла и, торопливо перевернув бюро, принялась запихивать на место вылетевшие чернильницы. – Простите меня!
 Кэтрин уже стояла на коленках рядом с ней и собирала разлетевшиеся бумаги.
 – Ты не виновата, Делайла, – успокоила она служанку. – Я такая неуклюжая и боюсь, что ...
 Поломку они обе заметили одновременно. Тонкая, размером с лист писчей бумаги деревянная филенка лежала под валяющимися документами. Делайла растерянно подняла глаза.
 – Мэм! Боже мой! Я ее разбила! Озадаченная Кэтрин подняла дощечку. Под ней лежала пачка бумаг, которые она прежде не видела. Делайла поставила открытое бюро, и Кэтрин вставила филенку, которая точнехонько легла в глубину ящика.
 Делайла ахнула.
 – Господи, вы только посмотрите, – изумленно прошептала она, – двойное дно!
 Кэтрин попробовала вытащить филенку обратно, но та встала намертво и не подумала сдвигаться. Делайла взяла с подноса нож для масла, всунула его в паз и провела им вдоль всего края ящика, пока не попала в маленький лаз, не больше четверти дюйма. Замерев, она вопросительно подняла глаза на Кэтрин. Кэтрин кивком подбодрила ее.
 – Давай, попробуй.
 Делайла повернула нож, и филенка с треском выскочила из пазов.
 – Как хитро придумано, мэм! – изумилась служанка. – И места достаточно, чтобы спрятать бумаги!
 Кэтрин, прихватив тонкую пачку бумаг, лежащих под двойным дном, поднялась с колен и уселась обратно в кресло с озадаченным и хмурым видом. Первым делом она взяла сложенную в несколько раз, ломкую от времени театральную афишу с пожелтевшими краями. Она с любопытством развернула ее. « Только по пригласительным билетам! «Унижение ради победы, или Ночные недоразумения». Комедия. Сочинение мистера Оливера Голдсмита. В Императорском театре, Вашингтон-стрит, Бостон». Кэтрин отложила ее в сторону. Сентиментальная реликвия о девических годах леди Сэндс, проведенных в Америке. Остальные бумаги, похоже, были письмами. Кэтрин нетерпеливо стала перебирать их, и ее внимание сразу привлек небольшой, весь исписанный листок. Она поднесла его ближе к свету.
 «Моя дражайшая милочка, – начиналась записка, написанная четким, но небрежным почерком. – Можно представить мое изумление, когда я, спустя столько лет узнал, что ты жива и здорова. Конечно, я знаю, что вопреки всему ты никогда не сможешь забыть о своих клятвах. Теперь ты, похоже, стала богаче, а я еще беднее. Верь, моя дорогая, ибо мы скоро увидимся – возможно, тогда, когда ты этого будешь меньше всего ожидать ... »




 ГЛАВА 18



 Если вы не имеете власти над своим настроением, общайтесь с теми, кто ближе всего вам по духу.

    Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина

 Выйдя из городского особняка Гарри, Макс с Люцифером проводили Сиска до Куин-сквер. Идти Максу было трудно и больно, но он терпел, понимая, насколько полезен свежий воздух для его выздоровления. В Вестминстере царила обычная суета делового дня, но они оба не обращали внимания ни на шумное уличное движение, ни на приглашения торговцев из лавок, мимо которых проходили. Шли они молча. Рассказ Женевьевы донельзя расстроил Макса. На душе у него было тягостно, стыдно и мерзко, и оттого добавилось отвратительное настроение. Сиск тащился по улице с усталым видом; лоб нахмурен, глаза прищурены – он переваривал услышанное, и работа мысли отнюдь не делала его привлекательнее.
 Вдруг констебль замедлил шаги. Макс поднял глаза и увидел, что они уже подошли ко входу в полицейский суд. Макс резко остановился, мешая прохожим, которые с ворчанием протискивались мимо и спешили дальше по своим делам.
 – Я пойду с тобой, – пробурчал он, тяжело опираясь на трость.
 Сиск смерил его хмурым взглядом.
 – Вам лучше всего отнести свои битые ребра домой и улечься до вечера в постель.
 Макс ничего не ответил на его слова и стал молча подниматься по ступенькам. Люцифер не отставал.
 – Скажите Эверсоулу, чтобы он собрал все заявления, – распорядился он, дождавшись, когда мимо прогрохочет тяжеленная подвода, запряженная четверкой битюгов. – Нам придется еще раз просмотреть материалы этого дела с самого начала.
 Сиск, как всегда, недовольно хмыкнул, и тут до их ушей донесся громкий и звонкий мужской голос. Макс резко обернулся и увидел изысканно, с иголочки одетого джентльмена, который проталкивался сквозь толпу и отчаянно махал им рукой.
 – Черт! Я места себе не нахожу! – прокричал Кембл. Оказавшись, наконец, рядом с ними, он буквально окаменел, выпучив глаза от изумления. – Господи, де Роуэн! Что с тобой стряслось?
 Макс одарил его соответствующим взглядом, но его приятель, отнюдь не смутясь, принялся разглядывать ссадины на его лице.
 – Неужели деревенская прелестница где-то припрятала ревнивого муженька? – Лицо его обрело вдруг иное выражение. – Ладно, не важно! Лучше придержи свою чертову псину, пока она не обмочила мне ботинки.
 – Что тебе нужно, Кем? – буркнул Макс и щелкнул пальцами, усаживая мастифа у своих ног. Хотя и с ворчанием, но Люцифер беспрекословно подчинился.
 – Умираю от любопытства, что тебе порассказала маленькая француженка.
 Сиск бросил на Макса вопросительный взгляд, и тот едва заметно кивнул.
 – Ладно, заходите вместе с нами, – проворчал констебль. – Мне ваш треп прямо под окнами моего начальства вовсе ни к чему.
 Кем нахально подмигнул ему, и все четверо, поднявшись по короткой парадной лестнице, оказались в прохладных коридорах суда, насквозь пропахших едким запахом пепла и густого человеческого пота. Огонь в камине не разжигали уже давным-давно. За старой обшарпанной конторкой несли службу два констебля, которые в данный момент увлеченно беседовали.
 – Эверсоул! – рявкнул Сиск. – Комната заседаний суда не занята?
 Более низенький констебль вздрогнул от неожиданности и в ужасе уставился на оскалившего зубы и утробно ворчавшего здоровенного мастифа.
 – Так точно, сэр, не занята.
 – Нам надо поговорить, и чтобы нам не мешали, – бросил Сиск. – Дай-ка мне папку. Ну сам знаешь какую.
 Они уселись на узкую скамью в дальнем конце комнаты. Люцифер грузно улегся у них в ногах. Потребовалось какое-то время, чтобы ввести в курс дела Кембла. Наконец все замолчали, Сиск захлопнул записную книжку, и у Кембла тут же начался приступ безудержного веселья.
 Сиск мрачно глянул на него:
 – Что, черт возьми, тут смешного?
 – Как там ... Тони ... Лампкин?.. – с трудом выговорил Кембл, буквально захлебываясь от смеха.
 Макс потер рукой·колючий подбородок, уже успевший зарасти щетиной.
 – Мне сразу это имя показалось странно знакомым. Ты его знаешь?
 – Знаю ли я его? – Кембл чуть не подавился хохотом. – В некотором роде да! Ну шутники! У убийцы просто изысканное чувство юмора.
 Макс холодно посмотрел на него.
 – Что ты, черт возьми, имеешь в виду? Кембл расплылся в улыбке до ушей.
 – Тони Лампкин! – провозгласил он. – Акт первый, сцена вторая, пьеса «Унижение ради победы»!
 Опешивший Макс только и смог, что разочарованно покачать головой.
 Кембл нетерпеливо забарабанил по столу пальцами.
 – Это молодой полупьяный повеса, который распевает песню в трактире «У трех голубей».
 Он вдруг споро подскочил со своего места, вылетел на середину комнаты, прижал к сердцу воображаемую шляпу и, пританцовывая в такт, отлично поставленным баритоном запел куплеты из песни. Закончив с первым куплетом, он перевел дыхание и уже хотел начать второй, как Люцифер, царапая когтями по полу, поднялся на лапы и издал леденящий·кровь вой. С перепуганным видом Кембл в мгновение ока вновь оказался сидящим на скамье. Сиск одобрительно присвистнул.
 Дверь неожиданно широко распахнулась, и на пороге возник Эверсоул, ·который торопливо направился к сидящим, неся в руках перевязанную папку с бумагами и не забывая всю дорогу боязливо коситься на Люцифера. Сиск быстро проглядел папку.
 – Здесь же только одни протоколы, дурья башка! – сердито проворчал он. – Нам заявления нужны, заявления!
 Эверсоул покраснел до корней волос и вылетел пулей из комнаты, даже не закрыв за собой дверь.
 Макс вернулся к прерванному разговору.
 – Так что ты там говорил, Кем? Выходит, что имя – просто чья-то выходка? Чтобы пустить пыль в глаза?
 – Похоже, что так, – согласился Кембл. – Теперь осталось выяснить, кто шутник.
 – Лампкин ... – задумчиво повторил Макс.
 Того, кого мы ищем, так наверняка не зовут. Придется еще раз просмотреть переписку леди Сэндс и ее записи. Может быть, мы что-то и проглядели.
 Сиск с громким кряхтеньем поднялся на ноги.
 – Ладно, – устало проговорил он, – домой, де Роуэн, домой, уж теперь деваться некуда, там и письма еще разок проглядишь.
 – Боюсь, что не прогляжу, – возразил Макс, в свою очередь, поднимаясь со скамьи, – дорожное бюро забрала ... э-э-э ... Кэтрин. Оно теперь у нее дома на Мортимер-стрит.
 Сиск театрально закатил глаза и принялся собирать разложенные бумаги.
 – Всемогущий Боже, де Роуэн, – проворчал он, сердито складывая в папку листы, – не понимаю, что на вас нашло; приглянувшаяся девица пальчиком махнула – куда глядят ваши глаза, ума не приложу!
 Макс бросил на него мрачный взгляд, но стрела угодила в цель.
 – Во-первых, Сиск, дорожное бюро Сесилия дала именно ей, – возразил Макс. – Ты же был у меня; когда она его принесла. Между прочим, Кэтрин прекрасно разбирается в людях и, может статься, отыщет там что-нибудь интересное.
 – О, теперь просто Кэтрин? – подначил его Кембл. – С такой несущественной формальностью, как титул, мы покончили раз и навсегда?
 Сиск встрепенулся.
 – Какой еще, к черту, титул? – бесцеремонно влез он в разговор. – Кажись, она представилась как миссис Вудвей, а? Послушайте, де Роуэн, расскажите-ка нам про госпожу Кэтрин поподробнее.
 Макс почувствовал, что терпение его на исходе.
 – Черт, да не ваше дело!
 Сиск решительно его оборвал.
 – Если у нее на руках находятся улики преступления без должного на то разрешения, это именно мое дело, де Роуэн!
 Застигнутый врасплох, де Роуэн почувствовал, как у него горит лицо.
 – Она леди Кэтрин Вудвей из Глостершира, – сдался он. – У нее еще есть брат, лорд Трейхорн.
 – Трейхорн, – переспросил Кембл, – из Глостершира? Так она же, должно быть ...
 Маленькие бусинки глаз Сиска возбужденно заблестели.
 – Дьявол побери, выходит, она сестра поганца Бентли Ратледжа! – разъярился он и, вытащив в который раз свою записную книжку, принялся лихорадочно ее листать. – Великие небеса, де Роуэн! Опять начали думать не головой, а подвеской между ног! Замечательно! Потрясающе! Теперь он просто взял да и отдал главные улики по делу об убийстве сестре подозреваемого!
 Возвратившийся Эверсоул бухнул на стол еще пачку листов. Сообразив, что их спор могли услышать чужие уши в коридоре, Сиск даже покраснел от замешательства.
 – Что, дверь за собой не надо закрывать, а? – отчитал он своего помощника и снова вперил взгляд в Макса.
 Де Роуэн заставил себя успокоиться. Вообще-то говоря, Сиск заслуживал строгого взыскания за упреки вышестоящему лицу. Только вот возразить ему было нечего.
 – Я сам не знал поначалу, кто она такая, – признался он, – но не суть важно, потому что Ратледж однозначно уже вне подозрений.
 Сиск продолжал стоять с недовольным видом, и тогда Кембл подхватил его под локоть.
 – Брось ты, Сиск! – сказал он и подтолкнул Макса к выходу. – Что не делается, все к лучшему!
 К одиннадцати часам Кэтрин допила, наконец, стакан содовой воды и сжевала корку хлеба. Она как раз дочитывала последнее из спрятанных в тайнике писем, когда кто-то решительно и громко несколько раз постучал дверным молотком у входа. Молодая женщина сердито вздохнула. Миссис Тринкл, как всегда, отправилась на рынок, новый дворецкий еще не приступил к своим обязанностям, так что в доме входные двери открывал пока тот, кто ближе всего к ним оказывался. Кэтрин нисколько не сомневалась, что пришла Изабель – ведь они заранее условились сходить сегодня и присмотреть себе новые шляпки и перчатки для бала у Флеммингтонов.
 К ее изумлению, на пороге стоял Макс собственной персоной. Выглядел он совсем молодцом, даже несмотря на то, что тяжело опирался на трость. Сердце Кэтрин готово было выпрыгнуть из груди от радости, но она принудила себя сдержать свои порывы. Чуть сзади Макса на тротуаре стояли его приятели, мистер Кембл и мистер Сиск, причем последний робко держал за поводок Люцифера. Кэтрин отступила на шаг и распахнула дверь. Визит явно по делам службы.
 – Проходите, – лучезарно улыбнулась она мужчинам на, улице и, обращаясь к Максу, вполголоса спросила: – Господи, почему ты не в постели?
 Макс хмуро усмехнулся и прошел в дом.
 – Служба у меня такая, – резко бросил он. – Не уделишь пару минут? Я по поводу дорожного бюро.
 Кэтрин вопросительно приподняла брови.
 – Уделю, конечно, – с подчеркнутой рассудительностью ответила она. – Может быть, твои друзья тоже войдут?
 В глазах его мелькнула поистине страдальческая неуверенность.
 – Владельцы магазинов и полицейские, слоняющиеся по дому его светлости? – негромко проговорил он. – Что по этому поводу скажет Трейхорн?
 Кэтрин посмотрела на него мрачным взглядом.
 – Он, возможно, скажет: «Не желаете ли чаю или кофе, господа?» – бросила она в ответ. – Мой брат не отличается высокомерием.
 – Могу я надеяться быть когда-нибудь представленным такому совершенству равноправия? – пробормотал Макс.
 Кэтрин заставила себя улыбнуться.
 – Если только я раньше тебя не придушу! – так же тихо ответила она, повернулась к стоявшим на улице и слегка вздернула подбородок. – Давайте входите, собаку заводите тоже. Мне нужна ваша помощь.
 Десять минут спустя Делайла разливала по чашкам кофе и от души хохотала вместе с мистером Сиском над тем, как им удалось обнаружить тайник в дорожном бюро леди Сэндс. Кэтрин усадила всех вокруг чайного столика, и теперь они перебирали и просматривали разложенные на нем письма. К ее радости, Люцифер устроился у нее в ногах и уже который раз истово обнюхивал ее тапочки.
 – Но вот что меня прямо-таки озадачивает, – проговорила Кэтрин, развернув театральную афишу на столе и·осторожно разглаживая ее ладонью. – Поначалу я ее вообще отложила. В конце концов, это всего лишь пьеса Голдсмита, но потом я заметила вот здесь в углу набросок карандашом женской головки и ...
 – Голдсмит! – выкрикнул Кембл, буквально выхватывая афишу у нее из рук. Обеспокоенный таким нахальством Люцифер угрожающе заворчал под столом, но мистер Кембл остолбенело уставился на афишу и, казалось, забыл обо всем. – Ну что ж, ребята, можете меня повесить, если здесь не фигурирует наша с вами любимица! – возбужденно воскликнул он. – «Унижение ради победы»!
 Макс проглядел сверху вниз перечень актеров.
 – Черт возьми! – выругался он, упершись пальцем во вторую строчку. – Прославленная Джулия Аствелл в роли миссис Хардкасл! Бог ты мой, фамилия леди Сэндс до ее замужества – Аствелл!
 Кембл наклонился над столом.
 – А кто в роли Тони Лампкина? Вот! Смотрите! Ричард Вентнор. Никогда про такого не слышал. Здравствуйте! Это еще что ...
 Кэтрин с отсутствующим видом положила ладонь на голову Люцифера и принялась машинально ее гладить.
 – Что вы там увидели; мистер Кембл? – спросила она. Впрочем, ответ ей, похоже, уже известен.
 Кембл все переводил взгляд со строки с фамилией Джулии Аствелл на небрежно набросанный карандашом профиль молодой девушки и обратно.
 – Вот! – Он нетерпеливо постучал пальцем по карандашному наброску. – Разве нарисованная юная дама не известна нам под именем леди Сэндс? Под рисунком написано, что это Нэнси Коутс, восходящая театральная звезда в роли мисс Невилл. Вовсе не Джулия!
 Кэтрин так резко наклонилась вперед, что чуть не вывалилась из кресла.
 – Вот именно! – сказала она. – Я видела леди Сэндс всего один раз, но все равно готова поклясться, что Нэнси Коутс мне знакома.
 Сиск и Макс озадаченно переглянулись.
 – Я ее мельком видел на свадьбе Делакортов, – признался Макс. – Но поклясться, что юная леди – именно она, я не могу.
 Сиск пожал плечами.
 – Леди Сэндс я увидел, когда она была одеревенелой что твоя дубовая доска, – пробормотал он, – а у тех, кого придушили, после завсегда неважнецкий вид.
 – Очаровательно, – сухо заметил Макс, – но все же посмотри на брови. Разве они тебе не напоминают умершую?
 – Черт его знает, – протянул Сиск. – Может, оно и так.
 Кембл вступил в разговор:
 – Так вот, я видел·леди Сэндс десятки раз, а что до Нэнси Коутс, – он постучал по наброску пальцем, – так ее я знал. Лет на десять помоложе, конечно. Но она точно жена Гарри.
 – Боюсь, что все намного хуже, – негромко заметила Кэтрин и вытащила из кармана платья сложенный стандартный лист писчей бумаги.
 Тут же три пары глаз мигом оторвались от стола и уставились на нее.
 – Это письмо было направлено Джулии незадолго до того, как она вышла замуж за Гарри. Письмо без подписи, но почерк очень похож на мужской. Я заключаю, что оно от кого-то, кто хорошо знал ее по Бостону. То, что в нем написано, звучит ... весьма зловеще.
 – Возможно, от таинственного Тони Лампкина? – заметил Кембл, забирая у нее письмо и разворачивая. Три головы одновременно склонились, разбирая торопливые строки.
 – Без подписи, – негромко заметил Макс и отбросил рукой упавшие ему на лоб волосы. Кэтрин уже знала, что именно означает его жест: Макс усиленно размышлял. – Представляется, что мисс Коутс прибыла в Англию и присвоила себе личность Джулии Аствелл. Но знала ли об этом сама мисс Аствелл?
 Кембл пожал плечами.
 – Мы этого никогда не узнаем, но вот афиша подразумевает, что мисс Аствелл имела большую известность. Возможно ли, что она с радостью отказалась от карьеры актрисы ради подобострастного ухода за важничающим стариком? В конце концов, поначалу никто никому никакого наследства не обещал.
 Макс хмуро кивнул.
 – Хотя дед, в конце концов, и признал ее своей внучкой, но скорее от отчаяния, потому что здоровье у него сильно пошатнулось. И сделал он это только после того, как загнал ее мать в безысходную нищету. У мисс Аствелл, вероятно, оставались весьма горькие воспоминания.
 Сиск презрительно хохотнул.
 – Может, она и додумалась отколоть такую шутку, а? Отправила низкого происхождения американскую актриску, чтобы та выдала себя за внучку?
 – Месть скорее всего, – пробормотал Макс, – но посмеялись все как раз над Джулией Аствелл. Ведь Нэнси – если ею на самом деле была леди Сэндс – в конце концов, достались все деньги старика.
 Кэтрин взяла письмо и перечитала его в десятый раз.
 – Макс, здесь есть еще кое-что, что мне просто не нравится, – задумчиво сказала она, – этот жуткий, внушающий ужас почерк, злобный какой-то. Весь тон письма прямо конец света предвещает. А слова – твои клятвы, богаче и беднее ... Тебе не кажется ...
 – Что мне кажется? – спросил Макс, пристально глядя ей в лицо.
 Кэтрин оторвала взгляд от письма и посмотрела ему прямо в глаза.
 – У меня такое впечатление, что они были женаты!
 Макс выхватил у нее письмо и быстро проглядел его от начала до конца.
 – Да. Очень даже может быть.
 Кембл заглянул ему через плечо.
 – Так-так, – пробормотал он, – похоже, наша таинственная Нэнси Коутс была немножко двоемужницей. Разыщи актера Вентнора, Макс, и кровожадный мистер Лампкин окажется у тебя в руках.
 Макс решительно поднялся на ноги.
 – Сиск, забирай афишу и письмо, – приказал он и, вытащив из жилетного кармана серебряные часы, откинул большим пальцем крышку, – у нас впереди долгий путь.
 Встревоженная Кэтрин вскочила с кресла.
 – Макс, куда ...
 – В Дербишир, – коротко ответил он, засовывая часы обратно в кармашек жилетки. – Почтовая карета отправляется с постоялого двора «Скрещенные ключи» через час. Я хочу знать, слышал ли Гарри что-нибудь про Лампкина или Вентнора.
 Кэтрин нахмурилась. Трудная поездка в тряской почтовой карете не принесет пользу ребрам Макса. Ему нельзя ехать, он еще нездоров, но если она будет умолять его остаться, он едва ли останется. Но возможно, и послушается. На самом-то деле у нее в глубине души подспудно крепло подозрение, что дай ей время – и она сможет воздействовать на Макса. Но ей самой будет отвратительно сознавать такое унижение! Она полюбила его за то, что он именно такой, какой есть, простой полицейский.
 Так что Кэтрин проводила своих гостей до дверей и, испытывая внутреннюю скованность, ослепительно улыбнулась мистеру Кемблу, протянув ему его роскошную шляпу и трость.
 – Мне бы очень хотелось предложить вам карету, – сказала она, поворачиваясь к мистеру Сиску, – но я сама вернулась домой в карете брата и уже отослала ее.
 – Спасибо большое, мэм, – поблагодарил Сиск, у которого от смущения даже кончики ушей порозовели.
 Оба гостя, раскланявшись, заспешили вниз по ступенькам парадной лестницы. Макс же задержался и внимательно вгляделся в лицо Кэтрин.
 – Я тоже должен поблагодарить тебя, – ровным голосом сказал он.
 Кэтрин ответила ему неуверенным взглядом.
 – За что, собственно?
 Макс неловко пожал широкими плечами, как если бы плащ ему оказался маловат.
 – За то, что так терпеливо прочитала все письма. За то, что так добра к моим ... друзьям. За то, что не сюсюкалась со мной. – Он криво улыбнулся. – Думаю, ты почти наверняка прикусила свой язычок аж до крови.
 Его торжественный и такой неожиданно беззащитный вид так подействовал на Кэтрин, что она поспешно захлопнула дверь, напрочь забыв о тех, кто дожидается Макса на улице, и обняла его обеими руками за шею.
 Какое·то мгновение Макс явно колебался, а потом все-таки не устоял и заключил Кэтрин в свои объятия. Взгляд у него был настороженный и напряженный, но он закрыл глаза, потянулся губами к ее рту и подарил немыслимо нежный поцелуй. Ласковые и горячие руки его мирно лежали у нее на спине, осторожно прижимая ее к груди. Целовались они долго и сладостно, чувственно и страстно. Наконец со вздохом он оторвался от нее и ласково, едва касаясь, провел губами по ее щеке и вниз по подбородку и шее.
 – Господи Боже мой, Кэтрин! – прошептал он, изо всех сил прижимаясь лицом куда-то ей между шеей и плечом. – Мне так не хочется уходить!
 Положив руки ему на плечи, она легонько отстранила его от себя и посмотрела в глаза.
 – Хорошо, – ответила она. – Я никогда и не думала, что будет легко.
 – Да совсем нелегко, – ответил он, и голос его был чуть более хриплым, чем обычно. – В этом ничего нет легкого.
 – Ну нет, я не согласна, – слабо улыбнулась Кэтрин. – В тебя я влюбилась легко и очень быстро. Может быть, со временем и все остальное тоже станет легким? Я подожду, Макс. Я очень терпеливая женщина.
 Он стоял и обалдело смотрел на нее как громом пораженный. Открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут же его закрыл, потому что слова явно не шли на ум. Покачал головой, резко повернулся, распахнул дверь и зашагал вниз по ступенькам на залитую солнцем улицу. На тротуаре мистер Сиск и мистер Кем6л, похоже, затеяли очередную ссору.
 – Нет, нет и нет! – кипел Кем. – Я скорее соглашусь дать вырвать себе зуб! Я расчихаюсь! А какая там грязища! В деревне всегда полно грязи. Я просто не поеду, понятно.
 – Отлично, – проворчал Макс, всовывая в руку Кембла поводок Люцифера, – тогда присмотришь за собакой. И не волнуйся, он у меня всеядный.
 И, подхватив Сиска под руку, увлек его за собой.
 Мамочки! – взвыл Кембл. – Я же его боюсь!




