Аннотация: До графа Мастерса дошли слухи, что ею последняя любовница миссис Брайт бросила его. Новость заинтриговала графа, поскольку… он даже не был знаком с этой женщиной. Граф жаждет расправиться с самозванкой, но встреча с ней неожиданно меняет его намерения.


---------------------------------------------


 Джейн Энн Кренц
 Любовница



 Пролог


 — Ваша последняя любовница произвела настоящую сенсацию в Лондоне, Мастерс. Свет находит ее весьма занятной особой. — Чарльз Трэскотт устроился перед камином, отпил глоток бренди и, прищурившись, хитро взглянул на хозяина дома. — Поскольку самый разгар сезона вы по каким-то непонятным причинам предпочитаете проводить в деревне, я счел своим долгом поставить вас в известность о том, что происходит в столице.
 — Вы поступили в высшей степени благородно, бросив свои дела и приехав сюда сообщить мне последние сплетни.
 — Это все, что я смог сделать для вас, — ведь сейчас ваше имя на устах всего общества! Уж я-то знаю, как раздражают вас подобные вещи.
 Чарльз Трэскотт, распущенный и пресытившийся удовольствиями джентльмен лет тридцати, помолчал, стараясь скрыть снедающее его любопытство.
 — Вы ошибаетесь, Трэскотт. Мне абсолютно безразлично, что так называемое общество изберет очередным поводом для сплетен за чайным столом.
 Трэскотт был явно разочарован, но далеко не сломлен. В своем настойчивом стремлении заставить Мастерса отреагировать на лондонские сплетни он напоминал избалованного ребенка, желающего во что бы то ни стало раздразнить сидящего в клетке тигра.
 — Должен заметить, меня, как, впрочем, и других, очень удивляет, что вы находите возможным мириться с возмутительным поведением этой особы. Всем известно — вы всегда требовали благопристойного поведения от своих пассий! Говорят, это даже входит в свод ваших знаменитых правил.
 Маркус Валериус Клауд, граф Мастерс, медленно повернул хрустальный бокал в своих больших грубых руках. Казалось, сейчас его больше всего занимают именно отблески пламени на причудливой резьбе хрусталя.
 Несколько месяцев назад Маркуса заинтересовали некоторые свойства света, а именно отражение и преломление светового луча в стекле. Бесчисленные опыты с призмами и зеркалами привели его к новой страсти — телескопам.
 Астрономия настолько увлекла Маркуса, что в разгар сезона он покинул Лондон и уединился в одном из самых отдаленных своих имений. Ночное небо над Йоркширом, ясное и чистое, благоприятствовало наблюдению за светилами в отличие от задымленного городского воздуха.
 …И так было всегда. Еще мальчишкой в родительском йоркширском поместье Маркус познал бесчисленные увлечения механикой, техникой и научными исследованиями. От рессорного экипажа — к часам, от музыкальных шкатулок — к звездам… Маркус Валериус был одержим страстью к открытиям, изобретениям и постижению законов, которым подчиняются предметы и явления.
 Маркус вообще любил законы, в особенности свои собственные. Несколько лет назад он сформулировал для себя свод жизненных правил и всегда следовал им. Правила были просты и недвусмысленны.
 Никогда не женись во второй раз.
 Никогда не обсуждай свое прошлое.
 Никогда не объясняй никому своих поступков.
 Никогда не отступай от своей цели и не изменяй принятого решения.
 Никогда не вступай в связь с девственницами и чужими женами.
 Маркус оторвался от созерцания бокала бренди. Этот Трэскотт никогда особо не интересовал его… Типичный представитель огромного множества распутных лондонских денди — людей, плетущихся на поводу у своих слабостей и страстишек, людей, чьи моральные принципы позволяют обманывать доверчивую невинность и тех, кто стоит ниже их на социальной лестнице.
 — Поведай же мне наконец, что сделала эта леди, чтобы заслужить подобные суждения, — деланно безразличным тоном произнес Маркус.
 Глаза гостя злорадно заблестели.
 — По слухам, она оставила вас и теперь занята поисками нового любовника. Весь свет в напряженном ожидании…
 — Не сомневаюсь.
 — Миссис Брайт всего две недели как появилась в нашем обществе и уже сумела взять его штурмом. Никто не может поверить, что вы позволили этой женщине натянуть вам нос. Просто невероятно, учитывая вашу… надо сказать, весьма скандальную репутацию.
 Маркус слегка улыбнулся, но ничего не сказал.
 Неудовлетворенный таким ответом Трэскотт отважился зайти с другой стороны:
 — Вы прекрасно знаете, что вас считают самым загадочным, а возможно, и самым опасным мужчиной в Лондоне.
 — Загадка и опасность, Трэскотт, всегда живут лишь в воображении зрителей — точно так же, как и красота.
 — Слухи о вашем прошлом превратили вас в живую легенду, Мастерс. Естественно, женщина, осмелившаяся дать вам отставку, не могла не вызвать волну пересудов и сплетен.
 — Естественно.
 Трэскотт сощурил глаза:
 — Готов допустить, что леди действительно необычна, необычна даже для вас, сэр. Где вы только отыскали столь обворожительную вдовушку?
 — Вы видели ее?
 — Конечно! — хмыкнул гость. — Миссис Брайт нигде не остается незамеченной. Без нее не имеет успеха ни один вечер, ни один бал. Ваша любовница, пожалуй, самое обворожительное создание, какое мы видели за последние несколько лет.
 — Вы находите ее обворожительной, Трэскотт?
 — Безусловно. Здесь все единодушны. Вы же знаете, как ее называют — леди Звездный Свет!
 — Неужели?
 Трэскотт пожал плечами:
 — Ее, конечно, нельзя назвать ослепительной красавицей… Впрочем, вы знаете это гораздо лучше меня. Но в ней есть нечто притягательное, не правда ли? Просто глаз не отвести… Хотя своим прозвищем она обязана прежде всего экстравагантным одеяниям.
 — Ах да… Вы имеете в виду ее платья.
 Трэскотт снова злобно усмехнулся:
 — Вы только представьте себе: последняя любовница самого скандально известного лорда смеет появляться в обществе исключительно в ослепительно белом — непорочная девственница, да и только! Просто возмутительно!
 Маркус перестал вертеть бокал и поднял глаза на собеседника:
 — Она все еще предпочитает белый цвет?
 — Никогда не носит другого, — заверил его Трэскотт. — Настоящая оригиналка… Да, кстати, эти нелепые белые платья, а также ее позолоченный экипаж являются предметом зависти всех лондонских дам. Вам пришлось основательно раскошелиться, не правда ли? Позвольте поинтересоваться, какого порядка сумма вами истрачена?
 — Вряд ли я вспомню сейчас. — Маркус перевел взгляд на пылающий в камине огонь.
 — Значит, вы купили ей столько дорогих тряпок и безделушек, что белый экипаж и прекрасные белые лошади, в него запряженные, прошли незамеченными для вашего кармана?
 — Я не придаю большого значения подобным пустякам.
 Трэскотт поперхнулся.
 — Наверное, очень приятно быть богатым, как Крез. Не обижайтесь, сэр, но, очевидно, крошка глубоко запустила свои маленькие коготки в ваш карман, прежде чем решила подыскать вам замену.
 — Вдовы редко наследуют крупные состояния после смерти своих мужей.
 — Говорят, покойный мистер Брайт был намного старше супруги и они жили очень уединенно где-то в Девоне. — Трэскотт бросил пытливый взгляд на Маркуса. — Он, несомненно, оставил ей какую-то сумму, но все в Лондоне уверены, что вдовушка хорошенько поживилась за ваш счет.
 — Вы же знаете, как это бывает, Трэскотт. Мужчина должен платить за свои удовольствия.
 Гость тонко усмехнулся и, вновь осмелев, сунул руку в клетку с тигром.
 — Интересно, как чувствует себя мужчина, когда расчетливая любовница, основательно выпотрошив его карманы, решает подыскать ему замену в постели?
 — Мне сложно описать вам свои чувства, Трэскотт.
 — Клянусь вам, в Лондоне едва ли найдется хоть один мужчина, который не решил бы сейчас попытать счастья и занять ваше место в будуаре миссис Брайт.
 — Здесь нет ничего удивительного.
 — Практически все ваши знакомые, особенно ваши карточные партнеры, теперь проводят вечера в обществе этой леди, — продолжал гость. — Лартмор, Дэрроу, Эллис и Джадсон постоянно увиваются вокруг нее. А франты и щеголи, вроде Хоута, вознамерились вовсю забавлять ее — лишь бы их видели рядом с вашей миссис Брайт.
 — Некоторые готовы на все ради моды.
 — Кстати, о моде, — подхватил Трэскотт. — Обширные познания в античном искусстве превратили многих наших дам в горячих поклонниц миссис Брайт. Вам же известно их последнее увлечение! Вей женщины вдруг бросились украшать свои дома в классическом стиле, и каждая стремится, чтобы ее декор как можно больше соответствовал античному — и самое главное, больше, чем у ее подруг.
 — Античность… — задумчиво повторил Маркус.
 — Все просто помешались на древности, а ваша любовница, похоже, знает в ней толк. Кажется, она целый год изучала классические образцы в Италии. — Трэскотт покачал головой. — Должен заметить, что я не в восторге от женщин, чрезмерно одаренных интеллектом.
 — Ничего удивительного, принимая во внимание ваши собственные способности.
 Трэскотт проигнорировал оскорбление.
 — Неужели ее возмутительное поведение нисколько не задевает вас?!
 — Я нахожу его… — Маркус помолчал, подыскивая нужное слово, — любопытным.
 — Любопытным?! И только? Черт возьми, да в этот самый момент ваша бывшая любовница позорит и унижает вас в лучших домах Лондона!
 — Возможно, это и не все, что я могу, но зато абсолютно все, что я хочу сказать, Трэскотт. У вас есть еще для меня новости?
 Собеседник нахмурился:
 — Думаю, этого достаточно.
 — Вполне. А теперь вы, без сомнения, захотите откланяться. — Маркус взглянул на часы. — Скоро стемнеет, а ближайшая гостиница находится довольно далеко отсюда.
 Трэскотт поджал губы. Если в начале беседы он рассчитывал на приглашение провести ночь в Клауд-Холле, то теперь был жестоко разочарован. Он поднялся:
 — Прощайте, Мастерс. Уверен, сегодня вечером вам будет над чем поразмышлять… Не хотел бы я оказаться на вашем месте. Чертовски неприятно, когда любовница выставляет тебя на посмешище.
 Трэскотт повернулся и вышел из библиотеки. Маркус подождал, пока за гостем захлопнется дверь. Затем поднялся, пересек комнату и остановился возле окна.
 Небо было ясным и безоблачным, золотым закатом пылали угасающие краски весеннего дня. Сегодня будет прекрасная ночь для наблюдения за звездами в новый телескоп.
 Маркус намеревался провести остаток месяца здесь, в Йоркшире, но теперь придется возвращаться в Лондон гораздо раньше намеченного срока. Слишком уж было возбуждено его любопытство — сила, почти столь же неодолимая, как и влечение к женщине.
 Дело в том, что, вопреки всем лондонским сплетням, у Маркуса сейчас не было никакой любовницы. И уже четыре месяца как он не был с женщиной.
 Со своей последней любовницей, сказочно красивой двадцативосьмилетней вдовушкой, они расстались несколько месяцев назад — после того как леди наконец-то осознала, что Маркус действительно не намерен нарушать своего правила относительно второго брака. Взвесив все «за»и «против», прелестница решила разыграть новую, не столь безнадежную партию.
 Кто же она, эта таинственная миссис Брайт?
 Маркус был заинтригован ее дерзостью. Женщина, осмелившаяся перед лицом всего света выдать себя за его любовницу, безусловно, должна оказаться весьма интересной особой…
 Пожалуй, не менее интересной, чем звезды.




 Глава 1


 Граф Мастерс жив.
 Ифигиния Брайт впервые в жизни едва не лишилась чувств, когда он появился в сияющей бальной зале. Все медленно поплыло перед глазами, и напрасно она пыталась справиться с собой.
 Меньше всего на свете ожидала она сегодня вечером, как, впрочем, и любым другим вечером, лицезреть живого и невредимого графа.
 Он жив.
 Потрясение ушло, и голова ее закружилась от радости и восторга.
 Ифигиния никогда не встречалась с Мастерсом, но прежде чем выдать себя за его любовницу, она целых две недели лихорадочно изучала все, что с ним связано.
 Самым поразительным результатом ее исследований было то, что Мастерс оказался мужчиной ее мечты, мужчиной, которого она смогла бы полюбить так, как никого прежде не любила. Он был просто создан для нее.
 Ифигиния смирилась с тем, что Мастерс навсегда останется лишь героем ее самых тайных мечтаний… Но вот сейчас он здесь, предстал перед ней, полный дыхания и жизни.
 …И когда узнает, кто она такая и что натворила, он, конечно, станет презирать ее.
 — Милосердный Боже, глазам не верю! — пробормотал лорд Эллис. — Мастерс здесь.
 Ифигиния молчала, не в силах оторвать взгляда от высокого сильного мужчины, с небрежной надменностью поднимавшегося по голубому ковру парадной лестницы. Она была потрясена — Мастерс оказался точно таким, каким она его себе представляла. Черноволосый, холодно-высокомерный, привыкший жить по собственным правилам.
 Ифигиния не верила своим глазам.
 И все остальные, по-видимому, тоже.
 В одно короткое мгновение бальная зала погрузилась в молчание. Оглушительная тишина повисла над толпой гостей.
 Ифигинии показалось, что эти все роскошно одетые дамы и элегантные кавалеры попались в гигантскую каплю жидкого янтаря, который внезапно застыл, превратившись в прозрачную темницу. Даже пламя бесчисленных свечей в огромных хрустальных канделябрах, казалось, замерло на мгновение.
 Со следующим ударом сердца янтарь вновь превратился в смолу и отпустил своих узников. Получив свободу, блестящее общество запорхало, словно стая сверкающих бабочек. Дрожью возбуждения трепетали их безвкусные мишурные крылышки, алчным предвкушением светились огромные фасеточные глаза.
 Ифигиния знала, чего с нетерпением ждут гости. Они предвкушают скандал — скандал, который на долгие дни станет пищей для сплетен.
 Она знала также, чем вызвано удивление собравшихся — никто не ожидал увидеть здесь Мастерса. Все были уверены, что он еще за городом, продолжает гостить в одном из своих поместий. Никто не ожидал, что он внезапно появится здесь, чтобы встретиться лицом к лицу с бывшей любовницей.
 И только Ифигиния и самые близкие ей люди полагали, что граф мертв. Так было написано в ужасном письме вымогателя. Из письма также следовало, что тетя Ифигинии, Зоя, станет следующей жертвой, если не уступит требованиям негодяя.
 Но вот Мастерс здесь, во плоти, не только живой, но и вполне здоровый. От него исходила угрожающая сила большого хищного зверя.
 Не оставалось никаких сомнений — вымогатель лгал. Он очень мудро воспользовался преимуществом, которое давало ему отсутствие Мастерса в Лондоне, для того чтобы запугать Зою.
 Разрываясь между восторгом и отчаянием, Ифигиния следила за неумолимым приближением графа и чувствовала, как все ее столь тщательно разработанные планы внезапно превратились в полный хаос.
 Совершенно новая опасность нависла над ней — опасность, грозящая и ей самой, и всем близким ей людям. Мастерс явно не обрадуется, узнав, что у него, оказывается, есть любовница, посмевшая уверить лондонский свет, что ищет графу замену.
 Мастерс без труда разделается с ее жалким маскарадом, подумала Ифигиния. Он сорвет с нее маску и выставит перед всем светом ничтожной обманщицей — какой она и была все это время.
 Приглушенный разговор двух джентльменов донесся до слуха Ифигинии, и сердце ее бешено заколотилось.
 — У Мастерса всегда были железные нервы. — Мертвенно-бледный и тощий, словно призрак, лорд Лартмор поднес к губам бокал шампанского и осушил его одним глотком. — Никогда не думал, что он посмеет появиться в доме, где правит бал леди Звездный Свет. Ведь это чертовски унизительно.
 — Клянусь Юпитером, представление становится интересным. — Дэрроу, мужчина средних лет, с приличным брюшком, которое не мог скрыть скверно сшитый фрак, бросил любопытный взгляд на Ифигинию.
 Герберт Хоут с трогательной заботой склонился к ней, словно пытаясь защитить. В его обычно веселых голубых глазах сейчас была тревога.
 — Я бы сказал, что здесь назревает маленькая неприятность. Думаю, у генералов имелись веские причины, заставившие их изобрести исключительно полезную тактику, известную как «стратегическое отступление». Не хотите применить ее? Я, как всегда, в вашем распоряжении.
 Ифигиния попыталась взять себя в руки и успокоиться. Ей было тяжело дышать… Это невероятно. Произошла какая-то ужасная ошибка. Пальцы ее, легко касавшиеся рукава Хоута, мелко дрожали.
 — Не говорите глупостей, мистер Хоут. Мастерс не станет устраивать сцену на потеху публике.
 — Даже не рассчитывайте на это. — Герберт внимательно наблюдал волнообразное движение толпы, отмечавшее стремительное перемещение Мастерса через залу. — Никто никогда не может предугадать, что он предпримет в следующий миг. Он человек-загадка.
 Ифигиния вспыхнула. Несмотря на собственное отчаянное положение, она почувствовала необходимость вступиться за графа.
 — Никакая он не загадка. Он пытается оградить свою личную жизнь от постороннего вмешательства, только и всего. Это вполне объяснимо.
 — Что ж, как раз вы и сделали его предметом всеобщего обсуждения и весьма преуспели во вмешательстве в его личную жизнь, а, дорогая? Он вряд ли будет признателен вам.
 К несчастью, Герберт был, как всегда, прав.
 Ифигиния бросила неуверенный взгляд на своего нового друга. Герберт гораздо лучше разбирался в вероломных правилах лондонского общества, все-таки последние два года он плавал в его коварных водах.
 Ифигиния познакомилась с Гербертом две недели назад и с тех пор привыкла полностью полагаться на его мнение. Похоже, Хоут знал все обо всех, кто хоть что-то значил в свете. Он постиг все нюансы поведения в узком кругу элитарного мирка — от легкого пренебрежения до полного разрыва.
 Сам Герберт считался мелкой рыбешкой в лондонском пруду, однако относился к тем немногим очаровательно галантным джентльменам неопределенного возраста, сумевшим правильно поставить себя в обществе и сделаться одинаково необходимыми как для радушных хозяек, так и для озабоченных недоверчивых мамаш.
 Эти джентльмены охотно танцуют с дамами, оставшимися без кавалеров, и пьют чай с пожилыми матронами. Они подносят шампанское дамам, чьи мужья увлечены игрой за карточным столом. Они весело болтают с трепещущими от волнения юными леди, впервые вывезенными в свет. Короче говоря, они исключительно полезны, а посему им всегда удается получить приглашения на лучшие приемы и балы Лондона.
 Герберту было уже далеко за тридцать. Привлекательный, румяный, светлоглазый, несколько склонный к полноте, он обладал действительно добродушным и спокойным нравом. Его редеющие светло-русые волосы были подстрижены и завиты по самой последней моде, строгим требованиям которой полностью отвечали и желтый жилет, несколько узковатый в талии, и тщательно завязанный галстук.
 Ифигинии нравился Герберт. Он был одним из тех немногих мужчин, кто не пытался любыми путями занять то место, которое, по всеобщему мнению, занимал в ее жизни граф Мастерс. Рядом с Гербертом Ифигиния чувствовала себя в безопасности.
 Герберт охотно обсуждал с ней вопросы искусства и архитектурных стилей. Она же, в свою очередь, с уважением прислушивалась к его практическим советам, основанным на знании света.
 Но сейчас даже Хоут, редко пасовавший перед самой изощренной светской интригой, пребывал в растерянности. Похоже, он не имел ни малейшего представления о том, как предотвратить надвигавшуюся катастрофу.
 Ифигиния нервно теребила свой белый кружевной веер, пытаясь остановить бешеную пляску мыслей. Ей оставалось надеяться только на собственный ум. К счастью, она с избытком наделена этим богатством, успокаивала себя Ифигиния.
 — Мастерс прежде всего джентльмен. Он не захочет поставить в неловкое положение ни меня, ни себя.
 — И тем не менее, дорогая. — Герберт привычно изогнул густую бровь. — Считаю излишним посвящать меня в подробности ваших отношений с Мастерсом. Все в Лондоне прекрасно осведомлены о характере вашей близкой дружбы.
 — Не сомневаюсь. — В голосе Ифигинии зазвучали угрожающие нотки, неизменно останавливавшие всякого, кто имел дерзость намекать на ее близость с графом. Ей редко приходилось использовать подобный тон с Гербертом, ибо Хоут обычно вел себя очень деликатно.
 Ифигиния не могла жаловаться на лавину предположений и догадок, которые в высшем обществе строили по поводу их отношений с Мастерсом. В конце концов свет пришел именно к таким выводам, к каким она стремилась его подвести.
 Все это было частью грандиозного плана проникновения в узкий круг близких знакомых Маркуса. И все шло отлично… вплоть до сегодняшнего вечера.
 — Учитывая ваши прошлые отношения с Мастерсом, — продолжал Герберт, — сейчас все задают себе один и тот же вопрос: что будет дальше? Дорогая, мы все уже поверили в то, что вы разошлись. Однако сегодняшнее появление графа свидетельствует об обратном.
 Ифигиния сделала вид, что не уловила вопросительной интонации в голосе Хоута. Разве могла она объяснить то, чего сама не понимала?
 Отчаявшись отыскать хоть какой-то способ предотвратить беду, Ифигиния попыталась как ни в чем не бывало продолжить разговор. Она вернулась к обсуждению легенды, сочиненной ею в самом начале своей рискованной игры.
 — Мастерс прекрасно знает, что между нами все кончено, — если, конечно, он не соизволит извиниться за безобразный скандал, который устроил мне, — спокойно продолжала она.
 — Говоря о Мастерсе, никогда нельзя употреблять слово «невозможно», — заявил Герберт. — Однако в данном случае, полагаю, это вполне допустимо. Могу поручиться — никто в зале не в состоянии представить себе графа Мастерса извиняющимся перед женщиной, унизившей его в глазах всего общества.
 — Но позвольте, я ничего подобного не делала, мистер Хоут! — ужаснулась Ифигиния.
 — Вот как?
 Кружевной веер лихорадочно запорхал в ее руках. Внезапно Ифигиния почувствовала ужасную духоту.
 — Я только дала ему понять, что нас больше ничто не связывает друг с другом.
 — И только он один виноват в этом.
 — Пусть так. — Ифигиния перевела дыхание. — Разрыв действительно произошел по его вине. Но я вовсе не собиралась унижать графа перед его друзьями!
 Герберт в недоумении посмотрел на нее:
 — Продолжайте, дорогая. Но лучше называть вещи своими именами. Вы дали понять, что между вами и графом произошла ужасная ссора, положившая конец вашей близкой дружбе. И не уверяйте меня, будто, появившись в обществе, вы не лелеяли мечты о мести. Все прекрасно знали, что вы ищете подходящую замену вашему бывшему другу.
 — Не правда! — Ифигиния откашлялась. — То есть я хочу сказать, что ждала извинений от графа, но не имела в виду… никогда и не думала… не думала вынудить его извиниться.
 Ведь нельзя ждать извинений от мертвеца!..
 — Приходится только догадываться о ваших намерениях, когда вы открыто демонстрировали свету, что дали отставку самому Мастерсу. Все уверены: вы поступили в высшей степени безрассудно, бросив ему вызов.
 …Это было частью тщательно продуманного плана превращения в разгневанную любовницу Мастерса, но как могла Ифигиния все это объяснить Хоуту?
 — А что касается маленького недоразумения…
 — Недоразумения? — Герберт с сожалением посмотрел на нее. — Последние две недели весь свет ломает голову над тем, кто же вы такая — самая отважная женщина Лондона или просто законченная пациентка сумасшедшего дома.
 — Я сама себе удивляюсь, — еле слышно пробормотала Ифигиния. Должно быть, она действительно сошла с ума, добровольно поставив себя в такое положение!
 — Да будет вам известно, что все это время Лондон был как на иголках, с нетерпением ожидая ответа Мастерса на вашу месть.
 — Я уже сказала вам, мистер Хоут, что вовсе не вынашивала планов мщения. Между нами произошла небольшая размолвка, только и всего. Я ждала извинений, не более.
 — Так, значит, теперь это уже небольшая размолвка? Совсем недавно речь шла о страшном скандале.
 — Такие вещи имеют тенденцию непомерно увеличиваться в устах сплетников, не правда ли?
 — Бесспорно, моя дорогая. — Герберт ободряюще похлопал ее по руке. — Но не отчаивайтесь. Я на вашей стороне и готов защищать вас, если Мастерс поведет себя неподобающим образом.
 — Звучит обнадеживающе.
 Однако она вовсе не чувствовала себя в безопасности. Мастерс каким-то чудом восстал из мертвых — и это грозило огромными неприятностями.
 Отповедь Герберта лишь убедила Ифигинию в том, что все раздобытые ею сведения о скандально известном графе оказались чистой правдой. Свет считал его волнующе-опасным и непредсказуемым.
 Ходили слухи об одной очень давней дуэли Маркуса, когда он едва не убил своего противника. Были вещи и поужаснее — поговаривали о причастности Мастерса к убийству своего бывшего компаньона, Линтона Спалдинга. По крайней мере после его смерти граф принял управление группой прибыльных инвестиционных фирм, которыми до того руководил Спалдинг.
 По слухам, после, смерти своего делового партнера Мастерс прибрал к рукам не только его доходные фирмы. Говорили также, что у него был длительный роман с вдовой Спалдинга, Анной, причем связь продолжается и по сей день, несмотря на второй брак Анны, ставшей теперь леди Сэндс.
 Никто не мог знать всей правды об этих и других событиях, поскольку сам Мастерс никогда и ничего не рассказывал. Одно из его железных правил запрещало обсуждать свое прошлое, другое — объяснять кому бы то ни было свои поступки.
 Граф Мастерс слыл чрезвычайно замкнутым человеком. И он определенно не относился к людям, способным стерпеть унижение. Ифигиния напомнила себе, что ей уже приходилось попадать в опасные ситуации. В прошлом году они с кузиной Амелией путешествовали по Италии, изучая античные памятники, и поездка не обошлась без происшествий. Она прекрасно помнила отвратительную стычку с уличным вором и другое не менее опасное приключение, когда во время путешествия в Помпею на них напал грабитель.
 И все же Ифигиния прекрасно сознавала, что ей доселе не приходилось иметь дело с человеком, обладавшим репутацией знаменитого графа.
 Самое главное — оставаться спокойной и выдержанной, подумала Ифигиния. Конечно, она имеет дело с потенциально опасным противником, но разве проведенное исследование не убедило ее в незаурядном уме графа Мастерса?
 Если ей повезет, то Мастерс предпочтет принять вызов с присущим ему хладнокровием и здравомыслием. Исходя из собранных о нем сведений Ифигиния почти не сомневалась, что он не позволит своим эмоциям взять верх над рассудком.
 Почти не сомневалась.
 Она увидела, как Герберт беспокойно сдвинул брови, вглядываясь в толпу. Она услышала резкий щелчок — и, опустив глаза, поняла, что нечаянно сломала изящные спицы своего белого веера.
 И тут же толпа расступилась перед нею. Послышался и тут же резко оборвался истеричный женский смех. Мужчины посторонились. Даже Герберт отступил на несколько шагов назад.
 Ифигиния стояла в полном одиночестве посреди переполненной бальной залы.
 Маркус, граф Мастерс, остановился прямо перед ней.
 Ифигиния продолжала не отрываясь изучать свой сломанный веер, поэтому прежде она увидела его руки.
 В зале граф был единственным джентльменом без перчаток.
 В кругу, где нежные, изящные, ухоженные руки считались одним из важнейших достоинств мужчины, Мастерс позволял себе демонстрировать руки закаленного в боях воина. Большие и сильные, они выдавали человека, идущего по жизни своей дорогой.
 Внезапно Ифигиния вспомнила, что Маркус унаследовал свой титул всего пять лет назад, причем отнюдь не с прибыльным наследством. Маркус не родился богатым и влиятельным. Всего он добился сам.
 Она оторвала взгляд от мускулистых рук графа и быстро подняла глаза.
 Лицо Маркуса напоминало профили, отчеканенные на старинных золотых монетах. Сильное, неумолимое, до грубости надменное — это было лицо древнего воина. Он пристально разглядывал Ифигинию, и глубокий ум светился в его янтарных глазах.
 Волосы его были темными, почти черными. Серебряные нити сверкали во вьющихся прядях, зачесанных назад с высокого лба.
 Ифигиния встретилась глазами со сверкающим взглядом графа. Чувство какого-то внутреннего понимания и узнавания пронзило ее. Что-то подспудно тлевшее несколько недель в ее душе вспыхнуло, разгораясь в яркое пламя.
 Перед ней стоял мужчина, в которого она влюбилась безо всякой надежды когда-нибудь встретить. Он был точно таким, каким она его видела в мечтах.
 Ифигиния понимала, что собравшиеся затаив дыхание ждут ее реакции.
 — Милорд, — прошептала она так тихо, что один лишь Мастерс мог услышать ее. — Я так рада, что вы живы.
 И, моля Бога, чтобы ее предположение оказалось верным — и в своих действиях граф будет руководствоваться любопытством, — она, прикрыв глаза, начала грациозно падать в притворный обморок.
 Мастерс подхватил ее, прежде чем она достигла пола.
 — Очень мудро, миссис Брайт, — шепнул он ей на ухо. — Мне было интересно, как вы выпутаетесь из щекотливой ситуации.
 Ифигиния не смела открыть глаза. Маркус поднял ее высоко вверх, она оказалась прижатой к груди графа. Его руки были сильными и жесткими. Она испытывала странное чувство безопасности и покоя в его объятиях. Запах, исходивший от него, возбуждал весьма необычные ощущения. Ифигиния оказалась застигнутой врасплох неожиданным чувственным. наслаждением. Никогда она не испытывала ничего подобного. Робко приподняв ресницы, она увидела лишь подол своего белого шелкового платья, пенным каскадом струившегося вниз с черного рукава графского фрака.
 Маркус легко нес ее через бальную залу к дверям.
 — Прошу дать мне пройти, — приказывал он оказавшимся на его пути. — Моей доброй знакомой необходим глоток свежего воздуха.
 Толпа плавно расступалась перед ним.
 Изумленный шепот сопровождал торжественный вынос Ифигинии из переполненной залы.
 Маркус вынес ее на улицу. Не останавливаясь, спустился с широких ступеней огромного особняка вниз, где его ожидал сверкающий черный экипаж, запряженный парой черных коней.
 Лакей в черной ливрее распахнул черную дверцу. Маркус внес Ифигинию в карету. Дверца захлопнулась.
 Черный экипаж тронулся и покатился по ночному Лондону.




 Глава 2


 — По-видимому, у вас есть кое-какие вопросы ко мне, милорд?
 — Несколько, если быть точным. — Маркус уселся на свое место. Все это время он не сводил глаз с Ифигинии, которая проворно выпрямилась и, поправив белое перо, выбившееся из элегантной прически, принялась разглаживать юбки.
 — Я ждала их и с удовольствием отвечу, — заверила она. — Но сначала позвольте поблагодарить вас за то, что не стали разоблачать мою игру. Я прекрасно понимаю, весь маскарад должен был показаться вам нелепым.
 — Отнюдь нет, миссис Брайт. Уверяю вас, я нашел его просто очаровательным.
 Ифигиния одарила его восхитительной улыбкой. Маркус почувствовал себя пронзенным в самое сердце. Только теперь он понял, как удалось этой женщине покорить большинство его знакомых.
 — Уверена, вы бы подыгрывали мне до тех пор, пока не поняли бы до конца моей игры. — Во взгляде Ифигинии светилось теперь нечто гораздо большее, чем простая благодарность. — Я ни секунды не сомневалась в этом. Ведь вы слишком умны, слишком пытливы, слишком хладнокровны и слишком хорошо воспитаны, чтобы совершить опрометчивый поступок.
 — Я оценил вашу уверенность. Однако смею вас заверить, у меня вполне хватит ума и на то, чтобы не поддаться вашей обворожительной лести.
 Ифигиния изумленно захлопала ресницами:
 — Но я совсем не льстила вам, сэр. Я готова отвечать за каждое свое слово. Тщательно изучив вашу личность, я сделала вывод, что вы обладаете незаурядным умом.
 Маркус озадаченно взглянул ей в лицо, не в силах подобрать нужных слов:
 — Так, значит, вы восхищаетесь моим умом?
 — Конечно! — горячо воскликнула Ифигиния, и трудно было усомниться в ее искренности. — Я прочла все ваши статьи в «Вестнике науки и техники», они произвели на меня неизгладимое впечатление. Одна же из них, посвященная возможностям паровых двигателей, показалась мне просто гениальной. Это, разумеется, не значит, что ваши мысли по поводу создания механической молотилки показались мне менее восхитительными.
 — Черт возьми!
 Ифигиния покраснела:
 — Признаюсь, я не слишком сведуща в вопросах механики и техники… Сама я изучаю классическое искусство и посвящаю ему большую часть своего времени.
 — Понятно.
 — И тем большее удовольствие доставляет мне сказать вам, милорд, что я поняла большинство принципов механики, изложенных в ваших статьях. Вы пишете очень ясно.
 — Благодарю вас.
 «Кажется, я слишком поторопился, сказав, что у меня хватит ума противостоять ее лести», — мрачно подумал Маркус. Он был совершенно очарован. Еще ни одна женщина никогда не восхищалась его научными трудами и уж тем более мыслями…
 — Вы также написали прелюбопытнейшую статью о технике строительства зданий. Этот вопрос имеет для меня особый интерес. — И Ифигиния пустилась в изложение наиболее важных моментов статьи графа.
 Маркус изумленно слушал ее. Откинувшись на черные бархатные подушки, скрестив руки на груди, он изучал лицо Ифигинии, освещенное слабым светом фонаря.
 …Что бы он ни ожидал увидеть, окончательно приперев к стенке свою новоиспеченную «любовницу», — он ошибся. Ифигиния Брайт оказалась совсем не такой, какой он представлял ее себе.
 Чарльз Трэскотт был не прав, когда метал громы и молнии в адрес разбитной вдовушки, чьи девственно-белые платья воспринимаются как циничная насмешка над чистотой и целомудрием. Каким-то непостижимым образом Ифигинии удавалось выглядеть именно такой — девственно-чистой, ангельски непорочной… Просто поразительно!
 Еще более поражало то, что миссис Брайт производила такое впечатление не только своим беленьким платьицем, туфельками и перчатками. Казалось, женщина сама излучает чистоту и невинность.
 Было нечто особенное в ее открытом умном взгляде, в мягких нежных губах — нечто, говорившее о достоинстве и добродетели. Ее волосы были цвета гречишного меда… В чем-то Ифигиния казалась яркой и резкой, в чем-то пленительно нежной. Ее никак нельзя было назвать красавицей, но, вне всякого сомнения, Маркус не встречал в своей жизни женщины более интересной.
 Волнующая аура женственности окружала Ифигинию Брайт — и ей не нужно было подчеркивать это своим нарядом. Покрой ее платья был на удивление скромен. Еще один мудрый шаг, мысленно одобрил Маркус. Мужское воображение — слишком совершенный инструмент, и, похоже, миссис Брайт прекрасно знала, как с ним обращаться.
 Ее небольшие, высокие, изящно-округлые груди не только не выглядывали за корсаж платья, но были почти полностью скрыты белым шелком оборки. Такие груди боятся грубой ласки, подумал Маркус. Они созданы для тонкого ценителя прекрасного, для нежного любовника с хрупкими чувственными пальцами.
 Он невольно стиснул в кулак свои сильные грубые пальцы. Природа подарила ему руки крестьянина, но это вовсе не означало, что Маркус не любил касаться прекрасных нежных творений.
 Ифигиния была невысокой и хрупкой. Юбки ее белого с высоким поясом платья пышно ниспадали вниз, обрисовывая, несомненно, одну из самых тонких женских талий в Лондоне. Легкий шелк не скрывал волнующей округлости женственных бедер.
 Стоит ли удивляться, что она легко покорила лондонское общество. Маркус был очарован. Он не мог вспомнить, интересовала ли его когда-нибудь другая женщина так же, как Ифигиния Брайт.
 …Внезапно он почувствовал, что почти возбужден. Он чувствовал сладкую боль проснувшегося желания. Чему удивляться? Прошло уже целых четыре месяца с тех пор, как он последний раз был с женщиной, а предыдущие два дня Ифигиния не шла у него из головы.
 Всю дорогу в Лондон Маркус не мог думать ни о чем, кроме как о своей неизвестной любовнице.
 В конце концов он должен был признать, что даже если бы занимался поисками новой интересной любовницы, то не нашел бы ничего более подходящего, чем миссис Брайт.
 — Прошу прощения, милорд! — спохватилась Ифигиния, очевидно, смущенная тем, что ее пересказ журнальной статьи слишком затянулся. — Я, наверное, наскучила вам. Как будто вы не знаете собственных идей об использовании деревянных опор в фундаментах!
 — Пожалуй, нам пора вернуться к основной теме, — спокойно ответил Маркус. — Но сначала скажите мне свой адрес, чтобы я отдал распоряжения кучеру.
 Ифигиния поперхнулась:
 — Мой адрес?!
 — Он был бы весьма полезен, учитывая то обстоятельство, что я собираюсь отвезти вас домой.
 — Вы?
 — Миссис Брайт, разве вы не заставили общество поверить в наши с вами интимные отношения? Поэтому будет вполне естественным, если я отвезу вас домой после бала.
 — Но…
 — Все ждут этого, — заверил граф. — И очень удивятся, если я не воспользуюсь своим правом.
 — Вы в самом деле уверены, что это будет выглядеть естественно?
 — Более чем.
 — О! — Ифигиния в задумчивости прикусила нижнюю губу своими ослепительно белыми зубками. Но в конце концов решилась. — Отлично. Я живу в особняке на площади Утренней Розы, номер пять.
 Маркус, казалось, живо заинтересовался ее словами.
 — Строительство площади Утренней Розы закончено совсем недавно, не правда ли? Архитектор проделал огромную работу, и ему удалось великолепно соединить классический архитектурный стиль с привычным дизайном, одновременно практичным и как нельзя более соответствующим нашему английскому климату. Особняки в этом районе были построены и распроданы очень быстро, если я не ошибаюсь.
 Ифигиния казалась удивленной.
 — Вы превосходно осведомлены, милорд.
 — Этот проект заинтересовал меня прежде всего тем, что оказался весьма прибыльным. — Маркус приподнялся и постучал в слуховое окошко на крыше экипажа. — Огромное число инвестиций в такого рода предприятия неизменно убыточны. Я знавал очень многих людей, полностью разорившихся на таких проектах.
 Окошко приоткрылось.
 — Да, милорд, — отозвался кучер.
 — Площадь Утренней Розы, Динкс. Номер пять.
 — Отлично, милорд. — Динкс отпустил раму, и она со стуком закрылась.
 Маркус вернулся на свое место.
 — Пожалуй, пришло время выслушать ваши объяснения, миссис Брайт.
 — Да, разумеется. — Ифигиния расправила плечи. — С чего же мне начать? Наверное, прежде всего я должна сказать вам, какое огромное облегчение испытала, увидев вас живым и невредимым, милорд.
 Маркус изучал ее лицо сквозь полуопущенные веки.
 — Вы произнесли нечто подобное в зале Фенвиков. Разве у вас имелись какие-то сомнения на сей счет?
 — О, безусловно! Даже больше чем сомнения! Понимаете, милорд, мы были уверены, что вы убиты.
 — Убит?! — На какое-то мгновение Маркус подумал, что имеет дело с сумасшедшей.
 — Вот именно, милорд, убиты. Поэтому-то я и отважилась на сей дерзкий шаг и притворилась вашей любовницей.
 — И кто же, по вашему мнению, виновен в моем убийстве? — холодно поинтересовался Маркус. — Еще кто-нибудь из ваших «близких» друзей?
 Ифигиния испуганно округлила глаза:
 — Нет, конечно же, нет, милорд! О Господи, как все запутано! Уверяю вас, у меня нет друзей, которым может прийти в голову сама мысль об убийстве!
 — Вы меня очень успокоили.
 — Тетушка Зоя по натуре склонна к мелодраматическим эффектам, а кузина Амелия временами бывает очень мрачной, но я могу поручиться в том, что они никогда никого не убивали!
 — Поверю вам на слово, миссис Брайт.
 Она вздохнула:
 — Видимо, сейчас вы совершенно сбиты с толку, милорд.
 — Постараюсь разобраться. Надеюсь, мой мощный ум не подведет меня и на этот раз.
 Ифигиния подарила ему сияющую одобрительную улыбку:
 — Вы отлично держитесь в столь необычных обстоятельствах, милорд.
 — Я прихожу к такому же выводу.
 Она вздрогнула от его ледяного сарказма.
 — Да… Да, конечно… Так вот, чтобы покончить с этим… Мы были уверены, что вымогатель убил вас, понимаете?
 — Вымогатель? Это звучит еще более абсурдно. Какой вымогатель?
 Ифигиния не сразу нашлась что ответить.
 — Вы хотите сказать, вас никто не шантажировал?
 Маркус почувствовал легкое раздражение.
 — Неужели я похож на человека, который способен заплатить вымогателю, миссис Брайт?!
 — Нет, милорд. Именно поэтому-то мы и были уверены, что вы убиты — за то, что отказались платить…
 — Продолжайте, миссис Брайт, — спокойно произнес Маркус. — Вам придется еще очень многое рассказать мне, прежде чем все встанет на свои места.
 — Моя тетя получила письмо от злоумышленника, который сообщал, что вы убиты и ваша смерть должна послужить хорошим уроком всем, кто посмеет отказаться платить. В письме говорилось, что пройдет какое-то время и все узнают — граф Мастерс вовсе не гостит в одном из своих поместий, а исчез, бесследно исчез.
 — Милосердный Боже!
 — Да, но примите же во внимание то обстоятельство, что вы уехали из Лондона в самый разгар сезона, сэр. Весьма необычный поступок.
 — Я был в Йоркшире, — резко оборвал ее Маркус. — В своем имении, а не в мрачной безымянной могиле. Мадам, вы несете несусветную чушь. Я устал от вашей игры и намерен добиться правды. Заметьте, я хотел бы услышать ее, прежде чем мы доберемся до площади Утренней Розы.
 — Я пытаюсь объяснить вам всю правду, милорд, — нахмурилась Ифигиния. — И я ничем не заслужила грубости. Будьте так добры, постарайтесь не перебивать меня. Как я вам уже сказала, моя тетя получила письмо и имела все основания поверить как в то, что вы убиты, так и в то, что она будет следующей жертвой, если откажется платить.
 — Она заплатила? — требовательно спросил Маркус.
 — Естественно. Она была до смерти напугана. Я же узнала обо всем только на следующий день после расплаты. Мы с кузиной Амелией в тот день как раз вернулись в Лондон после года, проведенного на континенте. Мы приехали с визитом к тете и нашли ее в ужасном состоянии. Тогда я немедленно приступила к разработке плана по разоблачению вымогателя.
 На этот раз Маркус был далек от того, чтобы изумляться.
 — Если я правильно вас понял, вы пытались поймать его, притворившись моей любовницей?
 — Совершенно верно. — Ифигиния сочла, что пришло время наградить графа еще одной ослепительно-одобрительной улыбкой. — Ведь тогда я была уверена, что выслеживаю не просто вымогателя, но хладнокровного злодея, способного на убийство. Можете себе представить мое беспокойство!
 — Но я не мертв, миссис Брайт.
 — Да, я вижу, — терпеливо согласилась Ифигиния. — Это все очень усложняет, не правда ли?
 — Надеюсь, не слишком.
 — Я предстала в глазах света вашей любовницей, чтобы войти в круг ваших друзей и деловых партнеров. Мой план состоял в том, чтобы провести тщательное расследование и выяснить, кто из них мог убить вас.
 — Очень мило с вашей стороны — приложить столько усилий, чтобы поймать негодяя, лишившего меня жизни!
 — Должна признаться, что решилась на обман вовсе не для того, чтобы отомстить за вас…
 — Я уничтожен.
 Ифигиния испуганно захлопала ресницами:
 — Не сочтите меня жестокой, сэр, но вы должны принять во внимание, что, когда я впервые услышала об этом злодеянии, я совершенно не знала вас. У меня тогда даже не было возможности изучить ваш характер.
 — В таком случае это несколько извиняет вашу бесчувственность.
 — Но я вовсе не бесчувственна, сэр! — быстро возразила Ифигиния. — Как раз напротив. Уверяю вас, я была чрезвычайно огорчена вашей ужасной кончиной. — Она секунду поколебалась и добавила, поддавшись внезапному порыву откровенности:
 — В самых общих чертах, если вы понимаете, что я имею в виду.
 Маркус едва сдержал улыбку:
 — И на том спасибо. Слава Богу, хоть кто-то еще способен на толику сострадания. Большинство людей ничуть не опечалит моя ужасная кончина — даже в самых общих чертах.
 — Какие глупости! Все общество, узнав о вашей смерти, пришло бы в ужас.
 — Я не советовал бы вам держать пари… И все же что, черт возьми, вы собирались выяснить в качестве моей любовницы?
 Ифигиния склонилась к нему, едва сдерживая восторженное оживление:
 — Я предположила, что вымогателем мог быть только очень близкий вам человек, милорд. Тот, кто мог знать что-то о вас, какую-то ужасную тайну, и рассчитывал, что вы скорее согласитесь заплатить, чем предать ее огласке.
 Маркус изумленно приподнял брови:
 — И тот же самый человек должен быть в курсе зловещих секретов вашей тетушки? Я верно уловил нить ваших рассуждений?
 — Вы очень проницательны, сэр. Именно так я и рассуждала. Но я пошла еще дальше. Я догадалась, что кто-то был прекрасно осведомлен о ваших планах, поскольку знал о вашем намерении провести месяц в деревне. — Ифигиния многозначительно помолчала. — Последнее письмо с угрозами пришло в тот самый день, когда вы уехали, милорд, понимаете?
 Маркус почувствовал старый, давно знакомый зуд любопытства. На какое-то мгновение любопытство заглушило голос здравого смысла, чего еще никогда не удавалось даже чувственной страсти.
 — И вы предположили, что круг людей, связанных одновременно со мной и вашей тетей, должен оказаться не слишком широк, я вас правильно понимаю?
 — Именно. — Ифигиния с нескрываемым восхищением посмотрела на графа. — Вы действительно сразу схватываете самую суть вопроса. Я так и предполагала.
 На сей раз Маркус не позволил себе попасться на соблазнительную приманку вкрадчивых комплиментов своему уму. Сейчас его интересовал только предмет обсуждения.
 — Значит, вы притворились моей любовницей для того, чтобы втереться в круг моих ближайших знакомых?
 — Это казалось мне единственной возможностью… Хотя, честно признаться, я была несколько напугана взятой на себя ролью.
 — Верится с трудом, миссис Брайт, — сухо заметил Маркус. — Сомневаюсь, что вас можно хоть чем-нибудь напугать.
 — Здесь вы правы, — тут же согласилась Ифигиния безо всякой готовности к самоуничижению. — Но в этом конкретном случае я прекрасно понимала, что не смогу полностью соответствовать тем ожиданиям, которые свет вынашивает в отношении любовницы графа Мастерса.
 — Ожиданиям?
 — Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. По моим сведениям, ваши предыдущие пассии были обворожительными вдовушками, обладавшими, если можно так выразиться, особым шармом. — Мечтательное выражение появилось в глазах Ифигинии. — Молва единодушна в том, что все эти женщины слыли весьма искушенными особами.
 — Неужели все?
 — Тетя Зоя в курсе всех последних сплетен. Мне было несложно выудить из нее основные сведения о ваших любовницах.
 — Да, такие сплетни вполне способны заставить забыть о сне любого мужчину.
 Ифигиния бросила смущенный взгляд на Маркуса:
 — Я не была уверена, что смогу оказаться на уровне… если вы понимаете…
 Маркус скользнул взглядом по ее скромному белому платью. Не было никакого смысла убеждать ее в том, что молва вечно преувеличивает как число его связей, так и экзотические качества его любовниц.
 — Итак, вы решили создать образ, который поразил бы наше общество и тем самым пробудил бы в нем определенные ожидания?
 — Я сознательно стремилась к созданию вызывающего образа. Ведь в случае удачи воображение ваших знакомых само дорисует остальное и превратит меня в особу куда более загадочную, чем я есть на самом деле.
 — Мои поздравления, миссис Брайт. Вы добились грандиозного успеха.
 — До сих пор мой маленький обман работал безотказно, — с нескрываемой гордостью подтвердила Ифигиния.
 Если она и прилагает какие-то усилия для того, чтобы выглядеть искренней, подумал Маркус, ей не откажешь в определенном шарме.
 — Я восхищен. Более того — объят благоговейным ужасом.
 Должно быть, Ифигиния расслышала наконец холодную насмешку в тоне графа. От ее гордости не осталось и следа. Ифигиния сердито посмотрела на Маркуса:
 — Так, значит, вы считаете, что я полностью провалилась?!
 — Я этого не говорил.
 Она опустила глаза на свое простое белое платье. Краска смущения залила ее изящно очерченные скулы.
 — Разумеется, я оказалась совсем не такой женщиной, с какими вы обычно имели дело.
 — Моя милая миссис Брайт, каждый скажет вам, что меня никогда не привлекало обыденное. Я предпочитаю необычное.
 — А вы уверены, что должны отвозить меня домой? — снова спросила она, бросив неуверенный взгляд в окно кареты.
 — Вы не хуже меня знаете, что джентльмен должен провожать свою любовницу после всех балов и вечерних раутов. А в нашем с вами конкретном случае это просто необходимо — все были бы несказанно удивлены, если бы я поступил иначе.
 — Думаю, вы правы.
 — Естественно, все это не относится к юным леди, которых впервые вывезли в свет на поиски жениха. — Маркус пристально всмотрелся в лицо Ифигинии. — Но вы ведь свободная вдова, не правда ли?
 — Что за глупые вопросы, сэр! — Ифигиния отвела глаза и сосредоточилась на созерцании проносящихся мимо ночных улиц. — Кем же еще я могу быть?
 — Отлично. — Ни одна невинная девушка или порядочная женщина, дорожащая своей репутацией, ни за что не осмелилась бы на подобный маскарад, усмехнулся про себя Маркус. — Даже если бы вы и не назвались самовольно моей любовницей, ничто не помешало бы мне отвезти вас домой.
 — Да, но…
 — Вдовы относятся к категории самых привилегированных дам светского общества, разве не так? Они финансово независимы, им не грозят неприятности со стороны ревнивого супруга, они могут заводить любые романы, сообразуясь лишь с собственным благоразумием.
 — Я прекрасно понимаю, что вдовы во всех отношениях гораздо более свободны, чем замужние женщины. Было бы по меньшей мере глупо оспаривать эту точку зрения, милорд. Но дело в том, что…
 — Вот как? И в чем же дело?
 Ифигиния снова обратила к нему лицо, на этот раз оно светилось решимостью.
 — Дело в том, что я потратила слишком много сил на создание своего образа. И неотъемлемой его частью является аура таинственности.
 — Вы уже упоминали об этом.
 — Милорд, вплоть до сегодняшнего вечера ни один мужчина не посещал мой дом.
 — Ах вот оно что… — Маркус и сам не мог ответить, почему его так обрадовал этот маленький нюанс. — Хороший ход.
 — Этого правила я строго придерживалась последнее время.
 — Леди Звездный Свет…
 Ифигиния нахмурилась:
 — Прошу прощения?
 — Я слышал, вас прозвали неприступной и недоступной леди Звездный Свет. В вас видят сверкающую полночную звезду, которая чарует и волнует, но остается вне досягаемости… И при этом сосредоточенно ищет подходящую кандидатуру на мое место в своей постели.
 Ифигиния открыла рот, потом закрыла его — и тут же снова открыла. Когда же она наконец обрела дар речи, голос ее зазвучал слабо и прерывисто, словно после долгого бега.
 — Вы же знаете… что такое общество… и его способность цеплять ярлыки на всех и каждого. Назвать меня леди Звездный Свет… это… это, я вам скажу, уже чересчур. И все же…
 — И все же вам дали вполне подходящее прозвище.
 Ифигиния неуверенно подняла глаза:
 — Правда?
 Маркус был очень доволен собой. Кошки-мышки — одна из самых увлекательных игр на свете, особенно если играешь роль коварного кота.
 — Правда. И даже более того, вам очень повезло. Так случилось, что последнее время я как раз занимался изучением восхитительных недоступных звезд. Существуют способы поймать их свет. И если мужчина очень умен, он сумеет удержать его в своей ладони.
 — Я не понимаю вас, сэр.
 — Я так и предполагал. Но очень скоро вы все поймете. А пока позвольте мне до поры сохранить мой секрет, миссис Брайт. Вы убедитесь, я знаю, что делаю.
 Ифигиния задумчиво посмотрела на него:
 — С вами будет совсем непросто, не правда ли?
 — Поживем — увидим.
 — Этого-то я и опасаюсь. Скажите откровенно, вы очень сердитесь на меня, милорд?
 — А сами вы не в состоянии ответить на свой вопрос?
 — Конечно же, нет! Говорят, вы человек-загадка, но только теперь я начала понимать, что имелось в виду. Даже после пристального изучения вашей личности для меня осталось слишком много непонятного.
 — Думаю, я должен быть благодарен вам за это.
 — Не вижу причин для сарказма, — обиделась Ифигиния.
 В золотистом свете фонаря, заливавшем карету, от взгляда Мастерса не могло укрыться состояние миссис Брайт — он ясно видел, что она очень встревожена, хотя всеми силами пытается сохранить выдержку и хладнокровие.
 Она сидела неестественно прямо. Взгляд ее огромных ярко-зеленых глаз то и дело нервно скользил по окну кареты. Маркус подозревал, что Ифигиния пытается определить, где они проезжают, дабы удостовериться в том, что ее везут именно домой. Ее побелевшие пальцы судорожно сжимали белый кружевной веер.
 Маркусу было приятно сознавать, что Ифигиния оказалась вовсе не такой холодной и невозмутимой, какой хотела бы предстать. Он не испытывал к ней никакого сочувствия. Принимая во внимание спектакль, устроенный ею сегодня на балу, а также последствия его, Маркус искренне считал, что Ифигинии будет полезно немного помучиться. Она это заслужила. Она сделала все, чтобы завтра за утренним чаем весь свет с воодушевлением перемывал им косточки, а вечером их будут уже обсуждать во всех ночных клубах Сент-Джеймса.
 — Еще раз поздравляю вас, миссис Брайт. — Маркус с насмешливым почтением склонил голову. — Не каждой женщине удалось бы провести наше общество, представившись моей последней любовницей.
 Ифигиния прикусила губу:
 — Благодарю.
 — Вот уж поистине прелестное достижение…
 Маркус не мог забыть своего первого впечатления от этой женщины, одиноко стоявшей посреди огромной бальной залы Фенвиков. Рядом с ней все остальные дамы казались одетыми слишком пестро, слишком крикливо, слишком безвкусно… Он уже долго вращался в высшем обществе, но все равно не сумел бы объяснить, в чем загадка естественности Ифигинии. Дело было не в ее нарядах и украшениях. Дело было в том, как она их носила.
 — Выбор девственно-белого цвета в нарядах также можно признать блестящим ходом, — продолжал он. — Вызывающим, но блестящим.
 Ифигиния на секунду заколебалась, не понимая, насмехается он или говорит серьезно. Потом робко улыбнулась.
 — Одной из причин, по которой я остановилась на белом цвете, было ваше пристрастие к черному в одежде и во всем остальном. — Изящной рукой в перчатке Ифигиния обвела черное убранство кареты.
 — А с чего вы взяли, что меня могла привлечь полная противоположность?
 Она ненадолго задумалась.
 — Это не моя теория. Сама я как раз считаю, что притягиваются друг к другу люди похожие, а вовсе не полные противоположности. Но общество обычно готово разделять самые вздорные идеи. Большинство людей твердо уверены, будто крайности сходятся.
 — И вы предоставили свету еще раз убедиться в этом.
 — Тетя Зоя боялась, что мой план не сработает, но я сумела объяснить ей, что у нас нет другого выхода.
 — Ах да… Ваш очаровательный маленький план по разоблачению вымогателя. Чуть было не забыл о нем.
 — Вы не верите ни единому моему слову, да, сэр? Я знала, что вы очень умны, слышала, что вы весьма высокомерны, но даже не представляла, насколько вы упрямы.
 Маркус предпочел оставить без внимания ее выпад.
 — Не расскажете ли о вашей тете?..
 — Что именно?
 — В нашем обществе несколько дам с таким именем. Которая из них ваша тетя?
 Ифигиния в недоумении подняла брови:
 — Леди Гатри. Должна сразу предупредить вас, сэр, что мы держим наше родство в тайне. В противном случае меня будет слишком легко разоблачить. Если все узнают, что я племянница леди Гатри, у них появится слишком много вопросов.
 — Действительно, — пробормотал Маркус. — А вашей задачей было оставаться загадочной и таинственной.
 — Главной задачей, сэр. За первым вопросом всегда неизбежно следует второй — и в результате я оказалась бы разоблаченной гораздо раньше, чем успела бы достичь своей цели.
 — Понимаю.
 — В свете считают, что мы с тетей очень близкие подруги, не более. Поэтому никто не удивляется, часто видя нас вместе.
 Маркус мысленно перебирал всех знакомых дам, вращавшихся в обществе. У него была превосходная память. Он никогда не встречал никакой Зои, леди Гатри.
 — Я как будто припоминаю некоего лорда Гатри, который был членом одного из моих клубов, но он скончался год назад.
 — Тетя Зоя его вдова.
 — Кажется, я не имел удовольствия встречаться с ней.
 — Совершенно верно. И это самое удивительное, — поспешно ответила Ифигиния. — Тетя Зоя говорила мне, что вы никогда не были представлены друг другу. Она видела вас издалека на балах, лорд Гатри несколько раз упоминал ваше имя — вот, собственно, и все.
 — А ваш вымогатель уверял, что мы оба в списке его жертв?
 — Да. Довольно странно, вы не находите?
 — Я нахожу всю вашу историю довольно странной.
 — Милорд, клянусь вам, это не шутка и не игра! Моя тетя, в самом деле стала жертвой шантажа. И я действительно решила, что должна существовать какая-то связь между вашим кругом и ее знакомыми.
 — Вы забываете лишь об одном, — спокойно заметил Маркус. — Меня никто не шантажировал.
 Ифигиния снова нахмурилась:
 — Вы уверены, милорд?
 — В таком не ошибаются.
 Нежные губы Ифигинии сжались в тонкую полоску.
 — Конечно же, нет, милорд… Но, с другой стороны, зачем шантажисту ссылаться на вас, чтобы запугать тетю Зою?
 Маркус бросил взгляд на людную ночную улицу.
 — Если он и вправду ссылался на меня, то, очевидно, просто хотел запугать вашу тетю и принудить ее к расплате.
 — Он в самом деле ссылался, — настойчиво повторила Ифигиния.
 — Скажите мне, как далеко вы продвинулись в своем расследовании?
 — Я добилась значительных результатов, — с готовностью ответила она. — Я уже обыскала кабинеты мистера Дэрроу и лорда Джадсона.
 — Что вы сделали?!
 Она вскинула голову и насмешливо посмотрела на Маркуса:
 — Я же вам ясно сказала: обыскала кабинеты Джадсона и Дэрроу. Все очень просто — на балах я получаю приглашение, приезжаю с визитом и во время приема тихонько проскальзываю в кабинет и тщательно обыскиваю бюро.
 А ведь она говорит абсолютно серьезно, подумал Маркус.
 — Черт вас возьми, миссис Брайт, вы с ума сошли? Я не верю вам. С какой стати вы стали бы рыться в кабинетах? Что вы хотели там обнаружить?
 — Черный воск и печать с изображением феникса, — просто ответила Ифигиния. — В своих письмах вымогатель пользовался этими атрибутами.
 — Черт побери! — Ошеломленный ее дерзостью, Маркус не мог собраться с мыслями. Наконец он пробормотал:
 — Черный воск не такая уж редкость. Я сам запечатываю им свои письма.
 — Знаю, вы вообще знамениты своей экстравагантностью. Вы запечатываете черным воском самые обычные письма, тогда как большинство людей пользуются им лишь в траурной переписке. Но уж печать с птицей феникс совершенно уникальна, надеюсь, вы не станете оспаривать это. Использование печати само по себе примечательно. Обычный вымогатель просто заклеил бы письмо…
 — Вы считаете, что существует и такая разновидность — «обычный вымогатель»?
 — Я говорю серьезно, сэр. Черный воск и печать с фениксом послужат неопровержимой уликой против злоумышленника.
 — Итак, вы уже обыскали двоих?
 Это слишком возмутительно, чтобы оказаться правдой, решил Маркус. Мадам, безусловно, лжет — как он и предполагал с самого начала. Другие объяснения просто невозможны… А он-то еще считал себя непревзойденным талантом по части вдохновенного вранья! Похоже, миссис Брайт даст ему сто очков вперед.
 — К сожалению, пока я еще не успела осмотреть библиотеки и рабочие столы остальных.
 — Остальных?
 — Людей, с которыми вы часто встречаетесь за карточным столом, разумеется.
 — Вы решили обыскать всех моих карточных партнеров? — Ему было просто любопытно, насколько искусна ее ложь.
 — Нет, только тех, которые играли и с вами, и с лордом Гатри, — сухо пояснила Ифигиния. Она подняла руку и принялась загибать пальцы:
 — Лартмор, Дэрроу, Петтигрю и Джадсон. Эти четверо имеют отношение и к вам, и к кружку моей тети.
 — Потому что резались в карты и со мной, и с покойным Гатри?
 Ифигиния вздохнула:
 — Это единственная ниточка, которая связывает вас с тетей Зоей. Я пришла к выводу, что некто, хорошо знавший лорда Гатри, каким-то образом выведал тайну тети Зои. Возможно, у кого-нибудь из слуг. И этот человек прекрасно осведомлен о вашей жизни, милорд.
 — Но не знает ничего, что послужило бы поводом к вымогательству, — вставил Маркус. — Повторяю, меня никто не шантажировал.
 — Допускаю, милорд, но все же злоумышленник должен быть близок вам, поскольку он был в курсе ваших планов провести долгое время за городом.
 — Я не делал из этого тайны.
 — Вот как? — Ифигиния дерзко взглянула ему прямо в глаза. — Да будет вам известно, сэр, — никто и никогда ничего не знает о вас. Припомните лучше, сколько человек действительно могли знать о вашем намерении уехать на месяц в Йоркшир?
 — Сколько угодно, — с раздражением ответил Маркус. — Мой поверенный, например. Мои слуги…
 — И те, с кем вы играли в вист накануне отъезда, — напомнила Ифигиния.
 — Гром и молния!
 Маркус почувствовал укол зависти. Он был в восхищении — женщина оказалась действительно очень умна…
 — Вы очень тщательно изучили мой образ жизни.
 — Да, сэр, именно так. Я вообще склонна к анализу. И в самом начале своего расследования выяснила, что накануне отъезда вы играли в одном из клубов с Лартмором, Дэрроу, Петтигрю и Джадсоном.
 — А ваша тетушка леди Гатри подтвердила, что эти джентльмены когда-то сыграли несколько партий с ее почившим в бозе супругом.
 — Более того, — с удовольствием поправила его Ифигиния, — они регулярно играли с ним в течение почти двадцати лет, до самой его смерти. Заметьте, этот срок очень важен, поскольку тайна моей тети восходит как раз к событиям двадцатилетней давности.
 Маркус медленно улыбнулся:
 — Блестяще, миссис Брайт. Просто блестяще. Вы сочинили поистине очаровательную историю, чтобы объяснить мне свой поступок. Я буквально восхищен вашей оригинальностью и изобретательностью.
 Ее лицо мгновенно угасло.
 — По-вашему, я все выдумала?
 — Да, мадам, я абсолютно уверен в этом. — Маркус поднял руку. — Но пусть это вас не останавливает. Поверьте, я в полном восторге от вашей игры. У вас несомненный талант, моя пленительная актриса. Я весьма польщен тем, что и мне нашлась скромная роль в вашем спектакле.
 В глазах Ифигинии отразились смущение и робкая надежда.
 — Вы не верите мне, но все же не сердитесь, милорд?
 — Если быть до конца откровенным, то я еще не вполне разобрался в своих чувствах. Я продолжаю обдумывать ситуацию.
 — Понимаю, — тихо прошептала Ифигиния. — Вы всегда долго думаете, прежде чем решить, что чувствовать?
 Он только улыбнулся раздраженным ноткам в ее голосе.
 — Вы говорите как гувернантка, требующая правильного ответа от нерадивого ученика. Дело в том, что одно из моих правил не позволяет мне изменять однажды принятого решения. Поэтому я должен собрать все факты, прежде чем сделать какой бы то ни было вывод.
 Лицо Ифигинии просветлело.
 — Я прекрасно осведомлена о ваших знаменитых правилах, милорд. Должна ли я понимать это так, что вы до сих пор обдумываете мои слова?
 — Почему бы и нет?
 — Как я рада слышать это! — Она ослепительно улыбнулась. — Я твердо верю в ваш ум. Уверена: очень скоро вы поймете, что я говорю чистую правду, и будете счастливы помочь мне в поисках вымогателя.
 Маркус почувствовал, что громыхавший по мостовой экипаж останавливается.
 — В свою очередь, хочу заверить вас, миссис Брайт, что я с удовольствием буду следить за дальнейшим развитием событий.
 — Конечно! — Теперь Ифигиния снова казалась беспечной и легкомысленной. — Это в вашем стиле.
 — Знаете ли вы, — Маркус не сводил глаз с лакея, распахнувшего черную дверь экипажа, — что никто до вас, кажется, не брал на себя труд по изучению моего характера? Вам эта задача показалась интересной?
 — О да, конечно, милорд! — Поблескивая глазами, она подала руку лакею и сошла на тротуар. — Это было почти так же захватывающе, как руины Помпеи.
 — Как приятно удостоиться сравнения с классическими развалинами. — Маркус вышел из экипажа и взял Ифигинию под руку. Потом бросил быстрый взгляд на Динкса:
 — Я скоро вернусь.
 Динкс, привыкший за долгие годы к образу жизни своего хозяина, понимающе кивнул с оттенком веселой снисходительности.
 Ифигиния резко взглянула на Мастерса, который с невозмутимым видом вел ее вверх по ступеням к дверям пятого особняка по площади Утренней Розы.
 — Что все это значит?
 — Смелее, моя дорогая! — Маркус одобрительно посмотрел на новые газовые фонари, горевшие над подъездом каждого особняка. — Очевидно, вы хотели бы пригласить меня к себе в дом на бокал бренди?
 — В дом?! — Ифигиния возмущенно повысила голос. — Что за глупости, сэр?! Я вовсе не собираюсь пускать вас в свой дом в столь поздний час!
 — Нам с вами нужно еще многое обсудить, миссис Брайт, и вряд ли удастся найти более подходящее время и место для беседы. — Маркус решительно протянул руку к дверному молотку.
 — Нет-нет, постойте, не стучите! — испуганно вскрикнула Ифигиния. — Я просила экономку не дожидаться меня. У меня свой ключ в ридикюле.
 Маркус протянул руку. Поколебавшись, Ифигиния протянула ему ключ. Он молча взял его и отпер дверь.
 Ифигиния быстро шагнула в темный холл. Схватила свечу, стоявшую на ближайшем столике, торопливо зажгла ее и повернулась лицом к графу:
 — Сэр, я думаю, вам не следует заходить сюда.
 Маркус лениво перенес ногу в изящном ботинке через порог и улыбнулся.
 — Если вы и в дальнейшем собираетесь поддерживать любопытство света, — вкрадчиво произнес он, — то, боюсь, вам придется позволить мне зайти на минутку. Поймите, все ожидают от нас с вами именно этого.
 — Ожидают? — Она неуверенно подняла глаза. — То есть вы позволите мне и дальше притворяться вашей любовницей?
 — Почему бы и нет? — Маркус шагнул за порог и с глухим стуком захлопнул за собой дверь. — Во-первых, если ваша тайна будет раскрыта, вы не сможете довести до конца свое расследование. А во-вторых, вы будете с позором изгнаны из общества безо всякой надежды когда-нибудь туда вернуться.
 — Вы правы, сэр. Не могу выразить, как я вам благодарна. Понимаю, вы мне не верите, но ваша откровенность достойна самого искреннего восхищения. Вы подтвердили все самое лучшее, что я узнала о вас.
 — Согласен с вами, миссис Брайт. Я хотел бы еще ненадолго продлить ваш спектакль — по крайней мере до тех пор, пока не получу ответы на все свои вопросы… Это ваша библиотека? — Маркус прошел в левое крыло холла.
 — Да. — Подобрав юбки, она бросилась за ним. — Милорд, вы столь великодушны!
 — Знаю. — В густой темноте Маркус видел лишь смутные очертания предметов. Он решительно направился в ту сторону, где, как ему показалось, стоял камин.
 — В конце концов, теперь выяснилось, что вы не были жертвой шантажа, а значит, никакой долг не заставляет вас помогать мне в расследовании.
 — Вот уже много лет никакой долг не мог заставить меня пошевелить и пальцем. Я давно считаю абсолютно бессмысленными подобные стимулы. Однако время от времени я совершаю кое-какие поступки, повинуясь любопытству и… Проклятие! — Маркус сморщился, ударившись ногой обо что-то большое и твердое.
 — Осторожно, милорд! — Ифигиния выше подняла свечу. — Эта комната сейчас несколько загромождена.
 — Я уже понял.
 Пламя свечи бросало пляшущие тени на стены комнаты, заваленной фрагментами скульптур, погребальными масками, урнами со странными рисунками и огромными амфорами. Еще более причудливой выглядела мебель. Возле окон стояли кресла на когтистых звериных лапах, головы грифонов украшали подлокотники. Массивный греческий диван, обитый зеленым бархатом с ниспадающей зеленой бахромой, красовался перед камином. Столики, размещавшиеся по обе стороны дивана, были богато декорированы мраморными головами львов и сфинксами.
 В неверном свете свечи комната казалась чувственной и языческой.
 — Я уже говорила вам, что мы с кузиной недавно возвратились из путешествия, — пояснила Ифигиния. — Я привезла оттуда немало подлинников.
 Маркус опустил глаза на обломок мрамора, который безнадежно испортил узкий нос его изящного лакированного ботинка. Свет тонкой свечи в руках Ифигинии позволял разглядеть в этом куске фрагмент скульптуры, изображавшей какое-то крылатое мифическое существо.
 — А это что за дьявол?
 — Я купила его в одном римском магазинчике. — Ифигиния поставила свечу на столик. Раздался слабый скрежет. Маркус понял, что она зажигает лампу. — Просто прелесть, не находите? В том же магазине я приобрела еще несколько не менее интересных вещиц. Особенно я люблю этого римского центуриона.
 Римский центурион был полностью обнажен, если не брать во внимание шлем, щит и меч, отметил про себя Маркус.
 — Похоже, вы перевезли в свою библиотеку целый археологический раскоп, — произнес он вслух.
 — Признаюсь, мне очень приятно, что моя коллекция производит такое впечатление. — Ифигиния с гордостью оглядела свои сокровища. Ее тонкие пальчики в белой перчатке любовно скользнули по руке обнаженного центуриона. — Такие произведения одновременно будят чувства и стимулируют работу мысли. Вы не находите?
 Маркус не мог отвести глаз от изящных пальчиков, нежно обрисовывавших мраморные мускулы статуи. Он, в отличие от центуриона, не был изваян из камня…
 — Что вы собираетесь делать со всем этим, миссис Брайт?
 Ифигиния задумчиво прислонилась к статуе, облокотившись на мраморное плечо центуриона и подперев рукой подбородок.
 — Я пока точно не знаю. Сейчас я просто изучаю эти фрагменты и делаю эскизы.
 — Вы изучаете их?
 Он не отрываясь смотрел на белые юбки Ифигинии, ниспадавшие вдоль обнаженного бедра мраморного центуриона, и почти физически ощущал прикосновение легкого шелка к своей коже.
 — Вообще-то я хочу издать фундаментальный каталог, где будут представлены основные темы и архитектурные образцы античности. Моя книга станет наглядным пособием для воссоздания античного интерьера дома и соответствующего украшения его фасада, — с увлечением говорила Ифигиния. Ее зеленые глаза сияли воодушевлением. Не отдавая себе отчета в том, какое впечатление производит, она теснее прижалась бедром к статуе.
 — Понимаю.
 Возбуждение становилось почти невыносимым. В отчаянной попытке успокоиться Маркус распустил галстук и глубоко вздохнул… Голову туманил аромат розовых духов Ифигинии.
 — Большинство проектов, выдаваемых за точные копии классических образцов, являются грубейшим искажением оригинала или же вообще не имеют с ним ничего общего.
 — Я замечал.
 — Неужели? — Она признательно взглянула на своего собеседника.
 — Да.
 Его взгляд скользил по нежной округлости ее бедра, там, где ее горячее тело касалось холодного мрамора. Кажется, много лет Маркус не был так близок к тому, чтобы окончательно потерять власть над собой.
 — Моя книга будет содержать подлинные изображения и эскизы оригинальных античных образцов — вроде тех, какие вы видите здесь. — Ифигиния грациозно указала на заполнявшие комнату экспонаты. — Тогда люди, стремящиеся следовать моде и оформить свой дом в классическом стиле, будут твердо уверены, что архитекторы и декораторы точно следуют заказанному ими классическому образцу — греческому, римскому, египетскому или этрусскому.
 — У вас весьма честолюбивые планы, миссис Брайт.
 — Я знаю. Не могу дождаться их осуществления! Весь прошлый год я посвятила сбору и изучению материала, так что представьте, с каким нетерпением я жду начала работы над каталогом!
 — Несомненно. — Он смотрел на нежную молочно-белую при свете лампы кожу Ифигинии… Ему захотелось погладить ее.
 Маркус шагнул навстречу Ифигинии.
 — Но прежде всего дело. — Ифигиния решительно отстранилась от центуриона. — Прежде чем заняться книгой, я должна покончить с негодяем, шантажировавшим тетю. Вы в самом деле уверены, что у вас не будет неприятностей из-за моей игры?
 — Как раз напротив. Я абсолютно уверен, что у меня будут сплошные неприятности. — Маркус приблизился и положил свои грубые руки на обнаженные плечи Ифигинии. Ее кожа была сказочно мягкой и теплой.
 Ифигиния не попыталась отстраниться. Более того, она казалась загипнотизированной этим прикосновением.
 — Маркус?.. Я хотела сказать — милорд! — Она коснулась нижней губы кончиком своего маленького розового язычка. — Я не хочу, чтобы у вас были неприятности из-за меня, милорд. — Ее голос взволнованно сорвался. Темными бездонными омутами смотрели на него огромные зеленые глаза.
 — Я весь в вашем распоряжении, миссис Брайт.
 — Вы очень добры ко мне, сэр. Могу я поинтересоваться причиной такой любезности — ведь вы не верите ни единому моему слову?
 — Так случилось, что сейчас мне как раз нужна любовница.
 Он приблизил свои губы к губам Ифигинии и приник к ним долгим поцелуем, о котором мечтал с той самой минуты, когда впервые увидел эту женщину в бальной зале Фенвиков.




