Аннотация: Толстушка Вирджиния Клей прекрасно понимала, почему красавец Себастьян Рилл, будущий герцог Камберфордскии, захотел жениться на ней, – ее мать предложила ему два миллиона долларов! Стоя у алтаря, девушка думала, что ее жизнь закончилась, но это была только прелюдия головокружительной интриги, которая послужила началом тайного романа и страстной нежданной любви.


---------------------------------------------


 Барбара Картленд
 Непостижимое сердце



 Глава 1


 – Я не выйду за него замуж, мама! – Вирджиния Стьювизант Клей, ты сделаешь, как тебе сказано! Миссис Клей нетерпеливо поднялась со своего места и, пройдя по просторной, украшенной сверх всякой меры комнате, пристально посмотрела на свою дочь.
 – Ты понимаешь, о чем говоришь, девочка? – спросила она сурово. – Ты отказываешься выйти замуж за англичанина, который вскоре станет герцогом! Герцогом! Слышишь? Их всего-навсего двадцать шесть – или двадцать девять! И ты сразу будешь герцогиней. Это отучит миссис Астор важничать и вести себя со мной так, будто я пустое место. Мне кажется, Вирджиния, я умру от счастья в тот день, когда увижу, как ты движешься к алтарю церкви как будущая герцогиня.
 – Но, мама, он даже не видел меня! – возразила Вирджиния.
 Какое это имеет значение? – без тени смущения задала вопрос миссис Клей. – На дворе 1902 год, начало нового века, но в Европе и, конечно, на Востоке браки всегда устраивали родители жениха и невесты. Очень разумный метод и, как выясняется, чрезвычайно хорош для любых пар.
 – Ты знаешь не хуже меня, что этот человек…
 – Маркиз Камберфордский, – уточнила миссис Клей.
 – Так вот, этот маркиз, – продолжала Вирджиния, – женится на мне из-за моих денег. Ничто другое его не интересует.
 – Смешно рассуждать подобным образом, Вирджиния, – не сдавалась ее мать. – Герцогиня моя старая приятельница, точнее, очень давняя подруга. Должно быть, почти десять лет назад мы с твоим отцом познакомились с ней, путешествуя по Европе, и она весьма учтиво пригласила нас на бал, который устраивала в своем замке.
 – Тебе пришлось заплатить за билеты…
 – Само собой разумеется, – раздраженно заметила миссис Клей. – Это был благотворительный бал, и я никогда не пыталась выдать его за что-то другое. Но позже я общалась с герцогиней и помогала ей в осуществлении разнообразных важных для нее проектов. И она была благодарна мне за это.
 – Благодарна за деньги, – тихо произнесла Вирджиния, но миссис Клей притворилась, что не слышит ее.
 – Итак, мы продолжали переписываться. Я регулярно посылала ее светлости подарки к Рождеству, за которые она неизменно горячо благодарила меня. И когда она упомянула о том, что, насколько ей известно, у меня есть дочь на выданье, ты поймешь, что я почувствовала: все те тысячи долларов, которые я посылала ей из года в год, начали, наконец, приносить дивиденды.
 Но у меня нет ни малейшего желания принимать эти дивиденды, мама, и, хотя герцогиня, вероятно, очаровательна, ты ни разу не видела ее сына.
 – Но я видела его фотографии, – ответила миссис Клей, – и, уверяю тебя, он очень красив. Во всех отношениях он не безбородый юнец. В прошлом году ему исполнилось двадцать восемь. Мужчина, Вирджиния! Мужчина, который присмотрит за тобой и позаботится о состоянии, которым так нелепо распорядился твой отец. Предполагалось, что оно будет целиком находиться под моим контролем, пока ты не выйдешь замуж.
 – О, мама, неужели мы должны снова возвращаться к этому вопросу? Ты богата, очень богата, и то, что отец разделил свое состояние поровну между нами, конечно, не имеет значения. Насколько я понимаю, ты можешь завладеть моей долей – и тогда посмотрим, будет ли этот маркиз так интересоваться мною!
 – Вирджиния, я думаю, ты самая неблагодарная девушка на свете! – воскликнула миссис Клей. – Сейчас тебе предоставляется возможность, о которой мечтает каждая девушка. Ты выйдешь замуж за одного из самых влиятельных мужчин в Англии, а правильнее сказать – в мире. Можешь представить, что скажут твои подруги? Подумай о Милли и о той девице Уиндроп, не помню ее имени. И о Нэнси Дьюп, и о Глориане. Они позеленеют от зависти, вот что с ними станет! Ведь тебя будут приглашать в Букингемский дворец, и ты, с короной на голове, станешь обедать с новыми королем и королевой.
 – С тиарой, – поправила Вирджиния.
 – Хорошо, пусть с тиарой, и я позабочусь, чтобы на свадьбе у тебя была самая красивая и великолепная тиара, какой нет ни у одной женщины в Англии.
 Ты представляешь, что напишут о твоем бракосочетании в газетах?
 – Я не выйду замуж за человека, которого ни разу не видела, – твердо сказала Вирджиния.
 – Ты сделаешь, как тебе сказано, – сердито ответила мать. – Ходили слухи, что миссис Розенберг угрожала своей дочери хлыстом, потому что та отказывалась выйти замуж за герцога Мелчестержого. Что ж, к какой бы угрозе ни прибегала миссис Розенберг, она оказалась весьма эффективной, и, хотя Полин была, вероятно, одной из первых американских герцогинь в лондонском обществе, там найдется достаточно места еще для одной, и этой герцогиней станешь ты!
 – Но у меня нет ни малейшего желания становиться герцогиней, мама. Почему ты не можешь понять? Кроме того, все изменилось.
 – В каком смысле? – резко спросила миссис Клей. – Только в том смысле, что все больше англичан приезжает в Америку и больше богатых американских семей путешествует по Европе, чем раньше. Только накануне твой дядя говорил, что они собираются строить новые трансатлантические лайнеры, чтобы перевозить людей в страны Старого Света, и что 1907 год станет годом небывалого подъема в кораблестроении.
 – Так что, если мы вложим в это дело свои деньги, – продолжила Вирджиния, – мы заработаем еще больше долларов. Но во имя чего?
 – Во имя чего? – переспросила миссис Клей, в нетерпении взмахнув рукой. – Перестанешь ли ты говорить о деньгах столь уничижительно, как делаешь всегда, Вирджиния? Ты должна радоваться, что у тебя их так много.
 Мне от них мало радости, если это означает, что я должна выйти замуж за человека, с которым даже не знакома, которого я ни разу не видела и которого я интересую только потому, что принесу ему доллары.
 – Но это вовсе не так! Мы с герцогиней давние приятельницы, и она написала мне, что, по ее мнению, брак ее сына и моей дочери станет блестящей кульминацией нашей долгой дружбы. В самом деле, что может быть восхитительнее или практичнее этого плана?
 – Сколько же она просила тебя заплатить за привилегию для твоей дочери выйти замуж за английского аристократа? – уточнила Вирджиния.
 – Не намерена отвечать на этот вопрос! На мой взгляд, подобное замечание звучит чрезвычайно вульгарно в устах юной девушки. Оставь все деловые вопросы на усмотрение мое и твоего дяди. И не подумаю рассказывать тебе об этом!
 – Именно это я и подозревала, – вздохнула Вирджиния. – Герцогиня хочет получить определенную сумму. Она не довольствуется моим состоянием, которым будет распоряжаться ее сын, и запросила больше. Я слышала, как дядя говорил что-то об этом, но вы умолкли, когда я вошла в комнату. Так сколько же?
 – Я сказала тебе, что это не твое дело.
 – Но это мое дело! Ведь я жертва, не так ли, которую приносят на алтарь снобизма.
 – Саркастические замечания подобного рода не помогут тебе снискать расположение в английском высшем обществе, – предупредила ее миссис Клей. – Не могу понять, почему у меня не такая милая, спокойная, послушная дочь, как эта девица Белмонт, которая иногда приходит к нам.
 – Она приходит сюда потому, что ты приглашаешь ее, – возразила Вирджиния. – Мне она не подруга. Да она просто слабоумная, эта Белла Белмонт.
 – Тем не менее она хорошенькая, так мило щебечет и ею легко управлять, – вздохнула миссис Клей. – Это все, что мне хотелось бы видеть в дочери.
 – А ты получила меня.
 – Да, я получила тебя. – повторила миссис Клей. – Итак, Вирджиния, ты выйдешь замуж за маркиза Камберфордского, даже если мне придется тащить тебя к алтарю с воплями. Прекратим спорить на этот счет и приступим к составлению списка твоего приданого. Времени остается мало. Жених прибудет через три недели.
 – Тогда давай дождемся его прибытия, мама, прежде чем я дам тебе ответ.
 – Это не главное, – с некоторым смущением ответила миссис Клей.
 – Что ты имеешь в виду? – спросила Вирджиния.
 Миссис Клей прошлась по комнате, ее шелковые нижние юбки зашелестели под нарядом из зеленого атласа, украшенного гофрированными оборками из шифона.
 – Маркиз торопится, – ответила миссис Клей. – Он прибудет 29 апреля, а на следующий день ты выйдешь замуж.
 На мгновение воцарилась тишина, а затем последовал возглас крайнего недоумения:
 – Выйти замуж на следующий день! Ты в своем уме, мама? У меня не больше желания выходить замуж за этого охотника за состоянием, чем лететь на Луну! Как он осмеливается предлагать подобное? – Тут девушка приложила руку ко лбу и, откинувшись на спинку кресла, негромко застонала.
 – В чем дело, Вирджиния? У тебя опять болит голова?
 – Я чувствую себя ужасно, – ответила Вирджиния. – Не знаю, что со мной, мама, но после лекарства, которое прописал мне последний доктор, мне стало еще хуже.
 – Он считает, что у тебя анемия, – наставительно произнесла миссис Клей, – и хочет укрепить твои силы. Ты выпила свой бокал вина в одиннадцать часов?
 – Я попыталась его выпить, но мне не удалось справиться с целым бокалом.
 – Так вот, Вирджиния, знай, что, по словам доктора, красное вино способствует улучшению состояния крови. Как насчет бокала шерри перед ленчем?
 – Нет, нет, ничего не хочу. – В голосе Вирджинии слышались слезы. – И конечно, я не в состоянии много съесть с такой головной болью.
 – Ты должна по возможности поесть, – убеждала миссис Клей. – Я знаю, что повар приготовил те особые эклеры, которые ты так любишь. И я велела ему проследить, чтобы к чаю тебе подали ореховый пирог.
 – Не хочу пирога, мама, меня от него тошнит!
 – Нам следует что-то предпринять, чтобы на твоих щеках появился румянец до прибытия маркиза.
 Вирджиния издала глубокий вздох.
 – Послушай, мама, мы не можем продолжать наш спор подобным образом все три недели вплоть до его прибытия. Я не выйду замуж за этого англичанина, вне зависимости от его титула, и ничто не убедит меня сделать обратное!
 Повисла напряженная пауза. Затем миссис Клей отчеканила:
 – Прекрасно, Вирджиния, если ты так это воспринимаешь, я подготовила другой проект.
 – Подготовила? – спросила Вирджиния с внезапным облегчением в голосе. – О, мама, зачем ты мучила меня? Ты знаешь, что у меня нет ни малейшего желания выходить замуж. Какой же проект ты подготовила?
 – Я решила, – медленно произнесла миссис Клей, – что если ты не выполнишь моего желания, если ты не готова вести себя как любая нормальная девушка в подобных обстоятельствах, тогда ты мне больше не дочь! Я отошлю тебя к твоей кузине Луизе.
 – К кузине Луизе! – с недоверием, словно эхо, повторила Вирджиния. – Но… кузина Луиза монахиня! Она заведует исправительным домом.
 – Совершенно верно! – подтвердила миссис Клей. – И там ты будешь жить, Вирджиния, до двадцати пяти лет. Хотя ты можешь иметь собственные деньги, вспомни, что твой отец назначил меня твоим опекуном.
 – Но, мама, не может быть, чтобы ты действительно решила отослать меня?
 – Именно так, Вирджиния. Ты мой единственный ребенок, и, вероятно, я исковеркаю твою судьбу, но ты ведь не намерена погубить мечту, которую я лелеяла всю жизнь: стать королевой нью-йоркского высшего общества. Ты можешь вступить в великолепнейший брак или отправиться к своей кузине. Выбирай. Это мое последнее слово!
 – Но ты не можешь говорить всерьез, это немыслимо, – прошептала Вирджиния.
 Я говорю совершенно серьезно. Вероятно, ты думаешь, что я не сдержу своего слова, потому что я всегда баловала тебя. Но ты всегда знала, что, если я решила добиться чего-то, я уже не отступаю, – уверенно заявила миссис Клей. – Я бы не подталкивала твоего отца становиться мультимиллионером, не будучи уверенной в том, что он человек с достаточно сильной волей и может добиться в жизни всего, чего хочет. Это ультиматум, Вирджиния! Предупреждаю тебя, что не колеблясь выполню свою угрозу.
 Вирджиния закрыла лицо руками.
 – Так каков твой ответ? – спросила миссис Клей, и ее суровый голос, казалось, эхом отразился от стен комнаты.
 Вирджиния опустила руки и посмотрела на мать.
 – Не могу… поверить в это! – пробормотала она. – Не могу поверить… что ты… моя мать… так относишься ко мне.
 – Ты будешь благодарить меня за это, когда повзрослеешь, – ответила миссис Клей. – Так вот, Вирджиния, обещаешь ли ты выйти замуж за маркиза на следующий день после его прибытия и отправиться с ним в Европу как его жена?
 Вирджиния поднялась с кресла и подошла к матери.
 – Я не могу обещать, мама! Как я могу связать себя с мужчиной, которого ни разу не видела, которому я нужна только из-за моих денег! Конечно, я хочу когда-нибудь выйти замуж, но надеюсь выйти замуж за человека, которого полюблю и который полюбит меня.
 Миссис Клей рассмеялась, запрокинув назад голову.
 – За человека, который полюбит тебя! – с насмешкой повторила она. – Ты всерьез веришь, что такое возможно? Неужели ты настолько глупа, настолько тупоголова, что воображаешь, будто какой-то мужчина полюбит тебя ради тебя самой? Подойди сюда!
 Она схватила дочь за руку и подтащила ее к большому зеркалу в позолоченной раме, которое висело на стене гостиной между двумя окнами.
 – Посмотри на себя! Посмотри хорошенько! – сурово приказала миссис Клей. – А потом укажи на мужчину, который захочет жениться на тебе за какие-то твои достоинства, помимо твоего состояния. Смотри! Смотри на себя, какая ты есть!
 Как бы находясь под гипнотическим воздействием приказа своей матери, Вирджиния пристально посмотрела в зеркало. Она увидела свою мать, стройную, почти худую, с тонкой, изящной талией, подчеркнутой кроем дорогого платья, с драгоценностями, сверкающими на длинной шее: красивая женщина, которая привлечет к себе внимание даже в комнате, битком набитой ее элегантными сверстницами.
 Затем Вирджиния перевела взгляд на себя: невысокого роста – она доставала матери только до плеча и располневшая настолько, что производила едва ли не карикатурное впечатление. Талии почти не было видно, и по объему она раза в три превосходила свою мать. Платье показалось уродливым, но Вирджиния знала, что оно не выглядело бы таким отталкивающим на обычной девушке. Волосы ее были прямыми, безжизненными и неопределенного цвета, что придавало ее модной прическе нелепый вид. Глаза затерялись в складках жира, который округлил ее щеки и образовал несколько двойных подбородков, почти скрывших шею. В тонком плетении рукавов проглядывали похожие на надувные шары руки с короткими толстыми пальцами; они инстинктивно потянулись закрыть лицо.
 – Я… понимаю, – ответила она, и голос ее прервался. – Я выгляжу… ужасно. Врачи… обещают, что… что я похудею. Только из-за этого… я чувствую себя… такой… больной.
 – Обещания! Обещания! – воскликнула миссис Клей. – Все они говорили, что сделают тебя стройной, что они добьются, чтобы ты чувствовала себя лучше, что это только вопрос времени. Интересно, сколько тысяч долларов я истратила на врачей в последние пять лет? Есть надежда, что ты похудеешь после замужества! Кто знает, вдруг случится чудо!
 Вирджиния отвернулась от зеркала.
 – Может, когда он увидит меня, то откажется жениться на мне? – спросила она, и в ее голосе прозвучала нотка надежды.
 – Это единственное, чего он не сделает, – доверительно сообщила миссис Клей.
 – Почему же?
 – Потому, моя дорогая, что ты будешь символизировать золотые призы, и я достаточно сообразительна, чтобы понять, что маркиз отчаянно нуждается в этих деньгах, иначе герцогиня не написала бы мне.
 – Сколько же ты даешь ему? – потребовала ответа Вирджиния.
 – Ты действительно хочешь знать? – спросила миссис Клей. – Уже не хочешь сохранить веру в наивную мечту о любви? В надежду, что Принц Очарование внезапно появится из каминной трубы и влюбится в тебя с первого взгляда? Да, моя девочка, тебе лучше знать правду! Как бы ты ни выглядела, у тебя нет нужды ползать на коленях перед английской аристократией. Они получат то, чего домогаются, и правда придаст тебе немного уверенности в себе.
 – Так какова же правда? Сколько ты дала им?
 – Два миллиона долларов! – ответила миссис Клей, с выражением произнося каждое слово. – И если перевести эту сумму в английскую валюту, то получим четыреста тысяч фунтов – весьма ценный подарок для любого жениха!
 Вирджиния тихо застонала и опустилась на диван.
 – А теперь обещай, – энергично заявила миссис Клей, – больше никаких истерик. Ты выйдешь замуж, Вирджиния, 30 апреля. Если откажешься, то тебя отошлют к кузине Луизе, а я объявлю всем, что моя дочь ушла в монастырь на семь лет. До того как ты снова получишь свободу, у тебя будет предостаточно времени обдумать, не предпочтительнее ли пользоваться всеми преимуществами жизни английской герцогини, чем прозябать в нищете и неудобствах исправительного дома.
 С дивана не поступило ответа – Вирджиния, отвернувшись, зарылась лицом в шелковую подушку.
 В последующие дни казалось, что Вирджиния почти не осознает случившегося. Похоже, что шок от признаний матери и от решения, которое девушку заставили принять против воли, лишил ее последних сил.
 Доктор приходил ежедневно, и ее диета менялась чуть ли не каждые двадцать четыре часа. На нее обрушились всякого рода питательные блюда и предписания. Редчайшие деликатесы со всей Америки доставляли сотрудники «Клей корпорейшн», отделения которой были разбросаны по всему континенту.
 Вирджинии приходилось пить бычью кровь, чтобы вылечить анемию. Чистейшие, не загрязненные городским воздухом сливки от коров из Джерси привозили в Нью-Йорк с ранчо Клей. Овощи и фрукты доставляли поездом за сотни миль из поместья Клей в Вирджинии – в честь этого штата она и получила при крещении свое имя, – дабы возбудить ее аппетит и улучшить цвет ее пухлых щек. Шампанское из Франции, вишни из Испании, черная икра из России, паштет из Страсбурга – вот только некоторые из деликатесов, которые она съедала молча и исключительно из-за суматохи, которая поднималась, как только она отказывалась принимать их.
 Порой Вирджинии казалось, что случившееся с ней – сон и все, что она делает и говорит, только плод ее фантазии. Она часами стояла на примерках своего trousseau 1 , почти не сознавая, насколько больше усталости ощущает в конце этого ритуала, чем до его начала.
 Только оставаясь в одиночестве в спальне, Вирджиния задавала себе вопрос, есть ли какая-то возможность избежать всего этого. Иной раз она притворялась перед собой, что ей удастся ускользнуть из своей комнаты, прокрасться по великолепной мраморной лестнице, отпереть массивную, красного дерева дверь, вырваться на свободу и сбросить оковы на Пятой авеню. Но даже в мечтах она понимала, что это невозможно. Она ощущала себя слишком усталой, слишком больной, уже вставая по утрам с постели, – где уж тут думать о побеге.
 Порой ей казалось, что кто-то сидит внутри ее головы и смеется над ней, она даже слышала зловещий голос: «Ты толстая и беспомощная!», «Толстая и глупая!», «Толстая и уродливая!», «Толстая и безвольная!». Голос насмехался над ней, повторял снова и снова: «Он женится на тебе ради твоих денег! Он женится на тебе ради твоих денег! Он женится на тебе ради твоих денег!»
 Когда этот голос звучал в ее голове, Вирджиния, казалось, видела свои деньги, громадные сверкающие кучи золотых монет, заполнивших ее комнату до самого потолка, а затем опрокидывающихся на нее, льющихся к ней потоком, захлестывающих ее тяжелым, холодным блеском.
 – Послушай, Вирджиния, – сказала ей как-то мать, – ты ведешь себя странно, будто тебя накачали наркотиками. Я должна поговорить с доктором Хозеллом – так, кажется, зовут последнего врача? Я уже не в силах запомнить все их имена – и сказать ему, что не могу смириться с тем, что ты принимаешь наркотики.
 Но Вирджиния знала, что лекарства, прописываемые доктором, тут ни при чем, половину из них она выливала. Что-то в ней самой стремилось убежать от действительности…
 – Маркиз прибудет завтра, – услышала она слова матери, но не почувствовала даже капли удивления.
 Вирджиния давно перестала думать о том, как выглядит жених и какова будет ее реакция на него. Она ощущала только немоту души. Но в ту ночь насмешливый голос вновь дал о себе знать: «Он женится на тебе ради твоих денег! Он женится на тебе ради твоих денег!» Вся ее спальня оказалась заполнена золотом. Золото! Золото! Золото! Вирджинии казалось, что даже то, что она ест, имеет привкус золота и что даже шампанское, которое ее заставляют пить, покрывается настоящими золотыми пузырьками.
 Миссис Клей устроила грандиозный прием в вечер прибытия маркиза. Позади дома был разбит большой шатер, и несколько дней рабочие выкладывали особый пол, устанавливали кипы экзотических цветов, украшали стены шатра.
 Миссис Клей чувствовала себя в своей стихии.
 – Бракосочетание должно состояться в гостиной, – решила она. – Вся комната превратится в беседку из белых орхидей. Но для приема декор будет веселым. Розовый, я думаю, станет определяющим цветом. Вирджиния будет одета в розовое – платье из розового тюля, украшенное бутонами роз, и венок из роз у нее в волосах.
 Люди впоследствии говорили, что прием, данный Клей в честь маркиза, был одним из самых ярких событий в увеселительной жизни Нью-Йорка. Но, к несчастью, сам маркиз на нем не присутствовал. Неожиданно попав в шторм в Атлантике, его корабль не мог войти в гавань до четырех часов утра, и к тому времени, когда маркиз добрался до гостиницы, где он остановился, прием уже закончился.
 У Вирджинии, которую отправили спать около часу ночи, чтобы она сохранила силы для завтрашней церемонии, возникло тайное подозрение, что ее мать обрадовалась в душе, что маркиз не увидел невесту. Несмотря на болезненное состояние и усталость, Вирджиния была достаточно сообразительна, чтобы понять, что теперь, когда момент встречи действительно наступил, миссис Клей испытывает некоторую тревогу относительно того, что подумает маркиз о своей нареченной.
 Вирджинию интересовало, какую ложь написала ее мать герцогине. Как она обрисовала свою единственную дочь? Вирджиния была совершенно уверена, что, в своем стремлении заполучить в зятья маркиза, ее мать наверняка не сказала правды о внешности его будущей жены.
 Оказавшись в своей комнате, Вирджиния сорвала венок из розовых бутонов со своих развившихся волос и посмотрела на себя в зеркало. Ей показалось, что за последние три недели она не только не похудела, но растолстела еще больше. От воспаления носовых пазух, мучившего ее постоянно, ткань вокруг глаз так распухла, что глаза почти исчезли в складках плоти. Вирджиния заметила, что небольшие трещинки, которые образовались в последнее время в уголках губ, стали гораздо заметнее. Они всегда появлялись зимой, но к весне обычно пропадали. Цыпки на руках также зудели, хотя теплая погода должна была их вылечить.
 Она стащила платье и по испытанному при этом чувству облегчения поняла, что корсаж был слишком тесным. Поспешно накинув ночную рубашку и старательно избегая взгляда в зеркало, Вирджиния пробралась к постели.
 – Возможно, мне следовало уехать к кузине Луизе, – произнесла она вслух, а затем добавила со сдавленным рыданием в голосе: – Как я хотела бы умереть! О боже! Я хотела бы умереть!
 Однако утром Вирджиния обнаружила, что еще жива и пребывает в центре все возрастающей активности. Ее мать вошла в комнату до того, как ее позвали, отдернула занавески и с дюжину раз позвонила в колокольчик.
 – Я уже получила записку от маркиза, – с удовлетворением заявила она. – Должна сказать, что меня радуют хорошие манеры английской аристократии. Он написал ее сразу же по прибытии в Нью-Йорк, принеся извинения за опоздание корабля, – как будто он, бедолага, виноват в этом, – и свои сожаления за причиненные неудобства, которые я пережила на приеме, устроенном в его честь. Но я думаю: все, что ни делается, к лучшему. Впервые вы увидите друг друга, когда епископ произведет обряд бракосочетания.
 Вирджиния не произнесла ни слова, и после секундной паузы миссис Клей продолжала:
 – Какой прекрасный день! Солнце сияет, и мне теперь даже жаль, что я не устроила твою свадьбу у Святого Томаса. Но гостиная выглядит прекрасно, и тебе лучше бы подняться с постели, Вирджиния. Ты же не хочешь начать семейную жизнь с того, что заставишь своего мужа ждать. Мужчин это страшно раздражает.
 – Я себя плохо чувствую, – простонала Вирджиния.
 – Это все нервы, дорогая, и ты прекрасно это знаешь. Выпей молока, а позднее, перед церемонией, бокал шампанского.
 – Не хочу я никакого шампанского, – запротестовала Вирджиния. – Оно кислое, у меня от него несварение желудка.
 – Но тебе же что-то нужно принять. Что на этот счет сказал доктор?
 Вирджиния не ответила. Она знала, что все предписания врача будут отменены ее матерью, у которой были собственные соображения насчет того, что стимулирует или придает сил человеку, чувствующему себя плохо.
 – Выпей кофе, – скомандовала миссис Клей. – Я-то наверняка не продержусь в это утро без дюжины чашек.
 Когда принесли кофе, она налила большую чашку для Вирджинии и добавила несколько ложек сахара.
 – Сахар необходим для восполнения сил, – заявила она энергично. – Я всегда считала, что кофе – источник жизненной энергии!
 – У меня от него начинается сердцебиение, – угрюмо заметила Вирджиния. – Правда, мама, мне лучше бы не пить сейчас кофе.
 – Побойся Бога, Вирджиния, неужели ты должна сегодня спорить по любому поводу? – возмутилась миссис Клей. – Выпей кофе и делай, как тебе сказано. Я знаю, что для тебя лучше. Теперь ступай в ванную, а горничные разложат на постели твое платье. Уверена, возникнет необходимость в каких-то последних штрихах, а я хочу избежать суматохи. Тебе следует быть наготове, прежде чем я спущусь вниз, чтобы принять гостей.
 Разумнее было повиноваться. Вирджиния приняла горячую ванну, а выйдя из нее, почувствовала такое головокружение, что ей пришлось посидеть минут пять на стуле в ванной, прежде чем закончить вытираться полотенцем.
 Прибыл парикмахер. Затем на голову ей водрузили фату, притиснутую к волосам, как без малейшего удивления заметила Вирджиния, громадной бриллиантовой тиарой. Она была такой массивной и украшена таким количеством бриллиантов, что, как казалось Вирджинии, даже на такой высокой женщине, как ее мать, эта тиара выглядела бы вульгарной и чересчур громоздкой. На Вирджинии она смотрелась просто ужасно.
 – Так вот что я называю короной – я имею в виду тиару! – заявила миссис Клей, входя в комнату и с удовлетворением оглядывая дочь. – Не спрашивай меня, сколько она стоит, потому что твоего папу, если бы он был жив, бедняга, хватил бы удар. Он всегда считал, что деньги не следует вкладывать в драгоценности. Ему нравилось иметь их под рукой.
 – Тиара слишком великолепна, – робко заметила Вирджиния.
 – Это мой свадебный подарок тебе, дорогая, – объяснила миссис Клей. – Я посчитала, что ты будешь довольна. И что ты думаешь? Миссис Астор приняла приглашение приехать сюда, на свадьбу! Я удивлялась, почему она не отвечает, но она была в отъезде. Я подумала, что она не в силах противостоять желанию приехать и посмотреть, как выглядит маркиз. И скажу тебе одно: он так хорошо выглядит, что не нуждается в титуле.
 – Ты его видела? – спросила Вирджиния.
 – Видела ли я его! – повторила миссис Клей. – Он крутится здесь с половины десятого, полон раскаяния за прошедший вечер и совершенно очарователен, да, очарователен, во всех отношениях. Вирджиния, я могу только сказать, что ты самая счастливая девушка из тех, чьи ноги ступали по земле Соединенных Штатов Америки. Не могу отказаться от мысли, как я сказала ему, что если бы я была на двадцать пять лет моложе, то выходила бы за него замуж не ты, Вирджиния, а я!
 Миссис Клей рассмеялась, но не увидела ответной улыбки на губах своей дочери.
 – Ты дала ему деньги? – спросила Вирджиния.
 – Не будь такой вульгарной, – пожурила ее миссис Клей. – И если ты хочешь, чтобы твой брак оказался успешным, никогда, ни при каких обстоятельствах, не напоминай своему мужу о деньгах. Если бы у меня было хоть немного разума, я не сказала бы тебе об этом. Но мне никогда не удавалось хранить секреты, язык мой – враг мой. Обещай мне, Вирджиния, что будешь вести себя как подобает леди и оставишь все финансовые вопросы на усмотрение своего мужа.
 В этом вопросе у меня нет выбора, – ответила Вирджиния. – Как ты прекрасно знаешь, папа оставил тебя попечителем всех моих денег, а если я выйду замуж, то попечителем станет мой муж, пока мне не исполнится двадцать пять лет. Надеюсь, что благородный маркиз будет выдавать мне деньги на булавки, если я попрошу его об этом!
 – Вирджиния, не выношу, когда ты рассуждаешь в столь грубой, издевательской манере! – Миссис Клей в раздражении повысила голос. – Маркиз один из самых восхитительных и, конечно, самых красивых молодых людей, которых мне доводилось видеть. Весь Нью-Йорк будет от него без памяти. Тебе позавидует любая девушка в городе. А теперь веди себя хорошо и помни, что у сделки есть две стороны. Он также, вероятно, хотел бы влюбиться!
 Миссис Клей вышла из комнаты, хлопнув дверью. Вирджиния закрыла лицо руками. Как всегда в споре с матерью, она потерпела поражение. За многие годы споров со своим мужем миссис Клей научилась оставлять за собой последнее слово, нанося раны тем, кто не соглашался с ней.
 Кофе, который заставила выпить ее мать, похоже, вызвал у Вирджинии более сильное сердцебиение, чем обычно. Он также вызвал румянец на ее щеках, и она внезапно почувствовала, что в комнате не хватает воздуха, что ей нечем дышать.
 Вирджиния попросила горничную открыть окно. На улице стояла мягкая и теплая погода. Облачившись в свое свадебное платье, Вирджиния задумалась над тем, хватит ли у нее сил проделать весь путь по длинной, заполненной людьми гостиной, опираясь на руку своего дяди.
 Наконец она была готова. Платье, сшитое из брюссельского кружева, показалось бы красивым, подумала Вирджиния, если бы не было таким чудовищно громоздким; фата ниспадала по ее спине из-под громадной, сверкающей тиары. Вирджиния сама себе напомнила непомерных размеров фею на рождественской елке.
 Она с горечью рассмеялась. В этот момент раздался стук в дверь, и вошел лакей с бокалом шампанского на серебряном подносе.
 – Наилучшие пожелания от вашей матери, мисс Вирджиния, и вы должны выпить это до последней капли.
 Вирджиния взяла бокал и сделала глоток, думая, что, возможно, ей действительно станет после этого легче дышать. Чернокожий лакей, которого она с трудом узнала в новой, богато украшенной униформе, напудренном парике и белых перчатках, улыбнулся:
 – Желаю вам счастья, мисс.
 – Спасибо, – машинально ответила Вирджиния.
 Она поставила пустой бокал на туалетный столик и услышала голос своего дяди, звавшего ее из коридора:
 – Ты готова, Вирджиния? Все ждут тебя.
 – Я готова, дядя.
 Она направилась к нему, увидела выражение восхищения на его лице и в то же мгновение поняла, что оно вызвано не ею, а тиарой.
 – Подождите минуточку, мисс, – подошла одна из служанок. – Вы не прикрыли лицо вуалью. Невесте следует оставаться под вуалью до окончания бракосочетания, а затем можно откинуть ее в сторону.
 – Спасибо, – пробормотала Вирджиния. Служанка опустила тюлевую вуаль на ее лицо.
 Казалось, она перекрыла последний доступ воздуха, и сердце девушки забилось с еще большим напряжением.
 «Это все нервы», – подумала она. Вирджиния положила руку в белой перчатке из телячьей кожи на руку своего дяди и взяла букет из тубероз и ландышей. Они не спеша спускались по лестнице в гостиную.
 Тихая музыка, перекрываемая гулом сотен голосов, была едва слышна. Гости столпились у лестницы. Они расступились, давая пройти Вирджинии в сопровождении дяди, со всех сторон до нее доносились пожелания счастья. Но Вирджиния шла с опущенной головой и даже не пыталась отвечать. Каждый шаг требовал от нее усилий, и она была благодарна, что дядя поддерживает ее. Вирджиния чувствовала, что, если бы дядя не тащил ее на буксире, если бы его не было рядом, она двинулась бы назад, а не вперед. Она подняла глаза и увидела епископа. По одну сторону от него стояла ее мать с выражением восторга и триумфа на лице; по другую сторону стоял мужчина.
 Вирджиния не ожидала, что маркиз окажется таким высоким, таким широкоплечим и, действительно, черноволосым. Ей всегда представлялось, что англичане блондины, но он был брюнетом, в этом ее мать оказалась права. Он был самым красивым мужчиной из тех, что ей доводилось видеть.
 Она, должно быть, сжала руку своего дяди, потому что он посмотрел на нее и она услышала его вопрос:
 – С тобой все в порядке, Вирджиния?
 Они дошли до конца гостиной, и теперь Вирджиния стояла перед епископом, а маркиз находился рядом с ней. Она знала, не глядя на него, что он повернул голову и смотрит на нее, и была благодарна, что ее лицо прикрыто вуалью; также благодарна, что он так высок и мало что может увидеть, кроме ослепительного блеска бриллиантовой тиары на ее склоненной голове. Началась служба.
 – Берете ли вы этого мужчину, чтобы он стал вашим законным мужем… в радости и горе, в богатстве и бедности… в болезни и здравии?..
 Вирджиния услышала свой голос, слабый и, казалось, доносившийся издалека:
 – Да.
 Она услышала его ответ, твердый, уверенный и какой-то совершенно безликий. Голос у него был странный – голос англичанина, – и она подумала, удастся ли им когда-нибудь общаться друг с другом, ей и этому незнакомцу, которому она отдала себя в жены.
 Церемония закончилась. Кто-то поднял вуаль с лица Вирджинии; ее муж свел Вирджинию по лестнице к просторному шатру, превращенному в бальный зал с громадным пятиступенчатым тортом на столе посередине.
 Вирджиния двигалась вперед неуверенно, чувствуя почему-то, что ее ноги могут запутаться в подоле платья. У нее не хватало мужества поднять глаза на маркиза, хотя она опиралась на его руку. Она ощущала его близость, ощущала его напряжение.
 Ее мать щебетала рядом с ними:
 – Сюда, маркиз… О нет, я не должна теперь называть вас так, не правда ли? Себастьян! Какое восхитительное имя! Себастьян и Вирджиния так подходят друг другу, не правда ли? Надеюсь, что вас порадовала служба. Епископ Нью-Йорка такой восхитительный человек и старинный друг. Я не хотела, чтобы кто-то другой совершал ваше бракосочетание с дорогой Вирджинией.
 Они дошли до стола, на котором покоился громадный торт.
 – Бокал шампанского? – предложила миссис Клей. – Затем вы, конечно, будете принимать гостей; после чего вы должны разрезать торт. Я буду стоять рядом. Они пройдут гуськом мимо вас. Всем нашим друзьям так хотелось познакомиться с вами, маркиз… Я хочу сказать – Себастьян. Сегодня вы очень важный гость для Нью-Йорка. А теперь, прежде всех остальных, я должна выпить за ваше здоровье. За вас обоих, мои дорогие! Будьте счастливы!
 – Благодарю вас, миссис Клей, очень мило с вашей стороны! – Его голос был глубоким, спокойным и контролируемым.
 – А теперь вы с Вирджинией должны чокнуться, – настаивала миссис Клей.
 Маркиз повернулся к ней. И Вирджинии пришлось поднять глаза. Она смотрела на него, смотрела в незнакомое, невероятно красивое лицо и видела в его глазах не отвращение, которое ожидала увидеть, но выражение почти циничного безразличия. Обмануться было невозможно. Она смотрела внимательно, пораженная до глубины души, потому что опасалась совсем другого.
 – Ваше здоровье, Вирджиния! – услышала она слова мужа. Затем, когда она собралась ответить, то обнаружила, что комната кружится вокруг нее, свадебный торт опрокидывается. И Вирджиния поняла, что это был не торт, а деньги – золотые, сверкающие монеты. Они падали, катились, ударяли по ней, и у нее не было больше сил сопротивляться этому потоку.
 Вирджиния почувствовала, что сгибается под их тяжестью, и поняла, услышав чей-то крик – ей показалось, что это ее мать, но она не была уверена, – что золото засыпало ее и убежать невозможно!




