Аннотация: Юная Илука одинока и забыта в родительском доме — одинока настолько, что, отправленная погостить к скучным родственникам, без колебаний решается занять место погибшей молодой актрисы в маленькой труппе. Труппа отправляется в имение блестящего графа Лэвенхэма. Граф, привыкший к доступности женщин сцены, напрасно надеется на быструю победу над очаровательной актрисой. Однако то, что началось как полный охотничьего азарта флирт, перерастает в нежное, страстное, подлинное чувство…


---------------------------------------------


 Барбара Картленд
 Мелодия сердца



 Примечание автора


 Уильям IV и его маленькая жена-немка, королева Аделаида, запомнились современникам и потомкам как приверженцы высокой морали и строгих нравов. Эти черты и стали характерными для периода их правления, сменившего эпоху разгула, царившего во времена экстравагантного и беспутного Георга IV.
 К сожалению, если при дворе больше всего думают о приличиях, то там непременно господствует скука, и на вечерах камергеры откровенно зевают, больше всего на свете желая поскорее уйти спать. Вот почему веселые вечеринки и дерзкие развлечения, столь любимые предыдущим монархом и его подданными, переместились в частные богатые дома.
 Мадам Вестрис стада виновницей раскола лондонского общества времен Регентства, появившись на театральной сцене в бриджах. В лице одной его части она приобрела горячих сторонников и почитателей, другую же — шокировала донельзя. Она продолжала играть мужские роли при Уильяме IV и королеве Виктории, и оплотом ее триумфального шествия по лондонской сцене стал театр «Олимпик».
 Перед началом сезона 1851 года мадам совершила еще один революционный переворот в театральной жизни Британии. Она стала платить аванс актерам и определила количество рабочих часов и перерывов.
 Мадам ввела и еще одно новшество: отныне художественное оформление спектакля соответствовало его содержанию!
 Она руководила королевским театром «Олимпик» до 1859 года, потом объявилась в Нью-Йорке в театре «Парк», не покидая при этом кулис и подмостков знаменитого «Ковент-Гарден», ее видели в «Хеймаркет» и нескольких других театрах. В «Лицеуме» в 1854 году, на ее последнем представлении, ей рукоплескал весь зал. На следующий год мадам Вестрис умерла.
 Без сомнения, она была одной из самых ярких и замечательных личностей в истории театра и оставила заметный след в летописи сценического искусства.




 Глава 1


 1831 год
 Сэр Джеймс Армстронг дочитан письмо, которое держан в руке, и удовлетворенно улыбнулся.
 Он посмотрел через столик на жену и сказал:
 — Приезжает Дэнтон. И я думаю, он вряд ли устоит перед таким соблазном, как скачки с препятствиями.
 Прежде чем леди Армстронг успела ответить, Мьюриэл, ее падчерица, радостно воскликнула:
 — Дэнтон принял приглашение, папа? Это же прекрасно!
 — Я так и знал, что ты обрадуешься, — усмехнулся сэр Джеймс.
 — Да я в восторге! — воскликнула Мьюриэл Армстронг. — Он же сказал, что хотел бы снова меня увидеть!
 Девушка кокетливо опустила глаза, но, когда вновь подняла их и встретилась взглядом со сводной сестрой, ее лицо тотчас изменилось.
 — Но я не хочу, чтобы Илука при этом присутствовала, — холодно заявила она.
 Отец удивленно взглянул на жену и вопросительно приподнял брови. На красивом лице леди Армстронг появилась озабоченность.
 С тех пор как она вышла замуж во второй раз, ей неизменно доставляла беспокойство враждебность падчерицы к ее дочери от первого брака.
 Из-за этого возникала напряженность, которая угнетала.
 — Пусть Илука уедет, — потребовала Мьюриэл. — Я не хочу, чтобы она вновь перебежала мне дорогу, как это было с Фредериком Ходдером.
 — Я не виновата, — быстро ответила Илука. — Уверяю тебя, я здесь ни при чем.
 Ее голос звучал нежно и мелодично и резко контрастировал с агрессивным тоном сводной сестры.
 Сэр Джеймс нахмурился и медленно произнес:
 — Конечно, моя сестра Агата будет очень рада, если Илука погостит у нее.
 — Значит, пускай туда иотправляется . — торопливо подхватила Мьюриэл.
 Илука открыла рот, желая возразить, но перехватила предупреждающий взгляд матери, и слова замерли на ее губах.
 Девушка поняла: мать умоляет промолчать. Когда они покинули стоповую и вместе поднимались по лестнице, каждая без слов знала, о чем думает другая.
 Леди Армстронг первой вошла в гостиную, Илука — следом. Закрыв дверь, она умоляюще проговорила:
 — О, пожалуйста, мама, не отправляй меня туда! Я больше не вынесу у этой миссис Адольфус. Ты же знаешь, в последний раз был настоящий ужас! Она без конца говорит о тебе гадости, да еще с такой издевкой!
 Леди Армстронг вздохнула:
 — Да, боюсь, родственники твоего отчима не в восторге от его женитьбы на безденежной вдове, к тому же, как они считают, слишком старой, чтобы подарить ему сына или вообще каких бы то ни было детей.
 — Но почему они так злятся, если отчим счастлив? По-моему, он вообще был бы на седьмом небе, если бы не Мьюриэл, ведь так?
 — Да, я знаю, — тихо сказала леди Армстронг, — но, может быть, она выйдет замуж за лорда Дэнтона, и тогда все проблемы исчезнут. Ты не хуже меня знаешь, что, если останешься дома, действительно ей все испортишь.
 Обе помолчали. О чем тут говорить?
 Известно, что к Илуке тянутся все мужчины, и чистая правда — при ней у Мьюриэл нет никаких шансов удержать внимание хоть кого-то из них.
 Вообще-то Мьюриэл вполне симпатичная девушка, с чистой кожей, каштановыми волосами, карими глазами, способными становиться кроткими и нежными, если их хозяйка того хотела. Но когда она злилась, взгляд ее тяжелел и обретал твердость металла.
 Она считала, отец поступил нечестно: после стольких лет вдовства, явно не тяготившего его, окруженный вниманием множества красавиц, он вдруг влюбился в соседку-вдову.
 Когда умер полковник Кэмптон, его жена так горевала, что ей и в голову не могла прийти мысль о повторном браке.
 Но полковник — в прошлом отважный солдат, очень привлекательный человек (о нем кто-то верно сказал: в одном мизинце Кэмптона больше очарования, чем во всем теле большинства мужчин) — никогда не отличался талантом эконома.
 После его смерти вдова обнаружила кучу долгов и впала в отчаяние: на расплату уйдут годы, а это означало, они с дочерью Илукой должны экономить каждый пенни.
 Конечно, никаких новых платьев или появления на открытии сезона в Лондоне, где Илука могла бы блистать, как было с ее матерью, когда та была в девицах.
 Вдова совершенно не заинтересовалась сэром Джеймсом Армстронгом, заехавшим выразить соболезнование по поводу утраты. Потом он появился снова, потом еще раз… пока не стало абсолютно ясно: да он ухаживает за ней!
 Она не могла не понимать, как переменилась бы их с дочерью жизнь, если бы она стала леди Армстронг.
 Внушительный дом в большом имении, в котором собирались на ленчи и обеды самые состоятельные и почитаемые люди графства. Приемы в саду летом и охотничьи балы в Тауэрс зимой.
 Заботясь о будущем Илуки, миссис Кэмптон в конце концов приняла предложение сэра Джеймса, уступив его все возрастающей страсти и настойчивости. И хотя она понимала — никто в ее сердце не способен занять место покойного мужа, она постепенно привязалась к сэру Джеймсу.
 Очень женственная по своей природе, миссис Кэмптон чувствовала настоятельную потребность в том, чтобы кто-то заботился о ней, защищал, взял на себя тяжелое бремя неоплаченных долгов, оставленных мужем вместе с добрыми воспоминаниями о нем и его любви.
 Наконец после года траура миссис Кэмптон позвонила сэру Джеймсу объявить о свадьбе. Торжество про шло очень тихо, в присутствии лишь двух самых близких друзей жениха
 После медового месяца новая леди Армстронг не просто сияла — она потрясала красотой. Дорогие наряды, которых, кстати, у нее никогда раньше не было, украшения, красноречивее всяких слов выражавшие любовь сэра Джеймса, дополняли, подчеркивали и обрамляли дарованное природой.
 Илука приехала к ней в Тауэрс, но потом, к сожалению, ровно через месяц появилась Мьюриэл — единственный ребенок сэра Джеймса от первого брака.
 Невозможно былоне заметить контраста между двумя девушками, почти ровесницами.
 Илука была чрезвычайно мила и хороша собой. Она унаследовала необычную красоту и темно-рыжий цвет волос от прабабушки-венгерки. На лице Илуки сияли огромные зеленые с золотистыми искорками глаза.
 Ее миниатюрность и нежность привлекали мужчин, и ни один из них, увидев ее, не мог удержаться и не взглянуть на нее еще раз. При этом, к несчастью Мьюриэл, совершенно забывая обо всех других женщинах, находящихся рядом.
 Отец много рассказывал дочери о своей бабушке, в честь которой ее назвали.
 Прабабушка Илуки была известной венгерской красавицей, убежавшей со скромным английским дипломатом по имени Кэмптон из-под венца, гдеееждал богатый аристократ.
 В детстве Илуке хотелось снова и снова слушать эти романтические рассказы, и отец с удовольствием шел ей навстречу.
 — Имя твое означает «дающая жизнь». И хотя я видел бабушку лишь в глубокой старости, она действительно, казалось, давала жизнь всему ее окружавшему. Ничего особенного не делала и не говорила, но словно вдохновляла людей своим присутствием.
 — А как ей это удавалось, папа? — спрашивала Илука.
 Отец смеялся и говорил дочери, что когда она вырастет, прочтет книги о Венгрии и побывает там, то все сама поймет.
 Наблюдая за необычной красотой и натурой дочери, миссис Кэмптон думала: в ней есть качества, которых , нет в юных англичанках. Вряд ли прагматичные и прозаичные мужчины графства способны оценить экзотические черты ее внешности и характера.
 — Мы должны постараться представить ее ко двору, — сказала она мужу.
 — Согласен. Но один Бог знает, где нам взять на это деньги.
 Зато у сэра Джеймса деньги были. К сожалению, в данном случае камнем преткновения оказалась Мьюриэл.
 — Нельзя винить Мьюриэл, — вздохнула леди Армстронг, — если каждый мужчина выворачивает шею и пожирает тебя глазами.
 — По они мне не нужны, — ответила Илука. — Ты ведь знаешь, какие они все скучные и обыкновенные. Я скорее умру, чем за кого-то из них выйду замуж.
 — Знаю, дорогая, но как тебе встретить другого, если я не вывезу тебя в Лондонна сезон? А если вывозить в свет тебя, значит, и Мьюриэл?
 Илука застонала:
 — Я не вынесу этого, мама. Она ужасно ревнива. Она меня просто ненавидит. Рядом с ней я постоянно нервничаю и чувствую себя отвратительно. — Девушка невесело рассмеялась. И добавила: — Я боюсь даже говорить с мужчиной, когда она рядом.
 Нет, думала леди Армстронг в который раз, дело не только в красоте: в ее дочери есть нечто необычное, почти сверхъестественное.
 — Илука будто принцесса из сказки, — сказала она как-то полковнику Кэмптону, и тот ответил:
 — Но мы так любим друг друга, мы так счастливы, моя дорогая… Нет ничего удивительного, что мы произвели на свет нечто неземное… — И он довольно рассмеялся.
 Сам он был очень красив, и, когда они где-то появлялись, все оборачивались.
 Но среди их безоблачного счастья вечным огорчением было отсутствие денег, поэтому они вынуждены были прозябать в Оксфордшире, лишь изредка и ненадолго выезжая в Лондон.
 Миссис Кэмптон хотела для своей дочери гораздо большего, и сейчас, став леди Армстронг, могла бы осуществить свои желания, если бы не Мьюриэл.
 — Если мне непременно надо уехать, то почему именно к миссис Адольфус? — спросила Илука.
 Мать беспомощно развела руками:
 — Она единственный член семьи твоего отчима, который идет навстречу всем его желаниям. И знаешь, дорогая, я думаю, хотя он в этом никогда не признается, ему стыдно отсылать тебя. Вот почему он хочет отправить тебя туда, где никто не посмеет судачить об этом и презирать Мьюриэл.
 Илука вздохнула, а мать продолжала:
 — В общем-то, отчим замечательно к тебе относится. Но естественно, его главная забота — собственное дитя. Ты отлично знаешь: дочь противилась его второму браку.
 — Ну как она может быть настолько эгоистичной? Ты же знаешь, каким счастливым стал отчим с тобой! Он любит тебя всей душой, всем сердцем.
 — Да, верно, — кивнула леди Армстронг. — Но это не снимает с него ответственности за семью, он должен устроить — и хорошо — жизнь Мьюриэл.
 Илука сжала губы, чтобы не сказать лишнего. Они обе знали: Мьюриэл впала в неистовую ярость, узнав о новом браке отца.
 К несчастью, она написала множество глупых, недобрых писем, которые сэр Джеймс имел неосторожность показать жене после свадьбы.
 Он сделал это не из желания причинить боль, просто подумал: жене лучше знать о проблемах, которые возникнут после медового месяца.
 Леди Армстронг всеми силами и средствами старалась понравиться Мьюриэл. И она бы преуспела, если бы падчерицу не сжигала ревность, злоба и ненависть к сводной сестре с самого первого мгновения, как только они увидели друг друга.
 И Мьюриэл начала войну против Илуки: где только могла и как только могла она старалась вбить клин между своим отцом и его новой женой.
 Но это ей не удалось, хотя, случалось, она чрезвычайно огорчала леди Армстронг.
 Зато жизнь Илуки ей удалось превратить в череду мелких оскорблений и унижений, и с каждым днем девушке становилось все тягостнее жить с Мьюриэл под одной крышей.
 — Мама, я понимаю, мой отъезд — выход из положения, — сказала Илука, — но пожалуйста, пожалуйста, не оставляй меня там надолго!
 — Дорогая, ты же знаешь, в мае я намерена представить тебя ко двору, — ответила леди Армстронг. — И твой отчим хочет, чтобы Мьюриэл также была там. Хотя совершенно ясно: вместе с ней ты не сможешь насладиться лондонским сезоном.
 — Бог с ним, с сезоном, — ответила Илука. — Главное — надолго не оставаться в обществе миссис Адольфус и вдали от тебя.
 Леди Армстронг вздохнула.
 Сестра мужа, мечтавшая женить брата на молоденькой женщине, которая родила бы ему нескольких сыновей, ненавидела ее.
 Миссис Адольфус была очень суровая пожилая дама, злые языки утверждали, что она свела в могилу мужа, а теперь взялась за единственного брата.
 Она обитала в мрачном, угрюмом доме в Бердфордшире. Однообразный ландшафт имения соответствовал смертельной скуке, царившей во всей округе и особенно во владениях самой миссис Адольфус.
 Старые и капризные слуги терпеть не могли гостей, чей приезд означал лишь одно — дополнительные хлопоты.
 Повар готовил просто и безвкусно. Илуку не радовали даже лошади, которых она обожала, — вечно полусонные, они нехотя переставляли ноги, и невозможно было добиться от них хоть какой-то резвости.
 Горячая венгерская кровь Илуки, разнообразные интересы, кипучая энергия требовали другой обстановки и другого ритма жизни.
 Замечательная наездница, Илука могла управлять любой лошадью, даже самой дикой. Она была очень музыкальна, а ее легкая фигурка феи совершенно прелестно выглядела в танце. Полковник Кэмптон как-то сказал жене:
 — Илука должна попасть на сцену «Ковент-Гарден». И деньги, которые она соберет в свой бенефис, обеспечат нам в старости комфорт.
 Жена со смехом замахала руками:
 — Ну что ты говоришь, дорогой? Побойся Бога! И не вздумай заронить подобную идею в голову нашей дочери!
 — Да я же шучу, — рассмеялся полковник Кэмптон.
 Но он очень часто просил Илуку станцевать.
 В музыке, исполняемой миссис Кэмптон, слышалось что-то от диких танцев венгерских цыган, ноги девочки едва касались пола, она совершала грациозный полет по гостиной… Никто не учил ее танцевать — ее вел голос крови.
 — Знаешь, что я сделаю? — наконец после долгого молчания, обдумав слова дочери, сказала леди Армстронг. — Поезжай к Агате, а я напишу сестре твоего отца, она живет неподалеку, в Хантингдоне, и попрошу ее взять тебя ненадолго. Лицо Илуки засияло.
 — О, как бы мне хотелось! Тетя Элис просто замечательная, и я так люблю ее детей.
 — Я знаю, дорогая. Но ты же понимаешь — они очень бедны. И мы не можем оскорбить их, предлагая деньги. Даже один гость — тяжелая нагрузка для их бюджета.
 Леди Армстронг вздохнула, подумав, как было бы трудно им с Илукой жить после смерти мужа, еслибыне сэр Джеймс.
 — Я понимаю, — кивнула Илука. — Может, ты дашь мне денег на подарки детям? Не на бесполезные игрушки, а на платья девочкам и на пальто мальчикам?
 — Конечно, — ответила мать. — Но будь очень осторожна, не оскорби их ненароком своей благотворительностью.
 — Не волнуйся, мама, ты же знаешь, я не сделаю ничего обидного для тети Элис.
 — Ну тогда я, пожалуй, сейчас же и напишу.
 — А нельзя ли мне сразу туда поехать, не заезжая к миссис Адольфус?
 Леди Армстронг покачала головой:
 — Твой отчим считает, что его сестра — замечательный человек.
 — Для него — конечно. Она прекрасно к нему относится.
 — Понимаешь, она не любит только меня, ну а тебя — как следствие.
 — Да, — согласилась Илука, — и каждый день с утра до вечера она будет твердить, что ее брат упустил множество прекрасных шансов, женившись на тебе.
 Леди Армстронг рассмеялась:
 — Зато ни он, ни я не жалуемся.
 — Я это знаю, мама, но она говорит так, будто отчим подцепил тебя в канаве или ты заманила его в ловушку, когда он был в беспомощном состоянии.
 Леди Армстронг снова рассмеялась, вспоминая, как сэр Джеймс умолял ее выйти за него замуж и какой невероятно жалкий он был тогда.
 День ото дня она все больше любила мужа и молилась изо всех сил, чтобы Мьюриэл поскорее вышла замуж.
 Вот тогда бы она смогла наслаждаться супружеством с мужем, который обожает ее, а он не скупился бы и на расходы для Илуки.
 У сэра Джеймса, правда, имелись свои недостатки, или, точнее сказать, слабости. К примеру, он не любил посылать своих лошадей на дальние расстояния, а поскольку конюшня была полна резвых животных, ему казалось глупым нанимать чужих.
 — Илука отправляется к твоей сестре послезавтра, — сообщила мужу леди Армстронг. — Даже если она выедет очень рано, ей все равно придется ночевать в дороге. А ты знаешь, как мне не хочется, чтобы она останавливалась в придорожных гостиницах, даже на одну ночь и даже с горничной.
 Наступила тишина. Оба — и сэр Джеймс, и его жена — думали: если даже лорд Дэнтон появится до чая, что маловероятно, Илука к тому времени будет уже далеко от дома.
 Леди Армстронг умоляюще проговорила:
 — Ты же отправишь ее в карете, Джеймс?
 — Это невозможно, — ответил он. — Мне нужны все конюхи и кучера — ты сама знаешь, как важны скачки с препятствиями, и лошадям надо беречь силы.
 Леди Армстронг напряглась, но Сдержалась и сказала:
 — И как, ты полагаешь, Илука попадет к твоей сестре?
 — Она может поехать в дилижансе, — предложил сэр Джеймс. — В конце концов такой вид транспорта вряд ли для нее в новинку.
 Это было правдой: до брака с сэром Джеймсом леди Армстронг, овдовев, избавилась от лошадей, и они с Илукой путешествовали только в почтовых каретах.
 Снова повисло молчание. Его прервала леди Армстронг:
 — Ну что ж, надеюсь, если она будет с Ханной, то все обойдется.
 — Ну конечно, без сомнения, — резко бросил сэр Джеймс.
 — По дилижансы едут слишком медленно, — проговорила леди Армстронг, — и не всегда останавливаются в приличных гостиницах.
 — Я думаю, в глубинке вообще нет приличных гостиниц, — сухо ответил сэр Джеймс.
 Леди Армстронг встревожилась, но последнее слово было за мужем. Начни она умолять — ничего хорошего не выйдет, хуже того, это может отразиться на его отношении к Илуке.
 Она уже настраивала дочь на блистательный дебют в Лондоне, хотя Мьюриэл, как всегда, будет мешать этому всеми силами. Она тихонько вздохнула. Что ж, муж тем не менее пока не передумал давать бал в честь обеих дочерей в лондонском доме.
 Леди Армстронг не сомневалась: у нее за спиной Мьюриэл всеми силами старалась убедить отца не допустить Илуку на этот бал.
 Но она рассчитывала на преданность мужа и надеялась, что он не согласится пойти на поводу у дочери. Так что волновать или раздражать его именно сейчас было бы ошибкой, она должна горячо молиться, чтобы Мьюриэл вышла замуж за лорда Дэнтона, и тогда Илука сможет насладиться лондонским сезоном. Одна, без сводной сестры. А вслух миссис Армстронг сказала:
 — Я прослежу, чтобы Илука побыстрее собралась. Ханна поедет с ней. Ты закажешь карету до перекрестка? Пожалуйста, попроси кучера найти ей место поудобнее, и пускай он даст денег охраннику. Тогда он внимательнее отнесется к девочке и она будет в большей безопасности.
 — Успокойся, я обязательно все сделаю, — проговорил сэр Джеймс. И потом, положив ей руку на плечо, добавил: — Дорогая, ты тревожишься. Поверь, мне очень жаль отсылать Илуку. Но пойми, Дэнтон — очень хорошая партия, я бы хотел иметь такого зятя.
 Интонация мужа сказала леди Армстронг больше всяких слов, из она, быстро накрыв его руку своей, ответила:
 — Ты знаешь, дорогой, я так же хочу счастья Мьюриэл, как и твоего.
 Сэр Джеймс наклонился и поцеловал ее в щеку. Он больше не произнес ни слова, но по его глазам леди Армстронг поняла, как сильно он ее любит. Затем он вышел. Но мысли об Илуке по-прежнему тревожили ее.
 Леди Армстронг попыталась убедить себя — волноваться не о чем. Да, конечно, дочери придется вынести долгое скучное путешествие. Но ничего страшного, можно потерпеть.
 Дилижанс вряд ли будет набит лихими молодыми людьми, способными покуситься на ее красоту. Скорее в нем будут трястись жены фермеров, отправившиеся на городской рынок, торговцы, сосредоточенные на своем товаре, ну, может быть, несколько парней-фермеров, продавших лошадей на ярмарке или перегнавших стадо коров новому хозяину.
 А кто, как не Ханна, присмотрит за Илукой лучше всех? — подумала леди Армстронг и улыбнулась,
 Ханна — единственная горничная, оставшаяся в доме после смерти полковника. Вдова Кэмптона иеедочь не могли позволить себе держать других слуг.
 Строгая пресвитерианка, считавшая мир самым безнравственным местом, ничего хорошего не ждавшая от людей, была их настоящее защитницей.
 Даже торговцы, приезжавшие в замок, боялись Ханну. Леди Армстрон понимала: любой мужчина, попытавшийся заговорить с Илукой, не будучи с ней знаком, падет под уничтожающим взглядом Ханны, прежде чем хоть одно слово сорвется с его губ.
 — Боюсь, для тебя это будет утомительное путешествие, — сказала она старой горничной своим чарующим голосом, перед которым никто из слуг никогда не мог устоять.
 — Работа есть работа, миледи, — ответила Ханна. — И Бог никогда не говорил, что это удовольствие.
 — Я знаю, мисс Илука будет с тобой в полной безопасности,  — продолжала леди Армстронг.
 — Можете не сомневаться, миледи.
 — Но, — продолжала леди Армстронг, словно беседовала сама с собой, — я бы, конечно, предпочла, чтобы хозяин разрешил вам взять карету до Бердфордшира.
 Ханна поджала губы, и лицо ее посуровело.
 Ей было под семьдесят, лицо — в глубоких морщинах, и, когда Ханна сердилась, она становилась похожа, как сказал один наглый лакей, на кикимору.
 Старуха никогда не жаловала сэра Джеймса, с самого начала его ухаживаний за хозяйкой.
 Она оценила удобства новой жизни, но никогда бы не позволила в своем присутствии каким-то образом оскорбить двух своих хозяек — мать и дочь.
 — Мне не так жаль себя, — сказала Илука матери, оставшись с ней наедине, — как наших попутчиков по дилижансу, которым придется ехать с Ханной. Не могу передать тебе, мама, как она может напугать!
 — Да, я видела ее в деле, — засмеялась леди Армстронг.
 Они весело переглянулись, представив себе Ханну, сидящую так прямо, будто она проглотила шомпол, и мрачно взирающую на пассажиров дилижанса.
 Путешественники, весело и шумно болтавшие до ее появления, закроют рот, и будет слышен только скрип колес. Если кто-то осмелится тихонечко насвистывать, Ханна так на него посмотрит, что он почтет за благо немедленно закрыть глаза и притвориться спящим, а любители коротать время за карточной игрой под хмурым взглядом Ханны уберут колоду в карман, утратив всякий азарт, и даже малыши, шумные и резвые, постараются укрыться на материнской груди.
 — Со мной все будет в порядке, — пообещала Илука. — Путешествие не так страшно, как Стоун-Хаус 1 , название которого точно соответствует его сути.
 Обе рассмеялись, потом леди» Армстронг сказала:
 — О, дорогая, как хорошо было бы, если бы достойные люди не были такими скучными и неинтересными. Я знаю. Агата Адольфус делает много хорошего, но, я уверена, едва она одарит кого-то своими благодеяниями, как ему непременно захочется вырваться на свободу и поскорее сотворить что-нибудь плохое.
 Илука обняла мать за шею и поцеловала:
 — Я люблю тебя, мама. Ты всегда все понимаешь. И если после пребывания у миссис Адольфус я натворю что-нибудь, надеюсь, ты не станешь меня осуждать.
 Леди Армстронг воскликнула:
 — О, Илука! Зачем я это сказала! Пожалуйста, умоляю тебя, веди себя прилично. Может, на этот раз Агата Адольфус не покажется тебе такой ужасной.
 — Да что ты, — отмахнулась Илука. — Она как скала Гибралтара. Ничто — ни буря, ни землетрясение — не поколеблет ее. И уж, конечно, не я. Они снова рассмеялись.
 На следующее утро Илука, уже одетая в дорожное платье, крепко обняла мать.
 — Я люблю тебя, мама, — сказала она. — И мне так не хочется уезжать.
 — Я тоже буду очень скучать без тебя, — ответила леди Армстронг. — Но мы ничего не можем поделать.
 — Ничего, — согласилась Илука. Она не стала тревожить мать и рассказывать ей о последнем разговоре с Мьюриэл. Вчера вечером, когда они вместе поднимались по лестнице в свои спальни, та ей насмешливо бросила:
 — Наверняка в Бердфордшире будут какие-то мужчины, и тебе стоит потрудиться — захомутать хоть одного.
 Илука промолчала, а Мыориэлд злобно продолжала:
  — Ты, бедняжка, вся извелась, стараясь, чтоб хоть кто-нибудь сделал тебе предложение. Так что если такой вдруг обнаружится, поспеши сказать «да".
 Она намеренно вызывала Илуку на ссору, но девушка неожиданно серьезно ответила:
 — Я не выйду замуж, пока не встречу того, кого полюблю.
 — О, как возвышенно! — хмыкнула Мьюриэл. — Н уж конечно, ты с легкостью влюбишься в мужчину с большими деньгами вроде моего отца.
 Илука напряглась, а Мьюриэл продолжала:
 — Удобно, правда, —твоя мать с печальным видом сидела на пороге своего дома, такая трогательная, вся в черном. Еще бы, ведь ничего приличного она не могла себе позволить надеть.
 Лицо Мьюриэл исказилось злобой.
 И Илука подумала: когда она так говорит и так отвратительно выглядит, ни один мужчина, если он в здравом уме, не захочет на ней жениться.
 Илуке не хотелось унизиться до перепалки со сводной сестрой, поэтому, подойдя к двери своей спальни, она просто сказала:
 — Спокойной ночи, Мьюриэл. Ты, конечно, можешь мне не верить,ноя действительно желаю тебе счастья. И горячо молюсь, чтобы лорд Дэнтон дал тебе это счастье.
 Она не стала ждать ответа, который, конечно, оказался бы еще одним выплеском злости, а вошла в спальню и закрыла за собой дверь.
 И лишь оставшись одна, Илука почувствовала, что дрожит. Так с ней было всегда, когда приходилось выслушивать оскорбления в адрес матери.
 После смерти отца мать и представить себе не могла, что какой-то мужчина сможет когда-нибудь для нее что-то значить. Она снова и снова повторяла:
 — Мы с твоим отцом были так, счастливы, абсолютно, идеально, совершенно счастливы, что единственное, чего я хочу теперь, — умереть и снова оказаться с ним.
 Илука в ужасе смотрела на мать.
 — Не говори так, мама. Это слишком эгоистично. Если ты умрешь, я останусь совершенно одна на свете, а ты ведь знаешь, я не смогу жить без тебя.
 Миссис Кэмптон обнимала дочь, прижимала ее к груди.
 — Ты права, дорогая, я эгоистка, но я так тоскую по твоему отцу, что жизнь для меня как бы кончилась, раз его больше нет рядом со мной.
 Но ради дочери миссис Кэмптон старалась держать себя в руках. Вечерами она обливалась слезами, пока не засыпала в одиночестве, а днем старалась улыбаться и интересоваться делами Илуки.
 Они совершали длинные прогулки, о многом говорили, но то главное, чем были заняты мысли миссис Кэмптон — ее покойный муж, — они старались не упоминать, чтобы не бередить сердце.
 Постепенно боль притупилась, сэр Джеймс заходил все чаще, и миссис Кэмптон перестала искать объяснения, почему она не может его принять.
 — Мама, будет совсем неплохо, если ты поговоришь с сэром Джеймсом. Приведи в порядок волосы и спустись вниз. Постарайся быть приятной.
 — Разве это необходимо, Илука?
 Мне не хочется. — И миссис Кэмптон умоляюще смотрела на дочь.
 — Он принес огромную корзину персиков и винограда, — отвечала Илука, — и если тебе совсем не хочется фруктов, то нам с Ханной они бы приятно разнообразили ежедневную манную кашу.
 Поскольку у миссис Кэмптон не было сил спорить, она подчинилась.
 Объяснить Мьюриэл, что у нее не было никакого желания устраивать ловушку для кого бы то ни было и искать замену мужу, было невозможно. Но сейчас мама счастлива со своим новым мужем, очень счастлива. И была бы еще более счастлива, если бы не Мьюриэл.
 «Да я уеду и погощу у самого дьявола, если это даст Мьюриэл шанс выйти замуж и исчезнуть отсюда!» — думала Илука.
 Хотя она прекрасно понимала: даже если им повезет и Мьюриэл обручится, в этом промежуточном состоянии она может пребывать очень и очень долго.
 И значит, все это время ей придется держаться в отдалении — пока кольцо не окажется на пальце Мьюриэл. Если, конечно, жених не передумает в самый последний момент.
 Илука никогда не пыталась привлечь внимание мужчин. Когда друзья отца, приезжая в замок, с удивлением смотрели на нее, еще девочку, с длинными, ниспадающими с плеч волосами, она слышала комплименты в свой адрес, которые они говорили матери.
 Но она заметила и другое: в то время как мужчины любого возраста смотрят на нее с особым блеском в глазах, женщины, наоборот, опускают взор, точно видеть ее есть нечто предосудительное.
 — Мне кажется, мама, я выгляжу несколько театрально, — сказала она однажды.
 Мать рассмеялась:
 — Чепуха! Ты все думаешь о смешных комплиментах отцовских друзей? О том, что тебе можно идти на сцену, ты так прелестно танцуешь… Знаешь, дорогая, рыжие волосы всегда выглядят немного театрально, но на самом деле у тебя вид настоящей леди, я бы даже сказала, что ты выглядишь очень аристократично.
 — Как моя прабабушка?
 — Совершенно верно. У нас есть ее миниатюра. А у твоего дедушки был ее портрет в полный рост,незнаю, что с ним случилось.
 — Никогда о нем не слышала. А где он висел?
 — В их доме. Когда твой отец уехал с полком, дедушка умер. Дом продали. И мы так никогда и не узнали, что случилось со всем имуществом.
 — Как жаль! — воскликнула Илука — Мне бы так хотелось посмотреть.
 — Я думаю, он не очень отличается от нашей миниатюры. Художник там как будто нарисован тебя.
 Портрет сильно выцвел, но сходство угадывалось. Илуке очень хотелось увидеть более четкое изображение прабабушки.
 Сейчас, в семнадцать, Илука расцвела, и мать, знакомая с нравами света, знала: ее красавица дочь способна потрясти общество.
 Ей часто говорили, как джентльмены Сент-Джеймса ценят прелестных женщин. Леди Армстронг была уверена: не найти красивее и необычнее девушки, чем ее дочь.
 Глядя на готовую к путешествию Илуку, одетую одновременно стильно, просто и элегантно — уж этого умения не купить ни за какие деньги! — она подумала: как ужасно отправлять девочку в тоскливый Бердфордшир.
 Она снова поцеловала ее и сказала:
 — Сразу же, как только можно будет вернуться, дам тебе знать. Будь осторожнее, моя радость.
 — Обещаю, мама.
 Илука одарила ее очаровательной улыбкой и побежала по ступенькам к ожидавшей ее карете.
 Увидев кучера в шляпе с кокардой и двух лошадей в серебристой сбруе, леди Армстронг в очередной раз пожалела, что муж не настолько великодушен, чтобы отправить Илуку в таком экипаже в Бердфордшир. Но они обе были ему благодарны за все, и глупо было обижаться на эту маленькую слабость мистера Армстронга.
 Не так уж у него много слабостей.
 Она вспомнила слова своего первого мужа, произнесенные им, по обыкновению, весело:
 — В каждом из нас есть что-то от скряги и от мота. К несчастью, что касается меня, баланс не слишком хорош — больше тянет в сторону мотовства.
 Она тогда рассмеялась:
 — Дорогой, я никогда не думала, что ты об этом жалеешь.
 — Я жалею лишь о времени, проведенном не с тобой, — ответил полковник. — Я сожалею о каждой минуте и о каждой секунде, когда мы врозь.
 Он поцеловал ее, и они больше никогда не касались этой темы.
 Карета увозила Илуку, леди Армстронг махала вслед рукой, пока экипаж не исчез из виду. Потом она взмолилась:
 — Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы Илука нашла такую любовь, какую ее отец подарил мне. И такую, как была у нас с ним.
 Молитва вырвалась из глубины сердца, и мать знала: ничего важнее она не может пожелать дочери. Истинная любовь все остальное в мире делает не столь существенным.




