Аннотация: Встав во главе финансовой империи, юная Пола Фарли, как истинная наследница всесильной Эммы Харт, с неожиданной отвагой взялась за решение самых сложных проблем своего большого семейства. Но в ее личной жизни не все благополучно — брак принес лишь разочарование. Очень скоро Пола поняла, что единственный мужчина, которого она когда-либо любила, — это верный друг ее детства, давно и безнадежно влюбленный в нее Шейн О'Нил. Они были предназначены друг другу. Но как же непросто исправлять свои собственные ошибки.


---------------------------------------------


 Барбара Брэдфорд
 Мужчины в ее жизни

  В день своего восьмидесятилетия великая Эмма Харт, глава могущественной финансовой и торговой империи, расположенной на доброй половине земного шара, решила уйти от дел и уехать в кругосветное путешествие со своим старым добрым другом Блейки О'Нилом. 
  Она передала руководство в руки своих внуков, которым могла безоговорочно доверять. Александр возглавил «Харт энтерпрайзиз», а ее любимая внучка Пола Фарли стала управляющей всей сетью магазинов «Харт». Однако такое решение удовлетворило далеко не всех… 




 Часть первая
 НАСЛЕДНИЦА



 Глава 1

 Две недели Пола не видела никого из своих родных и черпала силу и ощущение обновления в одиночестве. Но сейчас, в этот теплый и солнечный воскресный день, Пола внезапно испытала прилив радости при мысли о встрече с Эмили. Ее юная кузина собралась заскочить на чашку чая, и Пола с нетерпением ждала ее приезда.
 Закончив сервировать на террасе столик фигурного литья, Пола в спешке сбежала вниз по ступенькам на полянку перед домом, где в тени мирно спали в двойной коляске ее близнецы — Лорн и Тесса. Они посапывали с таким довольным видом, что она не смогла сдержать улыбки и так, улыбаясь, вернулась на террасу и принялась ждать Эмили.
 Стоял один из тех нередких для Йоркшира сентябрьских дней, которые ни в чем не уступают летним. По светло-голубому фиалковому небу, ясному и чистому, лениво проплывали похожие на комочки ваты облака, время от времени набегая на солнце, немилосердно жарившее с самого утра.
 Сады в Лонг-Медоу тонули в буйстве красок, а теплый воздух казался густым от проникающего всюду запаха цветов и трав.
 Пола растянулась в шезлонге, нежась под золотыми лучами в сладостно-расслабленном бездумном состоянии. Тишина и спокойствие бальзамом лились на ее душу, уставшую после очень тяжелой недели, когда ей пришлось крутиться как белка в колесе. Пять дней шла ежегодная осенняя ярмарка моды, ежедневно в полдень манекенщицы вереницей шествовали по холлу «Гнезда цапли» в повседневных зимних нарядах; каждый день в три часа устраивались показы высокой моды. В четверг вечером отшумел прием с коктейлями, посвященный открытию в помещении магазина новой картинной галереи и выставке акварелей и полотен маслом Салли Харт. Вернисаж прошел с огромным успехом, и большая часть картин Салли, изображавших пейзажи йоркширских равнин и Озерного края, уже нашла покупателей.
 Пола осуществляла контроль за всеми этими мероприятиями, но, кроме того, ей приходилось нести и свою обычную нагрузку, так что порой у нее складывалось впечатление, что каждый отдел требовал всего ее времени и полного внимания. К ее великому огорчению, двое из ее рекламных агентов подали заявление об уходе во вторник, и ей пришлось немедленно начинать поиски новых. Нескончаемые ежедневные проблемы и постоянная суета были в порядке вещей, без них невозможно себе представить жизнь такого огромного и процветающего универмага. И к тому же Пола после отъезда мужа за границу изнуряла себя как никогда, вставая в пять утра, с тем чтобы приезжать на работу к шести тридцати. Так она могла уходить пораньше и успевать домой к купанию близнецов.
 Каждый вечер она ужинала в одиночестве, никуда не выходила и, помимо своей кузины Салли Харт, общалась только с домашней прислугой, коллегами по бизнесу и друзьями, приходившими на открытие галереи. После такой тяжелой работы, требующей от нее полной концентрации сил, Пола часто не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Ей просто необходимо было время от времени хоть ненадолго оставаться абсолютно одной, чтобы сбросить с плеч усталость. Именно гуляя по саду, играя с детьми, читая книгу или просто слушая классическую музыку в зеленой прохладе оранжереи. Пола размышляла, обдумывала свое расписание на завтра и строила далеко идущие планы.
 С легкой грустью Поле пришлось признать, что, даже захоти она в отсутствие Джима поразвлечься, ей никто не составил бы компанию. Все друзья и родственники разъехались кто куда. Уинстон, их друг и директор-распорядитель компании «Харт энтерпрайзиз», неделю назад улетел к Джиму в Канаду, где они участвовали во всемирном съезде издателей, редакторов и владельцев газет в Торонто. Но на самом деле Уинстон намеревался начать переговоры о покупке одного бумажного комбината в Канаде. Он надеялся приобрести его для компании «Консолидейтед ньюспейперс». Миранда О'Нил находилась на Барбадосе на открытии нового отеля и модного салона «Харт» при нем. Ее сопровождала Сара в качестве консультанта по вопросам моды, а также с тем, чтобы проследить за оформлением интерьеров и витрин. Александр проводил отпуск на юге Франции с Мэгги Рэйндок — они жили в доме Эммы на Кап-Мартин. А Эмили до последнего дня пребывала в Париже, закупая товары для «Дженрет».
 Из всей семьи никуда не уехал только ее кузен Джонатан, но их пути редко пересекались. Именно поэтому Пола так удивилась, когда в среду он забежал к ней в универмаг. Она даже не успела спросить, что он делает в Йоркшире, как Джонатан сам пустился в объяснения, причем, как ей показалось, в оправдательном тоне, что был в Лидсе по торговым делам, покупая недвижимость для «Харт энтерпрайзиз». Он отнял целый час ее драгоценного времени, причем несколько раз в ходе их бессодержательного разговора спросил, когда бабушка вернется из Австралии. Пола ответила, что понятия не имеет — что соответствовало истине, — и вообще ограничилась общими фразами. По природе осторожная, она никогда особенно не любила Джонатана Эйнсли и всегда держалась с ним настороже. Это чувство только усилилось, когда Эмма предостерегла ее против Джонатана, поделившись с ней своими сомнениями относительно его лояльности.
 После неожиданной отставки бабушки и ее отбытия в кругосветное путешествие — почти пять месяцев назад — Пола с Александром встретились в Лондоне, чтобы обсудить создавшуюся ситуацию в целом. Они решили, что в дальнейшем им следует регулярно собираться раз в месяц и совместно разбираться в их делах и даже порой проверять друг на друге свои идеи и планы.
 На первой встрече они пришли к заключению, что Эмили, сестре Александра, следует знать о подозрениях Эммы насчет Джонатана. На следующий день они пригласили ее на ленч, рассказали ей все и предложили стать участницей их ежемесячных мозговых атак. Все трое сошлись во мнении, что им следует не спускать с Джонатана глаз. Они также договорились не посвящать Сару в свои секреты, найдя ее внезапное сближение с Джонатаном подозрительным. Таким образом, Пола, Эмили и Александр сами себя назначили руководящим триумвиратом, твердым в своем намерении править компаниями Эммы так, как она сама того хотела, и беречь ее наследие.
 Через открытые стеклянные двери, ведущие в гостиную, до Полы донесся шум подъезжающей машины. Выглянув из окна. Пола увидела, как Эмили вылезает из своего потрепанного белого «Ягуара».
 Эмили ворвалась на кухню со счастливой улыбкой, как всегда излучая жизнерадостность. Она подбежала к Поле и обняла ее.
 — Прости за опоздание, — выпалила гостья. — Но моя консервная банка выкидывала фортели всю дорогу от Пеннистоун-Ройял. Наверное, мне действительно придется раскошелиться и купить новую машину.
 — Давно пора, — рассмеялась Пола.
 — Как хорошо снова оказаться дома. Хотя в Париже было здорово. Он по-прежнему остается моим любимым городом. — Эмили присела на краешек табуретки, в то время как Пола крутилась около плиты. — Кто-нибудь давал о себе знать? В первую очередь я имею в виду бабушку.
 — Да. Она позвонила мне в четверг в полночь. Хотела узнать о вернисаже и о том, как прошло открытие картинной галереи, — ты же знаешь, это был ее любимый проект весь прошлый год. Она сообщила, что они с Блэки и Филипом собираются поехать в Кунэмбл на четыре или пять дней. И передала тебе привет.
 — Мне уже начинает казаться, что бабушка никогда не вернется. Она что-нибудь говорила о своих дальнейших планах?
 — Вообще-то да. Они с Блэки намереваются уехать из Сиднея в середине октября и махнуть в Нью-Йорк, а домой рассчитывают вернуться где-то в конце ноября. Она обещала успеть на Рождество в Пеннистоун-Ройял. — Пола внимательно посмотрела на кузину и нахмурилась. — У тебя глаза на мокром месте, Эмили. Какие-нибудь проблемы в «Дженрет»?
 — Нет-нет, все идет отлично. Я просто скучаю по бабушке, и хотя она удалилась от дел, так спокойно чувствовать, что она стоит у тебя за спиной. А сейчас она так далеко, где-то на другом краю света.
 — Я тебя прекрасно понимаю, — медленно произнесла Пола. Ей и самой ужасно не хватало Эммы. Она с ужасом гадала, что будет, как они все станут выкручиваться, когда бабушка покинет их навсегда. Пола тут же оставила эти печальные мысли и заставила себя ослепительно улыбнуться. — Ну, ладно, Эмили, пошли на террасу. В такой замечательный день лучше накрыть чай в саду, но сначала надо покормить детей. Нора попросила перенести ее выходной на сегодня, а Мэг по воскресеньям не работает, так что я весь день кручусь одна. Хотя, если честно, мне так даже нравится.
 Полчаса спустя, когда дети неторопливо опустошили свои бутылочки, торжественно рыгнули и были вновь водружены на место, Пола направилась в дом. Вскоре она вышла оттуда с чайным подносом в руках.
 — Что-нибудь слышно об Уинстоне? — спросила она, разливая чай.
 — Да, он звонил мне вчера вечером. Он уехал в Ванкувер. Переговоры с директором бумажной фабрики уже начались, и Уинстон рассчитывает на успешное заключение сделки. Он также намерен немного задержаться в Нью-Йорке, чтобы провести пару дней с Шейном. Насколько я знаю, тот сейчас в Барбадосе на церемонии открытия отеля и в Нью-Йорк выберется не раньше середины следующей недели.
 — Рада слышать, что сделка на мази, — воскликнула Пола. — Когда я разговаривала с Джимом несколько дней назад, он сомневался в ее конечном результате и сказал, что Уинстон совсем повесил нос. Очевидно, он ошибался или с тех пор дела пошли на лад. Кстати, о Барбадосе… Сара вылетела туда десять дней назад, чтобы вместе с Мерри проследить, как распакуют и развесят туалеты из серии «Леди Гамильтон». Полагаю, они там отлично проводят время…
 — Сара отправилась на Барбадос? Но кому это нужно? — воскликнула Эмили и с такой силой опустила чашку на стол, что Пола даже вздрогнула.
 — Боже, что ты так разозлилась? Похоже, Сара считает своим долгом присутствовать там. Если уж на то пошло, она настаивала на своем отъезде. А поскольку именно она возглавляет наш отдел моды, а в салонах мод продаются в основном пляжные и курортные туалеты серии «Леди Гамильтон», у нее имелось достаточно оснований стремиться на открытие, к тому же как я могла ей помешать? Она подчиняется не мне, а только твоему брату. Ты же знаешь Сару, она не признает ни за кем права командовать собой.
 — Ну ладно.
 Эмили пожала плечами с таким видом, словно поездка Сары ничего для нее не значила. Однако ее острый ум заработал на полную мощь, и в уравнении скоро не осталось ни одного неизвестного. Она не сомневалась: единственное, что интересовало Сару на Барбадосе и в салонах мод «Харт», — это Шейн О'Нил. Наверное, Сара выведала у Миранды, что он собрался на Карибы на открытие отеля. Возможно, именно сейчас Сара строит из себя идиотку, напропалую бегая за Шейном.
 Эмили прислушалась, склонив набок свою светлую головку.
 — По-моему, телефон.
 Пола помчалась в холл и схватила трубку.
 Прежде чем она успела вымолвить хоть слово, в трубке раздалось:
 — Джим? Это ты?
 — Здравствуй, тетя Эдвина, — удивленно ответила она. — Это Пола. Джима нет дома. Он в Канаде, по делам.
 — В Канаде? О боже!
 Внезапно почувствовав тревогу в голосе собеседницы, Пола спросила:
 — Что-то случилось?
 Эдвина залепетала так взволнованно, что Пола не смогла разобрать ни слова. Ясно было одно — что-то произошло у ее сына Энтони. Наконец она прервала родственницу:
 — Тетя Эдвина, я ничего не могу понять. Пожалуйста, говори немного отчетливее. И помедленнее.
 Пола услышала, как Эдвина глубоко вдохнула. Наступила томительная пауза.
 — Мин, бедняжка Мин, — наконец выговорила она. — Жена Энтони… Она… она… умерла. Ее нашли… в воде. — Эдвина захлебнулась слезами, но все же сумела добавить:
 — В озере Клонлуглин. И… И… — Больше Эдвина не смогла произнести ни слова и разрыдалась.
 Пола похолодела. Множество вопросов теснилось у нее в голове. Как она утонула? Несчастный случай? Самоубийство? И вообще почему Мин оказалась в Клонлуглине, если они с Энтони давно уже живут порознь? Вдруг осознав, что всхлипывания тетушки немного утихли, Пола сочувственно спросила:
 — Какой ужас, бедные вы мои. Конечно, это страшный удар для вас.
 — Дело не только в Мин. Еще и Энтони. Пола, здесь полиция. Они снова допрашивают бедняжку Энтони. О мой несчастный мальчик! Я не знаю, что делать. Я так хотела посоветоваться с Джимом. И мамы, как назло, нет в Англии. Она смогла бы разобраться в этом кошмаре! О боже, что мне делать?
 Пола окаменела. Ее мозг лихорадочно работал, пытаясь осознать сказанное Эдвиной.
 — Что ты говорила о полиции? Неужели они подозревают, будто Энтони имеет какое-то отношение к смерти Мин?
 На другом конце провода воцарилось тягостное молчание. Потом Эдвина прошептала срывающимся от ужаса голосом:
 — Да.
 Пола тяжело опустилась в кресло. По ее рукам побежали мурашки, а сердце тревожно застучало в груди. Ей стало жутко, но внезапно она взорвалась гневом:
 — Какая глупость! У вас там в полиции служат одни идиоты! Энтони обвиняют в уб… — Пола прикусила язык, не желая произносить вслух ужасное слово. — Абсурд! — еще раз воскликнула она.
 — Они думают, что он ее… — Эдвина запнулась, так же, как Пола, не в силах выговорить то, во что было невозможно поверить.
 Стараясь держать себя в руках, Пола сказала как можно решительнее:
 — Тетя Эдвина, пожалуйста, начни сначала и расскажи мне все. Пусть бабушки и Джима здесь нет, но я-то есть, и я сделаю все, что в моих силах. Но ты должна быть абсолютно честной со мной, чтобы я могла принимать верные решения.
 — Да-да. Хорошо. — Голос Эдвины звучал уже немного спокойнее, и, хотя несколько раз она теряла нить повествования, все же ей удалось вкратце рассказать Поле о том, как рано утром обнаружили тело Мин, как приехала полиция, вызванная Энтони, как полицейские уехали и вернулись два часа спустя. Облазив все поместье, они заперлись с Энтони в библиотеке и оставались там до сих пор.
 Когда Эдвина закончила, Пола заметила:
 — Мне все кажется абсолютно ясным. С Мин явно произошел несчастный случай. — Она заколебалась. — Я думаю, это просто их обычная работа… я имею в виду то, что полицейские вернулись в Клонлуглин.
 — Нет! Нет! — вскричала Эдвина. — Мин в последнее время была невыносима. Она передумала несколько недель назад — ну, насчет развода. Она отказалась разойтись с Энтони. И еще многие вещи происходили. Ужасные вещи. Вот почему тут полиция.
 — Лучше расскажи мне все, — проговорила Пола как можно спокойнее, хотя с каждой минутой ей становилось все страшнее и страшнее.
 — Да, наверное, я должна. Все беды вообще-то начались месяц назад. Здесь появилась Мин — она жила в Уотерфорде — и начала создавать проблемы. Устраивала просто кошмарные сцены. Иногда приходила пьяная — до бесчувствия. У них с Энтони происходили жуткие скандалы, причем порой на глазах у прислуги, а однажды даже в деревне, когда она из-за угла налетела на Энтони. Все это неизбежно породило сплетни, а приезд сюда Салли Харт в начале лета подлил масла в огонь. Ты же знаешь деревенских жителей. Без сплетен они жить не могут. Здесь много говорили — и говорили плохо — о якобы какой-то другой женщине.
 Пола едва удержалась, чтобы не застонать.
 — Подожди немножко. Что ты называешь сценами?
 — О, это в основном обмен грубостями. Со стороны Мин — крики и вопли, но и Энтони вышел из себя на прошлой неделе, когда она явилась к нам в субботу. Во время обеда. К нему съехались гости. Я тоже была там. Они схватились — ну, на словах, и она ударила Энтони клюшкой для гольфа. Он оттолкнул ее в сторону — думаю, непроизвольно. Но, однако, она упала на пол, прямо в холле. Мин не ушиблась, но сделала вид, что ей очень больно. Она жутко раскричалась, утверждала, будто Энтони хотел ее…
 — Да, тетя Эдвина, продолжай, — мягко подбодрила ее Пола, когда пауза затянулась.
 Эдвина долго дышала в трубку, а потом всхлипнула:
 — Мин кричала, будто Энтони хотел ее смерти и что ее не удивит, если он попытается ее убить. Причем уже очень скоро. Несколько человек слышали ее слова. И я тоже.
 — О господи! — вырвалось у Полы. Сердце у нее упало, и волнение сменилось настоящим страхом. Ни на секунду она не допускала, что ее кузен убил свою жену, но ей вдруг стало ясно, почему полиция могла заподозрить Энтони.
 На мгновение она растерялась, но быстро взяла себя в руки. Оставалось одно — выбираться из сложившейся ситуации. Но с чего начать? К чьей помощи прибегнуть?
 Скрывая неуверенность за маской твердости, Пола отчетливо произнесла:
 — Любые сплетни, любые сцены в конце концов ничего не значат. Полицейским требуются однозначные доказательства, чтобы что-нибудь предпринять — арестовать Энтони, обвинить его в убийстве. Когда она утонула? А что с алиби? Ведь у Энтони, конечно, есть алиби?
 — Они не уверены относительно времени смерти… по крайней мере, так они говорят. Я думаю, они сделают вскрытие, — убитым голосом ответила Эдвина. — Алиби? Нет, что самое ужасное, у Энтони его нет.
 — Где он был вчера? Прошлой ночью? Это самое важное.
 — Прошлой ночью… — повторила Эдвина несколько смущенно. Потом она выпалила скороговоркой:
 — Да-да, я тебя поняла. Мин приехала в Клонлуглин вчера примерно в пять вечера. Я увидела, как она подъехала, из окна моей спальни в Довер-хаусе. Я позвонила Энтони, чтобы предупредить его. Он расстроился и рассердился. Сказал мне, что собирается сесть в своей старый «Лендровер» и уехать к озеру — в надежде ускользнуть от нее.
 — И он так и сделал? Уехал к озеру?
 — Да. Но, наверное, она заметила, как он отъезжал, или просто догадывалась, где его можно найти. То было одно из самых его любимых мест. Она последовала за ним, и…
 — И они поругались на берегу озера? — прервала ее Пола.
 — О нет. Он с ней вообще не разговаривал, — воскликнула Эдвина. — Понимаешь, он увидел ее малолитражку издалека — на противоположном берегу озера местность равнинная. Энтони просто-напросто сел в «Лендровер» и решил вернуться домой кружным путем. Но не успел он отъехать сколько-нибудь далеко, как автомобиль заглох. Энтони бросил его и пошел пешком. Он надеялся избежать встречи с Мин… понимаешь?
 — Да. И ты хочешь сказать, что он оставил машину около озера? — переспросила Пола, гадая про себя, является ли этот факт уликой или нет.
 — Ну, конечно, он оставил его там. Ведь двигатель не заводился… — Тонкий голос Эдвины опять начал предательски дрожать.
 — Пожалуйста, не плачь, тетя, — взмолилась Пола. — Ты должна держать себя в руках. Ну, пожалуйста.
 — Да-да. Я постараюсь. — На том конце провода раздался всхлип. Потом Эдвина высморкалась и продолжала:
 — Ты не знаешь, что такое Клонлуглин, Пола. Это огромное озеро. Энтони шел домой целый час. Ему пришлось подняться на холм, пересечь лес и несколько полей, пока он наконец добрался до дороги, ведущей через поместье в деревню. Он…
 — Дорога! — моментально насторожилась Пола. — Он никого на ней не встретил?
 — Нет, никого. По крайней мере, он ни о ком не говорил. Как бы то ни было, Энтони вернулся домой примерно в шесть тридцать. Он позвонил мне и рассказал о поломке автомобиля. Потом сказал, что собирается переодеться к обеду, и попрощался. Я приехала в дом около семи. Мы выпили по коктейлю, поели, но Энтони показался мне очень взволнованным, не таким, как всегда. Понимаешь, он боялся, что в любую минуту может появиться Мин и снова начнет закатывать сцены.
 — Но она не пришла, верно?
 — Нет, весь вечер мы провели вдвоем. Как я уже говорила, Энтони чувствовал себя не в своей тарелке, и он проводил меня назад в Довер-хаус где-то в полдесятого, возможно, без четверти, а потом вернулся в Клонлуглин.
 — А кто обнаружил тело Мин?
 — Управляющий поместьем. Он сегодня проезжал мимо озера очень рано утром и увидел «Лендровер», а также малолитражку. А потом он нашел… — Эдвина не выдержала и зарыдала так, словно ее сердце вот-вот разорвется.
 Надеясь хоть как-то успокоить и подбодрить тетку, Пола сказала:
 — Прошу тебя, тетя Эдвина, мужайся. Я уверена, все образуется. — Про себя она молилась, чтобы ее уверенность оправдалась.
 — Но я так боюсь за него, — сквозь слезы пробормотала Эдвина. — Очень боюсь.
 — А теперь слушай меня и, пожалуйста, сделай все, как я тебе скажу, — произнесла Пола твердым, властным голосом. — Больше никому не звони, а если кто-нибудь позвонит тебе, не виси на телефоне подолгу. Я хочу, чтобы линия оставалась свободной. Я тебе очень скоро перезвоню. Полагаю, ты сейчас говоришь из Довер-хауса?
 — Да, — ответила Эдвина и после небольшого колебания спросила:
 — Но что ты собираешься предпринять?
 — Пожалуй, я лучше попрошу маму пожить с тобой несколько дней. Тебе не следует в такое время оставаться одной. Очевидно, начнется расследование. Самое главное — не волнуйся. Паникой делу не поможешь. Я знаю, что это нелегко, но ты должна хотя бы попытаться держать себя в руках. Я перезвоню через час.
 — С-с-пасибо, Пола, — с усилием произнесла Эдвина.
 Они попрощались. Пола тут же подняла трубку и набрала номер лондонской квартиры своих родителей. Занято. Она в раздражении швырнула трубку на рычаг. Тут ей пришло в голову, что надо поговорить с Эмили.
 Пола вскочила и быстрым шагом направилась через гостиную, по дороге чуть не свалив попавшийся под ноги столик. Она поставила его на место и, жмурясь от солнечного света, вышла на террасу. Эмили услышала грохот и засмеялась.
 — Экая ты нескладеха… — Тут она оборвала себя, и глаза ее округлились. — Что случилось? — встревоженно спросила Эмили. — Ты белая как полотно.
 Пола рухнула на стул.
 — У нас возникла проблема, Эмили, по-настоящему серьезная проблема. Тебе придется мне помочь. Пожалуйста, пойдем в дом. Я должна дозвониться до мамы. Мы сэкономим время, если ты послушаешь, когда я ей стану объяснять ситуацию.

 Глава 2

 — Ты ведь не допускаешь мысли, что он в самом деле мог ее убить, правда?
 Пола резко вскинула голову.
 — Ну конечно же, нет! — Она не сводила глаз с Эмили, сидевшей напротив нее на диване. Взгляд ее стал более напряженным, брови сошлись на переносице. — Неужели ты считаешь…
 Не колеблясь ни минуты, Эмили воскликнула:
 — Нет. Я не думаю, что он на такое способен. — Наступила пауза. Эмили кусала губы. Потом выпалила, решившись:
 — С другой стороны, ты сама как-то сказала, что мы никогда не знаем ни о ком всей правды, даже о самых близких людях. Мы вовсе не так уж хорошо знаем Энтони и его личную жизнь.
 — Верно. Но я доверяю своей интуиции. Я уверена, что он не имеет никакого отношения к смерти Мин. Речь может идти только о несчастном случае. Или самоубийстве. Ну сама посуди, Эмили. Бабушка — самый мудрый человек из всех, кого мы знаем, она видит людей насквозь со всеми их достоинствами и недостатками. Так вот, она очень хорошо относится к Энтони, и…
 — Пожалуйста, не думай, что я считаю, будто он ее убил. Я просто рассуждаю. Однако я надеюсь, что она не покончила с собой. Представляешь, какое тяжелое бремя ляжет в таком случае на Салли и Энтони — жить с мыслью, что Мин ушла из жизни из-за них.
 — Да, для них такое известие стало бы ужасным ударом. — Глаза Полы потемнели от беспокойства. Она бросила взгляд на часы. — Хоть бы мама перезвонила. Надеюсь, у нее не возникнет проблем с билетами в Ирландию.
 Эмили тоже посмотрела на часы:
 — Прошло всего пятнадцать минут. Пола. Наберись терпения. А пока давай еще раз посмотрим твой список первоочередных действий и продумаем дальнейший план.
 — Отлично, — ответила Пола, зная, что, только занявшись делом, можно унять гнетущее чувство беспокойства. Она взяла блокнот и начала читать:
 — «Первое. Отправить маму в Ирландию как можно скорее, чтобы она там держала оборону». К этому мы уже приступили, так что… — Пола поставила галочку. — «Второе. Отец должен сегодня между девятью и десятью вечера позвонить Филипу в Кунэмбл и предупредить его». Не дай бог, бабушка узнает обо всем из газет. Папа понимает, что должен сделать это сразу же, как он посадит маму на самолет. — Она пометила второй пункт и продолжала читать:
 — «Третье. Заткнуть глотку газетам». Я позвоню Сэму Феллоузу из йоркширской «Морнинг газетт» и Питу Смайту из нашей вечерней газеты. Я не могу ручаться за национальную прессу, но уж точно прослежу, чтобы наши собственные газеты не напечатали об этом деле ни одной строчки. «Четвертое. Адвокат». Возможно, нам придется послать туда Джона Кроуфорда. В качестве семейного адвоката он в случае необходимости сможет представлять в суде Энтони. «Пятое. Связаться с Уинстоном, или Джимом, или с ними обоими, чтобы ввести их в курс дела». — Она оторвала глаза от бумаги. — Может, последний звонок ты возьмешь на себя, Эмили? «Шестое. Позвонить Эдвине, успокоить ее и поговорить с Энтони. Рассказать ему о наших действиях. Седьмое. Найти Салли Харт». Этим ты тоже можешь заняться.
 — Хорошо. Начну разыскивать Салли. Она сказала тебе в четверг, где именно в Озерном краю собирается остановиться?
 — Нет, и я не сообразила спросить, но дядя Рэндольф должен знать Не говори пока ни слова о случившемся, — предупредила Пола.
 Когда Эмили выбежала из оранжереи, Пола набрала номер личного телефона редактора йоркширской «Морнинг газетт». Он поднял трубку после второго гудка, и Пола быстро прервала обмен обычными любезностями:
 — Сэм, я звоню тебе в связи с делом, касающимся нашей семьи. С моим кузеном, графом Дунвейлом, произошла ужасная трагедия. Его жена утонула в озере в его ирландском поместье.
 — О, действительно ужасно, — ответил Феллоуз. — Я немедленно засажу писать некролог одного из моих лучших журналистов.
 — Нет-нет, Сэм. Я именно потому и звоню, чтобы сказать тебе, что не желаю никаких заметок на эту тему. Не сомневаюсь, что уже сегодня или завтра телетайпы передадут информацию о ее смерти. В любом случае я хочу замолчать случившееся. И никаких некрологов тоже.
 — Но почему? — возмутился он. — Если пойдет информация с телетайпов, вся национальная пресса что-нибудь да напишет. Мы окажемся в идиотском положении, если ни словом…
 — Сэм, — ровным голосом перебила его Пола. — Тебе пора бы уже знать, что Эмма Харт не желает читать ничего — абсолютно ничего — о своей семье в своих же газетах.
 — Я знаю, — отрезал он. — Но сейчас совсем иная ситуация. Как мы станем выглядеть, если все газеты, кроме нас, напишут о случившемся? Что мы тогда за издание? Я однозначно против сокрытия информации.
 — Тогда ты, наверное, работаешь не в той газете, Сэм. Потому что, уж поверь мне, Эмма Харт устанавливает здесь правила игры, и тебе лучше принять их.
 — Я намерен позвонить Джиму и Уинстону в Канаду. Именно они определяют политику газет, и мне кажется, только им следует принимать решение о том, что мы печатаем, а что — нет.
 — В их отсутствие и в отсутствие моей бабушки решение принимаю я, и только я. Я сказала тебе, что делать. Никаких статей. Никаких некрологов.
 — Ну, вам виднее, — сказал он с плохо скрываемым раздражением.
 — Да, мне виднее.
 Пола, пылая гневом, повесила трубку. Потом пододвинула поближе записную книжку и уже собралась набирать номер Пита Смайта, когда Эмили сбежала к ней по ступенькам. Пола повернулась к ней навстречу на вращающемся стуле:
 — Ты говорила с моей матерью?
 — Да, или, точнее, с дядей Дэвидом. Он сейчас же отправит твою маму частным самолетом. Перед тем как выйти из дому, она позвонит.
 — Слава богу. А дядя Рэндольф?
 — Его нет дома. Но Вивьен сообщила мне, что Салли вскоре возвращается в Мидлхэм. В Озерном краю дожди, поэтому она собрала свои холсты и краски и выехала домой. Я поручила Вивьен передать ей, чтобы она позвонила сюда сразу же по приезде.
 — Я с ужасом думаю о предстоящем разговоре с ней, — грустно пробормотала Пола. — Ну ладно, нельзя терять времени. За работу, Эмили.
 — Что мне теперь делать?
 — Не могла бы ты внести детей в дом? Коляску поставь здесь, а мне надо обзвонить остальных редакторов.
 Телефон зазвонил сразу же, как только Пола повесила трубку. Звонила ее мать.
 — Здравствуй, дорогая, — сказала Дэзи своим обычным спокойным и уверенным голосом. — Я уже собралась выходить. До аэропорта я доеду на такси, чтобы папа оставался в квартире на случай, если он тебе понадобится. Он говорил с Эдвиной несколько минут тому назад. Она очень рада, что я еду. Папа нашел ее менее взволнованной. Полицейские ушли. Энтони рядом с ней. Они ждут твоего звонка.
 — Знаю. Я позвоню им сразу же. Спасибо, что ты согласилась полететь в Ирландию, мама. Ты — единственный человек, который способен помочь в данной ситуации. Эдвина верит тебе, и ты сумеешь переговорить со всеми там дипломатично, чего трудно ожидать от нее.
 — Господи, Пола, не стоит благодарности. Мы же одна семья и обязаны помогать друг другу. Но какая неприятность! Не понимаю, о чем думает тамошняя полиция… мне все кажется абсолютно ясным.
 И папе тоже. Ну ладно, разговорами делу не поможешь. Мне надо бежать. До свидания, дорогая.
 Эмили уже спускала коляску по двум невысоким ступенькам, что вели из холла в оранжерею, когда Пола оторвала взгляд от блокнота.
 — Салли может позвонить в любую минуту. Тебе придется ответить ей, Эмили, так давай решать, что ты скажешь.
 Молодые женщины обменялись озабоченными взглядами.
 Наконец после долгой паузы Пола произнесла:
 — Мне думается, умнее всего сказать ей, что у меня возникла проблема и я хочу повидаться с ней, посоветоваться, и попросить ее приехать немедленно.
 Эмили кивнула и побежала к коляске, где Тесса надрывалась от крика.
 Пола вскочила и пошла следом за кузиной.
 — Наверное, они оба мокрые. Давай отнесем их наверх, перепеленаем, и ты приготовишь им поесть, хорошо?
 — И дернул же Нору черт взять выходной именно сегодня, — простонала Эмили.
 — Так всегда и бывает, — пробормотала Пола, укачивая на руках дочурку.
 — Клонлуглин, Довер-хаус, — послышалось в трубке, когда пятнадцать минут спустя Пола дозвонилась до Ирландии.
 Она представилась и попросила позвать графа Дунвейла. В ту же секунду Энтони был у телефона.
 — Пола… привет! Спасибо за все, за то, как ты взяла дело в свои руки. Я очень тебе благодарен. Мама была в панике, просто с ума сходила, и возвращение полицейских явилось для нее страшным ударом.
 — Понимаю. Не стоит меня благодарить. Я только рада помочь, чем могу. Как ты себя чувствуешь?
 — Отлично. Превосходно, — заявил он. — Учитывая обстоятельства, я неплохо держусь. Все происходящее, конечно, чрезвычайно неприятно, но я знаю, что все образуется.
 — Да, — подтвердила Пола, отметив про себя, что его голос звучал вовсе не так оптимистично. Энтони казался усталым и опустошенным. Надеясь, что в ее словах будет больше оптимизма, чем было в ее душе, Пола добавила:
 — Эта история закончится уже через двадцать четыре часа, вот увидишь. А пока постарайся не волноваться. Я хочу знать, что там у вас произошло, но сначала должна сообщить: несколько минут назад Эмили говорила с Салли. Она едет к нам. Она думает, со мной приключилась какая-то беда. Мы решили, что лучше не рассказывать ей ничего по телефону.
 — Очень рад, что вы связались с ней. Пола. Я очень беспокоился за Салли. Я не знал, как найти ее в Озерном краю. Когда мы говорили с ней в пятницу, Салли обещала позвонить мне в понедельник или во вторник. Может, ты попросишь ее перезвонить мне, когда вы расскажете ей об этом кошмаре?
 — Конечно. А какие у тебя последние новости? Мама сообщила мне, что полицейские ушли… Очевидно, они не обвинили тебя…
 — Еще бы! — возмущенно прервал ее Энтони. — Я ничего не сделал плохого, Пола, и не имею никакого отношения к смерти Мин. — Голос его сорвался, и какое-то время он молчал, пытаясь взять себя в руки. Затем он заговорил более спокойно:
 — Извини, нервы сдали. Я испытал такое потрясение. У нас с Мин были серьезные конфликты, и она вела себя невыносимо, но я никогда не желал ей такого исхода. — Он снова замолчал, вздохнул и добавил устало:
 — Местный врач произвел осмотр. Он считает, что она умерла между половиной одиннадцатого и полночью.
 У Полы моментально пересохло во рту. Со слов Эдвины, Энтони отвез ее в Довер-хаус около девяти сорока пяти и вернулся домой. И лег спать? В таком случае крайне маловероятно, чтобы у него имелось алиби на время смерти Мин. Но она промолчала, не желая еще больше тревожить его.
 — Твоя мать что-то говорила о вскрытии?
 — Надеюсь, оно состоится завтра. Расследование и суд коронера назначены на среду или четверг. Все здесь происходит так медленно. — В трубке раздался еще один тяжелый вздох. Затем, понизив голос, Энтони признался:
 — А все из-за этого чертова «Лендровера». Я не уверен, что полицейские мне поверили, будто он сломался вчера.
 — Но ты уверен, что никто не видел там машину под вечер, когда она действительно сломалась? Может, хоть кто-нибудь из местных жителей? Их показания убедили бы полицию в твоей искренности.
 — Пока не нашлось ни одного свидетеля, и в той части поместья всегда безлюдно — оттуда до нашего дома несколько миль. Я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь мог там оказаться. Однако не все так плохо. Хоть одна хорошая новость. Полиция получила показания в мою пользу. За последние несколько часов они опросили всех в доме, и Бриджит, моя экономка, сообщила им, что видела меня здесь между одиннадцатью вечера и полуночью.
 — Ну почему ты сразу не сказал?! Значит, у тебя все-таки есть алиби! — с невыразимым облегчением воскликнула Пола. — О, Энтони, впервые сегодня я» слышу хоть что-то обнадеживающее!
 — Согласен. Но она по-прежнему остается единственным человеком, который видел меня в критические часы. Две наши служанки тогда уже вернулись домой в деревню. Так что… никто не может подтвердить ее рассказ, а в округе все знают, как она привязана ко мне и как предана всей нашей семье. Полицейские могут — обрати внимание, я сказал только «могут» — усомниться в ее словах и заподозрить, что мы с ней сфабриковали фальшивое алиби.
 У Полы упало сердце, испытанное ею лишь мгновение назад облегчение полностью испарилось.
 — О господи, не говори таких вещей.
 — Я обязан исходить из худшего и оценивать сложившуюся ситуацию объективно, — заметил Энтони. — С другой стороны, не представляю, каким образом полицейские могут пропустить ее показания мимо ушей и обвинить ее во лжи, не будучи абсолютно уверенными, что она действительно все придумала. А уж я-то Бриджит знаю, ее с места не сдвинешь.
 Вся напрягшись в своем кресле. Пола медленно произнесла:
 — Да, ты прав. Однако, когда я немного попозже переговорю с Генри Россистером относительно юридической помощи, я намерена предложить нанять адвоката по уголовному праву.
 — Подожди минутку! — воскликнул Энтони. — Не перегнем ли мы палку? — Похоже, идея Полы пришлась ему не по сердцу. — Я же говорил тебе, Пола, что я не сделал ничего плохого. Адвокат по уголовному праву. Боже, в глазах у всех я тем самым признаю себя виновным.
 — Вовсе нет, — отрезала Пола, твердо намереваясь стоять на своем. — И вообще давай подождем, что скажет Генри. Бабушка многие годы безгранично доверяла ему, а это кое-что значит. Он не направит нас по ложному пути. Пожалуйста, Энтони, не принимай сгоряча необдуманных решений.
 — Хорошо, посоветуйся с Генри, — нехотя согласился он.
 Повесив трубку, Пола присоединилась к Эмили, которая готовила младенцам бутылочки со смесью.
 После того как обе кузины удобно устроились, каждая с ребенком на руках, Пола пересказала свой разговор с Энтони.
 Не прерывая кормления, Эмили внимательно выслушала, несколько раз бросая на Полу внимательные взгляды и кивая головой.
 — Вкратце дело обстоит вот так… Бриджит подтвердила алиби Энтони.
 Молодые женщины сконцентрировали все свое внимание на малышах. Воцарилась тишина. Молчание нарушила Пола. Очень тихим и спокойным голосом, в котором, однако, звенела сталь, она сказала:
 — Никто из внуков Эммы Харт никогда не предстанет перед судом по обвинению в убийстве. Это я тебе обещаю.

 Глава 3

 — Салли, надеюсь, ты понимаешь, почему нам пришлось солгать тебе, — мягко произнесла Пола.
 — Да. И правильно сделали. — Салли Харт нервно откашлялась и добавила дрожащим голосом:
 — Не знаю, как бы я доехала сюда, скажи Эмили правду по телефону.
 Пола кивнула, продолжая встревоженно и внимательно наблюдать за кузиной.
 На протяжении последних пятнадцати минут, пока она рассказывала ей о случившемся в Ирландии, Салли удавалось держать себя в руках. Пола не могла не отдать должное ее мужеству. «Мне следовало знать, какая она храбрая, — подумала Пола. — Уже в детстве она отличалась стоицизмом. „Твердость Хартов“, как говаривала бабушка». Но Пола знала: невзирая на редкостное самообладание, Салли потрясена и убита этим известием. В васильковых глазах сквозило отчаяние, хорошенькое личико сразу осунулось.
 Пола взяла кузину за руку и испугалась ледяного холода ее ладоней.
 — Салли, ты же замерзла! Позволь мне принести тебе стаканчик бренди или чашку горячего чая. Тебе надо согреться.
 — Нет, не надо. Но все равно спасибо. — Салли безуспешно попыталась улыбнуться. Ее глаза, встретившись с встревоженным взглядом Полы, вдруг наполнились слезами. — Бедный Энтони, как он, наверное, переживает… — начала она дрожащим голосом и вдруг запнулась. Наконец слезы прорвали плотину и ручьем хлынули из огромных голубых глаз по бледным щекам.
 Пола подошла к кузине, стала перед ней на колени и обняла ее.
 — Дорогая, все обойдется, — с нежностью и неизбывным сочувствием прошептала она. — Не бойся слез. Лучше плакать и выпустить горе наружу. Слезы все-таки приносят облегчение.
 Пола гладила ее черные волосы, успокаивала ее, и наконец ужасное беззвучное всхлипывание прекратилось. Вскоре Салли выпрямилась и провела по мокрому от слез лицу сильными руками художника.
 — Извини, — выдохнула она каким-то чужим голосом. — Я так люблю его, Пола. Я схожу с ума, зная, как ему сейчас тяжело… Он там так одинок. Я уверена, что тетя Эдвина ничем не может ему помочь. Возможно, она во всем винит меня. — Она в отчаянии покачала головой. — О господи! — Салли закрыла руками лицо, искаженное гримасой отчаяния. — Я нужна ему…
 Пола замерла при этих словах, приказав себе молчать. Она знала, что следует сказать, но знала она также и то, что сейчас лучше подождать, пока Салли успокоится.
 Эмили бросила Поле предупреждающий взгляд и яростно затрясла головой. Ее губы безмолвно шептали: «Не позволяй ей ехать туда!»
 Пола кивнула и рукой поманила Эмили к себе. Та не заставила себя ждать и опустилась в ближайшее кресло. Понизив голос, она обратилась к Поле:
 — Боюсь, никаких хороших новостей. Ни номер Джима, ни номер Уинстона не отвечают. Я оставила информацию, что они должны позвонить сюда сразу же, как только вернутся.
 Как тихо ни говорила Эмили, Салли услышала ее и при упоминании имени брата произнесла:
 — Как я хочу, чтобы Уинстон был здесь. Я чувствую себя такой… беспомощной.
 — Мне тоже его не хватает, — ответила Эмили и материнским жестом потрепала Салли по руке. — Но ты не беспомощна, ведь у тебя есть мы. Все кончится хорошо, честное слово. Наша Пола, как всегда, на высоте, она все держит под контролем. Постарайся не беспокоиться.
 — Попробую. — Салли перевела взгляд на Полу. — Я еще не поблагодарила тебя. И Эмили тоже молодец. Я очень признательна вам обеим.
 Почувствовав, что Салли немного успокоилась, Пола обратилась к ней:
 — Пожалуйста, не езди в Ирландию к Энтони. Я знаю, как тяжело у тебя на сердце, как ты волнуешься за него, но ты не должна ехать туда. Ты ничем не сможешь помочь, и, если честно, твое присутствие только накалит обстановку. Салли вспыхнула:
 — У меня нет ни малейшего желания ехать в Клонлуглин! Я знаю, какие мерзкие сплетни там ходят. Энтони рассказал мне о них еще много недель назад — он все мне рассказывает. Уж конечно, я не желаю добавлять масла в огонь. Но, Пола, я действительно считаю, что мне следует отправиться в Ирландию, либо в Уотерфорд, либо, что еще лучше, в Дублин. Я могу вылететь завтра утром из манчестерского аэропорта и быть на месте уже через несколько часов. По крайней мере, я буду ближе к нему, чем здесь, в Йоркшире…
 — Нет! — воскликнула Пола с необычайной для себя резкостью. — Тебе нельзя ехать. Ты останешься здесь — даже если мне придется запереть тебя!
 Салли ответила ей непокорным взглядом, и в ее ясных голубых глазах мелькнули упрямые огоньки. С ничуть не меньшей решимостью она заявила:
 — Я нужна ему. Неужели ты не понимаешь? Не понимаешь, что я должна быть с ним?
 — А теперь слушай меня, и слушай очень и очень внимательно, — скомандовала Пола. — Ты ничем не сможешь помочь Энтони. Но, приехав в Ирландию, ты можешь нанести ему непоправимый вред. Если Энтони заподозрят в убийстве, полиция сразу объявит в качестве причины преступления вашу связь с ним. В отсутствие бабушки я возглавляю нашу семью, и тебе следует понять, что правила здесь устанавливаю я, а я настаиваю, чтобы ты осталась здесь.
 . Салли вжалась в кресло, ошеломленная реакцией Полы. Она и не подозревала, что ее кузина способна проявить такую твердость.
 Эмили легко прикоснулась к руке Салли:
 — Пожалуйста, послушайся совета Полы. Чувства влекли Салли к Энтони, потому что она верила, что он нуждается в ней в это ужасное время. Но умом она начала понимать: ее пребывание с ним рядом может нанести вред. Пола совершенно права.
 — Я останусь здесь, — наконец прошептала Салли, откинувшись в изнеможении на спинку кресла.
 — Слава богу! — Пола с облегчением вздохнула. — Ты чувствуешь себя в силах позвонить сейчас Энтони? Он очень хочет с тобой поговорить. Успокой его, пусть он увидит, как стойко ты переносишь случившееся.
 — Да-да, я должна поговорить с ним сейчас же. — Салли вскочила с места.
 — Почему бы тебе не пойти в мою спальню, там тихо и никто тебе не помешает? — мягко предложила Пола.
 — Спасибо, так я и сделаю. — В дверном проеме Салли обернулась. — Пола, ты самый рациональный человек из всех, кого я знаю, — выпалила она и убежала.
 Пола уставилась ей вслед, не в силах произнести ни слова.
 — На твоем месте я восприняла бы это как комплимент, — сказала Эмили. — И не забудь, что тебе нужно дозвониться до Генри Россистера.
 Они сидели вдвоем на террасе, наслаждаясь мягкой тишиной сада, лежащего под темно-синим небом, усеянным мерцающими звездами.
 — Не знаю, как ты, а я чувствую себя выжатой как лимон, — первой нарушила молчание Эмили.
 Пола повернулась к ней, и яркий свет ламп, горящих в гостиной за их спинами, упал ей на лицо. Эмили сразу отметила, что маска решительной женщины исчезла и черты ее кузины вновь обрели мягкость и теплоту.
 — Интересно, связался ли твой отец с Филипом.
 Теперь уже, наверное, полдесятого. Пола взглянула на часы и кивнула:
 — Почти. Ему потребуется довольно много времени, чтобы дозвониться до Австралии. Он скоро перезвонит. — Откашлявшись, Пола продолжала:
 — Как жаль, что Салли так быстро уехала. Как, по-твоему, она полностью пришла в себя?
 — Когда она спустилась вниз, то выглядела намного спокойнее, но все равно была очень подавленной.
 — Неудивительно.
 Эмили ничего не ответила. Она потянулась за своим бокалом, сделала маленький глоток.
 — Ты не заметила в Салли ничего необычного? — После небольшого колебания она добавила:
 — Я имею в виду, не когда она уезжала, а вообще.
 — Она поправилась, Сжимавшие бокал пальцы Эмили побелели от напряжения, и она едва слышно прошептала:
 — У меня ужасное предчувствие… ну, нет смысла скрывать… я думаю, Салли беременна.
 Пола тяжело вздохнула. Ее наихудшие опасения подтвердились.
 — Я боялась, что ты скажешь именно это. Признаться, я тоже так считаю.
 — Черт возьми! — взорвалась Эмили, почти перейдя на крик. — Нам только этого и недоставало! Я удивляюсь, как ты не заметила перемен в ней еще на вернисаже. Или заметила?
 — Нет. К тому же там она появилась в свободном, просторном платье. Да еще вокруг меня крутилось столько народу, что я не могла уделить ей много внимания. Но когда сегодня она зашла сюда, мне сразу бросилось в глаза, как она раздалась, особенно в талии.
 — О господи, что начнется, когда дядя Рэндольф обо всем узнает! — застонала Эмили. — И в такой момент бабушки нет с нами.
 — Да, это так. Но ее нет, и я не хочу без крайней нужды тащить ее сюда. Нам придется справляться своими силами. — Пола провела рукой по своему усталому лицу и тяжело вздохнула. — Боже, какая жуткая ситуация, да еще и бедняжка Салли… — Она печально покачала головой. — Мне ее так жалко… — Пола не закончила фразу и молча уставилась на игру теней за окном, полная дурных предчувствий по поводу того, что произошло в Ирландии.
 Эмили вынула бутылку из ведерка со льдом, вновь наполнила бокалы вином и заметила:
 — Не думаю, что в разговоре с Уинстоном мне следует упоминать о наших подозрениях в отношении беременности Салли.
 — Ни в коем случае! Мы вообще никому ничего не скажем, даже бабушке. Я не хочу, чтобы она переживала по такому поводу. Что же касается остальных членов нашей семьи, ты сама знаешь, какие они все сплетники. Даже намекнуть насчет положения Салли все равно что плеснуть бензину в огонь. Кроме того, если откровенно, мы не уверены, действительно ли она ждет ребенка. Возможно, она просто поправилась.
 — Да, — согласилась Эмили. — Может быть, и так, поэтому тем более мы не должны давать кое-кому пищу для сплетен.
 Она замолчала и, вжавшись в спинку кресла, посмотрела в окно. Ночной сад представлял собой мистическую, почти нереальную картину. Деревья мерцали серебром в лунном свете, заливавшем все вокруг волшебным огнем.
 — Какой покой и красота, — прошептала Эмили. — Я могла бы сидеть здесь целую вечность, но мне надо ехать в Пеннистоун-Ройял за своим деловым костюмом на завтра, раз уж я собралась остаться у тебя на ночь. Я уже сказала Хильде, чтобы она собрала мои вещи.
 Пола тоже вернулась к земным делам.
 — Наверное, тебе действительно следует съездить туда, но только возьми мою машину. Твоему «Ягуару» место на свалке, и я не хочу, чтобы ты застряла неизвестно где посреди ночи. — Она встала. — Пойду взгляну на детей, а потом примусь готовить ужин.
 Как обычно в воскресенье вечером, на улицах Хэрроугейта почти не было ни людей, ни машин, и через несколько минут Эмили уже мчалась по дороге на Рипли в Пеннистоун-Ройял.
 Поскольку Пола разрешила ей взять любую из двух стоявших в гараже машин, Эмили выбрала «Астон-Мартин» Джима. Некоторое время она не думала ни о чем, сконцентрировав внимание на удивительном ощущении, которое дает послушный воле водителя мощный и красивый автомобиль. Приятное разнообразие после ее «Ягуара».
 Эмили все еще пользовалась этой развалюхой из сентиментальных соображений, поскольку он некогда принадлежал Уинстону. Он продал ей его четыре года назад, и, пока их дружеские отношения не переросли в любовь, езда на его машине, казалось, делала их ближе. Теперь положение изменилось, потому что, обручившись с Эмили, Уинстон сам стал полностью ей принадлежать. А «Ягуар» превратился в обузу. Теперь она раздумывала, какую машину купить. Может, «Астон-Мартин»? А почему бы и нет? Солидная машина, мощная, как танк. Эмили некоторое время перебирала в уме различные марки автомобилей, но затем ее мысли, естественно, вернулись к событиям в Ирландии.
 Энтони, конечно, ужасно не повезло, что его «Лендровер» сломался. Иначе он оставался бы вне всяких подозрений и все дело не стоило бы и выеденного яйца. Жаль, что он не вернулся за машиной перед обедом, но он, без сомнения, хотел избежать встречи с Мин. Бедная женщина… так окончить свои дни… утонуть — это самая страшная смерть… кошмар.
 Вдруг ее поразила такая ужасная мысль, что ее лицо окаменело, а машина на миг потеряла управление. Выправив курс, Эмили стала думать только о том, как бы не попасть в аварию.
 Однако мысль не уходила. Точнее, ни на миг не давал ей покоя один вопрос. Эмили не понимала, как он не пришел ей в голову раньше. Что делала Мин на озере целых пять часов до своей смерти?
 Год за годом приезжая на лето в «Гнездо цапли», внуки Эммы Харт переняли от бабушки много полезных качеств. Главным из них было понимание того, как важно уметь анализировать возникающие проблемы вплоть до самых незначительных деталей, обдумывать все до последних мелочей. И вот теперь мозг Эмили лихорадочно заработал в том направлении, в котором приучила его работать Эмма.
 Один из возможных ответов сразу же пришел ей на ум — Мин не провела пять часов на берегу озера, поскольку днем ее там не было. Впервые она появилась там вчера поздно вечером. «О боже, — подумала Эмили, не в силах унять внезапную дрожь, — но это значит, что Энтони и тетя Эдвина лгут. Не может быть, и даже если Энтони и в самом деле имеет отношение к ее смерти, почему он тогда не убрал „Лендровер“? Почему он оставил его у озера?»
 Надо начать с самого начала. Призвать на помощь логику, и главное — исходить из предположения, что он действительно может лгать. Девушка попыталась восстановить возможный ход событий.
 Энтони обедает с Эдвиной. Потом, около десяти, отвозит ее домой, в Клонлуглин. Вскоре после того неожиданно приезжает Мин. Происходит ссора. Он выбегает вон, прыгает в «Лендровер» и едет прочь. Мин следует за ним и настигает около озера.. Они снова ругаются, она, как не раз уже за последние несколько недель, переходит от слов к действиям. Он защищается. Разворачивается борьба. Сам того не желая, он убивает ее. Бросает труп в озеро, надеясь выдать происшедшее за несчастный случай. Садится в «Лендровер», но машина не заводится или глохнет. Ему не остается ничего другого, как идти домой пешком.
 Да, все могло произойти именно так, неохотно признала Эмили. Но в таком случае, почему он не вернулся позже на озеро за машиной? Не настолько же он глуп, чтобы бросать ее там.
 Она напряглась и достроила цепь воображаемых событий.
 Энтони приходит к выводу, что самому ему буксировать «Лендровер» поздно ночью слишком рискованно, и решает отправиться за ним пораньше на следующее утро. Но управляющий поместьем встает ни свет ни заря и первым находит машину. С другой стороны, у Энтони действительно есть алиби на роковые часы той ночи. Но можно ли доверять Бриджит?
 Вконец расстроившись, Эмили свернула к поместью своей бабушки. Выйдя из машины, она направилась в дом.
 Экономка Эммы Хильда появилась в дверях, ведущих на кухню и в комнаты прислуги.
 При виде девушки широкая улыбка осветила лицо Хильды.
 — Добро пожаловать, мисс Эмили, — произнесла она, затем озабоченно оглядела ее через очки и добавила:
 — Вы не слишком-то хорошо выглядите. Вам не помешала бы чашечка чаю. Пойдемте на кухню.
 — Спасибо, Хильда, но мне надо немедленно вернуться к мисс Поле.
 — Ваша дорожная сумка там, — заявила Хильда и достала ее из-за массивного старинного кресла. Вручая сумку девушке, экономка добавила:
 — Какие ужасные новости, просто кошмар. Я до сих пор не могу прийти в себя. — А миссис Харт уже знает? Вы разговаривали с ней?
 — Нет, Хильда. Мистер Дэвид пытается дозвониться в Австралию до мистера Филипа. Не беспокойтесь, с бабушкой все будет в порядке.
 — О, в этом-то я вовсе не сомневаюсь, мисс Эмили. Но как несправедливо! Чуть только у нее появилась возможность немножко отдохнуть, устроить себе маленький отпуск, как обязательно должно случиться что-то страшное вроде этого случая. Жизнь никогда не баловала вашу бедную бабушку… Я надеялась, что наконец-то хоть теперь она избавится от неприятностей.
 — Да, Хильда, я с тобой согласна. Но, как ты сама сказала, жизнь полна неожиданностей и ничего нельзя предсказать заранее.
 Эмили направилась к выходу. По дороге она огляделась вокруг и вновь поразилась красоте Каминного холла. Но в то же время ей вдруг открылось спокойствие, которым дышали его стены. Эмили почувствовала, как от привычного вида комнаты ее переполнило ощущение защищенности и уверенности. Казалось, Эмма никуда не уезжала, она здесь, и страхи девушки начали рассеиваться. Ее бабушка — восхитительная женщина, обладающая великим даром понимать людей. Она всегда любила Энтони и доверяла ему… не потому что он ее внук, а потому что ценила его характер и человеческие качества.
 Резко повернувшись, Эмили широко улыбнулась Хильде. Ямочки заиграли на ее щеках, но зеленые глаза оставались серьезными, а голос звучал твердо и ясно:
 — Не волнуйся, Хильда. Бабушка во всем разберется с легкостью. И спасибо за то, что уложила мою сумку.
 — Пустяки, мисс Эмили. Но прошу вас, поосторожнее на дороге.
 Распрощавшись с Хильдой, Эмили бегом припустилась к «Астон-Мартину», швырнула сумку на заднее сиденье и уже через несколько секунд развернула машину и помчалась в обратный путь.
 Эмили настолько убедила себя, что все хорошо, что в Лонг-Медоу она приехала в отличном настроении. Эмили предвкушала хороший ужин, и при мысли о холодном барашке, овощном рагу и стакане ледяного белого вина ее рот заполнился слюной.
 Но, войдя в кухню, она забыла обо всем. Эмили не могла сразу же не заметить царивший там кавардак. Еда на кухонном столике лежала, брошенная впопыхах. Баранина осталась недожаренной, овощное рагу застыло на сковородке на плите, дверцы буфета раскрыты нараспашку.
 Пола безвольно сидела за столом, и при виде убитого выражения ее лица все страхи Эмили вернулись к ней вновь.
 — Что случилось? — воскликнула она с порога. — Что-нибудь ужасное в Клонлуглине? Неужели они арестовали…
 — Нет-нет, ничего подобного, — успокоила ее Пола, подняв глаза навстречу кузине. — Оттуда даже не звонили. — В ее голосе звучала безмерная усталость.
 — Тогда в чем дело? — спросила Эмили, тоже усаживаясь за стол и внимательно глядя на изнуренное лицо Полы.
 Та вздохнула, но не ответила.
 У Эмили возникло подозрение, что Пола недавно плакала, и, подавшись вперед, она взяла тонкую, изящную руку кузины в свои ладони.
 — Пожалуйста, поделись со мной.
 — Мы с Джимом сильно поругались. Он позвонил совсем недавно и говорил со мной таким недопустимым тоном, что я не выдержала.
 — Но почему?
 — Из-за Сэма Феллоуза. Он не послушался меня и позвонил Джиму. Трижды звонил в его отель в Торонто и просил перезвонить. Когда Джим вернулся, то связался с ним, и Феллоуз рассказал о случившемся, о моем приказе ничего не писать, даже некролог. Феллоуз пожаловался, будто я разговаривала с ним очень грубо и покровительственно и даже пригрозила увольнением. Джим вышел из себя, он кричал на меня, говорил оскорбительные вещи. Он считает, что я вела себя бестактно. Сказал, будто битых двадцать минут успокаивал Феллоуза, пока тот не согласился остаться. — Пола потянулась за платком и высморкалась.
 — Невероятно! — пылая негодованием, воскликнула Эмили. — Но когда Джим понял, почему ты отдала Феллоузу такие распоряжения, когда ты объяснила ему о павшем на Энтони подозрении, он извинился?
 — Ну, осознав всю сложность ситуации, он несколько поостыл, но все равно настаивает на своем — дескать, я не правильно вела себя с Феллоузом. Он заявил, что по таким вопросам решения принимают они с Уинстоном, но не я.
 Эмили в недоумении уставилась на Полу.
 — А разве ему не известно, что бабушка именно тебе и Уинстону поручила принимать решения от ее имени в экстремальных ситуациях?
 — Я не считала необходимым говорить ему это до его отъезда, — произнесла Пола. — Не хотела ущемлять его самолюбия. Мне бы пришлось открыть ему, что опекунами, отвечающими за акции наших детей в компании, являемся мы с Уинстоном и Александром, а не он. Ну как я могла сказать ему такое, Эмили?
 — Надо было, — сердито ответила та.
 — Возможно, — признала Пола, не обращая внимания на тон кузины.
 — Джим решил ехать в Ирландию?
 — Не уверена. Он очень хотел переговорить с Уинстоном. Прежде чем позвонить сюда, Джим пытался найти его в Ванкувере.
 — Ты хочешь сказать, что после всех наших звонков он связался с нами в последнюю очередь? — не поверила своим ушам Эмили.
 Пола кивнула. Двоюродные сестры обменялись долгим понимающим взглядом, припомнив первое правило их бабушки, которое та вбила им в головы как дважды два. Эмма учила: при любой непредвиденной ситуации, прежде чем действовать, надо всегда посоветоваться хотя бы с одним из членов семьи, не торопиться делиться проблемами с посторонними, постоянно поддерживать друг друга и, самое главное, выступать плечом к плечу на защиту интересов семьи.
 — Пусть бабушка его и не воспитывала с детских лет, но он наверняка помнит ее правила? — взорвалась Эмили. — Ему следовало первым делом позвонить нам, тогда он знал бы все детали. По крайней мере, тогда не произошло бы вашей ссоры. — Она резко откинулась на спинку стула, не скрывая своего возмущения поведением Джима.
 — Ты права. Ну, ладно, Эмили, это все пустяки. Послушай, мне следовало бы сразу сказать тебе, что звонил Уинстон. — Пола улыбнулась, решив забыть о неразумном поступке мужа.
 — Когда? — встрепенулась Эмили и добавила со значением:
 — Уверена, уж он-то не стал сначала вести беседы со всем человечеством.
 Впервые за несколько часов Пола рассмеялась:
 — Ты абсолютно права, дорогая. И он позвонил почти сразу же после нашего разговора с Джимом.
 — Ну, скорее расскажи все, о чем говорил Уинстон, и не упускай ни единого слова. Пола ласково поглядела на кузину:
 — Уинстон испытал настоящее потрясение, когда я сообщила ему о смерти Мин, и он очень обеспокоен насчет Салли. «Держите мою сестру как можно дальше от Клонлуглина», — повторил он несколько раз. Я его, конечно, успокоила, и он с облегчением узнал, что я твердо с ней поговорила. Уинстон задал много толковых вопросов, и я смогла ответить на них. Еще он сказал, что я все сделала правильно и что наши с тобой действия тоже абсолютно верны. Он рад, что ты сегодня ночуешь у меня.
 — Он собирается лететь домой?
 — Нет, если только дела в Клонлуглине не примут дурной оборот. Он напомнил мне, что всех нас в одном и том же гарнизоне муштровал один и тот же генерал, уверил, что не может сделать ничего такого, чего не в силах сделать мы с тобой, и, следовательно, намеревается продолжать вести свои дела как ни в чем не бывало.
 — Он прав, конечно, — заметила Эмили и, немного замявшись, спросила:
 — А он как-нибудь прокомментировал вашу ссору — то, как Джим вел себя по отношению к тебе?
 — Только мимоходом. Я не хотела раздувать историю, но, боюсь, Уинстон принял все слишком близко к сердцу и здорово разозлился на Джима. Еще он обозвал Феллоуза дураком и добавил, что тот не так уж крепко сидит в своем кресле. Потом выразил удивление, почему Джим не поговорил со мной, прежде чем перезвонить Феллоузу. — Пола передернула плечами. — Я ответила, что сама не имею понятия. В любом случае он собирается побеседовать с Джимом о Феллоузе. Еще, конечно, он спросил о тебе и передал привет.
 — Как жалко, что я пропустила его звонок. Мне так хотелось с ним поболтать, — с оттенком горечи сказала Эмили.
 — Что за проблема! Звони ему в любое время после полуночи по нашему времени, — немедленно предложила Пола. — Сегодня вечером Уинстон никуда не уйдет.
 — Не сомневаюсь. Я звякну ему чуть позже. — Эмили встала, выскользнула из жакета и повесила его на спинку стула. — А твой отец? Он связался с Филипом?
 — Да, около часа назад, через несколько минут после твоего отъезда. В Дануне было время завтрака.
 Бабушка уже не спала — пила чай с гренками вместе с Филипом. Она все знает. Папа с ней тоже поговорил. — Пола испытующе посмотрела на Эмили. — Хочешь поспорить, что с минуты на минуту она нам позвонит?
 Эмили рассмеялась:
 — А что тут спорить? Я и не сомневаюсь, что бабушка позвонит сюда сразу же, как только придумает пару-другую въедливых вопросов, которые застанут нас врасплох.
 Пола тоже не смогла удержаться от смеха:
 — Ну и ехидина же ты.
 — Да ты сама не хуже меня знаешь, что Эмма Харт всегда устраивает проверки своим внукам, чтобы посмотреть, не обросли ли они жирком. С какой стати ей делать исключение на сей раз?
 Пола задумчиво поглядела на нее:
 — Думаю, ни с какой. И спасибо ей, что она воспитала нас именно так. По крайней мере, мы в силах преодолевать трудности.
 — Это правда, — согласилась Эмили. — А сейчас я попробую спасти овощное рагу, и мы с тобой отлично поужинаем.

