Аннотация: Они встретились на поле боя — нормандский граф Аларик, сподвижник Вильгельма Завоевателя, и саксонская принцесса Фаллон, дерзнувшая взяться за оружие ради спасения родины. Они были врагами и стали любовниками, и любовь их была не менее яростной, чем бой, который они вели друг против друга.


---------------------------------------------


 Шеннон Дрейк
 Неистовая принцесса



 Пролог


  Гастингс, октябрь 1066 года 
 — Нормандский герцог убит! Герцог Вильгельм мертв!
 Весть передавали друг другу вначале шепотом, затем, в самый неподходящий момент, заговорили в полный голос. Строй рыцарей дрогнул, и началось беспорядочное отступление. Лошади то и дело оступались и проваливались в трясину. Несмотря на отчаянные людские вопли и лошадиное ржание, боевые порядки саксов не поколебались.
 — Болваны! — Зычный голос Аларика перекрыл звон мечей и скрежет секир. — Вильгельм жив! Вон, смотрите! Он снял шлем, чтобы вы удостоверились в том, что он цел и невредим!
 Слова Аларика несколько приглушили панику, однако ситуация оставалась критической. Проклятые англичане! Они представляли собой толпу — неорганизованную, но удивительно упрямую и стойкую. Вильгельм, предводитель норманнов, атаковал конницей. Гарольд и его войско конницей не располагали. Если силы Вильгельма и были малочисленней, они превосходили англичан в тактическом отношении. Норманны вооружены более современно, в то время как у многих саксов основным оружием были пращи да еще отчаянная решимость дать отпор завоевателям. Аларик понимал, что англичане, которые сражались за родину и своего короля Гарольда, скорее всего, не прекратят сопротивления, даже если останутся совсем безоружными.
 Вильгельм объезжал войско верхом, Гарольд делал обход пешком. Аларик не представлял себе, как можно было при этом поддерживать боевой порядок.
 Тем не менее англичане в этой битве при Гастингсе своих позиций не сдавали. Вильгельм попытался с помощью стрел и метательных снарядов расстроить и смешать ряды саксов, после чего рыцари на боевых лошадях должны были смять и растоптать противника, а пехотинцы — довершить начатое. Однако, несмотря на незаурядное военное искусство Вильгельма, из этого плана ничего не вышло. Конница двинулась вперед раньше времени, и нормандские стрелы поразили своих же воинов. Что касается саксов, то они, сдвинув щиты, создали непроходимую стену, и их урон был незначительным.
 Оказавшись в гуще отступающих войск, Аларик остановился и вгляделся в боевые порядки саксов. Тысячи людей погибали. На смену им приходили новые. За независимость Англии платили горами трупов и морем крови. И хотя Аларик готов был без колебаний положить жизнь за Вильгельма, он искренне сожалел о том, что совершалось подобное кровопролитие. Гарольд Годвин был хорошим человеком и справедливым королем. Он умело воевал с викингами и проявлял милосердие к пленникам. Сейчас он снова сражался; сражался во главе плохо обученных и плохо вооруженных людей, сражался отчаянно, и Аларик был один из его врагов.
 Среди нормандских знамен развевалась хоругвь епископа, и Аларик полагал, что это было самое мощное оружие на поле битвы. Ибо он знал Гарольда и понимал, какие чувства тот может испытывать, увидев, что сам Господь выступил против него.
 — Божья воля, — процедил сквозь зубы Аларик и выхватил меч, поскольку на него надвигался сакс, размахивая боевым топором и издавая грозный клич. На Аларика обрушились страшные удары, однако он мастерски отразил их, и сраженный сакс упал в лужу крови.
 — Аларик!
 Он развернул свою лошадь. Его окликал Вильгельм. Герцог сидел в седле — высокий, напряженный, все еще без шлема, который он сбросил, чтобы убедить воинов в том, что он жив.
 — Они идут. Англичане атакуют. Не дай рассыпаться нашим боевым порядкам и отбрось англичан, когда те подойдут.
 Пожалуй, контратака саксов была их первой ошибкой, ибо они получили отпор. Отступление норманнов было приостановлено. Лошади прошлись по поверженным стонущим англичанам. Снова на поле воцарился хаос, но чаша весов стала теперь клониться в другую сторону.
 — Боже мой! Гарольд мертв! Король саксов погиб!
 Вначале это был шепот ужаса, который затем перерос в крик. На сей раз весть подтвердилась. В продолжительной кровавой схватке Гарольд был убит. Раздались победные крики. Похоже, никто из окружения Аларика толком не знал, как погиб Гарольд. Некоторые утверждали, что ему попала в глаз стрела, после чего его изрубили норманны. Так или иначе, но он был мертв.
 И саксонская защитная стена, которую невозможно было разрушить никаким оружием, рассыпалась и разлетелась, словно осенние листья на ветру.
 Аларик горько усмехнулся. Он любил Гарольда и восхищался им. Он не испытывал радости от победы, он ощущал только боль. Он знал, что смерть короля — только начало. Эта изобильная страна, столь богатая лесами и пажитями, окажется во власти мародерствующих войск Вильгельма. Вильгельм не одобрял насилие и убийства. Но он обещал богатства тем, кто отправится с ним, а богатства добываются грабежом! Подобно саксонскому королю, страна будет истекать кровью и стонать.
 — Аларик! Граф Аларик!
 Фальстаф из Булони, закованный в латы, на боевом коне направлялся по усеянному трупами полю к Аларику.
 — Большая группа саксонских свиней бежала оврагом, и мы стали их преследовать. Лошади спотыкались и падали, саксы набросились на наших людей и стали их убивать… Они и сейчас продолжают отчаянно сопротивляться. Во главе их отряда кто-то, кто не признает ни плена, ни отступления.
 Аларик развернул лошадь и легким галопом направил ее к оврагу. Чтобы не повторять ошибки, которая погубила его соратников, он слез с коня и, обнажив меч, двинулся вниз пешком.
 Норманны и их союзники-бретонцы численно превосходили саксов и вынудили последних обратиться в бегство и запросить пощады.
 Аларик с тяжелым вздохом вынул свой меч из тела поверженного им врага. Огромный, похожий на медведя Фальстаф вновь оказался за его спиной и окликнул Аларика.
 — Мой господин, ты видишь людей возле дуба ? Там наши окружили сакса, но он такой хороший фехтовальщик, что к нему не могут приблизиться. Ему предложили сдаться, но этот глупец наотрез отказался… Прямо какой-то неистовый, дерется под стать викингам. Мой господин…
 Аларик не стал ждать дальнейших рассуждений Фальстафа и двинулся наверх. Подъем был для него делом непростым, потому что с головы до ног он был закован в тяжелую броню, и лишь серые глаза виднелись в прорези шлема.
 Выбравшись из оврага, он взобрался на лошадь и направил ее к дубу.
 На этом воине, как и на многих других саксах, были кожаные доспехи, лицо закрыто маской. Аларика неприятно поразило то, что с десяток одетых в броню и хорошо вооруженных норманнов в нерешительности толпились вокруг одного сакса.
 Нужно сказать, что позицию защищающийся сакс выбрал весьма удачную, а за то время, пока он демонстрировал свое искусство владения мечом и отвагу, его люди успели скрыться в лесу.
 Аларик увидел, как один из его людей выступил вперед. Сакс незамедлительно продемонстрировал свое мастерство. Аларик сжал губы.
 — Отойдите! — решительно скомандовал он. — Я беру его на себя.
 Возможно, что это было несправедливо, потому что сакс наверняка устал; впрочем, за время этой долгой и кровопролитной битвы устали все. К тому же Аларик не имел цели убивать противника, потому что его покорила и восхитила отвага воина. Он намерен был взять сакса в плен. Он не хотел, чтобы на его глазах гибли или получали увечья его люди.
 Аларик восседал на коне. У сакса не было коня, но он был готов к нападению. Когда Аларик нанес первый удар, воин отбил его своим мечом.
 Однако Аларик был сильнее, к тому же он наносил удары сверху. Меч сакса сверкнул в воздухе, как комета со светящимся хвостом — недоброе предзнаменование для воина. Мощный удар бросил сакса на землю, и он упал на спину. Он не стал подниматься — тяжело дыша, он ждал последнего смертельного удара.
 Аларик подъехал к поверженному врагу. Боевой конь остановился над лежащим саксом.
 Аларик нагнулся и приставил окровавленный меч к горлу воина.
 — Сдавайся, и ты будешь жить, — негромко сказал он.
 На это предложение не последовало никакого ответа. Несмотря на тяжелые доспехи, Аларик довольно элегантно спешился и потянулся к маске, которая скрывала лицо сакса.
 — Не смей меня трогать!
 Аларик вздрогнул. Он ошеломленно смотрел на воина. Слова были английские, а голос — нежный, мелодичный, звонкий.
 Это был не мужчина!
 Мгновенно пришла догадка, кто эта женщина. Безоружная и поверженная, она продолжала отчаянно сопротивляться, пытаясь голыми руками оттолкнуть его.
 Он тоже не на шутку рассердился, пытаясь преодолеть ее сопротивление. Она была сильной, но, естественно, не могла соперничать с ним на равных.
 Он нашел узел на затылке и рывком сдернул маску.
 На какое-то время женщина прекратила борьбу и попыталась встать.
 Мрачно улыбаясь, Аларик наступил ногой на выбившуюся черную как смоль прядь волос. Ей не оставалось ничего иного, кроме как лежать и смотреть ему в глаза.
 Он заговорил с ней по-английски, его слова звучали колко и язвительно, ибо перед ним был враг; это она много раз доказывала ему еще до нынешней битвы.
 — Перестать, Фаллон! Ты проиграла.
 — Нет! Никогда! — произнесла она задыхаясь. — Никогда!
 Она изо всех сил рванулась и выдернула волосы из-под его ступни. Ее глаза метали молнии, и он понял, что она хочет убежать в лес, как это уже сделали ее соратники. Она впилась зубами ему в ногу там, где тело не было защищено доспехами. Ахнув от боли и выругавшись, Аларик на какое-то мгновение отпустил ее. Она бросилась было бежать, но Аларик успел схватить ее за волосы, притянул к себе и прижал к холодным стальным латам.
 — Проклятая саксонская ведьма! Ты проиграла! Сдавайся!
 — Ублюдку и рабу ублюдка? — От боли ее глаза наполнились слезами, однако мужество ее не покинуло. — Вильгельм никогда не завладеет Англией!
 Даже в этот момент, измазанная грязью и кровью, она была удивительно красивой. Голубые глаза цветом напоминали лазурное небо в стране ее предков-викингов, волосы были блестящие и черные как смоль. Лицо формой походило на сердечко, при взгляде на губы вспоминалось крепкое красное вино. Кожа ее была белоснежной, а щеки алели, словно лепестки розы. Она была феей или, если уж смертной женщиной, то никак не ниже принцессы.
 Она и была принцессой — пусть не по рождению, а по воле английского народа. Дочь Гарольда Годвина, рожденная им в браке с датской женщиной, она отличалась чувством собственного достоинства и беззаветной любовью к Англии.
 И она была красавицей, очаровательным и совершенным созданием. Для Аларика это было столь же очевидно, как и то, что трава зеленого цвета, а море — синего.
 Они были врагами с того момента, как он впервые, еще ребенком, встретил ее, и сейчас он отдавал себе отчет, что ее необходимо усмирить, если Вильгельм собирается стать королем Англии. Фаллон была дочерью Гарольда и должна быть непременно укрощена.
 Аларик отпустил ее, затем снял с себя шлем и провел пальцами по волосам.
 — Фаллон, ты проиграла! Ты моя пленница…
 Он скрипнул зубами, поскольку в этот момент.
 Фаллон плюнула ему в лицо.
 Вытерев лицо рукой в рукавице, он схватил ее за запястье и резко притянул к себе. Девушка с вызовом смотрела на него голубыми, широко раскрытыми глазами.
 — Ты проиграла! Англия повержена!
 Она откинула назад голову и дерзко сверкнула глазами.
 — Англия, сэр? Проиграна только одна битва, а Англия — большая страна! Страна моего отца!
 — Твой отец мертв!
 Она внезапно поникла и, казалось, была близка к тому, чтобы упасть в обморок. Он протянул руку, чтобы поддержать ее. Она в ярости выдернула свою руку.
 — Нет! — хрипло возразила она. — Мой отец жив! Он не может быть мертвым!
 — Фаллон, я говорю правду. Гарольд погиб.
 — Нет! — Она умоляюще уставилась на него. Он понял, что ей хотелось, чтобы он солгал и сказал, что Гарольд жив. — Пожалуйста, ради всего святого, Аларик…
 Аларик продолжал молча и сурово смотреть на нее. Ему очень хотелось поддержать девушку, ибо он любил ее отца. Ему не хотелось быть жестоким, хотя для Фаллон жестокость в этот момент могла оказаться величайшей добротой. Он был слишком занят, чтобы заниматься ею, но все же заниматься пленницей было необходимо.
 Если она будет продолжать сопротивляться, ей тоже суждено в скором времени умереть. Ей повезло, что она не лежит сейчас среди мертвых, после того как приняла дурацкое решение пожертвовать собой ради спасения своих людей.
 «Ее необходимо сломить, — устало подумал Аларик. — Ее нужно сокрушить, чтобы она не смогла больше подняться — только это может спасти ей жизнь».
 — Англия не разбита! — выкрикнула Фаллон. — Наверняка живы мои братья! Жив Эдгар Ателинг, и англичане пойдут за ним! Вильгельму никогда — слышишь? — никогда не быть королем!
 — Отведите… гм… принцессу в лагерь, — резко прервал ее Аларик, обращаясь к своим людям. — Посадите под стражу, пока мы не решим, что с ней делать.
 Двое облаченных в латы рыцарей шагнули к Фаллон и взяли ее под руки. Хорошо, что они были защищены латами: она вырывалась, стучала кулаками и пинала их ногами. Отчаяние слышалось в ее голосе, когда она вновь заговорила.
 — Ублюдок не будет королем! Старейшины витенагемота соберутся, чтобы избрать короля Англии! Королем становятся по закону! Совет старейшин сделал королем моего отца, и мой отец…
 — Уведите ее отсюда! — скомандовал Аларик. Он отвернулся и сжал зубы, благодаря Бога за то, что мало кто из бретонских всадников понимает английскую речь. Им не понравилось бы слово «ублюдок» применительно к Вильгельму, хотя это и было сущей правдой. Для тех, кто любил его, он был герцогом Вильгельмом.
 Аларик вернулся снова на поле битвы. Саксов не было видно — оставшиеся в живых бежали. Спускалась ночь. Пришло время отделить убитых от раненых, собрать оставшихся в живых и определить дальнейшую стратегию.
 Фальстаф следовал за Алариком, неся его шлем и рукавицы, пока тот переходил от одного лежащего воина к другому.
 Аларик участвовал во многих сражениях. Много лет он был рядом с Вильгельмом, который отвоевывал у баронов свое наследство — герцогство Нормандию. Однако он редко чувствовал себя так, как в эту ночь. Поле битвы было усеяно телами. Люди стонали, просили воды, призывали Бога, молили о жизни и о смерти.
 Прибыли священники для отпущения грехов и исполнения похоронных обрядов. К раненым направились лекари и парикмахеры.
 Глядя на все это, Аларик тяжело вздохнул. Прямо перед ним на земле лежал мальчишка, придавленный тяжелым нормандским всадником. Сердце сжималось при виде этого зрелища. Паренек пришел сюда прямо с пшеничного поля, не имея никакого оружия, кроме палки.
 — Он обещал нам награды. Ведь так? — услышал Аларик чей-то голос.
 — Что? — повернулся нахмуренный Аларик.
 — Нет, Аларик, ничего. Поговорим, когда погребем убитых.
 Выполнением печальных обязанностей занимались до глубокой ночи. Вильгельм прислал за Алариком, и тот направился к шатру герцога. Когда он вошел, Вильгельм восторженно похлопал его по спине и поднес кубок с вином.
 Аларик, не спуская глаз с Вильгельма, тут же опустошил кубок.
 Ростом чуть пониже Аларика и чуть пошире его в плечах, Вильгельм в свои сорок с лишним лет выглядел красавцем. Он еще не остыл от возбуждения после боя.
 — Аларик, мы победили! В один день! Гарольд мертв, Аларик! Мы завоевали Англию!
 — Мы не завоевали Англию, — без обиняков сказал Аларик, зная, что их двадцатилетнее сотрудничество и дружба дают ему право говорить откровенно. — Вильгельм, это огромная страна. Король мертв, но королевство живет.
 Вильгельм нахмурился и сделал несколько шагов.
 — Я знаю, но с нами Бог, и это предначертано судьбой. Аларик, моя мать видела вещий сон, когда я был зачат. Я дам начало древу, которое оплетет Англию. — Он замолчал, затем взял своего товарища за плечи. — Англия будет моей! И ты будешь иметь все, что пожелаешь.
 — Ну да, я буду вознагражден, — пробормотал Аларик. Он подошел к грубо сколоченному деревянному походному столу в центре шатра и ткнул пальцем в карту.
 — Лондон, Вильгельм. Мы должны дойти до Лондона. Мы должны заставить витенагемот провозгласить королем тебя, а не Эдгара Ателинга.
 — Вот еще! Он же мальчишка!
 — Вильгельм, ты знаешь не хуже меня, что Совет старейшин из витенагемота должен назвать имя короля. Ты должен короноваться в Лондоне.
 — Ну что ж, двинемся к Лондону, — сказал Вильгельм, устало опускаясь на стул. — Если потребуется, мы будем сражаться на протяжении всего пути. Но я добьюсь своего! — Он стукнул кулаком по столу. — Господи, Аларик! Англия была мне обещана! Я хотел стать хорошим королем, справедливым королем, а сейчас…
 — А сейчас, — продолжил за него Аларик, — ты должен своре французских и германских наемников половину своего нового королевства, не говоря уж о долге твоим верным норманнам.
 Вильгельм сжал губы.
 — Ты прав. Я в долгах. — Он бросил взгляд на Аларика. — Народ будет презирать меня.
 — Вероятно.
 — В этом не приходится сомневаться, — сказал Вильгельм без всякого выражения. Он глубоко вздохнул и покачал головой. — Я намерен по мере сил предотвращать грабеж. Но народ нужно держать в крепкой узде… Я добьюсь своего.
 — Надеюсь.
 Вильгельм поднялся.
 — Я собираюсь выйти. Мы обязаны найти тело Гарольда. Боже милостивый, сколько погибших! Уму непостижимо! — Он понизил голос. — Это был благородный противник. Я найду его и похороню со всеми почестями.
 — Не думаю, что саксы его оценят.
 — Я сделаю это не для них, а для себя. — Он улыбнулся. — Ах, Аларик! Ты моя правая рука! Когда много лет назад я увидел, как ты один сражался на холме, я не мог предположить, что на этого сорванца вырастет для меня могучая опора. Ты ведь тоже незаконнорожденный я с юных лет, как и я, боролся за свои права. Мы одержали победы в прежних битвах, и мы победим в той, что впереди. Я стану королем!
 — Вильгельм, сегодня среди саксов были сыновья Гарольда. Ты же знаешь, что они поднимутся и поднимут народ против тебя. Впереди нас ожидает жестокая бойня.
 — Мне не раз случалось сомневаться, что я увижу этот берег, — негромко сказал Вильгельм. — Но это предопределено судьбой. Мы добьемся своего!
 — Я надеюсь, — согласился Аларик. — Молюсь лишь о том, чтобы страна, которой ты будешь править, не превратилась в кладбище.
 Вильгельм поднял руку.
 — Я не желал Гарольду смерти. Он погиб на поле боя, как мог погибнуть и я. Если его сыновья взяты в плен, их не убьют, если, конечно, они не откажутся сдаться. Они должны принести клятву верности. Я буду уважать семью Гарольда.
 — Кстати, Вильгельм… У меня в плену его дочь Фаллон.
 — Фаллон! — произнес Вильгельм, скрипнув зубами.
 — Мы взяли ее на поле боя, где она принимала участие в сражении.
 — Принимала участие? Уверен, что отец не знал об этом!
 — Что мне с ней делать?
 — Она настроена враждебно?
 — Да, именно так.
 — Пусть она пока посидит под стражей. — Аларик увидел колебания Вильгельма и понял, что он тоже хорошо помнит дочь Гарольда. Вильгельм выпрямил плечи и холодно добавил: — Возьми ее себе или отдай кому-либо из твоих людей. — Сказано его было жестко и не без горечи. При желании он мог быть милосердным, но мог быть и твердым как камень. — Или всем твоим людям. Ее язык опаснее самого острого меча. Она должна смириться с тем, что я буду королем, и принести мне клятву верности.
 — Она никогда этого не сделает.
 — Если она будет продолжать бороться со мной, то рискует лишиться головы. Аларик, битва будет долгой и упорной. Я не хочу видеть ее рядом. Она твоя. Делай с ней что хочешь, но не теряй головы. Если она изменит взгляды, то может рассчитывать на мою любовь и защиту. В противном случае я не ручаюсь за ее жизнь.
 Вильгельм встал и хлопнул Аларика по плечу.
 — Иди, эта ночь твоя. А я должен за ночь и за завтрашний день покончить со всеми траурными делами. Затем мы двинемся вперед, и, как всегда, мне необходима будет твоя поддержка.
 Аларик кивнул и вышел. Он чувствовал себя страшно усталым, ибо ночь перед битвой провел практически без сна.
 Тут же появился Фальстаф и двинулся следом. Аларик улыбнулся своему верному хранителю, этому громадному увальню, который был беспощаден в бою и ласков, как котенок, и с теми, кого любил. Много раз они спасали друг друга от вражеских мечей. Когда Аларик присоединился к Вильгельму, Фальстаф решил защищать его и находился рядом во всех сражениях. Это был громадного роста мужчина, смуглый, с белокурыми волосами, пухлыми щеками и черными глазами, с постоянной доброжелательной улыбкой. Он не был создан для лидерства, зато был великолепным исполнителем. Четкие приказы Аларика были ему необходимы. Тем не менее это обстоятельство не мешало им оставаться друзьями. Фальстаф был горяч и порывист, Аларик — бдителен и осторожен. Фальстаф был отзывчив, и завоевать его расположение было нетрудно. Аларика годы сделали суровым. Он не выказывал своих чувств, и мало кто знал, что таил в себе взгляд его серых со стальным отливом глаз. Но феодалы, против которых он воевал с Вильгельмом в Нормандии, твердо усвоили, что меч Аларика означает смерть! Приходящие засвидетельствовать свое почтение герцогу отдавали дань уважения также и Аларику, он постоянно проявлял заботу о своих людях, был неизменно к ним справедлив и никогда не злоупотреблял властью.
 — Вина, женщин и песен! — с широкой улыбкой воскликнул Фальстаф. — Аларик, Вильгельм станет королем! Перед нами лежит вся страна! Какую из лагерных гетер ты хочешь иметь сегодня? Грудастую рыжую? Блондинку? Или же ты предпочитаешь саксонскую девчонку, которую мы взяли с собой, когда прибыли в город? Ты намерен выпить, потанцевать и посмеяться?
 Аларик выгнул темную бровь.
 — Я мечтаю поесть и отдохнуть. Затем я хочу изучить дорогу, по которой нам предстоит идти в Лондон. А потом…
 — А потом?
 — А потом я, пожалуй, выпью вина с рыжей, у которой такая открытая улыбка…
 — И такие пышные груди!
 Аларик негромко хмыкнул. Они подошли к лошадям, сели и быстрой рысью поскакали к лагерю.
 — Аларик, ведь Вильгельм даст тебе все, что ты попросишь, правда же?
 Аларик пожал плечами.
 — Пока что ему нечего мне давать.
 — Аларик…
 — Я вижу, ты никак не можешь выговорить свою просьбу. Что это, Фальстаф?
 Огромный мужчина кротко улыбнулся и дотронулся до руки Аларика.
 — Я испытываю жестокие муки. Я влюбился и не в силах совладать со своими чувствами.
 — Боже милостивый, о чем это ты, Фальстаф?
 — Я говорю о девушке, о леди, о принцессе! О дочери Гарольда. Ни у кого я не видел таких голубых глаз, таких роскошных волос, такой белоснежной кожи! Ее лицо нежнее, чем у ангела… Фигура такая стройная, гибкая, ладная. А губы — как розы! Она прекрасна, словно восходящее солнце, таинственна, словно сумерки, она…
 — Довольно, довольно! — засмеялся Аларик, с любопытством глядя на друга. Было ясно; Фальстаф очаровав прекрасной строптивицей.
 — Аларик, умоляю тебя! Попроси Вильгельма отдать ее мне! Я буду любить ее, буду добрым к ней. Я буду ее холить, и если она пожелает, я женюсь на ней. Аларик, если ты хочешь оказать мне какую-нибудь милость, окажи именно эту! По крайней мере поговори с Вильгельмом.
 Аларик молчал, чувствуя, как гулко забилось сердце в его груди. Нет, он не мог сделать этого. Он не мог отдать ее никому, как не мог пока разобраться в собственных чувствах по отношению к дерзкой девчонке.
 Наконец он заговорил:
 — Она ведьма! Она презирает норманнов. Она не остановится перед тем, чтобы пустить в ход зубы и когти. Она опасна, потому что способна к подстрекательству. К тому же ты сегодня видел, как искусно она владеет оружием. Друг мой, я согласен с тем, что она красива. Но она слишком горда и непокорна. С ней ты будешь иметь одни лишь неприятности.
 — Ты ее так хорошо знаешь?
 — О да! Я знаю ее отлично. — Аларик знал и сладостный вкус ее поцелуя, и ярость ее сердца. Он знал, что может принести безрассудная страсть к ней. — Я встретил ее, Фальстаф, когда она была ребенком. Может, ты помнишь, как она приезжала с отцом в Нормандию.
 — Еще бы! Я обожал ее издали!
 — Когда в этом году Вильгельм направил меня в качестве гонца к Гарольду, я снова увидел ее..
 Соприкоснулся с нею, узнал ее страсть и гнев и едва не отдал ей сердце.
 — Знаешь, Фальстаф, поскольку мы явились сюда как завоеватели, у нее есть причины ненавидеть нас. Мы для нее варвары, грубые и неотесанные. «Нормандское дерьмо» — это, кажется, ее любимый эпитет.
 — Я буду с ней добрым и нежным! — возразил Фальстаф. — Понимаешь, я люблю ее!
 Страсть Фальстафа вызвала у Аларика странные мысли. Вероятно, Фаллон была способна заронить искру глубокого чувства в сердце каждого мужчины. Разве не испытывал он сам нечто подобное? Сколько раз он, соприкасаясь с ней, считал, что попал в ее сети?
 Он вспомнил, как она сегодня действовала мечом. Вильгельм полагал, что ему предназначено судьбой заполучить Англию. А что она предназначила самому Аларику и Фаллон? Их вражда имела глубокие корни. Она началась, когда Фаллон была еще ребенком. Прошли годы, Фаллон выросла, но это ничего между ними не изменило.
 Аларик покачал головой. Он понимал, что должен согласиться на просьбу Фальстафа. Надо отдать Фаллон огромному медведю, который обожал ее. Аларик не доверял себе, когда находился рядом с ней. И как бы ни называлось чувство, которое они испытывали друг к другу — страстью или ненавистью, — оно сжигало их обоих. Аларик посвятил себя делу герцога. Вместе им предстояло покорить целую страну. И ему незачем растрачивать свои силы на то, чтобы укрощать нрав принцессы и обуздывать в ней гордыню. Она уже проиграла.
 Аларик сделал глубокий вдох. Ему захотелось забыть о Фаллон, запереть ее в какой-нибудь далекой башне. Он не желал больше видеть ее и испытывать опустошающее влечение.
 Вильгельм отдал Фаллон ему. Она была его собственностью, и он мог распорядиться ею по своему усмотрению.
 Но она дочь Гарольда, напомнил он себе. Гарольд был его другом, и он не заслуживает бесчестья после своей смерти. Зато этим он спасет жизнь Фаллон.
 — Фальстаф, она твоя.
 — Благослови тебя Бог!
 — Но будь осторожен! — предупреждающе поднял руку Аларик. — Люби ее, лелей, будь нежным, но остерегайся, Фальстаф! Фаллон необходимо держать под стражей, пока она не поклянется в верности Вильгельму. Будь бдительным!
 — Я буду, буду! — счастливо пророкотал Фальстаф. — Поехали побыстрей, неужели ты не можешь прибавить шагу! Я прикажу ее вымыть и умастить душистыми маслами! Я подам ей лучшие вина, лучшие менестрели станут петь для нее, и — клянусь! — она полюбит меня!
 — Гм, — промычал Аларик. Он скрипнул зубами и проглотил комок в горле. Ему нужно позабыть про нее. Отныне она — забота Фальстафа.
 Он сурово нахмурил брови и заставил себя думать о других вещах. Прежде всего необходимо смыть с себя кровь после боя. И выпить. Потом надо изучить подходы к Лондону и определиться с маршрутом движения.
 Фаллон…
 Это имя пришло ему на ум помимо его воли. Ему вспомнилась нежная белизна ее кожи, хижина, в которой они пережидали дождь и осыпали друг друга бранными словами и где единственный раз поцеловались.
 Он вспомнил вкус ее губ…
 — Вот прицепилась, ведьма окаянная! — выругался он вслух.
 Фальстаф с удивлением посмотрел на друга. Аларик покачал головой и сказал:
 — Не обращай внимания. Просто мне надо отдохнуть. Поспешим к нашим наградам.
 — И впрямь, давай поспешим, — готовно согласился Фальстаф.
 Вильгельм расположился в деревянной крепости в центре Гастингса. Здесь в одной из комнат, вся мебель которой состояла из походной койки и грубо сколоченного стола, Аларик занялся изучением карты Англии.
 Гарольд мертв, но его подданные продолжат борьбу. Маловероятно, что совет старейшин провозгласит королем иностранца Вильгельма. Эдгар Ателинг, последний оставшийся в живых внук Эдмунда Айронсайда, несколько лет назад приехал в Англию, чтобы стать в очередь претендентов на трон. Англичане наверняка полагали, что Вильгельм поссорился с Гарольдом и что он удовлетворит их желание выбрать себе королем Эдгара.
 Аларик покачал головой. Вильгельм считал, что король Эдуард Исповедник завещал Англию ему. Пятнадцать лет он жил с этой верой. Хотя основания для того, чтобы Вильгельм надел корону, были достаточно зыбкие (король Дании и король Норвегии имели куда больше прав на английский трон), Вильгельм верил в завещание Эдуарда и много лет мечтал о времени, когда станет править Англией.
 Аларик лучше Вильгельма понимал англосаксов. Он прожил у них гораздо дольше. Исповедник обещал Вильгельму трон в то время, когда был в ссоре с Годвином, отцом Гарольда. Ссора ушла в прошлое, и Эдуард, который не отличался постоянством взглядов, наверняка забыл об обещании, которое дал нормандскому герцогу.
 Гарольд обещал поддерживать Вильгельма в борьбе за престол. Но Вильгельм вырвал это обещание хитростью, когда Гарольд был его пленником в Нормандии.
 Конечно, Гарольд учитывал, что английская корона — не меховая шапка, чтобы завещать ее кому-то по своему усмотрению. Окончательное слово принадлежит витенагемоту — совету старейшин — даже в том случае, если свой выбор сделал правящий монарх на смертном одре.
 Совет старейшин провозгласил Гарольда королем, и Гарольд был не волен в исполнении своего обещания, даже если оно было дано искренне.
 Вильгельм полжизни сражался за то, чтобы удержать в своих руках Нормандию. Он не оправдывал массовые истребления и резню, однако шел на это ради власти.
 Аларик некоторое время изучал карту, затем сделал глоток вина и рассеянно посмотрел на огонь, который полыхал в наскоро сложенном камине…
 Как могут развиваться события?
 Королем может быть провозглашен Эдгар Ателинг. Возможно, совет старейшин остановит свой выбор на одном из двух оставшихся в живых английских графов. Они оба были молоды, но хорошо зарекомендовали себя в сражении. Нельзя сбрасывать со счетов братьев Гарольда, которых тоже могли возвести на трон. И, конечно, его сыновей, хотя они и были слишком юными.
 Так или иначе, на трон взойдет англичанин. Вильгельму остается войти в Лондон и ждать, что решат клирики и лорды из совета старейшин. Их слово будет иметь огромное значение.
 Аларик встал и потянулся, думая о том, что не следует двигаться по главной дороге, а нужно избрать кружной путь. Он поморщился. Там, где пройдет армия, останется страшный кровавый след.
 Он подошел к камину и нагнулся к огню. Было так приятно сбросить с себя латы. Он успел искупаться в реке и надел чистую тунику и шерстяные рейтузы. Он до сих пор ощущал тошнотворный запах крови, и никакое вино не могло его заглушить.
 Послышался торопливый тихим стук, после чего дверь со скрипом отворилась. Аларик слегка улыбнулся, довольный тем, что его оторвали от размышлении. На пороге стояла рыжая Маргарет. Это была леди двора Матильды. Она передвигалась вместе с войском. Конечно, Маргарет не была леди в полном смысле слова, зато отличалась смазливым личиком и пышными аппетитными формами. Она гордилась своей родословной и ездила только за Алариком. Женщины всегда ездят за армией, подумал Аларик. У норманнов были десятки и сотни «прачек», которые по совместительству готовы были оказать уставшим воинам и более интимные услуги.
 Маргарет приветливо улыбнулась Аларику и шагнула к нему. Глаза у нее сверкали, груди грозили порвать платье.
 — Мой великий, мой храбрый господин! — произнесла она, обнимая его. — Менестрели уже поют о твоем мужестве на поле боя. Они говорят, что дрогнули и попятились назад, едва ты появился.
 Он взял ее за руки и задумчиво посмотрел в глаза.
 — Маргарет, я целый день не слезал с коня и знаю, что было на поле боя. Саксы не праздновали труса, наоборот, они сражались очень хорошо.
 ―Но ты сражался и победил!
 Маргарет мягко отняла руку и, покачивая бедрами, направилась к кровати. Она выжидательно посмотрела на Аларика. Ее волосы при свете камина сами казались пламенем. Маргарет протянула к нему руки.
 — Иди ко мне, граф д’Анлу. Иди, моя любовь. Стань моим наездником, покори меня.
 Он негромко хмыкнул и подошел, готовый соединиться с ней и забыть тяготы дня. Он обнял ее. Ласковая и податливая, она раскрыла губы, пока его руки ласкали ее грудь.
 — Скорей! — попросила Маргарет, и они оба опустились на кровать, лихорадочно раздевая друг друга.
 Внезапно в дверь громко постучали. Они вздрогнули.
 — Кого это сюда несет!..
 — Граф Аларик! Милорд!
 — Узнай, что случилось. Я никуда не денусь.
 Ругаясь, Аларик прошлепал к двери и распахнул ее. Перед ним стоял один из нормандских рыцарей. Он был без лат, однако напряженно прижимал к боку меч.
 — В чем дело? — спросил Аларик.
 — Фальстаф… Эта саксонская девица пырнула его ножом.
 — Что?!
 — Быстрее идите к нему. Он звал вас.
 Аларик схватил накидку, набросил на себя и в темноте помчался к большому шатру Фальстафа, который возвышался на поле. Он откинул дверцу, и его глазам предстала следующая сцена.
 Внутри шатер был освещен тремя свечами в канделябрах. У входа стояли двое рыцарей в латах. Должно быть, ограбив какой-то дом, Фальстаф устроил в центре шатра великолепную постель, застланную льняными простынями, с покрывалом и пузатыми подушками. На столике рядом с кроватью Аларик увидел кубок с вином, булку хлеба, головку сыра и печенье. Углы шатра были погружены в тень.
 Фальстаф лежал на полу в луже крови.
 Фаллон — саксонская сука! — стояла бледная и напряженная в углу, прижавшись спиной к холсту шатра, сверкая огромными голубыми глазами.
 Едва взглянув на нее, Аларик бросился к Фальстафу, который был без сознания.
 Великан тихонько застонал, и Аларик прижался ухом к его груди, пытаясь прослушать дыхание. Он разорвал тунику в поисках раны. Он слышал, как бешено колотится сердце его друга.
 — Фальстаф!
 Он отыскал рану под левым ребром. По всей видимости, она была не очень глубокой. Тем не менее кровотечение было сильным, и Аларику трудно было судить, выживет ли раненый. Он посмотрел на стражников.
 — Он умрет, — прошептал один из них.
 — Конечно, если вы будете стоять как идиоты! Поднимите его — только осторожно, умоляю вас! Найдите самого лучшего лекаря герцога, и пусть он немедленно окажет ему помощь!
 Воины со всеми предосторожностями подняли и понесли пострадавшего великана. Фальстаф при этом снова застонал, что привело Аларика в ярость, которая, как известно, не в ладах со здравым смыслом и милосердием.
 Потом Аларик повернулся к Фаллон. Она была вымыта, умащена маслами, как того и хотел Фальстаф, и оттого еще более обольстительна. Черные длинные волосы пышной волной покрывали ее плечи. На ней было белоснежная прозрачная рубашка, которая не могла скрыть прекрасное юное тело.
 — Ах ты кровожадная сука!
 Фаллон не пошевелилась, продолжая молча смотреть на Аларика огромными затуманенными глазами.
 — Я не хотела убивать или даже ранить его, — наконец произнесла она. Она говорила негромко, спокойно и отчетливо. — Он напал на меня, и я дала отпор.
 — Он обожал тебя! Он был без ума от тебя!
 Ее глаза сверкнули — спокойствие покинуло ее.
 — Зато я не люблю его!
 Он боялся приближаться к ней. Фальстаф! Этот медведь, добрейшей души человек, самый верный из друзей! Он, Аларик, граф д’Анлу, известный справедливостью своих суждений и расчетливой мудростью, боялся приближаться к пленнице, потому что не был уверен в себе. Если он подойдет поближе, он тут же схватит ее за плечи, сожмет горло и…
 Он перевел дыхание и хрипло сказал:
 — Ты, возможно, убила его!
 — Ему не следовало нападать на меня!
 — Нападать на тебя! Да ты его собственность! Я отдал ему тебя!
 Пламя горевшей между ними свечи внезапно заплясало, едва не погаснув. Казалось невероятным, чтобы Фаллон могла ранить могучего Фальстафа — настолько она выглядела изящной, хрупкой и грациозной.
 — Я дочь короля, английская принцесса, — гордо сказала она. — Дочь Гарольда Годвина, а не чья-то собственность!
 — Ты убийца, Фаллон! Сука! — снова выругался Аларик и с угрожающим видом сделал к ней шаг. — Так вот, принцесса! Сегодня твой отец убит, и ты теперь моя! Моя, леди! И я счел возможным отдать тебя Фальстафу! Матерь Божья, что я наделал!
 — Он нормандский захватчик! — горячо воскликнула она. — Вор, грабитель, стервятник, гадюка! И он напал на меня! Я не признаю тебя! Я не признаю власть нормандского ублюдка!
 — Вспомни, Фаллон! Английские законы позволяют свободным людям иметь рабов. Это или осужденные преступники, или военнопленные!
 — Английский закон! Мерзкий варвар! Не смей говорить мне об убийстве или английском законе! Ты, убивший сегодня десятки невинных людей! Я не твоя собственность, не собственность Вильгельма и ничья вообще! Я английская принцесса, господин граф! — прошипела она. — И пока я дышу, я не позволю всякой нормандской скотине лапать меня!
 Аларик то сжимал, то разжимал кулаки. Внезапная острая боль, казалось, едва не расколола его голову.
 — Фаллон, оглянись вокруг. Мы пришли и покорили…
 — Вы никого не покорили! Вы ничем не владеете! Вы убили моего отца, но это не значит, что вы будете владеть Англией!..
 — Фаллон, падет ли Англия завтра или через десять лет, это не меняет твоего положения. Ты покорена! Ты проиграла… Ты пленница — моя пленница!.. И потому, — Аларик перешел на шепот, — ты должна была подчиниться ему!
 Фальстаф! Неужто сердце уже перестало биться в этой могучей груди?
 — Нет! — воскликнула Фаллон. Вглядевшись в его глаза, она поняла, что за этим шепотом скрывалась смертельная угроза. — Чего ты требуешь от меня? Чтобы я сказала: приходите, жгите наши селения, мародерствуйте! Убивайте наших крестьян, грабьте и разоряйте нас, а мы, словно овцы, сойдем с дороги?! Я уже тебе сказала, ублюдочный граф, что я — дочь короля, независимо от того, жив он или мертв! И я никогда — слышишь, никогда! — не позволю, чтобы до меня дотрагивался нормандский стервятник!
 Аларик сделал два широких шага по направлению к ней. В эту минуту он испытывал только боль. Если Англия была на пороге того, чтобы узнать насилие, грабеж и трагедию, то Фальстаф намеревался поднять свою пленницу на пьедестал. Он увидел, как Фаллон быстро осмотрелась по сторонам, ища, куда бы ей отступить. Но выхода не было, он загородил ей путь.
 — Ах, ты английская принцесса? И, значит, можешь убивать человека, который любит тебя? Ты слишком чиста, чтобы иметь дело с нами, нормандскими свиньями?
 Некоторое время Фаллон не сводила с него глав. Аларик заметил, что ее колотила дрожь, но был ли тому причиной гнев или страх, он не знал. Да его это и не интересовало. В этот момент он ненавидел и презирал ее. Им владели ярость и гнев.
 — Тебе, наверно, лучше убить меня сейчас, потому что я всегда буду бороться с тобой! — неожиданно сказала она.
 — Вот что, Фаллон… Если Фальстаф умрет… Ты должна просить пощады.
 Она вздернула вверх подбородок.
 — Пощады? Никогда, стервятник!
 Он чуть отодвинулся от нее, потому что, несмотря на дерзкие слова и вызывающую позу, он прочитал в ее глазах страх. Когда он окончательно решил, что одержал над ней победу, она метнулась к нему. В занесенной для удара руке блеснул нож, с которого капала кровь.
 — Саксонская сука! — воскликнул Аларик и молниеносным движением выбил нож, который упал в другой угол. — Тебя придется усмирить!
 Она закричала, но это не остановило его. Одной рукой он схватил ее за волосы, второй за талию и оторвал от пола. Боль в висках стала невыносимой, наполняя все тело Аларика страстью и жаждой отмщения. Фаллон зашла слишком далеко, и этой ночью она должна быть сломлена.
 Либо она запросит пощады, либо узнает, на что он способен в гневе.
 — Нет! — Фаллон ногтями впилась в его предплечья, царапая их до крови, но он не замечал этого. Аларик бросил ее на кровать, которую столь любовно приготовил Фальстаф.
 Он навалился на нее, прикрыл нежный подбородок ладонью и, не обращая внимания на то, что она отчаянно вырывалась и молотила его кулаками, проговорил внешне спокойным, но оттого еще более зловещим голосом:
 — Вильгельм наверняка прикажет перерезать тебе горло, принцесса. Я должен так или иначе вырвать у тебя клятву верности либо отправить тебя на казнь.
 — Так отправляй, ублюдок! Убей меня, только…
 Она запнулась, так как у нее перехватило дыхание, однако он не дал ей закончить фразу.
 — Смирись! — проревел он. — Покорись, проси пощады! Проси оставить тебе жизнь, Фаллон!
 Она плюнула ему в лицо.
 Аларик мрачно улыбнулся. Одной рукой он заломил ей руки над головой. Он вытер лицо о ее ночную рубашку и быстрым движением разорвал прозрачную материю сверху до бедра, не обращая внимания на прекрасные формы, которые так очаровали Фальстафа и сыграли роковую роль в его судьбе. Им двигала сейчас месть, а не страсть.
 Глаза Фаллон от ужаса открылись еще шире, когда она поняла его намерение. Она билась, кричала и стонала, но все было тщетно; не хрупкой девушке бороться с графом д’Анлу.
 Когда он встал, Фаллон попыталась скатиться с кровати, но он схватил ее и швырнул обратно, А пока она собиралась с духом и жадно ловила ртом воздух, сбросил на пол тунику и ножны. Она сделала еще одну попытку встать, но он снова придавил ее всем своим сильным мускулистым телом.
 — Нет! — вскрикнула она, продолжая, как загнанный зверь, отчаянно сопротивляться. Однако Аларик был в такой ярости, что не замечал ее ногтей и ударов.
 Схватив ее за запястья, он одной рукой поднял ее руки над головой, в то время как вторая его рука блуждала по распростертому девичьему телу. Затем он раздвинул ей ноги, полностью лишив ее возможности выскользнуть из-под него.
 На короткое мгновение Фаллон поймала взгляд его темно-серых глаз, которые метали молнии. Она замотала головой, даже сейчас отказываясь признать себя побежденной. Даже сейчас, когда он, демонстрируя непоколебимую решимость, могучий и беспощадный, потребовал, чуть приподнявшись над ней:
 — Проси пощады, Фаллон!
 — Пощады? У тебя?! Да я скорее умру!
 Слова Фаллон были прерваны ее собственным вскриком, когда тело Аларика угрожающе придавило ее. Это было сделано, чтобы продемонстрировать силу, однако он чувствовал, какая буря страстей бушевала в нем, и вдруг отрешенно подумал, не вызвал ли он в себе такую страсть, с которой не в состоянии будет справиться.
 — Ублюдок!
 Фаллон не прекращала борьбу. Чувствуя, что еще немного — и тяжесть его тела раздавит ее, она из последних сил пыталась вырваться.
 Огонь желания горел в крови Аларика, а инстинкт коварно шептал, что надо довести начатое до конца. Он так давно хотел ее. Он был глупцом, полагая, что, если отдаст ее другому, его желание поутихнет, подчинившись разуму и долгу. Сейчас, когда их тела были так близки, что почти слились, могучая буря страсти налетела на него, породив напряженность во всем теле. Эта напряженность заставляла дрожать его руку, которая блуждала по атласной груди и ту часть тела, которая расположилась между округлых девичьих бедер.
 Она была не женщиной, она была врагом.
 — Нет! — Фаллон еще пыталась бороться. Она проглотила комок в горле. — Не надо, Аларик! — Она перешла на просительный шепот. — Аларик…
 Что-то в ее тоне, в ее мольбе заставило Аларика образумиться. Они так давно знали друг друга, пусть и были врагами все это время. Еще ребенком она была уверена, что он никогда не причинит ей боли. Она даже осмеливалась время от времени слегка пококетничать с ним. Его всегда восхищала ее храбрость; она уважала его силу. Он понимал, как ей нелегко просить о пощаде. К тому же, напомнил он себе, она сегодня потеряла отца. Разрушился весь ее мир.
 Гнев не покинул его, но он снова взял себя в руки.
 Он не чувствовал раскаяния, потому что, по правде говоря, она заслуживала наказания, которое он определил для нее. Но он стыдился того, что почти потерял контроль над собой. Он знал, что не в состоянии удержать своих воинов от разграбления Англии, но поклялся, что участвовать в этом не будет. Он никогда не убьет иначе как в бою, никогда никого не ограбит, не причинит ущерба саксонской девушке и не изнасилует ее. А сейчас он был так близок к этому. Буквально секунды отделяли его от того, чтобы лишить ее невинности. И теперь ему было стыдно.
 Фаллон все еще лежала под ним и часто дышала. Сердце ее бешено колотилось, глаза были широко раскрыты, однако следов страха в них не было видно. Закусив нижнюю губу, она неподвижно смотрела в потолок.
 Когда наконец ее глаза встретились с глазами Аларика, они подернулись дымкой. Дрожащим голосом она тихо спросила:
 — Как мог ты… отдать меня… кому-то другому?
 В это мгновение он вдруг как-то по-особому остро почувствовал, что Фальстаф был абсолютно прав. Она была несказанно красива и стоила любой цены, которую мог предложить за нее мужчина. Он и отдал ее другому, чтобы не оказаться под властью ее чар. Если кто-то из мужчин научился не делать глупостей из-за женщин, то это был он. Он хорошо знал, на какие безрассудства способна любовь.
 Он не любил Фаллон. В лучшем случае они были уважающими друг друга врагами, не более того. Да, он не любил ее, но она интересовала его, и он испытывал опьяняющее волнение, ощущая ее близость, вкус ее губ, лаская высокие упругие груди и касаясь ртом ароматного женского тела.
 Перед норманнами простиралась Англия. И Фаллон была опасна. Если она станет мешать Вильгельму, то, придя к власти, он наверняка расправится с ней. Аларик чувствовал, как девушка дрожит под ним. Он ощущал тепло ее тела. Он понимал, что единственным движением лишит ее чего-то очень существенного. Но почему он медлит, сердито спрашивал он себя. Ведь она пыталась убить Фальстафа, его самого верного друга.
 Но ведь она защищалась, ответил сам себе Аларик. И нельзя ее за это ненавидеть.
 Ему вдруг захотелось приласкать и успокоить Фаллон. Вряд ли она поверила бы, что в этих ласках нет сейчас угрозы для ее чести.
 Из ее груди вырвался звук, похожий на рыдания. Она вновь стала вырываться, но от этого ее обнаженная плоть лишь еще более приблизилась к его плоти. Она устало закрыла глаза и замерла, видимо решив не провоцировать его на то, чтобы он сделал последнее роковое движение.
 Успокоить ее…
 Для нее не может быть успокоения. Англия была обречена, и Аларик понимал это. Сгорят ее деревни, погибнут мужчины, дети останутся бездомными. Поля будут истоптаны и опустошены, и голод станет общим уделом.
 Саксонские девушки окажутся добычей нормандских воинов, а Фаллон, дочь Гарольда, лишится жизни, если не покорится.
 Тело Аларика содрогнулось от напряжения, однако он продолжал владеть собой. Наверное, она думала, что он мучает и дразнит ее, прежде чем убить. Но он вынужден был быть жестоким, чтобы смирить ее, иначе это сделает Вильгельм.
 Он отпустил Фаллон, поднялся, демонстрируя отсутствие интереса, и стал надевать тунику. Он старался не смотреть на побледневшие, искаженные болью прекрасные черты и не замечать, как она тянула на себя покрывало.
 — Итак, миледи, — проговорил Аларик, нагибаясь за ножом, которым Фаллон ранила Фальстафа и пыталась использовать против него, — у нас нет спорных проблем и нам нечего обсуждать. Ты готова убить Фальстафа, считая, что тебе можно убивать, потому что ты английская принцесса.
 Аларик вернулся к кровати, наклонился над ней и насмешливо улыбнулся.
 — Но теперь ты знаешь, что в любой момент можешь превратиться в шлюху прихвостня и нормандского ублюдка. Ты моя, Фаллон, и я волен поступать с тобой по своему усмотрению. Не надо больше строить из себя знатную даму. Гарольд Годвин убит. Англией будут править норманны.
 Голубые искры сверкнули в ее глазах: в них стояли слезы и в то же время полыхала ненависть. Она занесла руку, чтобы ударить Аларика, но он был наготове. Поймав ее за кисть, он сжимал ее до тех пор, пока Фаллон не застонала. Волосы разметались по ее лицу. Она опустила глаза.
 И здесь Аларик допустил ошибку. Его мучали гнев и страсть, но в нем проснулась жалость.
 — Фаллон, — проговорил он, садясь рядом с ней, — мне очень жаль твоего отца. Он был храбрым воином.
 Слезы покатились по ее щекам, и тишину нарушили рыдания. Ей не требовалось сочувствие Аларика, и он знал об этом. Но она была слишком несчастна в этот момент, у нее не было сил оттолкнуть его, и он обнял ее за плечи. Мигали и потрескивали свечи, пока он молча гладил ее. Он снова лег на подушки и большими пальцами вытер слезы на ее щеках. Он не знал всей глубины ее страданий, однако шептал ей малозначащие, но шедшие от души слова, целовал ей лоб, веки, гладил волосы цвета воронова крыла.
 Затем он стал целовать ее в губы.
 И когда рыдания Фаллон утихли, ее губы приоткрылись. Он уже не боялся, что может не сдержать обжигающего желания. Она ответила на его поцелуй нежно и горячо. Он почувствовал, что в ней зарождается страстная буря, как тогда, когда он впервые обнял ее в Нормандии. Желание набирало силу, овладевало ими обоими, расцветало, словно цветы летом, пьянило и увлекало.
 Фаллон трепетала и словно плавилась от его прикосновений. Казалось, даже воздух вокруг потрескивал от молнии, как если бы летняя роза прошумела совсем рядом. Она тихонько заплакала и внезапно обвила руками. шею Аларика. Он подразнил ее губы кончиком языка, исцеловал ее подбородок и щеки и наконец скользнул языком в ее рот, приглашая ее язык для игры.
 Он так давно мечтал о ней! Он всегда сдерживал себя! Он не мог сейчас думать о сражениях и войне. Он не вспоминал о Фальстафе или Гарольде. Не было ничего, кроме сладостного аромата и пьянящего поцелуя, от которого можно сойти с ума.
 Он ласкал ее с величайшей нежностью и в то же время с безрассудной решимостью. Он целовал ее шею, гладил и ласкал вздрагивающие полушария грудей. Его рука дорвала и отбросила тонкую материю, и его взору открылась вся красота обнаженного девичьего тела.
 На смену его ласкающей руке приходили губы, он взял в рот розовую горошину соска и не выпускал ее, хотя Фаллон дышала хрипло и прерывисто. Он почувствовал, что она обняла его за плечи. Теперь он не отступит. Он возьмет ее, ибо знает, что она хочет этого.
 Он не помнил, что он шептал. Его рот снова встречался с ее губами, в то время как его рука затеяла игру между девичьих ног. Он встал на колени и потом опустился на женское тело. Фаллон издала тихий стон, но это не обеспокоило Аларика, поскольку в течение всего того времени, пока он пил нектар ее губ, она не протестовала и не вырывалась, и чувствовалось, что она в плену его ласки, а не силы. Глаза ее были закрыты, лицо бледно и при слабом золотистом свете свечей так прекрасно, что казалось почти неземным. Она не сопротивлялась. Но даже если бы она и стала сопротивляться, это было бы сопротивлением прежде всего себе. В ней пылало такое пламя и такое желание, что Аларик понимал: ее время настало.
 Он целовал ее, поглаживая бедра, целовал, продолжая возиться со своей одеждой. Он целовал ее и тогда, когда его плоть, набухшая от желания интимно коснулась нежной девичьей плоти.
 Поцелуем он пресек ее крик, когда осторожно вводил в нее, взламывая барьер невинности и тем самым заявляя вечное свое право на эту девушку. Бушевавший в нем огонь требовал энергичных действий, но он обуздал свой порыв, ибо намеревался привести ее к цели одновременно с собой, чтобы не оставить в ней сомнений относительно того, что пожар страсти полыхал в них обоих.
 Внезапно она зашевелилась, попыталась отнять свои губы и освободиться от его тела. Он поймал ее руки и принудил их успокоиться, переплетя свои пальцы с ее пальцами. Их взгляды встретились, он увидел в глазах Фаллон слезы.
 — Аларик… ты делаешь мне больно…
 — Больше не будет больно, — пообещал он и нагнулся, ловя ее губы своим ртом. Она попыталась уклониться, но он все же нашел ее губы и целовал до тех пор, пока она не почувствовала, что ей нечем дышать.
 Затем он осторожно возобновил движение и, постепенно ускоряя его, дал наконец волю своему дикому сжигающему желанию. Он двигался в ней, и по мере того, как страсть его достигала новых сладостных высот, чувствовал, что она выгибается ему навстречу и отвечает на каждый его толчок. Она впилась в него ногтями, и он, улыбаясь, приподнялся, чтобы заглянуть ей в глаза. Они были закрыты, зато влажные губы слегка приоткрылись. Но вот она открыла глаза и встретила его взгляд. Они некоторое время смотрели в глаза друг другу. Фаллон вдруг вскрикнула, словно испугавшись чего-то, но он, смеясь, снова заключил ее в объятия и ускорил свой бег к цели, нежно целуя ей губы, шею и поочередно то одну, то другую грудь.
 Фаллон со стоном рванулась ему навстречу.
 Аларик напрягся, стремясь продлить наслаждение. Он сделал заключительный рывок и замер, чувствуя, как волны освобождения сотрясают его тело И горячая влага, покидая его, уходит в глубину девичьего лона.
 Из уст Фаллон вырвались проклятия. Она ругалась яростней, чем когда-либо раньше. Она снова стала бить его кулачками в грудь, и он, защищаясь, поймал и сжал их. Пока она билась и извивалась; он в душе поносил себя самыми последними словами. Он был глупцом. Ему не следовало так испытывать себя. Его влекло к ней с их первого поцелуя в Руане, когда она заскочила в его комнату и оказалась в его объятиях.
 Ему следовало проявить сдержанность, не демонстрировать сочувствия и нежности, ибо он не мог ей предложить ничего, что могло принести ей утешение. Он не сумел устоять против нее. Она не должна знать, какую власть имеет над ним, ибо может воспользоваться этим в своих целях; она должна понять, что все изменилось и что Вильгельм в случае необходимости заставит замолчать ее и любого члена ее семьи.
 Поток ее слов сменился рыданиями. Он сел рядом с ней и с жесткой улыбкой сказал:
 — Ведь мы оба понимали, что происходит. Разве не так, Фаллон?
 Она взглянула на него, и он увидел, что ее глаза вновь наполняются слезами. Затем в этих нежно-голубых глубинах сверкнула синим пламенем ненависть, и ее рука метнулась к его лицу. Закусив губу, он схватил ее пальцы и, глядя ей в глаза, произнес:
 — Благодарю вас, миледи, за весьма приятный вечер.
 — Ублюдок! — прошипела она, и единственная слезинка скатилась по ее щеке.
 Он дотронулся до щеки и сказал шепотом:
 — Ты не сопротивлялась, Фаллон.
 Она затрясла головой, в ее глазах читалось смятение.
 — Я ненавижу тебя, Аларик!
 — Ты отдалась мне добровольно. Ты подставляла губы и обнимала меня…
 — Ненавижу тебя! — повторила она шепотом.
 — Ты можешь говорить все, что угодно, Фаллон. Я норманн, и я не стал церемониться. Страна будет изнасилована, и ты можешь тешиться тем, что разделила ее судьбу. Фальстаф не стал бы насиловать, Фаллон. Я не столь заворожен тобой. Я знаю, на что ты способна, и поэтому настороже. Видит Бог, я и сам едва не погиб от одной из твоих ведьминых штучек.
 Он замолчал, потому что ему хотелось сейчас лишь одного — снова поцеловать ее, чтобы облегчить боль, которую он ей причинил. Конечно, страдание ее усугублялось тем, что красоту и радость свершившегося по иронии судьбы она должна была открыть для себя с помощью врага. Он отпустил руки Фаллон и решился снова погладить ее. Он встал и, одеваясь, улыбнулся сдержанной, напряженной улыбкой.
 — Помни, Фаллон, по английским законам ты моя. Моя собственность… Моя рабыня.
 — Я не преступница, которую можно судить или продавать!
 — Как же, миледи, именно преступница! Ты покушалась на убийство, а возможно, и совершила его. Я могу лишиться услуг Фальстафа. А они для меня более ценны, чем твои, как бы приятны они ни были.
 Он знал, что в ярости она снова попытается ударить его. Он был готов к этому и улыбнулся безжалостной, суровой улыбкой. Она закричала от унижения. Их взгляды скрестились, когда он протянул ей простыню, чтобы она укрылась.
 — Веди себя прилично, девушка, — насмешливо сказал он.
 — Безмозглая скотина! — выкрикнула она.
 — По английским законам убийство — это преступление. Оно наказывается рабством. А я, миледи, твой господин. Ты всегда говорила, что тебя нельзя сломить. Я клянусь тебе, Фаллон, что ты либо смиришься, либо умрешь.
 Она вскинула вверх подбородок — это движение было ему хорошо знакомо.
 — Ты не сломил меня, Аларик! Тебе это никогда не удастся! И я никогда не склонюсь перед твоим ублюдочным нормандским герцогом!
 Он сцепил зубы, но сохранил улыбку.
 — Стало быть, битва только начинается? — шепотом спросил он и, схватив ее за плечи, притянул к себе. Затем резко оттолкнул ее и, повернувшись, быстро вышел из шатра. Громко, чтобы Фаллон могла услышать, он приказал стражнику приковать ее цепью, если она сделает попытку убежать.
 Он замолчал, переводя дыхание. Осень брала свое, в воздухе пахло морозцем.
 Боже милостивый, что же все-таки произошло? Он, что, оказался таким же глупцом, как Фальстаф? Или эта ведьма так околдовала его, что он потерял волю и рассудок? Даже сейчас, после того как он овладел ею, он не мог освободиться от ее чар.
 Аларик прислонился к дереву, чтобы восстановить силы, которые словно были кем-то выпиты.
 В душе он испытывал сожаление. Она боролась с ним, боролась всю свою жизнь, и он оказался победителем. Должно быть, вся эта ночь с ее ужасом, яростью и насилием была их судьбой. Он применил силу против нее. Она вынудила его изменить закону чести. Но, может быть, все это было предопределено изначально? Предопределено с момента их рождения…




 Часть первая
 Незаконнорожденные



 Глава 1

  Нормандия, март 1027 года 
 Девушка танцевала, когда он впервые увидел ее. Она танцевала на грязной дороге босая, и юбки ее платья взлетали вверх, открывая загорелые точеные щиколотки. Когда она кружилась, Роберт, граф Иемуа, встретился с ней взглядом.
 Вначале он не разобрал, какого цвета ее глаза. Он заметил лишь, что они удивительно живые. Девушка была совсем юной, и кожа у нее была нежная и чистая. Длинные черные волосы взлетали, как ее юбки, когда она кружилась с разными партнерами. Он вспомнил, что сегодня праздник. Все кипело весельем, ходили разносчики, играли музыканты, многие молодые люди танцевали.
 Но до нее всем было далеко. Никто не казался таким юным, таким очаровательным, таким веселым. Ни у кого не было такой аппетитной груди, никто не двигался с такой удивительной грацией. Роберт сидел на лошади: он натянул поводья и остановился. Анри из Монтана, его лучший друг и советник, остановился рядом. Они были заняты обсуждением перипетий непрекращающейся вражды Роберта с его братом Ричардом, герцогом Нормандским. Анри не сразу уловил, что он потерял внимание графа.
 Анри считал своей святой обязанностью заботится о благосостоянии Роберта. Будучи еще молодым человеком, Анри поступил на службу к старому герцогу. Он всегда был компаньоном его младшего сына Роберта и очень любил своего подопечного. Герцогство унаследовал старший сын Ричард, но Анри был убежден, что Роберт более достоин быть правителем. Роберту не было еще и двадцати лет в этот славный весенний день, но он уже сформировался в интересного молодого человека, мускулистого и стройного.
 Однако он не всегда был способен управлять своими страстями; Роберт часто спорил с братом и сетовал на то, что он младше него.
 — Так должно быть, Роберт, — внушал Анри. — Ричард старший, и поэтому он герцог. Тебе придется принять это.
 — Да, да, — рассеянно отозвался Роберт, и Анри нахмурился, поняв, что питомец больше его не слушает.
 Анри проследил за взглядом Роберта и улыбнулся.
 — Кто она? — выдохнул Роберт.
 — Я выясню это для тебя, мой господин. — Анри направил свою лошадь к толпе, чтобы навести справки.
 Роберт наблюдал за тем, как девушка задорно кланялась, еще не остыв от танца. Казалось, она плывет над землей, весело смеясь, демонстрируя великолепные белые зубки. Она показалась ему совершенной, и он почувствовал, как в нем при этом все сильнее разгорается огонь.
 Он должен иметь ее.
 Анри возвратился к нему.
 — Это Эрлев, дочь Фулберта, кожевника из Фалеза.
 — Она красива, — сказал Роберт.
 Анри, довольный тем, что молодой человек интересуется чем-то еще, кроме вражды со старшим братом, негромко сказал:
 — Ты здесь граф. Ты можешь иметь ее.
 Вздрогнув, Роберт посмотрел на него, затем засмеялся.
 — Так просто?
 — Она будет польщена, если ты проявишь к ней интерес, я уверен, — подтвердил Анри.
 — Будет ли? — пробормотал Роберт. Он направил лошадь в сторону толпы. Перед ним расступались, многие кланялись. Это был их граф, воплощение законности. Он был молод, силен и могуществен, вел свое происхождение от Ролло Викинга, которому более сотни лет назад подарил эти земли Карл Простоватый. Сейчас Роберт был их хозяином. Он был энергичен и красив, и его любили.
 Он продвигался в толпе, и вскоре перед ним осталась только девушка. Она не видела его и продолжала танцевать. Музыкант играл на дудке, она смеялась и кружилась, и длинные волосы веером развивались у нее за спиной.
 Роберт остановил свою лошадь в одном шаге от нее. Девушка повернулась и увидела величественного всадника. В немом изумлении она смотрела на его шелковое, отороченное горностаем одеяние.
 Ей показалось, что это небожитель, который сошел к ней с небес. Она не могла ни шевельнуться, ни что-либо произнести. Она лишь с благоговением смотрела на него.
 Роберт поравнялся с девушкой, нагнулся и, улыбаясь, взял ее за руку. Он ощутил бешеное биение пульса и увидел, как вздымается и опадает высокая грудь.
 — Ты пойдешь со мной? — спросил Роберт,
 Он не сказал ей, куда собирается вести ее, да она и не спрашивала. Глядя ему в глаза, она медленно кивнула. Она была одновременно напугана и возбуждена. Роберт видел, что она прекрасно понимала, чего он хочет, однако каких-либо возражений не высказывала.
 Она не только не возражала, она тоже хотела этого.
 Он приподнял ее и посадил на лошадь перед собой. Люди глазели на них, но девушка не обращала на это внимания. Он пустил лошадь рысью, и вскоре они оказались за пределами города.
 Для Эрлев все казалось каким-то чудесным сном. В ней совсем недавно стали просыпаться смутные желания, которые рождали сладостное томление. Она была девушкой практичной и порой размышляла о том, что ее ожидает, когда она окажется наедине с мужчиной. И задавалась вопросом, кто это будет: сын кузнеца Мишель? Или наследник хозяина гостиницы Ральф? А вдруг сам красавец Ги де Моне, сын старого солдата?
 Но ни разу даже в самых дерзких мечтах она не заходила столь далеко, чтобы этим мужчиной стал Роберт, граф Исмуа.
 Роберт направился с ней в ближайший лес. Они подъехали к домику охотника, и Роберт вызвал хозяина. Граф бросил ему несколько монет и сказал пару фраз. Старик понимающе кивнул, улыбнулся, позвал жену, и та вышла поприветствовать лорда.
 Они зашли в домик, затем через несколько минут вышли и направились в лес. Роберт спешился, протянул руки к Эрлев и внес ее в домик. В полумраке комнаты он заглянул ей в лицо, погладил по щеке и спросил:
 — Ты знаешь, зачем мы приехали сюда?
 Эрлев кивнула, и он наклонился, чтобы поцеловать ее. Девушка задавала себе вопрос, что такое грех и что такое рай. Он не женится на ней, она понимала это. И, значит, это был грех, но грех сладостный. Эрлев волновал исходящий от Роберта аромат, ее колотила дрожь. Она погладила его руку и ощутила стальные мускулы. Его губы были столь настойчивыми, что заставляли позабыть обо всем, и она почувствовала сладостное головокружение.
 Роберт оторвался от нее и посмотрел ей в глаза. Она дотронулась до его щеки и еще раз восхитилась его красотой.
 — Будь нежным со мной, мои господин, — шепотом сказала она.
 — Я буду очень нежным.
 Он был искренен в своем обещают, хотя его сжигал огонь страсти. Его пальцы дрожали, когда он раздевал Эрлев. Роберт бросил на пол свою одежду, опустил девушку на убогий соломенный тюфяк и подумал, что она достойна того, чтобы носить меха и шелка. Груди у нее были крепкие и высокие, они упруго выскальзывали из его рук и были такими сладкими на вкус. Ее тело быстро разогрелось и стало влажным, и хотя обещание Роберта быть нежным очень скоро забылось, Эрлев не жаловалась и не протестовала. Для девственницы начало было слишком бурным, но вскоре Эрлев позабыла о боли и всецело отдалась нараставшему сладостному ощущению, восхищаясь способностью мужской плоти столь глубоко проникать в нее.
 В конце концов она закричала и прильнула к Роберту, взмокшая, дрожащая и потрясенная. А он засмеялся беспричинным счастливым смехом. Густела тьма, но он не хотел ехать домой, не хотел расставаться с ней. Они лежали голые на тюфяке, он перебирал ее пальцы, а она рассказывала об отце. Роберт думал о том, что Анри навестит его и компенсирует утрату, понесенную его дочерью. Хотя эта умненькая девушка с живой улыбкой не была леди и, следовательно, Роберт не мог на ней жениться, он был искренне очарован ею.
 Пришла ночь, и любовный бой разгорелся вновь. Роберт не мог насытиться ее обольстительным девичьим телом и удивительной чувственностью. И лишь затем они заснули, удовлетворенные. Усталая Эрлев думала, что заснет сном младенца. Однако она не могла забыть пережитого ею сладостного возбуждения и, глядя в потолок, вновь и вновь переживала прошедшую ночь любви. Засыпая, она полагала, что и во сне увидит юного графа.
 Вместо этого она погрузилась в мир странных кошмаров. Огромный черный человек навалился на нее, а когда он удалился, она осталась голой, одинокой, дрожащей. К тому же она не могла двигаться. А глубоко в ней, там, где ее любовник излил свое семя, она ощутила движение. Она увидела, что из нее начинает расти дерево. Оно было высокое, громадное, ветви раскинулись так широко, что скрыли все вокруг. Она стала кричать.
 Роберт проснулся, обнял и успокоил дрожащую Эрлев. Он с изумлением выслушал ее сон о дереве.
 — Я не посеял в тебе никакого дерева, — смеясь, сказал Роберт и ласково погладил девичий живот и треугольник волос. — Может быть, крошечного младенца, сына или дочку, но непременно и в плоти и крови. Именно этому дает начало мужское семя, но уж никак не дереву.
 И она тоже стала смеяться. Затем они опять затеяли любовную игру, и Эрлев стала задыхаться от сладости и восторга. А после отдыха возобновилась любовная схватка.
 Вскоре Эрлев действительно обнаружила, что в ней зародилась новая жизнь. Она часто вспоминала свой сон, и ей становилось страшно. Она решила рассказать его матери. Правда, ее мать не очень обеспокоили страхи дочери, ибо к тому времени их семья стала ощущать плоды доброго расположения Роберта. Братья Эрлев получили небольшие должности при дворе графа. Дело отца разрасталось и процветало. Роберт с нетерпением ждал рождения ребенка. Однако его отношения с братом оставались весьма натянутыми и походили скорее на гражданскую войну.
 В августе 1027 года герцог Нормандии Ричард скоропостижно скончался. Эрлев в это время редко видела своего любовника. В стране заговорили о братоубийстве. Хотя у герцога был законный сын, его отправили в монастырь. Роберт стал герцогом Нормандии.
 Поздней осенью Эрлев родила сына. Она стонала и мучилась во время родов и вспоминала свой сон, потому что ей в этот момент казалось, что ее и впрямь разрывает дерево.
 Мать успокоила ее, и в положенное время родился мальчик. Его назвали Вильгельмом.
 — Смотри, Марк. Это Вильгельм Ублюдок.
 Ему было семь лет. Сколько он помнил себя, его всегда называли ублюдком. Он слонялся по двору и без интереса присматривал за овцами отчима, когда увидел Хью из Кресны и его приятеля — десятилетнего Марка. Они шли, чтобы подразнить его.
 Ублюдок… Его отец мог быть герцогом Нормандии, но Вильгельм был незаконнорожденным, и мальчишки вроде Хью и Марка постоянно шпыняли его.
 Он подбросил овцам еды, бдительно наблюдая за своими врагами. Марк шагнул вперед.
 — Она была шлюха, ты понимаешь?
 — Ах, Марк, он еще слишком мал, чтобы понимать, — отозвался Хью. — Он не знает, что такое шлюха.
 Но Вильгельм знал. Он бросил таз с едой и ринулся вперед. Наклонив голову, он изо всей силы боднул Хью в живот. Тот завопил и вцепился Вильгельму в волосы. Вильгельм не издал ни звука. Он стал методично бить своего противника кулаками в челюсть. Хью заплакал, а Марк пустился наутек. У Хью появился огромный синяк под глазом. Правда, позже эти мальчишки подстерегли его. Хью сделал ему подножку, а Марк уселся на него верхом. Вильгельм сцепил зубы от боли, когда Хью бил ногой по ребрам. Он ни за что не заплачет. Сколько он себя помнил, они всегда называли его «ублюдком», и сколько он себя помнил, он дрался с ними.
 — Вильгельм! Что тут происходит? — Эрлуин, отчим Вильгельма, оттащил ребят. В его присутствии они молчали. Не получив ответа, Эрлуин сказал, чтобы они убирались восвояси. Опустив голову, Вильгельм ждал порки, поскольку отчим не любил, когда дерутся. Однако тот стоял молча, и Вильгельм поднял голову. Эрлуин как-то странно смотрел на него.
 — Отряхнись, Вильгельм, — сказал отчим. — Тебя ожидает твой отец.
 Вильгельм никогда не забудет этот день. Мать не пошла с ним. Она лишь заплакала и поцеловала его на прощанье. Здесь же стояли его единоутробные братья Одо и Роберт. Эрлуин помог ему взобраться на лошадь. Когда Вильгельм и Эрлуин подъехали ко дворцу, их остановили стражники. Эрлуин назвал свое имя и имя Вильгельма. Их пригласили в небольшой зал и попросили подождать.
 Вильгельм знал, что в царствование его отца было пролито много крови. Он воевал с братом, он и после его смерти продолжал воевать, пытаясь сохранить целостность герцогства.
 — Вильгельм! Иди сюда! Это сказал появившийся стражник в роскошной ливрее. Он вопросительно посмотрел на Эрлуина, и тот кивнул. Вильгельм последовал за стражником в большой зал.
 Там находился его отец. Вильгельм хотел было закричать и броситься к нему в объятия. Но Роберт Нормандский едва заметно покачал головой, и Вильгельм, оглядевшись по сторонам, увидел, что в комнате много других людей. Это, были самые влиятельные люди Нормандии — графы, архиепископы, рыцари и военачальники. Глядя на них, Вильгельм почувствовал себя совсем маленьким.
 Его двоюродный дедушка, архиепископ из Руана, шагнул вперед. Протянув руки, он возложил их на голову Вильгельма.
 — Господа, прошу поклониться! — приказал Роберт Нормандский.
 И тогда, к изумлению Вильгельма, все важные люди опустились перед ним на колени. Они дали клятву чтить его как наследника Роберта.
 Позже, сидя на коленях у отца, Вильгельм получил возможность спросить, что все это значило.
 — Я покидаю Нормандию, Вильгельм, — ответил Роберт. — Я собираюсь совершить паломничество в Иерусалим.
 — Тебе не следует уезжать, — запротестовал Вильгельм. — Отец, я знаю, что у тебя есть враги.
 — Ты знаешь слишком много для своего возраста, сын мой. Я согласен с тобой, мне не следует уезжать, но я все-таки должен ехать.
 — Но почему, отец?
 Роберт спустил Вильгельма с колен и выглянул в окно.
 — Я должен искупить грехи, которых у меня немало. Я не буду там слишком долго. Но я обязан взять с этих людей клятву на тот случай, если со мной что-то случится. Я должен заставить их поклясться, что они будут чтить тебя как моего наследника.
 — Я ублюдок, — сказал Вильгельм.
 — Ты мой сын, и этого достаточно. — Роберт поднял Вильгельма и прижал к себе. — Может быть, клятвы будет и маловато, но тем не менее я заставил их поклясться в верности. А тот факт, что ты незаконнорожденный, может сделать тебя сильнее. Ты пока еще маленький. Когда-нибудь ты поймешь это.
 — Я уже понимаю, — серьезно сказал Вильгельм.
 Роберт улыбнулся и взъерошил сыну волосы.
 — Ты поедешь к королю Анри во Францию как мой наследник, и он будет помогать тебе, потому что ты станешь его вассалом. Но все это только предосторожности. Я скоро вернусь домой.
 Однако Роберт Нормандский домой не вернулся. Он был сражен смертельной болезнью в Малой Азии и умер в начале 1035 года.
 Семилетний Вильгельм был снова повергнут в изумление, когда богатые и влиятельные люди опять пали перед ним на колени. Он был незаконнорожденным, но отныне он становился герцогом Нормандии.
 Почести, которые свалились на него в тот день, часто мало помогали ему после смерти Роберта. Пока был жив двоюродный дядя Вильгельма — архиепископ из Руана, герцогство оставалось единым. Но когда в 1037 году он умер, снова начались распри. Граф Алан из Бретани, главный наставник Вильгельма, был убит. Осберн, его мажордом, был также убит, да еще во время потасовки в опочивальне самого Вильгельма. С Вильгельмом обычно спал Вальтер, его дядя по материнской линии, который выполнял функцию стража. Не раз они убегали ночью и прятались у крестьян, поскольку юному правителю грозила смерть. Некоторые члены семейства Вильгельма умерли, другие продолжали бороться с ним за власть. Бал правили месть и кровопролитие. Герцог был фактически не в состоянии вершить правосудие, всюду шли локальные войны, и церковь попыталась установить подобие общественного порядка путем введения дней перемирия, во время которых война объявлялась незаконной.
 Вильгельм прибыл ко двору короля Франции Анри, и тот посвятил его в рыцари. Поскольку в герцогстве царила смута, Анри выступил в качестве его покровителя и защитника.
 В 1047 году против Вильгельма поднялось восстание. Ему было тогда уже двадцать лет, он был достаточно взрослым, чтобы вести войну самостоятельно. Во время пребывания в Валони Вильгельма предупредили, что против него организован заговор: его должен взять в плен и затем убить Гримоальд из Плесси. Вильгельм бежал к устью Виры.
 Ожидая отлива, Вильгельм лежал на земле, когда услышал приближение всадников. Решив, что гонятся за ним, он спрятался за деревьями.
 Он увидел благородного вида юношу, одетого в длинную тунику поверх кольчуги. Лошадь под ним была просто великолепной — огромный боевой конь много выше самого хозяина.
 Юный рыцарь был высок и мускулист, и, видимо, хорошо тренирован и обучен премудростям военного дела. Он подъехал к реке и остановился, затем повернул назад к двум всадникам, которые мчались к нему, по-видимому, собираясь начать бой. Они были в латах и размахивали большими военными топорами.
 Вильгельм увидел, как юноша с удивительной легкостью — а ведь он был в тяжелой кольчуге — соскочил с лошади. Лицо его выражало решимость и непреклонность. Черты были правильными и благородными, но кожа казалась обветренной и загрубевшей. Очевидно, жизнь у юноши была непростой.
 И она научила его драться.
 Юноша вынул из ножен меч и, помахивая им, стал ждать.
 Лошади неслись прямо на него, топот копыт становился все громче. Первый всадник поравнялся с ним и взмахнул боевым топором. Юноша с удивительной легкостью уклонился от удара, поднял свой меч — и всадник слетел с коня. Однако он тут же поднялся и бросился на противника.
 Это била отчаянная схватка, и юноша дрался блестяще. Вильгельм не стал вмешиваться, поняв, что его помощь не требуется. По весу и силе юноша уступал взрослому мужчине, но брал скоростью и отточенностью движений.
 Но вот к дерущимся приблизился второй всадник. Возмущенный Вильгельм понял, что эти люди замыслили хладнокровное убийство. Свирепо закричав, Вильгельм выскочил из своего укрытия с обнаженным мечом.
 Удивленный юноша на мгновение бросил на него взгляд. Поняв, что в лице появившегося человека к нему пришло его спасение, он возобновил поединок.
 Вильгельм яростно атаковал всадника, и вскоре все было кончено. Вильгельм отлично владел мечом, ибо это умение означало жизнь. Вильгельм вынул меч из поверженного врага и повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как сильный и опытный противник юноши упал, пронзенный мечом в сердце.
 Победитель тяжело дышал. Пот струился по его лицу. Он молча посмотрел на Вильгельма, затем низко поклонился.
 — Сэр! Всегда готов быть к вашим услугам. Я обязан вам жизнью. Могу ли я спросить ваше имя, чтобы знать, кому я обязан служить в будущем?
 Вильгельм поднял бровь и засмеялся.
 — Это хорошая речь, молодой друг!
 — Это не просто слова, сэр, это святая правда. Мое слово — это мой обет.
 — Мальчик, — сказал Вильгельм, — я твой герцог. Я Вильгельм Нормандский.
 На лице юноши отразилось удивление, затем страх. Он преклонил колени.
 — Сир, я не знал…
 — Встань с колен и расскажи мне, что здесь делает юноша и почему на него нападают двое мужчин?
 — Почему? — с горечью произнес молодой человек. — Я ублюдок, сэр. — Он замолчал и проглотил комок в горле, затем виновато уставился на Вильгельма.
 Вильгельм снова засмеялся.
 — Ублюдочный подданный ублюдочного герцога! Продолжай, мальчик. Ты ведь еще не рассказал мне свою историю.
 — Я сын Жака, графа д’Анлу… Нет! — Его глаза наполнились слезами, и он яростно замотал головой, чтобы стряхнуть их. — Нет, я граф д’Анлу, потому что мой отец мертв. Эти двое поклялись покровительствовать мне и защищать меня. Они лгали, потому что им не нравилось, что моя мать была пастушкой. Вот этот, — он указал ногой на одного из убитых, — был моим кузеном. Он хотел получить титул и земли.
 Вильгельм медленно кивнул.
 — Это горестная битва, сын мой.
 Мальчик с уважением смотрел на Вильгельма.
 — Это так. Но скажите, сир, почему вы один, без охраны?
 В его глазах читалось подозрение. По-видимому, он усомнился в том, что перед ним действительно герцог Нормандии. Вильгельм обнял его за плечи и засмеялся.
 — Я сейчас в пиковом положении. Ги из Бургундии, Мигель, виконт из Котентена, и любезный Рапнулф из Бессена вознамерились убить меня. Я тоже спасаюсь бегством.
 — Спасаетесь бегством? Куда?
 — К королю Франции. К нашему сеньору Анри. Я попрошу его помочь мне разгромить моих врагов.
 Юноша кивнул. Затем он неожиданно упал на колени перед Вильгельмом и взял его за руку.
 — Я пойду с вами. Я буду вам служить.
 Вильгельм отступил на шаг.
 — Нет! Ты ведь совсем еще ребенок.
 — Ребенок без дома — до тех пор, пока я его не отвоюю.
 — Битва будет суровой.
 Юноша вскинул голову.
 — Вы видели меня в деле, сир. Я стою многих мужчин.
 — Пожалуй, это так…
 — Я всегда буду вам верен, не в пример многим. Как вы сказали, сир, «ублюдочный подданный ублюдочного герцога».
 Вильгельм помолчал, затем поднял его на ноги.
 — Как тебя зовут? Я имею в виду твое имя.
 — Аларик, герцог Вильгельм.
 — Значит, Аларик. А сколько тебе лет?
 — Пятнадцать.
 — Выглядишь ты на пятнадцать, но ты врешь.
 — Мне двенадцать, сир.
 — Двенадцать? Матерь Божья, я должен втягивать в свои баталии сущего младенца!
 — Я не младенец, — сердито сказал мальчик. Затем хитро добавил: — Да вы и сами-то совсем молоды. Вам едва двадцать лет будет.
 — Ах ты дерзкий щенок! — грозно произнес Вильгельм, продолжая, однако, улыбаться. — Возможно, что ты не младенец и даже не мальчик. Тебе не позволили быть ребенком. — Он пожал плечами и направился к деревьям.
 — Куда вы собрались? — окликнул его юный граф д’Анлу.
 — Начался отлив. Надо переправиться через реку. Если ты намерен пойти со мной, пошли. Но я сразу говорю тебе, сын мой, что ты можешь ухаживать за моим конем или оружием, но в бой я тебя не возьму.
 Они вдвоем добрались до короля Франции. Как сюзерен Нормандии, Анри счел восстание войной против его вассала и, следовательно, против него самого. Вместе с Вильгельмом он ввел французскую армию в Нормандию.
 В Мезидоне их встретили люди, которых Вильгельм поднял в Верхней Нормандии. Они двинулись по болотистой равнине Валь д’Ауге, миновали Аржантен и остановились лагерем у Лезена. После этого армия двинулась к Валь-эс-Дюн.
 Аларик обещал, что будет лишь оруженосцем Вильгельма, но война была суровой и кровавой, и несмотря на обещание, он не остался от нее в стороне.
 Земля Аларика граничила с Бретанью, и он хотел принести клятву верности французскому королю. Но когда Вильгельм спас ему жизнь, Аларик понял, что будет следовать за герцогом до конца своих дней. Они во многом были похожи и, вероятно, обречены судьбой на встречу.
 На первых порах повстанцы выглядели очень грозно. Но затем они дрогнули и стали отступать под напором войска короля и Вильгельма. В панике они бежали к реке Орне. Первым дрогнул Рапнулф. Нигель из Котентена дрался долго и яростно, однако и он вынужден был обратиться в бегство. Западные враги Вильгельма потерпели поражение.
 Поле битвы огласилось криками восторга. Но никто не выражал свой восторг громче, чем Аларик.
 Вильгельм, склонив колени перед королем, взял Аларика за плечи.
 — Аларик, граф д’Анлу, ты не должен был выходить на поле боя.
 — Я не имел в виду…
 — Ты имел в виду! — сурово прервал его Вильгельм. Но тут же лицо его озарилось широкой улыбкой, и он заговорил, обращаясь уже не к Аларику, а к верным нормандским рыцарям, которые окружали их.
 — Берегитесь, мужчины! Вы видели этого мальчишку? Помоги нам Бог, когда он вырастет! Нам всем достанется от него!
 — Да, боец он отличный, это верно. — Огромный мужчина лет двадцати спешился и вышел вперед. В руках у него был боевой топор викингов. Аларик подумал, уж не родственник ли это герцога, потомок легендарного Ролло. — Да вот только, ваша светлость, он слишком горяч, — продолжал великан с улыбкой. — Вы уверены, что он доживет до того времени, когда вырастет?
 — Знаешь, Фальстаф, меня это самого беспокоит. Да, он горячий, и ты последи за ним. И, ради Бога, не пускай его в бой еще хоть года три.
 — Но, сир! — запротестовал Аларик. — Я ведь доказал, что я могу…
 — Двенадцатилетний мальчишка не может безболезненно научиться искусству убивать, — сказал Вильгельм. — Пошли. Я соскучился по дому. Мы выезжаем.
 Аларик молча ехал позади герцога. Когда солнце село, Вильгельм повернулся к нему.
 ―Вероятно, скоро ты станешь свидетелем еще одной битвы. Мы направим войска в Анлу. Мы докажем, что есть ублюдки, с которыми надо считаться. Не правда ли, мои друг?
 ―Истинная правда, ваша светлость! — радостно подтвердил Аларик.

 Глава 2

 В ту ночь, когда родилась Фаллон, в темном саду запел соловей. Потягивая добрый английский эль, Гарольд слушал его трели и размышлял о том, что, какие бы страдания и беды ни обрушились на людей, земля останется прежней: птицы все так же будут петь, черви — разрыхлять землю, а красавцы олени — бродить по лесам.
 Он вздрогнул, когда Эдит снова закричала — на сей раз громче обычного. «Господи, помоги ей, пусть у нее все пройдет благополучно!» — вознес он про себя молитву. Ему было лишь двадцать три года, он еще очень молод, но этот ребенок у него третий. Хотя «датская женитьба» на Эдит Сваннесхалс не была освящена церковью, Гарольд чтил и любил Эдит, и общество признало их брак.
 Гарольд еле слышно вздохнул. Он не мог обвенчаться с Эдит в церкви, не сведя на нет всех усилий отца, предпринятых им ради процветания их рода. Когда-нибудь в будущем, возможно, Гарольду придется вступить в брак по политическим соображениям. Эдит это понимала и никогда не обременяла его просьбами. Гарольд еще больше любил ее за это, и сейчас, когда она давала жизнь его третьему ребенку, он остро чувствовал ее боль.
 — Граф Гарольд!
 Он оторвал взгляд от окна дома, что находился в небольшой деревеньке Бошем. Мерси, одна из служанок Эдит, стояла на пороге, на ее молодом миловидном, хотя и слегка утомленном лице играла улыбка. Гарольд вопросительно поднял бровь.
 — На сей раз девочка, граф Гарольд… И такая красивая, каких я сроду не видела!
 — Да? — расплылся в улыбке Гарольд. Он горячо любил двух сыновей, которых ему подарила Эдит, а сейчас горел желанием увидеть «красавицу» новорожденную. — Леди Эдит хорошо себя чувствует?
 — Нормально. Она сейчас бодрствует и очень хочет видеть вас, сир, — ответила Мерси.
 Гарольд кивнул и, набросив на плечи накидку, последовал за служанкой. Войдя в опочивальню Эдит, он махнул рукой, отпуская женщин, которые помогали роженице, и те удалились. Эдит лежала на свежих простынях, шея и подбородок ее были укутаны мехами, чтобы уберечь от простуды. Бледность покрывала ее лицо, тем не менее оно было прекрасно. Длинные золотистые волосы разметались по подушке. Гарольд быстрым шагом подошел к ней, опустился на колено и взял ее за руку.
 — Девочка, мой господин, — тихо проговорила Эдит. — Ты разочарован?
 — У меня уже есть двое сыновей, — напомнил он ей с кроткой улыбкой. — И, Бог даст, у нас будут еще, любовь моя. Покажи мне дочку. Мерси заявляет, что она невероятно красива. Наверное, Мерси пророчица.
 Эдит засмеялась и подняла покрывало. Рядом с ней лежал вымытый и спеленутый ребенок. Гарольд любовно и осторожно взял на руки новорожденную дочь и поднес ее поближе, чтобы рассмотреть черты лица. Девочка и впрямь была удивительна. Ей не было еще и одного часа от роду, а она выглядела красавицей. Щечки у нее были нежно-алыми, ротик напоминал маленький бутон розы. Она открыла глазки — они оказались голубыми, а волосы имели цвет воронова крыла. Она родилась с волосами!
 — Она очаровательна, — сказал Гарольд. Он прижал дочь к груди и наклонился, чтобы поцеловать Эдит. Малышка заплакала, и он вернул ее матери. — Откуда она взяла такие волосы? — Он удивленно покачал головой.
 Эдит убрала завитки волос со лба дочери.
 — От Годвинов, смею заверить. Но ее глаза! Гарольд, они нордические, как Северное море. Полагаю, она их унаследовала от твоей матери.
 — Они могут измениться, — напомнил Гарольд.
 — Они не изменятся, — убежденно возразила Эдит.
 — Если ты так уверена, то, конечно, нет, — согласился Гарольд, полез в кожаный карман, висевший у него на поясе, и извлек красивую золотую брошь, которую передал Эдит, поцеловав ей при атом руку.
 — Гарольд, эта брошь прелестна.
 — Она тем не менее не может превзойти красоты матери и дочери.
 — Гарольд… — Эдит села в кровати, чтобы изучить отделку броши. Ее глаза лучились любовью, когда она вновь взглянула на Гарольда. — Спасибо тебе, мой господин.
 — Спасибо тебе, моя леди.
 Она улыбнулась и вновь легла. Гарольд сел рядом с ней, взял ее за руку, и она вскоре заснула.
 Приближалось утро. Скоро затеплится заря. Гарольд взял дочь на руки и поднес ее к окну, чтобы она могла увидеть первые рассветные лучи. Пеленки соскочили с нее, она изогнулась, словно маленький червячок, вскрикнула и ткнула крохотным пухлым кулачком отцу в рот. Гарольд негромко засмеялся, довольный.
 Ну, конечно же, его маленькая дочь была красавицей!
 Фаллон не было еще и года, когда ее представили двору Эдуарда Исповедника и самому королю.
 Эдуард полюбил ребенка. Раньше он обожал Тостига, брата Гарольда, а теперь перенес свою любовь на Фаллон.
 Его легко было понять. Фаллон отличалась изумительным цветом лица, на котором постоянно сияла улыбка. Волосы у нее были пышные, блестящие, иссиня-черные, а глаза — темно синие и глубокие, и вообще она была очаровательна. Фаллон любила сидеть на коленях Эдуарда и играть его бородой, что очень смешило короля. Ей не исполнилось и года, как она стала ходить, причем ходить хорошо, а также произносить первые слова. Она слышала речь старших, которые говорили я на английском, и на нормандском диалекте французского, и оба языка стали для нее родными.
 Все было бы очень хорошо, если бы короля не вздумал навестить его старый нормандский друг — граф Юстас из Булони. Возвращаясь домой из Англии, Юстас остановился в Дувре с группой своих вооруженных людей, где потребовал поселить его в гостинице. Хозяин не пожелал пустить иностранцев, и его избили. Он выхватил меч. В последовавшей стычке погибло много людей с обеих сторон.
 Когда весть об этом дошла до Эдуарда, он был очень разгневан, что на его друзей напали в его королевства. Наказать Дувр должен был Годвин, поскольку город находился в его графстве. Однако Годвин считал, что англичане имеют право защищаться и что на них напали первыми. Он отказался наказывать Дувр. Рассерженный король вновь обвинил Годвина в причастности к заговору многолетней давности, когда погиб брат Годвина. Гарольд пытался взять на себя роль миротворца и посредника в переговорах, однако ни Эдуард, ни Годвин не хотели уступать, и ссора все разрасталась.
 Эдит с детьми удалилась в деревню. Гарольд, его отец и братья во главе войска направились для переговоров в Лондон. Дело едва не дошло до гражданской войны, когда они встретились с королем на Темзе. Но тут вмешался совет старейшин. Некоторые графы отказались воевать, заявив, что не намерены проливать кровь своих соотечественников.
 В конце концов было решено, что Дувр наказывать не будут, но Эдуард выслал Годвина и его сыновей из Англии.
 Эдит не поехала с Гарольдом в ссылку, потому что он обещал скоро вернуться. Гарольда поразило послание от короля. Эдуард хотел, чтобы Фаллон оставалась у него.
 — Он ее не получит! — с горячностью воскликнул Гарольд в присутствии жены и отца. — Где это видано: он изгоняет нас и в то же время хочет, чтобы с ним оставалась моя дочь.
 — Отправь ее к нему, — негромко сказал Годвин.
 — Что?! Отец, да ты в своем ли уме?
 — Вполне. И поэтому советую отправить ее к королю. Он буквально боготворит ее. Он сослал свою жену в монастырь за то, что она твоя сестра, но не может оторваться от твоего ребенка. Это наше связующее звено. Отправь ее. Ее мать может находиться неподалеку. Король зол на тебя, но он позаботится о Фаллон.
 — Ей нет еще и четырех лет! — продолжал сопротивляться Гарольд.
 — Верно, она ребенок, но она твоя дочь и моя внучка, Гарольд. Она не по годам развита и предана нам. Она будет нашими глазами и ушами во дворце в наше отсутствие.
 Гарольд взглянул на Эдит. Та закусила губу и опустила голову. На ее руках оставались сыновья — их сейчас было уже трое, и хотя Эдит нежно любила Фаллон, она не намерена была спорить с Годвином. Идея оставить Фаллон у короля казалась ей разумной.
 — Последнее слово за тобой, Эдит.
 — Король будет баловать ее, — просто сказала женщина.
 Гарольд опустился в кресло возле камина и вздохнул. Затем поднял руку, показывая, что сдается.
 — Ладно, отправляйте ее к королю. И, отец, я буду молиться, чтобы ты оказался прав, и мы побыстрее вернулись.
 Годвин пожал плечами, и облачко набежало на его лицо.
 — Мы вернемся! Эдуард Неблагодарный! Я покидаю страну из-за него и его иностранных друзей. Сын мой, мы скоро вернемся со славой. Я обещаю тебе.
 Годвин с сыновьями покинул Англию. Фаллон более года прожила во дворце короля, где и отпраздновала свое пятилетие. Ей было неуютно и тоскливо, и, несмотря ни на какие подарки, она не могла забыть родного дома. Она понимала, что во дворце она и гостья и пленница.
 Фаллон любила своего дядю Эдуарда, но это не могло в полной мере скрасить ей горечь одиночества. Она знала, что ее горячо любимый отец, дед и дяди были изгнаны из страны. Она знала и то, что этому предшествовала страшная смута, а причиной ее были говорящие на французском языке люди — норманны.
 Впрочем, она тоже говорила на их языке. Она выучила и английский язык, и нормандский диалект французского, ибо Эдуард считал, что очень важно владеть этими двумя языками. По его словам, норманны были их соседями — их разделял лишь пролив — и друзьями.
 Но для Фаллон они не были ни ее друзьями, ни друзьями отца, ни дедушки Годвина. Они разлучили ее с семьей, и отец перед отъездом просил ее быть умницей, пока он не вернется за ней.
 Она будет умницей, но не забудет, что она внучка Годвина. Она никогда не будет дружить с норманнами. Да она даже не станет смотреть па этих ужасных людей!
 Этот зарок для Фаллон было очень непросто выполнить, потому что, пока Годвин и его сыновья находились вдали, к королю постоянно приезжали люди из Нормандии. И самым важным из них был герцог Вильгельм!