 Глава 2


 Дилижанс, в котором ехали Илука с Ханной, двигался медленно.
 Он был, как и следовало ожидать, очень старый и неудобный, такого не увидишь на главных дорогах, а только на проселке, где никто не летит на большой скорости и не важно, какие рессоры.
 Дилижанс курсировал по маршруту раз в день, он перевозил пассажиров из одной деревни в другую и делал остановки почти через каждую милю.
 Илука, всегда легко сходившаяся с людьми, болтала с толстыми женами фермеров, державшими на коленях корзинки с цыплятами, и их молодыми дочерьми, направлявшимися в близлежащие городки в поисках работы.
 Ханна всем своим поведением давала понять: она не одобряет столь непринужденное поведение Илуки — и сама, когда к ней обращались с вопросом, отвечала исключительно односложно, но девушка не обращала внимания на суровость старое служанки.
 Они остановились на ленч в сельской гостинице, окруженной, как обычно, зеленью, и с традиционным прудом для уток, лишенным в данный момент своих обитателей.
 К счастью, у хозяина хватило ума не готовить особых блюд для постояльцев, а угощать их домашней ветчиной и местным сыром, которые Илука поглощала с гораздо большим удовольствием, чем нечто претендующее на звание шедевра кулинарии, но дурно приготовленное.
 Она охотно запила еду стаканом, домашнего сидра, хотя Ханна настаивала на чае — в нем меньше микробов.
 Ханна, настроенная к действительности чрезмерно критически, на все лишь поджимала губы, и Илука с сожалением подумала: как было бы хорошо путешествовать с кем-то помоложе, чтоб можно было посмеяться, а лучше всего прокатиться с матерью — они всегда находили над чем похохотать.
 По прибытии в Стоун-Хаус, хозяйку которого ей ведено было называть тетей Агатой, Илука собиралась каждый день писать матери — чтобы получилось что-то вроде дневника. Может быть, удастся подметить что-нибудь смешное в этом скучном доме и заодно немного развлечься.
 Да, нелегко будет это вынести, подумала Илука, горько усмехнувшись. В проклятом каменном доме дни тянутся один за другим, монотонные и тоскливые, там никогда ничего не происходит.
 Следующая остановка была в Маркет-Таун. Там многие пассажиры покинули дилижанс и их место заняли новые.
 Двое из них показались на вид весьма любопытными личностями.
 Мужчина был уже в почтенном возрасте, но одет как-то странно — дешево или причина в другом? Илука сперва не могла понять, в чем дело.
 Он явно небогат, хотя одежда хорошо сшита, а пальто, перекинутое, через руку, — с бархатным воротником.
 Сперва она подумала: а почему он путешествует в дилижансе? Но потом увидела его хоть и начищенные до блеска, но сильно изношенные туфли, обтрепанные белые манжеты…
 Илука посмотрела на его спутницу и решила: скорее всего это актер и актриса.
 Женщина была маленькая, очень привлекательная, с темными волосами, сверкающими глазами, которые казались еще больше, чем были, из-за густой туши на ресницах, губы ее были ярко накрашены. По тому, как Ханна напряглась, отвернувшись к окну, Илука догадалась, что ее служанка решительно не одобряет новых пассажиров.
 Они с Ханной сидели по ходу движения, а мужчина и женщина оказались напротив.
 Когда после остановки дилижанс тронулся, актриса впервые подала голос:
 — Ну слава Богу, можно дать отдых ногам, я их сейчас подниму повыше.
 С этими словамиона поудобнее устроилась в углу и положила ноги на сиденье.
 Мужчина улыбнулся.
 — Я думаю, это мудро, — сказал он. — Тебе нельзя уставать перед танцем, хотя ночью, надеюсь, мы сможем отдохнуть.
 — Кстати, что это за место? — небрежно поинтересовалась женщина.
 — Надеюсь, оно не покажется тебе слишком неудобным, — слегка извиняющимся тоном проговорил мужчина. — Зато завтра мы попадем в по-настоящему роскошный дом. Поверь мне.
 По его взволнованному голосу Илука поняла: он с таким нетерпением ждет завтрашнего дня, будто тот сулит ему что-то особенное.
 Интересно, куда же они едут? Илуку так и подмывало спросить: имеют ли они отношение к сцене, или это ее домыслы?
 Потом предполагаемый актер впервые взглянул на Илуку, и она заметила удивление в его глазах.
 Так часто случалось с мужчинами, и она всегда робела от этих взглядов, поэтому девушка отвернулась к окну и принялась разглядывать пробегавшие мимо окон поля. Она чувствовала, пассажир все еще смотрит на нее, и очень скоро услышала его голос:
 — Извините меня, пожалуйста, мисс, но не позволите ли вы приоткрыть окно?
 Илука понимала: окно лишь повод заговорить с ней.
 Голос у него был низкий, мелодичный и удивительно хорошо поставленный.
 — Да, конечно, — ответила Илука. — Стало жарко, и было бы неплохо впустить немного свежего воздуха.
 — Спасибо.
 Он с трудом стал опускать окно, так и норовившее вылететь из старой рамы.
 Наконец его усилия увенчались успехом.
 — Надеюсь, сквозняка не будет, — заметила его спутница. — Мне бы не хотелось завтра утром встать с больным горлом.
 — Если тебе будет дуть, — сказал старый актер, — я, конечно, закрою окно.
 — О, пусть немного проветрится. Мужчина уселся на свое место, лицом к Илуке.
 — Мне кажется, дилижанс ползет, как черепаха, — улыбнулся он. — Мы ждали больше часа.
 — Лошади устали, — ответила Илука. — Они, бедняги, проделали длинный путь.
 — Мне их тоже жаль, — согласился актер, — но по крайней мере дилижанс не перегружен, хотя я думаю, он и сам по себе слишком тяжел для двух лошадей.
 Ханна беспокойно задвигалась, явно давая понять, что ее раздражает этот разговор с незнакомцем. По девушка не знала, как, не обидев, закончить беседу.
 И еще она подумала: как утомительно нелюбезное поведение Ханны! И назло чопорной служанке продолжила:
 — Я всегда огорчаюсь, когда в дилижансе слишком много народу и багажа. Жаль лошадей, которым все это приходится тащить. Я слышала, дилижансные лошади живут не больше трех лет.
 — Согласен с вами, мисс, — ответил актер. — Это безобразие. Кстати, в большинстве случаев обслуживание в дороге весьма прискорбно, а цена за поездку слишком высока.
 — Я тебе говорила, нам стоило поехать в почтовой карете, — раздраженно перебила его молодая женщина. — Я чувствую, как мои кости меняются местами, когда колеса этой развалины вращаются.
 Илука рассмеялась — женщина говорила очень забавно. И подумала: надо непременно написать матери про эту пару.
 Ханна наконец почувствовала непреодолимое желание вмешаться. Она заявила:
 — Нам еще очень долго ехать, мисс Илука, поэтому вам стоит закрыть глаза и отдохнуть. Иначе, когда мы доберемся до места, мы так устанем, что не заснем.
 Илука улыбнулась Ханне. Она прекрасно понимала: служанка пытается помешать ее беседе, но она не собиралась подчиниться, не узнав как можно больше о своем собеседнике.
 — А вы не скажете, сэр, куда едете?
 — Мы, мисс Гэнимед и я, едем к графу Лэвенхэму!
 Он произнес это имя очень торжественно.
 — Ага, если доедем, — вмешалась мисс Гэнимед. — В этой колымаге так трясет, что я наверняка развалюсь на кусочки. Я не то что танцевать, а ноги не смогу переставлять!
 — А вы танцуете? — возбужденно спросила Илука.
 — По-моему, вы и так поняли, но расскажи ей, д'Арси…
 — Разумеется, — с готовностью откликнулся мужчина. — Позвольте мне представиться, мисс. Меня зовут д'Арси Арчер, к вашим услугам. А леди рядом со мной — мисс Люсиль Гэнимед из королевского театра «Олимпик» в Лондоне.
 — Как интересно! — воскликнула Илука. — Я слышала о королевском театре. Я читала в газете, что там ставят пьесу «Мария, королева Шотландии», и мне очень хочется ее посмотреть.
 — Совершенно верно, мисс, — ответил мистер Арчер. — Вы отлично осведомлены.
 — Пьеса имела успех? — спросила Илука.
 Мистер Арчер театрально рассмеялся:
  — Одна из газет на прошлой неделе заявила, что Вич-стрит, где я находится театр «Олимпик», следует  я переименовать в Витч-стрит — заколдованная улица. Из-за чарующего  обаяния Вестрис и Фут.
 При этил словах он взглянул на нее — убедиться, понимает ли девушка, о чем речь, и на случай, если же нет, объяснил:
 — Мадам Вестрис, о которой вы наверняка слышали, — владелица театра «Олимпик», а мисс Фут — великая актриса, которая играет Марию Стюарт, шотландскую королеву.
 — Да, я слышала о мадам Вестрис, — ответила Илука.
 И, произнеся это имя, вспомнила, как ее мать в свое время была шокирована — в обществе прошел слух, что мадам Вестрис появлялась на сцене в мужских ролях и демонстрировала свои ноги.
 А как много писали газеты о мадам Вестрис в пьесе "Джованни в Лондоне»!
 Тогда актриса надела бриджи, и, хотя Илука была совсем маленькая, она не забыла возмущения матери: та говорила, что это неприлично, и сокрушалась, и удивлялась, что все стремятся посмотреть на это неприличие.
 А отец смеялся:
 — Моя дорогая, все ходят смотреть не пьесу, а чрезвычайно красивые ножки Люси Вестрис!
 — Тем более печально! — воскликнула миссис Кэмптон. — Но я уверена, когда театр полон таких зрителей, ни одна леди не может себе позволить побывать там.
 Отец снова рассмеялся, но Илуку заинтересовало: неужели женщина может публично показать ноги? После этого несколько лет подряд она читала все, что писали о мадам Вестрис, игравшей в «Опере нищих", "Дуэнье», «Артаксерксе», где главными героями спектакля снова были ее ноги.
 Илука не решалась говорить на эту тему с матерью, но через несколько лет она все-таки спросила у отца:
 — А ты сам виден мадам Вестрис о которой столько пишут, папа?
 — Она очень привлекательная женщина, — ответил отец, — но, нравится она мне или нет,все равно она для меня слишком дорогая.
 Он сказал это не подумав, но, увидев смущение на личике дочери, быстро добавил:
 — Забудь то, что я сказал. Твоей маме это бы не понравилось. Я имел в виду, что поклонники искусства мадам Вестрис в Сент-Джеймсе закидали ее очень дорогими подарками и цветами.
 И Илука продолжала выискивать в газетах все о мадам Вестрис.
 Три года назад она увидела рисунки, изображавшие ее в юбках выше колен в пьесе «Парижанин Джон». И в мужском костюме в «Капитане Макхите», где панталоны тесно облегали ее, и, кроме того, на ней были цилиндр и галстук.
 После смерти полковника, когда они с матерью переехали в большой удобный дом сэра Джеймса, Илука забыла и о мадам Вестрис, и о лондонских театрах, о которых она так часто говорила с отцом.
 И сейчас ей показалось очень интересным вернуться в беседе с попутчиками к той старой теме.
 Из любопытства она спросила:
 — А вы, мистер Арчер, тоже играете в театре «Олимпик»?
 — Увы, нет. Но мисс Гэнимед и я сейчас едем, чтобы дать частное представление для графа Лэвенхэма и его друзей. И я надеюсь, его светлость не будет разочарован. Произнося это, он посмотрел на мисс Гэнимед и добавил:
 — Я знаю, Люсиль, его светлость оценит, как ты дублируешь мадам Вестрис.
 — Я бы тоже хотела на это надеяться, — ответила мисс Гэнимед, — уж слишком длинный путь нам предстоит, чтобы нами еще и остались недовольны.
 Илука обратила внимание на хорошо поставленный голос мистера Арчера и совсем обыкновенный у мисс Гэнимед,
 Поскольку актрисе, видимо, хотелось отвлечь внимание партнера от Илуки, она проговорила;
 — Дует, ради Бога, закрой окно, или я завтра буду хрипеть и не смогу спеть ни одной ноты.
 — Да, конечно, сейчас же закрою, — поторопился мистер Арчер.
 Он подался вперед, поднял ремни, но оказалось, закрыть окно еще труднее, чем открыть.
 Взмокнув от тщетных попыток, он снял цилиндр, положил его рядом на сиденье и встал.
 Арчер сильно потянул кожаный ремень, тот выскользнул из его рук, и окно, вместо того чтобы закрыться, выпало и исчезло.
 — Ну видишь, что ты наделал! — воскликнула мисс Гэнимед.
 — Мне очень жаль, — пробормотал мистер Арчер, — но ремень сгнил… Как же теперь закрыть окно?
 Актер пытался вынуть стекло, но, пока он занимался этим, дилижанс повернул за угол и накренился так сильно, что мистер Арчер ухватился за раму обеими руками.
 Кучер, закричав, резко потянул за вожжи, и, дернувшись, дилижанс встал.
 Пассажиры подпрыгнули, мисс Гэнимед вскрикнула, а Ханна свысока посмотрела на нее и процедила сквозь зубы:
 — Безобразие. Что случилось?
 Снаружи доносились крики, никто не мог разобрать слов, но, поскольку стекла не было, мистер Арчер высунул руку и открыл дверь дилижанса.
 Посмотрев вперед, он воскликнул:
 — Выходите! Выходите скорее!
 Илука оказалась ближе всех, он взял ее за руку и вытащил наружу.
 Уже стоя на дороге и все еще не понимая, что стряслось, она увидела, как дилижанс, в котором они ехали, наклонился и стал падать.
 Кучер, кинув вожжи, спрыгнул на землю. И Илука в ужасе наблюдала, как дилижанс вместе с пассажирами сначала повалился на бок, а потом вообще исчез, будто его никогда и не существовало.
 Илука не могла поверить, что происходящее — не плод ее воображения, не страшный сон.
 Однако дилижанс действительно исчез, и девушка поняла: она, мистер Арчер и кучер стоят на дороге, которая буквально в двух шагах кончается обрывом.
 Она шагнула к его краю и увидела дилижанс: он перевернулся вверх колесами и лежал на глубине добрых двенадцати футов среди дорожного мусора, принесенного оползнем.
 Лошади опрокинулись на спину, их ноги болтались в воздухе. Животные ржали от ужаса. Охранник, с трудом выбравшись из дилижанса, пытался подняться на ноги и подойти к испуганным животным.
 Потом кучер стал спускаться вниз, а Илука все еще держалась за руку мистера Арчера.
 — Мы должны… помочь… им, — выдохнула она.
 — Погодите минутку, — сказал мистер Арчер, — я уверен, даже в этом безлюдном месте мы можем рассчитывать на помощь.
 С этими словами он огляделся и увидел двух мужчин, скорее всего работников с фермы, бежавших к ним.
 — Как могло… такое… случиться? — с трудом выговорила Илука. — Ведь если такое произошло на дороге… нас должны были предупредить… чтобы мы не ехали сюда…
 — Но обвал мог произойти только что, — ответил мистер Арчер.
 Илука вспомнила о Ханне, которая была сейчас там, в упавшем дилижансе, и ее сердце заколотилось: что она может сделать? Как помочь старой служанке?
 Девушка подошла к краю дороги:
 — Я думаю, мистер Арчер, нам лучше спуститься вниз.
 Но он удержал ее:
 — Осторожно, вряд ли мы одни вытащим женщин из дилижанса. Нужна помощь крепких мужчин.
 Кучер и охранник возились с лошадьми, настолько обезумевшими от страха, что к ним трудно было подступиться. А потом, как по волшебству, отовсюду стали сбегаться люди. Может, они работали на полях? Или прибежали из деревни, почувствовав, что на дороге разыгралась трагедия? Во всяком случае, мужчины уже поднимали дилижанс, пытались распрячь лошадей, снимали сундуки и узлы с крыши…
 — А ты присядь, дорогая, ты ничем не поможешь, — по-матерински успокаивала Илуку пожилая женщина, когда девушка попыталась спуститься к упавшему дилижансу.
 — Там моя горничная. Она внутри. Мне надо ей помочь.
  — Ну какой там от тебя толк? Ты лучше сядь. Я понимаю, бездельничать тяжело, но что могут женщины? Только путаться под ногами.
 Илука вынуждена была признать ее правоту, но то и дело вскакивала с сундука, чтобы рассмотреть происходящее внизу.
 Она видела, как трудно мужчинам поднимать дилижанс, глубоко увязший в грязи. Ей казалось, они работают недружно, вразнобой, дают друг другу бестолковые указания. Никто никого не слушает. Ее охватило отчаяние.
 Наконец после нескольких часов волнений, когда она ни о чем больше не могла думать, кроме как о Ханне и ее страданиях, подошел приходской священник:
 — Мне сказали, вы путешествуете с горничной, пожилой женщиной.
 — С ней все в порядке? — торопливо спросила Илука.
 — Мне очень жаль, но она мертва, — тихо сказал священник. — И другая леди, которая ехала в дилижансе, тоже.
 Илука сидела в обшарпанной гостиной дома священника рядом с мистером Арчером.
 Она пыталась осознать, что никогда больше не увидит бедняжку Ханну, никогда не услышит ее резких замечаний, которые в общем-то чаще развлекали ее, чем задевали. Просто такова была Ханна.
 Экономка священника дала ей и мистеру Арчеру по чашке крепкого чая с бутербродами, которые Илука жевала, не замечая вкуса.
 — Не могу поверить, — проговорила она.
 — Я тоже, — тихо признался старый актер.
 — Насколько я понимаю, вы спасли мне жизнь, вытащив из дилижанса, — сказана Илука. — Я очень… благодарна вам.
 — Лучше бы умер я, а не это бедное дитя, — пробормотал мистер Арчер. — Я старик, теперь потерявший свой последний шанс. Нет, она не должна была умереть!
 — А что за последний шанс? — спросила Илука.
 — Вряд ли вам будет интересно, — сказал мистер Арчер, — но мне в последнее время не везло.
 — Вам не давали ролей в театре?
 — Я обошел офисы всех театральных агентов в Лондоне, — горько признался Арчер. — Единственное, чем я зарабатывал, — пел и рассказывал анекдоты в тавернах. А тамошняя публика не слишком щедра.
 — Мне очень жаль, — тихо сказала Илука.
 А что она могла к этому добавить?
 — Так вот, вчера, как подарок судьбы, — продолжал он, — у меня появился шанс, который бывает раз в жизни!
 — Какой?
 — Я был в офисе одного агента, я почти на коленях умолял его найти мне работу. Пускай за несколько шиллингов, они спасли бы меня от голода. — Мистер Арчер помолчал, потом вздохнул и повторил: — Да, от голода. Возможно, это слово вас шокирует, но такое бывает.
 Он мне снова сказал, что ничего нет и моя физиономия ему уже осточертела, — признался Арчер, — когда вдруг слуга в ливрее принес ему письмо. Агент, его зовут Солли Джекобс, взял его и стал читать. Я ждал. «Можешь сообщить своему хозяину, — сказал он посыльному, — что мне некого послать к нему — в Лондоне полно работы».
 Илука с интересом слушала мистера Арчера, и ее внимание подбадривало его.
 — Я пребывал в отчаянном положении и поэтому не долго думая заявил: «Я поеду». Солли Джекобс рассмеялся: "О, ты поедешь? Да? Поедешь? По его светлость хочет чего-то новенького и свеженького, чем можно развлечь друзей». «А что именно хочет его светлость? — быстро спросил я, боясь, что фортуна сейчас отвернется от меня». Солли Джекобс взял письмо и кинул мне через стоп. «Сам погляди, — сказал он». Я взял записку, мои руки дрожали, у меня было чувство, что этот листок — мой выигрыш.
 — И что было в письме?
 — В нем говорилось, что граф Лэвенхэм просит прислать ему двух артистов высшего класса для представления в его доме в Хертфордшире завтра вечером. Он готов заплатить любую сумму в пределах разумного, если получит то, что ему понравится.
 Старый актер вьдержал паузу, точно желая увидеть, какое впечатление произвел на Илуку его рассказ, а потом, поскольку девушка тоже молчала, спросил:
 — Вы, должно быть, слышали о графе Лэвенхэме? Он любитель скачек, богат, как Крез, а красивые женщины вьются вокруг него, точно мотыльки вокруг пламени.
 — Нет, я никогда о нем не слышала… По крайней мере мне так кажется, — словно размышляя вслух, покачала головой Илука.
 — Тогда поверьте мне на слово: он из самых сливок общества, — сказал Арчер.
 — Ну а дальше? В процессе рассказа Арчер оживился:
 — Я сказал Солли Джекобсу: «Если его светлость хочет получить что-то изысканное, отменное, мы постараемся. Предоставь это мне». "О чем ты говоришь?» — спросил он. Я ему ответил, что знаю о чем. «Объясни», — попросил он. «Думаю, одна из ведущих актрис из „Олимпик Ревелз“ удовлетворит его светлость и его друзей». «Ну если ты намерен раздобыть мадам Вестрис, — усмехнулся Солли Джекобс, — не суетись. Она не станет уезжать из Лондона ради какого-то мужчины, даже если это и Лэвенхэм». «Я имею в виду не саму Вестрис, — ответил я. — А ее дублершу». Д'Арси Арчер рассмеялся. «О, вы бы видели лицо Солли Джекобса! „Ты уверен, что сможешь ее раздобыть?“ — спросил он. „Абсолютно, — ответил я. — Она играет небольшую роль в „Ревелз“ и дублирует мадам Вестрис. К тому же, так уж получилось, она моя родственница“. "Не могу поверить!» — заявил Солли Джекобс.
 — Ее зовут Люсиль Гэнимед, и за гроши она не сдвинется с места. Но я постараюсь ее уговорить».
 Я понимал, следя за лицом Джекобса, что он лишь наполовину верит мне. Но в то же время ему не хотелось отказывать графу. В результате он отослал посыльного, велев парню вернуться за ответом через два часа, а потом сказал: «У тебя есть два часа, чтобы все организовать». "Я успею. Но мне надо узнать, насколько готов расщедриться его светлость». «Это уж мое дело, — ответил Джекобс. — Но ни ты, ни девица не останетесь внакладе. Я дам вам полсотни фунтов. Ты заплатишь девушке, сколько она запросит. Остальное — мое». Арчер вздохнул: — Я понимал: остальное — кругленькая сумма, но я не собирался спорить. Я знал: участие Люсиль обойдется недешево, но знал и другое — сейчас она сильно нуждается. Она потеряла покровителя и должна согласиться на мое предложение.
 — Если она играет в «Олимпик», — сказала Илука, — как она могла уехать?
 — Очень просто. Сезон в «Олимпик» только что кончился. Он начался в январе и длился до апреля. Мадам Вестрис и вся труппа тоже отдыхают перед новым сезоном.
 — О, понятно! — воскликнула Илука. — Так что мисс Гэнимед была свободна.
 — Совершенно верно, — ответил актер. — И она просто подпрыгнула до потолка от возможности встретиться с графом. В Лондоне нет ни одной актрисы, которая не пыталась бы привлечь его внимание, когда он сидит в своей ложе в театре. — И мистер Арчер захихикал. — Большинство из них готовы умолять на коленях, чтобы он пригласил их на ужин. Но одна из них как-то призналась мне: «Меня скорее пригласят на вечеринку на Луну, чем граф Лэвенхэм — на ужин». Да, он слишком привередлив.
 — Он занимает более важное положение, чем другие джентльмены? — поинтересовалась Илука.
 — Да. И вы сами почувствуете это, если хоть раз увидите его, — ответил Арчер. — Заносчивый, аристократ до мозга костей. И ни на секунду не даст вам забыть об этом. Все, к чему он прикасается, превращается в золото. Его лошади почти всегда первые на финише, игроки бледнеют, когда видят, как он приближается к игорному столу. И нет ни одной красивой женщины, которая бы не упала в его объятия, как спелый персик.
 Это звучало так забавно, что Илука рассмеялась.
 — Хорошо вам смеяться, — заметил мистер Арчер, и нотки отчаяния снова появились в его голосе. — Но теперь вы понимаете — без мисс Гэнимед мне незачем ехать в дом графа. Я вернусь в Лондон, расскажу Солли Джекобсу, что я все провалил, и, можете не сомневаться, он захочет получить обратно то, что осталось от его полусотни фунтов.
 — По вы же не виноваты, что дилижанс свалился с обрыва!
 — Объясните это Солли. Он должен получить свой кусок; а я обязан ему его дать. — Старый актер вдруг откинулся на стуле и прикрыл глаза руками. — Какой смысл продолжать? Я стар, и чем скорее сойду в могилу, тем лучше.
 Он говорил с театральным пафосом, но Илука понимала, что это чистая правда. Это действительно был его последний шанс.
 Если бы столь сиятельная особа, как граф, осталась довольна представлением, мистер Арчер мог бы рассчитывать на другие аналогичные предложения. Но он, как сказал бы ее отец, потерпел фиаско.
 Бедняга, подумала она. Для мистера Арчера смерть маленькой актрисы такая же тяжелая потеря, как для нее утрата Ханны.
 А как расстроится ее мать! Сама Илука не могла бы утверждать, будто Ханна была ею горячо любима, но она — часть ее детства, и, конечно, ее будет не хватать, особенно в Стоун-Хаусе.
 Ханна исполняла роль буфера между ней и миссис Адольфус. Теперь Илука окажется там в одиночестве и ей придется изо всех сил сжимать зубы, чтобы не отвечать на злобные выпады миссис Адольфус, которая будет с утра до вечера поносить ее мать.
 Она глубоко вздохнула и подумала: когда священник вернется, надо спросить о следующем дилижансе, придется ехать дальше, ничегонеподелаешь.
 Будто в ответ на ее мысли, священник тут же появился на пороге.
 Глядя на Илуку, он тихо сказал:
 — Мисс Кэмптон, я все подготовил для завтрашних похорон вашей горничной и юной леди. Наш местный столяр делает гробы. Если вам нужно продолжить путешествие, то вас здесь больше ничто не держит.
 — Конечно… — ответила Илука. — Большое спасибо за все, что вам пришлось сделать. — Она помолчала и спросила: — А где-нибудь в деревне я могу переночевать?
 — Бы можете остаться здесь, — ответил священник. — Я буду рад принять вас в своем доме. Я велел экономке приготовить одну комнату вам, а другую — мистеру Арчеру.
 — Вы очень добры, сэр, — поблагодарил старый актер.
 — Боюсь, мой дом покажется вам не слишком роскошным, — улыбнулся священник, — но в комнатах чисто. Сомневаюсь, чтобы вам могли предоставить такие же в гостинице «Грин мэн».
 — Я вам очень благодарна. Сказав это, Илука подумала: мать пришла бы в ужас, если бы она одна, без Ханны, остановилась в гостинице, какой бы маленькой она ни была.
 — А во сколько завтра будет дилижанс? — спросил д'Арси Арчер. — Я имею в виду, в обратную сторону, в Лондон.
 — Надо выяснить, — сказал священник. — Кажется, на кухне есть знающий человек.
 Священник вышел, Илука вздохнула:
 — Мне очень жаль вас, мистер Арчер. Я бы хотела вам как-то помочь.
 — Да, я бы тоже хотел, — горько усмехнулся он.
 Потом, как если бы она вдруг подала ему идею, он взглянул на нее, казалось, впервые обратив внимание на красивое лицо, изящную фигуру и маленькие ножки, видневшиеся из-под дорожного платья.
 Он выпрямился на стуле, потом подался вперед.
 — Скажите мне, мисс Кэмптон, вы поете? — спросил он.
 — Дома — да, я всегда напеваю, — сказала Илука. — Я часто пою под мамин аккомпанемент песню, которая в свое время принесла известность мацам Вестрис. Песня баварской девушки «Принеси мою метлу».
 Д'Арси Арчер шумно втянул воздух и сцепил пальцы, как бы сдерживая себя от неосторожных движений. Он сказал:
 — Я убежден, почти убежден, что вы умеете танцевать.
 Илука улыбнулась, ее глаза засияли.
 — Это то, что мне говорят очень часто. И было бы неправдой сказать "нет». В общем-то я люблю танцевать.
 Пауза. Затем д'Арси Арчер проговорил напряженным, взволнованным голосом:
 — Вы знаете, о чем я вас прошу… нет, не прошу — я вас умоляю, заклинаю?
 Илука удивленно посмотрела на него:
 — О чем?
 — Я прошу вас спасти меня. Дать мне шанс, который я только что потерял, его отняла или сама судьба или дьявольские козни.
 — Я… Я не… понимаю.
 — Да все очень просто! — воскликнул д'Арси Арчер. — Не сможете ли вы по доброте души спасти бедного старика от голода?
 — Вы просите меня… чтобы я… дала вам денег? — неуверенно предположила Илука.
 Она была смущена, но после того, что мистер Арчер ей рассказал, она сама думала, как бы, не обидев, предложить ему пять фунтов, что у нее были на дорожные расходы.
 — Вопрос не в деньгах. Я хочу, чтобы вы заняли место Люсиль, — заторопился объяснить старый актер. — Если вы это сделаете, мисс Кэмптон, вы на самом деле спасете мне жизнь.
 Илуке показалось, что она ослышалась. Когда он ее спрашивал, может ли она петь и танцевать, она приняла это за обычное любопытство. Ей и в голову не могло прийти, что старый актер станет умолять ее занять место погибшей актрисы и поехать вместе с ним к графу.
 Но эти слова прозвучали.
 Первым порывом было сказать: об этом не может быть и речи! Но какой-то коварный голос прошептал: а почему бы нет?
 Без сомнения, она бы сделала доброе дело, ведь она совершенно уверена: все, рассказанное мистером Арчером, чистая правда, и его отчаяние от потери Люсиль не напускное.
 Потом Илука подумала о матери. Ее мать была бы потрясена, услышав такое предложение.
 Затем Илуке представился отвратительный дом, ожидавший ее в Бердфордшире.
 В ушах зазвучал скрипучий голос миссис Адольфус, возникла перспектива западни, отвратительной тюрьмы на несколько недель, а может, и месяцев, в том случае если Мьюриэл не сразу повезет и лорд Дэнтон не пообещает жениться на ней.
 И снова девушка поняла, как тоскливо и одиноко будет ей без Ханны.
 По крайней мере преданная старуха горничная как-то защищала бы ее от нападок суровой миссис Адольфус.
 «Если я сделаю то, о чем просит мистер Арчер, — подумала она, — то мое пребывание в Стоун-Хаусе сократится хотя бы на день. Даже если я поеду к тете Элис, я не смогу там остаться надолго, а потом снова этот проклятый каменный дом».
 Все это молнией пронеслось в голове Илуки, будущее не супило никакого просвета.
 «Я не могу ехать туда без Ханны», — в отчаянии думала она.
 А в это время д'Арси смотрел на нее с мольбой, сцепив пальцы, и глаза его были как. у спаниеля, взирающего на хозяина.
 — Может быть, я несколько преувеличила свои таланты, — нерешительно начала Илука. — Я уверена… я не настолько профессионально… пою и танцую, как вы думаете.
 — Я буду откровенен с вами: хотя Люсиль неплохо танцевала и пела весьма приятным контральто — иначе она не могла бы дублировать мадам Вестрис, — ей не хватало индивидуальности. И уж конечно, она была не такая красивая, как вы. — Он помолчал, потом страстно добавил: — Я не пытаюсь вам льстить, мисс Кэмптон, я просто говорю чистую правду: вы самая красивая девушка, которую я когда-нибудь видел в жизни.
 — Спасибо, — сказала Илука. — Я действительно хочу вам помочь, мистер Арчер, но поймите: я в роли актрисы, да еще в частном доме, — моя мать будет в ужасе!
 — Я думаю, все матери и аристократки относятся к сцене подозрительно, — заметил Арчер, — но обещаю вам, мисс Кэмптон, я прослежу, чтобы с вами обращались с должным уважением. — Он помолчал и потом продолжил: — Я знаю, в данный момент граф интересуется одной талантливой молодой актрисой. Он также с легкостью может заполучить любую красавицу, которая окажется в районе улицы Сент-Джеймс.
 — Зачем вы это говорите, мистер Арчер? Меня это совершенно не интересует!
 — Я пытаюсь убедить вас, мисс Кэмптон, что, если вы поедете со мной, ваша репутация ни в коей мере не пострадает. Его светлость и его друзья, несомненно, отнесутся к вам с должным почтением. Мне всегда говорили, что граф очень тщательно отбирает друзей.
 — У вас собрана о нем довольно обширная информация, — заметила Илука.
 Д'Арси Арчер рассмеялся:
 — Ну, я в основном полагаюсь на слухи, болтовню в костюмерных, разговоры любителей скачек. А граф — известный лошадник.
 — Я уверена, что должна была слышать о графе в связи со скачками, — задумчиво сказала Илука. — Мой отец уделял им много времени, но я не припомню, чтобы граф выиграл в Эскоте дерби или Золотой кубок.
 — Именно он выиграл дерби три года назад, — возразил мистер Арчер. — Правда, под именем Хэмптон.
 — А, ну конечно! — воскликнула Илука. — Тогда я знаю, о ком вы говорите. Первой пришла его лошадь по кличке Аполло, мой отец сказал тогда,что лучше коня он не видел в своей жизни.
 — Я уверен, графу понравится, если вы упомянете об этом, — заметил старый актер.
 Илука испуганно посмотрена на него:
 — Я еще не сказала, что согласна на ваше странное и в общем-то абсурдное предложение.
 — Но, конечно же. Вы согласитесь, обещайте мне, что согласитесь. Как мне еще объяснить вам, мисс Кэмптон, что это для меня значит? Если вы верите в возможность вымолить хоть что-то у Бога, я могу встать на колени и помолиться, чтобы вы явились для меня доброй самаритянкой и спасли.
 Илука поднялась:
 — Вы ставите меня в трудное положение, мистер Арчер. Я должна бы вам отказать.
 — Если бы мы всегда делали только то, что должны, мир стал бы ужасно скучным, — заметил комедиант. — Плывите по воле волн, мисс Кэмптон. Потом будет о чем вспомнить. И хотя приключение немного детское, оно по крайней мере требует решительности и, уж конечно, сочтется благородным христианским делом.
 Илука подошла к окну и взглянула на неухоженный, заброшенный сад. Тени стали длиннее, солнце садилось за далекий горизонт.
 Но видела она сейчас однообразные бесконечные поля Бердфордшира, простирающиеся до самого горизонта, и слышала голос миссис Адольфус, ее слова, острые и больно ранящие, как игла.
 Приключение! Что-то волнующее, новое… А кроме того, можно помочь человеку, выручить из беды, в которую он попал не по своей вине…
 Ну как она может отказать? Разве она может оказаться столь бессердечной, чтобы дать ему несколько фунтов и навсегда выбросить из головы?
 Илука отвернулась от окна.
 — Я согласна, мистер Арчер, — тихо выдохнула она.