 Глава 3


 Ифигиния стояла словно громом пораженная. Вряд ли она удивилась бы больше, если бы прекрасный мраморный центурион внезапно ожил и заключил ее в свои объятия.
 Настолько не ожидала она ощутить губы Маркуса на своих губах, что на какой-то миг безвольно застыла.
 Маркус целовал ее. Его сильные, властные руки лежали на ее обнаженных плечах, и от его прикосновения волны возбуждения пробегали вниз по ее спине.
 Знаменитый граф Мастерс, жизнь и привычки которого она досконально изучила, которым так искренне восхищалась и который вот уже целый месяц каждую ночь являлся ей во сне, сейчас целовал ее здесь, в ее собственной библиотеке.
 Маркус занимал все ее мысли с тех самых пор, как Ифигиния вернулась в Лондон. Много дней она изучала все об этом человеке, чтобы суметь перевоплотиться в такую женщину, с какой он действительно мог бы заниматься любовью.
 Она тщательно собирала все сплетни, слухи, легенды, а также факты из жизни графа, черпая их из любого доступного источника. Она прочла все его статьи, какие только смогла отыскать. Долгие часы провела она, складывая воедино мельчайшие черточки личности Мастерса, чтобы яснее представить его себе и наполнить кровью и плотью его образ…
 Вот тогда-то и родилась в ее душе эта тайна, которой она не могла поделиться ни с кем, даже с Амелией, даже с тетей Зоей.
 Поздними ночами, после долгих изматывающих вечеров игры и притворства, Ифигиния лежала без сна, представляя себе, что должна испытывать настоящая любовница Мастерса — женщина, с которой он ложился в постель, которую любил.
 Женщина, которую он любил.
 Ифигиния уже давно решила для себя, что не относится к женщинам, способным испытать всепоглощающую страсть или внушить ее мужчине. Она свыклась с этой мыслью, смирилась с ней. «Что ж, я слишком уравновешенна, слишком практична и слишком умна для того, чтобы по уши влюбиться», — не уставала повторять себе Ифигиния.
 И в то же время, как бы в насмешку над результатами самопознания, она плела кружево волнующих фантазий вокруг фигуры графа Мастерса. Это казалось вполне безобидным занятием — поскольку Мастерс был, несомненно, мертв.
 Но сегодня вечером герой ее снов вдруг шагнул из мечты в реальность. И жизнь оказалась в тысячу раз прекраснее самого радужного, сна.
 — Вы очень необычная женщина, Ифигиния. Совсем не, такая, какой я вас представлял. — Глухой голос Маркуса был полон глубокой чувственности. — Но именно вас я хотел увидеть сегодня.
 Она не могла ответить. И не только потому, что он снова закрыл ее рот поцелуем, но и потому, что тело ее трепетало с головы до кончиков пальцев. Маркус прижимал ее к себе все теснее, поначалу нежное объятие становилось все более и более настойчивым. Руки графа все крепче обхватывали ее обнаженные плечи.
 Ифигиния со вздохом приоткрыла губы. Язык Маркуса не замедлил воспользоваться ее приглашением.
 От первоначальной скованности не осталось и следа — она испарилась, и ей на смену пришли тепло и странная податливость. Волнующий жар затопил нижнюю часть тела.
 Это было восхитительно.
 Сладострастный стон сорвался с губ Ифигинии — и казалось, этот стон понравился Мастерсу. Пальцы его еще сильнее стиснули ее плечи. Новая волна чувственной дрожи захватила тело Ифигинии. Она подняла руки и сжала концы его длинного белого галстука.
 — Это поразительно, милорд…
 — В самом деле, не правда ли?
 Он поцеловал ее губы и кончик носа.
 — Клянусь, что поражен не меньше вашего.
 — Милорд…
 — Меня зовут Маркус.
 — О Маркус! — Сгорая от возбуждения, она распустила его галстук и обвила руками шею графа.
 При этом движении тело ее еще теснее приникло к телу Маркуса. Грудь прижалась к широкой стене его груди. Ифигиния ощутила пугающую твердость мужской плоти под узкими бриджами Мастерса… Его пальцы страстно ласкали ее шею. Ифигиния тихонько вскрикнула от удовольствия, почувствовав, как мгновенно увлажнилось между ее ногами. Откинув голову на руку графа, она подставила шею его поцелуям.
 — Маркус… Боже мой! — Ее пальцы зарылись в его волосы. Водоворот чувств захлестнул Ифигинию, казалось, она сейчас потеряет сознание.
 — Уверен, вы станете самой лучшей любовницей, моя сладкая. — Маркус отступил к широкому золотисто-зеленому дивану, увлекая за собой Ифигинию. Послышался глухой стук — граф снова наткнулся ногой на обломок мрамора.
 — Черт побери!
 — О Господи! — Ифигиния отступила. — Будьте же осторожны, милорд! Вы поранитесь!
 — Боюсь, вы абсолютно правы. Что ж, за все хорошее надо платить. — Маркус обошел коварный мрамор и упал на диван.
 Свесив одну ногу на пол, он мягко притянул к себе Ифигинию. Она вытянулась вдоль его сильного мускулистого тела и устроилась меж бедер. Ее пышные воздушные юбки, возмущенно потрепетав, с покорным шелестом укрыли ноги Мастерса.
 Жар, исходивший от мужского тела, грозил спалить Ифигинию. Никогда еще она не испытывала ничего подобного. Маркус взял ее лицо в свои большие ладони и приблизил губы к ее губам.
 И вдруг испуганный крик, раздавшийся откуда-то со стороны двери, разрушил чары волнующей близости:
 — Ифигиния!!! Что здесь происходит?!
 Завороженная поцелуями Мастерса, Ифигиния не сразу смогла поднять голову.
 — Амелия?
 — Проклятие! — прорычал Маркус. — Что еще за чертовщина?
 — Немедленно отпусти ее, мерзавец! Слышишь меня?! Ради всего святого, отпусти ее!
 — Амелия, подожди. Успокойся. — Ифигиния приподнялась на локте и повернула голову к темному дверному проему. Там, теряясь в мрачном нагромождении мебели и мраморных статуй, стояла растрепанная Амелия в наспех наброшенном на плечи ситцевом халатике. — Амелия, со мной все хорошо. — Ифигиния попыталась сесть.
 Кузина помедлила секунду — ровно столько потребовалось ей, чтобы решительно выхватить кочергу из камина. Угрожающе наставив ее на Мастерса, она снова закричала:
 — А теперь отпусти ее, подонок! Отпусти, или я проломлю тебе череп! Клянусь, моя рука не дрогнет!
 Одним быстрым, точно рассчитанным движением Маркус отстранил Ифигинию, перекатился на край дивана и вскочил на ноги. Молниеносный бросок — и кочерга оказалась в его руках, прежде чем Амелия успела сообразить, что произошло. Пронзительный крик, исторгшийся из ее груди, был полон отчаяния.
 — Амелия, да успокойся же ты наконец! — Ифигиния вскочила, подбежала к кузине, обняла ее. — Успокойся, дорогая. Со мной ничего не случилось. Он не хотел обидеть меня, клянусь!
 Амелия подняла голову и недоверчиво взглянула на кузину. Потом перевела взгляд на Маркуса:
 — Кто он? Что делает здесь? Я всегда знала, насколько опасна твоя затея! Я не сомневалась, рано или поздно кто-нибудь из мужчин попытается насильно овладеть тобой!
 Ифигиния ласково похлопала ее по руке:
 — Амелия, позволь представить тебе графа Мастерса. Милорд, это моя кузина — мисс Амелия Фарлей.
 Маркус приподнял бровь и отставил в сторону кочергу.
 — Безумно счастлив познакомиться.
 Амелия разинув рот уставилась на него:
 — Но мы считали вас мертвым…
 — Меня уже поставили в известность об этом. — Уголок его рта насмешливо дрогнул. — Однако продолжают поступать доказательства обратного.
 Амелия повернулась к кузине:
 — Так, значит, вымогатель не убил его?
 — Выходит, что нет. — Ифигиния покраснела и поспешно расправила платье. Только теперь она заметила, что ее белое перо валяется на полу у ног Маркуса. — Приятно сознавать, что мы все-таки имеем дело не с убийцей, ты согласна?
 Кузина недоверчиво прищурилась и покосилась на графа:
 — Не совсем… Все зависит от того, с кем мы имеем дело сейчас.
 — Превосходный вопрос. Во всяком случае, сейчас перед вами не призрак. — Маркус наклонился, поднял белое перо и протянул его Ифигинии. — Я буду счастлив подробнейшим образом ответить на этот вопрос, Ифигиния. Но поскольку сейчас уже слишком поздно, а кроме того, романтическое настроение нашего с вами вечера оказалось безнадежно испорчено событиями последних минут, то мне лучше откланяться.
 — Да, конечно, милорд. — Ифигиния взяла перо. — Но вы ведь не отказываетесь от данного мне разрешения продолжать притворяться вашей любовницей?
 — Я не отказываюсь ни от единого своего слова, миссис Брайт. — Глаза Маркуса сверкнули в свете лампы. — И сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам создать иллюзию, максимально похожую на реальность — настолько похожую, что никто ничего не заподозрит.
 — Вы так добры, сэр! — в порыве благодарности воскликнула Ифигиния. — Скажите, милорд, что заставляет вас покрывать меня — пытливость ума или же присущая вам галантность?
 — У меня есть серьезные сомнения относительно собственной галантности, мадам.
 — Значит, остается ваш природный ум, — одобрительно кивнула Ифигиния.
 Маркус насмешливо улыбнулся ей от двери:
 — Как же хорошо вы меня знаете, мадам!
 — Да, она вас знает! — сердито нахмурилась Амелия. — Она прекрасно изучила вас, милорд.
 — Весьма польщен. — Маркус вышел в холл и, задержавшись на пороге, задумчиво взглянул в лицо Ифигинии. — Не забудьте запереть за мной дверь.
 Она улыбнулась:
 — Непременно, милорд.
 Маркус шагнул в ночную тьму и очень осторожно прикрыл за собой дверь… Неловкая напряженная тишина повисла в библиотеке. Вскоре с улицы донесся удаляющийся стук колес — черный экипаж графа покатился по мостовой прочь от площади Утренней Розы.
 Амелия порывисто обернулась к кузине. Она уже взяла себя в руки, и лишь старый неизжитый страх таился в глубине ее нежных карих глаз.
 Амелии недавно исполнилось двадцать шесть, она была на год моложе своей кузины. Изящная, хрупкая, с нежными чертами лица, блестящими каштановыми локонами и огромными глазами, она выглядела намного красивее Ифигинии. Ее можно было бы назвать настоящей красавицей — если бы не странная скованность, делавшая ее суровой и неприступной.
 — Я думала, он хотел изнасиловать тебя, — прошептала Амелия.
 — Знаю. Я все понимаю, Амелия. Но, право же, Маркус просто целовал меня!
 Только Ифигинию посвятила Амелия в подробности кошмарной истории, случившейся с ней — в ту пору совсем молоденькой гувернанткой — восемь лет назад.
 Мать Амелии умерла при родах. Девочку воспитывал отец, бедный учитель, давший ей все, что было в его силах, — хорошее образование. С его смертью юная Амелия лишилась последнего источника к существованию — скромного отцовского жалованья.
 Вынужденная рано зарабатывать себе на жизнь, она сделала тот же выбор, который делали и делают тысячи юных, прекрасно образованных, но бедных девушек, — устроилась гувернанткой в приличный дом.
 И там ее изнасиловал близкий друг хозяина, человек по фамилии Додгсон.
 Хозяйка дома ворвалась в комнату, когда джентльмен уже закончил свое дело. Она вознегодовала — и немедленно рассчитала Амелию.
 Эта ужасная история обернулась для несчастной девушки не только потерей места — перед ней закрылись двери всех приличных домов. Агентство, направившее Амелию в семью, где она подверглась насилию, отказалось подыскать ей другую работу. Хозяин прямо заявил ей, что обслуживает лучшие дома Англии и слишком дорожит лицом своей фирмы, чтобы направить в почтенную семью особу с запятнанной репутацией.
 Ифигиния прекрасно понимала, что до сих пор не зажили в душе Амелии следы от ран, нанесенных ей той страшной ночью…
 — Ты позволила ему целовать себя?! — Амелия удивленно покачала головой. — Целоваться с незнакомцем! Да еще с тем, кого мы считали мертвым!
 — Ты права. — Ифигиния медленно опустилась на римский стул. — Но я не могу относиться к графу как к незнакомцу. Знаешь ли ты, какая у меня была первая мысль, когда я увидела его на балу у Фенвиков?
 — Какая же? — сердито буркнула Амелия.
 — Я подумала, что он точно такой, каким я его представляла, — улыбнулась ей кузина.
 — Вздор! Ты слишком много времени потратила на изучение личности графа Мастерса.
 — Возможно…
 Амелия нахмурилась:
 — Он приехал на бал к Фенвикам?
 — Да. Оказывается, он слыхом не слыхивал о вымогателе и заверил, что никогда не был жертвой шантажа.
 — Боже милосердный! И он не разоблачил тебя?
 — Нет. До него дошли все сплетни, которые мы сознательно распускали здесь. И представляешь, на глазах всего общества мы с графом «уладили» нашу «размолвку».
 — Не могу понять, чем руководствовался этот человек, — задумчиво протянула Амелия.
 — Мастерс чрезвычайно умен, в высшей степени любопытен и восприимчив. Поэтому он решил не разоблачать меня до тех пор, пока сам не выяснит для себя, кто же я такая.
 — Вот как, — недоверчиво хмыкнула Амелия.
 — Такой умный человек, как граф, неизбежно должен обладать завидной выдержкой и хладнокровием. Он не из тех людей, которые склонны к импульсивным решениям.
 — Ерунда! — снова фыркнула Амелия. — Не нравится мне все это! У Мастерса наверняка есть свои причины быть таким покладистым.
 — Что за причины?
 — Не удивлюсь, если он задумал сделать тебя своей настоящей любовницей!
 Ифигиния задохнулась:
 — Но… Я не знаю… Не думаю…
 — Так оно и есть, — мрачно усмехнулась Амелия. — Ты очертя голову ввязалась в новую авантюру… Черт возьми, и почему только этот граф не мог спокойненько умереть, как все мы считали?
 — Он гостил в одном из своих загородных имений и вернулся в Лондон, услышав обо мне.
 — Значит, вымогатель сознательно запугивал Зою, когда писал ей, что покончил с графом?
 — Возможно. Все это по меньшей мере странно, Амелия.
 — С самого начала весь твой план показался мне крайне странным.
 — Я знаю, ты никогда не одобряла его, — кивнула Ифигиния. — Но мне казалось, все шло блестяще.
 — До тех пор, пока Мастерс не воскрес из мертвых… Есть люди, которые совершенно не думают о последствиях своих поступков! И что ты собираешься теперь делать?
 — Мне ничего не остается, как продолжать свою игру. — Ифигиния надула губки и задумчиво прижала к ним пальчик. — На сегодняшний день у нас есть только этот план, и я все еще верю в него. Если меня разоблачат, мы потеряем доступ к кругу близких друзей Мастерса.
 — Не слишком большая потеря, уж поверь мне, — проворчала Амелия.
 — Я не согласна. Как таинственная миссис Брайт, любовница графа Мастерса, я могу проникать куда захочу и говорить с кем пожелаю.
 — Зато как просто мисс Брайт, незамужняя девственница, синий чулок и основательница Академии юных леди, ты могла бы завести гораздо более приличные знакомства. Или я ошибаюсь?
 Ифигиния покачала головой:
 — Боюсь, на сей раз ты права. Действительно теперь у меня есть кое-какой капитал — и все благодаря тому, что нам сопутствовала удача. Мы выгодно вложили…
 — Ты хочешь сказать, благодаря твоим невероятным познаниям в архитектуре и коммерческому таланту мистера Мэнваринга, — перебила Амелия.
 — И твоему умению вести финансовую сторону дела, — добавила Ифигиния. — Не забывай о своем участии.
 — Пусть будет так, но дело ведь не в этом.
 Ифигиния невольно улыбнулась:
 — Ты сама не дала мне закончить. Так вот, благодаря моему финансовому положению как мисс Ифигинии Брайт сейчас моя вызывающая миссис Брайт обладает определенными связями, а главное — средствами, чтобы вращаться в обществе графа Мастерса.
 — А ты до сих пор уверена, что наш вымогатель должен вращаться в кругу, к которому имеют какое-то отношение и Мастерс, и тетя Зоя?
 — Абсолютно уверена! — взмахнула пером Ифигиния. — Ясно как день, что шантажист был прекрасно осведомлен о планах Мастерса. Именно поэтому он так безошибочно выбрал время, чтобы запугать Зою.
 — Да, конечно, но…
 — И он также знает Зоину тайну. Единственной ниточкой, связывающей Зою с Мастерсом, могут быть люди, которые когда-то играли в карты с лордом Гатри, а сейчас продолжают играть с графом.
 — Но ведь сам Гатри не был посвящен в Зоину тайну.
 — Лорд Гатри, мир его праху, никогда не просыхал, он столько пил, что даже в карты все время проигрывал. Где уж было ему видеть, что творится под самым его носом! Но кто-то из его знакомых мог догадаться, что происходит между Зоей и лордом Отисом, а уж когда родилась Марианна, ему было совсем несложно сделать сам собой напрашивавшийся вывод.
 — И прибегнуть к шантажу через восемнадцать лет после ее рождения?
 — Именно так. Не забывай, что тайна рождения Марианны приобрела значение только сейчас, после того, как ее руки попросил граф Шеффилд.
 Больше Ифигинии не нужно было ничего объяснять. И она, и Амелия прекрасно понимали, что, если разразится скандал, Шеффилд немедленно расторгнет помолвку. Родовитые Шеффилды стояли на несколько ступеней выше семьи Гатри на общественной лестнице. Похоже, они и сейчас не слишком одобряли выбор своего наследника. Конечно, за Марианной давали весьма приличное приданое, но ведь это далеко не самое главное…
 Невеста, без сомнения, очень мила… но и это, к сожалению, не может добавить знатности ее ничтожной семье. Нет, Шеффилды метили гораздо выше, о чем все прекрасно знали. Помолвка юного графа с Марианной была продиктована одной лишь любовью, а любовь в высшем свете никогда не считалась серьезной причиной для брака.
 — Не знаю, — помолчав, ответила Амелия. — Весь этот маскарад был опасен, даже когда мы считали графа погибшим. А теперь, когда он неожиданно воскрес, мне кажется, все еще больше усложнилось.
 — Да. — Ифигиния покосилась на обнаженного центуриона. — Но, признаться, я очень рада, что он жив.
 — Я уже заметила, — недовольно поджала губки Амелия. — Что ж, нет ничего удивительного. Вот уже несколько недель, как ты по уши влюблена в него.
 Ифигиния почувствовала, как кровь жаром прилила к щекам.
 — Ты преувеличиваешь…
 — Я знаю тебя лучше других. Думаю, даже лучше, чем твоя сестра или тетя Зоя. Я никогда не видела, чтобы ты так относилась к кому-нибудь из мужчин. Даже к Ричарду Хэмптону.
 Ифигиния невольно поморщилась при упоминании имени Ричарда, мужа своей сестры.
 — Уверяю тебя, я никогда не любила Ричарда так… — она помедлила, подыскивая нужное слово, — так, как интересуюсь графом Мастерсом.
 — И даже когда Ричард ухаживал за тобой? — мягко спросила Амелия.
 — Ричард никогда по-настоящему не ухаживал за мной! — поспешно воскликнула Ифигиния. — Я просто не поняла его намерений. Вся эта история не что иное, как ужасное недоразумение. К счастью, все быстро встало на свои места.
 …К глубокому разочарованию Ифигинии, не в нее, а в ее сестру Корину оказался влюблен Ричард Хэмптон.
 — Не ты одна не правильно истолковала его частые визиты, — заявила Амелия. — Все мы думали точно так же. Если хочешь знать, я до сих пор уверена, что вначале Ричард был увлечен именно тобой. А потом, видя, как сказочно расцветает Корина, он остановил свой выбор на ней.
 — Ты несправедлива к Ричарду, Амелия. Он вовсе не волокита!
 — Не слишком-то обольщайся на сей счет. Должна сказать тебе и еще кое-что. Ричард никогда не сделал бы предложения Корине, если бы ты не дала за ней большого приданого. Ты думаешь, его родители одобрили бы брак, который не принес бы ни пенни в семью?
 — Здесь ты права. — Ифигиния презрительно сморщила носик. Она всегда недолюбливала родителей Ричарда.
 Она знала его с самого детства. Они были ровесниками. Их семьи жили по соседству в маленьком местечке Дипфорд графства Девон. Сквайр Хэмптон и его высокомерная жена никогда не одобряли образа жизни семейства Брайтов. Маленькие деревушки обычно живут по собственным законам приличия и добродетели, здесь всегда с недоверием косятся на людей художественно одаренных.
 Однако Ифигиния всегда любила Ричарда, и он всегда был очень добр к ней, особенно в то страшное время, когда она потеряла родителей, — они погибли в море.
 Оправившись от ужасного потрясения, Ифигиния поняла, что осталась совсем одна с девятилетней сестренкой на руках. К несчастью, после смерти родителей они унаследовали слишком мало. Мать Ифигинии никогда не получала больших гонораров за свои картины. А отец, талантливый архитектор, совершенно не обладал деловой хваткой, чтобы выгодно воплотить в жизнь свои изящные классические проекты.
 Неожиданно возросшая стоимость строительства, заведомо неудачный выбор компаньонов, бесчисленные проблемы, одна за другой возникающие в ходе работ, — этого было достаточно, чтобы прибыли мистера Брайта таяли как дым.
 Кроме того, мистер и миссис Брайт гораздо охотнее ездили за новыми художественными впечатлениями в Египет, Италию и Грецию, чем зарабатывали деньги. Брайты очень много путешествовали и слишком мало обращали внимания на войны, то и дело вспыхивавшие в различных частях света. Ифигиния и маленькая Корина обычно сопровождали родителей в этих поездках, но когда непоседливые Брайты отправились в свое последнее путешествие, сестры остались дома. Известие о гибели родителей было страшным ударом для боготворивших их дочерей.
 Оказавшись перед необходимостью самой обеспечивать себя и Корину, Ифигиния решилась на отчаянный шаг. Она продала все картины матери и книгу эскизов отца, а вырученные средства — все, до последнего пенни, — вложила в открытие Академии юных леди.
 Ее затея имела немедленный успех.
 Ричард по мере сил помогал Ифигинии. Он уговорил своего отца отдать ей в аренду для академии подходящий особняк и сделал все, чтобы арендная плата оказалась действительно разумной. Он лез из кожи вон, чтобы помочь Ифигинии чем только мог. Он даже сумел убедить свою матушку порекомендовать академию знакомым.
 «Я всегда буду благодарна Ричарду, — подумала Ифигиния. — И всегда буду относиться к нему с нежностью. Ричард… Красивый, добрый, с приятными манерами». Но Ифигиния прекрасно понимала, что совершенно не годится ему в жены. Наверное, Ричард понял это лучше ее… и гораздо раньше.
 Она была бы ужасно несчастна, если бы ей пришлось провести остаток жизни в Дипфорде. Она даже не представляла, насколько подавлялись там ее природная неуемная энергия, независимость, страсть к приключениям, ум, наконец. Какое счастье, что в прошлом году ей удалось вырваться из родного гнезда! Ей казалось: она разорвала тесный кокон и обрела крылья.
 Только совсем недавно Ифигиния осознала, что в полной мере унаследовала богатую артистичность натуры своих родителей. Ей было бы очень нелегко вести себя, как подобает почтенной жене степенного деревенского сквайра.
 А вот Корина оказалась наилучшим образом приспособленной к стилю жизни Дипфорда. Она как будто даже искренне полюбила своих новых родственников…
 — Ифигиния?
 Она очнулась от воспоминаний:
 — Да?
 — Меня очень тревожит то, какой оборот принимает твоя затея.
 — Что ты имеешь в виду?
 — Ситуация становится опасной.
 — Чепуха. Мы найдем вымогателя — и все опять будет прекрасно.
 — Я говорю не о вымогателе. — Амелия пытливо посмотрела в глаза кузине. — Я говорю о тебе. Затея с перевоплощением в искушенную вдову становится слишком рискованной. Посмотри, что произошло сегодня вечером!
 Ифигиния вспыхнула:
 — Право, Амелия… Это был всего лишь поцелуй.
 В устремленном на нее взгляде кузины Ифигиния прочла настоящую тревогу.
 — Ради Бога, Ифигиния, умоляю тебя, приложи все силы, но не позволяй ему больше обнимать тебя! Мастерс вовсе не безобидный деревенский увалень, которого можно до смерти напугать сердито сдвинутыми бровями или суровым взглядом! Это сильный человек, привыкший получать все, что захочет.
 — Он джентльмен, — возразила Ифигиния.
 — Мужчины его типа всегда добиваются своего, и их совершенно не волнует, причиняет ли это кому-то боль.
 Ифигиния не нашлась что ответить. Она слишком хорошо знала, что Амелия судит по своему мучительному опыту. Но в будущем ей все-таки лучше не забывать, что она и миссис Брайт — обворожительная экстравагантная вдовушка, таинственная любовница самого скандально известного лорда — вовсе не одно и то же лицо. Она мисс Брайт — девственница, книжница, знаток классического искусства.
 И она должна поймать вымогателя.
 Она обворожительна, думал Маркус, поднимаясь по ступеням своего лондонского особняка. Умная, страстная и так разительно отличается от всех окружающих его женщин. Кажется, у него будет интересная любовница до конца сезона. А если повезет — то и дольше.
 Маркус испытывал волнение при одной только мысли об этом.
 Каким огромным облегчением явится для него удобная, спокойная, долгая связь с умной женщиной!
 С женщиной, которая примет его правила и не станет настаивать на браке, не станет изводить детскими капризами и идиотскими сценами.
 С женщиной, которая не станет постоянно искать повода оторвать его от книги или его нового изобретения.
 С женщиной, с которой можно будет просто поговорить после того, как требования страсти будут полностью удовлетворены…
 Ловелас распахнул дверь точно в тот момент, когда Маркус поднялся на последнюю ступеньку.
 — Добрый вечер, сэр. Надеюсь, он прошел приятно.
 — Это был интересный вечер, Ловелас. — Мастерс снял пальто и подал его вместе со шляпой лакею.
 Лицо Ловеласа, обычно бесстрастное, как египетская погребальная маска, отразило мгновенное удивление.
 — Приятно слышать, сэр. Обычно вы возвращаетесь со светских раутов безо всякого… хм… энтузиазма.
 — Ты прав, Ловелас. Но сегодня вечером все было весьма необычно. — Маркус прошелся по библиотеке. Его каблуки постукивали по черному мраморному полу, испещренному золотыми прожилками. — Можешь идти спать. Я погашу свет.
 — Благодарю вас, сэр. — Ловелас слегка замялся. — Должен сообщить вам кое-что.
 — Я слушаю.
 — Ваш брат приезжал сюда сегодня вечером. Он прождал целый час, а потом уехал. По-видимому, в один из своих клубов.
 — Беннет в Лондоне? — Маркус нахмурился. — Он же должен находиться в Шотландии, у своих друзей.
 — Да, милорд, я знаю.
 — Что ж, поговорю с ним утром. — Маркус вернулся в библиотеку. — Спокойной ночи, Ловелас.
 — Спокойной ночи, сэр. — Слуга тихо прикрыл за собой дверь.
 Маркус подошел к маленькому столику в углу библиотеки. Густым янтарем светилось дорогое французское бренди в хрустальном графине. Маркус налил себе рюмку и поудобнее устроился в огромном глубоком кресле. Рассеянно вдыхая пьянящий аромат прекрасного напитка, он думал о том, как вскоре начнет новый интересный роман…
 Удивительно, но сейчас он испытывает глубокое волнение. Весьма несвойственное ему чувство.
 Маркус всегда ненавидел мучительную неловкость, сопровождавшую неизбежный разрыв. А недавно он даже поймал себя на мысли, что жалеет времени и сил, которые необходимы на то, чтобы завести новую любовницу.
 Трудно вызвать в себе энтузиазм к мероприятию, когда отлично знаешь, чем оно закончится. Маркус даже выработал в себе исключительный дар предвидения, с точностью предсказывая дату окончательного разрыва. Поэтому он все удлинял и удлинял промежутки между своими романами — до тех пор, пока мог сдерживать чисто физиологические потребности своего тела.
 Да-да, главную трудность представляло бремя мужских желаний. Временами, в периоды меланхолии, Мастерс склонялся к мысли, что было бы неплохо полностью освободиться от страстей. Тогда он, вырвавшись из тесного мирка романтической чепухи, полностью бы посвятил себя научным размышлениям.
 Он усмехнулся своим рассуждениям. Если он что-то и понял сегодняшним вечером — то лишь неспособность противостоять своим желаниям. Когти неудовлетворенной страсти до сих пор стискивали его чресла.
 Впервые в жизни Маркуса нисколько не тревожили предстоящие усилия по обольщению новой любовницы. Если быть совсем откровенным — он даже с нетерпением предвкушал начало нового романа. Его интуиция подсказывала, что с Ифигинией все будет иначе, совершенно иначе…
 Впервые Маркус не думал о неизбежном разрыве. Впервые готов был начать роман, не зная, когда и как он закончится. Одного этого было вполне достаточно для возбуждения аппетита.
 Лениво потягивая бренди, Маркус размышлял о прелестях предстоящей страстной интрижки, обещавшей стать такой удивительной и непредсказуемой.
 Интересно, как долго Ифигиния будет придерживаться своей дерзкой выдумки о планах по разоблачению вымогателя? Мастерс очень высоко оценил изобретательность этой особы. Она нашла поистине блестящий способ проникнуть в высшие круги лондонского общества.
 Она, без сомнения, предполагала, что его не будет в Лондоне до конца месяца, и надеялась за это время обзавестись богатым любовником. Или же с самого начала хотела заполучить именно его?
 Волнующее предположение, чрезвычайно польстившее Маркусу.
 Он медленно повернул в руках бокал бренди. Что ж, он позволит миссис Брайт сколько угодно притворяться преследовательницей мифического вымогателя. Совершенно безобидная игра… к тому же будет забавно посмотреть, как долго леди сможет продолжать свои шарады.
 Но в самое ближайшее время Маркус намерен поиграть с Ифигинией Брайт в другие, гораздо более интересные игры…
 Почувствовав неприятную сырость, Маркус опустил глаза на пиджак — и застонал от досады при виде темного пятна, быстро расползавшегося по дорогой ткани.
 Вскочив на ноги, Маркус снял пиджак и сунул руку во внутренний карман. Вытащил небольшой металлический предмет, с тревогой осмотрел его.
 Да, приходится признать, что его последнее изобретение — надежная переносная гидравлическая ручка с резервуаром, рассчитанным на строго определенное количество чернил, — нуждается в серьезной доработке. За последние две недели он испортил уже третий пиджак.




 Глава 4


 Утром следующего дня Беннет вошел в столовую в тот момент, когда Маркус накладывал себе омлет с одного из расставленных на буфете подносов.
 — Доброе утро, Маркус.
 — Доброе утро. Ловелас сказал, что ты в Лондоне. Не ожидал. — Маркус поднял глаза на брата, готовый радостно улыбнуться, и изумленно вытаращил глаза:
 — Черт побери, что с твоими волосами?
 — Ровным счетом ничего, — обиженно насупился красавец Беннет. Подойдя к буфету, он принялся деловито поднимать крышки блюд. — Эта прическа сейчас в моде.
 — Только у Байрона и его подражателей. — Маркус внимательно осмотрел тщательно всклокоченные кудри брата. В естественном состоянии волосы Беннета были, как и у Маркуса, абсолютно прямыми. — Напомни своему парикмахеру, чтобы он поосторожнее орудовал со щипцами для завивки, иначе, зазевавшись, рискует запросто спалить твою голову.
 — Совершенно не смешно. Где сдобные булочки?
 — На последнем подносе с краю, где им еще быть? — Маркус отнес свою тарелку с завтраком на стол и уселся. — Кажется, ты собирался провести целый месяц в Шотландии, в гостях у Гарри и его семьи.
 Беннет сосредоточился на подносе с булочками.
 — А ты, кажется, собирался провести месяц в Йоркшире.
 — Я передумал.
 — Вот и я тоже.
 Маркус нахмурился:
 — Случилось нечто заставившее тебя переменить планы?
 — Нет. — Беннет не поворачиваясь перекладывал на свою тарелку омлет с другого подноса.
 Маркус бросил тревожный взгляд на Беннета. Он слишком хорошо знал своего брата, у Беннета никогда не было от него секретов. Значит, что-то произошло.
 Маркус практически один воспитывал брата после того, как восемнадцать лет назад умерла их мать.
 Отец в то время был еще жив, однако Джордж Клауд младшим сыном интересовался еще меньше, чем старшим. Скучным оковам семейной жизни он всегда предпочитал собак, охоту и друзей в ближайшем кабачке.
 Заниматься Беннетом было абсолютно некому — и Маркус взял эту обязанность на себя, как еще раньше взял на себя ответственность за управление отцовской фермой. С тех пор прибыльность хозяйства начала год от года стабильно расти — и все благодаря успешным экспериментам Маркуса с сельскохозяйственной техникой, удобрениями, способам обработки пашни и применению последних достижений племенного скотоводства.
 Джордж Клауд возросшую прибыль от своей фермы тратил на покупку лучших собак и лучших жеребцов. Когда жена робко заикнулась о том, что неплохо бы отправить Маркуса учиться в Оксфорд или Кембридж, он немедленно оборвал разговор. Джордж Клауд вовсе не собирался расставаться с прибылью, которую приносила ему лучшая ферма в графстве.
 Время от времени отец одобрительно похлопывал Маркуса по плечу, громогласно восторгаясь тем, что вырастил такого на редкость полезного сына. Иногда, — впрочем, гораздо реже, в неожиданном приливе отцовских чувств — он брал на руки маленького Беннета. Кроме того, он часто с удовлетворением отмечал, что оба сына, к счастью, унаследовали его могучее телосложение. Отец любил повторять при этом, дескать, хронические недомогания, вроде тех, которыми страдала миссис Клауд, — чертовски неприятная вещь. На чем, собственно говоря, и завершалась отцовская роль Джорджа Клауда в воспитании детей.
 Мать мальчиков, чьи постоянные жалобы на здоровье носили весьма неопределенный характер и происходили скорее всего от меланхолии и переутомления, в один прекрасный день слегла с самой настоящей лихорадкой. Болезнь унесла ее в считанные часы. Маркусу было тогда восемнадцать лет. С двухлетним братишкой на руках он сидел возле постели умирающей матери…
 А отец в это время охотился на лис…
 Джордж Клауд прожил всего год после смерти жены, кончина которой произвела на него впечатление прежде всего тем, что оторвала от охоты, а вовсе не горечью утраты. Однако ровно через одиннадцать месяцев, после того как давным-давно переставшая его интересовать супруга скончалась от скоротечной лихорадки, Джордж Клауд умудрился сломать себе шею: недавно купленный им жеребец не сумел перепрыгнуть через изгородь и сбросил хозяина на землю.
 В то утро Маркус работал в поле, где изучал эффективность последних изменений, внесенных им в механизм новой жатки, когда викарий сообщил ему скорбную весть о смерти отца. Маркус до сих пор помнил то странное отчуждение, с каким выслушал соболезнования викария. А за внешним беспристрастием таилось внезапное безумное и беспричинное бешенство.
 Маркус не осознал до конца причины своей ярости, он сумел быстро похоронить ее где-то на дне души и никогда больше не позволял воскреснуть.
 Маленький Беннет почти не заметил отсутствия отца, все его внимание и привязанность сосредоточились теперь на одном человеке, который всегда был рядом, — старшем брате.
 Маркус отогнал воспоминания и пристально посмотрел на Беннета, рассеянно оглядывавшего накрытый к завтраку стол.
 — Нам с Гарри наскучило в Шотландии, — пояснил тот, — и мы решили вернуться на сезон в Лондон.
 — Понятно. — Маркус намазал джем на кусочек тоста. — Мне казалось, ты всегда находил сезон смертельно скучным.
 — Да, так было в прошлом году.
 — Конечно…
 В прошлом году Беннету исполнилось девятнадцать. Он совсем недавно вышел из стен Оксфорда, полный юношеского энтузиазма, любви к поэзии и страсти к политической деятельности. Легкомысленная фривольность сезона претила ему. Маркус ввел брата в клуб, где собирались такие же молодые люди, которые готовы были часами с жаром обсуждать новые поэмы и последние политические теории. Казалось, Беннет нашел свою дорогу.
 Маркусу было приятно сознавать, что его брат не относится к людям, готовым бездумно следовать пустым страстям и увлечениям света. Оксфорд повлиял на него. Маркус посылал туда брата отнюдь не за знаниями. Он сам занимался домашним образованием Беннета, пригласив лучшего наставника и передав в его распоряжение собственную, постоянно пополнявшуюся библиотеку.
 В Оксфорд или Кембридж юношу посылают не за образованием. Молодой человек поступает туда, дабы приобретать светский лоск и вращаться в среде своих сверстников, многие из которых в будущем могут стать его компаньонами. В университете юноша заводит знакомства с отпрысками лучших семейств, где, вполне возможно, впоследствии он найдет себе подходящую жену.
 Маркус стремился к тому, чтобы младший брат не был похож на него — наивного неотесанного деревенского сквайра, не знавшего жизни за пределами фермы. Он слишком дорого заплатил за свою наивность и не хотел Беннету той же судьбы. Мужчина должен как можно скорее расстаться со своими мечтами и иллюзиями, если не желает стать очередной жертвой жестокостей жизни…
 Маркус откусил большой кусок тоста.
 — Где ты пропадал прошлой ночью?
 — Мы с Гарри наведались в клуб, — неопределенно ответил Беннет. — Потом Гарри предложил заехать на несколько самых интересных вечеров.
 — Что за вечера?
 — Не помню точно. Кажется, мы были на балу у Броадморов. А потом заглянули к Фостерам.
 — Прекрасно провел время?
 На мгновение Беннет встретил взгляд брата, потом быстро отвел глаза и пожал плечами:
 — Сам знаешь.
 — Беннет, я устал от недомолвок. Что-нибудь случилось?
 — Ничего не случилось. — Младший брат сердито посмотрел на старшего. — Во всяком случае, со мной.
 — Что, черт возьми, ты имеешь в виду?
 — Хорошо, Маркус, я выложу все начистоту. Если верить слухам, ты устроил спектакль вчера вечером?
 — Спектакль?!
 — Проклятие! Ради Бога, я могу выразиться еще яснее. Говорят, будто вчера ты вынес на руках свою новую любовь из бального зала Фенвиков! Говорят также о каком-то безобразном скандале, устроенном якобы тобой.
 — Так вот в чем дело. — Маркус стиснул ручку ножа, разрезая кусок сосиски. — Я поставил тебя в неловкое положение? Тебе стыдно за меня?
 — Маркус, неужели ты собираешься до конца своих дней развлекать общество своими причудами?
 — Значит, все-таки я поставил тебя в неловкое положение. — Маркус наколол на вилку кусочек сосиски, отправил в рот и принялся сосредоточенно жевать. — Постарайся не принимать это близко к сердцу, Беннет. Наше общество видело и не такое.
 — Но мы же говорим не об обществе, правда? — Беннет намазал маслом булочку. — Мужчина твоих лет должен вести себя с определенным достоинством.
 Маркус едва не подавился сосиской.
 — Мужчина моих лет?!
 — Тебе уже тридцать шесть. Ты должен был давным-давно снова жениться и заняться пополнением детской.
 — Черт побери! Откуда такая неожиданная забота о моей детской? Я не намерен больше жениться, о чем тебе известно.
 — А как же обязательство по передаче титула?
 — Я буду счастлив, если он перейдет к тебе.
 — Но я вовсе не хочу этого, Маркус! Титул принадлежит тебе, и он должен перейти твоему сыну. — Беннет сокрушенно вздохнул. — По праву и по справедливости ты обязан исполнить свой долг!
 — Мой вчерашний поступок унизил тебя, я правильно понял? — сухо перебил его Маркус.
 — Должен заметить, иногда весьма неудобно иметь старшим братом тридцатишестилетнего неженатого графа, который нисколько не беспокоится о том, кому перейдет его титул.
 — Но со мной такое случается не в первый раз.
 — Вчера ты впервые устроил сцену посреди бальной залы, на глазах всего общества.
 Маркус приподнял бровь:
 — А ты-то как узнал об этом? Ты редко появляешься в обществе.
 — Мисс Дорчестер рассказала мне, — с явным раздражением ответил Беннет. Маркус замер:
 — Юлиана Дорчестер?
 — Я удостоился величайшей чести танцевать с ней вчера вечером, — пробормотал Беннет.
 — Ясно.
 — Когда ты говоришь «ясно» таким тоном, это означает неодобрение. Так вот, тебе лучше не говорить при мне плохо о мисс Дорчестер. Она прелестная юная леди с удивительно утонченными чувствами. Она и подумать не может о том, чтобы быть втянутой в скандальную сцену!
 — Юлиана Дорчестер проводит уже второй сезон, — мрачно заметил Маркус, — и ей необходимо поскорее подыскать себе мужа, ибо ее родители не в состоянии оплатить третий сезон. Ты понимаешь, куда я клоню, Беннет?
 — Ты пытаешься убедить меня держаться от нее подальше, не так ли? Ничего не выйдет! Мисс Дорчестер — совершеннейшее воплощение женственности, и я буду вечно благодарить свою звезду за тот счастливый миг, когда мисс Дорчестер позволила мне приблизиться к себе вчера вечером.
 — А она, без сомнения, благодарит сейчас свою счастливую звезду за тот миг, когда ты обратил на нее внимание. Теперь она пустится во все тяжкие, чтобы совершенно случайно появиться сегодня вечером в том же доме, где будешь ты.
 — Проклятие! Она не способна к интригам! Она слишком невинна, слишком нежна, слишком чиста для этого!
 — Сейчас она не занята ничем иным, уж поверь мне.
 — Откуда такая уверенность?!
 — Она дочь Дорчестеров, а я прекрасно знаю Дорчестера. Он помешан на мысли выдать дочурку за деньги. А ее матушка спит и видит, как бы заполучить титул для семьи. — Маркус сощурил глаза и ткнул вилкой в сторону Беннета:
 — Ты лакомый кусочек для брачного союза, брат мой. Ты богат, и есть все основания полагать, что именно ты унаследуешь графский титул. Советую вести себя поосторожнее.
 Беннет в сердцах отшвырнул салфетку:
 — Это просто возмутительно! Мисс Дорчестер не принадлежит к тем особам, кого интересуют деньги и титул.
 — Если ты и в самом деле так считаешь, значит, ты еще наивнее, чем я думал.
 — Я не наивен. Но и не такой хладнокровный, равнодушный и самоуверенный, как ты, Маркус! И уж я-то точно никогда не свяжусь с испорченными особами вроде твоей миссис Брайт.
 — Или ты будешь отзываться о миссис Брайт с уважением, или вообще не будешь упоминать ее имени, ясно?
 — Но ради всего святого — она же твоя любовница!
 — Она мой хороший друг.
 — Всем известно, что под этим подразумевается. И у тебя еще хватает дерзости критиковать мисс Дорчестер! Да если на то пошло, твоей миссис Брайт не помешало бы взять у нее несколько уроков приличия!
 Маркус со звоном поставил чашку на блюдце.
 — Тебя никто ни о чем не спрашивает, Беннет!
 Дверь приоткрылась, и на пороге появился Ловелас с небольшим серебряным подносом в руках.
 — Вам послание, милорд. Только что принесли. Нахмурившись, Маркус взял с подноса записку, молча пробежал ее глазами.
 М.!
 Я должна немедленно Вас видеть. Дело срочное.
 Парк. 10 часов. У фонтана.
 Ваша А.
 Маркус взглянул на Ловеласа:
 — Оседлай Зевса и выведи к половине десятого. Пожалуй, прогуляюсь в парке.
 — Да, милорд. — Ловелас повернулся и удалился из комнаты.
 — От кого записка? — полюбопытствовал Беннет.
 — От друга.
 — От миссис Брайт?
 — Нет, как ни странно, не от нее.
 Беннет обиженно поджал губы:
 — Никогда еще не видел, чтобы ты так оскорблялся за своих любовниц.
 — Миссис Брайт — мой друг. — Маркус снял салфетку и встал из-за стола. — Никогда не забывай об этом, Беннет.
 Без пяти минут десять Маркус въехал в парк верхом на Зевсе — огромном, мускулистом черном жеребце. Он выбрал усыпанную гравием тропинку, ведущую в глубину густых зеленых зарослей. Самую уединенную тропинку во всем парке.
 Анна, леди Сэндс, ждала его в маленьком закрытом экипаже. На ней было темно-коричневое дорожное платье. Высокий гофрированный воротник подчеркивал изящную линию шеи. Прелестное личико Анны скрывала вуаль, спускавшаяся с элегантной каштанового цвета шляпки.
 — Маркус! Слава Богу, ты пришел! — Она подняла вуаль и устремила на Мастерса испуганный взгляд. — Вот уже несколько дней я места себе не нахожу! Сегодня утром я узнала, что ты в Лондоне, и сразу послала тебе записку. Господи, я так боялась, а вдруг ты занят и не сможешь встретиться со мной!
 — Я всегда в твоем распоряжении, Анна. — Маркуса обеспокоили выражение глубокой тревоги, не сходившее с лица Анны, и темные тени, залегшие под серыми глазами.
 Анне было двадцать девять, три года назад она вышла замуж за богатого добродушного лорда Сэндса и совсем недавно осчастливила его наследником. Она овдовела семь лет назад, и ее новый брак оказался вполне счастливым. Маркус был рад за Анну. Он полагал, что дни, полные страха, остались навсегда позади, но вот теперь снова видел знакомый ужас в глазах леди Сэндс.
 — У тебя неприятности, Анна?
 — Меня шантажируют, — прошептала она. Ее лицо исказило отчаяние. — О, Маркус, кто-то знает все!
 Маркус не шелохнулся.
 — Это исключено.
 — Нет, правда! — Серые глаза Анны наполнились слезами. — О Господи, он все знает, ты понимаешь — он знает! Он знает, как умер Спалдинг! Он знает, что я убила его…
 — Анна, возьми себя в руки. Ты хочешь сказать, что кто-то требовал от тебя денег?
 — Да! Пять тысяч фунтов. Я уже заплатила их. Пришлось заложить серьги…
 — Проклятие!
 — Но я боюсь, он потребует еще!
 — Да, ты права. — Маркус щелкнул, хлыстом по сапогу. — Мы должны быть готовы к новым требованиям. Так всегда бывает, когда имеешь дело с вымогателем.
 — Боже праведный! Я боюсь…
 — Слушай меня внимательно, Анна. Когда ты получила первое письмо?
 — Шесть дней назад. Я немедленно переслала бы его тебе, но я просто не знала, где ты! Знала лишь, что ты надолго уехал из Лондона.
 — Я был в Клауд-Холле.
 — Я чуть с ума не сошла! Не спала ночей… Сэндс был так заботлив… Спрашивал, что стряслось, хотел везти меня к врачам. Что мне делать, Маркус?
 — Ничего. Успокойся, теперь я сам займусь этим.
 — Но чем ты можешь помочь?! Маркус, этот человек знает, что я… что я убила своего мужа!
 — Тихо, тихо, Анна. Успокойся. Да, ты убила Спалдинга. Но ведь ты только защищалась, о чем никогда не надо забывать.
 — Никто мне не поверит! Что скажет Сэндс, когда откроется вся правда?
 — Я полагаю, твой муж готов понять гораздо больше, чем ты думаешь, — заметил Маркус. Уже не раз он пытался убедить Анну открыть мужу всю правду о смерти Линтона Спалдинга, но она была непреклонна.
 — Я боюсь рассказать ему, Маркус! Он никогда не смирится с мыслью, что женился на убийце, на женщине, застрелившей первого мужа! Как бы ты поступил на его месте?
 Маркус пожал плечами:
 — Если бы я узнал все о Спалдинге и о том, как он издевался над тобой, я бы только поздравил тебя с метким выстрелом.
 Анна ошеломленно уставилась на него:
 — Маркус, пожалуйста, прошу тебя, не насмехайся надо мной!
 — Я не насмехаюсь. Я говорю искренне. Уверен, ты недооцениваешь своего мужа.
 — Я знаю его гораздо лучше, чем ты. Он считает меня самим совершенством. Как же я могу рассказать ему такое?!
 — Вымогатель думает примерно так же, — заметил Маркус. — Интересно…
 — Что ты собираешься делать?
 — Мне необходимо побеседовать с одной особой, которая, кажется, знает обо всем этом гораздо больше, чем я предполагал…
 — Ради Бога, о чем ты? — взмолилась Анна. — Маркус, ты никому ни о чем не должен говорить!
 — Не беспокойся. Я не собираюсь разглашать твою тайну. Я лишь хочу получить исчерпывающие ответы на вопросы, которые по рассеянности забыл задать вчера вечером.
 — Не понимаю…
 — Кажется, я поторопился. И даже сделал то, чего никогда обычно не делаю, — проскочил мимо само собой напрашивавшегося вывода. — Маркус осадил нетерпеливо гарцующего Зевса. — Я-то полагал, меня угощают весьма забавной сказочкой…
 — О чем ты?
 — Не обращай внимания. Это долгая история, и сейчас у меня нет времени ее рассказывать. Просто положись на меня, Анна, и будь спокойна. Ни в коем случае не плати больше ни единого пенни вымогателю, не посоветовавшись прежде со мной, поняла?
 — Да. — Пальчики Анны в изящной перчатке крепче натянули поводья. — Какое облегчение, что я смогла встретиться с тобой! Я была в таком отчаянии…
 — Все образуется, обещаю.
 Анна невесело улыбнулась:
 — Точно так же ты утверждал той ночью, когда помог мне избавиться от тела Спалдинга.
 — И оказался прав, а?
 Анна пристально посмотрела на него:
 — Ты сохранил мою тайну, но тебе это обошлось слишком дорого. Люди до сих пор поговаривают, что ты хладнокровно разделался со Спалдингом, дабы заполучить контрольный пакет инвестиционных фирм.
 Маркус улыбнулся:
 — Никто пока не опровергнул версии о том, что твой первый муж погиб от рук грабителей. Вот и все. А слухи и сплетни не волнуют меня, Анна. Я привык к ним.
 Анна недовольно поджала губки:
 — Иногда мне кажется: тебя вообще ничего не волнует. — Она, поколебавшись, добавила:
 — Я просматривала утренние газеты. Совершенно случайно мне попалось сообщение о вчерашнем происшествии на балу у Фенвиков.
 — И что же?
 Анна насмешливо взглянула на графа:
 — Продолжай, Маркус. Мы с тобой старые друзья. Мы оба прекрасно знаем, что ты не способен потерять голову из-за женщины. Неужели ты действительно вынес на руках из залы эту миссис Брайт?
 — Она лишилась чувств.
 — Но ты никогда не связывался с истеричками, Маркус. Ты всегда требовал безукоризненного поведения от своих любовниц.
 — Миссис Брайт вовсе не моя любовница, — холодно поправил ее Мастерс. — Она мой очень хороший друг. Она упала в обморок, и я вынес ее на свежий воздух, только и всего.
 — У тебя сегодня очень странное настроение, — вздохнула Анна и опустила вуаль. — Прости мою бестактность. Твои отношения с миссис Брайт касаются только вас обоих.
 — Вот именно.
 — Мне пора. Я сказала Сэндсу, что отправилась по магазинам.
 — Постарайся не беспокоиться из-за вымогателя, Анна. — Голос Мастерса потеплел. — Я обо всем позабочусь.
 — Спасибо. — Она печально улыбнулась. — Я счастлива считать тебя своим другом.
 Она дернула поводья — и карета покатила по усыпанной гравием дорожке. Маркус еще какое-то время любовался сверкающим фонтаном, а затем развернул Зевса и поехал к западным воротам парка.
 — Но мы же считали его мертвым! — причитада леди Гатри. — Почему, ну почему он жив?
 — Тише, тетя Зоя! — Ифигиния быстро оглядела демонстрационный зал небольшого мебельного салона «Хорнби и Смит». К счастью, никто из многочисленных посетителей не услышал горестных жалоб Зои.
 — Но, разве это не радостное известие?
 — Если тебе интересно мое мнение, то это лишь запутывает дело, — заявила Зоя.
 Амелия, одетая в одно из своих любимых бледных бумазейных платьиц, одобрительно кивнула:
 — Твоя тетя абсолютно права, Ифигиния. Все совершенно перепуталось. Мне это не нравится.
 — Пожалуйста, говорите же тише! Обе! Нас могут услышать.
 Ифигиния снова встревоженно огляделась. Владельцы салона стояли у стойки в самом конце зала. Широкоплечий полный мистер Смит был одет в вызывающе розовый жилет и сшитые по последней моде плиссированные бриджи. Тощий, сутулый и лысый Хорнби носил тесный пасленовый жилет, резко контрастировавший с его пурпурным сюртуком.
 Хорнби задержал взгляд на Ифигинии, Зое и Амелии, старательно делавших вид, будто внимательно рассматривают каталог. Несомненно, он только и ждал возможности вскочить и подбежать к ним. Уже дважды они отсылали его обратно, но Ифигиния видела, что он вот-вот предпримет новую попытку предложить свои услуги.
 Стены длинной комнаты были увешаны эскизами и чертежами, наглядно демонстрировавшими, как следует украшать свой дом по самой последней моде. Длинный ряд новомодных столов и стульев тянулся вдоль всего зала.
 Три заговорщицы притворялись, будто изучают оформление библиотеки, соединенной с залом скульптуры. На самом деле они собрались в салоне Хорнби и Смита, чтобы обсудить последние события.
 — Теперь ясно, вымогатель лгал, говоря об убийстве Мастерса, — продолжала Ифигиния. — Он просто хотел запугать тебя, тетя Зоя, и заставить расплатиться.
 — В чем и преуспел… Вытянул из меня пять тысяч франков! — простонала леди Гатри. — Это уж слишком! Мне наконец-то удалось заполучить свои собственные деньги — после стольких лет, когда я могла лишь смотреть, как ничтожный Гатри тратит их на лошадей и женщин! И что же?! Тут же появляется какой-то мерзкий вымогатель и пытается набить свой карман.
 — Я все прекрасно понимаю, тетя. Мы найдем его и положим конец всей этой истории, обещаю тебе, — сочувственно шепнула Ифигиния. Она очень любила свою тетушку и всеми силами пыталась вырвать ее из когтей шантажиста.
 В свои сорок пять леди Гатри была очень энергичной, подвижной женщиной, склрнной к некоторой артистичности и мелодраматическим эффектам. Ее когда-то каштановым, как у Ифигинии, волосам очень шли серебристые нити седины. Четко очерченный властный профиль выдавал принадлежность к семейству Брайтов.
 Двадцать пять лет назад Зоя была не только очень красива, но и считалась богатой наследницей. Именно солидное приданое, которое состоятельные родители давали за своей единственной дочерью, и привлекло внимание лорда Гатри. Когда же выяснилось, что у жениха нет ни пенни за душой, было уже слишком поздно. К тому времени Зоя вышла замуж, и супруг приобрел законные права на ее приданое.
 Гатри стремился к приданому и, получив деньги, сразу потерял всякий интерес к юной жене. К счастью, он все же оказался не полным идиотом и ухитрился не промотать все до последнего пенни. Однако он успел нанести значительный урон капиталу, прежде чем неожиданно умер от удара.
 Как однажды призналась Зоя Ифигинии, лорд Гатри и тут остался верен себе, умудрившись унизить жену даже собственной смертью, скончавшись в борделе.
 Тетушка Зоя давала понять всем и каждому, что единственной радостью в этом несчастном браке стало рождение ее дочери Марианны. Она пришла в восторг от помолвки дочери с красивым и богатым Шеффилдом. В последнем, наученная горьким опытом, Зоя постаралась убедиться своевременно и досконально.
 На самом же деле долгие годы брака с омерзительным Гатри Зое скрашивала лишь любовная связь с лордом Отисом. Отис влюбился в нее с первого взгляда — в тот миг, как их представили друг другу. Он никогда не был женат… То, что именно Отис являлся настоящим отцом Марианны, Зоя хранила в глубочайшей тайне, — но вот кто-то еще, оказывается, прознал об этом…
 Марианна — очаровательная, нежная и добрая юная леди — обожала Отиса. Она относилась к нему как к любимому доброму дядюшке, а тот, в свою очередь, безумно любил ее.
 После смерти мужа Зоя, подобно большинству великосветских вдовушек, наконец-то стала сама себе хозяйкой. Первым делом она собрала все, что осталось от ее состояния, и вложила деньги в первое крупное рискованное предприятие Ифигинии — строительство площади Утренней Розы. В прошлом году она получила хороший доход и смогла отложить солидную сумму в приданое Марианны.
 Наконец-то мать с дочерью получили возможность сменить свои тусклые, невзрачные, давным-давно устаревшие платья на новые модные наряды, сшитые у лучших французских модисток. Когда приготовления были закончены, Марианна появилась в обществе. Предложение от Шеффилда последовало вскоре после ее первого же бала.
 Зоя поджала губы, пристально уставившись на эскиз библиотеки:
 — Отис уверяет, что я должна быть готова к новым требованиям. По его словам, вымогатель подобен пиявке и имеет обыкновение снова и снова возвращаться к своей жертве, пока не убедится, что полностью обескровил ее.
 Ифигиния презрительно повела плечом:
 — Какое мрачное сравнение! Однако, учитывая то, что я сама слышала, приходится полностью согласиться с ним. — Погрузившись в размышления, Ифигиния смотрела поверх красочного каталога. — К несчастью, Мастерс считает все это не более чем забавной выдумкой.
 — Ты считаешь, он действительно не поверил тебе? — спросила Зоя.
 — Он недвусмысленно дал мне понять, что считает нашу историю легендой, которую я выдумала, пытаясь объяснить свой обман.
 — Какой ужас! — простонала Зоя. — Я до сих пор не могу поверить в то, что он позволил тебе и дальше притворяться его любовницей.
 — Да, он согласился, за что мы должны быть ему благодарны. Теперь я смогу продолжить свои поиски в библиотеках подозреваемых.
 — Мне начинает казаться, что ты напрасно теряешь время, — заявила Зоя. — Ведь до сих пор ты ничего не обнаружила.
 Ифигиния легонько коснулась пальчиком эскиза.
 — Я бы так не сказала, тетя. Дэрроу и Джадсон уже исключены мною из списка.
 — Не знаю, не знаю, — вздохнула Зоя. — Все это настолько невероятно…
 — У нас нет иного выхода… — Заметив краем глаза яркое пурпурное пятно, приближавшееся к ним, Ифигиния мгновенно переменила тон:
 — О, здравствуйте, здравствуйте, мистер Хорнби! А мы все еще изучаем ваш эскиз.
 — Конечно, конечно! — Не в силах противиться искушению подбодрить потенциальных покупателей, Хорнби придвинулся ближе. — Возможно, я смогу чем-нибудь помочь? — с елейной улыбкой обратился он к посетительницам.
 Ифигиния на мгновение задумалась.
 — Это самое необычное украшение каминной доски, какое я только видела, мистер Хорнби.
 Тот просиял:
 — Точная копия античных надгробий, мадам. Создает серьезную, глубокомысленную атмосферу, как нельзя более соответствующую библиотеке.
 — Понятно, — кивнула Ифигиния.
 — А меня просто разбирает любопытство, — вступила Зоя, покосившись на иллюстрацию, — что за странные существа поддерживают лампы?
 — Сфинксы, мадам. Последнее слово моды, да будет вам известно. Превосходно сочетаются с обоями, испещренными египетскими иероглифами.
 — Ах да! Конечно!
 Амелия нахмурила брови:
 — А что за странные ткани свисают с потолка, мистер Хорнби?
 — Турецкий балдахин, мадам. Придает комнате экзотический вид и приводит в изумление посетителей.
 — Вне всякого сомнения, — пробормотала Ифигиния, пристально вглядываясь в картинку. — Здесь какая-то разнородная коллекция старинных ваз…
 — Точные копии этрусских, смею заметить. Чрезвычайно модно в этом сезоне.
 Ифигиния предпочла не сообщать Хорнби, что вазы имеют такое же отношение к этрускам, как и его нелепый жилет.
 — А где же вы намерены разместить книги?
 — Книги? — растерялся Хорнби.
 — Но ведь это библиотека, или я ошибаюсь?
 Хорнби деликатно вздохнул:
 — Мадам, возможно, вы не осведомлены, но сейчас лишь в очень немногих, отставших от моды домах библиотеки все еще используются непосредственно для чтения книг.
 Ифигиния с трудом сдержала улыбку:
 — Ах да, конечно! Не знаю, о чем я только думала, когда заикнулась о книгах в библиотеке!
 — Совершенно верно, мадам, — подхватил Хорнби. — Именно стремление избежать таких вот грубейших ошибок в оформлении дома приводит людей с подлинным вкусом в заведение Хорнби и Смита.
 — Мистер Хорнби, — бросила на него негодующий взгляд Амелия, — да будет вам известно, вы разговариваете с миссис Брайт — крупнейшим знатоком античного стиля в оформлении зданий!
 Хорнби испуганно округлил глаза:
 — Ах… нет! Нет, я не знал! О, примите мои извинения, мадам! Я, очевидно, не так понял…
 — Не беспокойтесь, — отмахнулась от его сбивчивых извинений Ифигиния.
 Ее познания в античности оказались наиболее полезными в деле перевоплощения в любовницу Мастерса. Зоя быстро разнесла по всем домам слухи о таинственной миссис Брайт, обладающей академическими познаниями в классике, которая как раз вошла в моду.
 С тех пор на каждом балу Ифигинию ждал немедленный успех, поскольку не было недостатка в людях, желавших обсудить с ней проекты оформления своих домов. Иметь модный дом было не менее престижно, чем носить элегантное платье.
 Хорнби собирался уже продолжить свои извинения, как раздался мелодичный звон колокольчиков над входной дверью. В зал ворвалась маленькая толстая женщина средних лет.
 Несколько метров белых муслиновых оборок и плиссировки — вот что бросалось в глаза при первом взгляде на эту особу. Белая шерстяная мантилья скрывала ее пышное белое платье, а с массивной белоснежной шляпы кокетливо свисали гигантские белые цветы. В руках леди несла кружевной зонтик цвета первого снега и такую же сумочку.
 — Какой ужас! — пробормотала Зоя. — Леди Петтигрю похожа на гигантского снеговика.
 — Я здесь ни при чем, — шепнула Ифигиния.
 — Как раз при чем, — приподняла бровь Амелия. — Это теперь называется «стиль леди Звездный Свет». Одному Богу известно, сколько женщин вынуждены следовать новой моде.
 — О, миссис Брайт! — пропела леди Петтигрю. — Я увидела ваш экипаж у дверей. Какая удача! Мне срочно нужно поговорить с вами! У вас найдется свободная минутка?
 — Доброе утро, леди Петтигрю. — Ифигиния уже не раз встречала на приемах эту толстую, взбалмошную и эксцентричную леди. Хотя имя лорда Петтигрю стояло в списке вероятных вымогателей, она искренне любила его жену. — Позвольте представить вам мою подругу, леди Гатри, и мою кузину, мисс Фарлей.
 — Очень приятно! — добродушно улыбнулась толстуха. — Не сомневаюсь, вы, леди Гатри, тоже интересуетесь мнением миссис Брайт относительно подлинно классического стиля и вкуса? Что касается меня, то я разыскивала ее именно за этим!
 — В самом деле, я как раз просила миссис Брайт посоветовать мне, как лучше использовать античные амфоры в моем лондонском особняке, — спокойно ответила Зоя.
 Леди Петтигрю восторженно просияла:
 — Всем известно, что миссис Брайт — крупнейший авторитет в вопросах античности! Лично я хочу посоветоваться с ней относительно моего храма Весты.
 Ифигиния, конечно же, мгновенно заинтересовалась:
 — Вы собираетесь возвести античный храм, леди Петтигрю?
 — Понимаете, у меня уже есть один, — не без гордости отвечала та. — Прелестные старые развалины, они украшают собой очаровательную рощу нашего хэмпширского имения.
 — Сколько же им лет? — полюбопытствовала Ифигиния.
 — Храм возвел отец моего Петтигрю лет тридцать назад. Правда, у меня имеются сомнения по поводу его полного соответствия античным образцам. Поэтому мне бы безумно хотелось отреставрировать его с особой тщательностью.
 Забыв о всех своих неприятностях, Ифигиния тут же загорелась желанием осмотреть развалины храма Петтигрю.
 — Вы знаете, будучи в Италии, я как раз сделала точные замеры и подробные эскизы оригинального храма Весты. Я с радостью покажу их вам, и мы сравним вашу постройку с образцом, леди Петтигрю. Надеюсь, я сумею дать вам и несколько советов о том, как добиться наибольшего соответствия.
 — Чудесно, чудесно! Мы устраиваем небольшой прием на будущей неделе, я непременно пошлю вам приглашение. Поездка в наше имение займет всего один день!
 — Вы очень добры. Я буду счастлива приехать к вам.
 «Превосходная возможность, — восторженно подумала Ифигиния. — Осмотрю загородную библиотеку лорда Петтигрю — не там ли спрятан черный воск и печать с фениксом. Кроме того — храм Весты! Так что убью сразу двух зайцев!»
 И тут вновь неожиданно зазвенели дверные колокольчики — да с такой силой, что один крошечный звоночек не выдержал, оборвался и упал на пол. Там он еще раз тоненько испуганно звякнул.
 Все обернулись к двери.
 Маркус буквально ворвался в зал. Он был одет для поездки верхом — черная куртка, бриджи, сверкающие черные сапоги. Весенний ветер растрепал непокрытые черные волосы.
 Взгляд его янтарных глаз остановился на Ифигинии — и она прочла в этих глазах холодную решимость. Мастерс тут же направился к ней, и что-то страшное, угрожающее было в его походке, в том, как он двигался между образцами изысканной мебели и модной драпировки.
 Тревога сжала сердце Ифигинии. Что-то случилось, поняла она. Сейчас перед ней был совсем не тот снисходительный, ищущий развлечений мужчина, который целовал ее вчера ночью.
 Леди Петтигрю первая нарушила неловкое молчание, повисшее в зале с появлением графа.
 — Мастерс! — радостно воскликнула она. — Я рада видеть вас! Я как раз болтала с вашей приятельницей, миссис Брайт.
 — В самом деле? — Маркус не сводил глаз с Ифигинии. — Я и сам не прочь немного поболтать с ней.
 При звуке его голоса Ифигиния опустила ресницы. Она успела лишь заметить, как неодобрительно прищурилась Амелия.
 Только леди Петтигрю ничего не заметила. Широко улыбнувшись, она понимающе взглянула на Мастерса.
 — Я пригласила вашу приятельницу посетить на будущей неделе наш маленький прием в загородном имении. Почему бы вам не присоединиться к ней? Я знаю, вы не очень любите домашние приемы…
 — Не люблю…
 — Но может быть, мой заинтересует вас, милорд. — Леди Петтигрю многозначительно приподняла бровь. — Уверена, вам с миссис Брайт очень понравится у меня. Вы же понимаете, за городом столько возможностей побыть наедине…
 До Ифигинии не сразу дошел смысл легкого ударения, которым леди Петтигрю подчеркнула слово «наедине». И тут же краска стыда залила ее щеки. Светская дама явно давала понять графу, что в ее имении ему будут созданы все условия для забав со своей любовницей.
 Маркус нехотя оторвался от Ифигинии и скользнул взглядом по маленькой круглой фигурке леди Петтигрю:
 — Очень мило с вашей стороны. Я подумаю над вашим приглашением.
 Дама торжествующе просияла:
 — Счастлива слышать это, милорд. Понимаете, я очень хочу, чтобы миссис Брайт осмотрела мой храм Весты. Мне необходимо выслушать ее мнение относительно идентичности моих развалин.
 Маркус взглянул на нее так, как если бы она сама являлась любопытной археологической развалиной.
 — Храм Весты?
 — Вы, конечно, знакомы с подобными постройками, милорд, — пришла ему на помощь Ифигиния. — Превосходный образец такого храма сохранился в Тиволи. Великолепный круглый храм! По преданиям, девственницы-весталки поддерживали там негасимый священный огонь…
 — Девственницы, — перебил ее Маркус, — никогда не интересовали меня.