 Глава 3

 Аларик никогда не сможет забыть, как он впервые увидел Фаллон. Не сможет забыть удивление и гнев, которые тогда испытал.
 Эдуард Исповедник находился в своем дворце в Ворцестере, и именно туда Вильгельм и его люди прибыли для встречи с королем. Вильгельму было известно, что Годвин и его сыновья были высланы из страны.
 Аларик заметил блеск в глазах герцога и понял, что Вильгельм уже мечтает об английском троне. В своих притязаниях он мог ссылаться на Эмму, мать Эдуарда, но основания для этого были зыбкими.
 Гостей из Нормандии во дворце приняли пышно, Вильгельм и Эдуард обнимались, словно старые друзья. Норманнов угощали всевозможными деликатесами: здесь были миноги и семга, фазаны, мясо дикого кабана и оленина. Вино и эль лились рекой, и обычно сдержанный Эдуард развеселился. Он позвал танцовщиц, удивительно грациозных, гибких и обольстительных. Поздно ночью Аларик отправился отдыхать в отведенную ему просторную спальню. Голова у него кружилась от выпитого вина и впечатлений. Он в течение нескольких месяцев изучал английский язык, но ему не пришлось им пользоваться в этот вечер, потому что Эдуард бегло говорил по-французски.
 Утром Аларик проснулся с ужасной головной болью. Открыв глаза, он убедился, что за окном сиял ясный день. Громко пели птицы, в открытые окна заглядывали лучи солнца. Он застонал и перевернулся на другой бок.
 И вдруг заметил, что в спальне он не один.
 Вначале он увидел, как кто-то вылезает из-под кровати. Он нахмурился, попытался пошевелить во рту пересохшим языком и стряхнуть боль, которая обручем опоясала его голову. Между тем какая-то девчонка с черными как смоль волосами была занята тем, что сыпала мусор в его ботинки.
 — А ну перестань! — строго сказал он.
 Девчонка испуганно взглянула на него. Глаза у нее были удивительного синего цвета и окаймлены черными длинными ресницами. Щеки румяные; красные, словно вино, губы сложены бантиком.
 Приходилось признать, что его враг очень красив. Она отвела от него взгляд и продолжала сыпать из кожаного ведерка мусор в его ботинки.
 — Я сказал тебе — немедленно перестань! — еще строже повторил он.
 Он попытался схватить ее, но девочка вскочила и бросилась бежать. Забывшись, Аларик вскочил с кровати, чтобы поймать ее, затем сообразил, что на нем нет ни клочка одежды, и быстро обмотался простыней.
 Хоть у него и кружилась голова, он все-таки догнал ее. Но девочка увернулась. Он бросился за ней, запутался в простыне и тяжело шлепнулся на пол.
 — Ты кто такая? — спросил он, поднимаясь с пола. Она не ответила, отбежала на безопасное расстояние и остановилась, глядя на него огромными синими глазами. На ее губах играла еле заметная улыбка. Ей было лет семь-восемь, но одета она была как взрослая леди. Платье подбито мехом; корсет — из золоченой сетки. Кто она такая? Аларик быстро прикинул, что у Эдуарда детей нет. Ходила даже шутка, что английская казна не располагает средствами, чтобы король делал детей. Даже внебрачных.
 Так кто же эта девчонка, одетая как знатная дама, которая сыплет мусор в его ботинки?
 — Отвечай! Кто ты?
 Девочка продолжала безмолвствовать. Подумав, что она может не знать языка, на котором он говорит, Аларик, запинаясь, повторил вопрос на английском. Девочка презрительно усмехнулась. Впрочем, Аларик не оценил того факта, что девочка считает возможным насмехаться над его английским произношением.
 — Так ты ответишь мне?
 Она все так же молчала. Когда он попробовал снова заговорить, девочка рванулась к двери.
 Однако на сей раз Аларик поймал ее и притянул к себе. Она вырывалась, крутила головой и укусила его за запястье. Аларик вскрикнул от боли и выпустил ее. Девчонка пнула его ногой, но он успел снова схватить ее и подтащить к кровати.
 — Отпусти меня, нормандский ублюдок!
 Она выкрикнула это на английском. Он понял ее, но его удивило, что ребенок употребляет такое слово. Затем он понял, что она просто повторяет слова, которые слышала от старших.
 Он взял ее за подбородок и, глядя ей в глаза, сурово спросил:
 — Что ты сказала?
 — Нормандский ублюдок! — прошипела девочка.
 — Сударыня, ребенку не положено говорить такие вещи, — наставительно сказал он. — К тому же вы пришли сюда и злонамеренно причинили вред моей собственности. И хотя я гость, вы оскорбили меня. Вы должны извиниться, mademoiselle [1] , иначе вам придется сожалеть об этом дне и часе.
 Похоже, ее это нисколько не пугало. Глядя ему прямо в глаза, она засмеялась.
 — Я называю вас норманном, потому что вы норманн, и ублюдком, потому что вы ублюдок.
 Это было уже слишком. Девчонка позволяла себе больше, чем положено ребенку. По-видимому, ее до мозга костей испортил какой-то покровитель. Аларик до сих пор так и не знал, кто она такая Но чаша его терпения переполнилась. Кровь стучала в его голове, он все еще ощущал ее зубы на запястье, саднила голень, которую она метко ударила ножкой.
 — Маленькая леди, возьмите назад свои слова!
 Это не произвело на нее никакого впечатления. Она отбросила назад гриву своих длинных волос и, глядя ему в глаза, сказала:
 — Нормандский ублюдок! — И презрительно плюнула на пол.
 Ах так! Держа девчонку за запястье, Аларик бросил ее к себе на колени. Ему совершенно наплевать, кто она такая! Он дал волю своей ладони, которая несколько раз опустилась на ягодицы негодной девчонки. Он мог особенно не сдерживать себя, потому что попка была хорошо защищена толстым слоем одежды.
 Девчонка не плакала, зато яростно вырывалась. Аларик крепко держал ее за запястья одной рукой, а другой вершил правосудие. Он понимал, что может заплатить за это дорогую цену кому-то из высокопоставленных англичан, но… Детей надо воспитывать.
 Когда девчонка поняла, что ей не вырваться, она вдруг затихла. После десяти добрых шлепков Аларик спустил ее на пол.
 Она мгновенно выпрямилась и повернулась к нему. В ее глазах стояли слезы, подбородок дрожал, но она надменно вскинула голову и в ярости топнула ногой.
 — Ты знаешь, кто я?!
 Аларик скрестил руки на груди и широко улыбнулся.
 — По-моему, я несколько раз спрашивал тебя об этом, но ты не соизволила ответить.
 — Я дочь Гарольда!
 — А кто такой Гарольд?
 — Сын Годвина! Гарольд — мой отец, и тебе придется пожалеть о содеянном.
 Аларик рассмеялся. Похоже, его смех окончательно лишил ее рассудка. Она снова топнула ногой и, указывая на него пальцем, выкрикнула:
 — Вильгельм, ублюдочный нормандский герцог, ты об этом пожалеешь!
 Аларик поднял бровь.
 — Прошу прощения, но я не герцог Вильгельм.
 Девочка оторопела.
 — Ты не герцог Вильгельм?
 ―Нет. — На его лице появилось подобие улыбки. — Но я нормандский ублюдок, mademoiselle, так что извинение за вами.
 — Извинение? — Она выпрямилась, словно не веря собственным ушам. Аларик смотрел на нее и чувствовал, что его гнев сменяется изумлением. Перед ним стояла маленькая красавица, правда, скандальная и непримиримая. Ему было жаль Гарольда, сына Годвина. Эта девочка наверняка часто приводит его в ярость. На месте Гарольда Аларик выдал бы ее замуж за сильного. и сурового рыцаря сразу же по достижении брачного возраста.
 Девочка высокомерно произнесла:
 — Когда в аду все черти померзнут, сэр, только тогда вы услышите от меня извинения. И еще обещаю вам, что вы дорого заплатите за то, что так несправедливо обошлись со мной.
 Она повернулась и вышла из комнаты, умудрившись громко хлопнуть массивной деревянной дверью. Аларик поморщился: звук больно отозвался в его голове. Он лег на спину и стал растирать пальцами виски. Он мечтал о том, чтобы заспать боль, но не успела черноволосая дочь Гарольда уйти, как раздался стук в дверь.
 — Аларик! Пора вставать, друг мой! — В комнату вошел Вильгельм. На нем была нарядная алая накидка. — Король собирается на охоту. Мы тоже поедем. А ты только еще просыпаешься?
 Аларик застонал и открыл один глаз. Вильгельм, несмотря на изрядное количество выпитого вчера вина и эля, выглядел свежим и бодрым. Аларик сел в кровати, спустил ноги на пол и сжал голову ладонями.
 — Я еще не проснулся. У меня была посетительница сегодня утром. Роста вот такого, — он показал рукой, — а злобная — словно гадюка.
 Вильгельм рассмеялся.
 — Ну, тогда ты, я так понимаю, познакомился с Фаллон, леди из дома Годвина.
 — Именно, — пробормотал Аларик. Он вопросительно поднял бровь. — А ты уже встречал ее?
 — О да! Она пообщалась со мной в зале. Она хотела насыпать мусору в ботинки. Впрочем, она не испытывает угрызений совести по этому поводу. В этом нет ничего страшного, заявила она, потому что все мы, норманны, не умеем себя вести и не уважаем закон. Мы грубые варвары. Если бы мы не вели себя как дикари, граф Юстас не затеял бы драку с англичанами в Дувре и ее семья не оказалась бы в опале.
 Аларик хмыкнул.
 — Если ее семья в опале, то, что здесь делает эта милая малышка?
 Вильгельм засмеялся, хлопнул Аларика по спине.
 — Неужто такой славный рыцарь, как ты, не может поладить с маленькой девочкой? Кажется, она любимица Эдуарда и находится здесь по его повелению, как и младший сын Годвина Вулфнот. Я думаю, что я кого-нибудь из них заберу с собой в Нормандию.
 — Господи, хоть бы это был Вулфнот, а не эта кошмарная девчонка!
 Вильгельм направился к двери.
 — Посмотрим. Одевайся и выходи побыстрее во двор. Ты знаешь привычки Эдуарда — он будет еще просить у Бога благословения на охоту. Так что поторопись.
 — Вильгельм! — окликнул его Аларик. Вильгельм остановился. Аларик встал, закутавшись в простыню. — Должен предупредить, что она до такой степени меня разозлила, что я ее выпорол. Если она пойдет жаловаться к Эдуарду, я хочу, чтобы ты был готов к этому.
 Вильгельм выгнул бровь и на мгновение задумался.
 — Не думаю, чтобы наша маленькая подруга стала жаловаться. Она любит многое делать по-своему. Кроме того, Эдуард может выговорить ей за то, что она вела себя невежливо с гостем, и вряд ли Фаллон захочется быть наказанной дважды за одну и ту же проказу… Одевайся! Время поджимает. А я пойду по делам.
 С этими словами Вильгельм вышел из комнаты.
 Аларик отбросил простыню и надел наколенники, вязаные краги и рейтузы. Затем он влез в чистую рубашку и накинул поверх нее короткий кожаный передник. Сверху он набросил накидку с золотой брошью, на которой был изображен герб рода Анлу — ястреб, парящий над большой кошкой. Накидка была сшита из толстой темно-красной шерстяной ткани, подбитой шелком и отороченной мехом. Вильгельм научил его не отрицать свое происхождение, а гордиться им. Пусть на него смотрят как на человека, который всем обязан только себе.
 Аларик поспешил вниз. Лошади, ястребы, соколы и сокольничие уже были в сборе, и Эдуард начал возносить молитву.
 За час они подбили множество птиц. Эдуард приказал отправить ястребов и соколов во дворец. Теперь начиналась охота на оленей и кабанов.
 Эдуард, Вильгельм и Аларик ехали рядом. Прислуга осталась позади. Они беседовали, сравнивая Нормандию и Англию. Вильгельм был чрезвычайно любезен. Он выразил свое сочувствие Эдуарду, когда король пожаловался на Годвина.
 Однако затем король со вздохом признал, что Годвин всегда стоял бок о бок с ним, занимался административными вопросами и вершил правосудие.
 ―У нас гордые люди, — сказал Эдуард. — Вы понимаете, они верят в свой закон. Даже самый бедный раб находит, чем гордиться. Он горд тем, что принадлежит сильному тану. Земледельцы гордятся тем, что они не рабы, а вилланы, тем, что стоят над земледельцами. Таны гордятся своим графом или епископом, от которого получают землю, а больше всего горды люди, которые получают землю непосредственно от короля, то есть от меня. Они собираются в «сотнях» — на собраниях округов — и образуют комитеты, если возникает какая-то ситуация. Они все еще отмечают языческие праздники, однако все они ревностные христиане. Можете представить, как ужаснула меня эта печальная история с Юстасом в Дувре. Но Годвин отказался наказать город, потому что по закону люди имеют право защищать свою собственность. Вы понимаете, Вильгельм?
 — О да! — с готовностью подтвердил Вильгельм.
 Аларик бросил на него быстрый взгляд. Нет, Вильгельм этого не понимал. В Нормандии власть представлял он. Того, кто пытался усомниться в этом, сметали быстро и безжалостно. Как однажды признался Вильгельм, он боролся с момента рождения и усвоил, что непререкаемая и жесткая дисциплина — это в конечном итоге самый мягкий способ достижения цели. В этом англичане отличались — и притом весьма существенно — от норманнов. Аларик хорошо это осознал, когда услышал рассказ о том, как правящий комитет — совет старейшин — реагировал на угрозу гражданской войны между сторонниками Эдуарда и Гарольда. Божий помазанник король — лицо неприкосновенное, в этом нет сомнения, но он не может стоять над законом. Один из английских слуг в зале объяснил Аларику, что король подотчетен закону даже в большей степени, чем простой смертный. Ведь в конечном счете он король и должен служить примером своим подданным.
 — Бог сделал меня королем, — промолвил Эдуард, натягивая поводья. — Но как он, будучи таким мудрым, не позаботился о том, чтобы даровать мне детей?
 — Он мудр, Эдуард, — негромко сказал Вильгельм. — Он сделал тебя святым. Мы, вероятно, не станем таковыми.
 Эдуард погладил бороду. Его лицо вытянулось, погрустнело, и Аларику стало жаль английского короля. Жизнь сделала его печальным, странным и даже праведным. Если бы он получал от жизни такое же удовольствие, как от охоты!
 — Я не оставляю Англии наследников.
 — Я готов быть вашим наследником, кузен! — воскликнул Вильгельм.
 Эдуард улыбнулся.
 — Вильгельм Нормандский! При жизни мой кузен, мой друг, мой союзник, а после моей смерти…
 — Да не придет она долгие годы! — перебил Вильгельм.
 Эдуард засмеялся.
 — Вы пылкий молодой человек, Вильгельм. Что ж, после моей смерти, возможно, вы и станете королем.
 — О, это ваше обещание, сир! — торжественным, чуть сдавленным голосом произнес Вильгельм.
 Мимо них на бешеной скорости пронеслись гончие, и Эдуард закричал:
 — Смотрите, собаки кого-то учуяли!
 Он ударил пятками свою лошадь и помчался вслед за ними. Вильгельм так раздраженно посмотрел на Аларика, что его лошадь, принявшая это на свой счет, тут же рванулась вперед.
 Выяснилось, что собаки напали на след дикого кабана. Ориентируясь на их лай, Аларик пересек рощу и выбрался на поляну. Там собаки окружили огромного кабана. Король помчался к ним, но его лошадь встала на дыбы, и Эдуард оказался на земле. Кабан с ревом устремился на упавшего.
 У Аларика не было времени для того, чтобы доставать лук и стрелы. Чтобы защитить короля, он оттолкнулся от своей лошади и прыгнул на атакующего кабана. Тот попытался отбросить его в сторону. На миг глаза Аларика встретились с обезумевшими от ярости глазами зверя. Кабан хотел только одного — вонзить свои страшные клыки в плоть. Для этого у него силы были. Если бы Аларик упал, кабан затоптал бы и растерзал его. Аларик стиснул зубы. Как ни мотал его кабан, он держался на спине зверя мертвой хваткой. Шли секунды, а секунды означали жизнь. Аларик сумел дотянуться одной рукой до ножен, выхватить нож и вонзить его в мягкое подбрюшье кабана.
 Кабан заревел от боли и ярости и рванулся вперед. Аларику казалось, что сейчас он не удержится, разожмет руки, ударится о дерево и разобьется. Но вот кабан заскулил и замедлил бег. И тогда Аларик всадил нож ему в горло.
 Кабан замертво свалился на Аларика. Некоторое время юноша лежал под ним, тяжело дыша. Не без труда ему удалось освободиться. Он приподнялся и с грустью посмотрел на пропитанную кровью накидку. В это время из-за кустов появился Вильгельм.
 — Аларик! — Герцог увидел кровь и бросился на колени рядом с другом.
 — Сир! — засмеялся Аларик. — Это кровь кабана, а не моя.
 — Ты не пострадал?
 — Пострадал предмет моей гордости. — Вильгельм поднялся и внимательно посмотрел на Аларика.
 — Ты знаешь, что ты спас королю жизнь?
 Аларик пожал плечами и стал стряхивать грязь и листья со своей одежды.
 — Выгляжу я весьма неприлично, — пробормотал он.
 На лице Вильгельма появилась улыбка.
 — Я уверен, что Эдуард щедро отблагодарит тебя, и среди его подарков будет и накидка. А вот что касается меня, то я не знаю, благодарить ли мне тебя… Я мог бы стать королем. А теперь мне придется ждать этого долгие годы.
 Аларик уставился на Вильгельма. Какая-то светлая искорка сверкнула в глазах герцога, и Аларик обрадовался, что Вильгельм говорит это несерьезно.
 — Я горжусь, что ты служишь мне, граф д’Анлу. С каждым годом ты мне все более необходим. — Он положил руку на плечо Аларика, заглянул ему в глаза и затем похлопал по спине. — Когда я буду английским королем, ты станешь английским графом. Обещаю тебе, мой друг!
 В кустах послышался треск. Появились двое в королевских ливреях.
 — Меssires [2] ! Король беспокоится!
 Вильгельм жестом показал Аларику, что нужно идти.
 — Нет причин для беспокойства. Граф Аларик чувствует себя превосходно, а вот кабан пострадал.
 Они пробрались сквозь кусты к поляне, где на поваленном дереве сидел бледный и потрясенный Эдуард. Увидев Аларика, он встал, бросился к нему и обнял за плечи.
 — Юноша, ты спас мне жизнь. Сегодня все королевство к твоим услугам.
 — Сир, я просто поохотился на кабана. Я не прошу никакой награды.
 — Кроме накидки, не так ли? — спросил Эдуард, показывая на забрызганную кровью одежду. — Ну, об этом я позабочусь.
 Аларик бросил взгляд на Вильгельма, который осклабился в улыбке и пожал плечами. Аларик повернулся к королю.
 — И еще, пожалуй, мне не помешала бы ванна, сир.
 — Ну, эту просьбу выполнить несложно, — ответил король. Он посмотрел на слуг. — Вперед! Мы возвращаемся во дворец.
 Спустя час Аларик сидел, откинувшись и закрыв глаза, в огромном березовом корыте. Он тихо вздохнул, когда один из мальчиков, прислуживающих на кухне, добавил ведро горячей воды в теплую ванну. Именно так и следует жить. Он дворянин, и если ему когда-то доведется вернуться на свои земли, он может позволить себе любую роскошь, какую пожелает. Ему приходилось постоянно сопровождать в походах Вильгельма, и он редко переживал столь блаженные минуты. Оставалось лишь мечтать об этих благах. Сегодня он герой дня и намерен сполна насладиться этим.
 Внезапно его живот обожгла боль. Он с ругательством вскочил в корыте.
 — Мальчик! — закричал он, но тут же замолк от неожиданности и охватившего его негодования. Он увидел перед собой отнюдь не кухонного мальчика, а знакомую ему малолетнюю ведьму.
 Девчонка поняла, что он в страшном гневе, и благоразумно отступила назад.
 — Сказали, что тебе требуется вода, — проговорила она.
 — Вода, а не кипяток!
 — Какой прок от холодной воды в ванне?
 — Что ты здесь делаешь?
 — Подношу тебе воду!
 Боль в животе стала утихать. Внимательно следя за своей юной мучительницей, Аларик снова опустился в корыто.
 — Не могу поверить, mademoiselle, будто вы так хотите услужить мне, что стали выполнять обязанности мальчика на кухне.
 Некоторое время она молчала. Прислушиваясь к боли, Аларик на мгновение прикрыл глаза.
 — Я слышала, что ты спас королю жизнь, — сказала девочка.
 — Разве?
 Она молчала. Аларик открыл глаза. Девочка находилась довольно далеко от него, и ему, как ни странно, показалось, что она готова заплакать. Ему даже стало жаль ее — это крохотное симпатичное создание с длинными черными волосами, огромными синими глазами и щечками, похожими на розовые лепестки. Когда-нибудь Гарольду придется решать непростую задачу — наверняка от претендентов на ее руку не будет отбоя.
 А в конечном итоге, с неожиданной злостью подумал Аларик, ее отец остановит свой выбор на тучном и немолодом рыцаре, который будет постоянно рыгать в постели.
 — Очень жаль, что кабан не съел тебя! — неожиданно сказала девочка.
 Он зевнул, делая вид, что она не заслуживает того, чтобы принимать ее всерьез.
 — Кабаны не едят людей, малютка, — назидательно произнес он.
 — Ну, тогда жаль, что он тебя не затоптал.
 Аларик открыл глаза и сурово посмотрел на нее.
 — Ты невежливо ведешь себя в спальне гостя. Ты не даешь мне принять ванну. Если ты сейчас же не уйдешь, я тебя снова выпорю.
 — Ты меня больше не тронешь, Аларик из Анлу, — возразила она. — Я слышала сегодня разговор между дядей Эдуардом и твоим ублюдком-герцогом. Они сказали, что ты сам еще почти мальчишка.
 — Разве? — вежливо спросил он.
 — Они именно так и сказали, — подтвердила девочка.
 — Я на много лет старше тебя, леди. И гораздо сильнее.
 — Мускулы не всегда заменяют ум.
 — Очень верная мысль. У кого ты ее подслушала?
 — Так говорит мой отец, а он очень умный человек.
 — Не сомневаюсь… А сейчас не будешь ли ты так добра удалиться?
 Она не пошевелилась. Аларик схватился за край ванны.
 — Mademoiselle, если вы не удалитесь сию же минуту, я скажу…
 — Если вы скажете королю, он ничего мне не сделает, — перебила его девочка. — Он обожает меня.
 — Я не собираюсь ничего говорить королю. Могу пообещать, что, когда встречусь с твоим отцом, где бы это ни произошло, я расскажу ему о том, как ты вела себя с гостем твоего дома и твоей страны.
 Некоторое время она молча смотрела на него, затем вскинула подбородок — уже знакомая Аларику характерная поза! — и проговорила:
 — А кто захочет находиться в одной комнате с нормандским ублюдком?
 К большому его облегчению, она повернулась и ушла.
 Аларик снова расслабился в корыте. Он выпил принесенную ему кружку зля, вылез из воды и оделся к обеду.
 Он сидел рядом с королем. Эдуард выглядел очень довольным и постоянно похлопывал Аларика по плечу. По правую руку от Аларика сидели Вулфнот — младший брат Гарольда, единственный мужской представитель дома Годвинов, который остался в Англии. В этот день король специально послал за ним.
 Вулфнот был стройный, спокойный, довольно приятный юноша примерно такого же возраста, что и Аларик. Он должен был ехать в Нормандию в качестве «гостя». Как и все, Вулфнот понимал, что фактически станет заложником при дворе Вильгельма.
 Аларику он понравилось. Начался разговор о соколиной охоте, а затем они обсудили вопрос о различии законов двух стран.
 В середине обеда король внезапно нахмурился.
 — А где Фаллон? — спросил он. Вулфнот пожал плечами и, не глядя на Аларика, сказал:
 — Вы ведь знаете нашу племянницу, сир. Она не желает сегодня обедать в зале.
 — А где Элсбет? — снова спросил король. — Она не следит за Фаллон, и ребенок бегает без присмотра.
 — Бегает без присмотра, — объяснил Вулфнот Аларику, — потому что с ней никто не в состоянии справиться.
 «Я хорошо с ней справляюсь», — подумал Аларик, но ничего не сказал.
 Эдуард подозвал слугу и приказал ему отыскать Фаллон и привести в зал.
 — Это дочь Гарольда, — объяснил король, обращаясь к Вильгельму и Аларику. — Вы должны познакомиться с ней. Это наша радость и гордость. — Он глотнул вина и добавил скорее для себя, чем для гостей: — Годвин не слишком учен и религиозен, но он стремился дать своим детям и детям детей отличное образование. Гарольд — человек редких талантов. Он говорит на многих языках — на английском, французском, датском, норвежском, фламандском и латинском. Он знает священное писание и право. — Король вдруг улыбнулся и вновь обратился к гостям: — Очень жаль, что с нами нет моей жены. — Он запнулся. Ее не было здесь — это все знали — из-за того, что, поссорившись с Годвином, он отправил свою жену, его дочь, в монастырь.
 Вильгельм подмигнул Аларику, тот в ответ улыбнулся. Эдуард был известен как человек, способный впадать в страшный гнев, но довольно отходчивый. То, что он заговорил о жене, хороший признак. Она должна скоро быть прощена.
 — А, вот она! — воскликнул король. — Фаллон, дорогая моя, подойди и познакомься с кузеном твоего дяди Вильгельмом и его другом графом Алариком.
 Фаллон была одета даже еще более элегантно, чем днем, и ступала с удивительной для своих лет царственной грацией. На ней было ярко-синее платье, рукава и воротник которого были оторочены горностаем. Талию перетягивал изысканный золотой поясок. Голову ее украшали живые розы, гармонировавшие с цветом ее губ и щек.
 Фаллон подошла и скромно остановилась перед Эдуардом, опустив ресницы и скрестив на груди руки. Сделав реверанс, она поцеловала его в щеку.
 — Добрый вечер, дядя, — проговорила она и прошла дальше, чтобы поприветствовать Вулфнота, который улыбался ей.
 — Фаллон, поприветствуй, пожалуйста, гостей, — попросил король.
 С невинным видом она сделала реверанс двум мужчинам. Она не встретилась взглядом с Алариком. Даже если Фаллон и боялась разоблачения, она не подала вида. Аларик молча наблюдал за ней.
 — Фаллон, почему ты не села с нами обедать? — спросил Эдуард.
 — Я думала, сир, что мне сегодня лучше пообедать в детской, чтобы вы могли насладиться беседой с гостями, — не задумываясь ответила девочка.
 — В таком случае, дитя мое, ты нам чуть позже споешь и сыграешь на лютне, — сказал король и обратился с каким-то замечанием к Вильгельму.
 Глядя на Фаллон, Аларик еле заметно улыбнулся.
 — Ты и в самом деле не пришла по этой причине? — спросил он.
 Она метнула на него ненавидящий взгляд и нервно дотронулась до ягодиц.
 — Я не могла сидеть! — прошипела она, а когда он рассмеялся, быстро удалилась.
 Позже она действительно развлекала их пением и игрой на лютне. Играла Фаллон прекрасно, голос у нее был приятный и мелодичный. Слушая ее, трудно было вообразить, что это маленькая фурия.
 На следующий день Вильгельм со своей свитой покинул Эдуарда. Герцог добился того, за чем ехал, — Эдуард пообещал, что со временем английский трон перейдет к нему. Вулфнот также уезжал с ними.
 Прощаясь, Эдуард расцеловал Аларика в обе щеки и еще раз поблагодарил за то, что тот спас ему жизнь. Аларик заверил короля, что для него это было величайшим удовольствием и честью.
 Фаллон велели стать рядом с королем и пожелать доброго пути гостям. С холодным видом она подчинилась приказанию и была предельно лаконичной.
 — Бог в помощь, — сказала она.
 — Да хранит тебя Бог, — не без юмора произнес Аларик, нагнувшись к ее руке, — до нашей следующей встречи.
 С медоточивой улыбкой она произнесла шепотом:
 — Когда мы встретимся в следующий раз, граф Аларик, английский кабан, может быть, все-таки слопает нормандского ублюдка.
 Аларик засмеялся.
 — Не теряй надежды, маленькая принцесса. Правда, у этого нормандского ублюдка очень толстая шкура.
 — Зато мой отец и дедушка вернутся, норманн. И они заколют тебя, потому что ты и твой герцог — угроза Англии.
 Не глядя больше на него, она с гордым видом стояла рядом с Эдуардом. Аларик в изумлении замолчал, потому что она была права, хотя и не знала этого. Вильгельм действительно представлял угрозу Англии, во всяком случае, той Англии, которую она знала.

 Глава 4

 — Годвин, граф Уэссекский, вернулся из ссылки!
 Прошел почти год со времени визита Вильгельма, когда во дворце Эдуарда прозвучали эти слова. Их повторяли либо с волнением, либо с трепетом.
 В этой суете на Фаллон не обращали внимания. Телохранители и рассыльные Эдуарда всячески избегали ее; повара и слуги шепотом говорили об угрозе новой войны, и лишь Элсбет, ее горничная, была, как и прежде, рядом с ней.
 — Говорят, что он прибыл на остров Уайт, — сказала Элсбет так, словно этого ожидала. — Его приветствуют как героя, как он того и заслуживает. Фи! Ну как можно без графа? Ведь это будет не графство, а притон нормандских воров, которые мечтают урвать себе побольше от Англии!
 — Дедушка вернулся! — воскликнула Фаллон. — И с ним мой отец!
 Элсбет перекрестилась.
 — Да, дитя мое, с ним твой отец. И он тоже великий герой.
 В сущности, Фаллон мало интересовало, кто был и кто не был героем. Просто она хотела домой. Ей хотелось, чтобы дедушка снова подбрасывал ее вверх, чтобы она могла угнездиться рядом с мамой на большой родительской кровати. Ей хотелось поиграть со своими братьями. Но больше всего ей хотелось быть рядом с Гарольдом. Никто не мог сравниться ним. Кто еще говорил с ней так серьезно и так заразительно смеялся? Кто мог так внимательно отнестись к ее проблемам? И только отец позволял ей вместе с братьями учиться фехтовать.
 Гарольд не смущался тем, что Фаллон была девочкой. Он с улыбкой говаривал:
 — Фаллон хорошо чувствует оружие. Она может заниматься вместе с мальчиками. — Когда мать иногда возражала, он становился очень серьезным. — Эдит, много времени прошло с тех пор, когда викинги совершали набеги на нашу страну. Мы мирная нация земледельцев и рыбаков. Но кто знает? — Он пожимал плечами и подмигивал Фаллон. Эдит замолкала, а ее непокорная дочь говорила с самым смиренным видом, что в таких обстоятельствах надо уметь защищать себя.
 А вот король Эдуард не желал слышать о таких вещах. Он требовал, чтобы Фаллон занималась музыкой, изучала языки и читала священное писание. Вообще-то она любила Эдуарда. Фаллон была, пожалуй, единственным человеком, кроме отца и дедушки, кто не боялся его гнева. Когда он впадал в ярость, на его губах показывалась пена. Успокоившись, он проводил долгие часы на коленях, прося Господа Бога послать ему прощение. Фаллон верила, что Бог прощение посылал — ведь посылал же он его всем раскаявшимся, а Эдуард и вовсе заслуживал его.
 Но сейчас Фаллон была вся нацелена на то, чтобы побыстрее вернуться к родным. Проходившие один за другим дни были для нее пыткой. Эдуард направил корабли для встречи Годвина. Они не нашли его — он нашел их сам.
 Для встречи с королевским флотом Годвин поднялся вверх по реке Темзе. У него было много кораблей и еще больше людей. Опустив паруса, он прошел под арками Лондонского моста. Королевский флот ожидал его на северном берегу, между Лондоном и островом Торни.
 Годвин пришвартовал свои корабли у южного берега, на границе своего графства.
 Фаллон находилась в передней, когда появился гонец от дедушки. Дворец жужжал словно улей. Что скажет Годвин? Что он потребует?
 Фаллон убежала от Элсбет, прокралась к покоям Эдуарда и заглянула в открытую дверь. Гонец опустился на колени перед королем.
 — Годвин и Гарольд клянутся в верности Эдуарду, своему возлюбленному королю.
 Глаза Эдуарда превратились в узкие щелки. Он нервно заерзал.
 — Отправляйся назад к Годвину и скажи, чтобы он оставался в ссылке.
 Фаллон закусила губу. Слезы брызнули у нее из глаз. Нет! Ведь отец возвратился! В этот момент она ненавидела Эдуарда. Ведь дедушка заявил о своей верности, а Эдуард по-прежнему оставался таким упрямым и жестоким!
 Однако сердечные муки маленькой девочки не в состоянии изменить королевскую волю. Гонца отправили назад.
 Когда Элсбет разыскала Фаллон, та была в слезах.
 — Я убегу отсюда! — решительно заявила девочка. — Я хочу к отцу!
 — Дитя мое, успокойся, — дрожащим голосом успокаивала ее Элсбет. Ей и самой не было еще двадцати, она была родом из местечка Фене и тосковала по родным местам. — Ты не должна даже в мыслях держать такого! Подожди немного, все образуется.
 Элсбет боялась, что ее подопечная снова убежит от нее, а потом и из дворца. А река таила в себе много опасностей: там были и моряки, и грубые иностранцы, и всякий прочий сброд.
 Элсбет слабо верила в человеческую добродетель. Она знала, что могут найтись люди, которые схватят хорошенькую Фаллон ради того, чтобы получить выкуп; встречаются и такие порочные типы, которые могут использовать девочку для собственных утех. Ни в коем случае нельзя допустить этого!
 — Элсбет, я должна идти! — настаивала Фаллон.
 — Нельзя, Фаллон! Пойдем в нашу комнату!
 Фаллон опустила голову и неожиданно согласилась. Идя к себе, она чувствовала, какая напряженность царит во дворце.
 Когда в их комнату принесли ужин, Фаллон несколько раз подливала эль в кружку Элсбет.
 Когда Элсбет заснула в кресле перед камином, Фаллон вышла из комнаты.
 Было несложно пройти по залам дворца и даже выйти наружу: стражники привыкли к ней и улыбались даже приветливей обычного, потому что понимали, что она может переживать.
 Однако, когда она оказалась за пределами дворца и ей стали попадаться мастерские рыбаков, кузнецов и корабелов, у нее зародилось беспокойство. Люди смотрели на нее как-то очень странно.
 На нее пялились старухи с почерневшими зубами и лысые беззубые старики. Она ускорила шаг. Только бы добраться до флота Эдуарда! Она обратится к одному из капитанов, и он под белым флагом доставит ее к отцу.
 Приближалась ночь. Когда Фаллон свернула в переулок, перед ней неожиданно выросла темная фигура. Она вскрикнула и отступила назад — за ее спиной вырос другой человек, который поднял ее, и она беспомощно замотала ногами в воздухе.
 — Это кто к нам забрался, Регги? — спросил он хриплым голосом. Закусив губу, Фаллон с отвращением смотрела на жирные волосы мужчины, у которого не хватало переднего зуба, а изо рта несло перегаром.
 — Отпусти меня, болван! — завопила Фаллон и умудрилась довольно сильно его лягнуть. Мужчина пробормотал ругательство и разжал руки, однако его напарник, хохоча, успел подхватить ее.
 — Король отрубит тебе голову! — пообещала Фаллон, и второй мужчина, Регги, внезапно протрезвел.
 — Эй, Элвальд, ты взгляни на ее одежду: она в родстве с королем!
 — Тогда за нее можно получить звонкую монету! — сказал Элвальд и снова шагнул к ней. Он схватил ее за волосы и улыбнулся гаденькой плотоядной улыбкой. — Она очень хорошенькая!.. Ходили слухи, что король… Как бы это… любит мальчиков. А может, он любит маленьких девочек? Я бы тоже позабавился с малолеткой. — Его глаза маслено блеснули, когда он взглянул на приятеля.
 Фаллон не поняла, о чем идет разговор, но почуяла недоброе. У нее упало сердце, и она запоздало подумала о том, что надо было послушаться Элсбет. Что они собираются с ней делать?
 Мужчины стали препираться. Регги боялся за свою голову, поэтому он не хотел, чтобы Элвальд трогал девочку. Элвальд говорил, что ее найдут на дне Темзы. Регги предпочел бы получить за нее деньги.
 Голоса мужчин звучали все громче. Они так увлеклись спором, что забыли о Фаллон. Она стала пятиться от них и наконец пустилась бежать.
 — Эй! — закричал Регги. — Она убежала!
 Фаллон услышала за собой топот ног. Море было уже так близко, что она ощущала его запах. Она бегала хорошо, но у нее сбилось дыхание. Она быстро задохнулась. Вскоре они настигли Фаллон, и она опять почувствовала противный запах, когда грубая рука схватила ее за затылок.
 — Маленькая ведьма! — зашипел он.
 Фаллон громко и отчаянно закричала. Элвальд зажал ей рот ладонью, которую она тут же укусила.
 — Ах так! Да я сейчас прикончу эту ведьму — и дело с концом! Я скручу ей шею как цыпленку, клянусь! — Он занес руку, чтобы ударить ее в лицо.
 Пронзительный свист нарушил тишину, и Фаллон увидела, как напрягся насильник. Она поняла, что это был свист стрелы, конец которой выглядывал из груди Элвальда. На рубашке стало расплываться кровавое пятно.
 Элвальд ослабил хватку и медленно опустился на землю. Фаллон услышала нарастающий топот лошадиных копыт. К ней подскочил Регги, зажав в зубах нож с кривым длинным лезвием. Он собрался было схватить девочку за руку и броситься наутек.
 — Нет! — закричала Фаллон, вырываясь изо всех сил.
 — Отпусти девочку, или заплатишь жизнью!
 Регги застыл, услышав эту команду. Фаллон, задрав голову, глянула на всадника. Голос был ей знаком, хотя она не могла понять, кому он принадлежал. Ее спаситель показался ей огромным — настоящий великан на могучей лошади. На нем была золотая с черным туника, надетая поверх кольчуги, а в прорези каски сверкнули разгоряченные гневом глаза. Он приставил острие меча к горлу Регги.
 — Отпусти девочку! — потребовал рыцарь.
 — Проклятый иностранец! — пробормотал Регги. Он ахнул и занес руку назад, чтобы бросить нож.
 Но руке его не суждено было совершить бросок. Движение рыцаря было молниеносным. Регги издал булькающий звук и отпустил Фаллон. Из его перерезанного горла хлынула кровь.
 Рыцарь спешился и приблизился к Фаллон. Она слегка отстранилась от него, еще не веря в свое спасение и не оправившись от испуга.
 — Хватайся за мою руку, маленькая дурочка! — грубовато сказал он.
 Он удивления Фаллон широко открыла глаза.
 — А, так это ты! Граф Аларик, ублюдок из Анлу!
 Он быстро схватил ее за руку, поднял и усадил на спину лошади. У нее на глазах появились слезы, она почувствовала себя униженной. Двое мужчин были мертвы — их убили из-за нее. И вдруг безо всякого почтения хватают, сажают на лошадь!
 — Да, madеmoisеllе, это Аларик, — проговорил рыцарь, собираясь сесть на лошадь позади нее. — Послан твоим обеспокоенным опекуном на розыски.
 — Эдуардом? — спросила она. Фаллон знала, что ее суровый, одетый в кольчугу спаситель еще и ее давний враг. Когда-то он наказал ее так, что несколько дней ей было больно сидеть.
 — Именно. Находясь в весьма печальном расположении духа, он вынужден был отложить другие важные дела и заняться розысками своенравной девчонки.
 Фаллон испытывала угрызения совести. Она понимала, что не должна была так поступать. Тем не менее она дерзко вскинула голову.
 — Здесь мой отец, — сказала она. — Если ты думаешь, что можешь снова побить меня, когда он рядом…
 — Если у твоего отца есть хоть капля здравого смысла, он сам должен тебя выпороть, Фаллон. Но, миледи, тебе следует знать, что, если ты причинишь мне какие-либо неприятности, я с удовольствием снова задам тебе трепку.
 Фаллон ехала в молчании, ее душили слезы. Она поступила глупо, и этот противный норманн все видел. К тому же ее усилия ни к чему не привели: ее снова возвращают к Эдуарду.
 — А что вы здесь делаете, messir bastard [3] ? — медоточивым голосом спросила она.
 — Прямо по пословице: говорил горшку котелок: «Уж больно ты черен, дружок!» Я приехал с подарками для короля Эдуарда от герцога Вильгельма, ну и еще вот спас тебе жизнь… Ты должна сказать спасибо, что я оказался здесь вовремя, — добавил он после паузы.
 Она повернулась в седле и посмотрела на него. Лошадь медленно двигалась по узкому малолюдному переулку.
 ―Что ты сказал? — внезапно спросила она.
 Аларик уже думал о других вещах и недоуменно посмотрел на Фаллон.
 ―Я приехал с подарками от Вильгельма…
 ―Я не об этом! — нетерпеливо перебила она. ―Ты сказал про горшок и котелок. Почему?
 ―Ты очень любишь обзывать людей, принцесса. Но ты должна знать, что ты тоже незаконнорожденная.
 ―Нет! — яростно возразила Фаллон. — Мои родители женаты датским браком.
 — Возможно, этого достаточно для Англии, а в Нормандии тебя бы называли ублюдком. Так что перестань меня обзывать.
 — Здесь не Нормандия! — продолжала упорствовать Фаллон. — Здесь Англия! Это вы отличаетесь такими неотесанными манерами, а у нас…
 — Фаллон, заткнись, пожалуйста. Я устал, и я не твой дядя, который боготворит и балует тебя. Сегодня я из-за тебя вынужден был убить людей.
 — Я и сама справилась бы.
 — С тобой связываться — себе дороже… Но знаешь, Фаллон… — Аларик замолчал, заколебавшись.
 Она не знала, что он собирался сказать, но почувствовала, как холодок пробежал у нее по спине. Аларик спас ее от чего-то такого, о чем она не знала. Губы у нее задрожали.
 — Он действительно хотел сделать мне больно… Убить меня.
 Руки Аларика напряглись.
 — Ты не должна недооценивать мужчин. Да, они хотели сделать тебе больно.
 Напуганная и уставшая, она прислонилась к широкой мощной груди Аларика. Ее вдруг стала колотить дрожь. Фаллон закрыла глаза, а когда открыла их, увидела, что они едут не во дворец.
 — Милорд…
 — Я везу тебя к твоему отцу, Фаллон, — пояснил Аларик.
 — Спасибо! — горячо прошептала девочка. — Большое вам спасибо, сэр!
 — Не меня надо благодарить за это. Я везу тебя к отцу, потому что Эдуард сказал, что так будет лучше. Я выполняю королевские пожелания, а не твои.
 — Потому что ты нормандский лакей! — сказала Фаллон, обиженная его холодным тоном.
 Он посмотрел на нее сквозь прорезь в шлеме. Фаллон смущенно заерзала.
 — Ты должна радоваться, что не я отвечаю за тебя. Будь моя воля, я посадил бы тебя на хлеб и воду и как следует выпорол. Уверен, что это бы тебя образумило.
 — Так знай, нормандский ублюдок, — медоточивым тоном произнесла Фаллон, — что никогда не будет надо мной твоей воли! Никогда!
 — Тихо! — резко перебил ее Аларик, и Фаллон поняла, что они достигли берега реки. Аларик спешился и стал объяснять королев солдатам, что ему нужна лодка и белый флаг. Он прошел вперед и говорил так тихо, что Фаллон не могла расслышать слов. Когда Аларик вернулся, он без объяснений снова сел на лошадь позади нее и направился к деревянному причалу, чтобы затем перейти на баржу. Фаллон прильнула к шее лошади, когда копыта застучали по дереву. Аларик же чувствовал себя вполне непринужденно.
 На барже он не слез с лошади и не стал ссаживать Фаллон. Он все время молчал. Гребцы энергично работали веслами, баржа двигалась к противоположному берегу, и Фаллон овевал прохладный речной ветерок. У нее замерло сердце, когда она увидела дедушку на палубе судна, у которого были спущены паруса. Он махал им рукой и указывал причал.
 — Дедушка! — радостно закричала Фаллон. Аларик приподнял ее, Годвин принял девочку из его рук и крепко прижал к себе. Потом он поднял седовласую голову и спросил:
 — Вы граф Аларик?
 Аларик кивнул, перенес ногу через круп лошади и легко соскочил на землю. Годвин улыбнулся.
 — Норманны бегут из Англии, мой юный друг, — сказал он негромко.
 Аларик перебросил накидку через плечо и улыбнулся.
 — Насколько я знаю, ваша светлость, совет старейшин вмешался в ссору между вами и королем и потребует переговоров. Я надеюсь, что ваша собственность будет вам возвращена и что вы будете восстановлены в правах… Некоторые мои соотечественники покидают Англию, но я не собираюсь этого делать.
 Годвин улыбнулся, затем опустил Фаллон на землю. Упершись ладонями в бедра, он откинул голову и засмеялся.
 — Значит, вы не собираетесь убегать, мой французский друг?
 — Нормандский! — поправил Аларик.
 — Да, нормандский… — Годвин шагнул вперед и похлопал Аларика по плечу. — Мало этого, вы доставили мне мою своенравную внучку. Добро пожаловать, граф Аларик.
 — Благодарю вас, сэр.
 В этот момент Фаллон увидела отца. Он шел по берегу. На нем, как и на Аларике, была кольчуга. Он был без шлема, и его густые рыжеватые волосы развевались на ветру. Он бросился к Фаллон, поднял ее и прижал к себе. Фаллон всем телом прильнула к отцу.
 — Принцесса, — шепнул он ей. Фаллон обняла его и поцеловала в щеку. Расцеловав девочку, Гарольд посмотрел на человека, который привез ее.
 — Что тут случилось? — спросил он отца.
 — Этот норманн возвратил нам Фаллон. Это Аларик, граф Анлу. Мы слышали о тебе, сын мой, — сказал Годвин, обращаясь к Аларику. — Менестрели поют о том, как ты ловко владеешь оружием.
 Аларик пожал плечами.
 — Поэты любят представлять все в романтическом свете.
 — Благодарю вас за дочь, — серьезно сказал Гарольд. — Как она оказалась на вашем попечении?
 Аларик заколебался. Он понимал, что Фаллон не хочется, чтобы он рассказал о происшествии в пустынном переулке, ибо отцу это не понравится.
 — Я хотела быть с тобой, отец, — сказала девочка, прижимаясь к Гарольду.
 — Могу я услышать всю историю целиком, сэр? — продолжал допытываться Гарольд.
 Аларик все еще колебался. Вмешался Годвин.
 — Смелее, сэр! Выкладывайте всю правду, мы вас просим.
 Фаллон метнула на него свирепый взгляд, но Аларик не смотрел на нее. Он вновь пожал плечами.
 — Похоже, юная леди очень хотела вас видеть. Она сбежала от своей горничной и покинула дворец примерно в то время, когда я в нем появился. Король был очень встревожен и послал меня на поиски. Он сказал, что если я найду ее, то должен отвезти к вам.
 — И где же вам удалось отыскать ее, сэр? — тревожно спросил отец.
 — Боюсь, в руках головорезов, — признался Аларик. Фаллон почувствовала, как отец на мгновение сжал ее, но затем опустил на землю и покачал головой.
 — Я уверен, что тебе не разрешали покидать дворец.
 — Отец! Я должна была видеть тебя!
 — Ты подвергла и себя, и этого иностранного рыцаря серьезной опасности. Фаллон, ты будешь наказана. Строго наказана!
 Она не заплачет. Она дала себе слово, что не заплачет при Аларике, который злорадно смотрит на нее. Она расправила плечи, и в это время отец сказал ей, чтобы она шла к матери. Фаллон не знала, что она тоже здесь. Гарольд повернул ее за плечи, и девочка увидела мать. Эдит махала ей рукой, в глазах ее стояли слезы. Фаллон со всех ног бросилась к матери.
 Фаллон не была наказана за свое безрассудство. Происходило слишком много событий. Мудрые люди из совета старейшин установили мир между Эдуардом и Годвином. Годвину и Гарольду были возвращены их герцогства — норманны и французские друзья Эдуарда действительно десятками покидали Англию. На следующий день Годвин должен был принести клятву верности королю.
 Хотя к норманнам в Англии и питали неприязнь, Аларик был принят как гость в доме Годвина на берегу реки. Было много вина и веселья, Годвин и Гарольд расспрашивали молодого человека о способах и тактике боя, которые применяет Вильгельм.
 Фаллон отправили спать, однако ей не спалось и она проскользнула на лестницу, чтобы послушать, о чем идет разговор. Она оставалась там после того, когда мать, дедушка и дядя покинули столовую, а Аларик с отцом продолжали беседовать и потягивать эль.
 Аларик посетовал на то, что англичане много едят и пьют. Гарольд возразил, что это лучше, чем постоянно проводить время в войнах.
 — Вы говорите о своей законопослушности и просвещенности и в то же время вы делаете людей рабами, — сказал Аларик.
 — Человека отдают в рабство для уплаты долгов или после того, как он совершил грабеж. И потом, если кто-то слишком глуп или слаб, чтобы постоять за себя, то лучше ему быть рабом того, кто будет содержать и защищать его.
 Аларик пожал плечами, улыбнулся и глотнул эля. Гарольд засмеялся. После этого возник спор по некоторым вопросам права. Наконец Гарольд встал, и Фаллон увидела, что он слегка покачивается.
 — Пожалуй, мне пора идти спать, — пробормотал он. — Завтра будет много дел. — Затем после паузы добавил: — Я еще раз благодарю вас за дочь. Боюсь, что ей грозила большая опасность.
 После некоторого колебания Аларик сказал:
 — Да, это так, Гарольд. Возможно, эти люди потом бы отдали ее за выкуп.
 — Но сначала они бы надругались над ней и покалечили ее. — Даже мысль об этом приводила Гарольда в ужас. — Она очень красива, мы годимся ею, но иногда она преподносит нам сюрпризы. Я очень часто боюсь за нее, потому что она похожа на моего отца. Ее тоже ничто не способно остановить. Боюсь, она унаследовала от Годвина и его безграничную гордость. Но тем не менее это мое сокровище, и я ваш должник.
 Аларик попытался было возражать, но в это время на лестнице послышался грохот. Увлекшись, Фаллон нагнулась слишком сильно и покатилась по лестнице, приземлившись у ног отца.
 — Фаллон! — закричал он, поднимая дочь. Она поняла, что попала в тяжелую ситуацию.
 Желая переключить отцовский гнев на Аларика, она умоляюще взглянула на Гарольда и выкрикнула:
 — Вот ты очень добренький с ним, а он; сказал, что я незаконнорожденная!
 Гарольд бросил быстрый взгляд на гостя. Аларик смотрел на Фаллон, не проявляя ни малейших признаков тревоги или раскаяния.
 — Леди любит постоянно напоминать мне о моем происхождении. Однажды она так допекла меня, что я потерял терпение и вернул ей комплимент.
 Отец бросил на Фаллон вопрошающий взгляд — и девочке захотелось заползти под стол.
 — Папа, он норманн! — выкрикнула она. — А дедушка сказал…
 — Ты подслушивала, юная леди, — сердито сказал Гарольд. — Иди спать. Я разберусь с тобой утром.
 Фаллон одарила Аларика злобным взглядом. Казалось бы, пришел долгожданный день встречи с отцом, а из-за этого нормандского ублюдка все обернулось так неладно. Она выпрямилась и, повернувшись, направилась к двери. Когда она вышла из комнаты, ее отец, добавляя соли на ее рану, вновь извинился.
 — Выдайте ее побыстрее замуж, — смеясь посоветовал Аларик. — Если бы я был ее отцом, я бы уже помолвил ее, причем зятя бы выбрал с твердым характером.
 Вздохнув, Гарольд медленно проговорил:
 — У меня уже сотни брачных предложений, есть даже из таких отдаленных стран, как Испания и Византийская империя… Но она пока еще ребенок.
 — Да, ребенок.
 Фаллон очень была недовольна тем, как с ней обошлись вечером. Утром она с радостью узнала, что ненавистный норманн уехал.

 Глава 5

 Черев год после возвращения Годвина в Англию его семья собралась в Винчестере. Шел второй день Пасхи, они отпраздновали святой день вместе с королем, после чего сели обедать. Фаллон сидела между матерью и Элсбет, но она была горда тем, что отец и дедушка восседали по обе стороны от Эдуарда. Это была веселая Пасха, и казалось, что никаких раздоров между Годвином и королем Эдуардом отродясь не бывало.
 На столе было много вкуснейших блюд — королевские повара хорошо потрудились. Мясо кабана и оленя жарилось на вертеле в центре зала над огнем, который должен был также согревать обедающих. В углу тихонько играли музыканты. Фаллон помогла сунуть в рот кусок мяса младшему братишке и восхищенно огляделась вокруг. Даже Эдуард с его вытянутым лицом выглядел сегодня нарядным и красивым в своем пурпурном одеянии. Отец был одет в красное, Годвин — в темно-синем наряде. Ее тетя, жена короля, молодая и очень красивая, тоже присутствовала на обеде. Все же Фаллон считала, что никто не может затмить отца, ибо он самый красивый, еще совсем молодой — он едва отметил свое тридцатилетие. Фаллон не сомневалась, что он самый лучший человек, который когда-либо жил на земле. Она любила его всем сердцем.
 Элсбет напомнила Фаллон, что она весь год была непослушной, и поэтому сейчас, даже наблюдая за отцом, девочка опустила голову, чтобы помолиться и попросить у Господа Бога прощения. Отец объяснил ей, что гордость — великий грех, и ничто не придет к человеку, будь он раб, крепостной или король, если Бог не проявит свою щедрость. Она быстро попросила прощение за то, что докучала и причиняла много забот королю Эдуарду, ну а что касается норманнов, то Бог должен понимать, что она не звала этих несносных созданий в Англию. Затем она поблагодарила Господа за то, что он послал отличный год: погода была все время хорошая, урожаи обильные, а цветы этой весной были бесподобно красивые.
 Фаллон закончила молитву, и тут ее внимание привлек дедушка. Годвин дружелюбно улыбнулся и протянул руку слуге, который споткнулся о помост.
 — Ну вот, один брат помогает другому, — шутливо сказал Годвин.
 — Да, и мой брат мог бы помочь мне, — вмешался король, — если бы был жив.
 Фаллон увидела, как посуровело лицо дедушки. Она знала, что его обвиняли в причастности к гибели брата Эдуарда. Но его же оправдали, пэры признали его невиновным!
 Фаллон не знала, хотел ли король расстроить дедушку, но она видела, что Годвин расстроился. Она даже не была уверена в том, что за словами Эдуарда что-либо скрывалось. Возможно, он всего лишь сожалел о потере брата.
 — Я… — произнес Годвин, и вдруг его голос прервался, лицо побагровело, и он свалился на королевскую скамейку для ног.
 Фаллон услышала, как закричала мать. Поднялся всеобщий переполох. Вскочил отец и наклонился над дедушкой. Вокруг них суетились братья. Король, похоже, был в смятении. Годвина перенесли в королевскую опочивальню, и Эдуард послал за самым надежным лекарем.
 Фаллон не разрешили войти туда. Элсбет увела ее к братьям в детскую.
 — Дедушка очень-очень больной, — сказал Гален, ее старший брат.
 Там младший из братьев стал плакать. Аэлфин, который был на год младше Галена, заявил:
  — Люди шепчутся, что дедушка задохнулся потому, что виноват в убийстве.
 — Он невиновен! — горячо воскликнула Фаллон. — Дедушка невиновен в убийстве! Эдуард ничего не имел в виду, когда бросил эту фразу!
 Однако Фаллон было страшно. Неужели Эдуард все эти годы считал, что Годвин причастен к убийству? Не станет ли он теперь мстить их семье?
 — Нам не надо бояться, — сказал Аэлфин, неловко кладя руку ей на плечо.
 — Не смеши меня. Я ничего не боюсь! Я никогда не буду бояться! — возразила Фаллон. Она взяла Тэма и прижала его к себе. — Все в порядке, Тэм, все в порядке. Дедушка обязательно поправится.
 Но она не была в этом уверена, как не были уверены и ребята. Вероятно, они инстинктивно почувствовали, что прежнее не повторится, что их суровый и властный дедушка никогда больше не ущипнет их за щеку, не усадит на колени и даже не повысит на них голос и не отругает.
 Годвин так и не заговорил. В четверг он умер.
 После смерти отца Гарольд стал самым важным человеком в стране. С уходом Годвина король обратил свои взоры на него. Однажды ночью Фаллон подслушала, как в родительской спальне отец, смеясь, говорил матери, что Эдуард теперь и шагу без него не может ступить.
 — Думаю, — размышлял Гарольд, — что я для короля более удобоваримый кусок, чем отец. Я не обладаю его неистовым характером.
 — Нет, — ласково сказала Эдит, — ты спокойный и рассудительный. Ты прислушиваешься к людям и делаешь все, чтобы уменьшить тот вред, который приносят дикие обещания короля. Ты терпелив к нему, ко всем относишься по-доброму и с пониманием. Ты выдающийся граф!
 — Гм, — недоверчиво проговорил отец. Он поцеловал жену и зашагал по комнате. — Я обсуждал вопрос о преемнике с королем. Мы собираемся отправить тайных посланцев на континент, чтобы найти других членов королевской семьи.
 — Наверняка прямых наследников нет, — усомнилась Эдит.
 — Они могут быть. Ты только подумай, любовь моя. У Эдмунда и Кнута и у их трех жен было семнадцать детей. Возможно, кто-то из них жив. Так или иначе, надо поискать. — Он помолчал. — Эдуард не будет жить вечно… Боюсь, что у нас опять будет датский король, если мы не найдем наследника. Люди из витенагемота не хотят иностранца, поэтому они провозгласят датчанина.
 — Почему ты не хочешь быть королем? — спросила Фаллон, появляясь в комнате.
 Гарольд засмеялся, поднял дочь и усадил ее на колени.
 — Ты, без всякого сомнения, принцесса, моя дорогая, но я не король. Я сейчас первый дворянин в стране, и мы будем этим довольствоваться. У отца я научился, как помогать королю, как править страной и защищать закон. Но мы не королевской крови, мы дворянской. Поэтому я должен быть около трона, но не на троне. Мне доставляет удовольствие помогать править. Понимаешь?
 Фаллон не до конца разделяла мысли отца, но обрадовалась его улыбке и с готовностью кивнула.
 Аларик впервые увидел Морвенну из Арка перед самой поездкой к английскому двору по поручению герцога. Их первая встреча произошла при необычных обстоятельствах. Граф д'Арк открыто восстал против Вильгельма, герцога Нормандии, который узнал об этом, находясь в Руане. Когда Вильгельму стало известно, что бывший его союзник, король Франции, намерен воевать на стороне графа д'Арка, раздражению его не было границ.
 Вильгельм выступил в поход со своими единоутробными братьями, Одо и Робертом, Алариком и Фальстафом и двадцатью другими рыцарями и землевладельцами. Недалеко от укрепленного замка графа д'Арка войска сошлись в бою. Аларик был как демон битвы в тот день. В самой гуще сражения он искусно орудовал своим единственным оружием — мечом, и одни падали перед ним, другие разбегались, и вскоре бой закончился, противники либо погибли, либо укрылись за стенами крепости. Когда герцог и его люди, празднуя победу, собрались вместе, Аларик и Вильгельм обсудили положение и решили организовать осаду крепости Арк.
 Люди герцога остановились перед крепостью. Морвенна сверху наблюдала за солдатами. Она с интересом остановила взгляд на Аларике, сочтя его самым привлекательным человеком, которого когда-либо встречала.
 Дочь принцессы Уэльса и кузена короля Франции, Морвенна была богатой и красивой. У нее были блестящие каштановые волосы и прекрасные изумрудные глаза. Мужчины влюблялись в нее с первого взгляда, и Морвенна привыкла к их восхищению. Она жила со своим дядей, графом д'Арком, была очень разборчива в отношении претендентов на свою руку и, в конце концов, решила вообще не выходить замуж.
 Но это было до того, как она увидела Аларика.
 — Кто этот человек? — спросила она свою горничную, когда наблюдала за происходящим через бойницу, расположенную высоко над землей.
 Девушка взглянула в узкую щель и увидела щит с ястребом и кошкой.
 — Это граф Аларик, госпожа. Он не должен вас интересовать.
 Морвенна удивилась.
 — Потому что он враг? — спросила она.
 — Потому что он незаконнорожденный.
 Морвенна улыбнулась и оперлась о каменную стену, чувствуя, как заколотилось у нее сердце.
 — Он молод, — пробормотала она.
 — Он ублюдок, — строго сказала горничная. Морвенна засмеялась.
 — Моя кузина Матильда вышла замуж за незаконнорожденного. Это не мешает ему быть великим герцогом, с которым сегодня сражаются люди моего дяди.
 Девушка фыркнула и погрозила пальцем Морвенне.
 — Мне кажется, госпожа, вам слишком нравятся широкие плечи и сильные руки. Он враг, и вы его не знаете. Вам лучше забыть его.
 Морвенна поняла, что пока она ничего другого добиться не сможет. Она неохотно отошла от окна. Это верно: она не знала его. Но Морвенна не могла позабыть тепло, которое при виде Аларика разлилось по ее телу, не могла отвлечься от мыслей о незнакомом рыцаре.
 За крепостными стенами французский король Анри отдавал Вальтеру Гиффорду приказания о подготовке замка к длительной осаде. Аларик и Вильгельм выехали для осмотра укреплений, которые Анри приказал построить.
 Две стороны встретились в горячей схватке, люди герцога заманили людей короля в засаду близ Сент-Обена. Граф Ангерран, который в течение многих лет находился в противоборстве с Вильгельмом, был убит в этом бою.
 Осада продолжалась, и вскоре крепость вынуждена была сдаться: начался голод. Условия сдачи были удивительно мягкие. Граф д'Арк был отправлен в ссылку, народу же Вильгельм даровал прощение.
 Морвенне было стыдно, что она испытывала так мало сочувствия к дяде, но он всегда отличался холодностью и не проявлял к ней нежности. Она не убежала вместе с семьей, и когда победители вошли в замок, чтобы пообедать, предстала перед ними.
 Тишина установилась в комнате, когда Морвенна, облаченная в платье с золотым позументом, появилась в зале. Всеобщее молчание нарушил менестрель, который начал играть, а Морвенна стала под его музыку танцевать. Ее движения были легкими, грациозными и чувственными. Должно быть, сама Саломея не танцевала так дивно, когда домогалась головы Иоанна Крестителя.
 А Морвенне не нужны были головы. Ей нужна была любовь одного-единственного человека.
 Этот единственный заметил ее — он почувствовал, как в нем воспламенилась кровь. Аларик видел, что она не из крестьян, не из шлюх и ее просто так не возьмешь. Он понимал, что, если он хочет иметь ее, ему придется жениться.
 — Она богатая, — шепнул ему Вильгельм. — Отец оставил ей отличные земли возле Вексена… И еще говорят, что ее сундуки набиты восточным золотом. Граница ее земель проходит по живописному ручью, который впадает в Сену… К тому же она редкая красавица.
 Вильгельм улыбнулся, наблюдая за Алариком, который, в свою очередь, наблюдал за Морвенной. Она кого-то напоминала ему. Ее движения, грация, красивые глаза, правильные черты казались ему знакомыми. Вначале это его удивило, а затем он понял, что думает о маленькой дочери Гарольда. Он думал о ребенке! Аларик засмеялся про себя, отмахнулся от этой мысли и снова стал наблюдать за обольстительной красавицей.
 Морвенна заметила, что Аларик смотрит на нес. Удостоверившись в этом, она потупила взор.
 Сейчас он показался ей еще более привлекательным, чем издали. Оттенок его глаз постоянно менялся — от сизого и темно-серого до холодного стального. Черты лица его отличались тонкостью, и даже небольшой шрам на щеке не портил красоты и не отпугивал. Черные волосы были коротко подстрижены, и Морвенне очень хотелось дотянуться до них и погладить.
 К ее досаде и огорчению, он не терял головы от ее чар. Да, он смотрел на нее и улыбался, даже однажды показал, что пьет в ее честь, однако то и дело отвлекался на беседу с герцогом.
 Музыка смолкла. Морвенна грациозно поклонилась герцогу, и когда тот захлопал в ладоши, с милой улыбкой сказала:
 — Я взываю к вашему милосердию, герцог Вильгельм.
 Вильгельм рассмеялся.
 — Встаньте, Морвенна. У меня нет зла против вас. — Она выпрямилась. Румянец играл на ее щеках. Она увидела, что Аларик с изумлением взирает на нее. Должно быть, Вильгельм почувствовал напряженность, возникшую между ними, и повернулся к Аларику. — Наверное, ты не встречался с Морвенной, — сказал он. — Это троюродная сестра Матильды, племянница графа д'Арка. Морвенна, я представляю вам Аларика, графа д’Анлу.
 Аларик встал и отвесил ей глубокий поклон. Она заметила, что он еще улыбался чему-то, что развлекло его ранее, и это рассердило ее. Он не был исполнен благоговения, как следовало бы, хотя, без сомнения, и оценил зажигательность ее танца.
 — Морвенна, — пробормотал он, и этим все ограничилось. Она чопорно поклонилась и покинула зал, демонстрируя со своей стороны сдержанность и выдержку. Она не пошла сразу к себе в комнату, а остановилась перевести дыхание на лестнице. Морвенна услышала легкий шум позади себя и обернулась. Перед ней стоял Аларик и улыбался, непринужденно прислонясь к каменной стене.
 — Это был изумительный танец. Не предназначался ли он какому-то определенному мужчине, которого вы хотели соблазнить?
 — Это слишком дерзкое предположение, — ответила она.
 — Ах вот как, — пробормотал он, шагнул к ней и заключил в объятия.
 Сердце Морвенны едва не выскочило из груди. Он коснулся губами ее губ, и они запылали. Ее бросило в жар, и она испугалась, что потеряет сознание от нахлынувшего на нее восторга. Она прижалась к Аларику, чувствуя, как горячие токи пронизывают ее насквозь. И это была она, Морвенна из Арка, отвергнувшая многих мужественных рыцарей, каждый из которых готов был выполнить любой ее каприз.
 Когда он оторвал от нее губы, Морвенна едва могла держаться на ногах. Широко открыв глаза, она прильнула к нему и не отрываясь смотрела на рыцаря, тщетно взывая к своей гордости.
 — Я Морвенна из Арка… Родственница короля Франции, дочь принцессы… Я не выйду замуж за бастарда.
 — В таком случае, ложитесь с ним в постель, — сказал Аларик. Она тихонько вскрикнула, но прочитала нежность в его взгляде и потянулась к его губам. Она поняла, что никакие мелочи вроде его незаконнорожденности не помешают ей выйти замуж за Аларика.
 В конце концов именно он оторвался от нее. Потершись о ее щеку, он тихо сказал:
 — Я поговорю с Вильгельмом. Я должен вскоре ехать в Лондон с посланием для английского короля, но когда вернусь, любовь моя, я возьму тебя в жены.
 — О, Аларик! — Морвенна рассказала о том, как впервые увидела его. Как влюбилась, наблюдая за ним через бойницу. Она призналась, что не сумеет завлечь его, но он засмеялся и уверил ее, что это вполне удалось.
 Еще раз поцеловав Морвенну, он отправился переговорить с Вильгельмом. Морвенна была счастлива узнать, что они поженятся с Алариком в Руане, как только он вернется из Англии.
 Свадьба состоялась вскоре после приезда. Все было обставлено великолепно. Присутствовали герцог и герцогиня, церковь заполнила разнаряженная знать. Праздник был очень пышным, музыканты превзошли самих себя. Вино лилось рекой, и хотя герцогство было в состоянии войны, все дышало миром и безмятежностью в этот день.
 Ночь стала еще более сладостной.
 Морвенна вдыхала пьянящие запахи цветов, которые доносил до нее легкий ночной ветерок. Окна выходили в сад; луна плыла высоко в безбрежном небе. Служанки Морвенны причесали ей волосы и одели в шелковые одежды.
 Когда вошел муж, он не произнес ни слова. Она задрожала, когда Аларик посмотрел на нее. Он шагнул к ней — и Морвенна почувствовала, как родившееся в ней тепло заливает все ее члены. Он поцеловал и раздел ее. Морвенна вскрикнула, когда его рука нежно и сладостно коснулась ее ноющей плоти. Аларик положил ее на кровать и стал гладить, давая ей время прийти в себя. Однако вскоре она совсем потеряла голову. Сама того не сознавая, она задвигалась, стала извиваться всем телом, ожидая и прося обещанной ласки.
 Когда Аларик наконец освободился от праздничной одежды, Морвенна едва не плакала от страстного желания. При свете луны она увидела его, возбужденного, нагого и могучего, и у нее замерло сердце. Его поцелуи обжигали ей губы, грудь и живот. На миг ее пронзила боль, но его страсть была настолько неуемной и в то же время нежной, что она тут же забыла об этом.
 Он был неутомим. Утро застало ее в столь же горячих объятиях, и она почувствовала, что пьяна любовью. Она поцеловала Аларику руку и потерлась щекой о его щеку.
 — Мы будем вечно счастливы с тобой, — горячо прошептала Морвенна.
 Она не могла тогда знать, что испепеляющая сила ее любви такова, что способна разрушить их счастье.
 Битва была выиграна, однако кампания продолжалась. Несколько графов региона с оружием в руках поднялись против Вильгельма, и король Франции снова выступил с ними заодно против своего бывшего вассала. Анри Французский вошел в Нант с одним из графов. Войска графств Клермонт и Понтье заняли северную Нормандию. В Мортемере французское войско предалось необузданному грабежу и насилию.
 Нормандские войска, в составе которых находился Аларик, застали здесь французскую армию врасплох и разгромили ее. Оставшиеся в живых разбежались, победа была настолько убедительной, что король Франции, собиравшийся было встретиться с норманнами в битве, отправился домой.
 Однако большой радости эта великолепная победа Аларику не доставила. Война несла скорбь, опустошение и смерть. Проезжая после боя по улицам, Аларик невольно почувствовал, как тошнота подступает к горлу. Он видел трупы мельников и кузнецов, которые пытались оборонить свои семьи лопатами и мотыгами от вооруженных копьями и мечами французских захватчиков.
 Он перешагивал через трупы женщин и девочек, которые были изнасилованы и затем либо убиты, либо просто брошены на произвол судьбы.
 Аларик заскрежетал зубами при виде этого разгрома и опустошения. Он огляделся вокруг и с грустью подумал, что никакие высокие цели не могут оправдать этих страданий. Он молча поклялся, что никогда не будет принимать участия в подобных нашествиях. Он воин. Он будет сражаться в честном бою, но грабежи и насилия недостойны воина.
 Аларик хотел разыскать своих людей и вернуться к Вильгельму. Внезапно он услыхал пронзительный, леденящий душу крик. Он галопом направил своего коня в ту сторону. Аларик приблизился к костру, вокруг которого грелись уцелевшие после кровавой резни люди. Здесь же он увидел девушку, молоденькую, грязную, в изодранной одежде. Должно быть, когда-то она была очень хорошенькой, с каштановыми волосами и карими глазами. Сейчас на ее лице застыла маска ужаса. Аларику не потребовалось много времени, чтобы понять происходящее. Группа горожан отпускала в ее адрес соленые шутки и была не прочь позабавиться с ней.
 Аларик въехал в толпу, которая расступилась перед ним. Он с холодной яростью смотрел на мужчин. Девочка заливалась слезами. Аларик спешился, подошел к ней и помог ей подняться.
 — Что здесь происходит? — сурово спросил он. Поддерживая рукой девушку, Аларик схватил одного из горожан за шиворот. — Что здесь творится? — повторил он свой вопрос.
 — Она якшалась с французами, — пробормотал мужчина. — Она не возражает, если с ней побалуются.
 — Да я убью тебя на месте!
 Аларик взглянул на девушку. Ее глаза казались остекленевшими, безжизненными.
 — Господин, может быть, ты сам хочешь воспользоваться, — произнес горожанин. — Французов у нее было много… не меньше двадцати.
 Аларик свирепо повернулся к мужчине.
 — Да простит тебя Бог! А вот Вильгельм не простит! — Он посадил девушку на седло и сел позади нее.
 Он не знал, как ее успокоить. Он пытался убедить девушку, что никто ее больше не тронет. Он накрыл ее своей накидкой, чтобы она могла согреться, и задал несколько вопросов. Он узнал, что ее звали Ленора, что вся ее семья погибла во время нашествия и что ей всего пятнадцать.
 Когда Аларик добрался до своих людей, он передал девушку Фальстафу. Он хотел, чтобы тот отвез ее домой, где его ждала жена. Он был уверен, что Морвенна позаботится о девушке до его возвращения.
 История о спасении девушки дошла до Морвенны раньше появления у нее Леноры и при этом обросла вымышленными подробностями. Морвенна испытала все муки ревности, решив, что Аларик прислал к ней Ленору потому, что влюбился в нее. Безучастный вид нормандки не смог заглушить ее подозрений.
 Морвенна пыталась казаться спокойной, демонстрируя присущую ей щедрость и доброту, но очень скоро отдала девушку в жены сыну кузнеца — громадному суровому мужчине. Это было несправедливо и жестоко — отдавать замуж совсем юную девушку, почти ребенка, к тому же перенесшую страшное потрясение, но Морвенна была ослеплена ревностью.
 В это время из Англии приехал один из ее родственников по имени Перт. Это был красивый молодой человек, который влюбился в Морвенну с первого взгляда. Ему никогда раньше не доводилось встречать столь красивой женщины.
 Перт намерен был проявить уважение к отсутствующему хозяину, но тут случилось непредвиденное.
 На второй неделе своего пребывания в доме Аларика Перт застал Морвенну в слезах.
 — Моя леди! — воскликнул он, опускаясь перед ней на колени и пытаясь выяснить причину ее слез.
 — О, Перт! — воскликнула она. До этого она ужинала с ним, выезжала на прогулку, танцевала с ним, пела для него. А сейчас она так естественно упала, рыдая, в его объятия. — Она убила себя! Эта маленькая шлюха покончила с собой!
 Перт не мог понять, какое отношение смерть Леноры имеет к Морвенне. Желая выказать свое сочувствие, он принялся целовать ее, и Морвенна не воспротивилась этому. У нее замерло сердце. Аларик отсутствовал так долго — он постоянно был в походах с Вильгельмом. Он влюбился в Ленору, а теперь Ленора мертва. Морвенна чувствовала себя обманутой, считая, что Аларик изменил ей.
 Морвенна позволила Перту осыпать ее поцелуями и не воспротивилась нескольким дерзким прикосновениям. Когда он поклялся в вечной преданности, Морвенна пригласила его в свою спальню.
 К утру ею овладело раскаяние. В предчувствии возмездия она ощутила холодок в груди и ужаснулась тому, что лежит нагая в кровати мужа рядом с другим мужчиной.
 Она не сразу поняла, что за шум привлек ее внимание. Но, взглянув на дверь, она увидела, что на пороге стоит Аларик.
 Морвенна вскрикнула. Его взгляд никогда не был столь ледяным, а лицо столь суровым. Она вскочила с кровати, слишком поздно вспомнив о своей наготе. Бросившись к ногам мужа, она закричала:
 — Пощади! Мой господин, пощади меня!
 Он ничего не сказал, лишь в ярости отшвырнул жену. Вынув меч, еще сохранивший следы крови, он шагнул вперед. Обезумевшая от страха нагая Морвенна прижалась к стене, наблюдая за Алариком, который приблизился к кровати и сбросил с нее покрывало.
 Проснувшийся и оцепеневший от ужаса Перт некоторое время молча смотрел на Аларика, затем рухнул на колени и стал умолять сохранить ему жизнь.
 — Молчать! — скомандовал Аларик. — Встань как мужчина и защищайся! — Он бросил Перту одежду, быстрыми шагами пересек комнату и швырнул ему меч. Однако уже первым ударом Аларик выбил меч из рук незадачливого любовника, и Перт, дрожа как осиновый лист, снова стал умолять о пощаде. Морвенна разразилась рыданиями, одновременно пытаясь что-то сказать. Аларик жестом приказал ей замолчать. Он уже знал о смерти Леноры и был не в состоянии понять, как можно было допустить это. Он любил Морвенну или по крайней мере думал, что любит. Она же за его спиной обошлась так жестоко с гостьей, о которой он просил позаботиться.
 И к тому же спала с другим мужчиной.
 Он проглотил комок в горле и посмотрел в полные слез глаза Морвенны. Он должен немедленно уйти, оставить обоих, иначе будет пролита кровь.
 Но этому не суждено было случиться. Перт поднял меч за спиной Аларика. Аларик увидел на стене движение тени и резко повернулся. Его меч отразил удар и одновременно рассек Перта от плеча до паха.
 — Болван! — вскричал Аларик, наклоняясь над ним. — Умереть из-за одной ночи с девкой!
 Эти слова вырвались у него непроизвольно. Он медленно повернулся и посмотрел на Морвенну, которая зашлась в рыданиях. Он должен дотронуться до нее. Дотронуться и постараться понять. Она была его женой.
 — Аларик! — выкрикнула она наконец, но когда подняла на него глаза, ее охватил новый приступ рыданий. Она уронила на грудь свою красивую голову, и Аларик коснулся локона ее полос. — Прости меня! — умоляла она. — Все из-за ревности… Я не смогла вынести того, что ты полюбил эту девчонку!
 Он изумленно выслушал ее и, когда понял, о чем она говорит, покачал головой.
 — Морвенна! Я не прикасался к Леноре.
 — Прости меня!
 — Я попробую, — пообещал он. Она была так прекрасна. Ему хотелось простить ее, но что-то в нем умерло. Он никогда больше не сможет верить женщине — ни Морвенне, ни любой другой. — Морвенна, я попробую простить, — повторил он, — но я не могу здесь больше оставаться, потому что мне хочется задушить тебя.
 Он покинул ее и вернулся к Вильгельму, молчаливый и надломленный. Он никому не рассказал о случившемся, однако менестрели стали петь про их бой и смерть Перта. Аларик скрежетал зубами всякий раз, когда слышал эти песни. Однажды Вильгельм едва удержал Аларика, чтобы тот не задал выволочку несчастному менестрелю.
 Как-то Вильгельм прислал Аларику сарацинскую девушку — рабыню, которая была взята в плен во время похода. Ночь с ней оказалась волшебной. Прикосновения девушки стали для него исцеляющими. Ее шепот был нежным и умиротворяющим. Аларик благодарил Вильгельма за щедрый дар, но девушку у себя не оставил. Он вернулся домой.
 Морвенна задрожала, когда он вошел в комнату. Он протянул руки, и она бросилась к нему, тихонько плача. Аларик сказал ей о своем прощении.
 Вскоре после примирения с Морвенной Аларик был снова призван Вильгельмом для участия в походе на запад. Кампания затянулась на несколько месяцев. Внезапно пришла весть из дому, что леди Морвенна захворала и лучшие лекари герцогства приглашены для ее лечения.
 Аларик скакал, не жалея лошадей. Примчавшись домой, он увидел, что слуги собрались в зале, некоторые тихонько плакали. Аларик бросился мимо них вверх по лестнице.
 Морвенна лежала на кровати. Золотистые волосы ее разметались по белым простыням, обрамляя мертвенно-бледное, измученное лицо. Аларик упал на колени и сжал руки жены. Возле кровати безмолвно стоял лекарь.
 — В чем дело? Что ее мучит? — спросил Аларик.
 Лекарь жестом показал, чтобы он отошел от изголовья. Аларик бросил яростный взгляд, но лекарь скорбно поднял руку, и Аларик проглотил готовые вырваться слова.
 — Граф Аларик, я сделал все возможное.
 — Что с ней? — перебил его Аларик. — Да творите, в конце концов! — крикнул он, видя, что тот колеблется.
 Старик тяжело вздохнул и негромко произнес:
 — Она была беременна, граф, и пыталась избавиться от ребенка.
 — Боже милостивый! — в ужасе прошептал Аларик. Должно быть, этот человек лгал. Аларик схватил его за плечи, чтобы вытрясти из него правду. — Ты должен спасти ее! — потребовал он.
 — Я… я не могу… Я в состоянии лишь облегчить ей смерть…
 Аларик прошептал проклятие. Он снова опустился на колени перед Морвенной и стал гладить ей волосы и щеки. В конце концов она открыла глава. Некоторое время она смотрела на него, затем улыбнулась и накрыла его руку, лежавшую на ее щеке, своей.
 — Прости меня, Аларик, — прошептала она. — Я не хотела рожать ублюдка.
 — Нет, ребенок не был бы ублюдком: ты моя жена, Морвенна. — Ему хотелось зачеркнуть все былое и начать все сначала. Ему хотелось, чтобы она забыла свои глупые страхи. По его щекам катились слезы. — Я был бы рад ребенку независимо от того, кто его отец. О Боже, Морвенна! Ведь ты же знала, что я простил тебя!
 — Но я себя так и не простила, — прошептала она, — хотя я и не хотела расставаться с тобой.
 Это были ее последние слова. Она закрыла глаза и судорожно вздохнула. Это был последний ее вздох. В смерти она осталась такой же красивой, как и в жизни.
 Тело Морвенны находилось в старой семейной часовне. Аларик был безотлучно при нем. Погруженный в тяжелые раздумья, он сидел там до того момента, пока не пришло время предать останки земле. Ее положили в семейном склепе рядом с отцом Аларика.
 Через две недели после смерти Морвенны он вновь покинул дом. Вильгельм пытался утешить его.
 — Ты еще так молод! Вы оба были очень молоды. Через какое-то время ты снова полюбишь и возьмешь новую жену.
 — Нет, никогда! — дал себе зарок Аларик. — Любовь делает из мужчин дураков, а из женщин — сварливых баб. Нет, Вильгельм, только не женитьба, даже если я распложу ублюдков по всей земле. Я никогда больше не женюсь и не полюблю…
 Вильгельм ничего не сказал на это. Он знал, что только время может исцелить душевные раны друга. А он постарается занять его делом — это лучшее, что можно сейчас сделать для Аларика.
 В 1058 году Гарольд Годвин жил в родовой усадьбе в Бошеме. Фаллон нравился этот массивный дом из камня и дерева, где они отмечали все праздники — и языческие, и христианские. Лето было теплое и благоухающее. Было слышно, как мычали коровы на пастбище, и крепостные и вилланы Гарольда, похоже, чувствовали себя довольными. Фаллон плавала в ручье, ездила на лошади, играла со своими братьями и детьми вилланов. Кузен Кон выковал небольшой стальной меч как раз по ее руке, и она упражнялась во дворе с итальянским мастером, обучавшим братьев. Бошем представлял собой прелестную деревушку, типичную для той Англии, которую Фаллон знала и любила. Ее отец был не просто таном, он был известен своей справедливостью и любим за нее.
 В Бошеме насчитывалось около двух сотен людей. Двадцать из них составляли рабы, которых отец взял в бою в плен или купил, чтобы они трудом искупили свои преступления. Сто человек были земледельцами или арендаторами, и около восьмидесяти — вилланами. Старейшины иногда ездили в ближайший город на окружные собрания, а парень из Бошема мог поухаживать за девушкой из соседней деревни, но, в общем, это был маленький закрытый мирок. Фаллон получала удовольствие от общения с жителями деревни; она играла с детьми, опекала их, и ей нравилось, что все, в том числе и парни, обожали ее.
 Ее отец часто должен был уезжать на север, потому что скотты вели себя неспокойно и совершали набеги на Англию. Ее дядя Тостиг был теперь герцогом в Йоркшире, и это вынуждало отца оказывать ему и королю помощь. Несмотря на то, что Гарольд был правой рукой короля, Эдуард благоволил к Тостигу. Гарольд знал об этом и не роптал.
 Отец прямо-таки обожал Фаллон. Он любил Англию и верно служил ей, но Фаллон подозревала, что он чувствовал себя по-настоящему счастливым, только когда находился дома, на своей земле и в своей семье. Гарольд часто приходил домой измученный и усталый, но радость вспыхивала в его глазах, когда он видел домашних и особенно Фаллон.
 В день Святой Катерины — в годовщину воссоединения семьи — Фаллон снова увидела Аларика. Она пыталась научить Геофа, сына арендатора, использовать дубовую палку как копье. На них с любопытством смотрели другие деревенские ребятишки. Стоял нежаркий, тихий и спокойный полдень. Ребята подтрунивали и смеялись над Геофом, который основательно уступал Фаллон в ловкости.
 Геоф отбросил палку и добродушно признал:
 — Я не смогу научиться этому. У меня ведь нет такого учителя, как у тебя.
 — Но ты должен, Геоф!
 — Зачем? — удивился он. — Скотты воюют на севере, валлийцы, правда, иногда беспокоят, но у нас мир. Датчане уже пятьдесят лет не нападают.
 Фаллон нахмурилась, потому что он был прав. Бошем был сонным, спокойным местечком. Внезапно ее осенило.
 — А норманны, Геоф? Вдруг придут норманны?
 — А зачем им приходить?
 — Чтобы завоевать нас! — Она подбоченилась и спросила: — Геоф, а ты когда-нибудь видел норманнов?
 Он неуверенно покачал головой.
 — А вы видели? — спросила она остальных. Им тоже не случалось.
 — Так вот, хочу предупредить вас. Они часто наезжали сюда, когда был жив мой дедушка. Они хотели очаровать короля Эдуарда, чтобы он отдал им Англию, но отец и дедушка помешали этому. Мы должны быть настороже! Норманны свирепые и страшные! Они непохожи на обычных людей. — Фаллон замолчала, глядя на заинтересованные лица ребят. Надо было продолжать. — Они похожи на дьяволов из преисподней!.. У них хвосты и раздвоенные копыта, а когда они говорят, можно увидеть, что язык у них тоже раздвоен.
 Фаллон внезапно замолкла, почувствовав, что потеряла внимание слушателей. Ребята смотрели поверх ее головы, открыв от восхищения рты.
 Фаллон стало не по себе. Повернувшись, она едва не вскрикнула.
 К ним незаметно подъехал всадник на черном боевом коне. Лошадь его была огромной, блестящей и красивой. То же самое можно было сказать и о всаднике. Он снял шлем, подставив черные волосы предвечернему солнцу, гладко выбритое лицо казалось фоном для пронзительных серых глаз. Поверх кольчуги на нем был надет отороченный мехом передник. Это был высокий человек с благородной осанкой. Он чуть насмешливо смотрел на Фаллон. Это был ее давний враг — граф Аларик. Фаллон задохнулась от удивления и немного от гнева — она не могла забыть о том унижении, которое испытала, когда он выпорол ее.
 — Очень красочная сказка, — сказал он, нагнувшись к ней. — Я и не знал, что у меня, оказывается, даже рога есть. — Он пошевелился, и громадная лошадь объехала детей. За Алариком двигалась группа людей с вьючными лошадьми, аккуратно объезжая детей и кланяясь дочери Гарольда.
 — Боже, кто это был? — спросила дочь булочника. — Уж не сам ли Господь Бог? — Она поспешно перекрестилась, решив, что допустила богохульство.
 Фаллон презрительно сморщила нос.
 — Никакой это не Бог! — нетерпеливо сказала она. — Это был норманн!
 — А почему же у него нет ни хвоста, ни рогов? — спросил Геоф.
 — Ну, — пробормотала Фаллон, — хвосты у них не у всех. — Она повернулась и пошла через поле. Враг приехал в ее дом, и она должна выяснить, с какой целью.

 Глава 6

 К тому времени, когда Фаллон добралась домой, лошади уже, стояли в конюшне, а прибывшие прошли в зал. Она собиралась было сделать то же, когда чья-то рука зажала ей рот и ее затащили в тень.
 — Фаллон, это я!
 Она узнала голос своего брата Галена. Старше ее на три года (ему было почти шестнадцать), он редко общался с ней в последнее время. Отец уже дважды брал его с собой в поход. Он смотрел на Фаллон с высоты своего возраста с чувством некоторого превосходства и мог иногда поддразнить ее. Он оторвал руку ото рта Фаллон, и она увидела, что брат смотрит в сторону двери и подает ей знак молчать.
 — Он въехал на иностранную землю, однако не выставил охрану, — шепотом сказал Гален. — Он знает, что ему не причинят вреда, если он приехал с миром. — Брат посмотрел на Фаллон. — Отец направил послание в Нормандию… Ты знаешь об этом?
 Фаллом с тревогой покачала головой. Она ничего не знала.
 — Отец хочет, чтобы герцог Вильгельм освободил его брата Вулфнота, — пояснил Гален.
 Фаллон помнила своего красивого молодого дядю со времен пребывания во дворце Эдуарда.
 — Норманны! — презрительно произнесла она. Фаллон не могла вспоминать о том времени без чувства боли и горечи. Она не могла также забыть, что грубое поведение одного из нормандских рыцарей послужило причиной ссоры между Эдуардом и Годвином.
 — Тебе лучше сменить гнев на милость. Отец сказал, что мы должны быть доброжелательны к норманнам.
 — Что?!
 — Ты еще такое дитя, — сказал Гален с ноткой превосходства, что всегда раздражало Фаллон. — Граф д’Анлу спас тебя, когда какие-то бродяги хотели перерезать тебе горло. Если бы ты не убежала тогда из дворца…
 — Не смей говорить мне все это, Гален! — сказала Фаллон, кусая нижнюю губу. Ей было очень неприятно вспоминать о том, что ее спас этот презренный нормандский рыцарь.
 — Ты не можешь себе представить, что случилось бы с тобой, если бы тебя не спас Аларик, — гнул свое Гален.
 — Ну да, прекрасно знаю! — возразила она. Во всяком случае, некоторое представление имела. Об этом шептались девчонки, намекали парни, так что она уже была наслышана о подобных вещах.
 — Так что сама виновата, что он сейчас в нашем доме и что отец считает его своим другом.
 — Я виновата? Да я все время с ним воевала! — запротестовала Фаллон.
 — Я думаю, что ты боишься его, — поддразнил ее Гален.
 — Нет! Я не боюсь никого!
 Гален улыбнулся.
 — Ты боишься отца. И я тоже, — произнес он. Фаллон при этом тоже улыбнулась.
 Они оба боготворили отца, хотя и не могли объяснить себе, за что именно. Они боялись заслужить его неудовольствие, потому что любили его и не хотели огорчать плохим поведением.
 Фаллон вздернула подбородок.
 — Ладно, пусть так. Я не боюсь норманнов. И саксов тоже, за исключением отца.
 — Докажи!
 — А как?
 Гален пожал плечами. Некоторое время он смотрел на сестру такими же большими голубыми глазами, как и у нее.
  — Не знаю. Сделай что-нибудь. Например, насыпь ему песка в ботинки.
 Фаллон покачала головой.
 — Это я уже делала.
 — Что? — Гален с уважением посмотрел на сестру.
 — Ну, это было давно. Но он наверняка помнит про это.
 — Ну вот, значит, ты боишься!
 — Я не боюсь! — Фаллон понимала, что Гален втягивает ее в неприятную историю, но в то же время не могла не принять вызова.
 Она улыбнулась брату.
 — Мы еще посмотрим, кто боится и кто не боится этого нормандского ублюдка.
 Она проскользнула мимо брата и вошла в зал, где обнаружила гостей, уютно расположившихся вокруг камина. Стоял только один человек — Аларик из Анлу. Он посмотрел на вошедшую Фаллон, и его красивые черты не дрогнули и не выдали его чувств. Внезапно Фаллон почувствовала, что дрожит. Гален был прав: она боялась его. В его лице появилась какая-то суровость, хотя он все еще оставался молодым. Если раньше, искушая его терпение, она испытывала только легкое волнение, то сейчас это казалось непоправимой глупостью.
 — Фаллон! — позвала ее мать.
 Эдит в красивом желтом платье с высоко уложенными волосами, скрепленными узорной лентой, шла ей навстречу. Склонившись к дочери, она зашептала:
 — Фаллон, платье у тебя грязное, в волосах ветки, а ведь у нас гости. Поприветствуй их и сходи умыться и переодеться к обеду. — Она подвела дочь к гостям.
 — Милорды, это наша дочь Фаллон. Фаллон, поприветствуй графа Аларика и его рыцарей Фальстафа, Боклара и Ромнея.
 Фаллон каждому по очереди сделала реверанс; щеки ее заалели, когда она наконец взглянула на Аларика. Гарольд сидел между мужчинами и при виде ее слегка нахмурился. Он считал дочь взрослой девушкой, а сейчас она больше была похожа на мальчишку-сорванца. Должно быть, он нахмурился бы еще больше, если бы знал, что она рассказывала деревенской ребятне о рогах и копытах.
 Аларик сделал легкий поклон и не без иронии напомнил ее отцу, что уже имел удовольствие встретиться с Фаллон.
 — Да, конечно, — пробормотал Гарольд. Он поднял руку и Эдит быстро повела Фаллон к лестнице.
 Поджидавшая наверху Элсбет проводила Фаллон в ванную. Пока служанка вслух сетовала на то, что Фаллон ведет себя не так, как положено леди, та размышляла о своем обещании брату. После тщательного мытья ее одели в платье из мягкого розового шелка и ярко-синий передник.
 — Ты стала такой большой, — проговорила Элсбет. — Тебе и вести себя следует так, как подобает дочери твоего отца.
 Затем она отступила на шаг и всплеснула руками.
 — Ты такая славная, — пробормотала Элсбет, целуя Фаллон. — На тебя трудно сердиться. Надень новый пояс, чулки и ботинки, а я расчешу тебе волосы.
 Фаллон осталась довольна, когда Элсбет заплела ей длинные косы и уложила в виде короны, украсив маргаритками. Закончив туалет, она улыбнулась, почувствовав себя совсем взрослой.
 — Теперь иди вниз, — подтолкнула ее Элсбет. — Отец может гордиться тобой.
 Фаллон чмокнула Элсбет в щеку и побежала к лестнице. Вспомнив о том, что леди не бегают, и неспешно ходят, Фаллон замедлила шаг, хотя сердце ее продолжало в нетерпении колотиться.
 Она распрямила плечи и не спеша грациозно сошла по лестнице. Общая беседа в зале мгновенно смолкла, едва Фаллон появилась на площадке. Фаллон почувствовала, что на нее устремлены все взоры, в том числе и отца.
 Она на какое-то мгновение остановилась, неуверенно произнесла:
 — Отец…
 Гарольд вскочил и бросился к дочери.
 Аларик выпрямился, пораженный произошедшей с Фаллон переменой. Всего час назад это была девочка, ребенок. Хорошенькая, но всего лишь ребенок. А сейчас на лестнице стояла девушка. Высокая и гибкая, с обозначившейся под платьем грудью, с удивительно нежными и тонкими чертами лица. Он склонил голову, усмехнувшись про себя. Он всегда считал, что Гарольду придется рано или поздно решать серьезный вопрос, связанный с ее замужеством.
 Этот день быстро приближался. Фаллон стояла на пороге женской зрелости и уже теперь была очаровательна. Аларик погасил улыбку, когда увидел восхищенные лица своих спутников. Ему хотелось предупредить их, чтобы они были осторожны. Она была слишком юной — и слишком опасной, ибо если для Гарольда ее глаза излучали тепло, то при взгляде на Аларика и его свиту в них полыхали синие сполохи ненависти.
 Во время еды Фаллон была доброжелательной. Это был неофициальный прием, и Гален, Аэлфин, Фаллон и даже Тэм сидели за столом вместе со взрослыми. Они говорили по-французски, и Аларик наклонил голову, чтобы спрятать улыбку, он видел, как неприятно было для Фаллон даже говорить на этом языке.
 Когда с едой было покончено, детям разрешили удалиться. Эдит вместе с ними покинула зал, а люди Аларика направились в отведенные им комнаты. В зале остались только хозяин и Аларик.
 Начался разговор о главном. Аларик огорченно посмотрел на хозяина.
 — Я очень сожалею, сэр, но Вильгельм не соглашается отпустить Вулфнота… Ваш брат чувствует себя хорошо. Вы ведь знаете, что он гость, и не пленник.
 — Я знаю, — устало произнес Гарольд, — что «гость» — это иносказательная форма слова «пленник».
 Аларик вздохнул. Он с симпатией относился и к Гарольду, и к Вулфноту, и искренне сожалел, что ему не удалось убедить Вильгельма изменить свое решение.
 — Я часто вижусь с вашим братом, — мягко сказал Аларик, передавая Гарольду несколько писем от Вулфнота.
 Гарольд кивнул. Он взял письма и просмотрел их.
 — Возможно, в будущем… — пробормотал он.
 — Да, возможно, в будущем… — Поколебавшись, Аларик добавил: — Гарольд, я думаю, что Вильгельм будет удерживать Вулфнота, пока не будет исполнено обещание Эдуарда и герцог не станет королем Англии.
 — Что?! — резко спросил Гарольд. Аларик понял, что Гарольд оказался первым англичанином, который услышал об обещании короля.
 — Король обещал трон Вильгельму, — сказал он.
 Гарольд покачал головой.
 — Сожалею и не имею в виду высказывать неуважение к вашему герцогу. Но король не волен раздавать такие обещания. Надеюсь, вы знаете, что вопрос о новом короле решает совет старейшин. И претензии Вильгельма имеют мало оснований под собой. — Он наклонился вперед. — Аларик, когда умер мой отец, мы стали разыскивать законных наследников. Мы нашли одного. Это внук Эдмунда Отважного. Когда сын Эдмунда был совсем юным, король Кнут направил его к шведскому королю с тем, чтобы тот убил его. По-видимому, шведскому королю это оказалось не по душе. Он отдал мальчика королю Венгрии, где тот и вырос. Мы вернули его в Англию. К сожалению, он умер вскоре после приезда, оставив троих детей. Его сын Эдгар Ателинг совсем еще мальчик, но Эдуард намерен воспитать его как собственного сына. Он живет сейчас в Лондоне под опекой короля. — Гарольд помолчал, затем беспомощно развел руками. — Аларик, если бы не было здесь этого мальчика, скандинавские короли могли бы с большим основанием претендовать на трон.
 Аларик огорченно кивнул.
 — Да, Гарольд, я знаю о витенагемоте и ваших законах. Но я понимаю также и Вильгельма. Для него обещание священно. Он всегда боролся за свою власть. Он берет то, что считает своим. — Аларик поморщился. — Да, я снова постараюсь уговорить его отпустить Вулфнота. И прошу поверить, что ваш брат не испытывает неудобств. Если даже он и пленник, с ним обращаются как с гостем. В этом я даю вам слово, которое для меня также священно.
 Гарольд кивнул. Они протянули через стол руки навстречу друг другу и пожали их. Затем оба подняли кружки с элем, и Гарольд просто сказал:
 — Спасибо.
 — Боюсь, что моя миссия не принесла вам большой радости, — проговорил Аларик. — Но я рад побывать у вас и поблагодарить за гостеприимство.
 — Мы тоже всегда рады приветствовать вас в вашем доме.
 — Вы знаете, я теперь стал владельцем земель здесь, — улыбнулся Аларик. — Эдуард сделал меня таном.
 — Да, я знаю. Ваши земли находятся в моем герцогстве. Это очень добрые земли.
 — К сожалению, я редко там бываю.
 — Один из ваших сыновей их унаследует, — проговорил Гарольд, но тут же запнулся. — Я не должен был говорить этого… Мы слышали о смерти вашей жены. Приношу вам свои глубочайшие соболезнования.
 Аларик наклонил голову:
 — Спасибо.
 — Вы еще очень молоды. Вы снова женитесь, и у вас будет много славных сыновей.
 — Думаю, этого не будет, — вежливо возразил Аларик и встал. — Сегодня был нелегкий день. С вашего позволения, я отправлюсь на отдых.
 — Да, конечно. — По лестнице они поднялись наверх, и Гарольд простился с гостем. Аларик вошел к себе и обнаружил, что его вещи аккуратно расставлены. Он чувствовал себя очень усталым и мечтал лишь об одном — поскорее лечь спать. Он опустился на кровать и, тут же вскочив, вскрикнул от удивления.
 Одеяла и простыни были насквозь мокрые. Аларику показалось, что на него набросили ледяное покрывало.
 Он скрипнул зубами и мгновенно сообразил, чьих рук это дело. На ум пришло имя его мучительницы: Фаллон! Этого не мог сделать больше никто, кроме медоточивой красавицы, представленной им за обедом, которую справедливее было бы назвать ведьмой.
 Аларик был настолько зол, что готов был выразить свое неудовольствие вслух и привести сюда Гарольда. Кто-то должен недрогнувшей рукой наказать эту девчонку, на которую многие чуть ли не молились.
 Однако он никого не позвал, а молча оделся, подпоясал кольчугу, взял меч и пошел в комнату, где спали рыцари из его окружения.
 Утром Гарольд появился перед ними в непривычно возбужденном состоянии. Аларик только что поднялся и, увидев герцога, потянулся за одеждой.
 — Гарольд, я уже собирался идти в зал. Я, видно, поздно проснулся…
 — Аларик, я пришел не за этим. Я пришел принести вам свои извинения! Утром моя супруга проходила мимо вашей комнаты и обнаружила причиненное зло. Мы подняли всех детей с постели, и Фаллон призналась в содеянном, когда я пообещал наказать их всех. Она будет наказана, мой друг, можете быть уверены. Она предстанет перед вами, чтобы принести извинения лично. Она должна искупить свою вину.
 — Гарольд, это излишне.
 — Это необходимо, — твердо заявил отец. — Сэр, если вы и ваши люди готовы, прошу вас к завтраку.
 У Фальстафа наконец появилась возможность расспросить Аларика, что же привело к ним Гарольда. Аларик пробормотал, что причиной явилась всего лишь детская шутка.
 — То есть холодная и мокрая постель, — уточнил он, не удержавшись от гримасы.
 Роже Боклар, недавно посвященный герцогом в рыцари восемнадцатилетний юноша, разразился смехом. Дрогнули губы у Фальстафа. Не удержался от хохота Жан Ромней.
 — Это сделала, конечно, та девчонка, которая назвала нас исчадиями ада, — высказал он свою догадку.
 — Конечно, — согласился Аларик. Внезапно он тоже рассмеялся. Это произошло впервые после смерти Морвенны.
 Вместе они направились в зал, где их приветствовала Эдит, после чего всех усадили за стол, где уже сидели сыновья Гарольда. Фаллон за завтраком не присутствовала.
 Несколько позже Аларик направился к себе в спальню, собираясь кликнуть пажа, чтобы тот побрил его. К своему удивлению он увидел Фаллон, которая, стоя посередине комнаты, дожидалась его.
 — Миледи, — он склонил голову.
 На мгновение она опустила глаза, затем снова подняла их и встретила его взгляд.
 — Я пришла, чтобы принести извинения, милорд.
 — О! И вы действительно хотите их принести? — Он оперся о стену и сложил руки на груди. Он смотрел на нее холодным взглядом довольно долго, но Фаллон глаз не отвела, подбородок ее был приподнят, и в лице — признаки раскаяния. — Похоже, вы ни о чем не сожалеете, не так ли?
 Она колебалась. Ей приказали извиниться, и она должна это сделать. У нее было много недостатков, но врать она не умела.
 — Сэр, — сказала она негромко, — вы норманн… Причина и корень всех бед в Англии.
 — Всех бед? — скептически повторил он. Она пожала плечами и наконец опустила глаза.
 — Из-за норманнов чуть не началась гражданская война в нашей стране. Им очень хочется захватить Англию.
 — Разве? — пробормотал Аларик, испытывая неловкость. Она не могла знать о претензиях Вильгельма на английский трон, но каким-то чутьем угадывала угрозу с этой стороны.
 Внезапно она отвернулась от него, подошла к окну и открыла ставни. Не поворачиваясь, она сказала:
 — Я сожалею, граф Аларик, по поводу вашей недавней утраты. Мать сказала, что было особенно жестоко с моей стороны поступать так с вами, учитывая, что совсем недавно вы стали вдовцом.
 Из груди Аларика вырвался сдавленный звук. Когда Фаллон обернулась, она увидела, что лицо его стало еще более суровым и бледным.
 — Сэр…
 Он прервал ее и сказал хриплым голосом:
 — Ваша искренность не осталась незамеченной, Фаллон. Вы можете идти.
 — Я… я н-не могу, — запинаясь, произнесла она. Когда он гневался, то действительно казался опасным. Раньше она не боялась его, а сейчас внезапно испытала трепет. Ей стало ясно, что он изменился. Он может быть безжалостным, если его рассердить. И глупо с ее стороны идти на поводу у Галена и дразнить его.
 — Вы можете идти, я уже сказал.
 — Нет, я… — Она замолчала, и щеки ее порозовели. — Мне приказано прислуживать вам.
 — Что?!
 — Отец приказал, чтобы я прислуживала вам сегодня. — Она некоторое время колебалась, затем решила, что сказать все равно обязана. — Вы можете либо выпороть меня, либо использовать как служанку… Выбор за вами.
 Аларик рассмеялся.
 — Миледи, это прямо-таки забавно! Не представляю, как это вы, пусть и по приказанию Гарольда, обнажите свою попку передо мной или унизитесь до того, чтобы прислуживать такому дьяволу!
 Фаллон ничего не ответила. Она стояла, уставившись в пол. В ней все кипело. Аларик был доволен, что получил возможность подразнить ее.
 ―В таком случае, присядьте, миледи, и мы подумаем вместе о том, какие именно услуги вы можете мне оказать.
 — Благодарю вас, — быстро ответила она. — Но я предпочитаю стоять.
 Аларик снова рассмеялся. Похоже, Гарольд уже обратился к ивовым прутьям. Он слишком горд и не позволит, чтобы в его доме нанесли оскорбление гостю.
 — Ах вот оно что… Понимаю, вы не можете сидеть.
 — Это не имеет значения, — холодно сказала Фаллон. — У моего отца легкая рука. К завтрашнему дню я и помнить не буду об этом.
 — Гм… Поверьте мне, миледи, если я воспользуюсь ивовыми прутьями, вы почувствуете, что рука у меня не столь легкая. И вы очень долго не сможете забыть об этом.
 Фаллон проглотила комок в горле. Он заметил, что она издала нечто вроде вздоха облегчения. Тем не менее она гордо сказала:
 — Хочу напомнить вам, сэр, что я более не ребенок. И я не забыла вашу тяжелую руку! — выпалила она, теряя, очевидно, самообладание.
 Аларик тихонько хмыкнул.
 — Фаллон, ты еще ребенок, потому что только дети способны на такие шалости. А ведь я не причинил тебе зла. Мне кажется, что ты не намерена раскаиваться и смиряться… Разве ты не слышала? Иву, которая не гнется под ветром, он ломает. Ты хочешь быть сломанной, Фаллон?
 — Мне кажется, сэр, что мужчина или женщина, которые сгибаются, это трусы. Нет, я не согнусь. И я не буду сломлена, уверяю вас. Можете брать прутья, милорд!
 — Но тем не менее ты стоишь сейчас передо мной…
 — Да, потому что я люблю отца. Никакое насилие с его стороны не заставило бы меня прийти сюда. Но я причинила ему боль и хочу искупить это… Даже если…
 Она замолчала, закусив губу. О любви Аларик не мог сказать ничего хорошего: ему довелось увидеть, к чему она приводит. Морвенна из любви к нему довела до смерти юную несчастную девушку, а затем оказалась причиной смерти любовника и нерожденного ребенка.
 — Даже если что, Фаллон? — устал спросил он.
 ―Даже если придется принять наказание от вас.
 — Ах вот как! Ваше уничижение разрывает мне сердце, принцесса! Ну что ж, тогда прислуживайте мне. Мой конь находится в конюшне, и его нужно как следует почистить скребницей я щеткой. Когда вы с этим покончите, займитесь моим мечом, щитом и шлемом. А после этого…
 Что-то похожее на рычание вырвалось из ее груди.
 ―Разве вы еще не уедете?
 ―Не знаю, — задумчиво ответил он. — При такой служанке я могу задержаться и подольше. Так что будет вполне достаточно времени, чтобы выполнить эту работу. — Постель Аларику сменили, на кровати сейчас были чистые сухие простыни и теплые покрывала. Он улыбнулся и лег на спину, закинув руки за голову. Она смотрела на него алыми холодными глазами. — Приступайте, миледи!
 Она в ярости повернулась и выбежала из комнаты.
 Аларик позвал пажа, и тот побрил его. Затем он спустился в зал. Герцог обещал Аларику отправиться вместе с ним в его английские владения.
 Чуть позже Аларик решил зайти в конюшню, чтобы посмотреть, как выполнены его приказания. К своему удивлению, он обнаружил, что Сатана, его громадный черный жеребец, сверкает, его копыта вычищены, грива аккуратно заплетена в косички. Он услышал поодаль негромкие голоса и направился туда.
 Юная Фаллон уютно устроилась на копне сена, лениво жуя травинку. Ее черные волосы были распущены, темно-синие глаза лучились весельем. Под легкой тканью четко обрисовывались груди. Она казалась старше своих лет и была очаровательна, словно юная сирена.
 Фаллон смеялась, а рядом с ней восседал юный Роже Боклар.
 Он деловито чистил щит Аларика, напевая при этом игривую песню, слова которой и вызывали у Фаллон смех.
 Некоторое время Аларик наблюдал за этой идиллией, затем не на шутку рассердился. Похоже, женщины становятся ведьмами уже в самом нежном возрасте. Фаллон околдовала юного Роже, который смотрел на нее со щенячьим восторгом. Она блаженно улыбалась, довольная тем, что ей не приходится прислуживать Аларику.
 Аларик выступил из тени на свет. Фаллон ахнула и выпрямилась, а Боклар сделал попытку спрятать щит за спину. Аларик жизнерадостно улыбнулся.
 — Что у тебя там, друг мой? Ба, да ведь это никак мой щит! Тогда почему он оказался здесь?
 Юные преступники не издали ни звука. Они в смятении смотрели друг на друга. Затем, заикаясь и запинаясь, Роже пустился в объяснения.
 — Мой господин… я посчитал н-н-необходимым оказать помощь леди… п-п-помощь… Щит так т-тяжел!
 — Ага, — хмыкнул Аларик, переводя взгляд на Фаллон. — И, конечно, из-за веса щетки вы не могли почистить жеребца?
 Роже не нашел, что ответить. Фаллон откашлялась и кротко сказала:
 — Все, что имеет отношение к вам, граф Аларик, мне кажется невыносимо тяжелым.
 — Все, связанное с наказанием? Но я вижу, миледи, что вы нашли способ избежать его.
 — Милорд. — Роже сделал еще одну попытку прийти на помощь Фаллон. — Я хотел лишь помочь…
 — Если ты и в самом деле хочешь ей помочь, о не вмешивайся. У нее на выбор два варианта. Первый — прислуживать мне.
 — А второй?
 — Она отлично знает о нем. — Аларик произнес это спокойно, но в его голосе явно слышалась угроза.
 Он посмотрел на Фаллон; их взгляды скрестились. Это был безмолвный бой. Перед ним сильная маленькая ведьма, но будь он проклят, если уступит ей.
 Наконец Фаллон отвела взор и встала, чтобы взять из рук Роже щит и тряпку. Она действительно покачнулась под тяжестью щита, но не удостоила Аларика даже взглядом и обворожительно улыбнулась юному Роже.
 — Прошу вас, сэр, продолжайте петь. Мне очень приятно ваше общество.
 Юноша неуверенно посмотрел на Аларика. Фаллон со сладчайшей улыбкой обратилась к своему врагу:
 — Граф Аларик, вы сказали, что я должна вам служить. Но вы ведь не говорили, что для меня никто не может петь.
 — Действительно, не говорил. Но не дай Бог мне еще раз обнаружить, что Роже выполняет вместо вас какую-то работу.
 Это было предупреждение. Когда их взгляды снова встретились, он убедился, что она поняла это.
 С этими словами Аларик покинул их и вернулся в дом. Эдит предложила ему принять ванну, для чего она пришлет к нему слуг с водой.
 Аларик поблагодарил Эдит. Он восхищался ее добрым нравом. Она во многом напоминала Матильду, жену Вильгельма, в которой доброта и деликатность органично сочетались с достоинством и гордостью. Впрочем, Аларик подозревал, что и у той, и у другой при необходимости достанет и воли и характера.
 Было так приятно расслабиться и погрузиться в теплую воду, в которую добавили мускуса. Благовонные ароматы наполнили комнату. Он закрыл глаза и отдался неге. Ванна снимала усталость и помогала успокоиться, ибо отказ Вильгельма освободить Вулфнота, равно как и сообщение Гарольда о том, что Эдгар Ателинг определен в преемники Эдуарда, волновали и тревожили его.
 Он настолько погрузился в свои мысли, что не слышал, как открылась и закрылась дверь. О появлении постороннего в комнате он догадался лишь тогда, когда что-то плюхнулось в корыто и горячая вода брызнула ему в лицо. Он открыл глаза и увидел в нескольких шагах от себя Фаллон, которая, судя по ее взгляду, еще не остыла от гнева.
 — Мыло, милорд Аларик.
 — Ты что здесь делаешь? — резко спросил он.
 Она изобразила реверанс.
 — Как что? Я пришла прислуживать вам, сэр. Я принесла ваш меч, ножны и щит. Все, о чем вы просили, сделано. Вот только беда — вода в корыте остывает.
 Он отчетливо помнил, как она когда-то подливала в ванну кипяток.
 — Не надо, Фаллон…
 Но она уже схватила котелок.
 — Фаллон, предупреждаю тебя…
 Из-за своей наготы он не мог подняться. Фаллон стала безжалостно лить горячую воду в корыто, обжигая ему талию, бедра и еще более деликатные места. Аларик завопил что есть мочи, и, когда юная ведьма хотела бежать, схватил ее за руку и притянул к корыту. Она увидела нешуточный гнев в его глазах и затрепетала от ужаса.
 Фаллон хотела вырваться, но Аларик едва замечал ее попытки.
 — Я сейчас уйду…
 — Да, ты уйдешь, маленькая дрянь! Но вначале выслушай и запомни. Какую бы гадость ты ни сделала в будущем, ты получишь за нее полной мерой! Ты больше не ребенок! И я не намерен впредь потакать тебе… Если ты ошпаришь меня водой, клянусь, ты окажешься в кипятке вместе со мной. И если мне снова предложат выпороть тебя, я с удовольствием воспользуюсь этой возможностью. Ты это способна понять?
 — Да! — выкрикнула она. Темно-синие глаза ее были широко открыты, щеки полыхали, черные волосы широкой волной ложились на плечи. Нет, она не ребенок, подумал он. Это маленькая сирена, которая без зазрения совести пользуется своими чарами.
 — Теперь убирайся! — скомандовал он, отпуская руку Фаллон.
 Она бросилась прочь. Но Фаллон не могла уйти, не оставив за собой последнего слова.
 — Adieu, monsenier bаtаrd [4] !
 На следующий день Аларик осмотрел подаренные ему земли и в присутствии Гарольда встретился со своими вассалами. Он и его рыцари переночевали там, а затем отправились в Нормандию. После этого он не раз бывал в Англии, но не видел Фаллон. Следующая их встреча произошла на нормандской земле. И там у него отпали последние сомнения в том, что она больше не ребенок. Красивое дитя превратилось в прекрасную женщину. Фаллон и ее отцу суждено было стать пленниками нормандского двора.