 Глава 3


 Ехать в почтовой карете, которую д'Арси Арчер раздобыл с большим трудом, было гораздо быстрее и удобнее.
 Они пропустили дилижанс, поскольку он проходил через деревню рано утром, и тогда они не смогли бы присутствовать на похоронах Ханны и Люсиль Гэнимед.
 Когда они стояли у открытых могил в маленьком церковном дворе, где большинству надгробий было несколько сотен лет, у Илуки возникло чувство, что все происходящее — сон.
 Казалось, такого не может быть: еще совсем недавно она выехала из дома вместе с Ханной, а теперь из-за простой случайности, из-за места, на котором она оказалась в дилижансе, старушка мертва.
 «Если бы я сидела на ее месте, — думала Илука, — то лежала бы сейчас в гробу, а Ханна бы меня оплакивала».
 Иногда случившееся можно объяснить лишь перстом судьбы или какой-то сверхъестественной силой, не поддающейся человеческому пониманию. Никакого иного разумного объяснения найти просто невозможно.
 Но какова бы ни была причина смерти Ханны, Илука страстно молилась за упокой ее души, за то, чтобы она обрела счастье на небесах.
 Мистер Арчер, стоявший рядом, казался очень печальным и старым.
 Со смертью молодой актрисы, вывезенной им из Лондона, Он, похоже было, потерял не только надежды на будущее, но и остатки собственной молодости.
 Когда печальная церемония подошла к концу, Илука поблагодарила священника за участие и гостеприимство и дала хорошие чаевые его экономке. Наконец-то они могли уехать!
 Илуке хотелось поскорее оставить позади этот эпизод своей жизни, забыть о нем, особенно то ужасное мгновение, когда дилижанс перевернулся и полетел с обрыва.
 От священника она узнала: одна лошадь переломала все ноги, и ее вынуждены были забить, а другая обезумела от испуга.
 Девушка была совершенно уверена, что хозяева дилижанса, немного подлатаю, постараются вернуть колымагу на проселок. И еще многим пассажирам предстоит, рискуя жизнью, трястись в этой несчастной повозке.
 Спустившись к завтраку, д'Арси Арчер сказал Илуке, что послал в ближайшую гостиницу узнать насчет почтовой кареты.
 — Время нас, конечно, поджимает, но у меня язык не повернулся предложить вам снова сесть в дилижанс.
 — Да, должна сознаться, это было бы тяжело, — ответила Илука.
 — И еще, — смущенно продолжал он, — я подумал, мисс Кэмптон, поскольку вы не бедная актриса и не живете на свои заработки, может быть, вы не попросите такого большого вознаграждения, как Люсиль? Илука растерялась и не знала, что ответить. По потом сказала:
 — Я надеюсь, вы поймете меня, мистер Арчер, правильно: я делаю это, чтобы помочь вам, и ни в коем случае не приму плату за то, что, по вашим словам, является актом милосердия.
 По улыбке, коснувшейся губ мистера Арчера, она поняла: именно на такой ответ он и рассчитывал. И остался им очень доволен.
 — Я могу лишь надеяться, — продолжала Илука, — что, если наше представление окажется удачным, его светлость и его друзья предложат вам повеселить их и на других вечеринках, а мисс Гэнимед вы сумеете заменить достойной актрисой.
 — Может быть, когда-нибудь я смогу отблагодарить вас за вашу доброту, но сейчас мне трудно найти слова, чтобы выразить переполняющие меня чувства.
 — Тогда, пожалуйста, не говорите ничего, — попросила Илука.
 Как только они уселись в почтовой карете и она тронулась, в д'Арси
 Арчере проснулся профессионал. Он стал объяснять, что именно от нее требуется.
 — Обычно в таких случаях, — сказал он, — актеры выступают в столовой, пока джентльмены пьют портвейн.
 Илука удивилась:
 — Я думала, такие богатые люди, как граф Лэвенхэм, могут позволить себе иметь частный театр. Или музыкальную комнату для подобных представлений.
 —Я уверен, у его светлости есть и то и другое, — ответил мистер Арчер. — Но эта вечеринка неофициальная, по сути, это роскошный аристократический вариант таверны, где в последнее время я давал свои представления.
 Похоже, это был не самый приятный опыт, и Илука поторопилась перевести разговор на другое — спросила о предстоящей программе.
 — Сначала я сыграю немного серьезной музыки… — начал он.
 — О, так вы еще и пианист, мистер Арчер! — перебила его Илука.
 — Да, я начинал пианистом в оркестре итальянской оперы, — при знался он, — но вскоре мне захотелось полнее выразить себя. И я пошел своим собственным путем.
 — И что вы стали делать?
 — Я играл в пьесах Шекспира. Путешествовал. Пел и танцевал, время от времени аккомпанировал замечательным певцам.
 — Должно быть, это было очень интересно! — воскликнула Илука.
 — Да, но теперь я стар, а старики никому не нужны…
 Он говорил так печально, что ей снова стало очень его жаль.
 Потом, как будто чтобы не нагонять на нее тоску, он стал рассказывать, что и как предстоит делать.
 — Мне надо их рассмешить, — сказал мистер Арчер, — шутками и песнями под аккомпанемент фортепиано, но вам мою программу лучше не слушать.
 Илука удивилась. Мистер Арчер объяснил:
 — Это мужская вечеринка, мисс Кэмптон, и я не думаю, что там будут присутствовать какие-то дамы.
 Илука почувствовала в его голосе некоторое сомнение.
 Она не поняла, кого д'Арси Арчер подразумевал под словом «дамы», но старый актер понимай, что некоторые представительницы слабого пола, которых принято приглашать на подобные сборища, наверняка шокировали бы любую молодую девушку вроде Илуки.
 Потом он убедил себя, что напрасно волнуется.
 — Мы едем, — сказал он громко, — в дом семейства Хэмптон, в поместье графа.
 Говоря это, Арчер надеялся, что, чем бы граф ни занимался в Лондоне, он не введет в свое родовое поместье особ сомнительного свойства и репутации.
 Он умолк, и Илука спросила;
 — А когда вы кончите петь, что будет потом?
 — Потом я объявлю вас — молодую и талантливую актрису, вы выйдете и споете песню.
 — Какую?
 — Это мы решим на репетиции, которую устроим сразу, как только приедем. — Арчер помолчал и добавил: — Вы мне говорили, что знаете песню «Принеси мою метлу», которую мадам Вестрис исполняет столь блистательно, но я не уверен, что это ваш стиль. Скажите, какие песни вы знаете еще?
 — Я как раз вчера ночью думала об этом. Я знаю «Горянку», «Весенний месяц май» и балладу из «Оперы нищих».
 — Ну, значит, у нас хороший выбор, — улыбнулся мистер Арчер. — Мы выберем ту, которая у вас получится лучше всего.
 — Спасибо, — поблагодарила Илука.
 — После этого вы станцуете. А под какую музыку вы хотите танцевать? Я не видел вас в танце, но уверен, вы очень легки и грациозны.
 — Надеюсь, — ответила Илука. — По вы отдаете себе отчет, что у меня нет профессиональных навыков?
 — Это не важно.
 — Если выбор за мной, — начала Илука, — я бы хотела танцевать под цыганскую музыку. В моих венах течет венгерская кровь, и от звуков скрипки мои ноги сами начинают двигаться.
 Она заметила радость на лице мистера Арчера.
 Пока они ехали, он напел несколько мелодий, и Илука не сомневалась — они вдохновят ее и у нее получится, не зря же отец всегда ее хвалил.
 По дороге, пока останавливались, чтобы поменять лошадей, они зашли в гостиницу и выпили сидра. Затем поехали дальше.
 — С такой скоростью мы уже в четыре часа дня будем на месте, — сообщил мистер Арчер. — Надеюсь, мисс Кэмптон, вы не слишком устанете и мы сможем послушать ваши песни и выбрать музыку для танцев.
 — Я не устала, — ответила Илука, — хотя вчера долго не могла заснуть, думая о бедной Ханне.
 — Постарайтесь забыть об этом поистине ужасном происшествии, — посоветовал Арчер, — с вами больше такого не случится.
 — Надеюсь.
 Всю дорогу ее мучило чувство вины, и не столько из-за Ханны, сколько из-за своего легкомыслия: одна с незнакомцем в какой-то частный дом…
 По разве лучше было бы сейчас трястись одной в дилижансе, направляясь к тете Агате, в ее ужасный дом в Бердфордшире? Нет и еще раз нет!
 «По крайней мере, — утешала она себя, — будет о чем вспомнить, когда придется томиться в Стоун-Хаусе. И это меня развлечет».
 Если бы миссис Адопьфус узнала, ее бы хватил удар.
 «Только папа меня бы понял», — подумала себя Илука.
 Однако девушка прекрасно понимала: она просто ищет для себя оправдание.
 Илука взглянула на мистера Арчера и увидела: он действительно очень старый. И если бы он не улыбался и не заставлял себя быть оживленным, его лицо походило бы на маску.
 Конечно, ему трудно надеяться получить роль.
 По крайней мере с деньгами, которые он сейчас заработает, какое-то время он сможет прожить безбедно. А вот если бы она отказалась помочь старику, то упрекала бы себя всю жизнь.
 Еще раньше, чем рассчитывал мистер Арчер, они подъехали к высоким каменным воротам, над которыми красовался герб. Илука почувствовала волнение.
 В конце длинной аллеи, окаймленной вековыми дубами, стояло величественное здание, построенное, как она поняла, в раннем георгианском стиле. Крылья, расходившиеся от широкого фасада, тонули в зелени. Какой прекрасный дом!
 Илука увидела, что мистер Арчер тоже залюбовался зрелищем, но оба молчали, пока почтовая карета не пересекла мост, перекинутый в самом узком месте через большое озеро. По его глади величественно скользили белые и черные лебеди, гордо изогнув шеи и покачиваясь на серебре воды.
 Мистер Арчер заплатил за проезд и поднимался по ступенькам с вальяжностью солидного джентльмена.
 Пока они поднимались, лакеи в зеленых и желтых ливреях — наверняка это жокейские цвета графа, догадалась Илука, — поспешили вниз по ступенькам навстречу, чтобы внести багаж.
 Дворецкий приветствовал их, но не так уважительно, как если бы Илука появилась здесь в качестве той, кем являлась на самом деле.
 — Я думаю, сэр, — сказал он д'Арси Арчеру, — вы артисты. Ваши спальни готовы, и, согласно указаниям его светлости, они расположены рядом с гостиной, где есть пианино, которое, как думает его светлость, может вам понадобиться.
 — Чрезвычайно заботливо с его стороны, — ответил мистер Арчер. — А его светлость дома?
 — Нет, сэр, — покачал головой дворецкий. — Его светлость и гости на скачках.
 Их повели наверх, в дальний конец коридора, где располагались две спальни и гостиная с пианино.
 Инструмент выглядел здесь несколько неуместно, и Илука не сомневалась, что его принесли сюда специально для артистов. Она подумала, что действительно очень мило со стороны графа было побеспокоиться о них. Потом Илука вспомнила слова мистера Арчера о внимании графа к какой-то очень талантливой актрисе и решила: скорее всегоотнее он и знает о жизни артистов.
 Багаж перенесли наверх, и тут же появились две горничные, чтобы распаковать его.
 Она везла очень много вещей с собой в Бердфордшир, полагая, что хотя бы наряды развеют ее тоску и, если она будет хорошо выглядеть, жизнь станет хоть чуточку приятней. Илука велела достать только те вещи, которые понадобятся на ночь.
 Потом она озадаченно посмотрела на сундук, старый и потертый, стоявший рядом с ее блестящими модными сундуками. Это не ее. Нет.
 Илука собралась уже попросить перенести его к мистеру Арчеру, когда поняла: наверное, он принадлежал Люсиль Гэнимед. Потом вдруг подумала: если актриса была дублершей мадам Вестрис и пела песни, благодаря которым та обрела известность, без сомнения, у нее в сундуке мужское платье. Ее внезапно осенило: мистер Арчер надеется, что и она наденет такое!
 Но Илука успокоила себя — нет, ничего подобного, она зря тревожится.
 Однако от присутствия в ее комнате сундука Люсиль Гэнимед она чувствовала себя неловко и неуютно. Во-первых, потому что он принадлежал умершей женщине, во-вторых — в нем, несомненно, лежала одежда, считавшаяся нескромной и неприличной. Указав на сундук горничной, Илука сказала:
 — Здесь находятся вещи, которые, так уж вышло, мне не понадобятся во время выступления. Будьте добры, уберите его отсюда и поставьте где-нибудь в гостиной до нашего отъезда.
 — Хорошо, мисс, — ответила горничная.
 Горничные распаковали вещи и с любопытством уставились на нее как на нечто необыкновенное.
 Это позабавило Илуку. Она сменила дорожное платье на простое, но дорогое, одно из тех, что мать купила ей в Лондоне, и вышла в гостиную. Мистер Арчер уже сидел за пианино.
 Продолжая играть ине оборачиваясь, он сказал:
 — Такая музыка вам нравится? Его пальцы бегали по клавишам, он наигрывал мелодию, которая сразу вызвала в ее воображении цыганских музыкантов в яркой одежде, разукрашенные кибитки, резвых лошадей. Она с удовольствием слушала игру Арчера, пока он не повернулся и не сказал:
 — Я жду вашего приговора, мисс Кэмптон.
 — Превосходно, — ответила Илука. — По, если можно, я бы не хотела сейчас репетировать танец. Я люблю спонтанность, движения возникают сами собой, их диктует музыка.
 — Это свидетельствует об истинном профессионализме! — воскликнул он. — Но все-таки, я думаю, если мне придется аккомпанировать вашему пению, надо порепетировать.
 — Да, конечно, — согласилась Илука.
 Однако их прервали два лакея, принесших поднос с аппетитными и тонкими, как бумага, сандвичами и горкой пирожных, которые после примитивного ленча в деревне вызвали у Илуки страстное желание съесть их немедленно.
 Она заметила, что мистер Арчер ел жадно, точно боялся, что еда вот-вот исчезнет.
 Старик, видно, частенько оказывался на грани голода и боялся, что подобное может снова приключиться. «Если у меня будет возможность, — подумала девушка, — я попрошу графа порекомендовать мистера Арчера друзьям. И может, хоть какое-то время ему не придется голодать, и он перестанет опасаться за завтрашний день».
 После чая они попробовали исполнить две-три песни, а потом д'Арси Арчер признался — он предпочел бы. чтобы она спела «Горянку», после чего они пошли отдохнуть.
 — Я хочу, чтобы вы выступили вечером как можно лучше, — сказал он. — И выглядели как Персефона, спускающаяся в подземное царство теней.
 Илука рассмеялась:
 — Но это будет вряд ли вежливо по отношению к нашему хозяину. И уж во всяком случае, этот потрясающе красивый дом меньше всего похож на Гадес.
 Она говорила весело и не заметила недоброго предчувствия, мелькнувшего в глазах д'Арси Арчера, он как будто боялся за нее, но изо всех сил скрывал свои опасения.
 Илука уже лежала в постели и почти спала, когда из гостиной до несся властный голос, обращенный к мистеру Арчеру.
 Этот голос ворвался в ее мысли, нарушил их ход, и ей показалось, что все происходит во сне.
 Но голос существовал в реальности, и девушка заволновалась, догадавшись: вернулся хозяин, граф, и дает указания мистеру Арчеру относительно их выступления…
 Илука слушала и думала: голос именно такой, какой должен быть графа Лэвенхэма, — властный, чет кий, холодный, без сомнения, снисходительный. Именно так обращаются к человеку, стоящему на много ступенек ниже.
 Наверное, богатство, успехи на скачках, внимание красивых женщин сделали его ужасно самодовольным.
 Илука почувствовала непреодолимую враждебность к графу, хотя никогда прежде не видела этого человека.
 Как будто и впрямь она бедная актриса, стремящаяся сделать карьеру и жаждущая заполучить покровителя. И будто она, как и мистер Арчер, молится, чтобы граф одобрил их выступление, ибо это способно изменить ее будущее.
 После смерти отца Илука познала бедность, безденежье и понимала любого, оказавшегося в подобном положении.
 Она слышала голос мистера Арчера, но не могла разобрать слов. Однако интонации выдавали робость и смирение.
 Казалось, старый актер едва не падает на колени перед графом.
 «Как нехорошо, когда один человек имеет так много, а другие — так мало, — думала девушка. — И вряд ли граф способен испытывать сочувствие к неудачникам".
 Илука снова повторила себе, что должна сделать все возможное и заставить графа помочь мистеру Арчеру. Она размышляла: удастся ли ей поговорить с ним наедине?
 По ничего удивительного, если они закончат выступление, выйдут из столовой, а утром их отошлют из имения, как ненужный багаж, и забудут навсегда.
 В соседней комнате стало тихо, значит, граф ушел, догадалась Илука.
 Конечно, он отдан приказания, и теперь им остается только беспрекословно выполнять их.
 Усталость сморила ее, и она мгновенно заснула.
 Стоя за занавесом, отделявшим помост на котором они должны были выступать, от большого зала столовой, Илука слышала голоса и смех гостей графа.
 Она ощущала, как сильно нервничает мистер Арчер, и, улыбнувшись, подумала: они словно поменялись ролями — он ведет себя как любитель, а она как профессионал.
 За себя Илука не боялась. Если даже ее танцы и песни не понравятся гостям, так что же? Какое ей дело до мнения графа? Мистер Арчер пострадает. Не она.
 Но ради старика Илуке ужасно хотелось выступить хорошо. А кроме того, ей не нравилась самонадеянность хозяина, и было бы неплохо попробовать чуть-чуть поставить его на место.
 Хотя по отношению к ним он вел себя безупречно.
 Конечно, Илука понимала, что комнаты, выделенные им, не самые лучшие в доме, но достаточно удобные. Позаботился он и об инструменте — специально доставил замечательное пианино. Еда подавалась им в гостиную одновременно с графом и гостями. Притом совершенно великолепная. Вино из очень красивой бутылки чрезвычайно понравилось мистеру Арчеру, правда, Илука предпочла лимонад.
 По все восставало в ней от того, что граф воспринимал ее как человека другого круга, стоящего на более низкой ступеньке в обществе. Она здесь лишь для того, чтобы развлекать других. Илука к подобному не привыкла.
 С улыбкой она говорила себе: это полезный опыт, который не следует забывать.
 Нет, ей не в чем упрекнуть графа, как бы она ни старалась.
 Да, конечно, ее коробило от тона, каким граф говорил с мистером Арчером. От того, что им подали ужин отдельно, от горящих любопытством глаз лакеев и горничных, смотревших на них с интересом, но без уважения.
 Но дом был великолепен… Когда они шли по его коридорам и лестницам в столовую, Илука заметила огромный салон, освещенный хрустальными люстрами, с коллекцией, картин и замечательной мебелью.
 Сейчас, исподтишка выглядывая за занавес и рассматривая столовую, она еще раз подумала: граф уж слишком богат.
 И во всемего облике сквозило, это богатство. Илука сразу догадалась: мужчина на стуле с высокой спинкой не кто иной, как граф. Такого она и ожидала увидеть. Он сидел в конце длинного стола в стиле Георга IV, полированного, без скатерти, с орнаментом из серебра и золота — совершенно потрясающего стола!
 Друзья, которых он пригласил развлечься, а их было человек двадцать или больше, все были мужского пола. Они громко смеялись и, похоже, безудержно наслаждались вечером, как и подобает после удачного дня на скачках.
 Но хозяин дома, подумала Илука, по контрасту с остальными кажется надменным и скучающим.
 Он оказался красивее, чем она ожидала, — строгие, классические черты лица, высокий лоб, зачесанные назад волосы. В вечернем костюме. с высоким галстуком вокруг стройной шеи, граф был просто неотразим.
 Он сидел отрешенный, словно божество на недоступной вершине,накоторую сам себя вознес, и не собирался спуститься вниз и смешаться с остальными.
 «Граф слишком горд, он просто раздувается от собственной важности», — решила Илука.
 Она перестала подсматривать из-за занавеса, чтобы хозяин не почувствовал, что за ним кто-то наблюдает.
 Помост, на котором они должны были выступать, располагался между двумя колоннами.
 Вероятно, он использовался в подобных случаях и раньше. На нем вполне, например, мог разместиться небольшой оркестрик, если б граф захотел развлечь гостей музыкой.
 Пианино, как с удовлетворением отметил мистер Арчер, было великолепным инструментом, несколько ламп по краю помоста изображали свет рампы.
 Подумав, что надеть, Илука остановилась на одном из самых лучших платьев, которое мать купила ей для балов.
 Оно было не белым, что соответствовало бы ее положению дебютантки, а бледно-зеленым, с очень пышной юбкой, подчеркивающей топкую талию, с пышными рукавами из той же ткани. Нежный зеленый цвет красиво оттенял белую кожу Илуки, о которой отец говорил, что у нее оттенок магнолии.
 Единственным украшением служила маленькая камея в крошечных бриллиантиках. Она свисала на ленточке того же цвета, что и платье.
 Ей пришлось повозиться с волосами и сделать что-то более сложное, чем та прическа, которую мать считала соответствующей облику молоденькой девушки. Длинные локоны, сверкающие золотом в свете ламп, она собрала сзади — ей казалось, именно так должна выглядеть театральная актриса.
 Волосы обрамляли нежное личико, по форме напоминающее сердечко. Илука старалась казаться спокойной, но тем не менее была сильно возбуждена, и глаза ее от этого стали огромными и занимали, казалось, половину лица.
 Они были зелеными, с маленькими золотыми крапинками, и любой, заглянувший в них, не мог отвести взгляда.
 Ну и чтобы добавить своему облику театральности, Илука завязала вокруг запястий ленточки в тон платья с маленькой белой розочкой посередине.
 В последний момент перед выходом такие же две розочки она прицепила к волосам и действительно стала похожа на ту самую Персефону, о которой говорил мистер Арчер.
 Она вышла к своему партнеру, он уставился на нее долгим взглядом и потом медленно проговорил:
 — Вы выглядите именно так, как я и предполагал. Мне больше абсолютно нечего добавить.
 — Спасибо, — ответила Илука. — Я просто боюсь подвести вас.
 — Думаю, это невозможно, — сказал он. — К концу вечера мы узнаем, было ли успешным наше выступление, но, я не сомневаюсь, слово «провал» нам придется исключить из словаря.
 Илука улыбнулась:
 — Папа всегда говорил: если хочешь выиграть скачки, ты должен быть уверен в победе.
 — Это как раз то, что мы и должны сделать, — победить, — сказал Арчер. — Асейчас пошли, пора на сцену. Но прежде чем мы отправимся, разрешите мне еще раз поблагодарить вас за то, что вы пришли мне на помощь.
 При этом он взял ее руку и театрально поцеловал. Илуке захотелось расхохотаться. Но вместо этого она грациозно поплыла рядом с ним, и лакей в холле проводил их оценивающим взглядом.
 Когда они появились в стоповой и услышали звуки застолья, Илука подумала, смогут ли они привлечь внимание графа и его друзей.
 И как унизительно будет, если на них не обратят никакого внимания или выгонят со свистом.
 Хотя какое это имеет значение для нее, Илуки? Вот только мистер Арчер… «Я сделаю все, что смогу, ради него, — решила она. — А дальше — как будет угодно Богу».
 Ужин подходил к концу, разносили портвейн, перед графом поставили бренди.
 Он начал говорить, и Илука услышала его слова:
 — А теперь, джентльмены, небольшое развлечение для вас. Нечто новое, чего вы раньше не видели.
 — Ну, ты разжигаешь любопытство, Винсент, — заметил один из гостей.
 — Что ж, я раскрою карты. Думаю, всем вам известна мадам Вестрис. Гости одобрительно зашумели. — К сожалению, сама мадам не смогла присоединиться к нам в этот вечер, но вместо нее у нас ее дублерша, которая, как мне сказали, очень хороша собой и в прочем также не уступает Люси. И, смею добавить, даже моложе ее.
 Все засмеялись, а граф продолжил:
 — Мадам пленила сердца многих из нас гораздо сильнее, чем мы хотели бы в этом признаться. Так что давайте надеяться, что ее дублерша заменит ту Люси, какой она впервые появилась на сцене, пленила и очаровала всех нас и стала причиной множества скандалов в высшем свете одиннадцать лет назад.
 Снова раздался смех, и несколько мужчин зааплодировали.
 А потом д'Арси Арчер заиграл веселую мелодию. Представление началось.
 Спрятавшись за занавес, Илука слушала музыку. В столовой стало тихо.
 Мистер Арчер запел. У него был глубокий баритон, который с возрастом несколько поблек. Однако дикция его по-прежнему была великолепна.
 По смеху, раздававшемуся после каждой строчки песни, чувствовалось — слушателям нравится.
 Но сама она никак не могла понять, о чем речь.
 Видимо, в тексте были заключены двусмысленности, потому что совершенно обыкновенная фраза вызывала бурный хохот.
 Немного послушав, она отвлеклась от песен и прильнула к дырочке в занавесе, желая увидеть реакцию графа.
 Она почему-то ожидала, что он не смеется. И не ошиблась. На его лице была слегка презрительная улыбка, которая разозлила Илуку.
 Граф Лэвенхэм откинулся на стуле, небрежно держа в длинных пальцах бокал. Его друзья с аппетитом ели и пили, а сам он, пожалуй, за столом был весьма воздержан.
 Среди изрядно раскрасневшихся гостей граф выглядел холодным и подтянутым.
 Может, он все-таки порекомендует мистера Арчера друзьям, даже если ему лично его программа не слишком нравится?
 Пожалуй, он остался безразличен к выступлению старого актера, и Илука сказала себе: если мистеру Арчеру не удается тронуть графа, она должна постараться. Д'Арси Арчер допел, рассказал две-три шутки без музыкального сопровождения, суть которых, кстати, Илука снова не поняла. Зато поняла другое — близится момент ее выхода.
 У нее возникло тревожное ощущение: все сейчас зависит только от нее.
 Когда Арчер заговорил, смех стих. — А теперь, милорды и джентльмены, я с удовольствием представляю вам леди, которая, как вы сейчас сами увидите, похожа на нимфу, поднимающуюся из озера, расположенного возле этого прекрасного дома. Или на фею, забредшую сюда из ближнего леса, а может, просто на богиню, ненадолго спустившуюся с Олимпа, чтобы поразить вас и околдовать. Да, среди нас богиня! И потому позвольте вам ее представить. Собственной персоной — богиня Илука! Всего одно представление, и только одно! А потом она вернется обратно, туда, откуда появилась!
 Все было слишком театрально, и Илука удивилась, что мистер Арчер назвал ее настоящим именем.
 Но зато ей не придется изображать человека, которого нет в живых.
 Д'Арси Арчер вернулся к пианино и взял первые аккорды «Горянки», Илука в это время медленно и грациозно вышла на помост и всталав центре.
 В тот же миг она почувствовала, что ее голос пропал, она отыскала глазами графа, ее как магнитом тянуло к нему.
 И голос вернулся. Очень мелодичный и обладающий гипнотическим свойством, чего она сама не подозревала. Илука запела балладу, и пела она только для него, для графа.
 Она видела его взгляд, устремленный на нее, и хотя казалось, пение , не трогает его совершенно, Илука была абсолютно уверена — он не просто слушает, он внимает каждому звуку, исходящему из ее сердца.
 Илука допела балладу, медленно поклонилась, гости аплодировали дружно и возбужденно.
 Граф не хлопал, не отрываясь, он смотрел на ее лицо, и Илуке показалось, что, хотя хозяин никак не проявляет своих чувств, ему понравилось.
 А в это время мистер Арчеря заиграл цыганскую мелодию, которую они выбрали для танца. Илука замерла, набрана воздуха, попыталась выбросить графа из головы ид думать лишь о самой музыке, вдохновиться ею.
 Перед мысленным взором девушки возникли венгерские степи, далекие заснеженные горные вершины, цыганский табор вокруг большого костра.
 Сильные, крепкие лошади щиплют траву, женщины утомленно сидят у своих кибиток. Заиграла музыка, и усталости как не бывало. Огонь, вспыхнувший в крови, поднял цыганок на ноги и бросил в бешеный танец. Мужчины возбужденными блестящими глазами следят за их движениями, полными страсти.
 Илука вообразила себя одной из танцующих возле цыганского костра, и больше ей не о чем было думать и волноваться — ее ноги сами знали, что делать.
 Арчер был настоящий профессионал, он без слов понимал, чего и хотелось Илуке. Поэтому сперва музыка звучала медленная, тихая, как если бы жаждущая душа цыгана томилась в поисках любви.
 Он то находил ее, то терял — она устремлялась в другие земли, и нужно было отправляться на поиски ее, такой же непостижимой, как Эльдорадо, всегда остающееся за самым дальним горизонтом.
 Илука плыла под музыку, воплощая в пластике мелодию, рвущуюся из-под пальцев Арчера.
 Б комнате стояла абсолютная тишина, все ее существо ринулось навстречу приключениям — не только дух и душа, но и тело тоже.
 Музыка стала быстрее, и каждый, кто смотрел на танцующую Илуку, едва ли сомневался, что она летает, парит над сверкающим полом.
 Она танцевала все быстрее и быстрее, руки ее были удивительно пластичны, ноги точны в движениях, гордо посаженная голова откинулась назад, глаза блестели странным блеском. В самой Илуке, казалось, бушевала музыка чувств.
 Зрители, захваченные зрелищем и музыкой, захлопали, отбивая ритм.
 Ее ноги двигались с бешеной скоростью, как если бы она наконец нашла то, что искала, к чему стремилась… Потом она внезапно замерла будто вкопанная.
 Илука воздела вверх руки, словно в экстазе, откинулась назад и неописуемо грациозно упала на пол, точно подчиняясь неведомому, что оказалось сильнее ее самой.
 Когда д'Арси Арчер закончил финальным крещендо, лакей задернул занавес.
 Аплодисменты были оглушающими. Некоторые гости вскочили на ноги с криками «Браво?», «Еще!».
 Арчер встал из-за инструмента, подал Илуке руку и помог подняться. Он понял, как способен понять лишь профессионал, что в этот момент девушке трудно вернуться в реальность из волшебного мира, в который увел ее танец.
 — Вы были бесподобны! — воскликнул он.
 Илука улыбнулась. Прежде чем занавес снова открылся, Арчер легонько сжал ее руки, и она поняла — надо поклониться, как он.
 Потом занавес снова задернувши, и из столовой раздались крики:
 — Идите к нам! Идите к нам! Мы хотим говорить с вами!
 Лакей, поднимающий занавес, секунду поколебался, но Илука, вдруг осознав, что ей аплодируют мужчины и она единственная женщина на этом вечере, быстро сказала:
 — Нет, нет.
 Она не стала ждать, когда мистер Арчер проводит ее, и прежде, чем он успел что-либо сказать, девушка побежала к двери, потом по коридору и вверх по лестнице.
 Она не могла это выразить словами, но понимала, что столкнулась с чем-то ей неведомым ей и оказалась в опасной ситуации.




