Аннотация: Выиграв на телевидении приз, Лада поехала к морю. Однако разбушевавшаяся стихия заставила ее забыть об отдыхе и вспомнить о том, что она студентка медицинского. А когда кошмар закончился, она стала мечтать о новой встрече с мужественным загорелым командиром отряда МЧС.
 Но прежде чем эта встреча состоится, Лада переживет еще одно приключение: ее похитят и оставят в каюте яхты под присмотром свирепой собаки…


---------------------------------------------


 Юлия ТУМАНОВА
 МОРЕ ВОЛНУЕТСЯ — РАЗ



 ПРОЛОГ. Август, 2004 год


 Было темно. Совершенно и окончательно темно. Мелькнула даже мысль, что ее просто-напросто замуровали. Буквально, как царя Ивана Василича в лифте. Только не смешно получилось. Во всяком случае, ей не до смеха. Хотя истеричное хихиканье время от времени пробивается.
 Нет, так не пойдет.
 Истеричной барышней она никогда не была, и становиться не собиралась. Конечно, проще всего брякнуться в обморок, но она не умеет, даже пытаться нечего. К тому же медсестра хирургического отделения — будущее светило отечественной медицины! — просто не имеет на это права.
 Даже если она в отпуске.
 Даже если ее похитили.
 И даже если вокруг непроглядный мрак и странное, пугающее до колик в желудке движение.
 Точно. Движение. Как это она сразу не поняла?
 Так что же это, сказку Пушкина кто-то в жизнь решил воплотить, что ли? Родила царица в ночь не то сына, не то дочь… А потом ее, беднягу, за такие дела посадили в бочку и бросили в море.
 Очень похоже.
 Только она не царица и вовсе даже не стремилась преподносить царю наследников.
 А темнота между тем качается. Плавно так, тихонечко. Ну точь-в-точь как в бочке, несущейся по волнам.
 Откуда тебе знать, каково в бочке-то?!
 Оттуда!
 Догадливая потому что.
 Ну-ну, тогда догадайся, кому понадобилось тебя похищать? Может, ты недавно сейф вскрывала вместо трупа в анатомичке, а? Или на твою небесную красоту польстился турецкий падишах, и велено было доставить тебя в гарем именно таким экзотическим способом?
 А почему бы и нет? Красота, может, и не небесная, так обаяние просто дьявольское!
 Балда! Самое время кокетничать! Наедине с собой! В полном мраке, который прямо-таки вибрирует от надвигающейся опасности. Родителей надо было слушаться, вот что! Родители, они худого не посоветуют. Была бы сейчас спортсменка, чемпионка, и в обиду себя не дала! А то скрутили, как овцу!..
 Собственно, почему — как овцу?! Вполне вежливо обращались. Даже бережно.
 Еще скажи «ласково», и версия с падишахом окончательно утвердится в твоей глупой голове. Истинная балда! Стопроцентная!
 — По голове меня, что ли, били? — задумчиво произнесла она вслух.
 Страшно не было. Разве самую малость. И еще — очень любопытно. Очнувшись в этом чернильном мраке, она сначала долго вопила, надеясь довести похитителей до инфаркта, а потом их, оглушенных и полумертвых, допросить. План не сработал. Тогда она попыталась на ощупь определить, где находится. Но было ясно только одно: склеп — или бочка все-таки?! — имел четыре стены, дощатый пол и нечто, похожее на кровать. Еще удалось нащупать дверь. И снова покричать под ней.
 Собственные вопли очень быстро надоели, и, добредя кое-как до кровати, она брякнулась навзничь.
 Значит, так. Орать бесполезно. Взламывать замки она не умеет. Рыть подкоп нечем.
 Стало быть, надо ждать. Утро вечера мудреней.
 Еще бы узнать, что сейчас — утро или все-таки вечер? Скорее, ночь. Южные ночи они как раз такие вот темные. Значит, самое время поспать.
 Придя к такому выводу, она повозилась немного, улеглась поудобней, посетовала вслух, что не может, как всегда перед сном, почитать Шекспира. Или, на худой конец, Бальмонта. Довольно хихикнула над собственной шуткой и уснула с мыслью о том, что возможно это и есть приключение, то самое, настоящее, долгожданное приключение, о котором она так давно мечтала.




 Июль того же года. Российская глубинка


 После ночной смены гудела голова, руки тряслись, и воздух вокруг казался пропитанным хлоркой и нашатырным спиртом. Усталость была привычной, даже приятной немного, но жара, подступившая к городу еще на рассвете, теперь придавила особенно тяжело. Спину ломило нестерпимо, в висках барабанили дятлы, и пот в три ручья лился по спине и по бокам.
 Зря она отказалась от Пашкиного подарка! В конце концов, брат должен помогать сестре, разве не так? А ей, видите ли, приспичило независимость и самостоятельность проявлять.
 Каталась бы сейчас на машинке и горя не знала.
 Хотя вряд ли можно доехать до дома целой и невредимой после двенадцати часов беготни между тяжелыми и совсем тяжелыми больными, чья бессонница — только ее забота.
 Так что на машинке пусть ездит мама. Если, конечно, перестанет от страха путать папину коленку с коробкой передач и сдаст на права.
 Троллейбус еле плелся, и она, в конце концов, заснула, отчаявшись попасть домой и устроиться, как белый человек, на кровати.
 — Девушка, девушка, — кто-то сильно тряс ее за плечо.
 — Сейчас, — пообещала она, но глаз не открыла.
 — Эй, да проснитесь же! Предъявите билет! Слышите, девушка? Где ваш билет?
 Лада, не приходя в сознание, бодро отрапортовала:
 — В тумбочке, на полке с анализами. А утки я вынесла и клизму Федоровой поставила.
 Что-то оглушительно загрохотало. Дождь, что ли, пойдет? Вон какой гром. Хорошо бы дождь. Очень кстати. Не надо будет душ принимать.
 С этой мыслью она проснулась и увидела прямо перед собой незнакомую физиономию, перекосившуюся от хохота. Вокруг было еще десяток таких же, в смысле, хохочущих.
 — Чего? — зевнула Лада.
 — Девушка, про клизмы и утки я понял, — икая, заявил контролер, — а билетик ваш где?
 — Билетик? — уточнила она в общем многоголосье забавляющихся пассажиров.
 — Ага.
 — Мой?
 — Именно.
 Лада весьма проворно выудила из сумочки кошелек и достала очень мятый талончик двухсотлетней давности.
 Деньги на проезд, конечно, были. Но не могла же она после ночной смены тащиться через весь троллейбус к водительской кабине — ради того только, чтобы числиться в ряду законопослушных граждан.
 Нет, не могла.
 Вот бы к морю сейчас, это да. Это — выход. Только чтобы в поезде двое суток не торчать, жилье не искать, до пляжа сто километров не чапать, детские вопли не слышать, пьяные морды в прибрежных кафе не видеть, а сразу — на песочке голышом и одной.
 Кайф?
 Еще какой!
 — Это что? — спросил контролер, и Лада поняла, что ее силы самовнушения не хватило, чтобы оказаться немедленно у кромки воды.
 — Билет, — устало выдохнула она.
 — Да ему сто лет в обед! — удачно, но банально срифмовал парень.
 Откуда берутся такие зануды, лениво подумалось ей. Ста рублей штрафа было жалко. А разговаривать абсолютно не хотелось.
 — Нормальный билет, чего вы! — вступилась за нее какая-то сердобольная тетка в панаме.
 — Да вы посмотрите только! — возмутился контролер. — Она его пробивала, наверное, раз десять уже! Тут же дырка на дырке!
 Лада смотрела в окно и тяжко вздыхала. Жить ни чуточки не хотелось. Разве только не здесь и не сейчас. Вот бы в восемнадцатый век перебраться, а? Там тебе ни троллейбусов, ни билетов, ни штрафов.
 Или все-таки на море лучше? На наше, современное. Взять отпуск за свой счет, принять от брата очередное пособие и свалить!
 На крайний случай, можно и зарплаты дождаться. Вдруг опомнятся и дадут? Бывает же. Вон, в позапрошлом месяце давали. Правда, чтобы на море хватило, надо год ждать: не есть, не одеваться и в троллейбусах вообще не ездить. Или брату на шею садиться. Или на родительскую пенсию глаз положить.
 Нет.
 Решила быть взрослой, вот и будь. Выкручивайся, как знаешь. Про море даже не думай.
 — Ну, вот же, вот! — надрывался парень, интенсивно обмахиваясь кепкой. — Вы гляньте, какие у вас дырки, и какие у нее!
 — Молодой человек! Вы бы ясней выражались!
 — Так ведь не платила она!
 И не буду, упрямо подумала Лада. Экономить начну. Пешочком похожу, кефирчика попью или на обед к родителям побегаю, вот и накоплю потихоньку. Лет через десять съезжу на море.
 Балда стоеросовая! Возьми у Пашки взаймы хотя бы, вот тебе и будет море!
 Или у Соньки попроси, у нее есть.
 У нее-то есть. И у Тамары есть. И еще, наверное, у кого-нибудь. Что с того? Возвращать-то как? Гордость-то тоже, поди, надо иметь.
 Поеду автостопом, решила Лада и моментально успокоилась. Почему нет? Ездили же они с одноклассниками лет пять назад и прекрасно жили дикарями на пляже.
 Жить стало лучше, жить стало веселей. Сунув сотню в распаренную лапу контролера, медсестра городской больницы имени Бурденко, двадцатичетырехлетняя студентка, уставшая и взмыленная, как лошадь, худая, как сушеная вобла, но с горящими счастливыми глазами, выскочила на остановку.
 Отпуск на море приобрел вполне реальные очертания, а больше и желать было нечего. Насчет последнего, конечно, она лукавила. Хотелось — сильно хотелось! — отправиться на море не в гордом одиночестве, и вовсе не за тем, чтобы отдохнуть и набраться сил. А чтобы кто-то — сильный, надежный, родной — заботливо втирал в кожу крем от загара и подставлял крепкие плечи, сбрасывая ее, визжащую от восторга, в тугую прозрачную воду, и черной непроглядной ночью угадывал ее улыбку, улыбаясь в ответ. Чтобы пополам — брызги волны, солнечный удар, томная нега, хрусткий песок тоненькой струйкой между пальцев.
 И горячие соленые поцелуи, и влажные короткие пряди, щекочущие лицо, и сердце в пятках, и сонная, изнеможенная радость, и блики вечерних фонарей у набережной, и смутный рисунок губ, и долгожданные слова уносит прибой.
 Она бы научилась быть счастливой, правда. Она бы сумела. Для этого нужно совсем немного. И море совсем ни при чем.
 — Тогда оставайся, — пробурчала Ладка себе под нос, но довольно громко.
 Проходивший рядом мужик шарахнулся в сторону, едва не стукнув ее по боку плотной хозяйственной сумкой.
 — Вот, — тише сказала Ладка, — и люди уже от меня разбегаются!
 Какое к черту море пополам! Половинок не существует в природе! Есть где-то целый человек, и он ее ждет. Или не ждет. Но он есть!
 Или нет?..
 Отдохнуть, действительно, необходимо.
 Отпуск она не брала три года — ровно столько, сколько работала в больнице. Значит, должны понять.
 Впрочем, нет. Никто ничего ей не должен, Ладка давно приняла эту простую истину.
 Тогда были последние папины соревнования. Он сорвал спину прямо на площадке, и уже не мог ни согнуться, ни разогнуться, и беспомощность — непривычная, страшная! — в его глазах показалась Ладке концом света, и вой скорой помощи стоял в ушах до сих пор.
 — А что вы хотите? — удивлялся молодой, бородатый врач. — У него же нагрузки на позвоночник с десяти лет! В его возрасте давным-давно пора на тренерскую уходить!
 Папа дико вращал глазами и вопил, что врачу самому надо уходить, и даже назвал конкретный адрес.
 — Покой, покой и еще раз покой, — сказал доктор, нимало не обидевшись.
 А мама закрыла лицо ладонями, и по пальцам у нее побежала влага.
 Мама никогда не плакала. Даже когда сама ушла «на тренерскую», вовсе не желая уходить. Но со своей бедой, — а конец спорта был именно бедой, — мама умела справляться, с папиной — не получалось. Ладка тогда жутко разозлилась и кричала, что отцу нужна поддержка, а не рыдания, и бегала по врачам, и по знакомым, и доставала лекарства, и давала взятки. Мама потерянно бродила по дому, Пашка был на стажировке за границей, и Ладка осталась совсем одна наедине со взрослыми проблемами.
 И никто ничего ей не был должен. Даже врачи, будь они неладны, с их клятвой Гиппократа. Даже медсестры, не имеющие ни малейшего желания оторвать задницу от теплых диванов и сделать обезболивающий укол. Несмотря на то что помимо зарплаты получали крупные «чаевые». Ладка сама научилась ставить уколы, научилась добиваться своего, научилась открывать двери с ноги, требовать, умолять, научилась не замечать хамства, засовывать подальше гордость и чувство собственного достоинства. Это чувство, лелеемое и оберегаемое с детства весьма упорно, теперь не имело никакого значения.
 Папа, конечно, поднялся, разве мог он обмануть ее ожидания. Вместо этого он обманул ожидания врачей, предсказывавших пожизненное инвалидное кресло.
 После этого Ладка подала документы в медицинский.
 — Дочка, не надо таких жертв, — умоляюще складывала ладошки мама, — ты же всю жизнь мечтала преподавать.
 Было такое. Лет в шестнадцать она, и правда, мечтала сеять разумное, доброе, вечное, и поклялась себе с истинным юношеским максимализмом, что никогда не повысит голос, не унизит, не станет зевать на уроках от скуки, а разработает — ого-го! — целую программу, современную, новаторскую программу обучения!
 Почему-то родители не вспомнили об этом, когда после школы уговаривали ее поступать на юрфак, где было все схвачено. Почему-то шибко радовались, когда она провалилась на первом же экзамене в пед, и стали ждать, когда девочка опомнится и возьмется за ум. Девочка не взялась и три года болталась, как… Словом, болталась. То принималась мороженым торговать, то в городской библиотеке убирать, то подписи избирателей собирала.
 А теперь ей пришла в голову новая блажь. Так считали родители.
 — Что ты мечешься в разные стороны? Попробуй лучше еще раз в педагогический, — невозмутимо советовал отец. — Надо уметь добиваться своего.
 Ладка знала, что надо. И добилась, поступив в медицинский с первой попытки. И ей было плевать на косые взгляды желторотых сокурсников, за глаза называвших ее, двадцатилетнюю, старой шваброй. Или как-то вроде того.
 Зато теперь до диплома оставалось всего два года, и практики у нее уже было предостаточно, и планов навалом, и усталости — выше крыши.
 Казалось, еще чуть-чуть — и терпение лопнет, руки повиснут плетьми, чугунная голова треснет от перегрева, и прямо на улице она забудется тяжелым, долгим сном.
 Отпуск — вот что ее спасет.


* * *

 — Алле? Ты где?
 — На работе, — откликнулась Соня, придирчиво рассматривая собственные ногти на подушечке у маникюрши.
 — На работе?! — не поверил Митька. Обычно в редакции она появлялась только после обеда, всего на пару минут. Исключительно для того, чтобы коллеги заценили новый прикид и поделились последними сплетнями.
 — Ну, почти, — неохотно уточнила Соня, — у нас тут салон красоты на первом этаже открылся, я провожу анализ качества.
 Ясно. Завтра в еженедельнике «Стильная девчонка» появится статья о новых тенденциях нанесения макияжа, или как там это называется. Митька хихикнул. Сонька после окончания юрфака почему-то возомнила себя журналисткой и вот уже пару лет изгалялась в написании рекламных статей. Прибыльное дело, кто ж спорит? Но разве об этом мечтали ее родители, владельцы крупнейшей в городе адвокатской конторы? Девочку готовили для достойной смены, продолжения семейной традиции, вот как!
 А Сонька вильнула хвостом, потратила недельное пособие на самый крутой ноутбук, обзавелась журналистским удостоверением, достала пухлую записную книжку и принялась на все лады рекламировать сеть ресторанов бывшего одноклассника, боулинг-клуб нынешнего любовника, салон обуви знакомого по детскому саду и так далее. Клиентов было вагон и большая тележка. А родители не переставали ныть о социальном статусе, намекая, что журналистика — совсем другая прослойка. В смысле, что ниже.
 Митька раз двадцать на дню выслушивал Сонькины причитания на эту тему и все никак не мог взять в толк, откуда в ней столько упрямства. На фига, скажите, пожалуйста, сдалась ей «Стильная девчонка», если в конторе ждет теплое и прибыльное местечко адвоката?!
 Он вот, например, безо всяких выкрутасов пошел проторенной тропкой, заранее и любовно подготовленной родителями. А что? Почему бы и нет? Дорожка ровная, идется легко и весело, попутно можно в дорогие кафе заглядывать, с девчонками знакомиться, выбирать в сверкающих витринах галстук к очередному сейшну или новый автомобиль. Старый-то уже того… пообносился.
 — Ну, что? — томно вздохнула Сонька, возвратив его в реальность. — Ты по какому поводу звонишь-то?
 — Пообедаем вместе? — пробурчал он, недовольный ее тоном.
 Как будто старый друг не может позвонить просто так, без повода!
 — Ой, я даже не знаю, — протянула она, изо всех сил изображая деловую женщину, — у меня дел выше крыши!
 Сонька ему нравилась. Мало того, он был в нее влюблен. И терпел, когда ей приходило в голову поиграть в этакую бизнес-леди.
 — Ладно, тогда давай поужинаем.
 — Я вечером с Тамарой встречаюсь. Может, и Ладка подрулит. Мы в «Богатыри» собираемся.
 Ага, смотри сценарий «Секс в большом городе»! Будут пить текилу, глазеть на мужиков и со слезой в голосе обсуждать прыщ на подбородке!
 Сонькины подруги шли довеском, и Митьке приходилось терпеть заодно и их. В конце концов, любовь требует жертв, разве не так? К последним относились счета в ресторанах, куда Соня соизволяла с ним наведываться, а также — покореженный бампер его БМВ, на которой ей вздумалось покататься однажды.
 Придя в раздражение от предполагаемой дружеской встречи, Митька отключился, пообещав перезвонить попозже. Как большинство мужчин, он был уверен, что никакой такой женской дружбы не существует и незачем тратить время на бессмысленный треп.
 Подумав немного, он позвонил Тамаре.
 — Чего вы там не видели, в этих «Богатырях», а? — вроде недоумевал он на протяжении всего разговора.
 Томка в ответ жалела его, называла «бедным мальчиком» и просила не нервничать так.
 — Ты бы беспокоился, когда она на свидания ходит, а к нам-то чего ревновать? И вообще, давай, подгребай туда же, у нас от тебя секретов нет.
 Это точно. Нет. Митька назывался в их компании «хорошим парнем», при котором можно было обсудить остальных (видимо, не слишком хороших парней), а также похвастаться новым комплектом белья и посоветоваться насчет контрацепции. Ну, еще много чего.
 Какого черта он все это терпел?
 — Ладно, приду, — хмуро сообщил он Тамаре, не найдя ответа.


* * *

 Из-за тупых криворуких осветителей съемка задержалась, и Тамаре пришлось потеть под гримом лишние полчаса. За что, спрашивается, им деньги платят, а?
 — Томочка, вы сегодня великолепны! — на выходе догнал ее чей-то комплимент, разозлив еще больше.
 Можно подумать, только сегодня!
 Можно подумать, что ее великолепие заметили бы, если не папа!
 Тамара не была красавицей, зато, в полном соответствии с законом сохранения энергии, обладала умом и пользоваться им умела. Впрочем, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, почему ее посадили в кресло ведущей популярной передачи. Если у папочки контрольный пакет акций, дочурка непременно должна этим воспользоваться. Правда, первое время Тамара слегка комплексовала и старательно опровергала заочное мнение о себе, как об избалованной коронованной особе. Потом ей стало плевать. Русская народная мудрость гласит: «На чужой роток не накинешь платок!» Очень тонко подмечено. Конечно, весь телевизионный люд судачил за спиной, что она никуда не годится и только благодаря отцу маячит на экране. И мнения своего не изменил даже тогда, когда Тамарина программа за два года существования выбилась на первые места в рейтингах. Томка окончательно уверилась, что доказывать кому-либо свою состоятельность не имеет смысла, и больше на сплетни не обращала внимания.
 Жаль только, что притворяться она не умела и в ответ на фальшивые улыбки улыбаться не могла, прослыв среди коллег еще и задавалой.
 Ну и черт с ними! Зато у нее есть Ладка с Сонькой.
 Выяснилось, что на сегодняшний вечер — только Сонька.
 — А где наш доктор Айболит? — спросила Томка, устраиваясь рядом с подругой за столиком.
 — Не знаю, — та пожала плечами. — Дома ее нет, может, сюда добирается.
 Клуб «Три богатыря» находился на окраине города, у въезда в престижный коттеджный поселок, каких в провинции расплодилось невиданное количество. Местные дворцы вполне могли потягаться со столичными каменными монстрами за высокими резными заборами.
 «Богатыри» как нельзя лучше подходили владельцам замков для проведения досуга. Цены здесь были запредельными, обстановка богатой, названия блюд таинственными и многословными.
 — Надо Ладке мобильник подарить, вот что! — с некоторой досадой проговорила Сонька. — На дворе двадцатый век, а эта малохольная всю зарплату на книжки изводит!
 — Не возьмет, — покачала головой Тамара. — Не возьмет она мобильник-то.
 Соня задумчиво отправила в рот кусочек лосося.
 — Да? Вообще, может и не взять. Слушай, так у нее же день рожденья в августе, вот и повод, пожалуйста! Не отвертится!
 — До августа еще дожить надо, — пессимистично заявила Тамара, делая заказ. — А Митька где?
 — А что? Он должен прийти?
 — Ну, а как же? Куда ты, туда и он. Слушай, а ты чего минералку хлещешь? Заказать тебе текилу?
 Сонька замахала руками, ссылаясь на вчерашнюю попойку в казино.
 — Две сотни проиграла и напилась с горя, как свинтус! — призналась она.
 — С кем была? — живо полюбопытствовала подруга.
 — С Вовчиком, конечно. Только Митьке не говори, он его особенно не любит.
 — Я Вовчика тоже не люблю, — заявила Тамара. — Скользкий тип и совсем тебе не подходит. Кстати, Сонь, и чего ты Митьку не осчастливишь? Пацан уже места себе не находит!
 Сонька помрачнела.
 — Циничная ты, Белка!
 Белка и Стрелка — были они сто лет назад, в школе.
 Тамара — беленькая, с пушистой челкой, пухленькая, но ловкая. Чем не белка?
 У Соньки фамилии была Стрельникова, тут и выдумывать ничего не пришлось.
 А Ладка появилась позже, то ли в шестом, то ли в седьмом классе, и давать ей прозвище — даже самое безобидное — было опасно. В ответ Ладка одним словом могла так припечатать смельчака, что на всю жизнь запомнилось бы.
 — Где же она? — нетерпеливо завозилась Томка. Больше для того, чтобы оглядеть посетителей и составить программу на сегодняшний вечер. Достойных кандидатов не обнаружилось, и она со спокойной душой увлеклась ужином.
 — А как же диета? — пожурил Митька, издалека разглядевший на ее тарелке огромный бифштекс. — Здрасте, девочки.
 — Здрасте, мальчики, — по традиции откликнулась Сонька, а Тамара молча кивнула, тщательно пережевывая.
 Процесс был приостановлен трезвоном мобильного. Томка чертыхнулась сквозь зубы, включила телефон и неразборчиво поинтересовалась:
 — Чего адо?
 — Ты заболела? — испугались на том конце провода.
 — Я эм! Я эбе щас Сою ам.
 — Не надо Соню «ам»! — в притворном ужасе взмолился Митька. — Ограничься уж бифштексом!
 Сонька выразительно скривилась, демонстрируя, что шутка не удалась, и взяла у подруги трубку.
 — Лад, это ты, что ль? Ты где?
 — В институте, где же еще? А что у вас там происходит?
 — Мы ужинаем, — коротко пояснила Сонька, — ты забыла, мы сегодня договаривались в «Богатырях» посидеть.
 — Не знаю, о чем вы там договаривались, я зачет сдаю!
 — В семь часов вечера?! — подивилась Соня. Мало того, что Ладка работала, как прокаженная, так еще до сих пор училась! Хотя еще в школе было известно, что Сонькины родители всем трем помогут поступить на юрфак, Ладка неожиданно воспротивилась и возжелала самостоятельности.
 И только три года спустя нашла себя — так это принято называть.
 И Сонька, и Тамара через подобные поиски тоже прошли, вполне подругу одобряли, но настаивали, что во всем должна быть мера.
 Одно дело — самостоятельный выбор, и совсем другое — полный отказ от поддержки. Родители, конечно, все без исключения зануды, но без них трудно. А насколько трудно — этого ни Соня, ни Томка не рискнули узнать. А Ладка вот рисковала. Жила на одну зарплату медсестры!
 Подруги восхищались ее героизмом, а Митька неизменно кривился и называл это не чем иным, как гордыней, которую надо вовремя смирять.
 Гордая Ладка на том конце провода требовала Тамару.
 — Я у нее попросить кое-что хотела!
 — У меня попроси, — разрешила Сонька. — Что такое есть у Томки, чего нет у меня?
 Они всю жизнь ревновали Ладку друг к другу и соперничали за ее внимание. До смешного доходило. Как в песочнице у закадычных приятелей: «Возьми мой совочек, мой лучше!»
 — Мне палатка нужна, — наконец, призналась Ладка, — одноместная. У Томки точно есть, я знаю, она еще в поход ее брала. Помнишь, в десятом классе?
 — Вспомнила бабушка первый поцелуй! — довольно расхохоталась Сонька. — Ту палатку давным-давно моль слопала! А у меня новенькая, поклонник один подарил на двадцать третье февраля.
 — Смешно, — криво усмехнулся сидевший рядом Митька, и Томка, обиженно фыркнув, отвернулась в другую сторону.
 — Так что? Точно есть? — спросила Лада. — Я тогда к тебе завтра заеду. Все, извини, профессор поужинал, идет меня мучить. Пока.
 Сонька задумчиво поскребла трубкой висок.
 — Не приедет? — спросила Тамара, расправившись к тому времени с мясом.
 Подруга помотала головой и рассказала про палатку.
 — Зачем она ей понадобилась, а?
 — Может, деньги на квартиру кончились? — снова попытался схохмить Митька, но, получив с обеих сторон по пинку, моментально смолк.
 Тамара скучным голосом изрекла, что это никуда не годится. Они не принимают в жизни подруги никакого участия, и последствия могут быть необратимы.
 — Какая же ты пессимистка! — раздраженно перебила Сонька. — Подумаешь, палатка! Может, Ладка в поход собралась, что в этом плохого? Правда, почему-то одноместную просила, — добавила она смущенно.
 — Вот-вот!
 — И что такого? — удивился Митька. — Это у вас только секс на уме! А Ладка девушка сурьезная…
 Вот это было заявление, никак не отвечающее действительности. Митька, увлеченный разглядыванием Сонькиной грустной физиономии, как-то позабыл, что «сурьезная девушка» этой весной по полной программе над ним прикольнулась. В жестокой и извращенной форме.
 Митькиных родителей тогда едва сердечный удар не хватил, да и самому ему пришлось туго, пока не выяснилась правда. А когда выяснилась все-таки, он с Ладкой месяц не разговаривал. Шуточки! Достала у себя в больнице какие-то бланки, печать раздобыла и прислала ему повестку якобы из военкомата.
 Ладно бы первого апреля! Так нет, в день рождения! Хорошенький подарочек. Митька протрезвел тогда в одну секунду.
 — Да уж «сурьезная»! — проворчала Тамара, в отличие от него тут же вспомнив все Ладкины подвиги.
 Время от времени та находила весьма странные методы борьбы со скукой. Вместо того чтобы заодно с подругами лихо отплясывать на столе в каком-нибудь казино или рассекать по шоссе со скоростью сто пятьдесят, Ладка каждый раз выдумывала что-то совершенно феерическое. Могла шутки ради у ментов из-под носа патрульную машину угнать. Декана своего до полусмерти испугала несуществующим компроматом о-очень личного характера. Исключительно по дурости взяла вместо денег обещание не требовать со студентов непомерных взяток.
 — Ты у нее дома когда в последний раз была? — вдруг спросила Сонька.
 — А что?
 — А то! Черт с ней, с палаткой! Ты бы видела, что у Ладки в холодильнике!
 — А что?
 — Ничего! Совсем ничего!
 Тамара отвела глаза. Сонька натужно пыхтела, будто бы весь день таскала кирпичи. Совесть давила, а не кирпичи вовсе.
 — Какие мы подруги после этого, а? — прокурорским голосом воскликнула эта самая Сонькина совесть.
 — Никакие, — подал голос Митька, — так что срочно завязывайте дружить!
 — Ты достал уже со своими тупыми шутками, понял?
 Соня смотрела на него с таким презрением, что Митька понял: в ближайшее столетье их совместное семейное счастье вряд ли возможно. Приуныв, он задумался, как реабилитироваться, и не придумал ничего лучшего, чем сыграть в благородство.
 — Давайте встретим ее из института, отвезем ужинать, а потом потихоньку затарим холодильник!
 — Тоже мне меценат! Ладка даже от собственного брата нос воротит, — сказала Томка.
 — Слушай, а кстати, что там с братом? — внезапно оживилась Сонька. — Вы с ним давно виделись?
 Тамарины щеки моментально полыхнули маками. Эта тема была актуальной не сейчас, а в прошлой жизни, в школьных коридорах, где однажды она столкнулась с Ладкиным братом, пришедшим на какой-то дурацкий концерт.
 Косая сажень в плечах, солидные очки, прищуренный взгляд, плотно сжатые губы.
 Разве могла она после этого выступать?
 Тогда, в прошлой жизни, сердце неслось вскачь, и восторг не утихал ни на секунду, и неистовая надежда на счастье разделенной любви горела в груди, а потом были тихие слезы, и сострадательные взгляды подруг, и глупые советы, и клинья, которыми она мужественно вышибала его из сердца.
 Оказывается, до сих пор только и делала, что вышибала.
 А может, покраснела просто от духоты? Тоже причина уважительная.
 — Так что, — потрепала ее Сонька, — давно вы виделись?
 — Я не помню, — соврала Томка, — кажется, на прошлой неделе мы у Ладки столкнулись.
 — Понятно, что у Ладки, где бы вам еще сталкиваться! — воскликнула Соня. — Аполлон у нас мужчина деловой и жутко занятый, по тусовкам не бродит.
 — Аполлон?! — растерянно моргнул Митька. — Он что, красавец такой?
 Тамара покраснела пуще прежнего и сказала, что так и есть — писаный, писаный красавец!
 Сонька добавила, что Ладкин брат, по паспорту действительно Аполлон, в просторечьи зовется Пашкой. Родители — бывшие спортсмены — и с ним, и с дочкой обошлись весьма сурово. Один — Аполлон, другая — Олимпиада. Сразу ясно, что семья оригинальная и шибко веселая.
 — А чего ты про Пашку вспомнила? — вроде как небрежно спросила Тамара.
 — Думаю, как Ладке помочь, — нахмурилась та. — Можно объединиться и всем вместе взять над ней шефство.
 Тимур и его команда, подумалось Митьке, но он промолчал. Решили поиграть в благотворительное общество «Надежда медсестер», пусть играют. Все лучше, чем на мужиках виснуть с утра до ночи.
 — Может, ты с ним встретишься?
 — С кем? — испугалась Тамара.
 — Ну, с Пашкой.
 — Зачем? Что я ему скажу? Мы всю дорогу только погоду и обсуждаем.
 Хотелось бы, конечно, это исправить. Но в присутствии Ладкиного брата обычная Тамарина уверенность бросала ее на произвол судьбы, улетучиваясь без остатка. И снова, как в десятом классе, невозможно было выговорить ни словечка, ни посмотреть в глаза, ни сохранить нормальное выражение лица. Глупая улыбка расползалась от уха до уха, и Пашка наверняка был убежден, что подруга сестры — натуральная идиотка.
 Нет, не может она с ним встретиться! Нет, нет и нет.
 — Да, да, да, — сказала Соня настойчиво. — Должны мы Ладке помочь или не должны?
 — Как помочь? В чем? — простонала Тамара.
 — В чем-нибудь. Скажи Пашке, что мы волнуемся, переживаем за нее, что надо предпринимать уже решительные действия, а не смотреть, как бедная девочка убивается на работе и голодает!
 — Она у родителей ест, — быстро возразила Тамара. — Ладка же готовить не умеет совсем. Наверное, потому и холодильник пустой!
 Минут двадцать они еще спорили, совершенно позабыв о Митьке, в голове которого зрела мысль о возможной мести. Пусть себе планируют благородное дело, у него совсем другой план, и это вполне можно совместить. Хотя бы попробовать.




 Июнь, 2004. Лазоревское, Сочи


 Самое паршивое, что день никак не хотел кончаться, а спать тянуло неумолимо. Вот прямо тянуло! Голова свешивалась на грудь, глаза то и дело закрывались, и он вздрагивал от собственного храпа.
 Кошмар какой-то!
 — Темка, ляг ты, Христа ради, — взмолился Еремеич, оттесняя его от штурвала, — сколь уже не спал-то! И чего вообще поперлись? Ну, постояли бы еще денек, отдохнул бы толком.
 — Отдохнул, — передразнил Артем ворчливо, — а работает пускай Пушкин Александр Сергеевич!
 — Молодец, начитанный, — одобрил старик, — а в книжках вот учат старших уважать и слушаться. Что ты, мне не доверяешь, что ли? Ну то-то, иди давай тогда отсюдова.
 Артем знал, что старик прав. Надо выспаться. Из последних сил управлять яхтой — глупо и опасно. Еще в мореходке учили не рисковать попусту, чудеса выносливости не демонстрировать, и лучше вздремнуть пару часиков, чем крутить штурвал трясущимися от усталости руками.
 Он потер глаза и вышел из рубки.
 Еремеич справится, конечно, это не вопрос. Но Артем до смерти не любил перекладывать работу на чужие плечи. Даже если это сильные и надежные плечи деда.
 Дед его вырастил, хотя был вовсе не родным, а каким-то там пятиюродным дядей Артемовой беспутной матушки, которой тридцать три года назад пришло в голову закрутить курортный роман, а результат романа вернуть сюда же, на юг. Кроме Еремеича у нее были, наверное, еще родственники, но ни один из них не горел желанием воспитывать чужого младенца. А деду пришлось. Когда племяшка, каждый год гостившая в его хибарке, прикатила однажды с трехлетним бутузом и в очередной раз пустилась во все тяжкие, Еремеич заявил, что ребенка к такой матери подпускать нельзя. В ответ услышал: «Ну и забирай его себе!» Думал, шутка такая, оправдывал неопытностью и юношеским максимализмом. Но ошибся. Потом надеялся, что молодая мамаша опомнится и приедет за Темкой. Она не появлялась, а вскоре Еремеич понял, что пацана никому не отдаст. Он всю жизнь жил бобылем, и с малолеткой пришлось ему трудновато, особенно зимой — «Никакого же промыслу тебе», уточнял дед, — но они справились.
 Артем над стариком любовно подшучивал:
 — Не ляпнул бы этой стерве про ее моральный облик, и горя бы не знал!
 — Не стерва она, Темочка, просто запуталась баба, — добродушно возражал Еремеич.
 И про горе тоже возражал. Какое ж горе, если внук у него вырос?
 Да еще какой внук! Местным кумушкам и кумам не снилось даже. Их-то ребятня в большие города подалась, открытки на Новый год и дни рождения слала, в отпуск раз в полвека собиралась. А Артем при нем всегда.
 — И при деле, — добавлял Еремеич горделиво. — Да дело-то непростое, благородное! И зарабатывает он хорошо! И жених хоть куда!
 Все это было правдой, и соседям оставалось только скрипеть зубами от зависти, и дочерей, еще не укативших в «большой мир» науськивать на Артема Кондратьевича, тридцати двух лет отроду, с высшим образованием, с головой на плечах — плечи вообще отдельного описания требовали! — и с собственной яхтой впридачу. Ну, и со своими тараканами, конечно, у кого их нет?! Главным тараканом Артема была его основная работа. Имея неплохие доходы с яхты, на которой развеселые туристы отправлялись смотреть дельфинов, он зачем-то продолжал служить в МЧС. Пенсию, что ли, обеспечивал? Дело хорошее, правильно Еремеич говорит, но ведь опасно… И грязно, и муторно, и тяжело поди. Отдашь за такого дочку, и вдову получишь.
 Впрочем, эти самые соседские дочки не больно-то и рвались за него замуж.
 «Страшный же он!» — кривились местные барышни. Старшее же население на подобные замечания досадливо хмыкало и заявляло, что с лица воду не пить. Все это Артему было прекрасно известно, общественное мнение в городе легко и быстро доходило до адресата, к тому же Артем время от времени брился и, стало быть, со своей физиономией в зеркале сталкивался. Зрелище, действительно, было не из приятных. Мало того, что природа слепила ему подбородок лопатой и хищный нос, лоб навесила совершенно гориллоподобный, глаза втиснула так глубоко, что не разглядеть ни цвета, ни выражения, так еще работа свое добавила. Расчищая очередной обвал, Артем рассек скулу и украсился вполне боевым шрамом. Несколько раз в пожарах обгорал, и последствия были видны на спине и на шее.
 К тому же ему неохота было ходить в парикмахерскую, и он щеголял почти лысой башкой. Приплюснутые боксерские уши и внушительный затылок с парочкой рубцов добивали местных красоток окончательно. Впрочем, была еще одна деталь, которая приводила их в ужас.
 Боязливые взгляды впечатлительных девиц ужасно раздражали Артема. Однако помимо землячек были еще курортницы, жадные до приключений и всяческой экзотики. Наверное, Артем как раз подходил под последнюю категорию — он страшно возбуждал приезжих дамочек своим зверским видом.
 А они его очень забавляли. Правда, недолго. Потом соседи со смаком обсуждали, что очередной столичной штучке так и не удалось охомутать завидного жениха, и с нетерпением ждали новых представлений.
 И спрятаться от вездесущих аборигенов было некуда. Пожалуй, это единственное, что отравляло Артему жизнь.
 А в общем и целом бывший морской пехотинец, а ныне майор МЧС, считал себя человеком счастливым.
 Правда, сейчас осознавать собственное счастье не было сил.
 — Сидишь? — вяло осведомился Артем у черта, примостившегося на пороге каюты.
 Ника — солидная, абсолютно черная, бородатая, с торчащими будто рожки ушами и челкой, закрывающей глаза, единственная постоянная женщина в их с дедом доме, та самая деталь, что вводила в священный трепет нервозных девиц, — ехидно оскалилась.
 Видишь же, что сижу, чего спрашивать?!
 Ну да. Пустых разговоров она не любила. Ризеншнауцер — собака серьезная и деловая, так что имей уважение, помолчи. Умней выглядеть будешь.
 — А я щас лягу и посплю, — все-таки счел необходимым доложить Артем и мечтательно потянулся. — Часика три, а то и четыре, ясно?
 Ясно, ясно, закатила глаза Ника и вроде бы нехотя протопала за ним в каюту.
 — Правильно, — одобрил Артем, — тебе тоже отдых не помешает.
 Последние трое суток они с Никой провели в завалах. И еще неизвестно, кто больше потрудился, вытаскивая на свет Божий незадачливых лыжников в Красной Поляне.
 — Я бы тебе памятник поставил, — сказал он, зевая. — Чес слово, поставил бы!
 Ника пренебрежительно потрясла вихрастой башкой. Памятник — это перебор. Ей вполне было достаточно того ведра с шашлыками, что выставил Еремеич, как только они оказались дома. Ника шашлыки обожала и лук тоже трескала за милую душу, а после обеда становилась похожей на папуаску — вся в репчатых кольцах.
 — И медаль бы тебе выдать, — все бубнил сердито и сонно Артем, — или сразу несколько, чего мелочиться! Вот чуть разгребем дела, свожу тебя на выставку. Чес слово, свожу!
 — Гав-гав, — не поверила Ника.
 Он обещал это после каждой трудной работы. А другой и не было.
 Только Артем улегся, только Ника устроилась поперек его коленок, свесив голову и подметая бороденкой пол, как затрезвонил мобильный.
 — Меня нет дома, — пробурчал хозяин, но это была ложь, а Ника врать не любила.
 Вразвалочку она добрела до стула и с видом утомленного труженика притащила к кровати комбинезон, в кармане которого надрывался сотовый.
 — Да ну тебя, — обиделся Артем, но телефон достал.
 Ника удовлетворенно плюхнулась на задницу и повела ухом.
 — Слушаю, — сказал Артем, отвернувшись от нее в притворной досаде.
 Но Ника важно взобралась на кровать и пихнула его в бок чубатым лбом.
 Это я слушаю, всем видом давала понять она, а ты спишь на ходу!
 И то правда. Не слышит он ни хрена, и глаза опять-таки прямо слипаются, и зевать уже устал. В трубке что-то трещало и позвякивало — то ли уши ему заложило от усталости, то ли помехи на линии. Все-таки от берега они прилично отошли.
 — Алле, — пробился наконец далекий голос, — алле, Темыч!
 — Здорово, Семен. Че случилось?
 Сразу — «че случилось»?! И еще на собаку удивляется! Сам говорить по-человечески не умеет! Тут друг звонит, сто лет не виделись, а он — «че случилось?!»
 — Эдик женится! Ты слышишь, Темыч? Наш Эдик женится!
 Их было четверо — закадычных еще со школьных времен. Эдик — румяный, добродушный очкарик, вечный двоечник, но смирный и безобидный. Выбился в люди, как говорит дед. Виноградников видимо-невидимо, заводик маленький и еще парочка ресторанов и агентство по недвижимости в Большом Сочи.
 Артем — хмурый переросток-каланча, молчун и зануда. Даже деды в армии обходили его стороной, наткнувшись на холодный взгляд из-под насупленных бровей.
 А близнецы — Сенька со Степкой — всю жизнь хулиганы, заводилы, бесшабашные, фартовые, резвые, будто с пером в одном месте.
 Объяснить их дружбу было невозможно. Только сейчас, к тридцати с лишним годам, появилось что-то общее. Все четверо так и оставались холостяками. Правда, в силу разных причин.
 И вот, здрасте вам! Эдик женится!
 — Эй, Сенька, ты ничего не путаешь? — Артем от удивления даже забыл, что хочет спать. — Мы с ним на прошлой неделе виделись, ни про какую свадьбу и речи не было!
 — А теперь есть! — с удовольствием возразил Семен.
 — Слушай, скажи толком, а?
 — А я как говорю? Заявление они подали. Эдик, конечно, денег кому надо сунул, и через пару недель их уже распишут. За это время он как раз все к свадьбе подготовит.
 — Да с кем распишут-то?! — взбеленился Артем. Все любовные приключения Эдика сводились к тому, что очередная девица начинала требовать — сначала шубу, потом «мерседес» последней модели, потом часть акций, потом ежедневное пособие, суммой с четырьмя нолями. Эдуард Самсонович хоть и был человеком в высшей степени наивным и добродушным, но такое положение дел его не устраивало.
 А другие девицы не попадались. Может, кончились просто другие-то, изредка философствовал Артем, желая ободрить друга.
 — С Глафирой! — между тем заорал Сенька, так что даже Ника услышала и изумленно клацнула челюстью.
 Артем посмотрел на нее и тоже клацнул. Ну и ну! Глафира, стало быть!
 — И кто такая эта Глафира?
 — А я знаю? — вроде бы обиделся Семен. — Я ее даже не видел, Эдик боится, что ее сглазят и держит чуть ли не в парандже. Он на свадьбу-то только нас зовет, прикинь? Ну, еще родителей.
 — Офигеть, — прочувствованно заявил Артем.
 Все это выглядело очень странно. Еще на прошлой неделе никакой Глафиры в помине не было. Это раз. И еще. Обычно, когда заходила речь о женитьбе, близнецы цинично хмыкали, Артем раздраженно молчал, и только Эдик с удовольствием строил планы и мечтал вслух, как назовет гостей полон дом и будет пировать недели две без продыху.
 Артем глянул на Нику вопросительно. Та флегматично зевнула. Все течет, все изменяется, вот что она хотела сказать.
 Как будто он сам не знал!
 Просто терпеть этого не мог и всяческие перемены заранее ненавидел.
 — Короче, Темыч, — ожил в телефонных недрах Семен, — мы к тебе пятнадцатого заедем. Поплывем на «Афоне», лады?
 — А че не на машинах?
 Артем свою Афоню, «Афродиту» то есть, без особой надобности в личных целях использовать не любил. Афоня была скромной труженицей, а на свадьбе явно превратится в плавучий кабак.
 — А? Тебя не слышно, Темыч! В общем, жди пятнадцатого, лады?
 Вот так вот, сразу не слышно ему стало! Артем запихал мобильный под подушку и озадаченно запыхтел. Ника смотрела язвительно.
 — Чего? — буркнул он. — Зря надеешься. Вовсе я не завидую.
 Ну, конечно, конечно, нарисовалось на черной морде.
 — Чему завидовать-то? — психанул Артем. — Может, Глафира эта настоящая стерва, да еще и с костяной ногой! И нечего на меня смотреть! Спать давай!
 Он бодро захрапел, думая о том, как это Эдик решился на такой шаг. Женитьба — дело серьезное, в этом Артем был уверен на сто процентов. К тому же предполагающее некоторое наличие чуйвств-с. Тех самых, которые были ему неизвестны, а обнаруженные у других вызывали только ехидную, недоверчивую ухмылку. Эдику Артем верил. Значит, если друг надумал жениться, то самое — неизвестное, нелепое, невероятное — действительно существует.
 После тридцати лет спокойной жизни осознать это было сложно. И, вместо того чтобы наконец заснуть, Артем стал себя уговаривать, что просто Эдику приспичило обзавестись потомством.
 Да, эта причина казалась более обоснованной. И уж куда более реальной.




 Утро следующего дня. Провинция в средней полосе


 — Павел Антонович, к вам пришли, — сообщила секретарша.
 — Кто? — нетерпеливо откликнулся он, не отрывая взгляда от монитора, где светились всевозможные таблицы, в которых следовало немедленно что-нибудь понять.
 Он не понимал, но очень старался. Никаких встреч на это время не назначено, иначе электронный ежедневник оповестил бы.
 Павел Антонович доверял технике безгранично.
 — С телевидения, — между тем пояснили в селекторе, и Пашка уловил в голосе секретарши непривычные восторженные нотки.
 Странно. Телевидение он точно не приглашал. Интервью без подготовки — это никуда не годится. Погнать их, что ли, поганой метлой?
 — Это Тамара Содко, — захлебываясь от радости, уточнила секретарша. — Ну, Павел Антонович, программа «Горе от ума».
 — «Горе от ума»?! А, так это Томка! Пускай заходит.
 Томка зашла. Он помахал из-за компьютера и сообщил, что через две секунды будет в ее полном распоряжении.
 — Привет, — наконец, выбрался Пашка из-за стола, — садись.
 — Я уже сижу, — скромно потупилась она и от смущения закинула ногу на ногу.
 Пашка покосился на эти самые ноги, потоптался на месте и спросил нерешительно:
 — А ты что, от Ладки? У нее случилось что-то? Других предположений по поводу появления в его офисе известной телеведущей, а по совместительству — подруги сестры, не было.
 — Случилось, — кивнула Тамара. Почему-то ему стало грустно. Как-то даже скучно быть таким проницательным.
 Все в его жизни предсказуемо и привычно. Еще минуту назад он этим гордился. А сейчас… что-то как-то… обидно, вот.
 Перетрудился, наверное.
 — А что такое? — Он уселся на другой край дивана. — Что стряслось?
 — У тебя сестра весит сорок килограмм, а ты спрашиваешь, что стряслось?! — с преувеличенной яростью выкрикнула Тамара.
 Он безумно ей нравился, просто невероятное что-то. И они впервые встретились наедине. И где! В святая святых — его офисе.
 Крышу у нее окончательно снесло, и собственным криком Тамара напомнила себе, что пришла по делу. И никаких «Я вам пишу, чего же боле!»
 — Я что-то не понял, — буркнул Пашка, — причем тут Ладкин вес?
 — Мы за нее волнуемся! — с силой выдохнула Томка.
 — Я тоже, — кивнул он, — только ей на это плевать с высокой крыши.
 — Сейчас модно говорить «с высокой секвойи», — поправила Тамара, чувствуя себя последней дурой.
 Он посмотрел озадаченно, решая, наверное, вызывать ли неотложку или обойтись собственной охраной для выдворения этой идиотки.
 — Так что, Тамар? Извини, конечно, но у меня работы полно, давай внятно обсудим проблему.
 Если бы она могла внятно-то!
 Дурацкая была идея, вот что определенно ясно. И чего она приперлась? Через час съемка, текст ни хрена не выучен, на лбу прыщ вскочил размером с помидор, Пашке до него дела нет, а зрители заметят и на смех ее поднимут, и будут в студию звонить да советовать протирать морду лосьонами, толченым горохом и прочей дрянью!
 Тяжелый день.
 — Паша, — сказала она с нажимом, — надо что-то делать!
 — Что именно? — терпеливо уточнил он, косясь на часы.
 Плакали таблицы. Ни черта он там не поймет.
 — Спасать твою сестру, вот что!
 — Как? — заинтересованно склонил голову он. — Я, между прочим, последние три года только этим и занимаюсь, можно сказать. Денег она у меня не берет, подарков тоже, вон машину купил, она ее матери отдала. Как будто для матери я не могу отдельную приобрести!
 — Конечно, можешь! — торопливо уверила Тамара.
 Они задумчиво уставились друг на друга, потеряв нить беседы.
 Впрочем, Пашка эту нить вообще в руках не держал и в глаза не видел. Чего от него хочет подруга сестры, оставалось тайной за семью печатями.
 — Гордая она очень, — вздохнула Тамара, — а мы, две дуры, даже не поинтересовались ни разу, откуда у нее деньги, чтобы вместе с нами по кабакам шляться и изображать богатую бестолочь. Такую же, как мы!
 — Ну какая же ты бестолочь! — вежливо возразил Павел Антонович.
 Тамара махнула рукой. Мол, чего там, все я про себя знаю.
 — А она чаевые оставляет еще больше нашего. Все независимость проявляет, понимаешь?
 — Понимаю. Ну, давай, я с ней поговорю, что ли. Еще раз.
 Таких разов было — не перечесть. Куда деваться, если Ладка на самом деле — гордая?! И носится со своей самостоятельностью, как с писаной торбой!
 — Паша, ты лучше узнай, зачем ей палатка, — неожиданно для самой себя попросила Тамара.
 — Какая еще палатка?
 Томка рассказала, какая. И уточнила задумчиво, что абсолютно непонятно, зачем она Ладке понадобилась.
 — И что? Ну, я выясню зачем, а дальше?
 — Не знаю. Если она в поход собралась, надо ей продуктовый набор с собой подсунуть.
 — Тамара, — он устало потер переносицу, — мы же взрослые люди, а? Давай не будем ерундой заниматься!
 — Ну, да, — разозлилась она не на шутку, — ерундой не будем, лапки сложим и станем ждать, пока твоя сестра с голодухи не окочурится! Сонька вон рассказала, что у нее в холодильнике творится! Зато на дурацкие учебники Ладка всю зарплату тратит! А дежурства?! Ты знаешь, что она еще полставки взяла? Еле на ногах стоит…
 Жалость к подруге и обида за нее вдруг стали такими огромными, что деться от них было некуда. И еще злость на собственную куриную слепоту, и на беззаботность, и на легкомыслие, и еще черт знает на что.
 — Том, ты чего? Ты тут не реви, пожалуйста! — испугался Пашка. — Придумаю я что-нибудь.
 — Правда, придумаешь? — всхлипнула она.
 — Конечно.
 Он вовсе не был уверен в том, что обещал. А жизнь приучила Аполлона обещать только то, что реально выполнимо. Впрочем, всегда оставалось два-три процента на непредвиденные обстоятельства. Он просчитывал ситуацию вдоль и поперек, но точно знал, что только дураки не ошибаются и предусмотреть все — невозможно.
 Данная ситуация контролю не подлежала. Стало быть, надо просто попробовать ее разрешить в свою пользу, вот и все. Попытка — не пытка.
 А главное — пусть Тамара уйдет и перестанет смотреть на него глазами побитой собаки.
 — Пока, — сказала она, поднимаясь.
 — Пока. Я позвоню, как только увижусь с Ладкой.
 — Куда позвонишь? — осторожно полюбопытствовала она.
 — Тебе, куда же еще! — начал раздражаться он.
 — У тебя есть мой телефон? — поразилась Тамара.
 Пашка потер дужкой очков за ухом. Телефона, конечно, не было. Как не было раньше необходимости созваниваться с подругой сестры. Все они были для него пигалицами, и со школьных времен — когда эта троица под Ладкиным руководством развлекала народ очередной хулиганской выходкой, обдирала коленки на деревьях, а потом училась пользоваться маминой помадой и щеголяла по очереди в модных ярко-зеленых лосинах, на высоких каблуках, которые подворачивались от неумелой походки, — никаких изменений Пашка в них не замечал.
 А зачем? В жизни должны быть постоянные величины.
 Как Тамара, например. И черт с ней, с ее новой ультракороткой стильной стрижкой, умелым макияжем и взрослыми амбициями. Такие мелочи он во внимание не принимал.
 Она продиктовала свой номер, он записал.
 Сел к таблицам, и через несколько секунд мысли о Тамарином посещении выветрились из его головы. Чтобы в самый неподходящий момент вернуться.


