Аннотация: История движется вперед, а человеческие чувства не меняются — любовь и ревность, благородство и зависть, честность и предательство все так же правят бал… Барон Корф вырастил Анну как родную дочь, он мечтает увидеть ее на сцене императорского театра. Светский Петербург видит в Анне несомненный талант, ей прочат большое будущее. Но мало кто знает, что она — крепостная… --------------------------------------------- Елена ЕЗЕРСКАЯ ЛЮБОВЬ И КОРОНА Глава 1 Что позволено Юпитеру? Зима в Петербурге ужасна, но даже ее свинцовые тучи над головой и пронзительный ветер с залива ничтожны по сравнению с тяжестью и гнетом белых ночей. Это время, когда исчезают границы и тени, и больше нет тайн и личной жизни. И невозможно спрятаться и скрыться под дружеской защитой ночи — все на виду, и все равны под низким, светлым небом держать ответ за сокровенное… Александр Николаевич Романов, цесаревич и наследник российского престола, в который раз с тоской взглянул на белое пятно окна. Он лежал на спине, запрокинув голову, и смотрел в перевернутый мир. — Саша, ты весь дрожишь, — донесся до него шепот Ольги — его прекрасной возлюбленной и фрейлины императрицы. Ольга обвила руками его голову, утопила его лицо в ароматных нежнейших кружевах ручной работы, украшавших ее ночное неглиже. — Оленька, мне страшно, мне все время чудится, что мы не одни. И еще этот свет — он никогда не кончается, он как будто следит!.. — Саша, милый, здесь нет никого! Только ты и я. И наша любовь. Ты просто немного устал от обязанностей, которые государь возложил на тебя… — Обязанности! Долг! А где же я? Где мои желания, мои чувства? Зачем мне то, что разлучает нас с тобой? Почему я должен пренебрегать твоей красотой во имя какой-то абстракции? Я люблю тебя и хочу быть с тобой! Александр смутился — кажется, он был слишком резок и напугал Ольгу. Александр потянулся к ней, поймал ее тонкие пальцы в ладонь и стал осыпать их нежными поцелуями, медленно поднимаясь от перламутра ногтей все выше и выше по мраморной коже ее руки. — Я бы хотела уехать с тобой, — просто сказала Ольга. — В Польшу, в Европу, туда, где мы сможем жить, не опасаясь за нашу любовь. — Я не менее тебя же чаю этого, — кивнул Александр, с неохотой отрываясь от своего сладостного занятия. — Ты знаешь, друг мой, как претит моей душе обещанная мне корона, и кажется, что она уже сейчас точно обруч сдавливает голову. Мне так трудно отвлечься, и даже здесь, в твоих покоях, я не чувствую себя совершенно свободным от будущего! — Ты как будто недоволен мною?.. — Я недоволен лишь тем, что должен расставаться с тобою каждое утро. И я даже толком не знаю, утро ли это. Александр уткнулся головой в ее колени. Ольга наклонилась над ним и ласково пригладила его чуть влажные волосы. Александр вздохнул и затих. А Ольга заговорила — медленно-медленно, словно загадывала судьбу. — Мы всегда будем вместе. И никто, и ничто не сумеют разлучить нас. Мы с тобою друг другу даны Небом, и оно благословит нашу любовь перед Богом и перед людьми… Вот уже год ночь за ночью Александр II проводил в ее комнате. Эти посещения, как и сам роман наследника, ни для кого не были тайной, но их обычность для двора доводила Александра до исступления. Ему казалось, что он познал блаженство подлинной страсти. И то небрежение и понимающие улыбки, коими сопровождалось любое появление Ольги в ассамблеях и на приемах, оскорбляли и бесили наследника. Он всеми силами старался доказать особенность своих отношений с польской принцессой, и преуспел в этом рвении настолько, что сам с головой увяз в амурной драме и заставил встревожиться императора. С некоторых пор Александр стал рассеян, заметно нервен, и обеспокоенный его поведением государь велел с особым пристрастием следить за каждым шагом наследника. Александр вообще по натуре был чувствительным. Он, видимо, унаследовал эту склонность к романтическому от матушки, в православии признанной как Александра Федоровна, но сохранившей немецкую предрасположенность к мистике и волшебным сказкам. И поэтому его живой ум, возбужденно отзывавшийся на все возвышенное, так счастливо и легко воспринял идеалы и настроения придворного наставника наследника — поэта и сибарита Василия Андреевича Жуковского. Сам когда-то испытавший на себе немало несправедливостей, Жуковский прекрасно понимал гнетущую тяжесть долга и необходимости следовать чуждым душе уставам и уложениям. Причиной тому была двусмысленность его незаконнорожденного происхождения. Записанный сыном обедневшего дворянина Жуковского, приживала в доме своего настоящего отца, видного придворного Бунина, Василий не мог на равных общаться со своей крепостной матерью, хотя всегда любил ее нежно и глубоко. При дворе хорошо знали и другую личную драму Жуковского, рожденную свойственными времени предрассудками. Его любовь к сводной племяннице Маше, отвечавшей поэту взаимностью, объявили неблагоразумной и волею матери девушки разрушили чувство в самом его благородном и пылком расцвете. Спокойный, порой медлительный, всегда располагающий к себе Жуковский был прямой противоположностью отца-императора — властного политика, изощренного в лицедействе и тяготеющего к прусскому военному орднунгу. Поэт, сам плохо переносивший кабалу распорядка, пришелся по душе первенцу Николая Павловича. Александр обожал праздники и веселые игры. Он знал наизусть правила проведения парадов и смотров и всем этим страшно увлекался. Но ровно до тех пор, пока военное дело оставалось игрой, правила и механизм которой еще хранят аромат новизны для пытливого исследователя. А едва игра превращалась в реальность, она теряла для наследника свое очарование, и цесаревич начинал тяготиться ею, как обузой. Жуковский видел в этой легкомысленности наследника склонность к гуманитарному и поэтому изначально, принимая должность воспитателя при Александре, оговорил перед императрицей приоритет наук художественных над военными и техническими. Жуковский развивал в Александре умение мыслить о чувствах и внушал уважение к незыблемым основам разумного государства — неприкосновенности личности, порядочности, равенству. С его легкой руки цесаревич научился ценить поэзию и литературу и сам приобрел известное изящество слога. Николаю же все эти тонкости в воспитании наследника престола казались неуместными. Он требовал от Жуковского уделять больше внимания укреплению в Александре духа преемственности трона и государственного умонастроения. Николай был и сам прагматичен во всем — в том числе и в отношениях с женщинами, и настоятельно требовал от наследника подобной рассудительности и готовности к самопожертвованию чувствами во имя высшего предназначения — власти и государства. За два года до этого император отправил обоих — наследника и воспитателя — в путешествие по России, из которого Александр возвратился в Петербург почти обновленным — он возмужал и посерьезнел. В его рассуждениях появилась мудрость будущего правителя нации, и смягченный этими переменами государь снисходительно воспринял даже заступничество сына за декабристов. Однако, как показали дальнейшие события, ослабление надзора за наследником оказалось преждевременным. В тот момент по настойчивой просьбе, исходившей из Варшавы, императрица приблизила ко двору Ольгу Калиновскую. Поначалу Николай был этим решением недоволен — бывшее польское королевство всегда оставалось для него напоминанием о самых неприятных событиях его царствования. Но советники, и тот же Жуковский, со временем сумели убедить императора, что жест доброй воли — появление при дворе юной польской принцессы — позволит ему выглядеть в глазах западных держав человеком, не помнящим зла, и хорошим дипломатом. Но уже через несколько месяцев Николай пожалел о своем мягкосердечии. Польская красавица сразу же покорила сердце Александра, и наследник буквально потерял голову. Он стал заметно манкировать делами государства, его обычная мечтательность превратилась в рассеянность, и все его мысли крутились только вокруг одной планеты — Ольги Калиновской. И подобного пренебрежения к своему долгу наследника император вытерпеть не мог. Николай стал намеренно приближать Александра к решению тех государственных вопросов, которые обычно обдумывал и решал единолично. За цесаревичем неотступно следили десятки глаз, и практически каждый шаг сановного сына был известен императору. И поэтому желание влюбленных уехать и всему вопреки обвенчаться в Европе, высказываемое ими не раз наедине друг с другом, приводило Николая в крайнее негодование. Он уже с раздражением подумывал отослать Ольгу обратно, но императрица и Жуковский, потворствовавшие человеческим слабостям наследника, всячески удерживали Николая от столь решительного шага, который, как они были уверены, мог привести только к одному — к катастрофе в душе наследника и, возможно, к окончательному разрыву отношений между отцом и сыном. Александр остро чувствовал настроение окружающих, но его тяга к Ольге оказалась сильнее разумных доводов матери и воспитателя и угроз отца. Ольга затмила весь свет — Александр всюду видел одну ее. Он задыхался от нежности, чутко улавливая ее щебет в гомоне светской болтовни фрейлин. Он восторгался ее изяществом и прелестной фигурой. Он сравнивал с ней каждую даму на балу или официальном приеме и не находил в других представительницах прекрасного пола очарования и притягательности, хоть сколько-нибудь сравнимых с тем, что излучала прекрасная полячка. И с трепетом юноши мучался в ожидании вечера, когда, вырвавшись из дворцовых тенет, он приходил в комнату Ольги и падал в ее объятия, погружаясь, как в омут, в любовную негу. Александр и сам был умелым любовником, но Ольга имела над ним власть необъяснимую, почти колдовскую. Она заставляла его забыться на ложе любви, отрешиться от сдержанности и благоразумия. И Александр учился у нее всецело отдаваться желанию — его страсть казалась неутолимой, под стать ее пылкости. И самым страшным был миг расставания — каждый раз Александр уходил от Ольги, превозмогая великую боль, словно отрывал от сердца самую большую, свою лучшую часть. И только одно лекарство могло облегчить его участь — войти вечером в комнату, ставшую приютом их любви, и снова окунуться в мир грез и неземного блаженства. Ощутить тепло и истому, в которых растворялось все — суета сует и прочая суета… «И плыть по воле волн, по воле Рока навстречу райским берегам любви!..». * * * Александр не успел застегнуть воротник на мундире, как ударили в крепости. Пушечный выстрел долетел до дворца вязким облаком и переполошил ворон на площади. Густая черная стая дружно снялась с мостовой и, обкаркав Зимний, устремилась в сторону Невского. Александр вздрогнул, ногти противно скребнули по гербу на верхней части пуговицы. Умиротворение и благость сняло как рукой. Цесаревич вздохнул. Боже, как кратко, как хрупко счастье! Он боялся оглянуться, но чувствовал, что Ольга там, на постели, тоже замерла в ожидании неизбежного расставания. А она так всегда хороша по утру — томная, нежная и еще соблазнительнее, чем ночью! Александр одернул мундир и бросил взгляд в зеркало на туалетном столике. Подтянутый и строгий в кителе прусского образца, он даже самому себе показался чужим. Что же говорить об Ольге, в глазах которой — он уловил ее отражение в зеркале — застыло столько неизбывной тоски и страдания. «Ольга! Ах, Ольга!.. Любовь моя, мука моя крестная, ангел небесный, богиня ночного огня!..» Александр не додумал строчку — на глаза попался билет с золочеными вензелями и виньетками, приглашение на бал к графу Потоцкому. Кровь бросилась ему в голову. Александр потянулся за билетом — хотел смять, изорвать этот атласный клочок бумаги, но усилием воли сдержался. Он старался погасить ревность, от которой перехватило горло. Александр знал, что Потоцкий недавно отстроил новый особняк на набережной Фонтанки и в ознаменование этого события устраивал бал-маскарад, коих был превеликий мастер и любитель. Его балы стали чрезвычайно популярны у светской молодежи, и мысль о том, что Ольга — украшение этого бала — будет блистать и вальсировать в окружении других мужчин, едва не вывела наследника из равновесия. Александр задержал дыхание, глубоко вдохнул и сказал ровным, чужим голосом: — Ольга, я хочу поговорить с вами… — С вами? Что это значит, Саша?, Чем я вдруг стала тебе не мила? — Ты собираешься на маскарад? — смягчился цесаревич — он всегда уступал под этим взглядом, полным любви и бесконечной преданности. — Да, я обещала Наташе… — Опять эта твоя Репнина! Репнины окружают меня повсюду — здесь, в твоей комнате, в моем кабинете! Ты знаешь, что ее брат приставлен ко мне адъютантом? — Но Саша, милый… — Ольга плавно соскользнула с постели и подбежала к цесаревичу, обняла его за плечи. — Наташа не враг нам. Она — единственный мой советчик и помощник. И брат ее, как я наслышана, весьма порядочный и верный человек. Да и разве бы я посмела отправиться на бал без подруги, которая будет мне и свидетелем, и защитой! — Но я бы хотел провести этот вечер с тобой! — Я боюсь, что император станет гневаться — мы и так слишком много времени проводим вместе! — При чем здесь мой отец? — При всем, Сашенька! Я так боюсь его немилости… — Я никому не дам тебя в обиду! Ольга прижалась к нему, и Александр снова почувствовал, что слабеет, а потому спросил ее холодно, словно продолжая испытывать: — И ты собираешься танцевать? — Если ты позволишь…. — Позволю, — его голос дрогнул. — Мне грустно думать, что мы не сможем танцевать вместе. — Ольга, Ольга, если бы ты знала, как мне надоело прятаться!.. — Александр тяжело вздохнул и бережно отстранил Ольгу от себя. — Но я обещаю тебе — когда-нибудь мы будем танцевать вместе на глазах всего мира! Оставив Ольгу, Александр решительно вышел из ее комнаты — словно спасался бегством. На повороте в галерею, ведущую к покоям императрицы, он неожиданно столкнулся с Натальей Репниной. От резкого движения изящные туфельки девушки разъехались, и Наталья упала прямо на руки цесаревича. — Я поймал вас, — насмешливо сообщил Александр, приминая пышные юбки ее платья. — Ваше высочество, — Наташа ловко вывернулась из объятий наследника и склонилась в реверансе, — простите меня, я такая неловкая. — Надеюсь, это у вас не семейное. Ваш брат — теперь мой адъютант, а я предпочитаю видеть рядом с собой людей расторопных и умелых. — Я уверена — вы оцените его по достоинству, Ваше Высочество. Мишель так взволнован своим новым назначением! — Уверен, что человека более преданного, чем он, не найти, — кивнул ей Александр. — Вы, говорят, сегодня вечером будете у Потоцкого на маскараде? — Непременно — Туда, я полагаю, приглашены все фрейлины императрицы? — Вы осведомлены гораздо лучше меня, Ваше Высочество. Жаль, что вас там не будет. — Не стоит сожаления! Меня ждут важные государственные дела. А вам желаю от души повеселиться. — Ваше Высочество, — Наташа жестом остановила собравшегося уйти Александра. — В действительности вы хотели знать, будет ли там Ольга Калиновская? — С чего вы взяли, что мне это интересно? — слукавил Александр. — Вы знаете, что высочайшим соизволением мне запрещено видеться с фрейлиной Калиновской в присутственных местах, и я не должен кого-либо расспрашивать о ней. — Понимаю, но этот запрет не распространяется на меня, и я вправе говорить о своей подруге, где угодно и с кем угодно… — А я не стану вас перебивать. — Она сегодня будет на балу… — Одна или с кавалером? — Она не хочет, чтобы ее сопровождал кто-либо, кроме меня. — Это похвально, но, полагаю, такой красивой девушке, как Ольга, негоже быть одной… — Ваше Высочество, — Наташа вдруг уловила в голосе и во взгляде наследника какое-то решение и испугалась, что угадала его. — Умоляю вас, будьте осторожны!.. "Судьба и будущее Ольги — в ваших руках! — В моих руках, быть может, завтра, окажется судьба всего государства российского. Так что к ответственности мне не привыкать! Александр церемонно раскланялся с Наташей и прошел по галерее к себе. Цесаревич шел и улыбался — Репнина подтвердила сказанное Ольгой. Она любила его — он был для нее единственным! Наташа же еще какое-то время грустно смотрела ему вслед, а потом снова заторопилась — она спешила к Ольге. До Наташи дошли слухи, что императрица желает видеть свою молодую фрейлину, и этот вызов казался Репниной недобрым предзнаменованием. Наташа знала, что императрица столь же пристально, как и государь, следит за развитием отношений Калиновской с наследником, но свои чувства государыня выражала не так откровенно и бесцеремонно, как это делал ее державный супруг. Долгие годы совместной жизни с Николаем научили Александру Федоровну терпению и рассудительности. Юная принцесса, воспитанная в духе протестантизма, была потрясена солдатским нравом своего царственного супруга. И поэтому мигрень и слезы в первые годы их совместной жизни стали верными спутниками настроения императрицы. Но постепенно Александре Федоровне удалось укрепить свою волю, а Николай радовался, что сумел обуздать плаксивый характер сиятельной фройляйн. «Нервы? — как-то пошутил он в разговоре со своим наместником на Кавказе в ответ на его жалобы по поводу здоровья своей жены. — У императрицы тоже были нервы. Но я приказал, чтобы никаких нервов, и их не стало». * * * Когда Наташа вошла в комнату Ольги, та все еще сидела на пуфе перед туалетным столиком и то ли с укором, то ли с недоумением рассматривала свое отражение в зеркале трюмо, медленно водя гребнем по пышным волнистым волосам. Глядя на подругу, Наташа почувствовала жалость к ее несчастливой любви. Весь этот год она была верной наперсницей отношений Александра и Ольги. Ольга открывалась ей во всем и советовалась, как с самым близким человеком. Ольга впервые жила при дворе столь великой державы и многого не знала. Наталья же давно пользовалась честью быть фрейлиной императрицы. Умная, красивая и разносторонне образованная" девушка отличалась на редкость покладистым нравом и исключительной порядочностью. Она не участвовала в интригах и покровительствовала Ольге, вынужденной выдерживать осаду колких придворных дам, откровенно ревновавших счастливую избранницу Александра. Наталья видела, что чувства обоих влюбленных — искренни и благородны, но, понимая всю безысходность этой страсти, старалась удержать подругу от соблазна верить в будущее ее отношений с наследником. — Александр меня так любит, — словно раздумывая, тихо произнесла Ольга, кивнув вошедшей Репниной, — Он ради меня готов отречься от престола. — Он сам тебе об этом сказал? — с сомнением спросила Наташа, подходя ближе и пытаясь поймать в зеркале отраженный взгляд подруги. Но Ольга ускользала, погруженная в свои мысли и еще не остывшая от ночи любви. — Нет, так прямо не сказал, но все возможно. А почему он должен стать императором? Почему он не может отправиться со мной в Польшу и жить там? Его дядя, великий князь Константин, так и сделал, когда полюбил. — Ольга! — всплеснула руками всегда эмоциональная Наташа. — Ты грезишь наяву. Наследник престола неволен свободно уехать и жить по своему разумению. Поверь, это опасные мечты. — Но я люблю его! — Если ты хочешь любви, то, смею думать, Александр — не единственно возможный кандидат для воплощения твоих желаний… — Нет! Он единственный, так же, как я единственная для него! И я не могу довольствоваться редкими моментами, которые удается украсть у судьбы. — Мне вполне понятны твои чувства, — примирительно сказала Наташа. — Даже больше, чем ты себе представляешь. Но, если ты все же решишься упорствовать и далее, тебя ожидают страдания. Прислушайся к голосу разума — у вас с Александром не может быть будущего… В дверь невежливо постучали, и в то же мгновение в комнату вошла камер-фрейлина императрицы. Не давая девушкам опомниться и не отвечая на приветственный реверанс, она сказала весьма требовательным тоном, пристально и небрежно разглядывая полуодетую Ольгу: — Ее Императорское Величество Александра Федоровна желает видеть вас… * * * Прежде чем побеседовать с Ольгой, императрица попробовала поговорить с мужем. Николай работал в своем кабинете. Перед ним на столе лежали наброски новой военной формы, и Николай даже не поднял голову, когда адъютант доложил ему о приходе императрицы. Александра Федоровна жестом дала понять офицеру — «Оставьте нас!» — и подошла к мужу. — Я хотела говорить с вами… — Не сейчас, mein herz… Я занят! — Николай говорил резко, он не любил, когда ему мешали. — Я должен просмотреть все эскизы, пока не появился ваш нерадивый сын. Я велел разыскать его и сообщить о моем приглашении… — Вы говорите об Александре? — в голосе мужа императрице почудилась недобрая ирония. Александра Федоровна насторожилась — обычно подобные интонации предшествовали буре, последствия которой бывали непредсказуемы и чреваты жестокими решениями. — Разумеется, — Николай наконец поднял голову и пристально посмотрел на императрицу. — Вы слишком избаловали его, мадам! Все эти чувства сделали его изрядно впечатлительным, а новое увлечение — так и просто безрассудным! Ведь это ваша кандидатка!.. — Мне кажется, вы заблуждаетесь насчет Ольги… — Вероятно, но я уж точно не заблуждаюсь в отношении Александра. Он любезничает с этой полячкой, забыв обо всем на свете. Он упрям и упорен, а главное, делает все это мне назло. Он ведет себя, как вздорный мальчишка, а не как наследник Российского престола. — Но, быть упрямым в его возрасте — не порок. — Это не только упрямство! Это непокорность, неповиновение отцу и императору! — Не горячитесь, Ваше Величество. Вспомните — еще не так давно он был без ума от графини Ростовой. И мы должны быть благодарны Ольге за то, что она вовремя отвлекла Александра. Я думаю, что и это увлечение столь же несерьезно. — Когда Александр явится сообщить нам о своем намерении жениться на Калиновской, будет поздно оценивать достоинства и недостатки этой связи! — парировал Николай, откидываясь на спинку стула. Он выглядел раздраженным — жене все-таки удалось оторвать его от дела и втянуть в нелепый разговор о том, что не давало ни малейшего повода для обсуждения. Затянувшийся роман наследника с фрейлиной — это плохо! Это мешает ему, императору, и угрожает безопасности государства! И когда только женщины научатся мыслить масштабно! — Вы полагаете, что Саша видит в ней свою будущую жену? Вы шутите? — не сдавалась Александра. — Отнюдь нет! И боюсь, Александр тоже. Я уже говорил ему, что Ольга недостойна быть рядом с будущим императором. И, знаете, что он мне ответил? «Это я недостоин ее». Каково, а? — Может быть, мне следует поговорить с ним прежде вас, мой друг? — Нет, разговоры здесь впустую. Нужно действовать, и немедленно! — А мне позволено будет узнать, что вы намерены предпринять? — Я выбрал к нему адъютанта, поручика Репнина. Я думаю поручить ему присматривать за ним. — Вы считаете, что это удачная мысль? Не стоит обходиться с наследником, как с ребенком. — А между тем, именно он ведет себя, как дитя! — Но он еще ни разу не ослушивался вас напрямую, — сдержанно напомнила мужу императрица. — л Поверьте, нам стоит показать Александру, что мы доверяем ему. Ведь если вы не доверяете ему в выборе спутницы жизни, то как доверите престол? — Александру еще далеко до короны. Ему еще многому необходимо научиться. И, прежде всего, держать свои чувства в узде! Не поддаваться страстям и капризам! — Вспомните себя в его годы! Разве страсть не захватывала вас всецело? — Моей единственной страстью были и остаетесь вы, Шарлотта. — Единственной, Нике? — Александра слегка улыбнулась. Любовные интриги императора уже давно стали ее хронической головной и сердечной болью, но она научилась и это терпеть, потому что знала — увлечения временны, а она — Императрица, мать его детей и наследников! — Оставьте, Шарлотта! Речь сейчас о другом. Александру нужно властвовать собой. Он будущий император! А император должен быть безупречен… — Рискую огорчить вас, Ваше Величество, но вы и сами далеко не безупречны, — храбро сказала императрица. — Вот как? — Николай с интересом взглянул на супругу — что-то она сегодня не в меру настойчива. — И в чем вы видите мои недостатки? — Я вижу мужчину с добрым сердцем и храброго духом, мужчину, которого я люблю, однако, вы мните себя образцом безупречности. И именно в этот момент чаще всего вы и совершаете ошибки. — Но, Шарлотта, когда я совершал ошибки? — Вы совершаете их, как любой человек. Как я, как Александр. Безупречен один Господь! — Стало быть, вы считаете, что я… — В мире мало людей, столь близких к совершенству, как вы, — Александра не хотела дать мужу ни малейшей возможности опомниться и перейти в наступление, — я люблю вас всем сердцем, и благодарна судьбе за то, что я — ваша жена. — И мои дети когда-то тоже благодарили судьбу и Бога за то, что я их отец, а теперь… — Они по-прежнему верны вам и любят вас, но Александр вырос и изменился, как и его отец. Кажется, в юности вы также были своенравны. — Очевидно, вы правы, однако я не понимаю, почему он все время спорит со мной! — Вы слишком строги с ним, поэтому он и бунтует. Будьте с ним терпеливы, и тогда, возможно, он снова станет смотреть на вас как на Бога. — А вы.., вы по-прежнему будете считать, что я не безупречен? — Николай поднялся из-за стола и подошел к императрице. Он взял ее руку в свою и церемонно поцеловал. — Я по-прежнему буду любить вас, мой друг. Как и ваш сын любит вас, — Александра снова вздохнула — Николай не умел быть нежным, он боялся чувств, как опасной заразы. — Я думаю, что, в конце концов, он послушается, и Калиновская исчезнет из его жизни, как сон — страшный для нас, счастливый и краткий — для Александра. Я уверена в этом… * * * — Выпад! Еще выпад! Туше! — в один голос вскричали два молодых офицера, неопасно приставив клинки к горлу друг друга. И тут же, пару секунд насладившись победой, рассмеялись и бросились обниматься. Разминка опять завершилась вничью, и тот, что постарше, остался этим заметно недоволен. В отличие от своего соперника он радовался деланно и с плохо скрытым раздражением. Но его визави напряжения не замечал — он был упоен своей удачей. И не одной! Этот день должен был стать для молодого князя Репнина началом новой жизни. Сегодня его ожидало представление наследнику престола, коему его рекомендовали в качестве адъютанта. Сегодня он сражался против своего друга Владимира Корфа и устоял — это тоже весьма почетно! Молодой барон Корф славился своей смелостью и мало кто мог превзойти его в искусстве боя. Они подружились несколько лет назад. Их как-то познакомил на балу приятель Михаила, молодой князь Андрей Долгорукий, сосед Корфов, имение которого находилось в том же, Двугорском, уезде и отцы которых дружили с незапамятных времен. Владимира прочили в мужья старшей дочери Долгоруких — Елизавете Петровне. Репнин запомнил ее — очаровательная девушка, настоящая барышня, из тех, что далеки от светских забав, но всегда готовы составить счастье порядочному человеку. Он даже поспешил поздравить Владимира с прекрасным выбором невесты, но потом понял, что разговор этот Корфу почему-то неприятен, и счел неуместным вдаваться в подробности при первой встрече. О Владимире Корфе говорили разное, но вскоре и сам Михаил почувствовал, что причина его прославленной храбрости — не в одном только стремлении с честью исполнять свой долг офицера и воина. Владимир все время лез на рожон. Он сам напросился участвовать в кавказской кампании и проявил храбрость, достойную всяческих похвал и уважения сослуживцев. Но многие из них между тем подозревали, что на передовой Владимир Корф искал скорее не славы, а смерти, хотя и пули и острый горский клинок его счастливо миновали. Несколько раз Владимир был на острие дуэли, но однополчане не дали вспыльчивому храбрецу дойти до выбора пистолетов. Потому что, несмотря на байронический вид, который Владимир сохранял постоянно, его ценили и берегли. Со временем знакомство Репнина с Владимиром Корфом укрепилось, несмотря на то, что они оказались во многом противоположны. Репнин отличался нравом более ровным, характером открытым, был начитан в литературе и искусствах. Корф же представлял собою тип офицера, почитаемый императором — прямолинейный, сосредоточенный, проявлявший отличную выучку в воинском ремесле. Он весьма нравился дамам, но был с ними самоуверен и порою излишне циничен. Михаил даже заподозрил в его прошлом несчастную любовь, но Владимир все отрицал и объяснял свою холодность издержками нрава. — Ты помнишь, что сегодня балмаскарад! У графа Потоцкого? — напомнил Репнин, собираясь в Зимний. — Да, да. Сегодня в десять. Непременно. — Желаю, чтобы тебе повезло, и ты встретился с нею. — О чем ты? — сухо переспросил Владимир. — О твоей юной красавице! Она действительно так хороша? — Да. — А как же Лиза Долгорукая? Ты же ее любишь? — Любил, когда был мальчишкой. Сколько воды утекло с тех пор, — пожал плечами Владимир. — А Лиза знает, что для тебя все изменилось? — Надеюсь, она давным-давно нашла мне замену, — Владимир поднялся, давая понять другу, что разговор окончен. Репнин не стал настаивать, весело подмигнул Корфу и отправился собираться. К назначенному часу в Зимнем дворце его ждал Жуковский. От казармы Репнин поехал в двуколке. На съезде с Невского лошадь, заслышав пушечный выстрел из крепости, вдруг понесла и едва не раздавила девушку, поднимавшую с мостовой прелестную, свежую розу. Репнин спас положение, бросившись на помощь кучеру — вдвоем они осадили лошадь, уже нависавшую над растерянной девушкой. Репнин выскочил из коляски и подбежал к незнакомке. — Вы не пострадали? — участливо спросил он. — Кучер, каналья, гонит как сумасшедший! — Благодарю вас, — ответила девушка, и звук ее голоса, серебристый и нежный, заставил Репнина искать ее лица взглядом. Девушка оказалась так же хороша, как и ее голос — прелестное создание с небесным взором, в котором таилась грусть и доверчивость юного существа. Репнин утонул в ее глазах и растерялся. Прекрасная незнакомка заторопилась под его восторженным взором. — Все хорошо, и не ругайте кучера, это лошадь понесла. — Хорошо, я не буду ругать… — пробормотал Репнин. Ее взгляд был так убедителен в своем укоре, что Михаил смутился своей излишней суровости. — Барин, — робко раздалось от коляски, — извиняйте, однако, но ехать пора. — Да, да, — кивнул Репнин кучеру и оглянулся. Прекрасная незнакомка исчезла, словно приснилась, но искать ее не было времени, и Михаил в расстроенных чувствах вскочил в коляску и крикнул кучеру: — Погоняй! В Зимний дворец Репнин приехал с опозданием, но едва он бросился объяснять Жуковскому причину, как тот остановил его: — Во-первых, друг мой, я рад вас видеть. Во-вторых, я назначил вам встречу заранее, чтобы оговорить перед аудиенцией у государя ряд вопросов, которые, несомненно, важны для вас на новом и столь важном для империи и вашей карьеры поприще. Жуковский ждал его в приемной зале и, указав на банкетку, жестом предложил Михаилу присесть рядом с собой. Репнин с виноватым видом занял место подле наставника Александра. — Василий Андреевич, я не успел поблагодарить вас за участие в моей судьбе. Если бы не вы… — Полно, полно, друг мой! — прервал его реверансы Жуковский. — Служба вам предстоит весьма не простая, очевидно, вы еще будете ругать меня за это назначение. — Надеюсь, у меня не будет повода. — Государь желает видеть вас, Михаил, но прежде позвольте мне предостеречь вас. — У государя императора свое понимание ваших обязанностей. Ваша должность сравни искусству канатоходца. Один неверный шаг… Будьте во всем осмотрительны. Не принимайте поспешных решений, и, если вам понадобится мой совет, я всегда к вашим услугам. — Я очень ценю вашу заботу, Василий Андреевич, и не подведу. Обещаю. — Вот и славно, — Жуковский доброжелательно улыбнулся — ему была приятна решительность Михаила. — Не будем медлить, император не любит ждать. Жуковский поднялся и вовремя — к ним подошел адъютант императора. Его появление оказалось точным — часы на камине как раз проиграли половину часа. — Его Императорское Величество ожидают вас, — сказал он и распахнул дверь кабинета. Жуковский прошел в распахнутую дверь первым. Михаил ощутил в горле слабое жжение и на секунду задержал дыхание. Потом шагнул следом за Жуковским. Николай стоял у окна, рассматривая вид на Дворцовую площадь. Он сознательно выдержал паузу, спиной ощущая, как недоумевает по поводу этого молчания эмоциональный Жуковский и краснеет молодой поручик. Наконец, Николай счел, что с обоих довольно, и повернулся к вошедшим в кабинет посетителям. — Поручик Репнин, — властно позвал император, — подойдите ко мне. У вас сегодня первый день адъютантства у моего сына… Я надеюсь, вы осведомлены о своих прямых обязанностях? — Так точно, Ваше Величество! — Это прекрасно, — кивнул Николай. — Но должен уведомить вас, что помимо прямых обязанностей, у вас будут и поручения сугубо конфиденциального свойства, исходящие лично от меня. — Это огромная честь для меня, Ваше Величество, — Репнин незаметно глянул в сторону Жуковского — об этом пытался предупредить его Василий Андреевич? Жуковский одними глазами дал ему понять — будьте внимательней, слушайте, не отвлекайтесь! — Эти поручения будут касаться Александра, но должны оставаться втайне от него. Вы понимаете, о чем я говорю? — Николай испытующе взглянул прямо в лицо Репнину. — Нет… — растерялся Репнин и поспешно добавил: — Ваше Величество… — Честность и прямота, — поспешил ему на помощь Жуковский, — явно относятся к достоинствам этого молодого человека, Ваше Величество. — А, по-моему, он лукавит, — с сомнением в голосе сказал Николай. — Что же… Тогда скажу прямо — сегодня ваш долг убедиться в том, что Александр больше не встречается с фрейлиной императрицы Ольгой Калиновской. Хотите отказаться от моего предложения? Но, впрочем, теперь я лукавлю. Вы не можете от него отказаться. — Ваше величество, мы должны дать молодому человеку время на обдумывание всей диспозиции, — Жуковский снова попытался поддержать своего протеже. — Василий Андреевич… — в голосе государя зазвенел металл. — Я прошу вас, введите поручика в курс дела. От Жуковского в моей семье секретов нет. И последнее. Я уверен, вы догадываетесь, что ни я, ни Василий Андреевич не могут желать зла Александру. Вы свободны. Николай снова сосредоточился на картине за окном. Репнин и Жуковский, понимая, что аудиенция закончена, поклонились императору и тихо, один за другим, вышли из кабинета. — Что же это, Василий Андреевич, — воскликнул Репнин, едва они вышли в коридорную галерею, — я должен доносить на Александра?! — Я воспитывал Сашу с восьми лет, — мягким тоном охладил пыл его негодования Жуковский. — Он может стать великим императором, поверьте. И, что еще важнее, Россия ждет именно такого правителя, как он. И для нее потеря будет невосполнимой, если страсти, свойственные неординарным натурам, помешают Александру выполнить свою миссию. — Но Александр не только наследник престола, он еще и просто человек! И имеет право на чувства! — Вы прямо цитируете наследника, — грустно улыбнулся Жуковский. — Но, к счастью, в ваших словах я слышу и сомнение. Вы чувствуете — слова «престол» и «страсть» в одном предложении неуместны. — Вы благородный человек, Василий Андреевич. Я должен довериться вам, хотя, конечно, просто не представляю себе всех последствий этого предложения. — Послушайте, друг мой! — Жуковский остановился и глубоко вздохнул. — Вполне допускаю, что могут возникнуть ситуации, когда я буду не в силах содействовать вам или заступиться за вас. Невыполнение приказов государь считает предательством. И вы должны серьезно обдумать свое поведение при дворе. И трижды подумать, прежде чем что-либо совершить. Поступайте по совести, но помните о долге. И тогда вам не придется считать себя доносчиком, и другие не назовут вас предателем. Репнин выслушал Жуковского молча. Иллюзии рассыпались у него на глазах — вместо святого служения Отечеству, он оказался на передовой дворцовых интриг, и от осознания этого в сердце Михаила поселилась странная тоска — глухая и мутная. Попрощавшись с Жуковским, Репнин проследовал к интенданту Александра и получил от него надлежащие инструкции. Выполнив все поручения, он явился к наследнику — представиться по форме и доложить о начале исполнения своих обязанностей. Александр встретил его в своем кабинете, бросившись навстречу, как к старому другу. Но Репнин не выказал такой же радости и сказал сухо и официально: — Я получил отчет от интенданта Вашего Высочества и проверил фуражирование вашего полка. — Оставьте этот тон, Репнин, — недовольно прервал его наследник, — не уподобляйтесь солдафонам моего батюшки. — Также я ознакомился с жалобами и представлениями, направленными на имя Вашего Высочества… — Репнин, не досаждайте мне всей этой армейской галиматьей, — тон Александра из свойского стал требовательным, — помогите закончить письмо. Что-нибудь оригинальное и с чувством. — Письмо адресовано женщине? — Конечно! Любимой, расстроенной нашим расставанием и недомолвками, — воскликнул Александр, обрадованный, что его, наконец-то, поняли. — Ну же, Репнин, как можно успокоить любимую женщину? — Боюсь, Ваше Высочество, что в амурном слоге я не искушен и вряд ли сумею вам помочь, — солгал Репнин, известный в полку своим поэтическим даром. — Вы что же, никогда не любили? — Александр с удивлением взглянул на своего адъютанта. — Пока не удостоился этого счастья… — А знаете, я вам даже завидую, — Александр посмотрел на Репнина с нескрываемым любопытством. — Но это еще не все… Сегодня вечером мне понадобится ваша помощь. Дело секретное, поедем в вашей карете. И мне нужно будет кое-что из одежды, например, маска. — Маска? — Вот именно. — Могу я узнать, для чего такая секретность? — А вот это — лишний вопрос, мой дорогой друг, — Александр испытующе взглянул в лицо Репнину. — Вы же мой друг? Так не позволяйте мне усомниться в вашем назначении… * * * После того, как Репнин ушел, Александр, не торопясь, дописал письмо, предназначавшееся Ольге, и только тогда счел, что достаточно заставлял отца ждать. — Явился по вашему приказанию! — по-уставному объявил Александр, войдя к императору вслед за докладом адъютанта, сообщившим о его появлении. — Молодец! Из тебя выйдет солдат! — Сомневаюсь. Даже дрессированные звери не всегда охотно выполняют приказы. — Ты полагаешь себя дрессированным зверем? — Николай взглянул на сына неодобрительно и исподлобья. — Разве не похож? Вы отменно выдрессировали меня. Кланяюсь, когда надо. Одеваюсь, как надо. Учусь, чему скажут. — Стало быть, ты считаешь, что Господь ошибся, послав тебе судьбу наследника престола в самой большой державе мира? — Я считаю, что жизнь, лишенная свободы, не имеет смысла. — Ты излишне горяч, сын мой. И полон страстей. Но я тебя понимаю, сам был таким в твои годы. — И что же — вас жизнь не разочаровала? — Нет. Не разочаровала. Но когда я стал императором, мне пришлось быстро повзрослеть. — Отец, — Александр на минуту растрогался. — Я все понимаю… — Слушай, Саша, — мягко перебил его Николай. — Возможно, ты прав, и я действительно очень строг с тобой. Хочешь веселиться — веселись. Только помни, кто ты и в чем твой долг. — Я прекрасно помню это… — слабость Александра была недолгой. — Трудно забыть. Вы напоминаете мне о моем долге каждый божий день! — Об этом не грех напомнить. И вот еще, об этой… — Ее зовут Ольга Калиновская, и я люблю ее. И желаю жениться на любимой женщине. Как это сделал мой дядя, Константин, который выбрал верность другому долгу — долгу своего сердца!.. — Он был слаб, — сухо сказал Николай, — и никто его выбору не препятствовал. Ты же не можешь позволить себе такую роскошь. Выбор сделан за тебя. Богом и народом. И довольно об этом. Вот, лучше взгляни… — И что это? — Александр без малейшего интереса склонился к листам бумаги, разложенным на столе перед отцом. — Наброски новой военной формы. Рассмотри повнимательней. Вероятно, ты захочешь ее усовершенствовать. Добавишь что-нибудь новое, — Николай старался говорить как можно более любезным тоном. — Да неужели вы действительно думаете, что, рисуя военную форму, я захочу стать императором? — в сердцах воскликнул Александр. Отец не понимал его, не слушал и не хотел этого. — Саша, — Николай предпринял последнюю попытку воззвать к разуму сына, — я желаю приобщить тебя к нашему общему делу. — Направляя каждый мой шаг? Покорнейше благодарю! — Александр прищелкнул каблуками и стремительно выбежал из кабинета отца. — Саша!.. Но вместо сына в кабинет вошел Жуковский. Он только что столкнулся с наследником и выразительно, словно испрашивая объяснений, посмотрел на Николая. Вместо ответа император без слов указал Жуковскому на шахматный столик. Жуковский так же молча принял это приглашение. Он знал: шахматы помогали Николаю успокоиться и сосредоточиться. А играл император отменно. Его холодный, математический ум словно предназначался для этой игры, требующей усердия и умения гасить свои эмоции. Быстро разыграв простейший дебют, Николай на несколько секунд задержал дыхание и сделал ход ладьей. Чтобы ответить ему — а Николай всегда играл белыми — Жуковский должен был подумать. Сбросивший первый слой раздражения на продумывание шахматной комбинации, Николай откинулся в кресле и забарабанил пальцами по подлокотнику. — Василий Андреевич, — наконец, нарушил он молчание, — твое влияние на Александра всем известно. И ты пользуешься его доверием… — Благодарю, государь, — кивнул Жуковский, закрыв, как ему показалось, проход для фигуры императора. — С ним стало так трудно, он так несдержан, и характер его невыносим, — пожаловался Николай, делая следующий, на первый взгляд, малозначимый ход пешкой. — Те науки, что я ему преподаю, требуют более усердия и знаний, чем пылкости, — Жуковский на мгновение помедлил в разговоре, высматривая позицию для своего ответного хода. — Однако от степени духовного развития главы государства зависит судьба народа. — А если душа наследника полна безумных идей и вредных пристрастий? — Пристрастия и страсти недолговечны, — Жуковский никак не мог понять, почему Николай подставляет главные фигуры под бой. — Стало быть, ты полагаешь, его увлечение Калиновской будет недолгим? — Недолгим, — кивнул Жуковский и снова сделал ход из первого ряда, невольно открывая правый фланг. — Если вы, государь, не будете упорствовать и запрещать ему видеться с ней. — А если я позволю? — спросил Николай и потянулся к ферзю, невесть как появившемся в расположении фигур Жуковского. — Тогда его интерес к ней быстро угаснет, — Жуковский окинул непонимающим взглядом позицию на доске. — Кстати, в шахматной игре, как и в воспитании отпрысков, есть свои секреты. Чем больше ходов просчитаешь, тем дольше держишь партию в своих руках. — Вот и я говорю о том же, — улыбнулся император. — Василий Андреевич, тебе шах. И мат! Глава 2 Призрачный бал Вернувшись после развода в крепости домой, Владимир Корф застал в гостиной их городского особняка картину привычную, но ненавистную ему с детства. Старый барон, его отец, сидел на диване в центре залы и с умилением слушал музицирование Анны. Анна была проклятьем и кошмарным сном Владимира. Отец всюду выдавал эту хорошенькую девицу с миниатюрной фигуркой и кукольным личиком за свою воспитанницу, а с Владимира взял слово всегда хранить молчание о тайне происхождения юной прелестницы. Барон Корф никогда не рассказывал сыну о причинах, побудивших его баловать и воспитывать крепостную, как собственную дочь, и Владимир предполагал в этом самое худшее. Рано оставшись без матери, он с ненавистью смотрел, как столь необходимая ему отцовская любовь уходила на заботу о девочке без роду и племени. Барон Корф приглашал к Анне тех же учителей, что и к сыну. И поэтому она знала несколько языков, была хорошо воспитана и держалась благородно. Со временем у девушки обнаружился певческий дар, и барон Корф — известный театрал и любитель искусств — прочил ей славу лучшего голоса императорской сцены. Старый Корф частенько устраивал зрелища в своем загородном поместье — его театр считался лучшим в уезде, пользовался отличной репутацией и мог поспорить с другими театрами, знаменитыми в деле увеселения столичной публики. И, конечно же, Анна стала в нем премьер-актрисой. Владимир и сам находил игру Анны восхитительной. Она завораживала и трогала естественностью движений и безыскусностью интонаций. Порою в роли она проявляла столь притягательную страстность, что каждый невольно ощущал тот самый внутренний трепет, который знаком любому, кто испытал глубокое и настоящее чувство. А ее пение можно было сравнить разве только с колдовством сирен, заманивавших на свой губительный остров простодушных моряков, очарованных властью женских голосов. И от сознания силы артистических чар Анны Владимиру становилось еще больнее, и язва, разъедавшая его душу, давала страшные метастазы. Владимир ненавидел Анну так пылко, как если бы любил. И лишь учеба в Пажеском корпусе и дальнейшая воинская служба удержали его от отчаянного желания расставить все точки над i. Вступив в пору зрелости, Владимир еще яснее ощутил, как отдалило от него отца это необъяснимое и противоестественное увлечение барона юной крепостной. Начиная понемногу бунтовать, Владимир сознательно и часто ставил Анну в неловкое положение, публично унижая ее перед дворовыми, угрожал ей поркой на конюшне, но вмешательство отца отнимало у