 Глава 5


 — Я хочу поговорить с миссис Брайт у себя дома, — заявил Маркус, сопровождая к выходу Ифигинию, Зою и Амелию. — Нам необходимо обсудить несколько вопросов наедине.
 Зоя и Амелия переглянулись и одновременно посмотрели на Ифигинию.
 — Не беспокойтесь, — быстро ответила та. — Берите мой экипаж. Я присоединюсь к вам позже.
 — Ты уверена? — Амелия с неприязнью покосилась на Маркуса.
 — Да, Амелия. — Ифигиния не больше кузины и тетушки догадывалась о возможной причине гнева Мастерса, однако считала центр Пэлл-Мэлл не лучшим местом для выяснений.
 — Отлично. — Зоя с опаской взглянула на Маркуса и кивнула Амелии:
 — Тогда мы поехали.
 Маркус молча смотрел, как Зоя и Амелия проследовали к маленькому элегантному экипажу. Две белые лошади были впряжены в легкую, украшенную золотом карету. Белые перья венчали заплетенные в косы гривы лошадей. Блестящая упряжь сияла в ярком свете весеннего солнца. На белой ливрее кучера горели золотые пуговицы.
 — Это ваш экипаж?
 — Как вы догадались?
 — Он похож на картинку из идиотской детской сказки.
 — К этому я и стремилась. Судя по описаниям, я поняла: ваш экипаж выглядит как карета злого тролля. Я стремилась создать нечто противоположное.
 — Злого тролля, говорите? Кто же в таком случае вы, моя дорогая миссис Брайт? Сказочная принцесса?
 — Уверяю вас, я не сказочная принцесса.
 — И на том спасибо. — Маркус сильнее сжал руку Ифигинии и быстро двинулся по тротуару вдоль улицы самых шикарных модных магазинов. — Сейчас у меня и без того хватает забот.
 Ифигиния уперлась в тротуар каблуками своих почти детских белых туфелек:
 — Если вы хотите обсудить со мной ваши проблемы, милорд, вам следует идти помедленнее. Я не собираюсь нестись галопом по всей Пэлл-Мэлл.
 Маркус поморщился, но шаг замедлил.
 — Довольно с меня этого вздора! Кто вы такая, черт вас возьми, и что вы о себе думаете?!
 — Простите? — Ифигиния заботливо сложила свой белый кружевной зонтик. — Меня удивляет ваш тон, милорд. Я уже все объяснила вам вчера вечером.
 — Вчера вечером, — бросил Маркус, — я не сомневался, что вы разыграли весьма неглупую партию, дабы занять определенное место в высшем обществе.
 — Да, я знаю, что вы так решили.
 — Но сегодня утром случилось нечто, заставившее меня подумать, что вы заняты кое-чем посерьезнее забавного маскарада. Полагаю, вы отлично понимаете, о чем я говорю.
 Ифигиния попыталась выглядеть спокойной.
 — Я уже сказала вам, сэр. Я ищу человека, шантажировавшего мою тетю. Ничего не изменилось. Что же заставило вас прозреть сегодня утром?
 — Я не прозревал! Вы говорите так, будто мне что-то привиделось. Я просто в бешенстве!
 — О!
 Маркус холодно взглянул на нее:
 — Вам больше нечего сказать в свое оправдание?
 Ифигиния задумалась.
 — Если вас не затруднит, милорд, будьте так любезны, скажите откровенно, что же… что так возмутило вас?
 Маркус помолчал, как бы размышляя, стоит ей говорить или нет.
 — Сегодня я узнал, что один мой близкий друг стал жертвой шантажа.
 Ифигиния в изумлении воззрилась на него:
 — Боже милосердный! Получается, что все-таки шантажировали еще кого-то, кроме тетушки Зои? Действительно, очень интересная новость, милорд.
 — Неужели?
 — Сэр, мне непонятна причина вашего сарказма. На вашем месте было бы логично встревожиться, узнав, что я поведала вам чистую правду и что ваш друг тоже подвергся шантажу. Так почему же вы сердитесь на меня?
 — Думаю, вы сумеете найти логичное объяснение моему раздражению.
 — Простите?
 — Догадайтесь, миссис Брайт.
 Ифигиния раскрыла рот. Теперь в голосе Маркуса слышалось нечто большее, чем просто сарказм. Граф был оскорбительно груб с ней. Поймав на себе восхищенные взгляды трех слоняющихся без дела денди, Ифигиния мгновенно взяла себя в руки, приняла беззаботный вид и отгородилась от зевак кружевным зонтиком.
 — Это просто глупо, милорд. Почему вы меня обвиняете?
 — Потому, что вы очень похожи на вымогательницу, миссис Брайт.
 — Что?! — Она резко остановилась. Вырвав руку, повернулась лицом к Маркусу. — Вы заходите слишком далеко, сэр! За кого вы меня принимаете?!
 — За умную, хитрую маленькую авантюристку, — вкрадчиво шепнул Маркус, но под этой вкрадчивостью слышалась ледяная неумолимость. — Вчера вечером меня позабавила ваша глупая игра.
 — Милорд, ради Бога!
 — Я был готов даже позволить вам продолжать ее, ибо вы, наверное, самая интересная женщина, которая встречалась на моем пути. Однако сегодня утром, узнав всю правду, я понял, что вы не так уж забавны.
 — Не так уж забавна?! Это уже переходит все границы, это уже слишком — даже после всех тех глупых, идиотских, оскорбительных слов, которые я выслушала от вас, милорд! Не собираюсь больше стоять здесь и выслушивать ваши обвинения! — Ифигиния резко повернулась на каблучках. До нее донесся ехидный смех бездельников-денди.
 Маркус с силой схватил ее за руку:
 — Не так быстро. У меня есть еще несколько вопросов к вам.
 — А у меня есть дела поважнее, чем отвечать на ваши оскорбительные вопросы!
 — Что еще за дела?
 — Искать вымогателя, например, — прошипела Ифигиния. — Пустите меня, милорд, или, обещаю вам, я закричу.
 — Черт вас возьми, миссис Брайт! Лучше оставьте свои штучки. — Маркус с силой развернул ее и поставил лицом к себе. — Если, конечно, не хотите, чтобы уже вечером свежие сплетни о нашей маленькой размолвке разнеслись по всему городу.
 — Какое мне дело до этого? Весь город и так говорит о нас с вами!
 — Уж поверьте мне на слово — на сей раз сплетни будут совсем другого характера. Так что если хотите устроить скандал на виду всей Пэлл-Мэлл, то имейте в виду — я готов.
 — Вы угрожаете мне, милорд? — вспыхнула Ифигиния.
 — А как вы думали? Если вы не пожелаете хотя бы внешне выглядеть, как подобает леди, — клянусь, я тоже не стану играть в джентльмена. Только попытайтесь уйти — я просто взвалю вас себе на плечо и унесу куда-нибудь, где мы без свидетелей продолжим наш разговор.
 Ифигиния задохнулась от негодования:
 — Вы не посмеете!
 — Заключим пари, Ифигиния? — нежно спросил Маркус… Подозрительно нежно. — Вчера вечером мне ничего не стоило вынести потерявшую сознание леди из бальной залы Фенвиков. Почему бы мне сегодня для разнообразия не пронести ее на плече, как мешок с углем?
 Ифигиния трезво взвесила свои возможности. Число направленных в ее сторону взглядов росло с угрожающей быстротой. Уже не одна голова с любопытством повернулась к ней. Уже не одна пара ушей навострилась в желании уловить обрывки пикантнейшей ссоры между графом Мастерсом и его новой любовницей.
 Желваки, игравшие на скулах Мастерса, и неумолимо сжатые губы яснее всяких слов свидетельствовали, что он в ярости. Было совершенно очевидно: если она не подчинится, Маркус устроит безобразную сцену на виду у всей улицы.
 — Очень хорошо, милорд. — Ифигиния выдавила улыбку и легонько коснулась пальчиком рукава графа. — Если вам угодно играть роль злого тролля, пусть будет по-вашему.
 — Вы правы. Мне не так уж редко приходилось играть эту роль, и, уверяю вас, я способен устроить поистине потрясающее представление.
 — Ни секунды не сомневаюсь. Хочу, чтобы вы знали, сэр, во время прошлогоднего путешествия по континенту мне не раз приходилось сталкиваться с неджентльменским поведением некоторых мужчин. У одного мерзкого уличного воришки тоже были отвратительные манеры, милорд.
 — Возможно, настанет время, когда и я смогу чему-нибудь подучиться. Говорят, путешествия способствуют расширению кругозора. А теперь пойдемте, мы привлекаем слишком большое внимание.
 Он еще крепче взял под руку Ифигинию и быстро двинулся вниз по Пэлл-Мэлл.
 — Люди смотрят на нас!
 — Вам пора уже привыкнуть к всеобщему вниманию. А теперь попробуйте убедить меня, что я глубоко ошибался, назвав вас вымогательницей.
 — Как вам вообще такое пришло в голову?
 Маркус покосился на нее:
 — Вы определенно неглупая особа. Вы тщательно изучили мой характер — настолько тщательно, что сумели одурачить весь наш свет, выдав себя за мою любовницу.
 — У всех есть свои маленькие способности.
 — Ваши странные способности убедили меня в том, что вы способны зайти слишком далеко в изучении чужого прошлого. Вы способны доискаться до сведений, пригодных для, шантажа.
 Ифигиния едва сдерживала ярость.
 — Вы имеете в виду сведения, которыми шантажировали вашего друга?
 — Совершенно верно.
 — Я не способна на подобное. — Она чувствовала боль, почти такую же сильную, как гнев. Почему? Она не находила ответа. Ифигиния отдавала себе отчет в том, что в сложившихся обстоятельствах ужасные выводы Маркуса вполне логичны. И все же она чувствовала себя глубоко оскорбленной. — Если бы вы знали меня лучше, милорд, вы никогда бы не предъявили мне таких ужасных обвинений.
 — Однако я вас вообще не знаю, не правда ли? Я знаю вас несоизмеримо хуже, чем вы меня. И это начинает меня серьезно беспокоить.
 — Я не вижу никакой возможности убедить вас в своей невиновности, поэтому не стану унижаться!
 — В таком случае вопрос остается открытым, моя дорогая. — Едва заметным кивком Маркус поприветствовал знакомого, кланявшегося ему от дверей табачного магазина.
 Ифигиния притворилась, будто пристально разглядывает перчатки, выставленные в соседней витрине. Она заметила жадное любопытство в глазах знакомого Мастерса. Еще по крайней мере дюжина любопытных взоров сверлила ее спину.
 Да, в Лондоне не так-то просто остаться наедине! Здесь нельзя пожаловаться на недостаток внимания — тем более если речь идет о женщине, чье имя каким-то образом связано с именем графа Мастерса.
 Это почти столь же ужасно, как в Дипфорде, с горечью подумала Ифигиния. Но в Лондоне по крайней мере никто не заставляет ее выслушивать нудные проповеди викария и советы новых родственничков сестры.
 Ифигиния с трудом заставляла себя выслушивать поучения Мастерса.
 — Вы слишком все усложняете, милорд, — выдавила она. — Мне кажется, вы вообще очень тяжелый человек.
 — Несмотря на неприятности, которыми грозит вам наша история, не сомневайтесь в одном: до тех пор пока я не найду решения, нам с вами придется проводить очень много времени наедине друг с другом.
 — Объяснитесь, милорд?
 — Это значит, что, пока я не получу доказательств вашей непричастности к шантажу, вы всегда будете рядом. — Маркус недобро улыбнулся. — Я не спущу с вас глаз, мадам. Какая удача, что, выбирая воображаемого любовника, вы остановились именно на мне! Вы дали превосходный повод находиться всегда с вами рядом.
 — А вдруг я сама решу положить конец этому маскараду?! — взорвалась Ифигиния.
 — Уже слишком поздно отказываться от своей роли в очаровательной пьеске. — Маркус кивком поприветствовал еще одного знакомого. — Вы слишком далеко зашли, мадам.
 — В таком случае предупреждаю вас — я намерена любой ценой продолжить свое расследование. Я собираюсь найти вымогателя!
 — Какое странное совпадение! Я поставил себе точно такую же цель.
 Сверкнув глазами, Ифигиния с минуту молча разглядывала графа.
 — И мы будем продолжать притворяться?
 — Да. — Маркус поклонился, приветствуя пожилую даму, выходившую из книжного магазина:
 — Миссис Осворс!
 — Мастерс!
 Ифигиния тоже узнала даму с пронзительными глазами-бусинками и выжала вежливую улыбку:
 — Добрый день, миссис Осворс.
 — Добрый день, миссис Брайт. — Миссис Осворс бросила проницательный взгляд на Мастерса. — Прелестный день, милорд, не правда ли?
 — Безусловно, — ответил тот.
 — Надеюсь увидеть вас обоих сегодня вечером на балу у Лартмора, — пропела пожилая дама.
 — Вряд ли, — равнодушно ответил Мастерс.
 — А вот я собираюсь приехать! — живо воскликнула Ифигиния. Краем глаза она заметила, как неодобрительно поморщился Маркус, и улыбнулась еще ослепительнее. — Я слышала, у лорда Лартмора очень богатая коллекция античных статуй.
 — Да, кажется, это действительно так, — неохотно подтвердила миссис Осворс. — Мой муж вскользь упоминал о коллекции. Сама никогда не видела этих статуй, я не очень интересуюсь древностью. Надеюсь, вы извините меня, но мне пора идти.
 — Конечно, конечно, — закивала Ифигиния.
 — Я собираюсь встретиться с женщиной, которую порекомендовало мне агентство «Вичерлей». Вы же знаете, я ищу новую компаньонку.
 — Нет, я не знала, — покачала головой Ифигиния.
 — Если хотите услышать всю правду, то моя последняя компаньонка — молоденькая пустоголовая штучка — два дня назад сбежала с каким-то неизвестным молодым человеком. Только вообразите себе! И это после всего, что я сделала для девчонки! Неблагодарная мерзавка! Теперь я ищу женщину постарше… До вечера, мои дорогие.
 — До вечера, миссис Осворс, — раскланялась Ифигиния. Маркус хранил гробовое молчание до тех пор, пока пожилая дама не удалилась на приличное расстояние.
 — Зачем вам ехать к Лартмору? Там будет скука смертная!
 — По двум причинам, — оживилась Ифигиния. — Во-первых, я действительно сгораю от желания познакомиться с коллекцией Лартмора.
 — Он подпускает к ней только ближайших друзей и, естественно, тонких знатоков.
 — Надеюсь, он и мне окажет подобную честь.
 — Вас вряд ли заинтересуют сокровища Лартмора. Подавляющее большинство его скульптур — жалкие подделки.
 Ифигиния мгновенно позабыла, что несколько минут назад Мастерс обвинял ее во всех смертных грехах.
 — Так вы видели его коллекцию?
 — Разумеется, и, поверьте мне на слово, в ней нет ничего интересного для подлинного знатока.
 — Какое разочарование! А я так мечтала взглянуть на его статуи!
 — Пожалейте время. Какова вторая ваша причина?
 — Провести расследование, что же еще? Имя лорда Лартмора значится в моем списке, ибо он связан и с вами, и с тетей Зоей. Кроме того, перед отъездом в Йоркшир вы играли с ним в карты.
 Маркус снова внимательно посмотрел на нее:
 — Вы многое знаете обо мне, не правда ли?
 — Я уже говорила, что всесторонне изучила вашу жизнь.
 — Лартмор не вымогатель, мадам.
 — Откуда такая уверенность?
 — Он слишком богат. Ему незачем прибегать к шантажу.
 — А если удача отвернулась от него?
 — Сомнительно, — протянул Маркус. — Но сегодня я как раз обедаю в своем клубе. Потом придется сыграть несколько партий в карты… Чего только не услышишь за карточным столом! Попробую узнать, есть ли хотя бы отдаленный намек на финансовые проблемы Лартмора.
 — Как бы хотела я сыграть в карты в вашем клубе! — вздохнула Ифигиния. — Трудно даже представить, сколько интересного я смогла бы выведать!
 — И не заикайтесь! — оборвал ее Мастерс. — Вам прекрасно известно, что это исключено. Встретимся часов в одиннадцать вечера на балу у Ричардсонов — там сообщу вам, что мне удалось узнать.
 — Пытаетесь отговорить меня от посещения Лартморов, милорд?
 — Миссис Брайт, давайте внесем полную ясность: я не прошу, а приказываю вам не появляться там.
 — Хм-м… Осмелюсь задать вам вопрос, милорд.
 — Слушаю.
 — Вы можете прямо сказать мне, как вымогатель шантажировал вашего друга?
 — Нет, не могу, — резко ответил Маркус. — Неужели вы рассчитываете, что я открою вам чужую тайну?
 — Нет, конечно же, нет! Но если бы я узнала секрет вашего друга, то смогла бы сравнить его с тем, чем шантажировали тетю. По-моему, здесь должно быть определенное сходство.
 Маркус прищурился. Сам того не ожидая, он почувствовал себя заинтригованным.
 — Не думаю, чтобы и вы, в свою очередь, были готовы поделиться со мной тайнами леди Гатри.
 — Нет…
 — А раз так, я продолжаю сомневаться в том, что ее вообще кто-то шантажировал.
 Ифигиния надменно улыбнулась ему:
 — Как вы можете ожидать откровенности с моей стороны, когда сами ясно даете понять, что ни на йоту не доверяете мне?
 Железная рука Маркуса еще сильнее стиснула ее локоть.
 — Ваше недоверие может серьезно осложнить нашу общую задачу.
 — Вне всякого сомнения, — согласилась Ифигиния. — А ваше недоверие ко мне определенно сведет на нет все наши усилия.
 Маркус неожиданно улыбнулся:
 — Но для того чтобы сломать барьеры взаимного недоверия, миссис Брайт, нам с вами нужно поближе познакомиться друг с другом.
 — И каким же образом?
 — Во-первых, мне до сих пор ничего не известно о мистере Брайте.
 — Простите, сэр?
 Маркус вздернул бровь:
 — Я говорю о вашем покойном муже.
 — Ах о нем…
 — Похоже, вы не слишком скорбите о его кончине?
 — Он не хотел бы этого. — Ифигиния взволнованно сглотнула. Нужно приучить себя видеть в графе Мастерсе серьезного противника, напомнила она себе. — Мой муж всегда считал, что человек должен оставлять позади свои утраты и горести… После соблюдения соответствующего траура, естественно.
 — Естественно… А по мистеру Брайту траур был соответствующим?
 — Разумным, милорд, учитывая наши обстоятельства. Мой муж был значительно старше меня, — пролепетала Ифигиния.
 — Понятно.
 — Он прожил очень яркую и активную жизнь.
 — Представляю, насколько возросла его активность после женитьбы на вас.
 Ифигиния грозно взглянула на него:
 — Я не собираюсь продолжать обсуждение этой темы. Надеюсь, вы поймете меня, милорд. Мне слишком тяжело.
 — Да, конечно, — кивнул граф.
 — Кому, как не вам, понять меня, сэр. Кажется, у вас тоже есть правило, запрещающее обсуждать прошлое. Или я ошибаюсь?
 — Нет, миссис Брайт, не ошибаетесь. У меня есть такое правило.
 — Сама я не люблю правила, но под этим готова подписаться в любую минуту. — Ифигиния заметила любопытную вывеску на углу маленькой улочки, убегавшей в сторону от Пэлл-Мэлл. — Ой, смотрите! Музей доктора Хардстаффа. Мистер Хоут как-то упоминал о нем.
 — С чего бы это?
 — Он говорил, что лорд Торнтон недавно получил консультацию у доктора Хардстаффа, — рассеянно ответила Ифигиния, изучая вывеску.
 МУЗЕЙ ДОКТОРА ХАРДСТАФФА.
 Богини мужской силы.
 Познайте тайну и могущество древних богинь!
 Маркус покосился на вывеску.
 — Вряд ли вас может заинтересовать этот музей, Ифигиния.
 — Но я всегда и везде интересуюсь древностями. — Ифигиния, увлекаемая Маркусом вниз по улице, повернула голову, чтобы еще раз взглянуть на вывеску. Потом наморщила лоб:
 — Кажется, я не знаю античной богини, покровительствующей мужской силе.
 — Вы удивляете меня, мадам. Я думал, вам известны ответы на все вопросы.
 Около десяти вечера Маркус встал из-за карточного стола своего любимого клуба. Несмотря на выигрыш — а граф почти всегда выигрывал в вист, — настроение у него было прескверное.
 Он не получил никакого удовлетворения от выигрыша. Разве можно войти в азарт, если твои пьяные партнеры едва держат карты?
 Но беспокойство, сжигавшее графа, не имело ничего общего с вистом. Оно поселилось в его душе после встречи с Анной, а разговор с Ифигинией лишь усилил это чувство. Здравый смысл убеждал Маркуса, что он не должен ни в чем доверять этой женщине, — но страстное желание оказалось сильнее всякой логики и доводов разума.
 Он хотел Ифигинию.
 Маркус бросил взгляд на массивные высокие часы. Скоро придет время разыскивать Ифигинию на балу у Ричардсонов. Интересно, чем она занималась весь вечер? Наверное, своим глупым расследованием или же расставляла сети для новой жертвы.
 Можно лишь посочувствовать незадачливому мистеру Брайту, усмехнулся Маркус. Мужчина, женившийся на Ифигинии, обречен на преждевременную старость…
 — Я не сомневался, что найду вас здесь, Мастерс.
 Маркус оглянулся и едва не выругался при виде мужа Анны — лорда Сэндса.
 Он не сомневался, чти при иных обстоятельствах мог бы находиться в прекрасных отношениях с Эдвардом Сэндсом, мужчиной, воплощавшим надежность и неподкупную честность. Лорд принадлежал к людям, которых хорошо иметь рядом в рукопашном бою… К тем людям, с которыми можно вести общее дело.
 Но Маркус прекрасно понимал, что у него нет никакой возможности рассчитывать на дружбу Сэндса, пока Анна со своей тайной стоит между ними.
 — Добрый вечер, Сэндс, — вежливо поклонился Маркус. — Что привело вас сюда? Вы редко посещаете этот клуб.
 — Я искал вас. — Открытое добродушное лицо Сэндса сейчас было жестким и неумолимым, словно высеченное из камня.
 Маркус ничуть не удивился — и все же он надеялся избежать ссоры.
 — Чем обязан?
 Сэндс судорожно сжимал и разжимал кулаки.
 — Оставьте в покое Анну, разрази вас гром! Я знаю, что сегодня утром вы встречались с ней в парке! Я не потерплю этого!
 — Анна — мой давний друг, — мягко ответил Маркус, — о чем вам прекрасно известно.
 — Слушайте, Мастерс, слушайте меня внимательно! Что бы ни было у вас с Анной до нашей с ней встречи — дело ваше. Но, слава Богу, она выбрала меня. Она моя жена, и я не позволю вам втягивать ее в свои игры, ясно?
 — Если бы вы хоть немного знали меня, Сэндс, вы бы обратили внимание на одно из моих правил — я никогда не вступаю в связь с девственницами и чужими женами. Поверьте, я никогда не нарушаю своих правил, Сэндс.
 — Слышал я о ваших так называемых правилах, — грубо оборвал его Эдвард. — Молва утверждает, будто правила позволяют вам волочиться за самыми привлекательными вдовами нашего общества. Но все также уверены, что Анна является исключением из ваших правил.
 — Вам не следовало бы слепо доверяться сплетникам.
 — Если я снова услышу о ваших встречах наедине с моей женой — клянусь, пришлю вам вызов! Я не шучу, Маркус. Уверяю вас, я неплохой стрелок.
 — Я вам верю, — невозмутимо отвечал Маркус.
 — Кажется, однажды вы уже убили на дуэли своего противника, но это не остановит меня!
 — Я не имею ни малейшего желания встретиться с вами на рассвете, Сэндс.
 — В таком случае оставьте в покое мою жену.
 — Анна рассказала вам о нашем свидании?
 — Ей незачем было рассказывать. Я услышал обо всем от близкого знакомого, которому сболтнул еще кто-то, видевший ранним утром вас обоих в парке.
 Маркус пожал плечами:
 — Даю вам слово чести, у меня нет никаких намерений в отношении вашей жены. Раз уж вы так доверяете сплетням, то должны знать — большую часть своего времени я провожу сейчас в обществе обворожительной вдовы миссис Брайт.
 — Я слышал о так называемой леди Звездный Свет. Кажется, она вполне под стать вам, Мастерс, и, если у вас осталась хоть капля здравого смысла, займитесь-ка лучше этой особой.
 — Именно к этому я и стремлюсь всей душой. — Маркус еще раз взглянул на часы. — Надеюсь, вы извините меня, Сэндс, но у меня как раз назначено свидание с леди Звездный Свет. Она ждет меня у Ричардсона. Спокойной ночи, Сэндс. — Маркус вежливо склонил голову и вслед за Эдвардом проследовал к выходу.
 «Ифигиния сделала все, чтобы осложнить мою жизнь, — раздраженно подумал Мастерс, садясь через несколько минут в свой черный экипаж. — Теперь еще, в довершение ко всему, придется иметь дело с ревнивым мужем».
 Полтора часа спустя Маркус сбегал вниз по широким ступеням особняка Ричардсонов. Он больше не размышлял о проблемах, которые внесла в его жизнь Ифигиния. Он был в бешенстве.
 Он не предполагал, что Ифигиния посмеет ослушаться его приказа встретиться на балу у Ричардсонов. Граф Мастерс не привык, чтобы пренебрегали его приказами.
 Но было нечто и еще более ужасное.
 У Маркуса возникли самые серьезные подозрения, что Ифигиния все-таки отправилась к Лартморам. И мысль об этом больше всего раздражала Маркуса.
 В нерешительности он постоял перед своим экипажем. Лондонские улицы сейчас, должно быть, забиты каретами и колясками. Полночный час в разгар сезона всегда считался самым оживленным временем. Все, кто имеет хоть какое-то отношение к высшему свету, в это время куда-то спешат, едут, бегут, торопясь успеть с одного приема на другой. Если ехать в карете, можно запросто потратить минут сорок, а то и больше, добираясь до особняка Лартмора.
 — Я отправлюсь пешком, — бросил Маркус Динксу. — Жди меня у Лартморов.
 — Отлично, милорд, — глухо донесся из кареты голос Динкса. — Будьте осторожны. Всякое может случиться ночью.
 — Я буду внимателен.
 Маркус быстро двинулся вдоль людной улицы. Тусклый свет недавно установленных в этой части города газовых фонарей освещал его путь.
 Навстречу ему попадались компании подвыпивших денди, спешивших в игорные дома Сент-Джеймса; пестро одетые хлыщи, поджидающие театральных актрис; молодые люди с байроновской скукой в глазах — они искали пикантных приключений. Маркус всей душой надеялся, что его Беннет не принадлежит к этому кругу.
 То здесь, то там из темных дверей зазывали прохожих проститутки. Угрюмый малый в шляпе и мешковатых панталонах пристально оглядел дорогой костюм Маркуса, сшитый у лучших лондонских портных, но так и не решился выйти на свет из темной аллеи.
 Не прошло и четверти часа, как Маркус уже поднимался по ступеням лартморовского особняка. Слуга, стоявший у входа в зал, низко поклонился, даже не спросив приглашения на бал.
 Маркус проследовал на балкон, откуда обозревалась вся зала. Положив руки на барьер, он осмотрел блестящее общество, выискивая стройную фигурку, одетую в девственно-белое.
 — Вы найдете ее в зале скульптуры, Мастерс. Лартмор пригласил ее осмотреть свою коллекцию, — со смешком посоветовал подошедший Герберт Хоут. — Но не волнуйтесь, она не сомневается, что справится с ним.
 Маркус обернулся и сурово посмотрел в веселое лицо Герберта. Они не были близко знакомы, но Маркус отлично знал этот тип мужчин. Хоут относился к безобидным шутникам.
 — Откуда вам известно, где сейчас миссис Брайт?
 Хоут привалился круглым бедром к барьеру, пухлой рукой поднес к губам бокал шампанского и отхлебнул глоток.
 — Я находился рядом с ней, когда она попросила у Лартмора разрешения осмотреть его статуи.
 — Ясно.
 — Вам же известно, она прекрасный знаток классической скульптуры и архитектуры.
 — Да, мне известно.
 — Сколько раз мы с ней увлеченно обсуждали эту тему! Недавно миссис Брайт одолжила мне свой экземпляр монографии Грайсона «Иллюстрации классических древностей». Вы не читали?
 — Нет, не читал. — У Маркуса не было никакого желания выслушивать, как другой мужчина — пусть даже такой безобидный, как Хоут, — распинается о своей близкой дружбе с Ифигинией. — Простите.
 Герберт понимающе взглянул на него:
 — Я пытался намекнуть миссис Брайт, что ей не следует смотреть на лартморовские статуи, но разве ее убедишь? На своем опыте я уже успел увериться в тщетности всех попыток заставить ее отказаться от задуманного.
 — Да, так может показаться. — Маркус сделал шаг в сторону.
 — Примите мои поздравления, сэр. Миссис Брайт — самая очаровательная женщина нашего круга. Что касается меня, то мне всегда нравились женщины, умеющие казаться не такими, какие они есть на самом деле.
 Маркус резко остановился. Обернулся к Хоуту:
 — Что вы, черт возьми, имеете в виду?
 Герберт поднял бокал и отпил добрый глоток шампанского.
 — Прошу меня простить. Ни в коей мере не хотел оскорбить вас, поверьте. Я имел в виду лишь некую таинственность миссис Брайт, только и всего. Это придает волнующую неуловимость облику женщины, не правда ли?
 — Миссис Брайт является загадкой лишь для непосвященных, — очень мягко ответил Маркус. — Для меня же она ясна, как открытая книга. Мы понимаем друг друга с полуслова.
 — Конечно… — Хоут озадаченно приподнял бровь. — Тогда вам, без сомнения, понятен и ее горячий интерес к лартморовской коллекции. Честно скажу, для меня это было неожиданностью…
 Был ли Герберт и в самом деле совершенно безобиден или совсем наоборот — Маркус испытывал почти непреодолимое желание сбросить его с балкона. Впрочем, в этом не было никакого смысла… Герберт Хоут всего-навсего произнес вслух то, о чем думали сейчас все, кто знал о визите Ифигинии в скульптурную галерею.
 Маркус повернулся на каблуках и молча удалился. Ему не надо было объяснять, где искать Ифигинию.
 Все мужчины высшего света прекрасно знали, что собой представляет коллекция эротической скульптуры лорда Лартмора.




 Глава 6


 — А вот эта называется «Экстаз». Обратите внимание на смело очерченные формы женского тела, моя дорогая миссис Брайт. — Лорд Лартмор любовно скользнул костлявой рукой по гигантской груди мраморной женщины. — Только великие мастера античности способны творить с такой безудержной мощью. — Он ущипнул мраморный сосок статуи. — Как жаль, что наши с вами современники давно потеряли эту энергию!
 Ифигиния судорожно сглотнула и уставилась на статую, пытаясь справиться с шоком. Она была прекрасно знакома с произведениями античной скульптуры. Но никогда еще ей не доводилось видеть ничего похожего на лартморовские статуи.
 Ее смущала даже не нагота полногрудой женщины, которую столь похотливо оглаживал Лартмор, — Ифигиния видела огромное количество обнаженных античных скульптур. Ее лишила дара речи странная поза статуи.
 Мраморная женщина сидела верхом на обнаженных чреслах полулежащего мужчины. Ее широко раскинутые бедра бесстыдно демонстрировали ложбинку между ягодицами. Изогнутая спина, запрокинутая назад голова, закрытые глаза и широко разинутый рот женщины могли означать лишь одно — полный экстаз. Ее партнер, по-видимому, испытывал то же самое — так высоко вздымались его каменные бедра. Скульптор сделал все, чтобы подчеркнуть, насколько глубоко вонзил он свое мраморное копье в лоно подруги.
 — Весьма необычно, — слабо выдохнула Ифигиния, надеясь лишь на то, что тусклый свет лампы скроет ее пылающие щеки.
 — И как возбуждает страстные чувства, не правда ли? — Слабым жестом Лартмор обвел призрачно освещенную комнату. Глаза его сверкали. — Вы сами можете судить, сколько уникальных и необычайных образцов хранится в моей коллекции. Я стремлюсь, чтобы каждый мой экспонат был окрашен подлинно языческой чувственностью.
 Ифигиния подумала о том, стоит ли прямо заявить ему, что ни одна из его статуй не является образцом подлинной классики. Решила не торопиться и еще раз объективно взглянуть на ближайшие несколько скульптур.
 Это было не просто. Слабый свет лампы лишь подчеркивал основной признак, по которому были собраны изваяния в коллекции. Все статуи изображали мужчин и женщин, сплетенных в самых интимных и откровенных позах.
 …Вот полная женщина стоит, опираясь на колени и локти, пышные ягодицы ее высоко подняты вверх. Склонившийся сзади мужчина с силой вонзается в нее, стиснув руками ее бедра.
 — «Необузданная страсть», — прошептал Лартмор. — Одна из моих любимиц.
 — Не сомневаюсь. — Ифигиния не смогла найти другого ответа.
 — А вот эта, рядом с нею, — «Вкус восторга»…
 Ифигиния увидела женщину, сидящую на скале. Мужчина скорчился между ее широко разведенными ногами, лицо его утонуло в полных мраморных бедрах.
 — Понятно…
 — А вот эту я назвал «Эликсир жизни». — Лартмор коснулся мраморной ноги и призывно улыбнулся Ифигинии.
 Та нахмурилась, всматриваясь в скульптурную группу. Сначала ей показалось, что женщина молится. Но, хорошенько присмотревшись, Ифигиния возмущенно вспыхнула — оказывается, во рту статуя держала очень длинный фаллос.
 — О Господи! — беспомощно прошептала Ифигиния.
 — Особенно мне нравятся мои последние приобретения. — Лартмор провел ее в дальний конец зала, где стояло несколько статуй. Он так и сиял восторгом и гордостью. — Мне было бы очень интересно услышать ваше мнение, миссис Брайт. Всем известно, что вы знаток подобных вещей.
 Первой реакцией Ифигинии было облегчение. Скульптуры показались ей гораздо более пристойными, чем предыдущие, — по крайней мере они были одеты. Несколько успокоившись, Ифигиния подошла поближе, чтобы лучше рассмотреть слабо освещенные изваяния. Вот скромно одетая юная девушка сидит на каменной скамеечке. Рядом с ней изысканный юноша. Похоже, они ведут вежливую беседу.
 И тут Ифигиния заметила, что рука мужчины, забравшись под юбку девушки, ласкает там ее ногу.
 — И как назвали эту скульптуру? — смущенно спросила она.
 — Вся серия называется «Нарушение обета целомудрия». Вы увидите, что каждая последующая группа запечатлевает все новые и новые этапы интимного сближения, пока наконец в последней дело не увенчается полным успехом. Забавно, не находите?
 Ифигиния искоса посмотрела на Лартмора. Она заметила странный блеск в бесцветных глазках лорда. Его лысина покрылась испариной. Он придвинулся так близко, что его тощее бесплотное тело уже касалось ее белых юбок.
 Самое время вернуться в бальный зал. Мастерс оказался абсолютно прав, как бы ни хотелось Ифигинии это отрицать. Она совершила серьезную ошибку, придя сюда. Нужно было найти какой-нибудь другой способ обыскать библиотеку Лартмора.
 Ифигиния решительно откашлялась:
 — Вы хотели услышать мое мнение, милорд. Боюсь, мне придется разочаровать вас — все ваши статуи являются всего-навсего; жалкими подделками классического стиля.
 — Моя дорогая миссис Брайт, как вы можете так говорить?! — Казалось, Лартмор был поражен в самое сердце.
 — Если быть предельно откровенной, то и стиль не имеет ничего общего с античным. Я не вижу ни малейшего сходства ваших статуй с греческими, римскими или египетскими классическими образцами.
 — Миссис Брайт, вы, безусловно, глубоко заблуждаетесь!
 — Нет, сэр, я не заблуждаюсь. Уверяю вас, я видела огромное количество подлинно классических статуй, и ни одна из них даже отдаленно не напоминает ваши.
 Лартмор прижал руку к сердцу:
 — Я уничтожен! — И незаметно шагнул ближе к Ифигинии.
 — Надеюсь, статуи обошлись вам не слишком дорого. — Она ловко увернулась. — В противном случае вас бессовестно обманули.
 — Миссис Брайт, позвольте показать вам остальные экспонаты. — Лартмор протянул к Ифигинии костлявую руку с длинными, как щупальца, пальцами.
 — К сожалению, у меня нет больше времени. — Ифигиния отстранилась и шагнула в сторону.
 — Но я настаиваю, — возразил Лартмор и протянул к ней свои когти.
 Ифигиния подхватила юбки и кинулась бежать.
 Она обогнула каменного юношу, стоявшего на коленях позади согнувшейся женщины; пронеслась мимо мраморных любовников, совокуплявшихся на вершине пьедестала, — и с разбегу врезалась в огромную неподвижную фигуру, преградившую ей путь.
 Фигура определенно была не из камня, хотя по твердости не уступала всем собранным в зале экспонатам.
 — Маркус!
 Реакция Ифигинии оказалась мгновенной и инстинктивной. Ослепительно улыбнувшись, она пошатнулась и схватила Мастерса за руки, чтобы сохранить равновесие.
 — Не могу описать, как я счастлива видеть вас, милорд!
 — Я искал вас, миссис Брайт. — Маркус не смотрел на нее, его взгляд был прикован к Лартмору. — Мне казалось, мы с вами договорились о встрече у Ричардсонов.
 — Да, конечно, я как раз собиралась отправиться туда, милорд. — Ифигиния грациозно дотронулась до прически, словно проверяя, на месте ли вплетенные в локоны белые розы. — Лорд Лартмор любезно предложил мне осмотреть свою коллекцию, поэтому я несколько задержалась.
 — Понятно.
 Ифигиния содрогнулась от угрозы, прозвучавшей в его голосе, и попыталась предотвратить назревающий скандал.
 — Ну что ж, если вы уже здесь и я готова идти, то почему бы нам не откланяться?
 — Сию секунду, — спокойно ответил Мастерс, — но сначала я должен кое-что прояснить для себя.
 — Мастерс, уверяю вас, у меня не было никаких дурных намерений в отношении миссис Брайт, — поспешил оправдаться Лартмор. — Мы просто осматривали мою коллекцию. Я хотел услышать авторитетное мнение миссис Брайт относительно статуй, ничего более…
 — Ничего более… — зловещим эхом отозвался Маркус.
 — Абсолютно ничего! — Под грозным взглядом графа Лартмор, казалось, стал еще тоньше и бесплотнее. Просунув костлявый палец под галстук, он нервно пытался ослабить тугой накрахмаленный узел. — Мы как раз заканчивали осмотр, Мастерс… Я уже собирался проводить миссис Брайт в бальную залу.
 — Надеюсь, больше «осмотров» не понадобится?
 — Нет-нет, конечно же, нет! — Лартмор бросил отчаянный взгляд на Ифигинию.
 — Я высказала лорду Лартмору свое мнение относительно его коллекции, — холодно проговорила она. — К сожалению, скульптуры оказались очень низкого качества. Полное отсутствие подлинно античной чувственности.
 — Превосходно, — ласково ответил Маркус, — но, кажется, я уже предупреждал вас о том, что эти низкопробные статуи не должны заинтересовать истинного знатока.
 — Ах да! — быстро воскликнула Ифигиния. — Вы, конечно, предупреждали меня, милорд, но я отношусь к людям, предпочитающим делать собственные выводы.
 — Возможно, вам будет полезно научиться внимательнее прислушиваться к советам, которые вам предлагают, мадам.
 Ифигиния нахмурилась, но решила промолчать. Внутренний голос подсказывал ей, что сейчас не самое лучшее время дать понять графу, что с недавних пор она вообще редко следует чьим бы то ни было советам. Довольно она натерпелась от советов в Дипфорде!
 — Надеюсь, вы извините меня. — Лартмор проскользнул между двумя совокупляющимися статуями и заспешил к выходу. — Я должен вернуться к гостям.
 Ифигиния сияющим взглядом проводила его до дверей. Когда Лартмор исчез, подобно призраку, она резко повернулась к Маркусу:
 — Я бы не сказала, что вы предлагали мне свой совет, милорд. По-моему, это было нечто иное. Ваш так называемый совет скорее напоминал не допускающий возражений приказ.
 Маркус шагнул ближе. Лицо его в тусклом свете лампы было безжалостно.
 — Вас никто не заставлял разъезжать по Лондону, выдавая себя за мою любовницу, не так ли?
 Ифигиния беспомощно захлопала ресницами и встревоженно отступила на шаг назад.
 — Да… да, думаю… можно сказать, это была моя собственная идея… Однако…
 — Позвольте мне кое-что объяснить вам. До тех пор пока вы будете разгуливать по лучшим домам Лондона в качестве моей подруги, вам придется чертовски хорошо исполнять свою роль.
 Напуганная угрожающей вкрадчивостью его голоса, Ифигиния сделала еще один осторожный шажок назад.
 — Но, милорд… вы же должны понимать — это всего лишь роль! То есть… я хочу сказать, что являюсь вашей любовницей только на словах.
 — Если хотите, чтобы я позволил вам и дальше разыгрывать этот спектакль, вам придется научиться буквально следовать моим советам.
 — Вы хотите сказать — вашим приказам, я правильно поняла? — вздернула подбородок Ифигиния.
 — Совершенно верно, мадам. Моим приказам.
 Ифигиния снова тихонько отступила назад. Нога ее коснулась холодного мрамора двух корчившихся от страсти фигур.
 — Я не привыкла исполнять мужские приказы.
 — Это заметно. Покойный мистер Брайт, очевидно, позволял вам мчаться куда вздумается закусив удила. Но вы глубоко ошибаетесь, если полагаете, что и я готов позволить вам делать из себя посмешище перед лицом всего общества.
 Ифигиния моментально почувствовала себя виноватей.
 — Милорд, я прекрасно понимаю, что моя игра ставит вас в весьма двусмысленное положение, но клянусь, я никогда не хотела унизить вас!
 — И затеяли все это лишь потому, что были убеждены в моей смерти, — подхватил Маркус.
 — Да, совершенно верно. И все же…
 — Вчера вечером я нашел вашу игру очаровательной. Сегодня же вечером вы зашли слишком далеко, и меня это больше не забавляет.
 Чувство вины перед Маркусом мгновенно улетучилось, уступив место ярости.
 — Я затеяла все это не для того, чтобы развлекать вас, милорд!
 Маркус угрожающе шагнул ей навстречу:
 — До тех пор пока мы не найдем решения нашей загадки, вы будете играть по моим правилам, мадам.
 — Вашим правилам?! — Отступать дальше было некуда, Ифигиния оказалась зажата между переплетенными телами мраморных любовников. — Сэр, я буду играть свою роль так, как я ее понимаю!
 — Нет, мадам, не будете. — Он сделал еще один шаг и уперся руками в ступню и плечо каменной фигуры. Ифигиния оказалась в капкане. — Характер вашей роли определяю я. И если она окажется мне не по вкусу — ее просто не будет. Разве я не прав?
 — Я думаю… можно сделать и другие выводы…
 — Я делаю выводы. Я создаю вашу роль. А поэтому именно я буду руководить вами.
 Маркус прижал свои губы к губам Ифигинии и притиснул ее к мраморному бедру статуи. Что мог значить короткий бессильный вздох, вырвавшийся из груди «миссис Брайт»? Ифигиния ухватилась за плечи Маркуса — скорее чтобы удержаться на ногах, а не чтобы оттолкнуть его. Дурманяще кружила голову тяжесть мужского тела, прижимавшего ее к холодному мрамору.
 Как и прошлым вечером, раскаленный дождь возбуждения пронесся по телу Ифигинии, и все ее чувства ожили и расцвели под этим ливнем. Она услышала стон — грубый, хриплый стон, исторгшийся из груди Маркуса. Он придвинулся ближе. Тело его было твердым, как у статуи, но гораздо, гораздо теплее.
 «Я только играю роль, — напомнила себе Ифигиния. — Откуда же вдруг взялись эти неподдельные чувства?»
 Затрепетав, она обвила руками его шею — так же, как прошлым вечером. Теперь она чувствовала каждую клеточку прижимавшегося к ней мужского тела… Такого прекрасного, такого сильного, такого настоящего.
 Она была захвачена врасплох страстным желанием, почти ослепившим ее своей силой. За эти чувства она не задумываясь отдала бы всю свою жизнь.
 Маркус оторвался от ее губ. В глазах его сверкало желание и неподдельное изумление.
 — Хотите свести меня с ума, мадам?
 Пальцы его легли на элегантную прическу. С наслаждением ощущая, как шелковые пряди заполняют его ладонь, он нежно запрокинул ее голову и приник страстным поцелуем к ее шее.
 Эта чувственная атака заставила Ифигинию затрепетать… А потом она с невесть откуда взявшейся страстью сама поцеловала Маркуса. Она сгорала от желания целовать, ласкать, чувствовать этого мужчину. Она наслаждалась вкусом его кожи, исступленно припадая к ней губами. Запах, исходивший от его тела, туманил голову. Сила его рук бросала в дрожь.
 — Маркус…
 — Вчера ночью я уже сказал вам, что ищу новую любовницу.
 Его рука скользнула вниз с талии Ифигинии, сильные пальцы коснулись ее бедра, нежно стиснули его, смяв белый шелк юбок. Ифигиния застонала, и тогда Маркус двинулся дальше, сжал в кулаке легкий шелк и откинул его прочь, полностью обнажив округлое нежное бедро.
 Ифигиния очнулась от прикосновения холодного мрамора к ноге. Открыла глаза — смущенная, растерянная.
 — Я не…
 — Тише. — Маркус закрыл ее рот поцелуем, заглушив слабый протест.
 Он прислонил ее к холодной статуе. Ласково погладил гладкую, затянутую в белый чулок ногу, сжал обнаженное бедро.
 Ифигиния вздрогнула от этого прикосновения. К ее удивлению, Маркус тут же остановился.
 — Мое прикосновение оскорбляет вас? Вашей нежной коже неприятны мои грубые руки?
 — Нет, — тихо прошептала она и прижалась к нему. — Мне нравятся ваши руки, сэр… — Она поцеловала Маркуса в подбородок. — Они такие…
 Она не могла найти нужного слова.
 — Какие? — Его жесткая рука ласкала ее бедра. Ифигиния задохнулась, зарывшись лицом в его плечо.
 — Такие возбуждающие… — прошептала она. Маркус расслабился.
 — Я рад, что вы возбуждены. — Он нежно поцеловал ее ухо, а пальцы все длили и длили настойчивую ласку.
 Ифигиния едва могла дышать. Никогда еще ни один мужчина не касался ее тела. Она была почти парализована новыми ощущениями.
 Но ведь Маркус видит в ней искушенную вдову, а не наивную девственницу. Нельзя дать ему заподозрить, что она совсем не знакома с любовной игрой.
 — Сэр, я не уверена, что мы выбрали лучшее время и место для подобных занятий. Кто-нибудь может зайти. — Ифигиния прекрасно отдавала себе отчет в том, что вовсе не хочет прерывать «подобные занятия». Она хотела лишь, чтобы граф не торопился. Но не могла же она прямо сказать, что ей нужно время, чтобы привыкнуть к новым для нее, пугающим требованиям страсти!
 — Успокойтесь, Ифигиния. Мы одни в этом зале. Никто не придет сюда.
 Не говоря ни слова, Маркус поднял ногу Ифигинии и перекинул через мраморную руку статуи. Легкие шелковые юбки скользнули вниз с ее бедра, полностью обнажая его. Рука Маркуса дерзко нащупала горячее влажное местечко между ее ногами.
 — Милорд! — тихо вскрикнула Ифигиния.
 Маркус впился поцелуем в ее рот, подавляя тихий испуганный крик. Руки его возбужденно ласкали ее тело.
 Ифигиния застыла. Пальцы ее впились в плечи Мастерса… Она опытная вдова, светская женщина…
 — Боже, да вы прекрасны, — хрипло прошептал Маркус. Удовольствие и что-то похожее на благоговение слышалось в его голосе. — Вы всегда откликаетесь с такой готовностью?
 Ифигиния хотела ответить, но обнаружила, что у нее куда-то пропал голос. Уткнувшись пылающим лицом в плечо Маркуса, она отрицательно покачала головой.
 — Нет? Значит, покойному мистеру Брайту не удавалось так разбудить в вас страсть?
 Не смея поднять головы, Ифигиния снова яростно затрясла головой:
 — Нет…
 Маркус медленно проник между нежными створками женственной плоти.
 — А ваши предыдущие любовники? Им тоже быстро удавалось сделать вас такой горячей, такой влажной?
 Ифигиния уже не владела собой. Пальцы ее так глубоко вонзились в плечи Маркуса, что, наверное, проткнули дыры в дорогой ткани фрака.
 — А, Ифигиния? — Он коснулся невероятно чувственного местечка.
 — Нет! — тихо взвизгнула она. — Нет, милорд. Право же, нет…
 — Их было много?
 Она едва могла соображать…
 — Много чего?
 О Боже, что делали там его пальцы! Они ласкали, они нежно тянули, они кружились вокруг источника блаженства. Казалось, все меж ее бедер сплелось в тугой сладостный узел.
 — Много ли было у вас любовников после кончины супруга? — Маркус чуть-чуть продвинулся в горячую глубину.
 — Нет! О нет!
 — Поэтому-то вы такая уютная. — Он нежно попробовал ее пальцем. — Такая узкая. Пожалуй, вы сожмете меня теснее, чем пара новых бриджей.
 Ифигиния понимала, что, если бы Маркус не поддерживал ее, не прижимал к мраморной статуе, она просто стекла бы на пол, словно вылепленная из расплавленного воска.
 — Боже милосердный, — прошептала она.
 Никогда в жизни она не вела себя столь безнравственно, столь чувственно-самозабвенно. Она была уже готова безоговорочно капитулировать перед неуправляемой артистической чувственностью, которую, по всеобщему убеждению, унаследовала от родителей.
 В Дипфорде Ифигинии то и дело приходилось выслушивать предупреждения — подобные же инстинкты у нее в крови, ей следует постоянно подавлять их, постоянно держать себя в руках. Но до встречи с Маркусом она, к своему глубокому разочарованию, не обнаруживала в себе ни малейшего проявления этих самых весьма любопытных инстинктов, которые ей следует безжалостно подавлять.
 — Я рад, что у вас не было длинной вереницы любовников после смерти супруга. — Маркус сжал зубами мочку ее уха. — Мне не нужны неопытные девицы, но в остальном я предпочитаю женщин, разборчивых в выборе своих любовников.
 — Я очень разборчива, сэр.
 — Что-то подсказывает мне, что покойный мистер Брайт был не слишком требователен к вам в любовных делах.
 — Ах нет! — шепнула Ифигиния, не в силах вздохнуть — пальцы Маркуса ласкали ее все быстрее и быстрее. — Нет, он не был… Он был… он был очень деликатным джентльменом.
 Знал бы он, что она имеет в виду!
 — Ну и напрасно! — Маркус проник еще глубже. — Уверяю вас, я не повторю подобной ошибки.
 Ифигиния вскрикнула. Казалось, все ее существо сжалось вокруг руки Маркуса. Она изо всех сил прижималась к нему, глубже зарываясь лицом в его плечо. Самые невероятные чувства переполняли ее.
 — Черт возьми! — выдохнул Маркус, когда Ифигиния забилась в его руках. — Так вот, значит, каков Звездный Свет на ощупь.
 Ифигиния лишилась дара речи. Чувствуя, что слабеет, она судорожно пыталась вздохнуть.
 Хриплый смех Маркуса был полон глубокого мужского удовлетворения. Он медленно высвободил свою руку, бережно поставил Ифигинию на ноги и принялся расстегивать бриджи.
 Ифигиния едва понимала, что он собирался делать.
 — Это было так удивительно, сэр…
 — Да. Просто замечательно. А самое интересное начнется, когда я войду в вас, мадам.
 — В меня? — Она тщетно пыталась сосредоточиться на его словах.
 — Не беспокойтесь, мадам. Я взял с собой кондом. Французский, естественно. Они ведь самые лучшие, вы согласны? Этот точно соответствует моим особенностям. После некоторого изучения предмета я решил внести изменения в оригинальный проект, чтобы…
 — Ради Бога, милорд…
 — Простите меня, — поморщился Маркус. — Здесь не время и не место для обсуждения чисто технических деталей. Порой мои интересы в науке и технике берут верх над природой. Простите меня и поверьте лишь в то, что я отлично позабочусь о вас.
 Ифигиния беспомощно молчала. Она слышала о кондомах. Очаровательная итальянская графиня однажды за чаем описывала им с Амелией эти приспособления. Новейшие модели изготовлялись из овечьих кишок и снабжались маленькими красными шнурочками.
 Тихие звуки раздались со стороны темного дверного проема. Женский смешок… Мужское шиканье и снова пьяный смех.
 — Проклятие! — Маркус принялся быстро застегивать бриджи.
 — Что случилось?
 — Мы больше не одни. — Маркус одернул ее юбки и быстро расправил их.
 — Кто-то здесь? В зале?
 — Да. С вами все в порядке? — Маркус с некоторым беспокойством взглянул на нее сверху вниз.
 — Да, конечно. — Ифигиния чувствовала себя до странности безжизненной. Ее почти не беспокоила возможность быть обнаруженной в столь двусмысленном положении.
 Реальность нахлынула вместе с воспоминанием о том, что заставило ее настойчиво просить лорда Лартмора разрешения ознакомиться с его коллекцией. Ифигиния заколебалась и посмотрела в дальний конец полутемной залы.
 — Нет необходимости прятаться. — В голосе Маркуса звучала насмешка. — Вы выглядите нетронутой. — Он провел пальцем по ее обнаженному плечу. — И не скажешь, что несколько секунд назад вы изображали здесь одну из этих статуй.
 — Но я пришла сюда с определенной целью.
 Маркус помрачнел:
 — Неужели?
 — Да. Я не могу упустить такой шанс, он может больше не представиться. Вот так, сэр. Поторопитесь,
 Новый взрыв пьяного смеха раздался у самых дверей зала. Посетители остановились перед первой эротической статуей.
 — Что, черт возьми, вы собираетесь делать, Ифигиния?
 — Здесь есть еще один выход в другом конце зала. Лартмор говорил мне, что отсюда можно попасть прямо в библиотеку.
 — Дьявол! И что же… — И тут он все понял. — Нет. Ни в коем случае. Мы не станем заниматься сегодня вашим идиотским расследованием.
 — Но другого шанса может не быть!
 — Проклятие, Ифигиния! Это же вздор. Давайте-ка лучше поскорее выберемся отсюда и поищем укромное местечко, чтобы закончить начатое.
 Ифигиния вспыхнула и изумленно уставилась на него:
 — Разве того, что было, недостаточно?
 — Не смешно, мадам, — скривился Маркус. — Я сгораю от желания.
 — Вы слишком упрямы, сэр. Идемте же! Сюда… — Ифигиния схватила его за руку и потянула за собой мимо нагромождения статуй.
 Маркус позволил увлечь себя прочь из зала.
 — Я раскаюсь в этом, не так ли?
 — Не будьте глупым, — шепнула Ифигиния. Она повернула ручку двери — та легко поддалась. — Ну вот и все, — снова прошептала Ифигиния.
 Маленькая библиотека Лартмора, предназначавшаяся строго для научных занятий, была погружена во мрак. Призрачный лунный свет позволял разглядеть лишь свечу на письменном столе лорда.
 Хриплый мужской смех донесся из зала скульптур:
 — Ну просто одна из этих чертовых статуй, ей-богу! Ну прямо статуя!
 — Проклятие! — пробормотал Маркус. — Мы не сможем вернуться той же дорогой.
 Он быстро втолкнул Ифигинию в библиотеку и повернул ключ, оставив за дверью громкий женский стон.
 — Все в порядке, Маркус. Они не знают, что мы здесь.
 Он резко повернулся к ней:
 — Отлично, мадам. Вы привели меня сюда. И что теперь?
 — Я хочу лишь быстро осмотреть стол Лартмора. — Ифигиния зажгла свечу и подняла ее выше. Лицо Маркуса помрачнело.
 — Ищете черный воск и печать с фениксом, Ифигиния? Или хотите стянуть что-нибудь поценнее?
 Уязвленная в самое сердце, она гневно посмотрела ему в лицо:
 — Вы не слишком-то высокого мнения обо мне, не правда, ли, милорд?
 — Согласитесь, ситуация весьма неоднозначная.
 — А вы, естественно, нашли самое однозначное решение.
 — Принимая во внимание пикантный характер наших с вами отношений, вы должны признать мое право интересоваться вашими действиями.
 — Вы хотите заниматься со мной любовью, но при этом ни капли не доверяете мне, разве я не права?
 — Ифигиния…
 — Не стоит, милорд, — надменно вскинула голову Ифигиния. — Я все прекрасно поняла. Можете успокоиться — я здесь не для того, чтобы украсть фамильное серебро Лартморов. Я провожу расследование.
 — Разве я не говорил вам, что Лартмор не похож на вымогателя?
 — Да, я слышала ваше мнение на сей счет, но у меня есть и свое.
 Ифигиния выдвинула ящик стола, пытаясь найти ванночку для воска. Та сразу же попалась ей на глаза.
 — Понятно. — Маркус прислонился к углу стола и скрестил руки на груди. Не говоря ни слова, он наблюдал, как Ифигиния изучает печать и остатки красного воска, приставшие ко дну ванночки. — Вы всегда игнорируете чужое мнение?
 — Долгие годы меня заставляли прислушиваться к чужим советам, милорд. А также следовать им. Но теперь, слава Богу, я женщина независимая.
 — Вот как? Независимая?
 — Именно так. Черт возьми! На этой печати какой-то дурацкий цветок, а совсем не феникс!
 Маркус равнодушно скосил глаза на печать:
 — А чего вы ожидали? Только полный идиот станет использовать собственную печать и воск для письма с угрозами. Ведь в таком случае его легко узнают.
 Ифигиния сердито сверкнула глазами. Мастерс прав. Но это совсем не значит, что она позволит ему недооценивать свои способности — граф и без того недопустимо высокомерен.
 — Я с самого начала полагала, что у вымогателя могут быть две печати, одну из которых он использует исключительно для своих грязных посланий, — пояснила она. — Он может даже пользоваться разным воском — одним для обычной переписки, другим для преступной.
 — Ну так что?
 — А то, что я надеялась найти или вторую печать, которую злоумышленник вряд ли станет прятать, или же следы черного воска в ванночке.
 — Ванночка… Конечно же! — Маркус с невольным уважением посмотрел на нее. — Почти невероятно, чтобы злоумышленник пользовался двумя разными ванночками для плавки воска.
 — Даже если он пользуется разным воском, плавит-то он его, разумеется, в одной плошке. — Ифигиния пристально разглядывала ее. На краях ванночки остались следы лишь красного цвета.
 — Ну как? — вежливо поинтересовался Маркус.
 — Никакого намека на черный воск.
 — Я же предупреждал вас. У Лартмора есть свои недостатки, но он ни в коем случае не вымогатель.
 Ифигиния сунула ванночку обратно в ящик.
 — Меня всегда раздражали люди, говорящие «я же предупреждал»…
 — Я учту.
 — Будьте так любезны.
 Маркус окинул ее долгим взглядом:
 — Мне кажется, наши отношения будут весьма непростыми, миссис Брайт.
 — А мне они кажутся элементарными.
 — Неужели?
 — Именно так, — холодно подтвердила Ифигиния. — Нас объединяет общий интерес, милорд. Мы оба пытаемся найти вымогателя, хотя вы, кажется, больше заняты проблемой доказательства моей виновности, милорд.
 — Совсем напротив, Ифигиния. Кроме поисков злодея, нас с вами объединяет и еще кое-что.
 — Что же, позвольте спросить?
 — Страсть, моя дорогая. Необузданная, откровенная страсть. Или вы забыли, чем мы только что занимались в галерее Лартмора?
 — Нет, не забыла, — зарделась Ифигиния. — Небезынтересное занятие.
 — Благодарю вас, — насмешливо склонил голову Мастерс.
 — Однако я начинаю подумывать о том, как бы избежать подобных занятий в дальнейшем.
 Глаза Маркуса блеснули в свете свечи.
 — Как же вы надеетесь этого избежать?
 — Вы увидите, милорд, — я женщина с характером. И обычно я добиваюсь всего, чего хочу добиться. — Она поставила на место свечу. — Ну а теперь пойдемте отсюда. Здесь больше нет ничего интересного.
 — Не согласен, — вызывающе-вкрадчиво проговорил Маркус, отступая от стола и беря ее за руку. — Мой интерес сильно возбужден, дорогая миссис Брайт. И точно так же, как и вы, я привык добиваться всего, чего хочу добиться.




 Глава 7


 Два дня спустя Ифигиния сидела за столом в своей библиотеке и рассматривала эскиз оформления первого этажа дома. Они с Амелией затеяли новый архитектурный проект, и необходимо было разработать целую серию эскизов к нему.
 Они собирались построить новую площадь городских зданий, которая в будущем получит название Брайт-Плейс, в память родителей Ифигинии. Название проекта до сих пор хранилось в глубокой тайне, его знали лишь родственники Ифигинии и ее доверенное лицо Адам Мэнваринг. Эта секретность объяснялась необходимостью продолжения игры в любовницу Мастерса. Ифигиния боялась сплетен.
 Бог знает что может произойти, если она преждевременно откроет свое авторство! В лучшем случае на всех балах и приемах ей не дадут прохода потенциальные инвесторы. А в худшем — вопросы будут расти как снежный ком, и в конце концов любопытные докопаются до ее прошлого.
 Дома будущей Брайт-Плейс должны быть совершенно не похожи на те, что повсеместно строятся теперь в Англии, решила Ифигиния. Но она не собиралась и слепо копировать конкретные античные образцы. Ей хотелось создать гармоничный сплав лучших черт античной и современной архитектуры.
 В решении этой задачи важен был не только внешний облик зданий, но и их интерьер. В своем проекте Ифигиния не могла не учитывать особенностей английского климата. Ее здания будут строиться из лучших материалов, а в технике строительства она рассчитывала позаимствовать кое-какие идеи, почерпнутые из теоретической статьи Маркуса о возведении фундаментов.
 Ифигиния давно дала себе клятву не повторить судьбы отца и не стать пленницей античной традиции. Но она не собиралась также и создавать карикатуры на классику, дав волю своим опасным артистическим склонностям, унаследованным от матери.
 Ее целью был изящный синтез. Решая эту задачу, Ифигиния опиралась на то, чему научил ее отец, — четкое видение перспективы, выдержанность стиля, знание классических деталей ансамбля. Но кроме этого, ее проект был отмечен дерзкой оригинальностью, которая была завещана Ифигинии матерью.
 Она прекрасно понимала, что своим предыдущим успехом с площадью Утренней Розы она обязана прежде всего тому, что в полной мере учитывала особенности английского ландшафта. Она не хотела повторять распространенной ошибки многих архитекторов и не пыталась слепо перенести на английскую почву здания, рассчитанные на сухой жаркий климат Греции и Италии. Покупателям нужны дома, в которых будет тепло и уютно и в сырость, и в мороз.
 Ифигиния критически пересмотрела все новейшие достижения современной архитектуры. Во всех комнатах ее особняков предусматривались высокие потолки и великолепные широкие окна — архитектурный стиль отца. Мистер Брайт был трепетно влюблен в традиции Древней Эллады…
 Классические черты она дополнила изящными лестницами и легкостью, воздушностью внешнего облика в противовес тяжеловесной античности. Глубокий художественный инстинкт подсказывал ей, что эти архитектурные стили будут превосходно сочетаться друг с другом.
 Ифигиния отложила ручку и выглянула в окно на улицу.
 Занимаясь своей любимой работой, Ифигиния обычно начинала мыслить четко и логично. Поэтому иной раз, когда нужно было обдумать что-нибудь важное, она принималась чертить наброски какой-нибудь библиотеки или гостиной.
 Но сегодня не помогал и этот испытанный способ. В мыслях ее царил хаос.
 Вчера вечером была та же история.
 Ифигиния с раздражением понимала, что не может сосредоточиться с той самой минуты, как Маркус ворвался в бальный зал Фенвиков, подхватил ее на руки и унес в ночь…
 Облокотившись на стол, Ифигиния подперла ладонью подбородок. В ее жизни всегда хватало забот — начиная от воспитания Корины и кончая опасностями путешествий. Но никогда еще не приходилось ей иметь дело с человеком, похожим на графа Мастерса.
 До сих пор в глубине души она лелеяла воспоминания о том, как Маркус ласкал ее в лартморовском зале скульптуры… Интересно, помнит ли он? Или для него это настолько привычное занятие, что он давно уже забыл об этом эпизоде?
 По крайней мере последние два дня Маркус не напоминал ей о той сцене. Теперь он держал себя образцовым джентльменом — и это после того, как совсем недавно с такой легкостью превратил ее в трепещущее бесплотное существо, покорно тающее в его руках!
 Возможно, Маркус просто передумал заниматься любовью с женщиной, которой не доверяет…
 Ифигиния нахмурилась, провожая взглядом повозку зеленщика, катившую вниз по улице. Она решительно не собиралась позволять Маркусу снова ласкать себя… По крайней мере до тех пор, пока он не станет доверять ей, уважать ее и пока — хотя бы немножко! — не влюбится в нее.
 Неужели она желает слишком многого?! Ведь сама она влюблена в него… И поэтому вправе рассчитывать хотя бы на теплые чувства с его стороны!
 К сожалению, она не была уверена в том, что Мастерс узнает свою любовь, когда встретится с ней… Жизнь сделала его слишком осторожным, слишком циничным, слишком сдержанным, чтобы он мог легко сдаться на милость чувств. Он будет с опаской относиться к любым чувствам — ведь они грозят пробить брешь в его душевной неуязвимости.
 Ифигиния не знала, какие события так повлияли на характер графа, но в одном она не сомневалась — Мастерс перенес глубокую душевную травму. Она готова была проявить сочувствие и понимание. И даже пойти на определенные уступки. Но если Маркус надеется сделать ее своей любовницей, ясно давая понять, что не верит ей, не любит ее, — он глубоко ошибается!
 По-видимому, он и сам осознал это, все-таки он чрезвычайно умен… Может быть, именно поэтому он больше не пытается форсировать их интимные отношения. Этот человек трижды все взвесит, прежде чем сделает следующий шаг.
 Дверь библиотеки приоткрылась.
 — Ифигиния? — В комнату вошла Амелия. В застегнутом наглухо, под самое горло, строгом сером платье она казалась значительно старше своих лет. — Миссис Шоу сейчас подаст чай.
 — Отлично! Чашечка чая не помешает. Мне нужно собраться с мыслями до прихода мистера Мэнваринга.
 — Он сейчас приедет. — Амелия бросила взгляд на часы. — Наш мистер Мэнваринг абсолютно пунктуален. Да, кстати, я составила предварительный список вдов и незамужних женщин, которые хотели бы участвовать в нашем новом проекте.
 — Все они члены инвестиционного фонда, который мы создавали для строительства площади Утренней Розы?
 — В большинстве своем да, но есть и новые лица. Например, мисс Сандерс и мисс Крест. На прошлой неделе я встретила их в музее. Обе работают компаньонками и сумели отложить небольшие суммы для инвестирования в наш проект.
 — Превосходно, — протянула Ифигиния, и тут же ее осенила новая идея. — Ты напомнила мне о разговоре с миссис Осворс на Пэлл-Мэлл. Она спешила на встречу с новой компаньонкой, которую порекомендовало ей агентство «Вичерлей».
 — Меня это ничуть не удивляет, — поморщилась Амелия. — Агентство «Вичерлей» как раз и обслуживает особ, подобных Осворсам.
 — Название агентства прозвучало для меня как удар грома… Ведь ты работала именно там?
 — Да, — поджала губы Амелия. — Вичерлей уже много лет занимаются этим делом.
 Раздался вежливый стук в дверь. Ифигиния обернулась:
 — Что случилось, миссис Шоу?
 Миссис Шоу, огромная и величественная, словно античная статуя, приоткрыла дверь:
 — К вам мистер Мэнваринг, миссис Брайт.
 — Просите.
 Экономка отступила, пропуская посетителя. Ифигиния и Амелия приветствовали его улыбками.
 — Я не слышала, как подъехал ваш экипаж, мистер Мэнваринг, — сказала Амелия.
 — Сегодня такой замечательный день, что я решил пройтись, — смущенно улыбнулся Адам Мэнваринг. Его взгляд с нежностью остановился на Амелии, которая казалась слишком рассеянной, чтобы заметить это.
 Адам в свои двадцать семь был очень серьезным и здравомыслящим молодым человеком. Младший сын небогатого сквайра, он не имел никаких прав на наследование северных отцовских земель, поэтому вынужден был искать собственную дорогу в жизни. Отличная память на цифры и факты позволила ему получить предыдущее место секретаря.
 А три года назад Ифигиния и Амелия приняли его к себе на службу. Адам был предан им. Его преданность вначале основывалась на чувстве искренней благодарности молодым женщинам, которые наняли его как раз в тот момент, когда он уже отчаялся найти приличное место. Молодость и отсутствие связей мешали Адаму обзавестись постоянной клиентурой.
 Сейчас верность Мэнваринга имела уже гораздо более прочные основания, чем простая благодарность, — ее подкрепила серьезная финансовая заинтересованность. Адам собрал все свои деньги и вложил их в строительство площади Утренней Розы. В прошлом году он в числе других инвесторов — вдов и незамужних женщин — получил первую солидную прибыль.
 Хотя Ифигиния полностью доверяла Адаму, она предпочла не посвящать его в план разоблачения вымогателя. Мэнваринг пребывал в уверенности, что Ифигиния скрывает свою роль в новом проекте лишь затем, чтобы ей не докучали желающие участвовать в деле.
 Адам не вращался в обществе и не интересовался сплетнями. Однако он прекрасно знал, что представляют собой пресловутые члены высшего общества и — что самое важное — каково их финансовое состояние.
 — Присаживайтесь, мистер Мэнваринг. — Ифигиния сделала вид, что не заметила, как вспыхнул Адам, заглядевшись на Амелию.
 Ей очень хотелось хорошенько встряхнуть кузину. Неужели та не понимает, что они с Адамом просто созданы друг для друга?!
 Ифигиния поняла это две недели назад, сразу после того, как они с Амелией впервые лично познакомились с Адамом — прежде они лишь переписывались.
 Честное, открытое лицо Адама позволяло без труда прочесть все его мысли и чувства. Не было никаких сомнений в том, что он питает к Амелии самые нежные чувства, но никак не может набраться храбрости, чтобы подступиться к ней.
 — Как продвигаются дела с Брайт-Плейс? — спросила Ифигиния подсевшего к столу Адама.
 — Счастлив сообщить вам, что предварительная работа почти закончена. — Добродушное лицо Адама стало очень серьезным. Он склонился над столом, раскладывая перед Ифигинией аккуратно заполненные бумаги. — Вот последние договора о праве собственности… Я нанял ту же строительную компанию, что работала над площадью Утренней Розы… Осталось лишь составить список инвесторов.
 — Я набросала предварительный список, — вступила в разговор Амелия.
 — Превосходно. — Щеки Адама вспыхнули. — Старые имена?
 — Да, кроме двух новых.
 Адам с нескрываемым восхищением взглянул на нее:
 — Как хорошо! Кстати, многие уже прослышали о нашем проекте. Ко мне обратились несколько состоятельных джентльменов, узнавших о прошлых прибылях наших инвесторов. Так вот, они хотели бы поучаствовать в нашем новом начинании.
 Ифигиния резко вскинула голову:
 — Надеюсь, они не знают, что мы с мисс Фарлей являемся руководителями предприятия?
 — Нет, конечно же, нет! — поспешно заверил ее Адам. — Вы же знаете, я никогда не нарушу вашей конфиденциальности! Когда меня спрашивают, я всегда говорю, что двое руководителей проекта желают остаться неизвестными.
 — Отлично, — расслабилась Ифигиния. — Я не хочу, чтобы заинтересованные в проекте инвесторы растерзали меня на части на первом же званом приеме. Думаю, это было бы весьма некстати.
 — Прекрасно вас понимаю, — с готовностью согласился Мэнваринг.
 Амелия взяла перо и приготовилась вписывать новые имена в свой список.
 — Что это за джентльмены?
 — Я захватил с собой список с их фамилиями. — Адам поспешно выхватил листок из пачки принесенных им документов. — Позвольте… Вот — Мэттью, Конклин, Дженеретт, Додгсон…
 Амелия застыла.
 Ифигиния в изумлении уставилась на Адама:
 — Вы сказали — Додгсон?
 Адам непонимающе нахмурился:
 — Да… Мистер Энтони Додгсон. По слухам, у этого джентльмена сейчас очень сложное финансовое положение, и он стремится поправить его путем вложения средств в выгодные предприятия… Вы разве знакомы?
 — Нет. — Ифигиния старалась не смотреть на побелевшее лицо Амелии. — Я никогда не встречалась с ним. Зато много слышала… Этот человек не относится к людям, с которыми мы хотим иметь дело, не правда ли, мисс Фарлей?
 — Да… — еле слышно пробормотала кузина. Она судорожно сглотнула и попыталась еще раз справиться с голосом; — Нет, конечно же, нет…
 Ифигиния решительно посмотрела на Адама:
 — Передайте мистеру Додгсону, что мы отказываем ему в праве финансировать наш проект. Мы с мисс Фарлей, конечно, обсудим остальные кандидатуры, но лично я предпочитаю не допускать к участию людей богатых и влиятельных. Существует большая вероятность, что они захотят принять участие в управлении. Мы и без них превосходно, ведем дела.
 — Хорошо. — Адам скользнул растерянным взглядом по взволнованным лицам кузин, потом с тревогой обернулся к Ифигинии:
 — Могу я поинтересоваться причиной, по которой вы отказали Додгсону? Ведь он, безусловно, спросит меня об этом.
 Ифигиния положила перед собой лист с эскизами будущей Брайт-Плейс.
 — Можете сообщить мистеру Додгсону, что большинство наших инвесторов составляют вдовы и незамужние женщины.
 — Я уже говорил ему об этом.
 — Напомните ему также, что многие из них вынуждены работать гувернантками и компаньонками в богатых домах. А поскольку у мистера Додгсона репутация человека, известного совершенно недопустимым отношением к таким женщинам, то они ни за что не захотят иметь с ним дело.
 — Я все понял, — сузил глаза Адам. — Я и не подозревал, что имею дело с подлецом. Теперь я с превеликим удовольствием сообщу ему, что инвестиционный фонд решительно отказывает ему в членстве.
 Амелия с облегчением опустилась на стул. Листок бумаги трепетал в ее пальцах.
 — Итак, закончим на этом. — Ифигиния склонилась над эскизами. — Давайте вернемся к работе.
 Блестящий черный экипаж Маркуса с шиком остановился перед домом Ифигинии. Мастерс бросил вожжи лакею и спрыгнул на тротуар.
 — Буду через несколько минут.
 — Да, милорд. — Лакей осадил норовистых сильных жеребцов.
 Когда Маркус поднялся на последнюю ступеньку, дверь распахнулась и из дома вышел строго одетый серьезный молодой человек.
 — Прошу прощения… — Он помедлил, увидев Мастерса, и несколько раз моргнул, ослепленный весенним солнцем. Затем взгляд его упал на золотой крест, горящий на дверце черной кареты. — …Милорд! — Он вежливо поклонился и сбежал вниз по ступенькам.
 Маркус задержался на верхней площадке лестницы. Потом повернулся и проводил долгим взглядом удаляющегося мужчину. Желваки заиграли на его лице.
 Ад и все дьяволы! Он не испытывал ревности — никогда не позволял себе подобных чувств. Он лишь почувствовал внезапное раздражение, увидев незнакомца, выходящего из дома Ифигинии.
 Вполне нормальная реакция, успокоил себя Маркус. Любой чувствовал бы раздражение в подобной ситуации… Если, конечно, в Лондоне найдется еще хоть один мужчина, который попадал в такую пикантную ситуацию… В такую необычную.
 Дело в том, что граф Мастерс — единственный в Лондоне — мог бы похвастаться чисто формальной любовницей.
 Маркус рассеянно снял свои превосходные Йоркские перчатки. Он надевал перчатки, только когда собирался ехать верхом или править экипажем. В остальных же случаях граф позволял себе полностью игнорировать моду. Иногда Маркус думал, что в его характере есть нечто глубоко порочное — именно это нечто побуждало его выставлять напоказ изысканному обществу свои немодные, большие, грубые руки.
 — Могу я помочь вам, сэр? — появилась в дверях экономка. Маркус медленно обернулся к ней:
 — Доложите, пожалуйста, миссис Брайт, что ее ожидает Мастерс.
 — Хорошо, милорд. Заходите, пожалуйста. Миссис Брайт в библиотеке.
 Маркус взглянул на закрытую дверь в левой стороне коридора:
 — Я передумал. Не хочу доставлять вам лишнее беспокойство. Я сам зайду.
 — Но, ваше сиятельство…
 Не обращая внимания на замешательство экономки, Мастерс направился к двери, широко распахнул ее и шагнул внутрь. Ифигиния сидела за своим столом — светлое видение в белом муслиновом платьице и кружевном чепце. Рядом с ней ее кузина…
 Обе изумленно обернулись.
 — Мастерс! — Искренняя радость сверкнула в глазах Ифигинии. Но в ту же секунду что-то похожее на тревогу промелькнуло на ее лице. Она поспешно накрыла огромным каталогом разложенные на столе листы бумаги. — Я слышала, как подъехал экипаж, но никак не думала, что это вы. Вас я ожидала только после часа.
 — Добрый день, леди, — Маркус захлопнул дверь и решительно подошел к столу. К сожалению, он не успел взглянуть на бумаги, которые спрятала Ифигиния. — Я решил заехать пораньше, чтобы провести побольше времени в музее.
 — Да-да, конечно. — Ифигиния быстро посмотрела на Амелию:
 — Не могла бы ты занять их сиятельство, пока я поднимусь накинуть мантилью и шляпку?
 — Конечно… — пробормотала кузина.
 Ифигиния встала и поспешно вышла из библиотеки.
 Маркус и Амелия обменялись долгими взглядами… «Трудно ошибиться, — подумал Мастерс, — эта женщина не выносит меня».
 — Кто тот джентльмен, которого я встретил у дверей?
 — Мистер Мэнваринг.
 — Ясно. Кажется, я не имею чести знать его?
 — Вряд ли он вращается в тех же кругах, что и вы, милорд. — Амелия смерила его презрительным взглядом. — Выпьете чаю?
 — Нет, спасибо. Кажется, он куда-то спешил?
 — Кто?
 — Мистер Мэнваринг?
 — Вот как? — Амелия взяла со стола пачку бумаги, расправила ее. — Возможно, он торопился на деловую встречу.
 — У него внешность секретаря.
 Амелия заколебалась.
 — Он и есть секретарь, — вымолвила она наконец. — Вы в самом деле не хотите чаю, милорд?
 — Нет, спасибо. — Маркус пробежал взглядом названия толстых томов, теснившихся на полках библиотеки.
 Солидные и много раз переиздававшиеся труды по классической архитектуре. «Римские древности» Дисгодица, фундаментальная монография Лангли «Античная архитектура. Дополненное и исправленное издание»… Рядом с ними «Домашняя мебель и украшения» Хоупа и дешевое издание «Искусства строительства».
 — Как долго вы живете со своей кузиной, мисс Фарлей?
 — Почти пять лет, — осторожно ответила Амелия, взвешивая каждое слово.
 — Вы жили с ней еще при жизни ее мужа, не так ли? — продолжал расспрашивать Маркус.
 — Да… Ну конечно…
 — Я смутно припоминаю, что когда-то знавал семью Брайт. — Он помолчал, как бы пытаясь напрячь память. — Из Лейк-Дистрикт, кажется.
 Амелия, хмурясь, помолчала.
 — Сомневаюсь… У мужа миссис Брайт не было никаких родственников в Лейк-Дистрикт.
 — Так, значит, это были йоркширские Брайты! — вкрадчиво протянул Мастерс.
 — Нет! — поспешно ответила Амелия. — Они из Девона.
 — Ах вот оно что… Знавал я и девонских Брайтов. Они жили возле Плимута.
 — Ничего подобного! — возразила Амелия. — Родственники Брайта проживали в северной части графства.
 — Значит, в Барнстапле!
 — Нет, в Дипфорде! — воскликнула она. — Это крошечная деревушка.
 — Тогда я не знаю их.
 На лице Амелии отразилось явное облегчение.
 — Дипфордские Брайты жили очень маленькой семьей, — деланно беззаботно пояснила она. — Мистер Брайт был последним в роду.
 — Какая жалость! Так, значит, у него не осталось никаких родственников?
 — Нет.
 — Вам нравится Лондон, мисс Фарлей?
 — Я нахожу его интересным. — Амелия была почти счастлива переменить тему. — Весьма познавательным.
 — Сильно отличается от деревни?
 — Естественно.
 — Я понял, что вам с миссис Брайт не часто удавалось выбраться в Лондон при жизни мистера Брайта?
 — Он был так немощен… Он не любил путешествовать.
 — Понятно.
 «Ничего мне не понятно, — подумал Маркус. — Что ж, попробуем зайти с другого конца».
 — Пожалуй, я все-таки выпью чаю.
 — Сейчас попрошу миссис Шоу принести свежий чай! — поспешно вскочила Амелия.
 Чай ожидали в тягостном молчании. Когда миссис Шоу внесла поднос, Маркус взял чашку и подошел к окну возле рабочего стола Ифигинии. Взглянул на залитую солнцем улицу.
 — Прекрасный день для прогулок. — Незаметно наклонив чашку, он пролил чай на свежий номер «Морнинг стар», лежавший на краю стола.
 — О Боже! — испуганно вскрикнула Амелия.
 — Проклятие! Какой же я неловкий!
 Амелия вскочила:
 — Стол будет испорчен!
 — Позовите экономку! — приказал Маркус тем тоном, которым он пользовался в случаях, когда рассчитывал на немедленное повиновение. Этот тон всегда действовал безотказно, позволяя ему всегда добиваться своего.
 …Со всеми, кроме Ифигинии, мрачно подумал он. Миссис Брайт вообще не подчинялась приказам.
 — Сейчас позову миссис Шоу! — Амелия кинулась к выходу.
 Маркус вынул из кармана большой носовой платок и принялся вытирать чай.
 — Думаю, ничего страшного не произойдет, если, конечно, вы поторопитесь.
 — Бегу! — Амелия неуверенно покосилась на него через плечо. — Кузина обожает этот стол, ведь он выполнен по эскизу ее отца. — Она распахнула дверь. — Миссис Шоу! Пожалуйста, идите скорее сюда! Пролили чай!
 Маркус осторожно приподнял край каталога и бросил быстрый взгляд на кипу бумаг. То, что он искал, оказалось эскизом ряда городских зданий. «Брайт-Плейс»— было подписано под рисунком.
 Он поспешно положил каталог на место — как раз в тот момент, когда в библиотеку вбежала Амелия.
 — Миссис Шоу уже идет, — сообщила она.
 — Я собрал большую часть чая. — Маркус смял в руке перепачканный платок. — Газета впитала в себя остальное.
 Миссис Шоу ворвалась в комнату с огромной тряпкой в руках.
 — Ну, где здесь пролили чай?!
 — Вот здесь. — Маркус отошел от стола. — Это я виноват. Но мне удалось почти все вытереть.
 В дверях показалась Ифигиния. Поверх белого муслинового платья на ней была белоснежная накидка. В одной руке она держала белую шляпку со страусовым пером, в другой — большой белый фартук.
 Несколько секунд Маркус ошеломленно смотрел на нее. Ифигиния казалась такой чистой, такой невинной — чище нетронутого белого снега. Как жаль, что в мире нет ничего более обманчивого, чем невинность…
 Он быстро взял себя в руки:
 — Небольшая неприятность. Я пролил немного чая на ваш стол. Но к счастью, с ним ничего не случилось.
 — Вы меня успокоили! — Она надела шляпку и завязала ленты под подбородком. — Ну вот, теперь мы можем идти, милорд. Я сгораю от желания увидеть коллекцию греческих амфор!
 — Конечно, — кивнул Маркус. — А это еще зачем? — Он кивнул на фартук.
 — Белый цвет чрезвычайно эффектен, но имеет свои недостатки, — сделала гримаску Ифигиния.
 Через полтора часа они стояли в могильной полутьме огромного музейного зала. Весь пол был заставлен обломками статуй, кусками мрамора, разрозненными фрагментами древних построек. Золотистые пылинки танцевали в узком солнечном потоке, лившемся из высокого окна. Глубокая древняя тишина стояла над залом…
 Казалось, Ифигиния нисколько не замечает гнетущей атмосферы музея — завернутая в свой огромный фартук, она беззаботно порхала между экспонатами, полная веселого равнодушия к их вековой мрачности.
 Ее жизнерадостность так заразительна, подумал Маркус.
 Несмотря на то что он в свое время специально изучал наиболее важные особенности классической архитектуры, античность сама по себе никогда особо не интересовала его. Маркус был человеком нового времени. То есть он предпочитал изучение астрономии и возможностей паровых двигателей.
 Но сегодня он, к собственному удивлению, вдруг попал под очарование пыльных археологических экспонатов.
 Он смотрел на Ифигинию, изучавшую роспись античных ваз… Ей к лицу углубленное созерцание, подумал Маркус. Такой красивой он видел ее лишь однажды — в своих объятиях в галерее Лартмора.
 Если бы он не знал всей правды, то мог бы предположить, что тогда она впервые в жизни испытала блаженство в мужских руках.
 И тут, безо всякого предупреждения, в нем проснулось желание — горячее, сладостное, почти невыносимое. Маркус был потрясен — и почти возбужден. А самое главное — глубоко разочарован.
 Эти внезапные жгучие вспышки страсти посещали его все чаще и с каждым разом становились все сильнее и сильнее. Этим утром он проснулся на рассвете — и понял, что мужество его окаменело, как у мраморной статуи.
 А теперь пришел в возбуждение при одном лишь взгляде на Ифигинию, порхающую по музею… Все это было бы очень забавно, если бы не причиняло чертовских неудобств.
 Сладостное предвкушение становилось уже почти невыносимым. «Скоро, — решил Маркус. — Очень скоро я буду любить ее…»
 Или это произойдет совсем скоро — или он отправится в Бедлам.
 Маркус заставил себя сосредоточиться на огромной амфоре, перед которой остановилась Ифигиния.
 — Этрусская, как вы думаете?
 — Нет! Несомненно, греческая. — Ифигиния перевела взгляд на второй ряд покрытых пылью ваз. — Очень любопытные, не находите? Что за совершенные, изысканные линии!
 Какое поучительное сочетание мастерства и интеллекта в росписи!
 — Впечатляет, — согласился Маркус, а глаза его скользили по нежной округлости ее груди.
 Ифигиния повернула к нему лицо — и поймала жадный взгляд на своем декольте. Щеки ее вспыхнули.
 — Вы узнали что-нибудь полезное, милорд?
 — О греческих амфорах?
 — Конечно. Разве мы не о них говорим?
 — Я узнал очень многое, миссис Брайт, но далеко не все.
 Ифигиния подарила ему улыбку, какой учитель поощряет способного ученика.
 — В вашем характере заложено стремление постоянно желать большего, милорд. Трудно удовлетворить страсти разбуженного интеллекта, не правда ли?
 — Совершенно верно. Но к счастью, кое-какие страсти можно утолить, Ифигиния. Для этого необходимы только подходящее место и время.
 Беркли — тучный, близорукий поверенный Маркуса — вошел в библиотеку графа без малого четыре пополудни. Он задыхался. Пот градом катился по его круглой лысине.
 — Вы посылали за мной, сэр?
 — Посылал. — Маркус поднял голову от своих записей. — Благодарю вас за то, что поспешили.
 — Не стоит, милорд. — Беркли с облегчением рухнул в кресло, вытащил шелковый носовой платок и промокнул лоб. — Вы же знаете, я всегда к вашим услугам. Чем могу быть полезен?
 — Попрошу вас сделать две вещи. Во-первых, выясните все о собственности под названием Брайт-Плейс. Я сам ничего не знаю о нем, но думаю, это одно из новых интересных предприятий.
 — Брайт-Плейс находится в Лондоне?
 — Не уверен. Полагаю, это может быть и на побережье. — Маркус припомнил рисунок возвышения, на котором стояли дома. — Одно из двух, но скорее всего это владение все-таки расположено в каком-то крупном городе. Я видел эскизы, на них был ряд домов явно городского типа, если вы понимаете, что я имею в виду.
 — Ясно. — Беркли тяжело вздохнул, поправил очки и сделал пометку в своем блокноте.
 — Второе — я прошу вас собрать все сведения о некоем мистере Брайте.
 Беркли встревоженно взглянул на него поверх очков. Потом вежливо откашлялся.
 — Вы подразумеваете покойного мистера Брайта?
 — Да.
 — Умерший муж известной миссис Ифигинии Брайт с площади Утренней Розы?
 Маркус холодно улыбнулся:
 — Одно из полезнейших ваших качеств, Беркли, состоит в том, что вы всегда посвящены во все последние слухи и сплетни.
 Беркли пропустил реплику мимо ушей и только нахмурился:
 — Вы хотите, чтобы я собрал сведения о покойном, милорд?
 — Вот именно. — Маркус откинулся на спинку кресла. Вытащил последнюю модель своей гидравлической ручки, заботливо осмотрел стальное перо. Слава Богу, не течет… — Естественно, вы должны действовать крайне осторожно.
 — Естественно. — Беркли еще раз промокнул лоб платком. — Где вы посоветуете начать сбор информации об усопшем?
 — Лучше всего с Девона.
 — Девон велик, милорд. Не могли бы вы указать более конкретное место?
 — Попытайтесь поискать в маленьком местечке под названием Дипфорд.