 ГЛАВА 19



 Порок настолько безобразен, что при первом взгляде на него мы приходим в ужас, и он навряд ли привлечет нас вновь, если прежде не наденет маску добродетели.

    Лорд Честерфилд. Этикетистинного дворянина

 Не так уж много времени прошло с тех пор, как Кембл удалился в сторону Стрэнда в компании со своим тяжким бременем, мысленно готовясь к ужасной ночи, а маленький лорд Братвейт уже вовсю маялся. Он застрял в единственной гостинице неведомого занюханного городка где-то к югу от Лестера, протрясясь чуть ли не через весь Эссекс и отбив себе все мыслимые и немыслимые места в карете, которую на дороге бросало и качало, как ялик в открытом море во время шторма. День был жарким, а няня запеленала его так, как будто на дворе стояла поздняя осень. В окно его комнаты с внутреннего двора гостиницы летела пыль, от которой все время хотелось чихнуть.
 Наступили уже сумерки. С грохотом подкатила вечерняя почтовая карета с кучером, который пронзительно продудел в рожок. Пассажиры кареты загалдели, выбираясь наружу, а конюхи начали во весь голос перекрикиваться, распрягая лошадей. Тогда юный его светлость не выдержал, потерял и так уже с трудом сдерживаемое терпение и заорал во всю силу своих здоровых легких прямехонько в левое ухо своей матери, на плече которой уютно лежала его миленькая головка.
 – Ну что же·ты за крикун такой, – пожаловалась Сесилия и, отодвинув его от своего плеча, увидела, что лорд Братвейт успел засунуть себе в рот прядь ее волос вместе с ониксовой сережкой.
 – Настоящий сын своего родителя! – поморщившись от·боли, проговорила Сесилия.
 Дитя в негодовании засучило ногами и заколотило куда ни попадя руками, но туг дверь в комнату распахнулась и вошел сам родитель.
 – Что случилось, любовь моя? – поинтересовался лорд Делакорт и убрал со вспотевшего лба прилипшую прядь волос. – О, Саймон раскапризничался? Бедненький! Иди к папочке, золотко мое!
 Сесилия с радостью освободилась от своей ноши.
 – Забери его, – раздраженно сказала она и буквально упала в стоящее рядом кресло, потирая все еще ноющую мочку уха. – В конце концов, он наполовину твой, и та половина самая капризная. Что там с колесом? Мы здесь просидим до конца мая или все же лишь одну-единственную ночь?
 – Всего одну ночь, – благожелательно ответил Делакорт, устраивая младенца у себя на коленях, чтобы поиграть с ним в попрыгунчики. – Твой брат глаз не спускает с колесного мастера. Завтра утром тронемся дальше.
 Дверь распахнулась во второй раз. Теперь на пороге возник озабоченный хозяин гостиницы.
 – Милорд, здесь так странно, – залепетал он, явно чем-то глубоко обеспокоенный. – Э-э-э ... тут джентльмен, который только что прибыл с почтовой каретой. Такой высокий, темноволосый, понимаете ли. Спрашивает вашу светлость и миледи. И еще того джентльмена, который с вами. Его особенно.
 – Моего брата? – удивленно спросила Сесилия, вставая с кресла. – Кому мог понадобиться Гарри?
 И тут за спиной хозяина в полутемном коридоре она разглядела худощавую высокую фигуру мужчины. Делакорт тоже его увидел.
 – Черт возьми, – пробормотал он, – де Роуэн? И Сиск? Боже мой, да входите же! – Повернувшись к хозяину, он добавил: – Две большие кружки эля, пожалуйста, и еще один поднос с ужином.
 Макс снял шляпу и, наклонив голову, шагнул через порог низкой двери.
 – Милорд, – сочувственно заговорил он, – насколько я понимаю, у вашей кареты сломалось колесо?
 – Макс! – воскликнула Сесилия и, оказавшись рядом с ним, крепко схватила его за обе руки. – Что случилось? Зачем ты разыскиваешь Гарри?
 Макс посмотрел на нее, потом перевел взгляд на Делакорта и постарался ответить со всей любезностью:
 – Не могли бы вы сейчас пригласить сюда лорда Сэндса? Мне крайне срочно нужно кое-что вам всем показать. Карандашный набросок особы, которую вы и ваш брат, возможно, знаете.
 Делакорт подошел к двери и крикнул хозяину, чтобы тот отыскал и привел сюда Гарри. Сесилия, заметно нервничая, пригласила новоприбывших к столу, стоявшему у окна. Сиск вытащил афишу, расстелил ее и тщательно разгладил ладонью.
 – Вот здесь, миледи, будьте так любезны, – проговорил он чуть сдавленным, подчеркнуто деловым тоном, – посмотрите вот сюда. Никого не узнаете?
 Сесилия озадаченно перевела взгляд с Сиска на Макса и, наконец, принялась разглядывать афишу. Чуть ли не сразу она нахмурилась.
 – Дэвид, посмотри! – позвала она Делакорта, старательно укачивающего малыша, которому давно уже было пора спать. – Вот этот набросок карандашом! Это же очень похоже на Джулию, когда она была совсем молоденькой! Боже, так это ... актриса? А почему ошиблись и написали другое имя?
 Макс спокойно встретил растерянный взгляд ее светлости.
 – Сесилия, – сказал он, – я не думаю, что это ошибка.
 Подошедший Делакорт, успокаивающим жестом положив руку на плечо Сесилии, заглянул ей через плечо.
 – Но это же Джулия, – возразил он, поднимая глаза на Макса. – Ни у кого нет таких бровей, как у нее. Коутс ... Что за женщина, черт возьми?
 Де Роуэн и Сиск обменялись смущенными взглядами.
 – Сесилия, – вздохнув, негромко сказал Макс, – что точно вам с братом известно про эту женщину?
 Сесилия пожала плечами.
 – Только то, О чем я тебе уже рассказывала. Ее дед был нашим родственником. Он вызвал внучку к себе из Америки, и мы первый раз ее увидели на балу, который он дал вскоре после ее приезда. Потом она довольно быстро положила глаз на Гарри и производила впечатление ... ну, очень милой особы. – Она умоляюще посмотрела на Макса. – В чем дело, Макс?
 Макс провел кончиком языка по пересохшим губам и подумал о Гарри. Похоже, Нэнси Коутс оказалась опытной, если вообще не профессиональной мошенницей и со знанием дела выбирала своих простачков. Сначала она задурила голову одинокому старику, заставив того уверится в том, что она его родная внучка; потом вышла замуж за Гарри, став, без сомнения, двоемужней; и все ради того, чтобы унаследовать умопомрачительное состояние. Бедняга Гарри вообще ни о чем не·подозревал, как говорится, ни сном ни духом.
 – Как она представлялась вам? – спросил Макс. – Ну, какие у нее были рекомендации?
 – Рекомендации? – прошептала Сесилия, и в ее глазах засветилось подозрение. – Ну ... ее дед писал. Несколько жалостных и трогательных писем. Я точно помню, потому что как-то она попыталась мне их показать. Я тогда сочла, что она просто очень дурно воспитана.
 В комнату ворвался Гарри. Дышал он тяжело, и его лицо было краснее обычного.
 – Де Роуэн! Ты здесь! – воскликнул он. – Какими судьбами? Ты же мне сказал, · чтобы я уехал из города.
 Макс успокаивающе выставил ладонь.
 – Простите мою оплошность, милорд, – извинился он. – Боюсь, я вынужден просить вас вернуться.
 Гарри добродушно пожал плечами.
 – Вот и отлично, – согласился он, – так ты тащился сюда из Лондона, ради того чтобы мне сообщить о возвращении, так, что ли?
 – Нет, Гарри, – вступила в разговор его сестра и жестом предложила ему сесть в одно из свободных кресел. – Присаживайся. Макс расспрашивает про Джулию.
 Кустистые рыжие брови Гарри сошлись над переносицей.
 – Думаю, я тебе рассказал все, что знаю. Сиск подтолкнул к нему афишу.
 – О, так это молоденькая Джулия! – оживился Гарри. – Прелестная фея, на которой я потом женился.
 Макс помолчал, не отводя от лица Гарри внимательного взгляда.
 – Лорд Сэндс, – неловко начал он, – ваша жена ... ну, когда вы поженились, она... Нет, я, пожалуй, спрошу проще: не давала ли она вам понять, что она уже была замужем?
 Лицо Гарри стало цвета переспелой вишни.
 – Бог ты мой, что ты такое городишь! – разразился он гневной тирадой. – Что за вопросы ты мне задаешь, а? Конечно, нет!
 Сесилия с размаху хлопнула ладонью по столу. – Гарри, не будь таким тугодумом! – резко воскликнула она. – Макс тебя спрашивает, была ли она девственницей!
 Макс попытался смягчить ситуацию.
 – Сесилия, вовсе необяза ...
 – Как раз обязательно! – оборвала его Сесилия. – Гарри! Тебе задан вопрос!
 Лицо Гарри обрело цвет спелого баклажана, и Макс всерьез забеспокоился, как бы у него не случился удар.
 – Ну ... она говорила, что была.
 – И ты поверил?! – взвизгнула Сесилия и прижала кончики пальцев к вискам. – Вода, квасцы да малость куриной крови – и ты купился?!
 – Сесилия, – рявкнул ее муж, нависая над столом, – от тебя мало толку!
 В тот же миг лорд Братвейт оторвал голову от папиного плеча и зашелся в очередном приступе оглушительного крика. К счастью, в комнату влетела озабоченная няня и после одобрительного кивка Делакорта взяла у него ребенка. Делакорт одной рукой приподнял тяжеленное дубовое кресло и мощным рывком придвинул его к столу.
 Усевшись с угрюмым видом, он оглядел всех так, будто перед ним сидели непослушные дети.
 – Ну что ж, – внушительным тоном проговорил он, – а теперь, Макс, объясни толком, что здесь, черт возьми, происходит.
 Макс постарался изложить историю откровенно и кратко. К концу его рассказа Гарри явно испытывал большое облегчение, а Делакорт все больше погружался в задумчивость.
 – Значит, Джулия оказалась вовсе не Джулия, – проворчал он. – Не могу сказать, что я удивлен. Вела она себя как утонченная леди, но в ней всегда присутствовала легкая вульгарность.
 – И она была замужем! – негромко добавила Сесилия. – Полагаю, за американским банкиром – ну, тем, который все твердил, что бывал в Шотландии.
 – Возможно, – не стал спорить Макс, в душе имея весьма сильные сомнения.
 – Вот почему Джулия распродавала свои драгоценности, – продолжала между тем Сесилия. – Она бросила своего мужа и приехала в Англию как самозванка. А когда ее отыскал муж, то он начал потихоньку ее шантажировать.
 – Согласен, – поколебавшись, признал Макс.
 Только Гарри выглядел совершенно сбитым с толку.
 – Получается, что я вообще ни на ком не был женат, так, что ли? – пробормотал он, машинально наблюдая за вошедшей служанкой, которая принесла большой поднос с закусками. – Ну что ж, уже легче.
 Макс обернулся к Сиску.
 – Как тебе показался банкир?
 Сиск досадливо дернул головой.
 – Ну, его заявлением Эверсоул занимался. Так он сказал, что у парня есть квитанция из гостиницы в Эдинбурге.
 Макс задумался.
 – А Эверсоул имеет право заниматься нашим делом? Ты ему доверяешь?
 Сиск замялся.
 – Ну ... как и всем остальным, скажем так.
 В крохотной гостиной воцарилась тревожная тишина. Макс резко наклонился вперед, и деревянное сиденье под ним громко и жалостно заскрипело.
 – Сиск, – тихо сказал он, – мне в твоем голосе послышалось сомнение, или я ошибся?
 Констебль смущенно заерзал.
 – Ладно, де Роуэн, – согласился он, – тот скандал со взятками прошлым месяцем, он всех тряхнул, не приведи Господь. Но почему вы решили, что Эверсоул нечист на руку?
 – Сиск, может быть, ты мне расскажешь все до конца? – Тон Макса звучал непреклонно и почти угрожающе.
 Сиск слегка побледнел.
 – Ну, он довольно часто пил пиво с теми двумя, которые тогда попались, – неохотно признался он, – так я сам с ним частенько пропускаю рюмку-другую, что с того?
 Макс, отпустив невнятное ругательство, с размаху хватил кулаком по столу, да так, что посуда зазвенела.
 – Эверсоул же с самого начала принимал участие в расследовании! – прорычал Макс, сердитым жестом отмахнувшись от заглянувшей в дверь служанки. – Бог ты мой, он же сегодня приносил нам материалы дела! И не закрыл за собой дверь, когда, мы как раз обсуждали важные вопросы! И он знает... – Макс запнулся, а потом чуть ли не выкрикнул: – Господи, Сиск, он теперь знает, где письма леди Сэндс!
 Сиск сердито вскочил на ноги.
 – Вот как? А вы, де РОУЭН, вы-то кому доверяете? Да в писульках, отданных вам, одна грязь и мерзость! И умереть мне на месте, но не мое дело копаться в них, не мое! Этим вам надо заниматься!
 Делакорт решительно схватил Макса за запястье.
 – Успокоились, и побыстрее, – негромко, но решительно потребовал он. – Мы все по одну сторону баррикад. Теперь, Макс, где на самом деле дорожное бюро?
 Макс потер кулаками глаза, которые до сих пор саднили от летевшей в карету дорожной пыли.
 – В доме у Кэтрин, – безжизненным голосом ответил он. – Какой же я идиот! Я оставил его у Кэтрин!
 Сесилия ахнула, но ее муж бросил на нее сердитый взгляд.
 – Констебль, о котором вы говорите, – Эверсоул, кажется? – он знает, что вы поехали сюда? Ему известно, что вы нашли письмо и афишу?
 Макс покачал головой и уныло уронил руки на стол.
 – Их нашла Кэтрин только сегодня утром, – объяснил он, – от нее мы сразу пошли в «Скрещенные ключи» И успели на почтовую карету.
 Делакорт с озабоченным и хмурым видом поднялся с кресла.
 – Сесилия, – резко бросил он жене, решительно направляясь к двери, – проследи, чтобы парней накормили.
 – Д-да, конечно, конечно, – торопливо согласилась Сесилия. – Куда ты, дорогой?
 Дела корт уже распахнул дверь и обернулся с порога.
 – Проверить, что там с колесом, и запрячь свежих лошадей, – мрачно ответил он. – И еще убедиться, что мои дорожные пистолеты заряжены. Мы наймем попутную карету и поутру отправимся следом за ними.
 На следующий день после отъезда Макса в Дербишир Кэтрин сумела отказаться от предложения Изабель. Она была просто не в силах веселиться на очередном балу, даже у Флемингтонов, которые ей нравились. Изабель уступила ее просьбе с доброжелательной любезностью, и Кэтрин вместо бала пообедала с Бентли и в очередной раз поругалась с ним из-за Макса. Он зашел слишком далеко, сказав, что все расскажет Кэму. Зловещие предсказания синьоры Софии Кастелли не уставали сбываться. Проворочавшись всю ночь в беспокойных и тоскливых мыслях о Максе, наутро она поднялась с головной болью, которая стала весомой добавкой к то и дело подступающей тошноте.