 Глава 4

 — Мне начинает казаться, что мы с Джимом никогда не поймем друг друга, папа, — заявила Пола.
 Дэвид Эмори, стоявший около буфета в гостиной своей квартиры на Риджент-парк, резко обернулся. Слова дочери застали его врасплох, тем более что в ее голосе он услышал отчетливые нотки раздражения. Густые брови удивленно поползли вверх.
 — В каком смысле, дорогая?
 — Мы совершенно по-разному смотрим на вещи. Конечно, так и должно быть, ибо у каждого свой собственный взгляд на мир, на жизнь, и каждый в меру своих сил решает свои проблемы, по-своему оценивает людей и жизненные ситуации. Но Джим никогда не признает собственных ошибок и вечно упрекает меня в том, что я превышаю свои полномочия.
 Дэвид ничего не ответил. Горькая улыбка мелькнула на его губах, и холодные умные глаза на миг задержались на дочери, прежде чем он снова повернулся к буфету и еще раз наполнил бокалы. Затем он отнес их к стоящим у высокого окна креслам, вручил Поле ее водку с тоником и уселся напротив нее.
 Устроившись в кресле, Дэвид отпил глоток виски с содовой и сказал:
 — Он, видимо, находит, что ты слишком бурно реагировала на случившееся в Ирландии.
 — Да.
 — А как ты сама считаешь?
 — Категорически не согласна.
 — Ну и умница. Мне всегда нравились твоя решительность и непоколебимость. Ты одна из немногих известных мне женщин, которые никогда не меняют принятых решений. Так что стой на своем и не позволяй Джиму огорчать себя, особенно если уверена в своей правоте. Всем все равно не угодишь, поэтому важно оставаться самим собой. Для тебя нет ничего важнее.
 — Я знаю. — Пола подалась вперед и с чувством произнесла:
 — У меня хватает здравого смысла признать собственные ошибки, но в данном случае я уверена, что поступила мудро, приняв все меры предосторожности, дабы избежать излишней огласки. Пока что в Ирландии все тихо и национальные газеты не уделяют случившемуся там особого внимания, но это не значит, что опасность уже миновала.
 — Естественно. И не минует, пока не произведено вскрытие и не завершено расследование. — Дэвид в задумчивости вертел в руке бокал. — Мне не очень-то понравилось сообщение телеграфного агентства, опубликованное сегодня в некоторых газетах о том, будто бы полиция изучает таинственные обстоятельства, связанные со смертью Мин. С другой стороны, имя Энтони ни разу не упоминалось. Хорошо, что у нас в стране довольно-таки суровые законы о дискредитации личности. Ну что ж, — он ласково улыбнулся дочери, — нам остается только сидеть смирно и ждать. А что касается Джима — он может не соглашаться с твоими решениями и поступками, но бабушка, Генри и я — мы на твоей стороне.
 — Ты очень поддержал меня. А перед самым моим отъездом из Лидса бабушка позвонила и подтвердила, что верит в меня и вообще во всех нас.
 — Да, ты говорила. Теперь понятно, почему она решила пока не возвращаться. Послушай, Пола, может, сейчас, когда ты в таком напряжении, мои слова покажутся тебе глупыми, но все же попробуй расслабиться. И не беспокойся относительно Джима. Хотя я прекрасно понимаю, как важно для тебя его одобрение, но ты все же достаточно умна, чтобы понять: он никогда не одобрит твоих поступков, потому что он не понимает… — Дэвид запнулся и замолчал, не желая критиковать своего зятя. Он давно уже разочаровался в Джиме, но до сих пор ему удавалось держать свои чувства при себе. Он даже Дэзи ничего не говорил.
 Пола никогда ничего не пропускала мимо ушей. Вот и сейчас она быстро спросила:
 — Ты хотел сказать, что он не понимает моих мотивов или что он не понимает меня? Наступило неловкое молчание. Пода внимательно смотрела на отца. Тот смело встретил ее вопрошающий взгляд. Он не сомневался, что Джим Фарли не имел ни малейшего понятия ни о характере своей жены, ни о ее деловых способностях. Однако, решив из двух зол выбрать меньшее, ответил:
 — Твоих мотивов.
 — Я это поняла какое-то время назад. Джим иногда бывает очень наивным, что меня очень удивляет: ведь он газетчик, по роду профессии часто сталкивающийся с худшими сторонами жизни и людских характеров. И тем не менее он часто заблуждается, и порой мне кажется, будто он глядит на мир через розовые очки. — Она тихо вздохнула. — И, честно говоря, я начинаю думать, что он совсем ничего не знает обо мне, о моем образе мыслей, не понимает, почему я поступаю так, а не иначе.
 Дэвид отчетливо услышал горькие ноты в голосе дочери и с огорчением отметил грустное выражение ее лица теперь, когда у нее самой начали появляться те же сомнения относительно Джима, что и у него.
 — Если не хочешь, можешь не отвечать, Пола, но скажи: с вашим браком все в порядке?
 — Думаю, да, несмотря на некоторые разногласия. Я очень люблю Джима, папа.
 — Не сомневаюсь, что и он тебя тоже. Но одной любви недостаточно. Ведь ты живешь с человеком бок о бок изо дня в день, из года в год, и надо, чтобы тебе было с ним хорошо. А единственным условием для этого является полное взаимопонимание.
 — Да, — согласилась, робко улыбаясь, Пола, не зная, стоит ли взваливать на отца бремя своих забот. В конце концов она решила, что не стоит. Сейчас не самый подходящий момент. Более уверенным тоном она заверила его:
 — Мы во всем разберемся, я уверена, ведь мы действительно любим друг друга. Пожалуйста, не беспокойся и ничего не говори маме, хорошо? Обещаешь?
 — Обещаю. Она огорчится, если решит, что у тебя с Джимом не все ладится.
 — А вы с мамой были очень счастливы, папа? — спросила Пола. Долгая и спокойная семейная жизнь ее родителей всегда оставалась предметом зависти всего их клана.
 — Да. Очень. Но и нам встречались подводные камни. — Дэвид усмехнулся при виде искреннего изумления в глазах Полы. — Приятно знать, что ты ничего не знаешь о трудных периодах нашей жизни, тем более что их действительно было немного.
 — И они были действительно серьезными? Дэвид покачал головой и снова усмехнулся:
 — Теперь, оглядываясь назад, я нахожу их незначительными. Но тогда они казались нам огромными. Вот почему я рад, когда ты говоришь, что вы с Джимом разберетесь. Я уверен, так и произойдет, и ваш брак станет только прочнее. Но если все сложится неудачно, — он пристально поглядел ей в глаза, — тогда не бойся порвать, освободиться, пока ты еще молода и можешь найти себе кого-нибудь другого. И не угоди в ловушку, в которую попадают люди, решившие остаться вместе ради детей, несмотря на неблагополучие в семье. На мой взгляд, это глупость. В конечном итоге все оказываются несчастны, и дети тоже.
 — Спасибо, папа, ты такой замечательный друг, — сказала Пола. — И никогда не говоришь свысока, подобно многим отцам. А теперь, может быть, пойдем обедать?
 — Замечательная идея. — Он взглянул на карманные часы. — Я заказал в «Зейги» столик на восемь тридцать.
 Они вместе вышли в прихожую. Помогая дочери надеть пальто, Дэвид наклонился и, охваченный нежностью, поцеловал ее в макушку. Пола повернулась, встала на цыпочки и в ответ поцеловала его в щеку.
 На улице Дэвид быстро поймал такси, и, промчавшись по городским улицам, через пятнадцать минут они уже сидели в обеденном зале на втором этаже знаменитого клуба.
 По молчаливой договоренности ни один из них не упомянул о сложной ситуации в Клонлуглине. Обоим хотелось отвлечься от забот. Некоторое время говорила в основном Пола — о сети принадлежавших семье магазинов, чьим председателем правления после ухода Эммы стал ее отец. Автоматически его прежнюю должность генерального директора заняла Пола, и, следовательно, именно на ее плечи легло бремя повседневной рутины.
 Он с удовольствием слушал, наслаждаясь обществом дочери, ее остроумием и обаянием, не говоря уж о блестящем уме. Дэвида удивляло, когда некоторые члены семьи утверждали, будто Эмма полностью подавила Полу, превратив ее в свое подобие. Он знал, что его дочь слишком упряма и сильна, чтобы слепо идти за лидером, потерять собственное лицо и безропотно подчиниться чужому влиянию. Все гораздо проще. Эмма действительно многому научила Полу, но та изначально была настолько похожа на свою бабушку, что ее и учить-то не надо было. Не говоря уже о сходстве их характеров, они всегда думали в унисон и с годами так подстроились друг под друга, что, казалось, стали понимать друг друга без слов и часто, ко всеобщему удивлению, одна заканчивала произносимую другой фразу. Но из всех общих для них качеств больше всего поражало Дэвида их умение полностью концентрироваться на какой-то одной, самой важной в данный момент проблеме.
 Порой Дэвиду приходилось напоминать себе, что Поле еще нет и двадцати пяти, — вот как сейчас, когда она демонстрировала редкую зрелость и тонкое понимание сложных деловых вопросов. Вслушиваясь в ее речь, он не отрывал глаз от дочери, вновь отмечая про себя присущую ей элегантность и утонченность. Он никогда не думал о Поле как о красавице, да она в общепринятом смысле ею и не являлась, У нее были резковатые черты лица, высокий лоб и ярко выраженная линия подбородка. Скорее ее отличала удивительная привлекательность. Прекрасный цвет лица, изящная фигура, великолепное воспитание. Да, дело в ее безграничной элегантности, решил он, бесспорно, именно это притягивает к ней все взоры. За проведенные в клубе полчаса он не мог не заметить взглядов, украдкой бросаемых на них. Усмехнувшись про себя, Дэвид подумал: уж не принимают ли ее за его молодую любовницу.
 Заметив искорки смеха в его глазах, Пола прервала свой рассказ:
 — Чему ты смеешься, папа?
 — Я объект зависти всех присутствующих здесь мужчин. Скорее всего они думают, будто ты моя подружка, — улыбнулся он в ответ.
 Она окинула отца изучающим взглядом. Если окружающие так и считали, то в этом не было ничего странного. Для своих пятидесяти с лишним Дэвид оставался весьма привлекательным мужчиной, пользующимся успехом у женщин. Сильное породистое лицо, красивые ясные глаза, темные волнистые волосы, посеребренные на висках сединой, что его вовсе не старило. Он любил спорт, зимой катался на лыжах и играл в сквош, летом предпочитал теннис и, как следствие, находился в прекрасной форме. Дэвид всегда уделял большое внимание своей внешности и очень хорошо одевался — черта характера, которую Пола унаследовала от него.
 — Ты сегодня прекрасно выглядишь. Пола, — сказал Дэвид. — Платье просто замечательное. Ну, конечно, черный цвет всегда тебе шел. Однако мало женщин могут носить его так, как ты. Он довольно суров, и…
 — Тебе не нравится?
 — Очень нравится. — Он посмотрел на золотое, в египетском стиле, ожерелье, охватывавшее ее длинную шею и частично ниспадавшее на прямоугольный вырез шерстяного платья с длинными рукавами. «Нефертити», — подумал он про себя, а вслух заметил:
 — Я никогда не видел у тебя этого ожерелья. Очень красивое. И необычное. Оно у тебя недавно? Джим подарил?
 Пола грустно улыбнулась и ответила, понизив голос:
 — Никому не говори, но это простая бижутерия. Из нашего супермаркета. Я уверена, что оно даже не из меди и наверняка позолота сойдет с него очень скоро. Но, увидев его, я сразу поняла, что оно словно создано для моего платья.
 Дэвид решил завтра же поговорить с ювелиром и к Рождеству преподнести Поле такое же ожерелье, только золотое. Как правило, он не знал, что дарить ей на праздники и юбилеи. Пола не слишком любила драгоценности и прочую мишуру, а из-за ее своеобразного вкуса ей было нелегко угодить.
 За время обеда Дэвид и Пола обсудили много тем, представлявших взаимный интерес, но в конце концов Пола вновь вернулась к разговору о бизнесе. Не спеша, в своем обычном уверенном тоне она начала излагать зародившуюся у нее идею относительно сети магазинов.
 Дэвид собрался внимательно слушать, заинтригованный ее предложением, в основе которого лежало интуитивное понимание психологии покупателя. И, как большинство толковых идей, оно отличалось простотой. Он удивился, как никто раньше не додумался до такого.
 Пола продолжила рассказ и в завершение отметила:
 — Но это должен быть совершенно самостоятельный магазин внутри супермаркета.
 — Тебе потребуется целый этаж?
 — Необязательно. Пол-этажа вполне достаточно. Я полагаю, можно устроить три отдельных салона. В одном продавать костюмы плюс рубашки и блузки, во втором пальто и платья, а в третьем — туфли, ботинки и сумки. Главное тут, конечно, чтобы все салоны прилегали друг к другу, чтобы женщина могла подобрать полный комплект одежды легко и быстро. Таким образом покупатель станет делать меньше ошибок, не говоря уж об экономии времени. А с хорошей рекламой мы легко сможем добиться успеха. — Пола откинулась на спинку стула, внимательно глядя на отца.
 — Итак… ты меня благословляешь?
 — Естественно, хотя тебе вообще-то и не нужно этого, — с веселыми искорками в глазах напомнил ей Дэвид. — Клан Хартов принадлежит тебе. Пола, со всеми потрохами, и к тому Же ты генеральный директор.
 — А ты председатель правления, — парировала она. — И следовательно, остаешься моим начальником.
 — Последнее слово всегда должно оставаться за тобой, верно? — пробурчал Дэвид и невольно про себя добавил: «Как и за Эммой».
 Без пяти минут три Пола вбежала в контору универмага в Найтсбридже.
 — Есть какие-нибудь новости? — спросила она у Гэй Слоун.
 — Да. Снова звонила твоя мать. Она хотела передать тебе, что решила после завтрашнего дознания немедленно вылететь в Лондон, — сообщила Гэй, сев по другую сторону стола.
 — Я рада, что она изменила свое решение. После дознания мы все сможем вздохнуть посвободнее… я надеюсь.
 — Поскольку полиция ничего не предприняла, я уверена, что слушание обернется пустой формальностью, — спокойно заявила Гэй.
 — Хорошо бы, — попробовала улыбнуться Пола и только тут впервые заметила мрачное настроение собеседницы. — Ты какая-то грустная. Случилось что-нибудь за время моего отсутствия?
 — Извини, что приходится с ходу наваливать на тебя проблемы, но, боюсь, сегодня у нас другого ничего нет.
 — Не только сегодня, но и, похоже, всю нынешнюю неделю. Ну ладно, Гэй, выкладывай дурные новости.
 — Начну с того, что мне кажется самым важным.
 Минут двадцать назад звонил Дейл Стивене. Но не из Техаса. Он в Нью-Йорке. Его голос звучал как-то странно, по-моему, он чем-то озабочен.
 — Он дал понять, о чем хотел со мной говорить?
 Гэй покачала головой:
 — Нет, но он спросил, когда ты собираешься навестить нью-йоркский филиал. Я ответила, что не раньше ноября. Он едва не выругался и спросил: уверена ли я, что ты не приедешь в Штаты пораньше. Я ответила, что нет, если только не возникнет каких-нибудь непредвиденных обстоятельств, которые потребуют твоего присутствия. Я специально так сказала, но он не клюнул на это и ничего не пояснил. Пола потянулась за телефоном.
 — Пожалуй, ему надо перезвонить.
 — Его сейчас нет на месте, — предупредила Гэй. — Он с кем-то встречается и просил позвонить в шесть по нашему времени.
 — И больше ничего не сказал?
 — Ни единого слова. Наш мистер Стивене вел себя очень сдержанно. По выражению твоего лица я вижу, что ты обеспокоена и думаешь о самом плохом. Боишься, что-то случилось в «Сайтекс Ойл»? Мне тоже так кажется — уж больно напряженный он был, даже злой.
 — Действительно, это на него не похоже. Дейл всегда такой раскованный и жизнерадостный. Но не будем гадать. Что еще?
 — Примерно в полдень звонил Уинстон из Ванкувера, и он тоже озабочен. У него возникли неожиданные проблемы с канадской бумажной фабрикой. Все началось вчера поздно вечером, уже после вашего с ним разговора. Переговоры зашли в тупик. Он не хочет, чтобы ты беспокоилась и звонила ему. Но он почти не надеется на благополучный исход. У него чувство, что сделка сорвалась.
 — Проклятие! Вот досада! Для нас фабрика стала бы отличным приобретением. Остается только надеяться, что он сможет исправить ситуацию. Продолжай, Гэй.
 — Исчезла Салли Харт, — пробормотала Гэй, сочувственно глядя на Полу.
 — Дура! Идиотка! — воскликнула Пола, подскочив как ужаленная. — Я же говорила ей не ездить в Ирландию, а у меня нет никаких сомнений — именно туда она и отправилась. Кто звонил?
 — Эмили. Она считает, что Вивьен что-то скрывает. Она знает, куда уехала Салли, но не говорит. Эмили предложила тебе попробовать побеседовать с Вивьен, когда у тебя найдется время.
 Пола застонала:
 — Только этого мне еще сегодня не хватало! Я свяжусь с Вивьен попозже. Где бы ни находилась сейчас Салли, я не могу перенести ее в пространстве или заставить делать то, что я хочу. Сейчас главное — дело. Есть у тебя еще что-нибудь?
 — Звонил Джон Кросс. Он в Лондоне и просит о встрече. Если удобно, то лучше завтра утром.
 — О! — воскликнула Пола, но на самом деле она удивилась гораздо меньше, чем хотела показать. Уже несколько недель она ждала известий от главы «Эйр коммюникейшнс». Они с бабушкой сошлись во мнении, что рано или поздно он еще приползет на коленях.
 Гэй не отрывала глаз от Полы, пыталась разгадать ее мысли. Но та, казалось, надела маску.
 — Кросс оставил свой номер телефона, — наконец нарушила молчание Гэй. — Как ты собираешься поступать? Завтра у тебя не очень насыщенный день.
 Пола поджала губы и покачала головой:
 — Честно говоря, сама пока не знаю… Не вижу особого смысла во встрече с ним. Мне нечего сказать этому джентльмену. К концу дня я сообщу тебе свое решение.
 — Твоя кузина Сара вернулась с Барбадоса и хочет с тобой повидаться. Сегодня в четыре. Она сказала, что собирается зайти в супермаркет на встречу с оптовым покупателем и сможет заскочить к тебе на пару минут. Она говорила со мной довольно настойчиво.
 — Она вернулась раньше, чем я ожидала. Лучше встретиться с ней. Вряд ли у нее что-нибудь важное, так что много времени я не потеряю.
 Зазвонил телефон. Пола яростно поглядела на него и отчаянно затрясла головой.
 Гэй подняла трубку.
 — Не волнуйся — это Александр. — Гэй поспешила выйти из комнаты.
 — Ну и как ты себя чувствуешь, снова оказавшись между жерновами нашей мельницы? — поинтересовалась Пола.
 — После двух недель безделья на юге Франции — ужасно. Но где-то я даже рад — наконец избавился от общества моей мамаши, — саркастическим тоном ответил Александр и быстро добавил:
 — Ты можешь сегодня поужинать со мной? Я хотел бы кое-что обсудить.
 — Что-то серьезное?
 — Нет. Но интересное.
 — А почему бы тебе все не рассказать сейчас? — разгорелось любопытство у Полы.
 — Слишком долгая история. К тому же ровно через десять минут я должен начать совещание. Как насчет обеда в «Белом слоне»? Около восьми тридцати.
 — Отлично. Да, Сэнди, закажи лучше столик на троих. Я уверена, что Эмили очень захочется присоединиться к нам.
 Пола положила трубку и набрала номер Вивьен Харт.
 — Привет, Вивьен. Я очень обеспокоена. Только что до меня дошло, что…
 — Если ты звонишь по поводу Салли, то я не скажу тебе, где она! Я пообещала. Папа ничего не смог из меня вытянуть, и у тебя тоже ничего не получится.
 — Послушай, Вивьен, — твердо произнесла Пола. — Я уверена, Салли не рассердится, если ты мне расскажешь. Я…
 — Еще как рассердится, — горячо перебила ее Вивьен. — Она хочет, чтобы никто не знал, куда она уехала. И даже ты. Пожалуйста, не дави на меня, ты ставишь меня в очень неловкое положение.
 — Ты можешь полностью довериться мне… Я ни слова не скажу ни твоему отцу, ни единой живой душе. Даже Уинстону, если он позвонит мне сегодня. Ты должна знать, что я никогда не нарушаю данного слова.
 — И я тоже, — ответила Вивьен. — Моя бедная сестричка сейчас похожа на раненую и усталую птицу, и ей нужен мир и покой. Папа с вечера воскресенья не переставал ее пилить и ругать.
 — Мне очень жаль. Знаешь, тебе не надо говорить мне, где она. Достаточно сказать, где ее нет, хорошо?
 — Что ты имеешь в виду? — насторожилась Вивьен.
 — Если я назову место, куда Салли не уехала, ты скажешь мне? Просто произнеси «нет».
 — Не разговаривай со мной как с младенцем. Мне уже девятнадцать лет, — вскричала Вивьен, тоже потеряв терпение.
 — Давай не будем ссориться, Вивьен. Я могу добавить только одно: если Салли сейчас помчалась сломя голову в Ирландию, она большая дура, чем я считала. Там она только создаст лишние проблемы как для себя, так и для Энтони.
 — Салли вовсе не дура. Конечно же, у нее хватит ума не ездить в Ирландию… — Тут Вивьен прикусила язык.
 «Это уже успех», — подумала Пола с легкой улыбкой. Ее блеф удался.
 — Передай Салли, что, если ей что-нибудь потребуется, пусть позвонит мне. Пока, дорогуша.
 Пола долго смотрела на телефонный аппарат, размышляя о только что закончившемся разговоре. Итак, Салли не в Ирландии. Скорее всего и не в Лондоне — ей здесь никогда особенно не нравилось. Может, она в Йоркшире? А если так, то где именно? Слова Вивьен эхом прозвучали в ее голове. Та сравнила сестру с раненой птицей. Что это — просто образ, или в мозгу девушки непроизвольно возникла ассоциация? Раненые птицы стремятся в родное гнездо… «Гнездо цапли»? Ну конечно же. Салли любит Скарборо, и на многих ее картинах изображены места, где они так часто играли в детстве. «Вот куда отправилась бы я, если бы хотела спрятаться, — подумала Пола. — Туда легко добраться, там комфортно, в буфете всегда полно еды, а у старой миссис Боннифейс ключи всегда при себе».
 Пола решила позвонить в «Гнездо цапли», потом передумала. Гораздо гуманнее оставить на некоторое время Салли в покое. Если уж на то пошло, в Скарборо она или нет, не имеет большого значения. Важно то, что ее нет в Клонлуглине, и, зная это, Пола стала меньше беспокоиться о Салли, которую очень любила.
 Мгновение спустя в кабинет решительным шагом и с таким же решительным выражением лица вошла Сара Лаудер. Прекрасно сшитый габардиновый костюм бутылочного цвета очень шел к ее рыжеватым волосам, роскошными локонами обрамлявшим ее лицо и смягчавшим ее грубоватые, хотя и довольно привлекательные черты.
 — Привет, Пола, — коротко бросила она, останавливаясь посреди комнаты. — Ты прекрасно выглядишь. Похудела. Не знаю, как тебе это удается… для меня несказанное мучение сбросить хотя бы пару килограммов.
 Пола слегка улыбнулась и, не желая тратить время на пустую болтовню, ответила:
 — Добро пожаловать домой, Сара. — Обойдя вокруг стола, она поцеловала кузину в щеку. — Давай присядем у камина, — продолжала она. — Чашечку чаю?
 — Нет, спасибо. — Сара изящно повернулась на высоких каблуках и направилась к софе. Усевшись поближе к огню, она откинулась на спинку дивана, забросила ногу на ногу и расправила юбку. Окинув взглядом Полу, Сара отметила простоту и элегантность ее темно-пурпурного шерстяного платья. Чудесная вещица, и, возглавляя отдел мод «Харт энтерпрайзиз», Сара сразу узнала почерк Ив Сен-Лорана. С трудом подавив желание сказать кузине комплимент, она произнесла:
 — Джонатан говорит, что ирландская свора принялась убивать друг друга… Странно, как это бабуля еще не примчалась сюда на всех парах.
 — Не надо так говорить об Энтони, Сара, — мягко упрекнула ее Пола, усевшись в кресло и нахмурив брови. — Смерть Мин последовала от несчастного случая, и с какой стати бабушке возвращаться? Через день-другой вся эта история уйдет в прошлое.
 Сара недоверчиво посмотрела на Полу, подняв каштановую бровь.
 — Надеюсь, ты права.
 — Расскажи, как прошло открытие нового отеля и нашего салона мод, — спросила Пола, легко сменив тему разговора.
 Сара промолчала.
 — Ну же, — настаивала Пола. — Я умираю от желания услышать все.
 — Нормально, — наконец выговорила Сара. — Но это вполне естественно. Я много месяцев работала в поте лица, чтобы добиться успеха. Честно говоря, поездка выдалась просто ужасной. Я проводила на ногах по двадцать четыре часа в сутки. Миранда с утра до вечера занималась отелем, так что мне пришлось присматривать и за распаковкой и глаженьем платьев, и за оформлением витрин, и придумывать интерьеры. — Она махнула рукой. — Но отобранные мною товары оказались превосходными, хотя так говорить о себе и нескромно. А платья в стиле «Леди Гамильтон» и курортные туалеты вообще произвели фурор. Все говорили, что цвета великолепны, материал замечательный, покрой фантастичный. С первого дня от народа отбою не было, так что перспективы на следующий сезон у нас прекрасные.
 — Как я рада! — с восторгом воскликнула Пола, решив не обращать внимания на похвальбу Сары, хотя, честно говоря, ее вклад не стоил и выеденного яйца. — А как дела у Мерри? — спросила она.
 — Думаю, нормально. Я не так уж часто ее видела. О'Нилы пригласили полный самолет знаменитостей на торжественное открытие отеля, поэтому вполне естественно, что она постоянно крутилась вокруг сильных мира сего.
 Пола напряглась как струна. Прозвучавшее замечание она нашла злопыхательским и неуместным, но мудро решила пропустить его мимо ушей.
 — Шейн прилетел из Нью-Йорка?
 — Да.
 — Ну и?..
 — Ну и — что? — переспросила Сара неожиданно злым голосом. Она смерила Полу вызывающим взглядом, от которого сразу повеяло холодом.
 Пола отпрянула при виде искаженного неприязнью лица Сары, Однако она собралась с духом и продолжила:
 — Но, конечно, ты много общалась с Шейном и дядей Брайаном? Если у Мерри, отвечающей за связи с общественностью, не нашлось для тебя времени, то я никогда не поверю, что О'Нилы уделяли тебе мало внимания. В конце концов, они члены одной семьи, и такая невежливость не в их стиле.
 — О да, я получила приглашение на два праздничных вечера. Но, как правило, я чувствовала себя слишком усталой. Мне совсем не удалось развлечься. С этим там было паршиво.
 Сара уставилась на огонь, припомнив унизительные дни, полные разочарований и горьких огорчений. Шейн вел себя жестоко и почти не обращал на нее внимания. А когда все же снисходил заметить ее существование, то держался равнодушно, явно игнорируя Сару как женщину. «С Полой ему в голову бы не пришло так мерзко обращаться», — подумала она с горечью, уйдя в свои печальные мысли. В языках пламени она увидела его лицо, полное бесконечной любви и страсти. Сара зажмурилась, надеясь отогнать его образ. Он тогда смотрел не на нее, а на Полу… в тот ужасный день крещения близнецов… Она никогда не забудет тот его взгляд и вообще тот день. Только тогда она, к своему ужасу и горю, поняла, что Шейн О'Нил любит Полу Фарли. Вот истинная причина того, что у него никогда не хватает времени для нее, Сары. Эта ненавистная ей Пола. Она видеть ее не может. Ревность охватила Сару так внезапно и с такой силой, что ей пришлось отвернуться, пока, призвав на помощь всю свою волю, она не смогла подавить свои чувства. На место ярости пришли слабость и опустошенность.
 — Очень жаль, что тебе не удалось как следует развлечься, — посочувствовала ей Пола, пытаясь оставаться вежливой и в то же время спрашивая себя, чем она вызвала у Сары такой внезапный приступ ненависти. Пола откинулась на спинку кресла и задумчиво прищурилась. У нее не было причин считать, что Сара соврала насчет торжеств открытия, но все-таки в ее голове зародились подозрения. Она припомнила бахвальство Сары, этот самодовольный тон, в котором та рассказывала о своей тяжелой работе. Все сильно преувеличено. Пола не могла удержаться, чтобы не добавить:
 — Конечно, тебе досталось — что ж, таков торговый бизнес, сама знаешь. И, если уж откровенно, именно ты настояла на своей поездке на Барбадос.
 Сара откашлялась.
 — Вообще-то главной причиной моего сегодняшнего визита является то, что я хочу сделать тебе одно предложение.
 — Предложение? — напряглась Пола, гадая, какую еще гадость задумала Сара.
 — Да. Я хотела бы выкупить модные салоны и переподчинить их моему отделу мод. С деньгами проблем не возникнет. Нам просто деваться некуда от свободной наличности. Видишь ли, ввиду того что я уже много занималась салонами мод, я предпочла бы объединить их под своей рукой, сделать их составной частью «Леди Гамильтон». Так что назови цену — я заплачу.
 Пола едва не онемела от удивления, услышав такое нелепое предложение, но тем не менее взяла себя в руки и не задержалась с ответом:
 — Как тебе прекрасно известно, я не могла бы пойти на такую сделку, даже если бы и захотела. Салоны мод принадлежат сети универмагов «Харт».
 Сара смерила кузину надменным взглядом. Черты ее лица ожесточились.
 — Ну и что? Я предлагаю тебе легкий способ заработать деньги. И немалые. Это должно тебе понравиться, ведь ты на край света пойдешь ради нескольких лишних фунтов.
 — Вынуждена напомнить, что сеть магазинов «Харт» является акционерным обществом открытого типа, — воскликнула Пола, приходя к мысли, что ее кузина явно свихнулась. — И, если ты забыла, я отчитываюсь перед держателями акций, перед советом директоров.
 Сара саркастически улыбнулась.
 — Только не говори мне о совете директоров «Харт». Мы все отлично знаем, что он собой представляет, моя дорогая. В него входят бабушка, ты, твои родители, Александр да горстка старых перечниц, которые всегда пляшут под твою дудку. Если ты захочешь, ты без труда продашь мне салоны. Все зависит от тебя.
 Пола ответила кузине ледяным взглядом.
 — Компания «Харт» и я лично вложили много сил и денег в создание новых магазинов, и я не имею ни малейшего желания продавать их ни тебе, ни кому-либо другому, даже если бы правление санкционировало подобную сделку. К тому же я…
 — Ты еще говоришь о своих усилиях! — вскричала Сара, ухватившись за одну-единственную сказанную Полой фразу. — Не смеши меня! Я работала гораздо больше тебя, я отбирала почти весь товар. Учитывая все обстоятельства, только справедливо, чтобы…
 — Замолчи сейчас же! — прервала ее Пола, уже не стараясь скрыть своего возмущения и раздражения. — Я не собираюсь спокойно выслушивать подобную чепуху. Ты явилась сюда, набрасываешься на меня, потом приписываешь себе весь успех салона на Барбадосе… что, кстати, весьма спорно. Но давай обсудим твою работу. Готова отдать тебе должное, что ты выбрала лучшие образцы из серии «Леди Гамильтон». И тем не менее твой вклад в открытие первого модного салона очень и очень незначителен. — Пола встала с кресла и вернулась за свой рабочий стол. Усевшись, она спокойно закончила:
 — Что же касается твоей попытки купить у компании «Харт» модные салоны, могу сказать одно: никогда не слышала ничего глупее, особенно если учесть, что уж ты-то отлично знаешь, как бабушка организовала свою империю.
 Сара встала, не говоря ни слова, быстрым шагом подошла к столу и остановилась напротив Полы.
 Тихим, необычно спокойным для нее голосом Сара произнесла:
 — Бабушка может посмотреть на вопрос о модных салонах совсем с другой стороны. Мысль продать их мне вполне может прийтись ей по вкусу. Тебе такое не приходило в голову? — Не дав Поле времени ответить, она продолжила тем же неестественно спокойным голосом:
 — Бабушка еще не умерла, и, зная ее, я готова голову положить, что она не передала тебе свои семьдесят процентов акций. Ну уж нет, она их не выпустит из рук, я уверена, для этого она слишком скупа. Так что для меня она остается здесь хозяйкой. Я хочу, чтобы ты поняла одно: я не собираюсь смириться, получив твой отказ. Я твердо намерена послать бабушке телекс. Уже сегодня, Пола. Мы еще посмотрим, кто истинный владелец магазинов «Харт».
 Пола с сожалением посмотрела на нее.
 — Посылай телекс. Хоть десять. У тебя все равно ничего не выйдет.
 — Ты не единственная внучка у Эммы Харт, — ядовито бросила Сара. — Хотя по твоему поведению такого не скажешь.
 — Сара, оставь этот тон. Ты ведешь себя как ребенок — ведь ты отлично знаешь, что «Харт» — акционерная… — Последние слова Полы повисли в воздухе. Сара повернулась и ушла. Дверь за нею бесшумно закрылась.
 Пола еще какое-то время смотрела ей вслед, покачивая головой и до конца не придя в себя от изумления ее нелепым предложением и безответственным поведением. Потом она вздохнула. Всего две недели назад она говорила Эмили, что с мая, после отъезда бабушки, в корпорации царило спокойствие.
 Значит, она поторопилась с выводами. Ей пришло в голову, что самым неприятным моментом состоявшейся встречи была нескрываемая неприязнь Сары. Вспоминая неожиданную враждебность кузины, Пола гадала, не означала ли она начало открытой войны.

 Глава 5

 — Джон Кроуфорд вызвался объяснить нам процедуру суда коронера, — объявила Дэзи, переводя взгляд с Эдвины на Энтони. — Он считает, что тогда нам не надо будет так бояться расследования.
 — Конечно, тетя Дэзи, — отозвался Энтони. Он встал. — Пойду за Бриджит. Думаю, ей тоже следует послушать, что скажет ваш адвокат. — Когда он вышел из библиотеки, Дэзи встала и присоединилась к сидевшей на диване Эдвине. Она сжала в ладонях руки своей сводной сестры и заглянула в измученные тревогой глаза.
 — Постарайся не волноваться, Эдвина. Через несколько часов все останется позади. Нам нельзя распускаться, мы должны быть в форме.
 — Да, Дэзи, и спасибо за заботу. Со мной все будет в порядке, — пробормотала Эдвина утомленным голосом. Дни волнения и тревог взяли свое. В это утро она выглядела даже старше своих лет.
 В ее блестящих глазах мелькнула искорка благодарности, и она тихо добавила:
 — Не знаю, что бы я делала без тебя и Джима. Кстати, где он, Дэзи?
 — В данный момент разговаривает по телефону с Полой, и, полагаю, ему еще надо позвонить кое-кому из редакторов своих газет. Но он присоединится к нам, как только освободится. Да его особенно и не нужно инструктировать. В молодости, в бытность свою репортером, он вел судебную хронику и с тех пор знает механизм суда коронера.
 Эдвина сидела в напряженной позе. Ее руки теребили платье на коленях, а в груди не хватало воздуха от волнения. Четыре дня и четыре ночи она прожила в безумном страхе за сына. Ей не терпелось оказаться в суде графства и поскорее покончить с расследованием, чтобы наконец рассеялись собравшиеся над его головой тучи. Только тогда она сможет вздохнуть спокойно. Она с радостью отдала бы жизнь за Энтони. На всей земле только он был ей дорог, и, когда закончится расследование обстоятельств смерти Мин, она станет поддерживать его во всем, даже если ей придется принять Салли Харт, которую она не слишком-то любила. До своего смертного часа не простит она себе ту роль пассивного наблюдателя, занятую в обострившемся за последние несколько недель конфликте между Мин и Энтони. А ведь сын просил ее вмешаться и поговорить с невесткой… Он считал, что она может повлиять на его жену, убедить ее занять разумную позицию и разойтись с ним миром, как и договаривались. И возможно, ей действительно удалось бы — теперь никто не узнает, ведь она отказалась. И вот бедняжка Мин мертва. «Побеседуй я с ней, и она осталась бы в живых», — в сотый раз подумала Эдвина. Мучившая ее мигрень еще больше усилилась. Чувство вины не отпускало ее. Дэзи принесла кофе и села в кресло напротив.
 — Ты уже решила, что хочешь делать дальше? — спросила она. — После похорон ты проведешь несколько дней в Лондоне?
 — Возможно, мне следует уехать отсюда, — начала Эдвина и вдруг замолчала, глядя на двери, в которых появился Энтони вместе со своей экономкой Бриджит О'Доннелл.
 — Здравствуйте, миледи. Здравствуйте, миссис Эмори, — произнесла Бриджит, склонив голову, и села в указанное Энтони кресло.
 Дэзи, вежливая, как всегда, улыбнулась в ответ:
 — Как вам известно, мистер Кроуфорд — наш адвокат, и он приехал из Лондона, дабы по мере сил помочь нам. Он сейчас кое-что объяснит нам, Бриджит. Впрочем, я уверена, что лорд Дунвейл все вам уже сказал. Однако хочу добавить, что у нас нет абсолютно никаких причин для беспокойства.
 — А я вовсе и не беспокоюсь, миссис Эмори, — быстро отозвалась Бриджит. Сейчас она говорила отрывисто, что почти скрывало ее обычную манеру растягивать слова. Она не мигая встретила взгляд Дэзи. — Говорить правду очень просто, а больше от меня ничего и не требуется.
 Самодовольная улыбка молнией промелькнула по ее бледным тонким губам, и она откинулась на спинку кресла, закинув ногу за ногу. Ее рыжие волосы блестели в солнечных лучах, являя собой разительный контраст с холодными, как льдинки, голубыми глазами.
 Дэзи еще больше утвердилась во мнении, что Бриджит О'Доннелл — особа хладнокровная, расчетливая и самоуверенная. Ей не слишком нравилась эта женщина, которой она дала бы лет тридцать пять или около того, хотя выглядела та и моложе.
 Дэзи повернулась к Энтони, но не успела она произнести и слова, как распахнулась дверь и в комнату вошел Джон Кроуфорд, старший партнер в фирме «Кроуфорд, Крейтон, Фиппс и Кроуфорд», чей отец долгие годы являлся адвокатом Эммы Харт. Невысокого роста и среднего телосложения, он тем не менее держался прямо как струна и отличался военной выправкой, которая в сочетании с его твердым характером делала его весьма заметной личностью.
 — Доброе утро. Простите, что заставил вас ждать, — быстро бросил он и подошел к окну длинной, заставленной книгами комнаты, где его поджидали все остальные. Он выглядел совершенно невозмутимым и спокойным и, как всегда при встрече с клиентами, старался излучать чувство абсолютной уверенности, каковы бы ни были его мысли и скрытые опасения.
 — Я понимаю, что сегодня утром вас всех ждет большое испытание, — начал Кроуфорд, — и поэтому я подумал, что, возможно, не повредит, если я вкратце поведаю вам, как проходят заседания суда коронера. Надеюсь, вы меньше станете волноваться, если побольше узнаете о процедуре. — Он обвел глазами четверку своих слушателей. — По мере моего рассказа можете задавать вопросы. Поскольку до сего дня никто из вас не присутствовал на расследовании, позвольте мне в первую очередь предупредить, что в данном суде коронер принимает во внимание показания с чужих слов, чего не бывает в других судах британского законодательства, согласно которому показания с чужих слов не имеют силы доказательства.
 Энтони подался вперед.
 — Что означают ваши слова? — Он покачал головой. — Наверное, я не правильно вас понял, — воскликнул он более высоким, чем обычно, голосом.
 — Вы правильно меня поняли, лорд Дунвейл. Коронер внимательно выслушает показания человека, который что-то слышал, но не уверен, правда ли это… слухи, сплетни, если угодно.
 — Ясно, — произнес Энтони более спокойным тоном, хотя он с тревогой подумал о не один месяц ходивших по деревне сплетнях.
 Эдвина и Дэзи обменялись тревожными взглядами. Никто не издал ни звука.
 Джон Кроуфорд почувствовал охватившее их волнение и, откашлявшись, продолжал:
 — Позвольте мне более четко определить понятие «показания с чужих слов» применительно к суду коронера. В нашем случае этот термин может включать слова, сказанные умершим незадолго до его или ее смерти члену семьи, другу, доктору или адвокату. Свидетель вправе сообщить, будто умерший единожды либо многократно угрожал покончить жизнь самоубийством. Или он может высказать мнение, что тот находился в состоянии депрессии. Коронер возьмет его слова на заметку. Возможно, уместен и другой пример. Например, основываясь на собранной им информации, полицейский может сообщить коронеру, что он пришел к заключению, что умерший покончил жизнь самоубийством. Коронер учитывает подобные заявления. Хотел бы также подчеркнуть, что показания такого рода действительно оказывают влияние на ход судебного разбирательства и уж точно — на характер задаваемых коронером вопросов.
 — Сотрудники полиции опрашивают свидетелей? — спросил Энтони.
 — Нет-нет. Никогда. В суде коронера это запрещено. Только коронер облечен правом задавать вопросы. — Дверь открылась, и Кроуфорд резко обернулся.
 В комнату проскользнул Майкл Ламон, управляющий поместьем Клонлуглин, и тихо прикрыл за собой дверь. Высокий, крепко скроенный, с копной темных вьющихся волос и веселым обветренным лицом, полностью соответствующим его живому характеру, он быстрым шагом подошел к остальным и рассыпался в извинениях.
 — Я потом тебе все расскажу, Майкл, — торопливо проговорил Энтони. — Джон объясняет нам процедуру… то, как ведется расследование.
 Кивком показав, что он все понял, Ламон сел на диван рядом с Эдвиной, быстрой улыбкой поприветствовав других женщин.
 — Я однажды присутствовал на расследовании, поэтому немного знаком с порядками.
 — Отлично, отлично, — воскликнул Кроуфорд, кивнув. — Я продолжу как можно короче. Возможно, в заседании примут участие присяжные. Но окончательный вердикт формулирует и объявляет именно коронер — несчастное стечение обстоятельств, самоубийство, смерть в результате несчастного случая, естественная смерть или… — Он помолчал и быстро закончил:
 — Или убийство.
 Последнее его слово гирей повисло в воздухе. В комнате воцарилось гробовое молчание.
 Нарушил его Энтони:
 — А если коронер не уверен? Если он не может решить, имело ли место самоубийство, несчастный случай или убийство?
 — Ну, в таком случае коронеру придется вынести так называемый «открытый вердикт»… Он может заявить, что в смерти покойного, возможно, виновато неустановленное лицо или группа лиц и что их привлекут к ответственности в более поздние сроки.
 Эдвина, не сводившая внимательных глаз с сына, ахнула, и лицо ее обрело пепельно-серый оттенок. Майкл Ламон взял ее за руку и что-то прошептал на ухо.
 Кроуфорд бросил на них быстрый взгляд и вновь сосредоточил свое внимание на Энтони.
 — Отчет патологоанатома, результаты вскрытия обычно не оставляют никаких сомнений относительно причин смерти.
 — Понимаю, — тихо произнес Энтони.
 — Итак, по-моему, я осветил все самые важные моменты, — объявил Кроуфорд. — Кто-нибудь хотел бы получить пояснения по каким-либо деталям?
 — Да, — отозвался Энтони. — Буквально пара моментов. Полагаю, меня станут допрашивать. Но что насчет моей матери? И Бриджит?
 — Не вижу никаких причин, по которым графиню Дунвейл могли бы вызвать в качестве свидетельницы, поскольку она действительно не может сообщить ничего нового. Давать показания придется вам и, весьма вероятно, мисс О'Доннелл тоже. Но беспокоиться причин нет. — Кроуфорд поглядел на часы. — Думаю, нам пора.
 Пятнадцать минут спустя вся маленькая группа покинула особняк Клонлуглин.
 Эдвина, Энтони, Бриджит О'Доннелл и Майкл Ламон ехали в первой машине. Майкл сел за руль.
 Вторую машину, стараясь не отставать, вел Джим Фарли. Компанию ему составили Дэзи и Джон Кроуфорд. Первые минут десять никто не вымолвил ни слова. Наконец Джим произнес:
 — Вам пришла в голову хорошая идея — объяснить процедуру, Джон. — Уголком глаза он взглянул на Кроуфорда, сидевшего рядом с ним на переднем сиденье, потом переключил внимание на дорогу и продолжил:
 — Я уверен, тетушке вы помогли. Она вся комок нервов. А вот Энтони внешне вполне спокоен, сдержан, но выглядит он ужасно. Эта кошмарная история сильно его подкосила.
 — Джим, как дела у Полы? — спросила Дэзи.
 — Она прекрасно себя чувствует и передает вам всем привет. — Руки Джима крепче сжали руль. — Она очень настаивала, чтобы мы позвонили ей сразу же по окончании расследования, словно мы и сами бы не догадались.
 — Она хочет немедленно связаться с мамой, — пробормотала Дэзи. Она вжалась поглубже в сиденье, расправила юбку своего строгого темно-серого костюма и представила себе Эмму, беспомощно ждущую результата на овечьем ранчо в Австралии, волнующуюся за исход дела и за своего внука Энтони. Дэзи беспокоило, что ее мать так переживает. Что ни говори, а ей уже восемьдесят лет. Конечно, Эмма Харт неуязвима и переносит случившееся должным образом — как она сама утверждала в телефонном разговоре. Дэзи пыталась успокоиться. Наконец она произнесла:
 — Ты решил, что будешь делать, Джим?
 — Да. Я останусь здесь до завтра, до похорон. Думаю, им потребуется моя поддержка — хоть чем-то помогу. А в субботу полечу назад. Попробую убедить Энтони сопровождать меня. Ему надо на какое-то время уехать отсюда.
 — Да, конечно, — согласилась Дэзи. — И я уверена, что он захочет повидаться с Салли. — Она повернулась к Джону Кроуфорду. — Полагаю, расследование займет не больше пары часов…
 — Вы действительно считаете, что сегодняшнее заседание будет просто формальностью? — спросил Джим у адвоката.
 — Ну, разумеется, — ответил Кроуфорд, но в его голосе слышалась некоторая неуверенность.
 Джим сразу уловил ее:
 — Вы не столь уверены, как прошлым вечером, Джон. Есть ли нечто такое, что нам с Дэзи следовало бы знать?
 — Конечно же, нет, — буркнул Кроуфорд.
 Однако его ответ вовсе не успокоил Джима, решившего довести дело до конца и рассказать о подозрениях Эмили, о которых Пола поведала ему по телефону.
 — Пола несколько обеспокоена, — сказал он. — Видите ли, Эмили кое-что пришло в голову… судя по всему, она разбудила Полу посреди ночи и поделилась с ней, что еще с воскресенья ее очень беспокоят те пять или шесть часов, проведенные Мин у озера после полудня, когда она приехала, и до позднего вечера, когда она умерла. Эмили думает…
 — Не понимаю, какое значение имеют эти несколько часов, — вмешалась Дэзи.
 Джон Кроуфорд после недолгого колебания решился на откровенность и повернулся к Дэзи.
 — Теперь и я должен признаться, что меня тоже беспокоит тот же вопрос, дорогая. И если я нахожу странным указанный провал в несколько часов — и малышка Эмили тоже, — неужели вы полагаете, будто опытный коронер не задастся вопросом: что делала леди Дунвейл на протяжении столь долгого времени?
 — Да, — нахмурилась Дэзи. — Но почему эти часы важны? В конце концов, она могла сперва уехать, а потом вернуться.
 — Или ее вовсе не было в полдень в Клонлуглине, — тихо произнес Кроуфорд. — Такая возможность легко может прийти в голову коронеру, как пришла она мне и, вероятно, малютке Эмили. Неужели вы не понимаете, Дэзи, — необъясненные часы наводят на размышления… относительно рассказа лорда Дунвейла о том, когда приехала его жена. Рассказа, должен добавить, подтвержденного только показаниями его матери.
 — То есть коронер может заподозрить Энтони во лжи и решить, что Мин приехала поздно вечером. — У Дэзи перехватило дыхание. — О господи, верно. Я поняла! Коронер может прийти к выводу, что Энтони также находился на берегу вечером… — Она не смогла закончить фразу. Ее начала бить дрожь. Впервые с момента прибытия в Ирландию Дэзи вдруг почувствовала волнение.
 — Возможно. Но, дорогая моя Дэзи, я ведь говорю «возможно». — Улыбнувшись уверенной улыбкой, он закончил:
 — Обычно в подобных случаях все решает вскрытие. Оно даст однозначный ответ, отчего умерла Мин. — Кроуфорд бросил многозначительный взгляд на Джима. — Я абсолютно уверен, патологоанатом установит, что это был несчастный случай. «Если только он найдет воду в легких, — мысленно добавил адвокат, молясь про себя, чтобы так и произошло. — Иначе — беда. Отсутствие воды в легких доказывает, что покойная умерла раньше, чем оказалась в озере. В таком случае кому-то определенному или не установленным следствием лицам будет предъявлено обвинение в убийстве».
 Джим понял, что адвокат хочет успокоить Дэзи, и произнес твердо и отчетливо:
 — Я полностью с тобой согласен, Джон. Уверен, что Мин погибла в результате роковой случайности. Прошу вас, Дэзи, оставайтесь по-прежнему спокойной и уравновешенной. Если Эдвина почувствует хоть малейшую неуверенность в вашем поведении, она просто развалится по частям.
 — Со мной все в порядке, — ответила она. — Вам не о чем беспокоиться.
 Мистер Лиам О'Коннор, местный адвокат, выступал в качестве коронера, возглавившего судебное расследование причин смерти Минервы Гвендолен Стэндиш, графини Дунвейл.
 Расследование происходило в темном зале коронерского суда в здании Дворца правосудия города Корка, административного центра графства.
 Жюри присяжных из шести человек сидело по правую руку О'Коннора. Все — местные жители, которым случилось тем утром проходить мимо здания суда и которых остановил и собрал вместе представитель судебной власти.
 Коронер сказал:
 — А теперь, лорд Дунвейл, прежде чем я выслушаю показания сержанта полиции Макнамары, патологоанатома и остальных, возможно, вы смогли бы дать суду какое-то представление о душевном состоянии покойной в период времени, непосредственно предшествовавший ее трагической кончине. Можете говорить с места. Сейчас нет необходимости выходить на место для дачи показаний.
 — Мы с женой жили отдельно и намеревались развестись, — ответил Энтони ясным и на удивление сильным голосом. — Вследствие сказанного она выехала из Клонлуглина и поселилась в Уотерфорде. В последнее время она довольно часто навещала Клонлуглин, и за прошедший месяц я начал замечать, что ее характер сильно изменился. Она стала в значительной степени неуправляемой и даже порой буйной — что проявлялось как в ее словах, так и поступках. Я начал испытывать все большее беспокойство за ее умственное здоровье.
 — Покойная никогда не говорила о самоубийстве? Случалось ли ей в припадках ярости угрожать, что она покончит с собой? — спросил коронер.
 — Нет, — ответил Энтони еще тверже. — Более того, я хочу со всей определенностью заявить, что я не верю, чтобы моя жена могла совершить самоубийство, в каком бы состоянии духа она ни находилась. У нее был совсем другой характер. Я убежден, что она погибла в результате несчастного случая.
 Коронер задал еще несколько вопросов по поводу поведения умершей, и, пока Энтони отвечал, Дэзи не сводила глаз с коронера. Лиам О'Коннор был маленьким, подвижным человеком с изборожденным глубокими морщинами лицом. Выглядел он довольно мрачно, но она отметила его добрые умные глаза и испытала некоторое облегчение. Она была уверена, что Лиам О'Коннор не потерпит в суде никаких глупостей и станет скрупулезно придерживаться буквы закона. Дэзи почувствовала в нем справедливого человека.
 Пока коронер продолжал неофициальный допрос Энтони, она украдкой бросила взгляд на Эдвину. Та сидела напряженная, как натянутая струна, и Дэзи испугалась, что она в любую минуту может упасть в обморок. Дэзи крепко сжала ей руку, пытаясь внушить ей силу и уверенность.
 — Благодарю вас, лорд Дунвейл, — произнес коронер. — Леди Дунвейл, возможно, вы смогли заметить какие-нибудь странности в поведении вашей невестки непосредственно перед ее смертью?
 Эдвина явно не ожидала услышать свое имя. Она вздрогнула, задохнулась и, не в силах произнести ни слова, уставилась на коронера. Ее начала бить дрожь. Дэзи еще крепче сжала ей руку и прошептала:
 — Эдвина, не бойся. И пожалуйста, дорогая, ответь что-нибудь судье.
 Эдвина долго откашливалась и наконец произнесла сильно дрожащим голосом:
 — Мин… то есть моя невестка, была… была в расстроенных чувствах последние несколько недель. Да, все так. — Эдвина вдруг замолчала, словно подавившись словами, и слезы потекли из ее глаз при мысли о смерти молодой женщины, которую она любила как родную дочь. После долгих и мучительных колебаний Эдвина наконец прошептала:
 — Боюсь, она… она… много пила в последнее время. По крайней мере, за последний месяц она неоднократно приезжала в Клонлуглин в нетрезвом виде. Бриджит, то есть… мисс О'Доннелл, экономка моего сына… то есть лорда Дунвейла… — Эдвина снова запнулась, бросила взгляд на Бриджит и продолжила:
 — Совсем недавно мисс О'Доннелл пришлось уложить мою невестку спать в Клонлуглине в комнате для гостей. Я хорошо помню тот случай. Мисс О'Доннелл сказала мне, что боится отпускать леди Дунвейл ехать на машине в Уотерфорд в таком состоянии — она могла попасть в аварию.
 Эдвина проглотила стоявший в горле комок. У нее пересохло во рту, и она не могла больше продолжать. К тому же попытка говорить связно и демонстрировать хоть какое-то самообладание совсем лишила ее сил. Она откинулась на спинку стула с лицом белым как мел и покрытым капельками пота.
 — Благодарю, леди Дунвейл, — сочувственным тоном произнес коронер. Он надел очки, заглянул в лежащие перед ним бумаги, затем поднял голову, снял очки и оглядел собравшихся. — Мисс О'Доннелл, не могли бы вы поподробнее рассказать о том случае, который только что упомянула графиня Дунвейл?
 — Конечно, сэр. — Бриджит подалась вперед и в присущей ей краткой, ясной манере подтвердила рассказ Эдвины, а также некоторые из случаев безобразного поведения Мин, упомянутые Энтони.
 Слушая ее, Дэзи отметила, что лучшего свидетеля трудно представить. Поразительное внимание к мельчайшим деталям, редкостная, буквально фотографическая память.
 — А вам, мисс О'Доннелл, покойная никогда не говорила, что может сделать что-нибудь себе во вред? — Проницательные глаза коронера изучающе смотрели поверх его сплетенных пальцев на экономку.
 Очевидно, у Бриджит О'Доннелл ответ был наготове:
 — О да, сэр. И не единожды за последнее время. В зале раздались приглушенные вскрики.
 — Не может быть! — весь напрягшись, воскликнул Энтони. Он начал подниматься на ноги, но Джон Кроуфорд остановил его и заставил замолчать, перехватив строгий взгляд коронера.
 Тот добился тишины в зале, и тревожное перешептывание прекратилось.
 — Пожалуйста, расскажите поподробнее о таких случаях, мисс О'Доннелл, — велел он.
 — Да, сэр, — не колеблясь отозвалась она, но, прежде чем продолжить, бросила быстрый взгляд на Энтони.
 Дэзи, не отводившей глаз от лица Бриджит, показалось, что она увидела в этом ее взгляде раскаяние.
 Бриджит О'Доннелл вновь обратилась к коронеру:
 — В последние недели своей жизни графиня стала на себя не похожа, как уже говорил его светлость. Неоднократно в моем присутствии она устраивала истерики и как-то наедине пожаловалась мне, что ей незачем жить и что лучше бы ей умереть. В последний раз она угрожала свести счеты с жизнью примерно за неделю до смерти. Как-то днем она приехала в Клонлуглин, но, кроме меня, никто ее не видел. Его светлость уехал из поместья вместе с мистером Ламоном, а графиня Дунвейл находилась в Дублине. Так или иначе, сэр, ее светлость очень расстроилась и все время повторяла, что хочет умереть. В тот день она беспрерывно плакала, и, хотя я пыталась успокоить ее, она ударила меня по лицу. В тот же миг она, похоже, опомнилась и рассыпалась в извинениях. Я заварила чаю, и мы какое-то время сидели на кухне и разговаривали. Именно тогда она кое в чем мне призналась. Она сказала, что величайшая трагедия ее жизни — отсутствие детей. — Бриджит замолчала, чтобы перевести дух, после чего продолжила:
 — Леди Дунвейл снова разрыдалась, но уже тихо, горько и добавила, что она бесплодна, что детей у нее быть не может. Я снова попробовала утешить ее, сказала, что она молодая женщина, что жизнь принесет ей еще много хорошего и что она может начать жить по-новому. Она чуть-чуть успокоилась, и немного позже, когда она уезжала, мне показалось, что настроение у нее несколько улучшилось. — Бриджит откинулась назад и опустила глаза на свои руки. Подняв снова взгляд, посмотрела прямо в лицо коронеру и отчетливо произнесла:
 — Я думаю, что ее светлость действительно покончила с собой, сэр.
 Коронер вновь принялся изучать лежавшие перед ним бумаги.
 В зале суда царила мертвая тишина. Ни движения, ни шепотка.
 Дэзи украдкой огляделась вокруг. Присяжные сидели с задумчивым видом, и у нее не осталось сомнений, что рассказ Бриджит О'Доннелл произвел на всех глубокое впечатление. Он дал полное представление о состоянии ума несчастной женщины, о ее горе и отчаянии. Метнув короткий взгляд на Энтони, она поразилась его неестественной бледности и тому, как сильно билась жилка у него на виске. На его лице была написана острая боль.
 Голос коронера нарушил напряженную тишину. Он посмотрел на Майкла Ламона и сказал:
 — Поскольку вы работаете у лорда Дунвейла и по долгу службы управляете поместьем Клонлуглин, вы, очевидно, встречались за последние несколько недель с покойной. Вы можете что-нибудь добавить к рассказанному мисс О'Доннелл?
 Ламон откашлялся и произнес подавленным тоном:
 — Вряд ли, сэр. Я никогда не слышал, чтобы ее светлость говорила о самоубийстве, и мне ближе точка зрения лорда Дунвейла, что она не относится к числу тех женщин, которые могут нанести себе серьезный вред. Однако… — После минутного колебания он добавил:
 — Я могу подтвердить все сказанное о ее состоянии… мисс О'Доннелл права. Я беседовал с леди Дунвейл около двух недель назад, и она находилась в чрезвычайно подавленном расположении духа. — Он нервно кашлянул. — И еще — она была выпивши. И сильно. Однако сильнее всего меня поразила ее глубочайшая депрессия. Казалось, она гнулась к земле под ее тяжестью. Но больше мне нечего добавить. Леди Дунвейл не сообщила мне причину своего состояния, а я не спрашивал. Я думал, мне не положено вмешиваться в личную жизнь ее светлости.
 — Спасибо, мистер Ламон. — Коронер повернулся вместе со стулом и обратил свой взгляд на сержанта полиции. — Сержант Макнамара, можете ли вы пролить свет на состояние духа и рассудка леди Дунвейл?
 — Ну, ваша честь, боюсь, все, что я расскажу, я знаю из вторых рук, — начал Макнамара, потирая подбородок и грустно покачивая головой. — За последние несколько недель мне не представилось возможности побеседовать с ее светлостью. Причем, ваша честь, я знал, что она посещает поместье Клонлуглин. Я видел ее маленькую красную машину, проезжавшую по деревне. И за последнее время в деревне порой поговаривали о ее странном поведении, что вроде как подтверждает сказанное мисс О'Доннелл и лордом Дунвейлом о переменах в ее характере.
 — Вы составили свое мнение о причинах смерти? — спросил коронер.
 — Ну, ваша честь, у меня в разное время возникло несколько разных версий, — ответил Макнамара, важно расправив плечи. — Сперва я думал, что ее светлость погибла в результате несчастного случая. Позже, должен признать, я склонялся к версии самоубийства. Еще я гадал, нет ли тут чего похуже, ведь ее светлость действительно умерла при таинственных обстоятельствах. — Макнамара достал блокнот, открыл его.
 — Немного позже, когда вас вызовут для дачи показаний, вы сможете обнародовать результаты вашего расследования, — остановил его коронер.
 — Слушаюсь, сэр, — ответил сержант, резко захлопнув блокнот.
 Коронер свел ладони вместе и обратился к залу:
 — Долгом и обязанностью нашего суда является установить причины и обстоятельства смерти Минервы Гвендолен Стэндиш, графини Дунвейл. Выслушав показания свидетелей, суд должен вынести решение, повлекли ли смерть естественные или неестественные причины, явилась ли она результатом несчастного случая, самоубийства или убийства, совершенного известными или неизвестными суду лицами.
 Энтони вызвали к барьеру и попросили как можно подробнее припомнить события предыдущей субботы. Энтони говорил спокойным голосом:
 — В тот день под вечер моя мать позвонила из Довер-хауса. Она видела, как машина моей жены заехала на территорию поместья и направляется к главному зданию. Учитывая имевшие место в последнее время неприятные сцены между моей женой и мной, я решил покинуть Клонлуглин. Я рассчитывал, что, поняв, что меня нет дома, моя жена уедет и мы таким образом избежим дальнейших неприятностей и волнений. Я поехал на озеро в «Лендровере». Пробыв там совсем немного времени, я заметил вдали красную малолитражку жены. Я стоял под деревом на берегу и вернулся к своей машине, намереваясь уклониться от встречи. Но она не заводилась — похоже, сел аккумулятор, поэтому я отправился к дому пешком, сделав большой крюк, чтобы не столкнуться с супругой. Когда я пришел домой, то поговорил с матерью по телефону, и немного позже она приехала ко мне на обед. Около полдесятого я проводил мать до Довер-хауса, вернулся домой и несколько часов работал в библиотеке с бухгалтерскими книгами поместья. Затем лег спать. Я не знал, что моя жена осталась на территории поместья до тех пор, пока следующим утром меня не разбудил мистер Ламон и не сообщил, что нашел… — Голос Энтони сорвался. — Тело моей жены в озере. — Он снова замолчал, глубоко набрал в грудь воздух и закончил с неизбывной горечью в голосе и со слезами в глазах:
 — Мне следовало бы подождать жену у озера — поговорить с ней. Возможно, тогда она осталась бы в живых.
 Поблагодарив Энтони, коронер вызвал для дачи показаний Бриджит О'Доннелл и принялся расспрашивать ее о том, что она делала в день трагедии.
 — Нет, сэр, в тот день я не видела машину леди Дунвейл, точно так же, как я не знала, что его светлость ушел из дому, — заявила Бриджит. — Я готовила обед на кухне. Позже я накрыла стол для его светлости и графини Дунвейл, а после обеда с полчаса курсировала между кухней и столовой, убирая посуду. — Затем она рассказала о том, как около одиннадцати проходила мимо библиотеки по пути наверх за таблетками и увидела его светлость за рабочим столом, а во второй раз заметила его около полуночи, когда шла спать. — В воскресенье утром я встала очень рано, сэр, — продолжала Бриджит О'Доннелл. — Выпив чашку чаю на кухне, я поехала на машине в Уотерфорд, чтобы вместе со своей сестрой поприсутствовать на первой мессе. Я осталась в Уотерфорде на ленч, а в середине дня вернулась в деревню Клонлуглин и зашла в гости к матери. Только тогда я узнала о смерти ее светлости и, естественно, поспешила в поместье, где меня опросил сержант Макнамара.
 Следующим перед судом предстал управляющий поместьем. Майкл Ламон также подтвердил, что не видел леди Дунвейл в субботу днем, и описал свои действия на следующее утро:
 — В прошлое воскресенье я поднялся пораньше и поехал в свою контору в Клонлуглине, чтобы забрать кое-какие бумаги. На берегу озера я заметил «Лендровер» его светлости и остановился, чтобы посмотреть, в чем дело. — Ламон сделал глотательное движение. — Я подумал, что лорд Дунвейл где-нибудь поблизости. Когда я его не нашел, то пошел назад к своему джипу. Именно тогда на дальнем конце озера я увидел машину ее светлости. Еще не добравшись до ее «Остина», я заметил тело, плавающее в воде. — Ламон вдруг смешался и закусил губу, борясь с охватившими его эмоциями. Быстро справившись с собой, он продолжил:
 — Я выскочил из джипа, намереваясь разглядеть его поближе. Тело или, вернее, подол платья, зацепилось за большое бревно у берега. Я сразу узнал леди Дунвейл и поспешил в Клонлуглин сообщить о случившемся его светлости.
 — Очевидно, переговорив с лордом Дунвейлом, вы позвонили в полицию?
 — Совершенно верно, сэр, сержант Макнамара прибыл незамедлительно, и мы, то есть лорд Дунвейл и я, проводили сержанта до озера.
 Следующим коронер пригласил сержанта Макнамару огласить собранные им факты.
 — Мы с мистером Ламоном извлекли тело на сушу. Его светлость испытал слишком большое потрясение и не мог нам помочь. Затем я перевез погибшую в деревню, в клинику доктора Бреннана для обследования и определения возможной причины смерти. Оттуда я позвонил в Корк, в отдел судебной медицины, зная, что предстоит делать вскрытие, и вызвал машину для доставки тела в лабораторию. Потом вернулся в поместье Клонлуглин и снял показания у его светлости, у его матери, графини Дунвейл, и мистера Ламона. Далее — осмотрел местность вокруг озера и машину покойной, где в отделении для перчаток обнаружил серебряную фляжку, пустую, но с отчетливым запахом виски. Ее сумочка лежала на сиденье, и, судя по содержимому, в ней никто не рылся. В кошельке лежала значительная сумма денег. Днем я решил еще раз наведаться в поместье. Видите ли, ваша честь, дело в том… я пребывал в растерянности… относительно некоторых обстоятельств. Доктор Бреннан сообщил мне, что, по его мнению, смерть наступила в районе двадцати трех часов тридцати минут. Я никак не мог понять, что делала ее светлость одна у озера на протяжении пяти с лишним часов. И еще кое-что странное. Я не мог себе представить, как можно случайно упасть в озеро. Там нет обрыва, напротив, берег очень пологий, и чтобы оказаться в воде, надо в нее войти. Именно во время повторного осмотра местности я нашел пустую бутылку из-под виски, заброшенную в кусты. Тогда я начал размышлять, сэр. Я спросил себя, действительно ли тут несчастный случай, как все считали. И чем больше я думал, тем больше склонялся к мысли, что имею дело с самоубийством, если не с убийством. — Сержант Макнамара кивнул в подтверждение собственных слов. — Да, должен признать, я начал допускать, что ее светлость стала жертвой преступления.
 — И кого же вы считаете преступником, сержант Макнамара? — Коронер с еще более мрачным видом внимательно смотрел на полицейского.
 — Неизвестное лицо, ваша честь. Бродягу, цыгана, возможно, какого-нибудь беспутного чужака, которого леди Дунвейл спугнула в том пустынном, безлюдном месте. На месте трагедии не оказалось никаких признаков борьбы — ни примятых кустов, никаких следов на траве около озера, вроде тех, которые остаются, когда, например, по земле тащат тело. Нет, ничего подобного. Малолитражка аккуратно припаркована, и, как я уже говорил, сумочка лежала внутри на сиденье. — Макнамара потер свой большой красный нос. — Я вовсе не предполагаю, будто лорд Дунвейл имеет какое-то отношение к смерти своей супруги. Показания мисс О'Доннелл о том, что в момент гибели потерпевшей он находился у себя в библиотеке, полностью снимают с его светлости все подозрения. — Макнамара бросил в сторону Энтони осторожный взгляд, словно желая оправдаться в его глазах. — Но тем не менее остается вопрос о тех пяти или шести часах. Что делала на озере ее светлость на протяжении такого долгого времени, остается для меня большой загадкой.
 После некоторого раздумья коронер протянул:
 — Но, сержант Макнамара, леди Дунвейл в тот вечер ведь могла покинуть Клонлуглин, поехать в Уотерфорд и вернуться в поместье позже, возможно, в надежде все-таки переговорить с мужем.
 — О да, вы абсолютно правы. Но она никуда не уезжала. Не думайте, я навел справки в деревне, и ни одна живая душа не видела ее в течение тех таинственных пяти часов. А ведь по пути в Уотерфорд она не могла бы миновать деревню.
 Дэзи, сидевшая тихо как мышка, едва осмеливалась дышать. В волнении она посмотрела на Джона Кроуфорда. Он ободряюще улыбнулся в ответ. Но Дэзи почувствовала, что он обеспокоен ничуть не меньше ее. «Черт бы побрал этого Макнамару», — подумала она.
 — Спасибо, сержант. — Коронер кивком отпустил его и вызвал следующего свидетеля, деревенского доктора Патрика Бреннана.
 Показания доктора Бреннана оказались краткими:
 — Я осмотрел тело усопшей поздним утром в воскресенье, после телефонного звонка сержанта Макнамары и доставки указанного тела в мой кабинет. Я сразу отметил, что трупное окоченение распространилось на все тело. Время смерти я определил в районе от двадцати трех тридцати до полуночи.
 — Имелись ли на теле умершей какие-нибудь отметины или следы борьбы? — спросил коронер.
 — Только диагональная ссадина на левой щеке, которую могло вызвать столкновение с бревном, упомянутым мистером Ламоном.
 Коронер поблагодарил доктора и вызвал патологоанатома из Корка, доктора Стефена Кенмарра.
 Дэзи едва сидела на краешке стула, не отводя взгляда от патологоанатома. И она, и все остальные члены семьи отлично понимали: его показания станут решающими. Ей казалось, что она чувствовала, как волнение обоих Дунвейлов и Джима словно туманом обволакивает ее. В зале суда вновь воцарилась гробовая тишина, такая звенящая, что Дэзи услышала стук своего сердца.
 Доктор Стефен Кенмарр свидетельствовал столь же четко и исчерпывающе, как Бриджит О'Доннелл. Он сразу перешел к сути дела:
 — Я склонен согласиться с теорией доктора Бреннана относительно происхождения ссадины на левой щеке покойной. Она могла образоваться в результате столкновения с находившимся в озере предметом, когда умершая попала в воду. Скорее всего таковым объектом является вышеупомянутое бревно. На левой щеке леди Дунвейл обнаружена гематома, то есть темный след от удара сине-красного цвета. По цвету я установил, что гематома недавнего происхождения. На черепе и голове я не обнаружил никаких травм, равно как и на теле — ни следов борьбы, ни признаков того, что покойная подверглась нападению или была убита прежде, чем попасть в воду. После внешнего осмотра я произвел вскрытие. — Кенмарр сделал паузу и заглянул в свои записи. — Мне удалось выявить содержание большого количества алкоголя и барбитуратов в крови умершей. В легких — много воды. Следовательно, я пришел к заключению, что ее смерть последовала от длительного нахождения в воде и проникновения воды в легкие. Смерть наступила примерно в двадцать три часа сорок пять минут.
 — Благодарю, доктор Кенмарр, — сказал коронер. Он нацепил очки и углубился в лежавшие перед ним бумаги. Через несколько минут он откинулся на спинку стула и обратился к присяжным:
 — Выслушанные нами сегодня показания отчетливо рисуют грустную картину несчастной женщины, пребывавшей в состоянии стресса, чей обычно уравновешенный характер сильно изменился из-за острой депрессии, вызванной неудачей в семейной жизни и невозможностью иметь детей. — Он подался вперед. — Я безоговорочно верю показаниям мисс Бриджит О'Доннелл, являющейся свидетельницей трезвой, умной и не подверженной эмоциям. Полагаю, она имела возможность составить о покойной гораздо более объективное представление, чем ее муж. Мисс О'Доннелл говорила очень убедительно, и я верю ее словам, будто умершая незадолго до смерти пребывала в таком состоянии, в котором могла нанести себе вред. Мы также выслушали показания патологоанатома, доктора Кенмарра. Он не обнаружил ни следов борьбы, ни отметин на теле, только ссадину недавнего происхождения, скорее всего образовавшуюся в результате столкновения с бревном. Мы ознакомились с результатами вскрытия — алкоголь и барбитураты в крови, избыток воды в легких — что привело доктора Кенмарра к определенному выводу, что леди Дунвейл утонула.
 Пристальный взгляд коронера задержался на лице каждого из заседателей.
 — Сержант Макнамара, — продолжил он, — привлек наше внимание к таинственному промежутку времени, прошедшему между прибытием умершей на берег озера и последовавшей пять часов спустя ее смертью. Сержант Макнамара назвал их таинственными часами — но так ли это? Попробуем восстановить события тех роковых часов, когда покойная была одна у озера, и нам приходится предположить, что она оставалась там все время, поскольку никто не видел, чтобы она покидала поместье Клонлуглин или проезжала через деревню. Учтем также состояние леди Дунвейл — ее депрессию и горе, усиленные потреблением алкоголя. Вполне возможно, она пила перед приездом в Клонлуглин, но совершенно определенно, что она вылила большое количество спиртного по прибытии туда. Алкоголь найден в ее крови, а сержант Макнамара показал, что нашел не только пустую фляжку, пахнущую виски, но и заброшенную в кусты пустую бутылку из-под виски. Итак, мы видим покойную, как она сидит на берегу, пьет и надеется, возможно, даже ждет, что ее муж скоро вернется к озеру. Обращаю ваше внимание на то, что его «Лендровер» стоит на противоположном берегу и хорошо ей виден. Так не кажется ли вам логичным, что она никуда оттуда не уходила? Что она надеялась обсудить с ним свои проблемы, найти облегчение своей боли? Позвольте предложить вам такое развитие событий: проходят часы… темнеет… она остается на месте. Алкоголь мог притупить в ней чувство времени, или даже она могла лишиться чувств. Опять же под влиянием спиртного разве не могла она прийти к твердому убеждению, что ее муж обязательно вернется за своим «Лендровером»? Но, наконец осознав, что ее надежды не оправдались, разве не могла она прийти к самому ужасному и трагическому из всех решений? Решению положить конец своей жизни? Мы узнали, что она пребывала в отчаянии, ее переполняло чувство безнадежности и неверия в свое будущее. Причем в этом сходятся сразу два свидетеля. Совершенно очевидно, именно тогда, в тот страшный момент, умершая и приняла барбитураты, либо в безнадежной попытке снять мучивший ее стресс, либо для того, чтобы притупить свои чувства перед тем, как войти в воду. Да, я полагаю, что события того вечера происходили именно так, как я вам вкратце сейчас их описал. Другого логичного объяснения просто нет. Медицинское освидетельствование исключило возможность убийства. Сержант Макнамара отметил, что упасть в озеро Клонлуглин трудно, даже в состоянии алкогольного опьянения, из-за характера местности. Вокруг упомянутого водоема нет высоких берегов. — После короткой паузы коронер закончил:
 — Итак, должным образом взвесив представленные нам сегодня показания, я вынужден прийти к выводу, что перед нами очевидный случай самоубийства. — Коронер в последний раз оглядел всех присяжных. — У вас есть вопросы?
 Присяжные сблизили головы, несколько секунд переговаривались приглушенными голосами, и наконец аккуратный молодой человек при явной поддержке остальных обратился к коронеру:
 — Мы все согласны с вами, сэр. Как и вы, мы полагаем, что все произошло именно так.
 Расправив плечи и распрямив спину, коронер объявил:
 — В качестве коронера, председательствующего в Суде коронера графства Корк, я обязан объявить вердикт: Минерва Гвендолен Стэндиш, графиня Дунвейл, покончила жизнь самоубийством, находясь в невменяемом состоянии и под влиянием алкоголя и барбитуратов.
 На минуту в зале установилась полная тишина, а затем по помещению прошелестел взволнованный шепот. Дэзи похлопала Эдвину по руке и, подавшись вперед, взглянула на Джона Кроуфорда. Тот слабо улыбнулся и кивнул. Дэзи на миг задержала взгляд на Энтони, сидевшем неподвижно, как статуя, с ошарашенным видом, словно не веря происходящему. Чувство печали и жалости переполнили Дэзи. Он так надеялся, что смерть Мин окажется результатом несчастного случая.
 Дэзи встала, помогла подняться рыдающей Эдвине и проводила ее в коридор. Бриджит О'Доннелл догнала их.
 — Мне очень жаль, ваша светлость, — прошептала экономка.
 Эдвина повернулась, смерила ее негодующим взглядом и, не произнеся ни слова, покачала головой.
 А Бриджит тем временем продолжала:
 — Я не могла не сказать того, что сказала насчет леди Дунвейл, потому что… — Тут она на миг запнулась, но твердо закончила:
 — Потому что это-правда.
 Дэзи посмотрела на нее и вдруг подумала: «Нет, не правда!» Она сама поразилась своей догадке, но тут же отогнала от себя нелепую мысль, что Бриджит О'Доннелл солгала. Однако сомнение, раз зародившись, не покинуло ее навсегда, и долго еще Дэзи обращалась в воспоминаниях к показаниям экономки.
 Эдвина покачнулась, и все внимание Дэзи вновь переключилось на ее сводную сестру.
 — Эдвина, дорогая, присядь, — заботливо шепнула Дэзи и подвела ее к лавке. Бриджит тоже поспешила к ней:
 — Я сейчас принесу вам воды, ваша светлость.
 — Нет! — воскликнула Эдвина. — Я ничего от вас не хочу.
 Резкость ее тона, казалось, поразила Бриджит, и она неуверенно отступила назад.
 — Но, ваша светлость… — начала она и вдруг запнулась.
 Не обращая на нее больше внимания, Эдвина открыла сумочку, достала пудру, попудрила свой покрасневший нос и испещренное следами слез лицо. Бриджит по-прежнему не сводила с Эдвины недоуменного взгляда, затем она придвинулась поближе к двери, ведущей в зал суда. Увидев Майкла Ламона, экономка поспешила к нему.
 — Ты нормально себя чувствуешь, Эдвина? — голосом, преисполненным заботы, спросила Дэзи.
 Ответа не последовало. Она встала и твердо поглядела в лицо сводной сестры. Дэзи показалось, что буквально за последние несколько секунд невообразимая перемена произошла с ней. Лицо Эдвины преисполнилось выражением собственного достоинства, и ее осанка стала поистине королевской.
 Наконец она заговорила, и голос ее звучал отчетливо и непривычно четко:
 — Я только что вспомнила, кто я такая. Я дочь Эммы Харт, а мой сын — ее внук. Следовательно, мы сделаны из более твердого материала, чем многие могут подумать. Пора мне уже дать это понять всем окружающим. А еще — хватит мне жалеть себя.
 Теплая улыбка осветила удивленное лицо Дэзи. Она взяла Эдвину за руку.
 — Добро пожаловать в нашу семью, — прошептала она.