 Глава 2


 Это был звук пения птиц. Вирджиния обнаружила, что прислушивается к трелям, пытаясь отличить одну от другой. Когда-то, давным-давно, она знала каждую певчую птичку по имени.
 Очень медленно, с усилием она открыла глаза. Облако красных, белых, желтых бабочек порхало на фоне ярко-голубого неба, и Вирджинию охватило ощущение очарования и счастья. Внезапно на фоне неба появилось лицо, и голос, очень мягко, однако с ноткой волнения, произнес:
 – Ты пришла в себя! Вирджиния, ты очнулась!
 Вирджиния попыталась заговорить, и на мгновение ей показалось, что ее горло сжато судорогой. Затем едва слышным шепотом она произнесла:
 – Кто… вы?
 – Я твоя тетя, Вирджиния, – тетя Илайа Мэй! Ты помнишь меня?
 – Я… помню… тебя. – Слова были едва слышны. Глаза Вирджинии закрылись, и она заснула.
 Через много часов, а может, и дней она вновь пришла в сознание. Птицы теперь молчали, но, когда она открыла глаза, бабочки все еще порхали вокруг, и она поняла, что это, должно быть, жаркий день. Она видела соцветия глицинии, свесившиеся через перила, насколько понимала Вирджиния, веранды, на которой она лежала. Сильная рука приподняла ее и поднесла к губам стакан.
 – Выпей, Вирджиния, это пойдет тебе на пользу, – раздался голос ее тети.
 Она покорно выпила. Напиток был очень вкусный, но, когда она сделала несколько глотков, стакан убрали.
 – Где… я? – спросила Вирджиния, не спуская глаз с бабочек. Они, казалось, символизировали для нее нечто, что она пыталась восстановить в памяти. Или это было то, что она потеряла?
 – Ты в моем доме, – ответила Илайя Мэй. – Я ухаживаю за тобой.
 – Тетя… Илайа… Мэй, – заикаясь, выдавила Вирджиния. – Я… помню… теперь… Ты… сиделка. Я… была… больна?
 – Да, дорогая, очень больна. Но не думаю, что ты хочешь говорить об этом сейчас, – ответила тетя. – Лежи спокойно. Немного погодя я дам тебе еще попить.
 – Хочу пить… сейчас, – настаивала Вирджиния. – Мучит… жажда.
 Стакан поднесли к ее губам, и Вирджиния попыталась понять, что за изумительная жидкость облегчает сухость глотки.
 – М…мед! – громко произнесла она, закончив пить.
 Ее тетя улыбнулась:
 – И водяной кресс, и сельдерей, и другие травы и овощи.
 – Овощи? – удивилась Вирджиния, но, чтобы продолжить обсуждение этой темы, требовалось слишком много усилий. – Как долго… я… нахожусь здесь?
 – Давно.
 Вирджиния помолчала. Затем сказала:
 – Я пыталась… вспомнить. Я упала… Это был… несчастный случай?
 – Не беспокойся об этом сейчас. Просто попытайся заснуть.
 – У меня ощущение, будто… я спала… очень долго, – пробормотала Вирджиния и вновь погрузилась в сон, не успев произнести последнее слово.
 Когда она снова проснулась, был вечер. Она находилась в доме. Занавески оказались задернуты – веселые ситцевые занавески, недорогие, но приятные. Комната небольшая, с низким потолком, и, хотя было лето, в очаге пылал огонь. Вирджиния зашевелилась, и ее тетя встала от очага и подошла к ней.
 – Ты вновь проснулась, – сказала она. – Как думаешь, тебе удастся проглотить немного супу?
 Вирджиния кивнула. Тетя покормила ее. Суп оказался еще вкуснее, чем медовый напиток. Расправившись с предложенной ей порцией, Вирджиния почувствовала себя не такой усталой.
 – Я… рада… видеть тебя, тетя… – произнесла она, старательно подбирая слова, как будто вспоминать их было тяжело. – Я часто думала о тебе… но ты ни разу не приезжала… навестить нас… в Нью-Йорке.
 Память возвращалась к Вирджинии, воскрешая давно минувшее: повышенные голоса – ее отца, рассерженного до бешенства, ее матери, также рассерженной; шум захлопнувшейся двери и фигуру тети Илайи Мэй, покидающей дом со слезами на глазах, но с решительным, непокорным видом.
 – Я… помню, – вслух произнесла Вирджиния. – Ты… уехала.
 – Да, дорогая, – ответила Илайа Мэй. – Я уехала, чтобы выйти замуж. Но я приехала на твою свадьбу, потому что меня попросила об этом твоя мать.
 – Моя… свадьба. – Вирджиния затихла. Потом произнесла как бы про себя: – Торт… упал на меня и… и золото! У меня болела… голова. Должно быть, из-за той большой… уродливой… тиары.
 – Когда ты упала, тиара покатилась по полу.
 Вирджиния почувствовала, как изогнулись ее губы, потом раздался тихий дрожащий смех.
 – Я всегда считала тиару до смешного бесполезной, – улыбнулась Илайа Мэй.
 – Мама… называла ее… короной, – произнесла Вирджиния, и они вместе рассмеялись.
 Внезапно смех замер.
 – Мама! – испуганно воскликнула Вирджиния. – Она будет… сердиться на меня за то… что я заболела. Почему она… позволила мне приехать… к тебе?
 Ее тетя поднялась с края постели.
 – Мы поговорим об этом в другой раз, дорогая.
 – Нет, сейчас, – настойчиво попросила Вирджиния. – Я хочу… знать. Она… сердится, верно?
 – Не хочу волновать тебя, – нежно произнесла тетя. Илайа Мэй выглядела смущенной. – Но твоя мама не сердится, дорогая Вирджиния. Понимаешь, она умерла!
 Вирджиния изумленно уставилась на тетю.
 – Умерла! – произнесла она медленно. – Мне как-то не приходило в голову… что мама… умрет. Она всегда… казалась такой сильной, такой… такой несокрушимой. Так… поэтому я с… тобой?
 – Да, дорогая.
 Впоследствии Вирджинии казалось, что расспросы продолжались много дней. Но позднее тетя сообщила ей, что на самом деле Вирджиния проявила такое любопытство, что выяснила правду в течение двадцати четырех часов после того, как к ней вернулось сознание.
 – Когда ты упала в обморок, – рассказывала Илайа Мэй, – твоя мать страшно разгневалась и расстроилась. Она подумала, что ты притворилась заболевшей, чтобы избежать встречи с гостями, и что ты упала из-за своей неуклюжести. Она пришла в ярость, когда увидела, что твоя тиара валяется на полу, и была вне себя, когда поняла, как трудно поднять тебя на ноги.
 – Продолжай! – прошептала Вирджиния.
 – Твое платье и тюлевая вуаль путались под ногами, но, в конце концов, когда тебя подняли и перенесли в маленькую комнату, примыкавшую к гостиной, где собрались все гости, твоя мать в ярости кричала, что свадьба должна продолжаться. «Вирджиния присоединится к нам, как только придет в себя! Кто-то может остаться с ней; мне все равно, кто именно». Тогда-то я предложила присмотреть за тобой.
 «О, это ты, Илайа Мэй, не так ли? – приветствовала меня твоя мать. – Что ж, ты должна быть опытной сиделкой, у тебя было достаточно практики. Постарайся как можно быстрее поставить мою дочь на ноги!» И она вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.
 Но когда я посмотрела на тебя, то слишком ясно поняла, что очень не скоро удастся поставить тебя на ноги.
 Когда появились врачи, у них нашлось много звучных названий для объяснения твоего состояния, – продолжала Илайа Мэй, – но я изложу тебе это попроще. Много лет тебя пичкали, как страсбургского гуся, всякого рода едой, которая была ядом для твоего организма. Сахар, жирное молоко, паштеты и деликатесы в комбинации с вином, которое прописывали врачи, превратили то, что от природы было сильным юным телом, в чудовищную гору нездоровой плоти. Не только твое сердце не могло справиться с такой нагрузкой, но яд проник в твой мозг и в соединении с волнениями и переживаниями из-за твоего предполагаемого брака вызвал то, что мы, сельские жители, называем воспалением мозга.
 Вирджиния слегка вздрогнула:
 – Воспаление мозга! Означает ли это, что я сумасшедшая?
 – Ты бредила. Большую часть времени говорила о деньгах. Я никогда не испытывала любви к этому слову, а теперь ненавижу его.
 – Мне показалось, когда я упала, что золото засыпает меня, – объяснила Вирджиния. – Помню это совершенно ясно. И торт еще свалился сверху.
 – Это громадное сооружение из белкового крема и сахара! – вторила с улыбкой ее тетя. – Это самое лучшее, что могло с ним случиться.
 – Так я не вернулась на свадьбу! – догадалась Вирджиния. – Маме, должно быть, нелегко было это перенести.
 – Она так огорчилась, – подтвердила Илайа Мэй, – что в ту ночь с ней случился удар.
 – О нет! – воскликнула Вирджиния. – Бедная мама! Я, должно быть, ужасно ее разочаровала! Она никогда не любила меня, – продолжала девушка. – И хотя постоянно твердила, что испортила меня, это означало только одно: она дарила мне подарки, когда я делала то, что хотела она. Мне никогда не позволяли делать то, что хотелось мне. Боюсь, что сильно удивлю тебя, тетя, но я не могу сожалеть, что мама умерла. Рядом с ней я всегда чувствовала себя так, будто тону под захлестнувшей волной и у меня нет надежды на спасение…
 Не будем говорить плохо об умерших, – остановила ее Илайа Мэй. – Но наверное, даже лучшая мамина подруга признала бы, что она была трудной женщиной. Она руководила твоим отцом, пока он не стал мультимиллионером, но он не выдержал непосильного давления. Она руководила также и тобой, не правда ли?
 Вирджиния опустила глаза.
 – Что случилось с… ним?
 – С твоим мужем? Он, похоже, остался единственным человеком, сохранившим рассудок, когда твоя мать потеряла сознание. Ты, больная, лежала в одной комнате, твоя мать – в другой, и все мечутся из стороны в сторону, делая дикие предположения и не предпринимая ничего конкретного! Адвокаты, душеприказчики – все появились как по мановению волшебной палочки и устроили такой бедлам, что стало почти невозможно что-то организовать. Именно тогда я поговорила с твоим мужем и предложила увезти тебя к себе на ферму. Я сказала ему, кто я такая… рассказала о своей квалификации, и он немедленно согласился.
 – Так вот как я попала сюда. Он тоже… был огорчен? – спросила Вирджиния.
 Ее тетя покачала головой:
 – Нет, он просто сочувствовал. На самом деле, Вирджиния, он мне понравился.
 – Я ненавидела его! – заявила Вирджиния. – И все еще ненавижу его! Но теперь, когда мама умерла, мне нет нужды продолжать свое замужество, не так ли?
 – Мы поговорим об этом в другой раз.
 – Нет, я хочу поговорить об этом сейчас! Понимаешь, тетя, мама заставила меня выйти замуж за человека, которого я прежде не видела, просто потому, что ей хотелось показать другим дамам в Нью-Йорке, насколько она превосходит их. Мама хотела соперничать с миссис Астор, и, что бы я ни говорила и ни делала, ничто не могло изменить ее решения.
 Я категорически отказалась, мама пригрозила, что, если я так поступлю, она отошлет меня к кузине Луизе, где я пробуду до двадцати пяти лет.
 – К Луизе?
 Илайа Мэй поднялась и прошлась по комнате.
 – Было бы жестоко, очень жестоко поступить так.
 – Так что у меня не было выбора, – продолжала Вирджиния. – Я должна была делать то, что она хо-. тела. И я возненавидела этого человека. Никогда, никогда не хочу снова видеть его!
 Впервые в ее спокойном голосе прозвучала страстная нота. Тетя вновь подошла к Вирджинии и осторожно опустила ее на подушки.
 – Тебе не следует ни говорить, ни переживать по этому поводу, – сказала она. – Успеешь обдумать все позднее. Ты была серьезно больна, Вирджиния, и нужно вести себя очень осмотрительно, чтобы быстрее восстановить свое здоровье. Ни о чем не беспокойся. Все образуется, обещаю тебе.
 Несколько минут Вирджиния пребывала в волнении, а затем внезапно произнесла с легким смешком:
 – Он, должно быть, тоже ненавидит меня. Он не знал, что получит, до того момента, когда мы с ним оказались перед епископом. Приходится думать, что мое лицо под тиарой, должно быть, произвело на него неизгладимое впечатление.
 Ее тетя присела на край кровати.
 – Вирджиния, – произнесла она, – я люблю тебя. Еще будучи ребенком, ты обладала чувством юмора. Именно его не хватало твоему отцу и твоей матери. Обожаю людей, которые могут смеяться над собой!
 Я не такая зануда, чтобы не понимать, насколько чудовищно я выглядела, – вздохнула Вирджиния. – Мама заставляла меня все утро пить кофе и шампанское, так что мое лицо было потным и красным и мне нечем было дышать под вуалью. О, тетя! Почему я родилась такой уродиной? Мама была в юности хорошенькой, некоторые говорят, она была красавицей. И папа был красивым мужчиной, верно?
 – Они были красивой парой, – согласилась Илайа Мэй. – Не знаю, Вирджиния, хватит ли у тебя сил пережить еще один удар?
 – Но что еще могло случиться?
 – Подожди минутку, я хочу посадить тебя повыше. – Илайа Мэй помогла племяннице приподняться, подложив под спину подушки, а затем сказала: – Закрой глаза. Это сюрприз, но на этот раз очень приятный.
 – Ты уверена? – с внезапным страхом спросила Вирджиния. – Мне не придется увидеть кого-то?
 – Просто закрой глаза и доверься мне. Вирджиния сделала, как ей было сказано. Она слышала, как ее тетя прошла по комнате и затем вновь вернулась к постели.
 Подняв веки, Вирджиния обнаружила, что смотрит в лицо незнакомки. Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы сообразить, что тетя поставила поперек кровати большое зеркало. Затем она решила, что, должно быть, спит или действительно сошла с ума, так как никогда не видела ту, что смотрела на нее из зеркала.
 Это была девушка приблизительно ее возраста, с очень большими глазами на худом, резко очерченном лице. Скулы выступали, линия подбородка резко выделялась над длинной шеей, а на плечи девушки густой волной ниспадали необычного цвета, почти белые волосы!
 довольно долго Вирджиния могла только смотреть, а затем голосом, ничем не напоминавшим ее собственный, она спросила:
 – Неужели… это действительно… я?
 – Ты всегда была такой, – улыбнулась Илайа Мэй. – Но бедняжку скрывал жир, который уродовал то, что должно было быть молодым, хорошеньким, гибким и легким.
 Вирджиния подняла руки к лицу.
 – Посмотри на мои пальцы, – сказала она, – и на руки. О, тетя! Я ни за что не узнала бы себя. А что случилось с моими волосами?
 – После воспаления мозга волосы больных часто становятся белыми. Но со временем, когда ты поправишься и снова окрепнешь, цвет вернется. Как видишь, Вирджиния, ты, что ни говори, очень хорошенькая девушка.
 – Хорошенькая! Как я могу быть хорошенькой? – недоумевала Вирджиния, в то же время отмечая невероятно восторженный блеск глаз девушки в зеркале – темно-серых, с яркими крапинками, глаз, обрамленных очень длинными темными ресницами. И тонкое строение лица, и маленький прямой носик, и дугообразные брови, и высокий лоб являлись несомненными признаками красоты. – Я… не верю этому, – произнесла Вирджиния, и внезапно, впервые после того, как пришла в сознание, она разрыдалась.
 Ее тетя отнесла зеркало и вернулась к постели.
 – Это правда, – подтвердила она. – А теперь, Вирджиния, надо поспать. Если ты будешь так сильно волноваться, я пожалею, что показала тебе, какой ты стала..
 – Мне кажется, что сон – пустая трата времени, – пожаловалась Вирджиния. – Мне так о многом надо подумать. – Но, тем не менее, она заснула.
 Две недели спустя Вирджиния вернулась после прогулки в саду и села на веранде, где ее тетя перебирала крупу для завтрака.
 – Я дошла до леса и вернулась обратно, – похвасталась она. – И нисколько не устала. Я чувствую себя такой невесомой, что мне кажется, ветер вот-вот подхватит меня и поднимет к самым вершинам деревьев.
 – Ты слишком мало весишь, – назидательно заметила ей тетя. – На ленч будет цыпленок. Если ты не съешь хорошую порцию, я снова уложу тебя в постель.
 – Ты не можешь быть такой жестокой, – запротестовала Вирджиния. – Кроме того, мне надо о многом переговорить с тобой. Понимаешь, тетя, я была так занята своей внешностью, что у меня не хватило времени поговорить с тобой о моем замужестве…
 – Я как раз собиралась обсудить с тобой этот вопрос, – ответила Илайа Мэй. – Видишь ли, сегодня утром я получила письмо от твоего мужа.
 – Ты получила письмо от маркиза?
 – Да. Но он теперь герцог. Ты должна понять, дорогая, что и ты теперь герцогиня!
 – Вот уж кем мне хочется быть меньше всего на свете! – воспротивилась Вирджиния. – И каким-то образом тебе предстоит избавить меня от него.
 – Он был очень внимателен. Он пишет каждый месяц и расспрашивает о тебе.
 – С какой стати ему волноваться обо мне? Ведь он получил деньги – деньги, которые мама заплатила ему, чтобы он женился на мне, – и получит все мое состояние, если захочет. Меня это не интересует.
 Это еще одна тема, которую я хочу обговорить с тобой, – заметила Илайа Мэй. – Ты понимаешь, дорогая, что со смертью твоей матери ты стала одной из самых богатых молодых женщин во всей Америке?
 – Меня это не интересует, – повторила Вирджиния. – Мне не нужно больше того, что у меня есть здесь.
 Ее тетя рассмеялась:
 – Ты не долго будешь счастлива. Ты выяснишь, что такое положение очень стеснительно.
 – Ты так считаешь?
 Илайа Мэй с улыбкой покачала головой:
 – На самом деле нет, потому что это мой дом. Я приехала сюда, когда вышла замуж, и поначалу мы были очень, очень бедны. Твой отец вычеркнул меня из семьи, потому что против его воли я вышла замуж за человека, которого любила… Он умер два года назад. Вот почему я была рада, в каком-то смысле, что мне пришлось ухаживать за тобой. Понимаешь, я чувствовала себя очень одинокой без своего мужа. Детей у нас не было, и все те месяцы, что ты лежала здесь, нуждаясь во мне, полностью завися от моего ухода, мне казалось, будто у меня появился ребенок.
 – Все эти месяцы, – задумчиво повторила Вирджиния. – Я и не спрашивала, тетя, сколько месяцев я пробыла здесь?
 – Год и два месяца. Вирджиния выглядела пораженной.
 – Столько времени! И я не узнавала тебя?
 – Нет, дорогая, но ты прекрасно знаешь меня сейчас, и только это имеет значение. Мало что в моей жизни приносило мне больше удовлетворения, чем видеть тебя такой, какая ты сегодня.
 Вирджиния опустила глаза на свое простенькое ситцевое платье. Оно принадлежало ее тете и было подогнано к ее фигуре, поэтому оказалось слишком просторным для девушки в талии.
 – Как хорошо, что у тебя есть кое-что, чтобы одолжить мне. Ах, тетя, я не знаю, как ты посмотришь… Я намерена остаться здесь, с тобой, – если ты разрешишь. Мои деньги пригодятся только для того, чтобы оплатить мое пребывание здесь.
 – Я не возьму твоих денег! Ни цента. Я сказала твоему отцу, когда он выгнал меня, что позабочусь о себе сама и никогда не попрошу у него ни цента. Я сдержала свое обещание и не собираюсь нарушать его даже ради тебя.
 – Ты хочешь сказать, что все эти месяцы оплачивала мои расходы? – спросила Вирджиния.
 – Расходы были невелики, – усмехнулась Илайа Мэй. – И если ты не имела тех удобств, которые могла бы иметь в дорогой клинике, по крайней мере, как я надеюсь, ты вернешься к жизни благодаря моему методу.
 – Лучшему методу в мире! – охотно признала Вирджиния. – И не волнуйся: если я когда-нибудь и уеду, то буду строго выполнять все то, чему ты научила меня, – есть только свежие продукты и овощи, – и не забуду, что единственный сахар, в котором нуждается человек, – это сладкий мед, собранный пчелами.
 – О лучшей рекламе я не могла и мечтать, – улыбнулась ее тетя. – Но, дорогая, тебя ожидает внешний мир, и, когда ты немного наберешься сил, тебе придется вернуться туда.
 – Зачем мне это? – с вызовом спросила Вирджиния.
 – Прежде всего, у тебя есть муж, – ответила Илайа Мэй, беря в руки письмо, которое лежало рядом с ней на кушетке.
 – Я не увижу его! Я никогда не увижу его!
 – Почему? Ты боишься его?
 – Нет, не боюсь, – объяснила Вирджиния, – но я презираю его. Он охотник за богатством, человек, который способен взять вознаграждение за то, что женится на девушке, которую никогда не видел.
 – Выглядит это ужасно, согласна. В то же время я должна быть честной с тобой, Вирджиния, и сказать, что он мне нравится. Он был так спокоен и серьезен, когда все эти люди с воплями носились по вашему дому! Когда твоя мать потеряла сознание, он отнес ее наверх, уложил в постель, послал за доктором, распорядился слугами, и, что самое важное, все повиновались ему. Мне такой человек нравится. Это напомнило мне Клемента, моего мужа.
 – Что ж, даже если он и понравился тебе, – резко ответила Вирджиния, – я намерена избавиться от него.
 – Здесь нелегко добиться развода, – спокойно заметила Илайа Мэй, – и намного труднее в Англии.
 – Но он наверняка не станет удерживать меня!
 – Это, конечно, предстоит решать ему. Его письма всегда вежливы, он неизменно справляется, не может ли он чем-нибудь помочь. Полагаю, Вирджиния, что мне следует сообщить ему, что ты снова в порядке.
 – Нет! Нет! Тебе не следует делать этого! Слышишь, тетя, не делай этого. Он может приехать, чтобы повидать меня, а я этого не вынесу.
 – Никакой спешки нет, – успокоила племянницу Илайа Мэй, – но рано или поздно он имеет право узнать. В конце концов, если только ты не собираешься оставаться здесь взаперти до конца своих дней, люди узнают об этом.
 – Какие люди? У меня нет друзей.
 Но существует пресса! Когда ты почувствуешь себя немного бодрее, загляни в нижний ящик бюро в гостиной. Там ты найдешь множество газет, которые я сохранила для тебя, – с фотографиями твоей свадьбы, с кричащими заголовками о твоей болезни. Много дней невеста маркиза оставалась самой интересной новостью для первых страниц. Смерть твоей матери, конечно, усугубила драму. Вирджиния жалобно застонала:
 – О, тетя! Что мне делать?
 – Я думаю, что тебе следует по-взрослому отнестись к этому вопросу, – ответила Илайа Мэй. – Пойми, Вирджиния, ты никогда по-настоящему не обдумывала того, что касается тебя. Твоя мать не позволяла тебе этого, и, хотя я знаю, что у нее был трудный характер, я думаю, что ты была склонна подчиняться ей просто потому, что не могла решиться на бунт. Это так не по-американски: находиться в подчинении. Тебе предстоит ринуться в бой и победить тот страх перед людьми, который ты создала сама. В конце концов, они ничем не отличаются от тебя. Их сердца бьются; у них потечет кровь, если их уколоть; и они также испытывают опасения и страх, волнение и подавленность.
 Некоторое время Вирджиния молчала, затем спросила:
 – Что ты хочешь, чтобы я сделала?
 – Это ты должна решить сама.
 – Ты хочешь сказать, что я должна просить его приехать сюда и повидаться со мной?
 – Я думаю, что вскоре нам предстоит рассказать ему, что ты поправилась. Я думаю, довольно забавно будет посмотреть на его лицо, когда он увидит тебя такой, какая ты сейчас. Стоит только вспомнить, на кого ты была похожа, когда он женился на тебе.
 Я ненавижу и презираю его, – запротестовала Вирджиния. – Я потеряла сознание, потому что три недели после того, как мама объявила, что я должна выйти за него замуж, я лежала по ночам без сна, повторяя: «Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя!» Знаешь ли ты, что я даже слепила из свечного воска небольшую фигурку и втыкала в нее булавки, со словами: «Умри! Умри!» Моя няня рассказывала мне, что так делают индианки, если ненавидят кого-то. Но он не умер. Он приехал, и я… вышла за него замуж.
 Ее голос на мгновение прервался.
 – Вероятно, тебе хочется смеяться, когда ты вспоминаешь, какой уродиной я была, но я всегда мечтала, что в один прекрасный день я влюблюсь. Я надеялась встретить мужчину, который полюбит меня, несмотря на мою внешность… и не за мои деньги. Наверное, в глубине души у меня сохранилось воспоминание о том, как ты спорила с папой, настаивая на том, что выйдешь замуж за человека, которого любишь. Я была совсем маленькой в то время, но помню, как мама с папой называли тебя дурочкой и говорили, что только глупые люди считают, будто жизнь ничто без любви. Но даже тогда я понимала, что права ты.
 – О, бедное дитя!
 – С возрастом я становилась все уродливее, – продолжала Вирджиния, – но не переставала мечтать. Вечером, ложась спать, я обычно рассказывала себе историю. Я всегда была героиней, а герой влюблялся в меня, потому что не знал, кто я.
 Иногда я случайно знакомилась с ним в парке. Иной раз в магазине. Я теряла маму в толпе или отделялась от своих сопровождающих. А затем, когда я поняла, как ужасно я выгляжу, я стала придумывать, что он – слепой. Я из жалости приходила читать ему вслух, и он влюблялся в мой голос. Наконец, мы сочетались браком и были счастливы, потому что любили друг друга за наше духовное богатство, а не за то, как мы выглядели.
 – О, Вирджиния, дорогая! Если бы я только знала, – едва слышно произнесла Илайа Мэй. Затем прибавила: – Это все равно ничего не изменило бы. Я не могла бы приехать к тебе в гнетущую атмосферу того большого дома, да и твоя мать не позволила бы мне…
 – Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что мои мечты стали более реальными, чем повседневная жизнь, – сказала Вирджиния. – Но понимаешь, тетя, я пыталась стать достойной человека, который полюбил бы меня, а не мои деньги. Я старательно училась, когда меня не терзали эти ужасные головные боли, я постоянно заказывала в библиотеке книги, которые очень трудно было понять, но я заставляла себя читать их, потому что думала, что они развивают мой мозг.
 – Уверена, что так оно и было, – заметила Илайа Мэй.
 – Надеюсь, – ответила Вирджиния. – Порой головная боль становилась такой невыносимой, что трудно было сосредоточиться, но я прочитала множество книг. Ты будешь смеяться, но я знаю всю историю Америки и Великобритании, а также многое из истории Франции.
 – Не думаю, что знания могут пропасть впустую.
 – Теперь ты понимаешь, – продолжала Вирджиния, – почему мысль выйти замуж за человека, который обратил на меня внимание только ради моих денег, превратила мою жизнь в ад. Это предавало все, во что я верила, все мои амбиции, все то, чем я жила последние пять лет, с тех пор как стала взрослеть.
 Наступило молчание, а затем Вирджиния внезапно упала на колени рядом с тетей.
 – Помоги мне, тетя! – умоляла она. – Помоги мне освободиться от него! Теперь, когда я так выгляжу, – и целиком обязана этим тому, что ты сделала для меня, – теперь, когда я нормальная, обыкновенная девушка, возможно, только возможно, что я встречу человека, о котором мечтала! Но сначала я должна стать свободной – свободной от этого охотника за состоянием. Прошу тебя, помоги мне!
 Ее тетя опустила взгляд на маленькое взволнованное личико, обращенное к ней. «Она прекрасна, – подумала Илайа Мэй. – Ей не составит труда найти не одного, но дюжину мужчин, которые влюбятся в нее. Но она всегда станет подозревать их. Она всегда станет спрашивать себя, от чего они пришли в восторг: от нее или от ее денег».
 С легким стуком она опустила миску с крупой.
 – Я помогу тебе, Вирджиния, – строго ответила она, – но сначала давай приготовим ленч. Нам нужна доброкачественная полезная еда, если мы собираемся энергично приняться за решение такой огромной проблемы.
 Вирджиния негромко вскрикнула и вскочила на ноги.
 – О, дорогая тетя! – восклицала она, обнимая свою спасительницу. – Я знала, что ты не подведешь меня!
 – Все это очень хорошо, – со смехом возразила та, освобождаясь от вцепившихся в нее рук, – но нам предстоит нелегкая работа.
 – Ты напишешь ему, правда? – твердила Вирджиния. – Растолкуешь, что я прошу развода и что он будет иметь столько Денег, сколько захочет, как только предоставит мне свободу?
 – Я не планировала делать ничего подобного, – ответила ей тетя, удаляясь на кухню.
 – Не планировала? – переспросила Вирджиния, следуя за ней.
 – Для начала, – объяснила Илайа Мэй, – человек, которого собираются просить принять столь важное решение, вероятно, приедет сюда, чтобы выяснить все на месте, как только получит мое письмо. Ты действительно хочешь этого?
 Лицо Вирджинии побледнело.
 – Конечно, я не хочу видеть его здесь. Нет, нет, тетя, ты должна воспрепятствовать этому. Напиши ему, что, если он приедет в Америку, я не дам ему ни пенни.
 Ее тетя пересыпала крупу в небольшой горшок и добавила несколько кусков золотистого масла.
 – Ничего из этого не выйдет, – решительно сказала она.
 – Тогда что же нам делать? – уныло спросила Вирджиния.
 – У меня есть план, – ответила Илайа Мэй, разжигая очаг. – Я придумала его накануне ночью, а потом сказала себе: «Нет, он не годится для Вирджинии. Во-первых, у нее не хватит сил, во-вторых, решительности».
 – Без сомнения, хватит, – заверила ее Вирджиния. – Какой же план?
 – Я даже решила не рассказывать тебе об этом, – продолжала Илайа Мэй. – Понимаешь, для претворения в жизнь моего плана нужен человек с сильной волей, человек чрезвычайно умный и тот, к которому применимо великолепное слово – выдержка. Клянусь, Вирджиния, дорогая, я люблю тебя всей душой, но не думаю, что ты обладаешь этим качеством.
 – Тетя, ты недооцениваешь меня! – воскликнула Вирджиния. – Я обладаю всеми этими качествами, в самом деле обладаю. Просто мне никогда не позволяли проявить их. Только предоставь мне возможность, и я не подведу тебя, обещаю.
 Ее тетя отвернулась от очага с легкой улыбкой на губах.
 – Очень хорошо, Вирджиния, я расскажу тебе о своем плане. Но приготовься, дорогая, он может тебе не понравиться.
 – Что же это? – насторожилась Вирджиния, вздергивая подбородок легким решительным движением, которое появилось у нее недавно.
 – Мой план состоит в том, – ответила Илайа Мэй обыденным тоном, – что тебе предстоит поехать в Англию!




