Аннотация: Красавица Дани Колтрейн повстречала мужчину своей судьбы – загадочного и притягательного аристократа. Однако избранник девушки втянут в таинственную и рискованную игру, которая может стоить ему жизни. Не задумываясь, Дани бросается на помощь любимому – что значит смертельная опасность, если речь идет о судьбе того, кому она отдала свое сердце, кто пробудил в ней страсть и подарил счастье?..


---------------------------------------------


 Патриция Хэган
 Любовь и роскошь



 Глава 1




 Париж, 1891 год 

 Дани Колтрейн, зябко поведя обнаженными плечами, поплотнее закуталась в белый палантин из меха горностая. Она уже давно знала, что вечера на исходе лета во Франции бывают довольно прохладными, и надеялась, что ее спутник, Перри Рибо, уведет ее в отдаленную часть террасы «Гранд-опера».
 И вот теперь во время антракта она ждала, когда он наконец вернется с шампанским.
 Разноцветные лучи света проникали сквозь витражные сводчатые окна здания. Над головой Дани серебряным светом сияла луна, и девушка словно находилась в центре сверкающей радуги. Широкая юбка ее изысканного розового вечернего платья из муарового шелка трепетала и переливалась тысячью блесток и мерцающих огоньков. Ее высоко зачесанные каштановые волосы – каскад очаровательных кудряшек, которые скрепляли крошечные бриллианты и жемчужины, – отливали золотом.
 Она была самим воплощением красоты, унаследовав изысканную прелесть своей матери, шарм и ум отца. Но сейчас, стоя в магическом сиянии и наслаждаясь его прелестью, она испытывала напряженное, затаившееся в груди волнение.
 Всякий раз, когда Перри удавалось создать ситуацию, в которой он снова и снова пытался убедить ее принять его предложение, она сердилась на себя за то, что попалась в его сети. Он был добрым и привлекательным, но она не испытывала ни малейшего желания выходить за него замуж, как, впрочем, и за любого другого из своих обожателей, упрямо обивающих порог ее дома, в котором она жила вместе с отцом и приемной матерью. Дани казалось, что любовь и брак означают насилие, раболепство и подчинение воли другому человеку… но, слава Богу, ей преподали урок. Никогда больше не позволит она контролировать себя или управлять своими действиями. Никому!
 Она подошла к краю террасы и задумчиво устремила взор на площадь Звезды, раскинувшуюся к западу от Елисейских полей, с ее двенадцатью лучами-улицами, залитыми светом. В самом центре площади возвышалась грандиозная Триумфальная арка, более чем в два раза превышавшая Триумфальную арку в Риме. Идея ее создания принадлежала Наполеону, решившему увековечить память о своей доблестной и победоносной армии.
 Дани чуть повернулась и увидела сияющую площадь Согласия: ничто в ней не напоминало печально известное место, где казнили Людовика XVI, Марию Антуанетту, Лавуазье и многих других.
 Проникнувшись духом истории, Дани невольно вспомнила свое прошлое – полные боли и печали годы, когда она подчинилась воле тети Элейн и жила под ее неусыпным контролем…
 Она вспомнила историю о том, как ее отец, Тревис Колтрейн, прославленный офицер и герой Гражданской войны, женился на красивой и жизнерадостной Китти Райт, которая подарила ему сына. Они поселились в Северной Каролине на ферме, которая досталась им в наследство. Но счастье их было недолгим – несколько лет спустя один из старых врагов Китти похитил ее. Тревис объездил всю страну, вплоть до пустынь Запада, пытаясь отыскать ее, однако выяснил только, что она погибла. Чтобы избавиться от своей глубокой, незаживающей печали, он принял назначение на должность начальника полиции и отправился в Кентукки для подавления тайной террористической расистской организации, пропагандирующей жестокость, – ку-клукс-клана.
 Дани знала, что очень многое от нее скрывали, а то, что рассказала тетя Элейн, было ее собственной, далеко не объективной интерпретацией произошедших тогда событий.
 Знала она и о том, что тетя была сильно увлечена ее отцом, однако в конце концов он женился не на ней, а на ее сестре, Мэрили Барбоу, которая и стала матерью Дани. Элейн так никогда и не смогла простить отцу этого и ненавидела его вплоть до своей смерти.
 Дани вздохнула и в глубокой печали покачала головой. Ненависть, должно быть, разъедала ее сердце, как ржавчина. Ибо отчего еще ее тетя так ожесточилась и создала непреодолимую пропасть между дочерью и отцом?
 К тому времени когда, подарив ему дочь, мать Дани умерла, отец уже выяснил, что его любимая Китти не погибла, а страдала от потери памяти. Впоследствии они воссоединились, и Элейн принялась за воплощение своего черного плана, пытаясь разрушить отношения между Дани, ее отцом и Китти. И весьма в этом преуспела.
 Элейн настояла на том, чтобы Дани поселилась у нее. Отец был против переезда, однако вся атмосфера в доме благодаря бесконечному вмешательству Элейн, а позже и отвратительному поведению самой Дани для всех стала вскоре совершенно невыносимой.
 Сначала Дани жила в имении Барбоу в Кентукки. Когда же Элейн вышла замуж за графа Клода де Бонне, они переехали в Монако, на юг Франции, и поселились в замке де Бонне. Их брак вряд ли можно было считать счастливым, поскольку ни для кого не оставался тайной тот факт, что Элейн вышла замуж за графа исключительно из-за его денег.
 Вместе с собой во Францию Элейн взяла и юного Гевина Мейсона, сына человека, которого она любила, не считая отца Дани, – Стьюарта Мейсона. Стьюарт, как довелось позже выяснить Дани, стал еще одной причиной лютой ненависти Элейн к ее отцу. Он возглавлял местное отделение ку-клукс-клана, и в одной из вооруженных стычек отец Дани застрелил его. Элейн вместе с Гевином в течение долгих лет довольно успешно превращала жизнь Дани в кошмар.
 В поисках любви Дани обратилась к церкви. Она чувствовала себя совершенно потерянной и одинокой. Тогда она не знала, что все письма, которые она писала отцу в поисках примирения, и его ответные послания перехватывались Элейн и уничтожались.
 После смерти графа на дуэли Элейн оказалась в тяжелейшем финансовом положении из-за его огромных игорных долгов. Гевин предложил Дани выйти замуж, рассчитывая – она это прекрасно понимала – однажды наложить лапу на все то, что она унаследует от отца.
 Она неизменно отклоняла предложения Гевина и мольбы тетки и нашла убежище в монастыре, затерявшемся в Приморских Альпах. Без сожаления оставив прошлое, Дани представляла будущее как абсолютное рабство в стенах церкви.
 Неожиданный и запрещенный визит в монастырь ее сводного брата Колта пробудил ее к реальности. Она узнала, что отец живет в Париже и разделил все свое состояние между ней и Колтом. Не подозревая о полученных деньгах, Дани не имела понятия и о том, что, используя грязный шантаж, Гевин Мейсон вынудил служанку отправиться в Америку, представиться Дани и потребовать свою долю.
 Ужасный план раскрылся, когда Колт подробно изложил ей историю о том, как Бриана, служанка, выдав себя за Дани, заставила его поверить в то, что он соблазнил ее. Глубоко раскаиваясь в том, что обесчестил свою собственную сестру, он переписал на ее имя свое состояние и с позором удалился. И только позже, вернувшись в родные края, он узнал, что фамильное ранчо продано.
 Колт последовал за Брианой и Гевином во Францию, где служанка раскаялась во всем, раскрыв преступный замысел. Она все время была против участия в этом грязном деле, но ее шантажировали больным братом, которого она должна была содержать.
 В конце концов Колт при помощи отца выследил Гевина на Санторине, одном из греческих островов, где он обнаружил украденные деньги и Мейсона, убитого одним из его же людей.
 Элейн, как выяснилось позднее, умерла, выбросившись из окна замка де Бонне на скалы после того, как в припадке ревности хотела убить любовницу Гевина Мейсона.
 После длительных раздумий Дани решила, что не хочет быть монахиней, покинула монастырь и отправилась в Париж для того, чтобы лучше узнать свою семью, в общении с которой ей было отказано только из-за того, что она позволила, чтобы за нее принимали решения.
 Дани почувствовала, как теплая нежность захлестнула ее, когда она вспомнила о счастливых днях, проведенных с отцом и приемной матерью в течение последнего года. Тревис Колтрейн оказался таким же прекрасным, каким она представляла его в своих тайных мечтах, а Китти стала ей скорее сестрой, нежели мачехой. Именно Китти помогла ей осознать, как много людей пострадали из-за ее неспособности принимать собственные решения, из-за того, что она позволила посторонним вмешиваться в свою жизнь.
 Дани обожала Китти и считала, что та обладает независимым характером, – она смогла полюбить мужчину, сохранив при этом свою индивидуальность.
 Дани хотела во всем походить на мачеху.
 Китти помогла ей понять, что только она сама может сделать свою жизнь насыщенной и счастливой. Отец оставил ей довольно приличное состояние, и теперь у нее были деньги для того, чтобы делать все, что душе угодно.
 Но об одном она мечтала больше всего – о независимости, которой была лишена все эти годы.
 Звук голоса Перри, окликнувшего ее, мгновенно вырвал Дани из паутины прошлого. Она обернулась к нему.
 Перри Рибо с вьющимися темными волосами и ' смеющимися карими глазами отличался не только красотой, но и умом. Получив образование в Оксфорде в Англии, он безупречно говорил на английском с едва заметным французским акцентом. Однако даже если бы это было и не так, языкового барьера между ними все равно не существовало бы, ибо Дани прекрасно владела французским.
 Они встретились на приеме в посольстве. Перри должны были вот-вот назначить послом, он происходил из богатой, влиятельной семьи. Дани считала его компанию более чем приятной и с радостью принимала приглашения Перри посетить различные светские торжества. Она стремилась только к дружбе, однако после нескольких месяцев знакомства он сделал ей предложение. Она отказала, но он был неутомим и добивался ее согласия.
 Он протянул ей бокал искрящегося шампанского и улыбнулся – темные глаза горели неподдельной любовью.
 – Прошу прощения, дорогая, за то, что заставил вас ждать, но в зале слишком много народа.
 Она взяла шампанское, мечтая о том, чтобы поскорее услышать серебряный звон колокольчика, возвещающего о начале заключительной части представления. Дани предчувствовала, чем закончится слишком продолжительное пребывание наедине с Перри.
 И ждать ей пришлось недолго.
 Он напряженно смотрел на нее и вдруг, словно не в силах сдержаться, швырнул свой бокал в темноту, а затем, к огромному изумлению Дани, проделал то же с ее бокалом. Затем одним быстрым движением он прижал ее к груди и, застонав, стал целовать ее лицо.
 – Дани, о, Дани, мое сокровище, любовь моя! Почему ты так мучаешь меня? Неужели не понимаешь, что должна стать моей женой?
 Она уперлась руками о его грудь и изо всей силы оттолкнула его. Рассерженно качая головой, она возмутилась:
 – Перри! Прекрати! А не то я закричу! Клянусь, именно так я и поступлю…
 – Нет. – Он накрыл ее губы своими – теплыми, требовательными. Его руки жадно двигались по ее спине, прижимая ее еще ближе.
 Дани продолжала сопротивляться его напору, обрушивая на его грудь удары своих маленьких кулачков. Но постепенно почувствовала, как ее собственное тело предает ее. Она не любила Перри, и тем не менее жар желания охватил ее. Никогда не приходилось ей видеть мужчину так близко и в таком возбуждении. Мысленно она приказала своему сердцу, телу, разуму остыть, не сметь поддаваться мучительному желанию, которое разогревало кровь, превращая ее в горящую лаву страсти.
 Она таяла в его объятиях, однако это длилось лишь одно короткое мгновение. Именно в это решающее мгновение, когда она вот-вот была готова уступить, ее словно ударило и она со всей очевидностью поняла, что поддаться – значит, позволить управлять собой… сделать что-то вопреки собственным желаниям.
 Дани инстинктивно сжалась в его объятиях. Она признавалась себе в том, что познала желание, что мечтала вознестись на неописуемые вершины страсти и удовольствия, однако только тогда, когда сама этого захочет. Никогда она не позволит кому бы то ни было соблазнить себя!
 Перри почувствовал ее сопротивление, понимая, что снова проиграл. Он освободил ее из объятий и в серебряном сиянии лунного света печально посмотрел на нее.
 – Дани, любовь моя, что мне сделать, чтобы доказать тебе, как сильно я люблю тебя? – в отчаянии прошептал он. – Ты разбиваешь мне сердце. Ты…
 Дани приложила пальчик к его губам, призывая замолчать.
 – Я не люблю тебя, Перри, – сказала она ему. – Ты мне нравишься. Очень. Но я не люблю тебя. И никогда не полюблю… никогда не выйду за тебя замуж. – Она искала в его глазах хоть намек на то, что он понимает ее, однако он продолжал безумным взглядом смотреть на нее, совершенно оглушенный.
 Она резко вздохнула, отвернулась и тут же почувствовала его руки на своих плечах. Он предпочел не заметить, как она съежилась от его прикосновений.
 – Дани, я уже говорил тебе прежде: я сделаю так, что ты полюбишь меня. Мы предназначены друг для друга…
 Она вздрогнула – раздался звонок, возвещающий о начале действия.
 – Тебе просто нужна жена, Перри! – вскричала она в отчаянии, поскольку не могла добиться его понимания. – У тебя есть карьера. И ты хочешь для полного набора обзавестись еще и женой. Ты думаешь, что в этом и заключается смысл жизни!
 Он чуть сощурился в смущении:
 – А это не так? А ты не этого хочешь, Дани? Выйти замуж? Иметь мужа? Свой дом? Детей? Вести восхитительную светскую жизнь?
 Она сдержала дыхание, препятствуя выходу наружу клокотавшей внутри ярости. Наконец, когда почувствовала, что снова контролирует себя, Дани сказала:
 – А зачем надо иметь супруга? Детей? Почему я не могу делать карьеру и вести восхитительную светскую жизнь сама? Почему я должна жить для других людей?
 Он недоверчиво посмотрел на нее, словно никогда прежде по-настоящему не видел ее.
 – Ты… ты не хочешь выходить замуж? Иметь семью? – Он покачал головой, уверенный в том, что просто неверно расслышал ее. – Почему… Какая еще карьера может быть у женщины за исключением семьи?
 Она хотела возразить, однако просто покачала головой и рассмеялась, мягко и грустно:
 – Неужели не понимаешь, Перри? Я сама ищу ответ на эти вопросы.
 Он бросил на нее взгляд, полный одновременно замешательства и злости, однако подал руку, чтобы проводить ее обратно.
 Вместе они прошли через величественный зал времен Второй Империи, богато украшенный классическими статуями, миновали Итальянскую ложу с ее крытой галереей, поддерживаемой огромными колоннами из белого мрамора.
 Мраморные ступени главной лестницы, балюстрада были вырезаны из прекраснейшего оникса. По обе стороны лестницы стояли блистательные солдаты гвардии Республики в невероятных мундирах красного и белого цветов, в золотых шлемах, сверкающих в свете струящихся хрустальных люстр, гордо держа шашки наголо.
 Все вокруг сверкало элегантными нарядами элиты Парижа, и для Дани это был настоящий сказочный мир. Зачарованная пышным окружением, она не замечала недовольства Перри, как, впрочем, и восхищенных взглядов тех, кто молчаливо признавал, что она самая красивая женщина среди собравшихся в этом роскошном увеселительном месте.
 Они отыскали свои места. Дани устремила все внимание на представление, игнорируя Перри, который бросал на нее украдкой недоуменные взгляды. Он не предпринял ни одной попытки взять ее за руку, что неизменно делал прежде. И хотя Дани нравилась их дружба, она с горечью была вынуждена признать, что после сегодняшнего вечера всякие отношения между ними закончатся. Он жаждал полной власти, а ее одна только мысль о подобной судьбе наполняла холодным страхом и немой яростью.
 В гробовом молчании он проводил ее до дома. Они остановились у щедро украшенных орнаментом железных ворот. Сияющие фонари из меди и стекла красовались на каменной стене, воздвигнутой вокруг особняка. Впереди неясно вырисовывались очертания внушительного двухэтажного дворца, окна которого тепло светились, словно приглашая заглянуть внутрь.
 – Не хочешь зайти и выпить немного бренди? – вежливо предложила Дани. – Уверена, что отец еще не спит и, несомненно, будет рад насладиться твоей компанией.
 Он покачал головой, какое-то мгновение задумчиво смотря на дом, затем взглянул на нее:
 – Я действительно люблю тебя, Дани. Поверь. Но я так больше не могу. Видеть тебя. Быть рядом с тобой. И все время испытывать боль из-за того, что у меня нет никакой надежды… – Он снова покачал головой, вздохнув. – Я, к сожалению, не из тех людей, которые могут предаваться неосуществимым иллюзиям. Это совершенно бесполезно и несет только разочарование… и боль.
 Дани кивнула:
 – Понимаю, Перри. Я просто еще не готова выйти замуж ни за тебя, ни за кого-либо еще. Возможно, никогда не буду готова.
 Он вздрогнул. В мягком сиянии света в его глазах заблестела ярость.
 – Значит, ты играешь мной! – обвинил он, повышая голос.
 Соответственно вырос гнев Дани. И как только посмел он намекнуть ей на подобное? Господи, неужели все мужчины полагают, что если женщина приняла их приглашение выйти вместе в общество, они являются кандидатами в мужья?
 – Я возмущена вашими намеками, – резко сказала она. – Я не просила у вас большего, чем дружба. И если вы посчитали это игрой, следовательно, пребываете в досадном заблуждении.
 Она приподняла юбки и сердито прошла сквозь открытые ворота.
 Перри сокрушенно воскликнул:
 – Дани, подожди! Я не это имел в виду. Я просто так сильно люблю тебя и…
 Она не слышала его, торопливо взбегая по ступенькам, стремительно пролетев мимо швейцара, на лице которого появилось выражение недоумения и замешательства.
 Она вошла в круглый вестибюль с мраморным полом, стены его были обиты атласом светло-зеленого цвета с цветочным орнаментом – листья плюща были из темно-зеленого бархата.
 Остановившись, Дани позволила Клетусу, дворецкому, взять белый меховой палантин и направилась к покрытым роскошным ковром оттенка бургундского ступенькам, ведущим на второй этаж особняка. По обе стороны лестницы располагались две позолоченные, украшенные резьбой подставки, а на них светильники из золоченой бронзы.
 На втором этаже она повернула налево, к своим комнатам, когда неожиданно Китти из своего крыла приветливо окликнула ее:
 – Дани, добрый вечер. Ты не предложила Перри зайти и выпить что-нибудь на ночь?
 Дани вдруг почувствовала, что ей необходимо поговорить с Китти, и подошла к ней. На мачехе был великолепный изумрудный пеньюар. Волосы, цвета сияющего летнего заката, мягко ниспадали ей на плечи.
 Дани умоляюще прошептала:
 – Могу я зайти и поговорить с тобой, если, конечно, не потревожу папу?
 Сразу же почувствовав, что что-то случилось, Китти пригласила ее к себе.
 – Он в посольстве, готовится к завтрашнему отъезду в Панаму. Заходи, и давай выпьем по бокалу вина.
 Дани обожала гостиную Китти. Едва переехав в Париж, мачеха страстно увлеклась изучением дизайна интерьера, в результате чего особняк Колтрейнов превратился в образец вкуса и высокой культуры. Приглашение посетить его было настоящим подарком, получить который жаждали представители светской и правительственной аристократии Парижа.
 Особое восхищение Дани вызывал внушительный секретер красного дерева, выполненный в стиле рококо. Он стоял как раз подле дверей, услаждая взор своим изысканно вырезанным фронтоном в виде шеи лебедя и необычными выгнутыми ножками. Как-то Китти упомянула о том, что он относится к 1775 году.
 Подле него стояло кресло периода Георга I из орехового дерева, боковины которого были украшены раковинами и завершались шаровидными ножками.
 Рядом с секретером, на стене, задрапированной желтым муаровым шелком, висели два подсвечника невообразимой красоты – вырезанные из дерева и позолоченные, с декоративными птичками, факелами, пшеничными снопами и хрустальными каплями.
 Китти пересекла комнату и остановилась у маленького китайского столика с двумя потайными отделениями, где она обычно хранила бутылочку вина, предназначенную для вечерних бесед. Это был один из ее любимейших экземпляров, и она наблюдала, довольно улыбаясь, за тем, как Дани восхищалась другими предметами обстановки… плодами долгих часов утомительных поисков в затерявшихся антикварных магазинчиках Франции.
 Она налила им обеим по бокалу розового вина, подала бокал Дани и показала ей свое последнее приобретение, гармонично дополнявшее интерьер гостиной.
 – Сокровище, – гордо объяснила она, когда они встали перед картиной, на которой были изображены молодой человек и девушка, обнимавшие друг друга, на деревянных качелях, подвешенных на толстых веревках к ветви дерева. – На прошлой неделе я была на приеме в честь нового немецкого посла, денек выдался замечательный, и я решила прогуляться до дома пешком. И по пути наткнулась на крохотный магазинчик на улице Руссо, владелец которого даже и не знал работы Пьера-Опоста Кота. Он умер в 1883 году, и его картины становятся все более ценными с каждым годом.
 Дани очень понравилась картина. Под влиянием Китти она весь прошедший год занималась изучением искусства и теперь могла по достоинству оценить работу Кота.
 Китти сделала Дани знак рукой, приглашая ее присоединиться к ней на диване – шедевре неоклассицизма 1786 года, – и Дани кивнула и села рядом. Китти отыскала эту прелесть, обитую голубым бархатом, с грациозным изгибом спинки и легкими, тонкими деревянными ножками и подлокотниками, на улице Бонапарта.
 – Ты просто чудо! – воскликнула Дани. – Боюсь, мне нужно еще многому научиться.
 – Девочка, ведь ты выросла среди произведений искусства, – поспешила напомнить ей Китти. – Я слышала, что когда-то семья де Бонне обладала одной из самых ценных коллекций живописи во Франции.
 Дани печально улыбнулась:
 – «Когда-то» – самое подходящее слово. Припоминаю, что, когда мы только переехали в имение, залы были увешаны картинами, однако когда везение покинуло графа из-за его пагубной страсти к игре, то же самое произошло и с редкой коллекцией картин. К тому времени когда он был убит на дуэли, все залы совершенно опустели.
 Китти вздохнула:
 – Какая утрата. Однако давай же наслаждайся вином, а я расскажу тебе о путешествии твоего отца.
 Она стала рассказывать о том, как Фердинанд Лессепс, известный французский инженер, который руководил строительством Суэцкого канала, организовал акционерное общество с целью прорыть канал через Панамский перешеек, однако это предприятие оказалось весьма сложным и дорогостоящим. Два года назад компания распалась, и большое количество акционеров лишились своих сбережений. В результате чего стали раздаваться требования к проведению парламентского расследования, и американское правительство обратилось к Тревису с просьбой отправиться в Панаму и ознакомиться с ситуацией до начала официальных слушаний по этому делу, поскольку оно затрагивало интересы многих американских инвесторов.
 Дани слушала, однако без особого интереса, поскольку все еще была раздражена словами Перри.
 Наконец Китти решила подтолкнуть ее:
 – Что-то не так, Дани? Тебе хотелось поговорить со мной?
 Дани испытала прилив благодарности и поспешила рассказать обо всем, что случилось, и поделиться своими чувствами.
 Китти внимательно слушала, иногда кивая, но сохраняя молчание до тех пор, пока Дани не закончила. А затем постаралась, чтобы ее голос прозвучал как можно мягче:
 – Я знаю, ты сама хочешь распоряжаться своей жизнью, дорогая, но уверена ли ты, что не путаешь борьбу за независимость с упрямством?
 Дани, не понимая, сощурилась:
 – Упрямство? С чего ты взяла?
 – Тебе, вероятно, очень сложно научиться принимать свои собственные решения после того, как совсем недавно каждую твою мысль контролировала тетя Элейн, однако именно потому, что сейчас ты хочешь решать все вопросы своей жизни сама, не закрывай сердца для любви.
 – Китти, я не понимаю…
 Китти вздохнула, встала и начала шагать по гостиной. Господи, она не была матерью этой девочки, не воспитывала ее, а только-только начала узнавать – прошел год со времени их близкого знакомства. Она понимала, что существует тонкая граница между ненавязчивым советом и грубым вмешательством, однако Китти никогда не жеманничала, когда дело касалось чего-то серьезного, поэтому сейчас решила пойти в наступление.
 – Не отрицай возможности когда-нибудь полюбить Перри, Дани, – сказала она. – Ты столь убеждена в своем желании быть независимой, что, возможно, просто предпочитаешь отказаться от любви.
 Дани гневно тряхнула головой, и каштановые кудри упали на плечи.
 – Я не люблю Перри, Китти, – жестко, с напором сказала она.
 – Однако ты так расстроилась… – возразила Китти.
 – Да, – без промедления согласилась Дани, – расстроилась и рассердилась, поскольку он посмел намекнуть, что я играла с ним. С каких, интересно, пор женщина обязана выходить замуж за человека из-за того, что она принимает его приглашения на светские рауты? Почему считается, что я ищу мужа, если мне просто приятно выходить в свет с молодым человеком?
 Неожиданно Китти разразилась сумасшедшим смехом, снова опустилась на диван и закрыла лицо ладонями.
 Дани, озадаченная поведением мачехи, собиралась потребовать объяснений, но Китти успокоилась и крепко сжала ее руки:
 – О, Дани, ты, словно эхо моего собственного негодования, которое кипело во мне, когда мне было столько, сколько тебе сейчас. Я не хотела смеяться, однако столько вспомнила…
 Ты права, Дани, – продолжала она. – Несомненно, ты ничем не обязана Перри. Ты не должна давать ему какие-либо объяснения, касающиеся твоих чувств.
 Дани преисполнилась благодарности, однако почувствовала, что надо продолжить исповедь:
 – Я не могу не чувствовать себя немного виноватой, поскольку причинила ему боль и…
 – Нет! – резко вскричала Китти. – Ты не должна быть ответственна за то, что чувствует другой человек, – только за то, что переживаешь сама. Запомни: ты никогда не несешь ответственности за то, какую реакцию вызывают у другого твои чувства и принципы. – Она помедлила и крепко обняла девушку. – Я люблю тебя, Дани. Для меня ты дочь, которую я никогда не имела, но страстно желала, и я хочу, чтобы ты была счастлива.
 Дани широко улыбнулась:
 – Я знаю, и я так благодарна судьбе, что у меня есть такой друг, как ты.
 Они выпили еще по бокалу вина, и Китти снова повторила свое предложение, чтобы Дани отправилась в путешествие.
 – Потрать немного своих денег, посмотри на мир, попробуй все, что он предлагает.
 Дани заверила, что уже думала об этом. Однако потом объявила:
 – По правде говоря, я не хочу выглядеть легкомысленной дебютанткой или богачкой из высшего общества, порхающей по миру, не имея никакой другой цели, кроме как получать удовольствия. Мне нужны настоящая цель, смысл жизни, карьера. Я хочу независимости… хочу жить собственной жизнью и ни от кого не зависеть.
 Глядя на приемную дочь глазами, сияющими внутренним теплом, пробужденным вином и любовью, Китти заключила Дани в объятия и прошептала:
 – Тогда действуй, Дани, дорогая. Если это и есть твоя мечта – отправляйся в путь и найди ее!




 Глава 2


 Люрлин, личная горничная Дани, разбудила ее за несколько минут до семи.
 Стоило Люрлин раздвинуть белые парчовые портьеры, как в комнату полился поток солнечного света
 – Bonjour, mademoiselle  1 . Ваш отец хочет, чтобы вы присоединились к нему за завтраком на террасе.
 Дани потянулась, зевнула и счастливо улыбнулась:
 – Замечательно. Я надеялась увидеться с ним до того, как он уедет.
 – Мне наполнить для вас ванну? – предложила Люрлин.
 – Пожалуй.
 Она обожала свою огромную кровать, как, впрочем, и все в этой комнате. Хотя Китти и предоставила Дани свободу выбора в отношении убранства комнаты, она, вне всяких сомнений, постоянно руководила ей, и результаты оказались совершенно прелестными. Дани села и снова потянулась.
 Изысканно задрапированный балдахин над кроватью, сотканный из великолепного, ручной работы бельгийского кружева. Рядом – прекрасный комод времен Людовика XV из древесины ценного бразильского дерева дальбергии с фиолетовыми прожилками. Комод украшали позолоченные бронзовые инкрустации высочайшего качества. Каждое утро независимо от времени года на него неизменно водружался букет свежих цветов из ухоженных садов Китти.
 Всего несколько месяцев назад на аукционе в одном из имений Дани и Китти отыскали бюро времен королевы Анны. Украшенное вставками из отлитой вручную меди, оно содержало несметное количество разнообразных полочек и отделений для бумаг.
 В дальнем углу комнаты стояли белое пианино и кресло на двоих в стиле английского ампира, обитое испанским бархатом и расшитое вручную лебедями и гусями.
 Стены украшали панели из букового дерева и обои во фламандском стиле.
 Однако больше всего в своей комнате Дани обожала стену, противоположную той, возле которой стояла кровать: на ней размещались картины, привезенные из Франции, Англии и Австрии, представлявшие четыре века европейского пейзажа.
 Дани приняла ванну. Затем с помощью Люрлин зачесала волосы назад в пучок, что заняло очень мало времени, и украсила прическу шифоновым шарфом того же оттенка цвета лаванды, что и ее платье.
 Быстрым взглядом она обвела великое множество хрустальных флаконов на позолоченном по углам зеркальном подносе, стоявшем на трюмо, и выбрала тот, который отец привез ей весной из Австрии. Она обильно надушилась, поднялась и придирчиво оглядела себя в большом овальном зеркале, висевшем над столом и отображавшем ее в полный рост.
 Люрлин, вертевшаяся поблизости, в восторге всплеснула руками:
 – О, mademoiselle, вы, как всегда, прелестны, словно дыхание свежего ветерка весенним утром!
 Дани поблагодарила ее за столь изысканный комплимент и продолжала задумчиво изучать свое отражение. У нее была только одна-единственная фотография матери, которая хранилась в маленьком золотом медальоне, неизменно украшавшем шею Дани. Ее дед Барбоу дал его Дани, когда она была еще совсем ребенком, и с тех пор он стал ее самым любимым сокровищем. А когда она снова вернулась в Кентукки, то не раз до замужества тети Элейн подолгу в молчании рассматривала огромный, во весь рост, портрет матери, который висел в гостиной, стараясь запечатлеть каждую черточку родного лица.
 Мама, вспоминала Дани, была такой же высокой, как и она сама. Ее волосы тоже были каштановыми, а брови коричневыми. Однако в отражении зеркала она замечала и сходство с отцом – густые ресницы, упрямый изгиб подбородка.
 Мужчины говорили, что она красива. Дани удивлялась – действительно ли это так, – затем про себя рассмеялась не без некоторой доли тщеславия и решила, что по крайней мере она привлекательна.
 Раздался стук в дверь. Люрлин открыла ее и вернулась с охапкой длинных красных роз. Понимающе улыбаясь, объявила:
 – От месье Перри Рибо. Прочитать карточку?
 Дани ответила резко, почти раздраженно:
 – Нет! Я прочитаю ее позже. Я опаздываю на завтрак.
 Прошуршав юбками, Дани промчалась мимо застывшей в недоумении Люрлин.
 Стеклянные двери открывались из столовой на широкую мраморную террасу. Сверху спускались вьющиеся виноградные и благоухающие жасминовые ветки. Сквозь обильную листву деревьев к террасе тянулись потоки золотого солнечного света, словно маня и завораживая журчащие бриллианты брызг, рожденных витиеватым фонтаном, расположенным посреди великолепных лилий Китти.
 Узкая, обсаженная декоративным кустарником тропинка вела от фонтана в прекрасный сад. Множество птиц, слетевшихся к этому тщательно созданному раю, рождали своими звонкими голосами единую прелестную мелодию, поднимавшуюся ввысь. Бесчисленные бабочки всех вообразимых цветов порхали среди царства цветов, совершенно равнодушные к гулу цивилизации за густой, охраняющей живой изгородью, скрывавшей этот рай от шумной улицы Бордо.
 Имение, предоставленное семье Колтрейн правительством, было весьма удобным и привлекательным и располагалось на холме, с которого открывался великолепнейший вид на северо-восточную часть города.
 Дани обожала раскинувшийся перед ней вид, однако еще большую радость она почувствовала при виде сидящего на террасе за круглым стеклянным столом мужчины.
 Зрелые годы не лишили Тревиса Колтрейна ни статности, ни привлекательности. Он был все еще таким же прямым, высоким, с широкими плечами и твердыми, упругими мышцами рук и ног. Серо-стальные глаза выдавали в нем ум, проницательность и образованность человека, живущего в гармонии с собой и наслаждающегося своим миром. А легкий налет серебра на висках лишь добавлял прелести его шарму.
 Тревис Колтрейн неизбежно привлекал к себе восхищенные взгляды женщин. И он был ее отцом, думала Дани с гордостью.
 Она поспешно вышла на террасу и, встав подле отца, обвила его руками. Запечатлев поцелуй на его макушке, она пропела:
 – Bonjour, папочка!
 Тревис сжал ее запястье в ответном приветствии.
 – Да уж, папочка, – усмехнулся он. – Звучит так, словно я какой-то старик. Я тебе такого напоминаю?
 Дани весело покачала головой:
 – Ну конечно же, нет! Ладно, bonjour, отец.
 – Это уже лучше, – чуть насмешливо, нежно пробормотал он. – Доброе утро, прелестная дочка. – Он был искренне благодарен ей за установившуюся между ними за последний год близость.
 Она села подле него, отмахиваясь от предложенного им серебряного подноса с горячими хрустящими круассанами, намазанными маслом.
 – Я должна следить за фигурой, – весело процитировала она любимое выражение Китти, – чтобы мужчины следили за мной.
 Тревис поднял бровь:
 – Например, Перри Рибо? Я слышал, что он прислал сегодня утром розы.
 Дани скорчила гримаску:
 – Боюсь, розы не загладят его вину: он обвинил меня в том, что я якобы играю с ним, но не хочу выходить за него замуж.
 Блеск глаз Тревиса как-то незаметно потух, а голос приобрел необыкновенную серьезность, когда он произнес, накрыв ее руку своей:
 – Китти рассказала мне о вашем разговоре прошлой ночью, Дани, и я полностью согласен с тобой: он не имел права делать подобные намеки. Хочешь, я поговорю с ним?
 Она покачала головой.
 – Не хочу больше думать об этом, – объявила она. – Если он так себя ведет, очень жаль. Я проживу и без его дружбы.
 Тревис одобрительно кивнул.
 – Правильно, – сказал он, а затем с любовью добавил: – Однако я не могу обвинять его за эту попытку. Ты прелестна, Дани, совсем как твоя мама, и в тебе есть шарм и грациозность, хотя я иногда подозреваю, что ты унаследовала немного ехидства от своего папочки, – подмигнул он.
 – Ну что ж, если это так, то это просто замечательно, – сказала она. – Жаль, что я не унаследовала это раньше, много лет назад, когда тетя Элейн начала свое злое…
 Фраза повисла в воздухе: Дани решила, что не стоит воскрешать неприятную тему. Еще когда она только приехала в Париж, они провели немало часов, разговаривая об этом, и тогда же вместе пришли к выводу, что наилучшим будет объясниться начистоту, обсудить все, а затем постараться забыть. И вот она чуть снова не начала…
 Она резко сменила предмет разговора и спросила:
 – Надолго ты уезжаешь? Всего через три недели открывается сезон балета в «Гранд-опера», и я и Китти с нетерпением ждем, чтобы ты сопровождал нас. Каждая женщина в Париже непременно позеленеет от зависти к нам.
 Тревис примирительно объяснил, что при самом удачном стечении обстоятельств он задержится больше, чем на три недели, возможно, на месяц или даже дольше.
 – Сегодня днем на поезде я отправляюсь в Шербур и уже там сяду на корабль. Честно говоря, – добавил он, наливая себе еще одну чашку чая, – я боюсь этого путешествия. Мне бы хотелось, чтобы Китти сопровождала меня.
 – О, так возьми ее с собой, прошу тебя, – быстро произнесла Дани, понимая, что, вероятно, именно ее присутствие мешает Китти поехать. – Я великолепно справлюсь здесь и одна. А вы вдвоем могли бы провести замечательные каникулы.
 Тревис покачал головой и убедил ее в том, что она ни в коем случае не является причиной того, что Китти оставалась дома.
 – Климат там неважный, так же как и политическая обстановка на данный момент. А кроме того, она хочет быть здесь, когда начнутся сезон балета и новые занятия в Сорбонне.
 Дани вспомнила, как Китти однажды упомянула о том, что посещает там курс лекций, и даже начинала подумывать присоединиться к ней. История университета впечатлила ее. Расположенный неподалеку от маленькой площади, которая называлась площадь Сорбонны, он получил свое имя от Робера де Сорбонны, который основал его в 1253 году. Рядом с главным входом располагалась церковь Сорбонны, и именно там был похоронен кардинал Ришелье. Будучи властным кардиналом и главой Сорбонны, он издал распоряжение о том, что факультет должен быть независим от Парижа и от Франции и подчиняться только Совету Сорбонны. Преподавателям предоставлялась довольно большая свобода, что и было причиной духа независимости, витавшего в университете.
 Неожиданно глаза Тревиса вспыхнули, и он, взглянув на дочь, спросил:
 – А почему ты не последуешь совету Китти и сама не отправишься немного попутешествовать? Ты молода. Умна. Красива. Финансово независима. Почему ты ничего не предпринимаешь в своей жизни? Его слова мгновенно причинили Дани боль.
 – Я бы не сказала, что учиться узнавать и любить мою семью означает ничего не предпринимать.
 Тревис незамедлительно извинился:
 – Прошу прощения. Я не собирался критиковать тебя. – Он пытался заглянуть ей в глаза, а затем страстно произнес: – Я думаю, теперь мы действительно знаем друг друга, Дани. И горячо любим друг друга, поэтому, возможно, именно сейчас настало самое время попробовать и другие вещи в жизни, встретить новых людей, заняться самообразованием, изучить получше мир вокруг тебя.
 Она задумчиво кивнула:
 – Возможно, ты прав.
 Он сунул руку в карман сюртука, вытащил длинный белый распечатанный конверт и протянул его ей. Он был адресован ему в посольство.
 – Возможно, тебе стоит начать с того, чтобы совершить последнее путешествие в Монако.
 Она робко взяла конверт и извлекла из него сложенное письмо. Пока она пробегала глазами страницы, Тревис объяснял:
 – Как ты знаешь, когда Элейн умерла, она была полностью разорена. Из-за своей страсти к игре граф потерял все состояние семьи. Элейн начала продавать свои драгоценности и ценные предметы мебели. Именно поэтому она поддержала план Гевина Мейсона, который едва не увенчался успехом и целью которого было заполучить обманным путем деньги, принадлежащие тебе и Колту.
 Дани закрыла глаза от болезненного воспоминания.
 – Я не хочу еще раз проходить сквозь все это. Я тут же вспоминаю о монастыре, о том, что случилось, и о том, как я едва не потеряла тебя навсегда.
 Он пробормотал что-то, соглашаясь с ней, а затем продолжил:
 – Я отправился туда затем, чтобы закрыть имение, сохранить то, что от него осталось, и именно тогда выяснил, что могу оставить имение за тобой, заплатив невыплаченные долги.
 – Я никогда не хотела его, – тихо напомнила ему Дани.
 – Верно. Тогда ты именно так и сказала. Однако я заметил, что, когда Элейн переехала во Францию, она взяла с собой все то, что имело хоть какую-нибудь ценность из имения Барбоу в Кентукки, все то, что хранило воспоминания о твоей матери и ее семье. Все это снова может вернуться тебе.
 Дани покачала головой:
 – Я по-прежнему не хочу его. Никогда не хотела снова возвращаться туда. И уж точно не собираюсь жить там.
 – Это письмо, – продолжил Тревис, – от адвоката из Тулона, который говорит, что у него есть покупатель на собственность. Ты увидишь, что предложенная сумма невелика, однако она будет весьма приличным добавлением к твоему банковскому счету.
 Дани отложила письмо в сторону, когда Китти зашла на террасу.
 – Тогда продай его, – сказала она. – Как я уже говорила, для меня в нем сосредоточены только печальные воспоминания, и я никогда не захочу вернуться.
 Китти пожелала им доброго утра, затем Дани рассказала ей о письме.
 – Я отдам письмо адвокату до своего отъезда и скажу, что ты принимаешь предложение, – сказал Тревис.
 Дани пожала плечами:
 – Отлично. Я буду рада, если оно будет продано и навсегда уйдет из моей жизни.
 Китти задумчиво слушала ее, а затем промолвила:
 – Дани, давай поедем туда.
 Дани покачала головой:
 – Зачем, Китти? Чтобы ожили старые воспоминания о том, как страшно было, когда тетя Элейн руководила каждой моей мыслью… или как ужасно было расти рядом с таким распутным маленьким монстром, как Гевин? Нет уж, спасибо. Я ничего не забыла в Монако, и у меня нет никаких причин возвращаться туда.
 – Я не согласен, – вмешался Тревис.
 Дани повернулась и недоверчиво уставилась на него. Отец и Китти обменялись понимающими улыбками, а затем он сказал:
 – Я знаю, почему Китти считает, что ты должна поехать, котеночек. В доме все еще хранятся вещи, принадлежащие семье твоей матери, которые тебе, возможно, хотелось бы сохранить. Я не знаю, что может находиться там, поскольку после смерти Элейн я дал адвокату указания закрыть имение и сообщить нам, если кто-нибудь проявит интерес к его покупке. Ты не знаешь, что можно отыскать там.
 Дани не хотела ехать, и все же она знала, что Тревис и Китти, вероятно, правы: в имении вполне могло сохраниться несколько предметов, вещей, которые никому, кроме нее, не нужны. Элейн, вне всяких сомнений, продала все, что имело хоть какую-то ценность.
 – Ну так что же? – спросила Китти, и полная надежды улыбка окрасила ее привлекательное лицо. – Скажи только слово, и я начну собираться. Мы отправимся в экипаже, чтобы что-то привезти обратно.
 Дани все еще сомневалась, что поступает верно. И все же разнообразие не помешает. Возможно, ей понравится и она последует совету Китти и затем немного попутешествует.
 В дверях террасы появился Клетус, дворецкий.
 Заметив его присутствие, Китти спросила:
 – Да, Клетус. В чем дело?
 Он кивнул Дани:
 – Месье Перри Рибо хочет видеть вас, мадемуазель.
 Дани словно окаменела. И как только он посмел прийти с визитом в столь ранний час, без приглашения, особенно после того, как оскорбил ее прошлой ночью?
 – Скажите ему, что я не желаю его видеть, – сухо приказала она Клетусу. Затем посмотрела на отца, на Китти и объявила: – Возможно, мне действительно необходимо ненадолго уехать. Отправимся в Монако сразу же, как только соберемся.
 Китти радостно захлопала в ладоши. Тревис одобрительно улыбнулся.
 Дани, как ни странно, вздохнула с облегчением. Она встретится со своими воспоминаниями и, сделав это, возможно, оставит их навсегда в прошлом… и направится с высоко поднятой головой навстречу будущему… для того, чтобы принимать свои собственные решения, создавать свою собственную судьбу.




 Глава 3


 Дани и Китти покинули Париж спустя неделю после отбытия Тревиса в Панаму. Он настоял на том, чтобы они отправились на поезде, поскольку южная дорога через Французские Альпы была слишком ухабистой, узкой и опасной. Если бы они отправились в экипаже, то провели бы в пути несколько дней. Кроме того, им бы потребовались кучер и надежная охрана.
 Они взяли с собой официальные наряды, поскольку Китти отправила подруге в Марсель послание, в котором сообщала, что они будут проезжать мимо и между поездами у них выдастся немного времени, чтобы выпить по чашечке чая. Подруга незамедлительно ответила, и в ее письме содержалась настоятельная просьба о том, чтобы они остались у нее по крайней мере на пару ночей.
 Китти обсудила это приглашение с Дани, указав на то, что они никуда не торопятся и должны наслаждаться каждым мгновением путешествия и извлечь из него как можно больше приятных впечатлений.
 – Тебе понравится Рабина Алтондерри, – убеждала она Дани. – Я встречалась с ней, когда она приезжала в Париж, чтобы приобрести необходимые вещи для своего дома, который они вместе с мужем построили в Марселе. Он занимает должность посла в посольстве, и мы вчетвером посещали различные светские рауты.
 Мы также разделяем восхищение работами Ван Гога, – продолжала Китти, – и Рабине повезло найти одну из его прелестных работ, «Портрет папаши Таити». Это случилось незадолго до смерти художника. Можешь представить, сколько она стоит сейчас?
 Они добрались до Марселя утром, комфортно проведя ночь в отдельном купе, которое предусмотрительно зарезервировали заранее. Дани проснулась с первыми лучами солнца и в изумлении стала наблюдать за открывавшимся из окна захватывающим пейзажем. Она всегда считала деревенский пейзаж прелестным, ведь он был столь богат экзотическими растениями – апельсиновое дерево, эвкалипт, лимон, олива и розовый лавр, наполнявший воздух своим ароматом. Пальмы и кактусы придавали местности облик далеких тропиков.
 Насколько знала Дани, Марсель был одним из самых больших морских портов Франции. Она никогда прежде не видела кобальтово-синих миниатюрных заливов, напоминающих фьорды, однако слышала, что они очень красивы. Она также страстно желала посмотреть легендарный замок Иф, из которого сумел совершить побег таинственный герой Дюма граф Монте-Кристо, а также маленькие, сверкающие на солнце, словно драгоценности, белые песчаные пляжи возле Кавалер, Лаванду и Памплонь.
 Едва они сошли с поезда и теплое летнее солнце обогрело их своими ласковыми лучами, как их встретил кучер в роскошном пурпурном атласном сюртуке с белыми лацканами, в белых обтягивающих панталонах для верховой езды и ботфортах из сверкающей черной кожи. Он снял белую шляпу рукой, обтянутой безукоризненно белой перчаткой, и поклонился:
 – Мадам и мадемуазель Колтрейн. Меня зовут Альфонс, я являюсь кучером мадам Алтондерри и, как только погружу ваши саквояжи, отвезу вас в Дерриато. Прошу вас, пройдемте со мной к экипажу.
 Когда он отвернулся, Дани и Китти обменялись веселыми взглядами, и Китти, захохотав, прошептала:
 – Дерриато! Хотя из всего того, что рассказывала мне сама Рабина, и из рассказов в парижских кругах я могу сделать вывод, что они построили одно из самых великолепных имений во всей Европе, я все же нахожу его название довольно забавным.
 Они все еще смеялись, когда подошли к ожидавшему их экипажу, однако тут же притихли, замерев на мгновение в благоговейном восторге. Экипаж был выкрашен в пурпурный цвет, а колеса – в золотой. Сиденья внутри него были покрыты пурпурным и золотистым бархатом. Шесть прекрасных белых лошадей, украшенные пурпурными и золотыми сбруями с золотыми и пурпурными парчовыми попонами, готовы были в любое мгновение сорваться с места.
 – Леди обожает пурпурный, и мне непременно нужно было выбрать сегодня именно это красное платье – кошмар! – сокрушалась Дани.
 – А мое желтое не слишком-то красиво рядом со всем этим золотом, – пробормотала Китти. – Но согласись, все это довольно элегантно.
 – Существует, – сказала Дани с шутливо-высокомерным смешком, – едва заметная граница между элегантностью и… хвастовством.
 Они снова залились веселым смехом, и Дани было хорошо, хотя ее вдруг кольнуло сожаление – как много прекрасных лет отрочества и детства пропустила она. Жизнь с Китти, ее приемной матерью, была бы Божьим благословением. Это были бы чудесные времена… полные счастья годы… оставляющие многочисленные прекрасные воспоминания.
 Она прогнала прочь печаль. Не надо, напомнила она себе, запираться в темнице прошлого. Много яркого, солнечного света ожидало ее впереди.
 Альфонс вернулся с носильщиком, тащившим тележку с их багажом. Они уже все погрузили и были готовы вот-вот пуститься в путь. Дани, вздрогнув от возбуждения, ликующе призналась Китти:
 – О, я так рада, что ты приняла это приглашение! Думаю, нас ожидает множество удовольствий!
 Китти согласилась, что их визит обещает быть весьма удачным, однако добавила:
 – Я не стала говорить тебе о Каристе, дочери Рабины. Вы с ней приблизительно одного возраста. Я видела ее лишь однажды, когда она приезжала домой из Швейцарии, где училась в колледже.
 – Новая подруга! – воскликнула Дани. – Это же чудесно!
 Китти чуть нахмурила брови:
 – Надеюсь, что так. Правда, мне тогда показалось, что Кариста – очень испорченная, высокомерная девушка. И это весьма печально, поскольку внешне она настоящая красавица.
 Дани искренне огорчилась. Мачеха не относилась к тому типу людей, которые стали бы критиковать без веской на то причины… и вообще она редко кого-нибудь осуждала. Ну что ж, решила Дани, в течение двух дней можно вынести компанию кого угодно.
 Она отбросила все мысли и наслаждалась красотами раскинувшегося перед ней живописного пейзажа. Дани радостно поделилась с Китти своим восхищением. Мачеха кивнула и поведала ей об ожидавшем их впереди великолепии поместья:
 – Двадцать акров земли, сто двадцать комнат, окна которых выходят на Средиземное море. За стенами Дерриато скрываются мавританские изразцы из Испании, фрески из Флоренции, потолок выполнен в стиле Венецианской академии, а стофутовая башня замка, с которой можно беспрепятственно созерцать панораму моря и неба… – она сделала глубокий вдох и медленно, благоговейно выдохнула, – …настоящая фантазия, воплощенная в жизнь.
 Дани пораженно молчала целую минуту, прежде чем, проглотив комок в горле, спросила:
 – А откуда у них деньги? Я никогда не слышала прежде, чтобы подобные дворцы принадлежали лицам, не являющимся членами королевской фамилии.
 – Оба, Рабина и Лоудлум, родом из старинных и весьма богатых европейских семей. Лоудлуму принадлежат несколько греческих кораблей. А Рабина сделала удачные вложения в алмазные копи в Африке.
 Экипаж свернул с узкой дороги на широкую, чистую, аккуратно огороженную булыжниками аллею. По обе ее стороны росли цветущие кустарники гибискуса. Газон перед домом походил на безмятежное море зеленого бархата, усеянное тут и там клумбами роз, лилий и гортензий.
 Лошади неторопливо двигались по кругу, объезжая фонтан с каскадом сияющих водяных брызг, украшенный пухлыми херувимами.
 Экипаж остановился, и мгновенно появился слуга, облаченный в пурпурный с золотом камзол, чтобы помочь дамам выйти.
 Неподалеку суетилась молоденькая девушка, одетая в простое платье из белого хлопка – воротник-стойка, длинные рукава слегка присборены на плечах и чуть суживаются к запястьям. Фартучек из пурпурного поплина закрывает длинную прямую юбку. Ее темные волосы под маленьким белым чепчиком с кружевами зачесаны назад и убраны в строгий пучок.
 Она выступила на шаг вперед и представилась Франсин, их хозяйкой в юго-восточном крыле второго этажа, который отдавался в их полное распоряжение на время их пребывания в имении. Она сообщила, что госпожа Алтондерри будет ожидать гостей к обеду в половине первого. А пока она покажет им их покои, чтобы они могли освежиться и отдохнуть с дороги.
 Услужливый дворецкий распахнул перед ними высокие сводчатые двери из кипариса, украшенные резными позолоченными херувимами.
 Они вошли в вестибюль и невольно сощурились от сияния позолоченного потолка и шести огромных хрустальных люстр. На полу лежал великолепный красно-синий ковер, вдоль стен стояли бронзовые скульптуры.
 Дани хотелось бы осмотреться вокруг, однако ей удалось окинуть взглядом лишь высокий потолок – они повернули к широкой витой лестнице с резными перилами из красного дерева. Ступеньки были покрыты парчой с вышивкой из белых роз на зеленом фоне.
 На втором этаже Франсин попросила их проследовать за ней налево. Здесь они попали словно в отдельный дом, поскольку вход в юго-восточное крыло открывали такие же двойные, украшенные ангелочками двери, как и внизу, но меньше по размеру.
 Словно повинуясь невидимому сигналу, казалось, из ниоткуда, появился дворецкий и распахнул перед ними двери. Выложенный мрамором коридор освещали миниатюрные хрустальные светильники, а стены его были задрапированы редким шелком венецианской вышивки.
 Посередине коридора Франсин остановилась перед расположенными напротив двойными дверями. Она указала Дани налево, а Китти – направо. Затем объяснила, что в их распоряжении будут две служанки, дворецкий, экономка и парикмахер, которых они могут потребовать в любое время. Если им что-либо понадобится, то им стоит лишь дернуть за золотой бархатный шнурок в покоях каждой из них, как мгновенно необходимые услуги будут предоставлены.
 Франсин присела в глубоком реверансе и улыбнулась:
 – Добро пожаловать в Дерриато. Надеюсь, ваше пребывание будет приятным. Багаж незамедлительно будет доставлен в ваши апартаменты.
 Прогуливаясь по своим комнатам в ожидании багажа, Дани была потрясена великолепием убранства. В ее распоряжении находились гостиная, небольшой обеденный зал, окна которого являли широкую панораму сверкающего моря, и две невероятных размеров спальни, к каждой из которых прилегали ванная комната и туалет, а также комната для одевания.
 Она выбрала спальню, в которой были большие окна; она будет наслаждаться утренним чаем за маленьким мраморным столиком и любоваться прекрасным видом.
 Наконец прибыли ее вещи, а вместе с ними и личная горничная, Корин, молодая, невыносимо болтливая и, как вскоре выяснила Дани, в некотором роде нахальная.
 Дани рассматривала бледно-голубую шелковую юбку, которую намеревалась надеть на обед, когда Корин завизжала от восторга, вытаскивая из саквояжа вечернее платье из изумрудного бархата.
 – О, вы непременно должны надеть его сегодня вечером! Какой лиф! Он же украшен жемчужинами и рубинами! Невероятно изысканно! Несомненно, – презрительно фыркнула она, – мадемуазель Кариста станет от зависти зеленой, как это платье.
 Дани осторожно взяла платье у нее из рук. Она заказала его специально к рождественскому подарку отца – ожерелью из бриллиантов и изумрудов и гармонирующим с ним сережкам. Предусмотрительно игнорируя выпады служанки в отношении ее молодой хозяйки, она спросила:
 – Сегодня вечером намечается нечто большее, чем официальный ужин? Какое-то торжество?
 Корин с удовольствием поделилась с ней слухами:
 – О да! Прием запланировали прежде, чем вы и мадам Колтрейн прислали письмо, сообщающее о вашем визите. Видите ли, – она понизила голос до возбужденного шепота, – мадемуазель Кариста надеется объявить о своей помолвке. Молодой человек, замуж за которого она хочет выйти, прибыл из Парижа и находится у нас вот уже более месяца.
 Дани хотела прервать разговор на столь интимную тему.
 – Я надеюсь, ее ожидания оправдаются. – Она отложила платье. Если предстоящий вечер должен быть особым для Каристы Алтондерри, она ни в коем случае не станет царицей бала и не будет воровать у хозяйки полагавшееся ей законное внимание.
 Корин продолжала сплетничать, пока они распаковывали вещи, которые, по мнению Дани, могли понадобиться ей во время короткого визита. Дани слушала вполуха.
 – Он из России, – говорила Корин о мужчине, за которого собиралась выйти замуж Кариста Алтондерри, – и весьма красив. Все женщины без ума от него, однако до сих пор никому не удалось покорить его сердце. А мадемуазель Кариста настолько самонадеянна и высокомерна, что вообразила, будто именно она станет его избранницей.
 – Возможно, она ею и станет, – возразила Дани. – Если он провел здесь более месяца, с его стороны, значит, есть нечто большее, чем просто мимолетный интерес.
 – Ха! В таком случае куда же он отправляется каждое утро? Никому не рассказывает о своих визитах и похождениях. Ходит слух, что он видится с другими женщинами, – насмешливо заметила Корин.
 Дани пожала плечами.
 – Значит, мадемуазель Кариста допускает ошибку, предлагая ему гостеприимство, – проронила она, чувствуя, что сплетничать со служанкой нехорошо, что скорее всего этот русский поклонник обыкновенный охотник за приданым, надеявшийся подцепить самую богатую из всех доступных ему женщин. Она еще не встречала его, однако уже испытывала к нему отвращение и впервые подумала, что им нужно было продолжать путешествие в Монако, не нанося визита совершенно незнакомым ей людям. Впрочем, она тут же отчитала себя за эгоистичные мысли. Китти хочет навестить своих друзей, а она потерпит, будет вежливой и милой во время этого короткого визита.
 Корин продолжала громко болтать, заканчивая распаковывать вещи, затем Дани отправила ее, попросив, чтобы она вернулась за час до обеда и наполнила ей ванну.
 Она устроилась поудобнее перед окном, собираясь насладиться видом и драгоценными минутами уединения.
 Дани очень нравилось путешествовать, и она решила, что в будущем непременно будет независима и снова отправится в путешествие. Она уже не маленькая девочка, которая находится во власти приличий и условностей. Впредь она не попадет под чье-либо влияние, будет прислушиваться только к собственным желаниям.
 Совсем скоро, как ей это показалось, вернулась Корин, незамедлительно передав новые сплетни:
 – Похоже, мадемуазель Кариста ожидает, что ее поклонник из России согласится на объявление их помолвки. Я подслушала ее спор с матерью, разразившийся из-за того, что она отправляет специальных гонцов с приглашениями на вечер. – Она осуждающе покачала головой. – Это неприлично. Никто, ни один человек, не станет распространять или принимать приглашения в столь поздний час. Но, – она устало вздохнула, – мадемуазель поступит по своему усмотрению, как всегда, впрочем.
 Дани молчаливо согласилась, что приглашать людей на прием за несколько часов до его начала необдуманно. Ей казалось, хотя она снова не сказала этого вслух, что Кариста Алтондерри пытается надавить на своего русского возлюбленного.
 Улыбка коснулась уст Дани. Видно, вечер окажется весьма забавным. Все же интересно, кому же удастся выиграть эту битву умов или сердец…
 Едва Дани вышла из своих апартаментов, как тут же в дверях напротив появилась Китти. Дани не терпелось сообщить Китти о напряженной атмосфере, которая, несомненно, будет царить во время обеда, однако она не смогла сделать этого, ибо рядом с ними все время находилась Франсин, указывающая путь вниз.
 Они спустились в зал первого этажа, окна которого выходили на расположенный за домом сад. Двойные двери из витражного радужного стекла были распахнуты, открывая широкую террасу, перед которой во всем своем великолепии раскинулось лазурное море. По обе стороны от нее росли пышные кусты благоухающей сирени, белых и желтых тубероз. Большие фарфоровые кадки с анютиными глазками и петуниями стояли внизу на бордюре.
 День выдался чудесный: чистое, голубое небо сверкало, с моря дул приятный, нежный бриз.
 Рабина Алтондерри поднялась из-за овального стеклянного стола, отделанного металлом. Она была среднего роста, худощавая, и хотя ее лицо нельзя было назвать красивым, оно было не лишено мягкого, теплого обаяния. Обрамленные густыми ресницами карие глаза приветливо смотрели на Дани. Темные волосы были убраны в узел и закреплены жемчужной заколкой. Она надела простое, но изысканное платье из светло-голубого шелка. Юбка скрывалась под длинным, изящным передником из белоснежного кружева.
 Она сделала несколько шагов вперед, протянула руку Китти, расцеловала ее в обе щеки:
 – Я очень рада, что вы приняли мое приглашение. Мы так давно не виделись!
 Она повернулась к Дани, протянула ей руку. Китти представила их друг другу.
 – Добро пожаловать в мой дом, деточка. Ты и правда красива, как твой отец описывал в своем последнем письме.
 Дани почувствовала, как слегка покраснели ее щеки, но не от смущения – скорее от любви к отцу, который писал о ней с обожанием.
 Рабина предложила им сесть и налила вина в хрустальные бокалы на длинных ножках.
 – Я храню это вино для особых случаев, для особенно дорогих друзей. Настоящее бургундское из Бонне, – любезно пояснила она.
 Дани взглянула на два пустых места за столом, однако ничего не спросила. Китти же из любопытства поинтересовалась:
 – Лоудлум и Кариста присоединятся к нам позже?
 Дани заметила, что Рабина растерялась, и, натянуто улыбнувшись, с фальшивой беззаботностью произнесла:
 – О, Лоудлум уже более трех недель находится в Барселоне по делам. Однако я ожидаю его сегодня. У Каристы какое-то время гостит друг, и на сегодняшний вечер мы планировали небольшой званый ужин.
 Да уж, званый ужин, вторила ей молчаливым эхом Дани, подавляя гримаску.
 – Она должна скоро появиться. Полагаю, они катаются где-нибудь верхом или что-то в этом роде. – Она предпочла сменить тему разговора, увлекшись расспросами о светской жизни Парижа.
 Дани слушала в вежливом молчании, и они уже почти закончили с едой, когда на террасу ворвалась молодая девушка, внезапно остановилась и окинула Китти и Дани откровенно наглым взглядом.
 Рабина сглотнула, чуть откашлялась. Похоже, она испытывала ужасную неловкость за поведение дочери.
 – Кариста, присядь, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты поздоровалась с нашими гостями – мадам Китти Колтрейн и ее приемной дочерью Дани.
 Дани улыбнулась, однако ответной улыбки не последовало.
 Кариста неохотно заняла свое место, отмахнувшись от слуги, который сделал шаг вперед, чтобы придержать ее стул.
 Длинные локоны медово-золотистого оттенка свободно падали на ее обнаженные плечи. На ней были тесная атласная блузка с глубоким вырезом, открывающим пышную грудь, и брюки для верховой езды из черной замши – узкие и обтягивающие длинные, красивой формы ноги. Серебряные шпоры на ботфортах чуть позвякивали.
 Губы, накрашенные ярко-красной помадой, были недовольно надуты. Щеки горели от злости, а глаза метали молнии.
 Рука Рабины затряслась, когда она потянулась за бокалом. Сделав большой глоток, она осмелилась спросить:
 – А где наш гость? Он…
 – Ну почему же, здесь, конечно! – резко перебила ее Кариста, ткнув пальцем в сторону Китти и Дани. – Вот наши гости, мама. Сегодня вечером все будут невероятно рады встретить знаменитых Колтрейнов из Парижа.
 Рабина в изумлении покачала головой.
 Китти и Дани обменялись озадаченными взглядами, хотя Дани и догадывалась о том, что послужило причиной столь эксцентричного поведения Каристы Алтондерри.
 Рабина наклонилась и нежно дотронулась до руки дочери:
 – Мы поговорим позже, дорогая. Позволь нам насладиться приятным обедом.
 Кариста, подумала Дани, была бы красива, если бы не этот кислый, неприятный взгляд, казалось, навсегда застывший на ее лице, а не просто возникший под влиянием настроения. Похоже, ничто в жизни не доставляло Каристе истинного удовольствия, и каждый, с кем она общалась, вызывал ее недовольство.
 Напряженность ощущалась почти физически, когда Рабина и Китти пытались повести обычный светский разговор. Что-то совершенно точно было не в порядке, но никто не осмеливался спросить. Дани было любопытно, но после ничем не вызванного враждебного взгляда Каристы она решила, что не стоит связываться с этой высокомерной особой. Если таинственный русский сумел воспротивиться ее запугиваниям и отказался объявить о помолвке, которой он не хотел, то это было ему же на благо, решила Дани.
 Неожиданно Кариста вскочила так стремительно, что ее бокал вина опрокинулся. Она швырнула в сторону салфетку и обратила полные ненависти глаза на мать:
 – Отмени прием сегодня. Драгомира вызвали обратно в Париж. Его здесь не будет, а я без него присутствовать не собираюсь.
 Рабина сказала осторожно:
 – Дорогая, неприятно, что Драгомиру пришлось так внезапно отбыть, и я знаю, как ты разочарована, но, согласись, было бы неверно менять наши планы. В конце концов, Китти и Дани тоже наши гости, и мы, несомненно, хотим, чтобы наши друзья встретились с ними. – Она погладила руку дочери. – Возможно, тебе стоит пойти и прилечь ненадолго. Ты почувствуешь себя лучше.
 Кариста судорожно дернулась от ее прикосновения и пронзила ее взглядом.
 – Что ты знаешь? – завизжала она.
 Рабина встала, наконец потеряв терпение. Ухватившись за стол в поисках опоры, она встретила дерзкий взгляд дочери.
 – Ты извинишься перед нашими гостями, а затем оставишь нас и отправишься в свою комнату.
 – Я не обязана извиняться! – закричала Кариста. – Я ничем не обязана новоявленным буржуа!
 Рабина ахнула. Дани и Китти застыли. Кариста повернулась, убежала с террасы и исчезла внутри дома.
 Рабина тяжело опустилась в кресло, глубоко вздохнула и обратила полные слез глаза на Дани и Китти:
 – Я сожалею. Ужасно сожалею. Что я могу еще сказать?
 Китти призвала на помощь юмор, пытаясь ослабить напряженность ситуации:
 – Мне, возможно, и не понравилось, что меня отнесли к среднему классу, Рабина, но в мире есть вещи и похуже.
 Дани ничего не сказала.
 Рабина покачала головой, взяла маленький серебряный колокольчик, лежавший возле ее тарелки, и позвонила. Мгновенно появилась служанка. Рабина указала на беспорядок, учиненный Каристой, и сделала рукой знак все убрать. Затем налила себе еще один бокал вина.
 Китти предложила:
 – Мы немного устали от нашего путешествия, Рабина, поэтому, возможно, нам стоит удалиться в наши апартаменты, и, если ты предпочитаешь отменить свои планы на сегодняшний вечер, пожалуйста, забудь о нас. Для нас это действительно не имеет никакого значения.
 – Нет! – воскликнула Рабина. – Мы устроим прием. Я пыталась сказать Каристе, что она торопит ход событий… – Ее голос сорвался, а глаза едва заметно расширились, когда она вдруг осознала, что не было никакой необходимости сообщать позорную историю о дочери важным и влиятельным друзьям.
 Она исправилась, изобразив на лице жалкое подобие улыбки:
 – Вы знаете, как порывисты бывают молодые девушки, желая выставить напоказ своих кавалеров. С Каристой все будет в порядке, и я обещаю вам, что сам Лоудлум проследит за тем, чтобы она принесла вам извинения за свое непростительное поведение.
 Позже, когда они остались одни, Дани поведала Китти о том, что ранее узнала от Корин.
 – Ну что ж, я нисколько не удивлена, – сказала Китти. – Если бы я знала, что в деле замешан Драгомир, я бы ожидала нечто подобное.
 Дани сощурилась в удивлении:
 – Ты знаешь этого русского?
 Китти кивнула, мягко улыбнувшись.
 – Я много слышала о нем. У него есть определенная репутация в отношениях с дамами. О, я без труда понимаю, почему они охотятся за ним. Он красив, очарователен, образован – свободно говорит на пяти языках. Кое в чем он напоминает твоего отца, за исключением того, что твой отец не был богат, когда я встретила его. Драгомир же, как говорят, богат баснословно.
 Я встречала его на нескольких вечерах, посвященных открытию галерей, – задумчиво продолжала она, вспоминая. – Он всегда был предельно обходителен, но… вокруг него витает некая таинственная аура, словно на самом деле он вовсе не такой, каким стремится казаться. – Неожиданно Китти покачала головой. – Это не имеет никакого значения. Мне жаль Каристу, но ей следовало быть готовой к подобному повороту. Как бы там ни было, она вовсе не кажется мне милой.
 Дани разделяла ее чувства по отношению к Каристе, и до Драгомира ей тоже не было никакого дела, каким бы таинственным и завораживающим он ни был. Произошедшее только еще раз доказало верность ее собственной позиции в отношении мужчин: стоит им только позволить затронуть сердце, как они незамедлительно установят контроль над разумом и духом.
 Кариста просто дурочка.
 Дани никогда не позволит, чтобы подобное произошло с ней.
 Она сама владела своим сердцем, своим разумом, своим духом… и, даст Бог, все так и останется в дальнейшем!




 Глава 4


 Прием Рабины прошел с большим успехом, несмотря на то что Кариста закрылась в своих комнатах и отказалась выходить. Даже непрерывный град тяжелых ударов, которые обрушил на дверь ее покоев Лоудлум, сначала спокойный и рассудительный, а затем начавший грозить, что изувечит ее, не убедил Каристу отказаться от самоналоженного изгнания. Перед гостями извинились, заявив, что дочь хозяйки заболела, и даже если и ходили слухи и домыслы о таинственном отсутствии гостя Каристы, то они были не слишком слышны.
 Дани и Китти провели замечательный вечер, забыв о напряженной атмосфере в особняке. Они встретили множество новых людей, танцевали всю ночь напролет и с наслаждением выпили так много бокалов искристого шампанского, что до конца ночи были легкомысленны и постоянно хихикали.
 Они решили отбыть утренним поездом в Монако, а не оставаться еще на один день, как планировали вначале. Они боялись, что их присутствие только усилит смущение Рабины из-за отвратительного поведения Каристы.
 Ночь они провели в маленькой гостинице в Монако, а на следующее утро приказали приготовить им двух лошадей, чтобы они могли ехать в имение верхом. Дани предвкушала, как будет чудесно немного размяться, после долгого путешествия в поезде проскакать верхом на лошади, вместо того чтобы трястись в экипаже. Их багаж должны были отправить вслед за ними.
 Ветер хлестал их по лицам, когда они миновали крутой поворот дороги, а затем обе натянули вожжи, неожиданно и резко остановившись. Впереди, спрятавшись под выступами гор, раскинулся суровый замок де Бонне. Стены из серого камня, казалось, сливались с пасмурным утром, а появлявшийся время от времени туман создавал впечатление, что вся постройка словно ожила и медленно движется.
 – Что за угрюмое место! – ахнула Китти. – Удивляюсь, как кому-то в голову могла прийти идея приобрести его за гораздо меньшую цену, чем ты получишь.
 Дани не могла не признать, что тоже была удивлена, услышав сумму, предложенную за имение.
 – Возможно, земля стоит чего-нибудь. А может, они вообще собираются снести замок.
 Виноградник, растущий на обочине дороги, разросся, сад представлял собой печальное зрелище: клочки травы, сорняки.
 Дани обреченно покачала головой:
 – Не много времени нужно для того, чтобы место совершенно одичало, когда никто не заботится о нем, не так ли? – Она кивнула в сторону ворот, которые едва висели на оборванных петлях. Китти согласилась, смотря на пожелтевшие, покрытые грязью окна.
 Остаток пути они проехали шагом и спешились возле ворот. Китти хотела обследовать сад, но там было совершенно нечего смотреть, поскольку грядки, за которыми Элейн ухаживала в течение стольких лет, теперь сплошь заросли сорняками.
 Дани предложила ей совершить небольшую экскурсию по имению. Указав на маленький каменный домик, стоявший на соседнем холме, она сказала, что когда-то он принадлежал управляющему и там жила Бриана.
 Китти нахмурилась. Ей рассказали о том, что заставило Бриану стать участницей грязного плана Гевина Мейсона, который стремился наложить лапу на наследство Дани и Колта. Она понимала, что должна испытывать сострадание к тому, что девушка продала свою душу для того, чтобы получить медицинскую помощь для своего больного младшего брата. И все же имя молодой женщины пробудило в ней неприятные воспоминания.
 Замок был построен на ровном плато, которое резко обрывалось, заканчиваясь отвесным обрывом над опасными, выступающими внизу скалами. Темная вода, подгоняемая бушующим ветром с моря, покрывала скалы клочками пены.
 Они прошли на задний двор; здесь Дани остановилась, безучастно глядя на первое с юга окно второго этажа. Как раз под этим окном находился маленький балкончик.
 – Говорят, она выпала из окна своей спальни. – Она отвела взгляд и посмотрела вниз, на жадные, пенящиеся вокруг острых скал волны. – Они нашли ее там.
 Китти задрожала, представив себе страшную картину, и повернулась к тропинке, ведущей на передний двор имения. Какое ужасное место для маленькой девочки, которая воспитывалась здесь злой Элейн Барбоу. Китти была искренне рада, что ничто больше не заставит Дани вернуться сюда после того, как они покинут это место.
 Дани вытащила из кошелька ключ, который дал ей Тревис, и поднялась по ступенькам, ведущим к парадной двери. Неохотно, издав громкий и хриплый скрип, дверь растворилась.
 Их встретила абсолютная темнота, и, ступив внутрь, Дани ахнула – липкая паутина коснулась лица. Отмахиваясь от нее, она раздраженно вскрикнула:
 – Давай раскроем все ставни и окна! Не важно, что на улице промозгло и холодно, я хочу пустить хоть немного свежего воздуха и света в эту… эту могилу.
 Они бродили по первому этажу, Китти тоже старалась поскорее оживить этот мрак. Когда сквозь угрюмые окна заструился свет, она огляделась по сторонам и почувствовала приятное облегчение, увидев, что ничего не разграблено. Остались несколько предметов обстановки, некоторые безделушки. Пока она не могла определить, обладали ли они хоть какой-то ценностью.
 – Похоже, что кое-что мы все же отыщем здесь, – окликнула она Дани. – Не много, конечно, но кое-что… – Ее голос замер, когда она услышала шаги Дани, поднимающейся на второй этаж.
 Спустя несколько минут Дани вернулась, широко улыбаясь Китти:
 – Видно, никто не заходил в мою комнату. Даже одежда все еще находится там. Странно, – продолжала она, – покинув монастырь, я незамедлительно отправилась в Париж. Я отказалась возвращаться сюда, не могла вынести самой мысли о том, чтобы снова оказаться в этом преисполненном холода и ненависти доме. Но сейчас я спокойна и не переживаю, как раньше.
 Китти поспешно прошла по мраморному вестибюлю, не обращая внимания на песок и грязь, потрескивавшие под ногами. Обвив руками Дани, она крепко прижала ее к себе:
 – Я так рада слышать это. Я молилась о том, чтобы не пожалеть, что предложила тебе вернуться.
 Дани заверила ее, что нисколько не сожалеет, и добавила:
 – Я рада, что ты со мной. Полагаю, в следующие несколько дней нас ожидает много интересного.