 Глава 6

 — Как мило с твоей стороны уделить мне столько времени. Пола, — сказал Энтони. — Я очень тебе благодарен и хочу еще раз повторить: в самый трудный период моей жизни ты вела себя просто прекрасно. Я не могу…
 Пола протестующе вытянула руку.
 — Еще одна благодарность, и я выгоню тебя из кабинета. — Она налила ему вторую чашку чаю. — Я рада оказать помощь, когда это в моих силах, и давай не будем забывать, что ты — член нашей семьи. — Она одарила его теплой улыбкой. — Кроме того, — добавила Пола, — я не так уж и занята сегодня. — Это была маленькая ложь, но ложь во спасение. — А теперь, отвечая на твой вопрос. Я думаю, бабушка огорчится — и очень, — если вы с Салли поженитесь до ее возвращения из Австралии.
 — Вот как, — пробормотал он с унылым видом. Энтони закурил сигарету и поглубже уселся в кресле и закинул ногу на ногу. Он уставился поверх головы Полы в пространство, в конце концов остановил взгляд на картине, висевшей на противоположной стене над антикварным гардеробом. Казалось, он на миг потерял нить разговора, о чем-то глубоко задумавшись. — А когда, ты думаешь, она должна вернуться? — спросил он, снова возвращаясь мыслями к Поле.
 — Она обещала мне успеть к нашему традиционному празднованию Рождества в Пеннистоун-Ройял… — Пола запнулась. Ей вдруг пришла в голову отличная идея. Перегнувшись через разделявший их сервировочный столик, она воскликнула:
 — Вот когда ты должен жениться на Салли. На Рождество. Бабушка будет довольна, и вы сможете оставаться у нее в Пеннистоун-Ройял все праздничные дни.
 Он ничего не ответил.
 — Это же замечательная идея, Энтони. Ну почему ты колеблешься?
 — Полагаю, Рождество нас устроит, — неохотно протянул Энтони. — Но мы хотим скромную свадьбу, Пола. Очень скромную. Потому что к тому времени… — Голос его дрогнул, и он как-то неразборчиво закончил:
 — Салли беременна, и ее состояние будет уже заметно.
 Пола моментально почувствовала испытываемую им неловкость и перешла на веселый, беззаботный тон:
 — Полагаю, в декабре Салли будет на шестом месяце, так что нам предстоит сшить ей миленькое свадебное платье, способное скрыть деликатные нюансы ее фигуры.
 — Ты знала? — Энтони не мог скрыть удивления.
 — Нет, но догадалась. Когда мы с Эмили видели ее в сентябре, то обе отметили, что она пополнела, и сделали выводы. Не беспокойся, мы устроим скромную свадьбу… с небольшим числом приглашенных. Конечно, Харты, бабушка, мы с Джимом, твоя мать и Эмили. Вот она-то очень расстроится, если ее не позовут.
 — Да, — согласился он. — Я очень люблю Эмили, и она так нам помогла… — Энтони запнулся и проглотил подкативший к горлу комок. — В сложившихся обстоятельствах — как по-твоему, очень неприлично, что я опять женюсь? Я имею в виду так быстро после смерти Мин?
 — Я так не считаю.
 Энтони неуверенно посмотрел на Полу. Она же ответила ему прямым и открытым взглядом.
 Перед ней сидел мужчина, чьи нервы были на пределе. Это читалось на его изможденном лице, проступало в его безвольной манере поведения и в апатии, которую она заметила в нем с первой же минуты. За последние несколько недель он заметно постарел.
 Пола быстро приняла решение. Она наклонилась к нему поближе и посмотрела на него пронзительным взглядом.
 — Послушай меня, Энтони. Ты не нашел счастья в браке с Мин, вы расстались и собирались разводиться. Тебя подкосила ее смерть, особенно сопутствующие ей обстоятельства, и это естественно. Однако здесь нет твоей вины.
 — Да, ты совершенно права, — согласился Энтони. — И я не лицемер. Пожалуйста, не думай, что я только и делаю, что оплакиваю Мин. — В голосе его послышались слезы. — Но я никогда не желал ей смерти. И то, что она умерла при таких кошмарных обстоятельствах, для меня…
 Пола встала с кресла и подсела к нему на диван, взяла его за руку и заглянула в лицо, испытывая сильнейшее чувство сострадания.
 — Я все понимаю, Энтони. Но наша бабушка часто повторяет, что каждый из нас в ответе за собственную судьбу, что мы сами пишем сценарий своей жизни, а затем играем роль до самого конца. И знаешь, она права. За себя, за свою жизнь несла ответственность Мин, а не ты. Попробуй найти источник силы и мужества в бабушкиной философии.
 — Это трудно, — тихо произнес он, — так невыразимо трудно.
 Пола укрепилась в уверенности, что ее кузен пребывает в страшном упадке духа, и она лихорадочно искала слова, которые могли бы подбодрить его, вывести из нынешнего плачевного состояния.
 Тихо и мягко, так, что ее голос был едва слышен, она произнесла:
 — Возможно, тебе трудно поверить, когда я говорю, что разделяю твои чувства, но так оно и есть. Ты должен оставить ту трагедию в прошлом. Иначе она погубит тебя. К тому же ты совершишь страшный грех по отношению к своему родному ребенку. — Тут Пола сознательно замолчала в ожидании его реакции.
 Энтони заморгал от неожиданности и широко раскрыл глаза.
 — Что ты имеешь в виду? — наконец пробормотал он изменившимся голосом. — Не понимаю… какой такой грех по отношению к моему собственному ребенку? — В его взгляде читался ужас.
 — Если ты позволишь памяти о Мин, о ее самоубийстве довлеть над тобой, переполнять тебя чувством вины, ты не сможешь любить свое дитя должным образом — всем сердцем, умом и душой. Потому что Мин всегда будет рядом, между вами и, позволь добавить, между тобой и Салли тоже. И еще не забывай: вы с Салли зачали свое дитя в любви друг к другу. Оно не просило вас дать ему жизнь… На свет скоро появится невинное крошечное существо. Не обкрадывай его из-за своих личных проблем. Ему или ей потребуется все самое лучшее, что есть в тебе, Энтони. Дать ребенку меньше… да, это грех.
 Он долго смотрел на Полу, часто-часто моргая в попытке сдержать готовые прорваться наружу эмоции. Потом вскочил на ноги, подошел к окну и бездумно уставился на лежащую внизу улицу. Слова Полы все еще звучали в его раскалывающейся на части голове. Вдруг к ним присоединился голос Салли. «Живые должны жить, — сказала она прошлой ночью. — Невозможно изменить прошлое. Мы не можем занимать остаток своих дней самоистязанием. Иначе Мин добьется своего. Из могилы, но добьется». Тут ему пришла на ум мысль, осознав которую он вдруг расправил плечи. Женщина, в которую с годами превратилась Мин, ничем больше не напоминала девушку, много лет назад завоевавшую его любовь. Мин стала злой, язвительной и злопамятной, и ее желчность и беспощадность с каждым днем убивали его любовь. Салли вовсе не разрушила их семью, как яростно утверждала Мин. Человек со стороны может разбить только неблагополучную семью, счастливые же союзы не боятся никаких вторжений, Теперь он понял: их семью развалила сама Мин. Боль в груди начала отступать, и мало-помалу к нему вернулось самообладание.
 Энтони повернулся к Поле, их глаза встретились, и теперь уже он взял ее за руку.
 — Ты необыкновенная женщина, Пола, — проговорил он. — Ты мудрая и добрая, в тебе столько любви и сострадания. Спасибо, что ты вправила мне мозги. Я отдам Салли и нашему ребенку всю свою любовь до последней капли. Обещаю тебе.
 — Так тебе не понравилось, Уинстон? — спросила Эмили, близоруко щурясь в полумраке гостиной Бек-хауса, едва освещенной тлеющим огнем в камине.
 Уинстон поставил свой бокал с бренди и с искренним изумлением уставился на собеседницу.
 — Понравилось? Пола сидит с таким видом, словно перед ней распахнулись врата ада, и за весь вечер едва произносит пару слов. Джим в промежутке между коктейлями и основным блюдом ухитряется напиться до положения риз. Моя сестра беременна настолько, что, кажется, вот-вот родит тройню. Мерри без конца ноет, что превратилась в старую деву — в двадцать три-то года! — и только потому, что все мужчины, с которыми она выросла, переженились. Александр пребывает в состоянии постоянного бешенства из-за шашней твоей мамаши с половиной нашего чертова правительства. А ты еще задаешь подобные вопросы! О да, Эмили. Я в безумном восторге. Я провел один из самых веселых и запоминающихся вечеров в своей жизни. — Он рассмеялся, вдруг оценив юмор ситуации.
 Эмили тоже засмеялась. Она забралась в уголок дивана, подобрав под себя ноги, и спросила:
 — Но хоть Энтони-то в хорошей форме?
 — На удивление. Похоже, он обрел землю под ногами и прекрасно держится.
 — Благодаря Поле. Она рассказала, что имела с ним долгую беседу несколько недель назад, прочла что-то вроде лекции, посоветовала ему забыть о прошлом и зажить новой жизнью.
 — Это она умеет, — пробормотал Уинстон, с задумчивым видом взбалтывая коньяк в бокале.
 — Что ты имеешь в виду?
 — Давать советы. И заметь — обычно она оказывается права. Если бы только она сама следовала своим советам.
 — Ты прав! — Эмили сразу стала серьезной. Уинстон откинулся на подушки, забросил ноги на журнальный столик и позволил себе расслабиться. Вечер в Лонг-Медоу прошел ужасно, он с облегчением ускользнул оттуда вместе с Эмили. Что его действительно беспокоило, так это вид Полы и ее настроение. Уже несколько недель, прошедших после его возвращения из Ванкувера через Нью-Йорк, он смутно подозревал, что у нее что-то не так. Последние несколько часов подтвердили его опасения. Она несчастна. Уинстон не сомневался, что корень всех ее бед — ее брак с Джимом.
 — Ты сегодня какой-то тихий, Уинстон. Переживаешь за Полу, да?
 — Боюсь, что это так, дорогая. Помимо того, что она сегодня кошмарно выглядела, она еще и молчала весь вечер.
 — Ее угнетает не работа, — воскликнула Эмили. — Она привыкла к стрессам, к ночным бдениям в конторе, к огромной ответственности. У нее сил как у быка — она вся в бабушку.
 — Да, Эмили. Я знаю Полу почти также хорошо, как и ты. Именно это я имел в виду, когда говорил про врата ада. Ясно, что она не больна физически. У нее моральные проблемы… — Уинстон спустил ноги на пол и начал рыться в кармане в поисках сигарет. — В их браке многое неладно.
 — Ты абсолютно прав, Уинстон. В последнее время я несколько раз пробовала затронуть эту тему, но она только бросает на меня убийственные взгляды и замыкается в себе, уходя от ответа.
 — Но вы всегда были так близки. Неужели она вообще ни словом не обмолвилась? — В его голосе явственно звучало удивление.
 — Ну, не совсем. Я уже рассказывала, как расстроилась она из-за Джима и позиции, которую он занял в ее конфликте с Сэмом Феллоузом. Вернувшись из Пеннистоун-Ройял, я сразу поняла, что она плакала. А когда Джим прилетел из Ирландии и мы втроем находились в Лондоне, Пола как-то вскользь пожаловалась на раздражительность и даже вспыльчивость мужа. Я попыталась копнуть поглубже, но она как будто… отмахнулась от меня и ушла в себя, точно как сегодня. И она буквально сжигает себя на работе. Больше она вообще ничего практически не делает, кроме того, что проводит все свое свободное время с детьми. Я вообще склонна считать, что они стали для нее единственным смыслом жизни — разумеется, помимо бизнеса.
 — Это плохо. Тетя Эмма будет не в восторге, когда по возвращении домой через месяц увидит, какой она стала. — Уинстон сменил позу и, заметив озабоченное выражение лица Эмили, взял ее за руку. — Хочешь, я поговорю с Полой? — предложил он. — Я мог бы…
 — Ни за что! — в ужасе вскричала Эмили. — Она рассердится, сочтет твои слова вмешательством в ее личную жизнь, и за все свои заботы ты получишь хорошую взбучку, и больше ничего.
 Уинстон вздохнул:
 — Боюсь, ты права. Послушай, если хочешь знать мое мнение, то я считаю: им с Джимом следует развестись.
 — Она никогда не пойдет на подобный шаг. Пола относится к разводу так же, как и я.
 — Ага. А как именно? — Уинстон навострил уши и внимательно посмотрел на собеседницу.
 — Ну, — медленно произнесла Эмили, — мы обе его не одобряем. В конце концов, у нас перед глазами пример моей матери. Я счет потеряла ее мужьям и разводам.
 — Твоя мать — исключение из правил. Не отреагировав на его замечание, Эмили продолжала говорить:
 — Пола считает, что, если в семье возникают проблемы, их надо преодолеть. Она говорит: нельзя разводиться из-за разбитой чашки, только потому, что на дороге супругам встретилось несколько ухабов. Так вопросы не решают. Она полагает, будто брак требует больших усилий…
 — Для танго требуется два партнера. Эмили кивнула с задумчивым видом.
 — Ты намекаешь на то, что Джим может со своей стороны не делать никаких усилий… Я правильно тебя поняла?
 — Возможно, — после некоторого колебания ответил Уинстон. — Но я могу и ошибаться, и вообще, кто знает, что происходит в личной жизни других людей. Вот почему эту тему следует немедленно оставить. Наш разговор абсолютно бесполезен. — Он поставил бокал и пересел на ее край дивана. Обняв Эмили, он прошептал, уткнувшись губами ей в щеку:
 — Так, значит, учитывая твое отношение к разводу, я обречен быть с тобой до конца жизни?
 — Да, — прошептала она в ответ. — Мы просто обречены быть друг с другом, слава богу!
 — Согласен. — Он слегка отодвинулся, чтобы заглянуть в юное чистое лицо своей невесты. Как она мила, как невинна, и при всей ее молодости в ней такая глубокая мудрость, что он иногда поражался. Он ласково сказал:
 — После тебя, Пончик, я никогда не испытал бы счастья с другой.
 — Почему? — Она просияла.
 — Потому что знаю тебя вдоль и поперек и понимаю тебя, моя любовь, а еще потому, что мы подходим друг другу в сексуальном плане.
 — Ты уверен? — поддразнила она.
 — Ну, поскольку уж ты затронула эту тему… возможно, нам следует провести еще один эксперимент. — Он улыбнулся с любовью в глазах. Поднявшись на ноги, Энтони протянул ей руку:
 — Пошли в спальню, дорогая, и продолжим опыты. Надо же знать наверняка. — И он увел ее наверх.
 — Как хорошо, что ты провел в доме центральное отопление, иначе мы замерзли бы до костей. Сегодня очень холодно, — заявила Эмили полчаса спустя, завернувшись в простыню.
 — Не уверен. По-моему, мы вдвоем способны лед растопить, — подмигнул ей Уинстон, поправил под головой подушку и потянулся за бренди, которое он предусмотрительно захватил с собой. — Хочешь глоточек? — предложил он.
 — Нет, спасибо. Больше не хочется. У меня от него сердце заходится.
 — Черт побери! А я-то думал, что только я так на тебя действую, — ухмыльнулся Уинстон. — Кстати, зажечь камин?
 — А разве мы не собираемся спать?
 — Сон вовсе не входил в мои ближайшие планы, — улыбнулся он. — А ты что, уже устала?
 Эмили со смехом покачала головой.
 Ее страсть к нему, ее беспредельное желание воспламеняли и восхищали Уинстона. Он потянулся к Эмили и крепко сжал ее руку, подумав про себя, как ему повезло.
 Уинстон закрыл глаза, припомнив тот чудесный воскресный вечер в апреле, когда Эмили приехала на ужин, который он пообещал сам приготовить. Но так и не приготовил. Как только она вошла в дом, они посмотрели друг на друга — и все стало ясно. И уже через десять минут они оказались в его постели, где он, к своему собственному удивлению, овладел ею трижды, и через очень короткие промежутки времени.
 Кузина — троюродная кузина, поправил он себя, поразила Уинстона раскрепощенностью, готовностью дарить и получать наслаждение, ее безграничной щедростью и открытостью в постели. В полдвенадцатого, завернувшись в банные полотенца, они устроили импровизированный пикник перед камином в гостиной из того, что нашлось в его холостяцком холодильнике, запивая еду бутылкой коллекционного шампанского из запасов Шейна. Какой замечательный был вечер…
 — Уинстон, пожалуйста, не сердись, но мне надо кое-что тебе сказать, — проворковала Эмили. — Это очень важно.
 С трудом оторвавшись от эротических мечтаний, Уинстон поднял веки и искоса взглянул на любимую.
 — Почему я должен сердиться? Ну, давай. Пупс, излагай.
 — Господи, Пупс — еще хуже, чем Пончик, — надула губки Эмили в шутливом негодовании. — Ну почему англичане так любят давать глупые прозвища?!
 — Потому что прозвищами наделяют близких людей, и они отражают тепло, привязанность, любовь, дружбу. Так ты расскажешь мне это «очень важное» или нет. Пупс?
 — Да. — Она подобралась, села к нему вполоборота, опершись о локоть и внимательно глядя ему в лицо. — Дело касается смерти… то есть расследования.
 — О нет, Эмили, только не это! Не надо все начинать сначала! — простонал он и с наигранным отчаянием закатил глаза. — Ты уже свела с ума Полу, а теперь берешься за меня.
 — Пожалуйста, выслушай меня ну хоть минуточку.
 — Хорошо, но только побыстрее.
 — Послушай. Салли сказала мне, что Энтони по-прежнему не уверен, действительно ли Мин покончила жизнь самоубийством. По его мнению, имел место несчастный случай, и я…
 — Как я понял, несчастный случай исключается.
 Абсолютно.
 — Согласна. То есть что это не несчастный случай. Однако я лично не верю и в версию о самоубийстве.
 Уинстон недоверчиво рассмеялся:
 — Ты пытаешься сказать мне, что, по-твоему, произошло убийство? Перестань, Эмили.
 — Боюсь, я действительно так думаю.
 — Тогда кто же его совершил? Естественно, ты не можешь допустить мысль о причастности к нему Энтони, который мухи не обидит?
 — Нет. И я не знаю, кто виноват. Но ее смерть не дает мне покоя… Никак я не могу о ней забыть. Понимаешь, Уинстон, все дело в тех пяти часах. Они мне всегда казались странными, и даже тот полицейский-ирландец назвал их загадочными. Мне рассказывала тетя Дэзи. И я с ним согласна. Они действительно загадочны — и необъяснимы.
 — Ты зарыла в землю свое призвание, крошка. Тебе следовало бы писать детективы, — ухмыльнулся он.
 — Смейся сколько угодно, Уинстон, но я уверена, что в один прекрасный день правда выйдет наружу. Вот увидишь, — мрачно отозвалась Эмили.
 Уинстон насторожился. Сколько он себя помнил, он всегда считал Эмили необыкновенной — умной, тонкой, сообразительной и гораздо более мудрой, чем ее считали многие члены семьи. И с тех пор, как между ними возникли серьезные отношения, он еще больше укрепился в своем мнении. Она часто говорила умные вещи, и Уинстон уже привык прислушиваться к ней и доверять ее оценкам. Именно Эмили настаивала, чтобы он приобрел канадскую бумажную фабрику, и заставила его продолжать зашедшие в тупик переговоры.
 К ее словам следовало отнестись со всей серьезностью. Медленно выговаривая слова, он произнес:
 — Рассказывай. Я внимательно тебя слушаю. Честно, Пупс, я больше не смеюсь.
 Эмили ответила ему благодарной улыбкой.
 — Ничто и никогда не убедит меня в том, что Мин торчала у озера столько времени. Я полагаю, оттуда она ушла куда-то, где и продолжила пить. Некто, бывший с нею, очевидно, поощрял ее, а возможно, даже подсунул ей таблетки — ну, чтобы притупить восприятие. Затем, когда она отключилась, ее бросили в озеро, чтобы смерть походила на самоубийство или на результат несчастного случая.
 — Послушай, я честно не собираюсь подтрунивать над тобой, но твоя теория кажется несколько надуманной. Кроме того, все известные нам факты говорят о том, что она не покидала поместья.
 — Знаю, но точно никто не уверен. А она могла уйти — пешком, оставив машину у озера.
 — Ох, Эмили, Эмили, — покачал он головой, беспомощно глядя на возлюбленную. — Ничего не получается. Кому нужно было убивать Мин? И зачем? Где мотив преступления? Я могу задать сотню вопросов, которые не оставят от твоей теории камня на камне. Не сомневаюсь, что Пола так и поступила.
 Что она сказала?
 — Примерно то же, что и ты… а потом попросила меня выкинуть прошлое из головы — ведь дело закрыто и все обошлось с минимальными потерями. Словом, она отмахнулась от меня. Но как Энтони и Салли будут жить, зная, что Мин лишила себя жизни из-за них? И есть соображение. Уинстон, подумай о Мин. Если она пала жертвой хладнокровного преступления, чему я склонна верить, то ее убийца должен ответить по закону.
 Уинстон долго молчал, обдумывая ее слова, потом тихо проговорил:
 — Дорогая, не лезь на рожон. Ты ничего не сможешь сделать, и Пола права — дело действительно закрыто, на нем поставлена точка. Ты только разворошишь осиное гнездо, подвергнешь Энтони и Салли новым неприятным волнениям. Я мог бы часами говорить с тобой на эту тему. Пупс, но, — он вздохнул, — сейчас я не чувствую в себе ни сил, ни желания.
 — Извини. Мне не следовало бы поднимать эту тему сегодня вечером. — Эмили закусила губу.
 — Что ж, давай смотреть правде в глаза, дорогая. Ты действительно выбрала самое неподходящее время. — Он легонько дотронулся пальцем до ее щеки, прочертил линию по шее, груди, пока не дошел до края укутывавшей ее простыни. — Возможно, тебе невдомек, Эмили, но у меня сейчас совсем другие вещи на уме.
 Эмили обворожительно улыбнулась, в миг позабыв свои подозрения.
 — Я ведь уже сказала — извини. Оставим эту тему.
 — Твое желание для меня закон. — Он поставил бокал на столик и вдруг резко повернулся:
 — Я бы предпочел, чтобы ты не упоминала о своей… теории в разговорах с Салли.
 — Ну, разумеется. Что я, дурочка?
 — Вовсе нет. Иди сюда. Я тебя хочу. — И он выключил лампу. Эмили последовала его примеру и юркнула в его открытые объятия, обвилась вокруг любимого, прижавшись к нему всем телом. — Вот видишь, что ты наделала? Из-за твоей кошмарной версии об убийстве я потерял способность выполнить долг любящего жениха. — Он стал гладить ее волосы, отливавшие «золотом в свете огня камина.
 — Думаю, что это ненадолго, или я тебя совсем не знаю, — промурлыкала она и, притянув его голову к себе, впилась в его губы страстным поцелуем.
 Целуя ее в ответ, он провел рукой по ее телу, по груди, животу и внутренней стороне бедер. Шелковистость ее кожи сводила его с ума. Он снова повел рукой наверх, опустил ладонь на ее грудь и припал губами к соску. Она вцепилась ему в волосы, он ощутил ее сильные пальцы у себя на затылке. Эмили издала тихий стон, когда он прикоснулся кончиком языка к ее затвердевшему соску.
 Эмили лежала тихо-тихо и только прерывисто задышала, когда губы Уинстона, оставив ее грудь, скользнули вниз. Он начал целовать ее живот, одновременно рукой лаская ей бедра. От его чувственных прикосновений Эмили бросало в дрожь. Он точно знал, как возбудить ее. Впрочем, он всегда это знал. Со времен их ранней юности он приобрел больше опыта, стал тоньше, лучше узнал женщин. Его рука скользнула ей между бедрами и замерла там. Вдруг резким, неожиданным для нее движением он оказался на ней, подсунул руки ей под спину и приподнял, одновременно войдя в нее и овладев ею. Его губы нашли губы Эмили, и они слились в одно целое. Ее тело неостановимо тянулось к его. Эмили обняла Уинстона за спину и полностью отдалась все усиливающимся ритмическим движениям…
 Спустя какое-то время, когда они, обессиленные, лежали в объятиях друг друга, Эмили спросила с улыбкой:
 — Интересно, кто пустил эту мерзкую и абсолютно ошибочную сплетню, будто англичане — никудышные любовники?
 Уинстон удовлетворенно вздохнул и ухмыльнулся.
 — Иностранцы, кто же еще?

 Глава 7

 День выдался ветреный. Пола шла по дорожке, а потом через лужайку по направлению к тачке, которую она оставила там вчера. Опавшие листья кружились вокруг ее ног. Из-за пелены свинцовых облаков, окрасивших небо в скучный серый цвет, проглянуло солнце, словно сияющим копьем пронзив осеннюю листву.
 Пола замерла на месте и, подняв голову, обвела глазами сад. Как он прекрасен, даже в ноябре, подумалось ей. Ее взгляд упал на газон, и он казался покрытым золотой тканью или скорее старинным гобеленом, тканным из золотых, коричневых, алых и охряных нитей.
 Пола взяла грабли и начала сгребать листья в большую кучу. Она работала самозабвенно, радуясь возможности хоть ненадолго оказаться вне дома. Ее ум притупился от забот и усталости, и она надеялась, что час, проведенный в саду, вернет ей бодрость и поможет стряхнуть чувство отчаяния, постепенно перераставшее в депрессию — чувство, доселе ей незнакомое. Порывы северного ветра становились все ощутимее. Она поплотнее запахнула шарф, поглубже натянула шерстяную шапочку и подняла воротник своего старого твидового пальто. В воздухе пахло морозом — признак приближающегося снегопада. До ее ушей донеслись шаги по дорожке. Не оборачиваясь, Пола продолжала работать. Она знала, что это Джим.
 — Доброе утро, дорогая, — с наигранной веселостью произнес он. — Ты у нас сегодня ранняя пташка.
 Не желая оглядываться, пока ее лицо не приняло равнодушное выражение. Пола продолжала сгребать листья.
 — Я решила немного убраться здесь до своего отъезда в Лондон. Да и вообще свежий воздух и физические упражнения пойдут мне только на пользу.
 Она распрямилась и, опершись на грабли, наконец взглянула мужу в глаза.
 — Ты сердишься на меня. — Он улыбнулся робко и смущенно.
 — Вовсе нет.
 — А следовало бы. Я здорово перебрал вчера вечером.
 — Не так уж часто такое с тобой случается, — ответила Пола и сама себе удивилась — зачем искать для него оправдание, открывать ему лазейку. За последние несколько недель Джим неоднократно напивался, но его вчерашнее состояние и поведение перед гостями не заслуживали прощения.
 Он облегченно вздохнул и шагнул поближе, с тревогой глядя на жену. Положил руки поверх ее ладоней, сжимавших грабли.
 — Ну ладно, давай помиримся как следует, — неуверенным голосом произнес он. — В конце концов, что за счеты между друзьями. — Не дождавшись ответа, Джим наклонился и чмокнул ее в щеку. — Я прошу прощения. Больше такого не произойдет.
 — Да будет тебе. Все нормально. — Пола заставила себя улыбнуться. — Вчера просто был неудачный вечер. Все вели себя как-то странно, и неудивительно, что Уинстон с Эмили рано ушли.
 — У них есть дела и поважнее, — хохотнул он, по-прежнему чувствуя себя не в своей тарелке. — Надеюсь, я не оскорбил Уинстона или кого-нибудь другого? — Он казался смущенным и полным раскаяния.
 — Нет. Ты был сильно пьян, но дружелюбен.
 — Зато сейчас я расплачиваюсь за свою вчерашнюю вакханалию. Как же мне паршиво! — Он поежился и засунул руки в карманы пальто. — Однако здесь холодно. Как ты только терпишь?
 Пола ничего не ответила, только внимательно посмотрела мужу в лицо. Он был бледен, под глазами мешки. Ветер взлохматил его волосы, и в лучах солнца они вдруг сверкнули белым золотом. Он отбросил прядь со лба и, щурясь от солнца, поглядел на Полу.
 — Ну что ж, дорогая, пожалуй, я пойду. Я просто пришел извиниться за вчерашнее и поцеловать тебя на прощание.
 Пола нахмурилась и удивленно спросила:
 — А куда ты собираешься?
 — В Иедон.
 — Надеюсь, ты не собираешься лететь в такой сильный ветер, да еще и с похмелья?
 — Похмелье наверху сразу пройдет, — ответил он, задрав голову к небу. — В бездонной голубизне. — Он перевел взгляд на Полу и слегка улыбнулся. — Очень приятно и утешительно, что ты обо мне беспокоишься, но не стоит волноваться. Со мной ничего не случится. Несколько минут назад я позвонил в аэропорт, и они сказали, что прогноз погоды благоприятный. Через час ветер должен утихнуть.
 — Джим, ну пожалуйста, не делай этого, по крайней мере не сейчас, пока я еще не уехала в Лондон. Давай пойдем домой, выпьем по чашечке кофе. Я собираюсь провести в Нью-Йорке две или три недели и не хочу, чтобы между нами оставалась недосказанность. Нам надо поговорить.
 — Наверное, я сейчас туговато соображаю, — легкомысленным тоном заметил Джим, но глаза его сузились и настороженно заблестели. — Чего-то я не понимаю. О чем ты хочешь поговорить?
 — О нас, Джим. О нашей семейной жизни, о наших проблемах, о той ужасной натянутости, что возникла между нами.
 — Натянутости? — Он непонимающе уставился на жену. — Я ничего такого не чувствую… мы оба устали, только и всего… и если между нами и возникают проблемы, то незначительные, я бы сказал, естественные. Мы оба много работаем, оба испытываем огромное давление, да еще тот злосчастный скандал в Ирландии не прошел бесследно. Так что… вполне естественно, временами возникает и натянутость. Но все пройдет, Пола. Все всегда проходит. Я знаю…
 — Ну почему ты всегда вот так? — воскликнула Пола, опалив его взглядом. — Ты как страус, вечно норовишь спрятать голову в песок. У нас есть проблемы, Джим, и не знаю, как ты, а я не собираюсь продолжать в том же духе.
 — Эй, спокойнее, не надо так волноваться, — с неуверенной улыбкой сказал он, лихорадочно соображая, как бы умилостивить супругу. Его начинали раздражать ее постоянные попытки раскладывать по полочкам и бесконечно обсуждать их семейную жизнь, соваться туда, куда лучше вовсе не заглядывать. Как же избежать этого серьезного разговора? Ему хотелось повернуться и убежать, сесть за штурвал самолета и на время забыться в вышине. Только там, взмывая все выше над облаками, он чувствовал себя свободным, умиротворенным, способным отринуть от себя земные заботы и раздиравшую его внутреннюю борьбу. Да, именно там проходят лучшие минуты его жизни… там, да еще с детьми… и в постели с Полой.
 Джим взял жену за руку.
 — Хватит, милая, не надо ссориться перед тем, как ты надолго уедешь. Все хорошо. Я люблю тебя. Ты любишь меня, а это самое главное. Разлука пойдет тебе на пользу. Ты вернешься отдохнувшей, и мы разберемся с нашими маленькими неурядицами. — Он ухмыльнулся, вдруг став похожим на большого мальчишку. — А возможно, они и сами рассосутся еще до твоего возвращения, — Я так не считаю. Ничего не изменится, пока мы не начнем говорить друг с другом, обсуждать наши разногласия, как это должны делать двое умных и взрослых людей. Одна из проблем — возможно, самая серьезная — как раз и состоит в твоем постоянном нежелании обменяться мнениями.
 — Если уж у нас и есть проблемы, как ты утверждаешь, то из-за свойственной тебе тенденции устраивать бурю в стакане воды, раздувать маленькие, незначительные инциденты до невероятных размеров. И еще одно — ты слишком уж чувствительна.
 Пола возмущенно взглянула на мужа:
 — Не пытайся взвалить вину на меня. Ну почему ты не хочешь признать, что не можешь нормально общаться?
 — Потому что это не так… Ты все выдумала. И вообще, самое близкое общение происходит в постели; а здесь-то у нас нет никаких проблем.
 — А по-моему, есть, — прошептала Пола едва слышно.
 Теперь пришла очередь Джима выглядеть ошарашенным.
 — Как ты могла сказать такое! Мы идеально подходим друг к другу в сексуальном плане. Тебе со мной так же хорошо, как и мне с тобой.
 Пола вздохнула, лишний раз убедившись, насколько он ее не знает как человека и не понимает, чего она хочет.
 — У меня совершенно нормальные желания, Джим. В конце концов, я молодая женщина и действительно люблю тебя. Но иногда ты… — она запнулась в поисках нужных слов, зная, что ступает на опасную тропу, где требуется особая деликатность.
 — Что — я? — настаивал он, пронзая Полу взглядом своих светлых прозрачных глаз. Теперь ему стало интересно.
 — Ты бываешь слишком… активным. Думаю, лучшего определения не найти. Часто я прихожу домой с работы выжатая, как лимон, и мне не до ночных марафонов в постели. — Она немного заколебалась, прямо встретив его взгляд и гадая про себя, стоило ли касаться такой деликатной темы. Теперь она жалела о вырвавшемся у нее признании.
 — Я уже не первый месяц твержу, что ты стала слишком много работать. Тебе необходимо сбавить темп. Зачем тебе вся эта идиотская карусель? Ты и так в один прекрасный день окажешься одной из богатейших женщин в мире, — произнес он, медленно выговаривая слова.
 Хотя Полу и разозлило его замечание, она ответила как могла спокойно:
 — Я работаю потому, что мне так нравится, и потому, что мне присуще чувство ответственности, причем не только перед бабушкой из-за того наследства, которое она мне когда-нибудь оставит, но и перед нашими служащими.
 — И тем не менее, если бы ты так не изнуряла себя на работе, ты не чувствовала бы себя постоянно уставшей. — Он заморгал и закрылся ладонью от солнца. Тут ему пришла в голову еще одна мысль, и он спросил с внезапной тревогой в голосе:
 — Ты хочешь сказать, что я не удовлетворяю тебя в постели?
 Пола покачала головой.
 — Нет, не хочу. — После короткого колебания и опять вопреки смыслу она добавила:
 — Но мне нужно не то же, что тебе, Джим. Женщины устроены иначе, чем мужчины. Женщинам… нам… мне нужно, чтобы меня подводили к кульминационному моменту, причем постепенно. Видишь ли… — Она не закончила, заметив перемену в выражении его лица. Он выглядел так, словно его осенило величайшее открытие.
 Вообще-то Джим и сам не знал, рад он или расстроен. «Так вот в чем дело, — подумал он. — Секс. Основа всех бед, как говорится». Быстрым взглядом он окинул жену с головы до ног.
 — Пола… дорогая… прости, если я вел себя как эгоист и думал только о себе. Я не понимал, правда. Но если разобраться, кое в чем ты сама виновата — ведь я теряю голову из-за тебя. Возможно, я действительно позволяю своим страстям и желаниям брать над собой верх. В будущем я стану совсем другим — клянусь. — Он коротко рассмеялся. — Должен признаться, я никогда особенно не любил… э… разминку в постели. Она мне всегда казалась каким-то не мужским занятием. Однако я постараюсь помочь тебе и проявлять больше терпения, пока ты не будешь… — он кашлянул, — полагаю, выражение «готова» здесь вполне уместно.
 Пола чувствовала, как краска заливает ее лицо. В его голосе звучали саркастические и покровительственные нотки, и она ощущала себя безмерно униженной. «Помочь мне, — подумала она. — Он говорит со мной как с калекой. А мне нужно так немного — чуть-чуть понимания в каждом аспекте нашей семейной жизни». К сожалению, он ухватился за тему их сексуальных отношений и увел разговор в сторону. Теперь Пола жалела, что попалась в ловушку. И еще кое-что. Почему такой важный и серьезный разговор происходит здесь? Посреди сада! «Потому что в доме он чувствовал бы себя загнанным в угол, — ответила она сама себе. — Он не хочет говорить. На самом деле у него одно желание — опять ускользнуть и отправиться летать на самолете или заняться каким-нибудь другим из своих увлечений. Он только успокаивает меня». Облака скрыли солнце, предвещая дождь. Поле стало холодно, она передернула плечами.
 — Ты замерзла, — заметил Джим, тут же взяв ее за руку. — Может, нам все-таки следует пойти в дом. — Он улыбнулся несколько двусмысленно. — Мне в голову пришла замечательная идея, дорогая. А почему бы нам прямо сейчас не отправиться в постельку? Я докажу тебе, что могу быть самым заботливым любовником в мире, и…
 — Джим, ну как ты можешь! — воскликнула Пола, отбросив от себя его руку, и, отпрянув, испепелила его взглядом. — Неужели ты полагаешь, что все наши недопонимания сводятся только к сексу?
 — Ты лишь минуту назад намекнула, что у нас есть проблемы в области секса. Я хотел бы доказать тебе твою ошибку.
 — Я ни на что подобное не намекала. Я только сказала, что не могу бесконечно заниматься любовью. — Она едва не добавила «и бездумно», но все-таки сумела сдержаться.
 — Ну, пошли, — воскликнул Джим и увлек ее по дорожке к дому.
 Пола не сопротивлялась и позволила ему ввести себя в дом. В прихожей Джим повернулся к ней и спокойным голосом сказал:
 — Сварю-ка я кофе.
 — Спасибо. Я очень замерзла. — Пола скинула с плеч пальто. — Я подожду в кабинете. — Она знала, что ее голос дрожит, но ничего не могла с собой поделать. Ее всю трясло от ярости. Джим ничего не ответил и исчез в направлении кухни. Пола распахнула дверь его святая святых. В огромном камине весело гудел огонь, наполняя жаром маленькую комнату, один из самых уютных уголков в Лонг-Медоу.
 Усевшись в кресло перед камином, Пола попробовала расслабиться, но когда через несколько минут он вошел с двумя большими чашками кофе, она сразу увидела, что лицо его холодно и отчужденно, и сердце ее упало.
 — Ну ладно, — сказал он отрывисто, передал ей кружку и уселся рядом. — Давай поговорим.
 Хотя в его голосе не звучало ни одной обнадеживающей нотки. Пола все же начала:
 — Джим, я правда люблю тебя и хочу, чтобы мы жили счастливо, но, честно говоря, я не испытываю счастья — по крайней мере сейчас.
 — И в чем, по-твоему, дело? — требовательно спросил он.
 Пола ясно видела растерянность на его лице и не могла понять — то ли он искренне удивлен, то ли разыгрывает удивление.
 — Как я уже сказала, проблема состоит в нехватке нормального общения, — начала она. — Каждый раз, когда я хочу поделиться с тобой своими волнениями, ты с ходу отмахиваешься от меня, словно мои мысли и чувства не имеют никакого значения. — Пола печально посмотрела на мужа. — И все же я не сомневаюсь в твоей любви ко мне. Но, с другой стороны, я чувствую себя изгоем. Ты словно стеной отгородился от меня, и я больше не могу до тебя докричаться. И когда между нами возникают трения, у тебя на все одно решение — заняться любовью. Тебе кажется, будто после постели наши трудности исчезают сами собой, однако все не так просто. Они остаются. И накапливаются.
 Он вздохнул:
 — Извини. К сожалению, в отличие от тебя, я не рос в окружении огромной семьи. Я был одиноким маленьким мальчиком, и всю мою компанию составлял старый дедушка. Возможно, мне не всегда удавалось довести до тебя мои мысли, но мне всегда казалось, что я выслушивал тебя с должным вниманием. Что же касается секса — я просто не знаю другого способа сглаживать наши трудности. Мне казалось, будто ты получала такое же удовольствие, что и я, но если я навязываю его тебе, то…
 — Джим, замолчи сейчас же! — крикнула Пола. — Ты не правильно меня понял. Конечно, я хочу, чтобы мы с тобой жили нормальной половой жизнью, ты — мой муж, и я по-прежнему испытываю к тебе влечение, но меня не устраивает, когда ты используешь секс как способ манипулировать мной. Такое поведение нечестно и ставит нас в неравное положение.
 Он с шумом втянул воздух, всем своим видом выражая крайнее изумление.
 — Ну вот, ты опять за свое! Начинаешь выдумывать всякие нелепости. Когда я тобой манипулировал?
 Пола вздохнула. Она решила начать по-другому, в надежде все-таки заставить его быть честным с ней.
 — Возможно, тебе кажется, что я тебя критикую, но это не так. Я только перечисляю то, что меня некоторым образом беспокоит. Ведь я сама знаю, какой противной я порой бываю. А посему… откровенность за откровенность. Теперь твоя очередь — скажи, что ты думаешь обо мне. Поделись своими мыслями, и поговорим как два взрослых человека.
 Джим рассмеялся в ответ:
 — О, Пола, ты сегодня такая напряженная и раздраженная! Честно говоря, по-моему, ты ведешь себя довольно глупо и поднимаешь много шума из ничего. Что же касается моих мыслей о тебе — дорогая, я нахожу тебя замечательной и люблю тебя. Если у меня и есть какие-то жалобы и претензии… что ж… они совсем незначительны и несущественны.
 — Для меня они важны. Скажи мне, Джим. Ну, пожалуйста.
 Явно против воли он медленно произнес:
 — Я определенно уверен, что ты совсем не жалеешь себя. Ты работаешь убийственно много без особой на то нужды. То обстоятельство, что твоя бабка всю жизнь пахала как вол, вовсе не значит, что от тебя требуется то же самое. И еще мне кажется, будто ты постоянно затеваешь слишком много совершенно необязательных начинаний.
 Пола пропустила мимо ушей замечание относительно Эммы.
 — Ты имеешь в виду новые отделы торгового дома «Харт» и выставку мод?
 — Да. В конце концов, торговый дом и так имеет оглушительный успех, причем с давних пор. Тебе вовсе нет необходимости…
 — Джим, — нетерпеливо перебила его Пола. — Секрет успеха в торговле как раз и заключается в постоянном развитии и росте. Мы всегда должны обновляться, подстраиваться под требования покупателей, предугадывать новые течения, точно знать, когда и как расширяться в будущем. Никакой бизнес не может ни минуты стоять на месте, а особенно когда идет речь о сети универсальных магазинов.
 — Возможно, дорогая. Тебе лучше знать. — В глубине души Джим считал, что она совершенно не права, изнуряя себя работой, но у него не было ни заинтересованности, ни энергии, ни желания затевать долгий разговор о ее бизнесе. Какой смысл, если она все равно всегда все делает по-своему. Однако ему все больше и больше хотелось положить конец копанию в их отношениях. Эта тема ему уже безумно надоела, и он сгорал от желания убраться отсюда. Украдкой Джим взглянул на часы.
 Пола перехватила его взгляд и быстро проговорила:
 — Мы начали очень важный разговор, Джим. Начало положено хорошее. Думаю, мы должны довести его до конца, добраться…
 — А я думаю, уже довольно. Пола, пожалуйста, научись сдерживать свою привычку доводить крошечные недоразумения до размеров мировых трагедий. Если ты хочешь знать мое мнение, то я нахожу нашу беседу просто глупой. Не пойму, почему ты вообще ее затеяла, тем более сегодня, когда ты уезжаешь почти на месяц. Мы счастливы вместе, а ты создаешь трудности на пустом месте и зачем-то пытаешься убедить меня в обратном.
 — О, Джим, я только хочу спасти…
 — Помолчи, дорогая. Помолчи, — ласково сказал он с теплой улыбкой и взял жену за руку. — Глядя на наших друзей и знакомых, я всякий раз убеждаюсь, что мы — идеальная пара. Нам очень повезло, Пола, и я каждый день поздравляю себя с редкой удачей.
 Разочарование камнем легло на сердце Полы. Она видела выражение упрямства на лице мужа и поняла, что нет смысла продолжать. Она разговаривала с кирпичной стеной.
 — Ты вдруг задумалась сейчас, — заметил Джим. — И знаешь что? Ты вообще слишком много и напряженно думаешь. — Он весело и дружелюбно засмеялся в знак того, что не хотел ее обидеть. — Анализировать любую мелочь — к чему ты склонна — не очень-то умно. Я пришел к такому выводу много лет назад. Когда начинают под микроскопом выискивать недостатки, то неизбежно их находят. В наших с тобой взаимоотношениях, Пола, все хорошо. Только постарайся смотреть на вещи проще, дорогая. — Он наклонился к ней, чмокнул в щеку и решительно поднялся на ноги. — Ну, теперь, когда наша беседа закончена, я, с твоего позволения, пошел. — Джим ласково похлопал ее по плечу. — Поосторожнее на дороге и позвони мне вечером перед тем., как ляжешь спать. — Он подмигнул. — В такие моменты я больше всего по тебе и скучаю.
 Пола седела, уставившись на него, не в силах вымолвишь ни слова. Наконец ей удалось хотя бы кивнуть головой. Когда он повернулся, чтобы уйти, ее глаза проследили за ним. В ее сердце царила пустота. Дверь кабинета закрылась за Джимом. До ее ушей донесся звук его шагов. Вот он пересекает прихожую, вот хлопнула парадная дверь. Еще несколько секунд — и заурчал мотор машины. После того как он уехал, Пола еще долго сидела без движения, переполненная отчаянием и горечью поражения.
 Наконец она отогнала неприятные мысли, заставила себя подняться с кресла и вышла из комнаты. Медленно, усталыми шагами Пола поднялась в детскую к малышам. Они всегда приносили радость в ее сердце. В них теперь заключалась вся ее жизнь.

 Глава 8

 Пола перевела взгляд с Дейла Стивенса на Росса Нельсона.
 — Моей бабушке никогда в голову не придет продать свою долю акций в «Сайтекс Ойл». Никогда. Росс Нельсон жизнерадостно улыбнулся:
 — Я предпочитаю никогда не говорить «никогда». Это слово имеет привычку возвращаться в самый неподходящий момент, и потом жалеешь, что сказал его.
 — Я поняла ваши доводы, — ответила Пола, — и тем не менее я знаю бабушкино отношение к «Сайтекс», и ваше предложение ее не заинтересует.
 — Возможно, вам все же следует проинформировать Эмму, когда через месяц она вернется из Австралии, — прощупать почву, выслушать ее соображения, — вставил Дейл Стивене. — А вдруг она по-другому посмотрит на вещи? Времена меняются, и не стоит упускать из виду тот факт, что на продаже она выручит многие миллионы.
 — Не думаю, что деньги здесь будут иметь какое-то значение, — сказала как отрезала Пола.
 — Гарри Мэрриотт и его союзники в правлении — твердые орешки, Пола, — отметил Дейл, со значением посмотрев на нее. — Многие годы они хотели избавиться от Эммы, им не нравилось ее влияние, и в будущем положение может только ухудшиться. Без нее вы окажетесь…
 — Моя бабушка еще жива, — оборвала его Пола, холодно посмотрев на него. — И я отказываюсь обсуждать, что может случиться в далеком и туманном будущем. Я знаю только один способ вести дела — исходя из сегодняшних реалий. Я, безусловно, не собираюсь создавать себе лишних проблем, и позвольте напомнить вам, что Мэрриотт — очень старый человек. Он не вечен, и, следовательно, не вечно и его влияние.
 — Но есть еще и его племянник, — спокойно заметил Дейл. — А Ватсон Мэрриотт — мерзкий сукин сын, от него можно ждать одних только неприятностей.
 — Дейл хочет сказать, что те члены правления, которые с трудом терпели тяжелую руку Эммы, пойдут на вас войной по той простой причине, что вы…
 Пола жестом остановила его:
 — Можете не продолжать, Росс. Я все понимаю. Я женщина, к тому же еще и молодая. Я понимаю, что все эти годы они прислушивались к голосу моей бабушки только потому, что не имели другого выбора. Все-таки она — действительно обладательница самого крупного пакета акций, а мой дед, как ни крути, основал компанию. Естественно, кое-кто всегда ненавидел ее за ту огромную власть, которую она имела, и, конечно, еще и за то, что она женщина. — Пола помолчала, затем продолжила:
 — Однако Эмма Харт справлялась, и очень неплохо. Она всегда переигрывала правление «Сайтекс», и я намереваюсь идти по ее стопам. Я не лишена ума и изобретательности и найду способ заставить их выслушать меня и принять к сведению мои слова.
 Росс Нельсон окинул ее оценивающим взглядом. Очень привлекательная женщина. Какой самоконтроль, острый ум, какая удивительная уверенность в себе. Он хотел овладеть ею и гадал, какой подход окажется лучше, какую тактику следует избрать и сколько времени потребуется, чтобы уложить ее в постель. Он твердо решил добиться своего — и чем скорее, тем лучше. Ему все сильнее хотелось припасть к ее губам, что он и сделал бы, не будь здесь Дейла.
 Дейл кашлянул в кулак и быстро произнес:
 — Ватсон Мэрриотт давно уже нападает на меня, Пола, и только потому, что я — протеже Эммы. Не стоит надеяться, будто он оставит меня в покое, когда я больше не буду находиться под ее защитой. Он ждет не дождется возможности сожрать меня.
 — Знаю, — ответила Пола столь же серьезным тоном. — Но сейчас вы ведь находитесь под ее защитой, и под моей тоже, как бы мало она ни стоила. К тому же не стоит сбрасывать со счетов тех членов правления, которые на нашей стороне. Все вместе мы обладаем большой силой. Месяц назад вы согласились не уходить до срока истечения вашего контракта, невзирая на существующие трудности, вызванные склоками внутри компании. Вы ведь не собираетесь изменить своему слову.
 — Нет, дорогая Пола, ни за что. Я намерен драться плечом к плечу с вами, — твердо заявил Дейл. — Однако я хотел бы, чтобы вы рассказали об идее Росса Эмме по ее возвращении в Англию.
 — Я твердо намерена именно так и поступить.
 Она имеет полное право знать все. Не беспокойтесь. Она получит полный отчет о нашей встрече. — Пола повернула голову к Россу. — И она обязательно спросит, кто ваш клиент, Росс. Естественно, бабушка захочет узнать, кто хочет купить ее акции. Вы мне еще не называли имен. — Она откинулась на спинку кресла, испытующе глядя на него.
 Росс Нельсон, полностью уже овладевший собой, покачал головой:
 — Не могу, Пола. Пока еще нет. Как только вы продемонстрируете искреннюю заинтересованность в продаже акций «Сайтекс», я, конечно, сразу же удовлетворю ваше любопытство. А до тех пор имя моего клиента должно остаться в тайне. Таковы его особые указания. И я хотел бы повторить слова, сказанные мною в начале встречи: заинтересованная сторона с давних пор является клиентом нашего банка и пользуется нашим глубочайшим уважением.
 Полу удивило его стремление любой ценой сохранить секрет, но на ее лице не дрогнул ни один мускул.
 — Бесспорно, речь идет о какой-то другой нефтяной компании, и я сомневаюсь, что это один из гигантов вроде концерна Гетти или «Стандарт Ойл». Очевидно, тут компания средних размеров — что-нибудь типа «Интернэшнл петролеум», верно? — В ее темно-фиолетовых умных глазах мелькнула искорка понимания.
 Росс не мог не испытать восхищения. Его уважение к ней выросло еще больше. Скорее всего она говорила наугад, но тем не менее попала в точку.
 — Нет, речь идет не об «Интернэшнл петролеум», — соврал он, не моргнув глазом. — И, пожалуйста, не начинайте гадать, вас все равно это никуда не приведет.
 — Тогда, наверное, я никогда не узнаю, ибо моя бабушка не захочет продавать акции.
 Пола закинула ногу на ногу, немного расслабилась и задумалась, не врал ли Росс, когда отрицал заинтересованность в сделке «Интернэшнл петролеум». Наверняка она не знала. Точно так же она не могла определиться в тех чувствах, которые вызывал в ней сам Нельсон. Она всегда относилась к нему двояко и никак не могла окончательно решить, нравится он ей или нет. С виду Росс — очень милый человек, вежливый, уверенный в себе, всегда готовый оказать услугу. Красивый мужчина, высокий, еще не достигший сорока лет, хорошо сложенный, светловолосый, с открытым, почти невинным лицом и самой дружелюбной из улыбок, открывавшей два ряда больших здоровых белых зубов. Его внешность и манеры всегда безупречны.
 И все же Пола подозревала, что это только оболочка. Она не могла избавиться от ощущения, будто за блестящей внешностью кроется что-то темное и хищное. Сейчас, спокойно наблюдая за Россом, ей вдруг пришло в голову, что красивая одежда и излучаемая им беззаботность — не более чем камуфляж, призванный скрыть неприятные черты характера, которые проступали только за закрытыми дверьми спальни банкира. Как и Эмма несколько раньше, Пола почуяла в нем холодную и безжалостную жестокость, мрачную твердость, спрятанные за обаянием, улыбкой и маской типичного представителя золотой молодежи.
 Интересно, думала Пола, что может быть общего у Дейла, этого тертого жизнью, мудрого пятидесятитрехлетнего техасца, прошедшего трудный путь от бедности к богатству, с лощеным банкиром с Восточного побережья, что сейчас сидел рядом с ним. В том все говорило об аристократическом происхождении, издавна богатой семье и привилегированном воспитании. И, однако, они — близкие друзья. Два года назад Росс Нельсон познакомил Дейла Стивенса с Эммой Харт, и именно благодаря банкиру Дейл стал президентом нефтяной компании.
 Видя, что она наблюдает за ним, Дейл сказал:
 — Надеюсь, вы не думаете, будто я в вас не верю. Совсем наоборот. Но «Сайтекс» все же дополнительное бремя для вас. И так ли уж он вам нужен? — Дейл отрицательно покачал головой, словно отвечая за нее. — Не думаю, и на вашем месте я бы убедил Эмму продать акции, причем с большой выгодой. Вырученные миллионы вы могли бы вложить во что-нибудь другое — что-то такое, что доставит вам меньше хлопот.
 Пола промолчала.
 — Я солидарен с Дейлом, — бесстрастным голосом вмешался Росс и откашлялся. — Конечно, я давно знал о неурядицах в «Сайтекс», причем не только от него, но еще и потому, что на протяжении последних нескольких лет я пользовался доверием Эммы. И когда клиент нашего банка высказал заинтересованность в покупке акций «Сайтекс», я сразу же подумал о крупном пакете, принадлежащем Эмме. Затем переговорил с Дейлом, и он согласился, что нам незамедлительно следует поднять эту тему в разговоре с вами. Мой клиент уже вложил кое-какие деньги в акции «Сайтекс». А получив еще и ваши сорок два процента… — Он выдержал паузу, одарив Полу одной из своих самых обаятельных улыбок. — Ну, тогда он уж точно окажется на коне.
 — Любой окажется на коне, имея сорок два процента акций, — заметила Пола. — Очевидно, ваш клиент нуждается в пакете, принадлежащем моей бабушке, чтобы получить возможность влиять на политику компании. Они хотят контролировать «Сайтекс». Я все прекрасно понимаю.
 Ее собеседники промолчали, но каждый про себя отметил, что нет никакого смысла строить из себя дураков, оспаривая ее слова.
 Пола поднялась и величественно объявила:
 — Боюсь, джентльмены, мне придется закончить нашу маленькую неформальную беседу. Думаю, сегодня мы обсудили все, что возможно. В декабре я переговорю с бабушкой и уверена, что она лично даст вам ответ. Все действительно зависит только от нее. — Она тихонько засмеялась и добавила:
 — Кто знает, может, она удивит даже меня и все-таки решит продать акции.
 Дейл и Росс встали одновременно с ней, и Пола проводила их до дверей.
 — Сегодня вечером я лечу назад в Техас, — объявил Дейл, — но если я вам понадоблюсь, только позовите. В любом случае на следующей неделе я вам позвоню.
 — Спасибо, Дейл, — ответила Пола, пожимая его протянутую руку.
 — Вы точно не хотите пообедать с нами? — спросил Росс.
 — Еще раз благодарю, но никак не могу. У меня встреча с директором отдела мод американского подразделения «Харт», а поскольку нам предстоит обсудить организацию Недели французской моды, я никак не могу отказаться.
 — Значит, нам не повезло, — разочарованно протянул он, не отводя от нее глаз и удерживая ее руку в своей. — В отличие от Дейла я никуда не улетаю. Я остаюсь на старом добром Манхзттене. Если вам потребуется моя помощь — только дайте мне знать.
 И не оставляю надежды как-нибудь на этой неделе пригласить вас на обед. Пола высвободила руку.
 — Как мило с вашей стороны. Росс. Боюсь, на этой неделе я очень занята. Фактически все вечера у меня забиты.
 Она покривила душой: ей не хотелось видеться с ним в неформальной обстановке.
 — Но я искренне надеюсь, что вы найдете время для меня на следующей неделе. — Он приблизился к Поле вплотную и пожал ей руку. — В понедельник я вам позвоню, и не вздумайте мне отказать! — предупредил он, хохотнув.
 Он был заинтригован. Пола должна принадлежать ему, и никто и ничто не сможет остановить его! Вот в ком дремлет до поры вулкан страстей, решил Росс. Ему безумно захотелось дотронуться до ее стройного тела, такого гибкого и грациозного… Он хотел ее сейчас, сию минуту. Но кажется, у нее где-то есть муж? Неважно, стоит ему один раз заполучить Полу в постель, и она будет принадлежать ему с потрохами. И пусть сейчас она холодна с ним, он сумеет ее разжечь, дай только срок!
 После их ухода Пола медленно пересекла комнату, подошла к столу, представлявшему собой большую стеклянную крышку на подставке из полированной стали. Стол являл собой логический центр композиции элегантного офиса фирмы в «Харт энтерпрайзиз», в котором Пола всегда работала, наезжая в Нью-Йорк. Она села за стол, положила локти на крышку, спрятала лицо в ладонях и задумалась о только что завершившейся встрече. Где-то глубоко в подсознании у нее шевельнулась идея, и, по мере того как она обретала окончательную форму, медленная улыбка озаряла ее лицо. Они оба — Росс Нельсон и Дейл Стивене — невольно указали ей способ разрешить некоторые из тех проблем, с которыми она столкнулась в «Сайтекс», а то и все проблемы вообще. «Но не сейчас, — подумала Пола. — Позже, когда мне потребуется заставить их всех плясать под мою дудку».
 Расправив плечи, она рассмеялась. Не очень-то невинная мысль, скорее дьявольская — достойная Макиавелли, — но из нее может выйти толк, и она вполне в духе Эммы Харт. Все еще посмеиваясь, Пола подумала: «Наверное, с каждым днем я становлюсь все больше и больше похожей на бабушку». Мысль о такой перспективе очень порадовала ее и даже в какой-то степени развеяла ту тоску, которая не отпускала ее со дня неудавшейся попытки объясниться с Джимом перед отъездом из Англии.
 Если уж ее брак оказался неудачным, а ее личная жизнь сведена к нулю, то, по крайней мере, она постарается сделать успешную карьеру, добьется того, чтобы успехами в бизнесе компенсировать остальные свои поражения. Работа выручала Эмму, когда ее личная жизнь терпела крах, и Пола тоже обретет в ней поддержку. Она подумала о Джиме. Не осталось ни горечи, ни разочарования. Она испытывала к нему только огромную жалость. Он не знал, что потерял, и в этом и заключалась вся трагедия происшедшего.
 Сегодня Шейн О'Нил пребывал в растерянности. Он быстро шагал по Парк-авеню, лавируя среди других пешеходов, и ход его мыслей был столь же извилистым, как и траектория его движения. Он никак не мог решить, что делать. Позвонить Поле или нет? Одно сознание того, что она находится в Нью-Йорке, всего в нескольких кварталах от него, настолько выбивало его из колеи, что он не мог даже представить себе, как поведет себя в ее присутствии. А если он все-таки позвонит, ему ничего не останется, как встретиться с ней, пригласить на обед или ленч, или, по меньшей мере, на коктейль.
 Несколько часов назад, когда он связался по телефону с лондонской конторой, его отец мимоходом упомянул, что Пола вылетела в Нью-Йорк, надолго выбив его из колеи. «Мы с Мерри поужинали с ней в воскресенье вечером», — пояснил отец, прежде чем вернуться к обсуждению текущих дел. И, прежде чем повесить трубку, воскликнул: «О, Шейн, минуточку. Вот и Мерри. Она хочет поздороваться с тобой».
 Но Мерри не просто поздоровалась. Она еще надавала ему указаний. «Пожалуйста, позвони Поле, — настаивала она. — Вчера я дала ей все твои телефоны, но я знаю, что первой она тебе не станет звонить. Она на тебя обижена». Когда он попросил объясниться, сестра сказала, что Пола давно уже остро переживает его холодность, и она ее понимает. «Она побоится натолкнуться на холодный прием, — пояснила Мерри. — Так что все зависит от тебя. Будь с ней повежливее, Шейн, ведь она такой близкий нам человек. И к тому же она сейчас очень нуждается в нашем внимании». Последние слова Мерри произнесла озабоченным и грустным голосом и поспешила добавить: «Она производит впечатление опустошенного, разбитого, даже, можно сказать, раздавленного человека — это совсем не та Пола, которую мы всегда знали. Пожалуйста, своди ее куда-нибудь, развлеки, да просто развесели, как в детстве». Слова сестры встревожили Шейна, он захотел узнать побольше о здоровье и душевном состоянии Полы. Мерри сама многого не знала, и, перед тем как повесить трубку, он твердо пообещал сестре связаться с Полой. Но теперь он снова колебался. И хотя ему безумий но хотелось увидеть ее, Шейн знал, что, пойдя на поводу у своего желания, он обречет себя на муки. Она — жена другого и потеряна для него навсегда. Быть с ней рядом — значит, разбередить старые раны… Раны, не совсем еще зажившие, но все же зарубцевавшиеся и не такие болезненные, как прежде. «Свидание с Полой выбьет меня из колеи, — думал он, — разрушит мою устоявшуюся за последние восемь месяцев жизнь». Жизнь не слишком уж веселую, скорее скучную и бессодержательную. В ней не было взлетов, но не было и глубоких падений. Он не испытывал ни счастья, ни горечи, чувства его умерли, но зато он познал мир и покой. С женщинами покончено. Две попытки закончились плачевно, оставив после себя лишь ощущение беспомощности и безнадежности. И он утвердился в мысли, что монашеский образ жизни все же гораздо лучше, нежели постыдные неудачи в постели, после которых долго не можешь избавиться от потрясения и комплекса неполноценности. Поэтому Шейн тщательно избегал расставленных женщинами ловушек и все свое время посвящал работе. Почти каждый день он задерживался в новом офисе компании до восьми и даже девяти часов вечера, а потом отправлялся домой, где его ждал одинокий ужин перед телевизором. Время от времени Шейн встречался с Россом Нельсоном или с кем-нибудь из двух-трех своих здешних приятелей, порой ходил со Скай Смит в театр или кино, заканчивая вечер в ресторане. Но в основном он вел жизнь отшельника; книги и музыка — вот его компания. Он не знал счастья, но ему и не приходилось усмирять боль. Сердце его умерло.
 Все эти мысли молнией промелькнули в его голове, и он вдруг решился. Он действительно должен встретиться с Полой, хотя бы приличия ради. Если бы кто-нибудь другой из друзей его детства приехал в Нью-Йорк, Шейн не раздумывая посвятил бы ему все свое свободное время. Если он сейчас начнет избегать Полу, это покажется странным и даже грубым, особенно в глазах Эммы и его деда, которые, бесспорно, спросят о ней, когда через месяц посетят Нью-Йорк. Да, лучше пригласить ее на обед, только для того, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.
 «Но за нее отвечаешь не ты», — предупредил он сам себя, вспомнив о Джиме Фарли. Ее муже. Неожиданно горячая волна ревности накатила на него, и только огромным усилием воли Шейн сумел обуздать свои эмоции.
 Сознание того, что он беззащитен перед ней, лишало его сил. Стоит ему хотя бы краем глаза увидеть ту единственную женщину, которую он любит, и он обречен вновь испытать боль и страдания.

 Глава 9

 — Откуда взялись эти отвратительные кроваво-красные розы, Энн? — спросила Пола, заглянув в открытую дверь гостиной, у экономки в американской квартире ее бабушки.
 Стоя рядом с Полой в просторной прихожей квартиры на Пятой авеню, Энн Донован недоуменно покачала головой:
 — Не знаю, мисс Пола. Я положила карточку на полочку рядом с вазой. — Она проследовала за Полой в комнату, продолжая на ходу:
 — Честно говоря, я не знала, куда их поставить — букет такой огромный. Я даже не знала, стоит ли их здесь оставлять. За все годы, что я работаю у мисс Харт, в квартире никогда не было роз. Вы тоже их не любите?
 — Они меня не раздражают, Энн, по крайней мере, не так, как бабушку. Просто я не привыкла к розам в доме, только и всего. Я никогда их не сажала да и не покупала, если уж на то пошло. — Она невольно поморщила нос. — И цвет такой резкий, да и вся композиция чересчур броская. Слишком уж претенциозно.
 Пола открыла конверт и посмотрела на визитную карточку. На ней стояла подпись Росса Нельсона. Мелким, аккуратным, убористым почерком он приглашал ее на субботу и воскресенье в его загородный дом. «Ну и нахал, — подумала Пола. — И с чего он взял, что я захочу провести с ним уик-энд? Надеюсь, он не станет слишком уж донимать меня». Она порвала карточку, бросила обрывки в ближайшую пепельницу и сказала экономке:
 — Мне не нравятся эти розы, Энн, не могли бы вы унести их отсюда?
 — Разумеется, мисс Пола. — Энн взяла злополучную вазу и вышла из гостиной, на ходу бросив через плечо:
 — Вам принесли еще один букет, совсем недавно. Я поставила его в кабинет.
 — О! Что ж, надо пойти взглянуть, — пробормотала Пола и двинулась вслед за экономкой, быстрым шагом удалявшейся к себе в комнату.
 Лицо Полы вспыхнуло от радости, как только она увидела изящную маленькую корзинку с африканскими фиалками в центре кофейного столика красного дерева у камина. Склонившись над корзинкой, она осторожно прикоснулась к сочно-зеленым листьям и бархатистым лепесткам пурпурных цветов. «Какие они милые, нежные», — подумала Пола и взяла в руки конверт без надписи. Открывая его, она терялась в догадках, кто бы это мог прислать, и вдруг замерла от удивления. Поперек лицевой стороны визитки знакомым размашистым почерком было написано: «Шейн». И больше ничего, только имя.
 Она не знала, что и подумать. Впервые почти за два года он проявил внимание и доброту, столь свойственные ему в прошлом. И перед Полой теперь встала дилемма: как поступить. Значила ли корзинка с фиалками, что он хочет вернуть их былую дружбу или это просто вежливый жест?
 Пола с отсутствующим видом уставилась на огонь.
 Без сомнения, Мерри сообщила ему о ее приезде. Ведь они брат и сестра, да еще и деловые партнеры, так что каждую неделю, а то и ежедневно, Шейн с ней говорил по телефону. Возможно, подруга Полы надавила на Шейна, чтобы тот постарался вести себя повежливее с гостьей. Пола все еще гадала о причинах его отстраненности и холодности. Бессчетное число раз она спрашивала себя, чем она обидела или разочаровала его, и всякий раз не находила ответа. Она ничего такого не делала. И, однако, Шейн продолжал держаться на расстоянии, едва-едва замечая ее. Да и то поневоле, ибо многолетняя и крепкая дружба между их семьями не оставляла ему другого выбора.
 «Черт побери», — выругалась Пола про себя и резко встала, почувствовав неожиданный прилив негодования. Сколько она себя помнила, Шейн О'Нил всегда был ее лучшим другом. Они выросли вместе… Их столько связывало… Они стали настолько близки за те важные годы формирования их характеров… Их судьбы так крепко переплелись… И вдруг он бросил ее, отвернулся, не взяв на себя даже труда объясниться. Где же тут логика?
 «Ну и хватит. Надоело, что окружающие меня люди ведут себя так, словно мои чувства ровным счетом ничего не значат», — подумала Пола, по-прежнему кипя от гнева. Она вытащила записную книжку, отыскала номер Шейна в Нью-Йорке и вдруг замерла, глядя на телефон.
 «Я должна раз и навсегда все выяснить, — решила Пола. — Не важно когда — сегодня, на следующей неделе или перед самым отъездом. Когда угодно, лишь бы до конца загнать его в угол. Я хочу знать, почему он так жестоко оборвал нашу старую дружбу? Я заслуживаю объяснения». Пола потянулась за трубкой, но вдруг отдернула руку. Сначала надо успокоиться. Да, начинать с ним выяснять отношения сейчас просто глупо. Они не виделись с апреля месяца. Он только что прислал ей цветы. Следовательно, начни она ни с того ни с сего требовать отчета в его поступках, это будет странно и даже нелепо. «Мне давным-давно следовало настоять на откровенной беседе, — добавила она про себя. — Мне не хватало настойчивости». Вдруг Пола поняла, что сердится не столько на Шейна, сколько на себя. Ей не надо было мириться с произошедшим разрывом. Чувствуя, как раздражение начинает понемногу проходить. Пола подняла трубку, но тут она снова заколебалась.
 С чего начать разговор? Она действительно сегодня какая-то заторможенная. Естественно, во-первых, поблагодарить за цветы. А как же иначе? Это будет отличный дебютный ход. Пола набрала номер его квартиры. Телефон звонил, звонил… Никакого ответа. Разочарованная, она положила трубку. Но тут слова его отца, сказанные в воскресенье вечером, промелькнули в ее мозгу. Дядя Брайан заметил тогда, что Шейн стал в последнее время таким же трудоголиком, как и она. Пола взглянула на часы. Без чего-то семь. Что, если он еще в конторе? Миранда дала ей два номера компании «Отели О'Нил», один из которых — личный телефон Шейна.
 Она снова набрала номер. На втором гудке трубку сняли.
 — Алло, — произнес мужественный голос.
 — Шейн?
 На том конце провода воцарилось молчание. Наконец он ответил:
 — Привет, Пола.
 — Какой же ты молодец, Шейн, — сразу узнал меня по голосу! — наигранно весело воскликнула она— Как хорошо, что я застала тебя. Я только что вернулась и обнаружила твои фиалки. Они чудесные, такие весенние, и мне так дорого твое внимание. Спасибо.
 — Я рад, что они тебе понравились, — сухо отозвался Шейн.
 От его равнодушного и чужого голоса у нее мурашки побежали по спине, но тем не менее она затараторила дальше:
 — Мы целую вечность не виделись — по меньшей мере, восемь месяцев, и вот теперь мы оба здесь, вдали от Йоркшира. Двое бродяг в Нью-Йорке. Нам просто необходимо повидаться… — Она запнулась, но, набрав в грудь побольше воздуха, выпалила:
 — Пообедать вместе.
 Ответом ей была еще более долгая пауза.
 — Я… ну… гм… не знаю, когда я смогу. А когда ты предлагаешь. Пола? Какой вечер у тебя свободен?
 — Сегодняшний вечер не хуже всех прочих, — решительно произнесла она. — Если, конечно, у тебя нет других планов.
 — Боюсь, что есть. Я собираюсь работать допоздна. У меня скопилась куча бумаг за прошлую неделю, и их все надо разгрести.
 — Но должен же ты когда-нибудь есть, — сказала она тоном, не терпящим возражений, а затем весело рассмеялась. — Помнишь, что бабушка все время повторяла миссис Боннифейс в «Гнезде Цапли»? Ну, насчет того, что работа не волк и так далее. Ты, по-моему, никогда с ней не спорил. Он промолчал.
 — Извини, пожалуйста, — ласково защебетала она. — Не буду так сильно давить на тебя. Я знаю, что такое завал на работе. Давай перенесем встречу на какой-нибудь другой вечер. Я пробуду здесь около трех недель. Я подстроюсь под тебя, позвони, когда у тебя наметится свободное время. Еще раз спасибо за цветы, Шейн. Пока. — И она поспешно повесила трубку, не дав ему возможности ответить.
 Рывком поднявшись со стула, Пола подошла к журнальному столику, взяла визитную карточку, швырнула ее в камин и смотрела на нее, пока она не обратилась в пепел. Он разговаривал с нею так холодно и бездушно, на грани невежливости. Но почему? Почему? Почему? Что она ему сделала, что он ведет себя с ней так недружелюбно и отчужденно? Пола задумчиво провела рукой по волосам и, пожав плечами, вернулась к столу. «Я просто круглая дура, — подумала она. — Наверное, у него бурный роман со Скай Смит, и ему не до того, чтобы развлекать подругу детства, тем более что он к ней давно охладел. Возможно, он даже живет со Скай. Мерри и Уинстон утверждают, будто у них платонические отношения, но откуда им знать? Они всегда утверждали, что Шейн очень скрытный. Забавно, со мной он никогда не скрытничал, и я с ним тоже, если уж на то пошло. У нас не было секретов друг от друга, мы рассказывали друг другу все».
 Резко зазвонил телефон. Пола сняла трубку. Не успела она даже сказать «алло», как он заговорил:
 — Меньше чем через час я не обернусь, а то и дольше, — поспешно выпалил Шейн. Казалось, ему не хватало дыхания. — Я еще должен вернуться к себе домой переодеться, а уже семь.
 — Ты же знаешь, что тебе вовсе не обязательно так суетиться из-за меня, — ласковым голосом воскликнула Пола, испытывая удивление, смешанное с радостью, что он перезвонил. — В конце концов, мы все-таки как одна семья. — Пола тихонько засмеялась. Он всегда уделял очень большое внимание своей внешности, но ей даже нравилась в нем эта черточка. — Кроме того, ты можешь, если захочешь, освежиться здесь. И послушай, нам совсем необязательно идти в шикарный ресторан. Меня вполне устроит какое-нибудь скромное местечко.
 — Хорошо. Я приеду к тебе около половины восьмого. До встречи. — Шейн повесил трубку так же быстро, как и его собеседница несколько минут назад.
 Пола долго сидела, не отрывая взгляда от телефона. Почему-то у нее кружилась голова.
 Шейн тяжело вздохнул и затушил сигарету, которую закурил перед тем, как позвонить Поле.
 Затем он набрал номер маленького французского бистро, которое ему нравилось, и заказал столик на двоих на девять часов. Потом встал, поспешно спустил закатанные рукава рубашки, затянул потуже узел галстука и направился к гардеробу за пиджаком и пальто.
 «Идиот, — ругал он себя. — Бросился плясать под ее дудку. Вмиг позабыл о своем твердом намерении не видеться с ней, и только потому, что в конце разговора услышал грусть в ее голосе». Грусть и разочарование. И одиночество. Горькое одиночество. Слишком долго он жил один, слишком хорошо было ему знакомо это состояние, чтобы не узнать его сразу же. Кроме того, он знал и понимал Полу лучше кого бы то ни было и всегда мог абсолютно точно угадать ее настроение, даже когда она пыталась скрыть свои чувства. Подобно своей бабушке, Пола отлично умела маскироваться и легко сбивала с толку любого. Но его она не обманет. Несколько минут назад она разыгрывала беспечность — он сразу это понял. Ее смех и легкомысленный тон были наигранными. Значит, его сестра все-таки права. Пола озабоченна, растерянна. Но в чем дело? Бизнес? Ее семейная жизнь? Нет, сюда он вторгаться не может.
 Надев свой спортивного покроя пиджак, Шейн стащил с вешалки пальто и вышел из кабинета. Несколько секунд спустя он оказался на Парк-авеню и с облегчением отметил, что движение на улице не очень насыщенное. Шейн остановил такси, сказал шоферу адрес и, усевшись на заднее сиденье, полез в карман за сигаретами и зажигалкой.
 Он закурил, и сардоническая улыбка тронула уголки его широкого кельтского рта. «Ты сам суешь голову в петлю, О'Нил, — сказал он себе. — Но ты знал об этом уже тогда, когда посылал ей цветы. Ты же ждал, что она позвонит, получив их. Не ври сам себе — ждал. Ты просто предоставил ей право подачи. Да, все верно — но только отчасти».
 Сегодня днем, на пути в контору со строительной площадки, он заметил фиалки в витрине цветочного магазина и тут же вспомнил ее глаза. И потом, робко топчась у дверей магазина, не отводя взгляда от витрины, перенесся мыслями в прежние времена, в дом на берегу моря, и там, в сказочной вилле на скалистой вершине, была она… воплощение его юношеских мечтаний… нежная девушка с садовой тяпкой в руках…
 Он открыл дверь и купил фиалки, зная, что они ей понравятся. Охваченный ностальгией, он забыл о всех своих колебаниях. Только позже Шейн принялся анализировать причины своего поступка.
 «Да и черт с ним! Теперь уже поздно, — подумал он и нетерпеливым жестом загасил сигарету. — Я пригласил ее на обед. Надо выдержать. В конце концов, я взрослый мужчина и вполне способен совладать с такой ситуацией. Кроме того, речь шла всего лишь об обеде. Пустяки».