 Глава 8


 На следующий день, в десять минут четвертого, Ифигиния влетела в гостиную тети Зои. Амелия едва поспевала за ней.
 — Мы прибежали так быстро, как только могли. — Ифигиния первым делом взглянула на тетю, сидевшую на красном бархате нового дивана в римском стиле. Затем перевела взгляд на лорда Отиса, потягивавшего бренди в другом конце комнаты.
 — Слава Богу, ты здесь! — возопила Зоя голосом актера древнегреческой трагедии.
 Лорд Отис, невысокий приземистый мужчина с кустистыми бровями на добродушном лице и редеющими седыми волосами, в отчаянии посмотрел на кузин:
 — Новое несчастье…
 — Что случилось? — Ифигиния развязала ленты нарядной белой шляпки с пышными оборками. — По твоей записке я поняла, что произошло нечто ужасное, тетя.
 — Я получила новое письмо от вымогателя, — простонала Зоя. Взяла двумя пальцами сложенный листок бумаги и протянула его Ифигинии. — Взгляни сама.
 Ифигиния схватила письмо. Она сразу заметила сломанную черную печать со знакомым изображением феникса. Потом громко прочла вслух:
 Мадам.
 Если желаете и дальше хранить в тайне одно очень личное событие своей жизни, то принесите пять тысяч фунтов на Ридингское кладбище к памятнику миссис Итон.
 Будьте на месте ровно в полночь. Деньги должны быть оставлены на плите в центре памятника. Приходите одни, мадам, в противном случае в следующий раз сумма возрастет вдвое.
 Ваш Феникс.
 Амелия тяжело опустилась на стул.
 — Значит, мы оказались правы. Первое письмо было только началом.
 — Я вас предупреждал, — хмуро заметил Отис. Он пересек комнату, подошел к Зое и обнял ее за плечи. — Вымогатели всегда возвращаются за новой данью. Это настоящие хищники.
 — Что же мне делать? — причитала Зоя. — Я выдержала первый взнос, надеюсь, выдержу и второй. Этот негодяй настолько хитер, что руководствуется в своих требованиях здравым смыслом! Но не могу же я платить ему до конца дней своих! Рано или поздно он пустит меня по миру!
 — Мы разыщем мерзавца, — поклялся Отис. — И тогда я своими руками сверну ему шею!
 Зоя подняла руку и с благодарностью пожала ладонь Отиса, Затем обернулась к Ифигинии:
 — Тебе удалось выяснить хоть что-нибудь?
 Ифигиния медленно опустилась на оригинальный стул с ножками в форме звериных лап.
 — Я сняла подозрения с трех джентльменов, которые в течение восемнадцати лет играли в карты с Гатри, а сейчас вращаются в обществе Мастерса.
 — Кто они? — требовательно спросил Отис.
 — Лартмор, Джадсон, Дэрроу. Мне удалось пробраться в их библиотеки и осмотреть воск и печати. Ни один из этих джентльменов не пользуется черным воском. Не попадалась мне на глаза и печать с фениксом.
 — Но они могут прятать и то и другое, — возразила Амелия.
 — Да, я уже думала об этом, — кивнула Ифигиния. — Мастерс тоже указывал на такую возможность. Но я тщательно обыскала столы этих джентльменов. В любом случае у нас нет другого выхода. Черный воск и печать — единственные наши улики.
 — Но они ничего не дали нам! — Со скорбным вздохом Зоя откинулась на спинку дивана. — Я погибла! Что, что мне теперь делать?!
 — Успокойся, успокойся же, дорогая. — Отис похлопал ее по плечу. — Мы найдем выход.
 Ифигиния задумчиво рассматривала письмо с черной печатью.
 — Интересно было бы знать, — протянула она, — друг Мастерса тоже получил второе письмо?
 — Отличный вопрос, — наморщила лоб Амелия.
 — Я ничего не знаю об этом, — пробормотала Зоя. — Сейчас я знаю только одно, — она патетически возвысила голос, — я должна действовать незамедлительно! Ибо в письме указано, что сегодня в полночь деньги должны быть в условленном месте.
 — Полночное кладбище, — усмехнулась Ифигиния. — Как в пошлой мелодраме! Очевидно, наш злодей увлекается готическими романами миссис Радклифф.
 — Или же просто забавляется таким странным образом, — проворчала Зоя.
 — Ну что ж, — объявила Ифигиния, — я сама отнесу деньги.
 Зоя, Амелия и Отис в изумлении уставились на нее.
 — Нет, нет и еще раз нет! — воскликнула Зоя. — Это, как и в прошлый раз, возьмет на себя Отис.
 — Ты не можешь идти на такой риск! — испугалась Амелия.
 — Совершенно верно, — вступил Отис. — Я все сделаю.
 Ифигиния подняла руку, призывая собравшихся к тишине:
 — Вымогатель не случайно обращается именно к Зое, объясняя, как и куда принести деньги. Это может означать только одно — он будет из укрытия наблюдать за тем, правильно ли она исполнила его требования. Он будет ждать женщину. Если придет мужчина, ничто не помешает ему запросить в следующий раз десять тысяч.
 — Десять тысяч! — простонала Зоя. Казалось, она сейчас упадет в обморок.
 Отис поспешно поднес флакон с нюхательной солью:
 — Вот, вот, дорогая.
 — Благодарю тебя.
 Отис недовольно посмотрел на Ифигинию:
 — Ты не можешь пойти на это. Все в городе знают твой маленький белый экипаж, его, безусловно, кто-нибудь увидит, и потом весь свет станет чесать языки по поводу твоих полночных визитов на кладбище.
 — Об этом не беспокойтесь. Я все тщательно продумаю. — Ифигиния нахмурилась. — Возьму извозчика. Заплачу ему, чтобы дождался меня у ворот. Оденусь во что-нибудь неприметное, а чтобы скрыть лицо и фигуру, наброшу накидку с капюшоном. Если наш злодей увидит меня, то, безусловно, примет за Зою.
 — Но, Ифигиния, — ужаснулась тетка, — ради Бога, вспомни, о чем идет речь! Это же кладбище!!! Полночное кладбище!
 — После года изучения итальянских руин чем-чем, а кладбищем меня не удивишь.
 — Но, Ифигиния, это не путешествие в Помпею, — строго перебила ее Амелия. — Зоя совершенно права. Это слишком опасно!
 — Мы не можем отпустить тебя одну, — отрезал Отис.
 — Глупости! — заявила Ифигиния. — Нет никакой опасности. Вряд ли вымогатель захочет убить человека, который принес ему деньги. Это все равно что зарезать курицу, несущую золотые яйца.
 — Убить?! — Казалось, Зоя сейчас умрет, сраженная ужасом. — Боже праведный! Но ведь мы уже решили, что имеем дело, во всяком случае, не с убийцей!
 — Я оговорилась, — поспешила успокоить ее Ифигиния. — Я хотела сказать, что вымогателю нет никакого смысла причинять мне вред.
 — Я иду с тобой, — решительно заявила Амелия.
 — Я тоже, — сдвинул брови Отис.
 — И я с вами! — всколыхнулась Зоя.
 — Нет, нет и еще раз нет, — нетерпеливо мотнула головой Ифигиния. — Это недопустимо. Увидев вас троих, вымогатель и в самом деле может в следующий раз увеличить свои притязания. Нет, мы должны буквально следовать его требованиям.
 — Почему ты так настойчиво хочешь действовать сама? — сердито спросила Амелия.
 — Надеюсь узнать нечто очень важное, — ответила Ифигиния.
 Зоя в ужасе вытаращила на нее глаза:
 — Не вздумай только сказать мне, что хочешь увидеть, как негодяй заберет мои деньги! Я никогда не позволю тебе идти на такой риск.
 — Нет, ну конечно же, нет! — заверила Ифигиния. — Я не решусь на такое безумство.
 На самом деле именно это она и намеревалась сделать.
 Сегодняшний визит на Ридингское кладбище позволит наконец сорвать маску с вымогателя.
 Без десяти двенадцать наемный экипаж с грохотом остановился возле окутанных ночным туманом ворот Ридингского кладбища.
 Одетая в неприметное старое платье и длинный серый плащ, Ифигиния всматривалась в ночную тьму. Космы холодного тумана клубились вокруг могильных плит и надгробий маленького кладбища. Бледный свет фонаря кебмена освещал лишь небольшое пространство возле самой коляски. Ифигиния вздрогнула, крепче прижала к груди парусиновую сумку с деньгами, взяла фонарь и приготовилась выйти из кареты.
 Трудно выбрать более устрашающее место, подумала она, открывая дверь. Конечно же, вымогатель сделал это нарочно, чтобы окончательно запугать свою жертву… Но неужели он настолько умен, что предусмотрел даже этот туман?
 Она сошла вниз, зажгла фонарь и подняла глаза на кебмена:,
 — Я вернусь очень скоро.
 Лицо кебмена скрывала тень от широченных полей шляпы.
 — Вы не передумали насчет того, чтобы навещать усопших в столь мрачное время, мадам?
 — Я обещала, — вздохнула Ифигиния. — Бедной женщине будет так приятно, что я свято исполняю ее последнюю волю.
 — Она никогда не узнает, выполняете вы или нет ее дурацкую волю. Вот что я скажу, если вы меня спросите, мадам. Ну что ж, идите, раз надумали. Я подожду вас.
 — Спасибо.
 Она подошла к воротам кладбища. Ифигиния не знала, что будет делать, если они вдруг окажутся запертыми. Но тяжелые чугунные створки медленно распахнулись под ее рукой.
 Ифигиния шагнула внутрь. Высоко подняв фонарь, пристально вгляделась в туманную тьму. Луч света озарил первый ряд могильных плит.
 Она двинулась вглубь по тропинке, читая надписи на могильных камнях. ++
 ДЖОН ДЖОРДЖ БРИНДЛ,
 Скончался в возрасте трех лет и одного месяца.
 МЭРИ АЛИСА ХАРВЕЙ,
 Возлюбленная жена и нежная мать.
 ЭДВАРД ШИПЛЕЙ,
 1785 — 1815, храбрый солдат, надежный товарищ.
 Гнетущий ужас сжал сердце Ифигинии. Ледяная дрожь пробежала по телу.
 Амелия оказалась права — это совсем не то же самое, что развалины Помпеи.
 Но ведь у нее не было выбора. Ифигиния прекрасно знала, что бедная Зоя не выдержала бы и двух минут в этом месте. Мрачная атмосфера так подействовала бы на ее экзальтированное воображение, что она убежала бы прочь, не оставив денег… И вскоре последовали бы новые требования и угроз» со стороны вымогателя.
 Зияющая пасть большого каменного склепа вынырнула из тумана прямо перед Ифигинией. Обе створки причудливо украшенных ворот были распахнуты. Зазывно чернела мрачная пустота…
 Затаив дыхание, Ифигиния еще выше подняла фонарь. Она никогда не считала себя особо впечатлительной или склонной к излишнему драматизму, но это было уже слишком… даже для нее.
 Яркий свет фонаря высветил надпись над аркой входа:
 ЭЛИЗАБЕТ ИТОН
 1771 — 1817
 НЕСЧАСТНАЯ НА ЗЕМЛЕ,
 ПОКОЙСЯ ЖЕ С МИРОМ
 Ифигиния помедлила. Свет фонаря озарял лишь первые несколько шагов каменного коридора. Холодный сырой туман струился из пасти черного грота.
 Сердце ее бешено заколотилось, голова закружилась. Ифигиния почувствовала, как внутри у нее все сжалось от непреодолимого безумного желания броситься прочь отсюда — к свету, к поджидавшему ее кебу.
 Она крепче прижала к себе сумку с деньгами. Глубоко вздохнула — и сделала несколько шагов внутрь склепа… Как в пасть мрачной пещеры.
 Тьма здесь была столь глубока, что даже свет фонаря оказался бессилен рассеять ее. Тот, кто возводил этот грот, видимо, не жалел денег… Грубые каменные стены. Странные барельефы в виде открытых книг и переплетающихся виноградных лоз… Ифигиния приподняла фонарь, чтобы прочесть надпись, выбитую на одной из каменных книг.
 ТЯЖЕЛА И ТЕРНИСТА ДОРОГА МЕСТИ, НО ТОЛЬКО ОНА ВЕРНА И НАДЕЖНА
 Жуткий стон железных петель раздался у нее за спиной. С испуганным криком она обернулась:
 — Нет!!!
 Уронила деньги и кинулась к выходу…
 Слишком поздно.
 Из тумана быстро вынырнула закутанная в плащ фигура. Чугунные ворота захлопнулись. Зловещим эхом отозвался в склепе скрежет поворачиваемого в замке ключа.
 Превозмогая ужас, Ифигиния бросилась к воротам:
 — О Боже! Подождите! Пожалуйста, подождите! Я же здесь!
 Она подбежала к запертым воротам как раз в ту минуту, когда закутанная в плащ фигура снова растаяла в тумане. Ифигиния вцепилась в чугунные прутья, с силой потрясла их. Ворота не шелохнулись.
 Она была заперта в могильном склепе.
 Ифигиния открыла рот, чтобы позвать на помощь. Возможно, кебмен услышит… Но как раз в тот момент, когда она собиралась это сделать, до нее донесся удаляющийся стук колес… Кебмен не дождался ее.
 — Помогите! — крикнула Ифигиния в клубящийся туман. — Я здесь, в гроте! Пожалуйста, вернитесь!
 Кладбище молчало. Казалось, туман за воротами грота сгустился еще сильнее, словно приготовившись ворваться внутрь.
 Бешенство охватило Ифигинию, на мгновение вытеснив даже страх.
 — Проклятие!
 И тут она заметила маленький кусочек бумаги, белевший возле самых ее ног. Она быстро нагнулась и подняла записку. Свет фонаря выхватил черную восковую печать, украшавшую послание.
 Это предупреждение. Если посмеете вмешаться еще раз, наказание будет гораздо серьезнее.
 — Проклятие!
 Ифигиния посмотрела на фонарь. Сколько еще он сможет гореть?
 …Интересно, что сейчас делает Маркус? Заметил ли он ее отсутствие на балу у Шелтенгамов?
 Маркус раздраженно мерил шагами библиотеку Ифигинии. Услышав звук отворяемой двери, он резко остановился и обернулся к Амелии. Она была в ночном чепце и ситцевом халатике. Испуг и тревога ясно читались на ее бледном лице.
 — Где она, черт побери, мисс Фарлей?! И прежде чем начнете отвечать, зарубите себе на носу — я не намерен выслушивать вашу ложь! Мы с Ифигинией должны были встретиться в час у Шелтенгамов, а сейчас уже почти два!
 — Милорд, меня никак нельзя заподозрить в особой любви к вам, но поверьте — сейчас я безумно рада вашему приходу! — Амелия закрыла за собой дверь и вошла в комнату. Взглянула на высокие часы:
 — С полуночи я не нахожу себе места от тревоги!
 — О чем же вы тревожитесь? — Маркус сжал рукой край мраморной каминной доски. Беспокойство, сжигавшее его последний час, усилилось… Что-то случилось.
 — Об Ифигинии, милорд. Я так волнуюсь!
 — Где она может быть в такое время?! Если вы посмеете сказать, что она опять ищет черный воск и печать с фениксом в кабинете какого-нибудь лорда, клянусь, я не отвечаю за свои действия! Я сыт по горло ее выходками!
 Амелия поглубже запахнула полы своего скромного халатика и мрачно посмотрела на него:
 — Она на Ридингском кладбище.
 Маркус потерял дар речи…
 — На кладбище?! — выдавил он наконец. — В такой час? Но ради всего святого, зачем…
 — Леди Гатри получила очередное послание от вымогателя.
 — Черт побери!
 — Он приказал оставить деньги на новом памятнике Ридингского кладбища. Ифигиния решила отнести деньги вместо тети.
 Ему показалось, что он шагнул вниз с края утеса. На какое-то мгновение безотчетный страх охватил его — и тут же сменился яростью.
 — Как она посмела решиться на такое, не посоветовавшись со мной?!
 — Ифигиния знает, что вы не доверяете ей. Как могла она довериться вам?
 — На этот раз она действительно зашла слишком далеко.
 Маркус повернулся и направился к двери.
 — Милорд, куда вы?
 — А вы как думаете? На Ридингское кладбище.
 — Спасибо, — прошептала Амелия. — Я так благодарна вам…
 — Оставьте при себе свою благодарность! Я очень сомневаюсь в том, что Ифигинию обрадует мое появление. Я в таком бешенстве, что, боюсь, мое общество покажется ей еще, менее забавным, чем компания кладбищенских призраков.
 Ворота Ридингского кладбища стояли открытыми. Густой туман окутывал скрывающиеся во тьме надгробия.
 Маркус вышел из кареты. В одной руке он держал фонарь, в другой — пистолет. Поднял лицо к Динксу:
 — Жди здесь.
 — Да, милорд. Вам не нужна моя помощь?
 — Нет. Приглядывай за воротами. Если кто-нибудь попытается выйти раньше меня — задержи его.
 — Да, милорд. — Динкс протянул руку к коробке с пистолетами, которую держал среди инструментов. — Уж я здесь расстараюсь за вас.
 Маркус шагнул за ворота и остановился, привыкая к темноте. Клубящийся серый туман был таким густым, что не позволял разглядеть ничего, кроме ближайших могил.
 Он опустил глаза. В ярком свете фонаря ясно виднелась дорожка примятой росистой травы, уходящая между рядами могильных плит в глубь кладбища. Кто-то прошел здесь совсем недавно, но невозможно было определить, в какую сторону.
 Маркус быстро пошел по примятой траве. Не обращая внимания на маленькие надгробия, он искал глазами большой, величественный монумент из числа тех, что богатые люди часто возводят в память о любимых родственниках.
 Темный зев каменного грота внезапно вырос перед ним из тумана. Мучительное предчувствие, не оставлявшее его весь вечер, вдруг заставило сердце заколотиться быстрее… Следы на мокрой от росы траве вели прямо к воротам склепа и исчезали за ними. Слабый свет из глубины грота мог быть лишь угасающим пламенем фонаря…
 — Ифигиния!
 Маркус подошел к воротам и сразу увидел, что они заперты. Не выпуская пистолета, он поставил фонарь на землю. С яростью посаженного в клетку зверя потряс чугунные прутья. Тяжелые ворота загрохотали.
 — Ифигиния, ты здесь?! Ради Бога, ответь мне!
 — Маркус!
 Свет фонаря стал ближе. Послышались торопливые шаги по каменному полу.
 — Слава Богу, это вы!
 — Черт побери! — Маркус увидел ее в конце коридора. — Клянусь, я убью того, кто это сделал!
 Ифигиния выбежала к воротам из тьмы склепа. Взметнулись тяжелые полы ее длинного серого плаща. Она остановилась по другую сторону решетки. В тени накинутого на голову капюшона ее глаза казались огромными.
 При виде странного оцепенения, исказившего нежные черты ее лица, внутри у него все сжалось. Губы ее дрожали. Она дышала слишком часто, слишком прерывисто. Видно было, что Ифигиния почти парализована ужасом и только чудом сохраняет самообладание.
 Маркус знал, что лишь железная воля сейчас спасала Ифигинию от паники, и неожиданно почувствовал восхищение ее мужеством.
 — Я увидела свет фонаря. — Голос ее слегка дрожал, но слова звучали поразительно твердо. Ифигиния крепче стиснула прутья ограды. — Я молила Бога, чтобы это были вы, но все-таки сомневалась, поэтому и не вышла из склепа.
 Маркус просунул руку через ограду и взял ее за подбородок:
 — Я позову на помощь своего кучера. У него найдется чем взломать замок. Стойте на месте. Через минуту я буду здесь.
 Ифигиния слабо улыбнулась:
 — Куда же я денусь!
 — Никуда, — хмуро усмехнулся Маркус. — И не надейтесь, что вам удастся еще раз отправиться куда-нибудь ночью без меня.
 Меньше получаса потребовалось Маркусу, чтобы сбить замок. Когда дело было сделано, он протянул молоток и долото Динксу:
 — Вот, держи.
 — Да, милорд. — Динке невозмутимо принял инструменты.
 Маркус рывком распахнул ворота. Он шагнул было в склеп — и резко остановился. Из темноты стремительно бежала Ифигиния… бежала прямо к нему.
 — Маркус!
 Он был вознагражден за все свои мучения — Ифигиния бросилась прямо в его объятия.
 — Черт возьми! Никогда, никогда больше не вытворяйте, ничего подобного! — прорычал он, зарываясь лицом в ее волосы. Потом кивнул Динксу:
 — Уходим отсюда.
 — Если думаете, что я буду возражать, милорд, то ошибаетесь, — скривился Динке. — Не очень-то веселенькое занятие, скажу я вам, шляться по кладбищу в такой час — это в три-то часа утра!
 Ифигиния, еще совсем слабая, смотрела на Маркуса и Динкса.
 — Спасибо вам обоим, — прошептала она. — Я всю жизнь буду благодарна…
 — Не за что, леди, — приподнял шляпу Динке. — Я вот уже десять лет служу их сиятельству, но никогда не видал ничего более волнующего. Вопрос жизни и смерти, я же понимаю…
 — Пошли. — Маркус крепко взял Ифигинию под руку. — Мы и так потеряли кучу времени в этом чертовом месте!
 Он быстро повел ее мимо рядов молчаливых надгробий к воротам кладбища, где их ждал экипаж. Усадив Ифигинию в карету, повернулся к Динксу:
 — Номер пять, площадь Утренней Розы.
 — Да, милорд.
 Маркус сел напротив Ифигинии. Задернув занавески, он откинулся на сиденье и пристально всмотрелся в женское лицо, освещенное фонарем. Глаза Ифигинии все еще таили в своей глубине тень только что пережитого кошмара, но сама она выглядела не правдоподобно спокойной.
 На мгновение Маркус позволил себе вспомнить то блаженство, которое испытал несколько минут назад, когда эта женщина бросилась в его объятия… И тут же его снова захлестнула ярость.
 — Ифигиния, ваши сегодняшние действия, вне всякого сомнения, являются самой безумной, самой немыслимой, самой идиотской авантюрой, какую я только видел за всю свою жизнь. А еще называете себя умной женщиной! Скажите на милость, как вы додумались прийти ночью на кладбище?
 — Маркус…
 — Какого дьявола вы это сделали, черт вас возьми?! Отвечайте!
 Ифигиния поморщилась:
 — Вы всегда читаете нотации своим любовницам в непростительно грубой манере?
 — Нет, мадам, не всегда, — процедил он сквозь зубы. — Но, заметьте, у меня никогда еще не было такой любовницы, как вы.
 Уголки ее губ дрогнули, знакомый огонек промелькнул в глубине зеленых глаз.
 — Вы хотите сказать, что у вас никогда не было фиктивной любовницы?
 — Нет, я хочу сказать другое! Даже принимая во внимание всю формальность наших с вами отношений, вы должны признать мое право испытывать некоторую ответственность за вас. Господи, Ифигиния, вы заставили меня поволноваться этой ночью! Как вы умудрились закрыться в этом чертовом склепе?!
 — Я так поняла, что вы говорили с Амелией?
 — Мисс Фарлей сказала мне, где вас искать.
 — Значит, вы знаете о четких инструкциях вымогателя. Я должна была оставить деньги в склепе.
 — Да.
 — Когда я вошла внутрь, кто-то пробрался к воротам и запер их снаружи, — спокойно пояснила Ифигиния. Маркус застыл. Затем наклонился к ней:
 — Так, значит, вы видели его?
 — Да, но это, к сожалению, ничего не дает. Он был одет в плащ с капюшоном, такой же, как у меня. Я не разглядела лица… Не уверена даже, что это был мужчина. — Ифигиния сунула руку в карман серого плаща. — Вот что оставил вымогатель на полу склепа.
 Маркус выхватил у нее записку, быстро пробежал ее глазами.
 — Здесь угроза.
 — Да. Очевидно, он догадался, что я не тетя Зоя.
 — В таком случае он знает слишком много.
 Маркус еще раз просмотрел короткую записку — и нахмурился, осененный слишком поздней догадкой:
 — А что вы сделали с деньгами?
 Ифигиния расширила глаза:
 — Какой кошмар! Я оставила их в склепе!
 — Черт возьми! — Маркус вскочил и распахнул окно в крыше экипажа. — Поворачивай, Динке! На кладбище. Быстро.
 — Да, милорд, — пожал плечами Динкс.
 — Думаете, мы успеем увидеть, как злодей забирает деньги?
 — Сомневаюсь. Боюсь, на этот раз мне уже не повезет…
 Как только показались кладбищенские ворота, Маркус выпрыгнул из кареты и бросился бежать между рядами надгробий прямо к склепу. Ифигиния едва поспевала за ним, ее серый плащ развевался на бегу.
 Они опоздали. За те несколько минут, которые потребовались им, чтобы выехать с кладбища, а затем вернуться обратно, кто-то успел войти в склеп и забрать пять тысяч фунтов.
 Ифигиния молча всматривалась в серый туман, стелющийся вокруг памятника миссис Итон.
 — Значит, он смотрел, — прошептала она. — И ждал. Все это время, пока я сидела здесь, теряя рассудок от ужаса, он был где-то рядом.
 — Он ожидал, что кто-то придет освободить вас, — протянул Маркус. — Но откуда он мог узнать об этом?
 Ифигиния плотнее закуталась в плащ.
 — Вы правы, милорд. Вымогатель знает слишком много… обо всех нас.




 Глава 9


 Маркус стоял возле камина в библиотеке Ифигинии, обдумывая следующий ход.
 — Мы должны начать с надгробного памятника. Уверен, что место было выбрано не случайно. Должна же существовать какая-то связь между склепом и вымогателем.
 — Вполне возможно. — Ифигиния поставила чайную чашку на блюдечко. — А если он выбрал это место просто потому, что оно уединенно и, несомненно, создает особую атмосферу?
 Амелия не отрываясь смотрела на разожженный Маркусом огонь в камине.
 — Ясно одно: вымогатель находит особое удовольствие в запугивании людей. Вспомните, он начал угрозами убийства, а теперь дошел до кладбищенских призраков… Но при чем здесь могила миссис Итон?
 — Не знаю, — пожал плечами Маркус. — Но нам предстоит это выяснить.
 — Согласна, — покорно кивнула Ифигиния.
 Маркус посмотрел на нее. Он до сих пор не смирился с мыслью, что кто-то намеренно пытался запугать ее минувшей ночью. Рука его, лежавшая на каминной доске, инстинктивно сжалась в кулак.
 Усилием воли Маркус загасил пламя гнева, бушующее в крови, и попытался спокойно и объективно взглянуть и на ситуацию, и на Ифигинию.
 Он с облегчением отметил, что три часа, проведенные в кладбищенском склепе, никак не отразились на ее настроении.
 Вряд ли нашлась бы другая женщина, способная так же храбро пройти через подобное испытание. Более того, не многие мужчины, окажись они на месте Ифигинии, проявили бы такое же присутствие духа.
 Его фиктивная любовница обладает завидной храбростью. И все-таки, когда он доберется до негодяя, заперевшего ее в склепе, с огромным удовольствием отомстит за нее.
 — И как же вы намереваетесь поступить? — прервала его мысли Амелия.
 Маркус тщательно обдумал вопрос.
 — Прежде всего мы должны выяснить, кто такая миссис Итон и, самое главное, кто воздвиг такой роскошный памятник в ее честь.
 — Наш поверенный, мистер Мэнваринг, разузнает обо всем, — заверила Ифигиния.
 Маркус, конечно же, не забыл молодого человека, выходившего накануне из ее дома. Черт возьми, не слишком ли часто этот Мэнваринг пользуется ее гостеприимством?
 — Нет, расследованием займется мой личный поверенный, — отрезал он и тут же спохватился, словно вспомнив что-то важное. — Черт побери… Увы, но это невозможно!.. По крайней мере сейчас.
 — Почему же? — удивилась Ифигиния.
 — Беркли находится за городом, занят текущими делами… — пробормотал он, барабаня пальцами по каминной доске. Не мог же он, в самом деле, объяснить им, что Беркли сейчас в Девоне, роется в прошлом Ифигинии! — Но в скором времени он вернется и немедленно приступит к поискам.
 — Вы действительно не хотите, чтобы мы обратились к мистеру Мэнварингу? — переспросила Ифигиния. — Он великолепно справляется с расследованиями и, без сомнения, добудет нам подробнейшую информацию. Не правда ли, Амелия?
 — Да, — подтвердила кузина. — Он великолепен.
 — Нет, — решительно возразил Маркус. — Беркли все сделает сам. — Он перевел взгляд с Ифигинии на Амелию. — Как давно вы работаете с мистером Мэнварингом?
 — Вот уже три года, — ответила Ифигиния. — Он отличный поверенный. А почему вы спрашиваете?
 — Да так, — пожал плечами Маркус. — Я вдруг подумал, что поверенный прекрасно осведомлен о личной жизни своих хозяев.
 Ифигиния нахмурилась:
 — Но, милорд, мистер Мэнваринг заслуживает абсолютного доверия. Надеюсь, вы не подозреваете его в шантаже?
 — Конечно, нет. Я всего лишь размышляю вслух. — Маркус помолчал. — А вдруг, прослужив у вас так долго, этот джентльмен узнал о вашей тетке нечто такое, за что можно потребовать хорошие деньги?
 — Ни в коем случае! — с неожиданным пылом возразила Амелия. — Мистер Мэнваринг — истинный джентльмен, сэр! Душа его чиста, и поведение безупречно. Он просто не способен на подобные поступки!
 — Амелия права. — Красивые бровки Ифигинии соединились в тоненькую полоску. — Мистер Мэнваринг — порядочный, в высшей степени достойный молодой человек.
 Маркус понял, что нет никакого смысла убеждать кузин в обратном: некоторые люди носят личину порядочности лишь для того, чтобы скрыть недостаток элементарной честности.
 — Отлично, — примирительно сказал он. — Раз он ваш поверенный, я должен полностью положиться на ваше мнение о нем.
 — Совершенно справедливо, — недовольно буркнула Ифигиния.
 — В любом случае, — невозмутимо продолжал Маркус, — даже если он и шантажировал леди Гатри, то уж никак не мог бы выведать тайну моей знакомой.
 — Разумеется! — слишком сладко улыбнулась Ифигиния. — Но ответьте, милорд, означает ли, что родившиеся у вас подозрения относительно мистера Мэнваринга снимают с меня обвинения в злодействе?
 — Хотя я мог бы предположить, что вы устроили маленькое ночное представление лишь для того, чтобы направить меня по ложному следу, тем не менее я считаю это маловероятным.
 Улыбка мгновенно исчезла с ее лица.
 — Огромное вам спасибо, милорд. А вам никогда не приходило в голову, что и я, в свою очередь, могу представить события таким образом, что подозреваемым окажетесь именно вы?
 Он почувствовал внезапное раздражение.
 — Не смешите меня, мадам.
 — Что же здесь смешного? — вызывающе спросила она. — Вы запросто можете быть вымогателем.
 Она говорит совершенно серьезно, ошеломленно подумал Маркус. Он отлично знал, что на протяжении многих лет за ним тянется длинный шлейф сплетен. Куча легенд сложена и о его дуэли, и об убийстве Линтона Спалдинга. Но еще никто никогда не повторял этих сплетен в его присутствии вслух — просто не осмеливался…
 — Вы либо очень глупы, либо очень дерзки, Ифигиния. В любом случае вы заходите слишком далеко.
 — Или недостаточно далеко, — спокойно парировала она. Амелия встревоженно взглянула на кузину:
 — Право, Ифигиния, это ничего не даст нам…
 — Напротив. — Ифигиния впилась суровым взглядом в лицо Маркуса. — Я хочу высказать свое предположение. Давайте-ка обратимся к фактам. Вы слывете человеком крайне безжалостным, милорд, а кроме того — удивительно умным. Без сомнения, вы достаточно умны для того, чтобы годами разнюхивать чужие секреты.
 — Довольно, Ифигиния. — мягко предупредил он. Она сделала вид, что не слышит.
 — Вы могли рассылать письма с угрозами. Вы также могли быть и человеком в плаще, который запер меня в склепе минувшей ночью.
 Холодное бешенство охватило Маркуса.
 — Я не потерплю оскорблений, мадам.
 — А разве вы не оскорбляли меня на протяжении двух дней?!
 — Ваши действия с самого начала вызывали подозрения. Вы разъезжали по всему Лондону, выдавая себя за мою любовницу. Пробирались в кабинеты джентльменов и обыскивали их столы. Интересовались галереей Лартмора. И наконец заявились в полночь на кладбище, прихватив пять тысяч фунтов, которые потом внезапно испарились.
 — Ради Бога, — прошептала Амелия. — Перестаньте, это же ни к чему не приведет.
 — Нет, приведет! — отрезала Ифигиния. — Наш спор докажет их сиятельству, что его поступки могут выглядеть со стороны не менее подозрительными, чем мои.
 — Но я не вымогатель, черт вас возьми! — сурово сдвинув брови, вознегодовал Маркус.
 — Об этом я никогда и не думала! — фыркнула Ифигиния. — Я лишь… строила предположения.
 Маркус резким движением отстранился от камина, пересек комнату и остановился прямо перед Ифигинией, сидевшей на греческом диванчике:
 — Мужчина, позволивший себе подобные предположения, неминуемо погибает.
 — Вполне допускаю, но, во всяком случае, не от вашей руки! Вы слишком умны, чтобы посылать вызов из-за подобных пустяков.
 — Вы считаете мужскую честь пустяком?
 — Конечно же, нет, как, впрочем, и женскую. Но нельзя защитить свою честь на дуэли, верно? Истину не устанавливают с помощью пуль.
 Маркус наклонился над ней, упершись одной рукой в подлокотник дивана, а другой — в его выгнутую спинку. Ифигиния оказалась зажатой в уголке.
 — Однако метко пущенная пуля замечательно успокаивает сплетни, что, согласитесь, тоже немало.
 — Очень и очень сомневаюсь. Сплетни просто становятся более приглушенными. А кроме того, разве вам не наплевать на то, о чем судачат в обществе? Нам с вами сказочно повезло, милорд: у нас с вами врожденный иммунитет против этой заразы. Или я ошибаюсь?
 — Всему есть границы, Ифигиния. Сейчас вы перешли границы моей снисходительности. Фиктивная любовница не смеет заходить так далеко.
 — Откуда вам знать, сэр? Вы же говорили, что у вас никогда не было фиктивной любовницы.
 Амелия решительно подняла руку:
 — Пришло время положить конец вашей глупой перепалке, пока она не стала еще более неприличной.
 Маркус удивленно взглянул на нее:
 — Вы совершенно правы, мисс Фарлей. Благодарю вас за то, что внесли в ситуацию нотку здравого смысла.
 — Не стоит благодарности.
 Маркус выпрямился и принялся мерить шагами комнату.
 — Итак, вернемся к более важным вопросам. Только что меня посетила еще одна мысль…
 Ифигиния преспокойно расправила свои юбки — так маленькая кошечка приводит себя в порядок после того, как ее бесцеремонно потревожат.
 — И какая же мысль посетила вас, сэр?
 — Вспомните, с чего начался наш спор…
 — Ах, вы опять о том, что поверенный имеет доступ к сугубо личным делам хозяйки? — Ифигиния озадаченно посмотрела на него:
 — Ну и что с того?
 — А вот что: поверенный не единственный, кто может собрать такую информацию. Во многих приличных домах служат и другие люди, способные разузнать очень многое о хозяевах.
 Амелия внимательно посмотрела на Маркуса:
 — Вы говорите о слугах? Вряд ли наш вымогатель работает слугой!
 — Согласна! — живо подхватила Ифигиния. — Этот человек чувствует себя в высшем обществе как дома. Не забывайте, ему было известно о ваших личных планах провести месяц за городом.
 — А печать с фениксом свидетельствует о некотором знакомстве с античными сюжетами, — подхватила Амелия. — Слуги не способны на такие высокие ассоциации.
 — Письма написаны четким красивым почерком, — подвела итог Ифигиния. — Мы с самого начала отметили это, как, впрочем, и то, что язык писем указывает на определенное образование их автора.
 — Всеми этими качествами может обладать гувернантка или компаньонка, — заметил Маркус.
 Кузины как громом пораженные уставились на него.
 — О Господи! — вырвалось у Амелии. — Он прав, Ифигиния! Комната гувернантки и компаньонки обычно находится между комнатой прислуги и гостиной. Они столь же образованны, как и их хозяева, но в большинстве семей на них обращают не больше внимания, чем на слуг.
 Ифигиния быстро соображала.
 — Хотя они и не выезжают на балы и приемы, гувернантки и компаньонки всегда в курсе самых интимных подробностей жизни своих хозяек. Они все видят и все слышат.
 Маркус нахмурился:
 — Из моей гипотезы следует, что мы ищем женщину, посвященную в секреты по меньшей мере двух домов.
 — Женщину, которая сначала работала в доме тети Зои, а потом у вашей подруги. — Ифигиния подняла глаза на Маркуса:
 — Сколько лет тайне вашей знакомой, милорд?
 Маркус поколебался, обдумывая, как бы не нарушить данного Анне обещания.
 — Событие, которым ее шантажируют, произошло семь лет назад. Кажется, вы упоминали, что секрету вашей тетки лет восемь?
 — Да. — Ифигиния рассеянно водила рукой по изогнутой ручке дивана. — Весьма любопытная гипотеза, милорд, однако я сомневаюсь, что одна и та же женщина работала в обоих домах.
 — И все же лучше проверить, — решительно возразил Маркус. — По крайней мере мое предположение куда более правдоподобно, чем ваше. Откровенно говоря, перетряхивание столов джентльменов в поисках черного воска и печати с фениксом никогда не вызывало у меня особого восторга.
 Ифигиния сердито сверкнула глазами:
 — Я не согласна, сэр. Моя теория несоизмеримо более разумна, чем ваша. И в отличие от вашей она подкреплена фактами. Кроме того, мы выяснили, что очень узкий круг лиц был связан одновременно с вами и с нашей тетей. А вот ваши построения, милорд, чисто умозрительны.
 — Это легко можно исправить, — заметил Маркус. — И все равно моя гипотеза куда более приемлема, чем ваша.
 — Вздор! И еще я хотела бы отметить…
 Амелии пришлось еще раз поднять руку, призывая их замолчать.
 — Могу я снова потребовать от вас избегать в дальнейшем бесполезных пикировок, иначе мы ни на шаг не продвинемся к цели?
 Маркус холодно усмехнулся:
 — Мисс Фарлей, вашими устами говорит здравый смысл. Ифигиния сегодня не в состоянии ясно мыслить. Что ж, это вполне объяснимо: ей столько пришлось пережить!
 — Не правда! — возмущенно воскликнула Ифигиния. — Я при любых обстоятельствах мыслю так же ясно, как и вы, Мастерс!
 — Все-таки у нас с вами несколько разные области исследования, верно? — миролюбиво продолжал Маркус. — Вы изучаете классическое искусство — предмет, совершенно далекий от наших с вами забот. Мои же интересы, напротив, лежат в области науки и техники, что позволило мне развить в себе такие качества, как здравый смысл и железная логика.
 Ифигиния так и подскочила на диване:
 — Никогда в жизни я не встречала более высокомерного, более самодовольного, самоуверенного и надменного человека!
 — Ради Бога! — взмолилась несчастная Амелия. — Если вы сейчас же не прекратите идиотскую перепалку, мы не сдвинемся с места!
 — С вами нельзя не согласиться, — спокойно ответил Маркус. — Давайте руководствоваться логикой, и только логикой. Итак, сразу по возвращении в Лондон Беркли разузнает все о владельце склепа на Ридингском кладбище. А вы тем временем расспросите свою тетушку и выясните, не было ли у нее несколько лет назад компаньонки, которая могла бы пронюхать о ее тайне. Я же встречусь со своей знакомой.
 — Хм-м… — отозвалась Ифигиния. Маркус как будто не замечал ее испепеляющего взгляда, который она метнула в его сторону.
 — Потом посмотрим, что нам удастся выяснить. А пока-лучше всего вам будет отправиться отсюда подальше, мадам.
 — Вот еще! — пришла в бешенство Ифигиния. — С какой стати я уеду из Лондона?! У меня здесь полным-полно дел!
 Маркус покачал головой:
 — Наш вымогатель становится все опаснее, это ясно. И, судя по последним его действиям, он причинил вам вред намеренно.
 — Ничего он мне не причинял! Просто припугнул, вот и все!
 — Их сиятельство абсолютно правы. — Амелия нервно сцепила руки на коленях. — В своем письме злодей совершенно недвусмысленно предупреждает тебя. Кто знает, на что он решится в следующий раз.
 — Вот именно, — подхватил Маркус. — Мне не следует спускать глаз с Ифигинии до тех пор, пока Беркли не проведет свою работу.
 — Ну вот еще! — огрызнулась Ифигиния. Но Амелия не обратила на ее возражение никакого внимания. Ее взгляд был обращен к Мастерсу.
 — Но как вы предполагаете сделать это, милорд?
 Маркус мысленно перебрал свои более чем скромные возможности.
 — Ифигинии следует вернуться к себе домой, за город, на какое-то время.
 — Ни в коем случае! — воскликнула Ифигиния. — Это исключено. Не поеду я домой, вот и все!
 Маркуса удивила ее реакция. Любопытно, что удалось Беркли раскопать в Дипфорде?
 — В таком случае я предлагаю принять приглашение леди Петтигрю и провести несколько дней в ее хэмпширском поместье.
 Ифигиния задумалась.
 — Это позволит мне обыскать библиотеку Петтигрю…
 Маркус подавил тяжкий вздох.
 — Я сам займусь обыском. А вы лучше тщательно осмотрите храм Весты, вы же обещали это леди Петтигрю.
 — Вы уверены, что сумеете хорошенько обыскать библиотеку? — недоверчиво покосилась на него Ифигиния.
 — Думаю, я справлюсь с задачей, поскольку имел честь наблюдать, как вы проворно шарили по ящикам Лартмора. Разве можно забыть работу мастера?
 — Хорошо, милорд, — процедила Ифигиния. — Мы поедем в Хэмпшир.
 Маркус вздохнул с облегчением. По крайней мере в Хэмпшире Ифигиния будет под его присмотром. А к их приезду в Лондон уже вернется Беркли. Маркусу не терпелось дать ему новое задание — разузнать все о покойной миссис Итон.
 У него было такое чувство, что, несомненно, существует связь между надгробным памятником и вымогателем. Он почти физически ощущал эту связь и решил не останавливаться до тех пор, пока не получит ответы на все интересующие его вопросы.
 Вымогатель уже не просто досаждал. Прошлой ночью он зашел слишком далеко. Он по-настоящему угрожал Ифигинии.
 И Маркус знал, что не успокоится, пока не поймает негодяя.
 Три дня спустя Маркус прохаживался вдоль книжных полок в библиотеке Петтигрю, с любопытством вглядываясь в заглавия книг.
 — Цицерон. Вергилий. Ньютон. «Философские протоколы Королевского общества». Должен отметить, у вас великолепная библиотека, Петтигрю. И разнообразная по тематике. Я даже не подозревал, насколько разносторонни ваши интересы!
 В ответ суровый Петтигрю, чей мрачный пессимизм лишь подчеркивал жизнерадостный характер его жены, нахмурился еще свирепее, чем обычно.
 — Если мужчина не хочет позволить своим мозгам гнить в бездействии, он должен читать еще что-то помимо газет.
 — Прекрасно сказано. — Маркус вытащил последний том «Философских протоколов»и пробежал глазами оглавление. — Вы не возражаете, если я позаимствую этот номер?
 — Ради Бога. — Петтигрю плеснул себе кларета. — Не обижайтесь на мою прямоту, но хотелось бы знать, сколько вы еще намерены прожить у нас?
 Маркус сделал вид, что не заметил его бестактности. Еще вчера, по приезде, он понял, что многодневный прием был исключительно инициативой леди Петтигрю. Ее необщительного супруга совершенно не интересовали гости.
 — Мы пробудем здесь недолго. Ваша жена с нетерпением ждет вердикта миссис Брайт относительно вашего храма Весты. Моей знакомой потребуется несколько дней для того, чтобы выполнить необходимые расчеты и сравнить их с размерами оригинального памятника архитектуры, который она видела ранее в Италии.
 — Храм как храм. — Петтигрю одним глотком осушил рюмку кларета. — Не понимаю, зачем нам понадобилось мнение миссис Брайт? — Он покосился на Мастерса. — Не примите мои слова на свой счет, сэр… Я так понимаю, она ваша близкая знакомая?
 — Да. Очень близкая. — Маркус рассеянно изучал оглавление «Философских протоколов».
 Номер был за прошлый год. Маркус обнаружил в нем статью об астрономических наблюдениях и погрузился в чтение. Он, естественно, уже читал этот журнал несколько месяцев назад, ибо всегда покупал протоколы научного общества сразу после их выхода в свет.
 Но тогда, девять месяцев назад, он внимательно просмотрел лишь страницы, относящиеся непосредственно к астрономии. Сейчас же Маркуса интересовали главным образом свойства света и отражательных поверхностей, а не звезды.
 — Давно знакомы?
 — С кем? С миссис Брайт? — Маркус неохотно оторвался от чтения. — Увы, мы познакомились совсем недавно…
 — Понятно. Весьма своеобразная женщина.
 — Да. Весьма. Тем не менее мы пришли к выводу, что у нас много общего.
 Петтигрю в некотором смущении приподнял брови:
 — Вас также интересует античность?
 — Только в последнее время. — Маркус захлопнул книгу. — Да, кстати, мой ленивец лакей по какой-то вздорной причине до сих пор не удосужился распаковать мои письменные принадлежности. Нельзя ли попросить у вас бумагу? Я хотел написать несколько писем.
 — Что? Ах, пожалуйста, пожалуйста! — Петтигрю широким жестом указал на свой заваленный бумагами стол. — Берите сколько угодно!
 — Мне придется позаимствовать у вас и коробочку с воском. Надеюсь, вы не будете возражать?
 — Возьмите… Она возле глобуса.
 — Вы очень любезны.
 — Можете писать свои чертовы письма прямо за моим столом, — тяжело вздохнул Петтигрю. — Видит Бог, я все равно не могу воспользоваться им, пока имение переполнено крикливыми гостями! Ума не приложу, зачем жене понадобилось возить сюда столько народу во время сезона! Я уже тысячу раз говорил ей: хочешь общения, так наслаждайся им на здоровье, но только в Лондоне!
 — Ваша жена по праву гордится имением. Далеко не каждый может похвастаться собственным храмом Весты!
 — Если бы еще в придачу кто-нибудь раздобыл парочку девственниц для него! — фыркнул Петтигрю. — Но в наши дни они встречаются не чаще, чем единороги и фениксы…
 — Вы сказали — фениксы? — переспросил Маркус, не отрывая глаз от круглой лужайки за окнами библиотеки.
 — Ну знаете, есть такой мифологический персонаж — птица, возрождающаяся из пепла.
 — К мифологическим существам я потерял интерес почти в то же самое время, что и к девственницам, — пробормотал Маркус.
 — Какой чудный вечер! — Ифигиния подняла глаза к ночному небу.
 Она увлекла Маркуса на террасу под предлогом полюбоваться перед отъездом на чистое звездное небо. На самом же деле ей не терпелось выяснить, удалось ли ему обнаружить что-то в библиотеке Петтигрю. Весь день Ифигиния сгорала от желания переговорить с Маркусом наедине, но до самого вечера удобного случая так и не представилось.
 А теперь, когда они наконец-то оказались одни под звездами, у нее совершенно пропало желание донимать его расспросами. Ей хотелось сейчас только одного: провести несколько минут наедине с Маркусом.
 Время близилось к полуночи. Поужинав и вдоволь наигравшись в карты, гости Петтигрю разошлись по спальням.
 Хотя лондонский сезон был сейчас в самом разгаре, здесь, в провинции, гостей не заставляли бодрствовать до рассвета на бесконечных балах и приемах. Провести несколько дней за городом считалось прекрасной возможностью восстановить силы после лихорадочной городской суеты.
 Слышно было, как теплый душистый ветерок играет листвой деревьев. Аромат распускающихся цветов наполнял воздух.
 Ифигиния глубже вдохнула волшебные запахи летней ночи..
 — Какая ясная ночь — Маркус облокотился на лепную балюстраду. Его взгляд был устремлен в небеса. — С каким удовольствием я бы оказался сейчас у себя в Йоркшире!
 — Почему вы так стремитесь туда?
 — Я оставил там свой новый телескоп.
 — Телескоп? Вы увлекаетесь астрономией?
 — Да.
 Ифигиния была поражена. Казалось, она достаточно хорошо изучила Маркуса, но то и дело открывались все новые и новые глубины, ждущие исследования.
 — Я и не знала, милорд…
 Усмешка скользнула по его губам.
 — Уж не думаете ли вы, что, когда штудировали роль моей любовницы, вы узнали обо мне абсолютно все?
 — Да нет же, конечно, нет! — Ей вдруг стало невыносимо жарко. — Я только полагала, что хорошо изучила ваши прошлые и настоящие интересы.
 — Не переживайте, — успокоил ее Маркус, не отрывая глаз от ночного неба. — Не такое уж большое упущение. Вы проглядели мое увлечение астрономией по той простой причине, что оно появилось у меня совсем недавно. Меня подтолкнуло к нему изучение зеркал и свойств света.
 Ифигиния решила отложить свои вопросы на более подходящее время. Гораздо важнее и интереснее узнать нечто новое о человеке, которого она полюбила.
 — Каким же это образом?
 — Все очень просто. — Маркус быстро взглянул на нее и снова обратил взор на небо. — Прежде чем изучать звезды, необходимо изучить свет. Зеркала же используются для того, чтобы сфокусировать световой луч и тем самым получить возможность увидеть далекие звезды.
 — Вы говорите о тех зеркалах, которые используются в телескопах?
 — Да. Кроме того, зеркала используются для фокусирования собственно светового луча, что позволяет изучать его. Я как раз работал над таким проектом. — Он искоса бросил на нее до странности нерешительный взгляд. — Я изобрел небольшой прибор, с помощью которого можно исследовать свойства света.
 — Как же он действует?
 — Я использовал призму и небольшой телескоп, — начал было он, но тут же, словно раскаявшись, прервался. — Простите. Наверное, знатоку античности эта тема покажется слишком скучной.
 — Ах нет! Ни в коем случае! — горячо заверила его Ифигиния. — А кроме того, античность имеет самое непосредственное отношение к небесам. К примеру, все звезды и планеты названы именами мифологических существ и героев.
 — Действительно.
 — Скажите, а что вы надеялись открыть, изучая свет далеких звезд?
 — Трудно сказать, — пожал плечами Маркус. — В свое время на меня очень большое впечатление произвели слова Вильяма Гершеля, оброненные им пару лет тому назад
 — Что же он обронил?
 Маркус обернулся, взял ее за руку и повел вниз по широким каменным ступеням, сбегающим в сад.
 — Он заметил, что, глядя на звезды, мы в каком-то смысле смотри в прошлое.
 — Не понимаю…
 — По современным подсчетам, свет звезд идет до нас тысячи и тысячи лет.
 — Да-да… Кажется, я понимаю вас! Свет, который мы видим, был испущен многие тысячелетия назад, — прошептала Ифигиния. — Я никогда не задумывалась об этом. Какая прекрасная мысль!
 — Меня она тоже очаровала, — улыбнулся ей Маркус. — По моему глубокому убеждению, кроме людей, имеющих непосредственное отношение к астрономии, лишь немногие способны выслушивать пространные рассуждения на эту тему.
 — Понятно. — Ифигиния наслаждалась ощущением большой мужской руки, в которой утонули ее маленькие пальчики. Сегодня ночью они с Маркусом рядом и духовно, и физически… Какое счастье, что он больше не считает ее вымогательницей! — Любопытно, но меня часто обвиняли в том, что я нагоняю на всех скуку своими заумными разговорами!
 — В это трудно поверить.
 — И тем не менее это чистая правда. Боюсь, что я была, вынуждена вплоть до последнего года вести слишком спокойную и неприметную жизнь.
 — Полагаю, виной тому были возраст и немощь вашего супруга.
 — О да… Мистер Брайт не часто выезжал в свет.
 — А значит, и вы тоже.
 — Да.
 — Признайтесь мне, Ифигиния, — ласково спросил Маркус, — вы были верны вашему супругу?
 Ифигиния поперхнулась и тут же умудрилась споткнуться о спрятавшийся в траве камень.
 — Что за странный вопрос, милорд!
 Маркус поддержал ее под руку.
 — Что же в нем странного, мадам? Вы достаточно долго вращаетесь в обществе, чтобы заметить одну очевидную вещь: верные жены — огромная редкость, и их легко пересчитать по пальцам одной руки.
 — Из своих наблюдений я сделала вывод, что число неверных жен отступает перед числом вероломных мужей, — парировала она.
 — В этом вы правы.
 Одержав небольшую победу и неожиданно осмелев, она незаметно сменила тему беседы:
 — А вы были преданным мужем, милорд?
 Маркус, помолчав, заметил:
 — Одно из моих правил запрещает обсуждать свое прошлое. Особенно если это касается моего брака.
 Получив столь решительный отпор, Ифигиния приуныла:
 — Ах да, как же я могла забыть! Ваши знаменитые правила… Скажите, вам нравится жить, следуя им, милорд?
 — Они отлично мне служат.
 — Жизнь так коротка, — прошептала она. — По-моему, избыток правил делает ее бесцветной и скучной.
 — А мне кажется, что правила превосходно охраняют личную жизнь от постороннего вмешательства.
 — Но человек лишает себя слишком многих радостей, следуя строгим законам общества, — упрямо возразила она.
 — Я не живу по законам общества, Ифигиния. Я живу по собственным законам.
 Они забрели в самый красивый уголок роскошного парка Петтигрю. Огни огромного дома остались далеко позади. Обернувшись, Ифигиния не увидела и самого дома — длинные ветви деревьев скрыли его от глаз.
 Ночную тьму рассеивали лишь свет звезд да сияние уже почти полной луны.
 — Как будто мы одни в целом мире, — прошептала она.
 — Отрадная мысль. — Взгляд Маркуса привлекло высокое строение, смутно вырисовывавшееся за деревьями. — Что это там?
 Ифигиния узнала величественные, стройные колонны храма Весты.
 — Местная достопримечательность. Сегодня днем, пока вы были в библиотеке Петтигрю, я закончила замеры. Кстати, вам удалось обнаружить что-нибудь любопытное?
 — Нет. Петтигрю пользуется самым обычным красным воском. На ванночке нет никаких черных следов, а на печати вырезано сердце.
 — Какая жалость! А вы тщательно осмотрели его стол?
 — Да. Уверяю вас, Петтигрю не вымогатель. — Маркус свернул, огибая круглые стены. — А как ваши успехи? Петтигрю действительно владеет копией храма в Тиволи?
 Ифигиния тихонько вздохнула, разочарованная новой неудачей. Теперь придется исключить из числа подозреваемых и Петтигрю.
 Она посмотрела на изящное, воздушно-легкое строение. Лунный свет струился через открытую крышу, придавая храму какое-то совершенно особое, таинственное очарование, которого она не заметила днем.
 — Надо сказать, весьма неплохо, — протянула она. — Отлично передано ощущение невесомой легкости, столь присущее оригиналу. Отметьте также великолепную пропорциональность колонн. Диаметр основания храма почти полностью совпадает с оригиналом.
 — Да-да, вы правы.
 И тут Ифигиния поняла, что Маркус смотрит на нее, а не на храм. Глаза его сверкали в темноте. Что-то в тембре низкого глубокого голоса мгновенно наполнило горячей сладостью все ее существо.
 Ифигиния перевела дыхание и попыталась как можно беззаботнее продолжать блистать своей эрудицией.
 — Можно даже представить себе, как в храме непорочные весталки днем и ночью поддерживали священный огонь…
 — У вас гораздо более смелое воображение, чем у меня. — Маркус провел ее между высоких колонн и остановился посередине круглого каменного пола, с насмешливым любопытством оглядываясь по сторонам. — Я вот не в силах представить здесь ни одной девственницы. И тем не менее это местечко действует вдохновляюще даже на меня.
 — Правда? — Ифигиния почувствовала, как во рту у нее пересохло.
 — Да. — Он взял ее лицо в свои большие ладони. — Вам очень подходит ваше прозвище. Леди Звездный Свет. Вы рождены скользить по звездному лучу, Ифигиния.
 Она вздрогнула. «Я рождена любить тебя», — пронеслось у нее в голове. Знакомая тоска в который раз сжала сердце. Скорее всего ей никогда не придется произнести вслух слов признания, ибо Маркус никогда не захочет услышать их.
 — Вам нравится притворяться моей любовницей, Ифигиния?
 — О да, еще бы! В роли вашей подруги я неизменно привлекаю к себе всеобщее внимание. Честно говоря, мне будет немного жаль, когда наш маскарад закончится.
 — Вот как?
 — Ну… не так чтоб уж очень, — поправилась она. — Откровенно говоря, ужасно утомительно все время находиться на виду. И в то же время какая грандиозная затея! Почти столь же грандиозная, как последняя моя поездка в Италию.
 Маркус приподнял бровь:
 — Почти? Какой удар! Мне нестерпимо больно слышать, что роль моей любовницы проигрывает в сравнении с вашим итальянским путешествием.
 Ифигиния пришла в ужас от мысли, что невольно оскорбила его.
 — Но я вовсе не хотела обидеть вас, милорд! Я действительно нахожу свою роль крайне интересной.
 — Но не настолько, чтобы сравниться с развалинами Помпеи.
 — Видите ли, милорд… Помпея — это Помпея, — мягко упрекнула она. — На земле не так много вещей, которые способны сравниться с ней.
 — Не стану оспаривать эту мысль. И все же позвольте мне добавить несколько волнующих впечатлений к вашей последней грандиозной затее…
 И он впился поцелуем в ее губы. Ифигиния так и не успела понять, что разожгло пламя ее чувств: то ли лунный свет был тому виной, то ли жар, исходящий от тела Маркуса.




 Глава 10


 Подходящее место, подходящее время, подходящий мужчина…
 Ифигиния совершенно потеряла от счастья голову, когда осознала это. Казалось, все, что она делала, после того как в прошлом году вырвалась из оков своего чопорного Дипфорда, было всего лишь подготовкой к этому моменту.
 Теперь она свободна. Свободна от обязанностей перед сестрой, свободна от удушающих правил маленькой деревушки, свободна от пронзительных взоров вечно недовольных соседей.
 В последний год она стала хозяйкой своей судьбы и теперь была действительно свободна — свободна впервые в жизни отдаться любви.
 Нужно воспользоваться моментом. Думать о последствиях она будет потом. А сейчас ее ждало величайшее приключение в ее жизни, и, вполне вероятно, такого случая больше никогда не представится.
 Привстав на цыпочки, она обвила руками шею Маркуса. Дрожь пробежала по его телу. С глубоким хриплым стоном он еще сильнее впился в ее рот, страстно прижал к себе ее тело, принуждая стоять неподвижно, пока он знакомится с ее губами.
 С тихим вздохом Ифигиния прильнула к нему, трепеща от ощущения силы и тепла мужского тела.
 — Моя сладкая леди Звездный Свет. — Его большая ладонь медленно скользнула по ее шее. Маркус откинул прочь легкую белую шаль, обнажив плечи Ифигинии. — Ты даже представить себе не можешь, как мечтал я снова дотронуться до тебя!
 — Да… Пожалуйста, трогай меня! Пожалуйста, Маркус! — Она повернула голову, чтобы поцеловать его руку. Легкая шаль соскользнула с ее плеч и упала к ногам.
 Она была одурманена лунным светом и прикосновениями Маркуса. Все казалось нереальным, и в то же время никогда еще ее чувства не были так обострены, как сейчас. Пальцы Маркуса нежно скользили по ее спине, отыскивая застежку платья.
 Дрожь пронзила тело Ифигинии, когда Маркус нащупал наконец тесемки, развязал их и осторожно опустил вниз лиф ее платья. Она почувствовала нежное дуновение душистого ночного ветерка на своей обнаженной груди.
 Ифигиния уткнулась лицом в галстук Маркуса.
 — Прекрасны! — Он накрыл ладонями ее соски. — Как они прекрасны!
 Груди ее набухли и стали еще чувствительнее под его ласками. Ифигиния затрепетала при мысли о том, что хотя Маркус однажды уже ласкал ее с такой же невероятной интимностью, однако он никогда еще не видел ее наготы.
 До сегодняшней ночи ни один мужчина не видел ее обнаженного тела.
 «Кажется, я должна чувствовать себя опозоренной», — подумала Ифигиния. Но откровенное восхищение, звучавшее в голосе Маркуса, привело к совершенно обратному — Ифигиния чувствовала себя прекрасной и неотразимой.
 Жажда исследовать его тело, так же как он изучает ее, победила все последние сомнения. Ифигиния протянула руки и принялась дрожащими пальцами развязывать галстук Маркуса.
 — Да, — прошептал он.
 Через несколько секунд концы длинного галстука были распущены. Ифигиния подняла глаза на Маркуса. Резкие черты его лица казались черно-белой гравюрой в игре тени и лунного света. Глаза его сверкали. Губы кривила еле заметная улыбка откровенного мужского желания.
 — Маркус? — Она не знала, как попросить его об этом. Она знала только, что хочет сейчас гораздо большего, чем нежные поцелуи под луной.
 — Почему бы и нет? — ответил Маркус, как будто прочел ее мысли. Медленно провел большим пальцем по ее подбородку. — Я думал дождаться, пока мы сможем уединиться в вашей спальне, но бывают минуты, когда нельзя ждать. Невозможно, немыслимо.
 Наклонившись, он поцеловал изгиб ее плеча. Ифигиния задрожала в его руках. Ладони ее, скользнув под сорочку, изучающе погладили сильное гладкое мускулистое тело.
 — Вы прекрасны, милорд, — выдохнула она, восхищенная. — Просто великолепны. Вы напоминаете мне статую Геркулеса, которую я однажды видела в Венеции.
 Глухой смех, вырвавшийся из груди Маркуса, быстро превратился в стон наслаждения.
 — Предупреждаю вас, мадам, я далеко не статуя, хотя, признаюсь, определенная часть моего тела сейчас действительно тверда как камень.
 — Я догадываюсь какая, — прошептала Ифигиния, чувствуя, как прижимается к ней его возбужденная плоть. Это прикосновение одновременно и пугало, и завораживало.
 Маркус неохотно отпустил ее, сорвал с себя фрак и расстелил его на полу храма. Ифигиния посмотрела под ноги, быстро подняла глаза — и встретилась со сверкающим взглядом Маркуса. Ей не нужно было ничего объяснять, она и так прекрасно поняла, что он собирается делать — уложить ее на пол и любить ее.
 Еще миг — и ей откроются самые сокровенные тайны мироздания. Ифигиния понимала, что если хочет остановиться, то должна сказать об этом прямо сейчас.
 Она улыбнулась Маркусу и ничего не сказала. Ее улыбка, казалось, заворожила Маркуса: на мгновение он замер. А потом с хриплым возгласом подхватил Ифигинию на руки и опустил на расстеленный фрак.
 Когда он возлег на нее, Ифигиния обвила его руками, притянула к себе и прижала так крепко, словно хотела удержать навсегда.
 — Ифигиния…
 Ни сдержанности, ни деликатности не было больше в его прикосновениях. Грубыми жадными поцелуями осыпал он, обнаженные плечи Ифигинии, руки его с дрожью скользили по ее телу. Накрыв губами нежный сосок, Маркус принялся легонько покусывать его, а рука его уже поднимала вверх белые шелковые юбки…
 Волнующее предвкушение охватило Ифигинию, когда она почувствовала пальцы Маркуса на своих бедрах. Сейчас он будет ласкать ее так же, как тогда, в галерее Лартмора. Она едва могла дождаться, когда вновь испытает неземное блаженство.
 — Ты готова, не правда ли? — Голос Маркуса срывался, будто он только что пробежал марафонскую дистанцию. — Когда я вот так ласкаю тебя, ты превращаешься в льющийся с небес звездный свет…
 — О! — Ифигиния зажмурилась, бедра ее с силой сжали его руку.
 Маркус осторожно продвинул палец глубже, ровно настолько, чтобы заставить Ифигинию задрожать от нетерпения.
 — Маркус! О Господи, Маркус! — Она жаждала продолжения, ей необходимо было нечто несоизмеримо большее.
 Как описать это нечто? Вместо слов она лишь выше подняла бедра, страстно изгибаясь под телом Маркуса.
 — Да ты горячее, чем само солнце. — Он нежно раскрыл ее.
 Ифигиния вскрикнула. Пальцы ее вцепились в ткань его сорочки, впились в мускулистые плечи Маркуса. Она даже не заметила, как он убрал свою руку. Потом вдруг увидела, как он расстегивает застежку бриджей.
 Она понимала, что сейчас последует. В конце концов, она ведь видела статуи в зале Лартмора. Ифигиния пыталась подготовить себя, но она даже не знала толком, как это будет.
 — Поцелуй же меня! — прошептал Маркус.
 — Ах да! Да, конечно! — Она горячо обняла его. С этим-то все просто. Она очень хорошо знала, как целовать его, как прижимать к себе все крепче и крепче.
 — Боже мой! — прохрипел Маркус. — Ты не даешь мне вздохнуть.
 Ифигиния почувствовала, как он лег между ее бедрами, а потом… потом некий предмет начал входить в нее — и предмет сей оказался гораздо больше пальца. Она сразу поняла, что ничего не получится.
 — Маркус, боюсь, здесь что-то не так!
 — Ты на удивление тесная. — Его голос сейчас был почти неузнаваем.
 — Милорд, ваши достоинства намного превосходят прелести лартморовских статуй!
 Маркус слегка подался назад.
 Вздох облегчения готов был уже сорваться с губ Ифигинии, но тут, без всякого предупреждения, он вновь подступил к ее нежным лепесткам и одним сильным толчком ворвался внутрь.
 — Маркус! — Ифигиния ошеломленно вытаращила глаза. И замерла не дыша.
 Однако ее потрясение не шло ни в какое сравнение с тем потрясением, которое испытал Мастерс. Войдя в нее, он почему-то вдруг замер.
 — Проклятие! Черт меня возьми!
 Странная тишина повисла в храме Весты.
 — Это всегда так бывает? — наконец решилась поинтересоваться Ифигиния. — Я-то надеялась, что все будет точно так же, как тогда у Лартмора.
 Маркус поднял лицо и сверху вниз взглянул на нее. Суровый приговор сверкал в его взоре.
 — Ты девственница.
 Слишком поздно Ифигиния вспомнила свою тщательно продуманную легенду о вдовстве.
 — Нет! Нет, да нет же! — Она нервно облизнула губы. — Дело в том… ну, просто уже прошло слишком много времени после смерти моего мужа, мистера Брайта. Да и при жизни он всегда без особого энтузиазма относился к своим супружеским обязанностям. Кроме того, он не был… не был столь пропорционально сложен, как вы, милорд… если вы, конечно, понимаете, о чем я.
 — Ты чертова девственница. Ты лгала мне.
 С болью в сердце Ифигиния поняла, что он просто в бешенстве. Отчаяние охватило ее. Она не знала, что сказать… Мастерс узнал всю правду. Нужно найти способ хоть как-то смягчить его гнев.
 — Но ведь, кроме вас, никто этого не знает, милорд. Это же совсем незаметно, правда? В глазах всего света я самая настоящая вдова.
 — Сколько же ролей вы играете, мадам?
 Глаза ее наполнились слезами.
 — Сейчас я не играю никакой роли!
 — Ради всего святого, только не плачьте! — Опершись на локти, он взял в ладони ее лицо. — Не выношу слез. И ваших тоже. Даже после всего, что вы наделали.
 Обида и гнев захлестнули ее.
 — Я и не думала плакать! — презрительно фыркнула она. — А вы, если намереваетесь продолжать в том же тоне, то лучше выйдите-ка из меня и дайте мне подняться. Я не собираюсь валяться здесь и выслушивать ваши гадкие, злобные обвинения!
 — Ифигиния…
 — Вылезайте, я сказала! — Она взмахнула руками и что есть силы оттолкнула от себя его плечи. С тем же успехом она могла бы пытаться столкнуть с места гору.
 — Какой теперь в этом смысл, дурочка? Ведь дело сделано, я уже нанес вам непоправимый ущерб!
 — Я вовсе не считаю, что мне нанесен ущерб, тем более непоправимый! — Она сердито сверкнула глазами. — Я хотела вас, милорд. По крайней мере думала, что хочу.
 — Но почему?! Почему, черт вас возьми? Или это очередная ваша авантюра? Что-то вроде путешествия по развалинам Помпеи?!
 — Да, представьте себе! — разгневанно бросила она ему в лицо, снова пытаясь спихнуть его с себя. — Но вы все, все испортили!
 — Какого черта вы выбрали именно меня? — хрипло выдохнул он. — Почему вы не предложили Хоуту или Лартмору стать вашим гидом в этом первом путешествии?
 — Потому что мне нужны были именно вы, мерзкий вы болван! Немедленно слезьте с меня!
 Он замер, пораженный.
 — Ифигиния…
 — Прочь, я сказала!
 Он вздрогнул, словно она его ударила. В свете луны Ифигиния ясно видела проступившую на его лбу испарину. Темные волосы Маркуса были мокры от пота. Зубы стиснуты. Каждый мускул его тела окаменел, как высеченный из мрамора.
 Скрипнув зубами, он начал медленно выходить из ее тела. Ифигиния нетерпеливо заерзала.
 — Лежите смирно! — прикрикнул Маркус. — Проклятие! — С болезненной быстротой он вырвался прочь.
 — О-ох! — взвизгнула Ифигиния. — Как больно!
 Маркус словно не замечал ее. Нечто похожее на мучительное страдание исказило вдруг черты его лица. Он со свистом вдохнул в себя воздух, крупная дрожь сотрясла его тело — и Маркус в изнеможении рухнул лицом вниз рядом с Ифигинией.
 Ужасный стон вырвался из его груди — и он затих, неподвижный.
 — Маркус? О Господи, что с тобой?!
 Мгновенно забыв о собственной боли, Ифигиния приподнялась на локте, насмерть перепуганная его внезапным загадочным обмороком. Жуткий, парализующий страх пронзил ее.
 Маркус умер, умер по ее вине.
 Ифигиния встала на колени. Яростно принялась трясти его за плечо. Маркус не шелохнулся.
 Она склонилась над ним, пытаясь заглянуть в лицо. Глаза его были закрыты. Мучительная судорога исказила черты.
 — Боже праведный, что же я наделала! Милорд, вы живы? Скажите мне! Пожалуйста, отзовитесь!
 Она попыталась подтянуть его к себе на колени. Это было непросто, тело Маркуса оказалось невероятно тяжелым. Ей удалось лишь положить его голову себе на колени. Она откинула назад волосы с его лба.
 — Господи, да что с тобой, Маркус? — Слезы брызнули из ее глаз. — Я никогда не хотела причинить тебе боль! Никогда, никогда… Пожалуйста, Маркус, ты не должен умереть! Только не сейчас, когда я наконец-то встретила тебя! Я не переживу этого. Я же люблю тебя, Маркус…
 Черт возьми!
 Впервые после брачной ночи он потерял самообладание.
 Выплеснул семя, как торопливый неопытный юнец, впервые оказавшийся с женщиной. Как тогда, в первый раз, с Норой. Ему казалось, что где-то в глубинах его памяти до сих пор звучат ее злые, насмешливые слова…
 «У тебя лапы крестьянина, молокосос!»
 — Маркус! Маркус, пожалуйста, прости меня! Открой глаза, ты же не можешь умереть!
 Он приоткрыл один глаз.
 — Ты жив! — Надежда и счастье озарили ее лицо. — Слава Богу! — ори попыталась приподнять его голову со своих колен. — Подождите здесь, милорд. Не шевелитесь. Я сбегаю в дом и позову на помощь.
 Маркус открыл второй глаз, протянул руку и схватил ее за запястье:
 — Нет.
 — Но вам нужен доктор! У вас был какой-то припадок.
 — Уж не знаю, к счастью или несчастью, но, похоже, на сей раз я выживу. Мои поздравления, мисс Брайт. — Маркус скривился от отвращения к самому себе. — Надо же, вы сумели заставить мужчину в тридцать шесть лет почувствовать себя неоперившимся юнцом!
 Она встревоженно всматривалась в его лицо. С какой немыслимой нежностью касались его щеки ее пальчики!
 — Вы в самом деле уверены, что не нуждаетесь в помощи врача?
 — Абсолютно. В чем я действительно нуждаюсь, так это в новом фраке.
 Какой стыд — так испортить одно из лучших и самых дорогих творений своего портного!
 — Вряд ли моему лакею удастся его спасти, — вздохнул Маркус.
 — Я куплю вам новый! — совершенно серьезно заверила его Ифигиния. — Во всем виновата я. Поверьте, милорд, я прекрасно понимаю свою вину.
 Маркус едва успел проглотить уже готовые сорваться с губ проклятия.
 — Я должен был догадаться, что в роли оскорбленной невинности вы окажетесь столь же оригинальны, как и в роли скандальной вдовушки.
 — Но, Маркус, я вовсе не оскорблена! И я не зеленая девчонка, только что выпорхнувшая из детской. Я достаточно взрослая, чтобы самой принимать решения.
 — Вы были девственницей, — устало произнес Маркус. — Я никогда не имел дел с девственницами. У меня железное правило на сей счет, и вплоть до сегодняшнего вечера я еще ни разу не изменил ему.
 — Но вы не должны упускать из виду и положительную сторону происшедшего, милорд, — ослепительно улыбнулась ему Ифигиния. — Я больше не девственница, а значит, вы больше не нарушите своих правил.
 Он почувствовал новый приступ ярости.
 — Проклятие, женщина! Это не повод для шуток. Клянусь, временами ваш очаровательный ротик способен вывести из себя любого, даже самого здравомыслящего мужчину! Если бы только я не лишил вас невинности несколько минут назад, клянусь, я бы не удержался — перекинул бы вас через колено и хорошенько бы отшлепал за ваши глупости!
 Улыбка сбежала с ее губ.
 — Сэр, я прекрасно понимаю, вы очень рассержены из-за того, что нарушили свое железное правило. Но, право же, вы не должны винить себя!
 Маркус сосредоточенно застегивал бриджи.
 — Непорочная девственница, притворившаяся вдовой! — Казалось, его хваленый разум изменяет ему. — Я должен был догадаться!
 — Ерунда! Как бы вы догадались?
 Маркус встал на ноги и посмотрел на нее. На мгновение замер, потрясенный: Ифигиния сидела посреди храма, залитого лунным сиянием, прижимая к нежной груди лиф платья; белые юбки пышно пенились вокруг нее. Волосы в беспорядке, маленькая белая туфелька соскочила с ноги. И по-прежнему таинственная аура чистоты и непорочности окружала ее — как в тот первый раз, когда он увидел ее на балу у Фенвиков.
 — Думаю, я знал об этом, — тихо проговорил он. — Но отмахивался от правды, потому что не хотел видеть ее.
 Ифигиния нахмурилась:
 — Вы всегда так строги к себе, когда нарушаете свои правила?
 — Не знаю. — Маркус нагнулся, чтобы помочь ей подняться на ноги. — Я нарушил их впервые. Пошли.
 — Куда?
 — Обратно в дом. — Он помог ей привести в порядок платье. — Надо постараться, чтобы никто не увидел нас.
 — К чему такая осторожность, милорд? — с нескрываемым раздражением покосилась на него Ифигиния. — Разве, что-нибудь изменилось в глазах света? Все убеждены в том, что я вдова, и свято верят в то, что вы мой любовник. Никто не может знать всей правды!
 — Я знаю правду!
 …И правда эта заключается в том, что он нарушил свое правило и теперь должен быть наказан. Что ж, возможно, женитьба на Ифигинии расставит все по своим местам, подумал он. Его первая жена оказалась искушенной женщиной, притворившейся девственницей. Теперь же он возьмет в жены невинную девушку, изображавшую из себя опытную женщину!
 Пожалуй, ему стоит последовать совету Ифигинии и посмотреть на положительные стороны ситуации. На сей раз он женится на собственной любовнице, которая никогда не принадлежала другому мужчине!..
 Маркус поднял с пола свой фрак, с мрачным видом осмотрел его. За последние недели он испортил довольно много дорогих фраков — и все из-за своих экспериментов с гидравлической ручкой. Но впервые он умудрился загубить хорошую вещь таким вот пикантным образом.
 Он полностью потерял власть над собой.
 Он даже забыл использовать свою усовершенствованную модель кондома из овечьих кишок, хотя предусмотрительно положил его в карман.
 Не обращая внимания на пытливый взгляд Ифигинии, он взял ее под руку и повел прочь из храма Весты. Ночные сумерки мягко окружали Ифигинию и Маркуса, в молчании идущих к огромному дому. Яснее и ярче сияли им далекие звезды.
 Маркус размышлял о том, насколько теперь должна измениться его жизнь. Интересно, как-то Беннет воспримет известие о предстоящей свадьбе старшего брата?
 «По крайней мере Ифигиния не станет возражать против того, что большую часть своего времени я буду проводить в библиотеке, — философски подумал Маркус. — Она-то сумеет понять».
 Потом появятся дети. Возможно, даже сын — наследник. Как странно, раньше его мало заботила передача титула собственному отпрыску. Теперь же мысль об Ифигинии, вынашивающей его ребенка, неожиданно наполнила душу странным собственническим чувством, волнующим ожиданием будущего, о котором он раньше даже не подозревал. Заманчиво!
 — Маркус? — задыхаясь, окликнула его Ифигиния. Он догадался, что идет слишком быстро и ей приходится почти бежать, чтобы поспевать за ним.
 — Да?
 — Вижу, вы очень сердиты. Мне бы хотелось, чтобы вы поверили — я искренне раскаиваюсь в своем поведении.
 — Успокойтесь, Ифигиния.
 — Я не должна была лгать вам о своем прошлом.
 — Поговорим завтра. Мне необходимо все тщательно обдумать.
 — Да, милорд, понимаю. Вы ужасно раздражены и, без сомнения, теперь не захотите притворяться моим любовником.
 — Не вижу другого выхода, — отрезал Маркус, ибо принял решение сменить роль фиктивного любовника на роль законного мужа.
 — Совсем напротив! — быстро возразила Ифигиния. — Есть все основания для того, чтобы продолжить наш спектакль!
 — Теперь это совершенно невозможно, Ифигиния.
 — Но послушайте же, милорд! Вы же умный человек!
 — Вы действительно так считаете? Лично у меня на сей счет есть очень серьезные сомнения.
 — Вздор! — с жаром выпалила она. — Вы феноменально умны. И в том нет и не может быть ни малейшего сомнения!
 — Хм-м…
 — И хотя сейчас вы очень рассержены, я твердо убеждена в одном: вы не поддадитесь сиюминутному порыву чувств и не позволите им одержать победу над здравым смыслом.
 — Я ценю вашу веру в мой разум, — мрачно хмыкнул он.
 — Да-да, так оно и есть, но я хочу напомнить вам о том, что у меня имелись самые серьезные причины притворяться вдовой!
 — Вы выбрали не самое удачное время для того, чтобы напомнить мне о своих сценических талантах.
 Они подошли к террасе. Маркус увидел, что большинство окон верхнего этажа уже темны. Гости спят. Отлично, значит, ему с легкостью удастся препроводить Ифигинию в ее спальню незамеченной.
 — Сэр, прошу вас не забывать о том, что до сих пор существует причина, толкнувшая меня на решение притвориться, вашей любовницей. Мы просто обязаны оставить все по-старому, пока не найдем вымогателя. Надеюсь, вы не поступите опрометчиво?
 — Опрометчиво?
 В темноте ее глаза казались огромными, сияющими.
 — Вы ведь не прервете нашей «любовной связи»? Вы оставите все как было, правда?
 Кажется, она совершенно не в состоянии осознать всех последствий того, что произошло между ними на полу храма Весты! Маркус потерял последние капли терпения.
 — Мисс Брайт, хотелось бы напомнить вам, что в данный момент перед вами стоит новая и гораздо более серьезная проблема, чем та, которую вы решали еще час назад.
 Она непонимающе захлопала ресницами.
 — Вы перестали быть фиктивной любовницей.
 Какое-то время она непонимающе смотрела на него. Потом наконец догадалась.
 — Кажется, я поняла, о чем вы хотите сказать.
 — В самом деле, мисс Брайт?
 — Да, конечно. — Она опустила глаза, смущенно разглядывая складки на его сорочке. — Но с какой стати этот краткий, маленький, ничего не значащий эпизод должен изменить характер наших отношений?
 — Черт бы вас побрал, Ифигиния!
 — Маркус, ну пожалуйста! — Она подняла руку, словно хотела коснуться его щеки, но вдруг остановилась. — Я знаю, вам очень не понравилось то, что произошло сейчас в храме.
 — Мое удовольствие или отсутствие такового является наименее существенной частью вопроса, — грубо отрезал он. — Мне кажется, вы просто не в состоянии понять всю серьезность момента!
 — Но я все прекрасно понимаю, милорд! Я представляю, как вас встревожил и даже, наверное, испугал этот ужасный приступ! Господи, да я сама на какое-то мгновение поверила, что вы умерли или что у вас случился апоплексический удар.
 — Апоплексический удар! Боже, я просто схожу с ума! Без всяких сомнений…
 — Да поверьте же, я не имела ни малейшего представления о том, что моя невинность произведет на вас такое убийственное впечатление! Право же, я очень сожалею, милорд.
 Маркус подошел к балюстраде, окружавшей террасу. Остановился, посмотрел на Ифигинию. Ее слова каким-то странным, непостижимым образом совершенно лишили его воли. Он был очарован ею.
 — Вы правы, — согласился он. — Откуда вам было знать, что может сотворить ваша невинность с моими слабыми нервами!
 — Вот именно! — Она опять ослепительно улыбнулась. — Но ведь вы заверили меня, что теперь вы здоровы? Это правда, милорд?
 — Думаю, я полностью исцелился… принимая во внимание характер болезни.
 — Вот и славно! Я прекрасно понимаю, что вы перенесли сильнейшее потрясение…
 — Потрясение? — перебил он и с готовностью кивнул:
 — Да, точнее не скажешь.
 — Вы были очень напуганы… И все же постарайтесь смотреть на вещи проще, сэр. Уверяю вас, больше вам не о чем беспокоиться.
 Маркус положил руку на балюстраду и с силой стиснул мраморные перила:
 — Почему же?
 — Потому что даю вам слово чести — никогда больше не буду… — она запнулась и деликатно покашляла, — не буду приставать к вам с любовью, милорд.
 Какое-то время он с любопытством изучал ее лицо. Она простодушно ждала ответа, а Маркус стоял и не мог припомнить, удавалось ли когда-нибудь другой женщине вот так же легко лишить его дара речи…
 — Весьма глубокомысленное замечание, мисс Брайт.
 — Забудьте о том, что произошло! — снисходительно отозвалась она. Потом наклонилась к нему и доверительно понизила голос:
 — Если быть совсем откровенной, то мне эти минуты тоже не доставили ни малейшего удовольствия. Так что поверьте — я пока еще не сошла с ума, чтобы отважиться на повторение!
 Внутри у него все похолодело. Этот, как она выражается, эпизод оказался полным провалом. И что самое ужасное, он сумел испортить девушке ее первое страстное переживание в жизни.
 Несмотря на клокочущий гнев, несмотря на неприятную мысль о том, что ее глупая ложь перевернула всю его жизнь, Маркус вдруг почувствовал себя виноватым. Сегодня ночью он хотел лишь одного — подарить ей блаженство, такое же, какое изведает сам. И вдруг неожиданное фиаско!
 — Ифигиния, примите мои самые искренние извинения за все неприятности, которые я принес вам. Если бы я только знал…
 — Ах, оставьте, пожалуйста! — Она зажала пальчиками его рот. — Вам не за что извиняться! Если бы я действительно была той, за кого себя выдавала, — резвой вдовушкой, познавшей все прелести любви на супружеском ложе, — вот тогда бы я, конечно, сумела произвести все необходимые расчеты!
 — О каких еще расчетах вы ведете речь?!
 — Ну, вроде тех, какие я делаю, исследуя пропорции античных зданий, — пояснила она. — Тогда я бы сразу поняла, что ваш… ну, в общем, что у вас все должно быть очень большим.
 — Вы говорите о размерах?
 — Боюсь, я упустила из виду нечто очень важное, изучая античные статуи, — недовольно покачала головой Ифигиния. — И даже в галерее Лартмора — как я только теперь поняла — я не обратила внимания на очень важные детали.
 — Ифигиния…
 — Впрочем, в свое оправдание я должна сказать, что еще ни разу за все время изучения античной скульптуры мне не приходилось сталкиваться с образцом, по размерам подобным вашему.
 Маркус решительно перебил ее:
 — Вне всякого сомнения, это самая любопытная тема, которую я когда-либо обсуждал. Однако сейчас уже очень поздно. Я хотел бы перенести наш разговор на более подходящее время.
 — Когда к вам вернутся спокойствие и хладнокровие, вы хотите сказать?
 — Вот именно. Давайте-ка поднимемся наверх и разойдемся по спальням, мадам. Мне необходимо кое-что серьезно обдумать. — Он взял ее за руку и повел к выходу.
 — Маркус, — Ифигиния потянула его за рукав, — обещай никому не рассказывать, что я тебе не любовница.
 — Успокойся! — Маркус распахнул дверь и провел ее в темный холл. — Мы уже признали, что твоя маленькая роль перестала быть обманом. Мне совершенно нечего скрывать, поскольку сегодня ты стала моей любовницей.
 Ифигиния бросила на него проницательный взгляд:
 — Но ты никому не расскажешь, что я не вдова?
 — Поверь мне, я не больше тебя заинтересован в том, чтобы свет узнал правду.
 — Нет, конечно, нет! — Ифигиния несколько успокоилась. — Ты не хочешь также, чтобы свет узнал, как ты нарушил свое правило?
 — Да, — буркнул Маркус. — Это весьма затруднило бы дело.
 — Что ты имеешь в виду?
 — Не беспокойтесь, мисс Брайт. Я все объясню вам в свое время.
 — Миссис Брайт, — настойчиво поправила она. — Мы даже наедине должны играть наши роли, если не хотим проговориться на людях.
 — Прошу прощения, миссис Брайт.
 Оказавшись в своей комнате, Маркус подошел к окну и, опершись руками на подоконник, посмотрел на звезды.
 Он никогда не подозревал, что когда-нибудь женится снова.
 Значит, он готов нарушить еще одно свое правило. Но сейчас, когда столь свежи были в его памяти запах и прикосновения Ифигинии, он не мог трезво размышлять ни о браке, ни об исключающем его правиле…
 Единственное, о чем он мог думать, так это о том, как склонялась над ним Ифигиния, насмерть перепуганная тем, что убила его своей невинностью. До сих пор звучали в его душе ее слова…
 «Я люблю тебя, Маркус!»
 Естественно, это было сказано в смятении. Она перепугалась, что нечаянно убила его, вот и все.
 Это единственное возможное объяснение ее безрассудных слов.
 На следующее утро сразу после завтрака леди Петтигрю с искренним сожалением прощалась с гостями.
 — А я-то надеялась, что вы задержитесь у нас еще на денек-другой! Мы были так рады вашему визиту, не правда ли, Джордж?
 — Превосходный визит, — проворчал Джордж, с трудом скрывая радость по поводу того, что наконец-то убираются восвояси хотя бы эти двое непрошеных гостей.
 Леди Петтигрю обернулась к Ифигинии, ждущей на верхних ступенях лестницы, когда же будет готов экипаж Маркуса:
 — Миссис Брайт, не могу передать словами, в каком я восторге от того, что мой храм Весты оказался почти точной копией оригинала! Благодарю вас за то, что не пожалели времени на измерения и расчеты!
 — Вы были так добры. — Ифигиния с ужасом почувствовала за своей спиной присутствие Маркуса. Его раздражение было почти осязаемым.
 — Вы в самом деле уверены, что наши развалины настолько соответствуют храму в Тиволи? — в который раз переспросила леди Петтигрю.
 — Да, несомненно, — пробормотала Ифигиния, чувствуя на себе суровый взгляд Маркуса.
 — Храм на удивление идентичен оригиналу в каждой своей детали, — вдруг вмешался тот. — Прошлой ночью я лично осмотрел его. Клянусь, немного воображения — и вы с легкостью дорисуете образ настоящей девственницы-весталки.
 Лицо леди Петтигрю расцвело неподдельной гордостью.
 — В самом деле?
 — Не узнаю вас, граф, — удивился лорд Петтигрю. — И не говорите мне, будто мечтали бы увидеть где-нибудь поблизости хоть одну подобную особу! Всему свету известно ваше правило относительно связей с девственницами.
 — Лично я совершенно уверена: некоторые правила необходимо нарушить! — раздраженно заметила Ифигиния.