 Глава 5


 Дани и Китти провели в Монако уже целую неделю, и обе были абсолютно убеждены, что время, потраченное на путешествие, прошло не зря. Возможно, Элейн и распродала большинство ценных предметов обстановки и произведений искусства, однако им все же посчастливилось найти несколько вещей, которые обрадовали Дани. А кроме того, они прекрасно провели время в Монте-Карло, наслаждаясь сверкающей ночной жизнью и посетив знаменитое казино.
 Однажды они отправились к скалистому склону, который раскинулся над небольшим виноградником в северной части имения. Там находилось фамильное кладбище. Ведущая вверх крутая, извилистая тропинка почти полностью заросла сорняками. Пейзаж вокруг потрясал своим великолепием, и даже унылый вид разрушенного кладбища не помешал восторгу Китти и Дани.
 В центре стояла большая простая мемориальная доска, на которой было вырезано «Де Бонне». Вокруг нее расположились маленькие, гораздо менее впечатляющие надгробия. Они прошли по их рядам, пока не нашли ту, на которой значилось «Клод», а возле нее маленький деревянный крест, вне всяких сомнений, сделанный владельцем похоронного бюро, на котором корявыми буквами было нацарапано: «Элейн».
 Китти задумчиво вздохнула:
 – Как это печально – быть известной при жизни, но забытой после смерти…
 Дани кивнула. Она бы гораздо с большим удовольствием предпочла тихо прожить свою жизнь, чтобы ею дорожили окружающие люди, и потом, когда она уйдет, вспоминали бы ее с добротой.
 – Я не хочу, чтобы ты ненавидела Элейн, Дани. Дани изумленно повернулась к Китти:
 – Ты ведь не ожидаешь, что я полюблю ее?
 – Нет. Лучше всего, если бы ты вообще ничего не чувствовала. – Она опустилась на колени подле могилы и отрешенно выдернула несколько сорняков вокруг жалкой таблички и отбросила их в сторону. – Я немного рассказывала тебе о своем прошлом, о людях, которые сильно ранили меня. Очень долго я тоже ненавидела их, а потом поняла, что воспоминания не приносят такой боли, если я представлю, что эти люди и то, что они сделали мне, никогда не существовали. Будто это мне просто приснилось.
 Она чуть помолчала, покачав головой, а затем вдруг горько рассмеялась.
 – Полагаю, найдутся те, которые скажут, что я бежала от реальности, но почему я не должна делать этого? Я не могла переделать свое прошлое, так почему же я должна мучить себя?
 Поднимаясь, она указала на грубый холмик грязи и камней, который был теперь вечной могилой Элейн Барбоу де Бонне.
 – Если бы ей удалось представить, что Тревис никогда не существовал, никогда не пренебрегал ею ради ее сестры, то мы бы не стояли здесь теперь. Но она не смогла простить его, ни на миг не отказываясь от желания отомстить.
 Дани поняла Китти. Действительно, настало самое время повернуться спиной к прошлому, забыть все, что случилось.
 – Пойдем, – прошептала она. – Теперь у меня есть все, за чем я приезжала.
 Они пошли обратно по тропинке, и Китти рассказывала о визите Колта в имение, во время которого ему удалось отыскать Бриану. Дани неожиданно остановилась и возбужденно воскликнула:
 – Винный погреб! Нам не пришло в голову спуститься туда и осмотреть его. Там, может быть, есть кое-что помимо нескольких бутылок вина.
 Китти согласилась, хотя призналась, что опасается спускаться в погреб.
 – Колт говорил, что ступеньки там такие высокие и глубокие, что кажется, будто они ведут в недра самой земли.
 Дани спускалась туда всего несколько раз, когда была совсем ребенком, выполняя указания Элейн, вспомнить которые она сейчас уже не могла.
 – Нам понадобятся факелы, – сказала она.
 Раздобыв факелы, они подошли к деревянной решетке погреба со стороны имения и, объединив усилия, с огромным трудом оттащили ее. Мгновенно в лицо им ударил сырой, застоявшийся воздух.
 – Ты уверена, что хочешь спуститься? – с сомнением спросила Китти.
 Дани сказала, что абсолютно уверена, а затем поддразнивающе добавила:
 – Это все твоя вина, знаешь ли. Ты приучила меня ценить старинные вещи. Хотя я и понятия не имею, пригодится ли вообще все то, что мы увозим отсюда. Возможно, мне стоит открыть антикварный магазин. Собственный маленький антикварный магазинчик…
 Она засмеялась, однако смех затих, когда она посмотрела на Китти. Та серьезно смотрела на нее.
 Идея об открытии антикварного магазина не казалась ей столь уж легкомысленной и безрассудной.
 – А я могла бы брать на себя исполнение твоих обязанностей, когда ты будешь путешествовать по Европе в поисках новых поступлений для своего магазина! – с воодушевлением воскликнула Китти.
 – И это было бы достойной целью путешествий, – отозвалась Дани. – Не могу сказать, что остро нуждаюсь в этом, но магазин даст мне возможность заниматься чем-то своим, какую-то цель в жизни.
 Они крепко обняли друг друга, затем Дани предложила еще раз:
 – Давай спустимся. Возможно, внизу мы найдем что-нибудь стоящее.
 Когда они наконец спустились на дно погреба, то мгновенно осознали, что он был совершенно пуст.
 Ничего не оказалось даже на сотне полок для винных бутылок.
 Дани явно расстроилась:
 – Наивно было полагать, что эти вандалы не пробрались сюда. На решетке не было замка, и наверняка каждый знал, что в имении непременно есть погреб для хранения горячительных напитков.
 Китти приподняла факел, свет которого причудливо заиграл на каменных стенах.
 – Но раз уж мы спустились сюда, давай осмотримся. Возможно, нам посчастливится найти старую коробку с посудой или что-нибудь припрятанное в углу. Если здесь было достаточно места для того, чтобы Гевин Мейсон сумел скрыть золото Колтрейнов, то наверняка отыщется уголок для нескольких старых забытых коробок или бочонков.
 Они осторожно пробирались по подземелью, перешагивая через камни, грязь, натыкаясь на осколки разбитых винных бутылок. Дани шагнула под лестницу, ничего не заметила, отвернулась, а затем задумалась. Действительно ли она ничего не видела? Она вернулась обратно, вытянула руку с горящим факелом и повнимательнее осмотрелась вокруг.
 Она увидела какое-то странное железное кольцо, висящее в каменной стене. Медленно и осторожно она прошла вперед, а когда кончики пальцев коснулись холодного металла, она слегка задрожала.
 Китти с надеждой в голосе окликнула:
 – Видишь что-нибудь?
 – Кольцо в стене.
 Китти поспешила присоединиться к ней, быстро осмотрела кольцо, ощупала стену.
 – Это может быть… – начала она возбужденно, а затем вскрикнула: – Действительно! Потайная дверь!
 Я чувствую щель в камне. Здесь. Помоги мне сдвинуть ее.
 Они осторожно отложили факелы в сторону, изо всех сил ухватились за ржавое кольцо и потянули за него.
 Последовал скрипучий звук старого камня о другой камень, а затем дверь медленно открылась – и снова их окутал плотный, мертвый запах.
 Дани схватила факел и ступила внутрь, не испытывая ни малейшего трепета или страха. Мгновенно взгляд ее натолкнулся на прямоугольный деревянный ящик, задвинутый к дальней стене. Он был совсем небольшой, возможно, размером с маленькую крышку стола, толщиной около фута.
 – О, там должно быть что-то ценное! – воскликнула Дани. – Если бы это было не так, зачем прятать его здесь?!
 Китти была более осторожна:
 – Давай поднимемся наверх, там откроем его и посмотрим, что тебе удалось обнаружить.
 Ящик оказался нетяжелым, и они подняли его вверх по лестнице, приложив минимум усилий. Как только они оказались внутри дома, стало очевидно, что им понадобятся некоторые инструменты, чтобы открыть ящик. Дани вспомнила, что видела их в домике управляющего, быстро сбегала туда и все принесла.
 Дани стала открывать ящик, а Китти следила за ее движениями и предупредила:
 – Не торопись. Ты ведь не хочешь повредить то, что находится внутри.
 Взломав доски, они насторожились, ибо внутри увидели еще ящик с соломой.
 – Картины! – ликующе закричала Китти. – О, Дани, позволь мне посмотреть, позволь посмотреть!!!
 Дани отодвинулась чуть в сторону, зная, что Китти сможет верно определить, ценно ли найденное ею сокровище.
 – О, не могу поверить!
 Дани была вне себя от нетерпения:
 – Что? Что? Китти, если ты не скажешь мне… Китти взглянула на нее глазами, полными счастливых слез:
 – Руссо. Я знала, что его работы где-то существуют. И здесь! – Она вытащила еще одну. – Добиньи.
 Всего внутри ящика находилось шесть произведений, и, по мере того как они вытаскивали их, Китти объясняла Дани, что, по ее мнению, они обнаружили.
 – В середине нашего века некоторые художники взбунтовались против студийной живописи. Группа молодых художников-пейзажистов, большинство из которых являлись граверами, организовали группу, которая стала известна как Барбизонская школа. Критики замечали, что гравюры Теодора Руссо, Жана-Батиста Коро и Шарля Франсуа Добиньи были очень близки по духу голландским пейзажам XVII века.
 Она заметила, что их находка, возможно, не столько ценная с точки зрения денег, однако эти картины являются бесценными сокровищами для истинных коллекционеров.
 – Прекрасное начало, – сказала она с широкой улыбкой, – выставить эти произведения в твоем магазине. С такими сокровищами ты сделаешь себе имя!
 Дани была несказанно счастлива. Она встала на колени подле разложенных картин.
 – Поразительно, что они так хорошо сохранились. Интересно, как долго они там пролежали?
 – Разве ты не говорила, что граф был убит всего два года назад? – спросила Китти.
 – Да. На дуэли. Спор из-за карточного долга. Я никогда точно не знала, что произошло. Тетя Элейн старалась не говорить на эту тему. Но что общего между этим случаем и картинами?
 Китти предположила, что, судя по хорошему состоянию картин, они не могли быть спрятаны дольше шести-семи лет.
 – Именно граф спрятал их. В противном случае Элейн оценила бы их и продала вместе с остальными вещами, с которыми была вынуждена расстаться.
 Одна из картин была меньше, чем остальные, и Дани подняла ее и поднесла к глазам.
 – Эта, кажется, совсем другая.
 Китти наклонилась, чтобы получше рассмотреть, и задумчиво покачала головой:
 – Эта работа не принадлежит кисти ни одного из тех художников, творчеством которых я занималась. Она и выполнена весьма плохо, однако оригинал прекрасен – какой-то дворец.
 Дани дотронулась до деревянной рамки картины – грубое, неполированное дерево, но, как ни странно, именно его простоту она находила элегантной.
 – Ну что ж, окружающая эту находку тайна создаст замечательную почву для разговоров в художественных кругах Парижа.
 Дани собрала картины, направилась к выходу, затем остановилась:
 – Пожалуй, мы отыскали здесь все, что можно найти.
 Китти положила ей руки на плечи:
 – Полагаю, ты нашла гораздо больше, дорогая, чем мечтала, когда собиралась приехать сюда… а также кое-что оставила позади, – добавила она многозначительно.
 Это было правдой. Наконец-то прошлое отпустило Дани.




 Глава 6




 Карсон-Сити, Невада 

 Джон Тревис Колтрейн, которого члены семьи и близкие друзья звали просто Колтом, сидел на вершине заросшего травой холма, возвышавшегося над ранчо Колтрейнов.
 В воздухе витал одурманивающий запах свежего сена. На западном краю необъятного горизонта паслось стадо. У ног Колта раскинулся пышный ковер из белого и розового клевера, легко покачивающегося в такт дувшего из пустыни ветерка.
 Был поздний летний вечер, и он, прислонившись к жесткой коре громадного тополя, предался размышлениям о жизни.
 Дела на ранчо и серебряном руднике шли отлично. Минуло уже больше года с тех пор, как он едва не лишился их.
 Дрожь электрическим зарядом пронзила его высокое мускулистое тело. Каким же глупцом он оказался, но Гевин Мейсон действительно замечательно продумал свой план. Бриана, согласившаяся на ложь только из-за младшего больного брата, которому срочно требовалась медицинская помощь, неплохо выступила в роли Дани. Как только он решил, что переспал с собственной сестрой, он в тот же момент захотел избавиться от мук совести, а потому переписал все свое имущество ей, словно в уплату за содеянное. Когда он в конце концов очнулся и понял, что после всего произошедшего конец света не наступил, он вернулся домой и узнал, что Мейсон уже все подготовил для продажи поместья Сету Пэрришу, которому принадлежали угодья, примыкавшие к его ранчо с севера. Сет, узнав о том, что Колт был обманут, тут же согласился вернуть имение.
 Итак, Колт отправился в Европу, а именно во Францию, для того, чтобы найти Бриану, правду и… деньги Колтрейнов.
 Ему повезло, однако он заплатил за свою победу слишком дорогую цену.
 Бранч Поуп, его управляющий и лучший друг, погиб от рук одного из членов шайки Мейсона.
 В конце концов, неотступно следуя за негодяем, Колт обнаружил его след на греческом острове Санторин и, направившись туда, отыскал все свое золото. Там же в горячей схватке были убиты Мейсон и его злодейская шайка.
 Колт понял и простил Бриану; даже привез ее с собой в Америку, забрав и ее брата. Какое-то время они жили довольно счастливо, никогда не задумываясь о будущем, а просто наслаждаясь компанией друг друга и проводя долгие, страстные часы в постели. А затем, словно гром среди ясного неба, каждый из них неожиданно пришел к выводу, что хотя все то, что было между ними, замечательно, этого совсем недостаточно для того, чтобы строить дальнейшую семейную жизнь.
 Они расстались, и расстались друзьями. Она неохотно взяла деньги, которые он настоятельно предлагал ей, и направилась на восток в поисках новой жизни.
 Периодически он получал от нее письма. В Бостоне она устроилась гувернанткой в одну богатую семью, которая позволила ее брату жить вместе с ней. Она вернула Колту часть денег, заявив, что считает их взятыми в долг.
 Колт покачал головой и улыбнулся. Бриана – прекрасная женщина, и однажды она осчастливит кого-нибудь, став отличной женой… но не для него.
 Иногда он задавался вопросом: суждено ли ему вообще когда-либо жениться и остепениться? Ему, без сомнения, нравились женщины. Он наслаждался их обществом – в постели, и не только. Он никогда не использовал их в своих целях и ни в чем не обвинял, но всегда, когда они расставались, старался сделать так, чтобы они покидали его счастливые и удовлетворенные. Колт был твердо убежден в том, что отношения между мужчиной и женщиной должны строиться на основе взаимного партнерства, а не на подавлении.
 Он бросил взгляд в сторону двухэтажного дома, который можно было без преувеличений назвать настоящим особняком. Широкое переднее крыльцо, высокие и величественные колонны. Мраморные ступени. Красивое место. Место, которым можно гордиться. Но он был холостяком, и зачем ему этот двухэтажный особняк с двенадцатью комнатами?
 Серебро и скот. Его отец, Тревис Колтрейн, создал настоящую империю, а когда вместе с его матерью, Китти, обустроился в Париже, переписал все свое имущество, разделив его между ним и его сводной сестрой. Теперь Дани находилась там, вместе с ними, а управлять и следить за ранчо и серебряным рудником должен был он.
 Прошел уже год после того, как он вернул имущество семьи, и Колт считал, что все шло нормально.
 Новый управляющий, Барт Таунсенд, седой, закаленный жизнью, прекрасно знал, как держать в полном повиновении сотню работников, не позволяя им ни на мгновение расслабиться. Колту вообще ничего не приходилось делать.
 И он начинал чувствовать себя немного… бесполезным. И немного одиноким.
 Иногда, субботними вечерами, когда наемные работники отправлялись в город, чтобы повеселиться там от души, он и Барт садились на переднее крыльцо, пили холодное пиво и разговаривали.
 И неизменно Барт намекал Колту на то, что ему пора бы уже подумать о женитьбе:
 – Тебе нужна женщина постоянно, а не только в те моменты, когда в тебе просыпается желание. Пора бы уже задуматься о том, чтобы обзавестись детишками, которые бы росли и заботились о ранчо. Нет ничего хорошего в том, что ты встречаешься то с одной, то с другой, но ни с кем не заводишь серьезных отношений. В последнее время ты все больше бесцельно слоняешься по ранчо.
 Колта забавляло вмешательство Барта в его личную жизнь, и он обычно поддразнивал его:
 – Почему бы тебе не воспользоваться своим же собственным советом и не найти хорошую женщину? Женись. Я уже говорил: дам тебе земли, на которой можно построить дом.
 Как всегда в таких случаях, Барт начинал сопеть и что-то невнятно бурчать про то, что он уже слишком стар для того, чтобы привыкать к постоянному обществу женщины, а затем быстро переводил разговор на другую тему.
 Колт улыбнулся. Сегодня была как раз суббота. Он не планировал отправляться в город вместе с работниками, значит, снова заберется на крыльцо вместе с Бартом и прослушает в который раз ту же самую лекцию.
 По правде говоря, он не раз задумывался над тем, каково это – жениться, любить кого-то, иметь подле себя близкого человека. Возможно, совсем неплохо заполнить пустоту сердца и большой особняк детьми.
 Кстати, недостатка в претендентках на место его жены отнюдь не наблюдалось.
 Взять хоть Мелиссу Вейтли, хорошенькую дочку Дока Вейтли. Она, возможно, и не обделена мужским вниманием, но довольно прозрачно давала ему понять, что в списке кандидатов на ее руку и сердце он занимал верхнюю строчку. Не проходило недели, чтобы она не прислала ему приглашение отобедать у них в воскресенье.
 Или Ариста Бленкеншип, молоденькая учительница. По крайней мере каждые две недели она приглашала его на обед и постоянно присылала всевозможные пироги и кексы.
 Он не слишком заносился, хотя и признавался сам себе, что каждая молодая особа в городе порой туманно, а иногда и открыто давала ему знать, что была бы не прочь стать госпожой Джон Тревис Колтрейн.
 Колт трезво оценивал свои достоинства. Он был богат. Кроме того, следовал по стопам своего отца и продолжал весьма успешно вести дела семьи Колтрейн. Он знал также, что его считали привлекательным. Высокий, мускулистый, с темными волосами и серо-стальными глазами – бесчисленное количество женщин твердили, что он был бесподобно хорош, так что в конце концов он и сам в это поверил.
 Итак, вопрошал он себя, почему он не может найти ту, на которой мог бы жениться?
 Однако это был далеко не самый главный вопрос, который беспокоил и преследовал Колта в подобные моменты тихого раздумья.
 Самым болезненным и неприятным было то, что он не доверял женщинам. Слишком часто обжигался. Даже Бриана, которая, как он считал когда-то, любила его, на самом деле лишь использовала, ловко обманула. Именно от этого в сердце навсегда остался горький осадок.
 Возможно, с горечью размышлял он, ему просто скучно. С тех пор как он вернулся из Европы, в его жизни не происходило ничего интересного. По сути, он лишь наблюдал за тем, чтобы другие успешно справлялись со своими обязанностями. Конечно же, надо было обучать пони, делать хозяйственные записи, принимать решения, участвовать в десятке мельчайших работ по дому. Но все это было не то, о чем он мечтал, не тот путь, следуя которому хотел прожить свою жизнь. Поэтому он без большого энтузиазма встречал каждый новый день, просыпаясь утром. Ему необходимо что-то иное – всем своим существом он чувствовал… желал… Только не мог определить, чего именно.
 Вдалеке он заметил одинокого всадника, скачущего по дороге, ведущей в имение. Должно быть, Барт, который отправился в город, чтобы заказать поставки, взять почту и выполнить некоторые другие поручения.
 Он поднялся со своего уединенного места и начал спускаться к подножию холма. К. тому времени когда он достиг крыльца, Барт уже осаживал лошадь.
 Он широко улыбнулся Колту, протягивая маленькую плетеную корзинку:
 – Должен был постоянно балансировать: мерин мог повалиться на бок. С пожеланиями всего наилучшего от леди Мелиссы Вейтли.
 Колт взял у него корзинку. Он ожидал нечто подобное. Мелисса всякий раз околачивалась возле универмага, когда Барт или сам Колт совершали субботние покупки.
 Барт спешился.
 – А в седельном вьюке есть свежая выпечка с приветом от леди Джессики Оунс. – Он нахмурился, словно в глубоком раздумье. – Не припоминаю, чтобы раньше от нее были презенты. Вообще-то не могу даже вспомнить, что видел ее прежде. Хорошенькая маленькая блондинка с большими зелеными глазами. Едва только леди Мелисса испарилась, как появилась эта, подошла, представилась, сказала, что ей сообщили о том, что я ваш управляющий, и спросила, не буду ли я так любезен, чтобы отвезти вам немного лакомств и напомнить о том, что вы обещали выпить чашечку чая в ее доме в следующий раз, когда посетите город.
 Колт наморщил лоб, усиленно пытаясь припомнить, кто такая эта Джессика Оунс. В последний раз, когда он был в городе, то заезжал к дантисту, помощницей которого работала молоденькая девушка, и она что-то сказала насчет того, что он, возможно, заедет к ней как-нибудь и познакомится поближе, поскольку она недавно переехала и никого не знала в городе. Но была ли она блондинкой? Ни за что в жизни он не мог припомнить.
 Барт на мгновение отвлекся от своих подшучиваний и протянул ему пачку писем.
 – Одно из Парижа, – указал он.
 Именно его Колт без промедления распечатал и быстро пробежал глазами аккуратно написанные рукой его матери строчки, которая рассказывала в подробностях о том, как они с Дани только что вернулись из поездки в Монако, куда ездили, чтобы забрать кое-какие вещи из имения де Бонне.
 Он продолжил читать дальше о том, где говорилось, что Дани планирует открыть свой собственный антикварный магазинчик и продавать произведения искусства. А когда Дани будет путешествовать по Европе в поисках интересных экспонатов, управлять магазинчиком будет его мать.
 Она надеялась, что с ним все в порядке, уверяла, что сильно любит его, скучает и надеется в ближайшем будущем приехать домой.
 Колт сложил письмо, убрал его в карман жилета из оленьей кожи и задумался. Его отец всегда много путешествовал, теперь Дани тоже собиралась отправиться в путешествие… И вдруг Колт совершенно ясно понял, что ему делать со своей жизнью.
 Он вскочил на ноги, расправил плечи, улыбнулся и пошел к дому. Ему так много предстоит сделать!
 – Эй, куда ты направился? – тут же воскликнул Барт. – Еще даже не стемнело. Мы же хотели приготовить бифштексы, как всегда, выпить пива. Зачем проводить субботний вечер в одиночестве? Старина Пит не поехал в город. Вместе с ним мы займемся едой и скоро приготовим что-нибудь вкусненькое, а потом он присоединится к нам.
 Колт распахнул дверь, затем повернулся, окинул Барта долгим, задумчивым взглядом и объявил:
 – В понедельник я уезжаю. Мне еще нужно многое сделать.
 – Уезжаешь? – Барт уже суетливо бежал к крыльцу, а на его лице застыло недоумение. – О чем ты говоришь? В это время года нам некуда ехать. Надо заняться подготовкой к зиме и…
 – О, Барт, мне есть куда поехать, – сказал Колт с тихой улыбкой. – Европа.
 – Европа? – взвился Барт. – Тысяча чертей!
 Колт вошел в дом и обронил через плечо с таким бесстрастным видом, словно путешествие за океан было для него обычным делом:
 – О, там же моя семья. Я скучаю, хочу лучше узнать мою сводную сестру. Хочу потратить хоть часть тяжелым трудом заработанных денег. Я просто хочу жить.
 Он торопливо зашагал по лестнице, Барт все еще что-то кричал ему вслед, но он продолжал быстро подниматься твердой поступью уверенного человека.
 Он надеялся, что сама судьба назначила ему долгожданное свидание.




 Глава 7


 Сирил Арпел придирчиво рассматривал свое отражение в огромном вертикальном зеркале возле главного входа в особняке Колтрейнов. И пришел к выводу, что представившаяся его взгляду картина весьма нравится ему – стройный, хорошо сложенный молодой человек высокого роста. Темные непокорные волосы слегка вьются, придавая облику и мальчишескую непосредственность, и мужественность.
 Ему нравилось его лицо. Чисто выбритое, с гладкой кожей. Зеленые глаза. Красивый римский нос. Легкий намек на ямочку на подбородке.
 Серый, в тонкую полоску костюм прекрасно сидел на нем и придавал ему вид удачливого человека, каковым он без ложной скромности себя считал, став после долгих лет упорной борьбы одним из наиболее уважаемых продавцов антиквариата в Европе.
 Он дотронулся до темно-бордового галстука. Приятный на ощупь, он был той шаловливой черточкой в его костюме, благодаря которой Сирил не выглядел слишком уж строгим и напыщенно солидным. В конце концов он был одним из самых желанных холостяков в Европе и собирался наслаждаться этим положением еще долгое время. Похотливая улыбка тронула его губы, когда он вспомнил об упоительных моментах, которые провел в самых лучших борделях континента. Жена только привяжет его, а он наслаждался разнообразием окружавших его женщин.
 Конечно же, никто и не подозревал о той, другой, жизни Сирила. На поверхности, в обществе, он пользовался репутацией человека утонченного, изящного и, несомненно, воспитанного в лучших традициях. Он никому не позволит проведать о своих диких ночных оргиях. Это была его тайна, и он собирался тщательно охранять ее и впредь.
 Пальцем, обтянутым безупречно белой перчаткой, он дотронулся до звонка, глубоко вздохнул и стал ждать. Как и все остальные члены высшего парижского общества, он был наслышан о мадемуазель Даниэлле Колтрейн, дочери уважаемого и состоятельного американского посла Тревиса Колтрейна, и о ее планах открыть антикварный магазин на Монмартре на правом берегу Сены. Ему так же, как и всем остальным, кто прослышал о таинственной находке Дани в унаследованном ею имении в Монако, не терпелось увидеть картины, о которых шептал в благоговейном трепете весь Париж. Однако он не собирался дожидаться официального открытия магазина, поэтому и обратился к мадам Китти Колтрейн с личным посланием, в котором умолял предоставить ему возможность получить частный просмотр сокровищ. Сирил был неплохо знаком с ней благодаря ее неподдельному интересу к миру искусства, и живописи в особенности, а потому чувствовал, что она уважительно отнесется к его просьбе, и был немало обрадован, когда она действительно пригласила его посетить свой знаменитый особняк.
 Дверь открылась, и Сирил протянул свою выгравированную визитную карточку представительному дворецкому. Ему предложили пройти в сверкающий вестибюль, где оставили одного всего лишь на мгновение, прежде чем провели в украшенную цветами гостиную, где и приняла его сама мадам Колтрейн.
 Сирил прижался губами к протянутой руке, впечатленный красотой хозяйки ничуть не меньше, чем роскошным убранством комнаты.
 – Я слышал, мадам, что у вас чудесный дом, но не был готов к столь абсолютному великолепию.
 Он поднял голову, глядя на потолок, украшенный фресками, изображавшими всевозможные аллегорические композиции. Интерьер комнаты был выполнен в духе высокого французского барокко. Пол покрывал богатый паркет, каминную полку украшали пять великолепных ваз, сделанных из серебра и оникса.
 Однако внимание Сирила мгновенно приковала к себе висевшая на стене «под мрамор» картина Эдуарда Моне, которая особенно хорошо смотрелась в раме, украшенной резным цветочным орнаментом. Он подошел к ней поближе и после благоговейного молчания произнес почти шепотом:
 – «Олимпия». Он завершил работу над ней в 1863 году. Как вам удалось раздобыть ее?
 Китти улыбнулась. Ей всегда было приятно разделить свою страсть к искусству с кем-то еще.
 – На одной частной распродаже. Мы путешествовали, когда муж случайно услышал о ней. И для того чтобы приобрести ее, мы специально отправились в Страсбург.
 Служанка в накрахмаленном желтом фартуке из тонкого хлопка появилась с серебряным подносом, на котором стояли бокалы с искрящимся бургундским. Сирил взял бокал и принял приглашение Китти: сел рядом с ней на изящном диване перед высоким окном, которое выходило на ее любимый розовый сад.
 – Вы просили предоставить вам частный показ.
 Сирил радостно кивнул:
 – Я бы хотел поблагодарить вас за то, что вы позволили мне осуществить мою мечту. Сокровища, которые вы с вашей приемной дочерью отыскали в Монако, будоражат весь Париж.
 – Вообще-то их нашла моя приемная дочь. Да, мы прекрасно знаем о вызванном интересе и с большим нетерпением ждем открытия магазина.
 – И я могу отлично понять почему. Скажите мне, – нетерпеливо воскликнул он, – позволит ли она купить одну из найденных в Монако картин до того, как будет открыта галерея?
 – Сомневаюсь. Полагаю, что в течение какого-то времени она будет просто выставлять их, чтобы привлечь покупателей к магазину. Вряд ли она согласится выставить их на продажу раньше следующего года.
 Сирил криво усмехнулся:
 – Не сердитесь на мою настойчивость.
 Позвольте мне позвать Дани, – предложила Китти. – Она устроила в библиотеке небольшой выставочный зал, и я уверена, она будет рада встретить вас и сама покажет картины. Я должна удалиться на ужин. Простите, если я отлучусь? Сирил вежливо поклонился:
 – Конечно, я убежден, что компания вашей приемной дочери доставит мне невыразимое удовольствие. Шарм, вне всякого сомнения, черта всех членов этой семьи, – добавил он.
 Китти сдержанно поблагодарила его за комплимент и, уже выходя из дверей, неожиданно обернулась:
 – Скоро вы получите приглашение. Мы с Тревисом решили предоставить всем нашим друзьям частный показ, который состоится до официального открытия галереи, и в ознаменование этого события устраиваем прием и бал во дворце Тюильри. Надеемся, вы посетите нас.
 В этот же самый момент Сирил решил, что ничто на свете не сможет помешать ему. Светский прием в поразительных садах, расположенных позади пышного Луврского дворца, – такое нельзя пропустить, особенно если тебе посчастливилось получить официальное приглашение. Он также прекрасно знал, что все устраиваемые Колтрейнами приемы всегда отличались щедростью и неизменно оказывались самым ярким событием светского сезона.
 Оставшись в одиночестве, Сирил стал медленно прохаживаться по комнате, внимательно рассматривая великолепные предметы обстановки. Он сам был состоятельным человеком, и подобное богатство не удивляло его, однако ему хотелось сравнить эту роскошь со своей собственной. Он чувствовал, что хотя вещи материальные и не обладали истинной ценностью в жизни, они нравились ему, и он намеревался обладать лучшими из них.
 Он остановился перед скульптурой на подставке из белого мрамора из Каррара, рассеянно задумавшись, где могли приобрести такую красоту.
 Он дотронулся кончиками пальцев до изысканных изгибов статуи Аллегории с кувшином воды, который она почти чувственно прижимала к своей груди.
 С горечью он вынужден был признать: в окружающем его великолепии было то, чего не было у него… что так страстно он мечтал заполучить. Нет, обязан был иметь, если хотел добиться абсолютного успеха в жизни и карьере!
 Но для того чтобы стать лучшим знатоком в Европе, а возможно, и во всем мире, ему необходимо сделать открытие, найти что-то действительно ценное, редкое, удивительное.
 Сирил много путешествовал, жил во многих странах – Австрии, Германии, России, даже в Италии и Греции. Когда появится что-то необыкновенное, он непременно узнает об этом.
 С завистью подумал он о мадемуазель Даниэлле Колтрейн и ее находке, в сущности, просто удаче, не имевшей ничего общего со знанием, пониманием, мастерством. Если бы он, Сирил Арпел, отыскал спрятанный тайник с картинами, это бы, вне всякого сомнения, стало началом его победного шествия к триумфальному будущему.
 – Месье Арпел, добрый день.
 Он быстро повернулся на звук этого нежного, мягкого голоса и замер, обнаружив, что смотрит на невообразимо красивую молодую женщину.
 Длинные золотисто-каштановые волосы, ясные светло-карие глаза, обрамленные густыми, загибающимися ресницами. Кожа нежная, словно алебастр, и белая, как у скульптуры, к которой он только что прикасался. Чуть вздернутый нос, губы – дерзкие, розовые и влажные.
 На ней было платье из розового хлопка, отделанное изысканными белыми кружевами. Волосы мягко ниспадали на прекрасные плечи. Фигура ее, скрытая под платьем, тоже была прекрасна, и Сирил едва сдержал стон.
 Дани озадаченно склонила голову. Мужчина ничего не говорил, а просто уставился на нее, словно в трансе.
 – Месье? Вы месье Арпел? – с сомнением произнесла она.
 – О да! – Сирил начал постепенно приходить в себя. Господи! Как она красива! Никогда он не терял дара речи при виде женщины, а видел он их тысячи, переспал, возможно, с сотнями, но прежде его жадные, страстные глаза не наслаждались подобной красотой.
 Он быстро пересек комнату и приложил к губам кончики ее пальцев.
 – Простите меня. Я просто испугался. Посмел дотронуться до Аллегории и почувствовал себя как шаловливый мальчишка, когда вы поймали меня. – Он робко улыбнулся, притворяясь взволнованным. – Вы ведь не станете доносить на меня, не так ли?
 Дани засмеялась. Она сразу заметила, что Сирил Арпел выгодно отличался от тех чопорных типов, с которыми она дотоле встречалась в художественных кругах Парижа. В его глазах горел озорной блеск, а кроме того, она находила его весьма привлекательным.
 – Нет. Я не стану доносить на вас. Признаюсь, я иногда поступаю так же.
 – Очень мило с вашей стороны, что вы согласились предоставить мне частный показ вашей находки из Монако. Вы мне оказали большую честь.
 Дани пожала плечами. Без сомнения, ей нравился ажиотаж, рожденный ее находкой, но все же она не могла разделить бурного энтузиазма остальных. Только себе она признавалась в том, что не так сильно интересовалась искусством. Танцы, а особенно балет, были ее настоящей любовью. Галерея, антикварный магазин лишь занимали свободные часы, служили забавой, не более.
 Она пригласила его следовать за собой.
 – Я счастлива оказать вам любезность. Китти говорила, что вы один из самых известных торговцев антиквариатом во всей Европе. Будет весьма интересно услышать ваше мнение и оценку того, что мы нашли в Монако.
 «Один из самых известных торговцев». Ее слова задели его. Он должен сделать собственное открытие – и стать самым известным, решил Сирил.
 Они зашли в библиотеку, обставленную во вкусе месье Колтрейна, как сразу понял Сирил, который встречался с ним на некоторых приемах. Конечно же, Колтрейн был светским человеком и вел себя соответственно своему важному, уважаемому положению, однако Сирил подозревал, что он бы гораздо лучше чувствовал себя на коне или за каким-нибудь сугубо мужским делом.
 В дальнем конце комнаты, посреди бесконечных полок из красного дерева, доверху заставленных книгами, на мольбертах стояли картины.
 Сирил начал свой осмотр неохотно. Неожиданно картины, какими бы ценными они ни были, потеряли для него смысл жизни, уступив его пленительной и желанной Даниэлле Колтрейн.
 Она указала на мольберты:
 – Вот они. Пожалуйста, смотрите.
 Сирил подошел к мольбертам. Он совершенно точно знал, как необходимо правильно смотреть на картину, чтобы наиболее тщательно оценить ее.
 Около десяти минут прошло в полной тишине. Наконец Сирил объявил, что ему особенно понравился Руссо, и объяснил почему:
 – Он сумел показать природу как дикую, не подвластную ни чьей власти стихию, и это снискало ему почтение многих ведущих художников-романтиков и писателей Франции. Он не устраивал регулярных показов до 1831 года, – продолжил Сирил, – затем в середине сороковых годов обосновался в деревушке Барбизон, где работал со своими единомышленниками Жаном Франсуа Милле и Шарлем Франсуа Добиньи.
 – Они стали известны как Барбизонская школа, – вставила Дани, – именно в этот период Руссо рисовал подобные спокойные пасторали.
 Сирил был поражен и не скрывал этого. Дани улыбнулась:
 – Нужно благодарить мою приемную мать за то немногое, что я знаю об искусстве. Боюсь, пока я не особенно сильна в этом предмете.
 – О, вы можете быть сильны в любой области, моя дорогая, стоит вам лишь только пожелать.
 Оставив его комплимент без внимания, она предложила ему что-нибудь выпить, надеясь, что он не торопится уходить.
 Сирил готов был уже принять предложение, когда вдруг спохватился, что рассматривает только пять картин, а не шесть, которые, как он слышал, были обнаружены в Монако.
 – А где еще одна картина? Вы продали ее?
 Нет, я не собираюсь в ближайшее время продавать ни одну из них, – ответила Дани. – Просто не думала, что вам будет интересно увидеть ее. Она не представляет никакой ценности.
 Он глубоко вдохнул, а затем медленно выдохнул. Господи, неужели эти дилетанты не понимают, что от них уходят как раз ценные картины только потому, что они не удосужились произвести внимательного осмотра, проконсультироваться со специалистами, которые наверняка распознали бы шедевр?
 – Пожалуйста, могу я увидеть ее? Позвольте мне быть судьей, – чуть ли не взмолился он.
 Дани пожала плечами. Пусть сам посмотрит, что картина не представляет никакой ценности. Она достала ее и протянула Сирилу:
 – Смотрите сами, месье.
 – О, прошу вас, зовите меня просто Сирил, – пробормотал он, бережно беря маленькое полотно в рамке и подходя поближе к окну, чтобы рассмотреть его в дневном свете.
 Неожиданно дрожь возбуждения пронзила его. Руки затряслись.
 Неужели та самая пропавшая картина «Александровский дворец»?
 В безумном напряжении продолжал он рассматривать картину, на которой был изображен знаменитый Александровский дворец, находившийся в России, к югу от Санкт-Петербурга.
 Он боялся надеяться на чудо.
 Сирил Арпел знал, что даже если существует минимальная вероятность того, что это именно та картина, розыском которой занимаются самые близкие царю люди, в таком случае он сделал открытие и благодаря этой находке станет самым великим знатоком искусства во всем мире.
 Немногие, лихорадочно размышлял он, знали о секрете картины, поскольку связанный с ней скандал тщательно скрывался. И уж никоим образом не могли слухи об этом дойти до Дани или Китти Колтрейн, так что они вряд ли понимали, какое сокровище попало к ним в руки. И все же, невольно заволновался он, Дани изъяла картину из коллекции.
 Пытаясь совладать с собой, он чуть хрипло спросил:
 – Вам знакомо это место? Она покачала головой:
 – Нет. Похоже на какой-то дворец.
 Он заглянул ей в глаза. В них не было ни малейшего намека на то, что она что-то скрывала. Она, вероятно, ничего не знала, кроме того, что эта картина совсем не такого качества, как остальные, и может только приуменьшить их красоту.
 – Это в России. Около двадцати двух километров от Санкт-Петербурга. Я хорошо знаю это место, потому что жил и учился в этой стране.
 – Расскажите мне о нем, – попросила Дани, заинтересовавшись.
 – В 1792 году Екатерина Великая выписала итальянца по имени Кваренги для того, чтобы он построил дворец для ее внука, который позднее стал Александром I. Он был известен как дворец Александра, который позже назвали Александровским дворцом.
 Он умолк, насмешливо взглянул на картину и критически сказал:
 – Ей далеко до совершенства. Вообще-то это просто оскорбление элегантности Александровского дворца.
 Дани кивнула, затем пробормотала:
 – А мне она нравится. В ней есть что-то неуловимо красивое, уникальность, которую я не могу описать, и…
 – Я хочу купить ее! – перебил он, глаза его были широко открыты и возбужденно горели.
 Дани мгновенно протянула руку, чтобы забрать картину, и решительно покачала головой:
 – Нет. Она не продается. Ни одна из этих картин не продается. Я намереваюсь использовать их в целях паблисити, для выставки, чтобы каждый мог насладиться ими, и только затем продам их, но только не эту.
 Сирил почувствовал, как его охватывает паника, и, запинаясь, пробормотал:
 – Но… но, моя дорогая. Вы же и сами прекрасно понимаете, что эта картина самого низкого качества. Она только бросит тень на остальные.
 – В таком случае я не буду выставлять се вместе со всей коллекцией, – спокойно сказала она.
 Пальцы Сирила судорожно сжались вокруг рамы, и он прижал ее к груди.
 – Картина много значит для меня, – солгал он. – Воспоминания, знаете ли. Я хорошо заплачу вам.
 Дани смущенно вздохнула:
 – Она не продается.
 Сирилу было необходимо получить эту картину. Он один из немногих знал о ее секрете, случайно подслушав разговор между знаменитым русским ювелиром Петером Карлом Фаберже и одним из его сыновей на открытии их магазина в Одессе в прошлом году.
 Выбравшись из изумленной толпы посетителей, Сирил зашел за портьеры из золотистого бархата, отделявшие магазин от рабочих помещений. Он хотел посмотреть не то, что предлагалось обычной публике, а те произведения, которые будут выставлены на частную продажу, предложены членам королевской семьи.
 Он отыскал маленькую комнатку, в которой заметил восхитительную китайскую подвенечную чашу работы Фаберже, вырезанную из цельного куска жадеита и оправленную серебром. По краям чаши великий мастер пустил узорчатую гравировку из линий и точек, а ручки сделал в виде головы ягуара, в раскрытой пасти которого сверкало по крупному аметисту.
 Она была великолепна, и Сирил знал одну графиню в Лионе, которая была готова выложить за нее целое состояние.
 Он решил отыскать Карла Фаберже и сделать ему предложение в отношении этого экземпляра, однако неожиданно услышал голоса, вернулся на то место, где стоял, притаился… и услышал разговор, который открыл ему секрет Александровского дворца и картины, которую теперь он держал в дрожащих руках!
 Дани уже начинала терять терпение. Этот человек как-то странно себя вел.
 – Если вы отдадите мне картину, я уберу ее и распоряжусь насчет напитков, – сказала она почти холодно.
 Сирил с тяжелым сердцем передал ей картину, увы, выбора у него не было. Дани была решительно настроена против ее продажи, и поэтому, если бы он продолжал убеждать ее и уговаривать, это только вызвало бы у нее лишние подозрения: почему ему так страстно захотелось обладать этой картиной?
 Глубоко вздохнув, с пылающим от возбуждения лицом, он поклялся себе, что в конце концов раздобудет ее… не остановится ни перед чем, чтобы заполучить ее.
 Сирил с трудом заставил себя улыбнуться, но губы от волнения пересохли и улыбка получилась вымученная.
 – Ну что ж, если вы измените свое решение, прошу, позвольте мне быть первым на покупку. Воспоминания, знаете ли, – повторил он, притворно равнодушно пожав плечами.
 Когда они вернулись в гостиную и сидели, наслаждаясь шампанским, Сирил уделил все внимание другому вопросу, безмерно волновавшему его в этот момент, – его безрассудному влечению к этому обворожительному созданию.
 – Ваша приемная мать сказала мне, что в ознаменование открытия вашего магазина и галереи будет устроен пышный прием. Я счел бы за огромную честь, если бы вы позволили мне сопровождать вас.
 Дани чуть не застонала от одной только мысли о предстоящем событии. О, какое жаркое обсуждение состоялось у нее с отцом и Китти на эту тему! Она вполне соглашалась на простой прием, но бал? С оркестром и всеми подобающими атрибутами? Она обвинила их обоих в том, что они хотят выставить ее напоказ, словно дебютантку.
 – Перестаньте планировать за меня мою жизнь! – воспротивилась она. – Перестаньте пытаться найти для меня мужа! Я не хочу мужа! Я вообще не хочу выходить замуж! Не хочу положения в обществе! Я хочу, чтобы меня оставили в покое и позволили принимать собственные решения!
 Сцена получилась некрасивая: Тревис не на шутку разозлился, Китти обиделась. Дани не стала извиняться за свою вспышку, полагая, что у нее есть полное право на то, чтобы отстаивать свои чувства. В конце концов она согласилась, хотя и неохотно, на проведение бала, но у нее не было абсолютно никакого желания, чтобы ее кто-либо сопровождал, и она не собиралась выступать в какой-либо роли, кроме как новой владелицы галереи и антикварного магазина.
 Лучше дилетант, чем дебютант, решила она для себя.
 Она вежливо отклонила предложение Сирила:
 – Очень любезно с вашей стороны, но я буду занята и не смогу составить вам компанию.
 – Благодарю вас за гостеприимство, за предоставленный частный показ. – Он неохотно поднялся. – Если вы все же измените свое решение и позволите мне сопровождать вас, прошу, непременно дайте мне знать.
 Она проводила его до двери. Он сжал ее руку, поднял ее к своим губам.
 – Вы прекрасны, – благоговейно произнес он. – Я буду справедлив по отношению ко всем вашим поклонникам и сообщу им, что твердо решил пополнить их ряды.
 Дани искренне рассмеялась:
 – Какая честь, месье. – Она слегка присела в реверансе, сказала, что будет с нетерпением ждать встречи с ним на балу, и простилась.
 Сирил взял у дворецкого шляпу, вышел из особняка и медленно спустился по ступенькам.
 Возле резных кованых ворот он помедлил, обернулся и еще раз бросил взгляд на особняк. Внутри него находились сокровища: Дани Колтрейн и картина «Александровский дворец».
 Он решил заполучить и то, и другое.




 Глава 8


 Скоро должна была состояться грандиозная церемония открытия антикварного магазина и художественной галереи мадемуазель Дани Колтрейн. Семья старалась не упустить ничего, не жалели никаких сил и средств.
 Благодаря политическому и социальному положению отца у Дани не возникло никаких проблем с получением разрешения на проведение праздника в знаменитых садах Тюильри.
 Они занимали особое место в сердце Дани, она любила их строгую симметрию, но они ни в коем случае не казались ей скучными и бездушными. Обширное и открытое пространство вызывало неизменное очарование Дани.
 Однако она не любила думать о печальном прошлом этого места. В 1793 году возле самых ворот была возведена устрашающая гильотина, и, согласно приведенным в документах цифрам, за последующие три года были обезглавлены 1343 человека.
 Дани считала, что все прекрасные цветы, наполнявшие сады своим ароматом, цветут в память о безвинно погибших душах. На тропинке, которая когда-то вела к гильотине, теперь цвели ноготки и декоративный лук. Плющ обвивал огромные солнечные часы, а сероватый тысячелистник располагался перед пурпурным гибискусом и оранжево-тигровыми лилиями.
 Мало что изменилось здесь с тех пор, как два столетия назад, в 1664 году, Андре ле Нотр разбил сады. Сам он родился здесь, в ветхом домике садовника, здесь же и умер много лет спустя.
 С двух сторон от центральной аллеи росли величественные кипарисы, а с западного крыльца дворца к садам вела маленькая дорожка, вьющаяся вдоль усаженного деревьями холма. На вершине этого холма спустя 170 лет, в 1834 году, была воздвигнута Триумфальная арка в честь победоносной кампании Наполеона в 1805 году.
 В восточной части садов Наполеон III построил оранжерею и теннисный корт.
 По обе стороны главных ворот были установлены два огромных пегаса, отлитых в XVII веке. Сквозь ворота открывался великолепный вид на восьмиугольную площадь Согласия, обнесенную рвом с водой, проект которой был разработан в 1753 году Жаком Анжи Габриелем.
 Если бы погода в день торжества выдалась холодной, то все увеселительные мероприятия могли быть тотчас перемещены во дворец. Однако погода в тот день выдалась чудесная, и, хотя в воздухе уже витал запах осени, на небе не было ни единого облачка. А в полдень яркое солнце окутало весь Париж, а вместе с ним и прекрасные сады своим ласковым теплом.
 Шелковые тенты всех цветов радуги раскинулись повсюду среди бушующего великолепия яркой зелени. Каждый цвет выполнял свою роль: символизировал различные лакомства, разложенные на стоявших под тентами столах, которые были покрыты атласными скатертями того же цвета, что и возвышавшийся над ними тент.
 Зеленый тент был приглашением полакомиться фруктами – дынные шарики в виноградном ликере; бананы в сахаре, поджаренные и глазурованные кокосовым сиропом; яблоки в густом мятном сиропе; виноград в сахарной пудре; инжир, залитый медом; вишня и ананас с коньяком.
 Желтый шелк символизировал разнообразие блюд, приготовленных из яиц и сыра. Там были горшочки с кипящим фондю на любой, самый привередливый вкус, ломти ароматного хлеба, которые только и ждали, когда их опустят в пахучий сыр, яичный или грибной соус или в изысканный соус из улиток в сметане. Специально для сладкоежек приготовили маленькие бисквиты, которые можно было тут же погрузить в густой, темный шоколад.
 За палатками со всевозможными горячительными напитками и ликерами следовали голубые тенты, под которыми предлагались изысканные первые блюда: суп из лангустов, заливная ветчина с петрушкой, фрикасе из улиток и запеченные яйца с ветчиной и гренками.
 Ярко-красные тенты возвещали о целом ряде горячих блюд: жареные пальчики из камбалы, бифштекс с говяжьим костным мозгом, рагу из утки с виноградом, говядина в красном вине с лапшой и лягушачьи лапки в сметанном соусе.
 Изюминкой пиршества стала идея Дани пригласить лучших шеф-поваров из ряда районов Франции для того, чтобы они представили местные кулинарные деликатесы. От Иль-де-Франс – района, окружающего Париж, – приготовили говяжье филе – шато-бриан. Лосось был предоставлен от Луара вместе с их прославленными мясными шариками из свиного и гусиного мяса. Бретань прислала свое ни с чем не сравнимое рыбное ассорти из омаров и множества видов рыб, а также вкуснейшие блины.
 Из Нормандии доставили омлеты, великолепные сыры и уток. Шампань привезла тушеную форель, почки в шампанском и припущенную щуку.
 Немецкое влияние сильно ощущалось в блюдах, приготовленных поварами из Эльзаса и Лотарингии, среди них, например, ветчина, свинина, сосиски с гарниром из различных овощей и кислой капусты.
 Шеф-повар из Бургундии использовал свои великолепные вина для того, чтобы приготовить рыбные шарики и знаменитые лионские сосиски.
 Из Перигё, к юго-востоку от Коньяка, привезли трюфели – грибы, растущие под землей, которые находили специально тренированные свиньи и собаки. Этот деликатес, особенно ценимый гурманами, был предложен в изобилии, ибо спрос на него ожидался огромным.
 Была также специальная палатка, которая предлагала различные сорта сыра: рокфор, камамбер, бри, швейцарский – с хлебом и сухим печеньем в качестве дополнения.
 Однако ни у кого не возникало сомнений в том, что все же излюбленной палаткой станет кафе под тентом из розового шелка со всевозможными десертами: шоколадный торт с коньяком, яблочные тартинки со взбитыми сливками, рисовый пудинг с заварным кремом и сливочная карамель.
 И конечно же, было представлено великое разнообразие сортов винограда и продукции винных заводов из Коньяка, Бордо, Бургундии, Рейна, Мозеля. Кроме того, на десерт гостей ожидали альпийский ликер, виноградный коньяк и белый сливовый коньяк. И естественно, сверкающим потоком лилась минеральная вода.
 Несмотря на то что Дани все еще немного сердилась, подозревая, что отец и приемная мать используют бал, чтобы ввести ее в свет, она была охвачена радостным возбуждением. Написанные от руки золотыми чернилами на голубой пергаментной бумаге приглашения отправили более чем полутора тысячам человек. Все до единого приглашения были с радостью приняты. Действительно, пропустить такое пиршество было бы непозволительной глупостью.
 В день торжества Дани поднялась рано утром, отказалась от завтрака, выпив только чашку крепкого чая. Все внутри нее трепетало: она знала, что намеченное на сегодняшний вечер событие она будет помнить всю жизнь. Пусть члены семьи считали праздник просто представлением ее в свете в качестве желанной и богатой молодой дебютантки, но для нее он значил больше. Открывая антикварный магазин, она громко заявляла о начале собственной независимой жизни. А помпезное и расточительное пиршество необходимо только для обеспечения процветания намеченного ею дела.
 Самая знаменитая в Париже мастерица по прическам, Мими Летру, прибыла в особняк Колтрейнов ровно в девять утра для того, чтобы сначала заняться Китти, а потом приступить к созданию шедевра на голове юной и обольстительной Дани.
 Пока Мими усердно завивала ее локоны цвета золотой осени раскаленными щипцами, Дани нетерпеливо ерзала на жестком стуле. Затем локоны были скручены, высоко подняты и ряд за рядом закреплены специально сделанными золотыми зажимами в виде сердечек, украшенных маленькими изумрудами и бриллиантовой крошкой по краям. Это был подарок Дани от отца, который он привез из Южной Африки. Тревис специально заказал это украшение для того, чтобы она могла блистать на самых ответственных приемах и балах.
 И теперь Дани точно знала, что приближался один из таких особых вечеров ее жизни.
 Когда жена спустилась по главной лестнице, Тревис Колтрейн почувствовал, как сильнее забилось сердце. Она все еще была одной из самых красивых женщин, которых он когда-либо знал. Вечернее платье из пурпурного атласа подчеркивало блеск фиалковых глаз, сверкающих от возбуждения под длинными густыми ресницами. Пышная, упругая грудь скрывалась под вышитым бисером лифом. Яркие ленточки из зеленого атласа, украшенные сверкающими белыми жемчужинами на фоне бледно-лилового кружева, шли по низу платья. На ее гибкой шее переливалось всеми цветами радуги золотое ожерелье – его подарок с изумрудами, рубинами и прозрачными, как капли росы, бриллиантами.
 Когда она спустилась в мраморный вестибюль, он нежно прикоснулся губами к ее лбу и хрипло пробормотал:
 – Ты прелестна, ты сводишь меня с ума.
 Китти засмеялась, мельком взглянув на его белые шелковые панталоны:
 – Тревис, ты всегда был ненасытен.
 Затем, словно по команде, они перестали шептаться и поддразнивать друг друга и обернулись к лестнице. На самом ее верху стояла Дани, прекрасная в естественности своей красоты. Вечернее простое платье из золотой парчи подчеркивало каждую линию ее тела, ниспадая мягко и плавно, словно жидкий огонь, на пол. В каштановых локонах сияли изумруды и бриллианты – кроме них, других украшений на ней не было. Белые перчатки закрывали руки до самых локтей. Туфельки были в тон золотого платья.
 Китти почувствовала, как глаза ее наполнились слезами.
 – О, Дани, моя дорогая, ты прекрасна… – прошептала она.
 Тревис подошел к дочери, когда она спустилась, сжал ее руку и с трудом проглотил комок в горле от переполнявших его чувств.
 – Господи, дорогая, если бы твоя мать увидела…
 Когда Колтрейны прибыли в сады Тюильри, их взорам предстала великолепная картина: бесконечное море людей среди множества покачивающихся на ветру тентов и благоухающих цветов.
 Дани затаила дыхание, не в силах вымолвить ни слова от восхищения, и наконец пролепетала дрожащим голосом:
 – Я никогда даже не мечтала о таком!
 Тревис подбадривающе улыбнулся:
 – Это все для тебя, дорогая. Наслаждайся каждым мгновением.
 За первый час праздника Дани чуть не задушили доброжелатели, которые бесконечной вереницей подходили к ней и поздравляли с открытием магазина и столь сказочным вечером. Она улыбалась, благодарила, чувствуя головокружение от цветочного аромата, изысканного шампанского и божественно звучащей музыки трех оркестров, которая заполняла воздух.
 Появившийся неожиданно Сирил Арпел встал подле Дани и уже не покидал ее. Одетый подобающе случаю – в красный бархат и черный атлас, он никогда еще не выглядел столь энергичным и воодушевленным. Ведь все смотрели на него, стоявшего рядом с восхитительной Дани Колтрейн, как на ее кавалера!
 Сирил надеялся, что так продлится весь вечер. Как только Дани заканчивала разговор с кем-либо, он тут же начинал свой, если, конечно, считал персону достаточно значительной. Дани не возражала против этого или просто делала вид, что не замечала, так что и вправду казалось, что они были вместе.
 Спустя час она повернулась к нему и в отчаянии пробормотала:
 – У меня пересохло в горле, а официантов поблизости, как назло, нет. Пожалуйста, принесите мне шампанского.
 – Конечно же, – с охотой откликнулся он. – И как только вы сможете удалиться от этой толпы поклонников, возможно, нам удастся ускользнуть ото всех, и мы спокойно поужинаем? Аромат всех этих деликатесов пробуждает у меня зверский аппетит.
 Дани рассмеялась и призналась:
 – У меня тоже. Осталось недолго – мы исчезнем отсюда.
 Она решила, что Сирил очень мил: красивый, очаровательный, остроумный, – и находила его компанию чрезвычайно приятной.
 Дани задумчиво смотрела ему вслед, на мгновение забыв обо всем, как вдруг почувствовала, как ее руку кто-то нежно сжал и прикоснулся теплыми губами к кончикам пальцев. Она повернула голову… и увидела шапку темных волос.
 Мужчина выпрямился, и Дани словно окунулась в прекрасные и чувственные глаза, обрамленные невероятно густыми черными ресницами. Перед ней стоял самый красивый мужчина, которого она когда-либо встречала за всю свою жизнь. Его лицо было смуглым, словно он провел много часов, лежа под лучами солнца на пляжах южной Франции.
 Он был высок, широк в плечах, одет в простой, но элегантный костюм из темно-бордового бархата. Его богатая, с оборками рубашка из тончайшего голубого шелка, подходящего к цвету глаз, была расстегнута на груди.
 Он продолжал держать ее руку и смотрел на нее не отрываясь. Легкая игривая улыбка коснулась его губ, когда он наконец лениво произнес:
 – Мисс Колтрейн, наяву вы еще прекраснее, чем описывает вас молва.
 Он обратился к ней на безупречном английском. Однако Дани заметила, что, хотя в голосе его не было ни следа французского или американского акцента, в нем чувствовалось что-то британское… но нет, это был другой оттенок, загадочный и приятный на слух.
 Пока он держал кончики ее пальцев и ласкал своим взглядом, Дани почувствовала странное волнение. Господи, что с ней произошло? Она и раньше наслаждалась обществом мужчин, ее обнимали, целовали и ласкали. Она уже не была невинной маленькой послушницей, которая покинула монастырь год назад. Дани прекрасно знала, что это такое – ощущать внутри теплые приливы желания.
 Но никогда не происходило с ней ничего подобного…
 Она выдернула свою руку из его ладони столь резко, что он улыбнулся, словно знал, что она чувствовала.
 Дани решила контролировать свои эмоции, по крайней мере на поверхности, и осталась вполне довольна непринужденным тоном своего голоса, когда ответила:
 – Месье, не думаю, чтобы мы встречались.
 Он на мгновение задумчиво сжал губы и потом тихо сказал:
 – Меня знают как Драгомира.
 Драгомир. Где прежде она слышала это имя? Оно показалось ей странно знакомым, и все же она не могла вспомнить, где встречалась с этим человеком, только наверняка знала, что если бы она видела столь ошеломляюще красивого мужчину прежде, то, несомненно, запомнила бы его… как и любая другая женщина.
 Не дожидаясь приглашения, высокий незнакомец снова смело взял Дани за руку и прошептал:
 – Пойдемте. Я хочу узнать вас получше, а в такой толпе это совершенно невозможно.
 Дани испуганно оглянулась по сторонам, мимолетно подумав о том, уместно ли позволять совершенно незнакомому человеку похитить ее с ее же собственного приема.
 – Сэр, не думаю, что это удобно, – попробовала протестовать Дани, однако голос ее прозвучал неубедительно даже для ее собственных ушей.
 Он одарил ее насмешливой, беззаботной улыбкой:
 – Простите, если оскорбил вас, мисс Колтрейн, но я принял вас за женщину, которая открыто посылает к черту всякие бредни о том, что пристойно, а что – нет.
 Дани возмущенно открыла рот, отступая от него на шаг.
 – Я… я прошу прощения! – заикаясь начала она и тут же возненавидела себя за то, что проявляет такое занудство.
 Почувствовав ее сопротивление, Драгомир остановился, повернулся и холодно посмотрел на нее:
 – Я просто хотел узнать вас получше, мисс Колтрейн. Думал, что мы потанцуем в маленьком павильоне возле реки. Если же вы сочли мое поведение оскорбительным, я приношу вам свои извинения.
 Неожиданно Дани поняла, что и она хочет узнать его получше. В нем было что-то дикое и отчаянное, неизведанное… и вызывающее. С чуть высокомерной улыбкой она обронила:
 – Отлично, сэр. Надеюсь, мне нечего бояться, когда вокруг так много людей.
 Светло-карие глаза с вызовом встретили взгляд сапфировых.
 Они остановились возле густо увитой голубой глицинией решетки, сделанной в виде арки. Драгомир взял два бокала искрящегося шампанского у проходящего мимо официанта и предложил один Дани. Они сделали по маленькому глотку, глядя друг на друга поверх позолоченных краев бокалов.
 Наконец Драгомир слегка кивнул и прошептал:
 – Если бы я хотел от вас большего, чем танец, мисс Колтрейн, мы бы сейчас были на пути в мои апартаменты.
 Удивительно, но Дани лишь позабавило столь смелое замечание. Будь это любой другой, то она скорее всего рассердилась бы или возмутилась, однако Дани была твердо уверена, что, кем бы ни был этот таинственный Драгомир, он не похож ни на одного мужчину, с которым ей когда-либо приходилось встречаться. Он казался Дани загадочным, привлекательным и… чрезвычайно желанным. Кроме того, в нем чувствовались воля, умение добиться своего, он не лебезил и не раболепствовал, как другие. Он, решила Дани, был настоящим мужчиной.
 – Вы кажетесь мне наглым и самонадеянным, сэр. Неужели вы считаете, что стоит вам только возжелать, и вы получите любую женщину?
 Он медленно осушил бокал шампанского и осторожно заметил:
 – Желание должно быть обоюдным, дорогая, для того, чтобы мужчина и женщина достигли наслаждения… и удовлетворения.
 Настала ее очередь насмешливо поднять бровь.
 – И вы полагаете, что я хочу вас?
 Драгомир кивнул, не раздумывая ни мгновения:
 – Да, я ощущаю жажду любви в женщинах и вижу по вашим глазам, как вы хотите быть любимой.
 Дани разгневалась. В своей самонадеянности он и впрямь переходит границы дозволенного, и его необходимо поставить на место.
 – Возможно, вы чувствуете вашу собственную жажду, сэр, и видите в женщинах то, что хотите видеть, вы, видимо, сами, изголодались по любви.
 Его глаза хитро блеснули.
 – Нет, вы не правы. Мне безразличны женщины, к которым я не испытываю желания. Как я уже сказал, оно должно быть взаимным.
 Он взял ее под руку и улыбнулся:
 – У нас достаточно времени, чтобы поговорить о наших чувствах. Будем танцевать?
 Дани не удержалась от смеха. Как можно злиться, когда получаешь такое удовольствие? Он был настоящей загадкой, но она совсем не боялась, находя его добродушное подшучивание очень уместным.
 Они прошли по аллее до конца садов и остановились у большого восьмиугольного бассейна, в восхищении наблюдая за скользящими по воде лилиями. Затем миновали прелестные статуи оранжереи.
 – Ваша приемная мать сказала, что вы планируете открытие великолепной галереи и антикварного магазина, – сказал он, когда они отдалились от прогуливающихся и направились в деревянный павильон, сооруженный для танцев неподалеку от Сены. – Я с нетерпением жду возможности увидеть ее. Есть ли у меня шанс попасть на частный просмотр, прежде чем состоится официальное открытие?
 Его просьба показалась Дани вполне нормальной. Ведь и Сирилу она оказала подобную честь, однако Сирил был антикваром, которому принадлежали магазины в нескольких странах мира. Дани просто умирала от любопытства: с чего бы столь очаровательному и красивому незнакомцу просить ее о частном просмотре?
 – Официально я открываю магазин в понедельник утром, – ответила она, а затем смело спросила: – А почему вы просите о частном просмотре? И откуда вы знаете Китти? Вы друзья?
 – Когда-то я встречался с вашими родителями на нескольких приемах в посольствах, – объяснил он. – Наверное, можно сказать, что мы хорошие знакомые, случайные друзья. Что же до частного просмотра, то мне, как и всем остальным, полагаю, чрезвычайно любопытно и не терпится поскорее взглянуть на ваш новый магазин.
 Дани кивнула:
 – Хорошо. Я буду счастлива показать вам мою галерею в понедельник утром, скажем, за полчаса до того, как официально распахнутся ее двери.
 Драгомир нахмурился. Ему требовалось больше, чем полчаса, чтобы рассмотреть находку из Монако.
 – Вы свободны завтра днем? Я пригласил бы вас на обед, а затем мы могли бы поехать в ваш магазин.
 Дани на мгновение задумалась. Она не могла не признать, что ей бы весьма хотелось снова встретиться с ним, но днем ей предстояло выполнить много мелких дел, оставленных на последнюю минуту.
 – Я не знаю, – засомневалась она. – Я хотела поработать завтра и…
 – Я с радостью помогу вам! – перебил он, любезно предлагая ей свои услуги, и, подмигнув, добавил: – В некоторых ситуациях мужчина может оказаться очень полезным.
 – Это зависит, сэр, от ситуации, – кокетливо заявила Дани.
 Драгомир кивнул.
 – Сдаюсь, – протянул ей руку. Они дошли до танцевального павильона.
 Под веселую музыку Иоганна Штрауса Драгомир закружил ее в волшебном танце. Затем, когда темп стал чуть быстрее, он мгновенно перестроился и легко перешел на вихрь венского вальса.
 Танцевавшие на площадке, восхищаясь грациозностью и красотой элегантной пары, расступались, давая им достаточно пространства для их плавных и одновременно исполненных внутренней силы движений.
 Дани затаила дыхание от восторга – она никогда не думала, что сможет выполнять столь замысловатые па, однако ее партнер был великолепен. Он, казалось, предчувствовал малейшие жесты и легко и непринужденно вел ее. Дани казалось, что они танцевали вместе всю жизнь…
 Взгляд его сапфировых глаз словно проникал в ее душу.
 Дани охватили невероятные эмоции, никогда еще она не испытывала такого желания ни к одному мужчине.
 И все же Дани не чувствовала трепета при мысли о том, что находится в руках опытного мужчины. Не важно, что она была девственницей. Она знала наверняка, что он вознесет ее к несказанной радости с той же легкостью, с которой вел через запутанные комбинации венского вальса.
 Но позволит ли она ему?
 Из тени Сирил Арпел наблюдал за кружащейся по танцевальной площадке великолепной парой. С того места, где он стоял, он видел даже выражения их лиц – полностью поглощенные друг другом и безразличные ко всему, что происходило в окружающем их мире.
 Сирил сердито отвернулся и швырнул бокал шампанского в Сену.
 Чертов Драгомир!
 Он чуть не заскрежетал зубами. Надо было предвидеть, что Драгомир непременно появится, услышав о находке ящика с картинами. Всего несколько человек знали о секрете Сирила. И Драгомир был одним из них.
 Сирил разумно рассудил, что перед русским у него одно большое преимущество: Драгомир и понятия не имел, что он, Сирил, знал тайну. А он уж точно не собирался сообщать ему об этом. Никогда и никому не поведает он о разговоре, подслушанном в магазине Фаберже. Так что он будет продолжать выполнять свой план – заполучить картину «Александровский дворец».
 И ничто не помешает ему.