Владимира малейшую надежду на радость расправы с малолетней интриганкой, совершенно непостижимым образом завладевшей сердцем старого барона Корфа. В армии эта боль слегка поутихла, но, время от времени наезжая домой, Владимир снова и снова оказывался свидетелем нелепого межсословного адюльтера. И никакие попытки отца убедить его в том, что эта связь существует лишь в воображении Владимира, не помогали. Будучи не в силах лишить Анну того положения, которое барон Корф определил для нее в их доме, Владимир вымещал свою злость на других крепостных. А это для его отца, известного либерала и гуманиста, было совершенно неприемлемым. И однажды барон убедительно попросил сына, как можно реже навещать его в Двугорском. Тогда-то Владимир и отправился на Кавказ. При возвращении сына в столицу Ивану Ивановичу показалось, что сын повзрослел и научился терпимости. Но иллюзии, равно как и надежды на то, что когда-нибудь Владимир и Анна станут друзьями, развеялись в прах уже в первые часы пребывания молодого Корфа в наследственном особняке в самом центре Санкт-Петербурга. Владимир, как и прежде, выказывал Анне свое небрежение, и тон его обращения к ней стал еще более раздражительным и бесцеремонным. Лишь после нескольких категорических предупреждений, высказанных старым бароном, Владимир повел себя сдержаннее и больше времени проводил с друзьями в казарме или на светских праздниках, нежели дома. Не встречаясь с Анной, Владимир забывался, и обида на отца становилась глуше и уходила глубже, но стоило ему увидеть или паче чаяния — услышать Анну, ненависть и ярость с новой силой овладевали им. Вот и сейчас, вернувшись домой не в лучшем настроении после боя, почти проигранного Репнину, и счастливого назначения последнего в адъютанты цесаревича Александра, Владимир и в родных стенах не мог найти успокоение и понимание. Отец даже не ждал его — он весь превратился в слух и умиление. И как же могло быть иначе — Анна пела! О Господи, как она пела! Этот голос надрывал душу и заставлял слезиться глаза… Владимир не решился войти в залу и прижался к стене за полуоткрытой дверью, откуда хорошо все слышал. Он не хотел слушать, но и не слушать Анну было невозможно. Наконец, Анна сыграла финальный аккорд романса, и, когда замерли последние звуки ее голоса, раздались теплые и уважительные аплодисменты — старый барон благодарил свою воспитанницу за пение. — Вы желаете, чтобы я еще что-нибудь спела для вас? — спросила Анна. — Аннушка, я готов тебя слушать бесконечно, — улыбнулся барон. — Но сегодня лучше побереги голос до вечера. — Для чего? — А вот послушай-ка, — барон взял с серебряного подноса для почты, лежавшем на столике рядом с диваном, распечатанное письмо. — Так… «Здравствуй, дорогой друг!». Так.., здоровье… засвидетельствовать почтение… Вот! «…а именно хочу сообщить тебе, что сегодня я смогу устроить прослушивание для твоей протеже Анны на маскараде у Потоцкого, и смею заверить, если она так талантлива, как ты уверяешь, то ей суждено петь на императорской сцене!» Ты понимаешь? Сегодня тебя будет слушать директор императорских театров — Оболенский. Сергей Степанович — мой давний и хороший друг. — Директор императорских театров? — Да, в присутствии особ, приближенных ко двору! — Но это так неожиданно… — Анна растерялась и вздохнула. — Что, если Сергею Степановичу каким-либо образом станет известна правда обо мне? Может случиться, что кто-нибудь меня узнает — и скажет ему, что я… — Никто не узнает, что ты крепостная, — поспешил уверить ее барон. — А как же Владимир? — встрепенулась Анна. — Он тоже приглашен? — Он ничего не скажет. Я обещаю тебе, — строго сказал барон. — Иван Иванович! Вы слишком добры ко мне. Я не стою ваших хлопот! — Я всего лишь хочу, чтобы ты была счастлива. И ты будешь счастлива. Даю тебе слово барона Корфа. Слово, в котором еще никто не мог усомниться! И не благодари меня, все мои старания для тебя — лишь малая часть того, что я должен отдать твоим заслугам и таланту. — Но… — хотела возразить Анна. — Более не говори ничего! И ожидай меня здесь — я тотчас же вернусь. Я хотел бы кое-что показать тебе. Это очень важно, моя дорогая, — барон поднялся, жестом остановил Анну, попытавшуюся встать, как обычно делают слуги в присутствии хозяина, и вышел из залы. Он прошел близко от Владимира и не заметил его. Владимир на мгновение задержал дыхание и с трудом подавил волнение, с новой силой всколыхнувшее его душу. Отец, что же это такое, отец?! Дождавшись, когда барон пройдет, Владимир резко распахнул дверь в залу и вошел. Анна, игравшая в одиночестве какую-то музыкальную пиеску и что-то напевавшая вполголоса, резко оборвала свое музицирование. — Что же вы прекратили петь? Насколько я понял, это обычное занятие для наших крепостных в часы досуга, — ожесточенно бросил ей Владимир. — Иван Иванович разрешил мне… — Анна поднялась уйти. — Стоять! — зарычал Владимир. — Разве я сказал, что ты свободна? У меня для вас есть поручение, сударыня. И я надеюсь, не должен напоминать, что вы обязаны выполнять мои поручения. Все мои поручения! — Конечно, что прикажете, — Анна поклонилась ему. Владимир заметил, как аккуратно и со вкусом сделана ее прическа — волосок к волоску и такие прелестные завитки на висках!.. И от этого его раздражение усилились сверх всякой меры. — Мои сапоги отвратительно вычищены, — грубо сказал он. — Идите и надрайте их! Так, чтобы я мог видеть в них свое собственное отражение. — Это все? — Нет, — не унимался Владимир. — После сбегайте в лавку Мойшеса за бутылкой шампанского. — Я могу идти, мой господин? — Анна не поднимала глаз, и все ее существо выражало лишь одно — безропотность и покорность. — Извольте, — издевательски проронил Владимир сквозь зубы, глядя, как Анна медленно складывает ноты на крышке рояля и выходит из залы'. Владимир самодовольно улыбнулся и подошел к столику, на котором лежало оставленное отцом письмо от Оболенского. Он едва удержался от желания разорвать этот листок — свидетельство неминуемого позора его семьи. В этот момент вернулся барон, и в руках отца Владимир увидел прямоугольный футляр — в таких обычно хранят украшения. Глаза Владимира недобро блеснули. Барон с недоумением огляделся по сторонам. — Владимир! Ты дома? А где Анна? Она же только что была здесь. — Я отправил ее по делам, — Владимир цинично засмеялся. — Что еще за дела? — вздрогнул барон. — Я приказал ей купить мне шампанского. Хочу банкетировать несколько приятных событий, которыми был отмечен прошедший день. — Послушай, неужели нельзя было послать за вином кого-нибудь из слуг, — в голосе отца Владимиру почудилась нервность, но он пропустил эти признаки мимо ушей. Он упивался своей победой над Анной. — А она и есть служанка! — Не в этом доме. Скажи, чтобы за ней послали, пусть вернется. Она должна готовиться к сегодняшнему вечеру. — Скажите, отец, зачем вам это нужно? — Владимир посмотрел на отца прямо, в упор. — У Анны — редкий талант, — барон не отвел взгляда и не смягчил тона. — Такой дар нужно развивать. — Так пусть поет себе в крепостном театре, чтобы услаждать слух хозяев! На балу ей совершенно не место, и вам не следовало привозить ее в Петербург, отец! — голос Владимира зазвенел от негодования. — Как ты смеешь судить мои поступки! — прикрикнул на него барон и добавил не терпящим возражения тоном: — Мне очень жаль, Владимир, что ты все понимаешь превратно. А посему прошу тебя сейчас же оставить меня!.. И проследи, чтобы Анна немедленно вернулась. Я буду ждать ее здесь, сейчас! Владимир опустил глаза, отрешенно кивнул и вышел из залы. Дав распоряжение одному из слуг найти Анну, он бросился к себе и запер комнату на ключ. Оставшись один, Владимир рухнул на постель, как был — в одежде, и зарычал с неистовой, но невероятным усилием воли подавленной злобой. Будь ты проклята, актерка, девка! Не-на-вижу!.. Когда Анна снова вошла в гостиную, барон стоял у окна, выглядывая кого-то во дворе. Заслышав легкие шаги, Иван Иванович обернулся с улыбкой ласковой и немного виноватой. Барон чувствовал неловкость за самоуправство Владимира, но развивать эту тему не стал. В глазах Анны он уловил мольбу о снисхождении, и ее благородство, как всегда, поразило и укротило его. Барон вздохнул и знаком подозвал Анну к себе. — Аннушка, вот взгляни, одна вещица, — барон подал Анне черный футляр, который держал в руках. — Она непременно принесет тебе удачу сегодня вечером. — Какое красивое! Анна растерялась — на бархате переливалось алмазами дивной красоты колье с особым орнаментом переплетения в рисунке золотой оправы. — Я хочу, чтобы ты надела его на сегодняшнее выступление, — ласково сказал Корф-старший, вынимая колье из футляра и надевая его Анне на шею. — Оно же стоит целое состояние! Мне, право, неловко, — прошептала Анна. Она хотела еще что-то возразить, но взгляд ее случайно упал за окно. Там, во дворе особняка Корфа, выходил из коляски стройный молодой офицер — тот самый, что встретился ей утром, когда она поднимала с мостовой упавшую у проходящей дамы розу. Он очень понравился Анне — смелый, решительный и вместе с тем, такой обходительный и романтичный… Барон уловил ее взгляд и улыбнулся. — А ты не знакома с Михаилом Репниным? Он большой друг Владимира. — Я не знакома ни с кем из друзей Владимира, — потупившись, сказала Анна. — Миша из очень уважаемой семьи. Вы бы подружились… — Расскажите мне лучше про ожерелье, — мягко прервала барона Анна — ей было неловко, что барон заметил ее интерес к незнакомому молодому человеку. Она никогда ничего подобного себе не позволяла и смутилась от своего откровенного интереса к Репнину. Барон понимающе кивнул. — Когда-то это украшение носила одна прекрасная женщина. Она была бы рада видеть его на тебе. А Репнин, ничего не подозревавший обо всех этих событиях в доме друга, быстро прошел в комнату Владимира. Молодой Корф уже оттаял от недавней сцены с отцом и Анной. Он был готов к поездке на бал, когда Репнин постучал в дверь его комнаты. Увидев друга, Владимир довольно кивнул ему и, взяв в руки перчатки и маску, направился к выходу, но Михаил жестом остановил его. — Мне придется отказаться от наших планов на вечер, — Михаил виновато развел руками. — Дела! Жаль, что не смогу увидеть твою новую даму сердца. — Служба взяла в оборот? — с деланной игривостью спросил разочарованный Владимир, бросая перчатки и маску на столик у двери. — Что ж, рассказывай, как прошел первый день у наследника. — Слушай, — Репнин заговорщицки понизил голос, — я раскрываю государственную тайну — сразу попал меж двух огней. Император требует, чтобы я следил за наследником, которому запрещено встречаться с его возлюбленной. А цесаревич, похоже, любит ее по-настоящему. — И ты не можешь решить, что правильнее сделать? — надменно рассмеялся Владимир — ему даже понравилось, что путь Репнина в его должности не усеян цветами. — Совершенно не понимаю, — растерянно признался тот. — Ведь я нахожусь на службе у Александра. — Прежде всего, — резко сказал Владимир, — ты служишь царю! Я слышал, что нынешняя любовница наследника — полячка. И, по-моему, величайшая глупость — влюбляться в женщину другого положения! — Жизнь не идет по правилам! — горячо возразил ему Михаил. — А любовь всегда слепа. Неужели, Володя, ты никогда не влюблялся? — Я влюбляюсь! — отмахнулся от него Корф. — Каждый день в новую женщину. Хотя.., та, кого я мечтаю увидеть сегодня, — это нечто особенное… — Понимаю тебя, — мечтательно сказал Репнин. — Послушай, я сегодня встретил такую барышню! — Забавно! — Владимир по-новому взглянул на приятеля — это надо же, Репнин влюбился! — Ну-ка, ну-ка, рассказывай, кто такая? Тебе понадобится оценка и совет твоего товарища? — Нет-нет! — прервал его Репнин. — Она… — Уууу… — иронически протянул Корф, комментируя затянувшуюся паузу в определении достоинств первого настоящего увлечения Михаила. — Это слишком серьезно, Владимир! — рассердился Репнин. — Вижу-вижу, — Владимир бесцеремонно похлопал друга по плечу. — В кои-то веки поручик Репнин — известный в нашем кругу литератор, поэт! — не может подобрать слов…. — Послушай… — остановил его Репнин, — Я тебе наговорил тут про государя и ..что со мной происходит… — Мой друг! — Владимир махнул рукой. — Меня дворцовые интриги не интересуют, а ты…ты, похоже, вместо государственных дел будешь ночевать у спальни наследника. Попал ты в переделку, братец! Из дома друзья вышли вместе, но Владимир отправился на бал, а Михаил — в Зимний, чтобы к указанному сроку явиться перед наследником. Когда их коляски разъехались на проспекте, Владимир с демонстративной радостью кивнул на прощанье Михаилу, хотя внутренне был раздражен и обижен. Вот он — еще один удар! Друг с ходу попал в водоворот бурных дворцовых событий да еще и влюбился. И, вероятно, не столь безнадежно, как сам Владимир. Вот уже несколько месяцев он встречал на балах одну и ту же красавицу, чей облик отличался той статью и уверенностью, которые могли сулить счастливчику великую страстность. Голубоглазая незнакомка занимала его воображение, но за все это время Владимиру не удалось ни на шаг приблизиться к ней. И поэтому, войдя в зал дворца графа Потоцкого, Корф просто остолбенел — среди прогуливающихся по кругу дам он увидел свою таинственную незнакомку. Задержав дыхание и успокоившись, Владимир решительно направился к даме своего сердца. — Сударыня! — Владимир учтиво поклонился. — Позвольте мне пригласить вас на танец! Полгода я искал встречи с вами. Вы и тогда, когда я впервые увидел вас на балу, были самой красивой! И сегодня здесь никого лучше вас! — Вы решили раздать все комплименты сразу? — равнодушно улыбнулась красавица. — Сохраните несколько для других случаев. — А как же мое приглашение? — настаивал Владимир. — Танец уже начался… Незнакомка мгновенье помедлила с ответом, а потом благосклонно кивнула и положила свою руку поверх руки Владимира, протянувшейся в галантном изгибе. Владимир ликовал — он танцевал с той, о коей мечтал так долго и так страстно! Правда, радость этого события все же омрачалась заметной холодностью его спутницы. Прекрасная незнакомка вальсировала отменно, но безжизненно, и, казалось, по принуждению. Но это только раздразнило Владимира. Он сделал первый шаг — пригласил незнакомку на танец, теперь надо растопить лед ее сердца и отогреть эту прекрасную снежную королеву. Владимир не знал, что та, кто так тронула его душу — и есть Ольга Калиновская, о которой он сам столь нелестно отзывался в связи с любовным романом наследника. И так же не подозревал, что в этот момент к особняку Потоцкого подъехал экипаж, в котором сидели два молодых офицера. Один из них — в маске — вполголоса говорил другому, входя в здание: "У меня важное дело на маскараде. Репнин, прошу вас остаться во дворе и наблюдать за улицей, и, если появятся кто-нибудь из людей моего отца, — дайте мне знать!" — Дела какого свойства? — также тихо уточнил Михаил Репнин — а это был он! — едва поспевая за своим царственным «подопечным». — Личного, — вполголоса сказал его спутник в маске. — Делайте то, что я вам велю! И не задавайте лишних вопросов! Михаил с тревогой посмотрел вслед стремительно взбежавшему по широкой мраморной лестнице Александру и почувствовал тот неприятный внутренний холодок, который всегда служил для него предзнаменованием худшего. Что-то будет, с тяжелым сердцем подумал Репнин, прячась в тени одной из колонн при входе — к особняку подъезжала новая карета. — В этой карете приближалась к исполнению своей мечты Анна. Все дорогу от петербургского дома Корфов старый барон и его юная спутница провели в молчании. Еще выезжая со двора, барон велел кучеру попридержать, и карета плавно, почти торжественно покачивалась на неровной кладке булыжника, не торопя событий. Анна пребывала в мечтательности и чуть рассеянно рассматривала за окном силуэты дворцов на фоне негаснущего светло-розового неба, а барон с отеческой ласковостью созерцал эту прелестную картину — Анна в элегантном бальном платье, с памятным ему колье, очаровательное юное создание, погруженное в свои мысли о предстоящем испытании и возможном успехе. Когда карета остановилась перед входом в особняк Потоцкого и кучер подошел, чтобы открыть дверцу, Анна жалобно пролепетала: — Мне страшно! — Тебе нечего бояться, дитя мое! — Я не могу, я не пойду! Воистину мне страшно, сударь! Вы только подумайте — кто эти люди и кто я?! Крепостная, которую Бог наделил никому ненужным талантом! — Мне очень жаль, если ты считаешь свой талант ненужным. Очень жаль! Впрочем, я не стану тебя переубеждать. Решение, которое ты должна принять, очень важное. Оно окажет влияние на всю твою дальнейшую жизнь. Реши сама — переступать тебе этот порог или нет! Барон вышел из кареты и быстро скрылся в подъезде дома. Анна еще с минуту сидела на своем месте, собираясь с духом. Выросшая в окружении того тепла и внимания, которое ей оказывал старый барон, она боялась выходить в чуждый ей светский мир на равных. Анна прекрасно осознавала свою незащищенность перед ним, но барон все время старался внушить начинающей актрисе уверенность в ее силах, подкрепляемых данным свыше талантом. Этот талант должен был стать ее охранной грамотой и талисманом. Анна смотрела, как подъезжали другие экипажи, из них выходили костюмированные дамы и кавалеры, смеявшиеся нарочито громко и интригующе. И неожиданно ей пришла мысль, что все это — тот же театр, и надо просто сыграть свою роль — достойно и уверенно, как будто она — на сцене родного, корфовского театра, среди друзей-коллег и равных ей по званию. Из-за особняка стремительно взлетели в небо и разорвались разноцветные петарды, а потом до Анны долетел их свистящий и взвинченный звук. Девушка вздрогнула и очнулась от раздумий. Она решилась! Анна элегантно подобрала подол платья и шагнула из кареты на мостовую. Кучер подал ей руку и подвел к ступеням лестницы. Это крыльцо должно стать твоею лестницей успеха, и ты должна победить! — подумала Анна и вошла в дом. — Она! Здесь! — прошептал прятавшийся за колонной Репнин и вознес хвалу Небесам за это провидение, божественное и прекрасное. Он решил во что бы то ни стало последовать за своей прелестной незнакомкой, узнать, кто она, и быть представленным ей. Анна поднялась по лестнице наверх, где перед входом в бальную залу стоял барон Корф. — Иван Иванович, вы ждали меня? — Я верил, что ты придешь, и рад, что мне не пришлось стоять долго, — улыбнулся барон, по-отечески предлагая ей опереться на свою руку. — Простите меня, что заставила вас волноваться, — кивнула Анна. — Я не подведу вас, Иван Иванович. — Конечно, не подведешь, Аннушка, — довольно улыбнулся барон и повел ее в залу. А Владимир между тем продолжал вальсировать с Ольгой — своей безымянной звездой. — И вы не хотите узнать мое имя? — словно между прочим холодно поинтересовалась Ольга. — Думаю, что я еще не готов к этому, — слукавил Владимир. — Мне нравится ваша таинственность. И я хочу вас разгадать, а не получить на блюдечке. — Настоящий мужчина, да? — иронично парировала Ольга. — Обожаете охоту и любите преодолевать препятствия? — А вы не хотите, чтобы и я для вас остался незнакомцем? — Секреты не в моем вкусе, — грустно ответила Ольга. — И так большая часть моей жизни проходит в тайне. И, к сожалению, лучшая часть… Пара, ведомая Владимиром, сделала тур по направлению к небольшому кабинету в форме овальной студии и едва не задела стоявшего к Ольге спиной молодого поручика в черной маске. Офицер отстранился, уступая дорогу, и выразительно посмотрел вслед танцующим. Кавалер явно уводил свою даму в уединенный уголок дворца. Для чего? — это и дураку понятно! Молодой офицер вполголоса выругался по-французски, и позади него тут же раздалось извиняющееся покашливание. — Ваше Высочество, — тихо сказал Репнин, пытаясь обратить на себя внимание наследника. — Репнин, что вы здесь делаете?! — Ваше Высочество, позвольте мне предостеречь вас… — Не позволю, — оборвал его Александр, намереваясь пройти за Ольгой и ее кавалером. — И все-таки я обязан вас предостеречь от необдуманного поступка, — Репнин сделал еще одну попытку воззвать к благоразумию цесаревича. — Ничего не желаю слышать! — Ваше Высочество, ваша встреча с Ольгой Калиновской может иметь неприятные последствия. — Вы смеете мне указывать? Император и вас ангажировал следить за мной? Имейте в виду — это ничего не изменит. Ступайте и доложите обо всем моему отцу, а я все равно встречусь с Ольгой! — Я не буду докладывать, Ваше Высочество… — Хотите убедить меня, что не боитесь гнева моего отца? — Хочу убедить вас в том, что опасаюсь только за вашу жизнь и благополучие! — Какой, однако, пафос! И что же, по вашему мнению, может произойти? — Все, что угодно! Вы кажетесь слишком взволнованным, чтобы действовать взвешенно. — Я-то думал — вы мой друг! А вы и ведете себя, и говорите прямо как отец! Можно подумать, что вы у него на посылках. — Ваше Высочество, — по-прежнему тихо, но настойчиво проговорил Репнин. — Прежде всего, я служу отечеству. И мне бы искренне хотелось, чтобы вы понимали это. Александр бросил на него уничтожающий взгляд и решительно зашагал в ту сторону, где скрылись Ольга и Владимир Корф. Михаил тяжко вздохнул и вернулся в бальный зал. Там он застал свою сестру, увлеченно любезничавшую с Андреем Долгоруким. — Не воспринимай всерьез эту женщину, — полусерьезно, полушутливо сказал Михаил на ухо Долгорукому, подходя к воркующей парочке. — Хочу тебе напомнить, что ты приставлен адъютантом к наследнику, а не ко мне! — в тон ему ответила сестра. — Я всего лишь хочу оградить друга от возможных неприятностей, — спокойно пояснил Репнин свое вмешательство в их беседу. — Не преувеличивай опасности! — рассмеялся Андрей. — Ты просто-напросто ревнуешь сестру, в то время как мы невинно беседуем! — Но финал этих невинных бесед одинаков! Я пачками буду доставлять своей сестрице письма с любовными признаниями! — Увы, мой брат скучный человек! У Мишеля каменное сердце, — парировала бойкая на язычок Наташа. — Мишель! Неприлично так смотреть на даму! — Кто она? — взволнованно спросил Репнин, взглядом указывая на девушку, ради которой часть залы временно превратили в музыкальный салон. — Неужели твой друг не рассказывал о ней? — удивилась Наташа и пояснила. — Ее зовут Анна. Она — сирота, воспитанница старого барона. После смерти родителей Корф взял на себя все обязанности по ее воспитанию. — Странно, я никогда не встречал ее у Корфов, — Михаил продолжал смотреть на Анну, как зачарованный. — Простите, я вынужден покинуть вас на минутку. Наташа пожала плечами и снова принялась обсуждать что-то с Андреем. А Репнин подошел как можно ближе к роялю, чтобы не только слышать, но и видеть ту, что завладела его сердцем. И увлеченный своими чувствами он напрочь забыл об Александре, который преследовал удалившихся от бального зала Ольгу и Корфа. — Я хочу, чтобы этот танец длился вечно, — прошептал Владимир, целуя руку своей прекрасной незнакомке. Музыка уже давно стихла, и они стояли одни посреди небольшого холла — в отдалении от шумного бала и веселых гостей. — А я ненавижу, когда ты танцуешь с другими мужчинами! — сказал его даме неожиданно подошедший к ним незнакомый Владимиру молодой офицер в маске. — Что вы себе позволяете, сударь!? Я танцевал с этой дамой, и вам не следовало вмешиваться! — А разве эта дама — ваша собственность? — бесцеремонно оборвал его офицер. — Жена? Невеста? Нет? Тогда я полагаю, что она имеет право танцевать, с кем захочет! — Дама может выбирать, с кем танцевать — и она выбрала! — с пафосом заявил Владимир. — Она танцевала со мной! Извините, но мы возвращаемся в зал. Прошу вас. Владимир попытался взять Ольгу под руку и увести за собой, но офицер преградил им путь. — Вы с ней не пойдете! Никуда и никогда! — Господа, прошу вас, успокойтесь! — наконец, очнулась Ольга. Появление Александра и его оскорбительный тон вывели ее из равновесия. Но лишь сейчас она начала понимать, что выяснение отношений между двумя претендентами на ее общество зашло слишком далеко. — Уберите руки! — велел Корф офицеру. — Нет, это вы извольте уйти отсюда! Немедленно! — в тон ему ответил офицер. — Без дамы я не уйду! Я не оставлю ее наедине с хамом! — Что вы сказали?! — даже под маской было видно, как побелело лицо офицера. — Господа, прекратите! — Ольга была готова разрыдаться. — Сударь, прошу вас… Оставьте нас! — обратилась она к Владимиру. — Вы слышите, — самоуверенно сказал офицер, — дама просит вас уйти! — Просит уйти? — Владимир уже не мог остановиться, ретивое взыграло и взяло верх над осмотрительностью. — Здесь задета честь дамы! Я вынужден вызвать вас на дуэль, милостивый государь! Поручик Владимир Корф. К вашим услугам. — Откажитесь от дуэли немедленно! — Ольга просительно сложила руки перед грудью. — Вы не представляете, какие все это может иметь последствия! — Я никогда не бросался словами. И сейчас не намерен отказываться от своих слов! Вызов в силе! — гордо отклонил ее просьбу Владимир. — Я принимаю вызов, сударь. Думаю, справедливо будет представиться — дабы вы знали в лицо человека, которого собираетесь убить. Офицер снял маску, и Владимир пошатнулся. Ему показалось, что земля ушла у него из-под ног. Перед ним стоял сам наследник престола, цесаревич Александр. И все мгновенно стало на свои места — Владимир понял, чем вызвана холодность его таинственной незнакомки. Да и незнакомка теперь стала ему известна — он без памяти увлекся той, кого еще недавно позволял попрекать в легких, солдатских разговорах о женщинах. О Господи Боже! Она — Ольга Калиновская! — Ваше Высочество… — Владимир вмиг утратил пыл и резвость, он был смущен и раздосадован. — Я не узнал вас… Я бы никогда не посмел вызвать вас на дуэль… И обстоятельства нашей ссоры столь необычны… — Что? — высокомерно переспросил Александр. — Теперь, когда вы знаете, кто я, честь этой дамы вас перестала интересовать? Молчите, испугались драться с наследником? А вы мне показались смелым человеком. Вступились за честь дамы. Что же теперь? — Вы обвиняете меня в трусости? — кровь снова бросилась Владимиру в голову. — Нам не о чем больше говорить, — тон Александра был категоричен и вместе с тем насмешлив. — Ольга, пойдем. — Я пришлю своего секунданта нынче же, — тихо сказал Владимир. — Владимир! — вскричала Ольга со слезами в голосе. — Не смейте! — Решено! — принял вызов Александр. — Секунданты определят место и время. — Александр, прошу тебя… — Сегодня же, — напомнил Корф. — Не смейте сомневаться, — Александр едва удостоил Корфа кивка головой и вышел из холла в сопровождении Ольги. Владимир, онемев от содеянного, остался стоять один в пустой комнате. А Анна только что закончила петь. Ей аплодировали горячо и переговаривались между собой, осыпая весьма лестными комплиментами. Барон Корф подошел после выступления к своей любимице и поцеловал ей руку. Потом жестом пригласил следовать за собой, подведя ее к директору Императорских театров — своему давнему приятелю, князю Сергею Степановичу Оболенскому, дяде Долгоруких. — Ма cher, Сергей Степанович, прошу любить и жаловать — моя воспитанница Анна. — Весьма, весьма приятно познакомиться, прекрасная Аннет. Me sais tre joli! Прекрасно! Вот уж не думал, что мое черствое сердце еще может кто-то тронуть! Я восхищен и удивлен, барон! Как и где вам удалось отыскать такой самородок?! Красива и, по-моему, талантлива!.. Я думаю на той неделе устроить вам прослушивание в Императорском театре. — Буду вам бесконечно признателен, дорогой Серж. Репнин наблюдал за этой сценой издали — он словно окаменел и потерял способность к здравомыслию. Пение Анны произвело на Михаила столь сильное впечатление, что он испытал доселе неведомую ему робость и благоговение. Он даже побледнел, а сердце билось встревожено и гулко. — Что ты стоишь, как истукан? — шепнула ему на ухо сестрица Наташа. — Попроси представить ее… — Мне неудобно вмешиваться… — Вот уж не ожидала, что мой язвительный братец будет трепетать, точно барышня, — Наташа слегка подтолкнула Михаила вперед. — Ты рискуешь опять ее упустить. Дядя! — О, моя дорогая племянница! — воскликнул Оболенский, оглянувшись на ее зов. — И Миша здесь. Как славно! — Барон, — не давая никому опомниться, заговорила нетерпеливая Наташа, — представьте, пожалуйста, Мишелю вашу воспитанницу. А то они не знакомы. — С удовольствием, — улыбнулся барон. — Моя воспитанница Анна… Странно, вы ведь с Володей приятели, разве он никогда вам не рассказывал о ней? — Нет, не рассказывал, — пробормотал Репнин, все еще с трудом приходя в себя от пережитого потрясения. — Но мне очень приятно представиться. С вашего позволения, я бы хотел пригласить вашу воспитанницу на тур вальса. — Простите, но я не танцую, — смутилась Анна. — Аня, — мягко остановил ее барон, — на балу принято танцевать и веселиться. Я уже стар для танцев, пары составить тебе не могу. Иди, потанцуй с Мишей, а мы полюбуемся на вас. Ступайте, ступайте. Репнин повел Анну в центр залы, а потом, подхватив ее за талию, закружил в вальсе. Его робость прошла, а восхищение, наоборот, усилилось — Анна танцевала прекрасно. Она была легкая, нежная, пластично отзывалась на все его движения. И у Михаила затуманилось в глазах — ему показалось, что он вальсирует с ангелом. — Вы были великолепны, — наконец решился промолвить Репнин. — Мой кучер едва не сбил обладательницу самого прекрасного на земле голоса. — Благодарю вас, сударь, вы очень любезны… — Мой друг, Владимир Корф — большой любитель загадок… Почему он никогда не рассказывал о вас? — Наверное, у него есть на то веские основания, — тихо сказала Анна. — И, кажется, я догадываюсь, какие именно. — Что вы хотите этим сказать? — испуганно спросила Анна. — Он просто безумно ревнует вас! Да и как может быть иначе? Вы — само совершенство! — О, что вы!.. Михаил хотел добавить еще что-либо приятное для нее, но музыка смолкла, и Анна попросила Репнина отвести ее обратно к барону. Испугавшись, что ненароком сказал лишнего, Михаил смутился и повел ее через залу к уже знакомой группе, где Наташа по-прежнему любезничала с дядюшкой и его старинным другом. — Смотрите-ка, у Анны появился новый поклонник, — раздался рядом с ними мрачный и металлический голос. — Володя! — Оболенский радушно улыбнулся подошедшему Корфу-младшему. — Рад тебя видеть. Какие новости на службе? — Извините, Сергей Степанович, мне необходимо срочно поговорить с отцом… — Ты мог быть и повежливее, — нахмурился барон. — Иной раз ты ведешь себя просто бесцеремонно. — Случилась одна.., неприятность, — продолжал настаивать Владимир. — У меня к вам есть одно неотложное дело. — А между тем господин Оболенский очень высоко оценил выступление Ани. А уж ты знаешь, насколько он придирчив… — Да выслушайте же меня, отец… — Я представляю, какой эффект, она произведет на прослушивании! — Хватит говорить об Анне! Обратите внимание на родного сына! — Ты разве не слышал, как она сегодня пела? — Я буду стреляться с наследником… Может быть, это вас заинтересует, — тихо, склоняясь к самому уху барона, прошептал Владимир. — Ты что-то сказал о наследнике? — не понял барон. — Нет, ничего, — пожал плечами Владимир. — Так, проверял, хорошо ли вы слышите… — Я думал, ты уже ушел, — удивленно сказал Репнин, подходя с Анной к Корфам. — И было бы лучше уйти… Что я и сделаю сейчас, но прежде… — Владимир остановил слугу, проносившего мимо блюдо с бокалами с шампанским. — Друзья мои! Я хотел бы поднять этот бокал за прекрасную даму, посетившую сегодня наше общество… за даму, у которой есть тайна… — И эта тайна — ее огромный талант, который, я надеюсь, вскоре очарует не только наши сердца, — оборвал его тираду барон. — Да-да, отец, вы угадали — я пью за Анну! — Владимир поднял бокал и выпил шампанское сразу, одним глотком, ничуть не смущаясь недоуменных взглядов окружавших его людей, и нетвердой походкой направился к выходу Репнин лишь отпил, с извинениями кивнул барону и Оболенскому и побежал догонять Владимира. — Володя! Постой! Ему повезло — Корфа уже перехватил Андрей Долгорукий. — Сто лет тебя не видел! На днях получил письмо от Лизы, она спрашивает о тебе… — Ax, да, да, Лиза, Лиза… — Корф вел себя, точно пьяный. — Ну, передай ей, что у меня все хорошо… — Она посылает тебе привет, страстный поцелуй и кучу женских нежностей, которые просила передать наедине, — продолжал Андрей. — Ну, напиши ей тоже что-нибудь от моего имени. — Отчего сам не хочешь ей написать? — Я — солдат, а не мастер амурных посланий… — С тобой сегодня что-то неладное, Владимир, — тихо сказал озадаченный Долгорукий. — Пожалуй, я найду время поговорить о сестре позже. Когда ты будешь в настроении поддерживать дружескую беседу. — Если у меня будет это время, если я вообще еще буду… — пробормотал Владимир. Долгорукий странно посмотрел на него и вежливо откланялся, но уйти Корфу сразу не удалось — его тут же остановил Репнин. — Володя! Ты не хочешь объясниться? — Еще и с тобой? Увы, мой дорогой друг, вам, кажется, придется занять очередь! — О чем ты? — недоуменно спросил Репнин. — Я хотел говорить с тобой об Анне. Она — воспитанница твоего отца, ты, наверняка знаешь ее очень давно… — Слишком давно, к сожалению, — грубо ответил Корф. — Ты что-то не договариваешь. Я чувствую, здесь что-то скрыто. — Да нет никакой тайны, Миша! — отмахнулся Владимир. — Обычная девица. Столько к ней внимания! А до меня ни у кого дела нет! — Да что с тобой? — Сущие пустяки! — язвительно засмеялся Владимир. — Просто я только что вызвал цесаревича Александра на дуэль! — Ты, наверное, шутишь? — растерялся Репнин. — А что, похоже, будто я шучу? Ах, да, проклятый маскарад! Все в масках — не поймешь, кто есть кто… Я не знал, что это Александр! А жаль! Если бы это был сам император, тогда и дуэли бы не понадобилось — сразу же на виселицу! — Но почему? Что случилось? — Мне показалось, что этот, с позволения сказать, незнакомец, оскорбил мою даму. А я даже не знал, что ее зовут Ольга… — Так значит, красавица, которая свела тебя с ума — и есть та самая полячка? Господи!.. А ты пробовал принести извинения? — Пробовал. Бесполезно. Оказывается, самолюбием страдают и наследники престола! — Тише, тебя могут услышать! — А мне теперь нечего терять! Особа царских кровей не соизволила принять мои извинения. Так что же — отлично! Теперь я и сам хочу стреляться. — Ты совсем обезумел?! Ты знаешь, что тебя ждет за убийство наследника престола? — Дадут орден Андрея Первозванного. Посмертно, — Владимир засмеялся каким-то сатанинским смехом. — Есть шанс хотя бы что-то изменить? — только и мог спросить Репнин. — Поздно! Дуэль завтра. Пора назначить секундантов. — Что ты на меня так смотришь?! — голос Репнина дрогнул. — Миша, ты друг мне? — Я твой друг.., и еще адъютант Александра. — Так значит, тебе не повезло, — недобро улыбнулся Владимир. — Вполне возможно, он попросит тебя быть его секундантом… — Да неужели ничего нельзя сделать? — воскликнул Репнин и осекся — к ним подходили барон Корф и Анна. — Володя, ты идешь? Мне, старику, давно спать пора. Да и Анна устала. — Нет, — грубо ответил Владимир. — Что ж, позвольте тогда пожелать вам всем спокойной ночи… — Прощайте! — добавила Анна. — До свидания — я очень надеюсь на это, — со значением сказал Репнин. — Извините, я могу забрать у вас Анну на минуту, — скорее приказал, чем спросил Владимир у отца и, не давая ему ответить, взял Анну под локоть и отвел в сторону. — Запомни! Миша — мой друг. И у тебя не может быть с ним никаких отношений! — Отпустите руку сударь, мне больно, — тихо, но требовательно сказала Анна. — Подожди, я еще не все сказал, — тон Владимира стал угрожающим. — Держись от него подальше! А если вздумаешь делать наоборот, я расскажу ему все!.. И с удовольствием посмотрю на то, как быстро его восхищение тобой превратится в отвращение!.. Анне, наконец, удалось освободиться. Не показывая даже виду о сути разговора, она вернулась к барону и Репнину с милейшей и скромной улыбкой на лице. Барон еще раз кивнул Михаилу, и они с Анной стали спускаться по лестнице к выходу. Владимир и Репнин провожали девушку взглядом: один — полным ненависти, другой — любви. Глава 3 Вызов Утром Анна по обыкновению зашла к барону, чтобы поздороваться. Старый Корф сидел за столом в своем кабинете — у него в руках был медальон, который он рассматривал с печальной нежностью. — Я думаю, ты бы гордилась Анной, дорогая, — донеслись до девушки необъяснимые слова барона. — — Доброе утро, дядюшка. С кем вы разговаривали? — Сам с собою, деточка, — барон быстро закрыл медальон и, украдкой смахнув слезу со щеки, подошел к Анне. — Это возрастное. Я ведь не молодею. — И не стареете. Вашей выправке любой офицер позавидует! — Пусть лучше завидуют тебе. Ты была великолепна! Я раньше никогда не слышал, чтобы ты пела так вдохновенно. — Я сама до сих пор не могу поверить, что все это произошло со мной! Сколько внимания, сколько аплодисментов… — Тебе надо привыкать и к вниманию, и к славе… — барон не договорил — в дверь постучали. — Да кто там? Входите! Никита? Что случилось? Это действительно было неожиданностью — просто так, без приказа, конюх из поместья приехать не мог. И выглядел он тоже как-то странно — весь в пыли, запыхавшийся, словно гнал всю ночь, не разбирая дороги. — Доброго здоровья, барин! — поклонился Никита. — Письмо у меня к вам! Срочное! Корф взял протянутый ему конверт и, извинившись перед Анной, снова подошел к окну, чтобы прочитать письмо. Глядя на то, как вмиг посуровело лицо барона, у Анны тихонечко заныло сердце. Она обернулась к приехавшему и сказала ласково: — Здравствуй, Никита! Никита был ее другом и защитником с детства. Анна знала, что он тайно влюблен в нее, но сама не испытывала ответного чувства и оттого всегда старалась держаться чуть обособленно, чтобы не навредить. Анна боялась, что обычную заботливость, свойственную ее натуре, Никита мог принять за нечто большее. И поэтому чувство его было светлым, но безответным и, похоже, безнадежным. — Анна… — заговорил Никита и осекся. — Что? — Да так… Прости, глупость хотел сказать… — Скажи — я не воспитатель, ругать не стану. — Красивая ты слишком… — Да неужели так бывает — слишком? — улыбнулась Анна. — Выходит, что бывает.., прости, — потупился Никита. — А что ты извиняешься? — поддержал его барон, закончив читать письмо. — Она сегодня действительно необычайно хороша! Это успех окрылил ее — вчера Анна пела на балу, и все были восхищены ее пением. — Еще бы, ясное дело… — За письмо тебе спасибо, вот только — от кого оно? — Не серчайте, барин, но просили тайну не выдавать. И спешить мне надо обратно, пока господин управляющий меня не хватились — дело-то секретное, никто о моем отъезде в Петербург не знает. — Да я не сержусь, Никита, — задумчиво сказал барон, — ты поступил правильно. Теперь ступай поскорее и клятву свою храни. — Всего хорошего, барин, — поклонился Никита и еще раз с тоской посмотрел на Анну, — и тебе, Аннушка… Ну, будьте… Анна проводила его до двери и вернулась к барону. — Что-то случилось, Иван Иванович? — Я всегда подозревал, что Долгорукая — женщина завистливая, — негромко сказал барон после паузы. — А теперь вижу, что она еще и нечиста на руку. Она считает, что мое поместье принадлежит ей. Если верить автору письма, она утверждает, что я не выплатил долг ее покойному супругу. — А кто написал это письмо? — Автор пожелал остаться анонимным. — Стоит ли доверять такому посланию? — засомневалась Анна. — Честный человек подписался бы. — Возможно — да, а может быть — и нет. В жизни бывают разные обстоятельства, — покачал головой барон. — Но что-то подсказывает мне, что дело здесь действительно нечисто. И я должен немедленно отправиться в поместье и узнать все наверняка… А вот и ты, Владимир! Хорошо, что пришел!.. В распахнутых с силой дверях кабинета появился Корф-младший. Владимир выглядел ужасно — он не спал практически всю ночь, много пил, а когда проваливался в подобие сна, то на него тут же налетали кошмары. Владимир вошел в кабинет стремительно и казался озлобленным. — Я немедленно уезжаю в поместье по срочным делам, — сообщил сыну свое решение барон. — А вам не понадобится моя помощь? Я готов следовать вместе с вами. — Нет, благодарю тебя. Я хочу, чтобы ты остался здесь и позаботился об Анне. Я пока не знаю, сколько мне придется отсутствовать. — В доме полно слуг, — резко сказал Владимир. — Отчего бы им не позаботиться друг о друге? — Анна — не служанка, и не смей больше говорить так! — возмутился барон. — Как угодно. Но я не собираюсь играть в эти игры! — Пока я жив — или ты будешь меня слушаться, или у меня не будет сына! — Отец, я давно хотел задать вам один вопрос, — Владимир бросил на Анну взгляд, полный ненависти. — Почему о крепостной девице вы заботитесь больше, чем обо мне, своем сыне? — Причина тебе известна. И я не намерен продолжать этот бессмысленный разговор! — В таком случае желаю вам приятного пути, и.., позвольте мне откланяться, — Владимир криво усмехнулся и нетвердой походкой вышел из кабинета отца. — Мне очень жаль, что тебе пришлось все это выслушивать, — обернулся барон к Анне. — Что вы, Иван Иванович… Я хорошо понимаю, отчего он обижен. — Но Анна!.. — Мне кажется, вы к нему излишне требовательны и суровы, — заступилась она за Владимира. — Мой сын — человек военный, и к дисциплине ему не привыкать. — Но он же — ваш сын! И тоже нуждается в отцовских любви и внимании! — Я никогда не обижал его этим. Скорее, мне часто приходилось напоминать ему о том, что он мой сын, — с грустью в голосе сказал барон и вздохнул. — Я думаю, мне лучше поехать с вами в поместье. — Но как же прослушивание? — Если господин Оболенский счел мое пение достойным для сцены, то, я уверена, он не откажется прослушать меня и после возвращения, — Анна была полна решимости, основанной на двух серьезных причинах. Во-первых, внутреннее чувство подсказывало ей, что барона ожидают в имении не совсем приятные события, а, во-вторых, она искренне страшилась оставаться в Петербурге в полной власти неуравновешенного Владимира. — Возможно, ты права, — обдумывая ее предложение, сказал барон. — Пожалуй, я смогу уговорить Сергея Степановича приехать к нам в поместье. Там и устроим прослушивание. Как тебе такая идея? — Благодарю вас! Так я могу собираться? Барон кивнул. Анна тут же побежала к себе за саквояжем. В коридоре она столкнулась со стремительно входившим в дом Репниным. Анна буквально влетела в его объятья, и Михаил не стал ее сразу отпускать. — Извините… — зардевшись, пробормотала Анна. — Михаил… — Репнин расцвел счастливой улыбкой. — А вы — Анна. — Вы запомнили мое имя… — смутилась девушка. — Вас невозможно забыть, — горячо сказал Репнин и тотчас испугался своей смелости. — Простите… Хотя нет, почему простите? Вас действительно невозможно забыть. Вы невероятно красивы и потрясающе талантливы. — Вы, наверное, пришли к Владимиру? — Анна попыталась перевести разговор на другую тему. — Но мечтал увидеть вас! — Боюсь, что не смогу долго быть вашей мечтою — мы с бароном сейчас уезжаем из Петербурга, — Анна сделал попытку освободиться из объятий Репнина. — Надолго? — расстроился Михаил и позволил Анне выскользнуть. — Я не знаю… — Разрешите мне написать вам, — умоляющим тоном попросил Репнин. — Обещаю, что не буду докучать вам глупостями! Его тон, его глаза говорили о многом, и Анна почти сдалась, но, случайно бросив взгляд за окно, увидела проходившего по двору Владимира и вздрогнула, вспомнив его совсем нешуточную угрозу. — Не терзайте понапрасну бумагу, — сухо ответила Анна ожидавшему ее решения Репнину. — Ответа не будет. Она холодно посмотрела на оторопевшего Михаила и прошла мимо него, едва сдерживая слезы. Репнин ничего не понял и растерянно стоял в коридоре, пока к нему не обратился вышедший из своего кабинета старый барон Корф. Он был в дорожном костюме и с печатью озабоченности на лице. — Миша! Не знал, что ты здесь, — барон протянул Репнину руку, и тот автоматически ответил на крепкое рукопожатие Корфа. — Вы, кажется, чем-то озабочены? — отечески поинтересовался барон. — Да, мы тут разговорились с Анной… — невпопад ответил Михаил. — Это заметно, — кивнул ему Корф-старший. В ту же минуту в коридор снова вышла Анна, одетая, как и барон, для дороги. Михаил настойчиво стал искать ее взгляда, но Анна казалась ко всему равнодушной. — Вот и хорошо, Анна, что ты так быстро, нам пора, — кивнул ей барон. — Миша, прости, что не могу дольше уделить тебе внимания. Нас ждет карета. — Как? Уже? — встрепенулся Репнин. — Дела, дела, — Корф приподнял цилиндр в знак прощания и вышел, пропуская вперед притихшую Анну. — Счастливого пути, барон! Сударыня, был счастлив вновь увидеть вас. Надеюсь, мы встретимся в скором времени. — Прощайте, поручик, — прошелестела Анна и вышла из дома. — Кажется, ты очаровала нашего Мишу! — с улыбкой сказал барон Анне, пока они шли к карете. — И, надо признаться, я не удивлен. — А я представляю себе, как он будет удивлен, узнав, что я крепостная, — Анна, наоборот, казалась серьезной и даже расстроенной. — Чувства сильнее предрассудков, если, конечно, они — настоящие, — сказал Корф, помогая Анне войти в карету, потом сел сам. Кучер закрыл за бароном дверцу и прошел к лошадям. — Н-ну, залетные, понесли! — прикрикнул он на своих любимиц — двух роскошных вороных кобылок. И карета, покачиваясь, выдвинулась со двора. Михаил проводил ее взглядом и, глубоко вздохнув, отправился искать Владимира. Впрочем, применять