 Глава 4


 В спальне Илука села на стул перед туалетным столиком, ожидая, пока пульс перестанет биться так часто и она сможет ровно дышать.
 У нее было ощущение, будто случилось что-то потрясшее ее и ей надо прийти в себя.
 Илука была уверена: никогда раньше она не танцевала так хорошо и не выражала столь точно свои чувства в движении.
 Сперва она думала, причина заключается в страстном желании помочь мистеру Арчеру, ведь его судьба сейчас зависела от нее, но потом призналась себе: ее вдохновляли зрители и особенно — граф.
 Она не ставила перед собой задачи произвести на него впечатление, но благодаря своему аккомпаниатору сумела войти в роль и, танцуя, действительно почувствовала себя венгерской плясуньей, а не Илукой Кэмптон.
 Сейчас надо поскорее прийти в себя, вернуться к обычной прозе жизни и продолжить путешествие в ненавистный Бердфордшир. К старухе с ужасным характером. И все это только из-за того, что сводная сестра ревнует ее ко всем мужчинам, которые появляются на горизонте.
 Постепенно сердце стало биться ровно, и Илука посмотрела на себя в зеркало.
 Глаза все еще сверкали, но лицо стало таким, как всегда, — итак, она снова Илука Кэмптон.
 В дверь постучали. Полагая, что это кто-то из горничных, девушка крикнула:
 — Войдите!
 К ее удивлению, на пороге появился лакей:
 — Его светлость посылает вам свои комплименты, мисс, и очень просит спуститься к нему в салон.
 Если бы она сейчас не пребывала в роли артистки, она бы попросила передать графу: обязательства по контракту выполнены, она очень устала, и у нее нет ни малейшего желания делать что-либо, ей хочется
 Этого Илука не ожидала, и первым инстинктивным желанием было немедленно отказаться.
 В конце концов она свою роди сыграла, развлекла гостей его светлости, и не следует требовать от нее чего-то большего.
 Но когда отказ уже готов был сорваться с ее губ, она подумала, если она не выполнит просьбу графа это может повредить мистеру Арчеру.
 Илука была совершенно уверена что аплодисменты гостей произвел впечатление на графа.
 И если это так, возможно, он попросит мистера Арчера развлечь его гостей и на других вечерах и порекомендует его друзьям.
 Сам граф не аплодировал ей. Если она не согласится сейчас спуститься к нему в салон, конечно же, пострадает мистер Арчер. Из-за нее!
 Граф явно на такое способен, он наверняка думает, что все вокруг должны ему подчиняться, и ему нет дела до мыслей и желаний других, они для него просто ничего не значат.
 Илука вдруг рассердилась.
 Ей хотелось одного — лечь спать. Илука почувствовала, что улыбается своим мыслям. Она вообразила, как рассвирепел бы граф: подумать только, им пренебрегла какая-то актриска! А ведь он не сомневался: любая должна быть благодарна ему за то, что он вообще ее заметил. «Н каковы бы ни были мои собственные чувства, — решила она, — я должна помочь мистеру Арчеру»,
 Лакей с любопытством смотрел на нее, точно понимал причину ее колебаний. После паузы Илука сказала:
 — Пожалуйста, передайте его светлости, я спущусь через несколько минут.
 — Очень хорошо, мисс, — ответил лакей, а потом с довольно наглой улыбкой добавил: — Вам лучше поторопиться. Его светлостьне любит ждать.
 С этими словами он закрыл дверь и уже не услышал смеха девушки.
 Она решила не торопиться, повозилась с волосами, привела в порядок платье, довольно долго изучая свое отражение в зеркале, а потов медленно пошла по коридору к большой лестнице.
 Илука не могла не думать, в каков бы ужас пришла ее мать, если бы узнала, чем сейчас занимается ее дочь и где она находится.
 Жаль, что Мьюриэл не оказалаои на ее месте, — столько джентльменом сразу!
 Мысль о Мьюриэл заставила Илуку в который раз с жаром пожелать, чтобы лорд Дэнтон, уже наверняка приехавший в Тауэрс, влюбился и поскорее предложил Мьюриэл выйти за него замуж.
 «Если они быстро поженятся, я смогу сразу вернуться домой, к маме», — подумала Илука и почувст вовала, что именно этого она хочет больше всего на свете.
 Когда она подошла к холлу, лакей кинулся открывать ей дверь в салон.
 Она вошла, гости шумели и смеялись, похоже, им было весело, но Илука подумала: как не похож этот вечер на тот, где могла бы выступать дебютантка.
 "Но я ведь не дебютантка», — напомнила себе Илука.
 Как только лакей распахнул дверь, она нашла в себе силы высоко поднять голову и уверенно войти в салон, хотя никакой уверенности не чувствовала.
 Гости зашикали, призывая друг друга к тишине, пока она пересекала большую ярко освещенную комнату, робея, пытаясь сконцентрировать на ком-то взгляд, но лица плыли, и она ничего не видела.
 Потом, будто высвеченные лучом прожектора, перед ней возникли граф и мистер Арчер.
 Двое джентльменов захлопали в ладоши, другие закричали «Браво!», а один громко произнес:
 — Богиня спустилась с Олимпа. Будем надеяться, что она не сочтет нас свиньями, которыми мы, без всякого сомнения, являемся.
 Публика грохнула, но Илука даже не повернула головы, она не отрывала глаз от мистера Арчера.
 Он подошел к ней, взял ее руку и поднес к губам.
 — Спасибо, что пришли, — сказан он так тихо, что только она могла расслышать.
 Илука поняла: она не ошиблась, это было важно — прийти сюда.
 Мистер Арчер за руку подвел еед к графу:
  — Милорд, могу ли я вам представить мадемуазель Илуку?
 Она сделала изящный книксен, и граф сказал своим низким голосом, который она уже слышала вчера вечером перед сном:
  — Я очень рад с вами познакомиться и, конечно, хочу вас поблагодарить за прекрасное выступление.
 — Вы очень добры.
 Поклонившись, она посмотрела ему в глаза и увидела, что он пристально смотрит на нее, отчего она еще больше оробела.
 Да, конечно, он нестерпимо, невыносимо высокомерен.
 Но Илука решила не доставлять ему удовольствия своей боязнью или  я трепетом.
 — Мне очень понравился ваш дом, милорд, — сказала она таким тоном, каким говорила ее мать на приемах. — Я много слышала о ваших превосходных лошадях, но я не знала, что у вас еще есть и выдающиеся картины.
 — Я надеюсь, вы позволите мне показать их вам, мадемуазель, но чуть позже. Сейчас мои друзья горят желанием познакомиться с вами.
 Разговаривая с графом, Илука заметила, как их окружили гости.
 Их было так много, все с красными от еды и питья лицами, они оценивающе и, как ей показалось, очень нагло рассматривали ее. Девушка испугалась.
 Сама того не осознавая, она отступила от гостей к графу.
 Как будто поняв ее состояние, граф сказал:
 — Я думаю, джентльмены, мадемуазель Илуке трудно познакомитьсясовсеми сразу, лучше я представлю вас по одному. И таким образом у каждого появится шанс поговорить с ней.
 — Я бы хотел с ней потанцевать, — заметил один. А другой уточнил:
 — Потому что ты хочешь обнять ее, Алек.
 В гостиной матери Илука никогда не слышала, чтобы джентльмены говорили подобное, она напряглась.
 Ей боязно было стоять одной среди этих мужчин, и без того много выпивших, но все еще державшими в руках полные бокалы. В смятении она обратилась к Лэвенхэму:
  — Я устала, милорд. Мы ехали два дня, и я бы предпочла, если этой возможно, поговорить с вами наедине.
 Илука рассчитывала таким образом замолвить слово за мистера Арчера.
 — Ну конечно, как вам будет угодно, — ответил его светлость. — Пойдемте присядем, и я угощу вас бокалом шампанского.
 Он указал на диван возле камина, Илука покорно подошла и села, оказавшись лицом к комнате.
 Их отделял от прочих стол, сервированный красивой фарфоровой посудой.
 Гости сейчас казались Илуке угрожающей стаей волков. И лишь отдалившись от них, она могла спастись.
 Разговаривая с графом, Илука заметила, что мистер Арчер намеренно отошел от них.
 Чтобы не быть третьим лишним, он удалился к большому роялю в дальнем конце салона.
 Актер сеп и заиграл очень нежную мелодию, ставшую подходящим фоном для беседы.
 Когда Лэвенхэм присел рядом с Илукой на диван, она услышала замечания гостей: конечно, никто не в силах конкурировать с Винсентом!
 А один из них заявил:
 — Я никогда не держу пари насчет фаворитов.
 Они продолжали отпускать шуточки по поводу их с графом уединения, но Илуке показалось, что друзья обожают графа и считают его во всех отношениях вне конкуренции.
 — Бокал шампанского или предпочтете ликер? — спросил у нее граф Лэвенхэм.
 — Ничего, спасибо, — ответила
 Илука. — Я бы предпочла еще раз услышать, что вам понравилось наше выступление.
 — Я думал, в этом нет необходимости. Это очевидно.
 — Значит, вы довольны? — настаивала Илука.
 — Гораздо более, чем ожидая. Она улыбнулась и сказала:
 — Я рада. Я очень рада.
 — Почему? — резко спросил граф.
 — Потому что ваша оценка очень много значит для мистера Арчера, — сказана она. — Как у многих людей в театральном мире, у него бывали трудные времена, и ваше приглашение на этот вечер оказалось для него как нельзя более кстати.
 Илука помолчала, но, не дождавшись ответа, подалась вперед и продолжила умоляюще:
 — Пожалуйста, пригласите его еще раз! Или, может быть, вы порекомендуете его своим друзьям, расскажете, как он хорошо умеет развеселить гостей?
 Граф удивленно поднял брови. Он сидел лицом к ней, слегка откинувшись па спинку дивана, в его глазах читалось недоумение. Он не понимал ее горячности.
 — Я думал, что мы будем говорить о вас.
 — Да нет. Это все не важно, не имеет значения, — быстро проговорила девушка. — Мистер Арчер сказал правду: я здесь только для того, чтобы дать одно представление. Только одно. Но он — это другое дело…
 Граф перебил ее вопросом:
 — А где вы выступаете в Лондоне? Почему я вас до сих пор не видел?
 Илука заколебалась: что ответить? А потом слегка насмешливо проговорила:
 — Мне казалось, мистер Арчер объяснил вам: я прибыла развлечь вас и вернуться туда, откуда появилась.
 — И где же это место?
 — Конечно, на Олимпе! Она похвалила себя за остроумный ответ. Но Лэвенхэм не отступал:
 — Не думаете же вы, что меня удовлетворит столь неточный адрес? Но об этом поговорим позже.
 —Я хочу помочь мистеру Арчеру.
 — Почему? Что он значит для вас? — поинтересовался ее могущественный собеседник.
 — Мне жаль его.
 Сказав это, Илука заволновалась: правильно ли поймет ее граф?
 А если он из тех людей, у которых бедность и невезение вызывают отвращение, а не жалость?
 Может, пытаясь таким образом помочь мистеру Арчеру, она оказывает ему медвежью услугу? Граф со своими деньгами может позвонить себе нанять очень дорогих первоклассных артистов.
 Но поскольку Илуку очень заботила судьба мистера Арчера, она продолжила:
 — Он не попросит за себя, но я знаю, вы очень влиятельный человек в обществе и могли бы помочь ему.
 Граф скептически усмехнулся и сказал:
 — Большинство молодых женщин в вашем положении хотят, чтобы я помогал им. Принял участие в их судьбе.
 — Мне помощь не нужна, — заторопилась Илука.
 — Вы уверены?
 — Абсолютно.
 — Вы сейчас говорите как богиня или как молодая танцовщица, которую я пока еще не видел на сцене «Ковент-Гарден»? Кстати, очень престижное место, и вы могли бы выступать там. Оно куда завиднее, чем сцена королевского театра «Опимпик».
 Илука молча подыскивала ответ.
 Но граф не стал ждать:
 — Я полагаю, в следующем сезоне вы намерены оставаться с мадам Вестрис. По, на мой взгляд, вы напрасно тратите время в качестве ее дублерши. Могу пообещать вам найти роль в более престижном театре, без сомнения, я вполне мог бы организовать вам ведущую роль.
 — Вы очень добры, — ответила Илука. — По я не прощу вас помочь мне. А прошу помочь мистеру Арчеру.
 — А почему это для вас настолько важно? Или поставлю вопрос иначе: почему вы так печетесь о нем?
 В голове Илукй промелькнула мысль: он думает, что мистер Арчер ее родственник и она чем-то ему обязана.
 Девушка не собиралась лгать, но и не хотела, чтобы Лэвенхэм понял, какую роль она играет в судьбе старика. Поколебавшись, она сказала:
 — Я уверена, вам скучно говорить на эту тему, милорд давайте побеседуем о чем-нибудь поинтереснее.
 — Поговорим о вас, — предложил он.
 — А я бы предпочла о лошадях, особенно об Аполло. Каковы сейчас его успехи?
 — А что вам известно о моих лошадях? Вы уже второй раз вспоминаете о них.
 — Я знаю, как вам везет на скачках, — ответила Илука. — Помню вашу победу в дерби, когда Аполло оказался лучше всех, опередив соперника буквально на нос.
 Отец очень подробно рассказал ей об этих замечательных скачках, самых потрясающих из тех, на которых ему довелось быть, говорил он.
 — Мне было даже не жаль потерять свои деньги, хотя вряд ли я вправе себе такое позволить, — признался он матери. — Я хотел, чтобы выиграла самая лучшая лошадь. Но до последней секунды никто не знал, что произойдет.
 — А я против того, чтобы ты терял деньги, дорогой, — ответила мать, — мы не можем позволить себе бросать их на ветер, проигрывать даже самую малость.
 — А знаешь, сколько я потерял за день на скачках? — спросил отец. Мать покачала головой, и Илука увидела тревогу в ее красивых глазах.
 — Нисколько! — расхохотался отец. — Я даже выиграл.
 Он вынул пригоршню банкнот и монет и высыпал их на колени жене.
 — Ты, конечно, не ожидала, — сказал он, — но на этот раз я вернулся к тебе победителем.
 — О, дорогой, я так рада, — ответила миссис Кэмптон.
 Отец рассмеялся, привлек ее к себе и обнял, забыв, что у нее на коленях деньги.
 Монеты посыпались на пол, и Илука принялась их собирать.
 Занимаясь этим, она думала: как здорово, когда отец выигрывает, как все они счастливы. И как несчастливы, когда проигрывает.
 А вот граф — вечный победитель — наверняка не понимает, как тяжело проигравшим.
 — Если вы не уедете завтра слишком рано, — сказан он, — а я бы просил вас этого не делать, — я , покажу вам Аполло.
 — Так он здесь?
 — Да, он здесь. Сегодня он снова участвовал в скачках с препятствиями и выиграл.
 — О, я так рада; — воскликнула Илука. — Я бы очень хотела его увидеть!
 Она говорила так взволнованно, что Лэвенхэм с любопытством посмотрел на нее.
 Ей показалось, увидев Аполло, она как будто снова приблизится к отцу. Как в былые дни, когда он рассказывал ей о скачках.
 — Вы согласились приехать сюда только потому, что у меня есть лошадь, которая вас интересует? — спросил граф. — Честно признаюсь, не ожидал увидеть столь талантливую и красивую актрису.
 Он говорил так сухо и холодно, что его слова не воспринимались как комплимент.
 Но вопрос был задан прямо, поэтому Илука искренне ответила на него.
 — Соглашаясь поехать к вам с мистером Арчером, — объяснила девушка, — я еще не знала, что вы владелец Аполло. Когда он выиграл дерби, вас звали Хэмптон.
 — Мне льстит, что вы интересовались моей персоной, — заметил граф. — Но не могу поверить, что вы так стары, чтобы помнить именно те скачки. И также не могу поверить, что я не заметил бы вас, если бы вы выступали хотя бы в одном лондонском театре.
 — Да…
 — Так сколько вам лет?
 Илука не видела причин скрывать свой возраст и ответила:
 — Мне только восемнадцать.
 — А когда вы присоединились к труппе мадам Вестрис в «Олимпике»?
 Илука стала быстро соображать, что ответить, но их беседу прервал один из гостей графа.
 Гость был явно старше самого хозяина, Илука подумала: он, вероятно, средних лет. Лицо его покраснело, под глазами набухли мешки, весь вид его напоминал о разврате и показался Илуке отвратительным.
 — Ты нечестно себя ведешь, Винсент, — заявил он, вставая рядом. — Как собака на сене. И если не исправишься, тебя ждет настоящая революция.
 Граф улыбнулся.
 — Сожалею, Жорж, но, думаю, меня нетрудно понять: я нахожу мадемуазель Илуку захватывающе интересной, и у меня нет никакого желания сдавать свои позиции и уступать место кому-то еще.
 — Ну что ж, печально, очень печально, — покачал головой Жорж.
 — Итак, — вздохнул граф, — мадемуазель, могу ли я представить вам лорда Марлоу, джентльмена, который примется так безудержно хвалить вас и осыпать комплиментами, что я советую вам все его сладкие речи посыпать солью.
 Произнося это, граф встал с дивана, но, поскольку Илука не хотела разговаривать с совершенно пьяным, на ее взгляд, лордом Марлоу, она тоже поднялась:
 — Надеюсь, милорд, вы не сочтетеза грубость, если я вас покину. Я действительно очень устала.
 — А я не разрешаю, — заявил лорд Марлоу. — Я хочу говорить с вами, милая леди. И много-много всяких слов желаю прошептать в ваши миленькие маленькие ушки, и вы захотите их услышать.
 Он потянулся к Илуке, желая прикоснуться к ней, но девушка, взглянув на графа, сказала:
 — Я сейчас пожелаю спокойной ночи мистеру Арчеру, а потом пойду спать.
 Она не стала дожидаться согласия графа или дальнейших слов лорда Марлоу, а быстро пошла через комнату, и ее походка была настолько грациозна, что все, мимо кого она проходила, провожали ее взглядом. Она подошла к роялю и остановилась. Д'Арси Арчер взглянул на девушку и убрал руки с клавиатуры.
 — Я хочу пойти спать, — тихо сообщила Илука.
 — Мне очень жаль, но они так настаивали, чтобы вы спустились, я ничего не мог поделать.
 — Я понимаю. Но теперь ведь я могу уйти?
 — Это непросто… — начал было он, но замолчал, поскольку подошел граф.
 — У меня есть идея, которая, надеюсь, вам понравится, — проговорил Лэвенхэм, когда Арчер поднялся со стула.
 — Какая, милорд?
 — Чтобы вы завтра остались у меня и дали еще одно представление за ужином.
 Илука хотела сказать, что это невозможно, но увидела откровенный восторг в глазах мистера Арчера.
 — В общем-то, — продолжал граф, — завтра я предполагал развлекать гостей иначе, но, уверен, ничто не доставит им большего удовольствия, чем повторение вашего представления или какой-то иной его вариант. Могу заверить вас: вы не останетесь внакладе.
 — Я в восторге, ваша светлость, — признался старый актер, — но сперва я должен получить согласие мадемуазель.
 Он посмотрел на Илуку, и девушка поняла: он умоляет ее, и если надо, он готов встать на колени, только чтобы она согласилась.
 — Вы мне говорили, что хотели бы увидеть Аполло, — граф повернулся к Илуке, — я рад буду показать вам и остальных лошадей. Мы можем посмотреть их утром, перед тем как я с друзьями уеду на скачки. А пока меня не будет, дом и сад в вашем распоряжении, надеюсь, там найдется для вас немало интересного. Пока он говорил, Илуке не давала покоя мысль: надо отказаться и настоять на том, чтобы мистер Арчер посадил ее в почтовую карету. Ей надо поскорее отправляться в Бердфордшир.
 Но если она так поступит, это будет чересчур жестоко по отношению к старику. Он лишится возможности получить хорошие деньги, в которых он страшно нуждается. Разве это не эгоистично с ее стороны? И что она сама от этого выиграет?
 Каким бы шокирующе необычным ни казалось ее пребывание в доме графа Лэвенхэма (а может, и предосудительным — одна, среди такого числа пьющих мужчин, в роли актрисы!..), но это куда интереснее, чем сидеть в мрачной гостиной в Стоун-Хаусе и слушать придирки тети Агаты. Мужчины ждали ответа Илуки.
 Чувствовалось, граф уверен: она не откажет ему.
 Заметив уже мелькнувшую на его губах победоносную улыбку, ей ужасно захотелось сказать: «Нет!»
 Но, посмотрев в лицо мистера Арчера, она передумала.
 Снова эти несчастные, молящие глаза спаниеля, взирающего на всемогущего хозяина… и Илука медленно произнесла:
 — Было бы жаль после доставленного сегодня вашей светлости удовольствия завтра разочаровать вас.
 — Я совершенно уверен, что подобного не случится, — ответил граф. — Во всяком случае, давайте рискнем.
 Теперь он уже откровенно улыбался, и она раздраженно сказала:
 — Ну что ж, я согласна выполнить пожелание вашей светлости, но сейчас я отправляюсь спать.
 — Хорошо, — величественно произнес граф. — Но прежде чем вы уйдете, я надеюсь, вы согласитесь спеть дня моих друзей, и так разочарованных вашим отказом разделить их компанию. Я был бы очень благодарен, если бы вы спели.
 При этом он посмотрел на д'Арси Арчера, и Илука поняла: Лэвенхэм готов щедро заплатить за исполнение лишней песни.
 — Вы не слишком утомитесь? — заботливо спросил актер, усаживаясь за рояль.
 Видно было, что он в восторге от ее успеха, а больше всего — от перспективы остаться еще на одну ночь и заработать побольше денег.
 — Нет, все в порядке. А что мне спеть?
 — Песню, хорошо им знакомую. — Он понизил голос и добавил: — Сейчас, когда они так замечательно поужинали, им понравится все, что угодно. Так что не волнуйтесь.
 — А я и не волнуюсь, — ответила Илука.
 И тут же она увидела лорда Марлоу, уставившегося на нее. Пока они беседовали с графом, он пересек комнату и пробрался к роялю. Лэвенхэм повернулся к друзьям:
 — Я уговорил мадемуазель Илуку спеть нам перед сном. Кроме того, она обещала завтра вечером снова развлечь нас танцами.
 Гости одобрительно зашумели. д'Арси Арчер без промедления взял первые аккорды песни баварской девушки «Принеси мою метлу». Илука встала рядом с ним и увидела, как граф направился к двери, открыл ее и что-то сказал лакею.
 «Неужели ему не интересно послушать, как я пою?" — изумилась она, но граф Лэвенхэм уже закрыл дверь и прислонился к стене. Он внимательно слушал Илуку. Всем гостям песня очень понравилась — мистер Арчер не ошибся.
 Едва девушка умолкла, как раздался оглушительный взрыв аплодисментов. Она поклонилась, улыбнулась мистеру Арчеру, и они направились к выходу. По внезапно лорд Марлоу преградил им путь:
 — Это, мадемуазель, было прекрасно. И я хочу воспользоваться возможностью сделать вам комплимент.
 Он намеревался взять ее за руку, но Илуке удалось увернуться, и, прежде чем он попытался помешать ей, она была у двери, которую уже открыл граф.
 — Спокойной ночи, — сказала Илука графу Лэвенхэму.
 Но он вышел следом в холл, притворив дверь салона.
 — Мне понравилось ваше пение, — признался он. — Но ваш танец — это нечто особенное. Настолько не похожее на все виденное мной до сих пор, что мне совершенно непонятно, почему вас никто не знает.
 — Вы умеете говорить комплименты, милорд, — улыбнулась Илука. — Вам, наверное, трудно будет поверить, но у меня нет никакого желания стать известной. Я совершенно счастлива и без этого.
 — Вы хотите сказать… — проговорил он, следуя за ней к лестнице, — что театр не кружит вам голову и вы не сходите от него с ума? Вы не одержимы сценой, хотя выбрали карьеру актрисы?
 — Депо в том, — призналась Илука, — что я не хочу ничего иного, кроме как оставаться самой собой и самовыражаться. Для себя.
 Произнося столь неточную, неопределенную фразу, она надеялась, что отвечает умно и немного загадочно.
 Илука ничуть не лгала, она говорила чистую правду, а если он поймет по-своему, то это его дело.
 Но девушка заметила его проницательный взгляд. Граф смотрел на нее изучающе, как будто догадывался, что у нее есть основания отвечать уклончиво, и был полон решимости выяснить причину.
 Они подошли к лестнице, ведущей наверх.
 Она протянула руку:
 — Спокойной ночи, милорд. Он не ответил, но взял нежную руку Илуки в свою, не отрывая холодных серых глаз от ее лица.
 Она посмотрела на него, хотела сказать что-то насмешливое, но фраза умерла на ее губах. Вместо этого Илука молча глядела в серые глаза графа, чувствуя, что он хочет ей сказать нечто важное. Она и понятия не имела что.
 А потом раздался шум голосов, смех — видимо, открылась дверь салона, — и она отняла свою руку и молча поспешила наверх.
 Илука не оглядывалась, хотя чувствовала, что он стоит на прежнем месте, у подножия лестницы.
 «Он озадачен, — сказала она себе. — Он понимает, что я не обычная актриса, но не может догадаться, в чем именно дело. Ему не следует быть слишком любопытным».
 Когда она поднялась и повернула налево к своей комнате, появилась пожилая горничная.
 — Простите меня, мисс, — сказала она, — но я должна переселить вас в другую комнату.
 — Переселить? — спросила Илука. — Почему?
 — Его светлость решил, чтовасне очень удобно устроили, — ответила женщина. — Пойдемте, я вам покажу, где вы сегодня будете спать.
 Илука удивилась — комната ей нравилась, такая уютная, хотя и небольшая, приятная и покойная.
 Она отправилась следом за горничной, в другую часть большого дома.
 Они шли долго, пока горничная не открыла комнату гораздо большую и более роскошную. Да, ее не сравнить с прежней, это верно.
 Именно такие комнаты и должны быть в доме, выстроенном и декорированном в стиле раннего георгианства.
 Раскрашенный потолок, закрытые панелями стены, на окнах длинные занавеси с ламбрекенами и бахромой, красивая, на четырех позолоченных столбиках кровать, искусно вышитый шелковый балдахин… Илука подумала: все это привело бы ее мать в настоящий восторг.
 Девушке захотелось спросить, почему ее перевели в другую комнату, но вошли еще две горничные. Они принялись развешивать ее одежду, которую вынимали из открытых сундуков.
 Она решила, что сейчас не время для расспросов, и только сказала:
 — Я была бы очень благодарна, если бы вы мне помогли снять платье. Я очень устала. Я уже едва держусь на ногах и, наверное, как только коснусь подушки, сразу засну.
 — Надеюсь, мисс, — проговорила одна горничная голосом Ханны.
 Воспоминание о старой служанке вернуло Илуку к действительности. О, если бы Ханна оказалась здесь… Она не одобрила бы ее поведение иуж тем более ее согласие повторить выступление завтра, то есть продлить это безумие на целый день.
 — Бедная милая Ханна, — пробормотала Илука, пока горничная помогала ей снять платье и развешивала его.
 Другая служанка показала дверь в ванную, которая также поразила Илуку: ванна была вделана в пол.
 — Как необычно для георгианского дома! — воскликнула она.
 — Его светлость построил это, — объяснила горничная не слишком одобрительным тоном. — По большинство леди предпочитают мыться в своих спальнях, как это и принято. Илуке захотелось рассмеяться: она знала, насколько неодобрительно слуги обычно воспринимают что-то новое.
 Но пока она в доме графа, уж она-то позволит себе побаловаться столь оригинальным новшеством.
 Горничные присели в реверансе и вышли. Оставшись одна, Илука закрыла дверь на ключ.
 Провожая дочь в долгое путешествие, мать сказала дочери на прощание:
 — Я надеюсь, дорогая, что гостиница, в которой тебе придется ночевать, не окажется слишком неудобной. И не забудь, пожалуйста, запри как следует дверь. А если замок не слишком надежный, поставь к двери стул.
 Илука улыбнулась:
 — Не забуду, мама, но вряд ли грабители соблазнятся моими скромными пожитками.
 — Стоит опасаться не только воров, — ответила леди Армстронг. — Словом, не забудь. Ладно?
 — Конечно, мама, обещаю, не беспокойся, — сказала Илука. — Я запру дверь, помолюсь и непременно почищу зубы.
 Дочь рассмеялась, а леди Армстронг нежно обняла Илуку и добавила как будто про себя:
 — Ты слишком хорошенькая, моя прелесть, чтобы путешествовать в дилижансе, а не в частном экипаже с двумя сопровождающими.
 — Я буду в безопасности, — уверила Илука мать, — даже самому глупому фермеру-мужлану не придет в голову, что из меня может получиться достойная жена. Так что никто не будет на меня покушаться. Да еще под неодобрительным взглядом Ханны.
 Педи Армстронг рассмеялась:
 — Да, верно, дорогая. По все-таки я беспокоюсь. Не забудь о моих словах.
 Илука поцеловала мать на прощание и подумала, что она зря волнуется.
 Вряд ли воры, разбойники или бандиты нападут на нее, когда рядом верная Ханна.
 Но Ханны больше нет, а она оказалась участницей приключения, которое невозможно было бы придумать, сидя дома или спокойно трясясь в дилижансе. Для всей этой истории надо было, чтобы он перевернулся, сорвавшись в яму.
 «И уж, конечно, я никак не ожидала спать в такой роскошной комнате.
 Она помылась в римской ванне, там был даже элегантный умывальник с горячей водой и блестящий медный таз, накрытый стеганым одеялом, долго сохраняющим тепло.
 Потом Илука задула свечи, все, кроме двух — возле постели, и встала на колени помолиться на ночь.
 Илука помолилась за Ханну, за бедную умершую актрису. Она поблагодарила Бога, подарившего ей столь волнующий вечер, попросила, чтобы граф оказался добр к мистеру Арчеру и старик получил бы возможность выступить у друзей графа Лэвенхэма.
 Наконец она попросила прощения за вынужденную ложь, за то, что совершает поступки, которые никогда бы не одобрила мать.
 «Но я уверена, было бы неправильно и жестоко не помочь бедному мистеру Арчеру», — все-таки добавила про себя она.
 Закончив молиться, Илука подумала. как было бы хорошо заранее знать ответы на все вопросы и не гадать, что будет и как. А потом покачала головой: нет, едва ли. Может быть, ответы таковы, что они огорчат еще больше, чем неизвестность?
 Девушка еще раз оглядела комнату и легла в постель.
 Матрасы были мягкие и удобные, подушки сделаны из нежнейшего пуха, а простыни — из великолепного льна, самого лучшего, какой ей доводилось видеть.
 Да, его светлость живет в роскоши.
 Она не стала задувать оставшиеся свечи: комната была необычайно красивой, и ей хотелось рассмотреть ее до мельчайших деталей и представить себе некую графиню, в далеком прошлом спавшую здесь.
 Интересно, не гостила ли здесь королева Аделаида? Эта комната вполне бы подошла для нее.
 Внезапно раздался стук в дверь. Она изумилась.
 Стук был слабый, осторожный, и девушка подумала, что ей показалось. Но нет, стук повторился. Уже громче.
 Вернулась горничная? Наверное, что-то забыла.
 Но прежде чем она решила, стоит пи спрашивать, кто там, раздайся голос, который Илука тотчас узнала:
 — Впусти меня, лапочка! Я хочу поговорить с тобой.
 Илука вскочила с постели. Лорд Марлоу! Она не могла ошибиться, это его голос, только сейчас он был еще более невнятным. Он совершенно пьян!
 — Впусти-и-и… Мне надо поговор-и-ить. Я требую!
 И вдруг Илука очень испугалась. Больше, чем когда-либо в жизни.
 Она выскочила из постели, побежала к двери, посмотрела на замок.
 Потрогала его. Он показался ей большим и надежным.
 Но когда ручка заходила ходуном, Илука поняла: если лорд Марлоу очень сильно дернет, дверь может поддаться.
 В панике она осматривала комнату. Увидела стул, бело-золотой, с парчовым сиденьем, подтянула его к двери и воткнула в ручку, как учила ее мать.
 Сердце стучало оглушающе: а вдруг лорд Марлоу сломает дверь и ворвется? Она готова была закричать, но знала, что это бесполезно.
 Мистер Арчер спит далеко, и вряд ли ее услышит кто-нибудь другой, зато лорд Марлоу с новыми силами примется рваться в дверь.
 Взгляд Илуки упал на кресло, на котором горничная разложила ее платье.
 Очень тяжелое, оно показалось ей спасительным, и, собрав все силы, Илука по ковру поволокла его к двери. Лорд Марлоу уже не шептал, а громыхал во весь голос:
 — Впусти меня! Впусти!
 Он, видно, слишком много выпил и сам не понимал, что делает. У Илуки до сих пор не было опыта в обращении с пьяными.
 Она придвинула кресло вплотную к двери, надеясь, что оно сдержит напор незваного гостя.
 Потом стала судорожно соображать, что бы еще предпринять, но в этот момент открылась другая дверь — рядом с камином, которую она раньше даже не заметила. И в комнату вошел граф.
 Илука увидела его, и сердце забилось, она решила, что он пришел спасти ее.
 — Пожалуйста… пожалуйста… Помогите мне! — воскликнула девушка, прежде чем он успел что-нибудь сказать. — Если он сломает замок… Лорд Марлоу… сможет сюда войти.
 Она плохо понимала, что говорит, ее взволновало одно — граф, будто ангел-спаситель, появился тогда, когда она меньше всего ожидала.
 Потом она увидела сердитое лицо графа.
 — Я сейчас все улажу, — пообещал он и вышел из спальни Илуки через дверь, в которую только что вошел.