* * *

 За дверью оказался Пашка, и она тут же пожалела, что проснулась. Брат был хорошим человеком, но занудой, и озабоченное выражение его лица не сулило в данный момент ничего хорошего.
 — Воспитывать, что ли, пришел? — уточнила Лада, зевая.
 Он брезгливо поморщился, взглянув на простыню, в которую она куталась.
 — Халат же есть, Ладка!
 — Как ты мне надоел! — отреагировала ласковая сестричка и двинулась на кухню.
 Край простыни волочился за ней по полу, и Пашка торопливо подхватил его, будто верный паж.
 — Ты обедала?
 — Я спала! Ты что, не видишь?
 — Ну, хоть завтракала?
 — Тарелка овсянки, восемь бутербродов с колбасой и два литра чая, — отрапортовала Лада.
 Пашка покачал головой и полез в холодильник. Там обнаружился пакет молока и колготки. Ткнув в них ухоженным длинным пальцем, брат возопил:
 — Это что?!
 Лада посмотрела на него сочувственно.
 — Паш, ты же с девушками встречаешься, должен знать, как это называется.
 — Почему это в холодильнике?
 — Чтобы не испортились! — отрезала она и стала наливать в чайник воду.
 Брат проворно оттеснил ее от раковины.
 — Фильтр для чего, балда? Сколько раз тебе говорить, воду из крана пить опасно! Что ты как маленькая? — привычно бубнил он.
 Ей захотелось оказаться на Луне. Говорят, там до сих пор не замечено никаких следов пребывания человека или ему подобных существ.
 А в общем-то, черт с ней, с Луной! Сегодня она заберет у Соньки палатку, и поездка на море станет вопросом времени.
 Подумав об этом, Лада обрела обычную бодрость духа и даже благодушно потрепала брата по загривку. Для этого, правда, ей пришлось влезть на табуретку.
 — Чего ты, малохольная? — насторожился он.
 — Хороший ты человек, Аполлоша, — улыбнулась она, — только нервный очень.
 — Я просил тебя не называть меня этим дурацким именем!
 — Это не я! Это родители тебя так назвали! — хихикнула она.
 Родители, в принципе, угадали. Аполлон на самом деле получился Аполлоном — высоченным рельефным красавцем с правильными чертами лица. Впрочем, правильной была и натура. Пашка жил по четкому расписанию, в меру занимался спортом, читал только классику, спал ровно восемь часов, свидания с девицами отмечал в блокнотике четким, каллиграфическим почерком, пищу пережевывал тридцать два раза, как и рекомендуют специалисты.
 От всего этого у Ладки дух захватывало, и до сих пор она не могла разобраться — восхищаться братом или пожалеть его, бедного.
 — Нет, мое имя, пожалуй, единственная ошибка наших родителей, — задумчиво изрек вдруг Пашка.
 — А мое? — хмыкнула Ладка.
 Он оглядел ее критическим взглядом.
 Хм… Олимпиада — звучит гордо, а перед ним тут стоит на табуретке встрепанный тощий задира-воробей.
 — Да, с твоим тоже вышла промашка, — решил он.
 — Ну вот, а я же не жалуюсь, — удовлетворенно кивнула Ладка, спрыгнула ему на шею, повисела немножко, раскачивая ногами, и съехала на пол.
 — Ох, ну опять как маленькая!
 Вместо того чтобы возмутиться, она еще и язык ему показала.
 Вообще, еще лет семь назад, когда Ладка заканчивала школу, вся семья с замиранием сердца ждала, что она наконец-то повзрослеет. А именно: выбросит на помойку рваные джинсы и футболки с Куртом Кобейном, перестанет корчить рожи в общественном транспорте, сделает модную прическу вместо двух тощеньких пегих хвостиков и начнет ходить на свидания, а не пудрить кавалерам мозги, сталкивая их лбами между собой.
 Лада этих надежд не оправдала. Ни тогда, ни сейчас.
 Просто взгляд ее родителей на становление личности весьма отличался от ее собственного. Их больше интересовали внешние проявления. Наверное, спортивная карьера сказывалась, где все решалось на соревнованиях, на виду у тысячи зрителей. В раздевалке, в спортзале ты можешь вытворять что угодно, а перед публикой обязан выглядеть суперменом. Приблизительно так.
 Это означало, что дома Ладка имела право стоять на голове, а в остальное время обязана была существовать, как все нормальные люди.
 В принципе, разумно. Но юношеский максимализм требовал предельной ясности. Почему это, черт возьми, она не имеет права сама решать, как, когда и где отмачивать очередной фортель?!
 — Я хочу жить одна! — постановила Ладка, провалившись на экзаменах в институт и обзаведясь в связи с этим массой свободного времени, а стало быть, возможностью самостоятельно зарабатывать.
 — Деточка моя! — всплеснула руками мама. — Ты и готовить-то толком не умеешь!
 — Не говоря уж о том, чтобы постоять за себя, если, не дай Бог, ворвутся грабители! — как обычно сгущал краски отец, с привычной снисходительностью оглядывая ее тощенькую фигурку.
 — Да и денег на квартиру у тебя нет! — привел последний, решающий аргумент Пашка. — А я тебе не дам!
 Она презрительно фыркнула и устроилась торговать газетами. Зарплаты как раз хватило, чтобы у самой себя покупать некоторые из них и просматривать объявления об аренде. Вместе с карьерой продавца Ладка взялась за освоение профессий уборщицы и посудомойки, а вечерами еще печатала курсовые работы тем, кто был удачливей ее и поступил-таки в институт.
 Родители схватились за голову, стали сами предлагать ей деньги на квартиру, брат тоже пошел на попятную. Лада сдержанно поблагодарила, но помощь не приняла. После болезни отца все пошло кувырком, и оставить родителей уже не представлялось возможным. Только когда отец встал на ноги — в буквальном смысле, — Лада снова научилась мечтать и все свои желания соединила в одну кучку. Работала она теперь по специальности, и заработанных денег хватало, чтобы снимать крохотную однокомнатную, да еще и на колготки оставалось.
 Несмотря на все эти очевидные перемены, родители с братом продолжали считать ее балбеской, простофилей и хулиганкой одновременно.
 Пашка, тот вообще взял себе за правило являться, как снег на голову, контролируя каждый ее шаг. Вот как сегодня.
 — А ты чего пришел-то? — спросила она за чаем, хитро прищурясь. — Все надеешься застать у меня толпу наркоманов и хиппи?
 — Ничего подобного. Я же знаю, с кем ты дружишь, — обстоятельно пояснил он. — Просто зашел проведать.
 — Мы вчера виделись, — напомнила Лада, — у родителей.
 — Ну и что? Может, я соскучился. Слушай, а у тебя отпуск когда?
 — А что?
 — Неприлично отвечать вопросом на вопрос.
 — Ты хочешь со мной в отпуск поехать? — удивилась Ладка. — За ручку держать и памперсы менять?
 Он хотел узнать, зачем ей палатка, только и всего. И начал разговор издалека.
 Потому что как начать с главного — ведать не ведал. И что здесь главное — тоже не знал.
 — Мне просто интересно. Могу я узнать, куда собирается в отпуск моя родная сестра?
 — Так тебе интересно, куда или когда? — уточнила она, но вывести братца из терпения было не так-то просто.
 Он и бровью не повел, невозмутимо ответив, что хотелось бы знать и то, и другое.
 — Да зачем тебе? — разозлилась Лада.
 Ее недавние мечтания по поводу отдыха и планы добраться до моря автостопом брат, конечно, узнать не мог. Но почему именно сейчас ему пришло в голову это обсуждать?
 Пашка не ответил и смотрел терпеливо, с ласковой улыбкой.
 Пожалуй, он мог бы просидеть вот так — в смиренной позе монаха, ожидающего знака свыше, — до скончания века. Ладка, никогда не отличавшаяся выдержкой, завистливо причмокнула.
 — Упрямый ты как осел просто! Ну, не знаю я, когда отпуск дадут, не знаю. Хотела попросить на днях.
 — Зачем?
 — Как зачем? Отдохнуть немножко.
 — Где? — не отставал братец.
 Очень хотелось ответить, что в Караганде. Но Ладка была честной девочкой, в Караганду ехать вовсе не собиралась, поэтому сказала правду.
 — На море? — подскочил Пашка. — А с кем?
 — Вот это уже неприличный вопрос! — Лада погрозила пальцем.
 — Нормальный вопрос. Я твой брат и хочу знать…
 — Каждый охотник хочет знать, где живет фазан.
 — Сидит фазан, — поправил Пашка. — И не хочет знать, а желает.
 — Нет! Ты неправильно говоришь!
 — Правильно! У тебя память плохая, не спорь!
 — У меня отличная память. Я, например, помню, что ты имеешь собственную фирму, а стало быть, в данный момент должен руководить, поощрять и наказывать своих сотрудников, а не бедную, замученную сестренку!
 Лада выдохнула и отхлебнула остывший чай.
 — Ну и гадость, — поморщилась она.
 — Просто ты нервная, — сдержанно разъяснил братец и завел по новой волынку «с кем, надолго ли и на какие шиши».
 — Если ты мне снова будешь денег предлагать, лучше сразу забаррикадируйся в ванной, — предупредила Лада, — иначе я тебя побью!
 — Кишка тонка, — усмехнулся Пашка, — я жду ответа!
 — А я жду, когда вы с родителями наконец угомонитесь и перестанете меня опекать! Мне не три года! Я прилично зарабатываю!
 — А почему в холодильнике только молоко? — неожиданно осведомился памятливый Аполлон.
 — Тьфу ты!
 — Вот, вот! Зарабатывает она!.. Короче, это тебе на билет и на жилье. А твоей зарплаты как раз хватит на солнечные очки и купальник.
 Ладка скрипнула зубами, но сдержалась. Сказала только, что он отстал от жизни и купальники нынче стоят чуть дешевле норковых шуб.
 — Налей еще чайку, я пойду оденусь.
 — Давно бы так.
 Зажав пачку купюр и горя желанием швырнуть их в невозмутимую физиономию братца, Лада ушла в комнату. Ну, ничего, ничего, за столько лет она научилась виртуозно избавляться от гуманитарной помощи.
 Напялив сарафан и моментально став похожей на школьницу, Ладка появилась в коридоре.
 — Ты бы пиджак снял. Жарко же.
 — Да? Я привык в общем-то.
 — Давай, давай, я в коридоре повешу.
 Вот какая заботливая сестрица Аленушка. Повесила, складочки расправила, пылинку сдула, а во внутренний карман засунула злосчастные купюры.
 Это становилось навязчивой идеей. Чем больше родные старались помочь ей материально, тем больше Лада сопротивлялась. Она вовсе не стремилась доказать свою независимость, просто ей казалось совершенно нелепым жить на деньги, заработанные кем-то другим. Раз уж она сама работает. Вот если бы дома сидела, училась бы если, буквально не отрывая головы от конспектов, или там инвалидом каким была, тогда… В общем, ясно. Она самостоятельный человек и все сумеет. И в отпуск поедет на море — на свою собственную зарплату!
 Для Пашки манипуляции с деньгами прошли незамеченными. Отдуваясь, он допивал третью чашку чая.
 — Надо было тортик купить, да? Я чего-то не догадался.
 И слава Богу! Видать, заглянул по дороге, бегом-бегом, иначе приволок бы вагон и маленькую тележку продуктов. Так чаще всего он и поступал.
 — Так что? На чем мы остановились? — уставился он на нее.
 — В каком смысле?
 — С кем ты едешь на море?
 — Паш, мне двадцать четыре года и…
 — С любовником, значит, — кивнул он.
 Она почему-то покраснела. Любовника не было. Да и не нужен он ей, любовник-то. Вот если бы принц. Да на белом коне. Хотя, нет, на коне — банально. Пусть будет на кобыле в яблоках.
 А она пристроится за широкой спиной, обхватит руками могучие плечи, и прижмется щекой, и навстречу им полетит горизонт, и будет трепетать на ветру венок из одуванчиков, а вокруг заструятся поля, высокие травы, аромат земляники, ромашковые сугробы, бескрайняя свобода.
 Ну-ну. Мечтать, как говорится, не вредно.
 — Пусть с любовником, — выпалила Лада злобно, — думай, как хочешь!
 — И куда вы собираетесь? В Крым? На Кавказ?
 — Я еще не знаю.
 — У него мобильный есть? Впрочем, не надо. Я тебе куплю. И не вздумай отключать, иначе родители с ума сойдут!
 Она обреченно вздохнула. Ну что с ними делать, а? Ничего.
 Надо было быть тихой, прилежной девочкой, а не гонять с мальчишками в футбол, не жечь костры под окнами мирных соседей, не подсовывать учителям в сумки декоративных мышей и диких ежиков, не попадать в детскую комнату милиции «за нарушение общественного порядка путем напугивания граждан дикими завываниями и переодеванием в привидения». Над этой формулировкой, помнится, хохотала одна Ладка, остальные «привидения» притихли, ожидая расплаты.
 …Да, надо было раньше думать. Последствия оказались необратимыми, и ей, наверное, никогда уже не удастся убедить близких в своем здравом рассудке. А может быть, действительно завести любовника, купить серьезный офисный костюмчик, сделать маникюрчик, научиться говорить спокойно, без детской восторженности и ехидства, почитывать на досуге «Космо» и не загибаться от хохота, глядя «Ералаш»?!
 Хотя бы попробовать.
 И тогда никто не посмеет относиться к ней, как к великовозрастному дитяте!
 — Паш, не нужен мне телефон, — сказала она устало, решив, что попытка — не пытка, — никуда я не поеду.
 Вместо этой авантюры лучше ей заняться учебой, вот что!
 — Как это не поедешь? Ты же говорила, что…
 — Я передумала.
 — Да врешь! Ну, почему ты все время врешь? Даже про любовника наврала!
 Лада вытаращила глаза.
 — Наврала?!
 — Конечно. Если вы едете вдвоем, тогда зачем тебе… — он вдруг замолк, взглянул на нее опасливо и стал надрывно кашлять.
 — Зачем мне что?
 Сестра с подозрением прищурилась. Актер из Пашки был никудышный, и кашель звучал чрезвычайно фальшиво. Однако она протянула стакан с водой и сделала вид, что не заметила, как брат мучительно придумывает ответ.
 Он чуть не проговорился, болван! Тамара ведь попросила вызнать все потихоньку, особо подчеркнув, что палатка, которую Лада просила, — одноместная. Стало быть, сестра собирается куда-то в гордом одиночестве! А никак не в компании любовника! Пашка совсем про это забыл. Да и вообще разговор с самого начала неправильно построил! Блин, он же блестяще проводит переговоры, а собственную сестру вывести на чистую воду не может!
 Разведка накрылась медным тазом.
 — Про любовника, между прочим, ты сам сказал, — заметила Ладка, когда брат перестал кашлять и принялся с интересом разглядывать потолок, — так что ничего я тебе не врала.
 — Ты же эту информацию не опровергла! Заставила меня считать, что все так и есть. Молчание, как говорится, знак согласия. Ты промолчала и тем самым подтвердила, что на юг едешь с любовником!
 — Да ну тебя к черту! Что ты ко мне привязался со своим любовником!
 — У меня нет любовника! — возмутился Пашка.
 — У меня тоже, — горестно вздохнула Лада. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
 — Значит, поедешь одна? — успокоившись, спросил брат.
 — Я еще не знаю, поеду или нет. Я в эту сессию три экзамена завалила, надо к пересдаче готовиться.
 Пашка изумленно подвигал бровями. Сессия? Экзамены? Когда это подобная ерунда беспокоила сестрицу?
 Снова она ему втирает очки.
 Ну, ладно, а что же Тамаре рассказывать-то? То ли едет, то ли не едет, то ли к морю, то ли нет.
 Пашка очень не любил выглядеть несостоятельным хоть в чем-то. Раз согласился помочь — лоб расшиби, но сделай! Вот так примерно звучал один из его жизненных принципов.
 — Так что мне родителям сказать? Они же беспокоятся! — спросил Пашка, неожиданно осознав, что этот аргумент должен на сестру подействовать.
 — Так это они тебя послали, — протянула она. — Очередная разведка боем? Откуда вы только узнали, что я собираюсь отпуск брать?
 — Во-первых, меня никто никуда не посылал. А во-вторых, мы не узнали, мы только предположили.
 — Ну, прям юные следопыты! — хихикнула Лада. — Ты им пока ничего не говори, я, когда соберусь, сама скажу.
 Пашка вздохнул.
 — Ну да, ты скажешь. С юга позвонишь, когда тебя уже по всему городу будут искать! Хоть бы раз ты, Ладка, подумала о родителях!
 — Ты хочешь, чтобы я тебе назвала конкретное число? — злобно прошипела она, крайне раздражаясь из-за этого нелепого разговора.
 Пашка кивнул и добавил, что о месте пребывания тоже хорошо бы узнать.
 — Да не знаю я еще ничего! — простонала она.
 — Вот в этом вся ты! Когда человек отправляется в отпуск, он заранее знает, куда едет, заказывает гостиницу, обговаривает все условия, прогноз погоды изучает… Если, конечно, это человек ответственный…
 — Проще говоря, зануда. Как ты! Паш, я даже с работы еще не отпрашивалась, а ты тут рассуждаешь о моем отпуске, как о решенном деле. Иди лучше, поработай, а?
 — Не отпрашивалась? — прищурился брат.
 — Нет. И, скорее всего, меня не отпустят. Так что рано бить тревогу, скажи маме, что я остаюсь в пределах видимости и вы спокойно можете продолжать портить мне жизнь!
 Она выскочила из-за стола и скрылась в комнате, так хлопнув дверью, что Пашка подскочил на стуле.
 — Сумасшедшая, — пробормотал он, но пошел следом, уговаривая себя отнестись к очередному взбрыку сестры с пониманием. А что ему оставалось?
 Она сидела на кровати, обхватив руками коленки, и раскачивалась, словно китайский болванчик.
 — Ну, чего злишься?
 Не глядя на брата, она разразилась длинной тирадой о причинах своей злости. Пальцев на руках не хватило, чтобы перечислить все. Тут был и неусыпный контроль, который установили за ней родители, и Пашкина навязчивая идея стать ее личным спонсором, и неосуществимая мечта отправиться на собственные средства к морю, и тяжелая работа, с которой, однако, не хочется расставаться, и жара в городе, и отсутствие воды в кране без всякого на то основания.
 — Ну, отключили, значит, — робко предположил Пашка.
 Сестра посмотрела исподлобья.
 Редко с ней случались такие моменты откровенности, когда под напором эмоций выставлялись на всеобщее обозрение все проблемы — от мала до велика! Очень, очень редко! В остальное время Лада искренне полагала, что жизнь удалась, и радовалась этому.
 Видимо, сегодня умение радоваться отключилось. Как вода.
 — Хрен с ней, с водой, — решила Ладка. — Ты вот что мне скажи, братец разлюбезный, тебе нравится меня мучить?
 — Я тебя не мучаю!
 — Ты хочешь, чтобы мне было хорошо? — тоном профессионального шантажиста спросила она.
 Паша кивнул, ожидая подвоха.
 — Тогда, пожалуйста, не предлагай мне больше денег, а? И перестань строить из себя мою дуэнью. Я сама смогу заработать и сама смогу за себя постоять, ясно?
 — Конечно, — неожиданно согласился он. Ладка настороженно впилась в него взглядом.
 Неужели, наконец, понял? Или придуривается? Да нет, брат не умеет притворяться.
 Пашка не умел. Но учился. Более или менее он с заданием справился, кое-что о планах сестрицы узнал, и теперь с легким сердцем может встретиться с Тамарой и доложить обстановку. План по облагодетельствованию Ладки смутно, но неотвратимо складывался у него в голове. Конечно, одну с палаткой на море отпускать ее нельзя. Это ежу понятно. Но отдохнуть сестренка все-таки должна. Городской пляж вряд ли подойдет для плодотворной релаксации. Значит, надо отправить ее на море с максимальным комфортом. Но как это сделать, чтобы ее дурацкая гордость не пострадала, вот вопрос!
 Будь у него хоть немного фантазии, все было бы гораздо проще. Ну, придумал бы он подсунуть ей план с местонахождением клада. Она бы поверила, наивная же. Только ему это даже в голову не пришло.
 Зато Пашка догадался усыпить бдительность сестрицы, согласившись со всеми ее аргументами.
 — Ну, я пошел, — поднялся он.
 Тамарину просьбу он выполнил, чего еще? Теперь пусть она поступает с информацией, как хочет. Может, до клада додумается, может, еще какой фокус сочинит.
 Лада обрадовалась и удивилась одновременно.
 — Ну, иди, — с сомнением разрешила она.
 Неужто у нее получилось? До Пашки дошло, наконец-таки, что сестра — состоявшаяся личность, на свободу которой посягать просто безнравственно.
 Нет, на такую удачу надеяться глупо.
 Но прогресс в отношениях явно наметился.


* * *

 Он открыл водительскую дверцу, и тут за спиной вкрадчиво спросили:
 — Ну, как?
 Павлу Антоновичу изменило привычное хладнокровие. И он заорал, как самый обычный мужик, которого женская глупость довела до белого каления.
 — Чего подкрадываешься?! Что за детский сад?! Я же сказал, что позвоню!
 Тамара не знала, что Пашка умеет гневаться, и на всякий случай выставила перед собой сумочку.
 Кто его знает, на что он способен в ярости! А красив-то, Господи Боже мой, дай мне силы это вынести!
 — Извини, пожалуйста, — покаянно пролепетала она, — у меня просто запись закончилась, и я решила к Ладке заскочить, а тут ты, и я…
 — Понятно, — буркнул он, — не терпится узнать результаты переговоров? Залезай, поговорим.
 Она послушно плюхнулась на водительское место. Пашка хмыкнул сердито, но возражать не стал, обошел машину и сел рядом.
 — Теперь давай серьезно. Мы с тобой не Деды Морозы, а Ладка не пятилетний ребенок, чтобы поверить в подарки, свалившиеся с неба…
 Тамара слушала завороженно и ни черта не понимала, кроме того, что он только что произнес распрекрасное слово «мы». Даже не так! Даже лучше — «мы с тобой!»
 Кто сказал, что первая любовь быстро забывается и остается на всю жизнь лишь смутным, светлым воспоминанием?!
 Глупость какая. Она не хочет воспоминаний, она хочет, чтобы он всегда говорил «мы», смотрел на нее своим серьезным, вдумчивым взглядом, держал за руку и объяснял простые вещи.
 Что он, кстати, объясняет?
 Тамара выплыла на поверхность и напряженно вслушалась.
 —…так что забудь об этой ерунде.
 — Погоди, Паш, но ты же сам за нее переживаешь!
 — При этом я понимаю, что в принципе Ладка права, — досадливо возразил он. — Мне бы тоже не понравилось, если бы кто-то взялся меня опекать.
 — Кто-то? Ты ее родной брат! А мы — лучшие подруги!
 — Это не меняет дела, — поморщился он, — я, конечно, могу купить ей путевку, нормальную путевку с оплаченной гостиницей, и никакая палатка ей не понадобится. Но она ведь не возьмет.
 Тамара смело ткнула его в грудь.
 — Ну вот! В том-то и беда!
 — Но я же не могу ее связать и силком заставить жить за мой счет!
 — Не надо силком, надо хитростью. Она же доверчивая — ужас! Хотя сама все время прикалывается, но поверит любой ахинее.
 Нечто подобное и ему приходило в голову. Ну, насчет клада.
 Пашка посмотрел на часы, потом с сожалением на Тамару.
 — Спешишь? — поняла она.
 — Вообще-то, да. Давай вечерком встретимся, если хочешь, и толком поговорим. Хотя, честное слово, я не вижу смысла.
 Еще бы он видел смысл с ней разговаривать! Она кто? Подруга сестры. Гадкий утенок, превращение которого в белого лебедя никто не заметил. И не заметит.
 Так что успокойся и возвращайся к мальчикам из «Богатырей», найди среди них подходящую партию, сыграй шикарную свадебку… И перестань уже надеяться на что-то отличное от одноразового секса или длительных, но не обременяющих связей, с обязательным походом на модную премьеру, быстрым чмоком в краешек губ, дежурным «ты отлично смотришься, детка!», с похмельем, с изжогой, с чужими трусами на подоконнике, с поспешной игрой в семейный завтрак и суетливым прощанием.
 О’кей. Она жила так и будет жить дальше.
 — Ну, не нервничай ты так, — потряс ее ладонь Пашка.
 Жаль, что она не научилась притворяться. Сидела бы сейчас с невозмутимой мордой, независимая, прямая, улыбчивая. Ну, очень жаль, не умеет она так!
 А он решил, будто Тамара горюет о несчастной судьбе подруги. Мерзко получается.
 — Ладно, я пойду. Извини, что отвлекла тебя от работы.
 — Да погоди ты, — он машинально стиснул ее пальцы, — ну, хочешь, давай придумаем что-нибудь.
 Какой из тебя придумщик, злобно прошипел внутренний голос. Без того, что ли, проблем мало? Куда тебя понесло-то? Интриги плести, в авантюры ввязываться… И все для того, чтобы популярная телеведущая — бывшая шмокодявка с белобрысыми ресницами, огромными бантами, в накрахмаленном передничке — не глазела сейчас так горестно?!
 Э-э-э, Паша! Впечатлительный ты стал, просто меры нет. И с чего бы вдруг?
 Тамара замерла, глядя на его кулак, в котором поместилась целиком ее ладошка.
 — Ну что? — Он сосредоточенно сморщил лоб. — У тебя предложения есть? Как мы отправим Ладку на море?
 Он снова сказал «мы», и Томка изо всех сил принялась думать. Это шанс, вдруг поняла она. Если Пашка на самом деле проникнется ее тимуровской идеей, у нее будет официальный повод видеться с ним. А там — чем черт не шутит?! Вдруг ей уже не нужно будет шляться по кабакам, упражняться в Камасутре, а за утренней чашкой кофе зевать от скуки и тошноты?
 — Давай все-таки встретимся вечером, — решилась она, — и в спокойной обстановке все обсудим.
 Вот так. И будь что будет!




 Спустя две недели. Особняк на берегу Черного моря


 Агнессе Васильевне грозила судьба любопытной Варвары, которой на базаре нос оторвали. Однако этот факт ничуть не пугал, а только подбавлял адреналину, и Агнесса Васильевна, прижав ухо к замочной скважине, мысленно повторяла про себя, что риск — благородное дело. То, что подслушивать чужие разговоры уж точно не благородно, она забыла.
 Больно уж интересная жизнь пошла у хозяина! Как тут усмирить любопытство, когда прямо у тебя перед носом кипят такие страсти!
 — Пусти, недоумок! Я опоздаю на работу! — в очередной раз завопил женский голос.
 А мужской взревел раненым зверем:
 — Какая работа?! Сто раз тебе говорил, что пора уволиться!
 — Вот уж не дождешься! Я не собираюсь всю жизнь просидеть в золотой клетке и быть бесплатной домработницей!
 — Фирочка, что ты говоришь! У нас есть домработница!
 Точно, есть. Та самая, что в данный момент вместо своих непосредственных обязанностей увлеченно следит за развитием событий.
 Последние три года жизнь Агнессы Васильевны была невероятно, просто убийственно скучна. Эдуард Шабловский — да просто Эдик, как разрешил он себя называть, — вел чрезвычайно однообразное существование. Семь дней в неделю он уезжал из дома на рассвете, а возвращался за полночь, едва волоча ноги от усталости, быстро уминал ужин и плелся в холостяцкую спальню. И не было у него ни минуточки, чтобы посмотреть, допустим, телевизор, попариться в баньке, сыграть в теннис. Нет, Эдик только трудился. Будто чернорабочий, а не один из богатейших людей города. Или даже области!
 Пока он множил свое состояние, бедная Агнесса Васильевна изнывала в одиночестве в огромном доме. Кроме нее тут были только две кошки, собака и свирепого вида охранник Зураб, большую часть времени проводивший в будке у ворот. Это только поначалу женщина радовалась, что в ее безраздельное владение поступил целый дворец, где она должна поддерживать чистоту и порядок. Через недолгое время Агнесса Васильевна уже едва не выла от тоски. С уборкой-готовкой она справлялась в два счета. Гости к хозяину ходили всегда одни и те же, — детина под два метра с жуткой физиономией маньяка-убийцы и громогласные, смешливые близнецы, — детину Агнесса боялась до обморока, а братьев слегка презирала за глупые шутки, которые они постоянно откалывали. Могли, например, пробраться на кухню, пересыпать соль в сахарницу, и наоборот. Хозяина всегда подбивали на какие-то безумства, вроде прыжков с Чертовой горы. Еще и голышом! В общем и целом общаться с ними Агнессе Васильевне не представлялось возможным.
 Продукты и прочие необходимости для быта раз в неделю привозил шофер, а ближайший населенный пункт — село Кукуевка — находилось за десять километров от особняка Эдуарда. Вот так и вышло, что одинокая девушка пятидесяти с хвостиком — хвостик почти не заметен, убеждала себя Агнесса, — оказалась полностью оторванной от цивилизации. Увольнение было ее единственным спасением, однако тогда пришлось бы возвращаться в славный город Майкоп и влачить жалкое существование безработной пенсионерки.
 Агнесса Васильевна от полного отчаяния придумала себе несколько странное развлечение. Она научилась мечтать. Причем мечты ее были весьма отважны и абсолютно нереальны. Ей виделось, что хозяин женился, обзавелся детишками, в доме стало шумно и весело, а ее, Агнессу, малолетние наследники считают родной бабушкой, и она их балует сверх меры, и все счастливы.
 По натуре Эдик был добрым и отзывчивым человеком. Узнав о терзаниях домработницы, он, возможно, попытался бы ей как-то помочь. Но он находился в неведении и продолжал сутки напролет работать — вместо того чтобы искать жену.
 Перемены шарахнули так неожиданно и сильно, что Агнесса Васильевна суток трое находилась почти в коме, однако сложностью ситуации она прониклась сразу же.
 Эта самая ситуация была полна противоречий.
 Во-первых, хозяин влюбился без памяти, работу забросил и целыми днями выяснял отношения с Глафирой. Глашенькой, Фирочкой, ягодкой, солнышком и т. д. И с одной стороны, это было на руку Агнессе Васильевне, у которой теперь появилось развлечение — кинотеатр на дому, мелодрама и триллер в одном флаконе. А с другой стороны, надежда на внуков, пусть и не родных, таяла с каждым днем. Дело в том, что будущая хозяйка дома оказалась рьяной феминисткой, не желающей посвящать свою жизнь служению мужчине и деторождению.
 Вот именно такими словами выражалась Глафирочка.
 Поначалу влюбленный Эдик не обращал внимания на эти заявления, вселявшие безмерную тревогу в Агнессу. Но невеста продолжала настаивать, с работы не увольнялась, в дом жениха с вещами не переезжала, несла какую-то чушь о правах человека и вообще вела себя, как последняя эгоистка.
 Ко всему прочему ей едва исполнилось двадцать лет, и Агнесса успокаивала себя тем, что вместо внуков может довольствоваться одной уже взрослой внучкой.
 Если закрыть глаза на взбалмошный характер, ослиное упрямство и идиотскую, прямо-таки патологическую тягу к самостоятельности, — на днях, например, Глафира в гордом одиночестве пыталась перетащить чугунную бадью в сарай, затем лишь, чтобы проверить свои силы! — внучка получалась хоть куда.
 Красавица, умница — вместо модных журналов листает на досуге справочник вузов, спортсменка и главное — скромница. В том смысле, что денег с хозяина на тряпки и развлечения не то что не требует, но и не берет, когда он сам предлагает. И все-таки Агнесса была настороже, будто бы свекровь на смотринах.
 — Ах, всего лишь секретарша?! По-твоему, это недостойная работа?!
 Агнесса Васильевна вздрогнула от очередного вопля упрямой девицы.
 Эдик пробормотал что-то невнятное, но, по всей вероятности, очень обидное, потому как вслед за этим раздался жуткий звон.
 Чайный сервиз, всплеснула руками Агнесса.
 — Что ты делаешь?! Милая, давай успокоимся и поговорим, как нормальные люди!
 — Значит, по-твоему, я ненормальная?!
 — Я этого не говорил!
 — Но подумал!
 — Откуда ты знаешь, что я подумал? — в отчаянии воскликнул Эдуард.
 — У тебя это на морде написано! — взвизгнула эта истеричка.
 — У меня не морда! — оскорбился он и, вероятно, перестал удерживать возлюбленную, которая тотчас подлетела к двери.
 Агнесса Васильевна едва успела отпрыгнуть и сделать вид, что занимается поливкой цветочков.
 Процокав мимо нее, Глафира вдруг притормозила на лестнице и, не оборачиваясь, громко декларировала:
 — У вас в лейке нет воды, уважаемая! И почему все в этом доме такие лицемеры?!
 Агнесса не успела возразить, из гостиной выскочил хозяин, красный и злой, и закричал возмущенно:
 — Кто лицемер? Я — лицемер?! Да ты на себя посмотри, моя дорогая! Говоришь, что любишь, а сама сервизы коцаешь за милую душу, и на работу свою рвешься, будто там медом намазано, и…
 — Не смей говорить о моей работе в таком тоне! В конце концов, если бы не она, мы бы не познакомились!
 — Кто это «она»? — забывшись, удивленно спросила Агнесса Васильевна.
 Влюбленные голубки одновременно уставились на нее, будто только сейчас заметив.
 — Вы цветочки поливаете? Вот и поливайте! — высказалась Глафира.
 — Не груби Агнессе Васильевне, она тебя старше на сто лет! — вступился Эдик.
 — Почему это на сто?! — обиделась Агнесса.
 — Значит, домработница для тебя важней, чем я? — обиделась и невеста.
 Эдик взвыл и воздел руки к потолку, будто собираясь прочесть молитву. Потом вспомнил, что неверующий, и просто потряс кулаками в воздухе.
 — Что? Ты мне угрожаешь? — по-своему поняла его жест умница и красавица.
 Агнесса готова была стукнуть ее лейкой по голове. Может, опомнится, а?
 И вообще, неужели эти двое не понимают, что такое впечатляющее начало романа грозит обернуться настоящей катастрофой после свадьбы?!
 Да, несколько часов за последнюю неделю прошли в спокойствии и полном взаимопонимании. А что будет дальше?
 Впрочем, Агнесса уже знала что. Сейчас невеста кинется прочь, добежит до ворот, потом устыдится и вернется мириться. Тем временем жених будет глотать валерьянку на пороге и, завидев поворот на сто восемьдесят в исполнении Глафиры, бросится навстречу. Они пересекутся во дворе, примутся друг друга тискать, всхлипывать сквозь смех, целоваться сквозь слезы, ну и так далее.
 С минимальными изменениями этот сценарий повторялся со дня судьбоносного знакомства.
 Агнессе — даме в высшей степени рассудительной и хладнокровной — оставалось только неметь от удивления и замирать от восторга.
 — Котик мой, драгоценный мой, ненаглядный…
 — Солнышко, Глашенька, милая…
 Ну вот, пожалуйста, до беготни по двору дело не дошло.
 Влюбленные застряли на лестнице, с которой теперь доносились до Агнессы сладкие причитания.
 Между тем до свадьбы оставалось два дня, и она бы ни за что не поручилась, что торжество состоится. Эти двое в последний момент запросто могут переругаться или, наоборот, от избытка чувств и жажды романтики сбежать от приглашенных на конец света.
 А она, Агнесса, отдувайся здесь! Одна-одинешенька!
 Нет уж, надо брать дело в свои руки, хватит быть пассивным зрителем. В конце концов, Эдик — единственный близкий человек, и ей небезразлична его судьба. И если он сам сейчас мало что соображает, Агнесса просто обязана ему помочь. То есть, им обоим — ополоумевшим от страсти.


* * *

 — Странно это все, — насупился Артем. — Ладно приехать он не может, а позвонить? Неужели нет времени к телефону подойти?
 — Сам позвони.
 — Так не берет же трубку!
 Еремеич покосился на внука с лукавой ухмылкой. Тот гневался вполне серьезно и серьезно же недоумевал. Тридцать лет парню, а что он в жизни видел? Казарму, море, горы, простые и понятные мужские радости.
 — Вот влюбишься, тогда поймешь, как это можно к телефону не подходить, — проговорил дед тоном старушки-вещуньи.
 Артем с досадой чертыхнулся.
 — Я с тобой серьезно, а ты мне — «влюбишься»! Эдька же взрослый человек, ну! Должен понимать, что друзья волнуются. Дело опять же стоит. Ты же знаешь, мы каждую неделю собираемся…
 — А теперь ему не до этого, — хмыкнул Еремеич. — Ты, Темка, рассуждаешь как пацан малолетний и, вдобавок, как эгоист!
 Артем решил, что с него хватит. Вылез из-за стола и ушел во двор — посоветоваться с Никой. Но та никаких версий по поводу странного поведения Эдика не дала.
 Он попытался додуматься сам. Допустим, эта невеста — Агриппина, что ли? Ах, нет — Глафира! — сексуальная террористка. Или, например, боится, что жених сбежит накануне свадьбы. Вот и не выпускает его никуда, даже к телефону. Ну, а сам Эдька чего же? Неужто не понимает, чем это грозит?! На заводе и в сочинском филиале не появляется, работа стоит, Степка с Сенькой вопят благим матом, не умея справиться с клиентами-самодурами. Эдик же знает, что близнецов без присмотра оставлять нельзя, они вмиг от его конторы камня на камне не оставят. Только под его чутким руководством агентство по недвижимости цвело и благоухало, а братья выполняли четкие инструкции друга вполне добросовестно.
 Не иначе, как затмение приключилось в Эдькиных мозгах.
 А если эта его Фекла — тьфу ты, Глафира! — решит, что ему вообще работать необязательно, не говоря уж о том, чтобы просто встречаться с друзьями?! А если затмение не временное, а навсегда?!
 И станут они изредка перезваниваться, справляясь о здоровье друг друга и обсуждая погоду. В редкие праздники соберутся за столом, а Горгона — да нет же, Глафира! — чинно поставит на стол поднос с кофейником и белоснежными салфетками. И даже ретивым близнецам не удастся ее победить, и на рыбалку Эдька не пойдет, и над шутками Степана смеяться перестанет, и распекать рассеянного Семена, назначающего свидание трем девицам сразу, будет ему некогда, и горячие, веселые споры с Артемом о политике и прочей дребедени вряд ли уже его увлекут.
 До свиданья, друг мой, до свиданья, угрюмо подумал Артем.
 — Ты бы лучше с Эдуарда пример взял, чем костерить его на все лады, — неслышно подобрался дед.
 Артем подивился дедовой проницательности, но насчет примера возразил.
 — Хочешь, чтобы я в дом какую-нибудь грымзу приволок, да? — усмехнулся он невесело.
 — Почему грымзу? Найди девушку хорошую.
 Что дед под этим подразумевал, выяснить не удалось, потому как во двор с приветственными криками ввалились два молодца. Те, что одинаковы с лица.
 Лица были привычно небриты, дочерна загорелы и хитровато ухмылялись.
 — Вот здорово, что ты дома! — заорал Семен. — Давай, собирайся!
 — А где ему быть, если не дома? — ворчливо заметил дед. — В горах все тихо, на море — наоборот. Видали, небось, как штормит. Вот и сидим.
 — Здрасте, Кондрат Еремеич, — опомнились близнецы и принялись с обеих сторон трясти деду руки.
 Артем смотрел исподлобья.
 — Вы чего такие вздрюченные-то? Что случилось?
 — Я же говорю, — обернулся Семен, — Эдька пропал, давай собирайся!
 — Что ты его путаешь? — втиснулся между ними Степка. — Это не Эдька пропал, а жена его пропала!
 — Да я же фигурально выражаюсь! — сердито откликнулся тот. — Эдик совсем башку потерял от любви! Вот в этом смысле! А ты…
 — Потеряешь башку, коли жена сбежала! — перебил Степан.
 — Да не жена она ему еще! — жарко возразил Семен. — Вот если бы мы с тобой с катушек съезжали, когда от нас девицы сбегают, че бы было?
 — От меня лично никто не сбегает!
 Артем знал, что вмешиваться и задавать наводящие вопросы бесполезно, можно запутаться еще больше. Поэтому он внимательно слушал перепалку, невозмутимо засунув руки в карманы.
 — Дед, ты меня к ужину не жди, там, видать, все серьезно, — решил Артем, свистнул Нику и стал продвигаться на выход.
 Еремеич ворчливо заметил, что дружба — дружбой, но вмешиваться в дела семейные — глупо. А главное — бессмысленно.
 — Да вы бы его видели, дядя Кондрат! — закатил глаза Семен и готов был разразиться очередной вдохновенной тирадой, но брат пихнул его в бок и потащил вслед за Артемом.
 Еремеич крикнул, чтобы они не смели лезть на рожон и даже не думали при такой волне отправляться к Эдику по воде.
 Артем, не оборачиваясь, спросил:
 — А что-то машины я не слышал, вы пехом притопали?
 — Так мы прямо из конторы, Эдька-то нам позвонил, орет, бедняга, что есть мочи, бред какой-то несет, типа, детективов мне наймите, найдите жену!
 — Невесту, — уточнил Артем. — Так что, он дома, что ли?
 — Ну, да, а мы что говорим?! Одна тачка сломалась, на другой водитель уехал…
 — А с яхтой он не справится в такой шторм, — понял догадливый Артем.
 Картинка вырисовывалась — полный абзац! Накануне свадьбы куда-то подевалась невеста, а жених с горя умом тронулся, вдобавок оказался отрезанным от внешнего мира и бредил по телефону о детективах и спецагентах, которые должны ему помочь. Понятно, что на эту роль будет сейчас пробоваться Артем Кондратьевич. Лишь бы Афоня не подвела.
 Берег был пустым, если не считать за живых существ вздыбленные волны, яростно облизывающие песок, будто оголодавшая псина. От ветра закладывало уши, как на большой высоте, и растрепанная Ника, лишившись обычной солидности, стала похожа на шаловливого бесенка.
 — Не скачи ты так, — одернул ее Артем, — щас как окатит, будешь скулить в три горла.
 Ника презрительно фыркнула и продолжала молча и упорно охотиться на «барашков». В итоге ее все-таки накрыло с головой, и через секунду раздался оглушительный вой прилизанного, мокрого черта. Артем проворчал, что предупреждал.
 — Может, нам тоже ополоснуться? — предложил Сенька, но в ответ на это Ника завыла еще громче, глянула на него жалостливо и помчалась к яхте.
 — Идите скорей, а? — поторопил Артем, зная по опыту, что братья на самом деле могут залезть сейчас в море.
 — Эх, люблю я с тобой кататься, — взбираясь на палубу, потер ладони Степан.
 Сенька тоже воодушевленно оглядывался.
 Все, что было связано с риском, вдохновляло их невероятно. Именно поэтому Артем отказался похлопотать за друзей, когда те тоже решили служить в МЧС. Банальная истина о том, что в экстремальных условиях голова должна оставаться холодной и трезвой, к ним совершенно не относилась. От риска ребята пьянели в сто раз больше и быстрей, чем от самого лучшего вина из запасов Эдуарда.
 — Мы в бирюльки будем играть или едем дело делать? — сердито осведомился Артем, когда Степан попытался настоять, чтобы яхта шла под парусами.
 — Так романтичней, — с придурковатой усмешкой заявил он, — и это… интересней же!
 Согнать братьев с палубы не представлялось возможным, а управлять Афоней, когда под руку лезут два здоровых идиота, было трудно. Артем матерился сквозь зубы, объясняя, как что работает и почему. Это повторялось каждый раз, когда близнецы оказывались на борту и уже на следующий день всю теорию забывали, требуя практики.
 Честное слово, он был к ним очень привязан, но их детское легкомыслие иногда бывало особенно невыносимо.
 Впрочем, злость всегда помогала ему лучше соображать и четче действовать. Меньше, чем через час, Артем причалил к берегу.
 Он весьма смутно представлял, что говорить Эдику: успокаивать его или, наоборот, как следует прочистить мозги. Ничего подобного раньше с ними не случалось. И даже любвеобильные братья не попадали в такие переделки, а если и теряли девиц, то шибко по этому поводу не переживали.
 По всему выходила очень деликатная ситуация, в которой Артем чувствовал себя распоследним идиотом. Все, что связано с женщинами, представлялось ему трудным, нелепым, противоречивым и таинственным.
 Найти бы девушку хорошую, как давеча советовал Еремеич. Может, с хорошими-то полегче, а? Может, они не смотрят на мужика, как на дикого зверя, которого непременно нужно приручить и выдрессировать?! Может, им — хорошим — все равно, что он рожей не вышел, что работа всегда у него будет на первом месте, а друзья — на втором. Может, хорошая-то девица согласится на третье?
 И еще будет терпеливой, как схимница, преданной, как жена декабриста, тихой и смирной, как немая бабка-молочница Авдотья. Больше и мечтать не о чем.
 Ах нет, пусть еще формы имеет пышные, чтобы детей легко рожать.
 Собственные мысли привели его в крайнее замешательство. Конечно, наивным романтиком Артем не был, но и не думал никогда вот так, будто корову на рынке выбирая. С другой стороны, Эдик вон по любви вроде собирался жениться, а корова, — тьфу, то есть невеста! — сбежала!
 Правда, это еще следовало выяснить подробней. Может, ее похитили? Или заблудилась сдуру?
 Прибавив шагу, он направился к воротам, автоматически прислушиваясь к очередной перепалке братьев.




 Клуб «Три богатыря», полночь


 Тамара вдруг смолкла на полуслове.
 — Ну, а дальше что? — поторопила Соня. — О чем вы договорились-то?
 — Потом, — сквозь зубы пробормотала та, — Ладка идет.
 Сонька удивленно обернулась.
 Ладка шла не одна, за ее спиной маячил весьма довольный собой Митька. Когда она увидала его у больницы, решила, что ей самой пора пройти курс лечения. После того розыгрыша с повесткой Митька сделал все возможное, чтобы общение с ней свести до минимума. Она уж его и успокаивала, и извинялась со страшной силой, ничего не помогало. А тут — нате вам! Подвезу, говорит.
 — И куда ты едешь? — придя в себя от изумления, поинтересовалась она. — Я живу совсем в другой стороне.
 — Знаю я, где ты живешь. Я тебя к девчонкам везу, соскучились они.
 — Так мы с Тамарой вчера виделись.
 — А на Соньку, значит, тебе плевать?
 Лада усовестилась и больше не сопротивлялась. Хотя сил на тусовку с друзьями совсем не было. Вот уснет она прямо за столиком, будут знать!
 — Слушай, да она вся зеленая, — испуганно прошептала Сонька. — Что же это делается?..
 — То-то! Думаешь, зря я шум подняла? — удовлетворенно кивнула Тамара. — Только смотри, не брякни чего.
 Сонька тотчас изобразила радостную мину и заворковала:
 — Ладушка, золотце, сто лет тебя не видела! Митька, как это ты догадался ее вытащить?
 Вот ради того и вытащил, хмуро подумал он. Разве кто из Сонькиных хахалей станет так выкобениваться? Нет, не ценит она его совсем, не ценит.
 — Привет, — Ладка устало плюхнулась в кресло, — что отмечаете?
 — А ничего, просто так сидим, болтаем. Как зачет? Сдала?
 — А то! А у вас как? Реклама по-прежнему двигатель прогресса?
 Сонька весело согласилась, что так и есть, то и дело бросая на Тамару вопросительные взгляды. Та расценила их по-своему и решительно вклинилась в разговор.
 — Девочки, я тут на днях такую передачу видела клевую по ОРТ, вот умеют же снимать, когда хотят!
 Ладка заинтересованно повернулась к подруге, Сонька в недоумении смолкла.
 — Тебе бы вот тоже посмотреть, — Тамара незаметно ткнула ее в бок, — там реклама такая тонкая, просто блеск. Они среди зрителей разыгрывают путевки… ммм… на разные курорты и… э… мм… ну еще что-то, какие-то призы, в смысле. Хорошие вроде.
 Импровизация так себе получилась. Мало того, что Тамара совершенно не умела врать, так еще никто и не подумал ей помочь. Что им стоило поддержать, а? Мол, тоже видали. Или они никак не въедут в смысл затеи?
 В принципе, она и сама толком этого смысла не понимала, поэтому и смотрела на ребят с ожиданием.
 — Слушай, я тоже, кажется, видел, — нерешительно произнес Митька, озаренный догадкой. — Правда, хорошая передача.
 — А ты видела, Лад? — быстро спросила Тамара. Та покачала головой, старательно сдерживая зевок.
 — У меня же телека нет, вы что, забыли? Тамара об этом прекрасно помнила и именно на это рассчитывала.
 План обретал все более четкие очертания. Главное — чтобы Ладка не заснула на самом интересном месте, и хотя бы минимум информации в ее голове отложился.
 Придумывая на ходу детали, Тамара принялась расписывать остальные достоинства несуществующей передачи, особенно напирая на то, что подавать заявку на розыгрыш призов вовсе не обязательно. Мол, компьютер сам выбирает из числа всех российских граждан, и не важно даже, смотришь ты телевизор или нет.
 Очень грубая мистификация, но ничего лучше не придумывалось. Сонька смотрела на подругу восхищенно, Митька едва сдерживал смех, поддакивая что было сил, и общими усилиями они кое-как завершили партию.
 Не блестяще, конечно, но начало положено.
 — А у тебя с твоей-то передачей все нормально? — ожила Ладка, не дав себе даже труда задуматься, с чего вдруг друзей заинтересовал какой-то телевизионный лохотрон.
 — Конечно, — отмахнулась Тамара, — я же звезда! И папочка опять-таки всегда под боком. Слушайте, ребята, вы меня извините, но я побегу, у меня важная встреча.
 Такого поворота сюжета никто не ожидал. Даже Ладка, силясь не свалиться от усталости, попыталась подругу удержать. Сонька разозлилась невероятно, вызвалась проводить Тамару до дверей, а там устроила ей настоящий допрос с пристрастием.
 — Что все это значило, а? Что за бред?
 — Я тебе потом все расскажу. Вы ее проводите, а то смотри, она уже носом клюет.
 — А ты куда сорвалась?
 Тамара сказала куда, и подруга досадливо постучала себя по лбу.
 — Совсем сдурела? Час ночи! Он тебя выгонит взашей и будет прав!
 — Не выгонит! У нас общее дело, и я придумала, как его провернуть!
 — Дура! — высказалась Соня, не заботясь о реверансах. — Хочешь мужика в койку затащить, так чего горы воротить-то? Ну, объясни ты ему все популярно, он же свободный человек, не гомик, не дурак и, скорее всего, не импотент! Чего Ладкой-то прикрываться?!
 Тамара потупилась и заявила, что никого в койку затаскивать не собирается. То есть, может быть, кого-то и запросто, а вот Пашку — не хочет. То есть, хочет, но не так.
 — А как? — завопила Сонька, вконец запутавшись.
 — Я за него замуж хочу, Сонь, — взгляд у Тамары был серьезным, трезвым и очень решительным.
 — Ну и ну! — покачала головой подруга. — А я и не знала, что свадьбу теперь играют только после того, как родственников жениха облагодетельствуют по полной программе!
 Язвительный тон нисколько не смутил Томку, глаза ее продолжали светиться спокойно и ясно. Соня разозлилась окончательно.
 — Ты мне объясни, — потребовала она, — что за ерунду ты там плела про передачу? Зачем? То есть, зачем — это я поняла. Непонятно, как это тебе с Пашкой поможет. Ты же хочешь Ладке подсунуть путевку, да? Чтобы наш гордый буревестник улетел на юг, не страдая комплексами, так?
 Тамара кивнула. В целом все было правильно.
 — И что, Пашка, по-твоему, проникнется к тебе благодарностью, оценит широту души и решит, что был не прав, все эти годы не обращая на тебя внимания?
 — Так далеко я не загадывала, — медленно проговорила Тамара. — Ты не понимаешь, Сонь, я просто сейчас радуюсь…
 — Чему, идиотка?
 — Что мы видимся, разговариваем о чем-то. Это тоже важно. А главное, он на меня уже не смотрит как на малолетнюю дуру!
 — Потому что ты дура великовозрастная! — пылко объяснила подруга. — Том, неужели поедешь все-таки? Ведь детский сад натуральный! Ну, дождись хотя бы утра.
 Утро вечера мудреней, это да. Но ждать невыносимо. И ничего не изменится за несколько часов, разве что решимость испарится под яркими лучами солнца.
 — Поеду, — махнула Тамара.
 Сонька вздохнула и поплелась к столику.
 Может, ей тоже влюбиться? Вот хотя бы в Митьку, взять и влюбиться. А то ей-Богу, скучно! Надоело все!
 И Вовчик с его огромными возможностями, мелкими придирками, мимолетными ласками, тугим кошельком и непомерным хвастовством. И замредактора Погодин, раз в неделю у нее ночующий, а остальное время трусливо обходящий ее за три версты. И мальчик Денис, бывший сокурсник, ставший перспективным юристом, обстоятельным и высокомерным — как в конторе, так и в постели.
 Ужас до чего удавиться хочется!