 Глава 3


 Вирджиния прошла по палубе и остановилась на корме корабля, наблюдая за гладкой поверхностью синего моря, нарушаемой только легкой волной корабельного следа и чайками, устремлявшимися вниз с жалобными криками. Многие обращали внимание, когда она проходила мимо: красивая стройная девушка с удивительным цветом волос – пепельным, почти серебряным.
 Многие мужчины смотрели на нее с восхищением, но Вирджиния не замечала их. Она глубоко ушла в собственные мысли, затерявшись в мире, который не имел ничего общего с реальностью, но на котором сосредоточились ее думы.
 У ее тетушки немало времени ушло, чтобы убедить Вирджинию в своей правоте: поездка в Англию – единственное разумное решение ее проблемы.
 – Какова альтернатива? – спрашивала Илайа Мэй. – Для меня – написать герцогу, сообщить ему, что тебе лучше, и попросить его приехать сюда, чтобы повидаться с тобой? Ты этого хочешь?
 Вирджинию бросило в дрожь.
 – Нет, – отвечала она. – Я не вынесу, если он приедет сюда. Возможные объяснения, удивление при виде моей изменившейся внешности и первая встреча с ним в кабинете адвоката будут совершенно невыносимы! Не можешь ли ты просто написать ему, тетя, что я прошу развода?
 – Думаю, что он не согласится на развод по одной причине, – ответила Илайа Мэй. – Видишь ли, дорогая, я знаю английских аристократов. Они очень гордые. Они ненавидят скандалы. У них в значительной степени господствует предубеждение, которое мы, с нашим передовым сознанием, назвали бы безнравственным. Там мужья навеки связаны со своими женами, а жены – со своими мужьями. Однако как бы предосудительно они ни вели себя в частной жизни, в обществе они сохраняют единство семьи и, конечно, ведут себя достойно.
 – Лицемеры! – презрительно прокомментировала Вирджиния.
 – В чем-то – да, – согласилась Илайа Мэй, – но есть в этом нечто замечательное.
 – Откуда ты все это знаешь?
 – Когда я начала работать в медицине, я получила весьма завидную должность: стала сиделкой у мистера Вандербилта. Он знал всех и повсюду ездил и взял меня с собой в Англию; там мы останавливались во всех знаменитых домах, включая твой.
 – Мой! – воскликнула Вирджиния.
 – Да, мы останавливались в замке Рилл. Конечно, твой муж, нынешний герцог, был всего лишь маленьким мальчиком, – на самом деле я даже не помню, видела ли его, – но его отец был блестящим мужчиной, а его мать – аристократкой, хотя мне она никогда не нравилась.
 – Ты разговаривала с ними? Илайа Мэй рассмеялась.
 – Я, естественно, не осмеливалась это делать, – призналась она, – но я все видела и все слышала. Я присутствовала при их беседах с мистером Вандербилтом, и на меня это произвело большое впечатление. И думаю, что ты должна посмотреть своими глазами, от какого образа жизни ты отказываешься.
 – Можешь ты представить меня в подобных обстоятельствах? – спросила со смехом Вирджиния.
 – Конечно, могу, – ответила Илайа Мэй. – Ты очень красивая девушка, Вирджиния, а англичане ценят красавиц – в особенности оценят красивую герцогиню.
 – Что ж, есть одно обстоятельство, о котором они никогда не узнают, – заявила Вирджиния. – Я готова принять твой план, тетя, но только с одним условием: я поеду под вымышленным именем.
 Наверное, я перечитала слишком много романов, – засмеявшись, заметила Илайа Мэй, – но мне нравится эта мысль! Более того, мне представляется весьма волнующее приключение. Ты отправляешься в неизвестный тебе мир, оставаясь неизвестной для всех. Никто тебя не узнает, потому что никто прежде тебя не видел. Герцог запомнил толстое чудовище, которое носило твое имя, но разве придет ему в голову связать ту толстуху с красивой стройной девушкой, которая посетит замок Рилл вовсе не для того, чтобы объявить ему, что он является ее мужем.
 – Как ты полагаешь, какую роль мне сыграть?
 – Я подумала и об этом. Ты сама рассказывала мне, что интересуешься историей. Так вот, когда я буду отвечать на последнее письмо герцога, я попрошу его оказать мне большую услугу. Он не сможет отказать, зная, что я ухаживаю за его женой, все еще находящейся без сознания. Я скажу, что у меня есть юная приятельница, студентка, которая изучает английскую историю, и попрошу его, в качестве громадного одолжения, позволить ей приехать в замок Рилл и заняться кое-какими поисками в их великолепной библиотеке.
 – Она на самом деле великолепна? – спросила Вирджиния.
 – Я только один раз видела ее, – ответила Илайа Мэй, – когда мистер Вандербилт послал меня за интересующей его книгой. Но библиотека произвела на меня впечатление. Я часто говорила своему мужу, который любил книги: «Если бы ты только увидел библиотеку в замке Рилл. Невозможно представить, какие сокровища она хранит!»
 – Ты думаешь, что герцог согласится с твоим предложением? Допустим, ему не захочется видеть постороннего человека в замке?
 Илайа Мэй рассмеялась, откинув назад голову.
 – Дорогая, он не заметит, если я пришлю ему армию студентов. Замок Рилл громадный. В нем работают, должно быть, сотни, если не тысячи людей – в доме, в конюшне, в поместье и в лесах. У них есть даже собственные пивоварня и столярные мастерские. Помню, я возила мистера Вандербилта в коляске смотреть производство, потому что он очень заинтересовался этим.
 – Он не мог ходить? – спросила Вирджиния.
 – о нет! Он был очень старым, когда нанял меня, – ответила Илайа Мэй, – и выбрал меня из многочисленных соискательниц, потому что я была молода. «Мне нравится видеть рядом с собой молодые лица, – говорил он, – они передают мне частичку своей молодости». – Илайа Мэй слегка вздохнула, как будто сожалея о давно минувших днях. Затем она продолжала: – Ничего из того, что тебе довелось увидеть в Америке, не подготовит тебя к Англии. Но не относись ко всему слишком предвзято. У всего есть как свои достоинства, так и недостатки, и показная пышность публичной жизни, хоть и не совсем реальна, сохраняет свое очарование.
 – Расскажи мне еще, – потребовала Вирджиния. – Ты бывала на приемах?
 – Нет, конечно, – ответила Илайа Мэй. – Я была всего лишь сиделкой, которую рассматривали во многом как служанку – служанку высшей категории, но все же служанку. Однако, поскольку я не страдала гордыней, я обычно подсматривала из-за перил балюстрады вместе с другой челядью, когда на обед приезжали принц и принцесса Уэльские. Дамы в вечерних туалетах с глубоким вырезом и с турнюром, с тиарами, изумительной работы бриллиантовыми ожерельями и браслетами, сверкающими поверх перчаток, напоминали прекрасных лебедей. Мужчины носили великолепные костюмы, и у них были такие высокие воротники, что оставалось только удивляться, как им удается наклонять голову. Все это действовало возбуждающе и смотрелось великолепно. Хотелось бы мне спуститься вниз и потанцевать под венский оркестр или пококетничать с одним из красивых молодых джентльменов в зимнем саду!
 – Тетя, ты меня удивляешь! – всплеснула руками Вирджиния.
 – Дорогая моя, я была очень романтична, иначе я не вышла бы замуж за твоего дядю. Потребовалось немало мужества, чтобы открыто не повиноваться всей семье и отвергнуть те приманки, которые предлагал мне твой отец в случае, если бы я отказала своему жениху.
 – У тебя было больше мужества, чем у меня…
 – Дорогая, ты не должна упрекать себя. Ты была больна, в самом деле, серьезно больна.
 – Доктор Фрейзер говорит, что ты спасла мне жизнь, – сказала Вирджиния.
 – Думаю, что если бы эти городские врачи продолжали лечить тебя тем ненормальным способом, то ты погибла бы, – согласилась ее тетя. – На них лежит значительная часть вины за твое заболевание, в остальном – вина твоей матери.
 – Она делала все, что считала наилучшим, – возразила Вирджиния, инстинктивно становясь на защиту матери.
 – Она делала то, что считала наилучшим для себя, – ответила Илайа Мэй. – Извини, Вирджиния, но мы с тобой привыкли разговаривать друг с другом откровенно, и я считаю, что ты доверяешь мне, потому что я всегда говорю тебе правду. Твоя мать была эгоисткой, и она заставила тебя совершить величайшую ошибку, какую только может совершить девушка: выйти замуж за человека, которого она не любит. Я не хочу, чтобы ты сейчас совершила еще одну ошибку.
 – Ты хочешь сказать, что я не должна разводиться с герцогом?
 – Я считаю, что тебе следует самой посмотреть, как лучше положить конец твоему браку, если это то, чего ты хочешь.
 – Конечно, это то, чего я хочу, – повысила голос Вирджиния. – Не думаешь ли ты, что я останусь замужем за искателем богатого состояния? За мужчиной, который купил меня, как товар в магазине? Он продал маме свой титул, а она всегда управляла мной, пренебрегая теми чувствами, которые я могла испытывать…
 – И она, конечно, сказала ему, что ты испытываешь отвращение к браку? – спросила Илайа Мэй.
 Вирджиния задумалась.
 – Нет, не могу представить, чтобы она так поступила.
 – Тогда откуда тебе известно, что он не женился на тебе, совершенно искренне веря, что тебе так же нужен его титул, как ему твои деньги? Это могло быть дурно, это могло противоречить нашим представлениям о соблюдении приличий. Но как деловое соглашение это было вполне законно с его стороны. С точки зрения среднего американца он давал столько же, сколько получал.
 – Я не подумала об этом! – призналась Вирджиния.
 Вот именно потому, что я считаю тебя беспристрастным созданием и такой же поборницей справедливости и личной свободы, как я, тебе следует поехать в Англию и самой разобраться во всем. Разузнай немного о прошлом своего мужа. В конце концов, никто из нас ничего не знает лично о нем. Твоя мать заявила, что была подругой старой герцогини. На самом деле это означает, что та выманивала у твоей матери сотни долларов на благотворительность всякий раз, как герцогиня просила ее об этом. И между прочим, герцогиня выманила у нее уйму денег. Адвокаты переслали мне сюда личную переписку твоей матери, чтобы разобрать ее и показать тебе, когда ты поправишься. А герцогиня, ты убедишься, неотступно просила. Деньги для больных детей и брошенных животных, для бедных – или кем там они являлись – и обитателей трущоб… деньги на реконструкцию церквей с высокими колокольнями, чтобы понизить их; была даже просьба дать денег для «поддержки моряков». Меня это действительно поражает, тем более что речь шла о функционировании английской национальной благотворительности, но твоя мать всякий раз помогала.
 – Она ни за что не отказала бы герцогине, – рассмеялась Вирджиния.
 – Это очевидно, – сухо заметила Илайа Мэй, – и отважусь сказать, что немало твоих денег и теперь уходит на поддержку этих самых категорий.
 – Что ты имеешь в виду? – с возрастающим интересом спросила Вирджиния.
 – Я хочу сказать, что твой муж может управлять твоим состоянием, как ему заблагорассудится.
 Вирджиния сжала губы.
 – В таком случае, – процедила она, – я тем более считаю вполне разумным отправиться за море и посмотреть, на что тратятся мои деньги.
 – Именно этого я и ожидаю от тебя, – согласилась ее тетя.
 С легким сердцем и веселым оживлением начала Вирджиния свои сборы в Англию. Забавно было поехать с тетей в Нью-Йорк выбирать одежду для путешествия; забавно было впервые в жизни довериться своему собственному вкусу и выяснить, что все, что она ни надевала, казалось, делало ее более привлекательной, чем можно было представить.
 Ее тонкая талия, ее стройная фигура позволяли Вирджинии носить платья, которые она всегда мечтала носить: мягкий струящийся шифон, прилегающие корсажи, элегантно скроенные маленькие болеро, пышные, развевающиеся юбки…
 У Вирджинии хватило ума не покупать одежду, бросающуюся в глаза. Она сказала своей тете:
 – Если мне предстоит стать усердной студенткой, изучающей историю, я не должна выглядеть слишком привлекательной.
 Илайа Мэй промолчала, но ее проницательный взгляд отметил, что, как бы ни оделась Вирджиния, одежда только подчеркивала выгодные стороны ее внешности. Элегантный вид, стройная, точеная фигурка; она также оказалась намного выше, чем была прежде.
 – Я очень выросла, – заметила Вирджиния, когда впервые увидела себя в высоком зеркале в простенке между окнами.
 – На два с половиной дюйма, – подтвердила ее тетя. – Это часто случается с теми, кто долго пролежал в постели.
 – Трудно в это поверить, – пробормотала Вирджиния слова, которые так часто повторяла, глядя на свое отражение.
 Ее волосы также стали терять свой мертвенно-белый цвет, поскольку она много времени проводила на воздухе, под солнцем. Они приобрели приятный пепельный оттенок, так что иногда ее волосы выглядели серебристыми, а иной раз приобретали цвет лучей восходящего солнца.
 Ежедневно тетя обучала Вирджинию правилам этикета английских домов.
 – Конечно, мне не приходилось бывать в роскошных салонах или же в парадных залах, – задумчиво говорила Илайа Мэй. – Но я многое узнала о нормах поведения от мистера Вандербилта и из разговоров в его семье. К примеру, самая важная дама всегда первой покидает комнату после обеда, а за ней следуют другие, в соответствии со своим положением в обществе.
 – А если тебе неизвестно, насколько важны другие? – спросила Вирджиния.
 – Тогда ты выйдешь последней, – со смехом ответила ее тетя. – Намного предпочтительнее считаться скромницей, а не нахальной.
 Оказалось, что запомнить следует очень многое, в результате чего через некоторое время Вирджиния подытожила:
 – Полагаю, что лучше всего мне оставаться самой собой. Они поймут, что я американка и по-другому вести себя не умею. Между прочим, ты ведь сказала, что я буду находиться не в парадных покоях дома, так какое это имеет значение?
 – Тебя могут пригласить на обед, когда за столом не окажется важных гостей, – с надеждой произнесла Илайа Мэй, но Вирджиния поняла, что её тетя просто пытается утешить племянницу.
 – Они самодовольные снобы, – пробормотала Вирджиния себе под нос, оставшись одна. – Я поеду посмотреть на них, так что, когда вернусь домой, буду благодарна, если мои ожидания не оправдаются.
 Все шло хорошо, но, когда наступила минута отъезда, она испугалась.
 – Я не хочу ехать, тетя, я передумала. Позволь мне остаться с тобой.
 – Трусишка! – упрекнула ее тетя. – На мой взгляд, это совсем не по-американски.
 – Зачем мне отправляться в Англию и находиться под покровительством людей, которых я ненавижу и презираю?
 Не позволяй им опекать тебя! Вздерни повыше подбородок, свой прелестный маленький подбородок. Я заметила, что ты делаешь это весьма мило, когда хочешь добиться своего! Вирджиния прыснула.
 – Ты смеешься надо мной!
 – Знаешь ли ты, что я помню, как совсем маленькой ты свалилась с пони? В то время тебе было около восьми, и, когда твой отец подбежал, чтобы успокоить тебя, ты сказала: «Посади меня снова на пони. Ему не одолеть меня – пусть он меня сбросит хоть дюжину раз!»
 – Я в самом деле так сказала? – улыбнулась Вирджиния.
 – В то время это произвело на меня такое впечатление, – продолжала Илайа Мэй, – что я подумала про себя: «Этот ребенок справится со всеми трудностями жизни».
 – И ты решила, что я не потерплю поражения и теперь, не так ли? Так вот, мне до этого нет дела, я скажу тебе правду: мне страшно.
 – Ты перестанешь бояться, как только попадешь туда. Помни, ты самая заурядная особа. Сомневаюсь, что кто-нибудь даже обратит на тебя внимание. Большинство англичан считают, что в Америке интересны только краснокожие индейцы и миллионеры. Их совершенно не трогают люди ни то ни се.
 – А я и буду ни то ни се, – заявила Вирджиния. – Я запомню это и соответственно буду себя вести.
 – Не пропусти чего-нибудь, – наставляла ее тетя. – Я хочу услышать подробный отчет о твоем путешествии, узнать о каждой незначительной детали. О, Вирджиния! Если бы только я была помоложе, я бы поехала с тобой.
 – Почему бы и нет? Поедем вместе!
 – А что станет с моими животными? С моим садом? Нет, я слишком стара… Но я ездила когда-то. А сейчас, если поедешь ты, я буду счастлива дома.
 – Именно это я и смогу сказать через несколько месяцев, – заявила Вирджиния.
 Ее тетя не ответила, но когда она поднялась на борт лайнера, чтобы попрощаться с племянницей, то крепко прижала ее к себе.
 – Бог позаботится о тебе, моя дорогая, – прошептала она. – А я помолюсь за благоприятный исход твоего грандиозного приключения.
 – У меня еще есть время, чтобы сойти с корабля до его отплытия!
 – И пустить на ветер деньги, затраченные на все эти дорогие платья? – запротестовала Илайа Мэй. – Стыдись, Вирджиния! Ты знаешь не хуже меня, что они куплены с особой целью. Будет просто безнравственно использовать их для чего-то другого.
 Вирджиния, которая готова была расплакаться, разразилась смехом.
 – О, тетя, ты несешь полную чушь, – всплеснула она руками. И добавила с улыбкой: – Спасибо за цветы.
 Она смотрела на большой букет роз, стоявший на туалетном столике в ее каюте.
 – Я также послала розы миссис Винчестер от твоего имени, – сказала Илайа Мэй, – так что не удивляйся, когда она поблагодарит тебя.
 – Она в соседней каюте? – спросила Вирджиния.
 – Думаю, ее каюта немного дальше по коридору, – ответила тетя, – потому что у нее каюта на двоих. Она жена американца и явно не очень богата. Так что не забудь, Вирджиния, ты должна платить по счетам, когда удастся. Она не может позволить себе никакой роскоши.
 – Но если она моя компаньонка, почему ты не оплатила ее путешествие через Атлантику? – спросила Вирджиния.
 – Разве не показалось бы очень странным со стороны юной студентки, изучающей историю, что она, несмотря на то что имеет немного денег, может позволить себе швырять их направо и налево, будто Рокфеллер?
 Вирджиния снова рассмеялась.
 – Я опять забыла.
 – Вживайся в роль, – предупредила ее тетя. – Я навсегда запомнила театральный кружок в нашем колледже, где режиссер постоянно твердил: «Поверь, что ты Юлий Цезарь, и станешь им! Поверь, что ты Клеопатра, и с большим количеством грима ты сможешь выглядеть как она».
 – Я Вирджиния Лангхолм, студентка факультета истории, отправившаяся в Англию для научных изысканий, – повторила Вирджиния. – И я надеюсь, что позже мне удастся написать научный труд по этому предмету.
 – Ты самая красивая студентка из всех, что когда-либо уезжали из Америки!
 – Я по-прежнему считаю, что мы совершили ошибку, назвав меня Вирджинией.
 – О, мы уже обсуждали это! – воскликнула Илайа Мэй. – Скажи, бога ради, почему герцог может отождествить Вирджинию Лангхолм со своей женой, которая, как он считает, находится в коме и все еще не пришла в сознание? В Америке тысячи девушек с именем Вирджиния. И не забывай: все, что он может знать о тебе, получено из газетных вырезок.
 Вирджиния передернула плечами:
 – Противно даже думать об этом. О, эта гора плоти, лежащая на полу…
 – Тогда не о чем волноваться, он ни за что не узнает тебя. Возможно, стоит сказать ему перед возвращением домой, кто ты такая, просто чтобы полюбоваться удивлением на его лице!
 – Как будто я намереваюсь сделать что-то подобное! – с негодованием воскликнула Вирджиния. – Нет, тетя. Это путешествие предпринято ради выяснения истины. Не предвидится никаких драматических коллизий и, конечно, никакого счастливого конца в завершение.
 – Нет? – загадочно переспросила ее тетя. – Англичане, в целом, могут оказаться очень привлекательны.
 – Когда я обрету свободу, – заявила Вирджиния, – я намерена подыскать для себя привлекательного американца наподобие дяди Клемента. Мы с ним уедем и станем жить на маленькой ферме, вроде твоей, забудем обо всех моих деньгах и впоследствии всегда будем счастливы.
 – Я надеюсь, что это правдивое предсказание, – сказала Илайа Мэй. – Но насколько я успела заметить, разглядывая твоих попутчиков на этом корабле, среди пассажиров ты его не найдешь.
 Действительно, это была ужасно скучная компания: бизнесмены, которые проводили большую часть времени в баре, отпуская шуточки, вызывавшие взрывы хохота; старики, отправившиеся в путешествие для поправки здоровья; пассажиры наподобие миссис Винчестер, американки, чей муж работал в Лондоне. Она решила присоединиться к нему после непродолжительного визита к своим родственникам в Огайо.
 Миссис Винчестер оказалась болтушкой, которая упивалась звуком собственного голоса, но, к облегчению Вирджинии, вскоре после того, как корабль покинул нью-йоркскую гавань, у нее началась морская болезнь, и она удалилась в свою каюту. В первые два дня море штормило, но после этого распогодилось. У всех англичан на борту была одна тема для разговора – погода.
 – Я всегда считал, что август – лучшее время для путешествий, – слышала Вирджиния вновь и вновь повторявшееся заявление.
 А приветствовали они друг друга неизменно одним и тем же:
 – Прекрасный день!
 – Да, именно так!
 Некоторые пассажиры предпринимали настойчивые попытки завести знакомство с Вирджинией, уговаривали ее присоединиться к играм и спрашивали, что она думает о погоде. Но, сохраняя вежливый тон, она совершенно недвусмысленно давала понять, что хотела бы остаться наедине с собой. Ей так о многом хотелось подумать – не только о том, что ждало ее в будущем, но также о себе самой.
 Вирджинии казалось, что, поправившись после болезни, она как бы заново родилась. Как будто в тот долгий год, пока лежала без сознания, она вернулась в состояние эмбриона, а затем родилась в совершенно новом для нее мире, в мире, который не имел абсолютно ничего общего с тем, который она знала прежде.
 В глубине души Вирджиния испытывала бурную радость при мысли о том, что она свободна. «Я свободна! Я свободна! – не переставала твердить она себе. – Свободна от гнета своей матери, свободна от ответственности и беспокойства, неизменных спутников большого состояния; свободна даже от собственных волнений и переживаний о будущем». Корабль был как бы средством передвижения во времени, унося ее от вчерашнего в завтрашнее и освобождая от всего, что мешало ей и делало несчастной в прошлом.
 Когда на горизонте показалось побережье Англии, у Вирджинии возникло странное ощущение, что она завоеватель, собирающийся открыть новую и неизвестную землю. Она была взволнована и больше не испытывала страха. Она была одна и все же не одинока. И впервые в жизни не было никого, кто бы остановил ее и запретил ей делать то, что она хотела.
 Когда ее нога коснется земли, она может исчезнуть, если захочет, и никто не узнает куда. Она могла бы перебраться из Англии на континент или, если ей здесь не понравится, немедленно вернуться в Америку. Вирджиния почувствовала себя так, словно сбросила, как змея, кожу и теперь обрела крылья. Она добралась до Англии, и Англия сулила такие приключения, каких еще не доводилось испытать.
 Вирджиния спустилась в свою каюту, чтобы упаковать вещи. В коридоре она столкнулась с миссис Винчестер, выглядевшей все еще бледной и осунувшейся после путешествия.
 – О, мисс Лангхолм! – воскликнула та. – Я искала вас, чтобы извиниться. Я так ужасно себя чувствовала, что оказалась не способна присматривать за вами во время путешествия. Я чувствовала себя такой больной, такой ужасно больной! На самом деле! Доктор говорит, что у него ни разу не было пациента, страдающего так тяжко, как я. Заверяю вас, мисс Лангхолм, я возненавидела море. Так и сказала доктору: «Я скорее пущусь в Америку вплавь, чем соглашусь испытать все это заново».
 – Мне жаль вас, миссис Винчестер, – ответила Вирджиния, – но прошу вас, не беспокойтесь обо мне. Я вполне могу позаботиться о себе сама.
 – Я испытываю настоящий стыд, что не сумела сделать для вас больше. Но теперь вы в Англии, с вами будет все в порядке, не так ли? Вас, наверное, встретят?
 – Да-да, – поспешно ответила Вирджиния. – Меня встретят. Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне, миссис Винчестер. – Ей хотелось поскорее избавиться от старой болтушки.
 Миссис Винчестер последовала за Вирджинией в ее каюту, повторяя снова и снова одно и то же, сообщая, как она сожалеет и она напишет тете Вирджинии в качестве извинений.
 – О, прошу вас, не волнуйте тетю! Я расскажу ей, что мы прекрасно ладили. Она только разволнуется, если вы ей расскажете что-то противоположное.
 – Тогда будем держать это в секрете, – согласилась миссис Винчестер. – Но когда приедете в Лондон, вы должны навестить меня. Кажется, вы сначала поедете в деревню?
 – Да, в деревню, – подтвердила Вирджиния, решив, что миссис Винчестер необязательно знать о настоящем месте назначения.
 – Тогда вот мой адрес, – сказала миссис Винчестер, протягивая ей листок бумаги. – Мы с мужем будем рады приветствовать вас. У нас всего лишь маленький домик, но там имеется комната для гостей, если вы не возражаете пожить в мансарде, и мы будем действительно рады видеть вас.
 – Вы очень добры, большое спасибо. И благодарю вас за вашу компанию. Чрезвычайно мило с вашей стороны, что вы согласились присматривать за мной.
 – И все же я чувствую, что потерпела ужасную неудачу в исполнении своего долга, – сказала миссис Винчестер, начиная все заново.
 Вирджиния с трудом распрощалась с ней и принялась упаковывать вещи. Она заботливо уложила свои новые платья в сундуки и вызвала стюарда, чтобы застегнуть ремни и привязать к ручкам бирки, которые уже аккуратно надписала для нее Илайа Мэй: «Мисс Вирджиния Лангхолм, пассажирка, направляющаяся в замок Рилл, Кент».
 На самом деле Вирджиния не ожидала, что ее встретят, но, когда она спустилась по сходням, очень представительный пожилой человек в котелке выступил вперед и произнес:
 – Мисс Вирджиния Лангхолм?
 – Да, я мисс Вирджиния Лангхолм, – ответила Вирджиния.
 – Его светлость, герцог Меррильский, приказал мне сопровождать вас до поезда, – заявил он. – Карета ожидает. Носильщики уже забрали ваш багаж.
 Вирджинию проводили к очень удобной карете и отвезли на вокзал. Пожилой мужчина снабдил ее билетом, и она обнаружила, что для нее зарезервировано целое купе первого класса. Ее ждала грелка для ног, и большая корзина для пикника стояла напротив.
 – Надеюсь, у вас есть все, чего вы желаете, мисс, – поклонился пожилой мужчина. – Я приду, когда поезд остановится на железнодорожном узле, справиться, не нуждаетесь ли вы в чем-то еще.
 – Очень мило со стороны его светлости проявлять такое беспокойство, – сказала Вирджиния.
 – Вы гостья в замке, мисс, – произнес пожилой мужчина почти возмущенно.
 Вирджиния слегка улыбнулась, когда он удалился, и, как только поезд тронулся, почти с детским любопытством открыла большую плетеную корзину с крышкой. Она и представить не могла себе более изысканного или роскошного пикника. Там оказались: pate de foie grass 2 ; блюдо из перепелок; крылышко цыпленка на листе лаванды, украшенное разнообразными мелкими деликатесами; профитроли, наполненные взбитыми сливками; три сорта сыра; кусок золотистого сливочного масла, снабженный герцогским украшением на верху гербового щита; свежие булочки, бисквиты и тосты; изобилие фруктов: громадные персики, напоминавшие теннисные мячи, мускатный виноград и груши с золотистой кожицей. Для утоления жажды предназначались бутылка белого рейнвейна, бутылка воды и серебряная фляжка, наполненная кофе и завернутая в фланель.
 – Если так кормят в замке Рилл, – сказала себе Вирджиния, – я скоро стану такой же толстой, как год назад.
 Она съела кусочек цыпленка и полакомилась фруктами. Бутылка рейнвейна осталась непочатой, и, помня, что ее тетя никогда не одобряла американской привычки неограниченного употребления кофе, она оставила фляжку закрытой.
 «Я слишком взволнована, чтобы чувствовать голод», – подумала Вирджиния и принялась считать часы, оставшиеся до прибытия в Рилл. На маленькой станции, на которой поезд сделал специальную остановку, их ожидала карета. Вывеска на крошечной платформе гласила: «Только замок Рилл».
 Когда она вышла, пожилой мужчина уже давал указания носильщику перенести багаж из купе кондуктора. Вирджиния направилась к выходу. У входа на станцию ее ждала пара великолепных черных коней, запряженных в закрытую двухместную карету. Они презрительно покачивали головами, как будто были оскорблены тем, что их заставили ждать. И когда они проделывали это, их серебряные уздечки звенели и сверкали в лучах заходящего солнца.
 На козлах сидели кучер и лакей.
 Вирджиния устроилась в карете и ожидала, что пожилой курьер, сопровождавший ее, присоединится к ней. Но дверцу закрыли. Она поспешно опустила окно. Мужчина стоял на улице, котелок он вежливо держал в руке.
 – Разве вы не поедете со мной? – спросила она.
 – О нет, мисс! – ответил он. – Я уже выполнил предписания.
 – Тогда прощайте! И большое спасибо!
 – Это было удовольствием, – ответил он почти угодливо и поклонился, в то время как карета двинулась в путь.
 «Что ж, – сказала себе Вирджиния, откидываясь на подушки сиденья, – его светлость, конечно, делает все со вкусом. Если он так обращается с незнакомой студенткой, что же будет предоставлено герцогине?»
 Она улыбнулась при этой мысли. Было просто восхитительно сохранять инкогнито, находясь в самом «логове зверя», как она мысленно называла замок.
 Вскоре Вирджиния поняла, что они въехали на дорогу, ведущую к замку Рилл. По обе стороны старой аллеи росли громадные дубы. А затем, через несколько секунд, она впервые увидела дом человека, за которого вышла замуж. Ей не удалось задержать в груди отчетливо слышимый вздох.
 Ярко освещенный солнцем, замок Рилл представлял собой фантастическое зрелище. Его башенки и башни производили почти сказочное впечатление, и в то же время замок был таким громадным, что Вирджиния подумала, что он не может быть частной резиденцией. Рассматривая замок, в то время как кони степенно везли ее по дороге, она вдруг увидела, как в воздух внезапно взмыла стая белых голубей, закруживших над крышами и флагом, трепетавшим под вечерним ветерком. Казалось, замок приветствует ее, и Вирджиния поняла, что оказалась бы весьма невпечатлительной, если бы не ощутила волнения при виде этого великолепного сооружения, величественно возвышавшегося на пологом склоне. Сады и окружавшие замок леса подчеркивали его великолепие.
 Мимо промелькнуло озеро, и Вирджиния заметила на его гладкой поверхности лебедей и множество разноцветных уток.
 – Это прекрасно! – прошептала Вирджиния, и не успела она прийти в себя, как лошади остановились. Она увидела подножку и лакея в темно-зеленой ливрее с украшенными серебряным гербом пуговицами, который поспешно спустился по ступенькам, чтобы открыть дверцу экипажа.
 Вирджиния вышла из кареты. Ступени лестницы вели к громадным дубовым двойным дверям, обитым большими гвоздями. Одна из створок была открыта.
 Не успела она подняться по ступенькам, как из парадной двери выбежали два человека, причем с такой скоростью, будто их оттуда вытолкнули. А вслед за ними показался высокий темноволосый мужчина, гневно закричавший:
 – Выметайтесь и не смейте переступать порог! Если я когда-нибудь обнаружу вас в этом доме, то сверну вам шеи! Слышите меня?
 – Но… герцогиня… просила нас… – ухитрился пробормотать один из мужчин, чье лицо побелело от страха как мел.
 Что бы сделала или ни сделала ее светлость, – поступил ответ, – вы будете повиноваться моему приказу. Убирайтесь и не смейте возвращаться! Если появитесь, будет хуже для вас обоих. Теперь убирайтесь!
 Столько гнева и яда было в его голосе, что двое мужчин – как предположила Вирджиния, какие-то торговцы – бросились наутек, и один из них чуть кубарем не скатился по ступенькам.
 Вирджиния застыла на месте, не в силах пошевелиться, не зная, что ей делать. Но мужчина, который ругал их, уже исчез, и теперь дворецкий, седовласый, с представительной внешностью, чем-то напоминавший епископа, появился в дверях.
 – Мисс Вирджиния Лангхолм, как я понимаю? – спросил он тихим уважительным голосом. – Пройдите сюда, мэм.
 С усилием Вирджиния заставила себя подняться по ступенькам.
 – Кто… кто это был? – спросила она, и дворецкий не затруднился ответить ей.
 – Его светлость немного разгневался сегодня, – сказал он бесстрастно.
 – Разгневался! – повторила Вирджиния, затем одернула себя.
 Не полагается ей критиковать хозяина. Но это… это был ее муж!