 Глава 5


 Илука стояла, сцепив руки, и прислушивалась.
 Марлоу не унимался, что-то говорил, толкался в дверь.
 Теперь не важно — пусть, если даже он ворвется в спальню, граф спасет ее. Но, сдерживая дыхание, она все равно прислушивалась.
 Слова невозможно было разобрать, но по тону графа было ясно — он говорит что-то резкое и суровое.
 Она слышала, лорд Марлоу пытается в чем-то убедить хозяина дома, но его голос заглох под натиском графа.
 Илука стояла, чувствуя себя как в тумане, не двигаясь, пока не услышала удаляющиеся шаги лорда Марлоу.
 Потом повернулась к двери, через которую к ней входил Лэвенхэм.
 Мелькнула мысль: значит, рядом с ее спальней есть гостиная, так же как в комнате, где она спала в первую ночь.
 Но как следует обдумать это обстоятельство у нее не хватило времени, вернулся граф и направился прямо к ней. Он показался ей еще выше ростом и еще более властным и могущественным, чем в столовой.
 Сейчас он был не в вечернем костюме, а в черном халате почти до пола.
 Он подошел к Илуке, и она хотела поблагодарить его за спасение.
 Но то ли от волнения после пережитого, то ли от усталости Илука не могла открыть рот, а комната поплыла перед глазами.
 Она протянула руку к графу — схватиться за него, чтобы не упасть.
 — С вами все в порядке? — спросил он.
 —  — Я… я… так испугалась, — прерывающимся голосом проговорила девушка.
 — Да, у вас сегодня был трудный день…
 Он подхватил ее на руки, понес к кровати и положил на подушки.
 Она подумала: наверняка он считает ее ужасно глупой, впрочем, это совершенно не важно.
 — Спите, — сказал граф, — я скажу то, что хотел сказать, в другой раз.
 Она смутно подумала, о чем это он, но задавать вопросы не было сил.
 Потом граф отошел от кровати и поставил на место кресло, которое она с таким трудом тащила к двери. Он вернул на место и стул, сняв его с ручки.
 — Вы… думаете… лорд Марлоу не вернется?
 — Спите спокойно. Он не вернется, — заверил Лэвенхэм.
 — Он… ужасен, — пробормотала Илука, — и он… слишком… много… выпи… — Последнее слово она не договорила. Граф, поставив стул с парчовым сиденьем возле кровати, взглянул на Илуку.
 Золотые волосы рассыпались по подушке и по плечам, в пламени свечей они сами казались пламенем.
 Темные ресницы прикрывали глаза, она казалась очень юной, похожей на ребенка и совершенно беззащитной.
 Граф стоял и долго смотрел на нее, пока по ровному дыханию не понял: девушка крепко заснула.
 Потом, чуть улыбнувшись, он наклонился и нежно поцеловал ее в губы.
 Илука пошевелилась, но не проснулась.
 Граф взял одну свечу и задул ее, а с другой вышел из комнаты, закрыв дверь, соединяющую их спальни.
 Илука проснулась от того, что в комнату лился свет, — горничная раздвигала шторы.
 Девушка никак не могла сообразить, где она, на миг ей показалось — дома.
 Потом, все еще цепляясь за сновидения, вспомнила о случившемся накануне.
 Она сейчас вовсене в Тауэрс, а в доме графа Лэвенхэма и изображает из себя дублершу мадам Вестрис из лондонского театра «Олимпик».
 Действительность забавней всяких снов!
 Илука широко открыла глаза, тотчас подошла горничная и сказала:
 — Извините, мисс, что я беспокою вас, но его светлость уезжает на скачки и хочет поговорить с вами до отъезда.
 Илука села.
 — А который час? — спросила она.
 — Двенадцатый.
 — О нет, не может быть!
 Она вспомнила обещание графа показать ей Аполло и других лошадей. А она так долго спала и все пропустила.
 Да, но они с мистером Арчером остаются еще на одну ночь, и она сможет увидеть лошадей завтра.
 — Как же я могла столько проспать? — воскликнула она.
 — Я думаю, вы устали, мисс, — ответила горничная. — Я принесла вам завтрак.
 И она поставила поднос на столик возле кровати.
 — Спасибо, — поблагодарила Илука.
 — Мне наполнить ванну для вас, мисс? Или вы захотите помыться в спальне?
 Илука улыбнулась:
 — Я очень хотела бы воспользоваться римской ванной. Никогда раньше мне не доводилось.
 — Хорошо, мисс.
 Но тон ее был такой, что Илука поняла: следовало согласиться помыться в спальне.
 Ханна тоже сочла бы, что это приличнее, вздохнула Илука, почувствовав боль при воспоминании о старой горничной.
 Из-за смерти Ханны она почти не спала предыдущую ночь, а сегодня никак не могла проснуться и упустила возможность посмотреть Аполло.
 И еще: она никогда не думала, что петь и танцевать перед незнакомыми людьми — такое большое напряжение.
 А самое главное — пережитый ужас, когда лорд Марлоу пытался ворваться к ней в спальню.
 "Слава Богу, граф меня спас, — думала Илука, — откуда же он узнал. что происходит?»
 Наверное, его спальня находится где-то рядом и он услышал крики.
 «Неужели лорд Марлоу мог решить, что я на такое способна?» — с негодованием подумала девушка.
 Скорее всего в голове у пьяных мужчин возникают странные мысли, и они ведут себя так, как никогда бы в нормальном состоянии не осмелились.
 Она съела очень вкусный завтрак, на подносе еще оставался персик. Наверное, из оранжереи.
 Она чистила его и думала: нет, согласиться остаться здесь еще на одну ночь было бы безумием.
 Могла же она сказать мистеру Арчеру, что обещала ему участвовать лишь в одном представлении, только в одном. Он и сам так объявил зрителям.
 Вечером она снова будет вынуждена встретиться с лордом Марлоу, все время чувствовать на себе его отвратительный, липкий взгляд.
 «Мама была бы в ужасе, — подумала Илука. — Мне необходимо сегодня же уехать отсюда».
 Но могла ли Илука подвести мистера Арчера, столь обрадованного высокой оценкой графа и его предложением показать свое искусство еще раз?
 «Я просто не буду обращать внимания на лорда Марлоу, — сказана себе Илука. — Я лишь хочу увидеть лошадей. И мне интересно поговорить с графом. Он, конечно, несколько надменный и властный, зато он прогнал лорда Марлоу».
 Илука вспомнила, как он расставил по местам мебель, чтобы утром горничные не подумали, что прошлой ночью здесь происходило нечто странное.
 Кстати, горничная вошла в ту же дверь, что и граф, ведь Илука не отпирала входную дверь спальни. Она спала.
 Потом она вспомнила, как он поднял ее и донес до постели… И тут до нее впервые дошло: она же была одета лишь в тонкую ночную рубашку!
 Правда, рубашка собрана у шеи, с мелкими оборочками на запястьях. По тончайший батист совершенно прозрачен!
 Илука покраснела — никогда в жизни посторонний мужчина не видел ее в таком нескромном наряде.
 «Надеюсь, он не заметил», — успокоила себя девушка.
 Интересно, а она поблагодарила его перед уходом? Илука не могла вспомнить. Должно быть, он задул свечи… Потом, смутно помнилось, он что-то сказал, отчего ее сердце забилось сильно-сильно и после она погрузилась в глубокий сон.
 Что же это могло быть? А не коснулся ли он ее губ, не был ли это первый поцелуй в ее жизни? Или ей приснилось, будто она ощутила чьи-то губы на своих?
 «Скорее всего это был сон, — подумала она. — Но сон странный, таких я раньше не видела».
 Она доела персик, прыгнула с постели и пошла в ванную.
 Две горничные наливали горячую воду, рядом стояла посудина с холодной водой, на случай, если вода в ванне окажется слишком горяча. Потом они ушли и оставили ее одну.
 Было приятно спуститься по трем мраморным ступеням и погрузиться в ванну. Илука будто оказалась в далеком прошлом, в глубине веков, и почувствовала себя дочерью римского полководца или даже самого императора.
 «Я должна про это рассказать маме», — подумала она, но тутжеусомнилась — осмелится ли.
 Илука быстро вышла из ванны, зная, что граф ее ждет.
 Когда она вернулась в спальню, горничная помогла ей одеться. Она выбрала очень симпатичное платье из светло-зеленого муслина, по которому были разбросаны маленькие цветочки.
 Ткань привезли из Парижа, а сшила его придворная портниха в Лондоне, и, взглянув на себя в зеркало, Илука подумала: она выглядит не как актриса, которая сама зарабатывает себе на жизнь.
 По переодеваться не было времени, и она спросила у горничной:
 — А где мне найти его светлость?
 — Он ждет вас в будуаре, мисс. Это рядом.
 Илука думала, что они встретятся внизу, здесь ей показалось уж слишком интимно.
 Горничная открыла дверь, разделяющую их комнаты, и Илука вошла в будуар.
 Он оказался гораздо просторнее, чем она ожидала, и еще более впечатляющим.
 Стены увешаны прекрасными картинами французских художников, мебель тоже из Франции, комнату наполнял аромат гвоздик — они стояли в нескольких вазах.
 Граф сидел в удобном кресле и читал газету.
 Когда Илука вошла, он отложил ее и поднялся. Граф, как ей показалось, несколько недоуменно оглядел ее платье — оно явно не подходило к роли, в которой она появилась здесь.
 — Доброе утро… милорд, — заторопилась Илука. — Я очень… расстроена, что проспала, я должна… извиниться. Теперь мне не удастся увидеть Аполло.
 — Я должен вам что-то сказать, — тихо проговорил граф, — и я боюсь, новость эта потрясет вас. Я думаю, вам лучше сесть.
 Она непонимающе смотрела на графа, пытаясь отгадать, почему он говорит так мрачно.
 Тем не менееона не могла не отдать должное элегантности, с которой он был одет. И вообще при дневном свете граф Лэвенхэм выглядел еще лучше, чем при вечернем.
 Он ждал, когда она сядет. Илука подчинилась и посмотрела ему в лицо.
 Она вдруг испугалась: а не совершила ли она какую-то оплошность, не открылось ли, кто она йа самом деле?
 — Я должен вам сказать, — Очень тихо начал граф, — к мистеру Арчеру утром зашел лакей, приставленный к нему, и обнаружил, что ночью он умер.
 Илука не понимала, что он говорит. И воскликнула:
 — О чем вы? Этого… не может быть.
 — Боюсь, это правда, — сказал граф. — Он действительно был очень старым человеком и, вероятно, страдал сердцем, сам того не подозревая. По хочу вас утешить — он умер с улыбкой на устах.
 — Да я не могу… поверить… Он был так счастлив, что смог приехать сюда. И очень… счастлив, что вы попросили его остаться… еще на один вечер.
 Граф пересел к ней на диван и уже совершенно другим тоном спросил:
 — А что этот человек значил для вас?
 — Мне было так жаль его, — ответила Илука. — Он сказал, что последний шанс не умереть голодной смертью — понравиться вам.
 — И это единственная причина, по которой вы приехали с ним?
 — Он умолял меня и просил спасти его, и я подумала: жестоко сказать ему нет.
 — Л почти догадался… — сказал граф. — Я так и понял, здесь что-то в этом роде.
 — Но неужели он действительно мертв?
 Илука вдруг вспомнила слова Ханны — Бог троицу любит. Старая служанка оказалась права.
 Три смерти подряд — Ханна, Люсиль Гэнимед и теперь бедняга мистер Арчер.
 Илука почувствовала на себе изучающий взгляд графа и сказала:
 — Может быть, для него это легкая смерть. Вчера к нему повернулась удача, вы попросили еще об одном представлении, а это означало деньги на жизнь, которых ему хватило бы… надолго.
 — Разумный взгляд, — похвалил граф. — Я хочу, чтобы вы все предоставили мне, Илука. Я прослежу, чтобы его похоронили возле церкви, и, если не хотите, не ходите на похороны.
 Но конечно, можете известить его родственников.
 — А я не знаю… его родственников.
 — То есть вы знакомы лишь по работе?
 Не подумав, она выпалила правду:
 — Я познакомилась с ним только позавчера.
 Еще не договорив фразу, она поняла свою ошибку.
 — Когда он и попросил вас сюда приехать?
 Немного помолчав, Илука кивнула.
 — Да, так и было, — призналась она.
 — Тогда, я думаю, нам следует известить о смерти мистера Арчера агента, с которым имел дело мой секретарь, — сказал граф. — Он организовывал представление на вечеринке. И он расплатится с теми, с кем должен был расплатиться Арчер. — Граф улыбнулся Илуке и добавил; — Вы свободны от всяческих хлопот, я прошу вас не беспокоиться. Положитесь на меня. Я за всем присмотрю.
 — Спасибо, — быстро ответила Илука, — но я…
 Но граф уже поднялся, взял ее за руку и потянул за собой.
 — А теперь слушайте, Илука, — сказал он. — Нам надо многое сказать друг другу — и вам, и мне. Но сейчас я должен ехать на скачки. Я хочу, чтобы вы остались, осмотрели дом, погуляли в саду, отдохнули, пока я вернусь.
 — Но… я думаю, что я… Мне лучше уехать… — с трудом выговорила Илука.
 — Вы действительно думаете, что я вам это позволю? — спросил он. — Я собираюсь стать вашим покровителем, чтобы вы снова не попали в какую-то трудную ситуацию.
 Илука посмотрела на него неверящим взглядом.
 И когда она пыталась подобрать подходящие снова, он поддел пальцем ее подбородок и повернул к себе.
 Он посмотрел ей в глаза, а потом случилось самое невероятное, во что она просто не могла поверить, — он поцеловал ее.
 Илуку еще никогда не целовали, и она понятия не имела, что это такое. Будто берут в плен и даже нечего пытаться убежать.
 Она была безмерно удивлена и поражена.
 Потом она сказала себе, что должна сопротивляться, но вдруг почувствовала, как будто молния пронзила ее тело.
 Она испытывала странное возбуждение, почти такое же, как во время танца. Казалось, ее сердце поет, музыка исходит из самых его глубин, и Илука чувствовала — подобное происходит и с графом. Они замерли, точно оба слушали музыку, льющуюся из их сердец.
 Внутри у нее все пело и с дрожью прорывалось наружу. Похоже, то же самое испытывал и граф.
 Сейчас соединялись не только их губы. Целуясь, они словно впитывали в себя друг друга.
 Ощущение было таким потрясающим и возвышенным, что граф поднял голову и посмотрел на Илуку, а она устремила на него огромные глаза, кроме которых, казалось, больше ничего не было на маленьком нежном личике.
 Илука хотела что-то сказать, но слова застряли в горле.
 — Ну теперь вы понимаете? — спросил он. — Мы поговорим об этом, когда я вернусь. А пока, пожалуйста, займите себя сами.
 С этими словами он вышел, закрыв за собой дверь.
 Илука не могла двигаться. Она замерла там, где граф Лэвенхэм оставил ее, сердце девушки бешено колотилось, и дрожь пробирала ее как никогда.
 Случившееся сейчас было продолжением вчерашнего — чувств, которые нахлынули на нее в цыганском танце. Она тогда воплотила в движении поиск любви.
 Это чувство затопило Илуку, поглотило, она утонула в нем, как в сладком сне. Девушка села на диван, закрыв лицо руками.
 Она не знала, как долго сидела, не отнимая рук и не поднимая головы.
 Потом, радуясь, что ее сердце успокоилось и стучит как обычно и восторг, сжимавший горло и грудь, исчез, Илука велела себе обратиться к реальности и попытаться быть разумной.
 Она отбросила чувства, пробужденные графом, и попробовала мыслить четко и ясно.
 Заявление графа о покровительстве повергло бы ее мать в неподдельный ужас. Стало быть, и самой ей следует точно так же отнестись к его заявлению.
 В памяти всплыли слова мистера Арчера: Люсиль Гэнимед потеряла своего «покровителя», и это одна из причин, почему она согласилась поехать развлекать графа Лэвенхэма.
 Илука не совсем понимала суть слова «покровитель».
 Она смутно помнила давний разговор отца с матерью.
 Отец не знал, что дочь слушает, и рассказывал жене:
 — Мадам Вестрис крепко встала на ноги, потому что ей покровительствует один из самых богатых мужчин в Лондоне.
 — А я думала, она замужем, — заметила миссис Кэмптон.
 — У них раздельное имущество, — ответил полковник. — С точки зрения Люси Вестрис — самый наилучший вариант.
 — Не могу понять, почему любовные дела подобных женщин так тебя интересуют, дорогой, — проговорила миссис Кэмптон, а муж рассмеялся:
 — Если ты ревнуешь, любовь моя, то для этого нет оснований. Я просто рассказываю клубные сплетни. Мы здесь узнаем новости недельной или месячной давности.
 По отцовскому тону Илука поняла: он снова сожалеет об их бедности, из-за которой семья не может больше времени проводить в Лондоне, на скачках, которые он обожал.
 А мать, словно размышляя о том же, обняла его за шею и сказала:
 — О, дорогой, как бы я хотела оказаться богатой наследницей!
 — А окажись ты ею, ты бы вышла замуж за какого-нибудь графа, — рассмеялся полковник. — И мне тебя не видать. Я люблю мою дорогую жену такой, какая она есть. А деньги не самое главное, зато мы счастливы.
 — Конечно, конечно, — согласилась миссис Кэмптон.
 Обнявшись, они ушли, не вспомнив об Илуке, читавшей на широком подоконнике за занавеской и слышавшей каждое слово родителей.
 Тогда девочка, конечно, не раздумывала долго над услышанным, но теперь-то хорошо поняла, что граф собирается ей предложить.
 Но больше всего ее испугало не это, а собственная ее реакция на поцелуй.
 «Я должна уехать! — подумала она в панике. — Как я могу остаться и разрешить ему узнать, что его поцелуй вознес меня на вершину горы, где, кажется, я танцую танец страсти?»
 Илука подумала, что точнее невозможно выразить ее нынешнее состояние.
 Но разбуженные чувства жгли, словно солнце, словно пламя цыганского костра, вздымающееся все выше и выше рядом с ним, с графом Лэвенхэмом!
 "Я должна уехать!»
 Она повторяла эти слова, будто заклиная себя.
 Илука поднялась с дивана, но неодолимое желание остаться и ждать возвращения графа со скачек, говорить с ним, заставило ее снова сесть. Ей хотелось — о ужас! — чтобы он снова поцеловал ее и она бы еще раз почувствовала его губы на своих губах.
 «Наверное, я сошла с ума, — сказала себе Илука. — Ну что, что бы мама могла обо мне сейчас подумать?»
 Девушка пересекла комнату, подошла к окну — оно выходило на озеро и парк.
 Перед главным входом стояло несколько фаэтонов, и Илука догадалась, что экипажи ждали графа и его друзей, собравшихся на скачки.
 Она видела, как джентльмены вышли из дома, остановились на ступеньках, потом к ним подошел хозяин, в шляпе, надетой слегка набок. Его начищенные ботинки сверкали, контрастируя с плотно облегающими панталонами цвета шампанского.
 Он сел в первый фаэтон, и один из приятелей забрался рядом.
 Грум занял свое место сзади, граф тронул лошадей, и по тому, как он это сделал, Илука поняла, что он прекрасно справляется с ролью кучера.
 В другие экипажи уселись прочие гости, а кто не захотел ехать в фаэтонах, отправились в роскошных двуколках.
 Илука наблюдала за ними, пока кавалькада не скрылась за густыми кронами дубов. Потом тихонько вздохнула и пошла к себе в спальню.
 Она понимала: ей будет очень трудно отсюда уехать, не только потому, что она никогда раньше не путешествовала одна, а потому, что сердце ее рвалось остаться.
 Через два часа Илука уже была полна решимости ехать.
 Она дала указания горничной сопроводить ее в ближайшую придорожную гостиницу, и сделала это с таким видом, что та не посмела спорить или уговаривать остаться до возвращения хозяина.
 Ей повезло — секретарь графа тоже отбыл на скачки. И не нашлось никого, наделенного властью, способного указать Илуке, что она может делать, а что — нет.
 И лишь когда она оделась, готовая к путешествию, и когда сундуки были уложены для погрузки, Илука сказала домоправительнице:
 — Я бы хотела увидеть мистера Арчера, прежде чем уеду.
 — Вы думаете, стоит, мисс? Это вас не разволнует?
 — Я бы хотела помолиться рядом с ним.
 Та молча провела ее по проходу в комнату, которую она заняла, впервые появившись в доме графа Лэвенхэма.
 Ставни были закрыты, но света хватило, чтобы увидеть мистера Арчера со сложенными на груди руками.
 Девушке вспомнились скульптурные изображения святых на гробницах.
 Сейчас, мертвый, он казался моложе, беззаботнее, морщины утратили резкость, стали не такие глубокие, как при жизни.
 Граф сказал правду — старый актер д'Арси Арчер умер с улыбкой на устах. Его лицо было счастливым.
 «Слава Богу», — подумала Илука.
 Девушка не сомневалась: граф не только хорошо вознаградил старика, но и порекомендовал друзьям. Жаль, эти рекомендации оказались не слишком полезны мистеру Арчеру.
 Илука опустилась на колени возле ложа и помолилась за упокой его души.
 Поднявшись, она поймала себя на мысли, что Богу виднее: смерть мистера Арчера спасла его от нищеты и тревог о будущем, снедавших его изо дня в день и отнимавших здоровье и годы.
 Она вышла из комнаты и увидела экономку, ожидавшую за дверью.
 — Катафалк за бедным джентльменом прибудет сегодня днем, — сообщила она. — Вы не останетесь на похороны, мисс?
 — Боюсь, не смогу, — покачала головой Илука.
 — Вы оставите адрес на случай, если его светлость захочет вас найти? — спросила женщина.
 — Я думаю, все, что нужно его светлости, он уже знает, — уклончиво ответила Илука.
 Она поблагодарила экономку и дала большие чаевые для горничных, отчего заметила удивление на лице женщины.
 Затем она спустилась по большой лестнице и почувствовала, что прощается с самым замечательным домом, который когда-либо видела, и с его владельцем.
 И лишь отъехав на приличное расстояние, с печалью вспомнила: она так и не увидела Апопло, не осмотрела дом.
 Что ж, зато всю оставшуюся жизнь смогу воображать то, чего не видела», — посмеялась она над собой.
 Но вот чего ей уже не надо будет воображать, так это поцелуя. Теперь она наконец знает, что пытаются воспеть в стихах поэты, а писатели — в прозе.
 «Как я могла позволить поцеловать себя мужчине, с которым я едва знакома?» — изумлялась Илука.
 Но поцелуй был самым возвышенным, самым прекрасным из всех, о которых она когда-либо читала.
 Илука доехала до придорожной гостиницы, поблагодарила слуг графа за сопровождение, дала кучеру и лакею, к их большому удивлению, чаевые и заказала дилижанс.
 Вряд ли граф пустится вслед за ней, но на всякий случай Илука поехала в дилижансе до ближайшего городка, граничащего с Бердфордширом.
 А потом сменила экипаж и отправилась в Стоунфилд. Ей казалось, она поступила умно и отлично замела следы.
 Должно быть, она чрезмерно тщеславна, смеялась она над собой, с чего она взяла, что его светлость вознамерится догонять ее, искать?
 «Он никогда не узнает, кто я".
 Хотя мистер Арчер объявилеенастоящее имя, представляя публике. По имени, столь необычному, нетрудно выяснить, кто она и откуда.
 "Для графа я должна остаться просто танцовщицей, — всматриваясь в скучные бесконечные поля Бердфордшира, думала Илука. — У него есть кому покровительствовать — актрисе из «Друри-Пэйн» и множеству других, которые гоняются за ним».
 Но при этих мыслях сердце болело, точно в него всадили острый нож.
 Но тут Илука сказала себе,чтовсе это смешно.
 «Я должна помнить: граф и лорд Марлоу готовы целоваться с любой хорошенькой женщиной, попавшейся на их пути».
 И она не была для них чем-то особенным. Просто женщина, как любая другая. Но все же…
 И снова в ней поднялся странный восторг, он переполнил сердце, оно затрепетало, будто рядом оказался граф Лэвенхэм, и в душе зазвучала сладостная мелодия.
 «Неудивительно, что мужчины и женщины ищут свою любовь всю жизнь», — подумала Илука.
 Потом вдруг в ее душе все перевернулось. И Илука призналась себе наконец: она влюбилась. По-настоящему.
 — Ехала в дилижансе одна? Никогда ничего подобного не слышала! — воскликнула миссис Адольфус.
 Илуку провели в угрюмую гостиную, где сестра отчима сидела у окна и вышивала.
 — А что мне было делать, тетушка? — ответила Илука. — С дилижансом произошел несчастный случай, бедняга Ханна погибла, когда он перевернулся.
 Миссис Адольфус уставилась на нее, будто сомневалась в ее честности. Потом в ужасе всплеснула руками:
 — И ты путешествовала одна? Ну как ты могла?
 — А что мне оставалось? Деревушка, где это случилось, очень маленькая, и не думаю, что там кто-то слышал про горничных, да еще специально обученных.
 — Но ты могла бы что-то придумать, если бы постаралась, — ворчала миссис Адольфус, всегда готовая придраться. — И где же ты ночевала, позволь спросить?
 — Священник оказался добрым человеком и предложил мне спальню в своем доме, — ответила девушка.
 Илука подумала: звучит вполне прилично.
 Но миссис Адольфус подозрительно поинтересовалась:
 — А он женатый человек?
 — Нет, но ему больше семидесяти пяти, а его экономка пожилая женщина.
 — И никого, кроме тебя, там не было?
 После секундной паузы, сообразив, что если сказать правду, то немедленно возникнет тысяча подозрений, она покачала головой:
 — Нет… больше никого. Миссис Адольфус вздохнула, но не от облегчения, а от разочарования.
 Потом заявила:
 — Му ладно, здесь ты в безопасности, но я должна тебе сказать, что все это звучит очень странно. У меня не укладывается в голове, я просто не могу поверить, что не было другого выхода, как пуститься дальше одной.
 Илука промолчала, она понимала: если ответит, спор будет длиться до бесконечности.
 — Сейчас я хотела бы подняться в свою комнату, умыться и вымыть руки. Я вся пропылилась в дороге.
 — Неудивительно, у нас давно не было дождя. — ответила миссис Адольфус. — Бог знает, что будет с урожаем, если мы не дождемся ливня.
 Илука повернулась к двери и уже взялась за ручку, как миссис Дцольфус нехотя, словно не желая сообщать приятную новость, проговорила:
 — Да, кстати, Илука, в прихожей лежит письмо от матери. Я узнала по почерку. Наверное, скучает без тебя.
 — Письмо от мамы? Замечательно! Больше Илука ничего не стала слушать, выбежала в холл и увидела письмо на краю стола, а ведь его совершенно точно там не было, когда она вошла. Конечно, это ее почерк, мамы!
 Она схватила его и побежала по лестнице в комнату, которую занимала прежде, чтобы прочитать письмо в одиночестве.
 Илука подошла к окну — в мрачноватой глубине аскетично убранной комнаты было темно и трудно читать.
 Она вскрыла конверт, надписанный летящим почерком матери, и от первых же слов почувствовала,что готова пуститься в пляс.
  «Моя дорогая, у меня для тебя хорошие новости. Лорд Дэнтон сделал предложение Мьюриэл, и она приняла его. О помолвке будет объявлено в завтрашнем утреннем номере „Газетт“. 
  Ты, конечно, обрадуешься: мать его светлости живет во Франции — тамошний климат полезен для ее здоровья, и Мьюриэл собирается туда в сопровождении его сестры, чтобы познакомиться с будущей свекровью. 
  Лорд Дэнтон настаивает, чтобы они пробыли там по крайней мере месяц, так что можешь возвращаться без промедления домой, и я успею  до возвращения Мьюриэл представить тебя королю и королеве. 
  Я обсудила также этот вопрос с лордом Дэнтоном (кстати, он оказался очаровательным молодым человеком), и он думает, что его мать захочет сама представить Мьюриэл ко двору. Видишь, насколько облегчается наше с тобой дело. 
  Боюсь, твой отчим снова не захочет послать лошадей в Стоун-Хаус, хотя я думаю, и он обрадуется твоему возвращению домой. 
  Может, вы с Ханной в дилижансе доедете до Сент-Албанса, а я постараюсь убедить сэра Джеймса послать лошадей в Пекок-Инн. 
  Ты получишь это письмо в среду, а лошади будут ждать вас там в пятницу, так что у тебя будет время пообщаться с миссис Адольфус, которой наверняка не понравится твой скоропалительный отъезд». 
 Илука взвизгнула от радости. Сегодня четверг, значит, она уезжает прямо завтра утром.
 «Слава Богу, — сказала она себе. — Я здесь переночую только одну ночь".
 От такой перспективы ей даже показалось, что небо не затянуто облаками, а на нем сияет яркое солнце.
 Пока она читала письмо, наверх принесли ее сундуки и пожилая ворчливая горничная уже схватилась за ее вещи.
 — Ничего не надо распаковывать, Жозефина, — сказала девушка. — Завтра я уезжаю. Меня ждут дома.
 Не дожидаясь ответа горничной, она бросила шляпку на ближайший стол и побежала вниз — сообщить ошеломляющую новость тете Агате, заранее приготовившись выслушать ее упреки: еще бы, ей придется послать сопровождающего до Сент-Албанса. Разве она разрешит Илуке путешествовать одной после всего случившегося?
 «Я еду домой», — радовалась Илука, и ноги ее едва касались ступенек. Через прихожую она постаралась пройти более степенно. И поймала себя на том, что думает о графе. Он, наверное, уже вернулся со скачек и обнаружил ее исчезновение.
 Что он, интересно, станет делать?
 Неожиданно для самой себя она остановилась. Она вспомнила прикосновение его пальцев к ее подбородку, когда он повернул ее лицо к себе. И увидела улыбку графа — так при ней он никому больше не улыбался.
 У Илуки снова возникло странное ощущение, и тело ее охватил трепет, так же, как когда рядом с ней был Лэвенхэм. Как будто еще раз она вознеслась на снежную вершину высокой горы под музыку тысячи цыганских скрипок.