 Глава 11


 На следующее утро Беркли появился в библиотеке лондонского особняка Маркуса. С усталым вздохом он рухнул в кресло, водрузил на нос очки и извлек из кожаного саквояжа несколько листов бумаги.
 Маркус откинулся на спинку кресла. Едва сдерживая любопытство, он смотрел, как поверенный изучает свои бумажки.
 — Итак? — Ему казалось, прошла целая вечность, хотя пауза длилась каких-нибудь две минуты.
 Беркли торжественно откашлялся и посмотрел на Маркуса поверх золотой оправы.
 — Начнем с того, милорд, что, оказывается, нет и никогда не существовало никакого мистера Брайта. То есть, я хочу сказать, не было мужчины, который когда-нибудь вступал бы в брак с нашей миссис Брайт.
 — Это мне уже известно. — Воспоминание о полночном свидании в храме Весты вновь опалило мозг Маркуса.
 В тысячный раз ожили в его душе волшебные воспоминания о том, как он вонзился в горячее, прекрасное тело Ифигинии… И вновь, кажется, также в тысячный раз, его охватило безумное желание. Он почти явственно чувствовал шелковистые завитки меж бедер Ифигинии. В памяти промелькнула изысканная округлость ее грудей — какие у нее соски, точно спелые сочные ягоды. Ни с чем на свете не сравнить их вкуса!
 Ее прелестное нежное лоно напоминало прекрасный экзотический плод, когда-то выращенный Маркусом в оранжерее. Запах ее тела… разве можно забыть его?
 Жесткие брови Беркли собрались в короткую полоску над переносицей.
 — Прошу прощения, милорд, но если вы знали о том, что миссис Брайт… то есть, я хотел сказать, мисс Брайт никакая не вдова, то зачем посылали меня в Лондон?
 — Тогда, перед вашим отъездом, я еще не знал об этом.
 — Но каким образом вы все-таки узнали? Клянусь, это тайна для всего Лондона!
 Маркус помолчал, подыскивая самый неопределенный ответ.
 — Я открыл правду о мисс Брайт, используя те же научные методы, которые применяю к исследованию проблем иного порядка.
 Беркли, казалось, был совершенно сбит с толку.
 — Вы имеете в виду телескоп? Или микроскоп?
 — Я имею в виду наблюдение и эксперимент.
 Маркус выпрямился и положил локти на стол. Сцепив пальцы, он со смешанным чувством тревоги и нетерпения посмотрел на своего поверенного:
 — Что еще удалось вам узнать?
 Беркли сверился со своими бумагами.
 — Мисс Брайт родилась и выросла в Дипфорде, крошечной деревушке в Девоне. Я с огромным трудом разыскал ее, уверяю вас.
 — И тем не менее, — заметил Маркус, — вы нашли ее.
 — Да, милорд.
 …А если Беркли сумел отыскать и Дипфорд, и сведения о несуществующем мистере Брайте, значит, это сумеет сделать и кто-нибудь другой… Если кого-нибудь, например того же таинственного вымогателя, заинтересует прошлое Ифигинии, он без труда выяснит, что никакая она не вдова, а следовательно, на нее распространяются все те строжайшие правила, какие общество навязывает незамужним женщинам и невинным девушкам.
 Он не знал, что беспокоит его больше — опасность, грозящая Ифигинии, или то, что она решительно отказывается видеть эту опасность.
 — Продолжайте, Беркли.
 — Ее родители — оба с весьма эксцентричными характерами — погибли в море, когда девушке едва исполнилось восемнадцать. Ей пришлось взять на себя и заботы о воспитании младшей сестры, Корины.
 «Как и мне пришлось самому воспитывать Беннета», — подумал Маркус.
 — На какие же средства она содержала себя и сестру? Они получили доходное наследство?
 — Нет. Им достались жалкие гроши, которые мисс Брайт выручила, продав материнские картины и пару каталогов своего отца.
 Маркус задумчиво повертел в пальцах печать:
 — Не густо…
 — Совершенно верно, милорд, но мисс Брайт оказалась весьма предприимчивой особой.
 Маркус почувствовал внезапный холодок в груди.
 — Что вы имеете в виду?
 — Оправившись от удара после гибели родителей и осознав, что осталась на свете одна-одинешенька и должна теперь каким-то образом содержать себя и сестру, мисс Брайт первым делом продала картины матери и каталоги отца. На вырученные деньги открыла Академию юных леди.
 Маркус чуть не уронил печать и вытаращил глаза на Беркли:
 — Мисс Брайт давала уроки юным леди?
 — Совершенно верно, милорд.
 — Осанка, манеры, правила приличия? Что-то в этом роде?!
 — И не только это. Очевидно, ее заведение пользовалось превосходной репутацией. Очень многие респектабельные сквайры, жившие по соседству, посылали туда своих дочерей.
 — Боже праведный! — Маркус едва сдержал взрыв безумного хохота.
 Слишком невероятной была мысль об Ифигинии — дерзкой, вызывающей, безрассудной Ифигинии, обучающей юных леди жестким, неумолимым правилам света.
 — Через год после того, как мисс Брайт потеряла родителей, к ней приехала жить ее кузина, мисс Фарлей. Кажется, она стала преподавать в академии математику и естествознание.
 — Так вы говорите, заведение пользовалось отличной репутацией?
 — Да, милорд. То же самое можно сказать и о репутации самой мисс Брайт. Поверьте мне на слово — в таком крошечном местечке, как Дипфорд, любой просчет, любая ошибка или малейшее отклонение от общепринятых норм немедленно становится достоянием гласности и жестоко карается.
 — Любая оплошность могла стоить ей потери средств к существованию…
 — Этого более чем достаточно, милорд. Наставница юных леди должна отвечать самым высоким требованиям. Разумеется, ни единого пятнышка не может быть на ее репутации.
 — Бедняжка Ифигиния!
 — Простите, сэр?
 — Не обращайте внимания, это я так… Продолжайте, Беркли. Что еще удалось выяснить?
 — Позвольте мне взглянуть… — Беркли торопливо перелистал бумаги. — Три года назад мисс Брайт сделала еще один смелый шаг, принесший ей очень солидный выигрыш.
 — Что еще за шаг?
 — Они с кузиной основали собственный инвестиционный фонд, полностью состоявший из вдов и незамужних женщин — иными словами, особ, находящихся в таком же положении, что и они сами. Все женщины внесли скромные суммы в фонд, и деньги были вложены в строительство.
 — Собственный строительный проект?
 — Да, милорд!
 — Какой именно?
 — Площадь Утренней Розы.
 — Черт побери! — уважительно хмыкнул Маркус. — Должно быть, она заработала целое состояние!
 — Именно так, — сухо подтвердил Беркли. — Часть средств она сразу же выделила в приданое сестре — очень солидное приданое, поверьте.
 — Да, а что случилось с ее сестрой? Где она?
 — Так и осталась в Дипфорде. В прошлом году вышла замуж за Ричарда Хэмптона, единственного сына самой богатой дипфордской семьи.
 — Вероятно, Хэмптоны пребывают в блаженном неведении относительно того, что Ифигиния здесь, в Лондоне, притворяется видавшей виды вдовушкой?
 — Конечно, милорд. Можно себе представить, в какой ужас придет деревушка, когда откроется вся правда! Все в Дипфорде, и Корина в том числе, уверены: мисс Брайт до сих пор путешествует по Италии со своей кузиной.
 — Интересно, какого мнения придерживаются добрые дипфордцы относительно подобной поездки?
 — Да уж будьте уверены — затея была встречена всеобщим неодобрением.
 — Но все же не вызвала скандала?
 — Нет, хотя многие жители предсказывали, что мисс Брайт кончит очень и очень плохо, раз уж надумала закрыть академию и отправиться на континент.
 — Держу пари, так оно и есть. — Маркус поднялся и подошел к окну. — Вы славно поработали, Беркли.
 — Благодарю вас, сэр. Я очень старался.
 — Уверен, что могу и дальше полагаться на ваше молчание?
 — Разумеется. — Беркли выглядел глубоко уязвленным тем, что Маркус счел нужным напомнить ему об этом. — Ни единое слово не сорвется с моих губ!
 — Благодарю вас, Беркли.
 Поверенный, поколебавшись, сказал:
 — Есть еще одно небольшое обстоятельство… не знаю, заинтересует ли оно вас…
 — О чем вы?
 — Я уже упоминал о том, что сестра мисс Брайт, Корина, вышла замуж за Ричарда Хэмптона…
 — Почему вас это заинтересовало?
 — Пару лет назад поговаривали, будто мистер Хэмптон собирается жениться на старшей сестре, а не на младшей.
 Маркус замер:
 — Неужели?
 — Да… думаю, ситуация была очень неловкой. — Беркли помолчал. — Говорят, даже старшая мисс Брайт была, если можно так выразиться, несколько удивлена тем, что Хэмптон вдруг начал открыто выказывать свой интерес к Корине.
 — В самом деле?
 — Поговаривают, будто этот Хэмптон разбил сердечко старшей сестры, дав понять, что отдает предпочтение младшей.
 Мысль о том, что Ифигиния любила, — а может быть, и до сих пор любит другого, — была для Маркуса острее ножа…
 «Неужели он разбил твое сердце, Ифигиния? Не потому ли ты вдруг сбросила оковы приличий и решила перешагнуть через все условности света? Неужели ты и теперь любишь его, Ифигиния? Неужели вчера ночью, когда ты обнимала меня и шептала, что любишь, неужели ты думала о Ричарде Хэмптоне?»
 Несколько минут он не отрываясь смотрел в сад. Тихо шелестел дождь, освежая яркие венчики цветов и юную зелень листвы. Каким мрачным и безрадостным стал вдруг этот день!
 Он обернулся к Беркли:
 — У вас есть еще что-нибудь для меня?
 — Нет, милорд, полагаю, это все.
 — В таком случае примите мою благодарность за ваш титанический труд.
 — Да, милорд. — Беркли тяжело поднялся. — Что и говорить, весьма беспокойная поездка. Жду не дождусь, когда наконец доберусь до дому и вытяну ноги перед камином.
 — У меня есть еще одна просьба к вам.
 — Слушаю, сэр.
 — Завтра я хочу поручить вам новое расследование.
 — Относительно?..
 — Относительно того, кто построил дорогую усыпальницу миссис Элизабет Итон на Ридингском кладбище. Беркли подозрительно покосился на него:
 — Вы сказали «усыпальницу»?
 — Да, Беркли. Нечто вроде погребального склепа.
 Поверенный покорно вздохнул:
 — Отлично, милорд. Посмотрим, что там можно выяснить. Будут еще поручения?
 — Нет, Беркли, можете идти.
 Маркус дождался, пока за поверенным закроется дверь библиотеки. Потом медленно вернулся к столу и пробежал глазами записку, полученную от Анны час тому назад.
 М.
 Нам необходимо увидеться. Срочно. У входа в Доллангеровские сады. В два часа.
 Ваша А.
 Маркус смял в руке клочок бумаги. Он боялся, что догадывается о причине, толкнувшей Анну на риск назначить ему новую встречу.
 В два часа дня в наемном экипаже Маркус подъехал к улице позади Доллангеровских садов.
 Анна, в шляпе с густой вуалью и в неброском коричневом дорожном платье, ждала его в саду. Она задернула занавески, спрятавшись в полумраке кареты.
 Первые же ее слова подтвердили самые мрачные ожидания Маркуса.
 — Когда вы были за городом, я получила еще одно письмо вымогателя, Маркус! Снова пять тысяч! — Нежный голосок Анны срывался от волнения. — Мне пришлось заложить браслет, чудесный браслет, подаренный Сэндсом на мой прошлый день рождения. Боюсь, никогда уже не смогу выкупить его! Я живу в постоянном страхе, а вдруг Сэндс спросит у меня, почему я не надеваю его браслет!
 — Куда тебе приказали принести деньги? — спросил Маркус.
 — Туда же, куда и в прошлый раз. Я оставила сверток в наемной карете на Пэлл-Мэлл. Маркус, это не должно больше продолжаться! Я не могу закладывать драгоценности. Рано или поздно Сэндс обо всем догадается.
 Маркус вздохнул:
 — Похоже, бесполезно снова пытаться убедить тебя рассказать ему всю правду?
 — Ты же знаешь, что я не могу так поступить! — Анна подняла вуаль, открыв искаженное отчаянием лицо. — Он с отвращением оттолкнет меня!
 — Но он же умный человек. Дай ему шанс доказать тебе это, Анна.
 Но она лишь покачала головой:
 — Я слишком люблю его, чтобы так рисковать. Ты не можешь понять моего страха, Маркус. Ты никогда в жизни ничего и ни за кого не боялся. Ни одну свою женщину ты никогда не любил так сильно, как я люблю своего мужа! Если бы ты хоть раз испытал подобные чувства, то понял бы меня…
 Интересно, Ифигиния любила своего Ричарда так же сильно, как Анна любит Сэндса? Маркус немедленно отбросил эту мысль.
 — Я дам тебе пять тысяч фунтов, Анна. Выкупи браслет, пока ювелир не продал его.
 Она с облегчением откинулась на спинку сиденья.
 — Спасибо, Маркус! Ты настоящий друг. Клянусь, я верну тебе деньги!
 — Оставим это. Мы-то с тобой прекрасно знаем, что я не испытываю недостатка в деньгах.
 Анна задумчиво улыбнулась:
 — Конечна, но разве дело в деньгах? На свете столько богатых людей, которые не предложат и пенса лучшему другу.
 Маркус не обратил внимания на ее слова.
 — Этот чертов вымогатель становится все наглее. Нужно остановить его, пока не поздно.
 — Тебе удалось выяснить хоть что-нибудь?
 — Кое-что, но немного. — Маркус, прищурившись, взглянул на нее:
 — Я должен задать тебе один вопрос.
 — Да?
 — Кажется, перед смертью Спалдинга у тебя была молодая компаньонка. Я видел ее всего пару раз и запомнил только рыжую шевелюру.
 — Каролина Бэйлор, — с отвращением поморщилась Анна.
 — Что ты можешь сказать о ней?
 — Совсем немного. Спалдинг не позволял мне никуда выходить одной, не разрешал даже навещать родных в Хэмпшире. Он утверждал, что таким образом охраняет меня, но на самом деле просто боялся, что я сбегу. Он не хотел скандала.
 — Мерзавец.
 — А когда я обвинила его в том, что он заточил меня в своем доме, он подыскал мне компаньонку, эту самую Каролину Бэйлор. Я никогда ее не любила. Она была очень пронырливой особой. Ее направили из респектабельного агентства, со всеми характеристиками, но я до сих пор уверена, что она была любовницей Спалдинга.
 Очень похоже на него — приставить любовницу шпионить за женой, подумал Маркус.
 — Ты не знаешь, что с ней сталось?
 — Она исчезла наутро после того… после того, как… — Ее пальцы судорожно сжали сумочку. — На следующее утро после того, как я убила своего мужа. Но ее не было дома той ночью, Маркус! Она уходила. Ты же появился сразу после того, как я нажала на курок. Я была одна, одна со Спалдингом!
 — Ты сказала, что ее прислало агентство. Какое именно?
 — Агентство «Вичерлей». Оно считается лучшим в Лондоне.
 — Возможно, хозяева агентства знают о дальнейшей судьбе этой Бэйлор.
 Анна широко раскрыла глаза:
 — Но ты ведь не думаешь, что она вымогательница?
 — А куда, по-твоему, она отправилась той ночью?
 — Понятия не имею, — поджала губки Анна. — Каролина Бэйлор не была обычной компаньонкой. Она уходила и приходила когда ей заблагорассудится. Почему ты вдруг решил разыскать ее?
 …Совсем не просто хранить столько секретов одновременно! Маркус тщательно взвешивал каждое свое слово.
 — Мне пришло в голову, что вымогателем вполне может оказаться компаньонка — некая особа, которой стали известны и твоя тайна, и секрет другой жертвы шантажа.
 — И которая теперь шантажирует бывших хозяев? Господи Боже, мне это и в голову не приходило! — нахмурилась Анна. — Легко верю, Каролина способна на что угодно, но почему она ждала так долго?
 — Мы пока не знаем точно, она ли шантажирует тебя. Но все же от этой мысли не следует отказываться. — Маркус вынул часы из нагрудного кармана и бросил быстрый взгляд на циферблат. Стрелки показывали половину третьего. Ровно в три у него назначена встреча с Ифигинией. — Мне пора, Анна. Я прослежу за тем, чтобы ты получила пять тысяч фунтов. Мой поверенный передаст их тебе.
 — Ты так добр. Ты снова приходишь мне на помощь — и это после всего того, что уже сделал для меня! — прошептала Анна. — Просто не представляю, что бы я без тебя делала!
 — Мы все-таки друзья. Ты не должна благодарить меня. — Маркус потянулся к дверце экипажа.
 — Подожди, Маркус, — коснулась его руки Анна. — Прости мое любопытство, но ты торопишься на свидание с миссис Брайт?
 Маркус помолчал.
 — Почему ты спрашиваешь?
 — Скажу тебе как другу: до меня дошли очень странные слухи. Это правда?
 — Сплетни обо мне всегда очень странные, Анна. Кому, как не тебе, знать об этом.
 — Да, но на сей раз до меня дошли слухи, будто твоя новая любовница и в самом деле излишне экстравагантна.
 Маркус с трудом подавил почти непреодолимое желание сказать ей, что Ифигиния вовсе не его любовница, что она занимает гораздо более важное место в его душе. Но он ничего не мог сказать даже Анне.
 Он поспешил ухватиться за одно из своих знаменитых правил:
 — Анна, тебе прекрасно известно: я никогда и ни с кем не обсуждаю подобные вещи. — Он невесело усмехнулся. — Как моя наставница, научившая меня держаться в обществе, ты первая осудила бы мое неджентльменское поведение, примись я комментировать свои отношения с миссис Брайт.
 Анна быстро отдернула руку от его рукава.
 — Я научила тебя, какой вилкой следует есть то или иное блюдо и как танцевать вальс, но никогда не учила, как стать человеком-легендой. Этого ты добился сам, своими знаменитыми правилами и загадочными поступками.
 — Не забивай себе голову моими делами, Анна. Я сам позабочусь о себе.
 — Да-да, конечно… Прости меня. Я вовсе не хотела совать нос в твои дела. Просто ты мой лучший друг, Маркус, и я не могу не беспокоиться о тебе.
 — Теперь твой лучший друг — твой муж, а не я. — Маркус распахнул дверцу и вышел из экипажа.
 Адам Мэнваринг разложил бумаги на столе в библиотеке Ифигении и сел рядом с ней. Внимательно посмотрел на Амелию.
 — Прежде чем рассказать вам, что я выяснил о бывшей компаньонке леди Гатри, должен передать вам свой разговор с Додгсоном.
 Амелия напряглась:
 — Надеюсь, вы передали ему, что мы против его вступления в инвестиционный фонд?
 — Разумеется. — Лицо Адама приняло необычайно мрачное выражение. — И объяснил почему.
 — Вот и отлично! — похвалила Ифигиния. Быстро взглянув на кузину, она заметила удовлетворение, промелькнувшее в ее глазах.
 — Я поставил Додгсона в известность о том, что наш фонд состоит преимущественно из вдов и незамужних женщин, многие из которых вынуждены работать компаньонками и гувернантками, — продолжат Адам. — Я прямо сказал ему, что он, без сомнения, и сам понимает, почему женщины откажутся от сотрудничества с человеком с запятнанной репутацией.
 — И что же он ответил? — поинтересовалась Ифигиния. Адам пожал плечами:
 — Разозлился, естественно. Заявил, что все это чудовищная клевета, и потребовал личной встречи с руководством фонда для выяснения возникшего недоразумения.
 Амелия опустила глаза на свои судорожно сплетенные пальцы:
 — И что же вы сказали ему?
 — Только то, что руководство фонда не имеет ни малейшего желания встречаться с ним. В ответ он возразил, что, дескать, не помнит ни единого случая, когда проявил бы хотя бы малейшую неделикатность по отношению к молоденьким женщинам, находящимся в услужении.
 — Так и сказал? — очень тихо переспросила Амелия. Адам лишь слегка приподнял брови:
 — А потом внезапно перечеркнул все свои аргументы, впав в безумную ярость. Он заявил, будто всем прекрасно известен тот сорт девиц, которые, став гувернантками, начинают рассказывать басни о том, как их якобы соблазнили в семьях нанимателей… Он несколько раз повторял, мол, таким особам ни в коем случае нельзя доверять.
 Амелия обменялась негодующим взглядом с Ифигинией.
 — Он особо выделил гувернанток?..
 — Да, — подтвердил Адам. — Особо.
 — Значит, он все вспомнил, — прошептала Амелия.
 — Наверняка, — кивнула Ифигиния и поспешила переменить тему разговора:
 — Ну, довольно об этом. Давайте-ка перейдем к вопросу о компаньонке тети Зои.
 Адам с неохотой вернулся к бумагам:
 — Что касается этого дела, то, увы, мне пока почти ничего не удалось разузнать. Мисс Тодд скончалась пять лет назад.
 — Мисс Тодд умерла? — Резко выпрямилась Ифигиния. Она была настолько поражена известием, что даже не услышала звука подъехавшего экипажа.
 Адам снова комично приподнял брови, оторвавшись от своих записей:
 — Да, все-таки мисс было почти семьдесят!.. Вы были знакомы?
 — Нет, нет, я совершенно не знала ее! — Ифигиния уже взяла себя в руки. — Но один мой знакомый уверен, что эта женщина до сих пор жива. Боюсь, ваше известие очень огорчит его. Вы узнали что-нибудь еще?
 Адам уткнулся в бумаги:
 — Мисс Тодд умерла незамужней. Родилась она в маленькой сассекской деревушке, большую часть жизни проработала гувернанткой и компаньонкой.
 — Все напрасно, — пробормотала Ифигиния. — Так прямо и скажу ему.
 Адам в недоумении поднял глаза:
 — Простите?
 — Пустяки, — отмахнулась Ифигиния. — Теперь все?
 — Да, если не считать того факта, что почти всю жизнь она работала на…
 Его прервал энергичный стук в дверь библиотеки. Ифигиния бросила взгляд на часы. Без одной минуты три. Выглянув в окно, она увидела возле подъезда черный экипаж.
 Сердце ее затрепетало. Предвосхищение встречи мгновенно обострило все ее чувства.
 «Но это же безумие, — пронеслось в ее голове. — Нельзя позволять ему так волновать меня».
 Она попыталась взять себя в руки, чтобы голос ее прозвучал как можно более беззаботно.
 Дверь распахнулась. На пороге возникла миссис Шоу.
 — Слушаю, миссис Шоу, — недовольно отозвалась Ифигиния.
 — Здесь граф Мастерс, он желает видеть вас, мадам. Вы дома?
 — А где же еще? Это и дураку ясно. — Маркус шагнул в библиотеку, не дожидаясь, пока экономка должным образом доложит о нем. — Добрый день, миссис Брайт. Мое почтение, мисс Фарлей.
 — Милорд, — очень холодно заметила Ифигиния. — Вы что-то рано сегодня.
 — Всего на одну минуту раньше. Надеюсь, вы простите мне этот грех. — Маркус проследовал к столу, взял руку Ифи-гинии, поднес к губам. Насмешливые огоньки плясали в его глазах, как будто он прекрасно понимал, какая буря чувств бушует в ее душе.
 — Позвольте представить вам моего поверенного, мистера Мэнваринга.
 Маркус, прищурившись, посмотрел на Адама:
 — Мэнваринг…
 — Сэр, — учтиво поднялся Адам. — Я уже ухожу.
 — Неужели? — В вопросе Маркуса звучало явное одобрение. — Не смею задерживать.
 Адам густо покраснел, а Ифигиния поморщилась от нескрываемой грубости Мастерса.
 — Мистер Мэнваринг еще не закончил свои дела, не правда ли, мистер Мэнваринг?
 Адам поспешно собрал бумаги.
 — Я уже все сказал, и мне нечего добавить. Если только вот что — мисс Тодд всю жизнь проработала на агентство «Вичерлей».
 — Проклятие! — процедил Маркус. Ифигиния удивленно посмотрела на него:
 — Что-нибудь не так, милорд?
 — Нет. — Он отвернулся к окну. — Мне в голову пришла кое-какая идея, только и всего.
 Ифигиния снова повернулась к Адаму:
 — Большое вам спасибо, мистер Мэнваринг. Вы, по обыкновению, оказались на высоте. Пожалуй, на сегодня все.
 — Одну минуту, Мэнваринг, — не поворачиваясь от окна, бросил Маркус.
 — Да, милорд?
 — Справки о мисс Тодд вы наводили в агентстве «Вичерлей»?
 — Да, разумеется, — кивнул Адам. — Вчера я лично разговаривал с миссис Вичерлей. Вот уже двадцать лет она является владелицей агентства и сама возглавляет его. Она-то и поведала мне, что мисс Тодд умерла пять лет назад.
 — Ясно.
 Ифигиния бросила сердитый взгляд на широкую спину Мастерса. Адам — ее поверенный, а не его, или она не права?
 — Ты не проводишь мистера Мэнваринга, Амелия?
 Та быстро вскочила на ноги:
 — Да, конечно!
 Адам вспыхнул:
 — Что вы! В этом нет никакой необходимости. Я прекрасно знаю дорогу, мисс Фарлей.
 — Я с радостью провожу вас до дверей, мистер Мэнваринг, — настойчиво заявила Амелия.
 — Ну, если вы настаиваете…
 Дождавшись, пока за ними закроется дверь библиотеки, Ифигиния довольно хихикнула:
 — Знаете, они просто созданы друг для друга.
 — Кто они?
 — Моя кузина и мистер Мэнваринг, естественно. Я всей душой надеюсь, что они очень скоро и сами поймут это. Право, у них ведь столько общего — и ум, и характер.
 — Чепуха! — фыркнул Маркус и отвернулся от окна. — С чего вдруг вы вообразили себя сводней?
 — Вот увидите, — уверенно заявила Ифигиния. — У меня чутье на такие веши.
 — Глупости. У вас удивительное чутье на то, как можно создать неприятности.
 Ифигиния сердито сверкнула глазами:
 — Какая муха вас укусила сегодня, сэр? Все еще думаете о том, что случилось у Петтигрю? Я же ясно сказала вам — это ровным счетом ничего не меняет. Все будет прекрасно!
 — Нет, черт вас возьми! Я не думаю о том, что произошло, поскольку теперь думать об этом бессмысленно! Что сделано, то сделано.
 — Тогда что же вас волнует?
 Он тяжело опустился на стул и посмотрел ей в лицо:
 — Вы верите в совпадения?
 Ифигиния пожала плечами:
 — Порой случаются самые невероятные вещи… А почему вы спрашиваете?
 — Потому что одно очень интересное совпадение как раз связано с нашей историей о вымогателе.
 — И что за совпадение?
 — У моей подруги — еще одной жертвы шантажа — была компаньонка. Заметьте, она служила у нее в то самое время, когда произошло событие, давшее повод для шантажа.
 — Не продолжайте! — торжествующе подняла руку Ифигиния. — Если хотите сказать, что компаньонку звали мисс Тодд и что она и есть вымогательница, то поберегите свои силы. Мисс Тодд умерла пять лет назад.
 — Компаньонку моей подруги звали Каролина Бэйлор, — невозмутимо продолжал Маркус. — Интересное совпадение связано с тем, что она тоже работала в агентстве «Вичерлей».
 Ифигиния глубоко задумалась.
 — Но ведь это не очень существенное совпадение, правда? В конце концов, агентство «Вичерлей» существует уже много лет. Оно рассылает гувернанток и компаньонок в лучшие дома Лондона.
 — Нет, здесь именно совпадение. — Маркус взглянул на часы. — Сейчас самое начало четвертого, и я собираюсь лично переговорить с миссис Вичерлей.
 — Но мисс Тодд мертва, а компаньонка вашей подруги, как я поняла, исчезла. Что вы надеетесь узнать у владелицы агентства?
 — Пока точно не знаю, но для начала хочу задать ей несколько вопросов об этих двух женщинах.
 Ифигиния с любопытством посмотрела на него:
 — Я тоже пойду с вами. Хочу сама увидеть миссис Вичерлей.
 — Это совершенно ни к чему, — спокойно ответил Маркус. — Я перескажу вам наш разговор. Обещаю.
 — Ну уж нет, милорд! — решительно заявила Ифигиния. — Не забывайте, мы с вами союзники в нашем деле.
 Маркус с минуту задумчиво разглядывал ее.
 — Отлично. Полагаю, если не возьму вас с собой, то добьюсь лишь того, что вы сами отправитесь на встречу с этой дамой.
 — И правильно полагаете! — Ей очень польстила маленькая победа.
 Ифигиния поднесла к губам чашечку и отпила глоток.
 Если хочешь приручить Маркуса, необходимо почаще демонстрировать ему свою железную волю, подумала она. Этот мужчина привык всегда и всеми командовать. Слабая женщина станет послушной глиной в его руках.
 — В таком случае мы вместе займемся миссис Вичерлей, — кивнул Маркус. — Но сначала хотелось бы обсудить с вами несколько вопросов…
 — Что за вопросы? — Ифигиния начала медленно опускать чашечку на блюдце.
 — Отсутствие покойного мистера Брайта будет первым.
 Хрупкая чашка выпала из рук Ифигинии, ударилась о край блюдца и перевернулась. Чай выплеснулся на полированный стол красного дерева.
 — Боже мой! — Ифигиния вскочила, выхватила белый кружевной платочек и начала бестолково размазывать лужицу. — Кажется, мы уже всесторонне обсудили этот вопрос, милорд.
 — Мы действительно кое-что обсуждали, но вовсе не полное отсутствие несчастного, никем не оплаканного мистера Брайта.
 Ифигиния тщетно пыталась не покраснеть — она прекрасно знала, что сейчас от стыда ее щеки станут пунцовыми.
 — Но позвольте, Маркус…
 — Да, это правда, Ифигиния. — Он вынул огромный жесткий льняной платок, с ленивым изяществом встал со стула и одним энергичным движением собрал пролитый чай. — И более того, углубляясь в суть вопроса, я выяснил очень много такого, о чем раньше и не подозревал.
 Ифигиния испуганно сжалась:
 — И что же?
 Его янтарные глаза засверкали.
 — Это и Академия юных девиц, и деревушка Дипфорд, и младшая сестра, вышедшая замуж за сына самой влиятельной семьи в округе. Короче говоря, я узнал все, Ифигиния.
 Ей показалось, будто весь воздух вдруг вышел из нее. Медленно-медленно она откинулась на спинку кресла.
 — Как вам удалось столько узнать обо мне?
 — Не важно. Важно лишь то, что если я сумел докопаться до правды, то это сумеют сделать и другие.
 Она была ошеломлена. Как легко и как дерзко раскрыл он ее прошлое! Узнал так много за столь короткое время. Было отчего потерять присутствие духа.
 — Сэр, надеюсь, вы рассказали мне это только для того, чтобы предложить мне на выбор два выхода из создавшегося положения.
 Он вздернул бровь:
 — Два?
 — Да! — Она гордо вскинула голову. — Вы хотите сказать, что я должна или немедленно покинуть Лондон, прежде чем кто-нибудь другой узнает всю правду, или же выйти за вас замуж. Я права?
 — Нет, вы ошибаетесь, Ифигиния.
 Она с надеждой посмотрела ему в глаза:
 — Ошибаюсь?
 — У вас есть только один выход. И этот выход — выйти за меня замуж.
 — Никогда! — громко, гневно и решительно крикнула Ифигиния — так, чтобы Маркус не смог догадаться, что разбил ее сердце. — Это совершенно невозможно. Ни в коем случае. Не стоит даже обсуждать этот вариант.
 Маркус зловеще усмехнулся:
 — Одно из самых интересных правил, которое я вывел в ходе своих научных изысканий, состоит именно в том, что на свете очень мало вещей, которые действительно невозможны.




 Глава 12


 — Опять твои проклятые правила! — в гневе выкрикнула Ифигиния. Она яростно наклонилась вперед, упершись руками в крышку стола. Глаза ее сверкали. — Все дело только в них, не так ли? Ты решил, что нарушил свое чертово правило и теперь должен расплатиться.
 — Успокойся, Ифигиния. Ты становишься слишком утомительной.
 — Нет, я не успокоюсь! И не выйду замуж только из-за Мастерских правил! Вы хорошо слышите меня, милорд?
 — Отлично. — Он стиснул зубы, придал своему лицу самое бесстрастное выражение и расправил перепачканный чаем платок. Кажется, он тратит слишком много времени, вытирая пролитый чай в библиотеке Ифигинии! — Но я сомневаюсь, что вы должным образом обдумали мое предложение.
 — Не смейте поучать меня, я не школьница, сэр! Я умная, здравомыслящая, образованная женщина, а не глупая девчонка! Безусловно, я все тщательно обдумала.
 «Она решила всеми силами противиться мне», — понял Маркус. В нем вскипела ярость при мысли о том, как же тяжела будет его задача.
 — Изображать из себя искушенную вдову, да еще мою любовницу в придачу, — это ты называешь поступком, достойным здравомыслящей, умной и образованной женщины?
 — Ты, кажется, не так язвительно отзывался о моем маскараде, пока не узнал, что я не вдова! Если только тебе не изменяет память, ты охотно одобрил мой план. Тебе даже льстила мысль о том, насколько экстравагантна твоя новая любовница, разве я не права?
 — Это было до нашей встречи в храме Весты. И до того, как я убедился, насколько близки к оригиналу эти чертовы развалины. Подумать только, там оказалась даже непорочная весталка!
 Ифигиния растерялась:
 — Маркус, но это такой пустяк! Это не должно оказать никакого влияния на твои действия.
 — Я сам разберусь, чему влиять, а чему не влиять на мои действия!
 — Черт бы вас побрал, милорд, ничего не изменилось!
 — Не правда. По крайней мере одна деталь этого фарса изменилась — и изменилась более чем существенно.
 — Это никакой не фарс! — гневно сверкнула глазами Ифигиния. — Это была очень умная и тонкая игра, которая, несомненно, привела бы к своим результатам. Свет до сих пор верит в то, что я вдова, как и в то, что я ваша любовница, а значит, все составляющие моего плана остались на своих местах!
 — Вопрос в том, надолго ли.
 — Настолько, насколько потребуется, — огрызнулась она. — Никто, кроме вас, не усомнился в моей правдивости.
 — Вопрос времени. Рано или поздно кто-нибудь еще надумает отправиться в Девон и выведать все о вас.
 — Какие глупости! С какой стати? Милорд, давайте будем до конца откровенны. Вы так усложняете все только потому, что невольно нарушили одно из своих правил.
 — Я прекрасно знаю, какого невысокого мнения вы о моих правилах, но я слишком долго жил по ним, чтобы теперь нарушить их ради собственной выгоды.
 — Выслушайте меня, Маркус. Я испытываю искреннее уважение к вашим правилам и к вашему чувству чести, пронизывающему их насквозь! Но вы же ничего не нарушали!
 — Неужели? А я отчетливо помню, как побывал меж ваших бедер две ночи тому назад. Или ошибаюсь?
 Ифигиния в ужасе округлила глаза. Румянец на ее щеках вспыхнул еще ярче.
 — Ничто не извиняет вульгарность, милорд, — очень строго сказала она.
 — Говорите, как чертова училка!
 — А я и есть чертова училка! Вернее, была ею какое-то время. Повторяю, милорд, не вы нарушили свое строгое правило — это сделала я, что в корне меняет дело. Неужели вы не понимаете?
 — Нет, — отрезал Маркус.
 — Не вы, а я отвечаю за все, что произошло.
 — Не пытайтесь с помощью логики вывернуть все наизнанку. Ситуация ясна и определенна.
 — Но, Маркус, ты не можешь жениться на мне, о чем прекрасно знаешь!
 — И почему же, позвольте узнать?
 Она раздраженно всплеснула руками:
 — Да потому, что в глазах света я твоя любовница!
 — Ну так что?
 — Мы с вами отлично знаем: мужчина вашего круга не может жениться на собственной любовнице!
 Маркус уперся руками в стол, наклонился к Ифигинии и в упор взглянул ей в глаза:
 — Я создаю собственные правила. Никогда не забывай об этом.
 Она заморгала, выпрямилась и поспешно отступила назад.
 — Но послушайте, в таком деле, как…
 — Во всем, Ифигиния.
 — Я не слишком-то люблю правила, сэр.
 — Я давно это заметил.
 Она сделала еще один шаг назад и остановилась за спинкой своего кресла.
 — Я слишком долго была вынуждена жить по чужим правилам, милорд, и пришла к выводу, что они подавляют свободную душу. Уверена, вы-то как раз должны понять мое стремление освободиться от оков.
 — Вы говорите о свободе? Господи, Ифигиния, но никто из нас по-настоящему не свободен! Все мы подчиняемся правилам — своим или чужим. Если ты до сих пор не поняла этого, значит, ты наивнее, чем хочешь казаться.
 Она гордо расправила плечи:
 — Что ж, отлично! Если я должна жить по правилам, то лучше последую вашему примеру, милорд. Я создам собственные правила.
 — Ради Бога. Меня интересует только одно: что говорят ваши правила о ситуации, в которую вы попали?
 — Они говорят, что я не обязана ни за кого выходить замуж! Признаться, сэр, не вижу особого смысла в супружестве. В самом деле, чего стоят хотя бы эти «супружеские объятия»! Они далеко не так волнующи, как уверяют нас поэты, в чем я совсем недавно убедилась.
 Маркус почувствовал, что получил отменный удар в солнечное сплетение. Он мучительно покраснел:
 — Я уже говорил, что это моя вина. Я был с вами груб и нетерпелив.
 — Ах, Маркус! — Гневный огонек борьбы вдруг погас в ее глазах. Стремительно обогнув угол стола, она бросилась к Маркусу. — Вы не должны винить себя во всем! Это и моя вина!
 — Ваша? — Он непонимающе смотрел на подбегающую Ифигинию. Слишком поздно обожгла его мысль о том, что она собирается броситься в его объятия.
 — Ну конечно! Именно я спровоцировала вас! Я ввела в заблуждение. Я прекрасно знала о вашем глупом правиле относительно связей с неопытными девицами, но мне так хотелось отдаться вам! Я нарочно подстрекала вас, сэр. Да-да, я практически уговорила вас…
 — Ифигиния…
 Шелестя юбками, она подлетела к нему. Маркус подхватил ее и крепко прижал к себе, только бы она не успела передумать.
 — Я соблазнила вас, милорд, — шепнула она, спрятав лицо в складках его фрака.
 — Нет. Я соблазнил вас. Я так хотел любить тебя. — Голос его звучал теперь низко. — Бог свидетель, даже если бы я знал всю правду, то уже не сумел бы остановиться. Я сожалею лишь, что вам не понравилась наша близость.
 — Не правда! — приглушенно воскликнула она ему в плечо. — Мне все понравилось… до самого последнего момента. Как я уже говорила вам, я просто не рассчитала некоторые соотношения… Но это уж точно моя вина.
 Маркус застонал. Невероятно: она не обвиняет его в неловкости, а берет всю вину на себя!
 По-видимому, другого подобная наивность лишь позабавила бы, но Маркус был потрясен и глубоко тронут.
 — Послушай меня, Ифигиния. Ты образованная женщина и, конечно, изучила огромное количество обнаженных мужских статуй, но поверь, ты ровным счетом ничего не смыслишь в подобных вещах.
 — Но я изучала оригиналы, милорд. Оригиналы, а не одни только копии!
 Он взял ее лицо в свои большие ладони и заставил поднять глаза.
 — В следующий раз будет гораздо приятнее, Ифигиния. Клянусь тебе.
 Она пытливо всматривалась в его лицо.
 — Правда?
 — Ты должна поверить мне. — Он легонько коснулся губами ее губ.
 — Да, Маркус! О да, я верю тебе! — Привстав на цыпочки, она обхватила его руками и поцеловала с той же радостной готовностью, какую выказывала с самого начала их отношений.
 Губы ее были нежными, теплыми и необыкновенно возбуждающими. Ее грудь прижималась к его телу. Маркус чувствовал нежные изгибы ее бедер, прикасавшихся к его ногам. Еще ни одна женщина не была так прекрасна в его руках!
 Но еще важнее, что ее страстное влечение к нему не угасло, оно все еще горело в ее крови, как горят и переливаются свет и тепло в хрустальной призме. Значит, той ночью он все же не загасил своей неосторожностью это пламя.
 Маркус почувствовал огромное облегчение.
 Она все еще хочет его. Его неуклюжая близость не уничтожила ее влечения, не уменьшила в ней жажды его ласк. Все будет превосходно.
 Он неохотно поднял голову и посмотрел на Ифигинию:
 — Так, значит, решено?
 Ифигиния робко улыбнулась ему:
 — Я не возражаю против еще одной попытки, если вы в самом деле уверены, что она поможет…
 — Уверен, — сказал он, а про себя поклялся, что не разочарует ее.
 — Должно ли это означать, что вы не возражаете против продолжения нашего романа? — с надеждой заглянула ему в глаза Ифигиния.
 — Это означает, — уверенно ответил он, — что мы должны как можно скорее пожениться.
 Ифигиния застыла:
 — Я уже сказала вам: это невозможно.
 — А я уже сказал вам: ничего невозможного нет.
 Она упрямо сжала губы:
 — Маркус, обещайте мне честно ответить на один вопрос.
 — Я никогда не лгу тебе.
 Она грустно улыбнулась:
 — Еще одно правило?
 — Да.
 — Отлично, тогда спрашиваю. Скажите, стояли бы вы здесь, уговаривая меня выйти за вас замуж, если бы убедились в том, что я действительно вдова, искушенная в супружеских утехах?
 «Черт возьми, я должен был предвидеть ловушку», — подумал Маркус. Капкан неожиданно захлопнулся — и он позорно растерялся.
 — Черт возьми, Ифигиния, это совершенно не важно.
 — Нет, Маркус, для меня это очень важно.
 Пропасть разверзлась под его ногами.
 — Кто знает, что было бы, окажись вы и в самом деле той, за кого себя выдавали. Я никогда не встречал женщину, похожую на вас, Ифигиния… Откуда мне знать, что бы я предпринял!
 — Если бы я оказалась той, за кого себя выдавала, вы предложили бы мне остаться вашей любовницей. Или я не права?
 — Проклятие, Ифигиния, откуда я знаю?! Я человек науки и привык иметь дело с фактами, а не с предположениями о том, что было бы, если бы…
 — Отвечайте, Маркус. Это очень важно.
 — Ответ на ваш чисто умозрительный вопрос может быть только один — я не знаю ответа.
 — Зато я знаю, — мягко ответила она. — И этот ответ — нет. Поэтому и я вам скажу только одно — нет.
 — Разрази вас гром, женщина, неужели вы не осознаете всей серьезности положения?! У вас нет выбора.
 — Будь я восемнадцатилетней девчонкой, не способной содержать себя и полностью зависящей от мнения окружающих, — тогда бы это было так. Но мне двадцать семь, я финансово независима и могу смотреть свысока на правила света.
 — Ифигиния…
 Она обхватила себя руками за плечи.
 — Я столько лет терпела диктат общественного мнения маленькой деревушки! И я не намерена терпеть то же самое со стороны лондонского света! — Она презрительно пожала плечами. — Я до сих пор просыпаюсь среди ночи и вспоминаю, как должна была прикусывать язычок, когда наш викарий останавливал меня, чтобы прочитать очередное нравоучение о правилах приличия.
 Маркус вдруг понял, что сочувствует ей.
 — Я тоже вырос в маленькой деревушке и прекрасно знаю, каково приходилось вам в вашем Дипфорде.
 — Этому не было конца, — прошептала Ифигиния. — Всюду были глаза… Никто не любил маму с папой… Они посвятили себя искусству, понимаете?
 — Я все знаю.
 — Родители учили меня не обращать внимания на грубое, бестактное поведение окружающих, но, подумайте, разве могла я вести себя так же независимо после их смерти! Ведь я должна была кормить себя и сестру. А потом еще ко мне приехала Амелия — одинокая, без гроша в кармане.
 — И ты должна была содержать и себя, и их обеих…
 — Да. И ради этого подчиняться всем очаровательным маленьким правилам, по которым привыкли жить добрые жители Дипфорда, — черт бы побрал их всех вместе с их правилами! — Она вздрогнула и бросила взгляд в окошко. — Сквайр Хэмптон и его жена все время давали мне добрые советы. Миссис Калдер, проживавшая возле моей академии, вечно бубнила о том, что наставница юных леди должна быть образцом приличия. Викарий и его женушка постоянно суетились, ожидая, когда же я наконец оступлюсь и меня засосет болото разврата.
 Маркус обошел стол, шагнул к ней и снова крепко обнял:
 — Я все понимаю.
 — Всюду были глаза… Все время надо было следить за собой. Мы трое полностью зависели от доходов академии, а сама академия зависела от добрых отношений с Хэмптонами, викарием и жителями Дипфорда — именно они устанавливали правила, по которым заставляли жить всех остальных.
 Маркус крепче прижал ее к себе, вдыхая цветочный аромат ее волос. Как странно, но у него было такое ощущение, что за эти минуты Ифигиния стала очень близка ему — так близка, как никто другой за всю его жизнь.
 — Мне известно, что такое быть связанным ответственностью, — шепнул он в ее волосы. — И чужими правилами.
 — В прошлом году я навсегда оставила Дипфорд и не собираюсь больше возвращаться туда — ну разве что изредка буду навещать сестру. Я собираюсь последовать твоему примеру, Маркус. Если без правил не обойтись, то пусть это будут мои собственные правила.
 Маркус нежно скользнул рукой по ее прямой гордой спине:
 — Я лучше, чем ты думаешь, способен понять твои чувства, но все равно не позволю тебе оставаться моей любовницей!
 — Но почему?!
 Он помедлил, подыскивая какой-нибудь весомый решающий аргумент.
 — Это слишком опасно.
 — Вовсе нет! — Ифигиния оторвала голову от его плеча. — Мы оба в равной степени заинтересованы в поимке вымогателя, и мы оба согласились объединить свои усилия в решении нашей задачи. Но можно ли найти лучший способ, чем оставить все как есть?
 Он пристально посмотрел ей в глаза. Он и раньше понимал, что ему придется нелегко, но даже не догадывался, насколько упрямым окажется его противник.
 — Ты упорно не желаешь замечать одного обстоятельства — наше притворство, по правде говоря, уже перестало быть притворством.
 Ифигиния покраснела:
 — Бога ради, Маркус, если одна мысль о близости со мной способна до такой степени взволновать тебя, то давай просто откажемся от подобных вещей в дальнейшем.
 Кажется, его шанс добиться ее любви почти так же ничтожно мал, как построить корабль, который унес бы его к далеким звездам. Но Маркус не собирался отступать. Он давно уже понял, что когда сталкиваешься с неразрешимой проблемой, то порой лучше попытаться обойти ее, чем идти напролом.
 «У меня есть еще время, — решил он, — вот только неизвестно, много ли. Пока Ифигиния в безопасности. С какой стати кому-нибудь еще вздумается узнавать правду о ее прошлом? Нельзя лишь допустить, чтобы нынешняя ситуация длилась до бесконечности, но пока, слава Богу, Ифигинии ничто не угрожает. И она до сих пор хочет меня».
 Он никуда не мог уйти от этой мысли. Он всесторонне рассмотрит ее, проанализирует… и в конце концов найдет возможность использовать эту слабину, чтобы сломить сопротивление Ифигинии.
 Дверь библиотеки распахнулась. Вошла Амелия.
 — Ифигиния? Мистер Мэнваринг напомнил мне, что следует… — Она осеклась и вспыхнула, увидев кузину в объятиях Мастерса. — Простите.
 — Все хорошо, — заверил ее Маркус. — Мы можем закончить наш разговор и в другое время. Так получилось, что сейчас нам надо немедленно идти, не правда ли, Ифигиния?
 — Да, в самом деле. — Она быстро отстранилась от него и испуганно взглянула на кузину. — Мы едем в агентство «Вичерлей», чтобы задать несколько вопросов его владелице.
 — О, только не стоит передавать ей мой привет, — пробормотала Амелия. — Я всегда терпеть не могла эту особу.
 Все оказалось непросто. И совсем не утешительно.
 Все двадцать минут, когда они в молчании ехали к маленькой улочке, начинающейся сразу за Оксфорд-стрит, Ифигиния находилась под впечатлением недавнего разговора с Маркусом.
 Она попалась в западню Мастерских правил — и только по собственной вине, думала Ифигиния, опираясь на руку Маркуса, помогавшего ей выйти из экипажа.
 Она должна была предположить, что он сочтет своим долгом жениться на ней, как только ему откроется вся правда! Но вместо этого убедила себя, что сумеет обмануть его. Позволила себе поверить, будто одурачит Маркуса с той же легкостью, с какой обвела вокруг пальца лондонский свет!
 Ей следовало бы лучше знать этого мужчину!
 А теперь необходимо использовать любую возможность, чтобы склонить Маркуса к мысли, что никакие правила не заставляют его жениться на ней. Задача не из легких. Маркус слишком похож на нее саму — так же чертовски упрям и настойчив в достижении своих целей.
 — Вот и номер одиннадцать. — Маркус хмуро осмотрел темные окна агентства. — Похоже, все уже закрыто.
 — Как странно! — Ифигиния взглянула на опущенные занавески обоих окон и входной двери. — Ведь нет еще и четырех!
 — Возможно, какие-то личные мотивы вынудили миссис Вичерлей закрыться пораньше.
 — Но у нее есть штат сотрудников, они прекрасно могли бы поработать и без нее!
 — Справедливо. — Маркус подошел к двери и подергал ручку. — Закрыто.
 Ифигиния запрокинула голову. Оба этажа над конторой были погружены во мрак.
 — А что, если миссис Вичерлей живет здесь же, над агентством?
 — Вполне возможно. — Маркус отступил назад, чтобы получше рассмотреть верхние этажи. — Но если она и дома, то определенно не принимает.
 — Может, она больна?
 — Мэнваринг имел с ней вчера беседу. Он упоминал, что дама выглядела нездоровой?
 — Нет. Но почему бы ей не захворать ночью? А вдруг она вообще уехала за город?
 — В любом случае, — задумчиво протянул Маркус, — и агентство, и комнаты наверху пустуют.
 Ифигиния насмешливо покосилась на него:
 — Я ждала от вас подобного вывода.
 — Вы прекрасно изучили меня, Ифигиния. — Он взял ее под руку, оглянулся, внимательным взглядом окинул улицу, чтобы убедиться, что за ними никто не наблюдает. — Пошли. Пожалуй, не помешает слегка разобраться в обстановке.
 Ифигиния ничего не имела против и покорно последовала за ним до конца короткой улочки, где они свернули за угол и вышли на аллею.
 — Но что вы хотите обнаружить?
 — Бог его знает… Одно из первых правил научного эксперимента гласит, что нужно ставить как можно больше вопросов.
 — И какие же у вас вопросы?
 — Почему преуспевающее, долгие годы работающее агентство закрылось так рано?
 Ифигиния почувствовала внезапную тревогу.
 — И тем более на следующий день после того, как мой поверенный встречался с хозяйкой и расспрашивал о бывших служащих?
 — В том-то и дело.
 Они прошли по аллее, обойдя с обратной стороны фасады многочисленных агентств и контор. Остановились перед задней дверью дома номер одиннадцать. Маркус негромко постучал.
 Ответа не последовало. Он взялся за ручку, осторожно подергал ее.
 — Эта дверь тоже заперта.
 Ифигиния посмотрела на маленькие дверные стекла и вдруг заметила, что правая створка приоткрыта.
 — Смотри!
 Маркус взглянул, куда она указывала.
 — Похоже, они так спешили, что забыли запереть окна.
 — Вот именно.
 Маркус раскрыл окно, отодвинул в сторону занавеску и заглянул внутрь. Ифигиния нетерпеливо ждала за его спиной.
 — Видно что-нибудь?
 — Почти ничего. В комнате очень темно. Занавески задернуты. Подожди минутку. — Он до конца распахнул окошко и отошел в сторону. — Черт возьми! Мне не удастся протиснуться внутрь.
 Ифигиния прикинула в уме.
 — А я бы пролезла!
 Маркус посмотрел на нее:
 — Если полагаешь, что я позволю тебе лезть в окно, то…
 — Маркус, ну не будь смешон! Я мигом пролезу, отопру тебе дверь — и ровно через минуту ты уже будешь рядом!
 — Хм-м… — заколебался он, борясь с желанием уступить ей. — Ладно. Но не теряй ни минуты — сразу к двери!
 — Конечно! — Открытое окошко располагалось слишком высоко, чтобы она смогла просто перешагнуть через раму. — Тебе придется помочь мне.
 — Я уже догадался. — Маркус обхватил ее за талию и легко приподнял над землей.
 Ифигиния затрепетала, вспомнив, как эти руки две ночи тому назад ласкали ее обнаженное тело. Маркус такой сильный. Она снова почувствовала себя в безопасности в его объятиях.
 — Скорей же, Ифигиния!
 — Да-да. — Она отогнала обжигающие воспоминания и сосредоточилась на поставленной задаче. Пролезть в окно против ожидания оказалось не так-то просто. Она сразу же запуталась в длинных пышных юбках своего белого муслинового платья с накидкой.
 — Боже правый! — проворчал за ее спиной Маркус. — Сколько же нижних юбок ты нацепила под платье? Я сейчас утону в них!
 — Сегодня очень прохладно. — Ифигиния могла думать только о мужской руке, стискивающей икру ее ножки.
 Через несколько секунд она спрыгнула в темную комнату. Протянула руки, чтобы сохранить равновесие, — и неожиданно угодила пальцами в кипу бумаг, лежавших на столике. Несколько листков слетели на пол, к ее ногам.
 — О Боже! — пробормотала Ифигиния.
 — Что случилось?! — прогремел голос Маркуса.
 — Ничего особенного. Я рассыпала какие-то бумаги. — Она нагнулась подобрать листы — и в изумлении вытаращила глаза, чуть-чуть привыкнув к темноте. — Какой ужас! Маркус, да здесь повсюду разбросаны бумаги и бухгалтерские книги. Похоже, тут бушевал ураган.
 — Открывай дверь! Да поживее.
 Она выпрямилась и прошла к двери. Маркус ворвался внутрь и защелкнул замок. Какое-то время постоял, всматриваясь в темноту.
 — Проклятие! — очень тихо пробормотал он. — Здесь все перерыто.
 Ифигиния уставилась на разгромленную комнату:
 — Что, по-твоему, здесь случилось?
 — Не знаю. — Маркус проследовал к узкой лестнице, ведущей в жилые комнаты на второй этаж. — Жди здесь. Хочу взглянуть, что творится наверху.
 Не обращая внимания на его слова, Ифигиния поспешила за ним вверх по ступенькам и остановилась перед дверью в крошечную приемную.
 Здесь все было в полном порядке. Откидная крышка столика секретаря плотно закрыта. Вся мебель на своих местах. Никаких бумаг на ковре.
 — Похоже, эту комнату не тронули, — решила Ифигиния.
 — Да. — Маркус повернулся и прошел по холлу. Ифигиния — за ним.
 Вместе они осматривали одну за другой маленькие, уютно обставленные комнатки. Вместе поднялись на самый верхний этаж. Но когда Маркус положил руку на ручку двери спальни, Ифигиния внезапно почувствовала ужас.
 — Маркус?
 — Я войду первым.
 Он открыл дверь и замер на пороге. Ифигиния попыталась заглянуть внутрь через его широкое плечо, но увидела только серые юбки и пару высоких шнурованных туфель, почему-то лежащих на полу.
 — О Господи! Неужели?..
 — Без сомнения. Стой где стоишь!
 На этот раз она повиновалась. Молча смотрела, как Маркус приблизился к телу, остановился и присел на корточки, чтобы получше рассмотреть мертвую.
 — Ее застрелили, — сказал он наконец и дотронулся до пальца холодной безжизненной руки.
 — Она…
 — Мертва. — Он поднялся на ноги. — Думаю, прошло уже несколько часов.
 Внутри у Ифигинии все сжалось. Она стремительно отпрянула от двери, судорожно хватая ртом воздух.
 Маркус вышел из комнаты. Сочувственно посмотрел на несчастную Ифигинию:
 — С тобой все хорошо?
 Она поспешно кивнула:
 — Да… Думаю, да.
 — Тогда пора уходить. Давай-ка побыстрее удалимся отсюда. Не хватает только, чтобы нас застали в комнате убитой.
 Он взял ее за руку и потащил вниз по лестнице.
 — Ты считаешь, миссис Вичерлей стала жертвой грабителя? — спросила Ифигиния.
 — Нет, — уверенно ответил он. Остановившись на пороге, еще раз осмотрел гостиную. — Тогда бы вор забрал серебряные канделябры и другие ценные вещи.
 — Что же здесь случилось?
 — Пока не знаю, но у меня есть одно предположение.
 — Какое?
 — Подозреваю, миссис Вичерлей была вымогательницей и твоя тетка и моя подруга стали не единственными ее жертвами… как и мы не единственные, кто вышел на агентство «Вичерлей».
 — Думаешь, кто-то еще приходил сюда после визита мистера Мэнваринга?
 — Пожалуй. Логично предположить, что миссис Вичерлей убил кто-то из ее жертв.
 — А после обыскал ее бумаги, пытаясь обнаружить сведения, которыми она шантажировала?
 — Да.
 — Маркус, это просто блестяще! Все становится на свои места! — Ифигиния вдруг нахмурилась. — И следовательно, самое худшее уже позади.
 — Очень вероятно.
 Казалось, она должна была бы испытывать радость и облегчение. В конце концов, тайна тети Зои в полной безопасности. Но теперь можно прекратить поиски вымогателя, а значит, исчезает и повод для продолжения игры в любовницу графа Мастерса.