 Глава 4


 Лакей, в сверкавшей серебром зеленой ливрее, огромный, больше шести футов ростом, сопровождал Вирджинию вверх по великолепной лестнице. Как только они отошли на такое расстояние, что дворецкий не мог их услышать, она заметила, что лакей почувствовал себя свободнее, тут же поняв ее классовое положение в этом аристократическом доме.
 – Вы приехали из Америки, не так ли, мисс? – осведомился лакей.
 – Да, – подтвердила Вирджиния, – я прибыла в Саутгемптон сегодня утром.
 – Я частенько задумывался об Америке, – доверительно сообщил лакей. – Мне и в голову не приходило, что там живут обычные люди, такие, как вы, мисс. Я думал, вся страна состоит из краснокожих индейцев и миллионеров!
 Он рассмеялся своей шутке, и Вирджиния поняла, что поскольку прислуга знала, что она всего лишь американка, заинтересовавшаяся изысканиями в библиотеке, а не равный по положению их хозяевам гость, то они станут относиться к ней с дружеской непосредственностью. Ее это не оскорбило, а только позабавило. Чуть позже, очевидно, самая младшая по положению из горничных пришла распаковывать ее вещи. Девушка оказалась не менее болтливой, чем лакей.
 – Надеюсь, вам здесь понравится, мисс. – Слова так и сыпались, когда она вынимала из сундука новые платья Вирджинии и развешивала их в большом гардеробе. – Но, я думаю, вам здесь покажется непривычно после Америки.
 – Почему же?
 – О, вы же так отличаетесь от местных жителей, верно? И потом, не думаю, что у вас есть такие дома, как этот, даже у миллионеров, о которых мы все наслышаны.
 – Нет, у нас есть большие дома, хотя и не точно такие, как этот, – ответила Вирджиния.
 Ее поразила, несмотря на внутреннее сопротивление, красота внутреннего убранства замка. Громадная винтовая дубовая лестница с резными колоннами, украшенными купидонами, была великолепна. Вирджиния достаточно разбиралась в живописи, чтобы понять, что повсюду, куда бы она ни бросала взгляд, висят великолепные картины не только английской школы живописи, но итальянского Возрождения, фламандских и голландских художников. И она с восторгом узнала знаменитого Ван Дейка, картины которого видела в своих книгах по искусству.
 Ее спальня оказалась удобной и приятной, но маленькой, как бы соответствующей ее положению. Ванная комната, которую она разыскала, находилась, как и ожидала Вирджиния, далеко, в конце коридора. Вирджинию, однако, восхищало все, и она долго стояла у окна своей спальни, любуясь озером . и громадными деревьями парка на том берегу, которые, должно быть, стояли там не одну сотню лет.
 В центре озера был маленький островок, и Вирджиния заметила на нем какое-то строение, напоминавшее греческий храм. Ей ужасно захотелось осмотреть все: плантации роз, начинавшиеся, как ей удалось рассмотреть, за углом дома; леса в отдалении; конюшни, которые она успела заметить, когда они подъезжали к замку, и которые скрылись за западным крылом.
 Все это было восхитительно, и на мгновение она забыла о причине, по которой приехала в Англию. Вирджиния ощущала только острое желание исследовать нечто новое, входя в мир, о котором мало знала и который, несмотря на ее неприятие, был полон сюрпризов.
 Она сменила свой дорожный костюм на тонкое платье из цветастого муслина. Платье имело очень простой покрой, и, однако, это была весьма дорогая модель, которую она купила на Пятой авеню. Сейчас, глядя на себя в зеркало, Вирджиния радовалась своей расточительности.
 Белый муслин был заткан мелкими цветочками, наряд дополняла шифоновая косынка, которую Вирджиния накинула на плечи. В этом платье она выглядела неправдоподобно юной и вдобавок очень привлекательной. Она солгала бы себе, если бы не призналась, что ее резкого цвета серебристые волосы делали ее не похожей на других женщин и притягивали взгляды окружающих. Несмотря на совет Илайи Мэй, Вирджиния отказалась пойти к дорогому парикмахеру, чтобы посмотреть на последние, самые модные прически. Вместо этого она собрала волосы на затылке и завязала узлом. Эта классическая элегантная прическа придавала ей жизнерадостный и веселый вид, волосы обрамляли ее маленькое личико, окружая его, казалось, ярким сиянием.
 Едва она успела привести себя в порядок, как раздался стук в дверь.
 – Входите! – разрешила Вирджиния, и дверь открылась. В комнату вошла женщина средних лет, в пенсне, строгого покроя жакете и белой юбке из саржи.
 – Я Марджери Маршбанкс! – представилась она хорошо поставленным голосом. – Секретарша ее светлости. Я пришла, чтобы узнать, не могу ли быть вам полезна.
 – Вы очень добры, – ответила Вирджиния. – Я Вирджиния Лангхолм, как вы, конечно, знаете. С той самой минуты, как я сошла с корабля, меня окружает самое предупредительное внимание.
 Мы делаем все возможное, чтобы наши гости чувствовали себя как дома, – чопорно ответила мисс Маршбанкс. – А сейчас, как мне кажется, вы с удовольствием выпили бы чашку чаю. Если вы спуститесь со мной вниз, я покажу вам, где находится наша маленькая гостиная, а затем отведу вас познакомиться с ее светлостью.
 Вирджиния взяла свою сумочку. Та была довольно тяжелой и мешала ей, но Вирджинии не хотелось оставлять ее в комнате, так как она еще не нашла куда запереть весьма значительную сумму денег, которую привезла с собой.
 – Конечно, – сказала, собирая племянницу в дорогу, Илайа Мэй, – проще было бы переслать деньги в банк в Англии, но это может потребовать объяснений. Мне думается, лучше всего для тебя взять с собой побольше наличных. Если не хватит, ты всегда сможешь телеграфировать мне, а я затем договорюсь с опекунами.
 – Я не хочу, чтобы опекуны знали, где я нахожусь!
 – Понимаю. Вот почему я взяла для тебя деньги из своего банка.
 – А ты не окажешься в затруднительном положении?
 – Нет, конечно же нет. А если мне что-то понадобится, достаточно будет сказать, что это для тебя. Но в то же время так пикантно стать твоим финансистом. Нельзя думать об этом без юмора. Бедная вдова разорившегося фермера выступает в роли банкира для своей очень, очень богатой племянницы!
 – Когда я вернусь, мы сообщим всем, что я здорова, – воодушевилась Вирджиния, – и что я намерена купить тебе самую замечательную ферму во всей Америке.
 Ничего подобного ты не сделаешь, – резко возразила ее тетя. – Я ни за что не перееду отсюда, даже если ты предложишь мне дворец персидского шаха! И самое поразительное то, что у меня есть все, чего я хочу, хотя никто не хочет в это поверить. Ты ничего не можешь подарить мне, Вирджиния, кроме своей любви.
 – А как раз это у тебя уже есть! – воскликнула Вирджиния, целуя ее. – Теперь, как тебе известно, ты – вся моя семья: отец, мать, братья, сестры, кузины и тетки. Если существуют другие родственники, я не желаю видеть их. Ты – все, что у меня есть, и все, что я хочу иметь.
 – Я расплачусь, если ты не перестанешь говорить так! – Глаза Илайи Мэй и вправду подозрительно заблестели.
 Взяв свою сумочку, Вирджиния подумала, что станет хранить деньги тети более заботливо, чем свои собственные. «Наверное, в комоде есть ящик с замком, – решила она, – и я положу туда безобидные конверты, так что, если кто-нибудь и заглянет в ящик, все равно не догадается, что там деньги».
 Мисс Маршбанкс весело щебетала.
 – Мне действительно очень интересно познакомиться с вами, – заявила она. – Я сама частенько подумывала, не стать ли мне библиотекаршей, но у меня никогда не хватало времени додумать эту мысль до конца. Герцогиня держит меня при себе на коротком поводке день и ночь, и уверяю вас, что это именно так, когда у нас здесь случаются большие приемы, такие, как мы часто устраивали, когда был жив покойный герцог. В охотничий сезон мы принимаем членов королевской семьи, они приезжают почти на всю неделю, да и в другое время года… А как быть с их придворными дамами, их лакеями, горничными, курьерами! Всех их нужно разместить, смею вас заверить.
 – И вы все это организуете? – спросила Вирджиния, понимая, что это правильный вопрос.
 – Конечно, моя дорогая. Герцогиня полностью доверяет мне. Частенько она говорит: «Не знаю, что бы я делала без тебя, Марши» – так они меня называют, понимаете! Ласковое прозвище, которое придумал нынешний герцог, когда был маленьким.
 – Дом такой большой. Он, должно быть, требует много внимания, – заметила Вирджиния.
 – Конечно, слуги здесь работают по многу лет, – объяснила мисс Маршбанкс. – Но это не всегда преимущество, между нами говоря. Иногда они слишком задирают нос. Правда, в домашнем хозяйстве дела идут как по маслу. Трудности создают гости. О, дорогая! Если бы вы только знали, сколько у меня хлопот с их размещением по положенным им комнатам. – Она весело рассмеялась, так как Вирджиния выглядела удивленной. – Вижу, вы не понимаете, о чем я говорю. Что ж, моя дорогая, когда поживете в Англии достаточно долго, то поймете, что в обществе есть одно слово, которое имеет значение, и это слово – такт. Понимаете, если какой-то очаровательный джентльмен влюблен, скажем, в некую очаровательную даму, тогда может разразиться трагедия, если их поместить на разных этажах!
 – Вы хотите сказать… – начала Вирджиния.
 – Именно то, что я говорю, – прервала ее мисс Маршбанкс. – Конечно, подобные неуместные происшествия не случаются в Рилле, уверяю вас, потому что герцогиня и я, мы следим за тем, чтобы такого не происходило.
 К этому времени они дошли до маленькой гостиной, расположенной на первом этаже, в конце длинного коридора. Это была очаровательная комната, в которой стояли пианино, удобный диван и несколько кресел.
 – Мой кабинет наверху, рядом с ее светлостью, – объяснила мисс Маршбанкс. – Но здесь я отдыхаю, если у меня выпадает свободная минутка, и здесь я принимаю пищу. У меня есть стол, поставленный около окна. Так приятно смотреть на сад в солнечный день.
 – Это должно быть просто восхитительно, – подтвердила Вирджиния.
 – И еда здесь хорошая, – продолжала мисс Маршбанкс. – Очень хорошая. Не как в некоторых домах, которые я могла бы назвать, где секретарей кормят хуже, чем приближенных слуг. Я бы не потерпела такого обращения, и здешняя прислуга это знает. Я направилась бы сразу к ее милости и доложила бы о любых недостатках в моем меню. Шеф-повар к тому же знает, что мне нравится, а что я не люблю. Вы должны сказать мне, какие у вас любимые блюда.
 – Я воздержанна в еде, – ответила Вирджиния.
 – Это и видно, – подхватила мисс Маршбанкс. – Нам надо заставить вас поправиться. Извините, что говорю так, но вы очень худенькая. Я горжусь, что мой вес никогда не опускался ниже одиннадцати стоунов.
 – И вы чувствуете себя хорошо при таком весе? – спросила Вирджиния, мысленно пытаясь перевести английские стоуны в американские фунты.
 – Дорогая мисс Лангхолм, самое важное для меня – сохранить здоровье, – объяснила мисс Маршбанкс. – Если бы не я, здесь был бы полнейший хаос. Уверяю вас, герцогиня настоящий ребенок, когда дело доходит до финансов, до ведения хозяйства или до организации сотен мелочей, за которыми приходится следить в замке день за днем. Нет, все это делает Марши, как вы поймете сами, когда проживете здесь несколько дней.
 Лакей внес элегантно сервированный чай. Несколько сортов хлеба и масла, маленькие, только что выпеченные булочки, гренки с начинкой из верхушек спаржи и три различных вида пирожных.
 – Вы, должно быть, проголодались после долгого путешествия, – сказала мисс Маршбанкс. – Так что не церемоньтесь, просто уписывайте за обе щеки, как обычно говорил герцог, когда был маленьким мальчиком.
 Вирджиния съела кусок хлеба с маслом, но почувствовала себя не в силах отдать дань уважения пирожным. Мисс Маршбанкс, однако, пробовала все подряд, и Вирджиния не удивлялась, что ее вес был значительно больше положенного. Она вспомнила, что сделали с ней все пирожные, булочки и жирные пудинги, которые она ела в прошлом, и поежилась.
 – Вам не холодно? – спросила мисс Маршбанкс. – Сегодня, кажется, очень тепло, но вы легко одеты. Надеюсь, вы привезли с собой более теплые вещи. Скоро наступит осень, и тогда, уверяю вас, станет действительно промозгло.
 – Да, я привезла теплые вещи, – ответила Вирджиния, – но я не останусь надолго.
 – Вот как? – Мисс Маршбанкс приподняла брови. – Ее милость дала мне понять, что в письме к герцогу, полученному из Америки, сказано, что вы заняты какими-то очень важными изысканиями.
 – Да, это так, – подтвердила Вирджиния, – но я не думаю, что это повлечет за собой очень долгое пребывание в одном месте.
 Внезапно у нее возникло ощущение, что, разговаривая с мисс Маршбанкс, она как бы погружается в теплую пуховую постель и вскоре придется приложить усилия, чтобы вырваться из нее.
 – Ну, если вы закончили, – сказала мисс Маршбанкс, подбирая последнюю крошку жирного фруктового пирожного, – нам лучше подняться наверх, чтобы повидать ее милость. Она всегда отдыхает приблизительно в это время. Она в своем будуаре. Я обещала, что приведу вас.
 Они поднялись по красивой лестнице. Вирджинии захотелось выбрать как-нибудь время, чтобы рассмотреть каждую картину, осмотреть каждый предмет меблировки в холле и вдоль коридора. Она понимала, что все это представляет собой большую ценность и совершенно не похоже на любой из дорогих и тщательно подобранных предметов, которыми ее мать набила дом на Пятой авеню или полдюжины других домов, которые принадлежали ее отцу. И ощущение старины накладывало отпечаток благородства на весь дом, так как слегка выцветшие красные бархатные шторы казались теперь более красивыми, чем в те дни, когда они были новыми.
 Мисс Маршбанкс постучала в дверь. В ответ раздался слабый голос, и они вошли. Это была небольшая комната, и на мгновение Вирджинии показалось, что она очень похожа на одну из гостиных ее матери. На всех столах громадные вазы с оранжерейными цветами и бесчисленными небольшими серебряными украшениями. Много драгоценного фарфора, а кресла и кушетки завалены шелковыми подушками разной величины и цвета.
 Герцогиня отдыхала на кушетке у окна, и в первое мгновение Вирджинии показалось, что та выглядит намного моложе своего возраста. Затем, подойдя поближе, она увидела, что это не так. Иллюзию создавали тщательно напудренное лицо герцогини и слабые следы помады на губах. Герцогиня была одета в прозрачное розовато-лиловое парадное платье, надеваемое к чаю, из плиссированного шифона, прорезанное бархатными вставками и украшенное кружевами. Ее шею украшали три нитки громадных жемчужин, а в ушах и браслетах на тонких запястьях сверкали бриллианты.
 – В чем дело, Марши? – спросила она недовольным тоном.
 – Я привела мисс Вирджинию Лангхолм, ваша светлость, познакомиться с вами, – ответила мисс Маршбанкс. – Вы помните, что она прибыла сегодня из Америки?
 – О да, конечно!
 Герцогиня с интересом полуприподнялась и совершенно непринужденно протянула руку.
 – Вы очень добры, что приняли меня, – сказала Вирджиния.
 – Мы рады, не так ли, Марши? Очень рады! Эта громадная великолепная библиотека пустует год за годом, и мне не верилось, что кто-нибудь откроет там книгу.
 – Ну что вы, ваша светлость! – запротестовала мисс Маршбанкс. – Я читаю.
 – Чепуха! – оборвала ее герцогиня. – Ты прекрасно знаешь, что книги в библиотеке слишком скучны для тебя. Тебе нравятся глупые романы. Не станешь же ты притворяться, что они не валяются повсюду в твоей спальне.
 – О, ваша светлость! – воскликнула мисс Маршбанкс, слегка покраснев, но Вирджиния видела, что та довольна тем, что ее поддразнивают.
 – А теперь с глаз долой, Марши. Я хочу поболтать с мисс Лангхолм. Хочу услышать как можно больше о моих друзьях в Америке, – заявила герцогиня, и мисс Маршбанкс весьма неохотно покинула будуар.
 Герцогиня откинулась на подушки и жестом предложила Вирджинии сесть в кресло рядом с ней. Теперь Вирджиния заметила морщинки, окружавшие глаза ее милости, и никакая косметика не могла скрыть того, что кожа на ее подбородке слегка отвисла. Ее волосы, уложенные в наимоднейшую прическу, завитые волнами от овального лба, имели элегантный рыжеватый оттенок, в них не было ни одной седой прядки.
 – А теперь расскажите мне все об Америке, – потребовала герцогиня. – У меня там были очень близкие друзья, в особенности одна дама, которая была чрезвычайно добра ко мне всякий раз, как я нуждалась в деньгах, на благотворительные цели естественно. Ее звали миссис Стьювизант Клей. Хотелось бы знать, не встречались ли вы с ней?
 Вирджиния, попавшая в затруднительное положение, задумалась над тем, как убедительно солгать, а герцогиня продолжала:
 – Нет, конечно, вам не довелось встретиться с ней. Она жила в Нью-Йорке и была очень богата, в самом деле богата. Я скучаю по ней! Вы, полагаю, не богаты, мисс Лангхолм?
 И вновь, прежде чем Вирджиния успела ответить, герцогиня продолжала:
 – Но почему вы должны быть богаты? Мой сын, кажется, говорил, что вы студентка. Просто всегда кажется, что все американцы богаты, а также щедры. Кстати, не было ли на станции, когда вы прибыли, двух джентльменов, которые добрались бы вместе с вами до замка?
 – Нет, не было.
 – Не могу понять, в чем дело! Я назначила встречу с ними сегодня днем. Они так и не приехали.
 Вирджиния задумалась, стоит ли упоминать о драме, разыгравшейся у парадных дверей, когда герцогиня продолжила:
 – Если бы вы были богаты, это было бы так своевременно. Есть кое-что… кое-что очень важное, для чего я нуждаюсь в данный момент в деньгах.
 – В большой сумме? – спросила Вирджиния.
 – В большой, – со вздохом ответила герцогиня. – Но даже небольшая сумма была бы полезна. Вы не могли бы помочь? Мне неприятно просить вас, но даже пять фунтов оказали бы громадную помощь.
 Вирджиния была совершенно сражена этим странным требованием, но, напомнив себе, что она не должна ничему удивляться, ответила:
 – Наверное, я могла бы достать… пять фунтов, если это поможет вашей милости.
 – Могли бы? – Глаза герцогини сверкнули. – Тогда дайте сейчас же, если можете.
 Вирджиния открыла сумочку. К счастью, она положила несколько соверенов в кошелек, в то время как остальные деньги были спрятаны в другом отделении. Она понемногу обменивала на корабле американские доллары, стараясь, чтобы в один прекрасный момент окружающие не поняли, сколько у нее с собой денег. Сейчас она вынула пять сверкающих золотых соверенов и протянула их герцогине.
 – Благодарю вас! В самом деле очень благодарна вам, дорогая! Вы очень добры, – улыбалась герцогиня. – Вы очень помогли мне…
 Она собиралась сказать что-то еще, когда дверь открылась, и Вирджиния замерла, так как в комнату вошел герцог. Теперь она отважилась взглянуть на него и увидела, что он действительно был поразительно красив. Но его лицо сохраняло мрачное выражение, и он нахмурился, подходя к своей матери.
 – О, Себастьян, вот и ты! – воскликнула герцогиня. – Я удивлялась, почему ты не заходишь повидаться со мной.
 – Я воздерживался от этого, – ответил герцог. – Ты ожидала двух посетителей?
 Герцогиня покраснела, и на мгновение Вирджиния увидела, что она намерена отрицать очевидное. Затем она произнесла почти демонстративно:
 – Да, ожидала! Ты не знаешь, что с ними случилось?
 – Я сказал им, что, если они когда-нибудь еще раз появятся здесь, – медленно произнес герцог, – я сверну им шеи!
 – Ты прогнал их! – слегка повысила голос герцогиня.
 – Я прогнал их. Ты знаешь не хуже меня, мама, что тебе нечего продавать.
 – Но я собиралась только позволить им взглянуть на пару моих вещей…
 – Ты имеешь в виду свои драгоценности? – спросил герцог. – У тебя нет собственных драгоценностей. Я не раз говорил тебе, мама, что все, что ты носишь, является наследством. Ты давным-давно продала все, что принадлежало тебе. Если кто-нибудь купит то, что ты предлагаешь им сейчас, его обвинят в нарушении закона и привлекут к ответственности.
 – Я этого не понимаю, – произнесла герцогиня с внезапным раздражением. – И совершенно невыносимо, что людей, кто бы они ни были, пришедших повидаться со мной, выгоняют, даже не сообщив мне об этом.
 – Извини, мама, но я дал инструкции Мейтьюзу, что если когда-нибудь он снова впустит в замок подобного человека, то потеряет работу.
 – Мейтьюз потеряет работу! Он служит у нас почти сорок лет! – воскликнула герцогиня. – Ты, должно быть, лишился рассудка! В самом деле, Себастьян, ты превзошел самого себя. Я не позволю тебе вести себя подобным образом. Я не ребенок и не сумасшедшая, чтобы ты вел себя со мной столь деспотично.
 – Надеюсь, что я отношусь к тебе, мама, в высшей степени уважительно и с любовью, – ответил герцог. – Но все же я не позволю распродавать семейное наследство для того, чтобы каждый вечер проигрывать деньги в азартные игры. И зачем тебе нужны деньги? Ты обещала мне, что не станешь делать высоких ставок. Ты давала мне честное слово на этот счет. Не могу поверить, что у тебя долги.
 Глаза герцогини сверкнули.
 – Нет, конечно нет, глупый мальчишка! И прошу тебя, прекрати разговаривать о таких сугубо личных предметах. Позволь мне представить тебе нашу гостью из Америки.
 Герцог удивленно посмотрел на Вирджинию, и выражение его лица изменилось. Оправившись от почти неистовой сосредоточенности на своей матери, он извиняющимся тоном произнес:
 – Простите меня, я не заметил, что здесь присутствует незнакомый человек. Я принял вас за мисс Маршбанкс.
 Герцогиня рассмеялась:
 – Она совсем не похожа на Марши, не так ли? И она очаровательная девушка. Надеюсь, работа в нашей библиотеке доставит ей удовольствие.
 Герцог протянул руку, и Вирджиния, поднимаясь с кресла, обнаружила, что колени у нее дрожат.
 – Я тоже надеюсь, как говорит моя мать, что вы получите удовольствие, работая здесь, – произнес он, и улыбка совершенно преобразила его лицо.
 – Уверена, это будет очень интересно, – ответила Вирджиния, стараясь преодолеть робость и смущение.
 Было что-то нереальное в прикосновении руки человека, за которого она год назад вышла замуж. Она отчетливо видела, что в глазах его светится восхищение, а на губах играет очень дружелюбная улыбка.
 – Уверен, вы простите меня за мою явную грубость, – произнес он. – Может быть, вы позволите мне отвести вас вниз и показать вам библиотеку – если, конечно, вы уже не видели ее.
 В первую секунду Вирджиния хотела отказаться, а затем подумала, что это будет невежливо.
 – Очень любезно с вашей стороны, – пробормотала она.
 – Хорошая мысль, – одобрила герцогиня. – А я теперь должна отдохнуть. Не сердись на меня, Себастьян. Я не сделала ничего плохого.
 – Только потому, что я предотвратил это, – мрачно ответил герцог.
 – Это была ошибка, – легкомысленно произнесла герцогиня, – давай забудем о происшедшем.
 Герцог вздохнул и, подойдя к двери, пропустил вперед Вирджинию. Они молча спустились по лестнице, и Вирджиния поняла, что он все еще занят мыслями о своей матери. Потом, сделав над собой усилие, он заговорил об истории замка: впервые он был построен в норманнские времена, перестраивался в правление Генриха VIII, часть здания сгорела в восемнадцатом веке, и его отец потратил немало денег сорок лет назад, чтобы пристроить дальнее крыло.
 – Это сборная солянка от каждого последующего поколения, – сказал он. – Конечно, первые Риллы жили здесь. Карл I посвятил в рыцари сэра Томаса Рилла за услуги, оказанные короне. Мы стали графами в правление королевы Анны, а герцогство получили во времена Георга IV.
 – Это очень интересно, – заметила Вирджиния, наблюдая за герцогом, пока тот говорил, и понимая, что история семьи много значит для него. По его тону она догадалась, что он не просто лицемерно платит дань уважения прошлому, но что замок и все, что в нем находится, близко и дорого ему.
 На ее лице появилось недоуменное выражение, когда они вошли, наконец, в библиотеку и герцог эффектно распахнул перед ней дверь.
 – Здесь хранится много самых бесценных сокровищ.
 Тетя рассказывала Вирджинии, как прекрасна библиотека, но она не ожидала увидеть такое великолепие! Полки с книгами поднимались от пола до сводчатого потолка, покрытого великолепной росписью сцен из жизни богов и богинь. Сквозь высокие окна-витражи проникали солнечные лучи, создавая на полу калейдоскоп цветных узоров. Половину комнаты окружала галерея, на которую вела небольшая винтовая лестница. Вокруг, куда ни кинешь взгляд, были книги – фолианты, изысканно переплетенные в тисненую кожу мягких, теплых тонов; непрерывные ряды этих книг, казалось, создавали на стенах рисунок более прекрасный, чем созданный художником.
 – Фантастика! – воскликнула Вирджиния, всплеснув руками.
 – Мне показалось, что вы так и подумаете, – сказал герцог. – Каждый раз, когда я возвращаюсь в замок после отъезда, мне кажется, что комнаты, подобной этой, не существует. Сюда я прихожу с особым удовольствием. Вам будет приятно работать здесь. Вот ваш стол, – указал он на один из столов посреди комнаты, – а вот довольно неполный и сильно устаревший каталог. Я хочу надеяться, что вам удастся найти то, что вам нужно.
 – Уверена, что найду, – ответила Вирджиния. Но, показав ей библиотеку, герцог не ушел. Вместо этого он сказал, облокотившись на камин:
 – Вы совсем не такая, как я ожидал! Вирджиния покраснела.
 – Какой же вы меня представляли?
 – Синим чулком. Серьезной молодой женщиной в очках и прыщеватой – одно, похоже, всегда сопутствует другому!
 – О, это несправедливо! – запротестовала Вирджиния.
 – Ладно, прыщи забираю назад, – согласился герцог, – но, конечно, женщиной, которая выглядела бы эрудиткой.
 – Внешность не всегда соответствует тому, что собой представляет человек, – улыбнулась Вирджиния.
 – Вы говорите так, будто это имеет особое значение, – заметил герцог.
 Вирджиния отвернулась. «Он более проницателен, чем я думала, – отметила она про себя. – Мне следует быть более осторожной».
 – Я констатирую общеизвестный факт, – произнесла она вслух.
 – Надеюсь, вы позволите мне иногда приходить, чтобы поговорить с вами, – сказал герцог. – Мне кажется, очень немногие читают в наши дни книги, а в особенности – среди молодых женщин.
 – Возможно, вам не повезло со знакомыми, – предположила Вирджиния.
 – Возможно, и тем больше у меня причин искать бесед с вами.
 – Боюсь, я буду слишком занята для продолжительных бесед. Мне предстоит очень многое сделать за очень небольшой промежуток времени.
 – К чему спешить? Конечно, пока вы находитесь здесь, вы захотите посмотреть Англию? Это довольно красивый остров. Вы должны осмотреть все исторические достопримечательности Лондона.
 – Сомневаюсь, что мне удастся поехать туда.
 – Похоже, все так спешат в наши дни, – со вздохом произнес герцог. – Иной раз мне кажется, что люди упускают очень многое. Скоро у нас появятся сотни этих недавно изобретенных нелепых передвижных экипажей – автомобилей, мчащихся по нашим дорогам и улочкам, поднимающих ужасную пыль и не оставляющих людям времени, чтобы полюбоваться красивыми пейзажами своей страны.
 Произнося с чувством эти слова, герцог пересек комнату и, подойдя к одному из окон, открыл его. Вирджиния с недоумением наблюдала за ним.
 – Подойдите сюда, – позвал ее герцог. Вирджиния повиновалась. Он широко распахнул окно, и, выглянув из него, она увидела другую часть парка, ранее недоступную ей. Там протянулись длинные гряды цветочных бордюров, за ними, в отдалении, играл фонтан, его вода переливалась всеми цветами радуги на фоне неба. Далее открывалась широкая перспектива аллей, протянувшихся к затянутому туманной дымкой горизонту, где возвышался темной массой в золотистых лучах солнца большой лес.
 – Как красиво! – воскликнула Вирджиния.
 – Все окрестности Рилла очень живописны, – подтвердил герцог. – Но я имею намерение сделать их еще прекраснее. Когда вы станете просматривать здесь книги, то, возможно, наткнетесь на старые планы садов времен королевы Елизаветы. Скажите мне сразу об этом, хорошо? Я знаю, что они где-то в этой комнате, но я не смог найти их, хоть искал не раз. Я хочу восстановить замок в первоначальном виде. Кроме того, мой дед продал множество наших картин. Когда-нибудь я надеюсь выкупить их.
 – А сейчас вы не можете этого сделать? – спросила Вирджиния.
 Внезапная грусть омрачила его лицо.
 – Боюсь, я не могу себе этого позволить, – ответил герцог.
 Вирджинии показалось, что дюжина вопросов вот-вот сорвется с ее губ, и, вопреки здравому смыслу, чуть не задала их. Девушка жаждала спросить герцога, что он сделал с двумя миллионами долларов, которые получил за свою женитьбу на ней, с ее состоянием, которым, несомненно, должен был распоряжаться все эти месяцы. Столько денег, а он все еще не может позволить себе выкупить несколько картин…
 Герцог закрыл окно, как бы намеренно убирая замечательный вид, чтобы наказать себя… или ее.
 – Что ж, мисс Лангхолм, – произнес он совсем другим тоном, – надеюсь, вы найдете все, что вам нужно. Если же нет, то спросите Мейтьюза – это дворецкий. У моего секретаря отпуск в данный момент, но, несомненно, мисс Маршбанкс позаботится о вас. А теперь извините меня.
 – Конечно, – ответила Вирджиния, – и большое спасибо, что показали мне окрестности.
 Герцог отвернулся и оставил ее, выйдя из комнаты и закрыв за собой дверь. Когда он ушел, Вирджиния села в одно из кресел, обтянутых красной кожей, и попыталась поразмышлять.
 Разговаривая с герцогом, она чувствовала себя так странно и неловко, что с трудом произносила слова, будто ее горло кто-то сдавил железной рукой. И все же ей удалось выдержать это испытание. Что означал весь этот разговор о деньгах? И в первый раз после того, как она оставила будуар, Вирджинию охватило удивление при воспоминании о поведении герцогини. Она благодарна ей за пять фунтов! Что могло это означать? И те мужчины, которые приехали смотреть на ее драгоценности? Что происходит в замке? И почему, в самом деле, они так бедны? Это казалось неразрешимой загадкой, ведь задавать подобные вопросы непозволительно даже мисс Маршбанкс.
 «И все же я это выясню», – пообещала она себе, но, оглядев библиотеку, поняла, что не может все время думать только об этом.
 Не сумев преодолеть искушение, Вирджиния поднялась по маленькой винтовой лестнице на галерею и обнаружила там не такие громадные, но, очевидно, более редкие книги. Многие из них казались неимоверно древними. Вирджиния шла по галерее, прикасаясь то к одной, то к другой книге, и в конце галереи, прямо над камином, увидела два небольших алькова с красными кожаными табуретами и высокими школьными партами, за которыми можно было сидеть и читать.
 Обрадовавшись, как ребенок новой игрушке, она уселась в одном из альковов и в этот момент услышала, как внизу открылась дверь и кто-то вошел в библиотеку. Вирджиния поняла, что ее не видно, и, так как в эту минуту она была не в состоянии вновь встретиться с герцогом, замерла на месте. «Герцог решит, что я ушла, – подумала Вирджиния, – и не удивится моему отсутствию».
 Через секунду, как она и предполагала, Вирджиния услышала, как дверь вновь открылась, и затем, к своему удивлению, она услышала голос:
 – Привет, Маркус! Что ты здесь делаешь?
 Это был женский голос. Манера говорившей растягивать слова производила приятное, даже чарующее впечатление.
 – Шелмадин! Я думал, что ты с Себастьяном.
 – Он избегает меня, – прозвучало в ответ. – Кажется, он поднялся наверх, пошел повидаться с матерью.
 – И каковы твои успехи? – спросил мужчина.
 – Нечем похвастаться, – ответила женщина по имени Шелмадин. – Он очарователен, но дальше мы не продвигаемся. Не думаешь ли ты, что его сердце все еще принадлежит Миллисент?
 – Боже правый, нет! Этого не может быть, ведь она так подло обошлась с ним. Какое-то время сердце его было, конечно, разбито, да и стоит ли удивляться? Миллисент разбила столько мужских сердец, что другой женщине и не снилось. Но ты забываешь, что с тех пор Себастьян женился.
 – Ничего я не забываю, его жена в сумасшедшем доме, что-то вроде этого, так что с ней можно не считаться.
 Мужчина рассмеялся:
 – К счастью для меня, не так ли? Я действительно потерпел бы полное фиаско, если бы она родила наследника.
 – Мой дорогой Маркус! Себастьян молодой мужчина. Тебя в любом случае нельзя считать его соперником. – Тягучий голос внезапно умолк, а затем Шелмадин сказала: – О, мой дорогой! Не заставляй меня слишком сильно любить тебя. Это делает мою роль еще более трудной.
 – Шелмадин!
 Голос мужчины сделался хриплым. Затем наступила тишина, и Вирджиния поняла, что они, должно быть, сжимают друг друга в объятиях. Она не могла сообразить, следует ли ей объявлять о своем присутствии, и затем решила, что это вызовет слишком сильное смущение.
 – Черт возьми, Шелмадин! Ты сводишь меня с ума! – с трудом произнес человек по имени Маркус после долгой паузы.
 – О, Маркус! Мы должны быть вместе! – страстно воскликнула Шелмадин. – Мы должны! Боже! Мы не можем жить вот так. Моя портниха угрожает возбудить против меня дело, если я не оплачу по меньшей мере половины счетов к концу этой недели.
 – Не напоминай мне о счетах. Скажу тебе только одно: в Лондоне становится все меньше мест, куда я могу пойти… Дорогая, попробуй вновь атаковать его сегодня вечером. Вытащи его на лунный свет, придумай что-то еще. Может, стоит войти в его спальню?
 – Это слишком вызывающе, я не верю, что он попадется на такую удочку. Что с ним случилось? В прошлом у него было немало любовниц. Помнишь ту девушку, Гейети, о которой ты мне рассказывал?
 – Помню! Помню! – произнес Маркус. – Но с тех пор, как умер старик, Себастьян, похоже, стал совсем другим. И от него мне, конечно, мало пользы. Боже! Как я ненавижу его! Он стоит между мною и всем, что так много значит для меня.
 – Дорогой мой, я должна идти.
 – Да, конечно. Нельзя допустить, чтобы нас застали вместе. Здесь единственное место, куда никто не заходит. Эти старые преданные слуги постоянно подглядывают и вынюхивают по всему дому… Шелмадин, прошу тебя, подумай обо мне. Положи этому конец, Шелмадин! Я молю Бога о его смерти!
 На мгновение воцарилась тишина, а затем прозвучало:
 – Прощай!
 Вирджиния услышала, как открылась и тут же закрылась дверь. Она прождала несколько минут, затем Маркус вышел из комнаты. Только тогда она осознала, что почти не дышала из страха, что ее раскроют.
 Кто были эти люди? И что означал их разговор? Неужели каждый человек в замке был одурманен мыслью о деньгах? И почему Маркус, кто бы он ни был, ненавидел герцога и желал ему смерти? Все это казалось зловещей тайной, и Вирджиния почувствовала, что поток новой информации буквально захлестывает ее. Она увидела все, ради чего приехала сюда, и теперь страстно желала исчезнуть.
 Она медленно спустилась в библиотеку. Только что пережитые события утрачивали реальность, ей казалось, что разговор, который она слышала, не видя собеседников, ей приснился.
 Вирджиния направилась по коридору к главному холлу. Войдя туда, она увидела, как женщина, пройдя по его мраморному полу, поднимается по лестнице. Она выглядела весьма элегантно в платье из синего атласа, отделанном по швам кружевными оборками. Большая роза пламенела на груди. Волосы дамы были черными, как крыло ворона.
 «Она красива», – подумала Вирджиния, наблюдая за грациозными движениями дамы, которая дошла почти до верхней площадки. В это время в холле появился герцог.
 – Леди Шелмадин! – позвал он. – Неужели вы покидаете нас? Я хотел бы показать кое-что именно вам.
 Она обернулась и посмотрела на него, перегнувшись через перила лестницы. Лицо ее казалось очень красивым в лучах заходящего солнца, проникающих в высокие окна. Ее кожа была цвета магнолии, брови изгибались дугой над удивительными зелеными глазами.
 – Похоже, вы упустили такую возможность, – заявила она. – Вы так долго пренебрегали мной, что я направляюсь в свою комнату, хочу прилечь.
 – Простите меня, – взмолился герцог, – и спуститесь сюда. Вы нам нужны.
 – Вы действительно сожалеете? В таком случае я вас прощаю.
 Она спустилась до последней ступеньки лестницы и протянула к нему руки.
 – Скажите, что вы сожалеете, – приказала она герцогу, и он, наклонившись, поцеловал ее пальцы. – Вы были очень жестоки, – произнесла она низким обещающим голосом.
 – Это вышло случайно. У меня были неотложные дела, которые требовали моего внимания.
 – Не может быть ничего более неотложного, чем мы.
 Она смотрела в его глаза, и в значении ее слов невозможно было ошибиться. Герцог весело рассмеялся.
 – Вы не можете дольше упрекать меня! – воскликнул он. – Я прощен!
 Она спустилась в холл и взяла его под руку. Они прошли вместе под дверной аркой и скрылись из вида.
 Вирджиния застыла на месте. Никто не заметил ее в темном конце коридора. Минуту спустя, внезапно почувствовав себя ничтожной и очень одинокой, она поднялась по лестнице в свою спальню.