 Глава 6


 Когда Илука Кэмптон выглянула на Лондон-стрит, светило солнце, и ей невольно вспомнилось сверкающее золотом озеро в поместье Лэвенхэма. Она не замечала ни повозок, кативших мимо, ни красивых фаэтонов и карет — перед глазами стояли черные и белые лебеди, торжественно скользившие по серебряной глади, а в ушах звучала музыка, под которую она танцевала перед гостями графа в большой столовой.
 С тех пор как она покинула дом графа, Илука вспоминала о нем тысячу раз в день. Ночами она лежала без сна, снова и снова переживая восторг того поцелуя…
 И говорила себе, убеждала, что он уже забыл о ее существовании! И чем скорее она сделает то же самое, тем лучше.
 Но слова — не чувства. Разум — не сердце. Граф Лэвенхэм был постоянно с ней — и когда она радовалась солнечному лучу, и когда слушала игру шарманки на улице.
 А уж когда мальчик-посыльный насвистывал «Принеси мою метлу», все так явственно оживало в ее памяти, что хотелось плакать от боли.
 «Ну почему я такая глупая? Ну можно ли влюбиться в мужчину, который хотел сделать меня своей любовницей? Я бы очень быстро ему наскучила», — ругала она себя.
 Однако Илука понимала: между ней и графом возникло нечто большее, что является частью вечности. И она знала: сколько бы она ни прожила и скольких бы мужчин ни встретила, она никогда не сможет его забыть.
 Мать Илуки, леди Армстронг, пребывала в полнейшей эйфории: наконец-то она сможет представить девочку в Лондоне королю Уильяму и королеве Аделаиде в отсутствие Мьюриэл!
 Илука пыталась заставить себя радоваться вместе с матерью. По ее сердце болело и ныло, хотя она отлично понимала абсурдность своих чувств. И даже самые разумные доводы не утишали сердечную боль.
 «Просто я видела в своей жизни слишком мало мужчин, вот граф и показался мне таким необыкновенным, сказочно красивым».
 Она подумала, что первое отталкивающее впечатление возникло на основании того, что она слышала о нем. Однако при личной встрече граф оказался совершенно другим.
 Леди Армстронг потрясла смерть Ханны, и она не задавала лишних вопросов. Она спокойно отнеслась к тому, что девочка остановилась в доме священника и побывала на похоронах служанки, а потом села в почтовую карету и поехала в Бердфордшир.
 — Очень разумно с твоей стороны, дорогая, хотя, возможно, тебе было и не очень удобно.
 — Я больше ничего не могла придумать, мама. Я просто не могла себя заставить снова сесть в дилижанс после того… что случилось.
 — Конечно, дорогая, — согласилась мать, — ты поступила единственно возможным образом в этих обстоятельствах. И я рада, что тебе хватило денег.
 — Вот именно, хватило, мама, но я осталась без единого пенни.
 — Это легко поправить, дорогая, твой отчим щедро одарил нас перед сезоном в Лондоне, он не только дал много денег на наши с тобой наряды, но и пообещал устроить для тебя бал до возвращения Мьюриэл из Франции.
 — О, мама, как замечательно! — воскликнула Илука.
 Она постаралась вложить как можно больше радости в эту фразу, но на самом деле сердце сдавило при воспоминании о том, как она танцевала у графа. На балу танцы будут другие…
 Они отправились в Лондон через два дня после возвращения Илуки домой.
 Сборы, укладывание вещей, поиски новой горничной, которая заменила бы Ханну, переезд в дом сэра Джеймса в Лондоне — все это отвлекало от мыслей о графе.
 Но ночью Илука снова оказывалась в плену воспоминаний о поцелуе, вознесшем ее к снежным горным вершинам и позволившем забыть обо всем, даже о существовании окружающего мира.
 «Я понятия не имела, что такова любовь», — признавалась она себе.
 Леди Армстронг не замечала никаких перемен в дочери, не обращала внимания даже на тени под ее огромными глазами. Она была полна планов и надежд. Красота Илуки, без сомнения, поразит всех. И мать теперь думала только о платьях, которые подчеркнут белизну кожи и рыжее пламя волос.
 Уже первый званый ужин не оставил никаких сомнений в успехе Илуки.
 Его давала герцогиня Болтонская, старый друг Джеймса Армстронга, и, едва Илука переступила порог гостиной, полной мужчин и женщин, раздался шепот.
 Девушка не поняла, что именно ее появление ошеломило публику, но леди Армстронг сразу догадалась, в чем дело.
 После этого приглашения посыпались как из рога изобилия, и леди Армстронг сказала мужу с улыбкой:
 — Не думаю, что Илука засидится в девушках. Ей сделали уже четыре предложения. И я знаю, что ее руки готовы попросить еще два очень подходящих молодых пэра.
 — Но пусть не торопится принимать предложение, — предупредил сэр Джеймс. — Хотя, не стану притворяться, дорогая, я бы жаждал остаться с тобой один на один.
 — Ты слишком добр, — ответила леди Армстронг, — и ты знаешь, как я тебе за все благодарна.
 — Мне просто хочется сделать тебя счастливой.
 Леди Армстронг поднесла его руку к своей щеке, этот жест мистер Армстронг находил очень трогательным.
 — Я счастлива, — призналась она. — И с трудом верю, что я овдовела и была в таком отчаянии.
 — Ничего подобного я не позволю тебе испытать снова, — решительно покачал головой сэр Джеймс и поцеловал жену.
 «Я просто обязана быть самой счастливой девушкой в Лондоне», — сказала себе Илука.
 И немедленно почувствовала себя виноватой: несмотря на решимость забыть графа, она искала его на каждом балу, на каждом званом ужине, высматривала его фаэтон, когда они катались в парке.
 «Забудь его! Забудь!" — твердила она себе снова и снова. Но все время, каждую минуту чувствовала его пальцы у себя на подбородке, ощущала силу его объятий.
 — Завтра мы едем ко двору, — сообщила леди Армстронг. — Надеюсь, дорогая моя, тебе там так же понравится, как и мне в свое время. Я была в Букингемском дворце одиннадцать лет назад.
 — Думаю, там ничего не изменилось.
 — Перемены произошли при короле Георге IV, это было настоящее потрясение! — вспоминала леди Армстронг. — Дворец на меня произвел очень большое впечатление, хотя я сильно робела.
 — Но я не из робких, правда, мама? — улыбнулась Илука. — Вы с папой обращались со мной не как с ребенком, который недостоин вашего общества, а почти как со взрослой. Так что я ни перед кем не робею и довольно быстро соображаю.
 — Похоже, тебе дано слишком много — и ум, и красота, — сказала мать. — Любой мужчина, который на тебе женится, скоро поймет: у тебя есть не только хорошенькое личико, которое способно быстро наскучить.
 Илука не ответила. Она подумала: граф мог оценить только ее внешность, у него не было времени, чтобы обнаружить ее ум.
 На следующий вечер, одевшись в новое платье, подобранное леди Армстронг специально для этого случая, Илука сама убедилась: она выглядит потрясающе.
 Обычный белый цвет был не способен подчеркнуть особенный оттенок ее кожи, и леди Армстронг выбрала ткань серебристого тона.
 Платье было отделано серебряными лентами, а по чистому шелковому полю шла серебристая вышивка, которую украшали крошечные бриллиантики.
 Юбка была очень пышной и подчеркивала тонкую талию Илуки. А вообще платье производило впечатление очень нежного, девичьего.
 Илука вспомнила, как мистер Арчер представил ее зрителям нимфой, выходящей из озера.
 Серебристый цвет платья снова напомнил ей об озере в Лэвенхэме. А отчим подарил ей маленькое бриллиантовое колье, сверкавшее при каждом движении.
 — Ты выглядишь прекрасно, — сказал он. — Действительно, такой красавице, как ты, нужен самый минимум украшений.
 Этот комплимент еще раз свидетельствовал о том, как повезло им с матерью: ну кто еще так по-доброму опекал бы их?
 "Мама, конечно, любит его не так, как папу, — думала Илука, — но все-таки, несомненно, любит. И может быть, я когда-нибудь почувствую то же самое к мужчине, и тогда я смогу выйти за него замуж».
 Илука хотела такой же любви, какая была у ее отца с матерью. И ей казалось, что-то похожее она испытывает к графу Лэвенхэму.
 Прошлой ночью, снова лежа без сна, она думала: а что случилось бы, если бы она осталась еще на одну ночь в Лэвенхэме?
 Его поцелуй был прекрасен, при одном воспоминании ее губы начинали дрожать. Такая сладость, нега, истома…
 И вдруг Илуку осенило: Боже мой, а ведь граф пришел к ней в комнату вовсе не для того, чтобы спасти от лорда Марлоу!
 Ох, какая она глупая! Надо же, как само собой разумеющееся восприняла его появление через общую дверь между их комнатами. Она, видите ли, решила, что граф услышал крики и поспешил на помощь. Ангел-хранитель да и только!
 Ей вспомнилось: она умоляет его спасти от притязаний лорда Марлоу, а он изумленно смотрит на стул и кресло возле двери, и в его глазах полное недоумение: зачем?
 А если граф пришел к ней не для того, чтобы помочь? Зачем же он мог прийти?
 Илука была очень невинна и неопытна, а граф казался ей воплощением благородства. Куда ей было догадаться об истинной причине перемены комнаты на ту ночь, появления его светлости в халате… Да он же собирался заняться с ней любовью!
 Такое, возможно, может произойти между джентльменами и актрисами типа мадам Вестрис, но предлагать подобное леди!.. Это не просто нескромно или неприлично — отвратительно! «Он считал меня актрисой и допускал, что я соглашусь», — оправдывала Лэвенхэма Илука.
 Но это не помешало ей почувствовать себя совершенно несчастной. И не только из-за расставания с графом, но и потому, что он, оказывается, вовсе не воспринимал ее как леди, которая заслуживает уважения и поклонения. Он видел в ней актрису, доступную женщину, и считал, что с ней себе многое можно позволить. Одним словом, он думал о ней так же, как лорд Марлоу.
 Открытие это причинило ей большую боль, чем она ощущала прежде.
 Но обвинять, кроме себя, было некого. Она сама согласилась на предложение мистера Арчера поехать с ним и развлекать графа и его друзей.
 Теперь, когда она поняла истинную суть происшедшего, оставалось лишь молиться, чтобы мать никогда не узнала о случившемся.
 «Мама не только придет в ужас, — подумала Илука, — она будет искренне уязвлена и поражена моим поведением".
 — Вы настоящая красавица, мисс! — воскликнула горничная, помогавшая ей одеваться.
 Илука в последний раз, перед тем как спуститься вниз, взглянула на себя в зеркало.
 — Спасибо, — сказала она.
 На голове у нее колыхались три страусовых пера, очень украшавших ее прическу.
 В битве при Креси в 1546 году Черный Принц получил звание рыцаря и страусовые перья в награду, с тех пор они украшают личную печать принца Уэльского.
 А юные девушки, которых представляют монарху, не появляются без этого украшения перед его взором.
 — Красивее вас никого на балу не будет, мисс, я уверена, — продолжала горничная.
 Илука благодарно улыбнулась и подумала: есть на свете один мужчина, который никогда не будет поклоняться ни ее красоте, ни уму. Она вздохнула: ах, как бы ей хотелось, чтобы ему нравилось в ней все, и характер тоже.
 «Забудь его, забудь его, забудь его», — в такт шагам, спускаясь по лестнице, твердила она себе.
 Они ехали в Букингемский дворец в красивой карете сэра Джеймса, и Илуке казалось — колеса повторяют те же самые слова.
 Педи Армстронг выглядела очень мило в платье розовато-лилового цвета, с диадемой из аметистов и бриллиантов, в ожерелье из таких же камней. Она держала букет лиловых орхидей, преподнесенный ей сэром Джеймсом, а Илука — букетик полураспустившихся белых роз.
 И ей вспомнились розочки, которые она прикрепила на запястья, танцуя в Лэвенхэме.
 "Ты похожа на Персефону, спускающуюся в царство теней», — сказал ей тогда мистер Арчер.
 «Теперь, — со вздохом подумала девушка, — он сам спустился в царство теней и пребудет в нем вечно».
 Она подняла глаза и, упрекнув себя в неблагодарности, улыбнулась отчиму, сидевшему напротив.
 — Я знаю только одно, — сказал он жене, — что буду единственным мужчиной, который появится при дворе в обществе двух таких красавиц.
 —Подожди, дорогой, надо осмотреться. Боюсь, мы с Илукой померкнем перед какой-нибудь красавицей, с которой ты был знаком до нашей женитьбы.
 — С той минуты, как мы вместе, я вообще не смотрю на других женщин.
 А Илука думала в это время, что актриса из «Друри-Лэйн», интересующая графа, возможно, не красивее ее, но талантливее.
 "Наверняка он смотрит ее выступления каждый вечер и скоро из его памяти сотрется мой любительский танец…»
 Перед въездом во двор Букингемского дворца пришлось подождать — выстроилась очередь из дюжины экипажей.
 Она двигалась медленно, но в конце концов напудренный лакей открыл дверцу, и леди Армстронг вышла из кареты.
 Илука последовала за матерью, они отдали слугам накидки и поднялись вверх по широкой лестнице, покрытой красным ковром, в тронный зал, где король и королева устраивали прием.
 Вдоль лестницы стояли лейб-гвардейцы. Илука подумала, что интересно посмотреть на королеву Аделаиду, которая вышла замуж за короля, бывшего намного старше ее.
 Гости всегда сплетничали о нейна приемах у матери, одни считали ее приятной маленькой женщиной, Другие, критически настроенные, называли ее скучной серенькой мышкой.
 Люди любят перемывать косточки королевской семье. Вот и сейчас сэр Джеймс тихо сказан жене:
 — Я думаю, ты слышана, эта гнусная королева Кентская запретила принцессе Виктории посещать королевские приемы.
 — Неужели? — воскликнула леди Армстронг. — Как печально. Ведь ей известно, как обожает король свою племянницу.
 Они шли очень медленно, пока наконец не оказались возле тронного зала, и Илука увидела в самом его конце королеву, сверкающую драгоценностями. Действительно, маленькая мышка на фоне статного немолодого мужа.
 Король оказался почти лысый, с редкими остатками седых волос. Он улыбался каждому, кого представляли, и Илуке показалось, что рассказы о его простоте и доброте похожи на правду.
 К ним подошел друг сэра Джеймса, и Илука услышала:
 — Должен признаться, эти официальные приемы — такая скука, при , короле Георге было куда веселее.
 Сэр Джеймс рассмеялся:
 — Зато сейчас ты вынужден вести себя лучше, Артур.
 — Да, но вечера при дворе просто невыносимы. Король дремлет, королева вышивает, а мы все, предполагается, должны обсуждать политику.
 Сэр Джеймс снова рассмеялся, и Илука подумала: пожалуй, вечеринки у графа гораздо веселее, если верить на слово другу отчима.
 Она наблюдала, как проходит представление, слышала имена девушек и их наперсниц.
 — Герцогиня Болтонская представляет леди Мэри Фотерингей-Стюарт! Деди Эшбертон представляет достопочтенную Джейн Трант и мисс Нэнси Каррингтон!
 Имена следовали одно за другим, произносились размеренно и монотонно, и Илука пока стала осматриваться, разглядывать бело-золотые стены, на фоне которых диадемы дам сверкали так ярко, будто излучали солнечный свет.
 Потом подошла ее очередь, и она, как и предыдущие леди, проявила осторожность и осмотрительность, чтобы не наступить на шлейф платья предыдущей девушки.
 Имена, сменяя друг друга, звучали нараспев, точно в церкви.
 — Графиня Халл представляет леди Пенелопу Куртис!
 Потом точно таким же тоном:
 — Леди Армстронг представляет мисс Илуку Кэмптон!
 Мать пошла первая, присела в низком реверансе перед королевой, слегка склонившей в ответ голову, затем то же повторилось с королем. Потом ее место заняла Илука. Королева улыбнулась Илуке, и девушка ответила ей улыбкой.
 Мать отошла, и Илука оказалась перед королем.
 Она поклонилась еще ниже, чем королеве, и, подняв голову, услышала слова короля, брошенные в свойственной ему грубоватой манере:
 — Хорошенькая. Очень хорошенькая.
 Его комментарии чаще всего приводили всех в замешательство, но, поскольку король сделал комплимент, Илука не удержалась и улыбнулась, полагая, что он говорит сам с собой.
 Но вдруг раздался отчетливый голос другого мужчины:
 — Согласен с вами, сэр. Илука подняла глаза, и ее сердце перевернулось в груди.
 Она не могла сделать ни шагу, вообще была не в силах пошевелиться — рядом с королевским креслом, сверкая наградами, с голубой рентой Ордена Подвязки, пересекающей грудь, стоял граф.
 Илука встретила его взгляд, потом, собрав всю свою волю, выпрямилась и пошла за матерью.
 Она не могла ни о чем думать, забыла, где она и зачем, — она снова увидела графа, и он явно узнал ее.
 Илуку охватила паника: что подумает о ней граф Лэвенхэм, что скажет, когда выяснит, кто она на самом деле?
 Сэр Джеймс подошел, чтобы представить жену своим друзьям. Они пытались говорить с Илукой, она что-то отвечала, но чувствовала себя при этом в другом мире, совершенно запредельном, где единственная реальность — бешеное биение ее сердца.
 За час она успела поговорить с доброй дюжиной мужчин, наслушалась комплиментов, довольно разумно — себе на удивление — ответила на вопросы.
 Наконец король, взяв королеву за руку, прошел через толпу гостей, заговаривая то с одним, то с другим, и вывел ее из тронного зала. Сиятельная чета удалилась, и теперь можно было вздохнуть свободно и даже выйти.