для этой цели дедуктивный метод не пришлось — из-за дома с перерывом на заряд слышались пистолетные выстрелы. Это Владимир, чтобы хоть как-то снять раздражение от разговора с отцом, отправился на задний двор стрелять по бутылкам и методично принялся разносить их выстрел за выстрелом. Там его и застал удрученный расставанием с Анной Репнин. — Ну что, дурные вести? — невежливо поинтересовался Владимир. — Александр просил меня быть его секундантом, — глядя прямо в глаза другу, сказал Репнин. — Этого следовало ожидать, — саркастически усмехнулся Корф. — Но ты все же пытался отговорить его от дуэли? — Наследник — такой же упрямый, как ты… — Так ты согласился быть его секундантом? — прервал его Владимир. — Он не оставил мне выбора, — после секундной паузы признался Репнин. — Ты мог сказать ему, что мы друзья… — Я сказал! — И что? — усмехнулся Корф. — Он ответил, что долг важнее дружбы? И ты, конечно, не стал с ним спорить? — Я не имею права с ним спорить! — в сердцах воскликнул Репнин. — Верно. Верно, Миша, — с деланным равнодушием кивнул Владимир. — Не твое дело — искать выход. Я его вызвал — мне и разбираться. — Но я хочу тебе помочь… — Ты уже помог, — зло сказал Корф и наставил на Репнина пистолет. — Возвращайся в Зимний. Ты себе уяснил, что для тебя важнее. — Коли ты решил умереть, то хотя бы это сделай достойно! — С чего ты взял, — Владимир медленно перевел дуло пистолета в сторону батареи бутылок и выстрелил, — что я решил умирать? — Слушай, — Репнин вздрогнул от треска разлетевшейся вдребезги бутылки из-под шампанского, — зачем ты все-таки вызвал его на дуэль? — А не все ли тебе равно? — Я хочу найти выход из этой ситуации! Стрелять в наследника престола немыслимо! — И что же? Замереть, не шевелясь, чтобы этому мальчишке было легче продырявить меня? — Этот мальчишка — наш будущий император! — с раздражением напомнил Михаил. — Вот удивил! — насмешливо воззвал Владимир. — И что же мне делать? Извиниться? Чтобы до конца своих дней в меня тыкали пальцем: «Смотрите вон пошел идиот, который вызвал наследника на дуэль!» — Пусть говорят! Все равно это лучше, чем дуэль. Даже если ты выстрелишь в воздух, тебя все равно вздернут за то, что ты целился в наследника! — Знаю! Но… Мой отец воевал с Наполеоном. Я — на Кавказе. Я не могу прослыть трусом, Миша! — Корф порывистым движением отбросил пистолет в сторону и схватился руками за голову. — Тогда подумай об отце. Что с ним будет, если ты погибнешь? — Переживет, — глухо ответил Владимир. — К тому же у него останется его разлюбезная Анна, с которой наверняка ему не будет скучно. А вот если я обесчещу его имя, он сам меня застрелит. И правильно сделает. Так что куда ни кинь — все одно пропадать! — Владимир! Ты звал меня? — к друзьям легкой походкой приближался только что приехавший счастливый Андрей Долгорукий. Все ночь он провел на балу рядом с Наташей, к которой испытывал чувство глубокое и благородное. Они условились встретиться и сегодня, но письмо, переданное от Корфа, заставило его немного изменить свой планы. Если бы он знал, что будет значить это — немного! — Мне передали твою записку, — улыбнулся Андрей, — но я ничего не понял. Что за угроза и страшная тайна? — Андрей! Я прошу тебя стать моим секундантом. — Дуэль? Это же совсем не романтично! Когда? С кем? По какому поводу? — Я вызвал на дуэль наследника престола. Мы с Александром не поделили тур вальса с его любовницей, — цинично бросил Корф. — Он это серьезно? — Андрей перевел недоуменный взгляд на Репнина, и тот удрученно кивнул. — Владимир! Остановись! Это безумие — стреляться с наследником престола! — Ничего уже не остановишь, — с натужной бравадой отмахнулся тот. — Другого выхода нет, и мне нужна твоя помощь. — Я не могу тебе отказать, — растерянно проговорил Андрей, — хотя, видит Бог, не по душе мне все это… — А ты думаешь мне по душе? Но дело сделано. Стреляться — другого выхода нет… — Дуэли не будет! — решительно прервал его Репнин. — С чего бы это вдруг Александр может передумать? — покачал головой Корф. — Мы должны немедленно поехать во дворец! Вы должны встретиться лично, и как можно скорее. Если ты предложишь ему отказаться, он согласится оставить эту невероятную затею, — со свойственной ему пылкостью предложил Репнин. — Это против правил. Все переговоры ведут секунданты, — напомнил Долгорукий. — Какие правила?! Речь идет о жизни нашего друга и о жизни наследника престола! — Перед судом чести все равны… — Да ты с ума сошел! Нет, вы оба! Как вы не понимаете — это не рядовая дуэль! Володя должен будет целиться в будущего государя! — горячился Репнин. — Хорошо, — тихо проговорил наконец протрезвевший Владимир. — Хорошо, я готов попытаться еще раз. Едем во дворец! — И сейчас же! — воскликнул Репнин и добавил, обращаясь к Долгорукому: — Ни слова моей сестре! — Можешь быть спокоен, — сдержанно кивнул ему Андрей. — И молодые люди поспешили навстречу своей судьбе, которая пока представлялась им в весьма смутных очертаниях и перспективах. * * * А будущий четвертый участник дуэли в это время прощался со своей возлюбленной. По крайней мере, так сам Александр определил для себя эту ночь, проведенную в покоях Ольги Калиновской. Вернувшись во дворец, они снова отдались неизбежному влечению, и время, как всегда, пролетело незаметно. Ссора только распалила Александра и придала его страсти еще большую силу. Ольга тоже пребывала в особенном возбуждении — ее ласкам, казалось, не было конца. И даже столь раздражающе действовавшая на Александра белая ночь не смогла помешать им, пока оба они не устали и не забылись счастливым сном утоленного чувства. Проснулся Александр оттого, что Ольга кричала. Она металась на кровати с закрытыми глазами — ее лицо словно окаменело в гримасе ужаса, тело напряглось. — Оля, Оля, что с тобой? Очнись! Это я… — Александр осыпал поцелуями ее лицо, пока она не проснулась и не посмотрела на него. — Все хорошо. Это дурной сон? — Мне снилась огромная черная птица… — слабым голосом с трудом проговорила Ольга. — Она спустилась с неба, ты выстрелил в нее, но промахнулся… И она напала на тебя! Все было залито кровью… А она кричала, кричала так громко, что у меня от страха и боли разрывалась душа! — Успокойся, — Александр прижал любимую к себе. — Это был страшный сон, всего лишь сон! И он уже ушел. Все хорошо, ты со мной… — Нет, это был не просто сон! Это дурной знак! Александр, умоляю тебя, отмени дуэль!.. — Это невозможно, — покачал головой Александр. — Но милый… — Я не могу, этот человек оскорбил тебя! — Но он не знал, кто ты, не знал о нас с тобой! Он ничего не знал! — Это ничего не меняет! — Умоляю тебя! — Ольга, сам Бог послал мне тебя, разве он захочет так скоро отнять у меня это счастье? Он на моей стороне, несмотря на твой сон. — Стоит ли испытывать судьбу? Не будет тебя — незачем и мне жить! — Я тебе обещаю — я не умру, — Александр нежно поцеловал Ольгу, все еще не оправившуюся от ночного кошмара, в открытое плечо. — Ну почему, почему ты так спокоен?! — Оля, пойми, эта дуэль — проявление обычной, человеческой жизни. Которой у меня никогда больше не будет. У меня никогда не будет роскоши поступать свободно, по своему разумению. — Роскоши добровольно подставлять себя под дуло пистолета? — Ты забываешь — я хорошо стреляю! — Ты говоришь о жизни обычного человека, которой тебе не хватает. Но понимаешь ли ты, что обычные люди умирают и оставляют тех, кто их любит, тех, кто никогда не сможет их забыть? — Ольга собиралась зарыдать. — Я согласен стреляться каждый день, лишь бы слышать от тебя такие слова… И влюбленные снова соединились, отрешившись от мира и его проблем… * * * А Репнин, все еще не теряя надежды на лучшее, вез друзей в Зимний. Выходя из экипажа, он просил Долгорукого ожидать их в карете, а Корфа — следовать за ним. Друзья стремительно взбежали по широкой мраморной лестнице и направились к кабинету Александра. Наследника там не оказалось, и Репнин, предполагая, что тот может быть зван к императору, велел Корфу оставаться здесь, сам же решительно прошел по галерее к приемной Николая. Там его встретил Жуковский, отправленный императором на поиски цесаревича и его адъютанта. Николаю уже донесли о том, что Александра и его помощника видели на вчерашнем балу. Император впал в гнев и принялся с рассвета кричать на воспитателя своего сына. — Несмотря на наш прямой запрет, Александр находился вчера на балу, и его видели танцующим с Калиновской! — Есть ли уверенность, что это был именно Александр? — попытался защититься Жуковский. — Потоцкий устраивал маскарад. — Вот именно — маскарад! И наследник воспользовался этой возможностью. А что говорит наш юный друг — поручик Репнин? — Я еще не видел его. — Так разыщите его, Василий Андреевич, разыщите! — Николай негодовал и еле сдерживался. — Если он не ездил на бал с Александром, значит, он не справляется со своими обязанностями. Если был там и ничего нам не рассказал, значит, они заодно, и Репнин нарушил мой приказ. — Я сделаю все, что в моих силах, Ваше Величество, — поспешил заверить его Жуковский. — Это вы во всем виноваты! Польша покорилась российскому императору, а его сын покорился полячке! Вся Европа будет смеяться над нами. — Помилуйте, Ваше Величество, но именно вы настаивали на том, чтобы с Александром обращались, как с обычным ребенком. Иначе он вырос бы заносчивым и самодовольным. — Похоже, в список ваших прегрешений необходимо внести еще и дерзость! — окончательно разгневался Николай. — Это вы вбиваете в голову моего сына вредные мысли и тревожите его душу несбыточными мечтами! Откуда у него эта иллюзия, что он может изменить свою судьбу? Мой сын мечтает жить обычной жизнью! Вы только подумайте! Да он должен как можно скорее расстаться с этим опасным заблуждением! — Уверен, Саша возьмет себя в руки и примет монаршую долю, — сдержанно, но очень твердо сказал Жуковский. — Но все же нам следует быть внимательнее к нему. — Я знаю, что происходит у меня на Камчатке, а собственного сына не в силах найти во дворце! — никак не мог успокоиться Николай. — Возможно, он на стрельбище? — осторожно предположил Жуковский. — Василий Андреевич! — укоризненно покачал головой император. — Когда последний раз вы его там видели? Калиновская — вот что затмило Александру весь мир! Бросил дела. Все. время проводит с ней! — Я полагал, вы изменили свое мнение о Калиновской, — удивился Жуковский. — Я редко меняю свое мнение. Мне пришлось всего лишь смириться с этим положением. По совету наставника моего сына. — Помнится, однажды вы позабыли об аудиенции со своим братом, поддавшись чарам одной юной красавицы… — Это совсем иное дело, — отмахнулся от воспоминаний Николай. — Иное? Чем же? Вам кажется опасным, что она старше и опытнее Александра в делах сердечных? — И потому что она полячка! — заносчиво добавил государь. — Однако ваш брат Константин… — Да-да! — перебил Жуковского Николай. — Женился на полячке. Вы можете мне не напоминать об этом — я знаком со своей родословной! Но в моей семье этому не бывать! И польский вопрос я считаю закрытым! — Ваше Величество! Пребывание Польши в составе России, безусловно, несет благо этой стране. Однако в Варшаве неспокойно. Поляки по-прежнему не доверяют нам. И любят смотреть больше не на Восток, а на Запад. И в этом контексте брак наследника с польской княжной мог бы существенно укрепить наши позиции. — А я не желаю застаиваться на ближних рубежах! Россия должна смотреть еще дальше на Запад. Там германцы, австрияки, англичане, в конце концов. Так что и не мечтайте — брака с Калиновской не будет! Поставив эту жирную точку в конце разговора, Николай сказал, что ждет к себе Репнина и сына, а Жуковскому вместо того, чтобы защищать совершенно безнадежное предприятие, уже давно пора найти этих безответственных мальчишек и велеть им явиться в его кабинет. И поэтому, когда Жуковский столкнулся в коридоре с Репниным, он страшно обрадовался — хотя бы один здесь! — Слава Богу, вот и вы! — бросился Жуковский навстречу Репнину. — Его Величество желает видеть вас, и немедля! — Василий Андреевич? Что-то случилось? Репнин весь внутренне сжался — неужели вчерашние события уже известны государю? — Надеюсь, что нет, — ответствовал Жуковский, провожая Репнина в кабинет Николая. — Государь хотел взять у вас отчет в соответствии с разговором, который давеча у вас с ним состоялся. И, надеюсь, у вас есть, что ему сказать. Николай встретил их, — сидя за рабочим столом и напряженно постукивая пальцами по зеленому сукну, натянутому на крышку. — Мне нравится, как вы работаете, Репнин, — издалека начал император. — Василий Андреевич вами доволен. Как вы там замечательно о нем сказали? — обратился он к наставнику. — Я сказал: «Толковый молодой человек с прекрасным будущим», — с легким поклоном напомнил Жуковский свои слова. — Вот вам оценка поэта и воина! — как-то уж очень приторно воскликнул Николай. — И как вам только удается, Репнин, удерживать Александра от свиданий с этой польской фрейлиной? Вы просто Цербер какой-то на страже нравственности! — Ваше Величество! — Репнин счел за благо вытянуться во фрунт и прищелкнуть каблуками. — Смею доложить, наследник виделся вчера с фрейлиной Калиновской на балу у графа Потоцкого. Разрешите подать в отставку, Ваше Императорское Величество! — Василий Андреевич, неужели мы в нем не ошиблись? — лукаво спросил Николай, вполоборота обернувшись к Жуковскому. — Большие надежды подает молодой человек, — поддержал Михаила Жуковский. — Что же, — Николай несколько секунд помедлил, — вы прошли проверку. Теперь я вижу — вам можно доверять, Репнин. Вы повели себя молодцом. Впредь знайте, что везде есть глаза и уши! Разумеется, о вчерашнем мне уже доложили. Я понимаю, что сдерживать любовный порыв моего сына — задача не из легких. И вряд ли это кому-нибудь удастся. Но если впредь вы попытаетесь скрыть от меня нечто более важное — вам сие дорого обойдется! Вы уверены, что вам больше не о чем мне сообщить? — Никак нет. Ваше Императорское Величество, — так же браво рапортовал Репнин. Николай испытующим взглядом оглядел его с ног до головы и кивнул, давая понять офицеру, что он свободен. И Михаил, не верящий своему чудесному избавлению, побежал обратно к кабинету Александра. Оказавшись на месте, он растерянно оглянулся по сторонам — где же Владимир? В этот момент Корф появился из-за одной из колонн и знаком подозвал к себе Репнина. — Что? Что такое? — у Михаила снова зашлось сердце. Корф тихо сказал, что Александр только что прошел к себе в кабинет, и ему пришлось спрятаться, дабы не попасться наследнику на глаза ранее, чем вернется Михаил. — Слава Богу! — вздохнул Репнин и постучался в кабинет Александра. — Ваше Высочество! — А, Михаил… — Александр выглядел уставшим. — Вот и вы, я ждал вас. Все ли готово для дуэли? — Мне представляется разумным все же избежать этого поединка, — смело начал Репнин. — Согласен, дуэль — крайнее средство, — пожал плечами Александр. — Однако если нет другого способа разрешить конфликт, приходится к нему прибегнуть. — Уверен — не все способы еще исчерпаны, — настаивал на своем Репнин. — Я понимаю, поручик Корф ваш приятель. И сейчас вами, прежде всего, движут дружеские чувства. — Ваше Высочество, я бы хотел помочь вам обоим! — Каким же образом? — Я пришел просить вас еще раз поговорить с поручиком Корфом. Он тут, со мной и… Возможно, вы согласитесь с ним увидеться. — Вы — очень смелый человек, Репнин. И в знак признания ваших достоинств, я, пожалуй, соглашусь принять Корфа, — кивнул Александр. — Но в ответ вы должны обещать мне, что не скажете и слова императору о дуэли. — Клянусь, Ваше Высочество, и благодарю вас, — обрадовался Репнин и позвал друга пройти в кабинет. Корф вошел, стараясь держаться с достоинством, но без излишней самоуверенности и заносчивости. — Поручик Корф к вашим услугам, — сдержанно сказал он, чуть склонив голову перед наследником престола, — Князь Репнин сказал мне, что нам стоит обсудить дуэль, — Александр, сидевший за столом, откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на своего предполагаемого противника. — У вас есть что сказать мне по этому поводу? — Да, Ваше Высочество, — медленно проговорил Корф. — Произошло явное недоразумение. Если бы я прежде знал все обстоятельства, я бы никогда не вызвал вас. — Так вы хотите отказаться от дуэли? — Да, Ваше Высочество. Я действовал импульсивно. И теперь сожалею об этом. — Должен признаться, я тоже был вне себя, — признался Александр. — И, ежели вы желаете отказаться от дуэли, откажусь и я. — Благодарю вас… Александр встал из-за стола и в знак примирения протянул руку Корфу. Владимир горячо ответил на рукопожатие наследника и вдруг принялся поспешно объяснять: — Когда ваша дама приняла мое приглашение на танец… — Продолжайте, продолжайте… — настороженно сказал Александр. — То есть, вы хотите сказать, что эта дама была не права, приняв ваше приглашение? — Ваше Высочество, поручик Корф имел в виду… — начал Репнин, испугавшийся продолжения этой фразы. — У меня создалось впечатление, что в жизни этой женщины нет другого мужчины, — попытался продолжить свои объяснения Корф, несмотря на отчаянные знаки, которые из-за спины наследника подавал ему Репнин. — Я понимаю.., понимаю, что вы вынуждены скрывать ваши отношения, и у нее не было иного выхода. — Вы хотите сказать, что она с вами кокетничала? — с угрозой в голосе спросил Александр. — Нет-нет, — вздрогнул Корф. — Она не кокетничала. Видимо, я настолько увлекся красотой этой дамы, что не заметил ее холодности по отношению ко мне. Потому я был вынужден защищать ее честь. — А сейчас вы считаете, что защищать нечего? — взвился Александр. — Господа, господа, — решил вмешаться Репнин. — Послушайте меня… — Нет, это вы послушайте меня! — Корфа понесло. — Некий молодой человек в маске в весьма грубой форме уводит даму, с которой я танцевал… — И о которой вы по-прежнему позволяете себе говорить в недопустимо небрежном тоне… — не уступал наследник. — Да как вы смеете… — Молчать! — сорвался Александр. — Вы вели себя.., вы и сейчас ведете себя недостойным для благородного человека образом! — Вы изволите сомневаться в моем благородстве? — голос Владимира зазвенел и возвысился. Репнин замер от ужаса. — Я не позволю вам еще раз оскорбить эту даму! Я требую удовлетворения! — упавшим, но страшным голосом сказал Александр. — Господа! Все, что вы сейчас говорите — глупо! Вам будет смешно и стыдно, когда вы остынете, — Репнин и умолял, и настаивал одновременно. — Господа.., эта дуэль не должна произойти… — Должна и произойдет, — отрезал Александр. — Объяснения бессмысленны. Я отказываюсь от отмены дуэли. — Прекрасно… — в тон ему ответил Корф. — Я тоже. Александр молча, но весьма красноречивым жестом указал Корфу на дверь. Владимир побагровел и вышел, не попрощавшись. Репнин в отчаянии обратил свой взор к наследнику, но тот отвернулся — здесь больше не о чем разговаривать. Репнин покорно склонил голову и тоже вышел из кабинета. Спустившись к подъезду, где их ждал Долгорукий, Репнин застал самый финал разговора Владимира и Андрея и по укоризненному взгляду последнего понял, что Долгорукий уже все знает. Репнин молча сел в экипаж, и друзья поехали обратно, к Корфам. Александр же отправился на стрельбище и выместил свою злость на шелковых розовых сердечках, которые расстреливал вместо мишеней. И лишь полностью погасив свой гнев, он вернулся во дворец. Первым делом цесаревич зашел к матери и наговорил ей целую уйму сбивчивых и эмоциональных слов — идти к императору он побоялся, не хотел выдать себя. Потом навестил младшего брата. Константин — симпатичный, курчавый мальчик играл по обыкновению в солдатики — любимую игру их отца. Деревянные фигуры, чем-то напоминавшие размером напольные шахматы, стояли на паркете в боевом порядке — армия против армии. И Константин деловито ходил меж войсками, выбирая стратегическое направление для главного удара. Мальчик был очень увлечен игрой, но приходу брата обрадовался — теперь ему можно не передвигать фигуры за своих солдат и противника. На той стороне вполне мог сыграть Александр. — Не пытайтесь втянуть меня в войну! — сразу же объявил Александр. — Но вы должны помочь мне решить важную задачу — наступление наших драгун на французские редуты! — Зачем это вам? — А вдруг завтра война? — совершенно серьезно спросил мальчик. — Тогда это будут решать полководцы, — ответил Александр. — Найдется какой-нибудь новый Кутузов, у которого ума палата, не чета нам с вами! А наш долг состоит лишь в том, чтобы придумать новую форму для драгун. Трудная и ответственная задача, особенно, если учесть, что вы не портной, и вам решительно все равно, как выглядят ваши солдаты!.. Да, у царских фамилий строгие правила, и соблюдать их надо неукоснительно. Дружить с избранными, любить избранных. Держать свой народ в повиновении. А простого солдатика истязать шпицрутенами за малейшее неповиновение. — Почему вы так страшно говорите, Александр? — Такова наша доля, которую мы не выбираем, как утверждает отец, — съязвил Александр. — Почему вы так отзываетесь об императоре? Папенька всегда вами доволен и горд. Он говорит — вы отличный солдат, — с детской обидой упрекнул старшего брата Константин. — Горд?.. Доволен? — Александр рассмеялся вполне миролюбиво и добродушно. — Какой вы, однако, забавный бываете, Константин! — Вы смеетесь надо мной? — капризно надул губки царственный мальчик. — Такого права у меня нет. У меня вообще нет никаких иных прав, даже права на смерть от дурацкой пули. За нас всегда рискует кто-то другой. По округлившимся глазам брата Александр понял, что Константин остался в недоумении, но не решился что-либо объяснять ребенку. Он пожелал Константину успехов в сражении и направился к Ольге. Она читала и даже не нашлась, что сказать, когда Александр запросто зашел к ней в комнату при свете дня. Ее удивление было смешано с предчувствием чего-то нехорошего, и Ольга почувствовала страшное напряжение, от которого разом заболела и закружилась голова. — Прощай, Оленька, — ласково сказал Александр, подходя к ней. — Прощай?! Значит, дуэль состоится?! Когда?! — Дуэли не будет. Поручик Корф принес извинения, и я их принял, — Александр отвел взгляд в сторону. — Но тогда почему «прощай»? — Я больше не смогу приходить к тебе… — Император узнал, что ты был на балу? — голос Ольги заметно задрожал. — Я не знаю, — покачал головой Александр. — Но ему известно, что я к тебе чувствую. И если я перестану встречаться с тобой так явно, он не вынудит тебя уехать. — Александр… — недоверчиво произнесла Ольга, — поручик действительно отменил дуэль? — Любимая моя! — Александр протянул к Ольге руку, но вовремя спохватился. — Зачем ты так прекрасна?! — Нет! Не уходи! Не оставляй меня! — Разве можно от тебя оторваться?! От этих сияющих глаз, от нежных рук… Даже если я уйду, то все равно каждую секунду буду думать о тебе! Я так люблю тебя… Александр бросил на Ольгу взгляд, полный такой тоски, что та лишилась чувств. Он бросился к ней на помощь, но остановился и со словами «Бедная моя Оленька!.. Как ты будешь здесь одна, без меня?..» тихо вышел из ее комнаты. Когда Ольга пришла в себя, то увидела рядом с собою свою верную подругу. Наташа участливо склонилась над ней с флакончиком нашатыря в руке. — Что случилось? — озабоченно спросила она, видя, что Ольге легче. — Скажи, — медленно, словно собираясь с мыслями, проговорила Ольга. — Ты была когда-нибудь влюблена? — Вот что значит любовь! — улыбнулась Наташа. — Ты разве не замечала, что я только и говорю о молодом Долгоруком? — Андрей Петрович? Блестящий дворянин, честен, добр… Я за тебя рада. — К чему этот разговор? — Наташа заподозрила неладное. — Я бы хотела обсудить с тобой кое-что, — Ольга на секунду задержала дыхание, словно собираясь с мыслями. — Представь, кто-то оскорбил твою честь… Возможно, случайно. Конечно, случайно. И твой возлюбленный готов ее защитить. — Я вполне могу представить, как он бросается за меня в бой, — без тени сомнения сказала Наташа. — Но при этом, — продолжала Ольга, — он рискует своей жизнью, а ты рискуешь его потерять? — Я предпочла бы пожертвовать своей честью ради спасения жизни своего любимого! — без малейших колебаний ответила Наташа. — А как же кодекс чести и светские традиции? — Что они смогут дать мне, если мой любимый погибнет из-за меня? Зачем мне тогда жизнь, честь? Что останется мне, кроме ужасного горя, пустоты и одиночества?! — Ты начиталась французских романов и стала emanciper! — ответила на ее пафос Ольга и вдруг сникла. — Нет-нет, прости меня! Ты права, ты так права! Ах, если бы и мой любимый рассуждал подобным же образом… — Неужели наследник.., то есть, тот мужчина, которого ты любишь, собирается сделать что-то опасное? Оля, скажи мне правду! Я чувствую, ты не случайно завела со мною этот разговор… Что с тобой? У тебя дрожат руки! — Я люблю его… А он любит меня! — И?.. — Он явился на бал… Хотел меня удивить. — Александр был вчера на маскараде? Я догадывалась, но не знала этого… — Этого, к сожалению, никто не знал. — Что значит твое «к сожалению»? — Я танцевала с Владимиром Корфом, и он не узнал Его Высочество под маской, когда тот подошел к нам и попытался разбить нашу пару… — Ольга говорила быстро, словно на выдохе. — Поручик Корф вызвал Его Высочество на дуэль. И Александр принял вызов, чтобы спасти мою честь. — Этот болван Корф осмелился вызвать наследника на дуэль?! — Наташа едва не лишилась дара речи. — Как такое пришло ему в голову?! И почему ты не сказала мне об этом раньше?! — Я надеялась, что дуэль не состоится, — пролепетала Ольга. — Александр обещал мне отменить ее. Но перед твоим приходом он явился ко мне и будто бы попрощался! — Нет-нет! Не верю, не думаю, что это так! — Наташа вдруг стала бегать по комнате, словно пытаясь сосредоточиться. Наконец, она остановилась. — Я знаю, что мы сделаем! — Ты думаешь, мы можем все это .изменить? — с надеждой в голосе спросила Ольга. — Мы сейчас же отправимся к Корфу! Ты поговоришь с ним, а я постараюсь вразумить моего брата — наверняка, он там и в курсе происходящего! Мы должны остановить их! Едем! Ольга утерла навернувшиеся на глаза слезы и подчинилась своей решительной подруге. * * * Между тем Александр уныло сидел в одиночестве в своем кабинете, не желая никого видеть и страшась появления близких. Он хотел сосредоточиться и понять, что и зачем он делает, прав ли он и куда его заведет путь, на который он так неосмотрительно ступил вчера. На глаза Александру попался бархатный футляр, недавняя награда — бриллианты и сапфиры сверкали и переливались в оправе холодно и своенравно. Александр подошел к столу и, открыв верхний ящик, достал оттуда все свои «боевые» награды. — Игрушки! Это все игрушки! — сквозь зубы процедил Александр и рез; ко смахнул футляры на пол. В эту минуту в его кабинет вошел Николай. — Что это значит, сын мой? Александр внутренне напрягся и отступил к окну. — Ты не только пренебрег моим приглашением, — с плохо сдерживаемым раздражением продолжал император, — но еще и оскорбил оказанную тебе честь быть награжденным орденами твоего Отечества! — Ордена просто так не достаются! — так же резко ответил Александр. — Их заслуживают собственной кровью! А эти… За что я получил их, отец?! — Наследникам ордена вручаются при рождении. Это знак царской власти, а не награда. И ты прекрасно знаешь это… — Вот именно! Я получаю их лишь потому, что я — Романов, а кто знает, чего я стою на самом деле? Как мне самому понять, чего я стою? — Узнаешь, когда пробьет час, — примиряющим тоном сказал Николай. — Я не готов к этому.., и я люблю Ольгу, — с отчаянием в голосе сказал Александр. — И ты готов принести в жертву своей страсти престол и судьбу империи? — тон Николая снова стал суровым и властным. — Мне больно это слышать. — Отец! — Александр вдруг порывисто прошел вперед и опустился на колени перед императором. — Я не могу расстаться с Ольгой! Дайте мне свободу!.. — Да, сколько же чепухи вложил в твою голову Жуковский! — холодно произнес Николай. — Это он внушил тебе нелюбовь к царской власти! — Боже! — воскликнул Александр, понимая всю безуспешность своей мольбы. Он медленно поднялся. — Василий Андреевич всегда учил меня честности, добру и милосердию! — России нужен сильный император, — тихо сказал Николай, — коли ты считаешь, что не способен на это — возможно, так тому и быть… Жаль, правда, что Константин еще слишком молод!.. Александр не стал смотреть, как вышел отец, и не попрощался с ним. Он бросился прочь из кабинета и побежал к себе в комнату, где, наконец, упал на постель и разрыдался. Все было кончено, и у него оставался только один выход доказать, что он сам может распоряжаться своею судьбою и жизнью — дуэль! * * * Скоро все будет кончено, подумал и Владимир Корф, тоже разбиравший свои боевые награды. Он переложил их по одной и снова аккуратно убрал в шкатулку, которую тут же передал Андрею Долгорукому. — Кто знает, как завершится дуэль, но в любом случае для меня ее последствия не предвещают ничего хорошего, — как-то слишком спокойно сказал Владимир, — так что, друг мой, возьми на себя эту обязанность — отвези шкатулку моему отцу — Владимир, не стоит заранее думать о худшем! — воскликнул Андрей. — Нет-нет! Забери их, и лучше сейчас! Спрячь дома или где хочешь… Сохрани и передай отцу! И скажи, что я прошу у него прощенья! За все! — Как скажешь, — подавленный его настроением, ответил Долгорукий. Он взял шкатулку и направился к выходу. Андрей подумал, что, наверное, будет правильнее отвезти шкатулку домой — не тащиться же с ней к месту дуэли! Проводив Корфа, Владимир ушел к себе, а Репнин захотел остаться в зале — ему требовалось сосредоточиться. Михаил сидел словно в оцепенении, вяло перебирая в руках тончайший батистовый платочек, оброненный Анной еще в день их первой встречи на улице. Теперь это был его талисман, а оберег ему сегодня нужен, как никогда — ему еще предстояло вернуться во дворец и сообщить Александру о месте и времени дуэли. — Я так и знала, что ты здесь! — раздался рядом сердитый голос Наташи. — Решила проведать братца? Мило с твоей стороны! — отшутился Репнин. — Чудесно! — всплеснула руками Наташа. — Ты здесь бездумно и умилительно терзаешь дамский платочек, в то время, как у меня разрывается сердце! Похоже, глупость твоего друга Корфа оказалась заразительной! — Это платок Анны, — попытался защитить свои чувства Михаил. — Я удивляюсь тебе, Миша, — продолжала наступать Наташа. — Ты находишь время вздыхать о какой-то певичке, лить слезы в ее надушенный платочек, в то время как приближается ужасная драма!.. Я все знаю — Ольга призналась мне! — К чему этот пафос, сестричка! — Репнин старался казаться уверенным и даже веселым. — Не стоит поднимать панику! Я сумею за себя постоять. — Мишенька, братец! — взмолилась Наташа. — Одумайся! Повинись перед императором, доложи ему! Это его отцовское, это его царское право! Он должен знать о том, что угрожает сыну, он все остановит. А иначе никому не сносить головы! Я боюсь за тебя, Миша! — Я обещал Александру хранить молчание, — тихо, но твердо ответил Репнин. — И я сдержу свое слово… Встреча Ольги и Корфа оказалась столь же безуспешной. Велев слуге провести ее в комнату Владимира, Ольга сразу приступила к объяснениям. — Я хочу извиниться перед вами, сударь! Эта нелепая ссора и дуэль возникли из-за меня, и я готова на любые жертвы ради спасения Александра. — Ваши чувства кажутся благородными, — сухо кивнул ей Владимир, — но, право же, у меня сейчас совершенно нет времени на их обсуждение. Я не был предупрежден о вашем визите, и мне необходимо еще разобрать бумаги и отдать последние распоряжения. — Последние? Нет-нет! Я бы хотела все исправить! — Не стоит винить себя в происшедшем, — отклонил ее извинения Корф. — Во всем виноват только я. Я один… Мне давно пора бы уже научиться сдерживать эмоции, управлять чувствами. И все такое, что приличествует дворянину и офицеру. — Умоляю вас, откажитесь от дуэли! — Я хотел это сделать, но попытка извиниться перед наследником не увенчалась успехом. — Эта дуэль закончится трагедией! — с горечью воскликнула Ольга. — Дуэли вообще редко заканчиваются хорошо, — равнодушно пожал плечами Владимир. — Вы, наверное, ненавидите меня? — Отчего? У меня нет причин ненавидеть вас. Вы были честны со мной — холодны и безразличны. Но я предпочел обмануться. Я был увлечен вами и эгоистически думал лишь о своем чувстве. С тех пор, как я увидел вас впервые, я постоянно думал о вас… Я вспоминал ваши глаза, вашу улыбку… Я убедил себя, что вы непременно ответите мне. — Вы надеялись, что я полюблю вас? — удивилась Ольга. — Но я же не знала вас, а вы не знали меня… — Какое это имело значение?! Вы были моей таинственной незнакомкой. Прекрасной, загадочной… И более я ничего не хотел знать. — А теперь тайна раскрыта? — Я же сказал вам, что ни о чем не жалею. И желаю вам счастья, — Владимир вежливо поклонился. Ольга поняла — разговора больше не будет. — Прощайте, — сказала она, — и надеюсь, вам не придется приносить себя в жертву. Во дворе Ольга встретилась с Наташей, и обе заговорщицы, не солоно хлебавши, в полном в унынии, поехали обратно во дворец. Подруги долго молчали, но, наконец, Ольга заговорила — она приняла решение повиниться перед императором и сообщить ему о дуэли. Пусть ей грозит наказание, но, по крайней мере, никто больше не пострадает. Наташа согласилась с ней и крепко обняла подругу, пытаясь придать ей твердости духа и уверенности в правильности своего решения. Приехав, Наташа предложила разыскать Жуковского. Василий Андреевич был весьма влиятелен и вхож к императору — он мог дать совет и устроить аудиенцию, сообразуясь с переменчивым настроением императора. Но Жуковский уже шел им навстречу — он пытался найти Александра. Василий Андреевич, встревоженный и слегка бледный, сказал, что слышал — их Императорские Величества желают видеть мадемуазель Калиновскую и даже посылали за нею камер-фрейлину государыни. Подруги переглянулись. «Вот и кстати!» — прочитала во взгляде Ольги Наташа. «Чему быть — тому не миновать!» — увидела Ольга ответ в ее глазах. — Я готов проводить вас к государю, — сказал Жуковский. Ольга решительно кивнула и последовала за ним. Наташа, торопясь и придерживая юбки, шла следом, едва поспевая за подругой. В кабинете императора Ольгу уже ждали Николай и Александра. Жуковский и Наташа остались в отдалении, а Ольга прошла вперед, повинуясь приглашающему жесту государя. — Я звал вас, сударыня, чтобы вы изволили объяснить свое поведение, — властным тоном сказал Николай. — Ваше Величество, — Ольга склонила голову, — Я знаю, как вы относитесь ко мне. Но осмелюсь признаться — я люблю вашего сына. — Не более, чем я, сударыня. — Но в моих силах спасти ему жизнь, пусть даже ценою собственной! — Что это значит? — нахмурилась императрица. — Ваше Величество! — Ольга повернулась к государыне и опустилась на колени перед ней, — Александр Николаевич принял вызов на дуэль! Из-за меня. Я пыталась остановить его, но все было напрасно! И теперь только вы можете этому помешать! — Пыталась остановить? — воскликнула Александра. — Да ты лишь сильнее распалила его! Женщина всегда сама виновница страстей, которые бушуют вокруг нее. И коли ты пробудила эту страсть, ты и должна была обуздать Александра! — Но государыня, — почти разрыдалась Ольга, — иную страсть обуздать невозможно! — Если это тебе не под силу, значит, избавься от этой страсти! И никого не подвергай опасности. Тем более, если речь идет о жизни наследника престола! Теперь-то я понимаю, что значила его странная речь утром, когда он заходил ко мне!.. Мне стало нехорошо, — сказала императрица вдруг ослабевшим голосом и, пошатываясь, вышла из кабинета. — Мой сын стреляется на дуэли, — с угрозой в голосе промолвил Николай, — а вы, сударыня, не сочли возможным немедленно сообщить мне об этом? — Я опасалась вашего гнева, Ваше Величество. — Видимо, вы сударыня, надеетесь, что виновным удастся избежать наказания? А известно ли вам, что по нашим законам участники поединка должны быть арестованы и преданы суду? — Ваше Величество, во всем виновата я! — умоляюще вскричала Ольга. — На недавнем балу Александр Николаевич и Владимир Корф повздорили.., из-за того, кто будет танцевать со мной. Корф не узнал наследника под маской — и имел неосторожность вызвать его на дуэль… — Имел неосторожность? — саркастическим тоном поддел ее Николай. — Ваше Величество, — Наташа тоже вышла вперед и упала на колени перед императором, — прошу вас, не арестовывайте участников дуэли! — А вы, сударыня, — обернулся к ней Николай, — отчего так горячо защищаете их? Вам так дорога судьба Корфа? — Мой брат согласился стать секундантом Его Высочества… — Князь Михаил Репнин? Час от часу не легче… Весьма прискорбно, сударыня, что и ваш брат вовлечен в эту историю. — Пощадите, Ваше Величество! Он так вам предан! — Предан? — вскричал Николай. — Вместо того чтобы оградить наследника престола от опасности, он пошел на поводу его безрассудства! — Ваше Величество… — Жуковский решил, что пора вмешаться и ему. — Быть может, у князя не было выбора? Зная характер Александра Николаевича… — Выбор всегда есть! — перебил его император. — Первостепенная задача офицера — заботиться о процветании отечества! Князь Репнин не оправдал доверия, которое мы ему оказали. Я понимаю ваши чувства, сударыня, но князь запятнал свою честь и будет немедленно арестован, как и остальные участники дуэли. Ольга закрыла лицо руками, Наташа без сил опустилась на пол. Николай звонком вызвал адъютанта. — Узнайте немедленно, где Александр, и велите ему тотчас явиться ко мне! Да хорошо ищите, я должен знать, где он и что с ним происходит! Адъютант безмолвно кивнул и бесшумно вышел из кабинета. — А вы, сударыни, — Николай с холодной ненавистью повернулся к провинившимся фрейлинам, — возвращайтесь к себе и оставайтесь там до моего особого распоряжения. И не сомневайтесь — я не забуду о вашем существовании! Глава 4 Преступление и наказание Приехав на место дуэли раньше Александра к уже ожидавшим его Корфу и Долгорукому, Репнин подтвердил согласие наследника на условия поединка — между противниками отмерялись двадцать шагов, затем сходились до десяти и по третьему счету Репнина стреляли. Первым — Александр, Корф должен был отвечать — разумеется, в случае неудачи первого выстрела своего визави. Репнин приехал в карете с придворным лекарем Мандтом. Фридрих Францевич, насмерть перепуганный появлением в своей комнате молодого офицера, поначалу решил, что его высылают, но, узнав адъютанта наследника, вздохнул с видимым облегчением. Предложение свидетельствовать здоровье дуэлянтов Мандт воспринял спокойно. Ему уже случалось содействовать в этом, и можно было не сомневаться, что, по крайней мере, врачебная тайна будет им соблюдена неукоснительно. И теперь, позевывая от свежего воздуха, доктор терпеливо дожидался в карете своей очереди в процедуре дуэли, пока молодые люди выбирали в поле площадку поровнее. Долгорукий показал приятелям две коробки с пистолетами. — Какие будем предлагать — «Лепаж» или кухенрейтеровские? Владимир опробовал обе модели и выбрал вторые — эти должны были удовлетворить Александра. Потом он принялся тщательно их прочищать. — Тебе обязательно чистить пистолеты перед самым моим носом? — чуть раздраженно спросил Репнин, невольно оказавшийся по другую сторону их символической линии фронта. — Оружие всегда должно быть в порядке, — назидательно произнес Корф и прицелился в поле. — А это очень хорошие, очень дорогие пистолеты. Бах! И его нет! — Не забывай — ты говоришь о наследнике престола! — напомнил Михаил. — Не беспокойся, я знаю, как поступить. — Ты что-то придумал, чтобы остановить дуэль? — Увидишь… — загадочно произнес Корф. — Да успокойся, все кончится хорошо, и никто не будет скомпрометирован. — Не говори, если не хочешь, — с надеждой в голосе сказал Репнин. — Да-да, я так хочу, — Владимир вернул пистолеты в коробку, которую держал Долгорукий. — Послушай, Андрей, если у дуэли все же будет дурной для меня конец… — Не смей загадывать! — Подожди, дай мне сказать! Если меня не станет… Когда-то я подарил одной чудесной девушке книгу с моими любимыми стихотворениями… И потом не оправдал этих высоких слов. Увлекся яркой бабочкой, одной, второй, и предал настоящее чувство… А впрочем, не надо… Просто возьми себе мои пистолеты и новое английское седло. — Да не нужно мне твое седло! Оно неудобное. Но если ты все-таки решишь написать Лизе, я передам. — Мне нечего ей сказать, — Владимир с грустью посмотрел вдаль и обратился к Репнину. — Послушай, Миша, никогда не влюбляйся… — Увы, мой друг, ты опоздал с этой просьбой. — В самом деле? — Корф с интересом взглянул на него и вдруг понял. — Анна? — Она, — кивнул Репнин. — Послушай, почему ты никогда мне не рассказывал о ней? — Миша, я прошу тебя, нет, я умоляю! Если меня не станет, обещай, что никогда не подойдешь к этой женщине! — Да почему же? — Она погубит тебя! Слышишь? Беги от нее, Михаил! — Владимир хотел сказать что-то еще, но махнул рукой и повернулся к дороге. — Однако где же мой соперник? — Будет с минуты на минуту, — ответил за Александра Репнин. — Думаю, господа, он не заставит нас долго ждать. — Жаль. Я готов ждать целую вечность, — Владимир мечтательно потянулся, разминая мышцы. — Может быть, мне повезет. Судя по всему, Его Высочество не собирается почтить нас своим присутствием. — Похоже на то, — Репнин достал из кармана брегет и посмотрел на стрелки. — Мы его ждем давно. Есть основания думать, что он не опаздывает, а не появится вовсе. Поехали отсюда! — Слава Богу, господин эскулап, — подмигнул Долгорукий нервно выглядывающему из окна кареты Мандту, — кажется, ваши орудия пытки нам не понадобятся. — Позволю себе в этом усомниться, — сказал доктор, указывая на точку, приближающуюся не по дороге, а с другого конца поля. — Ну, стало быть, не так уж я и везуч… — пробормотал Корф. — Майн Гот! — вдруг вскричал доктор и едва не выронил из рук саквояж с инструментами. В подъехавшем всаднике он узнал наследника — новость пренеприятная и чреватая дурными последствиями. — Добрый день, господа! — спешиваясь и слегка задыхаясь от быстрой скачки, проговорил Александр. — Надеюсь, я не сильно опоздал? Молодые люди церемонно раскланялись, и Репнин поднес Александру коробку с пистолетами. Он тоже опробовал их и, похвалив выбор оружия, указал на тот пистолет, из которого собирался стрелять. Репнин молча кивнул и зарядил для него пистолет. Андрей сделал то же самое для Владимира. Затем оба секунданта отмерили оговоренные ранее шаги, воткнули свои клинки в землю в исходных точках и вернулись к дуэлянтам, молча стоявшим по разные стороны кареты. — Господа, — предложил Репнин. — Я должен напомнить вам, что вы еще можете отказаться от дуэли. — Нет! — отрезал Александр. — Нет, — равнодушно сказал Корф. — В таком случае, начинайте, господа. Доктор, вы готовы? — Готов, — подал Мандт слабый голос из глубины кареты. Отойдя каждый на свою позицию, Александр и Корф встали друг против друга, потом стали сходиться и остановились по счету на десять. Затем пришла очередь Репнина считать. Александр поднял пистолет и прицелился. На «три» прозвучал выстрел — Владимир покачнулся, на его мундире с левой стороны появилось темное пятно. Все, кроме Александра, тут же бросились к нему. Доктор Мандт быстро осмотрел рану — пуля прошла навылет через мягкие ткани предплечья. Мандт улыбнулся — молодой человек все-таки везунчик, такую рану даже нарочно не придумаешь! Чистый пустяк — царапина. — Живой?! — в голос воскликнули Репнин и Долгорукий. — Слава Богу, жив пока, — отмахнулся Владимир. — Ты ранен, и это должно его удовлетворить, — сказал Репнин. — Не думаю, — с сомнением покачал головой Корф. И, как подтверждение его слов, до них донесся раздраженный возглас Александра: — Что вы там тянете, Корф! Я жду вашего выстрела! — Я же говорил… — улыбнулся Владимир. — Ваше Высочество! — Андрей вышел навстречу наследнику. — По правилам нет причин продолжать дуэль! — Плевать на правила! — вскричал Александр. — Я имею все основания на его ответный выстрел! — Он не может стрелять! У него задета рука. — Оставьте, Репнин! Насколько я знаю, Корф не левша! — Чему быть, тому не миновать, — остановил друзей Владимир. — Не стоит терять понапрасну время и усилия. Я сделаю то, чего он хочет. — Целься вон в ту ворону на дереве, — велел другу Репнин. — Попадешь — тебе будет обеспечена слава лучшего стрелка. — Репнин! — прикрикнул Александр, видя, как его секундант что-то нашептывает Корфу. Михаил и Андрей снова отошли к карете, где уже укрылся доктор Мандт. Противники опять стали в позицию. Корф поднял пистолет. — Миша… — Владимир вдруг обернулся, — передай отцу, что я всегда любил его. И в то же мгновение он поднес пистолет к голове и нажал на курок. Но выстрела не последовало — пистолет дал осечку! Репнин со всех ног бросился к Корфу и отнял у него оружие. Владимир отдал его почти безропотно — он находился в какой-то прострации и ничего не понимал. Он ждал боли, смерти — что это, Господи, что это? — Ты сошел с ума?! — напустился на друга Репнин. — Владимир, это не выход! — поддержал его Андрей. — А ты можешь предложить мне что-то иное? — слабо сопротивляясь, спросил Корф. — Лучше отдайте мне пистолет. Где он? Я хочу попробовать еще раз. — Не смей! Репнин встряхнул друга за плечо — случайно потревожил рану. Владимир поморщился, но пронзившая его боль прояснила сознание. — За мной выстрел, — твердо сказал он. — Я еще не стрелял! — Стрелял, — вмешался Андрей. — Но промахнулся. Так что вы в расчете. — Не думаю, что Его Высочество с вами согласен… — Я не настолько жестокосерден, как вы это себе представляете, — неожиданно сказал подошедший к ним Александр. — Вы поступили достойно, поручик. А мы… Мы оба погорячились. Эта горячность могла нам дорого стоить — и не только нам одним. Но теперь все кончено — вашу руку, Владимир… Недавние противники обменялись крепким рукопожатием и без сантиментов. Затем Александр вскочил на лошадь и поспешил во дворец. Он был уверен — его уже ищут. И поэтому ничуть не удивился, застав мать в своих покоях. — Господи! Ты цел! — вскричала императрица, бросаясь ему навстречу. — Слава Богу, ты цел! — Разве что-то случилось? — с притворным удивлением спросил Александр. — Не смейте лгать мне, Александр! Мы знаем о дуэли! Как ты мог рисковать своей жизнью? — Простите, матушка. Я не хотел делать вам больно. А.., отец тоже знает? — Фрейлина Калиновская призналась мне, — жестко сказал вошедший Николай. — Сударыня, оставьте нас! Я хочу поговорить с Александром наедине… Императрица нежно обняла сына и незаметно перекрестила его. Потом она выразительно и умоляюще посмотрела на императора и вышла из комнаты. — Итак.., стало быть, дуэль, — промолвил Николай. — Дуэль, — кивнул Александр. — Я думаю, ты прекрасно осведомлен о жестких мерах, предусмотренных для нарушающих закон о запрете дуэлей. — У меня не было выбора, отец, — попытался объяснить Александр. — Правильно, не было выбора — и не могло быть! Ты был обязан избежать дуэли! — Речь шла о чести женщины! — вскричал Александр. — Что же, — как будто раздумывая, произнес император, — больше тебе не придется мучаться проблемой выбора между священным долгом и надуманным благородством. Ты — наследник престола. Поэтому ответственность за твой проступок ляжет на плечи тех, кто не сумел оградить тебя от ошибки. Я уже предпринял некоторые шаги. — Какие шаги? — с ужасом посмотрел на него Александр, и по лицу отца понял, что император не шутит. Отшатнувшись, наследник бросился прочь. Он бежал к Ольге и почти ничего не видел — ему было страшно. И его худшие опасения оправдались. Когда Александр сломя голову влетел в ее комнату, Ольги там не оказалось. Комната была пуста так, как бывает пусто жилище, навсегда покинутое его хозяином. — Оленька! Оля! — застонал Александр и замер в отчаянии посреди опустевшего гнезда их прекрасной любви. А ничего не подозревавшие о надвигающейся угрозе остальные участники дуэли отвезли доктора Мандта домой, и все вместе направились в особняк Корфов праздновать счастливую развязку поединка. Выйдя из кареты, Владимир первым делом приказал слуге: — Шампанского! Срочно! И как можно больше! Молодые люди, весело переговариваясь, шумной компанией расположились в гостиной. — Володя, давай бокалы! Это надо отметить! — кричал Репнин, попытавшийся в порыве восторга еще раз обнять друга. — Осторожно! — остановил его Долгорукий. — Не забывай, Владимир ранен. — Пустяки! — отмахнулся Корф. — До свадьбы заживет! — Будешь продолжать в том же духе, — поддел его Репнин, — сам не доживешь до собственной свадьбы! — Ты намекаешь, что я дерусь без причин? — По крайней мере, ты неосторожен в выборе соперников. — Друзья мои, — прервал их прения Андрей, — давайте выпьем за то, что все закончилось таким неожиданно чудесным образом! Ей-богу, я только в охотничьих байках слышал, чтобы пистолет давал осечку. — Судьба! — кивнул Корф и поднял один из бокалов, наполненных слугой. — За нас, за баловней судьбы! — За то, чтобы ими оставаться! — поддержал его Репнин. — За чудо! — кивнул Долгорукий. Друзья сдвинули бокалы, с удовольствием выслушали их победный звон и выпили стоя и залпом. — Какое счастье, что мне не пришлось выполнять твое поручение и везти твои медали барону!.. Пожалуй, я сейчас съезжу за ними, — спохватился Долгорукий. — Успеется! — попробовал остановить его Корф. — Давай сначала отпразднуем! — Нет-нет! Я хочу вернуть их тебе, а то до сих пор не верится, что все обошлось, — Андрей стремительно направился к выходу и оглянулся у двери. — Только не вздумайте выпить без меня все шампанское! Я скоро вернусь. — Тебе лучше поторопиться! — Репнин весело помахал ему рукою вслед и вдруг спросил. — Кстати, Владимир, а когда твой отец возвращается в Петербург? — Кстати? Ты находишь, что это сейчас кстати? — некрасиво рассмеялся Владимир. — Посмотрите на него! Его лучший друг только что чудом избежал смерти, а его тревожит, когда мой отец вернется в Петербург! — Разве ты не собираешься ему рассказать про дуэль и свое чудесное избавление? — Брось, Миша! — нахмурился Корф. — Меня не обманешь. Ты ведь не отцом интересуешься, а Анной. Не так ли? — Ты как всегда на редкость проницателен, — по-прежнему восторженно признал Репнин. — Миша, я считаю что женщины — недостойная тема для обсуждения в такой день. — Отчего же, если женщины — достойная тема для дуэли? — О, женщины! — с циничным смешком протянул Корф. — Я могу отнести твое равнодушие только на счет твоей привычки — ведь вы выросли вместе. Но, Вольдемар, ей-богу, ты слеп! Анна бесподобна… — Увы, мой друг, это ты близорук — простую стекляшку принимаешь за бриллиант, — остудил его пыл Владимир. — Что это значит? — А это значит, что Анна — вовсе не та, за кого ты ее принимаешь. — Объяснись, — начал Репнин, но завершить фразы не успел — в зал стремительно вбежала Наташа и с криком «Ненавижу! Ненавижу вас!» набросилась на Корфа и дала ему пощечину. — Сударыня! Да успокойтесь же! — Владимир с силой сжал Наташу в объятьях, лишая ее возможности двигаться. — Наташа! Что с тобой?! — оторопел Михаил. — Пустите меня, негодяй! — кричала Наташа, пытаясь вырваться из рук Корфа. — Миша! Я тебя по всему городу искала, сбилась с ног… А ты здесь! Да еще в такой компании! — Сударыня, но что вы имеете против меня? — Владимир ослабил хватку, и Наташа выскользнула на свободу. — Наташа, в самом деле? Я не понимаю, — Михаил подошел к сестре, без сил опустившейся на диван. — Уж новость облетела весь город! А мой брат во хмелю да неведении — и ничего не понимает! — Забавно, — улыбнулся самоуверенный Корф. — И трех часов не прошло… — Ему забавно! — снова взвилась Наташа. — Это все.., все из-за вас! — Сударыня, угомонитесь, — с явным небрежением к ее эмоциям сказал Корф. — Приключение закончилось благополучно! — Наташа, ты преувеличиваешь, — поддержал его Репнин. — Все кончено, и действительно никто не пострадал, если не считать легкой раны Владимира. — Все кончено, говоришь?! — Наташа с ненавистью посмотрела на Корфа, а потом перевела взгляд, наполненный слезами, на брата. — Так вот, знайте, что это шампанское, которое вы пьете, возможно, последнее в вашей жизни! Далее обедать вы будете уже в тюрьме! — Что ты хочешь этим сказать? — растерялся Репнин. — Вас ждет «увлекательное» приключение, — с отчаянием в голосе сказала Наташа. — Государь распорядился арестовать вас обоих! Я уверена, что господину Корфу это тоже придется по вкусу и он с восторгом будет ожидать приговора. Но, Миша, ведь ты ни в чем не виноват! Умоляю тебя, уезжай, пока вас не арестовали! Пока все не утрясется, а потом.., потом император сменит гнев на милость. И ты вернешься! Миша, я прошу тебя… — Спасибо за предупреждение, сестра, — тихо сказал Репнин, встретившись взглядом с Владимиром. — Но скрываться я не намерен. Это низко. Наташа, я офицер. И если император посчитает необходимым арестовать меня, я обязан буду подчиниться. Моя жизнь всецело принадлежит государю. — Миша, — Корф подошел к нему, — а ведь сестра твоя права. Ты действительно мог бы скрыться ненадолго… — А потом всю жизнь стыдиться, что я совершил поступок, недостойный благородного человека? Да за кого вы меня принимаете, Корф?! — Ты безумец! — вскричала Наташа. — Такой же безумец, как он! — Сударыня, — твердо сказал Владимир, уклоняясь от выброшенной вперед, словно указующий перст, руки Наташи, — ваш брат — благородный человек, и мы с вами не сможем заставить его изменить решение. И, несмотря на всю вашу нелюбовь ко мне, Наталья Александровна, я хочу попросить вас об одном одолжении. Оно не сильно обременит вас, я уверен. Наташа обреченно кивнула. — Кажется, вы знакомы с князем Андреем Долгоруким, — продолжал Корф. — Я передал ему футляр с моими наградами. Сделайте милость — скажите, чтобы он отвез их моему отцу. — Андрей?! Вы и его втянули в эту историю? — Наташа, успокойся, — Михаил взял ее за руку. — С ним все в порядке. Он скоро должен вернуться сюда. Просто дождись его и передай просьбу Владимира. — Только ради вашего отца, — пробормотала Наташа. — Тысяча благо… — Владимир не договорил. В комнату, отстранив слугу, вошли в строевом порядке офицер-порученец и несколько солдат. — Господин Корф! Господин Репнин! — объявил офицер. — Я имею высочайшее предписание арестовать вас и препроводить под стражу. Офицер хотел достать письменный приказ для оглашения, но Корф остановил его. — Не стоит, мы все прекрасно знаем, и мы готовы. — Ну, вот и все, — прошептал Репнин. — Так быстро… — выдохнула Наташа. — Прошу следовать за мной, — велел офицер, давая знак солдатам окружить Корфа и Репнина. — Миша… — только и могла вымолвить Наташа и замерла без сил, глядя, как брата и его друга выводят под охраной из залы. Сколько времени она провела, сидя на диване в гостиной Корфов, Наташа не знала. Очнулась она, лишь услышав родной голос Андрея: — Наташа, милая! Откуда ты здесь? И где Вольдемар и Миша? — Они арестованы и отправлены в крепость, — обреченно сказала Наташа. — Я спешила, думала предупредить их, но было поздно. Их увели при мне под конвоем. — Наташенька, свет мой, не плачь, — Андрей взял ее руку в свою и поцеловал. — Слава Богу, хотя бы ты в безопасности, Андрей! Проклятая дуэль! — Следующим стану я. — О твоем участии в поединке пока не известно, — Наташа посмотрела Андрею прямо в глаза. — Уезжай! Уезжай сегодня же! Куда угодно, и как можно быстрее! — Я не преступник и не предатель, я не могу так поступить. — Да в чем здесь предательство?! Ты хочешь явиться сам и объявить, что был секундантом Корфа? Какая нелепость! — вскричала Наташа. — Зачинщик он! Довольно того, что я могу потерять брата, но ты должен жить! — Наташа, я не собираюсь бежать, это недостойно! — сердито сказал Андрей. — А твои родные? А я?! — Как глупо вышло, — растерянно сказал Андрей, вертя в руках шкатулку с наградами, которые ему передал Корф. — Перед дуэлью Владимир оставил мне свои медали, чтобы я, в случае печального финала дуэли, отвез их барону. Я так радовался, что все обошлось… — Я думаю, самое разумное сейчас, если ты поедешь в поместье и выполнишь волю Владимира. А там — будь, что будет… — Наташа, родная! И что потом? Навестить родственников? А потом других родственников? Уехать на неделю? На месяц? Может быть, на год? Пока Владимир и Миша будут на каторге? Пока об этой дуэли и думать забудут? — Последним желанием твоего друга была просьба передать эти медали его отцу. Не лишай старика права на то единственное, что, возможно, в самом скором будущем только и останется у него от любимого сына. Ты просто обязан вернуться в поместье и передать медали барону. — Пожалуй ты права, — после некоторого раздумья согласился с ее доводами Андрей. — Я поеду, и прямо сейчас. — Езжай с Богом, — кивнула Наташа, — а я провожу тебя. Они вышли под руку из особняка Корфов и сели в коляску, на которой приехал Долгорукий… А Александр все еще стоял в опустевшей комнате Ольги и не знал, что ему делать. Слезы душили его, но позволить прорваться им наружу наследник не смел. — Я знала, что найду тебя здесь, — услышал он рядом с собой голос императрицы. Александр обернулся и прижался к матери в поисках защиты от своего горя. Александра ласково обняла сына и сказала: — Ты же знаешь — твой отец так поступает из лучших побуждений. Он любит тебя и беспокоился, узнав о твоей дуэли. — Мама! Я готов скакать на заставы — расспрашивать, кому выписывали подорожные! — Не стоит разрывать себе сердце, Саша. Никто тебе ничего не скажет. Такова воля императора. — Я не понимаю его! — вскричал Александр. — Не понимаю! Зачем он так со мной поступает?.. — Он всего лишь заботится о твоем благе, — мягким, успокаивающим тоном сказала мать. — Но почему он решает, что для меня благо, а что — нет?! — Ты — часть огромной империи, забота о которой целиком лежит на его плечах, и ты должен понимать всю меру этой ответственности. Слово императора — закон для всех его подданных, включая и меня. Мы должны повиноваться его воле. Ты сам это прекрасно знаешь. — Я знаю, что все боятся его! — Усмири свой порыв! Твоя враждебность не делает тебе чести. — Я поступаю с ним точно так же, как он поступает со мной! — Это слова ребенка, а не наследника престола! — возвысила голос императрица. — Простите, мама, простите, — сник под ее взглядом Александр. — Но иногда я действительно чувствую себя беспомощным, как ребенок. — Ты слишком вспыльчив, — императрица снова заговорила с ним ласковым, убеждающим тоном. — Вернись к нему, поговори спокойно, по душам. Я уверена, отец сменит гнев на милость. — Милость? А он знает, что такое милость? А душа? Да есть ли у него душа?! Он никого не замечает вокруг себя. Все делают и говорят по его приказам. Все вокруг даже думают так, как он скажет… Нет, я не могу пойти на это унижение. Либо он принимает меня таким, какой я есть, либо не принимает вообще! — Как же мне заставить тебя передумать? — Матушка, поймите, я люблю его — он мой отец и император. Но сейчас.., сейчас я его ненавижу. Александр низко поклонился матери и вышел из комнаты Ольги. Но едва за ним закрылась дверь — открылась другая, та, что вела в секретную комнату. Из тайника выбежала Ольга и стремительно направилась к выходу. Но императрица остановила ее. — Вот видите, милая, что вы натворили? Александр на грани разрыва с отцом, двое молодых людей в крепости ожидают своей участи, и ваша собственная судьба, возможно, тоже не будет завидной. — Что же мне делать?! — Я хочу, чтобы вы постарались убедить его помириться с отцом. Это очень важно. Вы — единственный человек, кого он послушает. Поговорите с ним, убедите его подчиниться воле императора. А я помогу вам — устрою последнюю встречу. — Последнюю? — Неужели вы позволяете себе думать, что после всего произошедшего император не разлучит вас? Он уже сделал это, и лишь я в силах помочь вам попрощаться с Александром. Но я пойду на это, если вы обещаете выполнить мою просьбу. Тем самым вы искупите свою вину А также спасете других участников дуэли от каторги. — Александра сделала паузу и нанесла последний удар. — Александр должен сам услышать от вас, что вы никогда больше не увидитесь. Что все кончено! И он должен поверить, что это решение — только ваше решение! Ольга почувствовала, как к горлу подступает легкая тошнота. Она оперлась на поданную ей Александрой руку и подняла на нее глаза, полные слез и невыразимой муки. Взгляд императрицы был сосредоточен и холоден. Ольга поняла — действительно все кончено! И она была согласна на все, лишь бы успеть в последний миг — хотя бы на один миг! — приблизиться к Александру, обнять, поцеловать его. Да просто видеть и говорить с ним! Ольга покорно опустила глаза, ее плечи опали, руки повисли вдоль тела, как плети. — Хорошо, Ваше Величество, я сделаю все, что вы скажете. Если это может помочь Александру и другим… — смиренно прошептала Ольга. — Я готова… Александра благодарно похлопала ее по влажной от слез щеке и вышла из комнаты со словами: — Я приду за вами, когда все будет готово. Никуда не отлучайтесь и никому не попадайтесь на глаза. Александр же направился к императору, но потом передумал и решил зайти к Репниной — возможно, она могла знать, где Ольга. — Натали, простите, что врываюсь к вам, но у меня к вам важный разговор. — Я к вашим услугам, Ваше Высочество, — проговорила Репнина, быстро пряча платок, которым только что утирала слезы. — Натали, я сожалею по поводу ареста вашего брата, — учтиво сказал Александр, — но сейчас хотел поговорить не о нем. — Я догадываюсь, кого вы имеете в виду, — кивнула Наташа. — Я знаю, вы — добрый, чуткий человек, и уверен, что вы поймете меня, — Александр вздохнул. — Вы были близкой подругой Ольги. Вам что-нибудь известно о том, куда ее увезли? — Вероятно, я могла бы сказать вам, где Ольга, но при одном условии… — Вы ставите мне условие? — слегка опешил Александр. — Впрочем, у меня нет выбора. Что за условие? — Я прошу вас понять меня правильно, — решительно начала Наташа, — мне не к кому больше обратиться… Пообещайте освободить моего брата, Михаила Репнина! Уверена, что просьба моя кажется вам весьма дерзкой, но вы — единственная моя надежда. — Не извиняйтесь, — сочувственным тоном ответил цесаревич. — Я все понимаю. Невыносимо, когда родной человек в опасности, и о его судьбе ничего не известно… — Я все время думаю о нем! — Мне знакомо это чувство, сударыня. Надеюсь, я смогу вам помочь. Сделаю все, что в моих силах. Где Ольга? — Ваше Высочество, — Наташа замялась, — я должна признаться вам… Мне очень неловко, но я солгала. Я не знаю, куда увезли Ольгу. Поверьте, я бы с радостью помогла вам, если бы имела возможность. Но, к сожалению, я в таком же неведении, как и вы. — В таком случае я тоже должен признаться вам кое в чем, сударыня, — раздраженно воскликнул Александр. — Я уже говорил с отцом по поводу вашего брата и поручика Корфа и не смогу им помочь. — Значит, вы тоже лгали? Лишь бы узнать, где Ольга? — Боюсь, мы играли с вами в одну игру, но оба оказались никудышными игроками, — иронично развел руками Александр. — Простите меня, Ваше Высочество! — снова заплакала Наташа. — Я совсем обезумела от горя и сама не понимаю, что творю! — Мне жаль вас, Натали, но и я, похоже, не умнее вас — поверил, что кто-то может знать секреты моего отца лучше его самого! — с горечью в голосе ответил ей Александр и, едва кивнув Наташе, вышел из ее комнаты. Теперь ему не оставалось ничего другого, как вернуться к отцу. И Александр снова оказался у дверей его кабинета. Решительным жестом он отодвинул адъютанта и резко распахнул тяжелую дверь, вложив в это усилие всю свою боль и обиду. Николай по обыкновению сидел за письменным столом. Правда, на сей раз он рассматривал документы, которые подавал ему из кожаной папки Жуковский. — В Зимнем пожар? — насмешливым вопросом встретил сына Николай. — Или вас снова вызвали на дуэль? — Отец! Я хочу знать, где фрейлина Калиновская. — В обязанности императора не входит слежка за фрейлинами императрицы. — Отец, еще раз прошу вас — скажите, где Ольга? — не уступал Александр. — Я уже говорил, ее ты больше не увидишь, — отрезал Николай, понимая, что шутить наследник сегодня не расположен. — Не ее вина, что я принял вызов! — продолжал упорствовать цесаревич. — Но она была причиной дуэли, — парировал Николай. — И я уже принял решение удалить Калиновскую от двора. — Значит, это всего лишь повод? И, если бы я отказался от дуэли, вы все равно нашли бы основание разлучить нас? А теперь вы рады, что я принял вызов, и все решилось само собой, без привлечения ваших изобретательных сыскарей? Что ж, лучшего способа даже им было бы трудно придумать! — Ты сам это сказал, — равнодушно ответил император, снова обращаясь к бумагам на столе. — Отец, вы наказываете невиновных! Это я настоял на дуэли. И должен быть наказан только я. — Это решать не тебе… — Отец! — Не перебивай меня! — Николай даже привстал в раздражении. — Все без исключения участники дуэли будут наказаны, сообразуясь с буквой закона. А ты больше никогда не увидишься с той, что поставила жизнь наследника престола под угрозу. И запомни, я никогда не меняю своих решений! — Я тоже не меняю своих решений! — вскричал Александр. — Я найду Ольгу, куда бы вы ее ни спрятали! Глядя, как Александр выбегает из кабинета, Жуковский, терпеливо молчавший в течение всего разговора, попытался что-то сказать императору, но тот, заметив его движение, сразу пресек попытку поэта вмешаться. — И больше ни слова об этом!.. Давайте продолжать! Жуковский вздохнул и снова раскрыл папку. — Здесь, Ваше Величество, отзывы о свадьбе вашей дочери с Максимилианом Наполеоном де Богарне и о наследных перспективах этого союза… Но поработать им не удалось — в кабинет порывисто вошла императрица. — Я полагаю, мой супруг, сейчас рано рассуждать о внуках, — Александра жестом остановила Жуковского. — Ваша первейшая задача — ваш сын. — Все, о чем я говорю и делаю, — во имя и во блага моего сына и наследника! — И поэтому вы хотите залить путь цесаревича к престолу кровью его друзей?! И превращаете дворцовую интрижку в трагедию, а Калиновскую — в жертву на заклание?! — Это необходимые жертвы! Александр должен знать, что императору приходится в иных обстоятельствах становиться жестоким. Он уже сейчас обязан научиться отвечать за свои поступки. И тогда в будущем у России будет сильный правитель! — Василий Андреевич, — повернулась императрица к Жуковскому, — пожалуйста, оставьте нас. Я хочу поговорить с Его Величеством наедине. Жуковский вежливо поклонился и вышел. А императрица снова обратилась к мужу: — Вы привыкли к раболепию ваших подданных и совсем не слышите кого-либо, кроме себя. Однако сейчас извольте прислушаться!.. — императрица заговорила обычно не свойственным ей властным тоном. — Я всегда подчинялась вашей воле. И я люблю вас! Я старалась не замечать ваших любовниц, сударь. И выходила в свет с высоко поднятой головой, зная, что такова моя обязанность. Но, поверьте, мне было очень больно. Как любой жене, столь сильно любящей своего мужа. Однако я принимала за данность, что вы вольны в своих поступках — ибо вы император. Так почему же вы отказываете в этом праве наследнику?! — Ваши обвинения нелепы, Шарлотта! — Николай смутился. — Есть великая разница между мной и Александром. Мой сын не понимает своего предназначения и не умеет правильно выставлять приоритеты. Влюбляться — пожалуйста, но любить — только Отечество, императора и свою императрицу. Как люблю вас я, несмотря на все те глупости, которые вы тут наговорили обо мне! — Так докажите же это! Прошу вас — помиритесь с Александром! Попытайтесь понять его и хотя бы на миг забыть о своем характере и своих желаниях. Сделайте это ради меня! Ради многих лет моей любви и верности. И унижения… — Шарлотта! Ради вас я готов на все, что угодно. Но не просить же мне прощения у своего сына за его же собственные проступки! Он должен понять, что его участие в дуэли было неприемлемо! Равно, как и сопротивление моей воле! Я готов к примирению. Только, пусть он сам придет ко мне и убедит меня в том, что эта история его хоть чему-нибудь научила. — Значит, вы обещаете мне, что в этом случае примирение состоится? — Клянусь вам, дорогая, — так и будет! — Николай подошел к жене и с поклоном поцеловал государыне руку. Он хотел еще обнять ее, но Александра предупредила его движение и мягко отстранилась. — Запомните, вы обещали мне, — сказала она и вышла, сохраняя величественность осанки и торжество во взгляде. У нее был свой план, и императрица находилась уже на полпути к его осуществлению. * * * Александр и не подозревал обо всем, что творится за его спиной. В это время он мчался в крепость. Потерпев неудачу с розыском Ольги, он хотел убедиться, что отец не успел привести в исполнение свои угрозы в адрес его новых друзей — недавнего противника и адъютанта. Спешившись, цесаревич застал в караульном помещении в Кронверкской куртине самый разгар игры в двадцать одно. Два охранника из гвардейских солдат азартно резались в карты, не обращая внимания на вошедшего, пока Александр не прикрикнул на них: — Отставить карты! Кто здесь старший?! ют, кого касалось это замечание, повел взглядом в направлении вошедшего и тут же вскочил со своего места, растеряв прикуп. Второй солдат-гвардеец пытался подхватить его карты, но, бесполезно погонявшись за скользкими атласными прямоугольниками, тоже вытянулся во фрунт, отдавая честь цесаревичу. — Господа, немедленно проводите меня в камеру к Михаилу Репнину и Владимиру Корфу! — велел Александр. — Это невозможно, Ваше Высочество! — отрапортовал старший по дежурству гвардеец. — Вы смеете мне возражать?! — Я имею приказ Его Императорского Величества! Вы не должны входить к ним ни под каким предлогом и под страхом смерти, — козырнул тот к пустой голове, но спохватился и стал отчаянно искать рукой фуражку на скамье рядом с собой. — Хорошо, — задумался Александр, потом повернулся ко второму гвардейцу и распорядился: — вы свободны. Дождавшись, когда он уйдет, Александр снова обратился к старшему: — Предлагаю пари. Я увеличиваю ставку. Если выигрываете вы — можете озолотиться, если я — вы позволите мне небольшой маскарад. Вы согласны?! — Не смею, я при исполнении, — пробормотал тот. — Не смеете что — играть на посту или принять мои условия? Охранник оглянулся по сторонам — и спросить не у кого, и не подчиниться нельзя — все-таки цесаревич, не просто так! — Эх, где наша не пропадала! — наконец, кивнул он и принялся поднимать упавшие со стола карты. — Прошу! Сыграли они быстро — Александр был сильным игроком и в своей победе не сомневался. И поэтому на словах «Вскроемся!» иного результата не ожидал. — До вас мне везло! — помрачнел охранник. — А кто сказал, что вам перестало везти? — Александр наклонился к нему через стол. — Предлагаю вам весь выигрыш в обмен на ваше молчание и вон ту форму! Гвардеец проследил за его рукой — на стене висел один из мундиров начальника тюрьмы Заморенова. Тот отличался артистичностью и частенько сам устраивал переодевания, представляясь заключенным то в обличье безвинно осужденного, то рядового охранника, то своего помощника Писарева, прощупывая таким образом настроение и планы своих подопечных и подчиненных. Правда, самого Заморенова сейчас в крепости не было — уехал ко двору докладываться императору. И гвардеец задумался — рискнуть, не рискнуть? Но пачка ассигнаций, лежавшая на столе, все же перевесила страх перед привычным «как бы чего не вышло», и он махнул рукой — делайте, что хотите! Александр улыбнулся — власть денег оказалась сильнее приказа императора! Нашлась и на отца управа! Переодевшись, Александр прошел в тюремный коридор и ключами, взятыми у надзирателя, открыл указанную им камеру. Но, едва лишь он вошел, на него набросились, и Александру пришлось приложить усилия, чтобы оттолкнуть от себя арестантов. — Какого дьявола! — в негодовании воскликнул Александр. — Ваше Высочество… — в один голос выдохнули Корф и Репнин. — Это что же, и есть ваш ответный выстрел, господин Корф? — с иронией спросил цесаревич, одергивая форму. — Да и вы, Репнин, не лучше — так-то вы встречаете своего будущего государя? Надеюсь, вы откажетесь от своей дурной привычки набрасываться на цесаревича и более не намерены покушаться на мою жизнь? — Так точно, — кивнул Корф. — Простите, Ваше Высочество! — извиняющимся тоном сказал Репнин. — Я принял вас за другого. — И чем же вам насолил обладатель этого мундира? — поинтересовался Александр, проходя в центр камеры. Место оказалось не из приятных — темно и сыро. , — Он отнял у меня единственный предмет, соединявший меня с той, кого я оставил на воле — ее платочек, — признался Репнин. — Я понимаю вас, — кивнул Александр и вдруг увидел — руки обоих заключенных связаны. — Что это?! Кто посмел?! Неужели император пал до подобной низости?! Это же против всех правил! — Вы об этом? — Корф рассмеялся. — Нет-нет, император здесь ни при чем! Это пожелание того господина, чей мундир вам так к лицу. Когда он лишил Репнина последней радости — я говорю о его платочке для воздыхания, Михаил набросился на него. А я не мог оставить друга одного. И дабы мы впредь не могли совершать необдуманных поступков, для нас сделали исключение из правил. Спасибо, что хотя бы не стреножили. — Какая низость! — вскричал Александр и предложил: — Позвольте мне освободить вас. — Не стоит подвергать вас излишнему риску, — покачал головой Репнин, — вы и так серьезно рисковали, приходя сюда. — Вы попали в тюрьму по моей вине. И я посчитал своим долгом… — В этом не было необходимости, — остановил его Корф. — И потом, еще не известно, чья вина сильнее. — Я пришлю к вам своего доктора, — сказал Александр. — Боюсь, что его к нам не допустят, — с сомнением сказал Репнин. — Наши прегрешения ужасны, а наказание здесь, как мы уже успели убедиться, следуют незамедлительно. — Разве кого-нибудь недавно казнили? — Да, — кивнул Корф. — Один несчастный старик поляк был расстрелян незадолго до вашего прихода. — Отец ненавидит поляков. И поэтому моя любовь к Ольге для него — государственное преступление! — Мужайтесь, Ваше Высочество, — поддержал его Репнин. — Господа! — Александр встал. — Подозревая, что долее оставаться с вами опасно, я возвращаюсь во дворец. И снова попытаюсь встретиться с императором. Я попробую переубедить его! — Мы признательны вам за участие в нашей судьбе, — с благодарностью сказал Репнин. — Довольно слов! Я должен действовать! Вашу руку, Репнин! Вашу здоровую руку, Корф! Забудем обиды! Надеюсь вскоре увидеть вас при дворе. — Даст Бог — увидимся… — проговорил Репнин. — Даст Бог! Я не прощаюсь, — Александр еще раз бросил взгляд на друзей и вышел из камеры. — Думаешь, ему удастся вытащить нас отсюда? — повернулся Репнин к Корфу. — Сомневаюсь. Но попытка — не пытка… * * * Во дворце Александр не успел сделать и трех шагов, как был остановлен камер-фрейлиной императрицы. Государыня ждала его к себе для важного разговора. Не думая, что эта встреча займет у него много времени, Александр прошел вслед за фрейлиной в покои матушки и остолбенел при входе. У камина стояла Ольга — грустная и оттого, наверное, еще более прекрасная и желанная. — Это сон? — бросился к ней Александр. — Государыня отважилась устроить нам встречу, — тихим, почти безжизненным голосом сказала Ольга, уклоняясь от его объятий. — Почему же ты так холодна? — недоумевал Александр. — — Потому что иначе я не смогу найти в себе силы покинуть тебя. — Но отчего? Мы ведь снова вместе! — Лишь для того, чтобы попрощаться. — Это свидание — ее подарок мне? — понял Александр и нахмурился. — А что взамен? — Александр! Отныне моя жизнь не имеет ничего общего с твоей. Все против нас, и я не могу надеяться на счастье. Но ты… — Ольга старалась говорить убедительно и спокойно, — у тебя иное будущее. И ты сам это понимаешь. Я прошу тебя, верни себе расположение императора и прости его. Чтобы и он мог простить тебя. — К чему? Разве он любит меня? — Любит и заботится о тебе. — Но как же ты? Как же наши чувства?! — Наша любовь останется с нами, в наших сердцах. Я хотела бы, чтобы вышло иначе. Но у меня нет другого выхода, кроме как расстаться с тобой. Это мое решение. И, поверь, оно далось мне непросто. — Ты оставляешь меня? — Этого требует мой долг, долг вашей верноподданной, Ваше Высочество… — Ольга склонилась в глубоком реверансе. — Я сделаю то, о чем ты просишь… — после долгой и напряженной паузы сказал Александр и отвернулся от нее. — Пожалуй, сударыня, мне лучше уйти. — Я люблю тебя, — одними губами прошептала Ольга, но Александр уже не слышал ее — дверь за ним закрылась, как будто опустилась могильная плита. Николай же тем временем ждал новостей из крепости. Наконец, адъютант доложил ему о том, что так ожидаемый им посетитель прибыл. — Ваше Императорское Величество, к вам полковник Заморенов. — Проси, — разрешил Николай. — Ваше Величество! — в кабинет вошел седовласый старик с изможденным и серым от испытаний и возраста лицом. — Полковник? — засомневался Николай. — Это действительно вы? — Так лучше? — смеясь, спросил Заморенов, ловким движением снимая маску грима вместе с волосами. Теперь он снова стал похож на себя — подтянутый, лысоватый, с жесткими холодными глазами и узкой черточкой губ. — Намного, — кивнул Николай. — Ну что, помогла вам наша затея? — Все вышло так, как мы и предполагали. Поручики Корф и Репнин приняли меня за приговоренного к смертной казни старика поляка. Я рассказал им страшную историю про глупца, вздумавшего потворствовать нелепой страсти наследника к «моей» дальней родственнице, фрейлине императрицы, и они прониклись к несчастному такой симпатией, что были откровенны во всем, рассказывая свою историю дуэли. — Прекрасно! И каковым будет вердикт? Виновны ли они в заговоре против престола? — Никак нет, Ваше Императорское Величество. Молодых людей волнует любовь, а не политика. И, надо сказать, я не без удовольствия провел время в их обществе. — Стало быть, необходимости в казни нет? — И даже в каторге, Ваше Величество… — Советуете их отпустить? — Уверен, они не представляют угрозы ни для государства, ни для Вашего Величества. Поручик Корф вместо того, чтобы стрелять в цесаревича, предпочел застрелиться сам. Разве это не доказывает его преданности российскому престолу? — Вы так сильно прониклись уважением к этим господам? — Николай иронично приподнял брови — подобная сентиментальность была Заморенову несвойственна. — Ваше Величество! Оба офицера на хорошем счету. Их родители… — Мне известно, кто их родители. Им стало бы стыдно, если бы они знали, что их дети участвовали в этой дуэли. В молодых людях отмечен дух бунтарства, и этого вполне достаточно, полковник, чтобы пока содержать их под стражей. В дверь постучали, и следом в кабинет снова вошел адъютант. — Ваше Величество, поручик Шубин просит разрешения сообщить господину Заморенову сведения по делу государственной важности. — Пусть войдет. — Разрешите доложить, — крепостной порученец выглядел запыхавшимся и заметно обеспокоенным. Заморенов посмотрел на Николая. — К чему такая спешка? — улыбнулся тот. — Рухнула Петропавловская крепость? — Осмелюсь доложить, цесаревич обманом встретился с заключенными Корфом и Репниным. Но, по имеющимся у нас сведениям, во время их встречи произошел инцидент с рукоприкладством. — Сведения достоверные? — с угрозой в голосе переспросил Николай. Порученец кивнул. — Что же… Ступайте! — велел император офицеру и, дождавшись, когда за ним закроется дверь, в раздражении обернулся к Заморенову. — Так вы говорите, полковник, что эти молодые люди не представляют опасности для государства? Распустили господ офицеров! — Какие будут указания? — Заморенов придал своему лицу виноватое выражение. — Вот вам мои указания, — Николай резким росчерком подписал лежавшую у него на столе бумагу. — У вас есть вопросы? — Никак нет! — Выполняйте! — Николай величественно взмахнул рукой. Заморенов поклонился и вышел, столкнувшись в дверях с наследником. Заморенов отступил на полшага, пропуская цесаревича вперед, и закрыл за собой дверь в кабинет императора, оставив отца и сына наедине. * * * А Корф и Репнин ждали своей участи, не подозревая о случившемся во дворце. Время, проведенное в крепости, еще более сдружило их. И Репнин смог в который раз убедиться, что за бравадой воинственного и задиристого Корфа скрывается верный и храбрый человек, умеющий даже в трудных обстоятельствах сохранять достоинство и выдержку. — Как ты думаешь, нас отправят в Сибирь, в Шлиссельбург или вслед за стариком — в даль беспросветную? — Ты отлично знаешь, что я тебе на это скажу, — отмахнулся от его шутки Репнин. — Так нечестно, игры не получится. Я думал — это ты у нас будешь оптимистом, а я — пессимистом. — Если нас не прикончит рота солдат, это сделает моя сестра. — Без обид, Миша, но я предпочел бы роту солдат. — А я слышал, в Сибири природа потрясающая… — Да?! — хмыкнул Корф. — Жду не дождусь случая в этом убедиться. — А я бы хотел дождаться только одного — свидания. Ведь приговоренным полагается исполнение их последней воли. — Надеюсь, ты говоришь не о владелице того платка, который едва не стоил тебе лица и нескольких переломов? Если бы я знал, что ты рискуешь из-за нее, я бы основательно подумал, прежде чем бросаться тебе на помощь. — Ты ревнуешь? — Это смешно! — Тогда за что ты так ненавидишь Анну? — За то, кем она является. Вернее, за кого себя выдает. — Что ты хочешь этим сказать? — Я поклялся, что никогда не выдам ее тайны, но раз уж ты больше ее не увидишь… В двери противно заскрипел ржавчиной ключ. Корф замолчал, и оба друга в оцепенении посмотрели на дверь. Она распахнулась, и в камеру вбежала Наташа. После разговора с Александром она вдруг так остро ощутила всю бессмысленность своей надежды на помощь наследника и милосердие императора, что поняла точно и бесповоротно — она лишь теряет время. И мысль о том, что ей, быть может, уже не суждено увидеть брата, сделалась невыносимой и пугающей. Наташа тотчас собралась и отправилась в крепость — она хотела упасть в ноги начальнику тюрьмы и просить его о снисхождении — о встрече с братом. Но известного ей прежде полковника Заморенова на месте не оказалось. В его кабинете Наташу встретил помощник начальника Писарев. Он был, очевидно, моложе Наташи, но его прожженный взгляд не оставлял ей ни малейшего повода на положительное разрешение просьбы. И все же Наташа попыталась предложить ему деньги. — Да как вы смеете, сударыня! — с чрезмерным возмущением вскричал Писарев, брезгливо отодвигая ее руку с сумочкой, в которой лежали ассигнации. — Я — дворянин! Уберите это! Наташа почувствовала усталость и отчаяние, как вдруг Писарев вкрадчиво сказал: — Как вы могли решиться прийти сюда, сударыня? Тюрьма — не место для таких красивых девушек. А вы необычайно красивы, княжна… Его намек был столь прозрачным, и вдобавок поручик подкрепил свои слова вполне понятными движениями, что Наташа задрожала. Она собралась сыграть на отвратительных желаниях этого негодяя, но уже через минуту поняла, что Писарев — не из тех, кто позволит себя обмануть хорошенькой девице. — Где же ваше ложе любви? — полушутливо, но очень испуганно спросила она почти сблизившегося с ней Писарева. — А мы люди простые, сударыня, — гадко улыбнулся он. — Обходимся без ложа и без любви… От посягательств поручика ее спас только приход Заморенова, вернувшегося из Зимнего в сопровождении порученца Шубина. — Что здесь происходит? — грозно спросил Заморенов. — Господин полковник! — подтянулся Писарев, успев провести ладонью по ножу для бумаги, лежавшему на столе. — Она меня ранила! Она хочет устроить побег поручику Репнину! — Ложь! — вскричала Наташа. — Я лишь хотела повидаться с братом! А этот мужлан домогался меня! — Господин полковник! Это заговор! — Молчать! — велел ему Заморенов. — Сударыня, действительно ли ваш брат — Михаил Репнин? — Да. — Вы увидитесь с ним, сударыня, — кивнул Заморенов. — Но, господин полковник… — начал Писарев. — С вами, Писарев, я поговорю позже! А вы, сударыня, мужайтесь. У меня приказ императора. Ваш брат сегодня будет казнен… Заморенов не договорил — Наташа стала оседать на пол. — Воды! Скорее! — крикнул Заморенов, подхватывая ее. — Не стоит беспокойства, все в порядке… — прошептала Наташа. — Я хочу видеть брата… И все же она отпила немного из кружки, принесенной Шубиным, и, пошатываясь, пошла вслед за Замореновым, показывавшим дорогу к камере, где сидели ее брат и Корф. — Миша! — Наташа бросилась брату на шею, едва охранник открыл дверь. — Наташа! — Репнин встал ей навстречу. — Этого не может быть! Что ты здесь делаешь? — А главное, что вы здесь делаете? — ядовито спросил Корф у Заморенова. У Владимира был наметанный глаз, и он узнал в вошедшем полковнике того самого польского старика, с которым они так трогательно беседовали перед его мнимой казнью. — Интересно, Мишель, здесь все казненные воскресают? — Я должен просить у вас прощения, господа, за давешний спектакль, — сказал Заморенов без лишних объяснений. — Такова моя работа. Я отношусь к вам с большим уважением, но, к сожалению, мои рекомендации не оказали никакого влияния на решение императора… — Можете не продолжать. Дальнейшее нам известно, — прервал его объяснения Корф. — Приказ должен быть приведен в исполнение немедленно, — Заморенов говорил, отводя глаза в сторону. — Пора идти, господа. — Подождите! — вскричала Наташа. — Не надо, Наташа, — мягко попросил Корф. — Не терзайте себя и не лишайте мужества Михаила. — Я прощаю вас, Владимир, — прошептала Наташа, торопясь обнимать брата. — Если бы я мог простить самого себя… В камеру вошел караул. Заморенов взял Наташу под руку и отвел от брата. Он не оставлял ее и по дороге во двор, но к месту расстрела не пропустил — не положено. Наташа, шатаясь, осталась стоять у караульной будки, опершись на полосатый шлагбаум, — слезы лились из ее глаз градом, соленые и большие. А Михаила и Корфа уводили все дальше, куда-то за строй солдат в самом дальнем углу крепостной стены. Наташа слышала, как Писарев читал приказ, — в крепости слова были слышны издалека грозным, но ясным эхом. — По высочайшему повелению Его Императорского Величества, Государя императора и Самодержца всероссийского, царя Польского… — Готовсь! — раздалась команда ведущего расстрел. По душе и сердцу противно скребнули затворы винтовок. Наташа снова почувствовала дурноту… В это мгновение у караула спешился всадник. Он выхватил у солдата ружье и выстрелил в воздух, привлекая к себе внимание. Наташа вздрогнула и очнулась — перед ней стоял цесаревич. — Где они? — крикнул он Наташе. — Их вывели во двор, — только и смогла проговорить она, ослабевшим от волнений и горя голосом. — Надо отменить казнь! У меня приказ императора! Александр с ненавистью посмотрел на караульного, оторопело возившегося со шлагбаумом, и побежал по двору крепости. Наташа кинулась за ним следом. Караульный пытался ее удержать, но она оттолкнула его, сама не понимая, откуда у нее взялось столько силы сопротивляться рослому гвардейцу. А Александр уже прорвался сквозь строй солдат, взявших ружья наизготовку. — Остановитесь! Если вы собираетесь стрелять, то вам придется выстрелить и в меня! Появление Александра произвело впечатление разорвавшейся бомбы. — Отставить! — только и мог скомандовать Писарев. — Ваше Высочество, — поклонился наследнику растерявшийся Заморенов, — я исполняю приказ… — Я тоже, — Александр поспешно достал из внутреннего кармана мундира сложенную вчетверо бумагу. — Вот приказ, подписанный Государем императором. Господа Корф и Репнин свободны. — Как вам это удалось? — пробормотал Корф, уже простившийся с жизнью. — Миша! — добежавшая, наконец, к ним Наташа снова бросилась на шею брату. — Невыносимо было смотреть на страдания вашей сестры, — улыбнулся Александр Репнину, — вот и пришлось выкручивать императору руки. — Вы тоже ее боитесь? — в тон ему сказал Корф. — Я ваш должник, — дрогнувшим голосом проговорил Репнин, шутливо уклоняясь от поцелуев, которыми его осыпала сестра. — Восхищен вашим мужеством, господа, — сказал подошедший к ним Заморенов. — Благодарю за поддержку, — кивнул ему Репнин. — Второй раз на волосок от смерти… — Корф оглянулся, все еще не веря своему счастью. Заморенов понимающе кивнул и пошел прочь. Писарев побежал за ним следом. — Это куда же ты так торопишься, братец? — нагнал его Репнин. — Не твое дело! — огрызнулся Писарев. — Нет, мое! — Репнин схватил поручика за грудки и прижал к стене. — У тебя осталось кое-что из моих вещей. Пришло время вернуть! — Бежал бы ты отсюда, пока новый приказ не поднесли! — нагло процедил сквозь зубы Писарев. — Я жду! — с такой угрозой сказал Репнин, что Писарев тут же дрожащей рукой пошарил за обшлагом рукава и вытащил изъятый им у Репнина при первом обыске платок Анны. Репнин бережно взял платок и пригрозил, дыша поручику прямо в лицо: — Запомни: если ты хоть раз приблизишься ко мне или моей семье, я тебя убью! Домой Корф и Репнины поехали в экипаже, который ждал Наташу. Уже у самого особняка их нагнал Александр. Он был на коне и гарцевал уверенно, как настоящий полководец. — Господа, — Александр уже отдышался от бешеной скачки наперегонки со временем, которую ему пришлось устроить ради спасения новых друзей, переполошив и распугав половину Петербурга. — Новость о вашем помиловании — не единственная. Я должен вам сообщить, что государь, прощая ваш проступок и даруя свободу, не отказывается от наказания вообще. И в качестве такового лишает вас воинского чина. — Что это значит? — заволновалась Наташа. — Простите, но я взял на себя смелость сам сообщить вам об этом, чтобы хотя бы как-то уменьшить неприятность этой новости. Но вы… Вы больше.., не служите в армии, господа… Глава 5 Любви волшебный сон Проснувшись, Репнин долго не мог понять, где он. События минувших дней так утомили его, что сейчас он уже не сознавал — происходило ли все это в действительности, или ему просто привиделся сон, полный кошмаров и чудовищных наваждений. Михаил сел на постели и оглянулся. Он ночевал у Корфов, в одной из гостевых комнат, отведенных вчера Владимиром для него и Наташи. Значит, ему ничего не приснилось — дуэль, промозглая камера в крепости, расстрел и божественное провидение — явление Александра с приказом императора о помиловании. Щедрая рука монарха, великодушно дарующая жизнь, но отнимающая честь и доброе имя. Есть ли что-либо ужаснее для дворянина, чем лишение его права служить своему государю и Отечеству на поле брани?! Репнину как-то сразу стало неуютно — Боже, что скажут родители?! Наташа грозилась написать им в Италию. Маман последнее время что-то слишком часто кашляла и жаловалась на грудь, и князь Репнин повез