 Глава 7

  — Отец!
 Гарольд, вышедший из домика, который он снимал со своей семьей на острове Уайт, обернулся и увидел, что по усыпанному цветами лугу к нему бежит дочь. Он подождал, пока она, запыхавшись, приблизилась к нему и взяла его за руку.
 — Отец, ты куда направляешься?
 — На рыбалку, — ответил он.
 — С собаками?
 Он поморщился, слыша, как собаки у его ног залились неистовым лаем.
 — Ну и на охоту. Я хотел сначала порыбачить, а потом уйти на запад, в лес.
 — Можно мне с тобой?
 Его первым побуждением было отказать дочери в ее просьбе. Ему хотелось побыть в одиночестве и поразмышлять. Эдит понимала это, а вот Фаллон не могла понять. Он вздохнул. Он знал, что Фаллон беспокоилась и переживала за него.
 Два года назад по поручению Эдуарда Гарольд вел войну против валлийского короля Груффида. Собственные приближенные короля убили его, и Гарольд должен был вернуть молодую вдову, сестру английского герцога Моркера, в лоно ее семьи.
 Легенды рождаются быстро, тем более что эта история была весьма романтичной. Он спас пребывавшую в печали женщину, и менестрели пели, что он женился на ней по возвращении в Уэллс.
 Песни не соответствовали истине, однако Фаллон была огорчена. Она понимала, что он может когда-нибудь из политических соображений вступить в брак, освященный церковью.
 В течение последних шести лет он редко бывал дома, но иногда ему все же удавалось привезти семью в Лондон или выехать на юг в Бошем. Из всех его детей Фаллон любила его больше всех и очень скучала по нему.
 — Пожалуйста, отец, можно мне с тобой?
 Гарольд любовался, глядя на дочь. Фаллон стояла среди цветущего луга, и его сердце трепетало при мысли, что она совсем уже взрослая. Близилось ее восемнадцатилетие.
 Ростом, да и женственностью фигуры Фаллон превзошла мать. Стройная и грациозная, с высокой, полной грудью и крутыми бедрами, она выглядела чувственной и обольстительной. Этого Гарольду не хотелось видеть в дочери. Она получила строгое церковное воспитание, у нее было очень развито чувство долга. Но неумолимо приближалось время, когда он должен будет выбрать для нее мужа. Он уже видел ее вдвоем с молодым человеком — красивым воином датского происхождения по имени Делон — и знал, что она была им увлечена. Будучи невинной, она тем не менее знала о своих чарах и способности вскружить мужчине голову.
 Ее чернью как смоль волосы закрывали плечи, оттеняя блеск ясных голубых глаз. Она приоткрыла губы в ожидании ответа. Щеки ее слегка зарделись под лучами летнего солнца. Пауза длилась лишь на мгновение дольше естественной.
 — Хорошо, дитя мое, поехали. Это будет наше с тобой время. Ну и еще, — он подмигнул, — время Джеймса из Хартингтона и капитана Жюстена Севелла. Беги, скажи матери, что ты будешь сопровождать меня. И поторопись, потому что я горю нетерпением поскорее уйти в море.
 Фаллон издала радостный клич и бросилась исполнять приказание отца.
 Эдит с полным самообладанием кивнула головой, когда узнала, что дочь отправляется с Гарольдом. Однако, подойдя к двери, чтобы помахать им на прощанье рукой, она, взглянув на небо, покачала головой:
 — Не нравится мне эта погода…
 — Мама! Погода отличная! Солнце сияет, на небе ни облачка!
 — Но вот ветер… — пробормотала Эдит, затем улыбнулась. — Может, я все выдумываю. Бог в помощь! — Она поцеловала дочь, и та помчалась к отцу.
 Было великолепное утро, когда они отплыли. Солнце поднялось высоко над головой, и для Гарольда, Фаллон и Джеймса из Хартингтона началась отличная рыбалка. Фаллон смеялась, видя, как отец воюет с особо непокорной рыбой. Потом Гарольд потребовал вина; помощник капитана принес полный бурдюк и два кубка.
 Гарольд завел разговор с Фаллон. Он говорил о смене настроений Эдуарда, о том, что приходилось делать, чтобы умиротворить врагов, которых король ежеминутно наживал из-за своего буйного права. Фаллон слушала отца и радовалась тому, что она с ним. Но вот он наклонился к дочери и сжал ей руку ладонями.
 — Я люблю тебя, — сказал он. — Всей душой люблю твою мать и твоих братьев. Ты понимаешь это?
 Фаллон кивнула, догадываясь, что за этим последует.
 — Фаллон, ты должна понять, что может наступить время, когда я заключу другой союз. Это политика, родная. Я никак не хочу причинить тебе боль.
 — Но это причиняет боль, отец, — мягко возразила она, и увидев, как исказились его черты, быстро поцеловала его. — Я все понимаю, — добавила она. Ей хотелось успокоить отца. — Пожалуйста, не думай о том, что я сказала. Я действительно все понимаю. Просто я… я так счастлива в те минуты, когда мы вместе.
 — А отпущенных для этого минут становится все меньше, не так ли?
 — Что ты имеешь в виду?
 — За последние несколько лет я мог бы выдать тебя замуж за любого из многих знатных молодых людей, которые живут в разных краях от Севильи до Осло, Скоро ты станешь невестой.
 — Отец! Не отправляй меня в другую страну!
 — Ну, это зависит не от меня. — Он развел руками. — Тебе нужен мужчина с крепким сердцем, а возможно, и с тяжелой рукой.
 ―Отец!
 — С возрастом ты стала тише и мягче, — примирительно сказал он. — Но все же, дорогая, должен сказать: да поможет Бог твоему будущему мужу!
 — Отец, я протестую! — возразила Фаллон и потерлась щекой о его руку. — Ты рассказывал мне о том, что такое любовь, и если я полюблю, я сохраню верность навек. Поклявшись, я не изменю слову.
 — Даже если мужа тебе выберу я?
 — Ты этого не сделаешь, — с широкой улыбкой сказала Фаллон. — Я уверена в этом — ты же отверг все предложения… А поступил так ты потому, что веришь в мою способность сделать правильный самостоятельный выбор.
 — Гм… — пробормотал Гарольд. — Не будь столь самоуверенной, моя девочка… Не исключено, что я отправлю тебя к нормандскому герцогу, чтобы ты подбодрила своего дядю, который долгие годы тоскует среди чужих.
 — Нет! — воскликнула она, — Даже в шутку не говори так, умоляю тебя! Отправь меня в крайнем случае в Испанию, в Италию или в Византию, но только не к этим варварам!
 Едва Фаллон произнесла последние слова, как вспышка молнии надвое расколола небо и яростный удар грома обрушился на судно. Гарольд в тревоге вскочил на ноги. Вокруг все потемнело, и ветер стал швырять корабль, как щепку.
 — Матерь Божья! — пробормотал Гарольд и торопливо перекрестился. — Мне не следовало брать тебе с собой, Фаллон!
 Девушка стала уверять его, что не боится шторма, хотя сердце у нее колотилось так, словно собиралось выпрыгнуть из груди. Что крамольного они сказали? Что дурного сделали? Казалось, Господь за что-то рассердился на них и в одно мгновение превратил прекрасный летний день в преисподнюю.
 Дождь полил как из ведра.
 — Фаллон, спускайся вниз! — приказал Гарольд.
 — Может быть, я смогу здесь чем-то помочь! — выкрикнула она.
 У Гарольда не было возможности спорить с дочерью, поскольку Джеймс что есть сил кричал, пытаясь успокоить собак, а стоявший у руля капитан Жюстен Севелл прилагал нечеловеческие усилия, чтобы выправить ход корабля. Это ему плохо удавалось. Нещадно хлестал дождь, свирепо завывал ветер, и судно болтало между свинцово-черным небом и бушующим морем. Гарольд что-то кричал Жюстену, Жюстен отвечал ему. Фаллон ухватилась за мачту, пока Джеймс пытался зарифить паруса.
 Казалось, шторму не будет конца. Фаллон молилась, прося свою любимую святую Екатерину помочь им пережить испытание. Наконец небо стало светлеть, ветер постепенно ослабевал. Отец и Жюстен изучали карты, пытаясь определить, куда их занесло штормом.
 Фаллон закусила нижнюю губу. Земля, которая виднелась впереди, была никак не Англией. Это наверняка область Франции.
 «Точнее — Нормандия», — подумала она.
 А затем, когда, казалось, все успокоилось, огромная волна обрушилась на них. Фаллон закричала. Что-то грохотало и трещало, и маленький корабль бросало из стороны в сторону.
 Фаллон услышала, как отец позвал ее, увидела, как он бросился к ней. Она ответила, но в это время другая волна накрыла их и Фаллон почувствовала, что ее швырнуло в воду.
 Мимо проплывал деревянный обломок. Она ухватилась за него, успев подумать, что смертоносные волны несут ее к берегу. Затем она потеряла сознание.
 Когда Фаллон очнулась и открыла глаза, ее первым ощущением была страшная боль в голове. Небо над ней было голубым и спокойным. Высоко в небе сияло солнце. Фаллон поднесла руку к глазам, пытаясь защитить их от солнечных лучей, и увидела мужчину в одежде пастуха, который стоял неподалеку от нее.
 — Моn Diеu! [5] — воскликнул он. — Из моря к нам прибило ангела.
 — Фаллон!
 Она услышала голос отца, с радостным криком села и протянула к нему руки. Он обнял дочь, поцеловал в обе щеки и обнял снова.
 Пастух предложил ей свою пахнущую овцами накидку, чтобы она не простудилась, и Фаллон от души поблагодарила его. Он продолжал смотреть на нее так, словно она и впрямь была ангелом.
 Пока Гарольд разыскивал на берегу других уцелевших людей, появился всадник в полном облачении. Фаллон при виде его пришла в полное отчаяние.
 — Мы оказались в Нормандии? — тихо спросила она.
 — Нет, в Понтье, — вежливо ответил всадник, остановив перед ней своего коня.
 — Я Гарольд, герцог Уэссекский, — сказал отец.
 — Да, сэр, я верю, что вы английский герцог, и сейчас вы гость графа Ги из Понтье.
 Отец бросил на дочь горестный взгляд, и Фаллон поняла, что этот человек отнюдь не принимает ее за ангела. Они были «гостями», то есть пленниками.
 Рыцарь спешился и протянул ей руку, чтобы помочь встать.
 Она холодно сказала, что способна встать самостоятельно.
 Они направились к замку Бореи. Там Фаллон проводили в спальню и заперли за ней дверь. Гарольда заключили в темницу.
 Вильгельм был в Руане, когда до него дошла весть, что граф Ги держит у себя Гарольда Годвина.
 Гонец, стоявший перед герцогом, говорил быстро и с оттенком благоговения:
 — Гарольд потерпел кораблекрушение. Спаслись также капитан, обер-егермейстер и даже собаки… Говорят, что с Гарольдом была женщина, темноволосая красавица с экзотической внешностью. Пастух, который первым наткнулся на них, был уверен, что море выбросило на берег ангела.
 — Ангела? — Дело было в зале Вильгельма по время ужина. Герцог вопросительно посмотрел на Аларика. — Кто этот ангел?
 — Я думаю, дочь Гарольда, — ответил Аларик.
 — Бедняжка! — воскликнула Матильда, думая о собственной все растущей семье. — И она в руках этих рыцарей!
 Вильгельм рассеянно погладил ей руку.
 — Не переживай, любовь моя. Насколько я таю графа из Понтье, его интересуют деньги, а не девушки. — Вильгельм стукнул кулаком по столу и весело рассмеялся. — Гарольд здесь! Очень интересная ситуация! Поезжай обратно, — обратился он к гонцу, — и напомни Ги, что он мой вассал. Я хочу, чтобы Гарольда вместе с его людьми немедленно отправили ко мне. Мы отправляемся утром в Ое. Ги может встретить меня там вместе со своими гостями. Ему будет заплачено, но я хочу видеть Гарольда как можно скорее. Понял?
 Гонец низко поклонился и сказал, что все понял.
 — Вильгельм, может быть, мне отправиться с этим человеком и проследить, чтобы Гарольду и его дочери не нанесли обиды? — предложил Аларик.
 Вильгельм с любопытством посмотрел на него.
 — Их никто не обидит, в этом я уверен. А ты мне понадобишься завтра. Не забывай, — внезапно раздражаясь, добавил Вильгельм, — что если ты хорошо знаешь Гарольда, то я никогда с ним не встречался. Поэтому необходимо, чтобы ты находился рядом.
 Аларик кивнул, отдавая должное разумности слов герцога. Однако когда пришло время отдыха, он убедился, что не может уснуть. Он не мог понять, почему ему так хочется встретиться с англичанином, которого он не видел много лет.
 В Ое герцог выехал с большой свитой, поскольку хотел явиться перед Гарольдом во всем великолепии. Там перед ними предстали Ги с пленниками. Вильгельм бросился обнимать Гарольда, словно он встретил после долгой разлуки доброго родственника, однако люди из близкого окружения герцога не сомневались, что для Гарольда это лишь замена одного тюремщика другим.
 После первых приветствий Гарольд представил дочь.
 — Ага, тот самый ангел, — пробормотал Вильгельм.
 Аларику бросилось в глаза, как изменилась Фаллон. Даже верхом на лошади она казалась высокой. Несмотря на забрызганное грязью и помятое платье, она выглядела великолепно. Ее лицо и впрямь напоминало лик ангела бело-розовым оттенком кожи и утонченными прекрасными чертами. Колдовские глаза голубизной соперничали с полуденным небом и морем во время штиля. Цвета воронова крыла пышные волосы волнами ниспадали на плечи и спину. Фаллон шагнула вперед, и Вильгельм расплылся в доброжелательной улыбке, припомнив ребенка, которого когда-то давно видел при дворе Эдуарда.
 — Миледи Фаллон! В Англии я оставил маленькую девочку. В Нормандии я приветствую прекрасную и величественную женщину. Скажите, моя дорогая, вы помните меня?
 — О да, я помню, — с любезной улыбкой произнесла Фаллон, и у Аларика перехватило дыхание. Она действительно превратилась в сказочную красавицу, созданную для того, чтобы испытать стойкость мужчин. — Разве можно позабыть великого герцога Нормандского? — добавила она.
 Вильгельм взял ее за руку и склонился для поцелуя. В этот момент она встретилась взглядом с Алариком. Прочитав в ее глазах удивление, он понял, что Фаллон узнала его. Понял и то, что Вильгельма она считала, кем угодно, только не «великим герцогом Нормандским». Он улыбнулся, давая ей понять, что ему ясен смысл ее слов.
 — Аларик!
 Гарольд приветствовал его с искренней теплотой. Вильгельм отвел в сторону своего коня, давая возможность Гарольду и Аларику приветствовать друг друга. Затем он поднял руку и сказал, что они немного отдохнут, после чего отправятся в столицу — в Руан.
 — Но вначале, — добавил он, — давайте заменим этих кляч, которыми снабдил гостей Ги, более пристойными лошадьми.
 Раздался веселый смех, и даже Гарольд улыбнулся. Фаллон видела, как Вильгельм заплатил за лошадей, на которых они приехали, и за то, что Ги передал ему пленников.
 — Гарольд, — обратился Вильгельм, подводя высокого гнедого жеребца. Отец Фаллон поблагодарил герцога и взобрался на этого красавца. — Аларик, помоги леди.
 Она хотела запротестовать. Но ведь это была мелочь, она отдавала в том себе отчет; и Вильгельм мог попросить любого из своих людей помочь ей. Протестовать было глупо, и Фаллон промолчала.
 Аларик спешился и поклонился.
 — Миледи, — пробормотал он и с явным нетерпением подошел к ней. От его прикосновения ей хотелось закричать, но она молча вперила взгляд в бездонную глубину его серых глаз. Словно молнии сверкнули в них, когда он приблизился к ней. Она ощутила, как его руки, могучие и горячие, обвились вокруг ее талии. Он не опустил ее на землю. Он просто снял ее с небольшой лошади и перенес на гнедую кобылу. В течение этого времени они смотрели друг другу в глаза, и она почувствовала, что ее обволакивает волна головокружительного тепла.
 Это длилось всего несколько секунд. Однако и после того как он отпустил ее и направился к своей лошади, Фаллон чувствовала прикосновение его рук и железную твердость его груди.
 — Едем! — скомандовал Вильгельм.
 Они подъехали к поместью, принадлежащему герцогу, которое содержал старый рыцарь Риле из Кутанса. Громкий топот копыт наполнил выложенный кирпичом двор, когда туда въехала свита. Все оживленно засуетились, и люди Вильгельма стали помогать Фаллон слезть с лошади.
 Фаллон заметила, что Аларик издали наблюдал за этой суетой, кривя в презрительной улыбке губы.
 Они отдохнули, отведали мяса кабана, фазанов, миног и запили терпким темно-красным вином. Вильгельм осудил Ги де Понтье за то, что тот обращался с английским герцогом, словно с пиратом. Гарольд поблагодарил его за помощь, и герцог с довольной улыбкой заявил, что давно мечтал встретиться с величайшим из англичан.
 Вильгельму хотелось провести ночь в Руане, поэтому вскоре после обеда они пустились в путь. Фаллон вежливо улыбнулась, когда один из людей Вильгельма помог ей сесть в седло, затем осмотрелась вокруг. Неожиданно она обнаружила, что Аларик издали наблюдает за ней, сидя на громадном черном жеребце. Фаллон улыбнулась, затем вспыхнула и отвернулась.
 Она направила свою лошадь вперед, чтобы уйти от взгляда Аларика. Правда, в этом не было особой нужды, потому что он ехал рядом с ее отцом. Ее сердило, что Гарольд разговаривал с Алариком, как с добрым другом. Опустив голову, Фаллон прислушалась к их беседе. Они говорили по-французски, поскольку герцог Вильгельм английский знал неважно. Аларик сделал комплимент ее отцу, сказав, что тот отлично владеет французским. Гарольд напомнил ему, что этому языку его обучали с младенчества; языки вообще давались ему легко, и это очень пригодилось, когда он совершал паломничество в Рим.
 — Увы, — посетовал Вильгельм, — у меня нет возможности для такого путешествия. Было бы хорошо, если бы во время вашего пребывания у нас вы просветили меня по ряду вопросов. Нам не хватает здесь знаний. Мы учимся практическим делам: воевать и быть добрыми христианами. Я завидую вашей учености.
 Герцог шутит, решила Фаллон, однако она надеялась, что отец достаточно знает нормандцев, чтобы не поддаваться на дружеский тон.
 — Герцог Вильгельм, я думаю, мы оба такие, какими нас сделали обстоятельства и воспитание. Король Эдуард любил искусства, науки, языки, поэзию и музыку.
 Вильгельм засмеялся.
 — Однако это так нелегко — идти на поводу у пристрастий и прихотей короля!
 Дома, в своей семье, Гарольд мог сетовать на необузданный нрав и причуды Исповедника, но возносить хулу на короля в этой компании он не станет. Фаллон не расслышала его ответа, потому что голос, который был ей хорошо знаком, прервал ее размышления.
 — Итак, миледи, вас забросило в мою страну. Могу ли я сказать вам «добро пожаловать!» или же мне следует, как и раньше, опасаться за свою жизнь и здоровье?
 Фаллон почувствовала на себе его сверлящий взгляд. Она не повернула головы, продолжая смотреть на дорогу.
 — Вы шутите, милорд. Вы меня нисколько не боитесь. И вообще меня удивляет, что вы помните о том, что мы встречались.
 — Я ношу на руке шрам от зубов, миледи, которым меня наградила маленькая своевольная девчонка за то, что ей не нравилась моя национальность. И хвала Богу, что зажила моя ошпаренная плоть. Мне трудно забыть вас. Поэтому я и хотел бы знать: мне прятаться в укрытие, миледи?
 Она откинула назад волосы и повернулась к нему.
 — Сэр, вы попрекаете меня за то, что проделывал когда-то ребенок. Можете быть уверены, что сейчас у меня пропал интерес к подобным вещам.
 — При этих словах, миледи, я испытал облегчение.
 — Вы дразните меня?
 — Вовсе нет, — серьезно сказал Аларик. — Мне просто хотелось знать, в мирных ли мы отношениях или же вы по-прежнему считаете меня своим врагом.
 — Милорд, это свидетельствует о вашем самомнении. Я вообще не думала о вас.
 — А, тогда все в порядке.
 — Разве?
 Она на мгновение взглянула на Аларика, стараясь не обращать внимания на его упорный взгляд. Это было непросто, ибо она чувствовала в нем мужчину, ее волновали его руки, сильные, уверенно сжимающие поводья, могучие бедра под тесными рейтузами, которые едва не касались ее бедер, поскольку они ехали рядом.
 — Да, — подтвердил он, не спуская с нее пронзительного взгляда. Фаллон невольно поежилась. — Это хорошо для вас, миледи. Я хотел предупредить, что впредь не склонен терпеть ваши гадкие шутки.
 — Предупредить? — Ее оскорбили и его тон, и слова. — Это скорее похоже на угрозу.
 — Если я буду угрожать вам, миледи, — берегитесь… Поверьте, если я что-то пообещаю, я этого не забуду… А сейчас я просто предупреждаю вас. — Он наклонил голову в ее сторону и пришпорил коня.
 Фаллон кипела от гнева. С каким наслаждением она схватила бы эти нормандские волосы и треснула нормандскую башку грубияна о стенку.
 Конечно, ей необходимо оставаться благоразумной. Ведь они не дома. Они в Нормандии в качестве «гостей» герцога Вильгельма.
 На протяжении оставшегося пути Аларик с ней больше не заговаривал. Она слышала, как он вел степенную беседу с ее отцом и Вильгельмом о законах и образе жизни двух стран. Когда они остановились в небольшой деревне, чтобы напоить лошадей, помочь ей сесть на лошадь поспешили другие рыцари, и даже когда они добрались наконец до резиденции Вильгельма в Руане, Аларик остался стоять поодаль, бросая в ее сторону иронические взгляды. Она не обращала на него внимания, одаряя ослепительными улыбками других рыцарей и рассыпая благодарности на их родном языке.

 Глава 8

 Фаллон была настроена презирать все нормандское, однако с удивлением обнаружила, что ее заинтересовало многое. Стояло лето, и земля, если по ней не прошлась война, дарила красоту и радость. На холмах и в долинах виднелись замки — огромные сооружения из камня, которые могли выдержать осаду и штурм. Один молодой рыцарь объяснил ей, что они живут по церковным установлениям о перемирии, согласно которым запрещается воевать в определенные дни недели.
 — Если бы у нас этого не было, — добавил рыцарь, — нам бы нечего было есть, потому что, когда боевые кони топчут поля и повсюду звенят мечи, не остается ни времени, ни места для жизни.
 В Руане Фаллон была поражена оригинальной архитектурой, разнообразием церквей и монастырей, жилых домов и лавок. Город по размерам мало уступал Лондону, но сильно отличался внешне, потому что англичане строили преимущественно из дерева, в то время как норманны отдавали предпочтение кирпичу и камню. Замок Вильгельма впечатлял своей красотой и своеобразием. Фаллон сделала вывод, что строили эти варвары хорошо.
 Через некоторое время она перестала употреблять слово «варвары».
 Когда Фаллон с отцом и Вильгельмом стояла во дворе замка, слегка поеживаясь от ночной прохлады, до нее донесся негромкий женский голос.
 — Должно быть, это Фаллон, дочь Гарольда. — Герцогиня Матильда, жена Вильгельма, симпатичная женщина с лучистыми глазами, подошла к ней и взяла ее за руки, улыбаясь теплой, доброжелательной улыбкой. Трудно было не ответить ей тем же. — Вильгельм, мои опасения оправдались: Ги был не слишком внимателен к нашим английским гостям.
 — Да, моя дорогая, боюсь, что так.
 — Сэр Гарольд, слуга проводит вас в вашу спальню. Вы наверняка очень устали. Мы счастливы, что шторм не погубил вас… Фаллон я провожу сама и распоряжусь, чтобы ей приготовили ванну, чистую одежду и свежее постельное белье.
 — Благодарим вас, леди Матильда, — сказал Гарольд, — за радушие и гостеприимство.
 — Это для нас радость! Я слыхала от Аларика, с каким гостеприимством вы принимали его, когда он приезжал к вам посланцем мужа.
 Фаллон знала, что Аларик смотрит на нее, и почувствовала, что краснеет. Ей было неизвестно, рассказывал ли он о несколько своеобразном проявлении гостеприимства с ее стороны. В конце концов она решила, что нет, ибо герцогиня дружелюбно положила руку ей на талию и повела в большой зал замка.
 — Фаллон, вы должны называть меня Матильдой. И если испытываете в чем-либо нужду, приходите прямо ко мне.
 Матильда была шатенкой с ясными карими глазами. Рядом с загрубевшим в походах мужем она производила впечатление слишком миниатюрной и хрупкой. Однако она обладала удивительной духовной силой, и Фаллон сразу ее полюбила и поверила ей.
 В этот вечер Фаллон не удалось рассмотреть зал во всех подробностях. Матильда провела девушку по каменной лестнице и, остановившись перед большой дверью, открыла ее. Это была уютная спальня. На огромной кровати лежала одежда, легкое летнее белье, рубашки, платья, чулки и даже набор мягкой кожаной обуви.
 — Вы так добры, — растроганно сказала Фаллон.
 — Ну, что вы, — возразила Матильда. — У меня шестеро детей. Я в состоянии присмотреть и еще за одним… И я знаю, что это такое — быть выброшенным на чужой берег, — добавила она тихо.
 Затем она помогла Фаллон снять испачканное платье и забраться в бадью. Фаллон чувствовала себя смущенной из-за того, что герцогиня взяла на себя обязанности горничной, однако Матильда была женщиной практичной. И любопытной, как убедилась в том Фаллон.
 Ей с трудом верилось, что эта тоненькая стройная женщина родила шестерых детей. Матильда обрадовалась комплименту. Она была так добра и заботлива, что в конечном итоге Фаллон позволила Матильде вымыть ей волосы.
 Время летело незаметно. Матильда рассказала о своих детях, чем подвигла Фаллон рассказать о своей матери и братьях. Затем пришла служанка с бульоном и горячим молоком. Пока Матильда с ней разговаривала, Фаллон из стопки белья выбрала длинную рубашку из мягкой белой ткани, надела ее и, забравшись на кровать, закрыла глаза. Ей вспомнилась ночь, которую она провела взаперти в холодной и грязной комнате графа из Понтье. Сейчас же все ей напоминало дом. Постель была мягкой и теплой. Фаллон быстро погрузилась в сладостный сон.
 На следующее утро Фаллон узнала, что ее отец вместе с герцогом Вильгельмом и Алариком отправился воевать против Конана из Бретани. Матильда объяснила Фаллон причину войны: герцог хотел помочь Риваллону из Доля и укрепить свои позиции в Сент-Жам-де-Беврон на границе.
 Фаллон не верила в то, что Вильгельм пригласил отца участвовать в этой кампании. Матильда пыталась успокоить ее, однако тревога Фаллон не уменьшилась, а дни в нормандском дворце стали казаться длиннее. Фаллон понимала, что герцог не испытывал расположения к Гарольду, и поэтому боялась за отца. Не исключено, что даже Аларик, несмотря на дружеские заверения, поведет себя на поле боя предательски. Фаллон знала, что она и отец пленники, несмотря на всю доброжелательность герцогини. Наибольшую радость Фаллон испытывала от общения с детьми, которых пыталась обучать английскому языку.
 Иногда ей позволяли повидаться с дядей Вулфнотом. Она убедилась, что его ни в чем не ущемляют и что он вполне смирился со своим положением.
 Он был заложником, но ему оказывали уважение, приличествующее его происхождению и положению.
 Через некоторое время разнеслась весть, что Вильгельм со своими рыцарями возвращается домой. Кампания была для герцога победоносной, и гонцы сообщали, что Гарольд показал себя блестящим воином. Нормандские соратники отличали его доблесть и отвагу, а герцог Вильгельм посвятил в нормандские рыцари прямо на поле боя.
 Фаллон испытала огромное облегчение при этой вести, однако ее радость длилась недолго. В тот вечер, когда вернулись отец и Вильгельм, появились первые признаки надвигающейся грозы. Тем не менее, слыша пение труб и топот лошадиных копыт, она радовалась возвращению людей с войны. Она стояла на ступеньках. На ней было золотистое платье с плетеным поясом. С ним эффектно контрастировали длинные иссиня-черные волосы, локоны которых шевелил легкий ветерок. Она с волнением вглядывалась в даль, пытаясь разглядеть отца.
 Он ехал рядом с герцогом. С некоторым раздражением и возбуждением она увидела, что Аларик тоже ехал рядом с Вильгельмом, но с другой стороны. Когда Гарольд спешился, Фаллон бросилась к отцу.
 — Фаллон! — Отец обнял ее, затем отступил назад.
 — Отец! — Слезы блестели в ее глазах, когда она смотрела на него. Он ушел на войну, даже не поцеловав ее на прощание.
 Она прочла объяснения всему в его взгляде. Он знал, что Фаллон была бы против, поэтому уехал, ничего ей не сказав. Фаллон улыбалась. Отец вернулся целый и невредимый. Она не будет сейчас вспоминать о том, что осталось в прошлом.
 — Все хорошо, — сказал Гарольд. — Давай поднимем сегодня бокалы за нашу победу.
 Фаллон посмотрела мимо отца на Аларика, который только что слез со своего громадного черного коня. Их взгляды встретились, и, пожалуй, впервые она не уловила в его глазах насмешки. Фаллон почувствовала, как внезапно запылали ее щеки. Она сцепила пальцы рук, чтобы сдержать дрожь, тотчас же отвернулась и снова обняла отца.
 Музыканты уже играли, когда они вошли в зал. Рыцари и дамы, перемещаясь по залу, занимали места в зависимости от своего титула и положения. Самые знатные и титулованные садились рядом с герцогской четой, остальные располагались все дальше. В тот вечер Гарольд сидел слева от герцога, а Фаллон оказалась между отцом и Алариком, с которым делила серебряный кубок, что было принято за столом герцога. Хотя Фаллон и мучилась жаждой, она не могла себя заставить дотронуться до кубка. Граф преимущественно развлекал соседку слева, но Фаллон как-то мучительно чувствовала его присутствие рядом. Нередко его колено касалось ее бедра. Она чувствовала его твердую мускулистую руку, аромат его тела, слышала его голос и смех и даже ощущала подобие ласки в его мимолетно брошенном на нее взгляде. Она хотела больше внимания уделять отцу, но тот был занят беседой с Вильгельмом.
 Фаллон вздрогнула, услышав шепот Аларика, который наклонился к ее уху.
 — Маdemioselle, возможно, иногда у меня вырастают рога и хвост, но я клянусь, что на моих губах нет яда, чтобы отравить вино.
 Он поднес кубок к ее губам.
 Кровь отлила от лица Фаллон. Она сделала несколько быстрых, жадных глотков.
 ―Спасибо, — пробормотала она. — Я не испытываю жажды.
 — А я не демон, — проговорил он, с удивлением заглядывая в пустой кубок.
 Только сейчас Фаллон поняла, что опорожнила кубок до дна, отчего пришла в страшное смущение. Она чувствовала на себе взгляд Аларика. Он поднял руку, тут же подошел слуга и наполнил кубок. Аларик поднял его и улыбнулся.
 — Фаллон, я приучен опасаться вашего общества. И тем не менее я не боюсь выпить вслед за вами.
 Продолжая смотреть на нее, он прикоснулся губами к тому краю кубка, которого касались ее губы. Она почувствовала, что у нее начинает кружиться голова и что ее обволакивает какое-то удивительное тепло. Аларик поставил на стол кубок и снова отвернулся.
 В тот вечер было дано грандиозное представление. Выступали жонглеры и фокусники, шуты и танцующие медведи. А еще была огромная красивая кошка, завезенная через Испанию из Африки, которая прыгала поверх горящих веток. Затем сцену убрали и начались танцы. Фаллон танцевала с отцом и дядей. Затем она великодушно соглашалась с тем, чтобы ее сопровождали многочисленные рыцари. Она не могла знать, что ей завидовали многие из дам. Ей хотелось в тот вечер танцевать, улыбаться и флиртовать, хотя в душе она всех норманнов продолжала считать варварами.
 Один раз Фаллон увидела Аларика. Он держал под руку полногрудую рыжеволосую даму, которая, заговорщически склонившись к нему, что-то шептала. Фаллон залпом выпила еще вина и продолжала веселиться и танцевать.
 Она обратила внимание, что герцог, несмотря на всеобщее веселье, казался совершенно трезвым и серьезным. Был уже поздний час, когда Фаллон услыхала, как Вильгельм попросил Гарольда пройти в его апартаменты.
 Забыв о танцах, Фаллон поспешила в зал вслед за ними. Она инстинктивно чувствовала, что должно произойти нечто важное.
 Герцог вошел в свой первый зал, где перед камином стоял длинный стол. Он не закрыл дверь. Спрятавшись за колонной, Фаллон заглянула внутрь. В комнате находилось много людей, среди них были единокровные братья Вильгельма — Одо и Роберт, а также архиепископ. Фаллон поняла, что стала свидетельницей тайного собрания, и сжала дрожащие пальцы.
 — Я хочу заручиться твоим обещанием, Гарольд, — негромко проговорил Вильгельм. — Ты должен поклясться, что после смерти Эдуарда выскажешься за меня на совете старейшин. Ты будешь поддерживать меня в моих притязаниях на трон.
 Пламя свечей трепетало, когда отец попытался объясниться.
 — Вильгельм, у меня нет власти…
 — Но Эдуард обещал мне трон. Гарольд, я прошу лишь дать обещание, что ты выскажешься за меня. Вероятно, сейчас, пока Эдуард еще жив, ты и я начнем создавать опорный пункт в Дувре. — Герцог широко улыбнулся. Он был похож сейчас на мальчика, и его голос прямо-таки звенел: — Гарольд, ты и я будем вместе! Подумай, сколько мы можем сделать для Англии!
 «Нет!» — закричала про себя Фаллон. Англия никогда не наденет на себя нормандские цепи! Неужели отец ответил согласием на просьбу герцога? Он и Вильгельм были в цветущем возрасте — молодые крепкие мужчины. Гарольду долгое время приходилось расхлебывать глупые выходки короля Эдуарда. Возможно, он верил, что Вильгельм будет лучшим правителем.
 Она увидела, что Вильгельм что-то держит в руках под столом.
 — Дай мне такое обещание, Гарольд. Поклянись в этом.
 Гарольд снова попытался объяснить, как функционирует витенагемот. Однако Вильгельм не слушал — он хотел получить обещание. В конце концов Гарольд вздохнул, поцеловал протянутую Вильгельмом Библию и негромко произнес клятву, что будет помогать Вильгельму взойти на английский трон.
 В волнении Фаллон стала ходить по залу. Не может быть! Ведь отец прекрасно знал, что английские аристократы не потерпят иностранцев. Именно поэтому они столько лет рыскали по всему континенту в поисках оставшихся в живых членов королевской фамилии. Пока Эдгар Ателинг слишком юн, но через несколько лет народ с радостью признает в нем короля. Несомненно, отец дал слово лишь для того, чтобы обрести свободу. Он понимал, что пока не поклянется, Вильгельм не выпустит их из Нормандии.
 Фаллон вздрогнула, заслышав позади себя шум. Понимая, что из апартаментов герцога все сейчас пойдут в большой зал, она заметалась. Голоса становились громче. Увидев перед собой дверь, Фаллон тихонько открыла и, проскользнув внутрь, закрыла ее за собой. Часто и прерывисто дыша, она обернулась, моля Бога о том, чтобы в комнате никого не было.
 Фаллон поняла, что попала в опочивальню какой-то знатной особы. Она увидела письменный стол, стулья, большую кровать, несколько сундуков и полки для воинского снаряжения.
 Ее насторожил какой-то звук, заставив повернуться к камину. Там стояло огромное деревянное корыто, в котором кто-то принимал ванну. Лицо лежащего было закрыто влажным полотенцем.
 — Нигель, это ты? Принеси еще воды и долей в корыто.
 Фаллон оцепенела, узнав голос. Проклятье! Изо всех мужчин попасть именно к этому!
 — Нигель, я дождусь наконец от тебя ответа?
 Фаллон напрягла голосовые связки и басовито кашлянула.
 — Давай поскорей, парень, — сказал Аларик из-под полотенца, не меняя позы. Если она нальет сейчас воды в корыто, он, возможно, не разберет, кто это сделал. Но если Аларик обнаружит ее в своей комнате…
 Фаллон не хотела и думать об этом. Закусив губу, она приблизилась к корыту.
 — Давай, Нигель… Я заставляю даму ждать.
 Наверняка речь идет о той грудастой рыжей телке. Фаллон пожала плечами. На то он и варвар, чтобы ему нравились такие коровы.
 Фаллон схватила котелок с водой, моля Бога о том, чтобы полотенце не упало с глаз Аларика. Дрожа всем телом, она стала над корытом. Нагим рыцарь внушал ей еще большую тревогу. Под слоем воды видны были мускулистые руки и черные кудрявые волосы на груди. Ноги были согнуты в коленях. Фаллон почувствовала, что не в состоянии совладать с дрожью.
 — Нигель, — нетерпеливо сказал Аларик и сдернул с лица полотенце. Фаллон уронила котелок и повернулась, чтобы бежать, но тяжелая рука сграбастала ее и втащила в корыто.
 — Это опять ты!
 Вода пропитала платье, и ткань облепила ее тело. Фаллон лежала на Аларике и с ужасом смотрела в горящие гневом глаза. Она ощущала силу сжимающих ее рук, твердость грудной клетки и бедер под собой.
 Фаллон стряхнула оцепенение и попыталась вырваться.
 — Отпусти меня! — закричала она и замахнулась, чтобы ударить его по лицу. Он резко схватил ее за запястье. — Мерзкая нормандская ублюдочная крыса! — шипела Фаллон, отчаянно барахтаясь.
 — Перестань брыкаться, — приказал он, но она продолжала сопротивление, ругаясь на всех известных ей языках.
 Мягкий шелк облепил грудь, скульптурно очертив ее форму. Фаллон боролась, а получалось, что терлась об его тело. Кровь прилила к ее щекам, она испытала ужас, когда почувствовала, как твердеют ее соски. Фаллон замерла, глядя в глаза Аларику.
 — Я всегда говорил, что тебе нужна хорошая порка, — хрипло сказал он. Она не могла пошевелиться, глядя на него как зачарованная. Никогда раньше не ощущала она в себе способности так ярко и одновременно отстраненно воспринимать происходящее.
 Аларик в этот миг забыл о том, что перед ним дочь Гарольда. Он забыл, что знал ее еще ребенком.
 Он знал лишь, что никогда раньше не видел и не касался женщины столь обольстительной и красивой. Черные как смоль волосы скользили по его пальцам, пронзительный взгляд лазурно-голубых глаз проникал в душу, губы были слегка приоткрыты, словно собирались что-то произнести. Но она так ничего и не сказала. Аларик наклонил голову и поймал эти губы своим ртом. Они показались ему слаще меда и крепче вина. Он раздвинул их языком еще сильнее, чтобы сполна насладиться сладостью меда и крепостью вина. Он коснулся щеки Фаллон, затем его рука скользнула вниз, чтобы ощутить округлость груди, ее зрелую тяжесть. Он отыскал сосок, который затвердел, словно камешек, под его рукой. Аларик больше не удерживал Фаллон за запястья. Поцелуй все длился, когда он ощутил ее ладонь на своей груди, словно она хотела оттолкнуть его. Затем ее пальцы обмякли, и из ее груди вырвался легкий звук, похожий на стон. Возможно, что она крутила головой, но он крепко прижимал ее к себе, и у нее не хватало сил вырваться.
 Впервые в жизни Фаллон узнала этот жар. Он поднимался в ней, обтекал все ее члены, уносил в какой-то запредельный мир. Она забыла, что Аларик не имеет права целовать ее; забыла, что он враг; она знала лишь то, что капельки меда лопаются внутри нее и растекаются по всему телу. Она ощущала притягательность его губ, его мощного нагого тела…
 Внезапно до Фаллон дошло, что, насквозь мокрая, она бесстыдно возлежит на обнаженном мужчине в ванне. И охвативший ее сладостный жар должно считать унизительным, ибо не годится так вспыхивать от прикосновения человека, которого презираешь.
 Она дочь Гарольда.
 Внезапно Аларик оторвал рот от ее губ. Без всяких извинений его рука легла ей на грудь, он пронзительно посмотрел на нее. Распухшие от поцелуя губы Фаллон задрожали.
 — Ублюдок! — выдохнула она, сдерживая рыдания.
 Он едко улыбнулся, придержал ее, поскольку она снова сделала попытку вырваться, и сказал:
 — Это тебе предупреждение, дочь Гарольда.
 — Я презираю тебя, нормандский ублюдок! — Фаллон хотела закричать, но голос у нее сорвался, и она произнесла это прерывистым шепотом.
 Внезапно улыбка Аларика стала шире, он коснулся пальцем ее щеки.
 — Возможно, дочь Гарольда, это послужит тебе уроком… Ты можешь дразнить мальчиков и подчинять их своей воле, но не следует дразнить мужчину, иначе ты разожжешь пожар, который не сможешь потушить. Миледи, я даю вам возможность уйти.
 Через промокшее платье Фаллон ощутила твердость мужской плоти. Она действительно раздразнила его. Пока Аларик с улыбкой произносил свое похожее на угрозу предупреждение, она ловила ртом воздух, чувствуя, как могучий стебель прижимается к ее телу. У нее перехватило дыхание и расширились глаза, когда она осознала его размеры и мощь. В панике она стала лепетать какие-то бессвязные слова. Аларик крепко обнял ее, обнаженный, поднялся, держа девушку на руках. Она ошеломленно смотрела на него.
 — Миледи, — сказал он, наслаждаясь ее смятением, — для чего вы затеяли эту игру? Несколько лет назад я просил вас не беспокоить меня, когда я принимаю ванну. Кажется, вы сейчас хотите убежать…
 — Я закричу! — шепотом сказала она, проглотив комок в горле.
 Эти слова вызвали у него смех.
 — Маdemioselle, это я вправе закричать. Впрочем, как хотите. Но вам не удастся спрятаться за спину отца. Я всегда честен с ним, а он со мной.
 Он шагнул из корыта, продолжая держать ее в объятиях. Затем позволил ей соскользнуть вниз, не отрывая глаз от ее лица. Легкая усмешка снова тронула его губы.
 — Миледи, полагаю, я мог вас взять, если уж поймал вас.
 Она размахнулась, чтобы ударить его. Аларик схватил ее за запястье и отвел ей руку за спину.
 Она снова удостоверилась в его возбуждении и одновременно почувствовала жар и ужас.
 — Фаллон, веди себя как следует!
 Но она не слушала. Она пинала его, вырывалась, ругалась на всех пяти языках, которые знала.
 — Ублюдок и мразь! Я лучше отдамся дьяволу, старому беззубому нищему или калеке-вору! Отпусти меня!
 К ее удивлению, он отпустил. Он сделал это так внезапно, что Фаллон едва не упала. Выпрямившись, она бросилась к двери, оставляя на полу мокрые следы.
 — Фаллон! — крикнул он.
 Она, сама того не ожидая, остановилась и обернулась. У нее перехватило дыхание от увиденного. Глаза Аларика метали молнии. На его теле, бронзовом и мускулистом, совершенном и прекрасном, поблескивали капельки влаги…
 — Фаллон, ты больше не ребенок! Будь осмотрительной и, прошу тебя, избегай впредь меня.
 Фаллон пожелала, чтобы он вывалялся в свином навозе и, хлопнув дверью, выскочила в зал, позабыв, что выходит из мужских покоев в насквозь промокшем платье.
 К счастью, час был поздний, и ей удалось добраться до своей комнаты, никого при этом не встретив.
 Фаллон сбросила мокрую одежду и надела белую ночную рубашку. Она легла и, несмотря на летнюю жару, укрылась всеми покрывалами, пытаясь унять дрожь. У нее не было сил поразмышлять даже о данной отцом клятве. Она лишь трогала рот, вспоминая поцелуй Аларика, чувствуя, как по ней пробегает новая волна дрожи.

 Глава 9

 На следующее утро у Фаллон не было возможности без свидетелей поговорить с отцом. Вильгельм решил посвятить день охоте, чтобы пополнить запасы для грандиозного прощального пира в честь герцога Уэссекского.
 Фаллон была рада тому, что они покидают Нормандию, хотя, по правде говоря, в некоторых отношениях двор Вильгельма ей понравился. Своеобразие ему придавало наличие самых разных людей — и мужчин, и женщин. Испанские танцоры поведали ей о мусульманах-маврах, о язычниках из Африки и о том, как могущественный воин по имени Эль Сид установил мир среди испанцев, исповедующих разные религии. Венецианский стеклодув рассказал о городах на берегах Средиземного моря. А среди служанок Матильды была красивая темнокожая женщина родом из Египта, что на севере Африки, которая развлекала ее рассказами о гигантских пирамидах, построенных в далекие времена для захоронения останков великих людей. Фаллон будет недоставать многих из этих людей, в том числе герцогини и ее детей.
 В большом зале мужчины и женщины готовились к охоте. Фаллон увидела отца, который возле камина разговаривал с Вильгельмом и Матильдой. Она подошла к ним и высказала слова благодарности, когда герцогиня преподнесла ей перчатки для соколиной охоты. Двое из детей герцога — Роберт и миловидная десятилетняя Адела — примут в ней участие. Фаллон оглядела зал и за высоким столом увидела Аларика. На коленях у него лежали перчатки, а сам он оживленно беседовал с рыжеволосой дамой, которая удостоилась его внимания накануне. Он резко повернулся к Фаллон, словно почувствовав ее появление в зале. Ее лицо вспыхнуло — она была бессильна совладать с собой. Что до Аларика, то он сделал ей глубокий поклон и лишь затем подал руку своей даме.
 Жгучее любопытство завладело Фаллон. Она отыскала дядю Вулфнота и спросила его, кто эта женщина. Тот ответил, что это леди Мэри из Тара, представительница ирландского королевского дома.
 — Ищет здесь себе подходящую пару, я так понимаю, — пояснил, подмигнув, Вулфнот, и, вздохнув, добавил: — С Алариком она может лишь развлечься. Но пары себе не найдет…
 — Почему? — невинно поинтересовалась Фаллон; ведь Вулфнот находил ее милой, по-видимому, таково было и мнение Аларика. К тому же, по словам Вулфнота, она была богата. Так почему мужчина не может жениться на ней?
 — Аларик заявил, что он не женится снова, — ответил Вулфнот, с любопытством глядя на племянницу. — Мы с ним часто беседовали, и я знаю: он говорит то, что думает. Конечно, о них ходят разные слухи… Мэри уверена в своих чарах… Многие бились об заклад относительно исхода этого флирта… Однако, дорогая моя, не объяснишь ли ты мне свой интерес к графу и предмету его любви? — Вулфнот вопросительно изогнул бровь. — Тебя интересует Аларик? Если это так, тебе лучше прикрыть щитом свое сердце. Он отличный приятель и верный друг, но может быть суров и холоден.
 — Нет! — поспешно ответила Фаллон. — Я спросила из простого любопытства, дядя. Я презираю этого человека.
 Вулфнот улыбнулся, затем поджал губы. Внезапно послышался громкий смех в другом конце зала. Стоявшая возле матери между своим отцом и Гарольдом Адела мило покраснела, а мужчины с улыбкой смотрели на девочку.
 — Дело сделано, — прозвучал на весь зал громкий голос Вильгельма. — Адела видит в вас галантного рыцаря, мой друг. С этого момента я считаю свою дочь помолвленной с великим герцогом Уэссекским Гарольдом Годвином.
 Фаллон похолодела от ужаса. Должно быть, это какая-то нелепая шутка, ибо отец миновал рубеж сорокалетия, а девочке едва исполнилось десять. Фаллон почувствовала подступающую к горлу тошноту и повторила себе, что это, скорее всего, игра. Отец сделал комплимент Аделе, в свою очередь, Вильгельм сделал комплимент Гарольду.
 Но это похоже на насмешку, подумала она. Граф Понтье вел себя честнее, лишив их возможности передвигаться. Вильгельм действовал более тонко.
 Фаллон внезапно захотелось покинуть зал. Почти ничего не слыша, она стала пробираться к выходу.
 Протрубили рога, возвестившие сбор, и Фаллон с готовностью воспользовалась помощью конюха, чтобы сесть в седло. Когда дворец остался позади и кавалькада въехала в лес, она стала обдумывать, как ей оторваться от остальных. Ей не хотелось сейчас видеть ни отца, ни герцога Вильгельма, да и вообще никого. Некоторое время она ехала позади всех, а затем, оказавшись в густой роще, повернула лошадь к западу, в то время как охотничья процессия продолжала двигаться на юг.
 Лес был густолиственный и темный, деревья росли часто. Ветви над головой сплетались в плотный шатер. По земле стлался туман. Время от времени где-то негромко кричала неведомая птица, да еще тишину нарушало мерное постукивание лошадиных копыт. Эта часть Нормандии казалась какой-то волшебной страной, прибежищем спокойствия и мира.
 Внезапно Фаллон услыхала громкий щелчок и тотчас же пожалела, что отделилась от охотников. Она оказалась одна в населенной варварами дикой стране.
 Подул ветер и зашелестел листьями. Если она закричит, ее никто не услышит. У нее не было ничего, чем она могла бы защитить себя, кроме подаренного Матильдой маленького кинжала, висевшего на поясе.
 Ее лошадь забеспокоилась, стала прядать ушами и шевелить ноздрями. Она упиралась и не хотела идти дальше. Вдруг Фаллон услыхала резкий крик, и с дерева на нее прыгнул мужчина.
 Он сбил ее с лошади, и они покатились по земле. Лошадь взвилась на дыбы, но пока Фаллон боролась с одним разбойником, другой поймал животное. Прямо перед собой Фаллон увидела лицо напавшего, его тонкие губы, маленькие темные глаза, длинный шрам на выбритых щеках. Она видела все это лишь какое-то мгновение, после чего почувствовала неодолимый страх. Она закричала и отчаянно забилась. Оседлав ее, мужчина оскалился и угрожающе произнес:
 — Настоящая ведьма! Давай-давай, сопротивляйся, красавица! Тем больше удовольствия я получу!
 Она не зря провела столько лет в компании братьев и их учителей. Мужчина не был рыцарем, это был просто вор, обрадованный внезапной добычей. Преодолев свой страх, Фаллон дотянулась до кинжала. Она никогда не использовала оружие для того, чтобы ранить или убить человека, и боялась, что не сможет сделать это сейчас. Но придется…
 — Хорошенькая штучка, — пробормотал мужчина. Он наклонился и понюхал ее волосы. — Представь себе, это леди! Я тебя сейчас таким вещам научу, леди!
 — Побыстрей, я занимаю очередь за тобой! — откликнулся второй мужчина.
 Скрытая угроза вернула Фаллон к жизни. Она изо всех сил ударила разбойника коленом между ног. Лицо мужчины поблекло и исказилось от боли. И тогда Фаллон вонзила кинжал ему в бок. Разбойник издал вопль и свалился с нее.
 — Сука! Она пырнула ножом!.. Убила меня!.. Брось лошадь — прикончи девчонку!
 Фаллом успела поднять кинжал, когда второй мужчина схватил ее за щиколотку. Она отчаянно лягнула его, попав каблуком в лицо, и тот, отпустив ее, схватился за щеку.
 Освободилась! Вскочив на ноги, хватая ртом воздух и задыхаясь, она бросилась в лес, моля Бога о том, чтобы разбойник не погнался за ней. Ветер к тому времени разгулялся не на шутку, ветви качались и гнулись, затрудняя бег.
 Внезапно за спиной она услыхала пронзительный крик. Она оглянулась, но деревья не позволили ей что-либо увидеть. Небо, казалось, готово было обрушиться на нее. Туман подползал к ногам. Фаллон, спотыкаясь, продолжала бежать, а кто-то преследовал ее.
 Несмотря на шум ветра, она все отчетливее слышала за собой треск сучьев и топот ног. Сердце ее стучало словно молот, дыхание с хрипом вырывалось из груди.
 Преследователь был уже рядом! Он оказался над ней, схватил за плечи и потянул к земле. Волосы упали на лицо Фаллон, мешая ей что-либо увидеть. Падая, преследователь приподнял ее, смягчив тем самым удар о землю. Затем он перекатился и оказался на ней. Фаллон по-прежнему ничего не видела, она лишь слышала стук своего сердца.
 — Нет! Нет! — отчаянно закричала Фаллон. В своем сопротивлении она зашла слишком далеко, чтобы сдаваться, поэтому продолжала яростно бороться, и наконец ей удалось занести для удара нож. Мужчина выругался и, хотя удар казался неминуем, схватил ее за запястье и сжал с такой силой, что нож выпал на землю.
 — Фаллон!
 Она услыхала свое имя, но не поняла, кто его произнес, и продолжала борьбу. Когда мужчина сдавил ей оба запястья, ее имя прозвучало повторно:
 — Фаллон!
 На этот раз она узнала голос. Фаллон замерла, а мужчина стал убирать волосы с ее лица. Наконец она смогла увидеть, что ее оседлал — точно так, как некоторое время назад это сделал разбойник, — граф Аларик, с той лишь разницей, что одной рукой он сжимал ее запястья, а второй осторожно убирал с лица волосы.
 Фаллон обмякла.
 — Господи Боже мой! — прошептала она, чувствуя, что может разрыдаться.
 — Вы чуть не лишили меня жизни, — пробормотал он с какой-то удивительно мягкой улыбкой. — Вы очень ловко обращаетесь с ножом, леди. Я не думал, что вы пустите его в ход и против меня.
 — Я же не ударила вас! — с негодованием возразила она и сделала попытку встать, но Аларик продолжал удерживать ее. Она вспомнила произошедшее между ними накануне вечером, его великолепное мощное тело, которое так легко могло заставить ее подчиниться.
 — Вы едва не убили меня этим ножом, — повторил он.
 — Очень жаль, что не убила! — зло бросила она. — Поверьте, сэр, я не знала…
 — Я окликнул вас по имени.
 — Я не слышала… Я так боялась…
 — Больше нечего бояться, — сказал он мрачно и встал на ноги. Она задрожала, когда он взял ее за руку, поняв, что оба нападавшие на нее мертвы, что Аларик убил второго. Когда Фаллон встретилась с его взглядом, то прочитала в его глазах нечто новое: они излучали гнев.
 — Для чего вам понадобилась вся эта затея?
 Фаллон посуровела, закинула волосы за спину и гордо выпрямилась.
 — Сэр, я отправилась на прогулку.
 — Одна, в глухую чащу?
 — Я хотела побыть в одиночестве.
 Он ничего не сказал, лишь протянул руку в ее сторону, и ей бросились в глаза его длинные пальцы, бронзовый загар и мощь этой руки.
 Какая-то горячая волна накрыла Фаллон, когда он коснулся ее.
 — Пошли, — сказал Аларик. — Ваш отец сейчас места себе не находит, и его можно понять, миледи, потому что вы способны прельстить любого мужчину — от вора до короля.
 Фаллон хотела было возразить, убедить его в том, что все произошло не по ее вине. Но в этот момент небо решило показать, на что оно способно. Казалось, разверзлись хляби небесные, и на молодых людей обрушился яростный ливень.
 Аларик сжал ее руку.
 — Миледи, пойдемте же!
 Фаллон вынуждена была двинуться вслед за ним. Она ничего не видела, кроме широкой спины Аларика перед собой. Фаллон споткнулась о корягу и упала. Он помог ей подняться, затем взял на руки.
 — Нет! — воскликнула она. — Опустите меня!
 — Я не намерен утонуть из-за ваших капризов! — нетерпеливо сказал он.
 Против этого Фаллон ничего не могла возразить. Аларик широким шагом двинулся вперед сквозь дождь и ветер. Фаллон вынуждена была прижаться к нему. Кольчуги сегодня не было, и сквозь одеяние Фаллон ощущала тепло мужского тела. В ней поднялась буря, когда она вспомнила, как его губы прижимались к ее губам. Внезапно Фаллон представилось, что она пленница и сейчас находится в руках безумного норманна…
 Когда они достигли поляны, Аларик свистнул. Огромный черный жеребец услыхал зов и подбежал к хозяину. Аларик усадил Фаллон в седло и сел позади нее.
 Он хорошо знал этот лес, и через несколько минут они добрались до нежилого домика. Аларик спустил девушку на землю у самой двери и сказал, что позаботится о жеребце и затем присоединится к ней. Он смотрел на нее сверху, сидя в седле, и Фаллон молча кивнула.
 Она вошла в домик. Комнатка была маленькая, но чистая, а главное — здесь можно было надежно укрыться от дождя. Дождь свирепо стучал по крыше и ставням, а ветер выл и стонал. Она сняла накидку и осторожно подошла к камину, чтобы выяснить, есть ли дрова.
 Дверь с грохотом распахнулась, в помещение ворвался ветер, и Фаллон обернулась. В дверях стоял Аларик; накидка развевалась за его плечами. Молния на мгновение осветила почерневшее небо, обрисовав его силуэт, который казался воплощением силы и мощи. Он бросил седло на пол и закрыл дверь, после чего они оказались в полной тьме.
 Аларик подошел к камину и опустился на колени радом с Фаллон. Он быстро отыскал поленья и щепки. Буквально через несколько мгновений загорелся крохотный огонек, который затем превратился в яркое пламя. Аларик протянул к нему руки. Фаллон почувствовала, что ее начинает колотить дрожь. Он посмотрел на свою спутницу проницательными серыми глазами.
 — Снимите мокрое платье, — строгим голосом сказал он.
 Фаллон уставилась на него; кажется, он и вправду сошел с ума в этом лесу. Однако он хмыкнул и негромко добавил:
 — Под ним ведь рубашка. И то и другое быстрее высохнет, если на вас останется что-то одно.
 — Я чувствую себя отлично, благодарю вас, — сдержанно сказала Фаллон. Однако она продолжала дрожать, а губы у нее посинели от холода.
 Он издал проклятье и сдернул меховое покрывало с небольшой кровати в углу. Она стала его благодарить, но он поднял ее на ноги.
 — Постарайтесь не быть глупее, чем вы есть! — сердито сказал он и, прежде чем она успела пошевелить занемевшими пальцами, расстегнул ее пояс, схватил за нижний край платья и стащил его через голову. Она стала неловко сопротивляться, но он уже обмотал ее покрывалом. — Вот так-то, думаю, получше будет!
 Фаллон смотрела в огонь, Аларик развешивал мокрую одежду. При свете разгоревшегося камина она вполглаза следила, как он снял с себя тунику и рубашку, оставшись в рейтузах и ботинках. Пламя окрашивало его тело теплым золотым цветом. Фаллон проглотила подступивший к горлу комок и в смятении уставилась в камин. Никого из мужчин она так не ненавидела, как его, убеждала она себя. Никто из мужчин, если не считать Гарольда, не поднимал на нее руку. Никто из мужчин не разговаривал с ней столь грубо и холодно.
 И никто из мужчин не касался ее… как касался он накануне вечером, рождая в ней ненависть… но и какой-то огонь, который полыхал в ней, кружил голову. Ее гордость протестовала против ее же смятения; она не могла забыть, что он дикарь, который позволял себе насмешки в ее адрес.
 Однако когда он подходил к ней, она забывала об этом, и ее бросало в жар. Она боялась его, как боятся молнии, урагана, необузданной стихии.
 Дождь продолжал стучать по крыше домика. Аларик открыл ставни, в него ударили новые струи. Он выругался, закрыл окно и повернулся к девушке.
 Ему показалось, что пропитавшая его влага превратилась в пар от огня, который загорелся в его теле, и он поблагодарил Бога за то, что его рейтузы сделаны из прочной материи. Меховое покрывало спало с ее плеч, поскольку она протянула руки к огню. Легкая рубашка высохла и отошла от тела, и при свете огня Аларик увидел высокую полную грудь. Ему вспомнились гнев и страсть, которые пробудила в нем Фаллон. Вчера эти дивные полушария напряглись под его ладонями, и ему страшно хотелось испытать это ощущение вновь. Ему не доводилось еще встречать женщину, которую создатель наградил бы столь совершенными формами.
 Он раньше не подозревал, что одно лишь прикосновение к девушке способно его зажечь, но это случилось. Вчера, держа ее в объятиях, он едва не потерял голову. Аларик коротко и грустно улыбнулся про себя. Он знал эту девушку. Знал, что она горда и неистова. Она представляла из себя изумительной красоты стихийное бедствие. Он не боялся за свое сердце, поскольку оно было раз и навсегда разбито. Он опасался, что ему откажет здравый смысл, не выдержав жара во всем теле, ломоты в затылке, мучительного напряжения мышц. Мужчина вполне может умереть за то, чтобы обладать ею.
 Внезапно разозлившись, он снова распахнул ставни, и холодный дождь ворвался в помещение. Аларик захлопнул ставни и выругался. Если бы он не трогал ее вчера вечером!
 Фаллон взглянула на него, когда громыхнули ставни, и быстро набросила на плечи покрывало.
 — Что это за место? — спросила она.
 — Охотничий домик, — раздраженно ответил Аларик. — Мы не сидели бы в плену у дождя, если бы вы не сбежали, словно капризное дитя.
 При этих словах она вскочила на ноги. «Прекрасно, — подумал он. — Бой так бой!»
 — Ничего подобного я не делала!
 — Вы всегда были испорченным ребенком, Фаллон! — Он улыбнулся с холодной вежливостью и повторил: — Всегда!
 — А вы всегда были варваром и ублюдком!
 — А вы, миледи, упражняетесь в совращении безбородых юнцов. Вы и ненависть ко мне испытываете потому, что меня не обманывает ваша фальшивая улыбка или лживые слова.
 — Лживые слова! — Она повернулась к нему, сжав кулаки. — Не вам, не сказавшему ни слова правды, говорить о лжи! — Слезы покатились из ее глаз, и Аларик внезапно пожалел, что затеял эту перепалку. — Воин и дипломат — то есть убийца и лжец! Как вы можете, Аларик! — Ее голос дрожал. — Как вы можете!
 Она перешла на шепот, и Аларик понял, что сила Фаллон не в гордости, а в ранимости и девичьей страстности.
 — Лживые слова! — задыхаясь, повторила она. — Твой достойный герцог Вильгельм буквально силой вырвал обещание у моего отца…
 — А тебе никогда не приходило в голову, что твоему отцу проще служить Вильгельму, чем расхлебывать то, что натворил Эдуард? Гарольд и Вильгельм одного возраста. Оба отличные воины. Вильгельм безрассудный и неистовый, твой отец мудрый. Если у герцога будет такой советник, стране обеспечено процветание… А что касается Эдуарда, то он обещал Вильгельму корону много лет назад.
 — Эдуард может пообещать корону и своей любимой собаке, если ему что-то ударит в голову! — парировала Фаллон.
 Они стояли друг перед другом, и Аларик почувствовал, что весь полыхает. Он не знал, нравилась она ему или же он ее презирал, была ли она распутницей или невинной девушкой. Он знал лишь, что страстно желает ее. Яростный порыв ветра за окном прозвучал для него как предупреждение.
 — Вильгельм надо всеми смеется, — горестно продолжала Фаллон, опуская глаза. — Как иначе расценить его слова о помолвке между моим отцом и его дочерью.
 Аларик полез в свою переметную суму и достал бурдюк с вином.
 — Ах, вот в чем проблема, — наконец отозвался он. — Намек на женитьбу Гарольда напоминает тебе о твоем собственном происхождении. Но по вашим же законам в действиях твоего отца нет ничего предосудительного. Уязвлена лишь твоя гордость.
 Словно вихрь Фаллон пересекла комнату, и ее ногти впились в обнаженную грудь Аларика раньше, чем он успел распознать ее намерения.
 — Фаллон!
 Он уронил бурдюк с вином, пытаясь утихомирить ее. Фаллон обладала силой десяти обыкновенных женщин, а сейчас, в ярости, была свирепа, словно рысь. Ругаясь, он оторвал ее руки от своей груди, схватил за плечи, бросил на кровать и придавил коленом. Она лежала под ним, тяжело дыша, ее глаза метали молнии.
 — Берегись, Фаллон! — предупредил он. — Тебе меня не одолеть!
 Она попыталась подняться, и ее рубашка сползла с плеч, обнажив грудь.
 — Хвастливый болван! — начала Фаллон, но внезапно поняла, что в ее положении лучше молчать. Колено Аларика находилось на ее обнаженном бедре. Он лежал на ней, и лицо его было так близко от ее лица, что она ощущала его дыхание, а их тела горели. От борьбы или?..
 Он тоже молчал. Если что-то поняла она, то он понял и прочувствовал это еще острее. Он в упор смотрел на нее, и в глазах его бушевала буря. Он был весь напряжен, словно стальное лезвие.
 Аларик отпустил запястья Фаллон, и она продолжала лежать под ним, глядя ему в глаза. Сладостная теплота обволокла ее, и она не имела сил шевельнуться. Фаллон не отвела лица и тогда, когда он снова поцеловал ее, поцеловал жадно, дерзко, почти грубо. Она попробовала покачать головой, но его ладони не позволили ей этого сделать. Фаллон почувствовала, как его колено раздвигает ей ноги. Ее бросило в жар. Ловя ртом воздух, она еще больше открыла губы. Она почувствовала, как рука Аларика легла ей на грудь и стала ласкать ее бархатную поверхность и горошины сосков. Сладостные ощущения всецело завладели Фаллон, убаюкали и ошеломили ее. Она лежала потрясенная, прислушиваясь к медовым токам в теле. Фаллон не пошевелилась и тогда, когда его рот от ее губ переместился к шее и ниже, захватил маковку правой груди, и движения его языка исторгли из нее крик.
 Аларик отпустил ее так же неожиданно, как неожиданно начал эту атаку. Он почти оттолкнул Фаллон и прикрыл рубашкой обнаженные плечи. Его страсть сменилась гневом, который, казалось, можно было почувствовать кожей, как ветер.
 Трясясь как в лихорадке, Фаллон вскочила на ноги. Она отыскала платье и быстро накинула его, бормоча про себя ругательства и в то же время не отдавая себе отчета в том, что и на каком языке она говорит.
 — Мне следовало бы заколоть тебя, — сказала Фаллон ровным, почти ласковым голосом, — надо только точнее замахнуться.
 Он засмеялся. Фаллон схватила старую ржавую кружку и швырнула ее в Аларика. Он увернулся и вдруг понял, что привычная горечь спала с него словно пелена. Он подошел к Фаллон, которая настороженно следила за ним, поднес ее руку к губам.
 — Давайте заключим перемирие, миледи. Похоже, дождь затихает. Нам нужно ехать.
 В серых глазах, которые смотрели на нее, лучились смешинки.
 — Хорошо, пусть будет перемирие, — прошептала она. — Пока.
 Тем все и закончилось, потому что он вернул ее отцу, а вскоре она уехала домой.

 Глава 10

 Осень 1065 года была изумительно красивой. К этому выводу пришла Фаллон, наблюдая за работами на острове Торни, где завершалось строительство нового королевского аббатства, впоследствии известного как Вестминстерское. Она грелась под ослепительными лучами солнца, лежа на накидке, брошенной на мягкую бархатную траву. Она испытывала удивительную умиротворенность. Король уехал на традиционную ежегодную охоту; дядя Тостиг его сопровождал. Ее отец работал здесь.
 — Это будет замечательное сооружение, не правда ли?
 Улыбнувшись, Фаллон повернулась к Делону, который лежал рядом. Это был красавец с золотистыми волосами и густой бородой такого же цвета. Голубые глаза его лучились добротой и любовью, когда он смотрел на девушку.
 Фаллон потянулась, кивнула и закрыла глаза.
 Делон наклонился над ней и поцеловал в губы. Она открыла глаза, с нежностью посмотрела на него и погладила его бороду.
 — Будьте осторожны, сэр. Мой отец сидит вон там, — сказала она, показывая головой в сторону дворца.
 Он улыбнулся, поймал ее руку, нежно прижался губами к ладони и снова посмотрел на Фаллон.
 — Нас скрывает беседка из буков и каштанов. Твой отец, должно быть, очень удивляется моему терпению, поэтому и не спешит отдать мне твою руку. А ты ничего не делаешь для того, чтобы помочь мне. Сегодня ты меня любишь, завтра отворачиваешься…
 — Я никогда не отворачивалась от тебя, — запротестовала Фаллон. — И люблю тебя я каждый день, — добавила она более серьезно.
 Он снова поцеловал ее — на сей раз не столь мимолетно. Фаллон обвила руки вокруг его шеи и крепко прижалась к нему губами. Она любила Делона. Он принадлежал к датскому королевскому роду, а по другой линии — к старинной английской аристократии. Он был красив, молод и горяч. И любил Фаллон нежно и пылко. Он с пониманием относился к таким чертам ее характера, как чувство собственного достоинства и гордость, самостоятельность и активность. Он был таном многих графств, много путешествовал, много читал, а самое главное, по мнению Фаллон, был настоящим англичанином. Она знала, что ее отец высокого мнения о нем. Тем не менее Гарольд колебался, как, впрочем, колебалась и она сама. Ей нравился Делон: трудно было найти более доброжелательного человека, и она получала удовольствие от общения с ним. Да, он нравился ей; пожалуй, она даже любила его. Во всяком случае, очень ценила… И все же Фаллон не вполне понимала себя, и ее беспокоила эта сумятица чувств. Ведь Делон был поистине замечательным человеком. Однако когда он целовал ее, у Фаллон не появлялось ощущения, что она охвачена пламенем.
 Именно это испытывала она в объятиях нормандского рыцаря.
 Фаллон отодвинулась от Делона и отвернулась, ощущая жар стыда на щеках. Она вдохнула густой, сочный запах зеленой травы. Осенний легкий ветер овеял ей лицо, однако она продолжала в смятении сжимать ладонями полыхающие щеки. Надо не иметь чести, чтобы вспоминать о прикосновениях заклятого врага, когда тебя целует жених. Почти жених.
 — Фаллон, — обеспокоенно окликнул ее Делон. — Я вас чем-то обидел, любовь моя?
 Длинные и тонкие его пальцы коснулись волос девушки. Она хотела его успокоить и снова поцеловала. Ее рука беспокойно заскользила по его груди, и, пока длился поцелуй, Фаллон изо всех сил прижималась к Делону. Она не почувствовала прилива страсти, однако успела дать себе слово, что выйдет за него замуж; страсть же придет к ней позже, а если даже не придет, она все равно будет любить и лелеять мужа всю свою жизнь.
 Она оторвалась от губ Делона и откинулась на его руку. Ее глаза полыхнули голубым огнем, когда Делон с обожанием посмотрел на нее. Он застонал и притянул ее к себе.
 — Фаллон, — прошептал он и дотронулся до ее щеки. — Господь обрек меня на любовь к тебе… Я восхищаюсь твоей бесподобной красотой. Я постоянно мучаюсь в ожидании твоего слова…
 — Но ты… ты имеешь мое слово, Делон, — негромко произнесла Фаллон.
 — Что?
 — Ты имеешь мое слово.
 — Ты выйдешь за меня замуж?
 ―Да.
 — Когда?!
 Фаллон засмеялась.
 — Очень даже скоро. Как только отец даст согласие.
 Делон вскочил, потянул ее за руки, а затем, смеясь, поднял и закружился. Когда он наконец опустил ее на землю, Фаллон припала к его груди, а он смотрел на нее, не в силах скрыть нежности, восторга и восхищения.
 — Господь не только обрек меня на любовь к тебе, но и сделал самым счастливым из людей… Фаллон, никто в целом мире не был так счастлив, как я сегодня.
 По телу Фаллон вдруг пробежала дрожь, затем по спине пополз холодок. Недоброе предчувствие?
 — Фаллон, ты дрожишь.
 — Нет-нет! — Она заставила себя радостно улыбнуться. Положив голову Делону на грудь, она услыхала биение его сердца. Она тряхнула головой, чтобы прогнать неизвестно откуда взявшиеся тяжелые мысли. Да и откуда может прийти беда? Англия жила в мире, страна благоденствовала. Соотечественники любили отца за ровный характер и справедливость, и Гарольд успешно управлял страной. Не было причин для страха.
 — Фаллон, — начал было Делон, но внезапно замолчал. Из-за баржи появилась большая группа всадников и двинулась на полном скаку в сторону резиденции короля.
 — Что случилось? — воскликнула Фаллон. Делон схватил ее за руку.
 — Пошли, любовь моя, это нужно выяснить.
 Они побежали через луг ко дворцу и, тяжело дыша, вошли в залу, где Гарольд сидел за письменным столом, слушая гонца. Гарольд выглядел больным. Соблюдая приличия, Фаллон села рядом. Отец рассеянно взял ее руку и погладил ее. Потом снова обратил взор на гонца.
 — Мой брат Тостиг все еще находится при короле Эдуарде?
 — Да, герцог! Король и ваш брат должны скоро возвратиться, но король Эдуард хочет, чтобы вы разыскали мятежников и разобрались с ними немедленно.
 Гарольд тяжело вздохнул и произнес, обращаясь скорее к самому себе, нежели к присутствующим:
 — А что, если их требования справедливы? Что, если Тостиг действительно осквернял церкви и был плохим правителем?
 — Мятежники захватили его столицу — Йорк, — сказал гонец. — Они убивали его вассалов, разграбили арсенал и грозят двинуться на юг. Король Эдуард посылает вас на север улаживать ситуацию.
 Гарольд кивнул.
 — Хорошо, я сейчас же выезжаю.
 Он остановил взгляд на Делоне, который командовал его охраной, и кивнул ему. Делон бросил полный сожаления взгляд на девушку и направился к дверям, чтобы приступить к исполнению своих обязанностей.
 Гарольд поднялся и сказал гонцу:
 — Можешь доложить королю, когда он появится, что я отправился на встречу с повстанцами и сделаю все, что в моих силах, чтобы решить дело миром.
 Фаллон снова почувствовала холодок в позвоночнике. Казалось, подул какой-то недобрый ветер, и нет сил, которые могли бы его пресечь. Отец и Делон выехали на север в тот же день.
 Переговоры зашли в тупик. Таны представили Гарольду доказательства, что его брат Тостиг обложил их несправедливым налогом, нарушал закон и убивал всех неугодных ему. Они требовали, чтобы король Эдуард поставил нового герцога — Моркера, иначе они двинутся на юг и начнут войну против самого короля.
 Фаллон понимала, что отец переживает очень тяжелое время. Тостиг заявил, что Гарольд сам посеял смуту из ревности. Гарольд пытался опровергнуть обвинения, однако король не желал ничего слышать. Эдуард попробовал собрать войско, однако люди не желали ни собираться, ни воевать. Тем временем мятежники двинулись к югу в сторону Оксфорда.
 В трудные для отца часы Фаллон была рядом с ним. Гарольда угнетало то, что его брата до такой степени презирали, — ведь отец учил их быть порядочными и справедливыми.
 Но отец Гарольда учил их также уважать английский закон. До этого англичанами управляли с их согласия; отныне они станут бороться против автократии.
 Фаллон делала все, чтобы успокоить отца. Она пыталась быть ласковой с дядей и воздействовать на короля, который смягчался в ее присутствии.
 После многочисленных колебаний Гарольд решил, что должен стать на сторону людей и осудить брата. В конце концов король Эдуард сменил гнев на милость и дал людям Нортумбрии герцога, которого они просили, — юного Моркера. Отправленный в ссылку Тостиг поклялся, что до конца своих дней останется врагом Гарольда.
 К началу декабря великая печаль, воцарившаяся после ссылки Тостига, несколько поутихла. Длилась она не меньше двух недель. Фаллон и Делон решили поговорить с отцом в первый день Рождества.
 На остров Торни пришла холодная и суровая зима. Эдуард радовался тому, что близилось к завершению строительство аббатства, — он считал это делом жизни. Многие годы строительные работы находились под королевской опекой.
 Приближалось Рождество; резкий холодный ветер почти сшибал с ног. Дворец до отказа наполнился людьми, поскольку восемь архиепископов прибыли каждый со своей свитой на освящение аббатства. Высшие чиновники приехали, чтобы провести заседание совета старейшин, которое всегда собиралось на Рождество в указанном королем месте.
 Наступил первый день Рождества. Мать Фаллон и ее братья остались в Бошеме — Гарольд послал им уведомление, что дворец на острове Торни переполнен. До начала рождественской мессы Гарольд зашел к Фаллон и подарил ей большую изумрудную брошь для накидки. Она поднесла ему новую алую накидку из мягкой шерстяной ткани, подбитую норковым мехом. Они обнялись, Гарольд дотронулся до ее щеки и улыбнулся.
 — Что бы со мной ни случилось в будущем, я счастлив. Твоя мать всегда беззаветно любила меня и подарила мне тебя и твоих братьев.
 Фаллон горячо обняла его. Она виновато подумала о том, сколько неприятностей успела причинить отцу.
 — Я люблю тебя, отец! — произнесла она.
 Он засмеялся и отступил назад, чтобы полюбоваться дочерью в нарядном рождественском платье.
 — Молодой Делон сказал мне, что вы хотите поговорить со мной.
 Она опустила глаза.
 — Да, отец.
 — Это тот, о ком ты мечтала?
 — Тебе он нравится? — живо спросила она. — Считаешь ли ты, что он достоин меня?
 Гарольд засмеялся и ответил, что в Делоне множество прекрасных качеств.
 — Признаюсь, Фаллон, что я думал о браке, который открывал бы тебе большие возможности, но я слишком к тебе привязан, чтобы выдать замуж в другую страну, — я хочу, чтобы всегда ты была рядом… Только одно смущает меня, — добавил после паузы Гарольд, в раздумье глядя вдаль. — Я боюсь, что ты всякий раз будешь подминать под себя деликатного Делона.
 — Отец…
 — Но не придавай этому значения. Он добр и галантен, его честь и храбрость вне сомнений. Я даю свое согласие, но прошу вас обоих об одной вещи. Вы хорошо и давно знаете друг друга… и все же подождите еще год. Вы поженитесь на следующее Рождество. Хорошо?
 Она кивнула и снова поцеловала отца. Еще год — это прекрасно! Делон, скорее всего, не придет в восторг от этой идеи, но он любит ее и согласится ждать.
 Несмотря на пасмурное небо, день был веселый. Всюду толпились люди. В парадном платье и в короне Эдуард во время мессы и потом на обеде выглядел великолепно. Везде царил дух доброжелательности. Когда праздничное пиршество завершилось, Делон и Фаллон предстали перед Гарольдом. Получив благословение отца, они преклонили колени перед королем, который также благословил их.
 Однако на следующий день все изменилось. Эдуард почувствовал себя плохо и не смог присутствовать на освящении аббатства, строительство которого было для него делом жизни. Все думали, что король скоро поправится. Однако проходили дни, и надежда эта сходила на нет. Наконец зашептались, что король умирает.
 Печаль пришла во дворец в ту зиму. Фаллон иногда сидела у постели короля; постоянно при нем находилась ее тетя — жена Эдуарда. Заседали старейшины и вели спор о том, кому быть королем.
 Гарольд распределил свое время между бдениями у постели умирающего короля и заседаниями совета старейшин. Обсуждения длились часами. Призвали Эдгара Ателинга как наследника и претендента на трон, однако он был еще мальчик. Стране требовалась более сильная рука. Эдуард метался в беспамятстве, поэтому его воля была неизвестна. О претензиях на трон заявили скандинавские короли, однако они были иностранцами.
 В поле зрения находились также Годвины — сам Гарольд и сосланный Тостиг. И еще был Вильгельм Нормандский — иностранец, причем еще более ненавистный, чем скандинавские претенденты.
 В последний день 1065 года Фаллон и ее отец сидели у постели Эдуарда. Жена короля расположилась у ног мужа, рядом с ней Роберт Фитцвимарк, полунорманн-полубретонец, добрый друг короля, вместе с супругой. Гарольд тихо осведомился у сестры, нет ли перемен к лучшему, и королева со слезами покачала головой.
 Гарольд вышел из опочивальни, а вслед за ним — Фаллон. Он устало привалился к стене и взял дочь за руку.
 — Я пытался их убедить, — сказал Гарольд. — Я говорил, что верю, что Эдуард дал какое-то обещание Вильгельму Нормандскому. Но совет не захотел даже слышать об этом! Если бы король смог заговорить!
 Фаллон тихонько сжала руки отца.
 — Отец, тебя принудили дать обещание этому норманну! Иначе мы до сего дня оставались бы его пленниками. Отец, сейчас ты не должен держать слово!
 — Может, даст Бог, король заговорит, — пробормотал Гарольд. — Насколько легче было бы выбрать, если бы он выразил свою волю.
 Но король не говорил. В первые дни января он метался в горячке, а потом сразу ослаб и погрузился в глубокий сон. На четвертый день было решено разбудить его.
 Фаллон находилась позади своей тети, когда Эдуарда удалось наконец привести в чувство. Поначалу он казался отрешенным от всего, но затем улыбнулся, и голос у него окреп. Он окинул взглядом собравшихся герцогов, танов, клириков и близких и заговорил громко и уверенно:
 — Я видел сон, друзья мои. Мне приснились два монаха, которых я знавал в Нормандии много лет назад и которые давно умерли… Мы шли вместе — монахи и я…
 Лицо короля покрывала мертвенная бледность. Люди переглянулись. Им нужно было, чтобы он назвал имя преемника, а король рассказывал сны. Тем не менее никто не смел прервать его. Фаллон почувствовала неприятный холодок в сердце.
 — За грехи наши Господь проклял страну, — продолжал Эдуард. — Через год и один день после моей смерти дьяволы и демоны придут на нашу землю. Они предадут ее огню и принесут страх, бедствия и плач. Всемилостивый Господь прекратит кровопролитие и страдания тогда, когда зеленое дерево, расколотое пополам, само срастется, покроется листьями и принесет плоды новой жизни.
 Архиепископ Кентерберийский пробормотал, что король бредит. Больше никто не произнес ни слова, потому что за Эдуардом признавали дар пророчества.
 — Не оплакивайте меня! — возвысил голос король, и Фаллон внезапно почувствовала, что из ее глаз брызнули слезы. Несмотря на свои причуды и вспыльчивый нрав, Эдуард всегда был добр к ней. — Молитесь о душе моей… Я ухожу к Богу. Бог, который умер за нас, не даст мне умереть насовсем… Я начинаю вечную жизнь.
 Королева зарыдала и потянулась к Эдуарду, который взял ее за руку.
 — Да воздаст тебе Господь за твою верность… Ты всегда была преданным помощником мне.
 Затем Эдуард взял руку Гарольда и вложил в нее руку королевы.
 — Возлагаю на тебя обязанность оберегать королеву, — сказал он Гарольду. — Не лишай ее тех почестей, коими я удостоил ее. Я вверяю тебе эту женщину и свое королевство. Чти ее, как мою вдову и сестру свою. Позови иностранцев, находящихся при дворе моем. Заставь их присягнуть на верность или же проводи с Богом до границы, если они того пожелают. Проследи за тем, чтобы бренные останки мои были похоронены в новом соборе с соблюдением должного ритуала… Не скрывай моей смерти, но возвести ее людям, дабы могли они помолиться за упокой грешной души моей…
 Эдуард слабо улыбнулся и откинулся на подушки, снова погрузившись в беспамятство.
 В комнате воцарилась тишина, все взгляды устремились на Гарольда. Вперед вышел священник и объявил, что король умер.
 Фаллон мучительно пыталась понять, что все это означает. Имел ли в виду Эдуард, что ее отец станет его преемником, когда призывал его заботиться о королевстве? Или же он полагал, что Гарольд будет и впредь верно служить короне?
 Фаллон этого не знала. Она продолжала молча стоять у постели короля, держа за руку тетю. Люди медленно покидали опочивальню, и Фаллон думала о том, что скоро на весь остров Торни прозвучат грозные королевские слова, что Англия проклята.
 Фаллон стала бить дрожь, и ей набросили на плечи накидку. Она посмотрела на стоящего сзади отца. Гарольд и Фаллон вместе вышли из опочивальни.
 Вулфстан из Ворцестера преградил Гарольду путь.
 — Герцог Гарольд, мы должны собрать совет старейшин.
 Фаллон проводила глазами уходящего отца.
 Зал опустел, она прислонилась к каменной стене. Она не помнила, сколько оставалась здесь, когда услыхала крики, из которых поняла, что совет старейшин назвал Гарольда королем.
 В тот день она больше не видела его до тех пор, пока вечером он не зашел к ней в спальню. Она услышала стук в дверь и, понимая, что это отец, бросилась к двери, чтобы впустить его. Он вошел и заключил ее в крепкие объятия.
 — Эдуарда похоронят в аббатстве утром. — Поколебавшись, он добавил: — А я буду провозглашен королем после полудня.
 Фаллон отступила назад, пытаясь по его глазам или по его тону понять, доволен ли он. Однако так ничего и не поняла.
 — А что ты думаешь? — осторожно спросил он.
 Она покачала головой.
 — Никто другой, отец, не сможет более справедливо и надежно править страной. Конечно, кто-то может оспорить твое право. Но если ты доволен, я счастлива. А если ты печалишься, то я хотела бы как-то помочь тебе.
 Гарольд снова обнял ее, затем отступил на шаг.
 — Видит Бог, Фаллон, я никогда не собирался быть королем, но совет старейшин избрал меня, а он хранитель законов и воплощение мощи Англии. Я не могу отказаться. Я не хочу ни хвалиться, ни заниматься самоуничижением, и я тоже считаю, что никто другой сейчас не способен удержать бразды правления. — Он посмотрел ей в лицо, и Фаллон поняла по его глазам, что он гордится оказанным ему доверием. Она вскрикнула, бросилась к нему, и отец закружил ее в объятиях.
 — Уже поздно, — отпуская ее, негромко сказал он. — Утром мы должны помолиться за упокой души Эдуарда в соответствии с его волей. Спокойной ночи. — Он поцеловал Фаллон в лоб и вышел.
 Позже, лежа без сна в постели, Фаллон подумала о предсмертных словах Эдуарда, и ее снова стала колотить дрожь. Что значил сон короля? Она вспомнила, как громко звучал голос Эдуарда, когда он рассказывал о двух нормандских монахах и когда говорил о проклятии, нависшем над страной, и об огненном испытании.
 На следующее утро Фаллон была рядом с вдовой короля во время заупокойной мессы. А после полудня отца провозгласили королем. Все было очень торжественно. Когда архиепископ спросил у народа, принимают ли они нового короля, все дружно закричали: Vivat! [6] 
 После этого Гарольд поклялся верно служить народу и быть на страже мира, справедливости и милосердия.
 Делон стоял рядом с Фаллон и сжимал ее руку, когда архиепископ помазал голову, плечи и руки отца миром. Была совершена молитва о том, чтобы Гарольд защитил народ и церковь от язычников. Он был увенчан символами власти — кольцом единения, мечом для защиты, короной славы и справедливости и скипетром добродетели. После благословения зазвучали песнопения. А когда все это окончилось, Гарольд стал королем, поклонился народу, а народ поклонился ему.
 Позже, после коронации и последовавшей за этим торжественной трапезы, Фаллон осталась с отцом наедине.
 — Отец, свершилось! Ты король Англии! — Она поцеловала его и увидела, что он улыбается как-то невесело. — Что с тобой? Ты не заболел? — с беспокойством спросила Фаллон.
 — Нет, нет! — Он покачал головой, вздохнул и понизил голос. — Я король, и я рад этому. Я не намерен это отрицать. Но когда я стоял сегодня в церкви, я вспомнил, что давал клятву поддерживать Вильгельма, и сейчас это меня мучает.
 — Но, отец, ты действительно поддерживал его, а совет старейшин его отверг!
 Он покачал головой.
 ―Боюсь, Вильгельм не поймет наших законов.
 — Ты был вынужден обещать ему поддержку, — настаивала Фаллон, — и ты сдержал свое слово.
 Гарольд вздохнул.
 — Да, лишь это и утешает меня. Клятва священна, и я был верен слову, знает о том Вильгельм или нет. Вот только…
 — Вот только?
 — Впереди мне видится опасность. И сейчас, когда я надел корону, я должен стремиться предотвратить ее.
 Фаллон почувствовала страх. Она опустила голову, кусая губы, чтобы скрыть дрожь. «Пожары пронесутся над землей», — так сказал Эдуард… Но, может быть, это всего лишь бред умирающего?
 Однако чутьем она понимала, что отец прав: ему придется отстаивать свое право на правление. Возможно, будет в опасности и его жизнь. Фаллон перекрестилась.
 — С нами Бог! — тихонько сказала она, и отец, словно эхо, повторил эти слова.
 Недалеко от Руана Аларик испытывал прочность лука. Рядом с ним тем же занимался Вильгельм. Шла подготовка к охоте по первому снегу.
 Со стороны дороги донесся топот. Аларик обернулся и увидел приближающегося гонца. Вильгельм вышел вперед, гонец быстро спешился и опустился перед герцогом на колени. Он говорил негромко и глухо, но весомо и чеканно.
 — Король Эдуард умер. Герцог Гарольд коронован на трон в день похорон Эдуарда.
 — Что?! — хрипло спросил Вильгельм, отказываясь верить сказанному. Отбросив в сторону лук, он вскочил на боевого коня, намереваясь немедленно скакать во дворец.
 Аларик задержал гонца. Смерть Эдуарда не была неожиданной — слухи о его болезни появились несколько недель назад. Но Аларик знал, что Вильгельм рассчитывал на английский престол после смерти Эдуарда. Он был совершенно не готов услышать ошеломляющую новость о коронации Гарольда.
 Здесь многое было поставлено на карту. Вильгельм не делал секрета из того, что намерен стать королем Англии. Сейчас не просто рухнула мечта, но и была уязвлена его гордость.
 — Скажи мне, юноша, — потребовал Аларик пояснений у гонца. — Стало быть, Эдуард умер, и Гарольда сделали королем?
 — Да, его провозгласили королем в новом Вестминстерском аббатстве. Церемонию проводил Алдред, архиепископ Йоркский.
 — А что совет старейшин?
 — Говорят, совет старейшин остановился на Гарольде еще до того, как заговорил Эдуард. Затем Эдуард в предсмертном слове сказал то, о чем они мечтали.
 — Это точно?
 — Весть привез английский корабль, граф Аларик.
 — Спасибо, юноша. — Аларик дал гонцу монету и поехал вслед за Вильгельмом. Он нашел его в тронном зале дворца. Вильгельм сидел, откинув голову на подушку, лицо его было бледным, глаза суровыми и холодными. Вильям Фитцосберн вопросительно взглянул на Аларика.
 — Я дал совет его светлости не утаивать эту новость. Все равно о ней говорят по всему городу. Сейчас нет времени сожалеть о случившемся. Герцог должен действовать.
 Аларик кивнул Фитцосберну.
 Внезапно Вильгельм разразился проклятиями.
 — Корона была обещана мне! И Гарольд поклялся, что поддержит меня!
 Аларик пожал плечами. Рискуя навлечь гнев Вильгельма, он напомнил:
 — Гарольд был здесь пленником.
 — Гостем!
 — Он был пленником, Вильгельм, когда давал ту клятву. И к тому же его страна — не частные владения, как Нормандия. У него нет полномочий для того, чтобы обещать тебе трон. Даже у Эдуарда не было такого права.
 — Англия должна быть моей! — отрезал Вильгельм, и глаза его превратились в узенькие щелки. — Неужели ты, Аларик, защищаешь этого узурпатора? Или ты хочешь сделать из меня посмешище для всей Европы?
 — Вильгельм, я твой друг уже восемнадцать лет, — твердо сказал Аларик, — и я никогда тебе не льстил и не лгал.
 Вильгельм уставился на Аларика; казалось, он сейчас взорвется. Он сжал виски ладонями.
 — Я немедленно пошлю протест Гарольду.
 После некоторого колебания Аларик сказал:
 — Посылай, если хочешь. Но это не поможет. Гарольд провозглашен королем, и он будет воевать, чтобы сохранить корону.
 Лицо Вильгельма исказилось.
 — Королем Англии буду я! — Он метнул взгляд на Аларика. — Ты знаешь англичан, мой друг, знаешь английские законы. Тебе Эдуард даже дал титул английского тана. Так что мне делать?
 Аларик горестно покачал головой и посмотрел в окно на удивительно чистое небо.
 — Гарольд практически правил страной в течение десяти лет. Он англичанин, а английский народ хочет иметь английского монарха. Он сохраняет мир так же успешно, как и ведет войну. Подданные примут его, а совет старейшин уже избрал.
 Аларик глядел на Вильгельма и думал, что сегодняшний чудесный зимний день выглядит насмешкой. Скоро будет пролита кровь.
 — Если ты хочешь Англию, ты сможешь взять ее лишь кровью и силой, — произнес Аларик.
 Вильгельм кивнул с мрачной решимостью; он ожидал такого ответа.
 — Созови моих самых надежных и сильных сторонников — братьев, графов из Ое, Мартена и Авранша. Фитцосберн также советовал мне действовать, так что начнем. Если Гарольд хочет войны, он ее получит. — Он помолчал, глядя на Аларика, затем положил ему руки на плечи. — Я знаю, что ты за меня. Я знаю, что ты поднимешь войска и поведешь их под моим командованием. Если нам суждено победить, мы победим вместе. Я немедленно напишу протест Гарольду. — Вильгельм с шумом втянул в себя воздух. — Но я хочу, Аларик, чтобы ты немедленно отправился в Англию, отвез Гарольду мое послание и попробовал убедить его сдаться.
 Аларик снова покачал головой. Затем сказал со вздохом:
 — Хорошо, Вильгельм… Если ты этого хочешь, я отправляюсь.
 Бессмысленное поручение, устало подумал Аларик. Тем не менее он рад был в последний раз повидать Гарольда как посол и друг. Следующая встреча будет на поле боя.
 Вдруг он почувствовал, как забилось его сердце. Да, он снова увидит Гарольда. А еще он увидит дочь Гарольда — гордую Фаллон, которая снилась ему и волновала его даже тогда, когда в его объятиях была другая женщина.
 Фаллон…