 Глава 10

 Минут десять спустя Шейн вылез из такси на углу Пятой авеню и Семьдесят седьмой улицы.
 Первые три месяца своего пребывания в Нью-Йорке он жил в квартире Эммы, поэтому привратник сразу узнал его и, прежде чем позвонить в квартиру, поздоровался.
 Поднимаясь в лифте на десятый этаж, Шейн почувствовал в груди тугой комок волнения. Или предвкушения? Он еще раз напомнил себе о необходимости быть с Полой настороже и, обуздав эмоции, изобразил на лице приятную, ни к чему не обязывающую улыбку. Перед дверью он заколебался на долю секунды, прежде чем нажать на кнопку звонка. Только он поднял руку, как дверь внезапно распахнулась и перед Шейном предстало милое ирландское лицо Энн Донован.
 — Добрый вечер, мистер О'Нил, — проговорила она, посторонившись, чтобы впустить его внутрь. — Очень рада вас видеть. Мисс Пола ждет вас в кабинете.
 И ошиблась. Пола уже шла навстречу ему через просторный холл с радостной улыбкой на лице.
 Потрясение от встречи с ней было подобно удару в солнечное сплетение, а затем он почувствовал, как у него отнимаются ноги. Какое-то время он стоял как вкопанный, не в силах ни шевельнуться, ни произнести хоть слово. Однако быстро взял себя в руки и, еще шире улыбнувшись, шагнул навстречу хозяйке.
 — Пола! — воскликнул он и сам удивился, что его голос звучит ровно и абсолютно естественно.
 — Ты добрался в рекордно короткий срок, — заметила Пола. — Сейчас всего семь тридцать.
 — Сегодня на улицах не очень много машин. — Он не сводил с нее глаз.
 Пола ответила ему сияющим взглядом.
 Шейн поцеловал ее в подставленную щеку и, взяв за руку, привлек к себе поближе, но тут же, словно обжегшись, отпустил, боясь даже мимолетного прикосновения.
 Пола, глядя на него, рассмеялась.
 — В чем дело? — спросил Шейн.
 — Ты отпустил усы! — Склонив голову набок, она окинула его критическим взглядом.
 — Ах да… — Его рука автоматически потянулась ко рту. — Ну конечно… Ты же их не видела.
 — Как я могла их видеть? Мы же с апреля не виделись.
 — Ну и как? Нравится?
 — Да… Пожалуй, — протянула Пола и, взяв его под руку, повела в кабинет, не прекращая тараторить на ходу:
 — Ты выглядишь великолепно. Боже, какой загар! А мне-то все уши прожужжали, как ты перенапрягаешься в Нью-Йорке. Держу пари, что на самом деле ты ведешь праздную жизнь на золотых песках Карибского моря.
 — Да уж, конечно. У моего старика не забалуешься. Он обрадовался, когда Пола отпустила его руку и отошла в сторону. Она направилась к маленькому буфету у противоположной стены. Шейн стоял у журнального столика и наблюдал, как она бросает кусочки льда в бокал. Он отметил, что Пола налила виски и разбавила его содовой, не спросив, что он хочет выпить. Но какой смысл спрашивать? Она и так знает его любимый напиток. Ему на глаза попалась корзинка с фиалками. Шейн улыбнулся и вдруг заметил, что Пола уже рядом и протягивает ему бокал.
 — А ты сама чего-нибудь выпьешь?
 — Да, белого вина.
 Пола села в кресло у камина и подняла бокал.
 — За тебя, Шейн.
 — И за тебя.
 Он с облегчением уселся напротив нее. Шок и волнение от встречи никак не проходили, и он был настолько возбужден, что начал испытывать легкое чувство тревоги. «Осторожнее», — напомнил он себе и поставил бокал на столик, затем закурил сигарету, надеясь скрыть волнение. Затянувшись несколько раз, Шейн вдруг обнаружил, что от волнения не знает, о чем говорить. Он оглянулся вокруг, как всегда, восхищаясь элегантной комнатой. Ему здесь было уютно. Эмма выдержала интерьер в темно — и светло-зеленых тонах, с которыми отлично гармонировал цветастый ситец обивки диванов и стульев, а также антикварная английская мебель эпохи Регентства. Все вокруг напоминало ему о доме и пробуждало чувство ностальгии. Наконец он заговорил:
 — Когда я жил здесь, я больше всего любил этот кабинет.
 — Забавно. И я тоже. — Пола откинулась на спинку кресла и скрестила длинные ноги. — Он напоминает мне верхнюю гостиную на Пеннистоун-Ройял. Конечно, он меньше, но такой же уютный, теплый и обжитой.
 — Да. — Шейн откашлялся. — Я заказал столик в «Le Veau d'Or». Ты там бывала?
 — Нет, никогда.
 — Думаю, тебе понравится. В первую очередь атмосфера. Это маленькое французское бистро, очень оживленное и веселое, и еда там тоже превосходная.
 Как-то раз, когда Эмма и дед приехали в Нью-Йорк, я сводил их туда. Они остались довольны.
 — Звучит заманчиво. Кстати, о наших стариках. Через несколько недель, по дороге в Англию, они должны заехать сюда. Ты вернешься вместе с ними домой? На Рождество?
 — Боюсь, что нет, Пола. Отец хочет, чтобы на праздники я отправился на Барбадос. В отеле тогда наступает самое горячее время.
 — Все будут очень огорчены, — заметила Пола. Время от времени она поглядывала на своего старинного приятеля, еще не привыкнув к его усам. Они несколько изменили его, он стал выглядеть старше своих двадцати восьми лет и еще красивее. Если такое, конечно, возможно. Он всегда привлекал к себе взгляды окружающих — высокий, ладно скроенный, смуглый, обаятельный.
 — Ты очень внимательно на меня смотришь, — произнес Шейн. Черные дуги его бровей взметнулись вверх, взгляд стал вопросительным.
 — И ты тоже.
 — Ты похудела, — начал он, запнулся и потянулся за бокалом.
 Пола озабоченно нахмурилась:
 — Да. Хотя и не сидела на диете. Ты же знаешь, я никогда не увлекалась этим. Очень я худая?
 — Немного есть. Тебе надо немножко поправиться, моя милая, и, раз уж мы затронули эту тему, ты еще и…
 — Все та же песня. Ты мне ее пел всю свою сознательную жизнь. И мою тоже, — перебила Пола, надув губки. — По крайней мере, сколько я себя помню.
 — Верно. Еще я начал говорить, что ты выглядишь усталой. Тебе нужно хорошенько отдохнуть. — Шейн пригубил виски, изучающе глядя на нее поверх бокала. Сделав маленький глоток, он поставил его на стол и подался вперед:
 — Как всегда, прекрасный макияж. Но своей косметикой ты меня не обманешь. У тебя изможденное лицо, а под глазами круги, — заметил Шейн со своей обычной бесцеремонной прямотой. — Неудивительно, что моя сестра и Уинстон так беспокоились о тебе.
 Последнее замечание застало Полу врасплох, и она воскликнула:
 — А я и понятия не имела. Никто из них мне слова не сказал.
 — Не сомневаюсь. Думаю, и все остальные тоже молчали — чтобы только не расстроить тебя. Но ко мне это не относится. Каланча. Мы никогда ничего друг от друга не таили. Надеюсь, так будет и впредь.
 Пола все время думала о его поведении в последнее время, о трещине, возникшей в их отношениях по его инициативе. Она не сомневалась, что он что-то от нее скрывает. Пола заколебалась, стоит ли сейчас же потребовать от Шейна объяснений, но передумала. Попозже может представиться более удобный случай. Она не хотела загонять его в угол и создавать напряженную атмосферу в первый их совместный вечер. Ей хотелось просто расслабиться, насладиться его обществом. Поле действительно очень не хватало Шейна, и она хотела, чтобы между ними все снова стало как прежде. Она чувствовала, как необходима ей их старая детская дружба. Поэтому она только сказала:
 — Как хорошо, что мы встретились и сейчас пообедаем вместе. Словно вернулись прежние времена.
 Она так тепло и ласково улыбнулась ему, в ее прекрасных умных глазах светилась такая радость, что у Шейна замерло сердце.
 Он улыбнулся ей в ответ.
 — Так оно и есть, — отозвался он и вдруг понял, что это — правда. Испытываемое им напряжение вмиг прошло, и он рассмеялся. — Я не слишком-то галантен, да? Только пришел и сразу же набросился на тебя с критикой. Но, несмотря на все сказанное мной, ты очаровательна, Пола, и элегантна, как всегда.
 Он с явным удовольствием оглядел ее с головы до ног, по достоинству оценив ее алую шелковую блузку и белые шерстяные брюки.
 — Тебе бы еще красный платок на шею, и ты будешь просто сногсшибательна.
 Пола с непонимающим видом оглядела себя и вдруг тоже расхохоталась:
 — Ах да, «Цапли»! Мне и в голову не пришло, когда я одевалась, что именно в таком наряде ты играл в вашем ансамбле.
 Он кивнул и, не отводя от нее веселых черных глаз, встал, подошел к буфету и добавил в свой бокал еще немного льда и содовой. Пола всегда соблюдала все нужные пропорции, но сегодня от него требовалась особая осторожность. Когда он вернулся к камину, то сказал уже более серьезным тоном:
 — Уинстон говорил мне, что во время той неприятной истории в Ирландии Салли жила в «Гнезде цапли» и, насколько я понял, все образовалось. А как она сейчас себя чувствует?
 — Держится молодцом. Энтони сейчас живет в Эллингтон-холле. Полагаю, тебе известно о ее беременности.
 — Да, Уинстон рассказывал… — Шейн остановился и тревожно поглядел на собеседницу. — Неудивительно, что ты такая измученная, именно тебе пришлось со всем этим разбираться. — Весь его вид говорил о сочувствии.
 — Да, справилась кое-как. — Пола хотела сохранить беззаботный тон беседы, и ей давно надоели семейные проблемы, поэтому она сменила тему разговора и начала рассказывать об Эмме, Блэки и их путешествии, приправляя все это своими комментариями, полными юмора.
 Шейнотдуши смеялся, испытывая наслаждение оттого, что он просто сидит и слушает ее голос. Жизнерадостность по-прежнему била в ней через край, она была то ироничной, то серьезной, то ласковой, и в каждом ее слове сквозила любовь к Эмме и его деду.
 Если раньше, в телефонном разговоре, ее веселье было наигранным, то теперь Шейну пришлось признать, что Пола ведет себя естественно и свободно. Перед ним сидела та самая девушка, с которой он вместе рос и которую он знал как самого себя. Натянутость первых минут осталась позади, и оба почувствовали себя свободно, словно расстались только вчера.
 Шейн слушал ее нежный музыкальный голосок, и в душе его постепенно воцарялся покой. Давно он не испытывал такого умиротворения. Впрочем, в обществе Полы он всегда так себя чувствовал. Они никогда не играли в глупые игры, не возводили между собой надуманных барьеров, не создавали искусственных сложностей. Каждый из них оставался самим собой, и сейчас, как в далеком детстве, оба чувствовали себя настроенными на одну волну.
 Шейн уже открыто разглядывал ее, больше не стараясь скрывать своего интереса. Теплый свет лампы, стоявшей за спиной Полы, смягчал резкость черт ее похудевшего лица, такого выразительного и подвижного, что на нем читались почти все ее мысли и чувства. Не все находили Полу красивой, но ему она казалась самой прекрасной женщиной на свете. Она была такая яркая и экзотичная, что дух захватывало. Блестящие черные волосы над высоким гладким лбом. Кожа цвета слоновой кости казалась прозрачной, широко расставленные фиолетовые глаза в обрамлении длинных и густых ресниц — все это делало ее красивой не похожей ни на кого красотой. Если бы его попросили сравнить Полу с каким-нибудь цветком, которые она так любила выращивать, он остановил бы свой выбор на орхидее или гардении, однако он никогда не послал бы ей ни те, ни другие цветы — только фиалки. Потом Шейн задумался о ее характере. Да, она и вправду сдержанна, мягка и благоразумна. Однако ей же свойственны и страстность, темперамент, бескомпромиссность в симпатиях и антипатиях. А еще она умна, сообразительна, благородна и справедлива. Шейн улыбнулся про себя. Когда дело касалось бизнеса, Пола могла проявлять дьявольскую изобретательность и коварство, но это семейная черта, унаследованная от достопочтенной Эммы Харт. Сейчас, думая о Поле, Шейн не мог не признать, что она гораздо сложнее и многограннее любой из его знакомых женщин. И, однако, именно ее сложность, непонятную и даже пугающую для других, он любил.
 Он постарался взглянуть на Полу объективно, глазами постороннего мужчины, но вскоре ему пришлось опустить глаза. Молодой человек не мог справиться со своими чувствами, они ослепляли его, не давали ему хоть сколько-нибудь объективно оценивать внучку Эммы. Какая уж тут объективность? Он любит ее, любит безумно. И всегда будет любить. Если она для него недоступна — а он знает, что так оно и есть, — что ж, тогда и другие женщины ему не нужны. Ему не подходит второй сорт — лучше уж вообще ничего. К тому же тогда не придется сравнивать — а появись в его жизни другая женщина, то он, не переставая ни на миг мечтать о Поле, не сможет удержаться от сравнений. А мечтать о ней ему суждено всю оставшуюся жизнь. «Стоп, гони прочь от себя подобные мысли, — приказал себе Шейн. — Она твой самый лучший, испытанный друг. Ты потерял ее. Так успокойся и бери что дают. Дружба, и не более того. И, наслаждаясь сегодняшним вечером, не думай о том, каким он мог бы быть, сложись все иначе».
 — Вот и все мои новости о наших неутомимых старичках-путешественниках. Они явно в восторге от своей поездки, — прервала Пола его размышления. — Но теперь твоя очередь говорить. Расскажи, как ты живешь в Нью-Йорке.
 — Особенно рассказывать нечего. Пола. Мечусь между конторой и стройкой шесть, а то и все семь дней в неделю, раз в месяц летаю на Ямайку или Барбадос, чтобы удостовериться, что в отелях все в порядке. Обычная круговерть, и, честно говоря, я действительно пашу как вол. А отец вообще хочет, чтобы я остался здесь еще на пару лет.
 Пола покачала в руке бокал с вином, не отрывая взгляда от искрящейся жидкости. Лицо ее стало задумчивым. Мысль о том, что Шейн навсегда осядет в Нью-Йорке, внезапно переполнила ее необъяснимым беспокойством.
 — Полагаю, Нью-Йорк — идеальное место для холостяка-жизнелюба вроде тебя. Девушки, наверное, становятся к тебе в очередь. — Пола импульсивно выпалила это с вымученной улыбкой. На лице Шейна отразилось изумление.
 — Меня не интересуют другие женщины! — воскликнул он и тут же прикусил язык, ругая себя за оговорку. Он решил не распространяться дальше на столь опасную тему, понимая, что чем меньше он скажет, тем лучше.
 Пола не поняла, что он имеет в виду ее, и многозначительно кивнула:
 — О да, конечно, у тебя же появилась приятельница. Мерри говорила мне о Скай Смит.
 Несмотря на свое возмущение болтливостью сестры, Шейн все-таки сумел усмехнуться, радуясь, что его обмолвка прошла незамеченной.
 — Мы с ней просто друзья, что бы там Мерри тебе ни наболтала. Я ничем с ней не связан — и с другими тоже, кстати. — Он твердо посмотрел Поле в глаза. — Я же говорил тебе: отец стал очень требовательным за последнее время, и я целиком ушел в работу. Так что мне уже не до радостей светской жизни. Допоздна сижу в конторе, потом тащусь домой и без чувств падаю на кровать.
 — Похоже, мы все крутимся как белки в колесе, — заметила Пола. Выходит, Шейн сильно переменился. Если верить ходившим внутри семьи сплетням, он и Уинстон раньше являли собой пару законченных донжуанов и плейбоев, отчаянных и бесшабашных. Но Уинстон угомонился. Возможно, Шейн тоже. Ее порадовало, что у Шейна нет романа со Скай Смит. Но все-таки почему это ее так беспокоит?
 — О чем ты думаешь? — спросил Шейн.
 — Так, о пустяках, — засмеялась Пола. — Мерри говорила мне, что у тебя квартира в южной части Сатгон-Плейс. — Я рассчитываю, что ты пригласишь меня к себе в гости до моего отъезда.
 — В любое время. Кстати, об отъезде. Думаю, нам пора двигаться по направлению к ресторану. Я не хочу, чтобы они отдали наш столик кому-нибудь другому.
 — Отлично. Я сейчас соберусь. — Пола дошла до середины комнаты и вдруг остановилась. — Какая я бестолковая! Сказала по телефону, что ты можешь здесь освежиться, и тут же напрочь забыла о своих словах. Хочешь воспользоваться моей ванной?
 — Нет, спасибо. Та, что на первом этаже, меня вполне устроит. — Шейн встал и последовал за ней.
 — Ну, значит, скоро увидимся, — бросила Пола и легко взбежала по лестнице.
 Шейн отправился через прихожую в направлении ванной комнаты для гостей. Там он вымыл руки и лицо, причесал свои черные вьющиеся волосы и долго глядел на себя в зеркало. Он никак не мог решить, стоит ли завтра утром сбрить усы. Пожалуй, нет. Так ему больше нравилось. Шейн состроил рожу своему изображению, жалея, что не успел смотаться домой и переодеться. «Какого черта, я же не пытаюсь произвести впечатление на Полу», — напомнил он себе и вышел.
 Пола ждала его в прихожей. Она надела белый шерстяной жакет под стать брюкам, а на плечи набросила белую мохеровую пелерину. Она показалась ему невыразимо прекрасной.
 Шейн полез в гардероб за пальто и незаметно для Полы скрипнул зубами, не в силах отогнать от себя знакомый приступ страсти. Он, как мог, старался подавить это чувство, зная, что ситуация безнадежна. Она — жена Джима Фарли и очень, очень любит своего мужа.
 «Ты можешь быть только ее другом — как всегда», — твердил себе Шейн, выходя вместе с Полой из квартиры и спускаясь в лифте.
 «Le Veau d'Or» был переполнен. Как и ожидал Шейн.
 Жерар с радушной улыбкой встретил их у дверей.
 Он пообещал, что столик накроют за десять минут, а пока предложил им скоротать время у маленького бара.
 Шейн пропустил Полу вперед, подал ей стул и, не спрашивая ее, заказал два коктейля. Затем закурил, глядя, как бармен смешивает в бокалах ингредиенты напитка и наконец до краев наполняет их искристым шампанским.
 Когда им подали коктейли, Шейн повернулся к Поле и чокнулся с ней.
 — За старую дружбу, — провозгласил он, с теплотой глядя ей в глаза.
 — За старую дружбу, Шейн.
 — Знаешь, последний раз я пил эту штуку на юге Франции… С тобой.
 Пола бросила на него быстрый взгляд, и по ее губам пробежала понимающая улыбка.
 — Помню… Тем летом мы все собрались на бабушкиной вилле. Ты так плохо себя вел по отношению к Эмили — вел катер с такой отчаянной скоростью, что бедняжка пришла в ужас. А затем, чтобы выпросить прощение, потащил нас обеих в бар и накачал коктейлями до беспамятства. — Пола со смехом покачала головой. — С тех пор прошло четыре года.
 — Но коктейли не помогли, если я правильно помню. За свою эскападу мне пришлось дорого заплатить… мое безрассудство обошлось мне в очень дорогой шелковый шарф. Однако что такое деньги по сравнению с тем, чтобы заставить милую Эмили снова улыбаться.
 — Она смертельно боится воды — как и бабушка.
 — Но ведь ты ничего не боишься, да?
 — Почему ты так считаешь? — нахмурилась Пола.
 — Ты была бесстрашным ребенком, постоянно таскалась за мной, копируя меня во всем. Настоящий сорванец, не отступавший ни перед каким препятствием или опасностью.
 — Я же верила в тебя и знала, что ты не допустишь, чтобы со мной что-то случилось. И я не ошиблась.
 «И никогда не допущу, дорогая», — подумал он, преисполненный любви. В горле его образовался комок. Он сделал большой глоток из бокала и отвернулся, чтобы не встретиться с ней глазами. Его взгляд может сказать слишком о многом.
 Пола начала болтать о помолвке Эмили и Уинстона, и Шейн снова с радостью уступил ей все нити беседы. Так у него появилось время, чтобы обуздать свои чувства и не позволить им окончательно выйти из-под контроля. Наконец он почувствовал себя в состоянии нормально поддерживать разговор, и они долго болтали о том о сем.
 Удобно устроившись на красной банкетке, Шейн заявил:
 — Весь мой сегодняшний ленч состоял из бутерброда, который я съел, не вставая из-за рабочего стола, поэтому я голоден как волк. Зная тебя, не сомневаюсь, что ты скажешь, что не хочешь есть, но, на мой взгляд, нам следует сделать заказ немедленно.
 — Но я как раз голодна! — искренне возмутилась Пола. Впервые за многие месяцы она с нетерпением ждала начала обеда. Ее фиолетовые глаза остановились на Шейне, и в них заиграли веселые искорки. — Только заказывай сам. Я буду то же, что и ты, — так надежнее.
 По обычаю, принятому в «Le Veau d'Or», посетителям сразу же ставили на стол закуски, чтобы они не скучали в ожидании заказа. Перед Шейном и Полой в мгновение ока появились две тарелки.
 — Отлично, сегодня у них мидии. Здесь их восхитительно готовят, — воскликнул Шейн. — Попробуй. — Запустив вилку в горку моллюсков на тарелке, он спросил:
 — Ты поедешь в Техас, раз уж ты в Штатах?
 — Не думаю. Да, ты прав, очень вкусно. — Прожевав, Пола добавила:
 — Надеюсь, мне не придется туда ехать. Сегодня утром я встречалась с Дейлом Стивенсом. На счастье, в «Сайтекс» сейчас относительно спокойно. Естественно, Гарри Мэрриотт в своем репертуаре. Удивительно близорукий человек. Он всегда боролся с моим дедом, противился любым нововведениям, а теперь продолжает ту же политику с нами. Он все еще никак не успокоится по поводу того, что «Сайтекс» начал добывать нефть в Северном море. Но, как тебе известно, дела там идут просто отлично.
 Шейн кивнул, улыбаясь, и продолжал есть.
 — Я знаю, что бабушка дала тебе рекомендательное письмо к Россу Нельсону, — сказала Пола. — Что ты о нем думаешь?
 — Росс — неплохой парень. Мы нормально общаемся. Впрочем, я подозреваю, что, когда дело касается женщин, он порядочная скотина. Если же говорить о бизнесе, — Шейн пожал плечами, — тут он на высоте. Очень умный, честный. Естественно, он всегда преследует интересы своего банка — но как же иначе. — Он посмотрел на нее. — А каково твое мнение о мистере Нельсоне?
 — Такое же. — И Пола рассказала ему о сегодняшней встрече с Дейлом и Россом, не утаив ничего.
 — Эмма никогда не продаст акции «Сайтекс»! — воскликнул Шейн, когда она закончила. Его черные брови сошлись на переносице. — Ума не приложу, как такое могло прийти Россу в голову и почему он так настаивает. Он не может извлечь прибыль, сообщив о передвижении акций внутри компании, — это противозаконно, а такой авторитетный и уважаемый банкир никогда не пойдет на нарушение закона. Нет, дело здесь не в деньгах. К тому же он богат, как Крез. Но, конечно, если Россу удастся протащить такую сделку в интересах одного из клиентов своего банка, то он очень вырастет в его глазах, верно? — Не дождавшись ответа, Шейн продолжал:
 — Да, вот почему он заинтересовался «Сайтекс». Из того, что ты мне рассказала, следует, что его клиент хочет контролировать компанию. А если еще и Росс с Дейлом такие приятели, то Нельсон заодно хлопочет о друге. Хочет убить двух зайцев сразу.
 — Да, после их ухода я решила то же самое, что и ты. Росс Нельсон может обхаживать меня сколько угодно — я не собираюсь уговаривать бабушку продать акции, а, по-моему, он хочет от меня именно этого.
 Шейн бросил на нее холодный, проницательный взгляд.
 — Не расслабляйся с этим парнем — он обязательно сделает попытку соблазнить тебя.
 Пола собралась было рассказать ему о розах и о приглашении провести уик-энд в загородном доме Нельсона, но по неясной ей самой причине предпочла воздержаться. Вместо этого с сухим смешком она заявила:
 — Он не посмеет. Я замужем. И к тому же он не захочет ссориться с бабушкой.
 — Не будь такой наивной, Пола, — воскликнул Шейн. — Твое семейное положение и угроза гнева твоей бабушки — пустой звук для Росса Нельсона. Он абсолютно беспринципен, если верить слухам, а, боюсь, я склонен им верить.
 Шейну вовсе не понравилась перспектива того, что банкир будет кружиться вокруг Полы, и он сменил тему разговора, заговорив о своем нью-йоркском отеле. Этой темы хватило на всю первую смену блюд, вплоть до прибытия второй.
 Пола слушала с растущим интересом, гордясь его доверием. Раньше, пока Шейн еще не явился к ней домой, Пола боялась, что они могут почувствовать себя неловко, смутить друг друга, решив, что стали чужими, — ведь они с Шейном так давно не оставались с глазу на глаз. Но ничего такого не случилось. Все шло, как в прежние времена — согласно ее предсказанию во время коктейлей. Оба быстро освоились, и между ними установилась дружеская и теплая атмосфера, памятная им с юных лет.
 — Так что приезжай, взгляни на наш отель. В любое время на этой неделе, как только выкроишь свободный часок. Ряд этажей уже закончен, и я смогу показать тебе несколько номеров. Я был бы очень благодарен, если бы ты высказала свое мнение об интерьерах — я только сегодня получил проекты от дизайнерской фирмы. У тебя такой хороший вкус.
 Лицо Полы вспыхнуло от удовольствия.
 — Да, я с радостью посмотрю твой отель. Я так много слышала о нем от дяди Брайана и от Мерри. Кстати, завтра у меня относительно свободный день. Мы могли бы там встретиться во второй половине дня. — Пола наклонилась вперед и заглянула с надеждой ему в глаза. — И, возможно, ты согласишься пообедать у меня. Энн сказала, что хотела бы тебя покормить. Что-то такое она говорила о твоей любимой тушеной баранине. Чем плох завтрашний вечер?
 Тем, что чем чаще я тебя вижу, тем больше я тебя хочу.
 А вслух сказал:
 — Большое спасибо. Отличное предложение. Он сам удивился, что так охотно и легко принял ее приглашение. И вдруг совершенно ясно, к своему немалому изумлению, осознал, что собирается провести с Полой как можно больше времени, пока она в Нью-Йорке.
 Он проводил ее до дверей квартиры. Стоял ясный светлый вечер, прохладный, но не слишком холодный для ноября. После шума и духоты бистро воздух казался особенно свежим. Оба молчали, но это молчание не было для них тягостным.
 Уже на Мэдисон-авеню, недалеко от Семьдесят второй улицы, Шейн спросил:
 — Как ты смотришь на то, чтобы покататься верхом в воскресенье?
 — Замечательно! — воскликнула Пола, повернувшись к нему всем телом. — Я уже целую вечность не сидела на лошади. Конечно, я не привезла с собой бриджей для верховой езды, но, наверное, можно обойтись и джинсами.
 — Да или пойти в магазин Кауфмана. Он недалеко от тебя, и там есть все, что тебе может понадобиться.
 — Так я и сделаю. Где ты ездишь верхом?
 — В Коннектикуте. В городке под названием Нью-Милфорд. Вообще-то у меня там есть дом. Старый амбар. Я переделываю и модернизирую его уже несколько месяцев, и…
 — Шейн О'Нил! Какой ты противный и скрытный! Почему ты мне раньше не рассказал о своем доме?
 — Просто случая не представилось. Во время обеда у нас было столько других тем — причем более важных: твои дела, наш новый отель. — Он засмеялся низким голосом. — Так что, хочешь посмотреть?
 — Глупый вопрос. Разумеется. И можно прямо в воскресенье?
 — Конечно.
 — Если хочешь, я приготовлю еду как на пикник. Когда нам выезжать в воскресенье?
 — Тебе придется отправиться в путь довольно рано. Видишь ли, я уже буду на месте. Я еще раньше договорился с двумя нашими мастерами, что они поработают там со мной в пятницу. Так что я выезжаю вечером в четверг и весь уик-энд собираюсь провести там.
 — Вот как! А как я доберусь туда в воскресенье?
 — Нет проблем. Я вышлю за тобой машину с водителем. Если только… — Он замолчал, потом воскликнул:
 — У меня возникла отличная идея. А почему бы нам вместе не поехать в четверг и не остаться там до конца недели? Ведь ты можешь взять выходной в пятницу? — Он искоса взглянул на нее и добавил легкомысленным тоном:
 — Я куплю тебе лопатку. Можешь копать сколько твоей душе угодно — разобьешь мне сад.
 — В такую-то погоду? Земля, наверное, жесткая как камень. Но я хочу поехать, Шейн.
 — Великолепно, — сказал он и улыбнулся. Пола взяла его под руку и подстроилась под его походку. Дальше они шли молча. Пола думала об их детских годах в «Гнезде цапли», и, хотя она не могла этого знать, Шейн думал о том же.

 Глава 11

 Пола проснулась в пятницу утром от звуков громких мужских голосов и взрывов раскатистого смеха.
 Она резко села в кровати и потерла кулаками глаза, мигая от слабого света, пробивавшегося в окно, на какую-то долю секунды не понимая, где находится. Потом вспомнила. Ну конечно же, на даче у Шейна около Нью-Милфорда. Она взглянула на маленькие дорожные часы на белом, плетенном из прутьев, столике рядом с кроватью и, к своему удивлению, обнаружила, что уже почти десять. Ей самой не верилось, что она проспала, причем почти четыре лишних часа. Обычно она была на ногах уже в шесть утра.
 Пола соскочила с кровати, чувствуя себя отдохнувшей и полной энергии, и прошлепала к окну, раздвинула красные саржевые занавески и выглянула во двор. Прямо под окном около груды досок разговаривали двое мужчин.
 Шейн находился вне пределов ее видимости, но до нее донесся его голос:
 — Эй, ребята, потише там. Моя гостья еще спит. И аккуратнее в выражениях.
 С затаенной улыбкой Пола повернулась и с интересом осмотрелась в спальне. Накануне вечером она слишком устала, чтобы уделить должное внимание окружающей обстановке. Теперь она увидела, насколько уютно в этой маленькой и оригинальной комнатке с белыми стенами, ярко-красным полом и белой плетеной мебелью. Но доминировала надо всем кровать с медной спинкой под лоскутным покрывалом.
 Пола проскользнула в соседнюю крохотную ванную комнату, быстро приняла душ, причесалась, подкрасилась и вернулась в спальню. Там она надела синие джинсы, алую рубашку и толстый пурпурный свитер, затем натянула поверх джинсов высокие, до колена, ботинки красной кожи. Наконец, застегнула на запястье ремешок часов и сбежала вниз, в кухню.
 Приятно пахло свежим кофе, и, заметив кипящий кофейник, Пола принялась открывать створки шкафов в поисках кружки. Наконец она ее нашла, наполнила и направилась в основное жилое помещение дома.
 Посреди просторной комнаты она остановилась и огляделась, стараясь вобрать в себя все вокруг, хотя и знала, что это бесполезно. Ей потребуется несколько дней, чтобы увидеть все, сделанное здесь Шейном. Вчера вечером его дом показался ей милым, сегодня, в ярком солнечном свете, у нее от восхищения захватило дух.
 «Всего одна комната», — сказал он по дороге из Манхэттена. Но что за комната — огромная, величественная, с высоким потолком из открытых стропил и поперечных балок, большое окно, прорезанное в длинной стене, и гигантский камин. Огонь уже гудел в топке, толстые чурки шипели и стреляли.
 Пола подошла к кабинетному роялю и села на круглый стул, отхлебывая кофе и продолжая озираться. Шейн поместил рояль точно посередине комнаты, и она поняла почему. Он естественным образом разделял ту часть зала у камина, что служила гостиной, от другой, ближе к кухне, считавшейся столовой. Преобладал белый цвет, но его холодность смягчалась темными тонами натурального дерева. Стены покрыты побелкой; два огромных честерфилдских дивана и глубокие кресла обиты грубой белой саржей. Шторы в тон, на отполированном деревянном полу — белые коврики. Но картины, эстампы, книги и цветы яркими пятнами оживляли белый фон.
 Внезапно она почувствовала себя опустошенной.
 Он явно потратил на переоборудование своего дома немалые деньги, не говоря уж о времени и энергии. В этом доме собирались поселиться надолго. Неужели он навсегда решил остаться в Америке? И никогда не вернется в Англию? И почему ей не все равно?
 Пола резко встала и подошла к камину, уселась в чересчур плотно набитое кресло и поставила кружку с кофе на каминную полку. Ее взгляд скользнул по лежавшей там пачке сигарет и зажигалке, и она, хотя редко курила, взяла одну и глубоко задумалась о событиях предыдущего вечера.
 Они с Шейном приехали в девять часов, одновременно с началом грозы, и промокли до нитки, бегая от машины к дому и обратно, пока не перенесли туда все чемоданы и сумки с продуктами. Потом Шейн, не слушая никаких возражений, отправил ее наверх переодеться.
 Через двадцать минут Пола спустилась и замерла на пороге в восторге от увиденного. В ее отсутствие Шейн включил все лампы и зажег камин. Теплый, приветливый свет залил просторную, как средневековая зала, комнату, звуки из репертуара Боба Дилана заполнили ее, и в ней стало гораздо уютнее и спокойнее. Пола сразу заняла свое любимое место — спиной к камину. И тут совершенно неожиданно Шейн возник в дверях кухни с бокалами в руках, бодрый и свежий, в простой белой рубашке и синих джинсах.
 — Как быстро ты успел все сделать, да еще и переоделся! — воскликнула она.
 Шейн в ответ широко улыбнулся:
 — Как говорится, кого как учили, тот так и работает. А меня обучал весьма въедливый генерал.
 — Эмма Харт — въедливый генерал! Не очень-то лестно ты отзываешься о моей высокочтимой бабушке, — шутливо упрекнула его Пола.
 Шейн вручил ей водку с тоником и, чокнувшись, » заметил:
 — В отличие от тебя, Эмма не рассердилась бы на меня за такое определение.
 И они пустились в воспоминания о годах, проведенных в «Гнезде цапли», долго смеялись и поддразнивали друг друга, а потом Шейн принес огромное блюдо с копченой лососиной и поднос с ломтиками сыра. Они сидели на полу, брали закуски с маленького столика и запивали их ледяным шампанским. И говорили, говорили — далеко за полночь — о самых разных вещах, радуясь вновь обретенной дружбе и наслаждаясь чувством раскованности и свободы.
 Под конец вечера Шейн заметил, что Пола время от времени потирает шею. На его озабоченный взгляд молодая женщина ответила:
 — Ничего серьезного. Просто она затекает — думаю, от долгого сидения за столом.
 Не сказав ни слова, Шейн начал массировать ей шею и плечи.
 Сейчас, вспоминая эту сцену, к Поле вернулось ощущение блаженства, которое она испытала при прикосновении сильных пальцев Шейна, как бы впитавших в себя боль и усталость ее мускулов. Ей хотелось, чтобы он никогда не останавливался. И позже, когда он дружески чмокнул ее в щеку на прощание на пороге ее спальни, Пола испытала непреодолимое желание обвить руками его шею. Она быстро переступила порог и закрыла дверь. Щеки ее пылали.
 Пола распрямилась в кресле, словно подброшенная пружиной. Вчера вечером она удивилась сама себе. Теперь она поняла. Она хотела, чтобы Шейн прикоснулся к ней, поцеловал ее. Не надо лгать самой себе. Ее так называемые родственные чувства к Шейну не так уж невинны. Теперь уже нет. Они окрашены сексом. Ее влечет к нему как к мужчине.
 Эта мысль настолько потрясла Полу, что она вскочила на ноги, швырнула сигарету в камин и подбежала к окну.
 Она стояла, устремив взгляд на простирающийся за окном пейзаж, и не видела его красоты, пытаясь успокоиться. Она должна подавить новые, для нее необычные чувства, которые он в ней вызывает. Они порождали в ней беспокойство, огорчали ее. Она не имеет права испытывать интерес к Шейну О'Нилу — ведь она замужем. Кроме того, в его глазах она не более чем подруга детства.
 Пола пыталась отогнать от себя мысли о Шейне, но они упорно лезли ей в голову, отказываясь покидать ее. Перед ней возник образ Шейна, каким он был прошлым вечером. Он казался не совсем таким, как всегда, и в то же время его внешность и манера держаться остались неизменными. И тут Пола поняла. Это она сама изменилась — и увидела его другими глазами.
 «Почему Шейн вдруг так взволновал меня? Потому, что он красивый, сильный, умный и привлекательный? Или потому, что от него исходит обаяние мужественности? Но он всегда был таким, он ничуть не изменился. Кроме того, примитивная мужественность на меня не действует. Впрочем, примитивного в нем ничего нет. Мужественность — просто естественная часть его натуры. Боже, я сошла с ума — думать о Шейне подобным образом! Кроме того, секс меня не интересует. Он отпугивает меня. Джим хорошенько позаботился об этом».
 По коже Полы пробежал озноб. Она живо представила себе лицо Джима. Для описания определенного типа мужчин Мерри часто пользовалась одним словом: «самцы». Попадание прямо в точку. Пола тяжело вздохнула и прищурилась от ослепительного солнечного луча, проникшего в комнату сквозь оконное стекло. Джим воцарился в ее мыслях, вытеснив Шейна.
 Вчера днем, около двух часов, или в семь по английскому времени, она позвонила в Лонг-Медоу и поговорила с Джимом. Разговор получился очень коротким. Он отвечал ей, как всегда, вежливо, но в спешке — по его словам, торопился на обед. И быстро передал трубку Hope, чтобы дать жене возможность узнать, как идут дела у детей. Она страшно соскучилась по Лорну и Тессе. Когда Пола попросила Нору вновь соединить ее с мужем, та ответила, что он уже уехал. У Полы в голове не укладывалось, как Джим мог не попрощаться с ней. В ярости она бросила трубку. Затем ее охватило отчаяние. Очевидно, он успел забыть об их разговоре в воскресенье — и о том, что его вызвало.
 «Боже мой, ведь и недели не прошло», — подумала она, живо вспомнив, как они оба стояли тогда в саду. В тот день что-то умерло в ней. Джим держится с ней холодно, отчужденно. Почти как чужой человек. Чем больше Пола думала, тем больше она утверждалась в своем мнении. Ему просто наплевать на чувства, мысли и потребности жены. Лишний раз Поле пришлось признать, что они с мужем несовместимы. Причем во всем, а не только в том, что касается секса. Если бы секс оставался единственной их проблемой, она бы справилась. Но его поведение во время телефонного разговора усилило в ней чувство разочарования. В тот день она рассталась с последними иллюзиями в отношении своего брака и с головой погрузилась в бумаги, радуясь, что дела могут хоть как-то отвлечь ее от горьких мыслей…
 «Работа и дети… Вот на что я отныне направлю всю свою энергию», — в сотый раз сказала она себе. Поспешным шагом пройдя к камину, Пола схватила кружку с полки и направилась на кухню. Пора найти Шейна, поздороваться с ним и поинтересоваться его планами на сегодня.
 Но он оказался уже на кухне.
 — Так вот ты где, — воскликнул он, наливая себе кофе. — Готов поспорить, тебя разбудили мои молодцы, черти горластые!
 Пола во все глаза уставилась на него, вернее, на его одежду. Он красовался в бесформенных обвисших вельветовых штанах, тяжелых рабочих ботинках и просторном рыбацком свитере, а на его черных кудрях под немыслимым углом сидела матерчатая кепочка. Пола разразилась безудержным хохотом.
 — В чем дело? — встревожился он, нахмурив брови.
 — Твоя одежда… — воскликнула она между приступами смеха. — Ты точь-в-точь похож на ирландского моряка.
 — Дорогая моя, а разве ты не знала, что он — это и есть я? Весь в моего деда.
 Немного позже они поехали в Нью-Милфорд.
 Спускаясь с холма, Шейн показал ей ферму его друзей — Санни и Элайн Уикерс — и мимоходом упомянул, что пригласил их вечером на обед.
 — Он музыкант, она писательница. Очень милая пара, тебе они понравятся, — добавил он и принялся обсуждать с Полой меню предстоящего обеда.
 К тому времени, как они доехали до места, им удалось прийти к соглашению: готовить будет Пола — классический английский стол со всеми полагающимися приправами. Для начала — йоркширский пудинг, затем баранья нога, жареная картошка и брюссельская капуста, а на закуску — бисквит по-английски с вином и взбитыми сливками.
 Шейн с Полой обошли множество рынков и магазинов и купили свежих овощей, фруктов, барашка и всякого мяса впрок, приправы, праздничные свечи, а также огромный букет золотистых и бронзовых хризантем. С трудом передвигая ноги под тяжестью покупок, они брели по улице, покачиваясь от смеха и чувствуя себя превосходно.
 По дороге домой Пола вдруг осознала, что с Шейном она ведет себя совершенно естественно, кстати, как и он с ней. Да и с чего бы ему чувствовать себя скованным? Он же не может читать ее мысли. А если бы и мог — в них нет ничего необычного. Только дружелюбие, привязанность и счастливые воспоминания детских лет. К счастью, те странные и волнующие несколько часов полностью испарились. Шейн — просто старый приятель, добрый друг, член семьи. Все снова вошло в норму.
 Вернувшись в дом, Шейн принялся разбирать покупки, а Пола расставила цветы в две большие каменные вазы. Между делом он бросил:
 — Боюсь, пока нам снова придется обойтись одними бутербродами. Ты переживешь. Каланча?
 — Конечно.
 Ленч состоял из свежего сыра «Бри», толстых ломтей французской булки, фруктов и бутылки красного вина. Улучив момент. Пола взглянула на Шейна и спросила:
 — Ты что, намерен остаться в Штатах навсегда?
 — Почему ты спрашиваешь? — А про себя Шейн добавил: «И разве это для тебя имеет хоть какое-то значение?»
 Оглянувшись вокруг. Пола пояснила:
 — Твой дом отнюдь не похож на временное жилье. И ты явно вложил в него немало денег и сил.
 — Да, мне очень помогает то, что при первой возможности я приезжаю сюда поработать. Теперь мне есть чем заняться, я не веду хоть сколько-нибудь насыщенной светской жизни. Кроме того, ты же знаешь, что я всегда любил восстанавливать старинные дома. — Шейн откинулся в кресле, задумчиво глядя на свою гостью. — Мы с Уинстоном хорошо заработали, когда продали те старые коттеджи в Йоркшире, что мы реконструировали. И то же произойдет и здесь, когда я решу продать свой сарай. — Он не сводил с нее глаз. Неужели в ее глазах мелькнуло облегчение или это ему только показалось?
 — А что ждет Бек-хаус? Ну, когда Уинстон и Эмили поженятся? — поинтересовалась Пола.
 — Будучи в Нью-Йорке, Уинстон сказал, что они с Эмили намереваются пожить там некоторое время, и если Эмили дом понравится, то они выкупят мою долю. А если нет… — Шейн пожал плечами. — Не вижу проблемы. Возможно, мы по-прежнему станем совместно им владеть и приезжать туда на уик-энды. Или продадим.
 — Уинстон сказал, что он попросил тебя быть шафером на их свадьбе. Шейн кивнул.
 — А я буду подружкой невесты.
 — Знаю.
 — А до свадьбы ты в Англию не собираешься? Снова ему показалось, что он увидел волнение в ее глазах.
 — Понятия не имею, — ответил он. — Как я уже говорил, отец хочет, чтобы рождественские каникулы я провел на Ямайке и Барбадосе, а в феврале — марте мне, возможно, придется лететь в Австралию.
 — В Австралию! — Пола выпрямилась и с удивлением посмотрела на него.
 — Да. Блэки очень понравился Сидней, и за последнее время он не раз говорил отцу, что хорошо бы построить там отель. Вчера утром я беседовал со своим стариком, и он даже получил от деда письмо на ту же тему. Так что — как знать, может, я отправлюсь туда на разведку.
 — Что Блэки, что бабушка — одного поля ягоды. Интересно, они хоть когда-нибудь не думают о делах?
 — А ты? Или я, если уж на то пошло? — Шейн усмехнулся. — Мы с тобой как раз те самые яблочки, что недалеко упали от старых яблонь, как ты считаешь?
 — Пожалуй. — Пола подалась вперед, ее лицо вдруг стало очень серьезным. — Ты действительно считаешь, что я слишком много работаю?
 — Конечно, нет. Ты — трудяга по натуре. К тому же тебя такой воспитали. И меня тоже. У меня не остается времени на пустяки. Да я с ума бы сошел, окажись у меня много свободного времени. Честно говоря, я люблю нашу свистопляску, люблю суету и круговерть — как и ты. И еще одно — я испытываю гордость от сознания, что продолжаю семейное дело, начатое дедом. И ты наверняка чувствуешь то же самое.
 — Конечно.
 — Так и должно быть… Мы с материнским молоком всосали чувство долга. Другая жизнь для нас невозможна. — Шейн остановился и взглянул на часы. — Уже почти четыре часа, пойду найду своих плотников, расплачусь и отправлю их по домам.
 Пола тоже встала и взяла поднос.
 — Как быстро промелькнуло время! Пора готовить обед!
 Пола загрузила посудомойку, почистила картошку, вымыла капусту, приготовила барашка, обмазала мясо маслом, поперчила его и добавила сушеных листьев розмарина. Приготовив бисквит и поставив его в холодильник, Пола взбила муку, яйца и молоко для йоркширского пудинга, не переставая счастливо мурлыкать себе под нос. За час, что она провела на кухне, Шейн не раз просовывал голову в дверь и предлагал свою помощь, но она прогоняла его. Она наслаждалась готовкой так же, как наслаждалась работой в саду. Ей нравилось иногда для разнообразия поработать не мозгами, а руками. «Действительно помотает», — подумала она, вспомнив, что Шейн говорил о своем доме.
 Когда она наконец вернулась в главную комнату, то нашла там уже накрытый стол, дрова, сложенные аккуратной горкой у камина, и пластинку с Девятой сонатой Бетховена на проигрывателе. Но сам Шейн куда-то испарился. Пола уютно устроилась на диване и расслабилась под звуки музыки. Ей даже захотелось спать, и она зевнула. «Все дело в вине. Я не привыкла пить вино в середине дня», — решила Пола и закрыла глаза. Она провела замечательный день, лучший за долгое-долгое время. Никакого напряжения, никаких словесных баталий. Как хорошо побыть самой собой, не держаться постоянно настороже, как ей часто приходилось в обществе Джима.
 Шейн заставил ее вздрогнуть, сказав:
 — Может, пойдем погуляем?
 Пола села и еще раз зевнула, прикрыв рот рукой.
 — Извини. Меня что-то разморило. Ты не огорчишься, если мы сегодня отменим прогулку? Он стоял около дивана, возвышаясь над ней.
 — Нет. Я и сам клюю носом. Встал сегодня с первыми лучами солнца.
 Он не добавил, что и ночью почти не спал, зная, что она в соседней комнате, так близко и в то же время так далеко. Как он хотел ее прошлой ночью, как мечтал заключить ее в свои объятия!
 — Почему бы тебе не поспать? — сказал он.
 — Пожалуй, можно. А ты чем займешься?
 — У меня есть кое-какие дела. Сделаю пару телефонных звонков, а потом, возможно, тоже лягу.
 Она откинулась на подушки и улыбнулась, глядя ему вслед, как он уходит, насвистывая. Уже засыпая, Пола вспомнила, что еще не выговорила ему за его поведение в последние полтора года. «Ладно, у меня еще масса времени — весь уик-энд, — подумала она. — Как-нибудь попозже». Что-то шевельнулось в глубине ее сознания. Но мысль не получила завершения и ускользнула, прежде чем Пола успела ее додумать. Молодая женщина удовлетворенно вздохнула, наслаждаясь теплом и музыкой. Через несколько секунд она уже крепко спала.

 Глава 12

 Это был один из тех вечеров, которые с самого начала проходят исключительно гладко.
 За несколько минут до семи часов Пола спустилась вниз в поисках Шейна.
 Она надела свободное платье из тонкой шерсти, сшитое Эмили. Темно-фиолетовое, простое, ниспадающее, с необычайно широкими, похожими на крылья бабочки, рукавами, которые тем не менее туго застегивались на запястьях. К нему она выбрала длинное ожерелье из нефритовых бусин — тоже подарок Эмили, привезенный ею из Гонконга.
 Она нашла его в главной комнате. Он стоял у большого окна и смотрел вдаль.
 Пола заметила, что он зажег многочисленные свечи, расставленные ими ранее, и организовал бар на одном из маленьких сундуков.
 Жаркий огонь гудел в камине, уютно светило несколько ламп и тихо звучал голос Эллы Фитцджералд.
 Пола подошла к нему и сказала:
 — Как я вижу, мне осталась только одна работа — сесть у огня и что-нибудь выпить.
 Шейн резко обернулся и окинул ее взглядом.
 Она подошла еще ближе, и он увидел, что она наложила на веки пурпурные тени, и поэтому, а также благодаря цвету платья ее опасные глаза казались еще более фиолетовыми, чем обычно. Блестящие черные волосы, зачесанные назад и загибающиеся внутрь, обрамляли бледное лицо, подчеркивая прозрачность ее кожи. Треугольный мысик глубоко опускался на ее широкий лоб. Она была потрясающе хороша.
 Напряженность сошла с ее лица. Шейн подумал, что никогда еще она не выглядела такой прекрасной.
 — Ты отлично смотришься.
 — Спасибо. И ты тоже.
 Шейн небрежно хохотнул и сменил тему:
 — Ты хотела выпить. Чего тебе налить?
 — Белого вина, пожалуйста.
 Пока он открывал бутылку, Пола стояла у камина и следила за ним.
 Шейн надел темно-серые слаксы, серый, но посветлее, свитер с высоким воротником и черный кашемировый пиджак в спортивном стиле. Глядя на него, она подумала: «Он все тот же старина Шейн, и все же он изменился. Может, дело все-таки в усах. Или причина во мне?» Она тут же подавила самую мысль о такой возможности.
 Шейн принес бокал. До нее донесся слабый аромат мыла и одеколона. Он еще раз побрился, тщательно расчесал волосы и обработал ногти. Пола подавила улыбку, вспомнив, что его привычка смотреться в любое встреченное им по пути зеркало доводила ее бабушку до белого каления. Эмма даже пригрозила, что уберет из «Гнезда цапли» все зеркала, если он не обуздает свое тщеславие. В тот год ему исполнилось восемнадцать лет, и он очень гордился своей красотой, своей поджарой спортивной фигурой. У Полы мелькнуло подозрение, что он и сейчас отлично знает о своей внешней привлекательности, хотя больше и не рассматривает себя в зеркала — по крайней мере, на людях. Возможно, он даже привык к своей красоте. Она отвернулась к огню, чтобы скрыть улыбку. Да, он себялюбив, и некоторые его достижения и достоинства вызывают у него самого чувство восхищения, и он очень уверен в себе. И, однако, ему присущи природная доброта, мягкость, и он сердечно любит своих друзей и родных, и он очень ласковый. Вот как хорошо она знает Шейна Десмонда О'Нила! Он налил себе виски с содовой и сказал:
 — Не удивляйся, если Санни притащит с собой гитару. Обычно он так и делает. Я могу аккомпанировать ему на рояле — устроим вам концерт. Можем даже спеть что-нибудь.
 — О боже! Тени ансамбля «Цапли» витают над нами, — рассмеялась Пола. — Ты ужасно играл, между прочим.
 — А я считаю, мы были довольно хорошей группой, — ответил он тоже со смехом. — Ты и остальные девчонки просто ревновали, потому что тем летом мы находились в центре всеобщего внимания. А вы не могли нам простить нашего оглушительного успеха. Удивляюсь, почему вы не организовали девичий ансамбль в пику нам.
 Пола снова засмеялась. Он чокнулся с ней.
 Она посмотрела на Шейна снизу вверх, чувствуя себя крошечной рядом с этим почти двухметровым Гигантом. Крошечной и еще слабой, беззащитной и бесконечно женственной. Определенно в нем есть нечто неотразимое. Она почувствовала, как где-то глубоко в ней опять зашевелилось непонятное чувство, которое он вызвал в ней прошлым вечером. По коже пробежали мурашки. Сердце ее замерло.
 Их глаза встретились.
 Пола хотела отвести взгляд, но никак не могла оторваться от его пронзительных гипнотических глаз.
 Шейн первым отвернулся, притворившись, что ищет сигареты, иначе он бы не удержался и поцеловал ее. «Будь осторожнее», — приказал он себе. Теперь его одолевали сомнения, правильно ли он сделал, что пригласил ее на уик-энд. Шейн понимал, что ходит по тонкому льду. «Больше я с ней не увижусь до ее отъезда из Штатов». Но ему самому стало смешно. Он знал, что не сдержит слово.
 Тишину нарушили радостные возгласы. К бесконечному облегчению Шейна, в комнату вошли Санни и Элайн.
 Шейн поспешил им навстречу, широко улыбаясь. Как хорошо, что он пригласил их. Чувство напряжения отпустило его.
 Санни прислонил футляр с гитарой к стулу и обнял хозяина.
 — Коньяк разопьем после обеда, — объявил он и вручил Шейну завернутую в бумагу бутылку. Элайн сунула ему в руки корзинку.
 — А здесь свежеиспеченный хлеб вам на завтрак, — воскликнула она, когда Шейн наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку.
 О'Нил, рассыпая благодарности, поставил подарки на комод и представил Уикерсам Полу.
 Едва увидев их, Пола почувствовала к ним симпатию. Санни оказался высоким худощавым мужчиной со светлыми волосами и бородой и веселыми карими глазами. Элайн, милая и женственная, принадлежала к тому типу представительниц прекрасного пола, чья природная доброта становится очевидной с первого взгляда. У нее было открытое дружелюбное лицо, ярко-голубые глаза и тронутые ранней сединой короткие вьющиеся волосы.
 Втроем они уселись, а Шейн отправился налить вина вновь прибывшим. Пола порадовалась за себя, что выбрала платье, хотя Шейн предложил ей одеться попроще. Элайн, в черных бархатных брюках и китайском жакете из голубой парчи, выглядела очень элегантно, но не броско.
 С улыбкой Элайн обратилась к ней:
 — Шейн рассказал, что вы внучка Эммы Харт и что теперь вы возглавляете ее империю. Я в восторге от вашего лондонского магазина. Я могла бы провести там целый день…
 — Святая правда, — перебил ее Санни со смехом. — Моя жена с помощью вашего магазина когда-нибудь вконец разорит меня.
 — Не обращайте внимания на моего мужа, он просто шутит, — заметила Элайн и продолжила свою хвалебную песню универмагу на Найтсбридж.
 Но когда Шейн вернулся с бокалами для гостей, разговор переключился на события в стране и на местные сплетни. Пола сидела в расслабленной позе, молча слушала и потягивала вино. Шейн болтал с друзьями, и она ясно увидела, как они ему нравятся, как легко и свободно он чувствует себя в их компании. Впрочем, то же относилось и к ней. С ними оказалось очень легко — дружелюбные, раскованные, твердо стоящие на земле люди. Санни обладал умом, таким же живым, как и у Шейна, хотя и не столь блестящим и проницательным, и вскоре они оба увлеченно перебрасывались тонкими замечаниями. В атмосфере царили смех и веселье, у всех было праздничное настроение.
 Время от времени Пола украдкой бросала взгляды на Шейна. Он держался как прекрасный хозяин и не знал ни минуты покоя — разливал вино, менял пластинки, подбрасывал дрова в огонь, направлял беседу в нужное русло, не давая никому почувствовать себя выпавшим из разговора. И он явно радовался, что Уикерсы приняли Полу. Он часто улыбался ей, кивая в знак одобрения, и дважды, проходя по делам мимо нее, дружески похлопывал по плечу.
 В какой-то момент Пола вышла проверить, что творится на кухне, и когда она поднялась во второй раз, Элайн встала тоже.
 — Ты делаешь всю работу, так нечестно, — заявила гостья. — Я помогу тебе.
 — Все в порядке, — запротестовала Пола.
 — Нет-нет, я настаиваю. — Элайн последовала за Полой на кухню и с порога воскликнула:
 — Какой чудесный запах — у меня уже слюнки текут. Ну, так что же мне делать?
 — Правда ничего, — улыбнулась ей Пола, вытащила мясо из духовки и поставила на поднос. — Впрочем… не обернешь ли ты его фольгой?
 — Сказано — сделано, — ответила Элайн и, оторвав большой кусок серебристой бумаги, обернула ею ногу барашка. Некоторое время она молча смотрела на Полу, затем сказала:
 — Какой замечательный вечер. Я очень рада, что ты приехала сюда. И уж конечно, твое присутствие благотворно влияет на Шейна, он так повеселел.
 — В самом деле? — Пола с удивлением повернулась к Элайн. — Можно подумать, что без меня он предается мировой скорби.
 — На наш взгляд, да. Мы с Санни очень беспокоимся за него. Он такой милый, щедрый, очень обаятельный и приятный человек. Однако… — Она повела плечами. — Честно говоря, он всегда здесь один, никогда не привозит с собой… друзей и порой выглядит меланхоличным и отчаявшимся. — Она повторила прежний жест. — Конечно, Англия очень далеко отсюда, и…
 — Да, наверное, он все-таки скучает по дому, — согласилась Пола, снова повернувшись к духовке.
 Элайн, подняв изумленно брови, уставилась ей в спину.
 — О, я имела в виду другое… — Она резко замолчала, так как на кухню со штопором в руке зашел Шейн.
 — Пожалуй, я открою вино. Пусть оно немного подышит, — объявил он. Возясь с бутылкой, Шейн бросил Поле:
 — Думаю, мясу надо постоять минут пятнадцать и пустить сок, прежде чем я начну его резать. А пока я могу потолкаться здесь, чтобы тебе не было скучно одной.
 Элайн потихоньку вышла, оставив их наедине.
 — Обед просто замечательный, — заявила Элайн, положив десертную вилку и ложку на стол. — И я хотела бы узнать рецепт твоих бисквитов. Они восхитительны.
 — И еще рецепт йоркширского пудинга, — вставил Санни. Он улыбнулся жене хитрой, но ласковой улыбкой и добавил:
 — Я знаю, что Элайн не обидится, если я скажу, что ее пудинги больше похожи на куски сырого теста.
 Все рассмеялись, а Пола чувствовала себя польщенной.
 — Завтра я их перепишу для вас, — сказала она. — Благодаря вам обоим я очень выросла в своих собственных глазах. Впервые мои кулинарные способности заслужили столько комплиментов.
 — Не правда, — воскликнул Шейн. — Я восторгался тобой многие годы. Ты никогда не обращаешь внимания на мои слова, вот в чем беда, — добавил он шутливым тоном, но глаза его были серьезны.
 — Еще как обращаю, — возмутилась Пола. — И всегда обращала.
 Шейн с усмешкой встал из-за стола.
 — Пойду-ка я на кухню, сварю кофе.
 — Я тебе помогу, — вызвался Санни и отправился за ним следом.
 Элайн внимательно посмотрела на Полу. «Какая интересная и оригинальная внешность, — подумала она. — Интересно, сколько ей лет». Сперва Элайн решила, что под тридцать, даже немного за. Но теперь, в мягком свете свечей. Пола казалась значительно моложе; в ее лице проступала беззащитность маленькой девочки, и она казалась очень привлекательной. Спохватившись, что откровенность ее взгляда граничит с бестактностью, Элайн произнесла:
 — Ты очень красивая женщина, Пола, и такая самостоятельная. Неудивительно, что он так часто грустит.
 Пола тут же напряглась и дрогнувшей рукой поставила бокал на стол.
 — Боюсь, я не понимаю тебя.
 — Шейн… он же с ума по тебе сходит, — вырвалось у Элайн. — Это у него на лице написано и видно в каждом его слове. Как жаль, что ты так далеко — в Англии. Вот на что я намекала раньше — на кухне.
 Пола сидела как громом пораженная. Наконец она смогла ответить:
 — Элайн, но мы же просто друзья, друзья детства. Первую долю секунды Элайн показалось, что ее собеседница шутит, продолжая череду веселых розыгрышей, длившуюся весь обед. Но потом заметила явное смятение на лице Полы.
 — О боже, я, очевидно, сказала что-то не то. Пожалуйста, извини. Я просто решила, что вы с Шейном… — Ее голос сорвался, и она замолчала с убитым видом.
 Пола с трудом подавила охватившие ее чувства. — Прошу, не выгляди такой несчастной, Элайн. Все в порядке, правда. Я все понимаю. Ты ошиблась, вот и все. Ты приняла братскую привязанность Шейна ко мне за нечто совсем-совсем иное. Любой на твоем месте мог ошибиться.
 Наступило неловкое молчание, в течение которого обе женщины в растерянности смотрели друг на друга. Обе не знали, что сказать. Элайн откашлялась:
 — Ну вот, я взяла и испортила чудесный вечер… а все мой длинный язык. — Она виновато глядела на Полу. — Санни утверждает, что моим языком можно три раза обернуть земной шар. И он прав.
 Надеясь успокоить ее, Пола дружелюбно сказала:
 — Пожалуйста, Элайн, не ругай себя. Я не сержусь. Ты мне нравишься, и я хочу, чтобы мы подружились. И если уж на то пошло, твоя ошибка вполне объяснима. Я приехала с ним, живу с ним под одной крышей, и мы очень свободно держимся друг с другом. Просто мы выросли вместе и общаемся с пеленок. Между нами существует определенная близость, которую легко не правильно истолковать. Но у нас совсем другие отношения, чем ты подумала. — Пола попыталась рассмеяться и посмотрела на свои руки. — Я только что заметила, что не надела свои кольца. А поскольку мы не затрагивали тему моей личной жизни, ты никак не могла знать, что я замужем.
 — Тогда все понятно! — воскликнула Элайн и тут же покраснела и затрясла головой. — Ну вот, опять… Прости меня, Пола. Я сегодня весь вечер говорю глупости. Наверное, я слишком много выпила.
 Пола постаралась еще раз беззаботно рассмеяться:
 — Думаю, нам надо сменить тему, да? Шейн и Санни вот-вот вернутся.
 — Отлично. И, пожалуйста, ничего не говори Шейну о моем… предположении. Он решит, что я сую нос не в свои дела.
 — Конечно, я ничего не скажу, — успокоила ее Пола и встала. — Давай перейдем к камину.
 Когда они встали, Пола дружелюбно взяла Элайн под руку и шепнула:
 — Постарайся не выглядеть такой огорченной.
 Шейн заметит это моментально. Он очень чувствительный. Ирландская кровь, наверное. В детстве я не сомневалась, что он может читать мои мысли… Он всегда знал, о чем я думаю, а я злилась до безумия.
 Элайн улыбнулась в ответ и опустилась в кресло. Хотя к ней частично и вернулось самообладание, она не переставала в глубине души ругать себя. «Какая глупость — думать, что у них роман. Но, с другой стороны, кто бы не ошибся… Между ними очевидная духовная близость, они крепко связаны, к тому же Шейн просто пожирает Полу глазами, не пропускает мимо ушей ни одного ее слова. Он явно в нее влюблен, что бы там Пола ни считала. Да и кого она обманывает? Только саму себя. Что ж, самообман свойствен людям, — думала Элайн, украдкой поглядывая на Полу, сидевшую в кресле напротив. — Отдает она себе отчет или нет, но она обожает его. И не по-дружески… Там все гораздо сложнее и глубже. Однако, возможно. Пола еще не разобралась в своих чувствах к Шейну. И я не должна была ничего ей говорить». И Элайн снова занялась самобичеванием.
 Однако несколько секунд спустя, когда вошел Шейн с кофе на подносе, Элайн заметила, как Пола моментально вскинула на него глаза, в которых горело любопытство и жадный интерес. «Кто знает, — подумала Элайн, — возможно, я не так уж глупо поступила — а вдруг, сказав правду, я сделала им обоим огромное благо». Шейн раздал чашки с кофе, Санни разлил по рюмкам коньяк, а еще минут через десять взял в руки гитару. Он оказался гитаристом классической школы, к тому же на редкость талантливым, и звуки волшебной музыки захватили и очаровали слушателей.
 Но Пола слушала лишь вполуха. Она была благодарна за то, что сейчас нет необходимости поддерживать разговор. Она не знала, что и подумать. Элайн ошарашила ее гораздо в большей степени, чем Пола показала. Но теперь, когда первоначальное потрясение стало проходить, молодая женщина попробовала внести порядок в царившую в ее голове сумятицу.
 Она не сомневалась, что Элайн просто не правильно истолковала поведение Шейна, его отношение к ней. Но, с другой стороны, что, если Элайн права? Как она сказала, то, что Пола замужем, объясняет все. Разумеется, имея в виду переживания Шейна, замеченные обоими Уикерсами. Вдруг Пола вспомнила ту незавершенную мысль, посетившую ее днем, когда она задремала на диване. Тогда она думала о последних нескольких днях, о том, что Шейн снова ведет себя как в давние времена, до ее замужества. В тот момент что-то мелькнуло у нее в голове, но она заснула. И теперь мысль вернулась, уже отчетливая и ясная. Шейн изменился, отвернулся от нее сразу, как только узнал о ее помолвке с Джимом. Почему? Потому что ревновал. Совершенно очевидно. Как глупо с ее стороны не понять всего гораздо раньше. Но почему Шейн не открылся ей, пока она еще оставалась свободной? Возможно, он и сам не отдавал себе отчета в своих чувствах, пока не стало слишком поздно. Все вдруг встало на свои места.
 Пола прижалась к спинке кресла, потрясенная своим открытием. Она закрыла глаза, погрузилась в звуки музыки, не переставая думать о Шейне. Он сидел всего в нескольких футах от нее. О чем он думает, что испытывает сейчас? Действительно ли он ее любит? Безумно любит, как утверждает Элайн? У Полы сжалось сердце. А она? Как она относится к Шейну? Может быть, она просто бессознательно реагирует на исходящий от него жар страсти? Или она тоже его любит?.. Неужели она, сама того не осознавая, всегда любила его? Пола изо всех сил старалась разобраться в самых сокровенных своих чувствах, разложить по полочкам свои эмоции. Но у нее ничего не выходило.
 Гости уехали без четверти двенадцать.
 Шейн отправился их провожать.
 Пола знала, что ей делать.
 Она взяла с сундука бутылку коньяка и перенесла ее к камину. Потом налила рюмки, поставила бутылку на столик, подбросила дров в огонь. И принялась ждать Шейна.
 Прошло несколько минут, и Пола услышала его шаги. Она повернулась ему навстречу и улыбнулась. Шейн несколько смешался, увидев ее у камина с рюмкой в руке. Он нахмурился:
 — Никак ты собралась не спать всю ночь? Я-то полагал, что ты умираешь от усталости. Позади у нас трудный день, ты так славно потрудилась на кухне.
 Так не следует ли нам…
 — У меня открылось второе дыхание, — воскликнула она, не дав ему договорить. — Хочу выпить еще на сон грядущий. И тебе налила. Неужели ты не присоединишься ко мне? — Не дождавшись ответа, Пола засмеялась:
 — Ну, не будь таким букой, Шейн.
 Шейн занервничал. Он боялся оставаться с ней наедине. Слишком уж его тянуло к ней весь сегодняшний вечер. Ему с огромным трудом удавалось сдерживать свои чувства. К тому же он немало выпил. Вдруг он не сможет себя контролировать? Эта мысль вдруг рассердила его. Он не зеленый юнец на первом в жизни свидании, а зрелый мужчина. И рядом — молодая женщина, которую он знает всю жизнь. Да, он любит ее. Но ведь она доверяет ему. И он джентльмен и сможет держать себя в руках. Однако все же Шейн решил, что пора положить конец этому вечеру.
 — Ладно, но только одну — перед сном. Я запланировал на завтра верховую прогулку, так что нам следует встать рано и быть бодрыми и свежими.
 Он подошел к камину, напустив на себя безразличный вид, взял наполненную ею рюмку и сделал несколько шагов в сторону, собираясь сесть в кресло у камина.
 Пола похлопала рукой по дивану:
 — Нет, садись сюда. Я хочу поговорить с тобой. Шейн, весь напрягшись, тревожно поглядел на нее, стараясь понять выражение ее лица. Но Пола выглядела спокойной, даже умиротворенной. Он ничего не понимал. Обычно она вела себя гораздо более оживленно.
 — Хорошо.
 Шейн сел как можно дальше от нее.
 — За тебя! — произнесла Пола, придвигаясь поближе, и чокнулась с ним.
 — За тебя.
 Их руки случайно соприкоснулись. Шейну показалось, что его пронзило током. Он еще глубже забился в угол дивана, закинул ногу на ногу и спросил:
 — Так о чем ты хотела со мной поговорить?
 — Я хочу задать тебе один вопрос.
 — Давай, спрашивай.
 — Но ты ответишь правду?
 Он подозрительно посмотрел на нее:
 — Все зависит от вопроса. Если он мне не понравится, я могу дать уклончивый ответ.
 Пола как-то странно взглянула на него:
 — В детстве мы всегда говорили друг другу правду. Тогда мы никогда не врали… Я хотела бы, чтобы сейчас все было по-прежнему.
 — Но ведь так оно и есть!
 — Не совсем. — Пола заметила удивление в его глазах. — О да, — подтвердила она. — Последнюю неделю все шло, как в добрые старые времена, не спорю.
 — Но на протяжении почти двух лет между нами возникло отчуждение. И не спорь. Если уж на то пошло, — быстро продолжила она, — ты очень долго держался со мной холодно и настороженно. А когда я спрашивала тебя о причинах твоей отчужденности, о том, почему ты исчез из моей жизни, ты отделывался от меня оправданиями. Мол, много работы, много поездок. — Пола поставила рюмку на стол и прямо взглянула ему в глаза. — В глубине души я никогда не верила твоим отговоркам. Отсюда мой вопрос… — Пола замолчала, отводя глаза от его лица:
 — Вот он. Что такого ужасного я сделала тебе, что ты решил со мной расстаться? Ты — мой самый давний и добрый друг?
 Шейн молча смотрел на нее, не в состоянии ничего придумать в ответ. Если сказать правду, то он обнаружит свои истинные чувства. Если солгать — он сам себя потом возненавидит. К тому же она очень умна и сразу же почувствует ложь. Шейн сглотнул, тоже поставил рюмку и с задумчивым видом уставился в огонь. Нет, лучше промолчать.
 Некоторое время никто не произнес ни слова. Пола, ни на миг не отрывавшая от него взгляда, вдруг поняла мучившую его дилемму. «Милый, — подумала она, — открой мне свое сердце, расскажи мне все». Любовь охватила все ее существо, заставив вмиг забыть обо всем. Она в удивлении затаила дыхание, вдруг осознав все про себя. Как ей хотелось обвить его шею руками, поцелуями заставить развеять ту скорбь, что омрачала его чело. Молчание затянулось. — Я понимаю, — нежно прошептала Пола, — как тяжело для тебя ответить на мой вопрос. — И после совсем небольшого колебания закончила:
 — Поэтому я скажу сама. Ты оставил меня, потому что я обручилась с Джимом и вскоре вышла за него замуж.
 И все равно Шейн не осмелился вымолвить ни слова, боясь выдать себя. Итак, она угадала. Но как глубоко простирается ее догадка? Шейн заморгал, пытаясь сфокусировать взгляд на танцующих языках пламени. Он понимал, что не должен дать ей взглянуть себе прямо в лицо, пока чувства так легко можно прочитать.
 Наконец он сел к Поле вполоборота и медленно вдруг охрипшим голосом произнес:
 — Да, именно поэтому я отдалился от тебя, Пола. Возможно, я сделал ошибку. Но… понимаешь… я думал… что стану раздражать Джима, да и тебя тоже. В конце концов, зачем вам обоим нужно, чтобы старый знакомец сшивался вокруг вашего дома…
 Он не договорил, запнувшись.
 — Шейн… ты говоришь не всю правду… это знаем и ты и я.
 Что-то в ее голосе поразило его и заставило резко повернуть голову. В ярких отблесках огня ее бледное лицо казалось светящимся бриллиантовым светом. Фиолетовые глаза потемнели и горели незнакомым ему огнем. На шее у нее быстро пульсировала жилка. Она приоткрыла губы, словно собираясь что-то сказать, но не издала ни звука. Ее глаза… Вновь с неодолимой силой его потянуло к ней, желание охватило все его существо. Сердце колотилось у него в груди, он весь дрожал. Только призвав на помощь все свое самообладание, он сумел усидеть на месте. Теперь он знал, что ему делать: встать, выйти из комнаты, оставить ее одну. Но он не мог пошевельнуться.
 Они смотрели друг на друга.
 Пола видела в его иссиня-черных глазах любовь, которую он уже не в силах был скрывать. Но и Шейн прочитал любовь на ее лице, любовь и желание, которые так долго оставались только его тайной, его секретом.
 Открывшаяся истина ошеломила его. А затем, уверенно и решительно, они одновременно качнулись друг навстречу другу.
 Их руки сплелись, их губы встретились. Пола ответила ему теплым и мягким поцелуем, и он языком почувствовал ее язык. Шейн опрокинул Полу на подушки. Левой рукой он ласкал ей затылок, а правой отвел волосы от лица и принялся гладить ее щеки, ее длинную шею. Руки Полы вцепились в его плечи, затем она запустила пальцы ему в волосы. Шейн начал целовать ее так, как мечтал поцеловать очень давно — со страстью и силой, приникнув к ее губам требовательным ртом. Их дыхание перемешалось. Но неожиданно его поцелуи стали нежными и ласковыми. Он положил руку ей на грудь и медленно начал поглаживать, пока сосок не затвердел под его пальцами. Казалось, что их сердца бьются друг о друга.
 Наконец они прервали поцелуи, тяжело дыша. Шейн смотрел на нее пронизывающим взглядом. Пола подняла руку и прикоснулась к его лицу, провела пальцем по верхней губе и усам.
 Шейн встал, быстро разделся и швырнул одежду на стул. Пола последовала его примеру, и они, сплетясь в объятиях, рухнули на диван. Шейн крепко прижал ее к груди и покрыл поцелуями ее лицо, волосы и плечи. Потом приподнялся на локте и окинул всю ее взглядом. Как хорошо он знал ее тело. Он следил за его ростом — от младенца к ребенку и до молодой женщины. Но таким он его никогда не видел — обнаженным, открытым для него, ждущим его. Он провел рукой по ее высокой упругой груди, по поджарому животу, по внешней стороне бедра, затем перешел на внутреннюю сторону и гладил, ласкал Полу до тех пор, пока его пальцы не прикоснулись к черному треугольнику мягких волос, скрывавших под собой самую суть ее женственности. Он закрыл его своей ладонью и лег, уткнувшись лицом в ее бедро. Его пальцы, словно отдельно от хозяина, вели свою нежную игру. И наконец его губы присоединились к пальцам.
 Шейн почувствовал, как Пола моментально напряглась. Он поднял голову и, глянув поверх ее прекрасного тела, встретил взгляд ее расширившихся глаз. Она внимательно смотрела на него с удивлением и растерянным выражением на лице. Он улыбнулся. Вот тебе и замужняя дама. Его ласки явно оказались ей внове — она не смогла скрыть этого. Внезапное прозрение, мысль о ее неопытности обрадовала и взволновала его. По крайней мере, ни один другой мужчина так к ней не прикасался.
 Пола напряглась еще больше. Она начала приподниматься на локтях, пытаясь что-то сказать.
 — Лежи спокойно, — прошептал он. — Позволь мне любить тебя.
 — Но как же… ты? — выдохнула Пола.
 — Что такое несколько лишних минут после стольких лет ожидания?
 Пола тихонько вздохнула и откинулась на подушки, закрыв глаза и расслабившись. Пусть он делает с ней что хочет. У нее кружилась голова — не только от внезапности случившегося, но и от его страсти и чувственности. Шейн целовал и ласкал ее так непривычно и так приятно. С его опытностью и страстностью он точно знал, как возбудить ее. Никогда раньше Пола не испытывала ничего похожего, и она полностью открылась ему. По ее телу пробегали судороги, в то время как его губы и пальцы то нежно, то требовательно, но всегда искусно ласкали ее. Казалось, от них исходила палящая жара, проникающая в самую глубь ее тела, и она испытывала ощущения, о которых раньше и не подозревала. Тепло растекалось по всему ее телу.
 — О, Шейн, Шейн, пожалуйста, не останавливайся, — всхлипнула она, сама не осознавая, что говорит.
 Шейн не мог ей ответить, пока не остановится, а остановиться сейчас он уже не мог. Ее все возрастающее возбуждение захватило его. Он и сам распалился не меньше. Никогда раньше он так не возбуждался, и невыносимое желание охватило каждую клеточку его тела. Шейн думал только о ней, наслаждаясь теплом ее тела и с каждой секундой подводя ее все ближе к моменту экстаза. Он знал, что она теперь в любую минуту может достичь оргазма. Когда это случилось, он лег на нее и проник в нее с такой силой и мощью, что у них обоих вырвался крик. Пола припала к нему, без конца повторяя его имя. Шейн впился ей в губы крепким поцелуем. Пола обвила его своим телом, выгнулась под ним дугой. Они двигались в унисон, и с каждой секундой их страсть нарастала.
 Шейн открыл глаза. Яркий свет заливал комнату. И он, так недавно мечтавший о темноте, теперь радовался свету… ослепительному, блистающему свету. Шейну хотелось видеть ее лицо, не упустить ни малейшего проявления испытываемых ею чувств. Он хотел убедиться, что в его объятиях действительно лежала его любимая женщина. Он привстал на руках, и она тут же приподняла веки и внимательно взглянула ему в лицо. Шейн не отвел глаз. Он снова начал двигаться, все быстрее и быстрее, и она следовала за ним, и его сияющие глаза ни на миг не оторвались от нее. Вдруг он замедлил ритм, желая продлить их волшебный полет.
 Ему в тот миг стало ясно, что между ними происходит нечто большее, нежели просто страсть. Он обладал ее душой, ее сердцем, ее умом, так же как она обладала им всем без остатка. Женщина его мечты лежала в его объятиях… наконец-то она стала частью его. Теперь она принадлежала ему. В его руках был весь мир. Привычная боль вдруг покинула его. Его прежняя жизнь в один миг закончилась… Исчезла в темной бездне прошлого. Начиналось новое существование… И он сам чувствовал себя обновленным. Теперь у него было все… Ему ни о чем не оставалось мечтать теперь, когда он парил и поднимался все выше, выше… Все ближе к ослепительно яркому свету, в эпицентре которого его ждала Пола.
 Они не могли оторваться друг от друга. Глаза смотрели в глаза, и зрачки их становились все шире и шире. Каждый из них своим взглядом хотел проникнуть в самую сущность другого и одновременно передать ему всю силу и глубину своих чувств. И перед ними раскрывалась бесконечность, представали их души. И все прояснилось наконец.
 «Она — моя жизнь, — думал он. — И мое великое счастье».
 «На свете существует только Шейн, — думала она. — И всегда был только Шейн».
 Он снова начал двигаться, сперва медленно, потом быстрее и быстрее, больше не сдерживаясь. Пола отвечала тем же, и ее страсть тоже не знала границ. Их тела сплелись. Их губы слились. Они превратились в единое целое.
 И как только его жизненные соки излились в нее, Шейн закричал:
 — Я люблю тебя. Я всегда любил тебя и буду любить всю жизнь.
 Спальня Шейна была больше и просторней, чем та, которую он отвел Поле, но в ней хватало тепла, поскольку дом был подключен к центральному отоплению.
 Как и в ее комнате, здесь царила огромная кровать с медными ножками и спинкой. Пола возлежала на груде белоснежных подушек, укутанная в толстое покрывало, оставив неприкрытыми только плечи. Она вздохнула, преисполненная чувством успокоенности и удивительным ощущением совершенности бытия и внутреннего покоя. То, что она испытала с Шейном, оказалось для нее чем-то абсолютно новым. Раньше она никогда не знала физического удовлетворения и теперь заново переживала случившееся, радуясь себе, ему и их любви. Какой он нежный и заботливый, и она… О! Как она отвечала на его ласки, на его неутомимое желание. И благодаря тому, что он прекрасно знал ее, благодаря его вниманию их любовь была естественной, свободной, полной радости и восторга, настоящим союзом душ и тел.
 Когда они наконец погасили свет в главной комнате и, взяв одежду в охапку, поднялись наверх, Пола думала, что их взаимная страсть уже Полностью исчерпана. Они без сил рухнули на широкую кровать, соприкасаясь друг с другом, взявшись за руки под простынями, и принялись говорить, говорить без конца. А потом, совершенно неожиданно, желание вновь вспыхнуло в них, и они еще раз слились с тем же восторгом и ненасытностью.
 Шейн включил лампу и откинул в сторону одеяло, заявив, что должен смотреть на нее, чтобы убедиться, что это действительно она, чтобы видеть проявления тех чувств, которые он в ней возбуждает. Их поцелуи и ласки были неспешны и чувственны, и он снова довел ее до блаженного состояния завершенности, прежде чем овладеть ею, снова открыл ей новый мир, шепотом руководил, показывая, как она может еще сильнее возбудить его, как доставить ему такое же блаженство, как то, что он дарил ей. И Пола радостно и охотно подчинялась, наслаждаясь его наслаждением. Но, будучи уже на краю свершения, он остановил ее, положил на себя, и они вместе достигли еще более высоких вершин блаженства, чем в первый раз.
 Наконец Шейн выключил лампу, и, крепко обнявшись, они попробовали заснуть, но сон бежал от них. Они пережили слишком большое потрясение, слишком любили друг друга, слишком сильно желали продлить вновь обретенную близость. И тогда они начали говорить в темноте, а потом, несколько минут спустя, Шейн отправился вниз заварить чаю.
 Пола взглянула на часы, стоявшие на маленьком походном сундучке у кровати. Почти четыре. «Мы занимались любовью бесконечно, но не бессмысленно, — подумала она. — О нет, уж никак не бессмысленно». До сегодняшней ночи она и не подозревала, как прекрасен может оказаться плотский союз между мужчиной и женщиной. Вообще-то Пола всегда считала, что о сексе говорят больше, чем он того заслуживает. Как же она ошибалась! Но, правда, тут требуется тот самый мужчина и та самая женщина. Пола еще удобнее устроилась на подушках и еще раз вздохнула в ожидании Шейна.
 Он вернулся через несколько минут с подносом в руках и распевая во все горло.
 — Ты за кого это себя принимаешь? За звезду эстрады? — воскликнула Пола с улыбкой и села в постели.
 В ответ он сделал несколько танцевальных па и широко осклабился самым ненатуральным образом.
 Шейн принес чашку чаю и имбирного печенья, как она просила, а для себя захватил чай и шоколадное печенье. Продолжая напевать, он снял халат и швырнул его на ближайший стул.
 Пола с удовольствием посмотрела на его широкую спину, массивные плечи и сильные руки. Она знала, что он крепкий, хорошо сложенный мужчина, ведь множество раз она видела его в плавках. Почему же его ладно сбитая фигура так поразила ее сегодня? Потому что теперь она действительно узнала его? Потому что открыла много о его теле такого, чего не знают другие, и позволила ему узнать то же о себе?
 Обернувшись, Шейн увидел, что Пола смотрела на него.
 — Что такое? — спросил он.
 — Ничего. Просто я подумала, что никогда не видела тебя таким загорелым. — Она хихикнула. — А попка у тебя белая.
 — И у вас, мадам, через неделю тоже будет коричневая спина и белая попка. — Он подошел к кровати, не стесняясь наготы, лег с ней рядом и поцеловал в щеку. — То есть насколько это может зависеть от меня.
 — Вот как? — переспросила Пола.
 — Да. Мне надо во вторник лететь на Барбадос. Составь мне компанию. — В его глазах читалась мольба.
 — О, Шейн, какая замечательная мысль. Конечно, я полечу с тобой. — Ее радость моментально улетучилась. — Но я не могу уехать раньше среды.
 — Ничего страшного. — Он потянулся за чашкой и отпил глоток. — Тогда и у меня появится возможность кое-что сделать. Вообще-то мне придется каждое утро проводить какое-то время в конторе. Но в нашем распоряжении останутся все дни… и волшебные ночи, — добавил он с многозначительной улыбкой, глядя на нее глазами соблазнителя. Пола слегка улыбнулась:
 — Я давно уже мечтала побывать на Барбадосе — проведать наши модные салоны.
 — Ага, так вот почему ты так охотно согласилась. А я-то думал, тебя прельстили мои достоинства. Пола шутливо ущипнула Шейна за руку.
 — Противный!
 Она сделала глоток вкусного, горячего и освежающего чая. И вообще она чувствовала себя просто замечательно. Восторженная радость переполняла ее. Она потянулась, взяла печенье с его тарелки, потом еще одно.
 — Интересно, что сказал бы по этому поводу психиатр? — заметил Шейн.
 — По какому поводу?
 — Ну, о твоем постоянном желании есть из моей тарелки. Ты всю жизнь так поступала. Возможно, здесь таится какой-то скрытый сексуальный подтекст. Может быть, некое оральное выражение признательности.
 Пола откинула голову и рассмеялась от счастья находиться с ним рядом.
 — Не знаю. Постараюсь справиться с собой, однако от детских привычек трудно избавиться. Между прочим, если уж говорить серьезно, то мне действительно надо обуздать свой аппетит. За все те дни, что мы с тобой вместе, я только и делаю, что ем. Со стороны может показаться, будто я из голодного края.
 Они покончили с чаем и печеньем, не переставая болтать о поездке на Барбадос. Шейну было приятно, что Пола так очевидно пришла в восторг от перспективы провести в его обществе пять дней на солнечном острове. Улучив минуту, Шейн встал, достал сигареты и открыл окно.
 — Ничего, если я закурю? — спросил он, возвратившись к кровати.
 — Конечно, кури. — Пола потеснее прижалась к нему так, чтобы всем телом ощущать близость с любимым.
 — Ты счастлива, дорогая? — спросил он, искоса глядя на нее.
 — Очень. А ты?
 — Как никогда.
 После минутного молчания Пола мечтательно проворковала:
 — Я впервые получила такое наслаждение от любви.
 — Знаю.
 — Моя неопытность… так очевидна? Он усмехнулся и молча сжал ее руку.
 — Чего не скажешь о тебе, — заметила она. В ней проснулась ревность, до сей поры незнакомое ей чувство. — Ты знал много женщин.
 Он не совсем понял, было ли последнее замечание вопросом или утверждением.
 — Значит, ты слышала сплетни обо мне и о моих любовных похождениях?
 — В них все правда?
 — Да.
 — А почему же это была не я, Шейн?
 — Из-за Эммы и Блэки, их отношений, из-за близости наших семей. Но даже если бы я понял истинную суть моих чувств по отношению к тебе, я никогда бы не осмелился подойти к тебе, начать за тобой ухаживать. Мне бы голову оторвали, сама знаешь. До твоей свадьбы ты считалась чем-то вроде наследной принцессы всех трех кланов. И, следовательно, находилась на недосягаемой высоте. С такой, как ты, не заводят романы и не занимаются просто сексом. Тебе предлагают руку и сердце. К великому моему сожалению, я не осознавал, как сильно нуждаюсь в тебе и что я люблю тебя, тогда, когда ты была свободна. Наверное, не хватало расстояния между нами.
 — Понимаю. — Пола взглянула ему в лицо. Чувство собственницы охватило ее, и уколы ревности стали еще больнее. — Те, другие женщины… Ты любил их так же, как меня сегодня?
 Вопрос застал его врасплох. Первым его импульсом было соврать, чтобы не причинить ей боль, но затем он понял, что должен оставаться честным.
 — Да, иногда, но не всякий раз и не со всеми. Между нами произошло то, что случается только между самыми близкими людьми. В большинстве своем мои прежние подружки не вызывали во мне такого желания и страсти, как ты. Оральный секс — это… очень интимная вещь. Для того чтобы во мне возникли такие чувства, я должен очень крепко полюбить. — Он улыбнулся. — А часто так любить невозможно.
 Пола кивнула:
 — Наверное, подобные чувства возникают из непреодолимого желания безраздельно владеть другим человеком.
 — Совершенно верно. — Он изучающе посмотрел на нее.
 — А после твоего переезда в Нью-Йорк, — начала Пола, ругая себя за настырность, но не в силах ничего с собой поделать. Она помолчала, откашлялась. — Ты имел много связей?
 — Нет.
 — Почему?
 — Из-за тебя. — Шейн затянулся сигаретой, выпустил облако дыма. — После того как я понял, что люблю тебя, мой сексуальный опыт был весьма плачевным. — Он повернул голову и заглянул ей глубоко в глаза. — Честно говоря, у меня в этом плане возникли серьезные проблемы… Я стал импотентом.
 Он прочел изумление и горечь на ее лице, почувствовал, как напряглось ее тело. Однако она не вымолвила ни слова.
 — У меня время от времени кое-что получалось, если в комнате было темно, а моя партнерша не развеивала моих фантазий… Будто на ее месте лежишь ты. Если мне удавалось сохранить в голове твой образ, все обходилось. Но такое случалось редко и с большим трудом.
 Не называя имен, он рассказал ей о случае в Хэрроугейте в день крестин, а также о других своих неудачах. Раскрывая душу перед Полой, он не испытывал ни стыда, ни неловкости. Наоборот, он с радостью освобождался от так долго давившего на него груза и по ходу разговора понял, что и сейчас всего-навсего следует давнишней привычке откровенничать с подругой детства.
 Когда он закончил, Пола обвила его шею руками и притянула к себе его голову.
 — О, Шейн, милый. Как ты страдал из-за меня. Он погладил ее по волосам, крепче прижал к себе.
 — Здесь нет твоей вины. — Потом нежно спросил:
 — А когда ты поняла, что любишь меня?
 — С первого дня моего приезда в Нью-Йорк ты волновал меня. И прошлым вечером, и сегодня опять странные чувства начали возникать во мне. Я поняла, что хочу тебя как мужчину, чтобы ты овладел мной, а я — тобой. И вдруг — во время разговора с Элайн, когда вы с Санни вышли на кухню, — меня осенило, что я тебя люблю.
 Несколько секунд он молчал, потом произнес:
 — Я привез тебя сюда не для того, чтобы соблазнить.
 — Знаю!
 — Я только хотел побыть с тобой, хоть недолго насладиться твоим обществом. Я очень по тебе скучал. — После короткой паузы Шейн добавил:
 — На протяжении многих лет я руководствовался золотым правилом — никаких замужних женщин. Никогда я не хотел присваивать себе то, что принадлежит другому.
 — Думаю, я принадлежу сама себе, — ответила Пола.
 Шейн промолчал. Он сгорал от желания узнать подробности о семейной жизни Полы, его терзала ревность к Джиму, но он не хотел затрагивать эту тему из боязни разрушить атмосферу вечера.
 — Конечно, ты понимаешь, что я не допустила бы ничего подобного, если бы моя семейная жизнь складывалась счастливо, — сказала она ровным, спокойным голосом.
 — Господи, Пола, ну разумеется! Ты вовсе не легкомысленна. Я знаю, что ты никогда не стала бы искать приключений. — Он окинул ее взглядом прищуренных глаз. — Значит, что-то не склеивается?
 — Нет. Я старалась, одному богу известно, как я старалась. Я не виню Джима. Наверное, виноваты всегда оба. Во мне нет ненависти к нему, он неплохой человек. Мы друг другу не подходим. Мы абсолютно несовместимы. — Пола прикусила губу. — Давай оставим эту тему… По крайней мере пока. Почему-то мне расхотелось говорить о своей семье.
 — Понимаю, родная.
 Некоторое время оба молчали, задумавшись каждый о своем. Наконец Пола прошептала:
 — Ox, Шейн, что я натворила. Как мне хотелось бы повернуть время вспять.
 — Увы, это невозможно… Да и дело не во времени. Не надо думать ни о вчерашнем дне, ни о дне завтрашнем — только о сегодня. Ведь время не отмерено порциями и не выдается нам в капсулах. Оно подобно реке. Прошлое, настоящее и будущее сливаются вместе в один нескончаемый поток. Прошлое находит свое отражение в каждом дне нашей жизни, и сегодня мы видим вдали отблески будущего. Прошедшее и наступающее окружают нас. Время имеет свое собственное измерение.
 Пола взглянула в такое знакомое и любимое лицо и увидела в нем черты прежнего мальчишки. Вспомнила его увлечение своим кельтским происхождением, предками и легендами. Знакомый мечтательный взгляд, отзвук былого мистицизма затуманил его глаза, и по его задумчивому виду Пола поняла, что он унесся мыслями в далекое-далекое прошлое. А потом Шейн заморгал, улыбнулся ей своей особенной кривоватой ухмылкой — такой знакомой с давних пор. И сразу же мужчина превратился в маленького мальчика из «Гнезда цапли», и их детство вернулось назад, заполнив все вокруг. Пола поняла, как прав Шейн, уподобляя время речному потоку. Она прикоснулась к его руке и рассказала о своих мыслях.
 Шейн медленно, задумчиво проговорил:
 — Есть еще кое-что. Пола. У жизни свои сложные и запутанные пути… Но существует предначертанный свыше план. Тому, что уже произошло с нами, было суждено случиться. Возможно, для того, чтобы показать нам дорогу, привести нас друг к другу. И будущее уже с нами, сейчас, в данный момент, понимаем мы это или нет. — Шейн взял ее за подбородок, поднял ей голову и заглянул глубоко в глаза. — И не стоит думать ни о чем, кроме нашего счастливого уик-энда. Каждый последующий день мы будем встречать тогда, когда он настанет. — Он наклонился и легко поцеловал ее. — Не смотри так серьезно. Жизнь сама находит решения, и у меня такое чувство, что нам с тобой суждено счастье.
 У Полы пересохло в горле от нежности. Она приникла к нему и прошептала:
 — Я так люблю тебя, Шейн. Боже, как я не понимала этого раньше?
 — Зато теперь понимаешь. Значит, все в порядке, ведь правда?