супругу на Капри — излюбленное, после Ниццы, место для желающих поправить свое здоровье лечебными ароматами бриза и несравненной теплотой солнечного и вечнозеленого Средиземноморья. Михаил оделся и вышел в зал. В доме было тихо, и оттого он казался опустевшим. На Репнина напала меланхолия и склонность к романтическому. Он открыл крышку рояля, пробежал по клавишам — чуть робко и тихо, словно опасаясь кого-либо потревожить или разбудить. Но инструмент звучал мягко и сдержанно, у него был редкий клавесинный звук. И Михаил сел к роялю. Он заиграл старинный русский романс, и слова вдруг полились из него сами собой. Михаил говорил и говорил, уносясь в мечтах так далеко, как рисовало его воображение. — Здравствуйте, Анна! Несмотря на ваш запрет, пишу вам! Сегодня я уже написал письмо маме, потом отцу, потом тетушке по поводу ее собачек, губернатору по поводу состояния дорог и городовому с требованием отменить пьяных на улицах… А теперь хочу задать вам глупый и вместе с тем жизненно важный для меня вопрос: когда вы вернетесь в Петербург? Я спрашиваю вас об этом не просто так, я очень хочу увидеть вас… И, честно говоря, даже не подозревал, что можно столь сильно желать кого-либо просто увидеть! — Дорогой Миша! — раздался рядом серебристый и такой желанный голос. — Я перечитала ваше письмо сто раз и сто раз восхитилась вашим эпистолярным талантом! Прежде всего, передаю привет собачкам тетушки… — Боже! Это вы! — вскричал Михаил, поспешно и неловко вставая из-за рояля. В дверях залы он увидел ее — не воображаемую, а настоящую, прелестную, чудную… Михаил бросился к Анне, потом смутился и отступил за рояль. Он испытывал одновременно и чувство неловкости, и безмерную радость от этой неожиданной встречи. Анна ободряюще улыбнулась ему, прошла в комнату и присела на диван. — Однако в своем письме вы не сообщили о вашем счастливом избавлении, — участливо сказала она. — Вы знаете, что с нами случилось? — Михаил на мгновение вернулся из царства грез в реальность недавних событий. — Князь Долгорукий передал Ивану Ивановичу шкатулку от сына, и он же рассказал об обстоятельствах дела. Но, — Анна подняла на Михаила глаза, полные удивления и искренней радости, — как вы очутились на свободе? — Поверьте, я бы хотел ответить вам, вы ждете от меня объяснений… Но мне совсем не хочется говорить о прошедшем. Я желаю лишь писать вам письма, держать вас за руки, говорить глупости и испытывать одновременно отчаяние и счастье! Я, наверное, болен? — шутливо спросил Михаил. — Думаю, мне известна эта тяжелая болезнь! Ее не лечит ни один доктор, — с притворной обреченностью посетовала Анна. — Вы ошибаетесь, лечение и доктор известны. И мой целитель — предо мной! — Отчего вы так решили? — смутилась Анна. — Потому что мне вдруг стало лучше, — Михаил, наконец, решил изменить диспозицию и присел на диванчик рядом с ней. — Я вспомнил — государь помиловал меня и Владимира Корфа, мы свободны! И я точно знаю — почему. Все это время со мною был мой талисман — ваш платочек. Вспоминаете? Вы обронили его при нашей первой встрече. — Вы все время хранили мой платок? — растрогалась Анна. — Да, и он принес мне удачу! — Михаил порывисто потянулся к Анне и обнял ее. Анна не сопротивлялась — ее потрясло услышанное. Сколько раз за эти дни воображение рисовало ей картины ее встречи с Михаилом, но она даже предположить не могла, что действительность окажется намного прекраснее. Анна запрокинула голову, ожидая продолжения столь пылкого объятья, но Михаил внезапно почувствовал стеснение и робость — Анна была так хороша, так доверчива! Мягким, ласковым движением Репнин отстранился от девушки и уж очень потерянным тоном сказал: — Кажется, в письме я не дописал вам две строчки… — И что же это за строчки? — с шутливым соболезнованием спросила Анна, с трудом очнувшись от флера овладевшего ею чувства. — В них заключалось жуткое признание — я разбил любимую ночную вазу Владимира! Только т-с-с! Ему ни слова, — Репнин театрально приложил палец к губам, пытаясь шуткою разрядить обстановку. — И как же вы скрыли следы этого ужасного преступления? — подыграла ему Анна. — У меня есть алиби! Я обнимал самую прекрасную женщину в мире! — Вазу припомню! — грубовато сказал Корф, входя в залу и переводя недобрый взгляд на Анну. — А вы здесь каким ветром? С отцом или одна? — Одна, — Анна как-то сразу поблекла и сжалась. — Приехала на прослушивание к директору Императорских театров. И случайно встретила… — А я, тоже, совершенно случайно, услышал обрывок вашего разговора! — раздраженно бросил Владимир, подойдя ближе. — Кстати, я знаю, какие две строчки на самом деле не дописал Михаил! — Володя… — попытался остановить его Репнин. — О том, что его с позором выгнали из армии! — Это шутка? — Анна растерянно посмотрела на Михаила. — Это правда, — кивнул Репнин. — Но этого человека с его тонким слухом постигла та же участь. — но не мог же я оставить тебя одного, Миша! — саркастически усмехаясь, сказал Корф. — Бедный Иван Иванович! Это окончательно разобьет ему сердце, — горестно прошептала Анна. — А что с его сердцем? — бравируя, поинтересовался Владимир. — У дядюшки был сердечный приступ, и он так плох… — Во-первых, не смей называть отца дядюшкой, — с откровенной злостью прервал ее Корф. — А, во-вторых, почему ты сразу не сказала? — Но вы же не дали мне и рта раскрыть… — Эй, полегче! — вступился Репнин за Анну, которая под страшным взглядом Корфа напоминала райскую птичку в когтях хищника. — И вы оставили его одного? Да о чем вы думали? — не мог успокоиться Владимир. — Иван Иванович настоял, чтобы я отправилась на прослушивание. Но я больше приехала за тем, чтобы разыскать вас и умолять повиниться перед государем. Вы должны жить, вы нужны своему отцу, и немедленно — ваше поместье в опасности! — С чего бы это? — удивился Корф. — Княгиня Долгорукая затеяла отобрать у вашего отца имение в Двугорском. Она утверждает, что барон не выплатил покойному князю Долгорукому давний долг. — Это немыслимо! — вскричал Владимир. — Есть расписка… — Ее украли. И сегодня у барона Корфа встреча с доверенным лицом княгини Долгорукой — господином Забалуевым, предводителем местного дворянства… — Сегодня?! — Владимир усмирил гнев и нахмурился. — Если этот мерзавец Забалуев поддерживает княгиню, то вполне может статься, что ее дерзкий план удастся. Придется срочно ехать к отцу!.. Анна, поедете со мной! Прослушивание надо отменить. — Владимир, — остановил его Репнин. — Не стоит увозить Анну, не дождавшись прослушивания. Твой отец мечтал об этом дне, так не надрывай ему сердце больше, чем оно может выдержать. А я, в свою очередь, почту за честь позаботиться об Анне здесь! Так как все равно живу у тебя… — Я благодарен тебе за предложение, но боюсь, — в голосе Корфа послышалась насмешка, — это повредит репутации Анны. Ведь ты — мужчина холостой и нам не родственник! — Я постараюсь ничем не навредить ей… — Не я придумал правила приличия, Миша, — ожесточился Корф. — Надеюсь, ты не собираешься вызвать меня на дуэль? — невинным тоном спросил Репнин. — Пожалуй, один я доберусь до имения быстрее, чем в коляске с Анной, — после продолжительной паузы сказал побелевший Корф. Он с большим усилием сдержался, чтобы не сорваться — эта дрянь снова встала между ним и близким ему человеком. Сначала отец, теперь Репнин! — Хорошо, пусть так и будет, но сначала я все же хотел дать Анне кое-какие рекомендации. Пройдемте со мной, сударыня! Владимир решительно вышел из залы, и Анна, бросив умоляющий взгляд на Репнина, последовала за ним. — Закройте за собой дверь! — раздраженно прикрикнул Владимир, войдя в кабинет отца. — И подойдите ближе! — Благодарю вас за разрешение остаться в Петербурге, — промолвила Анна, приближаясь по приказу Корфа. — Вот что… — Владимир схватил Анну за локоть и сильно сжал пальцы, с удовольствием наблюдая, как по лицу девушки пробежала судорога боли. — Я вас предупредил! Держитесь от Репнина подальше! — Вы это уже говорили… — прошептала Анна, пытаясь освободить разом онемевшую руку. — Если я только узнаю, что вы перешли границу дозволенного, я выполню свое обещание. И тогда все узнают, что ты — крепостная! — Несмотря на обещание, которое вы дали отцу? — слабо сопротивляясь, спросила Анна. — Я не боюсь гнева отца! — Господи! — взмолилась Анна. — Да за что же вы меня так ненавидите?! — Не льстите себе! — рассмеялся Корф. — Я не испытываю к вам ненависти — это чувство благородное. Мое отношение к вам совершенно нормально, так и должно относиться к крепостной. — Но к остальным крепостным вы относитесь лучше, чем ко мне! — Они знают свое место и выполняют свои обязанности! А ты — с твоим безукоризненным французским, твоим музицированием, твоим нелепым рвением стать актрисой — мне противна! — Дать мне образование было волей вашего батюшки! — в голосе Анны послышались слезы. — И видеть меня на сцене — тоже его желание. Иван Иванович вырастил меня, как родную дочь, и я ему бесконечно благодарна… — Брось! — грубо прервал ее Владимир, отталкивая Анну от себя. — При чем тут благодарность! Ты просто заигралась в дворянскую жизнь. Все эти платья, украшения, поездки в Петербург избаловали тебя, и ты забыла, где твое настоящее место, отведенное тебе по рождению. И уж совсем отвратительно, что ты пытаешься заманить в свои сети Репнина! — Уверена, что отношение поручика ко мне — лишь предлог. Ваша ненависть — более древнего свойства. И я хочу знать, почему вам доставляет такое удовольствие унижать меня? — отчаяние придало Анне уверенность в себе, и она смело посмотрела прямо в лицо Владимиру. — Ты мне — не ровня, и я не обязан любезничать с тобой! — Я хочу знать, в чем моя вина, — настаивала Анна. — Меня измучил этот вопрос! Скажите, Владимир, чем я вас обидела? Словом ли, делом, и я попрошу у вас прощения. — Что мне до твоих извинений! — Корф вдруг почувствовал усталость и бессмысленность этого разговора. — Ты прекрасно знаешь, за что я тебя ненавижу. У тебя всегда было все, чего ты совершенно не заслуживала! И поэтому будь счастлива, что ты до сей поры жила жизнью, которой недостойна. А теперь уходи, я должен сделать еще несколько распоряжений. И перестань заигрывать с Мишей! Ты сделаешь его несчастным. — Это вы несчастны, — твердым тоном сказала Анна. — Ненависть не оставляет в вашей жизни места для радости. Мне искренне жаль вас, Владимир… — Подите прочь, — Корф отвернулся к окну. Он стоял так до тех пор, пока не услышал, как прошелестел, удаляясь, подол ее платья и захлопнулась дверь в кабинет. * * * Тем временем, ожидая завершения их разговора, Репнин вышел во двор. У крыльца конюх Корфов Никита готовил лошадь Владимира к отъезду. Репнин хотел погладить лошадь, но Никита остановил его: — Вы, барин, осторожнее, лошадка норовистая. Она только ко мне прислушивается да Владимира Ивановича боится. А так может и лягнуть. — Это у нее, судя по всему, семейное, корфовское, — рассмеялся Репнин. — Не скажите, старый барон — человек деликатный и добрый. Из-за того, думаю, и сердцем слаб. Хорошо, что хотя бы Анна заботится о хозяине… — Никита осекся и быстро отвернулся, «вспомнив», что не перепроверил подпругу лошади. — Хозяине? — не понял Репнин. — Ты, верно, хотел сказать — о своем опекуне? — Готова уже лошадь-то, — Никита старался не смотреть в глаза Репнину. — Пойду доложу барину. — Постой! — догнал Михаил собравшегося уйти конюха. — Что ты имел в виду? Анна — свободная девушка, а хозяева бывают только у слуг да у крепостных! Ты, верно, оговорился? — Я хотел сказать, — замялся Никита, — Анна такая добрая, что… — Что заботится о барине, словно служит ему? — подсказал Репнин. — Как же верно вы умеете подобрать слова! — расцвел Никита. — И то правда — все для барина делает. Так заботится о нем, словно не воспитанница, а прислуга. Себя не жалеет. — Ты хорошо знаешь ее, верно? — не отступал от него Репнин. — Мы с ней едва знакомы, мне ничего неизвестно о ней, о ее прошлом. Кто были ее родители? В каком родстве состояли с бароном? — Про семью Анны ничего сказать не могу. Так что вы уж не обессудьте, барин. Спросите лучше у Владимира Иваныча. Он вам живо это семейное древо нарисует. Со всеми веточками да листочками. — Да-да, ты прав, конечно, — кивнул Репнин. И право, что это он в самом деле — принялся расспрашивать крепостного, как будто он Корфам приятель какой или поверенный в делах. Чудно! Совсем ему чувства все затмили. — Что ж, Мишель, прощаемся! — сказал Корф, спускаясь с крыльца. Он был во всем цивильном, и кажется, испытывал от этого явную неловкость. Никита подвел к нему лошадь. — Будь осторожен, Владимир! — заботливо сказал Репнин, глядя с каким усилием друг подтянулся, чтобы вскочить в седло. — А то ведь не удержишь раненой рукой поводья. — Пустяки! Рана почти зажила, — небрежно отмахнулся Корф. — Езжай с Богом и не переживай — я позабочусь об Анне. — Смотри не переусердствуй! И помни — она — не та, за кого себя выдает, — Корф собрался козырнуть Репнину, но вспомнил, что отныне он штатский, помрачнел и сердито пришпорил лошадь. Когда Репнин вернулся в залу, он застал там Анну — бледную и сосредоточенно изучавшую какую-то книгу. Михаил присел рядом с ней на диванчик и, взявшись за корешок книги, отвел ее от лица девушки. — Вам следует послушать своего друга и держаться от меня подальше, — тихо сказал Анна. — Но почему? — Я прошу вас. Разве этого недостаточно? — Это не причина, это прихоть ревнивого Корфа. Но мне нет дела до его капризов! Я пообещал ему обращаться с вами, как с родной сестрой. И готов приступить к своим обязанностям. — И к каким же? — сквозь слезы улыбнулась Анна. — Дергать вас за косу. Пугать дохлой крысой, — шутливо сказал Репнин. — Вы всегда так обходились со своей сестрой? — Напротив — это моя сестра так обходилась со мной! — Не может быть, — покачала головой Анна, пытаясь понять, серьезно ли это он говорит. — Мне казалось, что княжна Наталья такая милая девушка. — Да, она милая девушка, но если не помочь ей спрягать французские глаголы, то славная мадемуазель превращается в сущую бестию! Представьте, она нарочно ломала мои перья, ставила кляксы в моих тетрадях, выливала чернила в рукомойник… А ее коронным номером было подсыпать пауков мне в постель! — Со мной вам нечего бояться — спрягать французские глаголы я умею без чужой помощи, — Анна вздохнула с облегчением — Репнин не принял на веру предупреждения Корфа. Она видела во взгляде Михаила восхищение и обожание, от которых на сердце становилось легко и свободно. — Охотно верю, — кивнул Репнин и снова игриво потряс книгу за корешок. — Так что же вы читаете на сей раз — неужели грамматику? — Это пьесы господина Шекспира. Я повторяю для прослушивания сцену из «Ромео и Джульетты». Их первая встреча. — А вы позволите ассистировать вам? — Репнин сел ближе. — Мне кажется репетировать без Ромео — сущее наказание. Так с какого места начнем? Анна подала ему книгу и указала место в тексте. Репнин начал читать — «Когда рукою недостойной грубо/Я осквернил святой алтарь — прости./Как два смиренных пилигрима, губы/Лобзаньем смогут след греха смести…» Анна отвечала по памяти и так проникновенно и страстно, что Михаил невольно перешел границу между реальностью и игрой. Чувства Анны были так достоверны и трепетны, а страсть — столь искренней, что Репнин не просто перевоплотился в героя шекспировской пьесы — он стал Ромео. Он ощущал эту юную горячность в крови и стремился навстречу судьбе, не задумываясь о последствиях прекрасной, но роковой встречи. И лишь одно желание владело им, когда он глядел в прелестное лицо своей возлюбленной. «Ромео» переполняла нежность и, получив от «Джульетты» согласие на поцелуй, Репнин пылко обнял Анну. Она ответила ему, подавшись вперед и позволяя его губам вкусить доселе запретный плод. Их поцелуй был долгим и совсем не театральным. И, когда Репнин нашел в себе силы оторваться от Анны, то увидел, что лицо ее осветилось и стало еще более родным и притягательным. — Прошу прощенья… — раздался от дверей голос Никиты. — Если не выехать сейчас же, опоздаем. — О, Господи! — Анна взглянула на большие напольные часы в зале — их стрелки приближались к заветному часу. — Как я могла забыть! У меня же прослушивание! — Я провожу вас, — Репнин смущенно поднялся, стараясь избегать укоряющего взгляда Никиты. — Сергей Степанович мне дядя, и я смогу убедить его, что вашей вины в опоздании нет. И, хотя они действительно выехали тотчас, с дорогой им не повезло. После весеннего паводка, который в том году выдался поздним и бурным, мостовые в столице местами настолько пришли в негодность, что их усердно принялись менять. И предсказать, на каком именно участке в этот день станут перекладывать булыжник, было невозможно. И поэтому карета, управляемая Никитой, несколько раз упиралась в развороченную мостовую, отчего приходилось искать объезды и снова гнать лошадей. Анна уже не обращала внимания на тряску — она лишь сожалела, что не умеет летать. А так бы расправила крылья и — полетела, и никаких тебе улиц и городовых. Репнин тоже нервничал, он видел, как Анна ломает тонкие пальцы в кружевных перчатках, и корил себя за неосмотрительность. Он понимал, что увлекся, и что это может стать причиной, способной расстроить лучшие мечты Анны, лишить ее смысла жизни. Но — что сделано, то сделано, и в глубине души Репнин был счастлив, что получил возможность этой краткой и эфемерной близости с той, что покорила его сердце. А прослушивание… Да плевать на это прослушивание — сорвется это, будет следующее! Любовь эгоистична — вдруг вспомнил Репнин высказывание кого-то из классиков, и ему стало неловко. Он принялся успокаивать встревоженную Анну, но она, по-видимому, плохо слушала его — все ее мысли и все существо были устремлены куда-то вперед, и все просила кучера: — Погоняй, Никитушка, милый, поспешай, друг мой! Но они все-таки опоздали. В кабинете Оболенского в Дирекции они застали только его помощника — немолодого мужчину в пенсне, озабоченно корпевшего над какими-то бумагами. — Господин директор ждал вас, сколько мог, — покачал он головой в ответ на подписанное Оболенским письмо, которое ему протянула Анна. — Его ожидали в другом месте, и Сергей Степанович не мог задерживаться в Дирекции долее. — А где мы могли бы его найти? — пытался исправить положение Репнин. — Сожалею, но господин директор не давал мне распоряжений информировать кого бы то ни было о его разъездах, — чиновник поднялся из-за стола, давая понять, что этим заявлением его помощь и ограничится. — Прошу извинить меня, но у меня работа. — Я князь Михаил Репнин, племянник Сергея Степановича, и я прошу вас немедленно сообщить мне, где я могу найти сейчас же господина директора! — Простите, Бога ради, я не знал, — засуетился чиновник. — Но я действительно не могу сказать вам, где он — я просто не в курсе его перемещений. — Очень жаль! — огорчился Репнин. Его «козырь» не сработал — скорее всего, дядя не хотел, чтобы ему мешали. — Что ж, я постараюсь застать его дома. — Как вам будет угодно, — чиновник раболепно поклонился Репнину и чуть заметно Анне — девушка, конечно, весьма собою недурна, но таких ему довелось в этом кабинете повидать немало. — Я думаю, мне удастся уговорить дядю устроить вам прослушивание в другой день, — ободряюще сказал Репнин Анне, когда они вышли из дирекции. — Вы не можете из-за меня потерять свой шанс стать звездой Императорского театра! — Жизнь научила меня быть терпеливой, — сдержанно сказала Анна, хотя еле сдерживала слезы из-за этого нежданного поворота судьбы. А может, это плата за нечаянную и неравную любовь? И сбывается проклятье Владимира Корфа? Анна вздохнула. — Я виноват, я причинил вам боль… — проговорил Репнин. — Нет-нет, пожалуй, все даже к лучшему, — успокоила его Анна. — Я сейчас не могу сосредоточиться на выступлении. Только и думаю — как там Иван Иванович? Когда я уезжала, он чувствовал себя неважно. Я, как можно скорее, отправлюсь обратно в поместье. — Так скоро? — воскликнул Репнин, подавая ей руку — они садились в карету. — У меня дурные предчувствия, — тихо отозвалась Анна. — Уверен, это только настроение! — сказал Репнин, усаживаясь в карету напротив нее. — Все образуется и разъяснится. — Поехали, что ли, барин? — спросил Никита и, получив утвердительный кивок Репнина, слегка взнуздал лошадей. Те очнулись и тронулись. На этот раз ехали не спеша по обводной дороге вдоль каналов. — Мне хочется кое в чем признаться вам, — нарушил молчание Репнин. — Когда мы опаздывали с вами на прослушивание и ехали по этой ужасной дороге, помните? Я подумал: не знаю, чем закончится этот день, но он безусловно — самый счастливый в моей жизни. — Я бы хотела ответить вам с той же определенностью, — промолвила Анна, — но, кажется, я слишком устала. Все эти переживания последних дней… — Обещаю вам добиться для вас новой встречи с дядюшкой! — горячо сказал Репнин. — Благодарю вас… — кивнула Анна. — Можно ли мне навестить вас в Двугорском? — с волнением в голосе спросил Репнин. — Я еще никуда не уехала! — улыбнулась Анна. — А я уже скучаю, — тоном провинившегося мальчика проговорил Репнин. — И мне не терпится загладить свою вину перед вами! — Но вы ни в чем не виноваты передо мной! — Из-за меня вы опоздали на прослушивание, — настаивал Репнин. — Я тоже не безгрешна — я сама слишком увлеклась нашей репетицией… — Так вы не жалеете? — с надеждой в голосе воскликнул Репнин. — Я сожалею лишь о том, что это было так кратко, так мимолетно! — не поднимая глаз, призналась Анна. — Для вас я готов на все — даже остановить ход времени! — Репнин взял руку Анны в свою и осторожно прикоснулся к ней губами. * * * Утром он снова пытался понять — существовал ли тот сладостный сон, в котором он целовал Анну и она отвечала ему взаимностью? Вчера, вернувшись от Оболенского, он проводил девушку до дверей ее комнаты и попрощался с той нежностью, которая говорила сама за себя. Он боялся более потревожить ее, он ее боготворил. И сейчас только и думал о том, как пройдет их сегодняшняя встреча. Заслышав звуки рояля, доносившиеся из гостиной, Михаил быстро оделся и стремительно вышел в залу. За роялем сидела его сестра и наигрывала столь любимый им романс «Сей поцелуй, дарованный тобой…» — Наташа?! — удивился Репнин. — А где Анна? — Это и есть твое «доброе утро»? — не очень вежливо спросила сестра. — Прости, — смутился Репнин. — Я еще не совсем пришел в себя… — Да, потрясение, судя по всему, было серьезным, — Наташа бросила играть и встала из-за рояля. — Мне сказали, что ты в доме один. — Я упустил ее, — горестно сказал Репнин. — А может быть, это она сбежала от тебя? — усмехнулась Наташа. — Это жестоко! — А насколько, по-твоему, я должна быть любезна с тем, кто стал виновником моего отлучения от двора?! — Что это значит? — Его Величество решил, что своим участием в этой дуэли вы, Михаил Александрович, опозорили фамилию Репниных. Нас больше не желают видеть при дворе. — Но это несправедливо! — заволновался Репнин. — Я, безусловно, виновен — не смог отговорить Александра от этой дуэли, не доложил императору. Но это были мои ошибки! Ты тут ни при чем! — Тебе следует сказать это Его Величеству, — с иронией в голосе произнесла Наташа. — А знаешь что? — волшебный флер сняло, как рукой. — Пожалуй, я так и сделаю! — Миша, нет! Я пошутила… — только и могла сказать Наташа, едва поспевая за братом, решительно выбежавшим из гостиной. Во дворце Репнин не стал дожидаться, пока о его просьбе доложат Николаю, и, отстранив адъютанта, ворвался в кабинет императора, который в это время беседовал с императрицей. — Ваше Величество, извольте принять меня, и немедленно! — Вы слишком самонадеянны, — раздраженно сказал Николай и сделал жест, недвусмысленно приказывавший ему убраться с глаз долой. — Я не уйду, Ваше Величество, пока вы не соблаговолите выслушать меня, — Репнин вцепился руками в крышку стола, за которым сидел император. — Умоляю вас! Будьте же милосердны! — Вы знаете, что за подобную дерзость я могу отдать вас под арест? — с угрозой в голосе произнес Николай, не отводя от Репнина взгляда, не предвещавшего ничего хорошего. — Воля Ваша, — Репнин покорно склонил голову перед ним, — арестуйте, казните, но сначала позвольте мне просить вас вернуть мою сестру ко двору. — Только и всего? — рассмеялся Николай. — А я-то подумал, что у вас дело государственной важности. — Для меня ее честь и есть вопрос государственной важности. — Репнин был бледен как смерть. — Ваше Величество, участие в дуэли было моей ошибкой, сестра же здесь ни при чем… — Вам следовало подумать об этом прежде, чем состоялась дуэль! Вы опозорили не только себя, но всю свою семью! Вы обязаны были предвидеть, что этот поступок может отразиться на судьбе ваших близких. — Государь… — взмолился Репнин. — Ваше Величество, — мягко поддержала его императрица, — Натали совершенно не замешана в этой истории. И она так нужна мне! Николай резко встал из-за стола и подошел к позолоченной клетке, где рассыпчато ворковали его любимые канарейки. В кабинете на несколько минут воцарилась странная тишина — то ли затишье перед бурей, то ли доброе предзнаменование. Николай неторопливо взял из тарелочки с кормом немного протертой субстанции и стал прикармливать птичек. Репнин почувствовал легкое головокружение, императрица нахмурилась. — Что же… — наконец, вполне миролюбиво произнес Николай. — Если эта фрейлина действительно дорога вам, Шарлотта… Я согласен — пусть возвращается. А вы, молодой человек, можете передать вашей сестре, что она восстановлена фрейлиной при императрице. — Благодарю вас, государь! — Репнин метнулся к императору, чтобы поцеловать его руку, но Николай жестом остановил его. — К чему эти нежности? Я всего лишь искал примирения с императрицей. Репнин с благодарностью поклонился ему и направился к выходу. — Стойте! Я не отпускал вас! — Прошу прощения, Ваше Величество, — Репнин замер, ожидая наказания за самоуправство. — Вы действительно полны решимости искупить свою вину за участие в дуэли, как мне докладывали об этом? — Несомненно! — Тогда вы немедленно покинете Петербург, — Николай сделал многозначительную паузу. — Отправляйтесь в качестве моего порученца в Двугорский уезд. Откуда зачастили донесения о чиновничьих поборах и фальшивых документах. Расследуйте, что там происходит, и извещайте меня о ходе дела. Я хочу узнать, кто из чиновников берет взятки и обворовывает казну. — Государь, ваше милосердие не имеет границ! — вскричал растроганный Репнин. — Вы увидите, что я буду верой и правдой служить престолу! Николай улыбнулся. Нет, пожалуй, в одном Жуковский все-таки прав — не стоит превращать глупого мальчишку во врага, пусть уж он лучше служит на совесть и прославляет монаршие благодеяния. Николай еще раз одобрительно кивнул Репнину и велел ему удалиться, дабы тотчас же приступить к исполнению его поручения. Михаил вышел от императора окрыленный и с объятиями бросился к Наташе, в тревоге ожидавшей его у кабинета императора. — Ты спасена! — воскликнул он, обнимая сестру. — Ты помилована, а я — снова порученец, хотя и штатский. Правда, теперь у меня задание от самого императора! — Но это же чудо, Миша! — Нет, это все государь, — растроганно промолвил Репнин. — Он снова явил нам свою милость, и я не перестану его благодарить за это. И ты благодари! — И что же ты будешь делать? — Это задание секретное! — таинственным шепотом сказал Репнин. — Но я все расскажу тебе, когда вернусь из Двугорского. — Ты едешь к Корфам? — Я загляну к ним, ибо именно туда я направлен императором по особо важному делу. — Как кстати, — с иронией в голосе заметила Наташа. — Не переживай, я не попаду в переплет на этот раз, обещаю. — Может быть, в политический переплет и не попадешь, а вот в романтический… — Наташа! — Да что такого? — притворно удивилась она. — Мой брат влюблен! И рада за тебя. А то, право дело, я уже стала подозревать, что мой брат евнух. — Наталья Александровна! — рассердился Михаил. — Это уж слишком! — Давненько я не слышала вашего острого язычка, — с материнской лаской в голосе сказала вышедшая из кабинета императора Александра Федоровна. Репнин уважительно поклонился императрице, Наташа присела в глубоком реверансе. — Я рада, что все завершилось благополучно, моя дорогая, — императрица кивнула своей любимице. — Но у меня к вам срочное дело, и посему, раз уж вы снова отданы мне, извольте следовать за мной. Нам есть о чем поговорить, дорогая! Наташа послушно кивнула и, радостно улыбаясь, заторопилась вслед за государыней, а Михаил, послав ей прощальный крест, отправился собираться в дальний путь. Что ждало его в Двугорском — счастье, слава? Не все ли равно — он молод, он жив и снова в фаворе. * * * Александра, пройдя к себе, попросила Наташу плотно закрыть за собой дверь и, убедившись, что они остались одни, заговорила. — Наташа, вы знаете, что я люблю вас! Более того, восхищаюсь силой вашего духа и преданностью — мне, императору, вашим друзьям. И поэтому только вам я могу довериться в эту трудную для меня и наследника минуту. — Это большая честь для меня, — Наташа приблизилась к императрице и с искренней благодарностью припала к ее руке. — Я прошу вас сопровождать меня к Калиновской и надеюсь, что у вас хватит благоразумия хранить место ее пребывания в тайне от всех, особенно от наследника. И главное — вы должны поговорить с ней и убедить оставить любые попытки встретиться с Александром. Она доверяет вам в не меньшей степени, чем я. И ваше слово может стать той каплей, что уравновесит колебание ее души. Она должна, наконец, понять и поверить, что все кончено. И вы, чей разум всегда отличался трезвостью и мудростью суждений, обязаны помочь ей в этом. Для ее же блага, прежде всего. — Я понимаю вас, Ваше величество, — Наташа вздохнула, она уже давно поняла всю бесполезность попыток своей подруги бороться со всемогущим Роком. — Я благодарна вам за возможность еще раз увидеться с Ольгой и постараюсь помочь ей утвердиться в решении подчиниться вашей воле и велению императора. Александра кивнула и подала Наташе темную накидку, такую же, какую надела и сама. Потом знаком велела фрейлине следовать за собой. Через потайную дверь в покоях они сошли вниз, к набережной, где их ждала карета без гербов, с простым убранством и силуэтом. Когда они сели в карету, императрица выглянула из-за занавески в салоне и крикнула кучеру, тоже одетому просто и неприметно: — Трогай, да поживее! До места они добрались довольно скоро, и, когда карета остановилась и императрица разрешила Наташе отдернуть занавески и выйти, девушка поняла, что Ольгу вывезли в один из монастырей, которым покровительствовала Александра. Вместе они поднялись на крыльцо, где их с поклоном встретила игуменья. Она не стала тратить время на светские любезности и сразу провела высокую гостью и ее спутницу к келье, где содержали Ольгу. От этой монастырской строгости и сдержанности Наташе стало неуютно, и она искренне пожалела подругу, которая с ее живым характером и веселым нравом находилась здесь в одиночестве, как в тюремной камере. — Я войду первой, — сказала Александра. — Ожидай меня здесь. И помни о нашем уговоре. Затем она вошла в келью Ольги. Ольга лежала на кровати, свернувшись калачиком. На полу валялось несколько книг, из-под подушки виднелся уголок золоченой рамки — императрица была уверена, что там портрет Александра, который она не раз видела в комнате Ольги в Зимнем дворце. Ольга выглядела заплаканной и отрешенной. — Спала, голубушка? — ласково спросила Александра. — Нет, Ваше Величество, еще не спала, — Ольга с видимым усилием поднялась и села на жесткой, монастырской кровати. — Я пришла к тебе не одна, а с подарками, чтобы хоть как-то развеять твою печаль. Вот, возьми. Узнаешь? — Что это? — Ольга взяла из рук императрицы небольшой акварельный портретик в лакированной деревянной рамочке. — Ириней? Конечно, узнаю. Это граф Огинский, муж моей покойной сестры. Зачем он здесь? С ним что-то случилось? — Случится, — улыбнулся Александра. — Он скоро женится. — Вот как? — равнодушно промолвила Ольга. — Мне стоит его поздравить, он никогда не отличался особой привлекательностью и все-таки сумел снова найти себе невесту. И кто она? — Ты, милочка, — сладким голосом сказала императрица. — Вы… — Ольга задохнулась от ужаса, — вы приказываете мне выйти за него замуж? — Я не могу приказывать тебе в таких вопросах… — мягко, но настойчиво перебила ее Александра. — Я прошу.. Да, он не столь молод и красив, как мой сын, однако тебе пора подумать о достойном замужестве, о детях. — Я отношусь к графу, как к родственнику! Я не могу себе представить, что он — мой будущий супруг. И тем более "не могу думать о детях… — вскричала Ольга. — Дорогая, любое замужество для тебя лучше, чем похоронить свою молодость и красоту в этом монастыре. Граф — вполне подходящая партия. Поверь мне, это лучший выход из создавшегося положения, — императрица подошла к Ольге и ласково погладила ее по голове. — Неужели вам мало просто удалить меня от двора? — взмолилась Ольга, хватаясь за ее руку и прижимаясь к ней лицом, соленым от слез. — Я всегда была предана вам, Ваше Величество. Почему вы мне не доверяете? — Я доверяю тебе и понимаю, что ты чувствуешь. Но я не доверяю Александру. Твое замужество — единственная надежда на то, что Александр забудет тебя. Поверь, это дело времени. Без взаимности любовь проходит болезненно, но быстро. — Ваше Величество, пощадите!.. — Ты уезжаешь завтра же! Поедешь домой, в Варшаву. Там тебя ждет жених и спокойное будущее. Я уже дала тебе возможность проститься с наследником. А сейчас — мой подарок на дорогу.. Александра холодно кивнула Калиновской и вышла из кельи. — Пресвятая дева! — Ольга бросилась на пол на колени с молитвенно сложенными руками. — Не отвергни просьбы моей! Помоги мне забыть Александра! Избавь от тоски по нему! Избавь от любви! Пречистая Дева, Матерь Божья! Не гнушайся мной, не оставляй меня! В моих мыслях по-прежнему никого, кроме него! Помоги мне, Дева Мария! Смилуйся надо мной! Прости меня! — Оленька, что с тобой? — в комнату быстро вошла Наташа и бросилась поднимать подругу с колен. — Наташа? Так вот он — еще один подарок! — О чем ты? — удивилась Наташа. — Императрица сегодня была так щедра! Дала возможность попрощаться с тобой и подарила мне мужа! — Какого мужа?! — Наташа с недоумением посмотрела на Ольгу. — Все кончено! Мне ведено уезжать и выйти замуж за графа Огинского. — Ольга вдруг оглянулась по сторонам и, вплотную приблизившись к подруге, зашептала: — Наташа, помоги мне, я так хочу его увидеть… Еще хоть раз! В последний раз… — Ольга, императрица предвидела это и взяла с меня клятву.. — Но ради Бога, Наташенька! — Ольга умоляюще прижала руки к груди. — Ты же всегда меня понимала. Мне больше не на кого надеяться. — Оля, — растерялась от ее настойчивости Наташа. — Ты же знаешь, сколько бед навлекла ваша любовь на мою семью! — Знаю! Но также я знаю и то, что любовь для тебя всегда была превыше всего остального! Помоги мне! Прошу тебя! — Я ничего не могу тебе обещать, — Наташа почувствовала одновременно и неловкость, и жалость к подруге. — Наташенька… — в голосе Ольги было столько слез и отчаянья. — Я не смогу спокойно жить, если не увижу его, не попрощаюсь с ним. Заклинаю тебя — найди его! Сообщи ему, куда меня отправляют, скажи ему, где я. Быть может, он найдет возможность приехать, попрощаться. Конечно, ты вправе отказаться, ведь тебя снова может ждать немилость. Но ты — моя последняя надежда! — Это опасно не только для меня, но и для тебя, — убеждающе сказала Наташа, сильно понизив голос. — Следующее наказание может быть уже не столь мягким. — Я готова на все! — Ольга быстро сорвала с шеи нательный крестик с мелкими рубинами, когда-то подаренный ей цесаревичем. — Вот! Отдай его Александру и скажи, что он может встретиться со мной по дороге. Скажи, что я умру, если он не придет… Наташа, помедлив мгновение, решительно взяла крестик из рук Ольги и спрятала его в секретный карманчик, в котором обычно носила Александру записки от Ольги. Ольга с благодарностью кивнула ей и поклонилась, прощаясь. Наташа перекрестила ее и молча вышла из кельи. Монахиня, ожидавшая в коридоре, вывела Наташу во двор, к карете, в которой уже сидела императрица. Перед тем, как подняться на ступеньку, Наташа оглянулась, с тоской еще раз посмотрев на узкие, как бойницы окна монастыря, — где-то там рыдала от тоски и безнадежности Ольга Калиновская. Наташа глубоко вздохнула и села в карету. Кучер взмахнул хлыстом, и они поехали в обратный путь. — Итак, вы попрощались? — строго спросила императрица. — Я не хочу, чтобы цесаревич знал об отъезде Калиновской. Ты понимаешь меня? А теперь посмотри мне в глаза и признайся: Ольга просила тебя передать моему сыну какую-нибудь весточку? О том, что она уезжает и хочет его увидеть его в последний раз? — Нет, Ваше Величество, — Наташа старалась не опускать глаз, но сердце ее трепетало и билось так сильно, что могло выскочить из груди. — И Ольга не просила тебя передать что-нибудь Александру? — настаивала государыня. — Нательный крест, — призналась Наташа. — Ольга просила передать Его Высочеству свой нательный крест. — И где он? — У меня его нет, — Наташа набралась смелости и солгала. — Я отказалась передать его. — Что ж… — Александра еще раз пристально посмотрела ей в глаза и кивнула. — Надеюсь, это правда… * * * Когда Наташа, уставшая от дороги, вернулась в свою комнату во дворце, к ней постучали — камердинер Александра передал просьбу наследника встретиться с ним. Отказаться от этой встречи она не смела, но прекрасно понимала, что ей следует быть острожной — во дворце уши есть у всего, даже у подсвечников. — Вы звали меня, Ваше Высочество? — вежливо спросила она, войдя в кабинет Александра. — Натали, прошу вас, входите, я ждал вас, — Александр подошел к ней и жестом предложил присесть на банкетку невдалеке от окна. — Я знаю, что вы снова с нами. Я рад, что все перипетии завершились столь благополучно и почти безболезненно. Надеюсь, вы не в обиде на меня за то, что я втянул в эту историю вашего брата? — Вы спасли моему брату жизнь, я благодарна вам. — А я, знаете, благодарен всей этой истории, ведь только теперь я понял, что отдать жизнь ради любимого человека — это огромное счастье! И лишь в разлуке начинаешь понимать, что для тебя значила твоя любовь. — Разлука убивает любовь, — грустно промолвила Наташа. — Не правда! — горячо воскликнул Александр. — Вам разве незнакомо это чувство, Натали, когда человек далеко-далеко, а все ваши мысли только о нем? — Знакомо, — осторожно согласилась Наташа. — Чем дольше не видишь любимого человека, тем сильнее хочешь коснуться его… — Да-да, — пылко продолжил наследник. — Просыпаешься среди ночи — и начинаешь искать ее рядом, а потом открываешь глаза — и понимаешь, что ее нет. Нет ни здесь, ни во дворце, и, может статься, ты никогда больше ее не увидишь, не сможешь ее обнять, не услышишь ее смеха!.. Натали! Меня сводит с ума неизвестность! Я не знаю, где она, что с ней, думает ли она обо мне… — Уверяю вас, она чувствует то же самое, что чувствуете сейчас вы. Она очень переживает, — начала Наташа и осеклась. Неосторожно, ах, как неосторожно! — Вы с ней виделись? Вы говорили с Ольгой? Ради Бога, скажите мне, где она? — Сожалею, Ваше Высочество… — Наташа старалась не смотреть наследнику в глаза. — Так, — Александр нахмурился и встал. — Знаете и не хотите сказать. — Я поклялась сохранить это в тайне. Я дала слово императрице… — А вы все-таки не похожи на своего брата, Натали, — разочарованно промолвил Александр. — Он, по крайней мере, искренне верил, что любовь превыше долга. И он на деле доказал это. — Но к чему его это привело! — воскликнула Наташа. — Я понял вас, сударыня, — жестко прервал ее Александр. — Я все понял, и не смею вас дольше задерживать. Наташа хотела возразить ему, но спохватилась и выбежала из кабинета цесаревича. Александр дал себе время успокоиться и направился к отцу. Не застав его в кабинете, он прошел в его покои, где застал отца в весьма колоритной позе, не оставлявшей никаких сомнений относительно его намерений в отношении фрейлины императрицы графини Нелидовой, которую он сжимал в своих объятьях. — Отец! — вскричал Александр. Нелидова ловко высвободилась из объятий императора и скрылась в потайной комнате рядом с камином. Николай был зол и не скрывал этого. — Разве тебе было назначено? — Нет, — растерялся Александр. — Тогда почему ты здесь? — Я… — замялся Александр. — Я просто хотел… — Что ты лепечешь, как ребенок! — прикрикнул на него отец. — Учись выражать свои мысли прямо и точно. Уж если ты оторвал меня от важного дела, постарайся объяснить — почему. Окрик подействовал отрезвляюще, и Александр взял себя в руки. — Отец, мне странно это видеть… — Что именно? — как ни в чем не бывало удивился Николай. — Вы заставили меня расстаться с Ольгой, а тем временем сами.., здесь… с любовницей! — Вот именно — с любовницей, — надменно улыбнулся Николай. — Что вы хотите этим сказать? — не понял Александр. — Любовница знает свое место. Знает, что она — всего лишь шалость в жизни государя, минутная слабость, увлечение, которое никоим образом не может повлиять на судьбу государства и его монарха, — нравоучительно произнес Николай. — Я никогда не смешивал семью и любовниц. И никогда не забывал, что важнее для меня и отечества. — Но это же грех! Вы унижаете маман! — Ваша мать — мудрая женщина, и она бесконечно предана мне и интересам семьи. Равно, как и я. — Николай улыбнулся снисходительно и по-отечески. — Сердце здесь не затронуто, ибо главная любовь в жизни императора — Россия. Только Отечеству он верен до последнего вздоха. И ты достаточно повзрослел, чтобы понимать, что не следует смешивать истинные чувства и развлечения. У тебя может быть сколько угодно связей, но ты ни на минуту не должен забывать, что это всего лишь развлечения. Без них жизнь становится пресной. Но если они начинают затрагивать твои чувства, их нужно отсекать без всякой жалости! — Как можно отсечь любимого человека? — с негодованием воскликнул Александр. — Александр, никогда не допускай, чтобы женщина, которой ты увлекся, была слишком близка тебе. Любовь и близость — понятия, которые должны касаться только твоей семьи! Любовь к семье даст тебе силы управлять государством. И поэтому твоей супругой не может стать случайная женщина… — Ольга не случайная женщина! — Запомни, — тон государя снова стал жестким и назидательным, — женщина, которая согласна на роль любовницы, никогда — ты слышишь? — никогда не может стать женой! Тем более императора. Но она может помешать тебе стать им! — Вы ошибаетесь, отец! — В самом деле? — недобро усмехнулся Николай. — А разве не ты давеча содействовал поимке «опасного заговорщика» Жуковского? — Это была провокация! — вскричал Александр. — Это вы подсунули мне какие-то бумаги. Я не доносил на Василия Андреевича! — Нет, конечно, нет, — примирительно сказал Николай. — Но ты, не глядя, подписал представленные тебе на подпись документы. И тебе было совершенно безразлично, что в них написано, и станет ли кому-либо хуже, оттого, что ты утвердил их! Слава Богу, Василий Андреевич все понял правильно — тебя требовалось проучить! — Даже ценой сердечного приступа у Жуковского? — Это была всего лишь мигрень. А вот ты впредь будешь внимательнее к делам государственным! — Императрица просит вас выйти к ней, — доложил камердинер. Николай недовольно поморщился, но вышел из покоев в холл, пропуская вперед Александра. Государыня ждала их в сопровождении красивой, высокой девушки, чье лицо показалось Александру страшно знакомым. Господи Боже! — вдруг понял он. — Она так похожа на Ольгу! — Мой друг, — сказала императрица, — я хотела представить вам мою новую фрейлину — Екатерину Нарышкину. Ее знатному роду, давшему России Петра Великого, более пятисот лет. Подойдите ближе, дитя мое! Екатерина приблизилась — она была по-настоящему хороша и умела держать себя, шла с особой осанкой — словно плыла, и кланялась с превеликой грациозностью. Николай улыбнулся ей приветливо, даже слишком приветливо — Александр заметил это и нахмурился. И поэтому, когда девушка подошла к нему, старался на нее не смотреть, уводя взгляд в сторону от античной белизны ее плеч и чуть припухлых, изумительно очерченных губ. — Для меня великая честь служить при дворе, — скромно промолвила Нарышкина. — Обновленный дворец так великолепен! — Катенька не была в Зимнем Дворце со времен пожара, — пояснила императрица и добавила, обращаясь к сыну. — Александр, будьте любезны, покажите дворец и расскажите фрейлине, что удалось сделать реставраторам за столь короткий срок. — Прошу прошения, Ваше Величество, — не очень вежливо ответил Александр, — но меня ждут важные государственные дела. Извините, сударыня. — Отложим экскурсию на другой раз, — с любезной улыбкой согласилась Нарышкина. — Мы должны простить его, милая, он сегодня не в духе, — кивнула Александра. — Хотя обычно с дамами он галантен и вежлив… — Ваше Величество! — Александр подошел к матери, чтобы попрощаться. Она неожиданно трогательно обняла его, но цесаревич мягко высвободился из ее объятий, поклонился отцу и едва заметно — Нарышкиной. — Сударыня… — Александр, — властно окликнул сына император, — поскольку нравоучений на сегодня было предостаточно, считаю, что нам необходимо отвлечься и развеяться. Поедем сегодня на охоту? — На охоту? — переспросил Александр. — Пожалуй… — Вот и славно! — обрадовался Николай. — Так иди, собирайся! Когда Александр вышел, императрица тихо сказала Екатерине: — И вы ступайте, моя милая! Камер-фрейлина проводит вас. Вам надо обжиться в своей комнате. Позже, я, быть может, загляну к вам посмотреть, как вы устроились. — Весьма недурна, — Николай проводил новую фрейлину выразительным взглядом. — Вы что-то задумали, дорогая? — Пустяки, дамские безделицы, — заговорщически улыбнулась императрица… * * * Первым делом Нарышкина опробовала кровать — упала на нее навзничь и с удовольствием отметила мягкость перин и благоухание белья. Ей понравился и шелковый балдахин с восточными кистями, и облицованный мрамором и малахитом камин, и золото подсвечников, и изящный туалетный столик с трюмо, и комод из красного дерева. Она решила посмотреть, не оставила ли что-либо в нем прежняя владелица комнаты и поднялась с постели. В эту минуту в комнату вбежал Александр. — Ольга! Оленька!.. — Александр оборвал себя на полуслове. — Это вы? Что вы здесь делаете? — Вы, наверное, не знали, что теперь это моя комната, — Екатерина склонилась перед наследником в глубоком, как и вырез ее платья, поклоне. — Или, быть может, вы искали меня? — Я получил записку с просьбой прийти сюда… — Весьма любопытно, — промолвила Екатерина. — И вы не знаете, кто написал записку? — Я думал, это… — Александр хотел ответить, но вновь осекся. — Неважно! Видимо, дело в совпадении. — Постойте! — Нарышкина порывисто приблизилась к Александру. — А если все же записка от меня? — В таком случае, хотелось бы услышать, зачем вы меня сюда пригласили? — Александр впервые посмотрел на нее с интересом. — Зачем? — Екатерина на секунду задумалась и вдруг сказала просто и безыскусно. — Я хотела поговорить с вами. — О чем? — удивился Александр. — Мы ведь с вами практически не знакомы. — Именно поэтому, — взгляд Нарышкиной казался таким доверчивым и открытым. — Я хотела исправить это недоразумение. — Я подумаю о вашем предложении, — смутился Александр и заторопился уйти. — Ваше Величество… — Нарышкина снова замерла в низком реверансе, провожая Александра взглядом, полным восхищения. Она еще улыбалась, довольная произведенным на цесаревича впечатлением, когда в комнату по привычке свободно вошла Репнина. — Кто вы и что вы делаете здесь? — с некоторым возмущением в голосе спросила она у незнакомки, по-хозяйски расположившейся за туалетным столиком в комнате Ольги. — Я нахожусь в своей комнате, отведенной мне государыней-императрицей, — с некоторым высокомерием ответила та. — Я ее новая фрейлина, Екатерина Нарышкина. А вы.., княжна Наталья Репнина? Все фрейлины нынче только о вас и говорят. Но поверьте мне — только хорошее. — Рада знакомству, — растерялась Наташа. — Простите, что ворвалась, я не знала, что комната уже отдана кому-то. Я пришла забрать свой веер, кажется, я обронила его здесь. — Если я найду его, то непременно верну вам, — как можно дружелюбнее сказала Нарышкина. — А что здесь искал Александр Николаевич? — с подозрением в голосе спросила Наташа. — Думаю — вчерашний день, — хищно улыбнулась Нарышкина. — И как — неужели нашел? — в тон ей поинтересовалась Наташа. — Зачем искать то, чего уже нет? — усмехнулась Нарышкина. — И, если вы говорите о Калиновской, то я все знаю. — А вы неплохо осведомлены. Для первого дня при дворе, — поддела ее Наташа. — Фрейлины любят посплетничать… — А вы случайно услышали?.. — Надо слушать… — начала Нарышкина. — ..