 Часть вторая
 Воители



 Глава 11

 — Никогда не выказывай слабости, никогда не оставляй неприкрытым наиболее уязвимое место, — наставлял Фаллон учитель фехтования Фабиони.
 Она кивнула из-под забрала шлема. Перед нею летал кончик палаша, а она грациозно уклонялась и встречала его ударами своего меча.
 — Браво! — зааплодировал Фабиони. Это был низкорослый мужчина с черными курчавыми волосами и ясными глазами. — Вы обладаете проворством кошки и зрением орла, миледи! — Он церемонно поклонился ей. — Несколько минут отдыха, затем мы возобновим занятие.
 Фаллон снова кивнула, обнаружив, что у нее не хватает дыхания для того, чтобы говорить. Она опустилась на садовую скамью, ее примеру последовал Фабиони. Благодаря своей гибкости и подвижности он брал верх над многими сильными и рослыми мужчинами, и Фаллон относилась к нему с большим уважением. Гарольд пытался отговорить ее от этих занятий, но она настойчиво внушала ему, что должна уметь защитить себя.
 Несмотря на то, что оба северных герцога, Эдвин и Моркер, были в Лондоне и участвовали в работе витенагемота, провозгласившего Гарольда королем, таны севера считали, что с ними не посоветовались должным образом по этому вопросу. Гарольд немедленно направился в Йорк — и вовсе не для того, чтобы продемонстрировать силу своего оружия. С ним была дочь, епископ Вулостан и несколько верных людей. Король Эдуард никогда не наведывался в Йорк, так что люди были вдвойне рады визиту Гарольда. Шли разговоры о том, что он может жениться на сестре герцога Моркера, и это было вполне реально, ибо, как понимала Фаллон, отцу был необходим союз с северными герцогствами. Но Гарольд, казалось, не думал ни о чем подобном. Находясь сейчас с отцом на острове Торни, Фаллон ждала пасхальной мессы и заседания витенагемота, которое должно было затем последовать.
 Она знала, что Англия была за Гарольда. Однако страна находилась в окружении врагов. Протест Вильгельма Нормандского пришел, когда не миновало и двух недель после коронации отца. Свен Улфсон из Дании — кузен отца и внучатый племянник короля Кнута — также заявил о своих притязаниях на английскую корону. А неистовый Гарольд Гордрада, король Норвегии, готов был начать войну. Короля беспокоил также его брат Тостиг. Ходили слухи, что его видели то при одном, то при другом дворе, где он искал помощи для того, чтобы отвоевать обратно свое герцогство.
 — Иногда, — признался как-то Гарольд Фаллон, — мне кажется, что Тостиг лишился рассудка. Он не способен ни рассуждать, ни просто остановиться. Он жаждет лишь мести.
 Тостиг представлял, пожалуй, самую трудную проблему. Гарольд не мог возвратить своего брата, ибо северные таны его не примут. Гита, вдова Годвина, громко сокрушалась о судьбе двух своих сыновей — сосланного Тостига и нормандского пленника Вулфнота.
 С самого начала Гарольд был готов к войне. Опору и ядро его войска составляла гвардия — истинные воины и защитники Англии. Они сражались вместе с отцом в Уэльсе, в ярости почти не уступали своим предкам викингам и наводили ужас на противников двусторонними секирами и огромными булавами. К сожалению, гвардейцев было мало. В армию набирали танов и их людей, которые не воевали уже пятьдесят лет.
 Из-за тисового дерева появился высокий блондин, и Фаллон вскочила от радости.
 — Делон! — позвала она своего нареченного. Фаллон его почти не видела с того времени, как отец стал королем. Выполняя его поручения, Делон ездил по стране, чтобы предупредить людей о том, что беда стучится в их двери, и собрать войско для защиты отечества.
 Он подошел к невесте и удивленно поднял брови, увидев ее облачение. На Фаллон были кожаные латы, весьма популярные у англичан. Меч, специально изготовленный для нее, был значительно легче обычного.
 — Что это? Ты хочешь победить всех рыцарей и тем посрамить мужчин? — пошутил он.
 Фаллон запечатлела легкий поцелуй на его щеке, затем отступила назад и сказала, задорно сверкнув глазами:
 — Ах, вы будете еще и насмехаться надо мной, сэр? — Она коснулась кончиком меча его туники. — Защищайтесь, милорд!
 Он поклонился в знак того, что принимает вызов.
 — Миледи! — Он с улыбкой обернулся к Фабиони. — Ваш меч, сэр!
 Делон полагал, что он быстро закончит игру. Фаллон счастливо засмеялась, когда ее нареченный натолкнулся на безошибочную защиту — легкой победы ему не видать. Никогда не выказывай слабости, не оставляй неприкрытым наиболее уязвимое место! Эти слова Фабиони звучали в ее голове, когда она ловко двигалась среди маргариток, астр и роз. Делона ослепила ее улыбка, когда она удачно парировала один из его выпадов. Увидев выступивший на лбу нареченного пот, она пришла в восторг.
 — Просишь пощады? — поддразнила она его, смягчая свои слова улыбкой.
 — Пока что нет, — ответил он. — Или ты хочешь сделать меня посмешищем перед всем королевским войском?
 Она снова улыбнулась Делону, потому что глаза у него были цвета весеннего неба и она вообще соскучилась по нему.
 — Но здесь нет никого, кроме Фабиони и меня, милорд! Мы никому не скажем, что ты запросил пощады. — Она говорила это в промежутках между очередным выпадом и отражением удара. Делон был сильным противником, и в конечном итоге, именно быстрота должна решить исход поединка. Фабиони много раз говаривал, что женщина или небольшого роста мужчина может победить лишь за счет быстроты или хитрости.
 — Я не могу признать свое поражение, — начал Делон, на мгновение останавливаясь. Фаллон воспользовалась этой заминкой, сделала шаг вперед, подцепила его меч своим, и меч Делона, описав дугу, со звоном упал на землю.
 Делон переводил взгляд с выбитого оружия на Фаллон и, кажется, не мог поверить тому, что произошло.
 — Я требую повторения поединка, — проговорил он наконец.
 — Да, сэр! Мне придется снова принять ваш вызов, а также вызов любого мужчины, который сомневается в способностях дочери короля.
 — Гм, — пробормотал Делон, в оцепенении глядя на Фаллон. Она засмеялась, схватила его за руки и снова поцеловала. — Я устал, постоянно находясь в седле несколько месяцев подряд, — оправдывался он.
 — Ну, конечно! — воскликнула Фаллон, глядя на него невинными, широко раскрытыми глазами. — Только благодаря этому я застала тебя врасплох.
 — Ну вот, ты дразнишь своего нареченного.
 Она находилась под впечатлением победы и улыбнулась, довольная собой.
 — Делон, ну разве я сомневаюсь в твоем мастерстве? Я коварно воспользовалась твоей заминкой.
 — Это уже лучше, — сказал он и тоже улыбнулся, а затем крепко прижал ее к груди. Фаллон дотронулась до его лица.
 — Делон, я очень-очень рада видеть тебя!
 Он погладил ее по волосам.
 — А я мечтал увидеть тебя, как слепой мечтает увидеть землю и небо. — Он неохотно отпустил ее. — Я должен немедленно поговорить с твоим отцом. Я увижу тебя потом?
 Фаллон кивнула. Делон поцеловал ее в кончик носа и удалился. Фаллон повернулась к Фабиони, чтобы отпустить его. Фабиони поднял меч и отсалютовал ей в знак окончания занятия. Фаллон ответила ему широкой улыбкой.
 Внезапно она услыхала сзади низкий мужской голос:
 — Королевская дочь сражается с мальчиками, которых она, видимо, хочет соблазнить. Mademoiselle, не желаете ли вы помериться силой со взрослым мужчиной?
 Фаллон резко повернулась, почувствовав, что вся холодеет. Не может быть, чтобы это был он!
 Перед ней стоял Аларик, широко расставив ноги и касаясь мечом земли. Алая накидка была переброшена через плечо. Легкий ветерок шевелил накидку и черные пряди волос, падавшие на лоб. Взгляд его серых глаз был дерзким и надменным, и она поняла, что придется принять его вызов.
 — Что я вижу? — насмешливо спросила она. — Нормандский глупец на саксонской земле? Я никогда не сомневалась в вашем безрассудстве, как и в безрассудстве вашего ублюдка-герцога! Уж вам не следовало бы завоевывать для него нашу страну, monsieur!
 — Вы будете одна защищать ее, mademoiselle?
 Он приблизился к Фаллон. Девушка внимательно наблюдала за ним.
 — Да, — негромко сказала она. — Если это необходимо, я готова защищать своего короля и страну от всех, кто намерен посягнуть на нас.
 Аларик иронично выгнул бровь, когда Фаллон подняла меч в знак готовности.
 — Я пришел с миром, — проговорил он.
 — Ни один норманн никогда не приходит сюда с миром, — возразила она.
 Он улыбнулся и поднял меч. Уже одна его уверенность смутила Фаллон, но она дала мысленную клятву не уступать. Ведь победила же она Делона! Правда, ему едва исполнилось двадцать, в то время как Аларик миновал тридцатилетний рубеж, имел огромный опыт в ведении войн и много возможностей отшлифовать свое искусство.
 Сталь зазвенела о сталь, и ее рука почувствовала силу его удара. Она отступила назад и парировала удар снизу. Фаллон отбила меч и тогда, когда Аларик нацелился ей в горло.
 Он нападал, она отступала. Он не давал ей ни мгновения передышки. Его удары обрушивались один за другим с поразительной быстротой, если учесть размеры и тяжесть его меча.
 — Сдаетесь, mаdemoiselle? — На его губах появилась насмешливая улыбка.
 — Нет, никогда! Негоже дочери саксонского короля сдаваться какому-то норманну! Никогда, сэр!
 — Вот как? — негромко сказал он, и она отпрянула назад, вскрикнув от неожиданности, когда он острием своего меча мгновенно, одним касанием пропорол кожу лат, не оставив ни малейшей царапины на ее теле, а в разрезе показалась тонкая нижняя рубашка.
 Фаллон инстинктивно прижала рубашку к телу. Издав проклятье, она с излишней горячностью бросилась на Аларика. Мечи сцепились, их лица оказались рядом, и она почувствовала тепло его дыхания на щеке, когда он заговорил.
 — Гнев может оказать дурную услугу, миледи. Никогда не следует терять самообладания.
 — Вы должны вести честную игру!
 — В бой, Фаллон, вступают для того, чтобы убить.
 Она отпрянула от него. Одну руку она прижала к груди, вторая сжимала меч. Защищаясь от его следующего выпада, она перестала придерживать разорванную одежду. Атаку его она отбила, но перед взглядом, ловившим обнажившееся тело, оказалась бессильна. Он был беспощаден. Она парировала удары, а он нападал, нападал, нападал…
 Воздух со свистом вырвался из ее груди, она понимала, что долго не выдержит. Фаллон закусила губу и взглянула в пустоту за его спиной.
 — Отец, не надо! — вдруг воскликнула она. — Это всего лишь игра!
 Как и рассчитала Фаллон, Аларик обернулся, чтобы встретить удар, который мог обрушиться на него. Он быстро понял, что сзади никого не было, но Фаллон уже приставила меч к его горлу.
 Она увидела его обиженное лицо и, довольная, засмеялась.
 — Mаdemoiselle, кажется, вы говорили о честной игре.
 — В бою не может быть честной игры, monsieur! — напомнила она ему, невинно хлопая ресницами. — Разве не этому вы только что учили меня?
 Он кивнул и поморщился, когда острие меча коснулось его горла. Застыл, прищурился и внезапно резко повернулся, ускользнув от острия, и одновременно ударил мечом по ее мечу с такой силой, что он, описав огромную дугу, отлетел шагов на десять.
 С проклятьем Фаллон бросилась за выбитым из рук оружием. Однако она не успела добежать до цели. Аларик набросился на Фаллон, и оба покатились по мягкой, поросшей травой земле. Фаллон протянула руку к мечу, но Аларик не дал ей коснуться оружия. Он навалился сверху, уперевшись локтями в землю, в то время как его мускулистые ноги не давали ей возможности даже пошевелиться.
 Она злобно взглянула на него и встретила довольную улыбку. Отчаянно ругаясь, она сделала попытку выскользнуть. Когда Фаллон снова посмотрела на него, улыбки уже не было. Лицо сделалось жестким и суровым. Аларик поднялся, продолжая держать ее за руки, и помог ей встать.
 — Идите к себе и переоденьтесь, — сердито сказал он.
 Вздрогнув от его голоса, она осмотрела себя. Ее рубашка разорвалась еще сильнее, и через прореху проглядывало тело. Румянец запылал на ее щеках при воспоминании об их последней встрече. Ей вспомнились его прикосновения, шершавость его мозолистой ладони, сила его рук и жар, который объял все ее члены.
 — Ах! — вскрикнула она, резко отодвигаясь от него. Подняв руку, она с силой ударила его по щеке. Фаллон закусила губу, увидев следы пощечины. Он мог бы остановить меня, подумала она, чувствуя, как страх заползает в ее сердце, когда она поймала его холодный, беспощадный взгляд.
 Но он лишь склонился в поклоне.
 — Как всегда, почитаю за удовольствие, принцесса! — проговорил он.
 Он повернулся и широким шагом пошел прочь. Фаллон провожала его взглядом, горячо прося Бога, чтобы та лихорадка, в которую он вверг ее, побыстрее улеглась. Она настолько ненавидела этого человека, что ее кидало в дрожь при мысли о нем. Ничего в жизни ей так не хотелось, как одолеть его.
 — Нормандский ублюдок! — процедила она сквозь зубы. Он не имеет права находиться здесь, да еще вести себя так самоуверенно. Его герцог днем и ночью мечтает о кровопролитии и войне.
 Ее начинало трясти даже тогда, когда она задумалась о цели его визита. Вечером, когда Фаллон приняла ванну и одевалась к ужину, она обнаружила, что все еще дрожит. Она помолилась о том, чтобы Бог немедленно отправил несносного норманна на другую сторону Английского канала.
 К сожалению, Бог счел нужным оставить Аларика разделить с ними ужин. Делон находился в дальнем конце стола, однако Фаллон ощущала на себе его взгляд. Аларик и Гарольд вели между собой беседу, которая была подернута дымкой печали. Они хорошо понимали друг друга, говорили взвешенно, откровенно и дружелюбно, но никто из них не мог повлиять на обстоятельства.
 — Аларик, — сказал Гарольд, отламывая ломоть хлеба. — Вы знаете, что я не сам надел на себя корону. Эдуард высказался, совет старейшин проголосовал, и меня провозгласили королем. Я никого не пытался свергать. Я король согласно английскому закону и согласно атому закону останусь им.
 Фаллон посмотрела на Аларика. Он сидел, опустив голову, зная наперед, что услышит.
 — Вильгельм спрашивает, намерены ли вы сдержать обещание и жениться на его дочери.
 Фаллон громко ахнула. Отец бросил на нее суровый взгляд, и Аларик обернулся в ее сторону, выгнув дугой бровь. Фаллон насупилась и потянулась к кубку, который стоял между ними. Его пальцы коснулись кубка одновременно с ее рукой. Их взгляды скрестились, а в это время Гарольд стал объяснять Аларику:
 — Вильгельм должен знать, что разговор о женитьбе возник из-за малозначащего комплимента в адрес милого и хорошо воспитанного ребенка. Тем не менее как герцог я был бы рад породниться с домом Вильгельма. Но английский король не может брать иностранку в жены без согласия витенагемота. Не могу я также выполнить обязательства перед своими детьми. Моя жизнь более не принадлежит лично мне.
 Фаллон ошеломленно посмотрела на отца. Он мельком взглянул на нее и опустил глаза. Аларик еще долго не отводил взгляда от Фаллон, прежде чем повернуться к Гарольду.
 — Да, Гарольд, я отлично понимаю ваше положение. В то же время понимаю и Вильгельма.
 — И вы будете служить ему, — сказал Гарольд.
 — Да.
 Фаллон схватила кубок с элем и осушила до дна. Она с тоской посмотрела в зал и встретилась со страдальческим взглядом Делона.
 — Увы! — сказал Аларик. — У девушки есть сердце… Скажите, а тот юный блондин с бородой, которого вы так ловко одолели в поединке, — он теперь для вас потерян как возлюбленный?
 — Потерян?
 — Ставки изменились, миледи. Вас называют принцессой, но вы только пешка в политической игре.
 — Вы ошибаетесь, — холодно сказала она. — Я не стану пешкой.
 — Ну да, леди никогда не покорится. — Он поднял кубок. — Вы пойдете своим путем… А что станет с тем молодым человеком, который сохнет по вас? Поверьте, мне его искренне жаль, миледи!
 — Жаль?
 — Мне жаль любого человека, который вас любит, Фаллон. — Он знаком показал слуге, чтобы тот наполнил кубок, глотнул из него и передал кубок Фаллон. Пальцы у нее дрожали, и она не решалась дотронуться до кубка, боясь, что Аларик это заметит. Он взял ее руку, обвил ее пальцы вокруг кубка и приложил край сосуда к ее губам. — Да, Фаллон, — тихо добавил он. — Мне жаль того глупца, кто полюбит вас, потому что вы пламя, которое горит слишком ярко, и одновременно лед, который способен остудить сердце. Вы дикарка, которую прежде необходимо укротить. Этот деликатный молодой человек — не для вас. Вам нужен не юноша, но муж, миледи. Нужен человек, которого не введут в заблуждение ваши уловки.
 Она откинулась назад и загадочно улыбнулась.
 — Может быть, вы считаете себя таким человеком?
 Он ответил не сразу. Его взгляд настолько откровенно скользнул по ее фигуре, что у нее перехватило дыхание.
 — Возможно, — наконец сказал он будничным тоном и коснулся пальцем ее щеки. — Будь я к этому расположен. Но я уже говорил вам, что не намерен снова жениться.
 Пламя, которое горит слишком ярко? Как хотела бы она сейчас испепелить его!
 — Да я никогда…
 — Я знаю. Вы скорее выйдете замуж за тысячу демонов одновременно или что-нибудь в этом роде.
 — Очень любопытный способ показать свою неприязнь, сударь!
 Аларик засмеялся, и при свете огней, освещавших зал, она внезапно открыла, как он хорош собой.
 — Фаллон, я ни разу не усомнился в вашей красоте. Желать вас — это так просто. А вот любить вас — большая глупость.
 Он наклонился к ней так близко, что едва не коснулся ее щеки. Фаллон попыталась взять кубок, но Аларик не выпускал его из рук.
 — Сударь, я с нетерпением ожидаю, когда вы уедете в свою Нормандию или даже в преисподнюю.
 — А чему вы отдаете предпочтение?
 — Для меня это одно и то же, monsieur, — ответила она и встала. Гарольд удивленно посмотрел на нее. Она наспех сделала реверанс и без каких-либо извинений выбежала из зала.
 Ночью люди увидели в небе странный свет. Когда наступил вечер пасхального воскресенья, Фаллон заметила какое-то движение у входа в церковь и, заинтересовавшись, направилась туда. Там был и Аларик, который слушал священника, показывавшего на небо. В толпе тихонько шептались, и Фаллон поняла, что свечение в небе служит дурным предзнаменованием.
 — Сбывается предсказание Апокалипсиса! — истошно закричала какая-то женщина, падая на колени. — Армагеддон идет! Как предсказал наш блаженный король Эдуард, огонь и сера обрушатся на нас! Нет сомнений, что Годвин убил Альфреда, а сейчас на троне его сын! Бог покарает всех нас за грехи аристократов!
 — Чушь! — выкрикнула Фаллон. Она шагнула вперед, еще не зная, что скажет, потому что свечение в небе пугало ее. Она находилась у одра, когда король Эдуард говорил это. Боже милостивый, существует ли такая вещь, как судьба? Ведь не могут все люди Англии расплачиваться за грехи знати! Бог не может быть таким черствым.
 — Это просто действие звезд и планет, и ничего больше! — столь же горячо продолжала говорить Фаллон. Она повернулась, приподняла юбки, чтобы перешагнуть через уличную грязь, и направилась к отцу Дамьену, с которым разговаривал Аларик.
 Отца Дамьена Фаллон боялась иногда больше, нежели мистических заклинаний и небесного свечения. Он был священником, сторонящимся всего мирского, аскетичным в привычках и мягким в обращении. Его родина Фене находилась в той части Англии, где старые традиции отмирали очень медленно. Он был христианином, однако не видел ничего дурного, когда пышно отмечали древние языческие праздники. Черноволосый и черноглазый, он, казалось, не имел возраста. Он объездил весь континент и разбирался во многих вещах.
 — Отец Дамьен! — не без трепета позвала она.
 Некоторое время священник хранил молчание, и Фаллон слышала лишь биение собственного сердца в этом застывшем и оцепеневшем мире. Аларик смотрел на нее, и в его глазах читалось уважение к ней, не побоявшейся пойти против мнения толпы.
 — Это просто комета, — медленно произнес отец Дамьен. — Нечто вроде звезды с хвостом. Люди говорили об этом, когда я был в Италии. Кометы видели и раньше в южных землях.
 Фаллон с облегчением вздохнула. Толпа перед собором постепенно рассеивалась. Фаллон вошла в храм вслед за отцом Дамьеном.
 — Отец!
 Он не спеша повернулся к ней. Фаллон неожиданно обнаружила, что не знает, что она хочет сказать.
 — Отец… спасибо вам.
 Он поклонился. От пронзительного взгляда его черных глаз ей сделалось не по себе.
 — Существует такая вещь — комета, — уклончиво сказал он.
 — Что вы имеете в виду? — быстро спросила она. — Отец, вы служитель Бога, вы не можете верить в знамения и проклятия, и…
 Отец Дамьен покачал головой. Он смотрел ей за спину. Повернувшись, Фаллон увидела Аларика, который вместе с ней вошел в церковь.
 — «Когда зеленое дерево, расколотое пополам, само срастется», — пробормотал отец Дамьен.
 — Это что за бессмыслица? — спросил Аларик.
 Священник покачал головой.
 — Есть вещи, которые старше самого времени, граф Аларик, — тихо возразил он. — Нам не дано понять пути Господни.
 У Фаллон было такое чувство, что он провидит будущее — и всей страны, и принцессы. Это напугало ее пуще прежнего.
 Отец Дамьен продолжал смотреть на Аларика. Затем снова поклонился, намереваясь уйти.
 — Граф Аларик, мы еще встретимся.
 — А вот это, отец, уже точно чепуха, — мягко возразил Аларик. — Мы оба знаем, что я не вернусь. Мы оба знаем, что…
 — … Война сровняет с землей эту страну, — закончил отец Дамьен. Аларик взглянул на Фаллон. — Граф, повторяю: мы еще встретимся.
 Не отрывая глаз от Аларика, Фаллон слышала звуки удаляющихся шагов священника. Она вышла из церкви. На площади снова собралась толпа людей, они разглядывали светящееся пятно на темном небе.
 — Светопреставление!
 — Наступает день Страшного Суда!
 — Светопреставление принесут норманны, которые нападут, чтобы покорить нас! — выкрикнула Фаллон. Она поднялась на повозку с сеном и обратилась к толпе. — Над Англией нет проклятья! Бог послал вам доброго короля, который прислушивается к людям и чье сердце открыто для всех! Короля, который любит страну и служит ей уже многие годы.
 Раздались одобрительные голоса. Это воодушевило Фаллон, и она продолжила свою речь.
 — Над страной нет никакого проклятья! Нас может ожидать только одно бедствие — война, которую начнут против нас враги. Проклятье там, за Английским каналом, где ублюдок-герцог собирается выступить против нас. Люди добрые, нам принесут бедствия иностранные князья, а не законно провозглашенный король.
 — Норманны!
 — Верно, презренные, подлые норманны!
 Лишь сейчас Фаллон сообразила, что рядом с ней стоит сумрачный Аларик и смотрит на нее с гневом и упреком. Она замолчала, внезапно заметив, что вокруг него собирается толпа. Рядом с его головой пролетел брошенный женщиной камень. Толпа угрожающе загудела.
 — Нет! — шепотом сказала она. Толпа растерзает его. На площади перед церковью было по крайней мере полсотни мужчин и женщин. Они способны на все. И зажгла толпу именно она.
 — Нет! Нет! — закричала она, но ее голос заглушили крики ненависти. Тщетно пыталась Фаллон пробиться сквозь толпу.
 — Стойте!
 Баритон Аларика перекрыл гомон на площади. Он вскочил на повозку, держа перед собой свой огромный грозный меч.
 — Да придет к вам мир, люди добрые! Я гость вашего короля! Вы вполне можете убить меня, но прежде чем погибнуть, я прихвачу с собой на тот свет добрую дюжину, и это будет кто-то из вас. Неужто вам охота так глупо пролить свою кровь?
 Крики в толпе сменились глухим гулом. Некоторые мужчины опустили вниз палки. Гул стал постепенно затихать, и люди начали медленно расходиться.
 И вскоре Аларик и Фаллон остались одни под черным небом ночи, на котором начертила свой след комета. Фаллон увидела в глазах Аларика гнев, который был способен испепелить ее.
 — Фаллон, неужто ты так страстно желаешь моей смерти, что рада устроить смертоубийство прямо перед церковью? Скоро и без того крови будет достаточно, миледи!
 — Да, да! — выкрикнула она. — Вы скоро придете с войной. Жаль, что они не убили тебя! Одним нормандским рыцарем в будущем сражении было бы меньше!
 Некоторое время он молча смотрел на нее, затем поклонился, и его губы скривила ироническая улыбка.
 — Молись, Фаллон. Молись за Англию, а если у тебя есть разум, то молись и за себя. Если ты когда-нибудь попадешься мне, ты заплатишь очень дорого.
 Он повернулся и быстро зашагал в сторону дворца. Фаллон смотрела ему вслед, пока его широкие плечи не растворились во тьме, затем снова взглянула на небо.
 Как бы там ни было, а люди видели в комете недоброе предзнаменование. Она тихо заплакала, потому что отец тоже, должно быть, почитал комету за недобрый знак.
 — Боже, прошу тебя, не надо! — шептала она. Никто не ответил ей в ночи. Ей стало холодно, она обняла себя за плечи и побежала во дворец.
 Фаллон направилась в опочивальню отца. Из-за полуоткрытой двери она увидела, что Гарольд был не один.
 С ним был Аларик. Они обменялись негромкими фразами, затем оба встали и обнялись как друзья.
 Фаллон затаилась, прижавшись к стене. Аларик прошел мимо, не заметив ее. Фаллон поняла, что утром он уедет.
 Это была последняя встреча Аларика и Гарольда, где они разговаривали как друзья. С этой ночи они стали противниками, и за каждым из них была армия.

 Глава 12

 Комета была видна в небе семь ночей. Она почти исчезла, когда пришла весть о том, что у южного побережья появился вражеский флот.
 Но это было не войско Вильгельма.
 С гонцом, прибывшим к Гарольду, приехал очень высокий белокурый датчанин. Он был представлен Фаллон как кузен Эрик Улфсон, князь датского королевского дома. Он привез отцу весть о том, что ее дядя Тостиг посетил Нормандию, Фландрию, Данию и Швецию, пытаясь сколотить войско, чтобы выступить против брата. Именно флот Тостига сейчас угрожал южному побережью. Собирали продовольствие для Тостига — не для поддержки его, а для подкупа, чтобы он покинул Англию.
 Гарольд готовился выехать для встречи с братом, и Фаллон оказалась в компании своего датского кузена. Это был красавец нордического типа и крепкого телосложения. Он не спускал глаз с Фаллон. Но ей не нравился Эрик. Удивительно, что она стала сравнивать его не с Делоном, а с Алариком. Она и сама не могла объяснить своих симпатий: ведь Эрик был союзником, в то время как Аларик — врагом. Но они оба прошли через множество сражений, и оба, она это знала, желали ее.
 Однако что-то сильно отличало их друг от друга, даже то, как они смотрели на нее. Какое-то тепло рождалось в ней, а сердце начинало биться сильнее от взгляда Аларика. Ненавидя его, она тем не менее начинала дрожать от прикосновения его руки. Ничего, кроме внутреннего холода, не ощущала она в себе при мысли об Эрике.
 — Эрик больше похож на Гарольда Гордраду, чем на датского короля, — сказал однажды ее дядя Леофвин. — Он все еще изображает из себя викинга. Он совершал набеги через Балтийское море на Русь. Говорят, что он дерется как зверь и для него нет ничего святого.
 — Но отец приветлив с ним, — заметила Фаллон.
 Леофвин пожал плечами.
 — В наши дни неплохо иметь союзников. Датский король удовлетворен своим королевством, а вот Гарольда Гордраду стоит опасаться. Так что будь полюбезнее со своим датским кузеном, Фаллон.
 Она старалась быть любезной, хотя в его присутствии ей было не по себе. Однажды вечером, сидя рядом, он поцеловал ей руку и окинул таким взглядом, что она почувствовала себя голой.
 — Фаллон, если бы мы были врагами, как в прежние времена, я приплыл бы сюда и умыкнул тебя.
 Фаллон постаралась как можно вежливее отвести руку.
 — Но мы живем не в прежние времена, — ответила она. — Мы в какой-то степени родственники, и вы приехали к нам как друг.
 — А в один прекрасный день меня, возможно, призовут в качестве союзника. Я буду сражаться за вас. Я разобью любого врага.
 Фаллон выдавила из себя улыбку и постаралась сдержать дрожь.
 — Благодарю вас, милорд. Однако я хочу надеяться, что такие времена не настанут.
 — Тем не менее, миледи, помните, что я ваш слуга. — Бесцветные глаза его, казалось, хотели рассказать о том, как он будет убивать со смаком и наслаждением. Вероятно, подумала Фаллон, в этом и заключалась разница между Эриком и Алариком. Граф Аларик убивает по необходимости, защищая своего сеньора. Эрик готов убивать из любви к искусству войны и смерти.
 Она посмотрела в зал и увидела Делона. Их взгляды встретились: в глазах Делона светилась тоска. Гарольд держал их порознь, и они оба начали опасаться, что король действительно намерен рассматривать дочь как пешку. Конечно, это можно было объяснить и напряженностью момента. Со времени коронации король не знал минуты отдыха. Он не относился к числу людей, которые нарушают слово. Фаллон знала, как тяжело переживал отец то, что он не выполнил обещания, данного Вильгельму в Нормандии. По этой причине его сильно взволновало появление кометы, и он провел много ночей на коленях, ища ответы на свои вопросы.
 Фаллон была несказанно рада, когда Эрик Улфсон уехал с отцом на встречу с дядей Тостигом.
 Вскоре выяснилось, что войны между братьями не будет. Войско Тостига, заслышав о приближении Гарольда, стало разбегаться. Тостиг уплыл на север, найдя убежище у шотландского короля. Эрик сразу же отплыл в Данию.
 Гарольд готовился отправиться на юг, где на острове Уайт находилась часть его дружины, а Фаллон должна была сопровождать отца. У них появилась возможность заехать домой. Фаллон считала, что мать способна снять хмурость с отцовского лица. Было лето, вокруг все цвело и зеленело, и король сможет насладиться заслуженным отдыхом, забыть о том, что он король, и стать на время мужем и отцом.
 Аларик вместе с Вильгельмом и его единокровными братьями Робертом и Одо изучали карту побережья Англии. Их заботило то, что они окажутся во власти ветров. Вильгельм собирался предпринять нечто дотоле невиданное. Викинги переплывали море для того, чтобы совершать набеги и грабить, а герцог планировал военный поход. Он брал с собой тысячи лошадей и на редкость пеструю мешанину людей. Всю зиму и первую половину весны он доказывал своим вельможам, что победа возможна, хотя по площади Нормандия не превышала одного английского герцогства. Он должен был оставить какую-то часть войска дома на случай возможных смут в его отсутствие. Вильгельм набрал нужное войско под щедрые обещания, и сейчас, когда они стояли перед картой, Аларик с болью подумал о том, что обратного хода нет. Дело выглядело весьма рискованным, хотя Вильгельм и говорил о нем уверенным тоном. Они попадали в зависимость от непостоянных ветров. А высадившись, они окажутся лишь небольшой кучкой вооруженных людей в обширной враждебной стране. Гарольд знал об их военных планах и наверняка приготовился к их появлению.
 Вильгельм жестом показал на юго-восточное побережье Англии. Они поговорили о ветрах и обсудили возможное место высадки, при этом каждый высказал свое мнение. Голоса их звучали приглушенно. Многие из самых влиятельных вельмож Вильгельма считали затею авантюрной.
 В дверь постучали, и вошел вызванный Вильгельмом Фитцосберн. Он уставился на герцога, лицо его расплылось в медленной улыбке.
 — Мы получили благословение от папы! — сказал Фитцосберн. Герцог бросил быстрый взгляд на Аларика, который вместе с епископом Ленфренком предложил вести не завоевательную, а священную войну. Если убедить папу в том, что религиозные устои в Англии недостаточно прочны, он даст свое благословение. И сейчас они его получили.
 Все так же широко улыбаясь, Фитцосберн прошел в глубь комнаты.
 — Папа передал хоругвь и священное кольцо для тебя. Гарольд отлучен от церкви.
 Вильгельм кивнул.
 — Сейчас бароны и рыцари всей Европы собираются выступить на твоей стороне, — возбужденно продолжал Фитцосберн.
 Вильгельм распорядился доставить бочонок вина, чтобы отпраздновать эту маленькую победу, после чего Роберт, Одо и Фитцосберн отправились спать. Вильгельм и Аларик с удовольствием вспомнили свои прежние сражения и выпили еще. Внезапно Вильгельм посмотрел на Аларика и поднял кубок.
 — Я вижу, ты не одобряешь этот поход. — Он покачал головой и задумчиво посмотрел вдаль. — Знаешь, Аларик, в ту ночь, когда я был зачат, моей матери приснился любопытный сон. Как будто из нее выросло дерево и перекинуло свои ветви через море. — Голос его стал хриплым от возбуждения. — Аларик, неужто ты не видишь в этом перст Божий?
 Аларик помолчал, думая о комете, которая несколько дней сияла в небе. Ее видели во многих странах и, как говорили путешественники и клирики, все пришли к выводу, что это было связано с английской проблемой. Действительно ли то было предзнаменование? И можно ли видеть в этом перст Божий?
 Он повернулся к Вильгельму.
 — Вильгельм, я ничего не знаю о судьбе, уготованной Господом. Но я знаю, что даже если я останусь твоим единственным воином, я буду продолжать сражаться, не допуская мысли о сдаче. А печалюсь я оттого, что не питаю зла к Гарольду и англичанам.
 — Но я намерен править ими по справедливости, — пробормотал Вильгельм.
 — Однако сейчас, — возразил Аларик, — даже если твое безумство увенчается успехом и ты станешь королем, ты будешь править людьми, которые ненавидят тебя и всех нас. Тебе придется разграбить и опустошить страну. Иначе откуда ты возьмешь деньги на это предприятие? Твои рыцари ищут земли и богатства, а торгаши разрушат все, что попадет им под руку. И я печалюсь, потому что знаю, что должно произойти.
 Вильгельм задумчиво смотрел на кубок.
 — Мне тоже нравится Гарольд, — негромко сказал он. — Однако жребий брошен. — Он поднял кубок. — Кто знает, друг мой? Может, нам суждено погибнуть, когда мы будем пытаться переплыть разбушевавшееся море. — Он сделал несколько глотков вина. Аларик молча смотрел на него, затем они сдвинули свои кубки. Они засмеялись, но в их смехе ощущалась горечь. Вильгельм был прав: жребий брошен.
 — Видишь вон тот домик для лодок? — Гарольд, лежа на зеленом травяном ковре под безоблачным голубым небом Бошема, показал на небольшое строение на берегу бухты. Кусая травинку и прикрывая глаза от слепящего солнца, Фаллон посмотрела в указанном направлении и кивнула.
 — Однажды, — сказал Гарольд, — когда мы были еще мальчишками, Свен, Тостиг и я нечаянно опрокинули лодку и потеряли весь улов. Мы боялись гнева твоего деда и спрятались там на несколько часов.
 Фаллон улыбнулась, представив себе это приключение.
 — И что было потом? — спросила она.
 — Твой дед поймал нас и задал нам хорошую порку. — Он помолчал и продолжил с улыбкой: — Когда твой дед был в ссылке, он был преисполнен решимости вернуться сюда, несмотря на гнев Эдуарда… Мы плыли из Фландрии, и когда достигли бухты, люди приветствовали Годвина и его сыновей… Знаешь, Фаллон, во всей Англии нет для меня более дорогого места, чем это!
 — И для меня тоже, — согласилась Фаллон. Она услышала сзади шаги и, повернувшись, увидела мать. Босоногая и улыбающаяся, она держала в одной руке корзинку с хлебом и сыром, другой приподнимала юбки. Эдит оставалась по-прежнему привлекательной. Фаллон подумала, что она сегодня похожа на девчонку с мягкими белокурыми волосами и открытыми загорелыми щиколотками.
 Фаллон встала. Вдали слышался звон мечей. Ее братья, дяди и кое-кто из ближайшего окружения, в том числе и Делон, упражнялись в фехтовании. Этот звук нарушал безмятежную тишину летнего дня.
 — Фаллон! — крикнула мать, увидев, что дочь собирается уйти. — Я принесла поесть!
 — Я вернусь! — пообещала она, помахала рукой и направилась к воде, давая возможность родителям побыть наедине. Фаллон зашла в домик для лодок, на который показал отец, села у воды, сняла башмаки и стала болтать ногами в прохладной воде. Положив голову на колени, она легонько вздохнула. Лето кончалось, и многие воины дружины волновались. Они обязаны были отслужить королю два месяца, которые давно истекли. Многие прибыли из отдаленных селений и давно не имели вестей от своих семей. Надвигалась зима, дома накопилось много дел. Южную Англию основательно раздели. Король запретил своим людям мародерствовать, но, хотя он и выплачивал им деньги на провизию, приходилось посылать людей все дальше на север, чтобы накормить огромное войско.
 Фаллон услышала веселые голоса. Она обернулась и посмотрела на родителей. Они лежали на траве, и до Фаллон долетел смех матери.
 Фаллон почувствовала, что сердце ее горестно сжалось. Это было то, о чем ей мечталось, — чистая, нежная любовь и полное взаимопонимание. Они не были супругами в глазах мира, но были таковыми перед Богом, а это, пожалуй, важнее. Эдит никогда не беспокоилась по поводу того, что Гарольд не сделал ее своей женой.
 — Нет! — вслух произнесла Фаллон. Она никогда не повторит пути Эдит. Ее мать была ласковой, но ей недоставало гордости. — Нет, я никогда не буду жить так, как мать. — Она снова услыхала смех матери и задумалась о том, что должен испытывать человек, когда любит так глубоко и сильно, что для него безразлично все остальное.
 Внезапно Фаллон нахмурилась. Она не услышала, а скорее ощутила топот лошадиных копыт. Она посмотрела в поле и убедилась, что отец тоже услышал лошадей. Он уже поднялся, за ним поднималась мать. Всадники со штандартами короля появились из леса и подъехали к Гарольду.
 Понаблюдав за этим некоторое время, Фаллон поднялась. Позабыв про башмаки и чулки, она побежала по бархатной траве. Запыхавшись, остановилась возле матери. Где-то поблизости пела птица, и песня ее, казалось, заглушала слова гонца.
 — Отец, что он сказал? — в волнении спросила Фаллон, когда Гарольд повернулся с озабоченным лицом. — Пришли норманны?
 — Нет-нет! Мы решили, что будем держать корабли наготове до рождества святой Марии. Я отведу вилланов в Лондон завтра, а нанятые корабли вернутся в Сэнк-Порте. Мы полагаем, что герцог не выступит до весны.
 Он поцеловал Эдит.
 На следующее утро люди Гарольда подъехали к дверям его дома. Гарольд сел на лошадь. Фаллон выбежала к нему.
 — Отец, твои сыновья и мать останутся охранять побережье. А я поеду с тобой.
 Гарольд хотел было возразить, но затем улыбнулся и пожал плечами, ибо знал, что ее не переспоришь.
 — В таком случае, поехали.
 Делон быстро спешился и помог ей взобраться на пегую кобылу.
 После появления кометы Фаллон не могла отделаться от чувства страха. Она считала своей обязанностью быть рядом с отцом, чтобы в случае необходимости защитить его. Она горячо любила отца и не могла его потерять.
 Аларик стоял на берегу устья реки Див, глядя на корабль, который должен переправить его через Английский канал. Он смочил палец в воде и поднял его вверх. Ветра не было.
 Он осмотрел бухту, заполненную кораблями Вильгельма. По конструкции они напоминали корабли викингов. Их построили наскоро, среди них были небольшие, в тридцать футов длиной, а были и в семьдесят два фута. На носу каждого красовалась голова дракона.
 Был полный штиль. Среди более чем десяти тысяч собравшихся слышался ропот: видно, Господь против них, коль не посылает им южного ветра, с которым они могли бы переправиться через Английский канал. Фальстаф, успокаивая лошадей, повернулся к Аларику. Тот пожал плечами. К ним подошел Вильгельм.
 — Ни малейшего ветерка, — огорченно проговорил он. — Десять тысяч людей сидят без дела на моей земле… А ведь они могут опустошить ее, если кто-то вздумает их науськать. Помоги нам Бог! Чего мне только стоит держать их в узде!
 — Ветер дул с севера. Потом он вообще пропал. Наверняка теперь он должен измениться. В конце концов, мы ведь говорим о руке судьбы.
 — Надеюсь, судьба моя не в том, чтобы завязнуть в этой грязной луже! — в сердцах сказал Вильгельм.
 Внезапно Аларик ощутил щекой еле заметное дуновение ветерка.
 — Вильгельм…
 Тут и там раздались крики. Наконец-то подул ветер с юга. Как только начнется прилив, флот сможет покинуть устье реки и направиться в сторону Англии.
 Тридцатого сентября разразился ужасный шторм. В пути Гарольда и сопровождающих его людей настигла весть, что многие из его кораблей, возвращавшихся в Лондон, разбились. Он с горечью воспринял это известие и поспешил завершить свое путешествие.
 Двумя днями позже они миновали Суссекский лес и Лондонский мост. Фаллон с гордостью увидела, что весь город вышел приветствовать короля.
 А спустя еще два дня прискакал гонец и сообщил, что Гарольд Гордрада и Тостиг совершили нападение на севере и сожгли город Скарборо.
 Ветер повернул на запад. Корабли Вильгельма сбились с курса и в поисках спасения готовы были бросить якорь в любой бухте. Аларик слышал, как Вильгельму советовали отказаться от его затеи. Вильгельм позвал Аларика к себе.
 Аларик улыбнулся.
 — Что тебе мой совет? Ты намерен продолжать поход!
 — Я хочу услышать твое мнение.
 — Мой сеньор, мы всегда знали, что это глупая затея. — Аларик увидел, что герцог близок к тому, чтобы проявить свой грозный нрав, и указал рукой на окружавшие его корабли. Среди них было пятьдесят, которые Аларик построил на свои средства. Под его командованием находилось почти пятьсот верных ему людей. Шторм стоил Аларику двух принадлежащих ему кораблей, двадцати человек и такого же количества лошадей. — Вильгельм, я, как всегда, с тобой.
 — Если я отступлю сейчас, меня перестанут уважать.
 — Ты ведь знаешь, что не отступишь.
 Герцог кивнул. Вокруг собралась толпа. Герцог шагнул к ним и опустился на колени.
 — Да поможет нам Господь! — воскликнул он. — Я готов продолжить свое дело!
 Раздались возгласы одобрения. Шторм был стихийным бедствием, с которым трудно спорить. Однако Вильгельм поклялся, что Англия принадлежит ему по праву. И ему придется это доказать.
 Проснувшись ночью, Фаллон продолжала лежать, полная неясного беспокойства. Она услышала крик и в тревоге поднялась. Накинув меховое покрывало на плечи, Фаллон выбежала в зал. Она услыхала крик во второй раз. Он доносился со стороны королевских апартаментов.
 Приблизившись к опочивальне отца, она с упреком посмотрела на стражника. Тот покачал головой.
  — Миледи, он плохо спит. Этой ночью его беспокоит нога.
 — Позовите лекаря!
 — Он был здесь. Король отправил его спать.
 Фаллон кивнула и вошла к отцу. Увидев на столе кувшин с водой и полотенце, она увлажнила его и приложила ко лбу отца. Тот проснулся, вздрогнул, затем, узнав дочь, улыбнулся.
 — Утром я должен уехать, — сказал он.
 — Ты не сможешь: ты болен.
 — Я король и должен ехать.
 — Ты просто упрямый старик.
 — Старик! Вовсе нет! Я в расцвете сил! — Он медленно улыбнулся и с нежностью коснулся ее щеки. — Это ты упрямая и дерзкая девчонка!
 — Отец, я так люблю тебя!
 — А я тебя, моя красавица… Ты мне столько счастья принесла, девочка моя!
 — Не надо! — Фаллон прижала палец к его губам, опасаясь, что он станет говорить о каком-нибудь нехорошем предчувствии. Он покачал головой и заверил ее, что все хорошо. Она не была уверена в атом, потому что скоро настанет утро, а Гарольд почти не спал.
 Наконец отец заснул. Раздался легкий стук, и Фаллон бросилась к двери. На пороге стояли стражник, монах и отец Дамьен. Фаллон сердито посмотрела на них.
 — Это Элфин, — сказал ей отец Дамьен. — Он должен повидать короля.
 — Зачем? — нервно спросила она, чувствуя, что у нее пересохло в горле.
 Отец Дамьен понимающе улыбнулся.
 — Все в порядке, Фаллон. Позволь ему войти.
 Гарольд уже проснулся и сел в постели. Элфин подошел к нему и сказал, что он прибыл из Вальтамского аббатства, которое основал сам король.
 — Мне приснился наш дорогой король Эдуард. Он подошел ко мне и сказал, что ты отправишься на войну и одержишь победу и не будешь больше страдать от боли.
 — Благодарю тебя за то, что пришел ко мне, Элфин, — сказал Гарольд.
 Фаллон заметила мимолетную улыбку на губах отца и поняла, что он скептически отнесся к словам монаха. Однако, когда посетители ушли, Гарольд удивленно повернулся к ней.
 — Фаллон, моя нога более не беспокоит меня.
 — Правда?
 — Правда. — Он улыбнулся. — Я не так уж стар, дитя мое. Я и в самом деле в расцвете сил… И я одержу победу!
 Фаллон кивнула и подставила щеку для прощального поцелуя. Он не знал, что она отправится с ним. Она призналась Делону, что обязательно, нападут ли викинги или норманны, будет сопровождать отца. Делон снабдил ее кожаными латами, шлемом с забралом, наколенниками и короткой туникой. Она заправила волосы под шлем и никто, кроме Делона и его друзей, не признал Фаллон в этом наряде.
 — Твой отец собственной рукой убьет меня за это, — сказал Делон.
 Фаллон невинно взмахнула ресницами.
 — Я буду осторожна, Делон. Обещаю, если дело дойдет до сражения, я спрячусь и отец меня не обнаружит. Спасибо тебе, любовь моя, за то, что помог мне! — Она поцеловала его, и он мгновенно позабыл все свои страхи и сомнения.
 Они выехали из Лондона двадцатого сентября. К месту сражения, которое людям запомнится надолго, Гарольд вел свое войско на север более трех суток, покрыв почти двести миль. Фаллон основательно устала, однако сердце ее пело, потому что на всем протяжении их длинного пути во всех городах к ним присоединялись люди.
 В Тадкастере, что в десяти милях южнее Йорка, она узнала о том, что англичане потерпели поражение от Тостига и Гарольда Гордрады. Дюди из Йорка и Нортумбрани под предводительством английских герцогов Моркера и Эдвина сразились с викингами в Фунтоне. Битва была жестокой и кровавой, и викинги, сидя у полевых костров, хвалились, что реки были запружены трупами саксов. Гарольд Гордрада и Тостиг не повели свое войско в Йорк, потому что намеревались развернуть там свой штаб и не хотели разрушать город.
 Однако никто не приветствовал Тостига в бывшем его герцогстве. И, как сообщил королю раненый солдат, Тостиг пообещал корону Гарольду Гордраде.
 — Твой дядя сошел с ума! — тихо шепнул Делон своей нареченной. Она кивнула, глядя на горестную складку, обозначившуюся на лице отца. Для него не могло быть ничего ужаснее, чем война против собственного брата.
 — Говоришь, Тостиг собирается завтра взять заложников у Стэмфордского моста? — спросил Гарольд. Человек кивнул, и король распорядился тихонько проскочить в Йорк и подготовиться к встрече с захватчиками. Люди, которых Тостиг наметил в заложники, остались с Гарольдом.
 Фаллон не спала в ту ночь. Она лежала рядом с Делоном, тут же расположились его ближайшие друзья, которые были посвящены в тайну и поклялись ее хранить. Все шутили, однако заметно нервничали перед предстоящей битвой, ибо к боевым топорам викингов всякий человек со здравым смыслом не мог относиться иначе как с уважением.
 Наступило утро. Войско сосредоточилось у Стэмфордского моста, ожидая появления Тостига и викингов со стороны деревни Риккол, где стоял их лагерь. Фаллон, ни жива ни мертва, из укрытия наблюдала за отцом, который направился к Тостигу с предложением мира, если тот порвет с викингами. Тостиг отказался.
 Позже говорили, что Тостиг узнал брата, но не подал Гарольду Гордраде знака, что это был сам король. Это был последний благородный поступок Тостига. Он не предал брата, но и не предал викингов, с которыми связал свою судьбу. Послышались леденящие душу крики. Делон подбежал к нареченной.
 — Быстро! Уходи отсюда! Начинается!
 Воины двинулись вперед, оглашая поле боевыми криками, которые накатывались, словно приливная волна. Им навстречу рванулась орда викингов. Рукопашная битва завязалась у моста со стороны Йорка. Лошадь Фаллон встала на дыбы и сбросила ее на землю. Фаллон перекатилась на бок, едва увернувшись от копыт других лошадей. Она сидела на земле в тот момент, когда топор раскроил череп какого-то английского тана. Фаллон впервые увидела кровь и ощутила вкус войны. В панике она подумала о том, что ее отец находится в первых рядах сражающихся, что ее дядя Леофвин и Гирт бьются рядом с ним, а Делон и его красивые молодые друзья отбивают смертельные удары стальных топоров и мечей.
 Фаллон услышала стон со стороны реки и поползла туда. Она увидела молодого мужчину с распоротым бедром. Оторвав полосу от своей накидки, она быстро перевязала рану. Кто-то прыгнул на нее — викинг с безумными глазами, вынимавший из-за голенища нож. Он занес его над Фаллон, но внезапно нож выпал из его рук, а сам он рухнул на землю. Молодой мужчина, которого Фаллон только что перевязала, успел проткнуть его мечом.
 Он повернулся к Фаллон и умер.
 — Матерь Божья! — пробормотала Фаллон. Однако она не поддалась панике. Она шла между поверженными, кому-то, давая напиться, а кому-то перевязывая раны. Через некоторое время она встретила одного из лекарей отца, и они стали вдвоем оказывать помощь раненым. К полудню она привыкла и притерпелась к тому страшному зрелищу, которое представляло собой поле битвы. Она молча, с каким-то остервенением перевязывала людей, чтобы спасти чьи-то жизни.
 — Фаллон! — Она уже давно сняла шлем и забрало. Большинство мужчин удивленно смотре ли на нее, словно на ангела милосердия. Но этот голос принадлежал ее дяде Леофвину, которым явно считал, что племяннице здесь не место.
 — Дядя! — Фаллон, не обращая внимания на упрек в его глазах, протерла ему лоб тряпочкой. Она в мгновение ока освободила его от лат» туники и рубашки и обнаружила глубокую рану в бедре. Он не сводил глаз с нее, пока она перевязывала его. Взглянув, наконец, ему в лицо, она увидела, что он слегка улыбнулся.
 — Девочка, отец задаст тебе порку.
 — Тс-с-с, дядя. — На ее глазах появились слезы. — А мой отец…
 — Гарольд был цел и невредим, когда я оставил его. Он перешел через мост. Гарольд Гордрада бросился вперед как сумасшедший и был убит стрелой, которая пронзила ему горло. — Он поморщился от боли. — А мой брат Тостиг подхватил штандарт Гордрады. Но сейчас штандарт упал. Говорят, что Тостиг тоже погиб. Викинги отступают к своим кораблям.
 Дядя закрыл глаза. Фаллон снова вытерла пот с его лба. Разве не сумасшествие было причиной всего этого кошмара?
 Надвигались сумерки, и Фаллон удостоверилась в том, что враг действительно в панике отступает. Река была красной от крови, и повсюду валялись тела убитых — лежащих вперемежку викингов и англичан.
 — Фаллон!
 Она обернулась. На сей раз это оказался ее отец. Она не испугалась его гнева, потому что была счастлива видеть его. С хриплым криком она бросилась к нему, когда он спешился, и обвила руками. Он на мгновение прижал ее к себе, затем оттолкнул.
 — Фаллон! Как можно быть такой безрассудной! Тебя могли убить! Делон! Где этот юный болван?
 — Нет, отец! Это была моя идея, и никого не следует за это винить! Я не могу позволить тебе уезжать одному!
 — Ты женщина…
 — И твоя дочь. Если бы я была твоим сыном, наверное, мне бы позволили находиться рядом.
 — Но ты не сын, Фаллон! И с мужчиной что-то происходит, когда он бывает вынужден пролить кровь. Это оставляет зарубку на сердце и гложет его. Но мужчина сильнее…
 — Отец, ты знаешь, что я владею оружием.
 — Да, владеешь, но ты женщина. Фаллон. Я в любое время могу потерять все. Не надо, чтобы я боялся потерять еще и тебя.
 — Отец, я не рисковала жизнью. Я находилась позади и была полезна здесь… Можешь спросить у лекаря. Наверное, я даже спасла несколько жизней.
 Гарольд улыбнулся.
 — Может быть. — Затем он снова нахмурился и потребовал у нее ответа, где она провела ночь. Когда она сказала, отец снова рассвирепел, хотя она и уверяла его, что даже рука мужчины ее не коснулась. — У меня обязательно будет разговор с Делоном. И сегодня ночью ты будешь спать под охраной в Йорке, в своей опочивальне по соседству с опочивальней отца.
 Она поклонилась, подчиняясь его приказу. Ей не удалось увидеть Делона в тот день. И она не могла есть, когда англичане праздновали победу, потому что ее всюду преследовал запах крови.
 Утром Фаллон находилась у отца, когда остатки разгромленного войска викингов сдались ему.
 Гарольд всегда был противником кровопролития. Он с готовностью простил сыновей и родню Гарольда Гордрады, поклявшихся, что впредь они никогда не придут в Англию с мечом. Он никак их не наказал, лишь велел покинуть страну.
 Слушая его, Фаллон улыбалась сквозь слезы и благодарила Бога за то, что он сохранил ей отца, а Англии — короля.
 Обернувшись, Фаллон с удивлением узнала священника. Она не подозревала, что армию всюду сопровождал отец Дамьен. На его лице была глубокая печаль, когда он остановил свой взор на короле. Фаллон с тревогой подумала, что он знает о какой-то беде, подстерегающей ее отца.
 Внезапно отец Дамьен повернулся к ней, словно почувствовав ее взгляд. Он довольно долго смотрел на нее, затем пришпорил лошадь и отъехал. Фаллон сделала попытку догнать его, но он смешался с воинами, и она потеряла его след. Почти целую неделю войско оставалось в Йорке. Делону и Фаллон не было позволено разговаривать друг с другом, однако Фаллон надеялась, что отцовский гнев со временем поутихнет. Она пыталась заработать у него прощение покорностью и послушанием и продолжала ухаживать за ранеными. Помогая лекарям, она много узнала о лечебных травах, о том, как прижигать и аккуратно зашивать раны, и даже о том, как сращивать поломанные кости. Ей стало известно, что отец наблюдал за ее работой и выразил по этому поводу одобрение.
 Однажды она перевязывала воина с серьезной раной в виске. Она промыла рану и приложила мазь, приготовленную лекарем. Юноша открыл глаза. Они были нежно-голубые, словно весенние цветы. Он что-то прошептал, и она поняла, что он говорит на своем родном языке — норвежском.
 Фаллон закусила губу, когда он закрыл глаза. Она не могла спокойно смотреть на чьи-либо страдания, будь то англичанин или враг. Этот паренек был такой же юный, как ее братья.
 На Фаллон упала тень. Она подняла голову и увидела отца Дамьена.
 — Твои руки исцеляют, — сказал он. Она еле заметно улыбнулась.
 — Он выживет?
 — Да, и станет англичанином. Он не вернется домой.
 — Вы говорите так, словно вы это знаете.
 Отец Дамьен пожал плечами и отвернулся. Ей не было видно его лица. Он сказал:
 — Твой отец устраивает пир сегодня вечером. Будь с ним. Позаботься о том, чтобы он чувствовал себя счастливым.
 Отец Дамьен ушел. Фаллон в смятении смотрела ему вслед.
 Отец действительно устроил вечером пир. В зале находились молодые герцоги Моркер и Эдвин, и, по настоянию отца, Фаллон танцевала с ними. Она весело смеялась и щебетала, одновременно следя за тем, чтобы кубок Гарольда был постоянно полон и чтобы этот вечер был для него приятным.
 Внезапно музыканты перестали играть. В зале повисла тревожная тишина. Сидящая рядом с Моркером Фаллон ощутила холодок ужаса.
 Обходя танцующих в центре зала, к ним шел изможденный человек. Его запыленная одежда свидетельствовала, что он проделал немалый путь. Он подошел к королю и рухнул на пол.
 — Воды! — воскликнула Фаллон. Она оттолкнула молодого герцога и бросилась к упавшему. Слуга принес бурдюк с водой, и она приложила его к губам мужчины, затем брызнула несколько капель ему на щеки. Он открыл глаза и безумным взглядом посмотрел вокруг.
 — Мир тебе, добрый человек, в чем дело? — наклонившись, мягко спросил Гарольд. Мужчина отыскал глазами лицо короля, облизал пересохшие губы.
 — Явились норманны… Вильгельм Незаконнорожденный высадился в бухте Певенси.

 Глава 13

 Когда они приготовились ехать к югу, с побережья прибыл другой гонец. Измотанный дорогой, он сидел за столом во дворце в Йорке и рассказывал Гарольду о том, что видел и слышал. Фаллон не могла есть. Она чувствовала, что ее охватывает ужас. Она боялась норманнов всю свою жизнь и, похоже, была права.
 Приехавший молодой человек по имени Дерю служил в войске ее отца в Певенси и в тот вечер стоял в дозоре. Он одним из первых заметил в море нормандский флот.
 — Они высадились, а дать им отпор было некому, — рассказывал Дерю. — Норманны двинулись вглубь острова. На их пути ничто не уцелело. Они разоряли усадьбы, забивали коров, овец и свиней. Они привезли с собой лес и стали быстро строить укрепление… Герцог — очень уверенный в себе человек. Говорят, он проснулся утром на своем судне, даже не посмотрел, где другие корабли, а сразу потребовал завтрак. Корабли его шли следом и вскоре появились. Когда герцог сошел с «Моры» на английскую землю, он споткнулся и упал. Некоторые шептались, что это дурной знак, но он ничуть не смутился и сказал, что, значит, он захватит Англию не одной рукой, а сразу двумя… Место высадки его не устраивало. Он разделил надвое свое войско, и они двинулись по морю и сушей к Гастингсу. Там, в Нормандском аббатстве, находится его ставка.
 Фаллон с тревогой взглянула на отца, который мрачно слушал Дерю.
 — Мы должны как можно быстрее добраться до Лондона, — сказал Гарольд.
 Фаллон находилась при отце, когда они двинулись на юг. Отец не простил ее и Делона за обман. Фаллон скучала по Делону. Ей недоставало его выдержки, с которой он принимал все испытания, его оптимизма.
 Когда они приблизились к Лондону, Гарольд дал команду солдатам идти вперед. Он намеревался остановиться в аббатстве в Вальтхэме, где жил монах Элфин. Устало улыбнувшись, он сказал Фаллон, чтобы она ехала во дворец на острове Торни. Она отрицательно покачала головой. Король пожал плечами, понимая, что она поедет с ним.
 Фаллон вошла с отцом в церковь. Гарольд направился к передней скамье, Фаллон опустилась на колени сзади. Она пыталась молиться, но ее сковывал страх. Она смотрела не отрываясь на распятие — каменный крест в серебряном окладе Его нашли зарытым на холме, и хотя никто не знал, кем он был там зарыт, кресту приписывали много чудес. Это аббатство построено как место, где должен храниться крест.
 Сейчас Фаллон жаждала чуда. Она хотела, чтобы ее отец, каким бы ни был усталым и намотанным, изгнал Вильгельма из страны. Склонив голову, Фаллон возносила молитвы. Стоя на коленях, она постепенно обретала уверенность. Вильгельм был норманн, иностранный захватчик. Английский народ искренне верен ее отцу, что бы там норманны ни говорили. У Вильгельма была армия, но Гарольд имел за собой страну. Англичане не дрогнут и не покорятся. Захватчик будет изгнан.
 Фаллон не заметила, как опустились сумерки, и поняла это лишь тогда, когда монахи стали зажигать свечи. Отец поднялся с колен, то же самое сделала Фаллон. И в этот момент раздался крик:
 — Он шевельнулся! Свершилось чудо! Боже милостивый, пришел король — и свершилось чудо!
 Фаллон не могла понять, что же случилось.
 Вокруг суетились монахи и громко спорили между собой. Фаллон поспешила к отцу, который, похоже, был в таком же недоумении, как она.
 Один из монахов остановился перед ее отцом.
 — Ты поклонился распятию, король Гарольд. И оно в ответ поклонилось тебе, клянусь Богом!
 — Бог ответил на молитвы короля! — выкрикнул один из монахов. — Победа будет за ним!
 — Да будет по слову сему, — сказал Гарольд. Он повернулся вместе с Фаллон, державшей его за руку. В проходе между скамьями она заметила темную фигуру, и трепет пробежал по ее телу.
 — Это всего лишь отец Дамьен, — успокоил ее отец. Она улыбнулась, но почувствовала, как тревожно забилось у нее сердце.
 Выйдя из церкви, Фаллон обернулась к отцу Дамьену.
 — Все говорят о чуде. А вы так печальны, как будто земля разверзлась под нами.
 Он поклонился ей. Его глаза, кажется, вобрали в себя все тайны небытия.
 — Да, говорят о чуде, принцесса.
 — Похоже, у вас мало веры в отца.
 — Я верю, что он любим Богом и что он великий человек… Могу я помочь вам сесть на лошадь?
 Фаллон было не по себе под его пронзительным взглядом, и она отрицательно покачала головой.
 Почти две недели она провела верхом, и ей не требовалось помощь для того, чтобы сесть на лошадь.
 Спустилась ночь, но они продолжали свой путь к Лондону. Во дворце их встретил дядя Гирт и с удовольствием сообщил:
 ―Роберт Фитцвимарк, старый нормандский друг короля Эдуарда, недвусмысленно предупредил герцога Вильгельма, что ты только что приехал после блестящей победы над викингами. Он сказал герцогу, что ты очень силен и что ему нужно как следует позаботиться об обороне.
 Фаллон сняла рукавицы и стала перед камином.
 — Я подготовлю послание, — сказал Гарольд. — Я пошлю монаха из Вальтхэма и попрошу Вильгельма уйти с миром.
 Несмотря на жаркое пламя в камине, Фаллон дрожала. Она знала, что Вильгельм никогда не сделает этого. Она закрыла глаза и прислонилась к стене.
 Она подумала о том, что Аларик снова был в Англии, рядом с Вильгельмом. Он поведет сотни людей против ее отца. Она вспомнила холодный взгляд его серых со стальным отливом глаз и то, как он перехитрил ее в поединке. Его почитают за одного из величайших воинов во всем христианском мире. И вот он вернулся сюда.
 Внезапно она ощутила тепло, которое разлилось по ее телу. Она коснулась пальцами губ, вспоминая прикосновения его рта и его взгляд на площади перед церковью, когда после ее страстных слов, обращенных к толпе, едва не совершилось насилие. Он угрожал ей в тот вечер, предупреждал ее…
 Аларик враг, напомнила себе Фаллон. Скорее всего, он умрет на английской земле. Однако она продолжала чувствовать пьянящее тепло во всем теле, которое сменилось трепетом. Фаллон не знала, какие чувства она испытывала к норманну, Она, бесспорно, презирала его и его цели. Но почему, в таком случае, стоило ему коснуться ее, в ней загоралось какое-то совершенно необыкновенное пламя?
 Она почувствовала угрызения совести и твердо сказала себе, что любит Делона, что, когда они поженятся, она будет благонравной и верной женой. Она не станет и думать о других мужчинах.
 Что-то заставило ее взглянуть в зал. Она увидела, что за ней наблюдает отец Дамьен. Он подошел к ней и протянул руки к огню. Отблески пламени заплясали на его красивом сосредоточенном лице.
 — Почему вы так смотрите на меня? — спросила Фаллон.
 Некоторое время священник молчал.
 — Вы сейчас думали о рыцаре, который столкнулся с толпой у церкви, когда пролетела комета, не так ли?
 Она ошеломленно посмотрела на него.
 — Откуда вы узнали? Похоже, вы провидец, святой отец, и я хотела бы, чтобы вы рассказали о предстоящей битве… подсказали отцу, как ее выиграть.
 — Я не провидец. Иногда я предвижу, но… — Он пожал плечами и посмотрел на огонь. — Я видел дерево, которое молнией раскололо надвое. Оно должно было погибнуть, но срослось и снова зазеленело.
 — Сон Исповедника, — негромко проговорила Фаллон.
 Он пожал плечами.
 — Я из Фенса, миледи. Мой народ совсем недавно отказался от жертвоприношений языческим богам и стал христианским. В жизни много такого, на что нет ответа, и я его не ищу. Мы живем в окружении тьмы и склоняемся перед нею, — Он выпрямился и улыбнулся Фаллон. — Прошу прощения, принцесса. Мне надо идти.
 Он сделал шаг, затем остановился и повернулся к Фаллон.
 — Он здесь, у нас.
 — Простите, святой отец? — нахмурилась Фаллон.
 — Граф Аларик здесь, на английской земле.
 Она улыбнулась.
 — Не требуется древнего знания, чтобы установить этот факт. Если герцог Вильгельм здесь, то здесь и Аларик.
 Ее обожгли его черные глаза, когда он кивнул и негромко сказал:
 — Он останется жив. Он переживет это сражение… Как и ты…
 — Я не буду принимать в нем участия.
 — И будете правы, миледи. — Он поклонился и ушел . Фаллон слышала, как отец говорил монаху, что он должен передать Вильгельму. Она подошла к креслу отца сзади и поцеловала Гарольда. Король рассеянно погладил ее, и она ушла спать.
 Она проснулась перед рассветом в холодном поту, дрожа от страха. Ей приснилось, что она лежит на земле, а гигантская лошадь с тяжелым топотом проносится рядом, едва не задев ее копытами. Наконец их стук стихает, она решается открыть глаза — и встречается взглядом с холодными серыми глазами графа Аларика д’Анлу.
 Фаллон поднялась и плеснула себе в лицо водой. Затем она тряхнула головой и заверила себя, что никогда не увидит героя своего сна. Норманны обречены потерпеть поражение и бежать, поджавши хвост, через Английский канал.
 Через два дня, исполнив поручение, монах вернулся. Фаллон сидела в комнате отца и напряженно слушала. Монах передал Вильгельму слова Гарольда о том, что герцог пришел к ним без приглашения и что норманнам предлагается вернуться домой, иначе он вынужден будет напомнить ему о дружеском пакте с Вильгельмом.
 Вильгельм прислал ответное послание, в котором выражал свои обиды. Фаллон с трудом сдерживала гнев. Вильгельм не только вспомнил старое обвинение в убийстве, которое тяготело над ее дедом, но и обвинил в соучастии ее отца, которому тогда было всего двенадцать лет! Вильгельм утверждал, что корона должна по праву принадлежать ему и что он готов заявить о законности своих притязаний в Англии или в Нормандии.
 — Какая чушь! — воскликнула Фаллон. — Нормандский закон здесь ничего не значит, а англичане уже заявили о своем выборе.
 Монах поклонился ей и сказал:
 — Герцог предложил также встретиться с королем на поединке.
 Гарольд потер пальцами лоб.
 — Жест благородный, но бесполезный. Если паду я, англичане все равно не примут иностранного короля. Если падет он, его люди продолжат грабить страну.
 Фаллон опустилась перед отцом на колени.
 — Отец, ты сражался с норвежцами и победил их. Ты доказал, что ты отличный воин и справедливый король. Тебе не надо участвовать в битве с Вильгельмом. По крайней мере сейчас. Пусть войско поведет другой человек.
 Монах кашлянул. Гарольд посмотрел на него. Гонец выглядел бледным. Он смиренно опустил голову.
 — Король Гарольд, есть кое-что еще, что вам надо знать. Герцог везет папскую хоругвь. На его руке кольцо со священными мощами. Норвежские монахи заявляют…
 Гарольд встал.
 — Что же? — спросил он.
 — Они заявляют, что папа отлучил тебя от церкви. То же самое ожидает всех, кто будет сражаться на твоей стороне.
 — Что?! — воскликнул Гарольд. Он в волнении снова опустился в кресло и засмеялся, однако этот смех не мог скрыть его горечи и боли.
 — Отец, да плевать на этих лживых крыс! — горячо сказала Фаллон. — Мы еще должны оправдываться перед папой! Да Вильгельм наверняка получил эту хоругвь благодаря лжи и предательству! Отец, это ничего не значит! — Она с тревогой вглядывалась в побледневшее, искаженное страданием лицо Гарольда.
 Он снова вскочил и нервно зашагал по комнате, затем повернулся к монаху.
 — Передай Вильгельму, что я вверяю дело в Божьи руки!
 Монах кивнул, низко поклонился и удалился. Гирт, в молчании сидевший за столом, стукнул кулаком и встал перед братом.
 — Гарольд, послушай меня, брат мой! Фаллон говорит дело. Ты наш король. Ты не должен ввязываться в сражение. Позволь повести войска мне. Если я погибну, Англия будет жить. Пока я поведу людей к Гастингсу, ты соберешь более мощное войско.
 — Я встречусь с Вильгельмом в бою…
 — Гарольд, не глупи, прислушайся к моим словам!
 — Я встречусь с Вильгельмом в бою, и пусть нас рассудит Бог, поскольку он знает правду.
 Фаллон никогда не видела отца таким непреклонным… Почти безумным в своей твердости..
 Она обменялась с дядей взглядами, и Гирт, с горечью покачав головой, вышел. Фаллон, понимая, что отцу сейчас не до них, последовала за дядей.
 Заслышав ее шаги, Гирт обернулся. Догнав его, она остановилась. Дядя вскинул подбородок.
 — Фаллон, в нас во всех течет благородная кровь, но ты — дивный цветок в нашем роду. Я благодарен Богу за то, что ты есть у нас.
 — Не дразни меня, дядя! — сказала Фаллон. — Мне так страшно сейчас! Отец…
 — Фаллон, ты понимаешь? — перебил ее Гирт. — Гарольд хочет решить все в одном сражении. Он или Вильгельм!..
 — Твой совет был здравым.
 — Я остаюсь рядом с ним.
 — Мы должны помочь ему!
 — Только твоя любовь, Фаллон, может утешить. Он добрый, богобоязненный человек, и то, что Вильгельм располагает благословением папы, его страшно угнетает. Верни королю бодрость, Фаллон, ради Англии. — Он поцеловал ее в лоб. — Мы отправимся завтра. Храни тебя Господь.
 Дядя оставил ее и поспешил в зал. Фаллон тяжело вздохнула.
 У нее не было выбора. Она должна надевать латы и кольчугу и ехать вместе с войском. Она не позволит отцу одному идти в бой сейчас, когда у него так тяжело на душе. Она будет рядом с ним.
 — Прости меня, Господи, за то, что я снова вынуждена обманывать отца! — горячо прошептала она. У Стэмфордского моста она доказала, что может быть полезна. И там же научилась переносить ужасный запах крови, преодолевать в себе слабость и тошноту при виде увечных и умирающих.
 Будь что будет, но она отправится туда, где должно произойти сражение.
 Как и прежде, Фаллон рассчитывала на помощь Делона. Однако Делон, увидев, что она седлает боевого коня, не на шутку рассердился. Он сказал, что на сей раз ему уж точно уготована темница, если, конечно, его не четвертуют или не повесят.
 — Делон, поход уже начался. Не шуми, иначе отец может услышать. Если он поймает меня, я скажу, что собираюсь в Бошем, к матери.
 Делон безнадежно вздохнул, а Фаллон улыбнулась. Она глядела на него с нежным торжеством, ибо он больше не сердился, а лишь испытывал угрызения совести. Он всегда уступал ей, даже рискуя собой. Послышались команды к построению пеших воинов; началась суета, лошади поднимались на дыбы, едва не давя собравшихся людей. Фаллон сжала руку Делона.
 — Обещаю, Делон. Впредь я не стану подвергать риску наш союз. — Ее голос дрогнул. — Делон, пойми! Отец страшно расстроен папским отлучением. Он рвется в бой с этим нормандским ублюдком, хотя войско мог бы возглавить кто-то другой… Я должна быть там!
 Делон кивнул.
 — Ты свернешь на Бошем?
 Она улыбнулась и не ответила.
 Поход до Гастингса был не столь долгим, как до Йорка. Ночью тринадцатого октября они добрались до холма Кальдбек, где к ним присоединились другие воины.
 Фаллон не свернула на Бошем.
 Войско расположилось на ночь вдоль кряжа выше долины Сантлаш. Король решил создавать здесь оборонительный рубеж. Фаллон обернулась и увидела, что на нее смотрит отец Дамьен.
 Она нервно облизнулась, затем повернулась к нему спиной, пытаясь ослабить подпругу.
 — Я остаюсь здесь, святой отец. Вы не сможете повлиять на мое решение. Вы можете сказать моему отцу… Но я не уеду.
 Священник подошел к ней и помог управиться с подпругой.
 — Я знал, что ты будешь здесь, — ответил отец Дамьен. Он опустил седло на землю, и Фаллон пробормотала слова благодарности. Он поднял руку и, благословив ее, отошел. Этой ночью его услуги понадобятся многим, подумала она. Тысячи людей собрались здесь, чтобы участвовать в битве.
 Сзади к ней приблизился Делон, обвил ее талию руками и прижал к себе. Щекой он коснулся шелка ее волос.
 — Я чувствую какой-то озноб, любовь моя. Словно планеты и звезды собираются столкнуться, и настанет конец света.
 Фаллон почувствовала, что по ее телу тоже пробежала нервная дрожь, и посмотрела в сторону города Гастингса. Где-то там стояли норманны в ожидании битвы. Скоро долина окрасится кровью, кто-то станет победителем.
 Пусть это будет отец!
 — Нам нужно отдохнуть, — сказал Делон. Но под его командой находилось множество людей, и он должен был позаботиться о них. Фаллон прислонилась к дереву и посмотрела на луну. Ей стало не по себе, когда она увидела странную дымку вокруг ночного светила. Дымка была красного цвета — цвета свежепролитой крови.
 Постепенно шум и гомон стали ослабевать. Фаллон должна найти отца. Она двинулась мимо сидящих у костров людей. Вначале она шла медленно, затем ускорила шаг, потом побежала. Она бежала, и пламя костров освещало ее щеки. Наконец она вошла в шатер отца.
 Кроме Гарольда, здесь были Леофвин, Гирт и ее старший брат Гален. Они изучали сделанную из глины модель здешней местности. Когда вошла Фаллон, они с удивлением уставились на нее.
  — Гален, — сказал Гарольд. — Отведи ее к Делону. Молодой человек будет беспокоиться.
 Гален криво улыбнулся, но едва он встал, чтобы выполнить приказание Гарольда, король поднялся.
 — Подожди.
 Он обнял Фаллон за плечи и вышел с ней из шатра. Взглянув на ночное небо, он поцеловал дочь в лоб и прижался к нему подбородком.
 — Если что-либо случится, передай матери, что я любил ее, что она была моим счастьем.
 — Перестань, отец!
 Он казался очень молодым и красивым в эту ночь.
 — Люди говорят подобные вещи перед каждым сражением, Фаллон. Уверяю тебя, что Гарольд Гордрада перед отплытием и Вильгельм перед высадкой на остров позаботились о том, чтобы сообщить другим свою волю. Я просто хочу сказать… — Он замолчал, затем посмотрел на дочь и улыбнулся. — Если случится худшее, доверься милосердию герцога. Иди к Аларику.
 — Нет! — воскликнула она. — Никогда!
 — Фаллон…
 — Если случится худшее, отец, я отыщу мать, Аалфина и Тама, и мы убежим на север. Пожалуйста, отец, не надо…
 — Аларик благородный человек. Если ты сдашься ему и присягнешь в верности, он позаботится о твоем благополучии.
 Фаллон в смятении опустила голову. Это какое-то сумасшествие! Даже если они завтра проиграют сражение, Гарольд может снова собрать людей в средней части страны и ожидать поддержки с севера. Он не должен так говорить!
 — Отец, пожалуйста, побереги себя завтра…
 — Я так и настроен. А ты, моя красавица, иди к графу Аларику, если тебе понадобится убежище. Скажи ему, что я просил его проявить милосердие к тебе. Ты мне очень дорога, Фаллон.
 Она почувствовала, что в душе ее разрастается страх, и подумала, что, если отца убьют норманны, все остальное для нее перестанет существовать. Она не сдастся до конца дней своих.
 — Фаллон…
 Она не будет ему лгать, но и не даст повода для беспокойства. Фаллон улыбнулась отцу лучезарной улыбкой, обвила его шею руками и расцеловала в обе щеки.
 — Поспи, отец. Ты выглядишь усталым и измученным. — Она погладила его по лицу. — Делон — очень надежный человек, уверяю тебя. Мы ждем уже немало времени и будем ждать до тех пор, пока ты не благословишь наш союз. И береги себя, отец!
 К ее глазам подступили слезы. Фаллон еще раз чмокнула отца в щеку, повернулась и быстро зашагала прочь, обходя людей и отгоняя от себя мысль, что, возможно, она видела отца в последний раз.
 Английское войско не успело выстроиться в боевые порядки, как норманны начали нападение.
 — Матерь Божья! — прозвучал чей-то крик, когда обрушился град их стрел.
 Делон громким голосом отдавал приказания своим людям. Фаллон, находившаяся в задних рядах, увидела, как поднялись знамена отца — Уэссекский дракон и сражающийся рыцарь. Воины выстроились вдоль кряжа. Раздались команды, сдвинулись щиты — и воины оказались неуязвимы для стрел.
 После этого Фаллон показалось, будто гром прокатился по земле — это с тяжелым топотом, отбивая четкий ритм, двинулась лавина из сотен лошадей. Прозвучали звуки горна, и вперед пошла основная масса нормандского войска. За пехотой, вооруженной пращами, стрелами и копьями, двигались всадники.
 У ног Фаллон вскрикнул и упал воин. Послышался леденящий душу крик, и какой-то виллан, размахивая боевым топором, двинулся вперед. Его лицо выражало неукротимую жажду мщения.
 Фаллон дала себе слово не принимать участия в сражении, однако сдержать его оказалось слишком трудно. Человек у ее ног стонал — стрела застряла в его плече, Фаллон закусила губу, уперлась рукой в грудь воину и изо всех сил потянула стрелу. Воин вскрикнул, однако стрелу ей удалось вытащить. Фаллон оторвала полосу от своего передника под кожаными латами и быстро перевязала рану. С огромным трудом ей удалось оттащить воина немного подальше и прислонить к дереву. Он на короткое время открыл глаза, затем снова потерял сознание.
 Здесь кипел бой, а совсем неподалеку было тихо и спокойно. Долы и перелески демонстрировали пиршество осенних красок — желтых, оранжевых, коричневых, багряных. Легкий прохладный ветерок пробегал по земле. Наступило время сбора урожая. Земля была зрелой, щедрой и прекрасной.
 Но не здесь.
 Прозвучала весть, что герцог убит, и англичане издали клич, восходящий к древним, еще языческим временам. Норманны начали отход, и на холме послышались победные крики. Воины устремлялись в погоню за отступающими.
 Прикрыв окровавленными ладонями глаза от солнца, Фаллон наблюдала за сражением. Она нервно, возбужденно заходила, когда нормандские всадники остановили отход своей пехоты. Тяжеловооруженные рыцари обрушились на пехотинцев. Слышались отчаянные крики. Отступление закончилось. Английский строй вдоль кряжа заколебался.
 Рядом упал раненый воин. С его лба стекала струйками кровь, глаза выражали муку.
 — Все кончено, — хрипло сказал он. — Леофвин…
 — Это мой дядя! Он ранен?
 — Гирт убит…
 — О Боже! — в отчаянии воскликнула Фаллон.
 — Леофвин тоже сражен, — продолжал воин. — В долине, на опушке леса… Они пытались бежать, но норманны их настигли…
 Гирт убит! Ей хотелось кричать от отчаяния. Стоны, крики, звон мечей не ослабевали. Слышался звон летящих стрел.
 — А Леофвин? Ты говоришь, что…
 Воин открыл рот, но произнести ничего более не смог. Глаза его остекленели, и Фаллон поняла, что он умер.
 Она бросилась к северной части кряжа, где вечером располагался их лагерь. Натянула дрожащими руками шлем и вытащила выкованный специально для нее меч. Она не собиралась принимать участия в сражении, но она обязана защитит короля. Гирт погиб, и Леофвин, должно быт. тоже сейчас где-то умирает от ран. Нет времени рыдать — время слез наступит потом. Она должна помочь дяде и его людям. А ей да поможет Бог выполнить свой долг!
 Она взяла щит норвежского воина и, слегка покачиваясь под его тяжестью, спустилась вниз. Норманн бросил в нее топор, однако она увернулась, чувствуя, как у нее перехватило дыхание. Фаллон не остановилась для того, чтобы сразиться с ним, а поспешила дальше. Она поскользнулась на куче земли, пропитанной кровью. Кто-то занес над ней меч. Фаллон парировала удар и продолжала свой путь. Наконец она достигла долины и опушки леса.
 — Леофвин! — Фаллон углубилась в лес, все время выкрикивая имя дяди. На ее зов никто не откликался.
 Пробегавший мимо человек схватил ее за руку.
 — Беги! Скорее подальше в лес! Мы разбиты! Мы должны разбежаться и перегруппироваться! Нужно скакать в Лондон за подкреплением!
 — Нет, сэр, подождите! Леофвин, брат короля…
 Он махнул рукой и побежал дальше.
 Фаллон шла по лесу. Она увидела лежащего юношу, почти мальчика, вооруженного лишь рогаткой. Она опустилась рядом с ним и стала перевязывать ему рану в животе.
 — Надо выбираться отсюда, — сказала она юноше.
 — Святой ангел Божий, — тихо произнес юноша. Его глаза были затуманены болью.
 — Нет, это ты — святое дитя, — возразила Фаллон. — Ты сражался за моего отца и отдал все, что мог. Теперь надо держаться.
 Она поднялась и схватила за руку пробегавшего мимо мужчину.
 — Подождите, сэр, мне нужна помощь.
 Мужчина посмотрел на нее безумными глазами. Фаллон потрясла его за руку.
 — У меня раненый мальчик. Помогите ему!
 Мужчина проглотил в горле комок и, кажется, пришел в себя.
 — Я возьму его, но нужно торопиться. Норманны идут и идут — французишки и всякая другая шваль, и еще — нормандские рыцари. Они — смерть!
 Фаллон осмотрелась и убедилась в справедливости его слов. Норманны уже захватили кряж и двигались в ее сторону. Фаллон вынула меч, взяла в руки щит и опустила на лицо забрало.
 Она действовала мечом с остервенением. В ее ушах звучали советы Фабиони: никогда не выказывай слабости; двигайся и отбивай удары. Не выказывать слабости!
 Хитрость и проворство в бою нужнее, чем тупая мускульная сила. Фаллон мельком подумала о том, что больше английских людей смогут спастись, если она отвлечет на себя нескольких норманнов. Некоторых она ранила. Фаллон старалась не думать о том, не убила ли она кого-нибудь из них, равно как и о том, что с ней случится, когда ее силы иссякнут. Если бы она смогла прорваться сквозь кольцо норманнов! Тогда ей открыта дорога в лес.
 Среди норманнов появился новый всадник. Некоторое время он наблюдал за ее поединком, затем Фаллон расслышала его слова, что он все берет на себя.
 Подъехав, всадник занес свой меч. Фаллон сделала попытку парировать удар. Однако ее противник обладал, казалось, нечеловеческой силой: ее меч был выбит, и сама она упала на землю. Фаллон сжала зубы и закрыла глаза, ожидая смерти. Внезапно всадник слез со своего черного жеребца и приставил острие меча к горлу Фаллон.
 — Сдавайся, и ты будешь жить!
 Ей захотелось закричать от ужаса. Ибо поверг ее наземь и приставил меч к горлу не кто иной, как Аларик.
 Из тысяч людей войска Вильгельма именно Аларик требовал от нее признать свое поражение. А она знала, что никогда, ни за что на свете не сдастся.
 Он нагнулся, чтобы поднять забрало и открыть лицо.
 — Не смей меня трогать! — воскликнула она.
 Она увидела гнев в его широко открытых глазах. Теперь уже не имело значения то, что он поднял ее забрало. Она выдала себя криком.
 Грубые, безжалостные руки лишили ее последней защиты. Он посмотрел на нес колючими, ледяными глазами.
 Они встретились как воины, и она проиграла. Он пришел, чтобы завоевать, — и сделал это.

 Глава 14

 Фаллон мало запомнила из того, что ей говорил Аларик, если не считать его слов о смерти отца. Стражники заперли ее в холодном сарае, и она отрешенно сидела, не зная, сколько времени она здесь находится и чего ждет.
 У двери останавливались люди, и Фаллон слышала их разговоры. Кто-то описал гибель Гарольда. Это было ужаснее, чем она могла себе представить.
 — Да, стрела… Прямо в глаз. Затем на него набросились четыре норманна. Говорят, среди них был и Вильгельм. Они изрубили его на куски… Сейчас ищут его тело.
 — Господи! — прошептала она. Тоска и отчаяние овладели ею.
 Открылась дверь. Вошла дородная, рослая женщина, ножом разрезала путы на Фаллон и поставила ее на ноги.
 — Allеz! [7] — скомандовала она и добавила: — Идти!
 Фаллон не сочла нужным сообщить тюремщице, что говорит по-французски.
 Она чувствовала себя страшно уставшей и не возражала против того, чтобы ее тянули. Выйдя из сарая, они вошли в ближайшее здание. Фаллон увидела прачек, стирающих в корытах одежду, и поваров, которые готовили еду. Не собираются ли ее использовать в качестве рабыни на кухне? Ну, что ж, она готова работать. Лишь бы забыть о том, что Гарольд, король Англии, изрублен сегодня на куски.
 Они остановились перед огромным корытом с водой, от которого поднимался пар. Женщина велела Фаллон лезть в воду. Уж не превратились ли норманны в людоедов? Не собираются ли они сварить и затем съесть ее во время победного пиршества?
 Женщина протянула ей кусок мыла. Фаллон покачала головой, решив, что если ей предстоит стать жертвой насильника, то пусть он берет ее в самом непривлекательном виде. Женщина потянула ее за рукав.
 — Non! Comprenez? [8] 
 Тогда Фаллон по-французски обозвала женщину жирной нормандской шлюхой и сказала, что она и пальцем не пошевелит, чтобы выполнить ее команду.
 Через несколько минут Фаллон убедилась, что герцог Вильгельм заставлял прачек и шлюх отрабатывать свои гроши. Ее мучительница свистнула, и помощь ей была оказана незамедлительно. Фаллон отчаянно визжала, когда женщины набросились на нее, повалили на землю и стали срывать одежду. Она каталась, лягалась, билась, однако, когда женщины оставили ее в покое, Фаллон оказалась совершенно голой. Могучая женщина за волосы потащила ее к корыту и толкнула туда головой вниз.
 Фаллон и в корыте пыталась оказывать сопротивление, однако женщина чуть было не утопила ее. В конце концов силы Фаллон иссякли, и ее опекунья вымыла ей волосы и, не церемонясь, отдраила с головы до ног, не пощадив и самых деликатных мест. После этого она вытащила Фаллон из корыта, вытерла и одела в мягкую белую рубашку из тончайшего шелка и платье с фламандскими кружевами. Фаллон оставалась безучастной, когда ей долго расчесывали волосы и умащивали благовониями тело. Она несколько раз поглядывала на кухонные ножи, думая о том, что сейчас самое время вонзить себе такой нож в сердце.
 Но нет… Она медленно приподняла подбородок.
 Враг пока что не правит Англией. Гарольд погиб, но перед нормандским сбродом расстилалась большая, враждебно настроенная страна. Фаллон должна жить и бороться, как Гарольд который никогда не сдавался. Он нанес поражение викингам, проявив при этом и мужество и милосердие, и не уклонился от другого сражения. Он во всем шел до конца. Она убежит на север и объединится с братьями.
 — Allez! — скомандовала женщина. Фаллон посмотрела на нее и поднялась. На плечи ей набросили теплую накидку, повели по двору мимо поварих, большинство из которых были нормандками, хотя попадались и недавно набранные саксонские женщины. Когда они проходили мимо разделочного стола, Фаллон незаметно схватила нож и спрятала его в складках платья.
 Они вышли на широкое поле, на котором раскинулись сотни нормандских шатров. У костра сидели люди, но их было немного; очевидно, большинство уже удалились на отдых. Фаллон опустила голову, пытаясь предугадать, что ее ожидает.
 Женщина неожиданно остановилась, подняла полог шатра и втолкнула Фаллон внутрь, стянув с нее при этом теплую накидку. Фаллон не удержалась и упала, а поднявшись, осмотрелась.
 Она увидела приземистый столик, на нем вино, хлеб, сыр, мясо. Рядом со столиком находилась кровать — не какие-нибудь нары, а настоящая деревянная кровать с толстым матрацем, чистыми простынями и высокими подушками. Внезапно ей стало не по себе. Она судорожно вздохнула, удивляясь тому, что страх пришел только сейчас.
 Ее привели сюда, чтобы предложить кому-то в качестве награды.
 Ее стала колотить дрожь, когда она вспомнила рассказы очевидцев о высадке норманнов. Воины поговаривали, что Вильгельм хочет привести Гарольда в ярость, истребляя на своем пути население Уэссекса. Дома разрушали, скот резали, мужчин убивали, женщин насиловали.
 Фаллон почувствовала, что может потерять сознание. Рассказывают, что опьяненные победой норманны брали женщин прямо там, где настигали свою жертву, — на улице, на огороде, дома.
 Здесь дело обстояло иначе. Кто-то хочет насладиться пленницей в полной мере. Ее искупали и нарядили, приготовлен ужин и даже есть музыкант — словом, все, что нужно для любовной неги.
 Аларик?
 Нет, на него не похоже. Это никак не соответствует чувствам, которые он испытывает к ней.
 Он касался ее раньше лишь случайно, хотя у обоих это вызвало трепет. Да, он желал ее, это верно, но одновременно и презирал.
 Ее пронзал страх, когда она поняла, что Аларик кому-то отдал ее, словно породистую кобылу или охотничью собаку.
 Скоро какой-то нормандский воин появится здесь, чтобы получить награду за то, что хорошо проявил себя в сражении.
 Фаллон почувствовала слабость в ногах. Ведь это и к лучшему, убеждала она себя. Разве не предпочтет она любого другого мужчину? Разве Аларик не самый ненавистный из норманнов?
 Да, это к лучшему. Она вспомнила его прикосновения — никто из мужчин не способен был вызвать у нее этот трепет. Когда Аларика нет рядом, она свободна. Она способна бороться и побеждать.
 Шорох позади заставил ее обернуться. Она увидела вошедшего в шатер воина.
 Фаллон встречала его раньше вместе с Алариком. Это был массивный мужчина с густыми кудрявыми волосами. На его лице блуждала застенчивая улыбка. Он поздоровался по-английски и сразу же извинился за плохое знание языка. Он прошел к столу, налил вина в два латунных кубка; при этом пальцы его слегка дрожали. Один из них он протянул Фаллон. Она в ярости выбила сосуд из его рук. Он закусил губу, поднял кубок и снова наполнил вином.
 — Прошу вас, принцесса. Меня зовут Фальстаф. Я ваш друг. Я обожаю вас так, как ни одну женщину на свете. — Он говорил так деликатно и с таким почтением, что Фаллон все-таки приняла из его рук кубок, не отводя взгляда от его глаз.
 Вино было вкусным. Оно помогло смягчить ее душевные муки.
 Она увидела, с каким восхищением его глаза скользят по ее фигуре.
 — Я женюсь на вас! — неожиданно сказал он.
 — Сударь, уверяю вас, что я никогда — слышите, никогда! — не выйду за вас замуж!
 Он покачал головой.
 — Миледи, я не хочу причинять вам зла.
 — Если вы меня любите, отпустите. Позвольте мне возвратиться к моему народу.
 — Я не могу.
 — Почему же?
 Он пожал плечами, и Фаллон внезапно пожалела его.
 — Вильгельм казнит каждого, кто выпустит вас, — сказал он, беспомощно разводя руками. — Миледи, по Англии бродят наемники. Это жестокие люди. Если вы вырветесь отсюда, вы станете их добычей.
 — Нет, если доберусь до своих людей! — в отчаянии произнесла Фаллон.
 Ею овладела паника, когда он сел рядом и дотронулся до ее щеки.
 — Принцесса, полюбите меня, и я умру, защищая вас! — клятвенно пообещал он.
 Она оцепенела, когда он наклонился и сделал попытку поцеловать ее. Он неловко положил руку ей на грудь. Фаллон вскочила и отбежала в сторону. Жалобно вскрикнув, он бросился за ней.
 В шатре было мало места, и он тут же поймал ее, прижав к кожаной стене. Фаллон повернулась лицом к нему, нащупала украденный нож.
 — Прошу вас! Не трогайте меня!
 — Я должен, — сказал он, наступая.
 Она не хотела его убивать. Она вообще не хотела проливать кровь. Ее отец был прав. Убийство что-то меняло и в мужчине, и в женщине. Насколько она презирала норманнов, настолько не хотела их убивать… но она не могла вынести насилия.
 — Подойдите, прошу вас, дивная фея, — начал Фальстаф, придвигаясь к ней.
 Фаллон выхватила из складок платья нож и вонзила в Фальстафа.
 Он изумленно посмотрел на нее, схватился за живот и вскрикнул от боли.
 В шатер ворвались стражники. Они переводили взгляд с упавшего рыцаря на Фаллон так, словно перед ними была ведьма.
 — С нами крестная сила! — Один из стражников перекрестился. — Я пойду за графом! — сказал он.
 «За Алариком».
 Он презирал ее. Он не хотел ее. Он отдал ее другому, и тот, кому он ее подарил, сейчас лежит, умирающий в луже крови.
 Фаллон не могла пошевелиться. Она осталась в оцепенении стоять, опираясь на стенку шатра.
 Внезапно в шатер ворвался Аларик. Огромный, он, кажется, заполнил собой все пространство. Он сбросил кольчугу, хотя меч все еще висел у пояса. Аларик посмотрел на нее с удивлением, гневом и ненавистью и опустился на колени перед другом.
 Она была потрясена и напугана и как сквозь сон слышала приказания Аларика, чтобы Фальстафа немедленно отнесли к лучшему лекарю.
 Они остались одни. Ей казалось, что она задыхается. Изо всех сил Фаллон старалась держаться прямо, однако ее била внутренняя дрожь. Ей хотелось убежать: она не могла находиться рядом с ним, видеть его сверлящие гневные глаза.
 — Ах ты кровожадная сука!
 — Я не хотела убивать или даже ранить его. Он напал на меня, и я дала отпор.
 — Он обожал тебя! Он был без ума от тебя!
 — Зато я не люблю его!
 — Ты, возможно, убила его!
 — Ему не следовало нападать на меня!
 — Нападать на тебя! Да ты его собственность! Я отдал ему тебя!
 Вот так просто, подумала она. Так ужасно, так кошмарно. В тот самый день, когда еще утром ее почитали как дочь короля. Никто не смел прикоснуться к ней.
 А сейчас она чья-то собственность? Нет! Никогда! В ней снова поднялись гнев и ненависть к Аларику. Мерзкий, проклятый нормандский ублюдок.
 Она вздернула подбородок и поклялась про себя, что ее стародавний враг никогда не возьмет над ней верха. Он может отдать ее тысяче мужчин — она будет их презирать. В конце концов она убежит.
 — Я дочь короля, английская принцесса! Дочь Гарольда, а не чья-либо собственность!
 Она замолчала, когда Аларик в ярости шагнул к ней. Он заявил, что она не принцесса, а рабыня, Вильгельм отдал ее ему.
 В ней клокотал гнев. Этот день был бесконечно длинным. Он принес слишком много потерь. Фаллон стала кричать, что она не признает власти нормандского ублюдка.
 — Английские законы позволяют свободным людям иметь рабов. Это или осужденные преступники, или военнопленные.
 Она готова была разрыдаться, но не могла позволить себе этого у него на глазах. Нельзя было выказывать слабость. Она всегда пыталась доказать ему, что не согнется и не сломается, а сейчас была близка к тому, чтобы упасть на колени и упрашивать его сказать, что ничего из сегодняшних событий не было.
 Фаллон не могла этого сделать. Она никогда не видела его в таком гневе. От бессильной ярости ее колотила дрожь. Как же ей хотелось убежать! Она ругалась, называла его варваром. Он отвечал, но она едва слышала его. Его гнев разгорался, словно пожар, и вот, отмерив быстрыми широкими шагами разделявшее их пространство, Аларик вплотную приблизился к ней и посмотрел в упор. Она клятвенно пообещала, что не перестанет воевать с ним. Он зловеще негромким голосом ответил, что с радостью четвертовал бы ее.
 Он находился так близко, что она задыхалась. И еще ей было страшно. Она и подумать не могла, что будет до такой степени бояться Аларика. Его ожесточение было почти осязаемым. Он придвинулся к ней еще ближе, и его слова падали, словно удары. Пальцы ее ощутили нож, которым она ударила Фальстафа. Она не могла объяснить себе, что толкнуло ее тогда — мужество или страх. Она знала лишь то, что была не в себе.
 Но сейчас перед ней был не Фальстаф. Возможно, Аларик предвидел это движение. Он с силой ударил ее по руке, и нож упал на пол. Затем она почувствовала, как его пальцы вцепились ей в волосы, и он швырнул ее на кровать, которую Фальстаф приготовил для любовных утех.
 — Саксонская сука! Тебя придется усмирить!
 — Нет!
 Он придавил ее своим телом. Фаллон отчаянно барахталась и извивалась под ним, тщетно пытаясь отыскать в себе остатки мужества.
 — Можешь казнить меня! Убей, только…
 — Смирись! — взревел он, — Покорись, проси пощады! Проси оставить тебе жизнь, Фаллон!
 Она была не в состоянии выцарапать ему глаза, поэтому плюнула в лицо.
 Его тело напряглось до такой степени, что Фаллон захлестнула новая волна ужаса. Его стальной взгляд, казалось, пронизывал ее насквозь. Она ощущала его каждой клеткой своего тела. Он крепко удерживал ее руку, его бедра прижимались к ее ногам.
 Внезапно Аларик заломил ей руки над головой. Быстрым движением он разорвал верхнюю часть ее рубашки и поднял юбку выше пояса. Его рука коснулась обнаженной девичьей плоти, и Фаллон вскрикнула от отчаяния и удивления, ибо лишь сейчас полностью осознала его намерения и силу его желания.
 Она дочь Гарольда, напомнила себе Фаллон. Гордая дочь Гарольда. Делон дарил ей нежные, целомудренные поцелуи, ни один мужчина не позволял себе быть с ней дерзким — кроме этого воина.
 Да и он не позволял себе раньше такого!
 В те моменты в давнем прошлом он никогда не был с ней столь груб. Она помнила его поцелуй, который обжег и воспламенил ее, но он не был жестоким. Сейчас же в глазах Аларика читалось не только желание, но и ненависть.
 — Варвар! — прошипела она, широко раскрыв глаза, не в силах удержать слезы. — Варвар и ублюдок, гнусное нормандское отродье!
 Его лицо напоминало злобную маску, челюсти были плотно сжаты. Фаллон попыталась выскользнуть из его объятий, но это было так же невозможно, как своротить стену. Тело его было раскаленным, мышцы излучали жар, приводя Фаллон в трепет. Она продолжала выкрикивать ругательства, глядя в искаженное похотью и яростью лицо Аларика.
 Внезапно он оттолкнул ее. Получив неожиданную свободу, Фаллон попыталась подняться. Он схватил ее за руку и вновь бросил на кровать с такой силой, что она задохнулась.
 Она поняла, что он отпустил ее только для того, чтобы снять меч и ножны. Он сбросил тунику, снял через голову рубашку, и пламя очага осветило выпуклые мышцы его груди и плеч. Фаллон прерывисто вздохнула, но едва пошевелилась, как он вновь оказался на ней. На нем оставались лишь рейтузы, сквозь которые она могла отчетливо ощутить его мужское естество.
 — Нет! — Фаллон пыталась царапаться и лягаться. Она знала, что не обделена силой, но по сравнению с ним была слабым ребенком.
 Он надежно сжал ей запястья, затем раздвинул коленом девичьи бедра и пригвоздил ее всей тяжестью к кровати. Фаллон не могла пошевелиться. Если она двинется, он приникнет к ее интимному месту еще плотнее.
 — Проси пощады, Фаллон!
 — Пощады? У тебя?! Да я скорее умру!
 Он прижал ее руки к матрацу и расплющил ее всем весом, беспощадно придавив к кровати.
 — Ублюдок! — прошипела она и снова отчаянно забилась под ним, задыхаясь и хватая ртом воздух.
 В глазах Аларика не было и проблеска жалости. В них читалась непримиримость. Он ненавидел ее. Он прикасался к ней с каким-то презрением, его рука дерзко блуждала по ее бедрам. Фаллон ощутила тяжесть его обнаженного живота…
 Страх и отчаяние взяли верх над гордостью. Прерывающимся шепотом она проговорила:
 — Не надо… Прошу тебя, Аларик… Не надо…
 Он замер, однако не отпустил ее. Фаллон почувствовала, что больше не может сдерживать слез.
 Это Аларик, напомнила она себе. Человек, которому она много лет мечтала досадить. Человек, который не единожды зажигал в ней пламя и загорался сам, но смирял себя. Человек, который был другом отца, который не раз выручал ее из беды.
 Она посмотрела на него, и неожиданно для нее самой из ее уст вырвались слова:
 — Как мог ты… отдать меня… кому-то другому?
 Он немо застыл над ней. Фаллон не знала, услышал ли он ее. Его глаза были для нее стальной загадкой. Она сдержала рыдания и сделала попытку отвернуться, понимая, что находится в рискованном соприкосновении с мужской плотью. Фаллон ощущала жар во всех членах. Он должен отодвинуться, иначе она станет кричать и малодушно просить его о милости.
 И — о чудо! — он это сделал, он отодвинулся. Фаллон мгновенно прикрыла живот простыней, а Аларик молча надел тунику.
 — Итак, миледи, — сказал он, подняв украденный ею нож. — Вы пытались убить Фальстафа за то, что он осмелился прикоснуться к английской принцессе. — С сардонической улыбкой Аларик снова приблизился к ней. — Но сейчас вы отлично знаете, что вы всего лишь шлюха ублюдка и приверженца другого ублюдка… Ты моя, Фаллон, и я могу делать с тобой все, что пожелаю. Не надо напускать на себя важность. Гарольд убит. Англией будут править норманны.
 Она позабыла о страхе, который вынудил ее взмолиться о пощаде. Она увидела в Аларике холодного, надменного врага, и в ней снова поднялась ненависть. Как может он так говорить о Гарольде, сыне Годвина? Она встала на колени, чтобы ударить его.
 Он поймал ее руку и так резко выкрутил, что Фаллон вскрикнула от боли. Он смотрел на нее холодным, безжалостным взглядом, и она, скрипнув зубами, опустила голову, чтобы волосы закрыли ее лицо и он не смог увидеть отразившиеся на нем чувства. Гарольд погиб. Англия проиграла битву. Слезы брызнули из ее глаз и скатились по щекам, и она была не в силах что-либо с этим поделать.
 — Фаллон!
 Аларик ослабил хватку. Он прошептал ее имя. Он сел рядом с ней и притянул к себе.
 — Мне очень жаль твоего отца. Он был храбрым воином… Мне очень, очень жаль…
 Ее поразила произошедшая в нем перемена. До этого он был врагом, а сейчас вдруг заговорил каким-то душевным тоном и стал похож на того человека, которого она знала много лет. Он поглаживал ладонью ее плечо, слова его звучали тихо и нежно. У нее не было сил оттолкнуть его. Он медленно положил ее на подушку и наклонился над ней, пытаясь посмотреть в глаза. Он коснулся губами ее щек и лба, слизав языком слезы.
 Затем он коснулся ртом ее губ, и Фаллон почувствовала всплеск и столкновение различных ощущений. Поцелуй вызвал появление жара, который разлился по всему телу. В этот миг Аларик был другом, а не врагом, и не важно, что может произойти затем или что было до этого, важно, что сейчас они вместе делили боль утраты Гарольда, саксонского короля. Она ощущала его печаль, как и жар во всем своем теле.
 Фаллон никогда не уступила бы силе! Но здесь было нечто совсем другое.
 Она не отдавала себе отчета в том, как он сумел отыскать в ней отклик. Она просто знала, что, когда он целует ее, она тянется к нему душой. Она подставила ему губы, ее руки обвили его шею. Она вся трепетала. Здесь не было насилия, не было принуждения. Аларик покрывал нежными поцелуями ее лицо, затем снова возвращался к губам и целовал так, словно хотел выпить ее дыхание. Он шептал какие-то малозначащие слова, которые успокаивали и убаюкивали. Ей было хорошо и спокойно в его объятиях.
 Что-то приговаривая, Аларик отвел назад ее волосы. Он стал страстно, горячо целовать ей шею. Она не остановила его, когда он стал нежить и раскачивать ее груди, гладить и ласкать их, словно возлюбленный, высекая из нее новые искры пламени. Скоро они станут пожаром. Если бы она стала шептать слова протеста, его губы заглушили бы их.
 Он касался ее все более дерзко. Она почувствовала, как его шершавая ладонь коснулась бедер и стала их гладить. Она мельком подумала, что лежит почти нагая, что рубашка разорвана и сбилась вверх. Его рука скользнула по внутренней части бедер и коснулась девичьей плоти. Она ахнула, но ее вздох был заглушен страстным поцелуем. Он плотно прижался к ней всем телом. Ее охватила паника. Но даже страх не мог помешать блаженной сладости, захлестнувшей ее.
 Однако затем это ощущение сменилось резкой болью. Возвращенная к суровой действительности, Фаллон попыталась оторвать губы от его рта, освободиться от объятий и уйти от внезапной боли, которая унижала ее.
 Сначала он назвал ее нормандской шлюхой, а потом сделал ею.
 Фаллон закричала от ужаса. Она забарабанила кулаками по его спине, пытаясь справиться с новым потоком слез, который слепил ей глаза. Его плоть находилась глубоко в ее лоне, она жгла и трепетала.
 Аларик схватил ее руки и придержал их. При этом он не сводил с нее глаз, и у нее перехватило дыхание.
 — Аларик… ты мне делаешь больно…
 Он покачал головой. Он показался ей удивительно красивым в этот момент. Тихим, проникновенным голосом он сказал:
 — Больше не будет больно…
 Он жадно поцеловал ее, переплел свои пальцы с ее пальцами и начал медленно, равномерно, ритмично двигаться, с каждым разом погружаясь в нее все глубже.
 Волна сладости стала вытеснять боль. Пальцы ее размякли. Аларик без конца целовал ее, что-то шепча между поцелуями. Он спрятал свое лицо у нее на шее, затем его губы обожгли девичьи груди, а губы сомкнулись вокруг сосков. Все его тело не переставало двигаться.
 Она не могла сказать, когда у нее началось это сладостное томление, она постанывала, выгибалась ему навстречу, чувствуя, как ее переполняет блаженство.
 Оба горячо и часто дышали. Жар, казалось, все возрастал, и она металась, словно в лихорадке, пронизываемая сладострастными ощущениями. Он приподнялся над ней, и она увидела, что его лицо напряжено и искажено страстью. Наблюдая за ней, он все энергичнее двигал бедрами. Положив ладонь ей на грудь, он прислушивался к биению ее сердца. Фаллон закрыла глаза, мечтая о полном слиянии с его телом.
 Это обрушилось на нее, сметая все на своем пути. Словно комета, внезапно промчавшаяся по небу, словно солнце, пронзившее слепящими лучами полночную тьму. Это была медовая сладость, которой она никогда до этого не испытывала.
 И это исходило от него.
 В последний раз он вошел глубоко в ее лоно. Его тело вздрогнуло, и излилось что-то обволакивающее и горячее. Некоторое время они лежали неподвижно, прижимаясь друг к другу и прислушиваясь к замирающим сладостным токам.
 Их глаза встретились, и в их сознание постучалась реальность. Аларик, разгоряченный и потный, был почти одет, в то время как рубашка Фаллон была изорвана и не прикрывала наготы. Он все еще находился в ней, с ужасом подумала Фаллон. Он наверняка изумился той легкости, с которой овладел ею. И еще он знал, какую сладость она сейчас испытала.
 Аларик попытался улыбнуться, но Фаллон стала выкрикивать проклятья, колотя его кулачками по груди. Он поймал ее руки и с загадочной улыбкой наблюдал, пока она, устав от борении, не затихла под ним.
 — Ведь мы оба понимали, что происходит. Разве не так, Фаллон?
 Перед ней больше не было нежного любовника. Слова его звучали холодно и жестко, и она чувствовала себя шлюхой. Она выпростала руку и сделала попытку расцарапать ему щеку. Он поймал ее за пальцы и еле заметно улыбнулся…
 — Благодарю вас, миледи, за весьма приятный вечер.
 — Ублюдок! — прошипела Фаллон. Слеза скатилась по ее щеке. Он коснулся мозолистой подушечкой пальца ее щеки и шепотом сказал:
 — Ты не сопротивлялась, Фаллон.
 Она заскрипела зубами и посмотрела ему в глаза.
 — Я ненавижу тебя, Аларик!
 — Ты отдалась мне добровольно. Ты подставляла губы и обнимала меня.
 — Ненавижу тебя!
 Он пожал плечами.
 — Ты можешь говорить все, что угодно, Фаллон. Я норманн, и я не стал церемониться… Страна будет изнасилована, и ты можешь тешиться тем, что разделила ее судьбу. Фальстаф не стал бы насиловать, Фаллон. Я не столь заворожен тобой. Я знаю, на что ты способна, и поэтому настороже. Видит Бог, я и сам едва не погиб от одной из твоих ведьминых штучек.
 Он замолчал, продолжая наблюдать за ней. Затем опустил ее руки, словно провоцируя на то, чтобы она снова ударила его.
 Наконец он поднялся с нее. Она испытала чувство облегчения и освобождения. Схватив простыню, она поспешила прикрыться.
 Аларик привел в порядок свою одежду. На его губах продолжала играть суровая насмешливая улыбка.
 — Помни, Фаллон, по английским законам ты моя. Моя собственность… Моя рабыня.
 Фаллон была внучкой безудержного в гневе Годвина. Она зашлась в гневе.
 — Я не преступница, которую можно судить или продавать!
 — Как же, миледи, именно преступница! Ты покушалась на убийство, а возможно, и совершила его. Я могу лишиться услуг Фальстафа. А они для меня более ценны, чем твои, как бы приятны они ни были.
 Фаллон уже не могла сдерживать свою буйную натуру. Она закричала и бросилась, чтобы ударить и изничтожить Аларика! Но он был наготове. Он схватил ее за руки и подтянул к себе, крепко прижав обнаженную девичью грудь к своей груди. Фаллон продолжала сыпать проклятьями. Щеки ее побледнели, а он благодушно улыбался, глядя, как она беснуется. Сунув простыню ей в руки, он негромко произнес:
 — Веди себя прилично.
 — Безмозглая скотина!
 — По английским законам убийство — это преступление. Оно наказывается рабством. А я, миледи, твой господин. Ты всегда говорила, что тебя нельзя сломить. Я клянусь тебе, Фаллон, что ты либо смиришься, либо…
 — Ты не сломал меня, Аларик! Тебе это никогда не удастся! И я никогда не склонюсь перед твоим ублюдочным нормандским герцогом!
 Он улыбнулся ей любезной улыбкой, однако Фаллон услышала, как он скрипнул зубами, и пережила минуту триумфа. Он снова крепко сжал ее.
 — Стало быть, битва только начинается? — шепотом произнес он.
 Кажется, прошла жизнь, целая вечность, пока он прожигающим насквозь взглядом смотрел на нее, не выпуская из объятий. Наконец его руки разжались, и она упала на кровать. Он круто повернулся и вышел из шатра.
 Фаллон взглянула на простыню, увидела на ней свидетельство своей потери — и слезы градом полились из ее глаз. Отец погиб, Англия разорена, она лишилась невинности и чести.
 Фаллон уткнулась в подушку, содрогаясь от рыданий. Меньше чем за сутки она потеряла все, чем дорожила в жизни.
 Она не заметила, как забылась спасительным благотворным сном.