 Что с ней такое творится? До переезда в Лондон она чувствовала себя прекрасно. Может, дело в гнилом городском воздухе? Твердо задавшись целью справиться со своей слабостью, Кэтрин распорядилась оседлать лошадей для себя и для конюха. Долгая прогулка верхом на свежем воздухе пойдет ей только на пользу, решила она. Отчего бы не отправиться в Хэмпстед? А там она вытащит Бентли из постели и поставит, наконец, все точки над «и».
 Черт бы побрал Бентли, да и Кэма в придачу, если дойдет дело до него. Она поступит так, как подскажет ей сердце, решила Кэтрин, примеривая свою любимую темно-красную юбку. Она выйдет замуж за Макса; умолять его будет, если потребуется. Конечно, вполне возможно, размышляла она, застегивая на юбке пуговицы, что у них обоих не будет особого выбора. Половину приза она, похоже, выиграла.
 Она подошла к окну и, рассеянно посмотрев на улицу, начала надевать жакет для верховой езды. Ей вдруг ни с того ни с сего подумалось, что чем она дольше будет смотреть в окно, тем скорее Макс вернется в Лондон. Глупее ничего не могла придумать, упрекнула она себя. Из-за угла дома, ведя под уздцы двух лошадей, Появился конюх. Орион вытянул шею, запрядал ушами и захрапел, подозрительно кося налившимся кровью глазом на один из падубовых кустов, что росли по обе стороны парадной двери. Кэтрин, накинув на плечи шарф, с любопытством приблизила лицо к стеклу. Уж не собирается ли ее лошадь подкормиться листьями?
 Тут она разглядела в тени падуба скорчившийся силуэт чьей-то маленькой фигурки. Кэтрин пригляделась повнимательнее и… Нейт! Конечно же, он! Маленький негодник! От кого он надумал прятаться? Кэтрин весело рассмеялась. Неужели Макс надоумил его следить за ней? Может быть, он боится, что в его отсутствие она обязательно устроит себе очередную неприятность? Ну что ж, замечательно! Пусть поволнуется, немного беспокойства пойдет Максу только на пользу. Кэтрин не выдаст Нейта, по крайней мере, сейчас. Сердце у нее запело, и она, спустившись по лестнице, с улыбкой распахнула входную дверь, чтобы поприветствовать своего конюха.
 К ее изумлению, прямо напротив ее двери у тротуара остановился изысканный, на высоких рессорах фаэтон, и из него элегантно выскочил высокий человек в черном плаще.
 – Леди Кэтрин! – воскликнул Руперт Вост, и в голосе его легко читалось неподдельное разочарование. – Вы уезжаете? Я так надеялся пригласить вас прокатиться в моей компании!
 Кэтрин посмотрела на него с легким удивлением.
 – Добрый день, мистер Вост.
 Вост ответил ей просительной улыбкой.
 – Я надеялся потолковать с вами о том пустячном деле, о свадебном подарке, – напомнил он, сбрасывая с плеч плащ и небрежно перекидывая его через руку. – Вот и подумал, что мы могли бы немного прогуляться по парку.
 – По парку?
 Он совсем по-мальчишески пожал плечами.
 – Ну да! Чтобы вы дали мне совет! После мы могли бы пройтись и поглазеть на витрины. Я не боюсь признать, что чувствую себя дураком, ломая голову над совсем простой вещью. Но мне так хочется поразить Амелию, а до счастливейшего дня в моей жизни осталось уже менее двух недель.
 Кэтрин мысленно вздохнула. Господи, только его не хватало! Что же он все никак не успокоится? Возможно, лучше всего покончить со всей чепухой прямо сейчас, раз и навсегда. Пусть для Воста она окажется скучной, он тогда перестанет оказывать ей знаки внимания и, даст Бог, оставит ее в покое.
 – Я вообще-то направляюсь в Хэмпстед, – начала она.
 – Замечательно! – перебил ее оживившийся Вост. – У нас будет масса времени, чтобы наговориться всласть.
 Кэтрин натянуто улыбнулась и движением руки отправила конюха.
 – Я еду с визитом к брату, – поспешила она внести ясность. – Нам с ним предстоит обсудить семейные проблемы, и лучше без свидетелей – ведь беседа между родственниками может совсем неожиданно превратиться в ссору, кто знает ... Так что отложим наш разговор до следующего раза и в более подходящей обстановке.
 Она показала рукой в сторону утренней гостиной, на что Руперт Вост откровенно рассмеялся.
 – О, – добродушно воскликнул он, входя в гостиную, – полагаю, что догадываюсь, о чем будет разговор! Родные братья всегда чутко заботятся о своих сестрах, верно?
 Улыбка сползла с лица Кэтрин.
 – Что вы имеете в виду?
 Вост вдруг заметно смутился.
 – Простите, Бога ради, – забормотал он, мне казалось, что я понял ... а получается, что я, возможно, все понял превратно ...
 – Мистер Вост, что вы поняли превратно?
 Он улыбнулся ей извиняющейся улыбкой и без особой на то нужды поправил перекинутый через руку плащ.
 – Что у вас с мистером де Роуэном ... э-э ... простите, любовный роман ...
 У Кэтрин внутри все напряглось.
 – Кто же такое вам наговорил?
 Вост смущенно кашлянул в кулак.
 – Ну, вообще-то леди Кертон, – признался он, – прошлым вечером на балу у Флемингтонов.
 – Изабель?! – Кэтрин почувствовала, как брови ее сами собой сходятся на переносице.
 – Ради Бога, мисс Кэтрин, – воскликнул Вост и робко коснулся ее руки, – только не осуждайте вашу тетушку! Я просто очень подробно расспрашивал про вас, и, может статься, она меня неправильно поняла? Мне стыдно признаться, но за мной в свое время водилась слава отъявленного повесы, вот ей и захотелось меня обескуражить. Глупо, конечно, тем более когда я так увлечен моей возлюбленной Амелией. Теперь о вашем жемчужном ожерелье. Где, вы говорите, его покупали?
 – Я его не покупала, – ответила Кэтрин, – ожерелье мне досталось от моей матери.
 Кэтрин захотелось уйти.
 – Вы позволите, я пойду переоденусь?
 – Конечно, конечно! – слащаво протянул Руперт Вост.
 Кэтрин быстро переменила свое одеяние на выходное платье и мантилью. По каким-то непонятным ей самой причинам она вдруг захотела отправиться на прогулку с Востом. Безрассудное желание, что и говорить. Впрочем, зачем ей сидеть дома в такой солнечный день? Макс сейчас на пути в Дербишир и добираться будет пару дней точно. И хотя она насквозь видела Воста с его плоским ухаживанием, было в нем что-то притягивающее и чарующее. Не составит большого труда помочь ему советом поразить воображение его будущей невесты. По крайней мере, голова на время освободится от тягостных раздумий.
 В последний раз подтянув рукава и мантилью, Кэтрин поспешила спуститься в прихожую. Вост, похоже, тоже пребывал в нетерпении, потому что уже закрыл дверь гостиной и дожидался ее у подножия лестницы.
 – Вы очаровательны, леди Кэтрин, – заметил он, предлагая ей руку. – Прошу вас.
 Они уже вышли за порог, когда Кэтрин вспомнила:
 – Мистер Вост! Ваше пальто!
 Вост поднял руки, выставил обе ладони навстречу солнцу и улыбнулся.
 – Заберу его потом. Аккуратнее, пожалуйста, давайте я помогу вам. Высокий порог, верно?
 Вост прыгнул следом в экипаж и, хлестнув лошадей, направил их быстрой рысью на юг, в сторону Оксфорд-стрит. Всю дорогу они мило беседовали, и довольно скоро фаэтон вкатился через широко распахнутые ворота Гайд-парка. В такое время здесь редко кто появлялся для прогулки, и. Кэтрин не увидела никаких других экипажей. По песчаной дорожке вокруг озера Серпантин нянечки в накрахмаленных ослепительно белых блузах толкали перед собой детские коляски, выгуливая младенцев. На склоне холма какой-то юнец мучился с запутавшимися веревками бумажного змея. Вот и вся публика.
 – Отчего бы нам не пройти на холм? – с очередной ослепительной улыбкой предложил Вост. – Малые дети меня очень быстро утомляют.
 К десяти утра крохотная деревенька с чудным названием Латон-Хоу исчезла в густых клубах пыли кареты лорда Делакорта. Макс стоически продолжал сидеть на козлах и всякий раз морщился, когда экипаж уж особенно сильно подскакивал на очередной выбоине и незажившие ребра тут же напоминали о себе хлесткой, обжигающей болью. На козлы они с Сиском залезали по очереди, чтобы вовремя толкнуть несчастного кучера, когда тот начнет засыпать. К его чести, добродушный малый все понимал и всю ночь гнал и гнал вперед, задерживаясь на попадавшихся подворьях лишь для того, чтобы сменить лошадей.
 Со своего высокого места Макс смотрел, как по обе стороны дороги убегают назад зеленые ограждения и пологие холмы провинциальной Англии. Время близилось к полудню, и карета уже громыхала на окраине северного Лондона. Макс знал, что сосущая тревога у него в груди исчезнет только тогда, когда он увидит Кэтрин. Он ругал себя самыми последними словами за то, что не сообразил, как опасно отдавать ей письма. Он простить себе не мог, что не подумал о продажности полиции сверху донизу, при которой преступник вполне мог купить все интересующие, его сведения. Как всегда, Сиск в очередной раз оказался прав. Хотя думать о таких возможностях – святая обязанность самого Макса, не говоря уже о его долге защищать Кэтрин.
 Да, он· забыл об осторожности и бдительности, отдавшись чувствам и переживаниям, вместо того чтобы хорошенько поразмышлять обо всем происходящем. И как теперь ему поступить, он ума не мог приложить. Иногда ему казалось, что проще всего будет явиться к ней и умолять выйти за него замуж. Теперь такие мысли его уже не пугали. Напротив, ему представлялось, что только женитьба сможет действительно уберечь ее от опасностей, если только она пожелает разделить с ним свою судьбу. И если он сможет оставить свою работу и предаться менее опасной и более светской жизни.
 Кэтрин. Кэтрин. Он зажмурился и почувствовал, как его беспокойство за нее завязалось в еще один узелок. Надо было наплевать на всю конфиденциальность и показать ей список всех подозреваемых. Предупредить ее об Эверсоуле. С другой стороны, до сих пор ни у кого не находилось причин считать констебля предателем. Все станет на свои места, как только он доберется до Кэтрин и убедится, что с ней все хорошо. Только тогда у него сердце перестанет колотиться где-то около горла и с груди снимется тяжесть, так мешающая дышать. Ничего, уже скоро. Они ехали теперь в окружении грохота дневной уличной суеты на Эджвэр-роуд. Кучер в сто первый раз зевнул во весь рот и повернулся к Максу, чтобы тот сказал, куда ехать дальше. Вскоре они катили по Мортимер-стрит.
 Каким-то колдовским образом перед домом Кэтрин все выглядело едва ли не точно так же, как пару дней назад, когда Макс уходил отсюда. Кем6л все так же стоял на тротуаре у основания парадной лестницы, изо всех сил упираясь ногами и судорожно сжимая в руках поводок, прицепленный к ошейнику Люцифера. Пес изо всех сил тянул и тянул, являя собой высшую степень собачьего беспокойства. Тут Макс заметил, как из-за кустов около парадного входа на миг выглянула и тут же спряталась мальчишечья головенка. Какого черта? Нейт?!
 Ошарашенный Макс махнул кучеру рукой остановиться, и карета встала, не доехав до дома.
 Макс соскочил на тротуар, причем его появления никто не заметил, и быстро зашагал вперед. С мученическим видом Кембл с трудом сдерживал мастифа, который, скребя лапами по камням, неумолимо все ближе и ближе подбирался к кустам.
 – Он же тебя любит! – чуть не умолял щеголеватый приятель Макса. – Давай, Нейт, хватит, вылезай! Леди Кэтрин его не может взять, а ты должен! Слышишь – должен! Я требую, в конце концов!
 – Нет, да не могу я! – хныкающим голосом отвечал Нейт, отчаянно залезавший все глубже в кусты. Гляньте, мистер Кембл, я ж его боюсь! Ой, слава Иисусу, деве Марии, Иосифу! Это же мистер де Роуэн!
 Кембл в мгновение ока обернулся.
 – Слава Богу!
 Люцифер от радости подобострастно заелозил задом при виде подходящего Макса. Кембл с нескрываемым облегчением сунул поводок ему в руку.
 – Нейт, чего ты прячешься в кустах у дома леди Кэтрин? – требовательным тоном спросил Мaкc, не обращая внимания на восторженное сопение Люцифера.
 Кембл, должно быть, уловил лукавый тон его вопроса.
 – Я к его бдению здесь никакого отношения не имею! – поспешил заявить он, демонстративно выставив перед собой ладони.
 Однако Макс не сводил с Нейта буравящего рассерженного взгляда.
 – Я тут, это, решил посторожить еще ночь, – неохотно пробормотал мальчуган, выбираясь из падубных кустов. – Я-то что! Про леди Кэтрин вам побеспокоиться надо!
 – Что? – чуть ли не крикнул Макс. – Что с ней?
 Нейт, обычно невозмутимый, принялся тискать руки.
 – Она уехала с одним типом из благородных! – выпалил он, и глаза у него стали размером с два соверена. – Прямо пять минут назад. Я его прочухал, де Роуэн! Клянусь Господом всемогущим! Это он, точно он, ну тот, который за вами тогда в парке увязался! На нем тот самый шикарный плащ!
 К ним, громко топоча, подошел констебль Сиск.
 – Какие очередные байки ты травишь, парень? – поинтересовался он, прикрывая рукой широченный зевок.
 Посерьезневший Кембл положил тяжелую руку ему на плечо.
 – Он думает, что Кэтрин похитили. Так, Нейт?
 У Нейта был совсем несчастный вид.
 – Он ее надул, вот чего я думаю. Она его в дом пустила. А потом чуть не сразу я услыхал, как боковое окно скрипит, будто его кто открывает. Так я, это, подлез под этот вон карниз и за угол глянул. А там из окна этот самый шикарный плащ и вылазит, только замотано в него чего-то было, здоровенное такое, и чего-то там внутри лязгало, жуть! А потом оттуда выпал серебряный подсвечник, и тип, который внизу стоял, его обратно и запихал ...
 – Какой еще тип? – резко спросил Макс. Нейт сощурился.
 – Да тот пронырливый фараон, который с участка на Куин-сквер. Этот ... Эверсоул!
 Ужас сжал сердце Макса ледяными клещами.
 Но Нейт продолжал рассказывать.
 Я за ним малость следом прошел, потом решил вернуться, вот только когда подбежал к дому, то увидал, как фаэтон за угол завернул, на Риджент-стрит, значит.