чтобы не наделать ошибок, — понимающе продолжила Наташа. — Я не беспокоюсь из-за Калиновской. При дворе ее больше, нет. Как говорят французы, с глаз долой — из сердца вон. И вообще мне кажется, что Александр уже забыл ее и готов к чему-то новому. Кстати, мне сказали, что император с наследником намерены поохотиться. Фрейлин тоже берут, не хотите присоединиться? Наташа бросила испытующий взгляд на Нарышкину и с достоинством вышла из покоев Ольги — теперь уже бывших покоев бывшей фрейлины Ольги Калиновской. * * * На охоту двор отправился почти в полном составе. Император и наследник в сопровождении высших офицеров и приближенных дворян выехали первыми и далеко обогнали кортеж с фрейлинами, состоявший из десятка карет и обоза с провизией. И, когда дамы добрались до охотничьего домика — небольшого дворца на окраине леса — мужчины уже давно ускакали за егерями, выгонявшими на императора вспугнутого кабана. Осмотревшись, Наташа вдруг поняла, что они находятся в непосредственной близости от места, где проходит дорога на запад — на Польшу. Там, на развилке в глубине лесной чащи, Ольга хотела ждать наследника, если бы Наташе удалось сообщить ему об этом. И Наташа решилась — она незаметно ушла, воспользовавшись общей суматохой, пока распаковывалась провизия и придворные располагались по комнатам. Наташа бежала по лесу, рискуя быть задавленной всадниками, мчавшимися, не разбирая дороги, в азарте погони, или укушенной собаками, спущенными псарями с поводка. Или, что еще страшнее — попасться на глаза императору. Но Наташа чувствовала свою вину перед Ольгой, которая ни в чем не виновата, кроме как в несвоевременной и нежеланной двором любви к Александру. «Господи, помоги, подскажи дорогу, выведи меня к Александру!» — только и молила Наташа, и ее мольбы не остались без ответа. — Натали, что вы здесь делаете? — услышала она совсем рядом испуганный голос цесаревича. — Как вы меня нашли? Если, конечно, вы искали меня… — Ваше Высочество! — Наташа говорила прерывисто, задыхаясь от бега. — Возьмите, она просила передать вам… — Ольга?! — вскричал Александр, приняв от Наташи знакомый ему крестик, когда-то украшавший лебединую шею Калиновской. Его подарок, его знак любви и верности своей возлюбленной. — Ради Бога, что с ней? — Ольгу повезут по этой дороге с минуты на минуту. Карета проедет мимо этих мест. Спешите, Ваше Высочество… — торопливо проговорила Наташа. — Вы можете попрощаться с ней. — Вы отважная девушка, Натали! — Александр успел поцеловать ей руку. — Я так заблуждался в вас… Спасибо! — Спешите, Ваше Высочество, — сказала Наташа, отнимая руку и поворачивая в обратный путь. — Ольга ждет вас! * * * А Ольга действительно ждала — она упросила кучера повозиться с подпругой у развилки, отдала ему дорогой браслет с сапфирами. И кучер тянул время, сколько мог. Но старший офицер сопровождающей ее охраны, скоро стал заметно нервничать и подгонять его: «Пора, пора, мы не можем больше ждать!» У Ольги все внутри замерло и окаменело, она откинулась на подушки в салоне кареты и приготовилась принять свою участь — Наташа не смогла ей помочь, Александр не приехал проститься. И в этот момент Ольга услышала, как офицер кричит кому-то: — Нельзя! Никак нельзя! Не ведено!.. — Пошел прочь! — Ольга узнала голос Александра, и в тот же миг он распахнул дверь кареты. — Родная моя! — Сашенька… — Ольга не смогла сдержать слез и раскрыла свои объятия любимому. Александр быстро поднялся к ней. Они снова были вместе — в неловкой тесноте дорожной кареты. За задернутыми шторками бесновался оскорбленный грубостью наследника офицер. Снова были страстные поцелуи и ласки, но — как будто на выдохе, потому что — в последний раз. — Пусть хотя бы они будут вместе, — тихо сказала Ольга, увидев на груди Александра свой крестик рядом с его собственным. — Носи его, пока будешь помнить обо мне… — Я всегда буду помнить о тебе, — прошептал Александр, вдыхая аромат ее волос. — Послушай! — Ольга прижала ладони к его лицу. — Я попрошу Иринея позволить мне вести с тобой переписку. Он добрый человек, он поймет… Сашенька, я буду писать каждый день, хорошо? А ты отвечай мне. А вдруг мы сможем… — Оля… — остановил ее Александр. — Отпущенное нам время истекло… Боже.., как же я люблю тебя! — Тогда ступай, не медли, — Ольга чувствовала себя опустошенной и одинокой. — Иди, уходи, умоляю тебя! Быстрее, иначе я не вынесу этого горя! Александр бросил на нее последний взгляд и выпрыгнул из кареты. — Трогай! — крикнул он кучеру. Карета тронулась, увозя Ольгу — увозя любовь, мечты и грезы о простом человеческом счастье. Александр вздрогнул от боли — он с невероятной силой сжимал в руке висевший на его шее крестик с рубинами. Капля крови показалась на внутренней стороне ладони. Александр отрешенно посмотрел, как капля набухла и стекла по запястью. Встряхнув рукой, он вскочил на лошадь и пришпорил ее, возвращаясь на тропу охоты. Туда, где трубили рога ловчих и загоняли дикого зверя. Глава 6 Сговор Княгиня Мария Алексеевна Долгорукая заметно нервничала. Она ждала назначенной встречи уже пятнадцать минут лишка, а ждать княгиня не любила. Несмотря на свою кажущуюся домашность, Мария Алексеевна отличалась нравом властным и характером жестким. Вряд ли кто-нибудь мог заподозрить в этой приятной женщине еще весьма свежих лет повадки мегеры, которые она с удовольствием оттачивала на своем супруге и детях. Мария Алексеевна всегда пребывала в образе дамы, приятной во всех отношениях — ее фигура даже при грех материнствах оставалась стройной, простое лицо и весь ее облик удивляли неувядающей привлекательностью, речь отличалась изысканностью, а взгляды соответствовали ее положению матери семейства и добропорядочной женщины. Правда, злые языки поговаривали, что князь Петр боялся своей молоденькой жены, как огня, и она вертела им, как хотела. Будучи человеком романтичным и влюбчивым, Долгорукий питал слабость ко всем хорошеньким женщинам вне зависимости от их сословия. Князь был уверен, что женился на ангеле, и лишь спустя некоторое время после свадьбы понял, как обманула его прелестная внешность юной провинциалки. Мария Алексеевна держала мужа и весь двор в ежовых рукавицах. Она не только поощряла порки, но и сама любила наказывать крепостных, раздавая оплеухи дворовым и прислуге. Особо княгиня присматривала за молодыми крестьянками, всегда подозревая в них опасность для ее союза с Петром Михайловичем. Мария Алексеевна особым умом и образованностью никогда не отличалась, но обладала изрядной житейской хитростью и изворотливостью, что, в сочетании с умением держать и вести себя достойно, позволило ей снискать славу мудрой и благородной дамы. На самом деле княгиня была тщеславной и расчетливой, и лишь страшная зависть побуждала ее сдерживать свою мелочность и скупость ради трат на наряды и развлечения. Марии Алексеевне требовалось чувствовать себя не хуже других всегда и во всем — пусть это касалось моды, пышности выезда, образования детям и карьеры супруга. Неожиданное вдовство придало ей в глазах общества еще больше шарма. При дворе жалели роскошную красавицу, так трагически и нелепо потерявшую мужа на охоте. Марии Алексеевне траур оказался к лицу, и ее всегда с удовольствием принимали на званых вечерах и балах в столице. Княгиня не гнушалась и уездными собраниями, и везде была в центре внимания и пользовалась популярностью у мужчин. Но любые попытки заново сосватать ее успеха не имели. Мария Алексеевна хотела распоряжаться своей жизнью и деньгами, оставленными мужем, сама и только сама. Она любезно принимала ухаживания и сановных вдовцов, и родовитых юношей, но предпочитала все же флиртовать и бежала серьезных отношений и предложений. Ее не привлекала даже возможность удвоить за счет новой женитьбы свое состояние — у княгини уже выросли дети. Они — и, прежде всего, девочки — должны были стать ее процентными бумагами, которые могли в самом ближайшем будущем принести солидный доход. А в том, что сына Андрея ожидает выгодная женитьба, Мария Алексеевна и не сомневалась — молодой Долгорукий статью вышел в отца, красотой в мать и весьма нравился женщинам. Княгиня знала, что сын близок с княжной Репниной — не самая плохая партия для молодого человека: известный род и солидное состояние. Дочь Соня, правда, еще пока мала, а вот о судьбе старшей дочери Лизаветы Мария Алексеевна задумалась давно и основательно. Оговоренный еще покойным мужем брак с сыном соседа их барона Корфа ее не привлекал. Княгиня знала, что Лиза с детства влюблена во Владимира, но он всегда был каким-то мрачным и неразговорчивым. И Мария Алексеевна никогда не забывала о том, что несколько лет назад Корфы почти разорились, и лишь беспроцентный, дружеский заем мужа спас тогда старого барона и его наследника от нищеты. Как уж Корф потом выкрутился, княгиня не знала, но с тех пор она смотрела на соседей с опаской — сама она ничего никому занимать не собиралась. И вот однажды, в связи с ее неусыпными думами о будущем Лизоньки, она с раздражением вспомнила ту историю с долгом, и ее вдруг осенило. Расписка! Старому Корфу ее покойный простак-муж в свое время возвратил расписку об уплате долга. И документ этот, наверняка, барон хранил где-то в своих бумагах. А вот если бы ей удалось сей документ заполучить!.. Мария Алексеевна подивилась собственной находчивости и тут же начала наводить мосты к управляющему Корфовским поместьем — Карлу Модестовичу Шуллеру. Тот, правда, поначалу принял ее интерес за обычный женский. Он и сам был до баб охочим и шустрым. А, главное, верил в свою мужскую неотразимость. Худощавый и рыжий он обладал магической силой воздействия на уездных дам, коих оседлывал не реже, чем хозяйских крепостных девок. В женском вопросе Шуллер оказался всеяден, но, как выяснилось, столь же беспринципен он был и в выборе средств к существованию. Он беззастенчиво обкрадывал старого барона и равнодушно и легко согласился его продать, когда Долгорукая, по-свойски унизив его мужское достоинство, запросто объяснила истинную причину своего к нему интереса. Оправившись от некоторого потрясения, Карл Модестович назвал свою цену. Бумагу, о которой говорила княгиня, он не раз видел в конторке барона и даже был свидетелем ее возвращения Корфу после уплаты долга Петру Михайловичу. Достать документ особого труда не представляло. Корф — человек доверчивый и во многом наивный, надо только правильно выбрать время и достать расписку из конторки. Другое дело — деньги. Княгиня торговалась долго и со знанием дела, но и Шуллер не хотел уступать. Он мечтал о собственном имении в родной Курляндии и в свою очередь шантажировал Марию Алексеевну тем, что сообщит, куда следует, о ее коварном замысле. Наконец, они сошлись на сумме, приемлемой для обоих заговорщиков. И вот сейчас княгиня томилась в ожидании на глухой лесной дорожке, где ей назначил встречу соседский управляющий. Мария Алексеевна нервно постукивала холеными пальчиками по дверце кареты и с тревогой поглядывала в окно. Она была уверена — обманывать Шуллер не станет, деньги нужны ему, как воздух, но его ведь могли застать на месте преступления, и тогда — пиши пропало! А княгине так нравилось имение Корфов с его просторным и светлым домом, утопающим среди старых лип и дубов, с его знаменитым на всю округу театром, коего Корф был любитель, с его конным манежем для породистого молодняка… Ей нравилось в имении Корфов все, кроме одного — его владельца. Конечно, Марии Алексеевне приходила в голову мысль о том, что все это могло стать Лизанькиным и после замужества с Владимиром, но зачем продавать дочь за имение, когда его можно получить и так — в уплату долга. Хотя и несуществующего, но… А пусть кто-нибудь попробует это доказать! Едва расписка окажется у нее в руках, Корфу не останется ничего другого, кроме как подчинится. А не захочет по доброй воле — уйдет по суду. Благо, что предводитель уездного дворянства Забалуев к ней благоволит, да и судья всегда на княгиню посматривает с таким вожделением и аппетитом, что Мария Алексеевна, даже будучи характера твердого, иной раз побаивалась столь очевидной плотоядности в его взгляде. Наконец-то!.. Мария Алексеевна перевела дух — на тропинку из чащи вышел Шуллер. Карл Модестович приближался с опаской, не торопясь, и с усердием прижимал к груди левую руку. Не примял бы и, еще чего доброго, не промочил — мелькнула мысль у Марии Алексеевны, справедливо заподозрившей, что заветный документ управляющий спрятал на груди, под камзолом. Так оно и оказалось. Подойдя к карете, Шуллер достал из внутреннего кармана и протянул княгине свернутую рулоном бумагу. Мария Алексеевна документ взяла и осторожно развернула — она! — Дмитрий, — княгиня кивнула кучеру, — отдай господину управляющему, что обещано. Кучер, доверенный порученец княгини, достал из ящика, упрятанного в козлах, небольшую шкатулку и принес ее Шуллеру. Тот, взяв шкатулку, поднял крышку и быстро пересчитал пачки с ассигнациями. — Еще сто… Еще двести… Еще триста… — Карл Модестович оторвался от счета и с обидой посмотрел на княгиню. — Но здесь не все, здесь только половина! — Конечно, половина… — ничуть не смутилась Долгорукая. — Остальное получишь, когда имение Корфа станет моим. Официально по бумагам. — Но мы так не договаривались! — растерялся управляющий. — Я выполнил свои обязательства… Выполнил? Я требую всю сумму! — Трогай, Дмитрий… — велела княгиня и еще раз, тоном, не допускающим никаких возражений, сказала Шулеру: — Остальное — потом. — Н-но! Пошли, родимые! — кучер взнуздал лошадок, и карета плавно тронулась с места, оставив управляющего на дороге — раздосадованного и злого. Он не мог уже видеть на лице Долгорукой улыбки — довольной, но все же осторожной. Получить документ — это только начало игры, до успеха еще далеко. И Мария Алексеевна прекрасно понимала это. Она была уверена — просто так Корф не сдастся, и ей оставалось уповать на то, что в дело не успеет вмешаться сын барона. Владимир известен своей горячностью и недобрым нравом. Карета неожиданно остановилась, и Мария Алексеевна вздрогнула — неужели Шуллер все-таки устроил ей ловушку, и ее возьмут с поличным? Княгиня засуетилась прятать расписку в расшитый золотой нитью дамский кошель и почувствовала, как у нее внутри все похолодело. В этот момент дверь кареты открылась, и перед Долгорукой, склонившись в уважительном поклоне, появился Андрей Платонович Забалуев. — Уфф!.. — выдохнула Мария Алексеевна. — Напугали! — Смею вас уверить, что разбойники в нашем лесу уже давно не водятся, разве что цыгане, — приторно улыбнулся Забалуев. — А я всего лишь скромный ваш поклонник. Увидел знакомую карету, княгиня, и не выдержал — решил поприветствовать. — Буду рада, если вы составите мне компанию, — ответно растаяла Долгорукая. — Милости прошу, Андрей Платонович. Я недавно о вас думала. — Вы мне льстите, княгиня, — довольным тоном сказал Забалуев, садясь в карету напротив нее. — Такая привлекательная женщина — и думает обо мне! — Да, полно, полно Андрей Платонович, — отмахнулась она от ею елейных слов. — Мне не до комплиментов сейчас. Мои мысли заняты делами прозаическими. Барон Корф должен представить доказательства об уплате долга моему покойному мужу. Да все никак не представит. — В противном случае вам обязательно должны возместить убытки, — Забалуев с интересом посмотрел на княгиню. — Конечно, нелегко будет заставить Корфа признать это, — грустно посетовала Мария Алексеевна. — Еще бы, дело непростое, — деловито кивнул Забалуев. — И вам нужна помощь… Вот если бы ваша очаровательная дочь Елизавета Петровна была бы замужем за человеком, облеченным властью, я думаю, это дело решилось бы в несколько недель. — В несколько недель? — у Долгорукой алчно загорелись глаза. — Да, и я даже знаю такого уважаемого человека. Он составил бы отличную партию для вашей весьма привлекательной дочери. Скажу сразу… — Забалуев выдержал паузу и самодовольно развалился на сиденье. — Он не красавец и не юнец, но молод душой и телом. Происхождения благородного, хотя и не княжеских кровей, но весьма и весьма надежен. — О, моей дочери очень бы повезло, если бы она вышла замуж за такого человека, — понимающе промолвила сообразительная Долгорукая. — А я думаю, ему бы повезло не меньше — иметь в женах такую красавицу, как Елизавета Петровна!.. Княгиня кивнула — Забалуев расцвел. Он восхищался этой женщиной — 6х, умна, ох, хитра, а богата! Да, впрочем, и сам Забалуев не простачок. Он прекрасно понимал, что Долгорукая затевает сомнительное дельце, но его собственный авторитет в уезде и состояние тоже не из родника налиты. Вот уже много лет он официально был вдов и бездетен, а амбиций и потребностей — на миллион. К Лизе Долгорукой он давненько присматривался — мила, Простодушна да еще с приданым. Требовался лишь повод — и вот удача! Княгиня сама подсказала его. Они поняли друг друга с полуслова — два интригана. И за дорогу успели договориться обо всем. Княгиня была в прекрасном расположении духа, но вдруг на повороте к усадьбе, случайно бросив взгляд за окно, она заметила знакомую фигуру. По лесной тропинке быстрым шагом удалялась от имения Сычиха, местная сумасшедшая — то ли гадалка, то ли повитуха, одним словом — колдунья! Княгиня даже задохнулась от негодования — негодные девчонки пустили на двор эту проклятую, эту еретичку! Ходили слухи, что когда-то Сычиха была монахиней — она ходила с коротко остриженными волосами. Но так же стригли и каторжанок! Мария Алексеевна уверяла всех, что Сычиха — разбойница, а не знахарка. Она называла ее убийцей и ведьмой. И кто-то посмел привести эту чернавку в ее дом?! «Уж я-то знаю, кто это! Уж они у меня поплачут! Не посмотрю, что дочери, — выпорю, как простых смертных, будут знать, как ересь в дом заводить! Позор-то какой!» — с негодованием думала Мария Алексеевна, все больше и больше распаляясь от своих мыслей. Она не сомневалась — опять Лизка на Корфа гадать затевала. А все эта дура дворовая — Татьяна, так и норовит заморочить голову девочке своими дурацкими сказками и приметами! — Погоняй, Дмитрий, да поживее! — прикрикнула она на кучера. Княгиня заторопилась. Мозги надо вправлять вовремя, а то прозеваешь, упустишь — и вырвется девка из-под материного подола — ищи-свищи потом вчерашний день. Карета, подняв облако пыли посреди двора, подкатила к крыльцу. — Пойди-ка сюда, милочка! — крикнула княгиня так некстати попавшейся ей под руку Татьяне. — Пойди, пойди! Ближе. Кто это здесь недавно был? Я тебя спрашиваю! — Сычиха… — Татьяна с трудом разлепила губы, окаменев под убийственным взглядом барыни. — Знаю, что Сычиха, не слепая еще, видела. — Долгорукая схватила девушку за подбородок и подняла ее голову. — А как ты посмела ее в дом привезти? Чей приказ исполняла? — Никакого приказа не было, — прошептала Татьяна, — для себя приводила. — Врешь! — княгиня изо всех сил ударила девушку по лицу. — Ах ты дрянь! Врешь! Лизкин приказ исполняла? — Нет, для себя приводила, — стояла на своем Татьяна, пытаясь уклониться от следующего удара. — Врешь, дрянь! Врешь!.. — Долгорукая была в ярости. — Признавайся! — Для себя барыня, — твердила Татьяна, — на жениха погадать захотела. — Будет тебе жених, — кивнула барыня, отталкивая девушку от себя. — Кнут ременный! В свинарнике сгною, мерзавка! А то, что для Лизки водила, так я сама знаю. Я и ей сейчас покажу! Разгорячившись, Мария Алексеевна стремительно поднялась по ступеням в дом. — Карету не распрягай! — на ходу приказала она Дмитрию. — Сейчас вот разберусь здесь, потом снова в лес поедем! Уже на пороге она спохватилась и обернулась к вышедшему из кареты Забалуеву: — Вы уж простите меня, Андрей Платонович! Есть дела важные и неотложные. Вы в гостиную проходите, подождите меня там, Танька вас проведет и обслужит! Долгорукая еще раз сверкнула на девушку грозным взглядом и скрылась в доме. Лиза же об опасности и не подозревала. Она была безмерно благодарна Татьяне, что та набралась смелости и зазвала к ней опальную Сычиху. Колдунья к Лизавете Петровне благоволила, жалела ее и гадала отменно. Уходя, сказала: — За вознаграждение — спасибо… А ты не слушай никого, делай, как я говорила. Будет твой у тебя — никуда не денется! — Ты все-таки ненормальная, Лиза! — всплеснула руками младшая сестра Соня. — А если мать узнает — что тогда будет?! И ведь грех это — колдовство! — Глупая ты, Соня, — мечтательно улыбнулась Лиза. — И никакое это не колдовство. Это предсказания! А сычихины всегда сбываются, это все знают. И потом — что такого она сделала? Сказала, что я выйду замуж за Владимира Корфа? — Просто ты сама сомневаешься в его любви — вот и понадобились доказательства! — Он говорил мне в последний раз перед отъездом в Петербург, — воскликнула Лиза, — что любит меня! Он говорил, что мы поженимся. — Это было давно! — покачала головой Соня. — Если человек влюблен, он всегда отыщет лишнюю минутку, секундочку, чтобы повидаться с любимой! — Сонечка! — взмолилась Лиза. — Зачем ты со мной споришь? Ты же знаешь, что он сейчас далеко! — А почему он не пишет тебе? — не отступала сестра. — Он уже написал, — Лиза взяла со столика книжку стихов и раскрыла ее на первой странице. — Вот, читай — «Я вас люблю, не оттого что вы прекрасней всех,/что стан ваш негой дышит./Уста, роскошествует взор, востоком пышет,/что вы поэзия от ног до головы, /я вас люблю, без страха опасения./Ни неба, ни земли, ни Пензы, не Москвы,/я мог бы вас любить глухим, лишенным зренья./Я вас люблю, за тем, что это вы». — Но это писал не он, а Денис Давыдов! — надулась Соня, обидевшись, что ее принимают за маленькую. — Владимир говорил, что это стихи о его любви ко мне, и поэтому подарил мне этот томик! — Стихи красивые, но ведь матушка против этого брака! — Если матушка будет против моего брака с Владимиром Корфом… — Лиза задумалась и выпалила. — Я уйду в монастырь, покончу с собой и больше ни за кого замуж не выйду! — Выйдешь! Еще как выйдешь! — дверь в комнату с треском распахнулась, и криком зазвучал с порога голос матери. — А вот о Корфе и думать забудь! Барон Корф не вернул долг моему мужу, Царство ему небесное, твоему отцу, а по их договору имение Корфа принадлежит мне! Так что твой разлюбезный Владимир остается ни с чем. А я не выдам свою дочь за нищего! — Но ведь есть бумага, подтверждающая выплату долга, — удивилась Лиза. — Бумага? Нет никакой бумаги! — Долгорукая остановилась и погрозила дочери кулаком. — В последний раз — говорю — еще раз близ дома эту ведьму увижу!.. А теперь воля моя такая — в наказание не смей из комнаты выходить вплоть до особого моего на то разрешения. И слез не потерплю, уговоров слушать не стану! Мое слово крепкое, и перечить не смей! — Мария Алексеевна вышла из комнаты дочери так же стремительно, как и вошла, еще раз демонстративно и со всей силой хлопнув дверью. Сестры вздрогнули. Глаза Сони наполнились слезами, а Лиза просто окаменела. — Что же это, Сонечка? — с потерянным видом обратилась она к сестре после минутного молчания. — Если маман отнимет у Корфов землю, я потеряю все шансы выйти замуж за Владимира? — А у тебя были шансы? — снова попыталась образумить ее Соня. — Очнись! Владимир уже несколько месяцев тебе не пишет. А, может, он увлекся кем-нибудь в Петербурге? Там столько знатных и красивых девушек. — Ему нет дела до других девушек, — с надрывом сказала Лиза. — Нет, это просто удивительно! Ты старше меня и не понимаешь! Тебе будет очень больно потом… — Не правда! Всего полгода назад я ездила в Петербург, и Владимир водил меня на бал. Он смотрел на меня с такой нежностью! И больше никого не замечал. Мне казалось, что кроме нас на балу, да что там на балу — в целом мире никого нет! Мы с ним одни. И будем любить друг друга вечно!.. — Какая ты глупая, Лиза! — Соня в раздражении стукнула каблучком по полу, но свою гневную тираду договорить не успела. В дверь заискивающе постучали, и следом на пороге Лизиной комнаты появился Забалуев — с омерзительной улыбочкой на морщинистом лице и жидкими волосенками, сохранившимися на его голове где-то на уровне ушей и шеи. — Вечер добрый Елизавета Петровна, — любезно проворковал он. — Что вам надо здесь? — невежливо удивилась его появлению Лиза. — Вы не могли бы оставить нас, уважаемая Софья Петровна? — Забалуев выразительно посмотрел на Соню, та фыркнула и вышла из комнаты. — Вот спасибо!.. Я жаждал видеть вас, милейшая Елизавета Петровна! Я мчался к вам, как ураган! Мой конь парил над землей — так сильно было желание увидеть вас! — Разве в вашем возрасте полезны такие скачки? — с иронией в голосе осведомилась Лиза. — Вас беспокоит мое здоровье?! Как мило, мой ангел! Позвольте вашу ручку! — Забалуев сделал попытку приблизиться к ней. — Андрей Платонович! — отшатнулась Лиза. — Я не могу принимать такие знаки внимания в отсутствии матушки! — Да что вы! — расплылся в умилении Забалуев. — Я и не мыслил вас обидеть! Я испытываю к вам самые теплые чувства! Уверен, что не сегодня-завтра и вы будете испытывать такие же чувства ко мне! — С чего бы это? — На то есть веская причина! — Забалуев аккуратным жестом провел по лысине на своей голове. — Нам предстоит обручение! — Как вы смеете! — в ужасе вскричала Лиза. — Ваша матушка согласна и желает, чтобы венчание состоялось как можно скорее! — Забалуев радостно потер чуть вспотевшие руки. — Она мне ничего не говорила… — промолвила Лиза в растерянности. — Ничего удивительного, — успокаивающе сказал Забалуев. — Хотела сделать вам сюрприз. Так на какой день желаете назначить венчание? Ведь к свадьбе надо подготовиться! — Не будет никакой свадьбы! — вскинулась Лиза. — Вы напрасно тревожитесь, — самодовольно улыбнулся Забалуев. — Все уже решено. Свадьба состоится! И моя молодая жена будет послушна мне, ибо я — человек старой закалки. И вольнодумства не допущу!.. Пригрозив Лизавете и отведя душу, Забалуев церемонно поклонился ей и вышел из комнаты. Соня вбежала следом — она по своему обыкновению подслушивала за дверью, приложив ухо к замочной скважине, и едва успела отскочить, заслышав шаркающие в ее сторону шаги Забалуева. — Сонечка! Что же это?! — потерянно промолвила Лиза. — Мама хочет обвенчать меня с Забалуевым. Ей не жаль выдать меня за уродливого и глупого старика?! — Помнишь, как мы в детстве смеялись над ним? — зачем-то спросила Соня. От ее нелепого вопроса Лизе стало еще хуже, и она заплакала. — Вот она — подходящая партия! — рыдала Лиза. — С ним рядом стоять противно, а она меня отдает ему в жены! — Что делать? — Соня тоже собиралась разреветься. — Бежать! Немедленно бежать! Вот что делать! — Как можно, Лизанька? Что скажут люди? — Что мне люди?! — всплеснула руками Лиза. — Или бежать… Или с камнем в омут!.. — Лиза, Лиза! Так нельзя, Лиза!.. * * * А Долгорукая тем временем велела гнать карету к лесу. Эту дорогу она знала, и, когда прямой путь кончился, приказала Дмитрию остановить и побежала по одной ей видимой тропке куда-то в чащу. Кучер открыто следовать за барыней не решился, но, привязав лошадок к стволу покрепче, направился тем же путем. Как бы не случилось чего, баба все-таки, хотя и хозяйка!.. — Как ты посмела притащиться в мой дом со своими грязными картами и заморочить Елизавете голову?! — срываясь на крик, взвилась Долгорукая, по-вороньему влетев в избушку Сычихи. — Будущее она знает! Ишь ты, ангел господний выискался! — Не веришь картам? Твое дело, — равнодушно кивнула Сычиха, даже не привстав со своего места за столом и головы в ее сторону не повернув. Она раскладывала какой-то замысловатый пасьянс. — Неволить не стану. — Зато говорить со мной ты станешь! — Долгорукая всем корпусом навалилась на стол, сдвинув карточный ряд. — Что ты ей сказала? Говори! Слово в слово! Я мать! Я имею право знать! — Что ж это ты так разволновалась? Или боишься чего? — Сычиха подняла на княгиню взгляд, пронизывающий и глубокий. — Я? Боюсь? — деланно спокойно рассмеялась та. — Да это ты должна бояться, голубушка! Это я знаю про тебя такое, о чем ты сама забыть хочешь! Не ответишь мне, твои тайны всему миру известны будут. — Я сказала твоей дочери лишь то, что она хотела услышать, — миролюбиво сказала Сычиха, судя по всему, угрозы не испугавшаяся. — Что она будет жить долго и счастливо? — Да, — кивнула Сычиха, снова обращаясь к своим картам. — И что она выйдет замуж за суженого. — Это за Владимира Корфа, что ли? — не унималась Долгорукая. — Да кто тебя за язык тянул? Теперь эта дуреха будет ждать и надеяться! — Но она, насколько я знаю, помолвлена… — Заботами моего покойного мужа, — оборвала ее княгиня. — Я своего согласия не давала, и значит — не бывать этому никогда! — Почему же тебе этот брак так ненавистен? — Сычиха снова подняла глаза от карт и посмотрела прямо в лицо Долгорукой. — Да я Лизавету от нищеты стараюсь уберечь и найти того, кто будет заботиться о ее благополучии! — А будет ли она его любить? — Любить? — Долгорукая рассмеялась почти издевательски. — Я вот по любви вышла, и что? Все — сама! Все — на себе! Нет уж, я своих девочек сумею уберечь от этого. Я сумею их защитить! — Тебе самой защита нужна, — вдруг сказала Сычиха, раскрывая рубашкой вверх карту в самой вершине разложенного пасьянса. — Я посмотрела по картам и твое будущее. Тебе не о Лизе, а о себе побеспокоиться надо. — Ты меня не пугай! — побелела Долгорукая. — Не ведьма ты, не гадалка, а просто обманщица! И о будущем тебе известно не больше, чем мне! — Я знаю то, что знаю, — тихо проговорила Сычиха, смешав карты быстрым движением ладони. — От своего будущего ты пытаешься убежать. Но это бесполезно, тебе ничто не поможет. — Значит, по-хорошему говорить со мною не хочешь? — княгиня выпрямилась и метнула в Сычиху взгляд, полный ненависти и злобы. — Ладно! Я тебя предупредила. И не верю ни единому твоему слову! Я поставлю для тебя на усадьбе заслон, а потому — держись-ка ты от нашей семьи подальше, слышишь, подальше! Но голос Долгорукой почему-то задрожал, сорвался, и она задержала дыхание, чтобы восстановить равновесие. Сычиха молча наблюдала за нею и, увидев, что княгиня снова овладела собой, вернулась к своему занятию — карты замелькали в ее руках. Долгорукая в сердцах выругалась и поспешно вышла из дома Сычихи. Всю дорогу обратно она недовольно бормотала вполголоса проклятья Сычихе и периодически покрикивала на Дмитрия. Вернувшись в дом, она застала в гостиной Забалуева, как-то уж очень заинтересованно рассматривающего Татьяну, подносившую ему чай. Долгорукая Татьяну прогнала, напомнив, что их разговор еще не окончен, и села отдышаться в кресло напротив Забалуева. — Умаялись, Мария Алексеевна? — участливо поинтересовался Забалуев. — И то слово — все заботы да заботы, — с натугой улыбнулась Долгорукая. — Итак, на чем же мы с вами остановились? — На важном, на самом важном, дорогая Мария Алексеевна, — расшаркался Забалуев. — Только прежде покаяться перед вами хочу. Сильно я виноват, Мария Алексеевна… — Меня всего часа не было! — Долгорукая с удивлением посмотрела на него. — Когда успели и что натворили? Или за прежние прегрешения ответ решили держать? — Уж и не знаю, простите ли вы меня, грешного… — Забалуев скромно потупил очи долу. — Да не тяните! Не девица, поди! — О девице речь и пойдет… — Забалуев сделал многозначительную паузу. — Воспользовавшись отсутствием вашим, я имел смелость дочь вашу, Елизавету Петровну.. — Что? — вскричала Долгорукая. — Навестить, — заторопился Забалуев. — И сказал ей, что имею ваше разрешение на брак. — Да как вы посмели?! — Долгорукая задохнулась от негодования. — Как вам духу хватило разговаривать с моей дочерью о таком важном деле без моего разрешения?! — Бес, бес попутал, виноват-с… — Забалуев встал и бросился целовать ручки Долгорукой. — Мне, конечно, по душе ваша настойчивость, — смилостивилась княгиня. — Но самоуправства в своем доме… — Поспешил, поспешил, Мария Алексеевна, — вовсю каялся Забалуев, — но любовь разум притупляет, сами знаете. А дочка ваша — цветок красы неописуемой. Тронула она меня, вот и заспешил! Да и что плохого в нашем браке с Елизаветой? Мы с вами соседи, земли общие станут. Я богат, она у меня ни в чем нужды знать не будет. А что еще нужно для семейного счастья? — Ох, Андрей Платоныч, хитрый вы человек, — уже совсем благодушно разулыбалась Долгорукая. — Ладно, так и быть, прощу вас, но только ради Лизоньки, чтобы счастлива была. — Ах, Мария Алексеевна, благодетельница вы моя! — расцвел Забалуев. — Молиться об вас буду денно и нощно, денно и нощно! Осчастливили до конца жизни! — Это вы меня осчастливите, если блажь про Владимира Корфа из Лизкиной головы выбьете, — кивнула ему Долгорукая. — В толк никак не возьму я, Мария Алексеевна, — с подковыкой спросил Забалуев, — ведь ваш покойный супруг дружил со старшим Корфом, за что же вы так семейство его ненавидите? — На то есть причины… А вам зачем знать? — насторожилась Долгорукая. — Скоро одной семьей заживем, вот любопытство и разобрало, — как можно более деликатным тоном пояснил Забалуев. — — А коли одной семьей будем, — жестко сказала княгиня, — так извольте свое место знать, зятек. Пусть я намного младше вас годами, но все же теща, и поэтому — кого прикажу ненавидеть, того вы и невзлюбите. — Повинуюсь! — шутовски поклонился Забалуев. — Корфы отныне — и мои враги. — Так-то лучше, — Долгорукая благосклонно улыбнулась. — Будете меня слушаться… — Буду, буду, буду! — поспешно вставил Забалуев и затряс головой, как китайский болванчик. — Многое заполучить сможете, Андрей Платонович, — Долгорукая со значением погрозила ему пальчиком. — А пока давайте назначим дату свадьбы. — Через три недели от пятницы подходит? — услужливо предложил Забалуев. — Через… — Долгорукая что-то быстро подсчитала в уме. — Через четыре. — Как скажете, матушка! — Забалуев снова вскочил и подбежал к приложиться к, княжьей ручке. — Да уж, Андрей Платонович, — мечтательно сказала Долгорукая, позволяя ему обмочить себе запястье, — с моим-то вкусом да с вашими деньгами мы такую свадебку сыграем! Здесь слишком не вовремя скрипнула дверь. Долгорукая жестом велела Забалуеву отойти и внимательно посмотрела в сторону двери в гостиную. Потом она метнулась к двери и распахнула ее. Рывок Долгорукой был так стремителен, что Соня, стоявшая согнувшись у замочной скважины, отбежать не успела, и мать застигла ее на месте преступления. Княгиня ласково, но цепко ухватила дочь за мочку уха и вывела в коридор. — Я вот и тебя под замок посажу, — зашипела Мария Алексеевна, — будешь знать, как за матерью шпионить!.. — Матушка! — Соня изогнулась, пытаясь высвободиться. — Не буду я, больше не буду! Так хотелось за Лизу порадоваться — повезло ей, замуж выходит! — Порадоваться — это хорошо! — Долгорукая разжала пальцы, и Соня прытко побежала от нее прочь по коридору. — Беги-беги, подрастешь скоро — и тебя порадую! А что, Андрей Платонович, найдем и Соне жениха солидного да богатого? — Было бы желание, — кивнул подошедший проститься Забалуев, — а жених подходящий всегда отыщется. — Вот и славно, — улыбнулась Долгорукая, провожая его. На обратном пути к ней опять подластилась Соня. Она ждала, пока мать и Забалуев распрощаются, чтобы сделать еще одну попытку заступиться за сестру. — Маменька, прошу вас, выпустите Лизу. Я обещаю следить за ней! — Следить, положим, ты могла бы, а вот ручаться — вряд ли, — с показательной суровостью сказала Долгорукая. — Пусть этот урок пойдет ей на пользу. — Маменька, Лиза любит Владимира! Ей нужно время привыкнуть к мысли, что они никогда не поженятся. — Вот посидит взаперти и привыкнет, — Долгорукая заботливо поправила ленточки на косах дочери, аккуратно уложенных вокруг головы. — Маменька, а можно, я с ней сидеть буду, чтобы успокоить ее? — Соня просительно и преданно заглянула матери в глаза. — Хорошо, иди, — смилостивилась та. — Но учти, вздумаешь потакать сестре и ее глупостям разным, пеняй на себя! Соня от радости подпрыгнула, быстро поцеловала мать в щечку и бегом устремилась по коридору к сестре. Она буквально влетела в комнату к Лизе и остолбенела. Посередине комнаты стоял небольшой сундук для вещей, на постели и на стульях — кругом были разложены Лизины наряды. А сама она перед зеркалом, прикладывая очередное платье к себе, решала, что брать с собою в дорогу, а без чего она вполне сумеет обойтись. И по тому, как сосредоточенно она это делала, Соня поняла, что Лиза настроена решительно и серьезно. — И как ты побежишь с таким сундуком? Ты его даже по лестнице спустить не сможешь, — попыталась пошутить Соня. — Хорошо, оставлю это платье — оно мое самое любимое, — сказала Лиза, словно не слыша сестру. — Лиза! Ну, подумай, где ты остановишься? На что будешь жить? А ведь мама уже и день свадьбы назначила. — Не знаю… — Лиза горестно всплеснула руками и присела на край кровати, — я ничего не знаю! Но в этом доме я больше ни минуты не останусь! — Но куда же ты пойдешь? — Соня подошла к сестре и приласкалась. — Бежать одной страшно! — Сонечка, для меня куда страшнее выйти за ненавистного мне человека, — обнимая сестру, проговорила Лиза. — Тебя еще на свете не было, когда барон и отец договорились о нашей свадьбе с Владимиром. — Мама думает о твоей пользе, Забалуев богат… — Будь прокляты его деньги! Я выйду замуж только за того, кого люблю! — Лиза, а может, все не так уж страшно? Татьяна говорила — стерпится, слюбится. — Слюбится? — Лиза возмущенно отстранила от себя сестру. — Скажи, ты сама могла бы поцеловать Забалуева? Обнять его, прижаться к нему? — Не-ет, — Соню даже затошнило. — А если бы тебе матушка приказала? — настаивала Лиза. — Н-не знаю… — совсем растерялась девочка. — Да я бы первая не допустила, чтобы тебя положили в постель с гадким стариком! — Лиза порывисто поднялась и отошла к окну. Пока Лиза молчала. Соня тоже не знала, что говорить — она ничего не понимала в любви. И что, в самом деле, такого в этом Владимире, который и думать про сестру забыл, а она убивается, против воли материнской идет? А ведь может выйти замуж — это так красиво! Платье с кружевом, фата длинная-предлинная, все кругом поют, коронуют, священник в золотых одеждах и подарков полный дом. А еще — стол юрой да фейерверки! И станет Лиза сама себе хозяйка, наряжайся, сколько хочешь, за границу езжай — в Париж, в Италию! И никто уже не погонит спать вечером пораньше и не поставит в угол. И чего она плачет, странная? А старик… Ну, что старик? Он и не страшный совсем, в сказках чудища поуродливей… — Я знаю, что надо сделать! — вдруг радостно воскликнула Лиза и бросилась к столу. — Я напишу письмо барону Корфу, чтобы он срочно вернулся в имение. — А если матушка узнает… — испугалась осторожная Соня. — Ничего она не узнает! Я письмо не подпишу и попрошу барона никому о нем не рассказывать. — А как ты передашь письмо? Барон в Петербурге. — Ты ко мне сейчас Татьяну позови. Она, я знаю, с Никитой, что у Корфов кучером, знакома. Он и передаст письмо хозяину в Петербург. Никита честный человек, все сделает, как надо. Беги за Татьяной, да незаметно, чтобы никто ничего не заподозрил. Сонечка, милая, скорее! И пока сестра звала Татьяну, Лиза быстро начеркала несколько строчек. Ее переполняла гордость — как это она сообразила! Конечно, кто же еще может помочь ей, как не добрейший Иван Иванович! Старого Корфа, особенно после смерти папеньки, Лиза считала своим отцом. Барон был всегда к ней искренне расположен. Он казался ей сказочным волшебником — никогда не оставлял без подарков, находил время, чтобы выслушать, и разговаривал ласково. Иван Иванович частенько приглашал сестер на представление в свой театр, и там, на сцене, Лиза видела воочию воплощение своих грез о прекрасной любви. Особенно тронул ее англичанин Шекспир. Его «Сон в летнюю ночь» завладел ее воображением, и барон даже подарил ей две тоненькие книжки — текст пьесы на английском и русском языках… — Никак спрашивали, барышня? — в комнату неслышно вошла Татьяна. — Танечка! — Лиза бросилась к ней, обняла. — Вот возьми, послужи, милая, отнеси Никите! Пусть мчится быстрее в Петербург, к хозяину, скажи, что от этого письма и жизнь, и смерть зависят! — Хорошо, — кивнула Татьяна. — Сделаю. — Только пусть все в тайне будет, и Никите накажи — никому ни слова, а, если поймают, не признаваться ни в чем! Да и сама осторожнее, матушка, видишь, сегодня грозна больно! — Не переживайте, Елизавета Петровна, — Татьяна быстро спрятала письмо в потайной карман. — Все получится, как задумали… Перекрестив Татьяну на дорогу, Лиза бросилась на кровать — силы почти оставили ее. Никак она не ожидала, что этот день принесет ей такие беды. И боли, подобной нынешней, она не испытывала со смерти папеньки. А тогда казалось — сердце разорвется, так оно стучало и рвалось! Через час Соня зашла к ней и шепотом сообщила, что Татьяна виделась с Никитой, и тот обещал, как вечером с поля управляющий всех отпустит, тайно гнать лошадей в Петербург. Лиза облегченно вздохнула и, пожелав сестре спокойной ночи, легла спать. Она даже к ужину не вышла — решила, так ночь быстрее пройдет. Мария Алексеевна звать ее лишний раз не стала — чудит дочка, ну и пусть чудит. Поблажит и успокоится, а все равно по-моему будет, по-материнскому велению. А Лизе снился сон. Она видела себя на балу рука об руку с Владимиром. Он — такой стройный, при эполетах, танцует легко и изящно. А она — украшение бала, в роскошном платье, сияющая и счастливая. — Я люблю вас, Лиза, — нежно говорит он, и его глаза светятся изумительным светом. — Хотите шампанского после танцев? — Я никогда не была прежде на балу, не пила шампанского и так скучала по тебе! — Я тоже! — страстно отвечал Владимир и кружил ее в вальсе, кружил… Лиза проснулась от зова раннего соловья. Серогрудый певец вздумал разводить коленца прямо под ее окном. Лиза встала и, раскрыв створки, села на широкий подоконник, подобрав ноги под себя. А соловей свистел — трели его были переливистыми и рассыпчатыми. От сложнейших фиоритур заходилось сердце. Лиза всегда поражалась умению этих внешне неприметных птах так трогать