 Часть третья
 Победители



 Глава 15

 В тот вечер Аларик не вернулся к себе. Он выяснил, куда отнесли Фальстафа, и отправился навестить старинного друга.
 Фальстаф спал. Лекарь сказал, что остается только ждать и надеяться на лучшее. Сегодня было очень много раненых. Их до сих пор приносили с поля боя, где команды были заняты печальным делом — отделяли тех, кто еще дышал, от мертвых, рядом с которыми они лежали. Когда Аларик вышел из шатра лекаря, уже забрезжила заря. Он не прошел и десяти шагов, как его остановил рассыльный.
 По его словам, герцог всю ночь провел на поле боя. Он разослал людей, чтобы те отыскали Эдит Сваннесхалс и привели к нему. Мертвых саксов раздели и сложили в одну кучу. Вильгельм хотел, чтобы Эдит помогла найти среди убитых тело Гарольда.
 Эдит пришла. Аларик встретил ее и провел туда, где пляж смыкался с долиной. Там страшной горюй лежали уже окоченевшие трупы, голые и изуродованные.
 Среди них был Гарольд.
 Эдит тяжело опиралась на Аларика. Он боялся, что ее может вырвать. За свою жизнь Аларик прошел через многие битвы, но при виде стольких трупов даже ему стало не по себе.
 — Эдит, — тихо сказал Аларик. — Позвольте мне увести вас отсюда. Я поговорю с Вильгельмом. Мы позовем кого-нибудь другого, чтобы опознать Гарольда.
 — Нет! — Эдит выпрямилась, и хотя ее лицо оставалось мертвенно-бледным, она выдавила из себя улыбку. — Идут слухи, что он жив, что он может объявиться. Я должна знать… И если он мертв, я буду умолять похоронить его с почестями, как это обещает герцог.
 Аларик понимающе кивнул. Но как найти Гарольда среди множества убитых? На некотором расстоянии за ними шел священник. Аларик с удивлением узнал в нем отца Дамьена, который так уверенно и загадочно говорил в ту ночь, когда на небе появилась комета.
 Отец Дамьен шел среди мертвых, бормоча молитвы. Он поднял голову и встретился взглядом с Алариком, сдержанно и печально поклонился рыцарю и женщине. Они продолжили скорбный поиск.
 — Кажется, это он, — очень тихо сказал Аларик.
 — Не смотрите долго, ваша светлость, — предупредил священник. Но Эдит не могла оторвать взгляда от обезображенного обнаженного трупа. Из ее груди вырвался звук, не поддающийся описанию, и она бессильно повалилась на землю. Слезы беззвучно лились из ее глаз, когда она обнимала тело того, кто был мужчиной и королем, а стал…
 — Эдит!.. Эдит! — Аларик наклонился к ней. Он поднял рыдающую вдову и знаком подозвал двух воинов. Безмолвно и сурово они завернули труп в пурпурное покрывало и отнесли подальше от горы мертвых тел.
 Отец Дамьен снова поклонился и пошел следом за телом своего короля. Аларик увидел, как священник подошел к шатру Вильгельма. Грудь его стеснило волнение, ибо он понял, что Дамьен попросит разрешения сопровождать тело Гарольда к месту захоронения. Был ли священник сторонником или врагом норманнов?
 Аларик вновь посмотрел на Эдит. Рыдания ее постепенно становились тише. Он простерла к нему руки.
 — Гирт, Леофвин, Гарольд — все погибли… — прошептала она. — Тостиг вдали, а Вулфнот — пленник. — Она снова зарыдала, и Аларик обнял ее, произнося слова утешения. Внезапно она отпрянула и уставилась на него огромными голубыми глазами, которые до боли напоминали глаза ее дочери. Он обязан сообщить ей, что Фаллон у него. Ей будет больно, но это лучше, чем мучительная неизвестность.
 — Все погибли, все ушли в одночасье! — твердила Эдит. — Аларик, я ничего не знаю о Галене и Аэлфине. Тэм цел и невредим, он в Бошеме. Но я ничего не знаю о судьбе других моих мальчиков… Вильгельм сказал, что он пощадит меня, если дети не встанут против него… Их он тоже пощадит… Но… — Она помолчала, и глаза ее вновь наполнились слезами. — Если они станут воевать против Вильгельма, пощады им не будет… Аларик, даже Фаллон неведомо где!
 — Фаллон здесь…
 Эдит изумленно посмотрела на него.
 — Она сопровождала отца до самого начала битвы?
 — Она сражалась.
 Тревога и боль отразились на лице Эдит. Она закрыла глаза.
 — Она жива… и не ранена?
 — Она жива и здорова, — успокоил ее Аларик.
 — Он не разрешит мне увидеть ее, — тихо произнесла Эдит. — В этом я уверена.
 Аларик не стал разубеждать Эдит. Вильгельм мог проявить милость к Эдит, но не к ее дочери. Лишь со временем, если он убедится, что Фаллон смирилась с его владычеством, он позволит ей повидаться с матерью.
 Эдит смотрела на Аларика так, словно пыталась найти в нем утешение.
 — Она так любила отца! Так восхищалась им! Пожалуй, никто не занимал столько места в ее сердце… Она не перестанет бороться… Я прошу вас, Аларик… Вы друг герцога, но вы были также другом Гарольда… Он верил вам… Пожалуйста, в память о нем, защитите ее от нормандского проклятия, которое свалилось на всех нас…
 — Эдит, — мягко перебил ее Аларик, чувствуя, как сжимается его сердце. — Она под моей опекой. Я расстался с ней считанные минуты тому назад. И я же — то проклятие, которое свалилось на нее. Вам трудно будет поверить, но началось все много лет назад…
 Эдит внимательно посмотрела ему в глаза. Он не отвел взгляда, хотя и испытывал острое чувство горечи и раскаяния.
 Сквозь слезы Эдит прошептала:
 — К лучшему, что это были вы…
 — Эдит, — проговорил он в смятении. Она коснулась дрожащим пальцем его губ и покачала головой.
 — Аларик, неужели вы думаете, что я стану придавать слишком большое значение тому, что происходит между мужчиной и женщиной в то время, когда смерть разгуливает по стране? Разве я не знаю о непримиримой воинственности своей дочери? Должно быть, со временем горькие воспоминания потеряют остроту… Аларик, я прошу, умоляю вас об одном: сохраните ей жизнь.
 Аларик не знал, что ответить Эдит. Она напряженно ждала ответа. Но он устал от войн и хотя бы в своем походном шатре должен спокойно отдохнуть. Дикая кошка в качестве пленницы этому не способствует.
 Эдит коснулась его щеки.
 — Аларик, — прошептала она, — я так много потеряла… Умоляю, заклинаю вас…
 Он положил ладонь на ее руку, поцеловал, затем улыбнулся.
 — Она моя пленница, Эдит. И останется ею, в этом я клянусь.
 Эдит некоторое время молча смотрела на него, затем удовлетворенно вздохнула.
 Аларик с грустью предался размышлениям об обещании, которое дал Эдит.
 Наступило утро. Фаллон нехотя открыла глаза. Было уже светло. Она почувствовала приступ острой тоски. Лишь сон способен принести успокоение. День снова вернул к суровой действительности, напрочь вытеснив нежные грезы.
 Все кончено. Битва проиграна. Отец погиб, по стране идут завоеватели.
 Она повернулась на кровати, которая, по иронии судьбы, была красивой и удобной. Лучи солнца играли на стенах шатра. До Фаллон донеслись голоса. Мужчины говорили о гибели ее отца. Никто не мог опознать тех четырех норманнов, которые набросились на него. Кто-то шептал, что среди них был герцог, другой стал это отрицать. Возможно, последний, решающий удар нанес граф Аларик. Наверное, он заговорен, потому что всегда находится в гуще боя, но никогда не бывает ранен.
 Фаллон вцепилась зубами в ткань платья. Неужто она принадлежала убийце отца?
 Возле шатра послышались шаги. Фаллон повернула голову, но никто не вошел. Или о ней забыли? Похоже на то.
 Фаллон выглянула из двери. Сторожей не было видно. Поодаль несколько человек что-то варили на костре.
 Фаллон посмотрела направо. Там к шесту были привязаны лошади. Они взнузданы, но без седел. Фаллон затаила дыхание и огляделась. Если ей удастся подобраться к лошадям, у нее появится шанс для побега.
 Она напомнила себе, что почти раздета. На ней было белое кружевное платье, к тому же, с горечью подумала она, изрядно изорванное…
 Но какое это имеет значение, если ей, может быть, удастся совершить побег?
 Она колебалась всего лишь мгновение, глядя на широкую спину мужчины, который забрасывал грязью костер. Он не мог видеть ее, а поскольку начал кому-то что-то кричать, то, стало быть, и не услышит.
 Фаллон бесшумно выскользнула из шатра и побежала к лошадям. Она дышала с трудом, камни царапали босые ноги, но она не сбавляла скорости. Она была почти рядом с лошадьми, когда внезапно перед ней вырос мускулистый воин.
 Фаллон вздрогнула и остановилась. Медленная, понимающая улыбка появилась на лице мужчины.
 — Cherie [9] ! Твой ночной компаньон был не очень любезен с тобой? Но не суди обо всех нас столь строго!
 Она выругалась и с брезгливым видом попыталась обойти воина. Но путь ей преградил другой мужчина — постарше и погрузнее. Глаза его плотоядно поблескивали, когда он смотрел на плохо прикрытую грудь Фаллон.
 — Она будет моей, парень! — сказал мужчина более молодому сопернику. — Надо уважать титул и звание! — Он поклонился Фаллон и двинулся к ней. — Позвольте представиться, mademoiselle! — проговорил он, беря ее за руку. — Виконт Рольф де Лизье к твоим услугам, саксонская красотка… Ой! — Он, ругаясь, согнулся едва не до земли, потому что Фаллон лягнула его в пах.
 — Она не понимает тебя, олух! — заорал молодой. С французского он перешел на восхитительно безобразный английский. Фаллон слишком поздно заметила, что он подошел к ней сзади. Он схватил ее в охапку и поцеловал. Фаллон до крови укусила его за губу. Мужчина выругался и яростно оттолкнул ее.
 — Сука! — взревел он.
 К этому моменту вокруг собралась кучка зевак, катавшихся от смеха при виде этой сцены. На минуту обретя свободу, Фаллон снова бросилась к лошадям. Могучие руки обвились вокруг ее талии — это третий человек схватил ее и потянул к себе.
 — Она моя! — заявил виконт, однако молодой воин издал боевой клич и бросился вперед, размахивая ножом. Фаллон с изумлением наблюдала за обоими. Она почувствовала, что хватка третьего мужчины ослабла, поскольку он разразился смехом и стал подстрекать спутников.
 — Посмотрим, возьмут верх возраст и сила или красота и молодость! — выкрикнул мужчина.
 — Держи покрепче приз!
 Завязалась нешуточная драка. Фаллон затаила дыхание. Когда державший ее мужчина стал подбадривать молодого, она выскользнула из его рук и бросилась к лошадям. Поскольку на месте драки стояли шум, гам и неразбериха, на сей раз ее никто не остановил.
 Внезапно прозвучала громкая, резкая команда на французском языке, которая состояла всего из одного слова:
 — Halte! [10] 
 Даже на Фаллон, которая хотела было вскочить на одного из жеребцов, подействовала властность, с которой это было произнесено, и она обернулась.
 Среди толпы появился Аларик. Его накидка была переброшена через плечо, руки упирались в бедра. Он с холодным презрением смотрел на мужчин.
 — Вы тут, болваны, деретесь, а приз ваш убежал.
 Фаллон замерла. Она думала, что он не видел ее, но тут же встретилась с его взглядом. Ироничная улыбка тронула его губы, когда он поклонился ей. Виконт заявил, что он заслужил эту девушку — роскошную розу, способную скрасить суровые будни. Аларик взглядом заставил его замолчать. Молодой воин тяжело дышал. Аларик подошел к нему и покачал головой.
 — Глупцы! Удивительно, что саксы не одолели нас!.. Гарольд мертв, а его дочь вьет из вас веревки!
 Толпа ахнула, и Фаллон почувствовала, как все взгляды дружно устремились на нее. Голос Аларика зазвучал еще громче, и толпа раздалась, давая ему дорогу.
 — Она смеется над вами, пока вы из-за нее деретесь! Но должен вас предупредить, что девчонка моя. Большинство людей знают об этом, другие пусть узнают… Тронете ее — и будете иметь дело со мной… Она мечтает о том, чтобы пролилось как можно больше нормандской крови… Так не доставляйте ей такого удовольствия!
 Фаллон сжалась, почувствовав жгучее презрение в этих словах. Но когда умолк чаровавший ее голос, она вспомнила, что рядом горячий конь.
 — Нет! — сказала Фаллон. Ему не удастся так легко приручить ее. Она грациозно вскочила на спину жеребца и ударила пятками по бокам. Он встал на дыбы, толпа расступилась.
 Но помчаться к лесу Фаллон не успела. Две сильные руки обвились вокруг ее талии и стащили с лошади. Аларик поднял девушку над собой. На мгновение их взгляды встретились. Затем он опустил Фаллон на себя, и пока она скользила по нему, разорванное платье задралось, обнажая ноги. Сняв накидку с плеч, Аларик набросил ее на Фаллон. Снова послышались крики из толпы. Аларик одними глазами улыбнулся Фаллон. Он отвел длинные волосы, открыв шею, и поцеловал в то место, где пульсировала голубоватая жилка. Фаллон яростно сопротивлялась, задыхаясь от бессилия. Потом ей показалось, что свет померк перед ее глазами. Аларик держал ее так крепко, что она не могла вздохнуть или пошевелить руками. Силы оставили Фаллон, и она почувствовала, что проваливается в бездну.
 Аларик обнял ее. Голова у Фаллон кружилась, руки обмякли, она с трудом ловила ртом воздух.
 — Помните, — сказал, обращаясь к толпе, Аларик, — она моя. Вильгельм отдал ее мне. А у меня нет привычки отказываться от своей собственности. — Он резко повернулся и пошел прочь, неся Фаллон на руках. Все еще испытывая головокружение, Фаллон с тоской смотрела на его обветренное, мужественное лицо. Он шел, глядя перед собой.
 Внезапно он бросил на нее мимолетный взгляд. Фаллон мгновенно опустила ресницы. У нее дрогнуло сердце. Он помешал ей бежать и спас от жадной толпы.
 Не он ли убил ее отца? Не он ли нанес последний, смертельный удар ослепшему и беспомощному Гарольду?
 Фаллон почувствовала, что взлетела вверх — она оказалась на громадном черном жеребце Аларика. Мелькнула мысль — схватить повод и броситься в бегство, но Аларик был начеку.
 — Даже думать об этом не пытайся, миледи! Сатана послушен только моему свисту.
 Аларик сел позади нее. Фаллон спиной почувствовала огромное мужское тело и опустила голову, изо всех сил пытаясь позабыть о том, что произошло между ними ночью.
 У Фаллон упало сердце, когда она поняла, что он везет ее к деревянному укреплению, сооруженному норманнами возле Гастингса. Повсюду стояли стражники — у наружных ворот, перед дверьми, возле руин древней римской стены. Они приветствовали Аларика, когда он въехал на территорию форта. Несколько пажей бросились к нему, чтобы позаботиться о его жеребце, когда он спешился и снял Фаллон.
 — Тебе будет здесь спокойнее, — пробормотал он. — Пошли.
 Она пыталась упираться, ни в чем не желая ему уступать в это утро.
 Аларик взял ее за локоть, притянул к себе и сердито сказал:
 — Фаллон, двое суток я почти не спал. Я слишком устал, чтобы возиться с тобой сейчас. Веришь ты мне или нет, но я забочусь только о твоей безопасности. Пошли!
 — Я не могу! — выкрикнула она.
 Терпение у него было на исходе, тело утомлено битвой, душа не находила себе места после встречи с Эдит, в глазах стоял изуродованный труп Гарольда.
 — Фаллон, в таком случае… — сумрачно сказал он и, низко наклонившись, бросил ее к себе на плечо. Так, с Фаллон на плече, он и вошел в укрепление, ответил на несколько приветствий и, не замедляя шага, подошел к какой-то двери. В помещении Аларик бросил ее на стоящую у стены кровать. Не дав ей отдышаться, он сорвал с нее накидку, и она едва не закричала, решив, что он в ярости набросится на нее.
 — Не пытайся убежать из комнаты. Я не повторю своей ошибки и не оставлю тебя без надежной охраны. Я дал клятву сохранить тебе жизнь и сделаю все для этого.
 Аларик на какое-то время замолчал. Уставившись в стену, Фаллон почувствовала, как бешено у нее забилось сердце. Кому это, интересно, он дал такую клятву?
 — Скоро тебе принесут еду и воду. — Повернувшись, он направился к двери.
 Слезы набежали на глаза Фаллон, она повернулась к нему, прижимая ладони к остаткам белого платья на груди.
 — Аларик!
 Он остановился. Несмотря на свой огромный рост и видимую мощь, он казался очень усталым. Он победитель. Так что его терзает сегодня?
 — Быстренько, Фаллон… У меня дела.
 Губы ее дрожали, голос срывался, был слабым и хриплым.
 — Говорят, моего отца ранило… Стрела попала ему в глаз, и он лежал слепой и беспомощный… И тогда четверо нормандских рыцарей набросились на него и изрубили в куски.
 Аларик молчал. С его стороны не последовало возражений, и Фаллон почувствовала, что ею овладевает ужас. Она и сама не ожидала от себя следующего вопроса.
 — Ради Бога, Аларик, скажи мне, что тебя не было среди этих четверых!
 На мгновение ей показалось, что рыцарь сейчас подойдет, дотронется до нее. Ей отчаянно хотелось услышать ответ, освобождающий от вины и его и ее. Ведь если окажется, что она спала с убийцей отца, она не простит себе этого до конца дней.
 — Я не смог бы так поступить с кем бы то было вообще, ―проговорил наконец Аларик. — Тем более с другом и королем.
 Фаллон опустила голову. Слезы заволокли ей глаза, и она не желала, чтобы он видел ее слабость.
 Она услышала, как тихонько закрылась дверь за ушедшим Алариком.
 Вильгельм приказал похоронить Гарольда на холме, который возвышался над побережьем, словно охраняя его покой. Он позволил отцу Дамьену совершить над королем похоронный ритуал.
 Свирепо дул ветер. Небо было серое как сталь. Несколько раз пророкотал гром, и у немногочисленных рыцарей, которым было позволено присутствовать на погребении, невольно пробежал по коже мороз. Это стихия скорбела над королем.
 — Пусть Гарольд, король саксов, покоится здесь! — воскликнул Вильгельм. — Пусть и в смерти он охраняет берег, который стремился защитить!
 Вспышка молнии на мгновение осветила небо.
 Аларик увидел, как отец Дамьен вышел вперед!
 Последующая служба не была в строгом смысле христианской. По традиции викингов близ места захоронения зажгли костры. А затем священник стал петь гимны на древнем языке. Вечное успокоение Гарольду даровал царивший еще до христианского Бога бог викингов Один и еще более древние боги друидов. Глядя на Вильгельма, Аларик размышлял о том, что могут означать последние слова герцога.
 Когда все было позади, Аларик осенил себя крестным знамением. Вильгельм и его люди стали расходиться. Аларик увидел отца Дамьена, который наблюдал за ним. Аларик не уклонился от встречи с загадочным священником.
 — В чем дело, Дамьен? Может быть, ты подобно многим вашим людям ждешь, когда у нас отрастут рога и хвосты?
 Дамьен покачал головой. Он посмотрел на серый туман, который ложился на землю в преддверии ночи.
 — Нет. Эдуард давно предупреждал нас, что пожары и демоны опустошат нашу землю.
 — Это его предсмертное пророчество?
 — Да, — ответил Дамьен, снова устремляя взгляд на Аларика.
 — Значит, тебя не удивила наша победа?
 Дамьен улыбнулся.
 — Победа, граф Аларик? Ну да, победа…
 — Ты сомневаешься, что Вильгельм завоюет Англию?
 Дамьен засмеялся, и Аларик вдруг увидел, что священник был еще молодым человеком, примерно его возраста.
 — Ты сомневаешься в этом больше моего, господин. Только глупец может плакать, что Англия повержена после единственной битвы. Вильгельм только начал.
 — Вильгельм победит…
 — Вильгельм станем королем, — твердо сказал Дамьен. На этот счет у него не было сомнений! Затем он улыбнулся. — Когда зеленое дерево, расколотое надвое, срастется само, — негромко добавил он.
 — О чем ты говоришь, человек? Брось свои загадки.
 — Именно тогда земля оживет, а сейчас я скажу тебе, господин, что рост уже начался. Видишь, я предупреждаю тебя. Твои демоны опустошат страну… Будет бушевать огонь, будут умирать мужчины, стенать женщины. Но в конце концов победит страна… Этот остров и этот народ. ―Он низко поклонился Аларику. — Господин, — тихо сказал он, и Аларик поверил его словам, — я постоянно готов служить вам.
 Аларик смотрел ему вслед, ощущая горький привкус во рту. Он страшно устал. Его уже тошнило от грабежей, кровопролития и смертей.
 Опускалась ночь. В вышине появлялись звезды. Поднялся ветер, грозя принести дождь. Аларик спустился с холма и сел на Сатану.
 За ужином он сидел с Вильгельмом, Одо и Робертом и наблюдал за бесстрастным лицом герцога, когда они обсуждали, что предпринять далее, какие деревни захватить, как принудить укрепленный город Дувр к сдаче. Все без слов понимали, что Вильгельм ждет, что страна смирится перед ним и витенагемот признает его власть.
 Лишь незадолго до полуночи Аларику удалось освободиться. Он не хотел идти к себе, ибо чувствовал себя слишком измученным, чтобы иметь дело с Фаллон. Однако затем он сжал зубы, вспомнив, что отныне это его удел.
 Войдя в свою комнату в крепости, он увидел, что в камине тихонько догорают дрова. На подносе находилась еда, к которой, по всей видимости, едва притронулись.
 Фаллон лежала на кровати, и пышные цвета воронова крыла волосы закрывали ее лицо. Когда хлопнула дверь, она вздрогнула. Она была настороже, была готова к бою.
 Аларик не собирался воевать. Он вошел в комнату, едва бросив на пленницу взгляд. Снял накидку, затем освободился от ножен и меча. Не спеша разделся. Не говоря ни слова, дунул на свечу и лег на кровать.
 В темноте Аларик мог слышать, как бьется у Фаллон сердце. Он чувствовал ее запах, ощущал напряженность и настороженность. Прошло несколько минут.
 Вдруг он услышал, что она на цыпочках направилась к двери. Сейчас она схватит его меч и попытается бежать.
 Он дождался, пока Фаллон потянулась за мечом, и, обнаженный, вскочил с постели, повалил ее, прижал ее к полу, а затем сел верхом.
 — Убегаешь, любовь моя?
 Фаллон разразилась бранью. Она брыкалась пытаясь сбросить Аларика, платье задралось на ней, и нежный холмик ее лобка соприкоснулся с мужской плотью. Аларик заскрипел зубами, напоминая себе, что зверски устал.
 Он быстро встал и в темноте поднял Фаллон.
 — Снимай с себя платье! ―скомандовал он.
 — Нет! — задыхаясь, выкрикнула она, прижимая к телу остатки ткани. — Нет, Аларик!
 Он безжалостно разодрал платье от груди донизу. Фаллон отчаянно пыталась соединить половинки, но он сорвал их и швырнул в огонь. Он услышал, как ахнула Фаллон, когда шелковая ткань вспыхнула и запылала. Она опустилась на колени, пытаясь руками прикрыть свою наготу.
 — Прошу прощения, принцесса, — негромко сказал Аларик. — Но я не хочу отдавать тебя ночи. — Он подошел к ней, положил ладонь на роскошные черные волосы, потянул за прядь. — Ложись в кровать… К стене.
 — Нет! — воскликнула она, и слезы брызнули из ее глаз. Она медленно подняла голову, умоляя и в то же время бросая ему вызов:
 — Нет! Я не стану опять твоей добычей!
 Аларик улыбнулся, поднял ее и положил на кровать. Он нашел мягкий плетеный пояс в одной ив своих седельных сумок. Повернувшись, он увидел, что она поднялась на колени, а когда он приблизился, оцарапала ему грудь. Он поймал ее руки и крепко связал поясом запястья.
 — Ублюдок! — задыхаясь, выкрикнула она. Она старалась сдержать слезы, и Аларик вновь оценил ее красоту. Глаза Фаллон сверкали от страсти и ярости и были похожи на два чистых сапфира на фоне тонкого, словно выточенного лица. Ее волосы напоминали буйную черную гриву. Тело изумительной формы будило желание. Сводила с ума зрелая полнота груди, стройные бедра и обольстительные ноги. Пока она металась и трепетала, Аларик думал, что ее талию он мог бы, пожалуй, обхватить ладонями, а вот бедра у Фаллон были крутые и крепкие. Ее нагота представляла собой поистине искусительное для любого мужчины зрелище. Аларик вновь встретился глазами с ее взглядом, улыбнулся и привязал стянутые поясом запястья к передней стойке кровати.
 Фаллон разразилась еще более яростной бранью.
 — Ты ублюдок и выродок! Грабитель и насильник!
 Ее слова не на шутку рассердили Аларика, и он всем телом лег на Фаллон. Его руки прошлись по бархатной коже ее бедер, по атласным округлостям груди.
 — Да, моя леди, я связал тебя, чтобы мучить, чтобы взять вопреки твоему желанию. Да, моя леди, именно этим я и занимался весь день: грабил и насиловал. У меня было много белокурых саксонских девиц, и поэтому я так измотан. Я больше не в силах воевать и вынужден связать свою жертву по рукам и ногам.
 C широко раскрытыми глазами Фаллон продолжала извиваться под ним. «Не подпрыгивай так, моя красавица, — подумал он, — а то я могу забыть про усталость и напомнить тебе, что ты сама не чужда желания и страсти».
 — Болван! — воскликнула она. — Слезь с меня!
 Его руки играли с налитыми девичьими грудями, мозолистые подушечки пальцев высекали огонь из твердых вишенок сосков. Затем не отводя взгляда от ее глаз, она стал ласкать ее бархатный живот и бедра.
 — Бедная леди! Как над тобой издевались! Ты даже сейчас еще дрожишь!
 — Если я и дрожу, то только от ненависти, — заверила его Фаллон. Глаза у нее были огромные, и он едва не улыбнулся, задавая себе вопрос, неужели она верит его угрозам. — Я клянусь, что… — она сделала паузу, и Аларик вопросительно выгнул бровь. — Клянусь, что никогда не отдамся тебе… опять.
 Аларик откинул голову и засмеялся.
 — Фаллон, я могу заставить тебя умолять меня, чтобы я взял тебя опять.
 Она хотела было возразить, но затем, по-видимому, поняла, что слова его имели целью раздразнить ее. Она плотно сжала зубы, и Аларик подумал, что сегодня она будет сражаться насмерть, ибо ничто не вселяет большего ужаса, чем страх оказаться сломленным.
 — Спокойной ночи, принцесса, — ровным голосом сказал Аларик и скатился с Фаллон. Он повернулся к ней спиной и некоторое время смотрел в огонь. Он чувствовал рядом с собой ее напряженное тело, и это мешало ему заснуть.
 Однако в конце концов Фаллон расслабилась, и он понял, что ее сморил сон.
 Усталость взяла свое, однако спал он плохо и часто просыпался. К его удивлению, он видел сны. В одном из них он проснулся и обнаружил, что они с Фаллон связаны одной веревкой. Они лежали на кровати наше, а над ними парил отец Дамьен, простирая руки к небу.
 — Там, где зеленое дерево срастается, земля сияет. — Затем священник вперил взгляд в лицо Аларика и сказал:
 — Победит земля. Со временем победит Англия… Этот остров. Эти люди. Плодом цветущего дерева будут англичане.
 Отец Дамьен исчез. Аларик, на сей раз и в самом деле проснувшийся, резко поднялся.
 Огонь в камине погас. Фаллон еще спала. Слезы высохли на ее щеках. Высокая грудь мерно и ровно вздымалась. Аларик улыбнулся почти с нежностью, затем вспомнил свой сон. Он ругнулся, прикрыл одеялом соблазнительные полушария грудей и снова лег с надеждой заснуть.
 Но сон не шел. Аларик лежал, борясь с растущим желанием, сурово сжав зубы.
 Он мог повернуться и сделать то, в чем она обвиняла его.
 Но нет, этого не будет. Он докажет, что ровный жар и неуемное желание были взаимными. Разве жизнь никогда не бросала ему вызова. Он умел отвечать ей.

 Глава 16

 Фаллон проснулась оттого, что услышала стук в дверь. Она обнаружила, что свободна — руки у нее развязаны. Аларика в комнате не было.
 Фаллон натянула одеяло повыше, прикрыв плечи, и неуверенно сказала:
 ―Да!
 Дверь открылась. Вошел розовощекий парнишка лет шестнадцати. Пыхтя, он втащил большой сундук и, поставив его на середине комнаты, лучезарно улыбнулся.
 — Как вы почивали, ваша светлость? — спросил он.
 Вопрос показался ей настолько нелепым, что она едва не рассмеялась. Фаллон не ответила, но подобие улыбки тронуло ее губы, и она с интересом посмотрела на парнишку.
 Он отвесил ей галантный поклон.
 — Я рад, ваша светлость. Ричард из Элвальда. Я служу графу Аларику из Анлу.
 Фаллон слегка наклонила голову, но ее обожгла горечь. Этот саксонский парень служил нормандскому господину, не испытывая никаких угрызений совести.
 — Из Элвальда? — негромко переспросила она. Она слышала раньше название этой деревни, и что-то в ней шевельнулось. — Ричард из Элвальда, — повторила она. — Скажи мне, Ричард, как в Элвальде сейчас питаются?
 — Вполне прилично, ваша светлость, — заверил он.
 — Вполне прилично?
 Улыбка на его лице погасла, исчезли трогательные ямочки на щеках. Паренек был несколько смущен.
 — Никто из чужеземных захватчиков не посмеет напасть на наш город, миледи. Граф Аларик наш тан с того времени, когда Эдуард Исповедник много лет назад даровал ему эти земли.
 Фаллон опустила глаза. Да, она припоминает. Она была ребенком, а Аларик — совсем молодым человеком. Он спас жизнь королю во время охоты на кабанов.
 Аларика сделали таном Элвальда, а Вильгельму пообещали трон.
 — Поскольку вы из саксов, ваша светлость, — посветлев, продолжил Ричард, — мой господин Аларик решил, что вам должен служить.
 — Вот как! А где твой господин сейчас?
 Он посмотрел на свои ступни.
 — Наверное, у герцога, ваша светлость.
 — А может, он сейчас занимается грабежом? — без обиняков спросила Фаллон.
 — Они ожидают, — уклончиво ответил Ричард.
 — Кто и чего?
 — Сообщений о сдаче. Вильгельм хочет узнать, что собираются делать англичане.
 Ей самой хотелось это знать, и у нее замирало сердце. Ее братья наверняка будут сражаться, защищая честь отца. Эдгар Ателинг остался в Англии. Герцоги Эдвин и Моркер не принимали участия в битве при Гастингсе, потому что не успели прибыть на юг и присоединиться к королю.
 — Кто-нибудь уже сдался? — с интересом спросила Фаллон.
 Ричард покачал головой.
 Фаллон откинулась назад и улыбнулась, услышав первую добрую весть. Возможно, еще есть надежда.
 — В сундуке ваша одежда. Ее прислала вчера вечером ваша мать, — сказал Ричард.
 — Моя мать? — Фаллон вскочила, позабыв хотя бы обмотаться простыней. Она спохватилась лишь тогда, когда Ричард отчаянно покраснел. Фаллон и сама почувствовала жар на щеках.
 — Да, — ответил Ричард и стал суетливо пододвигать сундук к стене.
 — Моя мать была здесь? — Фаллон тщательно обмоталась простыней и встала. — Прошу, скажи мне, где она сейчас? Почему она не пришла сюда?
 Он опустил голову и сел на сундук.
 — Она приходила, чтобы найти тело короля. — Фаллон напряженно ждала продолжения, а Ричард с мольбой смотрел на нее. Он не любил приносить дурные вести. — Герцог Вильгельм велел, чтобы Гарольда похоронили с почестями. Отец Дамьен вел заупокойную службу.
 Фаллон отвернулась и опустилась на кровать. К ее удивлению, Ричард подскочил к ней и опустился на колени. Сквозь слезы она увидела его ясные зеленые глаза.
 — Вы не должны никому говорить об этом, миледи, но…
 — Но что? — прошептала она.
 — Нам известно, что Дамьен — не совсем обычный священник.
 — Верно… И что же?
 — Говорят, во время погребения разразилась гроза, и нормандский гость поспешил удалиться. Небо стало серым, а потом черным. Когда наступила полночь, Дамьен вернулся к могиле и поднял руки к небесам… С ночного неба спустился корабль короля Артура. На палубе стояли Альфред, Этельред и другие великие короли. Ваш отец, блещущий красотой и силой, взошел к ним. А его тело ангел перенес в аббатство в Вальдхэме, и там его похоронили монахи и ангелы.
 Фаллон недоверчиво смотрела на Ричарда. Она не особенно верила в то, что корабль приплыл по небу, но кое от чего ей было не по себе. Она не могла забыть предсмертное пророчество Эдуарда Исповедника, как и комету, пронесшуюся по небу. Она помнила о том, как святое распятие в Вальдхэме поклонилось отцу во время молитвы.
 Очевидно, слух об этом распространился по стране очень быстро, потому что Ричард зашептал:
 — Чудо явилось королю Гарольду… Говорят, Бог готовил ему место в святом королевстве… Вы должны мне верить, госпожа! Все это истинная правда!
 Фаллон грустно улыбнулась. Она понимала, что Ричард хотел поддержать ее. Возможно, он думал, что ей приятно узнать о том, что тело отца перенесли в Вальдхэмское аббатство, которое Гарольд любил. Она протянула руку и коснулась волос парнишки.
 — Спасибо, Ричард.
 Юноша густо покраснел и встал.
 — Сейчас, госпожа, если вы позволите, я принесу еду. Не желаете вина? Ах да, оно кончилось. Тогда, может быть, доброго английского эля?
 — Погоди, Ричард. Где все-таки моя мать?
 После некоторого колебания он ответил:
 — Она отправилась в Бошем. Вильгельм велел оставить ее в покое.
 — А мне не разрешено ее увидеть? Чтоб этому Аларику…
 — Нет, госпожа. Это не Аларик, а Вильгельм решил, что вам лучше не быть вместе.
 Он поклонился и исчез. Фаллон бросилась к сундуку. Открыв его, она невольно закусила губу. Там лежали платья, и хотя девушке не удалось повидаться с матерью, здесь ощущалась ее заботливая и любящая рука. Все было аккуратно уложено — чулки, шелковые рубашки, кожаные туфли и даже ботинки для верховой езды. Мать не забыла также и о теплой одежде. Среди прочих вещей Фаллон обнаружила свою любимую шерстяную накидку, подбитую белым кроличьим мехом. В дверь снова постучали. Тщательно обмотавшись простыней, Фаллон открыла дверь. Вошел Ричард с большим подносом, уставленным едой. В коридоре Фаллон увидела двух вооруженных стражников в шлемах и кольчугах. У пояса стражников висели мечи, в руках они держали копья.
 — Я надеюсь, что не доставлю вам больших хлопот, — обратилась она к стражникам.
 Ричард улыбнулся, воины поклонились.
 — Госпожа, нам сказали, что вы способны доставить хлопоты целой армии, — сказал один из них.
 Фаллон улыбнулась и захлопнула дверь.
 Ричард осторожно поставил поднос на сундук. Он принес большую кружку эля, свежий хлеб, вяленую рыбу и полдюжины аппетитных красных яблок. Фаллон рассеянно поблагодарила. Ричард, однако, не спешил уйти, и она вопросительно посмотрела на него.
 — Пожалуйста, больше не пытайтесь убегать, — сказал парнишка.
 Фаллон насторожилась.
 — Сейчас я не собираюсь убегать… А чем вызвано это предупреждение?
 — С вами поступят очень сурово.
 Поступят сурово. А разве до этого с ней обходились по-доброму?
 Ричард с состраданием посмотрел на нее и продолжил:
 — Стражники у дверей родом из тех мест, которые принадлежат графу. Вы, госпожа, такая тоненькая, а ранили громадного Фальстафа. Стражников предупредили, что от вас пострадали многие воины. И если вы хоть чуть причините им беспокойство, граф приказал привязать вас к столбу, а когда он вернется, то высечет вас.
 — Он так сказал? — мрачно спросила Фаллон.
 — Да, сударыня. Но он говорил это с болью.
 Надкусывая яблоко, Фаллон только усмехнулась.
 А Ричард продолжал:
 — Он сказал, что вы очень красивая и что жалко вас наказывать, что вы настоящее сокровище, что вы…
 Фаллон от души рассмеялась. Ричард увидел веселые искорки в ее глазах и, кажется, был этим очень доволен.
 — Он ничего подобного не говорил! Я знаю его достаточно, и из того, что ты здесь наплел, могу поверить только одному — он действительно способен выпороть меня.
 — Он говорил, что вы красивая, — упрямо повторял Ричард. Строго говоря, Аларик назвал ее красивой ведьмой, но это же почти то же самое. — И еще он сказал, что очень хорошо относится к вам.
 Если быть точным, Аларик сказал, что он привязан к семье покойного короля Гарольда.
 Фаллон снова посмотрела на Ричарда и рассмеялась. Она протянула ему яблоко.
 — Присоединяйся ко мне, милый мой сказочник.
 У Ричарда перехватило дыхание. Глаза у нее были удивительно голубые, волосы черные-пречерные и спускались до самых бедер. Он никогда не видел такой красавицы! Она была дочерью покойного короля, а сейчас — пленницей господина, любовницей, хотя, кажется, они враждуют друг с другом. И все же, думал Ричард, здесь ей лучше, чем где-либо еще. Он слышал о приказе Вильгельма стереть с лица земли город Ромни и никого из жителей не щадить. Аларик советовал герцогу быть сдержанней, но тот не внял совету. Ричард боготворил графа Аларика. Таким должен быть настоящий рыцарь! Взгляд серых со стальным отливом глаз не позволял ослушаться. Такова уж была судьба Ричарда — служить кому-то, и лучшего господина он не мог себе представить.
 Ричард был очарован обоими — нормандским рыцарем и саксонской леди, гордой и красивой королевской дочерью. Фаллон все пыталась угостить его яблоком. Ричард покачал головой.
 — Спасибо, госпожа, но мне нужно работать. Я приду к вам вечером.
 Он поклонился и ушел. Фаллон проводила его взглядом, рассеянно жуя яблоко. Симпатичный паренек. Единственная ниточка, связывающая ее с внешним миром.
 Фаллон кинулась мыться, внезапно испугавшись, что Аларик может вернуться раньше, чем она успеет одеться. Вымывшись, она сказала себе, что он занят грабежами и до вечера не вернется.
 Приведя себя в порядок, Фаллон стала вышагивать по комнате. Через маленькое оконце она могла наблюдать за воинами, которые охраняли крепость. Среди них были легкораненые, они играли в кости, томились от безделья и пили.
 Можно было увидеть здесь и англичан — старух, торгующих рыбой и миногами, мужчин, чинящих конскую сбрую и упряжку. До Фаллон долетал смех молодых женщин, заигрывавших с солдатами. Страна стонет от горя, а кто-то готов на этом наживаться.
 Молодая кареглазая девица с копной каштановых волос уселась на колени нормандскому воину. Рука мужчины тут же оказалась на полной груди и опустила за корсаж монету. Продолжая смеяться, девица поцеловала мужчину.
 Фаллон отошла от окна с пылающими щеками. Она села, а затем и легла на кровать, чувствуя головокружение и сжимая виски.
 Девица была шлюхой. А разве она, Фаллон, лучше? Она — ценная добыча, которую хорошо кормили, даже приставили к ней мальчика на посылках. Одному норманну она сопротивлялась, хотя он и был к ней добр.
 Другому отдала все, а он наверняка смеется над ней. Лучше бы он взял ее силой, потому что трудно жить, вспоминая, как нежно он обнимал ее. Фаллон бледнела, и дыхание у нее учащалось, когда она думала о будущем. Как можно покоряться, если ей непонятно, что их влечет друг к другу? Ей следовало презирать его!
 Фаллон дернула плечами и зашагала по комнате. Ей нужно укрепиться душой. Нужно вспомнить отца, дядей и собственную оскорбленную гордость. Она должна твердо верить, что борьба не окончена, что англичане сплотятся.
 При таком настрое она будет в состоянии сопротивляться.
 День тянулся медленно. Фаллон с беспокойством и тревогой ожидала Аларика. А он не появлялся. Настала ночь. Ричард принес еду и небольшую свечку.
 Она снова стала ходить по комнате. Аларик все не приходил. Наконец она легла спать, удивляясь тому, что не может заснуть. Ей совсем не хотелось снова пережить сцену, подобную вчерашней!
 Целая страна подвергается разграблению, напомнила себе Фаллон. Нормандские шлюхи следовали за нормандскими воинами, а многие практичные саксонские девицы составляли им конкуренцию. Аларик мог быть сейчас с одной из них. Ему не нужна Фаллон. Он отдал ее Фальстафу.
 Он взял ее лишь потому, что у них обоих внутри давно что-то вызревало, а тут внезапно прорвалось… Фаллон закусила губу, потому что даже при мысли об этом ее захлестнуло неведомо откуда взявшееся тепло.
 Полностью одетая, Фаллон прижалась к стене, продолжая уверять себя в том, что Аларик был среди той четверки, которая изрубила в куски ее отца.
 Она так и не заснула до самого утра.
 Аларик не стал спускаться в Ромни, оставшись на ближайшем холме. Он не смог уговорить Вильгельма не разрушать город, но потребовал, чтобы щадили тех, кто сдался. Награды, обещанные Вильгельмом своим людям, они обрели в Ромни. Все, имеющее какую-либо ценность, было погружено на повозки, после чего город сожгли. Французские, фламандские и германские наемники разгулялись вовсю, и с того места, где сидел молчаливый и печальный Аларик, открывалась страшная картина…
 Он с благодарностью и облегчением подумал о Фальстафе. Этот огромный медведь выздоравливал, и выздоровление шло, по словам лекаря, быстро. Можно быть уверенным, что скоро он будет опять на ногах.
 Он был рад за Фальстафа и зол на Фаллон.
 Легче, пожалуй, наблюдать за разрушением. Он знал, что своим заступничеством перед Вильгельмом спас несколько жизней.
 Роберт из Мортена должен был находиться в Ромни и проследить за тем, чтобы Вильгельм получил свою долю. Когда стали сгущаться сумерки, Аларик подал знак сопровождавшим его людям, и они отправились в небольшую деревню под названием Хейзелфорд. Роже Боклар, ехавший рядом, спросил:
 — Мы сегодня не вернемся в Гастингс?
 Аларик покачал головой. Он узнал, что тан Хейзелфорда пал во время битвы. Жены у него не было, и живописная каменная усадьба пустовала. Люди здесь сопротивления не оказывали, они уже узнали про участь Ромни. Крепостные, арендаторы и вилланы Аларика с облегчением слушали прекрасный английский язык и быстро согласились служить ему. Над замком взвилось знамя графа д’Анлу.
 — У меня такое предчувствие, что нас ждет роскошный стол, — сказал Аларик, — потому что жители Хейзелфорда довольны нашим покровительством… Я очень устал. За две ночи я спал не более пяти часов.
 Роже неожиданно засмеялся, и Аларик строго глянул на молодого рыцаря. Роже поторопился принять серьезный вид, хотя до конца справиться с улыбкой не сумел.
 — К тому же в Гастингсе есть проблема, — сказал Роже и, видя, что Аларик продолжает свирепо смотреть на него, поспешил объяснить. — Я слышал, что у тебя в Гастингсе находится в качестве пленницы Фаллон Годвин, а эта ситуация, как я понимаю, не по душе леди Маргарет.
 Аларик пожал плечами. Это верно — Маргарет ситуация не радовала. Поначалу она злилась молча, затем стала спрашивать, как мог он предпочесть ей какую-то дрянную саксонку. Но слухи о Фаллон распространялись очень быстро, и мало кто из мужчин мог не согласиться с тем, что дочь короля была редкостной и удивительной красоты.
 Аларик не утруждал себя объяснениями, да и не чувствовал в них необходимости, ибо никакими обещаниями связан не был. Маргарет спросила, намерен ли он и дальше держать девушку при себе. Аларик как можно деликатней ответил, что Маргарет свободна и при желании может плыть на другую сторону Английского канала.
 Маргарет некоторое время смотрела на него, затем негромко, с любезной улыбкой сказала, что она с этим подождет.
 Он вернется к ней, решила она. После битв он захочет любви и отдастся во власть ее ласк.
 Аларику не хотелось возвращаться в Гастингс, потому что он был страшно измотан и у него не было сил видеть слезы Фаллон, терпеть ее гнев и ненависть. Он дал себе клятву, что выиграет этот поединок. Но сейчас он мечтал о покое.
 — Боюсь, что леди Маргарет действительно переживает, — сказал Аларик. — Но она, как и я, вольна поступать как хочет.
 — А какие твои планы? — спросил Роже.
 Аларик бросил на друга быстрый взгляд, затем рассмеялся.
 — Этого я и сам не знаю.
 Роже отвел глаза и посмотрел на белесое осеннее небо.
 — Будь она моя, — тихо произнес он, — я бы женился на ней и всю оставшуюся жизнь выпрашивал ее прощение.
 — Боже мой, как я мог позабыть! — воскликнул Аларик. — Тогда в Бошеме ей было приказано прислуживать мне, а она переложила это на тебя!
 Роже задумчиво улыбнулся.
 — Да, только ради того, чтобы услышать ее счастливый смех, стоит постараться. — И без перехода добавил: — Я всегда служил тебе верой и правдой, ты это знаешь. Но если ты когда-либо оставишь ее, я буду наготове… С твоего разрешения, конечно.
 Аларик, пряча улыбку, опустил голову. Хорошо иметь таких верных людей в своем окружении.
 Почему же он не повернулся к другу и не сказал: «Бери ее, женись на ней или убей — мне это безразлично»? Аларик объяснил это себе тем, что связан обещанием, которое он дал Эдит. К тому же он уже пробовал отдать Фаллон другому — и чуть не потерял Фальстафа.
 — Аларик, ты слышишь? — внезапно воскликнул Роже. — Пахнет жареным мясом с какими-то божественными приправами! Боюсь, я с лошади упаду от этих запахов!
 Аларик хмыкнул. Действительно, из замка доносились прямо-таки пьянящие запахи. Он пришпорил Сатану, его примеру последовал Роже.
 Они спешились в Хейзелфорде. Аларик не собирался испытывать судьбу и рисковать. Он приказал выставить охрану из двадцати человек.
 Мажордома звали Хэмлин. Он подал эль, а три его дочери внесли баранину и жареную дичь. Аларик, сидя во главе длинного стола, осматривал зал. Замок был сложен из камня, дерево почти не использовалось. Стены увешаны гобеленами, а лестницу, ведущую наверх, охраняли каменные львы. Ступени были покрыты красным ковром, арки на втором этаже украшены славным оружием — копьями, пиками и мечами.
 — Мой господин!
 Аларик обернулся. Перед ним стоял Хэмлин, нервно прижав к груди руки.
 — Да, добрый человек?
 Это был мужчина с редкими седыми волосами и всклокоченной бородой. Аларик подавил улыбку, ибо этот страхолюдный немолодой сакс произвел на свет трех хорошеньких белокурых дочек, которые прислуживали сейчас. Возможно, что их мать была красавицей или много лет назад сам Хэмлин был первым парнем на деревне.
 — Вы довольны едой?
 Аларик поднял кружку с элем.
 — Да.
 Хэмлин издал вздох облегчения и перекрестился.
 — Тебя что-то беспокоит? — спросил Аларик.
 Мажордом покачал головой и затуманенным взглядом посмотрел на Аларика.
 — Сир, ваше знамя спасло нас сегодня, когда какой-то рыцарь собирался поджечь дом. Он ничего не взял, потому что мы убедили его, что вы вернетесь. Мои дочери в безопасности. У нас есть еда и крыша над головой. Я не знаю, почему нас пощадила судьба, когда людей вокруг постигло такое горе, но я благодарю Бога и прошу вас от своего имени и от имени других оставаться здесь.
 Аларик смотрел на Хэмлин, удивляясь его словам. Но он понимал, что Хэмлин, да и другие жители деревни, выезжали из этого местечка не далее ближайших деревень. Они никогда не видели Гарольда или Вильгельма. Хэмлин знал лишь то, что другие пострадали, а их беда обошла стороной.
 Аларик решил, что он и в самом деле возьмет это место под свою опеку. Он попросит у Вильгельма это селение, если герцог будет коронован.
 — Вы под моей опекой, — сказал Аларик. — Здесь кто-нибудь умеет писать?
 — Да, сир, священник. Он уехал отпевать мертвых.
 — Когда он вернется, скажи ему, чтобы он составил список всех здешних жителей: мужчин, женщин и детей. Пусть опишет все имущество, укажет, сколько у вас плугов, волов, лошадей, овец и уток. И еще я хочу знать, какими ремеслами здесь занимаются.
 Хэмлин рассказал Аларику, что у них два кузнеца, два кожевника, мельник, много превосходных плотников, каменщиков. Он с гордостью говорил о том, что они полностью обеспечивают себя всем необходимым, и Аларик был искренне рад это слышать, ибо, по всем приметам, грядущая зима будет трудной. Норманнам было нелегко, хотя Вильгельм делал все от него зависящее, о чем Аларик хорошо знал, поскольку постоянно был рядом с герцогом. Из восьми тысяч людей, приплывших в Англию, три тысячи погибли. Сейчас оставшееся войско должно было идти в глубь враждебной страны.
 Эта деревня, решил он, должна стать гаванью, где отдохнут его корабли.
 Аларик наблюдал за тем, как воины ели, пили и добродушно поддразнивали девушек. Он устало похлопал Роже по спине и поднялся по лестнице. Вверху он обнаружил узкий коридор и несколько дверей. Он попробовал каждую из них, затем пошел в комнату бывшего хозяина. В ней было несколько окон, стояла большая кровать и несколько сундуков. Аларик решил, что эта комната отлично подойдет ему. Зная, что охрана на месте, он сразу же лег спать. А прежде чем закрыть глаза, он обратил внимание на то, что толщина дубовой двери составляла несколько дюймов. Он улыбнулся и заснул.
 Утром Аларик отобрал людей, которые должны были привезти Фаллон. Еще одна группа оставалась для охраны усадьбы. Прибыл гонец от Вильгельма. Власти Дувра, единственного укрепленного города на побережье, прослышав о разрушении Ромни, сообщили о своей сдаче.
 Однако когда Аларик подъехал к Дувру, в нескольких местах полыхали пожары. Вильгельм пришел в негодование, однако виновных было так много, что наказать всех не было возможности. Тогда он решил предложить городу компенсацию.
 Это был долгий и трудный день. Аларику пришлось иметь дело с недовольными завоевателями, рыдающими жителями и буйным нравом Вильгельма.
 Лондон находился на расстоянии однодневного перехода на быстрой лошади, по герцог решил не торопиться.
 — Почему нет никаких новостей? — спросил Вильгельм.
 Аларик пожал плечами, хотя он знал англичан.
 — Я склонен предположить, что они объявят королем Эдгара Ателинга. Возможно, что герцоги Эдвин и Моркер в Лондоне. Сейчас там царит замешательство. Нам нужно проявить осмотрительность.
 — Они не выслали войска против нас, — проговорил Вильгельм.
 — И будет хорошо, если не вышлют, — сказал Аларик. — Численность нашего войска сильно уменьшилась. Сколько рыцарей погибло при Гастингсе!
 Вильгельм устало опустился на походный стул. Строительство крепостей требовало людей, чтобы удерживать занятые позиции. По войску гуляла жестокая лихорадка и другие болезни. Виной тому была, очевидно, местная вода.
 Вильгельм стукнул кулаком по карте.
 — Это счастье, что мы привезли с собой свое вино… Иначе Гарольду и воевать бы не пришлось — все завершилось бы еще до битвы. — Вильгельм скрипнул зубами, и Аларик подумал, уж не заболел ли сам герцог.
 Однако Вильгельм ничего на этот счет не говорил, Аларик же не стал задавать вопросов. Было поздно, и он со своими людьми разбил лагерь неподалеку от Дувра. В городе царил хаос, и Аларику приходилось от имени Вильгельма отдавать распоряжения как саксам, так и норманнам. В итоге войско вынуждено было задержаться в городе дольше, чем планировалось, и пробыло там почти неделю. Когда некое подобие порядка в укрепленном городе было восстановлено, Аларик попросил у Вильгельма разрешения вернуться в деревню. Вильгельм дал свое согласие, сообщив Аларику, что он начинает медленное движение к Лондону и вскоре Аларик с его людьми будет ему необходим.
 — Отдохни неделю, Аларик, а затем возвращайся ко мне, — сказал Вильгельм. — Я возьму Лондон до Нового года.
 Еще до наступления вечера все было готово к отъезду в Хейзелфорд. Аларика удивило, что его люди с такой радостью приняли его приказ, но затем он понял, что деревня представляла собой островок мира и покоя, где ненависть пока еще не пустила свои корни.
 К ночи они приехали в усадьбу. Спешившись во дворе, Аларик с любопытством взглянул на закрытые ставни окна на втором этаже. Какое-то тепло наполнило ему грудь, он почувствовал, как гулко забилось его сердце. Там ли она?
 — Мой господин!
 Он обернулся и не сдержал улыбки, увидев бодрого Ричарда, который как-то говорил ему, что мечтает стать рыцарем. Сердце Аларика заколотилось еще сильнее. Он приветственно кивнул юноше.
 — А что, она там?
 — Да, мой господин.
 — Она охотно приехала?
 Паренек широко улыбнулся.
 — Без каких-нибудь признаков беспокойства, могу поклясться!
 Аларик весьма в этом сомневался, однако Фаллон была здесь, и он сам увидит, в каком она сейчас настроении.
 — Возьми жеребца, — сказал Аларик, бросая поводья Ричарду. Паренек неуверенно переспросил:
 — Сэр, а куда взять?
 — Ты хочешь быть рыцарем. Учись нашему языку.
 Аларик улыбнулся, услышав, как засмеялись его люди. Роже сказал, что на первый раз поможет юноше. Аларик вошел в дом.
 В центре большого зала горел камин и жарилось мясо. Пахло гвоздикой и корицей, и он понимал, что здесь готовились к его возвращению. Была ночь, и сейчас, во время войны и бедствий, ему было приятно находиться в этом зале. Его зале. Его люди верно служили ему, и саксы приняли как своего господина. Пища будет вкусной, постель мягкой. Все хорошо, если, конечно, не считать той занозы, которая ожидала его наверху. На мгновение Аларик закрыл глаза и почувствовал, как тепло распространяется по телу. Вдалеке он боялся думать о ней, но сейчас она завладела им. Его желание не только не уменьшалось, но росло. Оно зрело в душе многие годы. Какая-то сила, неподвластная им обоим, взращивала в них эту страсть.
 Но ему будет нелегко, потому что он не должен позволить ей познать, какую власть она взяла над ним. Он будет решительным и беспощадным, ибо проявление слабости может стать фатальным… для Фаллон. Он посмотрел на лестницу и решил, что если не вина, то добрую порцию английского эля он должен хватить, прежде чем приблизиться к непокорной принцессе.

 Глава 17

 В зале Аларик окликнул Хэмлина.
 — Подай мне эля, добрый человек! — Не снимая обуви, положил ноги на стул. Хэмлин принес эль для него и Роже Боклара. Затем он собрался уходить, но Аларик задержал его.
 — Когда прибыла наша гостья?
 — Гостья, мой господин? Ах… принцесса.
 Она не была принцессой в полном смысле слова, но англичане считали ее таковой. Он подумал, уж не сделал ли ошибки, приводя ее сюда. Хотя саксы и были заинтересованы в его опеке, их было гораздо больше, чем его людей.
 — Да, принцесса, — кивнул Аларик.
 — На прошлой неделе, мой господин, — несколько нервно ответил Хэмлин.
 В это время в зал вошел Ричард, неся в руках уздечку Сатаны, которую собирался почистить перед огнем. Аларик повернулся к нему.
 — Она приехала охотно, с радостью?
 — Охотно, сир? — неуверенно переспросил Хэмлин. Джин, его младшая дочь, которая принесла поднос с едой, простодушно уставилась на отца.
 — Да она вела себя словно рысь, — выпалила Джин. — Кусалась, пиналась, царапалась, не давала людям покоя.
 Аларик продолжал смотреть на Ричарда.
 — Ясно… Ну а что ей подают? Кто ей прислуживает?
 — Мой господин, — сказал Хэмлин, — никто из нас и близко к ней не подходит.
 — Ее отец был королем, — негромко пояснила Джин.
 Хэмлин на мгновение запнулся, затем забормотал:
 — Я очень рад, что вы остановились у нас, граф Аларик. Я клянусь вам в верности, потому что вы избавили нас от стольких бед… Только…
 Он замолчал, сосредоточенно изучая свои ступни. Ричард отложил уздечку и поднял голову, встретившись с Алариком взглядом.
 — Мы, саксы, не приучены к битвам, мой господин, — сказал Ричард. — Мы не созданы для войны… Тем более с высокородной дамой.
 — Ах ты неблагодарный бездельник! — в сердцах начал Роже, однако Аларик прервал его.
 — Погоди, Роже. Ричард говорит то, что чувствует он и что думают другие, и мне это важно знать. — Он спустил ноги со стола и встал, чтобы ближе взглянуть на Ричарда. — Итак, расскажи мне, как вела себя леди. Ты ей прислуживал?
 — Она почти не разговаривала со мной с того времени, как приехала сюда. Я приносил ей пищу, но она не ест и пьет совсем мало.
 Аларик некоторое время пристально смотрел на Ричарда, затем сдержанно сказал:
 — Тогда, может быть, я должен сам прислуживать ей?
 Он схватил кружку с элем и опустошил ее. В зале воцарилась тишина, глаза всех присутствующих были устремлены на Аларика. Он ударил кружкой об стол, и этот звук испуганно повторило эхо.
 — Роже, займись охраной.
 — Да, Аларик! — Роже быстро и нервно вскочил. Аларик направился к лестнице, остальные остались стоять в молчании. Внезапно Ричард отделился от них и бросился вслед за Алариком.
 — Мой господин!
 Уже положив руку на каменную балюстраду, Аларик остановился и обернулся.
 — В чем дело?
 — Мой господин! — повторил Ричард. Он опустил глаза и в волнении облизал губы, что-то бормоча.
 — Да говори же ты наконец, парень!
 — Я говорю… я прошу прощения, мой господин… но я говорю… пожалуйста, не наказывайте ее!
 Аларик изумленно выгнул бровь.
 — Стало быть, Ричард из Элвальда, я похож на чудовище?
 — Нет, сир! Я не это имел в виду!
 — В таком случае, парень, занимайся своим делом и предоставь мне заниматься моим.
 Ричард судорожно проглотил комок в горле и кивнул. Аларик продолжил было движение по лестнице, но затем снова остановился и посмотрел на Ричарда.
 — Парень!
 — Да, мой господин! — Ричард бросился к Аларику.
 — Ты обожаешь Фаллон, я полагаю.
 — Я…
 — Ну, ничего. Слушай меня внимательно, если хочешь сделать доброе дело. Через некоторое время я позову тебя. Какие бы приказания я тебе ни отдавал, говори «да», но исполнять будешь только то, что касается еды, питья и ванны… Ты меня понял?
 — Мой господин…
 — Ты меня понял?!
 — Да! — на лице Ричарда появилась еле заметная улыбка. — Да, мой господин!
 Аларик кивнул и поднялся в комнату, которую он облюбовал ранее. Дверь была заперта снаружи тяжелым бревном. Он отбросил его, слыша, как эхо отозвалось в коридоре.
 Дверь со скрипом подалась внутрь. Он какое-то мгновение выжидал из осторожности, пока не отыскал Фаллон глазами.
 Она сидела, поджав ноги, на подоконнике и с интересом смотрела в окно. Прохладный осенний ветер овевал ее, шевелил черные пряди на лбу. Она была в нежно-голубой рубашке и подбитом мехом шерстяном переднике. Волосы падали ей на спину, эффектно контрастируя с цветом одежды. Она казалась неправдоподобно хрупкой. Огонь камина золотил тонкие черты. Когда она увидела графа д’Анлу, щеки ее вспыхнули, грудь высоко поднялась и резко опустилась, дыхание стало прерывистым.
 Она ничего не сказала и не изменила позы. Аларик вошел в комнату и деловито запер за собой дверь. Он снял ножны и меч, освободился от лат. В рейтузах и рубашке он опустился на стул перед камином и стал смотреть в огонь.
 — Надеюсь, mаdemoiselle, — сказал он наконец, — вам здесь было удобно?
 — Удобно? — повторила она, хмуря брови. — Как мне может быть удобно, граф Аларик? У меня нет никакого желания находиться здесь.
 — Да, я понимаю, что вам больше хочется возглавлять войско.
 — Возглавлять войско?
 Она замолчала, встретившись с его холодным и пристальным взглядом.
 — Я не могу тебя недооценивать, Фаллон… Как и герцог. Ты опаснее, чем любой из твоих братьев. Твоя страстность может увлечь за собой саксов. Так что не надо оправдываться попусту. Я не могу освободить тебя, ибо ты станешь подстрекать сельских жителей или присоединишься к тем, с кем нам еще предстоит воевать… Поэтому я снова спрашиваю: тебе здесь удобно? Может, тебе чего-нибудь здесь недостает? Хорошо тебе прислуживают?
 Фаллон в смятении смотрела на него. Аларик с улыбкой поднялся, и она отпрянула назад, наблюдая за тем, как он приближается к ней.
 — Что ты от меня хочешь? — внезапно выкрикнула она, отпрыгивая от подоконника и сжимая кулаки.
 Аларик посмотрел в камин, взял кочергу и пошевелил дрова, желая заставить их ярче гореть. Отставив кочергу, он снова повернулся к Фаллон. Он не мог рассмотреть выражение ее лица и не видел, какие муки она испытывала.
 — Ты даже не поприветствуешь меня, любовь моя, — поддразнил он ее.
  — Приветствовать тебя?! Ах да, я не поприветствовала! — Она шагнула вперед и издевательски отвесила низкий поклон. — Граф Аларик! Мой господин! Приветствую вас по случаю вашего возвращения к захваченной собственности! Вы благополучно грабили, жгли и насиловали? Никакая болезнь вас при этом не сразила?
 Ее вкрадчивый голос бил по нервам. Он не мог забыть картину разграбления Ромни. Однако заставил себя сделать ответный поклон.
 — Да, миледи! Я жег, грабил и насиловал — и благополучно прошел все это, не испытав никаких ударов судьбы. — Вздрогнув, Фаллон молча смотрела на него. Воспользовавшись моментом, он шагнул еще ближе к ней и привлек к себе. — А ты не можешь поприветствовать меня еще ласковей?
 Она забилась в его руках, глаза ее яростно сверкнули.
 — Ты вернулся, чтобы снова мучить меня? Тебе мало целой страны?
 — Вполне хватает. Здесь есть церкви, чтобы грабить, и десятки дочерей земледельцев, пригодных для развлечений рыцарей. Я думаю, мне ни к чему далеко ездить.
 — Будь ты проклят! — отчаявшись вырваться из его объятий, она замерла и посмотрела ему в глаза. — В таком случае, ты можешь оставить меня в покое?
 — Не могу, миледи! Каждый грабитель должен иметь пристанище, и я решил, что оно будет здесь. Даже варвары нуждаются в отдыхе и покое.
 — Покой! — Фаллон фыркнула и снова попыталась освободиться. — Ты ждешь покоя от меня?
 — Именно, — убежденно сказал он. — Ты дашь мне дом и очаг. Когда меня утомляет работа завоевателя, я мечтаю о том же, что и любой человек… О кружке доброго эля и вкусной еде… О мягкой постели… И о женском голосе, который шепчет нежные слова.
 Фаллон с недоверием смотрела на Аларика. Глаза ее светились, словно два сапфира, губы были слегка приоткрыты и манили. Аларик едва сдержал себя, чтобы не покрыть поцелуями ее лицо. Он был покорителем. Стоило ему заключить Фаллон в объятия — и природа довершит остальное, ибо он был уверен, что пламя продолжает гореть в ней, как бы ни пыталась она это отрицать. Он мог заставить эту страсть разгореться и сжечь все на своем пути.
 — Нежные слова! — недоверчиво повторила Фаллон. — Ты хочешь услышать нежные слова от меня? Ты просто сумасшедший!
 — Ты моя рабыня.
  — Я твоя пленница. Я не подаю тебе пищу и не стелю постель.
 — Постель? Я забыл попросить об этом.
 Фаллон издала проклятье и отвернулась к окну.
 — Это было приглашение? — любезным тоном спросил он.
 Она выкрикнула в ответ ругательство, которое казалось в ее устах столь неуместным, что вызвало улыбку.
 — Значит, это не было приглашением, — он пожал плечами. — Тем не менее, миледи, нам нужно прояснить некоторые вещи. Я мечтаю хотя бы о коротком мире.
 — В таком случае, спите там, где бесчинствовали, сэр, — посоветовала она,
 — Гм, — задумчиво произнес Аларик. Она стояла отвернувшись, не желая встречаться с ним взглядом. — Но я бесчинствовал именно здесь. Разве не так?
 Румянец залил щеки Фаллон. Она предпочла не отвечать, но остаться неподвижной она не могла. Фаллон резко повернулась. Волосы ее описали в воздухе широкую дугу, а юбка соблазнительно обвилась вокруг ног, и у Аларика родилось искушение сделать всего лишь шаг вперед и тем подтвердить, что он и на самом деле варвар. Он поступил глупо, привезя ее в Хейзелфорд. Ее следовало бы отправить в Нормандию и заключить в надежную темницу, откуда она не могла бы его искушать. Конечно, он не такой глупец, чтобы полюбить ее, но и просто находиться с ней рядом было большой ошибкой — она воспламеняла его.
 — Аларик, битва при Гастингсе была проиграна, и меня взяли в плен. У тебя достаточно власти, чтобы делать все, что тебе заблагорассудится. У тебя хватит воинов, чтобы удерживать меня. Но ты сумасшедший, если думаешь, что я буду прислуживать тебе. Ты можешь брать, что пожелаешь, но клянусь, подавать тебе я ничего не стану.
 — Брать, что пожелаю? — он насмешливо выгнул брови. — Знаешь, Фаллон, это снова звучит как приглашение.
 — Я чертовски хочу, чтобы какой-нибудь саксонский топор раскроил тебе голову!
 Пожалуй, подумал он, это соответствует истине. Но в ответ равнодушно оперся о каминную доску, потирая пальцами подбородок. Беспокойство Фаллон нарастало, хотя она пыталась это скрыть. Она крепко сцепила руки, чтобы скрыть дрожь. Облизав губы, она посмотрела по сторонам, ища, куда бы ускользнуть.
 — Ты будешь прислуживать мне, — ровным голосом сказал он.
 — Не буду! — решительно возразила Фаллон.
 — А что, если я выпорю тебя, чтобы ты подчинилась? — вкрадчиво спросил Аларик. Он оторвался от камина и направился к ней. Должно быть, она прочитала какой-то особый блеск в его глазах и осталась неподвижно стоять, когда он зашел ей за спину. — Ну да, Фаллон, мы слишком хорошо знаем друг друга. Хоть ты и называешь меня варваром, но понимаешь, что я не привяжу тебя к шесту для наказания и не стану оголять тебе спину.
 — Почему я должна быть в этом уверена? — возразила она, не меняя положения, и Аларик услышал, как дрожит ее голос. — Я думала, что ты перережешь мне горло, когда я… когда ты ворвался в шатер.
 — Я редко теряю самообладание до такой степени, — заверил он ее. — Хоть я, по-твоему, захватчик, грабитель и насильник, мне претит излишняя жестокость. Но я уверен, что иногда она является настоящей добротой. Правда… — Он чувствовал настороженность Фаллон и слышал, как бьется ее сердце. — Ты дочь Гарольда, — задумчиво сказал он, — ты унаследовала его упорство и гордость, но у тебя нет и крупицы присущего ему здравого смысла.
 — Ах ты сукин…
 — Осторожней! — предупредил он, появляясь из-за ее спины. Она увидела в его глазах нечто такое, что заставило ее замолчать на полуслове. Он находился сейчас слишком близко, чтобы бросать ему вызов.
 — Я хочу, чтобы ты знал, Аларик, — со сдерживаемым бешенством произнесла она, — что ты за это заплатишь! Англичане поднимутся против Вильгельма… Они никогда не признают в нем короля, и когда ты будешь униженно просить вооруженных саксов о пощаде, я потребую, чтобы тебе сняли голову самым старым и ржавым топором, какой только можно будет найти.
 Он засмеялся, но глаза его остались серьезными.
 — Если подобные фантазии тебе по душе, можешь ими тешиться. Но сейчас вернемся к действительности. А действительность такова, что ты, принцесса, моя пленница. Не надо искушать меня — еще с того времени, когда ты была маленькой, я считал, что тебе нужна хорошая порка. Не забывай, что ты женщина — и должна быть покорна и тиха, я не горю желанием видеть тебя искалеченной. Не потому, что ты такая хорошая, а потому что не хочу видеть мою собственность испорченной. Однако ты отказываешься выполнять мои простейшие просьбы, поэтому что-то надо делать.
 Не обращая более на нее внимания, Аларик, стоя на медвежьей шкуре со скрещенными руками, наблюдал за языками пламени.
 Внезапно он резко повернулся.
 — Фаллон, я не прошу тебя выполнять какие-то иные обязанности, помимо тех, которые любой раб выполняет для своего хозяина. Простые, житейские вещи: принести еду в комнату, подать эль, когда я хочу пить. Вот и все. Ну как, ты согласна?
 — Ты сошел с ума! — прошептала она, и ее голубые глаза стали огромными, словно блюдца.
 Аларик покачал головой и вздохнул. Он пересек комнату, распахнул дверь и крикнул:
 — Ричард!
 Паренек появился мгновенно, словно он ждал у двери. Как понял Аларик, он попытался ободряюще улыбнуться Фаллон, но та находилась в таком смятении, что вряд ли ей это помогло.
 — Ричард, принеси мне эля и что-нибудь поесть.
 Юноша кинулся исполнять приказание. Аларик закрыл дверь, сел на стул перед очагом и поставил ноги на низенькую скамеечку. Он молчал, чувствуя, какой напряженной становилась тишина. Он услышал, что Фаллон пошевелилась, обернулся и увидел, что ее глаза устремлены на дверь.
 — Даже и думать об этом не смей, — спокойно предупредил он. Она бросила на Аларика свирепый взгляд, и в этот момент Ричард постучал и вошел с подносом, который он поставил на сундуке возле подоконника. Аларик посмотрел на Фаллон, которая молча стояла поодаль.
 — Немного эля, мой господин? — спросил Ричард.
 — Нет, это сделает Фаллон.
 — Нет, Фаллон этого не сделает, — сквозь зубы процедила принцесса.
 Аларик вздохнул, спустил ноги на пол.
 — Ричард, тебе придется пройти к Роже. Скажи ему, что он может сжечь сегодня ночью мельницу. Кроме того, он положил глаз на младшую дочь мажордома. Я отдаю девушку ему. Да, погоди… Уоррен тоже просил ее. Пусть поделят ее между собой, но напомни им, что она нужна мне живой для работы на усадьбе.
 Ричард смотрел на Аларика, ошеломленно мигая глазами. Аларик улыбнулся.
 — Ну что же ты, парень?
 — Да! Да, мой господин! Как вы скажете! — Подожди! — выкрикнула Фаллон. Аларик опустил голову, чтобы скрыть улыбку, а когда взглянул на нее, в глазах не было и следа веселых искорок.
 Фаллон пронеслась мимо Ричарда и остановилась перед Алариком.
 — Ублюдок! — выдохнула она. — Ты сожжешь мельницу и отдашь на растерзание невинную девушку лишь из-за того, что я не налила тебе эля?!
 Она была вне себя. Грудь ее высоко вздымалась, и Аларик залюбовался ею.
 Он заставил себя сделать вид, что смотрит на нее без всякого интереса, и спокойно ответил:
 — Нет, не только потому, что ты не желаешь налить мне эля, но и потому, что ты слишком долго испытываешь мое терпение. Я устал от злых и неприветливых рабов… Ричард, делай, что я тебе сказал, да поторапливайся, или я с удовольствием пройдусь розгой по твоей голой спине.
 — Да, мой господин!
 — Нет, постой! — Фаллон неохотно наполнила кружку и протянула ее Аларику. — Бери!
 Он покачал головой.
 — Нет, Фаллон, не так.
 — Ах нет! — Фаллон топнула ногой и отвернулась. Мягкие благоухающие волосы взлетели у нее за спиной, и Аларику нестерпимо захотелось погладить их.
 Затем плечи ее напряглись. Она медленно повернулась, наклонила голову, опустилась на одно колено и молча протянула ему кружку.
 Аларик принял эль из ее рук.
 — Благодарю вас, миледи. Это все, о чем я вас просил… Ричард, приказания отменяются.
 Ричард ушел. Фаллон слышала, как за ним закрылась дверь. Она не подняла глаз, оставшись перед Алариком поникшая и готовая разрыдаться. Она не знала, чему из сказанного им верить и чему не верить. От стражников до нее дошли недобрые вести. По их словам, Ромни лежал в руинах, подверглись опустошению многие деревни. Она ничего не слышала об английских войсках, абсолютно ничего. Она ничего не знала о своих братьях, о северных герцогах или об Эдгаре Ателинге. Не было вестей от Делона — ей даже не было известно, жив ли он.
 — Поднимись, Фаллон, — негромко сказал Аларик. Подняв голову, она взглянула на него. Блики огня играли на его лице, и она не понимала, как он может быть столь неотразимо красивым и в то же время столь жестоким. Она не знала, что скрывалось за холодным взглядом стальных глаз, и решила, что он изучает ее.
 Аларик поднялся сам и помог ей встать. Он протянул ей кружку.
 — Выпей, — спокойно предложил он. Фаллон вначале хотела отказаться, но затем все-таки сделала глоток, за ним другой. По телу ее разлилось тепло. Аларик некоторое время смотрел на нее, затем сказал:
 — Теперь поешь немного.
 Фаллон покачала головой.
 — Я не голодна.
 Он усадил ее на стул, отрезал кусок мяса и протянул ей. Запах был соблазнительный, и на его глазах она несколько раз откусила от куска.
 Он взял поднос и вынес его за дверь. Глядя в огонь, Фаллон услышала, как он запер дверь.
 Где они сейчас, размышляла она, Делон, Гален, Аэлфин, Тэм? Ее маленькие двоюродные братья и сестры — дети Гирта и Леофвина? Разорены ли их замки? Попали ли они в руки к норманнам? Или остались свободными и гордыми и ощущают себя истинными саксами? Не собирают ли они новое войско, чтобы двинуть его против Вильгельма?
 Фаллон вспомнила Делона, его мягкую бороду и добрые глаза и грустно улыбнулась, ибо, хотя она всей душой желала его, она понимала, что их любовь оказалась не столь сильной, чтобы пережить нынешние потрясения. Делон был человеком добрым, благородным и смелым. Но ему не хватало огня и страсти, чтобы зажечь других. Дай Бог, чтобы он остался цел и невредим!
 Фаллон вздрогнула, когда пальца Аларика легко, почти нежно коснулись ее щеки. Она вцепилась ладонями в подлокотники кресла, проглотила комок в горле и замерла, почувствовав, как ее охватывает жар. «Зачем даже его легкое прикосновение так действует на меня, — подумала она. Аларик, — избавь меня от войны этой ночью, я так устала от нее!»
 — Уже поздно, Фаллон. Я хочу спать…
 Ее голова дернулась, румянец покрыл щеки, а губы, похоже, стали внезапно сухими. Она без слов покачала головой.
 — Давай, — сказал он и подошел к кровати, на ходу стягивая через голову рубашку. Бросил ее в ногах, сел и снял ботинки. Фаллон отвернулась, когда он стянул рейтузы, и пальцы ее, сжимавшие подлокотники, побелели.
 — Фаллон, давай.
 — Нет! — воскликнула она.
 — Твое платье очень симпатичное, и будет жаль, если оно разорвется.
 Они встретились глазами. Аларик стоял обнаженный, высокий, могучий, красивый, и Фаллон боялась опустить взгляд.
 — Фаллон, если я все возьму на себя, ты вряд ли останешься этим довольна.
 Ругаясь, она вскочила на ноги. Дрожащими руками расстегнула платье и, повернувшись к мучителю спиной, сняла передник. Затем на пол полетели туфли и чулки. В одной рубашке Фаллон повернулась к нему с умоляющим взглядом и отпрянула, пораженная страстью в его глазах, устремленных на нее. Он держал в руках плетеный пояс, которым связывал ее когда-то, и, увидев это, Фаллон воскликнула:
 — Аларик!
 — Рубашку тоже, Фаллон. Мне не доставляет удовольствия применять силу.
 Она снова повернулась к нему спиной, шепча про себя ругательства. Решившись, она сбросила последнее, что на ней было, и резко повернулась к нему лицом.
 — Ты говоришь, что тебе не доставляет удовольствия применять силу. Так оставь меня в покое.
 — Я не намерен оставлять тебя в покое, но я намерен остаться живым до утра… А сейчас иди сюда.
 Фаллон с несчастным видом опустила голову. Что-то удерживало ее, не давало решиться.
 — Нет!.. Я не могу.
 Она ахнула, когда он шагнул к ней и с плохо скрываемым нетерпением обнял. Ей хотелось оттолкнуть его, но, почувствовав, как его обнаженное горячее тело прижимается к ней, закрыла глаза, сжала зубы и замерла.
 Фаллон опустилась на мягкий матрас и решилась открыть глаза, когда Аларик обмотал мягкий плетеный пояс вокруг ее запястий.
 — Аларик!
  — Что?
 — Я провела здесь целую неделю… Я не пыталась убежать от Ричарда и стражи… Зачем ты привязываешь меня?
 — Я не думаю, что ты способна убить Ричарда. Но я не уверен в том, что ты не убьешь стражников и не перережешь горло мне. Как я уже говорил, Фаллон, я не намерен тебя недооценивать.
 Он затянул узел на спинке кровати и лег. Воздух в комнате был по-осеннему прохладным, и Аларик тщательно подоткнул под Фаллон одеяло. Затем он повернулся к ней спиной. Ее бросило в дрожь при мысли о том, как близко он лежит и что могло произойти, если бы она оказалась в его объятиях. Наконец сон сморил ее.
 Когда она проснулась, руки ее были свободны. Приспустив до груди одеяло, она осмотрелась и увидела, что Аларик сидит перед очагом, на стуле стоит тарелка с хлебом и сыром. Он рассеянно ел, изучая книгу в кожаном переплете. Аларик был уже одет и готов заниматься своим делом — войной. На нем была кольчуга и высокие, до колен, сапоги. Его шлем, начищенный и блестящий, лежал у двери.
 Он повернулся к ней, словно почувствовав, что она проснулась.
 — Доброе утро, Фаллон.
 Она не ответила, снова откинулась на кровать и отрешенно уставилась взглядом в потолок.
 Аларик унизил ее, а сейчас отправится истреблять ее народ. И она ничем не может помочь своим людям, потому что она — беспомощная пленница. Ведь должен же быть способ выбраться из этого кошмара! Наверняка где-то в Англии люди уже поднялись против герцога.
 — Фаллон, я сказал «доброе утро».
 Несмотря на то, что Аларик был в кольчуге, она не слышала, как он подошел и стал над нею, сдернув простыню и меховое покрывало. Фаллон, ругаясь, попыталась закрыться от его взгляда.
 — Ты худший из нормандских свиней! — сказала она.
 Он поднял ее, и кольчуга коснулась голого тела. Сталь была обжигающе холодна.
 — Вылезай из постели, если не хочешь пригласить меня к себе.
 — Никогда!
 Аларик усмехнулся.
 — Готов биться об заклад, что рано или поздно ты запоешь по-другому.
 — Никогда! — повторила она и, выскользнув из его рук, полезла в свой сундук за одеждой.
 — Надень платье для верховой езды, — сказал Аларик.
 Фаллон взялась за белую сорочку, но, услышав слова Аларика, замерла. Что еще он задумал? Куда собирается ее везти? У Фаллон отчаянно заколотилось сердце. Если он отправит ее в Нормандию, все будет потеряно.
 Она надела сорочку, затем, не глядя на Аларика, натянула мягкие теплые рейтузы наподобие тех, в которых ездят на лошади мужчины. Аларик молча наблюдал за Фаллон, пока она надевала высокие сапоги.
 — Есть молоко, хлеб, семга и сыр, — сказал Аларик.
 — Я не голодна.
 — Поешь.
 Досадливо вздохнув, она отвернулась, но, вспомнив, как ее усмирили накануне, подошла к столику, села на пол и взяла кусочек рыбы. Аларик смотрел на нее сверху.
 Фаллон встретилась с его холодным взглядом.
 — Не опоздай, а то все разграбят, — не удержалась она от колкости.
 — Что-нибудь да оставят. — Он внезапно поклонился. — Здесь есть вода. Я покину тебя, пока ты будешь совершать омовения.
 Он ушел, и Фаллон от души была благодарна за это. Она воспользовалась ночным горшком, вымыла руки и умылась. Закончив туалет, она увидела, что дверь не заперта, и открыла ее.
 Аларик стоял в двух шагах, прислонившись к стене. Увидев Фаллон, он взял ее за руку.
 В зале было тихо, когда они пересекали его. Фаллон интересовало, где они находятся и как живут здесь люди. Когда ее везли сюда, ей мало что удалось увидеть. С ней общались только Ричард да немой мальчик, который приносил ведра с водой.
 Стоял отличный осенний день. Не было видно никаких следов разрушений или кровопролития. Похоже, война не коснулась этих мест. Фаллон заметила стадо волов в поле и овец на дальнем лугу. Листья по-прежнему были желтыми и красными, небо — бездонно-голубым. О войне свидетельствовали разве что рыцари Аларика, которые разгуливали по двору.
 Фаллон увидела двух лошадей — Сатану и гнедую кобылу. Их держал за поводья Ричард. Он бодро приветствовал обоих, и Фаллон ответила ему тем же. Аларик помог ей сесть на кобылу и вскочил на своего жеребца. Ричард отступил и помахал им рукой, улыбаясь, отчего на щеках возникли очаровательные ямочки.
 — Куда мы едем? — спросила Фаллон. Аларик бросил на нее беглый взгляд и лаконично ответил:
 — Ромни.
 Этого она ожидала меньше всего.
 — Ромни, — повторила она.
 Когда ей удастся освободиться? Да, это вопрос… Пытаться сделать это сейчас бесполезно, потому что в усадьбе слишком много его людей. В городе будет не лучше. Всюду, где находились норманны, было опасно, но преимущество Фаллон в том, что она знает страну.
 Аларик ехал впереди, ехал быстро, не останавливаясь. Несколько раз они встречали беженцев — мужчин и женщин с измученными отрешенными лицами, которые двигались в глубь страны, таща за собой на повозках остатки сохранившегося скарба. Они поглядывали на вооруженного Аларика, на его боевого коня, но никто даже не пытался как-то выразить свое неприятие или возмущение. Чувствовалось, что мятежный дух напрочь из них выбит.
 Всадники нагнали маленькую группу беженцев. Несколько женщин и детей и трое мужчин. Один из них был высок и мускулист и, по-видимому, отличался незаурядной силой. А что, если судьба посылает ей сейчас шанс для побега?
 — Я вижу, о чем ты думаешь, Фаллон. Неужто ты готова рискнуть их жизнями?
 Фаллон с ненавистью посмотрела на Аларика.
 — А вы настолько уверены в своем мече, сэр?
 Он улыбнулся улыбкой, от которой ее бросило в холод.
 — Да, миледи, уверен. Я держу его в руках с двенадцати лет. Я всегда сражался, чтобы удержать то, что принадлежит мне, и буду продолжать делать это и впредь.
 — И забирать то, что тебе не принадлежит! — съязвила Фаллон.
 Однако Аларик промолчал и лишь пожал плечами. В приступе отчаяния Фаллон спрыгнула с лошади и подбежала к этим людям, крича:
 — Помогите мне!
 Одна из женщин бросилась к ней.
 — В чем дело? Кто вас обидел? Мы сами, правда, уходим из сущего ада — Ромни, но…
 — Марла, оставь ее в покое, — неожиданно сказал тот, на кого Фаллон возлагала свои надежды.
 — Да ты что, Хат, рехнулся? Что из нас получится, если мы не станем помогать друг другу? — в сердцах произнесла женщина.
 — Посмотри вон туда. Это граф д’Анлу.
 Фаллон с удивлением взглянула на мужчину.
 Неужели он узнал Аларика? И он не был испуган. Поможет ли он ей убежать?
 — Люди добрые, я доведена до крайности! Я пленница и должна бежать… Я…
 — Хат! — не отставала от мужа женщина, переводя взгляд с него на приближающегося огромного жеребца. — Нужно помочь этой девочке!
 Мужчина продолжал смотреть на Аларика.
 — Пожалуйста! — продолжала умолять Фаллон. — Поднимите шум. Я не думаю, что он тронет кого-либо… Мне бы убежать в лес… Я Фаллон, дочь Гарольда.
 — Дочь Гарольда?! — недоверчиво переспросил мужчина.
 Фаллон была потрясена его тоном. Ведь люди любили ее отца!
 Мужчина шагнул вперед, в глазах его светился гнев.
 — Я воевал в войске твоего отца, леди! И я скажу тебе, что это он привел нас к гибели! Он увидел папское знамя и сдался! — Мужчина злобно сплюнул. — Мы шли вперед и вперед, но он уже проиграл битву! Он продал нас! Он отдал нас и наших детей на растерзание!.. На рабство!
 — Хат! — крикнула женщина.
 Ошеломленная Фаллон лишилась дара речи.
 Мужчина схватил ее за руку и, похоже, толкнул бы в пыль на дорогу, если бы не закричала его жена.
 А затем послышался голос Аларика, который следил за происходящим, восседая на Сатане.
 — Оставь ее, добрый человек. От нее сплошные заботы.
 Мужчина отпустил руку Фаллон.
 — Я не хотел причинять ей боль, господин, — пробормотал он, глядя на свои ступни.
 — Фаллон, садись на коня, — сказал Аларик.
 Она повиновалась, ошеломленная злобой незнакомца. Она не плакала, но слезы застилали ей глаза. Она не могла допустить и в мыслях, что кто-то до такой степени ненавидит ее отца.
 Мужчина поднял горящие глаза к Аларику.
 — Вы граф д’Анлу, — сказал он. Аларик, наблюдавший за Фаллон, повернулся к нему.
 — Да.
 — Я буду благодарить вас до конца своих дней… Вы спасли нас. Бретонцы убивали всех жителей Ромни без разбора. Кто-то остановил их… Он принес приказ, чтобы не трогали безвинных, и показал на вас… Вы стояли вдали на холме. Я запомнил ваш герб на щите. По нему и узнал вас сейчас.
 Фаллон удивленно посмотрела на Аларика, который спокойно кивнул, затем сказал:
 — Ты хорошо говоришь по-французски.
 — Я собирался стать священником. Но мой брат умер от оспы, и мне пришлось пойти по стопам отца.
 — Ты кузнец?
 — Сэр, я самый лучший железных дел мастер по эту сторону Английского канала.
 Аларик засмеялся. Видимо, уверенность мужнины ему понравилась.
 — Иди в деревню Хейзелфорд. Она под моей опекой. Если желаешь заняться своим ремеслом, мне понадобятся твои услуги.
 Мужчина кивнул.
 — Принимаю предложение с благодарностью. Англия продана новым хозяевам. Я с удовольствием буду служить лучшему из них, — он бросил любопытный взгляд на Фаллон. — Миледи, я сожалею. Понимаю ваше дочернее горе. Король Гарольд был хорошим человеком, но, в конце концов, он нас подвел. Он дрался, когда не должен был драться, и умер мученической смертью, когда должен был оставаться воином.
 Мужчина и его жена двинулась дальше по дороге, а Аларик взял поводья из рук Фаллон.
 — Поехали, — сухо сказал он. Молчаливая и потрясенная, она поехала за Алариком.
 Они приблизились к холму, откуда можно было видеть Ромни. Аларик хранил молчание, пока Фаллон смотрела.
 От города почти ничего не осталось. Дома, церкви, лавки — все исчезло. Лишь закопченные руины угрюмо торчали среди пепелища.
 Фаллон слезла с лошади и, спотыкаясь, ходила по холму, глядя на страшную картину. Отдельные группки выживших сидели возле костров и рылись в обломках в поисках еды. Они сгрудились возле чудом уцелевшей каменной стены.
 Боль и тоска сдавили сердце Фаллон. Вот оно, нормандское проклятие, которого она боялась. Именно за это она так ненавидела норманнов. Все разрушено до основания. И подобная судьба уготована в ближайшее время всей ее родине.
 Крупные, обильные слезы потекли по ее щекам. Она оплакивала сейчас не отца или родных. Она оплакивала поруганную страну, погубленную огнем и демонами. Она плакала потому, что сбылось пророчество Эдуарда Исповедника.
 Затем она налетела на Аларика, мгновенно возненавидев его за то, что он привел ее сюда. Мужчина на дороге благодарил его за милосердие. Она презирала его за жестокость. Он не имел права губить ее страну!
 — Ублюдок! — кричала она. Аларик восседал на Сатане, холодный и отчужденный, очевидно понимая, какой эффект произвел на нее вид сожженного города. — Лакей ублюдка! — Она в истерике бросилась на него, норовя ударить.
 — Фаллон! — резко сказал Аларик, ибо Сатана начал подниматься на дыбы и храпеть. Он быстро спешился и оттолкнул ее от коня. Ничего не видя от слез, она упала, но тут же поднялась и снова в ярости набросилась на него, но ее кулаки натыкались на кольчугу и не причиняли ему никакого ущерба. Задыхаясь, она снова налетела на него, и они упали вместе. Он наконец поймал ее руки.
 — Зачем? — выкрикнула Фаллон. — Зачем ты это сделал? Зачем привез меня сюда?
 — Потому что ты должна видеть. Ты должна понять, — сказал он удивительно ровным, будничным голосом. — Таков гнев Вильгельма, а ты его разжигаешь. Фаллон, ты хочешь продолжать войну, а надо искать мира.
 Она покачала головой, будучи не в силах представить себе, что небо продолжает оставаться таким же голубым и красивым, а трава — такой же бархатно-зеленой. Ад сошел на Англию.
 Аларик встал и протянул ей руку, чтобы помочь ей подняться на ноги. Фаллон, словно не видя его руки, встала самостоятельно и снова окинула взглядом то, что некогда было городом Ромни.
 — Он возродится, — сказал Аларик. — Он возродится снова… Люди вернутся… Они построят дома. Женщины будут печь и шить, а со временем зазвучит их смех, когда они будут покупать на площади всякие безделушки и ленточки.
 — А девушки понесут нормандских ублюдков, — выпалила Фаллон.
 Аларик некоторое время молчал.
 — Они понесут жизнь, — сказал он тихо. — Дети еще будут помнить о ненависти, но уже от внуков она отступит. Жизнь нельзя пресечь.
 Фаллон вздернулась.
 — Вам это удалось, сэр, вы погубили народ! Целый народ! — Пройдя мимо него, она села на лошадь.
 Аларик думал о своей пленнице и хранил молчание. Он был доволен, что она пережила такое потрясение, ибо его целью и было убедить ее в бесполезности борьбы с Вильгельмом. Он не сомневался, что при первом удобном случае она бросится на поиски братьев, северных герцогов или сторонников Ателинга и начнет войну.
 По крайней мере на сегодня он сделал ее послушной. На обратном пути она не предпринимала никаких попыток убежать. Во дворе, никого не видя, спрыгнула с лошади и быстро прошла в их общую комнату. Изо всех сил хлопнула дверью. Поднимаясь следом за ней по лестнице, Аларик устало вздохнул.