 Глава 9


 Дани, очарованная Драгомиром, его надменностью и небрежным флиртом, пробыла с ним наедине больше часа. Они танцевали, пока не утомились, а затем, когда светлые дневные тени начали удлиняться, превращаясь в золотые неясные очертания, медленно прогулялись по тропинке, вьющейся по берегу Сены.
 Она совершенно забыла о Сириле и своем обещании поужинать с ним. Дани, хотя и была увлечена Драгомиром, строго контролировала себя, опасаясь, что Драгомир примет ее за избалованную, капризную кокетку или, что было бы гораздо хуже, за одну из тех женщин, которые наверняка часто подпадали под его чары. Ну уж только не она!
 Преисполненная любопытства, она стала задавать ему вопросы о нем самом, однако мгновенно заметила темную печальную тень, появившуюся в его глазах. Он лишь сказал, что родился в России и что родители его умерли. Его отец был русским, а мать француженкой.
 Когда он заговорил о своей семье, Дани почувствовала леденящий холод в его голосе, а потому, пытаясь вернуть атмосферу веселой непринужденности, заметила:
 – Ваши голубые глаза, несомненно, достались вам от матери.
 Он ничего не ответил. Однако Дани заметила, как мгновенно напряглись мускулы на его лице. Итак, он не хотел продолжать разговор о своей матери.
 Она сменила предмет разговора:
 – Вы свободно говорите по-английски. Наконец-то улыбка.
 – Это неудивительно. Я учился в Оксфорде.
 – А что же привело вас в Париж?
 – Красивые женщины, – пробормотал он, сжимая ее руку. – А сейчас я нахожусь в компании самой красивой женщины Парижа.
 Она затаила дыхание, надеясь, что он не услышит, как бешено колотится ее сердце. Мужчины не раз говорили ей, что она хорошенькая, и она спокойно принимала их комплименты. Почему же теперь все внутри у нее трепетало?
 Пытаясь уйти от этой темы, она спросила, где он жил в России.
 – В Санкт-Петербурге. – И снова холод в голосе.
 – О! – вскричала она в восторге. – Значит, вы наверняка видели замечательный русский балет!
 Он, казалось, почувствовал облегчение, получив возможность поговорить о чем-то, не касавшемся лично его, и быстро продолжил:
 – О да! Издав в XVII веке указ, положивший начало балету как театральному искусству, Людовик XIV, возможно, и основал профессиональный балет в Париже. Однако именно Россия стала его законодательницей через семьдесят лет после того, как в царском дворце Санкт-Петербурга открылась первая балетная школа.
 Дани обрадовалась, встретив человека, который, похоже, был увлечен балетом и обожал его так же, как она. Драгомир поведал ей о том, что множество раз посещал императорскую балетную труппу, и она замерла в благоговении, услышав, как он мельком упомянул о том, что знаком с Матильдой Кшесинской.
 – Она же ведущая балерина у Мариуса Петипа, ведущего балетмейстера и хореографа императорской балетной труппы!
 Драгомир кивнул.
 – Расскажите мне о ней, – попросила Дани.
 Драгомир пожал плечами:
 – Ее считают самой восхитительной и модной балериной нашего времени. Драгоценности, которые она носит на сцене и не только, настоящие, и они действительно принадлежат ей. Она энергична, кокетлива, очаровательна, полна жизни – как вы… – Он осекся, с улыбкой глядя на нее.
 Дани почувствовала, как зарделись ее щеки. Он смотрел на нее так… так жадно!
 Быстро, возможно, слишком быстро, она сказала о том, что слышала, будто Матильда Кшесинская покинула Россию, отправившись в Милан для того, чтобы освоить сложные па, которым обучали только там, чтобы танцевать в балете Петипа «Спящая красавица». В год, когда Матильда закончила обучение в труппе и еще только завоевывала себе звание прима-балерины великолепного Мариинского театра, состоялась премьера этого балета с итальянской балериной, Карлоттой Брианза, припомнила Дани.
 Драгомир в изумлении взглянул на Дани:
 – Вы производите на меня огромное впечатление, мисс Колтрейн. Редко я встречал женщину, обладающую столь обширными знаниями в области балета. Большинство интересуются исключительно нарядами и музыкой, но вас, кажется, не оставляют равнодушной сами исполнители. Вы сами занимались балетом?
 Теперь Дани не испытывала никакого желания обсуждать подробности своего прошлого.
 – Нет, – пробормотала она, – но мне всегда этого хотелось.
 Ну что ж, когда-нибудь вы непременно посетите Россию. И если я окажусь там в тот момент, то буду несказанно счастлив сопровождать вас в балет. Если Матильда будет танцевать, я прослежу, чтобы вас лично представили ей, а затем приглашу вас обеих на ужин.
 Дани улыбнулась, поблагодарила его, на мгновение подумав, как замечательно это было бы, хотя вряд ли когда-либо произойдет.
 Бросив взгляд в сторону заходящего солнца, она вдруг поняла, что они слишком долго находятся наедине.
 – Нам лучше вернуться, – сказала она. – Большое спасибо за интересную беседу.
 – Уверяю вас: мне тоже было очень интересно.
 Когда они приблизились к толпам веселящихся гостей, Драгомир заметил молодого человека, который устремился к Дани. Он отвел ее в сторону, пользуясь последним моментом близкого, никем не нарушаемого общения.
 – Итак, вы согласны устроить для меня завтра частный показ? – спросил Драгомир.
 Дани кивнула. Отчего бы и нет? Это вовсе не было для нее неприятным, напротив, ей бы очень хотелось вновь встретиться с ним. И все же некая таинственность вокруг него по-прежнему не давала покоя Дани.
 – Вы так и не сказали мне, что привело вас в Париж? – осмелилась спросить она.
 Лицо его вновь, омрачилось. Он явно старался вести себя непринужденно, что давалось ему с большим трудом.
 – Скажем, я люблю путешествовать, мисс Колтрейн, видеть и делать все, что хочу. В этом году захотел посмотреть Париж. На следующий год это может быть Греция или Испания. Когда-нибудь я собираюсь посетить и вашу родину.
 Она почувствовала неискренность его слов и решила не отступать:
 – Но почему? Чем вы занимаетесь? Почему так интересуетесь искусством?
 Драгомир весь напрягся. Юная леди довольно проницательна, и вряд ли она стала такой из-за боязни задавать вопросы. Не скрывая высокомерных ноток в голосе, он объявил:
 – Я занимаюсь тем, мисс Колтрейн, что трачу мое состояние как заблагорассудится, отгоняя тем самым излишне настойчивых молодых особ. Сомневаюсь, однако, что вы с вашим состоянием принадлежите к их числу. Что же касается моего интереса к искусству, – продолжал он, уверенный, что она ошарашена его прямотой, – а почему бы и нет? Мне интересно, например, когда кто-то прячет ценные произведения искусства в винном погребе в имении на южном побережье Франции. Возможно, в конце концов выяснится, что они были украдены. Ведь никто не может знать наверняка.
 Он ожидал от нее негодующего упрека, но она чуть наклонила голову и мягко парировала:
 – Действительно, никто никогда не может знать наверняка, сэр, и от этого принадлежащие мне картины вызывают еще большее любопытство. Только подумайте: за какие баснословные деньги я смогу продать их, когда решусь на подобный шаг, после того как пущенный вами слух распространится по всей Европе? Каждый захочет увидеть их, выяснить, действительно ли они были украдены. Однако должна разочаровать вас. Картины, вне всякого сомнения, были спрятаны моим отчимом, который имел чудовищные долги из-за своей страсти к игре. Картины, очевидно, были дороги ему как воспоминания или что-то в этом роде, поэтому-то он и не хотел расставаться с ними и решил спрятать, чтобы кредиторы не отняли его последнюю радость.
 Драгомир задумчиво смотрел на нее. Если он нашел то, что искал, эта хорошенькая молодая женщина может оказаться серьезным противником. Она совсем не похожа на тех женщин, которых он знал прежде, – образованна, умна, чувствительна.
 – Значит, я снова должен поблагодарить вас, мисс Колтрейн, за потворство моим прихотям и позволение посмотреть ваши картины до официального открытия. – Он слегка поклонился ей, лениво улыбнувшись: – Возможно, позже вечером мы еще потанцуем. Мы так замечательно двигаемся вместе.
 Дани сказала, что, вероятно, подобная возможность и представится, повернулась и ушла.
 Драгомир долго смотрел ей вслед. Необычное, красивое создание, женщина, не похожая на других, но все же женщина… а значит, ей нельзя доверять.
 Он знал только, что картины нашли в винном погребе, принадлежащем человеку, о котором он никогда не слышал. Возможно, история не имела ничего общего с его поисками. И все же Драгомир, как он неизменно поступал в течение последних десяти лет, не оставит ничего без внимания, не проигнорирует ни один, самый ничтожный слух. И однажды он найдет то, что ищет. Он был рад, что ограниченное число лиц посвящено в тайну его скитаний, так он располагал большей свободой для своих поисков. Ведь сам император России Александр III дал ему слово чести, что произошедший скандал будет держаться в строжайшей тайне, И за весь истекший период у Драгомира не было повода усомниться в его обещании.
 Он видел, как Сирил Арпел поспешно приблизился к Дани. Он когда-то встречал его на нескольких выставках и светских раутах не только в Париже, но и в Риме, Вене, Цюрихе. В свои тридцать с небольшим Арпел был хорошо известен и уважаем как знаток и торговец. Он, вне сомнения, без памяти влюблен в Дани.
 Драгомир улыбнулся.
 И какой мужчина устоял бы?
 – Дани…
 Она обернулась и мгновенно почувствовала себя неловко. Выражение лица Сирила выражало злость и боль.
 – Вы уже поели? – спросил он.
 Она сказала ему, что прогуливалась с одним из гостей.
 – Я совершенно потеряла счет времени, – смущенно произнесла она и взяла его под руку. – Пойдемте попробуем те деликатесы, которые служили поводом для бесконечных волнений моей приемной матери в течение нескольких недель. Мне нужно немного освежиться, но я задержусь ненадолго.
 Он проводил ее до женской комнаты и сказал, что будет ждать.
 Спустя несколько минут, когда Дани уже собиралась выходить, она услышала, как кто-то упомянул имя Драгомира. Она задержалась перед зеркалом, притворившись, что занята прической, а сама искоса поглядывала на отражения трех молоденьких женщин, примерно одного с ней возраста, стоящих у стены. Она не была знакома ни с одной из них, впрочем, на ее прием пришло не так уж много людей, которых она знала лично. Почти все из них были друзьями или приятелями Китти и Тревиса.
 – Мне наплевать на его репутацию! – воскликнула одна женщина. – Он невероятно красив!
 – Эти глаза! Эта улыбка! – вступила в разговор другая. – И такой таинственный. В нем есть нечто мистическое.
 Третья молодая женщина презрительно фыркнула, заметив:
 – Русские все такие. Холодные. Надменные. Мне он вовсе не кажется таинственным и уж точно не тайна, что он волочится за каждой юбкой!
 Ее подруги рассмеялись. Та, которая только что говорила, покраснела и с жаром произнесла:
 – Я не собираюсь лебезить перед ним, как делаете это вы! Он коллекционирует женщин, так по крайней мере говорят, но я уж точно не собираюсь становиться частью его коллекции!
 – Он просто не хочет, чтобы ты была частью его коллекции, Сесиль, – засмеялась ее подружка. – Именно поэтому ты так его ненавидишь. Всем давно известно, как ты преследовала его на танцевальном вечере мадам Непри прошлым летом, а он тебя, как ни печально, совершенно проигнорировал.
 Девушка, которую звали Сесиль, сердито повернулась и выскочила из туалетной комнаты, прошелестев облаком атласа и кружева.
 Дани все стояла перед зеркалом. Разговор доставил ей настоящее удовольствие. Ее совершенно не беспокоило то, что она узнала о Драгомире, потому что ее это не касалось. Она также считала, что он красив, очарователен и тому подобное… но ведь она полностью контролирует свои эмоции и, уж конечно, не станет частью его коллекции. Как все это забавно!
 Когда она снова собиралась выйти, она услышала сочувственное замечание одной из молодых женщин:
 – Мне жалко Каристу Алтондерри. Как, должно быть, унизительно, когда с тобой так поступают.
 Несмотря на внезапный гул в ушах, Дани расслышала лишенный сочувствия ответ:
 – Но она сама виновата. Моя горничная – двоюродная кузина одного из конюших в Дерриато, и он сказал ей, что слышал от работающих в доме слуг, якобы Кариста настаивала на том, чтобы Драгомир согласился объявить об их помолвке. У него не было другого выбора, кроме как бежать. – Она хихикнула. – Дерриато – необъятное имение, но когда Кариста начнет преследовать, и дворец не покажется необъятным!
 – Я не обвиняю ее, – заметила первая девушка со вздохом. – Я слышала, будто Драгомир доставляет огромное удовольствие женщинам… – Едва различимо она прошептала: – В постели!
 Ее подруга потрясенно вскрикнула:
 – Нанин! Что ты говоришь!
 Затем обе разразились неуемным смехом.
 Дани не обернулась, когда они покинули туалетную комнату.
 Итак, подумала она, неожиданно огорчившись, именно Драгомир навещал Каристу Алтондерри в Дерриато, именно он сбежал с приема, на котором должен был быть одним из важнейших гостей. Некоторые считали его ловеласом, но кроме этого он обладал репутацией весьма состоятельного человека. Он показался ей немного надменным, слегка тщеславным, но, бесспорно, привлекательным и таинственным. Если Кариста потеряла голову и позволила ему оплести себя паутиной страсти, поддавшись его чарам, что ж, она заслужила своей участи.
 Дани покинула туалетную комнату и увидела Сирила, который все еще ожидал ее, всем своим видом показывая раздраженное нетерпение.
 – Снова я прошу прощения, – сказала она, беря его под руку. Они направились к многочисленным цветным палаткам, где их ожидала разнообразная снедь. – Вы, должно быть, умираете с голода.
 Он взглянул на нее и тепло улыбнулся:
 – Я умираю без вашей компании, очаровательная леди. Мое сердце чахнет.
 Дани оставила его пылкое замечание без комментариев; ее не интересовал флирт. Хотя Сирил был очень мил, она сомневалась, что когда-либо сможет относиться к нему иначе как к хорошему другу.
 Они посетили все палатки, стараясь не упустить из внимания ни один из представленных в огромном изобилии деликатесов. Сирил старался взять маленькую порцию каждого блюда, желая попробовать все, однако уже совсем скоро его тарелка доверху заполнилась.
 – Вам придется приходить сюда и во второй, и в третий, и в четвертый раз, – поддразнила Дани.
 Он кивнул в сторону ее собственной тарелки, едва наполненной крошечными порциями.
 – Женщины! – усмехнулся он. – Это же смертный грех – не попробовать все эти несравненные деликатесы.
 – Наслаждаться ими сегодня и страдать в течение недель, пытаясь сбросить лишние фунты?
 Он покачал головой, поднял лягушачью лапку, со смаком съел ее и вздохнул:
 – Это стоит того!
 В этот момент их окликнула Китти:
 – Вот вы где. Я везде искала вас обоих. – В шутливом упреке она повернулась к Сирилу: – Как вы посмели похитить Дани с ее же собственного приема, сэр?
 Сирил вдруг почувствовал прилив возмущения и сдержанно сообщил ей:
 – Дани была вовсе не со мной, мадам, к моему великому сожалению.
 Китти с любопытством посмотрела на Дани.
 – Я встретила известного Драгомира, – бесстрастно объяснила Дани.
 Китти вспомнила, как возмутилась Дани по поводу произошедшего в Дерриато, и решила, что должна была непременно посоветоваться с падчерицей, приглашать ли Драгомира, однако в последнее время так много всего обрушилось на нее, что она совершенно упустила это из виду.
 – Тревис сказал, что вчера Драгомир заходил к нему в посольство, – объяснила она, – он услышал о том, что ты обнаружила картины в Монако, и заинтересовался ими. Тревис всегда был с ним в хороших отношениях, встречался на различных приемах. Ты же знаешь своего отца, он радушный хозяин. Вот и пригласил его прийти сегодня.
 Сирил спросил, нахмурившись:
 – Чем же вызван его интерес? Он не коллекционер. Насколько я знаю, он не больше чем… сибарит! – осекся он, пытаясь сдержать негодование.
 Китти странно посмотрела на него и поняла, что он, совершенно очевидно, ревнует.
 – Я ничего не знаю об этом, Сирил, за исключением того, что Тревис вскользь упомянул Драгомиру о том, что на одной из найденных картин изображен дворец, находящийся в России, и, поскольку это родина Драгомира, он хотел бы взглянуть на картину.
 Сирил почувствовал, как внутри у него похолодело. Его подозрения подтвердились: Драгомир надеялся найти «Александровский дворец».
 Огромных усилий стоило ему задать следующий вопрос спокойным голосом:
 – Он видел ее?
 Китти и Дани изумленно взглянули на него.
 Сирил проклял себя за то, что не сдержался. Ни в коем случае они не должны понять, что существовала какая-либо связь между Драгомиром и «Александровским дворцом». Он попытался увести разговор от картины и осторожно объяснил:
 – Признаюсь, я хотел быть единственным счастливчиком, кому предоставлен частный показ, и… – он посмотрел на Дани влюбленным взором, – возможность разделить вашу компанию.
 Дани снова проигнорировала его откровенный намек.
 – Ну что ж, можете радоваться, Сирил, – рассмеялась Китти. – Вы единственный, кому Дани предоставила эту привилегию. Честно говоря, я совершенно забыла об этом, так что в понедельник Драгомиру придется вместе со всеми стоять в очереди на церемонии официального открытия.
 Нет, не придется, подумала Дани. Не придется, потому что она находит его привлекательным и обаятельным и с нетерпением ждет возможности разрушить этот надменный фасад, за которым скрывается настоящий Драгомир!
 Китти дотронулась до руки Дани:
 – Ты не сердишься на то, что я пригласила его?
 – Ну конечно же, нет, – сухо ответила Дани. – Он показался мне весьма интересным. Мы замечательно провели время.
 – Хорошо. – Китти поцеловала ее в щеку и чуть обняла. – А теперь идите и наслаждайтесь. Докажите, что не зря тратите время, отведенное вам жизнью, и танцуйте всю ночь напролет.
 Внутри Сирила бушевало пламя негодования, но внешне ему удавалось выглядеть довольно спокойным. Итак, Драгомир собирался заполучить картину. В этом нет ни малейших сомнений. Он был также его главным соперником в борьбе за Дани. От Сирила не скрылось то, как они смотрели друг на друга. На него она так не смотрела. Он был вне себя, размышляя над тем, что ему делать. Если предупредить Дани насчет Драгомира и его репутации в отношении женщин, она может обидеться и попросит его заниматься своим делом. Это скорее всего оттолкнет ее. Хорошо бы получить картину, разгадать заключенный в ней секрет, но в конечном счете если Драгомир опередит его… ну что ж, получить Дани тоже очень неплохо. Он непременно получит что-то из того, о чем так отчаянно мечтал.
 Но Сирил жаждал получить и Дани, и картину… И он не собирался так легко сдаваться!
 Сирил решил применить к Дани осторожный, ненавязчивый подход. Закончив ужин, они прогуливались по садам, обмениваясь приветственными фразами и вступая в непродолжительные беседы со случайными гостями. Вскоре все развлечения сосредоточатся вокруг танцев. Ему нравилось то, как они уединились вдвоем, словно хотели этого. Возможно, Драгомир увидит и поймет, что его вмешательство неуместно.
 – Этот русский, как вы нашли его? – вкрадчиво начал он.
 Дани, погруженная в мысли о Драгомире, словно очнулась и, подозрительно взглянув на Сирила, ответила:
 – Он был мил. А что?
 Сирил почувствовал, что она защищается, а значит, что-то скрывает. Снова подтверждались его подозрения, черт возьми! Она без памяти влюбилась в таинственного русского. Сирил еще раз напомнил себе, как осторожно нужно подбирать слова.
 – Просто любопытно. Я встречал его несколько раз на выставках и приемах. Никто о нем ничего не знает, не знает и о том, как он получил свои деньги, чем занимается… похоже, он, словно мотылек, порхает от одной хорошенькой и, как правило, состоятельной дамы к другой.
 – Сирил, вы, кажется, ревнуете! – рассмеялась Дани.
 Он почувствовал, что краснеет:
 – Ничего подобного! С чего бы я стал ревновать к человеку, которого не уважают люди его круга?
 Дани нахмурилась. Она не хотела обсуждать Драгомира с Сирилом. Кроме того, она была заинтригована им, и уж точно не увлечена, так что нет никакой необходимости волноваться попусту.
 – Я думаю, этот разговор – напрасная трата нашего времени, – сказала она многозначительно. – Не так я бы хотела провести время на своем собственном приеме. Согласны?
 Сирил глубоко вдохнул, задержал дыхание. Его плотно сжатые губы расплылись в жалком подобии улыбки.
 – Вы абсолютно правы. Я похож на старую сплетницу.
 – Старого сплетника, сэр, – колко заметила Дани. – Не только одни женщины наслаждаются распространением слухов.
 Сирил изо всех сил старался сохранить галантную улыбку на губах. Она снова поставила его на место. Дани Колтрейн действительно не похожа ни на одну женщину, с которой он когда-либо встречался… а он-то думал, что узнал все разнообразие женских характеров и типов. Сирил решил быстро перевести разговор на другую тему.
 – Завтра вам, вероятно, придется многое делать для открытия магазина в понедельник, – весело начал он, – так что я, пожалуй, приеду, посажу вас в мой экипаж, и мы вместе отправимся на Монмартр.
 – Нет! – резко возразила Дани и заметила, как странно он взглянул на нее. Она поспешила объяснить: – Я очень ценю ваше предложение, Сирил, но у меня уже все продумано. Китти поможет мне, – солгала она. На самом деле Китти и Тревис были приглашены на правительственный прием, на котором пробудут до самого вечера.
 Однако отделаться от Сирила было непросто.
 – Уверен, что вам понадобится и моя помощь, – бесстрастно заявил он, удивляясь, почему она так странно себя ведет. – У меня нет никаких планов. Я буду счастлив помочь, – настаивал он.
 Дани расстроилась. Она не хотела обижать его, но не собиралась и позволять ему диктовать свои условия.
 – Нет, Сирил, – строго сказала она. – Я хочу сделать по-своему. Я высоко ценю ваше предложение, но не нуждаюсь в нем.
 Сирил посмотрел ей в глаза и понял, что спорить бесполезно. Он также чувствовал, что с Дани что-то происходило, вероятно, имеющее отношение к Драгомиру, который, как он видел, приближался к ним.
 – Отлично, – вымолвил Сирил, каким-то образом сумев удержать лживую улыбку на губах, – но если вы измените свое решение, пришлите посыльного.
 – Конечно. – Она облегченно вздохнула.
 Драгомир подошел к ним, коротко кивнул Сирилу, протянул руку Дани и тепло прошептал:
 – Вы обещали мне еще один танец.
 Дани пробормотала едва различимое «Вы простите меня, не так ли?» Сирилу и позволила самому красивому и возбуждающему ее мужчине повести себя к павильону.
 Сирил со всей силы сжал зубы. Нельзя позволить, чтобы это случилось. Драгомир интересуется Дани исключительно из-за картины. Он одурачит ее, как и всех остальных женщин из своего прошлого, но Сирил не допустит этого. Он слышал историю Дани о том, как она была в монастыре и покинула его незадолго до принятия окончательного обета. Она не привыкла к обществу мужчин и уж точно не была настолько опытна, чтобы раскусить такого искусного ловеласа, как этот проклятый русский. Теперь она, возможно, сердится на Сирила за его вмешательство, но позже будет ему только благодарна.
 Он наконец принял решение: завтра в полдень он отправится в магазин на Монмартре и расскажет ей все о Драгомире.




 Глава 10


 Было начало второго, когда Дани, Китти и Тревис покинули особняк. Они все долго проспали, поскольку блистательный прием закончился только с рассветом.
 Если бы не дипломатический прием, присутствие на котором было обязательным, то, по признанию Китти, в этот час она бы все еще спала.
 – И надо же было послу выбрать именно этот день для своего возвращения, – тяжело вздохнула она, когда экипаж Колтрейнов отъезжал от ворот. – У меня совсем нет ни сил, ни желания для еще одного приема.
 Тревис только улыбнулся: он знал, что Китти не возражала – она любила выходить куда бы то ни было вместе с ним, по делам или на светские приемы, и это была одна из множества причин, почему он обожал ее.
 Проезжая по залитым золотистым солнечным светом улицам Парижа, они весело обсуждали события прошлой ночи. Никогда, пришли Колтрейны к соглашению, не бывало еще в Париже столь удавшегося празднества. Люди будут говорить о нем еще целый месяц, а возможно, и дольше.
 Китти не могла устоять и подшутила над Дани по поводу Драгомира:
 – Все весь вечер сплетничали только о вас двоих. А бедный Сирил готов был взорваться от злости, – добавила она.
 Дани непонимающе взглянула на Китти – по крайней мере надеялась, что ей удалось изобразить непонимание.
 – Неужели? Им, очевидно, очень хотелось посплетничать, все равно о ком. Мы просто несколько раз танцевали… – Дани была рада, что ей не нужно ехать на прием посла вместе с ними – она собиралась выйти из экипажа возле моста через Сену, соединяющего оба берега. Потом она не торопясь прогуляется до Монмартра – прежде чем снова увидеться с Дрейком, Дани необходимо многое обдумать.
 Она подавила улыбку – закрыла губы кончиками пальцев и отвернулась в сторону, вспомнив, как впервые назвала его Дрейком. Вдоволь натанцевавшись, они снова решили прогуляться к берегу реки, молчаливо признаваясь в том, что желали остаться наедине друг с другом.
 – Дрейк? – откликнулся он, удивляясь.
 – Да. Так мне нравится больше. Драгомир звучит как… Дракула! – засмеялась она.
 – Мне это имя нравится гораздо больше, и вы правы насчет ассоциаций. – Он в шутку зарычал и, приблизив губы к ее шее, поинтересовался: – Не боитесь оставаться со мной наедине, дорогая?
 Она улыбнулась и вырвалась из его объятий:
 – Да, но не потому, что вы Дракула.
 Он понял, что она имела в виду, и они обменялись взглядами, полными скрытых значений и намеков. Вспоминая об этом теперь, Дани была почти уверена, что если бы в тот самый момент мимо них не проходила другая пара, то он непременно поцеловал бы ее. А хотела ли она этого? Ведь они еще совершенно чужие друг другу. Да, твердо призналась она себе. Дани ждала поцелуя и не стыдилась признаться… по крайней мере себе. Наверняка Китти и отец были бы потрясены.
 Тревис вывел ее из мечтательного раздумья вопросом:
 – Как тебе понравился Драгомир? Я нахожу его очень милым, довольно образованным, но, увы, кажется, никто не может похвастаться тем, что хорошо знает молодого человека.
 – Я уже говорила, мы несколько раз танцевали, – небрежно сказала Дани, – разговаривали. Он очень интересный.
 – Сирил называет его сибаритом, – вмешалась Китти.
 – Вот уж действительно абсурд, ведь сам Сирил Арпел посетил, вероятно, все бордели Европы, – усмехнулся Тревис.
 – Послушай, Тревис, – возмутилась Китти, – ты же не знаешь, так ли это на самом деле!
 Тревис одарил ее улыбкой:
 – В отличие от вас, женщин, я никогда не делаю никаких заявлений, не будучи уверенным в правоте своих слов. И что такого в том, что Драгомир – охотник за удовольствиями? Полагаю, это его дело.
 – Но не в том случае, когда он флиртует с твоей дочерью! – воскликнула Китти.
 Дани посмотрела на одного, потом на другого и вздохнула. Она часто мечтала о том, чтобы у нее были собственные апартаменты, чтобы она могла жить одна и самостоятельно принимать решения.
 – Дани большая девочка, – тихо сказал Тревис. – Я полагаю, она понимает, что делает.
 – Возможно, – согласилась Китти, – но я беспокоюсь только потому, что Драгомир напоминает мне тебя, когда мы впервые встретились.
 Тревис сделал вид, что его шокировало подобное замечание, он покачал головой и вскричал:
 – Господи! Помоги Драгомиру, если Дани хоть немного напоминает эту проказницу. Тогда он погиб!
 Экипаж проехал улицу Риволи и выехал на Вандомскую площадь. Спроектированная для Людовика XIV блистательным Мансаром в конце XVII века специально для приема посла из Марокко, она справедливо считалась одним из самых красивых мест Парижа.
 Экипаж остановился, и Тревис помог Дани спуститься на мощенную булыжником мостовую.
 – Хорошо бы ты поехала с нами. В котором часу прислать за тобой экипаж?
 Она сказала, что доберется до дома сама, и попросила не беспокоиться.
 – Мне нужно многое сделать, и я с нетерпением жду, когда наконец смогу приступить к работе. Я не хочу быть связанной расписанием.
 Тревис нахмурился, но ничего не сказал. Он бы предпочел, чтобы его дочь не была столь независимой, но не хотел мешать ей самостоятельно вступать в жизнь. Прошлое с Элейн было ужасно. Дани заслужила немного свободы… и счастья.
 Дани уже видела винтообразные белые башни Сакре-Кёр, выглядывающие из-за углов узеньких улочек. Она замедлила шаг. День выдался превосходный, и она поддалась искушению – позволила себе совершить небольшую прогулку и полюбоваться красотами города, прежде чем идти в магазин.
 Она дошла до Сакре-Кёр – церкви «Священного сердца», и затаила дыхание при виде впечатляюще богатого убранства собора, который, как говорили, мог вместить девять тысяч человек. Однако в этот момент отнюдь не сложная мозаика и красота интерьера интересовали ее. Дани поднялась по крутым ступенькам, ведущим на вершину купола, откуда открывалась неописуемо прекрасная панорама Парижа и его окрестностей на расстоянии в тридцать миль в любом направлении.
 Дани любила Париж и Францию и, наблюдая раскинувшееся сейчас перед ней блистательное великолепие, еще больше начинала ценить обретенную свободу. И все же она мечтала о большем.
 Она подумала о Дрейке, о том, какие чувства пробуждал он в ней. Пускай он был ловеласом, но он нравился ей, и Дани почему-то была абсолютно уверена в том, что он не будет управлять ею, как другими женщинами. Она собиралась убедиться в этом.
 Почему же она ощущает душевный трепет, испытывает беспокойство от одной лишь мысли, что снова будет вместе с ним?
 Ответ был прост. Никогда не встречала она мужчину, похожего на него. А значит, не было у нее и опыта, на который можно было бы положиться, не с чем было сравнить. Она также ни с кем не могла посоветоваться и знала, что каждое мгновение их общения придется полагаться только на собственную интуицию.
 Неожиданно Дани рассмеялась вслух, и все ее существо наполнилось бодрящим чувством радости – и ей стало тепло и хорошо под куполом Сакре-Кёр с раскинувшимся у ее ног Парижем. Она твердо знала, что не боялась этого ошеломляюще красивого русского. И с нетерпением ждала самого волнующего периода в ее жизни… И исход был не важен!
 Магазин находился на небольшой площади, и Дани немало гордилась зданием, которое она приобрела. Поначалу магазин будет занимать совсем небольшую территорию, но, если дела пойдут нормально, он непременно расширится. В комнатах над магазином жили молодые художники, и она стремилась подружиться с ними.
 Она отперла переднюю дверь и, сняв накидку, деловито начала осмотр вещей, выставленных на продажу. Следуя совету Китти и также с ее помощью, Дани удалось отыскать расположенный в другой части города антикварный магазин, который продавался. Дани не понравилось расположение магазина, но она с радостью приобрела его экспонаты, поскольку владелец их умер, а его наследники были заинтересованы в том, чтобы как можно быстрее ликвидировать оставшееся после него имущество.
 Она с любовью осмотрела наиболее понравившееся ей из приобретенных предметов: желтый стол из грушевого дерева с затейливой резьбой; прекрасные полотняные портьеры из Бельгии; фламандские картины, датируемые 1520 годом; портрет незнакомца работы сэра Генри Рейберна.
 Были у нее и японские изделия из перегородчатой эмали, о которых прошлой ночью на приеме услышали истинные ценители произведений искусства и сказали ей, что они весьма заинтересованы в том, чтобы приобрести эти экспонаты. Как забавно, подумала она, ведь те же самые предметы, возможно, были выставлены на продажу в течение многих лет в другом магазине, в другом районе, но благодаря ее социальному положению, тому, что она состоятельна, люди хотели купить их у нее.
 Дани подошла к картинам из Монако, висящим на стене, которую она затянула бледно-голубым шелком, чтобы создать более выгодный фон. Как обычно, взгляд ее приковала к себе картина «Александровский дворец». Было в ней что-то необъяснимое, какая-то непонятная сила, завораживающая ее. Сначала Дани решила, что, возможно, дело в ее раме, сделанной на скорую руку из переплетенных ивовых прутьев. Но нет, пожалуй. Она покачала головой, зная, что причина загадки не в раме. Сама картина таила в себе что-то печальное и таинственное. В реальности дворец, вне всяких сомнений, был ослепительным, и художник, скорее всего дилетант, сумел отобразить его архитектурное великолепие и в то же время передать меланхолию.
 Дани вздохнула и поежилась, словно испугавшись чего-то. И все же она обожала эту картину и не собиралась продавать ее, каким бы заманчивым ни было предложение покупателя. Вскоре она отправится в Австрию и, несомненно, приобретет множество других картин для пополнения своей галереи. После официального открытия она собиралась убрать картину «Александровский дворец», которая послужит в дальнейшем началом ее личной коллекции картин.
 Услышав мелодичный перезвон колокольчика у двери, она обернулась.
 Вошел Дрейк, приветливо улыбаясь ей.
 – Так же красивы, – пробормотал он. – Я боялся, что вы были только сном.
 Дани невольно подумала, как много других женщин слышали подобное приветствие, но вслух произнесла:
 – Добро пожаловать в мой магазин и галерею.
 – Благодарю вас за то, что пригласили меня на частный просмотр.
 – Вы, возможно, не будете столь признательны, когда увидите мои скромные экспонаты. Я еще не до конца заполнила свой фонд, но, полагаю, здесь все же есть несколько интересных предметов.
 Пока Дани водила его по магазину, показывая выставленные на продажу экспонаты, Дрейк сгорал от нетерпения увидеть находки из Монако. Как долго он искал! Но сейчас он впервые с начала поисков увидит картину, изображавшую дворец… и, насколько ему удалось выяснить, это именно то, о чем так долго и безрезультатно мечтал он все эти годы.
 – А здесь, – торжественно произнесла Дани, намеренно оставив показ галереи на десерт, прекрасно зная, что это самые интригующие экспонаты ее скромного маленького магазина, – мы поместили замечательную находку из винного погреба имения графа де Бонне в Монако. – Она сделала широкий жест рукой и отступила в сторону.
 Дрейк шагнул вперед, затаив дыхание и притворившись равнодушным. Он медленно двигался слева направо, внимательно изучая каждую картину, чтобы не вызвать у Дани подозрений своей поспешностью. Инстинктивно он чувствовал: картина, изображающая дворец, будет последней.
 И вот теперь он стоял перед ней.
 Окинув картину быстрым, цепким взглядом, он решил, что даже если это действительно та картина, которую он искал более десяти лет, то загадка не будет разрешена в мгновение ока. Необходимо тщательно изучить картину… ведь именно этого хотел от него лжехудожник.
 Дани заговорила. Дрейк слушал, но не понимал смысла слов. Он с трудом оторвал взгляд от картины, заставил себя улыбнуться.
 – Простите, что вы сказали?
 – Я не знаю, почему все находят ее завораживающей, – повторила она.
 Он почуял неладное, однако сохранил хладнокровие.
 – Все? – слабым эхом отозвался он и тут же нашелся: – Я думал, только мне позволили привилегированный просмотр.
 Дани поспешила объяснить:
 – О, мне не стоило так обобщать. Был только Сирил Арпел. Он и Китти знают друг друга уже довольно долго, и когда он попросил ее устроить частный показ, я не увидела в этом ничего страшного. Но я очень удивилась, когда он сказал, что хотел бы купить эту картину. В конце концов это даже неудачная работа дилетанта… – Она остановилась и взглянула на картину. – Но в ней есть нечто захватывающее.
 Дрейк нахмурился и отвернулся, чтобы она не видела выражения его лица, поскольку ему все сложнее было оставаться спокойным, когда внутри него все клокотало. Почему такой знающий человек, Сирил Арпел, заинтересовался столь слабым в художественном отношении произведением?
 Дрейк понял, что каким-то образом Сирил узнал о тайне, сокрытой в картине. Знали ли о ней другие? Дрейк решил, что нет. Сирил, вероятно, услышал совершенно случайно и никому не станет рассказывать об этом. Царь будет держать свое слово, Дрейк был в этом уверен.
 Поглощенный своими мыслями, он не слышал звука колокольчика, не заметил, что Дани поспешила навстречу посетителю, не слышал, как она вернулась.
 – Дрейк! – Она дернула его за рукав, слегка разозлившись, потому что уже несколько раз окликнула его, но ответа так и не дождалась. – Дрейк, я с вами разговариваю…
 Он повернулся, посмотрел на нее, словно не узнавая, затем усилием воли заставил себя очнуться, отругав за то, что поддался собственным размышлениям, забыв обо всем на свете.
 – Боюсь, я увлекся картиной. Простите меня.
 Она понимающе улыбнулась и извинилась, объяснив, что ей придется покинуть его на несколько минут. Один из арендаторов хотел показать ей что-то, нуждавшееся, по его мнению, в срочном ремонте. Не будет ли он возражать, если она отойдет ненадолго?
 Он покачал головой, испытывая острое желание остаться в одиночестве, чтобы внимательно осмотреть каждую деталь «Александровского дворца».
 Помимо воли он перенесся в прошлое, к болезненным воспоминаниям, которые, вероятно, будут преследовать его до того дня, когда он наконец восстановит поруганную честь своей семьи.
 В венах Дмитрия Михайловского текла королевская кровь – предком Михайловского был царь Алексей Михайлович, правивший Россией с 1645 по 1676 год. Благодаря кровным связям и богатству семьи Дмитрий вырос в императорском дворе России в окружении роскоши и атмосферы преданности правящему царю и его семье.
 Отец Дмитрия, Сергей Михайловский, преданно служил Александру I в течение всех лет его правления, а затем посвятил себя его преемнику – Николаю I. В Крымской войне, которую Россия вела с коалицией стран в составе Англии, Франции и Турции, Сергей был убит. И в течение всех лет преданной службы Сергея своему императору Дмитрий воспитывался вместе с сыном царя, Александром II, считая его своим старшим братом. Несмотря на то что разница в возрасте составляла тринадцать лет, они были неразлучны, и Дмитрий называл Зимний и Летний дворцы царской семьи своим домом.
 Царь управлял Россией из столицы – Санкт-Петербурга, который находился на болотной топи северного края его империи. Империя была так велика, что рассвет приходил на побережье Тихого океана, когда солнце только садилось на западных границах.
 Тридцать миллионов подданных русского царя были разбросаны на одной шестой поверхности суши земного шара – славяне, балтийские народы, грузины, евреи, немцы, узбеки, татары и армяне.
 Считалось, что царь не мог сделать ничего плохого. Его называли царем-батюшкой, отцом русского народа, а одна из русских пословиц гласила: «До Бога высоко, а до царя далеко!» Считалось, что обитель царя находилась ближе к небесам, чем к земле.
 Царская семья обожала Санкт-Петербург, который называли Северной Венецией. Его считали европейским, а не русским городом, ибо все: архитектура, мораль, образ жизни – находилось под прямым влиянием Запада. Итальянские архитекторы, привезенные Петром Великим более ста лет назад, оставили свой след в огромных дворцах, построенных в стиле барокко, расположив их между широкими и прямыми бульварами.
 Санкт-Петербург был северным городом, и арктические широты играли здесь шутки со светом и временем. Зимней порой странные огни северной Авроры взвивались над шпилями дворцов и замерзшими каналами города. Лето было столь же светлым, сколь зима темной, двадцать два часа в сутки освещая столицу дневным светом.
 Однако не в Санкт-Петербурге мечтали проводить время Дмитрий Михайловский и будущий царь России. Больше всего они любили Александровский дворец, построенный Кваренги в период с 1792 по 1796 год по приказу Екатерины II для ее внука Александра I. Дмитрий с другом и наставником при каждом удобном случае старались уезжать туда.
 После смерти своего отца Николая I в 1855 году на трон вступил Александр II. Было ему тогда тридцать семь лет, а человеку, которого по праву считали его наперсником, – двадцать четыре.
 Спустя шесть лет царь заслужил титул «Освободителя», отменив крепостное право. Обретенная свобода, однако, не увеличила урожай, и когда черная земля стала трескаться, возвещая о засухе, и погибло зерно, так и не убранное с полей, крестьяне возмутились и в государстве начались беспорядки.
 Тем временем Дмитрий наслаждался своим положением первого приближенного царя и неослабевающим вниманием со стороны самых желанных молодых дам двора. Однако вовсе не голубая кровь завоевала его сердце… а голубые глаза.
 Юной балерине Аннин Бьюмонд было всего семнадцать, когда она приехала из Франции для того, чтобы учиться в Императорской балетной школе в Санкт-Петербурге. Она была жизнерадостна, обладала изящной фигуркой с пышной грудью, тонкой шеей, гибким телом, темными, нежными, словно шелк, волосами… и неправдоподобными голубыми глазами.
 Одного взгляда было достаточно, чтобы Дмитрий безнадежно влюбился.
 Конечно же, внимание одного из самых привлекательных и именитых холостяков России не оставило юную Аннин равнодушной. Поэтому, когда он предложил ей выйти за него замуж, она без сожаления распрощалась со своей мечтой стать величайшей прима-балериной. Впрочем, ненадолго.
 Как только спало возбуждение от свадьбы, которая стала светским событием сезона, семейная жизнь быстро наскучила Аннин. Она была сиротой, выросла в бедности и поднималась шаг за шагом по лестнице славы к вершине балетного искусства, опираясь только на свой исключительный талант, данный ей Богом.
 Казалось, выйдя замуж за столь состоятельного человека, каким был Дмитрий Михайловский, она будет довольна и счастлива. Множество слуг, готовых мгновенно удовлетворить любое самое незначительное желание, окружали ее. Лучшие портнихи приходили к ней для того, чтобы сшить прекраснейшие вечерние платья. Она имела меха и драгоценности. Могла спать до полудня, затем принимать своего парикмахера и проводить остаток дня в скуке. Могла каждый вечер посещать императорский балет в Мариинском театре, затем, укутавшись поплотнее в меха, отправиться в бесшумных ярко-красных санях по сверкающему белому снегу в ресторан «Куба» поужинать и потанцевать.
 И все же Аннин была несчастлива. Она чувствовала, что вести столь сверкающую, полную безделья жизнь было грешно, когда вокруг страдало от голода множество крестьян. Она постоянно делилась своими мыслями с Дмитрием, который вскоре заволновался, боясь, что ее несдержанность в заявлениях породит слухи при дворе и дойдет до царя. Он не раз просил жену следить за тем, что она говорила, никогда на публике не делать критических заявлений в отношении царя и проводимой его правительством политики.
 Однако, обладая сильной волей и своенравным характером, Аннин поступала так, как считала нужным. Ей доставляло истинное удовольствие шокировать тех, кто для нее слыл угнетателями народа. Так медленно текли годы. Дмитрий продолжал страстно любить Аннин, однако она отказала ему в супружеском ложе, не желая иметь с ним никаких интимных отношений. Она поклялась, что никогда не родит ребенка, который неизбежно будет расти и воспитываться в подобной атмосфере. В конце концов у Дмитрия появились романы на стороне, однако все они были пустыми, ненужными, поскольку он страстно желал любви только своей драгоценной Аннин.
 Тем временем Аннин открыла для себя мир русских народных танцев. Она была молода, энергична, и деревенские люди обожали ее. Она присоединилась к труппе, которая путешествовала по России, чем несказанно огорчила Дмитрия, и при дворе стали все сильнее распространяться слухи о ее цыганской жизни, о том, что она оставила мужа и пренебрегла браком.
 Лишь случай вернул ее в лоно семьи. На одной из репетиций, которыми была переполнена ее безумная танцевальная жизнь, она поскользнулась, упала и сломала руку. Дмитрий тайно радовался этому, поскольку хотел использовать необходимое для выздоровления время и попытаться оживить их брак. Несмотря на все существовавшие в их отношениях сложности, он обожал ее, и она по-прежнему оставалась для него самой красивой женщиной в мире.
 Аннин неохотно уступила и согласилась лишь на одну ночь любви, скорее от скуки, нежели движимая какими-либо эмоциями. Когда позже она обнаружила, что беременна, то была вне себя от переполнявшего ее гнева.
 Дмитрий ликовал. Теперь его жене придется остаться дома и покончить с этим возмутительным образом жизни танцовщицы цыганской труппы. Ребенок все изменит. Они станут настоящей семьей, и у них будет настоящий дом. И несомненно, стоит Аннин однажды испытать радость от рождения ребенка, как она согласится иметь еще детей.
 Все время беременности Аннин испытывала мучительную ненависть к мужу, царю, всему императорскому двору России и ребенку, растущему внутри нее. Она поклялась, что после родов непременно снова вернется к своим любимым друзьям и навсегда распрощается с презренной аристократической жизнью.
 Роды у Аннин оказались чрезвычайно тяжелыми, и весь следующий год ей пришлось провести в постели, чтобы восстановить силы. К. тому времени, когда она немного окрепла, несмотря на все свое отвращение к браку, Аннин научилась любить своего сына – Драгомира.
 Аннин стремилась стать хорошей матерью. Она всегда была добра и нежна с маленьким Драгомиром, но собственная жизнь по-прежнему не радовала ее и приносила только волнения. Она не находила прелести в помпезности и богатстве царского окружения, и мужу всякий раз приходилось слезно умолять ее отправиться с ним на то или иное торжество или прием.
 Аннин пыталась держать Драгомира подальше от мира императорского двора. Она все больше и больше возмущалась царем, Александром II, самым либеральным из всех повелителей России, и придерживалась точки зрения обездоленных крестьян, которые упрекали царя за то, что он не может править державой как бесспорный самодержец, уклонился от своих прямых обязанностей и передал судьбы народа в руки самого Господа Бога. Дмитрий обвинял жену в революционных взглядах, которые в последнее время вызывали немало ропота и недовольства.
 Когда Дмитрий настоял на том, чтобы Драгомира отправили во дворец в Гатчину, где бы он воспитывался вместе с внуком царя Николаем, Аннин впала в бешенство. Дмитрий мечтал о том, чтобы сын его, как когда-то и он сам, вырос в непосредственной близости к царской семье, что казалось ему весьма почетным. А кроме того, он хотел показать царю, что не разделяет революционные настроения жены.
 Аннин была вне себя от ярости, а Дмитрий продолжал убеждать ее, объясняя, что их сын получит лучших преподавателей, а затем отправится на обучение в Англию – в Оксфорд.
 Охваченная гневом, Аннин оставила мужа. Пылая ненавистью по отношению к царю и его политике, она вступила в организацию студентов, огромное влияние на которую оказывали разнообразные социалистические идеи, выдвинутые в Европе и приближенные к условиям России. Эти радикальные интеллектуалы считали беспокойное крестьянство огромным потенциалом для будущей революции. Они отправлялись в деревни, чтобы разбудить людей своими пламенными речами, смысл которых оставался непонятен народу.
 Аннин присоединилась к ним, и Дмитрий познал невыразимый позор и унижение. Когда Россия объявила войну Турции, он отправился на поле битвы, совершенно безразличный к собственной судьбе. Он решил, что смерть лучше, чем жизнь в браке с женщиной, которую он боготворил, но которая не отвечала ему взаимностью, унижала и заставляла невыносимо страдать.
 До ушей Драгомира доходили слухи о бунтарстве матери, и это ранило и смущало его. Всякий раз когда она приходила во дворец, чтобы навестить сына, он умолял ее держаться подальше от ее радикальных друзей, вернуться домой и вести себя так, как полагается жене. Она печально качала головой и говорила, что он ничего не понимает. Он продолжал упорствовать, и в конце концов она непременно сердилась и, расстроенная, уходила.
 Царь, конечно же, знал о том, что Аннин Михайловская сочувствует революционерам, но это не отвратило его сердце от друга. Для того чтобы наградить Дмитрия за его преданную службу во время войны с Турцией, а также пытаясь взбодрить его, Александр II призвал молодого мастера золотых дел Петера Карла Фаберже и поручил ему создать произведение, достойное быть царским подарком.
 Для русского ювелира золото никогда не было просто золотом – оно могло быть зеленым, или красным, или белым, и он мог воспроизводить восхитительные эффекты, используя контраст цветов. Он знал, как преобразить даже самые скромные на вид камни – агат, халцедон и кварц. А сверкающие драгоценные камни он использовал в своих изысканных творениях не только из-за их ценности, но и удивительных декоративных качеств.
 Царь дал Фаберже единственное указание – произведение должно иметь что-то общее с Александровским дворцом, где они вместе с Дмитрием провели столько счастливых дней.
 В результате появилось пасхальное яйцо «Александровский дворец». Увенчанное искусно ограненным трехгранным бриллиантом, яйцо из сибирского нефрита было украшено желтыми и зелеными золотыми розетками с рубинами и бриллиантами. Вокруг яйца в жемчужном обрамлении помещались три портрета: один изображал Дмитрия в возрасте двенадцати лет, другой – Александра в том же возрасте и последний – их обоих.
 Внутри яйца была спрятана золотая модель дворца с прозрачной зеленой крышей. Расположенный вокруг сад украшали кусты из вытянутой зеленой золотой нити. Дворец был установлен на миниатюрном золотом столике с пятью ножками.
 Царь не смог сдержать возглас изумления, когда глазам его предстало это великолепие; даже руки его дрожали, когда он принимал яйцо. Преисполненный чувств, он произнес срывающимся голосом:
 – Никогда еще я не наслаждался более прекрасным и дорогим творением!
 Затем последовала трогательная церемония вручения подарка Дмитрию. Драгомир, к тому времени уже студент Оксфордского университета, специально приехал из Англии, чтобы посетить торжество. Он, как и его отец, старался не замечать, что Аннин наотрез отказалась присутствовать. За прошедший год она не посетила ни одного светского раута, ни одного государственного приема.
 Тем временем воинственные организации революционеров сплотились под единым названием «Земля и воля». Однако не прошло и двух лет, как, раздираемая острыми внутренними противоречиями, она распалась. Одна из бывших ее фракций пропагандировала убийство государственных чиновников как месть за отвратительное обращение с их товарищами, сотни из которых были приговорены к тюремному заключению, а бесчисленное количество выслано в Сибирь. Это террористическое крыло получило название «Народная воля».
 Когда Дмитрий услышал, что его жена присоединилась к новому радикальному террористическому крылу, он разъярился и строго-настрого запретил ей иметь что-либо общее с бунтовщиками. Он угрожал связать ее, засунуть кляп в рот, запереть в кладовке. Царь предупреждал, что всех, кто будет замечен в связи с этой группировкой, ждет суровое наказание.
 В ответ на гневную вспышку мужа взорвалась и Аннин, объявив, что навсегда его оставляет. Она призналась, что влюблена в одного из лидеров революционеров, художника по имени Зигмунд Коротич. Дмитрий уже давно предчувствовал что-то подобное.
 Но мрачное предчувствие – это одно, от него можно спрятаться; смириться же с реальностью у него не хватило сил. Он был сломлен.
 Когда Аннин официально оставила Дмитрия, положив конец их браку, царь призвал его к себе и обвинил в том, что ему не удалось обуздать свою собственную жену. Давным-давно, возмущался он, Дмитрий должен был остановить ее, принять любые необходимые меры для того, чтобы предотвратить случившееся. Теперь уже слишком поздно, и царь чувствовал, что попал в весьма затруднительное положение из-за своего лучшего друга и доверенного лица. Дмитрий познал еще более страшное и всепоглощающее отчаяние.
 Накал же страстей достиг апогея, когда террористы «Народной воли» совершили первое покушение на жизнь царя и продолжили ряд бессмысленных и жестоких попыток покончить с государем. Купив в Москве здание возле железнодорожного пути, они выкопали от него туннель, ведущий прямо под пути, где и планировали заложить мину. И только случай спас жизнь царя, когда он принял внезапное решение покинуть Москву по другой дороге. Некоторые из участвовавших в покушении террористов были захвачены, и среди них оказались Зигмунд Коротич… и Аннин Михайловская!
 В последний раз пытаясь как-то восстановить честь и репутацию человека, которого он любил как брата, царь принял Аннин вместе с семьей. В присутствии Дмитрия и Драгомира царь сообщил Аннин о том, что, если она отречется от своих радикальных революционных взглядов и своего любовника, вернувшись в лоно семьи, она будет прощена. В противном случае ее сошлют в Сибирь, куда уже был отправлен Зигмунд.
 Аннин плюнула ему в лицо.
 Ее отправили в Сибирь, а потерявший всякое терпение Александр предложил, чтобы Дмитрий подал в отставку. Затем, пытаясь доказать всем, что он намерен порвать всякие связи с семьей Михайловских, царь потребовал возвращения своего подарка.
 Окончательно сломленный Дмитрий, опустив голову, сказал, что подчиняется его приказу. Дома, к своему неописуемому ужасу, он обнаружил, что Аннин взяла драгоценное яйцо и отдала Зигмунду для того, чтобы он продал его и отдал деньги испытывающим финансовые затруднения революционерам.
 Драгомир видел, как мир вокруг него рушится, раскалываясь на сотни осколков. Зигмунд был повешен и, очевидно, унес с собой в могилу тайну местонахождения драгоценного яйца. Вскоре один из верных сторонников царя убил Дмитрия. Но Драгомир знал, что именно о такой смерти мечтал отец. А затем его мать совершила побег с каторги, однако он никогда больше не видел ее.
 Дружба Драгомира с Александром III прервалась. Царь был убит революционерами, а потрясенный горем новый царь России Александр III призвал Драгомира и объявил, что, как по его собственному убеждению, так и по мнению его правительства, Аннин Михайловская являлась блудницей и изменницей. Отказавшись вернуть подарок – пасхальное яйцо «Александровский дворец», отец Драгомира был обесчещен. Никто, объявил новый царь, не поверил Дмитрию, что он якобы не нашел яйца.
 Александр III лишил Драгомира всех званий и изгнал из России.
 К счастью, царь не мог лишить его состояния. Получив в наследство принадлежащую семье собственность во многих странах мира, Драгомир покинул родину и начал жизнь заново.
 Однако спустя всего полгода после отъезда из России он был вынужден вернуться в эту принесшую несчастья его семье страну по приказу царя. Возвращаясь, Драгомир руководствовался скорее любопытством, чем чувством долга.
 Александр объявил ему, что исключительно в память о их некогда весьма ценимой им дружбе он поведает ему слух о том, что его мать действительно выкрала яйцо и отдала его своему революционеру-любовнику. Из Сибири доходили истории, рассказывающие о том, что Зигмунд втайне нарисовал картину, изображавшую Александровский дворец. Где-то в картине и была заключена разгадка того, где спрятано яйцо. Говорили, что матери Драгомира удалось при побеге забрать картину с собой.
 Молодой царь также сообщил Драгомиру, что несколько месяцев назад в Париже умерла его мать. Но о местонахождении картины никто ничего не знал.
 Царь пообещал Драгомиру, что никому больше не будет рассказано об этой истории и что все связанное с ней будет храниться в строжайшей тайне. В конце он добавил, что, если Драгомиру удастся отыскать картину, разгадать ее тайну и обрести столь ценное яйцо Фаберже, честь его отца будет восстановлена.
 – До тех пор пока нет яйца, никто никогда не поверит, что оно не было продано для того, чтобы помочь революционерам, – сухо промолвил Александр III Драгомиру. – Оно должно быть возвращено императорскому двору согласно воле моего покойного отца.
 Драгомир принял вызов судьбы… и его поиски начались.




 Глава 11


 Когда Дани вернулась в магазин, Драгомир спокойно рассматривал выставленные в магазине экспонаты, делая вид, что до картины ему нет никакого дела, – он не желал вызвать подозрение хозяйки пристально разглядывая полотно. Он знал наверняка, что это была именно та картина, на поиски которой он потратил более десяти лет, однако, чтобы разгадать заключенную в ней тайну, требовалось более близкое и тщательное обследование. Зигмунд Коротич, каким бы бесталанным художником он ни был, очевидно, знал, что делал, – пока Дрейку не удалось разглядеть ни малейшего намека на сокрытый ключ, который бы указал, где спрятано пасхальное яйцо.
 Услышав, что Дани вернулась в магазин, он поспешил навстречу ей, выражая восхищение выставленными на продажу предметами искусства.
 Именно она снова завела речь о картине:
 – Она пробудила в вас тоску по родине?
 Он чуть помедлил, прежде чем дать ответ, словно не задумывался над этим прежде, затем, пожав плечами, коротко сказал:
 – Возможно. В ней есть какая-то тайна, которая будоражит меня. – Затем он бесцеремонно добавил: – Вероятно, я захочу купить ее у вас.
 Дани покачала головой, светло-карие глаза ее чуть сузились. Господи, что же такого есть в этой картине?
 – Прошу прощения, Драгомир, но она не продается.
 – Почему? Она не сравнится с картинами тех мастеров, которые вы нашли.
 – Верно, – просто признала она. – Но вы ведь находите ее привлекательной, так же как Сирил Арпел, так же как я сама. Вот поэтому я хочу сохранить ее для себя.
 Он равнодушно пожал плечами и поспешил обратить свое внимание на изысканного миниатюрного льва из жадеита и перламутра. Однако все это время его не покидало смятение. Получить картину на непродолжительный срок явно недостаточно. Ему понадобятся долгие часы напряженного изучения для того, чтобы разгадать ее секрет. Она должна принадлежать ему.
 Вот уже почти десять лет он безрезультатно странствует по свету, пытаясь отыскать картину и в итоге восстановить честь своей семьи. Он чувствовал, что только тогда его отец сможет обрести покой. Ведь он вовсе не виноват в том, что его жена принесла позор и унижение имени и чести семьи. На протяжении всех этих лет Дрейк старался почувствовать жалость к матери, найти прощение ее поступкам, называл ее ненормальной… как угодно, но только не признавал правды. Отказывался смотреть в лицо суровой и холодной реальности: мать была революционеркой и посмела предать свою семью – мужа и сына. Она была эгоисткой до мозга костей, и ей, как и большинству женщин, нельзя было доверять.
 – Мне нравится беседовать с вами, Дрейк, – сказала Дани, прерывая ход его мыслей, – но мне нужно кое-что сделать, если я все же хочу полностью подготовиться к завтрашнему открытию.
 – Буду рад предложить вам помощь, – с улыбкой откликнулся он.
 В задней части магазина находилась маленькая ниша, где Дани расположила полки для книг, приобретенных в антикварном магазине. Она испытывала гордость за свою коллекцию и теперь хотела расставить книги в алфавитном порядке. Дрейк предложил заняться этим вместо нее, но она отказалась от помощи, указав в сторону маленькой деревянной лестницы:
 – Лучше подержите ее для меня. Это не займет дольше минуты.
 Дани взобралась вверх так быстро, что он даже не успел приблизиться, чтобы поддержать лестницу, – она опрокинулась. Однако он вытянул руки и принял Дани в свои крепкие объятия.
 – Вы сделали это нарочно, – улыбнулся он и затем накрыл губами ее рот в иссушающем душу поцелуе.
 На мгновение Дани замерла, а затем медленная волна пламенного огня поглотила ее. Она обвила руками его шею и, тесно прижавшись, страстно ответила на поцелуй.
 Прошло немало времени, прежде чем Дрейк наконец неохотно отнял губы от губ девушки, все еще продолжая сжимать ее в своих сильных и сладостных объятиях.
 Испытывая незнакомое дотоле головокружение, Дани покачивалась в его объятиях, а когда заговорила, голос ее прозвучал неубедительно даже для ее собственных ушей:
 – Не надо было…
 Дрейк закинул голову и звучно рассмеялся:
 – О, Дани, Дани, не стоит разыгрывать скромницу. Вы хотели этого так же, как и я. – Его глаза жадно встретились с ее взглядом, а голос дрожал от страстного желания. – И хотите большего… сейчас…
 Он прижал ее к себе, и губы их встретились в порывистом поцелуе, а затем его язык нежно дотронулся до ее языка, и оба невольно задрожали от удовольствия и страсти. Он обнимал ее за спину, за тонкую талию, потом скользнул ниже, к ее упругим, округлым ягодицам. Он прижимал ее все ближе к себе, пока она наконец не почувствовала его набухшую плоть. Желание, казалось, разрывало ее на части, но невероятным усилием воли Дани заставила себя побороть его и вырвалась из его объятий.
 – Слишком много, слишком скоро, месье, – заявила она голосом гораздо более спокойным, чем бушевавшая внутри нее буря эмоций.
 – Как вам будет угодно, мадемуазель. В моем распоряжении вечность.
 Дани отвернулась, чтобы не съязвить что-нибудь в ответ. Зачем обмениваться ироническими колкостями, когда совершенно очевидно, что они оба желают одного и того же? Она не могла отрицать, что испытывала непреодолимое желание к этому очаровательному, красивому, таинственному мужчине. В ее жизни были и объятия, и ласки, и поцелуи, но никогда еще не ощущала она физического влечения к мужчине.
 Она направилась в центр магазина:
 – Нужно еще кое-что сделать.
 В мгновение ока он оказался рядом с ней.
 – Мне кажется, одна из полок не очень надежно прибита. Если у вас есть инструменты, то я с радостью устраню эту оплошность. И возможно, позже мы сможем где-нибудь вместе поужинать.
 – О, не думаю, – прервала она его, – к завтрашнему дню так много всего необходимо сделать… я, вероятно, покину магазин уже затемно и…
 Дрейк резко развернул Дани, заставляя взглянуть в свои глаза, он снова обнял ее. Лицо его пылало, а глаза горели безумным огнем.
 – Черт возьми, прекратите вести себя как маленькая девочка! – воскликнул он. – Вы знаете, что мы оба этого хотим!
 Он поцеловал ее, и на этот раз Дани не смогла оттолкнуть его. Все происходит слишком стремительно, и она не позволит этому зайти еще дальше, только не сейчас, а возможно, и никогда. Ведь Дрейк – самый настоящий ловелас, и у нее не было никакого желания становиться частью его коллекции. Однако никогда прежде не встречала она мужчину, похожего на него, одно только присутствие которого возбуждало. Что это – любовь? Господи, только не это! Для Дани любовь означала необходимость пренебречь своими собственными желаниями ради подчинения кому-то. Никогда, снова поклялась она, такого не случится, не важно, что он нравился ей…
 Она попыталась вырваться, но Драгомир крепко держал ее, и она снова уступила. Пусть будет так! Она готова испытать неизведанные чувства и насладиться ими, и, когда придет время и ей захочется пойти у них на поводу, она поступит именно так, ни минуты не колеблясь!
 Сжимая друг друга в пылких объятиях, совершенно позабыв об окружающем их мире, они не слышали, как тихонько прозвенел колокольчик, как открылась и закрылась дверь магазина. Они вернулись к действительности, когда услышали сердитый голос Сирила Арпела:
 – Прошу прощения!
 В замешательстве они отшатнулись друг от друга. Но смущение Дани длилось всего мгновение. В конце концов, напомнила она себе, с чего бы ей волноваться? У нее есть полное право целовать мужчину, если она того хочет. Холодным голосом она потребовала объяснений от незваного гостя:
 – Что вы здесь делаете, Сирил? Вас не ждали.
 – Вы правы, – сказал он с усмешкой, окинув Драгомира презрительным взглядом.
 Дрейк не был ревнивцем, а сейчас ему требовалось время, чтобы побыть наедине и обдумать то, как вести себя в дальнейшем. Он хотел обладать картиной; он страстно желал Дани. И он намеревался удовлетворить оба своих желания.
 – Полагаю, мне пора, – обратился он к Дани. – Мы поужинаем позже вместе?
 Если бы Дани не была так разгневана, она, возможно, и отказалась бы от приглашения, поскольку ей также требовалось время, чтобы побыть наедине со своими мыслями и разобраться в своих чувствах. Этот мужчина вызвал в ней настоящую бурю эмоций. Не замечая присутствия Сирила, она положила ладонь на руку Дрейка, проводила его до двери, а затем достаточно громко произнесла:
 – Чудесно. Заезжайте за мной в семь. К тому времени я уже буду дома.
 Возле двери Дрейк чуть помедлил, впился в Дани горящим взглядом и прошептал едва слышно:
 – С нетерпением жду возможности узнать вас ближе, Дани. То немногое, что я знаю о вас, мне очень импонирует.
 Он поцеловал ее руку и вышел на улицу, громко хлопнув дверью.
 Едва он вышел из магазина, как Дани стала отчитывать Сирила:
 – Как посмели вы прийти сюда без приглашения и так смотреть на меня? То, что я делаю, не ваше дело, Сирил Арпел. Вы понимаете? – Она смотрела прямо ему в глаза, уперев руки в бока, с трудом сдерживая гнев.
 Сирил проглотил вставший в горле комок. Неужели он зашел слишком далеко? Если он собирался заполучить эту картину, то ни в коем случае нельзя допустить ссоры с ее владелицей.
 – Прошу прощения! Колокольчик зазвенел, когда я открыл дверь, но вы, очевидно, не слышали… Что же мне было делать?
 Дани задержала дыхание, затем медленно выпустила воздух. О, как она разозлилась!
 – Вы могли бы поступить как джентльмен, Сирил, – уйти так же тихо, как появились. Вы не имели никакого права стоять и… смотреть!
 – Но я же уведомил вас о своем присутствии, – защищался Сирил. – Я заговорил. Прошу простить меня. Я должен был удалиться, знаю… – Он покачал головой, не зная, что еще придумать в свое оправдание.
 Дани схватила метелку из перьев и начала неистово сметать пыль с груды книг, которые лежали подле лестницы в ожидании своей очереди.
 – Прошу вас, уйдите, – сказала она раздраженно. – Сейчас ваше присутствие только мешает мне.
 Сирил задумчиво наблюдал за ней, сощурив глаза. Нет, он не собирался уйти и оставить все как есть.
 Дани повернулась и уставилась на него, в нетерпении ожидая, когда он повинуется и оставит ее в покое.
 Он бросился вперед, воздев руки к небу, словно безропотно признавая свое поражение.
 – Хорошо, хорошо, злитесь, если вам так угодно, но молю: выслушайте меня. Я ваш друг, Дани. И я не позволю, чтобы этот негодяй обманул вас.
 Он в возбуждении начал ходить по комнате, а она молча наблюдала за ним.
 – Вы не знаете света так, как я. Вы долго вели замкнутую жизнь. Я не был бы вашим другом, если бы позволил вам и дальше слепо следовать…
 – Я не слепа! – возмутилась она. – А теперь, пожалуйста, уходите, пока вы своими руками не разрушили нашу дружбу!
 Он упрямо покачал головой:
 – Нет. Я не уйду. Думайте, что я назойливый, грубый, если хотите, но однажды вы поблагодарите меня за то, что я рассказал вам об этом человеке.
 Он перестал ходить, остановился перед ней и, решительно взяв ее за плечи, посмотрел прямо в глаза:
 – Царь изгнал Драгомира с императорского двора. Этому предшествовал ужасный скандал. Мне неизвестны все подробности, но я точно знаю, что имя его семьи покрыто позором. Именно поэтому он мечется по Европе, как бездомный цыган. Считает себя знатоком женщин так же, как я считаю себя знатоком искусства. Он просто коллекционирует их, да простит меня Господь! – закончил он со вздохом.
 Дани резко рассмеялась:
 – И что из этого? Возможно, я положу начало моей собственной коллекции мужчин!
 – Неужели вы серьезно?
 – Даже если и так, это не ваше дело!
 Они гневно смотрели друг на друга.
 Сирил решил, что можно позволить себе зайти чуть дальше в своих обличительных высказываниях.
 – Говорят, его мать виновна в покушении на жизнь царя Александра.
 – О чем вы говорите? – подняла бровь Дани.
 Он подавил улыбку. Хорошо. По крайней мере удалось вызвать ее интерес.
 – Она была революционеркой.
 – И что? Я тоже! – насмешливо заметила Дани. – Я полагаю, что наступило время для того, чтобы женщины восстали. Слишком долго к нам относились как к рабыням!
 Сирил чуть не засмеялся. Сейчас, рассуждая о революции, она казалась ему еще более желанной. И все же он с серьезным видом продолжил:
 – Вы не понимаете. Она была революционеркой, восстала против царя.
 – Революционеркой или раскольницей?
 – Не имеет значения. У нее был роман с одним из лидеров террористической группы, цель которой заключалась в том, чтобы убить царя. Она отказалась от своего брака… даже от родного сына… и стала жить в грехе с мужчиной на десять лет моложе себя и к тому же ярым революционером! Когда его поймали во время неудачной попытки подорвать поезд, на котором ехали царь и его семья, она была вместе с ним, и затем их обоих сослали в Сибирь.
 Сирил повернулся к Дани спиной, самодовольно ожидая ее реакции. Он был абсолютно уверен в том, что она без раздумий откажется от человека, имеющего столь грязное прошлое.
 Однако от его самодовольства не осталось и следа, когда он услышал ее печальный вздох:
 – О бедный Дрейк! Какая ужасная история! – Дани начала понимать, почему Дрейк так относится к женщинам. Вероятно, из-за поведения своей матери он теперь испытывал отвращение ко всем ним.
 Сирил не верил своим ушам.
 – Вы сочувствуете ему?
 Дани холодно посмотрела на него:
 – Конечно. Ведь это ужасно, то, что он испытал. И, – добавила она с осуждением, – еще ужаснее, что люди, подобные вам, сплетничают у него за спиной.
 Сирил чуть не застонал, но решил прибегнуть к другой уловке:
 – Должен признаться, Дани, я безумно ревную вас к этому мужчине. Мне слишком часто доводилось наблюдать, как он сбивал женщин с толку, как они безнадежно влюблялись в него. Его власть над женщинами стала легендой, клянусь Богом. Я не хочу, чтобы подобная участь постигла и вас.
 Он протянул к ней руки, схватил за запястья и умоляюще взглянул на нее.
 – Я не хочу терять вас, Дани, – прошептал он дрожащим голосом, – дайте мне шанс завоевать ваше сердце.
 Дани неожиданно успокоило его признание. Ведь, несмотря на его неожиданное вторжение и грязные сплетни о Дрейке, он все же нравился ей. И она хотела, чтобы он оставался ее другом.
 А Сирил все сжимал ее руки, обратив на нее полный отчаянной мольбы взгляд.
 – Скажите, что я не потерял вас, Дани. Что у меня еще есть шанс.
 – Вы мой друг, Сирил. Но не требуйте большего. – Она мягко высвободила руки.
 Он кивнул и вздохнул. Еще будет шанс все уладить.
 – Если я поклянусь, что ни слова не скажу больше о вашей личной жизни, можно я останусь и помогу? – капризно воскликнул он.
 Дани не сумела сдержать смеха – он был похож на маленького мальчика, глаза его горели надеждой получить ее прощение.
 – Хорошо, но больше никаких сплетен! Мне это не нравится.
 Сирил кивнул и поспешил заняться делом, не дожидаясь указаний с ее стороны. Он начал поднимать наверх по лестнице книги, сменив тему разговора и бойко рассуждая о намеченном на следующий день официальном открытии. Но все время он думал о том, что непременно сделает все, что в его силах, чтобы поссорить Драгомира с Дани… Раздумывал он также и над тем, как получить картину «Александровский дворец».
 Лилиан Денев стояла у окна поезда, мчащегося из Гавра в Париж. Но не великолепие французского ландшафта занимало ее мысли – она размышляла о том, как невероятно ей повезло. Заказав билет на поезд, маршрут которого пролегал из Лондона через Ла-Манш и, наконец, по Северной железной дороге в Париж, она истратила почти все свои фунты. Денег осталось только на то, чтобы заплатить за несколько ночей пребывания в дешевой гостинице, пока она будет искать работу. Покидая утром Лондон, она чувствовала себя так, словно мир вокруг нее рушился, однако сейчас, по прошествии нескольких часов, ей показалось, что все значительно изменилось… к лучшему.
 Внимательно всмотревшись в свое отражение в окне, Лилиан с гордостью отметила, что она все-таки очень красива. Блестящие золотистые волосы мягко обрамляют лицо. Кожа чистая и нежная как алебастр. Фиалковые глаза с поволокой, опушенные густыми длинными ресницами. Нос превосходной формы, пухлые чувственные губы, казалось, навечно застыли в немом удивлении.
 Для путешествия она выбрала бархатное платье насыщенного зеленого цвета. Жакет, отороченный сверху желтой тесьмой, обнажал изящную линию тонкой шеи и высокую, упругую грудь, которой щедро наградила ее природа. Лилиан обладала невероятно тонкой талией, округлыми бедрами, длинными и стройными ногами. Даже ее щиколотки были прелестны.
 Она счастливо улыбнулась отражению, любуясь пролетающим деревенским пейзажем Франции. Лилиан знала, что, несомненно, одарена всем, о чем только может мечтать мужчина.
 Однако неожиданно улыбка исчезла с ее уст, и лицо, смотревшее на нее из окна, сделалось хмурым и сосредоточенным. Она словно очнулась, осознав горькую правду: незаурядная красота была ее единственным достоянием.
 Она печально вздохнула, вспомнив о том, как когда-то являлась наследницей огромного состояния своего дяди Винсента Денев, корабельного и железнодорожного магната. Когда родители девочки погибли при крушении поезда, дядя-холостяк взял ее, совсем маленькую, в свой дом и вырастил как своего ребенка. Она жила в роскоши, ни в чем не нуждаясь. Украшала себя бриллиантами и изумрудами так небрежно, как цыгане носят стеклянные бусы, посещала привилегированную и невероятно дорогую школу в Швейцарии. Когда Лилиан исполнилось восемнадцать, дядя открыл для нее банковский счет, положив на него весьма солидную сумму, и она решила отправиться в путешествие по Европе со своей няней и испытать все, что могла предложить ей жизнь.
 Мужчины осаждали ее толпами, и немудрено – она красива и богата. Но ей не нужен был муж, а потому она с радостью наслаждалась обилием поклонников, без всякого сожаления оставляя их. Она имела все, о чем только могла желать, и не беспокоилась ни о чем.
 Однако вскоре в ее жизни начались неприятные перемены. Дядя Винсент стал все чаще ворчать на нее, недовольный беззаботностью, с которой она тратила бешеные деньги, и убеждал быть более благоразумной. Но Лилиан не обращала внимания на его сетования и советы. Ведь дядя был фантастически богат. И всякий раз когда она опустошала свой банковский счет, он снова восполнял его.
 Но однажды проснувшись, она столкнулась с жестокой реальностью жизни. Дядя Винсент с сожалением сообщил своей обожаемой племяннице, что он обанкротился, – нечистый на руку бухгалтер допустил непростительный промах в управлении фондами, да и он сам ошибся в отношении нескольких дорогостоящих инвестиционных предприятий. К ужасу Лилиан, дядя совсем не расстроился и почти радостно объяснил: не все потеряно. Яркая радуга появилась на небе после пролетевшего шторма. Поскольку ему пришлось распродать почти все имущество, включая великолепный особняк в центре Лондона в Сент-Джеймсском парке, чтобы расплатиться с долгами, он был счастлив, что у них все же остался особняк в Дорсете и достаточно денег, чтобы вести безбедную жизнь. Винсент утешал ее, говоря, что им не придется голодать, а к тому же он любил мир и тишину старой деревенской Англии с ее продуваемыми порывистым ветром проселочными дорогами и маленькими долинами, усыпанными уютными коттеджами в яблоневых садах.
 Лилиан страдала и с омерзением вспоминала время, которое они провели в Дорсете, считая царившую там атмосферу скучной и унылой.
 Ее реакция возмутила старого Винсента. Готовясь к празднованию своего пятидесятилетия, он радовался возможности удалиться из жестокого делового мира, согласно законам которого он жил столько лет. Он считал, что племянница должна быть благодарна ему за все, что он сделал для нее.
 Однако Лилиан твердо решила ни за что не соглашаться с участью деревенской девушки. Ей не хотелось расставаться с роскошной и расточительной жизнью, которой она наслаждалась и которую полюбила. В конце концов она отвернулась от своего дяди, оставаясь глуха к его яростным протестам. Пустив в ход красоту и обаяние, она заманила в сети престарелого богатого графа и стала его любовницей. Вскоре она выяснила, что такой затворнический образ жизни ей не по нутру, и истосковалась по светской жизни, являвшейся, по ее мнению, необходимым дополнением к богатству. Впрочем, ей удалось присвоить значительную часть состояния графа, так что она покинула его, располагая достаточной суммой, чтобы вести беззаботную жизнь, занимаясь поисками самого главного – фантастически богатого мужа.
 Она была уверена, что, выйдя замуж за деньги, обеспечит себе счастливое будущее. Она вовсе не намеревалась становиться нудной домохозяйкой и – не дай Бог! – матерью. Ей нужны только деньги, много денег, для того, чтобы путешествовать и делать все, что душа пожелает. Она знала, что может ублажить мужчину, доставив ему удовольствие в постели, и добиться своего. И ей нет никакого дела до тех, кто с осуждением шепчется у нее за спиной. Если бы она никогда не знала роскоши и богатства, она, возможно, могла бы довольствоваться и меньшим. Но она получала истинное удовольствие, медленно потягивая искрящееся шампанское… так неужели она будет радоваться хмельному элю!
 Она поудобнее устроилась на сиденье и мечтательно улыбнулась. Судьба, удача, а может, и сами боги смилостивились над ней. Разве могла она предположить, когда заплатила за место в одном из самых роскошных купе, отказавшись от дешевого билета в общем вагоне, что окажется наедине с очаровательным молодым человеком, который к тому же наверняка богат. Она чувствовала запах денег так, как пчелы чувствуют источник меда.
 Пока ее новый друг потягивал бренди и затягивался дорогой сигарой в салоне для курящих, она вновь и вновь вспоминала приятные моменты уединения, которые они провели за изысканным обедом, поданным по его просьбе прямо в купе. Все было совершенно обворожительно… включая и молодого человека.
 Он показался, размышляла Лилиан, немного скрытным, когда разговор коснулся его прошлого. Пока ей удалось выяснить, что он американец, который посещает Европу уже не в первый раз, и что здесь у него находится семья.
 Следуя по Северной железной дороге, поезд мчался на юг по направлению к Парижу, и уже меньше чем через час их путешествие завершится. Хотя симпатичный американец ничего не сказал о продолжении их знакомства после прибытия в Париж, Лилиан была уверена, что с этим все будет в порядке. Она наверняка знала, что он находит ее привлекательной и желанной – до сих пор каждый встречавшийся на ее жизненном пути представитель сильного пола реагировал именно так.
 Она сказала ему, что собирается навестить в Париже тетушку, которую давно не видела и от которой не получала писем уже целую вечность. Ее дядю якобы очень встревожила судьба сестры, но он был слишком болен, чтобы путешествовать, и потому ей пришлось отправиться в Париж. Она упомянула и богатый район, в котором будто бы жила ее тетя, в общем, постаралась создать впечатление, что семья ее чрезвычайно богата.
 На самом же деле, после того как Лилиан истратила баснословную сумму на то, чтобы купить себе шикарный и самый модный гардероб, у нее остались деньги лишь на оплату скромного жилья в самой дешевой гостинице в течение нескольких дней при условии, что она будет жить впроголодь. Она прекрасно понимала, что ей придется либо найти себе мужа, либо податься к кому-нибудь в содержанки до тех пор, пока она не поправит свое финансовое положение. Она жалела, что истратила так много денег графа на покупку гардероба, но ведь если она хотела выйти замуж за деньги, то должна выглядеть соответствующим образом, не так ли?
 Услышав звук открывающейся двери, она вздрогнула, но тут же мило улыбнулась входящему в купе Джону Тревису Колтрейну.
 Его взгляд подтвердил ее предположение: она действительно нравилась ему, даже больше… он хотел обладать ею.
 Он сел на диван подле нее, а не напротив, где сидел раньше, упомянув, что поезд прибывает вовремя и через час они уже будут в Париже.
 Лилиан поднесла руку к горлу, чуть откинулась на сиденье в волнении и изобразила на своем милом личике выражение полного отчаяния.
 Естественно, он заметил ее трепет.
 – Что-то случилось? – спросил он участливо. Она покачала головой, одарив его робкой извиняющейся улыбкой:
 – О, не хочу обременять вас моими неприятностями, но я немного волнуюсь, смогу ли я найти дорогу в Париже. – Она поведала ему о том, что только слышала адрес тетушки и не имеет ни малейшего представления, куда ей нужно отправляться по прибытии в Париж.
 – И, – продолжила она, – я совсем немного говорю по-французски. – Она слегка покраснела от своей лжи, ибо свободно владела не только французским, но и еще несколькими языками. Дядя Винсент следил за тем, чтобы она получила хорошее образование.
 Колт незамедлительно предложил свою помощь:
 – После того как я увижусь со своей семьей, я отправлюсь с вами на поиски вашей тетушки.
 – О нет, – изобразила она крайнее смущение, – это так неловко…
 Он отклонил ее протест, порывисто взмахнув рукой.
 – Я настаиваю. Вы немного отдохнете, и через день-два мы отправимся и разыщем вашу тетю.
 Она застенчиво поблагодарила его и снова откинулась на сиденье. Тихая улыбка блуждала по ее сочным губам.
 Пока все удавалось. Как только он оставит ее в гостинице, она найдет такси и поедет в упомянутый ею район. А там найдет кого-нибудь, кто согласится за несколько франков сообщить, что ее «тетя» умерла.
 Придется также сообщить парижской полиции о том, что у нее украли кошелек. Как иначе объяснить Джону Тревису Колтрейну, почему она осталась почти без средств к существованию?