* * *

 Она потянулась осторожно, боясь разбудить кого-то рядом, и покосилась на другую половину кровати. Странно, но там никого не было.
 И кровать-то была не ее!
 И белье чужое, и потолок незнакомый. Что же такое они вчера отмечали, раз она так напилась и не помнит, куда и с кем приехала?!
 Очередной клин явно не удался, не то чтобы имени, но и внешности его Тамара себе не представляла.
 Из глубины квартиры вдруг донеслось тихое пение и звякнуло что-то. Она подскочила в кровати.
 Ну, конечно! Идиотка! Это Пашкин голос, Пашкина постель, Пашкин же потолок и его подушки!
 Не может быть!
 Она не забыла бы, если бы…
 А ничего и не было, вот в чем дело. Ровным счетом ничего. Она подтянула коленки к подбородку и стала вспоминать прошедшую ночь. Кажется, действительно, много выпила. Кажется, делала это одна, стоя в тихом уютном дворике под его окнами. Интересно, до серенады дозрела или обошлось? Кажется, обошлось. Но у двери, терзая звонок, она все-таки напевала что-то под нос, подбадривая себя перед тяжким испытанием.
 Наверное, для Пашки испытание было еще тяжелей.
 А как бы она себя чувствовала, ввались к ней в три часа ночи полузнакомый мужик, в стельку пьяный и бормочущий что-то по поводу дружеской поддержки?
 То-то и оно, вряд ли обрадовалась бы!
 Пашка и не радовался. Кажется, он за шиворот втащил ее в ванную, сунул под кран и с удовольствием прочел лекцию о вреде алкоголя.
 Боже, как стыдно!
 Лучше бы он ее выгнал! Взашей, как давеча выразилась Сонька.
 — Томка! Томка, ты встала? Можно к тебе?
 — Э…
 Она быстро натянула вечернее платье и зачем-то укрылась сверху покрывалом.
 — Привет. Мне на работу пора, будешь уходить, поставь квартиру на сигнализацию, ладно?
 — Паш, — она покусала губы, — а я вчера… очень плохо себя вела?
 Он хохотнул.
 — Нормально. А что, муки совести? Если хочешь, встань в угол и хорошенько подумай о своем поведении!
 У него почему-то было прекрасное настроение. Несмотря на то, что он проспал, на летучку опоздал, обычные утренние тосты спалил, кофе пересластил, а брюки, поглаженные с вечера, оказались мятыми, потому что вчера на них уселась пьяная подруга его сестрицы.
 А поди ж ты — весело и легко на душе, будто все так и должно быть!
 — Паша, ты меня извини, ладно? Я не знаю, что это на меня нашло! Просто идиотизм какой-то! Честное слово, не думай, я…
 Я не такая, да? Я жду трамвая! Очень проникновенная, убедительная речь.
 В полном отчаянии она уставилась в стену, не смея взглянуть Пашке в глаза.
 А взглянула бы, очень удивилась. Он улыбался, и взгляд его светился безграничным весельем. И еще чуточку — ласковой снисходительностью. Пожалуй, от удивления она бы испугалась еще больше и не сказала бы того, что сказала.
 — Я же не просто так приперлась, Паш, я по делу. Ладка вчера была в «Богатырях», и я наплела ей с три короба про передачу, на которой разыгрываются туристические путевки. — Она перевела дыхание, облизнула губы и еще быстрей залопотала: — Мы теперь можем такую путевку ей подсунуть. У нее же все равно телевизора нет, проверить она не сможет.
 Пашка сел рядом и озадаченно поскреб в затылке.
 — Ты что вчера пила-то?
 — Паша! — взмолилась она. — Ну правда, мне очень стыдно! Пожалуйста, не напоминай, а?
 — Нет, мне просто интересно. Как говорится в таких случаях: «У меня только два вопроса. Что вы курите и где вы это берете?»
 Сроду он не разговаривал с девицами подобным образом. Девицам принято целовать ручки, говорить комплименты, обсуждать с ними животрепещущие темы моды, фитнеса и новую роль Брюса Уилисса.
 Впрочем, никто из его знакомых девиц не напивался до полусмерти и не обсуждал всерьез операцию «Гуманитарная помощь».
 — Паша! — снова дернулась она и посмотрела-таки на него.
 Он не ожидал этого. Ему даже в голову не приходило, что бывают такие взгляды. Ни виноватости, ни смущения в ее глазах не осталось, а только что-то совсем незнакомое или полузабытое, от чего вдруг побежали мурашки, будто он отлежал руку. Или ногу. Или голову. Наверное, с ней, с головой, с самого утра что-то не в порядке.
 — Тамара, давай поступим так. Я сейчас отправлюсь на работу. А ты меня дождешься. Или у тебя съемка?
 Она отрицательно потрясла головой.
 — Значит, дождешься. Я к обеду вернусь, и мы все обсудим…
 Томка вдруг разозлилась.
 — Я не твоя навязчивая фанатка, ясно? Что ты меня завтраками кормишь постоянно? Не надо мне никаких обсуждений! И ждать тебя я не собираюсь!
 — Какими завтраками? Ты что?
 — Ты мне вчера обещал все спокойно обсудить, а сам через десять минут сбежал на совещание!
 Ему почудилось, или она в самом деле разговаривает с ним будто обиженная супруга, которая отчаялась дождаться его к ужину?!
 Или к этому… завтраку?
 Что происходит?
 — Я сама все сделаю, ясно?
 Отбросив покрывало, она вскочила и понеслась из комнаты, но запуталась в платье и принялась изворачиваться, надеясь самостоятельно застегнуть пуговицы на спине.
 — Перестань. Иди сюда, — сказал он внезапно осипшим голосом.
 Продуло его, что ли, из форточки?
 Тамара послушно попятилась.
 Он ловко застегнул платье, но легче от этого не стало. Белоснежная, ослепительная кожа, хрупкие позвонки, мягкий изгиб в том месте, где спина уже не была спиной, а начиналось что-то прекрасное, крепкое, округлое, от чего невозможно было оторвать глаз, — все это оказалось близко, пусть на мгновение, но он успел привыкнуть, черт побери! И что теперь делать?
 В первую очередь убрать руки с ее талии, вот что!
 Он быстро спрятал ладони за спину, словно неудачливый карманник.
 — Если ты действительно так хочешь, давай действовать. Расскажи, что ты придумала, — сказал Пашка, не понимая ни слова из собственной речи.
 Тамара разочарованно вздохнула, осознав, что он больше не собирается ничего на ней застегивать — а тем более, расстегивать! — и села рядом. И рассказала.


* * *

 Сонька весьма натурально всплеснула руками.
 — Вот это да! Ну, тебе везет! А что, ты в розыгрыше участвовала, да? — решила испытать свои актерские способности Соня. — А нам ничего не сказала! Ни словечка!
 Обе старались не глядеть на подругу слишком уж пристально, хотя очень тянуло рассмотреть, нет ли в ее взгляде каких-нибудь подозрений или сомнений.
 Навскидку казалось, что все прошло гладко.
 Лада отпила кофе и задумчиво проговорила:
 — Да в том-то и дело, что не участвовала я нигде. Вы что, меня плохо знаете, что ли? Эти розыгрыши все чушь собачья! Я вообще сначала подумала, что Митька мне так отомстил, ну помните, за армию-то!
 Они быстро переглянулись, затаив дыхание. Умница Ладка, конечно, обо всем догадалась. И как только в голову пришло, что подобная глупость сработает?
 Надо было не выеживаться, а просто поехать на море всем вместе. Там, глядишь, она бы и не разобралась, за чей счет они живут!
 Но так вопрос даже не ставился. Тамара, например, не подумала о таком решении исключительно потому, что отъезд из города вообще не входил в ее планы. Ей бы это… клин бы найти достойный… и чтобы обязательно здесь, поближе к Пашке. Глупость несусветная, конечно, а куда деваться, если умных мыслей в последнее время не осталось совсем?
 Сонька отдыхать предпочитала за границей, за счет очередного бой-френда.
 — Но потом я все-таки пошла на почтамт, — радостно воскликнула Лада, и подруги поняли, что разоблачение откладывается.
 — Прикиньте, мне там билет выдали, самый настоящий билет, на мое имя, до Сочи!
 — О! — закатила глаза Томка.
 — Ни фига себе! — энергично поддержала Соня. Пожалуй, Оскар за главную роль им не грозил, но и Ладка ведь не была искушенным зрителем. К тому же, никакого подвоха она от подруг не ожидала и все еще не пришла в себя от такой сногсшибательной удачи.
 — Вот глядите, письмо, вот билет, а вот это приглашение за призом. Представляете, мало того, что мне проезд до Сочи оплатили, так еще и приз вручат!
 — Да уж, вряд ли Митька так разорился! — покачала головой Тамара.
 Сонька бросила на нее предостерегающий взгляд. Одно лишнее слово — и все пойдет прахом. Сейчас им можно ограничиться все теми же восхищенными охами и порадоваться за подругу немногословно, зато искренне.
 Они принялись мусолить бумаги, время от времени цокая языками, будто от избытка чувств.
 — Слушай, да это, наверное, та самая передача, про которую я тебе рассказывала, — будто бы осененная догадкой, воскликнула Томка.
 Триумф был полный и окончательный, и, в отличие от Соньки, просто закатывать глаза от восторга она не могла, ей не терпелось обсудить все подробности, мысленно восхваляя собственную предприимчивость. В конце концов, она одна все это придумала!
 — Какая разница, что за передача, — незаметно дернула ее за рукав Соня, — главное — приз.
 — Точно, девочки. Приз — шикарный просто! И вообще, это судьба, — провозгласила Ладка. — Значит, так я и не подготовлюсь к экзаменам, поеду вместо этого развлекаться. В голове просто не укладывается! Представляете, только я решила взяться за ум и стать пай-девочкой, а тут такое!
 — Ну, допустим, пай-девочкой ты можешь и на море сделаться, — остудила ее пыл Тамара.
 Ладка отмахнулась.
 — Ты что? Когда вокруг все веселятся и отдыхают?
 — Ну, хорошо, и ты отдохнешь, — поспешно вставила Сонька, — только вот, наверное, денег на жилье они тебе не прислали, да?
 — Так мне же отпускные заплатили!
 Все складывалось как нельзя лучше, и Ладка удовлетворенно потирала руки, осознав, что в жизни существует все-таки справедливость.
 Сонька же пребывала в крайнем раздражении — из-за того, что ее участие в авантюре ограничилось только советами. Как это она оказалась в стороне? Ну конечно, она ведь взрослая девочка, в сказки не верит, и что подобная чушь может сработать, тоже не верила. Даже поднимала Тамару на смех, а вот — поди же! — у той все получилось.
 Даже Митька внес свою лепту. Правда, сначала они возражали против его предложения, а потом решили — пусть! Хоть повеселятся, когда все кончится.
 Только Сонька здесь ни при чем! Кривила скептически губки и не собиралась тратить время на ерунду, как будто встречи со всякими Вовчкиками или очередная пьянка в редакции — не ерунда!
 Томка торжествовала недолго, потом вдруг на нее навалилась тягучая усталость, и вместе с ней — смутное разочарование.
 — Девочки, а вы что такие смурные? — вдруг заметила Ладка. — Завидуете, что ли?
 Она хихикнула, приглашая повеселиться вместе над этим нелепым предположением.
 — Ага, завидуем! — слишком пылко подтвердила Соня.
 — Нет, правда, случилось что-то? Вообще-то ей сразу надо было поинтересоваться, а не визжать от радости! Наверное, будь у нее хвостик, она бы непременно взялась им вилять, будто глупый восторженный щенок! А подруги, между прочим, как-то странно переглядываются и вздыхают то и дело.
 Эгоистка!
 — Что произошло? — настойчиво повторила она, утомившись ругать собственную персону.
 — Да все в порядке! — с преувеличенным энтузиазмом откликнулась Тамара. — Мы очень за тебя рады.
 — Конечно! — подтвердила Соня.
 Вроде самое время порадоваться удачному завершению трудного, но благородного дела. А вместо этого ощущалась лишь какая-то опустошенность.
 Тяпнув коньяку, Сонька криво усмехнулась и подумала вдруг, что чужая на этом празднике жизни. Может, на самом деле это и есть зависть, а? Вряд ли бы у нее так получилось — легко поверить в этот самый приз, искренне считать себя удачливой и хрюкать от радости.
 Тамара посмотрела искоса и тоже потянулась за рюмкой. Настроение стремительно падало. Сначала было совершенно непонятно почему, а потом она неожиданно осознала, что приключение кончилось, и вместе с ним кончилось общение с Аполлоном. Больше нечего обсуждать, больше не о чем спорить, а значит, и встречаться незачем!
 Тьфу ты! Она же убедила себя, что ей и не надо этого! Стало быть, плохо убеждала! Называла Ладку наивной чукотской девушкой, когда та в редкие минуты хандры мечтала о принце и настоящей, всамделишной любви! Все современную девушку без комплексов играла, все цинизмом прикрывалась, будто щитом богатырским, а теперь вот чуть не ревет! Ну, обидно же, правда! Все это время Пашка был рядом, и она успела снова распробовать вкус надежды, и пила ее неторопливо, мелкими глотками, рассчитывая растянуть подольше. А о будущем не думала, кретинка! Ни разу даже не удосужилась прикинуть, что будет потом, когда их благородное дело завершится хеппи-эндом.
 Для Ладки, конечно. А ее, Тамарино дело, можно смело сдавать в архив.
 Ужас до чего обидно. Хоть плачь!
 — Э, я смотрю, вы мне мозги конкретно пудрите, — раздраженно протянула Ладка, — сидят, главное, ревут, а я как будто чужая, да?
 — Ну и ты пореви! — огрызнулась Сонька и позвала официанта, дабы напиться окончательно.
 — Не вижу смысла! — решительно заметила Лада. — Вот если объясните, в чем дело, тогда я проникнусь глубиной вашего горя, и пойдем все дружно повесимся!
 — Не смешно, — хмыкнула Томка.
 — А я и не старалась!
 — Езжай-ка ты, Лад, на свое море и ни о чем не думай!
 — Да что вы в самом деле? Я же не виновата, что выиграла эту дурацкую поездку! Или вы ревете, потому что не хотите со мной расставаться?
 Вот теперь она старалась. Изо всех сил старалась их рассмешить. Но, видимо, была сегодня не в форме.
 Все пространство в голове заняли мысли о предстоящем отпуске, и нетерпеливое предвкушение толкалось в груди, мешая существовать в привычном ритме. Есть все-таки справедливость на свете, есть! И закон космической энергии тоже существует. Когда-то об этом законе рассказывала мама. Если ты сильно чего-то хочешь, надо только сказать об этом, произнести вслух, будто пробуя на вкус, а потом отпустить желание в космос. Звучало странно и непонятно. А главное — неправдоподобно. Но вот же — сработало! Она ничего не делала специально, но так вышло, что поездка на море перестала быть навязчивой идеей, и как только Ладка забыла об этом своем желании, оно тут же исполнилось.
 Родителей вообще полезно слушаться, наставительно подвел итог внутренний голос.
 Иногда, уточнила она, время от времени.
 Балда и есть! Все сбылось, как ты хотела, так что в будущем матери доверяй. И отцу тоже. Они плохого не посоветуют.
 Ну да, а кто мне в прошлом месяце сватал бывшего тренера бывшей сборной бывшего СССР?
 И что плохого? Уважаемый в городе человек, с жизненным опытом, опять же, и с домом в три уровня.
 Хоть в тридцать три! Он же старый!
 Как говорило в таких случаях армянское радио? Тебе же не суп из него варить, а?!
 Все, хватит! Самое время рассуждать о женихах и родительских советах, подруги вон и так сидят горем убитые. Каким таким горем, хотелось бы знать? И почему не расскажут начистоту?
 Если кто-то из них влюбился, писк бы сейчас стоял на все кафе. Малейшие детали обсудили бы, от размера кошелька до расцветки нижнего белья очередного претендента.
 Если бы с работой проблемы, тоже не молчали бы. Сонька, та красочно живописала бы, какой у них редактор зануда, и как он ее достал со своими нотациями! И в лицах бы изображала редакционных барышень, занятых на рабочем месте исключительно маникюром. И непременно бы добавила с привычной самокритичностью, что сама занимается тем же, и это здорово, только немножечко скучно.
 А Томка, перескакивая с пятого на десятое, крыла бы почем зря осветителей, следом — без перехода — отца, у которого хватило ума придумать ей эту долбаную передачу, а потом телезрителей, забрасывающих ее письмами, а потом — снова осветителей. — Ничего подобного не происходило. Подруги сосредоточенно накачивались коньяком и молчали.
 Ладка задумчиво потерла переносицу.
 Стало быть, не любовь и не работа. Тогда что стряслось?
 — Ты беременна! — взвизгнула она, догадавшись неожиданно, и ткнула пальцем наугад — в Соньку.
 Та судорожно сглотнула и замотала головой, от потрясения не в силах вымолвить ни словечка.
 — Значит, ты! — Ладка повернулась к Тамаре.
 — Ничего подобного! Что это тебе в голову пришло?
 — Ну, я тогда не знаю! Хватит в молчанку играть! Я тут слюнями от радости захлебываюсь, а у вас, оказывается, беда какая-то приключилась. Или что? Вы мне не говорите, чтобы радость не испортить?
 — Да нечего говорить-то!
 — Тогда почему ревете? — обиженно спросила Лада.
 — Мы уже не ревем, — торопливо возразила Томка, — это просто было временное помешательство. Как затмение, понимаешь?
 Ладка честно потрясла головой. Ни черта она не понимала.
 — Ладно, я тебе скажу, — решилась Тамара, осознав, что иначе подруга не отвяжется. — Я влюбилась.
 — Врешь! Почему сразу не рассказала?
 — Потому что мне стыдно!
 — Он что — извращенец? Или женат? — купилась Сонька, не подозревая, что в большей степени это был отвлекающий маневр.
 И тогда Тамара, неожиданно для себя самой, открыла правду.
 — Пашка?! — недоуменно протянула Лада. — Так это когда было? Что ты нам мозги пудришь?
 Соня тем временем начала догадываться о хитром ходе подруги и заволновалась: обсуждение Ладкиного брата в любой момент грозило обернуться катастрофой.
 — Я его недавно встретила, — пояснила Тамара и, успокаивающе взглянув на Соньку, добавила: — Случайно.
 Та перевела дыхание, но, улучив момент, все же повертела пальцем у виска, демонстрируя свое невысокое мнение об умственных способностях влюбленной.
 — И что? — напряглась Ладка.
 — И то! По новой втрескалась. По самые уши! — злобно уточнила Тамара.
 — А почему тебе стыдно-то? — не поняла Ладка. — Он у нас мужчина свободный, ничем постыдным не занимается.
 Ага, только на досуге проворачивает махинации по отправке сестры на море.
 — А стыдно, потому что дура! Он на меня плевать хотел!
 — Хотел? Или уже плюнул? — уточнила Сонька.
 — Да какая разница! — рассердилась Тамара, но тут Ладка привычно взяла инициативу на себя, перебирая вслух различные варианты по соблазнению братца.
 Соня едва не расхохоталась, услыхав Ладкины предложения. Сначала Аполлон устраивал ее судьбу, теперь сестрица решила озаботиться благополучием брата. Мексиканские сериалы отдыхают.
 Томка же, напротив, планами подруги воодушевилась.
 — Ты думаешь, это реально — обратить его внимание на меня? — с надеждой уставилась она на Ладу. — Я же пробовала уже, понимаешь? А он ведет себя так, будто я — деточка из яслей «Солнышко», и меня надо опекать. Да я все эти дни только и слышала…
 Она резко замолчала и вытаращила глаза, будто подавилась.
 — Ох, да все мужики дураки просто! Им одно только нужно! — невпопад затарахтела Сонька, корча Тамаре страшные гримасы.
 Сейчас эта идиотка окончательно расколется, и все труды пойдут прахом! Черт ее дернул вспомнить о Пашке!
 — Я не поняла, — перебила Лада, — так вы с ним все-таки встречаетесь или нет? Какой-то прогресс наметился?
 Соня отчаянно пыталась спасти ситуацию:
 — Ну да, они встречаются, только он ничего такого к ней не испытывает, а просто общается на отвлеченные темы, и…
 — Странно вообще-то. Мне Пашка ничего не рассказывал.
 Лада недоуменно нахмурилась.
 — Вот видишь! Он даже не считает нужным посвятить тебя в эти отношения! — изворачивалась Сонька. — Потому что этих самых отношений нет и в помине!
 «И почему нам всем так не везет?» — вдруг подумала Ладка. Хотя еще пять минут назад была уверена, что удача улыбается ей в тридцать два зуба. Ан нет! Подумаешь, бесплатный билет и неизвестный приз, ожидающий ее в Сочи! Обрадовалась, как идиотка, а что в этом особо хорошего-то? Ничего. Ну отдохнет она, ну в море поплескается, ну загорелыми коленками посверкает, и что? Ничего опять-таки. Принца на кобыле в яблоках не предвидится. Обыкновенного нормального мужика — тоже! Нормальные все давным-давно вымерли, аки динозавры. Остались только небритые дядьки с пузцом да самоуверенные хлыщи с сигарами в зубах, рассуждающие о геополитических проблемах и ценах на авто.
 Убийственно интересные темы!
 А если ей на эти темы плевать? Если ей хочется поговорить о весне? О Млечном пути. О том, как восхитительно золотится одуванчиковое море в июне, а через месяц от него ничего не останется, только седой пух будет взлетать в небо от малейшего ветерка, и прохожие раздраженно станут размахивать руками и беспрерывно чихать. А если она мечтает на ночь почитать кому-то стихи Ольги Берггольц?
  Я думала, что главное в погоне за судьбой — 
  малярно-ювелирная работа над собой… 
  …Из всех доброжелателей никто не объяснил, 
  что главное, чтоб кто-нибудь вот так тебя любил — 
  со всеми недостатками, слезами и припадками, 
  скандалами и сдвигами, и склонностью ко лжи, 
  считая их глубинами, считая их загадками, 
  неведомыми тайнами твоей большой души. 
 Почитать и обмякнуть в крепких руках, увидеть в глазах напротив понимание. Или это слишком сложно?
 Ладно, ладно, пусть не Берггольц. Пусть будет Пастернак, пусть Цветаева, пусть Есенин, в конце концов!
 Она станет накрывать на стол, декламируя простые, красивые строчки, а он подхватит, и хором они дойдут до конца, и в который раз поразятся тому, как они похожи, как точно вылеплены друг для друга. И те самые сдвиги ее души идеально подходят к его.
 Помнится, она сама говорила, что половинок не существует!
 А значит — и мечтать не о чем.
 На самом деле не осталось даже нормальных человеческих особей сильного полу. Отец вот еще туда-сюда. Пашка, может быть. Но он — зануда и не видит дальше своего носа.
 Подумав про брата, она вспомнила о подругах и посмотрела виновато.
 Тамара тут от любви свихнется, Сонька станет утверждать, что никакой любви нет, и потащит знакомиться с «перспективным кандидатом», и в дискотечном угаре позабудется тоска. До утра.
 А утро, как известно, вечера мудреней.
 И под ярким безжалостным солнцем станет видна пустота и бессмысленность вчерашнего.
 Что с того, что им всего лишь немного за двадцать? Почему принято считать, будто в этом возрасте сам черт не страшен, и романтические приключения всего-навсего приключения, а расставания — всего-навсего досадная ошибка, и больно быть не должно, и разочарование забывается быстро. И все легко, просто, мимоходом, как у Макдональдса. Так же торопливо хватаешь что попало, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, только сиюминутное утоление. А потом долго мучаешься отрыжкой.
 И как-то даже странно думать о чем-то другом. В двадцать-то лет?! Самое же время развлекаться. А не ждать того, в чем больше сложностей, чем удовольствия.
 Гораздо, гораздо приятней и проще махнуть рукой и сделаться современной личностью, плюющей на условности, презрительно фыркать при слове «любовь», рассказывать подругам, какой потрясающий секс был у тебя с тем высоким брюнетом… как его… вроде, Никита… шикарный мужик!
 Она знала, что девчонкам страшно, так же, как и ей — до слез, до отчаянных воплей в пустой квартире. Страшно, что все так и есть, и никогда не будет по-другому, ни в двадцать пять, ни в тридцать, ни потом. Навсегда останутся мимолетные, развеселые, умелые парни, а один-единственный не случится.
 Но подруги хотя бы ищут его. Пусть втайне от самих себя, приглядываясь к каждому настороженно, со смутной надеждой… А она не делает ничего! Стишки читает в гулкой, пустой квартире! И мечтает, мечтает, мечтает…
 Ей не нравится, не нравится эта взрослая жизнь! Ногти, прически, текила рекой, шум вечеринок, платья, прилипчивые до пота, чужие пальцы на плечах, утро в смятой простыни под незнакомым потолком, пустые разговоры, тщетно маскирующее неловкость, бочком к двери, телефонный номер на пачке сигарет.
 Ее обманули. Словами, картинами, жестами, блеском в глазах — «любовь»!
 Кино, книги, мама с папой, мечтательный шепоток подруг, загадочные взгляды мальчишек-одноклассников, томное дыхание осени, летящая походка весны — все вокруг! — было обещанием.
 Ты полюбишь.
 Ты будешь любима.
 Обманули не ее одну. Но кто-то смирился, свыкся с этой ложью и нормально существует, и чувствует себя комфортно. Жестокая ложь. Но не будь ее, пожалуй, пришлось бы повеситься. Всем сразу, без исключения.
 А так — вроде есть, зачем жить, чего ждать, во что верить или… над чем посмеяться.




 Черноморское побережье


 Артем хотел было устроиться в кресло, но оно как-то очень жалостливо всхлипнуло под ним, и пришлось вылезти.
 — Ты обещал для меня персональную лавку состругать, — пробурчал он Эдику и уселся на подоконник.
 Хозяин дома растерянно и виновато кивнул.
 — Обещал. Все времени нет, Темыч.
 Семен со Степаном обменялись многозначительными взглядами.
 — Чего ты? Совсем сдурел? Он же пошутил насчет лавки-то.
 — Да? — Эдик рассеянно поскреб усы, обвисшие скучными хвостами по подбородку. — А я думал — серьезно.
 У него все теперь было серьезно и любая мелочь обретала размеры вселенской катастрофы. Сегодня с утра тапки не мог найти, так чуть весь дом не разгромил в припадке ярости. Потом долго извинялся перед Агнессой Васильевной, вместо завтрака выпил литров десять кофе и смолил одну за другой забытые Глашей сигареты, неумело затягиваясь и кашляя.
 Сам он никогда не курил, и ее сразу начал уговаривать, чтоб бросила.
 Бросила курить, бросила работу, что там еще?
 Черт, он все делал не так! Тут любая бы сбежала на край света! А Глаша — не любая…
 — Так, так, так, — покачал головой Семен, — все ясно.
 — Что тебе ясно? — пихнул его в бок братец. — Помолчи уж.
 — Мы что, сюда молчать приехали? Давайте выпьем, мужики!
 Артем глянул мрачно, Эдик продолжал бегать из угла в угол, словно и не слышал ничего.
 — Глупость сказал, — понял Сенька. — Тогда давайте выяснять обстоятельства дела.
 — Что выяснять-то? Тебе же все ясно, — хмыкнул Степа, — у Эдьки вон все на лице написано. Несчастная любовь называется. Правильно я говорю, Эдька?
 — Я сам виноват, — пояснил тот, больше для себя. — Я ее подавлял.
 Артем отвернулся к окну и стал внимательно рассматривать дорожки во дворе. Зачем он сюда приперся? Группа поддержки справилась бы и без него, а он все равно в этих делах ни дьявола не понимает. Слова-то, слова какие — «подавлял он ее!» И что это значит, черт подери?
 — Она красивая хоть? — с энтузиазмом поинтересовался Семен.
 — Очень, — загрустил пуще прежнего жених, — очень красивая.
 — Так, может, просто того… хвостом вильнула… Красивые — они знаешь, какие непутевые!
 — Ты что плетешь-то? Видишь же, человек не в себе! Не поладили они, с кем не бывает! При чем тут «непутевая». Эдька, ты что-то ей сказал? На что она обиделась-то?
 Эдик посмотрел на друга более-менее осмысленно.
 — Думаешь, если я так больше не буду, она вернется?
 Сенька ничего такого не думал. Артем мысленно чертыхнулся. Этот детский сад начинал его по-настоящему бесить.
 Он решительно прошел в середину комнаты.
 — Погоди, Эд, давай ты сначала нам по порядку все расскажешь. А потом мы вместе придумаем, как действовать.
 Во всяком случае именно так принято работать с проблемой. Сначала узнать, что именно она из себя представляет, а потом приниматься за устранение.
 Может, любовные передряги тоже разрешаются подобным образом, а?
 Откуда ему знать…
 Эдик рассказывал долго и непонятно, и глаза его заволоклись мечтательной дымкой, потому как вместо проблемы он обрисовывал прекрасное прошлое, в котором они с Глафирой были счастливы.
 — Тогда почему она сбежала, раз было все так здорово? — жестко осведомился Артем.
 — А? Да, сбежала. Я не знаю. То есть, догадываюсь, конечно, но…
 — Слушай, ты чего хочешь-то? — невозмутимо перебил Артем. — Чтобы она вернулась и была такой, как тебе удобно? Или чтобы она просто вернулась, без всяких условий? Или чтобы не возвращалась совсем, а наши предприимчивые братишки нашли бы для тебя замену?
 — Ка-какую замену? — испугался Эдуард.
 Артем популярно объяснил, какую. Близнецы воодушевленно подтвердили, что это как раз не проблема.
 — Мне не надо замену, — пробормотал несчастный жених. — Мне ее надо.
 — Да ты на себя посмотри! — психанул все-таки Артем. — Немытый, небритый, усы вон уже на шее висят! Сидит, нюни распускает, на работе не появляется!
 Эдик развел руками.
 — Не могу я, Темыч. Душа ни к чему не лежит.
 — Тьфу ты! Прям как баба малохольная! Собирайся давай, поехали.
 Близнецы хором полюбопытствовали, куда это он собрался.
 — На кудыкину гору! Мы на хрена сюда плыли, а? Всей компанией водку жрать? Иди, иди, одевайся, — повторил он для Эдика, — мы тебя к ней доставим, а там разберетесь.
 От злости сводило скулы. Да на кой черт сдалась она, эта семейная жизнь, если человек — близкий человек, нормальный, вменяемый — вдруг сделался похожим на зомби?! Эдька, который ни при каких обстоятельствах не опускал рук, и все ему было нипочем, и неудач он будто бы не замечал, а пер себе дальше. Неторопливо, упрямо, уверенно, словно запрограммированный на успех.
 А что сейчас? Из-за какой-то девицы — будь она триста раз красавица и умница! — так изводиться! Душа у него, блин, ни к чему не лежит!
 Артем никак не мог взять в толк, при чем тут душа. Ну, поругались с бабой, ну, та психанула и была такова, так догони, разберись! Покайся, уж если на то пошло. Или плюнь и забудь. Куда проще?
 А, ну да, Эдька же собирался жениться по любви, вспомнилось вдруг. Наверное, в этом вся загвоздка.
 — Я не знаю, где она работает, — неожиданно признался Эдик.
 — Как это? — удивился Степан. — Ты же вроде говорил, что на работе с ней познакомился.
 — Ага, — Эдик вдруг улыбнулся, просветлев от воспоминаний, — она по поручению босса приехала в Анапу, а я там переговоры вел. Ну, помните, с Ляплиевым.
 Степка с Сенькой кивнули, что помнят.
 — Ну вот, мы там, в его конторе, и столкнулись. Я на нее налетел, кретин неповоротливый! А она бумажки рассыпала, а я…
 — Короче, понятно, — остановил его Артем, догадавшись, что история знакомства может затянуться часа на два. — Дальше что?
 — Что? А все, я влюбился, — Эдик улыбнулся еще шире, — вот так, с первого взгляда. Мужики, вы не поверите, но…
 — Мужики верят, — снова резко вмешался Артем, — давай заканчивай с романтикой, переходим к делу. У этого… как его… Ляплиева можно узнать адрес ее фирмы?
 Эдик пожал плечами и пробормотал, что это ни к чему.
 — Как это ни к чему? — возмутился Семен. — Так ты хочешь с ней мириться или нет? Между прочим, у тебя свадьба меньше чем через неделю! Мы надеялись драку устроить с официальным предлогом!
 — Ага, надеялись, — поддакнул брат.
 — Не будет никакой свадьбы, — сказал Эдька, окончательно поникнув.
 Артему очень захотелось треснуть его чем-нибудь тяжелым. Он даже огляделся в поисках подходящего предмета, от злости забыв, что собственный кулак весит полпуда.
 — Кончай этот скулеж, а?
 — Погоди, Темыч, не ругайся ты на него! Видишь же, человеку плохо!
 — Так надо делать, чтоб было хорошо! Какого лешего истерики-то закатывать?
 — Ну, не могу я к ней пойти, понимаете? — заорал Эдик. — Ни черта вы не понимаете!
 — Очень гордый, да? — прищурился Артем.
 — Да при чем тут гордость, — отмахнулся несчастный влюбленный.
 — Прям Москва слезам не верит, — пробормотал сентиментальный Семен. — Ты ее любишь, а где искать не знаешь… А мы на что? Команда верных друзей немедленно отправляется на поиски утраченного!
 — Брось свои шуточки, — скривился Сенька.
 — Я не шучу. Поехали, сами ее найдем, раз уж Эдька не может.
 Эдик на самом деле не мог. Он взялся объяснять им, что это совершенно бесполезно, что они и раньше ссорились, но никогда дело не доходило до такого, а раз дошло, значит, Глафира его больше не любит.
 — Раз не любит, нечего сопли на кулак наматывать, — раздраженно проговорил Артем. — Ребята подыщут тебе достойную замену.
 — Заколебал ты со своей заменой! — еще громче заорал Эдик.
 — Ни фига себе! — восхитился кто-то из братьев. — Во его крючит!
 — Тебя бы тоже скрючило! — огрызнулся и на них Эдуард. — Что вы в этом понимаете-то? У вас же бабы каждую неделю меняются!
 — Ничего подобного, — с жаром возразил Семен, — я с Танюшкой два месяца встречаюсь!
 — Поздравляю! — зло сказал Эдик. — Прогресс налицо! Лет эдак через тридцать созреешь до гражданского брака, а к старости — так вообще и жениться решишь!
 — Очень смешно, — ехидно откликнулся Сенька. — А может, мне и так хорошо? Может, я вовсе жениться не намерен!
 — А я вот намерен!
 — Так иди и женись!
 — И пойду!
 — Куда пойдешь? Ты даже адреса не знаешь!
 — Брейк! — весело завопил Степан.
 На некоторое время установилась тишина, в которой раздавалось лишь сердитое сопение Эдика, да с досадой кряхтел герой-любовник Семен.
 — Ну? Чего решили? — угрюмо справился Артем.
 — Ничего. Давайте напьемся, а потом я со скалы брошусь, — в том же тоне отозвался Эдуард.
 — Ну-ну.
 — Вот тебе и ну-ну! А ты бы что на моем месте делал?
 Артем вдруг подумал, что с удовольствием оказался бы на этом самом месте… Потому он и злится на Эдика, что завидует.
 Очень глупо! Неужели ему хочется вот так же беспомощно бегать по комнате и всерьез утверждать, будто «душа не лежит ни к чему»?! Может, у Артема солнечный удар, а? Правда, солнца нет и в помине.
 Зато есть ветер и шторм. Вот с этим он умел справляться! А с неожиданными нелепыми мыслями — не получалось.
 — Давай все-таки мы отвезем тебя к ней, — сказал Артем, прекрасно зная, что Эдька, единожды решив что-то, от своего не отступится.
 Обычное мужское упрямство. Он и сам такой. Эдик, конечно же, помотал головой.
 — Ну, тогда я не знаю, — пробормотал Артем. Точно, не знает. И до сегодняшнего дня ни о чем таком знать не хотел.
 Иногда у него тоже был повод вспомнить о душе. Она, душа, болела за Еремеича, который в прошлом году слег с радикулитом. В ней ворчало негодование на чиновников, из-за которых тормозилась работа, и Артем яростно бил кулаком по столу и орал благим матом, умом понимая, что это бесполезно, но душа-то требовала! Время от времени она вдруг наполнялась тоской, беспричинной и неясной, и хотелось сбежать за тридевять земель, забиться в темную, тихую нору и утешиться тем, что одиночество — твой собственный выбор.
 Нет, конечно, он не был одинок. И ребята всегда были рядом, и деда он очень любил, и Ника, подставляя теплый, беззащитный живот под его пальцы, ясно давала понять, что дружба — великое дело.
 Дружба у него была, это точно. И работа — тяжелая, нервная, любимая — тоже. И отдыхать он умел — весело, с огоньком, с близнецами по-другому невозможно. И даже несколько любовных историй мог бы рассказать за бокалом вина, если бы не стеснялся выглядеть идиотом, на которого девицы смотрят, как на гориллу в зоопарке. И боязно, и дух захватывает от такого уродства, и очень хочется подойти поближе, пощупать сильные лапы, попробовать — вдруг не укусит, а прижмется нежно, и потом показывать подружкам фотки с юга, и закатывать глаза: «Такой мужик, прямо зверь!»
 Душа, говорите?
 Этому он позавидовал? Или чему? В том-то и дело, что он сам не знает!
 В школе ему нравилась девочка Люба Уткина. Она была очень серьезной и немногословной, как он сам. Вечно читала что-то, задумчиво поглядывая за окно. У нее были замечательные рыжие косы и широкая улыбка, от которой курносый нос еще больше вздергивался, и тогда дырочки ноздрей глядели на собеседника, будто раздвоенное дуло автомата.
 Артем попал под прицел всерьез и надолго, и в выпускном классе решился пригласить Любу на свидание. Она пришла, и они даже пристроились целоваться на лавочке возле незнакомого дома, а ветер трепал заросли дикого винограда, и ветки больно цеплялись за волосы, а потом выглянула из окна какая-то бдительная бабка и принялась орать. Артем схватил Любу за руку и ломанулся в глубь кустов, и едва не упал, но удержался все-таки, и, наконец, поцеловал ее. Вот тогда сердце било колоколом, и подкашивались коленки, и ничего вокруг не существовало, кроме сладких, влажных, неумелых губ.
 И каждая встреча была подарком небес, и глаза напротив казались омутом, в котором он готов был утонуть.
 Кончилось все быстро и банально. Осенью его забрали в армию, Люба написала два письма. В одном обещала прислать ему теплые носки собственной вязки, а во втором сообщила, что будет вязать эти самые носки своему новоиспеченному мужу. Артем к тому времени позабыл, какого цвета ее глаза и как подкашивались коленки от поцелуев.
 Жаль. Надо было запомнить и время от времени наслаждаться хотя бы воспоминаниями. В реальности этого больше не повторялось.
 Он честно старался. Ему нравились женщины, и он научился «строить отношения» по их схеме — ухаживания, подарки, все эти ритуальные танцы вокруг постели, и после нее тоже. Он говорил то, что они хотели услышать, был ласков, кроток, снисходителен к капризам. И каждый раз получал пинок под зад. В лучшем случае, нежный прощальный поцелуй.
 И ничего страшного в этом не было. И не имело это никакого отношения к душе.
 Только плотней сгущалось недоумение: «кто же придумал, что бывает иначе?» Найти бы придурка да надавать по шее, чтоб не вводил в заблуждение народ. Ничего другого не было, нет и не будет.
 Исключения из правил, конечно, попадаются. Вон хотя бы Эдик. Тридцать лет мужику, а голову потерял, как прыщавый подросток, которого девочка надула и на свидание не явилась.
 Так чего тебе-то неймется?! Того же захотел? А зачем?
 Не знаю, свирепо ответил себе Артем.
 За экскурсом в прошлое и самокопанием он как-то утерял нить беседы, и теперь с удивлением понял, что братья на полном серьезе обсуждают, не отправить ли невесте покаянное письмо. Раз уж жених не видит смысла являться лично.
 — Романтика, блин, — пробормотал на это Артем и пошел прочь из комнаты.
 — Ты куда? — хором возмутились братья.
 — Почтовых лошадей искать, — огрызнулся он.
 На кухне, куда Артем притащился неизвестно зачем, обнаружилась Агнесса Васильевна. При его появлении она испуганно охнула и отпрыгнула к окну, но быстро взяла себя в руки.
 — Я вас не видела, — быстро пояснила она. Ну, да. А слона-то мы и не приметили. Просто к его физиономии притерпеться нужно, а Агнесса Васильевна — женщина пожилая, в ее возрасте привыкать трудно.
 — Покормить вас, Темушка? — ласково проворковала она через пару минут, и лицо у нее вдруг сделалось виноватым, будто он был ее любимым внуком, оставленным без сладкого.
 Артем внезапно развеселился.
 — Покормите, Агнесса Васильевна!
 Она быстро и ловко накрыла на стол, поглядывая на Артема исподтишка все с той же виноватостью. Смущается, что я такой страшный, привычно предположил он.
 — Что там Эдик? — осторожно спросила Агнесса Васильевна. — Переживает, да?
 — Это мягко сказано, — наворачивая щи, проворчал Артем.
 Она уселась напротив и подперла ладошками морщинистые щеки.
 — Ой, да, переживает — не то слово. Как позавчера она ушла, так места себе не находит, все плачет, плачет…
 Артем закашлялся. Это было уже слишком!
 — Плачет?!
 — Ну, я фигурально выражаюсь. Конечно, как баба, слез-то он не льет. Но я ведь не чужая Эдику, я же вижу, как ему худо.
 — Может, все еще обойдется, — неуверенно буркнул Артем, не зная, что еще говорить.
 Агнесса Васильевна вдруг всхлипнула и затрясла седыми кудельками.
 — Не обойдется, Темушка, не обойдется!
 — Надо верить в лучшее, — чувствуя себя идиотом, наставительно произнес он.
 — Не обойдется, — талдычила женщина упрямо, — уж я-то знаю! Дура старая! Аферистка безмозглая! Курица ощипанная!
 Он невольно отодвинулся. Кто знает, на что способна пожилая тетечка, когда она вне себя от гнева? Но это даже странно — так злиться на будущую хозяйку дома!
 — Чем же Глафира перед вами так провинилась? А? Агнесса Васильевна? — решился уточнить он.
 — Да ничем! В том-то и дело, что ничем!
 — Тогда за что же вы ее так? Агнесса расширила заплаканные глаза.
 — Я?!
 — Ну, только что! Вы сказали, что она аферистка, дура, курица безмозглая!
 Он с любопытством глядел на нее, раскрасневшуюся и растерянную.
 — Да вы меня не так поняли, это же я не ее, это же я себя ругала!
 — А вы-то тут при чем? — от изумления он даже жевать перестал.
 Агнесса Васильевна открыла рот, но тут в кухню влетел Сенька и заорал радостно:
 — Вот он где! Лопает, значит, а на друзей плевать хотел!
 — Могу я поесть спокойно? — официальным тоном произнес Артем.
 — Не можешь. Поехали скорей.
 — Вы что, уговорили его? Сенька приплясывал от нетерпения.
 — Поехали, поехали, потом все расскажу. Ой, здрасте, Агнесса Васильевна. До свидания, Агнесса Васильевна.
 — Спасибо за щи, — уже на ходу поблагодарил Артем, вздыхая с облегчением.
 Кажется, дело сдвинулось с мертвой точки. А он-то уж решил, что Эдька до второго пришествия будет стенать и посыпать голову пеплом.
 Однако во дворе несчастного влюбленного не оказалось, и братья подтвердили, что никуда ехать он не собирается.
 — А нам-то зачем тогда торопиться? — нахмурился Артем.
 — Надо, — уклончиво объяснил Степа.
 Из-за гаража выскочила недовольная Ника, последние полчаса тщетно пытавшаяся догнать наглого Эдькиного кота.
 — Привет, — сказал ей Артем, радуясь появлению хоть одного здравомыслящего существа, пусть и гоняющего котов.
 Ника хотя бы жениться не собирается и абсурдных заявлений типа «я ее подавлял, и теперь все кончено!» не делает. И таинственных гримас, как Степка с Сенькой, не корчит. Смотреть на братьев Артем уже не мог.
 — Ну, что теперь? — сощурился он.
 — Другу хотим помочь.
 — Гарем сюда нагоните?
 Сенька посмотрел на Степку, а Степка на Сеньку, и стало ясно, что мысль насчет гарема они на самом деле обдумывали, но сочли недееспособной. И теперь загорелись новой идеей.
 — Ну? — Артем сдвинул брови.
 Был бы кто другой, так напугался бы. А эти стоят молча, улыбаются. И что с ними делать?
 — Ну и черт с вами! — обиделся Артем и ушел вперед, жалея, что не попрощался с Эдиком и не сказал ему хотя бы парочку человеческих слов. Просто чтобы ободрить.
 Друг, называется. Вон, настоящие друзья уже затеяли что-то, физиономии так и светятся, глазки так и блестят!
 Артем не выдержал и резко развернулся. Это только на работе у него терпение было резиновое и невозмутимость слоновья.
 — Если вы мне сейчас же все не расскажете, пешком пойдете! — заявил он с мрачной решимостью.
 — Темыч, да нечего рассказывать!
 — Куда мы едем?
 — Так домой возвращаемся, поздно уже, ты, наверное, устал, — залебезил Сенька.
 — А Эдика, стало быть, бросим?
 — Он сам не знает, чего хочет. Вот узнает, тогда и поможем! — вынес суровый приговор Степан.
 — А мы пока Глафиру найдем, — добавил Сенька и, ловко увернувшись от братского подзатыльника, заныл: — Ну чего? Артем имеет право знать! Мы ее найдем, а когда Эдик созреет для разговора, на блюдечке с голубой каемочкой преподнесем ему адрес. Что, плохой план?
 Артем пожал плечами. «Меня терзают смутные подозрения», вот как это называлось. Вряд ли братья ограничатся только адресом. Обязательно узнают размер зарплаты и бюста, привычки и привязанности, любимое блюдо, кличку песика, если таковой имеется. Эта Глафира будет теперь под колпаком, и сведения о ней близнецы используют во благо Эдика, завалив девицу подарками, а песика — Педигрипалом. Будет кошечка — примутся таскать Вискас. Артем примерно представлял, как они собираются действовать, и это его чрезвычайно беспокоило.
 Может, девушка и вправду разлюбила? Как известно, насильно мил не будешь!
 А вдруг она вообще ни на что не годится и — слава Богу, что самостоятельно сбежала? А эти болваны отмотают пленку назад!
 Как бы там ни было, ему предстоят хлопотные деньки. Он не намерен упускать братьев из виду и в случае чего — вмешается. Должен же хоть кто-то иметь трезвую голову!


* * *

 — Ты где был?! Ты почему трубку не брал?! — заорали ему в ухо. — Что у вас там творится, в вашей чертовой конторе?!
 — Ну… — только и придумал Семен.
 Степан, расслышавший каждое слово, скорчил сочувственную морду, но выйти из кабинета даже не подумал.
 — Я жду ответа! — ледяным голосом напомнила Татьяна.
 — У нас с телефоном что-то, провод заело!
 — Да ты что?! — ненатурально удивилась она. — У мобильного тоже провода есть? Мне два часа талдычат, что абонент вне зоны действия сети! С каких пор ваш дурацкий офис вне зоны, а?
 Сенька поежился. С Таней шутки плохи.
 Она была жутко ревнивой и этого не скрывала, а Сенька искренне полагал, что это — проявление огромной любви. Почему-то никому из его прежних пассий не приходило в голову предъявлять на него права. Девицы сразу принимали его правила, из штанов выпрыгивали, стараясь угодить, и ничего такого не требовали, строя из себя современных, независимых, циничных особ.
 — Мы к Эдику ездили, — признался Сенька, решив, что дальше тянуть волынку не имеет смысла.
 Эдика Татьяна знать не знала, но заочно ненавидела. Она вообще ненавидела любого, кто отнимал ее драгоценного Семена хоть на время.
 К тому же в дружеские, чисто мужские попойки она не верила, подозревая, что в доме Эдуарда — настоящее гнездо разврата.
 — Ах, к Эдику! — последовал тихий возглас, преисполненный угрозы.
 Семен приготовился умереть мучительной смертью от рук ревнивицы.
 Степка, поудобней устроившись в кресле, развлекался на всю катушку.
 — Это же какая наглость у людей, а! Посреди рабочего дня! Я тут места себе не нахожу, больницы уже собиралась обзванивать, а он — у Эдика!
 — Милая, да мы…
 — Я тебе не милая, понятно?
 — Танюша, да я…
 — Я тебе не Танюша! Поищи себе другую дуру! Я твои шашни больше терпеть не намерена!
 Степан не выдержал и заржал в полный голос. Сенька, ловко метнув в него диванную подушку, отскочил к окну и пылко зашептал в трубку:
 — Радость моя, ну о чем ты говоришь?! Какие шашни?!
 — Какие? Да самые обыкновенные! Кто на прошлой неделе в ресторане с бабой сидел? Деловая встреча у вас была, да? А грудь ее ты тискал, потому что так контрактом предусмотрено?
 Ой-ой-ой! Она, оказывается, еще и следит за ним!
 Как пить дать — любовь!
 Кстати, баба в ресторане действительно была с контрактом. Не виноват же он, что помимо бумаг у нее имелись весьма аппетитные формы.
 Ну, грех же не совместить полезное с приятным.
 — Сворачивайся, — шепнул из-под подушки Степан и постучал по наручным часам: — У нас дел по горло!
 — Иди к черту, — прошипел брат.
 — С кем ты там разговариваешь? Ты что, не слушаешь меня? Я тут распинаюсь, а ему хоть бы хны!
 Сказать по правде, Таня ему даже не нравилась. Она вся будто состояла из острых углов, а Сенька предпочитал женщин округлых и мягких. Наличие миловидной мордашки тоже имело значение, а на Татьяну в моменты ее гнева смотреть было страшно. Такие моменты случались часто, и тогда Семен, чтобы не любоваться перекошенной физиономией подруги, принимался ее целовать.
 В общем, вляпался он по полной программе. Никаких очевидных причин терпеть эту дикую кошку не было. А он терпел.
 —…можешь даже не появляться, и номер телефона забудь!
 — Солнышко, рыбонька, кисонька, что ты там такое напридумывала?! Я тебя люблю, детка. Мы сейчас закончим дела, и я сразу приеду. И все тебе объясню, честное слово.
 — Поклянись здоровьем Владимира Ильича Ленина, — подсказал братец.
 И, получив тяжелой папкой по макушке, обиженно запыхтел.
 — Придурок, — возвестил он, когда Семен, облегченно вздохнув, сунул мобильный в карман. — Совсем с этой истеричкой сбрендил. Еще и оправдывается, кретин! Классику надо читать, понял? Чем меньше женщину мы больше, тем больше меньше нас она.
 — Пушкин — наше все, его коверкать нельзя, — назидательно сказал братец, но все же улыбнулся.
 — А перед девкой на задних лапках можно?
 — Она не девка! А ты, вместо того чтобы меня учить, лучше бы Ляплиеву позвонил!
 Степан задумался и выдвинул предложение сначала все хорошенько взвесить и план подкорректировать.
 — Это мы всегда успеем, — возразил Сенька. — Первым делом следует выяснить, где она работает.
 — Эх, надо было у Эдика фотку попросить! Как мы ее узнаем-то?
 — Попросить! — передразнил брат с язвительной миной. — А как бы ты это объяснил, болван? Мол, замену будем искать по полному образу и подобию?
 — Мы же для него стараемся! — Степа пожал могучими плечами.
 — Во-первых, неизвестно еще, получится у нас или нет, а Эдик надеялся бы…
 Степан быстро возразил, что у них всегда все получается, даже сомневаться нечего!
 — Во-вторых, — упорствовал Сенька, считавшийся в их тандеме более хладнокровным, — реакция Эдика сейчас вообще непредсказуемая. Поэтому до поры до времени все должно остаться в тайне.
 Оба расхохотались, довольные предстоящим приключением. Жизнь в курортном городке разнообразием не баловала, каждым летом — одно и то же, а когда сезон кончается, вообще заняться нечем. О том, что работа или, допустим, семья должна быть основной радостью и печалью в жизни взрослого мужика, братья и не подозревали.
 Отстали в развитии лет на пятнадцать, говорил дед Еремеич. А им и горя не было. Ну, отстали, так отстали. Все лучше, чем трястись над зарплатой, выкраивая копейки на стиральную машину и скандалить из-за лишней бутылки пива.
 — В общем, так, — объявил Семен. — Сначала адрес узнаем, потом вопрос транспортировки решим, потом день выберем и…
 Степан скривился еще при упоминании транспорта и продолжал корчить ехидные гримасы, пока брат не замолчал.
 — Что тебя не устраивает? — обиженно поинтересовался тот.
 — Машину надо нанимать заранее.
 — Это еще зачем?
 — Ну, не на своей же колымаге мы ее повезем!
 — А кто вообще говорит о машине? — снисходительно фыркнул Сенька. — По воде повезем.
 — Ты что, у Артема яхту угонишь? — недоверчиво сощурился Степа.
 — Нет, он ее сам поведет!
 Это было смелое заявление. Надо совсем не знать Артема, чтобы предположить нечто подобное. С его-то щепетильностью, с его-то рассудительностью — проще говоря, занудством! Да Темыч такой разнос им устроит, что уши завянут и жить не захочется!
 Это были Степкины аргументы. Семен их выслушал невнимательно, потому как сам прекрасно знал.
 — А кто говорит, что Артем будет в курсе? — осведомился он.
 Ошарашенный, Степка притих.
 — В мешке из-под картошки мы ее, конечно, прятать не будем, — усмехнулся Семен, — но яхта большая, Темыча ты в рубке задержишь, а я девицу тем временем в самую дальнюю каюту отволоку.
 — Отволочет он! — хрястнул по столу Степан. — Все дело завалишь! Мы же не бандиты! А девица не баран!
 — Ясное дело, не баран!
 — Она орать будет!
 — Бараны тоже орут, — хмыкнул брат, — а с человеком всегда договориться можно.
 — Как ты себе это представляешь? «Не кричите, пожалуйста, мы вас не больно зарежем!»
 Сенька напомнил, что они не собираются ее резать. Степан в том же тоне заявил, что она-то об этом не знает и похитителей в любом случае испугается, и визг поднимет непременно. А объяснить визжащей бабе что к чему — очень проблематично.
 Точнее — невозможно.
 — Артем ее услышит, и ввалит нам по первое число, — подвел он неутешительный итог.
 — И пусть! — упрямо выдвинул подбородок Сенька. — К тому времени мы от берега уже отойдем, а возвращаться он не будет!
 — Это еще почему?
 — По кочану!
 Они поглядели друг на друга, как в зеркало. Любой спор завершался тем, что каждый оставался при своем мнении. Упрямством близнецы тоже обладали одинаковым.
 Степан выскочил из кресла и уселся на подоконник, демонстрируя полную уверенность в себе и своем плане. Сенька насупился в другом углу кабинета. Таким образом они просуществовали секунд тридцать.
 — Тогда давай так! — одновременно проговорили братья.
 — Я первый скажу, ладно? — быстро добавил Степан.
 — Почему ты?
 — Семен Андреевич! Хватит торговаться, не на базаре! Садись и слушай. Значит, вот что мы сделаем. Я подготовлю операцию, а ты пока ищи Глафиру. Разделение труда приветствуется во всем цивилизованном мире!
 Сенька почесал за ухом и хитровато ухмыльнулся, озаренный очередной гениальной идеей.
 — Ладно, — он натянул свитер. — Тогда я поехал.
 — Куда?
 — Глафиру искать!
 — Ну врешь же, — вздохнул Степа. — К Таньке, небось, собрался, обормот. Свою личную жизнь устроил, а на друга плевать!
 Сенька обиженно сообщил, что эти подозрения беспочвенны, и Таня, наоборот, нужна не для личной жизни, а для общественной. Не дожидаясь реакции на свое абсурдное заявление, он вылетел из кабинета.
 В коридоре его поймала несчастная секретарша, изнывающая от отсутствия шефа, кроме которого утихомирить сотрудников — а главное, замов! — было некому.
 — Семен Андреевич, а вы не знаете, когда будет Эдуард Самсонович? — страдальчески скосила она глаза.
 — Не знаю! — весело рявкнул он.
 Хотя знал. Эдик появится в самое ближайшее время, это уж точно! Вот женится и примчится на работу как миленький. И станет таким же, каким был до исчезновения Глафиры: предприимчивым, неунывающим, въедливым и ответственным руководителем. Поразмышляв таким образом, Семен окончательно убедился, что их затея — не очередная авантюрная выходка, а самая что ни на есть благородная миссия.
 Если бы удалось еще убедить в этом Артема! Иначе на самом деле придется тащить невесту, как барана в мешке, не ставя майора в известность о ее наличии. Он им потом точно головы поотрывает!
 Ладно, об этом и после можно подумать. Для начала надо с Татьяной разобраться и использовать ее недюжинную энергию в мирных целях.