 Глава 13


 В семь часов вечера, сидя за своим рабочим столом в лаборатории, Маркус бился над вопросом, как сделать любовницу женой.
 «Вот уж не думал, что придется столкнуться с такой задачей! Создание часовых механизмов, телескопов и гидравлических ручек было в тысячу раз проще…»
 Отодвинув тетрадь в кожаном переплете, раскрытую им несколько минут назад, Маркус откинулся на спинку кресла, положил ноги на заваленный бумагами стол и мрачно воззрился на механического дворецкого, которого собрал в прошлом году.
 Тот стоял, спокойный и молчаливый, держа в руке серебряный поднос. По прихоти своего создателя автомат был одет в нарисованный черный фрак и белую сорочку. Пытаясь придать своему изобретению максимальное сходство с аристократически надменным Ловеласом, Маркус наделил его холодным взглядом и строго поджатыми, неулыбчивыми губами.
 Господи, до чего же проста и понятна была жизнь, пока Ифигиния не вторглась в его столь продуманно устроенный мир! Она явилась внезапно и озарила его небосклон, как мятежная падающая звезда, мчащаяся сквозь ночную тьму. Если он сумеет поймать и удержать ее, она или взорвется ослепительным дождем ярких брызг, или же с ужасным глухим стуком рухнет на землю…
 Стук в дверь лаборатории вывел его из глубокой задумчивости.
 — Войдите!
 — Маркус? — В дверь заглянул Беннет. — Я был уверен, что ты здесь. Работаешь?
 — Уже нет. Входи.
 Беннет вошел в комнату своей новой походкой смертельно уставшего от жизни человека, закрыл дверь и приблизился к рабочему столу брата. Маркус поморщился: Беннет опять изображал из себя мятежного поэта с пламенно горящим взором. Темные волосы заботливо уложены так, чтобы являть вдохновенный беспорядок. Сорочка свободно распахнута у ворота. Естественно, никаких галстука и жилета.
 — Поверь мне, необходимо повязывать галстук перед выходом из дома, — заметил Маркус. — Тебя не пустят ни на один прием, если ты явишься туда, как будто только что вылез из постели!
 — Я еще не одевался для вечера. — Беннет подошел к окну и намеренно ссутулился. Данная поза, очевидно, должна была олицетворять скуку. Его неподвижный взгляд, устремленный в сад, был полон уныния.
 — Тебе что-нибудь нужно? — наконец подсказал ему Маркус.
 Брат исподлобья взглянул на него:
 — Я пришел сюда, чтобы сообщить о принятом мною важном решении.
 — Собираешься в путешествие на континент? — безо всякой надежды спросил Маркус.
 — Я собираюсь просить у Дорчестера руки его дочери Юлианы.
 — Черт возьми!
 — Маркус, я должен сделать это немедленно! Ради всего святого, неужели ты не понимаешь?! Если я буду ждать до возвращения с континента, Дорчестер сосватает ее другому!
 — Только если тебе чертовски повезет.
 — Разрази тебя гром! — Беннет стремительно обернулся, лицо его горело воодушевлением. — Я знаю, ты не любишь Дорчестеров, но как можно на этом основании выносить приговор их дочери?! Она совершенно другая!
 — Ты так считаешь?
 — Она настоящая леди. Непорочная, прелестная, с душою возвышенной и чистой, как… как…
 — Как первый снег, полагаю?
 — Предупреждаю тебя, Маркус, я не потерплю твоих жалких насмешек над ней! — сжал кулаки Беннет. — Я твердо намерен просить ее руки, ясно?
 — Боже нас упаси!
 — Знаешь, в чем твоя беда, брат?
 — Не сомневаюсь, именно в том, что ты мне сейчас поведаешь, в чем же ей еще быть!
 — Ты чертовски циничен! Уже одно то, что ты развлекаешься с распутными маленькими авантюристками вроде твоей миссис Брайт, лишает тебя права судить невиннейшее существо!
 Прежде чем Беннет успел что-либо сообразить, Маркус сорвался с кресла, выскочил из-за стола и в два огромных прыжка пересек комнату. Схватив младшего брата за плечо, с силой развернул и притиснул его к стене:
 — Не смей называть ее авантюристкой!
 — Какого черта?! — в неподдельном изумлении распахнул глаза Беннет. — Она ведь всего-навсего твоя очередная любовница! Это всем известно!
 — Она мой очень близкий друг, — поправил его Маркус. — Оскорблять ее — значит оскорблять меня. Ты понял мою мысль?
 — Да, черт возьми! — Беннет с опаской посмотрел на старшего брата. — Да, конечно, понял. Я не знал, что тебя это заденет за живое.
 Маркус несколько мгновений подержал Беннета прижатым к стене, потом резко отпустил:
 — Пожалуй, тебе лучше уйти. Я должен работать, да и у тебя, без сомнения, найдутся дела.
 Беннет расправил помятые лацканы, одернул рукава фрака.
 — Я приношу свои извинения за оскорбление.
 — Извинения приняты. Теперь убирайся.
 — Ты не должен винить меня в этом недоразумении. Твои чувства к миссис Брайт неожиданно оказались гораздо сильнее, чем те, что ты обычно испытывал к своим любовницам, — протянул Беннет.
 — Тебе лучше поскорее исчезнуть, пока я окончательно не потерял терпение.
 Беннет Клауд гордо вздернул подбородок:
 — Я все равно не отступлюсь, так и знай! Я попрошу руки мисс Дорчестер.
 Маркус пожал плечами:
 — Ты уже дал мне понять, что не намерен прислушиваться к моим советам.
 — Значит, пожелаешь мне счастья? — закинул удочку Беннет.
 — Очень сожалею, но я не смогу сделать этого. — Маркус перевел взгляд на механического дворецкого. — Вряд ли ты будешь счастлив с Юлианой Дорчестер.
 — Что ты можешь знать о счастье с женщиной?! — вдруг резко спросил брат. — Ведь ты связал себя столькими идиотскими правилами, лишаясь всех радостей жизни!
 — Оставь меня, Беннет.
 — С превеликим удовольствием. Обойдусь и без твоих благих пожеланий! — Беннет повернулся к двери. Уже взявшись за ручку, он внезапно остановился:
 — Хочешь знать одну вещь, брат? Мне искренне жаль тебя.
 — Побереги свою жалость. Она тебе очень пригодится самому, если действительно решишь жениться на Юлиане Дорчестер.
 Не говоря ни слова, Беннет вылетел из лаборатории и с такой силой захлопнул за собой дверь, что механический дворецкий зашатался на подставке.
 Маркус подошел к своему детищу и щелкнул включателем, приводящим в движение пружины. Механизм заработал, лязгнули и зажужжали шестеренки. Механический человек слепо шагнул вперед, протягивая серебряный поднос. Маркус молча смотрел, как его бездушное создание передвигается по лаборатории.
 Как просто быть машиной, движимой одной лишь механикой.
 Дворецкий смотрел прямо перед собой, не поворачивая головы, не зная, что остается сзади и что ждет его впереди. У него не было ни прошлого, ни будущего, а настоящее управлялось строгими правилами мира механики.
 Он не ведал боли.
 И никогда не знал радости.
 — В утренних газетах появилась лишь одна строка о миссис Вичерлей, — сказала Зоя. — Разумеется, никакого упоминания о том, что она была вымогательницей. Боже мой, да и кто бы мог подумать?! — Она откинулась на спинку красного бархатного римского диванчика. — Просто невероятно!
 — Это единственное умозаключение, к какому мы с Маркусом смогли прийти. — Ифигиния поднесла к губам чашку с чаем.
 — Просто не верится! — покачала головой Зоя. — Потрясающе!
 Отис в глубокой задумчивости нахмурил свои густые брови:
 — Если поразмыслить, то можно увидеть в этом определенную логику.
 — Конечно! — подхватила Амелия. — Теперь понятно, почему Ифигиния так и не смогла найти никакой связи между кругом друзей Гатри и окружением лорда Мастерса. Ее просто не было.
 — А значит, бессмысленны были и все мои поиски черного воска и печати с фениксом, — печально вздохнула Ифигиния. — А я-то была так уверена, что вот-вот найду их!
 — Но с каким блеском Мастерс разгадал эту загадку! Надо же — сообразил покопаться в прошлом наших компаньонок! — с нескрываемым восторгом воскликнула Зоя.
 Ифигиния возмущенно сверкнула глазами:
 — Тем не менее его гипотеза оказалась ошибочной! Ваши компаньонки не были вымогательницами!
 — Да, но именно его гипотеза привела к настоящей преступнице, — заметил Отис. — Мастерс чертовски умен!
 Ифигиния недовольно поморщилась:
 — И прекрасно знает об этом…
 Редкий случай — улыбка вдруг заиграла на губах Амелии.
 — Кажется, ты ревнуешь, Ифигиния.
 — Да, я была слишком уверена в своей версии, — признала та. — Конечно же, гипотеза Маркуса просто восхитительна и, как верно заметил Отис, весьма логична. Невероятно, столько лет у миссис Вичерлей работали одни и те же компаньонки и гувернантки, которые собирали информацию о том, что происходит в лучших домах Лондона!
 — Я всегда недолюбливала мисс Тодд, — вздохнула Зоя. — У нее глазки маленькой пронырливой крысы… Поэтому-то я и не держала ее долго.
 — Следовало выставить ее гораздо раньше, — заметила Амелия. — Тогда она бы не пронюхала, что Марианна не дочь Гатри.
 — Ты права! — сокрушенно покачала головой Зоя. — Можно лишь гадать о том, сколько еще людей стали жертвами коварной женщины! Неужели такие шпионки внедрялись в каждый дом?
 — Вряд ли. — Ифигиния поджала губки. — По всей видимости, миссис Вичерлей действовала очень разборчиво и осторожно, по крайней мере до последнего времени. Она очень тщательно выбирала свои жертвы.
 — Черт! — дернул усами Отис. — Но она поступила крайне опрометчиво, когда посмела включить в свой список мою Зою и подругу графа Мастерса!
 — Да, — согласилась Ифигиния. — Весьма опрометчиво.
 — Но, слава Богу, все уже позади! — Зоя взяла с подноса маленькое розовое пирожное. — Теперь можно всерьез подумать о сезоне. Признаюсь, пока я пребывала в тревоге по поводу этих ужасных писем, я упустила из внимания кое-какие детали, связанные со свадьбой Марианны.
 Отис пристально посмотрел на Ифигинию:
 — Мастерс уверен, что все закончилось?
 — Кажется, он вполне удовлетворен исходом, — замялась Ифигиния.
 — Отлично, значит, всему конец, — объявил Отис.
 — Да. — Она встала и взяла с дивана свою белую шляпку. — Мы с Амелией удаляемся, нам необходимо встретиться со своим поверенным. Надеюсь, увидимся вечером в театре.
 — Непременно! — радостно воскликнула Зоя. — Какое облегчение — сидеть в своей ложе и не чувствовать больше, что за тобой следит преступник!
 — Есть еще одно затруднение. — Ифигиния по очереди неторопливо оглядела всех троих. — Наверное, вы понимаете, что, хотя история с вымогательницей закончена, в остальном ничего не изменилось.
 Зоя непонимающе уставилась на нее:
 — О чем ты говоришь, Ифигиния?
 — Я должна остаться миссис Брайт до тех пор, пока общество в этом уверено.
 — Черт возьми! — воскликнул Отис. — Она совершенно права! Ни в коем случае нельзя ничего менять, иначе Ифигиния будет опозорена!
 — С самого начала мы договорились, что, как только дело будет сделано, я просто незаметно исчезну со сцены, — продолжала Ифигиния. — Но я передумала.
 Зоя с мрачным интересом взглянула на племянницу:
 — Собираешься закончить сезон любовницей Мастерса?
 — Вот именно.
 Тетя обменялась встревоженными взглядами с Отисом и Амелией. Потом снова повернулась к Ифигинии:
 — И он одобряет твой план?
 — Более или менее, — уклончиво ответила та. Трудно было бы объяснить им, что Маркус настаивает на браке. Ифигиния боялась, что все немедленно встанут на его сторону, но ведь она не могла выйти за Маркуса, пока не сумеет заставить его влюбиться.
 Разоблачение вымогателя казалось теперь очень простым делом по сравнению с новой задачей. Ведь теперь ей предстояло сделать невероятное: убедить Маркуса изменить своим правилам.
 Она чувствовала настороженное молчание Амелии, когда они вместе спускались по ступеням Зоиного особняка. Кузина не проронила ни слова до тех пор, пока лакей не закрыл за ними дверцу белого с золотом экипажа.
 — Довольно, Амелия. — Ифигиния откинулась на белые бархатные подушки и расправила юбки. — В чем дело?
 Та пристально заглянула ей в лицо:
 — Я заметила, как ты замялась, когда заверяла Зою и Отиса в том, что вся эта история навсегда закончилась. Тебя что-то тревожит?
 Маленький экипаж тронулся и покатил по мостовой. Ифигиния выглянула в окошко. Было около пяти часов вечера, и улицу буквально запрудили модные экипажи, спешащие в парк.
 — У меня действительно на душе неспокойно. Мы с Маркусом вчера перед уходом очень тщательно обыскали стол миссис Вичерлей…
 — И?..
 — И не обнаружили ни печати с фениксом, ни следов черного воска.
 — Уверяю тебя, Констанция Вичерлей, какой бы она ни была, обладала достаточным умом. Все это время она, наверное, жила в постоянном страхе разоблачения и ни за что не оставила бы на видном месте неопровержимых доказательств своей виновности!
 — То же самое сказал и Маркус. Но если она была умна, настолько умна, чтобы заниматься шантажом, то почему совершила такую грубую ошибку, послав письмо близкой подруге Мастерса? Она явно рисковала вынудить его вмешаться в это дело!
 — Возможно, длительное занятие шантажом сделало ее слишком дерзкой, — предположила Амелия. — Или слишком алчной. А возможно, ей потребовались деньги, чтобы покрыть какие-то долги или что-нибудь в этом роде… Нам остается только догадываться…
 — Думаю, этого мы уже никогда не узнаем.
 — Послушай, Ифигиния, ты уже согласилась, что злишься только потому, что правильной оказалась именно гипотеза Мастерса.
 — Моя тоже была не такой уж и плохой, ты же не станешь отрицать!
 — Да, но, к сожалению, ошибочной. А теперь, когда дело закончено, как ты собираешься выходить из других затруднений?
 — О каких еще затруднениях идет речь?
 — Я слышала, что ты сказала сейчас Зое в гостиной, но мы-то с тобой отлично знаем: ты не можешь вечно притворяться любовницей графа!
 — Да, но я прекрасно сыграю свою роль до конца сезона! — Ифигиния тихонько откашлялась. — А тебе я, так и быть, скажу еще кое-что — это уже… ну, честно говоря, это уже не притворство.
 Амелия очень долго не сводила с нее внимательных глаз.
 — Именно этого-то я и боялась…
 Ифигиния нервно теребила завязки белого кружевного ридикюля.
 — Не тревожься за меня, Амелия.
 — Но ты не просто моя кузина, ты самая дорогая моя подруга! Как могу я не тревожиться!
 — Займись-ка лучше финансовой стороной проекта Брайт-Плейс. Это гораздо полезнее.
 — Но он отшвырнет тебя прочь, когда вдоволь наиграется! Ты и сама прекрасно все понимаешь!
 — А вдруг я первая устану от него? — беззаботно парировала Ифигиния.
 — Как хотелось бы мне верить в это. Насколько я понимаю, никакие доводы не убедят тебя прекратить опасную игру?
 — Нет. Но можешь быть спокойна в одном: с концом сезона закончится и мой роман с Маркусом.
 — И что ты собираешься делать потом?
 — Займусь проектом Брайт-Плейс. С головой уйду в составление каталога классики, — улыбнулась Ифигиния. — Впереди у меня столько интересных дел, Амелия! Уверяю тебя, моя жизнь не кончится после расставания с Маркусом.
 — Я хорошо знаю, какая ты сильная, Ифигиния. И все же не хочу, чтобы тебе было больно…
 — Уже слишком поздно спасать меня. Я намерена доиграть до конца, Амелия. Поверь, у меня больше никогда не будет ничего похожего — Мастерс абсолютно бесподобен!
 Маркус вежливо склонил голову, заметив Анну с мужем в фойе театра. Сэндс бросил на него сердитый взгляд, холодно поклонился и поспешно отвернулся, якобы для того, чтобы поприветствовать кого-то из гостей. Это был пока не открытый разрыв отношений, но что-то очень близкое к тому.
 Анна нервно улыбнулась Маркусу. В глазах ее стояло немое отчаяние.
 Блестящее общество театралов сегодня действовало по принципу охотничьего домика, позволив Маркусу лишь на несколько кратких секунд приблизиться к Анне, чтобы не вызвать подозрений ревнивого Сэндса.
 — Все кончено, — шепнул Маркус, следуя за леди Сэндс. — Вымогательницей была миссис Вичерлей. Она мертва.
 Анна обернулась и испуганно посмотрела ему в лицо.
 — Я видела сообщение в утренних газетах и все гадала, что же произошло. — Глаза ее внезапно расширились от ужаса. — Маркус, но ведь это не…
 — Нет, не я. По-видимому, ее убил кто-то из жертв шантажа.
 — Боже милостивый!
 — Пойдем, дорогая. — Сэндс взял ее под руку. Глаза его сузились, когда он увидел стоящего рядом Маркуса. — Я хочу угостить тебя лимонадом.
 Маркус сделал вид, что не заметил, как лорд решительно потащил свою жену сквозь толпу. Он вполне понимал Сэндса и не мог осуждать его за излишнюю подозрительность. За последние дни он уже познал очень похожее чувство собственника по отношению к Ифигинии.
 Во время антракта он, миновав фойе, поднялся по лестнице, устланной красным ковром. За первым ярусом лож толпилось почти столько же народу, сколько и в фойе.
 Джентльмены с ловкостью сновали, поднося освежительные напитки своим дамам. Другие обменивались последними сплетнями со знакомыми или гостили в соседних ложах. Несколько юнцов шли вслед за Маркусом, очевидно, торопясь к роскошным куртизанкам, блиставшим в самых дорогих ложах.
 Кивая знакомым, Маркус шел по запруженному коридору. Наконец добрался до крайней ложи, отодвинул в сторону тяжелую портьеру и шагнул внутрь.
 Сам Дорчестер, его востроглазая жена и очаровательная дочь Юлиана разом обернулись и изумленно уставились на гостя.
 — Добрый вечер, — поприветствовал их Маркус. — Наслаждаетесь спектаклем?
 Растущее удивление Дорчестера сменилось вдруг выражением крайней предупредительности.
 — Мастерс! Вот уж не думал встретить вас на сегодняшнем представлении!
 — Милорд! Как я счастлива видеть вас! — воскликнула миссис Дорчестер. Не оставалось сомнений: внезапное появление графа поразило ее не меньше, чем появление призрака. — Юлиана, дитя мое, сделай же реверанс их сиятельству!
 Юлиана вскочила, словно подброшенная электрическим разрядом:
 — Милорд!
 — Миссис Дорчестер, мисс Юлиана. — Маркус быстро наклонился к обеим. — Сегодня вы просто ослепительны.
 — Благодарю вас, милорд. — Казалось, вежливость Маркуса принесла почти болезненное облегчение матери Юлианы. — Не присядете ли на минутку? Прошу вас, располагайтесь возле Юлианы.
 — Благодарю. Пожалуй, воспользуюсь вашим предложением.
 Он осторожно опустился на одно из изящных вращающихся кресел. Оно протестующе скрипнуло под ним, но все же выдержало его тяжесть.
 — По-моему, Кин сегодня великолепен.
 — Да-да, бесспорно! Этот человек может играть даже сильно навеселе, — с добродушным юмором подхватил Дорчестер.
 — Он будет прекрасно играть, даже если начнет пить, как чернорабочий, — заметил Маркус.
 — Да, конечно, вы же знаете, как это бывает у актеров, — пробормотал Дорчестер. — Очень тяжелый жребий…
 — Но они не единственные, кто должен нести свой крест. — Маркус оглядел публику. Не обращая внимания на партер и верхние ярусы, он внимательно просматривал ряды лож.
 И сразу нашел Ифигинию.
 Она была неотразима в классически строгом белом платье. Белые перья грациозно порхали в ее волосах, разделенных ровным пробором посередине и аккуратно закрученных над ушами. Ожерелье сверкало на обнаженной шее.
 Ифигиния была не одна в своей ложе. Рядом с ней сидела Амелия. Вдруг Маркус увидел, как раздвинулись портьеры за спинами кузин и в ложе появился Герберт Хоут в неизменном фраке, ярком жилете и плиссированных панталонах. В каждой затянутой в перчатку руке он нес по бокалу лимонада.
 И тут же с неестественностью заводной куклы в разговор вмешалась миссис Дорчестер:
 — Какая прекрасная нынче погода, не правда ли, милорд?
 — Пожалуй, — согласился Маркус.
 — Мы с Юлианой после обеда гуляли в парке, не правда ли, дитя мое? — с упорной настойчивостью продолжала дама.
 — Да, мама. — Бедняжка Юлиана судорожно вцепилась в свой веер, как будто боялась, что Маркус сейчас вырвет его у нее из рук. Она покраснела:
 — Мы встретили там вашего брата, милорд.
 — Неужели?
 Юлиана вздрогнула от его тона. Миссис Дорчестер многозначительно посмотрела на мужа. Тот предпринял еще одну мужественную попытку поддержать разговор:
 — Надеюсь, у вас все в порядке, милорд?
 — В полном, — подтвердил Маркус.
 — Прекрасно, прекрасно! — сделанной радостью воскликнул Дорчестер. — Как приятно это слышать!
 Маркус смотрел, как Ифигиния отпила глоток из принесенного Хоутом бокала.
 — Я настолько хорошо себя чувствую, что собираюсь жениться.
 Ошеломленная тишина была ему ответом.
 У Дорчестера даже рот открылся от изумления. Ему потребовалось какое-то время для того, чтобы наконец прийти в себя.
 — Но ведь вы не собирались вторично жениться, сэр. Кажется, у вас есть правило, запрещающее совершить подобный шаг…
 — Я передумал, — просто ответил Маркус. — Мой близкий друг убедил меня: некоторые правила заслуживают того, чтобы их нарушать.
 — Понятно. — Дорчестер наконец пришел в себя. — Что ж, прекрасно. Примите мои самые искренние поздравления. Не сомневаюсь, эта новость произведет настоящий фурор в обществе.
 Юлиана посмотрела сначала на маменьку, потом на папеньку и робко улыбнулась Маркусу:
 — Желаю вам счастья, милорд.
 Маркус вздернул бровь:
 — Благодарю вас, мисс Дорчестер.
 Миссис Дорчестер сощурила хитрые глазки:
 — Вы собираетесь объявить помолвку в ближайшее время, милорд?
 — В самое ближайшее, — заверил ее Маркус. Дорчестер нахмурился:
 — Кто же эта счастливая юная леди, если вы не сочтете за дерзость мое любопытство?
 — Я не могу пока открыть ее имя. Необходимо сначала уладить кое-какие формальности. Вопросы собственности, к примеру, вы, конечно, понимаете, о чем я говорю.
 — Конечно, — многозначительно протянул Дорчестер. — Это… это очень важно…
 — Очень. — Маркус поднялся. — Прошу прощения, но я буду крайне занят в ближайшие дни… Брачные хлопоты ужасно утомительны, как я уже успел убедиться.
 — Неужели? — сузила глазки миссис Дорчестер.
 — Несомненно, — заверил ее Маркус. — Приходится полностью менять завещание в пользу будущей жены и наследника…
 — Наследника?! — недоуменно переспросила та.
 — Надо исполнить свой долг перед титулом, — напомнил ей Мастерс. — Так что придется серьезно пересмотреть доли остальных членов семьи.
 — В каком смысле пересмотреть? — быстро спросила миссис Дорчестер.
 — В сторону уменьшения, естественно, — объяснил Маркус. — Состояние семьи должно быть сосредоточено в одних руках, в руках моего наследника.
 — Но я полагал, титул и состояние наследует ваш брат, — выдавил Дорчестер.
 — Да, я тоже так полагал, но моя женитьба все меняет, не правда ли? Надеюсь, у меня скоро будет собственный сын, которому по закону перейдет и то и другое.
 Миссис Дорчестер была потрясена.
 — Понимаю, — слабо выдохнула она.
 — Мой брат, разумеется, будет получать солидный доход — такой же, как и до сих пор. — Маркус распахнул портьеры, собираясь уходить. Он обернулся и одарил прощальной улыбкой семейство Дорчестеров:
 — Если, конечно, не женится против моей воли…
 — Простите? — слабо переспросил Дорчестер.
 — Я совершенно убежден, что ради собственного же блага Беннет должен подыскать себе богатую наследницу, поскольку ему придется самому устраивать судьбу своих будущих отпрысков.
 — Отпрысков? — ошарашенно повторил Дорчестер.
 — Дело всегда кончается именно этим, не правда ли? — Маркус вышел в фойе. Тяжелые бархатные складки, колыхнувшись, сомкнулись за его спиной.
 Он проследовал по коридору в самый дальний конец театра, туда, где находилась ложа Ифигинии. Как раз когда он взялся рукой за портьеру, в дверях появился Герберт Хоут.
 — О, простите! — Герберт поспешно шагнул в коридор. — Добрый вечер, Мастерс. Я вовсе не хотел налететь на вас… Ужасная давка здесь сегодня, не правда ли?
 — Да. — Маркус решительно вошел в ложу и задернул бархат.
 — Добрый вечер, Ифигиния, мисс Фарлей. — Не дожидаясь приглашения, он уселся в одно из кресел.
 — Добрый вечер, милорд, — вежливо пробормотала Амелия и отвернулась, заинтересовавшись последними рядами партера.
 Ему показалось, что кузина Ифигинии незаметно сторонится его, так же как и лорд Сэндс. Похоже, за последние дни он стал не очень-то популярной персоной!
 Зато Ифигиния радостно улыбнулась ему. Глаза ее вспыхнули любопытством.
 — Добрый вечер, милорд. Кажется, несколько минут назад я видела вас в ложе Дорчестеров.
 — Да, обменялись парой слов. — Мастерс вытянул ноги и тут же нахмурился:
 — Скажите, какого черта я всюду натыкаюсь на этого Хоута? Складывается впечатление, что большую часть своего времени он проводит исключительно в вашем обществе.
 Ифигиния изящно пожала плечиками. Ожерелье на ее шее блеснуло бесцветным огнем.
 — Мистер Хоут — мой друг. И он совершенно безобиден, вы же знаете, милорд.
 — Он ужасно назойлив.
 Она подняла брови:
 — Кажется, вы в дурном настроении, милорд?
 — Да. — Маркус перевел глаза на сцену. Огни в зале медленно гасли. — Возможно, игра Кина несколько поднимет мой дух.
 — Будем надеяться. — Бросив на него смеющийся взгляд, Ифигиния отвернулась к сцене.
 В тот вечер Кин в роли Макбета был действительно великолепен, но даже его восхитительный дар оказался бессилен развеять мрачное настрбение Маркуса.
 Маркусу хотелось только одного: поговорить с Ифигинией. Рассказать ей о вздорном решении Беннета жениться на мисс Дорчестер. Ему необходимо было поделиться с ней своей тревогой, выслушать совет, спросить, правильно ли поступил он сегодня вечером, попытавшись разоблачить Дорчестеров.
 Но делиться с кем-то своими заботами он уже давно разучился. Сколько воды утекло с тех пор, когда он последний раз спрашивал совета, просил о помощи или просто интересовался чужим мнением! Это было так давно, что и не вспомнить.
 В любом случае его правила категорически запрещали показывать свою слабость.
 В середине последнего действия бархатная портьера вдруг резко дернулась — и в ложу стремительно ворвался Беннет.
 Его руки были сжаты в кулаки. Лицо напоминало маску разъяренной фурии.
 — Будь ты проклят, Маркус! Этого я тебе никогда не прощу, никогда! Слышишь меня? Я посвящен в твои планы, но у тебя ничего не получится! Ты не заставишь меня отказаться от Юлианы!
 Маркус медленно повернулся, чувствуя на себе изумленные взоры Ифигинии и Амелии.
 — Кажется, ты забыл о своих манерах, — спокойно заметил он. — Разреши представить тебе миссис Брайт и мисс Фарлей.
 Беннет злобно взглянул на Ифигинию:
 — С какой стати я стану демонстрировать хорошие манеры в присутствии твоей любовницы, если ты отказываешься вести себя прилично с моей будущей женой и членами ее семьи!
 — Довольно. — Маркус поднялся. — Я уже предупреждал тебя, Беннет. Мы вернемся к нашему разговору позже.
 — Нам не о чем с тобой разговаривать! Мне следовало бы догадаться, что ты попытаешься разрушить мое счастье, но, как ни странно, не мог и предположить, что ты зайдешь так далеко! Теперь мне ясно: ты решил лишить меня наследства.
 — Мы обсудим все наедине, — спокойным тоном произнес Маркус.
 — Неужели ты считаешь, я пропаду, если ты оставишь меня без гроша?! Я сумею найти свой путь в жизни! И Юлиана тоже знает это. Она верит в меня, верит, вопреки мнению своего отца.
 — Если ты очень хочешь устроить сцену, то нам лучше выйти на улицу.
 — Незачем, я уже ухожу. — Беннет злобно скривил губы. — Да, кстати, позволь мне поздравить тебя, братец. Говорят, ты вот-вот объявишь о своей помолвке!
 Маркус услышал за спиной тихий изумленный вздох Ифигинии. Он не обернулся. Все его внимание было приковано к брату.
 — Да, это так.
 — Весь театр пришел в возбуждение от этой новости. Должно быть, ты действительно отчаялся расстроить мою свадьбу, если зашел так далеко, нарушив даже свое знаменитое правило!
 — Прекрати, Беннет!
 — Но и эта часть твоего плана ничего не даст! Юлиана выйдет за меня независимо от того, наследую я или нет твой паршивый титул! Вот увидишь. Она любит меня, а не проклятое графство, и, поверь, это гораздо больше, чем ты сможешь сказать о своей будущей жене, кто бы она ни была!
 Беннет повернулся и выбежал из ложи.




 Глава 14


 Ифигиния сидела очень спокойно на черном диване угольно-черного экипажа Маркуса. Внутри фонари не были зажжены. Гигантская фигура ее спутника занимала большую часть соседнего сиденья. Одну ногу Маркус вытянул и положил на подушки дивана, другой крепко упирался в пол. Во всей его фигуре было что-то мрачное, угрожающее.
 Он не проронил и дюжины слов, с тех пор как они вышли из театра, — и большая часть этих слов была обращена к Динксу.
 Он не позволил Ифигинии досмотреть спектакль, пробормотав что-то о необходимости торопиться, чтобы избежать заторов на дороге. Ифигиния прекрасно понимала, что совсем не эта причина заставила его поспешно уехать из театра.
 Когда он резко приказал ей следовать за ним, Ифигиния прочла тревогу и неодобрение в глазах Амелии, но покорно согласилась. Амелии пришлось отправиться в ложу к Зое и Отису — они и отвезут ее домой после спектакля.
 Тысяча вопросов промелькнула в глазах Зои, когда они трое вошли в ее ложу. Ифигиния постаралась не обращать на это ни малейшего внимания. Она понимала, что до тетушки дошли слухи о скорой женитьбе Маркуса, но у нее не было ни объяснений, ни ответов на Зоины вопросы.
 Когда экипаж покатил по улице, Маркус наконец заговорил:
 — Я очень сожалею, что вы оказались вовлечены в безобразную сцену в ложе. — Он смотрел в ночную тьму. — Мой брат сейчас пребывает в мелодраматическом настроении.
 — Маркус, я думаю, ты должен объясниться.
 — М-м-м…
 Ифигиния подождала немного. Маркус молчал.
 — Так как же? — потребовала она ответа.
 — Что «как же»? — переспросил он, не отрывая глаз от окна.
 Героическим усилием воли она заставила себя сохранить терпение.
 — Каковы будут объяснения произошедшему только что в моей ложе?
 Маркус замялся, будто боясь ступить на незнакомую почву.
 — Я знаю о твоем правиле, запрещающем объяснять свои действия, — продолжала Ифигиния. — Но в данном случае…
 — Беннет вбил себе в голову, что страстно любит Юлиану Дорчестер.
 — А ты не одобряешь его выбор?
 Наконец он все-таки посмотрел на нее:
 — Как ты догадалась?
 — Это было несложно.
 — Дорчестер просто бредит идеей поправить пришедшие в упадок доходы семьи выдачей дочки за хорошие деньги, а миссис Дорчестер помешана на получении титула для семейки. Вот уже два сезона они занимаются тем, что предлагают дочурку чуть ли не каждому богатому титулованному джентльмену.
 — И тебе тоже?
 — В прошлом сезоне я на какое-то время стал их мишенью. — Огни проезжавшего мимо экипажа на мгновение выхватили из мрака суровое лицо Маркуса. — Дорчестер зашел так далеко, что попытался поставить меня в компрометирующее положение со своей дочерью.
 — Боже мой! Но каким образом?!
 — Я бы не хотел вдаваться в подробности. Поверь, это была очень грязная затея, шитая белыми нитками. Она полностью провалилась, вот и все.
 — Понятно. — Ифигиния вдруг почувствовала озноб и теснее закуталась в белую кружевную шаль. — Надеюсь, ты вовремя и с честью вышел из этой ситуации?
 — Да.
 — В отличие от случая у Петтигрю в храме Весты, когда ты обнаружил правду слишком поздно?
 Короткая тяжелая тишина повисла в карете. Наконец Маркус зашевелился, устраиваясь поудобнее, как это делает большой сильный зверь. Откинув голову на черные подушки, он скрестил руки на груди.
 — Я дал понять Дорчестеру, что не женюсь на его дочери, даже если он застанет нас обоих голыми в постели, — вызывающе заявил он.
 — О! — смущенно воскликнула Ифигиния, не зная, что еще сказать.
 — Я напомнил ему свое правило относительно второго брака, и, кажется, он в конце концов понял меня. Во всяком случае, перестал подсовывать мне свою дочь. Но в этом сезоне он, судя по всему, решил сделать ставку на моего брата.
 — И сегодня ты в очередной раз попытался расстроить его коварные планы? — заключила Ифигиния. — Однако на сей раз возникла еще одна проблема — твой брат влюблен в Юлиану.
 — Мой брат попал на приманку милой внешности и искусственно раздуваемой романтики Байроновского кружка. Он вовсе не любит ее.
 Маркус произнес последнее слово с таким отвращением, что Ифигиния вздрогнула.
 — Но почему ты так уверен? Откуда тебе знать, любовь это или нет?
 — Господи, да ему только что исполнилось двадцать! Он мается от первого приступа страсти. Молодым людям свойственно принимать за любовь самое банальное вожделение!
 — А если его чувства к Юлиане гораздо глубже, чем ты думаешь?
 — Вздор! — отрезал Маркус.
 — Но как быть с тем, что ты объявил о своей фиктивной помолвке?
 — Моя помолвка отнюдь не фиктивна, Ифигиния. Очень скоро мы поженимся.
 — Не стоит возвращаться к этому вопросу! — воскликнула Ифигиния. — Сейчас мы обсуждаем дела твоего брата. Ты решил расстроить планы Дорчестера, дав ему понять, что намерен нарушить свое правило о втором браке.
 — Я уже изменил одному своему правилу.
 Ифигиния не обратила на его слова ни малейшего внимания, продолжив:
 — Допустим, тебе удастся разубедить Дорчестера в том, что твой брат — подходящая партия для его дочери. Но что будет с Беннетом и Юлианой?
 — Что значит «что будет»?! Родители запретят Юлиане выходить за моего брата, как только поверят, что я лишу его наследства. Они хотят лишь заполучить состояние Мастерсов, но состояние контролирую я, а не Беннет.
 — Маркус, все совсем не так просто! Я видела сегодня лицо твоего брата. Он уверен, что любит Юлиану.
 — Очень скоро он поймет, что эта «любовь» не принесет ему ничего хорошего. Дорчестеры заставят дочурку отвернуться от моего Беннета и выстрелят ею по новой мишени.
 — Вздор! Вы с Дорчестером совершенные идиоты, если действительно верите, что вам дано кроить чужие жизни по собственному усмотрению! Юлиана и Беннет молоды, но они уже не дети. Кто знает, что они могут выкинуть, если вы попытаетесь подчинить их своей воле!
 Маркус долго смотрел на нее из темноты.
 — Что ты имеешь в виду? Они отправятся в Гретна-Грин?
 — А разве это так уж невероятно?
 — Нет. Я допускаю, что мой Беннет достаточно глуп, чтобы додуматься до побега, но только не Юлиана. Она очень расчетливая молодая особа, и маловероятно, что она решится на столь непрактичный шаг, как выйти замуж за молодого человека с неопределенным материальным положением.
 — То есть предпочтет выйти замуж по расчету, а не по любви?
 — Несомненно. Не забывай, я прекрасно помню, как она вела себя в прошлом сезоне.
 — Я подозреваю, что ты имеешь в виду поведение ее родителей. Бедная Юлиана просто не смела противиться их воле.
 — Не вижу разницы.
 — Маркус, боюсь, ты рассердишься, но все же замечу: ты не такой уж хороший знаток человеческой природы, каким себя считаешь. Во всяком случае, ты никак не можешь судить дела сердечные.
 — Делами сердечными должно управлять так же, как и делами финансовыми, — то есть с осторожностью и благоразумием.
 — То есть с цинизмом, не правда ли? Я понимаю, что ты пытаешься делать, — мягко сказала Ифигиния. — Ты хочешь защитить своего брата от несчастного брака. Только я совсем не уверена, что ты выбрал правильный путь.
 — Это тебя не касается, Ифигиния.
 — Глупости! Ты сам мне все рассказал. И если бы действительно хотел оставить меня в стороне, то никогда бы не заявил Дорчестеру о своей предстоящей женитьбе. А теперь нам обоим придется иметь дело с бесконечными сплетнями, что еще больше все осложнит.
 — Не вижу никаких сложностей. У меня железное правило против ответов на вопросы личного характера.
 — Но, Маркус, все ждут, что ты объявишь о помолвке с одной из юных леди, впервые вывезенных в свет в нынешнем сезоне, и уж никак не со своей любовницей, Боже тебя избави! Даже твой брат и тот уверен, что ты обручишься с одной из достойных юных леди!
 — Я и в самом деле собираюсь обручиться с достойнейшей юной леди, проводящей свой первый сезон в Лондоне, — серьезно ответил Маркус. — На тебе, Ифигиния.
 — Ты самый большой упрямец, какого я только встречала в своей жизни!
 — Тебе лучше поскорее привыкнуть к этому, потому что я не собираюсь меняться.
 Она в отчаянии застонала.
 — Давай вернемся к нашей проблеме. Я бы посоветовала тебе не относиться так сурово и непреклонно к любви Юлианы и Беннета. Мне кажется, ты только заставишь их в отчаянии броситься в объятия друг другу.
 — Я не просил твоего совета, Ифигиния.
 — Тогда зачем мы вообще заговорили об этом?
 — Будь я проклят, если сам понимаю! — взорвался Маркус. — Какое тебе до всего этого дело?! Беннет — мой брат, и я буду действовать так, как сочту нужным.
 — Маркус, я все понимаю! Ты хочешь защитить его…
 — И что в моем желании плохого?
 — Ничего. Ты вырастил Беннета и во многом был для него больше отцом, чем старшим братом. Я была в той же ситуации со своей сестрой — я тоже заменяла ей мать.
 — Знаю, — спокойно ответил он.
 — Мы оба стали родителями, не успев повзрослеть, и, как всякие родители, чувствуем необходимость защищать своих подопечных. Но мы все равно не сможем оберегать их вечно, да и не должны этого делать.
 — Я могу и буду защищать Беннета от Юлианы Дорчестер.
 — И совершишь ошибку.
 — И что же, по-твоему, я должен делать?! — прорычал Маркус. — Дать свое благословение на брак?
 — Да.
 — Никогда.
 — Да выслушай же меня! — воскликнула Ифигиния. — Скажи брату, что дашь благословение на брак, если он согласится с разумным сроком помолвки.
 — Что ты называешь разумным сроком?
 — Многие молодые пары в обществе заключают помолвку на год. Ты легко можешь убедить Беннета смириться е этим твоим требованием. В крайнем случае соглашайся на шесть месяцев.
 — И что изменится после истечения срока помолвки?
 — Год — очень большой срок, Маркус. И полгода тоже. Если Юлиана не пара Беннету, он убедится в этом сам.
 — Не так-то просто расторгнуть помолвку.
 — Да, но все-таки возможно. И ты быстро все уладишь без особого шума.
 Маркус помрачнел:
 — А если за это время Юлиана не скомпрометирует себя в глазах Беннета?
 — Нельзя не учитывать и такую возможность. Но сейчас главное, чтобы влюбленная парочка не пришла в отчаяние. Если Юлиана действительно любит Беннета так же, как и он ее, они, конечно же, вообразят себя романтическими героями, соединенными самой судьбой. Они решатся переступить через своих близких и через все законы ради того, чтобы быть вместе.
 — Проклятие! Но все, что ты говоришь, справедливо лишь в том случае, если я заблуждаюсь насчет Юлианы. А если я все-таки прав, тогда все кончено. Дорчестеры — все трое, включая и малышку Юлиану, — наверняка уже решили, что Беннет больше не представляет для них никакого интереса.
 Ифигиния вздохнула:
 — Милорд, я очень сомневаюсь в том, что вы правильно оцениваете ситуацию. Вы человек науки, возможно, самый умный из всех, кого я только встречала в своей жизни, но вы слепы как крот, когда дело доходит до любви. Любовь заставляет людей творить безумства.
 Он внимательно посмотрел на нее:
 — А вы откуда знаете?
 Ифигиния поспешно прикусила язычок. Не могла же она сказать ему, что на собственном опыте знает, до какого отчаяния может довести безответная любовь.
 — Я видела, как влюбилась моя сестра, — пробормотала она. Взгляд Маркуса стал еще пристальнее.
 — В мужчину, который, как вы думали, любил вас?
 Ифигиния задохнулась:
 — Ты знаешь о Ричарде Хэмптоне?
 — Да. — Он снова перевел взгляд на окно.
 — Вы полагаете, что знаете все на свете, милорд?
 — На собственном опыте я убедился, что сделать правильный вывод можно, лишь обладая полной информацией.
 — Но раз ты уверен, что все знаешь, к чему тебе мои объяснения по поводу Ричарда?
 На мгновение Маркус встретился с ней глазами — и снова отвернулся к окну, глядя на пролетающие мимо ночные улицы.
 — Ты любила его?
 — Мой ответ прозвучит бессмысленно для человека, не верящего в любовь.
 — Ты уходишь от ответа.
 — Просто следую твоему правилу, запрещающему удовлетворять чужое любопытство. — Она помолчала. — Но я готова заключить с тобой сделку.
 — Какую еще сделку?
 — Отвечу на твой вопрос, если ты пообещаешь откровенно ответить на мой.
 — Согласен, — бросил Маркус. — Но ты отвечаешь первая. Итак, ты любила молодого Хэмптона?
 Ифигиния помолчала, пытаясь быть честной. Странно — до чего же тяжело, оказывается, припомнить собственные чувства тех дней, когда она с волнением ждала предложения от Ричарда! Как бедны и бесцветны были ее переживания по сравнению с тем, что она сейчас испытывает к Маркусу!
 — Думаю, что я смогла бы научиться любить его, — тихо прошептала она.
 — Смогла бы научиться любить?! — изумленно переспросил Маркус. — Какая чепуха!
 — Совсем не чепуха. Я до сих пор в душе синий чулок… учительница. Я верю в разум и убеждена, что при благоприятных условиях решимость, настойчивость, искреннее желание и умение понимать другого могут научить любить.
 — Поэты расхохотались бы, услышав, как вы проверяете разумом любовь.
 — Но вы же не поэт, милорд… Почему вы смеетесь?
 — Да потому, что предмет обсуждения чертовски забавен. — Маркус насмешливо посмотрел на нее. — Значит, научиться любить можно лишь при наличии благоприятных условий. У вас с Ричардом они были?
 — Думаю, да. Ричард — хороший, добрый человек. Сильный, чуткий, верный. Да, я сумела бы полюбить его.
 — Ты нарисовала прямо идеал! Неужели ты могла бы полюбить эту ходячую добродетель?
 — Да.
 — И была бы верна ему?
 Она нахмурилась:
 — Конечно.
 — Даже если бы встретила кого-нибудь после замужества? Даже если бы встретила человека, который превратил бы твою кровь в расплавленный огонь? Человека, предложившего бы тебе воспарить к звездам?
 — Хочешь сказать, если бы встретила тебя, Маркус?
 Он ничего не ответил и замер, скрытый мраком кареты. Ифигиния чуть заметно улыбнулась:
 — Во-первых, весьма маловероятно, что мы встретились бы с тобой, выйди я за Ричарда. Но даже если бы это произошло, я осталась бы верна своему мужу. Я могу пренебрегать многими правилами, но у меня есть гордость и честь.
 — Страсть не всегда поддается диктату воли, мадам.
 — Не согласна. Более того, я уверена, что в глубине души вы тоже не верите в это, милорд. Мы умные люди и прекрасно знаем, что любых соблазнов можно избежать и любой страстью можно управлять.
 К ее удивлению, Маркус вдруг улыбнулся в ответ:
 — Допустим, ты права, Ифигиния. Но в таком случае что ты скажешь о нас с тобой? Значит, мы слабы волей, если уступаем собственным желаниям?
 — Нет. — Медленно-медленно она развернула свой веер, потом сложила его. — Я скажу так… Мы оба вправе свободно предаваться своим страстям, что мы и сделали. Это наше право — право независимых взрослых людей. Но если мы были бы несвободны, то честь заставила бы нас противостоять искушению.
 — Понятно. Свобода дала нам право поддаться соблазну — и мы поддались ему. Прелюбопытная логика, ничего не скажешь.
 — Пожалуй, от обсуждения собственных страстей нам лучше вернуться к разговору о страстях твоего брата. Ты не можешь контролировать жизнь Беннета, Маркус. Не должен…
 — Думаешь, я сам не понимаю этого? Я вовсе не собираюсь распоряжаться его жизнью. Я хочу лишь защитить его.
 — Он волен полюбить того, кого захочет. Ты можешь только дать ему время, время обдумать свои действия. Вполне вероятно, за это время он еще сильнее уверится в том, что испытывает к Юлиане самую возвышенную любовь, а не просто вожделение.
 — И все же мой подход к делу гораздо скорее даст желаемые результаты, — заявил Маркус. — Ничуть не удивлюсь, если нынче вечером я в корне пресек дальнейшее продолжение истории.
 — А я уверена, твой подход ведет к катастрофе.
 — Ад и все дьяволы! Ненавижу сентиментальную болтовню.
 — Вы, милорд, теряете терпение всякий раз, когда дело касается чего-либо, не подчиняющегося законам науки.
 — Насколько все было проще, когда Беннет был младше! — тихо вздохнул Маркус. — Он уважал мое мнение. Просил о помощи, когда нуждался в ней. Искал моего совета, когда брался за что-нибудь важное.
 — Я понимаю, — грустно улыбнулась Ифигиния. — То же самое было и у меня, когда сестра была ребенком. Но все взрослеют, Маркус.
 — И своими руками уничтожают возможность обрести счастье?
 — Да, иногда…
 — Слишком высока цена ошибки, Ифигиния. Я не позволю Беннету совершить ее.
 Ифигиния сжала в руках веер:
 — Милорд, несколько лет я давала уроки юным девушкам и обнаружила, что они не всегда усваивали именно то, чему я хотела научить их. Слишком часто они умудрялись извлечь нечто совсем иное из преподанных им уроков.
 — Что должен означать сей прискорбный вывод?
 — Поверьте мне, милорд, ваш подход к проблеме чреват огромным риском. Беннет может слишком многому научиться у вас.
 — Очень надеюсь на это! — с вызовом воскликнул Маркус.
 — А вот я очень сомневаюсь в том, что он правильно усвоит ваши уроки. Если история закончится плохо для Беннета, он рискует стать слишком похожим на вас, милорд.
 Маркус смерил ее взглядом, полным презрительного недоумения:
 — Прошу прощения?
 — Вы научите Беннета таким вещам, что в последующие годы он может превратиться в человека, подобного вам…
 — В какого же это человека, позвольте полюбопытствовать? — угрожающе-вкрадчиво спросил он.
 — В человека, живущего по правилам столь строгим и неумолимым, что не оставляют места для любви…
 Жуткая тишина повисла в карете. Маркус не шелохнулся, но Ифигиния чувствовала, что буквально тонет в пучине его безмолвного гнева.
 — Милорд, не стану притворяться, будто много знаю о вашем первом браке. Я могу лишь догадываться и думаю — он не был счастливым.
 — Он был настоящим адом.
 — Хочу напомнить о нашей сделке. Ответьте на мой вопрос, милорд. В то время мог ли кто-нибудь из знакомых отговорить вас от этого брака?
 — Нет. — Короткое слово упало словно тяжелый камень. — Скорее всего нет. Я был убежден, что знаю, что делаю… Я думал, что влюблен, — жестко усмехнулся Маркус. — И верил, что Нора любит меня.
 — Возможно, так оно и было, — бросила пробный камешек Ифигиния.
 — Нет. — Его руки сжались в кулаки. — Ей просто понадобился отец для ребенка, которого она носила.
 Она застыла:
 — Я не знала…
 — Никто не знает об этом. Ни одной живой душе я не говорил, что моя Нора досталась мне после того, как зачала ребенка от другого мужчины.
 — О Маркус! Но это ужасно!
 Некоторое время он молчал, а Ифигиния никак не могла подобрать нужные слова. Ее ошеломила мысль о том, как долго Маркус носил в себе эту боль.
 — Семья Норы жила по соседству, — вдруг заговорил Маркус. Голос его звучал так, будто каждое слово он выкапывал из могилы, в которой похоронил свое прошлое. — Мы росли вместе. Она была на год младше. Когда мне исполнилось шестнадцать, я понял, что влюблен, влюблен на всю жизнь.
 — Маркус, пожалуйста, не надо! Не рассказывай…
 Но он словно не слышал ее.
 — Думаю, она находила меня забавным. И полезным. Вместе мы учились танцевать на местных балах. Я научил ее ловить рыбу. Нора была первой женщиной, которую я поцеловал.
 Больше она не хотела ничего слышать.
 — Ради Бога, Маркус!
 — Но я был всего-навсего деревенским фермером. В то время титул принадлежал дальнему дядюшке, и я даже не догадывался, что в один прекрасный день унаследую его. А Нора…
 Нора хотела от жизни гораздо большего, чем я мог дать ей. И она была красива, так красива, что ее родители строили на ее счет совершенно немыслимые планы. Они были уверены, что их дочь должна метить гораздо выше. Зачем ей какой-то мелкий сквайр! Когда Норе исполнилось восемнадцать, родители повезли ее на сезон в Лондон.
 — И что же было дальше? — спросила Ифигиния, боясь услышать ответ.
 — Она вернулась домой в июне, и все вдруг переменилось. Это была уже не та кокетливая, очаровательная, счастливая девочка, недавно отправившаяся покорять Лондон. Она сама бросилась в мои объятия и сказала, что только теперь поняла, что всегда любила только меня одного.
 — Ясно. — Ифигиния опустила взгляд на свой веер. Непрестанно, нестерпимо бились в ее душе волны давней боли и гнева Маркуса.
 — Я был столь наивен и неопытен, что поверил ей. — Маркус не отрывал глаз от ночной тьмы в окне кареты. — Она сказала, что не выносит городской жизни. Что хочет обвенчаться как можно скорее. Ее родители выразили самое горячее одобрение. Отец отвел меня в сторону и посоветовал отправиться в Гретна-Грин.
 — Никакой длительной помолвки, как я понимаю?
 — Каким-то образом все вдруг единодушно пришли к выводу, что незачем впустую тратить время и деньги. А я так любил Нору, что и не думал возражать. Мы отправились в Гретна-Грин. Брачная ночь прошла в гостинице. Я не мог дождаться, когда наконец Нора станет моей.
 — Право, Маркус, сомневаюсь, что хочу услышать продолжение.
 — Я так хотел ее. Я пытался быть нежным. Но той ночью она плакала. Мне казалось, она проплакала много-много часов. Она сказала, что я причинил ей ужасную боль. Что у меня грубые, мозолистые руки крестьянина. — Маркус взглянул на свои тяжелые кулаки. — Она была права. У меня руки фермера, и сам я был фермером.
 Ифигиния затрепетала, вспомнив прикосновения этих рук. Сильных рук. Прекрасных рук. Такие руки заставляют женщину чувствовать себя прекрасной. Желанной. Защищенной. Глаза ее наполнились слезами.
 — На следующее утро я увидел немного крови на простыне. Гораздо позже я узнал, что в тот день, когда мы уезжали в Гретна-Грин, мать Норы дала ей бутылочку с кровью. Но она напрасно так беспокоилась.
 — Не понимаю, — прошептала Ифигиния.
 — Даже если бы крови совсем не было, я никогда бы не заподозрил, что Нора уже спала с мужчиной. Я был девственником в брачную ночь. Я знал гораздо меньше, чем Нора.
 — Но как ты догадался обо всем? — тихо спросила Ифигиния.
 — Через месяц после свадьбы у нее случился выкидыш. Я едва не сошел с ума. Я не понимал, что происходит. Думал, Нора умирает.
 — Боже праведный!
 — Я бросился за доктором. После того как все было кончено, он и рассказал мне, что произошло. Добрый человек хотел успокоить меня, ибо не сомневался, что я отец и что ребенок явился причиной нашей поспешной поездки в Гретна-Грин. Он потрепал меня по плечу и заверил, что очень скоро у нас может быть еще один младенец.
 — Ты сказал ему правду?
 Маркус скривил губы:
 — Нет, естественно. Разве кто-то захочет признаться, что его так жестоко одурачили? А потом, Нора… Она теперь была моей женой.
 — И ты чувствовал, что обязан защищать и ее тоже, да? — спросила Ифигиния.
 Маркус только пожал плечами.
 — Много лет ты заботился о своем младшем брате. Твоей второй натурой стала потребность защищать и оберегать того, кто младше, кто слабее… Но что сказала тебе Нора?
 — Когда я потребовал от нее ответа, она снова разрыдалась. А потом, не выдержав, выложила мне всю свою печальную историю. Ее соблазнил один из восхищенных поклонников, циничный молодой повеса, который искал богатую наследницу и вовсе не собирался жениться на моей Норе. Не собирался и скрывать свою победу от окружающих.
 — Несчастная Нора.
 — Она была опозорена. У нее не осталось никакой надежды на замужество, ее родители не обладали достаточным влиянием, чтобы заставить негодяя жениться.
 — И тогда они увезли ее домой и заставили выйти за тебя.
 — Они решили, что недалекий простодушный деревенский сквайр вряд ли когда-нибудь узнает правду. — Маркус снова взглянул на свои руки. — Они были правы. До сих пор я думаю: неужели я так бы ничего и не узнал, не случись у Норы выкидыш?
 — Но разве ты не догадался бы обо всем, если бы ребенок родился на несколько месяцев раньше срока?
 — Вряд ли. Я же говорю — я знал слишком мало. Мне бы просто сказали, что ребенок родился недоношенным, а я бы слишком хотел в это верить…
 — Я слышала, что Нора умерла от лихорадки.
 — Да. Через полгода после того, как потеряла ребенка.
 — Дуэль! — прошептала Ифигиния. — Ты стрелялся на дуэли, да? После смерти Норы ты приехал в Лондон и послал вызов ее соблазнителю.
 — Он назвал меня дураком — и был абсолютно прав. Он спросил, какое значение имеет все это теперь, когда девчонка мертва. Я ничего не ответил ему, да и что я мог ответить!
 — Ты защищал честь своей жены, несмотря на то что она жестоко обманула тебя. Несмотря на то что ее уже не было в живых. — Горячие слезы текли по щекам Ифигинии. — Маркус, Маркус, как это похоже на тебя!
 — Черт возьми, ты плачешь? — нахмурился он.
 — Нет. — Она тихо всхлипнула.
 — Очень надеюсь, что нет. Вся эта история не стоит слез.
 — Нет, стоит, Маркус. Мне так жаль вас обоих — и тебя, и Нору. Боже мой, в каком, наверное, она была отчаянии, когда поняла, что опозорена и беременна!
 — Да.
 — Она была так молода и так напугана. Она была невинной глупой девочкой, позволившей соблазнить себя. Она нарушила самое строгое правило света и знала, что должна заплатить чудовищную цену за свой поступок. И тогда она кинулась к тебе — другу детства.
 — Дело в том, — перебил ее Маркус, — что я любил ее так безумно, что взял бы любой. Я дал бы ей свое имя и признал бы своим ее ребенка. Если бы только она не обманула меня. Этого я не мог простить Норе.
 — Потому что чувствовал себя одураченным?
 — Я и был одурачен.
 Ифигиния почувствовала холодок в желудке. Ведь она тоже обманула Маркуса. И теперь он, конечно, думает, что его опять водили за нос — и на сей раз уже она, Ифигиния.
 Она наклонилась к Маркусу и положила руку ему на колено.
 — Нора не дурачила тебя, Маркус. Никому не удалось бы это сделать. Ты вел себя с рыцарским благородством. Ты защитил ее честь и сохранил ее тайну.
 — Разве у меня был выбор? Открыв ее позор, я выставил бы самого себя наивным, доверчивым идиотом.
 — Сомневаюсь, что, когда ты заглядываешь в свое прошлое, тебя больше всего тревожат собственная наивность и доверчивость, — продолжала Ифигиния. — Тебе больно от мысли, что ты отдал свое сердце женщине, которая тебя не любила. Ты чувствуешь, что она просто использовала тебя, чтобы спастись.
 — Так оно и было.
 — Я не согласна. Нора была всего-навсего юной девочкой, измученной страхом. Ее родители искренне и отчаянно пытались спасти ее от полного позора.
 — Да.
 — Грозовые тучи омрачили ваш брак. Ты сказал, что был девственником в брачную ночь, но во всем остальном ты был на много лет старше Норы. Тебе пришлось слишком рано повзрослеть, а она только что вышла из детской.
 Маркус молчал.
 — Знаешь, о чем я думаю? — спросила вдруг Ифигиния. — Я уверена, что, не распорядись судьба иначе, Нора повзрослела бы и без памяти влюбилась бы в тебя. Сумев наконец оценить твои бесценные достоинства, она научилась бы любить тебя.
 Маркус в упор посмотрел на нее:
 — Иногда ты несешь невероятную чепуху, удивительную в устах столь умной женщины. Как ты вообще можешь верить в подобные глупости?!
 Она улыбнулась:
 — Потому что я знаю, как просто влюбиться в вас, милорд. Ведь я уже сделала это.




 Глава 15


 Ему показалось, что Вселенная сорвалась с кругов своих, перенеся его далеко от того места, где он был мгновением раньше. Свет звезд струился совсем по-другому. И луна изменила свой ход.
 Ифигиния сказала, что любит его.
 Снова.
 Вполне определенно.
 Маркус внимательно посмотрел на Ифигинию. Она вовсе не казалась взволнованной и испуганной, как той ночью в храме Весты, когда ей показалось, что она убила его своей невинностью.
 — Маркус? — Она сосредоточенно нахмурилась. — С тобой все в порядке?
 — Нет…
 Но он не мог объяснить, что с ним… и что вообще вдруг случилось. Он не мог произнести ни фразы…
 Словно пушинку, он подхватил ее с сиденья и сжал в объятиях.
 Со слабым изумленным вздохом она уронила свой веер. Маркус приник поцелуем к ее губам. Легкая шаль соскользнула с ее плеч на пол кареты.
 — Маркус… — Ее руки обвились вокруг его тела. Она прильнула к нему.
 Не отрывая губ от ее рта, Маркус задернул занавески на окнах. Карета погрузилась в глубокую темноту.
 Он целовал ее. Целовал глубоко, жадно, со всепоглощающей страстью, которую носил в душе с той самой ночи в храме Весты. Казалось, Ифигиния не имела ничего против его необузданного желания и нетерпения. Она крепче прижалась к нему. Ее пальцы запутались в волосах Маркуса, голова легла ему на плечо.
 Маркус коснулся ее ноги, обтянутой тонким чулком. Ладонь его скользнула вверх к ее колену и, миновав подвязку, на мгновение задержалась на теплой шелковистой коже. Пышные юбки Ифигинии пенились вокруг его руки, струились по ногам. Наконец он нашел горячее местечко, к которому стремился, — и застонал, почувствовав, как оно увлажнилось. Там пахло розами и женским желанием — самым дурманящим запахом на земле. Все тело Маркуса сотрясла судорога вожделения.
 Он заметил, как дрожат его руки. Надо вздохнуть поглубже и успокоиться. Ведь он дал себе клятву не повторить ошибки той ночи. Он больше не будет грубым, неотесанным фермером — он подарит блаженство этой женщине.
 Он так хотел доставить ей удовольствие!
 Однажды он не сумел сделать этого, и теперь обязан исправить свою оплошность.
 Маркус усадил Ифигинию, она с готовностью развела ноги. Белая пена юбок затопила черные подушки дивана. Маркус взялся за застежку бриджей.
 Ифигиния вдруг уперлась в его плечо:
 — Что ты делаешь?
 — Я хочу любить тебя. — Он наконец освободил свою напрягшуюся от желания плоть.
 — В карете?! — Лунный свет, пробивавшийся сквозь задернутые занавески, позволил разглядеть ее широко распахнутые глаза.
 — Или здесь, или на ступеньках перед твоим домом. Я не в силах ждать, пока мы доберемся до постели. Дотронься до меня!
 — Да… О да! — Она осторожно убрала руку с его плеча. Схватила зубами кончик пальца перчатки, потянула. Потом следующий палец.
 Медленно-медленно она освобождала свою руку из белой атласной перчатки. Смотреть, как она один за другим вытаскивает пальчики, оказалось одним из самых мучительных эротических переживаний в его жизни.
 Наконец она справилась, перчатка повисла у нее в зубах, выхваченная из тьмы лучиком света. Ифигиния протянула руку, пошарила, а потом осторожно сомкнула пальчики на копье его желания.
 — Маркус! — Перчатка выпала у нее изо рта.
 На какое-то мгновение ему показалось, что сейчас произойдет то, за что он возненавидел себя в прошлый раз. Он задохнулся, не веря, что выживет.
 — Маркус? — испуганно позвала Ифигиния. — С тобой все хорошо? На этот раз у тебя не будет удара?
 Маркус едва удержался от смеха и только слабо улыбнулся ей:
 — Нет. По крайней мере не сейчас. Я хочу войти в тебя, Ифигиния. Но не хочу торопить тебя. На этот раз ты сама поведешь меня в храм любви.
 — Хорошо. Но предупреждаю: я знаю только то, что почерпнула из прошлого опыта… ну и еще несколько впечатлений от статуй в галерее Лартмора.
 — Этого вполне достаточно, обещаю. — Он сжал ее ладонями и почувствовал влажное тепло, ждущее его. — Более чем достаточно.
 — Ты уверен? — Она провела большим пальцем по наконечнику его копья.
 Маркус едва заставил себя усидеть на месте.
 — Совершенно уверен. — И раздвинул пальцами нежное гнездышко курчавых завитков. Нашел пышный бутон, легонько погладил его.
 — О Господи, Маркус!
 Он почувствовал дрожь, пробежавшую по ее телу, — сладкий, недвусмысленный знак того, что она полна желания. Ликующая радость охватила Маркуса.
 Пальчики Ифигинии судорожно впились в его ствол. Маркус сморщился и затаил дыхание.
 — Я сделала вам больно, милорд?
 — Ты едва не убила меня, Ифигиния.
 — Ах нет, нет! Прости! Но ведь с вами ничего не случилось, милорд? Я не хотела причинить вам боль! — Тревога быстро заглушила сладостную истому, звучавшую в ее внезапно севшем голосе. — Я же предупреждала, что почти ничего не знаю об этом!
 — Я пошутил! — успокоил ее Маркус, еще раз глубоко вздохнув. — Я не собираюсь умирать. — Он продолжал осторожно ласкать ее, глубже погружаясь в горячую влагу, пока рука его не стала влажной. — Честно говоря, я еще никогда не чувствовал себя таким живым.
 Ее робкая неумелая ласка грозила разрушить все его бастионы и выпустить на волю страсть. Пот струился по лицу Маркуса, мускулы напряглись. Ифигиния шевельнулась на его коленях, устраиваясь поудобнее. Сжала ноги. Она коснулась лоном его восставшего копья. Тело Маркуса содрогнулось. Тихие вздохи и участившееся дыхание Ифигинии говорили о ее все растущем возбуждении.
 А потом, когда Маркус начал уже сомневаться в том, закончит ли она начатое, Ифигиния вдруг направила его в нежное, горячее гнездышко между собственными бедрами. Осторожно, медленно, бережно она села верхом.
 Боже, как она узка! Неужели он выдохнемся, прежде чем войдет до конца?
 Ифигиния подалась вперед, внезапно резко тяжело задышав. Но вот ее створки тесно сомкнулись вокруг его ствола. Маркус содрогнулся и замер. Далекий предупредительный сигнал прозвучал в его пылающем мозгу. Он напомнил себе, что обязан выйти из нее, прежде чем выплеснет свое семя. Ведь он опять делает это без своего усовершенствованного французского кондома из овечьих кишок!
 А потом Ифигиния начала двигаться — и все доводы разума мгновенно улетучились из меркнущего рассудка Маркуса. Требовательная, как ни одна из самых грозных античных богинь, Ифигиния стискивала его, шептала его имя, молила, грозила, просила, требовала. Маркус тихонечко помогал ей, мучительно страдая от желания. Но вот она вдруг задрожала и забилась в его руках:
 — Маркус!
 И с тоненьким возгласом изумления и блаженства она в изнеможении упала ему на грудь.
 Снова где-то вдали прозвучало предупреждение, но Маркус был уже не в силах подчиниться. Он крепко стиснул бедра Ифигинии, взметнул их вверх, подавив ликующий, рвущийся из души крик.
 Через несколько секунд он упал на подушки дивана. Ифигиния затихла на его груди.
 Стояла тишина. Маркус вслушивался в нее, вдыхая неповторимый, земной запах чувственного удовлетворения, заполнивший тесное пространство закрытой кареты.
 Экипаж завернул за угол и через несколько минут остановился. Маркус неохотно пошевелился, зажег один из фонарей… Он позволил себе еще немного полюбоваться Ифигинией, свернувшейся клубочком на его груди, затем реальность заставила его встряхнуться.
 — Ифигиния? Мы приехали к вашему дому.
 Она пробормотала что-то неразборчивое и прижалась еще теснее. Тихо зашелестели юбки. Маркус понял, что она уснула, и улыбнулся.
 — Просыпайся! Торопись, дорогая.
 Он нежно встряхнул ее, заставил сесть. Послышались шаги лакея, шедшего отворять дверцу кареты. Маркус поспешно протянул руку, задвинул щеколду.
 — Ифигиния!
 — Что такое? — Она очаровательно зевнула и сонно захлопала ресницами. Ее белые юбки были измяты. Один искусно подвитый локон выбился из прически и повис, качаясь за ухом. Белое перо торчало в волосах под совершенно немыслимым углом. — Уже утро?
 — Нет, не утро. — Маркус быстро пришел в себя. — Сейчас глубокая ночь, а ты выглядишь так, будто кувыркалась в карете.
 Ифигиния фыркнула:
 — Кажется, так оно и было.
 Маркус помолчал, сосредоточенно заправляя сорочку в бриджи. Потом взглянул на Ифигинию, не понимая причины ее веселья.
 «Это сделал я, — вдруг с удивлением понял он. — Я сделал ее счастливой — и это принесло мне гораздо больше удовлетворения, чем создание механического дворецкого или наблюдение за светилами в новый телескоп».
 Лакей постучал в запертую дверь кареты:
 — Милорд, вы не собираетесь выйти?
 — Подождите, Дженкинс. — Маркус поспешно отогнал воспоминания. — Повернись ко мне спиной, — шепнул он Ифигинии. — Весь лиф твоего платья перекручен, а это перо, кажется, сейчас упадет.
 — Да, милорд! Ума не приложу, с чего бы это! — Она послушно повернулась и терпеливо ждала, пока Маркус поправлял ее платье.
 — Ну вот, давай-ка теперь я посмотрю на тебя. — Он снова развернул ее к себе и критически оглядел плоды своих усилий. Нахмурился, заметив, что непослушный локон по-прежнему задорно подпрыгивает за правым ухом Ифигинии. — Дай шпильку.
 Она послушно подняла руки и вытащила одну из своей прически.
 — Пожалуйста, милорд. Ради Бога, только не уколитесь!
 — Прекратите хихикать, мадам. Лакей вообразит, что я щекочу вас.
 — Да, милорд, — кивнула она, но счастливое веселье так и бурлило в ней.
 Маркус приколол на место выбившийся локон.
 — Надеюсь, он продержится до тех пор, пока вы не войдете в дом.
 — Я ни секунды в этом не сомневаюсь. У вас талант к механике, милорд.
 Маркус отодвинул занавеску и распахнул дверцу. Дженкинс, терпеливо ожидавший внизу, бесстрастно обернулся и подал руку. Маркус едва сумел скрыть улыбку, когда Ифигиния сошла вниз: столько королевского достоинства было в ее поступи, будто последние полчаса она только и делала, что рассуждала о классических образцах античности. Сойдя на тротуар, она величественно улыбнулась Дженкинсу, на мгновение ослепив старого лакея.
 — Благодарю вас, — обронила Ифигиния.
 Она станет прекрасной графиней, с восхищением подумал Маркус. Он подвел ее к двери и дождался, пока она войдет внутрь. Колоссальным усилием воли заставил себя остаться снаружи, хотя желание подхватить ее на руки и отнести наверх в спальню было почти непреодолимым.
 — В одном вы оказались совершенно правы, милорд, — сонным нежным голоском промурлыкала Ифигиния, когда он собирался затворить дверь.
 Маркус замер на верхней ступеньке:
 — В чем же?
 — На этот раз все оказалось гораздо лучше.
 Он усмехнулся:
 — Вот как? Похоже, я выдержал повторный поединок. И на этот раз не было необходимости посылать за доктором.
 Ифигиния довольно улыбнулась:
 — Очевидно, у вас отменное здоровье, милорд.
 — Очевидно.
 Маркус закрыл за ней дверь и спустился вниз, где его ждал экипаж. Тихонько насвистывая, глубоко вдохнул свежий ночной воздух.
 — Отличная ночка, милорд, — заметил Дженкинс, отворяя дверцу кареты.
 — И в самом деле, Дженкинс. Передай Динксу, что мы возвращаемся домой.
 — Да, милорд.
 Маркус забрался в карету и устроился на диване, где они с Ифигинией любили друг друга. На черном бархате белела атласная перчатка. Он поднял ее. На его огромной ладони перчатка казалась нежнее звездного луча. Маркус крепко сжал ее в своей горячей руке.
 Вернувшись домой, Маркус сразу прошел в библиотеку. У него было достаточно времени, чтобы обдумать свое решение до приезда Беннета с балов и приемов.
 Было уже около трех часов утра, когда карета младшего брата подкатила к дому. Сжимая в руке бокал бренди, Маркус ждал, когда распахнется дверь библиотеки.
 Ему не пришлось долго ждать.
 Беннет решительно ворвался в комнату:
 — Ловелас передал, что ты хочешь поговорить со мной.
 — Да.
 Беннет гордо прошествовал к камину, небрежно оперся на мраморную полку и принял позу угрюмого вызова.
 — И о чем же? Разве нам есть о чем говорить с тобой, брат?
 Маркус посмотрел на пылающий в камине огонь.
 — Я глубоко сожалею о своей попытке расстроить твою женитьбу на Юлиане Дорчестер.
 Беннет в изумлении вытаращил глаза:
 — Что ты сказал?
 — То, что ты слышал. — Маркус отпил глоток бренди. — Я не буду больше пытаться отпугнуть Дорчестера. Я не имею никакого права угрожать тебе урезать твою долю в наследстве, тем более что я никогда не собирался исполнить свою угрозу. Это был блеф.
 — Что ты говоришь, Маркус?! Еще одна твоя жестокая шутка?
 — Если ты хочешь обвенчаться с Юлианой Дорчестер, то должен будешь подобающим образом содержать ее. Ты будешь и впредь получать свою долю. Завтра я попрошу своего поверенного подготовить бумаги, которые закрепят за тобой твою часть наследства.
 Беннет был в полном замешательстве.
 — Я не понимаю… Уж не хочешь ли ты сказать, что даешь свое благословение на мой брак с Юлианой?
 — Да. — Маркус помолчал. — Завтра я сообщу Дорчестерам о своем согласии на объявление помолвки.
 — Но сегодня вечером ты дал им понять, что никогда не согласишься на этот брак!
 — Я слишком много наговорил сегодня вечером, о чем искренне сожалею. Приношу тебе свои извинения.
 — Извинения? — Беннет был явно потрясен. Маркус встретился с ним глазами:
 — Меня оправдывает лишь то, что я хотел защитить тебя от повторения моей собственной судьбы.
 — Но Юлиана не Нора, черт тебя возьми!
 — Да, — согласился Маркус, — она не Нора.
 Беннет затряс головой, пытаясь привести в порядок свои мысли.
 — Я не знаю, что и сказать!..
 — Ты мой брат, моя семья. Я скорее отрублю себе правую руку, чем лишу тебя наследства. Более того, я скорее соглашусь потерять руку, чем твою любовь и твое доверие.
 — Как хотел бы я верить в твою искренность!
 Маркус повернул в руке бокал, глядя на танцующие отблески пламени в его гранях.
 — Можешь сообщить Дорчестеру, чтобы он просил своего поверенного связаться с моим и начать подготовку к свадьбе. Такие вещи требуют времени, ты знаешь. Несколько месяцев не покажутся чем-то странным, когда речь идет о делах такой важности.
 — Но, Маркус, я еще не сделал Юлиане официального предложения!
 — Неужели? — Он невозмутимо пожал плечами. — Что ж, теперь все в твоих руках, ибо с моей стороны больше нет никаких возражений.
 — Я без промедления поговорю с ней! — с жаром воскликнул Беннет. — Она, несомненно, захочет, чтобы еще до окончания сезона в газетах появилось объявление о нашей помолвке.
 — Несомненно. — Маркус отхлебнул еще бренди. До конца сезона оставалось еще полтора месяца.
 — Маркус, просто не нахожу слов! — Беннет нервно пробежал пальцами по своим заботливо взлохмаченным кудрям. — Я совершенно не ожидал, что ты так переменишься ко мне!
 — Я тоже, — еле слышно проговорил Маркус. Беннет нахмурился:
 — Что заставило тебя передумать?
 — Я действовал сгоряча, и с тех пор у меня было время строго оценить свои действия. Прости меня.
 — Да, конечно, — Беннет смущенно замялся. — Спасибо. Не могу передать, как много это значит для меня! Ты увидишь, Юлиана — очаровательная, тонкая юная леди! Она станет мне превосходной женой!
 — Наверное, ты захочешь назначить свадьбу где-то на весну будущего года.
 — Будущего года?! — Казалось, Беннет был в замешательстве. — Но это еще так не скоро…
 — Мы могли бы ограничиться шестимесячной помолвкой, но меня уверили, что год гораздо более приемлемый срок.
 — Ну, если все дело только в этом, то я даже не задумывался о сроках помолвки. Если честно, Маркус, я уже готов был нанять карету, чтобы везти Юлиану в Гретна-Грин!
 Маркус едва не поперхнулся бренди.
 — Ясно…
 — Что с тобой?
 — Ничего. — Маркус откашлялся, глубоко вздохнул и сделал еще один глоток. — Гретна-Грин отменяется. Я уверен, миссис Дорчестер захочет устроить пышную свадьбу своей дочери.
 — Еще бы! Юлиана ведь такая послушная дочь! Это одна из ее бесчисленных добродетелей.
 — Вот в этом я как раз не сомневаюсь.
 — Что ж, согласен, — широко улыбнулся явно довольный Беннет. Он выглядел так, словно гора у него свалилась с плеч. — Я обговорю помолвку с Юлианой и сообщу тебе, на каком сроке мы остановились.
 — Разумеется. Это всецело зависит от вас. Дайте лишь поверенному Дорчестера достаточно времени, чтобы все обсудить с Беркли.
 — Конечно. Должен тебе сказать, Маркус, я просто поражен таким неожиданным поворотом событий.
 — Неужели?
 — Ты тоже должен признать, что не в твоих правилах менять свое мнение, особенно по таким вопросам. Ведь одно из твоих правил запрещает подобное.
 — Возможно, с возрастом я становлюсь умнее.
 — Еще менее характерно для тебя приносить извинения.
 «Вот и еще одно правило нарушено, и все благодаря тебе, Ифигиния», — подумал Маркус.
 — Да, я знаю.
 — Не откроешь мне причину такой неожиданной перемены?
 — У меня было время все взвесить, и в ходе размышлений я понял, что ошибался.
 Беннет недоверчиво посмотрел на старшего брата:
 — А как по поводу остального?..
 — Чего остального?
 — По словам Юлианы, ты не только грозил лишить меня наследства, если я осмелюсь жениться против твоей воли, но и объявил о собственном намерении вступить в брак. — Беннет с любопытством прищурился:
 — Это тоже блеф?
 — Нет.
 Его лицо озарилось радостью.
 — Очень рад!
 — Неужели?
 — Конечно. Я уже сто лет твержу: тебе пора жениться. Сколько раз я предупреждал, что если будешь продолжать в том же духе, то вскоре сам превратишься в механического человека.
 — Я очень надеюсь избежать подобного финала.
 — И что же? — снова спросил Беннет. — Кто она?
 — Я пока не готов сделать официальное объявление о помолвке. Существует целый ряд формальностей, требующих соблюдения.
 — Да-да, понимаю. — Беннет нетерпеливо взмахнул рукой. — Уж если есть столько формальностей, отдаляющих мою свадьбу, то могу себе представить, сколько их в твоем случае! Все-таки в твоих руках судьба титула!
 — Да.
 — Но мне-то ты можешь довериться, Маркус! Я же твой брат, — улыбнулся Беннет. — Это крошка Чамлей?
 — Нет.
 — Элизабет Андерсон?
 — Ни в коем случае.
 — Дай-ка подумать. — Беннет забарабанил пальцами по каминной доске. — Все, знаю — это дочка Хэндерсонов! Вот только как ее зовут… вспомнил, Шарлотта!
 — Я решил взять в жены Ифигинию Брайт.
 Беннет открыл рот от удивления:
 — Ты сошел с ума.
 Маркус нахмурился:
 — Но ты ни словом не обмолвишься об этом до тех пор, пока я не позволю тебе, ясно? До поры до времени все должно храниться в тайне.
 Беннет еще несколько раз открывал и закрывал рот, прежде чем обрел способность говорить.
 — Черт бы тебя побрал, Маркус, ты шутишь!
 — Я абсолютно серьезен.
 — Но она твоя любовница!
 — Она женщина, с которой я хочу обвенчаться, и, кажется, я уже предупреждал тебя, что не потерплю неуважительного отношения к ней.
 — Но ты же граф Мастерс! — Беннет возмущенно стукнул ладонью по каминной доске. — Одно дело — завести интрижку с особой, подобной миссис Брайт, но совсем другое — жениться на ней!
 — Назови мне хоть одну вескую причину, по которой я не могу жениться на ней! — потребовал Маркус.
 — Одну?! Да я назову тебе целую дюжину! Мужчина твоего положения должен жениться на юной леди, а не на зрелой женщине… На леди из хорошей семьи. Невинной. Незапятнанной. Нетронутой. Твоя невеста должна быть достойной уважения девушкой — девственницей, грубо говоря, а не искушенной вдовой, состоявшей с тобой в связи.
 — Ифигиния Брайт полностью подходит мне. — Маркус положил локти на ручки кресла и сцепил пальцы. — Она из хорошей семьи. Достойна всяческого уважения. И с каждым, осмелившимся оспаривать это, я с удовольствием продолжу беседу на дуэльных пистолетах.
 — Проклятие, брат, но ты не можешь говорить это всерьез!
 — Твои возражения против моего брака я нахожу столь же вздорными, сколь ты в свое время нашел мои.
 — Но это совершенно другое дело!
 — Нет, не другое.
 — Господи, да она просто околдовала тебя!
 — Ты так считаешь? — Маркус задумался. — Нет, я человек науки и не верю в колдовство.
 Беннет возмущенно, вспыхнул:
 — Я никогда не поверил бы в это, если бы не услышал собственными ушами!
 — Доверяй тому, что видишь и слышишь! Такова, мой дорогой брат, одна из первых заповедей научного исследования. А посему, услышав о моем твердом намерении жениться, ты должен поверить в это. Прошу тебя только хранить все в секрете.
 — Ты просто спятил, Маркус. Ты унаследовал титул, на тебя возложен долг и высокая ответственность. Ты не имеешь права позволить страстям управлять твоими поступками!
 Маркус улыбнулся:
 — Что-что? А ну-ка повтори! Очевидно, я ослышался… Не может быть, чтобы мой брат — восторженный певец мятежного романтизма — советовал мне отступить перед собственной страстью!
 Беннет поджал губы:
 — Ты прекрасно знаешь, что я имел в виду.
 — Да, конечно. Ты хочешь, чтобы я растоптал свои чувства и руководствовался холодным расчетом. Ты говоришь мне то же самое, что говорил тебе я, запрещая жениться на Юлиане Дорчестер.
 — Мои отношения с Юлианой совершенно иные!
 — Нет, не иные. — Маркус сурово посмотрел на младшего брата. — И не забудь, я не хочу предавать свои планы огласке до тех пор, пока не сделаю официального объявления о помолвке.
 — Об этом можешь не беспокоиться! — гневно воскликнул Беннет. — Я не стану выставлять на посмешище ни себя, ни тебя!
 — Благодарю. Я сумею оценить твою жертву.
 — Ужасно даже подумать об этом, не то что говорить на людях! — Беннет повернулся к двери. — Молю Бога, чтобы он образумил тебя, прежде чем ты надумаешь послать в газеты объявления о помолвке!
 — На твоем месте я бы поберег время и силы.
 — Проклятие, это просто отвратительно! — Беннет распахнул дверь и обернулся через плечо:
 — Она что-то сотворила с твоим рассудком! Остается лишь уповать на то, что ты успеешь излечиться от этой лихорадки!
 — Не ты ли беспокоился о том, как бы я не превратился в бездушный механизм? Не по этой ли причине ты советовал мне жениться?
 — Даже в самом ужасном кошмаре я не мог представить миссис Брайт твоей женой!
 Беннет вышел в коридор и громко хлопнул за собой дверью.
 Какое-то время Маркус сидел неподвижно. Потом поднялся, прошел к столику с напитками. Наполнив бокал бренди, он встал у окна.
 «Вот я и сделал это, — подумал он. — Я последовал твоему совету, Ифигиния, и нарушил целый ряд своих правил: никогда не объясняй и не обсуждай свое прошлое, никогда не меняй однажды принятого решения, никогда не отступай от намеченной цели.
 Так много правил нарушено всего за одну ночь…
 Возможно, мой брат прав. Ифигиния что-то сделала с моим разумом…
 Но с другой стороны, я больше не чувствую себя механическим человеком».