 Макс опустился на корточки и посмотрел мальчугану прямо в глаза.
 – А тот человек в плаще, Нейт, – спросил он, не в силах унять предательскую дрожь в голосе, – не разобрал, как его зовут? Или куда они собирались поехать?
 С глазами, полными слез, Нейт кивнул.
 – Она называла его мистер Вост. Приехал на большом черном фаэтоне и сам правил. Сказал ей, что в Гайд-парк поедут. Он поганый, де Роуэн, такой поганый. Я знаю.
 Пока фаэтон Руперта Воста неторопливо катил по Гайд-парку, следуя плавным поворотам верхней аллеи для верховой езды, Кэтрин украдкой разглядывала профиль своего попутчика. Теперь ей стало понятно, как могла простоватая и застенчивая Aмeлия, дочь лорда Уэлбриджа, влюбиться в Воста. Солнце пробивалось сквозь листву, и пятна солнечного света проплывали по его прямо-таки ангельской наружности и мерцали на золотистой шевелюре.
 Вост притормозил экипаж и с улыбкой повернулся к Кэтрин. И вдруг совершенно необъяснимым образом Кэтрин вспомнилось давнее предостережение Макса о ее одиноких прогулках в парке. Нет, ну что такое ей в голову лезет! Разгар летнего дня. Едет она не с кем-нибудь, а с настоящим джентльменом.
 Вост повернул лошадей направо, проехал довольно далеко в глубину парка И, наконец, остановил фаэтон около густо разросшихся рододендронов. Кэтрин сразу узнала место, где Макс поцеловал ее в первый раз.
 – Прогуляемся, не возражаете? – пригласил он Кэтрин и элегантно соскочил на землю. – За зарослями есть чудесная скамейка, там всегда тень.
 Он легко подхватил ее за талию и аккуратно опустил рядом с собой.
 Похоже, Вост начал потеть, потому ЧТО Кэтрин стала чувствовать густоватый сандаловый запах его одеколона. Она двинулась вперед и обогнала его, шурша подолом своего длинного платья по гравию дорожки. Когда они дошли до того места, где рододендроны особенно разрослись, Вост непонятно отчего притих.
 Установившееся молчание чем дальше, тем больше начинало действовать Кэтрин на нервы. Может быть, будет легче, если она нарушит гнетущую тишину и заговорит хоть о чем-нибудь?
 – Так вот, мистер Вост, о вашем подарке, – начала она, приподняв низко растущую ветку и проходя под ней, чуть пригнувшись. – Вы все-таки остановились на жемчуге? Некоторые считают его более к лицу юным девушкам. Может быть, Амелии больше придутся по душе драгоценные камни?
 – Возможно. А если сапфиры? – лениво протянул он в ответ. – Я всегда испытывал слабость к сапфирам.
 Они добрались, наконец, до скамейки в конце дорожки, и тут Вост неожиданно резко повернулся и посмотрел на нее. К изумлению Кэтрин, с его лица напрочь исчезло напускное обаятельное выражение, уступив место озлобленной жестокости. Кэтрин не смогла скрыть своего потрясения, отпрянула назад и начала поворачиваться, готовая броситься обратно.
 Вост схватил ее за руку и рванул к себе. Она уже набрала воздуху, чтобы закричать, но его широкая ладонь грубо накрыла ей рот, и от ужаса сердце Кэтрин чуть не выскочило из груди. Он злобно тряхнул ее, да с такой силой, что у нее с головы слетела и упала на траву шляпка.
 – Ни звука, стерва! – прошипел Вост ей в ухо. Охваченная паникой, Кэтрин отчаянно забилась, безнадежно стараясь вырваться из его стальной хватки. Она попыталась заехать ему в ребра локтем, укусила его за руку и, откинув голову назад, уже раскрыла рот, чтобы позвать на помощь ...
 Вост был стремителен и неимоверно силен. Густой сандаловый запах забивал ноздри и душил. Мягкий шуршащий звук стали по коже заставил ее замереть. Твердый и холодный край прижался к ее горлу. Нож! Господи!
 – Только пикни еще, и я им воспользуюсь, – выдохнул он ей в ухо.
 Кэтрин судорожно постаралась собрать разбегающиеся в панике мысли. Понять, что, собственно говоря, происходит... Однако в голове у нее по-прежнему царил туман. Не может быть, кто-то обязательно придет сюда. Вост притиснул ее голову к своей груди и прижался губами к ее уху.
 – Я сейчас уберу руку, – зловеще прошептал он. – Один звук, и я располосую тебе горло, а потом свалю все на напавших на нас бандитов, поняла? Если тебе все понятно, кивни один раз, – хрипло потребовал он.
 Теперь он буквально взопрел, и от густого запаха пота вперемешку с одеколоном ее чуть не затошнило. Кэтрин попыталась кивнуть и почувствовала, как ее затылок корябнул по лацкану его пиджака.
 – Прекрасно, – удовлетворенно произнес Вост и убрал руку.
 Она принялась жадно ловить воздух широко раскрытым ртом, стараясь поскорее взять себя в руки.
 – Что вам нужно? – тихо воскликнула она.
 Вост, по-прежнему держа нож у ее горла, поднял другую руку и обхватил ее грудь, с явным удовольствием поиграв ею.
 – Нет, пожалуйста, – прошептала она, содрогнувшись от его прикосновения. – Только не это. Не надо.
 Воет сильнее прижал нож к ее горлу и грубо надавил ей на грудь. Было очень больно, но Кэтрин, стиснув зубы, удержалась от крика.
 – Богом клянусь, как мне хочется попробовать тебя, – прошипел он и, наклонив голову, провел кончиком языка по изгибу ее шеи.
 Кэтрин буквально затрясло от отвращения.
 Вост тихо рассмеялся.
 – О да, – прошептал он, – мне надо иметь дело с настоящей женщиной, а не с сухой щепкой, на которой мне предстоит жениться. Настоящая женщина никогда не уступает без борьбы. Джулия была просто замечательной, а ты такая же. И в чем-то еще соблазнительнее ее. Но ты так и так отдашься мне, до того как я покончу с тобой. Джулия, да простит ее Бог, этого не поняла.
 Кэтрин замотала головой и зажмурилась.
 – Нет, – одними губами жалобно проговорила она, – пожалуйста, не надо.
 Изнасилование. Ее сейчас изнасилуют. За что? Почему она? Господи Боже мой, такой ужас не должен случаться с обычными людьми, такими, как она. Сидеть бы ей в своем поместье и носа оттуда не показывать. За садом ухаживать. Цветы разводить. Кататься на лошади по окрестностям. Вышивать гладью, в конце концов! Горло свело от подступивших слез.
 Вост двинул руку чуть выше, нащупал сквозь платье сосок и больно его ущипнул.
 – М-м-м, как же я хочу тебя! Если пообещаешь не валять дурочку, ничего тебе не будет.
 Кэтрин почувствовала, как дрожит у нее на шее острое лезвие, а он уже засунул руку ей под юбки и, сопя, принялся непотребно тискать ей ягодицы. Кэтрин зажмурилась. Если она закричит, он сразу полоснет ее или нет? Сразу или нет? Господи!
 – Вы что, с ума сошли? – удалось ей выдохнуть. – Я не смогу жить после такого позора.
 Вост шевельнул рукой с ножом, и кончик его впился ей в кожу. Кэтрин невольно дернулась. Вост с нескрываемым удовольствием гадко рассмеялся.
 – Дорогая, боюсь, в любом случае тебе не придется жить и стыдиться позора, – прошептал он насмешливо и издевательски. – Понимаешь, у меня есть подозрение, что ты знаешь слишком много того, чего тебе знать не следует. Ведь я не очень сведущ в том, что именно милая Джулия могла хранить в своем дорожном бюро.
 Кэтрин просто окаменела. Каждая клеточка ее дрожала от страха. Она боялась пошевелиться, боялась вздохнуть, не говоря уже о том, чтобы закричать. И тут ее осенило, и все встало на свои места. Ей удалось собраться с духом и заговорить.
 – Значит, вы муж Джулии, – дрожащим шепотом выговорила она. – Я нашла ее письма. Отпустите меня. Вы опоздали.
 – Думаю, что я пришел как раз вовремя, – тихо возразил он. – Дело в том, что, пока вы переодевались у себя в спальне, на Мортимер-стрит случилась ужасная кража. Исчезло маленькое дорожное бюро, а вместе с ним три серебряных подсвечника. Лондон – очень опасное место, моя дорогая. Надо бы нанять побольше слуг.
 Охваченная паникой, Кэтрин с превеликим трудом шевельнула языком.
 – О чем вы говорите?
 Вост притянул ее к себе, и, к своему стыду, она почувствовала, как к ее бедру прижалась его налившаяся желанием мужская доблесть.
 – Не надо держать меня за дурачка. Кто же на такое дело ходит в одиночку? – горячо задышал он ей в шею. – У тебя в саду прятался полисмен, которого я без труда подкупил. Как стемнеет, он уже будет пропивать мои денежки.
 Кэтрин не могла удержать крупную дрожь. Ее всю трясло. Он собирается ее изнасиловать. Потом он ее убьет. Убьет он и своего подручного, в чем она не сомневалась. Но где-то в бездонных глубинах ее души, в тайных ее закоулках Кэтрин обнаружила комочек безумной надежды и от безысходного отчаяния ухватилась за нее. Потянуть время. Заморочить ему голову. Пусть говорит подальше. Кто-то должен прийти.
 – Надеюсь, ваш сообщник успеет насладиться свалившимся ему на голову богатством, потому как дни его наверняка сочтены, – завела она разговор, – как, по-видимому, и мои.
 Вост снова стиснул рукой ей грудь и приподнял ее вверх.
 – Только после того, как ты меня усладишь своими прелестями, – буркнул он и легонько надавил лезвием ножа на ее·горло.
 – Значит, вор, насильник и убийца? – буквально выплюнула она, сбрасывая с себя его руку.
 Вост хохотнул ей в лицо и прихватил влажными губами мочку ее уха.
 – Кэтрин, умоляй, чтобы я не сделал тебе больно. Очень советую. Я всегда заставлял Джулию сначала умолять меня. Думаю, ей, в конце концов, даже стало нравиться. Вот только ей не нравилось платить за мое молчание.
 И, обхватив Кэтрин за талию, он притиснул ее еще сильнее к себе.
 – Иди к черту! – выдохнула она, отчаянно стараясь высвободиться. – Я уже отдала твои письма полиции!
 Вост снова коротко рассмеялся.
 – Я тебе не верю. Уж очень ты дергаешься, дорогуша. Впрочем, мне даже нравится. Если будешь паинькой, я на несколько дней спрячу тебя в укромном месте. Подержу тебя там, пока ты мне не надоешь. А потом отошлю подальше ... Что ты скажешь о притонах Сан-Франциско?
 – Нет!
 Он провел ножом по ее шее и сделал движение рукой, как если бы ему захотелось перерезать ей горло.
 – За такую молочно-белую кожу не жалко и небольшого состояния, верно? Особенно тому, кто полгода мотался по морским просторам и ничего, кроме волн, не видел. Загоревшие ребята будут по гроб жизни мне благодарны. Тебе ведь нравятся смуглые, верно? Уж лучше так, чем помереть.
 – Негодяй, лучше убей меня! – воскликнула она. – Потом тебя все равно повесят. Мой конюх видел, как ты приехал. Он засвидетельствует.
 И Нейт, вспомнила она. Нейт ведь наверняка его видел и, может быть, запомнил сам фаэтон ...
 – Ты меня, похоже, начинаешь утомлять, – Вост притворно тяжело вздохнул, – тогда, боюсь, произойдет несчастный случай с фаэтоном, моя дорогая.
 – У тебя все равно ничего не получится!
 Вост продолжал говорить, не обращая внимания на ее слова.
 – Ведь тебе вдруг понадобилось съездить за лентами, – откровенно издевался он; – Желание дамы – закон! Вперед! И поскорее! К несчастью, я потворствовал твоему желанию. Увы, экипаж перевернулся.
 Нож почти любовно погладил ей горло.
 – Какая шейка! Жаль, сломается она сразу. Потрясенный, я, конечно, сразу брошусь на помощь. Но, увы, окажется слишком поздно.
 – Глупец, мой слуга тебя видел! Да кто тебе поверит, что ты ни при чем!
 Вост откинул голову назад и расхохотался.
 – Амелия – вот она поверит, – ответил он. – Простушки всегда готовы простить красавцу повесе что угодно. Она уже солгала полиции – и по своей собственной воле, между прочим, никто ее не принуждал, – чтобы спасти нас от позорного публичного скандала. Забавно, не правда ли? Что же до остальных, вроде неуклюжего ублюдка де Роуэна, – да, они будут подозревать. Только доказать ничего не смогут.
 Кэтрин попыталась вывернуться из его рук.
 – Ты разоришься!
 – Вряд ли, дорогая. У папаши Амелии денег хватит на всех.
 – Так вот зачем ты убил свою жену! – воскликнула Кэтрин.
 Она сдержала нахлынувший порыв вырваться и броситься бежать куда глаза глядят. Но решила, что еще слишком рано. «Позже. Морочь ему голову. Пусть болтает, и подольше. Отвлекай внимание. И следи за ножом».
 – Твоя жена, эта актриса, Нэнси ... Она ведь хотела тебя разоблачить, ведь так? До того как Амелия Лейн влюбилась в тебя, ты был всего лишь мелким шантажистом, каких везде пруд пруди, – зашептала Кэтрин. – Ты украл сапфир и убил свою жену, потому что знал, что, как только женишься на Амелии, Нэнси не преминет отомстить тебе сполна.
 Вост непроизвольно стиснул ей грудь.
 – Да, черт бы ее побрал! Ух и хитра же она была! Все улыбалась и желала мне счастья, стерва! Но я знал, что в ту самую минуту, когда Гарри с ней разведется – а он твердо собирался это сделать! – она начала бы меня шантажировать. Будь я проклят, если она не хранила в своем ящике свидетельство о нашем браке. Я рисковать не собираюсь. Ни теперь, ни тогда, когда заберу сапфир из тайника. Я с ней давно хотел разделаться. Толку от нее все равно не было никакого.
 – Но она же была твоей женой! – воскликнула Кэтрин. – Ты же ее когда-то любил!
 Вост злобно притянул ее к себе.
 – Она была самодовольной шлюхой и больше никем! – прорычал он в ответ. – Она смылась из Бостона и ни слова мне не сказала! Окрутила придурка Сэндса и заставила на себе жениться. И вдобавок избавилась от моего ребенка – от дитяти своего законного мужа! – как будто считала выше своего достоинства выносить его!
 Кажется, Кэтрин отыскала слабое место.
 – Она... сохранила сувенир на память, запинаясь, проговорила она, – театральную афишу. А ты – Ричард. Ричард Вентор. Вы тогда последний раз сыграли вместе, так ведь? Нэнси не смогла пересилить себя и выбросить ее. Она тебя любила.
 – Заткнись, великосветская стерва! – прорычал он.
 Его рука снова накрыла ей рот. Он принялся что-то заталкивать ей в рот. Господи, носовой платок! Боже! Она отчаянно замотала головой, но бесполезно, и тогда она закричала криком, которого никто не услышал.