 Глава 5


 – Вы понравились герцогине! И уверяю вас, мисс Лангхолм, ее светлости трудно угодить, – говорила мисс Маршбанкс Вирджинии, когда они заканчивали обед в маленькой гостиной.
 Им прислуживал лакей, и все блюда подавали на украшенной гербом серебряной посуде. На столе горели свечи, и Вирджиния не могла не чувствовать, что, будь она с кем-то другим, а не с мисс Маршбанкс, это выглядело бы очень романтично.
 Мисс Маршбанкс, конечно, была одета подобающим образом. На ней было вечернее платье, замысловатого покроя и украшенное оборками из выцветшего черного тюля. И она заменила свое обычное, каждодневное пенсне на пенсне в золотой оправе, прикрепленное к золотой цепочке с гранатами. На руке был гранатовый браслет, в ушах поблескивали серьги.
 – Как мило со стороны ее светлости, – сказала Вирджиния, стараясь, чтобы в ее голосе звучало подходящее к случаю подобострастие.
 Уверяю вас, ее светлость проявила любезность, так приняв нового человека, – заявила мисс Маршбанкс тоном школьной учительницы, выдающей особую награду любимому ученику. – Здесь, в замке, все давно знают друг друга, и новое лицо не является persona grata 3 – вы понимаете, что я хочу сказать.
 – Но сюда, должно быть, приезжает много новых лиц, – предположила Вирджиния. – Разве сейчас в замке нет гостей?
 – О нет, никаких гостей! – Мисс Маршбанкс явно была шокирована. – Прошло всего восемь месяцев после смерти покойного герцога – он был очень милый человек и всегда так расположен ко мне, – так что ее светлость еще в трауре. Однако, как вы понимаете, она может носить розовато-лиловый и серый цвета, но развлечения определенно недопустимы еще четыре месяца.
 – Но мне показалось, что я видела каких-то гостей, – настаивала Вирджиния.
 – Не гостей – друзей, – поправила ее мисс Маршбанкс. – Постойте-ка, сейчас здесь остается не больше десяти человек. У нас обычно гостит уйма народу, как вы сказали бы. В данный момент в замке только близкие друзья ее светлости: полковник Чомли, сэр Дэвид Уэнторн и лорд Крофорд. Конечно, в доме находится бедный лорд Рафтон, но он не в счет.
 Вирджиния хотела спросить, почему же, но мисс Маршбанкс невозможно было остановить.
 – Затем здесь леди Шелмадин Даттон, – добавила она, и в ее голосе, похоже, появились резкие ноты.
 – Кто это? – ухитрилась вставить вопрос Вирджиния.
 – На самом деле меня не интересует леди Шелмадин, – натянутым тоном произнесла мисс Маршбанкс.
 – Но расскажите мне о ней, – настаивала Вирджиния.
 – Это не та персона, которую мне хотелось бы обсуждать, – упорствовала мисс Маршбанкс. – Меня удивляет, что его светлость поощряет ее визиты сюда, ведь она не является родственницей или даже очень старым другом семьи. Конечно, его светлость хорошо знал ее мужа.
 – Она замужем! – вырвалось у Вирджинии.
 – Вдова, – ответила мисс Маршбанкс. – Ее муж был убит во время Бурской войны. Он учился в Оксфорде с герцогом. Но я не думаю, что его светлость был прежде знаком с леди Шелмадин, она чуть ли не насильно навязала себя ему.
 Мисс Маршбанкс опустила кофейную чашку и наклонилась через стол. Лакей вышел из комнаты, и они остались совершенно одни.
 – Я охотно поделюсь с вами, мисс Лангхолм, своими подозрениями относительно леди Шелмадин. Меня не оставляет мысль, что она охотится за герцогом! Он, конечно, женат, но это не останавливает ее желания заполучить его.
 – Вы действительно так думаете? – спросила Вирджиния, выразив своим тоном подобающее этой новости удивление и стараясь не рассмеяться. Перед ней внезапно возникла картина: герцога ведут на веревке, как вола.
 – Она бессовестная! Вот что я думаю. Нагло ведет себя. Все эти платья с глубоким вырезом и то, как она подкатывается к мужчине, взмахивая ресницами… Женщин она не выносит, точно говорю вам! И к слугам нет верного подхода. Скажем, Эллен – она главная горничная – рассказывала мне, что леди Шелмадин вышла из себя, потому что решила, что одно из ее платьев небрежно поглажено. А чаевые, которые она дает, просто смехотворны.
 – Возможно, у леди Шелмадин нет денег.
 – Если она в столь стесненных обстоятельствах, тогда не стоит останавливаться в таких местах, как наш дом, – сурово заключила мисс Маршбанкс. – У нас, в Рилле, есть определенные стандарты, которых мы придерживаемся. И в данный момент я считаю совершенно неуместным, что леди Шелмадин постоянно приглашают остаться. Не то чтобы герцог не поддерживает и не поощряет ее; но чего ждать от мужчин?
 – Вы считаете, что герцога интересует леди Шелмадин? – спросила Вирджиния, тщательно подбирая слова.
 – Нет, я так не думаю, – ответила мисс Маршбанкс. – Не думаю, что его интересует кто-нибудь, кроме него самого. Если существовал когда-нибудь законченный эгоист, так это его светлость. Когда я думаю об его матери, такой одинокой и страдающей, и об ее сыне, который так суров с ней, у меня кровь закипает в жилах!
 – Почему же его светлость так сурово ведет себя с матерью?
 Мисс Маршбанкс, похоже, готова была отступить.
 – Что вы можете подумать обо мне, – спросила она с горячностью, – если я пересказываю сплетни о своих хозяевах совершенно постороннему человеку! Вы не должны задавать мне слишком много вопросов, действительно не должны. Видите ли, я занимаю совершенно особое положение в этом доме. Я не просто секретарь герцогини. Фактически, – мисс Маршбанкс улыбнулась несколько самодовольно, – меня скорее можно назвать придворной дамой. На самом деле, наш обожаемый король, когда он был принцем Уэльским, действительно назвал меня так. «Это ваша придворная дама?» – спросил он ее светлость, когда я принесла ей сумочку, которую она забыла. Как мы потом смеялись над этим! Ее милость часто называет меня своей «придворной дамой», и, боюсь, порой я сама думаю о себе именно так.
 – Я американка, а поэтому не понимаю, что такое «придворная дама», – сказала Вирджиния, – но я уверена, что вы наверняка прекрасно справляетесь с этим.
 – Хотя мне не пристало говорить так, но это правда. В этом доме ничего не происходит без моего ведома. Так я пытаюсь защитить ее светлость от волнений и неприятностей. У нее хрупкое здоровье, и она не так молода, как в минувшие годы. Мне не удается внушить герцогу, что если он хочет видеть свою мать счастливой, то должен позволить ей в известной степени делать то, что она хочет.
 – А она не делает?
 Вновь на лице мисс Маршбанкс появилось таинственное выражение.
 – Какой женщине это позволено? – спросила она уклончиво. – Я готова раскрыть вам, мисс Лангхолм, очень большой секрет. Но конечно, я уверена, что вы сохраните его в тайне.
 – Естественно, я не повторю ни одного слова из того, что вы конфиденциально расскажете мне, – заверила ее Вирджиния.
 Мисс Маршбанкс снова наклонилась через стол.
 – Очень хорошо, – сказала она. – Я социалистка!
 – Социалистка! – воскликнула Вирджиния. – Но я думала, что социалисты против богатых!
 Так оно и есть, – подтвердила мисс Маршбанкс. – Единственным исключением является ее светлость. Если бы я рассказала вам хоть четверть того, что я видела в этом замке, то у вас волосы встали бы дыбом! На самом деле я против аристократии и всего того, за что они выступают.
 Вирджиния сдержала улыбку. Она не могла не думать, что мисс Маршбанкс почувствовала бы себя потерянной и очень несчастной вне аристократической атмосферы, которой она явно наслаждалась.
 – Вы не расскажете об этом ее светлости, не правда ли? – спросила мисс Маршбанкс. – Она рассердится, если узнает, что я исповедую такие идеи. Но это так, я всегда была мятежницей.
 Вирджиния снова улыбнулась, а затем, поскольку ее мучило любопытство, попыталась вернуться к вопросу о леди Шелмадин:
 – Я видела очень привлекательную даму, когда проходила через холл сегодня вечером. Возможно, это была та особа, о которой вы говорили. Она очень элегантно одета, у нее темные волосы и удивительно белая кожа.
 – Это леди Шелмадин, – подтвердила мисс Маршбанкс. – Сама я думаю, что порой она похожа на ведьму! Я не поручилась бы, что она не способна на какое-то пагубное колдовство, если, по ее мнению, она сумеет извлечь из него выгоду.
 – С ней был какой-то мужчина. Мне показалось, что она называла его Маркус.
 – О, это капитан Маркус Рилл. Очаровательный молодой человек. Он, конечно, является возможным наследником!
 – Наследником чего?
 Герцогства. Его отец был младшим братом покойного герцога, и, если что-то случится с его светлостью и он умрет, не оставив детей, – что по причинам, о которых я не хочу упоминать, кажется весьма вероятным, – капитан Маркус станет наследником.
 – В таком случае он ведь не может иметь титула? – уточнила Вирджиния.
 – Действительно, не может! Младшие сыновья герцогов сохраняют почетный титул лорда, но их сыновья не имеют отличительного ранга.
 – Мне никогда не удастся запомнить все это!
 – У нас есть книга, в которой все это изложено, – успокоила мисс Маршбанкс, – так что это не так трудно. И конечно, когда находишься постоянно с такими людьми, то постепенно начинаешь понимать, что правильно, а что – нет. Должна сказать, мне нравится капитан Маркус, – призналась она. – Он всегда готов пошутить, неизменно доброжелателен и не впадает в мрачное настроение, как многие, которых мы могли бы назвать!
 – Вы имеете в виду герцога?
 – Никогда не знаешь, в каком настроении будет его светлость, – ответила мисс Маршбанкс, понизив голос. – Два дня назад я проходила мимо него по лестнице, и, говорю вам так же верно, как то, что я сижу здесь, он даже не заметил меня. Конечно, он вышел от ее светлости, вновь сердил ее – изводил ее, как я называю это, – и оставил герцогиню чуть ли не в слезах. Хотелось бы мне одолжить ее светлости частицу своего разума, но что хорошего из этого вышло бы? Герцогу безразлично, что говорят или думают другие, он все равно идет собственной дорогой, и больше всего страдает от этого его мать.
 – Должна ли она жить с ним, если они так несчастливы вместе? – спросила Вирджиния. – У нее нет собственных денег?
 Я не могу обсуждать это, мисс Лангхолм, – смутилась мисс Маршбанкс. – Я храню большой запас секретной информации, которая не должна слетать с моих губ. Но скажу вам одно: ее милость предполагала переехать в Дауэр-Хаус. Она сказала мне как-то: «Марши, я думаю, мы были бы очень счастливы там, ты и я. Мы принимали бы людей, которых хотим видеть, и имели бы массу собственных развлечений». Но герцог не захотел и слышать об этом. Нет, он настоял, чтобы она осталась в замке. По-моему, это проявление страшного эгоизма.
 – Похоже на то. Но что будет, если сюда приедет его жена и станет жить здесь? – Вирджинии не удалось побороть искушения задать этот вопрос.
 – О, тогда, по моему мнению, ее светлость уедет. Но похоже, ничего подобного не случится. Судя по всем отчетам, новая герцогиня так и не пришла в сознание после свадьбы. Ах, здесь есть какая-то тайна, мисс Лангхолм! Совершенно неожиданно его светлость поехал в Америку, – тогда он, конечно, еще не унаследовал герцогство, потому что его отец был жив, – и затем мы узнали, что он женился! В газетах только об этом и писали! А его жена… она впала в кому сразу после церемонии!
 – Возможно, когда-нибудь вы узнаете правду, – предположила Вирджиния.
 – Уверена, что узнаю, – с готовностью согласилась мисс Маршбанкс, – и если случилось несчастье, то я знаю, кого в нем винить. Мужчины все одинаковы, и я буду очень удивлена, если вы покинете замок без ощущения, что самое лучшее для всех женщин было бы бороться за женскую независимость. Если бы я не была так занята, то уехала бы отсюда и вступила бы в организацию в Лондоне, вот что я сделала бы.
 – Наверняка ее светлости это не понравится, – с улыбкой заметила Вирджиния.
 – Действительно, не понравится, она пропадет без меня. Но в один прекрасный день я разверну флаг в защиту прав женщин, – заверила ее мисс Маршбанкс, – а потом посмотрим, удастся ли мужчинам помыкать нами. – Она обернулась и, посмотрев на часы над камином, поднялась. – Я должна немедленно вывести на прогулку мопса ее светлости, – сказала она. – Бедный старый пес страдает ревматизмом, а эти молодые лакеи торопят его. Как часто говорит мне ее светлость: «Никому я не могу доверить бедняжку Диззи, – он назван в честь Дизраэли, одного из наших известных премьер-министров, – кроме тебя, Марши!» Так что каждый вечер приблизительно в это время я вывожу его на прогулку. Я скоро вернусь.
 Мисс Маршбанкс вышла из комнаты, и Вирджиния с улыбкой откинулась в кресле. Ее позабавил поток сплетен, рассказанных мисс Маршбанкс, но она обнаружила, что сведения, которые она получила, все больше и больше озадачивают ее.
 Почему герцог так запугивал свою мать и чем объяснялось его поведение? Затем ювелиры, почему их не впустили в дом? И еще одно, что явно ускользнуло от орлиного взора мисс Маршбанкс или ее осведомителей: леди Шелмадин, даже если она и охотилась за герцогом, как подозревала мисс Маршбанкс, была очень увлечена капитаном Маркусом Риллом.
 Сейчас, сказала себе Вирджиния, все это напоминает запутанную головоломку. Ни один из ее фрагментов, кажется, не подходит к другому, и все же она чувствовала, что где-то близко находится ключ. Внезапно Вирджинии захотелось выйти на воздух. Было что-то в этом замке, что заставляло ее чувствовать себя подавленной, к тому же она уже оказалась втянута в интриги…
 Переодеваясь к обеду в простое платье из бледно-зеленого шифона, Вирджиния захватила с собой шаль такого же цвета. Сейчас она взяла ее с кресла и, выйдя из гостиной, прошла к главному холлу. Поблизости никого не было, так что она сама открыла парадную дверь и спустилась по каменным ступенькам. Она пересекла подъездную дорожку и направилась по мягкой траве к озеру.
 Вечер был очень теплый, безветренный. Солнце, окруженное золотистым сиянием, садилось за отдаленный лес. Все еще было светло, но высоко в небе появилась первая вечерняя звезда. Вирджиния дошла до озера. Лебеди плавали по его гладкой поверхности; островок в центре пламенел розами, а небольшой белый храм, который она видела из окон замка, отсюда был почти скрыт цветущей жимолостью и серебристо-белыми березами.
 Вирджиния обошла озеро, и тропинка привела ее к небольшой аллее, обсаженной кустарником. Птицы встрепенулись на деревьях, кролики поспешно удирали с тропинки в кусты при ее приближении. Было по-домашнему мирно, и Вирджиния почувствовала, что все переживания, которые не давали ей покоя с момента прибытия в Англию, постепенно уходят.
 Она села в беседке, увитой зеленью, травянистая тропинка перед ней вела к красивой статуе танцующего фавна. Вирджиния задумалась.
 – Все это так сложно, – вслух произнесла она.
 – Что именно? – произнес голос, напугавший и заставивший девушку вздрогнуть. На дорожке, противоположной той, по которой она пришла к беседке, стоял герцог. Он был одет в вечерний костюм, и грудь его белоснежной сорочки ярко выделялась на фоне темных деревьев.
 – На мгновение мне показалось, что вы Дама в белом, – с улыбкой произнес он. – Я с облегчением услышал, что вы говорите.
 – Дама в белом?
 – Она – наше фамильное привидение. Но появляется только в том случае, если предстоит умереть одному из членов семьи.
 – Что ж, я рада, что не оказалась провозвестницей плохих новостей, – улыбнулась Вирджиния.
 Герцог подошел и сел рядом с ней на скамью.
 – Как вы нашли дорогу сюда? Очень редко люди заходят на эту маленькую полянку.
 – Похоже, я случайно забрела сюда, – просто сказала Вирджиния. – Я вышла погулять, потому что… – Она умолкла, чувствуя, что было бы невежливо сказать ему, что ей захотелось убежать из замка.
 – Я понимаю, почему вы пришли. Вы почувствовали, что замок слишком давит на вас, и на мгновение вам захотелось убежать из него.
 – Полагаю, все большие дома заставляют человека чувствовать себя маленьким и незначительным.
 – Надеюсь, мой дом не заставит вас чувствовать себя так, не слишком долго, во всяком случае, – заметил герцог. – Мне хотелось бы, чтобы вам было уютно здесь.
 – Очень мило с вашей стороны, – ответила вежливо Вирджиния.
 – Я говорил покровительственно, – извинился герцог, – я не хотел этого. Я просто хотел, чтобы американка увидела Англию с самой лучшей стороны. И, по моему мнению, замок Рилл одно из самых красивых мест в Англии.
 – Он действительно прекрасен, – спокойно подтвердила Вирджиния.
 – Забавно, знаете ли, – продолжал герцог, глядя не на нее, а на полянку, в сторону статуи, – но я нахожу, что мне легко говорить с вами, – совсем не так, как с большинством американцев, с которыми я встречался.
 – А вы знакомы со многими? Он покачал головой:
 – Нет, я только один раз был в Америке очень короткое время. Но у меня возникло ощущение, что ни у меня с ними, ни у них со мной нет ничего общего. Отважусь сказать, это очень глупо; они такие же люди. Но с вами совсем другое дело.
 – Я стопроцентная американка, – решительно заявила Вирджиния.
 – И весьма привлекательная, если мне будет позволено сказать так, – улыбнулся герцог.
 Вирджиния удивилась комплименту. Она почувствовала, что, будь она англичанкой, в подобных обстоятельствах герцог не говорил бы подобным образом.
 – Расскажите мне о своей работе, – попросил герцог, – и о своей стране.
 – Почему бы вам снова не приехать в Америку, чтобы узнать все самому?
 Ей показалось, что лицо его омрачилось.
 – Возможно, когда-нибудь я так и сделаю, – ответил он. – Но в данный момент мне предстоит множество работы здесь. Наверное, вы считаете, что человек, который фактически не зарабатывает денег, не работает. Это, если так можно выразиться, очень американское представление, но оно совершенно не относится к делу. Моя работа намного тяжелее, чем у моего управляющего, которому я плачу. Моя работа намного тяжелее, чем у официанта в моем доме, которому я также плачу. Более того, я несу полную ответственность не только за то, что я делаю, но также за то, что делают они. Вы не можете назвать это работой?
 – Наверное, я не понимаю, чем занимаются люди вашего положения, – объяснила Вирджиния. – Все мужчины, которых я знала и которые имели деньги, всегда работали в конторе. Или они разъезжали по стране, проверяя отделения их бизнеса. У них были дюжины секретарш, менеджеров, служащих, и все они выполняли их распоряжения.
 – Да, это большой бизнес, – согласился герцог. – Но здесь, в Рилле, мы как маленькая независимая страна – государство в государстве, можно сказать. Так или иначе, на меня работает около тысячи человек. Это не только домашняя прислуга, но каменщики, плотники, кузнецы; у нас есть даже собственный пивоваренный завод. Я с удовольствием покажу вам все это. Думаю, вы поймете, что, на свой лад, я в полной мере являюсь серьезным менеджером.
 – С большим удовольствием посмотрю на все это, – ответила Вирджиния.
 – Тогда заключаем сделку, – улыбнулся герцог. – Я покажу вам Англию, а вы расскажете мне об Америке.
 Он протянул руку, и она подала ему свою. Вирджиния ощутила крепкое пожатие его пальцев, а затем он почти машинально опустил глаза на ее руку, прежде чем отпустить ее. Вирджинии показалось, что герцог колебался, не зная, может ли поцеловать ее, но она убедила себя, что это абсурдная мысль. Однако, чувствуя легкое смущение, поднялась со скамьи.
 – Думаю, пора вернуться в замок, – сказала она. – Мисс Маршбанкс будет волноваться, не зная, что случилось со мной.
 Они направились назад через кустарники, окружавшие озеро.
 – Неужели вы действительно приехали из Америки без сопровождающего? – спросил герцог.
 Последние лучи заходящего солнца играли в волосах Вирджинии.
 – О, у меня была компаньонка. Она удалилась в свою каюту в тот момент, когда мы покинули Нью-Йорк, и не выходила из нее, пока не показался Саутгемптон.
 – Тогда, наверное, вы приятно проводили время. Если, конечно, мужчины на корабле не были отделены от женщин.
 – Мне кажется, я ни с кем не разговаривала, – отозвалась Вирджиния. – Мне о многом надо было подумать.
 – Не могу представить англичанку, которая, путешествуя в одиночестве, не попала бы в какую-нибудь неприятную историю, – заметил герцог. – Меня восхищает независимость женщин в вашей стране.
 – Мне не казалось, что существует какая-то опасность попасть в неприятную историю, – довольно холодно возразила Вирджиния.
 – Принимаю поправку, – охотно согласился герцог. – Все же я считаю вас смелой молодой женщиной и восхищаюсь вами.
 – Я должна вернуться в замок, – повторила Вирджиния.
 – Если я вернусь с вами, это даст мисс Маршбанкс богатую пищу для сплетен, – вздохнул герцог, – поэтому я оставлю вас. Но у меня есть предложение. Вы ездите верхом?
 – Да, конечно. Точнее, я не ездила последние три года, но прежде часто совершала верховые прогулки.
 – Тогда совершим такую прогулку вместе завтра рано утром? Прежде чем посмотреть мир, стоит осмотреть поместье, которое моя няня называла лучшим местом для прогулок. Встретимся в шесть утра у парадного входа.
 – С удовольствием приду, – ответила Вирджиния, – и я не заставлю вас ждать.
 Повернувшись, она пошла прочь от него по направлению к замку. Огни не сверкали в его окнах, и он выглядел очень большим и очень внушительным. Вирджиния знала, что герцог наблюдает за ней, но заставила себя не оборачиваться. Она чувствовала, что предпринимает важнейший для себя шаг, значения которого она пока не понимала и который в данный момент не имел смысла.
 Герцог предложил ей покататься верхом. Вирджиния испытала легкое удовольствие при мысли об этом, а затем внезапно поняла, что в какой-то степени, пусть очень незначительной, это было оскорбление. Она подумала, что ему никогда не пришло бы в голову пригласить незамужнюю англичанку составить ему компанию и встретиться с ним почти тайно так рано утром. И она поняла, что это произошло не только потому, что она американка, но также потому, что она не принадлежит к высшему обществу. Она была «библиотекаршей», девушкой, которая питается вместе с мисс Маршбанкс, девушкой, с которой герцог мог поболтать или пофлиртовать, но отношения с которой не имели бы для него продолжения.
 Осознание этого пронзило ее, от гнева у нее на мгновение перехватило дыхание. А затем, вопреки своей воле, она расхохоталась. Вирджиния не могла не видеть иронии ситуации, понимая, что если к ней не относятся как к герцогине, то это целиком ее вина.
 Вирджиния предпочла бы пойти прямо в свою спальню, но поскольку ей показалось, что это будет невежливо по отношению к мисс Маршбанкс, то она повернула к гостиной. Как раз в тот момент, когда она выходила из холла, в дверях показался мужчина, и она чуть не столкнулась с ним.
 – Извините, – сказала она, предположив, хотя ни разу не видела его, что это капитан Маркус Рилл.
 – Добрый вечер, – удивленно произнес он. – Не думаю, что мы раньше встречались.
 – Нет, – ответила Вирджиния.
 – Я – Маркус Рилл. Вы гостите в замке? – спросил он, заметив ее вечернее платье и то, что она без головного убора.
 – Я приехала сегодня, – ответила Вирджиния, – из Америки. У меня есть разрешение изучать кое-какие книги в библиотеке.
 – Вот это да! Как интересно! – воскликнул капитан Рилл.
 Он достал монокль из кармана жилетки и вставил его в глаз. Чересчур высокий воротник его белоснежной рубашки, подбитые плечи смокинга, гвоздика в петлице, загнутые вверх кончики небольших усов – все это напомнило Вирджинии англичанина, каким его изображают на карикатурах.
 – Знаю! – импульсивно воскликнула она. – Вы так называемый «джентльмен», или «щеголь»?
 Капитан Рилл откинул назад голову.
 – Вы правы, – рассмеялся он. – Прямое попадание с первого раза. Где вы наслушались о таких вещах?
 – Даже в наши дремучие леса иногда доходят слухи о других странах.
 Извините, – усмехнулся он. – Но мы с вами должны поладить. Вы слишком хорошенькая, чтобы проводить время, разглядывая все эти пыльные книги.
 – Ради этого я приехала сюда.
 – Чепуха! Я вывезу вас покататься. Вам это должно понравиться, не так ли?
 – Вы очень добры, – ответила Вирджиния, – но сомневаюсь, что у меня найдется время.
 Она попыталась пройти мимо него по коридору, но он преградил ей путь.
 – Знаете ли вы, что вы самое хорошенькое создание, которое я видел за многие годы? – заявил капитан Рилл. – Не представлял, что Америка поставляет нечто подобное вам.
 – Думаю, капитан Рилл, что я должна найти мисс Маршбанкс, – холодно проронила Вирджиния.
 – Не беспокойтесь о старушке Марши. Она не станет монополизировать вас, – возразил он. – Пойдемте со мной, и полюбуемся лунным светом.
 Он предложил ей руку, но Вирджиния ухитрилась проскользнуть мимо него. Пока он протягивал руку, чтобы схватить ее, она уже торопливо шла дальше по коридору.
 – Спокойной ночи, капитан Рилл! – бросила она через плечо.
 – Послушайте. Не уходите! Останьтесь поболтать! – закричал он, но Вирджиния уже достигла убежища маленькой гостиной и закрыла за собой дверь.
 Вирджиния смеялась, но в то же время была оскорблена его наглостью. Как осмелился он вести себя с ней в такой пошлой фамильярной манере? И кого она должна была упрекать, кроме своей тети, которая и придумала эту явно очень уязвимую маску?
 Гостиная была пуста. Похоже, мисс Маршбанкс все еще выгуливала Диззи или же отправилась спать. Вирджиния поняла, что должна найти путь наверх и каким-то образом избежать встречи с чересчур назойливым капитаном Маркусом Риллом.
 Она выглянула за дверь. Поблизости никого не было, и Вирджиния решила, что должна быть еще одна лестница, по которой она сумеет добраться до верхней площадки. Соответственно, вместо того чтобы свернуть направо, она повернула налево и через некоторое время нашла лестницу, которую искала. Поднявшись и слегка поблуждав без толку в поисках своей комнаты, Вирджиния услышала голос герцогини:
 – Ты абсолютно уверена, что оно еще не пришло?
 – Абсолютно уверена, ваша светлость. Отвечала ей мисс Маршбанкс.
 – Но сверх срока прошел почти месяц, и его светлость начинает беспокоиться об этом. Я не могу волновать его, ты знаешь, Марши.
 – Да, действительно, ваша милость.
 – В первых числах месяца должно прийти еще одно письмо, но, если это задерживается, другое может также задержаться. Как ты думаешь, что случилось?
 – Не могу придумать, ваша милость. Я спрашивала всех, и Мастере говорит, что за последние две недели ничего не приходило.
 – Я не знаю, что делать, действительно не знаю, Марши!
 – Возможно, его светлость?..
 – Нет, конечно, я не стану спрашивать у него, – поспешно прервала ее герцогиня. – Так ты хорошо поняла, Марши? Ни слова из нашего разговора не должно достичь ушей его милости. И ты сказала, что Мастере также не станет упоминать об этом, не так ли?
 – Да, ваша светлость, но я только предложила…
 – Я сказала тебе, Марши, ты не должна говорить об этом никому – и это приказ.
 Вирджиния поняла, что стоит в нерешительности в коридоре, не зная, идти ей вперед или назад. Потом она услышала звук удаляющихся шагов и, завернув за угол, увидела герцогиню, идущую по коридору. Мисс Маршбанкс стояла в дверях своей спальни с несчастным выражением лица.
 – О, это вы, мисс Лангхолм! – воскликнула она, увидев Вирджинию. – Я удивлялась, куда вы все-таки подевались.
 – Я вышла немного прогуляться, – ответила Вирджиния. – Боюсь, прогулка затянулась дольше, чем я намеревалась.
 – Что ж, думаю, вы собираетесь лечь спать.
 – Да, конечно. Дверь моей спальни рядом, верно?
 – Через две двери налево, – поправила ее мисс Маршбанкс.
 – О, благодарю вас, – сказала Вирджиния. – Боюсь, я немного заплутала.
 – Спокойной ночи, мисс Лангхолм. Надеюсь, вы хорошо выспитесь.
 Вирджиния со вздохом облегчения прошла в свою комнату. Внезапно она почувствовала, что очень устала. Это был долгий день. В то же время, думала она почти с чувством негодования, возник еще один неразрешенный вопрос. Что за письмо не получила герцогиня? И почему герцогу не следует знать об этом? Наверное, в действительности существует совершенно простое решение всех проблем, с которыми она столкнулась в последние двадцать четыре часа, однако в данный момент все казалось ей невероятно сложным.
 Вирджиния легла в постель и закрыла глаза, но обнаружила, что заново переживает все события, случившиеся с момента ее прибытия. Особенно отчетливо она слышала, как герцог говорит: «Заключаем сделку», держа ее руку в своей и не сводя с нее глаз.
 Возникло ощущение, что, когда они были вместе, он не выглядел циничным или высокомерным. Затем она сказала себе, что все это только плод ее воображения. Герцог запугивает свою мать, обладает плохим характером и подвержен мрачным настроениям. К тому же, она слишком хорошо это знала, он является одним из охотников за состоянием…
 Он не нравился ей… на самом деле она ненавидела его! И если леди Шелмадин действительно была ведьмой, то из них получилась бы хорошенькая парочка. Вирджиния решительно взбила подушку. Она не станет больше думать ни об одном из них. Они не стоят этого.