 Между севером и югом


 Путешествовать она очень любила, и средство передвижения при этом не имело ни малейшего значения. Будь то велосипед, взятый на прокат, чтобы сгонять к бабушке в деревню, или сверхзвуковой лайнер, на котором однажды они с мамой летали на папины соревнования.
 В поезде тоже было неплохо. Лада лениво прислушивалась к обычному трепу попутчиков, глядела, как мелькает в окне чужая жизнь или пустынные, необжитые поля и леса далеко на пригорках, и вспоминала собственные проводы. Под стук колес почему-то всегда хорошо вспоминается.
 Мама, прознав про билет и приз, поджидающий Ладу в Сочи, категорически запретила ехать. «Бесплатный сыр бывает только в мышеловке!» — кричала она и отпихивала отца, который предлагал ей валерьянку. Лада сто раз пожалела, что рассказала. Лучше бы потом выслушала поток упреков!
 Совершенно неожиданно на ее сторону встал Пашка.
 — Мам, да пусть отдохнет, что ты?! — с какой-то странной ухмылкой сказал он. — И отпуск ей дали очень кстати, отчего же не воспользоваться?
 — Это же все чистой воды надувательство!
 — Надувают людей состоятельных, — уточнил брат. — А с нашей Ладки взять нечего, разве не так?
 — Ты что, разве не дашь ей денег? — удивился отец.
 — Она не возьмет, — Пашка пожал плечами. Лада маялась в обнимку с дорожной сумкой. Она забежала к родителям перед отъездом, и теперь подозревала, что этот самый отъезд не состоится. Настроение упало ниже некуда, и со всех сторон поперли привычные комплексы собственной неполноценности.
 Почему, например, близкие говорят о ней в третьем лице? Они что, считают ее ненормальной?
 — Не переживай, — подмигнул Пашка и с удвоенной силой вступился за сестру, чего за ним отродясь не водилось.
 Влюбился он, что ли, подумала Ладка отстраненно. И вдруг напряглась, вспомнив недавний разговор с Тамарой. Эх, если бы не поездка! Она бы им устроила праздник души и тела! Но, видать, не судьба. Похоже, брат кого-то уже себе подыскал, да и Томка не слишком-то верит в их совместное будущее.
 Жаль, какая была бы парочка! Аполлон да Тамарочка!
 Ты, рифмоплетка, о себе лучше подумай! За брата с подругой она переживает, видите ли! План по совращению она готовит, видите ли! Да ты же ни черта в этом не смыслишь!
 Еще как смыслю! У меня богатый внутренний мир и фантазии немерено!
 Вот в том-то и дело, что фантазии! Напридумывала невесть что!
 Пока она плодотворно общалась сама с собой, родители спорили с Пашкой, неожиданным ее союзником. В конце концов он уломал их истерик не закатывать, слез не лить, выпить на двоих валерьяночки и отпустить непутевую дочь с Богом. С Ладки брат взял обещание звонить каждый день и торжественно повесил ей на шею новенький сотовый телефон.
 Как колокольчик корове, чтоб не потерялась. Подумав эдак, Лада тотчас усовестилась. Пашка же для нее старается! Просто они с братом совершенно по-разному воспринимают ситуацию. Он, наверняка, уверен, будто к морю едет беззащитная, наивная особа, у которой ни капли разума.
 Ну и пусть, решила Ладка, рассматривая телефон.
 Хотя очень тянуло задержаться еще на полчасика и в очередной раз популярно объяснить родственникам, что ей не пять лет и в ежесекундной опеке она вовсе не нуждается.
 — А куртку ты взяла? — все еще всхлипывая, спросила мама, смирившись с расставанием, но не с Ладкиной самостоятельностью.
 Она быстро кивнула.
 — А сапоги резиновые? На юге такие дожди бывают, такие дожди!
 — Мам, я все положила!
 — А где ты будешь жить?
 — Мне оплатили гостиницу на неделю.
 Мама беспомощно оглянулась на папу. Нет, что-то тут явно не так. Ну, не может быть, чтобы все это делалось безвозмездно!
 Пашка в этот момент пожалел, что не рассказал родителям правду. Как Тамара придумала всю эту штуку, как потом они вместе сочиняли текст письма, которым оповестили Ладку о ее сногсшибательной везучести, как бронировали номер в гостинице, как Митька выдумал несуществующий приз…
 — Хоть какой-то прикол будет! — уговаривал Митька благородных компаньонов. — Она над нами всю жизнь издевается, почему бы ее саму не разыграть?
 Розыгрыш по его замыслу состоял в том, что Ладка припрется по какому-то адресу, где ее никто не ждет и приза никакого не готовит.
 А когда она вернется, то поймет, что путевка вовсе даже не от телевидения, а от широты души ее друзей. И вместе с ними посмеется.
 — У тебя, как всегда, тупые приколы, — прокомментировала Тамара Митькино предложение.
 Но Пашке, все эти дни настроенному весьма благодушно, хотелось, чтобы и всем вокруг было хорошо. Митька, обиженный Ладкиной повесткой в военкомат, мог ведь в отместку выдумать что-нибудь небезобидное. А так — получится вполне милая шутка.
 — Пиши, — кивнул Пашка Тамаре. — «По указанному адресу располагается филиал нашей телевизионной компании, где Вы сможете получить Ваш приз».
 Томка пожала плечами, но спорить не стала. Так родился этот розыгрыш. И он собирался рассказать о нем родителям?! Но они — плохие актеры. Ладка обязательно догадалась бы обо всем по их лицам!
 Мама принялась хлопотать с новой силой, а Пашка раздумывал, не отозвать ли ее в сторонку, чтобы хотя бы намекнуть на свою причастность, папа пытался всех усадить «на дорожку», Ладка маялась в прихожей, прижимая к груди тощенькую сумку.
 Наконец, семейство более-менее пришло в себя и, несмотря на Ладкино сопротивление, отправилось на вокзал. Там уже ждали девчонки и Митька. У последнего была чрезвычайно довольная физиономия, будто у вороны, неожиданно обхитрившей лисицу.
 — Радуешься? — поприветствовав остальных, повернулась к нему Ладка. — Не терпится от меня отделаться?
 — Что ты, Ладушка! Мне очень больно с тобой расставаться!
 Такой ответ показался ей очень странным! Какое-то смутное подозрение толкнулось в голове, но сразу испарилось под давлением обстоятельств. Обстоятельства же были таковы, что следовало прощаться с подругами, внимать материнским советам по безопасности, обещать не валяться по три часа кряду под солнцем, не знакомиться на улице, не расхаживать по городу в купальнике, не…
 Почему ей теперь вспоминались эти проводы? Ну, почему она не могла, например, насладиться воспоминаниями о первой любви? Вечно в голову лезет что-то неподходящее!
 Ладка раздраженно повертелась, придумывая развлечение.
 Соседи по купе — старушка божий одуванчик и супружеская пара — воодушевленно обсуждали прошлогодний смерч на побережье. Тема — блеск! Как раз чтобы окончательно впасть в депрессию и выпрыгнуть на рельсы, не дожидаясь конечной станции. До которой, кстати, еще целый день ехать! Ночью, слава Богу, положено спать, чем она и занималась, а вот теперь занятия не было никакого! Подумав об этом, Ладка завозилась еще интенсивней, словно подгоняя поезд. Он, напротив, замедлил движение, качнулся и остановился.
 — Станция Березай, кому надо — вылезай, — недовольно пробормотала Лада, и старушка, оторвавшись от увлекательной беседы, глянула на нее подозрительно.
 — А ты, милая, докуда едешь?
 — До моря, — неохотно ответила милая. Бабулька жалостливо заохала.
 — Мы вот как раз про то море толкуем! Что ж ты не слушаешь? Ведь беда там, беда, прямо катаклизм на катаклизме!
 — И катаклизмом погоняет, — добавила Лада себе под нос и, решив, что с нее хватит, быстро вышла из купе.
 И почему она, как все нормальные люди, не набрала с собой любовных романов? Мусолила бы сейчас мягкую обложку, переживала за героиню — обязательно белокурую, с глазами, как у дикой лани, возмущалась поведением героя — непременно синеглазого красавца с мощными плечами, и завидовала бы пышной свадьбе на последней странице.
 Вряд ли у нее когда-нибудь будет такая. Вот блондинкой стать не проблема, это да. Хотя не факт, что сразу найдется мускулистый красавец, который сначала ведет себя неправильно, а потом выясняется, что это от великой любви у него ум за разум зашел.
 В общем, читать было нечего. А мечтать о любви — такой, как в книжках, — слишком опасно. Замечтаешься эдак и всю жизнь старой девой проживешь в ожидании принца.
 То-то он удивится, когда все-таки прискачет — на кобыле в яблоках! — и увидит суженую — горбатую, седую и в очках. В розовых, конечно.
 Делать нечего. От того и мысли дурацкие — от безделья. Надо было все-таки запастись романами.
 В принципе, можно сойти с поезда и поселиться в этой вот деревеньке с покосившимся вокзалом и единственной заасфальтированной тропинкой вдоль перрона, завести корову, научиться гнать самогон. По выходным баньку топить, в будни надои повышать. В общем-то, разницы между этой жизнью и ее реальностью практически никакой.
 Господи, она так ждала этой поездки! Мечтала о ней! А теперь вдруг взялась хандрить. И странно, что ни родители, ни Пашка еще не позвонили. Пора бы и проверить, все ли в порядке у девочки.
 Никому она не нужна!
 Вот и радуйся, ты же хотела свободы!
 А какая свобода в поезде?!
 Ты же любишь путешествовать, забыла?
 Я люблю развлекаться!
 Так и развлекайся на здоровье! Или разучилась?
 Наверное, еще нет. В любом случае лучше попробовать, чем деградировать от непонятной тоски.
 Она вернулась в купе, схватила полотенце и выбежала обратно, сияя улыбкой. «Что наша жизнь? Игра!»


* * *

 Он сам не знал, почему вдруг побежал за ней, что-то невпопад соврав родителям про срочную деловую встречу.
 — Тамара! Погоди! Остановились все трое. Ну, конечно!
 — Можно тебя на два слова?
 В принципе, можно и на три. Например, таких: «Что ты делаешь сегодня вечером?» Нет, тут слов больше, у него как-то туго в последнее время с математикой. С остальными науками, впрочем, тоже. И работа опять же не клеится. И засыпать стал только под утро.
 Старость, вот оно что! Тридцать лет как-никак!
 Какие там два слова он собирался сказать?
 Тамара глядела с вызовом. Чуть поодаль напряженно застыли Сонька с Митькой.
 Какого черта, а? Может, ему надо срочно обсудить с ней… эээ… да вот хотя бы расписание поездов! Или это… вместе порадоваться успеху благотворительной акции.
 — Наверное, зря мы с призом-то напортачили, — ляпнул вдруг Пашка. — Так бы, глядишь, она вообще ничего никогда не узнала.
 — Что? — тонкие брови поползли вверх. Какой приз?! Причем тут приз?..
 А чего ты ждала, дуреха? Скоропостижного признания в любви?
 Тамара с независимым видом запихнула руки в карманы.
 — Нормально мы все придумали, не волнуйся, — сказала она, глядя мимо него.
 — Том, ты идешь? — игриво осведомилась Сонька.
 Тамара, наконец, взглянула ему в лицо. И он угадал в темных глазах — ожидание.
 — А… а вы сейчас куда?
 — Наверное, в «Богатырях» посидим, там сегодня дискотека классная.
 — У! Понятно!
 Ну, давай же, давай, не тяни резину! Тебе тридцать лет, и ты не завзятый ботаник, чтобы пугаться женщин!
 Тамара отчаянно сцепила пальцы за спиной. Если сейчас он ничего не скажет, значит, не скажет уже никогда, загадала она.
 — А ты очень хочешь… гм… в эти «Богатыри»?
 — А что? — быстро спросила она.
 — Ну, есть одно местечко, клевое…
 Ужас какой! Ты еще скажи: «Пойдем со мной, детка, тебе понравится, я — супер, щас сама убедишься!»
 Когда в последний раз он приглашал девиц на свидание? Кажется, зимой. Одну из новеньких коллег, которая с ходу развила бешеную деятельность вокруг него, на совещаниях норовя уткнуться коленкой ему в пах, а на выходе — или на входе! — неизменно прижималась великолепной грудью к его спине. Спина мигом становилась потной. У него всегда была быстрая реакция. Так что на свидание-то он ее пригласил, а вот дальше дело не пошло. Пашке стало скучно еще по дороге к ней домой, а назавтра в офисе он старательно и ненатурально кашлял, делая вид, что только простуда помешала ему приступить к активным действиям. С фантазией у него всегда было не густо!
 Что и сейчас подтверждается.
 Вот она стоит, ждет, а ему никак не придет на ум, что бы такое сказать — умное, решительное, чтоб сразу стало ясно, чего он хочет.
 А чего он хочет-то? Самому бы неплохо узнать!
 — Паш, честное слово, я сейчас от напряжения в обморок упаду! — неожиданно призналась Тамара.
 — В смысле? — потерянно пробормотал он.
 — В обычном смысле! — злобно скрипнула она зубами. — Тут жара, духотища, Ладку еле проводили, родители ваши чуть с ума не свели! Извини, конечно! Сонька достала со своими «Богатырями»! Так ты еще стоишь и рта раскрыть не можешь!
 Ух, как же хороша она была в гневе! Он моментально сообразил, чего хочет. Поцеловать ее так, чтобы ни следа от этой злости не осталось, чтобы обмякла она в его руках, и другая, томная, спокойная, нежная красота проступила на ее лице.
 — Ага, не могу, — глупо ухмыльнулся он.
 — Тамара! — сердито окликнул Митька.
 — Идите, — махнула она рукой. — Мы тут надолго. — А потом обернулась к Пашке и сказала решительно: — Ну, времени у нас навалом. Давай учиться разговаривать.


* * *

 — Добрый день, господа пассажиры. Служба медицинской профилактики при Президенте Российской Федерации приносит свои извинения за временные неудобства, которые сейчас придется вам доставить.
 Где-то Ладка слышала, что половина взрослого населения земного шара не понимает смысла фразы, если она состоит более чем из тринадцати слов.
 Остальная половина безоговорочно верит любой информации, доносимой официальным тоном, но с доверительными нотками в голосе.
 Она овладела таким тоном еще в школе, докладывая, что не смогла выполнить домашнее задание исключительно из-за неблагоприятной внутрисемейной обстановки и магнитных бурь, активизировавшихся именно вчера вечером.
 Поди разберись, то ли учителя ей сочувствовали, то ли просто ни черта не понимали, но мгновенно теряли к ней интерес.
 — Попрошу вас снять верхнюю одежду, я проведу первичное медицинское обследование, — вдохновенно продолжила Лада, сопя под полотенцем, изображающим врачебную повязку. — Дело в том, что по данному направлению министерством здравоохранения выявлена инфекция и проводятся профилактические работы.
 Пассажиры — вероятно, муж с женой — испуганно переглянулись.
 — А какая инфекция, доктор? — осмелился спросить мужчина.
 — Должна вам сказать, что очень нехорошая инфекция, — ответила Ладка.
 Собственно, она даже не знала, зачем это делает. План состоял только в том, чтобы не умереть от скуки. Как советует реклама — не дай себе засохнуть. Вот она и не давала. Лет сто назад, в выпускном классе, примерно таким же способом они с Сонькой грабили незадачливых бизнесменов. Ну, как грабили? Просто тырили из кабинета что-нибудь себе на память.
 Каждый развлекается, как умеет.
 Иногда, правда, ее мучили угрызения совести, и приходилось возвращаться на место преступления, чтобы вручить владельцу какую-нибудь умопомрачительную стильную пепельницу или статуэтку из поддельного золота со словами: «Ой, а это случайно не ваше? На улице перед дверью валялось!»
 Что делать с полуголыми пассажирами, Ладка не знала. Вид беззащитной супружеской пары не доставлял никакого эстетического удовольствия. Устыдившись, она разрешила им одеться обратно, и заявила:
 — Тут все чисто, но нам необходимо провести дезинфекцию помещения.
 Бедняги разом выскочили из купе, предоставив ей полную свободу действий. Учитывая, что вагон был СВ, Ладка вполне могла продолжить карьеру грабителя. Или Робин Гуда.
 А что? Собрать золото-брильянты с тутошних пассажиров и отдать тамошним — скромным труженикам и труженицам.
 Пока она так размышляла, вдруг ожил телефон у нее на шее. Завибрировав, он больно ткнулся в грудь, а потом уж принялся звенеть, что есть мочи.
 — Алло?! — завопила она, откинув от лица «повязку».
 В дверь робко поскреблись и заглянули потенциальные жертвы.
 — Вы еще не закончили?
 Она быстро вернула полотенце на место, спрятав свою ухмыляющуюся физиономию.
 — Ладушка, ты как, детка моя? — обозначилась на том конце провода мама.
 — Все в порядке, господин министр! — ляпнула Ладка, жестом разрешая пассажирам войти.
 Но те замерли на пороге, синхронно раскрыв рты.
 Шла бы ты в цирк, дорогуша, промелькнула в голове единственная здравая мысль.
 — Доченька, какой министр? — ойкнула мама. — Ты что, меня не узнала?
 Мама всегда отличалась наивностью. Именно на ней Ладка и тренировалась.
 — Да, да, господин министр, поняла вас, разрешите приступить?
 Супруги приготовились упасть в обморок, Ладка пятилась к двери, мама продолжала настаивать, что не имеет к министерствам никакого отношения.
 — Будьте бдительны, — на прощание прошипела Лада супругам и выскочила в тамбур. — Мам, все в порядке. Тут связь плохая, кто-то вклинивается все время.
 — А… То-то я слышу, голос вроде твой, а вроде и не твой. Ты покушала, доченька?
 — Конечно! Уже три раза — завтрак, обед и ужин. Все, мама, мы въезжаем в туннель, связь сейчас оборвется. Целую, пока.
 Дура дурой. Ну, какие будут еще предложения?
 Ладка покосилась в окно. Можно сойти на следующей станции, захватить заложников и вволю повеселиться.
 И почему у нее все не как у людей?!
 Проходя мимо купе проводника, Ладка не сдержалась и свистнула форменную фуражку. Не будет раскидывать, растяпа. Зачем ей нужна фуражка, было непонятно.
 Вот вернусь из отпуска и обязательно выясню, как лечится клептомания, пообещала Ладка сама себе, с независимым видом запихивая непригодный головной убор в рюкзак.
 Вернувшись в купе, она предложила попутчикам поиграть в фанты.
 Старушка зашлась в истерическом смехе, скромная семейная пара покосилась на Ладку с опаской, решив, наверное, что она посетила вагон-ресторан, где приняла на грудь.
 — Ну, тогда давайте хотя бы в карты сыграем! Мужчина оживился было, но, получив пинок в ляжку от супруги, опять сник.
 Подкаблучник, поняла Ладка и уставилась на бабульку, как Робинзон на Пятницу.
 — Будете? Ну пожалуйста! Скучно же!
 — А что? Давай, милая, — внезапно развеселился божий одуванчик.
 Ладка пропела что-то жизнеутверждающее, окончательно убедив соседей в своей неадекватности, и унеслась на поиски карт. Колоду ей одолжил проводник, мимоходом пожаловавшийся на утрату фуражки. Ладка пообещала себе вернуть ее при первой удобной возможности.
 — Вы, наверное, только в дурачка умеете? — спросила она у бабульки, устраиваясь за столиком купе.
 Та обиженно сообщила, что играет и в очко, и в «веришь — не веришь», и даже немножко в преферанс. Остановились на «веришь — не веришь» и под заинтересованными взглядами соседей принялись за игру. Бабулька, назвавшаяся Марьей Семеновной, оказалась весьма азартной.
 — Просто так играть неинтересно! — после очередной победы заявила она. — Давай на щелбаны, что ли!
 Ладка подумала и отказалась. Все-таки обижать старость непозволительно.
 — А вы на фанты попробуйте, — подсказал мужик.
 — Точно! — оценила предложение Марья Семеновна. — Давай желания загадывать. Если ты выиграешь, я тебе пирожок дам. А если я, ты мне водички холодненькой принесешь.
 — Я и так принесу, — улыбнулась Ладка, — давайте что-нибудь поинтересней!
 — Петухом прокричать! — снова посоветовал сосед. — Или ламбаду станцевать.
 Марья Семеновна призналась, что ламбаду не умеет, а вот «яблочко» — запросто. Ладка хихикнула.
 — Только чур не тут, а на перроне! — внезапно оживилась строгая супруга. — Как поезд остановится, так и пляшите.
 Лада с сомнением глянула на бабушку, та ответила вызывающим взглядом и кивнула.
 И тогда бой пошел серьезный.
 На следующей станции вниманию публики на перроне был представлен танцевальный номер в исполнении бойкой старушки и костлявой девицы. Счет в партии оказался ничейным.




 Лазоревское, раннее утро


 У ворот посигналили, и Ника коротко гавкнула, поторапливая Артема. Дед привычно проворчал, чтобы они были осторожны.
 — А как иначе? — успокоил Артем, пожав крепкими плечищами под форменным комбинезоном. — Здорово, — сказал он мужикам, забираясь в машину.
 Ника молча вывесила язык в знак приветствия. Басманов — самый молодой из ребят — ласково потрепал ее за уши. Ника сдержанно оскалилась, предупреждая, что подобные телячьи нежности долго терпеть не намерена. Тем более перед работой, когда расслабляться вообще нельзя.
 — Темыч, как там насчет щенков, а? — просительно осведомился Басманов.
 — Иди на фиг, Лешка, — отозвался тот. — У Ники вон спроси, я-то тут при чем?
 — Ты у нас папаша, — осклабился шофер дядя Жора.
 — Я у вас майор, — резонно возразил Артем, — так что извольте доложить обстановку.
 — А что? По рации не передали, что ли? — удивился кто-то.
 — Ты что, первый год замужем? По рации ни черта не разберешь!
 Некоторое время говорили о том, где бы достать нормальное оборудование. И на какие шиши. Это только в газетах захлебываются слезами восторга, сообщая, что у нашего МЧС отличное снабжение и по первому же требованию к месту происшествия прибывает любая техника. Ну да, прибывает. Вопрос — когда. И сколько. А уж про раздолбанную дядижорину газель стыдно и говорить. За базой, правда, числилась парочка вертолетов, но кто сказал, что на них нужно летать исключительно в профессиональных целях?! А если начальству тещу приспичит встречать с Кипра? А если детки покататься хотят? Не станешь же в такой мелочи отказывать!
 Артем нахмурился, осознав, что съехал мыслями в самый настоящий кювет. Теперь выбираться, а завяз-то по уши в привычных и бессмысленных «кто виноват?» и «что делать?»
 Он разозлился окончательно, когда на очередном вираже дядя Жора едва удержал свою развалюху.
 — Так мне толком кто-нибудь доложит, в чем дело? Что там за хрень приключилась?
 — Завалы, товарищ майор! У самой железной дороги.
 — С какой радости? — Артем потряс головой. — В смысле, причины установили?
 Лысый — Матвей Суздальцев носил это прозвище «от обратного», благодаря своим длинным космищам и огромной курчавой бороде, — обстоятельно пояснил, что причины как раз сейчас выясняет местное начальство вкупе с людьми из Министерства путей сообщения. И представители СМИ уже там.
 — Вот только СМИ нам и не хватало! — закатил глаза Артем. — Там же вроде деревушка махонькая совсем, откуда вороны-то слетелись? Или теперь в каждой дыре сидит осведомитель с сотовым телефоном?
 — Да леший с ними, Темыч! Какие тебе еще причины нужны? Ты вчера где был-то? Шторм не видал, что ли? Небось, подмыло берег, вот и всех делов! А журналюги, может, случайно рядом оказались… Чего ты так возбудился?
 Возбудился он! А потому что работать не дадут! Заснимут их героические будни на пленку, комментариев потребуют, в зону полезут, как пить дать! Не работа будет, а сплошное единоборство с писаками!
 — А пути-то целы? — спросил он. Ребята вяло пожали плечами.
 Ясно. Как обычно, никто ничего не знает!
 Он вдруг понял, что злится как-то ненатурально, будто бы специально себя подзуживая. Что за новости еще? Стареет никак? Вроде рано.
 Артем громко хохотнул, и ребята глянули на него с подозрением. Сдает майор. То орет не по делу — сроду за ним такого не водилось! — то смеется сам по себе, отдельно от народа.
 — Анекдот, что ль, вспомнил? — обернулся дядя Жора.
 На повороте машину занесло, и со всех сторон лениво матюгнулись.
 — Ты за дорогой, гляди, а? — попросил Басманов. — Пожить еще хочется.
 — Брось, Лешка, разве то жизнь? — подкольнул кто-то.
 — Так шо? Буде анекдот-то? — нетерпеливо поерзал капитан Пригодько.
 Артем от роли клоуна отказался, Ника тоже смешить народ не желала, и анекдоты пришлось травить в порядке очереди, все больше о себе любимых, цинично издеваясь над собственной работой.
 До деревеньки, где железнодорожная насыпь полетела к чертям собачьим, от Сочи была сотня километров. Большей частью серпантином. Никому и в голову не приходило любоваться местными красотами, и в окно никто не глядел.
 А там, за окном, было море, бескрайний простор дрожал в мареве южного дня. И в спокойной полудреме щурилось солнце, и ничто не напоминало о вчерашней буре, только мрачно глядели горы из-под нависших зеленых бровей плюща. Барбарисовые одежды свисали лохмотьями с каменных торсов, выгнутых горделиво и угрожающе.
 — Что ты, дядя Жора, кондиционер никак не поставишь? — привычно пошутил кто-то.
 — Да все премии жду, — откликнулся водитель, лихо подрезая какого-то чайника, едва плетущегося по серпантину.
 — Ну, жди, жди, — закивали согласно, — авось дождешься.
 — Темыч, — пихнул в бок Лешка, — а почему мы на твоей «Афоне» не ездим? И то быстрей вышло бы!
 Майор насупился и с притворной обидой пояснил, что Афоня — святое, так что руки прочь! Он же вот не предлагает мерина Лешкиного в телегу запрячь.
 — Понтя у меня слабенький, — тотчас отреагировал Басманов, испугавшись за любимого коня, — ему в телегу никак нельзя!
 — А моя Афоня вообще девушка нервная, исключительно в мирных целях работает!
 — А мы что? — удивился Лысый. — Бандиты, что ли? Или на войне?
 — То-то и оно, что на войне! — глубокомысленно изрек дядя Жора, потрясая над головой обеими кулаками и пугая встречных водителей до полусмерти. — Война со стихией еще страшней, чем с людьми! С людьми-то ведь договориться можно!
 Иногда он ударялся в философию и по-детски обижался, если замечал, что мужики едва сдерживают смех.
 — Че гогочете, балбесы? Вам бы все водку жрать да перед телевизором валяться, а о душе кто будет думать?
 Насчет души никто высказываться не желал, но упоминание о войне вызвало раздражение — в команде Артема были люди, прошедшие горячие точки.
 — Ну ты, блин, оптимист, дядя Жор, — зло сплюнул Лысый, — где видал, чтоб люди договаривались-то, а? Подскажи местечко!
 — Все равно, — упрямился тот, — вам трудней, чем на передовой!
 Важность возложенной на них миссии приближала к лику святых и самого дядю Жору. С той же восторженностью относился к работе и желторотый Ленька Басманов. Ничего, годок-другой, и перестанет. Привыкнет.
 Артем первое время тоже ликовал, доставая из завалов тела, у которых пробивался пульс, и вздрагивал, и матерился, и кусал губы, если пульса не было. Потом притерпелся, и больше времени на эмоции не тратил, и голова оставалась головой, а не средоточием жалости, страха и ненависти к высшим силам. К стихии, как высказался дядя Жора.
 Иногда сам Артем считал себя бездушным роботом, разучившимся бояться, сочувствовать и утешать. Да и радоваться — тоже. Он будто по привычке праздновал победу, когда все удавалось, и лишь досадливо морщился, когда что-то шло наперекосяк. Наперекосяк, мать твою! Накрытые лавиной лыжники — это наперекосяк?! Обгоревший подросток, случайно оказавшийся рядом со станцией, где кто-то за чем-то не уследил и дело довел до взрыва — тоже наперекосяк?! Или наперекосяк — это когда находишь только кровавые ошметки, бывшие еще несколько часов назад человеком?!
 …Редко он думал об этом, намного реже, чем следовало бы, чтобы оставаться нормальным. А так получалось — робот и есть.
 —…а я ей говорю, на кой черт она тебе сдалась, эта шуба из норки? Ведь упаришься, сама ныть будешь! А она мне говорит, что можно и в отпуск съездить, мол, не всю же жизнь сидеть в Архиповке! Прикинь, е-мое, люди со всей страны в эту самую Архиповку едут, Канары, блин, и те не так забиты, а этой козе чего-то не нравится!
 — Ну, купи ты ей норку да отправь в Сибирь! — хохотнул дядя Жора.
 — Так она, видите ли, одна отдыхать не хочет! Ей, видите ли, семейный тур подавай, чтоб, е-мое, как в рекламе!
 — Или в этом их сериале, да? — поддакнул Лысый. — Че они там смотрят?
 — Моя все подряд.
 — А моя — «Берег мечты». Я говорю: у нас-то чем тебе не берег и не мечты?! Сами не знают, чего хотят.
 Артем молчал, и все эти разговоры его не касались, и неинтересно ему было, чья жена норку захотела, а чья — сериалы с утра до ночи глядит. Он и не слушал мужиков. Он смотрел на форменные ботинки и сосредоточенно прикидывал, стоит ли в этом году заказывать еще одну пару или эти до осени еще доживут?
 Доживут, наверное, решил он, изо всех сил придумывая, чем бы еще загрузить голову. Пока придумывал, вылезло ненужное, бессмысленное.
 Может, будь у него кто-то, кому нужно покупать шубу и полушутя-полусерьезно читать нотации о тлетворном влиянии сериалов, ни о каком роботе и мыслей бы не осталось?! Может, тогда бы он снова научился чувствовать хоть что-то, кроме раздражения на чиновников или умиления при взгляде на Нику?!
 Хотя… Зачем ему?
 Тебе что, плохо живется? Ты — свободный, сильный, все про себя знающий мужик. И что? Не хватает геморроя? Приключений захотелось на свою задницу? Новых острых ощущений в виде скандалов на кухне, утирания сопливых носов, походов по магазинам в поисках сумочки, чтоб непременно подходила к тем розовым туфелькам.
 Насчет носов он загнул. К носам как раз-таки он бы привык и даже, пожалуй, порадовался бы. Хотя понятия не имел, как с ними обращаться, и даже девицы не пугали его так сильно, как дети. Но последние казались все же… мм… привлекательней.
 Сделаться, что ли, отцом-одиночкой? Еремеич вон ничего, справился же.
 Машину в очередной раз занесло, и Артем поглядел из-за плеча дяди Жоры в окно. Впереди, неподалеку от моста, перекинутого над ущельем, поднимался дым.
 — Приехали, что ль? — заерзал рядом Басманов. Лысый молча нацепил каску. Ника посмотрела на него косо, повела ушами и уперлась внимательным взглядом в Артема, ожидая приказа. Тот прищурился и таращился вперед.
 — Большая деревня-то? — любопытствовал Лешка. — Что-то домов не видать совсем.
 — Это станция Жуковка, — быстро определил Артем. — Там не завал, вашу мать, там полная…
 Он матюгнулся и тоже напялил каску.
 — Берег осел, видать, пути засыпало на хрен. Видите, поезд стоит?
 — Да видим, не один ты с глазами!
 — Ну, все, песня с припевом, елки-палки! Поезд не просто так стоит, там вагоны с рельсов посбрасывало! Техника пришла, не видите?
 — Не видно.
 — Да вон, бульдозер вроде есть один.
 — Жора, в хвост тебя и в гриву! Заснул, что ли?!
 — Не орите! Думаю я! Мы ж туда к обеду явимся! Это какие круги выписывать, коли по мосту!
 — Езжай понизу!
 — Там дороги нет!
 Газель еле плелась, Артем, подобравшись к водительскому сиденью, рявкнул:
 — Сворачивай вниз, быстро! Ну, выполняй!
 — Встанем же, мужики, — плаксиво завел дядя Жора.
 — Там меньше километра осталось, ногами дойдем, не сахарные. Газуй ты, старый хрыч!
 Дядя Жора проглотил хрыча, выжал газ в пол и, отчаянно виляя между глыбами и ямами, поехал вперед. За поворотом к деревне обнаружилась мелкая галька, по которой ехать одно удовольствие, и уже через минуту газель остановилась в нескольких метрах от обвала.
 Дыма было немного, это только издалека казалось, что настоящий пожар.
 С одной стороны покореженные груды железа ласково трогало море — будто извинялось за недавнюю ярость, с которой набрасывалось на берег, пожирая насыпь. Скала напротив все еще роняла камни, не в силах остановить тяжелое горное дыхание.
 — Быстро, Ника! — скомандовал Артем, машинально проверяя, все ли на месте и уже на ходу натягивая перчатки.




 Часом раньше


 — Марья Семеновна, Марья Семеновна, вам что, плохо?
 — Ну-ка, отодвиньтесь, — попросила Ладка, войдя в купе и сразу заметив неестественную бледность старушки попутчицы. — Что случилось? — не поворачиваясь, спросила она у соседки.
 — А ничего. Сидела, смеялась, а потом — бряк! Одной рукой нащупывая пульс, другой Ладка полезла в свою сумку.
 Так, анальгин, аспирин, тонометр. Хорошо, что тонометр есть. Как это она догадалась взять? Надо же!
 — Да все нормально, — бормотнула Марья Семеновна, с трудом разлепив морщинистые веки. — Ты не переживай так, доченька.
 Ну, конечно, нормально. Испарина на висках, под глазами синева мгновенно обозначилась, щеки бледные, скулы заострились.
 Щас она дуба даст, пока ты тут радуешься, что приборчики да лекарства прихватила.
 Действуй давай! Ну же!
 — Станция скоро? — спросила она, заворачивая бабулькин рукав, чтобы померить давление.
 — Да, кажется, — испуганно ответил сосед.
 Слишком неожиданным было превращение в немощную старушенцию румяной, улыбчивой, проворной Марьи Семеновны, которая вчера отплясывала на перроне, сегодня с утра снова уселась за карты, и хлопала в ладоши от восторга, когда опять выиграла, а проигравшая кукарекала в коридоре дурным голосом.
 — Попросите у проводника аптечку, — велела Ладка супругам. — И кипятка принесите. — А потом улыбнулась Марье Семеновне: — Сейчас мы с вами чайку горячего выпьем. И все будет хорошо.
 — Конечно, милая. Конечно, хорошо. У меня так не впервой, все-таки семьдесят лет — не кот начхал!
 — Семьдесят?! — Ладка удивленно похлопала ресницами. — Ну и ну, я бы вам больше пятидесяти пяти не дала.
 Сейчас Марья Семеновна выглядела на все сто, но знать об этом ей совершенно не полагалось.
 Ладка покосилась на тонометр, хотела спросить что-то, но передумала. Девяносто на шестьдесят — плохо.
 Чертова дура! Скучно тебе было, да? Повеселиться решила, да? Ну вот, повеселилась! Где глаза-то твои раньше были? Никого покрепче для своих развлечений кретинских не могла найти?
 Так, хватит! Муки совести оставим на потом.
 — Через пять минут будет Жуковка, — доложили за спиной и, понизив голос, добавили: — Аптечки у проводника нет.
 На столе появилась кружка с кипятком, и Ладка принялась заваривать чай, щедро добавив сахару.
 Это ерунда, конечно. Сейчас бы капельницу с глюкозой.
 — Я сейчас, Марья Семеновна, — Ладка выскочила в коридор и из-за двери поманила соседей: — Помогите мне вещи ее собрать. На любой станции должен быть какой-нибудь медпункт.
 Подоспел проводник — тот самый, чья фуражка болталась без надобности у нее в рюкзаке.
 — Что случилось-то? То концерты вон какие закатывали, то болеть вздумали. У вас, что ли, давление?
 Он с сомнением оглядел Ладку. Та кивнула в сторону купе.
 — У бабули. Нельзя ей дальше ехать. В этой вашей Жуковке больница-то есть нормальная?
 — А я почем знаю? — чертыхнувшись, спросил мужик. — Пойду бригадиру сообщу, пусть скорую вызывает к перрону! И что за напасть такая с утра пораньше, и уж приехали почти, до Адлера пара часов осталось! Вот непруха!..А ты внучка ее? — прищурился мужик. Она помотала головой. — Ладно, пойду по связи передам. Может, среди пассажиров врач есть…
 — Я — врач, — пробормотала Ладка, — вернее, медсестра.
 — Медсестра? А чего молчишь?
 — Слушайте, вы скорую-то вызвать успеете? Больная сама не дойдет, а на себе ее я не доволоку, понимаете?
 Он кивнул. Это точно, куда ей волочь, сама меньше воробушка. Медсестра! Сама же старушенцию на подвиги подбивала. Доплясалась!
 Все это отчетливо проступило на его небритой физиономии.
 — Ну, идите уже! — Ладка подтолкнула проводника, а сама вернулась в купе — поить Марью Семеновну чаем.
 Придерживая старушечью спину, Лада взглядом показала соседке на чемодан на верхней полке. Женщина закивала торопливо и пихнула супруга в бок, а сама начала собирать в пакет бабкины пирожки, складной стаканчик, наивный гребешок для волос.
 — Что это вы? — слабо удивилась Марья Семеновна. — Зачем это?
 — А станция скоро, — спокойно пояснила Ладка. — Мы с вами туда и отправимся. А вечерком уж тронемся в Адлер. Вы же туда едете?
 — Туда, — Марья Семеновна улыбнулась и как-то сразу обмякла в Ладкиных руках. — Внучка у меня там, все звала, приезжай, бабуля, отдохнешь на солнышке. В прошлом-то годе смерч этот проклятый был, я и побоялась, а сейчас вот…
 — Все будет в порядке, — Ладка успокаивающе погладила холодную, мелко дрожавшую ладонь. — Вот попьете чайку, на свежий воздух выйдете…
 Поезд уже притормаживал, за стеклом поплыли дома и маленькие огородики.
 — Скорая сейчас будет, — бодро оповестил проводник, заглядывая в купе. — Давайте, бабуля, выбирайтесь потихонечку.
 — Куда выбирайтесь? — прошипела Ладка. — Она шагу не сделает, ясно? Носилки есть?
 — Откуда? — Он развел руками.
 Ладка решительно выпихнула его в коридор, закрыла за собой дверь и заявила:
 — Пока скорая под окнами не будет стоять, Марья Семеновна с места не тронется…
 — Да ты с ума сошла! — заорал проводник. — У нас стоянка три минуты!
 — Значит, задержите поезд!
 — Задержите! — передразнил он, скривившись. — Тут одноколейка! Давай мы твою бабусю осторожненько транспортируем, а там ее врачи и подхватят. Ну, есть же на перроне люди, в случае чего помогут!
 — Нет, — решительно сказала Ладка. Он вытаращил глаза.
 — Смелая, что ли? Ну, раз смелая, сама с бабкой и оставайся!
 — Понятное дело, останусь! — кивнула она. — Только скорой мы здесь дождемся!
 Он сплюнул, но, осознав, видимо, что спорить себе дороже, тут же сменил тактику: забубнил, что когда приедет скорая — неизвестно, потому что вчера в районе буря была, и поселок весь без света сидит, а поезд должен следовать по расписанию, а зарплата маленькая, а детей в доме семеро по лавкам.
 — Ну, давай мы ее осторожненько вынесем, — умоляюще произнес проводник. — Я одеяло дам, скрутим по типу носилок и вперед.
 Останавливаясь, поезд дернулся так, что их бросило друг к другу. Ладка отпрыгнула. Что же делать-то, а?!
 — Несите одеяло, — зло сказала она.
 Кое-как справились, только Марья Семеновна все закатывала глаза и тихо говорила, что зря они все это затеяли, что она полежала бы немножко и непременно бы самостоятельно поправилась. Проводник злобно косился на Ладку, решив, что та абсолютно напрасно навела шороху. Помогавшие им супруги только вздыхали и охали.
 Едва Ладка с Марьей Семеновной расположились на лавочке возле перрона, репродуктор надсадно кашлянул и сообщил, что поезд отбывает. Проводник вприпрыжку поскакал обратно, а соседи, повздыхав еще секунду-другую, ринулись следом.
 Ладка тронула худое запястье.
 Пульс едва пробивался.
 — Девушка, это вы с бабушкой?
 Понятное дело, что она — девушка, а рядом — бабушка, и они — вместе!
 Ладка уставилась на коллег — мужика с очевидными следами похмелья на сизом лице и неряшливого вида девицу, жующую бутерброд.
 — Че случилось-то у вас? — чавкая, поинтересовалась девица.
 Рефлексия межреберного копчика с завихрением коленной чашечки в среднем полушарии мозга, чуть не сорвалась в ответ Ладка.
 Пожалуй, местные эскулапы именно до этого бабку и доведут.
 Мужик почесался и стал все-таки пристраивать носилки на лавке.
 — А скорая где? — поинтересовалась Лада, помогая Марье Семеновне улечься.
 — В… — весело откликнулся мужик, а его напарница невозмутимо вытерла жирные ладони халатом.
 — Че, с сердцем что ль че? — догадалась она. — У нас кардиологов сроду не было, надо в Туапсе везти. Дай ей нашатыря нюхнуть, Палыч.
 Палыч покрутил пальцем у виска. Ну слава Богу, подумала Ладка, хоть немного соображает.
 — Больница-то у вас есть?
 — Как не быть! Вон, через улицу.
 — Да не надо меня в больницу, ребятки, — застонала Марья Семеновна, — сейчас полежу, и так все пройдет.
 Мужик радостно хрюкнул.
 — Может, правда, не надо?
 На этот раз девица покрутила у виска, косясь на бабушку с выражением безмерной тоски. Как пить дать, коньки отбросит. Лучше уж в больнице, чем у них на носилках.
 — Ну, потопали тогда, — вздохнул мужик.
 — Вы ее через дорогу на носилках потащите? — спросила Ладка.
 — Да тут дороги-то! Шаг шагнуть. А машин все равно нет, у нас вчера ураган был…
 — Я слышала, — буркнула она, — только не понимаю, при чем тут машины! Они у вас на батарейках?
 — Во девка! — поразился Палыч. — А как, по-твоему, ехать, коли повсюду деревья попадали? Вон, тетку Матрену ваще чуть не зашибло! А у нашего главврача черепица треснула…
 — Она у него давно треснула, — возразила девица и обернулась к Ладке: — Давай присоединяйся.
 Та сунула чемодан Марьи Семеновны под мышку и взялась за носилки.
 —…он им говорит, вызывайте МЧС, а те ржут, мол, из-за такой ерунды никто и не поедет, сами уберем денька через два. А как уберут? У нас один бульдозер, и тот сломанный!..
 В больнице нищета вопила со всех сторон, свешивалась облупленной краской со стен, рваным линолеумом стенала на полу, кряхтела полуразвалившейся лестницей на второй этаж.
 — Ты тут останься, бабку твою мы быстренько починим.
 — Она не моя, — возразила Ладка. — Я вам помогу, я — медсестра.
 — Да ты че? — поразилась девица, выуживая из кармана очередной бублик, — правда, что ль?
 — Правда, что ль! — не сдержалась Ладка, состроив зверскую мину. — Капельницу несите.
 Палыч проворчал, что командовать необязательно, у них здесь не военно-полевые сборы и, невзирая на сопротивление, выпихнул Ладку в коридор.
 Оглядевшись, она обнаружила в углу стул о трех ногах и с опаской на него уселась. Минуты через две голова наполнилась гулом, опять повыскакивали в полный рост мысли о собственной дурости… Едва не завыв, Ладка склонилась лицом на потертый бабкин чемодан и тут же подпрыгнула.
 Балда! Свой-то рюкзак она оставила в поезде! Что делать-то?
 Да делай хоть что-нибудь!
 Ладка рванула на первый этаж, потом передумала, вернулась и заглянула в палату:
 — Как она?
 — Хто? — пошутил Палыч.
 — Да все чики-пуки, — заявила напарница, опять чем-то чавкая. — Капельницу поставили, сейчас бабуленция твоя заснет, а к вечеру будет как огурчик.
 — Вай! Что ты говоришь! Как персик будет! — поправил Палыч, дилетантски изобразив кавказский акцент.
 Лада перевела дыхание и сосчитала до десяти.
 — Я тогда отойду ненадолго, хорошо? Вы ей скажите, в случае чего, что я здесь, просто отошла. И чемодан у вас оставлю, можно?
 Она аккуратно пристроила бабкины пожитки возле покосившейся тумбочки.
 Ну и кто я после этого, думала Ладка, выбегая из больницы. Мало того, что чужую бабушку до капельницы довела, так еще собственных родителей теперь в гроб загоню. Мобильный валялся на дне рюкзака.
 И почему она, идиотка, не могла потерпеть эту штуковину на шее? Все носят, и ничего, а ей, видите ли, неудобно! Потому что по груди бьет!
 Где она, твоя грудь-то?! Одно название! Треска сушеная, доска стиральная, глиста в скафандре!
 Этого мало. Что ты в красноречии упражняешься, лучше подумай, как потом бабульку в Адлер доставить. Денег-то нет!
 — Скажите, пожалуйста, — всунув голову в вокзальную кассу, спросила она, — а поезд номер тридцать два где сейчас?
 — В каком смысле? — лениво уточнили из кассы.
 — Ну, понимаете, я отстала от поезда, а там вещи остались, я его догнать смогу или нет?
 — Нет!
 — А если на машине попробовать? Тетка высунулась ей навстречу:
 — Из деревни не выедешь, у нас на каждом перекрестке по дереву валяется. Вчера ураган был…
 — Знаю, знаю, — отчаянно перебила Ладка, — света нет, машины не ходят, а все-таки, может, у поезда где-нибудь остановка долгая, а?
 — Ну и что? На вертолете полетишь туда?
 — Вы скажите, где он сейчас должен быть по расписанию. Хоть знать, куда ехать!
 Тетка пожала плечами, втянулась обратно и принялась барабанить по клавиатуре. Попутно бормоча, что ничего у Ладки не получится.
 — Вот твой тридцать второй, — сказала кассирша. — К Туапсе подходит.
 — Спасибо, — Ладка прислонилась к стенке кассы. Толку от этой информации было ноль.
 И в этот момент грянул гром. А вслед за ним раздался оглушительный треск, будто земля разверзлась, и в эту дыру стало падать что-то тяжелое, и кто-то совсем рядом закричал, и за окном в один момент потемнело, но тут же мощный порыв ветра всколыхнул занавески кассы и понес дым к небу.
 — Это что? — на бегу выкрикнула Ладка.
 Со всех сторон было движение, и людей прибавилось будто раз в двести, но ее вопроса никто не услышал.
 Какая-то тетка, стиснув в охапку малолетнего карапуза в ярких шортах, истошно голосила. Бабки крестились. Мужские голоса на разные лады выдвигали предположения.
 — Террористы, проклятые!
 — Смерч, что ли, опять?
 — Берег, берег осыпался… Поезд вон с рельсов сошел!
 Ладка, не глядя по сторонам, побежала вдоль перрона. Звенел ветер, выбивая из головы остатки мыслей. Поблизости шумела вода.
 Асфальт резко оборвался, и она спрыгнула на гальку, подвернув ногу, но не остановилась. Впереди творилось что-то невероятное. Пыль забивалась в глотку, в глаза, в уши, но можно было разглядеть перевернутые вагоны, кое-где сверху придавленные каменными глыбами, расслышать крики, доносившиеся отовсюду.
 — Куда?! Твою мать, не подходи! Тут обвал! Ладка остановилась. А потом побежала дальше.
 — Сюда нельзя! Нельзя! Вы что, девушка, не слышите?
 — Пустите! Я врач!
 — Врач — это хорошо, — прохрипел кто-то, почти невидимый из-за поднявшейся пыли. — Вон туда иди, там, наверно, раненые…
 — А там что? — Ладка с ужасом смотрела в сторону металлических груд, откуда доносились крики.
 — МЧС вызвали, щас всех достанут.
 Сквозь пыль она стала пробираться туда, где были раненые. «Какие раненые? — стучало в мозгу. — И что я буду с ними делать, не имея даже бинтов, не имея вообще ничего?!»
 Пострадавших при обвале было много. Кто-то сидел, раскачиваясь и подвывая, кто-то лежал на прибрежной гальке и стонал. Она наклонилась к неподвижно лежавшей женщине и осторожно приподняла ее голову. Не открывая глаз, женщина застонала.
 А дальше это была уже не Ладка, а кто-то другой — решительный, быстрый, профессиональный. Раньше ей никогда не приходилось промывать страшные раны водой из пластиковой бутылки и перевязывать разорванной на полоски одеждой, но, оказывается, она это умела! Ее руки действовали сами по себе, а губы сами по себе говорили что-то правильное, потому что думать было некогда. И — нельзя! Ведь тогда бы пришлось осознавать весь этот кошмар, в центр которого ее почему-то занесло…
 Она не знала, сколько прошло времени, прежде чем откуда-то взялся спирт. Не поняла, в какой-то момент рядом с ней появились люди в белых халатах. Гул вокруг не стихал, усиливая ощущение нереальности происходящего, и было непонятно, то ли это подошла техника МЧС, то ли окончательно распоясалось море.
 — Сестричка! — едва слышно окликнул кто-то сзади, и Ладка, обернувшись, увидела парня, целиком окровавленного — просто с головы до ног! — и на секунду ощутила эту самую реальность, и, не желая принимать ее, затрясла головой.
 Нельзя. Она не имеет права. Не думать, не чувствовать, не вслушиваться в голоса, затопленные ужасом.
 — Сестричка!
 Будто это кино про войну. Да, да, думай вот так. Это кино. Скоро кончится сеанс, и ты умоешь лицо, и руки засунешь беззаботно в карманы, и выйдешь из кинотеатра легкой походкой.
 Терпи. И помни: тебе здесь проще всех. Ты — молодая, здоровая, сильная, и твой поезд не сходил с рельсов, и не попадал под горный обвал.
 Попить бы.
 — Девушка, посмотрите ребенка!
 Какая-то тетка тащила за собой мальчишку лет десяти. Быстро оглядев его руку, Ладка промокнула в спирте обрывок собственной юбки и принялась за дело.
 — Щипит, — оповестил тонкий голосок.
 — Не щипит, а щиплет, — поправила она, — потерпи немножко, ладно?
 — Я постараюсь, — пообещал он.
 Рана на руке кровоточила, но не была опасной. Ладка некоторое время подула на нее и наспех наложила повязку. Ее помощи ждали другие, более тяжелые раненые.
 Увидев, что она собирается отойти, мальчишка заплакал.
 — Что? Так болит? — уже на ходу спросила она.
 — Я не знаю, где мама…
 О Господи! А она-то откуда знает? Что говорить-то? Этому уж точно в институте не учили!
 — Ты звал ее?
 — Звал! — всхлипнул мальчишка, сморщившись, и отчаянно зарыдал.
 — Погоди. Не реви, кому говорят! — строго прикрикнула она. — Значит, в завалах твоя мама, сейчас выйдет, видишь, вон им помогают. Спасатели приехали. Ну, видишь?
 — Вон те, в комбинезонах? — выгнул шею пацан. Ладка кивнула. Лишь бы было, кого вытаскивать. Парней в ярких комбинезонах было немного, но, как ей показалось, действовали они довольно быстро и слаженно.
 — Девушка, вы что тут бродите? Быстро в машину!
 — В какую еще машину?
 — В скорую, вот в какую. Ну, идти можешь? Ладка просипела, что может, и добавила, что никуда не пойдет.
 — Девушка, да все будет нормально с вашими близкими. Вы только под ногами здесь не путайтесь! Ну, кто там у вас? Мама-папа? Или с женихом в романтическое путешествие ехали? Так все до свадьбы заживет!
 Мужик в военной форме — в званиях она, конечно, не разбиралась, — довольно заржал. Наверное, гордился своей психологической тонкостью: так умело перевел разговор на безопасную тему свадьбы-женитьбы.
 — Я медсестра, — устало пояснила Ладка. — И я не с этого поезда.
 — Да? — Он подозрительно осмотрел ее изодранные коленки и юбку клочьями. — А почему без халата?
 — Торопилась очень, — зло сказала она.
 — Не надо нервничать, — тотчас посерьезнел военный, — выполняйте свою работу, только добудьте где-нибудь халатик, иначе вас погрузят в скорую и слушать не станут! Подумают, что у вас шок. Ясно?
 — Ясно, — пробормотала она.
 И тут за спиной военного возник здоровенный детина устрашающей наружности. Через щеку к виску у него тянулся толстый шрам, лоб нависал горой над физиономией, как у орангутанга. Орангутанг был в каске и оранжевом комбинезоне. В руках сжимал какую-то железяку, с виду похожую на огромные ножницы, хотя больше ему бы подошла обыкновенная дубина.
 — Сержант, вам нечем заняться? Почему люди не все отгружены?
 Потому что люди — не дрова, раздраженно подумала Ладка и резко развернулась.
 — А вы куда? — гаркнул детина.
 — Я уже сержанту все объяснила! Я врач, понятно? Вы меня задерживаете, понятно? А там люди…
 Детина извинительно шмыгнул приплюснутым боксерским носом и повернулся к военному.
 — Администрация здесь?
 — Так точно.
 — Бульдозеры почему до сих пор не подогнали? Мать вашу, резину тянем, да? Взрывпакеты подвезли? Тоже нет? Головой твоей пустой взрывать будем?
 Ладка споткнулась.
 — Зачем взрывать? — крикнула она издалека.
 — Вы врач? — завопил похожий на обезьяну мужик, который собирался устраивать взрыв. — Врач, — ответил он сам себе. — Так идите и занимайтесь своим делом, а я займусь своим!
 Ага, займется он! Вместо того чтобы доставать из завалов мать раненого мальчишки, эти спасатели хреновы точат лясы и переводят стрелки. Администрация бульдозеры не подогнала, менты подъезд не обеспечили, врачи бинтов мало притащили — что еще?! Горы неправильно себя ведут? Сопротивление оказывают, приказов не слушаются?!
 Она захлебнулась своей мысленной обличительной речью, увидав, как в груде железа неподалеку мелькнула и скрылась под маской страшная физиономия.
 Во ручищи, подивилась Ладка, разглядев медвежью лапу, которой он досадливо поправил снаряжение. И, поежившись, двинулась туда, откуда послышался стон.