и смягчать душу. Она слушала, как самозабвенно и с упоением соловей взбирался все выше и выше на вокальные высоты, не теряя силы и нежности звука. Лиза не сомневалась, что любила Владимира Корфа. Она знала его с детства. Они вместе росли, играли в лапту и серсо, когда отцы их., закадычные приятели, обменивались визитами, чтобы поговорить о новостях и сыграть пару-другую партий в шахматы. Поначалу Володя казался Лизе братом. С ним было весело и просто, и хотя он по-мальчишески любил командовать, Лиза с удовольствием подчинялась ему — Владимир становился так мил, когда сердился и капризничал. Любовь озарила ее спустя много лет, когда Корф-младший приехал домой на летние каникулы. Он уже учился в Пажеском корпусе и стал так серьезен, так вырос… Владимир привез с собой несколько книжек — все больше стихи. И Лиза впервые взглянула на него по-другому. Ее девичье сердце учащенно и сильно забилось. Лиза начала в присутствии Владимира настолько заметно смущаться и краснеть, что барон Корф сказал ее отцу — пора уже нам подумать и о будущем наших детей. Владимир-офицер покорил ее еще больше, и другой судьбы Лиза для себя уже не представляла. И то, что он тоже относился к ней с трепетным вниманием и нежным чувством, укрепило ее в мысли, что это — судьба, что он ей предначертан, и однажды воля небес будет ими исполнена — они станут мужем и женой… Наступивший день, однако, не принес ей перемен. От Корфов новостей не было. Татьяна только разводила руками, Соня смотрела на нее жалостливо, а маменька, милостиво разрешившая выйти к завтраку, снова завела разговор о Забалуеве, как решенный. И Лиза расплакалась за столом и убежала к себе. Наконец, она решила, что загадает, и, если примета не сбудется, то ждать она больше не станет — убежит, куда глаза глядят. И будь что будет! — Что там? — спросила вошедшая Соня, пытаясь понять, что с таким интересом сестра рассматривает за окном. — Подожди, — отмахнулась Лиза. — Сбудется! — Что сбудется? — Я загадала, если птица сядет на ветку, значит, Владимир приедет вместе с бароном. — Глупости, — пробурчала серьезная Соня. — Если сейчас кот прыгнет на забор, тогда… — Лиза! Ты ведешь себя, как маленькая! Неужели нету других дел?! — У меня сейчас одно занятие — ждать барона… — А сколько придется ждать? — Соня тоже пристроилась рядом с ней у окна и принялась выглядывать в сад. — Утром он получит.., нет, уже получил письмо. Теперь он знает, что мать собирается отобрать у него поместье, и тут же вернется. — Но у него могут оказаться и дела поважнее, — Соня страсть как любила все подвергать сомнению и проверять любые тезисы на прочность. — Что может быть важнее?! — обиделась Лиза. — Он пришлет ко мне Владимира. Я увижу, что он так же тосковал обо мне, как я о нем! Я расплачусь у него на плече, скажу: «Ты знаешь, сколько я пережила, пока тебя не было!» А он улыбнется: «Теперь я с тобой, и ничего не бойся». — А если барон подумает, что письмо — это чья-то глупая шутка, и опоздает?.. — Тогда… — Лиза оглядела комнату. — Тогда я буду готова к решительным действиям. Я ведь, Сонечка, уже почти собралась. — Лиза, — Соня с жаром схватила сестру за руку. — Давай попробуем все решить по-хорошему. Давай поговорим с маменькой. Она поймет! — Она ничего не поймет! Она помешалась на деньгах, а моя судьба ее не слишком занимает, — с отчаянием в голосе проговорила Лиза. — Это я виновата, — Соня затеяла плакать. — Я сказала тебе, что день свадьбы назначен!.. — Милая, не вини себя, — Лиза ласково погладила сестру по голове. — Ты поступила правильно. А не то сидела бы я, смотрела в окно, а потом опомниться бы не успела, как оказалась бы замужем за дряхлым стариком! Брось эти слезы, лучше помоги мне собраться, немного осталось… — А далеко ли ты собралась без материнского благословения? — Долгорукая, как всегда, вошла в комнату дочери без стука и предупреждения. Она тут же увидела вчерашние Лизины приготовления к побегу и нахмурилась. — И куда же решила отправиться? — Куда глаза глядят! — вскричала Лиза. — Уж не к Корфам ли побежишь? — Долгорукая прошла вперед, оттесняя Лизу к постели. — А хоть бы и к Корфам! Они меня замуж за старика не выдают! — Ах ты, Господи! — завелась Долгорукая. — С тобой забыли посоветоваться! А не прикажешь ли испрашивать твоего мнения об управлении хозяйством? Что да как сеять, да когда собирать? Или за кого выдать Соню? — Соня тоже должна выйти замуж по любви! — Да откуда ты набралась такой ерунды? Из тех книжек, что тебе Корфы надарили? — Вы не смеете уничтожать мою жизнь! Не смеете заставлять жить с ненавистным мне человеком! Если бы отец был жив, он бы не допустил такого позора! — Лиза стояла напротив матери, словно хотела сразиться с нею. — Твой отец был наивным и малодушным!.. — Не смейте так говорить о папеньке! — оборвала Лиза княгиню со слезами в голосе. — Он благословил наш союз с Владимиром! Он верил в нашу любовь и желал нам счастья. — Счастья?! Да что он понимал в счастье! — надменно рассмеялась Долгорукая. — Вы просто не любили его! — Ах, вот оно что! — иронически всплеснула руками княгиня. — Ты, друг мой, оказывается, лучше меня знаешь, как я жизнь прожила! Но это уже слишком! Хватит! Больше никаких послаблений! Ты выходишь замуж за Забалуева, и разговор на эту тему последний! А пока я свой запрет не снимаю — будешь сидеть в комнате до того, как Андрей Платонович приедет для объявления помолвки. И тебя я, пожалуй, закрою на ключ. Ты, Соня, ступай сейчас же со мной — пусть эта негодница одна посидит. А к обеду я за ней Татьяну пришлю. — Не буду я обедать! — крикнула вдогонку уходящей матери Лиза. — Лучше с голода умру! — Это уж как сама пожелаешь, — пожала плечами Долгорукая. — А завтра все равно отец Павел приедет — договор наш с Забалуевым освящать. Идем, Соня! Мария Алексеевна взяла Соню за руку и насильно вытолкала ее из комнаты впереди себя, потом заперла дверь на ключ. Лиза зарыдала в голос. Разум ее, казалось, помутился — мир искривился и поблек. Все было безрадостным и угнетающим. Жизнь бесславно закончилась, успев лишь поманить замечательной сказкой о счастье. И любимый так и не приехал, не ворвался в ее казематы на белом коне — блестящий гвардейский офицер с золотыми аксельбантами… Лиза уже исплакала пару-другую платочков, когда в окне появилась русая голова Татьяны. Верная девушка подставила к окну лестницу. — Барышня, а барышня! — тихонько позвала она. — Вы бы плакать перестали и меня послушали. — Татьяна! Ты! — Лиза бросилась к окну. — Милая, помоги мне выбраться из этой тюрьмы! Я должна бежать! Сейчас же, немедленно! — Вы бы, Лизавета Петровна, не спешили, — успокаивающий тон девушки подействовал на Лизу благотворно, и она прислушалась к ее словам. — У меня для вас новость хорошая… Татьяна ненадолго замолчала, прислушиваясь к голосам, доносящимся от дома. Лиза тоже замерла, опасаясь неловким словом или движением нарушить эту тишину, как будто от нее зависела и жизнь, и судьба. — — Я узнала от Никиты, конюха Корфов, — наконец, быстро проговорила Татьяна, — что барон прибыл в свое поместье! — Свершилось! — воскликнула Лиза и в благодарном молении Небесам сложила ладони. — Татьяна! Мне нужно срочно увидеться с бароном! — Но это невозможно, — с сомнением покачала головой девушка. — Барыня вас заперла, а ключ носит с собою. — Нет ничего невозможного! — храбро сказала Лиза. — Надо только придумать, как мне выбраться отсюда… Глава 7 Беда не приходит одна Карл Модестович Шуллер спозаранку разыскивал барского конюха Никиту. Управляющий по обыкновению заглянул для порядка в манеж и, к великому своему удивлению, не обнаружил в стойле одного из лучших жеребцов. Он берег его для себя, потому что страсть как любил покрасоваться и вообще уже не раз думал о том, как рысака у барона увести — то ли хворым объявить, то ли свалить пропажу на здешних цыган, что табором стояли неподалеку, А пока велел Никите беречь его пуще глаза и холить, что есть силы. И вот тебе — ни Никиты, ни —Бурого! Шуллер послал на луга и на водопой — проверить, не там ли оба, но посыльные вернулись ни с чем. Раздраженный управляющий уже велел объявить конюха в розыск, когда ему сообщили, что Никита, как ни в чем ни бывало, обмывает в стойле Бурого с прогулки. Управляющий подозвал к себе дворового Григория. Он был у Шуллера на посылках. Двухметровый увалень, он отличался покладистым нравом и недалеким умом, хотя был разговорчив и порой излишне любопытен. Шуллер прикармливал этого вполне добродушного великана на тот случай, если требовалось кого-нибудь проучить или силой к ногтю привести. Григорий запросто поднимал двух мужиков и в свалке мог раскидать полдюжины человек. Но если и бил кого — сам с пьяных глаз или по указу управляющего — то всегда смотрел несчастному в глаза с состраданием и заботой, словно спрашивая — не сильно примял-то? Ты уж потерпи, браток… — Значит так, Григорий, — Шуллер постучал плеткой по сапогу. — Ступай сейчас к воротам конюшни, а как Никитка из стойла выходить станет — хватай его да скрути покрепче. — — Никак, парня угробить собрались? — нахмурился Григорий. — За что хоть суд-то? — Я еще перед тобой отчет не держал!.. Гулял он всю ночь где-то да еще лучшего рысака загнал! — Я к вам, Карл Модестович, со всем уважением. Но и Никиту я хорошо знаю — просто так не исчез бы. А вы поговорили бы по душам, узнали, может, стряслось чего. И тогда решили, пороть или нет. — Может и тебя заодно выпороть, раз уж ты такой сочувственный? — взъелся управляющий. — И вообще — что такого может стрястись у крепостного конюха? Какая такая у него может быть тайная жизнь? Ну? А если у него что и стряслось, о чем я не знаю, то значит, Никитка скрывает это от меня. Скрывает от своего управляющего. Или ты со мной не согласен? — Да вроде правы вы, барин, — Григорий в задумчивости почесал горстью в затылке. — Значит — вязать и пороть? — Вязать и пороть! Да побыстрее, чтобы опять куда не пропал! Глядя, как Григорий по-медвежьи косолапит к конюшне, Карл Модестович выругался на родном наречии и в порыве гнева стегнул плеткой по горшку на скамье близ ворот. И чего, спрашивается, утварь поперек дороги оставили, разбазаривают добро! Горшок отозвался звонкой пустотой и разбился. — Карл Модестович, — окликнул его Григорий, — готово все! — Чудесно, — самодовольно улыбнулся управляющий. Он любил покуражиться над крепостными, особенно когда старый барон уезжал. Жаловаться на него боялись. Барон бывал в имении наездами, а управляющий здесь — каждый божий день и час. — Итак, — тихо сказал Шуллер, подходя к связанному Никите. Конюх стоял на коленях в сенном углу и с вызовом смотрел на управляющего. Управляющий никогда не решился бы встретиться с ним один на одни — Никита парень был видный, высокий, сильный. Барон всегда брал его в театре на главные роли — героев-любовников играть. — Отпустили бы вы меня, — попросил Никита, — мне еще репетировать надо. — Отпущу, — кивнул Шуллер, — если немедленно скажешь, по какому такому поводу и куда ты ночью гонял Бурого! — Не было ничего. В поле я его выводил, потом через лес — и вниз, к реке. — Значит, правды говорить не хочешь? Будь по-твоему — выпори-ка, Гриша, его хорошенько. Лупи, до тех пор, пока не скажет, где его носило. Григорий с извинением занес свой кулачище над Никитой, как вдруг в конюшню зашла Полина — тоже актриса из крепостного корфовского театра. — За что парня мучаете, изверги? — всплеснула она руками. — Может, и не виноватый он? Может, ему и правда скрывать нечего? Мне сердце подсказывает. — Сердце, говоришь? Ладно, — ухмыльнулся управляющий и, подойдя к Полине, схватил ее за руку, потом взятой с гвоздя веревкой несильно перевязал ей запястья и велел: — Тогда вы вместе здесь и посидите по-сердечному. А мы пока подумаем, как с вами дальше быть. Модестович кивнул недоумевающему Григорию — мол, давай, выйдем пока. Григорий ничего не понял и попытался что-то спросить, да управляющий ему так на ногу наступил, что даже этот неповоротливый и малочувствительный гигант вздрогнул и заковылял к выходу. Выйдя за дверь, Шуллер дал знак Григорию, чтобы стоял тут же и молча слушал, что там в конюшне происходит. — Как же ты, Никитушка, попался? — доносился до них сладкий голос Полины. — Дай-ка я к тебе поближе сяду, рану твою поцелую — такое лицо красивое разукрасили! Где же ты был, соколик мой, всю ночь пропадал?" Какие у тебя мягкие волосы… И руки сильные… Хочешь, я буду, весь день целовать тебя и всю ночь? Ты только скажи мне… Скажи, где ты был? — А ты поцелуй меня еще раз да покрепче. И я тебе скажу, — голос Никиты звучал глухо и даже, показалось, грозно. — Так? Хорошо? — Да. А ехал я через поле и думал о тебе… Какая же ты подлая дрянь! — Ах ты, лошадник несчастный! — взвизгнула Полина. — Надеюсь, Карл Модестович своей плеткой живого места на тебе не оставит! Управляющий рванулся в конюшню и на пороге столкнулся с Полиной, со злостью стаскивающей веревки с рук. — За содействие благодарен, да только результат — никакой. — Для тебя никакой, а я знаю: к Аньке он в Петербург ездил, к любимой потаскухе старого барона! С ума он сходит по этой гадине! Влюблен он в нее! — Уверена? — с подозрением спросил Шуллер. — Он же ничего не сказал. — А мне и говорить не надо! — кипятилась Полина. — Если бы кого другого дело касалось — мигом язык развязался бы, лишь бы его актерское личико не попортили. А за эту он на эшафот пойдет — выгораживать будет! — На эшафот, говоришь? — недобро усмехнулся управляющий. — Это мы ему быстро устроим. Григорий! Бей его, пока не разговорится или язык не вывалится! Григорий укоризненно покачал головой и пошел ломать Никиту. Удары так и посыпались на конюха. — Ну, так где ты был?! В Петербурге?! Встречался с бароном? О чем ты с ним говорил? Отвечай! — кричал Никите в лицо стоявший над ним Шуллер. Полина караулила у двери — ее вмешательство было предусмотрено хитроумным управляющим. Прослышав, что Никиту все утро искали, она сама бросилась помогать Шуллеру, и тот велел ей вмешаться и разговорить Никиту, когда допрос с конюха снимать будут. Полине Никита нравился, да только вот незадача — тот все глаза проглядел ради другой, один для него был и есть свет в окошке, милая Аннушка! Всех околдовала эта стерва — от кухарки до конюха. А старый барон еще раньше пал жертвой ее хитрости — все для нее делает, наряжает, как куклу, возит за собой в Петербург. И словно ее, Полины, нет на белом свете. Никто не замечает, как она красива, как талантлива. Модестович — не в счет, с ним Полина крутила, чтобы дворовой работы избежать. Не все же Анне в кисеях ходить да на шелках почивать! — Тпру! Приехали! — раздалось от ворот. Во дворе остановилась карета барона. — Модестович, — позвала Полина. — Никак барин возвернулся. И она с ним! — Что? Не собирался он приезжать, — управляющий не поверил ей и выглянул из конюшни. — Только этого мне не хватало!.. Так, Григорий, брось его здесь, развязать не забудь! Пусть думают — под копыта попал. А ты у меня, Никитка, смотри! Узнаю, что ночью сделал что-либо против меня, сгною, запорю! Карл Модестович бросил плетку в конюшне и пошел навстречу барону и Анне. — Иван Иванович! Какой приятный сюрприз!.. Здравствуйте, Анна Платоновна… Почему не сообщили? Я бы велел накрыть стол, прибрать комнаты, баньку растопить… — Некогда мне в бане париться, — прервал его барон. — У меня важное дело к княгине Долгорукой. Сейчас сразу и поеду к ней. До меня дошли слухи, что она хочет завладеть моими землями. — Откуда подобные подозрения? — вздрогнул Шуллер. — Известие вчера получил. Найди Никиту, пусть запряжет свежих лошадей. — Да приболел Никитами потом, Долгорукая — женщина непростая. Скажете ей все прямо — она тут же примется все отрицать. Слезы прольет, и вы окажетесь во всем виноватым. И припишут вам оскорбление и навет. — Но я должен выяснить, что происходит! — Я вам другое предложу. У меня в имении Марии Алексеевны есть приятель. Время от времени он мне рассказывает кое-что о Долгоруких. Позвольте, я сначала с ним поговорю, все и разведаю. — Так сделай это поскорее! Я не могу позволить Долгорукой украсть мое поместье! — Сделаю, — кивнул управляющий. — А вы в дом проходите — может, отдохнете? Сейчас распоряжусь, чтобы под суетились все. — Некогда мне отдыхать, — остановил его барон. — Лучше покажи, что для спектакля готово. Какую пьесу взял, с кем репетируешь. Я собираюсь звать в гости директора Императорских театров — не хочу перед ним показаться дилетантом. — Как прикажете, — Шуллер поклонился барону и сделал знак Полине следовать за ним. — Идем, дорогая, — барон велел Анне взять его под руку, и все вместе они отправились в театр. Репетиция оказалась в полном разгаре, когда они вошли в зал'. Декорациями барон остался доволен. Улочки Вероны, перенесенные на сцену со старинных гравюр, были как настоящие — и башенки, и балкон, на котором стояла Джульетта. — Неплохо, совсем неплохо, — похвалил управляющего барон. — А как артисты, готовы? — Работают, Иван Иванович, стараются. А вот, — Шуллер кивнул Полине, все это время державшейся на отдалении, — наша новая Джульетта. Полина Пенькова — позвольте рекомендовать, достойна всяческих поощрений. — Сложнейшая роль, однако, — барон с сомнением посмотрел на Полину, девушку высокую, видную, ей бы Психею иди нимфу какую-нибудь играть, а Джульетта — тонкое, хрупкое создание… — У нее талант, Иван Иванович, большой драматический талант. Уверен, он безо всякого труда позволит ей перевоплотиться в юную итальянку! — с пафосом сказал управляющий. — Вы увидите: Полина станет звездою нашего театра! — Ваша милость, — Полина склонилась в глубоком поклоне перед бароном. — Не обижайте, барин. Мы ваше доверие оправдаем. Мы так старались!.. — А я тем временем съезжу в поместье Долгорукой, — негромко сказал Шуллер барону. Корф согласно кивнул и сел в кресло на первый ряд. Он позвал Анну с собой, но она скромно предпочла остаться у стены. Ей не хотелось казаться барыней среди товарищей по цеху, таких же крепостных, как и она сама. Барон покачал головой, но, скорее, с растерянностью, чем с укоризной. Он уже давно считал Анну звездой и нигде не погнушался бы ее обществом. — Начнем, пожалуй, — барон махнул рукой, разрешая начать показ. — Сцена на балконе! — объявил Шуллер и бочком удалился из зала. Он не мог оставаться здесь дольше — ему надо было немедленно предупредить Долгорукую. Ох, не случайно Никита гонял коня — в Петербург, точно в Петербург! Вот только кто навел? Кто мог проболтаться? Разве что Полина — ей он доверял все свои планы. Хотя вряд ли — от успеха этого дела зависело и ее будущее. Карл Модестович обещал ей, что после свержения барона он выговорит для нее у Долгорукой вольную и сделает своей женой. Он в красках расписывал ей волшебную картину будущего — как они уедут в милую его сердцу Курляндию и в прелестном особняке на два этажа будут жить припеваючи и растить кучу хорошеньких русоволосых детишек. Полина была тщеславна и завистлива. Она видела, как высоко поднялась Анна, которую во всем считала соперницей. «Что ж, у нее — барон, а у меня будет управляющий», — решила Полина, даже не подозревая, что это не она, а Шуллер выбрал ее. Он давно держал на примете эту бойкую девчонку, для которой предлагать себя было так же естественно, как для Анны играть или петь. Управляющий жил с Полиной, не скрываясь, и в затеянной Долгорукой афере девушка играла не последнюю роль. Полина отвлекала слуг, пока Шуллер подбирал ключи к барской конторке в кабинете и выносил долговую расписку Корфа. Полина стала его верным и постоянным агентом — она слушала все разговоры дворовых, шпионила за Анной, и последнее делала с особенным рвением и удовольствием. Полина все время жила мечтами унизить Анну, раздавить ее, как змеюку, и самой воцариться королевой — на сцене и среди себе подобных. Шуллер всячески поддерживал ее настроение и извлекал из пособничества Полины немалую для себя выгоду. Нет, кто угодно, только не Полина! Разве что затеяла двойную игру, мечтая занять место Анны подле барона? Управляющий быстро спешился и подбежал к крыльцу особняка Долгоруких, но путь ему неожиданно преградил, казалось, лениво и сонно сидевший на ступеньках кучер княгини Дмитрий. — Доложи барыне, что я пришел за деньгами, — по дороге Карл Модестович решил убить двух зайцев сразу: предупредить княгиню и затребовать оставшуюся часть суммы, обещанной ему Долгорукой за украденный документ. — Не доложу, — без страха сказал Дмитрий, грудью защищая проход в дом. — Да как ты смеешь?! — закричал Шуллер, занося руку над Дмитрием. — Ты что себе позволяешь, рвань? Ты с кем это так разговариваешь?! — Занята барыня, — тихо, но твердо повторил Дмитрий. — Ведено никого не пущать. У нее гость важный, дело серьезное. — А я, значит, так, мальчик на побегушках? Может, она и денег мне отдавать не намерена?! — Я за барыню не отвечаю. Хочешь видеть — жди здесь. Нет — проваливай! — Ты кто? — полез в амбицию Карл Модестович. — Я — человек свободный. А ты вошь! — А я вот сейчас Мирона с заднего двора покличу, и тогда мы посмотрим, кто тут вошь, — сплевывая, пригрозил Дмитрий. Карл Модестович отступил. Ах ты, подлая баба, как документ ей был нужен, так почти на коленях приползла, дружбы хотела, ужом вертелась, горы сулила золотые, а теперь — и на порог не пускать, и денег не давать вздумала! Ладно, ладно, решил Карл Модестович, мы еще посмотрим, чья возьмет! Он вскочил на коня и, что есть силы, пришпорил его. От неожиданности Бурый взвился, да так что управляющий едва удержался в седле. Вернувшись, он бросился разыскивать барона. Старый Корф сидел в библиотеке и сразу строго спросил его: — Скажите, любезнейший, какими такими качествами очаровала вас ваша протеже? Управляющий в растерянности замер на пороге — а что произошло здесь? По-видимому, его лицо выражало столь крайнее недоумение, что барон не стал выдерживать паузу и все объяснил. — Должен вам сказать, Карл Модестович, что антрепренер вы никудышний! Представленная вами девица — бездарна и беспомощна. Она и двух строчек запомнить не может, и к тому же — глухая, суфлеры измучались ей реплики подавать… — Может, растерялась — первый раз все-таки большая роль? — осмелился предположить управляющий, отирая со лба вдруг высыпавшую испарину. — Ну и память короткая, девичья… — Да нет в ней ничего девичьего — грубость и пошлость наблюдаю! А взгляд ее и подавно лишен наивности, — рассердился барон. — Над нею вся труппа смеялась! Я видел марионеток, которые играли лучше нее. — Иван Иванович, — предположил Шулер, — скорее всего, Полина занервничала… — Занервничала? Да это я занервничал, пока она, как попугай, повторяла за всеми слова! Я готов был от негодования разломать тот балкон, на котором она, с позволения сказать, играла! — Неужели вы не дали ей даже шанса оправдаться? — Мы не в суде, любезнейший Карл Модестович! Мы в театре, а на сцене есть только один закон: или ты живешь тем, что играешь, или ты не актер! — Но… — Никаких «но», — отрезал барон, переводя дыхание, — я вашу девушку из Джульетт уволил. И благодарите Анну. Она заступилась за нее передо мной, и я поэтому позволил сей бездарности играть служанку Джульетты. Роль как раз по ней, и, надеюсь, хотя бы это она умеет делать по-настоящему? Карл Модестович промолчал, но зубами скрипнул — что это сегодня, ни один не пощадит, не пожалеет? А самолюбие у него, между прочим, не резиновое! — А теперь, — вздохнул Корф, — узнали ли вы что-нибудь о Долгорукой? Или просто прогуляться ездили? — К сожалению, ничего мне узнать не удалось. Княгиня кого-то принимала, и все слуги были заняты, но дайте мне время… — Нет у меня этого времени. Карл Модестович, — неожиданно тихо сказал барон. — И вели запрягать — я еду к соседям! — Как прикажете, — управляющий замялся, — а не позволите ли самому вас отвезти, дело-то уж больно важное, может, понадобится чего? — Хорошо, — кивнул устало барон, — я сейчас же выйду.. Карл Модестович почувствовал, как колени у него надломились, и вот так, на ватных, полусогнутых ногах, он с обреченным видом отправился выполнять указания Корфа. Карл Модестович шел и проклинал судьбу-злодейку, княгиню-обманщицу, барона-самодура и треклятую русскую жизнь, в которой никогда нет места планам! Что ни придумаешь — все к черту! Ничего загадывать нельзя — обязательно какая-нибудь мелочь переплюнет ночи раздумий и тщательно собранные конструкции. Не страна — карточный домик, чуть задел — рухнуло все, что с таким трудом копилось и подготавливалось годами. И зачем он только приехал сюда, в этот медвежий край?! Здесь даже конюх — и тот умничает! Куда это годится?! Прагматичному человеку серьезного дела не сделать! Ну ничего-ничего! Я еще наведу у Корфов порядок, я всем им небо в овчинку устрою — вспомнят они меня! И княгиню эту лживую проучу — стану сам себе королем со своим поместьем в Курляндии, посмотрим тогда, кто знатнее и богаче. А я уже кое-что накопил, сейчас чуть-чуть еще доложу — куплю себе титул и имение, и только меня и видели!.. Карл Модестович и не заметил, как замечтался. Ему грезилось, что он — не он, то есть он, но он — хозяин, а этот старый павлин Корф — у него на посылках. — Явился, Иван! Где носило тебя столько времени, я уже лишнего жду целых две минуты! — Извинения прошу, Карл Модестович, был на кухне, не сразу расслышал… — Так ты еще и глухой?! И бегаешь слишком медленно. Ступай-ка, Иван, почисти мои сапоги. А затем на конюшню, стойла неделю как грязные. — Но ведь, я управляющий. А конюшни… Это же могут и крепостные… — Хватит ныть! Я не понимаю, зачем мне управляющий, которому я плачу за безделье!.. — Я нанял вас управляющим, считая, что немцы — аккуратный и исполнительный народ! — раздался рядом с ним недовольный голос барона. Карл Модестович вздрогнул и очнулся. Он стоял у крыльца, а коляска двигалась по кругу вслед за впряженной в нее серой в яблоках, которая мирно то тут, то там покусывала траву на дворе. — Сейчас я все исправлю, мигом! Управляющий бросился ловить лошадь, но кобыла никак не хотела идти под уздой. Шуллер чувствовал; что отовсюду за ним наблюдают насмешливые глаза дворовых, и от этого заводился еще больше. Наконец, ему удалось удержать поводья, и лошадь подчинилась. Карл Модестович подвел коляску к крыльцу. — Извольте, Ваше Сиятельство, карета подана! Барон рассеянно кивнул ему — его мысли были очень далеко. Он велел управляющему гнать во весь опор — шутка ли, какую игру затеяла Долгорукая. * * * Княгиня приняла его с выражением крайнего удивления на лице. К появлению Корфа она была совершенно неготова. Она ожидала Забалуева для проведения помолвки и пребывала в прекрасном расположении духа. Ведь все складывалось, как нельзя лучше — расписка у нее, Лиза почти замужем, да еще за кем — за предводителем уездного дворянства! — Добрый день, сосед! Наконец-то вы нашли время навестить нас! Это такая радость! — Добрый день, княгиня! Признаться, времени у меня немного… — начал барон. — Да не торопитесь вы так, Иван Иванович! — примирительно сказала Долгорукая. — Вы присаживайтесь, а я сейчас велю, чтобы нам к чаю сладкого подали. И, не позволяя барону возразить, Мария Алексеевна быстро вышла из гостиной, чтобы собраться с мыслями. В коридоре она увидела Шуллера и решительно подошла к нему. — Что это значит, Карл Модестович?! — озлобленным шепотом накинулась она на него. — Что за игру вы затеяли? Зачем привезли барона ко мне? — Я всего лишь сопровождал его, чтобы оставаться в курсе! — оправдывался Шуллер. — Вы вот меня недавно принимать не стали, а я вас предупредить хотел. Кто-то барону написал письмо в Петербург и все о вашем плане рассказал. Вот он и примчался обратно! — А кто написал письмо? — О том мне неведомо, но обо всем знали только четыре человека — вы, я, Дмитрий и моя Полина. — Дмитрий не в счет! Он писать не умеет. — А Полина меня не предаст — ей невыгодно! — Значит, кто-то еще… — Долгорукая на минуту задумалась, и вдруг ее осенило: — Ах ты, Господи, Лиза… Она нахмурилась и пригрозила управляющему: — Смотри у меня, если что не так! И вернулась в гостиную. — Дорогой мой сосед, — с широчайшей улыбкой двинулась она навстречу барону, но он жестом остановил ее возможные сладкие излияния. — Не хочу показаться невежливым, но мне стало известно, что вы утверждаете, будто ничего не знаете о выплаченном мною долге! — Я надеюсь, вы не забыли, Иван Иванович, что не выплачивали никакого долга. У моего мужа было слишком доброе сердце, а вы воспользовались им. — Ваш покойный муж был мне хорошим другом. Он помог мне срочно выкупить у постояльцев наш особняк в Петербурге к возвращению Владимира с Кавказа. И я очень… — Да вам давно бы надо продать поместье! — прервала его Мария Алексеевна. — Зачем вам оно? Непохоже, чтобы ваш сын собирался туда переезжать. Ему неплохо живется в Петербурге. — Я берегу его не для Владимира. — Ах да, забыла… У вас же есть еще эта воспитанница, Анна… Окажите себе услугу, Иван Иванович, выдайте ее за какого-нибудь дворянина, как я поступаю с Лизой. И пусть уж он дальше заботится о ее благополучии! — С Лизой? Но мы с Петром Михайловичем условились, что Лиза выйдет замуж за Владимира! — Супруг мой умер, Иван Иванович, а я, одинокая вдова, не могу себе позволить выдать дочь за нищего, — княгиня насмешливо улыбнулась. — С чего вы взяли, сударыня, что мы нищие?! Это, право, оскорбительно! — барон стал выходить из себя. — Однако вы не вернули долга моему мужу! А в договоре вашей собственной рукой написано: «В случае невыплаты мое имение переходит в собственность семьи Долгоруких». Стало быть, поместье принадлежит мне. — Позвольте вам напомнить, что у меня есть бумага о полной выплате долга, подписанная вашим супругом! — Корф нервничал все сильнее. — Какая бумага? Что за бумага? — притворно удивилась Мария Алексеевна. — Да я ее и в глаза не видела! — Я вам предоставлю ее! Сейчас же еду в имение и привезу вам расписку, чтобы раз и навсегда покончить с этим гнусным делом! Барон, не прощаясь, стремительно вышел из гостиной, едва не толкнув подслушивавшего за дверью Шуллера. Карл Модестович сделал вид, что он тут совершенно не при чем и заторопился вслед за Корфом к выходу. — Его имение… — криво усмехнулась Долгорукая. — Мое, старый дурак!.. * * * Вернувшись, барон первым делом бросился в кабинет. Управляющий остался в библиотеке — ждать, пока Корф там, за дверью, будет искать вчерашний день. Самодовольно ухмыляясь в усы, Шуллер представлял себе эту живописную картину: как старый Корф суетливо перебирает бумаги в столе, снова и снова перерывает документы в конторке, открывает сейф. Управляющий взял со столика любимый графинчик барона и налил себе бренди, но рюмку поднести ко рту не успел. — Совсем с ума сошли?! Если Иван Иванович увидит, что вы его любимый бренди пьете, вам несдобровать! — воскликнула невесть откуда взявшаяся Полина — у нее был нюх на неприятности. — Очень скоро этот бренди станет моим! — Карл Модестович, вы никак пьяны? — Я пьян от счастья, Поленька, душечка! Только что княгиня Долгорукая объявила барону, что это имение принадлежит ей. — Ой ли?! — Слышишь музыку? — Модестович приложил ладонь к уху, как будто прислушивался. — Польку играют, твою любимую. — Все вы напутали, я мазурку люблю. — Ну, значит, будешь танцевать мазурку. В роскошном белом платье. И с розой в волосах. — И с бриллиантами на шее. С бриллиантами, изумрудами и рубинами… Лучше, чем у Анны! — Да забудь ты ее! Что ты все — Анна да Анна! — Можно подумать, что вам все равно, — надула губки Полина. — Я, поди, не слепая, сама видела, как вы, Карл Модестович, на нее не раз заглядывались! — Успокойся, душа моя, — управляющий решил приобнять Полину, чтобы успокоить. — Разве она тебе ровня? Она ледышка и дура набитая! Жизнь, конечно, несправедлива, и ты заслуживаешь всего, что есть у Анны, и даже больше! Но ты не сомневайся — я куплю тебе сто новых платьев. И все будет по-другому. Ждать осталось недолго… Дверь из кабинета распахнулась, и на пороге появился барон. Он шарил в воздухе руками, точно слепой, и все пытался что-то сказать, но комок в горле мешал ему, и поэтому наружу прорывались только тяжелые хрипы, как будто барон задыхался, — Что с вами, Иван Иванович? — участливо спросила Полина. — По.., мо.., ги… — барон, не договорив, рухнул прямо на руки подбежавшего к нему управляющего. Карл Модестович уложил барона на диванчик и наклонился пощупать пульс на руке. — Никак, помер? — прошептала Полина. — — Нет еще, дышит. — Что делать-то будем? — Значит, так… Ты здесь сиди, никого к нему не подпускай, пуще всех — Анну его разлюбезную. А я снаряжу сейчас кого за доктором — если помрет, доктор будет кстати. — А если выживет? — Тем более, чтобы потом на нас подозрение не пало, что, мол, сгубили старика. — Как скажете; — кивнула Полина и села на стул у изголовья барона. Управляющий быстро вышел из библиотеки и направился в кухню. Обычно Никита там околачивался — лясы точил с кухаркой Варварой. Будь на то его воля, Шуллер и Варвару давно бы извел — больно говорлива и своенравна была эта бабища, но готовила, стерва, замечательно, и потому приходилось терпеть ее выходки и нелестные замечания в свой адрес. А Никита и в самом деле чаевничал у Варвары. Он пришел сказать, что ее гадание — Варвара баловалась иногда предсказаниями на кофейной гуще — сбылось. Обещано Никите было, что явится ему красавица с синими, как бездонное небо глазами, стройная, как молодая сосенка. Анна, подумал Никита. И Анна действительно явилась — зашла на кухню после неожиданной репетиции, когда барон велел ей вместо Полины войти в роль Джульетты, уставшая с дороги, но счастливая и с подарками. Анна привезла Варваре специй из восточного магазина, что на Невском. А для Никиты — томик стихов господина Тютчева, только что появившийся в книжных лавках. — А теперь, милая моя, — пробасила Варвара, вдоволь наобнимав свою любимицу и на радостях, и в благодарность за подарки, — рассказывай про Петербург. Страсть, как люблю про балы слушать! Самой ни разу увидеть не довелось, одно лишь и знаю, что кухня да кухня! — Зато угощение твое во сто крат вкуснее, — улыбнулась Анна. — Хотя и врешь ты, доченька, а приятно. И давай не тяни, видишь, Никита глаз с тебя не спускает, только что в рот не заглядывает — так ему интересно! Да ты не смущайся, парень, я когда тебе плохое говорила?! То-то и оно. Ну, рассказывай, Аннушка! Дом-то большой? — Не дом — дворец! При входе колонны, кругом мрамор да малахит. В огромном зале так много зеркал, золотые канделябры, свечи! Столько свечей, что было светло как днем! — Небось, одних свечей рублей на сто выжгли… — пробурчал Никита. — А на дамах камни сверкают так, что глазам больно! Жемчуга, бриллианты! Все танцуют, смеются, пьют шампанское… — Анна говорила так, словно сказкой на ночь убаюкивала, и вдруг замолчала и после паузы сказала просто и радостно: — Потом я пела для гостей и для директора Императорских театров. И, кажется, ему понравилось. Может быть, он пригласит меня на прослушивание! — И не присмотрела ты там себе никого? — по-свойски поинтересовалась Варвара, повздыхав о неведомых ей красотах. — Нет, — вздрогнув, быстро ответила Анна. — Ладно, не стану тебя терзать, после об этом поговорим. Сама-то хоть танцевала? Приглашали тебя? — Приглашали… — Ну и как? — допытывалась Варвара. — А вот так! — Никита без предупреждения подхватил Анну и начал кружить ее в вальсе по кухне. На одном из па он задел локтем угол стола и болезненно сморщился. — Что с тобой, Никитушка? — воскликнула Анна. — Ничего… Лучше в другой раз… — С утра едва ходит, — покачала головой Варвара. — Покажи-ка мне руку, — требовательно сказала Анна. — Дай я посмотрю, что там у тебя. Боже мой… Что это? Никита отвечай, откуда синяки? — С лошади упал, — Никита вырвал руку из ее пальцев. — Пустяки это, на мне все быстро заживает. — А ты куда смотрела, Варвара?! Надо рану промыть, а то, не дай Бог, может горячка начаться. — Так уж сразу и горячка, — разулыбался Никита. Ему было приятно, что Аня так заботится о нем. — А у нас тут, оказывается, новая сестра милосердия объявилась, — издевательски произнес Карл Модестович, входя в этот момент на кухню. — У Никиты рана на руке. Ее надо обработать… — А между тем, в доме есть человек, который не меньше, а может, даже больше других нуждается в заботе. — Неужели с дядюшкой что? — всполошилась Анна. — С чего ты взяла? — остановил ее управляющий. — Я о том человеке говорю, кто днем и ночью печется о благе всех работников. А о нем самом, бедном, никто всерьез не беспокоится. А ты и подавно. — Это кто тут у нас бедный? — воинственно спросила Варвара. — Тебе говорить не разрешали! — прикрикнул на нее Шуллер. — А вот Анна знать и помнить должна — господин барон не вечен! Он стар. И скоро кто-то другой будет оценивать ее достоинства. — Я молюсь, чтобы господин барон прожил еще много лет! — перекрестилась Анна. — Молись, молись! А я подожду. Я терпеливый. И дождусь того момента, когда душа барона отойдет к небесам… — Барина не трожь! — Никита вдруг пошел на управляющего, и Анна с Варварой тут же повисли у него на руках, сдерживая его благородный порыв. — Ну-ну! — погрозил ему управляющий. — Ты лучше в дороге свой норов показывай. Иди коляску готовь, поедешь за доктором Штерном, а ты, Анна, с ним, чтобы чего не перепутал. — Чувствую я, что что-то случилось, — прошептала Анна. — Твое дело не чувствовать, а исполнять! И чтоб по-скорому обратно! Я на крыльце ждать буду. — А что доктору-то сказать? — хмуро спросил Никита. — Нечего ему говорить — звали и все тут! Управляющий выставил Никиту и Анну из кухни и не упускал их из виду, пока они со двора не уехали. Пока он ходил, барону стало лучше. Иван Иванович уже не хрипел, а дышал, правда, глубоко и еле слышно. — Как здоровье, Иван Иванович? Лучше вам? — склонилась над ним Полина. — Аннушка, это ты? Анна, где Анна? — За лекарством отправилась. — Мне не нужно лекарство, я должен… — барон сделал попытку приподняться, но тут же без сил опустился на думочку, подложенную ему вместо подушки. — Мне скажите, я все сделаю, — прошептала Полина, вплотную приблизившись к его лицу. — Умру я… — слабым голосом проговорил барон. — Там, в сейфе возьми, бумага свернута, с ленточкой алой. Анне передай, вольная… — Вольная?! — понимающе распрямилась Полина. — Сейчас же и посмотрю. Она быстро прошла в кабинет и бросилась к сейфу. Документ, о котором сказал барон, оказался на месте. Полина кинулась на него, точно хищная птица, и хотела изорвать или в камин бросить, но потом передумала и вернулась в библиотеку. — Этот? — показала она документ барону. — Да-да, — одними губами шепнул Корф. — Не волнуйтесь, барин, уж я передам, точно передам, — Полина припрятала бумагу на груди и направились к выходу, но барон жестом остановил ее. — Что-то еще забыли, барин? — Письмо.., письмо хочу написать… срочное… — Барин, барин, не беспокойтесь вы так! И письмо помогу написать. А то пока Анна вернется! — Полина засуетилась, побежала в кабинет, принесла оттуда чернильницу с пером и лист бумаги. — Вы, Иван Иванович, диктуйте, я все, как надо, напишу, — ласково сказала Полина, устраиваясь поближе к барону, — ничего не пропущу, ни строчки, ни буковки… Когда Шуллер вернулся к библиотеке, то столкнулся с закрывавшей дверь Полиной. — Ну, и как он? Жив? — Да не просто жив. Вот! Письмо велел написать. — Завещание? — вздрогнул Шуллер, забирая у нее свежий исписанный лист. — Так, так… Дорогой Владимир, немедленно прошу тебя оставить все дела и вернуться в поместье… Больше ничего? — Ничего, — глядя ему прямо в глаза, сказала Полина. — Ладно, письмо я приберу, а то, не ровен час, еще отправить решишь. Никуда не отлучайся, а я вернусь — скоро уже доктора должны привезти. Встретить надо. * * * Доктор Штерн, конечно, этим срочным вызовом был недоволен. Его приглашала к себе Мария Алексеевна Долгорукая. Просила стать свидетелем при помолвке своей дочери Лизаветы и Забалуева, что по местным понятиям — большая честь. И Штерн, разумеется, чувствовал себя польщенным. Он у многих уездных дворян принят был в доме в качестве семейного доктора, и поэтому степень доверия в таком деле, как свадьба, поднимала его авторитет в глазах окружающих еще выше. Доктор пытался отговориться и обещал, что заедет к Корфам сразу после церемонии, но Анна умолила его, упросила, и, хотя не могла объяснить причин подобной срочности, что-то такое трогательное почудилось доктору в ее голосе, и он все-таки сдался. Наскоро собрав инструменты в небольшой саквояж, он проследовал за Анной. По дороге доктор пытался расспросить девушку о подробностях их поездки с бароном в Петербург, но Анна все время сбивалась с рассказа. У нее странно тянуло под ложечкой. Анна поняла: управляющий что-то скрыл от нее, и это «что-то» могло оказаться ужасным. А она подчинилась ему и поехала в город, вместо того, чтобы броситься сразу к Ивану Ивановичу.. — Все, приехали, — объявил Никита, подгоняя коляску к крыльцу, где доктора уже ждал Карл Модестович. — Спасибо, что приехали, доктор, — рассыпался он в благодарностях. — Надеюсь, это ненадолго, — кивнул ему Штерн. — Я зван к Долгоруким и обещался быть к сроку. — Скажите, где Иван Иванович, я хочу поговорить с ним, — вмешалась Анна. — Не до тебя барину, потом придешь, — отстранил ее Шуллер. — Ему доктор сейчас нужнее. — Вы меня обманули, — догадалась Анна. — Что с ним? Ему плохо? — Иван Иванович заболел? — удивился доктор. — Да, такая вот беда на наши головы, — горестно проговорил управляющий, беря Штерна под локоток. — Совсем плох Иван Иванович, очень плох… Не берег он себя, совсем не щадил. — Что же вы сразу-то не сказали, — заспешил доктор. — Его сиятельство в библиотеке, — Карл Модестович указал доктору дорогу. — Благодарю вас, я знаю, — Штерн стремительно пошел по коридору. Анна попыталась пойти следом, но Шуллер ее остановил. — Куда это ты собралась? Сказал же — не до тебя там! — управляющий грубо схватил Анну за руку и стал выпроваживать ее на улицу. — Да скажите же вы, что с ним?! Что случилось?! Пустите меня! — пыталась вырваться Анна. — О бароне есть кому позаботиться. А ты ступай займись своими делами. — Пустите меня к нему! — Да что же ты такая упрямая! — рассмеялся Шуллер, пытаясь обхватить Анну за талию. — Но должен признать, что ты краше становишься, когда злишься. Жаль, что я не барон. А то бы ты сейчас в мою спальню ломилась. — А ну, не трогайте ее! — Никита бросился на управляющего. — Ты кто такой, чтобы мне указывать?! Пошел вон отсюда! С тобой мы еще не закончили! — Отпустите, говорю! — Никита занес руку над управляющим. — Ты на кого руку поднял, холоп?! Анна умоляюще посмотрела на Никиту, и тот отступил. — Смотри у меня, Никита, — зло сказал Карл Модестович. — Еще раз на меня руку поднимешь — я ее отрублю! — Что же это, Никитушка? — заплакала Анна. Она села на крыльцо, Никита — рядом. — Ничего, Аннушка, все выяснится, все будет хорошо, — успокаивал он ее. Вскоре на крыльцо снова вышел доктор Штерн. — Илья Петрович, — бросилась к нему Анна, — что с ним? — У барона слабое сердце… — Но он поправится?! — Сожалею, — с соболезнованием в голосе сказал Штерн. — Вы говорите так, будто уже все кончено, но он ведь жив! — Я дал ему лекарство, но оно лишь приглушит боль. Простите, моя милая, но еще никто не придумал лекарства от старости. — Как вы можете так говорить?! Он должен жить, слышите! — Конечно, Анна, вы правы — Сдаваться нельзя. И я, безусловно, сделаю все, что смогу. Но люди бессильны перед временем. Постарайтесь это понять и принять. Я велел Карлу Модестовичу аккуратно перенести барона в его спальню. А сам, пожалуй, пойду на кухню, распоряжусь насчет диеты для Ивана Ивановича. Прошу меня извинить! — Спасибо вам, Илья Петрович! — А вы ступайте к нему, он сейчас пришел в себя, звал вас, — доктор приподнял край шляпы и попросил Никиту проводить его на кухню. Анна побежала к барону. Полина, стоявшая на пороге комнаты, хотела ей помешать, но Корф увидел свою любимицу в полуоткрытую дверь и стал звать: — Анна, Анна, подойди ко мне! И Полина нехотя пропустила Анну к барону. — Я рада видеть, что вам лучше, дядюшка! — Анна опустилась на колени перед кроватью, на которую уложили барона. — Ты пришла, мне и получше, — старый Корф был бледен, глаза ввалились, говорил он с трудом. — Что ты так долго не шла? — Карл Модестович задержал меня. Сказал, что вам не до меня. — Обманщик он, хотя и немец… Я все спрашивал, где ты, и слышал в ответ, что ты занята… Аннушка, я хотел сказать тебе — вольная… — Об этом после — главное, чтобы вы были здоровы. — Я чувствую себя значительно лучше, — через силу улыбнулся барон. — Мне и надо только глоток бренди — встану на ноги и побегу. — Вы еще и шутите, Иван Иванович! — А что мне еще остается? Но ты меня не бросай, Аннушка! — Я никогда вас не оставлю, — Анна прижалась щекой к руке старого барона, и он почувствовал, как слеза солено ущипнула кожу. — Добрая ты моя, — ласково сказал Корф. За дверью послышались голоса. — Барин, — в дверь просунулась рыжеватая голова Полины, — прошу прощения, но к вам пришли! Говорят, по срочному делу. — Но Ивану Ивановичу плохо! — Анна поднялась и направилась к двери. В ту же минуту в комнату вошел Андрей Долгорукий. — Андрей Петрович? Извините нас, но барон болен. — Иван Иванович, Анна, — с порога поклонился Долгорукий. — Простите мое вторжение. Я бы никогда не явился к вам столь бесцеремонно… Но я привез из Петербурга