 ГЛАВА 20



 Пусть ваши враги чувствуют постоянство вашего негодования; ибо имеется разница между злым умыслом, который всегда неблагороден, и решительной самозащитой, которая всегда законна.

    Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина

 Вост поволок Кэтрин в глубину разросшихся рододендронов, подальше от дорожки. Он бросил ее лицом вниз на траву и уселся на нее верхом, больно вдавив в землю ее грудь и живот. Кэтрин уперлась сжатыми кулаками в дерн и попыталась извернуться и откатиться в сторону. Он рывком перевернул ее на спину и больно заехал локтем в висок.
 – Вопи сколько душе угодно, миледи, – прошипел он, не обращая внимания на текущие у нее по щекам слезы, – никто тебя все равно не услышит. Меня ничем не разжалобишь. Не разжалобишь!
 Он подмял ее под себя; кончик ножа больно колол ей шею чуть ниже уха. Свободной рукой он смял и задрал ей юбки. От прикосновения холодного воздуха к нагой коже она задрожала. По правде говоря, воздух ей показался не холодным, а просто обжигающе-ледяным. К горлу подступила тошнота. Вост немного приподнялся, и она почувствовала, как он нетерпеливо теребит свои брюки, спеша их расстегнуть. Кэтрин почувствовала, что еще немного – и ее просто вытошнит, и препятствовать рвотному позыву она не будет. Она должна драться за себя. Драться! Лучше умереть, чем позволить сотворить с собой то, что он собирался сделать. Она принялась извиваться, несколько раз безуспешно пыталась кричать, упираясь ладонями в землю, старалась приподняться и сбросить с себя насильника. А потом холодный кончик ножа впился ей в шею. Вост заворчал, приподнялся и начал оборачиваться, бросая взгляд себе за плечо. С его губ слетело что-то неразборчивое. Ругательство? Стон? Кэтрин так до конца и не поняла, потому что неясный звук внезапно оборвался.
 Дикий грохот буквально оглушил Кэтрин. Тело ее дернулось и изогнулось в конвульсиях. Обожгла боль, жаркая и пронзающая. Но не у нее в горле. И не от ножа. Где-то еще. В глазах потемнело. Кэтрин попыталась собраться с мыслями. Попыталась вдохнуть. Ни то ни другое не получилось. Вокруг нее царила кошмарная какофония из рычания, хрипения и хруста, как если бы вокруг все врата ада распахнулись разом. Она смутно чувствовала, как кто-то или что-то стаскивает с нее Воста. Тут к ней подступила такая боль, которая затопила все и вся. Разверзлась угольно-черная воронка, и Кэтрин все быстрее и быстрее начало в нее затягивать. А потом пришли тьма и забвение.
 Возможно, именно при Божьем благословении самое мрачное и ужасное в жизни человека проживается в каком-то тумане, и после очень трудно вспомнить, как все, собственно говоря, происходило. Макс де Роуэн относился к одному из тех редких самонадеянных людей, которые каждый Божий день сталкиваются с самыми уродливыми, самыми отвратительными мерзостями человеческой натуры, проходят через них невредимыми душевно и никогда не задумываются о мудрости избранного действия, никогда не сомневаются в правильности выбранного пути. Но в какой-то момент у него все изменилось мгновенно и сразу. Макс нажал на спусковой крючок, почувствовал сильную отдачу револьвера в руке и внезапно понял, что его уверенность в собственной добропорядочности разлетается вдребезги. Как и уверенность в собственной непогрешимости. Как, возможно, и самые затаенные мечты.
 Люцифер, рыча, оттаскивал в сторону безжизненного Воста, чью манишку заливала кровь. Макс бросил в траву револьвер Делакорта и упал на колени рядом с Кэтрин. Не обращая внимания на озлобленное рычание Люцифера, он бережно перевернул молодую женщину. Ярость уступила место неподдельному ужасу, когда он поспешно разорвал на ней платье.
 – Боже мой – с отчаянием обратился он к присевшему рядом на корточки Кемблу. – Господи, Кем, я ... я хотел подстрелить его через плечо.
 Кембл уже стоял на коленях.
 – Так ты его и подстрелил, – быстро ответил он и склонился над Кэтрин. – Как тяжело она ранена?
 Макс поднял подол ее мантильи. Платье под грудью разорвано, все вокруг пропитано кровью. Кэтрин жалобно простонала.
 Макс в отчаянии вскрикнул и принялся рвать на себе ворот рубашки.
 – Кем, Господи, что я натворил!
 – Макс, у тебя же не оставалось выбора!
 Кембл бросил быстрый взгляд в сторону Люцифера. Мастиф, мотая головой из стороны в сторону, с рычанием продолжал тащить то, что осталось от Руперта Воста, оставляя за собой на траве широкий кровавый след.
 – Кэтрин, – сдавленным· голосом позвал Макс, трясущимися руками ощупывая ее бесчувственное тело, – Кэтрин, ты должна ... Господи! Кэтрин! Не умирай ... пожалуйста ...
 Однако платье ее потемнело от прибывающей и прибывающей крови. Ее крови.
 – Похоже, пуля попала сначала в Воста, а потом в нее, – пробормотал Кембл, помогая разрывать одежду на Кэтрин. – Но куда же она угодила, черт возьми? – Он схватил осколок стекла, валявшийся в траве возле ее головы, и принялся вспарывать намокшую от крови одежду, чтобы отыскать место, куда вошла пуля. – Слава Богу, не в сердце, – прошептал он, хотя казалось, что Кэтрин вся в крови.
 На холме возникла осанистая фигура констебля Сиска. Он поспешно сбежал к ним и буквально рухнул на колени, ловя воздух ртом и держась рукой за сердце.
 – Бог ты мой, пес сломал негодяю шею, – выдохнул он. Взгляд его переместился на лежащую Кэтрин, и Сиск жалостливо покачал головой: – Бедняжка! Безнадежна?
 Кембл торопливо накладывал на найденную рану самодельную повязку.
 – Сиск, дай-ка твой шарф. Макс, ты можешь зажать рану, чтобы не кровила?
 – Да!
 – Тогда давай, – бросил Кембл и убрал руки, – прижми пальцы здесь и здесь. И не отпускай! Сиск, ступай за кучером! И поторопись, черт тебя подери! Я за Гривзом. Встретимся на Мортимер-стрит.
 Кучер с Максом сумели занести безжизненное тело Кэтрин в карету. И всю дорогу до ее дома Макс продержал ее на руках, но как они доехали, у него сохранились смутные воспоминания. Делайла встретила их на пороге и при виде своей хозяйки едва не лишилась чувств. Гривз, живший неподалеку, на Харли-стрит, слава Богу, уже прибыл и находился в спальне Кэтрин. У Макса так перехватило горло, что он едва мог дышать. Держа Кэтрин на руках, он вылез из кареты и понес ее в дом. Пройдя мимо застывшей в ужасе домоправительницы, он, перешагивая через две ступеньки, устремился по лестнице на второй этаж. Краем уха он услышал шелест бомбазиновых юбок домоправительницы, заспешившей следом. Но он даже не обернулся.
 Он знал, что спальня Кэтрин находится около лестницы, и без колебаний внес ее туда. В нос ему ударил сильный запах лекарств, и Макс заметил стоявший около умывальника раскрытый чемоданчик доктора Гривза. Кембл помог ему уложить Кэтрин на кровать.
 Гривз тут же все взял в свои руки.
 – Сердце бьется слабо, но ровно, – сообщил он, обхватив рукой ее запястье. – Кембл, помнится, у вас есть какая-то медицинская подготовка? Повязки разложены на столе в гостиной. Займитесь ими, пока я приготовлю опиумную тинктуру.
 Он извлек темную склянку из своего чемоданчика и посмотрел на Макса.
 – Макс, спустись вниз и налей себе бренди. Я должен осмотреть леди. Ты меня понял?
 Домоправительница, не обращая внимания на Макса, принялась уверенными и быстрыми движениями стягивать с Кэтрин одежду. Макс протянул руку и робко коснулся ладонью ее лба. Веки молодой женщины слегка затрепетали. Боже, как же ему хотелось остаться!
 – Я буду в гостиной, – ответил он. – И я глаз сводить не буду с ее двери, Гривз. Черт, вы должны ее спасти! Сразу зовите меня, если ... если, не дай Бог ...
 У него прервался голос.
 Гривз успокаивающе положил руку ему на плечо.
 – Друг мой, поверьте, я сделаю все возможное и невозможное.
 Следующие полчаса Макс сидел и смотрел в открытые настежь двери гостиной, как слуги поспешно сновали вверх и вниз по лестнице, таская тазы и полотенца. Глубокое чувство вины жгло ему сердце. Он чувствовал себя здесь совершенно лишним, до ужаса неуместным в этом доме. Он слышал, как в коридоре лакею отдавали распоряжение отправиться в Хэмпстед и отыскать Бентли Ратледжа. Потихоньку воцарялась та особенная тишина, которая говорит о том, что в доме тяжелобольной человек. Макс чувствовал себя чудовищно одиноко; он сидел, сжимая в руке стакан с бренди, которого ему совсем не хотелось, и смотрел на портрет человека, которого он вовсе не знал.
 Рэндольф Ратледж. У Бентли его лицо, а у Кэтрин его глаза. Глаза, которые она может никогда не передать своим детям. Макс с трудом сдержал рвущееся наружу рыдание и уронил голову на грудь. Она была такой настоящей, такой бескорыстной и великодушной. Кэтрин была замечательным человеком, что большая редкость в царящем вокруг несправедливом мире. И в его глазах такой красивой, что он даже нужных слов не мог подобрать. Говорил он ей о своей любви хотя бы раз? Он любил ее и скрывал свои чувства. Она заслуживала лучшего. И, тем не менее, несмотря на все глупости с его стороны, она тянулась к нему, и он мог только раскрывать ей навстречу объятия. И именно он втянул ее в смертельно опасную игру, и теперь Кэтрин может не прийти в себя и просто умереть.
 Конечно, он-то привык к крови. Да что там к крови – он привык к смерти; слишком часто он видел ее во всех мыслимых и немыслимых отвратительных формах. Но перед глазами у него стояла глубокая рана, раскроившая тело Кэтрин. Лучше уж пуля попала бы в него. И боль тогда было бы легче переносить, чем сейчас. Он обещал защитить ее. И не сумел. Макс вдруг почувствовал, что щеки у него мокрые, и в душе поразился тому, что он еще способен плакать. Последний раз он плакал, когда умер отец.
 Макс зажмурился и снова пережил дикую ярость; вспомнив, как он увидел Воста, подмявшего Кэтрин под себя. И еще нож! Господи! Приставленный к ее сонной артерии. Мерзавец все время двигал его то вверх, то вниз. Как будто примеривался, где лучше перерезать ей горло. А Кэтрин все еще сопротивлялась, боролась с ним, как дикая кошка, каждый миг рискуя своей жизнью. Макс быстро, но тщательно прицелился, чтобы стрелять наверняка. Или он только решил, что хорошо прицелился? Неужели у него от сдерживаемой ярости все-таки невольно дрогнула рука? Или Вост не вовремя пошевелился? Он не знал. И никогда не узнает. Да, негодяя он убил – и не жалел нисколько о своем поступке. Но пуля пронзила и Кэтрин. И теперь ему просто хотелось умереть.
 Послеполуденный ветерок шевелил на окнах шторы и они, мотаясь в открытых окнах, казались легкими белоснежными облачками. За окном, на улице, мальчишка – разносчик газет охрипшим голосом выкрикивал заголовки вечерних новостей, настырно всучивая свой бумажный товар прохожим. Где-то в глубине дома тикали напольные часы. Тикают, тикают, тикают. Сейчас дорог каждый миг. Каждый момент – решающий. Как вообще может идти время, если ничего не происходит? Где Гривз? Куда делся Кембл? Почему они не выйдут и не скажут ему ... Что они могут ему сказать? Его горе граничило с гневом. Неужели он и в самом деле так мало значит в жизни Кэтрин? Неужели он такой ничтожный, что его можно бросить одного в темной гостиной в полном неведении?
 Ответ казался все более очевидным. Да. Он не был ее мужем. Он даже не был ее женихом. Для ее друзей и слуг он всего лишь один из ее многочисленных знакомых. Короче говоря, у него нет никаких прав вообще. И он сам хотел такого положения, разве не так? Хотя на самом деле она каждый раз старалась, чтобы между ними сложились хоть какие-нибудь отношения. И всегда – по крайней мере, до вчерашнего дня – он старательно не подпускал ее к себе. Держал какую-то часть своей души про запас. Он боялся запутаться в тех не всегда ясных ему самому чувствах, которые испытывал к ней. Боялся, что окажется для нее недостаточно хорош. Боялся, что она не сумеет понять его тайные мечты. Или его тайные страхи. Боялся, что любовь к ней перевернет всю его жизнь.
 А сейчас изменилось что-нибудь или нет? Слишком поздно. Служебные обязанности, возложенные на него Пилем, не значили ровным счетом ничего. Все прошлые годы в полиции – всего лишь воспоминания. Убийство его отца, горе его матери, даже его собственные попытки доказать самому себе непонятно что ... Господи, все казалось теперь таким мелким и пустым. Оголтелый приверженец справедливости, как его называл Пиль. Пусть все катится к чертям! Благородные идеалы внезапно начали отступать перед натиском очень простой и понятной вещи, которую по глупости своей большинство мужчин не ценит. Ему хотелось нормальной жизни. Хотелось собственного домашнего очага. Чтобы у него была жена. Чтобы были дети. Не так уж и много, что ни говори.
 Наверху, там, у него над головой, негромко хлопнула дверь, и кто-то начал спускаться по лестнице. Макс вскочил на ноги. Из полумрака коридора возник Кембл – рубашка расстегнута на груди, пиджак запятнан кровью. В наступающих сумерках он выглядел осунувшимся и усталым.
 – Она отдыхает, – прошептал он подбежавшему Максу.
 Макс сжал ему рукой плечо.
 – Отдыхает?
 Кембл кивнул и посмотрел на приятеля с непередаваемой грустью.