* * *

 Ника поскреблась аккуратно и вопросительно задрала башку.
 — Иди, — разрешил Артем, — дальше я сам.
 Самое трудное осталось позади, завалы они разгребли, — только торчат рваные куски железа, и повсюду останки чужой беды, и лохмотья одежды, и разверзнутые пасти чемоданов, и чудом уцелевшая бутылка водки, присыпанная галькой. Людей увезли: кому-то оказали помощь на месте и отправили в гостиницу, тех, кому повезло меньше, — в больницу.
 Осталась скучная, рутинная работа.
 — Ну что, Темыч? — неслышно подошел Басманов. — Сделаем «бум»?
 — Щас, — он обернулся, махнул Лысому: — Пошли, посмотрим, что там.
 Там — на горе, все еще осыпавшей мелкие камни. То ли ее принудительно рушить — устраивать «бум», как предлагал Лешка, — то ли оставить пока. И еще пару-тройку лет — до очередного шквального ветра и ливней, бешеных, как вчерашние, — она простоит.
 Шагая к каменному уступу, Артем заметил, что дядя Жора, стоя у газели, яростно размахивает руками. Их, что ли, зовет?
 — Да мне вот только что сказали! Я точно знаю, что он там! Ну что вам стоит? Не на скорой же мне добираться!
 На первый взгляд, ей подошла бы именно скорая.
 Артем цепко схватился глазами за тонкую фигурку девушки, которая о чем-то просила шофера. Юбка в клочья, на майке пятна кровавые, острые, исцарапанные коленки. Ползла она на них, что ли?
 Многим приходилось ползти, спасаясь от обвала.
 Она с досадой топнула ножкой, потерянно огляделась, и Артем увидел пыльную, худую мордашку.
 А, вот в чем дело! Она сказала, что врач. Ясно, почему скорая ей не подходит — служебный долг не позволяет занять место, предназначенное пострадавшему.
 — Ну, пожалуйста!
 — Леш, сходи узнай, чего там дамочке от дяди Жоры надо, — неожиданно для себя приказал Артем, хотя ни дамочка, ни дядя Жора его не интересовали.
 Его интересовало, чтобы на территории людей лишних не осталось и чтоб взрывчатку поскорей подвезли.
 — Пожрать бы, — безостановочно вздыхал Лысый.
 — Сгоняй в буфет, притащи чего-нибудь, — смилостивился Артем.
 Пригодько тут же высунулся откуда-то и ухмыльнулся довольно.
 — Буфет закрыт, Темыч. А у меня в машине сало дюже вкусное.
 — Чего молчал? Опухнем с голодухи, ни в один завал не влезем! Неси давай.
 Через минуту капитан вернулся растерянный и обиженный.
 — А машины нема.
 — Че? Сало сперли?
 — Не, машину сперли! Вместе с Жорой!
 — Ого! — присвистнул Басманов. — Только теракта нам не хватало для полного счастья. Освобождение заложников, блин, в нашу компетенцию не входит!
 Артем сплюнул сквозь зубы и велел всем заткнуться, мимоходом пообещав снять с дяди Жоры три шкуры. Водитель обязан сидеть на месте и в любую минуту быть готовым двинуться с этого самого места. Какого черта, а? Дисциплина, елки зеленые!
 И есть хотелось невероятно…


* * *

 Дядя Жора между тем как раз собирался обедать в Туапсе, где высадил свою пассажирку. В приступе благодарности она все порывалась заплатить за него, пока не вспомнила, что денег в кармане ни копейки.
 — Иди уж, — великодушно сказал он розовой от смущения барышне, — догоняй свой поезд.
 — Да, да, я сейчас вещи заберу и вернусь. И закажу вам самого лучшего вина!
 — Я за рулем, — хохотнул дядя Жора.
 Вечно она попадает впросак, с досадой подумала Ладка и, настояв, чтобы он все-таки дождался ее, помчалась к перрону.
 Тетка из кассы оказалась человеком памятливым и гуманным. Она сразу сообщила Ладке, что ее поезд из-за завала задержали на одноколейке. С этой новостью она тут же понеслась обратно к дяде Жоре. И, слава Богу, тот согласился ее подвезти, хотя перед этим орал минут десять без передышки, все на тему важности собственной персоны, без которой спасатели не обойдутся.
 — Ну, это же туда и обратно! — стенала Ладка. — Обернемся быстренько, никто и не заметит!
 Дядя Жора — Георгий Победоносец, вот он кто! — буквально ее спас, чего уж там!
 На вокзале творилось что-то невероятное, люди не могли усидеть в вагонах и шатались туда-сюда, строя различные предположения по поводу возможной отправки. Самые осведомленные яростно шипели, что «эти чертовы завалы теперь разгребут только через неделю!»
 Забрав вещи и кое-как отделавшись от перепуганных соседей, которые при виде ее разодранных коленок и юбки пришли в еще больший ужас, Ладка побежала к газели, на ходу выудив из рюкзака мобильный. Так и есть, неотвеченных вызовов целая куча! Трусливо запихав телефон обратно, она успокоила себя тем, что перезвонит родителям попозже. Когда устроится.
 — Вот, теперь я могу заплатить за обед, — сообщила она дяде Жоре.
 Он придержал руку, которую она запустила было в рюкзак.
 — Не майся дурью. Лучше скажи, ты чего ж, возвращаться удумала?
 — Ну да, у меня там бабушка. В смысле, не бабушка, а… В общем, мне забрать ее нужно и в Адлер доставить.
 — А ночевать где ж ты будешь? — прищурился дядя Жора.
 — На вокзале, наверное, — она легкомысленно пожала плечами.
 Дядя Жора ничего на это не сказал, но многозначительно постучал согнутым пальцем по лбу.
 Неудивительно. В последнее время Ладка и сама была не слишком высокого мнения о собственных умственных способностях.
 Правда, чуточку собой и гордилась. Потому что девица с умелыми, решительными руками, оказавшая помощь едва ли не десятку пострадавших, — это тоже была она.
 Ладка потрясла головой. Накатившее воспоминание отозвалось в горле противными спазмами.
 — Ладно, поехали, — посмотрев на нее, тяжело вздохнул дядя Жора.
 Всю обратную дорогу она героически боролась со слезами, но они, непрошеные, время от времени все же начинали катиться по щекам.
 — Вы меня у больницы высадите, ладно? — попросила она, когда газель въехала в Жуковку.
 — Об чем разговор? Только на вокзале не ночуй, приходи лучше к нам, у мужиков палатки имеются, на крайний случай в машине поспишь.
 — Да нет, спасибо, я как-нибудь…
 — Не дело это, молодой девке на вокзале спать! Я за тобой вечером в больницу заеду!
 Сказал — как отрезал. Научился у майора командному голосу, вот и пригодилось.
 Девчонку было очень жалко. Худосочная, взъерошенная, изодранная вся, будто воробей после драки с воронами… Надолго она этот день запомнит.
 Высадив ее, дядя Жора коротко посигналил и ободряюще махнул рукой, высунувшись из окна.
 — Только не уходи отсюда никуда!
 — Да не уйду, не уйду, — проворчала она.
 Куда идти-то? В душ бы сейчас. А потом на чистые прохладные простыни — навзничь.
 Но это — завтра, сказала себе Ладка, когда Марью Семеновну с рук на руки сдам и доберусь до гостиницы. Завтра. А пока — потерпи. Сегодня-то еще не кончилось!


* * *

 Подошел лейтенант и еще какие-то люди в форме, а некоторые — в гражданской одежде, но с такими же начальственными лицами. Всем хотелось немедленно узнать результаты, чтобы по цепочке доложить наверх об успешной ликвидации катастрофы. Примерно так выразился один из них — круглолицый и расплющенный, словно блин.
 — Рано докладывать, — заявил Артем, — пути не восстановлены, составы стоят.
 — Так ведь…
 Он взглянул на круглолицего, и тот сразу притих.
 — Раньше надо было думать, — не сдержался Артем, — когда вы нормальный проезд техники обеспечить не смогли!
 Не дожидаясь ответа, который был у чиновника наготове, Артем передвинул каску пониже и отправился работать. Поесть так и не удалось, хоть газель с «дюже вкусным» салом вернулась. Но пока Артем отчитывал дядю Жору за самодеятельность, остальные сало подъели. В большой семье, как говорится, ушами не хлопай.
 Может, буфет уже открылся?
 Да и вообще, не зря ли он возомнил, что без него дело остановится, и тотчас еще какая-нибудь напасть произойдет? Ребята вполне справятся.
 — Лысый, вы пять минут без меня побудете? — виновато осведомился он.
 Лысый хохотнул и сообщил, что даже секунды без майора прожить не может. Майор пробурчал, что тогда им непременно нужно пожениться. Лысый не расслышал, но зато расслышала Ника, подобного юмора не понимавшая, и брезгливо тявкнула у него за спиной.
 — Со мной пойдешь? — спросил Артем.
 Она отрицательно потрясла бородой и двинулась вслед за Лысым.
 Трудолюбивая, с гордостью подумал хозяин и быстро пошел в сторону вокзала. В зарослях акации возле лавочки кто-то тоненько всхлипывал, и Артем с досадой пошел туда. Мало ли…
 Внутри, в паутине веток, обнаружился красный от рыданий пацаненок лет десяти.
 — Ты чего ревешь? — сердито поинтересовался Артем. — Побили, что ли?
 Одна рука у мальчишки была обмотана какими-то подозрительными на вид тряпками.
 — Ты с поезда? — догадался Артем. — Это кто ж тебя так перевязал-то?
 — Те-те-тенька…
 — У тетеньки мозгов, что ли, нет? — процедил себе под нос майор. — Вот будет заражение крови, узнает тогда твоя тетенька!
 — Не, она спиртом… того… обеззаразила…
 — Что? Обеззаразила, говоришь? — улыбнулся было Артем, но тут же нахмурился снова: — Давай-ка, брат, вылезай отсюда.
 Мальчишка настороженно запыхтел. Надо бы спросить, с кем он ехал и где этот кто-то теперь, но Артему вдруг стало страшно.
 Господи, когда он чего-нибудь боялся в последний раз? Классе в восьмом, в клочья изорвав новые штаны на развалинах, что грозило дедовой поркой.
 А сейчас… Мальчишка мог ответить, что угодно. Вплоть до самого страшного, когда изменить уже ничего нельзя.
 — Пойдем, — сказал Артем.
 — Я боюсь… туда.
 — А мы не туда. Мы совсем в другое место. Тебе перевязку надо сделать нормальную, понимаешь? И гипс наложить, если вдруг перелом.
 — Нету у меня перелома. Тетенька смотрела.
 — Много они понимают, твои тетеньки… Крепко держа его за здоровую руку, Артем вылез из кустов и решительно двинулся к начальнику станции, стоявшему неподалеку и о чем-то яростно спорившему с двумя ментами.
 — Медпункт где?
 Начальник призадумался, будто впервые здесь оказался. Потом махнул рукой куда-то вбок и вверх. Артем проследил за рукой и уперся взглядом в крону дерева.
 — Где медпункт, я спрашиваю?!
 У начальника наступило прозрение, он внимательно оглядел форменный комбинезон майора и суетливо сообщил:
 — Так вон, как зайдете, налево. Только там все равно никого нет, все врачи в больничке, там же раненых полно.
 — Где больница?
 Вопросы у него получались какие-то однообразные.
 — Через дорогу, — поспешно ответил начальник станции, теребя фуражку, — вот прямо через дорогу.
 — Спасибо, — вежливо завершил разговор Артем.
 — До свидания, — подхватил мальчишка.
 И они улыбнулись друг другу, и пошли через дорогу.
 — Я маму потерял, — вдруг сказал пацаненок враз осевшим голосом.
 Артем сглотнул.
 — Так тем более надо в больницу! — Он заявил это с уверенностью, которой вовсе не чувствовал. — Там твоя мама, где ей еще быть? Всех туда отправили, только ты, чудик, в кустах прятался!
 Конечно, где же еще ей быть, как не в больнице? Разве что на том свете.
 — Я ее звал, звал…
 — Разве в таком грохоте что услышишь? Давай, двигай ногами, сейчас мы ее отыщем. Только руку твою перебинтуем сначала, ладно? А то мама перепугается, увидев на тебе эти тряпки.
 В больнице царила суета, перебинтованные, проспиртованные люди сидели на подоконниках, тяжелые стонали с кроватей, которыми были забиты все коридоры.
 — Нет, нет местов! — орала старая нянечка, наверное, с испугу возомнившая себя администратором гостиницы советских времен.
 Артем заглянул в один кабинет, потом в другой, и понял, что толку не будет. Искать свободных медсестер, а уж врачей тем более — бесполезно! Повязку он, конечно, сам в состоянии наложить, но для этого как минимум нужны бинты.
 Войдя в очередную дверь, он увидел вожделенный стеклянный шкаф с лекарствами и молча двинулся к нему. Мальчишка сопел рядом и нерешительно вырывался, бормоча, что не надо ему перевязки, а надо маму искать.
 У стены кряхтел дед, уложенный на узкую кушетку. За перегородкой кто-то выяснял отношения на повышенных тонах.
 — Найдешь, сейчас найдешь. Садись, — Артем подхватил его и устроил на столе, — давай руку.
 Так, насчет поесть остается только мечтать, и что делать с пацаном дальше, неизвестно. Отошел, е-мое, на минутку!
 — Да вы не понимаете! — вскрикнули за перегородкой так отчаянно, что мальчишка в страхе дернулся в сторону, и все пришлось начинать сначала.
 — Милочек, — внезапно ожил дед на кушетке, — а почему это у тебя халат-то оранжевый?
 — Потому что это не халат! — ответил Артем с тихим бешенством.
 — Она меня увидит и успокоится, ну как вы не понимаете? — продолжала надрываться невидимая просительница. — Она же тут совсем одна! А я просто посижу рядом…
 — Да негде сидеть! Негде! Отвяжитесь от меня со своей бабкой, у меня вон раненых полно!
 — Послушайте, я же ее все равно найду, всю вашу больницу переверну, вам это надо? Где она, ну? Вы что, во двор ее вынесли, чтобы места для раненых освободить?
 — Да нету ее здесь, просто нету! Достали вы меня! Померла она! Нюська вот освободится, даст в Адлер телеграмму… Внучка же в Адлере?
 Тут Артем услышал грохот и звон, дед подскочил на кушетке, а из-за перегородки раздался дикий вопль.
 — Ты что себе позволяешь, психопатка? Да я тебя урою! Ты посмотри, что ты наделала, овца безмозглая! Ну, е…
 — Считай, что это только начало, Палыч, — неожиданно спокойно ответил женский голос. — Я на тебя в суд подам, посажу, а когда ты с зоны вернешься, руки поотрываю к чертям собачьим, они тебе все равно не нужны.
 Снова грохотнуло что-то, невидимый Палыч матюгнулся и заорал, захлебываясь в крике:
 — Ты, дура, успокойся! Ты все равно ничего не докажешь, а бабке сто лет в обед было! Я ничего сделать не мог, понятно? Ты видала, что там творилось? Я, что же, должен был тут со старой клячей возиться, пока там…
 Раздался звук пощечины.
 — Ах ты, сука!
 Мимо Артема метнулась короткая, худая тень, за ней грузно вывалился мужик, держась широкопалой ладонью за красную щеку.
 — Сука! — Он притормозил, посмотрел на ладонь. — До крови, мразь, расцарапала.
 Артема кто-то дернул за рукав, и он понял, что автоматически все-таки перевязывает руку пацаненка.
 — Что? — наклонился он к нему. — Туго очень?
 — Эта та тетенька, — тихо сказал мальчишка. — Она меня бинтовала. И обеззаразила.
 Видать, шибко понравилось ему это словечко. Артем зачем-то посмотрел на дверь, за которой скрылась «тетенька».
 — А вы кто такой? Вы что тут делаете? — заметил их поцарапанный.
 Артем ссадил мальчишку со стола, взял за руку и плечом молча отодвинул мужика с прохода.
 — Э…
 — Тебе мало? — не поворачиваясь, спросил майор. — Добавить от себя лично?
 Врач попятился.
 В коридоре мальчишка снова занервничал, озираясь и хлопая мокрыми ресницами. Артем понял, что из-за пелены слез тот ни черта не видит.
 — Хорош реветь, маму напугаешь, — Артем вытащил платок и неловко промокнул красные глаза мальчишки.
 — Борька! Боря! — завопили вдруг из угла. Ручонка моментально выскользнула из Артемовой лапищи.
 — Ой! Тетя Люда! А мама? Где мама?!
 — Да здесь, здесь, ей швы накладывают, — всхлипнула женщина, — мы тебя потеряли.
 — А я вас! А швы — это страшно, теть Люд?
 — Ну что ты, Боречка! Это ерунда просто, чик — и готово! Иди сюда, иди, садись, я встать не могу… пока…
 Артем боком выдвинулся из коридора на улицу.
 Все. Можно поесть. Он вполне имеет право несколько минут передохнуть.
 Или не имеет?
 Решая этот сложный вопрос, Артем быстро пошел к калитке.
 У забора на корточках сидела давешняя истеричка — медсестра в разодранных «гражданских» одеждах. Плечи у нее тряслись, словно она была на северном полюсе. Артем даже огляделся. Нет, не северный полюс.
 И не такая она хладнокровная, как хотела казаться там, в больнице, когда угрожала врачу.
 — Куришь? — Артем подошел поближе, доставая сигареты.
 Она отказалась, не поднимая головы.
 — Ну, как хочешь. А вообще, успокаивает. Попробуешь, может?
 — Нет, — с трудом проговорила она и заревела еще горше.
 Он потерянно переступил с ноги на ногу. Артем никогда не подходил к девушкам первым, ему просто некогда было разглядывать их, выбирать, чтобы «глаз положить», как это называлось у Лешки Басманова. А жалеть кого-то — сейчас не было времени.
 Ну, что он тут стоит?
 Она — медсестра, стало быть, должна привыкать. К несправедливости, к боли, к смерти, в конце концов! И его совсем не касается, что сейчас ей отказала профессиональная выдержка. Что там случилось-то? Ну, врач не доглядел, а бабка тем временем померла себе. Все правильно. Бабки иногда помирают, а врачи обязаны спасать потерпевших, а не сидеть привязанными к кроватям старух.
 Разве не так?
 — Это я виновата, — прохрипела она.
 Ну, вот еще! Он-то уж точно знал, что никто ни в чем не виноват. Как самый ярый фаталист он верил в судьбу, иначе давно бы уж сбрендил на своей чертовой работе! Сбрендишь, пожалуй, бесконечно спрашивая: почему?! за что?! Поэтому пришлось поверить, будто есть какие-то высшие силы, и только они решают — кому, когда и как.
 А его дело маленькое…
 — Что у тебя во фляжке-то? Спирт?
 Она внимательно себя оглядела и с удивлением обнаружила торчавшую из кармана бутылку.
 — Спирт, — кивнула.
 — Ну так выпей. Выпей, выпей. Помяни бабку-то. И самой полегчает!
 С каких-таких пор его стало интересовать, чтобы кому-то полегчало?!
 — Я не могу. Не глотается.
 — Да ладно, — не поверил он, — ты просто, не пробовала. И не хрипи ты, ради Бога, будто задушенная! В кабинете вон как орала, любо-дорого! Давай, прокашляйся, воздуха в грудь набери, и глотни. На вдохе глотай, поняла?
 Черт возьми! До чего дошел, а? Учит всяких пигалиц спирт хлестать!
 По-прежнему не подымая головы, она отвинтила пробку и послушно вдохнула всей грудью.
 Артем деликатно отвернулся и повернулся обратно, только когда раздался сухой кашель. Быстро сорвал с росшего у забора дерева горсть незрелых ткемали.
 — Закуси, — велел он и сунул ей под нос.
 Она схватила не глядя, потом торопливо подвигала челюстью, проглотила. И посмотрела на него возмущенно.
 — Что за хрень?! Ой!
 — Что — ой? — уточнил Артем.
 Хотя примерно знал, что это значило. Смотреть на него мало кому доставляло радость. А уж девице в расстроенных чувствах, вообще, наверное, худо пришлось. То-то у нее глаза врастопырку и рот набок.
 Пусть бы еще, что ли, глотнула спиртику? Авось, спьяну не так пугаться будет…


* * *

 Лада не испугалась, ей было все равно. Просто физиономия мужика в оранжевом комбинезоне напомнила о том, что происходило у завалов. А следом появилось перед глазами улыбающееся лицо Марьи Семеновны.
 Конечная станция. Больше она улыбаться не будет.
 И в этом только твоя вина! Твоя, а не Палыча или другого какого хлыща в белом халате, который плюнул на бабку и побежал спасать других. Потому что так было надо. Потому что там действительно нуждались в их помощи.
 А Марье Семеновне было сто лет в обед. Палыч не намного ошибся.
 Все так и должно быть.
 Виноваты не те, кто оставил ее без присмотра, виновата ты, и твои глупые детские шуточки, и твое ослиное упрямство, и твоя куриная слепота!
 Так вот сейчас самое время испить вину до дна.
 Пей! Захлебывайся! И никакой спирт не перебьет этот вкус!
 — Да не трогайте вы меня! — отмахнулась она, внезапно осознавая, что ее куда-то тащат.
 — Совсем раскисла. Ну и ну, я думал, нынешняя молодежь покрепче будет. Да не пинайся ты, малохольная!
 — Пустите…
 Он ухмыльнулся и отпустил. Ладка сползла по забору в траву. Юбка, прошедшая боевое крещение, задралась. В попу что-то упиралось, и Ладка, поерзав с минуту, вытащила собственный рюкзак. Не сразу его узнав, долго и глубокомысленно разглядывала.
 Зачем ей рюкзак? Ей теперь не рюкзак, ей бы веревку и мыло.
 Как жить с чувством такой вины?
 — Я не смогу! — повторила она несколько раз, будто споря с кем-то. — Это из-за меня… она умерла.
 Перекошенная от гнева красная физиономия оказалась совсем рядом с ней. Бабка из-за нее померла? Из-за этой шмакодявки?!
 — Ты кто? — шмакодявка внезапно открыла глаза. — Ты чего?
 — Наклюкалась, — констатировал Артем и, взявшись за лямки перепачканной майки, аккуратно потянул Ладку на себя.
 — Нормально! — удивилась она, заинтересованно глядя на перепачканные огромные пальцы в заусенцах и царапинах.
 Артем поставил ее, прислонив к забору, а потом, быстро примерившись, перекинул через плечо.
 — Мы куда? — спросила она.
 — На кудыкину гору.
 — А ты знаешь, что такое беспомощность? — Ладка с неожиданной ловкостью вывернулась и теперь стояла перед ним и смотрела на него в упор.
 — Заткнись, а? — попросил Артем.
 — Так что? — не послушалась она, — ты знаешь, что такое беспомощность? Когда тебе семьдесят лет, а ты лежишь на казенной койке, под капельницей, и думаешь, что кто-то придет и поможет тебе, а никто не идет и не помогает! Потому что есть дела поважней, понимаешь? Потому что чья-то жизнь оказывается дороже твоей! Ты вот во сколько ценишь свою?
 — Что?
 — Свою жизнь!
 — Слушай, ты что, никогда не пила, что ли? — догадался он.
 — Пила, — возразила Ладка, — еще как пила.
 Черт его дернул связаться с этой мелюзгой! Ну кто же знал, что с глотка спирта ее так развезет? Он же помочь хотел, а вышло что-то совсем невообразимое!
 Раньше не помогал, и все было отлично! И что теперь с ней делать?
 — Ты здесь живешь или проездом? — вежливым голосом поинтересовался Артем.
 — Проездом. Проездом на поезде, — Ладка решила быть точной в формулировках. — Мы ехали вместе с Марьей Семеновной, всю дорогу в карты играли, а потом она…
 Недослушав, Артем вздохнул и снова взвалил ее на плечо.
 — Поставьте меня, пожалуйста, — тихо попросила она.
 — Ну, щас, ага, — согласился он, не сбавляя шаг.
 — Я вам говорю, отпустите, — повторила она внезапно изменившимся голосом. — Я в порядке.
 И что-то заставило Артема поверить ей, и он взглянул на нее по-новому. Как быстро девочка взяла себя в руки! На удивление быстро. Молодец.
 — А на ногах-то устоишь? — все-таки поинтересовался он.
 — Да не ваше дело! Пустите! — разозлилась она и спрыгнула на землю, почувствовав, что его хватка ослабла.
 Устояв, Ладка взглянула на Артема внимательно, запрокинув голову. Перед ней стояла горилла в оранжевом комбинезоне.
 — Что? — чуть отодвинулся он. — Не нравлюсь? Она растерянно моргнула. О нем Ладка как-то не думала. Она всего-навсего решала, какого черта этот орангутанг вздумал, что ее необходимо утешать и таскать, перекинув через плечо, будто ковер. И еще — поить спиртом, предлагать сигаретку и смотреть исподлобья с жалостью.
 Ей не нужна его жалость!
 С собой она справится сама.
 — Всего хорошего, — попрощалась она, скроив вежливую гримасу.
 — А на мой вопрос вы так и не ответили… — ни с того ни с сего сказал Артем.
 — На какой еще вопрос?
 Она досадливо поддернула лямку рюкзака.
 Странно, подумалось Артему, она меня не боится, и презрительно не морщится, и осторожного, брезгливого любопытства тоже нет в помине в ее лице.
 Пыльная, заостренная мордочка выражала только нетерпение.
 Странно, снова подумал он и вдруг страшно на себя разозлился.
 Какая разница, что думает о тебе эта девчонка? Конечно, удивительно, что она до сих пор не сбежала в ужасе от твоих шрамов и зверского выражения лица — морды, морды, товарищ майор! Конечно, удивительно, что ей не пришло в голову тащить тебя в ближайшие кусты и проверять соответствует ли твой темперамент твоей волосатости и мощным бицепсам-трицепсам. Чрезвычайно странно! Обычно именно эти два варианта практиковали в отношениях с ним девицы всех возрастов и категорий.
 Она не девица, пренебрежительно хмыкнул внутренний голос. Она — тощая, чумазая, заплаканная, не в меру впечатлительная, ужасно самонадеянная девчонка!
 Какое тебе дело до ее мнения?
 А такое…
 Когда он увидел ее там, у забора — после вспышки в кабинете, — трясущуюся от слез, с виновато опущенной головой, Артем почему-то подумал… Нет, не подумал — ощутил… Нет, не так. В нем родилось вдруг внезапное понимание, и он чуть было не поделился им с ней, и удержался в последний момент, чтобы не сказать: «Мы с тобой одной крови. Ты и я».
 Маугли, черт тебя подери!
 Вместо этого он предложил ей закурить. Очень эффективный способ дать понять человеку, что разделяешь его точку зрения. По большому счету, на ее точку зрения он плевать хотел. Но…
 Но «мы с тобой одной крови» отчетливо и настойчиво билось в голове.
 В тех джунглях, где существовал Артем и куда попала совершенно случайно эта мелкая, проще существовать в одиночку. Проще и надежней.
 Ему повезло с друзьями, но они не имели никакого отношения к этим самым джунглям. А девчонку он сразу вычислил — она была той же породы, того же розлива, что и он.
 Неизвестно, что именно заставило его так думать. Хладнокровие, с которым она угрожала врачу? Пощечина, неожиданная после эдакой невозмутимости? Горькие рыдания, которые она позволила себе, только когда ее никто не видел? Злость, направленная лишь на себя, — ведь даже на Палыча она не злилась, а презирала и ненавидела?
 Или главным было то, что она так быстро справилась с собой?
 Или ее равнодушие при взгляде на Артемову страшную рожу, к которой даже милая бабуся Агнесса Васильевна не могла привыкнуть?
 Или — что?!
 — А где же вы будете ночевать? — вдруг спросил он. — Я правильно понял, вы же проездом здесь?
 Она поглядела насмешливо, чуть свысока. Хотя буквально дышала ему в пупок.
 — Разве это проблема — снять комнату на ночь?
 — Еще какая проблема! — с удовольствием, не вполне понятным ему самому, объявил Артем. — На одну ночь вам никто не сдаст. У нас так не принято.
 — Бросьте. За деньги можно снять что угодно.
 — И все-таки…
 — Послушайте, я не совсем понимаю, при чем тут вы? С какой стати вас интересует мой ночлег?
 Артем неожиданно смутился, чего не случалось с ним со времен Рамзеса Второго. То есть, никогда не случалось, вот как!
 — Ну что, нет ответа? — хмыкнула Ладка. — Тогда до свидания, благородный рыцарь. Спасибо за выпивку.
 — Она была ваша, меня благодарить не за что.
 — Ну, как же? Вы оказали мне неоценимую моральную поддержку.
 Было непонятно, серьезно она говорит или издевается. Ну и черт с ней, рассерженно подумал Артем, еще не хватало разбираться в интонациях этой пигалицы!
 Немного жаль, конечно… Она ведь не поняла, что они «одной крови», не прониклась доверием, и не торопилась разделить с ним скромный ужин, и воспоминания о сегодняшней катастрофе.
 Заметив, как сердито он сжимает кулаки, Ладка внезапно смягчилась.
 — Да вы не волнуйтесь! Я понимаю, вы — спасатель, у вас работа такая, чтобы за всех разом беспокоиться…
 Ах вот оно что! Интересная интерпретация. Откуда она это взяла?!
 — Но за меня не надо, — продолжала Ладка с неведомо откуда взявшимся добродушием. — Я вполне справлюсь со своими проблемами сама. До свидания.
 Он несколько секунд недоуменно смотрел на ее ребром протянутую ладошку.
 Значит, отметить внезапную встречу единомышленников все-таки не удастся?
 А может, все дело в том, что она-то его единомышленником не считает? Он для нее — чужак. Спасатель, сказала она, то ли с ехидцей, то ли снисходительно.
 — Угу, до свидания, — процедил он наконец-таки и потряс осторожно тонюсенькую ладошку.
 Подумал и поднес ее к губам.
 Ладка хихикнула, не зная, как еще реагировать.
 Мужчины ни разу не целовали ей руки. Если не считать семидесятилетнего Ивана Савельевича, которому Ладка ставила капельницы и таскала утки. Выписываясь, он преподнес ей букет фиалок и, взяв в обе руки — морщинистые и очень холодные — ее пальцы, с благоговением подышал на них.
 Она чуть не заплакала тогда. Она всегда была впечатлительной.
 Сейчас плакать не хотелось.
 Было вообще непонятно, что делать. Мужские губы тяжело касались ее пальцев, будто ставили клеймо, а Ладка смотрела на стриженый затылок в шрамах, неожиданно оказавшийся прямо у нее под носом.
 — До свидания, — сказала она этому затылку.
 — До новых встреч, — пробурчал Артем, чувствуя себя отвергнутым ухажером завидной невесты.
 Она быстро пошла в сторону вокзала, а он остался стоять, хотя им было по пути.
 Кажется, он смотрит мне вслед, подумала Ладка. И даже попыталась изобразить походку поэротичней. В очередной раз неудачно крутанув бедрами, она здорово рассердилась: на вспученный старый асфальт, на тяжесть мужского взгляда за спиной, на свои вялые ноги, цеплявшиеся друг за дружку, будто макаронины.
 Почему ей вообще приспичило вдруг вилять задницей?! Что еще за блажь такая?
 …Он даже не в ее вкусе, и уж точно не принц, ради которого стоило бы научиться дефилировать, как модель на подиуме!
 Он застал ее в слезах и, кажется, догадался о причине этих слез, и только это — ничего больше! — создало иллюзию близости. То есть, духовной близости, конечно. Или как это называется? Толком она и не знала, просто чувствовала что-то такое — неуловимое, приятное и болезненное одновременно — будто бы вместе с ним не так страшна, не так тяжела ее ноша.
 Окажись на его месте кто-то другой, все было бы так же, думала Ладка. Вот только, наверное, никто больше не осмелился бы таскать ее на плече и совать под нос ткемали.
 А этот — вылитый неандерталец, самоуверенный индюк, настоящий мачо — очень ее чем-то раздражал. Несмотря на мимолетное ощущение той самой духовной близости.
 Она вошла в здание вокзала и устроилась на подоконнике с максимальным комфортом, задрав ноги к подбородку. И все продолжала думать о нем.
 Чтобы не думать о Марье Семеновне.




 Полдень, офис в Большом Сочи


 Семен сиял почище медного таза.
 — Ну, как? Оперативно? — самодовольно растянулся он в кресле.
 — До свадьбы два дня, — задумчиво произнес брат, ни в малейшей степени не разделяя его восторгов, — можем не успеть.
 — Это еще почему?! — вскинулся Сенька. — Адрес у нас есть, сегодня же туда и отправимся.
 — А яхта? Может, лучше другую нанять какую-нибудь, чем с Темычем связываться? Он же нам башку снесет, когда узнает.
 Семен поманил брата поближе и таинственным шепотом изложил ему свое видение ситуации. Выслушав, тот скептически поморщился.
 — Все слишком ненадежно. Не уложимся во времени, и Темыч никуда не тронется. И нам достанется, и девица сбежит чего доброго… Я уж молчу о бедном Эдьке…
 — Бедная Лиза, — пробормотал начитанный Семен.
 Они уставились друг на друга и секунд десять изучали отражения собственных физиономий.
 — Рискуем, значит? — уточнил Степан. Сенька с удовольствием закивал.
 Если бы Эдуард знал, что задумали эти двое, он бы немедленно примчался в офис. Он бы надавал им по шее, загрузил бы делами…
 Но он не подозревал даже, как далеко может завести желание помочь другу, помноженное на жажду острых ощущений. Поэтому сидел дома и бездействовал.
 Глафира ушла навсегда — он был уверен в этом.
 Ушла, разлюбив его, и он сам в этом виноват!
 Он все делал не так, и она в конце концов не выдержала. Приговор вынесен, и обжалованию не подлежит.
 Но близнецов это нисколько не смущало.
 — Как-нибудь справимся, — самоуверенно заявил Сенька, — до сих пор же справлялись.
 — Ну да, ну да, — Степан задумчиво повертел в руках маркетинговый отчет, в котором предстояло разобраться, и отложил его в сторону. — Что, сейчас поедем?
 — А чего тянуть?
 — Во сколько у нее обед, узнавал?
 — Зачем обед? Давай лучше дождемся, пока закончит. Чтоб на работе не хватились.
 На том и порешили.


* * *

 Вчера ей удалось заснуть в продавленном вокзальном кресле. Зато с утра она в полной мере ощутила, каково быть принцессой на горошине. Ломило все тело, к тому же дико чесалась спина, которая всю ночь общалась с поролоном, торчавшим из рваной дерматиновой обшивки.
 Шея была свернута набок, и казалось, что теперь так оно и останется. На всю жизнь.
 — Ох, — невольно вырвалось у Ладки, когда она попыталась достать рюкзак из-под головы.
 Голова, отяжелевшая за ночь невероятно, отказывалась держаться самостоятельно, как у новорожденного. Пока в шее что-то не хрумкнуло — тогда стало полегче.
 Прежде чем заснуть она долго изводила себя вопросами. И от всех этих «почему?», «что делать?», «как с этим жить?» некуда было спрятаться.
 А потом она поняла, что ее терзания — чистой воды эгоизм.
 Она думала о себе, о своей боли, и носилась со своей виной, будто курица с яйцом. А как же Марья Семеновна?! Разве ей теперь нужна Ладкина виноватость, или раньше была нужна? Разве можно что-то изменить, лишь побив себя в грудь кулаком?
 Самого главного не изменить. С этим придется жить дальше. И точка.
 С этими мыслями Ладка уснула. С ними же и проснулась. Переодевшись в туалете — жаль, не догадалась сделать это вчера, и за ночь окончательно пропиталась вчерашним дымом, кровью и тоской, — она вышла из вокзала.
 Пути уже были приведены в порядок, и это на несколько секунд привело ее в замешательство. Неужели так крепко спала, что не слышала никаких работ? Или они велись бесшумно? Будто в сказке про гномиков, которые за ночь шили прекрасные одежды, пока настоящий портной спокойно дрых до утра.
 Значит, движение восстановлено, поняла Ладка, и внучка Марьи Семеновны может сюда приехать. Чтобы лицом к лицу столкнуться с горем.
 Ладка решительно направилась к больнице. Там ее не менее решительно послали.
 — Вам вчерашнего мало? — орал главврач, очевидно, введенный в курс дела Палычем. — Вы думаете, у меня времени навалом, чтобы еще с вами разбираться? Вы не родственница, прав у вас никаких нет! А внучка уже в курсе и едет сюда! Что вам еще надо?
 Вот этого она не могла объяснить и самой себе.
 Что надо?
 Помочь незнакомой внучке Марьи Семеновны? Но как? Поговорить с нею? Что-то объяснить?
 Или надо, чтобы ей сказали, что она не виновата, просто так сложилась жизнь. Нет, не жизнь — смерть!
 О Господи!
 Ненавидя себя, она вышла за ворота и огляделась. Она не знала, куда и зачем идти. Можно было сесть на поезд и вернуться домой. Наказать себя. Можно и пешком вернуться. Это достаточная кара или нет?
 Зазвонил мобильный.
 — Лада, с тобой все в порядке? — мамин голос звучал с умеренной тревогой.
 Почему-то тяжелая артиллерия в виде причитаний и воспитательного тона была на сей раз не задействована, и это немного ободрило ее.
 — Не совсем, — честно сказала она.
 — Я хотела позвонить вчера, но папа сказал, что лучше не надо, — быстро проговорила мама, — ты же знаешь, какая у папы интуиция. Тебе, наверное, и в самом деле, вчера было не до нас? Ты можешь рассказать, что все-таки случилось? — Этот вопрос мама задала осторожно, будто дула на открытую рану. И Ладка рассказала. Рассказала — и замерла, ожидая, что мама заведет разговор по поводу испорченного отдыха. Но та лишь сказала сердито:
 — Ты очень много на себя берешь, детка! Врач безусловно несет ответственность за чужую жизнь, но с Марьей Семеновной, как я поняла, ты была вовсе не врачом. Разве я не права?
 Ладка посмотрела на трубку, решая, не соврать ли, что кончились деньги на счету.
 Деньги, а не ее сила. До признания в собственной слабости, пожалуй, она еще не доросла.
 — Ладно, все, мам. Я в порядке, — невпопад пробормотала она, приладив голову к холодной стене, — со мной все нормально.
 — Ну, конечно, — удовлетворенно согласилась мама, — конечно, в порядке, ты не ранена, не больна, и не лежишь при смерти, а придумывать проблемы — твое любимое занятие, так что, действительно, все нормально.
 От злости, разгоравшейся все сильней, Лада судорожно вцепилась в телефон и с присвистом прошипела:
 — Я не придумываю проблемы, мама! Зря я тебе сказала! Ты не понимаешь! Все, до свидания, всем привет!
 Дышать было тяжело. Думать не хотелось.
 С чего она взяла, что именно сейчас, в этот момент, когда кажется, что вина вот-вот поглотит ее с головой, кто-то должен прийти на помощь?! Например, мать. Нет! Никто никогда не будет чувствовать ее боль, как свою собственную, никто не поймет до конца ее радость, и не разделит ее печаль, и что-либо объяснять — бесполезно.
 Никто не станет читать с ней стихи дуэтом. Никому нет дела до причин ее усталости. В лучшем случае ее пожалеют, приласкают и подадут теплое одеяло, чтобы она смогла укрыться под ним от жизни хоть на несколько минут.
 А если она не хочет укрываться?!
 …Потому что сильная и храбрая, просто очень нужно, чтобы кто-то это увидел. И это, и все остальное…
 Чтобы кто-то увидел и захотел узнавать дальше.
 Может быть, даже не все разделять с ней, но по-настоящему интересоваться тем, что в ней есть или еще когда-то будет.
 Разве это возможно?


* * *

 В номере неслышно работал кондиционер, создавал приятную прохладу. Кровать была огромная, простыни хрустящие, ванная сверкающая, а бар ломился от напитков в красивых бутылках. Полный набор благ. Сногсшибательный комфорт. К тому же — бесплатно. На халяву, вот как.
 И все это вызывало чувство потерянности. Будто бы она заняла чужое место.
 Безрадостная картина.
 А ведь ей всего двадцать четыре, и так хочется жить, и так ярко светит солнце за круглыми окошками, и так весело плещутся волны всего в нескольких сотнях метров от гостиницы.
 Но она не разрешала себе радоваться. Хотя и понимала, что это глупо, глупо, глупо…
 Поезжай в Сибирь, встань в тонюсеньком сарафанчике босиком на морозе, устройся на лесоповал, замори себя голодом, — мало ли что можно придумать для самоистязания?!
 Или уж оставь все, как есть.
 С усилием Ладка приподнялась на кровати.
 И почему-то встал перед глазами — на секунду, но ярко! — тот питекантроп в оранжевом комбинезоне. Будто бы снова он смотрел на нее из-под насупленных бровей, словно прикидывал, выдержит она или нет, и придется ли отпаивать ее валерьянкой, трясти за плечи, утешать, обмахивать кружевным платочком.
 Ха! Она не кисейная барышня!
 Жаль, что его здесь нет, иначе Ладка непременно бы это доказала. Она — сильная, понятно? Храбрая и стойкая, как оловянный солдатик! И свою жалость он может засунуть в… Она бы ему обязательно сказала, куда он может засунуть эту самую жалость!
 Эх, с каким бы удовольствием сказала!
 Жаль, что его нет.
 Наверное, разобрав завалы, бравые спасатели кинулись в очередную горячую точку. Или как это у них называется?
 Она бы тоже так смогла. У нее стальные нервы, умелые руки и мгновенная реакция, а он предлагал ей покурить, этот болван! Будто умудренный сединами старец, для которого ее горе было вовсе не горем, а так — ерундой, и он снисходил до нее, и заглядывал в глаза, точно зная при этом — все проходит.
 Будто бы она сама не знала!
 Ух, как же Ладка разозлилась! Вылетев стремглав из гостиницы, она хищно огляделась, словно готовясь налететь на первого попавшегося мужика с кулаками и объяснениями.
 Вот в чем дело! Тот, в каске и форменном комбезе, был мужиком, и с мужским же самодовольством считал, будто бабьи слезы — вода, и дурь к тому же. А настоящему мужику полагается все это презирать и лишь в редких случаях великодушно жалеть бедняжек малохольных.
 Этот спасатель с жутким шрамом на самодовольной физиономии пришел бы, наверное, в неописуемый восторг, узнав, как сильно на нее повлиял.
 Иди к черту, сказала она ему, но он почему-то не послушался и не убрался из ее головы.
 …С мыслями о нем она остановилась посреди лета, в чужом городе, где пальмы были обычным пейзажем, где шастали фотографы с обезьянками и крокодилами на привязи, где билось о каменные уступы и вальяжно стелилось вдоль песчаного берега море, где в необыкновенной лазури облаков дрожал огонь, на который взглянуть было больно.
 Вот дура! О ком она думает?! Когда вокруг то самое счастье, долгожданное и горячее! И каждый раз с новой силой вонзающийся в сердце жар, и несказанный простор.
 Она побежала к берегу — легко, вприпрыжку, как в детстве.
 Разноцветье панам, шезлонгов, полотенец, купальников, надувных матрасов, пакетов с бутербродами; тапки, зарытые наполовину в песок, пятки всех размеров, золотые спины, румяные животы — вся эта живая радуга ударила в глаза, и Лада сбавила шаг, и стала искать место, где бы пристроиться.
 Мимо проплывали пышнотелые леди в розовых пятнах слезавшей кожи и стильных темных очках, визжали шоколадные подростки, стайками грудилась у воды детвора, и шастали туда-сюда продавцы, взмокшие от работы.
 Она разулась и, загребая пальцами жгучий песок, пошла к воде.
 Какое это было счастье! И в первые минуты, как всегда при встрече с морем, людской шум будто отдалился, стало наплевать на суету и на чужую буйную радость тоже.
 Потом она вылезла из сарафана, бросила его на шлепанцы и дрожа от нетерпения кинулась в зеленоватую прохладу.
 Плавать быстро Ладка не умела, но держалась на воде уверенно и на спине могла уплыть далеко. Чем дальше от берега, тем прозрачней была вода и отчетливее камешки на дне. Мурашки пробегали по коже каждый раз, когда ее задевала медуза, и это тоже было приятно.
 Прошло немало времени, прежде чем она выбралась на берег, и, фыркая по-кошачьи, стала выжимать тощий хвостик. Ей было очень весело и хотелось, чтобы это никогда не кончалось.
 Сейчас она чуточку поджарится на солнышке, потом искупается еще, потом еще и еще, а после полудня, когда станет совсем невмоготу от жары, усядется в кафе на берегу, закажет себе зеленый чай и какой-нибудь легкомысленный бутербродик и будет сонно разглядывать отдыхающих, а может быть, познакомится с кем-то просто так — для ленивой, послеобеденной болтовни.
 Стоп, стоп, стоп, у нее же есть дело! То есть, наоборот, развлечение!
 Как она могла забыть? Ведь ее ждет какой-то приз. Скорее всего, это окажется пошлый миксер или кофеварка, или даже набор открыток с видами Сочи. Ну и пусть! Это не важно. Важно — почувствовать снова свою удачу.
 Наверное, организаторы этой рекламной акции ждут не дождутся, когда она явится, и гадают, почему еще вчера, сразу по прибытии, она не прибежала за подарком.
 Наверное, ее встретят с радостью и наговорят кучу приятных слов. А она, красная от неловкости и удовольствия, пожелает им всем такой же удачи.
 Лада напялила сарафан, который мгновенно облепил бедра, и помчалась на встречу к этим милым людям. Но потом решила, что получение приза должно состояться в праздничной атмосфере, а значит, нужно зайти в гостиницу и привести себя в порядок.
 В номере она приняла душ, тщательно причесалась и стала рассматривать разложенные на кровати шорты, майки и тонкое вечернее платье. Последнее — слишком помпезно. А все остальное годится только для пляжа. В результате она пошла на компромисс и нарядилась все в тот же сарафан, а под него надела веселую футболку с рукавами фонариком.
 Куда деваться, если не умеет она носить вещи солидные, женственные и элегантные?!
 Пусть считают, что с призом повезло старшекласснице.
 Дабы утвердить такое представление о себе, Ладка завязала волосы в два хвостика, повесила за плечо рюкзак и… поскакала навстречу судьбе.
 При слове «судьба», прозвучавшем в голове, ей почему-то стало смешно, и всю дорогу она хихикала, ловя на себя взгляды прохожих. Встречные парочки, наверное, жалели Ладку, которая посреди всей южной романтики и истомы была одна и не имела ни стильной кепки, ни кокетливых вырезов на юбке, ни цинично-усталого выражения лица, чрезвычайно модного в этом сезоне.
 Фиг с вами, подумала она и, завернув за угол, достала бумажку, чтобы свериться с адресом.
 Нужный дом оказался совсем рядом. Он был небольшим, симпатичным, окруженным зеленью и ярким, будто детским заборчиком. Вывески наперебой сообщали, что здесь располагаются и риэлторское агентство, и парикмахерская, и салон обуви, а также непонятное ООО «Бригантина».
 Ладка слегка растерялась — она-то ожидала увидеть телевизионный центр или что-то подобное. В письме, во всяком случае, не было ни слова сказано о том, что приз выдается в салоне красоты или, например, в риэлторском агентстве.
 Надо зайти и спросить.
 На первом этаже обнаружилась та самая парикмахерская, а напротив несколько дверей, никак не обозначенных. Может, это и есть филиал той организации, что устраивала рекламную акцию, или как там это у них называется?
 Постучав и не дождавшись ответа, Лада распахнула дверь. Внутри было тихо, но откуда-то сбоку доносились отголоски спора на повышенных тонах, и беспрерывно звонил телефон.
 — Здравствуйте, — неуверенно произнесла Ладка, — а можно задать вопрос?
 Знать бы еще, что за вопрос такой она собирается задать. И кому собственно. Из следов обитания человека в кабинете имелись только разбросанные по столу бумаги и чашка кофе на подоконнике.
 Все ушли на фронт?
 — Эй, здесь есть кто-нибудь?
 — Есть, есть, — торопливо откликнулся тонкий голосок, распахнулась незамеченная ранее дверь, и в кабинет влетела высокая блондинка.
 Натуральная, с восхищением заметила Ладка.
 — Добрый день, я хотела узнать…
 — Здрасте, здрасте, — пробормотала блондинка, подскакивая к столу, — пять минут, хорошо? Пять минут, пять минут, бой часов раздастся вскоре… Устраивайтесь пока… вон… на диванчике.
 Ладка покосилась на тот диванчик и хмыкнула скептически. А куда деть эту кучу коробок и каких-то металлических штуковин, вроде лыжных палок?
 — Да, — загрустила блондинка и загадочно добавила: — Все никак не поставят. Извините. Садитесь вот сюда. Только аккуратно, не крутитесь, оно иногда само собой складывается. Больно не ударитесь, но все равно неприятно…
 Она показала Ладке на кресло за письменным столом. Кресло при первом же соприкосновении с Ладкиным телом подозрительно хрюкнуло и поползло вниз.
 — Не бойтесь, — успокоила ее девица, с проворностью обезьянки собирая в пакеты какие-то бумаги и одновременно строча что-то в толстом блокноте.
 Завороженная такой бурной деятельностью, Лада не сразу очнулась.
 — Послушайте, я только хотела…
 — Понимаю, все понимаю, — блондинка умоляюще сложила ладошки, — но прошу вас, подождите, ладно?
 Наверное, она все-таки попала по адресу. Однажды Тамара устроила ей показательную экскурсию по телестудии, и все вели себя примерно таким же образом.
 — Вы хотя бы скажите… — решила все-таки настоять на своем Ладка, и тут из-за стены раздался рев раненого вепря, слов было не разобрать, но блондинка тут же подхватилась и умчалась.
 Лада осталась скучать в ненадежном кресле.