 Глава 18

 Фаллон бросилась на кровать и закрыла глаза.
 Ее трясло. Почему всемилостивый Бог позволил отцу погибнуть, а Вильгельму остаться живым? И творить свои черные дела? Но ведь должен же быть конец у этого кошмара!
 Ей тяжело было осознавать, что некоторые несчастные глупцы считают Хейзелфорд убежищем от бедствий. Мужчины работали и смеялись, женщины пели. До нее доносились их голоса, пока она вышагивала по комнате, гадая, что с ней будет дальше. Аларик вчера вынудил ее слушаться, угрожая здешним людям, и тем самым ловко одурачил, ибо не собирался приводить угрозы в исполнение. Это место было теперь его собственностью. Похоже, он намерен был заботиться об этой усадьбе гораздо больше, чем об Элвальде. И люди с готовностью выполняли его распоряжения.
 Дверь открылась, и вошел Аларик. Фаллон не повернулась, но поняла, что он был не один. С ним был Ричард, державший поднос с едой и элем, и два деревенских парня, которые внесли деревянное корыто. Она лежала к ним спиной, пока Ричард пространно инструктировал парней о том, как и сколько наливать туда горячей воды.
 Наконец шум утих, дверь закрылась, но позы девушка не изменила. Аларик не разговаривал с ней, но она слышала, как он, раздеваясь, гремел кольчугой. Затем воцарилась тишина. Фаллон сомневалась, что он просто хотел вымыться. У него, наверняка, была другая цель!
 Прислушиваясь к тишине, Фаллон решилась повернуться и посмотреть на Аларика. Он сидел в корыте. Голова его лежала на широком бортике, небольшое полотенце покрывало лицо — как тогда в Руане, когда она нечаянно забрела в его комнату.
 Она повела по комнате глазами и увидела котелок с водой. Сегодня она была готова к борьбе. Он обманул ее вчера вечером. Ему не удастся сделать это сегодня. Он заслужил наказание, и она его накажет. Если ей суждено накликать его гнев, быть по сему. Что ей терять? Что может быть более унизительным, чем ночи, которые она провела рядом с ним — голая и привязанная к кровати?
 Босиком она тихо подкралась к камину, сняла котелок с огня, внимательно наблюдая за Алариком. Он не шевелился. Она подошла к нему и остановилась, затаив дыхание.
 Он почувствовал ее присутствие, сдернул с лица полотенце и в мгновение ока выскочил из корыта. Глаза его метали молнии.
 — Я думала, что тебе надо добавить воды, — начала было Фаллон, но он выбросил вперед руки и вырвал у нее котелок. Выплеснул воду в корыто, после чего все внимание обратил на бунтовщицу. Она отпрянула назад, ей стало не по себе при виде наступающего на нее мокрого обнаженного разъяренного мужчины, не произносящего ни слова.
 Фаллон вспрыгнула на один из сундуков. Внезапно она увидела, что рядом находится поднос. Она схватила кружку и протянула ее Аларику. Жест был настолько неожиданным и бессмысленным, что Аларик фыркнул про себя, а Фаллон, охваченная паникой, подумала, что кружка может послужить ей оружием. Он поймал ее за руку, отобрал пустую кружку. Улыбка коснулась его губ, когда он стал перед ней на колени. Она нервно прислонилась к стене, со страхом глядя на его широкие бронзовые плечи и на поблескивающие на коже капли влаги. Жилка на его шее пульсировала с бешеной частотой, и Фаллон проглотила комок в горле…
 — Ты думала, что мне нужно добавить воды?
 — Да, — быстро ответила она.
 — Ага… И, видимо, ты хотела предложить мне эля?
 ―Да.
 — Ты решила прислуживать мне?
 ―Да.
 — Думаю, что это не так.
 Она опустила ресницы, затем одарила его сладкой улыбкой.
 — Почему же, мой господин? Ну, почему нет? Разве люди не мечтают находиться под твоей опекой? Разве ты не преподал мне урока сегодня? Разве не должна я упасть на колени и благодарить великого графа Аларика за то, что он напал на меня и взял в плен?
 Она видела, как Аларик сжал челюсти и каким колючим и ледяным стал взгляд его стальных глаз. Ей совсем не хотелось слушать, что скажет человек с такими глазами!
 — Нет, любовь моя, — тихо сказал он. — Сегодняшний урок имеет отношение не ко мне, а к Вильгельму и его политике. Он верит, что запугать людей — значит проявить к ним милосердие, потому что тогда не придется их уничтожать. А я не хочу, чтобы ты стала одной из показательных жертв. Вот и все, Фаллон. — Он не дал ей возможности ответить, а поднялся, одновременно поставив ее на пол. — Так ты хотела прислуживать мне, миледи? Мне это очень по душе. Но позволь сегодня мне поухаживать за тобой. Тебе элю? Пожалуйста, наслаждайся!
 Аларик схватил ее за волосы. Затылок Фаллон касался огромного рыцарского кулака. Аларик не дернул, он просто держал ее голову. Он налил эль и поднес кружку к ее губам. Фаллон приоткрыла губы, эль расплескался по ее одежде. Она закашлялась, и тогда он отпустил ее.
 — Ах, миледи! Как грубо у меня вышло, как по-варварски! Простите меня.
 — Аларик! — в отчаянии воскликнула она, понимая, что серебряные искорки в его глазах свидетельствовали, что ждать пощады не приходится. — Я буду прислуживать тебе!
 — Нет и нет, миледи! Я поклялся, что сегодня прислуживать вам буду я. И вот видите, что получилось. На тебя вылился весь эль. И это моя вина. Но не беспокойтесь, миледи, я сейчас все исправлю.
 Он протянул руку и стал срывать с Фаллон шерстяной передник.
 — Аларик! — протестующе воскликнула она. Но он быстро поднял ее и бросил на кровать. Она попыталась выскользнуть, но этим лишь помогло ему стянуть с нее рейтузы. Оставшись только в легкой белой сорочке, она переползла на другую сторону кровати. Сердце ее готово было вырваться из груди. Это ее собственная вина! Да, он дразнил ее, но он действительно не применял силу вплоть до нынешнего момента.
 — Аларик, я была сердита! Нет, была потрясена, и я хотела…
 — Ты хотела ошпарить мне весь низ, а я не оценил этого намерения по достоинству. — Внезапно он нагнулся к ней, схватил и понес через комнату, не обращая внимания на ее крики. Она не сразу догадалась, какое наказание он придумал, и отчаянно вскрикнула, когда он окунул ее прямо в сорочке в корыто.
 Фаллон схватилась за края, пытаясь подняться. Но ей это не удалось, потому что он снова поднял ее. Прижав принцессу к себе, он шагнул в корыто, лег и возложил ее на себя. Фаллон открыла было рот, чтобы снова закричать, но он поймал ее губы своими, подавив поцелуем неродившийся вскрик. Он крепко прижал ее и стал целовать крепко, почти грубо. Она не могла дышать, как не могла и вырваться из его объятий. С ней начало твориться что-то неописуемое. Каждый поцелуй, казалось, вонзался в нее, словно раскаленное стальное лезвие, и что-то билось и пульсировало в глубине живота. Она схватила Аларика за плечи, не понимая, сопротивляется или обнимает его. Наконец он оторвал от нее свой рот, и она увидела его глаза, которые, казалось, отливали матовым серебром. Он отвел локон с ее лица и заговорил нежно и хрипло.
 — Я не смогу забыть ту первую ночь, когда я взял тебя. Я всегда знал, что ты не обычный ребенок… что ты можешь свести с ума беднягу-мужчину. Пока я не касался тебя, я не думал, что сам окажусь им. Когда я прикоснулся к тебе, молния пронизала меня насквозь. Больше не было ребенка, появилась взрослая женщина. И я коснулся ее груди…
 Слова его замерли, а ладонь легла на высокую девичью грудь. Тонкая прозрачная ткань сорочки вряд ли могла служить преградой для его пальцев, и алая припухлость соска чутко откликнулась на ласку. Фаллон попыталась что-то сказать, остановить его, но оказалось, что у нее нет ни голоса, ни желания сделать это. Он не сводил с нее глаз. Там, где он касался, Фаллон испытывала жар, а там, где он не успел коснуться, тело жаждало его прикосновений.
 — Я всегда знал, как ты красива, — прошептал он. — И боялся оказаться в плену у этой красоты.
 Он крепко прижался к ней ртом, продолжая ласкать ладонью ее грудь. Затем его рука двинулась ниже, словно заколдовывая ее, и вскоре она забыла о гневе и боли и испытывала лишь сладостный трепет от его прикосновений. Его губы играли с ее губами, уходили и вновь возвращались. Этот поцелуи был одновременно и наслаждением, и насилием — дикий и сладостный, и, содрогаясь, она стала отвечать тем же. Сжала его губу своими зубами. Она пила его рот и чувствовала, как вздрагивает мужское тело под ней.
 Она ахнула, когда Аларик нетерпеливо сдвинул мокрую ткань к груди. Его рука решительно устремилась к полным бедрам, отыскала мягкий темный треугольник и затеяла с ним игру — дерзкую и нежную одновременно. Жар охватил все тело Фаллон. Аларик что-то зашептал возле ее губ, снова коснулся их ртом. Ритм его ласк ускорялся, и Фаллон казалось, что она парит на крыльях сладострастия. Не сдерживаясь более, она рванулась навстречу…
 Фаллон не сразу поняла, что он перестал касаться ее. Она подняла веки и увидела его глаза, которые казались почти черными от страсти. Она вспыхнула и отвела взор.
 — Нет! Смотри на меня! — хрипло сказал Аларик, но у нее не было на это сил. Задыхаясь, она попыталась выскользнуть, но вместо этого лишь сильнее прижалась к нему и тихонько застонала, охваченная неутолимой страстью. Поймав ее взгляд, он торжествующе улыбнулся. Фаллон не отвела глаз, а лишь тихонько произнесла проклятие.
 Аларик поднялся вместе с Фаллон, вышел из корыта и положил ее на мех возле камина. Он решительно сдернул с нее мокрую сорочку. Когда его взору предстали упруго покачивающиеся высокие груди, в его глазах засветилась звериная страсть и Фаллон поняла, что он сейчас возьмет ее. Этого не следовало допускать, но она не имела сил противиться сжигающему ее желанию. Ей казалось, что она пьяна от страсти. Влажность и аромат мужского тела дурманили ее. Она нуждалась в разрядке.
 Она услышала треск разрываемой ткани и сделала слабую попытку запротестовать.
 — Я слижу всю воду с твоего тела. Всю.
 «Нет…»
 Она лишь подумала, но произнести вслух не смогла. Отсветы пламени играли на нагих телах, и они от этого стали золотистыми. Ей хотелось касаться его тела. Потрогать мускулистую и такую живую грудь. Погрузиться пальцами в копну его волос.
 Она не решалась посмотреть вниз, на мощный торс и мускулистые ноги, на возбужденную плоть.
 Он наклонился к ней и разостлал волосы цвета воронова крыла по коврику. Она не могла пошевельнуться, не могла возражать или крикнуть. Она лежала недвижимо, чувствуя жар камина, который овевал и обсушивал ее тело.
 Его губы отыскали ее рот и страстно приникли к нему. Затем они стали блуждать по телу, обжигая, словно языки пламени, — по шее, по груди, временами где-то задерживаясь. Эти прикосновения были легкими, как трепетание крыльев бабочки. А то вдруг они становились яростными, когда он забирал глубоко в рот сосок и затем медленно высвобождал его.
 Фаллон погрузила пальцы в его волосы. Она что-то бормотала, сама не зная, что именно. Она задрожала, когда он стал слизывать капельки воды с ее живота.
 Внезапно его не стало, и она вскрикнула. Аларик схватил ее за щиколотки, широко развел их и стал между ними на коленях. Она увидела его восставшую плоть, и облизала губы, чтобы заговорить и упросить его остановиться. Он лег на нее, и ей были видны золотистые отблески пламени на его мускулистых плечах. Он смотрел ей в глаза, не сводя взгляда. Фаллон закрыла глаза, испытывая сладостную муку.
 — Оближу тебя… Всю… — Он произнес эти слова шепотом. Его руки скользнули к девичьим ягодицам, стиснули, лицо склонилось меж ее ног. Она закричала и задергалась от пронзительного сладострастного удара его языка. Аларик хрипло засмеялся и поднял голову, чтобы увидеть ее лицо. Фаллон задвигалась, разводя ноги и приподнимая живот навстречу его рту. Из ее горла вырывались стоны, она металась, словно в горячке. Ее тело рвалось к нему, что-то — остатки разума — пыталось возражать против этой слишком интимной ласки. Тем не менее отказаться она была не в силах, а Аларик, несмотря на пожирающую его страсть, был намерен с ее помощью довести Фаллон до предела. Его язык двигался, искал и наконец нашел крохотный узелок — средоточие величайшего наслаждения. Язык проникал вглубь, разжигая сладостное пламя. В ней все трепетало и пульсировало, и она закричала, моля о пощаде.
 Затем в ней что-то взорвалось… Словно раскололась звезда… Пылая и содрогаясь, она плыла, испытывая чувство невероятного наслаждения и блаженства.
 Фаллон вскрикнула в смятении, все еще ощущая на себе тело Аларика и слыша его торжествующий смех. Она попыталась освободиться, испытав внезапный стыд, но он не отпустил ее. Смех его смолк, и Аларик приподнялся над Фаллон. Он переплел свои пальцы с ее пальцами. Слова замерли на ее губах, когда она ощутила возбужденную мужскую плоть.
 — Я больше не могу, — прошептала она умоляюще.
 — Ты можешь, — уверенно сказал Аларик.
 Фаллон проглотила комок в горле и тихонько ахнула, ибо, хотя она и была переполнена удовольствием, она затрепетала, когда Аларик входил в нее. Движения его были энергичными, упругими, ритмичными.
 Подчинившись этому ритму, Фаллон поняла, что ее снова охватывает пламя. Она тихонько застонала и послушалась, когда Аларик хриплым шепотом попросил, чтобы она обвила его ногами.
 И этот момент снова наступил. Она выгнулась навстречу, когда ее заполнило горячее тепло. Аларик поднялся над ней, упругий и напряженный, крепко прижимая ее к себе. Фаллон чувствовала, как от живота огонь распространяется по всему телу, по рукам и ногам, заполняя собой пылающий мозг и сердце.
 Аларик скатился с Фаллон и лег рядом, ловя ртом воздух. Пламя камина освещало их повлажневшие тела. Фаллон смотрела на могучие плечи, на сильные руки, которые привыкли держать меч.
 Взглянув на его пальцы, Фаллон проглотила комок, вспоминая, с какой нежностью он касался ее интимных мест. Затем ее взгляд скользнул по плоскому животу и могучим бедрам.
 Глаза задержались на мужской плоти, уже удовлетворенной, но все еще гордой. Фаллон почувствовала трепет. Кто он: враг, завоеватель, держащий ее в плену, — или радость ее жизни? Это какое-то чудо! Это какой-то ужас! Аларик сказал ей однажды, что она будет умолять его о том, чтобы он коснулся ее, — и вот это сбылось.
 Его ладонь опустилась ей на грудь. Он рассеянно приласкал и сжал сосок.
 С яростным криком она отбросила его руку и попыталась встать. Он поймал ее за руку и сел верхом на Фаллон. Соприкосновение обнаженных тел вызвало у нее замешательство.
 — И что теперь, mаdemoiselle? — хрипло спросил Аларик. — Ты собираешься назвать это варварским насилием?
 — Слезь с меня! — потребовала она, избегая смотреть ему в глаза. Он ничего не сказал. Наконец с несчастным видом она посмотрела на Аларика. Как всегда, было трудно что-то прочитать в его серых глазах.
 — Пожалуйста! — попросила она, кусая губы.
 Аларик встал и протянул ей руку. Фаллон отвернулась, чтобы не видеть его еще не угасшего желания. Он погрузил пальцы в ее волосы.
 — Я спрашиваю, принцесса, неужели ты называешь это насилием?
 — Нет! — выкрикнула она, и слезы брызнули из глаз при попытке выскользнуть из его объятий. — То есть да, это было насилием! Когда ты держишь меня, ты лишаешь меня воли! Ты… колдун!
 — Леди, я ощущаю прелесть вашего тела и знаю, что доставил вам огромное удовольствие.
 Его слова привели ее в ужас, щеки вспыхнули.
 — Господи, я не хочу, чтобы ты доставлял мне удовольствие!
 — Были времена, когда ты могла меня обманывать.
 — Ты добился своего… Может, теперь ты отпустишь меня?
 Он оттолкнул ее, так что она едва не упала на коврик. Затем снова влез в корыто, ругнувшись по поводу того, что вода остыла, вылез и стал обтираться льняным полотенцем. В смятении сидя на коврике, Фаллон наблюдала за ним. Мужчины! Покорители-ублюдки! Как она всех ненавидела, а этого в особенности! Она помнила его шепот, помнила нежность в его глазах; содрогаясь от стыда, она вспомнила непостижимо, немыслимо сладостную ласку и то, как при этом дрожала и полыхала. Он, конечно, уже все забыл. Он разрушил ее мир и веру в себя — и успешно забыл ее. В ней была безудержная, лютая ярость, за которой, может быть, скрывалось….
 — Садись на кровать, — сказал Аларик.
 — Пошел ты к черту, ублюдок! — распаленно выкрикнула Фаллон. Она поднялась, дрожа от бешенства, и влезла в остывшую воду, чтоб смыть с себя его прикосновения. Она остервенело, исступленно терла свое тело, не обращая внимания на то, что он смотрит на нее.
 Скрестив руки на груди, Аларик терпеливо ждал. Однако, завершив дело, Фаллон не желала выходить из корыта под его взглядом, от которого у нее закипала кровь. Она, кажется, и сейчас ощущала его плоть в своем теле, чувствовала прикосновения его рук.
 — Полотенце? — Аларик шагнул к ней, предлагая собственное.
 Фаллон молча рванула ткань и накинула на плечи. Аларик подошел к подносу и поднял кружку с элем.
 — Ваше здоровье, mаdemoiselle!
 Фаллон зарычала, топнула ногой — и Аларик вдруг рассмеялся. Однако он быстро оборвал свой смех, взгляд его стал серьезным и суровым. Фаллон опустила глаза, думая о том, что даже когда он обнажен, видно, что это рыцарь и воин. А если точнее, то — особенно когда он обнажен! Высокий, могучий, мускулистый, идеально сложенный… Она подумала об их редких встречах за те годы, которые они знали друг друга, — и ей внезапно захотелось, чтобы они не были врагами.
 Тем не менее он был врагом. Он ограбил ее.
 Он лишил ее невинности, гордости, воли. А мог выкрасть и ее сердце. И это прискорбно, потому что с того времени, как умерла его жена, казалось, он лишился души и сердца.
 Фаллон резко отвернулась. Ей не хотелось вспоминать обещание, которое она прочла в его глазах, когда они пили из общего кубка на приеме. Ей не хотелось вспоминать, что он постоянно заставлял ее трепетать, и даже когда она обещала Делону выйти за него замуж, то думала о поцелуях Аларика.
 Он явился в Англию во главе тех, кто убил ее отца. Прошло всего несколько дней со дня смерти Гарольда, а она уже успела стать любовницей его врага.
 Она в ярости огляделась вокруг, ища, чем бы запустить в Аларика. Поблизости оказался его ботинок, и она с наслаждением отправила его в полет. За ним последовал второй. Первый попал в грудь, второй ударил пониже.
 Аларик взревел, бросился к ней и не дал Фаллон запустить в него туфлей. Он сжал ее запястье, рука Фаллон разжалась, и туфля упала на пол, а потом и полотенце. Слезы брызнули из глаз Фаллон, она попыталась лягнуть Аларика.
 — Черт побери, Фаллон!.. Перестань! Немедленно перестань!
 Но она не могла остановиться. Она извивалась, брыкалась и ругалась. Он сгреб ее и понес к кровати, бросил на постель и придавил своим телом. В этой неудобной позиции она доблестно продолжала борьбу.
 — Фаллон! — тряс ее Аларик. — Прекрати, иначе я снова свяжу тебя!
 Наконец силы ее иссякли, и она замерла. Молча встретила его суровый взгляд. Ей хотелось говорить. Хотелось объяснить трагизм своей ситуации. Как ни абсурдно, но ей даже хотелось спокойно лежать под ним и чувствовать на себе его тело.
 Однако она не могла говорить, а он не собирался слушать.

 Глава 19

 Ночью Фаллон со страхом почувствовала, что к ней откуда-то подбирается жар. Она не успела открыть глаза, когда на нее легла горячая рука Аларика. Фаллон села в постели, начиная понимать, что происходит что-то неладное.
 Он был без сознания, горячечно метался в постели.
 Фаллон отодвинулась от Аларика, затем встала на ноги. От тлеющих углей в очаге зажгла свечку. Вернулась к постели и дотронулась до его лба. Волосы были влажными, лоб пылал, сам Аларик метался и что-то бессвязно бормотал.
 — Боже милостивый, — проговорила Фаллон. Сейчас самое время бежать. Она может одеться, прокрасться мимо стражей и скрыться в лесу. Фаллон хорошо знала лес и могла добраться до Лондона через Андредевсвальд. Через пару дней она окажется там — среди друзей, среди уцелевших воинов… Но если она бросит Аларика, он умрет.
 Несколько минут она мучительно раздумывала. Сейчас он был совершенно беспомощен. Крупные капли пота блестели на его лице, он дрожал, руки шарили по одеялу. Вероятно, стражников у дверей не было — Аларик всегда верил в себя. Она может бежать… Может легко освободиться.
 На какое-то мгновение она позволила себе отдаться мечте. Но нет, она не может оставить его. Он ее враг, но сейчас он — только человек, нуждающийся в ее заботе. И — слишком многое связывает их.
 Она отбросила мысли о свободе, о том, как на боевом коне подъедет к окраине Лондона, и поспешила к миске с водой. Она смочила тряпку и положила ему на лоб.
 — Ублюдок! — произнесла она голосом, в котором слышалась боль. — Мне бы надо тебя повесить за ноги за те мучения, которые ты мне доставил! И клянусь тебе, что в один прекрасный день я это сделаю!
 Он ничего не возразил. Фаллон быстро оделась. Она укрыла Аларика до пояса и направилась к выходу. Дверь была не заперта, и Фаллон снова испытала горестное чувство, ибо убедилась в реальной возможности оказаться на свободе.
 Стражника у двери не было, но, привалившись к щиту своего господина, там спал Ричард из Элвальда.
 — Ричард!
 Паренек открыл глаза и уставился на нее так, словно увидел привидение. Затем он вскочил на ноги.
 — Госпожа!
 — Он заболел, — сказала Фаллон. — Мне нужна вода — много холодной воды. И поскорее.
 Фаллон услышала звук шагов на лестнице и подумала, что стража все-таки находилась не столь уж далеко. Но это оказался Роже Боклар. Он взбежал наверх, и вид у него был сонный и домашний. Или они решили, что она, в общем, не так уж опасна? А может, Аларик убедил их, что она не убежит, если он будет с ней?
 Впрочем, это не имело значения. Горячка могла оказаться роковой и сделать то, чего не смог меч. Холодок страха родился у нее где-то в затылке и пополз по спине. Хотя ей-то что за дело? Ей надо молиться, чтобы он умер, как умерли многие англичане. Но она не могла молиться о его смерти, как не смогла бросить его и бежать.
 — Роже, вы мне понадобитесь. Если я не смогу сбить у графа жар, придется дать что-то внутрь, чтобы прочистить кишечник, а он будет сопротивляться…
 Молодой норманн внимательно смотрел на нее, и она подумала, что он боится, уж не собирается ли она отравить Аларика. Фаллон опустила глаза, вспомнив те далекие времена, когда они оба были подростками и он чистил за нее лошадей. Сейчас он возмужал, превратился в красивого могучего рыцаря, и ей было не по себе от его пронзительного взгляда.
 Фаллон снова подняла глаза. Какое это имеет значение? Если она не поторопится, Аларик может умереть.
 — Ричард, выполняй то, о чем тебя попросила леди Фаллон, — сказал Роже, подталкивая паренька и входя в комнату. Он подошел к кровати, на которой в бреду метался Аларик. Тряпка свалилась с его лба, и Фаллон, смочив ее, снова положила на голову.
 — Это та самая горячка, которая свалила половину нашего войска, — с мрачным видом сказал Роже. — Чем я могу помочь?
 В этот момент Аларик сбросил с себя покрывало. Фаллон покраснела, потому что Аларик был совершенно нагим, но затем твердо сказала:
 — Нужно сбить жар.
 Ричард принес ведра с ледяной ключевой водой. Фаллон разорвала на отдельные полосы одну из своих сорочек и сказала, что нужно смочить их и прикладывать к телу. Затем она стала промывать ему лоб, грудь, плечи, подмышечные впадины. Она попросила Ричарда и Роже помочь ей перевернуть Аларика. Он метался и что-то бессвязно бормотал. Когда занялась заря, он внезапно сел в кровати и схватил Фаллон за плечи.
 — Боже милостивый, зачем? Мадам, видит Бог, вы загубили невинную душу. И меня толкнули на кровопролитие. Да простит вас Бог, ибо я не знаю, смогу ли простить я! Вы убили ее, я убил его, а сейчас погибли младенец и вы… О Господи!
 Он тряс Фаллон за плечи с такой силой, что она вскрикнула. Роже и Ричард бросились к нему, чтобы освободить Фаллон и уложить своего господина. Аларик погладил ей щеку, после чего его пальцы соскользнули к ее шее. Если бы он хотел убить ее, то сделал бы это, потому что сила его рук была огромна. Но он смотрел куда-то мимо.
 — Его гнев направлен не на вас, — успокоил ее Роже. — Он, должно быть, вспоминает прошлое.
 Некоторое время Аларик смотрел на Фаллон отсутствующим взглядом, затем его глаза закрылись, он откинулся на кровать.
 — Господи! — прошептала Фаллон, хватаясь за горло. Она бросила взгляд на Роже и ей стало ясно, что, не в пример ей, он понял суть происходящего. Она отвернулась от него и схватила за плечи Ричарда.
 — Ричард, не теряя времени, беги к мажордому. Мне нужны… — Она перечислила яйца, мед, несколько трав, мох. Ричард побежал искать Хэмлина. Роже продолжал прикладывать примочки, а Фаллон ждала, что он ей что-то объяснит.
 — Он хочет убить меня, — негромко сказала она.
 — Нет, он не собирался причинять вам зла.
 — А что с ним было?
 — Я не могу вам рассказать, это не моя история… Это было много лет назад.
 — Я знаю, что он был женат.
 ―Да.
 — И что он потерял ее… Что она была очень красивая…
 — Потрясающе красива, — пробормотал Роже. Он взглянул на Фаллон, передернул плечами. — Она думала, что ей лучше умереть. Если бы она знала, что через столько лет рана еще будет кровоточить!
 — О чем ты говоришь?
 На минуту она отвлеклась, потому что Аларик заметался еще сильнее. Он уставился остекленевшими глазами на Роже и заговорил:
 — Он не знает английских законов. Он имеет неограниченную власть в Нормандии и не хочет понять, что в Англии король не всевластен.
 — Он говорит о Вильгельме, — тихо пояснил Роже. Затем Аларик закричал, словно ему что-то привиделось в кошмарном сне… Появился Ричард, ведя с собой юную Джин — дочь мажордома.
 — В окрестностях есть только эти травы, — сказала Джин, показывая Фаллон содержимое подноса.
 — В соседней деревне есть лекарь.
 — Он не доживет до его прихода, — покачала головой Фаллон, — если ему не дать отвара.
 Все посмотрели на нее, и она почувствовала волну недоверия.
 — Если я сумею найти нужные травы, я приготовлю отвар, который спасет его.
 Роже мучительно колебался — он не сомневался в знаниях Фаллон, но сомневался в ней самой.
 Все помнили, как она ударила ножом Фальстафа.
 Роже дотронулся до ее руки.
 — Я поеду с вами. Вы приготовите отвар. Но прошу вас, миледи, быть благоразумной. Если он умрет, я буду вынужден передать вас в руки Вильгельма как отравительницу.
 Она рванула свою руку.
 — Роже, у меня нет намерения отравить его, — она повернулась и вышла, взяв кожаное ведро у двери. Роже последовал за ней.
 Люди Аларика проснулись, все были настороже. Фаллон слышала шепот и ощущала на себе их взгляды, пока шла по двору. Она попросила мальчика из конюшни оседлать ей лошадь.
 — Куда вы собираетесь ехать? — спросил ее стоящий рядом Роже.
 — На болото! — отрезала она. — Если я пойду туда пешком, вернусь как раз к похоронам.
 Роже вскочил на свою лошадь и посадил Фаллон перед собой. Они галопом домчались до болота, где Фаллон искала нужные травы, пока Роже нервно и бдительно наблюдал за ней. Он спешился, и Фаллон видела, что меч его находился в седельной сумке, а не у пояса.
 Ей было горько и досадно. Никто не хотел понять, что она защищалась, когда ножом ударила Фальстафа. Никто не хотел признать, что она имеет право защищаться. Ее коробило, что даже Роже, который некогда был ее покорным рабом, мог думать, что она способна отравить человека.
 Фаллон быстро вернулась к лошадям и бесшумно вытащила меч. Негромко посвистывали утренние птицы. Было туманно и спокойно. Фаллон подкралась сзади к Роже и приставила острие меча к его спине. Он напрягся, внезапно осознав всю серьезность угрозы.
 — Сэр, когда вы сопровождаете такую опасную женщину, как я, вы не должны оставлять оружие без присмотра.
 — Перестаньте, Фаллон! — Он стоял прямо, однако голос его чуть дрогнул.
 — Повернитесь, Роже, только не спеша, осторожно.
 Он повиновался. Фаллон прижала острие меча к его горлу, и Роже побледнел. Затем она отбросила оружие в сторону, и гнев сверкнул в ее глазах.
 — Роже, в один прекрасный день я увижу, как вы будете изгнаны из Англии… Из моей страны. Я с радостью сражусь с вами в бою. Но мне претит предательство или хладнокровное убийство, хотя многие из вас заслуживают смерти. Сэр, если бы я желала, я бы уж давно так или иначе убила Аларика… А теперь помогите мне, нам надо торопиться.
 Она повернулась и занялась поиском трав и мха. Ей помогал Роже. Когда Фаллон решила, что собрано достаточно, она повернулась к нему.
 — Нам нужно возвращаться.
 Роже усадил ее на лошадь, и сам сел сзади. Они быстро доскакали до усадьбы и, вбежав в комнату, обнаружили, что Аларик находится все в том же состоянии. Джин и ее старшая сестра Милдред сидели у изголовья и заботливо меняли влажные тряпки. Здесь же нес свою вахту опечаленный Ричард. Рядом находились двое вооруженных людей Аларика. Однако мечи были бессильны против горячки, которая терзала их господина.
 Не обращая на них внимания, Фаллон подбросила дров в камин, поставила на огонь котелок с водой, бросила в него травы и стала мешать содержимое. Она услышала, как кто-то шепотом назвал ее ведьмой. Один из стражей — громадный лысый мужчина, который в первый день тащил ее по лестнице, — подошел к Роже и стал горячо убеждать, чтобы он остановил Фаллон, потому что она хочет убить Аларика.
 Разогнувшись и отбросив от лица прядь волос, Фаллон посмотрела на мужчин. Ей хотелось сказать это по-английски, но она не решилась, потому что Роже плохо говорил на ее языке и ей было ни к чему, чтобы он почувствовал себя неуверенно.
 — Я помогала лучшим королевским лекарям во время битвы у Стэмфордского моста. Там, где война, у людей всегда бывает горячка.
 — Это от дурной английской воды! — сердито сказал лысый рыцарь.
 Должно быть, Ричард кое-что понял из этой французской фразы, ибо тут же встал на защиту страны.
 — Вода здесь хорошая! Аларик заболел потому, что он связался с этой дрянной армией в Дувре!
 — Не имеет значения почему, — вмешалась Фаллон. — Я уверена, что этот тан сдерет с меня заживо кожу, если его хозяин не выживет, тем не менее я продолжаю. Не досаждайте мне больше своими дурацкими сказками о ведьмах и демонах. Горячку надо остановить!
 Роже шумно дышал, отдавая себе отчет в том, что от него зависит жизнь Аларика. Наконец он шагнул вперед и показал Фаллон, что она может дать Аларику свое снадобье. Ричард наблюдал за ней, и принцесса ободряюще кивнула ему.
 — Помоги мне, Ричард, приподнять его.
 Она молила Бога, чтобы Аларик не стал сопротивляться, ибо ни она, ни Ричард не могли равняться с ним силой. К счастью, он проявил послушание, и они с Ричардом сумели влить ему в рот отвратительно пахнущее снадобье. Она подумала, что не следует винить рыцаря за его опасения.
 Губы Аларика побелели. Мужественные, красивые черты его лица были пепельного цвета… Она сумела приоткрыть ему губы и влить в рот еще несколько капель жидкости.
 Она погладила его шею, кивнув Ричарду, пока тот пытался удержать голову Аларика. Аларик проглотил снадобье и задохнулся. Он напрягся, дрожь пробежала по его телу.
 — Пей, пей еще! — убеждала его Фаллон. — Пей, это — жизнь.
 Вряд ли он слышал ее, но продолжал глотать. Содрогнувшись, он открыл глаза.
 — Боже мой! — прохрипел он. — Ведро! Ради Бога, ведро!
 Аларик оттолкнул Фаллон и спрыгнул с кровати. Он широко раскрыл глаза, увидев, что комната полна народу. Ругаясь, он бросился к ночному горшку. Здесь его вырвало. Ричард держал наготове воду. Он плеснул себе водой на лицо и голову, и внезапно им снова овладела слабость. Он тяжело обвис, Ричард и Роже подхватили его и отвели к кровати.
 Фаллон услышала нечто похожее на шипение. Повернувшись, она увидела, что лысый рыцарь высоко поднял боевой топор. Она вскрикнула, поняв, что на нее сейчас обрушится смертельный удар.
 — Стой! — громко скомандовал Роже. — Остановись, приятель!
 — Она убила его!
 — Нет, ты лучше взгляни сюда!
 Рыцарь шагнул вперед. Аларик медленно открыл глаза. Он был в ясном сознании. Он сделал попытку улыбнуться, но глаза его закрылись.
 — Видишь, он просто заснул, — глухо сказала Фаллон, еще не пришедшая в себя после потрясения. — Он спит, и его будет тянуть в сон, пока не поправится. Сейчас его надо оставить в покое. Он выживет.
 Улыбнувшись лысому рыцарю, она закрыла глаза и горячо поблагодарила Бога за то, что ей удалось сделать все правильно. После этого она опустилась на кровать и потеряла сознание.
 Болезнь Аларика длилась почти неделю, в течение которой он едва узнавал окружающих. За это время пришло несколько вестей от герцога, которого тоже свалила горячка. Вильгельм лежал больной в разрушенной башне и раздавал своим людям окрестные деревни.
 В Лондоне провозгласили Эдгара Ателинга королем Англии. Услышав эту новость, Вильгельм пришел в бешенство. Однако не было слышно, чтобы английское войско собиралось бросить вызов норманнам.
 О коронации пока тоже молчали. Фаллон обо всем узнавала от Джин. После того как заболел Аларик, Фаллон обрела заметно большую свободу. Ей разрешалось спускаться в зал и даже выходить из дома. Она наблюдала за жатвой, видела, как Хат поселился с семьей в Хейзелфорде. Этот громадный сакс, как и некоторые другие беженцы, был занят в строительстве пристроек к усадьбе. Фаллон говорила с его женой, Марлой, которая уверяла ее, что Хат вовсе не жестокий человек, он просто тогда был не в себе.
 — В Гастингсе вмешался какой-то рок, — со вздохом добавила Марла. — Хат слишком верил королю, и поражение вызвало у него что-то вроде затемнения разума.
 — Я думаю, он решил, что Бог отвернулся от Англии, — сказала Фаллон и проглотила ком в горле, чтобы не разрыдаться при воспоминании об отце. Он и родина были ее болью.
 Джин сочувствовала принцессе, однако ближайшей ее подругой стала Марла. Однажды она сказала Фаллон, что не понимает, зачем ей убегать, а когда Фаллон ошеломленно посмотрела на нее, Марла пояснила:
 — Я видела, как опустошают и грабят города и деревни… Видела, как молодую красивую девушку насилует дюжина бандитов. Видела, как убивали сопротивляющихся мужчин… Вы — королевская дочь, Аларик — граф и близкий к Вильгельму человек. И если он предложил вам свою любовь и покровительство, вам вряд ли следует это отвергать.
 — Вы отдаете Англию, Марла… Я не могу себе этого позволить… Мой отец никогда не отдал бы страну иноземному королю, и я ни перед кем не намерена склонять голову.
 — Я не вижу, чтобы с вами незаслуженно сурово обращались, — спокойно сказала Марла, и краска залила щеки Фаллон. Люди Аларика и в самом деле относились сейчас к ней вежливо и уважительно. Конечно, ее держали в поле зрения. Она пользовалась определенной свободой, но кто-то обязательно находился неподалеку от нее. Если она выходила из дома, тут же оказывался нормандский страж. Она мечтала о свободе, но ей следовало проявлять величайшую осторожность. Нужна лошадь, иначе придется до Лондона добираться пешком. Но конюшни тщательно охранялись. Фаллон лихорадочно перебирала планы побега.
 Люди могли свободно ездить из деревни в деревню, и Фаллон узнавала от них все необходимое. Население Хейзелфорда росло, беженцев, желающих работать на нового нормандского господина, принимали охотно.
 Внезапно Фаллон сжала руки Марлы.
 — Марла, поверь мне! Возможно, Хат не может понять это, но мой отец считал своим долгом сражаться, а когда пал, наверно, думал, что так повелел Бог. Но его убили эти люди!.. Аларик — справедливый человек, я знаю его много лет… Но я дочь Гарольда, моя честь велит мне вернуться к своему народу, к братьям, возможно, к тете. Я мечтаю добраться до Лондона, Марла! Ты можешь отправлять и получать послания. Ах, Марла, если бы я могла убежать! Помоги мне!
 Марла вздохнула и с грустью посмотрела на Фаллон. Она знала мнение мужа на этот счет.
 — Не знаю, смогу ли я вам помочь. Но если будет возможность, постараюсь.
 Это был самый лучший ответ, на который Фаллон могла рассчитывать.
 Любопытные отношения возникли между Фаллон и Роже. Аларик был еще очень слаб и большее время спал, и всем в Хейзелфорде командовал Роже. Она вспоминала то время, когда он вместе с Алариком приезжал с визитом к ее отцу. Тогда они нравились друг другу. Они были почти ровесниками, и Роже всегда был любезен и галантен с ней.
 Постоянно доходили слухи о грабежах, чинимых войском Вильгельма по мере его продвижения в глубь страны. Однажды, заметив, как побледнела Фаллон, услышав подобную весть, Роже заговорил с ней.
 — Вильгельм не стремится опустошить страну, Фаллон. Но он идет с огромным войском. Людям надо есть. Поверьте, что ущерб ограничивается лишь маршрутом передвижения. — Поколебавшись, он добавил: — Вильгельм всегда проводил политику опустошения и устрашения. Я видел это в Нормандии, Анжу и Мэне… Если он захочет разрушить Англию, то вся страна станет такой, как Ромни сегодня.
 Фаллон насмешливо скривила губы и отвернулась.
 — Людям надо есть, и потому они забивают весь скот, грабят усадьбы и торговцев, хватают всех женщин подряд от двенадцати и до восьмидесяти лет.
 Роже ничего не ответил. Она часто думала о побеге в эти дни. Ночи она проводила с Алариком, спала у камина, часто поднималась, чтобы убедиться, не требуется ли ее помощь. Но он дышал ровно, и, хотя не просыпался и не разговаривал, Фаллон знала, что он выздоравливает и опасность позади. Иногда, подходя к нему, она думала, насколько он уязвим во сне. Он привык командовать, и это отражалось на его лице. Он казался властным и уверенным. Даже сейчас сила проглядывала в нем, когда он пробуждался.
 Сама себе в том не признаваясь, Фаллон восхищалась его сильным стройным телом.
 Он воевал, а красота в нем ждала, подумала она и закусила губу, ибо за этим последовала мысль, которой она испугалась. Она быстро отодвинулась от Аларика и обрадовалась, когда пришел Ричард, чтобы сменить ее.
 Первого ноября Аларик открыл глаза и посмотрел на Фаллон — посмотрел в полном смысле этого слова. Она чинила сорочку, но почувствовала его взгляд и замерла.
 — Ты не убежала. — Шепот его был хриплый, прерывистый. Фаллон покачала головой. — А почему? — спросил он. Она не ответила. Аларик улыбнулся и закрыл глаза.
 Фаллон встрепенулась, отложила шитье, переплела пальцы рук и посмотрела на него.
 — Я не хотела, чтобы ты умер от горячки, — сказала она.
 Он снова открыл глаза. На его губах играла еле заметная улыбка, но глаза были серьезны.
 — Спасибо.
 — Не надо меня благодарить. Когда-нибудь храбрый сакс пронзит тебе сердце, и я обрадуюсь этому.
 — У этого сакса есть имя?
 — Нет, мой господин, но не может быть сомнения, что тебя и твоих захватчиков ждет этот удел.
 — Ты все продолжаешь жить в фантазиях, — сказал он сухо. Он попробовал подняться, но, видимо, не смог. Скрипнув зубами, он прижал пальцы к вискам, затем со вздохом снова лег на спину. — Сколько я здесь пролежал?
 — Неделю.
 — Неделю?! — Потрясенный услышанным, он снова попытался встать. Фаллон сняла с колен шитье и поднялась. Что-то пугающее было в сосредоточенности и решимости, которые отразились в его лице. Бисеринки пота выступили у него на лбу, однако ему удалось сесть в кровати. Плечи у него бессильно опустились, дыхание стало хриплым и неровным. — Господи Иисусе, — пробормотал он. — Оказывается, эта горячка собирает тяжелую дань.
 Он снова бросил на Фаллон взгляд.
 — Выходит, та дрянь, что ты мне дала и которая воняла дерьмом, а на вкус была и того хуже, не была ядом.
 — Конечно.
 — Еще раз спасибо.
 — Еще раз не за что. Я лечила тебя только потому, что иначе твой лысый приятель задал бы мне головомойку.
 Аларик снова засмеялся, на сей раз уже погромче.
 — Ролло. — Его глаза с любопытством смотрели на нее, сам он продолжал улыбаться. — Ролло наполовину язычник. Он швед, викинг. Он считает, что мы, норманны, тоже викинги, но ты не стала бы этого утверждать, если бы видела, как мы строим корабли… Ролло с самого начала был убежден, что ты ведьма… Он говорит, что ты слишком красива, чтобы быть простой смертной, и что тебя нужно вернуть в царство тьмы, откуда ты пришла.
 — Скажи ему, что я саксонская женщина, а не ведьма.
 — А это не одно и то же?
 — Похоже, ты вполне выздоровел, — пробормотала Фаллон и, повернувшись, собралась уходить.
 — Фаллон!
 В его голосе послышались властные нотки, которых она как будто не услышала.
 — Фаллон, я говорю…
 — Да, ты говоришь, — вкрадчиво сказала она, — но, как видишь, мне неинтересно это выслушивать.
 Несмотря на слабость, он соскочил с кровати и шагнул к Фаллон. Он схватил ее за кисть с неожиданной силой и впился в нее взглядом.
 — Почему ты не пыталась убежать, если так меня ненавидишь? Почему не дала мне умереть?
 — Я уже сказала тебе…
 — А, ну да… Что некий сакс когда-нибудь перережет мне глотку. Но где истина?
 Он был совсем рядом. Фаллон боялась, что он может отгадать ее колебания. Она резко выдернула руку.
 — Не воображай, что я забыла, кто ты такой! — отрезала она. — И не думай, что я стану более терпимой к тебе или другим норманнам в моем королевстве! Я презираю тебя, но ты поймешь это только тогда, когда я возьму верх над тобой.
 Она повернулась, чтобы уйти.
 — Фаллон!
 Она все же выскочила, с силой хлопнув дверью. Услышав прозвучавшие ей вслед проклятья, она, несмотря на свой гнев, улыбнулась.
 Было очень приятно иметь последнее слово за собой.
 — Фаллон?!
 Она услышала, что ее окликает Ричард, спеша навстречу по лестнице. Он обеспокоенно посмотрел на нее.
 — Он проснулся… Правда, очень слабый, думаю, он голоден… Принеси ему поесть. Он нуждается именно в твоих услугах. — Она побежала мимо него вниз.
 — А вы куда идете? — спросил Ричард.
 — Подышать свежим воздухом, — ответила она, чувствуя какую-то необыкновенную легкость.
 Внизу, в зале, она обнаружила Роже Боклара, который пытался объясниться с Хэмлином. Кажется, они оба преуспевали в изучении иностранных языков. Роже взглянул на появившуюся Фаллон.
 — Мы охотились. На ужин будет кабан, оленина и перепелиное мясо, и еще предстоит много засолить и заготовить впрок на зиму.
 На зиму? У нее сжалось сердце, когда она подумала о будущем. Она постоянно опасалась, что Аларик устанет от нее и отправит в темницу в Нормандию. Но ради спасения чести, напомнила она себе, она предпочтет ссылку своей нынешней судьбе.
 Она легонько вздохнула и посмотрела на Роже. Нет, ее не будет здесь зимой независимо от того, что думал на этот счет Аларик.
 — Он здоров, уже разговаривает и даже смог встать и сделать несколько шагов, — сказала Фаллон.
 — Слава Богу! — радостно произнес Роже. Он поцеловал ее в щеку и бросился наверх.
 Седовласый Хэмлин остался в зале. Он кивнул Фаллон.
 — Вы выглядите бледной, миледи… Нам только что доставили вино… Не хотите ли выпить?
 — Да, спасибо, Хэмли, — кивнула она. Она села на подоконник и стала смотреть на строения и поля позади усадьбы. Люди возвращались после жатвы, а каменщики и плотники заканчивали работы по возведению стен.
 По лестнице сбежал Ричард, требуя принести корыто, воду и еду. Хэмли подал Фаллон вино и стал слушать оживленный рассказ Ричарда о том, что приказал ему Аларик.
 — Он сказал, что так голоден, что может съесть целого кабана!
 — Отлично! — порадовался Хэмли. — Скажи моему господину, что ему немедленно подадут великолепное мясо и что очень рады его выздоровлению.
 Фаллон потягивала вино, наблюдала и предавалась горестным размышлениям. Чему это они рады? Она отвернулась и стала смотреть в окно.
 Внезапно сердце у нее замерло. Фаллон с трудом подавила крик.
 К усадьбе приближались трое молодых мужчин. Все они были в рабочей одежде и, по всей видимости, взяты на кухню, потому что в усадьбе прибавилось работы, а значит, и людей.
 Среди них был Делон.
 Сердце готово было выпрыгнуть из груди Фаллон. Делон жив! Огромным усилием воли она удержала себя, чтобы не броситься к нему навстречу. Почему он здесь? Возможно, он что-то задумал, и если она выдаст его своей радостью, то нарушит его планы. Но как можно оставаться спокойной, когда сюда приближается Делон? Она всмотрелась в него. Он сбрил бороду и подстриг волосы. Норманны, утверждая свою власть, сбривали мужчинам волосы, чтобы лишний раз унизить их. Здесь же, в Хейзелфорде, местные мужчины перенимали нормандские прически.
 Внезапно ее обожгло чувство стыда. Ее нареченный идет спасать ее, а она лишена невинности. Правда, она верила, что Делон не станет презирать ее за это. Но еще больше ее мучила мысль, что Аларик разбудил в ней чувственность. То, что она испытала в его объятиях, было совсем не похоже на сестринскую привязанность, которую она питала к Делону.
 Мужчины вошли во двор усадьбы.
 Фаллон не мешкая побежала к кухне, горя желанием увидеть Делона. Она открыла дверь — он стоял возле разделочного стола, неподалеку от центрального очага. Они были одни.
 — Делон! — воскликнула она. — Делон! — Он протянул руки, и она бросилась к нему в объятия. — Ты цел и невредим!
 Он кивнул, нежно проводя пальцами по ее лицу и пытаясь заглянуть в глаза.
 — У меня есть люди в лесу — это настоящие англичане, которые всей душой ненавидят норманнов… Вот мой план: ты должна прийти сюда в полночь. Твои братья собирают войско, ты нужна в Лондоне. И я тоже в тебе нуждаюсь, Фаллон… Я люблю тебя. И без тебя нам всем очень плохо.
 Дверь скрипнула, и Фаллон быстро отпрянула от Делона.
 — Фаллон!
 Она испуганно обернулась и увидела Роже Боклара.
 — Фаллон, Аларик хочет, чтобы вы немедленно поднялись к нему. А ты, парень, принеси котелок с водой. — Роже обратился к Фаллон. — Он понял меня? Скажите ему, пожалуйста, по-английски.
 Но она была не в состоянии вообще что-либо сказать, слова застряли у нее в горле.
 — Фаллон, вас что-то беспокоит?
 Она покачала головой и сумела выдавить:
 — Роже, скажите Аларику, что я скоро приду.
 Роже нахмурился.
 — Он сказал, чтобы вы пришли немедленно, а если станете возражать, чтобы я привел вас силой.
 И он сделает это, с горечью подумала она. Делон повернулся и сделал попытку уйти через другую дверь, но ему преградил путь рослый Ролло с боевым топором на плечах.
 Делон остановился, не сводя взгляда с топора.
 — Ролло! — обратился Роже к великану. — Граф выздоровел, уже на ногах и раздает приказы. Думаю, скоро мы отправимся к герцогу.
 — Очень добрая весть, как думаешь, парень? — повернулся Ролло к Делону и бодро хлопнул его по плечу.
 Фаллон с тревогой подумала, что Делон может оскорбиться таким обращением, забыть свою маску и ответить так, как должно рыцарю.
 — Скажите этому парню, чтобы он принес наверх воду, и поднимайтесь с ним.
 Фаллон посмотрела на Делона, зная, что он все отлично понял. Она лихорадочно пыталась вспомнить, сколько раз Аларик и Делон смотрели друг другу в лицо. Впрочем, Аларик сейчас болен, а Делон очень изменился. К тому же у них не было выбора. Она быстро заговорила по-английски, надеясь, что ее не поймут Ролло и Роже.
 — Нам придется делать так, как говорят. Поторопись и постарайся не показываться Аларику. Я жду тебя снаружи через минуту.
 Он кивнул. Выбора у них не было.

 Глава 20

 Для купания требовалось больше воды, но Аларик, не дожидаясь, пока ее принесут, влез в корыто. Он слушал Ричарда, который рассказывал о Фаллон.
 — Она была такая нежная, такая заботливая! — возбужденно говорил Ричард. — Она так беспокоилась о вас!
 Аларик скептически улыбнулся. Скорее всего, она днем и ночью думала, как ей убежать.
 — А вот и она! — нервно произнес Ричард. Аларик открыл глаза и увидел, что в дверях появились Фаллон и деревенский парень с водой.
 Парень? Мышцы у Аларика напряглись, хотя он не изменил позы. Горячую воду нес молодой крепкий мужчина — высокий, мускулистый и, должно быть, отлично владеющий оружием. Это был Делон. Один из приближенных Гарольда. Жених Фаллон.
 Аларик сделал вид, что он закрыл глаза, хотя продолжал внимательно наблюдать за молодым человеком. Или они думают, что Аларик слеп? Или полагают, что эта стрижка может ввести его в заблуждение? В лесу собирается войско? Или Делон пришел сюда один?
 Значит, Фаллон знала о плане и ждала назначенного часа. Она спасла его лишь для того, чтобы убить сейчас.
 — Парень, поставь котелок на пол, — небрежно сказал он. — Да, погоди малость… Ричард, подойди сюда!
 Фаллон стояла в дверях ни жива ни мертва. Аларик наблюдал за ней из-под опущенных ресниц. Она нервно облизала губы и стала ломать пальцы.
 Ричард замер в ожидании. Глядя на него, Аларик задумался: знает ли этот парнишка, что за мужчина стоит рядом с ним? Скорее всего, не знает. Ричард мечтал о том, чтобы стать рыцарем. Близко он видел только нормандских рыцарей, которые и были для него примером. В то же время его нельзя упрекнуть в равнодушии к Богу, королю и Англии, потому что он едва ли имел какое-либо убеждение на этот счет.
 — Иди вниз и найди сэра Роже. Скажи ему, что я услышал вой волков. Они очень голодны, и ими нужно заняться.
 Нахмурившись, Ричард кивнул. Уж не стал ли Аларик снова бредить? Никакого воя волков не было слышно, но он, конечно, передаст это странное сообщение.
 — Слушаюсь, мой господин, — проговорил Ричард, опрометью бросившись выполнять приказание.
 Когда дверь закрылась, Аларик обратился к Фаллон:
 — Подойди, пожалуйста, сюда, и добавь воды в корыто.
 Не говоря ни слова, Фаллон направилась к корыту, чтобы выполнить приказание. Ослушаться — значит насторожить Аларика, даже если он не узнал Делона. Фаллон осторожно долила в корыто воды.
 Не выпуская из поля зрения человека, напряженно стоящего у двери, Аларик взял Фаллон за запястье. Она уронила ведро и напряженно застыла.
 — Слышала бы ты Ричарда, — улыбаясь, проговорил Аларик. Он протянул руку и коснулся ее щеки, оставив на ней мокрый след, затем дотронулся до шеи и положил руку ей на грудь.
 Фаллон выдернула руку и отодвинулась.
 — Что ты хочешь? — хрипло спросила она. Он покачал головой, продолжая так же широко и беззаботно улыбаться.
 — Просто мне интересно знать… Ричард божится, что ты делала все, чтобы спасти мою жизнь. Даже Ролло теперь за тебя. Чем объяснить такое твое отношение?
 Фаллон бросила быстрый взгляд на стоящего у двери блондина.
 — Так чем же? — повторил свой вопрос Аларик.
 — Я… я н-не знаю… Я вылью оставшуюся воду в корыто, а этот молодой человек может идти исполнять свои обязанности.
 — Ну, я думаю, его обязанности могут подождать… Я с тобой разговариваю, Фаллон.
 Она стояла рядом с рыцарем и корытом, и Аларик сгреб ее, вынудив опуститься на колени. Фаллон гневно сверкнула очами. Однако она не удержалась от нервного взгляда в сторону Делона, в котором читалась мольба, чтобы Делон не двигался и не вмешивался.
 Внезапно Аларик почувствовал жалость к этому блондину, стоящему неподвижно словно статуя, с бледным как полотно лицом. Он не выдержит этой сцены, Аларик был уверен в этом. И понимал его, ибо на месте Делона он испытывал бы муки ада.
 — Я хочу услышать ответ, миледи, — спокойно сказал Аларик. — Хотя, мне кажется, я и сам его знаю. Ты, должно быть, вспоминала наши пылкие ночи?
 Молнии сверкнули в глазах Фаллон.
 — Мерзкая крыса! — зашипела она, пытаясь вырвать руку.
 Он засмеялся и, взяв ее за волосы, повернул лицом к себе.
 — Или ты уже забыла об этом?
 Он прикоснулся к ее губам — и в то же мгновение оттолкнул ее. В его руках оказался меч. Белокурый сакс застыл с ножом в руке, когда острие меча уперлось ему в горло.
 Боя не произошло. Аларик был слишком быстр. Фаллон рванулась к Делону, но Аларик тут же остановил ее — не мечом, а зловеще произнесенными словами:
 — Стой! Еще один шаг, миледи, и меч проткнет ему горло. Я предпочитал бы его не убивать. Я искренне жалею всех, кто любит вас.
 Делон молчал, ибо стальное острие у горла не располагало к разговору. Аларик затруднялся вспомнить, сколько раз, сидя у Гарольда, он видел, как этот молодой человек не сводил влюбленных глаз с Фаллон. Аларик жалел его, ибо был уверен, что, став королем, Гарольд не выдаст за него дочь. К тому же рыцарю нравилось мужество этого человека.
 — Аларик, прошу тебя, — прошептала Фаллон.
 Не обращая на нее внимания, Аларик начал допрос.
 — Этот нож предназначался для моей спины? — негромко спросил он у Делона. Внезапно он почувствовал смертельную слабость во всем теле. Тело его покрылось потом. Сила покинула мышцы, в глазах потемнело, и он был близок к тому, чтобы упасть.
 Он взглянул на Фаллон, которая пятилась от него. Наверное, если бы у него были силы, он бы рассмеялся.
 — Убей меня, принцесса, — хрипло сказал Аларик. — Убей, иначе я тебя затравлю.
 — Делон, мы должны бежать! Немедленно!
 — Может быть, нам следует…
 — Убить его?
 — Ты права, мы не можем, нужно немедленно бежать.
 Она схватила Делона за руку и потащила его к двери. Аларик упал, и кромешная тьма сомкнулась над ним.
 Фаллон и Делон сбежали по лестнице вниз. Там слышался звон оружия: Ричард предупредил Роже о «волках».
 Волки находились в зале: два сакса пробивались к выходу, но нормандские рыцари были сильнее.
 — Боже милостивый, снова гибнут люди! — воскликнула Фаллон.
 Делон схватил ее за руку и потащил к выходу.
 — Принцесса со мной! — крикнул он. — Уходим!
 Сердце Фаллон наполнилось благодарностью — люди пришли, чтобы спасти ее. Они с Делоном пересекли зал. Прикрывавшие ее саксонские воины издали боевой клич.
 Снаружи их ожидали лошади. Фаллон запрыгнула на мышастую кобылку, Делон — на гнедого жеребца, и они помчались к лесу.
 Ее волосы развевались по ветру. Громко стучали копыта. Чуть позже к ним присоединились люди Делона.
 — Нас преследуют? — Делон обернулся назад.
 Темноволосый сакс, так и не сбривший бороду, покачал головой.
 — Пока что нет.
 — Но погоня будет, — сказал Делон.
 — Надо быстрее достичь леса, — преодолевая шум ветра, крикнула Фаллон.
 Они скакали по старой римской дороге — кавалькада численностью примерно в пятьдесят всадников, поднимая облако пыли. Фаллон летела как на крыльях. Она была свободна!
 Однако на какое-то мгновение упоение свободой отступило, и ей вспомнился Аларик. Ведь он мог убить Делона, однако не сделал этого!
 «Нам следовало убить его!» — прозвучал в ней какой-то голос. Нет. Он унизил ее, но зачем лгать себе: он силой не заставлял ее вкушать сладость любви. Она была тогда словно под влиянием каких-то чар. Она не может желать ему смерти. Она желала ему долгой жизни и здоровья — и лучше бы это было на нормандской земле.
 Триумф! Победа! Господи, она свободна!
 И все же ей будет недоставать Аларика, его иронической усмешки, прикосновений его ласковых рук.
 Она проглотила подступивший к горлу комок и приказала себе не думать о нем. Англия пришла ей на помощь.
 Лошади замедлили шаг и вскоре остановились.
 — Здесь! — раздался чей-то голос. Они находились в густом лесу. Бородач, всячески подчеркивая свое уважение к Фаллон, поехал впереди, показывая ей путь. Через некоторое время они оказались на большой поляне, где их ожидали несколько женщин. Здесь горели костры, жарилась оленина и видны были кувшины с добрым английским элем.
 Фаллон удивленно взглянула на Делона. Ее громко приветствовали, когда она въехала в круг костров. Фаллон поблагодарила людей.
 — За королевскую дочь! — провозгласил кто-то, и радостные восклицания возобновились с новой силой. Делон спешился и помог Фаллон слезть с лошади.
 Начался настоящий пир. Мужчины весело смеялись и разговаривали. А затем пришла ночь, отодвинув веселье на второй план. Бородач, которого ввали Фразьер, находился неподалеку от Гарольда, когда короля убили. Фаллон должна была выслушать горестный рассказ.
 — А герцог… принимал участие в этом варварском убийстве? — спросила она.
 Молодой сакс покачал головой.
 — Нет, хотя слухи такие и пошли. Как бы я ни презирал этого нормандского ублюдка, должен сказать, что я его не видел.
 — А граф? — продолжала допытываться Фаллон, чувствуя при этом, как запылали ее щеки, и зная, что за ней наблюдает Делон.
 — Нет, госпожа, графа Аларика среди этих мясников не было.
 После пиршества началось обсуждение плана дальнейших действий. Братья Фаллон должны были встретить их утром недалеко отсюда. Делон сказал, что они направятся в Лондон и продолжат собирать войско. Фаллон кивнула. Она встретилась с ним взглядом.
 — Если что-то случится, Фаллон, ты не должна забывать о нашем великом деле — освободить страну от нормандского ига.
 — Что ты хочешь сказать? — спросила она. Делон улыбнулся, сел рядом и взял ее за руку.
 — Если что-то случится с кем-то из нас. Твои братья нуждаются в тебе.
 — Делон, мы живы и будем жить.
 Их окружал густой лес. На небе сияла луна, освещая призрачным светом землю, спящих под деревьями людей и догорающие костры.
 Делон улыбнулся, дотронувшись до ее щеки, и как-то странно посмотрел на нее. Она почувствовала трепет. Он любил ее, хотя и знал, что она стала любовницей норманна. О чем он попросит ее этой ночью? Она с ужасом подумала, что не хочет его.
 — Делон, — шепотом сказала она.
 — Молчи… Мы должны идти спать. На заре двинемся к Лондону. Здесь небезопасно.
 Он положил руки ей на талию и слегка прижал к себе. Фаллон молча смотрела на луну.
 Ей не спалось. Она была во власти противоречивых чувств. Свобода — это хорошо, но какая-то частица ее осталась там. Несмотря ни на что, она не могла забыть графа Аларика.
 Она впала в дрему, когда услышала крики. Делон поднял ее на ноги.
 — Беги! Скорее беги в лес!
 — Боже мой, что произошло?
 А творилось что-то невообразимое. Мужчины кричали, вытаскивали мечи, женщины плакали и пытались скрыться в лесу.
 — Он нашел нас! Аларик обнаружил нашу стоянку!
 Аларик пришел за ней! Холодок пробежал у Фаллон по спине. Она увидела нормандских рыцарей, одетых в броню.
 — Беги! — приказал Делон.
 — Нет! Я не оставлю тебя!
 Фаллон бросилась к лошадям, чтобы достать из седельной сумки меч. К тому моменту, когда меч оказался у нее в руках, их окружили норманны. Слышались крики, некоторые воины пытались скрыться в лесу, но их ждала засада. На Фаллон неслась лошадь. Отбросив свой страх, девушка подняла меч, готовясь защищаться. Всадник остановился. Это был Роже.
 — Господи, помоги нам! — перекрестилась Фаллон и бросилась назад.
 Однако Господь не внял молитвам Фаллон, как раньше не услышал ее отца. Остановившись с поднятым мечом, она увидела Аларика, который мчался к ней и Делону.
 Он спрыгнул там, где стояли Делон и Фаллон. Вдали слышался шум боя, здесь же царила зловещая тишина. Аларик поднял меч, вызывая Делона на поединок. У Фаллон сжалось сердце, ибо она любила обоих этих сильных, гордых людей. Делон поднял свой меч, и сталь зазвенела о сталь.
 Снова и снова скрещивались мечи. Выпад и защита. Чудовищная сила против хитрости и ловкости, быстрота против мощи. Они двигались, танцевали вокруг дерева, и Фаллон, затаив дыхание, наблюдала за ходом поединка.
 Меч отлетел в сторону, и сердце у Фаллон замерло. Аларик стоял, над лежащим Делоном, приставив острие к его горлу.
 — Нет! Нет! — закричала Фаллон и бросилась с поднятым мечом на Аларика.
 Норманн повернулся и отразил ее удар. Фаллон зашаталась — такой силы был удар Аларика. Рассвирепев, он бросился на нее. Уверенная в том, что он убьет ее, Фаллон решила сражаться до конца. Но силы бойцов были неравны. Фаллон оказалась прижатой к дереву. Размахивая перед ней мечом, он кричал:
 — Убей же меня, леди.
 Ее душили слезы. Она отразила его удар, отдавая себе отчет в том, что долго не продержится. Но по крайней мере он не убил Делона. Английский рыцарь оставался недвижим на земле.
 — Аларик…
 — Я сегодня не такой слабый.
 Глаза Аларика излучали ненависть. Он наступал на Фаллон, и у нее не хватало сил сдержать его натиск. Он сделал резкий неожиданный взмах — и ее меч со звоном упал на землю.
 Фаллон обняла дерево и молча уставилась на Аларика. Их уже окружили. Кто-то поставил Делона на ноги и подвел к ней.
 — Фаллон, похоже, я снова одержал над тобой верх, — сказал Аларик.
 Она разразилась рыданиями. Аларик перевел глаза на Делона. Его глаза сверкнули.
 — Я должен убить тебя, — сказал он молодому саксу.
 — Нет! — закричала Фаллон. — Нет, прошу тебя! — Ей никогда не приходилось видеть Аларика таким разъяренным. Фаллон сделала шаг в сторону Аларика и опустилась у его ног на колени.
 — Умоляю тебя…
 — Фаллон, Господи! — прохрипел Делон. — Он обесчестил тебя!
 — Что такое честь сейчас, Делон? — с горечью сказала она.
 — Я бы хотел это знать, — вмешался Аларик.
 Фаллон повернулась и посмотрела на него — он был холоден и суров. Лишь в глазах его читался гнев, в остальном это была глыба льда. Он шагнул к ней, схватил ее за волосы.
 — Ты шлюха? — спросил он ее тихо. — Отдаешься каждому, кто тебе больше предложит?
 — Ублюдок! — прошипела она, пытаясь ногтями расцарапать ему щеку. Он крепко схватил ее за запястье. Делон выступил вперед и произнес слова, которые она сама ни за что не сказала бы:
 — Я никогда не прикасался к ней, граф Аларик.
 — Я должен верить этому?
 — Да, сэр, должны. Ибо я люблю ее.
 Аларик молчал.
 — Делон! — закричала Фаллон. Ей понравились эти слова, но она хотела, чтобы Аларик поверил в то, что она не любит его, Аларика, и любит своего нареченного.
 Глядя на нее, Аларик поднял бровь.
 — Очень трогательно. Но, боюсь, все кончено.
 В этот момент к ним подъехал Роже. Взглянув на Фаллон и Делона, он произнес единственное слово:
 — Волки.
 — Сколько? — спросил Аларик.
 — Около пятидесяти, но многие в прискорбном состоянии. Это остатки после битвы при Гастингсе.
 — Сколько убито, сколько ранено?
 — Убито около двадцати. — После паузы он добавил: — Мы потеряли Этьена и Вальтера… Десять пленных. Человек двадцать пять скрылось в лесу.
 У Аларика не было сил взглянуть на Фаллон. Ему хотелось, чтобы между ними был мир. Он был не настолько глуп, чтобы любить ее, но он оставит ей жизнь и будет исследовать магические силы притяжения, которые существуют между ними.
 Он все-таки не мог отказаться от нее. Но за предательство она заплатит.
 Аларик повернулся и стал с холодным любопытством рассматривать стоящую перед ним пару.
 — Делон, мне вас жаль. Вы напрасно похитили ее. Я говорю это не по злобе, а ради истины: эта леди уже приспособилась ко мне. Я оказываю вам величайшую милость тем, что вы никогда ее больше не увидите.
 Ему было не по себе видеть эту пару сейчас, когда Делон обнимал побледневшую Фаллон.
 — Прошу тебя, — прошептала Фаллон. Чуть поколебавшись, она отошла от Делона. Тот хотел было удержать ее, но Роже оказался быстрее. Спрыгнув с лошади, он поднял окровавленный меч перед лицом Делона. Фаллон подошла к Аларику. Она опустилась на колени и зашептала:
 — Богом тебя заклинаю и прошу: не убивай его. Я сделаю все, что ты пожелаешь, стану тем, чем ты хочешь меня видеть.
 Она решила, что он собирается убить парня, сообразил Аларик. Он сурово поджал губы и кончиком меча приподнял ей подбородок.
 — Не надо просить, словно нищенка, принцесса. Он заслуживает большего. Поднимись. Я уже решил, что с ним делать. Никакие твои действия и просьбы не повлияют на мое решение. — Он поднял ее на ноги, на мгновение привлек к себе. В ее голубых глазах он прочитал страх, гордость, ненависть, и ему захотелось встряхнуть ее. Он чувствовал, что болезнь снова возвращается к нему. Делон сказал, что не трогал ее, но ведь они провели вместе всю ночь. Что было между ними?
 Аларик подтолкнул Фаллон к Роже.
 — Отвези ее в Хейзелфорд и запри в комнате. Убери с моих глаз, — добавил он негромко.
 Фаллон запротестовала, однако Аларик не удостоил ее вниманием. Но еще долго после того, как Роже с пленницей уехал, он слышал мольбы и представлял себе стук кулаков в запертую дверь.
 Аларик посмотрел на Делона и стиснул зубы. Он должен принять решение немедленно. Ему удалось доехать сюда и даже победить в поединке. Но сейчас силы его покидали. Болезнь возвращалась.
 — Что касается тебя, мой саксонский друг, мы поступим таким образом…

 Глава 21

 На мольбы и слезы Фаллон никто не обратил внимания. Ее посадили на лошадь и отвезли в Хейзелфорд, где поместили в маленькой неуютной спальне. С тяжелым сердцем, переживая временами приступы ужаса, вышагивала она по комнате. На овальном дубовом столике потрескивала единственная свеча, огонь в камине догорал. Кровать была покрыта лохматым меховым покрывалом. Ничего другого в комнате не было, даже угли нечем было размешать. Фаллон подошла к двери, заколотила по ней кулачками и заплакала.
 Делон! Бедный благородный Делон! Она так подвела его! Он верил в нее. А сейчас Делон должен из-за нее умереть. Было невыносимо представить, что его ждет.
 Прислонившись спиной к двери, Фаллон опустилась на пол. Она в отчаянии прижала ладони к глазам. Аларик был убийственно холоден с ней. Фаллон вспомнила сказанные им слова — и мороз пробежал по ее коже. Сейчас он творит суд над Делоном. Боже милостивый, что там сейчас? Едва появившись, надежда тут же покинула ее. Этого не может быть, он не мог убить Делона, он не мог…
 Фаллон поднялась и снова принялась колотить кулаками в дверь, требуя, чтобы ее выпустили. Однако никто не откликнулся на ее стенания, и, вконец обессилев, она рухнула на пол.
 Какое-то движение во дворе пробудило Фаллон от полузабытья. Она бросилась к окну. Некоторое время она ничего не видела, кроме предрассветного тумана, который густо стлался по земле. Затем она различила людей Аларика. Они несли черный плащ, а в нем….
 В него был завернут Делон. По лицу его стекала кровь, во лбу торчал обоюдоострый топор. Его голубые глаза смотрели в небо.
 Фаллон в ужасе закричала.
 Кто-то вдалеке назвал ее по имени. Что-то коснулось ее тела. Руки, теплые, сильные и удивительно нежные, подняли ее.
 — Спокойно, я толкнул тебя. Ты упала возле самой двери. Тихо, теперь все в порядке.
 Фаллон открыла глаза. Аларик перенес ее через комнату и положил на кровать. Она дрожала и в смятении смотрела на того, кто укутывал ее покрывалом. Он взял ее руки в свои, пытаясь согреть их.
 — Оставь меня! — Она замахнулась кулаком, но он поймал его и прижал к себе. На нем сейчас не было кольчуги, он был в шелковой рубашке.
 — Фаллон…
 — Нет! — слабым голосом выкрикнула она. — Не смей прикасаться ко мне после того, что ты с ним сделал!
 — А что я с ним сделал? — удивился Аларик.
 Было утро, новое утро, подумала Фаллон. Он уже встал и помылся. Он выглядел хорошо. К нему возвратился здоровый цвет лица, его глаза смотрели ясно и зорко. Он был худощав, но не более того, и выглядел великолепно в голубой рубашке и мягкой тунике из оленьей кожи. Сегодня он был одет явно не для войны.
 — Господи! — проговорила Фаллон, и слезы брызнули из ее глаз. Аларик нахмурился, но затем вдруг улыбнулся и с неожиданной нежностью сказал:
 — Я думаю, что ты просто видела сон, принцесса. Причем такой сон, который кажется явью.
 — Что? — прошептала она.
 Он встал и протянул руки. Фаллон отсутствующим взглядом посмотрела на него. Аларик издал возглас нетерпения, затем поднял ее снова и поднес к окну.
 Фаллон увидела внизу группу людей. Они переговаривались, смеялись и грузили припасы на спины нескольких английских лошадей.
 Среди них был и Делон. Не было видно ни топора у него во лбу, ни вообще каких-либо следов насилия. Он сидел на лошади в накинутой на плени пастушеской накидке, готовый тронуться в путь. Прильнув к Аларику, Фаллон смотрела и слушала разговоры людей. Роже тоже был там, стоял на ступеньках крыльца. Он махнул рукой, и кавалькада двинулась в путь.
 — А куда… куда его увозят? — спросила Фаллон, облизывая пересохшие губы. Ей и в самом деле приснился сон, подтверждением чего служит то, что Делон был цел и невредим.
 — В Нормандию. Они переправят его через Английский канал, и там он не сможет больше чинить нам хлопоты.
 Фаллон опустила глаза, чувствуя, что начинает дрожать.
 Он не сводил с нее взгляда, его руки крепко прижимали ее к себе.
 — Хочешь присоединиться к нему? — спросил он.
 Фаллон покачала головой. Если она окажется пленницей в Нормандии, все надежды рухнут.
 Ей необходимо найти братьев, убеждала она себя. Делон сказал, что она должна оставаться и продолжать борьбу за Англию.
 Было ли это единственной причиной, по которой она не могла уехать с Делоном?
 — Ладно, — устало сказал Аларик. — Ты можешь не отвечать. Но скажи честно, как он оказался здесь.
 Фаллон стала лихорадочно соображать. Вероятно, ее жениха увидела Марла. Но даже если Аларик не накажет бедную женщину, это наверняка сделает Хат, ее муж. Вряд ли это будет лучше. Она покачала головой.
 — Я… н-не знаю.
 — Ты не знаешь? — он выгнул бровь. Затем широкими шагами вместе с Фаллон пересек комнату и опустил ее на кровать. Она уставилась в потолок, закрывшись рукой от его взгляда. — Скажи мне, Фаллон, — произнес он шепотом.
 — Клянусь тебе, мне это неизвестно!
 Аларик положил руки ей на плечи, сердито наклонился. Чувствовал ли он, что она не хочет ехать в Нормандию? Не собирался ли он убаюкать ее бдительность, перед тем как выслать?
 — Фаллон, я хочу знать, когда он пришел, о чем вы говорили, где он прятался и…
 — Он не прятался, — нервно сказала Фаллон. — Он только что пришел! Я увидела в первый раз его на кухне за несколько минут до того, как ты приказал мне подняться к тебе.
 Аларик молчал. Затрепетав под его взглядом, она опустила ресницы. Господи, взмолилась она, ну пусть он удовлетворится этой истиной. Не дай мне выдать добрейшую Марлу!
 — Он сказал, что не касался тебя. Это правда?
 — Какое это имеет значение? — глухо ответила она.
 — Это может иметь значение в один прекрасный день, принцесса?
 Она подняла взгляд, удивленная его тоном. Не без злорадства улыбнулась, довольная тем, что и у него есть повод для переживаний и сомнений.
 — Ты теперь всегда будешь сомневаться: сказал Делон правду или солгал.
 Аларик тут же напомнил ей, кто из них победитель. Он медленно улыбнулся, слегка отстранился от нее, чтобы лучше видеть.
 — Я могу позвать твоего дорогого храброго нареченного. Я могу принудить его сказать правду, а затем отрубить ему уже ненужную голову.
 — Ты не сделаешь этого!
 — Я оставлю в сомнениях тебя, принцесса. Оставлю тебя, чтобы ты помолилась.
 Он поднялся, делая вид, что собирается покинуть ее. Фаллон ни на секунду ему не поверила. Она слишком давно знала Аларика. Он был человеком чести. Он не убьет Делона. Она не сомневалась в этом.
  — Стой! — воскликнула она. Аларик галантно повернулся.
 — Мы никогда не были с ним вместе, — запинаясь, сказала она. — И в ночь после побега мы спали рядом, не касаясь друг друга. Любой сакс, который остался в живых после бойни, подтвердит это.
 — Это правда? — шепотом произнес он. Выражение его лица стало мягче, теплей. Он прилег рядом, оперевшись на локоть, и тыльной стороной ладони коснулся ее щеки.
 К своему ужасу, Фаллон почувствовала, что в ней поднимается жар. Она боялась шевельнуться. Сердце бешено заколотилось.
 — Ты знаешь, что я ненавижу тебя. Я буду подниматься против тебя снова и снова. И пока норманны не покинут Англию, наш народ будет бороться против них.
 — Пусть будет, что будет, принцесса. Меня интересует другое — ты и Делон… Ты сказала правду или…
 — Да, я сказала правду!
 Она не могла в это поверить. Он коснулся ее — и она затрепетала. А ведь он просто играл с нею, дразнил ее…
 И тем не менее ее тело ликовало. Это происходило вопреки рассудку! Ее тело, ее сердце, ее чувства шли вразрез со здравым смыслом.
 Легким движением пальцев Аларик отвел черный локон с ее лба. Длинные пальцы легко коснулись ее губ, при этом он задумчиво улыбнулся.
 — То же самое говорил мне твой молодой поклонник, но я хотел бы услышать это из твоих уст. — Он дотронулся до ее нижней губы, слегка погладил ее — и Фаллон была потрясена, как подействовала на нее эта мимолетная ласка. Как это объяснить? Она должна ненавидеть его — и стремится к нему. В глубине души ей хотелось обнять его и почувствовать, как он отвечает ей тем же. Кажется, прошла целая вечность с того момента, когда их пути пересеклись и слились в том пространстве, которое смертные зовут судьбой. «Норманны» и «саксы» были там всего лишь ничего не значащими словами. Просто мужчина встречает там просто женщину, и они оба ощущают неудержимое влечение друг к другу. Фаллон, ценившая здравый рассудок, горячо любившая свою страну, никогда не могла предположить, что в ней родится и взрастет подобная страсть.
 Никогда… пока он не коснулся ее. Даже сейчас, когда Делона отправляли в далекую страну Аларика, она испытывала потребность в том, чтобы этот норманн прикасался к ней. Она отчаянно пыталась заглушить в себе это желание, но дыхание ее пресекалось, она не могла отвести взгляда от его глаз.
 — Ублюдок! — прошептала она.
 — Радуйся, принцесса, что ты не стала его любовницей!
 — А почему бы и нет? Почему я не могу желать любящего меня человека, человека чести?
 Аларик улыбнулся.
 — Говоришь, любовь, честь? Твою честь можно удостоверить в том случае, если ты сможешь назвать отца ребенка, которого ты, возможно, понесла.
 Дыхание у Фаллон прервалось, она побледнела, поняв, что Аларик прав. Возможно, она уже носит в своем чреве ребенка.
 Увидев вытянувшееся лицо Фаллон, Аларик засмеялся, хотя в смехе его был и привкус горечи.
 — Господь убережет от этого, — сердито сказала она.
 — Я, так же, как и ты, не заинтересован в появлении ублюдков, — сказал Аларик.
 А через некоторое время ей снова показалось, что он ненавидит ее, ибо его слова были сказаны сердито и жестко:
 — Но если вы, миледи, носите в себе моего ребенка, не смейте вредить ему…
 — Я…
 — А если вы это сделаете, вам придется узнать, что такое настоящий гнев.
 Фаллон почувствовала, что ее тело пронизала дрожь. Она верила его словам, и ей внезапно стало страшно. Ей захотелось успокоить, остудить клокотавший в Аларике гнев.
 — Я никогда не сделаю ничего подобного! — воскликнула она. — Клянусь в этом!
 — Случись это, я запру тебя в башне.
 — Я не отношусь к числу тех, кто убивает безвинных.
 Похоже, он был удовлетворен. Внезапно он страстно поцеловал ее. Затем наклонился к ней, увидел страдание в ее глазах, и лицо его смягчилось.
 Он легко, очень легко коснулся ее губ своими. После этого неясного и мгновенного поцелуя Аларик приподнял голову и тихо засмеялся.
 — Несчастный глупец! — пробормотал Аларик и нежно провел ладонью по ее лицу. — Бедный Делон! Броситься сломя голову против армии-победительницы ради тебя! Рисковал жизнью… Готов был горы сдвинуть, чтобы заполучить тебя. И я нисколько не осуждаю его, моя любовь, потому что твоя красота сводит с ума… Да, от одного твоего поцелуя человек может потерять рассудок!
 Его пальцы играли с застежкой корсета. Она не сделала попытки защититься, чувствуя, как в сладостном предвкушении у нее заныл низ живота. Ее груди набухли от прикосновения его ладоней, и она с нетерпением ждала дальнейшей ласки. Неожиданно она отдалась искушению и позволили своей руке коснуться его волос, пальцами ощутить его атласные пряди. Их глаза встретились, и Аларик издал легких вздох. Затем он снял корсет и положил голову на обнажившиеся груди. Тепло его дыхания родило в ней пламя, и она еле слышно застонала, пока он вдыхал пьянящий аромат женственности, не выпуская ее из объятий. Его рот сладостно дразнил сосок, втягивая и отпуская его. Фаллон потянула Аларика за волосы и снова встретилась с его взглядом.
 — Скажи мне, мой господин, если ты считаешь Делона таким глупцом: а ты мог бы сдвинуть горы для того, чтобы заполучить меня?
 Аларик довольно долго смотрел на нее. В его глазах играли отблески огня от камина.
 — Нет, — с полной определенностью сказал он.
 — Подлец! — возмущенно воскликнула она и замахнулась, чтобы дать ему пощечину. Но он поймал ее руку и поцеловал.
 — Успокойся, моя неистовая ведьма, прошу тебя. В тебе есть все, что мужчина может желать, и я знаю это гораздо лучше, чем твой друг Делон. Я покорен твоей неистовой женственностью и красотой. Да, ты бередишь меня… Ты это хочешь услышать? Если бы Делон коснулся тебя, вполне возможно, что боевой топор раскроил бы ему череп… Ты хочешь услышать о том, что ты красива? Ты это и сама знаешь, моя принцесса. Ты хочешь услышать, что я хочу тебя? Я уже тебе неоднократно это доказывал. Сдвину ли я горы из-за тебя? Да, потому что ты моя и я никогда тебя не отпущу.
 Фаллон смотрела на него с изумлением. Она чувствовала тяжесть его тела, и, хотя они оба были одеты, ощущала свидетельство его возбуждения. Да, он желал ее, как и она желала его. Он был нужен ей в этот момент как воздух, нужен для того, чтобы выжить. Однако она не могла верить его пылким словам. Он был прежде всего воином Вильгельма Завоевателя.
 Его губы приблизились к губам Фаллон, и она не уклонилась. Поцелуй был крепкий и продолжительный, она вскрикнула и обвила его плечи руками. Ее язык вел дуэль с его языком, наслаждаясь его упругой силой. Она всхлипнула, когда большая ладонь накрыла ей груди, и задрожала от восторга, когда эта рука стала высекать из нее искры.
 Когда он поднялся, чтобы раздеться, Фаллон увидела его тело в свете дня. Это было великолепное тело, плечи — могучие и мускулистые. Она глянула вниз и внезапно застеснялась.
 — Солнце уже высоко поднялось, — смущенно проговорила она.
 — Оно родственно пламени, которое ты высекаешь во мне, — шепотом ответил он. Его руки ласкали тело Фаллон, раздевая ее. Вскоре они лежали, прижавшись друг к другу, обнаженные и трепещущие. Аларик гладил девичий живот, будил желание, и Фаллон тихонько ахала. Она прижалась к нему головой и коснулась языком его плеч, затем стала целовать грудь, рисуя на ней влажные линии и кружки, рождая в нем горячие вздохи. Она лежала на нем, исследовала, изучала его тело, играла с ним. В конце концов Аларик издал хриплый вскрик, и внизу оказалась она. Фаллон сжала зубы и в нетерпеливом ожидании тихонько застонала, когда Аларик приподнял ее за ягодицы. Он стал медленно и осторожно входить в нее, шепча о том, как она красива, как обольстительна в эту минуту. Мало-помалу его толчки участились, и Фаллон приникла к нему всем телом, выгибаясь навстречу его движениям.
 Внезапно он приподнялся на руках. Фаллон вскрикнула и потянулась к нему, пытаясь вернуть в свое лоно. И тогда Аларик обрушил на нее шквал поцелуев. Он целовал лицо, губы, груди и соски, волнующийся нежный живот, нетерпеливо подрагивающие бедра и, наконец, то место, где рождались в ней желание и пламя — трепещущий треугольник, пока Фаллон не забилась в содроганиях. Лишь после этого он снова погрузился в нее, чтобы она тут же задохнулась от пронзительно-жгучего, всепоглощающего экстаза.
 Пока в ней разгорались звезды, казалось, весь внешний мир погрузился во тьму. На мгновение мелькнула мысль, уж не умирает ли она среди этого ослепляющего блеска и блаженства, ибо то, что она испытывала, на земле не испытывают.
 Несколько секунд не было ничего, кроме тьмы, однако она чувствовала, как его тело переливается в нее… Где-то пели птицы; солнечный свет бил в окно.
 Никто из них не нарушил молчания. Аларик продолжал нежно обнимать ее, и сквозь сладостную дрему Фаллон почувствовала, что он возобновил движение. Он снова довел ее до возбуждения, и звезды снова горели и падали, после чего Фаллон погрузилась в глубокий спокойный сон.
 Когда она проснулась, Аларика в комнате не было. Фаллон услышала ржание лошадей во дворе, отбросила меховое покрывало и подбежала к окну.
 Аларик был там. Снова в военных доспехах — в кольчуге и длинной тунике, украшенной его гербом. На нем был шлем, скрывавший все лицо, за исключением глаз. Рядом гарцевал огромный красавец — жеребец Сатана, также по всей форме снаряженный для войны.
 Аларик высоко поднял меч и крикнул своим людям:
 — Мы отправляемся, и да поможет нам Бог! Слава Господу Богу, слава герцогу Вильгельму — нет, слава нашему королю!
 Воины издали клич одобрения, и кавалькада выехала со двора.
 В дверь постучали. Фаллон испуганно обернулась. Кто бы это мог быть? Аларик уехал, не сказав ей ни слова. Может быть, именно сейчас хотят подвергнуть ее наказанию?
 Фаллон напомнила себе, что она дочь Гарольда. Набросив на тело какую-то ткань, она властно спросила:
 — Кто там?
 Дверь медленно открылась, и появился Ричард.
 — Моя госпожа?
 — Да, я здесь, — с облегчением произнесла она.
 Он улыбнулся ей, но Фаллон напряженно ждала, что он скажет.
 — Граф Аларик уехал, чтобы соединиться с войском герцога, — сообщил Ричард. — Ковентри пал, и Вильгельм идет в глубь страны… А вам надо одеться и упаковать вещи.
 — О Боже! — в отчаянии произнесла она. — И куда же меня хотят отправить?
 — В Бошем, моя госпожа. Граф приказал Роже и Ролло вместе с несколькими людьми остаться здесь. Они отвезут вас к вашей матери.
 Фаллон облизала губы.
 — В Бошем? — переспросила она. — К моей матери?
 — Да, миледи.
 — Это не ловушка? Они не собираются переправить меня через Английский канал?
 — Нет, миледи. — Ричард слегка нахмурился. — Моя госпожа, граф обожает вас. Он часто говорит о вашей красоте, вашей деликатности…
 Фаллон махнула рукой, зная, каким неисправимым фантазером был этот паренек. Она испытала величайшее облегчение и радость. Внезапно она почувствовала, что может потерять сознание. Дочь короля Гарольда никогда не падала в обморок, сказала она себе. Однако мир куда-то уплывал от нее.
 — Ричард! — воскликнула она и повалилась на пол.

 Глава 22

 Аларик догнал Вильгельма в Кентбери. Оттуда древняя римская дорога — Валтинга — вела прямо к Лондону. На совете, в котором участвовали Аларик, Одо, Роберт, несколько баронов и сам герцог, было решено, что они отправятся дорогой пилигримов, минуя город.
 Численность войска Вильгельма все время уменьшалась. Приходилось оставлять людей в крепостях, которые строились по ходу движения. Аларик часть своих рыцарей отправил в Хейзелфорд, другую — в Бошем. Вильгельм также не выпускал из-под наблюдения родовое гнездо Гарольда. Почти треть армии осталась в Дувре, поскольку Вильгельм был намерен держать этот город под собственным контролем. В случае поражения, как бы ни мала была его вероятность, он мог даже зимой переправить оттуда свои войска через Английский канал.
 Проходили дни. Аларик пребывал в постоянных заботах, и у него почти не оставалось времени для мыслей о Фаллон. Войска двигались через деревни и города, и ежедневно приходилось думать о том, чтобы добыть продовольствие и найти пристанище. Солдаты мародерствовали, и если своих людей он мог держать в узде, то на других его власть не распространялась. Даже герцог не мог предотвратить грабежи.
 Вильгельм послал в Лондон лазутчика, который, переодевшись разносчиком, собрал весьма интересную и богатую информацию. Шериф Эдгер был тяжело ранен при Гастингсе, однако смог вернуться в Лондон и сейчас собирал войско.
 Похоже, папские знамя и благословение, которые получил Вильгельм, были его самым могучим оружием. Клирики заколебались. Люди шептались, что предсмертное пророчество Эдуарда Исповедника полностью сбылось: демоны нагрянули в Англию, и огонь опустошил землю. Наслав гибель на Гарольда, Господь тем самым указал своего избранника. И, вероятно, следует подчиниться Вильгельму, который заявлял, что он является законным королем.
 Но, несмотря на эти разговоры, ничего существенного не происходило. Поэтому Вильгельм продолжал продвигаться к Лондону.
 Отряд численностью около пятисот всадников во главе с Алариком был направлен к городу, чтобы разведать обстановку. Войско разбило лагерь в деревне Камберуэлл. Население оказало упорное сопротивление, и Аларик, хоть и не любил бессмысленного разрушения, вынужден был сжечь несколько домов.
 Затем они направились к Саутуарку, откуда виден был Лондонский мост. Лондонцы вышли, чтобы дать захватчикам бой, однако люди Аларика, в числе которых были его рыцари и воины Вильгельма, отбросили их к стенам города.
 Норманны не стали переходить мост. Они сожгли Саутуарк и отступили, чтобы соединиться с основными силами.
 Вильгельм со своим войском ожидал их у Нарфильда. Аларик доложил ему о том, как разворачивались события. Вильгельм внимательно выслушал его, а затем сказал, что у них появился неожиданный союзник.
 Он развернул карту окрестностей Лондона и показал на Винчестер. Аларик вопросительно поднял бровь. Винчестер, древняя столица Уэссекса, некогда была центром Английского королевства. Сейчас он принадлежал вдове Эдуарда, сестре Гарольда Аэдит, то есть вдовствующей королеве.
 — Она заявила, что желает видеть меня королем, — улыбаясь, сообщил Аларику Вильгельм, — и оказывает мне поддержку. Только что прибыли свежие войска из Нормандии, и я намерен взять этот город. Вдовствующая королева отдает его мне. — После паузы он показал кружок на карте: — Ты отправишься вот сюда, на север, и встретишь меня у Темзы.
 Аларик ознакомился с планом Вильгельма, указал на некоторые известные ему препятствия, которые могут осложнить движение. Герцог кивнул. Чувствовалось, что он взволнован тем, что сестра Гарольда, вдова Исповедника, признала его. Появились слухи, что клирики все больше нервничали, а их влияние было весьма сильным. Стало известным, что Моркер и Эдвин намерены покинуть Лондон и отбыть на север в надежде на то, что Вильгельм не тронет их отдаленные герцогства.
 Когда Аларик привел своих всадников в Винчестер, Аэдит обратилась со скорбной, но убедительной речью к людям, собравшимся перед дворцом. Винчестер был взят практически без сопротивления.
 В тот вечер Аларик обедал с вдовствующей королевой. При свете свечей она снова была похожа на ту хорошенькую девушку, которая когда-то вышла замуж за старого короля, и они провели удивительно приятный вечер. Они были вдвоем, и когда смех постепенно замер, Аларик спросил, почему она решила поддержать Вильгельма Нормандского.
 Аэдит рассеянно вертела кубок и смотрела в огонь.
 — Англией мог бы управлять Гарольд, — задумчиво сказала она. — Возможно, с этим справились бы Гирт или Леофвин. Но они мертвы, а их дети слишком молоды, чтобы удержать власть. Гарольд Гордрада мертв, Тостиг тоже… Эдгар Ателинг — всего лишь мальчик. — Она посмотрела Аларику в глаза. — У нас нет никого, кто бы мог одолеть Вильгельма, а пока мы будем пытаться это сделать, страну окончательно разграбят и опустошат. Ничто не может остановить Вильгельма, он слишком силен.
 Поколебавшись, нервно передернув плечами, она добавила:
 — Я верю в рок… Я никогда не забуду тот день, когда умер Эдуард… Не забуду, как он держал меня за руку, как призывал нас довериться Гарольду. Он сказал, что огонь опустошит страну и что придут демоны… Ведь все сбылось, разве не так? Комета предрекала бедствие, и бедствие пришло к нам. Мы должны покориться судьбе.
 Эти слова напомнили Аларику о Фаллон, и у него сжалось сердце. Не оказался бы он в дураках, отправив ее к матери. Там были и его люди, и люди герцога, но если Фаллон захочет убежать, в Бошеме это сделать легче, чем где-то еще. И кроме того, он тосковал по ней.
 — Не все покорятся, — негромко возразил он. Аэдит засмеялась. Аларик бросил на нее быстрый взгляд.
 — Моя племянница, — сказала она. — Фаллон…
 Это было то имя, которое он произнес про себя.
 — Да, Фаллон.
 Аэдит погрозила ему пальцем.
 — Будьте поосторожней с девчонкой, граф Аларик. Если она ваша пленница, держите ее в узде.
 — Вы как будто не доверяете своей племяннице, — осторожно предположил он.
 — Фаллон? — Она удивленно подняла бровь, покачала головой и улыбнулась. — Прежде всего я ее обожаю и обожала всегда. Она вся из огня и страсти, и мне бы хотелось, чтобы она была моей дочерью… А говорю я так потому, что хорошо знаю ее. Она взяла от моего брата гордость, а от деда моего отца — целеустремленность и твердость. Люди от нее приходят в восторг. Она может повести за собой толпу, если того захочет. Она хороша как сказочная принцесса, но ее голова тоже забита сказками. От реальной жизни она далека. — Аэдит замолчала, допила вино. — Я надеюсь, что мы нашли общий язык с Вильгельмом.
 Аларик заверил Аэдит, что Вильгельм ничего не имеет против нее и что он, без сомнения, будет оказывать ей почести, надлежащие вдове Эдуарда. Побеседовав еще несколько минут, Аларик сослался на усталость и откланялся.
 Аэдит приготовила ему комнаты, не упустив при этом ни одной детали. Его поджидало вино на ночь, горячая ванна и кровать с тонким белоснежным бельем и меховым покрывалом. Весело полыхал огонь в камине. Окна комнаты выходили в заснеженный сад. Вдали открывался вид на город. Очень уютное место, подумал Аларик, да так и должно быть, ибо Винчестер был любимым местом древних английских королей.
 Аларик погрузился в корыто, наслаждаясь теплой водой, которая смывала усталость, накопившуюся за многие дни, проведенные в седле. Похоже, что Лондон собирается подчиниться Вильгельму. Днем Аларик был поглощен делами герцога, но ночью не знал покоя. Когда он закрывал глаза, ему вспоминалась буйная грива ее черных как смоль волос, окутывающих его. Ее глаза, голубые, словно весеннее полуденное небо, затуманенные дымкой страсти. Даже пьянящий запах женского тела. Ему казалось, что стоит лишь протянуть руку — и он ощутит тепло ее дыхания, услышит удары сердца.
 Он стискивал зубы, вспоминая ее неудержимое стремление бежать, тревожась о том, не готовит ли она мятежи в Бошеме. Винчестер будет самым подходящим местом для нее, внезапно подумал он. В Бошеме она может попасть в беду. Возможно, Аэдит удастся наставить ее на путь истинный и научить покорности.
 Но, конечно, главное было в другом, и он отдавал себе в том отчет. Он хотел видеть ее здесь, потому что нуждался в ней. Потому что хотел ее. Несмотря на строптивость, она была солнечным лучом в его жизни.
 Она утомительна, напомнил он себе. С ней постоянно приходится бороться.
 Он задумчиво улыбнулся. Решение созрело. Он будет воевать с шипами, чтобы иметь возможность насладиться цветком.
 Фаллон поднялась из-за стола и поцеловала мать. Затем, как повелось с момента ее возвращения, крепко обняла. Эдит ответила ей таким же крепким объятием.
 Фаллон любезно улыбнулась Роже и Ролло, которые постоянно с ними обедали. Точнее, женщинам позволялось обедать с Ролло и Роже, ибо норманны были здесь на положении хозяев. Двадцать людей Вильгельма дни и ночи были заняты тем, что заигрывали с молоденькими девушками и проедали запасы, которые были заготовлены на зиму. Роже командовал двумя десятками людей Аларика, и хотя они вели себя более достойно, было очевидно, что их тяготила скучная жизнь почетных тюремщиков. Спасение было в том, что мужчины были искусными охотниками и рыболовами. Из-за Английского канала доставили много вина, рыбу и мясо добывали сами, так что голод Бошему не грозил.
 В тот вечер Фаллон была озабочена тем, чтобы побыстрее уйти из зала и оказаться в своей комнате. Она поднялась по лестнице, заперла дверь и прислушалась. Чьи-то шаги. Она не знала, был ли то Роже или Ролло. Ей было известно лишь то, что они сторожили ее по очереди и один из них всегда находился за дверью.
 — Спокойной ночи, Ролло! — любезно сказала она.
 — Это Роже. Спокойной ночи, миледи! — последовал ответ.
 — А, в таком случае, спокойной ночи, Роже.
 Она направилась к высокому гардеробу в углу комнаты, опустилась позади него на колени и вынула панель. Открылся небольшой лаз, из которого появились два сакса, одетых в одежду арендаторов, но сохранивших длинные волосы воинов.
 — Фаллон, мы должны решить все сегодня, — начал старший.
 Фаллон прижала пальцы к губам.
 — Тс-с! — она показала жестом на дверь. Оба пришельца дрожали — декабрьская ночь выдалась на редкость холодной. Фаллон улыбнулась им, ощущая прилив тепла от переполняющего ее чувства любви, она обняла своего брата Галена и стала его лихорадочно целовать. Затем заключила в объятия Аэлфина.
 — Господи, как же я вас обоих люблю! — шептала она.
 Они подошли к камину и уселись перед огнем.
 Эдит знала, что ее сыновья мирно жили в Бошеме под маской арендаторов. Они делали вид, что не говорят по-французски, а жители деревни так умело подыгрывали им, что никто из норманнов не мог и подумать, что молодые сыновья Гарольда находятся поблизости. Юного Тэма с ними не было — Гален отправил его в Лондон, откуда тот посылал отчеты о происходящем.
 Гален ласково коснулся щеки Фаллон.
 — Фаллон, мы сегодня уезжаем.
 Она поймала его руку. Слезы блеснули у нее в глазах.
 — Я так боюсь за тебя! Позвольте и мне отправиться с вами! Я буду…
 — Нет, Фаллон… Я знаю, как мечтаешь ты о побеге, но это все поставит под удар. Никто не обратит внимания на двух арендаторов, которые кочуют из одной разоренной деревни в другую. Но страна будет поднята на ноги, если ты исчезнешь из дома, — сказал Гален.
 — В этом нет сомнения.
 Аэлфин посмотрел на Галена.
 — Ты нам будешь очень нужна попозже, Фаллон.
 Она сидела грустная, крепко сжав пальцы. Она знала, чего хотят братья, и очень беспокоилась за них. Становилось очевидным, что Эдгар Ателинг не будет коронован. Никто не верил в то, что мальчик способен противостоять Вильгельму.
 Но существовал очень сильный человек, который мог это сделать. Братья поддерживали связь с их дальним родственником Эриком Улфсоном. Он клялся, что ради Фаллон, дочери Гарольда, готов начать любую войну.
 Аэлфин опустился перед ней на колени.
 — Фаллон, подумай об отце. Ты должна помочь нам привлечь Эрика.
 Она вздрогнула.
 — Мне это не по душе… Какая нам разница, кто разорит нас: викинги или норманны?
 — Эрик придет в Англию не как завоеватель. Да, он жесткий воин, готов воевать где угодно и с кем угодно… Но он оставит Англию для нас. Саксы будут управлять землей саксов.
 Гален прошелся вдоль возле камина, посмотрел на дверь и сжал руки Фаллон.
 — Я слышал, что Аларик посылает людей за тобой. Должно быть, гонец еще не доехал.
 Фаллон опустила взгляд на ладони, боясь выдать свои чувства. Она нервно поправила юбку и ничего не сказала.
 — Он хочет отправить тебя к Аэдит.
 Фаллон удивленно подняла глаза.
 — Конечно, ты сможешь отделаться от нее. Тебе надо будет лишь встретиться с одним из людей Эрика Улфсона и убедить его, что ты ждешь викинга.
 Фаллон покачала головой. Она недолюбливала Эрика, ей было неуютно рядом с ним, и она подозревала, что своей жестокостью он превосходил всех известных ей людей, будь то саксы, норманны, датчане, шведы или норвежцы.
 — Отец умер, — сказала она тихо, — и корона принадлежит Эдгару Ателингу.
 — Да! Но у него нет сил удержать ее! Ты можешь призвать сюда Эрика и его викингов. Вильгельм не сможет воевать вечно. Вон уже сколько полегло его людей! Численность его войска уменьшается. Эрика не смутят никакие папские благословения. Некоторые говорят, что он христианин. Но мы знаем, что он поклоняется Одину и славит Тора. Его приводят в восторг смерть и разрушение.
 — И вы хотите, чтобы я привела его сюда! — устало сказала Фаллон. — Сменить одного дракона на другого.
 — Ты забыла отца? — Слова Галена прозвучали слишком громко, и Фаллон приложила палец к губам. Гален понизил голос, но горячности и горечи в его речах не убавилось. — А я не забыл! Я там был! Всего в нескольких шагах, когда на него напали! Неужели ты стала предательницей и все позабыла?!
 Фаллон ударила брата по лицу. Ее душили стыд и боль, и когда на щеке Галена проступили красные следы от пальцев, она опустилась на колени, борясь с подступившими слезами.
 Гален опустился на колени рядом с ней.
 — Прости меня, Фаллон… Я сожалею о сказанном. Ты можешь меня простить?
 Она качала головой, не в силах ответить ему, ибо боялась, что это жестокое, в сердцах высказанное обвинение справедливо. Она не могла разобраться в своих чувствах, в хитросплетениях боли, угрызений совести и сомнений. К своим врагам она относилась неодинаково. Она всем сердцем желала поражения Вильгельму. Но Аларика ей хотелось пощадить. Она страстно молилась об избавлении от норманнов, однако не менее горячо желала, чтобы один из них остался цел и невредим.
 Она поклялась воевать, но ей мешала жалость. И, как ни храбра она была, ей хотелось покоя.
 — Фаллон, — тихо сказал Гален.
 Она откинула голову, снова покачала головой.
 — Гален, неужели нет другого пути?
 — Другого пути нет… Если мы хотим победить… Ни у кого, кроме Эрика Улфсона, нет для этого сил… Я передам тебе свои указания. У тебя будет время и возможность для побега… Фаллон, ты единственный человек, который может убедить Эрика в том, что он должен выступить против нормандского герцога.
 Наконец она медленно кивнула.
 — Мы должны ехать, — напомнил Аэлфин Галену.
 — Да, — сказал Гален, продолжая смотреть на сестру. Он поцеловал ее в лоб и крепко обнял.
 — Береги себя, Фаллон… Береги… Я люблю тебя.
 Она прижала к груди Аэлфина, и оба брата исчезли в потайном ходе. Глядя им вслед, она вспомнила, какое удовольствие он доставлял им, когда они были детьми. Фаллон поставила на место панель и села перед камином, стараясь не разрыдаться.
 Братья оказались правы. На следующее утро появился молодой белокурый оруженосец. Когда Фаллон вошла в зал, он стоя разговаривал с Роже и Ролло.
 — Мы должны сопровождать вас в Лондон, миледи, такое распоряжение привез нам Стивен.
 Она перевела взгляд на гонца.
 — Когда нужно выезжать?
 — Как только вы соберетесь, — ответил Роже.
 — Я попрощаюсь с матерью и буду готова ехать во дворец вдовствующей королевы.
 Она повернулась и направилась к себе. Роже, нахмурившись, смотрел ей вслед, не в состоянии сообразить, что его обеспокоило.
 «Во дворец ее тети…»
 Он не говорил ей, куда именно ее собираются везти. Он лишь сообщил, что они направляются в Лондон.
 Роже покачал головой и пожал плечами. Должно быть, кто-то другой сказал ей об этом. Иначе откуда бы она знала?
 — Простите, сэр, а мне ехать?
 Роже обернулся и увидел Ричарда, который смотрел на него преданными глазами в ожидании ответа.
 — Граф Аларик сказал, что меня сделают оруженосцем, как только герцога коронуют.
 Роже крепко хлопнул его по плечу.
 — Да, парень! Он об этом не забыл. Тебе нужно ехать. Отправляйся со Стивеном и помоги готовить вьючных лошадей. Ночь мы проведем в дороге, а завтра начнется твое обучение.
 Сияющий Ричард стал горячо благодарить рыцаря. Роже посмотрел на Фаллон, которая поднималась по лестнице.
 Что принцесса думает об этом? На ее лице не отразилось никаких эмоций. Была ли она огорчена тем, что ее разлучают с матерью? Испытывала ли тревогу, что ее снова везут к Аларику? Продолжала ли неистово ненавидеть всех норманнов? Или она готова смириться с неизбежным ходом событий?
 «Не пытайся больше оказывать ему сопротивление, Фаллон, — молча призывал ее Роже. — Не делай этого. Я люблю тебя и не хочу, чтобы ты пострадала.
 Вероятно, Аларик тоже любит тебя».
 Нет, решил Роже. Для него любовь умерла и покрылась горестным пеплом много лет назад. Однако к тому, что считает своим, он относится бережно.
 Роже покачал головой, продолжая испытывать беспокойство, хотя и не мог понять почему. Впрочем, это неважно, главное, что она скоро окажется в Лондоне. За коронацией последует грандиозный пир, и вся Англия склонит головы перед Завоевателем.
 Отмахнувшись от неприятных предчувствий, Роже вышел из зала.
 Вверху, в комнате матери, той самой, где родились и ее братья, и она сама, Фаллон, не скрывая при этом слез, крепко обняла Эдит. Это время было кратким возвратом в счастливое прошлое. Она походила по полям, где играла в младенчестве, полюбовалась речкой, в холодной воде которой когда-то любила болтать босыми ногами. Посидела перед камином, возле которого отец рассказывал о древнем Камелоте и великом короле Альфреде. Казалось, она чувствовала, как он гладит ее лицо, когда вспоминала его рассказы, слышанные им от его матери-датчанки, об Одине, Торе и колесницах, мчащихся по небу, или о друидских священниках, которые передавали вести по воздуху, разговаривали с оленями, белками и даже с деревьями.
 Все это остается в прошлом. Фаллон смотрела на мать и понимала, что Эдит тоже погружена в воспоминания. Сейчас Фаллон поняла, что такое любовь между мужчиной и женщиной, и ей было больно смотреть на мать, которая так верно и горячо любила Гарольда. Фаллон была убеждена, что мать никогда не захочет видеть рядом другого мужчину.
 Вздрогнув, Фаллон подумала, что это похоже на то чувство, которое она испытывает к Аларику. У них не было долгих счастливых лет за спиной, они не делились по ночам планами и мечтами. Но Аларик тронул ее душу. Он разбудил ее. Она никогда не оказалась бы рядом с ним, если бы их не свела война, но сейчас это необратимо. Но она будет бороться с ним, как в том и поклялась Галену. Она и ее братья были детьми Гарольда, и страна принадлежала им, а не норманнам.
 Эдит оторвалась от дочери. В глазах ее блестели слезы, когда она посмотрела в лицо Фаллон и прошептала:
 — Фаллон, сложи оружие, прошу тебя. Не сопротивляйся больше!
 Сердце Фаллон дрогнуло при этих словах. Что известно матери о ее планах?
 — Я не знаю, о чем ты говоришь, — пробормотала она. — У меня нет никакой власти.
 Эдит улыбнулась.
 — У тебя больше власти, чем ты полагаешь. Но пойми, Фаллон, Англия не в силах воевать. Твой отец погиб, его братья тоже. Это наши лучшие воины. Я знаю, что твои братья ушли, чтобы поднимать людей против Вильгельма. Они рыцари и воины, я и не могу остановить их. Возможно, я и их потеряю. Поэтому прошу тебя, прекрати войну.
 — Они убили отца! — прошептала Фаллон. Эдит поднялась и взволнованно заходила по комнате. Затем она подошла к Фаллон.
 — Гарольд сам решил принять участие в битве… Ты говоришь: «Они убили отца…» Кто «они», любовь моя? Аларик не убивал его. Фаллон, я говорю тебе все это, чтобы ты не обманывалась на сей счет: если бы Аларик просил твоей руки, отец отдал бы тебя независимо от твоего желания.
 Некоторое время Фаллон ошеломленно молчала.
 — Нет! — возразила она, наконец. — Я была помолвлена с Делоном. Мы бы поженились…
 — Никогда! — твердо сказала Эдит.
 — Отец любил Делона!
 — Да, любил. — Эдит слегка улыбнулась. — Но ты не для него. У него не хватило бы сил быть мужем женщины, которая владеет мечом и способна вести войско в бой.
 — Сейчас он томится в нормандской темнице! — выкрикнула Фаллон.
 — Возможно. Хотя не исключено, что он не столь уж ограничен в своих действиях, — проговорила Эдит. — И потом, меня это не столь беспокоит.
 — Мама, как ты можешь!
 — Фаллон, я потеряла так много, что мне на родных едва хватает слез. Прошу тебя, не надо сопротивляться! Аларик — хороший человек… Твой отец восхищался им и ставил выше любого англичанина. Уступи — и ты полюбишь его.
 — Он не любит меня!
 — Он испытывает к тебе симпатию. Он доброжелателен к тебе.
 — Значит, это была ты! — внезапно осенило Фаллон. — Он поклялся тебе, что сохранит мою жизнь.
 Эдит пожала плечами.
 — Он сделал это, уважая твоего отца. Помни об этом и будь благодарна. Я замечала, как ты краснеешь, когда произносят его имя… Я счастлива, что ты находишься под покровительством такого сильного рыцаря… Пожалуйста, Фаллон, прояви сдержанность!
 Фаллон уронила на грудь голову. Мать хочет, чтобы она оставалась любовницей норманна до тех пор, пока не найдется более подходящая постель. Брат назвал ее предательницей, однако он тоже хотел, чтобы она оставалась в постели Аларика и помогла свалить его.
 Внезапно дыхание у Фаллон стеснилось, и она поняла, что влюблена. Возможно, она всегда была немножко влюблена в него. Этим и объяснялись ее злые проказы.
 Она любила его. Но никогда не скажет ему об этом, не поступится гордостью и достоинством. И никогда не перестанет ненавидеть его, ибо он ее враг.