 Глава 12


 Сидя перед трюмо, Дани нетерпеливо ерзала, пока ее личный парикмахер Симона размеренно вплетала нити жемчуга в ее медные локоны. Она не любила делать прическу – предпочитала, чтобы волосы свободно ниспадали на плечи, однако сегодня вечером предстоял официальный ужин.
 Она повернулась, чтобы еще раз бросить взгляд на новое вечернее платье, которое доставили несколько часов назад: из атласа цвета кофе с молоком – гладкое, нежное и очень эффектное. Она наденет к нему серьги из жемчуга в виде капелек.
 Симона напоследок притронулась кончиками пальцев к волосам Дани и удовлетворенно улыбнулась:
 – Великолепно! Мадемуазель прекрасна!
 Дани на мгновение застеснялась и отпустила Симону, тепло поблагодарив и щедро вознаградив.
 Оставшись в одиночестве, она внимательно взглянула на свое отражение в зеркале, висевшем над туалетным столиком. Прелестная прическа. Прелестное платье. И все же она боялась предстоящего вечера. Боялась, но и с нетерпением ждала новой встречи с Дрейком, как каждый вечер с тех пор, как они встретились на ее приеме более двух недель назад.
 Она закрыла глаза и погрузилась в приятные воспоминания, вернулась мыслями к лунным вечерам, поцелуям, объятиям Дрейка во время танца. Днем они пили чай в маленьких кафе, устраивали пикники на берегу Сены, весело смеялись, как дети. Они наслаждались вином, с аппетитом ели хрустящий, только что выпеченный хлеб, пробовали сыр и яблоки, перебивали аппетит для предстоящих позже роскошных ужинов при свечах…
 Среди счастливых воспоминаний Дани особенно выделяла один день. Дрейк раздобыл двух лошадей, и они отправились на прогулку по зеленым холмам, наслаждаясь теплом солнечного света, ласкавшего их лица. Они мчались без устали, стремительно врываясь в зелень густого, благоухающего своими особенными ароматами леса. Рука в руке, друг подле друга, наедине с девственной природой, прекрасной и величественной в своей невинности…
 В благоговейном трепете, очарованные окружавшей их красотой, они остановились подле журчащего ручейка и там, на мшистом речном берегу, окруженные тихо покачивающимися ветвями ив, Дрейк обнял ее и подарил волшебный поцелуй.
 Дани знала – между ними происходит что-то замечательное, и эта уверенность разливалась по всему ее существу незнакомой, волнующей волной тепла.
 Она прекрасно понимала, что, поскольку они везде появлялись вместе, в светских кругах Парижа о них ходили самые невероятные слухи. Некоторые даже считали, что это роман сезона, которому суждено закончиться свадьбой десятилетия. Другие, по большей части молодые девушки, ревновали и предвещали, что Дани будет очередным недолговечным романом Дрейка и вскоре исчезнет из его жизни, как и остальные экспонаты его «коллекции».
 Дани старалась не обращать внимания на сплетни. Вовсе не Дрейк вызывал ее беспокойство, ведь оба наслаждались обществом друг друга и радовались, как складываются их отношения.
 Она волновалась из-за Колта.
 Два дня назад, вернувшись из магазина, она собиралась принять ванну и переодеться к ужину, когда услышала, как Китти воскликнула внизу на весь дом от восторга. Накинув халат, Дани выскочила на площадку второго этажа и, не веря своим глазам, уставилась на сводного брата, обнимающего Китти.
 Она бросилась вниз, чтобы поприветствовать его, радуясь, что он в Париже, и с нетерпением ожидая возможности наконец познакомиться с братом, которого пока совсем не знала.
 В первый вечер они с Дрейком отложили посещение театра, поскольку она пожелала остаться с Кол-том. Она так ждала этой встречи! Но утром в их отношениях появилась напряженность.
 Дани спустилась вниз, чтобы выпить чашку чая и поспешить в магазин. Колт уже сидел в гостиной. Разговор начался вполне миролюбиво, но затем брат стал задавать ей вопросы о магазине, и когда она возбужденно начала перечислять все то, что предшествовало началу ее собственного дела, вскользь упомянув о находке в Монако, он вдруг рассердился.
 Взгляд его серо-стальных глаз стал холодным, недобрым. Прищурившись, он раздраженно заметил:
 – Хорошо, что хоть кому-то удалось урвать кое-что с имения де Бонне, Дани. Оно, черт возьми, едва не стоило нам, Колтрейнам, целого состояния.
 Дани в полнейшем замешательстве уставилась на него, но тут же гнев превысил изумление, и она решила не оставаться в долгу:
 – Ты обвиняешь меня в том, что произошло, Колт?
 Он мельком взглянул на нее.
 – Да, – прямо признал он, – обвиняю. В конце концов, если бы ты не капризничала, то осталась бы дома с нами, а не поехала бы к этой ведьме, Элейн Барбоу… и ничего бы не произошло.
 Дани внутренне ощетинилась: ведь нельзя изменить того, что случилось, когда она была ребенком. Со стороны брата крайне несправедливо обвинять ее в своих собственных ошибках.
 – Я не согласна.
 – Мне наплевать, согласна ты или нет, Дани. Это правда.
 Она вышла из комнаты, пока слезы, невольно навернувшиеся на глаза, не хлынули потоком. Ей не хотелось, чтобы отношения между ними складывались подобным образом. Она надеялась, что теперь, когда у них достаточно времени, чтобы поговорить и узнать друг друга, они смогут стать близкими людьми, но эта ссора не вела к миру.
 Дани еще больше нахмурилась, вспомнив о новом препятствии, которое появилось между ней и Колтом, мешая установлению дружеских отношений.
 Лилиан Денев… или Лили, как она попросила называть ее.
 Спустя несколько дней после своего прибытия в Париж Колт уехал из дома и вернулся с этой особой.
 Дани покачала головой, удивляясь, насколько обманчива может быть внешность. Что в ней нашел Колт? Нельзя отрицать, Лили Денев была красива, но при этом самодовольна и надменна. Если она не висла на руке Колта и не заглядывала в его глаза с наигранным обожанием, то беспрестанно хвасталась своим богатым дядюшкой-англичанином, который отправил ее в Париж на поиски своей сестры. Теперь, твердила Лили, она боится возвращаться к нему с сообщением, что его горячо любимая сестра умерла. Через несколько дней после приезда Колт вместе с ней отправился по адресу, где жила ее тетя, и там им сообщили ужасную новость. Помимо этого с бедняжкой в тот же день приключилось еще одно несчастье: у нее украли сумочку со всеми деньгами, а потому Колт, исполненный благородства, настоял на том, чтобы Лили поселили в их особняке, где она обосновалась в комнатах для гостей и не выражала никакого намерения покидать их в ближайшее время.
 Сначала Дани сочувствовала ей, но очень скоро увидела, что как только Колт отходил от Лили, вместе с ним исчезала и ее глубокая печаль, казавшаяся искренней в его присутствии.
 Китти, с характерной для нее прямотой, не стала ждать и напрямик спросила Колта, почему Лили не сообщит дяде о своих финансовых сложностях и не попросит выслать ей денег для того, чтобы вернуться в Англию.
 Колт признался, что ему нравится Лили, и он не хочет, чтобы она покидала их так быстро. Более того, отметил он, Лили боится сообщать дяде столь печальную новость о смерти его сестры, поскольку у него слабое сердце и она не желает расстраивать его.
 Китти поделилась с Дани и своими опасениями: прошлые романы Колта заканчивались плачевно. Его обычно обезоруживали внешняя красота и шарм, а потому Китти хотела, чтобы сын вел себя более осмотрительно. Что-то в Лили Денев настораживало ее.
 Дани не строила никаких иллюзий на сегодняшний вечер, когда Дрейку предстояло познакомиться с гостившей в их доме молодой особой, но ей было интересно услышать его мнение, поскольку он слыл знатоком женского пола.
 Сирил уже встречал Лили, и она, казалось, ему очень понравилась. Сам он все эти дни излучал обаяние. Дани снова нахмурилась. Он был очень мил и нравился ей, но все чаще и чаще находил различные поводы, чтобы зайти к ней в магазин или домой, и она подозревала, что он ужасно ревновал ее к Дрейку.
 Дани закончила свой туалет и встала, напоследок окинув взглядом собственное отражение в зеркале. Неожиданно в комнату ворвалась Лили, даже не подумав постучать.
 – Мне скучно! – объявила она раздраженно, садясь в кресло у двери. – Я давно готова к ужину и просто умираю от желания спуститься вниз и что-нибудь выпить, но не могу найти Колта. Полагаю, что он отправился за покупками, подготавливая все необходимое для нашей поездки в Испанию, но мне бы хотелось, чтобы он поскорее вернулся. Здесь так одиноко без него. Кажется, никто не хочет моей компании, – добавила она резко.
 Дани, игнорируя ее колкость, осторожно заметила:
 – Я не знала, что Колт планирует отправиться в поездку.
 Лили не заставила себя ждать и возбужденно сообщила:
 – О да! Неужели он не сказал вам? Мы поедем в Мадрид и Барселону. Там очень красиво. Неужели вы не были там? – спросила она с притворным удивлением.
 Дани пропустила ее вопрос мимо ушей.
 – И кто будет вашей компаньонкой?
 Полно, Дани! – ответила Лили с насмешливой улыбкой. – Вы же современная женщина. Несомненно, вы согласитесь, что независимые в финансовом отношении женщины, такие, как мы с вами, вовсе не обязаны прислушиваться к нелепым правилам внешних приличий.
 Дани пожала плечами. Она была согласна, но не собиралась говорить об этом вслух. Кроме того, путешествие в одиночестве – это одно; но путешествие с мужчиной – совсем другое.
 – Можно соблюдать уважение к традициям семьи, – сказала она, решив не напоминать Лили о том, что на данный момент ее никак нельзя было назвать «женщиной, независимой в финансовом отношении».
 Лили засмеялась:
 – Я, видно, ошибалась в отношении вас, дорогая. Кажется, вам многому еще предстоит научиться, а также повзрослеть. – Она встала и начала прогуливаться по комнате, рассматривая и беря в руки многочисленные безделушки.
 Дани молчала, холодно наблюдая за ней.
 – Насколько я понимаю, на сегодняшний ужин вы пригласили Драгомира, – неожиданно проронила Лили.
 Дани подняла бровь:
 – Вы знаете Дрейка?
 – Дрейка? – повторила Лили. – Вы уже используете ласкательные имена. Прелестно. – Она неожиданно помрачнела. – Помните о его репутации. Вы, несомненно, прекрасно осведомлены о его историях с женщинами и не будете настолько глупы, чтобы присоединиться ко всем тем дурочкам, которые попались на его крючок. – Она помедлила, драматически вздохнула и язвительно заметила: – А вы все еще верите в компаньонок!
 Выражение лица Дани не изменилось.
 – Вы многое знаете о нем, Лили, – холодно промолвила она. – Случайно, не были одной из тех дурочек?
 Глаза Лили сузились и потемнели от возмущения. Когда она станет Джон Тревис Колтрейн, все члены этой надменной семейки будут относиться к ней с уважением. Подобного «радушия» она не потерпит. Вызывающе подняв подбородок, она огрызнулась:
 – Все знают, что этот человек заставляет женщин падать к его ногам, а затем безжалостно бросает их при виде нового смазливенького личика. Я никогда не встречала его, но, разумеется, слышала о его репутации.
 Дани вздохнула, пытаясь показать непрошеной гостье, что разговор явно наскучил ей.
 – Благодарю вас за заботу, но я справлюсь сама… предпочитаю именно так поступать. – Она повернулась к окну. Какая невыносимая особа. Неужели Колт настолько глуп, чтобы действительно серьезно увлечься ей… или влюбиться, не приведи Господь.
 Она заметила Дрейка, который не спеша поднимался по дорожке, ведущей к дому, быстро повернулась и направилась к двери. С притворным сожалением она сказала:
 – Извините, Лили, что не могу больше развлекать вас – прибыл мой гость. Полагаю, вы с Колтом присоединитесь к нам позже, чтобы выпить перед ужином?
 Конечно, – прошипела Лили и, прошуршав юбками, проплыла мимо нее по коридору в свои покои. Но не долго задержалась там. Дождавшись, когда Дани стала спускаться по лестнице, Лили стремительно выпорхнула из комнаты и спряталась под лестницей, ведущей на второй этаж.
 Дани отпустила Клетуса взмахом руки, собираясь сама встретить Дрейка. Лили видела, как тепло они обнялись, как он галантно преподнес ей букет роз, а она благодарно поцеловала его.
 Лили решила, что появилась еще одна причина для того, чтобы ненавидеть Дани Колтрейн. Хорошенькую, богатую, имеющую все, что только могла пожелать. А из того, как они с Дрейком смотрели друг на друга, несложно было сделать вывод, что и этим красавчиком она владела целиком и полностью.
 Лили чуть не заплакала от злости – ведь если бы не ее плачевное финансовое положение, она могла бы все изменить. Колт чрезвычайно хорош собой, она находила его очаровательным, наслаждалась его обществом, но Драгомир – красивый таинственный русский, настоящая легенда. Женщине, которая станет его женой, все будут завидовать.
 Сжимая и разжимая кулаки, она наблюдала за тем, как они направились в гостиную. Вернувшись в свою комнату, Лили, не задумываясь ни на мгновение, отбросила в сторону нежно-голубое платье, которое она выбрала ранее, желая выглядеть застенчивой и невинной, и надела соблазнительное вечернее платье из черного бархата. С глубоким декольте, обнажавшим молочную белизну ее превосходной груди, плотно облегающее тонкую талию, оно ниспадало волнующими складками до самого пола. Длинный разрез сбоку открывал длинные, красивые ноги. Сегодня вечером Лили во что бы то ни стало попытается отбить Драгомира. Возможно, он будет так очарован ею, что сам отобьет се у Колта и захочет, чтобы она принадлежала только ему одному… Разумеется, это мечты, но можно позволить себе удовольствие, хотя бы на один вечер. А за Драгомира придется побороться.
 Она обильно надушилась дорогими духами, которые заставила графа купить себе. Если в ближайшем будущем в ее жизни не произойдет значительных перемен, то подобная роскошь останется в прошлом.
 Лили в последний раз взглянула на себя в зеркало и с удовлетворенной улыбкой решила, что выглядит, как всегда, прекрасно.
 Вечер обещал быть весьма интересным, и она с нетерпением предвкушала его.
 Все собрались в комнате, которую Тревис с гордостью называл «своей» гостиной. Здесь ему нравилось гораздо больше, чем в изысканной чайной комнате в розовых и белых тонах, где принимала своих подруг Китти.
 Уютный огонь потрескивал за каминной решеткой мраморного камина. В центре комнаты стоял огромный стол из красного дерева, а вокруг него располагались диваны и кресла в стиле английской неоклассики, обтянутые превосходной кожей, привезенной из Италии. Китайская картина на шелке чудесно гармонировала с двумя китайскими лакированными шкатулками XVII века с перламутровой инкрустацией. Копия бронзовой скульптуры Людовика XIV, выполненная Франсуа Жирандоном, стояла на стеклянном пьедестале, а сделанную в виде арки дверь, ведущую на террасу, украшали бронзовые фигуры.
 Подле тележки с напитками, сделанной из стекла и металла, стоял дворецкий, готовый в любое мгновение наполнить бокалы. Китти и Тревис решили выпить шампанского, и присоединившиеся к ним Дани и Дрейк попросили то же самое.
 Когда Лили приблизилась к дверям, ведущим в гостиную, ее догнал запыхавшийся Колт. Ни слова не говоря, он отвел ее в сторону, обнял и поцеловал.
 Лили ответила ему, однако весьма неохотно – боялась, что он помнет ее наряд. Освобождаясь из его объятий, она пожурила его:
 – Колт, что мне делать с вами? Кажется, у вас только одно на уме.
 Он улыбнулся, сжимая ее в объятиях и жадно пронизывая взором.
 – Чего еще можно ожидать от мужчины, которому повезло находиться с женщиной, подобной вам?
 Она отстранилась, заметив, как помялось платье, которое она теперь усиленно пыталась разгладить.
 – Я ожидаю, что он будет вести себя должным образом, отправляясь на светский ужин, на котором присутствуют его родители. А теперь идем.
 Колт схватил ее за руку, еще раз пылко притянул к себе:
 – Позже мы найдем время, чтобы остаться наедине.
 Лили самодовольно признала, что с каждым разом контролировать его становилось все сложнее. Теперь, когда они останутся наедине, она позволит ему зайти чуть дальше в его ласках, а затем исчезнет, оставляя его томиться от переполняющего его желания. Скоро она, потупив взор, скромно объявит, что отношения их зашли слишком далеко и поворота назад нет. Для того чтобы получить то, что он так страстно желает, он должен жениться.
 – Я истосковалась по вашим ласкам и поцелуям много больше, чем вы даже догадываетесь, Колт… – Она замолчала, будто в волнении, нежно лаская его руку кончиками пальцев.
 Ни на миг не сомневаясь в своем очаровании и в той власти, которой она обладала над мужчинами, Лили высоко подняла голову и вошла в гостиную навстречу известному дамскому угоднику – Драгомиру.
 При ее появлении Тревис и Дрейк галантно поднялись, и Тревис представил их друг другу. Лили молчаливо поздравила себя с тем, что таинственный русский нашел ее весьма соблазнительной: в его глазах она без труда заметила столь знакомое выражение, которым смотрели на нее все мужчины, оказывавшиеся в ее обществе. Она приняла бокал шампанского и жеманно села рядом с Колтом, который вошел в гостиную следом за ней.
 Обменявшись привычными для светского разговора фразами, мужчины перешли к обсуждению темы, всколыхнувшей не только всю Францию, но и Европу.
 Генерал Жорж Буланже покончил жизнь самоубийством.
 Когда-то Буланже возглавлял военное министерство Франции. Видная фигура на политическом Олимпе, он являлся также вдохновителем и руководителем влиятельного правительственного течения, которое угрожало покончить с Третьей республикой в 1880 году.
 – Я хорошо знал этого человека. Он был очень противоречив, – заметил Тревис.
 Дрейк кивнул. Он знал, что Буланже возглавлял движение против немецкой оккупации Эльзас-Лотарингии после падения Фресине в декабре 1886 года. Опасаясь начала новой войны, правительство Морриса Рувьера дало Буланже отставку с поста военного министра. Однако благодаря поддержке членов левых партий, монархистов и бонапартистов, с которыми он постоянно поддерживал нелегальные связи, Буланже удалось победить на выборах в Палату депутатов в 1888 году. Но правящие круги посчитали, что он являлся для них довольно значительной угрозой, и поспешили изгнать его из рядов армии. В конце концов в апреле 1889 года он тихо удалился в Брюссель, был заочно осужден за государственную измену, а в августе того же года объявлен персоной нон-грата. В результате он потерял поддержку населения, и на выборах его последователи потерпели разгромное поражение. Следующий, 1890 год принес ему новое несчастье: своей поддержки его лишили роялисты, и к концу года даже бывшие верные друзья окончательно отвернулись от него.
 – Полагаю, что смерть его любовницы Маргариты, виконтессы де Бонмэ, два месяца назад стала последней каплей. Он свел счеты с жизнью на ее могиле, – сказал Дрейк.
 – О, как это романтично, – пропела Лили. – Значит, он любил ее. Как жаль, что они не успели пожениться….
 Дрейк чуть не расхохотался. Да уж, подобное сентиментальное замечание весьма в духе авантюристки Лили Денев. Едва она вошла в комнату, он тут же узнал ее, потому что в последний раз видел именно в этом откровенном вечернем платье. Тогда она вошла в зал одной из роскошных лондонских гостиниц рука об руку с напыщенным старым развратником графом Севильским, обнажая при каждом шаге прекрасные ноги. Кто-то в тот вечер сказал ему, что Лили племянница того самого Винсента Денев, который недавно почти полностью лишился своего состояния. Познавшая роскошь молодая дама, похоже, не собиралась довольствоваться нищенским существованием, а потому проворно заманила в свои сети весьма состоятельного графа, которого не волновало, во сколько ему обойдется обладание молодой красивой женщиной. Позже Драгомир услышал, как некоторые смеялись над тем, как последняя «утешительница» графа сбежала от него, прихватив с собой довольно крупную сумму.
 Тревис продолжал говорить о самоубийстве Буланже, и Дрейк притворился, что слушает его, но все время внимательно изучал Лили. Она, возможно, и не помнит, что он присутствовал на непристойной вечеринке, потому что он задержался там совсем ненадолго. Но Дрейк помнил ее, и ему было несложно сообразить, что именно она делала в этом доме. Дани поведала ему ее горестную историю, и Дрейк был абсолютно убежден, что она была лживой от первого до последнего слова, придуманная для того, чтобы вызвать сострадание к несчастной судьбе Лили. Видя, какими обожающими глазами смотрел на нее Колт, Дрейк понял, что план ее удался.
 Но разве это его дело? Ведь главная его задача – заполучить картину. И то, что Дани стала серьезным препятствием, вызывая у него чувства, которые он никогда не испытывал ни к одной женщине, осложняло выполнение его миссии. Сейчас у него предостаточно собственных неприятностей, чтобы еще вмешиваться в чужие дела.
 Наконец они перешли в гостиную. На двух стенах висели огромные зеркала, а две другие были украшены декоративными панелями, на каждой из которых изображался один из двенадцати месяцев года и соответствующий ему знак Зодиака. Все это великолепие окружали сверкающие звезды, зодиакальные символы и изображения священных животных.
 Однако центральное положение в комнате занимала огромная люстра из золота и хрусталя, собранная из более чем двух тысяч вырезанных вручную подвесок. Под ней стоял внушительных размеров мраморный стол с резьбой в стиле бельгийского регентства, вокруг него располагались изящные кресла в стиле португальского рококо.
 Китти заметила, с каким восхищением смотрит Лили на столовые наборы, и не устояла перед искушением похвастаться, горделиво объяснив, что серебряные предметы сервиза отлиты из руды, добываемой на серебряном руднике в Неваде.
 Они наслаждались вкуснейшим жарким из молочного поросенка, фрикасе из кальмаров, перца и грибов и закончили ужин десертом из клубничного шербета.
 Рекой лились искристое шампанское, изысканное красное и белое вина. За столом шла приятная, спокойная беседа, и все было хорошо до тех пор, пока Дани не объявила о своем запланированном путешествии в Австрию и о том, что она собирается в поездку без всякого сопровождения.
 Тревис удивленно поднял бровь, обменялся грозным взглядом с Китти и тихо повторил:
 – Одна?
 Дани не подняла глаз, продолжая ковыряться ложечкой в вазочке с шербетом.
 – Со мной поехать некому. Кроме того, я предпочитаю путешествовать одна.
 – Сама мысль об этом недопустима, – заявил Тревис. – Я найму кого-нибудь, чтобы он сопровождал тебя.
 Она почувствовала себя униженной. В присутствии Дрейка отец обращался с ней как с маленьким ребенком, а когда Дани, оторвав взгляд от десерта, увидела, как злобно усмехается Лили, она не сдержалась.
 – Отец, я уже взрослая, – закричала она, – и у меня есть собственные дела, за ведение которых я отвечаю! Я не позволю вам нанимать для меня няньку!
 – Пока ты сидишь со мной за одним столом, Даниэлла, ты будешь делать так, как скажу я! – возмутился Тревис. Глаза его метали молнии.
 Дани взглянула на него. О, как она любила его, как сожалела о каждом потерянном дне детства и юности, который они могли бы провести вместе! Но теперь пришло время начинать самостоятельную жизнь. Слишком поздно ему становиться направляющим ее на путь истинный отцом, а ей – покорной, безропотной дочерью.
 – Прошу прощения, – холодно и натянуто сказала Дани. – Боюсь причинить вам боль своими словами, но я предпочитаю жить так, как сама захочу. Возможно, мне теперь стоит подумать о том, чтобы обзавестись своим собственным столом…
 Она встала и прямо посмотрела на Тревиса, ее нижняя губа чуть вздрагивала.
 Колт неловко ерзал на стуле, ругаясь про себя. И почему все должно было случиться сегодня вечером? Ради драгоценной Лили он хотел, чтобы все прошло тихо и мирно. Ей хватало собственных неурядиц, а она еще оказалась свидетельницей разлада в его семье.
 Дрейк сохранял гробовое молчание, также сожалея, что произошел этот спор.
 И только Лили получала искреннее удовольствие от всего происходящего, переводя восхищенный взгляд с Дани на Тревиса, с нетерпением ожидая последующего взрыва.
 Китти задумчиво прикусила губу. Она боялась пылкого нрава Тревиса, и ей ужасно не нравилось то, что происходило за столом в присутствии гостей, однако она решила, что лучше всего не вмешиваться. Эти двое сами должны решить возникшие между ними разногласил, но неужели они не могли немного подождать и разобраться во всем позже, оставшись наедине?
 Тревис медленно поднялся со стула, смял свою салфетку и гневно бросил ее на тарелку. Глаза его были серыми и холодными, словно сталь, когда он взглянул на свою дочь.
 – Мы, – коротко пообещал он, – обсудим это позже.
 Дани, вздрогнув, быстро кивнула и, глубоко вздохнув, пробормотала:
 – Извините… – И поспешно выскочила из-за стола.
 Тревис хотел было закричать ей вслед, требуя, чтобы она немедленно вернулась, но Китти остановила его умоляющим взглядом. Пусть Дани побудет какое-то время одна и соберется с мыслями.
 – Позже мы будем пить бренди и кофе в малой гостиной. Пожалуйста, присоединяйся к нам, – мягко сказала ей вслед Китти.
 Дани стремительно шагала к выходу на задний двор, в тишину благоухающих садов и ночную прохладу.
 Дрейк резко поднялся и, пробормотав извинения, поспешил за ней.
 Лили с притворным состраданием покачала головой и повернулась к Тревису:
 – Я сожалею, что все это произошло, господин Колтрейн. Бедняжка Дани, я знаю, что она чувствует сейчас. Моя собственная няня неожиданно слегла как раз перед тем, как я должна была покинуть Лондон, чтобы отправиться сюда, и мне ничего не оставалось, как ехать одной. Но я чувствовала, что ничего страшного в этом нет. Я имею в виду… – она чуть помедлила, улыбнулась Китти, затем Колту, – мы все-таки живем в современном мире. Все совсем не так, как раньше.
 Колт чуть не застонал. Увы, Лили не относилась к разряду людей, которые предпочитают оставлять при себе свое мнение, а сейчас было не самое подходящее время для ее вмешательства. Он наклонился к ней и, нежно дотронувшись до ее руки, прошептал:
 – Лили…
 Она отмахнулась от него:
 – Не вижу ничего плохого в том, что ваша дочь отправится в Австрию одна, как, впрочем, и в том, что мы с Колтом едем в Испанию.
 Изумленные взгляды всех собравшихся мгновенно обратились к Лили, и она подумала, что, возможно, зашла слишком далеко. Колтрейны застыли в оцепенении, Колт выглядел и смущенным, и рассерженным. «Ну и что с того?» – храбрилась Лили. Рано или поздно им бы все равно пришлось объявить о поездке. Возможно, после подобного заявления Колт поторопится с предложением руки и сердца. Он может сказать своим родителям, что они помолвлены, поскольку нет ничего скандального в том, что обручившиеся пары путешествуют вместе. А возможно, он захочет жениться на ней немедленно, и тогда в Испанию они отправятся уже для того, чтобы наслаждаться медовым месяцем.
 – Думаю, мы выпьем бренди в моем кабинете, Колт, – сказал Тревис и покинул комнату.
 Колт послушно проследовал за ним, не посмотрев на Лили.
 Лили взбила свои золотые локоны, пожала плечами и весело предложила:
 – Госпожа Колтрейн, давайте выпьем кофе прямо здесь.
 Китти поднялась. Хватит, на один вечер ей уже более чем достаточно компании этой наглой молодой особы. Не беспокоясь о том, что может показаться грубой, она холодно объявила:
 – Вечер закончился. Спокойной ночи.
 Лили обнаружила, что оказалась в самой неожиданной и нежелательной ситуации: она была совершенно одна.




 Глава 13


 – Вы предпочитаете в одиночестве пережить эту вспышку гнева, или я могу присоединиться?
 Оказавшись в саду, Дрейк присел рядом с Дани на каменную скамейку. Не дожидаясь ответа, он продолжил:
 – Конечно, неприятно, что все так произошло и вы поссорились, но все же не сердитесь на своего отца. Он ведь искренне беспокоится за вас. По правде говоря, молодым женщинам не безопасно путешествовать в одиночестве, особенно таким красивым и богатым молодым женщинам, – добавил он.
 Дани натужно засмеялась:
 – И что же я должна делать? Прятаться за закрытыми дверями всю жизнь, никуда и никогда не выходить? Никогда не иметь права жить так, как мне хочется? Нет уж, благодарю. Я сделаю по-своему. Начну с того, что положу револьвер в сумочку и…
 Он разразился смехом, а она сердито замолчала, но затем все же заметила:
 – Не вижу ничего смешного в желании женщины защитить себя.
 Он хотел взять ее за руку, но она резко выдернула ее.
 – О, Дани, прошу прощения. Я не желал рассердить вас. Просто мысль о том, что такая женщина, как вы, прячет в своей изящной сумочке револьвер, рассмешила меня.
 Она покосилась на него:
 – Считаю, не будет так смешно, когда я вытащу его и застрелю того, кто попытается напасть на меня.
 Неожиданно он помрачнел:
 – Я полагаю, нет. Почему бы вам не нанять охранника? Ведь именно так поступают состоятельные женщины. Тогда вы сможете ходить и ездить куда пожелаете, и ваша семья не будет беспокоиться.
 Дани на мгновение призадумалась. Это предложение стоило того, чтобы его тщательно обдумать, однако теперь совсем другие вещи волновали ее. Заявив в припадке ярости о том, что она хотела бы иметь свой собственный дом, Дани загорелась идеей. Как прекрасно украшать свое жилище, как ей хочется, устраивать маленькие светские вечера, быть совершенно независимой и по-настоящему наслаждаться свободой.
 – Вы можете нанять меня, прелестная леди, – сказал Дрейк, врываясь в ее мысли.
 Дани смотрела на него, такого красивого и милого, и от звука его бархатистого, чуть хриплого голоса и от того, как он смотрел на нее, по телу ее пронеслась дрожь.
 – Нанять вас? – прошептала она, чувствуя, что он был готов обнять ее. – Но тогда кто будет защищать меня от вас?
 Он обнял ее и прижал так тесно к себе, что Дани чувствовала его дыхание, обжигавшее ее лицо. Наклонившись, он почти неуловимо коснулся ее губ своими губами.
 – Никто не защитит вас, – мягко предупредил он. – Я хочу поглотить вас… Хочу показать неизвестный дотоле рай. Хочу раздеть вас и покрыть ваше тело горячими поцелуями, хочу услышать, как вы будете молить о том, чтобы никто не приходил на помощь.
 Он поцеловал ее, проникая языком в рот Дани, дразня ее язык. Нежно проведя ладонью по ее лицу, взял ее за подбородок, скользнул пальцами по шее и опустился к груди.
 Дани затрепетала и невольно застонала, зная, что должна сопротивляться, оттолкнуть его, но не могла сделать этого. Она наслаждалась каждым прикосновением, которое он дарил ей, и необыкновенными, неведомыми эмоциями внутри себя. Соски ее отвердели под его ловкими, знающими пальцами.
 Она невольно выгнулась навстречу Дрейку, словно отдавая ему душу и тело. Господи, она хотела его… хотела попробовать на вкус, почувствовать его и насладиться… всеми прелестями любви.
 Она обняла его, он мягко опустил ее на землю, и сам опустился рядом.
 Когда он поднял до бедер ее платье, Дани ощутила обнаженной кожей ласковое прикосновение теплого мха и травы.
 Поставив между ее ног свое колено, Дрейк нежно раздвинул их. Дани оказалась беззащитна перед его требовательным прикосновением. Она знала, что еще мгновение – и поворота назад не будет. Чувствовала, как что-то твердое и пульсирующее упиралось в бедро, и понимала, что это было… Еще немного, и он разорвет ее белье из тончайшего кружева и шелка, а затем войдет в нее – не важно, что она девственница, – и покажет ей неведомый прежде рай… Дани всем своим существом желала этого путешествия в край радости и экстаза.
 Но вдруг непрошеная мысль обрушилась на нее, отрезвляя сознание: она должна отправиться туда, когда ей захочется, она сама должна выбрать время для этого, но не он. Сейчас же все слишком походило на соблазнение – подчинение в его худшем варианте. Ей не нужно удовольствие, если оно не продиктовано ее собственной волей, если не сама она приняла решение! Никогда не позволит она мужчине, даже такому желанному, как Дрейк, командовать ею и соблазнять искусными пальцами и голодными, ищущими губами.
 Она отодвинулась от него.
 Дрейк замер: он почувствовал, что она готова отдаться зову собственного тела, страстному порыву их взаимного желания. А теперь вдруг уклоняется от его ласк. Он в удивлении посмотрел на нее:
 – Дани, что случилось? Что-то не так?
 Она покачала головой, карие глаза встретились с голубыми в безмолвном объяснении. Дани пыталась найти необходимые слова, которые бы не разрушили новые чудесные чувства, рождавшиеся между ней и Дрейком, она хотела заставить его понять, что творилось с ней в эти мгновения, но не знала, как это сделать.
 – Не здесь. Не сейчас. Не так.
 Но Дрейк по-иному понял причину ее замешательства.
 – Я живу недалеко от Тюильри, мы быстро доберемся в экипаже.
 Она покачала головой с очевидным сожалением, но тем не менее твердо.
 Дрейк продолжал уговаривать:
 – Мы сейчас скажем твоим родителям, что отправляемся на прогулку верхом. Я уверен, что они поймут.
 – Нет, до тех пор, пока я не скажу, – сухо отрезала она.
 На этот раз Дрейк понял. Он видел, что Даниэлла Колтрейн совершенно особенная, непохожая на представительниц своего пола, которые только и ждали, чтобы их соблазнили, – ведь они так отчаянно желали предаться удовольствию, но не могли решиться из-за того, что на протяжении многих лет им внушалось: наслаждение – грешно. Дани же была совсем другой – ее нельзя заставить делать то, чего она сама не хотела…
 Дрейк едва справлялся со своими чувствами. Никогда прежде не испытывал он ни к одной женщине ничего подобного. Дани красива, чувственна, и он неистово желал обладать ею, но, помимо этого, он восхищался ею как личностью, женщиной, имеющей право на собственную жизнь. Дрейк искренне уважал ее мнения и убеждения, получал невероятное удовольствие от ее компании. Она стала для него гораздо важнее, чем просто очередная любовница.
 – Я понимаю, – пробормотал он, признавая свое поражение.
 Он встал, помог ей подняться.
 – Ты сердишься?
 – Сержусь? – засмеялся он. – У меня нет ни права, ни причины сердиться. Мне бы очень не хотелось, чтобы вы совершили какой-то поступок, не будучи уверенной в своей правоте.
 Дани знала, что она, возможно, отправляла его сейчас в объятия другой женщины… но не стала размышлять над этим.


***

 После того как Китти покинула гостиную, Лили попросила еще вина. Она была разгневана ходом событий. Все пошло не так.
 Поразмыслив, она пришла к выводу, что, поскольку у Дани возникли серьезные неприятности с родителями, в ближайшее время они будут заняты тем, чтобы уладить отношения с дочерью, а следовательно, ей, Лили, предоставляется замечательный шанс убедить Колта жениться на ней. Времени у нее не оставалось, не ясно, как долго она сможет оставаться в этом доме на правах гостьи… или вообще в Париже. Очевидно, что Колтрейнов настораживает то, что она до сих пор не отправила дяде письма, в котором бы сообщила о смерти сестры и попросила бы выслать ей денег. Лили боялась, что даже Колт захочет, чтобы она связалась с ним перед тем, как они отправятся в Испанию, и что тогда делать? Как долго сможет она обманывать его?
 Лили рассеянно приложила палец к губам. Колт, несомненно, увлечен ею, более того, страстно хочет обладать ею, однако Лили сомневалась, что он женится на ней только ради того, чтобы заниматься любовью. Нет, надо что-то придумать…
 Она прищурилась, мучительно соображая, лицо ее приняло поистине дьявольское выражение. Наконец в голову ей пришла замечательная идея.
 Лили поднялась из-за стола, на цыпочках прокралась к дверям кабинета Колтрейна, тихонько приложила ухо к гладкой, отполированной поверхности красного дерева.
 – Я не потерплю этого, Колт!
 – Я взрослый человек!
 – Сначала твоя сестра хочет доказать, насколько она независима, болтаясь по Европе в одиночку, а теперь ты хочешь ехать в Испанию с молодой особой без компаньонки.
 – Как будто ты никогда никуда не ездил с женщиной наедине!
 – Мы говорим не обо мне. О тебе – сыне американского посла, аккредитованного в Париже. Из-за твоего социального положения за тобой пристально наблюдают. Если ты отправишься с Лили в Испанию, о тебе будут говорить… и не самым приятным образом. Ты этого хочешь?
 – Я хочу прожить свою жизнь без вмешательства с твоей стороны или со стороны кого-либо еще.
 Лили улыбнулась, настроение ее заметно поднялось. Ради нее Колт готов даже бросить вызов своему отцу!
 После этого холодного и резкого заявления Колта последовала долгая пауза. Лили не представляла, что послужило причиной столь тягостного молчания, поскольку не знала настоящего Тревиса Колтрейна, который, когда его терпению приходил конец, надолго замолкал, стараясь восстановить над собой контроль.
 И она, конечно, не видела, как смотрели друг на друга отец и сын.
 Наконец Тревис с трудом перевел дух.
 – Сынок, – сказал он тихо и печально, – вмешивался ли я, когда ты жил собственной жизнью и чуть не потерял состояние семьи?
 – Ты долго будешь попрекать меня? – возмутился Колт. – Как будто ждешь подходящего случая, чтобы опять выплеснуть все это на меня. Не важно, что в итоге все обошлось и я вернул почти все до последнего доллара.
 – Подожди минуту. Я только старался показать тебе, что ты еще не доказал, что можешь самостоятельно управлять собственной жизнью…
 Лили решила отправиться в свою комнату, не желая испытывать больше судьбу – вдруг ее обнаружат? О чем говорил господин Колтрейн? Колт едва не потерял все состояние семьи? Ее снедало любопытство, но она приказала себе успокоиться – в конце концов Колт ничего не потерял, а это – главное, что имело значение.
 Сняв элегантное платье и кружевное белье, Лили приняла ванну, долго наслаждаясь согревающим теплом и ароматами масел, а затем надушилась. Она бережно вытащила дорогой пеньюар, который ей когда-то купил распутный граф. Она не надевала его для него. Зачем тратить впустую такую красоту на этого грязного старика? Она презрительно фыркнула, вспомнив о проведенных в его объятиях омерзительных вечерах. Нет, она больше не будет ничьей любовницей. Гораздо приятнее выйти замуж за красивого, очаровательного Колта и стать воплощением женственности и элегантности, превратиться в истинную леди, которую будут радушно встречать в высших кругах светского общества и уважать. И, размышляла она с мечтательной улыбкой на губах, окунаясь в белое облако кисеи и кружев, она могла бы флиртовать и весело проводить время, не поддаваясь скуке и рутине семейной жизни.
 Она расчесала свои длинные золотые волосы, рассыпавшиеся по плечам сверкающим каскадом, и решила, что эффект достигнут – она выглядела ранимой и невинной.
 Внезапный ужас пронзил все ее существо, и по спине пробежал холодок. Невинной как раз она не была! Колт непременно поймет, что она не девственница, а если так, почему он обязан жениться на ней после того, как якобы соблазнил?
 Она принялась нервно ходить по комнате.
 Лили напомнила себе, что она была превосходной актрисой, и решила исполнить роль девственницы до конца, постараясь сделать убедительным даже отсутствие доказательств своей невинности.
 Посередине коридора, между ее покоями и Колта, находилась маленькая ниша, в которой стояла обтянутая белым бархатом скамейка, а позади нее располагалось окно в виде арки, выходившее на расположенные позади дома сады. Днем здесь было очень приятно посидеть, ну а ночью ниша, наполненная темными тенями и густым мраком, являлась замечательным местом, откуда можно следить за Колтом.
 Надев самое соблазнительное и лучшее белье, Лили на цыпочках вышла из своих покоев и устремилась вперед по залитому лунным светом коридору. Вокруг не было ни души. Она прокралась в нишу и, смешавшись с темнотой, приготовилась ждать.
 Прошло приблизительно около получаса, когда на лестнице послышались шаги Колта. Судя по выражению его лица, за которым Лили следила сквозь листья папоротника, он был весьма раздражен и немного нетрезв, ибо несколько раз споткнулся на ступеньках.
 Она подождала еще десять минут, затем, проверив, что дорога свободна, подошла к его двери. Она не постучала, а просто повернула ручку и облегченно вздохнула, выяснив, что дверь не заперта.
 Сквозь открытые портьеры на окнах в комнату проникал поток лунного света. Колт никогда прежде не приглашал ее к себе, поэтому Лили было необходимо двигаться осторожно, чтобы случайно не натолкнуться на что-нибудь.
 Постель Колта была пуста. Где же он? До ее ушей донеслись слабые звуки из угла, однако увидеть что-либо Лили не удалось.
 Спустя мгновение из темноты появилась обнаженная мужская фигура, попав в серебряное сияние лунного света.
 Увидев его, Лили ахнула, тут же осознав, что он услышал ее, и немедленно приступила к исполнению своей роли.
 – О, Колт, где ты? – застонала она полным отчаяния голосом, закрыв лицо руками, изображая рыдания. – Я ничего не вижу… здесь так темно… я стучала, ты не слышал… пожалуйста…
 – Лили? Какого черта? – Он резко повернулся, поспешно вернулся в комнату для переодевания за халатом, затем бросился к ней и порывисто обнял ее. – Что ты здесь делаешь? Почему плачешь?
 Тихо и нечленораздельно из-за всхлипываний она произнесла:
 – О, мне так плохо! Я причинила тебе столько неприятностей, и мне ужасно жаль. Твоя мать злится на меня… она просто встала и вышла, оставив меня совсем одну за столом, и я чувствовала себя полной идиоткой, и твой отец отчитывал тебя целый вечер. Это ужасно! Утром я покину этот дом! Я знаю, что не нравлюсь твоим родителям, и мне ничего не остается делать, кроме как уехать…
 – Ерунда! Перестань плакать, Лили, ты просто устала. Хорошенько выспись и…
 Нет! – Она прижалась к нему и задрожала с головы до ног, словно сама мысль о том, чтобы провести ночь в одиночестве, казалась ей невыносимой. – Мне приснился жуткий сон. Будто я вернулась в Лондон, и, когда добралась домой и хотела сказать дяде о моей тете, он просто…
 Она замолчала, словно не в силах говорить от потрясения, и закончила на истерической ноте:
 – Он просто упал замертво. У моих ног. Я попыталась его удержать, но не смогла. Он все протягивал ко мне руки, и плакал, и звал меня, а я так и не могла поднять его, и мы оба упали, и мертвый дядя навалился на меня, мешая дышать. О, Колт, это было так страшно! – Она начала безудержно рыдать, словно не могла продолжать свой рассказ.
 Он успокаивал ее, гладил ее руки и плечи. Он испытывал неловкость и растерянность – она в легком, почти прозрачном пеньюаре, и он – в облегающем шелковом халате, который совершенно не скрывал того, что само ее присутствие чрезвычайно возбуждало его.
 – Это ночной кошмар, Лили. Плохой сон. Твой дядя не умрет, когда ты скажешь ему о его сестре, и утром ты никуда не уедешь. Так что успокойся и…
 – Нет! – Она обвила руками его шею и крепче прижалась к нему. – Не гони меня, Колт. Пожалуйста. Мне так плохо, так страшно. Позволь мне посидеть здесь с тобой немножко, пожалуйста. Возможно, выпить бокал шерри. Скоро со мной все будет в полном порядке.
 Он вздохнул и собрался зажечь свет, но она попросила, чтобы он этого не делал.
 – Лунный свет успокаивающе действует на меня.
 В комнате было достаточно светло, чтобы он без труда прошел к бару, взял бутылку шерри и два бокала. Когда же Колт повернулся, то увидел, что Лили пересекла комнату и села на краю кровати. Плечи ее нервно вздрагивали от всхлипываний.
 Они выпили по бокалу шерри, затем Лили прислонила голову к его плечу.
 – Если ты посидишь со мной рядом недолго и скажешь, что ты на меня не сердишься, думаю, я быстро успокоюсь и вернусь в свою комнату.
 – Ты же знаешь, я не сержусь на тебя, Лили. И мои родители тоже не сердятся. Они просто не такие, как мы, боюсь, они немного старомодны. Но все уладится. И кроме всего прочего, выходка Дани только ухудшила дело. Как она могла поступить так… Впрочем, она всегда была своевольной, поступала так, как ей заблагорассудится. А теперь, – он поцеловал ее лоб, – тебе получше?
 Лили обхватила руками его шею, притянула его лицо к своим жаждущим губам.
 Он не мешкал.
 Со стоном, который вырвался из самых глубин его существа, Колт поцеловал ее, и они упали на кровать.
 Прошло довольно много времени, прежде чем Лили высвободилась из его объятий и прошептала:
 – Знаю, что поступаю правильно, находясь сейчас здесь, с тобой, Колт. Знаю, что ты никогда не опорочишь мою честь…
 Но Колт не слышал ее слов, торопливо наваливаясь на нее.
 Он не думал ни о чести, ни о прочих глупостях.
 Он был просто мужчиной. Возбужденным мужчиной, сгорающим от желания.
 И… в данный момент ничто больше не имело значения.




 Глава 14


 Дани разговаривала с покупательницей, когда в магазин вошел Дрейк. Мгновенно ее обдало жаром, и она заволновалась, не пылают ли ярким огнем ее щеки? Он улыбнулся ей своей ленивой улыбкой, которая заставляла бешено колотиться сердце Дани, подмигнул и кивнул, давая понять, чтобы она не отвлекалась и продолжала заниматься своим делом. Она заметила, что он принес большую плетеную корзину, и лицо его выражало полнейшее удовлетворение собой.
 Она повернулась к стоявшей рядом посетительнице:
 – Простите. Что вы сказали, мадам Летой?
 Женщина лет пятидесяти, такая же богатая, как и толстая, уставилась немигающим взглядом на картину, висевшую на стене перед ней. Двойной подбородок и толстые щеки затряслись, когда она поведала, что это произведение искусства произвело на нее довольно сильное впечатление и ей хотелось бы приобрести его. Но, вздохнув, она добавила:
 – Дорогая, боюсь, что вы слишком много просите за картину. Кстати, должна сказать вам, все говорят о том, что вы назначаете на все высокую цену. Возможно, – продолжила госпожа Летой со снисходительной улыбкой, – вы пока очень молоды и неопытны для того, чтобы считать себя знатоком…
 Дани сжала от злости зубы. Большим усилием воли она заставила себя спокойно ответить:
 – Я не утверждаю, что являюсь знатоком, мадам, но я деловая женщина. Я назначаю за мои товары такую цену, чтобы получить доход. В противном случае я не продержалась бы в своем деле долго, не так ли?
 – Тю, тю! – Госпожа Летой помахала жирным пальцем у нее перед носом. Уголки рта презрительно опустились, а глаза превратились в две маленькие, узкие щелочки, горящие от возмущения. – Я нахожусь в мире искусства гораздо дольше, чем вы, дорогая, и знаю о ценах. Советую и вам узнать… если хотите сохранить дело, – добавила она многозначительно.
 – Мадемуазель, – Дрейк приблизился к Дани, отставив в сторону плетеную корзину, – сколько вы хотите за эту картину?
 Обе повернулись к нему, и мадам Летой язвительно заявила:
 – Слишком много, доложу вам!
 Он проигнорировал замечание и продолжал смотреть на Дани в ожидании ответа.
 – Шестьдесят тысяч франков.
 – Вот видите? – закричала госпожа Летой. – Шестьдесят тысяч франков за Буше! Она, должно быть, сошла с ума или думает, что Колтрейны могут продавать по любой цене.
 Дани чуть не задохнулась от негодования. Это уже слишком!
 – Видимо, – сказал Дрейк посетительнице, – вы не способны оценить истинную глубину таланта Франсуа Буше в его изображении обнаженной натуры. Вот, пожалуйста… – Он указал на картину. – Молодая блондинка… полностью обнаженная. Впечатляющий образец женской чувственности. – Он помедлил, чтобы произвести должный эффект.
 Пухлая госпожа Летой зафыркала в негодовании. Дани прижала кончики пальцев к губам, пытаясь подавить смех.
 – Когда в 1751 году, – продолжал Дрейк, – Буше приступил к созданию своей серии картин обнаженных молодых девушек, говорили, что он изображал Луизу О'Мерфи, малолетнюю проститутку, находившуюся на содержании у короля Людовика XIV, беспокоившегося о том, что от дам более зрелого возраста он может заразиться сифилисом. – Он повернулся к Дани. – Без сомнения, вы видели три его полотна «В модном салоне», «Завтрак» и «Женщина, надевающая подвязку». Прекрасные примеры жанровой живописи.
 Дани не видела картин, о которых он говорил, но утвердительно кивнула, наслаждаясь спектаклем. Раздражение и досада госпожи Летой отражались на толстой физиономии. Она неожиданно столкнулась с человеком, который, несомненно, знал об искусстве гораздо больше, чем она, и ей это явно не нравилось…
 Дрейк издал притворно драматический вздох, на мгновение закрыл глаза и произнес с благоговейным трепетом:
 – У кого еще можно увидеть куртизанку в подвязках с широко расставленными ногами и котенком, играющим возле ее икр?
 Госпожа Летой отшатнулась, широко раскрыв глаза.
 – Он прославился тем, что запечатлел мадам де Помпадур. Не она открыла чудо его таланта – он и раньше получал королевские заказы, но благодаря ей его талант расцвел. Помпадур обладала сильным характером, прекрасным вкусом и именно под ее покровительством Буше передали заказ на оформление интерьеров Версаля, Ла-Мюэтта, Шуази, Фонтенбло и Креси.
 Мадам уже брызгала слюной:
 – Я… я…
 Дрейк, похоже, наслаждался собой и не прервал свою напыщенную речь:
 – Картины Буше явились смелым вызовом процветавшей тогда безвкусице. От них словно исходит сияние. Они потрясают. – Он засмеялся. – Подумайте, как воспринимали маленьких пастушек Буше, одетых в атлас и шелк, в напудренных париках, идущих босиком по мокрой траве? Ведь тогда ни одна благовоспитанная дама не смела выйти из своей спальни без обуви…
 Неожиданно он обернулся к мадам Летой и укоризненно спросил:
 – И вы считаете шестьдесят тысяч франков чрезмерным для Буше? – Он быстро вытащил свой бумажник из пальто, снова поворачиваясь к Дани. – Я покупаю картину, мадемуазель. Если эта… дилетантка… – Он помедлил, окинул мадам испепеляющим взглядом и продолжил: – Возможно, когда-нибудь она будет лучше разбираться в картинах и захочет купить ее, а пока я сам буду наслаждаться ею.
 Он отсчитал шестьдесят тысяч франков.
 Глаза мадам Летой становились все больше и больше, пока она искала слова для того, чтобы защитить себя. Ничто не приходило в голову. Ее ловко поставили на место…
 Собрав остатки достоинства, она развернулась на каблуках и выплыла из магазина, покачивая широкими бедрами.
 Как только дверь за ней захлопнулась, Дрейк и Дани разразились безудержным хохотом. Спустя несколько мгновений Дани объявила:
 – Вам не нужно покупать картину. – И протянула деньги.
 Он отмахнулся:
 – Нет. Я хочу ее. Правда. Пришлю кого-нибудь за ней позже.
 – Но вы не должны делать этого, – настаивала она. – Если бы вы не пришли мне на помощь, эта противная особа непременно бы вывела меня из себя!
 – Я хочу эту картину – и это мое окончательное решение.
 Она подняла руки вверх, давая понять, что сдается.
 – Хорошо, я возьму деньги. Вы довольны? – спросила она, притворяясь раздраженной.
 – Нет! – сказал Дрейк, схватив ее за талию и прижимая к себе. – Я не буду доволен, пока не получу… – Его губы накрыли ее рот.
 Дани обняла его. О, как чудесно быть рядом с ним, чувствовать жар его тела. Один лишь поцелуй пробудил в ней желание, целиком захватившее ее, и Дани снова подумала, что ни один мужчина прежде не действовал на нее так.
 Она неохотно освободилась из его объятий:
 – А что, если кто-нибудь войдет, сэр?
 – Что ж, мы об этом позаботимся.
 Дани в недоумении наблюдала, как он подошел к передней двери и запер ее на замок. Затем, повернув маленькую, украшенную резьбой табличку, на которой значилось «открыто» так, чтобы глазам покупателей предстала надпись «закрыто», он задернул занавески на двери и взял плетеную корзину, которую принес с собой. Он подошел к Дани и протянул ей руку:
 – Пойдем. Во внутреннем дворике магазина есть замечательное местечко, где можно устроить пикник. Парижу совсем недолго осталось наслаждаться чудесными осенними деньками.
 Преисполненная радости, Дани сжала его руку, и они вместе вышли через заднюю дверь. Там, позади магазина, располагался небольшой участок, покрытый травой, площадью, возможно, футов десять, не больше, окруженный каменными стенами, которые отгораживали его от других садов. Этого было вполне достаточно для пикника в лучах теплого осеннего солнечного света.
 Дрейк достал из корзины белую с голубым льняную скатерть, которую они расстелили посреди заросшего травой дворика, и предложил Дани сесть, что она незамедлительно и сделала, расправляя вокруг себя пышные юбки платья. Затем он вытащил деликатесы для предстоящего пикника: сыр бри, свежий хлеб, кровяную колбасу, виноград, сливы, бутылку белого вина и два бокала.
 Дани восторженно захлопала в ладоши.
 Дрейк улыбнулся:
 – Я вижу, вам нравятся пикники. Запомню и в следующий раз я утащу вас куда-нибудь… в более укромное местечко!
 Он кивнул пожилой женщине, высунувшейся в открытое окно соседнего дома. Когда Дани повернулась, женщина одарила их взглядом, полным негодования, и с громким стуком захлопнула окно.
 Дани с тенью досады тихо признала:
 – Я никогда не была на пикнике. Тетя не одобряла столь легкомысленных увеселений.
 Дрейк слышал, что она выросла у родственников, а не с отцом. Об этом говорили, когда Дани обнаружила ящик с картинами в унаследованном ею имении.
 – Видно, у вас было несчастливое детство, Дани. Мне очень жаль. Сколько вам было, когда вы стали жить со своей тетей?
 Дрейк надеялся, что по неосторожности она расскажет ему что-нибудь, и он поймет, каким образом картина с изображением Александровского дворца попала в Монако в руки графа де Бонне.
 Однако Дани не собиралась делиться с Дрейком воспоминаниями о своем прошлом, хотя близость между ними крепла с каждым мгновением, не хотела рассказывать ему о кошмаре и боли своего детства. И все же она заговорила, открывая ему правду о себе, ведь Дрейк был благодарным слушателем: в глазах его отражалась искренняя заинтересованность, он, казалось, хотел разделить ее боль, узнать ее как можно ближе и лучше. Он подливал в ее бокал вино каждый раз, когда она опустошала его, и от тепла сиявшего сверху солнца и приятного нектара напитка Дани слегка опьянела, и рассказ ее потек свободной рекой.
 Когда Дани мельком упомянула о том, что провела какое-то время в монастыре, и о том, что случилось с Колтом и Брианой, Дрейк задумался: неужели молодой Колтрейн ничему не научился и позволит заманить себя в ловушку такой хитрой бестии, как Лили? Он начинал понимать и то, что заставило Дани так стремиться к независимости, бояться навязанных ей со стороны отношений.
 Дрейк угрюмо признал про себя, что готов пройти через все муки ада, лишь бы получить картину, на поиски которой потратил столько времени, если уж Дани была решительно настроена против ее продажи. Он прекрасно понимал, что однажды ему придется забыть о чувствах, которые пробуждала в нем Дани, и думать только о том, как вернуть поруганную честь своей семьи…
 – А вы?
 Дрейк моргнул, возвращаясь к реальности.
 Дани подтолкнула его:
 – А как насчет вас, Дрейк? Вы кажетесь всем таким загадочным.
 Дрейк пожал плечами:
 – Мне нечего рассказать. Мои родители умерли. Остался только я.
 – И вы странствуете по Европе, но никогда не бываете в России? – уточнила она.
 – Когда я найду то, что ищу, тогда перестану странствовать. – Он одарил ее улыбкой.
 – И каков предмет ваших поисков?
 Он отставил в сторону пустой бокал и осторожно вынул бокал Дани из ее пальцев. Затем, не беспокоясь о том, что за ними могут наблюдать, сильно прижал ее к себе. Лаская ее взглядом своих бездонных глаз, он произнес хриплым и срывающимся от желания голосом:
 – Я ищу замечательную женщину, которая смогла бы дать мне все то, что я хочу, что мне нужно в жизни.
 Дани с трудом поборола внезапную дрожь – ей не хотелось, чтобы он знал, какое магическое действие оказывает на нее. Игриво и кокетливо она сказала:
 – И что вы сделаете, когда наконец отыщете ее?
 Он наклонил голову, теплыми, ищущими губами прикоснулся к ее губам.
 – Попытаюсь сделать ее такой же счастливой, каким она сделает меня однажды и навсегда.
 Дани знала, что если ей уже удалось остановить Дрейка, то отказаться от его любви снова у нее нет ни сил, ни желания. Упершись кулачками в его грудь, она отпрянула от него и поднялась, но ноги плохо держали ее.
 – Мне нужно вернуться в магазин, – сказала она быстро, возможно, слишком быстро, поскольку заметила в его потемневших глазах веселые искорки и поняла, что он ничуть не сомневался в том, что сумел и на этот раз пробудить в ней желание.
 – Я жду Франсуазу Мебан, – оправдывалась она, собирая остатки трапезы и поспешно складывая их в корзину. – Я совершенно забыла о ней. Извините, Дрейк, я тороплюсь, но она придет взглянуть на пару голубей из слоновой кости, которых я приобрела на прошлой неделе.
 Дрейк медленно поднялся на ноги, затем неожиданно наклонился, грубо схватил ее и крепко сжал в объятиях, запечатлев на губах Дани страстный поцелуй.
 – Очень скоро вам уже не удастся вести себя подобным образом, моя милая леди. Вы больше не сможете закрывать глаза на то, что мучает нас обоих, на то, чего искренне желают наши сердца и тела… – мрачно произнес он.
 Дани смерила его сердитым взглядом.
 – Вы слишком много себе позволяете, – язвительно заметила она и пролетела мимо него, шурша пышными юбками.
 На самом деле она не сердилась, и оба это знали. Каждый из них ждал момента, когда наступит их час и произойдет то, что неизбежно должно произойти между ними по воле судьбы. Впрочем, они не хотели спешить, ибо подчинение человеку или ситуации было в равной степени мучительно для обоих.
 Вернувшись в магазин, Дани перевернула табличку, отперла дверь и, повернувшись, увидела, что Дрейк снова рассматривает картину дворца.
 – Вам она правда нравится? – Она подошла и встала рядом с ним.
 Дрейк задумчиво кивнул, неожиданно решив, что если он просто заговорит о картине, то не вызовет у Дани подозрения.
 – Вам не кажется странным, что такая грубая и явно дилетантская работа попала во владение графа де Бонне? Почему он спрятал ее вместе с остальными ценными картинами?
 – Честно говоря, я не задумывалась над этим. Граф был довольно мрачным человеком, и я старалась держаться от него подальше, насколько это было возможно.
 – Расскажите мне о нем, – попросил Дрейк. – Каким он был?
 – Очень замкнутым, полагаю, из-за того, чтобы избегать общения с тетей Элейн. Они не ладили и большую часть времени проводили в бесконечных ссорах. Кроме этого, он был страстным игроком, и это являлось еще одной причиной их противостояния. – Дани замолчала, устремив взгляд вдаль, возвращаясь мыслями к тем тягостным годам, затем пробормотала: – Удивительно, что они вообще жили вместе. Они презирали друг друга.
 С горечью, ибо история напомнила ему об отвратительном браке собственных родителей, Дрейк заметил:
 – Когда отношения складываются плохо, я думаю, люди должны разойтись и пойти каждый своей дорогой, вместо того чтобы жить в аду…
 Они расстались… на время. Мне тогда было около десяти лет, – вспомнила Дани. – Как бы там ни было, но причиной послужила не страсть дяди Клода к азартным играм. У меня сложилось впечатление, что он и тетя Элейн все время ссорились. Наконец дядя сказал, что так больше продолжаться не может, и уехал из дома в Париж. Тетя Элейн сказала, что ей совершенно наплевать на его отъезд, потому что дядя оставил ей имение, к тому же она располагала довольно крупной суммой. Но когда до ее ушей дошел слух о его бурной связи с другой женщиной, она забеспокоилась, что он может по-настоящему влюбиться и захочет получить развод. Тетя не являлась гражданкой Франции и понятия не имела, что станет с ней в таком случае. А возвращаться в Америку ей не хотелось.
 С интересом слушая Дани, Дрейк быстро вычислил, что, когда Клод де Бонне оставил свою жену и отправился в Париж, там по некоторым предположениям проживала и его мать. Неужели именно так попала картина в руки к графу?
 – Прошу, продолжайте.
 – Мой рассказ почти завершен, – сказала она, пожав плечами. – Тетя Элейн поехала в Париж, намереваясь убедить дядю вернуться домой и восстановить их брак, и у нее не возникло никаких трудностей в том, чтобы вернуть его себе. Она прибыла туда примерно в то же время, когда умерла возлюбленная дяди, и горе его было столь безутешно, что его вряд ли интересовало, что станется с ним. Именно в это время он начал пить и особенно много играть, не приезжая в имение не только днем, но зачастую и ночью. Уверена, что с того момента их брак превратился в пустой звук.
 Дрейк словно окаменел. Неужели это простое совпадение?
 – Скажите, – настаивал он, – что говорила ваша тетя о любовнице дяди? Она была богата? Знатного рода?
 Дани покачала головой и засмеялась:
 – О нет. Судя по словам тети Элейн, совсем не так. Однажды я подслушала ее ссору с дядей Клодом, когда она называла его возлюбленную всякими отвратительными именами… но я отчетливо помню, что она кричала о ее политических убеждениях и положении в обществе, о том, что она анархистка и революционерка.
 Дани продолжала рассказ. Поведала Дрейку, что у них с Брианой существовала игра, кому удастся больше выяснить о романе графа. Бриана как-то подслушала, как в пьяном угаре он разговаривал сам с собой, вспоминая о своей любимой, о том, как потрясающе красива она была. Торжественно, с пафосом Дани процитировала:
 – Ее глаза были голубыми, как яйца малиновки… – Она замолкла, приложив руку ко рту, и воскликнула: – О, прошу прощения! Я не имею права смеяться над этим. Он любил эту женщину или по крайней мере думал, что любил, и теперь они оба мертвы… Я веду себя недопустимо. Но в то время мы с Брианой, любопытные маленькие девочки, забавлялись игрой, шпионя за взрослыми.
 Дрейк, казалось, не слышал ее полного раскаяния замечания.
 – Он когда-либо упоминал ее имя? Дани на мгновение задумалась.
 – Нет, не припоминаю.
 Дрейк надолго затаил дыхание и, указав на картину, тихо, но твердо сказал:
 – Я хочу купить картину, Дани. Назовите свою цену, я заплачу.
 – Она не продается, – нахмурилась Дани и затем добавила: – Зачем она вам?
 – Воспоминания о России, – улыбнулся он, – хорошие воспоминания. А в вас она скорее пробуждает печальные воспоминания, верно?
 Она покачала головой:
 – Я оставила прошлое позади. Продать что-либо только из-за того, что оно может вызвать неприятные воспоминания, означает убежать, спрятаться от прошлого… а мне этого совсем не хотелось бы.
 Над входной дверью зазвенел маленький серебряный колокольчик.
 Они повернулись, и Дани прошептала:
 – Это мадам Мебан. – Она оставила его, направившись навстречу покупательнице, и радушно приветствовала ее.
 Дрейк снова сосредоточил свое внимание на «Александровском дворце». Мрачные размышления завладели им.


Париж, 1881 год

 Именно в это время, по некоторым сообщениям, в Париже жила его мать.
 Граф де Бонне имел связь с женщиной, которая умерла в Париже около 1881 года.
 В то самое время, когда его мать умерла… в Париже.
 Говорили, у возлюбленной графа были глаза голубые, как яйца малиновки.
 О цвете глаз его матери тоже можно было сказать подобное.
 Графиня де Бонне отзывалась о любовнице своего мужа как об анархистке и революционерке.
 Справедливое и совершенно точное описание политических убеждений его матери.
 Он начинал понимать, как к графу попала картина «Александровский дворец» и почему он прятал ее вместе с ценными работами. Вероятнее всего, он не знал секрета или ее тайного значения. Для него важнее было то, что она была доверена ему на хранение женщиной, которую он любил.
 Этой женщиной, вероятнее всего, была Аннин Михайловская… его мать.
 Кулаки его неистово сжимались и разжимались, а глаза горели решимостью.
 Необходимо во что бы то ни стало заполучить картину!
 Голос Дани прервал его размышления – она говорила с покупательницей о шотландских миниатюрах.
 Он находил Дани самой прелестной и соблазнительной из всех женщин. Она любила жизнь, дорожила своим правом радоваться ей, и он, находясь рядом с такой девушкой, ощущал себя молодым и бодрым. Они всегда находили тему для разговора, что, без сомнений, было приятной переменой по сравнению с хихикающими, пустоголовыми барышнями, которые попадались на его жизненном пути. Дани вызывала в нем любопытство и восхищение. Он с уважением относился к ней как к личности и как к другу, не воспринимал ее как очередную любовницу и не думал, что, получив удовольствие, а затем пресытившись, бросит ее ради другой, которая покажется ему более привлекательной. Она значила для него гораздо больше, и, сам не зная почему, Дрейк был абсолютно уверен в том, что они никогда не наскучат друг другу.
 Возможно, размышлял он с горечью и печалью, когда тайна будет разгадана, а яйцо Фаберже возвращено правящему царю, Александру III, для того чтобы доказать непричастность отца к революционной деятельности, тогда, и только тогда, он сможет доверять женщинам… и наконец освободится от горьких воспоминаний об обмане и предательстве матери.
 Но до тех пор, пока этого не произошло, Дрейк знал: он не может посвятить себя ни Дани, ни какой-либо другой женщине. Ничего для него нет важнее картины, и ничто – или никто – не должно стоять а его пути к достижению цели.