 За пять минут до этого


 — Это здесь, что ли? — высунулся из окна машины Степан.
 Сенька с удовольствием подтвердил, что именно здесь.
 — И че? В парикмахерской, что ли, она секретарем работает? Или в магазине обувном?
 — Не, там контора какая-то затрапезная, мне помощница Ляплиева название говорила, да я забыл, — Семен виновато шмыгнул носом и тут же пошел в атаку: — Разве я знал, что тут офисов куча? Я думал, солидная фирма, в отдельном помещении!
 — В отдельном помещении, — передразнил брат. — У тебя хоть телефончик помощницы остался?
 Сенька полез за мобильным. После многотрудных переговоров, из которых стало ясно, что помощница надеялась на иной предмет беседы и вообще-то ждала Семена к ужину, все-таки выяснилось: контора, где Глафира работает секретарем, находится на первом этаже, но опознавательных табличек не имеет.
 — Ну что ты будешь делать! — разозлился Степан. — Спроси хоть тогда, как Глафира выглядит, будем в коридорах ее ловить.
 Сенька сделал страшные глаза, из чего следовало, что вопрос о внешности Глафиры совершенно неуместен в разговоре с другой женщиной. Женщина между тем все надрывалась по поводу ужина.
 — Мы что же, будем куда не попадя вламываться? — причитал Степан. — Ты завязывай секс по телефону, ты дело говори, балбес! Спроси, как начальника зовут.
 — Говорит, что не помнит, — зажав трубку ладонью, сообщил Семен.
 — Ну и куда мы попремся? А еще орал, «оперативно, оперативно!» Все он узнал! Тут этих офисов сам видишь сколько!
 — И везде секретарь по имени Глафира, да? — ехидно поинтересовался Семен. — Погоди, придумаем что-нибудь, дай с девушкой попрощаюсь.
 Степан вышел из машины, хлопнув дверью. Потом передумал и влез обратно, насмешливо щурясь.
 — У тебя же Танюшка имеется! Уже два месяца! — напомнил он брату.
 Тот изо всех сил показывал руками, глазами, и даже ушами пытался, что сейчас не время это обсуждать.
 Наблюдая за ним, Степан веселился, позабыв даже, что их операция под угрозой срыва.
 Наконец Семен отделался от дамы и начал размышлять вслух.
 — Значит, смотри, салон обуви и парикмахерская отпадает, агентство недвижимости тоже…
 — Почему?
 — Я про это агентство слыхал, стало быть, оно процветает, а Света сказала, что конторка у Глафириного начальника мелкая.
 — Она хоть красивая, эта твоя Света? — отвлекся Степан.
 Брат показал ему кукиш.
 — Ладно, я просто спросил. У меня таких Свет навалом, понятно? И каждую хоть щас на конкурс красоты!
 — Ты от зависти не лопнешь, дружочек? — нежно проворковал Сенька.
 — Чему завидовать-то? Если бы я с помощницей этой разговаривал, она бы мне не только адрес, она бы мне Глафирину биографию целиком и полностью расписала!
 — Тоже мне мастер допроса!
 — Семен Андреевич!
 — Степан Андреевич!
 Переговоры, как обычно, зашли в тупик. С этого момента нужно было либо расходиться, либо запасаться тяжелыми предметами и баррикадироваться.
 Остановились на первом варианте. Степан остался в засаде, Семен отправился на разведку.


* * *

 Двери с табличками он, в соответствии с указаниями Светы, проигнорировал.
 И постучал в первую без опознавательных знаков.
 — Входите! — пискнули оттуда, и Сенька ввалился в затхлое помещение, едва не врезавшись в диван, на котором громоздились какие-то коробки.
 Он выглянул из-за коробок и улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой. Дамы всех возрастов и наций приходили от нее в полный восторг.
 Однако, девушка, оказавшаяся перед ним, впадать в экстаз явно не собиралась. На личике — скуластеньком и бледном — проступила лишь рассеянная улыбка.
 — Здрасте, — Семен решил не терять времени понапрасну и сразу пошел напролом: — Вы, наверное, Глафира?
 — Нет, — рассеянная улыбка превратилась в удивленную. — Я — Олимпиада.
 Он хохотнул.
 Приятно иметь дело с человеком, обладающим чувством юмора. Олимпиада она! А у Эдьки губа не дура, пожалуй. Невеста, конечно, могла бы быть по-фигуристей, поярче, но и эта ничего. Главное, улыбка хорошая. Опять же реакция у девицы нормальная. Другая бы сопли мусолила, вопросы бы кинулась задавать: «да откуда вы меня знаете, да кто вы такой, да зачем приперлись, да давайте вечерком на брудершафт все и выясним, да женатый ли вы, да есть ли детишки, да зарплата какая…»
 Как говорится, Остапа несло.
 Из-за недавнего общения с секретаршей Ляплиева Семен на некоторое время разлюбил весь женский род, а теперь вот заново примиряется с ним. Как не примириться, когда невеста друга оказалась такой милой девчонкой?
 Все это в доли секунды пронеслось у него в голове, и, продолжая улыбаться, Семен отступил к двери. О том, что милая девчонка бросила их друга на произвол судьбы накануне свадьбы, он почему-то забыл.
 Она подняла на него глаза и не слишком уверенно предложила:
 — Вы присядьте, подождите…
 — А вы когда освободитесь? — напористо спросил он. — Мы можем сегодня поужинать?
 Вот так, правильно! Первый же удар — точно в цель! Кто устоит перед пылкой влюбленностью с первого взгляда? В самом худшем случае, она пошлет его подальше, но он переживет.
 А скорее всего девица назовет время. Эдьку-то она бросила!..
 — Поужинать? — растерянно переспросила «Глафира».
 — Именно! Поужинать! Когда вы заканчиваете работать? Я буду ждать вас! Я у ваших ног! Увидев вас, я понял, как безрадостна была моя жизнь до этого момента, как бессмысленно было мое существование в холодном, пустом доме, где я один, совершенно один!..
 Не увлекайся особо, сказал себе Сенька. Притормози.
 Он — сумасшедший, сказала себе «Глафира».
 За стеной что-то упало, и послышался разъяренный вопль, а затем причитания тонюсеньким голоском.
 Оба покосились на дверь, но как-то неуверенно.
 Ладка все-таки хотела разобраться с мифическим призом и вообще со всей этой историей, в которой она волей случая оказалась главной героиней — или только мнила себя таковой?
 Семен судорожно прикидывал, стоит ли продолжать атаку, или просто подождать, когда Глафира отправится на обед.
 — Вы, наверное, по делу пришли? — нарушила тягостное молчание Лада. — Вы присядьте, дождитесь…
 Она хотела сказать «секретаря», но Сенька не дал ей договорить, и тем самым окончательно затянул петлю на своей шее и нарушил правильный ход событий…
 С этой секунды все пошло наперекосяк.
 — Нет, нет, — торопливо прервал он, — я зашел совершенно случайно. Я чувствую, что меня привела судьба. Я искал только вас. Смилуйтесь, назовите время, когда вас ждать, или я умру, прямо вот здесь и сейчас!
 Фух ты! Оказывается, изображать страсть так же трудно, как сдерживать ее! Вот бы никогда не подумал! Не зря все эти мыльные оперы так откровенно отдают халтурой — играть героев-любовников ох как тяжко!
 Без труда прочитав в глазах девушки изумление и готовность выпрыгнуть в окно, лишь бы избавиться от него, Сенька понял, что с ролью не справился.
 Помирать, так с музыкой!
 — До встречи, любимая! — заорал он отчаянно и, воздев руки к потолку, попятился к выходу. — Передо мной явилась ты! Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты!
 Еще и Пушкина цитирует. Вот ужас-то! Жаль, не прихватила она с собой аптечку, валерьянка бы сейчас не помешала. Непонятно, правда, кому в первую очередь — ей самой или этому… шарахнутому.
 Он исчез за дверью, а она потрясла головой, соображая, не почудился ли ей весь это бред.
 Вполне возможно, что кроме парикмахерской и «Бригантины» здесь еще и филиал сумасшедшего дома. Сейчас как повалят толпой такие же, как этот, и что она будет делать? Секретарша опять-таки и не думает появляться…
 Поразмышляв некоторое время, Лада робко поскреблась в соседнюю дверь, за которой вопли постепенно трасформировались в сердитое бурчание.
 — Глафира, ты почему место рабочее без присмотра оставила? Кто там у тебя шляется?
 — Так ведь я с вами сижу, Петр Иннокентьевич! — оправдывалась обладательница экзотического имени. Ладке стало смешно.
 С таким начальником не соскучишься. Но ей-то он не начальник! Осмелев, она приоткрыла дверь и скороговоркой произнесла:
 — Извините, я только хотела узнать, туда я пришла или не туда, вы не могли бы…
 — Подождите! — Та самая блондинка Глафира принялась оттеснять ее от двери, не дав даже рассмотреть босса. — Я же вас просила… — И добавила жалостливым шепотом: — У Петра Иннокентьевича проблемы, понимаете? У нас, видите, ремонт, а он опрокинул клей, а потом в него сел, хотел самостоятельно оторваться и брюки изодрал, а скоро к нам клиенты должны прийти, и…
 Ладка не выдержала — засмеялась.
 — Тише! — испуганно зашептала блондинка. — Как вам не стыдно?!
 Было ясно, что боссу она предана до глубины души. Но Ладка все-таки сунула ей в руки конверт.
 — Вот посмотрите, пожалуйста. Это к вам или не к вам?
 Минуту девушка изучала бумаги, потом взглянула на Ладку радостно.
 — Выиграли, да? Здорово! Поздравляю! А я даже рубля в лотерею никогда!
 — Значит, не к вам, — поняла Ладка. Блондинка сокрушенно развела руками.


* * *

 Решив, что подробности разговора брату знать не обязательно, Семен сообщил, что все в порядке: он «пришел, увидел, победил». Осталось только дождаться конца рабочего дня.
 — А во сколько она заканчивает? — недоверчиво поинтересовался Степа.
 — Э… Ну… Она сама не знает, у нее шеф самодур. Неизвестно, когда отпустит.
 — Ясненько. То есть мы торчим здесь и ждем, пока самодур смилостивится, так?
 — Примерно, — кивнул Семен.
 Степан заявил, что чугунная задница прописана Горьким исключительно для писателей, а никак не для директоров по маркетингу. Коим он является. Им, директорам, на одном месте сидеть нельзя. Зато нужно вовремя обедать.
 Сенька намек понял и великодушно отпустил братца в ближайшее кафе.
 — Только ты там не больно засиживайся! Мне принеси курочку и квасу… литра два.
 На том расстались. Степан, добродушно щурясь на солнышко и на пробегающих мимо девиц, потопал обедать, Сенька этих же девиц зазывал к себе, вытянув длинные руки из окна машины. Девицы, отойдя на безопасное расстояние, посылали ему нежные улыбки. Но пост он покинуть не мог.
 Минут через десять азартного скольжения взглядом от девичьих ножек к мордашкам Сенька заскучал и продолжал свое занятие уже только по инерции.
 …Очередные ножки были так себе — подростковые, худенькие и почти не загорелые. Да и в целом фигура оставляла желать лучшего… Но что-то вдруг насторожило его, заставило поднять взгляд, и Сенька тут же подскочил на сиденье. Оказывается, все это время он разглядывал Глафиру, которая, покинув офис и своего начальника-самодура, теперь медленно шла по улице в сторону центра!..
 Лихорадочно соображая, что делать, он продолжал рассматривать ее глазами профессионального ценителя, каковым себя считал.
 Ну что в ней хорошего? Да, веснушки веселенькие, глазки ясные, словно серебряные. А все остальное? Где, позвольте, шикарная грудь и крутые бедра, которые просто-таки необходимы для полного взаимопонимания мужчины и женщины? И что за сарафанчик такой скромненький? И эти два облезлых хвостика на голове, как у школьницы?!
 Эдуард реально мог попасть под статью о совращении несовершеннолетних.
 Но нет, раз она работает секретарем, стало быть, восемнадцать ей уже стукнуло. И то хорошо.
 Блин, да он — лопух! Сидит, оценивает барышню, а та вот-вот скроется за поворотом! И кто знает, на обед она пошла, или уже совсем освободилась и сейчас отправляется домой горевать о несостоявшейся свадьбе. Или, наоборот, радоваться?
 Нет, последняя мысль абсолютно неконструктивна! Особенно в свете предстоящей операции. Девица всего-навсего вильнула хвостом, но Эдьку любит и замуж за него выйдет, уж они-то об этом позаботятся.
 Однако, еще миг — и заботы вырастут вдвойне!
 Семен решительно выскочил из машины.
 — Постойте! Куда же вы? — В мгновение ока он настиг ее и подхватил под локоток.
 — Ой! — вскрикнула она.
 А присмотревшись, узнала своего сумасшедшего поклонника, и в ее глазах заметался испуг.
 — Прошу вас, отойдемте на минутку! — проникновенным тоном заговорил Семен.
 Конечно, после «триумфального» выступления в кабинете, она его боится.
 Надо было просто потихоньку ехать за ней!
 — Пустите меня! — Она выдернула руку.
 — Ну пожалуйста! Всего на минутку!
 Он быстро огляделся. Черт! Черт! Все пошло не по плану, и если сейчас не появится Степан, операция сорвется.
 Любым способом ее надо заманить в машину. Но какая девушка в здравом уме и твердой памяти сядет в авто к мужику, которого она считает как минимум психом? Осознав это, Сенька поспешно скроил скромную мину и потупил глазки.
 — У меня к вам очень важное дело! Мне велено кое-что передать вам! От него! — Семен имел в виду безутешного жениха и, чтобы Глафира не испугалась окончательно, тут же добавил: — Не волнуйтесь, ничего особенного, он ни на чем не настаивает, только просил передать вам письмо. Письмо, понимаете?
 — Не понимаю! — рявкнула Ладка, потрясенная и сердитая донельзя. — Отпустите меня, иначе я буду кричать!
 В этот момент Сенька краем глаза заметил Степана, идущего по другой стороне улицы и строившего жуткие гримасы братцу, которому приспичило увиваться за какой-то мелкой. Сенька подпрыгнул и затряс руками над головой этой самой мелкой, давая понять, что она — та, ради кого затеяна нынешняя операция.
 Степан, как ни странно, догадался о причине замысловатых телодвижений братца. Сначала он замер на месте, но потом решительно побежал через улицу. Девица, освободившись от Сенькиной хватки, удалялась прочь, не оглядываясь.
 — Это она? — страшным шепотом осведомился Степка.
 Сенька кивнул, не зная, что предпринять.
 — Бегом, ты ее догоняй! А я машину подгоню! Быстрее!
 — А может…
 — Бегом, я сказал!
 Семен снова подпрыгнул на месте и бросился выполнять указание.
 Было бы у него время подумать, так никуда бы он и не бросился. Догонять девицу не было никакого смысла. Не станут же они волоком тащить ее в машину, а по-доброму сговориться теперь вряд ли получится.
 Но все это он обдумывал уже на бегу, догоняя Глафиру.
 И, конечно, догнал.
 — Извините еще раз за настойчивость!
 — Да что же это такое в конце концов! — разъярилась она. — Вы меня преследуете?
 — Да! — в отчаянии признался Семен, косясь в сторону проезжей части.
 Взвизгнули тормоза, водитель выскочил из машины и оказался плечом к плечу с братом.
 Рассудив, что внезапность и абсурдность происходящего работает на них, Степан, ни раздумывая ни секунды, схватил девушку за талию и возможно безобидным тоном проговорил:
 — А вы не знаете, как проехать к проспекту Кутузова?
 — Куда?! — Она ошалело повела глазами. Появление еще одного сумасшедшего ставило под угрозу ее собственную вменяемость. К тому же этот был точной копией того. В смысле, оба одинаковые!
 Переводя взгляд с одного на другого, она почувствовала, как желудок свинтился в спираль, а в висках задолбили дятлы.
 Готово дело. Крыша поехала, в глазах двоится… Солнечный удар плюс переутомление, тут же поставила она диагноз.
 И причем тут проспект Кутузова, спрашивается?
 Может быть, именно там обитель местных душевнобольных?
 Пока она размышляла, чужие руки окончательно утвердились на ее талии и начали мягко, но настойчиво подталкивать ее к машине.
 Значит, пешком до Кутузова далеко, догадалась Ладка.
 Балда! Ты о чем думаешь? Тебя же сейчас в лес завезут, на куски порежут! А ты как скотина бессловесная позволяешь этим…
 — Руки прочь! — завопила она, но было слишком поздно.
 Нос слегка ткнулся в обшивку кресла, рядом плюхнулся кто-то, хлопнули дверцы, взвыл мотор, и машина сорвалась с места.
 — Помогите! Караул! Да вы совсем ополоумели, что ли?! Что вообще происходит?..
 Коленками, кулаками она невпопад замутузила по бандиту, крепко державшему ее за плечи. То что это был именно бандит, а никакой не влюбленный, и не психопат, теперь сомнений не оставалось.
 Только бандиты действуют так нагло и уверенно. Похищают девушек, а потом отсылают их в Арабские Эмираты, в гарем… Незавидная участь!
 Ладка принялась дергаться с удвоенной силой, но куда ей было справиться со взрослым накачанным мужиком?! Кончилось тем, что он уложил ее лицом в сиденье, аккуратно прижал ладонями спину и сообщил:
 — Не нервничай! Скоро приедем.
 Приедем? Куда?!
 Паника растекалась по телу, лишая остатков воли. Ватными ногами Ладка опять попыталась врезать бандиту, но следующая мысль поразила ее настолько, что она отказалась от своих намерений.
 Что там говорил один из них по поводу письма?! И почему бандиты — если они на самом деле бандиты — обращаются с ней так… ну, бережно, что ли? Могли бы ведь связать для удобства, кляп вставить, да просто оглушить в конце концов!
 Во всяком случае, Ладка примерно так представляла действия преступников.
 Конечно, можно предположить, что ей попались головорезы с тонкой душевной организацией, которые в свободное время смотрят добрые мультики и роняют слезу над «Муму», и на работе тоже не терпят насилия, и лишь профессиональный долг заставляет их делать то, что они делают.
 И еще непонятно, почему их двое? То есть, количество мало ее заботит, а вот качество… Почему они одинаковые? В южных широтах развито клонирование? Или у нее глюки? Да нет же, вот рядом пыхтит один, стараясь удержать ее на месте, а второй, вероятно, сидит за рулем. Ведь кто-то же сидит за рулем!
 Впрочем, как бы оно ни было, ей надо спасаться. Жизнь свою спасать, вот что!
 А для этого нужна голова — холодная и рассудительная. Но таковой, увы, не имеется. Все мысли в одном направлении, и никак не свернуть их в другую сторону.
 Куда ее везут? Кому она понадобилась?
 Она попыталась убедить себя, что эти вопросы не так уж важны. Главное — вырваться на свободу.
 Не тут-то было. Уткнувшись носом в сиденье, Ладка тяжело дышала, и думала так же тяжело.
 Если ее похитили, то — зачем?
 Чтобы потребовать выкуп? Продать в рабство? Использовать для пересадки органов? О Господи!..
 Но в любом случае причина позитива в себе не несет.
 Какую бы цель похитители ни преследовали, Ладке придется туго. Ведь не стали бы ее таким вот образом приглашать на банкет по случаю двухсотлетия города! Значит, беда. Значит, нечего размышлять, надо активно сопротивляться.
 Насчет активности она просчиталась. Как оказывать сопротивление, будучи прижатой огромными ручищами и ножищами, не имея ни малейшего пространства для маневра?.. Едва не свернув себе шею, она совершила единственное возможное действие — яростно укусила похитителя за палец.
 — Ты что?! — завопил он. — Совсем сбрендила? Глупо. Ужасно глупо. Сейчас они разозлятся и станут резать ее на кусочки.
 — Что там, Сень? — спросили с переднего сиденья.
 — Да кусается, блин! Больно!
 В ответ раздался хохоток. Не зловещий, как Ладка ожидала, а вполне добродушный.
 Вот всегда у нее все не как у людей! Все не слава Богу! Приз не дали, вместо этого похитили! И похитители странные…
 «А вдруг это продолжение рекламной акции?» — внезапно подумала Ладка.
 Но что же это за реклама?! Передачи «Фактор страха»?! Или что там еще бывает? Программа «Розыгрыш» на ОРТ, вот. Родители ее обожают. Только ведь Ладка — не Анастасия Волочкова и уж точно не Николай Басков! Это их вкупе с другими звездами и звездульками принято разыгрывать в эфире. Медсестра хирургического отделения провинциальной больницы для телевизионщиков ничем не привлекательна.
 Не фантазировать надо, а бежать!
 Коленкой в пах, кулаком в морду, и…
 Да, да, да, на полном ходу на проезжую часть. Даже если останешься живой, встречные машины это исправят…
 — Сеня! Ты что, оглох?! У тебя мобильный надрывается!
 — Не могу! Она вырвется!
 Еще как вырвусь, мстительно подумала Ладка.
 — Сколько раз тебе говорил, купи хэндз-фри! — сердился тот, что был за рулем. — А ты что?
 — Мы приедем уже когда-нибудь или как? — прервал его напарник, и она судорожно перевела дыхание.
 Телефон все звонил, но теперь с другой стороны, как будто у водителя.
 — Алле? — нетерпеливо выкрикнул тот, и Лада стала жадно прислушиваться к разговору.
 — Девушка, что вы орете? Вы скажите толком! Ах, Таня… Очень приятно. Тогда почему вы звоните мне, а не Семену? Ах, он трубку не берет. И что же вы хотите?..
 Произошло какое-то движение, Семен — наверное, тот самый, что держал ее, — принялся вполголоса, но очень убедительно материться и даже попытался выразить возмущение руками. Лада тотчас воспользовалась этим и пнула наугад освобожденной коленкой. Семен чертыхнулся громче, перехватил ее, тяжело сопя в ухо, и придавил сверху.
 — Кретин! — завопили с водительского сиденья, и она обрадованно взвизгнула, решив, что второй головорез почему-то встал на ее сторону.
 Но у того были другие причины вопить на своего клона.
 — Ты зачем дал ей мой сотовый, а? Сам со своими бабами разбирайся!
 — Да я на всякий случай, — стал оправдываться тот, что назывался Семеном.
 — Случай, твою мать, уже представился. Ты посмотри назад-то!
 — Ой, е!
 — Вот то-то и оно! Тормозить, что ли?
 — Тормозите, тормозите, — пробурчала Ладка без особой, впрочем, надежды.
 — Извините, но вас никто не спрашивает. Так что делать, Семен Андреевич? Дура твоя из ревности нам сейчас все планы порушит!
 — Она не дура! — пылко возразил Семен Андреевич, хотя поведение Татьяны явно свидетельствовало об обратном. Это ее машина ехала следом за ними, причем так близко, что Сенька мог разглядеть в глазах Татьяны знакомые гневные огни.
 Дело труба.
 Каким-то образом она их заметила, и теперь жаждала, вероятно, услышать объяснения, почему среди дня оба директора по маркетингу катаются на машине. Причем едут по направлению к пирсу — больше эта дорога никуда не могла привести. Стало быть, они направляются развлекаться на бережку, кутить с девчонками на яхте и…
 Семен точно знал, что она рассуждала именно так, а не иначе.
 Объясняться, конечно, придется. Но что бы такое придумать, а?
 Он не успел придумать ничего, брат яростно выкрутил баранку, скрипнул тормозами и, перегнувшись через сиденье, рявкнул:
 — Давай бегом!


* * *

 К тридцати годам Татьяна Кошкарева твердо знала, что доверять нельзя никому. Особенно мужчинам. Особенно, если они хороши собой, самоуверенны и привыкли к женскому вниманию.
 Таких следует держать в ежовых рукавицах, это же очевидно.
 Она и старалась.
 Но уследить за Семеном было непросто. То он на мопеде гоняет, то волну ловит, то местной шантрапе мозги прочищает, то с бабами по кабакам бумаги деловые подписывает, а заодно коленки щупает!
 Ну было бы двадцать ему, она б поняла. Так нет, человек вполне созрел для семейной, взрослой жизни, просто сам этого не осознает. Значит, надо объяснить.
 С такими вот мыслями она ехала по городу. И вдруг увидела припаркованную Сенькину машину, причем за рулем сидел не Семен, а его братец — такой же балбес.
 Любящее сердце умело их различать.
 Она решила припарковаться рядом, но свободного места не было. А пока она его высматривала, ее ненаглядный появился собственной персоной — вышел из какого-то неказистого офиса.
 Моментально заподозрив очередную пакость, Татьяна решила затаиться.
 Между тем братья поменялись местами. Семен уселся за руль, а Степка куда-то отправился.
 Через пять минут она окончательно убедилась в том, что Семен неисправим. Девиц он клеил направо-налево, даже не выходя из машины.
 А одна из них — худенькая, ничего интересного, — привлекла его настолько, что он даже выскочил из машины и стал откровенно приставать к этой мелкой, серой крыске.
 От негодования Таня закусила губу. Это что же творится-то? Чтобы от такой женщины, как она — самостоятельной, влиятельной, интересной, черт побери, во всех отношениях, — переметнуться на какую-то шушеру?! На малолетку в затрапезном сарафанчике?! С бледными острыми коленками?!
 В негодовании Татьяна вылезла из машины, собираясь шваркнуть эту малолетку носом об асфальт! А потом она займется Семеном!..
 Но прежде чем она успела перейти дорогу, произошло нечто странное. Появился Степан, девица бросилась наутек, братья метнулись один — за ней, второй — к машине. Минута, и они запихнули вырывавшуюся малолетку внутрь автомобиля, уселись сами и тронулись с места.
 Вот до чего дело дошло! Они уже взялись насиловать школьниц! Мало им ровесниц, добровольно раскрывающих объятия!
 Татьяна прыгнула обратно в машину и дрожащей рукой повернула ключ в замке зажигания.
 Она ему сейчас покажет! Она ему устроит веселую жизнь!
 Вот они, голубчики! Едут себе и в ус не дуют. А куда едут? К пирсу? Значит, девочку на яхту и — в открытое море развратничать.
 Вот ведь подлость человеческая! Разве ж могла она подумать, что Сенька — да, непутевый, да, безалаберный! но добрый и ласковый парень! — способен на такое! Да еще среди бела дня!..
 Таня громко выругалась и решительно достала мобильный. Сейчас, сейчас. Будет вам и белка, будет и свисток…


* * *

 Семен опасливо держался от нее на приличном расстоянии.
 — Ты че, Тань? Ты че такая злая? Че случилось?
 — Ах ты, хрен моржовый! Он еще спрашивает!
 — Да ты не кричи, Тань, люди кругом. Ну че ты? Классно же получилось, а? Случайная, так сказать, встреча. А ты по магазинам ездила? А мы вот… ээ… за договором приезжали. Да, за договором.
 — Да что ты говоришь? — покачала она головой и не выдержала, треснула его сумочкой в бок.
 Это у нее хорошо получилось — Семен охнул и отпрыгнул. Она снова размахнулась. Увлекшись, стала дубасить без остановки.
 Она наступала, Семен отпрыгивал все дальше, прохожие смеялись, а некоторые одобрительно свистели.
 — Тань, да ты совсем, что ли?! Успокойся! Давай дома поговорим! Тань, я тебя умоляю, хватит! Я на работу опоздаю!
 — На работу? Вон твоя работа сидит!
 Она махнула сумочкой в сторону машины. На заднем сиденье кто-то кувыркался. Увидев это, Татьяна в сердцах плюнула:
 — Ну, вы даете! Братец твой, что, до постели не мог дотерпеть?! Ты, Сеня, совсем рехнулся, заодно с ним!
 — Что ты мелешь? Ты все не так поняла…
 — Конечно! Где уж мне, за печкой сидя?
 — Таня! Хватит! Я тебе потом все объясню, нам ехать надо!
 От возмущения она не сразу придумала, что делать дальше. И для порядка ударила его еще пару раз.
 — Нет, я не понимаю, — пятился Семен, — вроде взрослая женщина, а ведешь себя…
 — А ты как себя ведешь? — зарыдала она. — В глаза мне заявляешь, что тебе надо ехать трахаться!
 — Татьяна!
 — Ненавижу тебя! Бабник паршивый, кобель ненасытный! На вас вообще в суд можно подать, понял?
 — Милая моя, да ты бредишь! Угомонись, лапочка, крошечка, солнышко мое! — Он осторожно придвинулся и, схватив ее за плечи, ткнул носом себе в грудь и быстро погладил по волосам. — Все хорошо, я тебя люблю, слышишь? Ты самая лучшая, мне никто больше не нужен, ты слышишь?
 Как она могла слышать, если он зажимал ладонями ее уши, а?
 Если только сердцем. Вот им она и слушала. И оно начинало таять.
 Однако, сердце было не только любящим, но и измученным ревностью, поэтому оно не могло растаять просто так.
 — Мы сейчас же едем домой, — пропыхтела Таня в грудь Семену. — Ты понял? Сейчас же!
 — Но дорогая…
 — Или можешь искать себе другую дорогую! Кажется, у тебя это здорово получается!
 В отчаянии Семен обернулся. В машине происходило что-то кошмарное, изредка тонкий голосок вырывался наружу, взывая о помощи, но никто из прохожих спасать Глафиру не спешил.
 Впрочем, еще минута борьбы, и они обязательно привлекут к себе внимание!.. Одна парочка выясняет отношения на улице, вторая — в машине. Мало ли какие мысли возникнут по этому поводу у ментов или просто любопытных граждан.
 Действовать надо быстро.
 И что самое обидное — до Афони осталось ехать меньше километра. А там Глафира может кричать сколько душе угодно, никто не услышит!
 — Я на секунду, милая, ладно?
 — Нет! Мы едем…
 — Таня! — прошипел он так сердито, что она отшатнулась. — Таня, это очень важно! Я потом тебе все расскажу, хорошо?
 Подумав, она кивнула.
 — Но имей в виду, если ты сейчас поедешь с ними, между нами все кончено!
 Он уже бежал к машине.
 — Степ, ну как?
 — Пошел к черту, дурак! Закрой дверь! Нет, стой, дай что-нибудь!
 — Что?
 — Кляп, вот что! Она орет! И кусается!
 Возня, не прекращавшаяся ни на миг, сопровождалась змеиным шипением. Семен, восхитившись героизмом брата, в одиночку справляющимся с эдакой коброй, метнулся к багажнику.
 — Ну? — нетерпеливо окликнула его Татьяна. — Я жду!
 Убил бы, подумал он с досадой. И тут же понял, что нет, ни за что бы не убил.
 Где он другую такую найдет?! Чтобы пылала от ярости, увидав его с другой, и не скрывала этого, и ноздри раздувала! Нет больше такой женщины. Нужно срочно что-то придумать.
 Вытащив из автомобильной аптечки бинт, Сенька протянул его брату. Тот дико завращал глазами.
 — Ты не видишь, кретин? У меня руки заняты! Давай сам!
 — У..у..у… — донеслось из глубины машины.
 — Ругается, — догадался Семен, отпихнул брата и сам полез внутрь. — Я не смогу с вами поехать, — быстро прошептал он на ухо Степе, и тот от негодования ослабил хватку.
 — Помогите! — заорала «Глафира», но тут же была придавлена обратно к сиденью двумя парами мужских рук.
 — Тебе не больно? — с искренней заботой поинтересовался Семен.
 — И… и… и!
 Братья переглянулись, расшифровывая звуки.
 — Злится, наверное, — пожал плечами Сенька.
 — Я тоже щас разозлюсь, — пообещал Степан. — Куда это ты намылился, а? Что значит «не могу ехать»?!
 Брат придвинулся к нему вплотную и быстро залопотал что-то на ухо.
 — Не слюнявь меня! — Степа досадливо дернул головой.
 — Ну, ты понимаешь, а? — взмолился братец. — Она же меня бросит! Ты ведь справишься один, тут всего ничего осталось! На пирсе никого нет…
 — Да? Отсюда видно?
 — Да не бывает там никого в такое время! Обед, елки-палки! И глянь чего на небе делается, буря будет точно. Ты здесь пережди, а потом туда поезжай, как стемнеет…
 — Да какое «пережди», ты совсем рехнулся?!
 — Ну, сейчас поезжай!
 Ладка, понимая, что решается ее судьба, притихла.
 Вот бы победил тот, что советовал подождать! У нее по крайней мере появится время, чтобы справиться с оставшимся придурком.
 — Ладно, — вздохнул кто-то из них, — тогда действуем по плану «б». Только учти, я уколы делать не умею!
 Зато я умею, горделиво подумала Ладка. Но тут же до нее дошло, что, возможно, уколы собираются делать ей.
 Она завопила — мысленно, конечно. Что еще за уколы? На иглу ее хотят посадить?!
 Господи, за что ей?..
 Она заметалась, заколотила ногами и руками, а головой попыталась боднуть того, что был ближе. Он увернулся, приналег поплотней и… стал задирать на ней сарафан.
 Так вот в чем дело! Они посягают на ее девичью честь! На самое драгоценное сокровище, как с долей ехидцы выражалась демократичная в этом отношении мама.
 — Уроды! — прошипела Ладка, сквозь панику осознавая, что сопротивление бесполезно и сейчас случится самое страшное.
 Среди бела дня! На шумной улице! Ее изнасилуют!
 Реальность иногда бывает пострашней фильмов ужасов!
 — Это просто снотворное, — сердито зашептали ей прямо в ухо. — Успокойтесь, Глафирочка, вы сейчас заснете и просто часок-другой поспите.
 Снотворное?! Зачем? И почему этот отморозок, так ласково к ней обращается — «глафирочка»? Почему, собственно, не хавроньюшка или дусенька?!
 В попу весьма чувствительно впилась игла, и Ладка поняла, что теперь выхода уже точно нет. Лекарство подействует, она превратится в зомби, — или в кого там она должна превратиться по их плану?
 — Подонки, — сипло высказалась она.
 В ответ раздались невнятные причитания, несколько раз была помянута прежняя «глафирочка», которую просили не беспокоиться и желали счастья в личной жизни.
 И потянулась неизвестность.


* * *

 Легко ему, этому подкаблучнику! Бросил брата на полпути, а сам полетел устраивать семейное счастье! Степан в который раз чертыхнулся, прислушиваясь к дыханию девушки.
 «Она щас задрыхнет, — успокаивал его братец, — и ты легко перетащишь ее на яхту».
 Задрыхнет!
 Она уже умудрилась наставить ему столько синяков, сколько Степка за всю жизнь не получал. Пару раз он едва не сорвался, чтобы не дать сдачи. Вот стыд-то! С бабой еле справился!
 В теории их план выглядел куда романтичней, и еще… это… благородней.
 А практика показала, что никаким благородством тут не пахнет, и руки барышне пришлось заламывать, и носом в сиденье тыкать.
 А если и у нее теперь синяки останутся, что он делать будет?
 Эдька ему голову оторвет и будет прав!
 Степан осторожно склонился над девицей, пытаясь определить, не сильно ли она пострадала. Очевидных следов не было. Если не считать растрепанных волос и красной вмятины на щеке, словно от подушки. И сопела Глафира безмятежно. Кошмары ее во сне не мучили, и это уже было хорошо.
 Он немного перевел дыхание.
 Можно продолжать.
 Но нужно ли?..
 Впервые Степа засомневался в успехе предприятия. На яхту он девицу доставит, не вопрос. И Артема даже вызывать не придется, неужели он сам с яхтой не справится?
 Но вот дальше, дальше-то что будет?
 Барышня, когда в себя придет, Степку узнает и тут же прибьет. Или, что еще хуже, выместит зло на Эдике. До свадьбы заживет, конечно, но сейчас Степа уже не слишком был уверен, что свадьба состоится.
 Наверное, надо было все-таки Глафиру ввести в курс дела.
 Или жениха подготовить. Ждал бы у ворот с цветами да подарками, глядишь, о похищении и забылось бы. И главное — о том бы забылось, как они с Сенькой укол ей делали! Тешить себя иллюзиями Степан не привык — он знал, что женщины такого унижения не прощают.
 Ладно, будь что будет, он свое дело сделает. Доведет до конца, а не станет, как брат, бросать на середине!
 У кромки воды белело несколько шезлонгов, и начинать операцию по перемещению девицы на яхту было рискованно. Но ведь… Кто сказал, что Степа девицу похитил?! А может, он жену пьяную волочет? Или подружка сознание потеряла, а он ее на яхте откачивать будет? В тишине и спокойствии.
 Решив придерживаться этой версии, Степан обхватил посапывающую Глафиру за талию, закинул ее руки себе на плечи и двинулся к пирсу. Проходя мимо компании в шезлонгах, скорбно покачал головой.
 — И как же это тебя угораздило, милая моя? Я же говорил, не надо после водки пиво-то пить!
 Милая не отвечала, что-то мурлыча во сне.
 Компания проводила их сочувственными взглядами. Только одна блондиночка, скрестив безупречные загорелые ноги, взглянула на Степана насмешливо.
 — Ну и мужики пошли! — фыркнула она. — На шею себе позволяют садиться!
 Это кто позволяет? Это он позволяет? Да если бы она знала…
 Степан затормозил, дабы сообщить красотке о своих жизненных принципах. Главными принципами были полная свобода и чувство собственного мужского достоинства.
 — Что же вы остановились, мсье? — Блондинка скривила губки в язвительной усмешке. — Или драгоценная ноша стала слишком уж тяжела!
 — Галка, ну что ты пристала к человеку? Можно подумать, с тобой такого не бывало?
 — Не бывало! — отрезала Галка. — Если мужчину уважают, то в его присутствии не напиваются, как свинья.
 То есть она хочет сказать, что Степан не достоин уважения, так, что ли?!
 Он неуклюже перехватил Глафиру и яростно воззрился на блондинку.
 — Вам, я смотрю, все известно об отношениях мужчины и женщины. Не скучно живется при таких знаниях, мадмуазель?
 — Нет, мсье, — улыбнулась она, демонстрируя прекрасные зубки.
 Эх, если б у него было время! Он бы показал этой всезнайке!
 Впрочем, что ему мешает? Вот сейчас запихнет сонную пташку в клетку, а сам… Он ведь заслужил отдых, разве не так? Перерыв на обед ему положен?
 — Мадмуазель, — он резко наклонил голову, едва не врезавшись подбородком в макушку своей жертвы, — наш спор еще не закончен!
 — А мы разве спорили? — Она повела плечиком, и от этого движения у Степана во рту пересохло, а в глазах помутилось.
 — Значит, еще поспорим, — многозначительно улыбнулся он и продолжил путь к яхте.
 Так, где тут кровать? А замок? Как бы запереть эту чертову каюту? Несколько минут Степа метался по яхте, то и дело поглядывая в сторону шезлонгов. Блондинка оставалась на прежнем месте и, сложив ладонь козырьком, поглядывала вдаль.
 Ждет, стало быть.
 Сейчас, сейчас. Вот эта проволока, наверное, подойдет. А теперь еще вот эту закрутим для верности. И лавку придвинуть. Никуда она до вечера не денется, наша драгоценная невеста. А вечером Степан вернется и отвезет ее к суженому.
 Вот только с блондинкой разберется. А то что это — ну просто никакого уважения!..
 Но ни к вечеру, ни ночью он на яхту не вернулся. Галочка оказалась сговорчивой и о-очень темпераментной.
 Проснувшись на рассвете, Степа поднялся с постели, удовлетворенно потянулся, полюбовался, как играют первые солнечные лучики на Галкиной груди, подошел к окну, взглянул на небо, чтобы понять, смогут ли они сегодня вдоволь нарезвиться в море…
 И вдруг вспомнил, что в том самом море его ждет другая женщина.
 — Е-мое!..
 Галка приоткрыла один глаз и томно раскинула руки.
 — Ты что, свою жену-пьяницу вспомнил?
 — Это не моя жена, — пытаясь попасть ногой в брючину, заявил он. — Это чужая жена.
 — Ты всегда так спешишь по утрам к чужим женам? — ехидно осведомилась Галка.
 — О Боже, не иронизируй! У меня дела! Черт, как же я забыл!.. Что ты делаешь? Галчонок, не надо. Ну, правда, не надо, ну давай потом, попозже, через часик! Галя, ну, через полчаса! Галя!..
 В глазах у Степана потемнело от страсти, а в голове раздался звон.
 — Ну, давай, только быстро, ладно? — взмолился он, падая на кровать.
 — Ладно-то ладно, — фыркнула Галка. — А вот на звонок надо ответить.
 — Какой еще звонок? — простонал Степа.
 — Телефонный. Наверное, чужая супруга отправила мужа на работу и уже готова к любви!
 — Какая ты жестокая, — пробормотал он, свесившись с кровати в поисках мобильного, — алле?
 — Степ, ну че? — завопил брат. — Я всю ночь не спал!
 — Я тоже, — вздохнул Степан, косясь на Галку. — Ты понимаешь, такая хрень вышла…
 Услыхав, что Глафира на яхте одна без присмотра, Сенька выдал что-то уже совсем невообразимое! Одно Степан понял точно — брат сердится. В принципе, основания на то были… Но у Степана тоже имелись претензии к этому слюнтяю, к этому послушному ослику, к этому подкаблучнику!
 Некоторое время они спорили, кто больше виноват, а потом приняли решение. В духе: «И на елку влезть, и не уколоться». Первый пункт означал, что невеста все же будет доставлена жениху, второй — что сами братья при этом присутствовать не будут.
 — Я — гений, — признался Степан, нежно пощекотав Галкину пятку.
 — Да ну?
 — Ну да. Еще один звоночек, и мы — неразлучны.
 Он пощелкал по кнопкам телефона и, якобы запыхаясь, закричал:
 — Темыч! Мы зашиваемся, а Эдька срочно просил приехать!
 — Зашиваетесь? — Спросонья Артем туго соображал. — Вы стали алкоголиками? То есть, хотите перестать ими быть?
 — Эй, Темыч, хватит бредить! Руки в ноги, и — к Эдику!
 — Я сплю.
 — Так просыпайся! Только не вздумай ему перезванивать, он не в себе и ни черта не соображает!
 — Я тоже, — пожаловался Артем, — тоже не соображаю!
 — Товарищ майор! Где ваша честь и совесть?
 — Там же, где и ваши! Будить раненого товарища в пять утра — это как?
 Степан растерянно крякнул.
 — Ты ранен?
 — Нет, конечно! Но мог бы быть ранен…
 Артем нес подобную околесицу еще несколько минут, пока не разбудил деда, а тот, выслушав, в чем дело, окатил внука из ковша ледяной водицей.
 — Але, Степа? — Еремеич перехватил трубку у разъяренного майора. — Он уже едет. Надо так надо.
 Довольный Степан нырнул под одеяло, но вместе с ним туда нырнула и его совесть — уколола, ущипнула и стихла лишь тогда, когда из душа вернулась Галочка…
 Артем огрызнулся на деда, подсовывающего бутерброд и кофе, и голодный, злой, ничего не понимающий, вышел из дома. Ника, конечно, побежала за ним.


* * *

 — Что там еще стряслось? — ворчал он. — Ну, что такого страшного могло случиться, ради чего мне нужно вставать в пять утра? А?
 Артем остановился, Ника замерла впереди и повернула к нему недоуменную морду.
 — Как ты думаешь? — не унимался он.
 Ника присела с тяжелым вздохом, рассудив, что может отдохнуть, пока хозяин дурью мается. Отвечать ему она не собиралась.
 — Ладно, пошли, — Артем махнул рукой, но остался стоять на месте. — А почему это я не могу ему позвонить? — Он похлопал себя по карманам и выудил из кармана рубашки телефон. — Что за бред?
 Набирая номер Эдика, майор решал, как бы поделикатней сформулировать вопрос.
 «Неужели ты совсем от горя умом тронулся, так что в пять часов утра я должен заступать на вахту у твоей постели?!»
 Или по другому.
 «Дорогой друг, тебе, конечно, туго пришлось, но может, ты подождешь вешаться хотя бы еще пару часиков? А я пока вздремну и досмотрю сон про то, как сероглазая медсестра делает мне массаж спины. И всех остальных частей тела».
 А разве был такой сон?
 Додумав до этого момента, Артем сбился и начал набирать номер снова.
 Кстати, куда он звонит?
 — Не смотри так! — велел он Нике, которая глядела из-под челки язвительно, но с долей сочувствия. — Я помню, что надо позвонить Эдику, — пробормотал он, — сейчас и позвоню. Выясню, что к чему.
 Вполне могло оказаться, что несчастная любовь Эдуарда ни при чем. Вдруг на самом деле стряслась беда какая-нибудь? Пожар. Наводнение. А братья между тем зашиваются…
 А на самом-то деле, что ему снилось?!
 А ведь действительно…
 Бред сивой кобылы! Не могло ему сниться ничего подобного! Он со школьных лет вообще снов не видит! Да и тогда не видел, а только посматривал.
 Артем в пятый раз набирал номер друга.
 Домашний не отвечал. Сотовый оказался «вне зоны действия».
 Чего и следовало ожидать. Видать, дрыхнет Эдик без задних ног, а мобилу утопил в унитазе. Потому и вне зоны!
 — Он-то дрыхнет, а мы все равно уже не заснем, — скорбно пожаловался Артем Нике и зашагал к морю.
 Ника пристроилась рядом и время от времени тревожно заглядывала ему в лицо.
 — Братцы-кролики наверняка преувеличивают масштабы катастрофы! Или вообще разыгрывают, с них станется.
 Ника задумчиво почесала на бегу брюхо. Может, и разыгрывают, а плыть-то все равно придется.
 Да, придется! Но если Степка с Сенькой действительно решили прикольнуться, пощады им не будет!
 Он терпеть не может просыпаться в пять утра!
 Афоня тоже выглядела сонной. И не настроенной совершать длительные прогулки. Мотор все никак не мог прочихаться.
 Артем уже прилично отошел от берега, когда снизу донесся сердитый лай Ники.
 — Ты что? — заорал он в ответ. — Крысу поймала? Через секунду в рубку просунулась черная морда, и выражение ее было рассерженным.
 — Ну? Чем мы недовольны? — поинтересовался Артем. — Я, между прочим, тоже не завтракал. Ты бы хоть сигареты мне принесла, они в каюте на столике…
 Он покосился на нее с надеждой.
 Нет, не принесет. Ника в этом отношении полностью солидарна с Минздравом и при виде сигарет начинает демонстративно кашлять и валиться на бок, будто слабонервная дамочка.
 Артистка!
 — Эй, ты что это? — встрепенулся Артем, когда она аккуратно прихватила его зубами за джинсы. — Ника, да что с тобой в самом деле?!
 Она тихонько рычала и тянула его за собой.
 — Отстань! Ты же видишь, я занят! Пусти, кому говорю!
 — Гыр! — По-прежнему держась за брючину, она потрясла головой из стороны в сторону, отказываясь выполнить просьбу хозяина.
 Это что еще за бунт на корабле? Жаль, что Артем развел в отношениях с Никой эдакую демократию. С детства надо было воспитывать! Лежать, фу, апорт и все такое! А он со щенком разговоры разговаривал, в футбол играл и дуэтом выл на луну. Вот, получай теперь!
 — Ладно, пошли, — со вздохом сказал он. — У тебя где-то косточка зарыта, и самой не достать, да? А лапы тебе для чего, спрашивается?..
 Ворча, он следом за Никой спустился к каюте и понял, что лапами тут не справишься. Тут и руками не сразу одолеешь.
 К двери были приставлены две скамьи, а замок закручен проволокой.
 И Артем не имел представления, кому и зачем это могло понадобиться!
 — Вот тебе, бабушка, и дедушка, — сказал он, ногой отшвырнув лавку. — Отойди-ка, — попросил Нику и отбросил другую.
 Может, на его Афоне кто-то решил перевезти контрабанду?!
 От злости он никак не мог сообразить, что делать с проволокой в замке. Поэтому поднапрягся, снял дверь с петель, прислонил ее к стене и вошел в каюту.
 От грохота девушка, лежавшая в его кровати, под его одеялом, открыла глаза и резко села. Пепельные прядки торчали в разные стороны, на щеке краснела вмятина от подушки, губы выглядели припухшими.
 — Вы?!
 — Ты?! — Артему показалось, что он со всего маху врезался лбом в фонарный столб.
 — Что ты тут делаешь? — спросили они друг у друга одновременно.
 Она вспомнила вчерашнее и почувствовала, что в ней стремительно нарастает ужас. Стало быть, вот он — падишах, к которому ее везли. Наверное, с такой физиономией трудно найти добровольную наложницу. Приходится похищать девиц на улице.
 Его голова мгновенно наполнилась гулом, сквозь который не пробивалось ни единой разумной мысли. А может, их и не было — разумных?
 Что делает медсестра на его яхте?! Конечно, он помнил, что ей негде ночевать, но предположить, что именно здесь она нашла приют… Это слишком даже для человека с богатой фантазией. А у него фантазии и вовсе нет! Так что же он должен думать?
 — Куда? — инстинктивно он выбросил вперед руки, останавливая метнувшуюся к выходу медсестру.
 — Уйди с дороги, дебил! — Она попыталась лягнуть его в пах, но Артем увернулся и ловко скрутил ее.
 Оба дышали с присвистом. Она глядела на него снизу вверх, дымчатые глаза были так близко, и он рассмотрел ее ярость.
 Ах, она еще и недовольна чем-то? Забралась на Афоню, переночевала с комфортом, а теперь…
 Что значит «забралась», осел ты эдакий?! По-твоему, она сама себя снаружи закрыла, замотала проволокой замок да еще и лавки придвинула?! А потом что — залезла через иллюминатор и спокойно улеглась спать?
 Абсурд. Парадокс. Какие еще умные словечки ты знаешь?!
 Гневный взгляд сбивал его с мыслей.
 — Быстро рассказывай, что ты тут делаешь, — приказал Артем, слегка ослабив хватку.
 Не надо было этого делать!
 Она замахнулась, но, промазав снова, отскочила от него и боком метнулась к двери.
 — Стой!
 Ему некогда было размышлять, зачем нужно ее останавливать. Первобытное чутье: раз бежит, надо догонять.
 Он догнал ее в следующую же секунду и бросил на кровать.
 — Урод!
 — Какого черта?! — рассвирепел Артем. — Какого черта ты здесь делаешь?!
 В кармане рубашки ожил телефон, и несколько секунд он решал, как поступить.
 Пожалуй, стоит ответить. Вдруг это из психушки, откуда сбежала эта медсестра, уже превратившаяся в его голове из работника в пациентку. Как иначе объяснить ее поведение?
 Впрочем, будь у него фантазия…
 Тогда он бы подумал, что девица явилась его соблазнить. А что? Ждала ведь она чего-то на его постели? Не второго же пришествия, в самом-то деле!
 — Ну? — сказал он в трубку, встав напротив дверного проема и не спуская глаз с сумасшедшей.
 — Ты уже в море? — осведомился Семен.
 — Я не в море! Я не в море, а в полном дерьме! Перезвони позже!
 — Темыч, погоди, не бросай трубку! У тебя там в каюте девушка…
 Артем, будто контуженный, схватился за голову.
 — Откуда ты знаешь, мать твою?! Что за шуточки? Сидеть! Сидеть, я сказал! Это я не тебе, с тобой я потом поговорю…
 — Темыч, не ори так! Это Глафира, ее надо отвезти к Эдику.
 — Что?! — Он завопил так, что Ладка от страха подобрала ноги и сжалась в комок.
 Кажется, теперь ей на самом деле конец. Неизвестно, зачем она понадобилась этой горилле, но сейчас, когда та — то есть, тот, тот самый, что отпаивал ее спиртом, таскал на плече и беспокоился, где она станет ночевать! — от бешенства скрежещет зубами и вот-вот раздавит в ладони телефон, ясно, что Ладке несдобровать.
 За что?!
 Почему?
 Телефон он не раздавил, а только швырнул в угол и, не глядя на Ладу, вышел из каюты.
 — Охраняй, — приказал кому-то невидимому.
 Ее затрясло. Она почувствовала, как комок в горле разрастается, и ужас потными холодными лягушачьими лапами щекочет желудок, и волосы от всего этого дыбом встают.
 Сейчас умрешь от страху, скотина бессловесная! Корова неподвижная! Истеричка! Делай что-нибудь, ну же!
 Она спрыгнула с кровати и на ватных ногах направилась к двери.
 — Ррр, — сказали оттуда.
 — О Господи! — Она невольно попятилась.
 Казалось, что ничто на свете уже ее не удивит. Но в сумрачном коридоре сидел бородатый черт, и это было уже совсем противоестественно…
 Через секунду она поняла, что это не черт, а собака.
 Кажется, ризеншнауцер. Кажется, очень сердитый.
 И, наверное, именно ему приказано охранять ее.
 — У меня нет драгоценностей, — громко заорала Ладка, — и я не агент ЦРУ, и никакими сведениями государственной важности я не владею. Слышите?
 Хозяин пса не откликался, а сам пес не пускал ее дальше каюты, выразительно оскалившись.
 — Твой хозяин настоящий кретин, — мягко сказала Ладка. — Ну, зачем я ему понадобилась, а? Ты не знаешь?
 Не знаю, нарисовалось на черной морде, однако слово «кретин» вызвало новую порцию оскалов.
 — Ладно, ладно, не обижайся. Ты хороший песик, да? Умный, да?
 Ника насмешливо двинула ушами. «Песика» она простила исключительно из сочувствия к этой растрепанной, жалкой особе. Ника умела быть снисходительной к чужим слабостям.
 — Подвинься, а? — попросила Ладка. — Ну, пожалуйста!
 Волшебное слово не произвело должного впечатления.
 — Я тихонечко пройду, хорошо? А ты сиди себе, — она улыбнулась вымученно и сделала шаг вперед.
 Ника досадливо качнула головой. Мол, ну что же ты делаешь? Понимать же надо, я не просто так тут сижу.
 Эх, колбасы бы сюда, подумала Ладка отстраненно. Или чем там обычно отвлекают собачье внимание? Но колбасы не было. Значит, надо придумывать что-нибудь еще.
 — Гляди-ка, а вон птичка, — она осторожно махнула рукой в сторону горизонта.
 Глупо, ухмыльнулась Ника. Что я, по-твоему, птичек не видала?
 Разговор не клеился.