 Глава 6


 Вирджиния спустилась по лестнице, как только большие дедовские часы в холле пробили шесть раз. Герцог сказал, что поблизости никого не будет, но он, конечно, не считал домашнюю челядь достойной упоминания.
 С полдюжины румяных горничных в ситцевых платьях, домашних чепцах и крахмальных передниках полировали каминную решетку, вытирали пыль с мебели, мыли мраморный холл, подметали ковры. Лакеи в одних рубашках и полосатых жилетах носили грязные бокалы из гостиной, в то время как другие слуги, рангом пониже, вносили дрова и уголь и удаляли золу из потушенных каминов.
 Все горничные были слишком хорошо вышколены, чтобы глазеть по сторонам, но Вирджиния поняла, что они исподтишка посматривали на нее, когда она проходила через холл, направляясь к парадной двери.
 Герцог уже сидел верхом на великолепном черном жеребце, в то время как грум держал под уздцы гнедую кобылу.
 – Доброе утро! – сказала Вирджиния и поняла, хоть он и был слишком вежлив, чтобы обнаружить свое удивление, что выглядит она необычно.
 – Ты должна взять с собой в Англию амазонку, – наставляла ее в Нью-Йорке Илайа Мэй. – В Англии все ездят верхом. Помню, как я завидовала, когда они гарцевали на своих великолепных лошадях, в то время как я скучала со старым мистером Вандербилтом.
 – Я не ездила верхом года три, если не больше, – засомневалась Вирджиния. – С тех пор как стала такой толстой.
 – Если ты когда-то хорошо ездила верхом, этого ты никогда не забудешь. Но тебе нужен костюм для верховой езды.
 – Тогда я буду носить ту одежду, к которой привыкла, когда мы проводили время на ранчо папы в Техасе!
 Ее тетя протестовала, но Вирджиния настояла на своем и купила длинную мексиканскую юбку-брюки с бахромой по кайме и кожаную куртку без рукавов с обшитыми бахромой карманами. Она выбрала одежду темно-зеленого цвета, а к ней – блузку с длинными рукавами из бледно-желтого шелка.
 Видя себя в зеркале, Вирджиния знала, что выглядит прекрасно, но очень не похожа на английскую мисс, выехавшую на прогулку верхом. С легким смехом она подумала о виденных ею фотографиях, где на женщинах были облегающие амазонки с юбками, ниспадающими на седло, и высокие блестящие цилиндры с вуалью, прикрывавшей лицо.
 Вирджиния была без шляпы, но она высоко заколола свои волосы, и они обрамляли ее маленькое живое личико светло-золотистыми локонами, когда она здоровалась с герцогом.
 – Вы намерены скакать верхом по-мужски? – В его голосе звучало удивление. – Великолепно. – Он повернулся к груму: – Седло без луки – быстро!
 Лошадь отвели обратно в конюшню и с удивительной быстротой вернули назад с тем, что, как поняла Вирджиния, было мужским седлом. Рядом с парадной дверью возвышалась подставка, чтобы садиться на лошадь. Вирджиния вскочила в седло, взяв опытной рукой поводья, и почувствовала легкую дрожь удовольствия, ощущая под собой свежую и энергичную лошадь.
 Они молча двинулись в путь, и, только когда порядочно отъехали от величественного замка, герцог заговорил:
 – Несомненно, прежде вы часто скакали верхом. Вирджиния повернула к нему улыбающееся лицо:
 – Вас шокировал мой внешний вид?
 – Не шокировал, – ответил он, – всего лишь вызвал восхищение. Но должен сказать, на охотничьем поле вы подверглись бы серьезной критике.
 – Я уеду задолго до начала охоты, – заверила она.
 – Жаль, – ответил герцог. – А теперь позвольте своей кобыле показать ее аллюр.
 Они пустили лошадей легким галопом. Затем словно бес вселился в Вирджинию, и она принялась понукать свою лошадь, пытаясь вырваться вперед. Ей хотелось взять верх над герцогом в его любимом, как она понимала, виде спорта.
 Теперь их лошади скакали галопом голова к голове, слышался только стук копыт. Вирджиния чувствовала свое учащенное дыхание. Ее охватило странное, почти неконтролируемое возбуждение. Она должна победить его! Она должна! Но вскоре Вирджиния поняла, что это невозможно – она всего лишь хорошо ездила верхом, а он слился со своей лошадью в единое целое… Гонка прекратилась так же неожиданно, как и началась. Всадники остановили своих лошадей и посмотрели друг на друга. Они с трудом переводили дыхание, но в то же время каждый находился в приподнятом настроении, как будто одержал победу.
 – Вы великолепны! – воскликнул герцог, и Вирджиния задумалась, правильно ли она расслышала его слова, так как, произнося их, он повернул в сторону группы деревьев.
 Она последовала за ним. Они не раз поворачивали, пока не выехали на узкую тропинку, ведущую в гущу леса. Там начался очень крутой подъем, и, когда они достигли вершины, Вирджиния удивилась, увидев перед собой дом. Он не был большим, но поражал красотой пропорций, а вход украшали белые колонны. Дорожка расширилась, и она могла теперь скакать рядом с герцогом.
 – Кто живет здесь? – спросила она.
 – Это мой дом, – ответил он. – Я хочу показать его вам, и мы также позавтракаем.
 Из-за дома выбежал старик, чтобы взять их лошадей.
 – Доброе утро, Бейтс! – приветствовал его герцог.
 – Доброе утро, ваша светлость! Давненько мы не видели вас. Жена уже удивлялась, когда же вы посетите нас.
 – Что ж, надеюсь, нас ожидает хороший завтрак.
 Он спрыгнул с седла и повернулся, чтобы помочь Вирджинии, но она оказалась проворнее: сама легко спрыгнула на землю и задержалась, чтобы потрепать по шее свою лошадь, прежде чем последовать за герцогом к парадной двери.
 Кто-то уже поджидал их, чтобы открыть ее: еще один старик, одетый в аккуратную ливрею дворецкого. Он поклонился, увидев герцога.
 – Доброе утро, Мастере! – сказал герцог. – Завтрак, и как можно быстрее. Мы будем на террасе.
 Дом был восхитительный, изысканно меблированный, со стрельчатыми окнами, выходившими на юг. Они прошли через небольшую гостиную, и герцог открыл французское окно, выходившее на мощенную плиткой террасу с каменной балюстрадой.
 Вирджиния негромко вскрикнула от удивления, так как перед ними открылась великолепная панорама. Дом был построен практически на краю небольшой скалы. Внизу, под ними, простирались зеленые поля, и извилистые реки текли к синей блестящей полосе на горизонте. Вирджиния догадалась, что там было море.
 – Как красиво! – воскликнула она. – И вы, однако, редко приезжаете сюда.
 – У меня много домов, помимо замка, – ответил герцог, – но этот, наверное, мой любимый. Его построил мой предок в восемнадцатом веке как потаенное убежище для какой-то женщины, которую он очень сильно любил.
 Вирджиния присела на край балюстрады. Ветер трепал завитки ее тонких распущенных волос, закрывая ими лоб.
 – Почему же ваш предок, если он был герцогом, не женился на даме, которую любил, и не привез ее в замок?
 – Она уже была замужем.
 – Так это была тайная любовная связь!
 – Именно так. Ее муж был далеко, сражался в Америке, когда это случилось. Поместья находились рядом, но им нужно было где-то встречаться вдали от чужих глаз. Они были очень счастливы. Это дом любви, поэтому и назван «Сердце королевы», ведь для моего предка возлюбленная была королевой.
 – Какая очаровательная история, – заметила Вирджиния. – И что же случилось дальше?
 – Ее муж вернулся из Америки. Возможно, он пропитался новыми представлениями в вашей стране! В любом случае, когда ему стало известно, что происходило в его отсутствие, он вызвал моего предка на дуэль и убил его.
 – Как ужасно! А что произошло с дамой?
 – Легенда гласит, что муж убил также и ее. По крайней мере, известно, что она умерла через несколько месяцев после гибели своего любовника. Именно она, как полагают, часто посещает замок в поисках возлюбленного, особенно маленький храм на озере, который являлся еще одним местом их встреч. Местные жители говорят, что она так и не нашла его, и вот почему когда одному из членов семьи предстоит умереть, то видят ее. Она приходит посмотреть, не тот ли это человек, которого она любила и который, наконец, вернется к ней. Но из-за своей вины он попал в ад, так что они никогда не смогут снова быть вместе!
 – О нет! – запротестовала Вирджиния. – Это слишком жестоко.
 Но моя бабушка рассказывала, – улыбнулся герцог, – что конец этой истории был другой. Она говорила, что они вновь соединились и были так счастливы, что Дама в белом возвращается, чтобы приветствовать других членов семьи и вместе с ними вкушать радость на елисейских полях.
 – Мне гораздо больше нравится такой конец!
 – Так вы романтичны! – догадался герцог, и Вирджинии показалось, что на его губах играет немного циничная улыбка.
 – Если под этим вы подразумеваете, что, по моему мнению, любовь между двумя людьми удивительная вещь, – ответила Вирджиния, – то я согласна с вами. Но ваш предок поступил дурно и поплатился за это.
 – Конечно, – ответил герцог, – и если бы я был мужем Дамы в белом, то поступил бы точно так же.
 – Но это поступок деспота и эгоиста! Гораздо более гуманно и разумно было бы дать ей развод.
 – Такова американская точка зрения. В Англии же мы не любим скандалов в своих семьях, и мужчина должен защищать свою честь всеми доступными ему средствами.
 – Пещерный человек с дубиной! – язвительно заметила Вирджиния.
 – Почему бы и нет? Если у мужчины есть жена, скажем такая хорошенькая, как вы, ему потребуется дубина, и очень внушительная, чтобы спасти ее от воров и грабителей, которые будут завидовать ему как обладателю такого бесценного сокровища.
 Герцог говорил шутливо, но странное выражение его глаз заставило Вирджинию отвернуться, и она почувствовала внезапное облегчение, когда из дома донесся голос:
 – Завтрак подан, ваша светлость!
 Столовая была восьмиугольная и выкрашена в зеленый цвет в стиле английского неоклассицизма, ее стены украшали изысканные георгианские рельефы белого цвета. Буфет был заставлен разнообразными блюдами, и Вирджиния в изумлении рассматривала многочисленные кушанья, приготовленные в столь короткий срок.
 – Как все это оказалось в доме? – спросила она. Герцог улыбнулся с таким видом, словно она была ребенком, задающим смешные вопросы.
 – Все это всегда наготове.
 – Но вы могли не приезжать сюда месяцами…
 – Наверное, я не был здесь месяца три-четыре? – спросил герцог старого дворецкого.
 – Почти пять, ваша светлость. Мы начали думать, что вы забыли нас.
 – И они всегда наготове? – спросила Вирджиния с благоговением.
 – Конечно, – ответил герцог. – Также все готово в моем доме в Лондоне, и моя яхта в Саутгемптоне может выйти в море через четверть часа после того, как я поднимусь на борт.
 – Это, должно быть, заставляет вас чувствовать себя ужасно важным, – фыркнула Вирджиния.
 Герцог посмотрел на нее через стол, затем рассмеялся, откинув назад голову.
 – Не могу представить, чтобы какая-то женщина так отозвалась обо мне. Вы забавно неповторимы, мисс Лангхолм. Продолжайте говорить со мной. Мне нравится звук вашего голоса с едва заметным акцентом.
 – А мне казалось, что это у вас акцент, – возразила Вирджиния. – И вы должны простить меня, если я вызываю у вас удивление, но все, что происходит здесь, в Англии, так не похоже на Америку.
 – В каком смысле? – заинтересовался герцог.
 – Во-первых, замок. И та пышность, которую вы поддерживаете на должном уровне везде, куда приезжаете.
 – А, вы все еще думаете об этих блюдах, приготовленных на завтрак? Вы бы посмотрели, что подают в замке: полдюжины блюд из яиц, полдюжины из рыбы, холодная закуска из ветчины и зельца, паштеты… И конечно, дичь в зависимости от времени года: тетерева, фазаны, бекасы – все, что может подсказать человеку фантазия для начала дня.
 – Звучит очень заманчиво, но мне, вероятно, не доведется увидеть этого, не так ли?
 Герцог выглядел удивленным.
 – Я не жалуюсь, – продолжала Вирджиния, – не думайте так. Условности и запреты всего лишь забавляют меня. Я ведь изучала, как развивалась в течение веков структура социального устройства общества. Знаю, что экономка и дворецкий самые важные люди среди слуг, у них свои комнаты, и они имеют собственных слуг, так сказать. И что экономка разговаривает только с горничной вашей матушки как с равной себе. И что после того, как слуги мужского и женского пола пообедают вместе в столовой, служанки забирают свои тарелки для десерта и уходят в другую комнату.
 – Это просто великолепно, прошу вас, продолжайте. Я уже позабыл все эти тонкости, хотя, наверное, когда-то знал.
 – Приезжие слуги обладают приоритетами своих хозяев. Если у вас останавливается принцесса или герцогиня, то ее горничная спускается к обеду об руку с дворецким, и то же самое, конечно, относится к экономке. И к ним обращаются по имени их господ. Моя горничная, если бы она у меня была, к примеру, называлась бы «мисс Лангхолм». Бедняжка! Боюсь, что ее сопровождал бы к ужину коридорный или тот, кого, по-моему, называют поваренком, – мальчик, которому доверяют только резать овощи.
 Герцог разразился хохотом.
 – Впрочем, понимаете ли, – не смутилась Вирджиния, – я выяснила, что мы с мисс Маршбанкс составляем свой собственный маленький мирок, повисший как бы между небом и землей. Мы ни то ни се. У нас действительно нет общественного положения, и именно потому я так и не увижу великолепного разнообразия блюд для вашего завтрака.
 Голос Вирджинии преднамеренно звучал тоскливо.
 – Вы смеетесь надо мной, – упрекнул ее герцог. – Когда вы шалите, в уголках губ у вас появляются ямочки. Мне они кажутся неотразимыми.
 Вирджиния отодвинула от стола свой стул и вышла на террасу. Повернувшись спиной к дому, она постояла с минуту, глядя на открывающийся перед ней вид. Она услышала, как герцог направился к ней, его сапоги для верховой езды тяжело ступали по каменным плитам террасы.
 Он постоял несколько секунд, молча глядя на нее – на ее маленький прямой носик, который четко вырисовывался на фоне неба, на полуоткрытые губы, на серьезные темные глаза, в которых не было и тени улыбки.
 – Вы сердитесь на меня? – спросил он тихо.
 – Нет, – ее ответ прозвучал вполне естественно, – но я не привыкла к комплиментам.
 – Должно быть, все мужчины в Америке слепы! Разве вы не понимаете, Вирджиния, что вы очень красивы? И я хочу прямо сказать вам об этом.
 – Это смущает меня.
 Вот как? Вы не можете бежать от правды. Рано или поздно вам придется ее выслушать, и если я действительно первым говорю вам об этом, тогда я считаю свое положение завидным. Мне нравится, как загораются ваши глаза, когда вы взволнованны, и темнеют, становятся даже встревоженными, когда вы не понимаете чего-то. Мне нравится, как ваши губы порой дрожат, как будто вы напуганы. А ваши волосы – что мне сказать о ваших волосах, Вирджиния? Я никогда не видел женщины с такими чудесными волосами. Мне хочется… очень хочется прикоснуться к ним.
 – Прекратите!
 Вирджиния внезапно повернулась к нему, топнув ногой:
 – Вы не должны говорить мне такие вещи, а я не должна слушать вас.
 – Почему же? Что в этом плохого?
 Его вопрос, казалось, упал между ними, как камень падает в глубокую воду. В то же мгновение Вирджиния поняла, что он вышел победителем в их негласном поединке. Она не могла сказать ему, почему он не должен говорить подобных вещей. Она не могла ответить, что ей известно о его женитьбе. Она не могла дать ему понять, что отвергает его предполагаемое заигрывание, тогда как в действительности он ничего подобного не делал.
 Ее загнали в тупик, и ей оставалось только молча стоять, чувствуя себя необъяснимо взволнованной и его близостью, и его словами.
 – Вы так молоды, – нежно произнес герцог, – так молоды и так неизбалованны. Уже давно, Вирджиния, я не был так счастлив, как здесь, с вами, в эту минуту. Возможно, в конце концов, этот дом обладает своими чарами. Приедете ли вы сюда со мной снова?
 Вирджиния медленно повернула голову, чтобы посмотреть на него:
 – Интересно, пригласите ли вы меня? Сегодня я интересна для вас своей новизной. Но в конце концов, что у вас может быть общего с американкой?
 Если Вирджиния хотела поразить герцога, то в этом она преуспела. Она увидела, как сжались его губы, и поняла, что читает его мысли. В эту минуту он подумал о другой американке, которая носит его имя.
 – Мы должны вернуться, – решительно сказал он.
 – Да, конечно, – согласилась Вирджиния.
 Они прошли через дом. Воздух был напоен свежим ароматом пчелиного воска и цветов, а также, как вообразила Вирджиния, ощущением счастья. Под впечатлением этого в груди ее бились слова: «Давайте побудем здесь еще! Не надо возвращаться в замок, проведем здесь хотя бы несколько часов, чтобы мы могли поговорить друг с другом».
 Герцог подошел к парадной двери и теперь, глядя, как она медленно идет через холл, сказал:
 – Вам понравился дом, не так ли? «Сердце королевы» что-то значит для вас.
 – Мне чудится, что дом пытается о чем-то рассказать…
 – Я тоже ощущаю это всякий раз, когда приезжаю сюда.
 Вирджиния с удивлением посмотрела на него.
 – Зачем мне притворяться? – неожиданно резко спросил он, как будто она задала ему вопрос. – Я люблю этот дом, и, когда я взволнован или одинок, я приезжаю в «Сердце королевы». Один! – добавил он, как будто угадав, что у нее в уме зреет другой вопрос. – Прощай, Мастере! – сказал он старику, стоявшему у двери. – Я скоро приеду опять.
 – Надеюсь, ваша светлость, – ответил дворецкий. – И дама тоже.
 Вирджиния улыбнулась ему, в это время другой старик вывел из конюшни лошадей. Вирджиния поискала глазами блок для посадки на лошадь, но герцог поднял ее на руки и сам посадил в седло.
 – Вы легкая как перышко, – сказал он. – Немодно быть такой худой, но по сравнению с вами все другие женщины кажутся толстыми и неуклюжими. Когда я смотрю на вас, вы мне кажетесь духом леса или, возможно, следовало бы сказать, духом моря, которого случайно принес ко мне ветер с Атлантики.
 Вирджиния улыбнулась, глядя на него сверху.
 – Вы очень поэтичны, – сказала она, поддразнивая его.
 – Я не знал об этом до сегодняшнего дня.
 Они возвращались в замок, едва ли обменявшись и парой слов, и, когда подъехали к конюшням, Вирджиния соскочила с лошади и направилась прямо к замку, не дожидаясь герцога. У нее возникло ощущение, что он намеренно замешкался, чтобы никто не видел, что они входят в дом вместе.
 В своей комнате Вирджиния постояла несколько секунд, прижав руки к горящим щекам и глядя на себя в зеркало. Неужели он просто флиртовал с ней? Неужели он из тех мужчин, которые ни за что не пропустят хорошенькой женщины? Или на самом деле его влекло к ней? Было бы просто смешно, подумала Вирджиния, если бы она заставила его влюбиться в себя. И у нее мелькнула мысль, что на самом деле это был бы хороший урок. Он полюбил бы свою жену, на которой женился исключительно ради ее денег. А она могла бы публично объявить его охотником за состоянием, каковым он и являлся. Тогда герцог понял бы, как глубоко она презирает его.
 – Он жалкий человек, – произнесла Вирджиния вслух, но почему-то эти слова не показались убедительными даже для ее ушей. – Посмотри, как он вел себя, – сказала она своей совести. И все же она не могла думать ни о чем, кроме того, как красив он был верхом на великолепном черном жеребце. Как ей приходилось отворачиваться в сторону, чтобы избежать его взгляда, потому что он вызывал у нее робость. И как его слова вызвали несомненную дрожь в ее груди, которой она никогда прежде не испытывала. – Мне следует вернуться в Америку, – сказала Вирджиния своему отражению в зеркале и поняла, что никуда не уедет.
 Приблизительно через час, одетая в скромное темно-синее платье с белым муслиновым воротником и манжетами, Вирджиния расположилась в библиотеке. Она сняла книги с полок, но ей удалось найти только портреты герцога. Все его предки были удивительно похожи на него: тот же прямой – аристократический нос, широкий лоб, квадратный подбородок, цинично-безразличный взгляд.
 Книга за книгой снабжали ее сведениями только об истории семьи Рилл, и ни о чем больше, и все остальное как-то отступило на задний план. Она возвращала на прежнее место тяжеленный том истории замка, переплетенный в кожу, когда дверь библиотеки открылась. Вирджиния бросила взгляд через плечо и поняла, что это герцог и что она почему-то ждала его.
 – Как идут у вас дела? – осведомился он, и ей пришлось отвести взгляд из-за выражения в его глазах.
 – Оказалось, что мне трудно понять, с чего начать.
 – Я должен прийти к вам на помощь. Взгляните, я принес вам старую карту поместья. Я подумал, что вам любопытно будет посмотреть, где мы скакали верхом сегодня утром. Карта составлена непосредственно после завершения строительства «Сердца королевы», и у моего предка были дальнейшие планы, которые, конечно, так и не осуществились после его смерти.
 – Мне очень хотелось бы увидеть эти планы, – загорелась Вирджиния.
 Герцог положил большой рулон карт на обитый кожей стол посреди комнаты.
 – В моем кабинете множество документов и старинных вещей. Я просто случайно захватил эти. Если вам интересно, мы как-нибудь сможем просмотреть их.
 Он с энтузиазмом сделал свое предложение. Предостерегая себя от желания пылко поддержать его, Вирджиния заставила себя ответить:
 – Сомневаюсь, что у меня найдется время. Мне так много предстоит сделать, прежде чем я вернусь в Америку.
 – Почему вы постоянно говорите об отъезде? Вы только что прибыли. История создавалась не в один день, и вы не можете углубиться в нее за несколько недель, да и за несколько месяцев. Вы знаете, что нам с матушкой приятно видеть вас здесь.
 – Как вы можете говорить так, когда я только что приехала?
 – Мне не требуется много времени, чтобы составить свое мнение о человеке. С той минуты, как я увидел вас в комнате моей матери, я понял, что вы не такая, как все.
 Вирджиния промолчала. Она вспомнила, что увидела его прежде, чем войти в замок. Разгневанный торговцами, которых он выгнал, герцог даже не заметил ее. Воспоминание об этой сцене рассердило ее.
 – Я должна вернуться к работе, ваша светлость, – холодно проронила Вирджиния. – Благодарю вас за карты.
 – Я хочу сам показать их вам, – заявил герцог. Он развернул сверток, но в этот момент в библиотеку вошел дворецкий. – В чем дело, Мейтьюз? – раздраженно спросил герцог.
 – Из конюшен прислали сказать, что прибыли лошади, которых вы хотели посмотреть, ваша светлость.
 – В таком случае я должен немедленно идти, – заторопился герцог. – Извините, мисс Лангхолм, но я сказал торговцу лошадьми, у которого есть для продажи прекрасные животные, что мне хотелось бы взглянуть на них. Вы извините меня?
 – Конечно. – Вирджиния хотела добавить, что ей было бы интересно посмотреть на лошадей, но поняла, что это будет выглядеть слишком самоуверенно.
 – Я ненадолго, – тихо сказал герцог и, оставив сверток на столе, вышел из библиотеки.
 Вирджиния мысленно заставила себя опомниться и вернулась к книгам. Но едва она успела мельком просмотреть одну из них, как дверь снова открылась.
 – Доброе утро, мисс Лангхолм!
 Герцогиня вошла в комнату, шурша шелком великолепного серого платья, отделанного кружевом. В ее ушах сверкали бриллианты, и нитка великолепного жемчуга свисала с ее шеи до тонкой талии. Она держала на поводке своего старенького мопса, который был слишком толстым и не мог двигаться быстро, а поэтому едва-едва с сопением и храпом следовал за ней.
 – Доброе утро, ваша светлость!
 – Как я поняла, мой сын был здесь, – сказала герцогиня, оглядываясь, как бы в поисках герцога, спрятавшегося за книжными полками.
 – Он был несколько минут назад, но его вызвали в конюшни, чтобы посмотреть каких-то лошадей.
 – Лошади! Лошади! Только об этом и думают все мужчины! Хотя, должна признаться, я сама получаю от них удовольствие, если они участвуют в скачках. Вы бывали на скачках, мисс Лангхолм?
 – Только много лет тому назад в Америке.
 – Это очень волнительно, – заметила герцогиня, и теперь ее голос внезапно потеплел. – Не знаю большего волнения, чем то, которое испытываешь, когда видишь, как лошадь, на которую поставлена большая сумма денег, мчится мимо финишного столба. – С легким вздохом она добавила: – Конечно, далеко не так забавно, когда лошадь проигрывает!
 – Нет, мне не дано понять этого, – улыбнулась Вирджиния.
 Герцогиня повернулась, как бы намереваясь покинуть библиотеку, и затем увидела рулон карт на столе.
 – Что это? – спросила она.
 – Полагаю, здесь какие-то старые карты, которые герцог собирался показать мне.
 Герцогиня слегка встряхнула обложку. Внутри рулона старых потрепанных пергаментных карт оказалось несколько вскрытых писем и один конверт.
 Герцогиня негромко вскрикнула:
 – Но это же для лорда Рафтона! Очевидно, то письмо, которое я ждала несколько недель. Как Себастьян перехватил его? – Она взяла в руки и перевернула конверт. Письмо не было вскрыто. – Не могу понять этого, но, по крайней мере, вот оно! О, я так рада, что нашла его!
 Вирджиния почувствовала, что обязана сказать, что рулон карт принадлежит герцогу, а затем напомнила себе, что это не ее дело.
 – Я должна немедленно пойти к его светлости, – заявила герцогиня. – Немедленно! Где же мисс Маршбанкс?
 – Она предупредила меня во время завтрака, что собирается в деревню…
 – О… да, конечно! У меня была записка к викарию. Мисс Маршбанкс сказала, что заберет ее. О, дорогая! Мне придется дожидаться ее возвращения… если только… если только вы не согласитесь пойти со мной.
 – Пойти с вами? – смутилась Вирджиния.
 – Да, чтобы навестить лорда Рафтона. Вы будете очень добры, если сделаете это. Согласны? Тогда пойдемте! Отправимся немедленно! – заявила герцогиня, не выпуская письмо из рук.
 Она открыла дверь библиотеки, прежде чем Вирджиния успела дойти до нее, затем, выйдя в холл, она протянула поводок мопса поджидавшему ее лакею.
 – Выведите Диззи на прогулку, Джеймс… А теперь мы пойдем к лорду Рафтону.
 Они поднялись по лестнице.
 – Понимаете, лорд Рафтон не очень здоров, – объяснила герцогиня, – и порой он немного… беспокоен. Так что мой сын заставил меня обещать, что я не стану навещать лорда одна. Обычно со мной ходит мисс Маршбанкс, но ее нет, а я действительно не могу дожидаться ее возвращения. Если вы окажетесь в комнате со мной, все будет в полном порядке.
 – А чем он болен? – спросила Вирджиния.
 Я думаю, он просто стар, и временами его рассудок затуманен. Но он очень, очень близкий друг. Многие годы он был моим beau 4 . – Она издала легкий вздох. – Если бы вы видели меня, когда я была молода! Всегда весела и, хотя мне самой приходится говорить это, очень привлекательна. Мне постоянно твердили, что я самая красивая герцогиня в Англии. И, между нами говоря, мисс Лангхолм, это было правдой! У меня была куча поклонников. В наше время девушки, кажется, не имеют и половины тех развлечений, которыми располагала я. А лорд Рафтон оставался самым преданным из всех. И в старости он приехал жить сюда, и теперь я присматриваю за ним.
 – Как вы добры, ваша милость! – воскликнула Вирджиния. – Не так много найдется людей, которые заботились бы о друзьях, когда те состарятся.
 – Моя дорогая, мы должны делать все, что в наших силах, для других, разве не так?
 Они поднимались, как заметила Вирджиния, со второго этажа на третий. Затем прошли длинным извилистым коридором и столько раз поворачивали, что Вирджиния решила, что ни за что не найдет одна обратной дороги. Наконец, остановились у большой двери красного дерева, и герцогиня постучала.
 Дверь открыл мужчина в белом пиджаке.
 – Доброе утро, мистер Уорнер! – приветствовала его герцогиня. – Как себя чувствует сегодня его светлость?
 – Мы в очень хорошей форме сегодня, ваша светлость. Счастливы, спокойны. Мы надеялись, что ваша светлость навестит нас.
 – Это мисс Лангхолм! – представила ее герцогиня. – Мистер Уорнер опытный санитар, мисс Лангхолм. Ума не приложу, что бы мы – или, точнее говоря, лорд Рафтон – делали без него.
 – Ваша светлость очень добры, – самодовольно ответил мистер Уорнер.
 Он пересек небольшую entresol 5 и открыл другую дверь. В просторной, залитой солнечным светом гостиной сидел седовласый старик. Он был одет тщательно и элегантно. В петлице сюртука был цветок, на сером галстуке – заколка с большим бриллиантом и жемчугом. При виде герцогини он поднялся и протянул к ней руки.
 – Милли, моя дорогая! – воскликнул он. Герцогиня поспешно подошла к нему. Он отвесил ей королевский поклон, затем взял ее руку в свои и поднес к губам.
 – Ты так давно не навещала меня.
 – Знаю, и это очень дурно с моей стороны, – повинилась герцогиня. – Как хорошо ты выглядишь этим утром.
 Мистер Уорнер выскользнул из комнаты, и Вирджиния, чувствуя себя несколько неловко, подошла к окну и выглянула из него. Внизу она увидела парк, по которому проезжала верхом с герцогом сегодня утром, а на озере заметила белое отражение маленького храма любви, который все еще посещала Дама в белом. Легенда произвела на Вирджинию большое впечатление, и она задумалась над тем, насколько глубоко на самом деле любила эта дама герцога, который из-за нее погиб.
 – Ты прислал мне это маленькое письмецо. – говорила герцогиня за ее спиной, – но забыл подписать его. Ты знаешь, как я дорожу твоими записками, мой дорогой Артур. Не поставишь ли ты свою подпись под этим письмом, чтобы я могла хранить его, как храню все твои billets-doux 6 эти долгие годы, что мы знаем друг друга?
 – Конечно, милая леди, конечно, – согласился лорд Рафтон.
 Вирджиния оглянулась. Герцогиня подвела старика к письменному столу. На нем лежало большое гусиное перо, которое она вложила в его руку.
 – Где мне подписать его? – услышала Вирджиния бормотание старика. – Я забыл, что я написал…
 – Письмо было очень милым и очень ласковым, – ровным голосом произнесла герцогиня. – Только твое имя. Просто напиши «Рафтон».
 – Рафтон? Но ты всегда называла меня Артуром.
 – Знаю, дорогой! Но поскольку твоя записка предназначается для потомков, я хочу, чтобы ты написал свое полное имя, понятно?
 – Да… да, конечно, – согласился старик. – Я забыл, что мои письма так важны.
 – Весьма, – подтвердила герцогиня. – У меня сохранились все они – эти восхитительные стихи. Дорогой Артур! Каким умным ты был! Да, подпиши здесь… вот так. Весьма благодарна тебе, от всей души.
 Лорд Рафтон вновь опустился в кресло, как будто лишился последних сил. Герцогиня взяла перо из руки лорда и вновь положила его рядом с чернильницей.
 – А теперь мы с мисс Лангхолм должны покинуть тебя.
 – Ты поедешь… в Лондон? – встрепенулся старик. – Я поеду с тобой. Прошло столько времени… с тех пор, как я был… в Лондоне.
 – Да, да, мы должны поехать вместе, – кивнула герцогиня. – Но не сегодня, не сегодня, Артур… Пойдемте, мисс Лангхолм. Она направилась к двери. – Его светлость устал.
 Герцогиня держала в руке записку, которую подписал лорд Рафтон. Вирджиния мельком взглянула на нее, а затем посмотрела снова. Она не могла не понять, что записка выглядит необычно, напоминая чек. Затем она сказала себе, что, должно быть, ошиблась. А когда она оглянулась назад, герцогиня быстро спрятала клочок бумаги – или то, что это было, – засунув его за широкий бархатный корсаж, застегивавшийся серебряной филигранной пряжкой.
 – Прощайте, мистер Уорнер, – кивнула герцогиня. – Я рада, что его светлости намного лучше. Было очень приятно повидать его.
 – У нас не было приступа почти месяц, – низко поклонился мистер Уорнер. – Доктор очень доволен, можете поверить, ваша светлость.
 – Благодарю вас, дорогая, – обратилась герцогиня к Вирджинии, когда они вышли через внешнюю дверь в коридор. – Вы были очень добры. И не следует рассказывать при случае, где мы были, – ни мисс Маршбанкс, которая склонна ревновать, ни, в особенности, моему сыну. Видите ли, я стараюсь не упоминать при нем о лорде Рафтоне. Себастьян выражает недовольство тем, что старик остается здесь так долго. Это подло со стороны Себастьяна, так как, в конце концов, лорд Рафтон был долгие годы также преданным другом моего мужа.
 Вирджиния промолчала. Она удивлялась, почему герцог, который казался таким приятным, таким симпатичным, когда они были вместе, должен проявлять такие подлые и презренные свойства своего характера, когда дело касается вопросов, связанных с деньгами. Как мало должно стоить содержание этого бедного старика в сравнении с пищей и слугами, которые постоянно наготове ради внезапного появления герцога в полудюжине домов!
 Герцогиня внезапно остановилась.
 – Думаю, вам будет удобнее спуститься в библиотеку этим путем, – сказала она, указывая на еще одну лестницу, и Вирджиния поняла, что герцогиня боится, как бы кто-нибудь не увидел их вместе. – Надеюсь, вам приятно находиться у нас, – благосклонно добавила она и направилась к парадной лестнице.
 Вирджиния долго не могла вернуться к работе. У нее возникло неприятное ощущение, что она поступила неправильно. Она не могла понять почему, но ощущение это усиливалось. И, кроме того, еще один вопрос не давал ей покоя. Почему герцог каждый раз оказывался таким подлым, таким скупым, когда речь заходила о деньгах, если в его распоряжении было все ее состояние?