 Глава 15


 Мадам Мебан купила голубей и попросила посмотреть нашумевшую находку из Монако. Дрейк отступил в сторону, когда Дани пошла показывать картины. Мадам восхищалась, однако по-настоящему не заинтересовалась картинами. Ее внимание привлек чайник из мейсенского фарфора в японском стиле. На этот раз последовало дружеское обсуждение цены, результатами которого остались довольны обе, и счастливая мадам наконец ушла.
 Когда дверь за ней закрылась, Дани счастливо вздохнула:
 – Простите, но это моя работа.
 – С которой вы весьма неплохо справляетесь, – любезно заметил Дрейк. Он подошел к ней и положил руки ей на плечи. – Я хочу остаться наедине с вами, Дани. Только мы вдвоем. Приходите сегодня ко мне, и мы поужинаем. Я знаю замечательного шеф-повара, который приготовит для нас изумительные блюда, а затем пришлет официантов, чтобы они нас обслужили. Как вам нравится идея?
 – Прелестно, – признала она, – но неужели вы забыли о неприятной сцене с моим отцом? Если он узнает, что я одна направилась к вам, ярости его не будет границ.
 – А разве нужно сообщать ему? Если он спросит, скажите, что мы заказали ужин в каком-нибудь ресторане.
 Дани не любила обманывать, однако старомодные взгляды отца не оставляли ей другого выбора.
 – Мне бы очень хотелось поужинать с вами, – весело сказала она.
 – Отлично, – пробормотал Дрейк, привлек ее к себе и поцеловал.
 Терпению Сирила пришел конец. Более двух часов он стоял снаружи магазина, ожидая, когда уйдет Дрейк. Он видел, как тот вошел в магазин буквально за несколько секунд до него самого, и поэтому решил воспользоваться представившейся возможностью и проследить за тем, чем будут заниматься эти двое, не врываясь внутрь, вновь рискуя вызвать раздражение Дани.
 Когда она повесила табличку «закрыто» на двери магазина, он подкрался ближе и приник к окну как раз вовремя, чтобы увидеть, как они исчезают через задний ход. Он уже заподозрил, что в корзине Драгомира находились съестные припасы для пикника. Поэтому он незамедлительно поспешил к заднему дворику и, затаившись за мусорными баками, стал подглядывать через маленькую дырочку в кирпичной стене.
 И увидел больше, чем достаточно!
 Сирил решил, что лучше вызвать гнев Дани, чем оставаться безмолвным свидетелем происходившего. Он знал, что Драгомиру нужна только картина, и поклялся, что не позволит русскому негодяю получить и картину, и Дани!
 Сирил открыл дверь и вошел внутрь.
 – Добрый день, – объявил он холодно и громко. – Теперь вы не обвините меня в том, что я шпионил за вами?
 При звоне висевшего над входной дверью колокольчика Дани и Дрейк отпрыгнули друг от друга, и Дрейк спросил Сирила с плохо скрываемой яростью:
 – Пришли что-то купить, Арпел?
 – Я знаток, месье, – злобно процедил в ответ Сирил. – Приобретаю произведения искусства для своих постоянных клиентов. Полагаю, вы являетесь коллекционером другого рода. – Он окинул Дрейка презрительным взглядом.
 – Поскольку, похоже, мое коллекционирование заинтересовало вас, – весело ответил Дрейк, – мы можем договориться и наедине, без дамы, обсудить все в подробностях.
 Сирил приподнял бровь, нервно и недоверчиво рассмеялся:
 – Сэр, вы намекаете на дуэль? Дрейк пожал плечами:
 – Кто знает, что ждет нас в будущем.
 – Прекратите, – вступила между ними Дани. – Это совершенно ни к чему.
 Сирил окинул Дрейка негодующим взглядом, но обратился к Дани:
 – Я пришел сюда для того, чтобы проверить, как обстоят у тебя дела. Может ли он утверждать, что пришел с той же целью?
 Дрейк покачал головой, словно волею судьбы ему пришлось столкнуться с полным идиотом, не достойным ни его времени, ни внимания.
 – Дани, желаю вам всего хорошего. Заеду за вами в семь.
 Не удостоив Сирила даже взгляда, он повернулся и вышел из магазина.
 Дани мгновенно повернулась к Сирилу, который тут же вскинул руки вверх и воскликнул:
 – Я покупатель! Я зашел в твой магазин и объявил о своем присутствии, поэтому ты не можешь обвинить меня в том, что я шпионил за вами, как в прошлый раз. Я не виноват, что Драгомира бесят покупатели!
 Дани вздохнула. Что толку спорить с ним? Он ведет себя как ребенок… ревнивый ребенок, но ведь он не виноват.
 – Хорошо, хорошо. Забудем об этом. А теперь, – сказала она приветливо, – чем я могу помочь тебе?
 Сирил обрадовался – похоже, она не злится – и без промедления приступил к изложению приготовленной им заранее истории:
 – У меня есть постоянный клиент, который слышал о найденных в Монако картинах. Он хочет приобрести все картины и представить их в своей коллекции как «Находку из Монако». Ведь весь Париж, – уточнил он, – и, возможно, вся Франция слышали историю о том, как были обнаружены эти картины. И интерес к ним весьма велик. Так что мой клиент очень рассчитывает получить все картины и выставить их вместе.
 Дани кивнула. В этом действительно был смысл. Она повернулась туда, где были вывешены картины, задумчиво закусила губу. Ее взгляд упал на картину русского дворца.
 – Я не хочу продавать эту.
 Сирил чуть не застонал. И почему она так уперлась из-за этой маленькой безобразной картины? Она не знала сокрытый в ней секрет, он был уверен, что Драгомир не рассказал Дани о нем, а скорее воздействовал на нее эмоционально, убеждая в том, что картина напоминает ему его детство, или вспоминал какие-нибудь ностальгические штучки, способные возбудить в ней сочувствие и жалость.
 – Мой клиент настаивает на приобретении всей коллекции, – повторил он настойчиво.
 – Жаль. Он не получит всю коллекцию. Я не хочу продавать маленькую картину. Кроме того, – добавила она, снова задумчиво взглянув на «Александровский дворец», – остальные картины подавляют ее, и мне кажется это трогательным.
 Сирил в расстройстве ударил себя по лбу.
 – Ты не понимаешь! Сама по себе эта жалкая картина ничего не стоит. С остальными же, как часть коллекции, она обретает значительную ценность. И, – заметил он с ноткой осуждения, – ты лишаешь меня значительной суммы комиссионных.
 Дани оставалась бесстрастной.
 – Твоя прибыль не моя забота, Сирил. И ты знаешь, что я открыла магазин не просто для получения личной выгоды. Это мое увлечение, и если магазин не принесет денег, я не умру с голода, поэтому я могу оставить то, что мне понравилось, и случилось так, что эта маленькая картина, которую ты называешь жалкой, мне очень дорога. Я не продам ее!
 Сирил увидел, как в ее карих глазах загорелись гневные искорки, и понял, что перегнул палку, а поэтому пока счел за лучшее отступить.
 – Отлично, – вздохнул он, – это твое право.
 Дани подумала, что, возможно, поступает глупо, оставляя себе картину, тогда как ее ценность проявлялась лишь в составе коллекции. И все же она испытывала странное, неосознанное чувство, призывавшее ее сохранить картину. А может, существовала некая связь между Дрейком и картиной? Ведь картина привлекла его, это совершенно очевидно. Возможно, подсознательно она хранила ее именно для него и, значит, стремилась к продолжению отношений с Дрейком. Рассердившись на себя, она повторила:
 – Она не продается, Сирил. И вообще я не понимаю шумихи вокруг нее. Ладно, Дрейком движут сентиментальные воспоминания, но какое дело до нее коллекционеру? Очень странно. – Она покачала головой.
 Итак, размышлял про себя Сирил, он снова оказался прав: Драгомир вызывал в ней сочувствие. А почему бы и нет?
 Подойдя ближе к картине, он негромко откашлялся.
 – Полагаю, она пробуждает в нем воспоминания. Как должно быть ужасно – быть изгнанным из своей родной страны… – Он выдержал длинную паузу, чтобы Дани осознала смысл его слов, но не дал ей времени собраться с мыслями, чтобы задать вопрос. – Она и во мне вызывает воспоминания, например, о том, как я впервые увидел, как танцует Матильда Кшесинская.
 – Ты видел ее? – ахнула Дани. – О, как я завидую! Дрейк говорил, что он тоже видел, как она танцует.
 Снова последовал насмешливый кашель.
 – Конечно же, видел. Он был одним из самых близких друзей сына царя, Николая, и много раз они вместе ходили смотреть императорский балет в Санкт-Петербурге. Неужели он не рассказывал тебе о том, что Николай был без ума влюблен в эту прима-балерину?
 Дани сгорала от любопытства.
 – Нет, не говорил. Прошу тебя, расскажи все, что ты знаешь о ней. – Она присела на бархатный диван и жестом пригласила его сесть рядом.
 Сирил был доволен; он знал: Дани нравилось, когда ей поверяют пикантные подробности личной жизни ее кумира. Итак, он продолжил излагать ей сплетни русского двора, но не признался, что сам узнал обо всем этом благодаря одному из своих клиентов. Пусть она считает, что он был вхож в общество.
 Он рассказал о том, как Николай впервые встретил Матильду Кшесинскую весной 1890 года, когда императорская семья посетила выпускной спектакль императорской балетной школы и состоявшийся после него банкет.
 – В то лето она входила в труппу, которая танцевала для офицеров в Царском Селе, где находился Николай со своей гвардией. Он видел ее каждый день, и, говорят, тогда же и завязался между ними роман. – Он понизил голос. – Ходят слухи, они тайно встречались на берегах Невы, и совсем недавно он подарил ей браслет, усыпанный бриллиантами и сапфирами.
 – Французская прима-балерина и будущий царь России, – вздохнула Дани, – похоже на сказку, не правда ли?
 – Не совсем, – не согласился Сирил. – Говорят, что младшая сестра великой княгини Елизаветы, жены дяди Николая великого князя Сергея, весьма интересуется им. Она немецкая принцесса, Александра Федоровна из рода Гессен, и он также встречается с ней.
 – Все это кажется мне ужасно романтичным, и, я полагаю, тебе очень повезло: ты много путешествуешь и встречаешься с такими интересными людьми!
 Сирил, засияв от радости, решил сделать еще один шаг и с улыбкой указал на картину:
 – Она напоминает мне о прекрасном времени.
 – Ты бывал внутри дворца? – с благоговением спросила Дани.
 – О, конечно! – Он засмеялся, словно это было по меньшей мере нелепо предполагать, что он там не был. Ничего, можно немного и присочинить. В конце концов, он ведь один раз приходил во дворец, приносил картину, но вовсе не обязательно знать, что это был не светский визит.
 – Да, – продолжал он. – Я хорошо помню террасы, статуи, сады, длинные коридоры и величественные люстры из золота и хрусталя.
 Дани всем сердцем мечтала однажды побывать там.
 – У тебя есть галерея в России? – задумчиво спросила она.
 Сирил объяснил, что владеет небольшой конторой с выставочной комнатой.
 – Когда мне попадается что-либо особенно интересное или ценное, я встречаюсь там с некоторыми своими клиентами и в конце концов продаю тот или иной предмет. Если ты отправишься в Россию с целью приобрести что-нибудь для себя, дай мне знать – я с радостью сделаю все, что в моих силах.
 Дани сказала, что ловит его на слове и, возможно, припомнит о любезном предложении. Вдруг с громким и резким звоном колокольчика распахнулась входная дверь. Обернувшись, Дани очень удивилась, увидев своего сводного брата, который решительно бросился к ней. Судя по напряженному, застывшему выражению его лица, было очевидно, что Колт не на шутку взбешен.
 – Я бы хотел поговорить со своей сестрой наедине, если вы не возражаете, – отрывисто, почти грубо обратился он к Сирилу.
 Сирил выругался про себя – его снова прервали, однако внешне повел себя безукоризненно:
 – Конечно, я уже собирался уходить. – Он поцеловал руку Дани и вышел из магазина, думая, как бы найти предлог и вернуться позже.
 Лишь только брат и сестра остались вдвоем, как Дани взволнованно спросила:
 – Что случилось? Ты очень расстроен. Что-то произошло дома?
 – Нет, нет. – Он провел ладонью по густым темным волосам, отсутствующим взглядом обвел магазин и глубоко вздохнул.
 Дани сгорала от нетерпения и была уже готова сказать ему об этом, когда с его губ сорвалось:
 – Я женюсь.
 Она уставилась на него, не в силах произнести ни слова.
 Колт мгновенно ощетинился:
 – Ну что? Тебе нечего сказать мне?
 Ее поразила его воинственность. Очевидно, собственное заявление не радовало его, но зачем же вымещать на ней свою злость?
 – Что ты хочешь, чтобы я сказала? – раздраженно спросила она.
 – Хотя бы «поздравляю».
 – Это будет к месту?
 – Именно так обычно говорят в ответ на сообщение о том, что кто-то собирается жениться.
 – Конечно, когда это радует говорящих. Тебя же, очевидно, нет.
 – Почему ты так думаешь?
 – Пойди и посмотри на себя в зеркало. Ты не очень-то похож на счастливого жениха.
 Колт пропустил замечание мимо ушей.
 – Ты даже не спросила, на ком я женюсь.
 Дани пожала плечами:
 – Это не тайна. Единственная женщина, с которой ты встречался в Париже, Лили.
 – И она тебе не нравится! – воскликнул он обвиняюще.
 – Я этого не говорила.
 – Это и так ясно. Мама и ты недолюбливаете ее.
 – А какое это имеет значение? Не нам придется жить с ней. Но не слишком ли это скоропалительное решение? Ты ведь совсем мало ее знаешь, Колт. Ты уже сообщил родителям?
 – Сегодня вечером сообщу. Я пришел сюда, чтобы сначала повидаться с тобой.
 Дани удивленно подняла бровь:
 – Зачем?
 – Чтобы ты куда-нибудь ушла вечером, – сухо проронил он. – Атмосфера в доме и так накалена до предела после сцены вчера вечером. Я не хочу, чтобы подобное представление повторилось сегодня.
 Дани почувствовала, как волна раздражения окатила ее с головы до пят. Как посмел он ворваться в ее магазин и разговаривать с ней подобным образом? А что, если бы здесь были покупатели? Совершенно очевидно, он вел бы себя так же.
 – Не беспокойся, – коротко сказала она. – Сегодня вечером меня не будет дома. Я не горю желанием присутствовать за ужином.
 Его ноздри гневно раздувались.
 – Отлично! Это все, что я хотел, – зло бросил он, повернулся и сердито зашагал к двери.
 Дани смотрела ему вслед и, несмотря на то что он разозлил ее, почувствовала вдруг жалость и сострадание. Что же выкинула эта противная Лили Денев?
 Ведь брат даже не пытался скрыть свое сожаление по поводу женитьбы. Она поспешила вслед за ним:
 – Колт… подожди… пожалуйста…
 Он уже коснулся ручки двери, но, не открыв ее, застыл в ожидании.
 – Что еще? Я тороплюсь!
 Она дотронулась кончиками пальцев до его плеча, надеясь, что он истолкует ее жест как проявление любви и заботы.
 – Послушай, – мягко сказала она, – в прошлом у нас было немало разногласий, и с тех пор как ты приехал в Париж, мы не стали ближе друг другу, как бы мне этого ни хотелось. Я занималась магазином и Дрейком, а ты – Лили, и у нас, видимо, не было времени для того, чтобы узнать друг друга. Но я хочу, чтобы ты знал – я люблю тебя, беспокоюсь о тебе, и сейчас я очень волнуюсь, потому что чувствую: этот брак вовсе не то, чего ты хочешь.
 Колт отшатнулся от ее прикосновения, но не взглянул на нее, а произнес жестко и непреклонно:
 – Не лезь не в свое дело, Дани. Мне не нужно ни твоего одобрения, ни твоего мнения. Я лишь попросил, чтобы сегодня вечером ты отсутствовала, дабы избежать очередного скандала.
 Дани едва сдержалась и спокойно и даже любезно промолвила:
 – Поверь, я вовсе не хочу вмешиваться, но, пожалуйста, поговори сначала с папой или Китти, до того как примешь окончательное решение.
 Неожиданно он развернулся и погрозил пальцем прямо перед ее носом.
 – Оставь меня, Дани! – воскликнул он. – Если бы ты не была испорченной девчонкой и не позволила бы Элейн Барбоу увезти тебя из нашей семьи, ничего бы не произошло – я бы не повел себя как круглый дурак, едва не потеряв все состояние.
 Он со злостью распахнул дверь на улицу, но затем замешкался.
 Дани смотрела на него затуманенными от слез глазами. Как он смел обвинять ее? Она качала головой, словно отказываясь верить его необоснованным упрекам.
 – Кроме того, совершенно не важно, черт возьми, что я хочу. Я не совершу дважды одну и ту же ошибку, – хрипло произнес Колт через плечо и поспешно вышел на вымощенную булыжниками улицу.
 Дани стояла в дверях магазина и беспомощно смотрела ему вслед.




 Глава 16


 Дани решила закрыть магазин раньше, чем обычно. После неприятного визита Колта ничего особенного не произошло, а потому в три часа она заперла двери и отправилась домой, надеясь немного отдохнуть и привести себя в порядок перед тем, как за ней заедет Дрейк. Теплая ванна и бокал вина наверняка успокоят, развеют тревогу, возбужденную братом.
 В четверть четвертого в магазин вернулся Сирил. Он увидел табличку «закрыто», и глаза его мгновенно сузились от злости. Итак, размышлял он, Дани так ждала встречу с Драгомиром, что убежала домой раньше времени, чтобы начать необходимые приготовления. Ну что ж, все складывалось замечательно, ибо Сирил знал, где жил Драгомир, посчитав своим долгом выяснить все об этом человеке, как только понял, что оба охотятся за одним и тем же – картиной и Дани Колтрейн. Из подслушанного им ранее разговора двух голубков он знал, что они планировали интимный ужин в апартаментах Драгомира. Сирил решил, что должен опередить их, устроиться перед домом и наблюдать… Драгомир еще не знал, что ему уже объявлена война, проигрывать которую Сирил не хотел ни за что на свете.
 Дани обрадовалась, когда, прибыв в особняк, никого не встретила внизу. Она поспешила в свою комнату, но ее уединение и спокойствие были вскоре нарушены. Не успела она позвонить своей горничной и попросить, чтобы та приготовила ей ванну, как услышала громкий, настойчивый стук в дверь. Со вздохом она открыла ее – на пороге появилась Лили.
 Она улыбалась надменно, торжествующе:
 – Я знаю, вам уже все известно. Колт сказал, что пойдет в магазин, чтобы сообщить вам.
 Дани коротко кивнула и сжала зубы, пытаясь побороть возмущение, охватившее ее. Ей не нравилась эта лицемерная девчонка, ненавистна была мысль о том, что скоро она будет ее золовкой, но она не станет устраивать сцену. В конце концов это жизнь Колта, и пусть он живет так, как считает нужным.
 – Поздравляю, Лили, – сказала она наконец сухо и безучастно. – Надеюсь, вы оба будете счастливы. А теперь прошу извинить меня, мне нужно кое-что сделать.
 Лили проигнорировала просьбу и, влетев в комнату, уселась на диван, стоявший подле окна, и застенчиво сложила руки на коленях. Затем, изобразив на лице выражение искренней мольбы, приобретенное ею после долгих часов практики перед зеркалом, она взглянула на Дани и заискивающе произнесла:
 – Простите меня за вчерашнюю грубость. Я не имела права говорить так о Драгомире.
 Дани не шелохнулась, продолжая стоять подле двери. Она знала, инстинктивно чувствовала, что Лили что-то нужно. Но что? Ведь совершенно очевидно, что она уже получила то, что хотела, – предложение руки и сердца от Колта.
 – Все в порядке, Лили, – наконец ответила она, – не беспокойтесь. А теперь, если не возражаете, как я уже сказала, я должна заняться срочными делами.
 Лили, даже не сделав попытки подняться, не сводила с Дани умоляющего взгляда.
 – Я хочу, чтобы мы были друзьями, Дани. Хорошими друзьями.
 Не в состоянии более скрывать раздражение, Дани сухо проронила:
 – У нас нет разногласий, Лили… и не будет, если вы позволите мне сделать то, что я собиралась.
 Лицо Лили вспыхнуло веселой улыбкой.
 – Колт и я хотим пожениться как можно быстрее. Поскольку я круглая сирота и мне не у кого испрашивать благословения, а мой бедный дядя слишком болен для того, чтобы путешествовать, мы решили не затягивать со свадьбой и избежать предбрачных формальностей. Однако мы мечтали, чтобы это был настоящий праздник, красивый и пышный. Мы просим, чтобы вы помогли нам.
 Дани недоуменно заморгала. Учитывая сложность ситуации, ей совсем не хотелось вмешиваться. Она покачала головой:
 – Об этом не может быть и речи. Я буду слишком занята подготовкой к моему собственному путешествию и…
 – Вы не понимаете! – Лили вскочила с дивана и подбежала к Дани: – Мне нужна ваша помощь… и помощь Китти. Вы вдвоем можете устроить празднество, такое же шикарное, как прием, посвященный открытию магазина. Вы знаете много людей. Колт ведь ваш брат, и независимо от того, нравлюсь я вам или же нет, вы должны сделать это для него…
 – Лили, прекратите! – воскликнула Дани, поднимая руку. Нет, она не позволит, чтобы ее втянули в мероприятие, которое она, честно признаться, считала ужасной ошибкой. – У меня нет времени, и это мой окончательный ответ, а теперь, пожалуйста, примите мои поздравления и лучшие пожелания. Я снова прошу вас оставить меня.
 Лили отступила на шаг от нее, почувствовала, как щеки ее зарделись от нанесенного унижения.
 – Я пришла для того, чтобы извиниться, если случайно рассердила вас вчера вечером; предложила свою дружбу и вот что получила… Пощечину…
 Дани не собиралась сдаваться.
 – Я устала объяснять вам, что у меня нет времени для того, чтобы помогать со свадьбой, Лили. Прошу прощения, если мой отказ оскорбил вас.
 Глаза Лили угрожающе сузились.
 – Когда я стану госпожой Джон Тревис Колтрейн, вы не посмеете так со мной обращаться. Будете относиться ко мне с уважением, которого я заслуживаю.
 Дани подавила смешок.
 – Я буду относиться к вам так же, как к любому другому, Лили: как вы того заслуживаете. А теперь, – она сделала глубокий вдох, медленно выдохнула, указывая на дверь недрогнувшим пальцем, – если вы не уйдете, боюсь, мне придется помочь вам, поскольку вы не оставляете мне другого выбора.
 Тут уж взорвалась Лили, теряя остатки самообладания.
 – Почему, почему… Вы, тщеславная маленькая дрянь, – выдохнула она и закричала: – Колт рассказал мне о том, что никогда в жизни вы не думали ни о ком другом, только о самой себе, никогда не беспокоились о том, какую боль причиняете близким. Ну что ж, я скажу вам кое-что, мисс Воображала, вы получите то, что заслуживаете: ваш дорогой русский не кто иной, как обыкновенный ловелас. Он спит со всеми, кто ему предлагает себя, и если бы я только захотела, могла бы увести его… – Она размахивала руками перед носом Дани.
 Дани с трудом сдерживала гнев. Ей отчаянно хотелось дать Лили пощечину, но она твердо решила держать себя в руках, пока сможет. Она на мгновение закрыла глаза, глубоко вздохнула и, схватив Лили за плечи, потащила ее к двери.
 Лили визжала и сопротивлялась, но Дани, хотя она была меньше ее, оказалась более проворной, и ей удалось выставить скандалистку за дверь сильным пинком. Дани отпрыгнула назад, захлопнула дверь и закрыла ее на замок.
 – Я еще расквитаюсь с вами! – немедленно завопила Лили. – Клянусь, расквитаюсь. Выйду замуж за вашего брата и превращу вашу жизнь в ад! И вам придется сбежать отсюда и жить с русским ловеласом, пока он…
 Дани прислонилась к двери, дрожа с головы до ног. Господи, куда же все подевались? Слуги наверняка слышат эти вопли, но предпочли не вмешиваться. Никого из членов семьи нет дома, иначе они незамедлительно примчались бы на помощь. Дани сочувствовала Колту. Никогда и ничто не убедило бы ее в том, что он влюблен в эту наглую особу. Если бы он оказался поблизости и увидел свою будущую жену во всей красе! От одной лишь мысли о том, что Колт собирается жениться на этой грубиянке, Дани хотелось заплакать, но что она могла сделать? Ведь он никогда не поверит ей, даже если она и расскажет ему об этой чудовищной сцене.
 Лили продолжала колотить в дверь и громко и неистово кричать. Дани в негодовании покачала головой, удивляясь, как долго продолжится это представление.
 – Колт рассказал мне, как ваша мать пыталась помешать воссоединению Тревиса и Китти, – кричала Лили. – Неудивительно, что Дрейк приглянулся вам. Так же бегает за юбками, как когда-то ваш отец! А вы копия вашей блудливой матери!
 Это было уже слишком!
 Взгляд Дани упал на вазу с поздними летними розами, стоявшую подле ее кровати. Она вытащила розы, взяла вазу и вернулась к двери. Одним стремительным движением она распахнула дверь и обрушила поток воды прямо в лицо Лили, затем быстро заперла дверь.
 Издав громкий, пронзительный визг, Лили бросилась бежать по длинному коридору к своей комнате, и звук ее разгневанных криков отзывался эхом по всему дому.
 Дани спокойно наполнила вазу водой, аккуратно поставила розы, задумалась, какую лживую версию случившегося поведает Лили Колту… но тут же решила, что ей нет до этого никакого дела. Как она желала – теперь больше, чем когда-либо, – уехать из этого дома! Только тогда она почувствует, что именно сама отвечает за свои поступки и живет как хочет.
 Она вызвала звонком Люрлин и, заметив замешательство служанки, поняла, что та слышала весь скандал. Решив немного разрядить накалившуюся до предела атмосферу, Дани заметила:
 – Сожалею, что пришлось услышать подобное…
 Люрлин мгновенно схватилась за возможность поговорить о том, что являлось предметом жуткого переполоха прислуги.
 – Мадемуазель, что случилось с мадемуазель Лилиан? Никогда еще я не слышала такого крика. Она словно с ума сошла!
 Дани подошла к своему шкафу и начала перебирать множество прелестных вечерних платьев.
 – Мне не хотелось бы обсуждать личную жизнь членов моей семьи, Люрлин, но ты уже услышала достаточно, и я не вижу никакого вреда в том, чтобы сообщить, что мой брат предложил Лили выйти за него замуж. Она попросила меня помочь в подготовке их свадьбы. Я сказала, что у меня нет времени, а она вспылила.
 Дани остановила свой выбор на платье цвета кофе с молоком с низким вырезом и прямой длинной юбкой. Просто, но элегантно. Накидка из куницы послужит прекрасным дополнением, ведь вечер наверняка будет холодным.
 Она вдруг поняла, что Люрлин никак не отреагировала на сообщенные ей новости. Повернувшись к служанке, Дани поразилась, как та расстроена. Впрочем, она знала, что домашние слуги без особой теплоты относились к капризной и неприятной гостье.
 – Я знаю, это настоящее потрясение для всех нас, – сказала Дани, направляясь к нише, где ее ждала ванна. – Неужели она настолько ослепила Колта, что он уже ничего не видит вокруг, не может понять, что представляет собой его избранница?
 Люрлин молча последовала за хозяйкой. Дани уже погрузилась в теплую воду и вдруг заметила, как трясутся руки Люрлин, когда она наливала ароматное масло для купания в ванну.
 – Да что с тобой такое? – взволнованно спросила она. – Ты дрожишь словно осиновый лист. Взгляни на себя! На тебе же лица нет!
 Люрлин покачала головой, отступила назад, пробормотала извинение и поспешила выйти из ниши.
 Дани выпрямилась и села, не обращая внимания на то, что вода ручьями стекала через края ванны.
 – Люрлин, вернись! – приказала она. – Я хочу знать, что с тобой приключилось… Почему ты так странно ведешь себя?
 Служанка вернулась: испуг на ее лице сменился выражением решимости.
 – Хорошо, – произнесла она. – Я скажу. Это не мое дело, и вы, возможно, доложите на меня мадам Колтрейн, и меня уволят… Но кто-то должен знать, что я видела ночью и сегодня рано утром.
 – Будет лучше, Люрлин, если ты объяснишь, в чем дело, – холодно сказала Дани.
 Люрлин села на стоявший рядом стул.
 – Я расскажу и клянусь, ни единой душе я об этом не говорила. А вам говорю, мадемуазель, только потому, что хоть кто-то в вашей семье должен остановить месье Колта и не дать ему совершить самую большую в жизни ошибку. Дани кивнула:
 – Продолжай, прошу тебя.
 – Кто-то, – высокопарно объявила Люрлин, – должен объяснить ему, что, если он переспал с недостойной особой, это не означает, что он должен жениться на ней.
 Дани поняла, что собиралась поведать ей служанка, и нетерпеливо кивнула еще раз.
 Люрлин рассказала, как прошлой ночью допоздна работала наверху, потому что мадемуазель Лилиан все время жаловалась на то, что ее покои убираются не должным образом. Боясь потерять работу, если жалобы гостьи не прекратятся, Люрлин воспользовалась семейным ужином и направилась в апартаменты мадемуазель, чтобы прибраться.
 – По правде говоря, я заснула, – призналась она застенчиво, – так устала, оттого что пришлось выполнять дополнительную работу, что прилегла на диван в одной из ниш и заснула. И когда мадемуазель вернулась, она не заметила меня, и я проснулась лишь тогда, когда она что-то уронила.
 Я не захотела выдавать свое присутствие, – добавила Люрлин в свою защиту. – Она бы разгневалась, если бы обнаружила меня спящей в своих покоях, поэтому я притаилась и старалась не производить ни малейшего шума. Я была перепугана до смерти, уверяю вас, и мечтала поскорее выскользнуть, когда она заснет, но она не собиралась ложиться спать. Я заглянула в спальню и увидела, как она надела пеньюар и снова ушла. – Люрлин секунду помедлила. – Она отправилась в спальню месье Колта.
 Дани приподняла бровь, но ничего не сказала.
 – Я знаю это наверняка, – уверенно продолжала Люрлин, – потому что, как только госпожа покинула комнату, я, естественно, поспешила выскользнуть вслед за ней, а когда приоткрыла дверь, заметила, как она прячется в маленькой нише в дальней части коридора. Она пряталась там около получаса, прежде чем наверх поднялся месье Колт. Он зашел в свою комнату, а она подкралась к его двери, открыла ее и зашла внутрь.
 Дани знала, что Колта нельзя заставить жениться только из-за того, что женщина позволила ему соблазнить себя… или сама соблазнила его. О нет, должно было случиться что-то более серьезное. Люрлин наблюдала за ней, ожидая реакции, и Дани сделала ей нетерпеливый знак продолжать.
 – Можете сердиться на меня, мадемуазель, – дерзко заметила она, – но я презираю эту женщину и хотела знать, что ей было нужно, поскольку ваш брат не приглашал ее к себе в комнату. Зачем ей прятаться, ожидая его, если бы он пригласил ее? Почему бы просто не направиться в его комнату и подождать, когда он вернется? – Люрлин злорадно улыбнулась. – На цыпочках я подкралась к самой двери, приложила к ней ухо и услышала, как она кричала о том, как ужасно она себя чувствует после того, что произошло за ужином, и что собирается непременно покинуть этот дом и отправиться в Лондон, а месье Колт успокаивал ее, а затем наступила тишина… – Она многозначительно замолчала, позволяя Дани прийти к собственному заключению. – И, – продолжала служанка, – когда я на следующее утро – около семи – зашла прибраться в ее комнате, ее постель была не смята, но, когда я вернулась позже, одеяла были отброшены, а простыни скомканы, словно она провела всю ночь в своей комнате.
 Дани чуть не заскрипела зубами. Люрлин в своем любопытстве зашла слишком далеко. Она взяла полотенце, обернула его вокруг себя, вышла из ванны и осуждающе посмотрела на служанку:
 – Тебе должно быть стыдно. Если я узнаю, что ты рассказала об этом кому-то еще, клянусь, прослежу за тем, чтобы тебя немедленно уволили, и сделаю все, чтобы ни одна достойная семья в Париже не приняла тебя на работу. Ты не имеешь права совать нос в жизни других людей, – сердито говорила Дани, пытаясь побороть смятение и мечтая о том, чтобы никогда ее ушей не достигали подобные непристойные слухи.
 Люрлин в ужасе уставилась на нее, сознавая, что ее может ждать серьезное наказание.
 – Но, мадемуазель, – стала оправдываться она, – я же объяснила вам, как случилось, что я оказалась в ее комнатах в первый раз. Я не подсматривала! Правда, мне стало любопытно, когда я увидела, как странно ведет себя мадемуазель Денев, но неужели вы не рады тому, что я последовала за ней? Ведь вы и ваша семья должны знать, что месье Колт связался с… с вертихвосткой! – закончила она с отвращением.
 – Не смей так говорить! – возмутилась Дани. – Позволь напомнить тебе, что ты служанка в доме и обязана держать свое мнение при себе. Ты же ведешь себя нагло и непочтительно!
 Люрлин в раскаянии опустила голову и сокрушенно прошептала:
 – О, я сожалею, что рассердила вас, мадемуазель. Я просто думала, что вы должны знать… Простите, пожалуйста, обещаю, что ни слова никому не скажу. Клянусь могилой моей матушки… – Ее голос задрожал, и послышалось подозрительное сопение.
 Дани махнула рукой:
 – Оставь меня, пожалуйста. Иди.
 Люрлин попятилась к двери и выбежала прочь.
 Дани лихорадочно соображала – что же предпринять? Ведь даже если Лили и пробралась в спальню к Колту, это се дело. И можно ли верить Люрлин? Презрительное отношение слуг к Лили не было тайной, ибо она была неприятной в общении… вечно кричала на них, жаловалась и критиковала. И все же маловероятно, чтобы Люрлин или кто-либо из слуг прибегнул к изощренной лжи, чтобы очернить Лилиан.
 Очевидно, Колт не радуется предстоящему браку, так как же все-таки удалось Лили заставить его объявить об их помолвке? Что произошло ночью?
 Дани была уверена только в одном – лучше бы не вмешиваться в эту историю.
 Дани заранее сообщила на кухне о том, что не будет присутствовать за ужином. Ровно в семь часов прибыл Дрейк. Увидев его, она нежно улыбнулась. Красивый, притягательный, он был также ее другом, ему она поверяла свои тайны… Никогда прежде у нее не было таких отношений ни с одним мужчиной.
 Дани схватила меховую накидку и побежала по лестнице, желая покинуть дом как можно быстрее, чтобы избежать любых столкновений и размолвок с Колтом, Лили или с родителями. Но ей не повезло – посередине лестницы она увидела, как ее отец направлялся в свой кабинет. Дани молила Бога, чтобы отец не заметил ее, но увы.
 Тревис поднял голову и остановился:
 – Даниэлла. Добрый вечер. – В его голосе чувствовалась напряженность.
 Она кивнула, вежливо отвечая на приветствие.
 Он вспомнил о неприятной сцене, произошедшей прошлым вечером, и тень окутала его серо-стальные глаза.
 – Зайди, пожалуйста, в мой кабинет. Я полагаю, нам необходимо поговорить перед ужином.
 Дани сжалась и виновато пробормотала:
 – У меня нет времени. Дрейк и я…
 Раздался звук колокольчиков. Она замолчала.
 Тревис вопросительно поднял бровь, перевел взгляд с дочери на дверь, затем жестом отпустил приближающегося слугу и сам впустил Дрейка. Дани поспешно спустилась по лестнице и, пока мужчины обменивались приветствиями, взяла Дрейка под руку и сказала, что готова идти.
 Тревис чуть прищурился.
 – Вы не будете присутствовать за ужином?
 – Нет, – пролепетала Дани, мысленно ругая себя за то, что нервничает. – Мы будем ужинать в другом месте.
 – В таком случае, может, выпьете что-нибудь перед тем, как уйти?
 Дрейк собрался сказать, что принимает приглашение отца, и сама Дани решила, что выпить по бокалу вина и немного ослабить возникшую между ними напряженность было бы чудесно, но тут она подняла голову и увидела спускающегося по лестнице Колта.
 – Нет, – резко сказала она, замечая, как удивленно посмотрели на нее мужчины. Взглянув на Дрейка полным мольбы взглядом, Дани поспешила добавить: – Разве ты не говорил, что заказал столик на семь тридцать?
 Он послушно кивнул.
 – Значит, нам лучше отправиться прямо сейчас. – Она потянула его за рукав и обратилась к Тревису: – В другой раз, спасибо.
 Тревис открыл для них дверь:
 – Конечно. Желаю приятного вечера.
 Как только они оказались снаружи, Дрейк смеясь спросил, что происходит.
 – Вы просто сбежали.
 – Позже, – пробормотала Дани, чувствуя облегчение, оттого что им удалось благополучно выбраться из дома. – Я расскажу позже.
 Она ласково улыбнулась, и Дрейка захлестнула волна теплоты и спокойствия. Он прижал ее ближе к себе, поцеловал в лоб и прошептал:
 – Вы знаете, моя дорогая, вы всегда можете обратиться за помощью ко мне.
 Дани засияла от счастья – она знала, что это действительно так.




 Глава 17


 Ночная поездка в экипаже таила в себе столько прелести, что ни у одного из них не возникло желания испортить удовольствие бесполезными разговорами о неприятных вещах. Вскоре Дани и Дрейк достигли конечного пункта их путешествия – маленькой, но элегантной гостиницы «Палас», из окон которой открывался замечательный вид на великолепные сады Тюильри. Швейцар, облаченный в шикарную черную бархатную ливрею с золотыми эполетами, ожидал их подле извергающего радужные брызги фонтана, чтобы помочь им выйти из экипажа. Он поклонился, приветствуя Дрейка с необычной фамильярностью, как показалось Дани, проворно подскочил к входу и придержал для них резные двери из красного дерева.
 Дани была поражена великолепием внутреннего убранства гостиницы, особенно маленьким внутренним двориком. Ей пригодились ее знания по интерьеру, и она безошибочно определила, что дворик был выполнен в греческом стиле и что для четырех колонн, поддерживающих сводчатую стеклянную крышу, был использован тот же мрамор, что и при строительстве Парфенона. Пол также был выполнен в подражании греческим храмам, а колонны располагались в порядке, впервые примененном в Парфеноне. Рядом с каждой из них стояли высокие урны, наполненные пышными букетами благоухающих роз и гвоздик.
 Дрейк галантно подал Дани руку, помогая спуститься по трем ступенькам, и повел ее по сверкающему полу. По сторонам дворика располагались маленькие приемные, каждая из которых была по-своему впечатляющей, ибо стены их были выполнены из разного материала. В одной комнате – перламутровые, в Другой – зеркальные и стеклянные, в третьей – покрытые белоснежным лаком, а в той, куда они вошли, – задрапированы белым шелком.
 – Изумительно, – выдохнула Дани. – Каждая комната по-своему отражает свет. У вас работали замечательные художники.
 Дрейк кашлянул, прошептал «мерси» и стал рассказывать Дани о прекрасных садах, разбитых позади гостиницы, сказал, что как-нибудь непременно покажет ей их в полном блеске при солнечном свете.
 – Они совсем маленькие, но очаровательные. Среди глыб мрамора, привезенных из Греции, устроен небольшой водопад. Везде посажены полевые цветы, лаванда и розмарин, воздух наполнен упоительным ароматом.
 Вдруг Дани вспомнила, что не увидела ни места для регистрации посетителей, ни служащих гостиницы за исключением швейцара. Когда она спросила об этом Дрейка, он спокойно объяснил:
 – Если гости пожелают чего-либо, то рядом тут же окажется человек, готовый исполнить любое их желание. При создании гостиницы главная идея состояла в том, чтобы воссоздать здесь атмосферу спокойствия и роскоши в противовес обычной для подобных заведений холодности и суете.
 Дани увидела резную кабину лифта и удивилась, поняв, когда Дрейк коснулся маленького включателя, что он двигался с помощью электричества, а не пара. Она ничего не сказала, когда он открыл дверцу и они ступили внутрь, но никак не могла побороть чувство внезапно охватившего ее страха.
 – Я никогда еще не ездила в конструкциях, управляемых при помощи электричества. Вы уверены в безопасности?
 Позабавившись над ее страхами, Дрейк постарался убедить Дани в том, что пользоваться лифтом совершенно безопасно.
 – Специальный механизм, управляющий работой лифта – электрический мотор, – был привезен из Нью-Йорка. Он абсолютно идентичен первой модели, которая была установлена в одном из зданий больше двух лет назад и которая продолжает исправно работать…
 Дани прислонилась к стене и сквозь полуопущенные ресницы наблюдала за ним. Его близость действовала на нее: заставляла с невероятной силой колотиться сердце, обостряла все чувства.
 – Я думала, вы здесь просто живете. А вы так много знаете о гостинице.
 Дрейк стоял у противоположной стены, скрестив руки на груди. Их разделяло расстояние не больше, чем в два фута, поскольку лифт был небольшим и мог свободно разместить только четырех человек.
 Он поднял палец, указывая вверх, улыбнулся и сказал:
 – Я прожил на верхнем этаже почти год.
 – А до этого?
 – Немного в Лондоне. Перед этим – в Мадриде. Несколько месяцев в Амстердаме. Какое-то время в Алжире. – Он пожал плечами. Взгляд его глаз завораживал Дани. – Я уже не могу вспомнить точных дат и всех мест. Полагаю, я настоящий бродяга… которому, кажется, никак не удается осесть в одном месте надолго.
 Дани цинично подумала, как распространялся его кочевой образ жизни на отношения с женщинами, но не посмела спросить об этом вслух. Она убедила себя в том, что это не имеет значения.
 – За все время, что мы провели вместе, вы никогда не говорили о том, что заставляет вас странствовать по свету… или придает столь таинственный вид, – добавила она с озорным блеском в глазах, – и повергает в замешательство многих молодых дам, как я случайно подслушала.
 Дрейк откинул голову назад и от души рассмеялся. Слегка дрогнув, лифт остановился, но Дани от неожиданности потеряла равновесие и прислонилась к Дрейку, который тут же подхватил ее. Глаза их встретились, и сердце радостно забилось в груди Дани, когда Дрейк обнял ее и нежно поцеловал.
 Они стояли, заключив друг друга в объятия, и, казалось, время остановилось.
 Неожиданно тишина уединения была нарушена резким и нетерпеливым звоном колокольчика, донесшимся откуда-то с самого дна темной шахты.
 Дрейк неохотно отпустил ее и попытался развеять образовавшуюся неловкость.
 – Нельзя ожидать уединения в лифте, – улыбнулся он, открывая сияющие медью двери.
 Дани увидела, что они приехали не на этаж обычной гостиницы, где по обе стороны коридора располагаются двери номеров. Перешагнув через мраморный порог, она оказалась в маленькой комнате, освещенной люстрой из хрусталя и кораллов.
 – Я называю ее Серебряной комнатой, – сказал Дрейк, закрывая двери лифта и отправляя его вниз. – Шеф-повар сказал, что наш ужин будет готов ровно к девяти. – Он протянул ей руку. – А пока я хотел бы попотчевать вас вкусной красной икрой и хлебной водкой, которую мне специально присылают из России. Но возможно, вам сначала хочется осмотреть мои апартаменты?
 – Это было бы замечательно. – Дани залюбовалась перламутровым столиком, на котором стояли прелестные серебряные вещицы и коллекция статуэток из розового кварца. Над ним висело венецианское зеркало, украшенное серебром.
 – Здесь что-то вроде приемной, – объяснил Дрейк. – Я не хотел, чтобы люди попадали из лифта сразу же в гостиную.
 – Я не думала, что в гостиницах есть такие апартаменты! – восхитилась Дани.
 Дрейк кивнул:
 – В обычных гостиницах их и не бывает, но, поскольку мне понравился Париж и я подумал, что, возможно, буду проводить здесь много времени, я решил сделать такое для себя.
 Дани слушала, с интересом ожидая увидеть новые доказательства его очевидного таланта декоратора.
 В гостиной одну из стен почти полностью занимала картина; на полотне были изображены гладиатор и лошади, обрамленные золотыми листьями. На стоявшем посередине комнаты столе сверкали серебро и хрусталь под светом золотой с хрусталем люстры.
 – Я привез все это из России. – Дрейк указал на стол. – Серебряный письменный прибор принадлежал моему дяде. И я хотел, чтобы он находился именно здесь, поскольку я, вероятно, навсегда сохраню для себя это место независимо от того, где я поселюсь постоянно… Если это когда-либо произойдет, – добавил он с усмешкой.
 Они осмотрели восьмиугольную гостиную, маленькую комнату для отдыха, кухню – они были изысканно меблированы. Но, войдя в кабинет Дрейка, Дани изумленно ахнула. Показав на резные диваны, обитые крокодиловой кожей, она недоверчиво воскликнула:
 – Неужели они мягкие?
 – Попробуйте, – засмеялся Дрейк. – Кожу по моему заказу доставили из Африки, в те времена я был знаком с одним человеком, жившим в Мадриде, который обладал удивительным талантом в области кожевенного дела и занялся выделкой этого материала для меня. Сами же диваны сделаны в Лондоне.
 Дани с опаской чуть прикоснулась к грубой поверхности и удивленно подняла глаза на Дрейка, когда почувствовала, что на ощупь кожа была гладкой и нежной.
 – Садитесь, – сказал Дрейк. – Я принесу икру и водку. – Он вышел из комнаты, искренне довольный тем, как восторженно отнеслась она к интерьеру его покоев.
 Дани выбрала один из маленьких стульев, обитый настоящей кожей, поскольку все же опасалась садиться на диван. Окинув взглядом невероятных размеров комнату, она обнаружила и другие сувениры из Африки: морда тигра угрожающе уставилась на нее со стены, на которой висела по соседству с носорогом, безразлично взирающим на происходящее вокруг. Дани вздрогнула от отвращения, перевела взгляд на многочисленные ряды книжных полок и изумилась богатому выбору литературы на всевозможных языках.
 Вскоре вернулся Дрейк с подносом, на котором стояли бутылка бесцветной жидкости, рюмки, чаша, наполненная красной икрой, и тарелка с сухим печеньем и ломтиками хлеба.
 – Вижу, вы получаете удовольствие от созерцания моего музея, – сказал он весело. – Боюсь только, что на сафари я не был столь удачен, как некоторые мои спутники.
 – Слава Богу! – вскричала Дани. – Мне не нравится, когда убивают животных ради азарта. – Она указала в сторону книг. – Много иностранных языков вы знаете?
 Дрейк задумчиво закусил губу, присел и стал наполнять рюмки водкой.
 – Свободно я говорю на русском, конечно же, английском, как вы знаете… французском, испанском, немецком и на скандинавских языках, которые в основе своей похожи, – норвежский, шведский, датский. Затем, – задумчиво продолжил он, – могу немного общаться еще на четырех или пяти языках, по крайней мере спросить дорогу, если я потеряюсь, скажем, в Марокко, Алжире или Египте. Да, – смеясь, добавил он, – и суахили, чтобы предупредить каннибалов о том, что им придется варить меня в течение недели, прежде чем съесть.
 – Каннибалы не говорят на суахили! – засмеялась Дани.
 – Конечно же, не говорят, – согласился Дрейк, – но мне нравится подшучивать над вами. Итак. За нас! – произнес он тост, поднимая рюмку, и Дани присоединилась к нему.
 Она сделала глоток, чуть сморщила носик от незнакомого вкуса и объявила:
 – Пожалуй, мне нравится.
 – Я предполагал, что именно так и будет. – Дрейк облокотился на спинку дивана и нежно спросил: – Итак, теперь, когда мы расслабились, не расскажете ли мне, почему вы были так расстроены, когда я заехал за вами?
 Дани сделала еще несколько крошечных глотков – тепло приятной волной разлилось по всему телу.
 – Из-за Колта. После того как вы ушли, он явился в магазин и объявил о том, что они с Лили собираются пожениться.
 Дрейк наклонился вперед, наполнил рюмки, затем снова откинулся на спинку и стал внимательно слушать Дани, которая пересказала ему разговор с Кол-том и сцену с Лили. Она закончила повествование, пожав плечами:
 – Я не хотела показаться невежливой, поспешно покидая дом, просто стремилась избежать очередной сцены с Колтом из-за инцидента между мной и Лили. Кроме того, зачем мне снова слышать его объявление о своей женитьбе? Именно поэтому я сочла за лучшее для нас поскорее уехать оттуда.
 Дрейк был потрясен, услышав, что Колт собирается жениться на Лили – этой авантюристке, которая чувствовала запах золота так же, как крокодилы чувствуют приманку. Он ненавидел лицемерных женщин и только наедине с собой мог признаться – все они напоминали ему мать, будили тягостные мысли о том, как она своим эгоизмом и предательством разрушила жизнь отца.
 Дани покачала головой и сказала:
 – Колт сам должен принимать решения.
 Дрейк про себя возразил ей: только не тогда, когда эти решения принимаются под чьим-либо давлением!
 Дани дружески дотронулась до его руки:
 – Спасибо, что выслушали меня. Простите, что я взваливаю на вас бремя наших семейных проблем, но я очень высоко ценю вашу доброту и умение понимать и слушать.
 – Зачем же существуют друзья? – мягко напомнил он, но затем тень омрачила его взгляд, и он долго смотрел на Дани, прежде чем отважился довериться: – Знаете, у меня сохранились горькие воспоминания о моей собственной семье. Когда-нибудь я поделюсь ими с вами. А до тех пор я хочу, чтобы вы знали: я понимаю, как вы переживаете и как сильно это ранит.
 Он посадил ее рядом с собой и крепко прижал ее к своей груди. Она чувствовала на лице теплоту его дыхания. А затем он поцеловал ее, и пламя охватило все ее существо, подобно лесному пожару.
 Дани ответила ему, не смущаясь и не скрывая своего желания, – обвила его шею руками, еще сильнее прижалась к нему. Соски ее напряглись в предвкушении сладостной муки.
 Они потеряли счет времени, прильнув друг к другу в страстном объятии, а когда Дани отстранилась от Дрейка и заглянула в его глаза, то поразилась силе эмоций, которые бушевали в нем.
 – Скажите, у вас так было раньше? – тихо спросил Дрейк.
 – Нет, – честно ответила она и вдруг дерзко улыбнулась: – А у вас, Драгомир, известный коллекционер сердец?
 Он улыбнулся и с нежным укором покачал головой:
 – Я отвечу, маленькая ворчунья, но вы ведь не поверите мне. – Он неожиданно помрачнел. – Я прекрасно знаю о своей репутации, но в действительности все не так… Честно говоря, я никогда не встречал женщину, которой мог бы доверять… или, возможно, недостаточно стремился к тому, чтобы сделать это.
 Его признание показалось бы Дани довольно странным, если бы не рассказ Сирила о матери Дрейка. Тогда она поняла, что прошлое мешало ему научиться верить женщинам.
 – Я рада, – сказала она ему, – что со мной вы решили попытаться.
 – Это верно, вы дороги мне. Доверьтесь мне, Дани. Я никогда не обижу вас.
 Всем сердцем она надеялась, что это было так, потому что впервые в жизни перестала контролировать свои чувства, прекрасно сознавая, что, поступая таким образом, делает себя ранимой. И все же она желала… отдаться Дрейку, она сама приняла решение…
 Ужин был восхитительным: свежий паштет из гусиной печенки с салатом из цикория; запеченный средиземноморский лещ с креветками и артишоками. Лучшие сорта красного и белого вин, шампанское, кофе и коньяк.
 Однако Дани и Дрейк едва притронулись к еде и едва отпили из своих бокалов. Их мысли были заняты только друг другом.
 Официант суетился вокруг них и беспокоился, что еда не понравилась им. Наконец Дрейка утомило его присутствие, и он жестом отпустил его.
 Когда они остались наедине, Дани спросила:
 – Официант не обидится, что вы отправили его? Управляющий гостиницей подумает, что он виноват, или владелец ресторана обвинит шеф-повара в том, что блюда недостаточно вкусны.
 Дрейк медленно покачал головой:
 – Видите ли, я владею и гостиницей, и рестораном.
 Дани была потрясена, но не его богатством, поскольку она привыкла к общению с людьми состоятельными. «Значит, – ошеломленно думала она, – он сам оформил интерьер гостиницы, все ее прекрасные комнаты». Теперь стало понятно его едва слышное «мерси», когда она расточала восторженные комплименты оформлению гостиницы.
 Дрейк встал, подошел к ней и подал руку. Нежно лаская кончиками пальцев ее запястья и глядя ей прямо в глаза, он тихо спросил:
 – Хотите отведать десерт в отдельном кабинете? Улыбнувшись, она молчаливо проследовала в другую комнату.
 Дани знала, чего хотела, знала с самого начала, что, когда придет нужное время – с нужным мужчиной, она не станет прибегать к глупым отговоркам. Ничто не будет сдерживать ее, и – она искренне надеялась – не будет и сожаления.
 Ни на мгновение не отрывая от его лица пристального взгляда, она начала медленно расстегивать свое вечернее платье, и оно мягко упало к ее ногам. Она осталась в белье из атласа и кружев и протянула к нему руки:
 – Мой дорогой, сегодня вечером десерт – это мы.
 С глубоким стоном радости и удовольствия Дрейк схватил ее на руки и хрипло пробормотал:
 – Я никогда не хотел ни одну женщину больше, чем вас, Дани, и собираюсь доказывать это… всю ночь напролет.




 Глава 18


 Дрейк встал и задумчиво смотрел на Дани. Она спала, лежа на боку. Ее обнаженное тело словно парило в блестящем сиянии лунного света, льющегося через окно.
 Изумительная, божественная, ни на кого не похожая.
 Природа наделила ее не только всеми мыслимыми атрибутами физической красоты, о которых только мог мечтать мужчина. Она была также необычайно умна, чувствительна, остроумна.
 Она была девственницей.
 Но не это удивило его, а ее способность доставить ему удовольствие, вознести его на такие высоты страсти и наслаждения, которые он никогда не находил в объятиях других. Казалось, она знала, как возбудить его, как доставить ему радость и получить то же самое от него. Отдаваясь ему, она получала во сто крат больше… и Дрейку это бесконечно нравилось…
 Дрейк прекрасно понимал, что Дани не будет предъявлять претензий за то, что лишил ее девственности. Ведь она сама дала ему понять, что хочет его, поэтому с его стороны соблазнения не было.
 И все же он считал себя связанным с ней и желал, чтобы жизнь его не была столь запутанна и неопределенна. Он поклялся, что ничто не помешает ему вернуть честь своему роду и имени отца, но теперь чувствовал, что ему потребуется напряжение всех сил, чтобы не позволить этой красавице с медовыми глазами стать препятствием на его пути.
 Ему необходимо было получить доступ к картине «Александровский дворец», изучить ее и найти ключи, которые привели бы его к сокровищу – яйцу Фаберже. Возможно, пришло наконец время довериться Дани. Она наверняка согласится отдать ему картину. Что плохого, если она будет знать о его прошлом, раздумывал он, особенно теперь, когда он испытывает к ней чувства, которых никогда не питал ни к одной женщине, чувства, наслаждаться которыми он хотел и впредь.
 Он пошел в свой кабинет, допил водку и стал беспокойно мерить шагами комнату. Он снова думал о Колте и удивлялся, почему он переживает о нем, когда у него полно неприятностей в собственной жизни? Но он жалел беднягу, которого тащила под венец авантюристка Лили. Ведь в Англии она прыгала из постели в постель в поисках богатого мужа.
 Какой уловкой она воспользовалась для того, чтобы вынудить Колта жениться? Ребенок? Слишком рано – даже для такой интриганки, как Лили. Она скорее всего использовала более изощренный сценарий, возможно, заставила его поверить в то, что он соблазнил ее, что она была девственницей. Тогда она разыграла перед ним трагедию: если он не женится на ней, ее жизнь будет разрушена.
 Дрейк с горечью усмехнулся. Старый женский прием, и наверняка именно он сработал в случае Лили, поскольку пребывание в доме Колтрейнов в качестве гостьи давало ей ощутимое преимущество. Какой ужасный скандал поднимется вокруг важного и занимающего высокий пост Тревиса Колтрейна, когда на каждом перекрестке будут шептаться о том, что его сын осмелился соблазнить гостью дома, лишил ее девственности, а затем отказался жениться.
 В конце концов Дрейк решил, что вмешаться все же необходимо, ибо надо спасать Колта. Ни в коем случае нельзя позволить ему жениться на Лили.
 Он вспомнил, как ужинал в доме Колтрейнов и как Лили улыбалась ему и опускала глазки, словом, заигрывала. Без ложной самоуверенности Дрейк предполагал, что заполучить Лили к себе в постель не составит никакого труда. Сложность будет заключаться лишь в том, как подстроить, чтобы Колт обнаружил их вместе. Пока еще не поздно, пусть Колт увидит собственными глазами, кем является его избранница. Конечно же, Дани не надо посвящать в его планы. Колт, убедившись что все было подстроено, никому не станет об этом рассказывать. Лили, без сомнения, поступит точно так же. Она, униженная, в смятении, отправится в Англию, как только получит разрешение на выезд из Франции.
 Дрейк улыбнулся. Должно сработать. Конечно, сначала Колт придет в ярость, но после будет благодарен.
 Он взглянул на часы, увидел, что уже немногим больше полуночи. Вернувшись в спальню, он снова взглянул на спящую Дани, подумал о том, как она прекрасна, и почувствовал, как снова пробуждается желание. Однако было уже поздно. Ему предстояло еще отвезти ее домой, где и должны находиться в такой час благовоспитанные молодые дамы. И все же он не смог сдержаться и понял, что ему было просто необходимо еще раз прижать ее к себе, насладиться воспоминаниями их разделенной страсти. Он лег рядом с ней и крепко прижал к себе. Дани тихонько вздохнула во сне, уютнее устроившись в его ласковых объятиях.
 Дрейк упивался ее близостью. Теперь он знал наверняка, что пришло время рассказать Дани обо всем, и он непременно сделает это, вероятно, уже завтра. А затем продолжит поиски и наконец упорядочит свою жизнь… жизнь, частью которой станет Дани.
 Сирил Арпел стоял в тени напротив гостиницы. Он никогда не был так зол. Дрожа с головы до пят, он в негодовании сжимал и разжимал кулаки и скрипел зубами.
 Терпение его лопнуло. Драгомир считает, что получил все, что хотел, – овладел Дани и вскоре получит картину. У Сирила на сей счет своя точка зрения. Он слишком долго медлил. Пришло время вступить в игру.
 Он хотел спать, впрочем, с этим можно подождать. Сейчас нужно окончательно выработать план похищения картины… и придумать, как свалить кражу на Драгомира. Дани, разумеется, будет разгневана и обратится за пониманием и состраданием именно к нему. Сирил решил, что если действовать с умом, то в итоге оба приза достанутся ему.
 Сирил принялся разрабатывать свой коварный замысел, он полагал, что осуществить кражу проще простого: необходимо однажды ночью пробраться в магазин Дани и взять картину. Чтобы похищение связали с Дрейком, тому нужно исчезнуть одновременно с картиной – это будет выглядеть весьма подозрительно и станет достаточным для того, чтобы обвинить его в преступлении. Сирил решил, что Драгомир получит якобы срочное послание из России, требующее его немедленного присутствия при императорском дворе. Сирил мог запросто устроить отправку подобной депеши, воспользовавшись помощью нечистого на руку телеграфиста, который за несколько тысяч франков был готов сделать все, что угодно. Он уже не раз поступал так, когда представлялась хоть малейшая возможность избавиться от соперничавшего с ним торговца перед важной сделкой или аукционом. И даже если Драгомир попытается отправить записку Дани, в которой сообщит, что вынужден неожиданно покинуть Францию, ну что ж, Сирил самодовольно улыбнулся, он в силах справиться и с этой мелочью.
 Сирил бросил последний взгляд на гостиницу и пошел прочь. «Дело в шляпе», – убежденно и горячо бормотал он.
 Дани проснулась словно от толчка. В глаза бил солнечный свет. Она сощурилась, и вдруг осознание случившегося будто кинжалом пронзило ее. Она полностью обнажена, не в своей постели. Дани села, с ужасом оглядываясь по сторонам. Где же она? Ее охватила паника – она увидела лежащего рядом мужчину! Она окончательно проснулась, и суровая действительность предстала перед ней.
 Господи, ведь уже утро!
 Она затрясла Дрейка:
 – Дрейк, вставай! Мы уснули! О, папа убьет нас обоих!
 Она выпрыгнула из кровати, неистово заметалась по комнате в поисках одежды, которой нигде не было видно. Затем вспомнила о своем ночном раздевании и выскочила из комнаты в кабинет, где оставила свои вещи.
 Дрейк мгновенно проснулся и взглянул на часы.
 – Черт возьми, восемь часов! Мы так долго проспали! Как мог я проявить подобную безответственность? – Он поспешно надел рубашку и направился к двери. – Я прикажу прислать экипаж…
 – Нет! – воскликнула Дани. – Я поеду одна. Если папа увидит тебя, будет только хуже. Не представляю, что он сделает.
 – Нет, я не отправлю тебя домой в экипаже одну как особу, которой заплатили за ночные услуги и послали прочь. Нет, мы предстанем перед ним вместе.
 Он улыбнулся, хотя на самом деле ему было вовсе не до улыбок, и поцеловал кончик ее носа, а глаза Дани наполнились слезами благодарности.
 – Дрейк, не нужно. Отец будет очень зол, и у меня больше шансов попытаться вразумить его, чем у тебя. Я скажу, что мы выпили слишком много вина и заснули. Ему необязательно знать обо всем, что произошло… – Она замолчала и скромно опустила ресницы – воспоминания о прекрасной ночи любви нахлынули на нее. Это был сон… чудесный сон, который она хотела вспоминать снова и снова. Что бы ни предпринял ее отец, этот сон уже никто не отнимет у нее.
 Дрейк крепко сжал ее плечи и, глядя прямо в глаза, твердо сказал:
 – Дани, я никогда не испытывал таких чувств ни к одной женщине. Ты мне очень нравишься. Возможно, это любовь. Возможно, нет. Время покажет. Я еще не готов жениться, но, если твой отец потребует, если захочет, чтобы я женился на тебе для того, чтобы защитить твое доброе имя, я сделаю это.
 Дани замерла. Значит, он хочет быть честным, а она должна быть благодарна ему за это…
 – Благодарю тебя, Дрейк, – холодно ответила она, – но я от жизни хочу гораздо большего, чем мужа, который считает, что, женившись на мне, он меня облагодетельствует.
 Она рассерженно отвернулась, но Дрейк силой повернул ее к себе:
 – Дани, ты не поняла…
 – Отвези меня домой, если хочешь оставаться галантным кавалером, – резко перебила она, освобождаясь от объятий. – Не думаю, что сейчас подходящее время для предложения руки и сердца.
 И кроме того, – добавила она, сверкнув светло-карими глазами, – я хочу, чтобы ты знал: ты ничего не должен мне. Все, что произошло прошлой ночью, произошло по обоюдному желанию. Ты не соблазнил и не обманул меня. Это было замечательно, прекрасно, и мы оба наслаждались, но это совсем не означает, что теперь мы разделяем друг к другу всепоглощающее, грандиозное чувство любви, о котором пишут поэты, которое побуждает людей заключать браки и рожать детей. Мы ничего не должны друг другу, даже если и провели вместе ночь. Ты не обязан жениться на мне, и я не должна выходить за тебя замуж!
 Она помедлила, глубоко вздохнула и выпустила воздух.
 – Я ясно выразилась?
 – Да, ты совершенно ясно выразилась, Дани, – разозлился Дрейк. – А теперь не позволишь ли мне проявить учтивость и проводить тебя домой?
 – Разумеется. – Она отвернулась, чтобы закончить свой туалет.
 Дрейк выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью и ругаясь про себя. Любая другая требовала бы обручальное кольцо, но только не Дани, рассуждающая так, словно ничего не случилось, словно она не лишилась девственности, а являлась искушенной женщиной с множеством любовников. Он был совершенно сбит с толку, ведь Дани молода и неопытна. Их могут ждать крупные неприятности. Колтрейны – высокоуважаемые люди, и недопустимо, чтобы их дочь проводила ночь с мужчиной, а они сходили с ума от беспокойства. Сейчас надо встретиться с ними и все объяснить. У него еще будет время, чтобы уладить отношения с Дани.
 Неожиданно Дрейк понял, что мир вокруг него изменился: он не хотел терять Дани, потому что они и вправду могут разделить всепоглощающее, грандиозное чувство любви, о котором она говорила.
 И он был готов встретить это чувство.




 Глава 19


 За те почти тридцать лет, что Китти знала Тревиса, она часто видела его в гневе. Видела, как у взрослых мужчин дрожали колени, когда они стремились поскорее отвернуться, чтобы не видеть угрожающего взгляда серо-стальных глаз, и убегали при первой возможности. Была она рядом с ним и в те минуты, когда ярость его находила выход и побуждала к убийству. Она была свидетелем, как он покончил с вероломным Натаном Коллинзом, хладнокровно застрелившим ее отца, слышала о том, что Тревис убил злодея Люка Тейта, принесшего столько горя их семье.
 Теперь Китти, стоя в дверях кабинета Тревиса и молча глядя на него, знала, что он способен на насилие – несдержанный нрав мужа давно стал легендой, но никогда еще она не видела его обезумевшим до такой степени и очень испугалась.
 Тревис стоял возле массивного дубового стола и смотрел в окно, выходящее на улицу перед особняком. Скорее всего он всю ночь ходил взад-вперед по кабинету, не в силах заснуть, с беспокойством ожидая возвращения домой Дани.
 Часы над камином пробили без четверти девять. Тревис раздраженно взглянул на часы и ударил кулаком по подоконнику:
 – Черт побери, где она? – Он обернулся к Китти. – С меня хватит! Я либо иду за этим дамским угодником, либо скажи жандармам запереть его, иначе я придушу негодника своими собственными руками!
 Однако вспышка его ярости не вывела Китти из себя, и она спокойно возразила:
 Ты не сделаешь ни того, ни другого, Тревис.
 Если ты отправишься на поиски Дани, то унизишь ее и она никогда тебе этого не простит. Если же уведомишь полицию, то к полудню об этом будет знать весь Париж.
 Он недоверчиво посмотрел на жену и сокрушенно всплеснул руками:
 – Хорошо, но что ты предлагаешь? Ее не было дома всю ночь, она находилась с мужчиной, имеющим ужасную репутацию. И ты говоришь, нам нужно сидеть и ждать, когда она явится, и делать вид, словно ничего не случилось?
 – Возможно, ничего и не случилось.
 – Ты сошла с ума? – взвился Тревис. – И ты веришь в это?
 Китти не могла удержаться от улыбки.
 – Не суди по себе, дорогой. Мы с тобой знаем, что ни одна девушка не возвращалась домой чистой и невинной после ночи, проведенной с тобой.
 – Не смешно, Китти, – обиделся Тревис, – я не в том настроении, чтобы выслушивать твои саркастические замечания. – Он снова вернулся к окну. – Если она не придет в девять, я либо отправлюсь на ее поиски, либо мы обратимся в полицию. И поверь, – добавил он зловеще, – Драгомир пожалеет, если я доберусь до него скорее, чем жандармы.
 Китти вздохнула, отошла к серванту и налила себе еще одну чашку кофе из серебряного кофейника.
 – Тревис, я совершенно согласна с тобой – Дани должна ночевать дома. Я не защищаю ее, но она взрослая женщина и…
 – И она моя дочь и живет под моей крышей, черт побери! – заорал Тревис, повернувшись к ней.
 Глаза его были выпучены, вены на шее и лбу вздулись. Он дрожал.
 Китти мгновенно отставила кофе и бросилась к нему.
 – А теперь послушай меня, – приказала она, кладя руки ему на плечи. Он позволил ей отвести себя от окна и усадить за стол.
 – Тревис Колтрейн, – строго начала она, – ты уже далеко не молод, и твой вспыльчивый нрав может довести тебя до сердечного приступа. Нельзя так терять над собой контроль. Я и сама очень переживаю. Дани поступила ужасно, заставляя нас волноваться до смерти, не говоря уже о том, что станет с ее репутацией, если об этом узнают в обществе. Но сейчас, увы, мы ничего не можем поделать. Если бы с Дани, не дай Бог, что-то случилось, Драгомир бы непременно уведомил нас, и мы пришли бы к ней на помощь. К счастью, с ней все в порядке. Нам просто нужно ждать.
 – Ни минуты дольше, черт возьми! – предупредил Тревис и показал на бар: – Дай мне, пожалуйста, бренди!
 Китти не стала спорить и убеждать его, что еще слишком ранний час для выпивки, – она и сама чувствовала, что ей не помешало бы спиртное. Она протянула ему бутылку и два бокала.
 Налив каждому до краев, он проворчал:
 – Нам только этого не хватало после вчерашнего известия Колта.
 Китти с трудом подавила выступившие на глазах слезы, вспомнив, как Колт объявил о том, что они с Лили собираются пожениться.
 – Все еще не могу поверить, – прошептала она сломленно. – Я знаю, что он уже взрослый и, возможно, ему самое время жениться, но в этой девушке есть что-то неприятное. Я уговариваю себя, что это не мое дело. Он имеет право жить собственной жизнью и выбирать сам, на ком жениться, но меня не покидает тяжелое чувство – что-то здесь не в порядке…
 Тревис опрокинул свой бокал одним глотком и рассерженно фыркнул:
 – Он ведь ни черта не знает о ней! И мы тоже. Мальчишка постоянно попадается на удочку хорошеньких и глупых девиц и принимает возмутительные решения. Черт побери, ведь чуть больше года назад он едва не потерял наше состояние, попав в ловушку, расставленную Гевином Мейсоном.
 А история с возвращением домой девицы Боуден? – вспомнил он с горечью. – Старые сплетники все же написали тебе об этом скандале: девчонка вернулась домой после того, как провела ночь с Колтом, и ее семья была так же огорчена по этому поводу, как мы сейчас. Девушка пребывала после всего случившегося в расстроенных чувствах, оказалась невольной свидетельницей ограбления банка, и ее застрелили, а Колт едва не поплатился жизнью, преследуя виновных в ее смерти негодяев.
 Китти поспешила защитить Колта:
 – Это не совсем справедливо, Тревис. Я разговаривала с Колтом обо всем этом и услышала его версию случившегося. Шарлин появилась в ту ночь на ранчо, не дав ему даже знать о своем визите. Он постарался убедить ее уехать, но она этого не сделала, и… – Она умолкла, но затем ярость взяла верх. – Как несправедливо, – воскликнула она, – что Колта представили как подлеца только из-за того, что он не захотел жениться на этой девушке. Она же все продумала – заставила его провести с ней ночь, чтобы у него не осталось другого выбора, кроме как жениться на ней. Но заманить его в ловушку не удалось. Мне жаль, что бедная девушка погибла, но в этом не было вины Колта. Ни капли.
 Тревис задумчиво посмотрел на нее и тихо спросил:
 – Ты думаешь, именно так поступила Дани? Осталась ночью с Драгомиром, чтобы заставить его жениться на ней?
 Фиалковые глаза Китти вспыхнули огнем.
 – Конечно же, нет! Как ты можешь говорить такое!
 Тревис улыбнулся. Китти была еще красивее, когда злилась, и, не будь они сейчас расстроены, он бы утащил ее наверх, чтобы предаться любви. Ему никогда не надоедали ее объятия. Вместо этого он сказал:
 – Хорошо, я, пожалуй, соглашусь с тобой. Ну а Колт? Какой, по твоему мнению, трюк использовала Лили, чтобы заставить его жениться на себе? Он старался выглядеть радостным, когда сообщал об этом, но я знаю своего сына, он воспринял идею женитьбы на этой женщине, как и мы. Возможно, она проникла в его спальню, как Шарлин Боуден?
 Китти обеспокоенно покачала головой:
 – Мы не смеем предполагать подобное.
 Тревис в очередной раз насмешливо фыркнул:
 – Ты, возможно, и не смеешь, но я, черт возьми, очень даже смею, и как только вся эта неразбериха с Дани разрешится, я непременно поговорю с этим молодым человеком, и наплевать, что он взрослый… – Неожиданно он обратил свой взгляд к двери, как и Китти, – они услышали звук открывающейся двери.
 Тут же он бросился из комнаты, но Китти оказалась проворнее и преградила ему дорогу. Упершись руками в его могучую грудь, она попросила:
 – Тревис, успокойся. Пожалуйста, дай ей возможность объясниться.
 Тревис не ответил, отстранил Китти и вышел за дверь, жена следовала за ним, ни на шаг не отставая.
 Дани и Дрейк стояли у дверей. Дани смотрела перед собой широко открытыми глазами, лицо Дрейка было лишено выражения. Оба были напряжены до предела, ожидая, что в любое мгновение может случиться самое худшее.
 Тревис остановился за несколько футов от них, почувствовал руку Китти на своем локте и решил, что ему лучше не приближаться к Дани и Дрейку слишком близко, слишком скоро. Он переводил взгляд, полный осуждения и ярости, с одного на другого.
 Бледная от волнения Дани откашлялась, подняла подбородок и, стараясь говорить с достоинством, начала:
 – Папа, Китти. Я очень сожалею, что заставила вас волноваться, но все произошло случайно. У нас был замечательный ужин, мы слишком много съели и выпили, а затем уснули. – Она чуть недоуменно пожала плечами, с мольбой добавив: – Можете ли вы простить нас?
 Тревис сжал зубы и кулаки, едва сдерживаясь, чтобы не ринуться вперед и обрушить свой гнев на Драгомира.
 – И где же вы «просто уснули», молодая леди? – хрипло поинтересовался он. – В ресторане, в который, как вы сказали, вам нужно было торопиться, потому что у вас был заказан столик?
 Губы Дани задрожали, она не могла вымолвить ни слова и ненавидела себя за то, что приходится лгать, но сказать правду ни в коем случае было нельзя.
 – Продолжай! – зарычал Тревис, чувствуя, как теряет контроль над собой. – Соври еще что-нибудь.
 Вперед выступила Китти, опасаясь последующего шага Тревиса.
 – Пожалуйста… – нервно прошептала она.
 Дрейк понял, что больше молчать нельзя.
 – Господин Колтрейн, мы были в моих апартаментах, – бесстрастно заявил он. – Сожалею, что Дани обманула вас, но она боялась, что, если скажет правду, вам это не понравится. Мы хотели провести вместе скромный, тихий ужин, только вдвоем. Мы не предполагали, что все так получится.
 – Значит, ей не следовало отправляться туда, – злился Тревис. – А если она солгала, значит, знала, что поступает неправильно. А теперь посмотрите, что произошло! Вы погубили ее репутацию, обрушили позор на наш дом!
 – У тебя нет права делать подобные обвинения, папа, – возмутилась Дани, – только потому, что я провела ночь вне дома. Никакого позора здесь нет. Можете думать все что вам заблагорассудится насчет прошлой ночи. Можете также поведать о случившемся всему городу. Мне все равно!
 Отец в ярости смотрел на дочь.
 – Кажется, стоит снова напомнить тебе, что, пока ты ешь за моим столом, тебе придется делать так, как говорю я. Я не собираюсь терпеть твое распутное поведение, позорящее доброе имя нашей семьи.
 – Сэр, прошу вас! – посмел перебить его Дрейк, не зная в точности, что сказать, но чувствуя, что необходимо что-то сделать. Он счел единственно правильным солгать. – Ничего не произошло. Поверьте мне. Все случилось совершенно так, как сказала Дани. Я согласен, это никуда не годится, но ведь никому не обязательно знать об этом.
 – Убирайтесь! Убирайтесь из моего дома! – вскричал Тревис.
 Дрейк, такой же высокий и широкий в плечах, как и Тревис, не привык отступать ни перед кем, отстаивая свою, пусть даже ошибочную, точку зрения и отвечая за последствия.
 – Сэр, я бы хотел, чтобы вы прислушались к голосу разума.
 – Я сказал, Драгомир, убирайтесь отсюда, пока я не убил вас! Голыми руками!
 Взгляд Дрейка встретился с горящими глазами Тревиса.
 – Хорошо, сэр. Как вам будет угодно. Но знайте: я испытываю величайшее уважение к вашей дочери и глубоко сожалею о случившемся. Ни Дани, ни я не собирались расстраивать вас и госпожу Колтрейн.
 Китти вступила в беседу, воскликнув:
 – Прошу вас, уходите, Драгомир! Пожалуйста! Дрейк попятился к двери, взглянув на Дани с болью и страстью.
 – Я свяжусь… – пробормотал он.
 – Подлец! – крикнул Тревис и бросился к Дрейку, а Китти и Дани пытались удержать его. – Если вы попытаетесь снова увидеться с моей дочерью, я заставлю вас бежать из Парижа по железной дороге впереди поезда… – грозно потрясал кулаками Тревис.
 Как только дверь закрылась, Дани бросилась по лестнице к себе в комнату. Отец закричал ей вслед, требуя, чтобы она немедленно вернулась.
 Она с болью посмотрела на него. По ее щекам струились слезы.
 – Нет, папа, я не вернусь… нам нечего обсуждать. Я люблю вас больше всех на свете, и мне очень жаль, что я причинила вам боль. Но пора вам осознать, что я должна жить своей собственной жизнью, не обращая внимания на мнения и суждения других. Я сожалею, что солгала вам, но вы не оставили мне выбора.
 Она побежала вверх по ступенькам и исчезла, а разрывающие сердце рыдания эхом откликнулись в тишине дома.
 Дани быстро заперла дверь своей комнаты и бросилась на кровать. Зарывшись лицом в подушку, она попыталась успокоиться и взять себя в руки. Нельзя вести себя как ребенок, ведь она уже взрослая. Она не будет считаться с болтунами и сплетницами. Они с Дрейком не сделали ничего дурного, никто не может заклеймить ее. Они испытывали страстное влечение друг к другу и насладились им. Это было упоительно, и никого не касается.
 Она села на кровати. Оставалось только одно: уехать из дома. Над ее магазином расположена маленькая двухкомнатная квартира, которая освободилась всего несколько дней назад. Бедный молодой художник, живший там прежде, отправился в путешествие на юг Франции. Дани не волновало, что он уехал, оставив беспорядок и задолжав плату. Она сама без труда приберется в квартире и потом обставит ее по собственному вкусу. Отцу это наверняка не понравится. Почему, с горечью подумала Дани, он относится к ней как к ребенку? Наверное, подсознательно хочет вернуться в прошлое, к тем светлым годам, когда она была маленькой девочкой, а его не было рядом с ней… Печально, но сейчас уже слишком поздно стараться что-либо изменить, остается только сожалеть о потерянном. Никто не в силах повернуть время вспять, надо жить, не оглядываясь назад.
 Она поднялась и стала ходить по комнате, решив, что не возьмет с собой ничего, кроме одежды. Она сама найдет мебель для своей новой маленькой квартиры.
 Проходя мимо окна, она выглянула наружу и с неудовольствием заметила, как Лили бежит по тротуару за Дрейком.
 Дрейк протянул руку, чтобы открыть ворота, и как раз в этот момент Лили поравнялась с ним. Погрузившись в собственные мысли, он не слышал, как она кричала ему, и теперь смотрел на нее с раздражением.
 – Что вам надо? – нетерпеливо потребовал он, не испытывая никакого желания разговаривать с кем бы то ни было.
 – Я слышала, как кричал господин Колтрейн, – произнесла Лили полным сострадания голосом. – Я сожалею, Драгомир, и думаю, что с вами поступили несправедливо. Неприятная ситуация…
 Он поднял бровь и коротко ответил:
 – Это вас не касается, мисс Денев.
 Он сделал шаг, чтобы открыть ворота, но она ловко схватила его за руку:
 – Подождите, пожалуйста….
 – Спасибо за сочувствие, но я полагаю, будет лучше, если я продолжу свой путь и удалюсь, как и собирался. Вы же слышали господина Колтрейна – он приказал мне именно так поступить.
 – Он сноб. Так же, как и его жена. Они думают, что никто не может составить пару их драгоценным сыну и дочери.
 – В самом деле? – удивился Дрейк. – Почему вы так считаете? Я полагаю, их злость на меня не имеет ничего общего со снобизмом.
 Лили оглянулась назад, окидывая особняк подозрительным взглядом, словно боялась, что их могут увидеть вместе. Затем одарила Дрейка теплым взглядом и прошептала:
 – Мы могли бы сходить куда-нибудь, выпить по чашечке чая и потолковать об этой ужасной семейке.
 Дрейк едва не засмеялся. Итак, все оказалось даже проще, чем он предполагал, однако в данный момент его занимали другие мысли.
 – С удовольствием, мисс Денев, но, боюсь, сейчас у меня есть дела. Я непременно свяжусь с вами, обещаю. – Он дотронулся до кончиков ее пальцев – жест, истинное значение которого она совершенно отчетливо поняла.
 Лили отступила назад, победно улыбаясь.
 – Конечно, я буду ждать.
 Она увидела, как он сел в свой экипаж и поехал по улице. Лили повернулась к дому и нахмурилась. Противные снобы. Как они посмели так гнусно обращаться с ней вчера вечером, когда Колт поднял после ужина бокал с шампанским и спросил, не выпьют ли они за его помолвку! Они недоуменно смотрели друг на друга, словно им в лицо брызнули водой. Потом Китти издала тихий, сдавленный звук, а Колт выглядел как пристыженный маленький мальчик. Господин Колтрейн, высокомерный тип, сказал, что это для них настоящее потрясение и им необходимо время, чтобы все обдумать.
 Лили остановилась посреди дорожки и в раздражении топнула ногой. Колт не произнес ни слова, не посмел перечить отцу. Нет, он просто покорно кивнул и сказал, что понял. Что, спрашивается, понял? Какое они имели право так грубо себя вести? Кем, черт побери, они себя возомнили?
 Она обернулась и задумчиво посмотрела в сторону улицы, куда уехал Драгомир. Как жаль, что она не встретила его раньше Колта! Она знала, что нравится ему. Правда, он слыл ловеласом, однако что с того? Ведь она-то знала, как заставить его жениться. Так паучиха заманивает нового паука в свою паутину.
 Она задумчиво прикусила губку. В конце концов еще не поздно. Ей несказанно повезло, что она оказалась в курсе развернувшихся этим утром событий. Лили с утра бродила по дому, надеясь выяснить, что Колтрейны планировали сделать для того, чтобы предотвратить их брак. Вместо того она узнала, что Дани не ночевала дома. Она все слышала и знала, что Драгомиру навсегда отказали от дома.
 Итак, план Лили находился под угрозой срыва. Колт подчинился воле родителей и заявил ей, что родители чрезвычайно удивлены столь неожиданным объявлением, и предложил перенести женитьбу на более поздний срок. Позже, когда Лили все же удалось остаться с ним наедине и сказать, что ее унизили, он предпочел встать на защиту родителей. Похоже, он просто маменькин сынок. Лили боялась, что, если Китти Колтрейн постарается, ей удастся отговорить сына от женитьбы.
 Одно дело заставить Колта пообещать жениться на ней после того, как он обнаружил ее в своей постели, и совсем другое ожидать, что чувство вины приведет его к свадьбе…
 Все особенно осложнилось, с горечью осознала она потому как Дани, хотя и провела ночь с мужчиной, не считала, что должна непременно выйти за него замуж для того, чтобы сохранить свою честь. Теперь Колт, пожалуй, пересмотрит ситуацию, в которую так нелепо угодил.
 Значит, пришла к заключению Лили, ей необходимо иметь в запасе еще один план действий на случай провала с Колтом… и решение может быть совсем рядом – Драгомир.
 Интересно, Драгомир богаче, чем Колт?
 «А что, если он такой же отличный любовник?» – с вожделением подумала она.
 Лили в скором времени намеревалась получить ответы на оба вопроса.