* * *

 Артем в бешенстве вцепился в штурвал, рискуя содрать ногти в кровь. Пульс колотился в горле, не давая нормально дышать. И думать с обычным хладнокровием тоже не получалось.
 Сначала он прикидывал, каким способом прибьет близнецов. Банальный мордобой выглядел в плане мести не слишком привлекательно. Лучше что-нибудь изощренное. Например, четвертование. «Наш ответ Чемберлену» называется. Но и этого недостаточно!
 Друг в беде не бросит!!!
 Значит, все-таки не подвела его интуиция: еще тогда, в доме Эдика эти двое недоумков задумали похитить невесту и доставить ее прямо к алтарю! Кавказская пленница отдыхает!
 Только непонятно, на что они рассчитывали, эти идиоты?! Он же от них мокрого места не оставит! Он же их в порошок сотрет!
 Не сдержавшись, Артем застонал вполголоса.
 Нет, ну за что ему это все?!
 Мало того, что его друзья — полные кретины! Мало того, что он не выспался и голодный! Мало того, что его вынудили делать то, чего он никогда в жизни не делал — играть благородную роль доброй феи, помирившей возлюбленных! Охренеть, не встать!
 Так еще невеста друга оказалась той самой медсестрой, что снилась товарищу майору на рассвете!
 Девчонка, однако, на все руки от скуки. Вроде бы Эдик говорил, что она работает секретаршей. Оказывается, в свободное время Степанида… — или нет, Глафира! — спасает раненых и ухаживает за больными старушками.
 А потом ревет в три ручья наедине с собой и своим линялым рюкзачком!
 Наверное, он бы пережил все это намного проще, если бы на ее месте оказалась старая кляча с костяной ногой. Или негритянка в одной набедренной повязке. Или… Да любая, любая другая!
 Вопрос — почему?
 Ответ — не знаю.
 Или знает все-таки? Потому что эта — взлохмаченная, поблескивающая сталью в глазах, но с губами, дрожащими, как у потерявшегося карапуза, — два дня назад, не побоявшись, надавала пощечин взрослому мужику и сказала ему все, что считала нужным сказать. Потому что Артем подумал про нее «мы с тобой одной крови». Потому что она снилась ему, снилась, черт побери все на свете, как бы ни смеялся он сам над собой!
 Потому что увидеть ее здесь было так странно, и так… приятно, и доселе молчавшее воображение в три горла завопило: «Она пришла к тебе!» Потому что ему очень хотелось, чтобы так и было. Чтобы на самом деле — она пришла к нему.
 Просто поговорить.
 Помолчать, глядя вверх и вниз, в море и в небо. А потом и друг на друга. И кивать коротко, понимая, принимая, радуясь сообща, что так много хорошего на белом свете.
 Возможно, они бы даже подружились.
 У него никогда не было женщины-друга, но эта пигалица и не была похожа на женщину, она была человеком, которого он в какой-то момент принял за своего. Зауважал — вот как, наверное.
 Он не мог пройти мимо ее слез, потому что и в них чувствовалась ее сила.
 А теперь выясняется, что она — вовсе не та, за кого Артем ее принял.
 Она — невеста его друга, а стало быть, это именно она сбежала накануне свадьбы, и по ее милости Эдик превратился черт знает в кого.
 Образ этой самой невесты прочно укрепился в Артемовой голове. И что же делать сейчас, когда он вдруг изменился и принял вид этой пигалицы?
 Получалось, что он ничего не знает о ней. И почему-то это незнание его волновало. Как будто она обещала ему что-то, а слово не сдержала.
 Ему никак не удавалось сложить воедино невесту Эдика — по его представлению, взбалмошную эгоистку, — и храбрую медсестру, рыдающую о чужой бабушке.
 Он слыхал, конечно, что человек — существо противоречивое. А женщина — тем более. Но не до такой же степени.
 А ведь с этим теперь придется мириться.
 Они станут если не друзьями, то хорошими знакомыми — жизнь заставит. И будут встречаться на званых обедах — холостяк и счастливая супруга его товарища.
 Счастливая ли?
 Ведь были же причины, которые заставили ее уйти. И на самом деле еще неизвестно, захочет ли она вернуться.
 Он, естественно, доставит ее к Эдику. Но что будет потом? И почему — снова и снова почему! — это так волнует его?! Скажи кто, что из-за душевного благополучия друга, — Артем бы лишь усмехнулся. Друг постоит за себя сам. Близнецы могут думать иначе, но он, Артем, уверен, что в такие дела третий не должен вмешиваться.
 Не должен! Но получается, что именно это он и делает.


* * *

 Яхту мерно покачивало… Наверное, они уже отошли от берега. И куда, хотелось бы знать, путь держим?
 — Ну, вот ты знаешь, что это все означает, а? И я не знаю. Давай вместе пойдем и спросим! Что ты смотришь? Идем!
 Ника зарычала, предупреждая, что против такого плана.
 — Ладно, давай сидеть! — психанула Лада. Она прислонилась к косяку, усевшись на корточки неподалеку от Ники.
 — Ты вообще кто — девочка или мальчик? Ника зарычала громче, демонстрируя, что она — не девочка и не мальчик, а взрослое существо, настроенное весьма решительно.
 — Я ни черта не понимаю, — спустя некоторое время принялась жаловаться Ладка. — Что здесь у вас творится, а? Или на юге принято похищать людей, а потом держать их взаперти неизвестно зачем? Ты думаешь, за меня выкуп большой дадут? Иди и скажи своему хозяину, что он — полный идиот!
 — Он и сам это знает, — проворчал Артем, неслышно спустившись с палубы.
 Лада быстро поднялась.
 — А раз знает, то какого черта? Послушайте, вы же вроде военный…
 — Не совсем, я служу в МЧС.
 — Так это ваше МЧС решило, что полезно будет ликвидировать медсестру?
 — Никто не собирается вас ликвидировать, — поморщился он. — Слушайте, вы завтракали?
 Ладка скрипнула зубами. Есть, конечно, очень хотелось. И уже почти сутки она мечтала о крепком кофе.
 — А что, вы поведете меня в ресторан?
 Наверное, говорить с ним в таком тоне было глупо, но она ничего не могла с собой поделать. Она не понимала, что происходит, она до смерти боялась этого мужика с перебитым носом, шрамами на лысой башке и взглядом, выражение которого понять было невозможно. Он не прятал глаз, но ей казалось, что он смотрит мимо, сквозь нее.
 Неизвестность — как высота или пропасть — отталкивала и манила одновременно. Ей очень хотелось понять, что таится в этих глазах. Тогда и разговаривать было бы проще. И, возможно, тогда ей удалось бы спастись.
 — Смешно, — оценил Артем ее иронию по поводу ресторана. — Подвиньтесь, в каюте есть все для завтрака.
 Она отодвинулась, он прошел внутрь и свистнул Нику. А Ладка, воспользовавшись моментом, рванула к лестнице.
 — Мы практически в открытом море, — крикнул Артем вдогонку, — так что не вздумайте добираться до берега вплавь.
 Она, конечно, не слушала. Вылетела на палубу и огляделась.
 Вода. Кто это пел — «вода, вода, кругом вода»? Правильно пел, как раз к случаю.
 Со всех сторон лазурная бесконечность. Одним краем упирается в горизонт, и другим тоже, и третьим. А у последнего в мареве разгорающегося дня стелется берег. Горы — будто в тумане.
 А здесь — лишь прохлада ветров и воды. Море. Его дыхание, его простор. Жутко и весело смотреть в его глубину, ловить губами соленые брызги и различать вдали умытые им скалы, розоватые на изломах.
 Прыгнуть в воду и попробовать доплыть? Собраться с духом и прыгнуть.
 С глазомером у Ладки всегда было не очень, и она не могла понять, далеко до берега или это только кажется, что далеко.
 Но плавать на такое расстояние ей точно не приходилось.
 Впрочем, ей многое чего раньше не приходилось делать. Например, сидеть под охраной бородатого пса. Или, как вчера, лежать лицом вниз на сиденье машины и подставлять задницу под шприц со снотворным.
 От этого воспоминания ее передернуло.
 Как унизительно, черт побери! Ладка беспомощно ударила кулаком по борту яхты.
 А этот-то, эмчеэсовец!.. Как он мог оказаться заодно с теми вчерашними клонами? Судя по всему, он их главарь! Но ведь он рисковал жизнью и вытаскивал людей из завалов, так какое он имеет право теперь быть таким… дурнем! Похищать ее, держать у себя на яхте. Натравливать собак, в конце концов!
 Как он посмел… обмануть ее? Она-то думала, что он…
 Ах, она о нем думала?
 Ну, конечно! От злости Ладка еще раз шарахнула по борту. Конечно, думала! А что тут такого? Она думала, как бы ему объяснить, что не только он знает, почем фунт лиха, и не только он умеет решать проблемы, и ей, например, вовсе не нужна его помощь…
 Ах, вот как! И больше ничего?
 Ничего, ответила она себе сердито, ничего.
 Надо плыть. Спасаться. Хотя это очень смахивает на самоубийство.
 «Титаник», дубль восемнадцать.
 Так ты прыгаешь или сопли будем жевать?
 — Не дури! — крикнули снизу, и Ладка, упрямо сжав губы, на самом деле перелезла через борт и спиной прижалась к нему с внешней стороны. Ну точно — «Титаник»!
 А ведь можно было шлюпку спасательную спустить. Или хотя бы жилет надеть! Наверняка он нашелся бы на яхте.
 — Ты чемпионка по водному поло? — озабоченно поинтересовался Артем, поднимаясь на палубу.
 — При чем тут поло, идиот? — огрызнулась она, не оборачиваясь. — Может, мяч я кидать и не умею, или что там они кидают? Зато плаваю хорошо!
 — Я и говорю, чемпионка… Только, может, сначала позавтракаем?
 Ладка усмехнулась. Признавать очевидную глупость собственных намерений она не желала.
 — Ничего. С пустым желудком легче плыть!
 — Как хочешь, — вздохнул он. — Тогда давай поговорим хотя бы? Как никак знакомые…
 — В гробу я видала таких знакомых! — заорала она.
 Артем присвистнул.
 — Ты бы успокоилась, милочка!
 — Я тебе не милочка.
 — Да я ведь и не настаиваю. Перелезай все-таки обратно, пообщаемся!
 Ей было плохо. Очень плохо. Наверное, придется перелезать… Ладке стало ужасно жалко себя.
 — Слушай, — она повернула к Артему голову, — что я тебе плохого сделала, а?
 — Мне — ничего, — быстро ответил он.
 — А кому? — выкрикнула она.
 — Понятия не имею. Каждый человек в своей жизни хоть однажды причиняет зло другому человеку и…
 — Заткнись, философ хренов! Какого черта ты сюда меня приволок?
 Артем уточнил, заткнуться ему или все-таки говорить. Он был страшно зол. К тому же, ему почему-то нравилось выводить ее из себя. Нравилось и… будоражило воображение, которого у него никогда не было и быть не могло.
 Всю сознательную жизнь Артема его чувства были понятны, просты и подчинялись ему беспрекословно. Он считал страх чем-то недостойным, приказывал себе не бояться, и на самом деле не боялся. Ему казалось глупым тратить нервы на женщин, он приказывал себе не влюбляться, не сердиться и не разочаровываться, и это тоже получалось.
 Тогда почему глядя на эту девчонку он так разволновался?
 — Перелезай, а? Через час мы будем на месте, и ты все узнаешь.
 — Что узнаю? О каком месте ты говоришь? Кто ты вообще такой?
 Он покачал головой.
 — Ты задаешь слишком много вопросов.
 — Я хочу знать, что происходит! Неужели она даже не догадывается?
 — Потерпи, ладно? Всего-навсего час. Договорились?
 Ладка судорожно сглотнула. С каким бы удовольствием она добавила к многочисленным шрамам этой гориллы еще парочку!..
 Руки за спиной начинали затекать. А что, если она не удержится?
 Словно почувствовав ее подступающую панику, он сделал шаг и крепко обхватил ее за плечи.
 Ну что тут будешь делать?
 Опираясь на него, она неуклюже перелезла обратно на палубу. И тут же его оттолкнула.
 — Идем завтракать, а? В холодильнике есть бутерброды и салаты из морепродуктов. Ты любишь морепродукты?
 — Я люблю тишину, — отрезала она, все-таки спускаясь за ним. — Так что заткнись, пожалуйста!
 Он распахнул перед ней дверцу холодильника. И, привлекая Ладкино внимание, даже слегка подпрыгнул. Пол жалобно скрипнул под ним.
 После того как опасность падения этой пигалицы за борт была ликвидирована, ситуация начала его забавлять. Улыбка, жутко неуместная на его каменной физиономии, вдруг растеклась по ней так широко и так натурально, что на секунду Ладка улыбнулась в ответ. Только на секунду.
 — Что еще? — спросила она недовольным тоном.
 — Можно мне сказать? А потом снова будем играть в молчанку.
 — Говори, — подумав, разрешила она.
 — Есть еще кофе.
 — Давай! Похоже, кофе — это единственная радость в жизни, которая мне осталась, прежде чем ты привезешь меня неизвестно куда!
 …Они поменялись ролями как-то слишком быстро, он даже не заметил перехода, но вдруг оказалось, что парадом командует она. А он ей подчиняется. Почувствовав это, он от нее отвернулся.
 — Ника, а ты как насчет перекусить?
 — Ника? — Ладка повела бровями. — Это тот черт, что меня охранял?
 Черт ввалился в каюту и протопал мимо нее к столу. Артем собрал ветчину с нескольких бутербродов и протянул не глядя. Тотчас клацнули челюсти и не останавливались ни на миг, пока не кончилось угощение.
 Ладка завороженно смотрела.
 — Она всегда так ест? — шепотом уточнила она.
 — Не говори о Нике в третьем лице, — попросил Артем. — Она этого не любит.
 — Но ты же говоришь!
 Он закатил глаза. Сейчас Ладка сильно его раздражала. Сидит себе, как в гостях, и даже не собирается помочь ему с кофе, и вообще ничего ее не волнует, кроме его собаки.
 Девчонка!
 Может, дать ей поиграть его старого плюшевого мишку?
 — Сколько тебе сахару?
 — Нисколько!
 — Фигуру бережешь? — Он окинул ее пренебрежительно. — Кажется, беречь уже нечего. Тебя ветром не сносит?
 — Не всем же быть толстыми! — моментально отреагировала она, кивнув на его могучую грудь под рубашкой.
 Артем обиделся и мгновенно ту рубашку задрал, демонстрируя накачанные мышцы.
 — В каком это месте я толстый? — ухмыльнулся он. — Ну, в каком?
 Цирк да и только!
 — Мозги у тебя жиром заплыли! — придумала она.
 — Слушай, я дал тебе бутербродов, я налил тебе кофе, я проявляю гостеприимство, веду себя скромно и вежливо, а ты мне хамишь! Тебя в школе не учили относиться к старшим с уважением?
 В порыве праведного гнева он опрокинул свою чашку с кофе.
 Ладка невозмутимо наблюдала, как он елозит вокруг стола с тряпкой.
 — Значит, во-первых, — медленно произнесла она, — в гости ходят по приглашению, а ты меня похитил!
 — Это не я! — перебил Артем. — Если хочешь знать, меня поставили перед фактом, ясно? Я такая же жертва, как и ты!
 — Во-вторых, — продолжала она, покачивая ногой, — в школе учат арифметике и чистописанию, а никак не манерам. Хотя, конечно, в ваши совковые времена…
 — Ты хочешь сказать, что я — совок?!
 — Вылитый! Совковей не бывает!
 — Послушай, девочка, — мягко вымолвил Артем, — ты слишком много на себя берешь.
 Она фыркнула презрительно.
 — Это вы с дружками слишком много на себя взяли! Ты знаешь, кто мои родители? А еще есть брат! А еще…
 — Ой, как страшно! — он всплеснул ручищами. — Если я упаду в обморок от ужаса, обещай, что не бросишь меня бесчувственного!
 Она не сдержалась — хихикнула. Но Артем вовсе не собирался ее смешить.
 Он разозлился ужасно, вспомнив, что она — невеста Эдика. А он рубашку перед ней задирал! Мышцы, осел, демонстрировал!
 На Ладку тем временем напал нервный смех. Сначала она закрылась ладонями, потом отняла их от лица и стала махать на себя, будто веером, но успокоиться все равно не смогла. Ника подошла поближе — посмотреть, что такое с ней творится.
 — Все нормально, — сообщила ей Ладка, хотя назвать ситуацию нормальной было сложновато.
 — Салат! — буркнул Артем, тыча Ладке под нос пластиковую упаковку. — Тебе открыть?
 Она посмотрела искоса, гадая, из-за чего он злится.
 Ему не понравилось, что она смеялась? Или салата жалко?
 Последняя версия опять ее рассмешила, и Лада снова спрятала лицо в ладонях. Но потом передумала и стала хохотать открыто.
 Артем, как дурак, стоял перед ней с этим салатом и мрачно размышлял, почему это Эдику так повезло. Вот именно такими словами: «Почему Эдику так повезло?» Эта фраза прокрутилась в голове десятки раз, прежде чем он понял, о чем, собственно, она. Вернее, о ком.
 О той, что сидела на его кровати и покатывалась со смеху. Без всяких на то причин, кстати. Ее глаза сложились в щелочки, и откуда лучилась серебристая прохлада.
 Конечно, Эдику повезло. Невеста умела не только повязки накладывать, но и вот так смеяться. Вот и хорошо. Дай Бог им счастья и детишек побольше.
 Аминь.
 Или как там говорится в таких случаях?
 Он плюхнул упаковку с салатом на кровать и вышел из каюты.
 Ладка моментально перестала хохотать.
 — Эй, ты куда?
 — Кто-то должен стоять у штурвала! — откликнулся Артем уже сверху. — Иначе мы никогда не придем на место.
 Зря он это упомянул. Уже через мгновение, когда она вошла следом за ним в рубку, стало ясно, что — совершенно зря!
 — На какое место?
 Он повернулся к ней и посмотрел с недоверием. Глаза возмущенно сверкают, губы закушены, кулаки сжаты. И про кофе забыла — который «единственная радость»!
 — Ты хоть смотрела вокруг? — хмыкнул Артем. — Неужели берег не узнаешь?
 Гнев ее сменился удивлением.
 — А что я должна узнать? Долготу и широту? Или как это называется у вас, морских волков?
 Он довольно улыбнулся. Раньше, сто лет назад, именно так любили они себя называть — морскими волками. Он и еще десятки таких же прыщавых юнцов, поступивших в мореходку.
 Помнится, они скребли по утрам голые подбородки бритвами — упорно и подолгу — чтобы быстрей появилась настоящая щетина.
 Теперь щетина имеется, и что?
 Почему тогда он твердо знал, что это сделает его взрослым, уверенным и стопроцентно счастливым мужиком?!
 Артем провел ладонью но колючим щекам. Ни уверенности, ни счастья не прибавилось.
 Нелепо.
 — Иди вниз, — бросил он через плечо, — кофе остынет.
 — Не приказывай мне, что делать! — взвилась Ладка. — Ты меня уже достал, понял? Почему бы вам с дружками не обзавестись резиновыми бабами?! Вот с ними и вытворяйте что хотите! А я — живой человек! Человек, понимаешь?
 — Тормозни, я понял…
 — Ничего ты не понял! Людей нельзя воровать, совать в машину, насильно колоть им снотворное и запирать на ночь черт знает где!
 Артем невольно присвистнул. Близнецы зашли слишком далеко. А что, если невеста не помирится с женихом? Он, конечно, не силен в юриспруденции, но колоть снотворное?.. Факт насильственных действий налицо.
 —…так что с рук вам это не сойдет! — надрывалась она.
 Артем не слушал. Он раздумывал, в какое место идиоты братишки впендюрили ей снотворное.
 В задницу, наверное…
 Ну, насчет задницы — это он погорячился. У нее попка. Маленькая аккуратная попка под наивным ученическим сарафаном. Очень милая. Как раз такая, как надо.
 Кому надо-то?
 Эдику, конечно, тут же ответил себе Артем.
 — Ты меня не слушаешь! — завопила она, и он понял, что многое пропустил.
 Интересно, что? Может быть, она как раз говорила о своей…
 Остановись, болван! Еще пять минут назад ты даже не считал ее женщиной! Ты лил крокодильи слезы из-за того, что она оказалась не тем человеком, за которого ты ее принял. Ты, блин, разочаровался! А теперь пялишься на ее попку!
 — Эй, ты куда смотришь?
 — Никуда.
 — Ты заглядывал мне под юбку! Ты озабоченный маньяк! Тебе лечиться надо, понял?
 — Маньяк, говоришь? — Артем развеселился. — Что ж ты тогда орешь? Разве тебе не известно, что с маньяками следует быть осторожной и смирной?
 Как же он бесил ее! Это ни в сказке сказать, ни пером описать! Невозможное что-то! Так бы и треснула по загривку, чтобы он носом вписался в штурвал!
 Знает, что с яхты ей никуда не деться, вот и издевается! Играет, как кошка с мышкой!
 — Не смотри на меня так, — догадываясь о течении ее мыслей, испугался Артем. — Я тебе ничего плохого не сделал.
 — Конечно! Ты только украл меня и везешь неизвестно куда! Вероятно, я должна за это ноги тебе целовать!
 Зачем сразу ноги? Есть другие, более интересные места.
 Уймись, кретин, цыкнул он на себя.
 — Все-таки будет лучше, если ты отсюда уйдешь, — сказал Артем, глядя перед собой.
 — Точно! — согласилась Ладка. — Давай, причаливай к берегу, и я с удовольствием скажу тебе «прощай»!
 — Я имел в виду, чтобы ты шла в каюту. Кстати, можешь поплавать. Это успокаивает.
 — Что-то я не заметила бассейна, — пробормотала Ладка.
 Бассейна? Он с удовольствием расхохотался. Не одной же ей веселиться!
 — А море вокруг ты заметила?
 Ладка не нашлась что ответить. Поэтому просто пошла из рубки, независимо вздернув нос. На пороге остановилась и сказала язвительно:
 — Про бассейн я пошутила, понял? Трудно быть по пояс деревянным, да? Особенно сверху!
 Даже в детском саду — а летом, когда Еремеич был особенно занят, Артему приходилось ходить в детский сад, — никто не осмеливался разговаривать с ним в подобном тоне! Ему не давали прозвищ, и даже самые безобидные розыгрыши обходили его стороной, и мальчишеские разборки он разруливал одним взглядом.
 Во всяком случае, так он это помнил.
 Вполне вероятно, что льстил себе.
 А эта девчонка его не боялась. Или успешно делала вид, что не боится.
 — Еще раз заговоришь со мной таким образом, и я запру тебя в каюте! — предупредил он.
 — Я сама с удовольствием там останусь! Лишь бы тебя не видеть!
 Грозно топая, она наконец вышла.
 И рванула в каюту, на ходу ругая себя последними словами. Раньше надо было подумать об этом, идиотка! Там, в каюте, мог оказаться рюкзак! А в нем — ее спасение!
 О мобильном телефоне нужно было думать в первую очередь! И не таскать его в рюкзаке, а, как все нормальные люди, повесить на шею или хотя бы в карман положить.
 Проскочив мимо Ники, которая оскалилась вполне добродушно, Ладка влетела в каюту и в пять минут перерыла все вверх дном.
 Похитители не были дураками. Рюкзак, очевидно, остался у них.
 Глупо, конечно, было рассчитывать на удачу после всего что с ней произошло.
 Может, и правда, поплавать? Хоть взбодриться немножко. Хоть на миг забыть обо всем и почувствовать себя человеком. Представить, что эта яхта — ее собственная, и этот мужчина вовсе не кретин и ублюдок, а…
 Перестань! Хочешь купаться — купайся, а вот с ума сходить не надо!
 Купальника, конечно, не было. Да что там купальника она и лифчика не надела! Голышом, что ли, нырять?
 А это идея!
 Ты что, окончательно сбрендила?! Мало тебе приключений?!
 Ладка упрямо сжала губы и, не слушая голос разума, вылезла из сарафана. Сейчас посмотрим, кто здесь жертва…




 Особняк на побережье, на рассвете


 Агнесса Васильевна решилась покаяться. Вообще-то, это нужно было сделать давным-давно, сразу же, как ушла Глафира.
 Потому что ушла она не просто так!
 И все эти дни, осознавая свою вину, Агнесса Васильевна места себе не находила, но решиться на чистосердечное признание не могла.
 Теперь решилась. Быть может, потому что всю ночь не спала и слышала, что хозяин дома тоже не ложился. Совпадение их бессонниц так ее тронуло, что и дальше терпеть не стало сил.
 Начала она издалека. Заглянула к нему в кабинет и спросила:
 — Может, покушаешь, Эдик? Совсем ведь с лица спал.
 — Спасибо, не хочется.
 Он посмотрел мимо нее, потом сфокусировал взгляд и с натугой спросил, видимо, так понимая свой долг работодателя:
 — А вы что так рано встали?
 — Эдик, — произнесла Агнесса Васильевна со слезами в голосе, — ты ведь знаешь, я отношусь к тебе, как к родному сыну!
 — Знаю, — вздохнул тот, отвернувшись к окну.
 — Твои дети мне как внуки! — с чувством заявила она.
 — Какие дети? — Эдик с вялым недоумением почесал нос. — У меня нет детей!
 Домработница мягко возразила, что это только пока. Скоро, мол, будут.
 Он скрипнул зубами и снова отвернулся. Будут, как же! Держи карман шире! В жизни его ждала только работа. Работа, работа и еще раз работа! Да плевать он на нее хотел!
 А вот Глафира плюнуть на работу не смогла…
 — Эдик, ты должен к ней поехать!
 Кто это здесь? Он повернул голову и увидел собственную прислугу.
 Кстати, зачем ему прислуга? Подумаешь, пыль и мусор. Подумаешь, пироги да щи.
 На все это ему тоже плевать.
 А что она сказала? К кому он должен пойти? К врачу, может быть? Агнесса Васильевна всегда благоговела перед врачами.
 — Не пойду, — просто сказал Эдик.
 — Но вы же любите друг друга! Кого, врача?
 Эдик посмотрел на Агнессу Васильевну с внезапным интересом.
 — Почему вы так думаете?
 — Что думаю? — растерялась она.
 — Ну, что я кого-то могу любить.
 — Не кого-то, а Глафиру! — уточнила Агнесса Васильевна.
 Он чуть не застонал.
 — Эдик, ну нельзя же так убиваться!
 — А как можно? — полюбопытствовал он.
 — Никак нельзя! Нужно бороться! Ты только выслушай меня спокойно, ладно? Хорошо?
 Он кивнул. Ему было все равно. Спокойно так спокойно.
 — Ты должен поехать к Глафире, — повторила Агнесса Васильевна, — потому что она тебя любит!
 Он ждал. Хотя знал, что больше ей добавить нечего. Но все-таки ждал. Домработница смотрела виновато, словно пришла признаться, что похитила его невесту. Из ревности, например.
 Очень смешная версия. Давай, улыбнись!
 Он улыбнулся, и Агнесса Васильевна в который раз пожалела, что не пришла каяться раньше. Вон до чего дошло! Человек совсем не в себе.
 — Эдик, это я виновата!
 Он засмеялся. Значит, угадал. Агнесса Васильевна тайно в него влюблена и не могла допустить, чтобы он женился!
 Она испуганно отшатнулась, но продолжала:
 — Вы для меня как дети! Оба! Вы — моя семья!
 — Кто это «вы»? — не понял он.
 — Ты и Глафира. Такие неразумные, такие беззащитные, будто ребятишки малые! Я ужасно за вас переживала, понимаешь, Эдик?
 — Понимаю, понимаю…
 Похищения не было. Последняя надежда рухнула. Глафира ушла по доброй воле.
 — Ну вот, — Агнесса Васильевна затеребила фартук, — хорошо, что ты понимаешь, очень хорошо. Значит, ты меня не осудишь. Ты должен меня простить, Эдик!
 — За что? — без интереса спросил он, утомленный разговором.
 — Как «за что»? Ты же сказал, что понимаешь! — Она взглянула обиженно. — Ты вообще меня слушал?
 — Местами, — признался он, — так в чем вы считаете себя виноватой? Думаете, она ушла, потому что вы вовремя обед не подали или цветы поливали слева направо, а надо наоборот?
 Агнесса Васильевна всхлипнула и быстро утерлась фартуком.
 — Нет, Эдик, нет! Я такой грех на душу взяла, такой грех! Гордыня меня обуяла! Решила я, что могу взять на себя такую ответственность…
 — Агнесса Васильевна! — взревел он неожиданно. — А если конкретней?
 — Сейчас, сейчас, — всполошилась она, — все расскажу, дорогой мой, ничего таить не стану! Такой на душе камень, ты не представляешь!
 — Ну?!
 — Ох, дура я старая! Ах, эгоистка бессовестная!
 — Агнесса Васильевна, я вам в последний раз говорю, давайте по существу вопроса!
 Он сам удивился своему тону. Таким тоном он распекал нерадивых сотрудников и давил на слишком раздумчивых клиентов.
 —…так а я ей говорю, мол, ты хвостом-то не верти, у Эдика таких, как ты — мильон!
 — Что-о?!
 Кому говорит? Какой мильон?
 — Вы что, сказали Глафире, чтобы она уходила и не мешала мне тот мильон девок трахать?!
 — Эдик, дорогой ты мой, ну что ты такое говоришь!
 Она стыдливо зарделась, снова всхлипнула и забормотала:
 — Ничего такого я ей не говорила. Я просто хотела, чтобы ценила она тебя, понимаешь? А то, видите ли, детей рожать ей недосуг, работу бросать она не собирается, а как же семью-то строить?!
 — Семью… — вздохнул Эдуард и встрепенулся: — Да вы с ума сошли, Агнесса Васильевна!
 — Ну почему же? — оскорбилась она. — Просто переборщила чуток. Не все предусмотрела. Я же думала, что про девок скажу и Глашенька испугается, как бы тебя к рукам кто другой не прибрал! А она — вишь чего!
 В голове у него все перемешалось. Но прежний Эдик — решительный, уверенный и умный — пробудился от спячки.
 — Гордая, говорите? — хмыкнул он. — Глашка-то гордая! А вы, Агнесса Васильевна, действительно старая дура!
 Морщинистые веки набухли разом, и она завыла в голос, как в старину, по-бабьи, с причитаниями. Не вслушиваясь, он быстро прижал к себе ее голову и чмокнул в седую макушку.
 — И я вас, старую дуру, обожаю! Не ревите!
 — Ох, о-о-о!
 — У нас к свадьбе-то все готово? — спросил Эдик озадаченно, и Агнесса Васильевна тут же смолкла, взглянув на него с недоверием.
 — К свадьбе?
 — Ну. У меня, если помните, бракосочетание на завтра намечено.
 — Милый ты мой! — Она резво вскочила. — Конечно, готово! Будет готово! Соколик ты мой ясный! Поедешь к ней, да? Поезжай, родной, поезжай!
 Мыслями он уже был далеко отсюда. Раздумывать некогда! И злиться, что потеряно столько времени, — тоже! Глафира любит его! Она ушла только потому, что Агнесса наболтала ей чепухи. Да и Бог с ней, с Агнессой!..
 Перепрыгивая через три ступеньки, Эдик вылетел на террасу, отдавил хвост бедняге-коту и помчался к гаражу.
 Глаша говорила, что снимает флигелек где-то в Сочи. Флигелек он, конечно, найдет. Потому что теперь есть смысл искать.




 В море


 Впервые в жизни он не был уверен, что справится. Что одолеет самого себя и это неожиданное, незнакомое, жуткое ощущение безысходности.
 Он не должен думать о ней. Но он думает.
 О том, как она улыбается, как бьется тонкая жилка у ее виска, когда она сердится или трусит… О том, как, наверное, могут быть горячи ее губы и нетерпеливы руки… Он представляет себе это. Хотя по жизни у него никогда не было ни капли воображения!
 То, что он знает о ней, и то, чего не знает, и то, что он сам придумал, теперь ни на секунду не оставляет его.
 Будто бы он добровольно всунул голову в петлю.
 Единственное, что ему остается — это вцепиться в штурвал и отсчитывать минуты, ждать, когда придет избавление. Она уйдет, а избавление — придет.
 Все правильно. Главное, чтобы ей больше не пришло в голову подняться к нему. Вполне возможно, что он придет в себя, если ее рядом не будет.
 — Надо поесть, — сказал Артем вслух, — и кофейку попить, вот что мне надо. Больше — ничего.
 — Ты уверен? — томно спросили за спиной, и от неожиданности он резко повернул штурвал.
 Яхту качнуло, Артем едва не выпал в дверной проем, но вовремя затормозил и ошалелыми глазами уставился на незваную гостью…
 Она кокетливо улыбалась ему. Она взмахивала ресницами и облизывала губки, и поводила плечиками, и делала это смешно и неумело, словно маленькая девочка, решившая изобразить взрослую тетеньку.
 От удивления он не сразу увидел все, что следовало увидеть. И только потерев ушибленный лоб, отшатнулся и окинул взглядом всю ее.
 Лучше бы он не делал этого.
 На пороге рубки стояла полуобнаженная нимфа.
 Кое-какая одежда на ней все-таки присутствовала. Шлепанцы и трусики.
 Этого было явно недостаточно, чтобы рассудок остался при нем. Артем клацнул челюстью, взялся ладонью за щеку, будто пригорюнившаяся старушка, и быстро отвернулся. То есть приказал себе отвернуться, но ничего подобного не предпринял, таращась на нее, как последний болван.
 Руками она обнимала себя за грудь, словно замерзала на ходу. Сквозь пальцы Артем разглядел розовые соски и тотчас принялся себя убеждать, что в них нет ничего особенного, и что он тысячу раз видал такие же… Потом стал молиться о том, чтобы она ушла немедленно. Немедленно! Иначе…
 — Я тебе нравлюсь? — сипло осведомилась Ладка, кляня уже собственную самонадеянность, с которой она придумала этот дурацкий, пошлый план.
 За этой фразой по сценарию должно было следовать многозначительное движение бедрами.
 Ну и?.. Где у тебя бедра? Давай крути ими! Да где тебе мужика соблазнить?!
 — Ты что вытворяешь? — задвинувшись в дальний угол и упав там на какую-то табуретку, пробормотал Артем, глядя, как она извивается в дверном проеме.
 — Стараюсь тебе понравиться.
 — А… Ты мне и так… нравишься.
 — Да?
 Она удивленно похлопала ресницами, на мгновение остановившись.
 Умом — вернее, его остатками, — он понимал, что это только спектакль. Но кроме ума в организме существовало еще много разных штуковин. Например, сердце. Которое вдруг принялось шнырять от пяток к горлу.
 — Ты купаться собралась? — спросил он, набрав полную грудь воздуха и усилием воли отправив сердце на место.
 Останавливаться нельзя, поняла Ладка. Думать тоже запрещается. Иначе она просто умрет от стыда.
 — Не совсем, — прохрипела она, — я пришла к тебе.
 — Ко мне? — Он огляделся, мечтая оказаться на Гавайях или, если уж на то пошло, в Нижнем Урюпинске. Это вроде бы тоже не близко отсюда.
 — К тебе, — подтвердила она и шагнула неуверенно, все придерживая себя за плечи, — я же тебе нравлюсь. И ты мне тоже. Верно?
 Это невыносимо. Что за цирк она устроила? Или сейчас модно соблазнять друзей жениха перед свадьбой? Может, обычай такой новый ввели, а он — ни сном, ни духом!
 Как бы ее выпроводить подобру-поздорову, а?
 Как бы не сбрендить! Круглый наивный пупок был прямо у него перед глазами. Под руками. Вот он, пожалуйста! Красоты неимоверной. А еще плоский бледный живот, а повыше — острые ребра торчком, а пониже — полоска ткани, и тонкие ножки, и детские розовые коленки в царапинах, на левой — родинка, а потом — узкие щиколотки, и маленькие аккуратные пальчики, слегка налезавшие друг на дружку.
 Тоже мне Гумберт, любитель нимфеток!
 Было бы из-за чего умом тронуться! Она же — малявка! Кожа да кости! Бледная, растрепанная, худая пичужка! Успокойся!
 Я спокоен, ответил он себе, совершенно спокоен.
 Я точно знаю, что хочу ее. Я уверен, что она — моя. И все остальное не имеет никакого значения. Пусть даже у нее окажется нулевой размер лифчика! Пусть даже спина у нее будет волосатая или прыщавая!
 Он нарочно все это придумывал, надеясь все-таки остыть.
 Бесполезно.
 Да и ведь знал он, зачем она пришла. Дуреха! Она хотела соблазнить его, а потом укокошить. Или что? Просто шмякнуть по голове молотком? Ой, какая балда! Наверное, она считает себя очень умной и предприимчивой особой, выделывая здесь кренделя на все лады. Но что ж тогда стесняться? Он видел не только ноги и пупок. Он видел ее пунцовые щеки и убегающий взгляд.
 Она — та, для которой он купил бы норку!..
 Он держал бы ее за руку, взбираясь на гору Индюшка и прыгая в водопад, и шагая по ночному безмолвию леса, и падая в бесконечность — их бесконечность, и взмывая к звездам — их звездам.
 Да. Та самая.
 И кем-то давным-давно определено, что они будут вместе.
 …Для этого надо лишь убить Эдика и уговорить ее не носить траура, а выйти замуж за него, Артема.
 Все очень просто.
 — Иди вниз, — устало сказал Артем, прикрыв веки.
 Будто муха, он влип в собственные мысли, похожие на тягучее сгущенное молоко.
 — Я не хочу вниз! — завопила она. И добавила, будто прыгнула в ледяную воду: — Я хочу тебя.
 Он открыл глаза. Верить было нельзя. Не верь, сказал он себе.
 — Пожалуйста, уйди, а?
 Она жалко хлюпнула носом. И тут увидела выражение его лица, и будто кто-то ударил ее в солнечное сплетение, и разом кончился кислород, и сердце больно сдавило.
 — Тебе плохо? — спросила она, когда смогла говорить.
 — Уйди. Я прошу тебя. Уйди!
 — Почему?
 Она осторожно посмотрела ему в глаза. Ей хотелось этого с той первой встречи, когда он поставил ее на землю и стал расспрашивать, глядя при этом куда-то поверх ее головы, мимо, мимо, черт подери!
 А теперь он глядел прямо на нее, и глаза его — холодные камни, блеснувшие вдруг янтарем, — были внимательны, а взгляд тяжел. И еще в этом взгляде была тоска.
 Она моментально забыла, что собиралась соблазнить его. Она забыла даже, что стоит почти голая перед чужим, непонятным, пугающим мужиком. И ощущает его тоску, как собственную. Не зная причин, но кому важны причины?
 — Иди, — повторил он.
 — Я не хочу быть одна, — сказала она.
 А чего она хочет, растерянно подумал Артем.
 — Я не хочу быть одна, — повторила Ладка, и тогда он понял, что она имела в виду.
 — Ты не одна, — возразил он, тоже имея в виду Эдика. — Ты не будешь одна. Потерпи немного.
 — Я не хочу больше ждать!
 Она ударила руками по его плечам и сжала их, и встряхнула, точно зная, что еще немного — и она пропала… Если он не поможет, не подхватит, не протянет навстречу рук.
 — Пусти, — не шелохнувшись, сказал Артем.
 — Нет!
 Он замотал головой.
 — Отойди от меня! Не трогай меня! Ты что? Не понимаешь?!
 — Не понимаю! — в исступлении заорала она.
 — Ну и дура! — рявкнул Артем, резко дернул ее и уронил на себя.
 Она неловко брякнулась ему на живот и уставилась, не мигая, в глаза, в которых отражались ее собственные — испуганные, нетерпеливые.
 — Дура! — с омерзением выговорил Артем. — Какая дура!
 И стал покрывать ее лицо жесткими поцелуями. Задыхаясь, она искала его губы и бестолково, как слепой кутенок, тыкалась в разные стороны, а горло сводило судорога.
 Но этого было мало, и его пальцы в сумасшедшей пляске понеслись по ее телу.
 А в его голове разрасталась черная дыра — разрасталась до тех пор, пока не поглотила его всего без остатка. И тогда он вскочил, уронив табурет, и подтолкнул ее к стене.
 Он жадно вбирал в себя детский пушок на скулах, розовые припухлости вокруг рта, влажную прядку, прилепившуюся к щеке, и грудью ощущал биение ее сердца.
 А потом от прикосновения худенькой ладошки спина его взмокла, зрение и слух отказались ему служить, только пот струился между лопаток, и ноги подкашивались, и пришлось пристроить колено к стене, опереться на стену рукой и, кажется, что-то еще куда-то приладить.
 Рубка качалась. Мир качался. Артем был уверен, что сошел с ума, но с этим уже ничего нельзя было поделать.
 Подвижная горячая спина у него под ладонями выгнулась струной, вспыхнула на горизонте сознания молния, и разрубила белый свет пополам. До — и после.
 Она обессиленно висела у него на плечах, обхватив ногами могучие бедра, и еще пыталась целовать его взмокшие виски.
 Ей казалось, она умерла, и снова родилась, и теперь — только теперь! — понимает, что значит — жить.
 Жить, упираясь пятками в широкую спину. Жить, водя пальцами вдоль большого, квадратного лба, до боли втиснувшись ухом в стальное плечо, и слушать, как от груди поднимается жар его сердца.
 — Тебе не тяжело? — тихо спросила она. Артем засмеялся.
 — Ты легкая.
 Только, конечно, все равно тяжело. Совсем не легко, нет!
 Он только что занимался любовью с невестой своего лучшего друга. И мечтает о том, чтобы сделать это еще раз. Еще много раз на протяжении ближайшего столетья.
 Вот как все запущено.
 Может быть, похитить ее снова? Уже для себя самого.
 Или сделать вид, что ничего особенного не произошло, привезти ее к Эдику, а потом тихо-мирно утопиться, не дожидаясь их свадьбы.
 Или прямо сейчас с камнем на шее броситься в море, уповая на то, что одна она никогда не доберется до жениха! «Так не доставайся же ты никому»! — вот так примерно.
 Вон сколько вариантов набралось. Выбирай.
 Он постарался дышать ровней, но прямо перед носом была встрепанная макушка, и розовые пальчики что-то рисовали у него на лбу.
 Вот бы застрелиться…
 Вместо этого он спросил задумчиво:
 — Хочешь искупаться?
 — Ммм…
 — Я тебе дельфинов покажу. Если повезет, конечно. — Артем не удержался и потерся щекой о мягкие пепельные вихры.
 — А если не повезет? — спросила она и больно куснула его за грудь.
 Артем поморщился, а потом улыбнулся неожиданной мысли. Теперь наверняка останется синяк, и можно будет встать перед зеркалом и разглядывать следы ее зубок у себя на груди.
 — Так мы идем? — вскинула она голову.
 — Я иду, — поправил он, — я иду, а ты едешь. Только учти, что я — старый и больной, так что плавать наперегонки мы не будем.
 — А я и не собиралась!
 — Еще как собиралась! — рассмеялся он. — Иначе чего ты так полыхаешь глазищами?!
 — У меня не глазища, а глазки. Маленькие, серые глазки!
 — Глазища! — возразил Артем, поднимаясь на палубу. — И стоит раскрыть их пошире, вон в ту сторону. Видишь?
 — Ой! — сказала Ладка и спрыгнула с него. Там, куда он указал, атласно блестели на солнце черные спины дельфинов.
 Она кинулась к борту и нетерпеливо оглянулась на Артема.
 — Ты идешь?
 Все просто отлично. Сверхъестественный секс, одно дыхание на двоих, утомленные ладони, скользящие по взмокшей спине, перекресток бессмысленных взглядов и — с трудом остывающие тела, сердечный галоп, плавно переходящий в трусцу.
 Ну просто великолепно!
 А дальше — больше. Лазурный берег вдали, освежающая прохлада волн, игривые улыбки, чашка кофе в постель — то есть, брр, чашка кофе на палубе, — ветер в волосах, легкие поцелуи, легкая болтовня и расставание — тоже легкое, когда пришвартуется яхта.
 А разве нужно что-то еще?
 Наверное, ей все же проще. В ее возрасте мимолетный секс — каким бы замечательным он ни был — вовсе не подразумевает последствий, а только все ту же чашку кофе и «позвони мне» на прощание.
 А ему — тридцать с лишком, и он знает то, чего не знает она. Куда придет яхта.
 Нужно запретить себе думать об этом. Резвиться на солнышке, смотреть на дельфинов…
 — Что с тобой?
 — Ничего.
 — Тебе… не понравилось? — спросила она и отвернулась к дельфинам.
 Ей никогда раньше не приходило в голову спрашивать у мужчин что-то подобное.
 Может, потому, что раньше ее не волновало, нравится им или нет?
 — Я уже говорил, что ты — дурочка?
 — Нет, — она вытерла слезы. — Ты говорил, что я — дура! А это две большие разницы, как говорят в Одессе.
 — Ты разве из Одессы? По-моему, ты с Луны. Какое-то воспоминание мелькнуло у него при этих словах. Вопрос, который нужно было задать. Или он на что-то должен ответить? Что-то совсем неясное. Мелькнуло, и пропало без следа.
 — А почему я не зеленая? — удивилась Ладка. — Всем известно, что инопланетяне — зеленые!
 Он потянул ее за руку, сдергивая с борта, ловко поймал и аккуратно постучал согнутым пальцем по ее лбу.
 — Ты дурочка.
 — Это я уже слышала. Может, скажешь что-нибудь новенькое?
 Он сделал вид, что задумался. Она занялась разглядыванием физиономии, которая еще совсем недавно казалась такой устрашающей и равнодушной.
 Разве?
 Неужели не сразу она поняла, что эти губы не могут быть холодны и циничны, что они — добрые и насмешливые, как у мальчишки, и терпкие на вкус. Что эти безобразные шрамы — подтверждение его силы и храбрости, а не зловещее предупреждение наивным дурочкам вроде нее. Что сломанный нос суется куда попало не из любопытства, а потому что его хозяин так устроен — он вмешивается в любое дело, когда уверен, что может помочь. А уверен в этом — всегда. Теперь она поняла.
 Он не смотрит людям в глаза. Помогает, спасает, участвует, но не смотрит в глаза, потому что боится чужой боли. Своей он не замечает, а сопереживание кажется ему слабостью. Это написано у него на лбу — крутом и упрямом.
 — Почему ты соврала, что ты здесь проездом? — внезапно вспомнил Артем.
 — Потому что я врунишка, — откликнулась она с кокетством, не вникая в смысл вопроса, а разглаживая морщинки возле его глаз. — Теперь ты поставишь меня в угол?
 — Обязательно, — тут же согласился он.
 Ладка тихо засмеялась ему в лицо, и все его мысли тут же выстроились гуськом, чтобы немедленно покинуть голову.
 Он потянулся к ее губам, но Ладка извернулась и назидательно изрекла:
 — Девушку надо добиваться!
 — Иди сюда, — попросил он.
 — За девушкой нужно ухаживать, водить в ресторан, дарить цветы и жемчужное колье.
 — Ты забыла про норковую шубу!
 — Точно! Где моя норковая шуба?
 — Вероятно в магазине! Иди сюда, иначе она там и останется. — Он скрутил ее, сжал ладонью затылок и притянул к себе, и несколько секунд сосредоточенно смотрел, как плавится на солнце серебро ее глаз.
 Его взгляд привел Ладку в замешательство.
 — Что?
 — Ничего.
 Она же наверняка спрашивает просто так. Ей вовсе не хочется знать правду. Правду о том, что он — друг ее жениха. Правду о том, что он везет ее к нему. Правду о том, что бывает счастье и боль — одновременно.
 Да и зачем ей знать?
 — Как тебя зовут? — спросила она неожиданно. Самое время для знакомства.
 Ну вот, сейчас все откроется.
 — Меня зовут Артем… — Надо было продолжать, и он продолжил: — Мы с Эдуардом друзья и… — Он все-таки заставил себя посмотреть на нее.
 Чего он ждал?
 Слезливого раскаяния? Истерики?
 Она смотрела спокойно и ясно. Лишь губу слегка прикусила, словно раздумывала или сосредоточенно вспоминала что-то.
 Он пришел в бешенство.
 Почему, черт возьми, ему приходится мысленно извиваться от стыда, обвинять себя в предательстве, сгорать в муках совести, придумывать нелепые оправдания, строить планы бегства — на Луну, например! А ей — хоть бы что. Теперь она все знает, и ничего не изменилось.
 Неужели в ее действительности считается нормальным, когда накануне свадьбы невеста спит с другом жениха?! И не просто спит, черт побери все на свете! А глядит в глаза с восхищением, нежно гладит его шрамы, сопит ему в ухо, задает дурацкие вопросы — и все это так, словно на самом деле он… важен ей.
 — И? — недоуменно пискнула Лада. — Ты же еще что-то хотел сказать. Вы с Эдуардом друзья, и что?
 — Этого мало? — с тихим отвращением спросил он.
 Она пожала плечами.
 — Не знаю. Я не понимаю, о чем ты говоришь.
 Сенька со Степкой тоже его друзья, подумал Артем. Они, конечно, сделали потрясающую глупость, похитив ее. Они просто идиоты! И вся эта затея с возвращением блудной невесты к алтарю — редкостный кретинизм!
 Но они, по крайней мере, с ней не спали!
 Они не скрипели зубами, не стонали, не чертыхались отчаянно, не глядели завороженно в дымчатые глаза, не выводили пальцем круги вокруг маленького аккуратного пупка, не…
 Вот это вспоминать вообще нельзя! Никогда!
 — Значит, не понимаешь? — Тяжелым взглядом он уперся ей в переносицу, и Ладка наконец-то опомнилась, догадавшись, что говорит он о чем-то важном.
 Пожалуй, о самом важном.
 — Артем… — его имя застряло в горле, и не сразу вырвалось наружу. — Артем, я, правда, не понимаю.
 — Мы едем к нему. Вернее, это ты к нему едешь. А я тебя везу. Теперь понятно?
 Его лицо, приблизившееся в одну секунду, было страшным и абсолютно белым. В зрачках мелькнула злость, и Ладка вдруг поняла, что он сейчас ударит ее.
 Господи, — да за что же?!
 Он не ударил. Он шваркнул ребром ладони по борту, пнул скамейку и быстро сбежал по лестнице в каюту.