 Глава 16


 На следующий вечер Зоя налетела на Ифигинию в бальной зале Платтсов:
 — Я целый день ищу тебя, дорогая! Разве ты не получила мою записку?
 — Извини, тетя, наверное, мне не успели передать ее.
 На самом деле она нарочно проигнорировала записку, появившуюся утром у двери.
 — Так, значит, ты еще не слышала последнюю новость? — Зоя всмотрелась в ее лицо. — Говорят, Мастерс собирается объявить о своей помолвке. Еще до конца сезона!
 — Лондон вечно полнится слухами, тетя. И ты, как большая любительница сплетен, должна бы лучше меня знать об этом. — Ифигиния улыбнулась Герберту, пробиравшемуся к ней сквозь густую толпу. — Сейчас столько всяких новостей! Например, я сама слышала, будто Мастерс предоставил брату свободу выбрать любую жену и сделать это без опасения потерять свою долю наследства.
 — Да-да, но это едва ли может сравниться с известием о его собственном браке! — Зоя снова бросила пытливый взгляд на племянницу. — Если это правда, то Мастерс нарушит одно из самых строгих своих правил!
 — Весьма сомневаюсь. — Ифигиния смотрела на приближающегося Герберта. Он тоже заметил ее и просиял своей неизменной добродушной улыбкой. В руке он нес бокал.
 — А вот я в этом не уверена, — сухо поджала губки Зоя. — Все-таки решается судьба титула, не говоря уже об огромных деньгах! Совершенно естественно, что к человеку в положении графа Мастерса рано или поздно придет осознание собственного долга. В конце концов, ему всего тридцать шесть, он не старик, стоящий одной ногой в могиле.
 — Но титул может перейти к его брату.
 — Да, но это совсем не то же самое, что передать его наследнику собственной крови! Впрочем, когда-нибудь Мастерс должен был прийти к такому решению… Но мне так жаль тебя, дорогая! Я понимаю, как тебе должно быть больно, мы все видели, как ты с каждым днем все больше и больше привязываешься к этому мужчине! Что же ты будешь делать?
 — Ровным счетом ничего. — Ифигиния обернулась к наконец-то добравшемуся до нее Герберту:
 — Ах, вот и мой лимонад! Я как раз ждала его. Спасибо, Герберт, вы всегда так внимательны!
 — Мое почтение… Фу, какая ужасная давка! — Герберт галантно протянул ей бокал и полез в карман за платком, чтобы промокнуть лоб. — Чертовская жарища, не находите?
 — Действительно, здесь несколько душновато. — Ифигиния отпила глоточек.
 Герберт сложил свой платок.
 — Добрый вечер, леди Гатри. Простите, но не заметил вас раньше, иначе непременно принес бы и вам бокал.
 — Не беспокойтесь, я едва управилась со своим шампанским. Мы с Ифигинией обсуждаем предстоящую женитьбу Мастерса.
 — Прошу тебя, Зоя, — пробормотала Ифигиния. — По-моему, тема уже исчерпана.
 — Я услышал об этом в своем клубе, — подхватил разговор Герберт. — По всему городу уже заключаются пари. Все пришло в движение.
 Зоя нахмурилась:
 — Пари на то, кто станет его невестой?
 — Да. — Герберт бросил смущенный взгляд на Ифигинию. — Пока никто ничего не знает. Самые большие суммы ставят на малышку Чамлей и Элизабет Андерсон. Они проводят первый сезон. Обе очень милы. Незапятнанная репутация, опять же…
 Ифигиния всей кожей ощущала растущее смущение Герберта. И взволнованный взгляд тети Зои. Она изобразила безмятежную улыбку:
 — Если что-то и можно было узнать за это время о Мастерсе, так это то, что совершенно бесполезно пытаться предугадать его действия.
 — Человек-загадка, точнее не скажешь, — быстро согласился Герберт. — Всем известно… Остается только догадываться, что за планы он вынашивает!
 — Но ведь это не может быть тайной для всех! — воскликнула Зоя. — Должен же кто-то еще, кроме самого Мастерса, знать правду о его женитьбе. В конце концов, такие дела обычно касаются и второй стороны!
 — Вы имеете в виду невесту? — Брови Герберта несколько раз взлетели и опустились. — Но если Мастерс взял клятву с нее самой и с ее семьи, что они будут хранить молчание вплоть до официального объявления о помолвке, то уж будьте уверены: они не проронят ни слова. Они ни за что не посмеют нарушить его приказ, если хотят выиграть главный приз сезона.
 — Пожалуй, вы правы, — пробормотала Зоя. — Знаменитые правила Мастерса…
 — Вот именно. — Герберт улыбнулся Ифигинии:
 — Позвольте пригласить вас на танец, миссис Брайт?
 — Да, благодарю вас, Герберт.
 Все что угодно, лишь бы прекратить обсуждение брачных планов Маркуса, подумала она, оставляя бокал на ближайшем столике.
 Герберт взял ее под руку и с первыми звуками вальса ввел в круг танцующих. Взволнованно глядя ей в глаза, он с благоговением положил руку на талию Ифигинии.
 — Я правильно понял, что предстоящая женитьба Мастерса расстроила вас, дорогая?
 — Совсем нет. Как вам известно, мы с Мастерсом очень хорошие друзья, и поверьте мне — досужие разговоры о его свадьбе на самом деле не более чем сплетни.
 — Прошу прощения, но ведь я тоже ваш друг, Ифигиния, — мягко проговорил Герберт. — Мне кажется, мы с вами во многом очень похожи, и хочу сказать лишь одно: мне очень неприятно то, как обошелся с вами Мастерс. Я очень сочувствую вам.
 — Вы очень добры, но я не нуждаюсь в вашем сочувствии.
 — Мастерс известен своим бессердечием, дорогая. Он вполне способен жениться на непорочной девственнице и как ни в чем не бывало продолжать роман с вами.
 — Вас это не должно беспокоить.
 — Но неужели вы стерпите такой позор?! — в отчаянии воскликнул Герберт. — Это будет просто невыносимо для такой гордой, независимой, возвышенной особы, как вы! Вообразите только: делить мужчину с его женой!
 Ифигиния бросила на него грозный взгляд:
 — Мы часто делим своих друзей с другими, Герберт.
 — Будь все проклято! Он ваш любовник, а вовсе не друг! Огромная разница, моя дорогая!
 — Довольно, Герберт.
 Он мучительно покраснел:
 — Я не хотел показаться бестактным, Ифигиния, но всем известно о характере ваших отношений с графом.
 — Неужели?
 — Да, конечно. Ваши отношения никогда ни для кого не были секретом! Что, впрочем, и дает мне право быть с вами до конца откровенным. Как ваш искренний и преданный друг, я умоляю вас тщательно обдумать свои действия! Вы самая элегантная, самая изящная, самая умная, самая восхитительная женщина из всех, кого я встречал в своей жизни.
 — Благодарю вас, Герберт. — Ифигиния была искренне тронута его страстной речью. — Вы слишком добры ко мне.
 — Только потому, что вы заслуживаете такого же уважения, какого достойно само Совершенство, только поэтому я чувствую себя обязанным заставить вас подумать о будущем. Одно дело — иметь… особые отношения с таким могущественным человеком, как граф Мастерс, но совсем другое — вдруг оказаться пушинкой, которую он равнодушно сдует со своей ладони.
 — Пушинкой?! — Ифигиния резко остановилась посреди бального зала.
 Герберт беспомощно захлопал глазами:
 — Но ведь Мастерс никогда не предложит вам стать его женой, мадам. Всем известно, что если он и нарушит свое главное правило, то, безусловно, изберет юную девственницу на роль матери своего наследника. Все ждут от него этого шага!
 — Вы заходите слишком далеко, Герберт! Вы прекрасно знаете, что я никогда и ни с кем не обсуждаю свои отношения с Мастерсом, — резко ответила Ифигиния, чувствуя любопытные взоры танцующих, прикованные к ним с Гербертом.
 — Я не хотел оскорбить вас, мадам. — Он выглядел совершенно сбитым с толку. Смущенно оглядываясь на кружащиеся в вальсе пары, Герберт снова взял Ифигинию под руку. Поспешно вывел из круга. — Прошу простить меня.
 — Разумеется, Герберт.
 — Я говорил слишком громко. Но, поверьте, это лишь потому, что я очень тревожусь за вас!
 — Я понимаю, Герберт. — Ифигиния дотронулась до его руки. — Но я светская дама, а не юная доверчивая девочка. Я вполне могу сама позаботиться о себе.
 — Раз вы так считаете… — Герберт снова вытащил платок и промокнул бисеринки пота, выступившие над бровями. — Вы очень смелая женщина, моя дорогая. Я всегда буду безумно восхищаться вами. Пожалуйста, помните только одно: всегда, в любом случае, когда вам потребуется помощь, вы можете полностью положиться на меня.
 — Благодарю вас, Герберт, — улыбнулась Ифигиния. — А теперь, ради Бога, извините меня. Мне необходимо перемолвиться парой слов с одним человеком, который вот-вот должен прийти.
 — Да-да, конечно…
 Герберт неловко сунул в карман измятый платок. Проходя через переполненную залу, Ифигиния чувствовала на себе его печальный, задумчивый взгляд.
 Да, Герберт очень добр, да, тетя хочет защитить от боли ее сердце, однако никто из них не знает всей правды. А она не имела ни малейшего желания попытаться объяснить, в какой необычной ситуации она оказалась.
 Любопытные взоры, большей частью деликатно устремленные в сторону или умело замаскированные веерами, провожали ее до французских дверей. Слухи о предстоящей свадьбе Маркуса уже превратились в бурлящую волну, накрывшую с головой весь лондонский свет. Все теперь опять говорили о ней — как тогда, несколько недель назад, когда она ворвалась в замкнутый мирок высшего света.
 Теперь все обсуждали ее судьбу. Ифигиния прекрасно понимала: ни у кого и в мыслях нет, что граф Мастерс предложит руку своей любовнице. Все до единого были уверены, что он преспокойно может позволить себе иметь одновременно и пылкую любовницу, и непорочную жену.
 Всех интересовало только одно: как поведет себя в этой ситуации непредсказуемая и дерзкая леди Звездный Свет. Что она предпочтет — расстаться с Маркусом или делить его с женой?
 Общество было приятно взбудоражено последними новостями, но вовсе не шокировано. Надменный свет могло ошеломить только одно: известие о том, что Маркус собирается жениться на своей любовнице. Но еще больше изумило бы всех то, что она вовсе не намерена выходить за него!
 Впрочем, никому и в голову не могли прийти столь невероятные вещи… Высший свет, как всегда, на два шага отставал от знаменитого графа Мастерса.
 Проскользнув в открытые двери, Ифигиния очутилась в прохладной тени террасы. Несколько не в меру любопытных гостей, пристально наблюдавших за ее исчезновением из бального зала, проследовали за ней. Не обращая внимания на их жадные взгляды, она направилась в самый дальний уголок террасы. Ей просто необходимо хоть ненадолго остаться одной. У нее был тяжелый день и, кажется, еще более тяжелый вечер.
 Звук шагов и сдержанное мужское покашливание дали ей понять, что уединиться не удастся.
 — Миссис Брайт, — очень тихо окликнул ее Беннет. Ифигиния медленно обернулась. Выжала кислую улыбку:
 — Добрый вечер, мистер Клауд.
 — Я видел, как вы прошли сюда. — Беннет неловко покосился на ярко освещенную бальную залу. Потом снова посмотрел на Ифигинию, расправил плечи и набрал в грудь побольше воздуха. Лицо его горело мрачной решимостью.
 — Когда вы так делаете, вы очень напоминаете мне своего брата, — вдруг сухо заметила Ифигиния. Беннет насупился:
 — Когда я что делаю?
 — Не важно… Чем обязана?
 — Миссис Брайт, предупреждаю, я буду резок. Все в обществе говорят о предстоящем браке моего брата с одной из юных леди, достойных всяческого уважения своим безупречным поведением. Но я-то знаю правду.
 — Вот как?
 — Маркус сказал мне, что хочет обвенчаться с вами, — выпалил Беннет. — Это звучит совершенно дико, но я слишком хорошо знаю своего брата и боюсь: он действительно может сделать… может совершить…
 — Так что же он может сделать?
 — Он способен совершить безумный поступок и жениться на самой неподходящей для него женщине из-за собственного сумасбродства. Он не уважает ни общественное мнение, ни соображения выгоды, ни традиции…
 Ифигиния посмотрела на серьезное лицо Беннета:
 — Я слышала, ваш брат дал свое благословение на ваш брак с мисс Дорчестер?
 — Какое это имеет отношение к нашему разговору?! — вспылил тот.
 — Мастерс поделился со мной своими самыми серьезными опасениями относительно правильности вашего выбора. И тем не менее он решил, что вы уже не мальчик, нуждающийся в его опеке и руководстве. Он видит в вас зрелого мужчину, имеющего право на собственные решения.
 — Он и должен так думать! Я действительно зрелый мужчина! — Беннет нервно разжимал и сжимал кулаки. — Но мои планы не имеют ничего общего с его выходкой!
 — Позвольте мне продолжить. Итак, оставив в стороне собственное мнение и исходя единственно из уважения к вам, Маркус принял решение не вмешиваться в ваши дела. Почему бы вам не взять с него пример?
 — Проклятие, но ведь это совершенно другое дело! Мисс Дорчестер — юная леди без единого пятнышка на своей репутации. Невинная. Выше всяких упреков. Маркус не имел никаких оснований возражать против моего брака с ней!
 — Вы уверены?
 — Не обижайтесь, мадам, но вас едва ли можно поставить в один ряд с Юлианой Дорчестер. Вы светская женщина, прошу прощения.
 — Ваш брат тоже светский мужчина.
 — Да, вы правы, но сейчас он ведет себя совершенно иначе! — горячо возразил Беннет. — Можно подумать, будто вы околдовали его, миссис Брайт! Клянусь, вы бормотали над ним какие-то заклинания!
 — С чего вы взяли?
 — А с чего еще он нарушил бы самое строгое свое правило? Он поклялся никогда не вступать во второй брак. Признаюсь, я всей душой надеялся, что он изменит свое решение, но и подумать не мог, каким скандалом это обернется! Боже мой, брак с собственной любовницей!
 Это было уже слишком. Ифигиния почувствовала, что ее терпению пришел конец. Она и так слишком долго держала себя в руках, но теперь хватит!
 — Я смертельно устала от разговоров о Мастерсе и его правилах! — гневно бросила она в лицо Беннету. — Он далеко не единственный, кто решил жить по собственным законам! Как ни странно, у меня тоже есть парочка заповедей.
 — Несложно догадаться, какими заповедями может руководствоваться такая женщина, как вы! — презрительно усмехнулся Беннет. — Наверное, самая первая гласит, что свой выбор следует останавливать на богатых мужчинах?
 — Мне не нужен богатый мужчина, мистер Клауд. Открою вам глаза: я сама обладаю весьма приличным состоянием.
 — Возможно, вас прельщает графский титул?
 — Уверяю вас, меньше всего меня интересует титул. Я слишком высоко ценю свою свободу и права независимой вдовы, чтобы променять их на жалкий титул.
 — Так каким же заповедям вы следуете, миссис Брайт?
 — Вас касается только одна из них: никогда и ни за что я не выйду за мужчину, который не любит меня. А поскольку ваш брат никогда не делал мне такого признания, следовательно, он в полной безопасности!
 Беннет в недоумении уставился на нее:
 — Миссис Брайт…
 — Довольно, сэр. Я ненавижу разговоры о правилах и хочу, чтобы вы оставили меня одну! — Она повернулась на каблучках и сбежала вниз по ступенькам, ведущим в сад. И наскочила прямо на Маркуса, выходившего из-за живой изгороди. — О-ох! — Ифигиния пошатнулась и потеряла равновесие, натолкнувшись на его широкую грудь.
 Маркус поддержал ее, не сводя глаз с младшего брата.
 — Что, черт возьми, здесь происходит?
 Услышав угрожающие стальные нотки в его голосе, Ифигиния поспешно вскинула голову:
 — Ничего особенного, сэр. Просто ваш брат обеспокоен вашим будущим, как и вы его.
 — Мой брат будет держать при себе свое мнение по этому вопросу, — медленно проронил Маркус. — Тебе понятно, Беннет?
 — Она запросто одурачит тебя, если ты ей позволишь! — злобно прошипел Беннет. — Она гораздо умнее Норы, неужели ты не видишь?
 — Любой идиот мог бы увидеть это. Кстати, вот тебе еще одна причина, по которой я собираюсь жениться на миссис Брайт, — заявил Маркус. — Я не выношу пустоголовых дамочек.
 — Но не можешь же ты всерьез надеяться сделать ее графиней, Мастерс! Она опозорит титул!
 Несмотря на горячее желание положить конец безобразной сцене, Ифигиния почувствовала себя смертельно оскорбленной.
 — Постойте-ка, мистер Клауд. Ваш брат был обыкновенным фермером и, прежде чем унаследовать титул, много лет возделывал землю. Однако он превосходно справился с бременем графства. Уверяю вас, мне тоже не составит труда быть графиней, стоит лишь захотеть.
 — Совершенно верно, — пробормотал Маркус.
 — Вздор! — фыркнул его брат.
 — Нет, это ты ведешь себя самым вздорным образом, — резко оборвал его Маркус, — А теперь убирайся отсюда, прежде чем я окончательно не потерял терпение!
 — Это уж слишком! Мне остается лишь надеяться, что вы не солгали мне относительно собственных правил, мадам, и у вас хватит порядочности не вмешиваться в жизнь моего брата! — выпалил Беннет, повернулся и бросился в бальную залу.
 — Ты перешел все границы, братец! — прорычал Маркус, пытаясь отстранить Ифигинию.
 Она в страхе повисла на лацканах его дорогого фрака:
 — Нет, нет, Маркус! Я не позволю, чтобы вы с Беннетом ссорились из-за меня!
 — Не беспокойся, дорогая. Я сам разберусь со своим братцем.
 — Черт тебя возьми, Маркус! Клянусь, если ты сейчас пойдешь за ним, я этой же ночью уеду из Лондона!
 Он помедлил, насупившись:
 — Что ты сказала?
 — Вы все слышали, милорд. Я не позволю вам из-за меня ссориться с Беннетом! Он делает то же самое, что делал ты, — пытается защитить тебя!
 — Он ведет себя как дерзкий маленький поросенок. Что, черт возьми, он вообразил себе?!
 — Он твой брат, и смертельно боится, что ты совершишь ужасную ошибку. Разве это не знакомо тебе, Маркус? Вчера ты вел себя точно так же, когда пытался предотвратить его брак с мисс Дорчестер.
 — Это совершенно разные вещи.
 — Это совершенно одно и то же. — Почувствовав, что она все же выиграла в их маленьком поединке, Ифигиния тактично отступила:
 — Пойдемте, милорд. Прогуляемся по саду. Сейчас мне необходим свежий воздух.
 Маркус поколебался, раздираемый самыми противоречивыми чувствами. Бросил взгляд в открытую дверь бального зала, потом пожал плечами и взял Ифигинию под руку:
 — Прекрасно.
 Она с облегчением вздохнула. Беда на мгновение отступила, но рано или поздно она разразится страшной грозой. Ифигиния чувствовала, как тучи сгущаются над ее головой.
 Она так надеялась, что остаток сезона проведет, наслаждаясь своей любовью. Похоже, этого ей не суждено. Она не может позволить себе стать причиной разрыва Маркуса с младшим братом.
 Пришло время всерьез подумать о том, чтобы покинуть Лондон.
 — Что ты скажешь, если я предложу тебе отправиться в длительное путешествие по Америке? — спросила Ифигиния кузину на следующее утро за завтраком.
 Амелия подняла глаза от утренней газеты:
 — Ты серьезно?
 — Да.
 — Но в Америке нет никаких следов античной культуры! Там все новое. Я слышала, люди там живут в очень примитивных деревянных хижинах.
 — Простые, грубые образцы, исполненные сурового очарования. Послушай, это может оказаться весьма впечатляющим. Говоря возвышенно, это может стать новым источником вдохновения!..
 — Какая чушь! — Амелия сложила газету, отбросила ее в сторону и, прищурившись, взглянула на кузину. — Хочешь убежать от ситуации, в которую поставила себя?
 — Меня посещала подобная мысль.
 — Стоит ли напоминать тебе, что не все так просто? В самом разгаре финансирование Брайт-Плейс. Мы не можем руководить таким грандиозным проектом из Америки — почта через Атлантику идет неделями!
 Ифигиния вздохнула:
 — Наверное, ты права…
 — Если хочешь выпутаться из этой истории, возвращайся в Дипфорд.
 — Никогда! — расправила плечи Ифигиния. — Все дикости Америки в сто раз предпочтительнее неписаных правил Дипфорда! Ни за что не вернусь туда.
 — Тогда подумай о каком-нибудь другом месте… — Амелия потянулась к кофейнику. — Что вдруг за паника? Кажется, еще вчера ты уверяла меня, что прекрасно владеешь ситуацией.
 — А сегодня уже не владею, — пробормотала Ифигиния.
 — В каком смысле? — Амелия испуганно округлила глаза. — Боже милостивый, да ты, случайно, не беременна?!
 Ифигиния замерла:
 — Нет, нет, что ты!
 «По крайней мере я так считаю», — подумала она, сцепив сложенные на коленях пальцы. Амелия нахмурилась:
 — Полагаю, Маркус, будучи мужчиной искушенным, позаботился о подобных вещах.
 — О да! — Схватив ложечку, Ифигиния принялась энергично размешивать чай. — Да, разумеется!
 — Скажи-ка, он пользуется этими странными французскими приспособлениями из овечьих кишок? Ну, теми, о которых нам рассказывала графиня?
 — Амелия!
 — Я бы многое дала, чтобы хоть одним глазком взглянуть на такую штучку. — Амелия с любопытством стрельнула глазками на кузину. — Графиня еще упоминала о том, что женщины могут использовать какие-то маленькие губочки, смоченные в вяжущем растворе.
 — Я не желаю обсуждать подобные вопросы за столом, Амелия!
 — Подумаешь, — пожала плечами кузина. — Ладно, вернемся к этому чуть позже.
 — Возможно.
 «Только после того, как я переговорю с Маркусом», — мрачно подумала Ифигиния. Он ни разу не упоминал о риске беременности… А сама она, да поможет ей Пресвятая Богородица, никогда серьезно не думала об этом.
 Она вдруг представила себя с младенцем Маркуса на руках… Образ этот оказался настолько ярок, что Ифигиния на миг изумленно затаила дыхание. Малыш будет красив, и она, конечно, полюбит его так же сильно, как и его отца…
 — Ифигиния? Ты слышишь, о чем я говорю?
 Захлопав ресницами, она заставила себя вернуться к реальности.
 — Прости?
 — Я сказала, что, если тебя очень тревожат отношения с Маркусом, можно обсудить переезд к проливу. Я всегда мечтала поехать на воды.
 — Я подумаю. — Ифигиния положила ложечку на блюдце. — А ты не будешь скучать, лишившись возможности лично общаться с мистером Мэнварингом?
 — Что ты имеешь в виду?
 — Я вдруг подумала, что наши дела с Брайт-Плейс продвигаются так успешно во многом потому, что Адам всегда под рукой, в любой момент он готов встретиться с нами. Но все изменится с нашим отъездом… Мы попадем в полную зависимость от почты и его редких визитов.
 — Мы прекрасно работали с мистером Мэнварингом все эти годы, когда жили в Дипфорде! — Амелия взяла газету и углубилась в одну из статей. — Действительно, его присутствие позволило нашим делам пойти более гладко, но мы прекрасно управимся и без его помощи.
 Ифигиния тихонько вздохнула: может быть, она ошиблась и эти двое вовсе не созданы друг для друга?
 Похоже, она не так хорошо разбирается в людях, как всегда считала. Ее собственная ситуация является лишним тому подтверждением… Как сложно все бывает в жизни! До сих пор она считала своей бедой то, что без памяти влюбилась в мужчину, жесткие правила которого никогда не позволят ему признать, что и его настигла любовь… Но оказалось, что все гораздо печальнее. А вдруг Маркус никогда уже не сможет полюбить?..
 — Во всем виновата ты, Нора! — прошептала Ифигиния. Амелия удивленно подняла глаза:
 — Что такое?
 — Ничего. — Ифигиния нервно забарабанила пальцами по столу.
 Пока очевидно лишь одно — ей во что бы то ни стало нужно постараться не забеременеть. Это будет последней соломинкой, за которую тут же ухватится Маркус, настаивая на браке… И не останется ничего другого, кроме как обвенчаться с ним ради ребенка.
 — Сказать тебе одну вещь, Амелия? Быть любовницей чертовски непросто!
 — Я слышала, что роль жены еще сложнее, — заметила Амелия.
 — Да… Подозреваю, это правда.
 «Но если бы Маркус любил меня, — печально подумала Ифигиния, — я бы попытала счастья».
 Вечером, когда Ифигиния после посещения магазина села в карету, на белом бархатном сиденье экипажа ее ждала записка. С бьющимся сердцем она схватила аккуратно сложенный листочек.
 Дождавшись, пока лакей закроет дверцу кареты, быстро поднесла записку к глазам. С облегчением отметив отсутствие черной печати с фениксом, развернула послание и прочитала:
 Моя дражайшая Пандора!
 Если хотите открыть ящик и узнать правду о прошлом, настоящем и будущем, приходите сегодня ровно в полночь в дом номер девятнадцать по Лэмб-Лайн, поворот от Пэлл-Мэлл.
 Приходите одна. Никому не говорите о встрече, и тогда узнаете все.
 Если же вы не придете или придете не одна, то тем самым поставите под угрозу жизнь кого-то из ваших близких.
 Возможно, вашей сестры? Или вашей тети, леди Гатри?
 Ваш друг.
 Пальцы Ифигинии дрожали, когда она осторожно сворачивала письмо.
 «Ваша сестра»…
 «Ваша тетя»…
 Казалось, эти слова горят сквозь бумагу. На сей раз угроза была более чем определенной. Тот, кто знает, что у нее есть сестра и что Зоя ее тетя, знает все.
 «Моя дражайшая Пандора…»
 Ифигиния поспешно развернула записку и впилась глазами в обращение… Пандора… Прямое напоминание о древнегреческом мифе, где женщина, не устояв перед искушением открыть волшебный ящик, выпустила на волю неукротимый хаос и бесчисленные бедствия.
 Ифигиния чувствовала определенное сходство с Пандорой. Она тоже поддалась искушению, позволив себе любовь к Маркусу, и беда пришла в ее жизнь.




 Глава 17


 Газовые фонари еще не были установлены на Лэмб-Лайн. Узкая улочка, с целым рядом маленьких магазинчиков, утопала во мраке. Бледного сияния полной луны хватало лишь для того, чтобы сделать один несложный вывод: нанятый Ифигинией кеб оказался единственным экипажем на ночной улице.
 Под скрип колес и звон упряжи экипаж остановился. Ифигиния вздрогнула, когда кебмен ударил по крыше.
 — Номер девятнадцать, Лэмб-Лайн! — хрипло выкрикнул он.
 Ифигиния подобрала полы своей темной накидки и накинула на голову капюшон. Распахнув дверцу экипажа, она осторожно сошла на тротуар.
 — Так не забудьте же, — обратилась она к кебмену. — Я заплатила вам за то, чтобы вы дождались меня.
 — Мы-то подождем, — угрюмо буркнул кебмен. — Но запомни: я возьму вдвое, если притащишь с собой клиента.
 — Простите?
 — Ты все слышала. Если надумала приспособить мой кеб под спальню, так и плати мне по справедливости!.. Я говорю, то есть, плати по чести за каждый час, как все другие девчонки!
 Ифигинию обдало жаром стыда и негодования.
 — Да за кого вы меня принимаете, любезный?!
 — За кого, за кого… За одну из девок, занятых ночным промыслом, за кого же еще!.. Давай иди поскорее! Помни только, что я беру дополнительно за использование моего кеба… вот так, да…
 У нее совершенно не было времени читать язвительную проповедь пьяному кебмену. Ифигиния повернулась, дрожа от отвращения, и посмотрела на темный подъезд дома номер девятнадцать. Лунный свет освещал табличку над дверью:
 МУЗЕЙ ДОКТОРА ХАРДСТАФФА.
 Богини мужской силы.
 Познайте тайну и могущество древних богинь!
 Что ж, по крайней мере она наконец-то удовлетворит свое любопытство, осмотрев музей доктора Хардстаффа!
 Бросив быстрый взгляд через плечо, Ифигиния убедилась, что кебмен все еще ожидает ее. Ободряющим огоньком светился фонарь его экипажа…
 Ифигиния в кромешной тьме двинулась к дому номер девятнадцать. Вот если бы рядом с ней был сейчас Маркус! Или Амелия… или даже Зоя… Да кто угодно, если уж быть совсем честной. Сейчас она волновалась даже сильнее, чем во время своего визита на Ридингское кладбище. Угроза, содержавшаяся в подброшенном в экипаж письме, оказалась слишком серьезным испытанием для ее нервов.
 Подойдя к вывеске музея, Ифигиния увидела под ней нарисованную руку. Указательный палец призывал посетителей спуститься по узкой аллее между двумя зданиями. Ифигиния нерешительно вгляделась в густую тьму. Она едва могла рассмотреть крутые ступени, ведущие на второй этаж здания.
 Еще раз взглянув на наемный экипаж, она спустилась по улочке. Как можно осторожнее поднялась вверх по лестнице, с каждой ступенькой сердце колотилось все быстрее. От малейшего скрипа, малейшего стона старых ступеней бросало в дрожь. Казалось, тьма стала еще гуще и еще плотнее обступила ее.
 Не следовало приходить сюда одной. Но ведь у нее не было другого выхода!
 На верхней площадке Ифигиния остановилась перед запертой дверью. Внимательно осмотрела ее. Новая табличка, едва различимая в темноте, гласила, что это и есть вход в музей доктора Хардстаффа.
 Ифигиния взялась за дверной молоток — и тут же стук колес экипажа заставил ее подскочить на месте. Кебмен бросил ее!
 — Нет! — задыхаясь, крикнула Ифигиния и повернулась, готовая броситься назад.
 Но тут улочку озарили огни нового экипажа. Ифигиния замерла — одна нога на площадке, другая уже на ступенях лестницы… Значит, ее кеб не уехал. Просто появился кто-то еще…
 Какая-то карета остановилась возле ее кеба. Послышалось цоканье копыт. Звук голосов гулко прокатился по пустынной улице.
 — Жди меня здесь, — резко приказал мужчина.
 — Да, милорд. Развлекайтесь. На прошлой неделе я возил сюда одного джентльмена, так он всю ночь не вылезал из этого заведения, — добродушно хмыкнул возница. — Я слыхал, богини доктора Хардстаффа превосходно лечат от всех болезней.
 — Я не задержусь, — заверил новоприбывший.
 Застучали шаги по вымощенному булыжником тротуару. Вот они стихли, а потом, к неописуемому ужасу Ифигинии, свернули в улочку, туда, где стояла она, сжавшись на последней ступеньке лестницы.
 Страх сковал ее. Сейчас мужчина спустится по улочке. Совершенно очевидно, он направляется в музей доктора Хардстаффа и, поднявшись по ступенькам, увидит ее!
 Сбежать по ступенькам вниз, не столкнувшись с незнакомцем, было уже невозможно, поэтому Ифигиния решительно повернула ручку двери. С тоненьким скрипом дверь приоткрылась. Не отрывая взгляда от лестницы, Ифигиния шагнула в темный холл. И тут из непроглядной тьмы вдруг протянулась мужская рука и с силой схватила ее за горло.
 Она оказалась прижатой к широкой груди незнакомца, грубая ладонь зажала ей рот, заглушив не успевший сорваться, с губ испуганный крик.
 — Проклятие! — прозвучал вдруг над ее ухом голос Маркуса. — Ифигиния?
 Она бешено закивала. Внезапное облегчение, казалось, лишило ее последних сил.
 — Какого дьявола! — Он убрал руку от ее рта.
 — Кто-то поднимается по лестнице, Маркус, — испуганно прошептала Ифигиния. — Он вот-вот появится здесь.
 — Ч-черт! — Маркус отпустил ее и схватил за руку. — Сюда. Быстро. И чтобы ни звука.
 Ему не пришлось повторять — шаги незнакомца глухо раздавались по лестнице. Маркус протащил Ифигинию по темному холлу, распахнул дверь в маленькую комнатку, тускло освещенную одинокой настенной лампой.
 — Что это? — Ифигиния изумленно осмотрелась. — Куда мы попали?
 Никогда в жизни она еще не встречала более странно обставленной комнаты. С потолка, словно в турецком шатре, свисали экзотические драпировки. Огромная постель с газовым пологом и несметным количеством подушек громоздилась в центре. Ее окружали эротические статуи, вроде тех, что составляли гордость коллекции Лартмора.
 Стены расписаны фресками, живописующими богов и богинь из различных мифов. Все небожители были полностью обнажены, причем мужские фигуры находились в наивысшей стадии сексуального возбуждения. Женские фигуры обладали не правдоподобно пышными формами.
 — Добро пожаловать в музей доктора Хардстаффа! — хмыкнул Маркус, ведя Ифигинию по комнате, — Одна ночь, проведенная на этом терапевтическом ложе, излечивает многолетнюю импотенцию.
 — Маркус, но ты-то что здесь делаешь?!
 — Отличный вопрос. Именно его я намеревался задать тебе при первой же возможности. Но сейчас нам лучше спрятаться.
 — Боже праведный! — Ифигиния уставилась на изображение лесных дриад, резвящихся с тремя пылкими сатирами. — Это самые безобразные копии классических сюжетов, какие я только видела в своей жизни!
 — Я очень сожалею, что вашим научным познаниям, мадам, нанесено тяжкое оскорбление. — Маркус взялся за конец тяжелого красного занавеса, протянутого по всей длине комнаты. — Можете потом разобраться с доктором.
 — А что мы будем делать сейчас?
 — Ты скроешься здесь и не высунешь носа. — Он отдернул свисающий от пола до потолка занавес и втолкнул Ифигению на открывшуюся за ним маленькую сцену, где стояло несколько греческих урн и коринфских постаментов. Сзади в стене находилась узкая дверца.
 — Но, Маркус…
 — Быстро спрячься за дверью. — Он крепко взял ее за подбородок. Его взгляд был неумолим. — Не смей выходить, пока я не позову тебя. И что бы здесь ни случилось, ты не издашь ни единого звука, ясно?
 — Да, но… — начала Ифигиния, но тут же умолкла, услышав скрип отворяемой входной двери. Во рту у нее пересохло. — О Боже!
 — Тихо! — Маркус поспешно задернул занавес, скрыв Ифигинию от глаз всякого, кто войдет в комнату. Тяжелая ткань совершенно не пропускала света, и Ифигиния оказалась в кромешной тьме. Она на ощупь продвинулась к дверце, но тут же ударилась ногой о постамент и едва не вскрикнула от боли.
 Входная дверь в комнату, отгороженную от Ифигинии занавесом, отворилась. Она замерла, боясь шелохнуться, чтобы снова не натолкнуться на что-нибудь в темноте.
 — Черт возьми, Мастерс! — Голос незнакомца был полон ярости. — Так, значит, это вы! Получив записку, я, признаться, не поверил, ибо посчитал ее чьей-то мерзкой шуткой, но, похоже, оказался одновременно и рогоносцем и идиотом!
 — Добрый вечер, Сэндс. — Маркус ответил до безразличия холодным тоном. — Вот уж не предполагал, что сегодня ночью кто-то еще явится на сеанс к доктору Хардстаффу. Я настаивал на сугубо конфиденциальной встрече.
 Ифигиния догадалась, что вошедший был мужем таинственной леди Сэндс.
 — Где моя жена, негодяй?!
 — Понятия не имею, — спокойно отвечал Маркус. — Как вы могли заметить, я здесь совершенно один… Честно говоря, я рассчитывал, что доктор Хардстафф попытается оздоровить меня чем-нибудь более существенным, чем пара дрянных картинок и столь же отвратительных статуй!
 — Ты назначил здесь свидание Анне, признавайся! — вскипел Сэндс. — Так сказано в письме!
 — В письме?
 — Кому-то стали известны твои планы, Мастерс. Письмо подбросили сегодня вечером в мой экипаж. Там говорилось, что если я хочу узнать, где вы встречаетесь с Анной, то должен в полночь приехать в дом девятнадцать по Лэмб-Лайн.
 — Кто-то сыграл с вами злую шутку, Сэндс. Тот, кто прекрасно осведомлен, что я действительно назначил свидание на это время.
 — Свидание с моей женой, будьте вы прокляты!
 — Нет.
 Ифигиния вздрогнула, услышав звук отворяемой дверцы. Встревоженно всмотревшись в мрак, она увидела женскую фигурку, появившуюся из темноты сцены. Женщина несла в руке свечу, освещавшую ее хорошенькое личико, светлые волосы и неприлично низко декольтированное полупрозрачное платье.
 Заметив Ифигинию, женщина резко остановилась. Затем, гневно сверкнув глазами, уперла руки в боки.
 — Эй, ты что здесь делаешь?! — громко потребовала она ответа. — Сегодня, кажется, моя очередь быть богиней мужской силы!
 По другую сторону занавеса вдруг воцарилась тишина. Ифигиния растерянно смотрела на женщину, отчаянно пытаясь сообразить, что же теперь делать.
 — Простите! — тоненько пискнула она. — Я не знала. Произошла ошибка.
 — Что там творится? — прогремел голос Сэндса. Гулко прозвучали его шаги. Он решительно шагнул к занавесу.
 — Полагаю, сейчас начнется представление, — сухо пояснил Маркус.
 С недовольным видом блондинка прокричала в комнатку:
 — Как, вас двое?!
 — Да, их двое, — прошептала Ифигиния.
 — Не смейте трогать занавес! — взвизгнула блондинка. Потом обернулась к Ифигинии:
 — Хардстафф не предупредил меня, что сегодня курс классической терапии у нас проходят два джентльмена! Что он обо мне думает, интересно? Что я и в самом деле богиня?!
 В комнате раздался невозмутимый голос Маркуса:
 — На вашем месте, Сэндс, я бы не вмешивался.
 — Кто там, черт возьми? — растерянно спросил тот.
 — А я говорю, не смейте трогать занавес! — зашумела блондинка и вдруг уставилась на Ифигинию:
 — Погоди… Так ты поэтому здесь? Чтобы заняться вторым клиентом?
 — О да! Да… — беспомощно прошептала Ифигиния. — Кажется, да…
 — А, ну тогда все в порядке! Сбрасывай накидку и давай отрабатывать деньжата этих джентов. Я Полли. А тебя как звать?
 — Мм-м… Дженни! — нашлась Ифигиния. Потом медленно сняла плащ и аккуратно положила его на постамент.
 — Ты у нас новенькая? — Полли придирчиво осмотрела изящное вечернее платье Ифигинии. — Ты зря так вырядилась!
 — Увидите, я быстро все пойму, — заверила она. — Я способная ученица.
 — Хватит нести чепуху! — Сэндс рванулся к сцене, — Эй вы, обе! Выходите оттуда. Я хочу вас порасспросить кое о чем.
 — Стой! — вскричала Полли. — Разве вы не знаете, что у нас запрещено заходить сюда до начала представления?!
 — А теперь послушай меня! — прорычал Сэндс. — Я не собираюсь подчиняться приказам дешевой шлюхи!
 — Это театр, лопни твои глаза! — завопила Полли из-за портьеры. — А мы актрисы, черт возьми, а никакие не шлюхи!
 И уж точно не дешевые. Или проявите к нам должное уважение, или забудьте о сеансе лечения.
 — Я здесь не для того, чтобы смотреть ваш дурацкий спектакль! — фыркнул Сэндс. — Я пришел сюда, чтобы найти кое-кого.
 — За кулисы не смеет заходить никто, кроме нас, профессиональных актрис! Так что усаживайтесь смотреть представление или выметайтесь вон!
 — Леди права, — кивнул Маркус. — Я буду весьма признателен вам, Сэндс, если вы сейчас же уберетесь отсюда. Я щедро заплатил за представление и хотел бы поразвлечься.
 — Развлечься?! — с отвращением спросил Сэндс. — И вы называете это развлечением?!
 — Мне обещали нечто забавное, — подтвердил Маркус. — Даже воодушевляющее.
 — Пора начинать наш чертов спектакль! — объявила Полли через занавеску. — Если два прекрасных джентльмена хотят полечиться вдвоем, это их право. Но предупреждаю: только за двойную цену!
 — Если не желаете заплатить свою долю, — обратился Маркус к Сэндсу, — вам лучше уйти.
 — Никуда я не уйду! — в гневе воскликнул тот. — По крайней мере до тех пор, пока не выясню, что тут происходит.
 — Раз остаетесь, то ради своей же пользы, — приказала Полли, — погасите лампу около двери.
 — Это я, пожалуй, сделаю, — холодно ответил Сэндс. — Но позвольте все-таки взглянуть, что происходит за занавесом. — Совсем рядом прозвучали его шаги, но Сэндс затем повернулся и направился к входной двери.
 — Всему свое время… Никакого уважения к работе актрис! — Полли нагнулась, чтобы зажечь ряд ламп на полу сцены. Весело вспыхнуло пламя. Богиня мужской силы протянула руку и энергично дернула за длинный тяжелый шнур, свисающий с потолка. Красный занавес отъехал в сторону. За ним оказался еще один — очень тонкий, муслиновый…
 — Черт возьми, — пробормотал Маркус.
 Ифигиния поняла: благодаря зажженным лампам на тонкой ткани появились отчетливые силуэты их с Полли фигур. Она испуганно застыла.
 — Любопытно! — коротко хмыкнул Сэндс. — Сколько, говорите, вы заплатили за представление, Мастерс?
 — Целое состояние, — пояснил тот. — Но боюсь, переплатил.
 — Они всегда поначалу недовольны, не обращай внимания! — подбодрила Полли Ифигинию. — Почти все так говорят. Но очень скоро они заговорят совсем по-другому! — Она выпрямилась и сердито посмотрела на новую партнершу. — Бери свою урну. Да пошевеливайся!
 Глубоко вздохнув; Ифигиния схватила со сцены одну из больших урн. Та оказалась на удивление легкой.
 — Что теперь?
 — Прими позу! Ты действительно ничего не знаешь о нашем ремесле? Доктор Хардстафф приходит в бешенство, если дженты не получают стоящего представления за свои денежки!
 Полли схватила урну и приняла самую классическую, по ее мнению, позу. Наконец Ифигиния поняла, что они играют в театре теней. Тонкий занавес, подобно вуали, скрывал черты, но отчетливо обрисовывал фигуру. Лампы, установленные позади актрис, придавали призрачность всей обстановке.
 Ифигиния видела множество подобных представлений, но все они носили чисто познавательный характер. Последний раз они с Амелией наблюдали такие живые картинки в Италии, но те картинки иллюстрировали достопримечательности древнего Геркуланума…
 Сегодня ночью им с Полли предстояло изображать далеко не столь возвышенные картины. Ифигинии вдруг пришло в голову, что ее тонкие шелковые юбки, подсвеченные сзади, почти ничего не скрывают, — а точнее, вообще ничего! Лампы размещались с таким расчетом, чтобы делать облачение актрис совершенно прозрачным.
 Ифигиния теснее обхватила свою урну и вытянула ее прямо перед собой, всей душой надеясь скрыть за импровизированной ширмой большую часть своей фигуры. Если очень повезет, то на газовом экране останутся только ее ноги, плечи и голова.
 — Богиня слева совсем недурна, — саркастически растягивая слова, заметил Сэндс. — А справа, на мой взгляд, чересчур тоща. Вы не находите, Маркус?
 Ифигиния вспыхнула: она была той самой богиней справа.
 — Никогда не являлся поклонником живых картинок, — заявил Маркус. — Если бы знал, что хваленые ночи Хардстаф-фа столь скучны, то нашел бы другой способ позабавиться.
 Ифигиния беспомощно посмотрела на Полли. Та поморщилась:
 — Не трусь. Сейчас мы их взбодрим! — Она быстро изменила позу, выставив на обозрение джентльменов пышную грудь. — Лично я обожаю эту работенку! — доверительно шепнула она Ифигинии. — Гораздо приятнее, чем вкалывать лежа на спине!
 — Охотно верю, — пробормотала Ифигиния.
 — Покажи джентам парочку шикарных поз, и они упорхнут отсюда счастливые, как жаворонки! — Полли слегка передвинула урну, выгнула спину и выше подняла грудь. — Так всегда бывает.
 Ифигиния не смела шелохнуться и продолжала стоять, держа прямо перед собой урну.
 — Налюбовались, Сэндс? — ухмыльнулся Мастерс. — С меня довольно. Мое любопытство полностью удовлетворено. Чудесная терапия доктора Хардстаффа не оправдала моих ожиданий.
 — С меня более чем достаточно! — грубо подхватил Сэндс. — Пришло время задать несколько вопросов!
 Вновь раздались шаги по другую сторону занавеса. Сэндс явно направлялся к сцене.
 — Черт вас возьми! — Позади Сэндса послышались торопливые шаги Маркуса. — Не трогайте занавес! Вы смутите актрис!
 — Уж не думаете ли вы, что я стану церемониться со шлюхами?! Я хочу узнать, кто прислал меня сюда. Мне осточертели эти дурацкие игры!
 Ифигиния увидела, как рука Сэндса взялась сверху за край газового занавеса, грубо схватила его и с силой рванула вниз. Легкая ткань треснула, сорвалась с крючков под потолком и упала…
 Ифигиния и Полли предстали взору разгневанного Сэндса.
 — Ну вот, — в ярости взвизгнула Полли, — что вы натворили?! Сами будете платить за занавес, мы тут ни при чем!
 Сэндс не обратил на ее слова никакого внимания. Он в изумлении смотрел на Ифигинию.
 — Миссис Брайт?! Что, черт возьми, вы здесь делаете? Она выдавила беспомощную улыбку:
 — Добрый вечер, лорд Сэндс. Кажется, мы с вами не были представлены.
 — И тем не менее я вас знаю, мадам, — мрачно процедил он. Ифигиния вспыхнула:
 — Ну что ж, поскольку вы узнали меня, мне больше нечего скрывать: я участвую в терапевтической процедуре, специально разработанной доктором Хардстаффом для исцеления графа Мастерса.
 — Для исцеления? — Сэндс растерянно уставился на Маркуса, который лишь слегка приподнял брови, однако не проронил ни слова. Тбгда Сэндс снова повернулся к Ифигинии:
 — Простите меня, миссис Брайт, но верится с трудом.
 — И все-таки это чистая правда, — поспешно заверила она, бросив быстрый выразительный взгляд на Маркуса, но тот вовсе не собирался приходить ей на помощь. — По мнению доктора Хардстаффа, результаты лечения скажутся гораздо быстрее, если я лично приму участие в представлении.
 — Хардстафф — известный шарлатан, — возразил Сэндс. — Все знают об этом.
 — А вот я не знала! — сокрушенно заметила Ифигиния, бросив еще один умоляющий взгляд на Маркуса. Но того, казалось, совершенно не интересовало происходящее. Ифигиния начала терять терпение.
 — Продолжайте, миссис Брайт, — подбодрил ее Сэндс. — Вот что я вам скажу: каждому джентльмену в Лондоне известно, что лечение доктора Хардстаффа не что иное, как щекочущие нервы живые картинки, в которых участвуют хорошенькие шлюшки, вполне доступные после представления.
 — Эй, полегче! — огрызнулась Полли. — Кончай заливать… Я актриса!
 — Эго всего лишь одно из названий вашей древней профессии, — согласился Сэндс.
 Убедившись, что на помощь Маркуса рассчитывать не приходится, Ифигиния перешла в решительное наступление:
 — Как можете вы судить о достоинствах лечения доктора Хардстаффа, если не испытали его на себе?
 — Прекрасный вопрос, черт возьми! — подхватила Полли. — Что-то я никогда не видела вас раньше в храме богинь мужской силы! Значит, вы просто не знаете, о чем говорите.
 — Совершенно верно, — поддержала ее Ифигиния. — Ваше мнение основано на слухах.
 — Ни для кого не секрет, что все подобные лекари в лучшем случае мошенники, — сердито возразил Сэндс.
 — Чепуха! — авторитетно заверила Ифигиния. — Мы очень надеемся на этот курс лечения, верно, Маркус?
 Он бросил на нее испепеляющий взгляд.
 Полли уперла руки в бока и с яростью набросилась на Сэндса:
 — Я лично знаю многих джентльменов, которые чудом исцелились благодаря методу доктора Хардстаффа!
 Сэндс прищурился.
 — Да! — Полли гордо тряхнула головой. — Могу засвидетельствовать: сюда приходили джентльмены, годами не поднимавшие своего флага, а уходили отсюда с орудием крепким, как кочерга!
 — Вот видите! — обрадованно воскликнула Ифигиния. — Вот вам свидетельство очевидца.
 — Довольно нести вздор, — наконец-то решил вмешаться Маркус. Он вытащил из кармана пачку банкнот и вложил ее в руку Полли. — Вы порадовали нас превосходным представлением, мадам. Можете откланяться, мы больше не нуждаемся в ваших услугах.
 Полли быстро схватила деньги:
 — Вы не шутите?
 — Конечно, нет, — заверил Маркус.
 — Что ж, отлично! — Полли весело улыбнулась Ифигинии. — Приятно было работать с вами, миссис Брайт. По моему скромному мнению, у вас определенно есть талант… Немножко практики — и вы профессионалка.
 — Спасибо, — вежливо поблагодарила Ифигиния. — Я буду оттачивать свое мастерство.
 — Теперь мне самое время исчезнуть. — И Полли поспешно скрылась за боковой дверью.
 Ифигиния, Маркус и Сэндс молча проводили взглядами богиню мужской силы. Когда дверь за ней закрылась, в комнате воцарилась тишина.
 Маркус первым осмелился нарушить напряженное молчание. Он шагнул на сцену и прошел вдоль ряда ламп, гася одну за другой.
 — Поскольку вечер превратился в настоящий фарс, нам следует удалиться, миссис Брайт.
 — Да, разумеется! — Она наконец поставила на место урну. Сэндс хмуро взглянул на Маркуса:
 — Я ничего не понимаю.
 — Вряд ли ошибусь, предположив, что все мы стали жертвами безобразного розыгрыша. — Маркус погасил последнюю лампу.
 — Однако необходимо кое-что прояснить. — Сунув руки в карманы, Сэндс принялся расхаживать по комнате. — Кто осмелился на подобную дерзость?
 — Тот, кому прекрасно известно, что вы подозреваете меня в давней связи с вашей женой. — Маркус прислонился плечом к стене и, скрестив руки на груди, воззрился на Сэндеа. — Существует огромное количество людей, которым доставляет удовольствие баламутить грязную воду, о чем вам известно не хуже меня.
 Сэндс холодно взглянул на него, продолжая ходить взад-вперед по комнате.
 — Но на чем строился расчет негодяя? Он же знал, что, приехав сюда, я увижу вас забавляющимся с миссис Брайт, а не с Анной!
 Ифигиния вспыхнула:
 — Мы вовсе не забавлялись, сэр!
 Сэндс бросил на нее насмешливый взгляд:
 — Называйте это как вам угодно, мадам. Дело ваше.
 Маркус снова посмотрел на нервно расхаживающего по комнате Сэндса.
 — Скорее всего приславший вас сюда надеялся на то, что вы разнесете новость по всему Лондону.
 — Что вы хотите этим сказать? — резко спросил Сэндс.
 — По моим подозрениям, настоящей мишенью шутника были вовсе не вы, а миссис Брайт, — очень тихо проговорил Маркус. — И я не успокоюсь до тех пор, пока негодяй не заплатит за свои деяния.
 Ифигиния вытаращила на него глаза. Маркус говорил совершенно серьезно.
 Сэндс вдруг остановился. Затем, повернувшись, внимательно посмотрел на Ифигинию:
 — Вы считаете, кто-то хотел опозорить миссис Брайт?
 — Да.
 — Но зачем?!
 — Просто потому, что мерзавец не хочет, чтобы я женился на ней.
 — Жениться на ней? — опешил Сэндс. — Вы собираетесь жениться на миссис Брайт?! На своей… хм… на своей близкой подруге?
 — Да. — Маркус взглянул на Ифигинию. — Мы еще не сделали официального объявления, поэтому я рассчитываю на ваше молчание.
 Ифигиния уже открыла рот, чтобы возразить, но тут же закрыла его, поняв, что только вынудит Сэндеа задавать лишние вопросы.
 Сэндс сдвинул брови:
 — До меня дошли слухи о вашей женитьбе. Но я, разумеется, полагал, что вы предложите руку юн… впрочем, это не имеет никакого значения! — Он сдержанно кашлянул и обратился к Ифигинии:
 — Примите мои наилучшие пожелания, миссис Брайт.
 — Благодарю вас. — Она метнула свирепый взгляд в сторону Маркуса, посмевшего поставить ее в столь щекотливое положение. — Будем надеяться, лекарство доктора Хардстаффа подействует прежде, чем дело дойдет до брачной ночи.
 Сэндс рассмеялся. Сейчас он выглядел гораздо моложе и приятнее, чем всегда.
 — Мне остается пожелать вам удачи. Кстати, ваши опасения напрасны: я не стану рассказывать о ваших вечерних упражнениях.
 — Очень вам признательна, — просияла Ифигиния.
 — Откровенно говоря, мне все равно бы никто не поверил. Все это настолько скандально. — И прежде чем уйти, Сэндс сказал:
 — И вот еще что. По-моему, вы просто созданы друг для друга. А теперь, с вашего разрешения, позвольте откланяться. — Бросив насмешливый взгляд на настенные изображения, он распахнул дверь. — В отличие от вас, Мастерс, я пока не нуждаюсь в терапии доктора Хардстаффа.
 — Мне остается только вам позавидовать, — отозвался тот.
 Когда дверь за Сэндсом захлопнулась, в комнате воцарилась тишина. Ифигиния, облегченно вздохнув, повернулась к Маркусу:
 — Ты покроешь себя позором! Лорд Сэндс будет ждать в газетах объявления о нашей помолвке. Как ты выпутаешься из этого положения?
 — Я дал ему единственное объяснение, способное отвлечь его.
 — Но что он вообразит, когда не увидит объявления в газетах? Он заподозрит подвох, после чего решит, что ты лгал и во всем остальном!
 — Тогда я и буду думать об этом. Сейчас у меня есть более серьезные заботы.
 — Неужели?! — Она прижала пальчики к губам. — Но ради всего святого, какие же? И вообще объясните мне наконец, как вы сюда попали, милорд?
 Но тут, прервав ее взволнованную тираду, вновь распахнулась дверь на сцене. Ифигиния в изумлении уставилась на женщину. Она никогда не была представлена леди Сэндс, но Зоя как-то показала ей эту женщину на одном из балов.
 Анна, облаченная во все темное, неуверенно ступила на сцену. С печальной улыбкой, как бы извиняясь, она посмотрела на Ифигинию:
 — По-видимому, Маркус упоминал обо мне, миссис Брайт. Боюсь, я слишком надоедала ему в последнее время.
 И прежде чем Ифигиния успела ответить, теперь уже входная дверь с тихим скрипом приоткрылась — и их взору предстал Сэндс с туфлями в руке.
 — Теперь пусть Маркус объяснится в присутствии всех собравшихся, — ледяным тоном произнес он. — После чего ему придется объясниться еще раз — со мной. Сегодня на рассвете при помощи дуэльных пистолетов.
 Анна в ужасе смотрела на мужа, словно увидела привидение.
 — Боже милосердный, нет! — Она прижала руку к губам, а потом, зарыдав, упала на колени.
 — Леди Сэндс! — кинулась к ней Ифигиния.
 — Анна! — Сэндс, выронив туфли, бросился к жене.
 — Ну вот, — заметил Маркус, обращаясь ко всем троим, — а я-то надеялся, что хотя бы полечиться можно будет без свидетелей.




 Глава 18


 — Леди Сэндс, пожалуйста, успокойтесь. — Ифигиния вынула кружевной платочек из белого атласного ридикюля. — Вот увидите, все образуется.
 — Благодарю вас. — Анна, воспользовавшись платочком, осмелилась поднять полные боли глаза на своего мужа. — Простите меня, миссис Брайт. Я никогда не думала, что это произойдет… Маркус оказался прав… Я не должна была скрывать правду от мужа.
 — Какую правду? Что, черт возьми, здесь происходит?! — Сэндс взглянул на Маркуса, гнев и мучительная боль исказили его лицо. — Объясните мне все, только не смейте опять нести всякую чушь о терапии доктора Хардстаффа!
 — Открыть вам правду может только ваша жена, — спокойно ответил Маркус. — Я же дал ей слово хранить тайну.
 — Какие у вас могут быть тайны с моей женой?! — взорвался Сэндс. — Вы заманили ее сюда, чтобы соблазнить на бордельной постели?
 — Нет, — коротко ответил Маркус.
 — Разумеется, он не собирался этого делать! — не выдержала Ифигиния. Она выпрямилась и гневно посмотрела на Сэндса:
 — Право, сэр, вы заходите слишком далеко. Маркус не способен соблазнить чужую жену!
 Сэнде обернулся к ней, лицо его подергивалось.
 — Откуда, осмелюсь спросить, такая уверенность?
 — Я прекрасно знаю Маркуса! — Ифигиния дотронулась до плеча Анны. — Он не способен на такую низость!
 Маркус как-то очень странно посмотрел на нее, Сэндс же пытался прочесть выражение ее глаз.
 — Как вы здесь оказались, мадам?
 — Я получила записку, точно такую же, как и вы, — ответила Ифигиния. — Я приехала за минуту до вас и спряталась за портьерой. — Она обвела рукой постель, эротические фрески и статуи. — Очевидно, кто-то рассчитывал, что я застану Маркуса с леди Сэндс в компрометирующих обстоятельствах. Я думаю, от вас ожидали того же самого, милорд.
 — Кто-то нарочно подстроил ловушку? — ошеломленно переспросил Сэндс. — Я правильно вас понял?
 — Это единственное логичное объяснение происходящему, не так ли, Маркус?
 — Да. — Он задумчиво оглядел собравшихся. — Мы с Анной тоже получили письма.
 — Их мог написать только вымогатель, — протянула Ифигиния. — Но миссис Вичерлей мертва… После ее смерти не было бы никаких требований о выплате денег. Значит, в дело замешан кто-то еще.
 Сэндс обвел взглядом присутствующих со все возрастающей растерянностью и недоумением.
 — Что за вымогатель?
 Анна с печальным достоинством подняла голову:
 — Кто-то шантажировал меня. Подозрение пало на миссис Вичерлей, хозяйку известного агентства. Она шантажировала в числе других близкую знакомую миссис Брайт… Но она была убита… убита, по-видимому, кем-то из своих жертв.
 — Это всего лишь наше предположение, — уточнил Маркус.
 — Боже! — прошептал Сэндс. Он удивленно посмотрел на Маркуса, а затем бросился к Анне, обнял ее, прижал к себе. — Признайся мне во всем, Анна. Ради всего святого! Никакая правда не заставит меня страдать так, как я страдал все эти последние недели.
 Глаза Анны снова наполнились слезами.
 — Ты с отвращением отшвырнешь меня, если узнаешь.
 — Никогда! — горячо воскликнул он. — Никогда, любовь моя! Ты не можешь сделать ничего, что заставило бы меня испытать отвращение. Ты разобьешь мое сердце, только если полюбишь другого!
 — О, Эдвард, но я же убила его! — Анна уткнулась лицом в его плечо. — Я застрелила его! И не раскаиваюсь в убийстве… Я только ужасно боялась, что ты узнаешь об этом.
 — Кого, кого ты убила? — Сэндс нежно гладил ее дрожащую спину.
 — Спалдинга, — выдохнула Анна.
 — Спалдинга? Своего первого мужа? — нахмурился Сэндс.
 — Я убила его ночью, когда он пришел домой пьяный и снова начал бить меня. Я не могла больше сносить его безумства! — Анну душили слезы. — Не могла выдержать вечного страха. Жестокости. Я боялась за свою жизнь и за жизнь ребенка, которого, возможно, уже носила… Я так боялась! Только один Маркус знал всю правду.
 Сэндс посмотрел на Маркуса поверх головы Анны:
 — Мастерс? Так вы все же причастны к убийству? По слухам, именно вы настоящий убийца.
 — Я вошел через пять минут после того, как Анна застрелила его, — спокойно сказал Маркус. — Я вывез тело из дома и спустил его в реку. Обставил все так, будто Спалдинга убили грабители.
 — Это лишь самая малая часть того, что он сделал для меня! — Анна смахнула слезы с ресниц. — Он принял на себя все последующие слухи и сплетни. Никто не сомневался, что Мастерсу выгодна смерть моего мужа. На самом деле Спалдинг обманул и его, и многих других. Его инвестиционный фонд был на грани полного банкротства.
 — В тот день я приехал в Лондон, чтобы предъявить Спалдингу обвинения в обмане, — продолжил Маркус. — Я прибыл поздно вечером и сразу направился в его дом на Фултон-стрит, где и обнаружил Анну с пистолетом в руке.
 — Я была в полубреду. — Анна робко посмотрела на мужа. — Парализованная ужасом, так будет точнее. Я чувствовала облегчение от того, что мой мучитель мертв, но безумно боялась последствий. Маркус взял все на себя.
 — Понятно. — Сэндс внимательно посмотрел на графа. — Вы сохранили в тайне не только роль Анны в смерти Спалдинга, но и финансовое положение его фонда, не так ли?
 — У меня не было иного выхода, — кивнул Маркус. — Слишком многое было поставлено на карту.
 Анна нервно поправила прядь волос.
 — Если бы просочились слухи о нестабильном положении фонда, среди акционеров возникла бы паника. Инвесторы начали бы с колоссальными потерями сбрасывать свои акции. Слишком многие разорились бы. — Она печально улыбнулась. — Маркус принял управление фондом и спас дело.
 — Немало разбогатев при этом, — добавил Сэндс. Маркус лишь пожал плечами.
 — О, Эдвард, я искренне сожалею, что правда открылась для тебя таким ужасным образом, — прошептала Анна. — Маркус давно требовал, чтобы я все рассказала тебе, поскольку, как он говорил, это единственный способ вырвать жало у вымогателя, но я боялась открыться тебе! Я слишком любила тебя, чтобы рискнуть потерять твою любовь.
 — Я всегда подозревал, каким гнусным типом был Спалдинг. — Сэндс нежно взял жену за руки, крепко прижал к своей груди. — До меня доходили слухи, но высший свет подобные вещи оставляет без внимания.
 — Ты прав, — пробормотала Анна.
 — Выслушай меня, Анна. Я даже рад, что ты убила его. Ты слышишь? Я жалею лишь о том, что не мне досталась эта привилегия. Если бы я узнал тебя раньше, я непременно сам уничтожил бы его.
 — О, Эдвард! — Анна еще крепче прильнула к нему.
 — Ничто на свете не заставит меня отказаться от тебя, если только ты не полюбишь другого.
 — Никогда! — поклялась Анна. — Ты единственный, кого я любила в своей жизни. И единственный, кого я буду любить до конца своих дней!
 Сэндс нежно коснулся ее волос:
 — Но теперь ты будешь доверять мне?
 — Да! — Облегчение и радость звенели в ее голосе. — Я очень раскаиваюсь, что не рассказала тебе обо всем много раньше.
 Сэндс перевел взгляд на Маркуса:
 — Я ваш должник, милорд. Как за то, что вы помогли Анне в ту страшную ночь, так и за то, что оградили ее от всех сплетен и подозрений.
 — Право, не стоит больше об этом говорить.
 — Перед вами граф Мастерс, лорд Сэндс, — с гордостью улыбнулась Ифигиния. — Джентльмен до кончиков пальцев.
 — Это Анна сделала из меня джентльмена. — Маркус вытянул ноги и откинулся на спинку сиденья экипажа. Устремив взгляд в ночь за окном, он предался воспоминаниям. — Она научила меня тем вещам, которые необходимо знать для того, чтобы чувствовать себя уверенно в обществе.
 — Нельзя вынуть шелковый кошелек из свиного уха, — возразила Ифигиния. — Леди Сэндс придала тебе светский лоск, но ты родился с благородной душой.
 Маркус с улыбкой посмотрел на нее:
 — Я родился фермером, Ифигиния.
 Изящным взмахом руки она отмахнулась от его слов:
 — Это не важно. Родись ты бедным рыбаком или зеленщиком с повозкой — все равно ты был бы благородным джентльменом.
 Маркуса глубоко тронула ее наивная вера в него, но он попытался скрыть свои чувства за вежливой насмешкой:
 — Ты так демократична! Рассуждаешь, точно настоящая американка.
 — Просто я уверена, что джентльменом стоит считать того, кто этого достоин, а не того, кому повезло родиться в знатной семье.
 — Твое мнение страшно далеко от общепринятого.
 Даже в сумраке кареты он заметил, как Ифигиния презрительно скривила губы:
 — Я очень редко разделяю общепринятые мнения.
 — Да-да, конечно. Это одно из самых ценных твоих качеств, — усмехнулся Маркус.
 — Только тот, кто сам исповедует взгляды, далекие от общепринятых, способен по-настоящему оценить подобное достоинство в женщине.
 — Без сомнения. — Маркус снова задумчиво посмотрел в ночь за окном. Какое облегчение освободиться от тайны Анны, усмехнулся он про себя. Обычно такие вещи никогда не тревожили его, но ему было не по душе скрывать правду от Ифигинии. Впервые ему хотелось быть полностью откровенным с женщиной.
 Иметь наперсницу было так непривычно… Такая простая и вместе с тем великая радость.
 — Маркус?
 — Да?
 — Мы, кажется, зашли в тупик. Миссис Вичерлей мертва и не могла разослать нам приглашения. Так кто же это сделал? Прервав размышления, Маркус вернулся к реальности:
 — Не буду утверждать наверняка, но убийца миссис Вичерлей мог найти список ее жертв.
 — И решил продолжить начатое ею дело?
 — Не исключено.
 — Но какой в этом смысл? Собрав нас сегодня ночью вместе, он рисковал полностью провалиться — что и произошло. Анна открыла мужу свою тайну, а значит, ее уже нельзя шантажировать.
 — И ты, и Сэндс застигли нас с Анной в пикантной обстановке.
 — Да, но я сразу поняла, что ты не собирался соблазнять Анну! Да и Сэндс недолго сопротивлялся.
 — Ни один человек, — очень осторожно проговорил Маркус, — вознамерившийся продолжить шантаж, не мог предугадать такого поворота событий.
 Ифигиния изумленно округлила глаза.
 — Что ты хочешь этим сказать? Ах! — Она презрительно сморщила носик. — Уж не считаешь ли ты, будто злоумышленник ожидал, что мы с Сэндсом поверим в самое худшее?
 — Да.
 — Но он ошибся, не правда ли?
 — Он рассчитывал на реакцию, естественную для подавляющего большинства людей.
 — Чепуха! Только тот, кто не берет в расчет глубокое уважение, связывающее близких людей, их духовное родство и подлинную любовь, — только такой глупец мог так просчитаться.
 — Наверное, мои слова покажутся тебе несколько странными, но девяносто девяти процентам людей и всему высшему свету без исключения и в голову не приходит, что между мужчиной и женщиной могут существовать доверительные отношения.
 — Неужели? — Ее проницательный взгляд был устремлен ему в лицо. — Как бы ты повел себя, застав меня за тем, что я пытаюсь спрятать мужчину за боковой дверцей?
 — Я бы пришел в бешенство.
 — Поверил бы ты моим словам о невиновности?
 Маркус задумался. Его вдруг поразила мысль о том, что он предпочел бы поверить в самые нелепые объяснения, чем признать возможность измены…
 — Да.
 Ифигиния самодовольно улыбнулась:
 — Я не сомневалась. Вы поверите мне, милорд, не правда ли?
 — Конечно, однако я пришел бы в безумную ярость. Ради Бога, никогда не пытайся подвергать меня таким испытаниям.
 — И все же я не поняла, чего добивался злоумышленник, собрав нас в музее доктора Хардстаффа. В любом случае он лишь подвергал неоправданному риску свой будущий, весьма крупный доход.
 Маркус немного помолчал, обдумывая мысль, уже посещавшую его однажды.
 — Судя по всему, мы имеем дело с человеком, которому доставляет удовольствие вынашивать злобные замыслы. С человеком, который может и не нуждаться в деньгах, заработанных шантажом жертв миссис Вичерлей.
 — И который получает извращенное удовольствие, разглашая чужие тайны?
 — Вполне допускаю. Наше общество воспитало немало людей, больных опаснейшей скукой, и одному Богу известно, способны ли они отказаться от удовольствия пощекотать себе нервы, вызвав хаос и панику в свете!
 — Боже мой! Какая ужасная мысль!
 — Согласен, не из приятных. — Маркус не имел ни малейшего желания раскрывать ей полностью свою гипотезу.
 Его не покидало беспокойное ощущение, что в событиях этой ночи имелся глубоко личный, интимный мотив. Казалось, кто-то хотел свершить месть…
 Вдруг Ифигиния испуганно вскрикнула:
 — Получается, тайна тети Зои снова под угрозой! Негодяй может использовать ее прошлое, чтобы вызвать скандал в обществе.
 — Вполне возможно, — согласился Маркус.
 — Я должна предупредить ее!
 — Мы не в силах предотвратить разоблачение…
 — Да, я все понимаю, но бедная тетя Зоя! Она будет уничтожена, если ее тайна откроется.
 — Надо немедленно разыскать ее и предупредить о грозящей опасности. Хотя вряд ли злоумышленник в ближайшее время предпримет какие-либо шаги, — ободрил ее Маркус. — Наверное, он прежде захочет узнать, добился ли намеченной цели сегодняшним маленьким спектаклем, а уж потом приступит к разработке нового плана.
 — Сегодняшнее представление тоже было тщательно подготовлено.
 — По крайней мере большая его часть… Я уже начинаю сомневаться, а была ли вообще миссис Вичерлей вымогательницей.
 — Но, Маркус, в этом-то как раз ничего не изменилось. Шантажировала скорее всего она.
 — Да. Но тем не менее утром я намерен предпринять действия, которые не мог предпринять раньше.
 — Какие именно?
 — Я попытаюсь раздобыть новые факты, доказывающие ее вину.
 — Что ты имеешь в виду?
 Маркус проводил взглядом проезжающий экипаж.
 — Для начала попрошу своего поверенного кое-что выяснить.
 — И что он будет выяснять?
 — К примеру, кто является собственником музея доктора Хардстаффа.
 — Скорее всего Хардстафф и есть владелец здания либо он арендует его.
 — А по-моему, Хардстафф — это псевдоним.
 Ифигиния нахмурила брови:
 — Согласна, весьма необычное имя.
 — Слишком уж подходящее для его рода деятельности.
 Ифигиния смущенно потупилась:
 — Хардстафф … Да, кажется, я поняла ход твоих мыслей.
 — В любом случае пришло время копнуть глубже.
 — Что ты надеешься обнаружить?
 — Пока не знаю.
 Несколько минут Ифигиния молчала. Маркус решил, что она осмысливает события этой ночи, и принялся составлять список поручений, которые нужно будет дать Беркли, как вдруг Ифигиния заговорила:
 — Маркус?
 — Да?
 — По-твоему, Богиня мужской силы — та, что справа, — и в самом деле немного худа?
 Он рассмеялся. Потом протянул к Ифигинии руки и заключил ее в свои объятия:
 — Ни в коем случае. Она лучшее укрепляющее средство, которое требуется для восстановления моей мужской силы.
 Ифигиния с Маркусом отыскали Зою на балу у Крэндалов. Они с лордом Отисом как раз выходили из бальной залы, запыхавшиеся и раскрасневшиеся после быстрого вальса.
 — Добрый вечер, Мастерс, Ифигиния. — Отис удивленно приподнял кустистые брови. — Вот уж не думал повстречать вас в этой давке.
 Ифигиния взглянула на Зою:
 — Мы должны немедленно поговорить с тобой.
 Улыбка сбежала с лица леди Гатри, теперь оно выражало крайнюю тревогу.
 — Почему? Что случилось?
 — Кажется, убийца миссис Вичерлей отыскал какие-то сведения о ее жертвах и решил позабавиться, предав огласке их тайны.
 — О Боже! — Зоя в ужасе схватилась рукой за горло.
 — Успокойся, моя дорогая! — поспешил к ней на помощь Отис. — Мы все уладим.
 Маркус счел нужным вмешаться в разговор:
 — Нам лучше спуститься в сад и обсудить все без свидетелей. Насколько я понимаю, существует только один выход из создавшегося положения.
 — Мы должны открыть Марианне правду. — Бакенбарды Отиса дрогнули. — Я сколько раз призывал к этому Зою, с самого начала всей этой истории. Цыплята всегда возвращаются на свой насест, не уставал повторять я!
 — Но наша драгоценная Марианна! — прошептала Зоя, явно потрясенная. — Что она скажет? И что скажут Шеффилды? Что будет со свадьбой?
 — Мы что-нибудь сообразим, дорогая, — шепнул Отис, увлекая ее к двери. — С самого начала мы знали, что наступит день — и нам придется ей все рассказать.
 Через полтора часа, около половины третьего утра, Маркус прошелся по своей лаборатории, плеснул в бокал бренди и уселся в кресло перед рабочим столом. Оглядел комнату, освещенную единственной зажженной лампой. Ему необходимо было основательно подумать — а лучше всего думалось именно здесь.
 Он забросил ноги на стол, откинулся на спинку кресла и отхлебнул глоток бренди. У него давно уже вошло в привычку позволять мыслям бесцельно блуждать в течение нескольких минут, прежде чем сосредоточиться. Эта хитрость безотказно помогала сконцентрироваться на главном.
 Вспомнился разговор, состоявшийся час назад у Крэндалов. Маркус знал, как тревожится Ифигиния по поводу тетиной тайны, но вот лорд Отис, казалось, был полностью удовлетворен столь неожиданным поворотом событий. И Маркус мог понять его. Восемнадцать лет заставлять себя притворяться добрым другом — и вот теперь наконец-то открыто признать собственную дочь!
 К концу разговора Зоя, похоже, тоже смирилась с неизбежным и, по-видимому, даже испытывала облегчение оттого, что в скором времени освободится от бремени своей тайны.
 Оставалось лишь выяснить, как Марианна воспримет известие о том, что Отис ее отец. Ее надежда на брак подвергается большой опасности, но кто знает, как все повернется. Юный Шеффилд весьма независим в суждениях, у него есть воля. Если он действительно любит Марианну, то его не испугают сплетни.
 Если он действительно любит Марианну!..
 Ад и все дьяволы! Маркус с отвращением скривил губы. Кажется, он уже начинает поддаваться влиянию этих идиотов — так называемых поэтов-романтиков! Очевидно, ему вредно проводить так много времени в обществе Ифигинии и собственного братца. Их искаженные, нарочито возвышенные взгляды на отношения между мужчиной и женщиной оказывают на него пагубное влияние. Нужно постараться оградить себя от этой заразы! Он ученый, а не поэт!
 Слишком дорого заплатил он за свои уроки, составив правила, защищающие и от наивности, и от склонности к излишней романтике.
 Стук в дверь лаборатории заставил Маркуса вздрогнуть и прервать размышления.
 — Войдите!
 — Маркус? — В комнату вошел Беннет.
 — Что тебе угодно?
 — Да так, ничего. — Беннет замялся. — Ловелас сказал, что ты здесь. Я как раз собирался подняться в спальню. Решил заглянуть, пожелать тебе спокойной ночи.
 — Я пришел сюда, чтобы все тщательно обдумать. — Маркус посмотрел на бокал в своей руке. — Выпьешь со мной?
 — Спасибо! — с облегчением согласился Беннет. Он прошел к столику, налил себе бренди.
 Маркус ждал. Беннет взял бокал, задумчиво посмотрел на него.
 — Час назад я видел тебя в обществе миссис Брайт.
 — У Крэндалов?
 — Да.
 — Я не заметил тебя.
 — Там была жуткая давка, — пояснил брат. — В бальной зале не повернуться!
 — Да, действительно.
 Беннет откашлялся:
 — Ты уже начал готовиться к свадьбе?
 — Миссис Брайт все еще не дала мне своего согласия.
 Беннет быстро вскинул голову, на его лице читалось выражение крайнего изумления.
 — Что ты сказал?
 — Она не готова рискнуть стать моей женой, — уныло ответил старший брат. — Говорит, что хотя и очень… ну, в общем, хотя я ей очень нравлюсь, но все же она не в восторге от мысли выйти за меня замуж.
 Беннет поперхнулся бренди.
 — Она, должно быть, сошла с ума! — Несмотря на собственное мнение по этому вопросу, он вдруг почувствовал себя смертельно оскорбленным.
 — Принимаю это за комплимент, — хмыкнул Маркус. — На самом деле она слишком далека от безумия. Она энергичная, гордая, независимая… в общем, очень необычная женщина — но уж никак не сумасшедшая.
 — Но почему она отказывается выйти за тебя?! Ты же граф, черт возьми! И к тому же богат! Да любая на ее месте расшиблась бы в лепешку, чтобы удержать тебя.
 — Миссис Брайт сама достаточно состоятельна благодаря своим мудрым инвестициям в некоторые предприятия. Непохоже, чтобы ее слишком интересовал мой титул, — кисло улыбнулся Маркус. — У нее на редкость демократичный взгляд на то, что делает из мужчины джентльмена. По-видимому, она много читала Локка, Руссо и, разумеется, Джефферсона.
 Беннет рассердился всерьез:
 — Не сомневается ли она в твоем праве на титул?
 — Нет.
 — Надеюсь, что нет, — нахмурился Беннет. — И ты продолжаешь утверждать, что она отказывает тебе?
 — Потребуются колоссальные усилия, чтобы получить ее согласие.
 — Проклятие! — выдохнул Беннет. — Просто поразительно! Даже не знаю, радоваться мне или сходить с ума от злости.
 Маркус привычно повертел бокал, посмотрел на отблески света в тяжелых гранях.
 — Это миссис Брайт убедила меня не противиться твоему браку с Юлианой Дорчестер.
 Беннет бросил на него сердитый взгляд:
 — Я не верю! С какой стати она стала бы вмешиваться в мои проблемы! Какое ей дело до того, на ком я женюсь?!
 — Ее заботят очень многие странные вещи. И многие люди…
 — Маркус, не переменил же ты мнение о моей женитьбе, прислушавшись к словам миссис Брайт! Я никогда в это не поверю.
 Маркус снова печально улыбнулся:
 — Ты удивлен?
 — Не то слово!
 — Возможно, не ты один. Я сам был захвачен врасплох.
 — Разве можно представить себе, что ты позволил кому-то… тем более своей любовнице… — Беннет вдруг осекся, заметив, как старший брат угрожающе сузил глаза. — То есть… своей подруге оказать на тебя влияние! Да я не припомню случая, когда ты изменял свое мнение по любому, пусть самому ничтожному вопросу!
 — Это не совсем так. Я способен изменить решение, когда появляются новые факты.
 — Да, но ничего подобного никогда не происходило, поскольку ты никогда не принимал решения, не исследовав самым тщательным образом всех нюансов дела.
 — Повторю: миссис Брайт действительно удалось убедить меня изменить свое первоначальное мнение и дать согласие на твой брак. — Маркус отпил бренди.
 — Черт возьми!
 — Теперь ты убедился в ее влиянии на меня?
 — Да! — Беннет сердито поджал губы. — Да, вполне, хотя в данном случае я выиграл от ее вмешательства. Это так не похоже на тебя, Маркус!
 — Да, не похоже. — Он снова посмотрел на механического дворецкого, замершего в углу. — Я всегда старался подчинить свою жизнь ясным и строгим принципам.
 — Ты делал это уже тогда, когда я был еще ребенком, — подтвердил Беннет.
 — Миссис Брайт заставила меня изменить, а в некоторых случаях просто нарушить целый ряд правил. Если предположить, что я не безумен, то любопытно услышать твое мнение на сей счет.
 — Не обижайся, брат, но меня поражает, как ты позволил страсти управлять своим рассудком!
 — Однажды я упрекал тебя в том же самом.
 — Верно, — нахмурился Беннет. — Ты всерьез намерен жениться на ней?
 — Да.
 — Постарайся объяснить мне, почему ты решил жениться именно на этой женщине, — вздохнул Беннет.
 Маркус задумчиво взглянул на механического дворецкого:
 — Рядом с ней я не чувствую себя машиной из пружин и шестеренок.
 Беркли внимательно просмотрел последние пометки в своем блокноте. Крепче посадил на носу очки и пристально взглянул на Маркуса:
 — Что именно вы надеетесь обнаружить, сэр?
 — Я ищу связь между музеем Хардстаффа и человеком, воздвигшим памятник на Ридингском кладбище.
 — Не понимаю. Какая может быть здесь связь?
 Маркус еле заметно улыбнулся:
 — Я плачу вам только за то, чтобы вы ее обнаружили, Беркли.
 — Да, милорд. — Поверенный, тяжело вздохнув, поднялся с кресла. — Я немедленно приступлю к расследованию.