 Глава 13

 Она прилетела на Барбадос в среду днем. Выйдя из зала таможни с переброшенным через одну руку жакетом от костюма и дорожным чемоданом в другой и не увидя его. Пола расстроилась. Радостное возбуждение сменилось чувством разочарования. Она огляделась по сторонам в поисках шофера или кого-нибудь в униформе отеля «Коралловая лагуна», кого он мог послать вместо себя.
 Носильщик, который катил тележку с ее большим чемоданом, спросил, не нужно ли ей такси. Пола пояснила, что ее должны встретить, и вновь принялась всматриваться в заполнившее аэропорт людское море.
 Шейна она заметила раньше, чем он ее. Он вихрем ворвался в зал через главный вход, и Пола остановилась как вкопанная, чувствуя, что нервы натянуты до предела. Сердце забилось быстро-быстро. Непонятно — они были вместе еще в понедельник. Всего два дня назад. Но, увидев его сейчас, она испытала настоящее потрясение. Все в его внешности показалось ей внове, словно она видела Шейна впервые в жизни. Вьющиеся волосы, довольно длинные, волнами спускались на шею, густые брови и усы показались ей более черными, чем раньше, а глаза блестели на загорелом лице, как два огромных оникса. Даже ямочка на его подбородке показалась ей глубже, чем раньше. На нем был отлично сшитый шелковый костюм кремового цвета, кремовая рубашка в мелкую полоску и красный галстук. Шелковый платок того же цвета торчал из нагрудного кармана. Мягкие коричневые ботинки сверкали. Безупречный франт с головы до пят. Но все равно все тот же Шейн. Изменилась как раз она. Новая Пола любила и хотела только одного мужчину на всем свете — его.
 Наконец углядев ее, он решительно и целеустремленно начал пробираться сквозь толпу. И вот он рядом — с ласковой усмешкой возвышается над ней, и глаза его лучатся смехом.
 Пола почувствовала, что у нее слабеют колени.
 — Дорогая, прости, — сказал он. — Я опоздал, как всегда.
 Она не смогла вымолвить ни слова и только стояла и глупо улыбалась.
 Шейн наклонился, поцеловал ее в щеку, взял за руку и дал знак носильщику следовать за ним.
 Шофер, стоявший облокотившись на капот серебристо-серого «Кадиллака», подобрался, распахнул заднюю дверцу и положил чемодан в багажник. Шейн расплатился с носильщиком, подсадил Полу в машину и сел рядом с ней. Затем он нажал на кнопку, и стеклянная перегородка отгородила их от водителя. Когда автомобиль бесшумно тронулся, Шейн обнял Полу и повернул ее лицом к себе. Он смотрел на нее, словно не видел долгие годы. Пола ответила ему влюбленным взглядом и увидела в его блестящих черных глазах собственное отражение. Он наклонился к ней, и у нее пересохло во рту. Когда его язык проскользнул между ее приоткрытых губ, кровь прихлынула к ее щекам и голова закружилась. Он крепче обнял ее. Руки Полы обвились вокруг его шеи, а пальцы запутались в его густых волосах. Пола почувствовала, что он полон желания. Впрочем, как и она.
 Шейн отстранил ее от себя и с коротким смешком покачал головой.
 — Пожалуй, мне надо быть посдержаннее, иначе все кончится тем, что я овладею тобой на заднем сиденье машины, а это чревато скандалом. — Он заглянул ей в глаза со счастливым видом. — Вы лишаете меня душевного покоя, леди.
 — Взаимно, сэр.
 Закурив, Шейн поинтересовался, как она долетела, и с легкостью пустился рассказывать об острове, по дороге показывая ей местные достопримечательности и рассказывая историю острова. Примерно полчаса он болтал без остановки, время от времени прерываясь, чтобы пожать ей руку.
 — «Коралловая лагуна» находится на западной оконечности острова, — пояснял Шейн. — Он недалеко от отеля «Песчаный пляж», мимо которого мы проедем через несколько секунд. Как-нибудь я свожу тебя туда на ленч — там очень мило. Наш отель расположен в местности, известной под названием Платиновый берег. Свое название она получила благодаря белому цвету песка на пляжах. Надеюсь, тебе там понравится.
 — О, Шейн, я не сомневаюсь. С тобой мне хорошо везде.
 — Правда?
 — Да, Шейн.
 — Ты меня любишь?
 — Безумно.
 — Попробовала бы не любить.
 — А ты?
 — Я с ума схожу по тебе и ни за что не выпущу тебя из рук, — ответил он легкомысленным тоном. Но через миг крепко сжал ее руку и добавил уже серьезно:
 — Я говорю правду. Пола. Я не отпущу тебя. Никогда.
 Пола молчала. Англия и все, что с ней связано и что было забыто ими в миг эйфории встречи, — все это вновь напомнило о себе. Видя его тревожный взгляд. Пола произнесла, запинаясь:
 — Нас еще ждет столько…
 Шейн прикрыл ей рот своей огромной загорелой ладонью и покачал головой.
 — Извини, дорогая, мне не следовало так говорить. По крайней мере не сейчас. — Он по-мальчишески ухмыльнулся. — Мы не станем даже думать о проблемах, не то что говорить о них в ближайшие несколько дней. Когда мы вернемся в Нью-Йорк, там у нас будут для этого все возможности.
 И прежде чем она успела что-нибудь ответить, машина замедлила ход. Шофер свернул в железные ворота, и на ходу Пола успела прочитать название:
 «Коралловая лагуна». Через несколько секунд «Кадиллак» замер у входа в отель.
 Шейн помог Поле выйти из машины, и жаркая волна, особенно удушливая после кондиционера, ударила ей в лицо. Она огляделась по сторонам. Отель «Коралловая лагуна» оказался больше, чем она ожидала. Его фасад был выкрашен в белый и розовый цвета. Здание гостиницы возвышалось среди целой рощи буйно разросшихся экзотических деревьев. Сразу за зеленью газонов простиралась полоса серебряного песка, а еще дальше блестели на солнце бирюзовые океанские волны.
 — О, Шейн, какая здесь красота! — воскликнула она в ответ на его вопрошающий взгляд.
 Шейн провел ее через просторный светлый холл, белоснежный и уставленный керамическими горшками с пальмами и множеством других тропических растений. Тихо шелестели укрепленные на потолке вентиляторы, нагоняя слабый приятный ветерок, и все вокруг казалось таким уютным, прохладным и неброским.
 Пола хотела задержаться здесь и рассмотреть все получше, но Шейн увлек ее дальше.
 Он буквально втолкнул ее в номер и, едва за ними закрылась дверь, притянул к себе, крепко обнял и покрыл поцелуями. Пола прижалась к нему всем телом, горячо отвечая на поцелуи. Громкий стук в дверь заставил их отпрянуть друг от друга.
 — Входи, Альберт, — крикнул Шейн и поспешил сам принять чемодан из рук коридорного.
 Когда они снова остались одни, Шейн заметил:
 — Эти поцелуи добром не кончатся. А поскольку я не хочу, чтобы ты приняла меня за сексуального маньяка, лучше устроим экскурсию. — Он вытащил ее за руку на середину комнаты. — У меня уже приготовлена программа на все время твоего пребывания здесь. Солнце, сон и… — добавил он с плотоядной улыбочкой, — и Шейн. Много-много Шейна. Днем и ночью без перерыва. Что скажешь?
 — Божественно, — засмеялась Пола. — Как и мой номер.
 — Я знал, что именно этот номер тебе понравится. Пола с удовольствием огляделась вокруг, отметив про себя и инкрустации из коралла и известняка, подчеркивавшие прохладную белизну комнаты, и красивую плетеную мебель, и уютные диваны.
 Шейн украсил номер морем красок. В вазах и горшках всеми цветами радуги играли и переливались самые диковинные растения.
 — Шейн… Цветы… Какая красота! — Пола улыбнулась и ласково дотронулась до нежнейшего пурпурного побега.
 — Это миниатюрные орхидеи… дикие. Но скорее всего ты и сама их узнала. Они растут по всему острову. Пойдем, я покажу тебе спальню.
 Он проводил ее до открытой двери, и Пола оказалась в еще одной просторной белой комнате, на сей раз с добавлением желтого и светло-голубого, выходящей на террасу, что тянулась вдоль всего номера. Мебель из покрытого белым лаком дерева и большая кровать под белым муслиновым пологом. Здесь тоже повсюду стояли цветы, но чего-то все-таки не хватало. Пола осмотрелась и поняла, в чем дело: и спальня, и гостиная выглядели какими-то необжитыми.
 Она обернулась:
 — У тебя — другой номер?
 — Да, соседний. Я счел, что так благоразумнее. — Шейн сухо улыбнулся. — Не то что нам удастся кого-нибудь ввести в заблуждение — гостиничный люд славится тем, что от него ничего не скроешь.
 Он вынул ключ из кармана, открыл дверь и поманил ее за собой.
 Его номер был точной копией предыдущего, но здесь повсюду валялись его вещи: чемоданчик на столе, желтый свитер на спинке стула; стол завален документами и деловыми бумагами; на подносе, стоявшем на белой плетеной тумбочке, бутылка виски в ведерке со льдом и бокалы.
 — Но в таком случае зачем вообще нужен второй номер? — спросила она. — Наши родные ничего не заподозрят — нас все считают братом и сестрой.
 — Тогда то, что происходит между нами, называется инцестом, и лично я обеими руками за такой инцест.
 Пола рассмеялась.
 Он вмиг стал серьезным и добавил:
 — Кто знает… По-моему, так мудрее… Только для вида — регистрация в отеле, и так далее. Давай не создавать себе дополнительных сложностей. Я отдал распоряжение телефонисткам отвечать на все наши звонки. Так нас не застигнут врасплох. — Он обнял ее, и они вернулись в ее номер. — Не волнуйся, я твердо намерен проводить здесь все свое время. А теперь хочешь освежиться? Чай, кофе? Или ты предпочтешь спуститься в свой салон?
 — О, Шейн, конечно. — Она посмотрела на него взглядом деловой женщины. — В конце концов, зачем я сюда приехала?
 — Негодяйка.
 Модный салон «Харт» располагался в дальнем уголке главного сада. Он представлял собой основное здание в полукруге из пяти магазинов, выходивших дверями на травяную лужайку. В центре журчал фонтан. По краям тщательно постриженного газона яркими пятнами выделялись цветочные клумбы.
 Пола почувствовала, как в ней нарастает возбуждение. Вот она — знакомая четкая надпись над ярко-красной дверью: «Э. Харт». Большие витрины по обе стороны от входа Пола нашла очень профессионально оформленными — яркими и эффектными.
 Она схватила Шейна за руку.
 — Я знаю, что это только салон, его нельзя сравнивать с нашими крупными универмагами. Но я испытываю такую гордость. Вот куда мы добрались — на Карибы! Как я хотела бы, чтобы бабушка могла его видеть.
 Вдвоем они перешагнули порог. У Полы перехватило дыхание. В центре салона блестели многочисленные хромированные детали, а пол был выложен белой керамической плиткой. В глазах рябило от мелких деталей, но на этом фоне великолепно смотрелись яркие туалеты и аксессуары. Маленькая винтовая лестница вела на второй этаж. Многочисленные вентиляторы создавали прохладу.
 — О, Шейн, ты превзошел самого себя, — воскликнула Пола.
 Он удовлетворенно ухмыльнулся и представил ее менеджеру Марианне и трем ее ассистенткам. Пола пустилась в оживленную беседу с ними. Все четыре молодые женщины оказались милыми, раскованными, хорошо разбирались в модах, и, пока они показывали ей товар и рассказывали о ходе дел. Пола почувствовала, что они нравятся ей все больше и больше.
 Час пролетел незаметно. Наконец она обратилась к Шейну:
 — Пожалуй, мне следует кое-что здесь купить Я так и не нашла времени приобрести все необходимое в нью-йоркском магазине. Но тебе вовсе не обязательно ждать меня. Мы можем встретиться в отеле — Да я вовсе не спешу, — беззаботно бросил он. — Я не видел тебя с вечера понедельника. Тебе от меня так просто не избавиться. Кроме того, возможно, я захочу высказать свое мнение о тех вещах, которые ты захочешь приобрести.
 Перебрав несколько купальников и других предметов пляжной одежды и заслужив кивок одобрения от Шейна, Пола перешла к платьям для коктейлей. Она перебросила через руку несколько простых летних вечерних туалетов, а затем и Шейн кое-что выбрал. Она надела одно из платьев и вернулась в торговый зал.
 Обернувшись, Пола увидела свое отражение в большом, во всю длинную стену, зеркале. К ее удивлению, увиденное ей понравилось. И уж бесспорно, понравилось Шейну. Он заявил, что она выглядит великолепно.
 Вдвоем с Шейном они прошли вдоль выстроившихся полукругом магазинчиков, разглядывая витрины.
 — Великолепно, — подвела итог Пола. — Мерри показывала мне эскизы, но они давали неполное представление. Спасибо, что наш салон выглядит так прекрасно.
 — Я славлюсь тем, что делаю все для людей, которых люблю и боготворю.
 Не спеша, они двинулись назад к отелю. Шейн не мог сдержать улыбки, заметив, как Пола озиралась на новые для нее тропические растения.
 — Что ж, — заявил он. — Теперь я знаю, где тебя искать, если в один из ближайших дней ты потеряешься. Ты взяла с собой мотыгу?
 — Нет. И, как ни странно, меня вовсе не тянет копаться в земле. — К удивлению самой Полы, так оно и было на самом деле. — Я хочу одного — находиться рядом с тобой, — добавила она.
 Шейн обнял ее за плечи и поцеловал в макушку.
 — Поедем в номер, ладно?
 Она лежала в кольце его объятий.
 Тени блуждали по полутемной спальне. Тонкий муслиновый полог над кроватью мягко колебался от слабого ветерка, а за открытыми дверями, выходящими на террасу, небо переливалось всеми оттенками темно-синего цвета. Тишину нарушал только шорох пальмовых листьев да отдаленный гул океана.
 Тишина действовала успокаивающе после страстной и пылкой любви, и Пола наслаждалась ею и охватившим ее ощущением умиротворенности. Она сама себе удивлялась. Всякий раз после объятий она чувствовала себя абсолютно изможденной, но всякий раз, когда Шейн снова возбуждался, возбуждалась и она, и ее страсть не уступала его желанию. И каждый раз, когда он брал ее, они вместе поднимались к все более высоким вершинам наслаждения.
 Пола тихонько вздохнула, довольная. Она сама себя не узнавала. Всего несколько дней, как она любит Шейна… А он — ее… И где та прежняя молодая женщина? Шейн помог ей сбросить старую оболочку. Он создал ее заново. И тем самым сделал ее своей.
 Во вторник она лихорадочно работала, чтобы успеть в тот же день улететь на Барбадос. Почти все время она думала о Шейне, и ничто не могло отвлечь ее от мыслей о нем. Описав круг, их взаимоотношения снова стали такими, как в детстве. Но кое-что добавилось — плотская страсть и глубокая, нежная любовь мужчины и женщины.
 Шейн делился с ней всем, не утаивал ничего. Она отвечала ему тем же. Его секреты стали ее секретами. Он узнал все ее тайны до малейших подробностей. Пола черпала великое утешение в его мыслях, в его понимании. Благодаря ему она вновь обрела себя и почувствовала себя женщиной. Настоящей женщиной.
 Вдруг Пола задумалась об их отношениях, о том, как они сложились на данный момент. Они были настолько необычны, что ей показалось непросто даже охарактеризовать их для себя. А потом она сказала себе: «У нас с Шейном единство не только тел, но и сердец, и умов. Вместе мы составляем одно целое. Я чувствую себя женой Шейна в гораздо большей степени, чем женой Джима».
 Пола замерла, пораженная тем, что пришло ей в голову. Но мало-помалу она привыкла к новой мысли и признала, что так оно и есть. Внезапно ее охватил страх, что станет с ней, с Шейном? «Забудь о страхе, отбрось печальные мысли, — приказала она себе. — Ради бога, не копайся в своих проблемах сейчас. Иначе ты испортишь оставшиеся дни. Наслаждайся обществом Шейна, наслаждайся свободой и отсутствием оков».
 Пола теснее прижалась к любимому и обняла его за талию.
 Шейн пошевелился, открыл глаза и посмотрел на нее. Он улыбнулся своим мыслям. Любовь и нежность переполняли его сердце. Девочка его мечты превратилась в женщину его мечты. Только она — не мечта. Она — реальность. Его реальность. Его жизнь. Она развеяла всю боль, всю горечь, всю тоску, что скопились в его сердце и душе. С ней он может действительно стать самим собой, может открыться ей полностью, как никогда не мог открыться никакой другой женщине.
 Пола открыла глаза и улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ, поцеловал ее, провел рукой по высокой груди. Его ладонь скользнула вниз. Пола отвечала ему горячими ласками. Всего через несколько минут оба уже испытывали величайшее возбуждение. Шейн лег на нее и, подсунув руки ей под ягодицы, проник в нее. Он начал медленно двигаться, глядя в неестественно синие глаза Полы и радуясь выражению счастья, залившему ее лицо. Он шептал ее имя, признавался в любви, и сердце у него замирало. Наконец Шейн, как и Пола, закрыл глаза, и оба они забыли обо всем на свете.
 Тишину взорвал резкий звонок телефона.
 Они вздрогнули и, открыв глаза, недоуменно посмотрели друг на друга.
 — О господи, — застонал Шейн. Он высвободился из ее объятий, включил свет и еще раз оглянулся на Полу.
 Та схватила его за руку и, сев в постели, воскликнула:
 — Может, лучше мне взять трубку, поскольку мы находимся в моем номере.
 — Все в порядке, не волнуйся так. Я же сказал, что телефонистки принимают звонки на твое и мое имя. — После четвертого звонка он поднял трубку.
 — Шейн О'Нил. — И после паузы продолжил:
 — Спасибо, Лоанна. Соединяй. — Он прикрыл микрофон рукой и пояснил:
 — Мой отец.
 — Ой, — пискнула Пола и до подбородка натянула простыню.
 Шейн так и фыркнул от смеха.
 — Он не увидит, как ты лежишь здесь голая. Пола нашла в себе силы рассмеяться.
 — Но я неловко себя чувствую. Словно на витрине.
 — Там и оставайся — при условии, что я буду единственным зрителем, — отозвался Шейн, а затем крикнул в трубку:
 — Папа! Привет! Как твои дела? Что ты хотел мне сказать? — Пока на другом конце провода отвечали, он зажал трубку между щекой и плечом, закурил сигарету, поправил поудобнее подушки. — Ну, должен признать, я ожидал такого поворота событий, и следует согласиться: у данной идеи много преимуществ. Но я не могу лететь туда прямо сейчас. У меня по горло дел в Нью-Йорке. И мне казалось, что ты сам хотел, чтобы я провел праздники на островах. Господи, пап, не могу же я оказаться сразу в нескольких местах одновременно! — Шейн стряхнул пепел с сигареты, облокотился о подушки и снова принялся слушать. — Ну, хорошо, — прервал он собеседника. — Да, да, я согласен. Ты сам получишь удовольствие от поездки. А почему бы тебе и маму не прихватить с собой?
 Пола выскользнула из кровати, нашла в ванной свой халат, накинула его и вернулась в спальню. Там она начала собирать свою одежду, разбросанную по всей комнате. «Мы очень спешили», — подумала она и, усевшись на стул, принялась наблюдать за ним.
 Шейн опять слушал. Он подмигнул ей, послал воздушный поцелуй. Потом снова перебил отца:
 — Между прочим, только что сюда вошла Пола. Она хочет с тобой поздороваться.
 Пола отчаянно затрясла головой. Она почему-то чувствовала себя до крайности неловко.
 Шейн положил трубку и сигарету, прыжками соскочил с кровати, схватил ее и потащил к телефону, шепча:
 — Глупышка, он же не знает, что мы два безумных часа занимались любовью. Здесь только семь тридцать. Я уверен, что он думает, будто мы пьем аперитив перед обедом.
 Поле не оставалось ничего другого, как взять трубку.
 — Здравствуйте, дядя Брайан, — произнесла она изо всех сил, стараясь говорить нормальным голосом. Потом замолчала, слушая отца Шейна. — О да. Я приехала сегодня днем. Отель просто превосходен, и салон тоже. Шейн отлично поработал. Он очень способный. Мне все очень понравилось. — Она села на кровать, пока Брайан рассказывал лондонские новости. Наконец Поле удалось вставить словечко. — Значит, вы увидите бабушку раньше меня. И дядю Блэки тоже. Пожалуйста, передайте им от меня привет. До скорой встречи, дядя Брайан, и хорошей поездки.
 Шейн взял у нее трубку, и Пола передвинулась на другой край кровати.
 — Ну, хорошо, папа, значит, так. Я останусь здесь до утра понедельника. Потом ты найдешь меня в Нью-Йорке. Привет маме и Мерри, поцелуй за меня крошку Лауру и береги себя. Да, послушай. Не забудь передать от меня привет деду и тете Эмме. Ну, пока.
 Шейн повесил трубку, поглядел на Полу и закатил глаза. Оба они так и покатились со смеху.
 — Иди сюда, моя маленькая колдунья, — воскликнул он, подтащил к себе и крепко обнял.
 Пола, шутя, отбивалась и ерошила ему волосы. Они катались по постели, и их веселье все возрастало и возрастало.
 — Мой отец не мог выбрать более неподходящего времени для звонка, — выдохнул Шейн. — Только мы собрались уделить несколько минут нашего времени плотским удовольствиям.
 — Несколько минут! — вскричала Пола. — Ты, наверное, хочешь сказать, часок-другой?
 — Ты жалуешься или поощряешь меня? — Он поцеловал ее за ухом и со смехом передразнил:
 — Шейн отлично поработал, дядя Брайан. Он очень способный. Мне очень понравилось. — Уже своим нормальным голосом он прошептал, уткнувшись губами ей в шею:
 — Искренне надеюсь, что Шейн действительно отлично поработал, что он очень способный и что тебе очень понравилось, киска.
 — Ах ты, — Пола легонько стукнула кулачком его по груди, — тщеславный, самовлюбленный, невозможный, чудесный тип!
 Он поймал ее за запястье, крепко сжал и заглянул ей в глаза.
 — Да, как этот тип любит тебя, дорогая. Шейн чмокнул Полу в нос.
 — Пойду-ка я приму душ, оденусь и спущусь вниз. Мне надо кое-что проверить. — Он соскочил с кровати и поднял Полу. — Не хочешь ли встретиться со мной внизу, когда будешь готова?
 — Разумеется, хочу. Где тебя искать?
 — Я буду ждать тебя в баре рядом с главным холлом.
 В день двадцатичетырехлетия Шейна, в первых числах июня 1965 года, Эмма в разговоре с Полой сделала одно замечание. Она сказала, что Шейн излучает свет. Четыре года назад Пола не совсем поняла, что имела в виду ее бабушка. Теперь она знала.
 Пола замерла в дверях бара и глядела на него с неожиданной для себя объективностью. Он стоял в дальнем углу, облокотившись о стойку. Он казался уверенным в себе и привлекал к себе всеобщее внимание. «И от него исходит неотразимое обаяние, — отметила Пола, — вот в чем дело. За такое обаяние любой политик мира не задумываясь отдал бы свою правую руку».
 Шейн оживленно болтал с какой-то парой, явно постояльцами отеля. Его подвижное лицо было оживленно. Женщина, явно очарованная, слушала его, раскрыв рот. Но, очевидно, то же относилось и к мужчине.
 Шейн в разговоре повернул голову, увидел Полу, весь подобрался и вежливо попрощался с собеседниками.
 В баре собралось довольно много народа, и, пока они шли навстречу друг другу, Пола заметила, что не одна пара женских глаз смотрела ему вослед.
 — Я рад, что ты надела синее платье, — сказал Шейн, беря ее под руку. Он быстрым шагом повел ее к заранее заказанному столику в уголке. — Оно очень тебе идет. Ты прекрасно выглядишь.
 Блеск ее глаз и сияние улыбки ясно показали, как она благодарна и как ей приятны его слова.
 — Я подумал, раз уж у нас праздник, то нам следует выпить шампанского, — заявил он.
 — Какой праздник?
 — Праздник нового обретения друг друга.
 — О, Шейн, это просто замечательно!
 Рядом с ними мгновенно появился официант и открыл бутылку, уже стоявшую на столе в ведерке со льдом, разлил шампанское и незаметно отошел в сторону.
 — За нас, — поднял бокал Шейн.
 — За нас, Шейн.
 Он полез в карман за сигаретами. Рубашка немного распахнулась на его загорелой груди, и в просвете блеснуло золото. Она прищурилась:
 — Боже, неужели ты надел медальон святого Кристофера, который я тебе подарила?
 — Он самый. — Он потрогал медальон. — Я не носил его года два. Ты помнишь, когда подарила его мне?
 — На твое двадцатилетие восемь лет назад.
 — А что я подарил тебе на двадцатилетие?
 — Антикварные аметистовые сережки. — Она нахмурилась, потом весело рассмеялась. — Неужели ты допускал, что я могла забыть?
 — Нет, я был уверен, что помнишь. Но готов поспорить — ты не вспомнишь мой подарок, сделанный в тот год, когда ты достигла зрелого пятилетнего возраста?
 — Еще как вспомню. Набор синих мраморных шариков.
 Он с довольным видом откинулся на спинку стула.
 — Верно. И ты сразу же начала их по одному терять. И так ревела, что мне пришлось пообещать тебе еще один. Но я не исполнил обещания, и потому… — Он сунул руку в карман пиджака. — Вот тебе кое-что взамен. — Он положил на стол перед ней маленькую матовую коробочку из пластмассы.
 С кокетливым смехом, радуясь его веселому расположению духа. Пола открыла коробочку и заглянула в нее. Вдруг она замолчала. На ее ладони мерцали изящнейшие, прекрасного качества сережки с сапфирами и бриллиантами.
 — О, Шейн, они просто восхитительны. Большое, большое спасибо. — Она поцеловала его в щеку и добавила:
 — Но ты весьма экстравагантен.
 — Мне это уже говорили. Понравились?
 — Понравились? Он еще спрашивает! Да я в восторге! И особенно потому, что мне подарил их ты. — Пола вытащила из ушей золотые серьги, бросила их в шелковую вечернюю сумочку, достала маленькое зеркальце и надела новые. Посмотрела, любуясь сережками. — Шейн, они мне идут, правда?
 — Они почти такие же красивые, как твои волшебные глаза.
 Пола сжала его руку. Неожиданный подарок тронул ее, даже поразил. У нее перехватило дыхание Она вспомнила все, что он дарил ей в детстве. Его всегда отличала редкая щедрость. Месяцами он откладывал из своих домашних карманных денег, чтобы купить что-нибудь особенное. И еще Шейн обладал талантом дарить ей как раз то, что ей нравилось, — как сегодня. Почему-то ее глаза наполнились слезами.
 — Что случилось, милая? — нежно спросил он, наклонившись вперед.
 Пола смахнула слезы и покачала головой.
 — Не знаю. Я такая глупая. — Она достала из сумочки платок, высморкалась и растерянно улыбнулась ему.
 Шейн молча следил за ней и ждал, пока она успокоится.
 — Я вспомнила наше детство, — пояснила она через несколько секунд. — Когда-то мне казалось, что те дни никогда не кончатся — чудесные летние дни в «Гнезде цапли». Но они все-таки прошли, как проходит лето. — И, не удержавшись, добавила:
 — И это тоже скоро кончится. Он накрыл ее ладонь своей.
 — Пола, дорогая, не думай о грустном.
 — Дни, залитые солнцем, волшебные часы… они не более чем короткий просвет в серых буднях, Шейн.
 Шейн сплел ее пальцы со своими и медленно произнес:
 — Ты говоришь о конце… Я говорю о начале. Вот что происходит сейчас. Начало. Помнишь, что я говорил о времени? Так вот, перед нами — будущее. Оно здесь, сейчас. Вокруг нас. Частица вечно текущей реки времени.
 Пола молчала, его глаза внимательно изучали ее лицо.
 — Я не хотел пускаться в дискуссию о том запутанном положении, в котором мы оказались, по крайней мере не здесь. Но, возможно, нам следует поговорить. Хочешь?
 Пола кивнула.
 На его лице играла уверенная улыбка.
 — Ты знаешь, как я тебя люблю. Еще раньше, в машине, я сказал, что никому не отдам тебя, и это так и есть. Мы слишком дороги друг другу, чтобы упустить свое счастье. Мы предназначены друг для друга. Согласна?
 — Да, — прошептала она.
 — Тогда совершенно очевидно, как тебе придется поступить. Ты получишь развод и выйдешь за меня. Ты ведь хочешь стать моей женой?
 — О да, Шейн. Очень.
 Он увидел, как она побледнела и что ее яркие, сверхъестественно синие глаза потемнели от дурного предчувствия.
 — Скажи, что беспокоит тебя, Пола.
 — Ты говорил, что в детстве я была бесстрашной, но, повзрослев, я изменилась. И я боюсь.
 — Чего? — спросил Шейн с нежностью. — Ну, скажи. Если кто-то и может развеять твои страхи, то это я.
 — Я боюсь потерять своих детей и боюсь потерять тебя.
 — Ты же сама знаешь, такого никогда не случится. Мы все втроем всегда будем рядом с тобой.
 Пола глубоко вздохнула и произнесла, как бросившись в омут головой:
 — Не думаю, что Джим согласится на развод. Шейн слегка отпрянул и с подозрением посмотрел на нее.
 — Не могу представить, чтобы он повел себя подобным образом. Особенно когда узнает о твоем намерении покончить с неудачным браком.
 — Ты не знаешь Джима, — возразила она дрогнувшим голосом. — Он упрям, и его трудно переубедить. У меня такое недоброе предчувствие, что он займет непоколебимую позицию. Я тебе уже говорила: он уверен, что у нас все в порядке. А детей он использует как орудие, особенно если поймет, что тут замешан другой мужчина.
 — У него не будет оснований думать, будто в твоей жизни появился другой мужчина, — спокойно произнес Шейн. — Ты будешь встречаться только со мной, а уж меня-то никто не заподозрит. — Он выдавил из себя смешок. — Я всего лишь товарищ твоих детских игр. — Его брови взлетели кверху. — Ну же, милая, не грусти.
 Пола тяжело вздохнула:
 — Да, возможно, мне не следует мучиться дурными предчувствиями. — Она покачала головой. — Бедный Джим. Честно говоря, мне жаль его.
 — Знаю. Но нельзя строить отношения с человеком на жалости. Никому от этого не бывает хорошо. Ты станешь приносить себя в жертву, а он не перенесет унижения. В конце концов вы возненавидите друг друга.
 — Наверное, ты прав, — согласилась Пола.
 — Я точно знаю, что я прав. И послушай, не начинай сама себя казнить. Так ты тоже ни к чему хорошему не придешь. — Он крепче сжал ее пальцы. — И у тебя нет никаких причин для самобичевания. Ты старалась спасти свой брак, изо всех сил пыталась укрепить его, судя по твоим словам. Но ничего не получилось. Так что ты должна с ним покончить — как ради себя, так и ради Джима.
 Пола прикусила губу. Ее беспокойство не утихало.
 — Мне может потребоваться какое-то время, чтобы все уладить, чтобы все сложилось наилучшим образом, — пробормотала она.
 — Понимаю. Такое никогда не обходится без проблем. Но я подожду., Я проявлю ангельское терпение. Я всегда буду готов оказать тебе моральную поддержку. И еще — мы оба молоды. У нас впереди вся жизнь.
 — Не искушай судьбу, Шейн! Он покачал головой:
 — Ничего я не искушаю. Знаешь что, давай заключим пакт, — воскликнул он. — Как в детстве.
 — Какой пакт?
 — Договоримся не обсуждать наши проблемы — а они мои столь же, сколь и твои, — в ближайшие несколько недель. А за два дня до твоего возвращения в Англию серьезно поговорим и все обсудим. Вдвоем мы решим, как тебе поступить. Что скажешь?
 — Прекрасная мысль. Обстоятельства не должны оказаться сильнее нас, верно? Иначе мы не сможем наслаждаться драгоценными днями, отведенными нам.
 — Вот и умница. Давай выпьем за наш пакт. Мы же едва пригубили шампанское.
 Пола кивнула. Шейн налил ей и себе, и они чокнулись. Их руки невольно соприкоснулись.
 Он глядел на нее ласковым и нежным взглядом. Немного погодя он произнес:
 — Ты должна доверять мне. Доверься моей любви, Пола.
 Она с удивлением посмотрела на него, вспомнив некогда оброненные ее бабушкой слова, как важно верить в любовь. Когда ее глаза встретились с прямым взглядом темных глаз Шейна, она почувствовала, как ее страхи начали понемногу рассеиваться. Ее настроение стало потихоньку улучшаться.
 — Я верю в твою любовь, а ты должен верить в мою. — Уголки се губ тронула слабая улыбка. — Все образуется. Обязательно, Шейн, ведьмы есть друг у друга.
 Но Пола ошиблась. Ее беды только начинались.

 Глава 14

 Эмма Харт внимательно смотрела на Полу, наморщив лоб.
 — Что-то я тебя не понимаю, — сказала она. — Что ты имеешь в виду, утверждая, что нас ждет трудное Рождество?
 — Джим попал в катастрофу. Довольно серьезную, и он…
 — Неужели на этом своем чертовом самолете? — вскричала Эмма и, еще сильнее нахмурившись, распрямила плечи.
 — Да. Он разбился. Две недели назад. Дня через два после моего возвращения из Нью-Йорка в начале декабря, — торопливо пояснила Пола и, желая побыстрее успокоить бабушку, добавила:
 — Но ему все-таки повезло, поскольку самолет упал на поле йедонского аэропорта. Его успели вытащить, прежде чем самолет загорелся/ — О боже! — У Эммы волосы встали дыбом при мысли об огромной опасности, которой подвергался Джим. Он легко мог погибнуть, да и Пола вполне могла оказаться с ним и не спастись. Подавшись вперед, Эмма озабоченно спросила:
 — Он сильно пострадал?
 — Сломал правую ногу и левую ключицу, трещины нескольких ребер. К тому же он получил множественные ушибы. Однако ни одна из травм не угрожает его жизни или здоровью, хотя сами по себе они достаточно серьезны. Мне пришлось нанять санитара для ухода за ним. Видишь ли, Джим не может сам одеваться, и вообще ему трудно, а порой и невозможно делать самые элементарные вещи.
 Эмма выдохнула. Шок от услышанного еще не прошел.
 — Но почему ты мне ничего не рассказала, пока я находилась в Нью-Йорке? Или вчера, когда я приехала в Лондон?
 — Мне не хотелось беспокоить тебя, пока ты еще не вернулась из отпуска. Я собиралась все рассказать тебе по пути из аэропорта, но… — Пола пожала плечами и виновато улыбнулась. — ..Решила, что эти новости вполне могут подождать до следующего дня.
 — Ясно. — Эмма покачала головой. — Мне так жаль. Пола. Ужасно, просто ужасно. Но слава богу, что не случилось ничего более страшного. Разумеется, несколько месяцев он будет полностью выбит из колеи.
 — Да, — пробормотала Пола. — Гипс снимут не раньше чем через шесть недель. А затем ему предстоит пройти курс интенсивной физиотерапии. Доктор объяснил, что, пока мышцы снова не наберут силу, Джим не сможет ни руку поднять, ни перенести тяжесть тела на сломанную ногу. Похоже, к нормальной жизни он вернется через добрых полгода.
 — А как случилась эта катастрофа? — спросила Эмма.
 — Мотор заглох. Джим изо всех сил старался приземлиться, но не смог удержать самолет. Тот рухнул и при ударе о землю буквально развалился пополам. Так что Джиму еще ужасно повезло.
 — Да, действительно. — Губы Эммы сжались в тонкую ниточку. — Я всегда знала, что он когда-нибудь разобьется на своем чертовом самолете, и это меня очень беспокоило. — Она снова покачала головой, не скрывая раздражения. — Хотя я очень огорчена тем, что с ним произошло, и от всей души сочувствую ему, но все-таки определенная безответственность здесь есть. Я не хочу показаться толстокожей или злорадной, но, на мой взгляд, он рисковал без всякой необходимости.
 Эмма вдруг поняла, что говорила слишком резко, и смягчила тон:
 — Наверное, бедняжка Джим очень страдает, да, дорогуша?
 — Безумно. Сломанная ключица не дает ему ни минуты отдыха. Он говорит, что сам не знает, что хуже — постоянная ноющая боль в плече или онемение в загипсованной руке. Очень неприятное состояние.
 Пола нахмурилась при мысли о страданиях, перенесенных ее мужем за последние десять дней. При известии о случившемся она сперва испытала потрясение и испуг, а затем возмущение, которое, однако, быстро сменилось чувством сострадания. Будучи доброй от природы, Пола изо всех сил старалась облегчить мужу существование. А разговор о разводе она отложила на потом. Придется подождать, пока его состояние не улучшится.
 — Теперь мне ясно, что ты имела в виду под «трудным» Рождеством. — Эмма вдруг замолчала. На ум ей пришла одна мысль, и она тут же на месте приняла решение.
 — Ты быстро выбьешься из сил, если будешь мотаться между своим домом и моим. Думаю, вам лучше перебраться сюда… И Джиму, и малышам, и Норе, и санитару. У меня здесь полно места, и после восьмимесячного отсутствия я, честно говоря, буду рада видеть вас всех у себя.
 — О, бабушка, какая замечательная идея! — с облегчением воскликнула Пола. — Это прекрасный выход из положения. Вообще-то я уже начинала паниковать, не зная, как мне удастся управляться, — призналась она с улыбкой, Эмма тихонько рассмеялась, довольная своим решением.
 — Ты всегда управишься, девочка, такой уж у тебя характер. Но почему бы не облегчить максимально твою жизнь? Ведь ты несешь на себе такую ответственность, что хватило бы на троих. А теперь, Пола, постарайся забыть а своих неприятностях. Что произошло, то произошло. Надо жить дальше.
 Эмма перешла к камину и стала к нему спиной, наслаждаясь исходящим от огня теплом.
 Пола не могла не отметить про себя, как хорошо и бодро выглядит ее бабушка после вчерашнего трансатлантического перелета. Эмма надела кораллового цвета шерстяное платье и жемчуга. Ее серебряные волосы были уложены в изящную аккуратную прическу, макияж безупречен. От нее веяло свежестью и жизненной силой. «Кто мог бы подумать, что ей восемьдесят лет? — подумала Пола. — Выглядит она, по крайней мере, на десять лет моложе».
 — Ты очень внимательно меня изучаешь, — отметила Эмма. — Что-нибудь не в порядке?
 — Нет, ничего. Я просто восхищаюсь тобой. Сегодня утром ты буквально цветешь.
 — Спасибо. Должна признать, я и чувствую себя отлично. — Эмма тепло и любовно посмотрела на Полу. — Я рада, что ты выкроила время заскочить на Барбадос проведать наш салон в то время, когда там находился Шейн. Поездка явно пошла тебе на пользу. Ты и сама буквально расцвела. Давно ты так хорошо не выглядела.
 — Да, я получила очень большое удовольствие от поездки и от короткого отдыха, — ответила Пола, стараясь говорить безразличным тоном. — У меня еще не сошел загар — вот в чем, наверное, дело.
 Эмма кивнула, продолжая пристально разглядывать любимую внучку.
 — Итак… Вы с Шейном снова в хороших отношениях. Я очень рада. А он в конце концов объяснил тебе причину своего странного поведения?
 — Много работы, сплошные разъезды, напряженное расписание — он и раньше так говорил. Однако лично я считаю, что он боялся оказаться третьим лишним. — Пола встретила испытующий взгляд бабушки с абсолютно невинным видом. — Ну, сама понимаешь — лишним в жизни молодой супружеской пары. На мой взгляд, он просто проявил дипломатичность и щепетильность.
 — Ну да, конечно, — буркнула Эмма, приподняв седую бровь. Она не поверила объяснению Шейна, но ничего не сказала. Эмма думала о Поле и Шейне. С того самого дня, как до нее дошел слух о возобновлении их дружбы — что ни для кого не являлось секретом, — она гадала, сделает ли Шейн решительный шаг. Она не забыла выражение его лица в день крестин. Если мужчина любит женщину так пылко, как Шейн О'Нил любит ее внучку, он не сможет вечно подавлять свои чувства. Рано или поздно он их откроет. Он импульсивен, страстен, нетерпелив. А Пола? Конечно, она поставила бы его на место. Она замужем и должна быть счастлива. Но счастлива ли?
 Чуть приподняв голову, Эмма украдкой поверх очков взглянула на внучку. Еще вечером она заметила, что в той что-то изменилось. Она стала более женственной, более мягкой, чем прежде. Неужели что-то перевернулось в душе молодой женщины? Или перемены коснулись только ее внешности? Она отпустила волосы, немного прибавила в весе, вообще в ее облике появилось больше тепла. Почему? Нет ли здесь влияния мужчины? Шейна? Она откинулась на спинку стула.
 — Будь добра, передай мне еще чашечку кофе.
 — Сию секунду. — Пола налила кофе, добавила в него молока и сахару, отнесла чашечку к столу и задержалась в нерешительности. Потом медленно произнесла:
 — Я не хочу критиковать Эмили — ты знаешь, как я ее люблю, но у нее какой-то заскок насчет случившегося в Ирландии. Если бы ты с ней побеседовала…
 — Она уже говорила со мной, — перебила ее Эмма. — Я прочитала ей небольшую лекцию. Не думаю, чтобы она когда-нибудь снова подняла эту тему.
 — Слава богу! — Пола обошла вокруг стола, крепко обняла Эмму и поцеловала ее в щеку. — Бабушка, дорогая, до чего же я рада, что ты вернулась. Я так по тебе скучала. Просто ужасно, когда тебя нет рядом. Эмма улыбнулась и похлопала ее по руке. — С тех пор как я сошла с трапа самолета, ты постоянно твердишь одно и то же, дорогая. Но слышать приятно. И мне тоже тебя не хватало — всех вас. Я получила огромное удовольствие, путешествуя по свету с Блэки. Видела много интересного. Наконец-то мне удалось развеяться. Блэки вел себя безупречно. И ухаживал за мной так, как никто не ухаживал за мной уже много лет, со дня смерти твоего дедушки. Но больше никаких заграничных вояжей.
 В универмаг «Харт» Пола пошла пешком.
 Стоял морозный денек. С неба валил густой снег, отражаясь от бесцветных облаков.
 Но мысли Полы витали далеко отсюда. Она думала о Шейне. Она думала о нем постоянно. Он редко надолго покидал ее мысли. Сегодня было двадцатое декабря. Когда она разговаривала с ним вчера, он пообещал позвонить в семь по нью-йоркскому времени или в полдень по лондонскому. А затем сразу же собирался лететь на Барбадос, поскольку в отеле «Коралловая лагуна» наступал пик сезона.
 Пола свернула в переулок, чтобы сократить дорогу. Она тихонько вздохнула. Несчастный случай с Джимом нарушил все их планы.
 Но, кроме того, он ведь чуть не погиб, и все из-за собственной глупости.
 Катастрофы можно было избежать. Но Джим проявил безрассудство. В глубине души Пола не слишком-то верила в его россказни о заглохшем двигателе. Он принимал таблетки от простуды, он выпил полбутылки вина; Пусть и не слишком пьяный и затормеженный от лекарств, он все равно находился не в том состоянии, чтобы управлять самолетом.
 Когда в то роковое воскресенье она позвонила Шейну в Нью-Милфорд, он искренне ей посочувствовал. Однако Шейн понял ее двойственное положение и согласился с тем, чтобы ничего не предпринимать до тех пор, пока Джим не поправится. На прошедшей неделе они с Шейном строили совместные планы и перекроили каждый свой распорядок дня, подлаживаясь друг к другу. Они не могли долго не видеться.
 В конце апреля Шейн вернется в Нью-Йорк. К тому времени Джим должен встать на ноги, и, как только Шейн уедет из Англии, Пола объявит мужу о своем решении. В мае она наконец расскажет обо всем бабушке и вместе с близнецами переедет в Пеннистоун-Ройял.
 В мае. Это так не скоро! Впрочем, не так уж и долго. И в конце концов, у них с Шейном еще вся жизнь впереди.

 Глава 15

 Дождливым вечером в середине января Джим Фарли сидел в Персиковой гостиной, потягивал неразбавленную водку и разглядывал свою любимую картину кисти Сислея, обладать которой он давно мечтал. Он так ушел в себя, что не заметил, как в дверях появилась Эмма.
 Она остановилась, глядя на него. С каждым днем она все больше беспокоилась за Джима и никак не могла избавиться от мысли, что на ее глазах происходит медленное, но неуклонное падение человека. За время ее путешествия и за последние шесть недель он совсем перестал походить на того привлекательного молодого редактора, которого она некогда взяла на работу. Неоднократно она пыталась поговорить с ним по душам, но ее слова, казалось, не затрагивали его. Джим продолжал катиться по наклонной.
 Он постоянно пил. Через несколько дней после Рождества она крепко отругала его, и с тех пор Джим начал от нее прятаться. Однако Эмма знала, что он по-прежнему поглощает спиртное в огромных количествах — и днем, и ночью.
 Эмма перебрала в уме всех членов его семьи. Все Фарли без исключения были пьяницами. Его прабабушка Адель, напившись до бесчувствия, свалилась с лестницы в Фарли-холле и сломала себе шею. Утром горничная Энни обнаружила тело хозяйки, лежащее посреди осколков разбитого бокала.
 Эмма нахмурилась, думая со страхом, не передается ли алкоголизм по наследству. Джим еще не превратился в алкоголика, но она не сомневалась, что муж Полы твердо ступил на опасную дорожку. А тут еще и болеутоляющие таблетки. Она не слишком-то поверила его утверждениям, что он перестал их принимать. Однако Эмма ума не могла приложить, откуда он их берет. Когда она разглядывала его профиль и думала, как он хорош, даже несмотря на печать пьянства, привязанности к транквилизаторам и на следы перенесенной боли, ей в голову пришла фраза, сказанная недавно Блэки. В тот день они приехали посмотреть на его беговых лошадей. «Порода видна, но нет жизненной силы» — так охарактеризовал Блэки одного из своих рысаков. Очень точная фраза — решила Эмма. Хотя ей и не хотелось дурно думать о Джиме, ей становилось все более очевидным, что он слаб, что его характеру не хватает твердости. Но разве с самого начала она не подозревала этого?
 Эмма откашлялась, весело поздоровалась с Джимом и решительно вошла в комнату.
 Ее появление застало его врасплох. Он вздрогнул, быстро обернулся и приветствовал ее кривой улыбкой.
 — Я как раз гадал, куда вы исчезли, — пояснил он с наигранной жизнерадостностью. — Я не ждал вас сейчас, но, надеюсь, вы не обидитесь. — Он взглянул на свой бокал. — Это первый сегодня, бабушка. «Явная ложь», — подумала Эмма, а вслух сказала:
 — Меня задержал телефонный разговор, но теперь я с удовольствием выпью с тобой перед обедом. — Эмма налила себе бокал белого вина и продолжила:
 — Мы только что беседовали с Дэзи. Она звонила из Шамони. Они очень жалеют, что тебя там нет. Дэвиду очень не хватает тебя на снежных склонах. — Она уселась у камина. — Ты же знаешь, Дэзи не большая любительница горных лыж, и Дэвид скучает по своему любимому напарнику. Ну ничего, на следующий год ты сможешь составить им компанию.
 — Искренне на это надеюсь. — Джим чуть-чуть повел сломанным плечом и жалко улыбнулся. — Должен сказать, гораздо легче, когда рука на перевязи. А доктор Хэдли собирается снять у меня гипс с ноги завтра..
 Эмма знала это, но изобразила удивление, не желая, чтобы он знал о ее регулярных беседах с семейным врачом относительно его состояния.
 — Замечательная новость. Тебе надо немедленно заняться терапией, чтобы привести мышцы в норму.
 — Сам жду не дождусь. — Он внимательно посмотрел на нее. — Пола вам сегодня не звонила из Нью-Йорка?
 В глазах Эммы блеснули огоньки. — Нет. Но я и не ждала от нее звонка. Наверняка вчера она сказала тебе, что сегодня улетает в Техас по делам «Сайтекс».
 — Ах да. Я и забыл.
 Эмма не очень ему поверила, но не стала вдаваться в подробности.
 — Эмили только что сообщила, что Уинстон все-таки придет к нам на обед. Я рада — общество мужчины тебя приободрит. Тебе, должно быть, очень скучно здесь, в окружении одних женщин.
 Джим рассмеялся:
 — Вы все очень внимательны ко мне, но я с радостью увижусь с Уинстоном, узнав от него, что происходит в мире. Я чувствую себя отрезанным от всего и очень устал от безделья. Надеюсь, я смогу вернуться в газету через пару недель. Как вы думаете?
 Эмма решила, что это пойдет ему на пользу, и быстро сказала:
 — Я всей душой за. Работа всегда лечила все мои болезни лучше любых лекарств. Джим прочистил горло.
 — Кстати, о газетах. Я давно кое о чем хотел вас спросить.
 — В чем дело, Джим?
 После небольшого колебания он тихо произнес:
 — В сентябре, после моего возвращения из Канады, у нас с Полой произошла небольшая ссора из-за Сэма Феллоуза и тех указаний, которые она дала ему в мое отсутствие — ну, знаете, по поводу недопущения в печать информации о смерти Мин.
 — Да, она что-то такое мне рассказывала — о ее решении и вашей размолвке. — Эмма бросила на него испытующий взгляд.
 — Пола сказала мне, что вы и Уинстон уполномочили ее принимать решения от вашего и его имени в случае необходимости.
 — Абсолютно верно.
 — Я не понимаю, почему вы не оказали такого доверия мне?
 Эмма замерла, помолчала немного и мягко сказала:
 — Джим, когда ты оставил пост управляющего Йоркширской газетной компанией, ты отказался от любых прав в ней, кроме, разумеется, тех, что связаны с твоей работой в качестве главного редактора. Поскольку ты заявил, что не заинтересован в административной деятельности, мне стало совершенно очевидно, что подобные права должны принадлежать тому, кто готов, хочет и способен в соответствующей ситуации проявить административную власть.
 — Ясно.
 Внимательно глядя на него, Эмма заметила, как застыло от гнева его лицо, а глаза затуманились обидой.
 — Ты ушел по собственной инициативе, — напомнила она ему все тем же ровным и мягким голосом.
 — Знаю. — Он сделал большой глоток водки, поставил рюмку на столик и уставился в огонь. Наконец он перевел взгляд на нее. — Пола также осуществляет опеку над долей моих детей и в газетной компании, так?
 — Так.
 — Но почему, бабушка? Почему вы не сделали меня их опекуном? В конце концов, я их отец.
 — Все не так просто, как кажется, Джим. Акции, которые я по завещанию оставляю Лорну и Тессе, не выделены отдельным пакетом, а являются частью общего фонда, куда я включила многочисленные акции различных принадлежащих мне предприятий. Мне представляется совершенно очевидным, что такой огромный фонд должен управляться одним человеком. Глупо было бы дробить его на отдельные пакеты и каждому назначать отдельного управляющего. Такое решение чревато большой неразберихой.
 Джим кивнул, но ничего не сказал.
 Эмма окинула его проницательным взглядом. От нее не укрылось, что он не только огорчен, но в ярости, пусть и старается изо всех сил скрыть от нее свои чувства. Хотя Эмма знала, что не обязана никому давать отчет в своих поступках, тем не менее она хотела улучшить его настроение.
 — Назначение Полы вовсе не означает сомнения в тебе или в твоих возможностях. Она — и только она — является опекуншей своих детей независимо от того, за кем она замужем.
 — Я понял, — пробормотал он, хотя на самом деле не понял ничего. Однако он чувствовал, что его обошли. Но ему некого винить, кроме самого себя. Не надо было уходить с поста управляющего газетной компанией.
 Не обращая внимания на его мрачный вид и красноречивое молчание, Эмма заметила:
 — Если у Эмили и Уинстона родятся дети прежде, чем я умру, и если я создам фонд для их ребенка — что бесспорно, — Уинстон окажется в том же положении, что и ты. И то же ждет мужа Сары, если она выйдет замуж при моей жизни. Я не делаю для тебя никаких исключений.
 — Я сказал, что понял, Эмма, и это правда. Спасибо, что все объяснили мне. Я очень благодарен… Раздался стук в дверь, и вошла Хильда.
 — Простите, миссис Харт, но вам звонит мистер О'Нил. Он просил передать, что, если вы заняты, можете перезвонить ему позже. Он сейчас в Уэзерби, у мистера Брайана.
 — Спасибо, Хильда. Я подойду. — Эмма встала и улыбнулась Джиму. — Извини, дорогой. Я скоро вернусь.
 Джим кивнул. Едва за ней закрылась дверь, он подкатился в коляске к буфету, наполнил бокал водкой и добавил туда льда. Свободными от бинтов пальцами левой руки он сжал стакан и, работая правой, направил коляску назад к камину.
 Он быстро выпил полбокала, чтобы Эмма ни о чем не догадалась, и принялся обдумывать ее слова. Вдруг ему все стало ясно. Эмма передавала всю власть в руки своих внуков. Она добивалась, чтобы контроль над ее империей остался в семье. И никаких исключений не допускается. Он считал себя членом семьи. А на самом деле он — посторонний.
 Вздохнув, Джим поднял глаза на Сислея. Эта картина всегда оказывала на него гипнотический эффект. Снова, как всегда, когда он смотрел на нее, ему захотелось обладать ею единолично. Интересно, что именно таким образом воздействовало на него в этом пейзаже. В комнате висели другие картины Сислея. И Моне. Все они стоили многие миллионы.
 Вдруг Джим понял, и его охватил ужас. Картина Сислея символизировала для него богатство и власть. Вот причина, по которой он жаждал ее, — истинная причина. Дело вовсе не в том, что картина прекрасна, лирична, что от нее захватывает дух, что она сильнее, чем остальные, возбуждает его эмоции. Дрожащей рукой Джим поставил бокал на стол и закрыл глаза, чтобы не видеть полотно.
 «Мне нужны деньги. Мне нужна власть. Я хочу, чтобы все вернулось назад… Все то, что мой прадед и его брат так бездарно потеряли и что Эмма Харт забрала у семейства Фарли. — В тот же миг Джим устыдился своих мыслей и самого себя. — Я слишком много выпил, и мне стало жалко себя. Нет. Не так уж много я сегодня пил. Я сдерживал себя».
 По его телу пробежала дрожь, и, чтобы унять ее, он ухватился обеими руками за ручки кресла. Образ Полы промелькнул перед его внутренним взором. Он женился на ней, потому что безумно влюбился. Да. Он знает, что это так, знает. Нет. Имелась и другая причина. Он хотел ее, поскольку она — внучка Эммы Харт. Нет, снова не то. Потому что она — главная наследница огромного состояния Эммы Харт.
 В ту короткую долю секунды Джеймс Артур Фарли увидел себя таким, каков он есть. Он прозрел. И ему не понравилось то, что он увидел в тот миг прозрения. Такова истина. Да, он любит жену, но в то же время мечтает о ее богатстве и могуществе. Джим застонал вслух, и его глаза наполнились слезами. Какое невыносимое саморазоблачение! Он оказался не тем, за кого принимал себя всю свою жизнь. Его дед воспитал его джентльменом, приучил игнорировать низменные материи, не гнаться за земными благами и карьерой. Эдвин Фарли оказал на него огромное влияние. И, однако, втайне от самого себя Джим всегда стремился к власти, к славе и богатству. В нем жили два разных человека. Вот в чем истинная причина его душевного разлада. «Я обманывал себя долгие годы, — подумал он. — Я жил во лжи».
 Джим снова застонал и провел рукой по волосам. «Я люблю Полу ради нее самой. Честное слово».
 Словно острая игла пронзила его плечо, и он не смог сдержать гримасы боли. Все из-за дождя. Его плечо вело себя как барометр. Он порылся в кармане, достал таблетку и запил ее водкой.
 — Блэки весь полон эмоций, — сообщила Эмма с порога, весело смеясь. — Он строит грандиозные планы относительно Больших национальных скачек и приглашает нас всех на гонки в стипль-чезе. Они состоятся в первую субботу апреля. — Эмма села в кресло, отпила глоток вина. — Так что ты сможешь поехать с нами, Джим. К тому времени ты будешь как огурчик.

 Глава 16

 — Что же нам делать, Шейн? — Пола с озабоченным видом смотрела на него.
 — Будем действовать постепенно, шаг за шагом, день за днем, — уверенно ответил он и ободряюще улыбнулся. — Ив конце концов добьемся своего.
 Они сидели на диване в ее кабинете в лидском универмаге днем в середине апреля 1970 года. Шейн только что вернулся из короткой поездки в Испанию, где он проверял, как идет реконструкция одного из их отелей.
 Он подвинулся к ней поближе, обнял и крепко прижал к себе.
 — Постарайся не слишком волноваться, дорогая.
 — Я ничего не могу с собой поделать. Наше положение ничуть не улучшилось, а наоборот. Моим проблемам не видно ни конца ни края, и мне начинает казаться, что я от них никогда не избавлюсь.
 — Избавишься. — Он отодвинулся, ладонью поднял ее лицо и заглянул глубоко в глаза. — У каждого из нас масса дел, огромная ответственность, и нам необходимо на них сконцентрироваться и забыть обо всем, кроме работы, зная, что в конечном итоге мы обязательно соединимся. И когда соединимся, то навек. Думай о будущем, Пола, приучи себя смотреть вперед.
 — Я стараюсь, я очень стараюсь, Шейн, но… — Ее голос задрожал и оборвался, в глазах заблестели слезы.
 — Ну-ну, любимая, не надо плакать. Нам следует идти вперед решительно и упорно. Я же все время твержу тебе, что время на нашей стороне. Мы оба молоды и в конце концов непременно победим.
 — Да. — Она вытерла слезы кончиками пальцев и заставила себя глядеть веселее. — Просто я… о, Шейн, мне так без тебя тяжело.
 — Знаю. Знаю, дорогая. И мне тоже. Быть порознь — такая мука. Но посмотри — мне все равно пришлось бы на той неделе лететь в Нью-Йорк, а затем на два месяца в Сидней, даже если бы у тебя все шло гладко. Я никак не могу этого изменить. И в прошлом не все так плохо, не так ли? Часть января мы провели вместе в Нью-Йорке, и нам удалось урвать несколько счастливых часов за последние несколько недель. Так что…
 — Я не могу избавиться от ощущения, что обращаюсь с тобой жестоко. Ты болтаешься между небом и землей, и…
 Его смех опроверг ее страхи.
 — Я люблю тебя, и только тебя. Я дождусь тебя, Пола. — Он крепко сжал ее в объятиях. — За кого ты меня, интересно, принимаешь, глупышка? Ты ни в чем не виновата. Ты ничего не можешь изменить. Жизнь диктует свои законы, и тут уж ничего не поделаешь. Нам просто придется завоевывать свое счастье.
 — Прости меня, Шейн. Я сегодня какая-то неисправимая пессимистка, правда? Возможно, все из-за того, что ты через несколько дней опять уезжаешь. Я чувствую себя бесконечно одинокой, когда тебя нет в Англии.
 — Но ты вовсе не одинока. У тебя есть я, моя любовь и моя поддержка — всегда. Куда бы я ни поехал, ты везде в моем сердце, в моих мыслях — вечно. Практически ежедневно мы говорим по телефону, а если я тебе очень понадоблюсь, то сразу же примчусь к тебе. Ты же знаешь — я прилечу на первом же самолете, хоть из Австралии, хоть из Штатов. — В его черных глазах вдруг мелькнул вопрос. — Ты ведь не сомневаешься в этом?
 — Конечно, нет.
 — Помнишь, что я говорил тебе на Барбадосе?
 — Что я должна доверять твоей любви.
 — Верно. Я доверяю ей. Ну так как, может, все-таки ты передумаешь и придешь сегодня на обед в Бек-хаус? Тебе это пойдет на пользу, да и Эмили очень огорчилась, когда ты отклонила ее приглашение.
 — Возможно, пойду. — Пола наморщила лоб. — Как ты думаешь, они с Уинстоном что-нибудь о нас подозревают?
 — Ни в коем случае. Они считают, что мы возобновили дружеские отношения, только и всего.
 Она не совсем разделяла его уверенность. Однако ей не хотелось сеять в нем сомнения, и она только сказала:
 — Я не смогу попасть туда до восьми. Мне надо поехать домой проведать Лорна и Тессу, а затем придется навестить Джима в больнице. — Пола поколебалась и добавила почти неслышно:
 — Я все еще никак не могу решиться сказать ему о моем намерении стать свободной.
 — Я знаю, тебе нет нужды повторяться, — быстро, но мягко проговорил Шейн. — Мы же договорились подождать, пока Джим вновь придет в норму и будет в состоянии адекватно реагировать на все происходящее вокруг, и уж потом сообщить ему, что ты хочешь получить развод. Я не оспариваю нашу договоренность. Что еще нам остается делать? Я хотел бы в дальнейшем жить в мире с самим собой и знаю, что ты — тоже.
 — Да. О, Шейн, спасибо за твое понимание, и прежде всего за твою любовь. Не знаю, что бы я делала без тебя.
 Он заключил ее в объятия, поцеловал, и несколько минут они сидели, прижавшись друг к другу. Наконец он отпустил ее.
 — Мне надо вернуться в контору. У меня запланирована пара встреч, а поскольку отец сейчас в Лондоне на международной конференции, посвященной гостиничному бизнесу, дел у меня под завязку. Затем я собираюсь по дороге заскочить к деду.
 Они встали, и Пола проводила возлюбленного до дверей.
 — Передай привет дяде Блэки, — попросила она, снизу вверх глядя ему в лицо и одарив его более радостной, чем прежде, улыбкой. — Вот видишь, мы повидались с тобой, и я сразу почувствовала себя гораздо лучше.
 Шейн легонько дотронулся до ее лица.
 — Все будет хорошо, дорогая, и с тобой, и с нами обоими. Главное — не терять головы и настраиваться на хорошее. Ничто и никто не в состоянии поколебать нас или сбить с пути.
 Спустя несколько часов, когда Шейн распахнул дверь библиотеки в доме своего деда, он обнаружил Блэки стоящим перед старинным бюро. Тот держал в руке мягкую желтую тряпочку и тщательно обтирал от пыли свою гордость и радость — серебряный приз.
 Шейн улыбнулся. Дед вытирал свой трофей не меньше шести раз в день. Ни одну из принадлежащих ему вещей он не ценил так высоко. В начале апреля принадлежащий Блэки восьмилетний жеребец по кличке Изумрудная Стрела выиграл Большие национальные скачки. С победой на самых престижных в мире скачках исполнилась мечта всей жизни Блэки. Однако любопытно, подумалось вдруг Шейну, что из всех его лошадей долгожданный приз в конце концов добыла для него именно та, которую подарила ему Эмма. Тут было нечто символическое. Шейн сделал шаг вперед и сказал:
 — Привет, дед. Извини за опоздание. Блэки обернулся, и лицо его вспыхнуло радостью. Вид красивого, высокого внука согревал сердце старика.
 — Шейн, мальчик мой, — воскликнул он и заспешил ему навстречу.
 Они обнялись. Но, заключив деда в свои медвежьи объятия, Шейн вдруг с удивлением отметил, насколько похудел Блэки со времени их последней встречи. «Боже, какой он вдруг стал хрупкий», — подумал Шейн со смесью тревоги и печали.
 — Ты хорошо себя чувствуешь, дедушка? — спросил Шейн, не отрывая изучающего взгляда от его лица.
 — Как никогда.
 — Очень рад, — отозвался Шейн, но он помнил, что дед всегда так говорил. Не желая чересчур назойливо интересоваться здоровьем старого человека, Шейн перевел взгляд на фланельку в его руке. — Смотри, в один прекрасный день ты протрешь дырку в этой штуковине, и что тогда?
 Блэки фыркнул от удовольствия, перехватив взгляд внука, устремленный на трофей. Шаркающей походкой он медленно приблизился к бюро, на котором стоял приз. Блэки бросил тряпочку и возложил руку на символ великого триумфа Изумрудной Стрелы.
 — Не стану брать на себя смелость утверждать, что победа в скачках стала самым прекрасным моментом в моей жизни, но, уж бесспорно, я не знал второго такого волнующего. — Блэки кивнул в подтверждение своих слов. — Да, именно так. Шейн улыбнулся деду:
 — И я тоже.
 — А-а, парень, тебе суждено узнать такие триумфы, какие мне и не снились. Иначе и быть не может. — Блэки взял с маленькой полочки хрустальный кувшин и разлил виски по стаканам. — Давай выпьем по капельке нашего ирландского напитка за мое предсказание.
 Шейн чокнулся с ним и добавил:
 — За наши с тобой будущие триумфы, дедушка.
 — Давай. И за Изумрудную Стрелу, и за скачки на будущий год. Кто знает — может, она опять выиграет. — Блэки со значением посмотрел на внука, подошел к камину и сел в свое любимое кресло на винтовой ножке.
 — Теперь, когда я вспоминаю последние двенадцать месяцев — как все хорошо сложилось! Кругосветное путешествие вместе с моей дорогой Эммой, а теперь еще и это… — Он замолчал, с улыбкой глядя на трофей. — Подумать только — я, именно я, выиграл самые престижные скачки в мире!
 — Никак ты все еще говоришь о Больших национальных? — воскликнула Эмма, своей обычной решительной походкой входя в библиотеку. — Похоже, ты никогда не остановишься.
 Со смехом Блэки встал ей навстречу и поцеловал в щеку.
 — Ну-ну, красотка, не порти мне удовольствие. — Он внимательно осмотрел гостью, держа ее за плечи на расстоянии вытянутой руки. — Хороша, как всегда. И, вижу, на тебе моя изумрудная брошь. — С выражением неподдельного удовольствия он ткнул пальцем в украшение, прикрепленное к широкому белому шелковому вороту ее платья из серой шерсти. — Я заметил, что ты не снимала ее со дня нашей победы. И лопни мои глаза, если ты ее носишь не в честь триумфа на Больших национальных.
 Эмма расхохоталась, пожала ему руку и повернулась к Шейну, который подошел к двум старинным приятелям.
 — Здравствуйте, тетя Эмма, — сказал молодой человек. — Дедушка прав, вы чудесно выглядите сегодня. — Наклонившись, он поцеловал ее в щеку.
 — Спасибо, Шейн. Как прошла твоя поездка в Испанию? Вижу, ты неплохо сохранил свой загар.
 — Пытаюсь, — ухмыльнулся он. — Поездка оказалась весьма успешной.
 Блэки потянулся за сигарой. Эмма нахмурилась:
 — Неужели тебе так уж необходимо курить эту штуку? Ты же обещал мне бросить. Он хмыкнул:
 — В моем-то возрасте! — Пожав плечами, Блэки продолжал:
 — Говорю тебе — в моей жизни уже идет не основное, а дополнительное время. И я не собираюсь лишать себя последних маленьких удовольствий. Этого, — он помахал сигарой у нее перед носом, — и нескольких капель виски.
 Эмма вздохнула с мученическим видом, по опыту зная, что спорить с ним бесполезно.
 Шейн принес Эмме бокал шерри и уселся на диван. Его дед и гостья заговорили о свадьбе Эмили, до которой оставалось два месяца. Шейн закурил и, слушая их вполуха, вернулся мыслями к Поле. Его не оставляло беспокойство за нее, и, хотя он и демонстрировал перед ней выдержку и понимание, он с нетерпением ждал, когда же наконец Джим побыстрее справится со своей болезнью. А в чем заключается болезнь Фарли? В спиртном и таблетках. Он не сомневался, что именно это опасное сочетание явилось основной, если не единственной, причиной недавней беды с Джимом. Эмма, Уинстон и Эмили склонялись к тому же мнению, а в январе Пола призналась, что у нее появляются мысли, что Джим стал алкоголиком.
 Вскоре оба старика с головой ушли в воспоминания, что, по наблюдениям Шейна, они делали все чаще и чаще за последнее время. Сперва он слушал, но затем часы над камином пробили шесть тридцать. Шейн загасил сигарету, допил виски и встал:
 — А теперь я, пожалуй, вас покину. Воркуйте тут без меня. Не делай ничего такого, чего не стал бы делать я, дед.
 — Ну, значит, у меня развязаны руки, — отозвался с широкой ухмылкой тот.
 — Абсолютно, — весело подтвердил Шейн. Он склонился над креслом и ласково поцеловал деда, дотронулся до его плеча. — Ну, давай. Забегу завтра.
 — Да уж, пожалуйста, дружок, сделай милость. Желаю приятно провести время.
 Шейн повернулся к Эмме, невольно отметив, как она еще хороша, несмотря на возраст. Он поцеловал ее и сказал:
 — Присмотрите тут без меня за моим старым воякой. Я знаю, что он твердый орешек, но ведь вам много лет удавалось держать его в узде.
 Эмма с любовью посмотрела на Шейна:
 — Обязательно.
 — Хм-м. Думаешь, я не держал в узде ее? Еще как! Их смех доносился до Шейна, пока он шел к дверям. Выходя из комнаты, он обернулся и увидел, что они вновь увлеченно болтают, с головой уйдя в мир их общих воспоминаний. Молодой человек аккуратно прикрыл за собой дверь.
 Блэки бросил взгляд ему вослед, наклонился вперед и заговорщически прошептал:
 — Как ты думаешь, Эмма, Шейн по-прежнему ведет рассеянный образ жизни и гоняется за легкими женщинами?
 — Нет, — уверила его Эмма. — Я не сомневаюсь, что у него нет времени на пустяки. Он слишком много работает.
 — Все женятся, а он все еще один. А ему уже двадцать восемь, — пожаловался Блэки непривычным для него ворчливым голосом. — Я надеялся, что он устроит свою жизнь раньше, чем я умру, но что-то не похоже. Видно, никогда мне не качать на коленях его детей.
 Эмма укоризненно посмотрела на него и тихо усмехнулась:
 — Почему же «никогда», дурачок? Что с тобой сегодня? Не ты ли мне всегда твердил, что собираешься дожить до девяноста лет?
 — Эх, милая, у меня что-то возникли сомнения. Эмма сделала вид, что не услышала его слов, и поспешно продолжала:
 — Шейн обязательно устроит свою жизнь, но только тогда, когда созреет для этого шага.
 — Да, пожалуй. — Блэки медленно покачал своей огромной седой головой старого льва. Его лицо приобрело выражение беспомощности. — Нынешнее поколение — ну, не знаю, Эмма, порой они ставят меня в тупик. Они, по-моему, сами создают себе проблемы.
 Эмма замерла, неотрывно глядя на него. Говорил он вообще или имел в виду кого-то в частности? Неужели он догадался о чувствах Шейна к Поле?
 — А разве мы были другими? Наше поколение ничуть не лучше, дорогой мой Блэки. Подумай — и тебе придется со мной согласиться, сам знаешь. — Эмма улыбнулась, и веселые искорки зажглись в ее мудрых зеленых глазах. — Кто создавал себе большие проблемы, чем я, в определенные периоды моей жизни?
 Ему не удалось сдержать смех.
 — Что верно, то верно. А я-то — все болтаю про Шейна и не спросил, как дела у Полы. С ней все в порядке?
 — Похоже, сейчас у нее, бедняжки, забот по горло. Однако, кажется, Джим пошел на поправку. Искренне надеюсь на это — ради блага их обоих. Пола до смерти перепугалась за него, и я тоже.
 — Я как раз собирался спросить насчет Джима. — Блэки как-то странно посмотрел на нее и немного замешкался. — Как долго ему еще находиться в сумасшедшем доме?
 — В психиатрической клинике, — поправила Эмма. — Месяца полтора.
 — Как долго! Боже, Эмма, какое тяжелое испытание для Полы. — Он потер рукой подбородок и устремил на нее пронизывающий взгляд. — Но он ведь поправится?
 — Ну, конечно! — ответила Эмма как можно увереннее, но в ее душе тоже шевелились сомнения.
 Затем Эмма улыбнулась одной из своих самых чарующих улыбок и сменила тему:
 — Мы решили, что нам не стоит больше пускаться в путешествия, но не хотел бы ты погостить в моем доме на юге Франции? Нынешним летом, Блэки, может, в середине июня, после свадьбы Эмили и до бракосочетания Александра в июле. Что скажешь?
 — Звучит заманчиво. Моим старым косточкам может пойти на пользу немного солнечного тепла. Подобно тебе, в последнюю пару недель я ощущал холод северного ветра. Честно говоря, мне даже показалось, что я заболеваю.
 — Ты плохо себя чувствуешь? — с тревогой в голосе спросила Эмма.
 — Да нет, хорошо. Не суетись вокруг меня, дорогая, ты же знаешь, я этого терпеть не могу. — Его широкий кельтский рот дрогнул в доброй улыбке. — Ничего не поделаешь, мы оба уже не дети. Мы очень, очень стары. — Он фыркнул от смеха, глядя на нее удивленными и в то же время ехидными глазами. — Две старые клячи, вот мы кто, Эмма.
 — Говори только о себе, — отрезала она, но и ее лицо лучилось добротой.
 Их беседу прервало появление миссис Пэджетт, экономки, которая объявила, что обед подан.
 По дороге из библиотеки в изящную овальную прихожую Эмма, подобно Шейну, отметила, что сегодня из походки Блэки исчезла привычная легкость. Ей пришлось замедлить ход, чтобы он не отставал, и ее по-настоящему охватила тревога.
 Во время обеда она заметила, что он не столько ест, сколько ковыряет в тарелке. Похоже, он потерял аппетит и, что уж совсем на него не похоже, едва пригубил из своего стакана красного вина. Но она промолчала, решив про себя взять инициативу в собственные руки. Завтра она позвонит доктору Хэдли и попросит его приехать и тщательно осмотреть Блэки.
 Некоторое время Блэки еще распространялся о Больших национальных скачках, и Эмма не перебивала его, зная, как важна для него одержанная победа. Но вдруг он резко сменил тему разговора, заметив:
 — Мне всегда казалось странным, почему Шейн никогда не интересовался никем из твоих девочек, Эмма. Когда они росли, я одно время думал, что в один прекрасный день они с Полой поженятся…
 Эмма затаила дыхание. Был миг, когда она едва не поделилась с ним своими сомнениями, но потом передумала. Если он узнает о любви Шейна к ее внучке, он только расстроится. Тем более что Пола, судя по всему, не отвечает на его чувства. Блэки не перенесет мысли о несчастье Шейна.
 Она потрепала его лежащую на столе руку.
 — Похоже, из-за того, что они всю жизнь рядом, они стали относиться друг к другу, как брат и сестра.
 — Да, вероятно. Но как было бы здорово, если бы они поженились, верно, дорогая?
 — О да, Блэки. Просто чудесно.
 После обеда миссис Пэджетт напомнила Блэки, что у нее сегодня свободный вечер, и попрощалась. Медленным шагом Блэки и Эмма пересекли прихожую и вернулись в библиотеку. Эмма налила ему коньяк, а себе — ликер.
 Некоторое время они молча пили, каждый уйдя в свои мысли, но, как всегда, ощущая близость друг друга. Затем Блэки сказал:
 — Не поставить ли нам какую-нибудь пластинку? Давай послушаем старые мелодии, которые мы так когда-то любили.
 — Отличная мысль. — Эмма встала, подошла к маленькому шкафчику, внутри которого стоял стереопроигрыватель, и перебрала стопку пластинок. — Боже, я и не знала, что ты до сих пор ее хранишь… Старые ирландские баллады в исполнении Джона Маккормака, что я подарила тебе давным-давно. Поставить?
 — Почему бы и нет? — Когда она вернулась на место, Блэки слабо улыбнулся ей, а затем похвалился:
 — У меня ведь до сих пор еще хороший голос. Если хочешь, я подпою.
 — Мне всегда нравился твой сочный баритон. Заиграла музыка, и Блэки, как обещал, иногда подхватывал старые мелодии, но голос его прерывался и дрожал, и в основном он только мурлыкал себе под нос.
 Когда пластинка подошла к концу, Эмма заметила:
 — Эти песни вызывают столько воспоминаний… особенно «Денни бой». Никогда не забуду тот вечер, когда я искала тебя, убежав из Фарли-холла. И нашла в кабачке «Грязная утка». Ты пел именно ее, причем так старательно, словно от этого пения зависела твоя жизнь. О, Блэки, ты выглядел так замечательно, стоя около пианино, — настоящий артист. Погорелого театра.
 Он улыбнулся.
 Эмма остановила на нем ласковый взгляд, отметив про себя и его волнистые волосы, по-прежнему густые, но белые как снег, и лицо, словно высеченное из камня, помеченное печатью возраста, и вдруг она увидела его таким, каким он был в молодости в тот вечер в кабачке. Блестящие черные кудри, буйными волнами обрамляющие загорелое лицо, искрящиеся черные глаза, белые зубы, сверкающие меж розовых губ, — вся его породистая красота, еще больше подчеркнутая светом горящих газовых ламп.
 Эмма подалась вперед и спросила:
 — Ты помнишь тот особенный вечер, Блэки?
 — Как же я мог его забыть? Мы с тобой перешли в бар, и ты пила лимонад. А я — горький эль. Ты так очаровательно выглядела… тогда ты призналась мне, что беременна… а я предложил тебе выйти за меня замуж. Возможно, тебе следовало согласиться.
 — Да, возможно. Но я не хотела осложнять тебе жизнь… — Эмма не закончила фразы и отпила из бокала.
 Блэки поудобнее устроился в кресле. Слабая улыбка заиграла на его губах. Затем он кивнул головой и сказал:
 — Сегодня ты так хороша, Эмма. Ты самая прелестная девушка во всем графстве.
 — Ты пристрастен, — прошептала она с доброй улыбкой, глядя на него так же ласково, как и он на нее.
 Блэки расправил плечи, пристально посмотрел на нее в полумраке комнаты.
 — Я никогда не смогу выразить словами, что значила для меня наша поездка. Те восемь месяцев вознаградили меня за все плохое, что случилось со мной на протяжении всей моей жизни, — за боль, за разбитое сердце, за горечь. И я очень благодарен тебе, дорогая.
 — Какие замечательные слова ты сейчас сказал, Блэки. Но на самом деле мне следует благодарить тебя за то, что ты реализовал свой План с большой буквы.
 — То был хороший план… — Блэки вдруг замолчал. Его лицо исказила гримаса боли. Эмма моментально вскочила на ноги и склонилась над ним.
 — Что случилось? Ты болен? Он покачал головой:
 — Нет, ничего… Просто что-то с желудком.
 — Я сейчас позвоню доктору, а потом отведу тебя наверх и уложу в постель. — Эмма повернулась и шагнула к столику у окна.
 — Нет-нет. — Он попытался остановить ее, но его рука бессильно упала. — Я не смогу подняться, Эмма.
 — Сможешь, — настаивала она. — Я тебе помогу. Блэки медленно, очень медленно покачал головой.
 — Сейчас я уж точно позвоню доктору Хэдли, — решительно объявила Эмма.
 — Сядь рядом со мной. Пожалуйста, — попросил он. — Всего лишь на пару минут.
 Эмма пододвинула к нему поближе пуфик, уселась, взяла его руки в свои и заглянула ему в лицо.
 — Что ты хочешь сказать, Блэки?
 Он сжал ее пальцы, улыбнулся. Вдруг его глаза широко распахнулись.
 — Всю мою жизнь, — хрипло прошептал он, — я знал тебя всю мою жизнь. Мы прошли через столько испытаний вместе…
 — Да, — подтвердила она. — Верно, я и не знаю, что бы я без тебя делала.
 Он глубоко и тяжело вздохнул:
 — Мне очень грустно оставлять тебя одну. Очень грустно, любимая.
 Эмма не могла произнести ни слова. Слезы подступили к ее глазам, покатились по ее морщинистым щекам, закапали на белый шелковый воротник ее платья, на изумрудную брошь и на их переплетенные руки.
 Глаза Блэки вновь широко открылись, и он еще внимательнее посмотрел на нее, словно пытаясь запечатлеть в памяти ее лицо. А потом сказал удивительно ясным голосом:
 — Я всегда любил тебя, дорогая.
 — И я всегда любила тебя, Блэки.
 Мимолетная улыбка скользнула по его бледным губам. Его веки дрогнули, опустились и застыли. Голова его склонилась набок. Рука его вдруг ослабла в ее руке.
 — Блэки, — сказала Эмма. — Блэки!
 Ответом ей была тишина.
 Эмма не выпускала из крепко сжатых ладоней его руки, закрыв глаза. Слезы ручьями катились из-под ее старых век. Она склонила голову на их сплетенные руки, омытые ее слезами.
 — Прощай, мой самый лучший друг, прощай, — наконец выговорила она. И долго еще продолжала тихо плакать, не в силах остановить поток слез. Сердце ее, переполненное любовью к нему, разрывалось от боли.
 Однако в конце концов Эмма подняла голову, опустила его руку и с усилием встала на ноги. Склонившись над ним, она ласково отвела со лба его белоснежные волосы и поцеловала в остывающие губы.
 «Какой он холодный», — подумала она.
 Неуверенными медленными шагами Эмма побрела к его креслу около окна, где он так часто сидел и смотрел в сад, взяла маленький шерстяной плед, клетчатый, как форма сифордских горцев, и укутала ему ноги и грудь.
 Затем так же медленно вернулась к столу, взяла телефонную трубку и дрожащими руками набрала номер Бек-хауса. Ей ответил Шейн.
 При звуке его звонкого и ясного голоса слезы еще сильнее хлынули у нее из глаз.
 — Блэки… — с трудом выговорила Эмма— Он умер… Пожалуйста, Шейн, приезжай.
 Меньше чем через час прибыл Шейн, а с ним Пола, Эмили и Уинстон.
 Они нашли Эмму рядом с Блэки. Она сидела на пуфе, склонив седую голову и положив руку ему на колено. Эмма не повернулась и даже не пошевелилась. Она просто сидела и смотрела в огонь.
 Шейн поспешил к ней, легонько прикоснулся к ее плечу и наклонился.
 — Я здесь, тетя Эмма, — произнес он с нежностью.
 Она не ответила.
 Шейн взял ее за руки и медленно приподнял.
 Наконец Эмма повернула голову, заглянула ему в лицо и зарыдала. Шейн обнял се и начал успокаивать.
 — Я уже тоскую без него, а ведь он умер только что, — всхлипнула Эмма. — Как мне теперь жить без Блэки?
 — Тише, тетя Эмма, тише, — бормотал Шейн. Он отвел ее к дивану, сделав глазами знак Поле, которая стояла в дверях, бледная и дрожащая. Она подошла и села рядом со своей бабушкой. Эмили присоединилась к ним, и обе внучки принялись утешать Эмму.
 Шейн приблизился к Блэки. В горле у него стоял ком. Слезы текли по щекам. Он заглянул в лицо деда и увидел, каким спокойным оно стало в смерти, а потом наклонился и поцеловал морщинистую щеку.
 — Прощай, дедушка, — произнес он тихо и печально. — Пусть земля тебе будет пухом.