 Глава 7


 Вирджиния с головой погрузилась в чтение книги, посвященной ранней истории замка, когда услышала, как открывается дверь библиотеки. Она не шелохнулась, надеясь, что, кто бы это ни был, он не заметит ее и уйдет, но через секунду услышала голос:
 – Как поживает наша хорошенькая маленькая исследовательница?
 Она подняла глаза и увидела Маркуса Рилла, улыбавшегося ей с таким видом, словно он мысленно раздевал ее.
 – Я очень занята, капитан Рилл.
 – Не настолько занята, чтобы не поболтать со мной, надеюсь. Я чувствую, что нам о многом следовало бы поговорить, вам и мне.
 – Не понимаю, с какой стати. – Вирджиния не хотела грубить, просто констатировала факт.
 – Во-первых, потому, что я нахожу вас очень привлекательной, – разоткровенничался он. – И во-вторых, вы притягиваете меня.
 – Наверное, мне стоит прояснить, капитан Рилл, что у меня нет времени для кокетства, – отрезвила его Вирджиния.
 Произнося эти слова, Вирджиния сама поражалась тому, как она управляется с этой ситуацией.
 До своей болезни она испытывала трепет при одной только мысли о любом мужчине, который заговаривал с ней, кто бы он ни был. Но теперь, когда Вирджиния в полной мере сознавала, насколько она привлекательна, на нее не только не производили впечатления такие откровенные заявления, она также не испытывала страха.
 Капитан Рилл нисколько не растерялся.
 – А кто говорит о кокетстве? Я абсолютно честен. Какой мужчина не стал бы восхищаться вами? И у меня сложилось ощущение, что под маской скромной студентки скрывается нечто совсем иное. Возможно, вы – Спящая красавица. Если так, то, надеюсь, я буду принцем, который разбудит вас!
 Вирджиния не смогла удержаться от смеха. Было что-то неимоверно забавное в этом с иголочки одетом молодом аристократе, пытавшемся соблазнить ее.
 – Боюсь, капитан Рилл, вам придется разочароваться во мне. Американские девушки привыкли сами заботиться о себе. Так что, уверяю вас, я не Спящая красавица, напротив, я живая девушка, с большим интересом наблюдающая за тем, что происходит вокруг.
 Капитан Рилл расхохотался, откинув назад голову.
 – Вы безнадежны, – заключил он. – И это заставляет меня прилагать еще больше усилий, чтобы увлечь вас английским образом жизни или, точнее сказать, одним, отдельно взятым, англичанином.
 – А мне-то казалось, что ваши помыслы уже заняты, капитан Рилл, – сдержанно заметила Вирджиния.
 На секунду это сбило его с толку.
 – Слуги наговорили, верно? Вы, конечно, имеете в виду леди Шелмадин. Что ж, в жизни каждого мужчины найдется место для другой женщины, особенно если она такая хорошенькая, как вы. – Говоря это, он обнял Вирджинию за плечи. – Послушайте! Будьте молодчиной. Давайте немного позабавимся.
 Вирджиния с негодованием сбросила его руку.
 – Не прикасайтесь ко мне! – вскричала она. – Я решительно возражаю против того, чтобы ко мне прикасались люди, которых я не знаю. Так вот, я занята. Всего хорошего, капитан Рилл!
 Он нисколько не был обескуражен, его это только развеселило.
 – Черт возьми! У вас есть характер! – воскликнул он. – Я всегда считал, что женщина быстро надоедает, если она слишком уступчива. Немного сопротивления все равно что соль для еды.
 – Я решительно возражаю против того, чтобы меня называли едой, – возмутилась Вирджиния.
 Она попыталась отойти от него подальше, но капитан Рилл в два счета догнал ее и попытался снова обнять.
 – Оставите ли вы меня в покое? – разгневанно потребовала Вирджиния, и в эту минуту они оба услышали, как открылась дверь библиотеки.
 Они отпрянули друг от друга, и Вирджиния почувствовала, как горят ее щеки при мысли, как превратно может быть понята эта сцена. Даже Маркус Рилл выглядел смущенным.
 В библиотеку вошла леди Шелмадин, и, глядя на нее, можно было не сомневаться, что при виде их смущенных лиц у нее возникли определенные подозрения.
 – Так вот ты где, Маркус! – начала она. – Я искала тебя. Добрый день, мисс Лангхолм! Какая деловитая пчелка вы сегодня. Рано утром отправились на верховую прогулку с герцогом, а днем развлекаете капитана Рилла в библиотеке. Вероятно, американские девушки не слишком заботятся о своей репутации. В самом деле, ведь у вас в Америке нет высшего общества?
 – Нет, только краснокожие индейцы и миллионеры! – отрезала Вирджиния.
 – А вы не подпадаете ни под одну из этих категорий, – заметила леди Шелмадин. – Что ж, должна сказать, это не имеет значения, но у нас в Англии есть очень грубое слово для молодых женщин, которые любой ценой протискиваются вперед.
 Вирджиния заставила себя сдержаться. Она поняла, что леди Шелмадин совершенно сознательно провоцирует ее. Ее маленький подбородок вздернулся, а глаза засверкали. Затем Вирджиния заговорила довольно спокойно:
 – В трудном положении находятся английские девушки, если замужние женщины подают им такой странный пример.
 На мгновение воцарилась тишина, прерванная хихиканьем Маркуса Рилла.
 – Она выиграла этот раунд, Шелмадин, – сказал он. – Тебе придется признать, что она обладает чувством собственного достоинства.
 – Меня не интересует, Маркус, – рассерженно заговорила леди Шелмадин, – чем обладает или чем не обладает мисс Лангхолм. На мой взгляд, прискорбно, что она не знает своего места, и, вероятно, следует сообщить герцогине об ее поведении.
 Она повернулась кругом с легким свистом гофрированного и собранного в мелкую складку подола своей длинной юбки и весьма элегантно, с надменным видом, выскользнула из библиотеки. Капитан Рилл последовал за ней, но у двери обернулся, чтобы помахать рукой Вирджинии.
 Вирджиния не обратила на него внимания, но. когда они ушли, она не могла не посмеяться в душе. У нее, вероятно, как сказал Маркус Рилл, имелся характер, но до этого момента она не знала, что обладает им. В целом Вирджиния осталась довольна собой.
 «Наверное, я быстро соображаю, но где же прежде скрывались эти способности? – спрашивала она сама себя. – И конечно, мне помогает сознание того, что я больше не уродина».
 Затем ее охватило легкое беспокойство. Будет неприятно, если леди Шелмадин действительно выполнит свою угрозу и пожалуется герцогине. Ей могут предложить покинуть замок прежде, чем она будет готова уехать! Вирджиния призналась себе, что она заинтригована и заинтересована не только замком, но также герцогом – этим странным человеком, за которого она вышла замуж и который, похоже, полон противоречий. В одну минуту он очаровательный, в другую – подлый и мелочный. Вирджиния могла говорить себе, что ненавидит герцога, но она знала, что с нетерпением ожидает той минуты, когда снова увидит его.
 Остаток дня прошел без особых событий. Вирджиния никого не видела, и никто не приходил в библиотеку. Но когда она поднималась наверх, в свою комнату, чтобы переодеться к обеду, то встретила в коридоре мисс Маршбанкс, которая держала в руках большую доску.
 – С вами все в порядке, мисс Лангхолм? – спросила она. – Извините, я не виделась с вами весь день, я была так занята. Сегодня вечером у нас будут гости, а это всегда прибавляет хлопот.
 – Гости! – воскликнула Вирджиния. – Но мне казалось, вы говорили, что герцогиня не дает приемов.
 – Не такие пышные, как мы устраиваем обычно. И, слава богу, траур ее милости подходит к концу! Но сегодня вечером мы ждем к обеду судью, который сейчас на выездной сессии. Это уже стало традицией: когда он приезжает на выездную сессию суда присяжных, то обедает здесь, вместе с сопровождающим его чиновником суда.
 – Расскажите мне, что все это значит, – взмолилась Вирджиния.
 – Расскажу за обедом, – пообещала мисс Маршбанкс. – А сейчас я должна проверить распределение мест за столом. У меня с собой доска с распределением мест.
 Она показала Вирджинии предмет, который держала в руках. Это была доска в форме продолговатого стола, и в ней были прорезаны щели, в которые вставляли карточки с написанными на них именами гостей.
 – Это входит в мои обязанности, – объяснила мисс Маршбанкс. – Я рассаживаю гостей в соответствии с их положением, а затем, если ее милость желает изменить что-то, она это делает. Но обычно она полагается на меня. «Я всегда могу быть уверена, что ты сделаешь все правильно, Марши», – говорит она.
 – Как интересно! А как вы узнаете, кто из них самый важный?
 – О, у нас в Англии есть «Дебретс»! Это большая книга, которая содержит имена всей высшей знати. Я часто думаю, что бы я делала без нее. Конечно, сегодня вечером приедет немного по-настоящему важных людей; остальные – местные. Ничего похожего на то, что бывает, когда мы принимаем в Рилле королевскую семью. Тогда мне действительно приходится проявлять осмотрительность, чтобы не сделать ложного шага. – Мисс Маршбанкс рассмеялась. – Мне бы не сносить головы, если бы я это сделала, можете не сомневаться. Однако я не могу стоять здесь и болтать с вами. Мне надо получить одобрение герцогини, а затем отослать эту доску вниз, к началу приема, чтобы на столе расставили гостевые карточки.
 – Как бы мне хотелось взглянуть на стол, когда закончат его сервировку! – вздохнула Вирджиния.
 – Вы это увидите, – посулила мисс Маршбанкс. – Я приготовлю для вас большой сюрприз, но вам придется подождать, пока мы не закончим собственный обед.
 Она поспешила прочь, а Вирджиния направилась в свою комнату. Одна мысль о званом обеде, хоть она и не собиралась идти на него, вызвала в ней ощущение радости. Вирджиния присутствовала всего на нескольких званых обедах. В самом деле, она была слишком молода до своего замужества, но ее мать позволяла ей спускаться вниз, чтобы встречать гостей перед обедом, а затем, когда приступали к трапезе, ее отсылали наверх, в классную комнату.
 Вирджинии, говоря по правде, не слишком-то и хотелось сидеть за громадным, уставленным всевозможными яствами столом рядом с громко разглагольствующими сенаторами и их разнаряженными и довольно скучными женами. Она понимала, что они разговаривали с богатой наследницей по обязанности, а за ее спиной выражали сочувствие ее матери, что у нее такая непривлекательная дочь.
 «Сегодня вечером мне хотелось бы пойти на прием», – подумала Вирджиния и представила, что случилось бы, если бы она спустилась вниз и объявила всем, что она – герцогиня Меррильская. Она ясно представляла удивление на всех лицах и ярость леди Шелмадин. Стоило бы это сделать только ради того, чтобы взбесить женщину, которая пыталась заманить в свои сети ее мужа!
 Но зачем леди Шелмадин герцог, если она влюблена в Маркуса Рилла? Вирджиния не могла этого понять. Было ли это продиктовано желанием испытать свое могущество и прибрать к рукам обоих мужчин? Или виной всему были деньги? Вирджиния чувствовала, что маловероятно, чтобы леди Шелмадин удалось получить от герцога солидную сумму.
 Она достала из гардероба платье из белого шифона, отделанное каймой брюссельского кружева. На вид оно казалось обманчиво простым, но стоило очень дорого.
 Поселившись в замке, Вирджиния не переставала испытывать эстетическое наслаждение от красоты этого места, от вида старинной мебели, картин, резьбы по дереву и разрисованных потолков, так они были прекрасны. Куда бы ни бросала она взгляд, повсюду ее окружала красота, – красота, любовно создававшаяся веками и передававшаяся из поколения в поколение. В богатейшей Америке, подумала Вирджиния, невозможно было бы построить дом столь великолепный и прекрасный, как замок Рилл.
 Вирджиния спустилась к обеду. Они с мисс Маршбанкс обедали, как и прежде, при свечах. Блюда были изысканные, и лакей принес им бутылку шампанского в великолепном серебряном ведерке со льдом.
 – Мне обычно подают шампанское, когда в доме прием, – подчеркнула мисс Маршбанкс с легким оттенком гордости в голосе.
 Вирджиния, вспомнив шампанское, которое мать заставила ее выпить перед свадьбой, ощутила внезапный приступ тошноты при одной мысли об этом напитке. Впрочем, она поняла, что отказаться выпить с мисс Маршбанкс значило бы огорчить пожилую женщину, и, пригубив, похвалила напиток.
 Когда они покончили с едой, мисс Маршбанкс сказала:
 – А теперь я доставлю вам еще одно удовольствие. Следуйте за мной, но помните, что вы должны двигаться очень тихо. Когда мы подойдем к двери Дубовой галереи, я хочу, чтобы вы сняли туфли.
 Мисс Маршбанкс, указывая дорогу к столовой, открыла маленькую дверь, выходившую в коридор, и, сняв свои туфли, знаком велела Вирджинии сделать то же самое. Они поднялись на цыпочках по лестнице, которая заканчивалась в маленькой, отделанной дубовыми панелями комнате, одна из стен которой состояла из резных колонн, расположенных всего в нескольких дюймах одна от другой. Это была галерея для менестрелей, стулья для музыкантов все еще стояли там.
 Когда мисс Маршбанкс проскользнула к резным колоннам, Вирджиния внезапно поняла, почему им следовало вести себя тихо. Галерея была расположена в конце парадного банкетного зала. Вирджиния с мисс Маршбанкс могли наблюдать за сидящими за столом, но их самих видно не было. А внизу, в столовой, герцог с матерью принимали своих гостей.
 Несколько секунд Вирджиния видела только калейдоскоп изящных обнаженных плеч, сверкающих тиар и испускающих лучи ожерелий. Затем рядом с дамами она заметила мужчин, выглядевших строго и элегантно. Все они сидели вокруг стола, уставленного золотыми канделябрами и букетами цветов. Кроме того, стол, покрытый белоснежной скатертью, украшал аспарагус, распростерший плети во все стороны; в центре стояла громадная золотая ваза, а по обе стороны от нее – вазы с оранжерейными фруктами.
 Вся картина поражала яркостью красок и оживлением, царившим за столом. Напудренные лакеи в бархатной униформе, расшитой золотом, стояли позади каждого стула. Хрустальные бокалы для вина блестели в свете свечей.
 Инстинктивно Вирджиния устремила взор на герцога, сидевшего в конце стола. Несколько секунд она могла думать только о том, как он красив, а потом заметила, что справа от него чрезвычайно хорошенькая брюнетка с великолепным ожерельем из рубинов и бриллиантов на шее и такой же тиарой в волосах. Слева сидела леди Шелмадин.
 Пока Вирджиния наблюдала за ними, леди Шелмадин нагнулась вперед и положила свою руку на руку герцога. Она явно просила его о чем-то, так как ее лицо было обращено к нему, а ее красные губки соблазнительно надулись. Вирджиния почувствовала, что она почти физически ощущает обольщение, излучаемое ее миндалевидными зелеными глазами.
 Внезапно комната, казалось, поплыла перед ней. Почему она должна наблюдать тайком, подглядывая из-за колонн, когда ее место внизу? Усилием воли Вирджиния заставила себя вспомнить, что она ненавидит мужчину, который женился на ней за два миллиона долларов. Несомненно, именно ее деньгами оплатили кушанья, которые гости поглощали с золотых тарелок; ее деньги обеспечили разнообразие вин; ее деньгами расплачивались с лакеями.
 Вирджиния закрыла глаза, как будто не в силах была дольше выносить эту картину, и, отвернувшись, спустилась по лестнице из галереи для менестрелей в гостиную, которую делила с мисс Маршбанкс.
 – Почему вы ушли? – спросила мисс Маршбанкс, поспешившая немного позднее за ней. – Я хотела показать вам, кто там был. Согласитесь, леди Роугемптон выглядит великолепно! Она сидела справа от герцога, и это одна из самых красивых женщин в Англии. Мне также хотелось, чтобы вы заметили леди Престон; она наполовину француженка, и говорят, что перед ней не может устоять ни один мужчина.
 – Вы очень добры, что взяли меня, – заверила ее Вирджиния. – От всей души благодарю вас. Но теперь простите меня, мне необходим свежий воздух.
 Она выскользнула из комнаты прежде, чем мисс Маршбанкс успела что-то сказать, и, найдя дорогу в сад, вышла за дверь, закрыв ее за собой. Ею овладело одно желание: уехать из замка и забыть то, что она видела в великолепном банкетном зале. Вирджиния не понимала причины, но она не хотела больше слушать о них – этих великолепных женщинах с их положением в обществе, их красотой и их драгоценностями.
 «Через несколько дней я вернусь в Америку, – твердила себе Вирджиния. – У меня нет ничего общего с людьми, ведущими подобный образ жизни. Буду просить тетю подыскать мне какое-то занятие. Я могу преподавать в школе или разводить лошадей…»
 Она предполагала, хотя и не спрашивала об этом, что все еще владеет отцовским ранчо в Техасе. Неплохо было бы поехать туда и выяснить, что случилось с громадными стадами скота, принадлежавшими ее отцу.
 Не замечая, куда несут ее ноги, Вирджиния зашла довольно далеко и вдруг обнаружила, что сидит на поляне под сенью деревьев и смотрит на статую танцующего фавна. Вдали было озеро. Уже стемнело, и на небе появились звезды.
 – Я должна вернуться в Америку! – вслух произнесла Вирджиния, но покой этого уединенного места уже подействовал на нее. Она больше не ощущала волнения; ей больше не хотелось бежать. Красота этого места пленила ее. Голубоватый туман над водой, ветви деревьев, вырисовывавшиеся на фоне неба; мирные звуки леса: птичка, устраивающаяся на ночлег, кролик, пробежавший по листьям. Этот покой, казалось, окутал ее, и она поддалась его волшебству.
 Должно быть, прошло очень много времени, прежде чем Вирджиния поняла, что она не одна. Она не видела его, но знала, что он здесь. Сколько же времени он наблюдал за ней?
 Луна поднялась над деревьями, и, словно на заказ, как будто та маленькая полянка, на которой сидела Вирджиния, была оборудована специально для этой цели, осветила ее, выделив белое платье, волосы девушки и маленькое, четко очерченное лицо. Вирджиния посмотрела в его сторону, и герцог тотчас же направился к ней, выйдя из тени на свет.
 – Я боялся, что вы только плод моего воображения, – произнес он очень тихо, как будто что-то взволновало его.
 – Я тоже ощущаю какую-то нереальность, – ответила Вирджиния. – Пока я сидела здесь, задумавшись, мир, казалось, удалился куда-то очень далеко.
 Герцог сел рядом с ней.
 – О чем вы думали? – спросил он.
 – Я задумалась над вопросом, так ли трудно умирать, как жить.
 – Вы находите, что жить трудно? Она кивнула:
 – На свой лад. Жизнь пугает и все же восхищает. Я думаю, что человека всегда заботит, не пропустил ли он что-то важное. Жизнь проходит так быстро и оставляет тебя на обочине.
 – Вы рассуждаете как древняя старушка. – в его голосе слышался смех.
 – Напротив, я рассуждаю как очень, очень юная девушка, – возразила Вирджиния, – и я на самом деле не понимаю жизни – по крайней мере, так, как понимает ее замок и, возможно, некоторые англичане.
 Герцог понял, что она пыталась сказать.
 – Замок не имеет возраста. Его строили многие поколения Риллов. Но каждое из них боролось и сражалось за то, чтобы стать индивидуальностью, каждый из них бывал счастлив и несчастлив, каждый из них временами чувствовал разочарование и ощущал, что упустил что-то важное, – как вы. Вирджиния коротко рассмеялась:
 – После ваших слов все выглядит намного лучше. Я думаю, что меня подавляет возраст всего этого, ведь я приехала из очень молодой страны.
 – Мне хотелось бы значительно больше показать вам в Англии, не только это.
 – Тем не менее «это», как вы говорите, очень интересно американке, – призналась Вирджиния. – Я наблюдала за вами за обедом сегодня вечером, и не знаю почему, но меня это как-то взволновало.
 – Вы наблюдали за мной? – Герцог улыбнулся. – Знаю, галерея для менестрелей! Я, бывало, ходил туда, когда был ребенком. И когда устраивали большой прием, Мейтьюз приносил мне лакомые кусочки с обеденного стола и всегда какие-то особые шоколадки и мятные леденцы.
 – Вы любите замок, не так ли? – спросила Вирджиния.
 – Я часть его, – просто ответил герцог.
 – И вы пошли бы на все, чтобы сохранить его? На все?
 «Возможно, – подумала Вирджиния, – это и есть ответ, для чего ему нужны мои деньги».
 Возникла пауза, прежде чем герцог ответил:
 – Я смотрю на замок как на наследство, нечто очень ценное, что дано мне в долг и что я должен передать нетронутым и в хорошем состоянии моим наследникам. – Он говорил очень серьезно. Затем настроение его изменилось. – Я пришел сюда разговаривать не о замке. Я пошел искать вас. Отчасти я боялся, что вы не захотите дождаться меня.
 – Но я не ждала вас. Я просто не замечала времени.
 Даже произнося эти слова, Вирджиния не знала, правдивы ли они, ведь в душе она не сомневалась, что герцог придет к ней, если она окажется в этом уединенном месте.
 Лунный свет упал на ее лицо, и герцог увидел вопрос, застывший в ее глазах.
 – Вы знаете, что я хотел быть с вами, – ответил он. – Я хотел этого весь день. Вирджиния, мне кажется, вы околдовали меня.
 На секунду у нее перехватило дыхание, затем она заставила себя отвернуться от него.
 – Уверена, что это неправда. Возможно, это просто потому, что я немного другая, потому, что я американка.
 – Вы другая, – произнес он, и низкий ласкающий тембр его голоса, казалось, заставил вибрировать все ее чувства. – Совсем не такая, как женщины, которых я знал прежде. Дело не только в том, что вы красивы, – а вы очень красивы… Мне нравится разговаривать с вами… Мне нравится находиться с вами, и, когда вас нет рядом, все кажется постылым.
 – Я… мне почему-то кажется, что вы не должны разговаривать… со мной… подобным образом, – пробормотала Вирджиния.
 – Почему же? О, моя дорогая! Не бойтесь меня. Я не обижу вас. Мне кажется, нет, на самом деле я знаю, что с того самого момента, как я увидел вас, я влюбился!
 – Это… неправда!
 – Это правда. Я не собирался говорить вам. Я намеревался оставить наши отношения дружескими. Я чувствовал, что именно этого вы хотите. Но я не смог, Вирджиния. Весь день я провел как в дурмане, потому что мы были вместе сегодня утром. Я понял, что когда мы впервые встретились вчера, – о небо!
 кажется, сто лет назад! – случилось нечто странное. А сегодня утром, когда я увидел вас в «Сердце королевы»… Вы стояли у балюстрады, а потом повернулись и посмотрели на меня. Мое сердце перевернулось. Что вы сделали со мной, Вирджиния?
 – Возможно, это только заблуждение.
 – Как все было бы просто, если бы я мог отбросить чувства, как плод своего воображения! Но мы оба оказались бы лжецами, если бы не признали, что такая вещь, как любовь с первого взгляда, существует на свете. Я читал об этом; я смеялся над этим; я считал, что это забавно. Но, Вирджиния, это случилось со мной!
 – Интересно, что вы имеете в виду, говоря о любви? – спросила Вирджиния.
 – Я имею в виду, – ответил герцог, и его голос прозвучал с неподдельной искренностью, – что это приходит, когда понимаешь, что нашел другую половину себя. Нашел человека, которому ты принадлежишь и который принадлежит тебе, человека, которого ты искал всю свою жизнь.
 У Вирджинии перехватило дыхание. В его голосе слышались ноты, которые заставили дрожать каждый нерв ее тела. Герцог не пытался прикоснуться к ней, и, однако, ей казалось, что он прижал ее к себе. Он как будто загипнотизировал ее. Вирджиния не могла пошевелиться. Он был близко, так близко! Она чувствовала, что в самом деле принадлежит ему…
 Затем, силой воли вернув себя в реальный мир, Вирджиния вспомнила, зачем находится здесь.
 – Как вы можете говорить о любви, когда мы… едва знакомы? – спросила она, и даже для нее самой ее голос прозвучал слабо и неуверенно.
 Разве вы не знаете меня? Тогда, дорогая, именно этому я должен научить вас. Так как о вас я знаю очень много. Я знаю, что в вас есть все, чего может желать мужчина в женщине. Я люблю не только ваше тело, но ваш ум, ваше доброе сердце… Даже ваше чувство юмора, которое не скрыть, даже когда вы пытаетесь казаться очень строгой и серьезной. – Он умолк, затем продолжал: – Если бы я был художником, то нарисовал бы ваш портрет. Если бы я был музыкантом, написал бы концерт… И это были бы вы. Разве это не любовь, Вирджиния?
 – Я… не знаю, – ответила она беспомощно.
 – Тогда это то, чему я намерен обучить вас. Думайте о тех днях, которые ожидают нас, Вирджиния, когда мы сможем быть вместе. Мы сможем утром поехать верхом в «Сердце королевы», а вечером вернуться сюда. Я покажу вам поместье, а затем графство и, возможно позднее, Лондон. Позвольте мне быть вашим учителем, так как никогда в жизни у меня не было столь важного объекта для обучения.
 Вирджиния набрала полную грудь воздуха и, повернувшись к нему лицом, сказала:
 – И чем все это закончится?
 Она видела, что герцога ошеломил ее вопрос, но он колебался не больше секунды.
 – Почему должен наступить конец?
 – Так будет, – упорствовала она. – Все заканчивается.
 – Только не любовь, – твердо ответил он. – Любовь может продолжаться и продолжаться. Это только начало, Вирджиния. Это все равно что открыть первую страницу книги и знать, что впереди еще сотни страниц, все более волнующих и более захватывающих, чем та, на которую мы смотрим сейчас.
 – Но все же наступит конец.
 Разве мы не сможем преодолеть трудности, когда подойдем к ним? Давайте просто думать о самих себе, о том, что мы значим друг для друга. Я люблю вас, Вирджиния. Верите ли вы мне?
 Герцог протянул руку, но Вирджиния не взяла ее.
 – Я не стану принуждать вас, – отступил он. – Я понимаю, что заговорил слишком поспешно. Знаю, следовало подождать, пока вы не привыкнете ко мне. Но вы опьянили меня. Вы заворожили и очаровали меня, и я не мог не сказать вам, что я вас люблю!
 Вирджиния поднялась. Очень медленно, освещенная сиянием луны, она пошла по мягкой траве к маленькому фавну. Подойдя к статуе, она остановилась рядом с ней, касаясь рукой маленькой бронзовой головы. Она ощутила холод бронзы под своей рукой.
 – Это Эрос, бог любви! – тихо сказал герцог. – Один из моих предков привез его сюда из Греции. Я думаю, что, может быть, он направил вас сюда, в это особое место.
 Вирджиния все еще не произнесла ни слова, ее глаза были опущены, голова слегка склонилась. И через секунду герцог не выдержал:
 – Вы знаете, что я сгораю от желания поцеловать вас! Вы знаете, что это чуть ли не сводит меня с ума: смотреть на вас и не сжать вас в объятиях. Но я не хочу пугать вас. Я хочу, чтобы вы пришли ко мне сами и любили меня, как я люблю вас. Думайте обо мне, Вирджиния. Обещайте, что будете думать обо мне.
 В ответ она слегка улыбнулась:
 – Сомневаюсь, что мне удастся избежать этого.
 О, моя дорогая! Как я счастлив слышать эти слова. Я хочу быть с вами в ваших мыслях с первого мгновения, как вы откроете глаза, до того момента, когда вы заснете. И знайте, что, где бы вы ни находились, что бы вы ни делали, я буду думать о вас, страстно желать вас!
 В его голосе внезапно прорвалась страсть, что заставило Вирджинию отвернуться.
 – Мы должны возвращаться, – настороженно сказала она. – Должно быть, очень поздно.
 – Поедете ли вы со мной верхом завтра утром? – спросил герцог.
 – Разве люди не станут сплетничать?
 – Черт с ними! Какое это имеет значение? Что касается меня, пусть говорят что угодно. Но я не хочу создавать неудобства для вас.
 – Я не возражаю. – Голос Вирджинии дрогнул. – Я не принадлежу, подобно вам, к здешнему высшему обществу.
 – Тогда мы поедем вместе, – сказал герцог. – Я буду ждать вас в шесть часов, как сегодня утром.
 Они молча направились обратно к замку. Вирджиния почувствовала, что в этом молчании они стали ближе друг другу, чем прежде. Но тут же она упрекнула себя за наивность. Он мог быть влюблен в нее, но ей-то известно, каков он на самом деле. Она не ребенок, чтобы дать обмануть себя красивыми словами! Когда они были вместе, она вела себя будто загипнотизированная. Но она знала, как никто другой, что ему не следует доверять.
 Они дошли до начала сада.
 – Мы войдем в разные двери, – сказал герцог. – Думаю, что вы пришли через садовую калитку, так?
 Вирджиния кивнула.
 – Очень хорошо. Для соблюдения внешних приличий – я уверен, что люди не понимают, куда я исчез, – я пройду другим путем. Спокойной ночи, Вирджиния. Хотя я не засну. Буду лежать без сна и считать часы, пока снова не увижу вас. До завтрашнего утра, кажется, еще целая вечность!..
 – Спокойной ночи! – Вирджиния собиралась покинуть его, но герцог удержал ее.
 – Скажите мне, что вы не сердитесь на меня, – попросил он. – Скажите мне, что я не поразил и не испугал вас. Скажите мне, что где-то в глубине души вы признаете, что я могу немного заинтересовать вас.
 Она хотела заговорить, но герцог прервал ее.
 – Нет, нет, не говорите этого, – потребовал он. – Оставьте меня на минуту в моем глупом раю, пусть я поверю, что немного нравлюсь вам и что, по меньшей мере, являюсь вам другом. Спокойной ночи, моя дорогая, моя красавица, моя несравненная американка!
 Он порывисто схватил ее руку, и Вирджиния ощутила тепло и страсть его губ на своей ладони. Затем он исчез в тени, шагая быстро, как человек, который ни за что не отважился бы повернуть назад.
 Тяжелый вздох вырвался, казалось, из самой глубины ее сердца. Вирджиния пересекла лужайку, держась в тени деревьев, пока не добралась до стены дома. В тот момент, когда она собиралась пройти мимо французского окна, по комнате внезапно метнулся луч света. Почти рядом с ней распахнулось окно, и голос произнес:
 – Здесь очень жарко. Не могу понять, зачем ты притащил меня вниз посреди ночи.
 Вирджиния инстинктивно прижалась к стене дома. Она слишком хорошо знала этот голос, голос леди Шелмадин.
 – Мне надо поговорить с тобой, – услышала она слова Маркуса Рилла. – И было бы сумасшествием для меня прийти в твою комнату. Никогда не знаешь, кто шатается по коридорам.
 – Ну так в чем дело? – почти с раздражением спросила леди Шелмадин. – Если нас здесь обнаружат, то никто не поверит наскучившей отговорке, будто я спустилась посреди ночи вниз, чтобы выбрать книгу.
 – Подожди минутку, дай мне зажечь свечи. – Тон выдавал дурное настроение Маркуса Рилла.
 Свет, падавший из окна, стал более ярким. Вирджиния бросила взгляд через плечо. Отступать было некуда. Второе окно той же комнаты находилось позади нее, и, в какую бы сторону она ни двинулась, ее обязательно заметили бы.
 – Что-то действительно случилось?
 В голосе леди Шелмадин звучала озабоченность.
 – Случилось! Хуже не придумаешь. С вечерней почтой я получил письмо. Не мог сказать тебе прежде – на самом деле я прочитал его, едва лишь поднялся к себе, чтобы переодеться к обеду. Я знал, что в нем будет что-то неприятное!
 – Что же именно? – уточнила леди Шелмадин.
 – Мне дают ровно неделю, чтобы найти деньги! Всю сумму! Все сорок тысяч, черт побери!
 – Но это невозможно!
 – Конечно, абсолютно и совершенно невозможно! И на этот раз нет никакой надежды отсрочить выплату.
 – Тебе следует пойти к Себастьяну.
 – Ты думаешь, что он даст мне сорок тысяч? Он сказал мне в последний раз, что больше не станет платить за меня, и он, конечно, сдержит слово. Мне придется или сесть в тюрьму, или уехать из страны. Я никогда не сумею вернуться… – Без сомнения, Маркус Рилл был близок к отчаянию.
 Возникла пауза.
 – Конечно, есть другой выход, – произнесла леди Шелмадин.
 – Ты имеешь в виду пилюли?
 – Да, ты захватил их с собой, не так ли?
 – Я не такой дурак, чтобы оставить их где-то. Они смертельны – по крайней мере, так говорил тот парень.
 – Мой друг, который дал мне его адрес, утверждал, что они не подведут. Он использовал их в Восточной Африке, и результат не заставил себя ждать.
 – Знаю, Шелмадин, но я не в силах сделать подобное; не с Себастьяном.
 – Он стоит на твоем пути, разве не так? Он суров и бессердечен. Что касается Себастьяна, я бессильна. Я перепробовала все. Не думаю, что в нем есть что-то человеческое. И в любом случае, из тебя получился бы гораздо более занятный герцог.
 – Ты дьявол, разве не так, Шелмадин? – вскричал Маркус Рилл. – Когда доходит до дела, женщина всегда оказывается безжалостнее любого мужчины.
 – Решай сам, – поторопила его леди Шелмадин. – Если ты предпочитаешь сесть в тюрьму, как я могу остановить тебя! Они не придут в восторг от того чека, который ты подделал. Как мне сказали, наказание за мошенничество довольно суровое.
 – Прекрати, Шелмадин! Хорошо! У нас нет другого выхода, так? Ты совершенно уверена, что следов от яда не останется?
 – Тебе предстоит всего лишь положить одну таблетку в его кофе или вино. Не делай этого, разумеется, когда вы с ним останетесь наедине. Если он умрет, нежелательно оказаться единственным свидете… Ты захватил их сюда, полагаю? Ты не лжешь мне?
 – Нет, нет, они наверху, в ящике туалетного стола. Но мне это не нравится. Я, вероятно, бываю груб, но я никогда не совершал убийства!
 – Тогда все в порядке! Поступай как хочешь, но не жди, что я стану навещать тебя в тюрьме. И не надейся, что я убегу через пролив, чтобы жить в нищете в какой-нибудь иностранной трущобе. На свете существуют другие мужчины!
 – Шелмадин! Я сделаю то, о чем ты говоришь! Другого выхода нет.
 – Тогда договорились, – хлопнула в ладоши леди Шелмадин. – Теперь, ради бога, позволь мне вернуться в постель. Если нас застанут здесь, это может вызвать подозрение.
 – И ты выйдешь за меня замуж, Шелмадин, когда все закончится?
 Раздался воркующий смех.
 – Мне всегда хотелось стать герцогиней! И бриллианты, Маркус, конечно, очень мне к лицу!
 Послышался звук открывающейся двери.
 – Подожди, Шелмадин! Ты не можешь уйти вот так. – Дверь закрылась. – Проклятая женщина! Вероятно, меня оставили прибраться здесь.
 Маркус подошел к французским окнам, чтобы закрыть их. Огни погасли, один за другим, пока Вирджиния не догадалась, что Маркус вышел только с одной свечой в руке. Затем настала полная темнота!
 Вирджиния вся дрожала, тело покрылось потом, как будто ее окунули в холодную воду. Не может быть! Ей, должно быть, все это приснилось! Люди не способны на такие поступки. Она не могла поверить тому, что услышала. Наверное, никто не поверит, если она расскажет о разговоре, который только что подслушала. Если она сейчас же пойдет к герцогу, он посмеется над ней: возможно ли, чтобы два члена аристократического общества оказались способны на такое преступление! К словам неизвестной девушки из Америки вряд ли захотят прислушаться…
 Она медленно двинулась вдоль стены дома, тихонько поднялась по боковой лестнице в свою спальню. Комната производила впечатление теплой, уютной и безопасной. Ситец в цветочек, мягкий ковер, элегантная обстановка были частью замка, частью безукоризненного прошлого английской аристократии.
 Преступление должно совершиться – преступление столь ужасное, что ей невыносимо было думать об этом. И Вирджиния абсолютно беспомощна. Никто не поверит ей… герцог на краю гибели!
 Она представила, как он принимает яд. Она представила, как он умирает. Однако ее руки были связаны, она не могла предотвратить этого злодеяния. Не в силах сдержать крика ужаса, Вирджиния поняла, что любит его.