 Глава 23

 Путешествие в Лондон принесло Фаллон немало душевных мук. Они ехали по тем местам, где прошла армия победителей. Всюду виднелись следы разрушений. То, что не было сожжено людьми Вильгельма, было разграблено. Зима грозила разграбленным деревням голодом. — Им постоянно встречались нищие, которые без колебаний подходили к вооруженным нормандским рыцарям. Возможно, они считали, что смерть от меча менее мучительна, чем медленное умирание от голода и холода.
 Фаллон быстро раздала всю еду, которую захватила с собой. Глядя на нее, то же самое сделал Ричард. Роже ничего на это не сказал. В одной из деревень к ним с криками подбежали голодные крестьяне, потерявшие голову от отчаяния. Роже сделал здесь остановку, вместе со своими людьми прочесал лес. Они поймали нескольких кроликов и отдали их женщине, возле которой сидело пять или шесть детей. Это растрогало Фаллон. Роже попросил ее сказать женщине, что тот, кто не надеется здесь выжить, может ехать в Хейзелфорд, где он получит еду и работу.
 Когда они двинулись дальше, Фаллон тронула Роже за рукав.
 — Спасибо, — сказала она.
 — За это благодарите не меня, а Аларика. Это его приказ.
 Она покачала головой.
 — Аларик не ловил кроликов для той крестьянки.
 Роже некоторое время смотрел на нее.
 — Вы помните время, когда мы были юными? Вас наказали за какую-то проделку. Вы только улыбнулись мне, и я уже готов был все для вас сделать. Я тогда был влюблен. — Он на мгновение замолчал. — Я и сейчас влюблен в вашу улыбку. Но я уже не юнец. Мы стали старше, а жизнь оказалась гораздо печальней… Всему, что я умею, я научился у графа, Храбрость, сдержанность — эти качества он постоянно во мне воспитывал. Милосердие, справедливость, разумный подход — добродетели, которые от него неотъемлемы. Он мой сеньор, и, хоть я восхищаюсь вами, я хочу, чтобы вы знали, что мне еще присуща верность, которой я также учился у него.
 — Я знаю вашу верность, Роже. Да, мы уже не дети. Эта поездка произвела на меня тяжелое впечатление, потому что это мои люди. Вы проявили доброту, и я благодарна за это.
 Он улыбнулся.
 — Очень приятно, — просто сказал Роже.
 Когда до Винчестера оставалось около двух часов пути, Роже остановил маленький отряд, сопровождающий принцессу.
 — Приближаются всадники, — коротко сказал он.
 Фаллон также остановила лошадь. Хотя люди Вильгельма шли по стране как победители, они все время опасались засады. Они были в латах и с ног до головы вооружены. У Ролло, истинного сына войны, были не только топор и меч, но и булава, которую Фаллон вряд ли удалось бы поднять.
 Приближающиеся всадники также были снаряжены для боя. Их доспехи сверкали под лучами яркого зимнего солнца, а лошадиные копыта звонко и грозно стучали о мерзлую землю. Внезапно Роже вскинул в приветствии руку и улыбнулся Фаллон.
 — Видите знамя? Это Аларик нас встречает.
 Сердце Фаллон встрепенулось, в груди у нее потеплело, но затем она устыдилась своей радости. Завернувшись в меховую накидку, она наблюдала за приближением всадников.
 Аларик скакал впереди. Накидка его развевалась на ветру, забрало скрывало лицо. Фаллон почувствовала, что дрожит. Он послал за ней, он хотел видеть ее. И в ней тоже росло, переполняло ее через край желание увидеть Аларика.
 Она крепко вцепилась в поводья, чтобы скрыть дрожь. Аларик поднял руку, и скакавшие за ним рыцари натянули поводья, сдерживая огромных боевых коней. Роже выкрикнул приветствие, Аларик резко остановил своего Сатану рядом с ним, и всадники пожали друг другу руки. Затем Аларик обратил взгляд на Фаллон.
 Ей видны были холодные серые глаза, в которых трудно было прочитать какие-либо эмоции.
 — Миледи, — сказал он спокойно, выдохнув туманное облачко. Лошадь сделала шаг вперед, звякнул колокольчиками на упряжке. Вокруг стоял заснеженный, словно завороженный лес.
 — Граф Аларик, — таким же спокойным тоном ответила она. Прошло более недели с того времени, как они виделись в последний раз. Фаллон старалась сохранить независимый вид, хотя сейчас, когда он был рядом, ей невыразимо трудно было сдержать дрожь волнения.
 Некоторое время Аларик изучающим взором смотрел на нее, затем подъехал к Роже. До Фаллон долетал разговор о предстоящей коронации, о том, что город наводнен их сторонниками.
 Некоторые бранили норманнов, другие приветствовали победителей.
 Когда наконец они добрались до Винчестера, Фаллон с упавшим сердцем увидела, что именно так все и было. Некоторые ворчали на норманнов, но многие бойко торговали своими изделиями. Сейчас зима, напоминала себе Фаллон. Как бы там ни было, а людям нужно есть и кормить семью.
 Они подъехали ко дворцу тети. Аэдит ожидала их на ступенях, а ее тяжеловооруженные всадники держали знамена Вильгельма. Аларик помог Фаллон спешиться, и девушка с удивлением заметила, что согрелась. Зима могла выкрасить весь мир в белый цвет, но ей становилось тепло, когда Аларик прикасался к ней.
 Аларик подвел Фаллон к Аэдит, которая по-родственному обняла племянницу. Улыбнувшись, она сказала:
 — Добро пожаловать в мой дом. Счастлива видеть тебя здесь и надеюсь, что тебе у меня понравится.
 Аэдит снова обняла ее. Фаллон поймала на себе взор Аларика. Она понимала, что дворец тетки — очередная тюрьма.
 — Рада видеть вас, тетя, — негромко произнесла Фаллон.
 Аэдит повела ее в зал, расспрашивая о матери, о том, видела ли она братьев или кузенов, на что Фаллон ответила, что мать чувствует себя превосходно, и отважно наврала об остальных членах семьи.
 — Мне говорили, тетя, что вы пригласили сюда Вильгельма и что вы хотите видеть его королем, — многозначительно сказала Фаллон.
 Они обе остановились. Некоторое время Аэдит вглядывалась в племянницу, которая бросила ей замаскированный упрек.
 — Да, я хочу, чтобы Вильгельм был королем, — проговорила она. — Мой брат Гарольд заявил, когда отправлялся на битву, что за него должен все решить Бог. И Бог решил. Разве не так, Фаллон?
 — Мой отец умер… Англия еще держится.
 — Лишь небольшая часть ее, дорогая моя, — усталым голосом возразила Аэдит. — Пройди по тем местам, где прошло войско, и посмотри. — Она горестно улыбнулась и жестом пригласила гостью в большой зал.
 В камине ярко горел огонь. Аэдит величественно показала на роскошные стулья с высокими спинками, покрытые богатой тканью. Они сели, им тут же принесли кубки с горячим глинтвейном. Внезапно воцарилась напряженная тишина. Фаллон обратила внимание, что в зале находятся также Аларик, Роже и оруженосцы Стивен и Ричард.
 Аларик снял шлем, Роже последовал его примеру. Знающий свое дело Стивен тут же забрал тяжелое металлическое снаряжение и помог Роже снять кольчугу. Ричард сделал то же, хотя, когда он взял шлем Аларика, тот выскользнул у него из рук и с грохотом упал на пол. Бедный Ричард выглядел совершенно несчастным. На губах Фаллон заиграла легкая улыбка, Аларик же откровенно засмеялся. Вскоре к нему присоединился и Ричард, и внезапно Фаллон стало весело, тем более что Аларик и Роже стали подтрунивать над начинающим оруженосцем.
 Аэдит наклонилась к Фаллон.
 — Я любила своих братьев, Фаллон… Всех… Я любила Тостига и Леофвина, Гирта и Гарольда… Но Гарольд мертв, Фаллон. Никакой местью его не вернешь. Я открываю объятия Вильгельму не для того, чтобы опозорить Гарольда. Я делаю это, чтобы проклятие, которое пало на нас, перестало действовать и народ вернулся к нормальной жизни.
 — Ну как, парень, теперь все сделал, как надо? — обратился Стивен к Ричарду. Они снова засмеялись и покинули зал. Роже и Аларик подсели к камину, потягивая глинтвейн.
 Завязалась беседа. Роже рассказал о положении на побережье и о кораблях, которые уже пересекли или собираются пересечь Английский канал. Аларик говорил о битве у моста, и при взгляде на Фаллон глаза его теплели. Вел он себя беспокойно, вставал, задумчиво смотрел в огонь и выпил несколько кубков вина.
 Наблюдая за ним, Фаллон трепетала. Аларик говорил что-то о латах, но она чувствовала, что он глазами раздевает ее. Аэдит описывала Вестминстер и обряд коронации, но Фаллон едва ли способна была воспринимать что-либо из ее рассказа, сосредоточив все внимание на Аларике. Он стоял у камина, опершись локтем на каминную доску, рассеянно поигрывая кубком, и не спускал с нее глаз. Отсветы огня играли на его лице. Фаллон чувствовала, что щеки ее пылают. Слова не доходили до нее. Входили и выходили слуги, но она едва замечала их, завороженная силой его взгляда.
 — Аларик, а ты что скажешь на это? — смутно донеслись до нее слова. Но, похоже, он не слышал этих слов, ибо продолжал смотреть на принцессу. Внезапно он поставил кубок, бросил короткое извинение Роже и вдовствующей королеве, подошел к Фаллон и, взяв за руку, помог встать, продолжая смотреть ей в глаза.
 — Я покажу принцессе ее апартаменты, — сказал он.
 Фаллон почувствовала, как краска прилила к ее щекам.
 Аларик обнял ее. Не может же она сопротивляться при тете, сказала она себе. Но это была ложь, потому что она ждала его прикосновений.
 Кажется, свечи закружились в хороводе, когда она шла через зал. Она споткнулась на лестнице, и он подхватил ее. Они оказались перед дверью, и Аларик открыл ее ногой, продолжая смотреть Фаллон в глаза.
 — Ты не имеешь права это делать, — сказала она.
 — Ты моя. И я возьму тебя сейчас.
 — Я твой заклятый враг.
 — Я думаю, что ты в эту минуту думаешь о мире.
 — Я думаю, что ты помнишь…
 — Я чувствую, как ты дрожишь… Вырывайся, принцесса, если можешь… Сопротивляйся, если найдешь силы…
 Очевидно, вино бросилось ей в голову. Она вся пылала и была как во сне. Не хотелось вырываться из этих горячих объятий. Да, она окажет сопротивление ему, как и поклялась, но потом, потом, а не сейчас.
 Они вошли в покои. Фаллон почти ничего не видела вокруг. Она была пьяна от вина, от его объятий, от желания и от предчувствия того, что должно сейчас свершиться.
 В уютной спальне в камине был предупредительно разведен небольшой огонь. Для Фаллон не существовало ничего, кроме Аларика. Она дотронулась до его волос, пока он нес ее к широкой кровати. Он осторожно положил Фаллон и дрожащими пальцами коснулся ее щеки.
 — Я тосковал по тебе… Как тоскуют по солнцу, по луне, по звездам…
 Ей было трудно дышать. Она лишь трогала, гладила его мускулистое, упругое тело. Когда успела она попасть под воздействие его чар?
 — Скажи, а ты, принцесса, — прохрипел он, — скучала по мне? Хотя бы немножко?
 — Ты мой враг, — напомнила она, опуская глаза. — Я должна сопротивляться тебе.
 — Значит, мы меня ненавидишь?
 — Не тебя. Я ненавижу мир, из которого ты пришел, чтобы украсть у меня мой мир.
 Аларик тихо застонал, уткнув лицо в шелковистую копну ее волос.
 — Мой мир, любовь моя? Ради того, чтобы видеть тебя, я отбросил его. Но это невозможно… Я не волшебник, не алхимик, чтобы отбросить прошлое или провидеть будущее.
 Фаллон погладила ладонью его красивое, словно вылепленное искусным скульптором лицо. Было такое ощущение, что вокруг горят сотни и сотни свечей. Золотистый свет трепетал и струился в воздухе. Где-то там, снаружи, мир был белым, заснеженным и холодным, а здесь было сказочно тепло.
 — Если бы только… — зашептала она.
 Он забрал в ладонь ее пальцы и стал по очереди их целовать.
 — Если бы только… Да, если бы это было возможно, я построил бы для тебя хрустальный дворец, и ты жила бы там, в сказочном мире. Тебе не угрожали бы ни смерть, ни опасность… А я любил бы тебя так нежно, что ты забыла бы о существовании черного мира снаружи и всегда обнимала меня с лучезарной улыбкой.
 Он шептал у самых ее губ, а затем ее рот прикоснулся к ним, и Фаллон с легким, светлым вздохом отдалась поцелую и нежным, опьяняющим ласкам. Комната была освещена золотистым светом, и Фаллон не отвернулась, когда Аларик стал раздеваться. Она позволила ему снять одежду с ее трепещущего тела. Мягко и нежно коснулась его плеч. После этого призрачный, словно сотканный из легкого облачка чудесный мир начал бледнеть, и его заменило пламя. Бронзовые могучие плечи и контуры вздымающейся груди… Тень его руки на стене… Неповторимый вкус поцелуя. Они встали на колени друг перед другом, сплели пальцы рук, а их губы слились в поцелуе. Затем он откинулся назад, и она поднялась над ним, глядя ему в глаза. Он притянул ее поближе, сжал тяжелые груди. Было впечатление, что она парила, неслась вслед за ним. Он обнял округлые ягодицы, прижался к ней…
 Аларик наслаждался страстью и красотой Фаллон. Сегодня она одарила его всем, что может дать женщина.
 Никогда за всю свою бурную жизнь ему не приходилось встречаться с такой отвагой в любви, любовью, которая заставляет забывать о времени. На поле боя он не думал о смерти, но в тот миг ему показалось, что он умирает. Когда все кончилось, он остался лежать рядом с ней, прижимая Фаллон к себе, поглаживая ее влажное тело.
 Аларик понимал, что влюблен. Это может погубить их обоих. Закрыв глаза рукой, он сказал себе, что ведет себя как законченный глупец. Это не любовь, а безудержная чувственность. Природа наградила Фаллон невероятным обаянием, и с каждым прикосновением он все более подпадал под ее чары.
 Огонь в камине догорал, и Фаллон уснула. Ее тонкая, хрупкая ладонь лежала на могучей груди Аларика. Он ощущал легкое теплое дыхание. Роскошные волосы Фаллон накрывали его, словно крыло ангела. Она спала, непринужденно положив колено ему на бедро, — такая уязвимая в своей наготе, что он поклялся никогда не причинять ей и малейшей боли.
 Но перед ним возникли картины, которые мучили его постоянно, — картины смерти и предательства. Не люби ее! Ее нельзя любить!
 Фаллон вздохнула и пошевелилась, навалившись всей грудью на его руку.
 Теперь слишком поздно, подумал он устало. А может быть, поздно было уже много лет назад.
 Он задремал. Они проснулись одновременно. В полумгле видно было, как переплелись их руки, ноги, а ее волосы накрывали их обоих. Она улыбнулась ему полусонной улыбкой и повернулась на другой бок, прижавшись к его телу округлыми ягодицами. Ощутив прикосновение атласной плоти к животу, Аларик мгновенно почувствовал возбуждение. Он подтянул ее к себе за талию, медленно и осторожно вошел в нее и задал темп движения. Когда затихли их содрогания, он не покинул ее лона. Он гладил ее волосы, плечи, спину. Так они и заснули.
 Когда они вновь проснулись, огонь в камине погас и в комнате было холодно.
 — Нужно разжечь огонь, — лениво сказал Аларик, и она кивнула. Он встал, испытывая радость оттого, что они оба ведут себя так непринужденно.
 Размешав угли, он подбросил в камин пару поленьев. Сидя на корточках, он наблюдал, как разгорались дрова. Он обернулся к Фаллон и увидел, что она не спускает с него глаз. Застигнутая врасплох, она вспыхнула, а он протянул к ней руку.
 — Бери с собой покрывало и иди сюда. Потребуется время, пока в комнате опять станет тепло.
 Поколебавшись, она встала с постели, прихватив с собой покрывало. Аларик нашел вино и наполнил два кубка. Они сидели на меховом покрывале, прижавшись друг к другу. Фаллон набросила второй конец им обоим на плечи.
 — Сейчас, должно быть, ночь, — прошептала она. Аларик не мог отвести взгляда от ее изумительно красивого лица, от ясных голубых глаз, таивших нежность и мужество.
 — Да, наверное, ночь. — Аларик улыбнулся, снова помешал дрова в камине и подбросил еще полено в огонь. Поцеловав ее в макушку, он добавил:
 — Пожалуй, уже почти утро.
 Фаллон прильнула к нему, и несколько секунд они молчали. Он ласково обнял ее за плечи, затем побаюкал тяжелые груди под покрывалом, удивляясь тому, как быстро способна она возбудить его.
 — Ты не сожалеешь, что я прислал за тобой? — тихо спросил он.
 Щеки ее зарделись… Кажется, с того времени прошла вечность. Фаллон легко вздохнула.
 — Аларик, я… — Она помолчала. — Я не отрицаю того, что все это волшебно и изумительно, — прошептала она.
 Он поймал ее пальцы и поцеловал их.
 — Но мы враги…
 — Да, Аларик, мы враги, это так. Никто из нас не способен это забыть.
 Рука его напряглась.
 — Ты моя, Фаллон… И не просто в фантазиях. Ты пришла ко мне не как пленница, а как любовница. Здесь действительно какое-то волшебство. И я иногда думаю, что твой знакомый священник…
 — Отец Дамьен?
 — Да, тот удивительный человек… Иногда я думаю, что он знаком с древней мудростью. Может, он напустил на нас чары? Ведь я готов поклясться, что околдован тобой.
 Она покачала головой и улыбнулась. Мягкие золотистые отсветы пламени играли на его лице, а он был молодым, сильным и красивым. Сейчас он был не норманном, а мужчиной — блестящим мужчиной, которым всегда восхищался ее отец.
 Но так не должно быть, она это знала. Она — дочь Гарольда и не может допустить, чтобы ее считали шлюхой норманна. А ничем другим для него ей быть не дано. Какое-то зловещее воспоминание довлело над ним, и он не верил ни одной женщине. Он никогда не женится на ней, но дело не только в этом. Смириться, выйти замуж за завоевателя было бы предательством.
 Она намерена предать не свою страну, а Аларика, напоминала она себе. Она будет снова и снова восставать против него. И тем не менее она сейчас сидела рядом с ним, жаждала его прикосновений и ласки. Она любила, просто любила как мужчину.
 Фаллон тяжело вздохнула.
 — Между нами было так много всего. Я нисколько не сожалею об этой… сладостной сказке… Но я — твоя пленница и твой заклятый враг.
 Аларик кивнул.
 — Понимаю, — мягко сказал он. — Ты представляешь род великого короля. Его гордая, неистовая дочь. — Он наклонился и поцеловал ее, затем добавил: — Но у нас есть ночь, затем день и еще одна ночь, когда мы будем вместе.
 Фаллон откинула голову и внимательно посмотрела на него. Сколько мирных часов им отпущено?
 — Разве ты не собираешься уезжать с рассветом?
 Он покачал головой.
 — А зачем?
 — Выполнять свои рыцарские обязанности в свободное от грабежей время.
 — Ах, любовь моя, мне кажется, что это меня ограбила эта страна, — проговорил он. — Нет, у меня нет никаких дел завтра. — Он взял щепки для растопки. — Скажи мне, любовь моя, что ты больше всего ненавидишь из того, что я несу с собой?
 Она посмотрела на него, удивляясь голосу и вопросу.
 — Голод! — горячо сказала она. — У меня нет сил видеть истощенные лица, сознавать, что люди умирают голодной смертью.
 Аларик бросил щепки в огонь.
 — Исчезни, голод! — приказал он, и пламя взметнулось вверх.
 Покрывало соскочило с обнаженных плеч Фаллон, и она тоже бросила щепку в камин.
 — Я не могу смириться с уничтожением ни в чем не повинных людей! — воскликнула она. — Не могу видеть их рабами!
 Дрова трещали и щелкали в огне. Аларик переплел свои пальцы с пальцами Фаллон.
 — Ненавижу смерть и кровь! — выкрикнул он. — Не хочу, чтобы умирал мой лучший друг! Мне жаль, что погибли Гирт и Леофвин!
 — Да! — снова воскликнула Фаллон, подбрасывая новую щепку в огонь. — Пусть моя мать не страдает наедине со своими мыслями!
 Аларик бросил несколько сухих веток в огонь, отчего пламя ярко вспыхнуло.
 — Исчезни, страдание! Здесь мир Фаллон, здесь хрустальный дворец! Здесь мы вдвоем, и сюда нет доступа ни злу, ни боли.
 Не спуская с нее глаз, он поднес ее руку к своим губам и нежно поцеловал. Обнаженная и бесстыдная, Фаллон обвила руки вокруг его шеи, прижалась к нему. Они вместе опустились на мех. Положив Фаллон на спину, Аларик стал исступленно целовать ее, исцеловал от головы до ног, ослепленный и очарованный красотой ее тела.
 Когда все осталось позади, Фаллон увидела, что мир полыхал праздничными красками — золотой, алой, нежно-розовой.
 Она поняла, что наступила заря. Фаллон снова заснула и не слышала, как Аларик поднял ее и перенес на кровать.
 Ей не нужно было одеял. Ей достаточно было тепла упругого мускулистого тела Аларика. Ей было приятно ощущать крепкие объятия его рук, прикосновение его живота к ее бедрам. Ей нравилось, что их ноги переплелись. Нравилось чувствовать его дыхание на своих щеках и ощущать движение его плоти в своем лоне. Скоро все кончится, но пока еще продолжалось и было сказочно прекрасным.
 — Все кошмары в огонь! — сказала себе Фаллон, прижимаясь к Аларику. «Здесь мой мир, мой хрустальный дворец, и сюда нет доступа ни злу, ни боли!»
 Рука мужчины коснулась ее живота и легла на лоно, породив в Фаллон пламя желания. Податливо разведя бедра, она целиком отдалась ласке.
 Они не вставали целый день. Слуги приносили еду, и они лениво ели у камина. Они пили вино и предавались любви.
 Размолвка возникла лишь тогда, когда речь зашла о Вильгельме. Положив подбородок на колени, Фаллон с тоской думала о предстоящем Рождестве. Год назад Эдуард находился на смертном одре, но Англия здравствовала.
 — Значит, Вильгельм будет королем, — проговорила она задумчиво. — Помоги всем нам, Господи!
 — Он поможет. А ты будешь присутствовать на коронации, — сказал Аларик.
 Она яростно замахала головой.
 — Нет, не буду!
 — Будешь. Он так приказал.
 — Я не исполняю приказов Вильгельма.
 — Тогда исполнишь мой.
 — Нет! — взвилась она, сверкнув глазами.
 Аларик подошел к камину, затем повернулся к ней.
 — Ты там будешь, Фаллон, и будешь вести себя спокойно и уважительно.
 — Как я могу? — воскликнула она, вскакивая на ноги. — И как он может ожидать этого от меня?
 — Как бы то ни было, леди, ты там будешь. Там будут северные герцоги, Эдгар Ателинг, Аэдит, священники — и ты.
 — Я не буду!
 — Смирись, или будешь сломлена, леди!
 — Убей меня, мой господин! Ты же знаешь, что я не смирюсь.
 — Проклятье! — в сердцах выругался Аларик и шагнул к ней. Однако, взяв ее за руку и притянув к себе, он перешел на хриплый шепот:
 — В наш мир не войдет раздор! — И поцеловал ее.
 Фаллон не считала, что об этом можно так просто забыть. Она заколотила кулачками по его груди, однако поцелуй был слишком страстным и сладким. О предмете разногласий перестали говорить и предались волнующим ласкам.
 Когда прошла вторая ночь и наступила заря, он надел кольчугу, латы и все боевое снаряжение. Лишь сейчас Фаллон поняла, что он строил для нее мир из фантазии. А теперь наступила суровая реальность, и Аларик должен был ей соответствовать.
 Фаллон была полна решимости не присутствовать на коронации Вильгельма. Она будет сопротивляться, рыдать и царапаться, пока каким-то образом не сумеет уклониться от этого.
 Когда Аларик уходил, она прикинулась сидящей. Он нежно поцеловал ее в брови и губы, но она вновь ощутила, что их разделяет барьер. Сейчас граф был в доспехах, в глазах виднелся холодный блеск, словно их он тоже, подобно мечу и щиту, уже приготовил для битвы. Затем он повернулся и вышел из комнаты.
 Фаллон поднялась и попросила слугу принести воды.
 Появилась старая согбенная женщина. Фаллон сказала, чтобы прислали кого-нибудь другого — старухе вряд ли будет по силам поднимать тяжелые ведра. Однако служанка сказала, что это ее обязанности.
 Фаллон погрузилась в корыто и блаженно закрыла глаза, наслаждаясь теплом и покоем. Внезапно к ней приблизилась старуха и зашептала:
 — Завтра утром, миледи. Граф будет у герцога, стражу усыпят, а южную дверь на улицу отопрут.
 Фаллон мгновенно открыла глаза и села в корыте.
 — Ты пришла от Галена!
 Старуха улыбнулась и еще больше понизила голос.
 — Встреча будет в таверне ирландца, что у реки. Ваши браться скрываются, но они встретят вас, если смогут. Если не смогут, у двери ждет огромный корнуэллец по имени Альфред. Он проводит вас к датскому кузену Эрику Улфсону. Вы меня поняли, госпожа?
 Фаллон проглотила подступивший к горлу комок. Если братья не придут, она должна будет убедить Эрика привести с собой флот викингов и включиться в борьбу на их стороне,
 И тогда Англия освободится от ига Вильгельма. Ей не доведется увидеть коронацию этого ублюдка. Сама же Фаллон освободится от Аларика и от паутины страсти, в которую она попала.
 Руки Фаллон дрожали. Она прижала их к лицу.
 — Да, я понимаю, — тихо сказала она. Время любви кончилось. Снова настало время борьбы. Она предупреждала Аларика, что он остается ее врагом.
 Старуха ушла, а вода в пустом корыте остыла, как тот ледяной дворец, куда нет доступа злу. Как бы ей ни было страшно, но решение ее было бесповоротно.

 Глава 24

 В детстве и ранней юности Фаллон неоднократно бывала в Винчестере, поскольку это было одно из самых излюбленных мест короля Эдуарда. Она отлично знала дворец. Ей не составляло труда отыскать кухню, комнаты для гостей, музыкальную комнату, десятки спален. Она чувствовала себя здесь почти так же уверенно, как в Бошеме. Несмотря на присутствие стражи, она могла свободно ходить по дворцу, посещать конюшни и даже купеческие палатки у реки.
 Аларик вернулся поздно. Фаллон провела день в одиночестве. Она постоянно напоминала себе, как она ненавидит герцога Вильгельма. Когда вошел Аларик, Фаллон притворилась спящей. Если все сойдет удачно, думала она, она больше никогда его не увидит.
 Думая, что Фаллон действительно спит, он бесшумно разделся и тихонько лег рядом с ней на кровать. Фаллон положила на него руки, и он извинился за то, что разбудил ее. Она заглушила слова извинений исступленным поцелуем. Это искренне удивило его, но, впрочем, не помешало воспользоваться ее настроением. Она любила его яростно, безудержно, нежно, и слезы лились из ее глаз. Позже она снова притворилась спящей. Она лежала отвернувшись, чувствуя тепло его ладони на бедре. Фаллон злорадно подумала, что Аларик все-таки глупец. Она оставалась дочерью Гарольда и намерена избавиться от ярма захватчиков. Она поклялась, что будет бороться, и ее час пришел.
 Но Фаллон понимала, что были вещи, от которых ей не избавиться. Это воспоминания о ночах любви и чувство, которое владело ею.
 Фаллон знала, что их страсть принесла плоды. Она не сомневалась, что зачала в первую ночь, когда он пришел к ней после ранения Фальстафа. В ночь после битвы при Гастингсе, где погиб Гарольд.
 Фаллон стиснула зубы, чтобы не застонать… Повернувшись, она в полутьме вгляделась в черты любимого и ненавистного лица. Коснувшись подбородка Аларика, она подумала, что хочет сына, который походил бы на него силой, уравновешенностью, решительностью. Он наверняка будет красивым ребенком. Он будет внуком Гарольда. Кому он будет верен? Полусакс, полунорманн, внук убитого короля, сын легендарного нормандского рыцаря. Чью сторону он примет?
 Трепет пробежал по ее телу при воспоминании о том, как разгневался Аларик, когда Делон попытался вызволить ее из плена. Аларик сказал ей, чтобы она не смела вредить ребенку, которого могла понести. Их ребенку. Разве он не верил ей? Неужели он снова будет подозревать, что она проведет ночь с Делоном после своего освобождения?
 Впрочем, какое это имеет значение? Ради спасения Англии она завтра должна бежать.
 Глотая слезы, Фаллон поцеловала Аларика в лоб и в последний раз прикоснулась к нему, чтобы эти ощущения навсегда остались в памяти. Затем она затихла. Спать Фаллон не могла. Всю ночь она пролежала без сна, глядя на Аларика.
 Утром он нежно поцеловал ее в губы. Фаллон улыбнулась ему и завернулась в покрывало. Дверь за Алариком закрылась…
 Раздался легкий стук в дверь. Фаллон увидела на пороге вчерашнюю старуху. На полу неподалеку лежали два стражника.
 — Их лишь усыпили, я не знаю, на какое время, — сказала старуха. — Пойдемте, принцесса! Вы — наша единственная надежда.
 Фаллон быстро, но весьма продуманно оделась. Она надела толстые шерстяные рейтузы, темно-серый передник и мягкую рубашку. Отвергнув легкую, с дорогой меховой опушкой накидку, Фаллон предпочла накидку потеплее, отделанную кроликом, с большим капюшоном, который скрывал лицо. Когда она была готова, старуха удовлетворенно кивнула:
 — Вы похожи на девушку, которая собралась молиться. Это хорошо… А теперь пойдемте.
 Когда они торопливо шли по холодным пустынным залам, до них донеслись голоса слуг. Фаллон и старуха юркнули в комнату и затаились. Шаги приблизились и удалились. Они бросились к южному входу, которым пользовались слуги. Фаллон низко наклонила голову и сложила руки, словно творя молитву. Сердце бешено колотилось в ее груди. Вокруг шумели купцы и разносчики, торговались, толкались. Какой-то старик остановил их, и у Фаллон перехватило дыхание. Но он хотел лишь продать им яблоки. Она покачала головой, не открывая лица.
 — Быстрее! — поторопила старуха. Пока они шли, Фаллон имела возможность соприкоснуться с жизнью за пределами дворца. Одна женщина чистила рыбу, вторая мыла ночные горшки. Группа мужчин чистила лошадиную сбрую. Фаллон казалось, что за ней наблюдают, но, обернувшись и присмотревшись, она убедилась, что никому до нее нет дела. Юноша в тяжелой шерстяной одежде, стоя спиной к ней, поправлял свои краги.
 — Моя госпожа, надо торопиться!
 Когда они подошли к реке, старуха подвела Фаллон к рослому лодочнику, который низко поклонился ей.
 — Моя госпожа! — почтительно произнес он.
 — Это Альфред, — сказала старуха. — Он будет при вас.
 Фаллон поблагодарила его, когда он помог ей сесть в лодку. По реке стлался туман. Альфред оттолкнул лодку от берега, и Фаллон показалось, что она отплывает в какой-то запредельный мир. Она поплотнее закуталась в накидку. Фаллон понимала, что должна сейчас молиться, но не знала, о чем именно. Ради ее отца эти верные люди пришли за ней. Они хотели, чтобы она заключила сделку с конунгом Улфсоном. Это всем принесет новые бедствия и повлечет за собой гибель многих людей.
 Но разве не таково было пророчество Эдуарда? Огонь и демоны гуляют по стране. Англия платит за свои грехи.
 Утро было тихое. Не слышно ничего, кроме плеска весел. От реки тянуло сырой прохладой, щеки обжигал студеный ветер. Фаллон стала молиться о том, чтобы увидеться с братьями. Они ей верили, хотя сама она основательно трусила.
 Фаллон показалось, что они плыли много часов. Но вот Альфред причалил лодку к противоположному берегу. Он выпрыгнул, привязал лодку канатом и обратился к Фаллон:
 — Моя госпожа?
 Альфред перенес ее на берег, и они быстрым шагом двинулись по еле различимой в тумане дороге. Фаллон отметила про себя, что здесь было тихо и спокойно. Люди шли мимо по своим делам. Проехала повозка, запряженная волами, затем снова установилась тишина.
 Наконец они остановились перед какой-то дверью, и Альфред открыл ее. Они вошли в задымленную комнату с камином. Фаллон определила, что это была дешевая таверна. Грязные закопченные стены и десятка два столов, за которыми сидели множество мужчин и две-три женщины. Однако Фаллон чувствовала себя в безопасности: хотя глаза присутствующих и обратились на нее, ни у кого не было желания иметь дело с гигантом, который сопровождал ее.
 — Мои братья здесь? — шепотом спросила Фаллон.
 — Нет, моя госпожа, — ответил Альфред. — Они не могли рисковать. — Он показал жестом. — Вон туда. Викинг пришел. Вы идите к нему, а я посторожу дверь.
 Сидевший в дальнем углу человек в накидке с капюшоном, весьма похожей на накидку Фаллон, поднял голову. Она узнала Эрика Улфсона. Улыбка осветила его красивое, но жесткое лицо, блеснули голубые глаза. Он отпустил пышную бороду и усы. Увидев, что Фаллон приближается к нему, он приветствовал ее поднятой кружкой эля. Фаллон почувствовала, как холодок пробежал у нее по спине.
 Эрик поднялся, сжал ей руки и туг же предложил сесть рядом с ним.
 — Фаллон! — выдохнул он, глядя на нее жадным взглядом.
 — Эрик, — ей пришлось проложить усилия, чтобы освободить руку, — Эрик, мои братья считают, что вы можете поднять войско… Они говорят, что вы готовы сражаться.
 — Я готов все сделать для вас, моя леди. Абсолютно все.
 Фаллон почувствовала, что у нее в жилах леденеет кровь, а желудок болезненно сжимается.
 Она знала, что Эрик был их единственной надеждой, однако она ничего не будет ему обещать. Она попросит его о помощи, но и только. Если он когда-нибудь придет с войском, она будет к тому времени очень-очень далеко.
 — Эрик, Англия нуждается в вашей помощи. И сейчас, я думаю, самое время нанести удар. Мало кто понимает, насколько слаб Вильгельм. Да, сейчас приплыло несколько кораблей с подкреплением, но численность его войска незначительна. Не сила, а жестокость его воинов вынуждает многих сдаваться.
 ―Я люблю вас. — Блондин с холодным взглядом пожирал ее глазами. Он отпил из кружки, затем взял руку Фаллон, провел большим пальцем по ее ладони. — Я раскрою вас, словно цветок, — произнес он. — Я вышвырну норманна за море, а вы будете моей наградой.
 Фаллон была не в состоянии сдержать дрожь.
 — Эрик, будьте осторожны, — мягко предупредила она. — Вильгельм слаб, но он вовсе не дурак.
 Эрик улыбнулся, продолжая смотреть на нее. Он поднял руку Фаллон, и не то поцеловал, не то лизнул ее.
 — Меня вот что интересует… Я слышал, что вы любовница графа Аларика.
 Фаллон вздрогнула и отпрянула от Эрика. Улыбка викинга стала еще шире.
 — Не надо бояться, дочь Гарольда. В этом есть дополнительная прелесть. У него отличная репутация, о его подвигах ходят легенды. Мне доставит удовольствие убить его, а потом узнать в постели, чему он вас научил. Девственниц можно брать во время боя. А настоящее наслаждение мужчина получает, когда рядом с ним опытная женщина.
 Фаллон смотрела на него, скрипя зубами от ярости. Если бы был жив ее отец, Эрик никогда не осмелился разговаривать с ней таким образом. Но король был мертв, и она пришла, чтобы заключить с Эриком адскую сделку. Она скорее умрет, чем позволит конунгу прикоснуться к ней.
 — Эрик, сейчас важно поднять войско. Когда вы победите норманна, мы вернемся к этому разговору.
 Фаллон попыталась встать, но он поймал ее за руку и снова усадил.
 — Я убью Вильгельма и графа Аларика. И после этого, миледи, вы станете моей.
 Запах несвежего пива, немытых тел вызвал у Фаллон физическую тошноту, которую она едва могла сдержать. Эрик продолжал смотреть на нее плотоядным взглядом.
 — Таков договор, Фаллон. — Она молчала, и он, улыбнувшись, погладил пальцем ее щеку. — А вместо печати мы скрепим его поцелуем.
 Фаллон закрыла глаза. Она почувствовала прикосновение его губ к своим губам, ощутила колючесть его бороды.
 Словно холодный ветер пронесся между ними. Раздался громкий, резкий звук. Фаллон в ужасе открыла глаза и увидела, что огромный нож пришпилил ее рукав к деревянному столу. Она ахнула. В глазах викинга было написано беспредельное удивление.
 Эрик поднялся, откинул капюшон и потянулся за мечом. Навстречу ему шел человек. Его серые глаза метали молнии.
 Это был Аларик. Быстрыми, широкими шагами он приблизился к ним; за это время Эрик успел обнажить свой меч. Аларик сделал то же самое. Над столом в опасной близости от лица Фаллон их мечи скрестились. Она оцепенело молчала.
 Отразив мечом удар, Аларик свободной рукой вытащил нож, освободив таким образом Фаллон.
 — Уходи! — приказал он, не глядя на нее. Она едва успела отойти на шаг, как Эрик опрокинул стол и бросился на Аларика со словами:
 — Давно мечтал с вами встретиться, граф! Почту за удовольствие!
 Он нацелил меч в горло Аларику, но тот легко парировал удар, в свою очередь, угрожая проткнуть горло противнику. Когда их мечи скрестились, Аларик произнес:
 — Эрик Улфсон, надеюсь.
 — Из рода викингов. Что ты намерен делать?
 — Естественно, убить тебя.
 Их мечи снова скрестились. Фаллон успела удалиться на безопасное расстояние. Столы и лавки с грохотом опрокидывались. Посетители, отталкивая друг друга, спешили покинуть таверну. Прижавшись к стене, еще не пришедшая в себя после появления Аларика Фаллон наблюдала за поединком. Это был бой редкой красоты, ибо оба партнера отличались незаурядной силой и изумительно отточенным мастерством. Казалось, противники танцуют. Моменты, когда их мечи скрещивались, они использовали для нанесения словесных уколов друг другу.
 — Твоя шлюха будет моей, — сказал Эрик.
 — Исключено, — ровным голосом ответил Аларик. — Я ее никому не уступлю. Да и вряд ли она проявит интерес с твоему трупу, викинг.
 — Труп, граф, это то, что останется от тебя… От меня ей не удастся убежать к другому. Или ты не мог согреть ее?
 — Викинг, ты навеки окоченеешь сегодня! — пообещал Аларик.
 — Будьте вы оба прокляты! — выкрикнула Фаллон, бросаясь к двери. Альфред исчез, как и большинство посетителей таверны. Лишь двое или трое мужчин с бледными перекошенными лицами, отрезанные опрокинутыми столами от выхода, вынуждены были наблюдать за поединком.
 Летели кружки, лился эль, с грохотом падали предметы, а противники кружили по таверне, нанося друг другу удары. Бездыханная, Фаллон достигла дверей. Не дай Бог ему погибнуть, молилась она про себя. Не дай ему умереть, о Господи! И молилась Фаллон за норманна, а не за того, кто должен освободить Англию от нормандского нашествия.
 Она распахнула дверь и оцепенела от ужаса. Мимо нее протиснулись два белокурых гиганта. Фаллон поняла, что они пришли вместе с Эриком. Они были в монашеском одеянии, но несли с собой смерть.
 Фаллон отпрянула назад, не сводя с них глаз. Один из них осклабился в улыбке, обнажив почерневшие зубы, схватил ее и подтолкнул к своему товарищу, который тут же заключил ее в объятия. Фаллон закричала. Аларик услышал ее крик, обернулся и увидел грозящую ему опасность.
 Эрик сделал мгновенный выпад. С непостижимой быстротой Аларик ушел от смертельного удара, держа в поле зрения новых пришельцев. Высокий викинг в монашеском одеянии яростно бросился на Аларика, но тот коротким и резким ударом меча проткнул ему грудь.
 Момент был весьма благоприятным для Эрика. Он поднял свой меч, в то время как Аларик пытался вынуть свой из тела поверженного врага. На мгновение взгляды Аларика и Фаллон встретились. И она содрогнулась, прочитав испепеляющую ненависть в его глазах.
 Фаллон вскрикнула, видя, что меч Эрика сейчас обрушится на шею Аларика. Каким-то чудом норманн успел освободить свой меч и отразить удар.
 Внезапно викинг, который держал Фаллон, что-то крикнул Эрику Улфсону. Эрик резко повернулся, и его приятель, используя Фаллон как щит, стал отступать к двери. Потом он, выругавшись, оттолкнул Фаллон и бросился за убегавшим Эриком.
 Страх помог Фаллон вскочить на ноги. Аларик бросился за Эриком, но он вернется за ней — и не как нежный любовник, в этом она была уверена. Ей необходимо бежать, немедленно скрыться в тумане.
 Но в этот момент перед ней возник Аларик. В его глазах светилась холодная ярость. Он закрыл дверь и прислонился к ней. Фаллон стало не по себе. Когда Аларик входил в таверну, она скрепляла сделку поцелуем, и он это видел. Она понимала, что Аларик чувствует себя дважды преданным. Но она была его пленницей, и Аларик должен понимать, что она обречена на то, чтобы сражаться до конца.
 Однако Аларик не мог знать, что его гнев причинял ей невыносимую боль и что ее сердце обливалось кровью. Он не мог знать, что она любила его. Она стояла перед выбором — предать его или предать память отца, родину.
 — Старинный друг? — с сардонической улыбкой спросил Аларик, опираясь о поваленный стол и скрестив руки.
 — Я предупреждала тебя, что буду бороться, — ответила Фаллон.
 Он оттолкнулся от стола и обошел ее, с трудом сдерживая готовую выплеснуться ярость.
 — Мне следовало спросить, сколько у тебя мужчин было в прошлом. Эрик Улфсон, миледи, гораздо более опасен, нежели твой молодой воздыхатель Делон. Улфсон так же неистов, как и его дальний родственник Гарольд Гордрада, и они оба не знают меры в жестокости. Он не тот человек, с кем надо связывать судьбу, cherie.
 Кажется, в жилах Фаллон застыла кровь — настолько зловещим тоном было произнесено это «cherie». Он не прикасался к ней, и это вполне могло объясняться тем, что он боялся не сдержаться и убить ее.
 Открылась дверь, и в таверну вошли два не известных ей рыцаря.
 — Мы поймали того человека, но сам он скрылся, — сказал, обращаясь к Аларику, один из рыцарей. Аларик кивнул в знак того, что понял, продолжая смотреть на Фаллон. — Нам сообщили, что схватили мужчину, который перевез дочь Гарольда через реку. Это было нетрудно, похоже, весь город знает о том, что случилось.
 Аларик некоторое время молчал, не спуская глаз с Фаллон.
 — Очень плохо, — сказал он негромко. — Надо примерно наказать.
 У Фаллон дрогнуло сердце. Неужели Вильгельм казнит ее? Англия не простит ему этой смерти. Но в глазах герцога она — изменница. Скоро его коронуют, и тогда бороться против него будет официально означать государственную измену.
 — Уведите ее, — так же негромко сказал Аларик.
 Когда мужчины приблизились к ней, она закричала и в отчаянии забилась в угол. Посетители возвращались в таверну, поднимали опрокинутые столы и полушепотом ругали норманнов. Фаллон дотронулась до плеча одного из них, крупного и доброжелательного на вид мужчины.
 — Сэр, пожалуйста, помогите мне… Я прошу вас. Я дочь Гарольда. Меня отдали в монастырь. Я направлялась в монастырь святой Марии. Я постриглась в монахини, и если эти люди вернут меня, Бог всех нас накажет.
 Послышался приглушенный ропот. Местные жители отличались религиозностью и считали своим долгом служить Господу. Несмотря на то, что нормандские рыцари были вооружены, англичане выстроились стеной вокруг будущей монахини.
 Аларик не двинулся с места, и Фаллон издала вздох облегчения. У нее даже появилась надежда, ибо он не любил убивать безвинных. Возможно, ей удастся убежать.
 На губах Аларика заиграла улыбка. Встретившись с ним взглядом, Фаллон поняла, что она была искусственной, ибо в глазах его сверкала ярость.
 — Люди добрые, — обратился он к стоящим перед ним ремесленникам и рыбакам, — Скажите мне, слыхали ли вы о том, чтобы дочь короля саксов отдавали в монастырь?
 — Это была предсмертная просьба, — выкрикнула Фаллон. — Люди добрые, Гарольд пал на поле битвы. Нормандская стрела попала ему в глаз, и его слепого изрубили на куски. — Она говорила горячо, страстно, чувствуя, что завоевывает поддержку. — Прошу вас, постойте между нами, пока я не выйду на улицу.
 — Открою вам, друзья, — смешался Аларик, — что она не девственница, которая дала обет безбрачия. Я могу доказать это хоть сейчас. Да, она дочь Гарольда. Но она моя любовница, моя собственность, моя рабыня. Моя шлюха.
 Мужчины загудели. Фаллон закусила губу, не сомневаясь в том, что он это сделает: взгляд его был жестким и безжалостным.
 — Так что, Фаллон?
 Она опустила голову, признавая свое поражение. Аларик протиснулся через толпу и взял ее за руку. С трудом подавляя гнев, он вывел ее из таверны.
 Туман еще не рассеялся на улице, чему Фаллон была несказанно рада, поскольку он как-то помог скрыть слезы на лице, когда Аларик связал ей руки.
 Он подтолкнул ее к одному из своих людей.
 — Отвезите принцессу к тетке. Я попробую поискать викинга, а позже мы обо всем этом поговорим с Вильгельмом.
 Не взглянув на нее, он сел на Сатану и ускакал. Фаллон помогли сесть на лошадь. Послышался стук копыт — к ним приближались люди герцога.
 — Где граф? — спросил один из подъехавших.
 — Отправился разыскивать викинга.
 — А это и есть саксонская ведьма?
 Фаллон вскинула вверх подбородок.
 — Принцесса.
 Ответом ей послужила ухмылка. Люди Аларика подтвердили, что с ними действительно дочь короля Гарольда и что они должны отвезти ее к тете в Винчестер.
 — Нет. Герцог требует, чтобы она предстала перед ним… Немедленно!
 У Фаллон бешено заколотилось сердце. Голову она держала высоко, однако чувствовала, xто ею овладевает чувство, близкое к панике. Рассчитывать на жалость не приходилось. Надо собрать все мужество и проявить стойкость, что бы с ней ни делали.
 Нет… Нужно просить Вильгельма, чтобы он действовал в соответствии с законом. По английским законам нельзя лишать жизни неродившегося ребенка. Ее не могут убить до родов. Фаллон почувствовала смертельный ужас. Она не хотела умирать!
 Люди Аларика, похоже, были очень недовольны, что им приказывает кто-то, кроме их господина, однако в отсутствие графа не могли не подчиниться герцогу. Кавалькада двинулась в путь. Они пересекли на барже приток и направились к Лондон. Они приблизились к лагерю норманнов. Там шли земляные работы. Фаллон слышала, что герцог намерен был построить новую каменную крепость с большой башней прямо на берегу Темзы.
 Кавалькада въехала в крепость. Вооруженные до зубов люди расступились перед ними, и Фаллон убедилась, как сильна охрана Вильгельма. Скоро он отправится в Вестминстер, где будет коронован, как до этого был коронован Гарольд.
 Они оказались во дворе. Фаллон стиснула зубы, чтобы не выдать дрожи. Слух о ее бегстве и сговоре с конунгом уже дошел до Вильгельма, это ей стало ясно.
 Герцог подошел к ней и снял ее с лошади.
 — Леди Фаллон! — негромко сказал он. — Неужто мы столь негостеприимны, что вы так рветесь убежать от нас?
 Стараясь держаться как можно прямей, Фаллон ответила:
 — Герцог Вильгельм, надеюсь, вы простите меня, если я назову убийц моего отца малоприятными людьми,
 — Сожалею, что не в наших силах сделать вас счастливой, — так же негромко продолжил Вильгельм. — И еще больше сожалею, что вынужден показать вам: мы не можем терпеть предательство, моя дорогая.
 — Вы омерзительный узурпатор, Вильгельм.
 — Мне претит убивать женщин. Я молюсь о том, чтобы никогда не доходило дело до этого. — Он отвернулся от нее и кого-то подозвал. — Двадцать плетей принцессе. Возможно, после этого она дважды подумает, прежде чем устраивать заговор.
 Фаллон почувствовала, что ей не хватает воздуха, когда к ней подошел мужчина и взял ее за руки. Он не выглядел слишком свирепым. Наказывать людей — его обязанность, но он не получал от этого удовольствие. Фаллон слышала, что герцог и его свита следуют за ней, хрустя спрессованным снегом.
 Мужчина шепнул ей:
 — Я постараюсь бить полегче, а вы не напрягайтесь. И простите меня, ваша светлость, за то, что у меня такая должность. Обещаю, что не оставлю шрамов.
 Она споткнулась, пересекая грязный двор. Местом ее казни стал манеж. В центре возвышался столб. Здесь были трибуны для зрителей, и заезжие купцы предлагали свой товар рыцарям, которые упражнялись в езде и фехтовании. Хотя вход в крепость охранялся, народу внутри было много.
 Мужчина подвел Фаллон к столбу и привязал ее руки к поперечной перекладине. Фаллон закусила губу, и, прижавшись к столбу, дала себе слово не кричать. Мужчина снял с нее накидку, разорвал рубашку и обнажил спину.
 И как же горько было ей слышать на трибунах крики людей, жаждущих увидеть, как ее будут пороть!
 Порка началась. Фаллон задохнулась и конвульсивно дернулась, когда плеть опустилась ей на спину. Она почувствовала острую боль. Палач предупреждал ее, чтобы она не напрягалась, однако следовать этому, доброму совету она была не в состоянии.
 Плеть опустилась второй раз, и Фаллон невольно вскрикнула. Она повисла на веревках, которые удерживали ее. Только не кричать, сказала она себе.
 Плеть опустилась в третий, четвертый, пятый, шестой раз.
 Внезапно все замерло. Она смутно услышала топот копыт, крики и затем громкий спор. Ей не удавалось понять, в чем дело, потому что говорили очень быстро по-французски, а она пребывала сейчас в мире боли и тьмы.
 Чьи-то пальцы схватили ее за волосы и оторвали лицо от столба. Она тихонько всхлипнула, ожидая новых мучений, но ее голос замер, когда она увидела перед собой глаза Аларика.
 — Аларик, — прошептала она, — ты пришел остановить их. Я… благодарю тебя.
 — Не надо, Фаллон, не трать слов. Ты заслуживаешь пятидесяти плетей, и Вильгельм сделал правильно. Один сакс прискакал ко мне и сказал, что тебя увезли люди герцога. Но я требую немедленно ответить на один вопрос… Это правда?
 Фаллон непонимающе смотрела на него. Ей была понятна только боль. Он снова дернул ее за волосы, и она подумала, что он, должно быть, действительно ненавидит ее.
 — Боже мой, да отвечай же немедленно! Ты беременна? Священник сказал мне, что ты понесла.
 — Священник?
 — Меня встретил Дамьен.
 — О, — выдохнула она, недоумевая, откуда ему было это известно.
 — Проклятье, отвечай! Или ты хочешь потерять ребенка?
 — Нет! — выкрикнула она, моля Бога, чтобы не расплакаться. Коже на спине горела, словно по ней прошлась сотня демонов. Аларик тряхнул девушку за плечи.
 — Повторяю, ты беременна?
 — Да! — ответила Фаллон. — Да, пожалуйста…
 Внезапно ей развязали руки, и она почувствовала, что падает. Ее подхватили, на плечи ей набросили накидку. Она вскрикнула, когда материя коснулась израненной спины. Она с трудом осознала, что перед ней стоит Аларик. Однако в его взгляде не было ни жалости, ни сочувствия. Он пришел и спас ее, но сейчас, похоже, ненавидел даже больше, чем раньше.
 Фаллон проглотила комок в горле и закрыла глаза. Аларик взял ее на руки и понес. Фаллон забыла обо всем, кроме боли. Он внес ее в комнату и положил на низкую кровать. Говорить она не могла и лежала молча с закрытыми глазами. Спустя какое-то время она почувствовала, что к ней кто-то прикоснулся. Аларик стоял поодаль, скрестив руки на груди, и смотрел в окно.
 Фаллон сдавленно застонала. К ней прикасался отец Дамьен. В его руках была баночка с мазью, которой он мазал ей спину. Она закусила губу, чтобы не закричать, и с изумлением смотрела на него.
 — Отец? — шепотом спросила она. — Значит, вы тоже теперь служите Вильгельму…
 — Я служу Богу.
 — Вы знали! — прошептала она. — Как вы можете знать то, что я сама только что поняла?
 Он спокойно посмотрел на нее.
 — Дерево срастается, — сказал он тихо. — Благословен плод чрева твоего.
 Это мало что объясняло ей. Дамьен продолжал врачевание, а покончив с этим, заставил ее выпить какую-то зеленоватую жидкость.
 — Ты отдохнешь, — пообещал он.
 И она не усомнилась в этом, поскольку ею уже овладело какое-то сладостное чувство умиротворенности.
 Однако ей не удалось заснуть. Она очнулась оттого, что кто-то грубо тряс ее за плечи. Открыв глаза, она увидела Аларика. Он смотрел по-прежнему холодно и зло.
 — Скажи мне, миледи, в чем заключался твой план?
 Фаллон покачала головой.
 — Не было никакого плана.
 — Не было плана! — громовым голосом сказал Аларик, окончательно выводя ее из забытья. — Не было плана, говоришь? Я видел, как ты с ним целовалась!.. Ты отправилась к нему, чтобы продать себя? Ради Англии? Викинги не облегчат ее судьбу!
 Фаллон покачала головой.
 — И это зная о ребенке! А мой ли это ребенок, миледи? Возможно, мы никогда этого и не узнаем… Может быть, это отродье юного Делона!.. Может, ты и тогда мне солгала!
 — Я не лгала тебе… Ребенок твой…
 — Значит, ты знала, что беременна, и тем не менее отправилась к этому… викингу, — хрипло сказал Аларик, до боли сжимая ей руку.
 — Граф! — перебил отец Дамьен, и Аларик разжал пальцы. — Она больна, я дал ей лекарство. Она не может сейчас понять тебя. Оставь разговор на другой раз.
 — Нет! — Аларик подошел к ней. — Фаллон! — Это была команда открыть глаза. Она подняла веки и поразилась тому, как он возбужден.
 — Фаллон, почему ты не сказала мне о ребенке?
 — Я не была в этом уверена, — тихо ответила она. — До последнего времени.
 — И ты ничего не сказала об атом Вильгельму, когда он велел бить тебя плетями?
 От удивления она широко раскрыла глаза.
 — Если бы он решил… убить меня, я бы сказала.
 Он опустил голову и некоторое время сидел не двигаясь, затем снова посмотрел на Фаллон. Лицо его казалось каменным, в глазах светилась мука.
 Она пыталась что-то понять, но лекарство оказывало свое действие.
 — Ты не собиралась избавиться от ребенка? — сурово спросил Аларик.
 Фаллон посмотрела на него в смятении, затем покачала головой.
 — Нет, — тихо сказала она. — Я хочу ребенка. Я хочу его, потому что я — надежда Англии… Разве ты не знаешь этого?
 Больше она не могла говорить. Глаза ее закрылись, и она впала в забытье.

 Глава 25

 Фаллон проснулась и обнаружила, что снова находится во дворце в Винчестере. Она лежала на кровати в мягкой ночной рубашке. В камине горел огонь. Кто-то сидел перед камином и что-то тихонько чистил. Фаллон поморгала глазами, пытаясь разглядеть все получше. Интересно, сколько времени она спала и как ее переправили из крепости Вильгельма в Винчестер? И откуда Аларик узнал, что она отправилась на встречу с Эриком?
 Должно быть, она произвела какой-то шум, потому что человек у камина повернулся и она узнала Ричарда. Он быстро встал и подошел к ней. Фаллон была тронута таким вниманием.
 — Привет, — тихо сказала она.
 — Моя госпожа!
 Он подал ей воду. Фаллон жадно выпила.
 — Спасибо, Ричард. — Она осмотрелась по сторонам. Где сейчас Аларик и какие чувства испытывает? Должно быть, он отрекся от нее. Но она чувствовала себя настолько усталой, что это не имело значения. Она сделала все, что могла. Она сопровождала отца в двух битвах. Она пыталась присоединиться к Делону, но закончилось все его высылкой в Нормандию. По просьбе братьев она пыталась просить помощи у конунга. Ее поймали и били плетьми. Она устала.
 — Я так сожалею, миледи! — произнес Ричард. Я так сожалею!
 Фаллон удивленно посмотрела на него. Ричард скорбно покачал головой.
 — Это я направил графа Аларика за вами. Я увидел, как вас увозят люди герцога. Я думал, он успеет…
 Фаллон откинулась назад и поморщилась от боли.
 — Он не успел, — сказала она рассеянно. — Он разыскивал Эрика Улфсона.
 — Викинга?
 — Да, викинга, — подтвердила она. — Я с самого начала считала, что это плохой выход, но другого не видела… Как бы там ни было, теперь все позади… И все в порядке, — негромко добавила она. Но все ли позади? Гален хотел, чтобы она уговорила Эрика вступить в игру. Что ж, ей это удалось. Эрик скрылся и вполне может набрать войско и выступить против Вильгельма. Фаллон не знала, хотелось ей этого или нет. Она устала от всего. Вильгельм скоро будет коронован, как бы там дьяволы и огонь ни опустошали землю. Фаллон нахмурилась.
 — А какой сегодня день?
 — Сочельник, леди Фаллон.
 — О, завтра Рождество… и, значит, коронация Вильгельма. Как все изменилось за год!
 Ричард улыбнулся и полез в карман. Он протянул Фаллон маленькую брошь. Брошь была сделана из какого-то твердого металла. Фаллон взглянула на юношу.
 — Конечно, это безделица, — пробормотал он. — Я сделал ее из сломанного ножа… Тут один кузнец помог мне… Видите узор на ней? Это Уэссекский дракон.
 — Очень красивая брошь! Большое тебе спасибо! Но у меня нет подарка для тебя.
 — Вы здесь… Это и есть мой подарок… Моя госпожа, как он помчался к герцогу! Он любит вас!
 Однако Аларик ее не любил, и она теперь знала об этом. Она была удивлена даже тем, что ее привезли сюда, а не бросили в какую-нибудь темницу… Как он был взбешен!
 — Не надо, Ричард, — пробормотала она, но юноша перебил ее:
 — Это правда, я готов поклясться! Хотя, может быть, он сам не знает об этом. Но, моя госпожа, вы бы видели его лицо! Оно было искажено от боли, когда он привез вас сюда. С ним был отец Дамьен… Граф прямо ругался на священника! А отец Дамьен успокаивал его, что вы мирно спите и не чувствуете боли… И вы знаете, что он еще сказал?
 Она вопросительно выгнула бровь, осторожно откинулась на подушки и натянула на грудь покрывало.
 — Что же он сказал? И кого ты имеешь в виду — Аларика или отца Дамьена?
 — Обоих, моя госпожа! — заявил Ричард. — Был очень напряженный момент. Аларик поклялся, что Дамьен станет первой жертвой среди священников, если его снадобье навредит вам или младенцу. Дамьен предупредил Аларика, чтобы он поостерегся, потому что Бог прогневается за угрозы тому, кто облечен саном. Мой господин сказал, что он сомневается, с каким именно Богом разговаривает Дамьен. А священник засмеялся и сказал, что с вами все будет хорошо, и с сыном тоже. Тогда Аларик схватил священника и потребовал, чтобы тот сказал ему всю правду…
 Слушая рассказ Ричарда, Фаллон не могла сдержать улыбки. Конечно, он лгал, но так заразительно, что ей хотелось верить.
 — А потом Аларик принес вас сюда и не уходил, пока служанки снимали окровавленную одежду и осматривали раны. Он потребовал, чтобы узнали точно состав мази, которой пользовал священник вашу спину. А когда все закончилось, он сел, взял вашу руку и стал смотреть на вас.
 Ричард энергично закивал головой, желая лишний раз подтвердить истинность сказанного, и внезапно замер. Фаллон проследила за его взглядом и оцепенела, ибо в дверях стоял Аларик. На его лице не было и следа улыбки, глаза смотрели холодно и сурово.
 — Я… как раз заканчиваю чистить вашу уздечку, мой господин, . — проговорил Ричард. Щеки его предательски пылали.
 — Я и вижу, — кивнул Аларик и снова перевел взгляд на Фаллон.
 — Я уже ухожу, — сказал Ричард.
 — В этом нет необходимости, — перебил его Аларик. — Фаллон, я вижу, ты проснулась и выглядишь неплохо. Мы после обеда выезжаем в город, чтобы быть завтра утром на коронации. Оденься и приготовься… Ты будешь рядом со мной. И, пожалуйста, миледи, пребывай в молчании, а рот открывай лишь для того, чтобы приветствовать нового короля. Возможно, тебе нужно прихватить наряд для пира, который начнется поздно.
 Он низко поклонился, и прядь черных волос упала ему на лоб. Он вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.
 Ричард посмотрел на нее.
 — Я… п-пришлю кого-нибудь, чтобы помогли вам одеться. И принесли пищу… А сейчас я должен отнести ему доспехи,
 Фаллон улыбнулась.
 — Ты теперь его оруженосец? Ты ведь давно мечтал об этом.
 — В один прекрасный день я стану рыцарем, моя госпожа… И буду защищать вас и вашего младенца.
 — Значит, все уже знают, — пробормотала Фаллон. Опустив голову, она слушала его патетические речи. Может быть, этот юноша и есть ее лучший друг? Она искренне любила братьев, однако они, похоже, не очень думали о ее благополучии. К тому же они далеко.
 Фаллон закусила губу. Ей ничего не оставалось, как присутствовать на коронации, она его понимала. По своей воле или вопреки ей, но от этого не уйти. Она осторожно поднялась, хватаясь за кровать, чтобы сохранить равновесие. Все-таки надо отказаться хотя бы от пира, мрачно подумала она. Она не в состоянии изображать радость и заявлять о своей верности нормандскому узурпатору. Она не станет этого делать.
 Внезапно раздался стук в дверь. Когда дверь открылась, Фаллон увидела в коридоре целую толпу людей — двух девушек-служанок, двух рослых парней с корытом и около дюжины мальчиков с водой. Фаллон тихонько вздохнула и опустила голову. Когда корыто было наполнено, она влезла в воду и решила про себя, что будет гордо держать голову. Она не будет славить Вильгельма, но не станет и выступать против него. Она будет молиться, и молчание скажет больше слов.
 Фаллон надела рубашку из тонкого шелка, рукава которой были отделаны фламандскими кружевами, сверху алое платье, подбитое горностаем. Волосы украсила жемчугами, после чего служанка накинула ей на плечи меховую накидку, которую принцесса скрепила брошью Ричарда. Когда Фаллон была готова, появился Аларик.
 Он остановился в дверях, оглядывая Фаллон. Без всякого сомнения, она была первой красавицей Англии. Она стояла спокойная, высокая, гордая. Длинные, цвета воронова крыла волосы волнами ниспадали с плеч. Глаза ее поблескивали, словно два сапфира, а на белоснежной лебединой шее тихо пульсировала жилка. Найдется ли мужчина, который не остановит на ней взгляда?
 Он сжал губы, вспомнив об ее недавнем предательстве, совершенном тогда, когда она уже знала о своей беременности. Она убаюкивала и завлекала его, не переставая плести паутину обмана. Она готова была убежать с Улфсоном и стать любовницей конунга.
 Аларик не желал слышать никаких ее объяснений. Она его собственность — жертва войны. И как никакой другой мужчина, он знал, что женщину надо лелеять, а не любить.
 Он протянул ей руку.
 — Пошли, — коротко сказал он. Стараясь не дрожать, Фаллон повиновалась.
 Аларик не разговаривал с ней, пока они добирались до Вестминстера. Рядом с Алариком были Ричард, Роже и Ролло. День выдался на редкость студеный, дорога была мерзлая, неровная. Лошади фыркали, выдыхая клубы пара, и топот их копыт далеко разносился по морозному воздуху.
 Наконец они остановились возле какой-то усадьбы, чтобы поесть. Ричард находился рядом с Фаллон. Роже и даже Ролло спросили, как она себя чувствует, а вот Аларик не подошел к ней. Фаллон проголодалась, потому что почти ничего не ела в течение двух дней. Но едва она отведала соленого мяса, как ей стало нехорошо. Когда снова двинулись в путь, Фаллон поняла, что ее может вырвать.
 — Мне нужно в лес, — сказала она Роже,
 — Миледи, не надо этих штучек…
 — Каких штучек! Мне необходимо отлучиться!
 Пока Роже с тревогой смотрел ей в лицо, Фаллон пустила лошадь галопом по еле заметной тропинке, ведущей к лесу. Она едва успела достичь кустов и спешиться, как ее вырвало, после чего она упала в снег, пытаясь им омыть и охладить лицо.
 — Фаллон!
 Она повернулась и увидела Аларика, который стоял над ней, широко расставив ноги, огромный на фоне заиндевелых деревьев. Он нагнулся, но Фаллон вскочила, попыталась бежать от него и едва не упала снова, зацепившись за корягу.
 — Оставь меня в покое! Я никуда не собираюсь убегать!
 Он помолчал, словно обдумывая увиденное.
 — Ладно. Пошли.
 — Мне плохо! Я не могу идти!
 Он пожал плечами.
 — Такое недомогание свойственно всякой женщине, когда она вынашивает ребенка. Все будет в порядке, когда мы доедем до города.
 — Вспомни, от кого этот ребенок! — крикнула Фаллон, сжав кулаки. — Что, граф, у тебя все еще есть сомнения?
 — У меня нет сомнений, миледи, — ответил он хрипло.
 — Не могу представить, чтобы ты так доверял мне, — расхохоталась она.
 — И вы правы, миледи. Но мы опросили нескольких пленных, которые были рядом с вами и Делоном в ту единственную ночь. Их рассказы совпадают. Ваш нареченный, похоже, честный человек.
 — Ты не веришь мне… Ты обращаешься к другим, — запнулась она, затрудняясь подыскать слова покрепче, чтобы выразить то, что она думает об Аларике.
 — Ты должна радоваться этому, ma bellе [11] . Я признаю ребенка.
 — По мне, лучше бы его дьявол признал! — Фаллон выдернула руку. Аларик посуровел и холодно улыбнулся.
 — Mademoiselle, прошу вас. — Он показал рукой в сторону дороги. Фаллон поспешила к лошади, желая уклониться от его помощи, однако он вовремя подоспел и поднял ее. Лошади вышли из зарослей, и все двинулись дальше.
 На улицах Лондона было оживленно. Всюду толпились люди, стремящиеся оказаться если не на празднестве, то хотя бы поближе к Вестминстеру. При виде такого количества народа у Фаллон снова появилась надежда: если она смешается с толпой, никакие люди нового короля ее не найдут. Однако Аларик словно прочитал ее мысли, и как только они оказались в людском муравейнике, он остановил лошадей и посадил Фаллон перед собой на Сатану.
 Аларик продолжал хранить молчание. Он был рядом, касался ее, но это вынужденное объятье нисколько не согревало ее. Фаллон чувствовала себя разбитой и больной.
 Наконец они добрались до дворца. Аларик оставил Фаллон на попечение Ричарда, предупредив, что у дверей будет находиться страж.
 Ричард провел ее в комнату, в которой она жила раньше. Затем извинился и ушел, поскольку должен был находиться при Аларике.
 Большую часть вечера Фаллон прошагала по комнате. Наконец она решила открыть дверь — и едва сдержала крик. Ее стражем оказался не кто иной, как Фальстаф — великан, которого она ранила в шатре в страшную ночь после битвы при Гастингсе.
 — Боже мой! — выдохнула она.
 — Миледи, — поклонился Фальстаф, — я здоров и не держу против вас зла.
 — Я не хотела вас убивать, — с несчастным видом произнесла Фаллон.
 — А я и не умер, — бодро ответил он, — так что все отлично.
 Она кивнула, снова почувствовав себя разбитой, и закрыла дверь.
 К вечеру Ричард принес ей еду. Теперь это было не вяленое мясо, которое они ели в дороге, а жаркое с большим ломтем хлеба. Фаллон была отчаянно голодна.
 — Аларик сказал, чтобы вы ели хлеб, — сообщил Ричард, — это вам поможет.
 — У него что, большой опыт в вынашивании детей? — съязвила Фаллон.
 Ричард покраснел и поставил блюдо на стол. Аларик все не приходил, и наконец Фаллон свернулась на кровати и заснула.
 Аларик так и не пришел этой ночью. Она проснулась перед зарей в одиночестве. Она чувствовала себя несчастной, неспособной справиться с тоской. И еще ее мучило желание… Она хотела, чтобы он был рядом. Она любила его и собиралась родить ему ребенка.
 Фаллон закрыла глаза и попробовала восстановить в памяти цепь событий с того момента, когда Аларик увел ее от позорного столба. Он был взбешен, он боялся за будущего ребенка. А ту, что его родит, можно оскорблять и мучить?
 Она собирается бежать, поэтому какое значение имеет то, что он ее отверг? Она могла бы отправиться на север и найти убежище у Малькольма, короля скоттов.
 Нет… Вильгельм слишком зорко следит за дочерью Гарольда. Если Аларик устал от нее, ее заточат в одном из каменных замков, которые Вильгельм намерен построить по всей стране.
 Фаллон закрыла глаза и попыталась заснуть. Когда она их открыла, ее охватила паника. Она была не одна. У ее кровати сидел Вильгельм, почти полностью одетый для коронации. Фаллон испуганно посмотрела на него и отодвинулась на другой край кровати.
 Вильгельм улыбнулся/
 — Должно быть, Фаллон, я и вправду кажусь вам демоном.
 Фаллон ничего не ответила, продолжая смотреть на Вильгельма. Испытывает ли он удовлетворение, завоевав страну? Выглядел он старым и усталым.
 — Я пришел сказать, что весьма сожалею о том, что вы вынудили меня причинить вам боль. Но по закону, миледи, после рождения ребенка за мной остается еще двенадцать плетей. Не давайте мне повода помнить об этом.
 Не спуская с Вильгельма глаз, Фаллон тяжело дышала.
 — Эрик Улфсон… Вы не знаете этого человека, — устало произнес Вильгельм. — Это самый жестокий и порочный из известных мне людей, а вы натравливаете его на свой народ.
 — Там, где прошло ваше войско, Вильгельм, другим жестоким уже нечего делать.
 — Вы заблуждаетесь, — просто сказал Вильгельм. Он протянул к ней руку, и Фаллон в панике вскрикнула. — Спокойно, девочка! Да вы просто злючка! Я хочу лишь взглянуть на вашу спину.
 — С ней все в порядке, — ответила Фаллон, нервно стуча зубами.
 Тем не менее она оказалась лежащей лицом вниз с задранной рубашкой. Она скрипнула зубами, но, к ее удивлению, его пальцы коснулись спины с удивительной нежностью.
 — Заживает… Остались еле заметные следы… Ощущаете ли вы боль сейчас?
 — Нет! — быстро ответила она.
 Он поднялся. Фаллон натянула на себя покрывало и повернулась лицом к нежданному гостю.
 — Фаллон, — мягко сказал он. — Я не демон, уверяю вас. Я хочу, чтобы между нами был мир… А сейчас одевайтесь. Скоро за вами приедет Аларик.
 Вильгельм ушел, а она некоторое время сидела, пытаясь справиться с дрожью и представить, что ее ожидает впереди. Затем она встала и оделась.
 Вскоре пришел Аларик. У нее перехватило дыхание, и она опустила глаза, когда увидела его, ибо выглядел он более благородным и величественным, чем сам король. Он был одет в алые и синие тона, черные волосы его резко контрастировали с этими цветами. Широкие плечи покрывала отороченная мехом накидка. Властный взгляд серых глаз говорил о привычке повелевать. Он открыл дверь без стука, говорил с ней отрывисто, приказал взять его под руку. Сдерживая внезапно подступившие слезы, Фаллон повиновалась. Когда они шли по залу, голова ее была высоко поднята. Она молилась про себя, чтобы англичане поняли, что она здесь пленница и делит горе со своим народом.
 Сегодня Рождество, напомнила она себе, входя в церковь. Звенели звонкие голоса юных хористов, церковь сверкала сотнями огней. Фаллон стояла между Алариком и Роже Бокларом и с трудом могла пошевелить рукой.
 Алдред, архиепископ Йоркский, возложит на герцога корону, как возложил год назад на ее отца. Вспомнив об этом, Фаллон опустила глаза и стала молиться. Ритуал будет почти таким же, только Джефри из Кутанса будет все повторять за архиепископом по-французски, чтобы поняли все присутствующие. Церемония началась. Вильгельму вручили скипетр, корону и булаву, и он принес клятву народу, а народ принес клятву ему. Раздались крики:
 — Виват! Виват!
 Внезапно послышался шум другого рода. Вначале это был гомон, затем раздались плач и стоны. Церковь стала наполняться дымом.
 — Господи! — воскликнул Аларик. Он толкнул Фаллон в сторону Роже. — Позаботься о ней!
 Люди в панике бросились из церкви.
 Герцог Вильгельм стоял у алтаря. Архиепископ и другие священники пытались призвать людей к спокойствию.
 Церемония продолжалась в полупустой церкви. Дым рассеялся. Фаллон слышала, как бешено колотилось у нее сердце. Что происходило? Аларик не возвращался. Вокруг герцога выстроилось кольцо из его рыцарей.
 Внезапно Фаллон сделала шаг в сторону и бросилась бежать так быстро, что Роже оказалось не под силу догнать ее. Она выбежала из церкви и оказалась на улице. Вокруг нее горели дома, люди метались и кричали.
 — Боже милостивый! — шепнула она. Неподалеку женщина пыталась сбить пламя, которое угрожало перекинуться на ее дом. Фаллон бросилась ей помогать и стала гасить огонь тяжелым шерстяным ковриком.
 — Что произошло? — спросила она, задыхаясь от дыма.
 — Не знаю, не знаю! — запричитала молодая женщина. — Когда стали славить нового короля, эти болваны-наемники решили, что мы собираемся бунтовать, и подожгли дома… Господи, мой дом!.. Это все, что у меня осталось! Муж погиб при Гастингсе… А мне нужно кормить семь ртов! Боже мой!
 Фаллон продолжала отчаянно сражаться с огнем. Она не заметила, как к ней сзади подъехал всадник на огромном черном коне. Понаблюдав за ней несколько, секунд, он спешился, подошел, положил ей руки на плечи и резко повернул к себе.
 Фаллон не была способна понять причину гнева Аларика. Она действительно убежала от Роже, но лишь потому, что хотела узнать, что случилось.
 Аларик тряхнул Фаллон за плечи.
 — Что ты здесь делаешь? — грозно спросил он.
 — Тушу пожар! — воскликнула она. — Огонь перекинется с этого дома на следующий, а потом…
 — У меня есть люди, которые остановят пожар, дурочка!
 — Я буду помогать!
 — Нет, не будешь! Ты навредишь ребенку! Он схватил ее и отвел прочь от огня. Вырвав коврик, сам принялся сбивать пламя. В считанные секунды ему удалось погасить его, и женщина, опустившись на колени, стала благодарить. Он сорвал с накидки рыцаря золотую брошь и протянул женщине.
 — Может, это как-то компенсирует вам ущерб, мадам. Мои самые искренние извинения за случившееся.
 Он взял за поводья Сатану, подошел к Фаллон и снова повел ее в церковь. Щеки его были измазаны сажей, и он выглядел даже более грозным, чем обычно.
 У входа он передал Сатану конюху, после чего он и Фаллон вошли, чтобы увидеть окончание церемонии, славящей единение короля и народа и верность народа королю.
 Вильгельм, король Англии… На его голову возложена корона и сказаны завершающие слова. Фаллон видела, что Вильгельм дрожит. Интересно, что он сейчас думает? Она опустила голову, когда началась месса. Когда служба закончилась, она почувствовала чью-то руку на талии.
 — Пир начнется очень скоро, Фаллон. — Она вздрогнула, когда Аларик дотронулся до ее щеки и стер пальцем пятно сажи. — Ты тоже слегка испачкалась.
 Когда Аларик вывел Фаллон из церкви, пожар был почти потушен и порядок восстановлен. Аларик отыскал Ричарда и Фальстафа и вручил Фаллон их попечению. Придя к себе, она увидела, что ее ожидала ванна. Фаллон обрадовалась возможности очиститься от сажи и копоти и побыть наедине с собой, прежде чем пойдет приветствовать нового короля.
 Она с удовольствием плескалась в воде, вымыла волосы, чтобы они не пахли дымом, и высушила их у огня. Затем надела белое платье из тонкой шерсти, отороченное белой норкой, и распустила черные как смоль волосы. Ожидая Аларика, она попыталась понять причину своего смятения. Еще совсем недавно она хотела бежать. Но сейчас, когда он, кажется, совершенно потерял к ней интерес, Фаллон чувствовала себя несчастной и одинокой. И, как бы ни стыдилась она того, ей хотелось, чтобы он снова прикоснулся к ней как любовник. Ей хотелось грудью прижаться к его груди и услышать его сердцебиение, ощутить пальцами упругость мускулов. Ей хотелось почувствовать на себе страстный взгляд серых глаз. В возбуждении она поднялась и зашагала по комнате, пытаясь направить свои мысли в другое русло и защититься воспоминаниями об отце.
 Раздался стук в дверь. Сдерживая нетерпение, Фаллон постаралась принять как можно более спокойный вид.
 Но пришел не Аларик, а Роже. Ей с трудом удалось скрыть разочарование. Роже поклонился и предложил ей руку.
 — Аларик занят. Он попросил меня проводить вас в зал. Убедительно прошу вас, Фаллон, не убегать от меня. Неужто где-то в глубине сердца в вас не отыщется жалости? Поверьте, мне бы не хотелось снова выслушивать то, что я выслушал после вашего побега из церкви.
 — Я очень сожалею, Роже. Поверьте, я не хотела…
 — Я понимаю, что вы не желали зла мне лично. Но подозреваю, что вы всех нас хотели бы отправить в преисподнюю.
 — Я очень сожалею, Роже, — снова повторила она. Он легонько дотронулся до ее щеки.
 — Такой красоте не нужны извинения. — Он покачал головой. — А как вы перенесли известие?
 — Какое?
 — Разве он ничего не сказал вам?
 Фаллон покачала головой.
 — О чем?
 — О Боже! — простонал Роже. — Кажется, я сам себя зарезал!
 — Роже, скажите мне! Клянусь, я не выдам вас. — Роже молчал, а Фаллон молила: — Роже, прошу вас, скажите! Какие у него планы?
 — Я… я думаю, он намерен отправить вас в Нормандию.
 — О Боже! — выдохнула она в ужасе.
 — Фаллон, я уверен, что это ненадолго… Лишь на то время, пока здесь все немного поуляжется.
 — Поуляжется! Да Вильгельма ожидает столько неприятностей, что он их не расхлебает и за десятилетия!
 — Вы ведь часть этих неприятностей, Фаллон, — с несчастным видом сказал Роже. — Но, может, вас и не отправят. Постарайтесь смягчить графа. Богу известно, — тихо добавил он, беря ее ладонь, — что мне не хочется потерять вас из виду.
 Во взгляде Роже читалась мольба.
 — Не демонстрируйте характер сегодня, Фаллон. Поклонитесь Вильгельму — и тогда Аларик, возможно, забудет о вашем сговоре с викингом.
 — Не изображайте меня предательницей — я никогда не была на вашей стороне. — Она посмотрела на Роже полными тоски глазами. — Роже, Англия не должна была оказаться покоренной в результате битвы при Гастингсе! Это была лишь одна битва, а за ней должны были последовать другие!
 — Фаллон, кого вы хотели бы видеть королем? Эдгар лишь мальчик.
 — Английский мальчик, — уточнила она. Роже ничего не ответил, и дальше они шли молча.
 В большом зале было множество людей, и Фаллон обратила внимание, что она не единственная представительница старой саксонской знати. Здесь был Эдгар Ателинг с печальным и отрешенным лицом. Таким юношу никогда раньше не видели. Присутствовали также северные герцоги — Эдвин и Моркер, и Фаллон вспомнила, как они танцевали и смеялись еще совсем недавно. Великолепно смотрелась Аэдит, да и старинный друг отца Вулфстан из Кентбери выглядел празднично.
 Но Фаллон было больно осознавать, что она, как и все англичане, лишь богато одетая пленница. Она не сомневалась, что герцоги молили Бога о том, чтобы им оставили их герцогства. Она и Эдгар мечтали о побеге. Англия решила, что победа Вильгельма — это Божья кара, и поэтому склонна была признать его королем.
 Фаллон увидела отца Дамьена и попросила Роже проводить ее к священнику. К ее удивлению, Роже согласился и даже оставил Фаллон с ним наедине. Отец Дамьен участливо спросил ее, как она себя чувствует.
 — Очень хорошо, благодарю вас, отец. Раны зажили.
 — А душа?
 — Она никогда, наверное, не заживет. — Глядя на священника, она почувствовала трепет.
 Он знал так много! Подобно Эдуарду Исповеднику, он предвидел события. Это пугало своей невероятностью.
 — Отчего же, заживет. Нужно лишь время.
 Наконец к ним подошел Аларик. Отец Дамьен поклонился графу и удалился. Аларик сурово посмотрел ему вслед и повернулся к Фаллон.
 — Время присоединиться к королю, mаdemoiselle.
 Не дожидаясь ответа, он повел ее через зал, и вскоре выяснилось, что ей предстояло занять место между Вильгельмом и Алариком во главе стола на виду у всех.
 Кажется, Вильгельм был преисполнен решимости быть обаятельным. Поскольку его жена еще находилась в Нормандии, Фаллон должна была сидеть от него справа, а тетя — слева. Здесь же восседали его знатнейшие рыцари — Аларик, Одо, Роберт и некоторые церковнослужители. Когда подали на стол, Вильгельм повернулся к Фаллон.
 — Белый цвет очень идет вам, леди Фаллон. Вы очаровательны словно ангел и так обольстительны, что способны разбудить в мужчине дьявола.
 Фаллон опустила глаза и пробормотала слова благодарности. Он наклонился к ней.
 — Вы должны поклониться мне, ведь я ваш король по английским законам. Ведь вы не можете теперь этого отрицать?
 Она потянулась за кубком, но его уже обвили пальца Аларика. Как и Вильгельм, он ждал ее ответа.
 — Вы король, — сказала она Вильгельму. ―Вы носите корону. Перед Господом Богом. Вас провозгласили монархом. Что вы хотите услышать от меня?
 Она понимала, что ответ был неудовлетворительным. Вильгельм засмеялся, но каким-то неприятным смехом. Аларик прижал пальцы Фаллон к кубку.
 — Мы много раз пили из одного кубка, миледи, — сказал он. — Почему же вам трудно это сделать сейчас?
 — Мне всегда было трудно пить из одного кубка с вами, мой господин, — сказала она. ―Как и сейчас.
 — А когда мы пили из еще одного кубка? ―спросил он, и Фаллон покраснела.
 Вильгельм поднялся, чтобы произнести речь. Он поблагодарил тех, кто его поддерживал, затем стал говорить о лучшем будущем Англии, лучшем будущем Нормандии и об их великом союзе. Он говорил долго, и Фаллон отвлеклась. Внезапно она увидела, что он смотрит на нее, подняв кубок, и пришла в смятение.
 — Таким образом, друзья мои, я приветствую леди Фаллон, ибо она закладывает фундамент нашего будущего. Она носит в своем чреве нормандского ребенка, семя великого и мужественного рыцаря. Это плод нашего великого начинания. Дочь Гарольда дает жизнь первому человеку из нового поколения. За ваше здоровье, леди Фаллон!
 Глаза всех присутствующих в этот момент были устремлены на Фаллон, и она испытала чувство стыда. Она схватила кубок и в ярости поднялась, чтобы выплеснуть красное как кровь вино в лицо этому надменному нормандскому ублюдку. Но кто-то схватил ее за руку. В бешенстве она выплеснула вино вправо ―в лицо Аларику. Он вырвал кубок из ее рук. В зале повисла тишина. Фаллон била дрожь, когда она наблюдала за тем, как Аларик вытирал лицо, стиснув зубы и сверкая глазами. Сейчас он ударит ее. Но она не будет раболепствовать. Она ждала, и все в ней, казалось, звенело от напряжения.
 Но он не ударил. Аларик схватил ее и заключил в объятия. Его губы прижались к ней жгуче и крепко, руки скользнули по ее телу.
 Зал взорвался криками одобрения. Раздались шутки на французском языке, крепкие и соленые, о нормандском ловкаче, который усмирил саксонскую ведьму.
 Поцелуй его был жестоким. В нем не было и намека на нежность. Фаллон не могла дышать или шевельнуться, и, хотя она тосковала по его губам, это было не то, о чем мечталось. Когда Аларик наконец оторвался от нее, она зашаталась и едва не упала.
 Она едва не упала, но Аларик успел подхватить ее.
 — Вы извините нас, сир? — сказал он, обращаясь к Вильгельму. — Думаю, день был слишком тяжелым для леди.
 — Да, конечно, Аларик, — кивнул Вильгельм, позволяя графу удалиться. Фаллон готова была провалиться от стыда, слыша в зале скабрезные шутки.
 Аларик протащил Фаллон по коридору. Дверь содрогнулась, когда он ударил в нее плечом. Он бросил принцессу на кровать и повернулся, чтобы умыться. Фаллон молча смотрела в потолок.
 — Это было глупо, — наконец нарушил молчание Аларик.
 — Я хотела выплеснуть вино в лицо Вильгельму.
 — А вот это было бы совсем уж глупо. — Он стоял спиной к ней. — Фаллон, ты не какая-нибудь крестьянка, которую я подобрал. Ты дочь Гарольда, и Вильгельм преследует свои интересы, делая ставку на тебя.
 — Я полагала, что я твоя собственность, — язвительно сказала она и провела языком по опухшей губе.
 — Ты и есть моя. И я отвечаю за тебя.
 Поколебавшись, она оперлась на локоть и тихонько спросила:
 — Теперь у тебя не будет со мной проблем. Ты ведь меня отсылаешь.
 Он резко повернулся, впился у нее глазами, затем медленно подошел и сел на кровати.
 Фаллон молча смотрела на Аларика. Она ни за что не попросит оставить ее здесь, поклялась она про себя. Он дотронулся до ее щеки, скользнул пальцами по лицу, шее и груди.
 — Ты прекрасна, Фаллон. У меня всякий раз захватывает дух, когда я вижу тебя. В белом наряде ты кажешься девственницей, монахиней, и хотя я знаю, что это не так, мне хочется встать перед тобой на колени. Ты излучаешь сияние. Оно чище и яснее хрусталя. Глаза твои — такая же загадка, как переменчивое небо — то ясные, то бурные, то гневные и гордые.
 Его голос убаюкивал Фаллон. Ей хотелось плакать. Прикосновения его пальцев были удивительно легкими и нежными, и она удерживала себя, чтобы не ответить на ласку.
 Аларик замолчал, и Фаллон открыла глаза.
 — Скажи, Фаллон, готова ли ты остаться со мной, не стремиться к мести, не искать себе другого любовника?
 Она хотела ответить, но у нее пересохли губы. Не признавайся, приказала она себе, но когда облизала губы, она знала лишь, что любит его. Фаллон потупила глаза и кротко сказала:
 ―Да!
 — Ты любишь Англию, — проговорил Аларик. — Если бы ты так же горячо любила меня.
 Она всматривалась в его красивое лицо, которое было строгим и непроницаемым. Аларик встал, швырнул на пол накидку, оперся о камин и снова посмотрел на нее.
 — Ну же, Фаллон. Уговори меня оставить тебя в Англии.
 — Что?!
 — Ну что в этом трудного, леди? Покажи мне, как тебе хочется остаться здесь.
 — Но я только что сказала тебе…
 — Однако ты можешь и сказать это куда убедительней.
 Фаллон закусила губу. Он хочет, чтобы она изображала из себя шлюху. Ей это казалось недостойным, но в то же время страшно хотелось его объятий и прикосновений. И сейчас предоставлялся такой шанс.
 Пробормотав обычные проклятья, Фаллон, не сводя с него глаз, встала и подошла к камину.
 Она сбросила одежды и встала перед рыцарем, гордая и нагая. На шее ее отчаянно пульсировала жилка. Хриплым шепотом Аларик попросил ее подойти поближе. Нежно поцеловал, заставив забыть о своей резкости, и пробежал руками по обнаженному телу, что-то бормоча о том, как она прекрасна. Он повернул ее спиной к себе и прижался лицом к следам кнута на спине, затем стал ласкать ее груди. Они были тяжелые, с темными и крупными сосками. Аларик прошептал, что должен был сам догадаться о младенце, потому что Фаллон изменилась, ее формы стали более зрелыми.
 Он поднял Фаллон и понес к кровати, спрашивая на ходу, хорошо ли она себя чувствует. Фаллон кивнула и спрятала лицо у него на плече. Когда он возобновил ласки, она стала на колени и сняла с него одежду. Она чувствовала, как стремительно росло ее возбуждение. Фаллон прижалась всем телом к телу Аларика и стала целовать, пощипывать, гладить его. Она наслаждалась близостью мужской плоти, чистым мужским запахом, слушала, как бьется его сердце. Внезапно она оказалась под ним, после ласк он вошел в нее, и она жадно рванулась навстречу. Затем они лежали, утомленные, и, положив голову ей на живот, он гладил ей бедра.
 — Дамьен говорит, что будет мальчик, — прошептал он, обдавая теплым дыханием ее нежную плоть. Фаллон пожала плечами, не желая говорить об этом. Аларик резко поднялся. — Будет мальчик! Будет сын! Ты носишь нормандца! Нормандский ублюдок! Ведь ты говоришь, что хочешь ребенка. Или ты врешь? В тебе есть что-нибудь такое, чему можно верить?
 Она покачала головой и печально улыбнулась.
 — Возможно, что Дамьен прав и родится мальчик. Но он будет англичанином.
 Он засмеялся и лег рядом, однако чувствовалось, что смех его был беспокойным. Он ласкал, чуть покачивая, ее груди, наслаждаясь их тяжестью, гладя бархатные горошины сосков. Эта нежная и сладостная игра в конце концов убаюкала Фаллон.
 Проснувшись утром, Фаллон почувствовала, что лежит спиной к Аларику и что он возбужден. Его рука ласково огладила округлости ее ягодиц, обвилась вокруг талии, поползла вниз. Это окончательно пробудило Фаллон, и она испытала умопомрачительно сладостные ощущения, когда Аларик вошел в нее.
 Когда все было позади, Аларик встал и начал одеваться. Он легонько шлепнул ее по ягодицам, и Фаллон протестующе приподняла голову, натягивая на себя простыни.
 — Вставай, — сказал он, — и одевайся быстро и потеплее.
 — Зачем?
 — Делай, как я сказал.
 Фаллон как могла ополоснулась водой, испытывая неловкость оттого, что он наблюдает за ней. Она оделась, спиной продолжая чувствовать его жадный взгляд, словно он хотел запомнить каждый изгиб ее тела. Она покраснела и повернулась к нему лицом, но в этот момент раздался стук в дверь. Аларик открыл.
 На пороге стоял Фальстаф.
 — Мы готовы, Аларик. Было бы хорошо отправиться прямо сейчас.
 Аларик кивнул.
 Фаллон переводила взгляд с одного на другого, а когда Фальстаф вышел и дверь за ним закрылась, она поняла, что все это означает. Она бросилась к Аларику, чтобы расцарапать ему лицо и грудь ногтями.
 — Выродок! Мерзкий выродок! Ты заставил меня поверить, что я… что я могу…
 — Изменить мое решение?
 — Безнадежность страшна, но обманутая надежда страшнее, а ты заставил меня…
 — Позволил получить то, что ты хотела, вот и все. — Он удерживал ее руки за спиной. — Мои решения не зависят от женской красоты… Да, леди, ты едешь в Нормандию. Я не жесток, я практичен. Мне недосуг отвлекаться на твои каверзы и интриги. Я не знаю, куда подевался Эрик Улфсон, и я не доверяю тебе!
 — Я не плету никаких интриг!
 — Но разве я могу тебе верить, Фаллон?
 Сжатая его объятиями, она не могла пошевелиться. Слезы навернулись ей на глаза, и она хрипло выкрикнула:
 — Выродок! Если ты хочешь отделаться от меня, отпусти!
 Обнимая ее одной рукой, другой рукой он погладил ее щеку.
 — Но я не собираюсь отделываться от тебя. Скоро мы снова будем вместе, клянусь тебе.
 — Скорее судный день придет! — задыхаясь, произнесла она.
 Аларик тихо и устало вздохнул.
 — Ты забываешь, Фаллон. Ребенок, которого ты вынашиваешь, мой. Прошу тебя — береги его.
 — А я прошу…
 — Фаллон, прежде чем что-то сказать — думай, — предупредил Аларик. — Выбирай слова, потому что я имею власть над тобой. Ты должна ублажать меня.
 — Что?!
 — Ты хочешь, чтобы ребенок родился на нормандской земле, Фаллон?
 Фаллон молчала, глядя ему в глаза, и оба поняли, что она проиграла.
 Аларик шепнул ей на ухо:
 — Поэтому веди себя как следует, миледи, а я постараюсь поскорее приехать к тебе.
 Он разжал объятия. Фаллон продолжала молчать, опустив голову.
 — Леди готова! — крикнул Аларик, и в комнату, низко поклонившись, вошел Фальстаф.