 В Сочи


 Они встретились у стоянки, где Степа вчера оставил машину. Лица у обоих были словно надутые до предела воздушные шарики, готовые вот-вот то ли лопнуть, то ли взмыть к небесам.
 — Хорошо провел время? — усмехнулся Сенька. — Не то слово, — в тон ответил брат, — ты вроде тоже не кирпичи грузил.
 Довольно похохатывая, они попинались плечами и пошли к машине.
 — А не рано мы собрались-то? — мимоходом задумался Степа. — Ты бы позвонил Темычу, уточнил бы.
 — Вот сам и звони, — отозвался Сенька, — а я еще жить хочу.
 — Вряд ли он грохнет тебя по телефону, — хмыкнул брат, — хотя, конечно, вопли его слушать не слишком приятно. Может, Эдика наберем?
 — Если Темыч уже приехал, Эдику не до нас, — мудро заметил Семен, — а если не приехал, то и говорить не о чем. Давай уж, как решили, на месте разберемся. И Темыч к тому времени остынет.
 Темыч остынет, Эдик освоится со свалившимся счастьем и проникнется к друзьям-близнецам неземной благодарностью, и воздвигнет им памятник.
 — Ну, трогай, — потер ладони Семен, но тут на заднем сиденье зазвонил телефон, и братья синхронно развернулись.
 Потом посмотрели друг на друга в недоумении.
 — У меня сотовый при себе, — важно сообщил Сенька, — а твой где?
 — Ты же мне звонил тыщу раз с утра, чего спрашиваешь? — рассердился Степан. — Вот!
 Он вытащил из кармана мобильник и потряс у брата перед носом.
 — Молодец, — похвалил тот, — а чей же тогда там?
 — Может, достать и посмотреть? — язвительно скривился Семен и, перегнувшись, стал шарить по сиденьям и по полу. И выудил потертый, тощий рюкзачок, внутри которого звенело и вибрировало.
 — Что это? — брезгливо осведомился братец. Сенька матюгнулся, уже зная — что.
 — Может, она сама звонит, а? — выразил он робкую надежду. — Может, уже все чики-пуки, и теперь ей понадобился телефон.
 — Чики, твою мать! — завопил Степа, только теперь догадавшийся в чем дело. — Ты почему вчера мне про рюкзак не сказал?
 — А что такого особенно страшного приключилось? — удивился Сенька. — Ну, осталась она без мобильника, так это же хорошо, а то бы позвонила ночью в ментуру, и мы бы сейчас здесь не сидели. Между прочим, это ты вчера оставил ее без присмотра!
 Степан возмущенно подвигал бровями и в свою очередь обвинил брата в малодушии, проявленном задолго до завершения операции.
 Телефон все звонил и дрожал.
 — А если они не доплыли еще? — почему-то шепотом высказался Сенька. — А если это ее родичи звонят, беспокоятся?
 — Раньше надо было думать, — проскрипел Степа, сердясь, что про семейство Глафиры они и вовсе не подумали, и не подстраховались на тот случай, если родственники станут ее искать.
 Вот болваны!
 …Но дуракам и вправду везет. Признавать себя таковыми, конечно, не слишком приятно, однако других объяснений успеху не было. Они допустили кучу промахов, ничего толком не предусмотрели, понадеялись на «авось», и — все получилось. Или почти получилось, потому как неизвестно, приплыл Темыч или еще нет.
 А телефон не смолкал.
 — Ответь, — Сенька сунул трубку брату в ладонь.
 — Почему я? Ты его нашел.
 — Не устраивай детский сад, отвечай!
 — И что я скажу? И зачем? Может, подождем, и он сам успокоится?
 Семен досадливо почесал за ухом и выхватил телефон обратно.
 Лучше ответить и по ходу дела сообразить, что говорить, чем ждать, пока неведомые родственники — или кому там понадобилась Глафира?! — поднимут тревогу.
 — Алле? — пропищал он, зажав нос двумя пальцами.
 Степан при этом многозначительно закатил глаза. Артист погорелого театра!
 — Ты что это? — услыхал Сенька веселый мужской голос. — Дрыхнешь? Или простыла? Как там погодка-то?
 Это риторический вопрос или надо отвечать? Семен с тоской покосился на Степана, который и не думал помогать.
 Вот блин! Надо было выкинуть этот телефон к чертовой матери, а Глафире новый купить!
 — Как приз-то? — надрывался невидимый собеседник, с каждой секундой все более веселясь. — Получила уже? Не обижаешься? Эй, ты заснула, сестрица?
 Ситуация немного прояснилась. Стало быть, у Глафиры есть брат, которому приспичило звонить с утра пораньше и выяснять, получила ли она какой-то приз и что там с погодой на Черноморском побережье. Вот любознательный малый!
 — Кхе, кхе, — сказал Сенька мимо трубки и зажал нос поплотней, — не, я не сплю, я тебя слушаю.
 — Что-то мне твой голос не нравится, — заволновался родственник невесты, — ты точно нормально себя чувствуешь? Что мне родителям-то сказать? Они, кстати, шлют тебе большой привет и спрашивают, купила ли ты обратный билет?
 — Угу, — откликнулся Семен.
 — Значит, не купила, — вздохнули на том конце провода, но тут же снова оживились, — а знаешь, кто тебе еще привет передает? Томка!
 Семен не знал, что следует предпринять после этого заявления, в котором звучал щенячий восторг. То ли он теперь должен разделить эту безграничную радость, то ли просто передать неизвестной Томке пламенный привет.
 — Знаешь, — неожиданно собеседник перешел на шепот, — мы, наверное, поженимся. Я еще не придумал, как ей сказать, но уже все решил. Слышишь, сестренка? И где только мои глаза были все это время?
 Вот этого Сенька точно не знал, поэтому снова промолчал.
 — Ладно, что-то я того… разболтался. У тебя деньги-то на счету остались?
 — Угу.
 — А на билет есть? Сегодня же купи, ладно? Все-таки у тебя работа, ты не забыла? Тебя отпустили только на неделю.
 Дав еще парочку ценных указаний и бросив в трубку «целую», братишка отключился. Сенька задумчиво потер телефоном переносицу.
 — Что-то мне это не нравится.
 — Еще бы, — усмехнулся Степан, — обманывать всегда неприятно. Но вообще-то все прошло отлично. Теперь братец успокоился и на поиски пропавшей сестрицы не помчится. Поехали.
 — Погоди. Мне кажется, мы с тобой что-то напортачили.
 — В смысле?
 Семен посмотрел на трубку, потыкал какие-то клавиши и затем долго изучал определившийся номер, с которого звонил развеселый Глафирин братец.
 — Теперь ты знаешь его телефон, — прокомментировал Степа, — и что с того? Станешь звонить по ночам и дышать в трубку?
 — Не язви. Все очень серьезно. Он звонил черт знает откуда. Смотри, код совсем незнакомый. Восемьдесят четыре двенадцать — это не Питер, ли? — Семен закусил губу, и тут же ответил себе: — Нет, Питер — это восемьсот двенадцать. Да не важно! Этот братишка не местный, ясно?
 — Ну и что?
 — А то. Он велел ей купить билет и возвращаться домой. Разве Глафира живет не в Сочи?
 От изумления Степан даже приоткрыл рот.
 — Давай не будем гадать, — предложил он через некоторое время. — Давай поедем все-таки и выясним на месте…
 — Выясним мы! А вдруг эта девчонка вовсе не Глафира? Что тогда делать?
 — Как не Глафира? А кто же это, если не Глафира? Ты что вообще несешь? Может, она действительно то здесь, то в другом городе живет. А что? Такое на каждом шагу встречается!
 Сенька в большом раздражении стукнул себя по колену.
 — Он и по имени-то ее не называл!
 — Перезвони и спроси, как зовут его сестру, — посоветовал Степан.
 — Давай лучше звонить Темычу, — тусклым голосом решил Сенька.
 — Да ты что!
 — А то! Мало ли что! Как мы им теперь на глаза-то покажемся?
 — Хватит ныть! Не могли мы так ошибиться, понимаешь, не могли! И что ты Темычу скажешь, а? Чтобы он в паспорт ей заглянул?
 Сенька очумело захлопал глазами. Конечно! Паспорт, вот как просто!
 Отпихнув брата, Семен полез за отброшенным в угол рюкзаком. Вынув на свет божий расческу, влажный купальник, маленький изящный кошелек и полотенце, он растерянно протянул:
 — И все?
 Учитывая, что девицу они похитили в разгар рабочего дня, содержимое рюкзака было скудноватым. Где, спрашивается, пухлый блокнот, куда следует записывать указания шефа? Ключи от сейфа и офиса? Ноутбук? Ладно, допустим, до ноутбука она еще не доросла, но хоть косметичку-то секретарша должна была носить с собой. Без нее ж ни одна женщина обойтись не может!
 Купальник и полотенце тоже настораживали.
 — Ничего не понимаю, — пробурчал Сенька, — как же так?
 — Дай сюда!
 Оставались еще карманы рюкзака.
 Но там обнаружилась только пыль, несколько монет и старый-престарый, мятый-перемятый троллейбусный билет.
 Степан разгладил его и стал внимательно изучать.
 — Лупу дать? — осведомился братишка.
 — Иди к черту! Слушай, я у нас таких билетов сроду не видел!
 — А я что говорю! — Семен схватился за голову. — Мы украли какую-то неизвестную школьницу! Нам крышка!
 — Не вопи! Почему сразу — школьницу? Может, Глафира просто не все рассказала Эдику. Может, она только собирается сюда переезжать, потому и работу бросать не хотела, может, только-только устроилась.
 Хорошее объяснение. Только неправдоподобное.
 — Нету документов? — печально уточнил Семен.
 Степа сосредоточенно ощупал рюкзак. Ну вот, конечно! Да никак эта девица — агент разведывательных служб! У рюкзака-то — двойное дно! Снизу едва заметный шнурочек потянешь, и открывается еще один карман.
 — Вот! — торжественно изрек Степа и потряс в воздухе бордовой книжечкой в целлофане.
 — Открывай! Смотри давай!
 Сенька не выдержал и выхватил у брата паспорт Глафиры.
 Нет, все-таки не Глафиры.
 Паспорт с вклеенной фотографией вчерашней жертвы принадлежал Олимпиаде Антоновне Савченко, 1980 года рождения.
 Сенька взвыл и непослушными пальцами принялся листать дальше. И взвыл еще громче. Девица была прописана в городе Кузнецке. Улица Советская, дом 15, квартира 91.
 Приплыли.
 Степан жарко дышал ему в ухо и пытался сказать что-то, но не мог и только шевелил губами.
 — Да отодвинься ты! — заорал Сенька. — Что ты ко мне прилип, как к родному!
 — Ты и есть родной, хотя не знаю, за что меня Бог так наказал! — проворчал Степа, откинувшись к кресле. — Почему я не единственный сын у родителей?!
 — Что?! — страшным голосом заорал брат. — Ты же меня еще и обвиняешь?
 — А кто на всю улицу вопил, держи ее, это, мол, Глафира!
 Семен от ярости едва не порвал чужой паспорт, сунул его от греха подальше обратно в рюкзак и стал смотреть в окно.
 Смотрел он недолго.
 — Во-первых, ничего подобного я не вопил, — сказал он братцу, — а просто стал жертвой обстоятельств, как и ты.
 — Да с чего ты вообще взял, что она — Глафира?! — психанул Степан. — У тебя что, глюки, да?
 — Я не буду разговаривать в подобном тоне!
 — Ну, тогда вызови своего адвоката, болван! Мы влипли, понимаешь?!
 Семен понимал. Что ж? Они совершили ошибку, теперь осталось только ее исправить.
 — Совсем больной, — высказался Степан, когда брат поделился с ним этой оригинальной мыслью. — И ты думаешь, что после всего я снова стану тебе помогать?
 — Но ведь надо что-то делать! — нетерпеливо заерзал Сенька.
 — Повеситься. Или бежать из города. Других вариантов нет.
 Страшно представить, что с ними сделает Артем, когда они встретятся!.. А уж об Эдике и говорить нечего. Вряд ли получив вместо невесты неизвестную девицу из города Кузнецка он кинется обнимать друзей в порыве благодарности.
 — Слушай, а по времени-то что у нас выходит? — спросил Семен.
 — В каком смысле?
 — Ну, Артем-то уже должен приплыть?
 — Если все нормально, то уже приплыл. Наверняка сидят с Эдиком и думают, каким способом нас прибить.
 Степан нахмурился и вдруг прозрел.
 — Ты прав! — Он хлопнул брата по плечу. — Времени-то было навалом! Темыч наверняка уже выяснил, что она не Глафира!
 Сенька расправил было плечи, но тут же с сомнением почесал макушку.
 — А что же он не звонит, Темыч-то?
 — А зачем ему звонить? — отреагировал брат. — Небось, он сейчас злой, как сто чертей! Перед девицей неудобно, и куда ее девать, непонятно. Давай, сам ему позвони.
 — Опять я? — задохнулся от возмущения Семен.
 — У тебя хорошо получается, — польстил братец и достал сотовый. — Хочешь — с моего позвони, деньги не трать.
 Для начала Сенька мстительно набрал номер Татьяны и минут пять с ней говорил. И только потом, посетовав, что ничего крепче кофе сегодня не пил, стал дозваниваться товарищу майору. Очень надеясь, что не дозвонится.




 На палубе «Афродиты»


 Она сидела прямо на палубе, обняв руками колени, и плакала. Непонятно, как жить дальше. Неизвестно, кто ты.
 Непонятно и неизвестно.
 В густой бледной мути сползшего с гор тумана она потеряла саму себя.
 Ей двадцать четыре года, она в чужом городе, где нет ни друзей, ни знакомых, лишь горничная в номере люкс, которая так старательно заправляла вчерашним утром ее постель.
 Впрочем, даже город остался где-то позади.
 Да и зачем он ей? Что там было хорошего? Два одинаковых парня с ухмыляющимися физиономиями, и «сопротивление бесполезно», и собственный крик, застрявший в горле, и задранный сарафан, и единственная надежда на утро, которое, как известно, вечера мудреней.
 Только не в ее случае.
 Утро, в которое она вошла вместе с мужчиной по имени Артем, теперь казалось нереальным. Таким оно наверное и было.
 Надо смириться и жить дальше. Но что значит — жить? Она была уверена, что живет, еще минуту назад, разглаживая морщины вокруг его глаз и глупо хихикая. Вот тогда она жила, это точно. А сейчас?
 …Что он имел в виду? Она должна была понять, но не понимала. И это привело его в ярость.
 Итак, все снова и по порядку. Она случайно зашла в офис, где позже появился один из похитителей. Что он наплел ей тогда? Какой-то бред о любви с первого взгляда. Потом на улице он твердил то же самое, пока не сбился и резко свернул тему, сообщив о каком-то письме. Кажется, любовном.
 От Артема, что ли? Может быть, он, влюбившись в нее без памяти, подговорил своих дружков похитить ее и затащить на яхту?!
 Глупость какая! Ладно, делать выводы будешь потом.
 Следуем дальше. Похитители явно не профессионалы. Одного увела разъяренная девица, второй при этом шипел и припадочным голосом обвинял сообщника в дезертирстве. Все это смахивало на розыгрыш, придуманный второпях и осуществленный не слишком гладко.
 Погоди, решила же: выводы — потом.
 Да. Потом. Потом настало утро. Верзила, что был на обвале, а потом у больницы, появился пред ней, будто выскочил прямиком из ее головы. Накануне она так много думала о нем, что он, наверное, не мог поступить иначе, и вылез в реальность расставить все точки над «i».
 Расставили, называется… Вместо точек возникло великое множество вопросов, которые совершенно некому задать. Она не может пойти к нему и в сотый раз добиваться ответа, куда он везет ее. Она не может узнать у него, почему все так плохо и непонятно. Она даже не может спросить, зачем он целовал ее…
 Или все-таки пойти и спросить? Заодно убедиться, что она бредила, что он не тряс кулаками над ее головой и не выл в необъяснимой злобе.
 А вдруг, правда, бредила? Перегрелась на солнышке.
 Как понять, что было на самом деле, а что она тут напридумывала? Например, их долгую и счастливую жизнь. Вместе.
 Вот идиотка! На этой оптимистической ноте она едва не свалилась на бок, потому как яхта внезапно подпрыгнула и полетела вперед, мощно рассекая отражение хрустальных облаков.
 — Что еще? — пробормотала Ладка себе под нос, потом, держась за борт, поднялась на ноги и оглянулась.
 В рубке возвышался гориллообразный силуэт, остервенело вцепившийся в штурвал. Она прищурилась, смотреть против солнца было ужасно неприятно, и глаза снова наполнились влагой. С чего он впал в безумие? Почему наорал? Куда везет ее?
 Вместо того, чтобы срочно отвернуться, она растравляла себя с истинно мазохистским наслаждением.
 Какой он большой! Какой красивый! Чуть симпатичней обезьяны, как и полагается мужчине. Настоящему мужчине. Ее мужчине.
 Да ну? А кто мечтал о принце на кобыле в яблоках? Этот совсем не похож на королевского отпрыска, изящного и воспитанного. Ко всему прочему, никакая лошадь его не выдержит. Скорее, он сам закинет коня на плечо, а на другое — ее саму и, насвистывая, понесет в пещеру разводить первобытный костер.
 И пусть, весело подумала она. Наверное, чтения стихов дуэтом тоже не предвидится. Куда деваться, если любовь оказалась совсем не такой, как…
 Что? Какая любовь?! Кто это сказал? Кто это решил?
 Я и решила, вздохнув, призналась себе Ладка. Может, и ему об этом сообщить, а?
 «…главное, чтоб кто-нибудь вот так тебя любил…»
 Да не главное это, не главное! Пусть только объяснит ей, в чем дело и разрешит спать на коврике возле его каюты. Вместо Ники. Этого вполне достаточно. Можно даже и не объяснять. Зачем ей какие-то объяснения? Не все ли равно, почему ее украли и куда везут?
 Вот бы у него штурвал сломался. Интересно, бывает такое со штурвалами?
 Или мотор бы заглох и бензин — солярка? — кончился, и тогда они бы остались посреди моря — навсегда. А что, ловили бы рыбку — большую и маленькую, — а вместо кофе пили бы по утрам соленую водицу, говорят, это очень полезно.
 Со временем их принесло бы к острову — необитаемому, конечно.
 И деваться ему от нее было бы некуда, и пришлось бы понять, что она — единственная. На необитаемом-то острове! Конечно, единственная!
 Она подошла к рубке и встала у входа.
 — Уходи, — сказал Артем, не глядя на нее.
 — Если бы я могла, — сердито буркнула она.
 — Мы уже подходим, иди собирайся! Собирать ей было нечего, но его слова повергли Ладку в ступор. Как это подходим? Разве тут есть необитаемые острова, где она будет доказывать ему, что единственная и неповторимая? А больше никуда подходить не надо! Не надо!
 Камни зашуршали по дну яхты. Откуда-то с боку долетел радостный лай Ники, видимо, уже спрыгнувшей на берег.
 — Иди, — приказал Артем голосом, которым можно было забить гвоздь в бетонную стену.
 — Куда?! — завопила она истошно.
 — Как ты мне надоела! — сказал он, с трудом сдерживаясь, чтобы не задушить ее немедленно. — Видел я лицемерных сучек, да что там, все вы бабы — двуличные, фальшивые дряни! Святая невинность! Задницей крутила — будь здоров! Шкуру свою спасала, скажешь?! Скажешь, не догадалась, куда мы плывем?! И сейчас не видишь, да?! Не видишь?! Или провалы у тебя в памяти?! За неделю жениха забыла?! Скольких же ты, как меня, окучила?!
 — Подонок! — взвизгнула она, кидаясь на него. Он был готов. Но позволил ей пощечину, страстно мечтая хоть чем-то, хоть такой малостью искупить свою вину. Бей, девочка, бей, может, тебе удастся убить меня и тогда не придется корчиться от стыда!
 Ладка всхлипнула, взявшись ладонями за его щеки.
 — Ты обидел меня, — еле слышно прошептала она, — ты меня обидел ни за что ни про что. Я не хотела делать тебе больно. Я никогда бы…
 — Замолчи. Прости, что я орал. Надо просто забыть.
 — Что забыть? Почему? Ты можешь нормально говорить, Артем?
 Он не мог. Для него все было, как дважды два, а она никак не возьмет в толк, что такого страшного в их… преступлении, и даже преступлением это не считает. Как он мог объяснять прописные истины?! Разве непонятно, что нельзя накануне свадьбы заниматься любовью с другом жениха?! Пусть не любовью, пусть сексом, но с азартом и упоением! Да при чем тут упоение? Никак нельзя!..
 Что тут непонятного, черт побери?!
 В кармане у него затрясся мобильный, и Артем, не выпуская ее из объятий, — оказывается, он обнимал ее?! — достал его и поглядел на него с тоской. Звонил Семен. Вероятно, узнать о ходе операции.
 А тут — конец всему. Друга он потерял. Женщину не нашел. Нет, нашел, но она «другому отдана, и будет век ему верна!» А если и не век, а только по понедельникам и средам, Артему все равно.
 — Перезвони попозже, а? — попросил он, нажав-таки кнопку приема.
 — А что? Ты занят, Темушка? — подхалимским тоном поинтересовался тот.
 — Очень, — Артем попытался взбодриться, — придумываю, как вам отомстить.
 — Ну, извини, друг! — быстро заговорил Сенька, словно только и ждал этой фразы. — Ну да, ошибочка вышла. Хорошо, что ты все уже понял, а то бы Эдика удар хватил!
 Какая ошибочка? Что он понял? Артем покосился на пепельную макушку и решительно выдвинул «Глафиру» из рубки.
 — Темыч, алле! Ты куда ее девал-то? — виновато бормотал Семен.
 — Кого?
 — Ну, эту… Олимпиаду. Вот, блин, имечко тоже, да? Я потому и запутался, Темыч! Думал, она пошутила, а она не шутила.
 Интересно, что Сенька пил? Или обкурился? Классе в десятом, помнится, они самозабвенно учились курить анашу, только вот такую чушь даже тогда не пороли!
 — Какая, к черту, олимпиада? Ты спортом решил заняться, что ли? Тогда пить меньше надо!
 — Так ты с ней не познакомился! — воскликнул Сенька и что-то зашептал мимо трубки, вероятно, для брата.
 — С кем не познакомился?! — заорал Артем, чувствуя себя тяжелобольным, за спиной которого светила науки выражают родственникам соболезнования. — Вы там, придурки, что лопочете?!
 — Темушка, ты не бери в голову! — возник в трубке голос Степана. — Ну не узнал ты, как девушку зовут, так и Бог с ней! Она еще с тобой?
 — Со мной, — кивнул Артем, выглянув на палубу, где стоял предмет их разговора, — и как ее зовут, я запомнил. Глафира! Только непонятно, зачем мне это надо! Достаточно, чтобы Эдька имя невесты помнил!
 И без всякого перехода добавил:
 — А вам, придуркам, я уж точно морды начищу.
 — Погоди, Темыч, — жалобно застонал Степан, — погоди про морды, скажи про девушку…
 Сказать? Они что, издеваются? Откуда им знать, что ему есть что сказать про нее?!
 — Что вы от меня еще хотите, мать вашу?! Я не выспался и хочу жрать, я только что получил десяток заслуженных пощечин, но, черт побери, я сделал так, как вы просили! Я ее привез! И даже пожелал счастья в личной жизни!
 — Кому? — пискнул Степан не своим голосом.
 — Глафире! — рявкнул он, и непонятно, что его удержало, когда он вознамерился запулить телефон в море.
 На том конце провода восстановилась чрезвычайно странная тишина, в которой сопели в два голоса его друзья.
 Господи, что еще?!
 — Алле? — спросил Артем. — Вы еще здесь?
 — Темыч, ты выслушай нас спокойно, — попросил Степка.
 — Подожди, — отчаянно завопил на заднем плане Сенька, — не говори ему, может, само как-нибудь утрясется!..
 — Что утрясется?
 — Темыч, ты с девушкой совсем не разговаривал?
 — О чем мне с ней разговаривать? — соврал он, сбавив тон до минимума. — Мало того, что она Эдика кинула и…
 — Это не она кинула.
 — Ну, не она! Он, конечно, тоже виноват! Но Глафира-то…
 — Это не Глафира, — выдохнул Степа. Артему показалось, что он потерял сознание. Как будто сам Майк Тайсон отправил его в нокаут. Раз, и готово. Это не Глафира. А кто же?! Тень отца Гамлета?!
 — Темыч, Темыч, алле! Мы думали, ты все уже выяснил. Понимаешь, Сенька перепутал случайно, ну, ладно, мы оба перепутали, такая вот ерунда получилась. Хорошо, что ты еще не приплыл. Ты ее отвези обратно, ладно? А если хочешь, мы сами сейчас приедем и отвезем. Слышишь? А ты пока к Эдику сходи, позавтракаешь заодно, ты же не завтракал…
 Артем сжал ладонь, телефон треснул, и голос Степана пропал.
 Все бы решалось так просто.
 Он вышел из рубки. На палубе стояла девушка. Не Глафира. Другая.
 В голове у него зашумело, будто кто-то очень энергичный наводил порядок в его мыслях. Кое-где оставались прорехи, кое-где торчали еще лишние куски, но, в общем-то, все было куда ясней, чем минуту назад!
 — Как тебя зовут? — спросил он издалека. Вот так. Лучше поздно, чем никогда. Она сильно вздрогнула, но не обернулась.
 — Ты будешь смеяться…
 — Не буду, — пообещал он.
 Она сказала как, и он рассмеялся.
 — Олимпиада? — Хохот комом встал в его горле, перекрыв кислород. — Вот это здорово! Олимпиада! Вот это да!
 Лада, склонив голову, некоторое время молча смотрела на него снизу вверх. Потом ей надоело. Надоело все это — припадочный мужик, который то и дело сбивал ее с толку своими невразумительными обвинениями, а потом вдруг превращался в нормального, а потом обратно, и так без конца. И собственная покорность тоже надоела, и невозможно было уже и дальше все это терпеть и делать вид, что ты сильная.
 А он все хохотал. Придурок.
 Лада решительно направилась к трапу.
 — Эй! Олимпиада! — истерически всхлипнул Артем. — Ты куда?
 — Скорую вызову. Помнишь, ты просил не оставлять тебя без помощи? Вот я и вызову!
 Подобрав полы намокшего сарафана, она побежала по берегу. Словно он собирался догонять ее, этот сумасшедший!
 — Постой!
 Действительно, собирался, и больше того — догнал одним прыжком и, подкинув, усадил себе на грудь.
 Ладка колотила пятками по его бокам, и со стороны это выглядело так, словно она — вполне добродушно — погоняет лошадку. Но только со стороны. Откуда не слышно было ее диких воплей и визгов, и не видно, как она пыталась зубами ухватить его то за ухо, то за подбородок.
 — Что за девчонка! — запыхавшись, комментировал Артем. — Тебе охладиться надо, милая моя!
 — Я предупреждала! Не называй меня милой!
 — А то — что?! — насмешливо спросил он, зашел вдруг в воду и бросил ее туда же.
 Но тут же подхватил и бросил снова.
 Хорошенькое дело! После всех злоключений он ее сейчас утопит!
 Он что-то кричал, но она не слышала, захлебываясь от злости. Но ее тело в воде было легким и чужим, и от этого ей вдруг стало весело, и солнце брызнуло в глаза как-то особенно ярко, и Ладка увидела счастье. Оно плясало, вопило, сияло в глазах мужчины, который рядом с ней резвился в волнах. Вероятно, окончательно утратив рассудок.
 Она ничего не понимала уже давным-давно. Но зачем ломать голову, какой смысл? Главное, что рядом с ней есть этот человек. В джинсах, рубашке и со всеми своими заморочками в голове.
 — Ты сумасшедший? — лишь для порядка уточнила Ладка.
 Артем, не ответив, нырнул и осторожно взял ее за ногу, утягивая на дно.
 Она и так была на дне. По самую маковку в воде, иначе как объяснить, что все вокруг расплывчато и нереально?!
 Вынырнули они одновременно.
 Ладка вырвалась и, кашляя, поплелась к берегу.
 — Ты куда? — возмутился сумасшедший. — Давай еще побесимся!
 Это что-то с чем-то! Побесимся! Сердце может не выдержать, и все! Так нельзя! То окатить ледяной водой, то сунуть головой в пекло, то снова… А ведь она — живая! Она, черт возьми, не игрушка!
 Он опять легко нагнал ее и повалил в песок, и уселся сверху, сцепив ее руки у себя на шее.
 — Ты что?! Тебе мало? — завопила она. — Ты хочешь совсем меня с ума свести?
 — Хочу, — подтвердил он и дунул ей в нос. Она чихнула и посмотрела на него с жалостью.
 Нет, напрасно даже надеяться. Болезнь в последней стадии и лечению не поддается.
 — Почему ты молчала, идиотка? — весело спросил он.
 Его вопросы, как и ответы, становились все загадочней, и от досады, что не может как следует влепить по каменному, тупому лбу, Ладка укусила его руку у локтя.
 — Там же кость! — восхитился Артем. — Ты себе зубы сломаешь!
 — У тебя везде одни кости! В том числе, в твоей глупой пустой башке!
 — Так башка пустая или с костями? — уточнил он.
 — Слезь с меня, убогий! Тебе лечиться нужно! Валерьяночки хотя бы попить!
 — Тебе тоже не мешает. Если бы ты вела себя по-человечески, все было бы гораздо проще. А так сама свихнулась и меня чуть с ума не свела! Как тебя родные зовут, а? — Он внезапно ткнулся губами в ее лицо. — Лампа? Липа?
 — Лада, — сказала Лада и отпихнула его. — Ты можешь изъясняться нормальным языком? Как я должна была себя вести?
 — Не знаю. Я тебе потом все расскажу, ладно? У нас полным-полно времени, давай проведем его с пользой. Не отвлекайся на ерунду.
 И то правда. Времени — навалом. А остальное — ерунда.




 Спустя несколько дней


 Никто не смог бы заставить ее ехать обратно на поезде. Она на самолете долетела до Москвы, а оттуда добиралась автобусом.
 Пары часов над облаками хватило, чтобы понять: не вспоминать она не сможет. Не думать — тоже. И потому перед автобусом Ладка даже запаслась снотворным. Вот так. Она теперь все делала правильно и разумно. Раз не справиться своими силами, надо принять лекарство и заснуть.
 А вот Артем перед сном ей Пушкина читал. «У лукоморья дуб зеленый». Сбился на пятой строчке.
 — Склероз, — посетовал фальшиво-горестным тоном, — голова болит, ноги ломит и хвост отваливается.
 — Ты любишь мультики? — сонно спросила Ладка, узнав цитату из своего любимого «Простоквашина».
 — Очень! Ну и ну.
 Она даже приоткрыла глаза от удивления. Значит, книжек мы не читаем, газет не выписываем, Пушкина еле помним, зато мультфильмами засматриваемся.
 Еще уважаем селедку под шубой, домашние хрусткие огурчики и мясо в любом виде. Все это дело обильно поливается сметанкой и соусом и запивается парным молоком. В торжественных случаях — каковым, безусловно, была свадьба Эдика! — бокалом вина. Тостов не говорим, «горько» не кричим, а только щуримся с загадочным выражением лица.
 …Триста тридцать три раза была рассказана история о похищении, и сыграна в лицах, и хохот стоял такой, что Эдиков дом содрогался и припадочно звенел посудой в шкафах.
 Сам хозяин оказался очень похожим на свой дом. Тоже основательный, крепко сбитый и ужасно старомодный. Пригласив гостей за стол, он самостоятельно таскал из кухни роскошные блюда, домработницу же усадил вместе со всеми, галантно приложившись усами к ее ручкам, и Ладку в ладошку тоже чмокнул, и Глафиру, хотя с последней так переглядывался, что всем было понятно: столь великосветские поцелуи не его, ни ее не устраивают.
 Вообще, Эдику надо отдать должное. На его месте Ладка бы обязательно свихнулась… впрочем, она-то свихнулась много раньше. А он, вернувшись домой отпраздновать долгожданное воссоединение с невестой и застав у ворот близнецов и еще парочку сумасшедших, очень талантливо изобразил радушие.
 Жаль, что Эдик оказался таким воспитанным и не разогнал своих друзей к чертовой матери!
 Может быть, тогда Ладке удалось бы с чувством, с толком, с расстановкой поговорить с одним из них. С тем, который последний час только и делал, что издевался над близнецами. А на нее не обращал никакого внимания.
 Если не считать прочно обосновавшейся на Ладкиной талии крепкой ладони. Но это было не внимание, а так… что-то вроде таблички «частная собственность».
 И все. Больше ничего.
 Поэтому она никак не могла сосредоточиться, и все его бурные объяснения пропустила мимо ушей. Впрочем, и объяснял-то он не для нее, а для братьев. Только когда подоспел Эдик с невестой, и рассказ пошел по пятому кругу, Ладка кое-что начала понимать. И уставилась во все глаза на Глафиру, с которой ее перепутали, и впала в окончательную, совсем уж беспросветную тоску.
 Натуральная блондинка Глафира была красавицей. С пышными локонами, ослепительной улыбкой, безупречными ногами в безупречном же гладко-золотистом загаре. И костюм на ней был не в пример Ладкиному сарафану.
 Нет, перепутать их могли только такие кретины, как Степка с Сенькой!
 — Ты что? — вдруг шепнули ей в ухо, и Ладка вздрогнула и стала сердито стаскивать с себя руку Артема.
 — Ничего, — прошипела она, — пусти!
 — Почему?
 — Потому!
 Все было ясно. Да, теперь-то уж точно ясно!
 Он не собирался участвовать в похищении, но его вынудили. Вот от злости он взял да и переспал с Ладкой. То есть, не переспал, а… в общем-то и неважно, как это называть! Факт остается фактом.
 Хотя, конечно, причины могут быть и другими, не только злость. Жара, допустим. Хронический недосып. Или, скажем, внезапное помутнение рассудка на почве недоедания. Говорил же он, что не успел позавтракать! А после она ему поесть не дала. А потом, наверное, кусок в горло не лез. Шутка ли! Он же был уверен, что переспал… или как там?.. с невестой лучшего друга.
 То-то в беспомощной ярости тряс кулаками!
 А выяснилось, что она — не Глафира, а совсем даже наоборот — Олимпиада.
 Глафира вон какая!
 Не сбивайся с мысли, приказала себе Ладка. Значит, все выяснилось, и что теперь?
 Теперь он хохочет освобожденно, изредка заглядывает ей в глаза, будто убеждаясь каждый раз, что она — не Глафира, нет. Слава Богу, обошлось. Можно будет рассказывать внукам, как однажды они с друзьями повеселились! Ну просто очень прикольная история получилась!
 Сказать по правде, Ладка не знала, почему так злится.
 Он не обращает на нее внимания, он занят разглядыванием настоящей Глафиры и разговорами с друзьями. И что с того? Кто-то обещал тебе, что будет иначе? Что после безумия, охватившего вас на берегу, он развернет яхту на сто восемьдесят и помчится к ближайшему загсу?!
 Не было ничего подобного.
 И ужасно было ощущать себя кем-то вроде лица из массовки, которое случайно камера взяла крупным планом, а потом этот кусок взяли да и вырезали!
 Решили, что лишнее это. Ни к чему.
 Правда, гонорар выплатили. В виде огромной ручищи у нее на талии. Мало тебе, что ли?
 За столом он тоже не разговаривал с ней, а все трескал селедку, урчал над мясом, то и дело добавлял сметану и отвратительно чавкал.
 Она не ушла только потому, что должна была ему сказать, насколько это отвратительно.
 Но так и не сказала. Зато после обеда вдруг взялась вместе со всеми скакать в гостиной под «Битлз». А Степан с Сенькой настаивали, что это и есть марш Мендельсона.
 — Нам достался второй этаж, — сообщил таинственным шепотом Артем, схватив ее сзади под мышки, — представляешь?
 — Нет. Не представляю. — Ей жутко надоели его непонятные высказывания, и сам он надоел, и почему до сих она не вернулась в гостиницу, в свой шикарный люкс, было загадкой. — Что это значит?
 — Это значит, что у нас будет кровать с балдахином, а над кроватью окно в небо.
 — Восхитительно. Поставь меня, пожалуйста! Он не поставил, но усадил в кресло и нагнулся над ней.
 — Да что такое с тобой творится?
 — Со мной? Творится? Ничего. Я в полном порядке с тех самых пор, как выяснилось, что меня никто не собирался похищать, а это просто досадная ошибка.
 Похоже, она сильно злится.
 — Неужели ты сердишься из-за того, что хотели украсть не тебя?
 — Дурак! — Она попыталась вырваться.
 И по тому, как сверкнули холодной сталью дымчатые глаза, он понял, что совершенно точно она вне себя именно из-за этого.
 До чего же глупо!
 — Лада… — осторожно начал Артем.
 — Что? Думаешь, я — дура? Конечно, дура! — убежденно ответила она на собственный вопрос. — Сижу тут с вами! Танцы танцую! Как будто дел других нет!
 Артем перепугался не на шутку, что сейчас она расплачется. Но Ладка сдержалась, хотя и не замолчала, когда он заключил ее в тесное кольцо сильных рук и ткнул лицом себе в грудь.
 — Ну почему у меня все не как у людей?! — возмутилась она оттуда. — Почему я не могу даже отдохнуть нормально? Чтобы всякие кретины не набрасывались на меня посреди улицы, а потом другой кретин не вез бы меня неизвестно куда! Пусти! Пусти, говорю! Мне пора.
 — Что значит — пора? — уцепился он за последнее слово, предпочтя не заметить остальных.
 Ладка с горестным вздохом откинула голову, и он тут же стал задумчиво наматывать на палец прядь ее волос.
 — Что ты делаешь?.. — опять начала она.
 — Я уже понял, — перебил он, — дел у тебя по горло, а ты сидишь с нами. Но в жизни еще и не такое случается!
 Он просто заговаривал ей зубы, придумывая, под каким бы предлогом утащить ее в спальню прямо сейчас.
 Не дожидаясь ночи.
 Причем из самых благородных побуждений!
 Чтобы избавить ее от последствий шока, которые так очевидны.
 Она сильная девочка, но ей просто необходимо отдохнуть. Слишком много сегодня всего на нее навалилось. А ведь было еще и вчера. То есть, нет, позавчера, когда все было страшно, серьезно и непонятно.
 Артему очень хотелось ее жалеть. Долго и со вкусом шептать ласковые невнятные глупости, гладить бледные щеки, дышать на розовые ступни, прижиматься, согревать и обещать, что «все будет хорошо».
 Так она тебе и позволила!
 Вон глазищи-то сверкают! Вот проткнет взглядом насквозь, вырвется и исчезнет, оставив его с дыркой в голове.
 Он потрогал лоб в том месте, куда она уставилась. Пока дырки не было.
 — Что вы там уселись? — громко крикнули им из глубины гостиной. — У нас здесь свадьба или что? Вы думаете, жениху целоваться не хочется?!
 — Заткнись, Сенька! — велел Степан.
 — Да ему просто завидно, — высказалась невеста. Ладка невольно хихикнула. Глафира, едва увидев их с Артемом, поразила ее детской непосредственностью, с которой выдала:
 — Все хорошо, что хорошо кончается! Два твоих друга конечно кретины, зато третий с хорошей девушкой познакомился!
 И живо обняла их обоих — товарища майора в мокрых джинсах и малявку в таком же мокром сарафане, да еще и прижимающихся друг к дружке.
 Точно у них все будет хорошо — у Глафиры и у ее жениха.
 А ей, Ладке, пора уже возвращаться в собственную жизнь, где нет ни яхты, ни лохматой собаки, похожей на черта. И жениха у нее тоже нет. Так что ж время-то тянуть?
 Но почему-то именно сейчас обладателю вышеупомянутых яхты и собаки приспичило добиться от нее принципиального ответа на вопрос, идет она в комнату с балдахином и окном на потолке или не идет. Вот приспичило — и все тут. А что будет утром, его не волнует. И уж тем более он не задумывался, как она станет жить, когда вернется в свой дом. Тот, который в Кузнецке…
 Напоследок она решила хлебнуть вина для храбрости.
 Артем смотрел в ее напряженную спину и думал, как быть дальше. Пожалуй, сейчас она так и уйдет. Ведь уйдет и слушать ничего не станет!
 — Я тебя обидел? — подкрался он.
 — Что ты! — энергично возразила Ладка. — Конечно, нет!
 Лучше бы опять влепила пощечину!
 С чего он взял, что все стало просто, как только выяснилось, что она — не Глафира и не выходит замуж за его друга?!
 Из этого еще не следовало, что у нее нет других кандидатур! Как бы это узнать, а?
 — Скажи что-нибудь, — попросил Артем.
 — А что я еще должна говорить? — удивилась она.
 — Не должна, не должна, черт побери! — обозлился он. — Но можно ведь поговорить по-человечески!
 В конце концов, что он сделал не так, а?! Они прекрасно провели время, и могли бы продолжать в том же духе!
 Или он просто ей… разонравился?
 — А я не умею говорить по-человечески, — сказала она, — я вообще ничего не умею, понял? Что ты ко мне привязался?
 — Дура!
 — О! Где-то уже я это слышала!
 — Ребята, ну идемте танцевать! — позвали их. — Хватит напиваться!
 Ладка повела бокалом в сторону танцующих.
 — Иди! Тебя друзья зовут!
 А сама подумала: ну, совсем глупо. Оказывается, она еще и ревнует его! К друзьям! Ну, ну!
 — Они зовут нас обоих, — возразил Артем. — Вместе.
 — А разве мы вместе? — сощурилась она.
 Размышлял он всего секунду. И понял. Она тоже сомневается. Она в свою очередь подозревает, что разонравилась ему. Детский сад. Кого бы послать с запиской, а там написать что-то вроде «давай дружить»?!
 — Тебе сколько лет? — спросил он.
 — Семьдесят три, — кокетливо выпятив губы, сказала Ладка.
 — Ну, как с ней разговаривать? — обратился Артем к потолку. — Как? Кто-нибудь знает?
 Никто не знал. Но, может, разговаривать и не нужно?
 Он взял ее за руку и потащил.
 — Что? Куда? Я не допила еще!
 — Возьми с собой!
 У двери их заметили и остановили.
 — Темыч, что за дела? А свадьба?
 — Женитесь на здоровье. Мы скоро вернемся. Врал, конечно. Никуда он возвращаться и не думал.
 — Ты меня тащишь к балдахину?! Вот дался он ей, этот чертов балдахин!
 — Да! — крикнул Артем.
 Ладка не испугалась. Только слегка оглохла. Вырвав ладонь, она демонстративно потерла уши, и посмотрела на Артема надменно.
 — Мне твой балдахин не нужен!
 Ну да. То-то она поминает его каждые десять секунд!
 — Ай, ай, что за выражения? В твоем возрасте, милая моя…
 — Я не милая!
 — Еще какая милая!
 — Где здесь выход? Я уезжаю! С меня хватит! Она резво двинулась в сторону холла, и Артем понял, что с него тоже хватит. Уже по привычке закинув ее на плечо, он зашагал на второй этаж, не обращая внимания на дикие вопли и угрозы разбить бокал о его тупую башку.
 — Все? — кинув Ладку на кровать — с балдахином!!! — спросил он. — Концерт окончен?
 — Нет! Пока только антракт! — сообщила она и покраснела, увидев, что он закрывает дверь на замок.
 Он молча надвигался, на ходу стаскивая рубаху прямо через голову.
 Ладка забилась в угол и еще пыталась что-то шипеть оттуда.
 А совсем недавно ты была согласна на коврик возле его каюты, ехидно и некстати сказал ей кто-то внутри нее. Так или нет?
 Так, черт возьми! Но он ведь даже коврика не предлагает! Он просто опять вознамерился… побаловаться с ней. Вот как это называется.
 …А может быть — нет? А что, если для него все так же серьезно, как для тебя?
 Просто не хочет торопить события! Иначе сразу предложил бы тебе руку, сердце и свою бессмертную душу.
 Потерпи. Все будет. Дай ему прийти в себя.
 Но у меня нет времени, мне через три дня домой уезжать, и вряд ли к тому моменту он созреет!
 Тогда делать нечего. Придется довольствоваться тем, что есть. Мужчиной в рубашке и джинсах. Ах нет, уже без.
 — Я тоже прилягу, ты не против? — спросил Артем как ни в чем не бывало. — Хочешь на сон грядущий песенку спою?
 — Я не собираюсь спать!
 — А что ты собираешься делать? — удивился он. Она посопела немного, но в свои планы его посвящать не стала, а просто полезла под одеяло.
 — Сарафан снимать не будешь? — невинным голосом осведомился Артем.
 Конечно, лучше бы снять!
 Но она помотала головой и продолжила движение под одеяло, стараясь держаться подальше от Артема.
 — Ладно, не хочешь песенку, я тебе стишок расскажу, — решил между тем он.
 И опять завел про лукоморье. И опять сбился, теперь уже на второй строчке.
 …А потом Ладка заснула, и когда проснулась, в окне над головой жарко сияло послеобеденное солнце, а рядом с ней спал мужчина. Тот, что немножко симпатичней обезьяны.
 Могучая загорелая грудь ходила ходуном, и Ладка не сдержалась, провела по ней ладонью. Он что-то забормотал и, не просыпаясь, ухватил Ладку за шею и положил на себя.
 Ну и привычки! — подумала она, потершись о щетинистый подбородок.
 «Вот полежу еще немножко, подожду, пока он проснется, и скажу, чтобы не смел так больше меня хватать!»
 Но когда он проснулся, разговаривать стало невозможно, и до вечера они только и делали, что молчали.
 Вместо них говорили нетерпеливые руки, влажные спины, горячее дыхание и грохот сердец… И Ладка отчаянно надеялась, что время пощадит их обоих и остановится, и никогда, никогда, никогда не угаснет это яростное безумное пламя…
 А если угаснет, ожоги останутся навсегда.


* * *

 …Она знала об этом, именно этого она боялась… И теперь, когда снотворное не подействовало и заснуть в автобусе не вышло, когда ее беззащитное настоящее забилось в угол, чтобы спрятаться от недавнего прошлого, Ладка поняла, что сдачи дать не может, и ее сердце обреченно заскулило.
 Иначе и быть не могло.
 Не оставаться же ей было там навечно!
 Едва она подумала об этом, Артем сказал:
 — Ты что, не понимаешь? Ты не можешь уехать.
 И между тем собственными руками крутил руль машины, которая везла их в Краснодар, чтобы оттуда Ладка — уже одна, одна! — улетела в столицу. Так-то…
 Ей очень хотелось вцепиться ему в глотку и заставить замолчать. Лучше молчание, чем эти никчемные слова, сказанные лишь потому, что так он понимал свою роль в этой… истории. Да, истории. Когда любовница уезжает, принято ее останавливать, смотреть с тоской и уныло теребить ремень джинсов.
 Ладка надеялась, что до этого он не опустится. Зря надеялась!
 Ну, ладно, если бы он раньше не знал, что ей придется уехать, и узнал бы только сейчас. Тогда можно было бы объяснить и простить его растерянность, и вымученную улыбку, и оскорбительную банальность фраз, за которыми не стоит ничего.
 Нет, он все прекрасно знал и старательно избегал этой темы. А по дороге в аэропорт опомнился и стал нести эту чушь про «не должна и не можешь», от которой никакого толку.
 Да он сам себе не верил!..
 Что значит — не должна?
 Что значит — не можешь?! Он выговаривал это чужим, напряженным голосом, как будто заученный урок, смысла которого не понимаешь.
 — Меня ждут родители. И работа. И учеба, — зачем-то объясняла она, хотя и так все было ясно.
 Господи, да что ему стоило взять ее за руку! Просто взять за руку! И не надо никаких заверений, что «все будет хорошо, и мы поженимся!» и «я жить без тебя не могу!»
 Но он твердил свою чушь, и чем дольше твердил ее, тем ощутимей для нее был его страх. Страх загнанного зверя, подумала она.
 Зверь только почуял опасность, он еще не знает ее в лицо, он не видел даже ее тени, но уже готов к бегству, и нос держит по ветру, а шерсть на загривке встала дыбом.
 И самое странное — еще минуту назад опасности не было, так откуда же она взялась и чему теперь верить?
 Инстинктам?
 — Значит, родители, учеба, работа, — мрачно перечислил Артем, — и все?
 — И все, — кивнула она.
 Может быть, он ожидал, что она признается в наличии мужа, семерых детей и армии любовников, от которых не может отказаться ради него одного?!
 — Ты точно решила? — спросил он.
 — Да что ты из меня душу тянешь! — не выдержала Ладка. — Решила, не решила, какая разница?! Другого выхода нет! То есть, вообще нет выхода.
 — Выход всегда есть! — сказал Артем.
 — Да? — Она ухватилась за его слова, как голодный пес за кусок салфетки от хот-дога. — Так подскажи, какой? Ну, говори! Что же ты?
 Он не знал.
 Чего она хочет, черт побери?! Клятвы на крови?! Он не умеет давать обещаний, он никогда их не давал! Он делал то, что считал нужным делать, но ни себе, ни кому-то еще ничего при этом не доказывал и обязательств не брал.
 И сейчас не видел необходимости в этом. Какой смысл? Что изменится, если он назовет вещи своими именами? Если попытается выразить невыразимое?
 Да он понятия не имеет, как говорить об этом!
 «Давай попробуем»? «Нам было вместе хорошо, почему бы не закрепить успех»? «Останься, и я достану тебе Луну с неба, и все звезды в придачу, а хочешь — так и целую галактику»?
 Гадость какая!
 Этого она ждет?!
 К тому же, он уже все сказал, черт подери, все сказал! Он попросил, чтобы она не уезжала, и после этого она заявляет, что он тянет из нее душу?! Какому же недоумку пришло в голову назвать мужчину и женщину — половинками?! Вот мужчина, вот женщина, и совершенно очевидно, что они друг другу нужны, но… Единое и целое не получается. Не складывается.
 Ей больно, а он не может взять в толк — почему? И как избавить ее от этой боли?
 Он хочет, чтобы она осталась, хочет, чтобы всегда была рядом, а ее волнуют обещания… Гарантийный чек в случае поломки.
 Или она хочет, чтобы он бросил работу, деда, друзей?
 «Погоди-ка, а ты сам разве не ждешь того же от нее?»
 Он окончательно запутался и ужасно устал. От самого себя.
 — Выход всегда есть, — повторил Артем глухо, ненавидя собственное ослиное упрямство.
 Есть, только где он?
 Уж точно не у кассы, где она берет билет.
 — Лада, послушай…
 — Я уже наслушалась. Хватит! Встретимся в следующем году. Если, конечно, у меня будет отпуск… А ты к тому времени не будешь занят похищением кого-нибудь еще!
 Он яростно стиснул ее подбородок.
 — Ты говоришь глупости! И сама это знаешь!
 — Мне больно, дурак, — с трудом процедила она сквозь зубы. — И это не глупости. Это правда жизни, понял?
 — Правда жизни? — Он все-таки догадался отпустить подбородок. — Ты с ума сошла, вот в чем правда жизни!
 — Ладно, я сошла с ума, а ты — самый разумный человек на свете! Так ступай отсюда и найди своему серому веществу достойное применение, а не талдычь, как заведенный, что я должна остаться!
 — Я не говорил, что должна, — скривившись, как от боли, перебил он.
 Лада не слушала.
 — Я никому ничего не должна! Мне не нужны твои указания, ясно? Я сама все решаю! Ты тут ни при чем!
 — Ни при чем?
 — Да не повторяй ты за мной каждое слово, чертов попугай!
 Он отступил. Он был старше, и он был мужчиной, но силы вдруг кончились. Еще утром она водила губами по линиям его ладони и расспрашивала, каким он был в детстве. Ее глаза излучали тепло, а улыбка искрилась, и все это было — для него.
 А теперь ему взамен предлагают арктический холод.
 И в одно мгновение сердце покрылось коркой льда, и Артем, сразу осознав это, усмехнулся. Вот так удача! Под обледенелыми пластами таится обманчивое тепло, чувства застывают и не мешают дышать, так что можно спокойно оглядеться, устроиться поудобней и даже прорубить окошечко — крохотное! — в большой мир. Просто так прорубить, из любопытства. Точно зная, что в это окошечко снаружи ничего опасного не проскользнет. И пусть свет здесь не слишком яркий, зато все зависит только от него, ни от кого больше. И пусть места мало, и развернуться особенно негде — двигаться все равно неохота, хватит и того. Сердцу нужно отдохнуть и поостыть.
 Каждое мгновение этого вечера, ночи, следующего дня он чувствовал, как неотвратимо костенеет от стужи, и вместо облегчения, оттого что можно не двигаться, не думать, не мучиться, ощущал только тоску.


* * *

 Ее встречал промозглый ветер, предрекавший скорую осень. Прямо с вокзала Лада двинулась на работу, и в троллейбусе заплатила не только за проезд, но и за багаж тоже. Несмотря на неудачу со снотворным, она все еще надеялась, что хаос отступит от нее, если все делать по правилам и разумно.
 Правда, родителям о приезде она не сообщила и сумку с вещами домой не занесла.
 Мысли скакали, как перед экзаменом, когда стараешься упомнить все сразу, повторяешь, будто заклинание, формулы, мечешься от одной темы к другой, а взяв билет, понимаешь, что в голове только обрывки.
 Неуд.
 Она не могла с ним смириться и все пыталась раскопать в душе что-то, похожее на подсказку, и шарила в памяти в поисках шпаргалки. Ничего не получалось. Бесполезно искать то, чего нет.
 В троллейбусе она пару раз больно ударилась лбом о стекло, но даже не подумала сесть поудобнее. Хаос подступал все ближе.
 Остановка, на которой она вышла, оказалась не той, что нужна, и добираться до больницы пришлось сквозь влажный и сумрачный парк.
 Когда Ладка увидела скамейку, то поняла, что силы ее кончились. Присев на краешек, она расплакалась.
 Она никогда его не увидит.
 И вынести это нельзя. И понять это невозможно.
 Она шла в больницу, собираясь немедленно с головой окунуться в привычную тяжелую работу, которая поможет ей обо всем забыть. Но сейчас уже сомневалась, поможет ли…
 Как спасение, запищал в рюкзаке мобильный.
 — Ты взяла-таки билет? — весело осведомился братец.
 — Да.
 — А что такая недовольная? Небось, приз не получила? — Он довольно похрюкивал, и Лада лениво удивилась, с чего бы Пашке так радоваться. — Ну, признайся, не получила?
 А ведь все произошло именно из-за этого дурацкого приза!
 — Лад, ты почему молчишь? — насторожился Пашка. — Обижаешься, что ли? Неужели серьезно обиделась?
 — Нет.
 — Ну слушай, ты же сама любишь всех разыгрывать! А нам, значит, и разок прикольнуться нельзя! Где твое чувство юмора?
 Осталось на берегу лазурного моря. Вместе с чувством собственного достоинства и всеми остальными чувствами. И, кажется, вместе с ней самой.
 А кто здесь сидит на скамейке — непонятно.
 — Над кем прикольнулись-то? — все-таки выговорила она, решив хоть как-то поучаствовать в этой жизни.
 — Как — над кем?! — В голосе брата прозвучало искреннее недоумение. — Над тобой, конечно. Приза-то ведь не было. А разве ты не ходила за ним?
 — Погоди-ка… — проговорила Лада, с трудом собираясь с мыслями. — Что значит приза не было? Откуда тебе знать, был он или не был, если я выиграла его на телевидении? Или у тебя там шпионы?
 Немного посопев, Пашка произнес:
 — Так ты еще не догадалась…
 — О чем? — рассердилась она и тут же обрадовалась, что еще может сердиться.
 — О твоей поездке, — сознался он, вспомнив, что все тайное рано или поздно станет явным и тогда беды не оберешься. — Телевидение тут ни при чем. Просто мы с Тамарой решили, что тебе необходимо отдохнуть.
 По голосу Лада поняла, что Пашка улыбается.
 — Вы с Тамарой…
 Остальное, в принципе, не имело никакого значения.
 Подумаешь, не было приза. Зато «они с Тамарой».
 — Поздравляю, — пробормотала она, сунула трубку в рюкзак, поднялась, вышла из-под кленового шатра и подставила лицо дождю.
 Что ж?.. Пусть не «она с Артемом», а «он с Тамарой». Пусть не у нее, но хоть у кого-то все получилось. Она-то понимает, как это страшно — когда не получается…


* * *

 В это же самое время в одном южном городе от перрона отошел поезд. Проводив глазами родной вокзал, Степка отвернулся от окна и сказал брату:
 — Зря мы это задумали! Темыч нам точно головы оторвет!
 Сенька легкомысленно пожал плечами, вглядываясь в открывшийся морской горизонт.
 Над морем поднимался самолет. На пороге пассажирского салона возникла безупречная стюардесса.
 — А сколько нам лететь, девушка?
 — Примерное время полета — два часа тридцать пять минут.
 — Спасибо.
 А от Москвы — еще часов двенадцать. Если за это время он не придумает, как ее выкрасть, придется поселиться в славном городе Кузнецке навсегда.
 Навсегда. Какое хорошее слово.
 Вот только что подумает Ника? Ей и так несладко, наверное, в багажном отделении.