 Глава 20


 Дани в последний раз окинула взглядом свою комнату. Она взяла с собой только некоторые личные вещи и большую часть одежды. Места в ее новом доме не очень много. Два больших чемодана уже стояли возле двери. Дани надеялась, что в квартире хватит места хотя бы для того, чтобы разместить упакованные вещи. Она глубоко вздохнула, стараясь подбодрить себя. Ведь у нее будет свой дом, пусть маленький и тесный. Ощущение приближающейся свободы радовало, она с нетерпением ждала, когда же наступит наконец тот момент, когда она сможет жить так, как хочет сама.
 В полдень Люрлин принесла чай и суп, доложив, что происходило в остальной части особняка. Она поведала Дани о том, что месье Колтрейн только что отправился в посольство, проведя большую часть утра за запертыми дверями кабинета вместе с госпожой Колтрейн. Люрлин не знала, о чем они разговаривали, но с обычной для нее непосредственностью сказала, что это непременно было связано либо с тем, что Дани провела ночь вне дома, либо с объявлением Колта о своей женитьбе на мадемуазель Лили. В любом случае, сказала Люрлин, напряженность распространилась по всему дому и накрыла его как гигантский зонт. Она сама будет чрезвычайно рада, когда все закончится. Колт, сообщила она, покинул дом еще до первых лучей солнца, как сказал ей один из кучеров, и только недавно вернулся. Ее глаза возбужденно сверкали, когда она рассказывала о том, как он прошел мимо мадемуазель Лили, даже не остановившись.
 – Ее в самую пору связать: топает ногами и ругается, как уличный хулиган. Весь день она бушевала и ругала слуг, ведь месье Колта не было, а сейчас он явно избегает ее общества.
 Выслушав Люрлин, Дани почувствовала еще большее желание уехать из дома. Она взглянула на каминные часы и решила, что пора уезжать, если она хочет обосноваться в новом доме до наступления ночи.
 Она попросила Люрлин, чтобы кучер подал экипаж к переднему крыльцу и послал кого-нибудь наверх забрать ее чемоданы.
 Люрлин кивнула, но не сдвинулась с места, сокрушаясь по поводу того, что Дани покидает особняк.
 – Я буду беспокоиться о вас, мадемуазель, вы ведь собираетесь жить одна и прекрасно знаете, что это ни чуточки не понравится вашему отцу.
 Дани снова заверила ее в том, что с ней все будет в порядке; да, она знала, что отец не одобряет ее решения – поэтому и торопится покинуть родительский дом до его возвращения и избежать очередной неприятной сцены.
 – Прошу тебя, поспеши и, будь добра, сделай все именно так, как я сказала, хорошо, Люрлин? Я хочу поскорее уехать.
 Люрлин повиновалась, обеспокоенно качая головой.
 Дани подошла к стулу, чтобы взять свою накидку, но услышала голос Колта, зовущего ее через закрытую дверь, и чуть не застонала от досады.
 – Дани, открой. Я знаю, что ты там, нам нужно поговорить, – говорил он скорее нетерпеливо, чем рассерженно.
 Дани открыла дверь и, не приглашая его войти, коротко сообщила:
 – Не хочу спорить с тобой, Колт. Мне хватает своих собственных неприятностей.
 – Я тоже не хочу спорить, Дани. Хочу поговорить с тобой всего одну минуту. – Он растерянно провел рукой по волосам, словно стараясь привести свои мысли и слова в порядок. Затем он увидел чемоданы и воскликнул: – Что это? Куда ты отправляешься?
 Она сказала ему, и в ответ он громко рассмеялся:
 – Ты же знаешь, отец не допустит этого. Дани не собиралась тратить время попусту, оправдываясь.
 – Он ничего не сможет сделать! А теперь, пожалуйста, – нетерпеливо промолвила она, – скажи, чего ты хочешь. Я хочу уехать до того, как он вернется домой. Я устала от разногласий.
 Он молча смотрел на нее несколько секунд, затем пожал плечами:
 – Не знаю. Все вдруг перевернулось с ног на голову. Я полагаю, ты уже слышала о том, что когда я объявил родителям о том, что мы с Лили собираемся пожениться, они отнюдь не захлопали в ладоши от радости.
 – Я и не ожидала от них подобной реакции. Ты едва знаешь ее. Кроме того, – добавила она, – они, вероятно, чувствуют то же самое, что и я, – ты не будешь счастлив с Лили, ты совершаешь ошибку.
 – Думаю, это мое дело. – Он злобно прищурился. Дани прекрасно видела, что они напрасно теряют время.
 – Я согласна с тобой, – уступила она, – и не намерена вмешиваться. Если ты пришел в поисках моего одобрения, ты не получишь его, Колт. Я не вижу никакого смысла продолжать наш разговор.
 Она попыталась закрыть дверь, но Колт успел выставить вперед руку:
 – Зато я вижу. Лили сказала, что вчера она говорила с тобой, просила прощения и помощи в подготовке свадьбы, а ты в ответ взорвалась, наорала на нее и даже плеснула водой в лицо. Мне бы хотелось выслушать твою версию этой истории.
 – Зачем? Ты же не поверишь ни единому моему слову.
 – Ты никогда не испытывала к ней симпатии, верно?
 – Я пыталась, – честно ответила Дани. – Но, Колт, Лили одна из самых неприятных особ, с которой мне когда-либо доводилось встречаться.
 – И поэтому ты плеснула ей водой в лицо? Поступить так не очень-то красиво с твоей стороны, Дани. Ведь она наша гостья и вскоре станет членом нашей семьи.
 – Я сделала так потому, что она стояла там, где ты сейчас, и кричала на весь дом. Я хотела, чтобы она ушла от моей двери, – объяснила она и холодно спросила: – Неужели мне придется воспользоваться тем же самым способом, чтобы избавиться от тебя?
 Колт задохнулся, еле сдерживая охватившую его ярость, готовую вырваться наружу.
 – Не надо так со мной, Дани, – сказал он и с презрительной усмешкой добавил: – Ты нисколько не изменилась. Такая же избалованная девчонка, которой наплевать на всех, кроме самой себя.
 Дани знала, что он вымещает на ней свое раздражение, но терпению ее приходил конец.
 – Для тебя самым лучшим сейчас было бы уйти, Колт. Ты очень меня раздражаешь.
 – А что же сделаешь? – Он указал на маленький шрам в уголке его глаза. – Расцарапаешь мне лицо? Пора повзрослеть, Дани, и перестать вести себя как маленькая дрянь!
 Дани подняла руку, чтобы дать ему пощечину, ибо злость охватила ее, но рука замерла в воздухе, когда она увидела отчаяние в его глазах. Он был ее братом, и она любила его, и, если он хоть немного смягчит свою собственную боль, выместив раздражение на ней, пусть будет так. Она не могла простить себе того, что однажды в детстве ударила его. Дани не собиралась повторять своей ошибки, раня его в самое сердце.
 – Пожалуйста, – прошептала она, сглатывая слезы, – позволь мне пройти, Колт. Мы оба будем сожалеть о том, что наговорили друг другу.
 Он смотрел на нее, и его глаза наполнялись влагой.
 Колт отступил в сторону, низко опустив голову. Он винил себя. Зачем он пришел сюда? Впрочем, он знал ответ: Лили заставила. Сказала, что он не сумел настоять на своем решении перед родителями, – и это отвратительно. И теперь, чтобы загладить вину, он должен разобраться со своей сестрой, которая посмела напасть на нее. Он пообещал поговорить с Дани и выяснить, можно ли помириться, поскольку ему самому надоели бесконечные разногласия в семье.
 – Дани! Колт! Что здесь происходит?
 Они мгновенно очнулись от оцепенения. В комнату ворвалась Китти, фиалковые глаза ее сверкали, а щеки пылали яростным огнем.
 – Вы кричите друг на друга на весь дом!
 Ее взгляд упал на чемоданы, стоящие у двери, и она медленно подняла глаза и посмотрела на Дани:
 – Что это значит? Куда, позволь спросить, ты направляешься ?
 Дани мечтала только, чтобы этот кошмар поскорее закончился.
 – Я переезжаю, Китти. В квартиру над магазином. Я думаю, вы согласитесь – я никогда не смогу жить своей собственной жизнью до тех пор, пока остаюсь под этой крышей.
 – Как ты можешь так расстраивать отца после того, что сделала прошлой ночью? – возмутилась Китти. – Ты не думаешь ни о ком, кроме себя!
 Дани смело встретила ее ледяной, полный обвинения взгляд:
 – Я никого не хочу расстраивать.
 – Но ты сделала это прошлой ночью, – повторила Китти.
 – Хорошо, – уступила Дани. – Но я не хотела. Это произошло случайно, как я и пыталась объяснить.
 – Ты расстроишь его еще больше, если уйдешь, – предупредила Китти.
 – Подождите! – неожиданно вмешался Колт, переводя в замешательстве взгляд с одной женщины на другую. – Что это значит? О чем вы говорите?
 Дани и Китти переглянулись, и ни одна из них не знала, что сказать.
 – Итак? – нетерпеливо настаивал Колт.
 Дани решила, что скрывать бессмысленно: рано или поздно Колт все равно узнает. Она начала говорить, затем увидела, как вошел слуга, чтобы забрать чемоданы, подождала, пока он удалился – Китти с осуждением наблюдала за разворачивающейся вокруг нее сценой, и повторила свою версию случившегося.
 Когда Дани закончила, Колт коротко спросил:
 – И что будет теперь?
 – Не знаю, что ты имеешь в виду, – удивилась сводная сестра. – Я сожалею, что все так расстроились, но что сделано, то сделано.
 Колт начал увещевать ее, как ребенка:
 – Сестричка, ты провела ночь с мужчиной. Теперь, я полагаю, он должен поступить честно и достойно и жениться на тебе, чтобы спасти твое доброе имя. Ведь, если все станет известно, ни один порядочный человек не захочет взять тебя в жены.
 Дани не удержалась от смеха – какие глупости говорит брат!
 – О Колт! Никогда не думала, что услышу такую чушь из твоих уст. Неужели ты думаешь, что я выйду замуж только затем, чтобы меня меньше презирали? – Она энергично покачала головой. – Нет, братец, я не собираюсь отказываться от своих планов на будущее только для того, чтобы доставить удовольствие пуританам!
 Китти помахала рукой, требуя тишины:
 – Хватит спорить! Слуги и так уже слышали довольно, чтобы судачить полгода.
 Колт ничего не сказал, задумчиво глядя на Дани. Неожиданно Дани обняла брата и тихо сказала:
 – Не думай обо мне плохо, Колт. Я просто делаю то, что считаю лучшим для себя.
 Он кивнул, отвернулся и ушел. Мозг его лихорадочно работал, ему было крайне необходимо получить ответы на тревожные вопросы о его собственном будущем, которые невольно подняла своей маленькой, но категоричной речью Дани.
 Дани и Китти смотрели ему вслед, и когда он отошел достаточно далеко, чтобы не слышать их, Китти тихо призналась:
 – Вчера вечером он сказал, что хочет жениться на Лили.
 – Я знаю.
 Китти с любопытством посмотрела на нее.
 Дани рассказала мачехе о визите Колта в магазин и произошедшую позже сцену с Лили… но снова промолчала о том, что поведала ей Люрлин.
 Китти печально вздохнула:
 – Он никогда не будет счастлив с этой девушкой.
 – Боюсь, что нет, – согласилась Дани, – но, как он мне сказал, это его дело. – Она вернулась в комнату и взяла свою сумочку. – Теперь мне действительно нужно идти. Экипаж ждет.
 Она поспешила к дверям, но Китти закричала:
 – Подожди!
 Она повернулась, думая, удастся ли ей вообще когда-нибудь уйти.
 Глаза Китти затуманились болью.
 – Помни, Дани, это твой дом и мы тебе рады всегда.
 Дани закусила губу и бросилась в объятия Китти.
 Они крепко обнялись.
 – Поверь мне, – прошептала Дани, – я не хотела никому причинять боль.
 Китти кивнула и попыталась улыбнуться дрожащими губами.
 – Знаю, что ты не хотела, Дани, и верь: я понимаю тебя, чувствую, каково тебе сейчас. Я в твои годы тоже хотела быть независимой, самостоятельной, иногда мои поступки не вписывались в рамки устоявшихся норм поведения для воспитанной молодой леди.
 Тогда скажи, Китти, – осмелилась спросить Дани, – ты думаешь, я поступаю ужасно, потому что не хочу, чтобы Дрейк женился на мне только из-за того, что случилось прошлой ночью? Китти улыбнулась:
 – Я согласна с тобой, ты должна поступать только так, как подсказывает тебе сердце.
 Волна любви и благодарности захлестнула Дани.
 – Ты попробуешь убедить в этом отца?
 Китти кивнула и слегка подтолкнула ее:
 – Лучше поспешить. Он скоро вернется, а я больше не выдержу семейной сцены.
 Лили чувствовала, как тело ее затекло и начинало ныть, оттого что она слишком долго находилась в одном положении – стояла на коленях в своем излюбленном месте позади пышной растительности в темной нише. Едва Колт прошел в свою комнату, заперев за собой дверь, она тут же поспешила сюда, подозревая, что, как только он соберется с мыслями, сразу же отправится к Дани.
 Предчувствие не обмануло Лили, и теперь она знала, что необходимо действовать быстро, или же ей никогда не удастся склонить Колта к женитьбе. Ведь он может сообразить, что его сестра оказалась в подобной ситуации, но отнюдь не чувствует, что должна выйти замуж, чтобы спасти свою честь. А ведь ее случай гораздо серьезнее, ибо все члены семьи, слуги, а скоро и вся элита парижского общества узнают о неблаговидном поступке Дани, в то время как о произошедшем с ней, Лили, не знал никто.
 Она дождалась, пока Китти прошла мимо, затем вышла из своего укрытия и тихо постучала в дверь Колта.
 – Уходите. Я ни с кем не хочу разговаривать, – раздраженно ответил он.
 – Это я, – обиделась она, – пожалуйста, поговори со мной, никто во всем доме не хочет этого делать.
 Она услышала вымученный вздох, звук шагов. Он открыл дверь и устало промолвил:
 – Лили, честно говоря, я устал от твоего нытья…
 Она хотела заговорить, но он покачал головой и сделал протестующий жест рукой:
 – Молчи, пожалуйста. Прошу прощения, если члены моей семьи обидели тебя, но я не отвечаю за их поступки и не хочу больше об этом слышать. Пожалуйста, позволь мне немного отдохнуть перед ужином. Поговорим позже.
 Боясь, что он закроет дверь, Лили быстро прошла мимо него и встала посреди комнаты. Сложив руки на груди, она объявила:
 – Мы поговорим сейчас, Колт, и обсудим дату нашей свадьбы. Я не собираюсь сидеть и ждать, особенно после возмутительного скандала, который устроила твоя сестра.
 Колта не удивило то, что она в курсе событий. Разве этого можно было избежать? Он закрыл дверь, сделал несколько неуверенных шагов и устало опустился в кожаное кресло, стоявшее у окна.
 – Говори, – устало и обреченно произнес он.
 Лили даже сейчас подумала, до чего же он красив в белой шелковой рубашке с расстегнутым воротом, обнажавшим вьющиеся темные волосы на его широкой, твердой как камень груди. Когда он улыбался, чего она не замечала в последнее время, его серые глаза сверкали голубыми кристаллами, уголки их чуть приподнимались – он становился похож на маленького мальчика.
 Колт был ничуть не хуже Драгомира, и, хотя ей не пришлось заниматься любовью с привлекательным русским, она знала, что вряд ли он будет доставлять ей большее удовольствие, нежели Колт. Лили желала бы стать постоянной спутницей жизни и для одного, и для другого, но решила довольствоваться тем, что у нее уже есть.
 – Я знаю, что Дани провела прошлую ночь с Драгомиром, чем погубила свое доброе имя, – робко начала она. – Я бы не хотела, чтобы подобное постигло меня, Колт.
 Он нахмурился и резко заметил:
 – Никто не знает о том, что ты провела ночь со мной, Лили.
 Лили удалось сохранить самообладание, но внутри у нее все оборвалось – неужели ее план провалится?
 – Верно, – признала она, – но что будет, если ты не женишься на мне? Мне придется притворяться, что я девственница… Неужели ты думаешь, что кто-то, поняв, что я солгала, все еще будет желать меня в жены?
 Колт откинулся на спинку стула и закрыл глаза, словно не в силах выносить испытаний, выпавших на его долю.
 – Я люблю тебя, Колт. Я думала, и ты любишь меня, – сурово сказала Лили.
 – Я никогда не говорил, что люблю тебя. Ее нижняя губа задрожала.
 – Мне казалось, я нравлюсь тебе.
 – Ты мне нравилась и нравишься, но, черт побери, я никогда не давал тебе повода думать, что намерен связать себя узами семейной жизни. – Он помолчал, наблюдая за тем, как слезы полились из ее глаз, и снова коря себя за то, что не смог обуздать свою похоть. – Возможно, принимая подобное решение, мы совершаем чудовищную ошибку, Лили. Мы ведь даже толком не знаем друг друга, и я вряд ли готов остепениться… – робко промолвил он.
 Ее сердце бешено забилось от страха.
 – А как же я? Что будет со мной? – истерически выкрикнула она. – Какой порядочный мужчина захочет меня?
 Колт испугался ее реакции, но решил все же попробовать образумить ее:
 – Мне кажется, что Дани такая ситуация не очень беспокоит. Времена меняются, Лили. Возможно, больше не имеет значения, что женщина, которую действительно любят, делала в прошлом. Я знаю, что, если бы я по-настоящему любил тебя, для меня не имело бы ни малейшего значения, девственница ты или нет.
 В это мгновение Лили осознала, что заманить Колта к алтарю, призывая к его чувству долга, будет невероятно сложно, если вообще возможно. Лили пересекла комнату, приблизилась к Колту и, наклонившись, прошипела:
 – Ну что ж, умник, я не позволю тебе разрушить мое будущее. Ты соблазнил меня, и ты женишься на мне!
 Колт засмеялся и, мягко оттолкнув ее, встал с кресла.
 – Ты прекрасно знаешь, это неправда. Ты хотела этого ничуть не меньше, чем я.
 – Но поверят ли этому твои драгоценные папочка с мамочкой, когда я доберусь до них и все расскажу?
 Он растерянно моргал, видя перед собой ее злое, полное презрения лицо.
 – Что ты сказала? – хрипло спросил он.
 Лили стояла, уперев руки в бока и испепеляя его надменным взглядом.
 – Ты слышал. Я пойду к твоим родителям и расскажу им о том, как ты привел меня к себе и соблазнил прямо у них под носом. Как ты думаешь, им понравится услышать подобное об их маленьком мальчике?
 – Нисколько, черт побери, – огрызнулся Колт.
 – Ну что ж, может, они ничего и не узнают. Я думаю, они с большей радостью посетят нашу свадьбу, чем судебный процесс, который непременно ожидает их, если мой дядя узнает о случившемся.
 Колту никогда еще так сильно не хотелось ударить человека – будь то мужчина или женщина.
 – Это шантаж, Лили.
 – Ну так что? – отрезала она с вызовом. – Ты не оставляешь мне выбора. Я не распутная маленькая дрянь, как твоя сестра. У меня есть гордость. Возможно, она уезжает отсюда, чтобы открыть свой собственный бордель, – добавила она с мерзким хихиканьем.
 Колт сделал угрожающий шаг вперед:
 – Не провоцируй меня, Лили. Я не потерплю, чтобы ты так говорила о моей сестре.
 Она решила, что пора изменить подход. Подбежав к нему, она обвила его шею руками и крепко прижалась к нему.
 – Пожалуйста, Колт, не сердись на меня, – чуть не рыдая, сказала она. – Я люблю тебя и хочу быть твоей женой. Мы будем счастливы, обещаю. Ты сам увидишь, что не ошибся… – Она протянула ему губы для поцелуя.
 Колт грубо отнял ее руки и оттолкнул Лили от себя:
 – Дани была права, когда сказала, что ты самая неприятная особа, с которой она когда-либо встречалась. О, как я жалею, что не раскусил тебя раньше.
 Лили ссутулилась, опустилась в кресло и начала плакать настоящими слезами.
 – Я пойду к твоим родителям. Клянусь, пойду.
 – Нет, не пойдешь. – Колт изо всех сил сдерживался, чтобы не накричать на нее. – Я больше не буду расстраивать их. Я женюсь на тебе, черт побери, без фанфар, без торжеств. Затем мы уедем в Америку и будем жить на ранчо, где ты научишься быть хорошей женой.
 Лили подавила торжествующий вопль и вместо этого произнесла жалобно и, как ей казалось, искренне:
 – Колт, дорогой, сейчас ты злишься на меня, но верь, я буду тебе хорошей женой.
 Колт глубоко вдохнул, чтобы не наброситься на нее с кулаками. Ведь было время, когда он сходил по ней с ума. Они наслаждались обществом друг друга, ему было хорошо с ней в постели…
 – Прости, – пробормотал он сокрушенно.
 Она прижала дрожащие ладони к лицу и пролепетала:
 – Я уеду домой. – Она замолчала, словно рыдания душили ее. – Я люблю тебя, но, если ты не любишь меня, я уйду из твоей жизни.
 Ответа на ее заявление не последовало, Лили осмелилась сквозь пальцы взглянуть на Колта. А вдруг он воспользуется ее притворным предложением? Неужели оно прозвучало убедительно?
 Колт смотрел в окно, плечи его были опущены, словно под невыносимой тяжестью поражения, а глаза полны отчаяния. Поняв, что убежать от неизбежного невозможно, он обреченно прошептал:
 – Я женюсь на тебе, Лили. И мы попытаемся жить нормально. Я не люблю тебя, – коротко сказал он, поворачиваясь к ней и надеясь увидеть, что она поняла его, – но постараюсь сделать все, что смогу, чтобы ты была счастлива.
 Лили вскочила на ноги и снова бросилась к нему на шею, и на этот раз он не отстранил ее.
 – О, Колт, я заставлю тебя полюбить меня. Клянусь, заставлю!
 Колт обнял ее, но его объятия были так же холодны, как его сердце.




 Глава 21


 Дани проснулась со счастливой улыбкой на губах – в окно струился солнечный свет. Она свободна!
 Она поднялась с постели и решила тщательно рассмотреть маленькие комнаты своего нового жилища. Вечером она слишком устала. Конечно, необходимо провести генеральную уборку: если в магазине не будет покупателей, она закроет его пораньше и займется своей квартирой. В комнате, которую Дани хотела превратить в спальню, было совсем немного мебели: лишь легкая кровать и кресло, обстановка другой комнаты состояла из стола, кресла да маленькой печки.
 Ну что ж, все здесь вскоре коренным образом изменится! Еще на прошлой неделе Дани приметила в антикварном магазине прелестную кровать из красного дерева; к ней прекрасно подойдет трюмо из вишневого дерева, которое ей приглянулось в другом магазине. В ее магазинчике найдется, чем украсить комнаты, кроме того, она собиралась повесить на окна шторы. С кухней все обстояло по-другому. Ей предстояло еще все продумать в отношении интерьера, однако время у нее было, да и Дрейк, вероятно, будет рад помочь.
 Дрейк.
 Неожиданная печаль омрачила радость Дани. То, что начиналось так прекрасно, неожиданно превратилось в кошмар. Впрочем, возможно, все это к лучшему, поскольку теперь она обрела то, к чему долго стремилась, – право быть самой собой, хотя ей было жаль, что своими действиями она ненамеренно причинила боль отцу.
 А насчет Дрейка… Пожалуй, вчера утром она погорячилась, когда он предложил ей выйти за него замуж, пытаясь спасти их обоих. Он вел себя как истинный джентльмен, а она едва не впала в истерику, оказавшись в затруднительном положении. Она все объяснит ему, извинится за свое ужасное поведение и, пригласив его на тихий ужин в своей квартире, все уладит.
 А может быть, ненадолго исчезнуть из его жизни, отправиться в путешествие, на чем уже давно настаивала Китти? Это даст им обоим необходимое время для того, чтобы обдумать будущее их отношений.
 Она взяла чашку чая, спустилась в магазин и стала осматривать свою коллекцию выставленных на продажу экспонатов. Стоящих вещей было немного. Ценные произведения искусства раскупили в первые дни после торжественного открытия. И скоро у нее сложилось впечатление, что люди приходили в магазин лишь для того, чтобы взглянуть на знаменитую коллекцию из Монако, однако и к ней интерес начинал падать. Дани пришла к выводу, что необходимо что-то срочно предпринять. Она не хотела давать повод усмехаться за ее спиной, считая ее дилетанткой. Дани твердо решила стать в будущем уважаемой деловой женщиной.
 Стоя возле окна и наблюдая за обитателями Монмартра, начинающими свой день, она допила чай, и именно в это мгновение неожиданная идея осенила ее. Она держала в руках обычную чашку, но вот если бы могла предложить к продаже ценный фарфор, как, например, знаменитый сервиз «Флора Дании» королевской фабрики в Копенгагене, тогда бы ее магазин прославился. Первый обеденный сервиз «Флора Дании» был изготовлен между 1790 и 1802 годами для Екатерины Великой, императрицы России; он состоял из 1802 предметов и был рассчитан на 100 персон. Второй сервиз был преподнесен в качестве свадебного подарка датской принцессе Александре, которая в 1864 году вышла замуж за принца Уэльского.
 Дани была очарована красотой редкого фарфора, когда случайно прочитала, что в 1757 году король Дании Фредерик V поручил профессору ботаники создать монументальный труд о растениях Дании, который впоследствии получил название «Флора датского королевства». Труд вылился в семнадцать томов доскональных исследований, и иллюстратору Джозефу Кристофу Байеру было поручено заняться росписью по фарфору. В течение последующих одиннадцати лет он расписывал вручную большую часть первого сервиза и в результате ослеп.
 Дани вспомнила, что на прошлой неделе одна покупательница искала в магазине что-то особенное – хотела купить свадебный подарок любимой племяннице. «Флора Дании» чудесно подошла бы для этого, и Дани знала, что, если ей удастся добыть разрешение на импорт знаменитого фарфора, она станет самым удачливым продавцом антиквариата в Париже.
 Итак, почему бы ей не отправиться в Данию и не приобрести то, что она задумала?
 Пребывая в лихорадочном возбуждении от своих планов, Дани отперла входную дверь, установила в окне табличку «открыто» и приступила к выполнению ежедневных обязанностей: вытерла пыль, расставила книги по порядку. Работая, она тихонько напевала и размышляла о том, какое время лучше всего выбрать для предстоящего путешествия. Напряженность, царившая в семье, спадет, а кроме того, не помешает какое-то время побыть вдали от Дрейка, чтобы разобраться в своих чувствах.
 Лучезарная улыбка озарила ее лицо, когда она вспомнила об этом милом и красивом человеке, о тех незабываемых мгновениях, которые она провела в его объятиях. Как он был нежен с ней, приближая все ближе к вершине наслаждения, которой они достигли вместе, и их тела, объединенные единым порывом страсти, слились воедино.
 Одна мысль более всего беспокоила и пугала Дани – было ли любовью единение, которое они испытывали в течение недолгих, невообразимо прекрасных мгновений? Неужели она влюбилась в этого таинственного, обворожительного русского? Его остроумие и шарм, образованность, выразительные голубые глаза, обрамленные невероятно длинными и густыми ресницами… покоряюще чувственный рот… манящий акцент его родного языка несказанно привлекали ее.
 Дани хотела увидеть его вновь, хотела, чтобы он снова любил ее…
 Неожиданно зазвонил колокольчик над входной дверью, вынуждая ее вернуться на землю из наполненного негой мира воспоминаний. Дани охватила досада, когда она увидела входящего в магазин Сирила Арпела – в твидовом пальто, с ярким красным шарфом и в серой шляпе, которую он снял, весело приветствуя хозяйку:
 – О, моя дорогая, выглядишь сегодня просто прелестно. Вся просто светишься от счастья. Неужели настолько рада видеть меня? – поддразнил он.
 Дани знала, почему сияла, но не собиралась разглашать свой секрет и пропустила его болтовню мимо ушей.
 – Добрый день, Сирил. Что привело тебя в мой магазин в столь ранний час?
 Сирил чувствовал, что ему невероятно сложно притворяться любезным и веселым, ибо внутри него все еще клокотала ярость из-за того, что он увидел прошлой ночью. Но он все же беззаботно ответил:
 – Всякий раз, когда я захожу к тебе, нас кто-нибудь обязательно прерывает, поэтому я подумал, что лучше нанести ранний визит и спросить, не согласишься ли ты поужинать со мной сегодня вечером.
 В этот самый момент снова прозвучал колокольчик над дверью. В магазин вошла Люрлин, изнемогая под тяжестью сумок.
 – Мадам Колтрейн прислала это! – выпалила она и, поставив сумки, отступила, вежливо поклонившись Сирилу.
 Дани пришла в замешательство: ведь она упаковала все, что ей хотелось забрать с собой, все, что было необходимо… Она подошла, чтобы посмотреть, что находилось в сумках. Люрлин сказала:
 – Мадам прислала некоторые из ваших книг, мадемуазель. И некоторые мелочи из вашей комнаты.
 Дани была тронута предусмотрительностью Китти и сказала об этом, а затем добавила:
 – Но, прошу тебя, передай мадам, что в этом не было никакой необходимости. Я сама могла бы перевезти это позже.
 Со свойственной для нее непосредственностью Люрлин весело заметила:
 – Вероятно, она так пытается сказать, что не сердится на вас и хочет, чтобы вам здесь было хорошо.
 Дани нахмурилась – она не желала обсуждать личные вопросы в присутствии Сирила, она прекрасно видела, что он жадно впитывал в себя каждое слово из их разговора.
 – Ну что ж, теперь иди и передай мадам мою признательность.
 Люрлин подошла к двери:
 – Я так и поступлю, а еще мадам просила передать, чтобы вы не откладывали свой визит к ним.
 Служанка ушла, и Сирил тут же полюбопытствовал:
 – Что случилось? Неужели ты уехала из дома? – Он засмеялся над своим нелепым предположением.
 Дани отставила сумки.
 – Именно это я и сделала. Теперь я живу здесь. Сирил был оглушен этим известием и не мог сдержать возмущение:
 – Неслыханно, чтобы молодая леди твоего положения и происхождения жила одна. Что скажут люди…
 – Люди могут отправляться ко всем чертям, если это им не нравится, – процедила Дани. – Я не хочу жить по законам других, Сирил. И не собираюсь стоять здесь и выслушивать твою критику.
 Сирил покачал головой, вздыхая:
 – Похоже, всякий раз, когда я открываю рот, я раздражаю тебя, Дани. Прости.
 Дани вовсе не была настроена жалеть Сирила.
 – Если ты будешь заниматься своими делами, то между нами все будет прекрасно.
 Он чуть не заскрежетал зубами, однако сдержался: он пришел сюда не для того, чтобы спорить.
 – И все же возвращаюсь к цели моего визита – я бы хотел пригласить тебя сегодня вечером на ужин. – Подойдя ближе, он нежно дотронулся до ее руки. – Честно говоря, моя дорогая, мне не терпится остаться с тобой наедине, чтобы нам не мешали. Возможно, тогда ты поймешь, что я не такой уж плохой.
 Дани стала убеждать, что считает его компанию весьма приятной… когда он не вмешивается в чужие дела.
 – Значит, ты согласна поужинать со мной? – С надеждой спросил Сирил.
 Дани покачала головой и отодвинулась от него. Она предполагала, что пораньше закроет магазин, приведет в порядок квартиру, а затем преподнесет сюрприз Дрейку – отправится к нему и пригласит к себе, чтобы поужинать вместе на следующий день. О, как она мечтала о том, что займется подготовкой маленького интимного ужина для человека, в которого, возможно, влюблена. Как все-таки замечательно быть свободной! Давняя мечта стала наконец реальностью, и Дани хотела наслаждаться ею каждый миг своей жизни.
 Сирил пристально за ней наблюдал, и от него не укрылось, что мысли ее витали где-то далеко.
 – Почему? – холодно спросил он. – Тебе нужно еще что-то делать?
 В отчаянии она воскликнула:
 – Сирил, почему ты злишь меня? Тебя не касается, чем я хочу заняться. Пожалуйста, прими мои сожаления – я вынуждена отказаться от твоего предложения.
 Не скрывая раздражения, он сказал:
 – Ну что ж, хотя бы объясни, отчего ты избегаешь моего общества?
 Она устала от его навязчивости и решила сказать правду. Возможно, он перестанет надоедать ей, если раз и навсегда осознает, что ее интересует другой.
 – Я собираюсь нанести визит Дрейку.
 Он мгновенно застыл. Драгомир… Дрейк. Этот негодяй. Невольно он взглянул поверх головы Дани, туда, где была выставлена картина «Александровский дворец». План быстро рождался в его голове. Теперь, когда она жила наверху, забраться ночью в магазин было довольно сложно, но он знал, что вечером ее точно не будет дома, и мог осуществить задуманное. Если он и дальше будет медлить, то русский в конце концов приручит Дани и наверняка завладеет драгоценной картиной. Сирил не допустит этого.
 – Отлично. Возможно, мы сможем поужинать как-нибудь в другой раз.
 – Конечно, – пробормотала Дани, прекрасно зная, что вряд ли окажется в его компании.
 – Но не слишком откладывай, – добавил он. – Вскоре я покину Париж и, вероятно, не вернусь до самой весны.
 – Почему тебя так долго не будет? – удивилась Дани.
 – Сезон. Я всегда отправляюсь в Санкт-Петербург, когда открывается сезон.
 Дани недоуменно заморгала:
 – Какой сезон?
 – Светский сезон, конечно же. Официально он начинается с Нового года и длится до начала Великого поста, но я хочу отправиться заранее, в ноябре. Там ожидается много различных мероприятий… – Мечтательное выражение появилось на его лице, когда он описывал, как аристократия проводит длинные зимние вечера – посещает бесконечные концерты, балы, банкеты, театры, устраивает роскошные ужины и приемы. – Каждый, занимающий хоть какое-то положение в обществе, непременно будет присутствовать там. Я не пропущу сезон ни за что на свете! – Сирил не смог скрыть хвастливые нотки в голосе.
 – Как интересно! – искренне позавидовала Дани.
 – Мне бы хотелось взять тебя с собой, но не думаю, что это возможно.
 Она пожала плечами, затем улыбнулась:
 – Я думаю о поездке в Данию. Хочу посетить королевскую фабрику в Копенгагене и выяснить, не позволят ли мне вывезти сервиз «Флора Дании». Я хочу предложить его в моем магазине.
 – Замечательно, Дани! – с энтузиазмом откликнулся Сирил. – Надеюсь, у тебя все получится. Жаль, что мы покинем Париж не одновременно. Я предпочитаю отправиться на корабле, и мы проплывем вокруг Дании, когда будем заходить в Балтийское море. Корабли обычно останавливаются в Копенгагене. Я мог бы пойти с тобой на фабрику и помог бы договориться.
 Дани с радостью согласилась, но сказала, что не знает, когда сможет отправиться в дорогу.
 – Вероятнее всего, ты уедешь раньше меня.
 – Возможно, – улыбнулся он, не собираясь, разумеется, признаваться, что собирается покинуть Париж, как только удастся заполучить картину. Драгомир помчится в Россию, а когда Сирил сам туда доберется, он уедет, так что у Сирила будут развязаны руки для поисков драгоценного яйца и ему не придется опасаться русского.
 В магазин зашел покупатель, и Сирил ушел. Надо еще многое сделать, чтобы приготовиться к решающему вечеру, и первым делом пойти на телеграф, чтобы отправить ложное послание для Драгомира. Сначала он решил, что оно должно прийти якобы от самого царя Александра, но затем отказался от этой идеи. Как только Драгомир выяснит, что царь не посылал за ним, он сразу же поймет, что кто-то хотел, чтобы он исчез из Парижа. Не стоит идти на такой огромный риск, гораздо проще придумать послание от какого-нибудь несуществующего родственника, дальнего кузена отца Драгомира, о котором он никогда не слышал и который тоже заинтересован в том, чтобы восстановить честь семьи Михайловских. В послании надо непременно намекнуть на то, что у кузена есть какие-то сведения о яйце Фаберже, но он боится, что по его следу идут. Когда Драгомир прибудет и не обнаружит никакого кузена, он может предположить, что его родственник стал жертвой революционеров, которые искали яйцо ради денег.
 Конечно же, телеграмму надо доставить в предрассветный час после того, как Дани покинет его апартаменты, и если Драгомир захочет написать ей записку, чтобы сообщить, что его присутствие срочно необходимо в России, у Сирила под рукой есть союзник, готовый воспрепятствовать этой попытке.
 Сирил, весело насвистывая, шел к телеграфу, будучи абсолютно уверен, что продумал свой план до мелочей.
 Лили тревожно мерила шагами свою комнату и кусала ногти, что делала всегда, когда нервничала. Она боялась, что Колт передумает. Вчера вечером, пообещав жениться на ней, он все же устоял перед ее отчаянными попытками затащить его в постель. Она обиженно заявила, что чувствует себя отвергнутой, но он раздраженно ответил, что это весьма печально… и что он не в настроении. Она, разгневанная, удалилась, однако он не бросился следом за ней, на что Лили рассчитывала. Пришло время ужина, а она по-прежнему была одна. Как ей передали слуги, чета старших Колтрейнов предпочла провести вечер в уединении, потому что господин Колтрейн неважно себя чувствовал. Лили догадывалась о причине его нездоровья, ожидала даже, что с ним случится удар, когда он выяснит, что его драгоценная дочка покинула дом. Но когда она услышала о том, что и Колт не собирается присоединиться к ней за ужином, она почувствовала, что все ее планы неотвратимо рушатся. Она поспешила к его комнате и неистово застучала в дверь – он не открывал. Потеряв терпение, Лили стала громко звать Колта. Тогда появилась Китти и холодно сообщила, что он ушел на весь вечер из дома, и попросила ее успокоиться и не шуметь. Лили пришлось прикусить свой язычок, ибо она еле сдерживалась, чтобы не выплеснуть на эту самоуверенную даму поток грязной ругани и укрыться в своей комнате. Она приказала принести ей вина и в ожидании Колта успела много выпить. Вскоре она уснула и не слышала, как он вернулся. Утром она в первую очередь отправилась в его комнату, однако застала там только его горничную, которая сообщила ей, что молодой хозяин уже покинул дом на весь день.
 Лили в сердцах схватила вазу, но все же овладела собой и поставила ее на место. Надо выбраться из комнаты, иначе она сойдет с ума. Черт побери, чем занимается Колт? Где проводит все время? Им необходимо поговорить, начать приготовления к свадьбе. Самое главное сейчас – притащить его к алтарю, пока он не изменил своего решения. Так размышляла Лили, бесцельно бродя по опустевшему и притихшему дому.
 Вокруг не было ни души. В желудке Лили заурчало, и она отправилась на кухню, где кухарка Беветт поведала ей о том, что господин и госпожа Колтрейн неожиданно уехали утром в Шантильи и ничего не сказали насчет того, когда вернутся обратно.
 Беветт обрадовалась, что хоть кто-то появился рядом, и стала жаловаться Лили:
 – В этом доме никто никогда не предупреждает меня заранее. Уже готов ленч, а я вдруг узнаю, что во всем доме остались только вы. – Она указала на поднос, на котором стоял салат из лосося. – Предпочитаете, чтобы вам накрыли в гостиной? – чопорно спросила она Лили.
 Лили сморщила носик:
 – Я не хочу есть. Но скажите, вы знаете, куда отправился господин Колт?
 Беветт покачала головой.
 Лили выругалась про себя и направилась к выходу. Беветт раздраженно закричала ей вслед, спрашивая, будет ли кто-нибудь присутствовать за ужином.
 – Возможно, я спасу повара от необходимости выполнять море ненужной работы, если месье Колт не появится дома… а вы в ближайшее время не собираетесь кушать, – ехидно добавила она. Ей не нравилась эта высокомерная особа.
 Лили тут же дала выход своей злобе.
 – Какое мне до вас дело! – завизжала она. – Вам же платят за все ваши неудобства, вы, старая карга!
 Беветт от неожиданности широко раскрыла глаза, уголки ее губ обиженно опустились. Месье Колт, подумала она уже в сотый раз после того, как новость о его помолвке распространилась по дому, должно быть, сошел с ума, если собрался жениться на такой сварливой женщине.
 Открылась задняя дверь, и появилась Люрлин. Переводя изумленный взгляд с одной женщины на другую, она в замешательстве спросила:
 – Что-то случилось?
 – Ничего не случилось, – прошипела Лили, – за исключением того, что я оказалась одна во всем этом огромном доме. К тому же приходится выслушивать нудные причитания слуг! – Окинув их напоследок разъяренным взглядом, Лили выскочила из кухни, а служанки недоуменно смотрели ей вслед.
 Люрлин захотела узнать, что же все-таки здесь произошло, но Беветт лишь пожала плечами, сказав, что Лили очень расстроилась, услышав, что господа Колтрейны уехали, а господин Колт исчез.
 – Он вовсе не исчез, – усмехнулась Люрлин. – Сидит себе в маленьком бистро на улице Берри и пытается потопить свое горе в вине, забыть, как глупо он попал в ловушку этой противной девицы. Что же касается отъезда Колтрейнов, в первый раз я услышала об этом, когда вернулась из квартиры мадемуазель Дани, куда ходила передать ей кое-какие вещи, и меня это вовсе не удивляет. Боюсь, месье не слишком хорошо воспринял отъезд мадемуазель Дани.
 Беветт вздохнула и сказала, что ей наплевать на все случившееся и она не собирается переживать из-за этого семейства, и отправилась есть салат из лосося. Люрлин решила помочь ей.
 Лили же зашла в кабинет Тревиса, открыла бар, достала бутылку самого лучшего бренди и отправилась в элегантно обставленную чайную Китти. Окинув быстрым взглядом чудесную комнату, Лили злорадно подумала, что когда-нибудь эта пышная обстановка может принадлежать ей… если она, конечно, сумеет стать госпожой Джон Тревис Колтрейн. Но где же Колт? Почему он избегает ее? Только одно может нарушить ее планы, но Лили не хотелось теперь думать об этом. Жаль, что она не заставила Драгомира влюбиться в себя. А ведь и возраст у него весьма подходящий для женитьбы, и, вероятно, ей бы не пришлось прибегать к хитроумным уловкам, чтобы возбудить его желание. Она слышала, как люди шептались о произошедшем с его семьей скандале, ходили слухи о том, что сам царь изгнал его из России. Так что, возможно, он был бы рад остепениться и обзавестись семьей. Конечно же, ни одна из простушек, что толпились вокруг него, включая эту выскочку Дани, не могла сравниться с красотой Лили и изысканностью ее манер.
 От глубоких размышлений о Драгомире Лили отвлек посыльный. Надеясь получить известие от Колта, она сама пошла к двери, отпустив взмахом руки дворецкого.
 Худой молодой человек в красном камзоле и плоской черной шляпе протянул ей конверт:
 – Мадемуазель Даниэлле Колтрейн. Лили выхватила у него письмо:
 – Мерси.
 Он продолжал держать вытянутую руку ладонью вверх, приветливая улыбка застыла на его губах.
 – Что-нибудь еще, мадемуазель?
 Лили захлопнула дверь перед самым его носом и бросилась в чайную, наверняка зная, что письмо от Драгомира.
 Она не ошиблась и быстро пробежала глазами несколько строк:
 «Сожалею о случившемся. Давай все исправим. Пожалуйста, приходи на ужин около восьми. Очень прошу».
 Лили улыбнулась, сложила листок и задумчиво приложила его к подбородку. Как-то за чаем она услышала, что богатому русскому принадлежали апартаменты на верхнем этаже гостиницы, которой он владел. Не составит никакого труда выяснить, какая именно это гостиница. Итак, она заглянет туда после обеда и скажет Драгомиру, что случайно распечатала его письмо к Дани и, к огромному своему сожалению, не знает, куда та уехала.
 Лили вся трепетала от нетерпения, от одной лишь мысли, как она сразит его силой своих чар и привлекательный русский пригласит ее отужинать с ним. И если все пойдет по разработанному ею плану, Колт и его семейка могут отправляться ко всем чертям!
 Лили поспешила наверх, чтобы одеться и приготовиться к самому важному представлению в своей жизни.




 Глава 22


 За все то время, которое Антуан проработал консьержем в «Паласе», он привык к приходам и уходам многочисленных подруг месье Драгомира. Каждая была по-своему красива, но не так прелестна, как его гостья в прошлый вечер. Ее волосы сверкали и сияли, как жареные каштаны, и никогда еще не доводилось ему видеть таких поразительных глаз – добрых и приветливых, цвета меда. Она была не только одной из самых красивых возлюбленных месье, но, совершенно очевидно, и одной из самых изысканных и утонченных.
 «Зачем же хозяину эта грубиянка?» – изумлялся Антуан, вздыхая. Он не мог отрицать, что молодая надменная особа в своем роде весьма привлекательна, но какой крутой нрав! За пятнадцать лет своей службы никогда еще не доводилось ему встречаться с подобным поведением. Он спокойно сказал ей, что она не может подняться в апартаменты месье не представившись, а она подняла скандал. Завизжала ему в самое ухо, что она торопится и у нее нет ни времени, ни желания ожидать, пока объявят о ее визите, – она сама собирается объявить себя. Он продолжал стоять на своем, а она подняла жуткий крик. Даже прохожие останавливались. Делать нечего – пришлось впустить ее в гостиницу. И если месье сделает ему выговор – что ж, так тому и быть. Он еще легко отделается от мадемуазель, закатившей немыслимую сцену прямо перед входом.
 Лифт остановился перед внушительными медными дверьми. Лили надеялась, что внешне она выглядит гораздо спокойнее, чем чувствовала себя на самом деле. Ведь от того, что она сделает сейчас, зависела ее будущая жизнь. Лили удалось чуть-чуть успокоиться, убедить себя, что выглядит она весьма недурно в желтом бархатном платье и накидке, отороченной горностаем. Капюшон обрамлял ее лицо, придавая ей невинный вид.
 Она чуть приподняла резной молоток на двери и легонько постучала.
 Дверь открылась почти мгновенно, и Дрейк удивленно воззрился на нее. Впрочем, удивление быстро уступило место учтивости.
 – Мадемуазель Денев! Чему обязан такой честью?
 Лили улыбнулась своей самой обольстительной улыбкой и проплыла мимо него, промурлыкав:
 – Называйте меня просто Лили. – Потрясенная убранством Серебряной комнаты, она чуть не забыла, что говорить дальше, но вовремя опомнилась: – У меня кое-что есть для вас. Вот, – она протянула конверт, – и мои извинения.
 Не понимая, Дрейк взглянул на конверт, затем перевел вопросительный взгляд на Лили.
 – Я открыла его по ошибке. Я сама ожидала послания, а когда увидела, что оно предназначено Дани, была очень смущена.
 Дрейк еле сдержал раздражение.
 – Почему же вы немедленно не отправились к ней и не передали конверт ей… вместе с вашими извинениями? – спросил он резко.
 – Я не знала, куда отправляться, – невинно сказала она. – Дани уехала из дома.
 Дрейк попросил Лили рассказать ему все, что она знала.
 Она пожала плечами, сняла накидку и небрежно бросила ее на кресло.
 – Я знаю совсем немного. Последние два дня в особняке воцарился настоящий кошмар. Кажется, все с ума посходили. Колтрейны неожиданно уехали, а Колта никогда не бывает дома. Думаю, он избегает меня. – Она посмотрела на Драгомира печальным взглядом и мягко упрекнула: – Вчера утром я сказала вам, что мои дела оставляют желать много лучшего. А вы ответили, что у вас найдется для меня немного времени…
 Он пересек комнату и встал подле нее:
 – У меня есть время сейчас, Лили, поверьте, я искренне сочувствую вам.
 Она выпустила слезинку.
 – Все гораздо хуже, чем вы можете себе представить, Драгомир. Колт ужасно относится ко мне, хотя знает, как я завишу от него. У меня ведь нет никого, кроме него… Я знаю, вам не хочется слушать о моих бедах… – Она замолчала – слезы покатились по ее щекам.
 Дрейк понимал, что требовалось от него.
 – Прошу вас, продолжайте, Лили. Я ваш друг.
 Окрыленная успехом, она слегка промокнула глаза платочком и тихо произнесла:
 – Не уверена, что вы хотите услышать мою историю.
 – Конечно, хочу.
 Она рассказала ему выдуманную историю о том, как она оказалась в Париже, потеряла сумочку, в которой находились все деньги, а затем о любезном приглашении Колта остановиться в доме его родителей, и, зардевшись, – о том, как в конце концов он предложил ей выйти за него замуж.
 Неожиданно притворная печаль исчезла в злобном восклицании:
 – Теперь же его самоуверенная семейка намерена все разрушить! Они думают, что я недостаточно хороша для их сыночка, а он дурачит меня. Возможно, – она всхлипнула, – все к лучшему. С Колтом у меня все кончено. Я не испытываю ни малейшего желания выходить замуж за слабовольного маменькиного сыночка.
 Дрейк кивнул с пониманием:
 – Сожалею, что у вас ничего не получилось, Лили, но я ценю, что вы пришли и рассказали мне о Дани. Могу я предложить вам что-нибудь выпить в благодарность за причиненные неудобства?
 – С удовольствием, Драгомир. Благодарю вас.
 Он проводил ее в свой кабинет, и она продолжала поверять ему несчастья.
 – Знаете, Дани законченная эгоистка. Я удивляюсь, как вы ее терпите так долго, но вы, вероятно, никогда не видели ее с той стороны, с какой довелось увидеть мне.
 – Правда? И о чем же мне следовало знать? – озабоченно поинтересовался Дрейк.
 Лили притворилась, будто сожалеет о том, что вынуждена открывать ему глаза.
 – Увы, Дани своевольна, самолюбива, она готова причинить окружающим боль, лишь бы добиться своего. Вчера между ней и Колтом произошла ужасная драка, мадам Колтрейн даже пришлось вмешаться…
 Дрейк отреагировал с должным возмущением:
 – У нее такой ужасный характер? Она может затеять драку?
 Лили с отвращением фыркнула:
 – Может… да она и поступила так. Плеснула мне водой в лицо!
 – Неужели! – Дрейку все труднее было сохранять серьезное выражение на своем лице.
 Лили изложила ему ту же историю, что и Колту, закончив:
 – Она ужасно своевольна, Дрейк. Вы просто не знаете ее.
 Он налил две рюмки водки.
 – Теперь мне действительно кажется, что я не знаю ее, и я искренне признателен вам за то, что вы пришли ко мне. О, я не имел на нее серьезные виды, однако о подобных вещах лучше узнавать раньше, чтобы не тратить зря время.
 – То же я чувствую по отношению к Колту, – сухо согласилась она, беря у него рюмку.
 Он кивнул на диван, приглашая ее присесть, и она шумно восхитилась прекрасной крокодиловой кожей. Ей нравилось все в этой комнате, и она сказала Драгомиру, что у него замечательный вкус.
 Дрейк сел рядом с Лили, и она повернулась к нему так, чтобы он получше разглядел ее грудь, которую, как она уже заметила, он оценил по достоинству. Водка упростит ее задачу – позже она сможет сказать, что не привыкла пить русские напитки, опьянела и потеряла контроль над собой. Она выпила рюмку, и он вежливо наполнил ее снова.
 Дрейк захотел, чтобы она больше рассказала ему о характере Дани. Лили наслаждалась своими лживыми речами, придвигаясь ближе к нему, пока они не коснулись друг друга бедрами.
 Он заметил, что речь ее становится все невнятнее, и понял, что она притворяется пьяной, потерявшей самообладание, а значит, доступной. Он знал, что может заполучить ее в свою постель в любое время… Впрочем, не сейчас. Дрейк хотел, чтобы Колт своими глазами увидел, как просто любому мужчине с деньгами заполучить ее, и что он совершит самую большую ошибку в своей жизни, если позволит ей заманить себя в ловушку. Но сейчас Колта не было, а Дрейку необходимо время для того, чтобы подготовить свою собственную ловушку.
 Он обнял Лили за плечи, привлек к себе и прошептал:
 – Неужели вы вернетесь в Англию теперь, когда мы только начинаем узнавать друг друга?
 Лили таяла в его объятиях. Пока все идет без осложнений. И притворяться не приходилось, ибо Лили находила Дрейка чрезвычайно привлекательным.
 – У нас так много общего, ведь нас обоих использовали Колтрейны, не так ли?
 Он склонился к самым ее губам:
 – Обещайте, что не покинете Париж, пока нам не представится возможность по-настоящему узнать друг друга…
 Она медленно покачала головой, глаза ее блестели, все тело охватил жар желания.
 – Нет, нет, не покину. У нас будет время…
 Он заставил ее замолчать своим поцелуем, глубоким, голодным, ищущим. Быстро спустив лиф ее платья, он стал ласкать ее роскошные груди. Помимо воли он возбудился, нежно теребя твердые соски большим и указательным пальцами.
 – Да, так, – стонала она, выгибая спину, чтобы еще сильнее прижаться к нему.
 Дрейк наклонился и легко коснулся губами ее груди. Желание переполняло его, но нет, он не поддастся ему, ведь он только должен убедить ее в том, что желает обладать ею. Дрейк не чувствовал никакой вины, он лишь наказывает авантюристку, охотящуюся за деньгами. В конце концов, она хотела поступить с Колтом гораздо хуже. Она переживет его игру, встретит очередного мужчину, и так будет продолжаться до тех пор, пока ей наконец не повезет и она не выйдет замуж за богача.
 Лили отклонилась и легла, увлекая его за собой. С притворной застенчивостью она дотронулась до набухшей плоти между его ног и застонала:
 – О, Драгомир, ты великолепен. Я не могу дождаться…
 Она оттолкнула его, а затем с невероятной скоростью рассталась с вечерним платьем и бельем, представ перед ним обнаженной. Она соблазнительно изогнулась и хрипло пробормотала:
 – Возьми меня, дорогой. О, Драгомир, возьми меня, наполни твоей любовью…
 Дрейк почувствовал, что уже не в силах сдерживаться. Он быстро разделся и вошел в нее одним сильным рывком. Он улыбнулся, заметив, как она вздрогнула и застонала, словно ей было больно.
 Она подняла ноги и сцепила их на его талии, желая привести себя к скорому экстазу. Дрейк также быстро пришел к разрядке.
 В течение нескольких мгновений они лежали в полной тишине. Затем, глубоко вздохнув, Дрейк про себя признался, что проявил слабость, но, черт побери, он в конце концов мужчина. Он выпрямился, Лили тоже поднялась. К счастью, се слова развеяли появившиеся у него сомнения.
 – Я с нетерпением жду того момента, когда мы снова встретимся. – Она положила голову ему на плечо, посмотрела на него с обожанием. – Колт глубоко ранил меня. Я чувствовала себя униженной, боялась, что он передумает и не женится на мне, но теперь я знаю: сама судьба руководила мной, потому что ты и я созданы друг для друга… и я так рада, что сохранила себя для тебя.
 Господи, как она хороша! Неудивительно, что она одурачила Колта.
 – Как ни печально, но вскоре нам придется расстаться, – продолжала она, и голос ее задрожал. – Мне придется покинуть особняк Колтрейнов и некуда ехать кроме как домой в Англию… – Она многозначительно замолкла.
 Дрейк понял брошенный ему намек.
 – Нет, ты не уедешь. Нам нужно время для того, чтобы проверить, истинное ли наше чувство, Лили. Я знаю, ты не сторонница бросаться в омут головой, так же как и я. Согласись, нам необходимо убедиться в своих чувствах.
 – Да, да, конечно же, мой дорогой, – поспешно ответила она. – Но как же мы поступим? Я не смогу смотреть Колту в глаза после этого… – Она стыдливо опустила ресницы.
 Дрейк притворился, что обдумывает ситуацию.
 – Как я сказал, никто из нас не хочет торопить события. Я переговорю с моим управляющим. Он найдет для тебя подходящие комнаты – бесплатно, разумеется.
 Она чуть не вскрикнула от радости, но робко промолвила:
 – Нет-нет. Я так не могу.
 – Почему? Это же моя гостиница.
 – Ты полагаешь, это будет прилично?
 – Я не вижу другого выхода. Ведь ты не виновата, что украли твою сумочку. – Дрейк поднялся и искренне извинился перед Лили: – Сегодня днем у меня назначена деловая встреча, и мне скоро надо идти. Полагаю, тебе следует вернуться в имение Колтрейнов и делать вид, что ничего не произошло. А вечером приходи сюда, и мы обсудим все еще раз.
 Она обвила руками его шею:
 – Я не отпущу тебя, дорогой.
 Он поцеловал ее, но через силу – огонь желания погасили раскаяние и презрение. Теперь ему хотелось поскорее закончить свой план, целью которого было обличить эту искательницу приключений.
 Как только Лили ушла, он написал Колту короткую записку с просьбой прийти в его апартаменты в половине десятого для того, чтобы обсудить важные семейные дела. Колт наверняка подумает, что это имеет отношение к сестре.
 Дрейк позвонил слуге, дал ему точные указания немедленно передать записку курьеру и, оставшись в одиночестве, налил себе бренди. Дрейку не нравилось то, что он делал, но он утешал себя тем, что когда-нибудь Колт поблагодарит его за то, что он спас его от женитьбы на такой особе.




 Глава 23


 Арнольд Твигби уставился на конверт, который держал в руках, стоя возле задней двери особняка Колтрейнов. Начинался дождь, и курьер не хотел промокнуть насквозь. Не особенно вдохновляла его и необходимость возвращаться в тот самый дом, где днем раньше с ним так грубо обошлись. Он не получил обычных чаевых, а в добавление к этому его оскорбили, захлопнув дверь прямо перед носом. На этот раз он намеренно отправился к задней двери в надежде, что не натолкнется на ту же даму, которая столь нелюбезно отнеслась к нему.
 Постучав несколько раз, но не дождавшись ответа, он принялся колотить в дверь, с ужасом взирая на нависшие над его головой темные, угрожающие облака. Раскаты грома уже гремели совсем неподалеку, а мрачное небо освещалось вспышками молнии.
 Хьюджли Металберн сидел за столом на кухне, жадно поглощая содержимое бутылки с хересом. Когда стук в дверь повторился более настойчиво, он недовольно нахмурился и, неохотно поднявшись со стула, заковылял к задней двери.
 Распахнув ее, Хьюджли рассерженно спросил:
 – Ну что еще? Что вам нужно?
 Арнольд чуть не застонал. Какое вознаграждение можно ожидать от этого пьяницы?
 – У меня послание к месье Колтрейну.
 – Его здесь нет, – огрызнулся Хьюджли.
 Арнольд получил подробные указания передать послание лично в руки человеку, чье имя было указано на конверте, и никому другому. Если не удалось доставить его сейчас, то придется еще раз идти в этот неприятный во всех отношениях дом.
 – Не могли бы вы мне сказать, где я могу его найти? Я должен передать письмо ему лично в руки.
 Хьюджли покачал головой и начал закрывать дверь. Арнольд выставил руку, пытаясь помешать ему.
 – Пожалуйста. Уже темнеет, и приближается гроза, а мне придется приходить сюда до тех пор, пока я не застану месье. Не избавите ли вы нас обоих от лишних хлопот, сказав, где я все же могу найти его?
 – Я прослежу за тем, чтобы он получил письмо. – Хьюджли выхватил конверт из рук Арнольда, оттолкнул его и быстро захлопнул дверь.
 Арнольд начал колотить в дверь кулаками, громко крича:
 – Подождите! Вернитесь! Откройте дверь! Пожалуйста! У меня есть указания!
 – Я избавлю нас обоих от лишних хлопот! – пообещал Хьюджли через дверь. – А теперь проваливай!
 Арнольд ощутил первые робкие капли дождя. Какое-то время он постоял у двери, кипя от злости, а потом успокоился: откуда он знает, что этот старый пьяница не Колтрейн? Так что если у хозяина возникнут вопросы, он скажет, что пьянчуга представился Колтрейном. Пусть докажет, что это не так. И кроме того, ведь ему снова не заплатили за его труды.
 Он поспешил прочь в надежде скрыться от надвигающейся грозы.
 Хьюджли заковылял обратно к столу, сел и еще раз отхлебнул из бутылки. Он смотрел на конверт немигающими глазами, и его охватывало беспокойство: взяв послание, он мог навлечь на себя кучу неприятностей. Он решил, что, пожалуй, лучше узнать, что содержалось в письме. Трясущимися пальцами он разорвал конверт и, едва прочитав первые строки, понял, что вмешался в важное и деликатное дело. Ему приходилось слышать имя человека, подписавшего письмо, – Драгомир, и он знал, что тот был очень состоятельным и влиятельным русским господином, который вряд ли будет доволен, узнай он о подобной вольности.
 Испуганный, с выпученными глазами, Хьюджли разорвал послание на мелкие кусочки и снова потянулся за бутылкой. Если кто-то спросит, он поклянется всеми святыми, что ничего не слышал о письме, что никто и близко к дому в этот вечер не приближался. Пусть курьера уволят, надо заботиться о себе самом, ведь на его содержании жена и двое детей. Он не может потерять работу из-за глупой ошибки. Он постарался поскорее забыть об этом.
 Было уже довольно поздно, половина девятого. Дани намеревалась уйти из магазина в «Палас» больше часа назад, но день, как назло, выдался очень суматошным. Покупателей было больше, чем когда-либо, однако большинство из них лишь бесцельно осматривали экспонаты. Приступив к уборке, Дани пришлось прерваться из-за разразившегося скандала между двумя ее арендаторами и успокаивать их, пригрозив выселением. Артисты, как она теперь поняла, порой весьма темпераментны.
 Вдобавок ко всем неприятностям она уронила корзинку, и бутылка шампанского, которую она надеялась выпить с Дрейком, разбилась вдребезги.
 Расстроившись, она убрала осколки. Такого же хорошего шампанского у нее не было, но что поделаешь.
 А тем временем, спрятавшись в тени переулка, расположенного напротив магазина, за происходившим беспокойно наблюдал Сирил. Как всегда, когда он нервничал, он хрустел суставами пальцев. Итак, все улажено. Курьер отнесет ложную телеграмму из России Драгомиру ровно в три часа утра. Дани уже покинет его апартаменты.
 Что касалось магазина, то пробраться в него не составляло труда. Когда Сирил приходил к Дани в последний раз, то, воспользовавшись моментом, когда девушка отвлеклась, снял щеколду с окна. Ему оставалось подождать, пока соседи заснут, взять картину и исчезнуть. Сирил устроил так, чтобы за гостиницей Драгомира постоянно наблюдали и помешали любой его попытке сообщить Дани, что его срочно вызвали в Россию, даже если русский сам решит отправиться к ней домой с этой вестью. Все будет обставлено как обычная кража; сообщник Сирила должен лишить Драгомира сознания, вытащить его бумажник, отвезти на вокзал и там оставить. Если все получится, Сирил убедит Дани срочно уехать из города, чтобы она не смогла узнать о случившемся с ее возлюбленным позже, когда Драгомир снова попытается встретиться с ней.
 Сирил нахмурился, подумав о том, что пройдет около недели, прежде чем ему удастся покинуть Париж, однако сейчас корабли отплывали из Шербура не так часто, как летом. Ну что ж, значит, он спрячет картину и будет вести себя как обычно.
 Он самодовольно улыбнулся. Пока все шло согласно его плану. Уже недолго осталось ждать того момента, когда картина наконец окажется у него в руках… А кто предскажет, как отреагирует Дани на неожиданное исчезновение Драгомира, поверив, что вор именно он?
 Колт сердито бродил по дому. Почти девять часов, черт побери. Куда же все подевались? Родителей нет, слуги ушли на ночь. Даже Лили нигде не было, а ему сейчас особенно хотелось увидеть ее.
 Проведя два дня в беспробудном пьянстве, он наконец пришел в себя, проснувшись утром с ужасной головной болью и твердым решением жениться на ней. Не важно, что у Дани совершенно иной взгляд на подобные вещи. Лили, очевидно, не разделяет столь либеральных взглядов. Она поклялась, что любит его, и он верил ей. Колт чувствовал, что должен поступить по-мужски и сохранить ее уважение. Он постарается устроить хорошую свадьбу. Он не любил Лили, никогда не притворялся, что испытывал это чувство, но, пережив два неудачных романа, воспоминания о которых приносили боль и отвращение к самому себе, он хотел покоя.
 Итак, где же Лили? Он хотел сказать ей о своем окончательном решении и назначить дату свадьбы. Когда они пойдут к его родителям, он проявит твердость и даст им понять, что ожидает получить их благословение. В конце концов он взрослый человек, и они не имеют права относиться к нему как к маленькому мальчику. Он не намерен далее мириться с этим.
 В поисках Лили Колт вошел на кухню. Свет маленькой лампы освещал пустую комнату. Неожиданно Колт почувствовал, что зверски проголодался и подошел к столу, где стояли несколько накрытых блюд.
 Его внимание привлекли разорванные клочки бумаги.
 Он поднял самый большой из обрывков и разобрал несколько слов… но этого было довольно.
 Мерзавец Драгомир!
 Колт выскочил из кухни, стремглав вылетел из дома. Дождь хлестал ему в лицо, раскаты грома, сотрясавшие землю, раздавались в унисон с его бешено бьющимся сердцем.
 Итак, ясно, что произошло. Бедная Лили, полагая, что ее отвергли, безрассудно бросилась в объятия этого негодяя, Драгомира. Кто еще мог прислать послание в особняк? Дани больше не жила здесь и, как считал Колт, не находилась более под воздействием чар русского.
 Он нанял экипаж, запрыгнул внутрь и скомандовал:
 – В «Палас», живо!
 Пусть он не любит Лили, но она все-таки его невеста, гостья его дома и, следовательно, находится под его опекой и защитой. Он не позволит Драгомиру воспользоваться ее слабостью.
 Вскружив голову его сестре, Драгомир теперь возомнил, что может добавить к своей коллекции и Лили.
 Колт заскрежетал зубами. Каков подонок! Он дрожал от гнева.
 Господи, молился он, пусть это будет ошибкой, пусть он найдет Драгомира одного. А обрывкам записки найдется самое простое объяснение, так же как и таинственному исчезновению Лили из дома в столь поздний час.
 Колт резко и так глубоко вздохнул, что в груди у него заболело.
 Да, он надеялся, что ошибался, ибо, если это не так, он убьет этого сукина сына!
 Антуан задумчиво смотрел вслед прелестной молодой леди. Какие чудесные у нее глаза! Не много таких красавиц ласкали его взор.
 Он вытащил сигару из кармана пальто, встал в тень и закурил. Месье Драгомир сказал, что, пока его не видят гости, ничего страшного, если он позволит себе затянуться разок-другой. Он считал, что вполне может позволить себе небольшой перерыв. Вечернее время обычно не отличалось богатством событий.
 Примерно час назад вернулась та неприятная особа, которая устроила отвратительную сцену днем раньше. Она ни слова не сказала ему и даже не удостоила его взглядом.
 А всего несколько мгновений назад прибыл возбужденный молодой человек. Он выглядел весьма расстроенным и спросил, как пройти в апартаменты месье Драгомира.
 А теперь пришла эта красивая леди…
 Антуан курил сигару и сердито думал, что, если месье решил устроить вечеринку, надо было предупредить консьержа о ней.