 Глава 17

 — Через два дня твой день рождения, бабушка, и я думала, может, нам устроить… — осторожно начала Пола.
 — Дорогая, — мягко, но с гримасой неудовольствия прервала ее Эмма. — Не поднимай эту тему. Блэки умер всего пару недель назад, и я вовсе не в настроении праздновать.
 — Знаю, я и не предлагаю большой вечеринки. Просто скромный обед здесь, в Пеннистоун-Ройял. Будем только мы с Эмили, Уинстон и мои родители. Нам казалось, что тебя это немножко взбодрит.
 — Взбодрит, — медленно повторила Эмма, а затем похлопала Полу по руке. — Не думаю, чтобы меня сейчас хоть что-то могло взбодрить. Но полагаю, все равно надо ползти по жизни дальше. Пожалуйста, не приглашай больше никого. Я не очень-то хочу сейчас кого-либо видеть. Люди утомляют меня.
 — Обещаю — не приглашу ни единой души, — поклялась Пола, довольная, что ее предложение прошло.
 — И никаких подарков. Мне они не нужны. На мой взгляд, дожив до восьмидесяти одного года, приличнее выслушивать соболезнования, чем получать подарки и прыгать от восторга.
 — Не беспокойся, бабушка, мы организуем все очень скромно и буднично. И тебе пойдет на пользу, если мама с папой поживут здесь несколько дней.
 — Да, — пробормотала Эмма. Она опустила взор на альбом, лежавший у нее на коленях. Только что, перед самым приходом Полы, она рассматривала его. С отсутствующим видом Эмма посмотрела старые фотографии, и ее мысли на несколько секунд унеслись в прошлое. Затем она подняла голову и пододвинула альбом к Поле. — Посмотри-ка на нас — Блэки, Лауру и меня. Мы стоим перед моим новым магазином в Армли. Вот я — в берете.
 — Да, я узнала тебя. — Пола множество раз видела альбом и знала все его страницы наизусть, но, желая поднять настроение бабушке, предложила:
 — Давай посмотрим еще, и ты расскажешь мне что-нибудь интересное о первых шагах твоей карьеры. Ты знаешь, как я люблю твои истории.
 Эмма кивнула и сразу же заговорила, внезапно загоревшись. Две женщины, старая и молодая, сидели бок о бок в верхней гостиной, перебирая страницы жизни Эммы Харт.
 Неожиданно Эмма замолчала, пристально взглянула на Полу и спросила:
 — Как ты думаешь, сколько я еще проживу? Пола в растерянности смотрела на нее, не зная, что ответить, и внезапно в душу к ней заползла тревога. Затем она откашлялась и твердо произнесла:
 — Очень долго, дорогая моя.
 — Ты большая оптимистка, — бросила Эмма и отвернулась, глядя в никуда с отрешенным выражением лица.
 — Ты в прекрасной форме для своего возраста — просто на удивление, — и у тебя сохранилась прекрасная память, — воскликнула Пола. — У тебя впереди еще много дет, если ты не перестанешь заботиться о себе.
 Мудрые старые глаза Эммы внимательно посмотрели на взволнованное лицо внучки, и губы ее растянулись в медленной улыбке.
 — Да-да, ты совершенно права. Не знаю, что на меня сегодня нашло — какие-то нездоровые мысли. Смерть Блэки стала для меня очень тяжелым ударом, но, наверное, мне все равно надо думать о хорошем. — Старая леди хихикнула. — Пусть я стара и несколько поизносилась, но все равно не хочу покидать этот мир.
 — Вот и правильно, бабушка.
 Эмма ничего не ответила. Она встала и подошла к окну. Ее взору предстал сад и нарциссы, качающиеся на ветру. «Какой прекрасный день, — подумала она. — Еще один чудесный весенний день… точно такой же, как день похорон Блэки. Как бесконечна вечно обновляющаяся земля. Да, в смерти всегда заключена жизнь». Еще раз вздохнув, Эмма вернулась к камину и уселась в кресло у огня.
 — Как славно, что ты пришла меня навестить, Пола, дорогая. Но сейчас я хотела бы ненадолго остаться одна, отдохнуть перед обедом.
 Пола наклонилась и поцеловала ее в щеку. Сердце ее разрывалось от любви к Эмме.
 — Хорошо, бабушка, завтра я забегу вместе с детьми.
 — Очень мило, — отозвалась Эмма и, после того как ее внучка вышла из комнаты, поудобнее устроилась в кресле и задумалась. «Молодые не могут понять, — подумала она. — Пола очень старается, но и она не знает, что такое остаться единственной из всех своих современников. Все они ухе покинули наш мир, умерли и похоронены. Мои лучшие друзья, те, кого я любила. Даже врагов не осталось, чтобы будоражить мою кровь и будить во мне жажду схватки. Я так одинока без Блэки. Мы поддерживали друг друга все эти годы — он и я. Вместе встречали мы наш закат. У нас было столько общих воспоминаний, мы столько пережили вдвоем, столько дали друг другу любви и дружбы. Всю свою жизнь я шла рука об руку со своим милым ирландцем. Я не ожидала, что он уйдет вот так. Я знала, что он стар, как стара и я сама, но он казался, подобно мне, таким же сильным и непобедимым. Забавно, но мне всегда казалось, что я умру первой. Что мне делать? Как жить без него?»
 Чувство горечи и ощущение огромной потери вновь овладели Эммой, как уже не раз случалось за две недели, прошедшие со дня внезапной смерти Блэки. Слезы подступили к ее глазам, и она подавила рыдание, поднеся руку к дрожащим губам. «Как не хватает мне Блэки. Как пусто без него. Мне следовало бы рассказать ему о Шейне и о его любви к Поле. Я не хотела огорчать Блэки. Он очень переживал бы. Но теперь я жалею, что смолчала».
 Эмма обтерла ладонью влажные щеки и откинулась в кресле. Невыносимое чувство одиночества переполнило ее. Эмма снова закрыла глаза и спустя несколько минут задремала, а затем и погрузилась в сладкий сон.
 Расставшись с бабушкой, Пола спустилась вниз в поисках Эмили. Она ее обнаружила в библиотеке, и теперь они сидели рядом и говорили об Эмме.
 — Она, конечно, хорохорится, — заметила Пола, — но в глубине души невыносимо страдает. Эмили озабоченно нахмурила лоб:
 — Я согласна с тобой. Она чувствует себя абсолютно потерянной без Блэки. Думаю, жизненная энергия покинула ее. Честно говоря, недавно я даже пожалела, что мы не нашли ничего против Джонатана. По крайней мере, тогда в ней пробудился бы интерес к жизни, она разозлилась бы, и от ее отрешенности не осталось бы и следа.
 — Перед смертью Блэки ее так занимали планы твоей свадьбы, — заметила Пола. — Ты не могла бы снова заинтересовать ее?
 — Не думай, что я не пыталась.
 — Знаешь, остается только один способ, — с энтузиазмом воскликнула Пола. — Эмма Харт всю жизнь работала как заводная. В бизнесе она находила утешение в дни горестей, волнений и печали. Мы должны убедить ее вернуться… Вновь подставить спину под седло.
 Эмили облегченно расправила плечи. Ее лицо просветлело.
 — Давно я не слышала ничего умнее! Да и сама бабушка часто говорила, что намерена умереть не в постели, а на работе. Давай так и поступим. — Но тут же ее лицо омрачилось, она прикусила губу и огорченно покачала головкой. — Не уверена, что она согласится. Она может решить, что своим появлением на фирме оттеснит нас… Ты же знаешь, она бывает очень упряма.
 — Все равно надо попробовать. Лично я думаю, что это — ее единственное спасение. Если мы не пробудим ее к активности, не заставим работать — она просто зачахнет на наших глазах и умрет.
 — Согласна. Можешь на меня рассчитывать. Да, вот еще… — Эмили поколебалась, бросила на Полу осторожный взгляд и наконец выпалила:
 — Почему бы тебе не перебраться сюда вместе с Норой и детьми? По крайней мере, до возвращения Джима из больницы.
 — Странно — я подумала о том же, когда беседовала с бабушкой несколько минут назад. Ничто так не оживляет атмосферу в доме, как пара малышей. К тому же, возможно, в обществе правнуков Эмма обретет новый интерес к жизни.
 — Так когда ты сможешь переехать в Пеннисто-ун-Ройял?
 Пола рассмеялась:
 — Завтра тебя устроит?
 — Великолепно. Если хочешь, я приеду и помогу тебе.
 — Спасибо, я буду рада. А в понедельник утром я освобожу бабушкин кабинет в магазине в Лидсе и переберусь в свой старый. Вечером того же дня, на обеде в честь ее дня рождения, мы огласим наше предложение. Я предупрежу моих родителей — может, они смогут добавить пару слов, чтобы убедить ее. — Пола встала. — А теперь мне пора идти. Надо заскочить в больницу. Я обещала Джиму навестить его ближе к вечеру.
 Они просили и умоляли, хитрили и шли напролом. Все трюки шли в ход, лишь бы убедить Эмму Харт вернуться к работе.
 Но она неизменно и совершенно категорически отказывалась.
 В конце концов Пола и Эмили смирились, по крайней мере с виду. Но не упускали случая за едой обронить пару многозначительных фраз и полунамеков. Они постоянно обращались к ней за советами, даже когда на самом деле в них не нуждались. Эмма отлично видела их игру и улыбалась про себя. Ее трогали их любовь и забота, но она не собиралась менять свое решение вести тихую жизнь в Пеннисто-ун-Ройял.
 А затем наступило утро в середине мая, когда Эмма проснулась рано и почувствовала, что ее переполняют прежняя энергия, нетерпение и энтузиазм.
 Она удивилась и некоторое время лежала в постели, погрузившись в размышления.
 — Я с ума сойду от скуки, — объявила она Хильде, когда экономка в восемь часов принесла ей поднос с завтраком.
 Та поставила поднос на колени Эмме и сочувственно покачала головой:
 — Разумеется, миссис Харт. Всю жизнь вы вели такой активный образ жизни, что нынешнее спокойное существование не для вас. Возможно, вам следует попросить Тилсона отвезти вас сегодня в Лидс. Вы могли бы поесть вместе с мисс Полой или мисс Эмили. Вам пойдет только на пользу, если вы ненадолго выберетесь из четырех стен — я уверена.
 — Начну-ка я каждый день ходить в контору. — Эмма с выражением раскаяния покачала головой. — Мне давно уже следовало помогать Эмили планировать ее свадьбу. Я совсем забыла о своих обязанностях. Эгоистичная старуха — вот кто я… Сидела и жалела себя, потому что все мои прежние друзья умерли. — Ее морщинистое лицо вдруг озарилось улыбкой. — Ведь мои внучки тоже мои друзья, верно, Хильда?
 — Можете не сомневаться, миссис Харт, — ответила та. — И мисс Эмили с удовольствием примет вашу помощь, ведь ее мать живет в Париже и, похоже, совсем не думает о свадьбе дочери. А у девушки столько забот, да и время уже поджимает. Пятнадцатое июня ведь не за горами, мадам. — Хильда расплылась в улыбке. — А сейчас я пойду вниз и скажу Тилсону, чтобы он подавал машину примерно к половине одиннадцатого. Хорошо?
 — Прекрасно, Хильда. Большое спасибо. Без десяти двенадцать Эмма Харт вошла в свой огромный универмаг в Лидсе. Она прекрасно выглядела в сшитом по заказу платье темно-голубого цвета и в пальто того же тона. Молочного цвета жемчуга охватывали ее шею. Бриллианты блестели в ушах. Седые волосы были аккуратно уложены, а макияж безупречен.
 Быстрым и решительным шагом, с улыбкой на губах Эмма прошла через отдел косметики на первом этаже. Когда она остановилась, чтобы поздороваться с многочисленными продавцами, она почувствовала, что тронута почти до слез тем теплым приемом, который ей оказали они все.
 Эмма Поднялась на лифте для старших сотрудников и на миг заколебалась перед дверью своего кабинета. Ее мучил вопрос — что скажут Пола и Эгнес. Наконец она повернула ручку двери и вошла.
 Пола и Эгнес стояли у стола секретарши, с головой уйдя в разговор. Когда дверь распахнулась, обе женщины автоматически повернули головы. При виде Эммы они онемели. Ее появление явно стало для них полной неожиданностью.
 — Ну что ж, — сказала Эмма. — Я вернулась. И надолго. — Она начала смеяться, глядя на изумленные выражения их лиц, и с нарочитым северным акцентом добавила:
 — Ну, хватит смотреть на меня, как баран на новые ворота. Скажите же что-нибудь.
 Пола радостно улыбнулась.
 — Добро пожаловать, бабушка, — произнесла она, идя ей навстречу и взяв ее за руку. — Твой кабинет ждет тебя — уже несколько недель.
 В последующие за тем месяцы у Эммы часто возникало ощущение, что время понеслось вскачь, как сорвавшаяся с привязи лошадь. Ежедневно она приезжала в Лидс к одиннадцати и работала до четырех. Вскоре она уже вошла в курс всех событий и с вновь пробудившимся интересом следила за функционированием своей колоссальной деловой империи, хотя всю рутинную работу по управлению ею Эмма полностью передоверила внукам.
 Итак, продолжая пристально приглядывать за делами компании, Эмма посвятила почти все свое время подготовке к двум свадьбам своих внуков, намеченным соответственно на июнь и июль. Эмили с огромным облегчением приняла помощь бабушки, точно так же, как и Мэгги Рэйндолс — невеста Александра.
 Как-то вечером Уинстон сказал ей:
 — Как хорошо, что вы снова вернулись, тетя Эмма, снова встали во главе войска и время от времени щелкаете хлыстом, как раньше в «Гнезде цапли». Что бы мы без вас делали?
 — Не сомневаюсь, что справились бы, — как всегда, уверенно отозвалась Эмма, но замечание Уинстона доставило ей удовольствие. Хочется чувствовать себя нужной и полезной, подумала она в тот вечер, укладываясь спать. Она также призналась себе, что предсвадебная суета отвлекла ее от смерти Блэки, облегчила ее горе и чувство одиночества. «Вот что значит полезная деятельность, — пробормотала она себе под нос, натягивая ночную рубашку. — И счастливые события. Все, что нужно любому старику, чтобы почувствовать смысл дальнейшей жизни».
 Как-то в воскресенье, примерно через неделю после второй свадьбы, Эмма и Пола вышли погулять по саду Пеннистоун-Ройял. Вдруг Эмма сказала:
 — Спасибо, что вытащила меня из депрессии после смерти Блэки. Иначе я не дожила бы до двух таких радостных дней и не увидела бы, как Эмили вышла за Уинстона, а Сэнди женился на Мэгги. — Она задорно подмигнула Поле и добавила:
 — Теперь, если повезет, я могу дождаться, когда в самом недалеком будущем в моей семье появится еще парочка новых правнуков.
 — Обязательно дождешься, бабушка, — воскликнула Пола, улыбнувшись ей в ответ. — Я сама об этом позабочусь.
 Эмма взяла Полу под руку, и они вместе не спеша побрели по аллее рододендронов. Через некоторое время Эмма тихо произнесла:
 — Я рада, что Джим вернулся из больницы как раз вовремя, чтобы успеть, по крайней мере, на свадьбу Александра.
 — И я тоже, бабушка, — ровным тоном ответила Пола. — И он гораздо лучше себя чувствует. Бедный Джим — он испытал такое глубокое падение, после которого остается только подниматься вверх.
 — Да, дорогая, будем надеяться. — После короткого колебания Эмма продолжила:
 — Я пыталась поговорить с ним насчет его нервного срыва, чтобы выяснить причину случившегося. Но, боюсь, он не очень откровенен. Я права?
 — Да. Похоже, он не может говорить об этом, даже со мной. Я решила, что лучше не давить на него. Уверена, он станет откровеннее попозже. — Пола вздохнула. — У Джима какие-то странности. Доктор Хэдли рассказал мне, что психиатр в больнице тоже оказался в некотором затруднении. Очевидно, он так и не смог добраться до истоков его болезненного состояния.
 Пола едва удержалась, чтобы не рассказать Эмме о своем твердом решении поговорить с Джимом о разводе. Но, искоса взглянув на бабушку, она передумала. Зачем тревожить ее? Гораздо лучше сперва самой решить вопрос с мужем.

 Глава 18

 Жарким днем в конце августа Эмма сидела за столом своего кабинета в универмаге Лидса и проверяла для Полы список проданных товаров. Совершенно неожиданно у нее возникло чувство, что она не одна в комнате. Эмма быстро вскинула голову и посмотрела на открытую дверь, ведущую в кабинет Полы, ожидая увидеть в проеме фигуру внучки.
 Полы там не было.
 — Так. У меня начинаются галлюцинации, — вслух сказала Эмма и усмехнулась. «А теперь я еще говорю сама с собой, — подумала она. — Надеюсь, я не становлюсь слабоумной. Вот это я уже не перенесу».
 Она отложила ручку и с отвращением уставилась на листок с цифрами. Ей совершенно не хотелось работать. Эмма взглянула на часы. Почти пять. Примерно в это время Пола отправлялась в инспекционный обход какого-нибудь этажа универмага. Возможно, сейчас она встречается с Эмили в обувном салоне «Раин — Дельман». Когда Эмили в первой половине дня позвонила ей в офис, она сказала что-то о покупке обуви.
 Довольная улыбка тронула уголки губ Эммы, за секунду до этого сжатых самым решительным образом. Сегодня вечером, как обычно по пятницам, они устраивают девичник в Пеннистоун-Ройял. Бабушка, две ее внучки и Мерри О'Нил.
 Эмма откинулась на спинку кресла, предвкушая предстоящий вечер, но вдруг зажмурилась от невыносимо яркого света, который неожиданно хлынул в окна.
 — Какое яркое солнце, просто ослепительное, — пробормотала она себе под нос, поднялась из-за стола и пересела на диван.
 Эмма зажмурилась, пытаясь спастись от заполнившего комнату резкого, неестественного света. Но он, казалось, проникал сквозь тонкую кожу ее старых век, и тогда она открыла глаза. «Просто ослепляет, — снова пронеслось у нее в голове. — Надо попросить Полу зашторить здесь окна. В такой солнечный день тут прямо-таки невыносимо».
 Эмма вернулась, чтобы укрыться от нестерпимого свечения. Ее взгляд упал на фотографии в рамках, стоявшие на столике около дивана. Серебро, медь и стекло словно полыхали огнем, отражая заполнившее кабинет сияние, и любимые лица смотрели на нее с карточки с нетерпением, словно звали ее. Да, в последнее время они действительно часто звали ее… Лаура и Блэки, братья Уинстон и Фрэнк. И Пол. Ее дорогой Пол. Вот уже несколько дней их образы так ярко ожили в ее воображении, их голоса так звонко и отчетливо звучали в ее голове, что они казались Эмме реальными, живущими до сих пор на этом свете.
 Улыбаясь про себя, Эмма потянулась за фотографией Пола. Она крепко взяла ее в руки и вгляделась в черты дорогого лица. Как часто за последние двое суток она брала этот портрет. Он словно притягивал ее своей улыбкой, своими смеющимися глазами.
 Свечение в комнате стало таким невыносимо ярким, что старая женщина опять зажмурилась. Словно тысяча нацеленных на середину комнаты прожекторов вспыхнули одновременно. Эмма крепко прижала к груди фотографию Пола и широко открытыми глазами уставилась на сверхъестественное сияние, которое почему-то больше ее не тревожило. В нем чувствовалось нечто величественное и прекрасное.
 Но через несколько секунд она опустила голову на высокую спинку дивана и сомкнула ресницы. С губ Эммы сорвался тихий вздох наслаждения. Ее переполняло ощущение счастья, такое безграничное, какого она никогда раньше не испытывала и даже не подозревала о существовании столь сильного чувства. Приятное тепло разлилось по ее телу. «Как хорошо», — подумала Эмма. И она, которая всю жизнь не могла толком согреться, наконец почувствовала себя уютно и преисполнилась умиротворенности. Ее клонило в сон, силы полностью оставили ее. И в то же время Эмма чувствовала себя полной неведомой ей прежде энергии. И постепенно ей стало ясно еще кое-что. Он находился здесь. В одной комнате с ней. Вот чье присутствие она почувствовала несколько минут назад.
 Он вышел из-за пелены света и начал приближаться к ней все ближе и ближе. Но как он молод… Он выглядит точно так же, как в тот вечер, когда Эмма впервые увидела его в отеле «Ритц» в годы Первой мировой войны. И на нем военная форма. Майор Пол Макгилл из Австралийского корпуса. Вот уже возвышается над ней, улыбаясь своей обезоруживающей улыбкой. Огромные голубые глаза чисты и полны любви. «Я так и знал, что найду тебя в конторе, — произнес Пол. — Но тебе пришла пора отдохнуть. Твоя работа на земле окончена. Ты совершила все, что тебе полагалось совершить, сделала все, за чем явилась на свет. А теперь ты должна пойти со мной. Я ждал тебя больше тридцати лет. Пойдем, моя Эмма».
 Он улыбнулся и протянул руку. Эмма улыбнулась в ответ, но тут с ее губ сорвался вздох: «Подожди, Пол. Не забирай меня еще несколько минут. Позволь мне еще раз увидеть их… Полу и Эмили. Они вот-вот придут сюда. Дай мне попрощаться с моими девочками. А потом я последую за тобой, и последую с радостью. Теперь я хочу быть с тобой. Я тоже знаю, что мое время пришло». Пол с улыбкой шагнул назад, отступив за пелену волшебного свечения. «Обожди меня, дорогой», — вскричала Эмма. «Да, я здесь, — отозвался он. — Я больше никогда тебя не покину. Теперь ты в безопасности». Эмма простерла руки ему вослед.
 Фотография выпала у нее из рук на пол. Стекло со звоном разбилось. Эмму охватила такая слабость, что она не могла подобрать ее. У нее не хватало сил даже открыть глаза.
 Войдя в смежный с этой комнатой кабинет, Пола и Эмили услышали внезапный шум. В панике они переглянулись и бросились к бабушке.
 Эмма без движения лежала на подушках дивана. Такое спокойствие и умиротворенность были написаны на ее лице, что они сразу почувствовали неладное. Пола успокаивающим жестом дотронулась до руки кузины, и они вдвоем приблизились к дивану.
 — Она просто вздремнула, — с облегчением прошептала Эмили. Она заметила на полу фотографию, подобрала ее и поставила на место.
 Но Пола более внимательно смотрела на тихое и спокойное лицо бабушки. От ее взгляда не ускользнули ни заострившийся нос с побелевшими ноздрями, ни бледные губы, ни помертвевшие щеки.
 — Нет, она не спит. — У Полы задрожали губы. — Она умирает. Наша бабушка умирает.
 Краска отхлынула от лица Эмили. Она окаменела от страха. Ее зеленые глаза, точно такие же, как у Эммы, наполнились слезами.
 — Нет. Нет, не может быть. Надо немедленно позвонить доктору Хэдли.
 У Полы пересохло в горле, слезы застилали ей глаза. Она смахнула их дрожащей рукой.
 — Слишком поздно, Эмили. Думаю, это ее последние минуты. — Пола подавила рыдание и, опустившись на колени у ног Эммы, взяла в руки ее старую морщинистую ладонь. — Бабушка, — ласково прошептала она. — Это я. Пола.
 Веки Эммы дрогнули. Ее лицо посветлело от радости.
 — Я ждала тебя, дорогая. Тебя и Эмили. Где она? Я ее не вижу, — произнесла она слабым, угасающим голосом.
 — Я здесь, бабушка, — выдохнула Эмили омертвевшими губами. Она тоже опустилась на колени и взяла другую руку Эммы.
 Та увидела ее и слегка наклонила голову. Ее глаза на миг закрылись, но тут же она вновь подняла веки. Из последних сил распрямившись, старая миссис Харт в упор посмотрела в залитое слезами лицо Полы.
 — Я просила тебя удержать мою мечту, — проговорила она слабым, но отчетливым и даже молодым голосом. — Но ты должна иметь еще и свою собственную мечту, Пола. И ты тоже, Эмили. И вы обе должны бороться за свою мечту… всегда. — Она снова откинулась на спинку дивана, словно без сил, и закрыла глаза.
 Обе внучки, не в силах вымолвить ни слова, смотрели на свою бабушку, крепко сжимая ее руки. Обе они онемели от горя. Мертвую тишину в комнате нарушали только их приглушенные рыдания.
 Внезапно Эмма вновь открыла глаза. Она улыбнулась Поле, затем Эмили и отвела от них взор. Ее взгляд устремился в далекую-далекую даль, словно она увидела там нечто, невидимое ни для кого, кроме нее одной.
 — Да, — промолвила Эмма. — Теперь пора. Ее зеленые глаза загорелись невиданным блеском, словно освещенные изнутри чистейшим пламенем. И она улыбнулась своей неповторимой улыбкой, от которой засветилось все ее лицо, а затем с выражением глубокой задумчивости и глубочайшей нежности Эмма в последний раз посмотрела на внучек. Ее глаза закрылись.
 — Бабуля, бабуля, мы так тебя любим, — Эмили зарыдала так, словно ее сердце разрывалось на части.
 — Она ушла с миром, — прошептала Пола. Слезы ручьями текли по ее щекам. Затем она встала и поцеловала бабушку в губы. Капельки слез упали на лицо умершей.
 — Ты навсегда останешься в моем сердце. До самой моей могилы. Ты — самая лучшая часть меня.
 Эмили покрывала поцелуями маленькую кисть Эммы. Теперь она тоже поднялась на ноги. Пола отошла в сторону, чтобы ее кузина могла попрощаться с Эммой.
 Эмили погладила Эмму по щеке и поцеловала ее в губы.
 — Ты будешь жить, пока жива я, бабушка. Моя любовь к тебе не умрет. И я никогда тебя не забуду.
 Машинально Пола и Эмили прижались друг к другу и обнялись, ища поддержки. Несколько минут обе молодые женщины стояли бок о бок, рыдали, и одновременно каждая пыталась утешить другую. Но постепенно они немного успокоились.
 Эмили устремила взор на Полу. Дрожащим голосом она произнесла:
 — Я всегда боялась смерти. Но во мне больше нет страха. Я никогда не забуду бабушкино лицо в ее последний момент. Оно все светилось, а глаза ее были полны счастья. Что бы она ни увидела, она видела нечто прекрасное.
 — Да, — сказала Пола севшим и дрожащим голосом. — Она действительно видела что-то прекрасное. Она видела Пола… и Уинстона, и Фрэнка… и Лауру, и Блэки. И она радовалась, ибо наконец-то они снова будут все вместе.




 Часть вторая
 ВЛАДЫЧИЦА



 Глава 19

 — Я все-таки чувствую какой-то подвох, — пробормотал Александр, меривший шагами лондонский кабинет Полы.
 — И я тоже, — призналась она, не сводя с него глаз, пока он курсировал между камином и ее столом. — Но одних подозрений недостаточно. Нам требуются хоть какие-нибудь конкретные доказательства, чтобы предпринять что-нибудь против Джонатана. И, может, против Сары тоже. Я все еще не до конца убеждена в ее предательстве.
 — Как и я. Но ты совершенно права — нам необходимо уличить их. А до тех пор у нас связаны руки. — Александр с задумчивым видом провел ладонью по подбородку. Затем он остановился напротив ее стола и устремил взгляд на кузину. — У меня такое чувство, что доказательства буквально обрушатся на нас в самом недалеком будущем. — Он покачал головой. — А я, говоря словами бабушки, не любитель неприятных сюрпризов.
 — Кто же их любит? — вздохнула Пола. Чувство беспокойства нарастало в ней с каждой минутой. Она знала Александра как очень сдержанного человека, вовсе не склонного к преувеличениям и полетам фантазии. Кроме того, ее бабушка до самой своей смерти пять недель назад ни секунды не сомневалась в двуличии Джонатана Эйнсли. Но, как и ее внукам, Эмме недоставало доказательств. Пола поудобнее устроилась в кресле и сказала:
 — Что бы он там ни делал, бесспорно, он очень осторожен, ибо ревизия его бумаг ничего не вскрыла.
 — Естественно. Он всю жизнь отличался редкостной изворотливостью. Он даже подушке не доверит своих планов. И с годами наш родственничек не становится лучше. — Александр огорченно уставился на кузину. — Дон Литлтон уже твердо решил, что я спятил. Я раз десять заставлял его проверять отчетность Джонатана. — Он безнадежно пожал плечами. — Дон и два других бухгалтера из его фирмы буквально под микроскопом исследовали деятельность отделения по торговле недвижимостью. Они перелопатили все, что вызывало хоть малейшие подозрения. Все деньги на месте.
 Пола подперла голову руками.
 — Он не такой дурак, чтобы воровать. Это весьма толковый пройдоха. Джонатан постарается получше замести свои следы, куда бы они ни вели. Хорошо бы придумать какой-нибудь трюк, чтобы заставить его раскрыть карты… — Пола не договорила, целиком уйдя в обдумывание только что высказанной идеи.
 Ее брат Филип сидел на диване у противоположной стены и вот уже пятнадцать минут, не говоря ни слова, внимательно слушал. Наконец он нарушил молчание:
 — Есть только один способ захватить врасплох нашего дражайшего кузена — устроить ему ловушку. Александр резко повернулся на каблуках:
 — Как?
 Филип не спеша подошел к ним. Из всех внуков Эммы Филип Макгилл Эмори был самым красивым. Он как две капли воды походил на своего деда и, подобно матери и сестре, унаследовал типичные для Макгиллов блестящие черные волосы, ярко-синие, почти фиолетовые глаза, а также высокий рост, силу и яркую внешность Пола Макгилла. Хотя ему исполнилось всего двадцать четыре года, Филип успел также зарекомендовать себя одним из самых толковых среди внуков Эммы, поскольку в нем редкостный финансовый гений и деловая хватка Пола счастливо сочетались с блестящим умом его бабки. Эмма старательно занималась его воспитанием с семнадцатилетнего возраста, и, приняв под свое руководство обширную империю Макгиллов в Австралии, он уже неоднократно оправдывал ее доверие. За ним сложилась репутация человека, с которым следует считаться, и мудрого не по годам.
 Филип остановился рядом с Александром и положил ему руку на плечо.
 — Сейчас расскажу как. — Опустившись в кресло около стола сестры, он продолжал:
 — Я по-прежнему полагаю, что у нашего кузена скорее всего имеется собственная фирма, которой управляет за него подставное лицо, и…
 — Не думай, что я не допускал такой возможности, — резко прервал его Александр. — Еще как допускал.
 Филип кивнул:
 — Хорошо, начнем, исходя из предположения, что у него действительно есть компания по торговле недвижимостью и что он передает ей сделки — крупные сделки, которые по праву должны доставаться «Харт энтерпрайзиз». Уже за одно это его достаточно повесить. — Филип посмотрел сперва на сестру, затем на Александра. — И именно мы должны затянуть петлю ему на шее. Я скажу как. Все на самом деде очень просто. Нам надо, чтобы кто-то обратился к Джонатану как главе подразделения «Харт энтерпрайзиз» по торговле недвижимостью с предложением сделки. Ну, тут одно условие… нам надо представить сделку такой привлекательной, такой заманчивой, что он не сможет устоять перед искушением перебросить ее на свою компанию. То есть она должна выглядеть необычайно выгодной, такой крупной и соблазнительной, чтобы в нем жадность возобладала над осторожностью. Если ему будет светить достаточно большая сумма, он пойдет на риск, уж поверьте.
 Филип откинулся на спинку кресла, скрестил свои длинные ноги и окинул собеседников взглядом.
 — Ну, что скажете?
 Александр тяжело опустился в соседнее кресло и медленно кивнул:
 — Должен признать, ты предлагаешь толковый план, и я готов на него согласиться, если ты сможешь ответить на пару вопросов.
 — Валяй.
 — Давай твердо стоять на земле. Откуда, черт побери, мы возьмем такую соблазнительную сделку, чтобы подвесить ее, как морковку, перед носом Джонатана? Это — во-первых. А во-вторых — кто ее ему предложит? — Александр растянул губы в тонкой улыбке. — Не стоит недооценивать нашего хитроумного кузена… он сразу же почувствует неладное.
 — Неладного не будет, — спокойно отозвался Филип. — У меня есть кандидат на роль клиента — мой близкий приятель, владеющий конторой по продаже недвижимости здесь, в Лондоне. Вот ответ на твой первый вопрос. Что же касается самой сделки, то я думаю, что мой друг сможет подобрать что-нибудь подходящее по привлекательности. Мне нужно только ваше согласие, и тогда я переговорю с ним.
 — Полагаю, стоит попробовать, — заявил Александр. Он ни на миг не сомневался в природном уме и осторожности Филипа. — А ты что думаешь? — повернулся он к Поле.
 — Как и ты, Сэнди, я целиком за, — ответила она и обратилась к брату:
 — Как зовут твоего друга?
 — Малкольм Перринг. Да ты, конечно, помнишь старину Малкольма — мы вместе учились в школе.
 — Ну, смутно. Кажется, как-то ты нас знакомил, когда я навещала тебя на каникулах.
 — Точно. В общем, мы с ним поддерживаем достаточно хорошие отношения и после школы, а как-то он на целый год приезжал в Австралию, и…
 — Джонатан обязательно почувствует подвох, — резко бросила Пола. — Вы с Малкольмом учились вместе, да еще он ездил в Австралию. Джонатан легко сопоставит факты.
 — Сомневаюсь, — ответил Филип уверенным тоном. — Малкольм уже пару лет как вернулся в Англию. Он унаследовал компанию по торговле недвижимостью после того, как его несчастный брат умер от сердечного приступа в возрасте тридцати девяти лет. Кроме того, Джонатан не станет ведь задавать слишком много вопросов личного порядка, а Малкольм — уж поверьте — сумеет вести себя уклончиво и осторожно.
 — Я тебе верю. Ты ведь не доверишь свои частные секреты кому-то, в чьей порядочности не до конца уверен. А тебе придется ему открыть правду, — заметила Пола.
 — Естественно. Но Малкольм — человек надежный. Честное слово. — Филип усмехнулся. — Уверен, что у него наготове найдется подходящая сделка, ведь «Перринг и Перринг» — огромная компания, и может получиться весьма забавно, если мы убьем двух зайцев сразу — поймаем Джонатана с поличным да еще и провернем выгодное дельце для «Харт энтерпрайзиз».
 Александр тоже издал сухой смешок:
 — Бабушке такой вариант понравился бы! Пола криво улыбнулась:
 — Тогда, пожалуй, нам следует начинать действовать, раз уж Александр согласен. В конце концов, за ним главное слово. Ведь он — управляющий директор «Харт энтерпрайзиз».
 — Нам нечего терять, — воскликнул Александр. — И, честно говоря, я испытываю облегчение, что мы наконец-то что-то предпринимаем. На меня очень угнетающе действовало сидеть и ждать, пока Джонатан Эйнсли не проворуется. Мы должны попробовать выманить его из укрытия.
 — Завтра утром я первым делом поговорю с Малкольмом. — Филип бросил взгляд на часы. — Если мы хотим хоть чуть-чуть перекусить, прежде чем отправиться в контору Джона Кроуфорда, то нам надо поторапливаться. Уже полдвенадцатого. А ведь нам следует быть у Джона в полтретьего, верно. Пола?
 — Да. — Она встала, сняла пушинку с платья. — Я не жду ничего хорошего от сегодняшнего мероприятия, — начала она и запнулась. Губы ее задрожали, в глазах заблестели слезы. Пола быстро отвернулась. Через минуту, справившись с чувствами, она слабо улыбнулась:
 — Простите. Никак не привыкну, что ее нет. Ужасно. Такая пустота образовалась в моей жизни… И, думаю, не только в моей.
 — Конечно, — согласился Филип. — Мы с Александром испытывали то же самое. — Филип обошел вокруг стола и ласково обнял сестру за плечи, заглянул в ее бледное лицо. — Чтение завещания — очень мучительный процесс, ибо он подчеркивает реальность ее смерти. Но ты обязана присутствовать… как и все мы.
 — Одно скажу — мне думать противно о тех пиявках, которые туда приползут сегодня. — Она вздохнула. — Ну что ж, ничего не поделаешь. Еще раз приношу вам свои извинения. Чем меньше мы будем говорить о предстоящем событии, тем лучше. А теперь пошли поедим. Эмили присоединится к нам — я заказала столик в «Ритце».
 — «Ритц»! — в удивлении воскликнул Филип. — Что-то уж больно шикарно для того, чтобы перекусить на скорую руку.
 Она взяла брата под руку и весело поглядела на него и на Александра.
 — Ничего. Бабушка очень любила там есть. И я выбрала его из-за тех приятных воспоминаний, которые связаны с этим местом для всей нашей четверки… Помните, как она водила нас туда в детстве? — Пола рассмеялась и повернулась к брату. — К тому же мы с тобой и вовсе не родились бы на свет, не затей Эмма и Пол флирт в «Ритце» шестьдесят с лишним лет назад!
 — Да, это так, — со смехом подтвердил Филип. — А в таком случае и платить за ленч должен Пол Макгилл! Считайте себя моими гостями.
 — Очень мило с твоей стороны, — заметил Александр, когда все трое вышли из кабинета и направились к служебному лифту. — Кстати, как долго нам предстоит наслаждаться твоим обществом?
 — До конца октября, а затем я, очевидно, отправлюсь вместе с Полой в Техас. По крайней мере, так она мне сказала перед твоим приходом. «Сайтекс», сам понимаешь. А потом вернусь домой на Рождество.
 — Вот как! — воскликнула Пола. — А мне ты ничего не говорил.
 — Я это решил только сегодня утром, за завтраком. Мама сейчас находится в таком подавленном состоянии, что, пожалуй, мне лучше находиться здесь. Я также согласился в январе поехать с ними в Шамони, покататься на лыжах, и, конечно, они оба очень рады.
 — И я тоже — отличная новость, — расцвел в улыбке Александр. — Мы с Мэгги получили приглашение присоединиться к ним. — Он бросил быстрый взгляд на Полу. — А теперь, когда выясняется, что Филип тоже едет, может, и ты передумаешь?
 — Нет. Когда я соберусь отдыхать, я хочу лежать под лучами горячего солнышка и покрываться темно-коричневым загаром. Катание с гор на лыжах никогда меня особенно не привлекало, как вам обоим хорошо известно.
 Эмили уже ждала их за столиком в ресторане. Черный элегантный костюм очень шел к ее светлым волосам, но тем не менее во всем ее облике ощущалось что-то трагическое. Она посмотрела на брата, кузину и кузена грустными глазами.
 — Скорей бы кончился сегодняшний день, — шепнула она Александру.
 — Ну ладно, Эмили, приободрись, — сказал Александр. — Филип и я только что обсуждали ту же тему с Полой. — Он пожал ей руку. — Бабушка не одобрила бы такого поведения. Помнишь, что она часто повторяла, когда у нас что-нибудь не получалось или складывалось не так? Тогда она говорила: «Забудьте о дне вчерашнем. Думайте о дне завтрашнем и идите вперед, не оглядываясь». Не кажется ли тебе, что нам надо последовать ее совету, особенно сегодня?
 — Да, — призналась Эмили и улыбнулась брату уже более веселой улыбкой.
 — Вот и умница, — заметил он.
 — Я хочу заказать бутылку шампанского, — объявил Филип. — Мы выпьем в память замечательной женщины, которой мы обязаны жизнью, которая обучила нас всему, что мы знаем, и сделала нас теми, кто мы есть.
 Он сделал знак официанту.
 Пока заказ еще не принесли. Пола склонилась к Эмили.
 — У Филипа появилась замечательная идея, как заставить Джонатана снять маску, — прошептала она. — Когда мы выпьем за бабушку, он все тебе расскажет.
 — Очень интересно, — воскликнула Эмили. Ее блестящие зеленые глаза сузились при мысли о грядущем падении Джонатана. — Прекрасная дань памяти бабушке — раскрыть предательство по отношению к ней и расправиться с ним так, как это сделала бы она сама.

 Глава 20

 Джон Кроуфорд, адвокат Эммы и старший партнер в фирме «Кроуфорд, Крейтон, Фиппс и Кроуфорд», быстрым шагом вошел в просторный конференц-зал.
 Он оглянулся и удовлетворенно кивнул. К двадцати четырем стульям, всегда стоявшим вокруг длинного стола красного дерева, пришлось добавить еще пять, так что теперь места должно хватить.
 Джон положил завещание Эммы Харт перед своим местом во главе стола; Несколько мгновений он задумчиво смотрел на внушительных размеров документ. Ему предстояло долгое собрание. К двадцати минутам третьего собрались все, кроме Джима и Уинстона. Пять минут спустя вбежали и они, извинились и пояснили, что попали в пробку на Флит-стрит. Ровно в два тридцать Джон призвал всех к тишине.
 — Сегодня нас собрало вместе печальное событие, но как сказала мне Эмма во время нашей последней встречи в начале августа: «Не стройте печальных мин, когда я умру. Я прожила замечательную жизнь, знала и радость, и горе, мне никогда не приходилось скучать. Так что не тоскуйте обо мне». Однако, прежде чем я перейду к делу, мне хочется сказать, что лично я искренне оплакиваю очень верного и дорогого друга, самую замечательную женщину — хочу поправиться — самого замечательного человека, которого я когда-либо знал. Мне ее очень не хватает.
 Вослед его словам по комнате прошелестел шепоток одобрения. Затем Джон продолжил уже более деловым тоном:
 — Завещание Эммы Харт Лаудер Эйнсли, которую в дальнейшем мы станем называть просто Эмма Харт. — Джон откашлялся и будничным голосом сказал:
 — Перед своей смертью миссис Харт сообщила мне, что ее близким родственникам известны основные положения настоящего завещания, которые она открыла им в апреле 1968 года. Однако, поскольку распоряжение касается судьбы всего ее состояния, а также поскольку есть и другие наследники, я должен огласить завещание полностью. К тому же таковы требования закона. Боюсь, нам предстоит ознакомиться с длинным и сложным документом.
 Джон Кроуфорд зачитал пункты длинного подробного документа, уже известного в общих чертах собравшимся, а потому не вызвавшего особенно заметной реакции. Затем Джон неожиданно отложил завещание и обвел глазами аудиторию; выражение его лица вдруг изменилось. Он расправил плечи и произнес, осторожно подбирая слова:
 — Теперь моим долгом является поставить вас в известность, что Эмма Харт переписала оставшуюся часть завещания.
 В комнате раздались приглушенные вскрики, и большинство присутствующих внутренне напряглись. Кое-кто обменялся встревоженными взглядами. Пола почувствовала у себя на колене ладонь Филипа и бросила на брата быстрый взгляд. Ее темные брови взлетели вверх. Затем она вновь сосредоточила внимание на Джоне Кроуфорде. Он перевернул прочитанную страницу и углубился в следующую.
 Пола физически чувствовала опять сгустившуюся в комнате напряженную атмосферу. Воздух был насыщен ожиданием и предчувствиями. Она вся подобралась, крепко сцепила пальцы рук и принялась ждать неминуемой грозы. «Я всегда в глубине души знала, что так и случится, — подумала Пола. — Подсознательно я не сомневалась, что бабушка обязательно припасет для нас пару сюрпризов». Она с нетерпением ждала продолжения событий.
 В зале царила гробовая тишина.
 Двадцать восемь пар глаз, не отрываясь, смотрели на адвоката.
 Наконец Джон оторвался от бумаг. Он снова оглядел всех, отмечая про себя выражение лиц каждого в отдельности. На некоторых были написаны страх и волнение, на других — жадный интерес, и лишь некоторые казались просто заинтригованными. Он улыбнулся и принялся читать громким голосом:
 — «Я, Эмма Харт Лаудер Эйнсли, в дальнейшем именуемая Эмма Харт, настоящим заявляю, что дополнения к моему завещанию, датированные двадцать пятым апреля года от Рождества Христова 1969, сделаны мною в здравом уме и твердой памяти. Также я свидетельствую и подтверждаю, что указанные дополнения написаны мной по собственному желанию и на меня не оказывалось никакого давления ни с чьей стороны».
 Джон перевернул страницу и после короткой паузы продолжил:
 — «Дополнение первое. Я завещаю Шейну Десмонду Ингэму О'Нилу, внуку моего старинного и дорогого друга Блэки О'Нила, бриллиантовое кольцо, подаренное мне его покойным дедом. Также я завещаю Шейну О'Нилу картину под названием „Вершина Мира“, также полученную мною от его деда. Далее, я передаю Шейну О'Нилу сумму в один миллион фунтов стерлингов в виде фонда, который я создала для него. Эти подарки я делаю Шейну в знак любви к нему и в благодарность за его неизменную преданность и любовь ко мне.
 Дополнение номер два. Я завещаю Миранде О'Нил, внучке моего друга Блэки О'Нила, все остальные драгоценности, подаренные мне ее дедом за все годы нашего с ним знакомства. Список драгоценностей прилагается. Далее, я завещаю Миранде сумму в размере пятисот тысяч фунтов стерлингов в виде фонда. Тем самым я выражаю благодарность за ее привязанность и любовь ко мне, а также отдаю должное моей дорогой Лауре Спенсер О'Нил, ее бабке.
 Дополнение номер три. Я завещаю моему внучатому племяннику, Уинстону Джону Харту, внуку моего любимого брата Уинстона, имение под названием «Гнездо цапли» в Скарборо, графство Йоркшир, а также сумму в один миллион фунтов стерлингов в виде фонда, подобного упомянутым выше. Также я завещаю Уинстону Харту пятнадцать процентов моих акций в моей новой газетной компании «Консолидейтед ньюспейперс интернэшнл», которую мы с ним организовали в марте 1969 года. Я делаю вышеуказанные дары Уинстону Харту в знак любви к нему и в благодарность за его любовь, преданность и неизменную многолетнюю верность и в связи с его женитьбой на моей внучке Эмили ради блага их обоих, а также их будущих детей».
 Тут Джон остановился, отпил воды из стакана и, прекрасно ощущая сгустившуюся напряженную атмосферу, поспешно продолжил:
 — «Дополнение номер четыре. Я завещаю Джеймсу Артуру Фарли, мужу моей внучки Полы Фарли, десять процентов моих акций в „Консолидейтед ньюспейперс интернэшнл“. Они являются личным даром Джиму Фарли и никоим образом не связаны с фондами, учрежденными для моих правнуков Лорна и Тессы. Тем самым я выказываю благодарность за его преданность мне и моим интересам в Йоркширской объединенной газетной компании, а также выражаю привязанность к нему.
 Дополнение номер пять. Моей внучатой племяннице Вивьен Харт, внучке моего дорогого брата Уинстона, и моей племяннице Розамунде Харт Эллсуорси, дочери моего дорогого брата Фрэнка, я завещаю каждой по пятьсот тысяч фунтов стерлингов в виде фондов, учрежденных на их имя. Таким образом я выражаю мою неизменную привязанность к ним обеим и чту память моих братьев.
 Дополнение номер шесть. Я завещаю моей внучке Поле Макгилл Эмори Фарли и моему внуку Филипу Макгиллу Эмори мою нью-йоркскую квартиру на Пятой авеню и мой дом на Белгрейв-сквер, которыми им надлежит владеть совместно. Я делаю эти подарки Поле и Филипу, поскольку вышеупомянутые резиденции были куплены для меня их дедом, Полом Макгиллом. После долгих и тщательных размышлений я пришла к выводу, что по праву указанные дома должны принадлежать внукам Пола Макгилла. Поэтому я изменила первоначальное распоряжение, сформулированное в моем завещании от 1968 года.
 Дополнение номер семь. Я завещаю моей внучке Поле Макгилл Эмори Фарли всю оставшуюся часть моего состояния, включая сюда все автомобили, одежду, меха и деньги на моих текущих счетах. Далее, я завещаю Поле Фарли все имущество моей личной компании «Э.Х. инкорпорейтед». Указанное имущество состоит из принадлежащей лично мне недвижимости, моих личных акций и денежных счетов. Все указанное имущество оценивается в сумму шесть миллионов восемьсот девяносто пять тысяч фунтов стерлингов шесть шиллингов и шесть пенсов».
 Адвокат поднял голову и объявил:
 — Здесь заканчивается завещание Эммы Харт Лаудер Эйнсли. Остается только…
 — Подождите! — заорал Джонатан и вскочил, трясясь от гнева. Его лицо стало белее полотна, глаза грозили вот-вот выскочить из орбит. — Я собираюсь оспаривать завещание! По первоначальному завещанию квартира на Пятой авеню отходила ко мне, и я имею на нее все права! Я собираюсь…
 — Будьте так добры, присядьте, Джонатан, — холодно бросил адвокат, смерив его убийственным взглядом. — Я еще не закончил.
 Кипя гневом, Джонатан подчинился, но все же не удержался, чтобы не воскликнуть:
 — Папа! Неужели тебе нечего сказать? Робин, тоже злой как черт, тем не менее покачал головой и сделал сыну знак помолчать. Кроуфорд продолжал:
 — Я как раз собирался зачитать последнее заявление, сделанное миссис Харт в конце ее завещания. Сейчас я приступаю к чтению и вынужден просить воздержаться от подобных бестактных выходок. Итак, последнее заявление миссис Харт:
 «Я искренне убеждена, что справедливо, честно и должным образом распорядилась принадлежащим мне материальным имуществом. Я от всей души надеюсь, что мои наследники понимают, почему одним из них достается большее наследство, нежели другим.
 Однако на случай, если кто-то из моих наследников сочтет, что его обманули или обошли другие члены семьи, должна еще раз подчеркнуть ошибочность такого мнения. Далее, если кто-нибудь из моих родных попытается оспорить настоящее завещание, я должна самым решительным образом предостеречь их от такого шага. Еще раз подтверждаю, что на меня никогда и никто не оказывал никакого давления. Никто, кроме моего адвоката Джона Кроуфорда, не знал о дополнениях и изменениях, которые я решила сделать по собственной воле. Также должна подчеркнуть, что не являюсь слабоумной и мое душевное состояние совершенно нормально. К настоящему документу, который является моим окончательным и последним завещанием, прилагаются четыре письменных заключения, подписанные четырьмя врачами. До дня подписания завещания я не знала никого из указанных врачей, и все они лица абсолютно незаинтересованные. Два терапевта и два психиатра осмотрели меня утром и днем двадцать пятого апреля 1969 года, перед подписанием настоящего завещания, которое произошло вечером того же дня. Заключения содержат результаты осмотра, и они подтверждают, что я нахожусь в прекрасной физической форме и отличном здоровье, что я умственно здорова и ничто не влияет на мою дееспособность.
 Итак, мне остается подтвердить, что мое завещание окончательное, не подлежит никаким сомнениям и его совершенно бесполезно оспаривать в судебном порядке. Распорядительницей завещания я назначаю мою любимую и преданную дочь Дэзи Макгилл Эмори, а Генри Россистера из «Торгового банка Россистера» и Джона Кроуфорда из фирмы «Кроуфорд, Крейтон, Фиппс и Кроуфорд» — сораспорядителями».
 Джон замолчал и откинулся на спинку стула в ожидании начала шторма.
 Шторм разразился незамедлительно.
 Все заговорили одновременно. Джонатан вскочил на ноги и едва ли не бегом пустился по длинному проходу к Джону Кроуфорду с таким видом, будто хотел наброситься на юриста с кулаками. Его отец Робин тоже встал со стула, как и Сара. Все они, тоже с искаженными гневом лицами, напустились на Джона, не скрывая охватившей их ярости.
 Джонатан совсем потерял контроль над собой. Он орал, что О'Нилы пролезли на его место, что Пола и Филип украли его наследство. Сара рыдала. Ее мать Джун поспешила к ней, обняла и постаралась успокоить, тщетно пытаясь скрыть свое собственное глубокое разочарование.
 Брайан О'Нил тоже не усидел на месте. Он подошел к Дэзи и, в качестве единственного присутствующего в зале представителя своей семьи, заявил, что О'Нилы не желают принимать подарки Эммы ввиду измышлений Джонатана.
 Вокруг Полы бушевали страсти. Джим, сидевший перед ней, обернулся и сказал:
 — Как мило со стороны бабушки завещать мне акции новой газетной компании!
 — Да, — отозвалась Пола. От ее взгляда не ускользнули ни его сияющие глаза, ни довольная улыбка.
 Филип, располагавшийся по ее левую руку, постучал ее по плечу и склонился к ней поближе. Пола искоса посмотрела на брата. Они обменялись долгим понимающим взглядом. Пола пыталась сохранять серьезность, но это давалось ей с трудом. Она изо всех сил сжала губы, чтобы не расхохотаться.
 — Наша бабушка, как обычно, подумала обо всем. Какой гениальный ход — приложить к завещанию заключения врачей. Недовольные ничего не смогут изменить — Эмма Харт крепко-накрепко связала им руки.
 Филип кивнул.
 — Да, но от них следует ждать неприятностей, попомни мои слова. С другой стороны, зная бурный темперамент Джонатана, можно представить, что неожиданный поворот событий заставит его совершать необдуманные и поспешные поступки. И, возможно, мы сможем раскрыть его предательство раньше, чем мы думали.
 — Будем надеяться. Может, и бабушка понимала это тоже. Не сомневаюсь, что она действительно решила оставить нам дома Макгилла именно потому, что мы — его внуки, но не стоит забывать, как умна и изобретательна она была. — Пола не смогла сдержать довольной ухмылки. — Ты должен согласиться, что последнее слово осталось за Эммой Харт.
 — Я бы назвал это не словом, а целой речью, — засмеялся Филип.
 Дэзи отодвинула стул и быстро обошла вокруг стола. Она наклонилась к Поле.
 — Бедный Джон… Его кроют почем зря и совершенно несправедливо. Завещание ведь написала мама, а не он. Он всего лишь семейный адвокат. Не могла бы ты положить конец их мерзкому поведению? Лаудеры и Эйнсли совсем потеряли контроль над собой.
 — Может, папа что-нибудь скажет? — пробормотала Пола.
 — Нет, — твердо отозвалась Дэзи. — Эмма Харт назначила тебя главой семьи. Тебе и наводить порядок. Извини, но таково положение вещей.
 Пола кивнула и встала со стула.
 — Прошу всех минутку помолчать.
 Ей, человеку по натуре сдержанному, было трудно обращаться к такому большому собранию людей, но, когда никто из возмутителей спокойствия даже не взглянул в ее сторону, она с размаху стукнула кулаком по столу.
 — Заткнитесь! Все! И садитесь по местам! Эйнсли и Лаудеры с враждебным видом уставились на нее, и, хотя никто из них не отошел от Джона Кроуфорда, все же гомон стих.
 — Благодарю вас, — сказала Пола более спокойным тоном, но металл в ее голосе слышался отчетливо. Она распрямилась во весь рост, и ее природные величавость и властность вмиг отрезвили всех собравшихся.
 — Как вы смеете устраивать подобные безобразные сцены, — резко бросила она. — Вы все просто отвратительны. По-моему, вам следовало бы проявить хоть какое-то уважение к Эмме Харт. Прошло всего лишь несколько недель после ее смерти, а вы уже, как шакалы, грызетесь над ее костями. — Взгляд Полы обратился на стоящих бок о бок Джонатана и Сару. — Моя бабушка знала, что делала, и, на мой взгляд, она еще проявила слишком большую щедрость по отношению к некоторым членам нашей семьи. — Пола крепко сжала спинку стула и продолжала почти что угрожающим тоном:
 — Не советую никому даже и думать о том, чтобы оспорить завещание Эммы Харт. Потому что в противном случае я буду драться до последнего — даже если мне придется пожертвовать всем своим временем и всеми своими деньгами.
 Собравшиеся не сводили с нее глаз. Большинство смотрели на Полу с восхищением, некоторые — с осуждением, но все они не могли не ощущать исходившую от нее силу власти.
 Уинстон придвинулся поближе к Эмили и легонько прикоснулся к ее руке.
 — Посмотри-ка на нее, — прошептал он. — Вот оно, живое воплощение Эммы Харт. По-моему, легенда продолжается.