новость, и, хоть она не самая хорошая, я поклялся и должен исполнить свое обещание. — И ваша новость не может подождать? — Нет, нет, Аннушка, — барон жестом подозвал Долгорукого к себе. — Раз уж Андрей спешил из Петербурга, я хочу выслушать его. Долгорукий приблизился к барону и достал из внутреннего кармана плаща продолговатый кожаный футляр. Барон узнал его — в нем Владимир хранил свои боевые награды. — Я обещал передать вам… — Я знаю, что это, — кивнул барон. — Но, объясните, каким образом награды моего сына оказались у вас? — Мне очень жаль, Иван Иванович, но Владимир арестован. — Этого не может быть! — воскликнула Анна. — Это какая-то глупая ошибка! — Увы, сударыня… — Долгорукий выдержал паузу, заметив, как побелело лицо барона. — Он дрался на дуэли. К счастью, никто не пострадал. — Тогда почему он в тюрьме? — спросил барон. — Он имел неосторожность вызвать на дуэль престолонаследника Александра. — Что?! — с тихим криком приподнялся барон. — Он в своем уме?! Вызвать наследника на дуэль! Какая вопиющая, чудовищная глупость!.. — Дядюшка, я вас умоляю! Вам нельзя волноваться… — Видите ли, поначалу он его просто не узнал. Дело было на маскараде… — Не пытайся его оправдать, Андрей! — в голосе барона послышались нотки праведного гнева. — Он заслуживает тюрьмы! — Иван Иванович! — попыталась смягчить его Анна. — Вы очень влиятельный человек, вас уважают при дворе. Чуть поправитесь — сразу же поедете в Петербург! Попросите аудиенции у Его Величества и уговорите его, чтобы он освободил Владимира! — Да разве император прислушается ко мне, ведь речь идет о наследнике престола! — Вы были соратником его брата. Неужели память об этом не смягчит его сердце? — Аннушка, — барон снова откинулся на подушку. — Проводи Андрея. Я хочу подумать — слишком многое случилось сегодня… Долгорукий еще раз поклонился барону и вместе с Анной вышел в коридор. До крыльца они разговаривали, не замечая, что за ними следит Полина и запоминает каждое, сказанное ими слово. — Я вынужден проститься с вами. И не корите, что принес дурные вести — я не знаю, что ожидает Владимира, но уверен — отец имел право знать его судьбу. — Не вините себя Андрей Петрович. Я рада, что барон узнал об этом именно от вас. Гораздо хуже, когда такие новости приносит чужой человек. — Слава Богу, что Иван Иванович не останется наедине с печальными известиями. Ему очень повезло с воспитанницей. К слову, я слышал ваше выступление на том балу. У вас потрясающий талант! Помню, один мой друг был просто сражен вами. — И кто же ваш друг? — Князь Михаил Репнин… — Вы, наверное, ошибаетесь, я не могла понравиться князю Репнину. У него уже есть дама сердца. — У Михаила? Почему вы так думаете? — Он хотел написать мне, но так и не сделал этого. — Михаил не может вам написать. Его арестовали вместе с Владимиром. Он был секундантом цесаревича… — Нет! — Увы! Сожалею, что расстроил вас. Прощайте, Анна. И будьте счастливы. Долгорукий поцеловал Анне руку, которая повисла безжизненно и безвольно, и вскочил в седло. Анна проводила его невидящим взглядом… А тем временем Полина, воспользовавшись, что Анна вышла провожать Долгорукого, вернулась в комнату барона. — Что ты здесь делаешь? — сурово спросил ее Корф. — Зашла спросить, не надо ли чего? — Полина сделала вид, что проверяет лекарства на ночном столике. — Ой, кажется, это награды Владимира Ивановича? Он такой герой! Не случилось ли чего? — Случилось. И раз уж ты здесь, помоги мне одеться. Я еду в Петербург. — Но вы больны! — Я должен ехать! — Не надо вам ехать, Иван Иванович, — принялась уговаривать его Полина. — Вы человек немолодой, не очень здоровый. Ни к чему вам сейчас лишнее волнение. Увидите Владимира Иваныча в тюрьме, в кандалах, как какого-нибудь преступника — даже подумать страшно! А уж охранники в тюрьмах — вообще дьявольское отродье! Деньги воруют почем зря, да и над заключенными, говорят, измываются — дрожь берет. Мало кто такое пережить может. Большинство с ума сходит. А потом их на каторгу ссылают да вшами и личинками погаными кормят. До старости, говорят, немногие доживают… Что это вы, барин, никак опять сердце? — Дышать не могу.. — захрипел барон. — Сердце… Лекарство! Дай мне лекарство!.. Глава 8 Неравный брак — Ой, ой, ой, Андрей Платонович, счастлива видеть! Я так готовилась к вашему визиту! Как вы находите мое новое платье? — спрашивала Лиза намеренно тонким и писклявым голоском, озвучивая свою любимую фарфоровую куклу Машу, которую по случаю «ее предстоящей свадьбы» нарядили в лучшее платье. — Чудесно, чудесно! — восторженно басила по-стариковски Татьяна, играя тряпичным Петрушкой-уродцем, который, по замыслу обоих восседавших на кровати кукловодов исполнял роль Забалуева. — Чудесно то, что вы к нам пожаловали! — кукольная Маша размахивала руками и прыгала на шелковом покрывале от радости. — Я всю ночь мечтала вновь увидеть блеск ваших глаз! — А что если он скажет: «Здравствуйте, Елизавета Петровна, позвольте вашу щечку!» — Петрушка игриво склонил носатую голову в красном колпаке. — Целуйте, Андрей Платонович! Целуйте крепче! — Маша обеими ручками схватила Петрушку за горло и сжала его в неумеренном порыве. — А вас не стошнит, Лизавета Петровна? — прохрипел Петрушка, отчаянно вертя задом и пытаясь вырваться из цепких объятий дорогой невестушки. — Еще как стошнит! Но победа не дается без жертв! — Маша весело захлопала в растопыренные ладошки. Голова Петрушки поникла, нос провалился до талии. И вдруг кукла заговорила уже другим, нормальным, Лизиным голосом. — Скоро приедет Владимир и спасет меня от этого кошмара. А пока буду притворяться страстно влюбленной. — А я бы не смогла притворяться, — в тон ей ответила враз посерьезневшая Татьяна. — Побоялась бы. — Я боюсь только одного — вдруг Соня не выдержит и расскажет маменьке про мое письмо Ивану Ивановичу! — Соня любит тебя! — Соня еще маленькая, она и маму любит, я же вижу, как она разрывается на части! — горестно вздохнула Лиза и вдруг, лукаво посмотрев на Татьяну, добавила: — А знаешь, Забалуев ночью кладет в стакан с коньяком вставную челюсть! — А куда же он на ночь кладет свою ногу? — поддержала игру Татьяна. — А ногу… — задумалась Лиза. — А ногу он кладет в чан с квашеной капустой, — с самым серьезным видом сообщила Татьяна. — Чтобы не скрипела! — Что здесь за веселье?! — прервала их Долгорукая, по обыкновению широким жестом распахнув дверь в комнату дочери, и в просвет ловко прошмыгнула юркая Соня. — Довольно вам бездельничать! У тебя, Татьяна, что — дел мало? Ступай на двор или по дому посмотри, что запустила. А ты, Лизушка, — хватит лясы точить, садись вышивать наволочки для свадебного белья. Сундук с приданым стоит, а в нем только твои наряды. И не ленись — надеюсь, это отвлечет тебя, чтобы мысли крамольные про Владимира Корфа в голову не лезли! Да старайся так, чтобы Андрей Платонович оценил, какая ты у меня мастерица. И ведь полдня прошло, а ты еще ни одного стежка не сделала! О чем думаешь? — Меня, маменька, как-то не вдохновляет голова, предназначенная для этой подушки! — Это, милая моя, не тебе решать! И за упрямство я велю вынести сундук с твоими красивыми платьями. А наволочку, будь добра, вышей до вечера, порадуй своего жениха прилежностью! И чтобы из комнаты — ни ногой! Объявив о своем решении, Долгорукая вышла, вытолкав впереди себя вяло сопротивляющуюся Татьяну. Эта дружба Марии Алексеевне никогда не нравилась. Дворовая девка должна знать свое место, а Татьяна больше времени проводила в комнатах ее дочерей, чем на поле или на кухне. Те и играли с ней, и секретничали, и на Святки гадали. Лиза от широты души обучила Татьяну читать и на фортепьянах отстукивать что-нибудь незатейливое. А Соню княгиня как-то застала за уроком живописи, который ее младшая дочь давала своей крепостной приятельнице. С тех пор Долгорукая сама следила за тем, чтобы ее девочки педагогикой впредь не занимались, а Татьяну собственноручно отхлестала по щекам, чтобы не возгордилась от доброты ее дочерей. Татьяна урок поняла и старалась слишком часто княгине в комнатах девочек не попадаться, но события последних дней снова сблизили Лизу и Соню с ней. Долгорукую это беспокоило — ее дочери были откровеннее и ближе с крепостной, чем с родной матерью. Княгиня велела Татьяне взять со двора двух мужиков покрупнее и вынести из Лизиной комнаты сундук с платьями старшей дочки. Татьяна кивнула и побежала исполнять. А Соня, наконец, решилась высунуться из своего убежища. Опасаясь гнева матушки, она всегда пряталась за шелковой ширмой, стоявшей у кровати сестры. — Ненавижу это занятие! — воскликнула Лиза, отбрасывая в сторону шитье, едва княгиня закрыла за собой дверь. — Соня, прошу, придумай что-нибудь! — Грех это — против воли маменьки… — Грех — жить с ненавистным человеком и ненавидеть его всю жизнь! И барон Корф все молчит… — Он приезжал к нам, — спокойно сказала Соня. — Недавно. У них с маменькой был шумный разговор, а потом Иван Иванович уехал. — Как же так?! — вскочила Лиза. — Мне ведь нужно обязательно его увидеть! Он вернулся один, без Владимира? — Владимира Ивановича я не видела… — Соня, я должна срочно повстречаться с бароном и поговорить с ним! Мне надо выбраться из моего заключения! — Тебе не удастся выйти из дома незамеченной. — Нет, я выберусь из этого каземата! Я во что бы то ни стало найду выход! — Лиза покрутилась волчком, вновь окидывая взглядом комнату. — Окно! Можно бежать через окно: — Высоко, — покачала головой Соня. — Ты разобьешься! — А если сделать лестницу из простыней? — Да где же ты возьмешь столько простыней? Сундук с приданым, и тот, ты же слышала, маменька велела вынести. — Сундук? — Лиза с интересом посмотрела в дальний угол комнаты. — Кажется, у меня есть идея… — Ой, Лиза, что ты задумала?! — всплеснула руками Соня. — Можно, барышня? — Татьяна бочком втиснулась в комнату. — Я людей привела, чтобы сундук вынести. — Зайди-ка сюда, Танечка, — поманила ее Лиза. — А ругать меня не станут? — Кто? Маменька давно ушла, а у меня к тебе дело. Иди сюда да дверь поплотнее прикрой. Вот что мы сделаем, — начала Лиза, посадив девушек на кровать, объяснять им свой план, как учительница на уроке. — Мы сейчас мои платья да белье из сундука за ширму перепрячем, а я сяду в сундук. Ты, Татьяна, проследишь, чтобы его вынесли подальше, откуда мне можно незаметно убежать из дома. А ты, Сонечка, будешь прикрывать меня, пока я к Корфам сбегаю и вернусь. Надо, чтобы маменька подольше не заходила в мою комнату. — А как же наволочка? — испуганно спросила Соня. — Я вышью, это нетрудно, — предложила Татьяна. Она была известная мастерица и рукодельница. — Страшно! — Соня вжала голову в плечи. — Соня, — Лиза опустилась перед сестрой на колени, — мне так нужна твоя помощь! Ты должна мне помочь! Представь: у Андрея Платоновича есть младший брат, еще уродливее, чем он сам. И матушка заставит тебя выйти за него замуж! Что тогда?! Соня, подумав, кивнула, и девушки тут же принялись исполнять задуманное. Когда Лиза уже сидела в сундуке, Татьяна велела мужикам вынести сундук в коридор. И вовремя — Долгорукая была тут как тут. — Ты все еще здесь? — она метнула гневный взгляд на Татьяну. — А Лизавета где? — Лизавета Петровна вышивает наволочку. Она поклялась ни с кем не говорить, пока не закончит. — А я знала, что моя дочь умница! — обрадовалась Долгорукая и повернулась к мужикам. — Ну, что встали? Выносите! Дворовые покряхтели, подняли сундук и понесли его в кладовую. Татьяна и Соня пошли следом. — Господи, благослови ее! — горячо шептала Татьяна. — Поверить не могу, что это мы сделали! Я чуть от страха не умерла! — так же тихо вторила ей Соня. — В сундуке сидеть страшнее! Молодец, Лиза, ничего не боится! — А что если маменька раскроет наш заговор? И зачем я это сделала?! — Да вы это сделали потому, что верите в настоящую любовь! Как и я, как и Лизавета Петровна. — В любовь-то я верю, — грустно покачала головой Соня, — а вот во Владимира Корфа — нет! Вдруг он ее больше не любит? Что, если она гонится за мечтой? Этим бегством она окажется обесчещена! Когда мужики поставили сундук, куда им указали, и ушли, Татьяна попросила Соню постоять на страже и помогла Лизе выбраться. Лиза откашлялась — в сундуке было душно и сильно пахло лавандой. Потом она благодарно обняла Татьяну и потихоньку вышла из кладовой. Никем незамеченная, Лиза добежала до сада и скрылась за деревьями. Татьяна перекрестила ее и вернулась к Соне. — Никого, — шепнула Соня. — Хорошо, — кивнула ей Татьяна. — А теперь пошли матушку вашу отвлекать. И вместе они вернулись в дом. Соня прямиком направилась в гостиную и сразу же припала к маменьке. — Не заболела ли? — с подозрением спросила ее княгиня. — Я рада за Лизу, маменька — хорошо, что она вас послушалась! — Что-то я давно не видела тебя за мольбертом, Сонюшка, — быстро перевела тему разговора Долгорукая. — Ты часом не забросила занятия рисованием? — Не забросила. Учитель меня хвалит, говорит, что я делаю успехи. — Успехи — это хорошо! А, может, стоит нанять нового учителя — посерьезней? Или нет — может, лучше поехать тебе поучиться в Италию? — Маменька, я даже не мечтаю об этом! — А ты будь посмелее — хочешь в Италию? — Очень хочу! — Ах ты, моя дорогая! — Долгорукая приподняла голову Сони за подбородок. — Я похлопочу о твоей поездке, а ты сделай доброе дело для меня — присмотри за сестрицей. С кем она говорит, о чем думает, какие планы строит. — Маменька! — вскричала Соня. — Вы просите меня шпионить за Лизой?! — Да ты только представь себе, — гипнотизировала ее взглядом княгиня. — Отправим тебя в лучший пансион, возьмешь с собой кого-нибудь из прислуги… Ну, дружок, так что там Лиза затевает? Какие у нее дела с Корфами? Расскажи мне. — Я, право, не знаю, маменька… — А вот я знаю, что кто-то из нашего дома письмо доносное барону отправил, предупредить его хотел. Кто бы это мог быть, по-твоему? — Долгорукая не дала Соне ответить. — Знаешь, почему я хочу отправить тебя в Италию учиться живописи? — Вы говорили прежде, что я талантлива… — Конечно, дорогая моя, но это не все… — княгиня сделала многозначительную паузу. — Открою тебе секрет — на днях мне привиделся удивительный сон. Будто бы ты путешествуешь по Италии и встречаешь там молодого графа. Он красив, умен, богат — не то, что этот нищий Корф… А главное — влюбляется в тебя без памяти! И живете вы с ним в великолепном палаццо! — Вам так и приснилось? — Чистая правда! — Долгорукая увидела, что Сонечка разомлела, и глаза девочки наполнились слезами счастья. — Расскажи мне, милая, расскажи… — Маменька! — разрыдалась Соня. — После того, как вы заперли Лизу и велели ей вышивать наволочку, она… — Барыня, — в гостиную вбежала Татьяна. — Андрей Платоныч приехали. Просят принять его! Соня словно очнулась и странным, потусторонним взглядом обратилась в сторону вошедшей Татьяны. Долгорукая нахмурилась — ей почти удалось одурманить свою простодушную малышку. Но ничего не поделаешь, хоть и некстати явился Забалуев, гость он по важности первый, а значит — дорогой. — После продолжим, Сонечка, — княгиня нехотя поднялась с дивана. — Надо хорошо принять дорогого гостя. Татьяна, проси Андрея Платоновича, да шампанского принеси. А Лизе скажи — пусть тотчас спускается!.. — Маменька, — тихо спросила Соня, — можно, я за Лизой пойду? — Умница ты моя, — расцвела Долгорукая. — Иди, иди, конечно. Выйдя из гостиной вместе с Татьяной, Соня сразу ухватилась за рукав ее платья. — Танечка, мне страшно! Почему Лиза так долго не возвращается? — Путь-то не близкий, хотя через лес дорога короче кажется. — Думаешь, барон согласится послать за Владимиром? Сладится все у них? — Дай-то Бог! — Господи, скорее бы она уже вернулась… — взмолилась Соня. — У меня уже голова кружится от волнения. Сонечка побежала наверх охранять комнату сестры, а Татьяна позвала Забалуева пройти в гостиную. — Ах, Андрей Платонович! — Долгорукая протянула Забалуеву руку для поцелуя. — Каким вы сегодня франтом смотритесь! — Не каждый день помолвка, дорогая Мария Алексеевна! — Забалуев церемонно приложился к ее бархатистой коже. — Что Лиза? Готова? — Не совсем, но вы не извольте тревожиться. Скоро отец Павел подъедет да доктор Штерн, чтобы все честь по чести, со свидетелем. А пока присаживайтесь. Отметим это событие по обычаю. Как день провели, что нового у вас? — Вот хотел вам приобретение свое показать, — Забалуев достал из кармана сюртука изящную золотую бонбоньерку ручной работы. — Занятная штучка, я купил ее у цыган. Меня уверяли, что она из Индии. — Должно быть, очень дорогая, — Долгорукая с интересом протянула руку за вещицей. — Позвольте посмотреть. — Осторожно! — предупредил ее Забалуев. — Снаружи красива — смертельна внутри. — Что же там? — Говорят, внутри достаточно яда, чтобы свалить слона. — Хорошо, что у нас нет слонов, — с напряжением улыбнулась Долгорукая, но взгляда от бонбоньерки не отвела. — Вообще-то яд мне ни к чему, — поспешил с объяснениями Забалуев. — Мое внимание привлекла сама бутылочка. — Мне до этого нет совершенно никакого дела, — с деланным равнодушием сказала княгиня и кивнула Татьяне, уже томившейся рядом с подносом, на котором стояли бокалы и ледяное ведерко с шампанским. Забалуев подскочил, чтобы налить и самолично поднести шампанское Долгорукой — та благосклонно приняла из его рук бокал. Татьяна поставила поднос на фруктовый столик и удалилась — тише воды, ниже травы. — За что выпьем? За счастье молодых? — Долгорукая оценивающе оглядела Забалуева с ног до головы. — Лучше за вас. За достойную мать, воспитавшую такую дочь, за хозяйку дома и за очаровательную женщину. Сильную, умную, красивую… — Поберегите комплименты для невесты, — кивнула довольная княгиня и отпила глоток. — Если бы не знал, что Соня и Лиза — ваши дочери, — последовал ее примеру Забалуев, — подумал бы, что вы им сестра. Вы потрясающая женщина — и готовить всякие там разносолы да наливки мастерица, и дом на ваших руках, и с поместьем справляетесь. И все одна. — Да что делать-то? Приходится, — Но теперь в вашем доме появится мужчина, который, надеюсь, будет достоин его хозяйки во всех отношениях, — без ложной скромности сказал Забалуев. — Вы, Андрей Платонович, я слышала, на войне с французами проявили себя героем? — В неравном бою был ранен, сударыня. В грудь! Семерых извергов заколол. Спасал честь девушки, невинного создания, оказавшегося в грязных руках супостатов. — Вы — отважный человек! — глаза Долгорукой повлажнели. — Ах, если бы вы постарше, а я помоложе, — захмелевшим голосом темпераментно проговорил Забалуев, — пал бы сейчас пред вами на колено и попросил бы руки вашей! — А я бы согласилась! Вот только… — Только что? — разгорячился Забалуев, впиваясь губами в ее кисть. И в эту минуту влетела Соня. — Ну, что там Лиза? — воскликнула Долгорукая, поспешно отнимая у Забалуева руку. — Она неважно себя чувствует. Просила ее извинить и подождать, пока ей не станет лучше. — А отчего же ей нездоровится? От вчерашних пирогов или от мысли о свадьбе? — У нее лицо бледное, лежит и стонет! — Скажи, чтобы спустилась немедля! И пусть принесет рукоделие! Хочу посмотреть да жениху показать. Забалуев согласно закивал головой. Между делом он успел опрокинуть еще бокальчик, и теперь ему повсюду чудились летучие небесные младенцы. — Соня, ты не расслышала меня? — Долгорукая повысила голос. — Что ты стоишь, как вкопанная? Ступай и позови сестру, и пусть принесет с собой рукоделие! — Но она сказала, что еще полежит немного. — Да уже весь дом на ногах, а она все лежит! Пойду-ка я сама поговорю с ней! — Долгорукая решительно встала, но Соня бросилась к матери и усадила обратно. — Маменька, Лиза скоро встанет! — Ой, Соня, сдается мне, что ты чего-то недоговариваешь. В чем дело? Почему я не должна идти? Говори! — Маменька… — Соня умоляюще сложила руки перед грудью. — Она вообще-то у себя? Или ее там нет? Может, сбежала? — Как можно! Лиза всегда вас слушается! — Соня, — раздраженно оборвала ее Долгорукая, — ты никогда не умела лгать. Где Лиза? Скажи по-хорошему! — У себя… — обреченно прошептала Соня. — Вот мы к ней сейчас и пойдем. Уж коли ей не встается, так и мы не лентяи — сами поднимемся. — Барыня! — впопыхах вбежавшая Татьяна рухнула на колени перед Долгорукой. — Вот, примите, барышня велела передать. — Что это? — княгиня приняла из ее рук бязевую наволочку и развернула ее. — Отличная работа! Очень хорошо. Никогда бы не поверила, что Лиза столь усидчива в вышивании. Взгляните, Андрей Платонович — для вас сделано. — Чудесно! Чудесно! — воскликнул Забалуев, рассматривавший рисунок из-за плеча Долгорукой. — Очень поучительный сюжет — амур, и еще один амур. — Это херувимы, — поправила всезнайка Соня. — Матушка-барыня, Лизавета Петровна очень способная. Видать, в охотку пошло — все стежки клала, не отрывалась… От того и устала чуть-чуть. — Только не твоих ли это рук дело? Если бы ты мне просто это вышивание показала, я бы точно решила — твоя работа. — Спасибо, барыня! — принялась оправдываться Татьяна. — Так ведь это я Лизавету Петровну и научила. Вот эти стежки здесь видите? Это я ей показала. Ей так понравилось, что она полнаволочки таким способом и вышила. — Научила, говоришь? А ну, покажи-ка руки! — Зачем это, барыня? — испугалась Татьяна и спрятала руки за спину. — Что?! На сенокос захотела?! А ну, покажи руки! Так я и знала! Все пальцы исколоты! Это твоя работа! Сговорились, да? Мать обмануть задумали, да? — Маменька.., маменька, да что вы, да как можно… — Соня повисла у матери на руке. — Прочь с дороги! Ну, если ее там нет!.. — Долгорукая властным движением отстранила от себя Соню и стремительно направилась наверх в комнату Лизы. — Маменька, ну отчего вы сердитесь? — бежала за ней вприпрыжку Соня. — Лиза работала весь день, чтобы вам угодить! — Лиза работала, а у Таньки пальцы исколоты! — на ходу кричала Долгорукая. — Барыня, так я тоже вышивала! Для себя! — доказывала семенившая следом за нею Татьяна. — И к тебе сходим, голубушка, и с тобой разберемся! — Долгорукая с силой рванула на себя дверь в комнату Лизы. — Вот только к Лизавете загляну, и сразу пойдем. Лиза, ты спишь, что ли? Твой жених желает видеть тебя! — Да-да, — подал голос Забалуев, на всякий случай державшийся в отдалении от не на шутку разошедшейся княгини. — Мама! Неприлично постороннему мужчине заходить в спальню к девушке. Андрей Платонович еще не муж! И, если вы откроете дверь, маменька, Лиза все равно спрячется. — Ничего, ей пора уже к постороннему глазу привыкать — замуж выходит! — Маменька! Татьяне дурно сделалось! — вдруг всполошилась Соня. Долгорукая оглянулась. Татьяна и впрямь медленно сползала по стенке — бледная, с обескровленными губами, руки — плетью. И в этот момент на шум из комнаты вышла Лиза. — Матушка, что-то случилось? — она и впрямь выглядела неважно, дышала глубоко и прерывисто. — Да вот пришла на тебя посмотреть, а то не дозовешься! — Долгорукая окинула дочь подозрительным взглядом. — Вы же сами мне выходить не велели! И что такого ужасного может со мной произойти? Устала я немного, но сейчас, как видите, вполне здорова. Не стоило так беспокоиться. — Вижу, что жива. Вижу, что здорова! Однако странно это… — Не вижу, матушка, ничего странного. Неужели вы могли подумать, что я решилась на незаконное дело? — От тебя всего можно ожидать. — Таня, что с тобой? — заботливо спросила Лиза. — Почему у вас такие лица, или случилось чего? — Это я хочу понять, что тут случилось. Почему они мне говорят, что ты больна, спишь, а ты одета, обута… Покажи-ка мне свои туфли! — Туфли? — растерялась Лиза. — Быстро! Лиза выскользнула из туфель и подала их матери. Долгорукая резко перевернула их и внимательно осмотрела подошвы — ничего! Долгорукая закусила губу. — Ладно, верю! — А если бы не туфли, вы бы мне не поверили? Вы напрасно беспокоились, маменька, — спокойно сказала Лиза, — я все это время думала и пришла к выводу, что Андрей Платонович даже очень мил. Вы были правы — я выйду за него замуж. — Уразумела? Вот и славно, — с легким недоумением кивнула Долгорукая. — А теперь спускайся вниз, мы ждем тебя, с минуту на минуту приедет отец Павел. Долгорукая взяла под руку Забалуева, и они вместе стали спускаться в гостиную. — Хорошо, что я догадалась переобуться! — воскликнула Лиза, когда они ушли. — Скажи, у тебя получилось? — затормошила ее Соня. — Мне не удалось увидеть барона — он болен, у него плохо с сердцем, не встает с постели, но я слышала, он велел вызвать Владимира. И Владимир обязательно приедет домой! — А если у него сердце разболелось из-за твоего письма? — Соня, все закончится наилучшим образом! — Так вы не собираетесь выходить за Забалуева? — догадалась Татьяна. — А ты поверила?! — рассмеялась Лиза. — Но это же просто замечательно! — Простите, я ничего не понимаю! — Танечка, милая, я буду во всем соглашаться с маменькой. И буду любезничать с этим старым дураком, готовиться к свадьбе, тянуть время. А потом вернется Владимир, мы поженимся, барон останется в своем имении, а я буду там хозяйкой — все, о чем печется маменька. Все будут довольны. Кроме господина Забалуева! Татьяна недоверчиво покачала головой, Соня разулыбалась, но тоже как-то неуверенно. Одна только Лиза чувствовала себя победительницей. В домашней церкви их уже ждал отец Павел. Он приехал один — от Корфов навестил его дворовый парнишка сообщить, что доктор Штерн вызван к старому барону, у которого неожиданно приключился сердечный приступ. Эту весть, особенно себя не выдавая, княгиня и Забалуев восприняли с радостью, обменявшись незаметными, но весьма многозначительными взглядами. Дожидаясь невесты, отец Павел развлекал Долгорукую и Забалуева рассказами. — А однажды я венчал подставного жениха! Жених проигрался в Баден-Бадене в рулетку и не имел никакой возможности вернуться домой. И чтобы оплатить его долги, ему срочно подобрали здесь богатую невесту. И вот представьте себе такой конфуз — под венцом стоял отец жениха. Бедный старик! Разменял восьмой десяток. У него уже дрожь во всех членах, ломота в пояснице! Он пыхтит, потеет рядом с молодухой. А деваться некуда! — И что же дальше? — вяло поинтересовался озабоченный серьезностью момента Забалуев, время от времени нюхавший табачок. — А потом жениха за невестины денежки выкупили, и пришлось мне опять ее перевенчивать. Вот такие чудеса еще творятся, прости Господи! Когда Лиза в сопровождении Сони появилась на пороге, Долгорукая поспешила к дочери и подвела ее к аналою, где уже топтался Забалуев. Отец Павел зачитал им благословление, возложив персты свои на Библию, и торжественно призвал жениха вручить невесте помолвленное кольцо. Забалуев тут же полез в карманчик сюртука за футлярчиком. Колечко показалось Долгорукой не новым, и она протянула руку снять кольцо с небольшим бриллиантом с безымянного пальца примерившей его Лизаветы. — Специально на Лизушкин пальчик покупал, — попытался остановить ее Забалуев. — А на ваш палец, Мария Алексеевна, чай, не налезет! — А вы поусердствуйте, Андрей Платонович! Не сочтите за труд! А уж пальчик-то мы потом переменим! — отмахнулась от него Долгорукая. — Вы бы лучше невесту поцеловали… — Непременно! — Забалуев потянулся к Лизе, но чихнул. И так громко, со смаком, что Лиза брезгливо отшатнулась от него. — Пардон, — засуетился с платком Забалуев, — табак больно забористый попался. — Сонечка, — скривилась Долгорукая, — пригласи гостей в столовую. Там, поди, уже стол накрыли! — За вами поцелуй, невестушка! И непременно в губки! Нежнейшим образом! — Забалуев послал Лизе воздушный поцелуй и вместе с отцом Павлом направился вслед за Соней застольничать. — Поздравляю вас, Елизавета Петровна, с законной помолвкой, — княгиня нежно обняла дочь. — Да что же кольцо твое никак не снимается? Помогла бы мне, что стоишь как вкопанная?! — Матушка, может, вам не стоит с ним расставаться? — Может, и не стоит, только счастье дочери мне дороже… — Кольцо сорвалось, наконец, с ее пальца и, зазвенев по полу, покатилось куда-то. — Чуть палец не оторвала! Ищи его теперь! Долгорукая наклонилась в поисках кольца. — А ты слышала, что наш сосед барон Корф вернулся да тут же и заболел? — словно между делом спросила она Лизу. — Барон Корф? — по возможности искреннее удивилась Лиза, тоже упорно занятая поисками колечка. — Как мило! Надеюсь, он быстро выздоровеет и скрасит наше общество. — Говорят, у него какие-то проблемы с имением. Будто бы я пытаюсь отнять его у Корфов, — продолжала проверять Лизу Долгорукая. — Кто-то послал ему письмо с предупреждением… Явно кто-то из наших. Ты не знаешь, кто именно? — Вот оно! — воскликнула Лиза, поднимая с пола кольцо. — Ох, маменька, очевидно, его носили по очереди все умершие жены Забалуева. Неужели он не мог заказать новое? А про письмо я понятия не имею. — Верю, что ты говоришь правду. Долгорукая внимательно посмотрела Лизе в глаза и направилась к выходу. Осторожно переведя дух, Лиза вышла за нею. — Какая восхитительная картина! — вскричал раскрасневшийся от обильной еды и вина Забалуев, встречая Долгорукую и Лизу в столовой. — Два чудных ангела — мать и дочь! Мария Алексеевна, позвольте щечку Елизаветы Петровны! — Вы Лизаньке почти муж, чего же каждый раз за разрешением к матери бегать? — притворно осердилась княгиня, усаживаясь к столу. — Елизавета Петровна, вы звезда, вы осветили мой путь! Я наконец-то вижу близкое счастье, — Забалуев масляно облобызал Лизину щеку и слегка ущипнул ее чуть ниже талии. — А вы, Андрей Платонович, напоминаете мне путника, бредущего по пустыне и на последнем вздохе наблюдающего мираж на закатном небосклоне, — витиевато, но нелюбезно ответила Лиза, тщательно протирая лицо платочком и покраснев от возмущения. Забалуев шутки не понял, расцвел пуще прежнего и от полноты чувств едва не срыгнул. И потому, посильнее сглотнув рвущиеся наружу пищевые впечатления, быстро запил их большим фужером фирменного клюквенного морсу, икнул и лишь тогда поблагодарил Лизу за удачный комплимент. — Вы такая любезная, Елизавета Петровна! И выражаетесь столь изящно! — Когда она хочет, то бывает очень милой, — исподлобья пробуравив дочь взглядом, подтвердила Долгорукая. — И невеста славная, и застолье богатое! — почти пропел отец Павел, с трудом поднимаясь из-за стола. — Но дела призывают меня и более не дают воспользоваться вашей щедростью и гостеприимством. — Соня, детка, составь отцу Павлу компанию, — попросила княгиня, видя его трудности. Батюшка с признательностью поклонился и перекрестил перед уходом сидевших за столом. Соня придержала отца Павла за локоток и пошла с ним рядом, не позволяя заплутать в высоких и немного мрачноватых коридорах особняка Долгоруких. На воздухе отец Павел продышался — он наблюдался у доктора Штерна по поводу слабости сердечной мышцы — и посвежел. И его только что казавшаяся болезненной одутловатость снова приобрела вид солидный и внушающий доверие. Отец Павел перестал опираться на Сонину сторону и степенно спустился с крыльца, распространяя вокруг себя флюиды благообразия. И Соня дрогнула. Она с силой схватилась за рукав рясы отца Павла, который вознамерился взобраться в свою двуколку — Отец Павел, я бы хотела исповедаться! — Дитя мое! — изумился отец Павел, снова ставя ногу на землю. — Ты же третьего дня была у меня! Неужели прегрешения столь юной особы зело многочисленны? — Я согрешила! Я солгала матери! Отец Павел жестом остановил ее и дал понять — говори тише. — Батюшка, — детский голосок Сони задрожал настоящими слезами, — я обманула маменьку из жалости к сестре. И теперь эта ложь преследует меня. — Зачем же ты это сделала, дитя мое? — отец Павел погладил Соню по голове. — Вы же знаете! Маменька прочит Лизе в мужья Андрея Платоновича, а Лиза любит Владимира Корфа! Она не желает идти замуж ни за кого другого. — Но я же сам соединил сегодня Андрея Платоновича и Лизу обетом скорого брака! — Лиза обманула всех! Она просто тянет время, ждет, когда приедет Владимир, чтобы бежать с ним и обвенчаться! А я так хочу, чтобы она была счастлива! Вот и взяла грех на душу и не сказала маменьке об этом! — Грех твой воистину велик, дитя мое, — разом протрезвел отец Павел. Он нахмурился, пытаясь собраться с мыслями и решить, как же ему правильней поступить — вернуться к Долгорукой и открыть ей тайну или наставить девочку на путь истинный, и пусть сама обо всем доложит матери. — Знаю, что мой грех велик, батюшка! Научите, как быть! — Соня доверчиво искала влажными глазами его взгляд. — Вижу, что ты раскаялась, дитя мое, — отец Павел перекрестил девочку и по-отечески поцеловал в лоб. — Ступай к матушке своей, расскажи всю правду и впредь не лги ей никогда. Господь наш милостив, он простит тебя. И я прощаю и разрешаю тебя от всех грехов твоих во имя Отца и Сына и Святаго духа. Аминь. Соня с благодарностью кивнула и вернулась в дом. Она хотела сразу во всем маменьке и повиниться, но потом подумала, что будет нечестно сделать это без ведома Лизы. Соня не хотела, чтобы сестра считала ее доносчицей. И поэтому решила прежде сообщить о своем решении Лизе. Но в столовой ее не оказалось. Долгорукая с сидевшим по правую руку от нее Забалуевым что-то увлеченно обсуждали. Княгиня лишь на секунду оторвалась от беседы, сказав, что Лиза опять почувствовала себя неважно. И неудивительно, не каждый день в жизни девушки случаются обручения. Забалуев игриво подмигнул Соне и спросил, не желает ли она сладкого. Соня тут же надулась — она не маленькая, чтобы ее сахарком приманивали. Эти взрослые — такие глупые! Она и сама уйдет — видит, что им не до нее, и в дела ваши не полезет. Соня присела в книксен, подхватив в горсть подол платья, и выбежала из столовой. — Лиза, я должна тебя предупредить, — решительно сказала она, войдя к сестре. — Я собираюсь рассказать маменьке правду о тебе и Корфах. — Соня, ты с ума сошла!? — Я не могу больше лгать! — Не можешь лгать? — Лиза даже задохнулась от возмущения. — А, может быть, все дело в этой поездке в Италию, о которой маменька сейчас рассказывала нам? Конечно, она подкупила тебя, посулила исполнить твою заветную мечту, и ты предала меня! — Да как ты смеешь! Ты плохая! Ты дурно думаешь обо мне! — Это ты плохая — ты поступаешь дурно! Предательница! — А ты.., ты — мечтательница! Сидишь со своей книжкой, все стихи читаешь! А их другой человек написал, про свою любовь, а твоя любовь — сплошной вымысел и фантазии! И ты ради них маменьке врешь и меня учишь! — Ах, вот так!.. — Да, так! — Соня вдруг схватила лежавшую на ночном столике сестры книжку стихов, когда-то подаренную Лизе и подписанную Владимиром. — Ненавижу! Все это ложь, обман! Все не правда! — Не смей! — Лиза едва успела удержать сестру за подол платья — Соня пыталась бросить книгу в камин. — Отдай, это мое, верни немедленно! Соня стала сопротивляться, и Лиза дернула ее за платье, повалив сестру на пол. Лиза пробовала вырвать у Сони книгу, Соня книгой отбивалась, девушки барахтались и катались по полу, точно дворовые мальчишки-задиры. — Что же это, Господи! — всплеснула руками Татьяна, в этот момент заглянувшая в комнату Лизы. Она тут же принялась разнимать сестер, которые увлеченно мутузили друг друга. Татьяна барской изнеженностью испорчена не была, и поэтому быстро распорядилась потасовкой, растащив барышень по разные стороны. — Что затеяли-то?! А вдруг бы кто вошел и увидел? Вставайте немедленно да приведите себя в порядок! Маленькие вы, что ли?! Лизавета Петровна, вы же старшая, невеста почти, вы умнее себя вести могли бы! — Не я первая начала! — огрызнулась Лиза. — Сама виновата, ты мне чуть платье не порвала! — в тон ей ответила злая Соня. — Посмотри, что ты сделала с книжкой! — не унималась Лиза. — А меня не волнует твоя книжка! — А меня не волнует твое платье! — Барышни, — повысила голос Татьяна, — вы себя так даже в детстве не вели, и что же вы сейчас позволяете такое?! — В детстве родная сестра меня не предавала, — воскликнула Лиза. — В детстве мне не приходилось лгать за тебя! Грех на душу брать! — отбила удар Соня. — Да вы же всегда врали маменьке, чтобы Лизу защитить, Софья Петровна, — напомнила Татьяна. — В детстве!.. В детстве — это маленькая ложь, ничего серьезного. Теперь совсем другое дело. — И что же и кому вы собираетесь рассказать? — Я говорила с отцом Павлом. И он мне сказал, что ложь — это большой грех, особенно, если лжешь матери. — И вы хотите… — Я не могу больше скрывать от маменьки, что Лиза писала и ходила к Корфам. — Да после этого маменька завтра же обвенчает меня с Забалуевым! И ты будешь спокойно смотреть на то, что твою сестру разлучили с любимым и выдали замуж за старика?! — Любимый! Может быть, для тебя и любимый. А ты для него ничего не значишь! Ты душу свою подвергаешь искушению ради него, а он про тебя и думать забыл! — Так, тихо! — прикрикнула на них Татьяна. — Вы это знаете наверняка, Софья Петровна? — Ничего она не знает, просто завидует моей любви! — Таня, — захлюпала носом Соня, — ну хотя бы ты объясни ей, что я права. Не собирается Владимир жениться на ней! — Этого нам с вами, барышня, знать не дано. Это только сам Владимир Иванович может сказать, когда приедет. — Танечка! Мне просто кажется, что он не вернется… А ведь такое может случиться, что тогда будет с Лизой? Мне даже помыслить об этом страшно! — Думаешь, руки на себя наложу? — с недоброй иронией спросила Лиза. — Ты же грозилась, что умрешь или в лес убежишь к цыганам! — Елизавета Петровна! — переполошилась Татьяна. — Не допустите над собою греха! — Таня, Соня, никуда я не собираюсь. Барон скоро пришлет Владимира, и все будет хорошо! — Вот и славно! — улыбнулась Татьяна. — А теперь помиритесь и побыстрее! — Прости меня, Лиза… — И ты прости меня, Сонечка! По всему было видно, что говорили они искренно, но Татьяна так и не поняла — передумала ли Соня говорить с матерью или осталась при своем намерении. Но пока сестры выглядели друг перед другом виноватыми, и она надеялась, что ближайшие часы поворота к худшему не будет. — Утритесь, чтобы слез видно не было, — скомандовала довольная Татьяна, — и срочно вниз ступайте — Андрей Петрович приехали! — Что же ты молчала?! — обрадовалась Лиза и выбежала из комнаты вслед за взвизгнувшей от счастья Соней. Татьяна покачала головой и пошла их догонять. , — Андрюша! — Соня повисла на шее у брата, а Лиза со вздохом склонила голову ему на плечо, когда Андрей поднялся им навстречу из-за праздничного стола. — Я должен поздравить тебя, Лиза? Я, не знал, что ты выходишь замуж за Андрея Платоновича. — Это маменька придумала, но знай — я жду Владимира, — шепнула Лиза на ухо брату. — Лиза, присядь, — Андрей мягко отстранил сестру от себя. — Мама, Лиза… Я ехал домой с тяжелым сердцем. Честно говоря, я хотел предостеречь тебя, Лиза, но маман оказалась и на сей раз дальновиднее. И, возможно, ты по-иному посмотришь на свой брак с Андреем Платоновичем, когда услышишь вести, которые я без радости вез тебе из Петербурга. — О чем ты говоришь, Андрей?! — предчувствуя недоброе, Лиза медленно опустилась на стул. — Владимир не вернется в имение. — Нет!.. — вскричала Лиза. — Я же сообщила ему.. — Вот ты и выдала себя, дорогая, — злорадно проговорила Долгорукая. — Теперь я точно знаю, кому обязана этим подлым предательством! И уж точно розог тебе не избежать! — Оставьте, маман, ваши угрозы! — прервал ее Андрей. — То, что я намерен сообщить Лизе — страшнее любого из придуманных вами наказаний. — Неужели Владимир Иванович женился? — предположил Забалуев. — Мне очень жаль, Лизонька, что я должен сказать тебе это, — Андрей взял руку сестры в свою и ласково сжал ее ладонь. — Владимир в тюрьме. И я опасаюсь, что обычными мерами этот инцидент не будет исчерпан. — Я не боюсь жестокости наказания, которому он может быть подвергнут. Я пойду за ним на край света. Даже в Сибирь! — А на это тебе придется испрашивать разрешение у мужа! — съязвила Долгорукая. — Думаю, что это не понадобится. Владимир стрелялся на дуэли с наследником престола. Из-за женщины. Мне очень жаль! Лиза стремительно поднялась со своего места и вышла. Соня бросилась за ней. — Чему вы радуетесь, маман? — с негодованием спросил Андрей Долгорукую, засмеявшуюся довольным и безжалостным смехом. — Я знала, что так и будет! Больше никто не встанет у меня на пути — имение Корфов станет моим! — Мама! Что это еще за идея? — Ничего особенного, Андрей Петрович, — подал голос Забалуев. — Батюшка вашего друга остался должен вашей семье солидную сумму, и поэтому имение их перейдет в самом ближайшем будущем в собственность Марии Алексеевны. — А вы ничего не путаете? — Я сделаю пристройку к дому — для прислуги! — мечтательно сказал Долгорукая. — Может быть, лучше охотничий павильон? — поддержал княгиню Забалуев. — Нет, охотничий павильон мы сделаем в парке. Правда, для этого придется вырубить любимую рощицу Ивана Ивановича. Но в имении нужно будет переделать решительно все! — Что здесь творится, маменька? Что вы замышляете? Барон Корф — герой войны и благородный человек! Он наверняка выплатил долг. Это дело чести! — Увы, нет ни одной бумаги, подтверждающей выплату долга. Стало быть, имение принадлежит нам! — Мне неприятен этот разговор, и я прошу вас оставить семью Корфов в покое! — Вы еще слишком неопытны, молодой человек, — надменно сказал Забалуев. — Нельзя пускать на ветер законное имущество! Я понимаю, молодой Корф — ваш друг, но друзья приходят и уходят, а имущество остается! — Долг не выплачен, и земля теперь моя, — Долгорукая гневно стукнула кулаком по столу. — Вижу желание захватить имение Корфов овладело вами всерьез, — Андрей оставил светский тон и заговорил жестко, успев кое-что продумать. — Но позвольте вам напомнить, матушка, что хозяин в доме — я, и я имею полномочия помешать вашим планам. — Я бы все же поостерегся употреблять слово «захват»! Поместье Корфов — ваша собственность по закону. — Вот как раз законность "этого утверждения и сомнительна для меня! — Я хочу сделать объявление! — громко сказала Лиза, входя и прерывая их. — Подожди, Лиза, — остановил ее брат. — Я не закончил с маменькой важный разговор. Для чего вам имение Корфов? Вы желаете его продать? — Ни в коем случае! Там будут расти мои внуки. — Какие внуки? — не понял Андрей. — Дети Андрея Платоновича и Лизы! — У Андрея Платоновича есть свое поместье. Он слывет состоятельным человеком! — Прошу вас, выслушайте меня… — Лиза снова попыталась вмешаться в их спор. — Я не понял, однако, вы желаете, чтобы я отказался от того, что мне не принадлежит? — притворно удивлялся Забалуев. — Имение Корфов обещано вам в приданое… — Андрей не успел закончить фразу. — Выслушайте же меня, наконец! — закричала Лиза, и все взоры тотчас обратились к ней. — То, что я вам сейчас скажу, полностью изменит мою жизнь, и я хочу, чтобы вы понимали серьезность этого момента. В столовой воцарилась тишина. — Маменька! Я прошу у вас прощения за то, что не верила в искренность вашей заботы о моем будущем. Я солгала вам, я предала вас. Но больше этого не повторится — я не хочу впредь ни думать, ни слышать о Владимире Корфе! Я выйду замуж за Андрея Платоновича и так скоро, как вы скажете. — Лиза! — растерялся Андрей. — Вот и умница, доченька, — Долгорукая подошла к Лизе и обняла ее. — Я уверена, что ты будешь жить с Андреем Платоновичем душа в душу! Может быть, сразу и оговорим свадебное торжество? Кого из гостей ты хотела бы видеть у себя? — Пригласим петербургский полусвет! — насмешливо поддел мать Долгорукий. — Ты совершенно напрасно смеешься, Андрюша, — ничуть не обиделась княгиня. — Эта свадьба должна запомниться надолго! Я хочу, чтобы все было шикарно. Сделаем живые скульптуры! Всех крепостных детей нарядим амурчиками — дадим им в руки лук и стрелы! — Уверен, что бы вы ни придумали, это будет интересно, — Андрей дал понять, что эта тема его не интересует. — Что же, Лиза, поздравляю, желаю тебе и твоему жениху только счастья. Андрей церемонно откланялся. Лиза проводила его пустым взглядом и присела за стол рядом с подозвавшей ее матерью. — А что вы планируете к столу? Свежую телятинку? — фантазировал Забалуев. — Я приглашу французских поваров и итальянцев для фейерверков! — Мария Алексеевна, это дорого встанет! — Андрей Платонович, неужели по такому случаю вы будете экономить? — Нет-нет, — заерзал Забалуев, — я просто имел в виду., а вдруг лес подпалим? — Видишь, милая, — улыбнулась княгиня, — какого мужа я тебе нашла — на сто шагов вперед смотрит! Но не извольте волноваться, Андрей Платонович! Предоставьте все мне, а я уж такую свадьбу устрою — все запомнят! — Оркестр можно пригласить военный, — не унимался Забалуев. — А как вы считаете, дорогая моя невестушка? — Оставляю это на ваше усмотрение, матушка и Андрей Платонович! У вас такой тонкий вкус! — Лиза говорила без выражения и скрытого смысла. — Можно, я пойду к себе? — Скажи мне еще раз, Лиза, — Долгорукая пристально посмотрела на дочь, — а ты не передумаешь? Лиза молча покачала головой и, поклонившись, вышла из столовой. — Сынок ваш, Мария Алексеевна, между нами и Корфами встанет! — тихо и уже совершенно серьезным тоном сказал Забалуев. — Не встанет, — так же негромко ответила Долгорукая. — Уедет в Петербург и позабудет про нас. — Вы уверены? — Уверена. Андрея легко отвлечь. А вы когда к Корфам собираетесь? — Пусть барон подождет. Чем больше он волнуется, тем проще будет с ним справиться. А теперь прощайте, несравненная Мария Алексеевна! Когда я вернусь, обещаю, имение Корфов будет вашим. Продолжение следует…