 Глава 24


 Дрейк притворился, что выпил слишком много, полагая, что так сможет объяснить свое сопротивление попыткам Лили затащить его в постель, не обидев ее.
 С тех пор как она пришла – около восьми часов, она уже не раз делала ему прозрачные намеки, что предпочитает забыть об ужине, который он заказал, и заняться вместо этого любовью.
 Однако у Дрейка были другие планы. Он намеревался в девять пятнадцать расположиться с ней на диване, так, чтобы их было сразу видно из Серебряной гостиной. К девяти тридцати, когда он ожидал появления Колта, Дрейк постарается, чтобы объятия их выглядели как нельзя более страстными. Колт все увидит и сразу поймет.
 Но, черт побери, не было еще и девяти, и ему становилось все сложнее удерживать Лили в рамках составленного им расписания.
 – Я не хочу есть, – шептала она, прижимаясь к нему грудью. – Я хочу другого…
 – Мы и не едим, – пьяным голосом возразил Дрейк, размахивая бокалом вина, – мы пьем! Вкушаем нектар богов!
 Он притворился, будто хочет встать, намеренно наклонившись вперед и невнятно бормоча:
 – Где же официант? Я сказал ему, чтобы он принес водку! Я хочу пить настоящий мужской напиток!
 Он неуклюже повалился в кресло, раздраженно ударив бокалом по столу.
 Лили улыбалась, но глаза ее были холодны. Как же убедить его в том, что она единственная женщина, которая может доставить ему удовольствие в постели, если не затащить его туда? Длинный ужин был простой тратой времени. Она подошла к Драгомиру, нежно сжала его руку и прошептала на ухо:
 – Мы уже довольно выпили, любовь моя. У нас в меню сегодня другие, сладостные блюда… – Она положила руку ему на бедро и стала подбираться нетерпеливыми пальцами к заветной выпуклости.
 Дрейк чуть не застонал. Ситуация выходила из-под контроля. Колт должен был увидеть, как они целуются, – не больше. Колт наверняка придет в ярость, Лили будет сокрушаться… возможно, скажет, что он заманил ее сюда, напоил, заставил уступить. Значит, необходимо быть в форме, чтобы объяснить Колту, что весь этот спектакль специально подстроен. Если же Колт застанет их с Лили в самом разгаре занятий любовью, он ни за что на свете не поверит, что это подстроено…
 Он отпихнул Лили и вскочил на ноги. Грозя пальцем, он укоризненно отчитал ее:
 – Нет, нет, молодая леди. Не лишайте меня сегодня истинно мужского напитка. Как же без него я доставлю удовольствие моей маленькой шалунье? Я должен быть во всеоружии!
 Он спотыкаясь направился к бару, а Лили смотрела ему вслед раздраженная, но в то же время польщенная его словами.
 Дрейк наливал вино в бокал, когда почувствовал, как Лили обняла его.
 – Я хочу тебя, Драгомир. Сейчас… – Она прижалась сильнее.
 Через ткань рубашки он почувствовал, что ее соски стали твердыми, как вишневые косточки… и сам возбудился.
 Она опустила ладони ниже, и он едва перевел дыхание.
 – Ты тоже хочешь меня, Драгомир! – торжествующе воскликнула она.
 Он увернулся от ее требовательных рук, заставил себя рассмеяться и посмотрел на нее:
 – Моя дорогая, позволь мне только один бокал, пожалуйста, и я обещаю, что буду любить тебя всю ночь. – Он поцеловал ее в кончик носа, отвернулся и услышал ее горестный вздох.
 Украдкой взглянув на часы, он увидел, что нет еще и девяти. Черт побери, как он сможет удерживать ее в течение получаса? Можно, конечно, начать медленную любовную прелюдию, однако следовать этому сценарию довольно сложно, принимая во внимание выплескивавшееся через край желание Лили…
 Он залпом осушил стакан водки, почувствовал приятное тепло внутри. Обычно он предпочитал медленно потягивать этот крепкий напиток, но сейчас он хотел немного забыться.
 – Драгомир… – хныкала Лили, нетерпеливо постукивая ножкой.
 Он повернулся к ней, и сердце забилось сильнее при виде обнаженных грудей. Она открыла лиф платья и сжимала их руками.
 – Возьми меня, – хрипло попросила она. – Сейчас же!
 Он застонал и приблизился к ней, зная, что переживает самые ужасные тридцать минут за всю свою жизнь. Как овладеть собой и проявить сдержанность, как не поддаться ее соблазнительным чарам?
 Он взял ее на руки и отнес на диван. Прильнув к ее рту в поцелуе, он стал нежно ласкать ее груди.
 «Это, – отчаянно подумал он, – не совсем то, что надо увидеть Колту, когда он выйдет из лифта».
 Неожиданно двери лифта распахнулись.
 Дрейк замер.
 С громким криком в комнату ворвался Колт:
 – Ты, сукин сын!
 Дрейк отпустил Лили так быстро, что она упала на пол, возмущенно взвизгнула, а потом, осознав, кто находится в комнате, испуганно закричала:
 – Колт, это не то, что ты думаешь…
 Дрейк замер, приготовившись к худшему.
 Лицо Колта стало пунцовым от ярости, серые глаза расширились. Он сжимал и разжимал кулаки, пытаясь побороть внезапно охватившее его страстное, неистовое желание убить обоих.
 Лили быстро поднялась и поспешно натягивала платье.
 Дрейк встал так, чтобы диван находился между ним и Колтом.
 – Давай поговорим, Колт, – сказал Дрейк непринужденно. – Я ждал тебя, значит, ты знаешь, что все это подстроено…
 – Подстроено? – прорычал Колт, возмущенный тем, что этот негодяй еще и лжет. – Я совершенно случайно обнаружил записку, которую ты адресовал ей. А если бы этого не случилось, вы так и продолжали бы дурачить меня?
 Лили была ошеломлена, поняв, что Драгомир против нее, а значит, она потеряла обоих кавалеров. Не теряя ни минуты, она громко заверещала:
 – О, Колт, слава Богу, что ты здесь! Он пригласил меня, сказал, что хочет поговорить о твоей сестре, затем подсыпал что-то в мой бокал. Все вдруг стало как в тумане, и он опрокинул меня на диван…
 Она начала истерично плакать, бросилась к Колту за ожидаемым утешением, но он грубо отпихнул ее.
 Лили снова оказалась на полу.
 Колт злобно прищурился и угрожающе погрозил пальцем. Он дрожал от переполнявшего его гнева.
 – Не приближайся ко мне со своими лживыми речами, Лили! – прохрипел он. – Я все видел: тебя никто не поил и не принуждал.
 – Успокойся и выслушай, Колт, – призвал Дрейк. – Я подстроил все для того, чтобы ты понял, кем она является на самом деле. Все, что она рассказала тебе, – ложь. Лили приехала в Париж вовсе не для того, чтобы отыскать свою тетю.
 Колт устремил полный отвращения взгляд с ползающей у него в ногах Лили на русского.
 – Она приехала сюда для того, чтобы найти богатого мужа и устроить свою жизнь, – продолжал Дрейк спокойно, словно это всем было известно. – У нее самой нет ни гроша. Я слышал о ней еще в Лондоне, когда она была любовницей одного старика до тех пор, пока он не устал от нее.
 Лили в бешенстве потрясала кулаками, губы ее скривились в уродливой гримасе.
 – Ты – подонок! Развратный подонок! Ты лжешь! Скажи, что ты лжешь, иначе я выцарапаю тебе глаза…
 Она поднялась на колени, готовая наброситься на Дрейка, но Колт опередил ее, отшвырнув в сторону ногой.
 – Лучше уйди с глаз моих! – прорычал он.
 Дрейк тем временем продолжил:
 – Я узнал ее в тот первый вечер, когда мы все вместе собрались за ужином. Дани рассказала мне о том, как она оказалась в вашем доме, и я сразу понял, что она задумала.
 Лили завизжала, попыталась встать на ноги, но Колт снова толкнул ее.
 – Я хотел помочь тебе, Колт. Когда Дани сказала, что ты собираешься жениться на ней, я решил, что должен что-то предпринять, убедить тебя не совершать страшной ошибки.
 Колт чувствовал, что Драгомир говорит правду, и все же не испытывал к нему благодарности. Он мучительно, горько прозрел – снова его обманула женщина. Он был унижен, растоптан.
 А человек, который открыл ему глаза, стоял теперь перед ним и с сожалением смотрел на него.
 Колт ненавидел, когда его жалели, поэтому он был страшно зол на Дрейка.
 В этот момент из лифта вышла Дани. Мгновение она стояла в дверях, не понимая, что происходит. Что делают здесь Колт и Лили, и почему Лили валяется на полу и истошно вопит? Почему Драгомир стоит за диваном, словно прячется?
 Колт потерял всякий контроль над собой, кинулся через всю комнату к Дрейку и хотел схватить его за горло. Они повалились на пол, увлекая за собой стоявшие светильник и стол.
 Дани в ужасе закричала:
 – Прекратите! Вы с ума сошли!
 Дрейк с трудом удерживал Колта за руки, не давая ему подняться. Он не хотел бить его, но и не собирался позволять ему избить себя. Он сел на Колта верхом, но тот не думал сдаваться.
 Дрейк вдруг осознал, что здесь находится Дани, и почувствовал себя так, словно именно его пригвоздили к полу.
 – Это не то, что ты думаешь…
 – Именно то! – перебила его Лили. – Он послал мне записку, попросил прийти сюда, затем напал на меня и теперь пытается выкрутиться из всего этого. Спроси Колта! Он обнаружил записку и поэтому оказался здесь.
 Колту было нестерпимо больно, но он понял и согласно кивнул.
 – Я действительно послал записку, но не Лили, – невозмутимо откликнулся Дрейк, надеясь, что ему удастся убедить Дани. – Она была адресована Колту, и в ней содержалась просьба прийти сюда сегодня вечером. Я хотел подстроить все так, чтобы он обнаружил ее здесь и понял, что Лили ничуть им не дорожила, а просто ищет богатого мужа. – Он покачал головой. – Не могу понять, как он мог так превратно истолковать мое послание.
 Колт усмехнулся, усилием воли заставляя себя подняться.
 – Твоя записка предназначалась вовсе не мне, чертов ублюдок! Лили порвала ее, но я смог разобрать довольно для того, чтобы узнать, от кого она.
 Дрейк ударил себя ладонью по лбу. Колт не получал его записку!
 Кто-то другой перехватил ее. Кто и почему, выяснится позже. Теперь самое главное – уладить эту неразбериху. Боже, как смотрит на него Дани! Какая боль в ее глазах!
 Он протянул ей руку:
 – Ты веришь мне?
 Он услышал ее голос, холодный, доносящийся словно из могилы.
 – Я всегда знала, какой ты на самом деле, но сердце продолжало бороться с разумом. Теперь довольно, – тихо промолвила она, повернулась и направилась к лифту.
 – Подожди! – поспешил Колт следом за ней, и двери лифта захлопнулись.
 Дрейк почувствовал, что его охватывает злоба. Неужели Дани окажется такой же эгоистичной и упрямой, как все другие… как его мать?
 Лили встала и с ненавистью смотрела на него. Голубые, глаза ее потемнели от ярости.
 – Лучше вызови лифт, Лили, – бросил ей Дрейк.
 Он повернулся и вышел из комнаты.
 Лили поплелась к лифту.
 Сирил легко и бесшумно отворил окно и залез внутрь. Магазин Дани был тускло освещен светом от уличной лампы, однако он и без этого знал дорогу, поскольку прекрасно запомнил расположение магазина.
 Направившись прямо к стене, на которой висели картины, обнаруженные в Монако, Сирил нашел ту, которая была ему нужна, снял ее с крючка и снова вылез в окно, крепко прижав к груди драгоценную добычу. Он не стал закрывать окно. Пусть это выглядит как кража – именно так он задумал. Подозрение будет направлено на Дрейка, ведь именно он неожиданно и таинственно исчезнет!
 Он поспешил по переулку, останавливаясь в темноте только затем, чтобы убедиться, что вокруг никого нет, и продолжая свой путь.
 Дрейк нахмурился, услышав, как кто-то постучал в дверь.
 – Кто там? – спросил он. Господи, ведь только три часа утра!
 – Телеграмма, сэр.
 Дрейка мгновенно охватили мрачные предчувствия. Новости об аресте матери, о ее побеге из Сибири тоже приходили в ночные часы.
 Именно в такой час получил он и известие о смерти отца.
 Дрейк глубоко вздохнул, невольная дрожь прошла по его телу.
 – Месье Драгомир, – сказали тихо, но настойчиво. – Пожалуйста, у меня для вас телеграмма.
 Дрейк открыл дверь и взял телеграмму, поискал в кармане несколько франков, затем закрыл дверь и разорвал бумагу.
 Он читал, и сердце начинало биться все сильнее. Он никогда не слышал о кузене, который прислал телеграмму, но это не имело никакого значения. Любой родственник, в котором текла хоть капля крови Михайловских, хотел бы восстановить честь своего фамильного имени, а этот кузен полагал, что знает, где спрятано яйцо Фаберже.
 Дрейк пришел в невероятное возбуждение и тут же стал собираться в дорогу. Кузен намекал, что ему угрожала опасность – революционеры подозревали, что он обладал важными сведениями, и поэтому нельзя было терять времени.
 Он вдруг вспомнил о Дани.
 Как бы Дрейку хотелось поверить ей свои тайны, а затем, возможно, и разделить с ней радость от первого проблеска надежды за долгие десять лет!
 Но увы, он ей был неинтересен, не нужен. Теперь уже слишком поздно.
 Еще одна самоуверенная, эгоистичная женщина. Как он ненавидит их всех!
 С презрительной усмешкой на губах он возобновил сборы. Однако ни на мгновение его не покидало чувство: ненависть его гораздо меньше, чем он осмеливается признаться самому себе.




 Глава 25


 Дани проснулась, но ей совсем не хотелось вставать. Она почти не сомкнула глаз, вся ночь превратилась для нее в кошмар, унижение.
 Дрейк и Лили.
 Она закрыла глаза, пытаясь вычеркнуть из памяти этих двоих вместе – слишком больно.
 Почему так случилось?
 Ведь она уже стала понимать Дрейка, поверила, что настоящий Дрейк совсем не такой, каким пытались его выставить в досужих сплетнях и слухах.
 Так было до прошлой ночи.
 Она смахнула слезинку тыльной стороной ладони. Она не будет плакать, не из-за чего. Она ведь осталась сама собой, личностью, независимой и свободной. И ничто, помимо этого, не имеет больше значения. Если он попытается объясниться с ней, помириться, она не станет слушать. Конечно, ее не касается, виделся ли он с другими женщинами, но Дани не собиралась бесполезно тратить время на мужчину, которому нельзя доверять. В конце концов Лили помолвлена с ее братом, и встречаться с ней Дрейку было непростительно.
 Наконец она убедила себя в том, что ничего не добьется, лежа в постели и мучая себя унизительными воспоминаниями, – жизнь ведь продолжается, несмотря на раздиравшую ее душу боль.
 Дани приняла ванну, оделась и спустилась в магазин. Чтобы чем-то занять себя, она сварила кофе. Она допивала уже вторую чашку, когда в магазин вошел Колт. Выглядел он так, словно вообще не ложился ночью. Глаза покраснели и опухли, под ними залегли темные тени. Приблизившись к сестре, он уныло пробормотал:
 – Что я могу сказать за исключением того, что сожалею?
 Ее сердце разрывалось от жалости, но Дани знала, что он не хотел и не нуждался в ней.
 – Ничего не говори. Хочешь кофе?
 – Пожалуй. – Они зашли в маленький кабинет, и он тяжело опустился на стул.
 – Ты спал хоть сколько-нибудь, Колт?
 Он покачал головой:
 – Наверное, нет. Вернулся домой и вроде ненадолго задремал, а вообще-то, – признал он с досадой, – я все думал, каким дураком я был.
 С усмешкой Дани поправила его:
 – Какими дураками мы были.
 – Да, и ты так можешь сказать. Нас обоих использовали.
 Он рассказал Дани, почему Лили, по его мнению, пришла в отчаяние.
 – Она наверняка думала, что если не может притащить к алтарю меня, то вполне подойдет Дрейк.
 Задумчиво глядя на сестру, он размышлял, стоило ли посвящать ее в свою личную жизнь, и пришел к выводу, что откровенная беседа, возможно, поможет облегчить ее собственную боль, и без обиняков признал, что именно она была второй причиной, заставившей его сомневаться в верности своего решения жениться на Лили.
 Она непонимающе посмотрела на него:
 – Почему ты так говоришь?
 – Ты провела ночь наедине с Драгомиром, – напомнил он ей, – но не захотела выходить за него замуж, чтобы прекратить сплетни.
 – Конечно, не захотела! – охотно согласилась Дани. – Совсем не на том необходимо основывать брак, что бы ни думали и ни говорили другие. Нужно жить своей собственной жизнью.
 – Верно.
 Она в отчаянии подумала о том, что не понимает, что брат имеет в виду, однако прозрение неожиданно нахлынуло на нее, когда он выпалил:
 – Однажды ночью Лили пришла в мою комнату. Я тогда слишком много выпил и не заставил ее уйти.
 Он ждал ее реакции. Дани просто пожала плечами. Колт подумал, что недостаточно ясно выразился. Несомненно, она должна понять, о чем он говорит.
 – Теперь я знаю, что Лили лгала, но в тот момент она притворилась, будто я был ее первым мужчиной, а потом объявила, что ни один порядочный человек не захочет жениться на ней и что во всем этом только моя вина, потому что я соблазнил ее… – Он помедлил, покачивая головой из стороны в сторону, яростно проклиная себя за свою ошибку. – Какая же она дрянь! И как только мог я быть глуп настолько, чтобы поверить ее россказням!
 Сердце Дани обливалось кровью из-за него.
 – Я все знаю о той ночи, Колт. Он уставился на нее в изумлении:
 – Как?
 Она поведала ему историю, рассказанную Люрлин. В ответ Колт грустно рассмеялся.
 – Кажется, все знали правду о Лили, кроме меня. Если бы Драгомир не сбежал, я, возможно, и поверил бы, что он все это подстроил ради моего собственного блага.
 Дани отвернулась, чтобы налить себе еще одну чашку кофе, но при этих словах резко обернулась к нему:
 – Что ты сказал?
 – Я сказал, что я поверил бы…
 – Нет, нет. – Она замотала головой, и ее длинные волосы разметались по плечам. Ее пронзило нехорошее предчувствие.
 – Что ты имеешь в виду – Дрейк сбежал?
 Колту ужасно не хотелось походить на сплетника – он понятия не имел о том, как далеко зашли их отношения, как сильно она переживала произошедшее, однако у него не было другого выхода, кроме как поведать ей о том, что Драгомир внезапно и таинственно уехал посреди ночи.
 – Сегодня утром я отправился в гостиницу, чтобы получить ответы на некоторые вопросы. Я хотел наконец успокоиться и выяснить, говорил он мне правду или нет, однако, когда я пришел туда, консьерж сказал, что он уехал ночью и в ближайшее время его возвращения не ожидают. Это и заставляет меня думать, что он все же виновен и решил, покинув Париж, спасти себя от лишнего беспокойства и подождать, пока страсти не улягутся.
 – Странно, – прошептала Дани, скорее себе самой, чем Колту. – Дрейк не из тех людей, которые бегут от неприятностей. И в том, что он исчез посреди ночи, как трус, нет смысла – ведь он был готов предстать перед тобой прошлой ночью, когда ты был очень сердит. Я считала, что он захочет поговорить со мной…
 Колт подошел к ней и по-дружески обнял за плечи:
 – Сожалею, Дани. Увы, я думаю, ты ошиблась в отношении него. Я прекрасно понимаю, что ты сейчас чувствуешь, потому что меня так же предала Лили.
 Но Дани была больше удивлена, нежели расстроена.
 – Ты уверен, что он никому не сказал, куда отправился?
 – Консьерж сказал, что он, вероятно, вновь вернулся в Россию.
 Дани сдержала навернувшиеся на глаза слезы сожаления…
 – Да, пожалуй, если бы он хотел на какое-то время исчезнуть, он отправился бы именно туда. – Она повернулась и махнула рукой. – Он так любил свою страну, говорил, что картина напоминает ему…
 Она вскрикнула и прижала руки ко рту, потрясение уставившись на пустую стену.
 Колт проследил за ее взглядом, не понимая, почему она вдруг побледнела, а на лице ее появилось выражение полнейшего ужаса.
 – Дани, ради Бога, что случилось?
 Она указала трясущимся пальцем на пустое место на стене, где висела картина «Александровский дворец».
 – Она исчезла.
 – Что? – встревожился он.
 – Картина, которая так нравилась Дрейку… одна из тех, что я обнаружила в Монако и отказывалась продать ему. Ее украли.
 – Ты уверена? Возможно, ты сама сняла ее, чтобы протереть или что-нибудь…
 – Нет, нет! – воскликнула она. – Она украдена. Но как…
 Ее взгляд упал на открытое окно, которое она прежде не замечала.
 – Вот! Вот как он забрался! Дрейк, наверное, проник сюда прошлой ночью, пока я спала наверху.
 – А зачем она понадобилась ему?
 – Ублюдок! – возмущалась она. – Мерзавец! Привык поступать как ему заблагорассудится и берет то, что ему не дают.
 Ее горячая реакция показалась Колту странной.
 – Она была ценной?
 – Дело не в этом! Неужели ты не понимаешь? Он хотел получить ее! Я сказала ему, что не продам картину, а он украл ее. И будь я проклята, если позволю кому-нибудь так обращаться со мной!
 Колт направился к двери, уже кипя от гнева.
 – Я сообщу о случившемся властям.
 – Нет! Не делай этого.
 Он удивленно обернулся. Неужели этот мошенник так вскружил ей голову, что она позволит ему избежать наказания за кражу?
 – Я разберусь с этим сама. По-своему.
 Он подошел к ней:
 – О чем ты говоришь? Что ты можешь сделать? Пусть этим займется полиция и проведет полное расследование. Возможно, пропало что-нибудь еще. Кроме того, ты не можешь доказать, что это сделал именно Драгомир.
 – Я знаю, это он. Кто еще хотел получить картину? – Она с отчаянием вздохнула, затем повторила: – Он хотел купить ее, но я ответила, что она не продается. Я помню, как странно он смотрел на картину – словно загипнотизированный. Меня и тогда это встревожило, однако я не придала этому значения. Думала, он вспоминает свое детство – ведь на картине был изображен дворец, в котором он часто бывал маленьким.
 Колт терял терпение.
 – Дани, ты ведешь себя неблагоразумно. Человек не совершает кражу только затем, чтобы получить какую-то безделицу, пусть даже и напоминающую ему о доме детства.
 Она холодно посмотрела на него:
 – Дрейк сделал бы это. Он привык получать все, что захочет. Он сделал это специально для того, чтобы показать мне, каков он в действительности…
 Колт покачал головой, в бессилии всплеснул руками, признавая свое поражение.
 – Ты не хочешь вернуть ее и не хочешь, чтобы он получил по заслугам, – прекрасно.
 Упрямо и холодно она снова заявила:
 – Я верну ее.
 Он вымученно засмеялся. Кажется, его сестра чересчур самоуверенна.
 – И как же ты сделаешь это? Он далеко, очень далеко отсюда.
 – Я поеду в Россию, – тихо ответила она.
 – Ты что? – спросил он потрясенный. – Ты не можешь…
 – Ты меня не остановишь!
 – Взгляни на себя! Клянусь, я тебя свяжу, но не позволю ехать в такую даль, в Россию, за какой-то безделицей! Я именно так и поступлю!
 – Эта картина не безделица. Она является частью коллекции, о которой артистические круги Парижа говорили несколько месяцев. И она принадлежит мне. Я не намерена просто сидеть и ничего не делать, позволив этому подлецу беспрепятственно уехать с ней. Он, вероятно, сейчас смеется над тем, какой наивной я была.
 – Дани, я не позволю тебе. Я отправлюсь к отцу и….
 – Ш-ш-ш… – Она прервала его, замахав рукой при звуке колокольчика. Повернувшись, она увидела, что в магазин вошел Сирил. Она таинственно улыбнулась, когда в ее голове созрел смелый план. Наклонившись к Колту, она доверительно прошептала: – Не беспокойся. Я отправлюсь в Россию не одна. Пришел мой компаньон.
 Колт последовал за ее взглядом и в отвращении покачал головой:
 – Ты сошла с ума, если думаешь, что я позволю тебе отправиться в путешествие с ним!
 – Тогда поехали с нами, Колт! – осенило Дани. – Тебе полезно уехать отсюда.
 Она направилась навстречу Сирилу, радостно улыбаясь.
 Колт же обдумывал ее приглашение и начал склоняться к тому, что, возможно, путешествие в Россию очень помогло бы ему забыть весь тот кошмар, в который чуть было не превратилась его жизнь из-за того, что он снова позволил провести себя.
 Сирил был ошеломлен теплым приветствием Дани и ее кипучей энергией. Он заглянул в магазин под предлогом снова пригласить ее на ужин, с нетерпением ожидая узнать ее реакцию на кражу картины. Несомненно, он не ожидал увидеть ее столь оживленной.
 Она искренне приветствовала его:
 – Сирил, я так рада, что ты пришел! Я только что говорила Колту, что напрасно отклонила твое предложение поужинать вместе. Мой отказ, наверное, обидел тебя. Позволь же мне загладить свою вину и приготовить сегодня вечером ужин в твоем доме.
 Ее слова привели Сирила в замешательство.
 – У меня нет… приятного места, Дани, – с сожалением начал он. – Я живу в маленькой комнате, над моей конторой…
 – Все в порядке, – перебила она и повела его к кофейнику. – Папа и Китти уехали, так что мы можем отправиться к ним. Я отошлю слуг и сама приготовлю ужин.
 Сирил не верил своим ушам. Неужели это не сон?
 – С удовольствием, Дани!
 Колт и Сирил обменялись холодными приветствиями, и Колт, чувствуя, что Дани хотела, чтобы он ушел, вежливо откланялся.
 – Боюсь, ты был прав в отношении Драгомира, Сирил, – сказала Дани немного погодя. – Он оказался точно таким, как ты его описывал.
 Брови Сирила удивленно поползли вверх. Все произошло именно так, как он запланировал!
 – О? Что вызвало подобное признание, моя дорогая?
 Она пожала плечами, не желая описывать ему произошедшее, но зная, как важно для него знать, что Драгомир больше не являлся частью ее жизни. Если она не скажет ему об этом, он, возможно, не захочет взять ее с собой в Россию.
 – Достаточно сказать, что ты был прав. Я ничего не хочу обсуждать.
 – Не хочешь – не говори, Дани, – согласился он. – Только помни, я твой друг и всегда готов помочь тебе, насколько это будет в моих силах.
 – И я твой друг, Сирил. – Она не чувствовала никакой вины из-за того, что он с обожанием смотрел на нее. С деланной веселостью она сказала: – Я приготовлю ужин к восьми, и мы проведем приятный вечер, правда?
 – Замечательно. – Он хотел сжать ее в своих объятиях, но не смел.
 Идя из магазина по улице, Сирил размышлял. Она ничего не сказала о картине, не обвинила Драгомира в краже… а ведь должна была уже все заметить. Вероятно, именно по этой причине ее брат пришел в магазин в столь ранний час. Она, видно, сразу послала за ним.
 Впрочем, неудивительно, что она ничего ему не сказала. Ведь она гордая, и ей, вероятно, и так тяжело было признаться ему в том, что он оказался прав. Она скорее всего винила себя.
 Сирил пребывал в прекрасном настроении, счастливая улыбка блуждала на его губах. Все получалось так, как он задумал! Дани, красивая и желанная, обратилась за утешением к нему, и это было чудесно! Весело насвистывая, он продолжил свой путь, с нетерпением ожидая предстоящего ужина.




 Глава 26


 – Зачем тебе нужен Сирил Арпел? Если ты хочешь отправиться в Россию, чтобы найти Драгомира, я поеду с тобой. Ты ведь даже не знаешь наверняка, отправился ли он именно туда, откуда, черт побери, нужно начинать поиски? – Колт замолчал, прерывисто вздохнул, а затем продолжил свою обличительную речь, гневно качая головой: – Это сумасбродная идея, Дани! Почему бы тебе не обратиться в полицию и не сообщить о краже? Пусть они сами ищут вора. И почему ты упрямишься?
 Дани в сотый раз удивлялась, почему брат никак не может понять такую простую вещь, и терпеливо объясняла ему:
 – Называй это вендеттой, Колт. Я не могу позволить ему исчезнуть с картиной. А Сирил мне нужен, потому что у него есть необходимые светские связи и он сможет водить меня туда, куда я захочу. Что касается того, что я не знаю, где искать Драгомира… если он в России, поверь, я найду его, – добавила она убежденно. – Он непременно будет там, где роскошь и развлечения.
 Колт в смирении сложил ладони:
 – Ну хорошо. Поедем, но я все же думаю, что ты сумасшедшая.
 Вскоре он ушел, не желая встречаться с Сирилом.
 Дани спешила сделать последние приготовления к ужину, который тщательно продумала. На балконе чайной комнаты она установила столик на двоих. Оттуда открывался замечательный вид на сад Китти, полный благоухающих роз, которые радовали глаз своим поздним цветением.
 Для ужина Дани выбрала простое, но элегантное платье из черного бархата с длинными рукавами, сужающимися на запястьях. Горловина в виде изящного сердечка была украшена маленькими рубинами. Волосы она зачесала назад, и они свободно ниспадали ей на спину. Впереди Дани украсила прическу бархатной ленточкой, с рубинами, как на платье.
 При звуке звонка над входной дверью Дани бросила последний взгляд в зеркало и убедилась, что выглядела именно так, как ей хотелось, – деликатная утонченность.
 Окинув ее восхищенным взглядом, Сирил воскликнул:
 – Господи, Дани, какая ты красивая!
 – Благодарю вас, великодушный господин. – Дани присела в реверансе и попросила его следовать за ней наверх.
 Пока они шли, он спросил, почему дом кажется ему пустынным.
 – Насколько я помню, ты сказала, что родители уехали, но разве у твоего брата не гостила знакомая?
 Дани съежилась при упоминании о Лили:
 – Мадемуазель Денев неожиданно уехала в Англию.
 Сирил заметил холод в ее голосе и решил не настаивать на обсуждении этой, похоже, весьма неприятной для нее темы, которая, впрочем, его не интересовала.
 Наверху Дани вежливо осведомилась, не хочет ли он выпить, а получив утвердительный ответ, угостила его аперитивом из шампанского и ликера из черной смородины, а на закуску предложила тонкие лионские колбаски.
 – Прекрасно, Дани, – сказал он. – Пожалуй, я сделаю тебе предложение еще до второго!
 Прежде чем они покончили с первым, Сирил спросил, что она решила насчет поездки в Данию. Дани мгновенно подхватила эту тему.
 – Я решила поймать тебя на слове! – заявила она.
 Он сощурился, притворившись, что не понимает, о чем она говорит… но чувствуя внутри неприятный холодок от дурного предчувствия. Она не имела в виду именно то, что он так боялся услышать…
 И ее последующие слова, как ни печально, подтвердили его подозрения:
 – Я отправляюсь в Россию вместе с тобой.
 Он с трудом проглотил комок в горле, взял бокал и сделал глоток, оттягивая насколько возможно время, чтобы обдумать, как вести себя в подобной ситуации. Наконец он все же решился:
 – Ты твердо решила, моя дорогая? Я планирую остаться там до весны, и тебе придется одной возвращаться назад, потому что наверняка ты не сможешь находиться вдалеке от дома так долго.
 Она согласилась, но не сказала, что вернется домой не одна. Вряд ли Сирила обрадует сообщение, что к их компании присоединится Колт. Дани решила преподнести эту новость в качестве сюрприза.
 – Мы подумаем об этом, когда придет время, – сказала она голосом, не допускающим возражений.
 – Почему ты хочешь ехать? Не слишком ли это скоропалительное решение?
 Дани покачала головой. Она была готова к его удивлению и возможным вопросам.
 – Мне необходима перемена. Я устала от Парижа, а кроме того, ты сам возбудил мой интерес к России своими чудесными рассказами о сезоне. К тому же ты знаком со многими влиятельными людьми и сможешь представить меня им… если, конечно, ты еще хочешь, чтобы я отправилась с тобой, – добавила она, сделав вид, что готова вот-вот обидеться и разочароваться в нем, если он осмелится отказаться от своего приглашения.
 Сирилу не оставалось ничего другого, кроме как убедить ее в обратном и надеяться на то, что его заверения выглядели достаточно искренними.
 – Да, конечно же, хочу!
 Дани улыбнулась и откинулась на спинку кресла, сложив руки на коленях и глядя на него восторженными глазами.
 – Когда же мы отправляемся?
 Черт побери, он очень хотел поехать с ней до Дании, но в России Дани была бы ему обузой – ведь он незамедлительно собирался заняться поисками яйца Фаберже. Он сказал, что уже заказал каюту.
 – Тебе, возможно, не удастся получить место на том же корабле. Туристический агент сказал, что все уже раскуплено.
 – Чепуха, – возразила Дани, – первый класс никогда не бывает полностью раскуплен.
 Мгновение он смотрел на нее в молчании – в голове его роились планы, а в душе рождались надежды.
 – Я думаю, мы все устроим, Дани, – прошептал он, – и у нас будет путешествие, которое мы запомним навсегда. – Он положил ладонь на ее руку.
 Она нежно ускользнула от его прикосновения, радуясь, что Колт поедет с ними. Похоже, Сирил будет весь вечер ухаживать за ней, а она не хотела с ним никаких отношений, кроме дружеских.
 Они закончили ужин и пошли пить кофе в гостиную. Дани посмотрела на каминные часы и сказала, что не хочет показаться негостеприимной, но пришло время закончить вечер.
 – Не забывай, я дала слугам выходной, Сирил. И совершенно недопустимо, чтобы мы оставались в доме вдвоем в столь поздний час.
 Именно этого момента и ждал Сирил. Отставив в сторону чашку с кофе, он устремился к ней, обнял и прижал к себе.
 – Да, я знаю, что мы одни, Дани, и ты не представляешь, как долго я этого ждал… – горячо прошептал он.
 Его губы накрыли ее рот, и Дани не на шутку испугалась, что не сможет дышать. Она вырвалась из его объятий.
 – Сирил, нет! – воскликнула она.
 Он отпустил се и с трудом сдержал возмущение – ведь в апартаментах Дрейка она оставалась одна очень долго. Ну что ж, у него еще будет предостаточно возможностей для того, чтобы уединиться с ней, ибо он был совершенно уверен: как только они окажутся на корабле, рано или поздно ему все же удастся сломить ее сопротивление и показать, как страстно он может любить ее…
 Когда Дани и Колт прибыли в курортный городок Шантильи, находящийся в двадцати пяти милях от Парижа, они были поражены видом сказочного замка, где остановились их родители. Расположенный высоко на холме, поднимавшемся от самого озера, он был окружен прекрасными садами и таинственным лесом.
 Замок, как позднее сообщила Дани Китти, во времена Ренессанса принадлежал известной семье Конде, а последний потомок этого рода герцог Домаль построил дополнительное здание, в котором разместил свою коллекцию живописи, и оно оказалось даже больше, чем сам замок.
 Они предпочли не сообщать о своем визите заранее. Китти и Тревис почувствовали, что их неожиданный приезд не имел ничего общего с неблагоразумным поступком Дани или их неодобрением помолвки Колта с Лили.
 Позже, во время ужина, они узнали, что подозрения их подтвердились.
 Колт объявил о том, что разорвал помолвку с Лили, не став углубляться в детали, и рассказал об их с Дани идее отправиться в Россию, добавив, что они не имеют ни малейшего представления о том, как долго собираются задержаться в этой далекой стране.
 Дани с энтузиазмом поведала о своих намерениях остановиться в Дании, чтобы приобрести что-нибудь интересное для своего магазина.
 Старшие Колтрейны обменялись удивленными взглядами – они интуитивно чувствовали, что истинная причина путешествия совсем другая и молодые люди предпочитают не разглашать ее.
 Рано утром на следующий день Тревис пригласил Дани отправиться верхом и посмотреть известные конюшни Шантильи, зная, что ей непременно понравятся величественные здания, относящиеся к XVIII веку, с конюшнями на двести пятьдесят лошадей, помещениями для четырехсот гончих, а также комнатами для охотников и конюхов.
 Но кроме этого, ему хотелось поговорить с дочерью наедине.
 Дани была поражена окружающим великолепием и сказала, что ансамбль похож скорее на дворец, чем на конюшню.
 Тревис, в красном бархатном сюртуке и белых атласных панталонах, курил сигару. Он заметил, что Шантильи в течение долгого времени служил центром проведения скачек, однако не поэтому они решили поехать с Китти сюда.
 – Как ты догадалась, не обошлось без искусства.
 Дани засмеялась:
 – Я слышала. Герцог Домаль оставил свою великолепную коллекцию Франции на том условии, что картины никогда не будут перевезены из Шантильи или одолжены для какой-либо выставки. Я полагаю, Китти, наверное, в невероятном восторге от того, что живет рядом с шедеврами XV и XVI веков.
 – Почему вы с Колтом отправляетесь в Россию? – вдруг спросил Тревис.
 Дани побледнела, начала что-то путано объяснять, прекрасно понимая, что он не поверит ей.
 – Я сказала….
 – Ты сказала мне свою причину поездки, – возразил он, – я же хочу знать подлинную причину.
 – Мне не удастся одурачить тебя? – улыбнулась она.
 – Нет. – Серые глаза отца смотрели на нее очень серьезно. – Расскажи мне обо всем.
 И она рассказала с начала и до конца, включая все самое сокровенное: о своих мыслях и чувствах по отношению к Дрейку, о том, какое унижение она испытала.
 Наконец, выговорившись и облегчив душу, она подошла к отцу и дотронулась дрожащими пальцами до его щеки:
 – Папа, прости, что я заставила тебя волноваться. Знаю, какой позор я навлекла на тебя, но я должна сама принимать решения, жить по-своему. Ты понимаешь меня?
 Тревис обнял, крепко прижал ее к своей груди. Как любил он ее, молодую, красивую, так похожую на свою мать, которая умерла у него на руках. Она была его дочерью, его плоть и кровь, и он не хотел, чтобы она страдала.
 – Да, дорогая, понимаю, – прошептал он хрипло. – Мы ведь с тобой похожи, правда? Иди, куда ведет тебя судьба, и помогут небеса всем, кто встретится на твоем пути.
 Дани подняла на него глаза, затуманенные слезами.
 – Я люблю тебя, папа. – Голос ее дрожал. Тревис почувствовал, как его глаза вдруг увлажнились, и промолвил:
 – И я люблю тебя, Дани…




 Глава 27


 Морское путешествие показалось Дани увлекательным, интересным… и веселым. Как и Сирил, они с Колтом заказали каюты первого класса на палубе роскошного парохода «Белая звезда». Еда, вино и обслуживание были высшего класса, а в просторных, прекрасно обставленных каютах имелись ванные комнаты с горячей и холодной водой. Каюты освещались электричеством, которое вырабатывали четыре генератора. Море было на удивление спокойным; никто не испытывал ни малейших признаков морской болезни. Плавание скорее походило на отдых в первоклассной гостинице. На борту было предусмотрено множество развлечений для того, чтобы пассажиры не скучали, впрочем, путешествие представляло собой одно непрекращающееся удовольствие.
 Дани влюбилась в Копенгаген с его прекрасными старинными зданиями и величественными шпилями над медными крышами церквей.
 Корабль простоял в гавани Копенгагена всю ночь, поэтому у Дани было достаточно времени для того, чтобы посетить королевскую фарфоровую фабрику. Она безмерно обрадовалась, получив право на продажу изделий «Флоры Дании» в своем магазине. Кроме того, ей прозрачно намекнули, что, если дело пойдет хорошо, она сможет в будущем приобрести весь сервиз.
 Окрыленная успехом, Дани взяла Колта и Сирила осматривать достопримечательности перед отходом корабля из порта этого чудного города. Они посетили дворцовый комплекс Амалиенборг, увидели королевских часовых, головы которых украшали высокие медвежьи шапки. Прогулялись вокруг красивого дворца Росенборг с его очаровательными цветочными клумбами, величественными старыми деревьями и ухоженными дорожками со скульптурами по обеим сторонам.
 Они отведали датских открытых сандвичей: на намазанный маслом хлеб клались тоненькие кусочки ветчины, жареное мясо или сыр. Поужинать они решили не на корабле и посетили изысканный ресторан в садах Тиволи, где подавали морские деликатесы, а вечером пошли в Королевский театр на представление королевского датского балета.
 Когда же они покидали порт, Дани, стоя на палубе, решила, что непременно когда-нибудь снова посетит эту чудесную страну – Данию, которая так очаровала ее.
 Прибыв в Санкт-Петербург, Дани и Колт с удивлением обнаружили, что оказались в самом центре светских событий: Тревис сообщил своим влиятельным знакомым о том, что его сын и дочь прибывают с визитом в их страну, и просил оказать ему личное одолжение – помочь его детям. Сирил был чрезвычайно вежлив, несмотря на сильнейшее разочарование, постигшее его, когда он увидел Колта и понял, что придется отказаться от соблазнения Дани.
 Дани была восхищена Санкт-Петербургом, необычным городом, построенным на воде и раскинувшимся на девятнадцати островах, которые были соединены друг с другом причудливыми мостами и извивающимися лентами каналов.
 Тщательно спланированный под личным руководством Петра I, город, названный в его честь, представлял собой великолепный ансамбль огромных дворцов в стиле барокко – красных, желтых, белых, голубых или светло-зеленых. Все здания в городе были покрашены, многие украшены лепниной.
 Дани нравилось, что она приехала сюда зимой. Арктические широты, как хотели, манипулировали светом и временем: ночи начинались днем, продолжаясь до середины следующего утра. Метели и ледяные ветры проносились по лежащей вокруг города бесконечной равнине, яростно били в окна и стены дворцов на берегу замерзшей Невы; такая погода, сказали Дани, господствовала здесь с середины ноября до начала апреля.
 И все же, несмотря на мрачную зимнюю пору, случались и замечательные дни, когда небо сияло серебряно-голубым блеском и превращало заснеженный мир вокруг в сверкающий хрусталь. Тогда Дани щурилась от ослепительного сияния солнца, в восторге наблюдая за этой красотой.
 Однако самым необыкновенным временем года в России был период с мая по июнь, райское поэтическое время – белые ночи, когда только на сорок минут за сутки на город опускались сумерки. К одиннадцати вечера все вокруг окутывалось молочно-жемчужным туманом, серебристым, магическим светом.
 Дани узнала также и о том, что Санкт-Петербург являлся центром российской жизни – здесь выступали оперные и балетные артисты, камерные оркестры виртуозно исполняли симфонии Чайковского, Глинки и Мусоргского.
 Официальным языком считался французский, а не русский, и лучшая мебель и одежда доставлялись из Парижа.
 Дани погрузилась в мир роскоши и волшебства. Она потеряла счет приемам, которые посетила, где офицеры с орденами на блистательных мундирах сопровождали элегантных дам в пышных атласных платьях всех цветов радуги. Она потягивала шампанское в нарядных залах с высокими потолками, чуть притрагиваясь к холодной осетрине и икре.
 Китти написала влиятельному меценату, с которым встречалась в Париже, и Дани получила приглашение на Белый бал, на котором юные девушки в девственно-белых платьях танцевали кадрили с молодыми неженатыми офицерами. За ними зорко следили компаньонки.
 Сирил пригласил их на Розовый бал, где они увидели море сверкающих драгоценностей и множество красивых пар, кружившихся в вальсе.
 Это был мир, где дамы надевали бриллианты утром, посещали церковную службу, обедали и шли на прогулку по хрустящему снегу, вдыхая холодный зимний воздух. Потом они собирались на очередной шикарный бал, который должен был состояться вечером.
 За короткое время Дани успела побывать на самых известных светских мероприятиях в Санкт-Петербурге… но ее не покидало чувство, что что-то ускользает от нее.
 Она не встречала Дрейка и даже не знала, как и где его искать.
 Она ожидала, что непременно встретит его среди блеска и веселья, но вспомнила, что его изгнали из императорского двора… значит, вряд ли пригласят на светские приемы.
 Итак, если он был в России, то где?
 Беспокойство не покидало ее, к тому же она переживала из-за того, что ни с кем не могла поделиться своими сомнениями.
 Из-за уважения к их отцу, занимающему высокое положение в политических и дипломатических кругах, Дани и Колту предоставили право жить во французском посольстве, которое находилось поблизости от Дворцового моста и из окон которого открывался великолепный вид на Неву и расположенный в двух домах от него Зимний дворец – резиденцию царя.
 Хотя маленькие и скромные, их комнаты были довольно уютны. Колту были отведены покои в задней части дома с отдельным входом, так чтобы он мог приходить и уходить, когда пожелает. Охрана Дани была более продуманна, и ее комнаты располагались на втором этаже; с балкона открывался изумительный вид на Неву с одной стороны, а с другой – на Мойку.
 Дани любила стоять на балконе и смотреть на Зимний дворец – грандиозное сооружение, выполненное в стиле барокко, пожалуй, самое большое и великолепное здание во всем городе. Каждый из четырех фасадов дворца имел свою неподражаемую особенность. У восточного был купол на пилонах, а его крылья образовывали площадь, выходящую к Адмиралтейству. С западного фасада, украшенного головами купидонов и мордами львов в стиле барокко, открывался вид на Летний дворец Петра I. Северный, выходящий на Неву, был скромнее по стилю, но имел двойной ярус белых колонн. Южный, главный фасад, включал три арки с коринфскими колоннами из белого итальянского мрамора. Крышу украшали более ста семидесяти шести скульптурных фигур и ваз.
 В этот вечер, стоя на балконе, Дани дрожала от возбуждения. И неудивительно – через несколько часов она войдет в этот сказочный дворец. Ее и Колта пригласили на бал, который устраивал сам царь, Александр III.
 Когда она сказала Сирилу о приглашении, он стал настаивать на том, чтобы она взяла его с собой в качестве сопровождающего.
 – Несмотря на мое дело и связи в свете, – горько признал он, – я никогда прежде не посещал императорский бал. После всех приглашений, которые я раздобыл для тебя, может, теперь ты пригласишь меня?
 Дани была благодарна ему за его доброту, и ей было очень неловко, когда пришлось отказать.
 – В приглашении говорится, что приглашены Колт и я, только мы вдвоем. Мне очень жаль, Сирил.
 Сирил вспылил:
 – Я не понимаю, как вам удалось получить это приглашение. Это, вероятно, ошибка. Ваш отец даже не знает царя, – добавил он насмешливо.
 Дани не обиделась и была слишком возбуждена, чтобы беспокоиться об уязвленной гордости Сирила.
 Когда приглашение было доставлено, Дани поняла, что надо приобрести совершенно особенное вечернее платье для этого приема. Она отправилась к знаменитой на весь Санкт-Петербург модистке, мадам Бертен, которая шила наряды жене царя, императрице Марии Федоровне.
 Портниха сшила для нее платье из кремового шелка с голубой и серебряной вышивкой. Дани потратила значительную сумму на голубую бархатную ленту, украшенную бриллиантами и жемчужинами, которую она вплела в свои рыжевато-каштановые волосы.
 Колт заказал экипаж, и они подъехали ко дворцу, залитому ярким светом. У главного входа Дани протянула свою накидку из белого горностая швейцару, и они поднялись по широким мраморным ступеням, покрытым толстыми красно-золотистыми коврами, на второй этаж. Они оказались в огромном зале с колоннами из малахита, мрамора и яшмы. С высокого позолоченного потолка свешивались великолепные люстры из золота и хрусталя, сверкающие словно бриллианты.
 Вдоль стен у больших золоченых зеркал стояли корзины с орхидеями и пальмы в больших горшках. У дверей застыли бравые лейб-гвардейцы.
 Дани и Колт восторженно перешептывались и решили, что было приглашено около трех тысяч гостей. Бриллианты, рубины и изумруды переливались в ослепительном свете люстр, зал играл всеми цветами радуги. Было очень много военных – генералы с медалями за Турецкую войну на груди, молодые гусары в узких лосинах. Присутствовали и чопорные дворцовые чиновники в строгих черных мундирах с золотыми галунами.
 Ровно в восемь тридцать зал замер, гости расступились, освобождая дорогу мужчине, несущему жезл из черного дерева с золотым царским двуглавым орлом на набалдашнике. Он вышел в центр бального зала и трижды ударил жезлом по мраморному полу.
 Колт наклонился и прошептал Дани на ухо:
 – Хорошо бы сейчас оказаться на ранчо.
 Она поднесла палец к губам:
 – Ш-ш-ш… Это церемониймейстер. Бал объявляется открытым.
 Неожиданно огромные двери из красного дерева, инкрустированные золотом, распахнулись, и церемониймейстер известил:
 – Их императорские величества.
 Зашуршали платья – дамы присели в глубоком реверансе.
 Появился царь Александр III, высокий, с бородой. С ним шла его темноглазая жена-датчанка, императрица Мария.
 Оркестр заиграл полонез, и вечер начался.
 Гусары, многие из которых помнили Дани по Белому балу, наперебой приглашали ее на кадрили, мазурки и вальсы. Возбужденная, счастливая Дани отошла в сторонку вместе с Колтом, чтобы немного отдохнуть, и вдруг у нее перехватило дыхание – рядом с ней стоял сам царь! Ростом в шесть футов и четыре дюйма, он походил на медведя.
 Царь поднес кончики ее пальцев к губам, улыбнулся и произнес на чистейшем французском:
 – Мне говорили, что самая красивая женщина на балу – мадемуазель Колтрейн. Добро пожаловать в Россию и Санкт-Петербург. Надеюсь, вы довольны своим визитом?
 Обладая уравновешенным нравом и здравым смыслом, Дани ничуть не испугалась, представ перед столь известной личностью. Она присела в легком реверансе:
 – Очень, ваше величество. Благодарю вас за приглашение на императорский бал. – Она отошла назад, представляя Колта, который отвесил царю почтительный поклон.
 Александр снова обратился к Дани:
 – Мне доставило огромное удовольствие пригласить вас и вашего брата, мадемуазель. Я высоко чту вашего отца, и мне бы хотелось, чтобы его дети замечательно провели время в моей стране.
 Дани заметила, что все взоры были прикованы к ним, в то время когда они премило беседовали. Однако она нигде не увидела императрицу Марию, с которой ей также хотелось встретиться.
 – Скажите, моя дорогая, что бы вы более всего желали увидеть в России?
 Боясь упустить шанс, который дарила ей судьба, Дани быстро сказала:
 – Мне бы хотелось посетить императорский балет.
 Колт широко раскрыл глаза от изумления – его сестра, похоже, забылась. Неужели она не понимает, что царь просто спрашивает ее из вежливости, ведь у него полно своих дел.
 Александр щелкнул пальцами, и мгновенно к нему подошел один из его помощников.
 – Императорский балет дают завтра вечером в нашем прекрасном Мариинском театре. Вы довольны? – спросил он весело.
 – Вы очень добры. – Дани снова присела в реверансе.
 – Если вы и ваш брат захотите присоединиться к нам позже, императрица и я устраиваем ужин для особо близких друзей.
 Дани не стала спрашивать мнения Колта: оно не имело никакого значения.
 – Это было бы чудесно, благодарим вас за приглашение.
 Царь отошел, а Колт не смог не улыбнуться при виде светившейся от переполнявшего ее счастья Дани.
 – Полагаю, это событие станет для тебя самым примечательным из всего нашего путешествия.
 Неожиданно радость сменилась грустью горьких воспоминаний.
 – Нет. Самое примечательное событие произойдет тогда, когда я верну свою картину. Ты знаешь, что Драгомир одно время был близким другом сына царя, Николая?
 Он покачал головой и взял у проходящего мимо официанта бокал шампанского.
 Возможно, сейчас он смог бы вынудить Дани рассказать ему больше, однако стремительный гусар пригласил Дани на кадриль и увлек ее прочь от брата.
 Колт прислонился к одной из колонн, потягивал шампанское, наблюдал за происходящим и мечтал, чтобы вечер поскорее закончился.
 У одной стены бального зала стояла маленькая группа молодых женщин – гибких, стройных и прелестных, хотя и не так богато одетых, как остальные присутствующие дамы. На них были скромные платья, совсем мало украшений и драгоценностей. У всех были одинаковые прически – тугие пучки.
 Они стояли молча, некоторые застенчиво улыбались в ответ на взгляды молодых гусар и не смешивались с остальными гостями, присутствовали здесь как украшение по прихоти сына царя, Николая. Эти юные девушки танцевали в императорской труппе балета, и поскольку Николай был увлечен ведущей балериной Матильдой Кшесинской, то решил пригласить и других танцовщиц.
 Однако не Матильда пристально наблюдала за каждым шагом Дани, а зеленоглазая красавица с огненно-рыжими волосами, совершенно не замечающая обожающие взоры окружавших ее мужчин. Не замечала она и завистливых взглядов женщин, молчаливо, неохотно признающих, что ее, без преувеличения, можно назвать одной из самых красивых присутствующих здесь дам. Даже сама Матильда, единственная балерина, украсившая себя дорогими драгоценностями и облаченная в богатый наряд, порой бросала в ее сторону испепеляющие взгляды.
 Красавица следила за каждым движением Дани Колтрейн.
 Наконец, когда император и императрица прошли в центр зала, чтобы начать вальс, и гости повернулись к ним, девушка тихо отступила, пробралась к двери на террасу и мгновенно исчезла за ней, растворившись в темноте ночи.
 Она знала, что Драгомир с нетерпением ожидал услышать рассказ о том, что она видела на императорском балу.




 Глава 28


 Патрик О'Бэннон, красивый ирландский моряк, завоевал сердце русской красавицы Натальи из известной династии Романовых.
 Родившись в прославленной семье, Наталья по своему образованию, языку и вкусу принадлежала к высшей европейской аристократии. Романовы говорили по-французски лучше, чем по-русски, и их принимала элита европейского общества.
 Наталья обладала титулом принцессы, ибо являлась кузиной правящего царя Александра II. Именно к нему она обратилась с просьбой о том, чтобы он благословил ее брак с Патриком, которого она встретила во время своего пребывания в Дублине одним скучным летом.
 Царь и вся императорская семья были шокированы желанием Натальи выйти замуж за человека, который был не только простолюдином, но и иностранцем. Брак был запрещен, и тогда Наталья оставила родину и убежала в Ирландию, чтобы венчаться со своим любимым.
 Спустя год она подарила ему единственного ребенка, которого ей было суждено родить. Патрик, посмотрев на свою только что родившуюся дочь, сказал:
 – Ирландские глаза! Клянусь, у девочки будут ирландские глаза.
 Он назвал дочь Джейд, уверенный в том, что у нее будут глаза цвета жадеита. Его предсказание сбылось, и в дальнейшем она расцвела, превратившись в настоящую красавицу. Прохожие оборачивались ей вслед, изумляясь ее прелести и прекрасному рыжему цвету пышных волос.
 – Чистокровная ирландская девушка! – восклицал Патрик, а Наталья гордо сияла, ничуть не беспокоясь о том, что ее дочери было отказано в русском происхождении.
 Семья О'Бэннон жила счастливо, несмотря на периодические приступы у Натальи тоски по дому.
 Когда Джейд исполнилось восемь лет, произошла трагедия – во время шторма Патрик О'Бэннон пропал без вести, и его сочли утопшим.
 Потрясенная потерей, Наталья увядала, как цветок на солнце.
 Спустя год на Александра II было совершено покушение, и Наталья взяла дочь в Россию на похороны своего близкого родственника.
 Джейд своей редкой красотой мгновенно привлекла к себе внимание Марии Павловны, золовки нового царя, Александра III. Мария и ее муж Владимир имели трех сыновей… но у них не было дочери, о которой мечтала Мария. Джейд, с ее сверкающими зелеными глазами и ярко-рыжими шелковыми волосами покорила сердце Марии. Ни для кого при дворе не было секретом то, что Наталья не в состояния сама вырастить дочь. Мария стала досаждать ей просьбами позволить ей удочерить Джейд.
 Наталья сопротивлялась, мечтала вернуться в Ирландию в свой дом, где родственники Патрика помогли бы ей поднять Джейд на ноги. Но в конце концов ослабленный организм Натальи не выдержал, она заболела чахоткой. Прежде чем испустить последний вздох, она поручила заботу о Джейд Марии Павловне.
 С годами прежняя немилость к матери Джейд стала забываться, и девочка стала любимицей всего двора, включая и Александра III. Она выросла вместе с его собственными детьми, обучалась с ними у одних преподавателей.
 Когда Джейд исполнилось двенадцать лет, приемная мать взяла ее в Париж. Во время посещения балета в новой, необычной постановке она влюбилась в танец, движение, с восхищением наблюдая за Вирджинией Зуччи, виртуозной балериной, обладающей талантом драматической актрисы.
 Со всей серьезностью Джейд объявила, что станет прима-балериной и готова пожертвовать чем угодно ради достижения своей цели. Мария обрадовалась искреннему интересу девочки и проследила за тем, чтобы ее имя внесли в список императорской балетной труппы в Санкт-Петербурге.
 Джейд прекрасно знала о том, как ее кузины и кузены при дворе хихикали за ее спиной, придумывали различные прозвища, намекая на ее происхождение. Решив добиться признания и уважения окружающих, Джейд усердно училась и практиковалась, а ее преподаватели в один голос заявляли, что девочку ждет небывалая слава.
 Остроумная, прилежная, она вовсе не была избалованной и обладала прекрасным чувством юмора.
 Джейд следила за карьерой своего кумира, итальянки Вирджинии Зуччи, которая посетила Петербург в то время, когда публика была еще равнодушна к балету. Зуччи танцевала сначала в летнем театре, в прекрасном цветущем саду, и вызвала такой фурор своим драматическим исполнением сольного танца на пуантах, что весь Санкт-Петербург бросился в театр, чтобы взглянуть на нее. Зуччи пригласили на зимний сезон; публика была в восторге и не пропускала ни одного выступления балерины.
 Джейд была счастлива, когда ее назначили дублером Зуччи на представлении «Пруда лилий», и твердо решила стать однажды такой же знаменитой, как и ее идол.
 Но не о балете думала Джейд морозной зимней ночью, торопливо удаляясь от дворца и направляясь к маленькой гостинице на площади. Она плотнее завернулась в рыжую лисью шубу, стараясь спастись от снега и ветра: брать экипаж не хотелось, ее хорошо знали в городе, а сегодня она должна скрыть, куда идет.
 Высоко подняв воротник, Джейд вошла в гостиницу через черный вход, не стала вызывать лифт и поднялась по лестнице на пятый этаж. Она запыхалась, но ради дорогого и любимого друга, который ожидал наверху, готова пойти на любые трудности и неудобства.
 Она постучала, и дверь тут же распахнулась. Джейд оказалась в объятиях Драгомира и едва сдержала слезы, вспомнив, какая душевная боль причинена ее Другу много лет назад. Они были знакомы давно: воспитываясь вместе с детьми царя, она знала о трагической истории, происшедшей с семьей Драгомира, о последующем его изгнании со двора, считала это несправедливым и открыто высказывалась против такого решения к большому неудовольствию взявших ее на воспитание родственников царя.
 – Она была там!
 Драгомир мрачно кивнул. Итак, его подозрения подтвердились. Когда он узнал, что не было никакого кузена, знавшего о знаменитом пасхальном яйце, и, следовательно, послание, призывающее его в Россию, было фальшивым, он постепенно начал кое-что понимать.
 – Она была с Арпелом?
 Джейд сняла шубу и положила ее на кресло.
 – Я не видела его. – Она подошла к камину и подставила к огню замерзшие руки.
 Драгомир удивился. После долгих размышлений он пришел к выводу, что Сирил Арпел был единственным человеком, который хотел, чтобы он убрался из Парижа: именно он разбирался в искусстве и часто ездил в Россию, а значит, мог слышать о картине и, увидев ее, тут же узнал. Друзья Драгомира бдительно следили за конторой Сирила, и он не удивился, когда услышал, что тот прибыл в город. Ошеломило его то, что вместе с Сирилом путешествует красивая женщина. Дани точь-в-точь подходила под ее описание. После более тщательной проверки его предположения подтвердились. Именно поэтому он призвал на помощь Джейд, зная, что она имеет доступ в светские круги. Но где же Сирил и почему на балу Дани была одна? Он высказал свои мысли Джейд.
 – Я не сказала, что она была одна. – Девушка покачала головой. – Я лишь сказала, что не видела Сирила Арпела возле нее. Она была со своим братом.
 – С братом? – переспросил он в полном недоумении. – Ты уверена?
 – Я абсолютно точно знаю, что это был ее брат, потому что, когда я увидела, что царь направился к ней, я встала так, чтобы подслушать их разговор, и слышала, как она представила его.
 Она рассказала ему все, что слышала, особо выделив то, что царь пригласил Дани и Колта посетить на следующий день балет.
 Она закончила, насмешливо заметив:
 – Я знала, что она будет хорошенькой.
 – Почему? – удивленно спросил Драгомир.
 – Потому что только самая красивая женщина в мире могла завоевать твое сердце.
 Он игриво коснулся кончика ее носа.
 – Ты уже завоевала мое сердце. Много лет назад. И ты знаешь об этом.
 – Драгомир, не шути, – засмеялась она, но блеск в ее глазах исчез.
 – Я не шучу. Теперь не важно, какие чувства я питал к Дани. Она ненавидит меня. Но я должен получить эту картину.
 Джейд очень нравился Драгомир, и она хотела, чтобы он был счастлив.
 – Ты уверен в том, что она ненавидит тебя? – обеспокоенно спросила Джейд.
 – Уверен, – отрезал он. – И не будем больше обсуждать это. Интересно, что она и ее брат делают здесь, почему Дани оставила Париж и отправилась путешествовать с Арпелом?
 Он поведал Джейд о картине, и она, подумав, предположила:
 – Возможно, он рассказал ей историю картины и уговорил разделить награду за яйцо с ней, если она поможет ему разыскать его.
 – Логично, но ты совсем не знаешь Дани. Она могла поехать только ради удовольствия, а не ради денег. Они не нужны ей, как и тебе.
 Выражение лица Джейд не изменилось. Все знали, что, являясь членом семьи Романовых, она получила щедрое наследство. Ни один день своей жизни она не испытывала нужды в деньгах; даже те небольшие заработки, что давала ей работа танцовщицы, Джейд отдавала на благотворительность. Материальные ценности никогда не имели для нее значения.
 Она подошла к Драгомиру, который задумчиво смотрел в окно. Прижавшись к его спине и обняв руками его сильную грудь, она нежно спросила:
 – Могу я как-нибудь помочь тебе?
 Драгомир ответил не сразу – думал, как найти способ увидеться с Дани и наконец во всем ей признаться. Если она договорилась с Сирилом, участвовала в его замысле, целью которого было найти яйцо, ему, возможно, удастся разубедить ее и уговорить занять его сторону.
 В его голове начал рождаться план. Он повернулся к Джейд, посадил ее на диван и сел рядом.
 – Мне нужно пробраться к Дани, рассказать ей правду обо всем. Оторвать ее от Арпела будет несложно. Наверняка она остановилась во французском посольстве, а Арпел живет на своей квартире.
 С Колтом сложнее, – продолжал он задумчиво. – Он все время находится поблизости. Вот тут-то ты и можешь помочь, если, конечно, хочешь.
 – Расскажи мне обо всем, а я решу.
 Драгомир рассказал о том, что произошло в последнюю его ночь в Париже, о том, как он пытался помочь Колту.
 – У меня сложилось такое впечатление, что он озлобился против всех женщин на свете. Ему нужна девушка, которая обладает всем, чем угодно, но только не богатством. Усердно работающая девушка, у которой на первый взгляд есть все причины, чтобы желать заполучить Колта исключительно ради денег, – продолжил он, вспыхнув озорной улыбкой, – однако бедная девушка откажет ему и скажет, что ей безразлично, насколько он богат, это ей неинтересно.
 Таким образом, – закончил он, – месье Колтрейн убедится, что не все женщины одинаковы, а я не буду так скверно себя чувствовать из-за того, что мой план в прошлый раз провалился. Ну а кроме всего, я получаю возможность побыть с Дани. Ты сможешь это сделать? – спросил он с надеждой.
 Джейд долго не размышляла. План казался ей интересным. Главное – никто не пострадает. Колт расстроится, конечно, когда она скажет ему, что он не тот, которого она могла бы полюбить, но в конце концов он не разочаруется в женщинах вообще. Он казался Джейд милым и привлекательным. Но понравится ли она ему? Она поделилась с Драгомиром своими сомнениями, и он посмеялся над ней:
 – Глупенькая, все мужчины считают тебя красивой. Поверь, Колт не будет исключением.
 Они окончательно обсудили свой план. Джейд вспомнила, что у одной из балерин труппы роман с курьером из посольства. Значит, через эту девушку можно представить Джейд как горничную посольства.
 – Предоставь Колта мне, – уверенно закончила она. – Я сыграю роль соблазнительницы и, кроме того, восстановлю его доверие к женщинам. Он не будет считать каждую, которую встречает на своем пути, авантюристкой, мечтающей заполучить богатого мужа.
 – А как насчет завтрашнего балета? – спросил Драгомир. – Если он увидит тебя на сцене, то может узнать позже.
 – Не волнуйся, – успокоила она его. – Когда я предстану перед ним в обличье горничной – накрахмаленная форма, чепчик и зачесанные назад волосы, – я буду выглядеть совсем другой, нежели на сцене.
 – Отлично, – улыбнулся Драгомир. – Завтра вечером, когда они вернутся в посольство после ужина у царя, я оставлю Колта на тебя, а сам проскользну в комнату Дани и попытаюсь заставить ее поверить мне.




 Глава 29


 Дани была несказанно рада тому, что наконец оказалась в прекрасном Мариинском театре и имела возможность увидеть знаменитый русский балет. Она сидела в заднем ряду императорской ложи, но это ничуть не омрачало ее счастья, ибо само присутствие значило для нее слишком много.
 Публика блистала пышными нарядами и драгоценностями, словно дополняя сияние золотых и хрустальных люстр. Наряд Дани мог сравниться по красоте с нарядом самой императрицы Марии. Платье из изумрудного бархата, лиф которого был расшит сотней мельчайших топазов, очень шло Дани, драгоценные камни будто отражали блеск ее ореховых глаз. Колт любовался своей сестрой.
 Давали балет Делиба «Коппелия», написанный во время франко-прусской войны. Слезы радости выступили на глазах Дани, когда она увидела Матильду Кшесинскую в роли озорной Сванильды.
 Дани искренне аплодировала выдающемуся балетмейстеру и хореографу Мариусу Петипа. Яркие костюмы, точность и легкость танцоров очаровывали ее на протяжении всего представления. Стоило только Дани закрыть глаза, как она тут же представляла себя на сцене, грациозно исполняющей причудливые батманы и пируэты.
 Однако слишком скоро это чудо завершилось, и они снова оказались в Зимнем дворце. Ужин подали в большом зеркальном зале.
 Дани не удивилась, когда дочь царя составила компанию Колту, став неофициальной хозяйкой дома на этот вечер. Она с удовольствием увидела, как великая княжна с братом прошли в прилегающую чайную, чтобы осмотреть часть коллекции произведений искусства, представленную во дворце.
 Самой же Дани пришлось по душе общество сына царя, Николая. Несколько раз она порывалась спросить его о танцовщице, которую обожала, но, помня сплетни Сирила о романе будущего царя с Матильдой Кшесинской, не посмела. Однако когда он любезно спросил, как ей понравился балет, Дани с энтузиазмом поделилась своими впечатлениями:
 – Все балерины хороши, но ни одна из них не может сравниться с Матильдой Кшесинской. Она превосходна!
 От внимания Дани не утаилось то, как в темных, пронзительных глазах Николая промелькнули гордость и страсть.
 – Да, Матильдой Россия может гордиться.
 Когда Николай дружески предложил ей совершить экскурсию по одному из крыльев дворца, Дани стала судорожно искать предлог, чтобы перевести разговор на Драгомира. От одного только воспоминания о нем комок подкатывал к горлу. Сирил говорил, что когда-то Драгомир и Николай были близкими друзьями. Возможно, теперь, когда Драгомир вернулся в Россию, прежние друзья возобновили отношения.
 Неожиданно большая фреска на стене привлекла взгляд Дани, и она вскрикнула:
 – Александровский дворец! Николай удивился:
 – Вы знаете его? Она задумчиво кивнула.
 Появился официант с подносом, на котором стояли хрустальные бокалы искрящегося шампанского, и Дани с отсутствующим видом взяла протянутый ей Николаем бокал. Ее странная реакция вызвала у него любопытство, а потому он решил продолжить тему:
 – Вы бывали в Царском Селе?
 – Нет.
 – Тогда откуда вы знаете дворец? – улыбнулся он.
 Дани решила, что настало самое время сообщить о своей находке, а заодно поинтересоваться, знает ли Николай о том, что Дрейк в Санкт-Петербурге. Она изложила ему историю о своей находке в Монако, о том, как у нее украли не самую лучшую в художественном отношении картину «Александровский дворец», но не стала упоминать о Дрейке.
 Молодой человек, которому судьбой было уготовано стать будущим царем России, внимательно ловил каждое ее слово. Когда она закончила, он глубоко вздохнул и, изобразив на лице сочувствие, заметил:
 – Печально, но вы сами сказали, что картина не представляет художественной ценности. Значит, вы ничего не потеряли, не так ли?
 Он не дал ей возможности ответить на свой вопрос, ибо тут же отвернулся и перевел разговор на Другую тему, рассказывая о других экспонатах, представленных в комнате, и торопясь закончить экскурсию.
 От Дани не скрылся странный взгляд, появившийся в глубине его глаз, – она чувствовала, что история напугала его. Поглощенная мыслями о Николае, Дани не заметила, как официант, который суетился поблизости, едва не уронил свой поднос, услышав ее рассказ.
 Не заметила она также, как он стремительно исчез, бледный и потрясенный.
 Колт неохотно оставил Дани у двери ее комнаты. Она расстроилась, так как не смогла спросить Николая о местонахождении его старого друга.
 – Завтра, – сказала она, и в голосе ее прозвучали решительные нотки, – я снова встречусь с Николаем и сразу же спрошу его о Дрейке. Я должна найти его! Я не хочу оставаться в России всю зиму! Я получу мою картину и поеду домой. Мне нужно вести дела, – сердито закончила она. Колт поцеловал ее в щеку:
 – Я могу пойти завтра с тобой, если хочешь. Мне все равно нечего делать. А теперь ложись спать.
 Колт отправился в свою комнату, располагавшуюся в задней части первого этажа. Посольство было спроектировано очень удачно: деловые помещения находились посередине квадратного здания, а по бокам располагались частные комнаты и комнаты для гостей. Апартаменты Колта включали спальню, туалетную комнату и маленькую гостиную.
 Он отпер свою дверь, зашел внутрь и удивился, что все лампы горят. Странно, обычно горничная оставляла свет только в гостиной.
 – О, сударь, прошу прощения!
 Колт изумленно заморгал, увидев молодую девушку, выходящую из его спальни со стопкой простыней.
 – Пожалуйста, не доносите на меня, – сказала она дрожащим голосом. – Тогда я непременно потеряю работу. Я должна была закончить уборку здесь еще несколько часов назад, но я задержалась на другой работе и вот не успела до вашего возвращения.
 Он покосился на часы на столе – почти четыре часа утра, и подозрительно посмотрел на нее:
 – Горничные не работают в такое время. Полагаю, будет лучше, если я позову охрану.
 Нет, пожалуйста! – Она уронила простыни и закрыла лицо дрожащими ладонями, смотря на него сквозь пальцы. – Нет, сударь! Пожалуйста, не надо! Я потеряю работу, а я должна жить на что-то. Должна помогать своей семье, и… – Она, горестно качая головой, чуть не рыдала. Закрепленные многочисленными шпильками ее ярко-рыжие волосы выбились из белого кружевного чепчика и сверкающим каскадом обрушились вниз, свободно и естественно ложась на плечи и обрамляя милое личико.
 Колт не мог не заметить редкую красоту девушки. Зеленые глаза, широко открытые от страха, походили на сияющие жадеиты. На ней была белая форма, застегнутая по самую шею, но она прелестно обрисовывала ее грудь. Длинная юбка ловко сидела на гибкой фигурке.
 Очаровательная девушка!
 Он подошел к ней, отнял ладони от ее лица и сжал запястья в своих руках, заставляя ее встретиться со своим суровым взглядом.
 – Скажите мне правду, – потребовал он, пытаясь заглянуть ей в глаза, – или я сейчас же позову охрану. Что вы делаете в моей комнате в столь поздний час?
 Джейд притворилась, что ужасно испугалась, хотя на самом деле еле сдерживалась от смеха – оказывается, она неплохая актриса!
 – Я говорю правду, сударь, поверьте. Мне, бедной, необразованной девушке, посчастливилось найти работу в Санкт-Петербурге. Целый день я поддерживаю порядок в особняке графини, которая очень скупа и держит только одну служанку. Я работаю за десятерых, но денег все равно не хватает, поэтому мне и пришлось наняться на эту ночную работу. Здесь с большим пониманием относились к тому, что иногда я приходила очень поздно, ведь я не доставляла неудобств гостям.
 Ваша комната, – лепетала она, казалось, у нее вот-вот начнется истерика, – была последней, потому что вы всегда приходите поздно. Сегодня я задержалась дольше, чем обычно, но все же думала, что успею закончить до вашего возвращения… Прошу вас, сударь, простите меня.
 Она вдруг прижалась к нему и положила голову ему на плечо, словно силы окончательно покинули ее.
 Сердце Колта готово было выпрыгнуть из груди. Боже, как она хороша! Он почувствовал, как в нем нарастает желание… и что-то еще… какая-то незнакомая нежность.
 Ему стало стыдно за то, что он отчитывал горничную и не верил ей. Он отпустил ее запястья, обнял и посадил на бархатную скамеечку возле окна.
 – Позвольте мне принести вам бокал вина. В спальне есть графин. И хватит плакать. Я не донесу на вас.
 Он исчез в другой комнате, и Джейд слегка прикоснулась к глазам кончиком накрахмаленного голубого передника. Неужели по-настоящему заплакала?
 Колт вернулся с бокалом бургундского.
 – Я не могу, – запротестовала она. – Меня строго накажут за то, что я посмела выпить здесь, с вами… – Она подняла на него глаза, опушенные густыми ресницами.
 Колт чуть не задохнулся. Господи, он никогда не видел ничего прекраснее. Кожа цвета сливок, а волосы отливают золотом. И голос ее был необычным – мелодичным, чувственным.
 Он сел рядом с ней:
 – А теперь скажите, как случилось, что вам приходится работать на двух работах?
 Она повторила свою историю и спросила с надеждой:
 – Вы понимаете, почему я так испугалась, когда вы вошли, сударь? Вы не скажете про меня?
 – Я никогда ничего не обещаю, – улыбнулся он. – Моего слова достаточно. Скажите, как вас зовут?
 Она с теплом посмотрела на него. Он был очень милым и привлекательным. Она надеялась сделать то, о чем просил ее Драгомир, не слишком ранив этого молодого человека.
 – Джейд, – сказала она.
 Он заглянул в ее зеленые глаза и почувствовал, как его охватывает жар.
 – Джейд, – повторил он и улыбнулся. – Конечно. А как же еще?
 Оказавшись в своей гостиной, Дани отбросила в сторону меховую накидку и подошла к камину, затейливо украшенному резьбой из красного дерева. На каминной полке стояло множество немецких и швейцарских безделушек из позолоченного серебра, а над камином висела красивая картина.
 Апартаменты Дани были очаровательными, однако не о комфорте и роскоши думала она, растирая замерзшие пальцы. Ее мысли напоминали огонь – прихотливый, исчезающий…
 Где же Дрейк? Ведь он должен быть в России. Куда еще мог он отправиться?
 И почему он исчез столь внезапно? Зачем украл картину, разрушил прекрасные чувства, которые рождались между ними? Неужели он так страстно желал эту вещь? Она еще могла бы понять его, если бы это было действительно ценное произведение искусства или если бы он нуждался в деньгах. Но он был очень богатым человеком.
 Она покачала головой, закусила нижнюю губу, пытаясь побороть внезапное желание заплакать.
 Какой глупой она была! Еще долго, очень долго она будет с горечью вспоминать свое необдуманное поведение.
 Вздохнув, она прошла в спальню. Там был устроен маленький альков для интимных чаепитий и поздних ужинов. Французская люстра висела над элегантным столиком для завтрака, вокруг которого стояли четыре кресла в стиле ампир. Прелестный бежевый с золотом ковер покрывал мраморный пол.
 Больше всего места в спальне занимала кровать из вишневого дерева с шелковым пологом. Стены комнаты были затянуты шелком в цвет полога. По обе стороны ведущей на балкон арочной двери стояли китайские шкафчики с золотой инкрустацией, замечательно вписываясь в интерьер.
 На Дани вдруг пахнуло холодом, и она заметила, что одна из занавесей покачивалась. Дверь была не заперта. Дани повернулась, чтобы закрыть ее, но тут же словно приросла к полу при звуке знакомого голоса.
 – Доброе утро, моя дорогая, – ласково сказал Дрейк.
 Дани продолжала стоять абсолютно неподвижно, затаив дыхание, приказывая успокоиться своему бешено колотившемуся сердцу. Наконец она все же подошла к двери, заперла ее и только после этого обернулась.
 Он стоял в тени в дальнем углу комнаты.
 – Ты негодяй! Как ты посмел пробраться в мою спальню… хотя, кажется, ты весьма преуспел в таких делах! – Она постаралась вложить в тираду все свое презрение.
 Дрейк вышел из темноты и, надменно улыбаясь, спросил:
 – И что же это значит?
 Помимо воли она ощутила внезапный прилив тепла внутри. Как он красив!
 – Что именно? Негодяй… или твои ночные склонности? – едко уточнила она.
 – Я знаю, ты рассердилась из-за того, что случилось последней ночью в Париже, но зачем же столько сарказма от такой прелестной особы?
 Дани до боли сжала кулаки, ненавидя дерзкое выражение его лица.
 – Мало того, что ты оказался бабником, о чем мне тогда все твердили, так ты еще и обыкновенный вор?..
 Он вопросительно поднял бровь. О чем, черт побери, она говорит?
 – Объясни, Дани.
 Она замахала руками, давая волю своей злости.
 – Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю! То, что ты не можешь получить, ты просто забираешь силой!
 Он схватил ее за запястья. Почему она обвиняет его? Он думал, что она взрослая, умная женщина… Ведь он не соблазнял ее. Она сама этого хотела.
 – Ты что, с ума сошла? – взорвался он. – Изображаешь из себя оскорбленную девственницу? Ты ведь хотела этого ничуть не меньше, чем я. Не было никакого принуждения…
 – Иди к черту!
 Он беспомощно замолчал перед взрывом ее ярости.
 – Я говорю не о том, что произошло между нами, – закричала Дани, не в силах сдерживаться. – А о том, что ты украл. Как ты мог?
 – Украл? – переспросил он, ошеломленный. – Никогда в жизни я ничего не крал…
 Он отпустил ее руки и смотрел на нее в полном недоумении.
 – Клянусь, я не понимаю, о чем ты говоришь.
 Дани холодно взирала на него. Он кажется искренним, но, впрочем, он и должен выглядеть и говорить убедительно. Она пренебрежительно скривила губы:
 – Ты лжешь, Дрейк! Ты знаешь, что я говорю о картине. Ты взял ее ночью и, как трус, убежал из Парижа.
 Страх словно сковал его тело. Задавая вопрос, он дрожал, боясь получить ответ.
 – Ты говоришь о картине «Александровский дворец» ?
 Она язвительно рассмеялась:
 – Ты поражаешь меня, Дрейк. Неужели ты думал, я не буду подозревать тебя? Напрасно. О тебе я сразу подумала, еще не зная, что ты убежал, – так боялся моего брата.
 – Господи, Дани, я не брал ее! На следующий день я даже хотел прийти и объяснить, почему мне так нужна эта картина. Но я получил срочное послание, призывающее меня в Россию. Необходимо было немедленно уехать, и я не смог предупредить тебя об отъезде. Впрочем, ты бы все равно не стала слушать ничего той ночью.
 – О, еще одно ложное послание. Ты, кажется, тратишь на них немало времени?
 – Поверь, я не убегал от Колта. Я хотел все объяснить ему – я все подстроил для того, чтобы он понял, что Лили лгунья.
 – Теперь мне все равно, – огрызнулась Дани. – Даже хорошо, что я узнала, что ты лгун и мошенник, иначе впустую потратила бы на тебя время. Я приехала сюда с одной целью – вернуть свою картину, и не подниму никакого шума из-за кражи. Но если не вернешь пропажу, тебя арестуют.
 – Я не брал картину, Дани! Если бы я взял ее, то пришел бы сюда сегодня ночью?
 – Не оправдывайся! Ты пришел сюда, потому что услышал, что я нахожусь в Санкт-Петербурге, испугался, что тебя арестуют, и решил притвориться, что тебе ничего не известно о краже. Не получится, потому что я не верю тебе! А теперь верни картину, – закончила она, повысив голос, – и я поеду домой и забуду, что знала тебя!
 Ее глаза, казалось, прожигали его насквозь.
 Драгомир отвернулся и подошел к дверям, ведущим на балкон. Он распахнул их и жадно глотнул морозного воздуха, надеясь, что мороз охладит его пыл и он найдет способ заставить Дани поверить ему.
 Значит, картина украдена, и он снова оказался на том самом месте, с которого начал десять лет назад, когда решил найти ее для царя и восстановить честь имени Михайловских. Если только…
 Он радостно щелкнул пальцами, проигнорировав ее презрительный взгляд, и закричал:
 – Арпел!
 – Какое отношение имеет к этому Сирил? – холодно спросила Дани.
 Драгомир глубоко вдохнул и протянул ей руку:
 – Дани, понимаю, почему ты рассержена и расстроена, но прошу тебя: выслушай меня, позволь объясниться.
 Она смотрела на его протянутую руку, на умоляющее выражение его лица, но не двигалась.
 – Дани, прошу тебя. Дай мне шанс.
 – Зачем?
 Он закрыл балконную дверь, шагнул к ней:
 – Признайся, ведь есть вероятность, что я говорю правду, и если ты не выслушаешь меня, ты будешь мучиться сомнениями.
 Она с иронией смотрела на него.
 – Ты льстишь себе, если думаешь, что мне есть до тебя дело.
 – Ты боишься? – Он использовал свой последний аргумент.
 – Боюсь? – засмеялась она. – Тебя? Да если я закричу, тут же примчатся гвардейцы. Удивляюсь, как тебе вообще удалось пробраться сюда.
 – Не меня боишься, а себя, своего сердца. Боишься выслушать меня, потому что не хочешь признаться в том, что я тебе нравлюсь.
 Она снова засмеялась и села на бархатную скамеечку у кровати.
 – Начинай, – коротко кивнула она. – Говори. Уверена, это будет увлекательная ложь, но по крайней мере ты поймешь, что я не такая, как другие. Твои чары на меня не действуют.
 Он проигнорировал ее сарказм, начал, ходя по комнате, почти шепотом раскрывать секреты своего прошлого.
 Спустя полчаса он замолчал, переводя дыхание.
 – Дани, я клянусь, что каждое мое слово – правда.
 Он с опаской взглянул на нее, поскольку во время своего рассказа боялся встретиться с ее презрительным или возмущенным взглядом, боялся, что не закончит своей исповеди.
 – Ты веришь мне?
 Он увидел, как ее золотистые глаза наполнились слезами. Она протянула к нему руки:
 – Да, Дрейк. Может, это и глупо, но я верю тебе.
 Он поднял ее на ноги и порывисто привлек к себе.
 – Я никогда больше не отпущу тебя, Дани, – хрипло пробормотал он.
 Она засмеялась нежно, тихо и поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку.
 – Не отпустишь, потому что я не собираюсь уходить.
 Он держал ее в объятиях и рассказывал о своей матери, о том, что она явилась причиной его недоверия ко всем женщинам.
 – Вот почему мне понадобилось так много времени, чтобы рассказать о моем прошлом, Дани. Я должен был доверять тебе.
 – Я кое-что знала из этого. Сирил рассказывал, как тебя изгнали из двора из-за скандала, связанного с твоей семьей. – Она задрожала от одной только мысли о его душевной боли. – Но он не сказал мне, насколько ужасно все это было.
 – Картина у Сирила. Наверняка! Каким-то образом он узнал о секрете, о том, что Зигмунд Коротич спрятал разгадку местоположения яйца в картине. Сирил понял, что я тоже охотился за ней, поэтому направил мне ложную телеграмму, чтобы выманить меня из города и самому завладеть картиной. Он был уверен, что ты обвинишь меня, как только выяснишь, что картина украдена, и оказался прав.
 – Прости, Дрейк, – прошептала Дани.
 – Как случилось, что ты прибыла сюда вместе с ним? Я знал, что рано или поздно он появится в Санкт-Петербурге, поэтому приказал своим людям постоянно следить за его домом. Именно от них я узнал о том, что ты находишься в России, но не мог понять почему.
 Она объяснила ему, как все произошло, как она решила использовать Сирила, чтобы попасть в высшее общество и артистические круги Санкт-Петербурга.
 – Благодаря папе Колта и меня пригласили в Зимний дворец и на балет, но в другие места мы бы не попали без Сирила. Теперь он злится на меня – второй раз я получаю приглашения, которые не распространяются на него.
 Драгомир сказал, что она напрасно жалеет этого человека.
 – Я все еще наблюдаю за ним. Он встречается с одной из своих подружек и весело проводит время.
 Дани была потрясена поступком Сирила, но он объяснялся просто: раскрой он секрет картины и найди пропавшее яйцо Фаберже – его ждала бы потрясающая карьера.
 – Ну что ж, он будет очень разочарован, потому что мы вернем ее, – твердо сказал Драгомир. – Очевидно, он еще не раскрыл секрета, иначе уже повсюду бы растрезвонил о своем открытии.
 Дани обеспокоенно спросила, а сможет ли он сам разгадать тайну.
 – Если у меня будет время изучить картину, да. Я не беспокоюсь об этом. Я должен получить ее, и все.
 – Я помогу тебе.
 Его голос был теплым, таким же ласкающим, как и его руки, которые двигались по ее спине, сжимали ягодицы.
 – Одно сознание того, что ты на моей стороне, что ты со мной, помогает мне, Дани.
 Он поцеловал ее, и на этот раз они опустились на кровать, поддаваясь нарастающей внутри них страсти, желанию, которое захватило обоих.