 Глава 21

 Шейн и Пола пересекли терминал авиакомпании «Бритиш эйруэйз» в аэропорту Кеннеди, поднялись на эскалаторе на второй этаж и вошли в зал ожидания для пассажиров первого класса. Там они наконец нашли тихий уголок. Шейн помог ей снять пелерину из меха дикой норки, затем скинул свое драповое пальто и бросил его на ближайший стул.
 — Давай выпьем чего-нибудь, — предложил он. — У тебя еще есть время до вылета.
 — С удовольствием. Спасибо, милый. Шейн улыбнулся ей и поспешил к бару в противоположном конце зала ожидания.
 Пола не отрываясь следила за ним. Как он красив! Такой уверенный в себе, решительный, сильный. Выражение ее лица смягчилось, глаза смотрели на него с бесконечной любовью. За год, прошедший с начала их романа, ее чувство к нему только окрепло. Теперь он настолько вошел в ее жизнь, что без него она чувствовала себя потерянной и живой только наполовину. Он не переставал удивлять ее. Хотя Пола знала его всю жизнь, раньше она не осознавала, насколько он надежен в любой критической ситуации. Он был ей предан до мозга костей, и его преданность распространялась на все, что он считал важным. Сила его характера порой даже пугала ее. «Он выкован из стали», — подумала Пола.
 Когда Шейн возвратился с бокалами. Пола встретила его любящим взглядом. Он улыбнулся в ответ, вручил ей водку с тоником и уселся рядом.
 Они чокнулись, и Шейн сказал:
 — За наступающий месяц! За начало нового года!
 — За 1971 год! — подхватила Пола.
 — Это будет наш год, дорогая. С Джимом все наконец решится. Ты станешь свободна и только подумай — в январе ты снова сюда вернешься. Совсем скоро. Мы можем начать строить планы на будущее. Наконец-то.
 — Как замечательно, — отозвалась она, но в ее блестящих глазах мелькнула тень тревоги. Шейн заметил это и насупился.
 — Что-то мне не нравится выражение твоего лица. В чем дело?
 Пола с веселым смехом покачала головой.
 — Ничего. Я испытаю огромное облегчение, когда наконец переговорю с Джимом и все с ним улажу. Он приводит меня в отчаяние своим нежеланием признать, что наши отношения зашли в тупик. Как страус, он прячет голову в песок. Я знаю — ты, наверное, считаешь, что я не слишком хорошо ему все объясняла. Но трудно говорить с тем, кто отказывается тебя слушать. — Она сжала его ладонь в своих. — Извини. Я опять принялась за старое, и в сотый раз одно и то же.
 — Ничего. Я все понимаю. Но по возвращении ты с ним разберешься. — С ухмылкой Шейн добавил:
 — Тебе надо загнать его в комнату, закрыть дверь на ключ, а ключ выбросить. Тогда ему придется тебя выслушать.
 — В случае необходимости именно так я и поступлю. Честное слово. Конечно, сейчас не самое подходящее время, ведь до Рождества осталось только две недели. С другой стороны, наверное, не бывает подходящего времени для разговора о разводе. Такие ситуации не бывают простыми.
 — Верно. — Он с озабоченным видом наклонился к ней поближе. — Я знаю, что тебе придется нелегко. Как мне хотелось бы оказаться в Англии, рядом, на тот случай, если тебе понадоблюсь. Но мне необходимо лететь на острова. Однако, — он замолчал и внимательно посмотрел на нее, — я примчусь в Лондон немедленно, если ты не сможешь справиться одна.
 — Знаю. Но я справлюсь. Правда, Шейн. — После небольшой паузы Пола добавила:
 — Спасибо за минувший месяц. Все было чудесно. Постоянное общение с тобой сотворило просто чудо. Сейчас я чувствую себя намного лучше, чем по приезде в Англию в ноябре… Лучше во всех отношениях.
 — И я тоже. И знаешь. Пола, ведь если задуматься, весь месяц прошел для тебя под знаком удачи. Ты возобновила контракт с Дейлом Стивенсом, нанесла поражение Мэрриотту Ватсону по стольким спорным вопросам. Еще бы тебе не испытывать облегчения. И, возможно, твой успех — предвестник счастливого будущего. В прошлом тебе пришлось испытать много горьких минут.
 — Ты помог мне преодолеть их, Шейн. Правда. Ты оказал мне такую поддержку. Сейчас я сильна, как никогда, благодаря тебе, твоей любви и пониманию. А говоря о «Сайтекс»… — Ее голос дрогнул. — Я знаю, ты не станешь смеяться над моими словами, ведь в глубине души ты такой же суеверный кельт… — Она снова замолчала, не отрывая глаз от его лица.
 — Я никогда над тобой не смеюсь. Ну, давай, рассказывай.
 — Ты и сам знаешь… За последние четырнадцать месяцев на нас свалилось столько проблем… Смерть Мин и все те неприятности в Ирландии; нарастающие подозрения бабушки относительно Джонатана; злобное поведение Сары по отношению ко мне и ее интриги с целью заполучить модные салоны. Нарастающие трудности и внутренние склоки в «Сайтекс», не говоря уж об аварии самолета Джима и его нервном срыве. Неожиданная смерть Блэки, последующий уход бабушки и отвратительные скандалы в нашей семье вокруг ее завещания. — Она поджала губы. — Порой мне кажется, что кто-то напустил порчу на меня или, точнее, на всю семью Эммы.
 Шейн взял ее за руку.
 — В общем-то тебе досталось более чем достаточно. Но давай сохранять объективность. Во-первых, Блэки умер в восемьдесят четыре года, а Эмма — в восемьдесят один, так что их смерть не явилась очень уж неожиданной. И они умерли без мучений, прожив долгую и плодотворную жизнь. Во-вторых, что касается завещания, ты успешно заткнула рот крикунам. Ты разрешила многие из возникших в «Сайтекс» проблем, а Эмма подавила в зародыше интриги Сары против тебя. Джим поправился. Энтони и Салли поженились, они счастливы, и у них родился чудесный мальчик. Что же касается твоего брака, то, согласись, он был обречен.
 Он обнял ее, поцеловал в щеку, затем сделал шаг назад и заглянул в такое родное лицо Полы.
 — Так как насчет того, чтобы суммировать все положительные события? Блэки и Эмма имели возможность отпраздновать ее восьмидесятую годовщину и провели замечательные восемь месяцев, путешествуя вокруг света. Изумрудная Стрела выиграла Большие национальные скачки, к огромной радости деда. Эдвина помирилась с Эммой, которая успела увидеть свадьбу Эмили и Уинстона и Александра и Мэгги. Так что помимо плохого произошло и много хороших событий.
 — О, Шейн, ты абсолютно прав. Какую ерунду я наговорила.
 — Вовсе нет, и, как ты верно заметила, я очень суеверен. И все же я стараюсь видеть положительные стороны жизни. Их всегда можно найти, если захотеть. — Выражение его лица слегка изменилось, и он устремил на нее насмешливый взгляд своих темных глаз. — Когда, позвонив мне тем октябрьским вечером после чтения завещания Эммы, ты сказала, что она назначила меня одним из своих наследников, поскольку любила как родного и из-за своей многолетней дружбы с дедом. И я знаю, что ты постоянно повторяешь это, но… — Он замолчал, достал сигареты из кармана, закурил. Пару секунд он пускал дым, глядя в пространство.
 Сгорая от любопытства. Пола внимательно посмотрела на него и спросила:
 — К чему ты клонишь, Шейн?
 — Меня мучает один вопрос: не было ли у Эммы и других соображений, точнее, еще одного соображения?
 — Какого?
 — Возможно, Эмма знала о нас с тобой.
 — О, Шейн, я так не думаю! — вскричала Пола, бросив на него ошарашенный взгляд. — Я уверена, что тогда она как-нибудь намекнула бы мне. Ты же знаешь о том, как дружны мы были с бабушкой. И уж Блэки-то она бы точно сказала. Тут у меня нет никаких сомнений, а он, в свою очередь, завел бы разговор с тобой. Ни за что на свете он бы не удержался.
 Шейн стряхнул пепел в пепельницу.
 — А у меня вовсе нет такой уверенности. Эмма была умнейшая женщина. Сомневаюсь, чтобы, учитывая сложившиеся обстоятельства, она бы что-нибудь сказала. Во-первых, ей не хотелось совать нос в твои и мои дела, а деду она ничего не открыла бы из опасения, что он начнет беспокоиться. Давай посмотрим правде в глаза — она завещала мне обручальное кольцо. Возможно, в надежде, что настанет день, когда я вручу его тебе.
 — А может, она просто считала, что оно твое по праву, учитывая его происхождение. Оно ведь очень ценное. Кроме того, она оставила тебе еще и картину — другой подарок твоего деда.
 — Да. Но, Пола, фонд в миллион фунтов… Слишком уж щедрый подарок, с какой стороны ни посмотри.
 — Согласна. — Пола улыбнулась ему, и ее ярко-синие глаза с фиолетовыми искорками озарились нежностью и теплом. — Моя бабушка очень любила тебя. Она видела в тебе еще одного из своих внуков. А как же насчет Мерри? Бабушка проявила к ней тоже удивительную щедрость.
 — Да. — Шейн легонько вздохнул. — Я очень хотел бы узнать истину. Но, сомневаюсь, что мне это когда-либо удастся. — Внезапно он рассмеялся, и его глаза полыхнули озорным огнем. — Но должен признаться, мне хочется думать, что Эмма все-таки знала о нас и одобряла наш союз.
 — Ну, в одном я уверена. Она бы благословила нас. К тому же… — Слова Полы прервал голос из динамиков. — Все, дорогой, объявили посадку на мой рейс. — Она сделала попытку встать.
 Шейн остановил ее. Он взял в руки ее ладони и прошептал, уткнувшись лицом в ее волосы:
 — Я так люблю тебя. Пола. Не забывай то, что я тебе сейчас сказал, на протяжении двух следующих недель.
 — Как я могу забыть? В твоей любви моя сила. И я тоже люблю тебя, Шейн, и буду любить всю жизнь.
 Зазвонил телефон. Эмили быстро сняла трубку, ни на миг не сомневаясь, что сейчас услышит голос мужа.
 — Да, Уинстон? Он засмеялся.
 — Откуда ты знала, что это я?
 — Потому что только что говорила с Джимом. Он искал Полу и рассказал, что летит с тобой в Торонто. Ты в восторге? — саркастически спросила она.
 — Черта с два, — ответил Уинстон. — Ему там совершенно нечего делать, но не мог же я прямо сказать, чтобы он проваливал. Он владелец десяти процентов акций новой компании и интересуется новыми приобретениями, хочет поближе познакомиться с новой газетой. Ты же знаешь, каким он стал странным в последнее время. Вечно суетится и, честно говоря, начинает всех раздражать.
 — Не повезло тебе, — вздохнула Эмили. — Надеюсь, он не станет лезть в дела «Торонто сентинел». В содержание газеты, я имею в виду. Иначе он может тебя задержать. Ты уж постарайся вернуться к Рождеству, Уинстон.
 — Обязательно, киска, не волнуйся. Что же касается Джима — если он начинает совать нос не в свое дело, я его быстро окорочу.
 — Он пригласил нас сегодня вечером на обед. На прощальную вечеринку, как он выразился. Я бы предпочла побыть с тобой наедине, но, думаю, нам придется ехать, — нехотя произнесла Эмили.
 — Выбора нет. Вообще-то я тебе звонил только затем, чтобы рассказать, что Джим летит в Канаду со мной. А сейчас я должен бежать на встречу.
 Эмили попрощалась с мужем, достала из гардероба жакет от костюма, накинула его и поспешила в кабинет на первом этаже квартиры на Белгрейв-сквер, в которой они с Уинстоном остановились на уикэнд.
 Был понедельник. За окном стояло хмурое утро, и холодный декабрьский свет заливал выдержанную в лимонных и белых тонах комнату, отчего она играла желтой и бледно-розовой красками.
 Эмили уселась за стол, позвонила своей секретарше в лондонскую контору «Дженрет» и предупредила, что сегодня не придет. Едва она повесила трубку, как до нее донесся из прихожей голос Паркера, здоровавшегося с Полой. Эмили вскочила и побежала навстречу кузине.
 — Какой приятный сюрприз — увидеть твое улыбающееся личико, — ласково заворковала Пола, обнимая Эмили. — Я и не знала, что ты в Лондоне, Пончик. Что ты здесь делаешь?
 — Скоро расскажу.
 Пола повернулась к дворецкому:
 — Тилсон оставил багаж в машине, Паркер, поскольку немного позже он отвезет меня в Йоркшир.
 — Гм… Пола… Джим позвонил недавно, — смешалась Эмили. — Он едет в Лондон. Он просил предупредить тебя, чтобы ты заночевала здесь.
 Пола сдержала недовольный возглас и пробормотала:
 — Ясно. — Она вымученно улыбнулась дворецкому:
 — Тогда попросите, пожалуйста, Тилсона внести мой багаж в дом.
 — Да, мадам.
 Паркер направился к входной двери. Пола сбросила норковую пелерину на стул в прихожей и проследовала за Эмили в кабинет. Там она закрыла за собой дверь, тяжело привалилась к ней и возмущенно воскликнула:
 — Черт побери! Джим ведь знал, что мне не терпится поскорее добраться до Йоркшира, увидеть Лорна и Тессу! Он объяснил, почему он так неожиданно помчался в город?
 — Да. Уинстон завтра улетает в Торонто, чтобы получше разобраться в ситуации с новой газетой. Джим решил сопровождать его.
 — О нет! — вскричала Пола с изменившимся лицом. Она подошла к камину и тяжело опустилась на диван. Она вся кипела от ярости. Джим снова избегает ее, как тогда в октябре, когда он уехал в Ирландию к тете Эдвине. Может, он инстинктивно чувствует неладное? Или каким-то образом догадался, что она хочет завести разговор о разводе?
 Эмили стояла около камина и внимательно разглядывала кузину. Наконец она сказала:
 — Ты выглядишь ужасно расстроенной. Что-то случилось?
 После небольшого колебания Пола призналась:
 — Думаю, для тебя не секрет, что нам с Джимом надо обсудить множество наших личных проблем.
 И найти их решение. А теперь он уезжает. Опять. Если мне не удастся отговорить его ехать с Уинстоном, то придется отложить разговор до его возвращения из Канады.
 Эмили села на диван и ласково похлопала Полу по руке.
 — Я давно уже знала, что между вами не все ладно. И тебе обязательно следует поговорить с Джимом — насчет развода, если ты хочешь знать мое мнение. И Уинстон думает так же.
 Пола изучающе посмотрела на кузину.
 — Значит, и со стороны это заметно, да?
 — Ну, не всем, но близкие, конечно, все видят.
 — А мои родители? — напряглась Пола.
 — Твой отец знает, что обстановка накалена, и он очень обеспокоен, но вот насчет тети Дэзи я не уверена. То есть полагаю, она не осознает всей серьезности положения. Она такой милый человек и видит во всех только хорошее.
 — Как ты думаешь, смогу я убедить его остаться? — усталым голосом спросила Пола.
 — Определенно нет. Из-за акций, завещанных ему бабушкой, Джим очень близко принимает к сердцу все, связанное с новой компанией, и хочет быть в курсе всех ее дел. В последнее время он стал довольно назойлив.
 — Знаю. — Пола провела рукой по лицу, внезапно ощутив безмерную усталость.
 Набрав в грудь побольше воздуха, Эмили выпалила:
 — Тебе так и так не удалось бы сегодня уехать в Йоркшир. Ты нужна Александру здесь, в Лондоне. Если уж на то пошло, он вот-вот приедет, чтобы поговорить с нами.
 — Что случилось? — Вдруг она все поняла. — Джонатан?
 — Боюсь, что да.
 — Рассказывай же, не томи. — Пола тревожно смотрела на кузину. Мысли о Джиме и о разводе моментально отошли на второй план.
 — Александр предпочел бы сам ввести тебя в курс дела. Он просил меня задержать тебя до его прихода. Там все довольно сложно. Вот почему я сама в Лондоне — из-за Джонатана. Александр хотел, чтобы я присутствовала на вашей встрече. Вообще-то мы с Александром уже разложили ситуацию по полочкам за последние две недели…
 — Ты хочешь сказать, что столько времени знала и ничего не сообщила мне?
 — Мы хотели окончательно убедиться и составить план действий. А еще нам требовалось переговорить с Генри Россистером и Джоном Кроуфордом. Нам был необходим их совет. Придется действовать очень решительно.
 — Все так серьезно?
 — Весьма серьезно. Однако мы с Сэнди вполне контролируем ситуацию. В значительной мере тут замешана и Сара.
 — Как мы и думали, — вздохнула Пола с презрительным выражением лица.
 Дверь бесшумно открылась, и в кабинет вошел Александр.
 — Доброе утро, Эмили. С возвращением. Пола. — Он подошел к дивану, расцеловал обеих и сел на стул лицом к ним. — Я бы не отказался от чашечки кофе, Эмили, — обратился он к сестре. — Шел пешком от Итон-сквер, а погода сегодня отвратительная. Я промерз до костей.
 — Разумеется. — Эмили налила кофе из серебряного кофейника. — А ты, Пола?
 — Да, спасибо, можно. — Она посмотрела на Александра проницательным взглядом. — Тебе следовало дать мне знать.
 — Честно говоря, я собирался. Мы с Эмили долго и часто обсуждали сложившееся положение и наконец решили, что нет смысла беспокоить тебя раньше времени. Ты бы только волновалась, а помочь нам из Нью-Йорка мало чем могла бы. Кроме того, у тебя хватало дел, связанных с «Сайтекс». Я не хотел вытаскивать тебя назад в Лондон. Кроме того, до самых корней я докопался только в конце прошлой недели. Ну, более или менее докопался.
 Пола кивнула:
 — Рассказывай все, Сэнди.
 — Ну так вот. План Филипа сработал. Малкольм Перринг помог мне поймать Джонатана за руку, но у меня нашелся еще один источник информации. Именно благодаря ему я действительно загнал мерзавца в угол. Но я опережаю события. Лучше начать с самого начала.
 — Да, пожалуйста, — заметила Пола.
 — Малкольм Перринг действительно нашел и предложил отличную сделку для «Харт энтерпрайзиз». Он вышел с ней на Джонатана, который проявил значительный интерес. Затем все заглохло. Малкольм постоянно звонил ему в течение двух недель, а Джонатан не говорил ни «да», ни «нет». Однако в середине ноября Джонатан предложил Малкольму встретиться у себя в конторе. Некоторое время Джонатан пел песни о том, какая это замечательная сделка, но затем отказался от нее. Сказал, что «Харт энтерпрайзиз» не сможет ею заняться в данный момент. Он предложил Малкольму обратиться к некоему Стэнли Джервису, главе новой компании «Стоунуолл пропертиз», и пояснил, что тот — его старый друг, очень порядочный человек и проводит крупные операции с недвижимостью.
 — Только не говори мне, — пробормотала Пола, — что «Стоунуолл пропертиз» принадлежит Джонатану Эйнсли.
 — Правильно. И — держись: Себастьян Кросс — его партнер.
 — Этот мерзкий тип. Фу! — Полу передернуло.
 — Сара тоже вкладывает деньги в компанию, — сообщил Александр и, покачав головой, добавил:
 — Дурочка.
 — Джонатан снова обвел ее вокруг пальца, как часто случалось в детстве, — мягко заметила Пола.
 — Точно, — вставила слово Эмили. — Только на сей раз ее ждут далеко идущие последствия.
 — Да. — Пола задумчиво наморщила лоб и спросила:
 — Но как удалось Малкольму Перрингу узнать все это?
 — Он и не узнал, — ответил Александр. — Узнал все я. Малкольм Перринг послушался Джонатана, ибо такова была наша цель — поймать его за руку, так сказать. Малкольм дважды встречался с Джервисом, а затем вдруг на сцене появился Себастьян Кросс. Теперь он постоянно на виду там, хотя за подставными лицами явно скрывается Джонатан. Его же имя не фигурирует нигде. — Александр закурил сигарету и продолжил:
 — Малкольм начал переговоры с Кроссом и Джервисом, он плясал под их дудку и внушил им уверенность, что собирается заключить с ними сделку. Оба они ему не слишком понравились, и он заподозрил, что их компания не слишком твердо стоит на ногах. Он провел кое-какие расследования, поговорил с разными людьми и скоро нашел подтверждение своим подозрениям. Как мы планировали, Малкольм пошел на попятную — к огромному удивлению Джервиса и Кросса. Они до смерти перепугались, что упустят сделку, и начали ссылаться на целый ряд выгодных операций, который они недавно провели. Малкольм передал мне полученную от них информацию. Поздним вечером я покопался в бумагах нашего отдела недвижимости и обнаружил, что указанные сделки предназначались нам. Джонатан перевел их в «Стоунуолл», сославшись на то, что получил отличное предложение от другой фирмы и что его партнеры настаивают на новом варианте.
 — И они поверили? — спросила Пола.
 — У них не оставалось другого выбора.
 — Значит, бабушка не ошиблась насчет Джонатана… Она подозревала его во время переговоров с «Эйр коммюникейшнс», — заметила Пола.
 — И не без оснований. — Александр закинул ногу на ногу. — Мне удалось узнать еще кое-что, и благодаря этому я прищучу Джонатана, покончу с ним. С целью исправить положение дел в «Стоунуолл пропертиз», которая испытывает серьезные финансовые трудности, Джонатан взял большой кредит — под обеспечение своих акций «Харт энтерпрайзиз».
 Пола онемела от неожиданности. Некоторое время она непонимающе смотрела на кузена, а потом выдохнула:
 — Но он не имеет права!
 — Вот именно! — вскричала Эмили. — Понимаешь, потому-то мы и можем прижать его… Фактически он сам загнал себя в угол, правда?
 Пола кивнула и резким тоном спросила:
 — Ты уверен, что здесь нет ошибки?
 — Абсолютно, — ответил Александр. — Источник информации абсолютно надежен.
 — У меня в голове не укладывается, почему он так глупо рисковал, — протянула Пола. — Он отлично знает, что не может ни использовать свои акции «Харт энтерпрайзиз» как обеспечение кредита, ни продавать их никому, кроме других держателей наших акций…
 — Все верно, — перебил ее Александр. — Он может продать их только мне, Эмили или Саре. Таковы законы компании, абсолютно четко сформулированные бабушкой в Уставе. Она хотела, чтобы «Харт энтерпрайзиз» всегда оставался частной семейной компанией, в которую закрыт доступ посторонним, и абсолютно недвусмысленно требовала, чтобы так продолжалось и впредь.
 — С какой финансовой компанией он связывался?
 — «Вклады и Займы».
 — Господи, Сэнди, но они же жулики! — вскричала Пола в ужасе. — Все знают, какая у них репутация. Как он мог совершить такую глупость?
 — Он не мог обратиться в банк. Банк захотел бы узнать все об акциях, и любая солидная компания — тоже.
 — Сколько он занял и под какое количество акций? — спросила Пола.
 — Из принадлежащих ему шестнадцати процентов он заложил семь — чуть меньше половины и взял четыре миллиона фунтов. Однако он заключил паршивую сделку. Его акции стоят вдвое больше — правда, их нельзя никому продавать, только одному из нас. Однако в то время финансовая компания не знала этого. Зато теперь знает.
 Пола с облегчением вздохнула:
 — Ты вернул его долг и выкупил акции, верно, Сэнди?
 — Конечно. В прошлый четверг. Мы с Эмили, а также Генри Россистер и Джон Кроуфорд встретились с управляющим этой подозрительной маленькой фирмы. Произошла довольно неприятная сцена, прозвучало немало резких слов и горячих споров.
 Мы опять вернулись туда в пятницу, все вчетвером, и я вернул им их четыре миллиона, а они нам — акции. С нас полагались еще какие-то проценты, но Генри и Джон уперлись и не позволили мне их заплатить. Они предложили управляющему обратиться по поводу процентов к Джонатану. Теперь ты знаешь все.
 Пола встала и подошла к камину. Новая мысль поразила ее.
 — Акции Сары тоже заложены?
 — Нет. Как она ни глупа, но она никогда не станет рисковать своими акциями, — ответил Александр.
 — Как ты собираешься поступить с Джонатаном и Сарой? — спросила Пола, и в глазах ее мелькнул стальной блеск.
 — Я намерен уволить их обоих. Сегодня в полдень я назначил встречу. И хотел бы, чтобы ты тоже присутствовала, Пола.

 Глава 22

 Джонатан Эйнсли вошел в офис Александра в «Харт энтерпрайзиз» с беззаботным видом.
 Эгоист до мозга костей, уверенный в своем умственном превосходстве над окружающими, он и мысли не мог допустить, что его двойная игра раскрыта.
 — Привет, Александр, — бросил он, небрежной походкой пройдя через всю комнату и пожимая руку кузену. — Сара сказала, что она тоже приглашена. В чем дело?
 Александр уселся за стол.
 — Нам надо обсудить кое-какие очень важные вопросы. Я не отниму у вас много времени. — Ясные голубые глаза Александра, такие умные и честные, на миг задержались на Джонатане, но только на миг. Он принялся копаться в лежавших на столе бумагах, не в силах преодолеть охватившие его презрение и возмущение.
 Джонатан сел на диван, закурил сигарету и облокотился на кожаные подушки. Когда в дверях появилась Эмили, он встретил ее теплой улыбкой. На самом деле Джонатан не любил Эмили. Но его неприязнь к ней не шла ни в какое сравнение с той безграничной ненавистью, которую он испытывал к Поле, и Джонатан не смог скрыть своих чувств, когда через секунду она возникла в дверном проеме.
 Джонатан привстал навстречу Эмили и приветствовал ее с определенной сердечностью, но в его голосе зазвучали льдинки, когда он обратился к Поле:
 — Ты не имеешь отношения к повседневной деятельности «Харт энтерпрайзиз». Так почему ты здесь?
 — Александр пригласил меня, поскольку я хочу обсудить одно семейное дело.
 — Ах да. Семейные дела, похоже, полностью занимают тебя в последнее время, верно. Пола? — заметил он саркастически. Затем опустился на стул и пробормотал:
 — Надеюсь, мы не станем опять говорить о завещании?
 — Нет, — ответила Пола спокойным, ничего не выражающим голосом. Она последовала за Эмили и села на диван рядом с кузиной.
 После скандала при чтении завещания Джонатан окончательно отбросил притворство. Он больше не считал нужным скрывать свою враждебность по отношению к ней и вот сейчас лишний раз продемонстрировал неприязнь. Еще Пола заметила выражение беспокойства, на миг проступившее из-под маски уверенности, которую он изо всех сил старался сохранить. Пола отвела взгляд, усмехнувшись про себя. Как он ни пытался изображать олимпийское спокойствие, ее присутствие явно его обеспокоило. Через несколько секунд она подняла глаза и исподтишка посмотрела на него, стараясь оставаться объективной. Какая у него привлекательная внешность! Тонкие черты лица, светлые волосы и кожа. Да, Джонатан действительно очень симпатичный и порой, вот как сейчас, походил на невинного херувимчика. И, однако. Пола знала, что он интриган, который ни перед чем не остановится, чтобы достичь своих целей.
 В комнату величественно вплыла Сара и не спеша огляделась.
 — Здравствуйте! — пропела она бесцветным голосом и затем обратилась непосредственно к Александру:
 — У меня мало времени. На час у меня назначен ленч с одним важным покупателем. Надеюсь, наше совещание не слишком затянется.
 — Не волнуйся, — ответил Александр. — Я намерен уложиться в кратчайшие сроки.
 — Отлично. — Сара не спеша отошла от стола, посмотрела на сидящих на диване Эмили и Полу и демонстративно села на стул рядом с Джонатаном. Устроившись поудобнее, она одарила Александра милой улыбкой.
 Он ответил ей долгим пристальным взглядом. Ни один мускул не дрогнул на его лице, ставшем вдруг холодным и враждебным. Улыбка сбежала с губ Сары, и она озабоченно уставилась на него, не понимая, в чем дело.
 — Меня удивляет, — начал Александр, — что у «Стоунуолл пропертиз» такие серьезные финансовые проблемы. — Он пронзил Джонатана взглядом:
 — Может быть, причина кроется в неумелом руководстве?
 У Джонатана внутри все напряглось. Он почувствовал опасность. Однако, не сомневаясь, что его невозможно связать с «Стоунуолл пропертиз», он сумел сохранить безмятежный вид.
 — Откуда мне знать? — пожал он плечами. — Только не говори, что ты притащил нас сюда затем, чтобы обсуждать дела посторонней компании.
 — Да, помимо всего остального. — Александр наклонился вперед и перевел взгляд на Сару. — А ты знаешь, что «Стоунуолл пропертиз» дышит на ладан?
 Сара открыла было рот, но не нашлась, что сказать. Дурные вести о компании, в которую она втайне от всех вложила столько денег, как громом поразили ее. Она не сомневалась в том, что Александр говорил правду, — он никогда не лгал. Ей не терпелось перемолвиться с Джонатаном, но она боялась обратиться к нему. С ним порой очень сложно общаться, вот и сейчас она молчала, опасаясь его острого языка.
 Александр по-прежнему не сводил с нее глаз. Под его внимательным взглядом Сара побледнела, и в ее глазах мелькнул огонек тревоги. Александр знал, что стоит надавить посильнее — и Сара сломается.
 Но он отвернулся от нее и обратился ко всем присутствующим:
 — Меня просто поражает, как они могли дойти до такой жизни. Ведь «Стоунуолл» заключил столько отличных сделок. Не могу понять, в чем там дело. Если, конечно, там никто не запускает руку в кассу.
 — Неужели ты допускаешь такое? — вскричала в ужасе Сара. — А если…
 Джонатан почувствовал, что необходимо вмешаться:
 — Послушай, Александр, давай забудем о проблемах «Стоунуолл пропертиз» и займемся нашими собственными делами.
 — Но дела «Стоунуолл» как раз и есть наши дела, — ответил Александр убийственно спокойным тоном. — И ты отлично знаешь это, поскольку «Стоунуолл пропертиз» принадлежит тебе.
 Сара не смогла удержаться от крика, а затем безвольно осела на стуле.
 Джонатан презрительно засмеялся и с вызовом и угрозой посмотрел на Александра.
 — Не говори ерунды. Никогда еще мне не доводилось слышать такого бреда.
 — Джонатан, я знаю о «Стоунуолл пропертиз» абсолютно все. Владельцы компании — ты и Себастьян Кросс, а Сара вложила туда весьма крупные средства. Управляют ею Кросс и Стэнли Джервис, а также ряд подставных фигур, которых ты туда ввел. Вы с Кроссом основали фирму в 1968 году. С тех пор ты передавал своей компании сделки, которые предназначались для «Харт энтерпрайзиз». Ты лишил нас огромного количества важных и выгодных сделок, а также перебежал дорогу бабушке, когда она вела переговоры с «Эйр коммюникейшнс». У меня нет слов. Ты предал нашу фирму. Ты предал доверие бабушки, и, следовательно, у меня не остается никакой альтернативы, кроме как…
 — А ты докажи! — завопил Джонатан, вскочив на ноги. Опершись руками о стол Александра, он наклонился, с яростью глядя в лицо кузена. — Тебе это не удастся. Ты не найдешь ни единого подтверждения своим нелепым обвинениям.
 — Ты глубоко заблуждаешься. У меня есть все необходимые доказательства, — спокойно ответил Александр, но в его голосе звучал металл, а глаза смотрели с осуждением. Он похлопал по груде папок, на самом деле не имевших ни малейшего отношения к «Стоунуолл пропертиз», и с тонкой улыбкой добавил:
 — Здесь все, Джонатан. И конечно, у тебя еще есть партнер в твоем… — Александр передернул плечами. — ..За отсутствием более точного определения назовем его преступлением. Да, вот она сидит, не в силах произнести ни звука… Сара Лаудер.
 — А теперь ты еще хочешь впутать в свой заговор бедняжку Сару, — вскричал Джонатан. — Да, я не оговорился — заговор с целью опорочить нас обоих. Ты всегда ненавидел меня, Александр Баркстоун, с самого детства. И Сару тоже. Но у тебя ничего не выйдет. Черта с два! Я буду бороться за свои права и за права Сары тоже. Так что берегись.
 Александр откинулся на спинку стула, и его голубые глаза, такие холодные и жестокие лишь секунду назад, вдруг потеплели, когда он с жалостью посмотрел на Сару.
 — Да, действительно бедняжка Сара, — мягко заметил он. — Боюсь, тебя обвели вокруг пальца. Твои деньги безвозвратно потеряны. Мне тебя искренне жаль, но теперь уже ничего не поделаешь.
 — А… А… Александр, — заикаясь, пробормотала Сара. — Я н… не…
 — Помолчи, дорогая. Позволь мне говорить. Он — коварный тип и может заманить тебя в ловушку. Джонатан с ненавистью посмотрел на кузена.
 — Ты просто ублюдок!
 — Довольно! — Александр резко встал со стула. — Не смей называть меня ублюдком!
 — Что, заело? — злорадно хохотнул Джонатан. — Правда глаза колет? И к твоей сестрице это тоже относится. Не забывай, что не чья-нибудь, а именно ваша матушка спит с кем ни попадя.
 — Ты уволен! — вскричал Александр в ярости.
 — Ты не можешь уволить меня. — Джонатан откинул голову и залился смехом. — Я держатель акций и…
 — Количество твоих акций за последнее время значительно сократилось, — перебил его Александр уже гораздо более спокойным тоном, полностью овладев собой. — Ровно на семь процентов. — Он открыл верхнюю папку, вытащил оттуда акции и помахал ими перед носом Джонатана. — Я их только недавно выкупил, в прошлую пятницу. Ровно четыре миллиона — во столько обошлось «Харт энтерпрайзиз» выкупить твой заклад у финансовой компании, которая кредитовала тебя. Но тем не менее я рад, что мне удалось вернуть наши акции назад.
 Джонатан побледнел как полотно. Он непонимающе уставился на Александра. Впервые в жизни он не находил слов для ответа. На какой-то миг ему показалось, что всему пришел конец, а затем с презрительной усмешкой он воскликнул:
 — Я по-прежнему владею девятью процентами этой компании. Следовательно, ты не имеешь права уволить меня. По существующим правилам нельзя выставить за дверь держателя акций.
 — Бабушка установила такой порядок в 1968 году, когда она написала завещание и разделила свои сто процентов между нами четырьмя. Однако до дня своей смерти она оставалась единственной владелицей всего пакета и, следовательно, всей компании. В качестве полновластной хозяйки «Харт энтерпрайзиз» Эмма Харт могла поступать по своему усмотрению, как тебе хорошо известно. И поэтому перед отъездом в Австралию бабушка изменила все наши внутренние законы. Фактически она произвела структурную перестройку и велела подготовить новый Устав. Согласно ему я в качестве управляющего, председателя правления и держателя основного пакета акций могу делать практически все, что захочу. Я обладаю почти неограниченными полномочиями. Я могу выкупить акции у акционера, если он согласен. Я могу принимать людей на работу. И увольнять их. — Александр облокотился руками на стол и обжег Джонатана взглядом. — И поэтому я увольняю тебя. — Он обратил взор мимо Джонатана, на Сару. — Ты тоже уволена. Ты вела себя столь же бесчестно, как и Джонатан.
 Сара не могла вымолвить ни слова. Казалось, она окаменела на своем стуле.
 — Чушь собачья. Мы еще во всем разберемся, — взревел Джонатан. — Отсюда я сразу же направлюсь к Джону Кроуфорду. И Сара тоже пойдет со мной. Есть еще…
 — Всенепременно повидайся с ним, — отрезал Александр и бросил стопку акций на стол. Он засунул руки в карманы брюк и принялся раскачиваться на каблуках. — Он с готовностью подтвердит мои слова. Кстати, он так и так хотел с тобой побеседовать. Джон присутствовал на моих двух встречах с руководством «Вкладов и Займов», и его несколько обеспокоил вопрос о процентах, которые ты им должен. Они — подозрительные типы, Джонатан. Лучше тебе им заплатить, и побыстрее.
 Джонатан открыл было рот, но ничего не сказал, лишь в бессильной ярости смотрел на кузена.
 Сара немного отошла от потрясения и бросилась к столу.
 — Но я же ничего не сделала со своими акциями, — со слезами на глазах взмолилась она. — Я не сделала ничего плохого. Почему ты увольняешь меня?
 — Потому что ты совершила дурной поступок. Ты вкладывала деньги в компанию — непосредственного конкурента отдела недвижимости «Харт энтерпрайзиз». Ты вела себя нелояльно. Ты такая же предательница, как Джонатан. Прости, но, как я уже сказал, я не могу простить такого.
 — Но я люблю мою «Леди Гамильтон», — всхлипнула она и затряслась в рыданиях.
 — Тебе следовало подумать об этом, когда ты вступала в сговор со своим безответственным кузеном, — ровным голосом ответил Александр, нимало не смягчившись при виде ее слез. — И одному Создателю известно, зачем ты так поступила.
 Внезапно Джонатан потерял контроль над собой и зашелся в истерике.
 — Ты у меня еще попляшешь, негодяй! — Он развернулся на каблуках и погрозил кулаком Поле. — И ты тоже, сука!
 — Пошел вон! — Александр сделал шаг по направлению к Джонатану. — Не дожидайся, пока я сам не схвачу тебя за шкирку и не вышвырну за дверь.
 Пола вскочила на ноги и, подбежав к Александру, успокаивающим жестом положила руку ему на плечо.
 Она смотрела на Джонатана и Сару, стараясь подавить охватившие все ее существо презрение и возмущение. Спокойным голосом она произнесла:
 — Как вы могли? Как вы только могли так поступить по отношению к ней? К той, кто столько вам всего дал, кто всегда проявлял к вам щедрость и доброту? Задолго до смерти она начала подозревать тебя, Джонатан. А в последнее время и тебя тоже, Сара. Однако, не имея твердых доказательств, не стала ничего против вас предпринимать. Она не отняла у вас ваши фонды, не потребовала назад акции «Харт энтерпрайзиз», столь великодушно подаренные вам. — Пола осуждающе покачала головой. — Вы оба олицетворяете все то, что бабушка ненавидела и презирала… Вы предатели, хитрецы, бесчестные люди, обманщики и лжецы.
 Никто не произнес ни звука. Дикая ненависть исказила черты Джонатана, а Сара, казалось, вот-вот упадет в обморок.
 Пола продолжала, и в ее голосе появились новые нотки спокойной, но твердой решимости:
 — Боюсь, я не так великодушна, как Эмма Харт. Она терпеливо отнеслась к предательству ваших отцов. Но я вас терпеть не собираюсь. Мне осталось сказать только одно… отныне вас никто не ждет на наших семейных собраниях. Запомните раз и навсегда.
 Услышав слова отлучения, бледная и дрожащая Сара забилась в истерике. Она повернулась к Джонатану и закричала:
 — Ты, ты во всем виноват! Мне не следовало тебя слушать. Я потеряла не только деньги, но еще и отдел «Леди Гамильтон», и даже семью. — Продолжать она не смогла из-за рыданий.
 Джонатан не обратил на нее ни малейшего внимания. Он шагнул по направлению к Поле. Глаза его метали молнии, на лице застыла маска ненависти.
 — Ты мне за все заплатишь. Пола Фарли. Мы с Себастьяном отомстим тебе!
 Наконец Александр потерял терпение. Он ринулся вперед, мимо Полы, грубо схватил Джонатана за руку и поволок к двери.
 — Убери от меня свои грязные лапы, мерзавец. И не думай, что тебе нечего бояться. Не забывай, что я тебе сказал. Я отомщу и тебе тоже, Баркстоун. Даже если для этого потребуется вся моя жизнь.
 Джонатан пинком распахнул дверь и выбежал прочь.
 Сара подбежала к Александру, все еще стоявшему около дверей.
 — Что же мне теперь делать? — завыла она, размазывая слезы по щекам.
 — Не знаю, Сара, — ответил Александр холодным и спокойным голосом. — Правда не знаю.
 Она беспомощно посмотрела на него, затем перевела взгляд на Полу и на Эмили. Их отчужденный вид яснее слов сказал ей, что мольбы тут бесполезны. Призывая проклятия на голову Джонатана, она нашла свою сумочку и быстрым шагом покинула кабинет, безуспешно борясь со слезами.
 Александр вернулся на свое место за столом и потянулся за сигаретами. Зажигая спичку, он заметил, как сильно дрожат у него руки, но не удивился.
 — Довольно неприятная сцена, — наконец произнес он. — Но не хуже, чем я ожидал. Должен признаться, у меня возникло такое чувство, что Сара влипла в историю, сама того не подозревая.
 — Да, — согласилась Пола и села на стул с другой стороны стола. Она обернулась и посмотрела на Эмили. — В какой-то миг я даже пожалела ее, но жалость прошла, когда я подумала о бабушке и обо всем хорошем, что она для них сделала.
 — А я вот ничуть не сочувствую Cape! — возмущенно воскликнула Эмили. — Она получила по заслугам. Что же касается Джонатана — ну какой же он мерзкий тип!
 — Он попробует доставить нам неприятности, но у него ничего не получится, — объявил Александр. — Как бы он ни старался, — у него силенок ни на что не хватит. За его угрозами ничего не стоит. — Александр ухмыльнулся. — Я глазам своим не поверил, когда он погрозил тебе кулаком — ну прямо как злодей в викторианской пьесе.
 Пола засмеялась нервным смехом.
 — Я понимаю тебя, Сэнди. Но, с другой стороны, не думаю, что нам следует так легкомысленно отмахиваться от Джонатана. Ведь где-то за его спиной маячит фигура Себастьяна Кросса, моего злейшего врага, а уж он-то сможет толкнуть его на что угодно. Как я уже не раз повторяла, я готова ждать от Кросса любой низости.
 Александр задумчиво посмотрел на нее.
 Эмили быстро подошла к Поле.
 — Честное слово, Александр, Пола права. Джонатан Эйнсли, Сара Лаудер и Себастьян Кросс еще не сказали своего последнего слова. Вот увидишь.

 Глава 23

 Наступило пятое января 1971 года — день, на который Пола запланировала серьезный разговор с Джимом. Ее родители и Филип три дня назад вернулись в Лондон после рождественских праздников, проведенных в Пеннистоун-Ройял. А оттуда все трое уехали кататься на лыжах в Шамони.
 Рождество прошло на удивление спокойно. Но без Эммы праздник казался грустным и неполным. Она всегда находилась в центре событий, и в ее отсутствие все складывалось как-то не так.
 Пола старалась изо всех сил ради детей и своих родителей, про себя считала часы, оставшиеся до пятого января. Однако сегодня утром Джим вдруг взял да и умчался на работу, прежде чем она смогла сказать ему хоть слово.
 Вдруг до ушей Полы донеслось шуршание шин по гравиевой дорожке. Она развернулась на стуле, вскочила на ноги, подошла к окну и посмотрела на улицу. Яркая лампочка над дверью освещала «Остин-Мартин» Джима.
 Взгляд Полы упал на торчащие из заднего окошка машины горные лыжи. Она вдохнула воздух и вся напряглась. Так вот почему он так опоздал — сперва он заехал в Лонг-Медоу за лыжным снаряжением. Значит, Джим все-таки решил отправиться в Шамони.
 «Теперь или никогда», — сказала про себя Пола и опрометью бросилась вон из библиотеки. Оказавшись в Каменном зале, она принялась ждать мужа, пытаясь подавить волнение.
 Через минуту в помещение вошел Джим и направился к лестнице в противоположном углу зала.
 — Я здесь, Джим, — позвала Пола. Он вздрогнул, повернулся и неуверенно посмотрел на жену.
 — Ты можешь уделить мне несколько минут? — спросила она, стараясь не выдать голосом обуревавших ее чувств, чтобы не насторожить и не спугнуть собеседника.
 — Конечно. Я только хотел переодеться. У меня сегодня выдался довольно-таки суматошный день, — объявил он, направляясь к Поле. — На удивление много дел для субботы.
 «Ничего удивительного, — подумала она, отступив на шаг и пошире открывая дверь. — Ты разбирался с накопившимися делами, готовясь неожиданно уехать». Но вслух она не сказала ничего.
 Джим прошмыгнул мимо жены в библиотеку, не поцеловав ее и не сделав вообще никакого дружелюбного жеста. Напряженность отношений между ними в последнее время переросла в холодность.
 Пола решительно захлопнула дверь. Сперва у нее даже мелькнула мысль закрыть ее на ключ, но потом она передумала и последовала за мужем к камину.
 Она уселась в кресло с подголовником и взглянула на него, стоявшего у огня.
 — Обед поспеет только к восьми. У тебя достаточно времени. Устраивайся поудобнее. Поболтаем немного.
 Джим бросил на нее настороженный взгляд, но тем не менее сел в другое кресло, достал сигареты и закурил. Несколько секунд он молча пускал дым, глядя в огонь. Затем спросил:
 — Как у тебя прошел день?
 — Замечательно. Я провела его с детьми. На ленч приезжала Эмили и осталась со мной до вечера. Уинстон отправился на футбол.
 Джим промолчал.
 Очень тихим голосом Пола произнесла:
 — Так ты все-таки едешь в Шамони?
 — Да. — Он не глядел в ее сторону.
 — Когда? Джим кашлянул:
 — Я собирался в Лондон сегодня вечером, часов в десять-одиннадцать. На дорогах почти никого не будет. Тогда я смогу успеть на первый завтрашний рейс на Женеву.
 Кровь ударила в голову Поле, но она справилась с собой, зная, что ничего не добьется, если не сохранит самообладания и выведет мужа из себя.
 — Пожалуйста, не уезжай, Джим, — попросила она. — По крайней мере, еще несколько дней.
 — Но почему? — Наконец-то он повернул голову и направил на нее взгляд своих серебристо-серых глаз. Светлые брови вскинулись в изумлении. — Ведь ты же собиралась в Нью-Йорк.
 — Да, но не раньше восьмого или девятого. Когда ты вернулся из Канады, я сказала тебе, что хочу обсудить с тобой наши проблемы, но ты предложил отложить разговор, так как подходило Рождество и мы ждали гостей. Ты пообещал, что не уедешь в Шамони, пока мы не разберемся в наших проблемах.
 — Это твои проблемы, а не мои.
 — Наши.
 — Осмелюсь не согласиться. Если в нашей семейной жизни и возникли сложности, то создала их ты.
 Больше года уже ты накликаешь беды и настаиваешь, что у нас якобы то не так, это не так. К тому же именно ты, а не я, покинула… супружеское ложе. Ты, и только ты, ответственна за сложившуюся неприятную ситуацию. — Он улыбнулся уголком рта, внимательно глядя на нее. — Из-за тебя у нас неполноценный брак, но тем не менее я готов мириться с существующим положением.
 — У нас вообще нет никакого брака. Он невесело засмеялся:
 — У нас двое детей, и я намерен ради них жить с тобой под одной крышей. Им нужны мы оба. Кстати, о крыше. Когда я вернусь из Шамони, мы все переберемся назад в Лонг-Медоу. Там мой дом, и мои дети должны расти там.
 Пола в ужасе уставилась на него:
 — Ты же отлично знаешь, что бабушка хотела…
 — Здесь не твой дом, — прервал он ее. — Он принадлежит твоей матери.
 — Тебе прекрасно известно, что мои родители живут в Лондоне, чтобы папа мог ходить в контору каждый день.
 — Это их проблемы.
 — Бабушка не хотела, чтобы Пеннистоун-Ройял стоял по полгода необитаемым. Всегда подразумевалось, что я стану проводить здесь много времени, а мои родители — по возможности приезжать сюда на выходные, а также на лето и на праздники.
 — Я твердо намерен вернуться в Лонг-Медоу Вместе с детьми, — быстро добавил он. — Буду очень рад, если и ты к нам присоединишься. Конечно, я не могу тебя заставить . — Он замолчал, пожал плечами. — Решай сама.
 Пола смотрела на него, прикусив нижнюю губу.
 — Джим, я хочу развестись с тобой.
 — А я — нет, — холодно ответил он. — Я никогда не соглашусь на развод. Никогда. Более того, тебе следует знать, что, если ты решишься на такой шаг, я стану бороться за Лорна и Тессу. Мои дети должны жить со мной.
 — Детям нужна мать, — начала она, покачав головой, — тебе ли этого не знать. Естественно, ты сможешь их видеть когда угодно. Я никогда не стану прятать их от тебя. Навещай их в любое время, и я позволю тебе забирать их с собой тоже.
 Джим злобно улыбнулся:
 — Ты восхитительна. Знаешь, я никогда не видел такой уникальной в своем эгоизме женщины. Тебе нужно абсолютно все, верно? Свободу делать что угодно, жить там, где тебе нравится, да еще и иметь детей под боком. — Его глаза стали ледяными. — Может, ты хочешь отнять у меня еще и работу?
 Пола резко вдохнула воздух.
 — Как ты мог такое подумать? Конечно же, нет! Перед смертью бабушка продлила твой контракт, и твоя работа останется у тебя навсегда. К тому же у тебя есть акции новой компании.
 — Ах да, — протянул он задумчиво. — Новая компания. Мне весьма понравился Торонто… симпатичный город. Возможно, я переберусь туда на несколько лет. В декабре у меня мелькнула такая мысль. Я с удовольствием возглавил бы газету «Торонто кентинел». Естественно, детей я возьму с собой.
 — Нет! — воскликнула она, побелев от гнева и отчаяния.
 — Да, — подтвердил он. — Но все зависит от тебя, Пола. Если ты станешь настаивать на своей глупой идее насчет развода, если ты разобьешь мою семью, я поселюсь в Торонто, и я твердо намерен жить там вместе с моими детьми.
 — Они не только твои, но и мои.
 — Верно. А ты — моя жена. — Тут он смягчил тон и посмотрел на нее более теплым взглядом. — Мы — семья, Пола. Ты нужна нам — детям, мне. — Он взял ее за руку. — Почему бы тебе не перестать заниматься ерундой? Оставь свои глупые и ни на чем не основанные претензии ко мне и постарайся спасти наш брак. Я, со своей стороны, готов приложить все усилия! — Он крепче сжал ее пальцы, наклонился поближе и добавил воркующим голосом:
 — И не надо ничего откладывать на потом, дорогая. Давай поднимемся наверх и займемся любовью. Я докажу тебе, что все то непонимание, о котором ты бесконечно твердишь, существует только в твоем воображении. Возвращайся в мою постель, в мои объятия.
 Она не осмелилась сказать ни слова в ответ.
 Воцарилась долгая, неловкая тишина.
 Наконец Джим пробормотал:
 — Ну, хорошо, значит, не сегодня. Жаль. Послушай: поскольку я уезжаю в Шамони, а ты собралась в Нью-Йорк, давай до конца месяца каждый из нас, пока мы в разлуке, определится для себя. А потом когда через несколько недель мы вернемся домой, то начнем все сначала. Переедем в Лонг-Медоу и заживем по-новому, построим лучшую, чем прежде, семью.
 — Между нами все умерло, Джим, и, следовательно, строить уже нечего, — грустно прошептала она.
 Он выпустил ее руку и уставился в огонь. После небольшого молчания он заметил:
 — Психологи называют это «Мания повторной жизни».
 Пола нахмурилась, потеряв нить разговора.
 — Не поняла.
 — Таким термином называется манера поведения некоторых людей — потомок воспроизводит жизнь кого-нибудь из своих родителей или более далеких предков, повторяет их жизнь со всеми ошибками, словно кто-то ведет его по пройденной ими тропе.
 Пола уставилась на него, не в силах вымолвить ни слова. Однако дар речи быстро вернулся к ней.
 — Ты хочешь сказать, что я повторяю жизнь моей бабушки?
 — Абсолютно верно.
 — Ты глубоко заблуждаешься! — вскричала Пола. — Я — личность сама по себе. И я живу своей собственной жизнью.
 — Думай как знаешь, но дело обстоит именно так. Ты подсознательно повторяешь все поступки Эммы Харт, причем с абсолютной точностью. Ты работаешь до седьмого пота, все свое время посвящаешь своему чертовому бизнесу, мечешься туда-сюда по свету, заключаешь сделки, манкируя своими обязанностями жены и матери. Ты заставляешь всех плясать под твою дудку, и, подобно ей, ты эмоционально неуравновешенна.
 Пола пришла в ярость:
 — Как ты смеешь! Как смеешь ты критиковать бабушку! Ты приписываешь несвойственные ей недостатки — а она хорошо к тебе относилась! Какой же ты наглец. К тому же я вовсе не манкирую своими обязанностями перед детьми и выполняла свой долг перед тобой тоже. Наше отчуждение вызвано тем, чего не хватает тебе. Я не неуравновешенна эмоционально, но мне кажется, что к тебе это подходит больше. Не я, а ты лежал… — Пола запнулась и крепко сжала руки в кулаки.
 — Я знал, что ты не удержишься, — заметил он, и лицо его потемнело. — А тебе никогда не приходило в голову, что причиной моего нервного срыва могла быть ты? — с вызовом спросил он. Пола задохнулась:
 — Вот у тебя-то точно мания. Ты постоянно пытаешься свалить на меня вину за то, что делаешь сам.
 Джим вздохнул. Он отвернулся, несколько секунд посидел в задумчивости и вновь посмотрел на Полу.
 — Почему ты так настаиваешь на разводе?
 — Потому что нашей семейной жизни пришел конец. Продолжать ее просто глупо, — ответила она более спокойным и рассудительным тоном. — Глупо и нечестно по отношению к детям, к тебе, да и ко мне.
 — Мы ведь любили друг друга, — пробормотал он, словно говоря с собой. — Ведь верно?
 — Да, любили. — Она набрала в грудь побольше воздуха. — Но влюбленность еще не гарантирует счастья. От людей еще требуется совместимость и способность ежедневно жить в обществе друг друга. Любить, увы, недостаточно. Для брака нужно прочное основание — настоящая дружба.
 — У тебя есть другой мужчина? — внезапно спросил он, неотрывно глядя ей в глаза.
 Вопрос застиг Полу врасплох, но ей удалось сохранить спокойное выражение лица. И хотя сердце у нее замерло, она ответила самым убедительным тоном:
 — Конечно же, нет.
 Несколько секунд он не проронил ни слова. Затем встал, подошел к ее креслу, склонился над ней и крепко сжал ей плечо.
 — Не дай бог, если он есть. Пола. Потому что тогда я уничтожу тебя. Я первый подам на развод и добьюсь, чтобы тебя признали негодной матерью. Ни один судья в Англии не присудит детей женщине, сознательно разрушившей семью, не уделяющей детям должного внимания и проводящей все время в деловых поездках по всему свету в ущерб своим детям. — Он склонился еще ниже, сдавил ей плечо еще сильнее. — Да к тому же спящей с другим мужчиной.
 Поле удалось вырваться. Она вскочила на ноги. Лицо ее пылало.
 — Только попробуй, — холодно бросила она. — Попробуй, и увидим, кто победит.
 Он сделал шаг назад и расхохотался ей в лицо.
 — И ты еще не веришь, что повторяешь жизнь Эммы Харт. Потрясающе! Да посмотри на себя — ты говоришь как она. И думаешь ты точно так же. И ты тоже веришь, что деньги и власть делают тебя неуязвимой. Как ни печально, дорогая, но ты глубоко заблуждаешься. — Он развернулся на каблуках и направился к двери.
 — Куда ты? — поинтересовалась ему вслед Пола. Джим остановился и повернул голову:
 — В Лондон. Не вижу смысла оставаться здесь на обед — мы только поссоримся еще больше. Честно говоря, мне все уже надоело.
 Пола побежала за ним, схватила его за руку и с мольбой посмотрела ему в лицо.
 — Но нам совсем необязательно ссориться, Джим, — дрожащим голосом произнесла она. — Мы можем разобраться, как подобает цивилизованным людям, зрелым и разумным. Я знаю, что можем.
 — Все действительно зависит от тебя, Пола, — ответил Джим, тоже спокойнее. — Обдумай все, что я сказал, и, возможно, к моменту моего возвращения из Шамони ты образумишься.

 Глава 24

 Пола никогда не знала колебаний. Подобно Эмме, ее деятельная натура предпочитала ожиданию действие. Именно поэтому вынужденное бездействие в течение года — из-за катастрофы Джима и его последующего пребывания в психиатрической клинике — казалось ей невыносимым. Но она знала цену терпению и заставила себя ждать, ибо еще много месяцев назад поняла — как ни тяжело откладывать дело в долгий ящик, гораздо хуже поторопиться и наделать ошибок.
 Теперь, после обстоятельного разговора с семейным адвокатом, верным Джоном Кроуфордом, она испытывала непередаваемое облегчение. Передав дело в его руки, она сняла со своих плеч огромный груз. Пола не сомневалась, что адвокат составит толковое соглашение о разводе, и, конечно, Джим поймет, что она настроена абсолютно серьезно, когда узнает о ее решительных шагах.
 Лучась от вновь обретенного оптимизма. Пола пересекла Белгрейв-сквер и вошла в большой особняк, давным-давно купленный ее дедом. Полом Макгиллом. Она захлопнула за собой тяжелую дверь из стекла и литого железа, поднялась к парадному по короткой полукруглой лестнице и вошла внутрь, воспользовавшись своим ключом.
 В просторной прихожей она скинула твидовое пальто, повесила его на вешалку и повернулась на звук шагов спешащего из глубины дома Паркера.
 — О, миссис Фарли, я как раз гадал, стоит ли мне звонить вам в дом мистера Кроуфорда. У нас в гостиной — мистер О'Нил. Он уже давно ждет вас. Я приготовил ему коктейль. Вы хотите что-нибудь выпить, мадам?
 — Нет, спасибо, Паркер.
 Теряясь в догадках, что нужно дяде Брайану и почему он явился так неожиданно и без предварительного звонка. Пола распахнула дверь в гостиную и… застыла на пороге. Вместо ожидаемого Брайана перед ней предстал Шейн. Он весь расплывался в улыбке, как чеширский кот.
 — Боже. — вскричала она. — Что ты здесь делаешь? — Пола закрыла за собой дверь ногой и бросилась ему в объятия, не помня себя от восторга.
 Шейн поцеловал ее, взял за плечи и отстранил от себя на расстояние вытянутой руки.
 — Я так волновался за тебя после наших ужасных телефонных разговоров в субботу и воскресенье, что решил вернуться домой. Два часа назад мой самолет сел в аэропорту Хитроу.
 — О, Шейн, как жаль, что я побеспокоила тебя… но какая милая неожиданность — увидеться с тобой на несколько дней раньше, чем я ожидала.
 Она увлекла его за собой к дивану, и они уселись, не разнимая рук. С веселым жизнерадостным смехом Пола сказала:
 — Но послезавтра я улетаю в Нью-Йорк, и ты знаешь, что…
 — Я думал, мы полетим вместе, — перебил он, с любовью окидывая ее взглядом своих темных глаз. — Вообще-то за последние полчаса у меня в голове зародился неплохой план. Я подумал: а не прогулять ли мне несколько дней? Тогда я смогу по дороге в Штаты утащить тебя на Барбадос в выходные. Что скажешь?
 — О, Шейн, — начала Пола, но вдруг заколебалась. Ее лицо стало серьезным, и она сказала грустно:
 — Я говорила тебе, что Джим спросил, есть ли у меня другой мужчина. И хотя я отрицала, не уверена, что мне удалось полностью убедить его. А вдруг кто-то увидит нас на Барбадосе? Или даже в одном самолете? Я не хочу делать ничего такого, что может подорвать мою позицию и поставить под сомнение мое право воспитывать детей. Он способен быть очень мстительным, уж поверь.
 — Я понимаю твою озабоченность, милая, и обо всем уже подумал, — ответил Шейн. — Пойми, он никогда меня не заподозрит. Точно так же можно подозревать и твоего брата Филипа. К тому же тебе принадлежит мой салон мод на Барбадосе. У тебя есть все причины поехать туда с инспекционной проверкой. И наконец, в самолете нас никто не увидит, а в «Коралловом заливе» мы будем вести себя тише воды ниже травы.
 — Никто нас не увидит? — повторила она. — Каким образом?
 — У меня для тебя есть еще один сюрприз, Каланча. Я наконец-то получил тот частный самолет, который мы с папой решили приобрести для нужд компании. Я только что пересек на нем Атлантический океан, но давай забудем об этом и представим, что перелет на Карибы — самый первый его рейс. Ну же, скажи «да», любимая.
 — Ну ладно, — согласилась Пола. Конечно же, путешествовать с Шейном совершенно безопасно. Он, в конце концов, друг ее детства. Печальное выражение испарилось с ее лица, в фиолетовых глазах засверкали веселые огоньки. — Это как раз то, что мне нужно после неприятностей последних дней.
 — Совершенно верно, — ухмыльнулся он. — Нам, между прочим, надо подобрать подходящее название для самолета. Есть идеи?
 — Нет, но я обязательно возьму с собой бутылку шампанского и разобью ее о борт, даже если мы не придумаем ему имя, — объявила Пола, испытывая неожиданную и тем более приятную радость от его общества. Ее сердце разрывалось от любви, и у нее слегка кружилась голова, как всегда рядом с ним после долгой разлуки. С Шейном весь мир преображался для нее. И все казалось возможным. Последние остатки тоски развеялись как дым.
 Шейн потянул ее за руки и заставил встать.
 — Я сказал Паркеру, что ты обедаешь не дома. Надеюсь, ты согласишься пойти со мной в ресторан? — Он ухмыльнулся своей мальчишеской улыбкой и поцеловал ее в лоб. Вдруг его лицо стало серьезным. — Я хочу услышать о твоей встрече с Джоном. Мы ее обсудим за бутылочкой хорошего вина и за вкусным обедом в «Белом слоне».
 Дом опустел.
 Эмили поняла это, сбежав легкой походкой по лестнице и замерев со склоненной набок головой в Овальном холле, в надежде услышать обычные по утрам звуки. Обычно то тут, то там раздавались голоса и всегда где-то играло радио. Но в сегодняшнее воскресное утро в конце января все покинули дом.
 Эмили повернулась налево, в столовую. Ее мать стояла около окна с маленьким зеркальцем в руке и внимательнейшим образом изучала свое лицо.
 — Доброе утро, мама! — весело воскликнула Эмили с порога.
 Элизабет быстро повернулась и улыбнулась в ответ:
 — А, Эмили, ты здесь. Доброе утро, дорогая. Эмили поцеловала мать в щеку, уселась за длинный деревенский стол и потянулась за кофейником.
 — А где все?
 Элизабет отозвалась не сразу. Она еще какое-то время исследовала свое лицо в ярких лучах льющегося в окна солнечного света, а затем тихонько вздохнула и присоединилась за столом к дочери.
 — Лыжники ушли давным-давно, как всегда. Ты только что разминулась с Уинстоном. В последний момент он тоже решил покататься и очень спешил в надежде догнать остальных. Очевидно, ты так крепко спала, что он не решился будить тебя. Он просил передать тебе, что вы встретитесь за ленчем.
 — Сегодня я никак не могла заставить себя встать, — пробормотала Эмили, помешивая кофе и с вожделением поглядывая на рогалики. Они пахли восхитительно. У нее слюнки потекли.
 — Ничего удивительного. Вчера все легли ужасно поздно. Я сама расплачиваюсь за это сегодня. — Элизабет запнулась и бросила быстрый взгляд на дочь. — Как ты думаешь, мне надо сделать подтяжку век?
 Со смехом Эмили поставила чашку и, подавшись вперед, внимательно посмотрела на глаза матери. Она давно привыкла к подобным вопросам и знала, что отвечать на них следовало со всей серьезностью. Наконец она отрицательно покачала головой.
 — Ты действительно так считаешь, дорогая? — Элизабет снова посмотрела в зеркало.
 — Господи, мама, ты же молодая женщина. Тебе только пятьдесят…
 — Не так громко, дорогая, — прошептала Элизабет. Она положила зеркальце на стол и продолжала:
 — Должна признаться, в последнее время я много об этом думаю. По-моему, у меня на веках появились морщинки. Марк уделяет такое внимание женской внешности, а поскольку я старше его…
 — Я и не знала, что он моложе тебя! По виду не скажешь.
 Элизабет явно расцвела от слов дочери.
 — Приятно слышать, но увы — он действительно моложе.
 — А на сколько? — Эмили, не в силах больше бороться с искушением, потянулась за рогаликом и разломила его пополам.
 — На пять.
 — Господи, какие пустяки. И выкинь ты из головы мысль об операции — ты красивая женщина и выглядишь ничуть не старше сорока лет. — Эмили запустила нож в груду янтарного масла, щедро намазала булочку, а сверху добавила персикового джема.
 Элизабет на миг отвлеклась от мыслей о собственной персоне и неодобрительно посмотрела на дочь.
 — Неужели ты собираешься все это съесть, дорогая? Там же сплошные калории. Эмили усмехнулась:
 — Еще как собираюсь. Я умираю от голода.
 — Тебе следует следить за фигурой, Эмили. У тебя ведь с детства склонность к полноте.
 — Вернусь домой — объявлю голодовку. Элизабет устало покачала головой, но, зная, что с дочерью бесполезно спорить, заметила:
 — Ты обратила внимание, как Марк флиртовал с той француженкой-графиней на вчерашней вечеринке?
 — Нет, не обратила. Но ведь он флиртует со всеми. Он ничего не может с собой поделать, и я не сомневаюсь, что его ухаживания не значат ровным счетом ничего. Успокойся, мама. Ему повезло, что у него есть ты.
 — А мне повезло с ним. Он очень добр ко мне — если говорить правду, из всех моих мужей он самый лучший.
 Эмили не испытывала такой уверенности и, не удержавшись, воскликнула:
 — А как же папа? Он чудесно к тебе относился. Мне очень жаль, что ты его оставила.
 — Естественно, ты необъективна к Тони. Ведь он — твой отец. Но ты ведь не имеешь понятия, как складывались между нами отношения. Я имею в виду в последнее время. Ты была совсем еще ребенком. Однако я не хочу, вытаскивать на свет божий грязное белье моего первого брака и рассматривать его с тобой вместе под микроскопом.
 — Очень мудро с твоей стороны, — едко заметила Эмили и впилась в булочку, чувствуя, что они ступили на зыбкую почву.
 Элизабет пристально посмотрела на дочь, но у нее тоже хватило ума попридержать язык. Она налила себе еще одну чашку кофе, закурила сигарету и принялась разглядывать Эмили, отметив про себя, как мила она сегодня утром в изумрудно-зеленом свитере и брючках под цвет глаз. После без малого двух недель, проведенных в Швейцарских Альпах, ее волосы стали еще светлее, а тонкое лицо покрылось слабым загаром. Элизабет вдруг подумала: как здорово, что они с Марком приняли приглашение Дэзи погостить во взятом напрокат домике-шале. Она наслаждалась обществом своих детей и радовалась вниманию, которое оказывал им Марк, особенно Аманде и Франческе.
 Между двумя кусками рогалика Эмили выговорила:
 — Пожалуй, несколько попозже я поеду в город. Мне надо кое-что купить.
 — Отличная идея, — заметила Элизабет. — И ты сможешь довезти меня до парикмахерской. Эмили рассмеялась:
 — Ты же была там только вчера, мама!
 — Ну, Эмили, давай не будем пускаться в дискуссию относительно моей прически. Ты поступай по-своему, а я — по-своему.
 — Хорошо. — Эмили поставила локти на стол и продолжила:
 — Я смутно вспоминаю, что сегодня утром в несусветную рань Аманда и Франческа ворвались в нашу комнату и покрыли поцелуями нас с Уинстоном. Из чего я заключаю, что Александр уволок их в Женеву — бесспорно, вопреки их рыданиям и мольбам.
 Элизабет кивнула:
 — Они действительно упирались. Не знаю почему, но они терпеть не могут свою школу на Женевском озере. Но они успокоились, когда выяснили, что Дэзи поедет в Женеву тоже. Ей захотелось пройтись по магазинам, и она решила составить Александру компанию. Они собираются, прежде чем отвезти девочек в школу, устроить им обед в отеле «Ричмонд». Мне он очень нравится, Эмили, и я пообещала двойняшкам, что на Пасху прилечу к ним в Женеву из Парижа на пару дней. — Вдруг Элизабет пришла в голову новая мысль, и она тепло улыбнулась:
 — А почему бы вам с Уинстоном не присоединиться к нам? Я приглашаю вас в «Ричмонд». Мы замечательно проведем там время.
 Такое беспрецедентное предложение приятно удивило Эмили, и она ответила:
 — Симпатичная идея. Спасибо за приглашение. Я посоветуюсь с Уинстоном и скажу тебе, что мы решили. — Эмили задумчиво потянулась за следующим рогаликом.
 — Пожалуйста, не ешь его, дорогая!
 С несколько смущенным видом Эмили убрала руку.
 — Да, ты права. От них очень толстеют. — Она встала. — Пожалуй, пойду-ка я наверх собираться в город. А то если я останусь здесь болтать с тобой, то непременно опустошу всю тарелку.
 — Я тоже пойду наверх, — подхватила Элизабет. — Мне нужно переодеться. Эмили застонала:
 — Но ты выглядишь просто великолепно, мама. Зачем.;, ты ведь всего-навсего собралась в парикмахерскую.
 — Никогда не знаешь, на кого можешь наткнуться, — возразила Элизабет и, взглянув на часы, добавила:
 — Еще нет и одиннадцати. Я провожусь не более получаса. Обещаю.
 К великому облегчению Эмили, ее мать на сей раз сдержала слово, и уже через несколько минут после одиннадцати тридцати девушка включила зажигание и отъехала от домика. Он располагался в маленьком хуторке на окраине Шамони, очаровательного старинного городка, уютно устроившегося у подножия Монблана. Когда Эмили выехала на главную дорогу, она не смогла сдержать восхищения величественным пейзажем, от которого у нее всегда захватывало дух.
 Долина Шамони, ограниченная с одной стороны подножием Монблана, с другой — хребтом Агулле-Руж, представляла собой естественную платформу, с которой открывался прекрасный вид на высочайшую вершину Европы. И сейчас, глядя на Монблан и окружающие его горы, Эмили невольно почувствовала свое ничтожество на фоне их красоты и величия. Покрытые снегом вершины, блистая в ярких солнечных лучах, поднимались в высокое ярко-голубое небо, по которому проплывали белые пушистые облака.
 Словно прочитав мысли дочери, Элизабет воскликнула:
 — Какое впечатляющее зрелище! И какой замечательный день!
 — Да, — согласилась Эмили. — Не сомневаюсь, что наши фанатичные лыжники сейчас счастливы до смешного на склонах гор. — Она искоса посмотрела на мать. — Кстати, Марк тоже поехал с дядей Дэвидом и остальными?
 — Да, и Мэгги тоже.
 — О, — удивленно протянула Эмили. — А я думала, что она вместе с Александром поехала в Женеву, — Она предпочла покататься на лыжах и получить максимум удовольствия напоследок — ведь завтра они возвращаются в Лондон.
 — Ян и Петер составят им компанию, как сообщил мне Ян вчера вечером, — поделилась Эмили новостями о единственных гостях ее дяди и тети, не являвшихся членами семьи.
 — Я пыталась убедить их задержаться еще на несколько дней, — заметила Элизабет. — Они мне весьма симпатичны, а он так просто очаровашка.
 — Петер Коль? Ну, мама, у тебя и вкусы! По-моему, он жуткая зануда. Надутый, как индюк, — хихикнула Эмили. — Но он проявляет к тебе особое внимание, и за прошедшие десять дней я перехватила не один взгляд Марка, направленный в его сторону. Думаю, старый лягушатник ревнует тебя со страшной силой.
 — Пожалуйста, не называй Марка старым лягушатником, дорогая. Это очень невежливо и некрасиво, — нахмурилась Элизабет, но тут же засмеялась. — Так ты считаешь, что Марк ревнует к Петеру? Интересная новость. Хм-м…
 — Очень. — Эмили улыбнулась про себя, зная, какой счастливой сделало ее мать это столь важное для нее сообщение. Ее мать совсем потеряла голову из-за Марка Дебоне. «Из-за этой змеи», — подумала Эмили. Она презирала его и не доверяла ему ни на грош. Элизабет тем временем пустилась в пространные восхваления многочисленных достоинств нового мужа. Эмили кивала, хмыкала в знак согласия, но на самом деле слушала лишь вполуха. Ее раздражало, когда мать начинала распространяться о нем, и Эмили с облегчением увидела перед собой улицы Шамони.
 Оставив «Ситроен» на стоянке, обе женщины быстро направились вдоль одного из главных городских бульваров по направлению к маленькой площади, на которой располагалась парикмахерская. У дверей салона Эмили спросила:
 — Сколько тебе нужно времени?
 — О, не больше часа, дорогая. Мне только причесаться. Давай встретимся в том маленьком бистро на противоположной стороне площади. Выпьем по аперитиву, перед тем как вернуться в шале на ленч.
 — Хорошо. Пока, мама.
 Эмили не спеша обошла вокруг площади, заглядывая в витрины. Ей предстояло купить совсем немного, а убить требовалось целый час, поэтому она не торопилась. Обследовав всю площадь, она прошла вниз по бульвару в направлении салона, где продавались очень оригинальные горнолыжные костюмы. Продавцы в салоне знали ее, и она двадцать минут потратила, болтая с ними и примеряя то одно, то другое, но ей ничего не понравилось.
 Оказавшись снова на улице, Эмили забрела в аптеку, купила нужную ей мелочь, сунула покупки в сумку через плечо и медленно побрела назад, припомнив по дороге, что ей надо еще подобрать несколько открыток для друзей в Англии.
 Вдруг она застыла в изумлении. Навстречу ей шагал Марк Дебоне собственной персоной. Он очень спешил и выглядел чрезвычайно занятым. Очевидно, он ее не заметил.
 Когда они поравнялись, Эмили ехидным голосом произнесла:
 — Какая неожиданная встреча, Марк. А мама считает, что вы катаетесь с гор.
 Марк Дебоне, застигнутый врасплох, вздрогнул и растерялся. Однако он быстро взял себя в руки и воскликнул:
 — А, Эмили, Эмили, дорогая. — Потом взял ее за руку и дружелюбно сжал ладонь. Затем добавил на превосходном английском языке, но с галльским акцентом:
 — Я передумал и решил пройтись. У меня разболелась голова.
 Эмили наклонилась к нему поближе и язвительно заметила:
 — И это не единственная ваша неприятность, Марк. У вас следы губной помады на воротнике свитера.
 Он продолжал улыбаться, хотя глаза его смотрели на нее с осуждением. Затем он усмехнулся:
 — Эмили, на что ты намекаешь? Бесспорно, это помада твоей матери.
 Не обращая внимания на его слова, она сказала:
 — Мама сейчас в парикмахерской. Мы встретимся с ней в бистро напротив. В час. Она очень огорчится, если вы к нам не присоединитесь.
 Эмили казалась воплощенной вежливостью, но ее зеленые глаза смотрели обжигающе холодно.
 — Я ни за что не хочу огорчать Элизабет. Я приду. Чао, Эмили.
 Он взмахнул рукой в знак приветствия и пошел дальше таким же быстрым шагом.
 Эмили провожала его глазами, пока он не перешел дорогу и не свернул в боковую улочку. «Интересно, куда он направился? Мерзавец, — подумала она. — Готова поспорить, у него интрижка с той мерзкой графиней со вчерашней вечеринки, которая такая же француженка, как я». Преисполнившись презрения, Эмили скорчила гримаску, развернулась на каблуках и отправилась дальше в поисках газетного киоска.
 Вскоре она его обнаружила и, поскольку до часа оставалось еще время, не спеша покопалась в свежих журналах. Потом она посмотрела на часы и увидела, что пришла пора встречи с матерью. Эмили выбрала с витрины несколько открыток с видом Шамони и отправилась платить за покупки.
 Наконец она положила в сумку открытки и сдачу и улыбнулась продавщице:
 — Мерси, мадам.
 Та собралась отвечать, но вдруг замолчала и прислушалась, склонив голову набок. Тут же послышался странный нарастающий шум, внезапно перешедший в оглушительный грохот.
 — Похоже, что-то взорвалось, — воскликнула Эмили.
 Женщина уставилась на нее глазами, полными ужаса.
 — Нет! Это лавина! — С неожиданным для ее полного тела проворством продавщица метнулась к телефону.
 Эмили подхватила сумку и устремилась к выходу. Двери магазинов пооткрывались, и из них выбегали люди. На их лицах, как на лицах прохожих, читался ужас.
 — Лавина, — прокричал какой-то мужчина в ухо Эмили и на бегу показал рукой в направлении Монблана.
 Эмили замерла на месте, не в силах шевельнуться. Даже отсюда она видела, как огромная масса снега, набирая скорость, летела вниз по склону горы, оставляя за собой пустыню в несколько тысяч футов шириной. Гигантские груды снега катились вниз все быстрее и быстрее, сметая все на своем пути. В кристально чистый воздух вздымались, подобно океанским валам, огромные облака снежинок, поднятых обвалом, и завихрялись миллионами крошечных смерчей.
 Две полицейские машины под вой сирен пронеслись по улице с головокружительной скоростью. Их пронзительный визг вырвал Эмили из транса. Она заморгала и вдруг почувствовала, как кровь холодеет в ее жилах. «Там Уинстон. И все остальные. Дэвид. Филип. Джим. Мэгги. Ян и Петер Коль».
 Она начала дрожать как лист. К ней все еще не вернулась способность двигаться. Ноги ее подкосились от охватившего и подавившего ее страха.
 — О боже! Уинстон! — вслух закричала Эмили. — Уинстон! О боже! Нет!
 Звук собственного голоса как будто придал ей сил. Она пустилась бегом вдоль тротуара, низко опустив голову. Все быстрее и быстрее мчалась она по направлению к подъемнику, который, как ей было известно, находился неподалеку.
 Сердце, казалось, вот-вот вырвется из груди. Ей не хватало дыхания, но она заставляла себя бежать дальше и дальше, почти ничего не видя сквозь пелену слез. «О боже, не дай Уинстону умереть. Пожалуйста, сохрани Уинстона. И остальных тоже. Пусть все останутся в живых. Господи, лишь бы никто из них не погиб».
 Эмили услышала топот множества бегущих ног.
 Другие люди догоняли и обгоняли ее. Все устремились к подъемнику, который уже показался невдалеке. Какой-то мужчина, обгоняя, толкнул ее так, что Эмили чуть не упала. Но она устояла на ногах и продолжала бежать, подстегиваемая страхом.
 Когда она наконец добежала, ей казалось, что ее сердце вот-вот остановится. Но только у подъемника Эмили замедлила бег и остановилась, жадно хватая ртом воздух. Она прижала руку к груди, хрипло дыша. Эмили без сил прислонилась к одной из полицейских машин, припаркованных у терминала, и начала рыться в сумке. Наконец она нашла платок и вытерла пот с лица и шеи. Она попыталась взять себя в руки и приказала себе сохранять спокойствие.
 Через несколько секунд к Эмили возвратилось нормальное дыхание, она распрямилась и посмотрела по сторонам. Испуганным взглядом она окинула толпу, собравшуюся здесь за какие-то пятнадцать минут.
 В ней жила безумная надежда, что Уинстон закончил кататься до схода лавины. Она молилась, чтобы он оказался среди толпившихся вокруг горожан и туристов. Эмили бросилась в самую гущу народа, лихорадочно глядя по сторонам в поисках мужа. От волнения у нее потемнело в глазах. Внезапно у нее подкосились ноги. Его здесь нет.
 Эмили отвернулась и прижала ладони ко рту. Ужас овладел ею. Нетвердым шагом она вернулась к полицейской машине и прислонилась к капоту. Сердце ее сжало, как обручем. Никто не выживет после такой лавины. Она неслась вниз с такой скоростью, что просто раздавила все на пути. Эмили закрыла глаза. Она не чувствовала под собой ног, словно они принадлежали кому-то другому.
 Вдруг пара сильных рук подхватила ее и повернула.
 — Эмили! Эмили! Я здесь!
 Она открыла глаза. Уинстон. Она ухватилась за его лыжную куртку слабыми от счастья руками и, вся сморщившись лицом, разразилась слезами.
 Уинстон прижал к себе ее безвольно повисшее тело и принялся утешать жену.
 — Все в порядке. Все хорошо, — повторял он снова и снова.
 — Слава богу! Слава богу! — шептала Эмили. — Я думала, ты погиб. О Уинстон, хвала Создателю, ты жив! — Тут она вгляделась в его озабоченное лицо. — А остальные? — начала она и осеклась, увидев печальное выражение его лица и крепко сжатые скулы.
 — Я не знаю, что с ними. Надеюсь, они спаслись. Мне остается только молиться, — ответил Уинстон и обнял жену.
 — Ноты…
 — Я не катался сегодня утром, — перебил ее Уинстон отчаянным голосом. — Когда мы приехали, я опоздал сесть в подъемник. Немного постоял, дожидаясь следующего, но потом передумал. Меня мучило небольшое похмелье, и вдруг меня замутило. Поэтому я развернулся и пошел в город. Купил английские газеты, посидел в кафе, выпил. Когда я почувствовал себя лучше, время для лыж уже прошло, поэтому я пробежался по магазинам. Я находился на автомобильной стоянке и укладывал покупки и лыжное оборудование в машину, когда услышал грохот, подобный взрыву. Рядом со мной стоял какой-то американец. Он прокричал что-то о лавине, о том, что его дочь на склоне, и побежал, как сумасшедший. Я последовал за ним, зная… — Уинстон сделал глотательное движение, — зная, что все из нашего домика, ну, практически все, тоже на горе.
 Эмили почувствовала, как в ней вдруг проснулась надежда.
 — А может, они решили кататься на другом склоне?
 Уинстон с печальным видом покачал головой. Эмили схватила его за руку:
 — О Уинстон! Он успокоил ее:
 — Перестань, Эмили, ты должна проявить силу и храбрость… — Тут он замолчал и повернул голову, услышав, как его зовут по имени. К ним бежали Элизабет и Марк Дебоне. Уинстон помахал им рукой, перевел взгляд на жену и заметил:
 — Сюда идут твоя мать и Марк.
 Элизабет бросилась к Уинстону и повисла у него на шее с криком:
 — Ты жив, ты жив. Как я перепугалась за тебя, Уинстон. — Она окинула его тревожным взглядом. Ее лицо казалось белее снега, но она держала себя в руках. Элизабет обняла дочь и спросила:
 — А что известно об остальных, Уинстон? Ты видел кого-нибудь из нашей родни или Яна и Петера?
 — Нет. Видите ли, я не катался сегодня утром. Передумал.
 Вдруг в толпе произошло какое-то движение. Все обернулись. Прибыли команды спасателей — профессиональные горнолыжники с рюкзаками за спинами и с немецкими овчарками на поводке. За ними следовали еще полицейские, отряд французских солдат и представители городских властей.
 — Пойду задам несколько вопросов, — пробормотал Марк и решительным шагом направился к ним.
 — Лавина прошла! — воскликнул Уинстон. — Вы заметили, что лавина прошла?
 Элизабет недоуменно посмотрела на него:
 — Она прошла еще тогда, когда мы с Марком бежали сюда. После оглушающего грохота тишина показалась такой зловещей.
 Прежде чем Уинстон успел ответить, вернулся Марк.
 — Спасатели сейчас поднимутся наверх. У них в рюкзаках самое современное оборудование. Прослушивающие приборы, щупы, ну и, конечно, собаки. Нам остается надеяться на лучшее.
 — А есть ли хоть какая-то надежда? — тихо, напряженным голосом спросил Уинстон.
 Марк заколебался. Ему хотелось сказать утешительную ложь, но затем он передумал.
 — Маловероятно, — тихо пробормотал он. — Лавина шла с огромной скоростью, где-то между ста двадцатью и двумястами милями в час… да еще и масса, вес снега. И все же… — Он выдавил из себя бодрую улыбку. — Известны случаи, когда люди выживали после таких огромных лавин и обвалов. Все зависит от того, где находиться во время катастрофы. Те, кто ниже, имеют больше шансов, если они знают, что надо тут же скинуть лыжи, отбросить палки и руками делать движение, как при плавании. Тогда перед лицом образуются пустоты с воздухом. Даже если тебя завалит снегом, очень важно продолжать делать такие движения, и тогда тело окажется окруженным воздухом. Люди по несколько дней оставались живы под снегом благодаря пустотам с воздухом.
 — Дэвид, Джим и Филип — опытные лыжники, — тревожно произнесла Эмили. — Но Мэгги…
 Элизабет подавила крик ужаса, рвавшийся у нее из груди. Она выдохнула:
 — Мы должны проявить мужество и надеяться. Пожалуйста, не надо говорить такие страшные вещи — они убивают во мне уверенность. Я обязана продолжать верить, что они все живы.
 Марк обнял ее:
 — Ты права, cherie. Мы должны надеяться на лучшее.
 Уинстон обратился к Эмили:
 — Думаю, тебе следует отвести твою мать в одно из ближайших кафе. Подождите там. Здесь вам делать нечего.
 — Нет! — яростно воскликнула Эмили и обожгла его возмущенным взглядом. — Я хочу остаться здесь, с тобой. Прошу тебя.
 — Да. Мы останемся здесь, — поддержала дочь Элизабет. Она высморкалась и попыталась вернуть остатки прежнего спокойствия. Тихо про себя Элизабет начала молиться.
 Ровно через час после схода лавины спасатели и собаки поднялись наверх в кабинах подъемника.
 Прошло еще около часа, и они вернулись с первыми восемью найденными людьми. Пять из них оказались мертвы. Трое чудом спаслись. Две из них были молодые девушки. Один — мужчина.
 — Филип! — воскликнула Эмили и, вырвавшись из рук Уинстона и матери, бросилась навстречу кузену.
 Филипа поддерживал один из спасателей. Когда он, хромая, двинулся навстречу ей, Эмили увидела, что одна сторона его лица исцарапана и покрыта спекшейся кровью. Его ярко-голубые глаза были словно подернуты пеленой. Но в остальном он, похоже, избежал серьезных повреждений.
 — Филип! — причитала Эмили. — Слава богу, ты жив. У тебя ничего не сломано?
 Он покачал головой. Несмотря на отсутствующее выражение глаз, он узнал кузину и потянулся к ней.
 Спустя мгновение его окружили Уинстон, Элизабет и Марк и засыпали вопросами. Однако Филип только беспомощно тряс головой и не произносил ни слова.
 Лыжник, нашедший его, сказал на ломаном английском:
 — Этот человек, ваш друг, ему повезло… Он знал, что делать. Он не паниковал. Он выкинул палки… и лыжи… делал руками, как плыл. Да, ему очень повезло… он находился внизу склона… закончил спуск. Его завалило небольшим слоем снега… только десять футов… собаки… они нашли его. Сейчас… если позволите… Мы пойдем. На пункт первой помощи — вон там.
 Филип наконец заговорил. Он спросил хриплым голосом:
 — Папа? Мэгги? Остальные?
 — Пока никаких новостей, — ответил Уинстон. Филип закрыл глаза, потом поднял веки и позволил увести себя.
 Уинстон повернулся к Эмили:
 — Вы с мамой лучше проводите Филипа. А мы с Марком подождем здесь. Когда вы убедитесь, что у него нет никаких внутренних травм, я хочу, чтобы вы втроем вернулись в шале.
 Эмили начала было протестовать, но Уинстон резко оборвал ее:
 — Пожалуйста, Эмили, не спорь. Пригляди за Филипом. И кому-то необходимо находиться в домике… когда Дэзи и Александр вернутся из Женевы.
 — Да, — согласилась Эмили, признавая его правоту. Она поцеловала мужа и бегом последовала за матерью, ушедшей вперед вместе с Филипом и спасателем.
 Уинстон и Марк стояли еще целый час, без конца курили, время от времени перебрасывались парой слов или заводили разговоры с другими людьми, также несшими печальную вахту у подножия подъемника.
 Команды спасателей беспрерывно поднимались в гору и спускались вниз. Еще четверо оказались живы, а девятерых привезли мертвыми.
 В четыре часа вернулась еще одна группа спасателей, которая бесконечно долго обыскивала верхнюю часть склона. Они привезли тела еще пятерых отдыхающих, застигнутых лавиной. Печальная новость быстро облетела всех. Ни один из пятерых не выжил.
 — Надо пойти посмотреть, — предложил Уинстон, швырнул сигарету на землю и затоптал ногой окурок. Собравшись с духом, он повернулся к Марку:
 — Вы пойдете со мной?
 — Да, Уинстон. Нет смысла откладывать. Тела лежали на носилках. Не дойдя до них несколько метров, Уинстон вдруг резко остановился. Сила воли покинула его, но все же он заставил себя после короткой остановки сделать еще несколько шагов.
 Он почувствовал, как Марк взял его под руку, и услышал сочувственный голос француза:
 — Я переживаю вместе с вами. Какая трагедия для всей вашей семьи.
 Уинстон не смог ничего ответить.
 Он не отрывал глаз от пяти человек на носилках. Двоих из них он не знал, но остальные трое… На какой-то миг все смешалось у него в голове. Нет, невозможно, чтобы они умерли. Всего несколько часов назад они весело завтракали все вместе.
 С шумом втянув воздух и проведя рукой по наполнившимся слезами глазам, Уинстон пошел опознавать тела Дэвида Эмори, Джима Фарли и Мэгги Баркстоун — все они оказались жертвами роковой лавины. И он думал о Дэзи и Александре, которые сейчас ехали на машине из Женевы, о Поле, которая сейчас в Нью-Йорке. Он не знал, где взять сил, чтобы сообщить им трагическую весть.