 — Теперь мы можем уехать, мама? — спросила Илука.
 — Нам незачем спешить, дорогая, — ответила леди Армстронг. — Твой отчим доволен вечером, он увидел множество знакомых. Он намерен отыскать среди гостей одного своего друга, которому непременно хочет меня представить.
 Илука не могла объяснить матери, что она хочет исчезнуть отсюда, пока не столкнулась лицом к лицу с графом Лэвенхэмом.
 Она тревожно огляделась, ожидая, что он в любой момент может появиться.
 И действительно вдруг раздался его голос:
 — Добрый вечер, Армстронг. Не ожидал увидеть тебя здесь.
 — Привет, Лэвенхэм, — ответил сэр Джеймс. — Вот и я тебе то же самое хотел сказать. Я думал, ты слишком занят своими лошадьми и не найдешь времени на столь официальные мероприятия.
 — Пришлось выполнить мои обязанности, — ответил граф.
 — Не думаю, что ты знаком с моей женой, — заметил сэр Джеймс с улыбкой. — Дорогая, позволь представить тебе графа Лэвенхэма, у которого, как ты знаешь, самая лучшая конюшня в стране. Он выигрывает все классические скачки, так что ни у кого из нас не остается ни малейшего шанса на успех. Леди Армстронг протянула руку.
 — Я много слышала о вас, милорд, — сказала она. — И мне очень приятно с вами познакомиться.
 — Вы очень добры. Граф перевел взгляд на Илуку, и сэр Джеймс с готовностью продолжил:
 — А теперь познакомься с причиной нашего появления здесь. Мы с женой решили представить мою падчерицу Их Величествам.
 Граф склонил голову, Илука присела в реверансе и, не решаясь смотреть на него, прикрыла глаза ресницами.
 — Я в восторге от возможности познакомиться с вами, мисс Кэмптон, — проговорил он. Илука была уверена, что в его голосе прозвучали саркастические нотки, с огромным трудом она выдавила из себя:
 — Я слышала… о ваших… замечательных… лошадях, милорд.
 — Надеюсь, когда-нибудь я смогу вам их показать, — ответил он. — Если вы найдете время посетить мои конюшни.
 Илука глубоко вздохнула.
 Она приняла упрек за поспешный отъезд, лишивший ее лицезрения его знаменитых лошадей.
 Граф не отрывал от нее взгляда, а Илука никак не могла понять: нет ли в его глазах презрения?
 Потом на нее навалился отчаянный страх. А вдруг он скажет нечто такое, отчего ее мать сразу поймет — они уже встречались, они знакомы?
 Охваченная тревогой, она силилась разгадать выражение серых глаз графа. А вдруг на ее лице отразятся истинные чувства и о них догадается не только граф, но и мать, и отчим?
 Затем словно сама судьба пришла ей на помощь. Тогда, когда она уже перестала надеяться на благополучный исход этой встречи, раздался голос:
 — Джеймс! Как приятно видеть тебя? И почему ты так долго не обращал на меня внимания?
 Женщина, сверкая сапфирами, в синем платье, подчеркивающем синеву ее глаз, встала между графом и сэром Джеймсом и взяла отчима под руку.
 Дама отделила Илуку с графом от матери и отчима. Лэвенхэм открыл было рот, но тут Илука грустно проговорила:
 — Я… я должна объяснить…
 — Я должен увидеть вас, — перебил ее граф, — тем более что вам надо что-то мне объяснить.
 — Я… знаю.
 — Где мы можем увидеться наедине?
 Она попыталась вспомнить место, где можно поговорить без свидетелей.
 Граф, догадавшийся о ее затруднении, сказан:
 — Завтра рано утром я буду прогуливаться верхом в парке. Приезжайте к статуе Ахиллеса в семь.
 Только это и успела услышать Илука, как рядом с ней оказалась мать, говоря:
 — Илука, дорогая, я хочу, чтобы ты познакомилась с французским послом и его женой.
 — О да, конечно, мама.
 — А я должен вернуться к своим обязанностям, — заметил граф. — Спокойной ночи, леди Армстронг. Спокойной ночи, мисс Кэмптон.
 Он официально раскланялся со всеми и отошел к группе послов и иностранцев, ожидавших, чем наконец займут их при английском дворе.
 Илука посмотрела ему вслед, и ей показалось, он уходит из ее жизни, как она недавно ушла из его.
 Зато по крайней мере завтра она увидит графа. Конечно, будет неловко, ей придется объяснять, почему она выдала себяза актрису, он станет злиться и упрекать, но она же с ним встретится, а это главное, и только это имеет значение.
 Остаток вчера она не запомнила.
 Дома мать возбужденно говорила о великолепии дворца, а сэр Джеймс, как показалось Илуке, чувствовал себя немного неловко за экспансивную манеру, в которой его приветствовала некая леди, явно его прежняя любовница.
 Но до Илуки их голоса доносились как будто издалека, ничто из происходившего не имело для нее никакого значения.
 Девушка обдумывала способ уйти завтра утром из дома незамеченной.
 Если она скажет, что отправляется верхом, сэр Джеймс, без всякого сомнения, поедет ее сопровождать. Или мать решит, что дочери утром надо как следует отдохнуть. Об отдыхе она говорит постоянно, с тех пор как они приехали в Лондон. Ясно, конечно, каждый вечер — бал.
 "Я должна его увидеть, — думала Илука. — Но как?»
 Спать она не могла, раз десять подходила к окну, смотрела на звездное небо. Интересно, думает ли сейчас граф о ней?
 Илука не сомневалась: он шокирован ее поведением и ужасно злится за обман.
 Ну и пусть, не это важно. Важнее всего добиться от него обещания не рассказывать ни матери, ни сэру Джеймсу о ее предосудительном поведении.
 В общем, эта ночь для Илуки была самой длинной.
 Стоя у окна, она слышала, как часы пробили пять. А ей казалось, прошло сто лет с тех пор, как она встретилась с графом. Он ушел от нее, и она больше для него ничего не значит.
 Положение, которое он тогда предлагал ей занять в его жизни, было унизительным. А причина — в ее хорошеньком личике!
 Но ей с детства внушили, и она верила, что личные достоинства важнее внешности. Илука, конечно, была благодарна людям, считавшим ее красивой, но полагала, что она обладает большим, чем просто красота.
 Это большее — сама ее сущность.
 Танцовщица, актриса, женщина, способная стать любовницей, для мужчины просто предмет собственности, гораздо менее ценный, чем лошадь, участвующая в скачках.
 «Но именно так он меня и воспринимает».
 Илуке показалось, что она тонет в какой-то вязкой темноте, откуда ей уже никогда не выбраться.
 Потом, заметив на крыше проблески первых лучей солнца, она поняла, что ночь прошла, и скоро она увидит графа.
 Но даже когда она увидит его, надо проявить смирение, извиниться за обман, который он наверняка осуждает, — леди, а так непристойно повела себя.
 А может быть, не стоит встречаться с ним? Нет, если она не придет, он явится в дом и расскажет матери об их знакомстве при весьма странных обстоятельствах.
 И тогда Илука твердо решила идти и быстро надела платье для верховой езды.
 Лошади сэра Джеймса стояли в конюшне за домом, туда легко прошмыгнуть через заднюю дверь.
 Поскольку они выезжали каждый вечер, леди Армстронг будет отдыхать до девяти утра, а сэр Джеймс завтракает в восемь тридцать. И если она уйдет в половине седьмого, ее никто не увидит.
 Илука тщательно осмотрела свой наряд, собрала волосы в аккуратный пучок и надела шапочку для верховой езды с газовой вуалью.
 В последнее время стало модно кататься в очень широких юбках и в приталенной муслиновой блузке с бантом на шее, а поверх надевать маленький жакет.
 В зеркале Илука увидела очень юную девушку, пышные волосы выбивались из-под строгой шапочки, как пламя цыганского костра.
 Из-за ужасной тревоги глаза Илуки стали огромными и, казалось, заняли все лицо.
 Велев приготовить лошадь, она немного нервничала, потом уселась в седло и поехала к парку в сопровождении сонного конюха, весьма недовольного, что его потревожили так рано. Он держался в нескольких шагах от Илуки, а она соображала, как убить время до назначенного часа, до семи утра, когда граф появится возле статуи Ахиллеса.
 Она по мосту пересекла озеро, пустила лошадь галопом по траве, где ее никто не мог увидеть, кроме мальчишек, игравших в мяч. Потом спустилась к Роттен-Роу, там тоже никого — только несколько молодых людей атлетического сложения практиковались в верховой езде.
 Когда Илука издали увидела статую Ахиллеса, ее сердце гулко забилось.
 Граф был там, он восседал верхом на огромном черном жеребце. Ей вдруг захотелось развернуть лошадь и немедленно умчаться прочь.
 Но слишком поздно: он уже увидел ее. Девушку потянуло к графу, будто магнитом, и она направила к статуе коня, чувствуя себя так, будто идет на гильотину.
 Она придержала лошадь и уставилась на него, широко распахнув испуганные глаза.
 Граф снял шляпу.
 — Доброе утро, мисс Кэмптон.
 — Доброе утро, милорд. Голос ее слегка дрожал, и она не могла унять эту дрожь. Ей показалось, она заметила легкую циничную улыбку, пробежавшую по губам графа.
 — Пойдем к озеру?
 — Да… это будет… очень приятно.
 Ей казалось, ее голос звучит неестественно, но она ничего не могла поделать.
 Они ехали бок о бок, а грум, поодаль, следом.
 Илука не могла вымолвить ни слова, граф, кажется, тоже не собирался, так они и ехали в полном молчании под цоканье копыт.
 Они добрались до озера, сверкавшего в лучах солнца.
 Граф остановил лошадь и сказал:
 — Я думаю, нам лучше оставить лошадей с вашим грумом, пройтись пешком, потом где-нибудь сесть и поговорить.
 —Да… конечно… если хотите, — проговорила Илука.
 Граф поманил грума, слезая с лошади, кинул ему поводья и дал указания, как показалось Илуке, слишком резким тоном, будто пребывал в дурном настроении.
 Потом подошел к ее лошади и помог Илуке спешиться.
 Едва он коснулся ее талии, едва Илука ощутила его близость, к ней вернулись воспоминания, точно молния осветила их вспышкой. Нет, как бы он ни сердился, как бы ни презирал ее, она все равно его любит.
 Ах, если бы он еще раз поцеловал ее! Это было бы самое прекрасное, что только можно вообразить.
 Они медленно пошли под сенью берез по узкой тропе, вьющейся среди кустов. Илука увидела скамейку, утопающую в зелени, и решила: вот самое удобное место для неудобного разговора с графом Лэвенхэмом.
 Она села на прохладное дерево и облегченно вздохнула: здесь их никто не увидит, кроме катающихся на лодках по озеру.
 Нервничая, она с особой тщательностью расправила юбки, а граф все не садился рядом, а только смотрел на нее с высоты своего роста.
 Он стоял словно на пьедестале и был таким же надменным, как тогда, когда сидел за столом в своем доме. Еще тогда она подумала: этот человек никогда не смешается с толпой.
 Но наконец Лэвенхэм опустился рядом с ней, так же, как несколько дней назад в будуаре в Лэвенхэме, и положил руку на спинку скамейки.
 Потом снял высокую шляпу и положил рядом с собой.
 И, как ей показалось, довольно мрачным голосом начал:
 — Ну, мисс Илука Гэнимед? Что вы можете сказать в свое оправдание? Илука втянула воздух.
 — Я… я очень сожалею, — проговорила она. — Я не собиралась… делать ничего плохого, но я понимаю, с моей стороны это было ошибкой… приехать в ваш дом.
 — Это было не просто ошибкой. Это было сумасшествием! — воскликнул граф. — Как вы могли осмелиться изображать дублершу мадам Вестрис и… — Граф умолк, а потом продолжил: — Я не осуждаю то, что вы сделали, я просто хочу знать  почему. 
  — Если я расскажу вам всю… правду, — сказала она тихо, — поклянетесь ли вы, что ничего не откроете моей маме?
 — Вообще-то я считаю своим долгом рассказать ей все, — ответил граф.
 Илука воскликнула:
 — Пожалуйста! Ну пожалуйста! Умоляю вас! Если вы скажете, она не просто рассердится, а ей будет очень-очень больно из-за моего безрассудства.
 — Ничего удивительного, — мрачно заметил граф.
 — Я никак не ожидала вас… увидеть во дворце, — вырвалось у Илуки. — Я думала… если я где-то вас увижу… попросить… если вы когда-то встретитесь с мамой, не раскрывать ей мою неосторожность.
 — Вы так это называете? — усмехнулся граф. — Я думаю, ваше поведение имеет более точное определение.
 — Я знаю, — грустно кивнула
 Илука. — Но так вышло, что я оказалась… втянутой в одно дело, не понимая, что из него может получиться.
 — Я полагаю , вы даже не подозревали, какие опасности подстерегают вас на этом пути.
 Илука вспомнила о лорде Марлоу и пожала плечами:
 — Но вы… спасли меня. После недолгой паузы граф насмешливо сказал:
 —Да, я вас спас от лорда Марлоу, но не от самого себя.
 Он видел, как краска залила девичьи щеки, и Илука прошептала:
 — Я никогда… даже на секунду не могла допустить, что подобное возможно. Я просто пыталась… помочь мистеру Арчеру.
 — Неужели вы не понимали, притворяясь дублершей мадам Вестрис, что найдутся мужчины, которые попытаются приблизиться к вам, как Марлоу?
 — Клянусь вам… такое мне и в голову не приходило. Конечно, я слышала о… мадам Вестрис… И знала… что мама думает о ней. Что она не совсем правильно ведет себя, надевая бриджи на сцене… Но я не догадывалась о другом, до тех пор пока… — Илука умолкла, будто не находила слов, а граф закончил за нее спокойным тоном:
 —…пока я не предложил вам свое покровительство. Я надеюсь, вы понимаете, что это означает.
 — Да… сейчас понимаю, — сказала Илука тихо. — По я догадалась только тогда, когда мистер Арчер сказал про мисс Гэнимед, что она потеряла своего… покровителя. И потому захотела заработать деньги, давая представление у вас на ужине.
 — А что случилось с мисс Гэнимед? Илука вздохнула:
 — Она и моя горничная Ханна погибли, когда перевернулся дилижанс, в котором мы ехали.
 Она сказала это и посмотрела на графа; похоже, тот не верил собственным ушам.
 — Дилижанс, в котором вы ехали, перевернулся? — повторил он, как если бы плохо расслышал.
 — Да, отчим не захотел отправить меня в карете — он не любит утомлять лошадей большими расстояниями, поэтому нам с Ханной пришлось ехать до Бердфордшира в дилижансе.
 — А зачем вы вообще туда ехали?
 — Потому что моя… дочь моего отчима… Мьюриэл ненавидит меня. А лорд Дэнтон, за которого она надеялась выйти замуж… как раз должен был приехать… — Илука вдруг всплеснула руками: — О… Все так сложно… Это такая длинная история… И если я вам расскажу… вы никогда не поверите.
 — Да я пытаюсь поверить, — сказал граф, — но и впрямь все какого запутанно.
 — Конечно, — согласилась Илука, — но неужели вы хоть на минуту можете предположить, что я специально представилась актрисой, дабы явиться к вам в дом? Я просто не могла быть настолько бессердечной, чтобы отказать несчастному человеку! — Она сказала это очень страстно, а потом, уже тише, добавила: — Ну пожалуйста, попытайтесь понять. И не сердитесь на меня.
 — А почему вас беспокоит, сержусь ли я? — поинтересовался Лэвенхэм.
 Помолчав, Илука ответила:
 — Я боюсь, рассердившись, вы можете… рассказать маме.
 — Я ничего не скажу вашей маме, если вы пообещаете никогда, никогда в жизни не вести себя так неосмотрительно. По то, что вы боитесь моего гнева, очень любопытно.
 Илука знала причину собственных опасений — она не хочет, чтобы граф Лэвенхэм презирал ее и стыдился, ей нужно его обожание и уважение.
 Нет, настоящая правда не в этом! Она хочет, чтобы он ее любил, чтобы поцеловал, как раньше, а если этого не будет — какая разница, что он о ней думает.
 Илука отвела взгляд и повернулась к графу в профиль. Очаровательный прямой маленький носик оказался на фоне кустов. Лэвенхэм не мог отвести взгляда от совершенных линий ее лица.
 — Вы, возможно… уже сделали вывод на мой счет… И мне нет смысла оправдываться.
 — Может, да, а может, и нет, — сказал граф. — Но меня интересуют причины вашего поведения.
 Илука молчала, и он продолжил:
 — Вы приехали в мой дом, дали представление, которое очень отличалось от всего, что я видел раньше, спровоцировали одного из моих гостей на непристойное поведение…
 Его слова кольнули Илуку, и она сердито заметила:
 — Это нечестно. Лорд Марлоу — ужасный человек. Он напился. И вы не можете обвинять… меня за то, что он ночью стучался ко мне в дверь. Мне и присниться не могло, что джентльмен способен на подобное поведение.
 — Да, ни один джентльмен не станет вести себя так по отношению к леди.
  — Я думала об этом, — сказала Илука. — Насколько я знаю, вы не считаете меня леди, вы презираете меня, так что нет смысла продолжать разговор. Я могу сказать одно… мне стыдно за себя… но я испытывала бы ужасное чувство вины до конца жизни, если бы… отказалась помочь мистеру Арчеру, когда он сказал, что это его… последний шанс.
 — Примерно такую историю я и ожидал услышать, — вздохнул граф.
 — А почему это вам… небезразлично? — спросила Илука.
 Ее голос слегка дрожал, ей было трудно говорить с графом Лэвенхэмом в это слишком раннее утро и казалось невозможным объяснить ему происшедшее и мотивы собственного поступка, столь странного, на взгляд аристократа.
 Потом она повернулась и посмотрела прямо в глаза графу.
 Их взгляды встретились, и еегнева как не бывало.
 Она увидела эти единственные и неповторимые серые глаза, и они как будто заполнили весь мир.