 Глава 19


 — Мы рассказали Марианне сразу же после завтрака. Очень долго она молчала. — Зоя поднесла к глазам платочек. — Я была в ужасе, думала, что теперь она навсегда возненавидит нас… Она заплакала…
 Ифигиния, сидевшая за своим столом, обменялась многозначительным взглядом с Амелией. Та подняла брови, но промолчала. Никто не прерывал повествования Зои.
 — А потом, — Отис высморкался в свой большой платок, — потом она посмотрела на меня и сказала: «Отец!» После стольких лет она наконец-то сказала мне «отец»!.. И бросилась в мои объятия.
 — Клянусь, это была самая счастливая минута в моей жизни! — Слезы радости полились из глаз Зои.
 — И в моей, любимая! — Отис подошел к ней, крепко обнял. — Ты не представляешь себе, что значит для меня возможность наконец-то открыто назвать Марианну дочерью!
 — Нам следовало рассказать ей все еще в прошлом году, сразу после смерти Гатри, — обратилась Зоя к Ифигинии. — Скольких неприятностей можно было бы избежать!
 Ифигиния сцепила лежащие на столе руки и, нахмурившись, спросила:
 — Но что будет с ее замужеством?
 — Марианна настаивает на том, чтобы рассказать всю правду жениху, — с нескрываемой гордостью поделился Отис. — Наверное, так будет лучше, вымогатель рано или поздно все равно осуществит свою угрозу.
 — Думаю, Шеффилд откажется, — вздохнула Зоя. — Ну да ничего не поделаешь. Графы Шеффилды всегда отличались непомерным высокомерием… Жаль, конечно. Это была бы превосходная партия. Но Марианна столь мила, что я просто убеждена — мы легко подыщем ей другого достойного жениха!
 — Я предам самой широкой огласке, что собираюсь сделать ее своей наследницей, — решительно объявил Отис. — Естественно, я и так собирался это сделать, но втайне… Хорошее приданое поможет в выборе достойной партии для моей дочери.
 — Совершенно верно. — Ифигиния задумчиво повертела в пальцах перо. — Знаете, мне только что пришло в голову, что есть гораздо более простой выход из создавшегося положения.
 — Какой же? — полюбопытствовала Зоя.
 — Вам с Отисом нужно пожениться. Тогда Марианна по закону станет его приемной дочерью.
 — Пожениться?! — изумленно вытаращилась на племянницу Зоя. — Нам пожениться? Но мы и сейчас очень счастливы. Правда, Отис?
 — Ты всегда была и будешь счастьем моей жизни, любимая, — галантно ответил Отис. — И сама прекрасно знаешь об этом. Ты будешь занимать самое главное место в моем сердце независимо от того, поженимся мы или нет.
 Зоя нежно улыбнулась ему:
 — Я тоже буду до конца дней своих любить тебя, Отис.
 — Но дело в другом, — живо вмешалась Ифигиния, — если вы поженитесь, само собой снимется необходимость заявлять отцовство Отиса.
 — Верно, — кивнула Амелия.
 — Не понимаю… — Зоя нахмурилась.
 Брови Отиса трагически сошлись на переносице.
 — Думаю, очень разумная мысль, дорогая.
 Ифигиния вдруг увидела, что глаза его зажглись каким-то новым, совершенно особенным светом. Она улыбнулась.
 — Если вы с Отисом поженитесь, он станет приемным отцом Марианны. Она сможет назвать его отцом, и никому это не покажется странным. Он сможет открыто относиться к ней как к дочери, и люди едва ли заподозрят, что это нежность настоящего отца.
 — В чем, кстати, тоже нет ничего странного, — заметила Амелия. — Более того, узаконив ваши отношения, вы сразу уладите дела, связанные и с деньгами Гатри, и с наследством Отиса.
 — Точно, — кивнула Ифигиния. — Марианна станет богатой наследницей.
 — И никому уже не придет в голову сомневаться, — пробормотал Отис. — Совершенно естественно, что я захочу сделать наследницей приемную дочь!
 — Господи! — Зоя быстро оценила открывающиеся возможности. — Да она тогда сама сможет выбирать себе мужа!
 Отис взял ее руку, поднес к губам:
 — А я получу величайшее счастье не только без скандала называть дочерью собственную дочь, но и назвать тебя, любовь моя, своей женой.
 — Ах, Отис! — подняла на него глаза леди Гатри. — Ты всегда был так добр ко мне. Только твое присутствие помогало мне терпеть жизнь с Гатри.
 — Ты подарила мне наивысшее счастье, — ответил тот. — И если захочешь оставить неизменными наши отношения, я сочту это за великую честь. Но знай, ничто на свете не сравнится для меня с правом назвать тебя своей женой.
 Глаза Зои засверкали.
 — Как могу я отказать тебе? Я думала, что никогда больше не выйду замуж после того, как освободилась от Гатри. Но ведь ты единственный мужчина, которого я любила в своей жизни. Ты отец моей дочери. Мой лучший, самый преданный друг.
 — Я сегодня же выхлопочу специальное разрешение на брак! — ликующе воскликнул Отис. — Уже вечером мы сможем обвенчаться!
 — Я почему-то уверена, что Марианна будет счастлива, — заметила Амелия.
 Ифигиния ткнула ручкой в листок бумаги:
 — А вымогатель лишится еще одного лакомого кусочка. Я начинаю убеждаться, что Мастерс и здесь оказался прав. Он всегда говорил, лучший выход — перехитрить злоумышленника, раскрыв свои секреты.
 — И он был абсолютно прав, — подтвердила кузина.
 — Но он злоупотребляет своей вечной правотой, — буркнула Ифигиния. — И хуже всего то, что Маркус прекрасно это знает и не стесняется заявлять во всеуслышание. Клянусь, порой я просто бешусь.
 — Не потому ли, что ты привыкла сама быть во всем правой? — ехидно заметила Амелия.
 Ифигиния хмуро вспомнила свой план разоблачения вымогателя путем поиска владельца печати с фениксом и черного воска.
 — Никогда еще не встречала мужчину, который оказывался бы прав чаще, чем я. Это ужасно действует на нервы.
 …Но еще больше действовала на нервы мысль, что она влюбилась в мужчину, знающего все на свете, кроме одного — как снова полюбить.
 — У Мастерса есть новая версия, Ифигиния? Кто же, по его мнению, намерен выдать на суд света чужие тайны? — спросила Амелия, когда они поднимались по лестнице в контору Адама.
 — Он пока не знает, кто этот негодяй. Но самое любопытное его предположение, что миссис Вичерлей не была вымогательницей.
 Амелия изумленно посмотрела на кузину:
 — Правда? Но если не она, то кто?
 — Я же сказала, Маркус пока не нашел нового подозреваемого, просто у него появились сомнения относительно миссис Вичерлей. — Поднявшись на площадку, Ифигиния двинулась по коридору к двери Адама.
 — Ну, а ты-то сама как считаешь?
 — Ума не приложу, что и Думать о последних событиях. Я до сих пор верю в черный воск и печать с фениксом, как и в то, что пославший письмо тете знал о планах Мастерса провести месяц за городом.
 — Я представляю, как тяжело тебе отказаться от своей гипотезы. Но Мастерс скоро решит и эту проблему.
 Ифигиния недовольно сморщила носик:
 — Боже ты мой, скажите, какая вера в его талант и мощный интеллект! А ведь ты совсем недавно прилагала столько сил, стараясь оградить меня от него.
 — Я до сих пор боюсь, что он разобьет твое сердце, но тем не менее именно он может найти разгадку.
 — Ты всегда была невероятно практичной, Амелия. Это одно из самых ценных твоих качеств.
 Они остановились перед узкой дверью. Ифигиния подняла было руку, чтобы постучать, но вдруг заметила, что дверь приоткрыта и через щель доносится срывающийся от ярости хриплый мужской голос:
 — Я требую встречи с руководством фонда, слышишь, Мэнваринг?
 Ифигиния тихонько отворила дверь. Здоровенный коренастый мужчина с перекошенным от гнева лицом угрожающе навис над столом Адама. Сам Адам сидел спокойно, с выражением холодной брезгливости на лице. Мужчины не заметили замерших в дверях кузин.
 — Я уже говорил вам, что это невозможно, — отвечал Адам.
 — А я настаиваю! — заорал незнакомец и с такой силой грохнул толстым кулаком по столу, что затряслись стоящие на нем коробочка с воском и перья в стаканчике. — Я требую, чтобы мне позволили лично переговорить с хозяевами! Меня не устраивает их ответ.
 Ифигиния услышала, как Амелия тихо испуганно вскрикнула.
 — Амелия? — дотронулась она до рукава кузины. — С тобой все в порядке?
 Амелия не отвечала. Она стояла неподвижно, не сводя глаз с мужчины, стучащего кулаком по столу Адама.
 — А я уже говорил вам, что хозяева фонда не заинтересованы в вашем участии, Додгсон. — Мэнваринг поднялся, челюсти его были стиснуты, как у бульдога. — И я также объяснил вам почему.
 — Ложь! Все это ложь, придуманная какой-нибудь дрянью гувернанткой! — взвыл Додгсон. — Ни на секунду не поверю, что солидные люди могли всерьез отнестись к выдумкам подобной особы!
 Амелия шагнула вперед. Плечики ее были гордо расправлены.
 — Нет, не выдумки. Вы грязный, порочный человек, Додгсон. И мы с вами оба знаем это.
 Мужчина стремительно обернулся:
 — Кто вы, черт возьми, такая?!
 — Не узнаете? Я Амелия Фарлей. Когда-то я работала гувернанткой, но теперь у меня совершенно иное положение.
 Додгсон ошеломленно выпучил глаза — он узнал Амелию. Разинув рот, он уставился на нее:
 — Ты… Так это ты донесла хозяевам на меня?! И кто мог поверить тебе?
 — Мисс Фарлей — одна из хозяек фонда, — с мрачным удовольствием пояснил Адам.
 — Не понимаю… — Додгсон ошарашенно поворачивал лицо с тяжелой бульдожьей челюстью от Адама к Амелии и обратно. — Но это невозможно…
 — Нет, Додгсон, — ровно ответил Адам. — Это более чем возможно. И вы никогда не станете нашим вкладчиком.
 — Из-за какой-то клеветы… смазливенькой шлюшки? — взвизгнул Додгсон. — Вы не можете говорить всерьез!
 Адам рванулся через стол, размахнулся и со всей силы ударил кулаком прямо по безмятежной физиономии Додгсона. Тот взвыл от боли, изумления и ярости. Шатаясь, припал к стене, прижимая руки к разбитому носу. Адам, все еще сжимая кулаки, подошел к нему:
 — Я не позволю неуважительно отзываться о даме в моем кабинете.
 — Будьте вы прокляты! — Додгсон с ужасом смотрел на свои перепачканные кровью ладони. — Будьте вы все прокляты… Это просто кошмар… Я разорен по прихоти девчонки-гувернантки, которая должна быть только счастлива, что благородный мужчина одарил ее своим вниманием!
 — У меня для вас еще одна новость, Додгсон, — спокойно заявил Адам. — Вам грозит не только финансовый крах. Завтра на рассвете вы встретитесь со мной в парке. Назовите своих секундантов.
 Амелия задохнулась. Костяшки ее пальцев, судорожно вцепившихся в ручку зонтика, мертвенно побелели. Ифигиния подошла ближе к кузине.
 — Секундантов? — непонимающе переспросил Додгсон. — Вы намерены стреляться из-за этой вздорной девчонки?! Это немыслимо.
 — Я буду ждать вас на рассвете, — повторил Адам. — В противном случае весь Лондон узнает, что вы трус.
 — Если вы еще не выбрали своих секундантов, Мэнваринг, — спокойно прозвучал от дверей голос Маркуса, — то почту за честь стать одним из них.
 — Маркус! — быстро обернулась Ифигиния. Небывалое облегчение охватило ее при виде графа. Огромная фигура Маркуса загромоздила весь дверной проем. Его широкие плечи почти упирались в косяки. Он был так высок, что даже снял свою серую, с загнутыми полями шляпу.
 Взгляд Маркуса был полон привычного бесстрашия, лишь зловещие огоньки вспыхивали в его прищуренных янтарных глазах.
 Адам решительно поклонился:
 — Благодарю вас, милорд. Принимаю ваше предложение.
 — Мастерс? — Додгсон посмотрел сначала на графа, потом снова на Адама. — Вы что, оба сошли с ума?
 — Нет, — просто ответил Маркус. — Но боюсь, мы скоро устанем от вашего присутствия. Вам лучше удалиться.
 — Отличная мысль, — обронила Амелия. — Мы с нашими друзьями должны кое-что обсудить.
 Додгсон обернулся к ней, лицо его исказила гримаса отчаяния.
 — Амелия, ради всего святого, ты не можешь так поступить со мной! Слишком многое поставлено на карту! Пожалуйста, умоляю, моя дорогая, забудем о прошлом!
 — Убирайтесь вон! — приказал Адам. Амелия взглянула на Додгсона:
 — Вы слышали, что сказал мистер Мэнваринг? Немедленно убирайтесь вон. Мне дурно при одном взгляде на вас.
 — Амелия! — Он подскочил к ней, схватил за руки. — Я не могу поверить в то, что ты так жестока! Ведь когда-то ты была такой милой, очаровательной, доверчивой девочкой!
 — Не прикасайтесь ко мне! — в ужасе отшатнулась Амелия. — Не смейте прикасаться ко мне, Додгсон!
 — Вы слышали, что сказала мисс Фарлей? — Адам остановился за спиной Додгсона, сгреб его за воротник и потащил к двери.
 Маркус вежливо посторонился.
 Адам вышвырнул гостя в коридор и захлопнул за ним дверь. Потом повернулся и посмотрел на Амелию:
 — Я очень сожалею, что вам пришлось столкнуться с этим подонком, мисс Фарлей. Клянусь, это было в первый и последний раз.
 Амелия не сводила глаз с его лица.
 — Мистер Мэнваринг, вы не должны встречаться с ним завтра. Я не позволю вам.
 Адам криво усмехнулся:
 — Не беспокойтесь ни о чем. Кстати, я очень неплохо стреляю. Мое хобби, знаете…
 — А если вас ранят… Убьют! Додгсон лжец и шулер. Кто знает, что он может выкинуть во время дуэли. Ему нельзя доверять.
 — Не беспокойтесь, мисс Фарлей, — вмешался Маркус, — как секундант мистера Мэнваринга, я не спущу глаз с его противника. Он никого не обманет.
 — Нет! — вскричала Амелия. — Вы не сделаете этого, мистер Мэнваринг! — Выронив зонтик, она подбежала к Адаму. — Вы не должны рисковать своей жизнью.
 И бросилась в его объятия.
 — Все образуется, любовь моя. — Адам крепче прижал ее к себе. — Я обо всем позабочусь.
 — Мисс Фарлей, — снова вступил Маркус, — возможно, вас несколько успокоит то обстоятельство, что, по моему мнению, Додгсон скорее всего не явится на утреннее свидание. Уверен, в это время он будет уже на полпути к Шотландии.
 Амелия с надеждой подняла голову с плеча Адама:
 — Вы серьезно?
 — Да, — улыбнулся Маркус, — серьезно.
 — Меня бы гораздо больше устроило, если бы он все-таки явился, — заявил Адам. — Руки чешутся всадить в него пулю!
 — Вы так благородны, сэр. — Амелия смахнула слезы с ресниц. — Но боюсь, я не переживу, если с вами что-то случится, Адам.
 — Правда? — прошептал он.
 — Да, — робко улыбнулась ему Амелия.
 Взгляды их встретились. Забыв об Ифигинии и Маркусе, они смотрели друг на друга, не в силах отвести глаз.
 Ифигиния улыбнулась Маркусу.
 «Я же говорила вам, — сказал ее взгляд. — Они просто созданы друг для друга».
 Маркус понимающе приподнял бровь. И вдруг Ифигиния поняла, что граф Мастерс никоим образом не должен был оказаться здесь.
 — Что вы здесь делаете, сэр? — шепотом спросила она.
 — А вы как думаете? Пришел просить позволения поучаствовать в инвестиционном фонде по финансированию Брайт-Плейс.
 — Так… вы знаете о фонде? — Она недоуменно уставилась на него.
 Он насмешливо усмехнулся:
 — Естественно.
 — И знаете, что мы с Амелией его владелицы?
 — Естественно.
 — И конечно же, полагаете, что знаете все на свете?
 Веселые огоньки плясали в его глазах.
 — Полагаю, я хорошо осведомлен по самому широкому кругу вопросов.
 — Думает, он такой умный! — ворчала Ифигиния, когда час спустя они с Амелией выходили из белого с позолотой экипажа. — И так самодовольно гордится собой!
 — Кто? — рассеянно взглянула на нее Амелия, поднимаясь по ступенькам. — Мастерс?
 — Ну да.
 — Но он действительно очень умен. Чего ты от него хочешь? Чтобы он скрывал свой ум? Ты-то редко заботилась о том, чтобы прятать собственный.
 — Ему следует научиться побольше молчать о своих способностях!
 Амелия нервно прикусила нижнюю губу:
 — Лично я молю Бога, чтобы Мастерс оказался прав в отношении Додгсона.
 Ифигиния почувствовала себя пристыженной. Как может она жаловаться на свои мелкие обиды, когда бедная Амелия сходит с ума от самого настоящего страха?! На месте кузины она, наверное, была бы просто в истерике.
 — Маркус абсолютно прав, — мягко сказала она, когда миссис Шоу открыла входную дверь. — Я уже говорила тебе — он всегда прав.
 — Да, я знаю! — Казалось, Амелия была счастлива услышать это. Лицо ее просветлело.
 Ифигиния улыбнулась экономке:
 — Добрый день, миссис Шоу. Все в порядке?
 — Да, миссис Брайт. Когда вас не было, заходил очаровательный мистер Хоут. Он вернул книгу, которую вы давали ему.
 — Грайсоновские «Иллюстрации классических древностей»? Да-да, прекрасно. — Ифигиния развязала шляпку, подала ее экономке. — Есть еще что-нибудь?
 — Нет, мадам. Сегодня спокойный день.
 — Вот и отлично. Не могли бы вы принести чай в библиотеку?
 — Сию минуту, миссис Брайт.
 — Благодарю вас. — У дверей библиотеки Ифигиния на мгновение задержалась. — Да, кстати, около пяти за нами заедут мистер Мэнваринг и их сиятельство граф Мастерс. Мы с Амелией поедем в парк.
 — Очень хорошо, миссис Брайт. — Миссис Шоу улыбнулась и отправилась на кухню.
 Кузины вошли в библиотеку. Ифигиния взглянула на «Иллюстрации классических древностей», лежащие на ее столе, села и обратилась к Амелии:
 — Постарайся взять себя в руки и не волноваться. Я уверена, Маркус превосходно разбирается в подобных вещах. Раз он говорит, что дуэль не состоится, значит, так оно и будет.
 Сцепив пальцы, Амелия не отрываясь смотрела в окно.
 — Просто не могу поверить в то, что Адам вызвал Додгсона из-за меня.
 — А я могу. Я уже давным-давно знала о его любви к тебе.
 Амелия бросила на нее взгляд, полный печального недоумения:
 — Как я уже говорила, ты ужасно самоуверенна и ничуть не меньше Мастерса гордишься своими выводами.
 Ифигиния усмехнулась:
 — У нас с ним очень много общего, правда?
 — Да. — Улыбка сбежала с лица Амелии. — Но как ты собираешься действовать, Ифигиния? Ты же отлично знаешь, что не можешь вечно оставаться его любовницей!
 — Знаю.
 Стук колес подъехавшего экипажа помешал Амелии продолжить. Карета остановилась прямо возле подъезда.
 — Кто бы это мог быть? — удивилась Ифигиния. — Сейчас всего три… Маркус сказал, что они с Адамом не появятся раньше пяти.
 Амелия выглянула в окно:
 — Я не помню этой кареты… и не успела заметить, кто из нее вышел.
 Они с нетерпением ждали, когда же миссис Шоу ответит на стук во входную дверь. Наконец в холле послышался шум голосов. Через минуту дверь библиотеки отворилась.
 — Мистер Клауд хочет видеть вас, если вы, конечно, дома, мадам, — объявила экономка.
 — Боже милостивый! — простонала Ифигиния. — Это брат Маркуса. Интересно, что ему нужно? Просите, миссис Шоу.
 Беннет, с лицом угрюмым и решительным, появился в дверях:
 — Добрый день, миссис Брайт. Благодарю вас за то, что согласились принять меня.
 — Входите, мистер Клауд, — приветливо улыбнулась Ифигиния. — Позвольте представить вам мою кузину, мисс Фарлей.
 — Очень приятно, мисс Фарлей, — холодно поклонился Беннет.
 Амелия поднялась:
 — Полагаю, вы хотели бы побеседовать наедине.
 — Если… если вы не возражаете, — запинаясь, проговорил Беннет. — Не хочу показаться неучтивым, но я действительно пришел по очень личному делу.
 — Конечно-конечно. — Амелия вышла и плотно прикрыла за собой дверь.
 Ифигиния сложила руки на столе:
 — Не желаете ли присесть, мистер Клауд?
 — Что? А… нет. Нет, благодарю вас. — Беннет беспокойно расхаживал перед ее столом. — Мне очень неловко, миссис Брайт…
 Ифигиния вздохнула:
 — Попробую вам помочь. Вы, без сомнения, явились, чтобы долго и нудно объяснять мне причины, по которым я не должна выходить замуж за вашего брата. Так вот, уверяю вас, мистер Клауд, — мне все они известны.
 — Нет!
 — Простите? — удивленно захлопала она ресницами.
 — Я пришел сказать, что отказываюсь от своих возражений против вашего брака.
 — Неужели?
 Беннет поморщился:
 — Разумеется, мой брат все равно отвергнет все мои возражения. Он всегда поступает по-своему…
 Ифигиния с неожиданной тревогой посмотрела на него:
 — Вы хорошо чувствуете себя, мистер Клауд? Через минуту принесут чай… Возможно, чашечка чая вам поможет.
 — Проклятие! Не нужен мне никакой чай! Вы обязаны выйти замуж за моего брата, миссис Брайт!
 Ифигиния осторожно посмотрела на него:
 — Но почему?
 — Потому что вы нужны ему.
 — Я нужна ему?!
 — Черт возьми, как мне объяснить вам? — Беннет снова лихорадочно заметался по комнате. — Миссис Брайт, я знаю своего брата всю свою жизнь!
 — Охотно верю.
 — Но я никогда не мог понять его до конца. А он и не нуждался в понимании… если, впрочем, вы меня понимаете.
 — Нет, не понимаю.
 — Он всегда был где-то там. — Беннет сделал неопределенный жест рукой. — Как гора, как море — ну, в общем, как явление природы. И он был так чертовски упрям в достижении своих целей!.. И стремился жить по собственным правилам. Он всегда казался мне таким сильным!
 — Быть сильным вовсе не означает никогда не нуждаться в понимании и поддержке, — мягко заметила Ифигиния.
 — Только совсем недавно я начал понимать это. — Беннет подошел к книжным шкафам, повернулся и вновь принялся мерить шагами комнату. — Вчера ночью я понял, что у Маркуса в душе есть нечто, о чем я раньше никогда даже не подозревал. Я понял, что он тоже в чем-то нуждается… Нуждается в том, что можете дать ему только вы.
 — Маркус сам сказал вам об этом?
 — Я понял это из разговора с ним. У меня создалось впечатление, что вы очень нужны ему.
 — Так же, как вам нужна Юлиана Дорчестер?
 — Господи, нет, конечно! Конечно же, нет! — горячо возразил Беннет. — Мои чувства к Юлиане совершенно особенны, неповторимы! Я обожаю ее, миссис Брайт, и она тоже любит меня.
 — Понятно.
 Беннет тут же забыл обо всем, углубившись в изложение своей излюбленной темы.
 — Наша любовь основана на самых возвышенных чувствах и поистине метафизическом родстве душ!
 — Как это мило!
 — У меня просто нет слов, чтобы описать величие нашей любви.
 — Вполне допускаю.
 — Она будит в моей душе неземные страсти!
 — Понятно, понятно.
 — Честно говоря, — заключил Беннет, — мне трудно описать тончайшие чувства, глубокий ум или грациозные манеры мисс Дорчестер грубой прозой. Она рождена для стихов!
 — Безусловно, ваши чувства совершенно уникальны. А как вы думаете, способен ли ваш брат на нечто подобное?
 — Если он и был когда-то способен на нежную, возвышенную любовь, то первый брак навсегда выжег в его душе способность чувствовать, — пожал плечами Беннет. — А если быть до конца откровенным, то сомневаюсь, что он вообще когда-нибудь умел любить. Он скорее человек разума, понимаете?
 — Да, — ответила Ифигиния, задумчиво подперев рукой подбородок. — Простите меня, но я невольно смущена переменой вашего взгляда на брак Маркуса.
 — Очень важно, чтобы вы вышли за него, миссис Брайт. Ради Бога, поверьте мне! Меня не было бы здесь сегодня, если бы не крайняя необходимость. Думаю, у вас будет скромная свадьба. Возможно, по специальному разрешению. Вы ведь и сами не захотите соблюдать формальный срок помолвки, который необходим таким парам, как мы с Юлианой.
 — А вы уже просили руки мисс Дорчестер?
 — Я говорил с ней и счастлив сообщить, что она дала согласие объявить в конце сезона о нашей помолвке. Мы обвенчаемся весной. В ближайшие несколько месяцев нам предстоит получше узнать друг друга… К тому же необходимо уладить столько вопросов, вы понимаете?
 — Да, конечно.
 Маркус будет доволен, отметила про себя Ифигиния. По крайней мере он выторговал Беннету время, за которое тот сможет убедиться в правильности принятого решения.
 — Она была готова бежать со мной! — с гордостью поделился Беннет. — В то время когда думала, что я останусь без гроша, она согласилась поехать со мной в Гретна-Грин. Она любит меня так же сильно, как и я ее.
 — Я в этом не сомневаюсь. Знаете, я ведь встречала Юлиану.
 — Неужели?
 — Да. Она просто очаровательна.
 Мисс Дорчестер и в самом деле очень славная девушка, подумала Ифигиния. Очень милая и совсем не похожа на своих напыщенных родителей.
 Беннет так и светился от восторга:
 — Конечно же, она очаровательна! Наверное, она самая очаровательная девушка на свете.
 Маркусу потребуется время, чтобы смириться, но Ифигиния чувствовала, что у Беннета с его обожаемой Юлианой все будет прекрасно.
 — Но наша ситуация совершенно не похожа на вашу, — продолжал Беннет. — Вам с братом не нужна долгая помолвка. Не обижайтесь, миссис Брайт, но вы ведь не юная девушка… Да и брат мой уже не помолодеет.
 — Справедливо.
 Беннет насупился:
 — Не помню, чтобы он вообще когда-нибудь был молодым. Даже когда я был мальчишкой, он казался мне глубоким старцем. Но это все ерунда. Самое важное — ваша свадьба!
 — Я понимаю вашу обеспокоенность, мистер Клауд. Однако… — Ифигиния не договорила, услышав с улицы звук подъехавшей кареты. — Кто там еще?
 Раздался стук во входную дверь и звук очень знакомых голосов в холле.
 — Какой ужас! — прошептала Ифигиния. — Корина и Ричард… С ними тетя Зоя и Отис. Что случилось? Ради Бога, простите меня, мистер Клауд!
 Она вскочила на ноги, подбежала к двери и распахнула ее, прежде чем миссис Шоу успела сообщить о прибытии новых гостей.
 — Ифигиния! — воскликнула Зоя. — Ты ни за что не догадаешься, кто приехал в Лондон!
 Корина, одетая в очаровательное голубое платье, как нельзя более шедшее к ее золотистым волосам и синим глазам, повернулась к Ифигинии. Страшная тревога была на ее прелестном личике.
 — Ифигиния! С тобой все в порядке?
 — Рада вас видеть, Корина, Ричард.
 Ричард Хэмптон, выглядевший обеспокоенным, коротко кивнул:
 — Добрый день, Ифигиния. Мы примчались в Лондон, как только получили письмо!
 — Какое письмо?
 Корина содрогнулась:
 — Очень странное письмо. Там говорилось, что ты… В общем, это не важно. Даже повторить страшно. Я, конечно, знала, что это ложь, но не могла не приехать. Мы прибыли час назад.
 — И сразу примчались ко мне. — Зоя бросила извиняющийся взгляд на Ифигинию. — Мы с Отисом решили, что они должны задать свои вопросы тебе, а вовсе не нам.
 Искренняя тревога читалась в добрых карих глазах Ричарда.
 — Буду резок. Мы получили очень неприятное послание, где говорилось, что в Лондоне ты стала любовницей графа Мастерса.
 Зоя округлила глаза.
 — Ричард, в самом деле, как ты можешь произносить вслух подобные вещи? — зарделась Корина. — Не забывай, здесь дамы.
 — Прости, дорогая, но мы обязаны выяснить все до конца, — решительно заявил ее муж. — Сейчас не время для недомолвок и ложной деликатности.
 Беннет подошел к ним и встал за спиной Ифигинии:
 — В вашем письме была грязная клевета.
 — Кто вы такой? — требовательно спросил Ричард.
 — Беннет Клауд, брат графа Мастерса. И я счастлив сообщить вам, что Ифигиния вовсе не любовница моего брата. Она его невеста.
 Его слова вызвали настоящую бурю в библиотеке. Все разом заговорили, не слушая и перебивая друг друга.
 — Невеста! — выдохнула Корина. — Но, Ифигиния, почему ты не написала нам, что обручена?
 — Невеста графа?! — Ричард был совершенно сбит с толку.
 — Ну и ну, — пробормотал Отис. — Я и не знал, что дело приняло такой оборот. Мои поздравления, дорогая.
 Зоя порывисто обняла Ифигинию:
 — Господи Боже! Так, значит, Мастерс остановил свой выбор на тебе, дорогая?
 — Да, — веско сказал Беннет. — Но проблема в том, что Ифигиния не хочет выходить за моего брата.
 — Глупости! — вмешалась Амелия. — Она как миленькая выйдет за него!
 — Конечно! — горячо подтвердила Корина. — Раз уж имя моей сестры оказалось связанным с именем графа таким образом, что это может бросить хоть малейшую тень на ее репутацию, то у нее просто нет другого выхода.
 — Совершенно верно! — решительно поддержал жену Ричард. — А если граф не пожелает жениться на ней, я пошлю ему вызов.
 — Вызов? Мастерсу?! — Отис с тревогой посмотрел на него.
 — Тихо! — Ифигиния подняла руку, призывая всех к молчанию. — Тихо, я сказала! — А когда и это не помогло, она сжала кулачок и громко постучала по стене:
 — С вашего разрешения!
 Наконец-то в библиотеке воцарилась тишина. Все посмотрели на Ифигинию.
 — А теперь вот что, — выделяя каждое слово, объявила она. — Давайте раз и навсегда покончим с этим вопросом. Мои отношения с Мастерсом касаются только меня. И его.
 Зоя вздохнула:
 — Но не будь же идеалисткой, Ифигиния. Раз граф сделал тебе предложение, ты обязана принять его.
 — И быть ему благодарна! — выпалила Корина. — Особенно если твоя репутация оказалась запятнана.
 — Совершенно верно, — снова поддакнул Ричард.
 — Хватит! — Ифигиния, подбоченясь, сердито оглядела собравшихся. — Запомните раз и навсегда: я не намерена выходить за человека, который, как только что справедливо заметил мистер Клауд, не способен на возвышенные чувства.
 — Какие еще возвышенные чувства? — спросила Амелия.
 — О чем ты говоришь? — не успокаивалась Зоя.
 — У него состояние и титул, — резонно заметил Отис. — Думаю, это вполне может заменить любое количество высоких чувств.
 — Мой брат станет вам отличным мужем, — робко сказал Беннет. — Не думаю, что в вашем браке будут иметь значение какие-либо чувства. В конце концов, вы с Маркусом оба люди разума, рассудка…
 — Черт вас возьми, да какое все это имеет значение?! — Не будь она так разгневана и так расстроена, она непременно разревелась бы. — Слушайте меня все. Я никогда не выйду за человека, у которого есть железное правило против любви.
 Гробовая тишина повисла в комнате. И вдруг большая знакомая фигура выросла в дверях.
 — Вы научили меня нарушать большинство моих правил, Ифигиния, — спокойно сказал Мастерс. — Научите же меня нарушить еще одно…
 Все ошарашенно повернулись на голос. Они были так увлечены спором, что никто не услышал, как Маркус поднялся по ступенькам и открыл дверь.
 Ифигиния встретила его взгляд. Страстное желание вдруг пронзило все ее существо… «Я так люблю его… — пронеслось в ее голове. — Я всегда знала, что мы созданы друг для друга».
 И она всей душой поверила, что Маркус научится любить ее.
 — О Маркус!
 Она побежала к дверям и упала в его объятия. Маркус подхватил ее и крепко-крепко прижал к груди.




 Глава 20


 Известие о том, что Додгсон с наступлением темноты исчез из Лондона, осталось не замеченным практически всеми, кроме Амелии, которая разрыдалась от радости.
 Самой потрясающей новостью, по мнению света, стала помолвка графа Мастерса со своей знаменитой любовницей, миссис Брайт. Известие о помолвке и скором венчании по специальному разрешению мгновенно облетело общество. Любопытствующие, изумленные и искренне желающие счастья молодым — все они устроили настоящую охоту на Мастерса, поджидая его в каждом уголке парка.
 Гордо восседая на высоком диване сияющего черного экипажа Мастерса, Ифигиния холодной улыбкой и величественным кивком встречала один любопытный взгляд за другим. Но на все осторожные расспросы и замечания они с Мастерсом отвечали с учтивой вежливостью.
 А вопросы этим вечером сыпались на них на каждом балу и на каждом приеме.
 На балу у Бинганов к Ифигинии подошел Герберт.
 — Не могу осудить их, знаете ли, — сказал он, искоса взглянув на двух матрон с тюрбанами на голове, которые только что закончили расспрашивать Ифигинию. — Известие о вашей помолвке немало удивило общество. Признаюсь, я и сам был ошарашен.
 — Я тоже. — Ифигиния улыбнулась Герберту, радуясь, что увидела хоть одно дружелюбное лицо. Зоя с Отисом куда-то исчезли несколько минут назад, а Маркус, помогавший ей справляться с любопытствующими, отошел за шампанским.
 Герберт добродушно-ободряюще улыбнулся ей, но в его всегда веселых глазах сейчас была тревога.
 — Не обижайтесь, дорогая, но вы уверены, что понимаете, на что идете? Конечно, Мастерс богат и титулован. Но замужество — очень серьезный шаг.
 — Даю вам слово, я это понимаю.
 — Как близкий друг, знающий вас гораздо лучше, чем Мастерс, умоляю вас все хорошенько обдумать, прежде чем сделать непоправимый шаг. Слышал, будто вы собираетесь обвенчаться по специальному разрешению. Неужели нельзя хоть немного повременить?
 Ифигиния изумленно посмотрела на своего собеседника:
 — С чего вы взяли, что знаете меня лучше, чем Маркус?
 Герберт обвел глазами переполненную залу:
 — Я чувствовал это с самого начала, Ифигиния. У нас с вами очень много общего. Гораздо больше, чем вы думаете. Я сказал бы даже, что мы с вами сделаны из одного теста.
 — Понимаю, вы хотите быть мне добрым другом, и очень высоко ценю это. — Ифигиния дотронулась до его рукава. — Но вы не должны беспокоиться за мое будущее. Я знаю, что делаю.
 — Неужели? — Герберт внимательно посмотрел на нее. — Надеюсь, вы правы, дорогая… Я буду скучать без вас.
 — Скучать? Без меня?
 — Боюсь, что когда вы обвенчаетесь с Мастерсом, мы сможем видеться гораздо реже.
 — Мистер Хоут, вы говорите так, будто меня запрут в женском монастыре.
 — Думаю, здесь более уместно слово «гарем», — сказал Мастерс, вырастая из-за левого плеча Ифигинии. Быстро обернувшись, она улыбнулась ему:
 — Вот наконец и вы, милорд! А я и не заметила, как вы отошли от буфетного столика.
 — И неудивительно. — Не сводя глаз с Герберта, он вложил бокал шампанского в руку Ифигинии. — Вы были слишком увлечены беседой с вашим добрым другом, мистером Хоутом.
 Герберт склонил голову в холодном поклоне:
 — Добрый вечер, Мастерс. Я лишь передал мои наилучшие пожелания миссис Брайт в связи с ее предстоящим замужеством.
 — Спасибо, Герберт, — мягко ответила Ифигиния.
 — Мое почтение. — Герберт взял ее руку в перчатке, поднес к губам и поцеловал в ладонь. — Что бы ни случилось, миссис Брайт, я хочу, чтобы вы знали, я всегда буду дорожить вашей дружбой.
 Мастерс взял руку Ифигинии:
 — Думаю, нам пора ехать к Вилкерсонам. Уже почти полночь, и они ждут нашего визита.
 — Да, конечно. — Улыбнувшись на прощание Герберту, Ифигиния последовала за Мастерсом сквозь толпу.
 — Признаться, весьма утомительное занятие — вечно натыкаться на Герберта, который ходит за тобой по пятам.
 — Сожалею, что он раздражает тебя, но Герберт мой друг, Маркус. И я очень ценю его. — Ифигиния бросила грозный взгляд на Мастерса, ведшего ее под руку вниз по ступеням к ожидавшему их экипажу. — Надеюсь, когда мы поженимся, ты будешь вежлив с моими друзьями.
 — Безусловно, дорогая, — с необычной для него, а потому весьма подозрительной кротостью согласился Мастерс. Ифигиния, нахмурившись, посмотрела на него:
 — А что это еще за глупость насчет заточения меня в гарем?
 — В гарем для одной наложницы, моя сладкая. Уверяю тебя, ты будешь там единственной.
 — Звучит заманчиво, — протянула Ифигиния.
 — Я тоже так думаю.
 В три часа утра, когда Мастерс наконец-то отвез ее домой, Ифигиния едва держалась на ногах. В комнатах стояла тишина. Амелия и прислуга давным-давно спали… Мастерс и Ифигиния тихонько миновали холл, вошли в темную библиотеку. Мастерс закрыл дверь, распустил галстук и зажег свечу на столе Ифигинии.
 — Господи, что за утомительный вечер! — Ифигиния стащила с рук белые лайковые перчатки и плюхнулась на стул возле стола. Взметнулись белые юбки — нижние шелковые и атласные верхние… — Можно подумать, ты предложил руку женщине с двумя головами! В жизни не видела столько любопытных взоров и не слышала столько вздохов изумления.
 — Самое худшее уже позади.
 — Очень надеюсь. — Ифигиния хмуро посмотрела на свои белые юбки. — Первым делом после свадьбы заведу себе новые наряды. Мне смертельно надоел белый цвет.
 — Он сослужил свою службу. — Мастерс плеснул себе немного бренди.
 — Полагаю, вы правы.
 — Это очень рискованное и очень мудрое решение.
 — Благодарю вас, милорд. Я и сама очень довольна своим решением. — Ифигиния попыталась выжать подобающую улыбку.
 На самом же деле весь вечер ее мучило беспокойство. Грандиозность предстоящего шага оказалась слишком серьезным испытанием для ее нервов.
 «…Научите же меня нарушить еще одно правило».
 Неужели он действительно хочет вновь научиться любить? Или просто бросил ей вызов, зная, что она не сможет устоять? Нельзя забывать, он чертовски умен…
 — Кстати, о нашем браке, — сказал Маркус.
 — Да? — Ифигиния смотрела, как он вышагивает по комнате с бокалом бренди в руке.
 Мастерс остановился перед статуей Афродиты:
 — Утром я намереваюсь получить разрешение, и уже в полдень мы сможем обвенчаться.
 У нее перехватило дыхание.
 — Так быстро?
 Он посмотрел на нее через плечо, проницательный взгляд его был насторожен и задумчив.
 — Какой смысл откладывать, верно?
 И тут только Ифигиния поняла, что Маркуса, как и ее саму, весь вечер снедало беспокойство… Не странно ли: они так близки и неожиданно заставили друг друга поволноваться.
 — Да, — ответила она. Мастерс удовлетворенно кивнул:
 — Я дам объявления в газеты.
 — Отлично.
 Отпив глоток бренди, Мастерс прошелся по библиотеке, остановился перед римским центурионом.
 — Мы отлично держались сегодня вечером.
 — Все поражены тем, что ты женишься на своей любовнице.
 — Ты не любовница. — Мастерс поставил бокал на столик. — Ты моя невеста. Все сплетни мгновенно угаснут, как только мы поженимся.
 Ифигиния раскрыла том «Иллюстраций классических древностей», лежащий на ее столе.
 — Ты уверен?
 — Абсолютно, — невесело улыбнулся Мастерс. — Брак все расставит на свои места.
 Вспомнив обстоятельства первой женитьбы Маркуса, Ифигиния поморщилась:
 — Да уж…
 — Он погасит еще не успевший разразиться скандал. Он превратит волнующие слухи в скучнейшие разговоры за чайным столом. Иными словами, Ифигиния, как только мы поженимся, мы тут же станем ужасно скучными особами в глазах света.
 Ифигиния пристально посмотрела на него:
 — Уж не потому ли вы решили жениться на мне, сэр? Я скорее вернусь в Дипфорд, чем выйду замуж для того, чтобы избежать угрозы скандала.
 — Нет, — ответил Мастерс. — Я не поэтому решил жениться на тебе. Просто ты единственная женщина, которая может спасти меня от превращения в механического человека.
 — Маркус! — Ифигиния была потрясена его сравнением. — Ты не можешь всерьез говорить это!
 — Однако я говорю всерьез. — Он помедлил, как человек, решивший прыгнуть со скалы в бурное море. — Ты нужна мне для того, чтобы я не стал жертвой собственных правил, Ифигиния.
 Она почувствовала, как острые когти его давней муки разрывают ее тело… Она знала, чего стоило Маркусу это признание.
 Несомненно, он нарушил еще одно свое правило.
 Вскочив на ноги, Ифигиния бросилась к Мастерсу, обняла его, обхватила ладонями его суровое лицо.
 — Маркус, слушай меня внимательно. Тебе не грозит опасность превратиться в механического человека. Ты горячий, страстный мужчина, исключительно глубоко и тонко чувствующий.
 — Ты так думаешь? — Безнадежное отчаяние исчезло из его голоса. Мастерс усмехнулся:
 — Что ж, в таком случае нам лучше не откладывать свадьбу. Я не уверен, что мои утонченные чувства выдержат испытание ожиданием.
 — Нет, конечно. — Встав на цыпочки, Ифигиния прижала губы к его улыбающимся губам. — К чему напрасно подавлять твою горячую, страстную натуру?
 — Да и твою тоже. — Мастерс крепко-крепко обнял ее, страстно поцеловал… И длился этот поцелуй до тех пор, пока, сладко вздохнув, Ифигиния не начала слабеть в его объятиях.
 — Я люблю тебя, Маркус, — прошептала она ему в шею. Она не была уверена, что он услышал ее, но, подняв голову, увидела, что глаза Маркуса сияют светом древнего янтаря.
 — Я заеду за тобой завтра в три. Надеюсь, ты будешь готова.
 Она улыбнулась:
 — Мне надеть белое?
 — Можешь надеть что угодно. — Мастерс неохотно отошел от нее, взял со стола шляпу. — Или вообще ничего. Спокойной ночи, Ифигиния. Не дождусь завтрашней ночи. Можешь себе представить, мы впервые займемся любовью в постели!
 — Как бы у вас опять не случился приступ, милорд.
 На следующее утро за завтраком Амелия объявила:
 — В пять Адам вернется, и мы поедем кататься в парк. Как ты думаешь, Ифигиния, что мне надеть?
 Ифигиния, нахмурившись, читала колонку сплетен в утренней газете. Статья, на которой она остановилась, пестрела знакомыми «миссис Б.»и не менее знакомыми «лорд М.». Новости о предстоящем венчании были поданы весьма лукаво:
 «Сегодня утром весь свет взбудоражен известием о том, что лорд М. решил нарушить свое самое знаменитое правило…»
 — Что ты говоришь, Амелия?
 — Я спросила, не поможешь ли ты мне подобрать что-нибудь подходящее для поездки в парк.
 Ифигиния подняла голову от газеты и заметила надежду и ожидание в глазах кузины. Улыбнувшись, она сказала:
 — У нас с тобой практически один размер. Можешь надеть мое шафранно-желтое платье и бледно-желтую накидку к нему. Этот цвет очень пойдет тебе.
 Амелия округлила глаза:
 — Но ты сама еще ни разу не надевала ни желтого платья, ни накидки.
 — Прими их с моим благословением. — Ифигиния отложила газету в сторону.
 — Спасибо…
 — Не за что. Нам обоим нужно как можно скорее проехаться по магазинам. Тебе необходимы яркие платья, а я смертельно устала от белого.
 — Но этот цвет очень идет тебе.
 — Благодарю за комплимент, но белоснежные наряды слишком быстро надоедают. Ума не приложу, почему в эпоху античности им отдавали предпочтение. — Ифигиния помолчала. — Ты выглядишь ужасно счастливой, Амелия.
 — Я и в самом деле счастлива. — Она робко улыбнулась, как будто и сама удивилась этому. — Знаешь, я долгие годы не чувствовала себя такой… такой свободной! Подумать только, я всегда ужасно боялась снова встретиться с Додгсоном… А когда это все-таки произошло, то испытала только отвращение и брезгливость.
 — Вот и правильно. Было очень приятно увидеть лицо этого негодяя, когда он понял, что ты вправе запретить ему вступить в инвестиционный фонд.
 — Как ты думаешь, не грех, что я испытываю такое удовлетворение от своей мести?
 — Не будь глупенькой. Ты требовала возмездия и справедливости — и вполне заслужила чувство удовлетворения.
 — Адам говорит, что Додгсон, вероятно, уже не сможет поправить своего финансового положения, — заметила Амелия. — Видимо, ему теперь не выкарабкаться.
 — Вот уж кому не собираюсь сочувствовать. И довольно об этом!.. Не могу передать тебе, как я счастлива видеть, что ты любишь мистера Мэнваринга. Он-то влюбился в тебя по уши с первого взгляда, поверь.
 — Думаю, я все чувствовала… Я всегда очень тепло относилась к нему, но по известным причинам не позволяла себе признать это. Но вчера, после столкновения с Додгсоном, после его полного поражения, я вдруг ощутила себя свободной — свободной подарить сердце Адаму. — Амелия улыбнулась:
 — О, Ифигиния, сегодня я чувствую себя такой счастливой!
 — Вот и отлично. Значит, поможешь мне справиться с прегадким приступом предсвадебной паники.
 — Паника?! У тебя? Ифигиния, не хочешь ли ты сказать, что волнуешься из-за свадьбы?
 — Кажется, да. Напомни мне захватить нюхательные соли перед поездкой к алтарю. Если я унижусь до того, чтобы лишиться чувств у ног Маркуса, я возненавижу себя на всю оставшуюся жизнь.
 — Ушам своим не верю… Даже не знаю, что и сказать. Ты всегда казалась мне такой уверенной в себе! Вот уж не думала, что и ты можешь страдать от нервов!
 — Я еще никогда не выходила замуж, — напомнила ей Ифигиния. — Но Маркус-то уже однажды женился. И если я нервничаю, то вообрази только, что должен сейчас испытывать он!
 Через полтора часа в еще большем волнении, чем прежде, Ифигиния вошла в свою библиотеку, надеясь хоть немного отвлечься… Она села за стол, выдвинула ящик, достала несколько листочков бумаги. Потом закрыла ящик, взяла в руки перо.
 Но откуда взять вдохновение, вот в чем вопрос…
 Перочинным ножиком Ифигиния чуть-чуть заострила кончик пера. Но отложила перо в сторону, ее рассеянный взгляд перешел на каменные фрагменты статуй, привезенных в прошлом году из Италии.
 Ничего не помогало. Она могла думать только о том, насколько изменится ее жизнь благодаря специальному разрешению на брак.
 «…Научите же меня нарушить еще одно правило…»
 Неужели Маркус мог снизойти до того, что попросил научить его любви? Ифигиния не смела поверить в это. Но если она все-таки ошибается?
 Она встала, рассеянно вышла из-за стола — просто невозможно было усидеть на месте. На глаза попался том «Иллюстраций классических древностей». Не зная, чем себя занять, Ифигиния взяла его в руки, собираясь поставить на место в шкаф.
 Лениво полистала, отыскивая любимые сцены…
 Крошечная капелька черного воска темнела на странице двести три… Очевидно, она случайно попала на страницу, где засохла и осталась незамеченной.
 Ифигиния долго не сводила глаз с темного пятнышка.
 Некто, кто знает всех и вся в свете.
 И тут наконец ее осенило.
 — Вы уверены в этом, Беркли? — Сидя за своим столом, Маркус огромным усилием воли заставлял себя сохранять спокойствие. Серьезное научное исследование должно проводиться вдумчиво и тщательно. Нельзя допускать сюда эмоции, ибо они могут привести к ложным выводам.
 Он позволил Ифигинии убедить себя в необходимости нарушить правила, которым до недавнего времени подчинялась вся его жизнь. Но это вовсе не значит, что с той же легкостью позволено нарушать строгие правила науки.
 И тем не менее Маркус испытывал давно знакомое волнение — еще бы, ведь он сделал потрясающее открытие! Все было исполнено на славу, подумал он. Логично. Тщательно. И вот теперь последний штрих — и все встало на свои места.
 Он не мог дождаться, когда наконец расскажет все Ифигинии.
 — Да-да, совершенно уверен! — Беркли перекладывал листочки, пристально всматриваясь в них сквозь очки. — Вильям Барн продал свою собственность тому же лицу, что воздвигло надгробный памятник на Ридингском кладбище. Имя этого лица Г. X. Итон.
 — И он сын Элизабет Итон, погребенной в склепе?
 — Да. — Беркли поднял глаза. — Но два года назад, прежде чем выйти в свет, он отказался от своего последнего имени. Потому-то мне и потребовалось столько времени, чтобы все выяснить… Так что, если бы вы не приказали разузнать, кому принадлежит музей, я бы никогда не докопался до истины.
 И тут раздался стук в дверь библиотеки. Маркус, досадливо поморщившись, обернулся:
 — Войдите.
 Ловелас открыл дверь. Ифигиния в белом утреннем платье и шляпке с цветами нетерпеливо подпрыгивала за его спиной.
 — Миссис Брайт хочет видеть вас, милорд, — объявил Ловелас, как будто не замечая, как она бешено размахивает руками, пытаясь привлечь внимание Маркуса.
 Тот усмехнулся:
 — Просите.
 Ловелас посторонился. Ифигиния стремительно ворвалась в библиотеку. В руках она тащила огромную книгу в тяжелом кожаном переплете.
 — Маркус, ты никогда не поверишь, что случилось! Кажется, я знаю, кто наш вымогатель. Понимаешь, я нашла пятнышко черного воска вот в этой книге, которую давала читать…
 — Герберту Хоуту? — спокойно спросил Маркус.
 — О Господи! — Ифигиния застыла, ошеломленно вытаращив глаза. — Как ты угадал?
 — Я никогда не гадаю, дорогая. Я строю научно обоснованные гипотезы.
 Густые сумерки окутывали узкую улочку. Свет луны слабо освещал окна дома номер два по Фарли-стрит. Маркус осторожно просунул лезвие ножа между окном и подоконником.
 — Будь осторожен! — шепнула Ифигиния. Обернувшись, она быстро осмотрелась — нет ли здесь еще кого-нибудь, кроме них.
 — Я всегда осторожен.
 — Маркус, ты злишься?
 — Поверь, я вовсе не собирался провести брачную ночь, взламывая апартаменты Хоута!
 Он аккуратно надавил на нож — и рама подалась.
 — Я мечтал о гораздо более интересных занятиях, мадам.
 — Скорей! — Ифигиния откинула капюшон своего плаща. В темноте смутно чернел погашенный фонарь, который она предусмотрительно захватила с собой. — Уверена, мы найдем и печать с фениксом, и черный воск!
 — Совершенно напрасная трата времени! — Маркус перекинул ногу через подоконник. — Мы и так знаем, что Хоут вымогатель.
 — Но нам нужны доказательства! Неопровержимые улики, такие, как воск и печать.
 — Ты отлично знаешь, что мы притащились сюда вовсе не для сбора улик! Просто тебе приспичило доказать мне правильность своей гипотезы!
 — Да, она ничуть не хуже твоей! Я не сомневаюсь, что смогла бы и без тебя вычислить Герберта! — Подхватив полы плаща и юбок, Ифигиния закинула на подоконник затянутую в чулок ногу.
 Не сводя хмурого взгляда с ее изящных ножек, Маркус думал о том, как они будут выглядеть, запутавшись в простынях его огромной постели…
 «Позже, — пообещал он себе. — Ифигиния теперь моя, и это самое главное. Можно расслабиться. Она моя, она принадлежит мне с той самой минуты, как мы обменялись клятвами перед алтарем. Она моя жена».
 С чувством глубокого удовлетворения он обхватил новобрачную за талию и легко пронес в окно. Ну какая еще женщина могла бы потребовать провести брачную ночь, обшаривая стол вымогателя? Нет, его Ифигиния — самая настоящая оригиналка!
 Маркус решил позволить себе немного снисходительности — теперь-то она точно принадлежит только ему!
 Он совершенно не одобрял сумасбродного плана обыска комнат Хоута, но убедил себя в том, что по крайней мере это безопасно. В конце концов, Герберт человек светский, а значит, его не будет дома до самого рассвета. Маркус знал также, что слуга Хоута имеет обыкновение коротать вечера в ближайшем трактире.
 — Задерни занавески! — тихо приказала Ифигиния, зажигая фонарь.
 Маркус повиновался. Обернувшись, осмотрел комнату. Уютно. Воплощение скромного приюта небогатого молодого человека. Письменный стол в углу, ряды книжных шкафов вдоль стены. Кресло с изогнутой спинкой возле холодного камина. На столике рядом полупустая бутылка бренди и хрустальный бокал.
 — Похоже, Хоут не вкладывает грязные денежки в обустройство своего гнездышка, — заметил Маркус.
 — Нет, но зато у него фраки от Уэстона, а недавно он обзавелся еще и собственным экипажем! — сообщила Ифигиния, быстро осматривая стол Герберта. — Не забывай о музее доктора Хардстаффа — он наверняка стоил целое состояние!
 — Еще памятник на Ридингском кладбище. — Маркус выдвинул ящик бюро и увидел кипу чистых, свеженакрахмаленных галстуков.
 — Трудно поверить, что человек, совесть которого отягощена убийством и вымогательством, мог выстроить такой грандиозный памятник своей матери… Ага-а-а! — присвистнула вдруг Ифигиния.
 — Что означает твое «ага-а-а»?
 — То, что стол не заперт. — Она начала деловито копаться в верхнем ящике.
 Маркус прошелся по комнате.
 — Терпеть не могу изрекать прописные истины, но спешу напомнить: если ящик не заперт, значит, в нем нет ничего важного для хозяина.
 — Ерунда! Ничегошеньки это не значит! Просто Герберт не считает черный воск и печать опасными уликами.
 — В таком случае он гораздо глупее, чем я думал. — Маркус нахмурился, увидев, коробочку с воском в руках Ифигинии. — Ну?
 — Красный воск, — разочарованно протянула она. — Но может быть, где-то есть еще одна коробка! И печать…
 Однако двадцать минут самого тщательного обыска не дали никаких результатов — ни воска, ни печати с фениксом нигде не было.
 — Не понимаю. — Стоя посреди комнаты, Ифигиния озадаченно постукивала об пол носком туфельки. — Они же должны быть где-то здесь!
 — Совсем не обязательно! — Маркус с нетерпением ждал, когда они наконец смогут уйти отсюда. Конечно, приятно идти на поводу у молодой жены, но всему же есть предел! — Он может носить их с собой или хранить в потайном сейфе. Существует множество мест, где легко спрятать подобные мелочи.
 — Я знаю, где он хранит эти мелочи! — У Ифигинии вдруг загорелись глаза. — В музее доктора Хардстаффа!
 Маркус застонал:
 — Уверяю тебя, совершенно незачем обыскивать музей! А вдруг там сейчас проходят восстановительный курс несчастные пациенты?
 — Непременно стоит попробовать! — Ифигиния погасила фонарь и направилась к окну. — Перестань брюзжать, Маркус! Ты же знаешь — у нас вся ночь впереди.
 — Слава Богу! — Он быстро окинул взглядом темную комнату: не оставить бы где-нибудь следов своего присутствия. — И я очень бы хотел большую часть этой ночи провести в постели.
 Ифигиния, подхватив плащ и юбки, перекинула ногу через подоконник.
 — Как ты можешь ворчать?! Мы и так проведем там большую часть своей жизни!
 Его сердце радостно забилось. Большую часть жизни рядом с Ифигинией!..
 Как и в прошлый раз, улица позади дома номер девятнадцать по Лэмб-Лайн была темна и пустынна. Ступеньки, ведущие к задней двери, скрипели и вздыхали под тяжелыми шагами Маркуса, осторожно шедшего впереди Ифигинии.
 Страшное чувство тревоги не отпускало его — чего не было раньше, возле дома Герберта.
 Поднявшись на площадку, Маркус толкнул дверь. Она легко отворилась — точно так же, как и в прошлый раз. Волосы зашевелились у него на голове…
 — Маркус? — Ифигиния остановилась на нижней ступеньке и подняла глаза. — Что-то не так?
 — Стой где стоишь. Я пойду первым. — Он снял фрак и перекинул его через плечо. Ночной холодок пробрался под тонкий батист нарядной сорочки, но Маркус даже не заметил этого. Неожиданно ему захотелось почувствовать себя более свободным в движениях. — Давай сюда фонарь.
 — Но, Маркус…
 — Жди меня здесь, Ифигиния. Ясно?
 К огромному его облегчению, она послушалась. Взяв фонарь, Маркус шагнул в темный холл. Там стояла глубокая, жуткая тишина. Похоже, богини мужской силы нынче отдыхают… Маркус прошел через холл в комнату, где перед сценой стояла огромная кровать.
 Осторожно приоткрыл дверь. Свет фонаря выхватил обрывок прозрачного занавеса. Значит, экран не починили с тех пор, как Сэндс в ярости сорвал его с колец…
 — Видишь что-нибудь? — шепотом спросила с порога Ифигиния.
 Маркус резко обернулся:
 — Черт возьми, Ифигиния! Я же приказал тебе ждать снаружи!..
 И тут послышался зловещий звук шагов по деревянным половицам. Маркуса охватил ужас.
 — Ифигиния, беги! — Он поставил фонарь и бросился к двери.
 Но было уже слишком поздно.
 Из темноты за спиной Ифигинии вдруг вынырнула чья-то рука и схватила ее за горло, заглушив тихий крик ужаса.
 — Ни шагу больше, Мастерс. — Ограждаясь Ифигинией, как щитом, Герберт Хоут двинулся в комнату. Холодно блеснул ствол пистолета в его руке. — Или я убью вас.
 — Отпусти ее, Хоут. — Маркус остановился. Неохотно шагнул назад, встал возле фонаря. — Ты зашел слишком далеко, и сегодня этому должен быть положен конец.
 — Согласен, — зловеще ухмыльнулся Хоут. — Но поскольку именно я создал все сцены этой пьески, то я напишу и эпилог. Думаю, обществу больше понравится нечто мелодраматическое. Ну, скажем, так: знаменитая леди Мастерс убивает мужа, застав его в музее доктора Хардстаффа в брачную ночь. По-моему, неплохо!




 Глава 21


 — А что будет в вашей пьеске с Ифигинией? — поинтересовался Мастерс.
 — Мне жаль до слез, но моя дорогая подруга, бывшая миссис Брайт, — или, вернее сказать, мисс Брайт из девонского Дипфорда, — станет жертвой несчастного случая на крутой лестнице. Она сломает себе шейку, в спешке покидая место своего кровавого преступления, совершенного во имя страсти.
 — Тебе это не сойдет с рук! — поклялась Ифигиния. Она была очень напугана, но держалась молодцом. — Вас повесят, мистер Хоут! Если не за это, то за убийство миссис Вичерлей!
 — А ты знаешь о нем, верно? — Герберт улыбнулся ей своей обычной веселой, располагающей улыбкой, но глаза его оставались холодными, как стекло. — Вы очень умны, мадам. Я всегда восхищался вашим умом! Настолько, что даже пытался уберечь вас, но вы не послушались, не вняли моему предупреждению.
 — Так это ты запер меня в склепе на Ридингском кладбище, да? — воскликнула Ифигиния.
 — Я думал, что хорошее наказание страхом отвадит тебя от вмешательства в чужие дела, но, к сожалению, ошибся.
 Мастерс все еще держал фрак перекинутым через плечо.
 — Зачем вы убили миссис Вичерлей?
 — Ах, Констанцию Вичерлей? — насмешливо протянул Герберт. — Так именно она начала все это! Много лет она спокойно занималась своим маленьким предприятием. За солидную дополнительную плату она подкупала гувернанток и компаньонок, которых сама рассылала в лучшие дома, и они шпионили за хозяевами, добывая для миссис Вичерлей самую пикантную информацию.
 — А она шантажировала этих людей? — спросила Ифигиния.
 — Ну да. Превосходный план, но однажды я заметил, что миссис Вичерлей использует его далеко не на полную мощность. Она предъявляла слишком скромные требования и шантажировала представителей только низших кругов света. Бедняжка боялась включить в свой список более влиятельные имена.
 — Боялась, что они разоблачат ее и заставят остановиться? — спросила Ифигиния.
 — Именно так. Она боялась рисковать, видите ли… Такая старомодная особа! Но я заставил ее расширить дело. Бедняжка так нервничала! — пожал плечами Герберт.
 — Но как ты убедил ее принять тебя в долю? — спросил Мастерс.
 — Я просто пригрозил ей разоблачением. Так вот, мы отлично работали с ней какое-то время, хотя она нервничала все больше и больше. А когда к ней явился поверенный Ифигинии и начал расспрашивать о мисс Тодд, она совсем потеряла голову и потребовала, чтобы мы немедленно прикрыли лавочку. Ну, мне и пришлось убить ее, пока она все не погубила.
 — А потом перевернули вверх дном ее дом, чтобы выглядело, будто миссис Вичерлей убил кто-то из ее жертв? — закончила Ифигиния.
 — Или обчистил вор… Впрочем, меня совершенно не заботило, к какому выводу придут, когда обнаружат труп, — уж меня-то никому не пришло бы в голову заподозрить в убийстве!
 — А как ты узнал о шантаже?
 — Моя мать была гувернанткой. Она много лет продавала информацию миссис Вичерлей, а та за это подыскивала ей работу в лучших домах. — Герберт горько скривил губы. — И все шло прекрасно, пока мою мать не соблазнил один из хозяев. Вот так-то. Прекрасный, почтенный джентльмен сделал ее моей матерью. И ее, естественно, немедленно выгнали вон.
 — А миссис Вичерлей отказалась подыскать ей другое место, — прошептала Ифигиния.
 — Откуда ты знаешь?! — В добродушном голосе Герберта послышалась ярость. Его рука крепче сжала горло Ифигинии. — Черт тебя возьми, откуда ты знаешь это?!
 — Я только предположила… — прохрипела Ифигиния. Мастерс напрягся:
 — Вы причиняете ей боль, Хоут!
 — Не двигайтесь! — Герберт прицелился в Мастерса. — Ты права, Ифигиния. Миссис Вичерлей не пожелала иметь дело с гувернанткой, имевшей глупость забеременеть от хозяина. Моей матери пришлось самой зарабатывать себе на кусок хлеба.
 — Ты был ребенком, которого она носила, да? — неожиданно мягко спросила Ифигиния.
 — Да. Я был ее незаконнорожденным сыном. Ублюдок виконта… У матери оставались кое-какие сбережения, которые она отложила от гонораров миссис Вичерлей. И она была очень умна. Она выдала себя за вдову и поселилась в маленькой деревушке на севере… Никто никогда не узнал правду.
 — А вы-то как узнали обо всем? — спросила Ифигиния.
 — Два года назад, на смертном одре, моя мать открылась мне. И я приехал в Лондон к Констанции Вичерлей.
 — А твой отец? — участливо спросила Ифигиния. И снова ярость исказила лицо Хоута.
 — Умер, гори он адским огнем! Сломал себе шею в результате несчастного случая, когда перевернулся его фаэтон. И я даже не смог… — Хоут резко оборвал себя и несколько раз глубоко вздохнул. — Я немедля явился в агентство «Вичерлей»и представился этой старой стерве.
 — Судя по всему, вы поставили ее дело на широкую ногу — от шантажа до мошенничества.
 — Да. — Герберт обвел дулом пистолета обстановку комнаты. — Вы просто не представляете, какие деньги готовы платить светские джентльмены, чтобы вновь обрести свою силу! Тем более если им никак не удается обзавестись наследником!
 — В вашем выборе рода деятельности чувствуется злая ирония, — отметил Мастерс. — Внебрачный сын знатного господина ловко дурачит других джентльменов.
 — Да. Они всегда так озабочены появлением собственного наследника! — хмыкнул Герберт. — Ублюдки не в счет, разумеется… В расчет принимается лишь законное чадо.
 Ифигиния зашевелилась в его руках:
 — Мистер Хоут, пожалуйста, послушайте меня!
 — Тихо! — Герберт сжал ее горло. — Одно время я надеялся, что мы с тобой станем больше чем друзьями, моя милая Ифигиния! Ведь у нас столько общего! Я так хотел, чтобы ты поняла это, но тщетно.
 — Что ты имеешь в виду?
 — То, что мы с тобой из одного теста, дорогая. Да-да, уж поверь мне. Я понял это сразу после нашей первой встречи. Ты была такая дерзкая. Такая умная. Я не сомневался, что узнаю о тебе гораздо больше, чем остальные. И точно — твоя близкая подруга, леди Гатри, дала мне ключик.
 — Это было несложно — вам потребовалось лишь порыться в картотеке миссис Вичерлей и узнать, что у леди Гатри две племянницы — Ифигиния Брайт и Амелия Фарлей.
 — У миссис Вичерлей была превосходная картотека, — кивнул Герберт. — Ну а выяснив, что Ифигиния — племянница Зои, я узнал и то, что она обманщица. Одно тянуло за собой другое — и очень скоро я уже знал все.
 — Да с чего ты взял, что у нас много общего? — требовательно спросила Ифигиния.
 — Но это же очевидно, разве нет? Мы оба пробивали себе путь в высшие круги общества собственной решительностью и умом. Мы покорили свет, мы заставили его принять нас. Я считал, что мы просто созданы друг для друга, дорогая. Но вы предпочли остановиться на графе Мастерсе.
 — Вы думали, Ифигиния втерлась в общество, чтобы подцепить меня? — уточнил Маркус.
 — Я не сразу понял, что она пытается выяснить, кто шантажировал ее тетю, леди Гатри. Я догадался обо всем только на Ридингском кладбище. А до этого я был уверен, что Ифигиния охотится за вами. Я не мог осуждать ее за то, что она метит так высоко. Напротив, я восхищался ее дерзостью, но очень боялся, что все это плохо кончится.
 — И хотел оказаться рядом, когда ее план рухнет? — спросил Мастерс.
 — Да, будьте вы прокляты! Кто мог предвидеть, что легендарный Мастерс нарушит все свои правила, женившись на собственной любовнице!
 — И пытались расстроить нашу помолвку, послав сюда, чтобы она застала меня с леди Сэндс? — Маркус не отрываясь смотрел на Ифигинию, беззвучно умоляя ее понять его взгляд…
 — Я исходил из того, что все, включая лорда Сэндса, уверены, что у вас многолетняя тайная связь с его женой. Я ожидал, что Ифигиния тоже поверит в это.
 — Но зачем же ты послал туда лорда Сэндса? — спросила Ифигиния.
 Маркус приподнял брови, удивляясь ее недогадливости:
 — Хоут, несомненно, надеялся, что Сэндс убьет меня, застав со своей женой.
 Герберт одобрительно кивнул ему:
 — Абсолютно верно. Сэндс до неприличия влюблен в свою жену. Примите мои поздравления, сэр, вы и в самом деле очень умны.
 — Благодарю вас.
 Маркус неожиданно набросил плащ на фонарь, комната мгновенно погрузилась в темноту.
 — Подонок! — взревел Хоут. — Не шевелись! — И вдруг взвизгнул от боли. — Проклятие, ты укусила меня, дрянь!
 Послышался шум яростной потасовки.
 Маркус, пригнувшись, рванулся вправо, надеясь избежать пули. Согнувшись, бросился вперед. В этой адской тьме двигаться можно было только на звук…
 Раздался выстрел. Яркая вспышка на мгновение озарила лицо Хоута — всегда приятное и добродушное, сейчас оно было перекошено поистине дьявольской злобой.
 В следующее мгновение Маркус набросился на Герберта.
 Сцепившись, они упали и покатились по полу. С тяжелым стуком пистолет выпал из рук Герберта. Маркус услышал быстрые шаги Ифигинии. Она бежала к фонарю. Оставалось лишь уповать на то, что она добежит, прежде чем вспыхнет его фрак, наброшенный сверху.
 С криком Герберт вцепился в Маркуса, ярость придала ему силы. Негодяю удалось вырваться и подняться на ноги.
 В ту же секунду Ифигиния подлетела к фонарю. Яркий свет озарил комнату. Маркус вскочил и, воспользовавшись светом, изо всей силы прицельно нанес Хоуту удар в солнечное сплетение. Тот согнулся пополам, но не упал, а повернулся к фонарю и в бешенстве изо всех сил пнул по нему ногой.
 Стекло треснуло. Выплеснулось масло — и горячие языки пламени, вырвавшись, побежали слизывать растекавшуюся масляную дорожку.
 — О Господи! — взвизгнула Ифигиния. — Постель!
 Краем глаза Маркус увидел, как она схватила его фрак и начала сбивать огонь.
 — Отойди, Ифигиния! — крикнул он.
 — Если огонь доберется до постели или до этих тряпок, — она указала на полог, — мы окажемся в адском пекле!
 Маркус понимал, что она права. И если здание загорится, то одному лишь Богу известно, сколько человек погибнет в огне, — над магазинами Лэмб-Лайн столько жилых комнат!
 Герберт воспользовался их замешательством и рванулся к выходу. Маркус бросился вслед за ним.
 Достигнув двери, он услышал быстрые удаляющиеся шаги по темному коридору. Через секунду дверь распахнулась, и в просвете появилась грузная фигура Герберта.
 Маркус в несколько прыжков пересек холл, выскочив на площадку как раз в тот момент, когда Герберт сбегал по темным ступеням.
 — Ты все равно не уйдешь, сукин сын! — Схватившись рукой за перила, Маркус поймал Хоута за воротник.
 — Будь ты проклят, Маркус!
 Хоут бешено рванулся и, потеряв равновесие, отлетел к перилам, затем перевернулся и начал падать…
 Последовал короткий крик ужаса — и все смолкло. Хоут навзничь упал на тротуар.
 Маркус посмотрел вниз на неподвижно распростертое тело. Даже в слабом свете луны было видно, как неестественно вывернулась шея Хоута. Он был мертв.
 — Маркус! — позвала Ифигиния. — Помоги мне!
 Он повернулся и бросился бежать через холл. Влетел в комнату и увидел, что Ифигинии удалось почти полностью сбить пламя. Лишь несколько оставшихся горящих языков вылизывали ковер.
 — Отойди! — Схватившись за край ковра, Маркус скатал его и тем самым остановил огонь.
 Ифигиния быстрыми ударами погасила последние слабые язычки пламени.
 — Ну, слава Богу! Маркус, что с ним?
 — Хоут мертв. Он упал с лестницы.
 — О Господи!
 Маркус зажег лампу на стене и оглядел комнату. Огонь, как ни странно, нанес ей весьма незначительный ущерб. Маркус перевел глаза на Ифигинию, все еще сжимавшую в руках его дымящийся фрак. Лицо ее было перепачкано сажей.
 — Ты обожглась?
 — Нет.
 Маркус вобрал воздух. Пахло паленой шерстью. Внезапно Маркус кое-что вспомнил.
 — Дай-ка мне взглянуть.
 Он взял из ее рук фрак и полез во внутренний карман, туда, где лежала новая усовершенствованная гидравлическая ручка. Поморщился, прикоснувшись к горячему металлу.
 — Гром и молния!
 — Что случилось?
 — Ничего страшного. Просто мне необходимо вернуться в лабораторию.
 Уже почти светало, когда Маркус вышел из дверей своей спальни и прошел в смежную комнату. Одинокая свеча освещала огромную постель.
 Пустующую постель.
 Новобрачная ждала его возле окна. Заслышав его шаги, она резко обернулась.
 Белая, отделанная кружевом ночная сорочка нежнейшего льна облегала стан Ифигинии. На голове красовался чепчик с пышными оборочками.
 В ее улыбке было столько счастья, что у Маркуса перехватило дыхание.
 — Ифигиния. — Он просто не мог найти нужных слов. Распахнул объятия — и она полетела к нему. Маркус поймал ее, подхватил, понес к постели и скользнул с ней под чистые, сладко пахнущие простыни. Он чувствовал себя целым, настоящим, пришел конец механическому человеку, собранному из тщательно смазанных колесиков и шестеренок.
 — Я люблю тебя, Маркус.
 Он прижал ее к себе, осыпая страстными поцелуями. Сжимая ее бедра, взял губами тугой сладкий сосок.
 «Господи, как же она прекрасна! — с благоговением подумал он. — Она словно создана для меня. И я ждал ее все эти годы — ее одну».
 — Держи меня, Ифигиния. И никогда не отпускай.
 — Никогда!
 Маркус не сразу смог понять чувство, охватившее его в тот миг, когда он вошел в горячие и тугие ножны ее тела. Он подумал, что это и есть человеческая радость…
 Ифигиния проснулась и поняла, что лежит одна на постели. Первые лучи утреннего солнышка заглядывали в окна, яркие блики пестрели на простынях.
 Ифигиния закрыла глаза и медленно потянулась. Тело ее хранило сладкие воспоминания о любви Маркуса — прекрасные воспоминания, наполнившие живым теплом каждую клеточку ее тела. Закрыв глаза, Ифигиния вновь почувствовала возбуждающие прикосновения сильных рук Маркуса к своей груди, бедрам, к местечку между ними.
 Странный тикающий звук вернул ее к действительности. Тиканье сопровождалось отчетливым скрежетом металлических колесиков.
 Чунка-чунка-чунка-чунка…
 Ифигиния подняла ресницы и увидела, что дверь между спальнями открыта. На пороге в черном шелковом халате стоял Маркус, прислонившись плечом к косяку. Темные волосы всклокочены. Скрестив на груди руки, он пристально смотрел на Ифигинию сверкающими янтарными глазами.
 — Доброе утро, Ифигиния.
 — Доброе утро. А я-то думала, куда ты подевался? — Ифигиния откинулась на подушки. — И что это за странный шум?
 И тут она увидела, как по ковру к ней приближается механический человек. С изумлением она смотрела, как со скрежетом двигаются взад-вперед его ноги. Одна рука вытянута вперед, деревянная рука, несущая серебряный поднос.
 А на подносе лежал маленький листочек бумаги.
 Ифигиния зачарованно смотрела на приближающееся механическое существо. Вот он подошел к постели — дальше идти некуда. Шестеренки продолжали скрежетать, ноги упрямо шевелились, голова крутилась из стороны в сторону.
 Ифигиния протянула руку и взяла записку с подноса. Осторожно развернула и прочла:
 «Я люблю тебя».
 — О Маркус! — Ифигиния сбросила покрывало и вскочила с постели.
 Не обращая внимания на механического человека, она побежала через комнату к Маркусу, ждущему в дверях. Остановилась перед ним.
 Он улыбнулся.
 — Это правда? — спросила она.
 — Самая настоящая.
 Счастье обрушилось на нее водопадом света.
 — Я всегда знала, что мы созданы друг для друга.
 Он рассмеялся, подхватил ее на руки и понес обратно к постели.
 — Ты оказалась права.
 — Как всегда, — хмыкнула она в ответ.