 Глава 25

 Шейн О'Нил стоял на кухне своего дома в Нью-Милфорде и ждал, когда закипит второй кофейник.
 Он закурил сигарету, взял трубку телефона и набрал номер фермы. Ответила Элайн Уикерс.
 — Доброе утро, — сказал он весело.
 — Привет, Шейн, — отозвалась Элайн. — Вчера вечером ты не позвонил, и мы решили, что ты не приедешь на эти выходные. Но сегодня утром Санни увидел твою машину, так что мы знаем, что ты здесь.
 — Мы приехали поздно, — пояснил Шейн. — У вас на ферме не горели огни, и я не решился вас будить. Пола вернулась из Техаса только под вечер, так что мы тронулись в путь в десятом часу. Извини, что не позвонил раньше, но мы сегодня поздно встали.
 Элайн рассмеялась:
 — Да уж. Сейчас почти полдень. Но вы оба так работаете, что порой вам не грех и расслабиться. Надеюсь, вы придете к нам на обед сегодня, — продолжила она. — Мы ждали вас всю неделю.
 — Приедем около семи тридцати, как договаривались, — уверил ее Шейн.
 — Ой, Шейн, извини, — воскликнула Элайн. — Зазвенел звонок в духовке. Хлеб испортится, если я сейчас же его не выну. До вечера.
 — Счастливо, Элайн. — Шейн бросил трубку, загасил в пепельнице сигарету и подошел к раковине. Он сполоснул две чашки, высушил их и уже собрался разливать кофе, когда зазвонил телефон. Шейн поставил кофейник и поднял трубку.
 — Алло?
 С другого конца провода доносился только треск статического электричества и глухой шум.
 — Алло? Алло? — повторил Шейн погромче.
 Наконец до его ушей долетел искаженный расстоянием голос:
 — Это Уинстон. Я звоню из Шамони. Ты слышишь меня?
 — Теперь да. Как…
 Уинстон не дал ему договорить:
 — Здесь произошло нечто ужасное. Я не знаю, где Пола, никак не могу ее найти, и я решил, что в любом случае лучше поговорить сперва с тобой.
 Шейн крепче сжал трубку и нахмурился.
 — Вообще-то она здесь, приехала ко мне на выходные. Что стряслось?
 — Сегодня около часу дня на Монблане произошел страшный обвал, самый большой за многие годы, — начал Уинстон. Его голос казался теперь еще более глухим и далеким, чем раньше. — Некоторые члены нашей семьи погибли. — Голос Уинстона сорвался, он не мог продолжать.
 — О господи! — Шейн прислонился к столу, готовясь услышать самое худшее. Сердце гулко билось в его груди. Он догадался, что сейчас Уинстон сообщит нечто такое, что разобьет жизнь Поле.
 За тысячи миль от него, в столовой шале на окраине Шамони, Уинстон Харт стоял у окна и смотрел вдаль. На фоне потемневшего неба величественно возвышался Монблан, теперь такой безобидный в сумерках, всего через пять часов после кошмарной трагедии. Уинстон собрался с силами и произнес твердым голосом:
 — Извини, что я замолчал. Сегодня был самый страшный день в моей жизни, Шейн. — Уинстон глубоко вздохнул и сообщил другу ужасную новость.
 Потрясение, испытанное Шейном, можно было сравнить только с настоящим физическим ударом, и десять минут спустя, когда Уинстон наконец повесил трубку, он все еще нетвердо стоял на ногах. Не убирая руки с телефонной трубки, он смотрел пустым взглядом на противоположную стену. Яркий солнечный луч проник на кухню. Шейн моргнул. Каким все здесь кажется нормальным, мирным, спокойным. А за окном такой чудесный день. Ярко-голубое небо, чистое и без единого облачка, ослепительное солнце. Но там, во Франции, семья, с которой он так сроднился за долгие годы, столкнулась со смертью и горем. Как резко, как внезапно, буквально в мгновение ока, поменялись жизни многих людей. «О боже, — подумал Шейн. — Как я скажу Поле? Где мне найти слова?»
 Он услышал ее шаги за дверью и повернулся, чтобы встретить ее лицом к лицу, затем замер в ожидании.
 Она вошла, смеясь, и заявила с шутливым возмущением:
 — В последний раз я прошу тебя заварить кофе. Ты сто лет болтал по телефону. С кем ты говорил, дорогой?
 Шейн шагнул ей навстречу. Он попытался заговорить, но язык отказался повиноваться ему. У него защипало в горле и во рту пересохло.
 — У тебя какой-то странный вид. Что случилось? — насторожилась Пола.
 Он обнял ее за плечи и вывел из кухни в большую гостиную, поближе к камину. Пола снова с еще большей настойчивостью спросила:
 — Шейн, что произошло? Скажи мне, прошу.
 — Да, конечно, — хрипло ответил он, силой усадил ее на диван и сам сел рядом. Он взял ее ладони в свои, крепко сжал их и заглянул в лицо, которое любил всю свою жизнь. Он увидел в ее глазах тревогу и дурное предчувствие.
 Сердце Шейна сжалось, и он произнес нежным голосом:
 — Я только что услышал печальное известие. Кошмарное известие, любимая. От Уинстона. Сегодня около часа в Шамони произошла ужасная катастрофа. Лавина на Монблане. Погибли некоторые твои родственники.
 Пола в ужасе уставилась на него. Ее глаза широко раскрылись и не отрываясь следили за ним. В них мелькнул страх, и все краски сошли с ее обескровленного лица, которое стало белым как мел.
 — Кто? — спросила она прерывающимся шепотом. Шейн еще крепче сжал ее руку.
 — Ты должна остаться храброй, родная, — сказал он. — Очень храброй. Я здесь. Я помогу тебе. — Он помолчал, проглотил комок в горле, мучительно выискивая нужные слова, единственно возможные слова. Но он знал, что таких не существует.
 Пола не знала, что и подумать. Она перебрала в уме самых заядлых лыжников среди своей родни.
 — Неужели папа? — вскричала она севшим голосом. — Неужели мой отец?
 У Шейна перехватило дыхание. Он кивнул.
 — Мне очень жаль. Так жаль, дорогая, — прошептал он изменившимся, дрожащим голосом.
 Какое-то время Пола не могла произнести ни звука. Она только смотрела на Шейна потрясенным, испуганным, почти непонимающим взглядом. Его слова не доходили до нее, она отказывалась принимать их.
 Понимая, что гуманнее открыть ей все сразу, не откладывая в долгий ящик, он продолжал тем же печальным тоном:
 — Пола, не знаю, как сказать, мне очень жаль, но Джим тоже погиб. И Мэгги. Они вместе с твоим отцом находились на вершине горы, когда все произошло.
 — Нет! — вскричала она. — Нет!
 Она вырвала руки из его рук и закрыла ладонями рот, отчаянно оглядываясь по сторонам, словно в поисках выхода, словно надеясь убежать от открывшихся ей новых ужасных известий. Ее глаза стали еще больше на пепельно-сером лице. Она вскочила на ноги и закричала отчаянным голосом:
 — Не может быть! Нет! Невозможно! Боже! Филип. Мой брат. Он тоже…
 — С ним все хорошо! — воскликнул Шейн, встав на ноги и обнимая ее. — Все остальные живы и здоровы, кроме Яна и Петера Коль. Их еще не нашли.
 Пола резко вырвалась из его объятий, не отводя взгляда от его лица. Ее фиолетовые глаза почернели от боли и ужаса, ее лицо превратилось в маску горя и тоски. Ее начала бить дрожь, но, когда Шейн потянулся к ней, желая помочь и успокоить. Пола выбежала на середину комнаты, мотая головой из стороны в сторону. Вдруг она обхватила себя за плечи и согнулась, словно от невыносимой боли.
 Она начала издавать высокие звуки, как до смерти напуганный страдающий зверек. Скорее это было причитание, и оно не прекращалось. Горе и потрясение накатывались на нее, словно гигантские волны, и наконец поглотили ее всю. Она рухнула на пол без сознания.
 Самолет, принадлежащий компании отелей «О'Нил», ножом рассекал темное ночное небо над Ла-Маншем. Его курс пролегал в лондонский аэропорт, где ему предстояло вскоре приземлиться после семичасового перелета через Атлантику.
 Шейн сидел напротив Полы. Она лежала на кушетке, закутанная в несколько легких шерстяных одеял. Он внимательно следил за ней, почти не осмеливаясь отвести от нее взгляд. На протяжении всего долгого и трудного перелета время от времени он склонялся над ней и нежно баюкал. Пола беспокойно металась, несмотря на успокоительное, которое ей постоянно давали после того, как она узнала о трагедии в Шамони.
 Местный доктор из Нью-Милфорда, срочно вызванный Шейном сразу после ее обморока, принял меры против шока. Он сделал ей укол и дал Шейну таблетки для нее. Перед своим уходом доктор посоветовал Шейну давать их пациентке по собственному усмотрению, но не увлекаться.
 Шейн быстро понял, что Пола не желает принимать успокаивающее лекарство точно так же, как она не раз за ночь отказывалась от его помощи. Дважды во время полета над океаном она пыталась подняться с кушетки, и в глазах ее читались страх и паника. Один раз ее вывернуло наизнанку. Он ухаживал за любимой с бесконечным терпением, нежностью и заботой, помогал ей чем мог, шептал слова утешения, пытался смягчить ее горе и обеспечить максимальные удобства.
 И вот теперь, когда Шейн сидел и смотрел на Полу, его волнение за нее нарастало. Она ни разу не сорвалась, не разрыдалась, что совершенно ненормально для такой эмоциональной женщины. Также она не сказала ему ни слова, и именно странное затянувшееся молчание да дикий, лихорадочный блеск ее глаз беспокоили его больше всего.
 Шейн взглянул на часы. Совсем скоро они приземлятся. Его отец и Миранда встретят их с частной «Скорой помощью» и лондонским врачом Полы, доктором Харви Лангеном. «Благодарение богу за Харви, — подумал Шейн. — Он-то знает, что надо делать, как лучше всего помочь в ее положении». А затем спросил сам себя, какой доктор может вылечить бесконечное горе и отчаяние, которые терзали несчастную. И вынужден был с грустью признать, что не знает ответа.
 Дворецкий Паркер недавно приготовил завтрак, но никто из них не смог проглотить ни кусочка, а Шейн без остановки курил с тех пор, как переступил порог комнаты.
 Брайан О'Нил, проводив врача, вернулся и сразу же поспешил к Шейну. Он положил руку сыну на плечо и сказал с оптимизмом в голосе:
 — Ты ошибся, Шейн. Харви сказал, что у Полы определенно нет ступора. Я спросил его по твоей просьбе. Она, конечно, в шоке, это всем ясно, но Харви полагает, что она придет в себя уже сегодня, по крайней мере, завтра.
 Шейн посмотрел на отца и кивнул:
 — Боже, надеюсь, что так оно и есть. Я не могу видеть ее страданий. Если бы только она могла поговорить со мной, сказать хоть что-нибудь.
 — Скажет, Шейн, и очень скоро, — ответил Брайан, ласково пожимая ему плечо. Со вздохом он опустился в кресло и продолжил:
 — Такие катастрофы убийственны, и неожиданную смерть, неожиданную потерю переносить всегда тяжелее, помимо всего прочего, именно из-за внезапности.
 — Если бы я только знал, как ей помочь, — воскликнул Шейн. — Но я в растерянности. Я никак не мог достучаться до нее, добиться от нее хоть какой-то реакции, и все же я знаю, что она безумно страдает. Я должен найти способ, как облегчить ее горе и отчаяние.
 — Если кто-то и может ей помочь, так это ты, Шейн, — заметила Миранда. — Ты — самый близкий для нее человек, и, возможно, когда сегодня вечером ты вернешься, она уже выйдет из шока, как обещал Харви. Тогда она поговорит с тобой. Я уверена. Ты сможешь утешить ее, убедить, что она не одинока, что у нее есть ты.
 Шейн в недоумении уставился на сестру:
 — Что ты имеешь в виду, говоря «когда ты сегодня вернешься»? Я от нее не отойду. Я останусь здесь до тех пор, пока она не очнется от лекарств… я не позволю ей проснуться одной.
 — А я останусь с тобой, — объявила Миранда. — Я не позволю тебе находиться одному.
 Брайану, молча слушавшему разговор своих детей, внезапно открылось многое из того, что ускользнуло от его внимания за последний год. Он медленно произнес:
 — Шейн, я не знал… не отдавал себе отчета, что ты любишь Полу, причем так глубоко и беззаветно.
 — Люблю ее, — повторил Шейн почти удивленно, растерянно глядя на отца. — Папа, в ней заключена вся моя жизнь.
 — Да, — ответил Брайан. — Да, я понимаю теперь, увидев тебя. Она поправится, уж поверь мне, обязательно поправится. В трудные моменты в людях открывается огромная внутренняя сила, и Пола не исключение. Более того, она сильнее многих — одна из самых сильных женщин, кого я знаю. В ней многое от Эммы. О да, в конечном итоге она оправится. Со временем все образуется.
 Шейн бросил на него печальный взгляд, в котором отражалась вся мучившая его боль.
 — Нет, — отозвался он убитым голосом. — Ты ошибаешься, папа. Глубоко ошибаешься.

 Глава 26

 Суровая зима осталась позади.
 Наступила весна, одев в чудесную свежую зелень сады Пеннистоун-Ройял. А затем не успела она оглянуться, как уже и лето наполнило воздух густым ароматом цветов, расцветающих под теплыми лучами солнца и небесами, голубыми, как лепестки вероники, и светящимися великолепным сиянием севера.
 Она теперь осталась одна. Абсолютно одна, если не считать ее детей. Лорн и Тесса заполняли все ее время, и она черпала радость и утешение в их смехе, их веселье и детских радостях.
 Ей удалось наконец взять под контроль горе, едва не уничтожившее ее в конце января.
 Пола глубоко заглянула в свою душу и обнаружила в себе огромные запасы терпения и силы, которые помогли ей в пору тревоги, боли и беды. Впрочем, ей ведь не оставалось выбора. Слишком многие люди зависели от нее.
 Ее мать и Александр вернулись из Шамони разбитые и раздавленные горем. Интуитивно они обратились к ней за утешением и поддержкой в надежде, что ее бесконечная сила духа поможет им пережить мрачное время похорон и пустоту последующих недель. Постепенно, по мере того как уходило потрясение и жизнь вступала в свои права, они все горячее оплакивали погибших. Детям тоже требовалась надежная защита, ее любовь, преданность и все ее внимание, особенно теперь, когда они лишились отца.
 И наконец, следовало крепко держать в руках ее огромную империю, постоянно прокладывать ей путь. Пола всю свою энергию посвятила делу, унаследованному от бабки. Она работала круглые сутки, дабы ему ничего не угрожало, и оно только расширялось и укреплялось. Пола научилась спасаться в работе от жизненных невзгод, как многими годами раньше поступала Эмма.
 Но по мере того как отступало горе, в ней все больше росло чувство вины. Пола свыклась с болью, но именно сознание собственной вины не давало ей покоя теперь, после стольких месяцев, прошедших со дня трагедии, унесшей жизни ее близких. То было сложное чувство… ей казалось, что она виновата в том, что жива, когда на свете больше нет ее отца, Джима и Мэгги, в том, что они с Джимом расстались в состоянии враждебности в тот день, когда он уезжал в Шамони… и, самое ужасное — что она лежала в объятиях Шейна в тот самый миг, когда трое близких ей людей встретили свою трагическую и жестокую смерть.
 Они задыхались под тысячетонной массой снега… а она предавалась любовным утехам с Шейном. Она знала, что это нелогично, но все равно винила себя в их смерти, чувствовала себя в ответе за случившееся. Умом Пола понимала, что она ни при чем, что нельзя давать волю подобным мыслям, но ее чувства отказывались подчиняться рассудку.
 И она больше не хотела любви, ибо в ее сознании любовь ассоциировалась теперь со смертью. Сама мысль о сексе казалась ей отвратительной. Все чувства умерли в ней, она стала как физически, так и эмоционально холодной, не способной отдавать себя как женщина.
 Постепенно Пола осознала, что ей нечего предложить Шейяу О'Нилу. Он слишком страстный, слишком темпераментный мужчина, чтобы довольствоваться малым, а поскольку она не могла заниматься любовью, то пришла к выводу, что их отношения обречены.
 И она оттолкнула его. Пола знала, что разбивает ему сердце, и ненавидела себя за причиненную ему боль, но она убедила себя, что поступает так в его же интересах, что в конечном итоге так лучше для них обоих.
 Весь февраль Шейн не отходил от нее, он всегда готов был предоставить в ее распоряжение всю свою любовь и дружбу. Чувствительный по натуре, он знал ее, как самого себя, он никогда ничего от нее не требовал. Шейн делил с ней печаль, боль и отчаяние, утешал ее. Да, он — сама доброта. Но после месяца, проведенного в Лондоне и Йоркшире, ему пришлось вновь браться за дела. И он улетел в Австралию, чтобы наблюдать за строительством нового отеля, купленного Блэки во время путешествия с Эммой.
 Примерно в то же время Поле пришло в голову отправить свою мать в Сидней вместе с Филипом, который летел с Шейном на самолете О'Нилов. Сначала Дэзи заупрямилась. Она настаивала, что хочет остаться в Англии с Полой и близнецами, но Поле удалось убедить ее. В последний момент Дэзи в спешке побросала вещи в чемоданы и отправилась на противоположный конец земного шара в компании сына и Шейна. Дэзи до сих пор оставалась в Австралии. Она пыталась научиться жить без Дэвида. Вела дом Филипа, занималась делами Макгиллов. И Пола поняла, что ее мать излечивается от боли и вновь открывает для себя мир.
 Но в апреле Шейн вернулся в Англию и опять навестил ее в Йоркшире. Снова, как всегда, он проявил понимание стоящей перед ней дилеммы. Он сказал, что все отлично видит: ей нужно время, чтобы привыкнуть к мысли о потере любимого отца и мужа, который, несмотря на возникшее отчуждение, все же являлся отцом ее детей.
 — Я хотела только свободы, только развода. Я не желала ему зла, не думала о его смерти. Он умер таким молодым, — прошептала Пола в тот день, когда Шейн с Мирандой улетали в Нью-Йорк.
 — Я знаю, любимая, знаю, — с невыразимой нежностью отозвался Шейн. — Если я тебе понадоблюсь — ты только позови. Я буду ждать тебя, Пола.
 Но она не хотела, чтобы он ждал, ибо в глубине души знала, что никогда не будет готова для него. Она никогда не выйдет замуж за Шейна. Какая-то часть ее умерла, и она смирилась с мыслью, что ей предстоит жить ради детей, что она никогда не разделит ложе с мужчиной. Отныне это невозможно.
 Она ничего не рассказала Шейну об ужасных ночах, когда она просыпалась от одного и того же преследовавшего ее кошмара. Ей снилось, что она задыхается. И происходящее во сне казалось ей таким реальным, что она вскакивала с постели, дрожа и обливаясь холодным потом и крича от страха. И всегда перед ее внутренним взором вставали образы ее отца, Джима и Мэгги — как их подхватывала лавина, как на них наваливалась груда ледяного снега и как бессмысленно и внезапно обрывались их жизни.
 Но Шейну О'Нилу нельзя отказать в уме. Он довольно скоро осознал, что Пола изменилась к нему. И она знала, что он все понял. Естественно. Она ведь не могла скрыть своих чувств, как не могла изменить обстоятельства, повлекшие за собой ее холодность. Он видел ее отчуждение и безразличие, ее чрезмерное увлечение работой и детьми, и постепенно на смену удивлению и непониманию пришло мучительное осознание истины.
 Порой Пола чувствовала себя одинокой. Часто ее угнетали тоска и печаль, а порой — мучил страх.
 Она осталась одна. Бабушка и отец — два человека, от которых она получила столько любви и помощи, — умерли. Она стала главой семьи Хартов. Все относились к ней с почтением, ждали от нее помощи, шли к ней со своими проблемами — как личными, так и связанными с бизнесом. Порой груз ответственности становился слишком тяжел, почти невыносим для плеч хрупкой женщины. Но в такие моменты она думала об Эмме и черпала силы в воспоминаниях о дорогой ей женщине, с которой у нее было столько общего и чья кровь бежала в ее жилах. И каждый божий день она молилась за Уинстона, ставшего ей опорой, и за Эмили, свою великую утешительницу, лучшую подругу и любящую, верную и преданную сестру. Без них обоих ее жизнь лишилась бы последних красок.
 Давно знакомая грусть охватила Полу в субботнее августовское утро, когда она медленно шла по тропинке вдоль высаженных ею рододендронов. Какой давней казалась та весна, когда она сажала эти кусты. Сколько всего произошло в ее жизни за последние несколько лет… столько потерь, столько поражений… но и множество триумфов и приобретений тоже. Она улыбнулась про себя, подумав продетой и про все то счастье и радость, которые они дарили ей.
 Печаль немного отступила, улыбка стала шире. Час назад приезжала Эмили и увезла их вместе с Норой на три недели в «Гнездо цапли». Остаток августа и первые две недели сентября они проведут на старой вилле на берегу моря, в то время как их мать отправится по делам в Нью-Йорк и Техас. Дети любили свою тетю Эмили, а также Аманду и Франческу, которые тоже приедут в Скарборо. Как они радовались, ковыляя вниз по ступенькам к машине, сжимая в ручонках совочки и ведерки. И как очаровательно они выглядели в своих летних костюмчиках и шапочках. «Маленькие обезьянки», — пробормотала она с любовью, припомнив всю сцену, разыгравшуюся недавно перед домом. На сей раз их вовсе не огорчила предстоящая разлука с мамой. Они торопливо поцеловали ее, залезли в машину и умчались, даже не оглянувшись.
 «Ничего, — подумала она, пускаясь в обратный путь по крутой тропинке. — Солнце и морской воздух пойдут им на пользу, и они прекрасно проведут время с Эмили. И я знаю, что в мое отсутствие они в надежных руках».
 Пола вышла на берег заросшего лилиями пруда, лежащего за длинной пологой лужайкой, и остановилась. Ее мысли вновь обратились к Шейну.
 Во время последней встречи они сидели здесь, на каменной скамейке над водой. Жарко палило позднее июньское солнце. С тех пор минуло уже почти два месяца. В ту субботу она чувствовала себя истощенной, обессиленной после изнурительной недели, когда она металась между магазинами в Дидсе, Хэрроугейте и Шеффилде. Он приехал после ленча, без предупреждения, и в конце концов они отчаянно разругались. Нет, неверно. Они не ругались. Но он вышел из себя, а она просто сидела и слушала его гневные слова, понимая, что ничего не в силах изменить. Еще в детстве ей часто доводилось испытывать на себе его возмущение, и никогда она не могла переспорить его. Единственный выход — позволить Шейну отбушеваться, выговориться, облегчить душу. В ту субботу у него имелись все основания для гнева. Она не могла не признать его правоту.
 Пола опустилась на каменную скамейку, устремила взгляд перед собой и, словно на кинопленке, увидела Шейна и себя в тот удушающе жаркий июньский день.
 — Я больше так не могу, — внезапно воскликнул Шейн посреди разговора. Его голос сорвался на крик, что никогда не случалось с ним за последнее время. — Я знаю, что прошло всего лишь пять месяцев, я понимаю твою боль и твое горе. Но ты не даешь мне никакой надежды. Иначе я терпел бы и впредь. Но без надежды невозможно жить. В тот ужасный день у меня дома ты отвернулась от меня и с тех пор уходишь все дальше и дальше, замыкаясь в себе.
 — Я ничего не могу с собой поделать, — прошептала она. — Прости меня, Шейн.
 — Но почему? Ради бога, объясни почему?
 Она ответила не сразу. А потом тихо-тихо произнесла:
 — Если бы только я не была тогда с тобой… я имею в виду интимную близость, то, возможно, сейчас все складывалось бы по-иному. Но в семь утра в тот самый день мы занимались любовью. А во Франции был час — как раз тогда сошла лавина. Неужели ты не понимаешь — я не в силах больше думать о плотской любви. Не могу. Стоит мне только представить это, и я разбита на целый день. Свое нынешнее состояние я связываю с той трагедией, с тем ужасным днем, когда погибли папа, Джим и Мэгги.
 Он беспомощно смотрел на нее. Его лицо окаменело.
 — Я знал. Я так и знал, — наконец произнес он чужим, изменившимся голосом.
 А потом, после недолгого молчания. Пола наконец сказала ему то, что, как она считала, он давно уже понял сам.
 — Шейн, нам лучше не встречаться больше, — прошептала она. — Даже в качестве друзей. Я ничего тебе сейчас не могу предложить — и дружбы тоже. Продолжать же, как сейчас, — нечестно по отношению к тебе. Возможно, когда-нибудь я смогу возобновить нашу дружбу, но… — Голос ее сорвался.
 Он твердо смотрел на нее пронизывающим взглядом, и она видела, как обиду, потрясение, недоверие на его красивом лице сменило выражение гнева.
 — Я не верю своим ушам! — воскликнул он, сверкая глазами. — Я люблю тебя, Пола, и хотя ты сейчас не желаешь смотреть правде в глаза, ты любишь меня. Я знаю. У нас столько общего — и в прошлом, и в настоящем. Наша близость зародилась давно, переросла из детской привязанности в зрелую, страстную любовь взрослых людей, мы полностью подходим друг другу во всем. Да, я понимаю твое нынешнее отношение к сексу из-за того, что случилось, когда мы о последний раз занимались любовью, но память о катастрофе в конце концов неизбежно ослабнет. Другой исход просто неестествен.
 Пола отрицательно покачала головой, не ответив ни слова и беспомощно сжав лежащие на коленях руки.
 — Ты винишь себя! — закричал он, потеряв терпение. — Теперь я лучше тебя понял. Ты в самом деле испытываешь чувство вины, и ты наказываешь себя! И меня тоже! Ты совершаешь ошибку, Пола. Роковую ошибку. Ты ни в чем не виновата. Лавина — проявление божьей воли. Не ты послужила ей причиной. А теперь тебе кажется, что, изнуряя и мучая себя, ты заслужишь прощение! Ведь верно? — Не дожидаясь ответа, он продолжал:
 — Что бы ты ни делала, их не вернешь. Пойми и смирись. Пойми — жизнь для живых. Ты имеешь право на счастье. И я тоже. Мы имеем право на счастье — вдвоем. Тебе нужен муж, тебе нужен я, а Лорну и Тессе нужен отец. Я люблю твоих близнецов. Я хочу стать им любящим отцом, заботливым мужем тебе. Ты не можешь оставаться одинокой до конца дней своих. Это преступление по отношению к себе.
 Он замолчал, чтобы перевести дух. Пола мягко прикоснулась к его руке.
 — Пожалуйста, Шейн, не расстраивайся так!
 — Не расстраивайся? Ты что, смеешься? Ты заявляешь, что мы должны расстаться… судя по всему, навсегда, и находишь такое слово: «расстраиваться». Господи! Да я раздавлен, неужели ты не видишь? Ты вся моя жизнь. Если я потеряю тебя, у меня не останется ничего.
 — Шейн, — начала она, снова протягивая к нему руку.
 Он оттолкнул ее ладонь и вскочил на ноги.
 — Я не могу продолжать этот нелепый разговор.
 Я ухожу. Уберусь подальше отсюда. Не знаю, удастся ли мне когда-нибудь вновь обрести покой, но какое тебе до этого дело, ведь так? Я должен сам решать свои проблемы. — Он отошел от Полы и посмотрел на нее с каким-то странным выражением лица. — Прощай, Пола, — произнес он дрожащим голосом, и, когда он отворачивался, она увидела в его черных глазах слезы.
 Шейн кинулся бежать вверх по ступеням, ведущим к террасе. Поле захотелось побежать за ним, но она остановила себя. Зачем? Она вела себя жестоко по отношению к нему, но, по крайней мере, сказала ему правду, и, возможно, когда-нибудь он поймет ее. Пола надеялась, что настанет день, и ему откроется, что она вернула ему свободу, поскольку не могла больше мучить его, маня неосуществимым будущим. Нет никакого будущего.
 Теперь, поднимаясь по каменным ступенькам к террасе перед Пеннистоун-Ройял, Пола припомнила странное состояние отрешенности, которое она испытывала в тот день. Оно беспокоило ее тогда, беспокоило и сейчас. Неужели она навсегда останется такой?
 Пола вздохнула, вошла в дом через открытые стеклянные двери, пересекла Персиковую гостиную, а затем Каменный зал. Легко взбегая по широкой лестнице, она оставила все мысли о личном. Сегодня под вечер ей надо ехать в Лондон, а в понедельник самолетом она вылетает в Техас. Ей предстоит битва за «Сайтекс», и план сражения требовал от нее предельной собранности и полного внимания.

 Глава 27

 — Так вот, Шейн, когда Джон Кроуфорд сообщил, что собирается в Австралию, чтобы провести месяц в обществе Дэзи и Филипа, я очень обрадовался, — сообщил Уинстон во время ленча со своим лучшим другом.
 — Я тоже рад. — Шейн поднял бокал с красным вином, отпил глоток и продолжил:
 — Дэзи выглядела гораздо лучше и явно воспряла духом, когда я видел ее в Сиднее в августе. Похоже, она начала привыкать жить без Дэвида.
 — Дэзи — разумная женщина. — Уинстон посмотрел на Шейна и усмехнулся. — Должен признаться, меня всегда мучило подозрение, что Джон влюблен в Дэзи. — Он пожал плечами и добавил:
 — Кто знает, может, он в состоянии дать ей любовь и дружбу. В конце концов, она еще молодая женщина.
 — Да. — Выражение лица Шейна вдруг изменилось. С мрачным и задумчивым видом он оглядел зал ресторана. Как часто случалось в последнее время, его мучили мысли о том, как жить дальше.
 Уинстон медленно произнес, тщательно подбирая слова:
 — Несмотря на нынешнее состояние Полы, она легко может измениться. Женщины — существа непредсказуемые.
 — Но не Пола, — отозвался Шейн после секундного молчания. — Она очень сильный человек, и если уж принимает решение, то раз и навсегда. — Он печально покачал головой. — Мне придется приложить массу усилий, чтобы забыть ее и начать жить заново. Непростая задача, но я твердо намерен попытаться. Я не могу всю оставшуюся жизнь бегать за ней. Нет никакого смысла.
 — Ты прав.
 Шейн достал сигареты и угостил Уинстона. Некоторое время они молча курили, а затем Шейн произнес:
 — Я рад, что ты задержался в Нью-Йорке по дороге домой. Очень здорово…
 — И я тоже рад, — перебил его Уинcтoн и усмехнулся. — Мне импонирует идея вернуться домой с шиком, на твоем личном самолете. Не говоря уж о твоем обществе. И еще раз спасибо, что ты отложил дела, чтобы дождаться меня. Я тронут.
 — Я как раз хотел сказать, что очень рад нашей встрече. — Шейн прикусил губу и со значением посмотрел на собеседника. — Ты знаешь, мы ведь никогда не обсуждали с тобой женщин и мои увлечения. Но мне требовалось открыть свои чувства к Поле, разрядиться перед кем-то, кому я могу доверять и кого я уважаю. Ты проявил огромное терпение и очень помог мне. Спасибо.
 Уинстон откинулся на спинку стула, допил вино и с задумчивым видом затянулся сигаретой. Наконец он пробормотал:
 — Мне следовало сказать тебе еще вчера вечером, но ты выглядел таким усталым, битый час проговорив о Поле. Ведь на самом деле ты не открыл мне ничего нового. Я хочу сказать, о твоей любви к Поле. Я давным-давно знал о ней. И Эмили тоже.
 Шейн очень удивился:
 — А я думал, что никто ничего не знал. Вот так всегда и бывает.
 — Эмма знала тоже, — тихо произнес Уинстон.
 — Неужели? — Удивление достигло предела, и на миг он лишился дара речи. Потом слабая улыбка тронула его губы. — Забавно, но после ее смерти у меня возникло необъяснимое ощущение, что она знала о наших отношениях. Но Пола высмеяла меня.
 — Тетя Эмма не подозревала, что между вами существует связь, это верно, — быстро пояснил Уинстон. — И, честно говоря, мы с Эмили тоже. Но тетя Эмма перехватила твой взгляд, когда ты смотрел на Полу на крестинах Лорна и Тессы два с половиной года назад. Тогда же и мы с Эмили поняли всю глубину твоих чувств к Поле.
 — Понимаю. — Шейн склонился над столом и пронзил собеседника вопрошающим взглядом. — Очевидно, тетя Эмма обсуждала с тобой нашу тему. Что она говорила?
 — Она волновалась за тебя, Шейн. Она ведь очень любила тебя. Она воспринимала тебя как одного из нас, как своего внука. Думаю, ее разочаровало, что ты не открыл своих чувств раньше, пока Пола не вышла замуж за Джима. Но она смотрела на вещи философски. Бабушка знала, что ей не следует вмешиваться. Однако, живи она сейчас, ее ничуть не удивило бы, что Пола разделяет твою любовь, — могу руку дать на отсечение.
 — Разделяла — говори в прошедшем времени, дружище, — мрачно буркнул Шейн. — Леди решила в дальнейшем обходиться без меня.
 — Она может еще передумать, — отозвался Уинстон, желая приободрить приятеля. — Не забывай, женщины меняют свои взгляды на жизнь по сто раз на дню. Кроме того, прошло всего лишь девять месяцев. Дай ей шанс, дай ей побольше времени, чтобы прийти в себя. Послушай, Шейн, у меня возникла идея. Не улетай со мной сегодня в Лондон. Оставайся в Нью-Йорке. Пола уже неделю в Техасе, и я знаю, что через пару дней она должна приехать сюда, либо завтра, либо в среду. Повидайся с ней еще раз, своди куда-нибудь, напои, накорми, поговори с ней. Ты можешь быть очень убедительным и…
 Шейн жестом остановил его и решительно покачал головой;
 — Нет, Уинстон. Бесполезно. В июне она совершенно ясно дала понять, что все кончено. Навсегда. Кроме того, я не могу больше откладывать свое возвращение. В конце недели отец летит в Сидней. Сейчас его очередь. А поскольку Мерри руководит работой здешнего отеля, мне необходимо провести дома несколько месяцев. Мне предстоит мотаться между Лидсом и Лондоном, но я надеюсь проводить основную часть времени в Йоркшире.
 — Эмили рассчитывает, что ты станешь наезжать в Бек-хаус по выходным, когда она вернется из Скарборо. Надеюсь, ты не разочаруешь ее, да и меня, если уж на то пошло.
 — Нет. Когда смогу, я буду приезжать к вам на выходные, большое спасибо. Еще я хочу почаще посещать конюшни твоего отца и побеседовать с ним об Изумрудной Стреле и о планах на скачки в следующем году. Дед оставил мне лошадей, для того чтобы они соревновались, а не жирели на пастбищах. Да и сам я уже несколько месяцев не садился в седло. Мне не терпится хорошенько погонять Бесстрашного Воина и Кельтскую Красавицу.
 Веселое настроение Росса Нельсона испарилось как дым. Его маленькие карие глаза затуманились и сузились. Он откинулся на кожаную спинку кресла и злобно уставился на Дейла Стивенса.
 Наконец банкир откашлялся и спросил:
 — Что ты имеешь в виду, говоря, что Пола передумала?
 — Она решила не продавать акции «Сайтекс», — ответил Дейл и пожал плечами. — Мы оба не поняли ее, полагаю. Совсем не поняли.
 — Она расторгла сделку? Нашу сделку? — вскричал Росс ледяным напряженным голосом. — А где находился ты, черт побери, когда это случилось? — Дейл не ответил, и он продолжал тоном обвинителя:
 — Просто катастрофа! Я буду выглядеть круглым идиотом! Милтона Джексона хватит удар, когда он узнает.
 Дейл вздохнул и закинул ногу на ногу, ожидая, когда банкир успокоится.
 Собеседники сидели в личном кабинете Росса Нельсона в его банке на Уолл-стрит в первой половине четверга. Только вчера, на первой неделе сентября, Дейл вместе с Полой вернулся из Техаса.
 — Ну что я ему теперь скажу? — вопрошал Росс, склонившись над своим массивным столом, с трудом сдерживая охвативший его гнев.
 — Правду. Больше ничего не остается.
 — Но почему ты не позвонил мне вчера сразу после собрания правления? Я смог бы собраться с мыслями, придумать какое-нибудь подходящее объяснение, — желчно проворчал Росс.
 — Мне казалось, лучше рассказать тебе обо всем лично.
 — Просто в голове не укладывается, — сердито бросил Росс, ерзая в кресле. — Я не сомневался, что она решила продавать, просто ни секунды не сомневался. Я готов задушить ее после того, как она так нас надула.
 Дейл устало вздохнул.
 — Я сам удивился больше всех, когда она разыграла свой трюк на собрании правления. Но вчера вечером ко мне вернулась способность спокойно рассуждать, и я понял: она просто задурила нам голову болтовней, ласковым воркованием и прочими ужимками. И знаешь. Росс, она ничего не расторгла. Вчера вечером у меня было время проанализировать сложившуюся ситуацию, и, проиграв все в голове, припомнив все наши встречи с ней, а особенно за последние полгода, я вдруг отчетливо все понял. Да, она постоянно говорила о своих проблемах и заботах, о том, как трудно руководить империей Хартов, и неоднократно намекала, что намеревается продать акции ее матери. Но она ни разу прямо не сказала, что решила их продать. Я, ослепленный желанием выбить почву из-под ног Мэрриотта Ватсона и передать контроль над компанией в руки «Интернэшнл петролеум», и ты, в своем стремлении угодить Милту Джексону, важному клиенту твоего банка, мы оба решили, что она сдалась. Если кто и виноват, так это мы, поскольку сделали поспешный вывод, что можем заставить ее плясать под нашу дудку и поступать так, как нам угодно.
 — Но она так внимательно нас слушала! — взорвался Росс. — Она попросила у нас совета, и казалось, что принимает его. Мало того — она настояла на том, чтобы узнать, кто является потенциальным покупателем, и, забыв осторожность, я сказал ей! — Росс застонал. — Господи, какой я дурак. Мне ни за что на свете на следовало организовывать встречи между нею, Милтом Джексоном и нами. — Банкир потянулся за сигаретой и нервно закурил. — Милт считает, что «Сайтекс» у него в кармане. Великий боже, он решит, что я подвел его или что я внезапно потерял деловой нюх. Нам надо сочинить для него какое-нибудь подходящее объяснение.
 — Я повторяю: на мой взгляд, ему следует рассказать всю правду о том, как она обвела нас вокруг пальца. Ему придется смириться. Больше ему ничего не остается, — наставительно произнес Дейл.
 Росс глубоко затянулся сигаретой и затушил ее. Он встал, вышел из-за стола и принялся мерить комнату шагами, рисуя картину встречи с Милтом Джексоном, председателем правления «Интернэшнл петролеум» и важным клиентом банка. Вдруг он застыл на месте и посмотрел на Дейла.
 — Если эта история всплывет наружу, мы будем выглядеть самыми большими кретинами на Уолл-стрит. Двое взрослых мужчин, матерых бизнесменов, умных, решительных и видавших виды — и попались на удочку девчонки! — Он запустил руку в свои светлые волосы, и лицо его исказилось гримасой. — Какая тут Эмма Харт! Пола Фарли даст ей сто очков вперед. Хитрая маленькая лиса. Вот уж никогда бы не подумал. Мне действительно казалось, что она следует нашим советам.
 — Порой у меня возникали сомнения, — сухо отозвался Дейл. — А затем, признаюсь, я начал пересматривать свое мнение о ней, в основном ввиду событий прошлого года. Сначала смерть Эммы, явившаяся для нее большим потрясением, а затем она потеряла и отца, и мужа. Она испытала настоящий шок. Ты сам собственными глазами видел ее состояние. Итак, она осталась совсем одна, и вдруг я поверил. Я искренне решил, что она расстанется с акциями. Она намекнула, что с радостью продаст их, что испытает только облегчение, выйдя из крысиной гонки нефтяного бизнеса. Какая глупость!
 — Я все-таки скажу Милту, что она расторгла сделку, — поспешно объявил Росс. — К чертям собачьим. Парни расторгают сделки на каждом шагу. И у нас на Уолл-стрит, и в нефтяном бизнесе. Почему женщина должна поступать иначе? Наоборот, на мой взгляд, они более склонны менять свое мнение. Я не могу себе позволить потерять Милта Джексона в качестве клиента нашего банка или «Интернэшнл петролеум» как партнера.
 — О'кей, — согласился Дейл. — Впрочем, он твой приятель. Я не обязан с ним объясняться. — Старый нефтяник достал сигару, откусил от нее кончик, зажег спичку и прикурил. — Ведь ты понимаешь, что на заседании правления у меня были связаны руки? Я ничего не смог поделать.
 — Ну, разумеется, разумеется, — буркнул Росс и вернулся на свое место за столом. — Расскажи поподробнее, что же случилось во вторник?
 — С удовольствием. Пола явилась на заседание с видом маленькой невинной монашки, в черном платье с белым воротничком и манжетами. Она выглядела необычайно бледной, даже для нее, и казалась потерянной и несчастной как ребенок. От нее исходило ощущение невинности.
 — Оставь свои описания, черт побери! Мне интересно, что она говорила, а не как она выглядела.
 — Ее внешность имела большое значение, — ответил Дейл. — Пола отлично сыграла свою роль. — Когда Дейл сидел за столом совещаний в Одессе, штат Техас, он осознал, какая она талантливая актриса. — Неужели ты не понимаешь. Росс, она казалась такой маленькой девочкой, с которой ничего не стоит справиться, и некоторые из старых ястребов — членов правления, не слишком хорошо ее знавшие, уже радостно потирали руки. Ну, не в буквальном смысле, разумеется. Да, сторонники Мэрриотта Ватсона решили, что проглотят ее живьем.
 — Как и мы, — тихо прошептал Росс. Дейл слабо улыбнулся:
 — Она обманула не нас одних. Постарайся хоть в этом найти утешение, пусть и слабое. Прежде чем мы перешли к общим вопросам — ситуация в Северном море и возобновление моего контракта, — Пола попросила слово для заявления. Естественно, Мэрриотту Ватсону ничего не оставалось, как согласиться. Она сказала, что считает своим долгом проинформировать членов правления, что она намерена продать акции своей матери. Весь пакет — все сорок процентов. Все испытали потрясение, и именно тогда в игру вступил Джейсон Эмерсон.
 Росс кивнул:
 — Он по-прежнему хитер и умен как дьявол, несмотря на преклонный возраст.
 — Такие крепкие орешки, как Джейсон, никогда не меняются, насколько я знаю. Я расслабился и наслаждался происходящим в уверенности, что все идет так, как надо. Только позже я понял, что Пола не зря приехала в Техас за неделю до заседания. Она даром времени не теряла. Со многими переговорила, многих умаслила. Особенно Джейсона. Не сомневаюсь — его она обрабатывала в первую очередь. Он был близок с Полом Макгиллом в тридцатые годы и затем сорок лет оставался верен Эмме.
 — Знаю, — резко бросил Росс.
 — Джейсон Эмерсон спросил Полу, кому она продает акции и когда. Она очень мило ответила ему, что продает все сорок процентов «Интернэшнл петролеум». И немедленно. Тут я решил, что членов правления сейчас хватит коллективный удар. Что тут началось! Я молчал, радуясь, как она повела дело. Прозвучало много гневных речей об «Интернэшнл петролеум» и о Милте. В нефтяном бизнесе все знают, что стоит ему проникнуть в какую-нибудь компанию, и он не успокоится, пока не подчинит себе ее всю. К тому же некоторые члены правления знали, что Милт давно уже покупает поступающие в продажу акции «Сайтекс» и сейчас у него уже довольно большой пакет. Только дурак мог не догадаться о последствиях.
 — Если я правильно понимаю, а мне кажется, так оно и есть, Джейсон потом снова взял слово и попросил ее не продавать акции «Интернэшнл петролеум».
 — В самую точку, старина. — Дейл печально покачал головой. — Ясно как божий день — как только шум утих, старик Джейсон принялся убеждать ее передумать. Очень хитрый ход, уверяю тебя, Росс. Прежде чем я успел открыть рот, большинство членов правления уже пели с ним в унисон. Все, кроме Мэрриотта Ватсона. Казалось, его вот-вот хватит инфаркт. Не уверен, но, возможно, он догадался, что горячий спор между Полой и Джейсоном заранее отрепетирован.
 — И она, конечно же, сдалась.
 — Не сразу. Она сказала, что готова пересмотреть свое решение, если ей будет гарантировано более твердое положение в правлении и если будут соблюдены еще некоторые условия. Ее условия. А если точнее — продолжение бурения в Северном море и возобновление моего контракта.
 — Она шантажировала правление! — вскричал Росс.
 Дейл медленно покачал головой, и в его карих глазах мелькнул огонек восхищения.
 — Нет, Росс, я не назвал бы это шантажом. Скорее самый блестящий пример манипуляции, который я видел за многие годы. В каком-то смысле я готов снять перед ней шляпу, ибо в том-то и заключается бизнес — в умении манипулировать людьми.
 — Верно, — признал Росс правоту собеседника. — По крайней мере, ты-то получил все, что хотел, несмотря ни на что. Твой контракт снова продлен на два года, Мэрриотт Ватсон временно обезврежен, и у тебя развязаны руки. Но какова теперь твоя позиция в отношении Полы?
 Дейл ухмыльнулся:
 — Моя позиция остается прежней. Я президент «Сайтекс Ойл», она контролирует акции своей матери и обладает самым крупным индивидуальным пакетом акций. Пола теперь имеет такой вес в правлении, какого она не имела никогда раньше. Естественно, я по-прежнему стану вести с ней дела. Я намерен и дальше поддерживать с ней дружеские отношения. Кто знает, может, она все-таки когда-нибудь решит продать свои акции. «Интернэшнл петролеум» ведь не исчезнет с лица земли.
 — Здравая мысль. — Росс неожиданно рассмеялся и подумал: «Бизнес есть бизнес. Не каждая сделка проходит так, как хотелось бы. Глупо сердиться, что дела обстоят именно так. Часть ее операций в США по-прежнему проходит через наш банк. И если я не могу занять ее место в правлении, возможно, мне больше повезет в другом месте — в ее спальне».

 Глава 28

 Пола Фарли опаздывала.
 Росс Нельсон в который раз посмотрел на часы над камином в своей гостиной. Он уже начинал нервничать. Когда она позвонила в шесть тридцать и предупредила, что задерживается, он посоветовал ей не торопиться. Но, по его расчетам, ей уже давно пора было приехать.
 Он прошелся по старинному китайскому ковру ручной работы и задержался перед баром, устроенным в китайском сундучке из позолоченной слоновой кости. Росс налил себе еще один мартини, бросил в бокал маслину и направился к окну, выходившему на Парк-авеню. Он не переставая думал о Поле.
 Она относилась к числу тех немногих женщин, которых он не мог понять. Или залучить к себе в постель. Он давно уже хотел ее. С осени 1969 года, когда впервые почувствовал скрытую в ней сексуальность. Ей всегда удавалось удерживать их отношения на нейтральной деловой основе. Сперва он верил, что вскоре завоюет ее. Женщины обычно становились его легкой добычей. Позже ее безразличие начало его раздражать. Но он продолжал бомбардировать ее телефонными звонками, постоянно приглашая пообедать вдвоем и осыпая цветами. В силу своей самоуверенности и из-за многолетнего неизменного успеха у женщин Росс убедил себя, что в один прекрасный день Пола упадет в его объятия.
 Когда лавина поглотила Джима Фарли, Росс при каждом визите Полы в Нью-Йорк разыгрывал роль сопереживающего друга. За последние девять месяцев они виделись чаще, чем прежде, поскольку она вознамерилась избавиться от кое-какой собственности, доставшейся ей в наследство от Эммы. Росс оказался тут как тут, полный желания помочь безутешной вдове разобраться в делах. Он надеялся убедить ее продать акции «Сайтекс» — а заодно и соблазнить ее. Ее горе и отвлеченная манера обращаться заставляли его сдерживать свои порывы. Росс ждал своего часа. Но больше ждать он не собирался.
 Сколько месяцев он пожимал Поле руки и говорил слова утешения. А она в то самое время спала с Шейном О'Нилом! Росс не сомневался в этом. В конце концов, сведения исходили от Сары Лаудер, кузины Полы.
 Он обрадовался, когда обстоятельства неожиданно заставили Дейла с женой вернуться в Техас. Ведь обед планировался на четверых. И вот теперь он предвкушал вечер наедине с Полой. Теперь он знал, что делать. Наконец-то. Настал день, когда он все-таки овладеет самой неуловимой женщиной на свете.
 Росс сел на диван, поставил бокал с мартини на китайский столик для кофе и достал сигарету. На его лице играла непрошеная ухмылка. Он не сообщил Поле, что Дейл и Джессика вернулись на свое ранчо. Зачем вызывать у нее чувство тревоги, давать повод отменить встречу? Но он дал выходной своей экономке и по телефону перенес заказ в ресторане на десять часов. Таким образом, ему вполне хватит времени на осуществление задуманного.
 Перед его мысленным взором вдруг возникла стройная мальчишеская фигурка, соблазнительная грудь. Шея его налилась кровью. Росс допил мартини и вновь направился к бару. Уже третий бокал. Нельсон заколебался.
 — А, какого черта, — буркнул он. — Я умею пить. — Росс гордился своей способностью пить ведрами и все равно сохранять мужскую силу. Его взгляд упал на бутылку шампанского в ведерке со льдом, и он самоуверенно ухмыльнулся. После нескольких бокалов вина и его цветистых комплиментов Пола Фарли станет гораздо более восприимчивой к его чарам.
 Росс Нельсон почти допил свой третий мартини, когда раздался звонок консьержа. Охваченный нетерпением, он вскочил и бегом бросился отвечать. Банкир приказал ему пропустить миссис Фарли и приготовился к встрече.
 Через несколько минут он уже целовал Полу в прохладную щеку и одновременно вел ее в гостиную.
 Она остановилась на пороге и, повернув голову, бросила на него недоумевающий взгляд.
 — А что, Джессика и Дейл еще не пришли? Росс пожирал ее глазами, восхищаясь плавными движениями ее тела, стройными линиями длинных ног, вырисовывающихся под тонким шелком светло-серого вечернего платья. У него даже слюнки потекли. Ему не терпелось сорвать с нее платье и насладиться красотой ее обнаженного тела.
 Пола резко повернулась к нему, застав его врасплох. Он замигал, заторопился и пояснил с нервным смешком:
 — Им в последнюю минуту пришлось улететь. Кто-то из родственников заболел. — Росс подошел к бару и принялся открывать шампанское. — Дейл просил извиниться за него и передать, что он позвонит завтра.
 — Понимаю, — ответила Пола и села на диван. — Очень жаль, что они не смогут пообедать с нами. Мне хотелось еще кое-что обсудить с Дейлом. — Она мимолетно улыбнулась. — Ну, ничего страшного.
 — Да, — пробормотал Росс и подал ей бокал. Он уселся в кресло напротив, поднял свой бокал и с усмешкой сказал:
 — Поздравляю, Пола! Ты здорово всех провела в «Сайтекс».
 — Ваше здоровье, Росс, — ответила Пола, отпила маленький глоток и испытующе посмотрела на него. — Наверное, вы злы на меня за то, что я все-таки решила сохранить акции «Сайтекс». Но…
 — Ну что вы, — солгал он, желая сохранить атмосферу дружелюбия и доверительности. — Вы вольны поступать как считаете нужным. Мы с Дейлом можем лишь давать вам советы. Мы хотели помочь вам, только и всего. Как сказал мне сегодня в банке Дейл, «Интернэшнл петролеум» никуда не денется. Думаю, Милтон Джексон в любое время проявит готовность купить ваши акции.
 — Не сомневаюсь, — спокойно ответила Пола. — А я хочу выразить вам огромную благодарность за заботу и помощь как в связи с «Сайтекс», так и в других делах, имеющих отношение к Америке. Я очень ценю ваше участие.
 — Не стоит благодарности.
 Пола облокотилась на спинку дивана и закинула ногу на ногу, пытаясь скрыть удивление его реакцией. Зная, как высоко он ценил такого важного клиента, как Милтон Джексон, она ожидала, что Росс придет в ярость. Пола знала, что на Дейла она всегда может положиться. Но Росс Нельсон — совсем другое дело. Она испытала облегчение, встретив понимание с его стороны. Впрочем, разве он не старается всегда проявить понимание? Пола вздохнула при мысли о том, что ей придется провести несколько часов наедине с ним. Она не видела возможности отвертеться от обеда и решила проявить терпение и пережить предстоящий вечер.
 Росс начал болтать о ее брате Филипе, с которым он познакомился предыдущей осенью в Нью-Йорке. Последующие полчаса банкир поддерживал разговор о ее семье, о бабушке и о «Харт энтерпрайзиз». Несколько раз он подливал ей шампанского, а сам осушил еще один мартини и безостановочно курил.
 Без десяти девять Пола вдруг оборвала его:
 — Не пора ли нам уходить? Я имею в виду в ресторан?
 — Нет пока. Позже — у нас возникли проблемы с заказом в «Твенти Уан». Они смогли зарезервировать для нас столик только на девять тридцать — десять часов. Так что нам лучше подождать здесь.
 — Ну хорошо, — ответила Пола, но в глубине души у нее росло раздражение. Ей не нравилось начинать есть под закрытие ресторана.
 Росс продолжал болтать, не сомневаясь, что с ним очень интересно. И опрокидывал рюмку за рюмкой. Он не сводил глаз с Полы, в восторге от ее элегантности и красоты. Сегодня она надела простое платье с ниспадающим воротником и короткими рукавами. Помимо часов, ее украшала только пара изумрудных сережек. Она выглядела потрясающе, и серый шелк подчеркивал все прелести ее фигуры. Внезапно он почувствовал, что больше не в силах владеть собой.
 Он встал, перешел к бару, наполнил свой бокал и сел рядом с ней на диван. Положил руку на спинку дивана и поднес бокал ко рту. Посмотрел ей прямо в глаза и тепло улыбнулся.
 — Ты сегодня очаровательна. Пола.
 — Спасибо, Росс. — Пола нахмурила лоб. В его карих глазах она увидела нечто такое, что насторожило ее, и она слегка отодвинулась, прижавшись к ручке дивана. Ее понемногу стала охватывать паника.
 Росс поставил бокал на журнальный столик и одним резким движением притянул ее к себе, припав к губам крепким поцелуем. Пола вырывалась, пыталась оттолкнуть его от себя, но он сжимал ее как в тисках. Его язык разжал ее губы и проник в рот. Огонь пробежал у него по жилам, и он слегка сменил позу, чтобы схватить ее грудь правой рукой. Росс сжимал ей грудь, щипал за сосок.
 Пола по-прежнему вырывалась, но он оказался таким большим и сильным, и она не могла с ним справиться. Ему удалось повалить ее на спину, и он взгромоздился на нее, снова закрыв ей рот слюнявым поцелуем. Пола стиснула зубы и резко отвернула голову. Он опустил вниз руку, задрал ей юбку, провел ладонью по бедру, по животу.
 Пола, придавленная тяжестью Росса Нельсона, даже не сразу поняла, что происходит. Он набросился на нее так неожиданно, застиг ее врасплох, всего лишь через какую-то долю секунды после того, как она заметила искру похоти в его глазах. Пола отчаянно пыталась высвободиться из его грубых объятий. Она испытывала возмущение, отвращение, а еще — животный страх. Она знала, что ей необходимо ускользнуть от него, убежать из его квартиры. И как можно скорее. Если бы только ей удалось освободить руки и расцарапать в кровь его лицо! Но он придавил их своим весом. Пола изо всех сил мотала головой из стороны в сторону, в безуспешной попытке увернуться от его губ и языка. Его рука теперь добралась до резинки ее трусиков, и сквозь неумолчное гудение в голове Пола отчетливо услышала треск рвущегося нейлона. О боже! Его пальцы ползли по коже, залезали в глубь ее тела, а его мокрые толстые губы слюнявили ее лицо. Пола сотрясалась от молчаливых рыданий. Тошнота подступала к ее горлу. Он причинял ей боль, пытаясь запустить в нее пальцы.
 От боли, отвращения, страха и потрясения слезы навернулись у нее на глаза. Наконец он оторвался от ее губ, чтобы набрать в грудь воздуха.
 Пола закричала.
 Росс весь дрожал. Он быстро сел, не отрывая взгляда от ее залитого слезами лица, и закрыл ей рот рукой.
 — Заткнись, — прошептал он. — Тебе же нравится, сучка. Не разыгрывай тут невинность. Ты давно уже балуешься с Шейном О'Нилом. А теперь пришла очередь Росса.
 Он громко захохотал, и до Полы вдруг дошло, что он вдребезги пьян. Она изо всех сил завертелась под ним и сползла на край дивана.
 Чтобы затащить ее на прежнее место, ему пришлось убрать руку с ее рта. Тут же она опять начала кричать. Он снова опустил ей на лицо свою огромную ладонь и придавил ее тяжелой ногой.
 — Слишком долго ты разыгрывала передо мной безутешную вдову, Пола, — выдохнул он, похотливо оглядывая ее маслянистыми глазками. Его страсть нарастала с каждой минутой, и ее сопротивление только распаляло его. Его лицо налилось темной кровью. — Ну, ладно, пошли в спальню, — пробормотал он срывающимся голосом. — Ты же хочешь спать со мной.
 Пола давно ждала подходящего момента, и вот теперь ей удалось кивнуть головой, словно в знак согласия. Она также ухитрилась смягчить устремленный на него взгляд.
 — Больше не будем кричать, — шепнул он. — Хорошо?
 Пола снова кивнула.
 Росс убрал руку от ее лица и наклонился, чтобы поцеловать ее.
 Пола прошептала:
 — Кажется, ты хотел перейти в спальню?
 — Совершенно верно, детка. — Нельсон пьяно ухмыльнулся.
 — Так чего же мы ждем?
 Все еще ухмыляясь, он встал с дивана. Прежде чем Пола успела пошевельнуться, он схватил ее за руки и, потянув, поставил на ноги.
 Пола не осмелилась сопротивляться, зная о его огромной силе. Ей придется улучить подходящий момент для побега. Она проглотила подступивший к горлу комок, когда он привлек ее к себе и погрузил лицо в ее волосы.
 — Ты расскажешь мне обо всем, что делал старина Шейн, чтобы возбудить тебя. Что может Шейн, то может и Росс. И еще кое-что сверх того, киска.
 Подавив в себе отвращение и страх, Пола собрала все силы и оттолкнула его. Росс был пьян, поверил, что жертва сдалась, а она застала его врасплох. Он потерял равновесие, оступился и плюхнулся на диван.
 Пола подхватила свою золотую вечернюю сумочку с журнального столика и бросилась наутек.
 Но он оказался довольно ловким самцом и схватил ее снова. Они боролись в середине комнаты. Пола ударила его под колено, и он завопил от боли. Хватка его ослабла. Наконец ей удалось вырваться.
 Росс вцепился ей в платье. Свободный воротник затрещал под его пальцами.
 Пола снова ударила его ногой, когда он с угрожающим видом шагнул к ней, а затем быстрым движением изо всех сил стукнула его по лицу тяжелой золотой сумочкой.
 Росс закричал от боли, отшатнулся и зацепился за китайский журнальный столик. С грохотом банкир растянулся на полу.
 — Стерва! — завопил он, зажав рукой кровоточащую щеку.
 Задыхаясь и вся дрожа, Пола в ужасе выскочила в прихожую. Поскользнулась на китайском коврике, но удержалась на ногах, стукнувшись головой о шкаф. Не обращая внимания на боль, она устремилась к двери, настежь распахнула ее и выбежала из квартиры. Когда Пола, прислонившись к стене, нажала кнопку вызова лифта, она молилась только об одном — чтобы Росс не последовал за ней.
 Со слезами на глазах Пола собрала вместе остатки порванного воротника платья. Но она не позволила себе заплакать, твердо решив обрести спокойствие. Когда подошел лифт, она буквально ввалилась в кабинку, избегая удивленного взгляда лифтера. Пола забилась в угол, открыла сумочку, достала пудреницу, напудрилась и провела рукой по волосам, только сейчас осознав, как ужасно она выглядит.
 Через несколько секунд Пола быстрым шагом пересекла мраморный холл, вышла на улицу и остановила такси.

 Глава 29

 Каким-то чудом Поле удалось сохранять самообладание, пока она не оказалась в своей квартире на Пятой авеню.
 Она тихонько открыла дверь и на цыпочках, чтобы домоправительница Энн не увидела ее в таком ужасном состоянии, прошла наверх.
 И только проскользнув в свою спальню и закрыв на ключ тяжелую резную дверь, она наконец вздохнула относительно спокойно. Все мускулы ее тела еще гудели от напряжения и страха.
 Наконец она нашла в себе силы отойти от двери на дрожащих ногах. Руки ее тоже дрожали, когда она расстегнула «молнию» на погубленном платье, стянула его через голову и швырнула в угол. Затем Пола сняла белье и порванные чулки и нетвердой походкой направилась в ванную.
 Не менее десяти минут она стояла под душем, раз за разом намыливая себя и смывая пену под струями горячей воды. Она чувствовала себя грязной и усталой, ей хотелось начисто отмыться от его запаха, от следов его рук.
 Когда она наконец взглянула на себя в большое, во всю стену, зеркало, то увидела, что вся ее кожа покраснела, а местами, где она терла слишком сильно, кровоточила. Но, по крайней мере, она отмылась от Росса Нельсона. Пола, не вытираясь, накинула банный халат, подошла к умывальнику и принялась разглядывать в зеркало свое лицо. На щеке, там, где она ударилась о шкаф, красовалась ссадина. Завтра будет синяк.
 Она продолжала внимательно изучать свое отражение.
 Ее синие глаза потемнели почти до черноты, и в них появилось выражение загнанного оленя. От испуга и потрясения они казались еще больше, чем обычно. Пола крепко зажмурилась, надеясь забыть то, что случилось с ней совсем недавно. Но воспоминания не отступали, и она открыла глаза. Перед ее взором стояло его искаженное похотью лицо. Казалось, он рядом, в ванной. Пола вздрогнула и ухватилась за раковину, вспомнив, как грубо ползали по ее телу его руки, как омерзительно было прикосновение его мокрого рта, как беспомощно она чувствовала себя, придавленная его телом. У нее перехватило дыхание.
 Вдруг ее пронзила ярость. Росс Нельсон практически попытался изнасиловать ее. И то, что он напился до чертиков, нисколько его не извиняет. Такому отвратительному поступку нет прощения. Он мерзкий тип. Хуже некуда. Он даже не мужчина. Настоящее животное. Пола дрожала все сильнее. Она чувствовала себя оскорбленной, униженной.
 К горлу подступила тошнота. Ее вырвало прямо в раковину, и спазмы мучили ее, пока не вывернули наизнанку. Наконец судороги постепенно сошли на нет. Пола подняла голову, вытерла слезящиеся глаза и покрытое мелким потом лицо влажной салфеткой и прижалась головой к прохладной стене. Голова ее раскалывалась, глаза болели, все мышцы болели от напряжения.
 Пытаясь отогнать от себя его образ, Пола зажмурилась, широко открытым ртом глотая воздух и уговаривая себя успокоиться. Наконец она почувствовала, что тверже стоит на ногах, и, оторвавшись от раковины, неверной походкой вернулась в спальню и упала на кровать.
 И только тут Пола Фарли потеряла самообладание. Ее всю затрясло, как в падучей. Она натянула на себя пуховое одеяло. Зубы ее выбивали дробь, и холод пронизывал ее до костей. Пола вцепилась в подушку, спрятала в ней лицо и отчаянно разрыдалась. Целый час она плакала без остановки. И вся боль и горечь потери, накопившиеся в ней со дня трагической смерти отца, Джима и Мэгги, наконец прорвались наружу.
 Горе переполняло ее, но она позволила ему излиться слезами, поняв наконец, как глупо держать страдания при себе. Но она ведь не знала, что еще надо делать. Ей приходилось быть сильной — ради матери, ради Александра, ради своих детей. И потому она сознательно замкнулась в себе. Ее горе дремало внутри ее и исподволь пожирало Полу, подтачивало ее, лишало ее сил.
 А сейчас, когда Пола Фарли проливала горькие слезы, которые накопились в ней за целых девять месяцев, она испытала какое-то облегчение. Отступили тоска и отчаяние, мучившие ее со дня трагедии в Шамони.
 Выплакав все слезы, она осталась тихо лежать в постели. Тело ее обмякло. У нее не оставалось больше никаких сил. Красными опухшими глазами она долго смотрела в потолок.
 Медленно, но с присущим ей умом и способностью к анализу Пола начала раскладывать по полочкам свои разрозненные мысли, перебирать печальные воспоминания, с новой и неожиданной для нее самой объективностью выискивать причины своей эмоциональной и физической холодности.
 Казалось, что потрясение, вызванное грубым нападением Росса Нельсона, прояснило что-то в ее голове, вырвало ее из состояния заторможенное™. Пола по-новому взглянула на себя и внезапно поняла, что чудовищный груз сознания собственной вины задушил в ней все остальные чувства, все эмоции, направленные на окружающих людей. У нее хватало чувств только на детей. Но она не была ни в чем виновата. Ей не за что винить себя. Абсолютно не за что.
 Шейн сказал ей только правду.
 Как жестоко она вела себя с ним, сколько боли причинила ему, поскольку ее собственная боль ослепила ее, застила ей окружающий мир. Шейн. Перед ней возникло его лицо. Если бы он на самом деле оказался сейчас здесь. Как хотелось ей наконец обрести покой и уверенность в надежных объятиях его сильных рук!
 Слезы навернулись на глаза Полы. Она прогнала его от себя, твердо решив в одиночестве пройти остаток жизненного пути, убедив себя, что у нее нет другого выхода. Интересно, сможет ли он когда-нибудь простить ее?
 Мерзкая, ухмыляющаяся пьяная физиономия Росса Нельсона на миг вытеснила из ее сознания образ Шейна. Пола вздрогнула и села в постели. Он попытался изнасиловать ее. Ярость вскипала в ней, ослепительная ярость. Никогда в жизни с ней не случалось ничего столь отвратительного. Но, с другой стороны, она никогда и не сталкивалась с теневой стороной жизни. Ее богатство и власть. Она не знала того жестокого мира, в котором приходится жить и бороться другим женщинам и при том еще каким-то образом сохранять рассудок, несмотря на груз, который им приходится нести, и на страдания, которые причиняют им некоторые мужчины.
 Конечно, ей никогда не доводилось сталкиваться с типами, подобными Россу Нельсону, — зацикленными только на своих удовольствиях и ни перед чем не останавливающимися в достижении своих целей. Она знала только Джима. Он стал ее первым любовником, затем она вышла за него замуж. Пусть он был эгоцентриком и эгоистом, что бесспорно, пусть главным для него оставались его желания, но он, конечно, никогда не обращался с ней грубо. Ни разу на протяжении их брака он по-настоящему не принуждал ее.
 А потом появился Шейн… Между ними возникла пламенная страсть, но плотское желание переплелось с глубокой, всепоглощающей любовью, которая, по его словам, возникла из детской привязанности и дружбы. С Шейном у них существовало истинное единство во всем.
 То, что она испытала от рук Росса Нельсона, преисполнило ее чувством ужаса. Худшее, что может мужчина сделать с женщиной, — насильно овладеть не только ее телом, но и сознанием, и душой. Он поступил жестоко, причинил ей боль, унизил ее. Пола поняла, как ей повезло, что ей удалось вырваться, прежде чем он довел задуманное до конца. Ее снова начала бить дрожь, и ярость вновь захлестнула ее.
 И все же именно его жестокость стала тем потрясением, которое вернуло ее к реальности, к жизни, прорвало плотину ее самоотречения, разрушило стену, которой она так старательно отгородилась от мира. Но скорлупа треснула, и она позволила себе наконец выбраться на свежий воздух, вернуться в реальный мир, снова зажить нормальной жизнью. Да, она хотела начать все заново, оставить прошлое позади и идти вперед, смело смотреть навстречу будущему. «Не оглядывайся в пути», — всегда говорила ей Эмма. И именно так она теперь и намеревалась поступать.
 Уже рассветало, когда Пола наконец заснула.
 Она спала без сновидений, словно наглотавшись снотворного. Ни разу не проснулась, внезапно охваченная неожиданным приступом страха, и больше не кричала от ужаса, ощущая себя погребенной под многометровой толщей снега — как они.
 Кошмар, так долго преследовавший ее по ночам, ушел в прошлое, подобно стольким призракам, стольким горьким воспоминаниям.
 Когда Пола проснулась на следующее утро, всего лишь после нескольких часов отдыха, она почувствовала себя свободной и свежей. Казалось, с ее плеч свалился огромный груз, и чувство вины, так долго мучившее ее, начало рассеиваться. И скоро исчезнет окончательно… уже совсем скоро.
 Когда Пола одевалась, чтобы идти в магазин на Пятой авеню, ее переполняло ощущение вновь обретенной силы. А с силой пришло спокойствие, уверенность и твердое знание, зародившееся глубоко в ее сердце. Она знала, куда ей следует идти, что ей следует делать, и, стоя перед зеркалом, она кивнула своему отражению. Ей ясен ее путь. Новая дорога расстилалась перед нею.

 Глава 30

 Он сидел на полуразрушенной стене древнего мидлхэмского замка, погрузившись в свои мысли. Стоял теплый воскресный сентябрьский день.
 Свинцовое небо предвещало дождь, несмотря на отчаянные усилия солнца прорваться сквозь низкие облака. Наконец его усилия увенчались успехом, и серебристые лучи преобразили небеса.
 Шейн поднял голову и поразился необыкновенной яркости ослепительного сияния. Казалось, свет исходил от какого-то неведомого источника, скрытого за угрюмыми холмами, и его дрожащая чистота и неземное свечение заставили Шейна затаить дыхание.
 Он перевел свои темные грустные глаза с небес на разрушенную арку некогда грозной крепости Уорвика и вернулся мыслями к своим печалям. Он остался в одиночестве и все же в глубине души знал, что найдет хотя бы малую толику покоя здесь, в Йоркшире. В начале прошлой недели, когда они с Уинстоном летели из Нью-Йорка, Шейн принял решение.
 Шейн О'Нил намеревался наконец-то прекратить добровольное самоистязание. В его жизни и так слишком много боли, чтобы еще и самому мучить себя, а именно к таким последствиям и приведет неизбежно его дальнейшее самоотречение. В промежутках между поездками в разные страны мира он станет жить здесь, окруженный красотой, среди которой он вырос и которую так любил. Только здесь и больше нигде на всем земном шаре он чувствовал себя поистине счастливым.
 Сперва ему придется нелегко, но он так или иначе справится. Он зрелый, неглупый мужчина, и он всегда был сильным. Ему все равно предстоит найти в себе мужество, чтобы начать новую жизнь без нее. И прожить эту жизнь Шейн твердо намеревался здесь.
 Бесстрашный Воин, пасшийся неподалеку, заржал. Шейн обернулся, ожидая увидеть каких-нибудь пешеходов или туристов. Но вокруг по-прежнему не было ни души. Никто сегодня не пришел посмотреть на руины замка, и мертвую тишину изредка нарушали лишь крики зимородка или кроншнепа да вопли чаек, залетевших сюда с Северного моря. Шейн обвел взглядом обдуваемые ветром вересковые поля, уходящие за горизонт, особенно прекрасные сейчас, в пору цветения, а внизу морщинились рябью сочно-зеленые склоны Дейла.
 Шейн долго сидел там, наслаждаясь ландшафтом. Величие и суровая красота здешних мест неизменно восхищали его кельтскую натуру, столь чувствительную к очарованию природы.
 Вдруг он замигал и поднес руку козырьком к глазам. По склону холма по верховой тропе в направлении замка кто-то ехал верхом.
 Когда всадник приблизился, Шейн насторожился и пристально всмотрелся.
 Всадник оказался женщиной. Она быстро и уверенно скакала, демонстрируя отличное мастерство верховой езды. Ее длинные темные волосы развевались на слабом ветру, обрамляя бледное лицо.
 Шейн чувствовал, как сердце его оборвалось в груди и тут же отчаянно забилось. Всадница все приближалась. Он узнал собственную кобылу по кличке Кельтская Красавица, узнал и девушку, освещенную дрожащим светом северного солнца, омывавшим небо, холмы и замок всепроникающим сиянием.
 Дитя мечты из его детства… то освещенная солнцем, то полускрытая тенью… все ближе, ближе… ближе… Вот она подняла руку в приветствии. Дитя мечты из его детства идет к нему… наконец. Но она стала женщиной… как и он — мужчиной… она превратилась в женщину мечты, которую он любил, любил всегда и будет любить вечно до самой смерти.
 Стук копыт по плодородной черной земле заглушил стук его сердца. Медленно, все еще не веря собственным глазам, Шейн встал. В его взгляде читался немой вопрос, но на неподвижном лице не отразилось ничего.
 Она легко соскочила с седла, перебросила поводья через сук, к которому был привязан Бесстрашный Воин, сделала шаг по направлению к Шейну и остановилась.
 — Я думал, ты в Нью-Йорке, — услышал Шейн собственный голос и удивился, как спокойно и нормально прозвучали его слова.
 — Я вылетела из аэропорта Кеннеди в Манчестер в ночь на пятницу. Тилсон встретил меня вчера и отвез домой… в Пеннистоун-Ройял.
 — Ясно. — Шейн невольно сделал шаг назад и, почувствовав слабость, сел на обломок стены.
 Пола уселась рядом с ним на старую крепостную стену, окинула его долгим взглядом.
 Никто из них не проронил ни звука.
 — Что с твоим лицом? — произнес наконец Шейн.
 — Упала. Ерунда.
 — Что ты делаешь здесь?
 — Ищу тебя. Рэндольф сказал мне, где ты. Я пришла попросить тебя кое о чем, Шейн.
 — Слушаю.
 — Пожалуйста, дай мне кольцо… то, которое Блэки подарил Эмме.
 — Конечно, раз оно тебе нужно. Ей следовало сразу завещать его тебе.
 — Нет. Эмма хотела, чтобы оно принадлежало тебе. Она никогда не делала таких ошибок. И я не просила дать мне кольцо в качестве… подарка. — Пола заколебалась, но только на мгновение. — Я хочу, чтобы ты дал его мне как своей будущей жене.
 Он тупо уставился на нее.
 Она улыбалась ему.
 Загадочные фиолетовые глаза Полы казались огромными на фоне ее бледного лица.
 — Я хочу провести оставшиеся дни с тобой, Шейн. Если я тебе еще нужна.
 Он не смог ничего ответить, только обнял ее за плечи и прижал к своему разрывающемуся сердцу. А потом принялся целовать ее волосы, глаза и, наконец, ее мягкие и нежные губы. Его поцелуи, крепкие и страстные, были в то же время проникнуты нежностью и любовью, еще более глубокой из-за боли, которую испытали недавно они оба.
 Долго они сидели обнявшись на разрушенной стене мидлхэмского замка и молчали, уйдя каждый в свои мысли.
 Пола наконец-то ощутила себя в безопасности. Он рядом, и она никогда больше не оставит его. Они пройдут бок о бок весь путь, до конца. Они принадлежат друг другу, каждый стал частью другого.
 Шейн, глядя на подернутый пеленой силуэт замка, испытывал чувство близости вечности, которое всегда возникало у него здесь. А затем его охватило новое и чудесное ощущение покоя, и он знал, что оно теперь не оставит его до самого последнего дня.
 — Если бы только Блэки и Эмма знали… — прошептала Пола. — Если бы они могли нас сейчас видеть.
 Он заглянул ей в лицо, улыбнулся, окинул взором темные холмы, четко вырисовывавшиеся в неестественно ярком свете, а затем посмотрел на небо.
 В нем заговорила кельтская кровь, когда он нежно прикоснулся к ее лицу и произнес:
 — Возможно, они видят нас сейчас, Пола. Вполне возможно.