 Глава 26

 Ссылка оказалась не так страшна, как предполагала Фаллон, ибо погода стояла отвратительная и принцесса весь январь провела в Бошеме с матерью. Переправа через пролив в это время была небезопасна, а Аларик опасался шторма и не хотел подвергать Фаллон риску. Фальстаф сказал, что он был в курсе всех ее проделок и что в старом доме Гарольда они будут в безопасности.
 Эдит ничего не знала о неудачной встрече Фаллон с Эриком Улфсоном, и Фаллон предпочла об этом не распространяться. Эдит очень взволновала новость о младенце, и Фаллон не желала омрачать радость матери рассказом о той страшной ночи, когда он был зачат. Но однажды, когда мать что-то вязала для ребенка и строила планы, связанные с его рождением, Фаллон с горечью сказала, что ребенок будет незаконнорожденным красавчиком.
 — Может быть, Аларик женится на тебе, — кротко сказала Эдит, и по ее щеке скатилась слезинка. — Мало кто знает здесь о датских законах. Для Англии ребенок будет незаконнорожденным. Но таков сам Вильгельм, таков Аларик. Что из того? Дитя будет первым внуком твоего отца. Разве можно сетовать, когда рождается человек?
 Фаллон подбежала к матери и опустилась перед ней на колени.
 — Прости меня, мама. Я люблю тебя. Я не хотела тебя обидеть. И я очень хочу этого ребенка.
 Мать погладила Фаллон по волосам.
 — И ты влюбилась в его отца.
 Фаллон откинула назад голову и внимательно посмотрела на мать.
 — С чего ты взяла?
 Продолжая гладить ей волосы, Эдит сказала:
 — Твой отец всегда говорил, что ты и Аларик будете хорошей парой. И он, как ты знаешь, очень хотел этого.
 Фаллон поднялась и отошла в сторону.
 — Отцовские желания сейчас имеют мало силы… Аларик не женится на мне. Боюсь, что он не очень любит женщин, а тем более меня.
 — Но он признает ребенка своим.
 — О да, — с горечью сказала Фаллон, вспоминая речь Вильгельма на его пиру. — Победителей радует, что дочь Гарольда родит ребенка во славу норманнов.
 — Считай, что тебе повезло, дочь, — тихо сказала Эдит. — Скоро многие женщины Англии понесут от норманнов, даже не зная, кто отец их ребенка… Сколько деревень разграблено и разрушено…
 «Он услал меня от себя! — хотелось ей закричать. — Я влюблена в него, а он даже не думает обо мне!»
 Но открыть матери сердце Фаллон не могла. Вместо этого она пожала плечами и сказала безразличным тоном:
 — Я не могу выйти за него замуж. Это было бы неуважением.
 — Неуважением? К кому?
 — К памяти отца… Ко всем, кто погиб, защищая страну.
 Эдит встала, подошла к дочери и потрясла вязанием перед ее носом.
 — Ты не права, Фаллон… Твой отец сам выбрал бы Аларика, если бы оставался у власти. Сейчас пришли трудные времена, но Аларик ведет себя мужественно и с достоинством. Он был другом отца, оставаясь верным герцогу… Фаллон, ты собираешься родить ребенка. Забудь о том, что ты слышала от других… Даже от родных братьев… Если Аларик женится на тебе, этим ты обязана своему отцу!
 Фаллон редко приходилось видеть мать столь взволнованной. Удивленная этим, она некоторое время молчала.
 — Он не звал меня замуж, и я сомневаюсь, что позовет. Но, возможно, он позволит мне приехать сюда, когда придет время родов. Я… Я молюсь об этом.
 — А если не позволит, — шепотом сказала Эдит, — я приеду к тебе…
 Они обнялись и замолчали, глядя в огонь камина.
 На второй неделе февраля Фаллон и Фальстаф благополучно пересекли Английский канал и прибыли в Нормандию, а двадцатого числа она оказалась в Руане. Похоже, Матильда понимала, как тяжело было для Фаллон потерять отца и лишиться привычного уклада жизни. Закутанная в меха, миниатюрная жена Вильгельма устроила ей горячую встречу в морозный зимний день.
 — Проходите и погрейтесь у камина, — сказала Матильда. — Дети очень хотят вас видеть. Готова поклясться, что бедный Роберт уже влюблен. Девочки тоже горят нетерпением. — Поколебавшись, она добавила:
 — И, конечно, ваш дядя Вулфнот… Он очень разволновался, когда прослышал о вашем приезде.
 Фаллон наклонила голову, чтобы скрыть волнение. Вулфнот — единственный сын Годвина, сейчас жив. Он остался в живых, потому что жил в доме герцога как пленник.
 — Мне очень хочется повидаться с дядей, — сказала Фаллон.
 Ее проводили в уютную спальню. Интересно, почему ей не дали комнату, в которой всегда жил Аларик, подумала она.
 Увидев Вулфнота, Фаллон заплакала. Дядя обнимал и успокаивал племянницу, говорил ей о том, что он пленник герцога уже более десяти лет и что теперь вряд ли когда-либо увидит свободу.
 — Но живу я здесь неплохо, Фаллон… Я не закован в цепи, не брошен в темницу. Много времени провожу с семьей Вильгельма. Я убеждаю себя, что я почетный гость, и почти верю этому. Я почти забыл родной язык, потому что редко говорю на нем. Мы с тобой выжили, Фаллон… Мы должны жить… Мы обязаны рассказать будущим поколениям об Англии, которую знали.
 У Фаллон мелькнула мысль, что, возможно, больше повезло тем, кто не выжил. И тем не менее она была рада тому, что жила и несла в себе новую жизнь.
 — Дядя, — тихо спросила Фаллон, когда они оказались одни, — ты не знаешь, что случилось с Делоном? Его сослали сюда, и это лежит на моей совести… Он очень страдает по моей вине?
 — Страдает? — засмеялся Вулфнот. — Нет, дитя мое, нет причин для беспокойства. Он не здесь… Он влюбился в молоденькую и славную сестру сицилийского посла и теперь на службе у короля Сицилии.
 — Ах вот оно что, — удивилась Фаллон. На какое-то мгновение она почувствовала боль оттого, что Делон так быстро забыл ее. Однако, говоря по правде, она почти не вспоминала о молодом человеке, который рисковал из-за нее жизнью. Она была рада, искренне рада, что он счастлив.
 И она засмеялась вместе с Вулфнотом.
 Жить в Нормандии было неплохо, но Фаллон скучала по дому. Ей не хватало живописной зимы, когда лед покрывал землю, и весеннего радостного пробуждения. Она любила английские праздники и танцы вокруг майского дерева, любила слушать разговоры слуг и крестьян на ее родном английском языке.
 Однако она не чувствовала себя несчастной. Матильда была славной и доброй женщиной. Она не только воспитывала детей, но и была регентшей при сыне Роберте, который в отсутствие Вильгельма номинально управлял Нормандией. При руанском дворе всегда было шумно и многолюдно. Здесь преобладали женщины, что весьма радовало Вулфнота и несколько смущало Фаллон. За принцессой постоянно наблюдала какая-то рыжеволосая дама. Всякий раз, останавливая на ней свой взгляд, Фаллон замечала, что дама насмешливо кривит губы. Однажды, когда Фаллон вечером шла из зала в свою комнату, перед ней возникла рыжеволосая.
 — Вы стали появляться в обществе, моя госпожа. — Последнее слово она произнесла с явной насмешкой. — Он никогда не женится на вас. Он не женится ни на ком… Совершенно ясно, что он уже устал от вас. Вы хотели поймать его в ловушку, но вместо этого родите никому не нужного ребенка. Вы испортили себе и молодость и красоту!
 Фаллон была ошеломлена. Никто при дворе Матильды не осмеливался говорить с ней столь дерзко. Более того, следуя примеру герцогини, все были к ней исключительно добры.
 Фаллон сжала пальцы в кулак, чувствуя, как в ней просыпается гнев.
 — Madamе, мне кажется, вы забываете: я из рода саксов. Мы не приглашали норманнов. Они пришли сами и взяли что хотели. Выйду я замуж или нет — это не ваша забота. — Фаллон прошла мимо женщины, слыша за собой негромкий, но колючий смех.
 — Вас не поселили в его комнату, — дерзко сказала дама.
 Фаллон не остановилась и приказала себе не думать о том, что эта пышногрудая рыжеволосая красотка может оказаться в объятиях Аларика. Она считала, что сама она день ото дня становилась все более непривлекательной. Когда приедет Аларик, не отшатнется ли от нее? Не обратится ли он к рыжеволосой?
 Эта мысль не давал Фаллон покоя. Ей снились кошмарные сны, в которых Аларик и женщина смеялись над ней. В одном сне Фаллон после родов была брошена в темницу, а женщина и Аларик скрылись с ее ребенком.
 Утром Фаллон проснулась в холодном поту. Она лежала, не имея сил подняться, пока не пришла Матильда. Энергично взбив подушки, она заставила Фаллон выпить холодного молока, а затем стала расспрашивать, что случилось.
 Фаллон сказала:
 — Как вам удается совмещать в себе это: оставаться доброжелательной и внимательной — и одновременно быть женой Вильгельма?
 Нисколько не обидевшись, Матильда присела рядом с ней.
 — Одно время я сама думала, что Вильгельм — настоящее чудовище. Я поклялась, что никогда не выйду замуж за ублюдка, а он ворвался в дом моего отца и избил меня.
 — И вы все же вышли за него замуж?
 — Я знала, что он безумно хотел меня и что он сильная личность. И наш брак оказался счастливым. Красивые дети, прочный союз… Он не ищет утех на стороне, до сих пор любит меня. Страстные люди все такие. Они страшны в гневе, но если любят, то любят по-настоящему, глубоко, их не свернуть и не сдвинуть… Вот и Аларик такой же.
 Фаллон не ответила.
 — Ага, — сообразила Матильда. — С вами разговаривала Маргарет.
 Фаллон бросила быстрый взгляд на Матильду.
 — Такая рыжеволосая дама с умопомрачительным бюстом…
 Фаллон рассмеялась, к ней присоединилась герцогиня.
 — Она считает, что имеет на него права, — проговорила Фаллон.
 Герцогиня пожала плечами.
 — Она принимает желаемое за действительное.
 — Она говорит, что он ни на ком не женится…
 Матильда вздохнула.
 — А она не рассказывала вам о его прошлом?
 Фаллон отрицательно покачала головой, и Матильда поведала ей трагическую историю женитьбы Аларика.
 — Думаю, что после этого Аларик боится слишком сильной любви, — завершила свой рассказ Матильда.
 — Как вы считаете… он действительно хочет этого ребенка?
 — Да, я в этом уверена, потому что он дал мне наказ проявлять особую заботу о вас… Так что вам не следует бояться ревнивых дам. — Она поднялась, собираясь уходить, но остановилась у двери. — Не стоит так чрезмерно ненавидеть моего мужа, Фаллон. Он искрение считает себя наследником английской короны. Он и ваш отец очень похожи. Гарольд тоже был человеком долга.
 — Ваш муж меня выпорол, — сказала Фаллон. — И унизил перед своими баронами и перед моим народом… Это не способствует тому, чтобы я могла полюбить его.
 — Он восхищался Гарольдом. Если бы ваш отец поддержал его, то стал бы при Исповеднике первым, после короля, человеком. Ваш отец погиб в бою, оставив трон свободным.
 Матильда ушла. Лежа на кровати, Фаллон еще долго размышляла над тем, что ей рассказала Матильда. Фаллон и сама видела, как изменился Аларик. В юности он был полон задора и огня и готов неистово сражаться, чтобы искоренить существующее в мире зло. Сейчас он стал суровее и холоднее. Фаллон попыталась представить себе, что он перечувствовал, когда умерла его жена. Да, это нанесло ему глубокую рану.
 Но затем пришла новая любовь, сможет ли он принять ее?
 В Лондоне Аларик тоже думал о Фаллон. Однако его мысли не отличались особой нежностью. Целый день он вместе с Вильгельмом и приближенными нового короля тщательно взвешивал, кто как сражался при Гастингсе и какого вознаграждения заслуживал. Стараясь соблюдать справедливость, раздавали земли, титулы и пенсии. Будут довольны все, кроме английских крестьян, размышлял Аларик. Народ привык к тому, что им управляют таны, занимающие законное место в окружном суде. Сейчас же править будут чужестранцы, которые не знают ни языка, ни обычаев Англии.
 Этот вечер Аларик провел с Роже и Ролло, при них находился и юный Ричард. Было очень много выпито. Последние несколько месяцев Аларик был в сплошных разъездах. Он посетил многие графства, города и деревни и всюду пытался выяснить настроение людей. Волна насилия, кажется, пошла на убыль. Вильгельм приказал, чтобы проявляли милосердие к людям, которые сдались на милость победителя. Он понимал, что восстания в ближайшие годы неизбежны и подавлять их нужно безжалостно. Нет, он хотел покончить с жестокостью по отношению к простым людям.
 Они пили и смотрели в огонь камина. Роже проговорил:
 — Как все-таки странно! Мы захватили Англию, а мечтаем о своем доме. Мы поносим англичан за то, что они не складывают оружие, а сами все время воюем. Ведь война — это способ нашего существования.
 — Моего — это точно, — согласился Ролло.
 — А я мечтаю о мире, — так же негромко продолжал Роже. — О доме и очаге, о красавице-жене, которая тебя там ждет. Прийти, погладить мягкие шелковистые волосы… посмотреть в глаза цвета полуденного неба…
 Ричард кашлянул. Роже спохватился, замолчал и выпрямился в кресле.
 Некоторое время Аларик ничего не отвечал, затем вдруг швырнул кубок в огонь.
 — Смотри, не обманись. Голубые глаза могут предать так же, как и любые другие.
 — Она дочь Гарольда, — напомнил Роже, смущенно поежившись.
 Аларик встал, подошел к камину и посмотрел на друзей.
 — Да, конечно, она дочь Гарольда.
 Стало быть, он должен бороться с ней всю жизнь? Стоит ли? Может ли быть иначе?
 Тем не менее в этот вечер, как и во многие предыдущие, Аларику было тоскливо сознавать, что Фаллон так далеко. Ему хотелось обнять ее и ощутить ее трепет. Как она сейчас выглядит? Об этом он не решался спрашивать в письмах к Матильде. Заметна ли уже ее беременность?
 Она ушла от него. Она так хотела сокрушить Вильгельма, что пошла к конунгу, хотя уже знала, что беременна, и вряд ли еще успела забыть его поцелуи.
 Это было для него источником постоянных мучений. Он мечтал о том, чтобы простить ее. Ему хотелось верить в то, что она действительно рада ребенку, что Дамьен предсказал правильно и что его сын родится здоровым.
 — Если бы она была моей, я бы не отослал ее!
 Это сказал Роже. Оценив выражение лица Аларика, Ролло поднял друга на ноги.
 — Я думаю, нам пора отдыхать! — сказал он и потянул Роже за собой. Аларик опустился в кресло. Ричард принес ему еще вина, и Аларик, потягивая из кубка, с любопытством посмотрел на оруженосца.
 — Давай, выкладывай… Я вижу, ты хочешь что-то сказать.
 — Сир, только то, что леди Фаллон — прекраснее, чем утренняя заря, чем золотой закат. Она как ветер, она как огонь, она…
 — Предательница, — сухо перебил юношу Аларик. Он потер виски, но затем улыбнулся и поднес кубок к губам. — Ты мне скажи вот что. С самой первой встречи с ней я понял, что от Фаллон жди одних неприятностей… Я знал, что могу успешно сразиться с любым воином на поле боя, но от нее нужно бежать… Так в чем дело, парень? То ли губы ее краснее, чем у других женщин? То ли волосы у нее мягче и шелковистей? То ли глаза какие-то колдовские? А может, у нее походка какая-то особая, так что нельзя не залюбоваться?.. Так что все-таки ранит сердце, берет душу в плен и заставляет постоянно думать о человеке?
 — Я… э-э… думаю, что любовь, сир, — ответил Ричард.
 — Да, но ведь я поклялся больше не любить, Ричард… потом это так глупо — полюбить именно ее.
 — Не совсем, сир. Я уверен, что она вас тоже любит.
 — Она меня любит! — горько произнес Аларик. Он тяжелым взглядом посмотрел на Ричарда — Может, она поэтому вступила в сговор с викингом? Может, поэтому я застал их, когда они целовались?
 — Но ее чуть не вырвало…
 Аларик некоторое время удивленно смотрел на Ричарда, затем рассмеялся. Он поднялся, слегка покачиваясь, — столько он не пил со времен своей юности.
 В этот момент он всей душой стремился к Фаллон. И в то же время боялся, что она продолжает оставаться опасным врагом и будет таковым всю жизнь.
 Ибо Фаллон не согнется и не сломается.
 — Ричард, король на Пасху отправляется в Нормандию. Ты хочешь увидеть мою родину?
 — Очень!
 — Тогда решено. Отправимся вместе с ним.
 Аларик опередил короля и в сопровождении Ричарда направился в Руан. К этому времени он настолько истосковался по Фаллон, что почти лишился сна.
 Матильде доложили о приезде Аларика, и едва он спешился, как она вышла навстречу. Он крепко поцеловал ее, сообщил, что Вильгельм жив и здоров, и они направились в зал. Аларик огляделся по сторонам, ища глазами Фаллон.
 — Где она? — обратился он к Матильде. В голове зашевелились беспокойные мысли. Он вспомнил, как они расстались, и у него засосало под ложечкой. Он знал, что ни один разумный мужчина не должен доверять красивой женщине, тем более дочери Гарольда. Она обязана воевать с ним, и глупо, что он этого не понимает. Он подумал, что и в будущем его ждет невеселая перспектива.
 — Я сообщила ей, что вы подъезжаете, — огорченно сказала Матильда. — Должно быть, она сейчас появится.
 — Мой господин! — К Аларику подошел Фальстаф, они обнялись.
 Внезапно появилась Маргарет. Аларик холодно ей улыбнулся. Повернувшись, он увидел Фаллон. Она была спокойной и неотразимо-красивой. На ее лице не было и намека на улыбку. Она вновь была в белом. Черное облако волос ниспадало, почти достигая колен.
 Внезапно в нем поднялась злость. Он был зол на себя за то, что тосковал по ней, что позволил ей завладеть всеми его мечтами. Эта ведьма знала, что он околдован ее красотой, и постоянно испытывала его терпение.
 Аларик оторвал взгляд от Фаллон и направился к Маргарет, которая весело смеялась и готова была приветствовать его вместе с другими дамами и рыцарями. Поцелуй Маргарет длился дольше обычного. Когда закончились приветствия, Аларик снова огляделся и не увидел Фаллон.
 — Простите меня, — шепнул он Матильде и, пробиваясь сквозь толпу, бросился вверх по лестнице. Перескакивая через две ступеньки, он достиг второго этажа, когда Фаллон заворачивала за угол. Он помчался за ней.
 Аларик подбежал, когда Фаллон пыталась перед его носом захлопнуть дверь. Он рванул дверь на себя, и Фаллон не успела закрыться на замок. Она попятилась в глубь комнаты, и он, закрыв за собой дверь, двинулся к ней. На мгновение Аларик остановился, чтобы оценить произошедшие в ее облике изменения, затем снова шагнул к ней. Она металась, ища путь для отступления, но он настиг ее в углу.
 — Нет! — воскликнула Фаллон и стала колотить кулаками по его груди, успев, однако, заметить огонь в его глазах. — Уходи от меня, Аларик!
 Он сжал ладонями ее лицо и поцеловал. Фаллон пыталась вырваться из объятий, хотя ее сердце то бешено стучало, то замирало от его прикосновений.
 — Отправляйся к своей нормандской шлюхе, мой господин! Помоги мне, о Господи! Тебе не удастся иметь нас обоих!
 Ему удалось справиться с ее гневными руками и заключить в объятия. Он испытывал невыразимую радость. Было так сладко видеть, касаться, обнимать ее. Красота ее оказалась ярче, чем он представлял в воспоминаниях.
 — Что с тобой? Ты злишься не на то, что я жег, грабил и разорял страну? Как его чисто по-женски — забыть обо всем, зато помнить о поцелуе с другой женщиной. И как же быстро ты забыла о ране, которую нанесла мне. Вспомни, что я застал тебя, когда ты целовалась с викингом.
 — Ах вот оно что! — Фаллон с новой силой возобновила попытки вырваться. — А вы сэр, забыли, что сделали со мной?
 — Миледи…
 — Ты обещал, ты заманил меня и затем обманул…
 — Принцесса, я получил огромное удовольствие от того вечера, и, надеюсь, ты тоже.
 Фаллон продолжала браниться, но он притянул ее поближе, удерживая за запястья.
 — Я так тосковал, леди. Разве жизнь здесь — такое суровое наказание?
 В его голосе прозвучала удивительная нежность, и Фаллон смолкла, а сердце ее забилось еще сильнее. Он наклонился к ней для поцелуя, она не стала вырываться, и поцелуй длился долго. Когда он кончился, их глаза встретились.
 — Пусти меня! Сейчас же! — проговорила она, не в силах преодолеть дрожь.
 Он засмеялся и, погрузив лицо в ее волосы, вдохнул их аромат.
 — Леди, я долго и трудно скакал сюда, чтобы увидеть, в каком состоянии моя собственность, а ты гонишь меня?
 — Ты сам услал меня сюда!
 — И страшно тосковал о тебе, принцесса… Страшно!
 Он говорил хрипло и таким проникновенным голосом, что у нее прервалось дыхание. Она смотрела ему в глаза, чувствуя, как ее охватывает пьянящее возбуждение.
 Аларик жадно приник ртом к ее губам, и она руками обвила его шею, погрузив пальцы в волосы на затылке. Он целовал ее, пока у них обоих не закружилась голова. Оторвавшись от ее губ, он понес ее на кровать.
 Простое прикосновение его рук заставляло Фаллон вздрагивать в предвкушении ласк. Она хотела, жаждала его. Любовная битва была быстрой, неистовой, отчаянной, но сладость, которую оба испытали, была от этого ничуть не меньше. Фаллон не могла поверить, что Аларик вернулся, что он лежит здесь, рядом с ней.
 Он поднялся на локте и внимательно обвел ее глазами. Фаллон вспыхнула, подумав, как она растолстела. И тем не менее чувствовалось, что Аларик околдован ее красотой. Он касался ее так, как она мечтала об этом, гладил холмик живота, легко целовал грудь.
 — Тебе здесь хорошо было? — тихо спросил он.
 — Да, очень… Матильда так добра. — И, поколебавшись, спросила:
 — А тебе, мой господин?
 — Я очень тосковал, — сказал он. Она радостно и счастливо улыбнулась, и он ответил ей доброжелательной, честной улыбкой. Он снова провел ладонью по ее животу и внезапно замер.
 — Что это?
 — Ой, Аларик, ты только посмотри: он бьет ножкой!
 Он плотнее прижал ладонь и пальцы к ее животу и словно в ответ на это вновь почувствовал толчок. Фаллон засмеялась и в изумлении посмотрела на Аларика.
 — Это первый раз?
 ―Да!
 — Он бьет сильно и уверенно.
 — Почему он? Может, это девочка…
 Аларик покачал головой.
 — Дамьен говорит, что мальчик. Не имею понятия, откуда он знает, но… Будет парень… Сильный, здоровый парень. — Аларик нежно прикоснулся губами к пушистой рощице и припухлому животу. Фаллон умиротворенно откинулась назад и счастливо улыбнулась.
 Аларик лег рядом и некоторое время молча гладил ее волосы. Затем с огорчением вздохнул.
 — Мне нужно передать некоторые вести Матильде и повидать кое-кого из мужчин.
 — Не из женщин?
 Он взял ее за подбородок и притянул к себе.
 — Нет, Фаллон. С тех пор как я познал тебя, никто не влечет меня. Я не хотел говорить тебе это, но твоя красота сильнее меча и слова. И ты хорошо ею пользуешься.
 Фаллон опустила ресницы, затем подняла глаза на Аларика.
 — Она смеется надо мной, твоя прежняя любовница, мой господин. А я больше не смогу прятать плоды нашей связи, даже если бы свет и не узнал об этом благодаря Вильгельму. Я… — Она замолчала, нервно проглотила комок в горле. — Я не хотела, чтобы меня отсылали из Англии, потому что там мой дом. Но верно также и то, что я не хотела уезжать от тебя. Да, я пошла к Эрику, но прощения у тебя просить не могу, потому что выступила не против тебя, а за свою страну, чтя память об отце. Клянусь, у меня нет желания предавать тебя. И сейчас…
 — Сейчас?
 — Сейчас я молюсь о том, чтобы сказанное тобой было правда. Мне больно слышать ее насмешки, когда во мне растет твой ребенок.
 — А что она говорит?
 — Что я даже спальню с тобой не делю.
 Он улыбнулся и провел пальцем по ее подбородку.
 — Ты делишь со мной жизнь, Фаллон. Или, во всяком случае, начала… Матильда поместила тебя в эту комнату потому, что была зима, а эта комната теплее. Я не собираюсь спать отдельно от тебя, обещаю… И Маргарет будет знать об этом.
 Он поцеловал ее в губы, а затем прошептал, обжигая ей рот своим дыханием:
 — Вильгельм приедет на Пасху. Мы отпразднуем ее вместе с ним, а затем, как только я покончу с делами, поедем домой.
 Фаллон почувствовала, как в ее груди поднимается теплая волна.
 — И я рожу ребенка в Бошеме?
 — Нет, любовь моя, это был дом твоего отца…
 — В Лондоне? В Винчестере?
 — Нет, не в Лондоне и не в Винчестере.
 На глаза ее навернулись слезы, ибо она решила, что он дразнит ее.
 — Но ты сказал, что мы поедем домой. Я думала…
 — Ребенок родится в Англии. Но мы поедем в Хейзелфорд, потому что это место принадлежит нам и только нам. Там не было войны, не было разрухи. Ребенок родится там… Ты довольна?
 — Да, — прошептала она. Аларик улыбнулся, поцеловал ее в лоб и поднялся. Одевшись, он отправился передать Матильде послание от Вильгельма.
 Когда он ушел, Фаллон натянула на себя покрывало и удовлетворенно улыбнулась. Она не могла даже представить, что будет чувствовать себя такой счастливой, хотя к ее счастью примешивалось чувство вины. Ведь она будет продолжать борьбу! Но она боролась благородно. Возможно, она заслуживает сейчас того, чтобы пожить в мире.
 Младенец снова ударил ножкой, и улыбка Фаллон стала еще светлей.
 — Он любит нас, мой маленький. Конечно, он этого еще не знает, не умеет сказать. Но нет сомнения, что он нас любит.

 Глава 27

 Пасху Вильгельм и его люди праздновали пышно. После церковной мессы начались увеселения и зрелища.
 Эдгар Ателинг, Эдвин и Моркер, многие английские бароны, все в праздничных нарядах, неизменно присутствовали на торжествах. Относились к ним почтительно, но, как Эдвин признался Фаллон, они чувствовали себя как птицы в позолоченных клетках.
 — Вильгельм привез нас сюда, чтобы в Англии не оставалось людей, вокруг которых можно сплотиться, пока он в отъезде. Если бы ему удалось найти ваших братьев, они тоже были бы здесь. Нас выставляют на потеху норманнам, которые глазеют на нас, смеются над нашей одеждой и языком… Господи, как я хочу домой!
 Проходили дни и недели, и Фаллон чувствовала, что в ней растет внутренняя напряженность.
 Аларик уехал в Анлу, и она тосковала по нему. Она вызвалась сопровождать его, но он был в эти дни мрачным и замкнутым и только покачал головой.
 В Анлу Аларик пробыл недолго, однако когда вернулся, в нем появилось нечто новое, чего она не могла понять. Не происходило ли подобных перемен и в ней самой? Она признавала, что ей было радостно находиться с ним на людях, и испытывала благодарность к нему, ибо ее беременность становилась день ото дня заметнее, а он везде открыто появлялся с нею. По ночам, в его объятиях, она чувствовала себя счастливой, но день приносил огорчения и тревоги, и она мечтала, чтобы он поскорее закончился.
 Вскоре после Пасхи Вильгельм устроил большой турнир. Вместе с другими дамами Фаллон с гордостью следила за поединком Аларика. Его соперником был рыцарь из Гессена, которого Аларик легко выбил из седла, а потом играючи обезоружил. Фаллон встала и зааплодировала. Но не успел Аларик поклониться и покинуть арену, как она услышала позади себя шепот.
 — Это что за девица? — спросил женский голос.
 — Незаконная дочь короля саксов, — ответил мужчина.
 — А сейчас хорошо устроившаяся шлюха, — засмеялась женщина.
 Не дожидаясь начала следующего поединка, Фаллон бросилась прочь. В зале дворца она увидела Эдвина, который стоял перед камином и мрачно смотрел в огонь. И хотя он был еще совсем молодым, в эту минуту он казался усталым стариком.
 — Фаллон! — Он прочитал смятение на ее лице. — Что с вами?
 Она покачала головой.
 — Ах, Эдвин, я, кажется, больше этого не вынесу.
 — Они просто ревнуют, — сказал негромко Эдвин. — Они пялят глаза на самую красивую из птиц в золоченой клетке — и страшно ревнуют.
 Фаллон боялась, что расплачется. Эдвин подошел к ней и сжал плечи. Она коснулась щекой его плеча, и он провел ладонью по ее волосам.
 — Эдвин, порой это становится невыносимым, — пробормотала она.
 — Я знаю, знаю.
 Внезапно он напрягся, рука его замерла. Фаллон отпрянула от него, обернулась и увидела Аларика, который был еще в кольчуге, но шлем держал в руке. Он возвышался над ними, словно башня, и в его холодных стальных глазах нельзя было прочитать ничего доброго.
 Эдвин встретил взгляд Аларика мужественно и с достоинством.
 — Не ищите в этом ничего другого, мой господин, кроме того, что видели глаза. Мы старые друзья, и у кого, как не у старых друзей, можно найти утешение.
 Аларик чуть поклонился им обоим.
 — В таком случае, не буду мешать вам в этом, — холодно сказал он.
 Взбешенный, он снова вернулся на арену. Матильда посылала к нему человека сказать, что Фаллон чем-то расстроена. Он отправился искать ее — и нашел в объятиях другого, молодого герцога Эдвина из Мерсии. Неужели ей нельзя доверять? Неужто ему всегда нужно будет бояться, что она ищет другого любовника, ищет способа убежать? Между ними все еще оставался барьер: он был завоевателем, она — принцессой побежденного народа. Сколько времени будет вести она эту борьбу?
 Хотя турнир еще продолжался, Аларик крикнул Ричарду, чтобы тот подвел к нему Сатану. Старые друзья, видите ли… Ищет утешения…
 — Сатана, — обратился он к своему коню. — Ты мой старый друг. Ты храбро сражался. Ты не раз пересекал Английский канал и всегда был в хорошем настроении независимо от погоды… И ведь тебе без разницы, какой ты конь — нормандский или саксонский!
 Он собрался было сесть на Сатану, когда услышал, что кто-то его окликает. Он повернулся и увидел улыбающуюся Матильду.
 — Куда это вы собрались в таком дурном настроении?
 Он кивнул ей.
 — Просто прокатиться, Матильда.
 — Давайте лучше пройдемся, поговорим.
 Аларик передал поводья Ричарду и пошел с ней. Матильда повела разговор о нынешней ситуации в Нормандии и вспомнила прошлые годы. Аларик слушал ее вполуха, пока они шли под тенистыми деревьями по берегу ручья. Весна уже вступила в свои права. Вокруг возрождалась жизнь и красота, земля была зеленой и благоухающей.
 — Что вас рассердило? — внезапно спросила Матильда.
 — Вы ошибаетесь. Все отлично, миледи.
 Она засмеялась.
 — Аларик, вы забываете, что я знаю вас с незапамятных времен.
 Он пожал плечами.
 — Все в полном порядке, уверяю вас.
 Матильда внезапно остановилась и, глядя ему в глаза, сказала:
 — Женитесь на ней.
 — Что?
 — Вы сердитесь на Фаллон. Я не знаю, что случилось, но настроение ваше бросается в глаза. Люди жестоко и несправедливо говорят о ней. Вы сделали ее любовницей. Утешьте свою собственную душу, женитесь на ней. Подарите вашему ребенку то, чего не было ни у вас, ни у Вильгельма, — законнорожденность.
 — И Вильгельм и я вполне обходились без этого, mаdаmе.
 — Аларик…
 — Нет, Матильда, я не женюсь во второй раз.
 — А почему?
 Аларик помолчал, глядя на преисполненную решимости герцогиню.
 — Матильда, вы касаетесь раны, которую другой не решился бы трогать… Но я отвечу вам, почему не могу на ней жениться. Я не верю в любовь, mаdаmе… Я видел, какие беды она приносит. Я не верю женщинам вообще, и тем более не могу доверять Фаллон. Она дважды поднимала оружие против меня. Эрику Улфсону удалось скрыться, и он еще поднимет войско против Вильгельма, в этом нет сомнения. А в качестве награды Фаллон пообещала себя… И наконец, миледи, очень сомнительно, чтобы она согласилась выйти за меня замуж. Она до сих пор смотрит на нас как на убийц, которые хладнокровно погубили ее отца.
 — Думаю, что она выйдет за вас замуж.
 — Этого не случится.
 — Вы глупец, Аларик. Вы сами отказываетесь от счастья.
 — Возможно.
 — Подумайте об этом, Аларик. Ради ребенка… Ради самого себя… И ради Фаллон. Я знаю, что она не плетет никаких интриг против вас. И я верю… Да, верю, что она любит вас.
 Аларик скептически хмыкнул. Матильда продолжала внимательно разглядывать его.
 — Хорошо, герцогиня… Я подумаю над тем, что вы сказали. — Однако он сомневался, что сможет преодолеть мучительный страх перед предательством, чтобы решиться на брачную церемонию. Он вздохнул. — Она моя, Матильда, я опекаю ее и позабочусь о том, чтобы она не страдала от злых языков… У Вильгельма есть для меня работа, и я мечтаю вернуться домой.
 — Ваш дом здесь.
 Он хмуро посмотрел на Матильду, затем сказал:
 — Я хочу вернуться в свои владения в Англии. Я пообещал Фаллон, что ребенок родится там. Я буду любить его, он будет моим наследником… Этого достаточно.
 Аларик учтиво поклонился Матильде, повернулся и ушел. Он направился не к месту, где продолжался турнир, а в апартаменты, которые делил с Фаллон.
 Она сидела у камина и что-то шила для малыша. Когда Аларик вошел, ее голубые глаза глянули на него с вызовом.
 Метнув на нее холодный взгляд, он крикнул Ричарду, чтобы тот помог ему снять доспехи. Затем он приказал принести еды и вина. Коротко кивнув Фаллон, Ричард быстро удалился.
 Стоя у камина, Аларик долго, очень долго смотрел на Фаллон.
 — Завтра мы уезжаем в Англию, — сказал он.
 Она вздрогнула, уронила свое рукоделие, вскочила и бросилась через всю комнату к нему. Однако в последний момент холодность его взгляда остановила ее на полпути. Помолчав, она сдержанно произнесла:
 — Спасибо.
 Ричард подал еду. Фаллон убедилась, что у нее нет аппетита. Аларик оставался мрачным и молчаливым. Нехотя откусив кусочек, Фаллон возобновила шитье, словно Аларика не было рядом. Он также сделал вид, что не замечает ее, и стал укладываться спать. Фаллон смотрела на маленькие стежки, но думала о другом. Ну как он может в чем-то подозревать ее, когда она день ото дня становится все неуклюжей от посеянного им семени?
 — Бросай свое шитье и ложись спать, — неожиданно выпалил он.
 Фаллон посмотрела в его сторону, гневно прищурив глаза.
 — Я буду делать то, что мне хочется, граф!
 Она очень быстро убедилась, что на Аларика ее высокомерный тон не действует. Он поднялся, взял ее на руки, уложил на кровать и задул свечи. Кажется, целую вечность они лежала молча. Фаллон решила, что Аларик заснул. Она попыталась встать, но его руки решительно вернули ее на место. Фаллон вскрикнула, услышав треск разрываемой материи, и яростно замолотила по его телу кулаками.
 — Нет, мой господин, этого не будет!
 — Почему же? Или утешить тебя могут только другие?
 — Ты настоящий олух!
 — Ты получила утешение, которого искала?
 — Болван! Это у тебя женщин столько, сколько на дереве яблок осенью… Неизвестно, которое сорвется и стукнет по голове. А у меня…
 — А у тебя, миледи, поклонников полным-полно по всей Англии и за ее пределами. А сегодня ты флиртовала с этим мальчишкой!
 — Флиртовала! Ведь я тяжела! Какой мужчина воспылает страстью к брюхатой?!
 Аларик сжал руки Фаллон, заглянул ей в глаза и сказал негромко:
 — Эрик Улфсон.
 Фаллон ошеломленно смотрела на него.
 — Скажи мне, миледи, какие еще интриги ты плетешь?
 — Я… я не плету никаких интриг, клянусь, — хрипло проговорила она.
 — Так я тебе и поверил.
 Фаллон с несчастным видом покачала головой.
 — Но это правда, Аларик, Эрик Улфсон всегда вызывал у меня отвращение… Неужели ты не хочешь понять, что я обратилась к нему ради Англии?
 — А ты не собираешься вновь обратиться к нему — ради Англии?
 Она покачала головой. К ее глазам подступили слезы.
 — А почему? — продолжал допытываться Аларик.
 Она не могла ответить, что причина в том, что она любит его, Аларика. Подобное признание сделало бы ее слишком уязвимой.
 — Из-за нашего ребенка… И потом, я не верю, что его орды могут спасти Англию. Люди только начинают приходить в себя после вашего нашествия. И еще потому, что Вильгельм коронован. Поверь, Аларик, мне никогда не нравилось прибегать к предательству.
 Аларик разжал руки, его глаза потеплели. Он притянул ее к себе, и она с готовностью ответила на его поцелуй. Он разорвал на ней платье, но она едва отдала себе в этом отчет, входя в тот волшебный мир, где земля вращается вокруг них двоих и не существует ничего, кроме Аларика и связанных с ним ощущений. Он содрогался и стонал, судорожно обнимая ее и шепча слова благодарности. Фаллон лежала, умиротворенная, в его руках, но им снова овладела печаль. Ее это обидело, но она ничего не сказала.
 Аларик прижал подбородок к голове Фаллон, обнял ее и положил руку на выпуклый живот.
 — Если бы это все было правдой, — прошептал он с какой-то душевной болью.
 Фаллон повернулась, чтобы увидеть его лицо.
 — Что ты имеешь в виду?
 — Ничего… Давай спать.
 Фаллон не могла понять причины. В конце концов она заснула в его объятиях.
 Он сдержал свое слово. Утром они выехали в Англию. Их сопровождали Роже, Ролло, а также оруженосец Стивен, юный Ричард и несколько рыцарей из числа людей Аларика. Матильда настояла на том, чтобы они взяли с собой Мотали — одну из самых опытных ее повитух. Фаллон была рада этой женщине, которая, несмотря на почти полное отсутствие зубов и на свои седины, была неизменно бодрой и приятной в обращении, что было немаловажно сейчас, ибо Аларик продолжал пребывать в мрачном расположении духа. Он злился на себя за то, что они не уехали раньше, ибо Фаллон была уже на седьмом месяце, и он боялся, что она плохо перенесет дорогу. Тем не менее они благополучно добрались до побережья и без всяких трудностей переплыли Английский канал.
 Аларик сказал, что они на несколько дней остановятся в Бошеме, где Фаллон сможет побыть с матерью.
 Фаллон не возражала остаться там и на больший срок, но в начале июня Аларик увез ее в Хейзелфорд. Он не хотел, чтобы его ребенок родился на старой римской дороге. Фаллон изъявила желание, чтобы до Хейзелфорда ее сопровождала мать, против чего Аларик не имел возражений, ибо питал к Эдит самые добрые чувства.
 Было так приятно возвращаться к себе. Аларик чувствовал, что здесь он познает душевный мир и покой. Хэмлин и его дочери содержали дом и хозяйство в полном порядке. Поля щедро обещали богатый урожай. Мирно паслись овцы на изумрудном лугу, украшенном желтыми цветами.
 Наблюдая за Фаллон, Аларик пришел к выводу, что ей здесь нравится. Это было место, где жили простые люди, где пищу готовили на кострах, но не знали ужасов воины и по-прежнему высоко несли голову.
 Фаллон было приятно вновь увидеть Джин и Марлу, а Хат тут же продемонстрировал Аларику выполненную в его отсутствие работу. И всюду было много детей.
 — Даже не верится, что кругом все разрушено, когда видишь это место, — заметила Эдит, когда они вечером впервые собрались за столом.
 — Похоже на рай, — согласился Роже.
 Аларик бросил взгляд на Фаллон и улыбнулся.
 — Это мир Фаллон, — мягко сказал он. — Мы говорим: пусть уходит зло. И оно уходит, потому что так хочет Фаллон.
 Услышав эти чудесные слова, Фаллон взглянула на Аларика и увидела, что он смотрит на нее с нежностью.
 Для них обоих это был приезд домой. Когда они оказались одни, Аларик был одновременно яростным и нежным. И в то же время он с сожалением подумал, что время родов приближается и ему более не следует спать с ней.
 Утром он сказал Фаллон, что прикажет перенести его вещи в другую комнату.
 Она удивленно подняла глаза и тихо спросила:
 — Почему?
 — Я не должен беспокоить тебя и младенца, — сказал он сухо. — Мы и без того слишком затянули с этим. Остается совсем мало времени.
 Она кивнула, но все же задала еще один вопрос:
 — Но разве обязательно переселяться в другую комнату?
 Он медленно покачал головой, чувствуя прилив тепла в груди.
 — А ты хочешь, чтобы я остался?
 — Мы можем спать рядом, — спокойно сказала она. — Если это что-либо значит для тебя.
 Он поцеловал ей руку.
 — Очень много. Но мне придется временами уезжать на несколько дней… Тут ничего не поделаешь, пока Вильгельм в Нормандии.
 Он отлучался на неделю, имея твердое намерение вернуться к ее родам. Вначале ему пришлось отправиться в Дувр с посланиями и инструкциями для чиновников Вильгельма, оттуда в Лондон, чтобы удостовериться в том, что правительство функционирует должным образом. Его сопровождали Роже и Ролло, а охранять усадьбу оставался Фальстаф.
 Аларику было нелегко оставлять Фаллон. Он привязался к ней сильнее, чем мог этого ожидать. Несравненная как любовница, она постепенно стала его другом. Фаллон была честной, откровенной и страстной.
 Но раньше они были врагами, и он не подозревал об этих ее качествах. Кстати, он и сейчас не был до конца уверен в том, что она смирилась с господством Вильгельма и с ним, Алариком.
 Аларик любил ее, и в глубине сердца признавал это. Но он не решался полностью довериться ей, и это создавало барьер между ними. Не мог он также забыть, какие беды принесло ему то, что именуют любовью.
 В последних числах июня он ехал из Лондона домой. С ним были Роже, Ролло, Ричард и Стивен. День был ясный и безмятежный. Радостно пели малиновки, необычайно громко звенели кузнечики, умиротворяюще журчал поблизости ручей. Сожженные деревни постепенно отстраивались, и это радовало взгляд. Осень и зима были страшны для разоренной Англии, подумал Аларик. Нынешняя весна и лето несут жизнь.
 — Разве он может это сделать?
 Ответ Роже на вопрос Ролло сказан был столь громко, что явно предназначался для ушей Аларика.
 — Конечно, это трудно, — согласился Ролло. — Но как ты считаешь, он хочет изменить положение вещей?
 Аларик остановил коня и повернулся к друзьям. Он был в постоянном раздражении, потому что спать рядом с Фаллон, но при этом преодолевать в себе желание было нелегко. Младенец стал совсем большой, и Аларик любил класть руку на живот, ощущать там движение и размышлять, где находится ножка, а где головка. Ему нравилось обнимать Фаллон, касаться пальцами набухшей груди, прижимать ее к себе.
 — Если ты должен что-то сказать — говори. Что случилось?
 — Случилось? Ничего, — невинно ответил Роже. — Сейчас все то же самое, что и много месяцев назад.
 Аларик перевел взгляд на Ролло.
 — О чем он, черт возьми, болтает?
 — Ни о чем… Если не считать того, что ты ведешь себя безобразно… В точности так, как, по мнению саксов, должны вести себя варвары-норманны.
 — Да я самый милосердный из всех, кого я знаю, — раздраженно сказал Аларик.
 — Милосердный! Ты слышишь, Ричард?
 — Ричард! — взревел Аларик, бросив свирепый взгляд на юного оруженосца. — Что это? Ты сплетничаешь за моей спиной, парень?
 — Нет…
 — Да, он сплетничает, — дерзко заявил Роже. — Аларик, ты носишь клеймо ублюдка всю жизнь и хочешь наградить им своего первенца, своего наследника… Когда-то ты совершил ошибку, женившись не на той… Сейчас с тобой другая… Ее нельзя усмирить силой или ненавистью, но она испытывает нежность к тебе. И ты заставляешь ее страдать за то, что тебе причинила боль первая женщина.
 — Она не страдает!
 — Она страдает!
 — Я очень сомневаюсь, что она выйдет замуж за меня.
 Ролло разразился смехом.
 — Ха, он боится! Сильнейший, славнейший рыцарь во всей Европе — и боится!
 — Да пропадите вы все пропадом! — застонал Аларик.
 — У тебя совсем не остается времени! — взревел Роже.
 Аларик повернулся и пустил Сатану галопом. Все бросились за ним следом.
 Вскоре они въехали в Хейзелфорд. Аларик спешился, увидел чужих лошадей во дворе и почувствовал необоримый страх. Похлопав по крупу Сатану, он бросился в дом.
 К его удивлению, в зале отец Дамьен пил с Фальстафом эль.
 — Отец, — снимая рукавицы и с тревогой вглядываясь в лицо священника, спросил Аларик, — что случилось?
 Священник поднялся и поклонился.
 — Все в порядке. Я приехал, полагая, что могу понадобиться вам.
 Фальстаф встал и похлопал Аларика по спине.
 — Но он приехал слишком поздно.
 — О чем ты говоришь? — быстро спросил Аларик.
 В зал вошли Роже, Ролло и оруженосцы. Фальстаф не успел ответить, когда вверху на лестнице появилась Эдит. Она рассеянно улыбнулась Аларику и обратилась к Фальстафу:
 — Скажи Магали, что в ней есть срочная нужда. Прорвались воды, и нужно сменить постель, — она снова улыбнулась Аларику. — Роды начались.
 Аларик почувствовал, что у него подогнулись колени. Роже успел подставить ему стул. Однако Аларик быстро взял себя в руки и вскочил, бросив выразительный взгляд на Роже. Шагнув неверными ногами к столу, он налил в кубок вина и залпом осушил его. Странно… Ему казалось, что в запасе еще много времени.
 Аларик со стуком поставил кубок на стол.
 — Отец Дамьен, вы мне действительно нужны.
 Роже засмеялся.
 — Аларик, ты опоздал.
 — Думаю, что нет, — отец Дамьен сверкнул глазами. — Требуется некоторое время для того, чтобы младенец появился на свет.
 Из кухни вышла Магали с охапкой чистых простыней. Аларик задержал ее:
 — Магали, скажи Фаллон, что я приехал домой и вскоре приду к ней.
 — Хорошо, мой господин, — с поклоном протянула она, словно не была уверена в том, что Фаллон обрадуется этой вести, и направилась наверх.
 Даже сейчас, несмотря на жару, Фаллон дрожала, пока мать одевала на нее чистое белье. Магали с помощью Милдред и Джин быстро убрали старые и постелили новые, сухие простыни. Едва Фаллон с помощью матери снова легла на кровать, как почувствовала приступ боли и с трудом подавила крик.
 Это началось утром так исподволь, что, казалось, существовало больше в воображении.
 Однако боли усиливались, охватывая поясницу стальными обручами, постепенно переходя на живот.
 Сейчас, казалось, между схватками не было пауз. Фаллон и представить себе раньше не могла, что будет так больно.
 — Дыши глубже, — посоветовала Эдит, сжимая руку дочери.
 Фаллон попыталась последовать ее совету. Она плотно зажмурила глаза и стала молиться. Но, не сдержавшись, вскрикнула во время нового кинжального удара боли, а когда ее отпустило, бессильно откинулась назад, хватая воздух ртом. Бисеринки пота выступили на ее лице.
 — Мама, — простонала она тихонько, — я этого не вынесу, я не смогу…
 — Теперь уж поздно говорить об этом, — улыбнулась Эдит, смачивая лоб дочери влажной тряпкой.
 — Никогда больше! — твердила Фаллон. ―Как ты терпела столько раз? Клянусь, что уйду в монастырь!
 Три женщины засмеялись, а Фаллон издала проклятье и застонала в голос, почувствовав, что боль снова приближается. Магали посмотрела на Эдит и кивнула. Когда Фаллон стало чуть легче, повитуха осмотрела ее и бодро сказала на ломаном английском:
 — Скоро, mаdemoiselle, вы родите… Очень скоро.
 Очень скоро… Скорей бы… умереть… Слезы застилали ей глаза. Она, считавшая себя такой мужественной, сдалась перед болью. Она обливалась потом, и у нее было такое ощущение, что ее распинают и четвертуют.
 Новый приступ буквально скрутил Фаллон. Когда ее чуть отпустило, она прохрипела:
 — Будь он проклят, проклят!
 — Ай! — воскликнула Магали. — Идет граф!
 Она вспомнила о словах Аларика лишь тогда, когда услышала его шаги за дверью. Фаллон в ужасе посмотрела на мать.
 — Не впускай его, мама, прошу тебя! Останови! — в отчаянии закричала она.
 Эдит прижала палец к губам дочери.
 — Я поговорю с ним, — успокоила она Фаллон. Но Аларик не просил разрешения войти, а просто вошел, к тому же не один, а в сопровождении отца Дамьена.
 — О Господи! Боже милостивый! — запричитала Фаллон, лихорадочно натягивая на себя простынки. — Аларик, немедленно уходи отсюда!
 Он подошел, сел рядом и взял за руку.
 — Уходи! — повторила она, но в этот момент лицо ее исказилось, и она заскрежетала зубами. Почему никто не предупредил ее, что новая жизнь будет рождаться в таких страшных муках?
 Боль затихла. Мокрая от холодного пота, роженица повторила трясущимися губами:
 ―Ради Бога, ради всего святого, оставь меня!
 Аларик коснулся ее лица и крепко сжал ее руки. Боль накатила снова, и Фаллон выкрикнула:
 — Я ненавижу тебя!
 Аларик обеспокоенно взглянул на Эдит. Та пожала плечами.
 — Она не будет помнить, что сейчас говорит.
 — Буду! — взметнулась Фаллон.
 — Наверно, надо поторопиться, — сказал стоявший у двери отец Дамьен. Сквозь дымку боли Фаллон подумала, что священник похож на высокую черную птицу.
 Она облизала пересохшие губы.
 — Куда надо поторопиться?
 — Мы должны пожениться, — сказал Аларик.
 — Нет! — Она дернулась, пытаясь сесть, но это ей не удалось. — Нет, безмозглый болван!
 Фаллон была близка к истерике. Он сидел рядом такой красивый, такой внимательный. Но ей хотелось изрубить его в куски, потому что — и в этом нет сомнений! — именно он виновник ее нынешних страданий,
 — Я не выйду за тебя замуж! — упрямо повторила она. — У тебя были многие месяцы для этого, а сейчас слишком поздно! Я не хочу!.. Ой, ой, помогите, я не могу больше терпеть!
 — Все-таки я попробую тебя уговорить, ―ответил Аларик с нежной улыбкой. — Сожми мою руку.
 — Не буду!
 — Фаллон, ну же! — Он повысил голос. Аларик не собирался уходить. Он не намерен был оставить ее в покое. Когда Фаллон изо всех сил сжала его руку, он накрыл ее другой рукой.
 — Выходи за меня замуж, — спокойным и терпеливым тоном сказал он.
 — Нет! Я тебя ненавижу… Я уйду в монастырь и никогда больше не буду с мужчиной.
 — Фаллон! — резко сказала Эдит. — Он отец твоего ребенка… Остаются считанные минуты… Пусть младенец будет законнорожденным!
 Аларик впился в нее глазами.
 — Ну же, Фаллон…
 Она лежала молча, и Аларик кивнул отцу Дамьену. Священник начал свадебный обряд. Аларик без колебаний, когда священник задал ему вопрос, сказал «да». Фаллон в ответ на вопрос молчала — она впала в легкое забытье, и Аларик крепко сжал ей руку.
 — Да! — выкрикнула она. — Да! — и после этого повторила вслед за отцом Дамьеном все положенные слова: любить, лелеять — и повиноваться.
 Обряд закончился, а мучения Фаллон достигли высшей точки. Она едва ли отдавала себе отчет в том, что делает, когда отец Дамьен поднес ей пергамент и перо, она поставила свою подпись. Начались схватки. Они были настолько сильными, что Эдит едва успела выпроводить из комнаты Аларика и Дамьена.
 У Фаллон было ощущение, что ее тело раскалывается, разрывается надвое.
 Магали сказала, что ей нужно тужиться. Когда мать услышала первый крик ребенка, каким-то волшебным образом боль сменилась безграничной радостью.
 — Мой ребенок! — зарыдала она. — Мама, это мальчик? Он здоров? Он красив?
 Магали перерезала пуповину и велела Фаллон снова тужиться, чтобы вышел послед. Фаллон повиновалась, но теперь она не думала о боли.
 Мать положила младенца в руки Фаллон.
 — Да! Это мальчик! Чудный во всех отношениях! Здоровый мальчик с черными волосами!
 Фаллон засмеялась и заплакала, слыша материнские слова. Дрожащими руками она прижимала к телу отчаянно орущего младенца. Он был красавцем! Лицо его было искажено от плача, но он все равно был красивым и совершенным. Фаллон пересчитала у него пальчики на руках и на ногах и, поцеловав в живот, стала горячо молиться.
 — Пусть он пососет, это поможет появиться молоку, — посоветовала мать.
 Фаллон приложила ребенка к груди. Ее охватило блаженство. Малыш сосал, мял грудь и бил ее кулачками. Фаллон смеялась и плакала. Она уже забыла о перенесенных мучениях. Фаллон была полна безграничной любви к своему крохотному сыну и восхищения красотой и чудом жизни.
 Наконец малыш выпустил изо рта сосок с таким трогательным причмокиванием, что это заставило ее снова засмеяться.
 — Я заберу и искупаю его, — сказала Эдит. — Магали помоет тебя, и ты должна поспать.
 Фаллон глубоко вздохнула, с чувством величайшего удовлетворения откинулась назад, закрыла глаза и улыбнулась, прислушиваясь к тому, как мать и Милдред хлопочут над ребенком. Она почувствовала, как ее коснулись мягкие умелые руки Магали. Из-под нее вытащили пеленки, Магали помогла ей помыться и одеться.
 — Мама, поднеси его еще раз! — тихо попросила Фаллон, лежа на чистых простынях. Ребенка тоже вымыли, и он стал еще красивее. Он открыл глазки и взглянул на Фаллон, издав негромкий, похожий на бульканье звук. Никогда в жизни не испытывала Фаллон такого щемящего, такого пронзительного и сладостного чувства любви, как сейчас к этому крохотному созданию. Затем малыш закрыл глаза и заснул.
 Эдит осторожно забрала его у Фаллон. Она поцеловала дочь в лоб.
 — Спи. А я понесу его отцу.
 Фаллон смежила глаза. Прошло много часов с того времени, когда она начала свой поединок с болью. Она смертельно устала. Она будет спать, спать и спать!
 Внезапно она подняла голову.
 — Мама!
 — Что, любовь моя?
 — Это и вправду было? Мы правда… я правда…
 — Вышла замуж? — счастливо засмеялась Эдит. — Да, моя дочь! Твой сын — законный наследник отца. И ты — законная жена… Графиня д’Анлу…

 Глава 28

 Когда Фаллон проснулась, ярко светило солнце. Она улыбнулась еще до того, как открыла глаза, услышав громкий крик сына, на который мгновенно откликнулось все ее тело. Она ощутила свои налитые груди и приподнялась с подушки ему навстречу.
 Фаллон с удивлением увидела, что ребенок лежит голенький в ногах ее кровати, там же сидит Аларик, исследуя каждый дюйм тела сына и пересчитывая крохотные пальчики, как это делала она. Но теперь малыш решил выразить протест против этих исследований.
 Аларик взглянул на Фаллон, и в его глазах сверкнули серебристые теплые искорки смеха. Ее немного смутило, что она сейчас сонная и растрепанная, но хорошо, что, по крайней мере, на ней чистый халат. Сегодня ей нужно выглядеть лучше, чем вчера, чтобы не оттолкнуть Аларика. Он сидел рядом с нею, большой, добрый, улыбающийся. Он казался моложе, чем она привыкла считать. Возможно, это объяснялось открытой добросердечной улыбкой. А может, мягким блеском его глаз…
 — Я думаю, что он хочет к матери, — сказал Аларик, запеленал сына, осторожно поднял и передал Фаллон. Все это время малыш громко кричал. Фаллон откинулась назад и приложила сына к груди. Она была ошеломлена тем удовольствием, которое испытала, когда ребенок начал сосать, и поражена устремленным на нее взглядом. Глаза у него были голубые, словно ясное утреннее небо над Англией.
 Фаллон поцеловала малыша в макушку, затем задумчиво посмотрела на Аларика.
 — Он нравится тебе? — шепотом спросила она.
 — Нравится ли? — переспросил Аларик. — Да это самый большой подарок, который я когда-либо получал!
 Она улыбнулась, и Аларика поразила мягкость и чистота ее взгляда. Он не помнил ее такой умиротворенной и прекрасной. Пышные черные волосы оттеняли тонкую и нежную красоту ее лица, щеки и губы рдели и цветом напоминали розу.
 — Он красив, — сказала она. — Очень красив, правда? Он никакой не сморщенный, а цвет кожи у него изумительный.
 Аларик постарался подавить улыбку и быстро согласился:
 — Да, совершенно изумительный.
 Похоже, Фаллон могла еще долго восхищаться, но она завороженно уставилась на малыша. Аларик пододвинулся поближе, нежно провел пальцем по щеке сына, затем по ее щеке. Фаллон улыбнулась ему открытой, безмятежной улыбкой.
 — У меня кое-что есть для тебя, — тихо сказал Аларик и протянул ей шкатулку. — Мой подарок новобрачной.
 Фаллон улыбнулась. Этот датский обычай получил распространение в Англии. Правда, подарок вручали не после рождения ребенка, а после первой брачной ночи.
 — Ну, ты немного запоздал с подарком, — пробормотала Фаллон.
 Аларик пожал плечами и улыбнулся.
 — У нас брачная ночь была раньше свадьбы…
 — А мы действительно поженились?
 — Да, Фаллон.
 Фаллон дважды взмахнула длинными ресницами и прижалась дрожащими губами к шелковистым волоскам сына.
 — Зачем, Аларик? — мягко спросила она. — Ради нашего сына?
 — Не только, — медленно ответил он. — Ради нас. Ради нашего будущего. Ради мира между нами, о котором я так мечтаю. А ты возражаешь? Не хочешь быть женой норманна?
 Фаллон покачала головой, будучи не в силах поднять глаза. Внезапно Аларик рассмеялся.
 — Ну что ж, я рад. Вчера ты ненавидела меня и была решительно настроена на то, чтобы уйти в монастырь.
 — Разве? — засмеялась Фаллон.
 — Да… А ты не помнишь?
 — Слабо, — созналась Фаллон.
 — Тогда скажи, ты действительно так сильно меня ненавидишь?
 — Как же я могу ненавидеть отца этого ангела?
 Он на несколько мгновений замолчал, затем сказал:
 — Я назвал тебя — и только тебя — владелицей поместья, где жили твои родители. Теперь эта земля твоя, и никто не может ее у тебя отобрать. Я знаю, что она принадлежала твоему отцу, возможно, ты посчитаешь, что я дал тебе то, что было изначально твоим, но я придал этому законность. Я думал о бриллиантах, о мехах, но я не знаю лучшего подарка, чем земля, которую любишь. Я надеюсь, что мой подарок порадует тебя… Акты о передаче тебе права собственности в этой шкатулке.
 Фаллон смотрела на него, тронутая и пораженная одновременно. Слезы счастья появились у нее на глазах, на языке вертелись слова, что она любит его и что любила, наверное, всегда. Но Фаллон промолчала, потому что, несмотря на все то, что он сделал для нее, он должен был сказать это первым. Теперь она его жена, напомнила она себе, и сладостное тепло разлилось в ее груди. И все же что-то он утаил от нее, и она не знала, было ли это его прошлое, или его тайна касалась их недавней вражды.
 — Спасибо, — шепотом сказала она. — Спасибо, мой господин. Не знаю, что порадовало бы меня больше, чем это.
 Она закусила губу, чтобы сдержать подступившие слезы. Внезапно малыш громко рыгнул, что вызвало у обоих родителей смех. Фаллон подняла его — пока еще не очень умело — и прижала к себе. Он быстро уснул. Затем Аларик переложил его в старую колыбельку, которую Хэмлин принес из амбара. Она смотрела на отца и сына — чуть сонная, спокойная и красивая. Аларик поцеловал ей пальцы, лоб и, наконец, прижался к ее губам.
 Фаллон прикоснулась к его щеке и негромко спросила:
 — Как мы назовем сына?
 Несколько мгновений Аларик колебался.
 — Я не думаю, что будет разумно называть его в честь твоего отца, хотя уверен, что тебе хочется именно этого.
 Фаллон покачала головой.
 — Я совсем не хочу, чтобы Вильгельм мстил ему за то, что он носит имя деда!
 — Фаллон, Вильгельм не имеет зла против тебя.
 Ей не хотелось говорить о Вильгельме.
 — Я думала о Роберте, отце моей матери. Пусть будет Робертом, как его прадед, — сказала она. — Пока он мал, можем звать его Робин.
 — Что ж, пусть будет Робином.
 Она застенчиво улыбнулась, испытывая удивительное чувство покоя. Глаза у Аларика блистали и искрились. Фаллон решилась обнять его за плечи, притянула к себе, и они нежно поцеловались. Стук в дверь вынудил их прерваться. На пороге стоял отец Дамьен.
 Он улыбнулся Фаллон.
 — Мне очень хочется взглянуть на ребенка. Надеюсь, мальчик.
 — Да, сын.
 Малыш уставился на священника и стал пускать пузыри. Фаллон протянула отцу Дамьену ребенка. Пока он благословлял Робина, Эдит сообщила Аларику, что его ждут в зале. Аларик и мать ушли, и Фаллон осталась наедине со священником.
 — Он будет нашей гордостью, — сказал отец Дамьен, укладывая ребенка в колыбель. — Он не уступит отцу в росте и силе… Мощь Нормандии соединится в нем с древней мудростью саксов. Для него нет завоевателей и побежденных, есть лишь отец и мать. Он принесет милосердие и справедливость этой стране.
 Фаллон завороженно смотрела на священника. Ей хотелось знать будущее и в то же время было жутковато слушать предсказания.
 — Дерево срастается. Пришли дьяволы, демоны и пожары, как предвидел Эдуард Исповедник. Говорят, что комета предвещала смерть моего отца… Скажите, отец, принесет ли этот ребенок мир?
 Священник долго молчал..
 — Мир не приходит сразу после жестокости войны. Нужно много лет, чтобы залечить раны. — Отец Дамьен вздохнул. — Жизнь возьмет свое, но это будет длительный и мучительный процесс. Культуры встречаются и сталкиваются. Добропорядочные люди, верящие в Бога, все еще гибнут. Но ты не должна терять веру, Фаллон. Вначале мир наступит между мужчиной и женщиной, поскольку они тянутся друг к другу.
 С этими словами он поклонился и вышел из комнаты.
 Фаллон откинулась на подушки, наблюдая за колыбелькой. Глаза Робина были закрыты, он снова заснул. Некоторое время Фаллон не могла думать ни о чем, кроме того, что безумно любит его. Но затем она вспомнила слова отца Дамьена, и ею овладела глубокая печаль. Не было сомнений, что с войной пока не покончено. Ничего не было слышно о братьях. О своих притязаниях могли заявить скандинавские короли и князья, а пока жив Эдгар Ателинг, люди могли объединиться вокруг него. И пока немалая часть Англии лежит опустошенная и кровоточащая, душа Фаллон также будет кровоточить.
 Она может любить Аларика, может быть его женой. Но существует ли подлинный мир между ними?
 Робина крестили в тот же день. Фаллон еще не могла подняться. Она была удивлена тем, что Вильгельм и Матильда пожелали быть крестными мальчика, но быть крестником короля почетно и выгодно, и она не стала возражать. Хэмлин и его дочь Джин стояли в качестве доверенных лиц отсутствующих крестных родителей, и Эдит заверила Фаллон, что крещение прошло весьма торжественно и в полном соответствии с английскими традициями. Фаллон улыбнулась и приняла маленького христианина в свои объятия. Она была очень горда, потому что ему не было еще и одного дня от роду, а он уже смотрел на нее ясными и любопытными глазками. Судя же по крику, младенец будет богатырем.
 До Фаллон доносились звуки разгульного веселья — там шел пир, пока отец Дамьен не вернулся, как обещал, в Нормандию. Кто-то играл на лютне, слышались раскаты смеха. Фаллон улыбалась, глядя на малыша и Милдред, которая находилась при ней. А там, внизу, пили рыцари — Роже Боклар, Фальстаф и Ролло, а также Хэмлин, Хат и Ричард. Там была и ее мать. Фаллон знала, что Англия лежит в руинах, а многие англичане живут в нищете. Повсюду возникали новые замки, призванные укрыть нормандских землевладельцев от гнева покоренного народа.
 Однако здесь, в Хейзелфорде, никто не делал из людей рабов. Аларик стал землевладельцем, но его арендаторы были свободными людьми.
 Возможно, Фаллон не сможет изменить судьбу Англии. Однако здесь вместе с Алариком ей удастся создать волшебный мир, о котором они говорили, откуда навсегда уйдут война и голод.
 Фаллон смежила глаза и незаметно заснула. Через какое-то время, когда огонь в камине почти совсем догорел, она проснулась от плача сына. Она едва успела открыть глаза, как плач прекратился; Фаллон в полутьме различила Аларика, который держал Робина на руках.
 — Кажется, у него характер матери — он не желает смиряться.
 Фаллон приняла ребенка из отцовских рук, приложила его к груди и с улыбкой возразила:
 — Думаю, характер у него отцовский.
 — Нет, леди. Я спокойный. Это ты ведьма. — Он поцеловал Фаллон в лоб. — Я позову мать, чтобы она посидела с тобой.
 — Стоит ли? — шепнула она.
 — Да, Фаллон. Робину всего лишь один день, и тебе не следует вставать так рано.
 Фаллон поймала его руку.
 — Пожалуйста, Аларик, останься со мной.
 — Фаллон, не надо. Тебе нужен отдых. Я боюсь растревожить тебя.
 Некоторое время она молчала, боясь выдать свои чувства. Однако под покровом темноты она решилась и тихо сказала:
 — Мой господин, не покидай меня, пожалуйста. Мне тревожно, когда ты не со мной, и спокойно, когда ты лежишь рядом.
 Аларик помолчал и затем снова поцеловал ее в лоб.
 Она слышала, как он в темноте разделся и лег на кровать рядом с ней. Пока Фаллон кормила Робина, муж нежно обнимал ее.
 Фаллон заснула первой. Аларик отнес ребенка в колыбель. Отец смотрел на сына, а сын серьезно наблюдал за отцом.
 — Я думаю, что глаза у тебя английские, мой мальчик, — доверительно сказал Аларик сыну. — Жаль, что ты не встретился со своим дедом. Его будут поносить. Нам придется защищать правоту того, что мы сделали здесь. Историки Вильгельма скажут, что Гарольд захватил трон, что он был авантюристом, что он нарушил клятву, данную Вильгельму… Но я скажу тебе, Робин, что он был храбрый и сильный человек. Больше того, он был одним из светлейших умов Англии. Просто какая-то сила, более могучая, чем людская воля, решила судьбу страны. И ты, мой сын, часть этой силы. Я молюсь о том, чтобы ты в один прекрасный день это понял.
 Робин внимательно слушал отца, и веки его постепенно тяжелели. Вскоре он погрузился в сон, а Аларик вернулся к спящей Фаллон и нежно обнял ее.
 Через некоторое время сон сморил и его.
 Первые две недели после рождения сына Фаллон окружало счастье. Эдит была все время рядом, и они вместе ухаживали за малышом.
 Когда она впервые после рождения Робина появилась в зале, каждый из рыцарей галантно приветствовал ее. Аларик ревниво наблюдал за этим, после чего торжественно подвел ее столу и усадил рядом с собой. Когда-то Фаллон полагала, что будет предательством памяти отца, если она выйдет замуж за Аларика. Сейчас же она испытывала самые радостные чувства. Отец был прав, отдавая ее Аларику!
 — О чем ты думаешь, жена моя?
 — Накануне битвы при Гастингсе отец сказал, что я должна обратиться к тебе и просить твоего покровительства, — призналась она. — Но я была слишком гордой. Подумать только, скольких мук мы избежали бы, если бы я последовала слову отца!
 Некоторое время он смотрел на нее, затем поцеловал ей руку.
 — Если бы ты пришла ко мне просить убежище от имени отца, я был бы связан понятиями о чести и озабочен тем, чтобы никто, в том числе я сам, не покусился на тебя. И у нас сейчас не было бы Робина.
 Фаллон улыбнулась и потупила взор. Аларик взял ее за подбородок, поднял лицо, взглянул в голубизну глаз и почувствовал, что у него закружилась голова. Он пока не позволял себе прикасаться к ней, однако желание никогда не покидало его.
 — Ты у меня неукротимая гордячка!
 — Теперь уже нет. Я думаю о том, как много упустила.
 — Не смотри на меня так, жена, — умоляющим тоном сказал он. — Потому что наше время еще не пришло.
 Щеки у нее зарделись, и она потянулась за кубком. Их пальцы переплелись. Вспомнив прошлое, она вспыхнула еще сильнее, и оба засмеялись. Он уступил ей кубок и выпил после нее.
 Однако у сладостных идиллий тоже бывает конец. Утром прискакал гонец от Вильгельма. На западе поднялся мятеж: некоторые таны объединились с баронами из Уэльса. Аларику было приказано усмирить восставших.
 Услышав гонца, Фаллон закричала:
 — Ты не должен ехать!
 Рыцари обернулись и посмотрели на нее. Гонец удивленно поднял бровь. Аларик сказал сквозь зубы:
 — Роже, пусть люди готовятся к выезду.
 Фаллон в наступившей тишине сгорбилась и, повернувшись, пошла наверх.
 — Фаллон! — позвал Аларик. Она продолжала подниматься. Ругнувшись, он приказал Фальстафу позаботиться о гонце и бросился за женой.
 Она сидела у камина с Робином на руках.
 — Мadаmе, я изо всех сил стараюсь сдерживаться и обращаться с вами достойно… Фаллон, я сделал тебя женой! Я стремился к миру! Но, Боже милостивый, когда это кончится? Когда прекратится между нами война?
 Фаллон покачала головой, и он увидел слезы в ее глазах.
 — Когда ты прекратишь воевать против англичан, — сказала она и разрыдалась. Потом внезапно вскочила, прижимая к себе ребенка. — Ты пришел, ты завоевал! Но, оказывается, это не конец! Ты будешь уезжать опять и опять, и я не буду знать покоя! Всякий раз я буду сидеть здесь и думать, нет ли моих братьев среди тех, с кем ты воюешь, не убил ли ты их, не убили ли они тебя… Нет, Аларик! Мы дурачим себя, когда говорим о мире! Не может быть мира между нами!
 Робин расплакался. Аларик смотрел на нее с холодной яростью.
 — Быть по сему! — сказал он, повернулся и вышел, громко хлопнув дверью.
 Фаллон колотила дрожь. Он уезжал, не помирившись с ней. Она рассеянно укачала Робина, не выдержала и побежала за Алариком.
 Но было поздно. Всадники покидали двор, когда она спустилась в зал.
 Несколько последующих недель тихая радость от общения с сыном сменялась в Фаллон страхом за мужа. Она молилась, чтобы среди тех, с кем он воюет, не оказались ее братья. Она не отдавала себе отчета в том, что ее мать также жила в постоянной тревоге вплоть до того утра, когда Роже Боклар один приехал в деревню.
 Фаллон находилась в спальне с Робином, когда услышала, что въехал Роже, усталый и еще не смывший следы баталий. Она торопливо положила малыша в колыбель. Тот заплакал от возмущения, не желая ее отпускать. Быстро поцеловав сына в лоб, Фаллон сбежала вниз. Роже, сняв шлем и принимая из рук Хэмлина кубок с вином, встретился с ее вопрошающим взглядом.
 — Роже, что случилось?! А Аларик… Где ваш господин? Что с ним?
 — Простите, Фаллон! Я не подумал, что вы не знаете… Аларик цел и невредим. И счастлив сообщить, что ваши братья непричастны к этой истории. Я прискакал сказать, что Аларик скоро прибудет. Бароны Уэльса ушли в свои пределы, страна в безопасности и находится в наших руках. Аларик остался, чтобы навести порядок.
 Фаллон облегченно вздохнула. Она услышала шум, обернулась и увидела, как мать падает на пол. Она была в обмороке.
 Роже мгновенно оказался возле нее. Они вдвоем подняли Эдит. Ей подали вина, ©на пригубила кубок и еле заметно улыбнулась.
 — Слава Богу! — прошептала она. Фаллон не догадывалась о переживаниях матери. Лишь сейчас она поняла, как боялась мать того, что Гален, Аэлфин или Тэм могут пасть от меча норманна.
 Как бы то ни было, Фаллон не могла дождаться возвращения мужа. Робин рос здоровым ребенком, и ему было уже шесть месяцев. Она чувствовала, что к ней тоже возвращается здоровье и бодрость, и у нее снова рождалось желание оказаться в объятиях Аларика.
 Август был теплый, настоянный ароматами вызревших трав и цветов. Однажды утром Фаллон с Милдред отправилась к ручью, который неподалеку впадал в реку. Там, среди моря цветов, под знойными солнечными лучами она решила вымыть и высушить волосы. Милдред помогла ей раздеться, а Роже Боклар охранял дорогу.
 Ручей журчал и журчал по камешкам, а Фаллон с удивлением вспоминала, что раньше избегала прикосновений Аларика. Сейчас же думала о его объятиях с трепетом и с замиранием сердца мечтала о его возвращении. Роберт был сыт, с ним оставалась ее мать, и Фаллон решила воспользоваться досугом и помыться в ручье. Стоя в воде, она подняла волосы навстречу жарким солнечным лучам, испытывая негу и пробуждающееся томление в теле. Фаллон думала, во что она оденется, когда приедет Аларик, и что скажет, чтобы выразить свою любовь к нему. В то же время она понимала, какое недоверие ей придется преодолеть с его стороны.
 Если он приедет ночью, размышляла Фаллон, она встретит его в зале. Она оденется в белое и обратится к нему с тихими и ласковыми словами, которые желанны всякому мужчине. Хэмлин держит наготове оленя, которого Роберт привез утром из лесу, а также бочонок отличного вина с юга Франции, которое Аларик особенно любит.
 Прошло так много времени. Фаллон дала себе слово, что сделает встречу приятной и радостной. Она будет ласковой, доброжелательной, послушной и, в конце концов, соблазнит его, подумала Фаллон с улыбкой.
 Фаллон лелеяла надежду, что ее братья тоже сложат оружие во имя мира, условия которого она заставила себя принять. В то же время ей иногда казалось, что она вот-вот услышит истории о безрассудных храбрецах или таинственных стычках в ночи, в которых мужественные саксы побеждают норманнов. И еще она страстно мечтала о том, чтобы началось возрождение Англии из пепелищ и развалин.
 Хрустнула ветка, прервав ее размышления и заставив обернуться.
 — Милдред?
 Однако Милдред поблизости не было. Фаллон хотела позвать ее, но слова застряли у нее в горле, потому что она увидела перед собой восседающего на Сатане Аларика. Он был с обнаженной головой, и его черные кудри блестели на солнце. На нем была кольчуга, и он казался ослепительным и неукротимым, словно солнце в полуденном небе. Серые глаза его были устремлены на Фаллон. Она поднялась перед ними, нагая, с распущенными волосами; капли стекали по ее телу.
 — Аларик! — прошептала она и подумала в отчаянии и смущении, что ее планы соблазнить его при встрече провалились. Но трудно было придумать что-нибудь более соблазнительное, чем то, что он увидел в эту минуту. А вокруг самозабвенно пели птицы, стрекотали кузнечики, и воздух пьяняще благоухал запахами полевых цветов и прогретых солнцем трав.
 Аларик еще не видел Фаллон такой обольстительной. Было что-то языческое в этой поднявшейся из ручья красавице с высокими покачивающимися полушариями грудей, на которых алмазно поблескивали капли воды. Талия у Фаллон стала тонкой, как прежде, ноги были длинными и стройными. Перед ним была русалка, которая собиралась выйти на берег, чтобы околдовать его и взять в плен.
 Он сошел с коня, прямо в обуви и одежде ступил в ручей и заключил обнаженную красавицу в объятия. Фаллон раскрыла губы, ее язык скользнул внутрь его рта, и она тихонько застонала.
 Он целовал ее, сжимал в объятиях и снова отпускал, что-то лихорадочно шепча, а его руки блуждали по его телу. Он вывел ее на берег и лег рядом с ней, полыхая от призывной улыбки и горячего взгляда.
 — Твоя кольчуга, — прошептала Фаллон, и он увидел вмятины от кольчуги на ее теле. В одно мгновение он сбросил доспехи и одежду и предстал перед нею обнаженным. Фаллон тревожно схватила его за плечи.
 — Здесь Милдред… И Роже…
 — Я отправил их домой, — улыбаясь, успокоил ее Аларик. — Поблизости никого нет.
 — Я не слышала, как ты подъехал.
 — Я знаю… Я говорил с Милдред шепотом. Я хотел понаблюдать за тобой…
 — Ой, Аларик…
 — Тихо… — Он жадно приник к ее губам. Фаллон со стоном прижалась к нему, отдаваясь ласке и лаская его, в свою очередь. Она звала его, прося о большем, но он легонько укусил ей мочку уха и тихо напомнил, что это их первая любовная игра после рождения сына и что они должны быть осторожны.
 — Но я хочу тебя, — возразила она.
 — Очень хочешь?
 — Да!
 — Очень-очень?
 — Страшно хочу…
 Ее пьянила его задорная, почти мальчишеская улыбка.
 — И я тоже, — рука Аларика ласкала ее тело, но он не спешил овладеть ею. Он долго целовал шею, груди, живот и лишь затем вошел в нее.
 Нет ничего лучше, сладостнее, справедливее, думала усталая Фаллон, лежа на спине и глядя на солнце. Рука Аларика все еще покоилась на ее обнаженной груди, его ноги лежали поверх ее ног, и она ощущала на щеке его дыхание. Все также неумолчно щебетали птицы, веял легкий ветерок и где-то неподалеку Сатана щипал траву.
 Фаллон повернулась и посмотрела в глаза Аларику.
 — Я так благодарна тебе, что ты пришел домой живой и невредимый.
 Помолчав некоторое время, он спросил:
 — Почему?
 — Почему? — Она нахмурилась. — Потому что… ты мой муж… Потому что ты отец Робина. Потому что…
 — Скажи, Фаллон, а может быть, ты любишь меня?
 Улыбка у него была мягкая, задумчивая, и она ответила такой же.
 — Скажи, Аларик, а может быть, ты любишь меня?
 Он засмеялся, сел рядом. Слово звучало в ней, и ей хотелось закричать на весь мир, что она любит его. Он был теперь ее мужем, отцом ее ребенка, и, что бы там ни было, она любила его.
 И пока она боролась с неотступным желанием сказать ему об этом, позади раздался шум.
 Ее крик огласил окрестности, но было слишком поздно. Аларик повернулся, и в это время тяжелый дубовый обух топора обрушился на его голову.

 Глава 29

 Долгое время для нее ничего не существовало, кроме собственного отчаянного крика.
 Затем тело Аларика тяжело рухнуло на землю рядом с ней, и она с ужасом увидела перед собой Эрика Улфсона.
 — Я обещал прийти за тобой, Фаллон. Я выполнил обещание.
 Эрик опустился на колени перед ней, и она поняла, что он намерен взять ее прямо здесь, на берегу ручья, возле тела мужа. Если он это сделает, ей остается только смерть. Она откинула голову назад и снова отчаянно закричала. Мгновенно появилось с полдюжины викингов. Она разобрала несколько фраз и поняла, что они предупреждают Эрика, что он не должен задерживаться здесь.
 Эрик встал, а Фаллон попыталась подползти к Аларику, но кто-то оттащил ее за волосы и поставил на ноги. В отчаянии она даже не замечала, что стоит нагая перед Эриком и его людьми.
 Ей не приходило в голову, что ее могут изнасиловать. Она в эти мгновения думала лишь об одном. Если Аларик мертв, она тоже умрет.
 Кто-то набросил на нее накидку. Она снова откинула голову и ровно, бессмысленно закричала Эрик даже не пытался остановить ее.
 — Люди твоего возлюбленного сильно отстали. Он очень спешил увидеть тебя. Ты славно обезоружила его для меня, принцесса. Мы с тобой будем отличной парой.
 Она отчаянно замотала головой, словно не веря происходящему.
 — Нет, нет! Пусти меня к Аларику! Он теперь мой муж. Я вышла за него замуж! Вильгельм владеет Англией. Теперь уже ничего нельзя сделать…
 — Не пущу, — сказал Эрик. — Вильгельм владеет Англией, а я владею тобой. Свен, отруби голову этому ублюдку, и мы двинемся в путь.
 — Нет! Только дотронься до него — и я стану драться с тобой до последнего вздоха, клянусь в этом! Умру, но убью тебя!
 Эрик посмотрел в ее глаза и понял, что она выполнит свое обещание. Он пожал плечами.
 — Я приложил его как следует. Скорее всего, он мертв. Оставь его как есть, на радость воронам, — обратился он к другому мужчине. — Ты взял ее щенка?
 Мужчина покачал головой.
 — Я приказал тебе! — затопал ногами Эрик.
 — Женщина исчезла с ребенком в лесу. У нас не было времени гоняться за ней.
 «Господи, спаси мою мать! — подумала Фаллон. — Она сохранит Робина».
 Но ею снова овладело отчаянье. Если Аларик мертв, она не была уверена, что ей захочется жить даже ради сына.
 С проклятиями Эрик подтолкнул ее к стоящим мужчинам, так что она едва не упала, запутавшись в накидке.
 — Посадите ее на лошадь, — приказал Эрик. Ее схватили за руки. Она не сопротивлялась.
 Еще оставалась надежда на то, что муж жив, и она должна была увести их подальше, пока кто-нибудь не поднял меч на бездыханного Аларика.
 Ее посадили на небольшую английскую лошадь. Фаллон подумала, что они высадились на побережье, приплыв на своих лодках, а затем совершили набег на деревню, где и раздобыли лошадей, на которых прискакали сюда. Эрик подошел к Фаллон и взял поводья ее лошади.
 — Я долгое время восхищался тобой, Фаллон, дочь Гарольда. Я восхищался твоим мужеством, неукротимостью… И я знаю, что ты сбежишь, если я не помешаю.
 Она тряхнула волосами и вознесла молитву, чтобы Аларик остался жив.
 — Я сбегу, Эрик.
 — У нас есть договор.
 — У нас нет договора! Вильгельм — король Англии. Ты ничего не сделал. Я тебе ничего не должна.
 — Я пришел как викинг, дочь Гарольда. Мне наплевать на договор, на Англию и на все другое. Я хотел тебя, и я взял тебя. Пусть Англия гниет под норманнами, меня это не беспокоит. Я увезу тебя в королевство, которое я провозгласил на Шотландских островах, и там ты научишься повиноваться мне и петь мужественные песни викингов.
 — Нет, — шепотом произнесла она. Рука Эрика на момент отпустила поводья. Фаллон ударила по бокам лошади, и та рванулась вперед. Фаллон пригнула голову, готовясь скакать.
 Но один из его людей рванулся вперед и преградил путь. Лошадь взвилась на дыбы и сбросила Фаллон. Фаллон не могла пошевелиться, пока к ней не подошел Эрик.
 — Ты научишься повиноваться мне.
 Он поднял ее и грубо бросил на свою лошадь, затем сел позади.
 Когда они по лесу проезжали мимо Хейзелфорда, запаха дыма не ощущалось. Значит, деревню они не подожгли. Но мужчина сказал, что ее мать скрылась в лесу, — они были там!
 Фаллон попыталась справиться с отчаянием и отбросить мысль о том, что ей лучше умереть. Ей почудилось, что она услышала плач Робина — и у нее мгновенно заныло сердце. Она стала молиться, чтобы Вильгельм выполнил свой долг крестного отца и позаботился о мальчике.
 А еще Фаллон молилась о том, чтобы остался жив Аларик. Она просила, умоляла Господа. Ведь она так многих потеряла — отца, дядей, дом, страну…
 Но только не Аларика! И не сына!
 Трясясь на лошади, Фаллон вдруг подумала, что, если Аларик выживет, он, без сомнения, возненавидит ее. Он подумает, что она подвела его, безоружного, под страшный удар.
 Аларик очнулся, чувствуя страшную боль, которая опоясала его череп обручем из высыхающей кожи и сжимала….
 — Он жив! Он снова с нами! — словно из тумана возникли какие-то лица. Наконец он различил Роже и Фальстафа, сидящих перед ним. Над его головой покачивалась влажная тряпка. Аларик покосился влево, морщась от боли, которая усиливалась при малейшей попытке пошевелиться. Он увидел пару голубых внимательных глаз, устремленных на него, и на мгновение решил, что это Фаллон.
 Но это была Эдит.
 Он вздохнул и вспомнил. Он вспомнил конунга, Эрика Улфсона. Аларик успел увидеть, как тот замахнулся на него топором.
 Когда он лежал с Фаллон, когда он лежал со своей женой, викинг подкрался сзади и…
 — Будь она проклята! — в ярости произнес он.
 Он попытался сесть. Накидка свалилась с его плеч, и он увидел, что на нем нет ничего, кроме накидки. Он потряс головой, чтобы прогнать боль. Он лежал в зале своего замка. Все было разбросано, гобелены сорваны, там и сям виднелись битые черепки, обломки вещей.
 — Улфсон был здесь? — прохрипел он. Роже кивнул. Он помог Аларику выпить холодной воды.
 — Викинги хозяйничали, когда я возвратился. Я ждал, когда подъедут твои рыцари. Мы хотели захватить их врасплох, но они быстро убрались отсюда.
 — Мы думали, что это случайный налет, — сказал Хэмлин, — и бросились в лес. Нас ограбили, но, слава Богу, никого не убили.
 — Робин! — с ужасом воскликнул Аларик. Словно откликаясь на его крик, малыш вдруг заплакал. Аларик вскочил на ноги, бросился к сыну и поднял драгоценный живой комочек. Он взглянул на Эдит, в чьих глазах блестели слезы. Она прочитала его мысли и с упреком взглянула на него.
 — Ты должен начать поиски, Аларик! Должен освободить Фаллон!
 Робин плакал, лицо его покраснело от слез. Аларик дотронулся до его щеки, и малыш попытался схватить ртом его палец.
 — Найдите ему в деревне кормилицу, — сказал он негромко, передавая сына Эдит.
 Испуг отразился на ее лице.
 — Аларик, ты должен отправиться за ней! Должен!
 — Она снова предала меня! — рявкнул он. Эдит поникла и обмякла. Она тяжело прислонилась к стене, прижимая к себе малыша.
 Аларик выругался.
 — Я еду за ней, Эдит… Еду потому, что она мать Робина и моя жена! — Он сжал Эдит за плечи и потряс ее. — Перестань рыдать! Присмотри за ребенком! Я привезу ее.
 Эдит кивнула и покинула зал, унеся с собой Робина. Аларик тряхнул головой.
 — Мы выезжаем, — сказал он Роже.
 — Мы предупредим рыцарей. — Роже кивнул Фальстафу, и они поспешили к выходу.
 — Вам нужно поесть, — спохватился Хэмлин и бросился на кухню.
 Морщась от пульсирующей боли, Аларик оделся и в изнеможении откинулся назад. Внезапно он почувствовал, что в зале кто-то есть. Он повернул голову и увидел Ричарда, который мрачно смотрел на него.
 — Помоги мне, парень!
 Однако Ричард не проявил обычного рвения и не бросился к своему господину. Он гневно смотрел на Аларика.
 — Вы должны ехать за ней, потому что она мать Робина, потому что она ваша жена… Потому что вы обесчестили ее в тот день, когда в бою погиб ее отец, сделали ей ребенка, и только когда она мучилась в родах, вы снизошли и женились на ней.
 — Попридержи язык, — предупредил Аларик, прищурив серые глаза.
 — Не сегодня, мой господин! Вы можете выпороть меня, бросить в темницу или на съедение волкам, но я скажу всю правду! Если вы едете за ней, мой господин, то поезжайте потому, что вы любите ее! И потому, что она любит вас!
 — Она снова предала меня! — взревел Аларик и тут же прижал руки к вискам. Голова раскалывалась от боли, а слова Ричарда ее не уменьшали.
 — Зачем ей это делать? Ведь она теперь ваша жена.
 — Парень, я однажды застал ее с викингом.
 — Когда-то, мой господин, вы сидели за столом ее отца и называли себя его другом, — тихо сказал Ричард. — Потом вы пришли с войском, сир, и устроили жестокую бойню… Мой господин, если вы не любите ее, не можете ей верить, лучше оставьте. Если вы, как и Улфсон, не испытываете к ней ничего, кроме похоти, то нет никакой разницы между двумя похотливыми кобелями…
 Аларик в ярости занес было руку над Ричардом, но тот не дрогнул и не отступил. Аларик опустил руку.
 — Похотливые кобели!.. Вот как! Ну, сакс, я тебе вырежу язык!
 Ричард бросился помочь Аларику одеться.
 — Я всегда знал, что вы любите ее, сир.
 — Когда они двинулись отсюда?
 — Меньше часа назад, мой господин!
 — Викинги направились к побережью. Найти их след нетрудно. Мы должны опередить их и отрезать от старой римской дороги.
 — Да, сир!
 Было уже темно, когда Эрик Улфсон скомандовал привал. Он снял Фаллон с лошади, но от долгой скачки в неудобном положении она настолько устала, что повалилась наземь, и Эрик поднял ее. Накидка была плотная, но во время всего пути ладони Эрика лежали у нее на груди, а сейчас, когда он бросил на нее плотоядный взгляд, Фаллон стало не по себе. Она всегда подозревала наличие недоброго начала в Эрике, сейчас она физически ощущала его.
 Фаллон сжала зубы. Смеясь, он посадил ее под высоким раскидистым дубом, а сам кликнул людей. Фаллон поплотнее закуталась в накидку и устало прислонилась к дереву. Ее груди горели и болели — ведь уже столько времени прошло с тех пор, как она в последний раз кормила Робина. Ныла спина, пересохли губы, и было такое ощущение, что ее избили.
 Аларик мертв, с глухой тоской подумала она. Иначе он примчался бы за ней. Наверняка примчался!
 А может быть, и жив… И в эту минуту проклинает ее, считая, что она сообщница викинга. Разве они не были родственниками? Ее бабушка была из рода Улфсонов. Она англичанка, а Аларик — норманн… И он никогда не поверит, что она слишком любит его, чтобы предать, даже во имя отца, даже во имя страны.
 — Фаллон, дочь Гарольда…
 Она вздрогнула, услышав, каким голосом произнес Эрик ее имя. Она встала, глядя на его хищную плотоядную улыбку.
 — Сейчас, — сказал он, проводя языком по губе. — Я возьму тебя сейчас.
 Нет… Пока теплится в ней жизнь — нет! Она бросила быстрый взгляд вокруг и увидела неподалеку сложенные сумки и оружие. Неважно, что она почти год не держала меч в руках. Отчаяние придало ей силы.
 Она мельком взглянула на Эрика, бросилась через поляну к сумкам и схватила лежащий наверху меч. Эрик погнался за ней, но она успела повернуться и направить острие в его сторону. Хотя Эрик негромко засмеялся, тем не менее он был вынужден остановиться. На помощь ему бросились его люди, но Фаллон, размахивая мечом, заставила их отступить. Накидка распахнулась, и она осталась почти нагой среди ночной мглы и врагов. Если она падет, то какое значение имеет то, что сделают с ее телом?
 Эрик приказал своим людям отступить, извлек меч из ножен и принял боевую стойку.
 — Так ты хочешь биться со мной, дочь Гарольда? Ты проиграешь, но я получу удовольствие от поединка, и мне будет еще приятнее обладать тобой после этого.
 — Скорее я проткну себе сердце!
 Он покачал головой.
 — Ты слишком жизнелюбива, чтобы умереть, Фаллон. Ты станешь моей… Но поборись со мной, если есть желание. Я дам тебе возможность поиграть оружием.
 Он сделал еще шаг вперед и резко взмахнул мечом. Фаллон легко парировала первый удар, но за ним последовали новые выпады. У нее сбилось дыхание, однако ей удавалось отражать сто удары. Она старалась припомнить советы, данные ей в свое время Фабиони. Она была изящной и легкой, Эрик — тяжеловесным и мускулистым, и у нее было преимущество в скорости. Несмотря на силу ударов, ему не удавалось выбить меч из ее руки.
 — Фаллон, ты ведешь бой великолепно! — выкрикнул Эрик, сверкнув глазами, в которых читались чувственность и упоение боем.
 — Я молюсь о том, чтобы убить тебя, Эрик! И тогда я буду счастлива умереть!
 Танцуя и кружась возле костра, она предприняла атаку и, к ее радости, сумела оттеснить Эрика к деревьям.
 Но когда он сделал выпад вперед, ее развевающаяся накидка зацепилась за ветку, и Фаллон с криком упала на спину, выронив меч. Он упал далеко от нее.
 Эрик подскочил к ней, на его красивом лице появилась хищная улыбка.
 — Вот ты и проиграла, женщина!
 — А теперь, Улфсон, ты сразишься с мужчиной! И отправишься к праотцам!
 Услышав знакомый голос, Фаллон резко повернула голову и увидела Аларика.
 Жив! Невыразимая радость охватила ее!
 Как он смог так тихо пробраться сквозь заросли? Впрочем, она настолько была поглощена поединком с Эриком, что не заметила бы и целого войска. Но ей нужно предупредить Аларика, что Эрик не один, что с ним около двух десятков людей.
 Но едва викинги окружили Улфсона, как из лесу появились люди Аларика. Закипел бой.
 Эрика Улфсона ее муж оставлял себе. Она понимала, что это будет сражение не на жизнь, а на смерть.
 Аларик откинул голову назад и с боевым кличем бросился на. противника. Эрик ответил столь же громким кличем и шагнул навстречу. Их мечи, ударяясь друг о друга, высекли искры.
 Кто-то выскочил из темноты и схватил Фаллон за плечи.
 — Леди, скорее за деревья, прошу вас!
 Это был Ричард. Он помог ей встать, поднял соскользнувшую накидку и набросил на Фаллон.
 Она улыбнулась слабой вымученной улыбкой и вдруг увидела, что один из людей Эрика мчится в сторону Ричарда, подняв боевой топор.
 — Ричард!
 — Иисус и Мария, помогите мне! — воскликнул Ричард. Он выждал мгновение, и когда нападающий был совсем близко, прыгнул на него, выставив простой охотничий нож. Уклонившись от топора, Ричард вонзил нож в грудь викингу, и тот рухнул на землю.
 — Боже милостивый, мы живы! — произнес юноша, глядя в изумлении на поверженного противника.
 — Уходите отсюда! — услышала Фаллон. Она подняла голову и увидела, что Аларик все еще бьется с Эриком, который попытался воспользоваться тем, что Аларик на мгновение отвлекся.
 — Леди, пойдемте! — звал ее Ричард.
 — Нет, я не могу оставить его! — воскликнула она. — Господи! — выдохнула она, ибо ей вспомнилась битва при Гастингсе. Тогда вокруг тоже слышались удары мечей и топоров, крики и стоны.
 Внезапно Фаллон отчаянно закричала, потому что за деревьями, куда Эрик оттеснил Аларика, скрывался с топором викинг. Совершенно безоружная, она бросилась на Эрика Улфсона. Тот опешил от ее дерзости и на миг остановился.
 Круто обернувшись назад, Аларик увидел громадного викинга с топором и взмахнул мечом.
 Опомнившись, Эрик отшвырнул Фаллон, и она, пролетев несколько шагов, упала на землю. Мир покачнулся, и свет померк в ее глазах.
 Поединок возобновился, и вскоре наступила развязка. Бешенство овладело Алариком, он сделал резкий выпад вперед и с нечеловеческой силой опустил меч на голову викинга. Эрик удивленно взглянул на Аларика и без единого звука рухнул на землю.
 Аларик опустил свой меч, видя, что его люди превосходят числом викингов и наносят последние удары. Он встал на колени перед Фаллон и поднял ее, бережно кутая в накидку. Сердце его готово было выпрыгнуть из груди, и он понимал, что ему не жить, если она не откроет глаза и не очнется.
 — Фаллон! Фаллон!!! Любовь моя, прошу тебя, говори!
 Фаллон казалось, что она слышит его голос издалека. Она на мгновение открыла глаза, но они тут же снова закрылись. Прижимая Фаллон к груди, Аларик осмотрелся и увидел вокруг поверженные тела. Фальстаф, Ролло, Стивен и Ричард были рядом и бдительно следили, чтобы не подкрался какой-нибудь викинг. К ним присоединились еще несколько людей Аларика.
 Раздался победный клич.
 — У нас есть убитые? — хрипло спросил Аларик.
 — Двое, мой господин, — последовал ответ. Погибли два юных рыцаря.
 Аларик приказал их немедленно похоронить.
 Ричард озабоченно глядел на Фаллон.
 — Леди Фаллон…
 — Она жива, Ричард, жива. Возьми ее, пока я сяду на лошадь. Потом ты подашь ее мне, и мы двинемся домой.
 Они были в пути, когда Фаллон снова открыла глаза. Руки Аларика крепко обнимали ее. Высоко в небе светила луна. Он взглянул в глаза Фаллон, она пыталась поднять руку, но у нее не было сил.
 — Аларик! — прерывающимся шепотом окликнула она. — Аларик.
 — Молчи, любовь моя!
 — Но я должна сказать тебе…
 — Тихо!
 — Нет, Аларик… Веришь ты мне или нет, но я должна сказать, что люблю тебя. Ты пришел и победил, и я клянусь, что прекратила борьбу.
 Он нежно улыбался.
 — Нет, Фаллон, это ты победила. Я не умел любить и верить. Ты воевала с достоинством и принесла мне мир. Я вел себя глупо. Я боялся, что ты не полюбишь меня настолько, чтобы между нами воцарился мир… Но этот пострел, — он кивком показал на Ричарда, — сказал мне, что я должен либо любить, либо отпустить тебя. Но я не могу отпустить тебя!
 — Аларик, я так люблю тебя! Я давно хотела сказать это тебе.
 Он придержал Сатану. Все деликатно устремились вперед, и Аларик при свете луны поцеловал Фаллон, трепетно и жадно. Затем он поднес ко рту ее руку и нежно поцеловал ей ладонь.
 — Верь мне, любовь моя, ты покорила мое сердце и душу, — сказал он. — Отныне я навеки твой верный раб.
 Фаллон улыбнулась, а затем нашла в себе силы даже засмеяться, несмотря на весь драматизм этого дня.
 — Не смейся надо мной, саксонская девица!
 — Принцесса, — напомнила она ему.
 — Графиня, — поправил ее Аларик.
 — Однако, мой муж и господин, я не могу тебя представить чьим-либо рабом.
 — Да, пожалуй, — согласился он, но затем хрипло добавил: — Тем не менее, Фаллон, я буду тебя любить. Любить радостно и светло. Богу известно, что этот мир суров, но клянусь, моя леди, что буду любить тебя всей душой и сердцем.
 Она коснулась его щеки.
 — Будь что будет.
 Аларик пришпорил Сатану, и они рванулись вперед. Глядя в глаза мужа, она удовлетворенно вздохнула.
 — Отец Дамьен говорит, что с этого начинается мир. В стране еще беснуется война, но между мужчиной и женщиной уже возникает любовь.
 Аларик улыбнулся.
 — Да, любовь моя… Там, где будем мы, будет мир. Мы будем жить в мире, Фаллон, и не позволим поселиться рядом страху или кровопролитию.
 — Да, любовь моя! — повторила она и прильнула к нему. — Аларик!
 — Что?
 — Ты должен произвести Ричарда в рыцари. Он спас мне сегодня жизнь. Он убил викинга охотничьим ножом.
 Аларик поцеловал жену.
 — Да будет так, моя госпожа… Скажи, а ты тоже хочешь быть удостоена такой чести?
 Фаллон улыбнулась.
 — Нет, мой господин. Я кладу свой меч у твоих ног, в чем и клянусь.
 — А свое сердце, моя госпожа, я кладу у твоих ног… И в этом клянусь.
 Они прибыли в Хейзелфорд почти на заре. В зале толпились люди, которые с нетерпением ожидали их возвращения. Эдит закричала от радости, Милдред тепло обняла Фаллон. Подошел Хат с женой и, улыбаясь, поздравил с благополучным возвращением.
 Фаллон первым делом спросила мать, где Робин.
 — На руках у нашего гостя, — ответила Эдит.
 — Что?
 Фаллон глянула в сторону камина и увидела высокую фигуру в черном с младенцем на руках.
 — Отец Дамьен!
 — Господи Боже мой! — воскликнул Аларик, выходя вперед. — Дамьен! Что вы здесь делаете? Я полагал, что вы в Нормандии.
 Священник пожал плечами.
 — Я чувствовал, что нужно прийти, хотя и не знал, в чем опасность. Я опоздал, но сейчас я рад, что нахожусь здесь.
 Аларик вопросительно выгнул бровь, но Фаллон едва обратила на это внимание, потому что была озабочена тем, чтобы быстрее отправиться в спальню и покормить сына.
 Утро было в полном блеске, когда Фаллон накормила малыша и положила в колыбель. Раздался стук в дверь, и Фаллон с радостью увидела на пороге отца Дамьена.
 — На сей раз, отец, я знала, что вы будете здесь.
 Он шагнул вглубь комнаты и молча перекрестил спящего младенца.
 — Я уезжаю. Я зашел, чтобы проститься.
 Она огорченно ахнула.
 — Вы ведь только приехали…
 — Но Вильгельм не знает, что я покинул его. Я ведь тоже сакс, Фаллон, и должен заслужить его доверие.
 Фаллон улыбнулась и обняла священника.
 — Я многого в вас не понимаю, отец. Но вы заботились о моем отце, заботитесь об Аларике и обо мне. И я благодарю вас.
 — Да, Фаллон.
 — Пришла ли я уже к миру, отец?
 Он как-то очень серьезно улыбнулся.
 — Да, Фаллон, ты нашла мир в своем сердце, и это то, к чему должен стремиться каждый мужчина и каждая женщина.
 — Мы сражались и проиграли. Они победили.
 Он покачал головой.
 — Нет, Фаллон, хотя может казаться, что все именно так. Твой отец доблестно сражался. Он был мужественным и храбрым. Поверь мне, Фаллон, сейчас он восседает в высшем суде и тоже познал покой. Нынешнее поколение не будет знать мира, как не будет знать последующее, а может, и следующее за ним. Но победили мы, Фаллон… Мы, англичане. Время доскажет эту повесть. Мы станем богаче и мудрее, потому что норманны многое нам принесли. Но мы останемся англичанами. Со временем победители станут говорить на нашем языке. Они назовут себя англичанами… И станут ими.
 Он поцеловал Фаллон в щеку, а когда она хотела что-то сказать, приложил палец к ее губам.
 Затем он поклонился и вышел.
 Фаллон нежно посмотрела на малыша. Она стала горячо благодарить Бога за то, что он сохранил ей жизнь и даровал сына. И еще за то, что сохранил жизнь Аларику. Ибо когда Фаллон думала, что нет его, она почувствовала, что у нее нет больше смысла в жизни.
 Она услышала, как за спиной открылась и закрылась дверь. Руки Аларика тихо опустились ей на плечи, и она коснулась их пальцами.
 — Здесь был отец Дамьен, — негромко сказала она.
 — Я знаю.
 — Он сказал, что мы заслужили мир. И узнаем мир в наших сердцах.
 — Надеюсь, что так, — согласился Аларик.
 Она повернулась в его объятиях, уткнулась лицом в его грудь и запустила пальцы в его волосы.
 — Поверь, я так люблю тебя… Я думала, что тебя убили, и я… и мне…
 — Тс-с, любовь моя.
 — Мне не хотелось жить…
 Он поднял ее подбородок и заглянул в глаза.
 — Судьба многого лишила тебя, Фаллон, но в то же время она богато нас одарила. Давай больше не будем искушать ее. Я жив, ты здесь, рядом, цела и невредима. Наш сын сладко спит и вырастет здоровым и сильным. Мы прошли через сильные бури, но с нами осталась всепобеждающая любовь. Мы должны верить в нее.
 Фаллон подняла голову и поцеловала Аларика. Обняв его за шею, она улыбалась, согреваемая нежностью в его глазах, чувствуя себя спокойно и надежно в его сильных руках.
 — Тогда, мой господин, обними меня и наполни своей любовью, а я тебе отдам свою.
 — Да, моя жена, я сделаю это с великим удовольствием, — тихо сказал он.
 За окнами разгоралась теплая летняя заря.