 Глава 7


  — Вот и все, что случилось, — закончила рассказ Илука. — Клянусь, это правда, и мне нечего больше добавить.
 Она ничего не утаила из происшедшего, начиная с сообщения отчима о приезде лорда Дэнтона и требования Мьюриэл отправить ееиз Тауэрс в связи с появлением возможного претендента на ее руку.
 Она заметила сочувственный взгляд графа, когда рассказывала о ревности Мьюриэл.
 Описывая, как дилижанс перевернулся, свалился вниз, как погибли Ханна и Люсиль Гэнимед, она побледнела, а взгляд графа потяжелел, губы сжались.
 Она нервничала, снова переживая трудные часы, рассказывая, как хотелось ей помочь мистеру Арчеру и какое облегчение она испытала от того, что приезд в скучнейший мрачный Бердфордшир ненадолго оттягивается.
 Илука осуждала себя за слишком честное изложение, но внутренний голос ей подсказывал, что следует говорить только правду, что бы граф потом ни подумал о ней.
 — И было так здорово увидеть ваш… прекрасный дом. И знаете, такое приключение мой папа оценил бы. Наверное, из-за этого я не чувствовала себя такой виноватой, как должна бы.
 — И вам не приходила в голову мысль о необходимости сопровождающей, коль вы останавливаетесь в доме, полном мужчин? — поинтересовался граф.
 Илука покраснела:
 — Конечно, я понимала… мне нужна была горничная. Если я не… не выступаю в качестве мисс Гэнимед.
 — И вас не смущало, что для таких, как мисс Гэнимед, не нужны сопровождающие?
 — Пет, по крайней мере до тех пор, пока лорд Марпоу не попытайся ворваться ко мне в комнату.
 — Единственное оправдание, которое я могу найти вашему поведению, — это юность и неопытность, — проговорив граф, точно беседуя сам с собой,
 — Я очень… глупа, — с несчастным видом добавила Илука.
 Она вздохнула, а граф поинтересовался:
 — И чего вы теперь от меня ждете? Что я должен сделать?
 — Единственное, о чем я вас прошу, чтобы вы… пообещали не рассказывать маме и отчиму.
 — Хорошо, — сказал он. — Но, кроме меня, на том ужине присутствовало еще много народу.
 Илука расширившимися глазами посмотрела на него:
 — О, я… забыла, что ваши гости… тоже могут знать моего отчима, как и вы.
 Граф промолчал, и она поспешно добавила:
 — Конечно, они не… не могут отождествить дебютантку, певшую и танцевавшую для них на том вечере, со мной?
 — Вы не такая, кого легко забыть, — ответил граф. — И, не желая вам польстить, скажу: ваш танец очень необычный, и наверняка кто-то из видевших его расскажет о представлении приятелям.
 Илука снова увидела мужчин в большой столовой с золотистым и серебряным орнаментом и вообразила, как они рассказывают, собравшись в клубе, о развлечении, устроенном графом Лэвенхэмом после скачек. Она сцепила пальцы и спросила:
 — Но что… мне теперь делать? Что я могу сделать?
 — Только надеяться, что джентльмены, присутствовавшие тогда, более увлечены скачками, чем балами. И вы с ними не встретитесь в модных залах Лондона.
 Илука облегченно вздохнула:
 — И почему я не подумалаобэтом раньше?
 — К сожалению, никто из нас не в силах повернуть время вспять, — сказал он насмешливо. — Поскольку вам все равно не избежать сплетен, оставьте все как есть, забудьте о случившемся и наслаждайтесь сезоном в Лондоне.
 — А вы… забудете, что встречались со мной раньше? — спросила Илука.
 — Ну, я не буду по крайней мере говорить об этом, — пообещал он.
 — А вдруг кто-то из друзей спросит, как ему найти мисс Гэнимед? Граф насмешливо скривил губы:
 — Я отправлю его к мадам Вестрис, которая сейчас уже наверняка знает о случившемся с ее дублершей.
 Илука помолчала и сказала:
 — Спасибо, что вы так добры ко мне. Я думала, что вы сердитесь, и даже очень.
 — Я поразился, увидев вас. Я и подумать не мог, что отыщу в Букингемском дворце танцовщицу и певицу, которую нанял развлечь гостей.
 — Вы так странно говорите, — печально сказала Илука.
 — И могу добавить: наконец-то мои поиски закончились.
 Илука застыла. Потом повернулась к графу Лэвенхэму.
 — Вы искали меня? — изумилась девушка.
 — Я был очень смущен всем случившимся и не мог поверить, что вы улизнете, не простившись и не сказав, куда вы направляетесь.
 — А могла ли я… поступить иначе?
 — Ну, в тех обстоятельствах, я думаю, вы поступили разумно. Хотя не могу понять, почему вы оставили дом столь невежливо.
 По тону графа Илука поняла: этот мужчина не привык, чтобы ему отказывали. Видимо, женщины всегда с радостью принимали его покровительство.
 В голове ее мелькнула мысль: странно, зачем она была ему нужна, ведь у него связь с актрисой.
 Но Илука понимала: об этом спрашивать нельзя.
 — Я думаю, глупо с моей стороны было надеяться, что я никогда… больше не увижу вас.
 — По-моему, это вас не беспокоило. А я боялся, как бы вы снова не попали в какую-нибудь неловкую ситуацию.
 — И вы… хотели помочь мне…
 — Да, хотел.
 — Очень мило с вашей стороны, но теперь вы знаете, что я не нуждаюсь в вашей помощи.
 — Да, я знаю, ваш отчим очень богатый человек, — насмешливо сказал граф.
 Сердце Илуки сжималось — от него ей нужна не помощь, а то, о чем он никогда не узнает, и то; чего он никогда не поймет.
 А что бы он подумал, если бы она попросила его поцеловать ее еще раз, сейчас, когда он уже знает, кто она на самом деле?
 Но вместо этого Илука тихо сказала:
 — Теперь… я уже никогда не увижу Аполло… и других ваших лошадей.
 Граф молчал, а она спрашивала себя: не слишком ли далеко зашла, напрашиваясь на приглашение?
 — Это можно устроить, когда я вернусь домой. Я приглашу вашу мать и отчима, и, конечно, вас, к себе на ужин в один из вечеров.
 Еще шанс увидеть его — и сердце Илуки снова подпрыгнуло.
 — Вы это сделаете?
 — Я думаю, у вас найдется свободный от приглашений вечер?
 — Да, конечно.
 Илука принялась судорожно вспоминать:
 — Сегодня мы ужинаем в Девоншир-Хаусе.
 — Я туда тоже приглашен, — заметил граф, — вот и хорошая возможность поговорить с вашим отчимом и предложить приехать ко мне в гости.
 — У нас свободен следующий вечер. Я знаю, у мамы в дневнике ничего не записано на среду.
 — Я запомню. — Он поднялся. — Время бежит, нехорошо, если о вас станут сплетничать, поэтому предлагаю вам поехать через Роу, а я отправлюсь в противоположную сторону.
 Он говорил очень официальным тоном, и Илука почувствовала: ее сердце оборвалось. Хотя граф пообещал пригласить их на ужин, а вдруг он передумает?
 Но она увидит его в Девоншир-Хаусе, теперь ей есть чего ждать!
 Они молча шли вдоль озера. Затем, остановившись возле лошадей, граф сказал:
 — Наслаждайтесь, Илука, в обществе весело только в молодости, оно становится невыносимо скучным для людей разочарованных.
 — Это вы о себе?
 — Я говорю о вас. Юные леди не должны слишком глубоко вникать в то, что их не касается.
 Его слова она восприняла как укор и, покраснев, сказала:
 — Мне не следовало задавать вопрос, но, как вы уже однажды заметили, я веду себя неподобающим образом для молодой девушки.
 Граф коротко рассмеялся:
 — Вы действительно непредсказуемы, Илука. И не только в беседе, но и внешне. И даже в танце.
 Он постоял, глядя на нее, и спросил:
 — А кто научил вас танцевать?
 — Никто, — ответила Илука. — Просто во мне течет венгерская кровь и, когда я слышу цыганскую музыку, передо мной встают картины, от которых ноги двигаются сами собой. Они мне не подчиняются.
 — А что за картины? — поинтересовался граф, и по тому, как он спросил, видно было, что ему и впрямь любопытно.
 — Я вижу венгерские степи, — говорила Илука. — Цыган в ярких одеждах, раскрашенные кибитки. Я слышу звуки скрипок и вижу далекие заснеженные вершины гор.
 А что сказал бы граф, если бы она призналась, что его поцелуй возносит ее на такую вершину, голова кружится, и ей кажется, они танцуют на снегу?
 — А цвет ваших волос тоже от венгерских предков?
 — Я похожа на свою прабабушку.
 — Это объясняет многое, смущавшее меня.
 Но прежде, чем она успела спросить, о чем он, граф Лэвенхэм посадил ее в седло.
 Потом подошел к своему жеребцу, взял поводья у конюха и ловко вскочил в седло.
 Илука наблюдала за ним и думала: нет на свете более красивого мужчины, а на лошади он вообще неотразим!
 Граф приподнял шляпу:
 — Хорошего дня, мисс Кэмптон. Было очень приятно снова встретиться с вами.
 И, не дожидаясь ответа, отъехал. Илука в отчаянии смотрена ему вслед — он больше не сердится и не интересуется ею.
 Ах, если бы она согласилась на его покровительство, то наверняка была бы сейчас намного счастливее.
 Проходя сквозь позолоченные ворота Девоншир-Хауса Илука чувствовала, что мать не только безумно рада приглашению герцогини, но больше ее самой возбуждена предстоящим вечером.
 Весь день она провела в мыслях о графе, конечно, он мало будет интересоваться ею на ужине, и ей придется танцевать с мужчинами помоложе.
 Хотя Илука познакомилась с другими девушками на предыдущих балах, она была достаточно умна, чтобы понять: на этих балах веселее всего немолодым супружеским парам.Они всех знают, и их знают все.
 Приглашенные леди выглядели элегантно и живописно в сверкающих диадемах и изысканных украшениях, и девушки выделялись на их фоне простоватостью и неопытностью. Мужчины находили женщин постарше куда интереснее.
 Она убедилась, что не ошибается, поговорив с такими, как она, совсем юными гостьями.
 Но беседуя с ними, Илука удивилась: живя в сельской местности, в бедности, она оказалась не только лучше образована, но и обладала более острым, живым умом.
 Она многим интересовалась, многое знала, чего не скажешь о ее городских ровесницах. В частности, благодаря отцу могла блеснуть в разговоре о скачках и лошадях.
 Илука подозревала: девушкинетолько ничего не знали о предмете страсти многих мужчин — лошадях, но боялись ездить на них, если уж они не были совсем безропотными и послушными.
 Они не интересовались политикой, а одна, с которой Илука поговорила, призналась, что понятия не имеет, кто сейчас премьер-министр, и никогда не слышала о билле по реформам.
 «Да, они ужасно скучны», — кисло вздохнула Илука.
 А если графу так же скучно с ней?
 Она влюбилась в него, но отдавала себе отчет, как он умен, искала в газетах каждое упоминание его имени, выяснила, как часто он выступает в палате лордов, насколько влиятелен в международных делах.
 «Если бы я только смогла побыть с ним наедине хоть немного, — подумала она грустно. — Я бы сумела доказать ему, что со мной есть о чем поговорить».
 Сидя за ужином в Девоншир-Хаусе, Илука посмотрела в дальний конец стола и увидела слева от герцогини Лэвенхэма.
 Он разговаривал с очень красивой женщиной, густо увешанной украшениями. Не слишком ли интимная у них беседа, заволновалась Илука.
 Может, эта леди одна из его пассий?
 Любопытство не давало ей покоя, и она спросила соседа-джентльмена:
 — Вы не знаете, кто эта леди, рядом с графом Лэвенхэмом?
 Джентльмен с отсутствующим видом ответил:
 — Это маркиза Донкастерская.
 — Она очень красивая.
 — Вероятно, Лэвенхэм тоже так думает, — заметил сосед. — Но он вообще славится наметанным глазом на лошадей и женщин. Замечает каждую красотку, появившуюся на горизонте.
 Он злобно рассмеялся, и Илука почувствовала, как тяжелый камень лег на грудь, и она больше не могла проглотить ни кусочка.
 Ей понадобилось сделать усилие над собой, чтобы вежливо повернуться к джентльмену, сидящему по другую руку от нее, и выслушать прескучную историю о том, как на прошлой неделе он продулся в карты.
 Очевидно, он пытался потопить свое расстройство в вине, опустошая одну рюмку за другой, едва только их наполняли.
 Илука с трудом удерживалась, чтобы не смотреть на графа, и старалась сосредоточиться на партнерах по столу. Но тщетно.
 Когда маркиза рассмешила Лэвенхэма, ее страдания стали невыносимы, она испытала физическую боль.
 Наконец-то герцогиня увела дам из столовой, оставив джентльменов пропустить последнюю рюмочку портвейна.
 Они поднялись наверх, в спальни, где Илука смогла поправить волосы. Она смотрела в зеркало и не видела себя — ни лица, ни красивого платья…
 Зато она не могла забыть соблазнительный взгляд маркизы Донкастерской, устремленный на графа, движение ее жаждущих губ, когда она говорила с ним.
 — Я хотела бы поехать домой, — сказала она и не сразу поняла, что произнесла это вслух.
 — А зря, — сказала девушка, стоявшая рядом. — Сейчас-то и пойдет настоящее веселье. Начнутся танцы, в саду зажгутся сказочные фонарики, там полно беседок, где можно посидеть со своим партнером, и никто не увидит…
 Девушка, говорившая это, казалась очень застенчивой, и Илука, ничего не ответив, подошла к матери.
 — Тебе нравится, дорогая? — спросила леди Армстронг. — По-моему, ужин был прекрасный. Герцогиня говорит, что еще около сотни гостей придет на танцы, и, я не сомневаюсь, ты прекрасно проведешь время.
 — Да, конечно, мама, — ответила Илука, как и подобало хорошей дочери.
 Когда они стали спускаться по лестнице, в танцевальном зале зазвучала музыка. Зал для танцев был украшен цветами, несколько больших окон открывались прямо в сад.
 Илука увидела сказочные фонари, шеренгой выстроившиеся вдоль дорожек, а с веток деревьев свисали настоящие китайские фонарики.
 Еще месяц назад она, наверное, была бы в полном восторге от такого вечера.
 А сейчас она могла думать только о том, как граф будет танцевать с соблазнительной маркизой, и единственное, чего ей хотелось, это убежать и спрятаться.
 Когда джентльмены вышли из столовой, ее пригласил на танец молодой человек, сосед по столу за ужином.
 Она не могла найти причину отказать, но, танцуя, все время наблюдала за дверью. Он появился, беседуя с герцогом и двумя другими мужчинами, и Илука догадалась: конечно, они говорят о лошадях.
 Она почувствовала себя лучше, оживилась, и партнер одарил ее комплиментами и спросил, когда еще сможет потанцевать с ней.
 Как и положено, после танца Илука встала рядом с матерью, но едва она перевела дыхание, как герцог отошел от Лэвенхэма и направился к леди Армстронг со словами:
 — Я старый друг вашего мужа, леди Армстронг, и требую привилегии танцевать с вами первым.
 Леди Армстронг рассмеялась:
 — Это большая честь для меня, ваша светлость.
 — Тогда давайте покажем, на что мы способны.
 Они двинулись к танцевальной площадке, Илука обернулась и застыла как вкопанная.
 В компании других мужчин, такой же краснолицый, как и тогда, появился лорд Марлоу.
 Илука еле слышно застонала и выскочила в сад. Она скрылась в тени деревьев и оттуда наблюдала за танцующими парами, проплывающими за окном, и слушала музыку.
 "Что же делать? Что же делать?» — повторяла она. И знала: только один человек мог ответить на этот вопрос и спасти ее.
 Когда герцог пошел танцевать с ее матерью, граф беседовал с кем-то и не танцевал.
 "Я должна поговорить с ним!»
 Среди выходивших из танцевального зала в сад она увидела лакея, несшего атласные подушки и раскладывавшего их на скамейках под деревьями.
 Она подошла к нему.
 — Вы знаете графа Лэвенхэма? — спросила она.
 — Да, мисс, — ответил лакей. — У его светлости прекрасные лошади.
 — Я думаю, вы найдете его в зале у двери. Могли бы вы отвести его в сторону и сказать, что я хочу поговорить с ним?
 Лакей ухмыльнулся и наверняка подумал: граф не промах не только насчет лошадей.
 — Сейчас, мисс.
 Лакей вошел в дом. Илуке показалось, прошла целая вечность. Она уже испугалась, что лакей не нашел графа, но тут увидела его широкоплечий силуэт, возникший в дверном проеме, и задержала дыхание. Лакей указал направление, где она стояла.
 Не спеша и всем своим видом показывая ей, что она поступила неприлично, послав за ним лакея, — он пересек газон и направился к ней.
 — Илука? — произнес он ее имя, будто не сомневался, что увидит именно ее.
 — Я… я должна была попросить вас выйти, — сказала она. — Мне нужна ваша помощь… очень!
 Графу не было необходимости разглядывать ее лицо в свете китайских фонариков, ее состояние было понятно по голосу.
 — Давайте-ка отойдем подальше от дома, и вы мне расскажете, что вас беспокоит.
 Граф хорошо знал сад, и они подошли к высокой стене, окружавшей Девоншир-Хаус.
 Среди лилий и кустов жасмина стояла беседка, на деревянном сиденье лежали атласные подушки.
 В беседке горели фонарики, как на корабле, со свечой внутри, отчего атмосфера была очень интимной.
 Илука села на скамейку, граф — рядом, как обычно немного боком.
 — Итак, что вас тревожит? — спросил он.
 — Лорд… Марлоу! Он только что появился… Я видела его… И так испугалась, что, он меня узнает…
 Граф нахмурился и сказал, точно самому себе:
 — Никак не думал, что граф может оказаться в Девоншир-Хаусе.
 — Он здесь! Пожалуйста, скажите, что мне делать. Может быть, посидеть в саду, пока мама не соберется уезжать?
 — Это наверняка вызовет лишние разговоры, — сказал граф, — и все подумают, что вы не одна.
 — Тогда… что мне делать? — спросила Илука. — Ведь это может быть… не единственный бал, на котором я с ним столкнусь?
 — Да уж; конечно, чистое невезение, что он появился сегодня вечером, — покачан головой граф.
 — Ну не сегодня, так в другой раз… — в отчаянии проговорила Илука. — Может, мне лучше все рассказать маме?.. Но они с отчимом придут в ужас.
 — Вы должны были понимать, что такое вполне вероятно.
 — Теперь я знаю, что наделала, но тогда… Мне и в голову не приходило, что я смогу встретить где-то еще ваших гостей.
 Повисло молчание. Илука подумала: значит, граф не собирается ей помогать. Она подняла на него глаза, полные слез.
 — Мне так стыдно… Так стыдно за собственную глупость! Вы презираете меня… Но пожалуйста, скажите… что мне делать… Мне некого больше спросить.
 Выражение лица графа, обращенного к ней, было очень мрачным.
 Она решила: он презирает ее еще больше, чем раньше, и слезы потоком полились по щекам.
 — Вы говорите, я презираю вас, — медленно сказал граф. — А как бы вы хотели, чтобы я относился к вам?
 Илука настолько смутилась, что сказала правду:
 — Я хотела бы, чтобы вы меня обожали и думали, что я… умная и что я вам… нравлюсь.
 Перед последним словом пауза затянулась, и оно обрело другой смысл — любите.
 Она задыхалась от слез и засуетилась в поисках платка, но Лэвенхэм обнял ее и привлек к себе:
 — Ну конечно, вам нужен кто-то, кто мог бы за вами присмотреть. Илука уткнулась ему в плечо.
 — Нет никого, кто мне поможет… кроме вас, — рыдала она. — Я не могла бы выйти замуж ни за одного из этих глупых молодых людей.
 — А почему вы не могли бы выйти замуж за одного из них?
 Он обнимал ее, она плакала, уткнувшись ему в плечо, и чувствовала себя так удобно, что отвечала начистоту:
 — Я не люблю их, как могла бы…
 Она осеклась, сообразив, что чуть не выдала себя.
 — Что вы собирались сказать? — переспросил граф.
 — Ничего… Это… не важно.
 — А я думаю, важно, — ответил он. — Если вы снова мне солжете, Илука, я очень рассержусь.
 — Нет, пожалуйста, не сердитесь… я не вынесу этого.
 Она подняла к нему лицо, и в свете фонаря он видел ее мокрые глаза, слезы на щеках, дрожащие губы.
 Он долго смотрел на нее.
 А потом, когда она замолчала, всем видом умоляя не сердиться, он еще тесней прижал ее к себе и поцеловал.
 Это было то, чего она так жаждала и о чем молилась после их первого сладостного поцелуя.
 Ее сердце подпрыгнуло, внутри все затрепетало, и ее дрожь передалась ему, она чувствовала это.
 А он прижимал ее все крепче и крепче, целовал сильнее, настойчивее, смелее. Потом она услышала музыку, она исходила из ее собственного сердца, это пела ее любовь.
 Она подумала: если бы в этот миг умереть — ну и пусть, не важно, она уже на пороге рая.
 И снова Илука ощутила, как возносится на вершину Вселенной, туда, где нет ничего, кроме любви.
 Казалось, прошла вечность, наконец Лэвенхэм поднял голову, и Илука проговорила;
 — Я люблю вас? Но как может быть поцелуй таким… прекрасным, когда вы… не любите меня?
 Граф ничего не ответил, он просто поцеловал ее еще раз.
 Потом посмотрел в глаза, они сияли, как звезды, а губы были красные от поцелуя, ее лицо светилось, будто внутри зажегся фонарик.
 Илука смотрела на графа и он читал слова любви на ее лице.
 — Не думал, что это случится сегодня.
 — Я тоже, но, когда вы меня поцеловали, для меня стало все совершенно не важно. Даже лорд Марлоу!
 Голос ее слегка дрожал, когда она произносила это имя.
 — Но, к сожалению, он все еще представляет угрозу для вас, — ответил граф. — И как я сказал, кто-то должен быть рядом с вами. Полагаю, это должен быть я.
 — Как раз этого я и хочу. Но как?
 — Вы в плену своих грехов и должны быть наказаны за них.
 Илука глубоко вздохнула, испугавшись его слов, и придвинулась ближе:
 — Как наказана?
 — Поскольку лорд Марлоу, а может, и другие мужчины, присутствовавшие на вечеринке, могут узнать вас, вам нужно исчезнуть.
 Илука напряглась:
 — Но как? Куда?
 — Ну, если я призван помочь вам, значит, со мной.
 Илука непонимающе взглянула на графа. Он, что, делает ей предложение вроде прежнего, в Лэвенхэме?..
 Граф прочиталее мысли и улыбнулся:
 — Да, я предлагаю вам мое покровительство, но на более постоянной основе. В качестве вашего мужа.
 Илука подумала, что, наверное, она ослышалась, и, когда задала вопрос, ее голос дрожал:
 — Вы просите меня… выйти за вас замуж?
 — А у меня есть другой выход? — поинтересовался граф. — Я вас скомпрометировал, отведя соседнюю со мной комнату, на руках отнес в постель, когда на вас не было ничего, кроме ночной рубашки…
 Илука что-то забормотала и снова зарылась лицом в его плечо.
 — Мне и в голову не приходило, что такое может случиться, — прошептала она.
 — Но я хотел вас и собирался сделать своей.
 Илука подняла голову и удивленно посмотрела на него.
 Он прижал ее к себе:
 — О, моя дорогая, вы вели себя так отвратительно, что я просто в ужасе. Я просто в ужасе — что могло произойти!
 — И однако, несмотря на это, вы еще готовы на мне жениться?
 — Я люблю вас!
 — Вы любите меня? По-настоящему, да? — воскликнула Илука.
 — Обожаю.
 — Невероятно… Я люблю вас так сильно, что… не верила… что вы меня сможете… также любить.
 — Понадобится много времени, чтобы доказать это…
 — Ну скажите мне… пожалуйста…!
 — Не хотелось бы торопиться, но, поскольку у вас такая сомнительная репутация, чего я не в силах вынести — у моей жены репутация должна быть безупречной, — надо придумать что-то. Чтобы не дать, Марлоу или кому-то еще из бывших в Лэвенхэме вас узнать.
 — Но как?
  — Уехать, — ответил граф. — Тем более что сейчас для этого есть хороший повод.
 Илука вопросительно посмотрела на него,
 — Как раз сегодня министр иностранных дел попросил меня нанести очень важный дипломатический визит в несколько стран Средиземноморья. Даже в такие, как Турция и Египет. Я раздумывал, стоит ли соглашаться. Но теперь, я считаю, такое путешествие может стать для нас замечательным медовым месяцем.
 Илука тихо застонала:
 — Так мы можем уехать… Вы правда хотите взять меня с собой?
 От сияния ее лица в беседке стало совсем светло, и совершенно другим тоном Илука спросила:
 — А вы уверены, что хотите жениться на мне? Я не вынесу, если на самом деле это не так!
 Граф рассмеялся:
 — Я еще ни одной женщине не предлагал выйти за меня замуж. Я хочу вас и не собираюсь потерять.
 Он решительно привлек ее к себе и поцеловал, совсем иначе, чем раньше.
 На этот раз его губы были жаркими, страстными, требовательными. Илука почувствовала в них огонь и поняла: внутри у нее разгорается пламя.
 Огонь соединился с экстазом, всегда возникавшим от его поцелуя, на этот раз он был таким сильным, что причинял физическую боль.
 — Я полюбила вас после первого поцелуя, — сказала Илука. — По не могу поверить, что вы действительно любите меня.
 — Я заставлю вас поверить, моя маленькая негодница. Мы должны еще выбраться из ситуации, в которую нас повергло ваше неприличное поведение.
 — Я очень… очень… сожалею. Вы сможете когда-нибудь меня простить?
 — Я думаю, должен. Потому что, если бы вы не появились в моем доме, вряд ли бы мы встретились. — Он помолчал и добавил: — Пет, не так, я верю, что нас свела судьба. И когда вы танцевали, я понял, что искал такую женщину всю жизнь. Когда вы запели, мне показалось, вы тянетесь ко мне, — признался граф, — и что-то внутри меня, о существовании чего я и не подозревал, откликнулось.
 — Меня действительно тянуло к вам, — призналась Илука. — И танцевала я тоже только для вас. — Она помолчала и робко добавила: — И когда вы целовали меня, я чувствовала, что уношусь на снежные вершины гор, где мы сможем забыть обо всем на свете.
 — Бот именно это мы и сделаем. В голосе его звучало обещание. Идука подумала, что он снова поцелует ее. Она подняла губы, но вместо этого он нежно провел губами по ее подбородку и коснулся шеи. Восторг, неведомый ей прежде, охватил ее, языки пламени обожгли грудь.
 — Я люблю, — прошептала она, прерывисто дыша.
 Граф смотрел на нее, в его глазах пылало пламя.
 — Вы так неправдоподобно красивы. И невероятно невинны, — охрипшим голосом сказал он. — Мне многому придется научить вас.
 — Чему?
 — Любви, дорогая. И это будет восхитительно для меня!
 — И для меня тоже!
 Он прижался к ней губами,оначувствовала, что отдает ему не только сердце, но душу и тело.
 Когда стало невозможно дышать, он с усилием оторвался от нее. Илука слышала, его сердце бьется так же бешено, как и ее.
 — А теперь послушайте, драгоценная моя, мы должны быть разумными, Хотя единственное, чего я хочу, — целовать вас без конца, всю ночь.
 — Мне бы тоже этого хотелось.
 — Этим мы займемся, когда поженимся, — пообещал граф, — сейчас нам надо подумать, как обезвредить лорда Марлоу, чтобы он не навредил нам, и сделать так, чтобы у вашей матери и отчима не возникло никаких подозрений.
 Илука счастливо вздохнула, положила голову ему на плечо и спросила:
 — И что мы можем сделать?
 — Есть ли у вас другое имя, кроме Илуки, не столь необычное и не столь незабываемое.
 — При крещении меня назвали Мэри Надин Илука.
 — Мне нравится Надин. Оно вам подходит. И мы должны убедить леди Армстронг, что мне нравится именно это имя, и под таким именем вы будете известны в будущем.
 Он улыбнулся и поцеловал ее в лоб:
 — Но для меня вы навсегда останетесь Илукой. Я знаю, оно значит — дающая жизнь.
 — Откуда?
 — От друга, он говорит по-венгерски. И это как раз то, что вы мне дали, моя любовь. Новую жизнь. Другую, неизвестную прежде. По общество должно теперь знать вас как Надин.
 — А потом?
 — Я приму предложение министра иностранных дед, мы тут же поженимся, где-нибудь в деревне, только в присутствии родителей, и уедем туда, где никто не станет докучать мне, когда я буду развлекаться с очень красивой маленькой, но очень испорченной танцовщицей.
 — Единственное, чего я хочу, — быть вашей женой.
 — Ею вы и будете, — пообещал граф. — И никогда больше, моя соблазнительная, обожаемая Илука, не совершайте таких отвратительных поступков: не танцуйте ни для кого, кроме меня.
 Илука посмотрела на него — не сердится ли он. Но глаза графа весело сверкали, он улыбался.
 — Люблю, люблю вас! — кричала она. — Я буду делать все, что вы скажете, я обещаю, я буду очень, очень хорошей. Всегда!
 Граф смеялся.
 — Очень сомневаюсь, — ответил он. — Но в то же время, дорогая, нам так много предстоит открыть друг в друге, хотя наши сердца знают, что мы любим и любимы.
 — Я хочу узнать о вас все, — добавила Илука, — и конечно, увидеть Аполло.
 Граф снова засмеялся. Он прижал ее к себе, страстно поцеловал, беседка и сад уплыли куда-то, а музыка, которую они слышали, была не той, что доносилась из бального зала, это была музыка их сердец.
 Он вознес ее в освещенное звездами небо, к снежным горным вершинам, прямо в рай, где царила только любовь, охватившая обоих.
 И это была любовь навеки.