 – Гривз вычистил и зашил рану, – тихо сказал он, – говорит, что ранение глубокое, но не смертельное. Пуля угодила в тазовую кость, но органы не задела. Впрочем, опасность инфекции остается.
 Макс тупо кивнул. Инфекция, Когда инфекция, то всегда плохо.
 Кембл криво усмехнулся.
 – Она спрашивала про тебя, – добавил он. – Гривз говорит, чтобы ты поднимался наверх и остался с ней и чтобы послал к чертям собачьим эту стерву домоправительницу. Боюсь, что мне придется уйти, дружище. Ты же понимаешь, лавка требует присмотра и уже довольно поздно.
 Отчего-то Максу не хотелось, чтобы Кем уходил.
 – Конечно, тебе нужно идти, – неохотно согласился он. – Спасибо тебе, дружище.
 Кембл снова улыбнулся.
 – Сиск забрал мальчишку и собаку на Веллклоуз-сквер. Завтра я загляну к нему в участок и доделаю всю бумажную работу. Ты не раскиснешь?
 Макс попытался улыбнуться, но у него ничего не получилось.
 – Надеюсь, Кем, надеюсь. Мне раскисать никак нельзя.
 Они вместе прошли по темному коридору. У основания лестницы на второй этаж Кембл повернул к выходу, но вдруг вернулся назад и схватил Макса за руку.
 – Послушай, старина, – сердито сказал он, – я знаю, о чем ты думаешь. Прекрати немедленно! Понимаешь, он просто-напросто потерял голову. Собирался убить ее, и единственное, что ты мог сделать, чтобы ее спасти, – застрелить его.
 Макс покачал головой.
 – Это я потерял голову. Я прицелился хуже некуда.
 Кембл стиснул ему руку.
 – Ты говоришь полную ерунду, Макс. Хорошо прицелиться было вообще невозможно. Смотреть сквозь ветки, к тому же они дрались на земле. Чертовски удачно получилось, что ты в него попал. А с·Кэтрин все обойдется, поверь. Все будет хорошо.
 Макс вырвал руку и начал торопливо подниматься по лестнице.
 Кэтрин в белой рубашке с оборками лежала на постели в пустой спальне. Ее руки лежали на аккуратно подоткнутом одеяле. Макс, войдя в спальню, сразу замедлил шаги, чуть ли не на цыпочках пересек комнату и подошел к кровати. Он склонился над молодой женщиной, вгляделся в ее бледное лицо и с трудом проглотил вставший в горле комок. Кэтрин лежала совершенно неподвижно, как мертвая, грудь едва заметно поднималась и опускалась в такт дыханию. Макс зажмурился, опустился на колени и начал горячо молиться. По каким-то необъяснимым причинам он думал о розарии в саду своей бабушки и всей душой желал, чтобы у него самого был точно такой же.
 У него за спиной открылась дверь, и вошла домоправительница. Он слышал, как она приближается, и чуть ли не кожей чувствовал ее возмущение. Непроизвольно схватившись рукой за одеяло, он повернулся и пронзил вошедшую своим самым мрачным взглядом. Женщина замерла, на лице появилось возмущенное выражение, и она несколько раз беззвучно открыла и закрыла рот.
 Господи, его не должны выставить отсюда! Если она считает его присутствие в комнате неподобающим, ей придется привести за собой пехотный полк, чтобы вышвырнуть его отсюда вон. Пришло время заявить о своих правах, которые он вознамерился получить. Он медленно поднялся с колен и встал около кровати.
 – Мэм, привыкайте к тому, что будете меня видеть здесь все время, – предупредил он ее угрожающим голосом. – Я не выйду из комнаты до тех пор, пока она не поправится.
 Дверь гостиной распахнулась, и в спальню вошел доктор Гривз, вытиравший руки белым полотенцем. Он бросил быстрый и понимающий взгляд на домоправительницу.
 – О, Максимилиан, – тихо воскликнул он, – рад, что вы здесь!
 Макс повернулся.
 – Как она? – спросил он и запнулся. Язык и губы его не слушались.
 – Настолько хорошо, насколько и ожидалось, – ободрил его Гривз и бросил полотенце поверх своего врачебного чемоданчика.
 Краем глаза Макс увидел, как домоправительница, поджав губы, разворачивается и направляется к двери. Тут же тихо щелкнул дверной замок.
 Макс постарался взять себя в руки.
 – Скажите мне правду, док. Всю правду, – настойчиво попросил он.
 Гривз улыбнулся.
 – С ней все хорошо, Макс. Я напоил ее настойкой опия, так что всю ночь она спокойно проспит, и ее не будут мучить боли. А сон для нее – самое важное сейчас.
 – А инфекция?
 Доктор негромко пару раз поцокал языком.
 – Макс, чтобы ответить на такой вопрос, должно пройти хотя бы несколько дней.
 – Когда она проснется? Когда я смогу с ней поговорить?
 Гривз со вздохом поместил свое грузное тело в кресло, в то самое, которое они с Ратледжем перевернули во время непримиримой драки, случившейся, ·как сейчас ему казалось, Бог знает когда.
 – По крайней мере, не раньше завтрашнего утра, – ответил Гривз. – Я хочу предложить вам присоединиться ко мне здесь, у камина. Мне нужно с вами потолковать.
 Макс с неохотой оставил кровать и перебрался в одно из кресел, стоявших у камина. Ему хотелось испытать облегчение, хотелось снова нормально, полной грудью дышать, но он все еще находился в слишком напуганном состоянии. И что-то в Гривзе его беспокоило. Доктор откашлялся.
 – Значит, так, Максимилиан. Леди Кэтрин предписан полный покой, с постели ей ни в коем случае вставать нельзя, – начал он, – ни при каких обстоятельствах ее нельзя волновать или беспокоить. Ее состояние требует особого внимания. Вы меня до конца понимаете, Макс?
 Макс заставил себя кивнуть.
 – Пулевое ранение – дело серьезное, согласился он, – я их достаточно повидал, чтобы понимать, что к чему.
 Гривз неловко заерзал в кресле.
 – Да, конечно, – пробормотал он, – только вот ...
 Ушедший было ужас мгновенно вернулся вновь. «Что такое, черт возьми?!» – подумал Макс.
 Врач какое-то время внимательно разглядывал свои ногти.
 – Она несколько раз весьма настойчиво спрашивала о вас, Макс, – негромко сказал он. – Ей довелось пережить ужасное потрясение, но она удивительно сильная женщина, сильная прежде всего духом. Мне представляется, что у вас с ней давние отношения?
 Макс в раздражении даже привстал с кресла.
 – Мы ... – он с трудом покашлял, подбирая приличествующие слова, а потом мысленно махнул рукой на всякую осторожность, – мы собираемся пожениться, – довольно уверенно сказал он и откинулся на спинку кресла, – как только она будет чувствовать себя более-менее хорошо.
 И как только она скажет ему «да», про себя добавил он.
 Она скажет, заверил он себя. Он сделает все возможное и невозможное. Черт, да он готов наизусть выучить каждую строчку в проклятой книге Кембла про этикет, нацепить на руку перстень с печаткой и расфуфыриться, как денди с Риджент-стрит, если подобные манипуляции помогут убедить ее в том, что он ее достоин. Он даже готов стряхнуть пыль со своего жуткого дворянского титула, взваленного на его плечи, который и не выговоришь, и сделать ее виконтессой, если только она скажет, что согласна.
 «Да, Макс, да! Я выйду за тебя замуж. Да!» Если она останется в живых и скажет ему эти слова, вся жизнь его обретет смысл. Наверное, в первый раз.
 Гривз вздохнул с явным облегчением и с удовлетворенным видом сложил руки на животе.
 – Тогда чем скорее, тем лучше, – заметил он, – тем более при сложившихся обстоятельствах.
 – Каких еще обстоятельствах? – нахмурился Макс. – Господи, неужели нельзя говорить прямо и не ходить вокруг да около!
 Гривз в изумлении воззрился на де Роуэна.
 – Если прямо, тогда, пройди пуля на два дюйма ниже, боюсь, мы стали бы свидетелями ужасной трагедии. Дело в том, что я весьма сильно подозреваю, что Кэтрин носит ребенка.
 Максу показалось, что наступила жуткая тишина и в ней сердце его стучит на всю спальню. Запах лекарств вдруг тяжело ударил в ноздри, а комната начала расплываться перед глазами. За окном по улице прогромыхала какая-то припозднившаяся карета, и стук ее колес вернул Макса к действительности.
 – Ребенка? Она носит ребенка? – запинаясь, выдавил он из себя. – Как вы ... то есть я ... откуда вам ...
 Гривз покачал головой.
 – Наверняка я, конечно, сказать не могу. Но она бормотала что-то об этом и очень хотела вас увидеть. Женщины чаще всего узнают о своем положении много раньше врача.
 Макс затряс головой.
 – Ну, я даже и не знаю ... То есть я ...
 У Гривза вдруг кровь отхлынула от лица.
 – Боже, Макс, надеюсь, ребенок-то ваш?
 Макс не стал считать дни и недели. Он достаточно хорошо теперь знал Кэтрин. И нисколько не сомневался, что, конечно, его.
 – Да, – уверенно ответил он, – конечно, мой ребенок. Я поговорю с ее братом, лордом Трейхорном. С женитьбой мы не задержим.
 Гривз улыбнулся и откинулся на спинку кресла.
 После того как Гривз собрал свои инструменты и откланялся, Макс придвинул кресло к кровати. Позднее Делайла робко вошла в спальню и принесла кофейник с обжигающе-горячим кофе и холодный ужин на серебряном подносе. С наилучшими пожеланиями от домоправительницы, сообщила она де Роуэну. Макс кривовато усмехнулся в ответ. Похоже, с его присутствием здесь все-таки смирились. По крайней мере, морить голодом его не намерены. Он взял поднос и горячо поблагодарил Делайлу, но есть он не мог.
 Кофе оказался просто божественным. Ночь уже разостлала свое черное полотно над Лондоном, а он все потягивал горький напиток. Как человек, много лет проведший на реке, Макс чутко чувствовал, как с Темзы начинает дуть ветер, принося с собой прохладу и заставляя время от времени поскрипывать дом. Внутри дома постепенно стихли шаги и двери перестали приглушенно хлопать. За окном, на улице, тоже наступила тишина. Никто и ничто не мешало его бодрствованию. Макс передвинул кресло к краю кровати, положил, раскинув локти, руки на стеганое одеяло, устало преклонил на них голову и стал слушать ровное тихое дыхание Кэтрин.
 Она жива. И будет жива, пока он сидит здесь, пока он прислушивается к каждому ее вдоху. Он просто убежден. Но из головы у него все не выходило ее обескровленное лицо, когда он упал рядом с ней на колени там, на склоне холма. Там и снизошло на него прозрение. В ослепляющей вспышке понимания, которое в жизни мужчины случается раз, от силы два раза в жизни, он, наконец, признал то, что сердце его давным-давно знало и приняло. Он любит Кэтрин. До безумия. И как бы он ни старался скрыть от нее свои чувства, уже слишком поздно. Она стала неотъемлемой частью его существа, его души и сердца. Теперь он должен все расставить по своим местам.
 Около двух часов ночи Кэтрин зашевелилась, и задремавший было Макс вскочил на ноги. Он увидел, как рука ее приподнялась с одеяла и как в его сторону едва заметно повернулась голова.
 – Макс, – еле слышно просипела она с закрытыми глазами.
 Макс схватил ее за руку и прижал к губам. Он почувствовал горячую и живую кожу.
 – Кэтрин, – сдавленно проговорил он, – я здесь, дорогая, я здесь.
 Скорее всего, ему привиделось, что он заметил на ее губах тень улыбки. Кэтрин снова погрузилась в сон. Макс, не выпуская ее руки, присел на кровать и замер. В таком положении и обнаружил его Бентли где-то ближе к рассвету.
 Брат Кэтрин вошел в комнату на цыпочках, и о его появлении можно было судить лишь по негромкому скрипу открывшейся и закрывшейся двери. Макс поднялся на ноги и, продолжая держать Кэтрин за руку, повернулся к вошедшему. Ратледж выглядел ужасно. На щеках двухдневная щетина, немыслимо измятый плащ, который он явно не снимал и в нем и спал. Когда он подошел к изголовью сестры, Максу в нос ударил запах дешевого табака и бренди.
 Бросив на Макса непонятный долгий взгляд, он чуть растерянно провел пятерней по волосам и уперся другой рукой в бок.
 – Как она? – неожиданно мягко спросил он.
 – Жива, – коротко ответил Макс чуть дрогнувшим голосом.
 Ратледж подошел ближе и наклонился, чтобы тыльной стороной руки ласково провести по щеке сестры. Кэтрин даже не шевельнулась. Довольно долго простояв молча, Бентли поднял голову и кивнул на поднос, стоявший на ночном столике.
 – Кофе?
 – Только холодный.
 – Выпью, – сказал Ратледж, почти дружески похлопав Макса по спине и усаживаясь в стоявшее рядом со столиком кресло. Упершись локтями в колени, он наклонился вперед, всматриваясь в лицо сестры.
 – Послушай-ка, де Роуэн, езжай домой и поспи, – сказал он, не поворачивая головы. Мой кучер отвезет тебя на моей упряжке.
 – Нет.
 Ратледж посмотрел на Макса слегка удивленным взглядом.
 – Я на самом деле считаю, что тебе нужно поспать, старина, – мягко заметил он. – Если не путаю, то у тебя сломана пара-другая ребер, и ты больше суток не спал.
 – К чему ты клонишь?
 Ратледж окинул взглядом сначала разбитое и в ссадинах лицо Макса, потом его грязную одежду.
 – Я клоню к тому, что ты выглядишь еще хуже меня, а это в своем роде уже достижение, – ответил он. – Тебе нужно вздремнуть, принять ванну и переодеться, причем именно в таком порядке. Я не сдвинусь с этого кресла до твоего возвращения. Клянусь.
 Доброжелательность Ратледжа почти обезоружила Макса.
 – Я не могу ее оставить, – просипел он.
 Ратледж вздохнул.
 – Как я понимаю, ты собираешься околачиваться здесь и вершить благородные дела? Но, по правде говоря, де Роуэн, вид у тебя не приведи Господи. Она же, как увидит тебя, так и отказать может, а? В конце концов, подстрелил-то ее ты, и никто другой. Так что отправляйся домой, старина. Ненадолго, хорошо?