 Глава 30


 Прошли две ночи, прежде чем Дрейк и Дани посмели войти в магазин Сирила, расположенный на шумной улице, выходящей на канал Грибоедова. В первую ночь они долго простояли в сумерках перед домом и увидели, как заходила в магазин ночная гостья Сирила. Зная, что высокая, стройная, с темными волосами женщина, без сомнения, останется у него до рассвета, они в разочаровании повернули обратно – в эту ночь кража отменялась.
 Каждый день Сирил приглашал Дани куда-нибудь пойти с ним вечером, но она отказывала ему. Тогда он сам устраивал себе развлечения.
 Дани проводила прекрасные вечера с Дрейком в его гостинице. За интимным ужином они разговаривали, лучше узнавая друг друга и ничего больше друг от друга не скрывая.
 Утром после примирения с Дрейком Дани пригласила Колта на завтрак в свою гостиную, где он и застал своего соперника. Между ними произошла неприятная сцена.
 Сначала Колт был очень сердит, а Дани умоляла его выслушать Дрейка. В конце концов брат неохотно уступил, и Дрейк объяснил свой план насчет Лили и рассказал о своем прошлом.
 Колт слушал с недоверием, но, чем дальше говорил Дрейк, тем больше он чувствовал то же, что и Дани: русский говорил правду. Наконец он одобрил их план возвращения картины и поздравил с примирением.
 Позже Дани вспомнила, что Колт казался рассеянным. В последние дни он стал таинственно себя вести, извинялся за то, что не присоединялся к ним, ему якобы хотелось одному посмотреть какие-то достопримечательности. Признавая, что это, разумеется, его личное дело, она все же изнывала от любопытства.
 Тем временем Дани и Дрейк становились ближе друг другу с каждым часом, который проводили вместе. Дани признавала, что если то, что она чувствовала к нему, было не любовью, то она никогда не сможет понять истинного значения этого слова или чувства.
 Более того, она осмелилась поверить в то, что, судя по взгляду его ласковых голубых глаз, он испытывал то же самое чувство.
 Но им было необходимо время, много времени, чтобы каждый из них пришел в согласие с самим собой.
 Самым главным для них стало вернуть картину, раз и навсегда разгадать ее тайну, чтобы Дрейк покончил с гонкой, поглощающей его жизнь.
 Но… если не удастся пробраться в магазин Сирила, ничего не изменится, они ни на шаг не продвинутся вперед.
 Наконец на третью ночь дежурства терпение их было вознаграждено – Сирил покинул магазин и нанял проезжавший мимо экипаж. Шикарно одетый, он, очевидно, отправлялся либо в оперу, либо на концерт и будет отсутствовать несколько часов.
 Они подождали, пока экипаж не исчез в вихре снега, затем, держась за руки, перебежали через улицу. Их ботинки скрипели, утопая в снегу и скользя по льду.
 Дверь была, конечно же, заперта, но Дрейк это предусмотрел. Сунув руку в карман, он извлек какой-то предмет, вставил его в замочную скважину, и через несколько секунд дверь распахнулась. Едва они оказались внутри, он снова запер дверь, чтобы проходящий мимо городовой ничего не заподозрил.
 Они открыли стеклянные двери и вошли в широкий зал, который служил Сирилу галереей. Выставленные предметы искусства не произвели на Дани никакого впечатления, она решила, что ни один из них не обладал ценностью.
 В конце галереи были две двери с обеих ее сторон. Та, что находилась слева, выходила на лестницу, ведущую в расположенные наверху комнаты. Справа была маленькая пустая комната, которая, как сказал Дрейк, являлась частным салоном, куда приглашали покупателя, желающего внимательно осмотреть произведение, которое он намеревался приобрести.
 – Мы поднимемся наверх после того, как проверим его контору, – сказал Дрейк, проходя вперед.
 Комната оказалась большой, но обстановка ее была довольно скудной: стол, несколько стульев и маленький диван. Одну стену полностью занимали полки, уставленные книгами, два чемодана стояли у другой. В углу валялись пустые коробки для перевозки картин.
 – Проверь везде, – коротко распорядился Дрейк. – И коробки тоже. Картина маленькая, ее можно засунуть куда угодно. Я посмотрю здесь. – Он направился к чемоданам и начал просматривать гравюры и полотна, которые, похоже, не имели никакой ценности.
 Дани в разочаровании отошла от коробок:
 – Жаль, но там ничего нет.
 Дрейк окинул взглядом комнату и вздохнул:
 – Очевидно, здесь ее нет. Сирил, вероятно, спрятал картину наверху, где он может больше времени проводить в уединении, обследуя ее. Давай поднимемся.
 Они вышли из конторы, и неожиданно Дрейк резко, почти грубо притянул Дани к себе.
 – Кто-то идет, – прошептал он. Дани тоже услышала женский смех. Он схватил ее за руку и потянул за собой в галерею. Впереди через замерзшие стеклянные двери они видели, как в дом вошли двое.
 – Я же сказала, здесь будет гораздо лучше, чем в опере, – сказала женщина. – Подожди, ты еще попробуешь ужин, который я приготовлю для тебя.
 – Я бы с большим удовольствием попробовал тебя, моя кошечка, – игриво отозвался Сирил.
 Женщина снова рассмеялась. Дрейк потянул Дани за руку:
 – Сюда. Они не пойдут в частный салон.
 Он тихо закрыл дверь, и они притаились в темноте. Сирил и его подружка прошли по галерее и исчезли на лестнице, ведущей на второй этаж.
 Наверху хлопнула дверь, и Дрейк быстро вывел Дани из магазина.
 Им повезло – поблизости еще работало кафе. Они поспешили внутрь и уселись за столиком в дальнем углу, им принесли горячий кофе. Дани была очень расстроена.
 – Видимо, мне придется провести вечер с Сирилом для того, чтобы ты обыскал все наверху, – мрачно предложила она.
 – Попроси повара посольства приготовить ужин и пригласи его, – согласился Дрейк. – Это не должно занять у меня много времени.
 – А если ты не найдешь картину? Если он раскрыл секрет, нашел яйцо и продал его?
 – Маловероятно, – ответил Дрейк. – Если бы он отыскал его, об этом бы знала уже вся Европа. Оно стоит целого состояния в золоте и бриллиантах, не говоря уже о его художественной ценности – ведь это произведение Фаберже.
 – Надо найти его как можно быстрее, – сказала Дани, – я постараюсь, чтобы завтра вечером у тебя было достаточно времени. Мне трудно притворяться приветливой с этим отвратительным типом после всего того, что он сделал, но он получит по заслугам. Я приглашу Колта, хотя он так таинственно исчезал все эти вечера… Хорошо бы он присоединился к нам, чтобы Сирилу и в голову не пришли романтические мысли.
 На губах Дрейка заиграла веселая улыбка.
 – Интересно, где Колт проводит время? Вряд ли тут замешана женщина, ведь он озлоблен на противоположный пол.
 – Боюсь, что так, – печально согласилась Дани. – Лили была не первая, кто обманул его, но он дал себе слово, что она будет последней. Он боится, что все они охотятся только за его деньгами.
 Дрейку с трудом удалось сохранить серьезное выражение на лице. Он испытывал легкие угрызения совести от того, что не посвятил Дани в свой план, но боялся, что она не одобрит его. Лучше, решил он, никогда не признаваться, что он знал о коротком романе Колта с Джейд О'Бэннон.
 Неожиданно началась сильная метель: ветер кружил в неистовом вихре замерзшие белые кристаллы. Из-за снега ничего не было видно. Дрейк предложил незамедлительно покинуть кафе, путь до дома был неблизкий. Он проводил Дани до входной двери посольства и, крепко поцеловав, страстно прошептал:
 – Мы скоро будем целовать друг друга с пожеланиями доброго утра вместо доброй ночи.
 Он исчез во вьюжной белой ночи, и Дани с тоской смотрела ему вслед. Как она хотела быть с ним!
 Слишком возбужденная, чтобы ложиться спать, она подошла к двери Колта и постучала. Она решила, что будет замечательно, если брат выпьет с ней горячего шоколада и съест пирожное. Повар посольства всегда оставлял что-нибудь на кухне для таких полуночных ужинов.
 Колт сразу же отворил дверь. На нем был халат. Дани поразилась яркому, счастливому сиянию его глаз. Она пригласила его на ужин, но он вежливо отказался, заявив, что устал, собирается спать и будет рад встретиться с ней утром. Затем он закрыл дверь у нее перед носом.
 Дани не оставалось ничего другого, как отправиться в свою спальню. Она пришла в замешательство от таинственного поведения Колта и подумала, что, как только ситуация с Дрейком, Сирилом и картиной разрешится, она непременно выяснит, что происходит с братом.
 Дрейк удивился, увидев Джейд в своем гостиничном номере. Свернувшись калачиком на кресле у окна, она всматривалась в белую пелену. Печаль отражалась на ее прелестном лице.
 Он бросился к ней, встал на колени и взял ее руки в свои.
 – Что случилось, Джейд? – взволнованно спросил он. Невыносимо было видеть слезы в ее изумительных глазах.
 Она подняла голову и взглянула на него с такой болью и отчаянием, что его сердце мучительно сжалось. Она с трудом улыбнулась и тихо спросила:
 – Ну что, ты нашел ее?
 Он печально покачал головой, отпустил ее руки и поведал ей обо всем, что произошло. Дрейк заметил, как расстроилась Джейд, и посвятил ее в планы на следующую ночь:
 – Дани пригласит Сирила к себе, а у меня будет время, чтобы обыскать комнаты наверху. Если картина там, я непременно найду ее.
 Она кивнула и снова печально повернулась к окну. Дрейк был озадачен ее поведением.
 – Джейд, Колт обидел тебя чем-нибудь?
 – Нет, ничего подобного! – поспешно заверила она вставая. Подняв шубу с кровати, на которую она небрежно кинула ее, Джейд сказала: – Я нашла ученицу, которая будет счастлива занять мое место после того, как я притворюсь, что потянула щиколотку. Теперь я смогу проводить все вечера с Колтом, но, для того чтобы он продолжал верить, что я работаю горничной в посольстве, я должна покидать его на несколько часов, чтобы затем вернуться обратно, выпить на ночь бокал вина и пожелать ему спокойной ночи. Он ждет меня. Я зашла только для того, чтобы спросить, как все прошло сегодня вечером.
 Я очень устала физически и морально, – продолжила она со вздохом, когда Дрейк взял ее шубу и накинул ей на плечи. – Поскорее это все закончилось бы.
 Он понимающе кивнул:
 – Естественно, пока Колт проявляет подозрительность. Но скоро наверняка сделает или скажет что-нибудь такое, что ты сможешь заявить, что не питаешь к нему никаких чувств, кроме дружеских, и тебе совершенно не важно, богат он, как все говорят, или нет. А потом, – сказал он, целуя ее по очереди в обе щеки и крепко обнимая, – все закончится, и я навсегда останусь твоим должником.
 Он проводил Джейд до двери, а когда она вышла в коридор, с трудом расслышал ее слова:
 – Не это меня беспокоит.
 Дрейк удивленно посмотрел ей вслед.




 Глава 31


 Сирил изучал картину, лежавшую на его кровати, и хмурился. Черт побери, он потратил много часов, но так и не имел ключа к тому, где революционер, этот лжехудожник, спрятал яйцо Фаберже. Картина являлась грубой репродукцией дворца. Только и всего. Как же Коротич намекнул, где спрятано сокровище? Говорили, что никто, за исключением царя и нескольких его приближенных, никогда не слышал об истории картины. Среди дворцовых служащих ходили слухи, будто Коротич написал картину, в которой заключил разгадку, и что она была тайно вынесена из тюрьмы его любовницей Аннин Михайловской.
 Сирил злился – картина у него, а он не может разгадать секрет. Ему не к кому было обратиться за помощью или советом. Он крутил «Александровский дворец» в руках, качая головой. Снял раму, сделанную из породы какого-то неизвестного ему дерева – единственное, в чем был уверен Сирил: это дерево не встречалось нигде в России, – и внимательно обследовал картину… Снова никакой зацепки.
 Он наклонился и засунул ее под кровать, раздраженно думая, что вся эта история, возможно, один обман.
 Перед уходом он в последний раз взглянул на свое отражение в зеркале. Голубой бархатный камзол, обтягивающие лосины, черная кожаная накидка. Выглядел он весьма неплохо и наверняка понравится Дани. Пора, подумал он, забыть о картине, отнестись ко всей этой истории как к сказке и начать завоевывать сердце Дани. Тогда можно забыть о работе, о карьере – ведь, если он женится на миллионах Колтрейнов, ему не придется больше работать ни одного дня.
 Он улыбнулся своему отражению. Дани от него в восторге. Он уверен в этом. Правда, с тех пор как они прибыли в Санкт-Петербург, несколько вечеров она провела сама по себе, и Сирил невероятно злился из-за этого, однако она была Колтрейн, и естественно, что высокопоставленные лица считали своим долгом развлечь ее. Как только они обручатся, все изменится. Тогда и его будут принимать во всех уважаемых домах.
 Он вздохнул, предвкушая, какой будет его жизнь в роли мужа Дани Колтрейн. Они никогда не будут ни в чем испытывать нужду, объедут весь свет как члены королевской семьи. Итак, к черту старых заносчивых богатых дам, которые ворчали на него, требуя, чтобы он нашел для них необыкновенную картину, чтобы им завидовали такие же заносчивые друзья, к черту все маленькие грубые поделки с их тайнами.
 Самое главное на данный момент – жениться на Дани!
 Он взял со стола маленькую, завернутую в фольгу коробочку. Как только он получил записку от Дани с приглашением на ужин в ее апартаментах в посольстве, он пошел в Дом Фаберже на Большой Морской улице, с тем чтобы купить ей подарок.
 Сам Петер Карл Фаберже ожидал Сирила. В 1870 году, в возрасте 24 лет, он встал во главе престижной компании, основанной Густавом Фаберже в 1842 году. После того как он выполнил пасхальное яйцо для императрицы Марии Федоровны, Александр III в 1885 году назначил его официальным поставщиком императорского двора. В тот же год Фаберже был удостоен еще одной чести – золотой медали на Нюрнбергской выставке изобразительных искусств за копии золотых скифских сокровищ. В 1890 году помещения Дома в Санкт-Петербурге расширились вдвое, и еще один магазин был открыт в Одессе.
 Сирил был изумлен прелестью маленькой золотой броши, которую предложил ему для подарка Фаберже. Она не превышала и двух дюймов и была выполнена в форме бантика и покрыта полупрозрачной розовой эмалью поверх муарового фона. Края ее украшали розовые бриллианты в серебре.
 Никакого торга по поводу цены не было. В Доме Фаберже никто никогда не спрашивал о цене. Предмет брали, и через несколько дней его либо возвращали назад, либо, выяснив, какова цена, оплачивали счет.
 Сирил знал, что брошь дорогая, и, поскольку он считался человеком среднего достатка, подобный подарок не укладывался в его бюджет. Если Дани примет подарок, это будет означать, что у него есть шансы на то, что он в конце концов завоюет ее, и как только это произойдет, о деньгах можно не думать. Он знал, что может отсрочить уплату Фаберже, сказав ему, что его дама еще не решила, нравится ли ей украшение. Если она откажется принять брошь, он вернет ее.
 Счастливо насвистывая, Сирил положил маленькую коробочку в карман и вышел из дома.
 Дани с нетерпением ждала Сирила. Она хотела, чтобы Колт присоединился к ним, но он отклонил ее просьбу без всяких объяснений, сказав с таинственной улыбкой, что у него другие планы. Дани не стала настаивать, поскольку уважала право брата на личную жизнь и подозревала, что тут замешана женщина. Возможно, он изменил свое циничное отношение к женщинам.
 В дверь тихо постучали, и она посмотрела в зеркало в позолоченной раме. Платье из бежевого атласа, обшитое у горловины норкой, очень шло ей.
 Она распахнула дверь, и перед ней предстал улыбающийся Сирил – глаза его горели желанием.
 – Прелестна, как всегда, моя дорогая, – сказал он, целуя ее руку. Затем, едва они оказались внутри, он протянул подарок: – Для тебя, поскольку ты стала так много для меня значить… – пробормотал он.
 Дани чуть не застонала. Она не хотела никаких подарков от него. Она натужно улыбнулась, стараясь быть любезной:
 – Сирил, не нужно было этого делать. Совсем не нужно. – Она положила подарок на буфет, стоявший у двери, и показала на множество хрустальных графинов и бокалов: – Не хочешь ли чего-нибудь выпить перед ужином?
 Сирил пришел в замешательство. Дани обычно такая воспитанная… Он не видел ее несколько дней, с того самого дня, когда она ходила на императорский бал и на балет, но почувствовал в ней настораживающую перемену.
 Она выжидающе смотрела на него, все еще указывая на выстроившийся ряд ликеров, виски и водки.
 – О да, – сказал он наконец, – водка была бы весьма кстати. Но неужели тебе не хочется посмотреть подарок? – Подмигнув, он добавил: – Он из Дома Фаберже.
 Она не ответила и стала наливать водку.
 – Сам Петер Карл Фаберже помог мне выбрать его для тебя, – продолжал Сирил. – Ты ведь знаешь о знаменитом золотых дел мастере императорского двора России, не так ли?
 Дани прищурилась. О, с какой бы радостью она рассказала ему о Фаберже!
 – Да, я знаю, и ты очень любезен, Сирил, но я всегда была застенчива в отношении подарков. Может, подождем до конца ужина? – Она знала, что к тому времени, вероятно, уже швырнет подарок ему в лицо, так зачем притворяться и выказывать благодарность сейчас?
 Разочарованный, он согласился, взял рюмку водки, которую она предложила ему, и осушил одним глотком.
 Дани налила себе бренди и пригласила Сирила в гостиную.
 Пытаясь рассеять странное, напряженное настроение, Сирил оживленно предложил:
 – Расскажи о вашем визите в Зимний дворец и о том, понравился ли тебе балет.
 Она с радостью стала рассказывать ему о бале и театре.
 Сирил притворился, что рассказ захватил его, все время думая, как она прелестна и желанна. Он так мечтал обнять ее, страстно поцеловать…
 – Сирил, ты слушаешь? – спросила Дани.
 – Да, да, продолжай, – быстро кивнул он.
 Послышался стук в дверь, и она встала, зная, что официант принес первое.
 – Ну вот, будем есть.
 Он покорно последовал за ней в альков, заметив с интересом, что он соединялся со спальней. Если повезет и ему удастся пробудить ее желание, это будет весьма кстати.
 Дани лениво мешала ложкой в тарелке с супом, в то время как Сирил быстро расправился со своим блюдом, желая, как можно быстрее закончить обед и удалить суетящегося вокруг них официанта.
 – Тебе не нравится? – Он указал на ее почти полную тарелку.
 – Я не могу есть так быстро, как ты, Сирил, – ответила она.
 Он побледнел, но ничего не сказал, решив подождать, пока она закончит.
 Так же медленно ела она и другие блюда. Он пил уже вторую чашку кофе, ожидая, когда она наконец съест второе.
 – Что-то случилось, дорогая? – не выдержал Сирил. – Тебе совсем не нравится?
 Она вопросительно подняла бровь, злобно взглянула на него и прошипела:
 – О чем ты говоришь? Только потому, что я не жую так же быстро, как ты, ты приходишь к выводу, что со мной что-то случилось?
 Сирилу надоело ее отвратительное поведение. Он пристально посмотрел на нее:
 – Хорошо, Дани. В таком случае не объяснишь ли мне, зачем ты пригласила меня сегодня вечером, если не можешь быть вежливой? Весь вечер у тебя плохое настроение. Я принес дорогой подарок, и ты даже не соизволила открыть его. Каждую минуту ты стараешься уколоть меня. Если я сделал что-то, чем оскорбил тебя, скажи, и я попытаюсь исправиться. Если нет, тогда, прошу, перестань так себя вести.
 Дани изо всех сил сдерживала клокотавший внутри гнев. Как Сирил владеет собой! Как он спокоен и уверен в себе. А ведь обокрал ее, пытался помешать Дрейку вернуть доброе имя своей семьи и все для того, чтобы достичь славы для самого себя. Он не считает свои поступки ужасными, а волнуется только из-за того, почему она так холодно обращается с ним.
 Дани не отвечала, и Сирил начал испытывать настоящее смятение. Неприятный холодок пробежал по его спине. Она явно смотрела на него с ненавистью. Почему? Что он сделал? Неужели каким-то образом узнала о том, что он украл картину? Нет. Но другой причины для ее столь странного поведения не было…
 – Ты хочешь, чтобы я ушел? – глухо спросил он.
 Дани бы очень этого хотелось, но она не могла допустить, чтобы он застал Дрейка в своем магазине. Как только картина будет найдена и окажется у нее, он уже ничего не сможет сделать. А до тех пор он может обвинять Дрейка в краже. Нельзя так рисковать.
 – Извини, – выдавила она из себя. – Я, наверное, просто устала. Десерт подадут в гостиной, ты не против?
 Сирил мгновенно засуетился и едва не уронил свой стул, спеша помочь ей подняться.
 – Конечно-конечно. Устроимся поудобнее перед камином.
 Он быстро взял обернутую фольгой коробочку и положил Дани на колени, когда та села на диван у огня.
 – Открой, пожалуйста, – призвал он, садясь поближе к ней.
 – Я говорила тебе, Сирил, – отодвинулась она, – не нужно покупать мне подарок. Лучше, если ты вернешь его.
 – Нет. Хотя бы посмотри. Фаберже будет разочарован, подумает, что тебе не понравилось его произведение.
 Что угодно, лишь бы протянуть время! Дани, сжав зубы, разорвала ленточку и бумагу, но, открыв коробочку, не смогла удержаться и ахнула при виде изысканной броши.
 – Сирил, прелестная вещица! – воскликнула Дани, вытягивая руку и рассматривая брошь на свет.
 Но очарование было недолгим. Уложив брошь в коробочку, Дани протянула ее Сирилу:
 – Я не могу принять твой подарок. Сирил недоуменно заморгал:
 – Но почему?
 – Это неприлично.
 – Неприлично? – переспросил он улыбаясь. – Что же неприличного в том, чтобы принять подарок от друга?
 – Люди могут подумать, что это предшествует более серьезному объявлению.
 Он подвинулся ближе к ней, обнял за плечи и пробормотал:
 – Я на это надеюсь, Дани. Хочу быть больше, чем просто твоим другом. Ты ведь уже давно знаешь об этом.
 Он увидел сердитый блеск в ее глазах, почувствовал, как она сжалась от его прикосновения, но уже не мог противиться страстному желанию и признался ей в своих чувствах:
 – Я люблю тебя, Дани, и думаю, что ты тоже любишь меня. Иначе ты бы не отправилась в это путешествие. Ты ведь хотела, чтобы мы были вместе, лучше узнали друг друга…
 Дани почувствовала, что ее тошнит. Когда-то она была не прочь завязать роман с Сирилом – он красив, общителен, обладает шармом. Но после того как она узнала, кем в действительности он являлся – притворщиком и вором, – она могла относиться к нему только с презрением.
 Он взял ее лицо в свои ладони и склонился, чтобы поцеловать. Она раздраженно уворачивалась.
 – Дани, пожалуйста… – прерывисто и хрипло шептал он, сгорая от желания. – Я хочу сделать тебя счастливой, потому что люблю тебя… Я полюбил тебя с того самого момента, когда увидел впервые. Ты должна любить меня…
 – Я не люблю тебя! – Одним резким движением Дани вырвалась из его объятий и вскочила на ноги. Она с негодованием смотрела на него сверху вниз, грудь ее высоко вздымалась. Какая самонадеянность! Неужели он думал, что ее так легко сломить? Что она марионетка в его руках?
 Сирил, пораженный ее реакцией, также встал. Злость и унижение захлестнули его – он понял, что она может отказать ему сейчас окончательно.
 – Зачем ты пригласила меня? – холодно потребовал он ответа. – Я не люблю, когда меня используют, Дани, я…
 Ты смеешь обвинять меня в том, что я использую тебя? – закричала она, но тут же осеклась и заставила себя успокоиться. Еще не пора! Еще не было сигнала от Дрейка о том, что его миссия благополучно завершена.
 Сирил взъерошил волосы дрожащими пальцами и чопорно предложил:
 – Наверное, мне будет лучше уйти и вернуться, когда ты не будешь в таком плохом настроении. Я к нему, Дани, не имею никакого отношения. От меня ты видела только добро. – Он схватил коробочку с брошью. Если она относится к нему с презрением, он не собирается тратить деньги на дорогой подарок.
 Сирил направился к двери.
 Дани, сжав кулаки, наблюдала за ним. Ни в коем случае нельзя дать ему уйти! Даже если придется терпеть его поцелуи, пока она не получит известия от Дрейка. Почему Колт не мог остаться дома сегодня вечером?
 – Сирил, подожди…
 Он повернулся, подавив злорадную улыбку при виде потерянного выражения на ее лице.
 – Снова хочешь обидеть меня?
 – Сирил, я….
 И тут постучали в дверь.
 Почувствовав невероятное облегчение, Дани пронеслась мимо него, жалея теперь, что так заискивающе вела себя.
 – Вероятно, принесли ликер. Выпьем напоследок, и, возможно, я почувствую себя лучше… – Она распахнула дверь и увидела официанта, лицо которого выражало полнейшее замешательство.
 Он держал серебряный поднос с большим тортом из взбитых сливок.
 – Я знаю, вам уже подали десерт, мадемуазель, но джентльмен, который принес торт на кухню, настаивал, чтобы мы подали его вам немедленно.
 Он сказал также, что вы все поймете, – пожал плечами официант.
 У Дани словно гора с плеч свалилась.
 – Мерси! – улыбнулась она и не удержалась от реверанса, когда брала поднос.
 Она поставила его на стоявший рядом стол. Сирил молча наблюдал за ней.
 Официант закрыл за собой дверь.
 – Еще десерта? – угодливо спросил Сирил, надеясь, что сладкое улучшит ее настроение.
 Дани схватила торт и повернулась к Сирилу. Она заявила, что он лживый, отвратительный сукин сын… и жирный крем растекся по его лицу.




 Глава 32


 Дрейк и Дани сидели друг напротив друга в гостинице; картина лежала на столе между ними.
 Дрейк вздохнул и, покачав головой, рассеянно провел ладонью по волосам.
 – Ничего не вижу! Не могу найти ни единой зацепки! Насколько могу судить, это не больше, чем просто грубое изображение дворца, и яйцо может быть спрятано где угодно, а там больше ста комнат! Даже если будет получено разрешение на поиски, я не знаю, откуда начинать их!
 Дани разделяла его уныние, но полюбопытствовала, почему революционеры выбрали именно дворец в качестве тайника.
 – Разве он не тщательно охраняется?
 О да. – Дрейк рассказал ей, где стоят охранники. Он запомнил это во время своих многочисленных визитов. – Там есть постоянный гарнизон из пяти тысяч пехотинцев, тщательно отобранных из всех полков императорской гвардии, есть отделения гвардии возле ворот и пешие патрули в парке, так же как и часовые в вестибюлях, на лестницах, в коридорах, на кухнях и даже в винных погребах. Они используют и переодетых охранников для того, чтобы те следили за людьми, которые работают во дворце. Возможно, их число исчисляется сотнями – слуги, работники, торговцы.
 – Значит, совсем непросто пробраться внутрь для того, чтобы что-нибудь там спрятать, – размышляла Дани, думая о том, не обман ли все это.
 Он почувствовал ее сомнения.
 – Это было бы сложно, но, судя по рассказам очевидцев, Зигмунду Коротичу удалось сделать это. Ему нравилось выставлять царя и его гвардию дураками. Для него спрятать яйцо Фаберже во дворце было все равно что дать самому царю пощечину. Никогда не возникало сомнений в том, что он спрятал яйцо во дворце. Его и мою мать схватили около него.
 Говорят, – продолжал он, – что, отправляясь на смерть, Коротич хвастался этим. Вот так началась легенда о картине. Утром, когда его должны были казнить, он признался одному из тюремщиков, что когда моя мать убежала из тюрьмы, она взяла с собой разгадку того, где спрятано яйцо Фаберже. Тюремщик сказал царю, который, в свою очередь, поведал об этом своему сыну Николаю, а он рассказал мне. Больше об этом никому не говорили, чтобы остановить охотников за удачей попытаться проникнуть во дворец.
 Сердце Дани разрывалось от жалости к Дрейку. Десять лет он искал картину, теперь она у него… но он не может найти ключ к разгадке.
 Новая мысль поразила ее.
 – Коротич сказал, что твоя мать сбежала с картиной. Возможно, она взяла что-то еще?
 Он покачал головой:
 – Нет. Охранники позволили Коротичу иметь все необходимые для рисования принадлежности, которые он просил, чувствуя к нему жалость, потому что он был приговорен к смерти. Думаю, они не видели никакого вреда в том, чтобы обреченный человек нарисовал несколько картин.
 Дани на мгновение задумалась.
 – Я хочу нанести месье Арпелу последний визит, – заявила она.
 Дрейк поднял бровь:
 – Зачем? Какое у тебя с ним дело?
 – У него все еще есть то, что принадлежит мне, и я собираюсь получить это.
 Дрейк взглянул на полотно и кивнул:
 – О да, рама. Я нашел картину под кроватью, но рамы нигде не было видно.
 Дани встала, собирая свои вещи, и направилась к двери, Дрейк последовал за ней.
 – Если честно, рама мне больше нравилась, чем картина, она такая необычная.
 Дрейк признался, что не очень-то рассмотрел ее.
 – Всякий раз, когда у меня выпадала возможность, я изучал саму картину.
 Дани поцеловала его и отправилась в путь. Ночь была безоблачной, звезды мерцали, как бриллианты, в черном небе. Мир вокруг серебрился белым хрусталем. Ветер был мягким, ласковым, словно дыхание младенца, и она, закутавшись в горностаевую накидку, направилась к экипажу, чтобы ехать в магазин Сирила.
 Над дверью горела лампа, но вокруг было тихо. Дани настойчиво постучала. Рама, конечно, была ей не нужна, она просто хотела вернуть себе то, что по праву принадлежало ей. Сирил солгал, обокрал ее. Он еще должен радоваться, что Дрейк занят разгадыванием тайны картины и не стал мстить ему, иначе Сирилу бы не поздоровилось.
 Она хотела постучать еще раз, когда Сирил открыл дверь и в удивлении взглянул на нее.
 – Дани! – заикаясь произнес он и, высунув голову, нервно посмотрел налево, потом направо, чтобы убедиться в том, что она была одна.
 Едва они оказались в магазине, он встрсвоженно спросил:
 – Что ты тут делаешь? Я думал, ты никогда не захочешь видеть меня.
 – Я и не хочу, – отрезала она. – Просто отдай то, что ты украл у меня, и я уйду.
 Выражение его лица не изменилось. Он пожал плечами:
 – Прости. Я не знаю, о чем ты говоришь.
 – Мне нужна рама!
 Он тихо, недоверчиво засмеялся:
 – Эта грубая штуковина? Зачем? – Он положил руку на ее плечо: – Проходи, дорогая, и давай поговорим. Я знаю, ты сердишься, но если позволишь мне все объяснить, то поймешь, что все это просто смешно…
 – Сирил, не уговаривай меня! – воскликнула она, отталкивая его руку и злобно глядя на него. – Верни мне мою вещь, и я уйду. Ты мне противен, меня тошнит от того, что приходится дышать одним с тобой воздухом.
 Он поднял подбородок, словно получил пощечину.
 – Ладно, – коротко сказал он. – Бери свою дрянную раму от дрянной картины и отправляйся к своему дрянному любовнику!
 Он оставил ее и вернулся через несколько минут с рамой в руках.
 – Вот. – Он швырнул ее Дани. – Возьми ее и убирайся. Если не можешь здраво смотреть на вещи и посмеяться над забавным недоразумением, мы больше не друзья.
 Она попыталась почувствовать жалость к нему – и не смогла.
 – Сирил, мы никогда не были друзьями. С друзьями так не обращаются!
 Она оставила его и поспешила к ждущему ее экипажу.
 Дани не заметила мужчину, который стоял в тени на другой стороне улицы… как не замечала и того, что после императорского бала за ней всегда кто-либо следовал. Она была слишком взволнована случившимся. Возвращенная рама была прекрасным предлогом еще раз увидеться с Дрейком вечером.
 Дрейк потягивал бренди, внимательно рассматривая картину. Зигмунд Коротич обладал многими талантами, но художником не был. Ребенок мог бы нарисовать лучше.
 Но где же разгадка?
 Как обидно – держать картину, которую искал все эти годы, которая была единственным проблеском надежды на то, что он сможет восстановить честь своего отца… и быть не в состоянии раскрыть ее тайну.
 Дрейк был близок к отчаянию.
 Теперь у него есть еще одна причина раскрыть то, что стало смыслом его жизни.
 Дани Колтрейн.
 Он должен раскрыть тайну! Дани заслуживает большего, чем человек, изгнанный из императорского двора, человек, честь семьи которого растоптана.
 Звук открываемой двери вывел его из задумчивости. Он открыл дверь и увидел Джейд. Она выглядела отстраненной и отчаявшейся, зеленые глаза затуманились печалью.
 Она бросилась в его объятия и разрыдалась. Он закрыл дверь и привлек ее к себе:
 – Джейд, дорогая, что случилось? Колт обидел тебя? – Его голос дрожал от волнения.
 – Нет-нет! – воскликнула она, крепко прижимаясь к нему. – О, Драгомир, помоги мне, пожалуйста… – Она была на грани истерики.
 – Помогу! – Он отстранил ее от себя и нежно встряхнул за плечи. – Скажи мне, что случилось…
 – Я люблю его, – в отчаянии произнесла она, с мольбой глядя на Дрейка. – Я знаю, я не должна была… но я люблю его….
 Она упала к нему на грудь, и Дрейк посадил ее на кровать и попросил рассказать, что произошло.
 Она поведала ему о том, как Колт раскрыл ей свои чувства, хотел проверить их и спрашивал, не согласится ли она поехать в Париж и пожить в его семье…
 – Я танцую в труппе императорского балета Санкт-Петербурга, а он думает, что я необразованная нищенка. Он говорит, что поможет моей семье, чтобы они не расстраивались, когда я оставлю Россию. О, Драгомир, – застонала она, – что мне делать? Ты сам говорил, что Колту приносили несчастье женщины, которые обманывали его. Что же случится с ним, когда он услышит о том, как я обманула его?
 – Ты же сказала, что любишь его. Я не вижу никакого противоречия.
 – Неужели ты не понимаешь? Я солгала ему… – сокрушалась она.
 – Но это ведь была не ложь, Джейд. Ты не принесла ему боли. Все вышло даже лучше, чем я предполагал.
 Она прислонилась к нему, снова зарыдав. Он лег поперек кровати, увлекая ее за собой, чтобы успокоить и сказать, что мир не перевернулся, что все только начинается… и будет замечательно.
 Дрейк не слышал, как открылась дверь.
 Он не знал, что Дани вошла в комнату, пока не услышал вздоха. Повернувшись, он увидел ее, потрясенную, с пепельно-серым лицом.
 Горький комок подкатил к горлу Драгомира, и он вспомнил последнюю ночь в Париже.
 Дани точно так же посмотрела на него с отвращением, повернулась и выскочила из комнаты.




 Глава 33


 Дрейк догнал Дани, когда она достигла лестничной клетки нижнего этажа. Он схватил ее и развернул лицом к себе.
 – На этот раз, – хрипло промолвил он, – ты не убежишь, а выслушаешь меня, черт побери!
 Ярость захлестнула ее, и, не прижми он ее руки к бокам, она бы ударила его.
 – Ты – лжец, мерзавец! Ты не можешь быть верен одной женщине!
 – Дани, послушай меня…
 – Нет, это вы послушайте меня, пожалуйста…
 Они в недоумении повернулись к Джейд, которая свесилась через перила верхнего этажа.
 – Не сердитесь на него. Это моя вина. Поднимайтесь, и я все объясню вам.
 Дани смотрела на девушку с презрением.
 – Я не собираюсь ссориться с вами, вы просто часть его коллекции. – Она обернулась к Дрейку. Как она могла быть так слепа? Так глупа? Снова попала в его ловушку, позволила управлять собой.
 Джейд энергично покачала головой:
 – Нет-нет. Вы должны выслушать, Дани.
 – Вы знаете меня? – перебила ее Дани, злясь еще сильнее из-за того, что Дрейк посмел обсуждать ее с одной из своих любовниц.
 – Конечно же, знаю. Дрейк просил меня шпионить за вами на императорском балу и сообщить ему обо всем, что вы делали и говорили. – Она взглянула на Дрейка за подтверждением и увидела, что он очень хотел, чтобы она рассказала все без утайки. – Я устроила так, чтобы он смог проскользнуть в ваши апартаменты в посольстве и преподнести вам сюрприз.
 Дани впала в еще большую ярость. Что за странная девушка, которая шпионила за другой женщиной ради своего любовника?
 Джейд поняла, что она подумала, и поспешила объяснить:
 – Мы не любовники, Дани. Мы очень близкие друзья. Я только помогала ему найти вас.
 Дани в недоверии качала головой, все еще крепко сжимая раму.
 – Оставьте меня, – усмехнулась она. – Я не хочу слушать…
 – Дани, пожалуйста, выслушай ее! – взмолился Драгомир.
 – Зачем?
 – Тогда будете знать правду, – мягко ответила Джейд. – Я не влюблена в Драгомира. Я встречалась с вашим братом Колтом.
 Дани была ошеломлена. Она подозревала, что Колт с кем-то встречается – но отчего такая таинственность?
 Дрейк отпустил Дани и воскликнул:
 – Давай поднимемся наверх в мою комнату и все обсудим. Здесь нас наверняка услышат гости. – Он раздраженно кивнул на дверь дальше по коридору, которая была приоткрыта.
 Дани позволила ему проводить себя наверх и молча выслушала, как он предложил Джейд притвориться бедной девушкой, чтобы потом отказать Колту и изменить его отношение к женщинам.
 – На самом же деле, – закончил он с усталой усмешкой, – Джейд, вероятно, богата так же, как и Колт. Она из семьи Романовых.
 Дани знала о престиже и богатстве Романовых, но была поражена не этим. Она посмотрела на Джейд в благоговении и пробормотала:
 – Вы танцуете в императорском балете?
 Девушка нахмурилась и покосилась на Дрейка:
 – Теперь не знаю. Предполагается, что я восстанавливаю силы после растяжения щиколотки, а не притворяюсь горничной во французском посольстве.
 Дрейк взглянул на Дани с надеждой:
 – Теперь ты веришь мне?
 Она рассмеялась и заметила, что если бы он не пользовался столь дурной репутацией, был бы вне подозрений. Джейд согласилась с ней.
 Дрейк сделал вид, что обиделся, и пошел открывать бутылку вина.
 – Что же произошло между вами и Колтом? – спросила Дани Джейд. – Вы кажетесь расстроенной.
 Джейд посетовала на то, что план Дрейка неожиданно привел к обратным результатам.
 – Я думала, так же как и Драгомир, что все это будет забавой, никогда не зайдет так далеко, прежде чем я скажу ему, что для меня ничего не значит его богатство, ведь я могу любить только ради любви.
 Но, – продолжила она печально, – Колт оказался чудесным, он все больше и больше нравился мне, и я знала, он был искренен, когда признался, что влюблен в меня.
 Дани с жадностью ловила каждое слово Джейд и в изумлении смотрела на Дрейка. Это была та сторона его натуры, которую она никогда прежде не замечала – его способность на нежность и заботу о других, – и ей нравилась эта его черта… очень нравилась.
 Он подошел к столу и поставил бутылку вина и бокалы на стол, и Дани ласково взяла его за руку.
 – Пойдите к Колту и расскажите ему обо всем так же, как рассказали мне. Не думаю, что он рассердится, – постаралась успокоить она Джейд.
 Девушка вздрогнула при мысли о том, чтобы признаться во всем Колту.
 – Я боюсь, он возненавидит меня.
 Обе укоризненно посмотрели на Дрейка. В конце концов это была его затея. Он поднял руки вверх:
 – Нет уж, я не буду ничего ему рассказывать. Особенно после Парижа и… Лили. Я не хочу, чтобы он знал, что я имею к этому какое-то отношение.
 – Это правда, – обратилась Джейд к Дани. – Он не хотел, чтобы и вы знали, боялся, что вы не одобрите его затею, но чувствовал, что это единственный способ изменить отношение Колта к женщинам.
 – Вы не сказали, как отреагировали на признание Колта, – напомнила Дани.
 Глаза Джейд наполнились слезами.
 – Никак. Я просто убежала. Убежала и пришла сюда, потому что я чувствовала себя отвратительно и не было никого, кроме Драгомира, кому я могла бы довериться…
 – Завтра, – уверенно сказала Дани, – вы поговорите с Колтом и расскажете ему всю правду. Если он действительно нравится вам, это нужно сделать.
 Джейд кивнула, но без всякого энтузиазма:
 – Он не захочет увидеть меня.
 Дани вздохнула, переводя взгляд с одного на Другого, и покачала головой:
 – Когда вы наконец поймете, что нельзя играть с человеческими жизнями? Даже если руководствоваться лучшими побуждениями, результаты получаются противоположными.
 Дрейк пожал плечами:
 – Не вижу ничего страшного, когда люди понимают, что намерения были благими.
 – Говорят, что дорога в ад вымощена благими намерениями, – парировала Дани.
 – Довольно! – вмешалась Джейд. – Хватит говорить обо мне. У вас полно собственных неприятностей, ведь вы все еще не отыскали секрета картины.
 Дрейк наконец заметил раму:
 – Ты взяла ее.
 – Сирил был любезен, как ты и предсказывал. – Дани протянула ему раму.
 Дрейк направился в дальний конец комнаты. Молодые женщины болтали, как старые подруги, когда неожиданно Дрейк закричал:
 – Господи, кажется, нашел!
 Они вскочили на ноги и подбежали к нему. Он возбужденно указал на раму:
 – Вот! Русская маслина, или лох узколистный. Рама сделана из этого дерева! Очевидный ключ, если кто-то знаком с дворцом. Иначе никто не поймет.
 Главная лестница во дворце сделана из русской маслины, – объяснил он. – Это дерево растет только в южных районах Европы, но когда Екатерина Великая сто лет назад поручила итальянцу Кваренги построить дворец, она настояла на том, чтобы перила главной лестницы были выполнены из русской маслины, – хотела чего-нибудь изысканного, особенного.
 Перебирая воспоминания своего детства, он рассказал о том, как дед Николая, царь Александр II, распекал их однажды за то, что они с Николаем катались по перилам, и поведал о том, как эти деревья были привезены из Греции.
 Переводя счастливый взгляд с одной женщины на другую, он сказал:
 – Русскую маслину не так-то просто раздобыть, и, черт побери, Коротич не смог бы найти ее в Сибири. Скорее всего он вытащил одну из балясин лестницы, прежде чем его поймали. Я помню, они расположены так близко друг к другу, что едва ли заметишь, что одной не хватает.
 Яйцо, – с убеждением промолвил он, – должно быть спрятано где-то возле тех ступенек, потому что это единственная конструкция во всем дворце, которая выполнена из русской маслины.
 Дрейк благоговейно взглянул на картину. Зигмунд Коротич был действительно умен. Теперь кошмар прошлого Дрейка может закончиться… и, возможно, начнется будущее с Дани.
 Он повернулся и обнял ее, не обращая внимания на присутствие Джейд.
 – Кто хочет отправиться со мной в Александровский дворец?
 Дани смеясь сказала, что он мог бы и не спрашивать. Джейд отклонила предложение, объяснив, что сейчас более важным для нее было встретиться с Колтом.
 – Драгомир, но ведь тебе будет трудно проникнуть во дворец, – напомнила ему Дани. – Все знают, что ты был изгнан, и ты, видимо, не сможешь пройти туда без разрешения.
 Взгляд Дрейка при горьком воспоминании стал жестким.
 – Тогда мне придется направиться к царю и получить разрешение.
 Джейд была понятливой.
 – Тебе придется сказать, зачем оно тебе, и царь наверняка откажет, – возразила Джейд.
 Дани щелкнула пальцами:
 – Ты можешь пойти к Николаю и попросить его о помощи. – Она вспомнила о бале в Зимнем дворце, когда Николай водил ее по залам, а она, увидев фреску, поведала ему историю о своей находке в Монако.
 Николай не удивится, когда узнает, что я поблизости. Несмотря ни на что, я верю, что он все еще мой друг и будет рад помочь, – обрадовался Дрейк и тут же отправил Дани обратно в посольство. – Оденься потеплее. До Царского Села около двадцати километров, а мы отправимся на санях.
 Джейд он постарался по-дружески успокоить:
 – Я верю, что как только ты объяснишь все Колту, он не рассердится, потому что любит тебя. Скажи ему, что если он хочет выместить на ком-то свою злобу, пусть это буду я, а я все улажу позже. – Он подмигнул девушке.
 Джейд и Дани простились с Дрейком и вышли из дома. В сумерках искрился снег. В такой поздний час извозчиков не было видно, и девушки направились в посольство пешком, осторожно ступая по скользкому льду.
 Дани предложила Джейд вместе пойти к Колту, но та отказалась. Дани пожелала новой подруге удачи и отправилась в свои апартаменты, приняла ванну и надела теплый шерстяной костюм для верховой езды и кожаные ботинки до колен. Затем она взяла толстую накидку из волчьей шкуры и рукавицы из шелковистого кроличьего меха.
 Она попросила служанку принести горячий чай, легкую закуску и стала ждать Дрейка.
 Дани не находила себе места от возбуждения: переживала за Дрейка, зная, как много значит для него развязка этой давней истории.
 Прошло уже почти три часа с тех пор, как она вернулась в посольство, когда в дверь раздался стук. Думая, что это Дрейк, она бросилась навстречу… и увидела Сирила Арпела. Он виновато смотрел на нее, стоя в дверях и теребя в руках плотную меховую накидку.
 Она не смогла прогнать его: он быстро просунул ногу в дверь, чтобы ее нельзя было закрыть, и начал ныть:
 – Я пришел извиниться, Дани, сказать, как я сожалею о произошедшем. Ты простишь меня? Мы будем снова друзьями?
 Его горестная мольба не тронула Дани. Она решительно покачала головой:
 – Ты столько всего натворил, Сирил… зашел слишком далеко. Я не вижу, каким образом мы можем быть друзьями. А теперь, пожалуйста, уходи.
 – Нет! – Он со всей силы нажал на дверь, когда она попыталась закрыть ее. – Дай мне шанс все исправить, Дани, – умолял он. – Вспомни, я привез тебя в Россию, везде водил, представлял людям, делал для тебя все. Я прошу прощения, но, клянусь, я никогда не хотел навредить кому-либо. Позволь мне попытаться искупить вину, оказав тебе и Драгомиру помощь в поиске яйца Фаберже. Мне оно не нужно. Хочу только, чтобы все знали, что честь находки принадлежит мне. Неужели я прошу слишком многого?
 Дани не на шутку разгневалась и напомнила ему, что, если бы он с самого начала признался ей, она, возможно, была бы рада сотрудничать с ним.
 – Сейчас слишком поздно. Так что уходи, или я позову охрану, – предупредила она.
 Взгляды их встретились. Его – полный слез и отчаяния; ее – холодный и решительный.
 Сирил понял, что она не передумает, отступил от двери и понуро побрел к выходу. Увы, он все испортил, потерял и Дани, и картину. Ничего не поделаешь.
 Он был уже почти в конце коридора и открыл входную дверь, когда через стекло увидел Драгомира, выбирающегося из саней, запряженных лошадьми.
 Сирил мгновенно отступил назад, прижался к стене и стал ждать.
 Дрейк открыл дверь и поспешил к Дани.
 Сирил судорожно размышлял: Драгомир прибыл на санях, а Дани тепло одета, очевидно, собиралась куда-то отправиться. Они едут в Царское Село, во дворец… искать яйцо!
 Ему не пришлось ждать долго, через несколько минут оба появились.
 Он услышал, как Драгомир произнес:
 – …все произошло так, как мы и думали. Как только ты сказала Николаю о картине, он понял, что я должен быть где-то поблизости. Он был рад пойти со мной к своему отцу, и тот с удовольствием выразил желание сотрудничать. Сказал, что будет счастлив, как и я, если все это закончится и наши отцы будут покоиться в мире…
 Дрейк с Дани открыли дверь и вышли на улицу.
 Сирил бросился к стеклу, увидел, как они отъехали в санях, и решил действовать. Он еще не имел ясного плана, но в одном был уверен: когда знаменитое яйцо Фаберже будет найдено, он будет рядом, чтобы потребовать признания… а возможно, и само яйцо.




 Глава 34


 Был уже вечер, когда они наконец добрались до Царского Села. Вокруг них простиралось серое море льда и снега. От луны, спрятавшейся за мрачной пеленой, исходило слабое свечение, благодаря которому они видели очертания высокой ограды императорского парка. Лейб-гвардейцы верхом на лошадях объезжали парк.
 – Здесь всегда охрана, – объяснил Дрейк, – но сейчас не такая усиленная, как в то время, когда в резиденции находится царь. Они постоянно должны быть начеку против революционеров.
 Они въехали в парк, и, когда проезжали мимо Екатерининского дворца, Дрейк сказал, что в нем больше двухсот комнат.
 На Дани это произвело сильное впечатление, но, едва они достигли окончательной цели их путешествия – Александровского дворца, – она ахнула от изумления.
 – Могу сказать только то, что Зигмунд Коротич изобразил его неточно. Он великолепен!
 Вооруженный охранник вышел из караульной будки. Посетители в такой час были необычны, но после проверки протянутого Дрейком официального разрешения он махнул им рукой, не ставя под сомнение императорскую печать.
 Они подъехали к главному фасаду с его широкой террасой и мраморными ступенями.
 – Он выглядит абсолютно необитаемым, – пробормотала Дани, прижимаясь к Дрейку, когда они поднимались наверх. – Вряд ли внутри есть свет.
 – Я говорил тебе, что здесь только основной штат слуг, и это нам только на пользу. Люди не будут ходить за нами по пятам.
 Они постучали в дверь, и им открыл дворецкий. Он был в красной накидке, окаймленной императорскими орлами, в черных лакированных туфлях, черных шелковых чулках с белыми кружевными подвязками.
 Как и охранник у ворот, он отнесся к ним с подозрением, но, ознакомившись с содержанием императорского послания, учтиво поклонился и предложил свои услуги.
 – Пожалуйста, уберите слуг подальше отсюда, – коротко попросил Дрейк. – Мы хотим быть одни в этой части дворца.
 – О, в такой час здесь нет слуг, – с готовностью откликнулся дворецкий. – Вы с дамой останетесь на ночь, сударь?
 Дрейк поразмыслил мгновение. Больше всего на свете ему хотелось унести Дани наверх в царские апартаменты и заниматься с ней любовью всю ночь, праздновать конец его поисков… но такое удовольствие может подождать. Надо поскорее вернуть царю пасхальное яйцо, а потом наслаждаться.
 – Нет, – сказал он наконец, – мы скоро уедем.
 Дани прошла в сверкающий великолепием главный зал – просторный, высотой в тридцать футов, с мраморными полированными полами, с огромными люстрами из золота и хрусталя.
 По бокам зала находились высокие зеркала, между которыми по всему периметру висели бесценные картины.
 Посередине стоял фонтан, украшенный херувимами, которые держали кувшины, из которых, по всей видимости, польется шампанское во время грандиозных светских приемов.
 Но сейчас фонтан был пуст и неподвижен… как и все во дворце. Было так тихо, словно они спустились в склеп.
 Дани последовала за Дрейком к широкой лестнице, находящейся в задней части. Ступеньки, заметила она, были маленькими и узкими, покрытыми толстым красным ковром. Фигурные балясины действительно располагались так близко друг к другу, что было бы сложно заметить, если бы одной из них недоставало.
 Более тщательный осмотр подтвердил, что Дрейк был прав: из такого же дерева была сделана рама картины.
 Дрейк подошел к балясине с левой стороны у основания лестницы и с силой дернул ее.
 – Или оно здесь, – прошептал он, – или с другой стороны.
 Он засунул руку внутрь резного столбика, и Дани громко вскрикнула от восторга, потому что по внезапному блеску, появившемуся в его глазах, по тому, как его лицо мгновенно озарилось радостью, она поняла: он отыскал его.
 Дрейк раскрыл ладонь и показал маленький кожаный мешочек.
 – Это оно! Я узнал! – прошептал он дрожа.
 Они бросились в объятия друг друга. Едва не плача от счастья, стояли тесно прижавшись, и ликование наполняло их сердца.
 – Все кончено, Дани! Все получилось! Теперь мой отец может покоиться в мире, и я могу высоко держать голову и жить достойно, мы будем жить достойно…
 С неожиданным стоном он повалился на нее.
 Дани старалась изо всех сил удержать его, не дать ему упасть на пол.
 Но вдруг кто-то схватил ее сзади за шею, Дрейк безжизненно соскользнул вниз, а мешочек, который он держал в руке, покатился по сверкающему полу назад к лестнице.
 Она пронзительно закричала от ужаса, и тут же ей зажал рот рукой крупный, небрежно одетый мужчина. Именно он ударил Дрейка, а сейчас улыбаясь смотрел, как она боролась с кем-то, кто до боли стиснул сзади ее руки.
 У него были раскосые черные глаза, злобно смотрящие из-под кустистых бровей. Лохматая борода скрывала нижнюю часть лица. Глубокий пурпурный шрам тянулся от одного виска до угла рта и придавал ему свирепый вид.
 Незнакомец был обмотан одеялом, накидкой, тряпками, словом, всем, что оказалось под рукой, лишь бы спастись от пронизывающего холода. Поношенная кожаная шляпа была низко надвинута на лоб; длинные пряди сальных черных волос свисали на уши и шею.
 Дани силилась понять, что происходит. Эти люди, наверное, революционеры. Каким-то образом они узнали о том, что картина найдена, что Дрейк разгадал ключ и знал, где спрятано яйцо Фаберже. И теперь пришли, чтобы потребовать его.
 Мужчина, стоящий перед Дани, улыбнулся, показав щербатые зубы, и заговорил на ломаном французском. Впрочем, она поняла его.
 – Не бойтесь, мадемуазель. Мы не обидим вас.
 Дани метнула на него полный ярости взгляд.
 Он представился, сказав, что его фамилия Вардин, он из организации «Народная воля», а его товарищ, который держал ее, – Маликов. В течение десяти лет они разыскивают известное пасхальное яйцо Фаберже.
 – В память нашего руководителя, Зигмунда Коротича, чтобы смерть его не была напрасной. Мы знали, рано или поздно вы с Драгомиром появитесь.
 Дани на секунду закрыла глаза, похоже, от страха у нее помутилось в голове.
 Ей показалось, что кто-то прячется под лестницей.
 И этот кто-то – Сирил!
 Открыв глаза, стараясь не смотреть на лестницу, она повернулась в другую сторону, неосознанно заставляя человека по фамилии Вар дин тоже отвернуться от лестницы.
 Краем глаза она увидела, как Сирил Арпел выполз из-под лестницы и протянул руку к мешочку с заветной добычей, который выронил Дрейк, когда его оглоушили. Значит, Сирил последовал за ними в Царское Село, зная другой путь во дворец, и, спрятавшись, ждал, пока они с Дрейком придут к цели.
 – Говори, где оно! – потребовал человек, державший ее сзади, и чуть отпустил ладонь, зажимающую ее рот, чтобы она могла говорить.
 – Неужели вы думаете, я скажу вам?! – с негодованием воскликнула Дани.
 Маликов усмехнулся и положил руку ей на грудь:
 – Если дорожишь своей жизнью, скажешь, а будешь хорошо себя вести, я покажу тебе, что такое настоящий русский мужчина. – Он кивнул в сторону недвижно лежащего Дрейка: – Этот богач уже не очень хорош. Верно?
 – Я не боюсь вас! – бросила она. – Вы не уговорите и не запугаете меня! – Дани чуть скосила глаза и увидела, что мешочек исчез… а вместе с ним и Сирил.
 Вардин устал от препирательств со строптивой девицей. Он оглянулся по сторонам и заметил на полу балясину. С широко раскрытыми глазами он уставился на Дани, неожиданно осознав, что поторопился привести Драгомира в бессознательное состояние.
 Яйцо уже найдено!
 Он схватил Дани за шею и начал трясти ее. Маликов продолжал держать ее сзади.
 – Где оно? Где ты прячешь его, маленькая сучка? Говори, иначе я брошу тебя голой на снег!
 Дани попыталась заговорить, но из горла вырывался только хрип.
 – У меня… у меня его нет…
 Маликов отпустил ее и рассерженно обратился к Вардину:
 – Ты задушишь ее, и тогда мы ничего не получим. Поищи вокруг. Обыщи Драгомира. Я обыщу ее.
 Вардин отступил, кипя от ярости. Он осмотрелся по сторонам, обыскал Дрейка.
 – Нет! – закричал он.
 – Я обыщу эту!
 – Нет! Кто-то был здесь! Он схватил мешочек, который мы нашли в балясине. Пока вы занимались со мной, он…
 Маликов снова зажал Дани рот, заставляя замолчать.
 – Она, возможно, говорит правду. Здесь, вероятно, был кто-то и улизнул. А вдруг она врет?
 Вардин мрачно кивнул:
 – Пошли отсюда. Мы потребуем выкуп за нее… или обменяем на яйцо.
 Вытащив тряпку из своей накидки, он грубо засунул ее Дани в рот. Другим лоскутом они быстро замотали ее запястья.
 Один из революционеров рывком поднял ее и положил на плечо. Дани в последний раз взглянула на лежащего на полу Дрейка. Из раны на его затылке струйкой сочилась кровь.
 Сердце ее разрывалось от невыносимой муки. Увидит ли она его когда-нибудь? Человека, которого любила больше жизни.




 Глава 35


 Дани пронесли через узкую дверь, ведущую в коридор на половину слуг. Оказавшись в темной кухне, она тут же по спертому запаху почувствовала, что помещение не использовалось очень долго – возможно, с начала зимы.
 Вардин распахнул большую деревянную дверь, и они вошли в кладовую. В конце казавшегося бесконечным ряда бочек и ящиков сушеных бобов, муки, соли, сахара и специй находилась еще одна дверь, похожая на люк, используемый для тележек и фургонов. Она не была заперта – скрипучие створки ее качались то в одну, то в другую сторону.
 Вардин шепотом отдал Маликову приказание ждать, а сам отправился проверять, нет ли поблизости патруля. Он тут же появился вновь:
 – Дураки! Пока их драгоценного тирана нет в резиденции, они мало думают о нас.
 Они выбрались из люка и побежали по скрипучему снегу.
 Когда они добрались до густого кустарника, Вардин быстро вытащил из-под снега грубые деревянные санки. Дани запихнули в них, и она почувствовала, что задыхается, ибо сверху прямо ей на спину навалился всем телом Вардин и приказал своему товарищу поторапливаться.
 Маликов встал позади саней и стал толкать их со всей своей силы, стараясь сдвинуть с замерзшей земли.
 Вардин зловеще прошептал ей на ухо:
 – Сейчас мы не получили яйцо Фаберже, но очень скоро получим. Именно такую цену заплатят твои друзья-богачи, если захотят вернуть тебя живой!
 Он откинул голову назад и мерзко расхохотался. Дани вздрогнула с ужасом, сознавая, что она находится во власти сумасшедших, членов «Народной воли», самого радикального движения революционеров-террористов. Они откололись от основной организации «Земля и воля» и выступали за убийства видных государственных деятелей.
 Впервые в жизни Дани познала полный и поглощающий страх.
 Она свернулась калачиком в санях и стала молиться… О Дрейке, чтобы он не был серьезно ранен и в конце концов пришел бы за ней и спас, о Сириле, чтобы он не убегал с яйцом, думая только о собственной славе, забыв о ней и Дрейке. Молилась о том, чтобы ошибиться в нем… чтобы он вызвал дворцовую стражу, и она пришла бы к ним на выручку… Но глубоко в душе она знала, что молится понапрасну.
 Они достигли конца императорского парка. Низко свисавшие под тяжестью снега ветки неясно вырисовывались у них на пути.
 Вардин предупредил Маликова проявлять осторожность, и тут тяжелая ветка обломилась и ударила Маликова прямо в лицо. Издав отчаянный крик, он упал на спину. Дани успела заметить, как громадная тень спрыгнула с верхушки дерева.
 Один ловкий удар нападавшего – и Маликов потерял сознание, утонув в глубоком снегу.
 Вардин, ошалев на мгновение, вновь овладел собой и, издав воинственный рык, спрыгнул с саней. Удар кулака обрушился ему прямо в лицо, а потом еще один с дьявольской силой на макушку. Он опустился на колени, упал лицом вперед, не представляя уже опасности.
 Освободитель Дани подошел к ней и вытащил кляп из ее рта. Она тихо вскрикнула, увидев, что он был такой же неряшливый и зловещий, как Вардин и Маликов.
 Еще один революционер. Но почему он за нее?
 – Не бойтесь, – сказал человек на чистом французском. – Я ваш друг. Другие члены моей партии сейчас находятся во дворце, оказывая помощь Драгомиру. Он не сильно ранен, – успокоил он Дани. – Я убедился в этом, прежде чем избрал кратчайший путь, чтобы спрятаться и поджидать вас.
 Он развернул сани и начал толкать их обратно; продвигаться по свежему гладкому следу было довольно легко.
 – Кто вы? Как узнали о том, что происходит? – Дани снедало любопытство, она не видела мужчину, потому что сидела лицом к дороге, а он толкал сани сзади.
 Гордость зазвенела в его голосе, когда он хрипло объявил:
 – Не только у «Народной воли» есть свои люди в высших кругах. Мы знали, что Драгомир вернулся в Россию, и были уверены, что рано или поздно он предпримет свои шаги, и тогда террористы бросятся за ним. Они следили за ним, а мы следили за ними.
 Он подтвердил, что Вардин десять лет назад поклялся, что не прекратит поиски яйца Фаберже, не будет знать отдыха, пока оно не попадет в руки «Народной воли», как якобы хотел Зигмунд Коротич. Но Зигмунд вовсе не хотел, чтобы террористы получили яйцо – ведь он предпочел отправиться в могилу, но ничего не сказал никому из них.
 – Я должен был встретиться с Аннин Михайловской в Париже, чтобы она отдала мне картину. Но к сожалению, на несколько месяцев меня засадили в тюрьму, и, когда освободили и я отправился в Париж, она умерла, и не осталось никаких следов картины… пока вы не нашли ее в Монако, как мне довелось услышать.
 Дани обернулась и впилась в него взглядом, стараясь запечатлеть в памяти каждую черточку его лица: ласковые карие глаза, чистая кожа, аккуратно подстриженные усы, белые ровные зубы. Он был красив, несмотря на грязную одежду и неуклюжие манеры.
 – Вы один из них, революционер, – задумчиво произнесла она. – Вы хотите получить яйцо, так почему же помогаете мне? Собираетесь держать меня и Драгомира, пока Сирил Арпел не вернет его вам в качестве выкупа? Он никогда не сделает этого. Он…
 Что-то упало ей на колени. Это был мешочек, который Драгомир обнаружил в балясине перил, с драгоценным яйцом Фаберже!
 – Успокойтесь. Я увидел истеричного маленького человека, который выскользнул из дворца, и последовал за ним. Я всего лишь сердито заворчал на него, – засмеялся незнакомец, – а он швырнул мне мешочек, упал на колени, умоляя отпустить его, и убежал в парк, рыдая как ребенок.
 Впереди Дани увидела очертания Александровского дворца. Осторожно сжав мешочек, она еще раз взглянула на своего спасителя.
 – Почему? – спросила она в изумлении. – Почему вы сделали это?
 Он вдруг перестал толкать сани и подошел, чтобы помочь ей сойти на землю.
 – Я не повезу вас дальше. Мои люди, вероятно, уже помогли Драгомиру, и он ожидает вас… и яйцо. Мы будем поблизости, чтобы обеспечить вам безопасное возвращение в Санкт-Петербург, хотя я сомневаюсь, что это будет необходимо.
 Дани упрямо покачала головой:
 – Нет. Я никуда не уйду, пока вы не скажете, кто вы и почему это делаете. – Она протянула руку и ласково провела по его щеке кончиками пальцев. – Вы спасли мне жизнь. Я должна знать, кого благодарить.
 Он на мгновение задумался и кивнул:
 – Ладно. Сделайте так, чтобы царь и вся Россия узнали, что яйцо возвращено благодаря Зигмунду, возвращено, чтобы доказать невиновность отца Драгомира и его матери, которую я любил как сестру… и уважал как товарища. Она никогда не хотела, чтобы ее сын страдал из-за того, что она сделала.
 Они не были злодеями, – уточнил он, и голос его дрогнул. – Запомните: Зигмунд Коротич был в первую очередь членом «Земли и воли», революционером. Но не убийцей, не таким маньяком, как Вардин. В конце жизни он поменял свои взгляды. Я знаю это наверняка. – Глаза его заблестели и увлажнились.
 Неожиданно он отступил от нее и резко сказал:
 – А теперь идите. Драгомир ждет. Все кончено. Они могут покоиться в мире.
 Незнакомец повернулся и пошел прочь. Дани побежала за ним:
 – Прошу вас! Я должна знать ваше имя!
 Он вздохнул, ссутулился, но не повернулся к ней.
 – Меня зовут Сергей… Сергей Коротич. Зигмунд был моим братом.
 Она смотрела, как он уходил – белая тень в ночи, – и, когда он исчез, она зажмурилась, сдерживая слезы, но они все текли и текли и замерзали на ее щеках…
 Драгомир ждал ее во дворце, и когда увидел ее, побежал, поднял и радостно закружил.
 – Я не смел верить! – воскликнул он, прижимая ее к себе. – Я ждал, как они сказали, и, Господи, это правда! Ты здесь!
 Она высвободилась из его объятий и протянула мешочек. Он изумленно ахнул и засыпал ее вопросами, она прижала кончики пальцев к его губам.
 – Нет. Не сейчас. Завтра у нас будет много времени для разговоров. А теперь я хочу говорить только о том, как сильно люблю тебя…
 – О Господи, – застонал он. – Я тоже люблю тебя, Дани.
 Так начиналась их новая жизнь вместе… жизнь, в которой не было места сожалению о прошлых поступках или ошибках, а в которой ждала их любовь и роскошь.