 ГЛАВА 21



 Не женись очертя голову, а огляди себя со всех сторон, ибо дело это слишком важное.

    Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина

 В жизни случаются такие видения, которые приходят совершенно неожиданно и настолько внезапно, что глаза бывают просто не готовы их увидеть, а ум не может их охватить. Именно такое произошло с Максом, когда он вернулся на Мортимер-стрит, где обнаружил, что мир перевернулся вверх ногами. Убежденный, что Кэтрин продолжает пребывать в забытьи на рубеже между жизнью и смертью, он промчался мимо Делайлы вверх по ступенькам к спальне и уже протянул руку, чтобы едва слышно постучать, как из-за двери до его ушей донесся взрыв хрипловатого смеха.
 Озадаченный услышанным, он толкнул дверь и, увидев, что Кэтрин сидит на постели, опираясь на целую гору подушек, издал вздох облегчения. Лицо ее по-прежнему было бледным и осунувшимся, а вот глаза стали живыми и, самое главное, она улыбалась.
 Но улыбалась не ему, потому что за оживленным разговором просто его не заметила, а трем леди, рассевшимся вокруг чайного столика, придвинутого к ее кровати. Бентли Ратледж тоже улыбался своей знаменитой улыбкой от уха до уха.
 Он полулежал на постели Кэтрин, держа на животе пустую суповую тарелку, и ошеломленно смотрел на закутанную во все черное старуху, сидевшую во главе столика.
 Макс еле слышно чертыхнулся.
 Старуха его не заметила. Она склонилась над разложенными на столе картами.
 – О, синьор Ратледж, – самым серьезным тоном объявила бабушка София. – Такие скандалы! Такой порок! А здесь что у нас такое? О, да я еще кое-что здесь вижу! Путь любви, он у вас извилистый, синьор, очень извилистый.
 – Глубокоуважаемая синьора, – негромко заметил Ратледж скучным и равнодушным тоном, – чем в таком деле больше извивов, тем оно приятнее.
 Дамы обменялись потрясенными взглядами, а потом снова дружно захихикали. Кэтрин же выставила локоть и, по-видимому, ощутимо двинула брата под ребра. Вскрикнув, тот грациозно соскользнул с кровати, поставил пустую тарелку на стол и отвесил глубокий и насмешливый поклон.
 – Уважаемые дамы, – учтиво проговорил он, – как я вижу, больная более не нуждается в моем заботливом уходе. Так что я вынужден отбыть, ибо сегодня извилистый путь моей любви ведет меня прямиком в семейство Таттерстол. Там я положил глаз на длинноногую веселую девчонку, вызывающую во мне не больше·и не меньше как amore!
 Бабушка София подняла на него слегка озадаченный взгляд.
 – Тогда иди, мой мальчик, – негромко сказала она, – иди. Иди же! И если тебе это нравится, то прячься за своими насмешками! Но когда ты будешь томиться от окружающего, обязательно заезжай ко мне в гости. Мы разопьем бутылочку бургундского и разложим по полочкам всю ту неpaзбepиxy, в которую ты превратил свою жизнь. Максимилиан расскажет тебе, как до меня добраться.
 – Так уж и расскажу? – холодно и нараспев проговорил Макс.
 Пять пар глаз обратились к двери. Кузина Мария, ахнув, дернулась в своем кресле. Леди Кертон стала пунцовой, как школьница, которую поймали на глупом озорстве. Только бабушка бровью·не повела.
 – Здравствуй, внучек, – поздоровалась она и бросила на него острый и все понимающий взгляд. – В такой важный день ты что-то поздновато встал с постели, а?
 Макс стоял в дверях, сцепив за спиной руки и слыша, как громко колотится его сердце. К такому состоянию он, похоже, начал уже привыкать.
 – Вон! – рявкнул он, изо всех сил стараясь скрыть свое смятение. – Вон! Все вон! Она больна! Ей нужен покой!
 Дамы всполошились, как растревоженные наседки, повскакивали на ноги и, похватав карты, ридикюли и перчатки, толкаясь, суетливо заспешили к выходу.
 Ратледж, проходя мимо Макса, со смехом похлопал его по спине. У Кэтрин глаза от изумления стали совершенно круглыми. Через мгновение комната опустела.
 Макс сразу подошел к постели, но прикоснуться к Кэтрин не решался.
 – Ты уже проснулась, – сумел он наконец выдавить из себя.
 Она слабо улыбнулась ему в ответ.
 – Только что. Слабая, как новорожденный котенок, и болит все просто адски. Макс, я так рада тебя видеть!
 Макс с такой силой стиснул руки у себя за спиной, что стало больно.
 – С чего моя бабушка вздумала нарушать твой покой? – сквозь зубы проговорил он.
 Кэтрин покраснела.
 – Нейт ей все рассказал, – объяснила она. – Почему он прятался в падубных кустах, я никогда не узнаю, но София, кажется, искренне переживает. Мария принесла потрясающий мясной бульон, а Изабель и Бентли узнали про свою судьбу. Ее визит в самом деле меня очень отвлек.
 – Можно пари заключать, – проворчал Макс.
 Он неуклюже присел на краешек постели и уставился на ее руку, которая спокойно лежала поверх одеяла. Рука была очень бледной, чуть ли не прозрачной, с темно-синими прожилками. Он почти машинально принялся водить по ним пальцем.
 – Кэтрин ... – начал он и замолчал, растеряв остатки смелости.
 – Да?
 Он убрал руку.
 – Слава Богу, ты чувствуешь себя лучше, – еле слышно проговорил он. – Я так виноват перед тобой. Не знаю, как и сказать ... Я оказался таким дураком ... Это я во всем виноват, – в отчаянии заключил он.
 Кэтрин взяла его за руку и посмотрела ему прямо в глаза.
 – Ты совершенно ни в чем не виноват, – твердо возразила она.
 Но она чувствовала смятение, царившее в его душе. С ней творилось то же самое. Вчера она оказалась на самом краю смерти, а может быть, даже чего-то худшего, чем смерть. Такое даже истинный Ратледж не смог легко перенести. Жизнь ей спас·именно Макс.
 О, она знала, о чем он сейчас думает. Видела, как чувство вины раздирает его на части. Мистер Гривз, доктор, – он тоже все понял. Ближе к ночи он ненадолго вернулся, чтобы еще раз осмотреть ее рану, и наговорил ей кучу добрых и ободряющих слов. Кэтрин, которую мучила боль и все плыло перед глазами, на удивление было хорошо беседовать с ним. Ей так приятно узнать еще одного друга Макса. Друзей он выбирал замечательных, и все оставались ему верны. Что может лучше сказать о характере человека?
 Она порывисто сжала руку Макса и слегка потянула его к себе.
 – Макс, не мучай себя и не волнуйся так. Со мной все хорошо.
 – А я и собираюсь до конца жизни делать так, чтобы с тобой было все хорошо, – невнятно пробурчал Макс. – Кэтрин, здесь не о чем больше говорить. Мы должны пожениться. Я ... Господи, я же подстрелил тебя! Черт, не знаю, как и сказать!.. Ты моя.
 – Бог ты мой! – смущенно рассмеялась Кэтрин. – Говоришь так, как будто охотился на редкого зверя. Ты меня подстрелил, и поэтому я твоя? Собираешься повесить меня над камином у себя дома?
 Макс затряс головой и сжал губы.
 – Господи, – пробормотал он, – у меня вид, наверное, как у помешанного. – Он судорожно вздохнул. – Кэтрин, Гривз мне все сказал. Ну ... про ребенка. Я себя чувствую таким ...
 – ... виноватым? – договорила она, ощущая, как болезненно сжимается у нее сердце. – Да? Потому что если так, то нам нужно подождать. Все еще может закончиться ничем. Возможно, ты даже испытаешь облегчение.
 Он снова замотал головой и поднес ее руки к губам.
 – Нет, нет, дорогая, – проговорил он прерывающимся голосом и принялся по очереди целовать костяшки ее пальцев, – я так счастлив! И до чертиков напуган. Господи, Кэтрин, не будем об этом. Я не вынесу. Ты должна выйти за меня замуж. Лучше всего завтра.
 Кэтрин даже слегка выпрямилась на постели.
 – Но почему, Макс? Скажи мне. Впусти меня к себе в сердце. Пожалуйста.
 Макс прикрыл глаза и медленно опустил голову, пока не прижался лбом к их сплетенным рукам.
 – Потому что я люблю тебя, Кэтрин, – еле слышно проговорил он. – Я так тебя люблю. Выходи за меня замуж, и, Богом клянусь, Я сделаю все, чтобы заслужить тебя.
 Ошеломленная Кэтрин уставилась в его затылок.
 – Что значит – заслужить меня?
 Макс продолжал говорить, не слыша ее.
 – Я буду все время следить за своей одеждой и буду сдерживать свой нрав. Клянусь! Я научусь вести пустопорожние разговоры. Я куплю новый дом. Можешь выбрать какой хочешь в Мейфэре и, если пожелаешь, станешь леди Венденхайм-Селеста. Я обещаю, что буду истинным джентльменом.
 Кэтрин обхватила обеими руками его за голову и приподняла, заставив его посмотреть себе в глаза.
 – Макс, о чем ты?
 – Сегодня утром я отправил в Уайтхолл прошение об отставке, – тихо ответил он. – Английский джентльмен не может заниматься такими делами, которыми занимаюсь я. Мне это прекрасно известно. Кроме того, я должен думать и о твоем благополучии. О наших детях. И мне очень хочется, чтобы у твоих братьев не было поводов смотреть на меня сверху вниз.
 Кэтрин протянула руку и ласково погладила его по худой щеке.
 – Макс! У моих братьев никогда не было и нет поводов смотреть на тебя сверху вниз! И уж тем более у балагура Бентли. Дорогой мой, и правда, о чем ты? Зачем ты отказываешься от работы – такой важной и нужной! – которую ты любишь?
 – Опасную работу лучше оставить мужчинам без семьи, – торжественно объяснил он.
 Кэтрин снова погладила его по щеке и покачала головой.
 – Макс, жизнь такая штука ... – прошептала она, заглядывая в его полные тоски глаза. – Я уже похоронила одного мужа, который прожил скучную и безмятежную жизнь в провинции. Самое опасное, чем он занимался, – охотился на фазанов. Я не желаю, чтобы мой второй муж умер от скуки, а именно с тобой может такое случиться, если ты бросишь работу. Между прочим, любовь моя, я безумно тобой горжусь именно за то, чем ты занимаешься.
 Макс мертвой хваткой стиснул ей руки.
 – А замуж ты за меня выйдешь? Ответь мне. Все остальное подождет.
 – Да! Да! Я выйду за тебя замуж сегодня в полдень, надоедливый ты человек! – воскликнула она. – И дом купим небольшой, поближе к твоей бабушке Софии. С дворянским титулом поступай как хочешь. Но что за чушь ты нес про одежду и разговоры?
 Но Макс просто наклонился и с нежностью поцеловал ее в губы.
 – Кэтрин, Боже мой, Кэтрин, я сделаю тебя такой гордой!
 Кэтрин покачала головой.
 – Бог ты мой, наверное, настойка опия еще не выветрилась. Соображаю плохо, – жалобно вздохнула она. – Разве я только что не сказала тебе, как горжусь тобой? Горжусь тобой, горжусь твоей работой, Макс! Неужели ты не расслышал?
 – И ты это сделаешь? – продолжал он с непередаваемой болью во взгляде смотреть ей прямо в глаза. – Ты выйдешь за меня замуж?
 – А я что сейчас тебе сказала? – У Кэтрин было такое чувство, что она сейчас расплачется сразу от радости и от досады.
 Скорее всего, именно такая и предстоит ей семейная жизнь. Что ж, она уже не сомневалась.
 – Макс, послушай, пошли кого-нибудь в Уайтхолл забрать твое письмо об отставке, – вздохнула она. – Пусть его принесут обратно и отдадут тебе в руки. Ты слышишь меня? Потом найди приходского пастора и подготовь брачную лицензию. Я хотела бы выйти за тебя замуж сегодня после полудня. Хватит тянуть, слышишь?
 Макс только протестующе замотал головой, как в дверь негромко постучали, и на пороге спальни возник доктор Гривз. Он шагнул вперед и закрыл за собой дверь.
 – Доброе утро, Максимилиан! – поздоровался он, с благодушным видом положив чемоданчик на столик у кровати. – О, леди Кэтрин! Смотрите-ка, румянец потихоньку начал возвращаться на ваши щеки!
 Макс вскочил на ноги.
 – Гривз, вы должны нас поздравить, – очень серьезным тоном произнес он. – Ваша пациентка только что сделала меня счастливейшим человеком в мире.
 Врач широко улыбнулся и потер руки.
 – Превосходно! Просто превосходно! – проговорил он, обходя кровать вокруг. Нимало не смущаясь, он откинул одеяло и открыл широкую белую повязку на теле Кэтрин. – В таком случае, Макс, я воспользуюсь вашей помощью.
 – Что? Моей помощью?
 Гривз незаметно подмигнул Кэтрин и извлек из своего чемоданчика прямо-таки отрез развернутой белой ткани для перевязки.
 – Конечно! Я сменю повязку на ране и тут же отправлюсь к следующему пациенту. Очередная дуэль! Дурацкий обычай!
 Весело болтая, Гривз начал разматывать бинты на животе Кэтрин.
 – Вам же не привыкать к виду крови, верно? Всего успели насмотреться. А раз уж вы собрались пожениться, так нет ничего дурного в том, что вы мне сейчас и поможете.
 Макс растерянно кашлянул.
 – Ну, вообще-то я не уверен, что ...
 Постепенно открывалось место ранения на животе Кэтрин.
 – В любом случае, – перебил его Гривз, – Я не хотел бы видеть рядом с собой кислую физиономию здешней домоправительницы ... извините, мэм.
 Он смотал еще один слой повязки, теперь слегка влажный и светло-коричневого цвета. Старый армейский хирург профессиональным жестом забросил кусок марли себе на плечо.
 – А, вот она! Гноя нет. Отлично! Из раны ничего не сочится. Еще лучше! И швы держатся отлично. Великолепно! Макс, посмотрите вот сюда, и вам сразу полегчает. Я заметил, что пуля отломила крохотный кусочек тазовой кости – кстати, я его сохранил вам на память! – а потом вышла наружу через ...
 Речь его прервал оглушительный грохот. Кэтрин завизжала, и Гривз мгновенно обернулся, но опоздал. Макс повалился на спину, обрушив вместе с собой чайный столик и два стула. Он теперь лежал на полу, на спине, во весь свой немалый рост, а вокруг валялись опрокинутые стулья и обломки столика. Глаза у Макса закатились, и на заострившемся лице заметно выделялся его характерный, с горбинкой, нос.
 – Бог ты мой! – пробормотал Гривз, присаживаясь на колени и вглядываясь в бескровное лицо де Роуэна.
 Кэтрин прижала ладонь ко рту.
 – Господи! – невнятно проговорила она сквозь пальцы, – Он не убился, доктор?
 Гривз сердито покачал головой.
 – Ничего серьезного, даже швов не потребуется накладывать, – проворчал он. – Однако у меня, миледи, есть для него очень четкий медицинский совет.
 – Какой, доктор? Скажите!
 Гривз ухмыльнулся.
 – Когда у вас начнутся родовые схватки, попросите молодого мистера Ратледжа прихватить с собой будущего отца на Пиккадилли, и там в любой пивной пусть он его напоит до бесчувствия.




 Эпилог



 Пришло время положить конец этому долгому разброду, при котором если что-то и является полезным, то плата оказывается несоразмерно высокой.

    Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина

 Макс проснулся и обнаружил, что солнце опустилось к горизонту бледного октябрьского неба и небезуспешно пробивается сквозь щели в неплотно прикрытых ставнях. Он сел и, приложив руку козырьком к глазам, стал смотреть, как Кэтрин неспешно пробирается по дорожкам сада к нему. На зеленом фоне она выглядела такой притягательной, гибкой и прелестной, что Макс даже не обратил внимания, что простыня соскользнула на прохладный мраморный пол. Он лениво зевнул и потянулся всем телом, но взгляда от Кэтрин так и не отвел. Привычка к послеполуденному отдыху превратилась в роскошную традицию. Почти такую же неодолимую и постоянную, как любование собственной женой.
 Кэтрин. Кэтрин, что двигалась так, будто время утратило какой-либо смысл. Впрочем, здесь, в Испании, посреди буйно разросшихся виноградников, это не имело никакого значения. Темп жизни задавался не календарем, а виноградной лозой. Он наблюдал, как его жена неторопливо идет – буквально плывет – по густой сочно-зеленой траве, что обрамляла террасу. Из-под длинного подола белой юбки то и дело мелькали ее босые ноги. Одну руку Кэтрин держала на своем уже заметно округлившемся животе, а в другой держала что-то похожее на письмо, которое читала на ходу. Ее темно-каштановые распущенные волосы золотились в лучах заходящего солнца.
 Гея. Его земная богиня. Он с самого начала это знал. Хотя для его бабушки она всегда оставалась Королевой Пентаклей, символом бескорыстия и мудрости. Но самое главное – присущая королеве плодовитость, при мысли о которой Макс громко рассмеялся. Кэтрин, должно быть, услышала его смех, потому что подняла на него глаза со смущенной и немного растерянной улыбкой. Взгляд у нее исполнился безбрежного счастья, что не могло не порадовать ее мужа до душевного и физического трепета. Макс поискал в памяти более подходящее слово и не нашел.
 Кэтрин, чуть наклонившись, грациозно прошла под низко нависшей цветущей лозой и подошла к Максу.
 – Ты смеешься, – заметила она, неслышно ступая босыми ногами по мраморному полу. – Сонный, голый – и смеется! Любопытно узнать, что за мысли бродят у тебя в голове?
 Макс обнял ее рукой за более чем широкую талию и усадил рядом с собой. Другой рукой он забросил густую копну каштановых волос ей за плечо и убрал пряди с лица.
 – О чем я думаю всегда, ты знаешь, но я с удовольствием повторю, – прошептал он. – Я думаю о том, что люблю тебя. Что ты мне нужна.
 Кэтрин бросила взгляд вниз.
 – Да, я вижу. И правда ...
 Он потянулся к ней и поцеловал в губы.
 – А еще я думаю о том, что, глядя на тебя, забываю обо всем и не желаю никуда отсюда уезжать.
 Кэтрин неопределенно пожала плечами.
 – Ну что ж, если ты на самом деле хочешь остаться, тогда нам незачем отсюда уезжать, – просто ответила она и провела ладонью по его заросшему щетиной подбородку, – ведь вилла принадлежит тебе, разве не так? Теперь крыша больше не протекает, а пауки все перебиты ...
 – Что ты такое говоришь, Кэтрин! Здесь такого никогда не было!
 Она машинально погладила свой выпирающий живот.
 – Нужно будет еще подновить детскую, и можно оставаться здесь до скончания века. За Олдхэмптоном присмотрит Бентли. Ему все равно нужно найти занятие, чтобы держать его подальше от всяческих соблазнов.
 Макс лег в шезлонг и притянул Кэтрин к себе.
 – Из твоего брата фермер никудышный, – заметил он. – Мне же здесь долго оставаться нельзя. Я дал слово Пилю. Но мы каждый год будем сюда приезжать. Правда, здорово было наблюдать, как собирают урожай? Для меня прямо чудо какое-то. Столько лет сюда не приезжать! Почему, ума не приложу!
 Впрочем, ответ он знал. Каталония уж слишком близко к Франции. К Эльзасу. Очень много воспоминаний и сплошной душераздирающей боли. Поначалу даже аромат зреющего винограда просто-напросто душил его. В детстве он ездил сюда довольно часто.
 Он привез ее в Каталонию, чтобы провести романтический медовый месяц. По крайней мере, в таком намерении он постарался убедить себя и ее. Но сейчас он понял, что сделал так исключительно ради того, чтобы она прогнала прочь еще несколько призраков из его прошлого. И она прогнала. Макс с нежностью провел ладонью по ее выпирающему животу и испытал чувство глубокой, искренней благодарности.
 Кэтрин промурлыкала и перекатилась на него. В кармане ее платья что-то громко захрустело.
 – Ой! Письмо!
 Макс, чуть склонив голову, посмотрел на нее.
 – Я видел, как ты что-то читала. От кого письмо-то?
 – От моего брата, – ответила она, – от Кэма. Он спрашивает, когда мы собираемся возвращаться и что нужно сделать в Олдхэмптоне. Там и для тебя есть пара слов.
 – Для меня?
 Макс крайне удивился. Он познакомился с лордом Трейхорном буквально накануне свадьбы, когда они приехали в дом, где Кэтрин провела свое детство, чтобы повенчаться в старой приходской церкви. Его светлость весьма пристально тогда разглядывал своего будущего зятя. Макс решил, что их женитьбу с Кэтрин он принял как данность, а к ребенку, который должен был появиться на свет в результате их брачного союза, все-таки относился с меньшей долей неприятия, чем к несчастливому браку его сестры. Конечно, Кэтрин без особых на то усилий уговорила своего брата, и церемония состоялась уже через две недели. Но на протяжении всего времени, что они гостили в поместье, Трейхорн ни разу не проявил к Максу теплых чувств. Макс знал, что ему направлено завуалированное предостережение. От Макса ожидалось, что он либо сделает любимую сестренку его светлости безмерно счастливой, либо получит на свою голову какие только возможно неприятности.
 – Давай я тебе прочитаю, что пишет Кэм, – предложила она и вытащила письмо из кармана. – Боюсь, твои друзья интригуют против тебя, мой дорогой.
 Макс вопросительно заломил бровь.
 – Кто же? Кембл, что ли?
 Кэтрин весело рассмеялась.
 – О, получается, что слово «интрига» хорошо подходит к его имени, верно? – покачала головой Кэтрин. ~ Впрочем, речь идет об Уолрейвене и Пиле. Похоже, они подыскали более полезное применение твоей – как·здесь написано? А, вот! – приверженности делам на благо общества. Бог ты мой, какими напыщенными словами пользуются твои друзья, чтобы ...
 Макс схватил ее за запястье и, притянув к себе, поцеловал долгим и глубоким поцелуем.
 – Поговорим о них потом, дорогая, – пробурчал он. – Ты можешь послужить сейчас гораздо более полезному и важному делу, чем чтение писем вслух. Во время нашего медового месяца занимать голову мыслями о работе – не лучшее занятие.
 С проказливой улыбкой Кэтрин отложила письмо, встала и подобрала вверх юбки. Под юбками у нее ничего не было. Нижнее белье раздражало заживающую рану, от которой, правда, остался багровый шрам, чесавшийся просто ужасно. Отчего-то именно шрам казался Максу удивительно соблазнительным. Так что он рассмеялся и потянулся рукой, чтобы прикоснуться к нему. Прикоснуться к ней. К его Кэтрин.
 – Дорогая, – шепнул он, – что ты собираешься со мной сделать?
 – Хорошенько помучить тебя в наказание за нахальство, – ответила она и, перешагнув через него, устроилась на нем верхом и начала медленно садиться. – Я очень способная.
 Макс судорожно втянул сквозь зубы воздух, когда его жена прикоснулась к нему и направила его плоть себе между ног.
 – О Господи, Кэтрин!
 Она приняла в себя начало его мужского достоинства и замерла.
 – Так тебе нравится?
 – Боже, я в раю! – простонал Макс. – Какое, к чертям собачьим, мучение! Просто блаженство!
 Кэтрин немного откинулась назад и приняла Макса в себя целиком.
 – Вот так, – выдохнула она, когда он проник в сладостную жаркую глубину ее женского естества.
 Она немного приподнялась и быстро провела кончиком розового языка по губам.
 – Так вот, Пиль хочет, чтобы ты, в конечном счете, отказался от своей должности в министерстве.
 – Кто? – пролепетал Макс. Ему явно не хватало воздуха. – Отказаться от чего?
 Кэтрин очень медленно опустилась на него и напрягла ягодицы. Макс на какое-то время лишился способности соображать.
 – Они ожидают, что правительство скоро назначит выборы.
 Максу удалось набрать в грудь немного воздуха.
 – Выборы? Какие выборы?
 По телу Кэтрин прошла дрожь удовольствия, и она снова немного привстала над супругом.
 – Похоже, мой барственный братец прикарманил целый городишко, затерявшийся на просторах Девоншира.
 – Прикарманил что?
 – О Господи! Политическое влияние и власть, конечно! – выдохнула она. Над верхней губой у нее проступили бисеринки пота. – Что позволяет более-менее легко управлять голосованием.
 Макс завороженно следил за двигавшейся у него перед глазами ее полной грудью.
 – Господи, Кэтрин, да знаю я всю их кухню! – Он снова попытался спокойно вдохнуть, но не очень преуспел. – Святые угодники! Что ты делаешь?!
 – Растолковываю тебе содержание письма.
 – Беспокоиться о каком-то письме! – Он посмотрел на нее одновременно плотоядным и растерянным взглядом. – Неужели ты всерьез можешь рассуждать про политику, когда мы предаемся любви?
 Кэтрин ответила ему просто хулиганской улыбкой и вдруг стала удивительно похожа на своего младшего брата.
 – Я хочу пользоваться каждой возможностью, чтобы пополнять свои знания, – словоохотливо объяснила она. – Если я так не буду делать, то нам не о чем будет говорить, когда мы вернемся домой.
 – Бога ради, Кэтрин, не говори глупостей!
 – А ты не будь злюкой, мой дорогой. – Она снова скользнула вниз до самого конца мучительно и сладостно медленно. – Ты обещал, что будешь держать себя в руках, если женишься на мне.
 – Да, да, обещал. Господи, Кэтрин, только не останавливайся!
 Но Кэтрин уже сама не могла и не желала останавливаться, и с каждым разом дыхание у нее становилось тяжелее и чаще.
 – Они хотят ... чтобы ты ... баллотировался ... в парламент ... – смогла все-таки выговорить она. – В палату общин ... потому что тори Уолрейвена ... не оправдали ожиданий ... и на них давят ... А Пилю ... нужна поддержка ... чтобы провести билль о реформе ... а потом ... О Боже, Макс!
 Макс сознательно приостановил их сладостное покачивание.
 – Что там с реформой? Я не очень понял ...
 – О, Макс! – Кэтрин зажмурилась и запрокинула голову. – Не важно. Просто ... О, сильнее, сильнее!
 Он чувствовал щекой ее упругую и теплую грудь; пахло от нее разогретым осенним солнцем, женским телом, и устоять перед ней не было никакой возможности. Да Макс никогда и не стремился сопротивляться Кэтрин в ее любовных порывах. Долго-долго она приподнималась и опускалась, даря им обоим незабываемые мгновения. А потом Макс крепко обнял ее, сел, приподнял ей бедра, и они поменялись ролями. Все получилось прекрасно. Как всегда.
 – Так ты согласишься? – спросила она полчаса спустя. Они уже успели перебраться на широкую пуховую постель, и Кэтрин ласково перебирала темную поросль у него на груди.
 Макс лениво приподнял голову и поглядел на жену сквозь упавшие ему на глаза спутанные волосы.
 – На что я должен согласиться, дорогая? – поинтересовался он.
 Кэтрин с явно и неохотой отстранилась и приподнялась на локте.
 – Будешь баллотироваться от городишка Кэма в Девоншире?
 Макс с явным неудовольствием хмыкнул.
 – Нет, Кэтрин, – твердо ответил он, отставим в сторону мое личное уважение к Пилю. Я не вижу себя в составе его партии. Кроме того, само по себе любое карманное голосование отвратительно.
 – Конечно, дорогой, конечно, – закивала головой Кэтрин.
 – В Англии нужно менять к чертовой матери всю политическую систему, вот что, – проворчал он и· заключил Кэтрин в объятия.
 – Само собой разумеется, что ее нужно менять, – ласково согласилась она.
 Макс насторожился. Что-то в ее голосе ...
 – Что ты все время со мной соглашаешься?
 Кэтрин немного помолчала.
 – Только парламент может поменять правительство, – негромко сказала она и положила теплую ладошку ему на грудь. – Если система никуда не годится и если твои идеи справедливы и благородны, отчего тогда не помочь им обрести плоть и кровь и все исправить?
 Теперь настала очередь Макса впасть в задумчивое молчание. Молчал он так долго, что Кэтрин даже задремала в его объятиях. Таким вот образом они частенько спали здесь, на испанской вилле, окруженные счастьем и одиночеством. Слуг мало, и на глаза они попадались редко, а соседей не было на мили вокруг. Им хорошо вдвоем. Замечательно. Только здесь Кэтрин поняла, что такое настоящее блаженство. Но все должно было скоро закончиться. Они оба помнили об этом.
 – Знаешь, а ты, может быть, и права, – наконец решился заговорить Макс. – Вообще-то говоря, критиковать намного легче. И еще легче выигрывать по мелочам. В следующем месяце мы вернемся в Лондон, и я, конечно, обсужу все вопросы с Уолрейвеном и твоим братом. В любом случае нам нужно будет купить в городе особняк ...
 – Рядом с Софией, – перебила его Кэтрин.
 Макс настороженно посмотрел на нее.
 – Возможно, в Блумсбери, – предположил он. «На востоке. Вот, значит; куда моя жена с ребенком вознамерилась забраться».
 И он поцеловал ее в затылок.
 Кэтрин наклонила голову и посмотрела ему в глаза.
 – А Нейт? Нейт ведь будет жить у нас? Макс сузил глаза.
 – Хочется тебе так думать – ради Бога, проворчал он. – Мне мальчишка нужен там, где я смогу приглядывать за ним. Но самое главное, чтобы он находился как можно дальше от моей любимой бабушки. Если они вместе, то только держись – смесь похуже пороха.
 Кэтрин рассмеялась.
 – Вот здесь ты, безусловно, прав!
 Макс нахмурился и снова поцеловал ее.
 – Что же до моей бабушки, дорогая, боюсь, что, когда ребенок появится на свет, тебе не следует ожидать от нее слишком многого. В то же время раз у нее появится внук или внучка, которому она так или иначе будет уделять внимание, я попробую ее убедить, чтобы торговыми делами занимался Трамбл. Он на самом деле очень честный и ответственный господин, все знает, как свои пять пальцев. В любом случае ей давно пора заняться своим здоровьем и побольше отдыхать.
 у Кэтрин от переполнившей ее любви готово было разорваться сердце.
 – Я нисколько не сомневаюсь, что ты ее уговоришь, Когда ты хочешь, ты становишься до невозможности убедительным.
 Он ответил ей веселым взглядом, в котором было и тепло испанской осени, и жар любви. Кэтрин ласково погладила его по обнаженному бедру. Сейчас Макс показался ей особенно красивым, сильным и уверенным в себе.
 – Я могу гладить тебя бесконечно, – шепнула она, – ты такой крепкий, сильный и красивый. Мужчина. Мой мужчина. Я тобой горжусь. Даже сказать не могу как.
 – Да я самый обычный человек, – ответил он, и в голосе его неожиданно прозвучала неуверенность. – Вот ты – само совершенство! Я полюбил тебя с того самого момента, как увидел в парке на гнедом жеребце. Меня как молнией ударило. Я знал, просто знал, что, если прикоснусь к тебе хотя бы единожды, вся моя жизнь изменится раз и навсегда.
 Как всегда в таких случаях, Кэтрин смутилась и, покраснев до корней волос, отвернулась.
 – Макс, смотри! – выдохнула она. – Солнце ... оно уже почти зашло!
 Она поднялась с кровати, бесподобная Венера, завернулась в простыню и направилась к открытым дверям.
 – Идем со мной, любовь моя, – ласково проговорила она, останавливаясь на пороге террасы и протягивая ему руку. – Давай выйдем и погреемся еще немного на солнышке.
 Но Максу вовсе не требовалось выходить под открытое небо. Макс де Роуэн уже был осчастливлен ею – солнышком, которое никогда не заходит и озаряет его светом любви.