 Глава 8


 Всю ночь Вирджиния металась в постели или лежала, глядя в темноту, сбитая с толку своими мыслями и чувствами. Она понимала, что каким-то образом должна спасти герцога, не только потому, что любит его. Никогда, в самых диких фантазиях, она не представляла, что убийство такое несложное дело и что оно заранее может быть спланировано. Ее шокировало его неприкрытое зверство. Она знала, что должна предотвратить его, какие бы последствия это ни имело лично для нее, – и все же оставался вопрос: как?
 Вирджиния не могла заставить себя рассказать герцогу о планах его кузена, замыслившего убить его. Она представляла выражение недоумения и недоверчивости, которое появится на лице Себастьяна. И даже если герцог поверит ей, что он сможет предпринять? Обвинить Маркуса и раскрыть, что его ночной разговор с леди Шелмадин был подслушан неизвестной молодой американкой?
 Нет, окружающие станут насмехаться над абсурдностью подобной мысли. И если бы она рассказала кому-то еще, не члену семьи – адвокату, доктору или даже человеку, связанному с полицией, – они не смогли бы действовать, пока не стало бы слишком поздно. Что они смогут сказать тогда – что она была права? Но какое утешение принесли бы эти слова?
 С какой бы стороны она ни подходила к этой проблеме, решение задачи, похоже, оставалось одно – ждать, пока герцог не умрет, и тогда объявить, каким негодяем оказался Маркус Рилл.
 Вирджиния закрыла глаза и вновь ощутила дрожь, вспомнив слова герцога. Ранее она не представляла, что можно так реагировать на голос мужчины. Но теперь Вирджиния поняла, что герцогу достаточно только находиться рядом с ней, только говорить с ней этим низким голосом, в котором, казалось, за каждым словом скрывалась подавленная страсть, чтобы почувствовать, как оживает и трепещет каждый нерв в ее теле.
 Вирджиния поняла, когда они сидели бок о бок на скамье на полянке, что, если он протянет руки и прикоснется к ней, она не сможет противиться ему. Куда-то ушли ее гордость, ее осторожность, ее ненависть. Случилось невероятное: он обратил ее пылкую, страстную ненависть к нему в любовь, которую невозможно было отрицать. Ее мозг все еще пытался повторять снова и снова, что он обманщик и охотник за состоянием, но ее тело предало Вирджинию. Она хотела его, стремилась к нему!
 Вирджиния обнаружила, что вновь и вновь повторяет шепотом слова, которые говорил ей герцог. Она обнаружила, что вспоминает каждое его движение. Она обнаружила, что оживляет в памяти их совместную поездку верхом, тот момент на террасе в «Сердце королевы», когда она поняла, что он увлечен ею.
 И все же какая-то небольшая часть ее разума, критическая и холодная, задавала вопросы: какое значение имеет для него любовь? Насколько глубокой и насколько прочной она окажется? Не является ли все это на самом деле просто сильным увлечением порочного и страстного мужчины новым хорошеньким личиком?
 В конце концов, Вирджиния не могла больше мучить себя вопросами, осаждавшими ее. После долгих часов самокритического анализа своих действий она не оказалась ближе к разрешению проблемы, которая сейчас стала самой важной: как ей спасти жизнь герцога?
 В том, как Маркус Рилл и леди Шелмадин обсуждали план избавления от него, не было никакого притворства, их злонамеренность была явной, и это убедило Вирджинию, что они, несомненно, приведут свой план в действие.
 Она вылезла из постели и раздвинула занавески. Небо на востоке только начинало светлеть, звезды слабо мерцали в самой его вышине. Над озером поднимался туман, окружавший стволы деревьев в парке. Стая диких уток снялась с места и исчезла в разгорающейся заре.
 Кругом царили тишина и покой. Громадные дубы, простоявшие сотни лет, казались часовыми, стерегущими покой старого поместья. Здесь царил мир, и, слушая первые песни птиц, невозможно было представить, что безжалостные интриги способны разбить безмятежность этого уютного уголка.
 – Возможно, мне все приснилось, – прошептала Вирджиния. – Возможно, мой разум вообразил, что я слышала это.
 Внезапное движение внизу заставило ее выглянуть из окна, и она увидела прямо под своим окном Маркуса Рилла, спускавшегося по ступенькам дома и направлявшегося к конюшням. Он был одет в бриджи для верховой езды и держал в руке хлыст. И тогда Вирджиния поняла, что кто-то еще не смог заснуть, кто-то еще метался и ворочался в постели, возможно борясь всю ночь с угрызениями своей совести.
 Вирджиния бросила взгляд на часы, стоявшие на каминной полке. Было около пяти часов. Слишком рано, прислуга еще спит, но, несомненно, Маркус Рилл разбудит одного из конюшенных мальчиков и потребует, чтобы тот оседлал лошадь.
 Несколько секунд Вирджиния стояла, наблюдая за ним, пока он не скрылся из вида, а затем внезапно поняла, что должна делать. Она схватила с кресла у изголовья кровати свой пеньюар, сшитый из плотного белого крепдешина, накинула его и крепко затянула пояс вокруг талии.
 Это опасно, но она знала, что другого выхода нет. Бесшумно она открыла свою дверь. В коридоре было темно, и она двинулась на ощупь. Ее ночные туфли едва скользили по мягкому ковру.
 Требовалось пройти значительное расстояние от ее комнаты до площадки второго этажа, где находились покои более важных гостей, выходившие в широкий коридор, к которому вела парадная лестница. Вирджиния знала, где комната Маркуса Рилла, потому что, когда поднималась накануне по лестнице после ленча, он вышел из комнаты и улыбнулся при виде ее своей развратной улыбкой. К счастью, ее сопровождала мисс Маршбанкс, так что ему не удалось вовлечь ее в разговор.
 Площадку парадной лестницы освещали первые слабые лучи зари, проникавшие сквозь витражные стекла высоких окон в холле. Кругом царила тишина. Слышалось только тиканье дедовских часов и пение птиц за окнами. Вирджиния проскользнула в тень напротив двери Маркуса Рилла. Прикоснувшись к ручке двери, на мгновение она заколебалась, почувствовав, как сердце чуть ли не выпрыгивает из груди.
 Допустим, она ошиблась! Возможно, по какому-то чрезвычайному поводу он повернул от конюшни и вновь оказался в своей спальне! Что он подумает при виде ее? Что он скажет? Но Вирджиния понимала, что ее собственное положение в этом деле не имело никакого значения. Главное – герцог! Герцог, которого нужно было спасти любой ценой!
 Очень, очень осторожно она повернула ручку. Шторы на окнах раздвинуты, но комната была пуста. Кровать в беспорядке – свидетельство того, что она была права: Маркусу Риллу не удалось заснуть. Его пижама валялась на полу.
 Вирджиния быстро нашла глазами интересующий ее предмет: комод с ящиками, который, как она поняла, использовали в качестве туалетного столика, с небольшим поворачивающимся зеркалом в раме красного дерева над ним. Щетки для волос Маркуса Рилла с ручками из слоновой кости лежали рядом с шкатулкой, в которой хранились его бритвы.
 Вирджиния быстро пересекла комнату и выдвинула верхний ящик. В нем лежали носки, галстуки, носовые платки, но больше ничего. Она попыталась поискать в другом ящике. Здесь были какие-то письма, кожаная коробка для воротничков, коробка для запонок и маленькая плоская оловянная коробка. Ничего похожего на то, что она искала. Вирджиния представляла себе, что таблетки должны храниться в белой коробочке, такой, которую обычно используют фармацевты.
 Она в растерянности вглядывалась в открытый ящик, вспоминая, что Маркус совершенно определенно говорил: яд хранится в ящике туалетного стола. Она оглядела комнату. В одном углу стоял высокий комод, в другом – письменный стол, в центре – несколько столиков; ничего такого, что можно было бы назвать туалетным столом.
 Затем она вытащила из глубины ящика оловянную коробку, уже весьма потрепанную. На крышке разглядела полустершуюся надпись: «Первая помощь», а под ней красный крест. Вирджиния предположила, что это был набор предметов для оказания первой помощи, который Маркус Рилл, вероятно, возил с собой, когда служил в действующей армии.
 Она открыла ее и с первого взгляда поняла, что нашла то, что искала. В коробке были бинты, ножницы и какие-то маленькие бутылочки. Но в центре лежал футлярчик для пилюль, точно такой, как она представляла. Вытащила его и увидела, что здесь хранятся четыре маленькие белые таблетки. Вирджиния была уверена, что это тот самый яд, о котором говорили Маркус Рилл и леди Шелмадин.
 Четыре таблетки, и каждая настолько ядовитая, что способна убить человека! Она нашла их!
 Вирджиния закрыла коробку, положила ее на место и задвинула ящик. Затем поспешно, сжимая в руке футлярчик с пилюлями, на цыпочках пересекла комнату. Теперь бы успеть вернуться незамеченной в свою спальню и уничтожить пилюли, пока они не нанесли вреда!
 Вирджиния открыла дверь комнаты, вышла в коридор – и тут… Она застыла на месте. По коридору шел герцог, одетый в бриджи для верховой езды. На поводке он держал Диззи, старого ревматического мопса герцогини.
 Секунду он не видел Вирджинию. Он, почти ничего не замечая, смотрел перед собой, как человек, занятый собственными мыслями. Только чуть не налетев на нее, он увидел Вирджинию. Она стояла неподвижно, как будто окаменев, сжимая в руках футлярчик с пилюлями и подняв к нему бледное испуганное лицо.
 Несколько секунд герцог с недоумением смотрел на Вирджинию. Затем кровь отхлынула от его лица, и оно стало таким же смертельно бледным, как и ее лицо. Его взгляд метался, он, похоже, улавливал мельчайшие детали ее внешности: длинный белый пеньюар, волосы, спадавшие по плечам почти до талии, глаза, потемневшие, как можно было понять, от удивления и ужаса.
 Долгие, долгие мгновения ни один из них не мог произнести ни звука. Когда герцог заговорил, его голос звучал сурово, за его словами скрывался гнев, контролируемый, тем не менее, железной волей.
 – Так вот где лежат ваши интересы, мисс Лангхолм!
 Вирджиния чувствовала себя так, словно он ударил ее хлыстом.
 – Я думал, что вы не такая, как другие женщины, – продолжал герцог, – но вижу, что ошибся. Так это мой кузен владеет ключом от вашей любви! До чего же слеп мужчина, не видящий, что происходит под его носом…
 Он умолк, а Вирджиния задрожала так сильно, что пилюли выпали из ее руки и рассыпались по полу. С трудом она обрела голос.
 – Я… я хотела бы… объяснить, – начала она прерывающимся шепотом, но герцог отмахнулся:
 – Думаю, мисс Лангхолм, вы злоупотребили моим гостеприимством до крайних пределов, и ваш отъезд будет организован сегодня же днем.
 Он направился к лестнице, и Вирджиния протянула к нему руку.
 – Подождите! – умоляла она.
 Герцог не мог идти быстро, потому что мопс натягивал поводок. Прежде чем он успел удержать его, старый пес рванулся к одной из белых пилюль, выпавшей из футлярчика и подкатившейся к нему. Мопс жадно схватил пилюлю, а затем, поскольку герцог тащил его за поводок к лестнице, проковылял несколько шагов. Но тут что-то произошло – захрипев, пес упал на пол, медленно перекатился на спину и замер…
 Герцог, застигнутый на первой ступеньке лестницы, повернул голову, чтобы посмотреть, что случилось. Поспешно подобрав оставшиеся три таблетки, Вирджиния заговорила:
 – Это, это… предназначалось для вас!
 – Что вы имеете в виду? – резко спросил герцог.
 Эти пилюли, – голос Вирджинии дрожал, когда она протягивала их ему, – они предназначались, чтобы убить вас. Поэтому… я выкрала их. Чтобы… спасти вас.
 Герцог наклонился, снял поводок с ошейника мопса и, обойдя умершую собаку, подошел к Вирджинии. Он пристально глядел в ее лицо.
 – Скажите мне правду, – грубо заговорил он. – Что вы делали в той спальне?
 Теперь Вирджиния не боялась ни его взгляда, ни его рук, схвативших ее за плечи.
 – Это правда, – ответила она. – Они… они хотели убить вас. Я знала, что вы мне не поверите, поэтому я… украла пилюли.
 Герцог не отрывал от нее глаз, пытаясь понять правду. Похоже, то, что он увидел, убедило его. Он посмотрел в оба конца коридора.
 – Мы не можем разговаривать здесь. – Взял Вирджинию под локоть, герцог отвел ее на несколько шагов от того места, где они стояли. Открыв дверь, он втолкнул ее в комнату и запер за ними дверь.
 Вирджиния увидела, что они находятся в маленькой комнате, которая, по ее предположению, служила будуаром одного из великолепных покоев, предназначавшихся для высокопоставленных гостей замка. Это был очаровательный кабинет в нежно розовых тонах, и, хотя этими покоями не пользовались, воздух благоухал ароматом цветов, стоявших на боковых столиках. Так было заведено, как узнала Вирджиния от мисс Маршбанкс.
 Герцог пересек комнату и раздвинул занавески. Пространство заполнилось светом. Он повернулся к Вирджинии, стоявшей около двери все еще с застывшей тревогой в глазах.
 – А теперь расскажите мне, что все это значит, – приказал он.
 Вирджиния медленно подошла к нему, держа в руке футлярчик.
 – Вчера ночью, когда я… я оставила вас… – начала она тихо и затем, отведя взгляд в сторону, потому что ей стыдно было разоблачать подлость людей, которых он знал и которым доверял, передала ему то, что подслушала накануне.
 – Почему вы не пришли ко мне? – спросил герцог, когда она закончила.
 В первый раз за эти ужасные минуты Вирджиния посмотрела ему в лицо:
 – А вы поверили бы мне? Разве вы не подумали бы, что я просто паникерша, создающая ненужный переполох? Или женщина, чье воображение переступает все границы?
 – Вы правы, – честно признался он. – Трудно было бы поверить в такую историю. Даже сейчас, когда там лежит подохший пес, мне трудно поверить, что Маркус способен решиться на убийство.
 – Почему вы не дали ему денег? Если преступление не удастся ему в этот раз, он, скорее всего, попытается снова.
 – Я не могу дать ему такую большую сумму. Даже если бы я дал ему деньги, что толку? Подобное случалось десятки раз в прошлом и будет продолжаться впредь. Нет конца его алчности, нет конца его глупости. – Он наклонился и взял пилюли у Вирджинии. – Нам остается одно: попытаться выиграть время.
 – Как? – спросила Вирджиния.
 Герцог открыл футлярчик и посмотрел на пилюли.
 – В моей спальне есть совершенно безвредные таблетки, которые давным-давно дал мне врач, лечивший меня от лихорадки. Я могу подложить их, и на некоторое время Маркус будет в недоумении, почему они не действуют.
 – У него всего неделя на то, чтобы найти деньги, – напомнила Вирджиния.
 – Глупец! Непроходимый глупец! – воскликнул герцог с внезапным гневом. – Последний раз он поклялся мне на Библии, что не будет больше играть в азартные игры. Я заплатил его долги деньгами, в которых сам остро нуждался, а сейчас, не прошло и полугода, он опять в том же положении, как прежде!
 – Тогда что вы предпримете?
 – Не знаю. Возможно, предъявлю ему обвинение, скажу, что мне известны его замыслы. Но такое заявление могло бы вовлечь вас в разбирательство, а этого я ни за что не допущу.
 – Я не стану возражать, – ответила Вирджиния. – Если… если это спасет вашу жизнь.
 Она говорила, не обдумывая своих слов, а затем почувствовала, как краска бросилась в лицо, так как увидела, что глаза герцога вопросительно смотрят на нее.
 – Вирджиния! – произнес он, и теперь тон его стал совершенно иным. – Простите ли вы меня за то, что я наговорил вам только что? Не думаю, что вы когда-нибудь поймете, что значило для меня увидеть, как вы выходите из спальни этого человека. Увидеть вас такой, как вы выглядите сейчас: по-домашнему, с распущенными по плечам удивительными волосами. Если бы вы только знали, как страстно желал я увидеть вас именно такой.
 – Я… я думаю, что, наверное, мне… следует вернуться в мою комнату… – начала Вирджиния, но больше ничего не могла сказать, так как руки герцога вновь оказались на ее плечах, заключив ее в объятия.
 – Почему вы пытались спасти меня? – спросил герцог. – Я должен знать ответ.
 Его лицо склонилось к ней, и ее внезапно охватила робость.
 – Ответьте мне, – потребовал он. Вирджиния утратила голос. Казалось, он замер у нее в горле. Она ощущала только прикосновение его рук, его близость. Она чувствовала, что дрожит всем телом.
 – Посмотрите на меня, Вирджиния. – Герцог говорил тихо, но повелительно. – Посмотрите на меня, – повторил он с настойчивостью, которой нельзя было не повиноваться.
 Не в силах противостоять его власти над ней, Вирджиния подняла глаза. Долгое, долгое мгновение они смотрели друг на друга, и мир, казалось, закружился вокруг них в бешеном водовороте. Внезапно, издав какое-то неразборчивое восклицание, герцог потерял самообладание. Он схватил Вирджинию в объятия, его губы искали ее.
 – О, моя дорогая… моя радость… моя любовь, – бормотал он. – Я настолько дорог тебе, что ты спасла меня. Я дорог тебе! Только это имеет значение. Боже мой! Вирджиния, я люблю тебя!
 Он страстно целовал ее – ее губы, ее глаза, шею, волосы. Вирджиния почувствовала, что его страсть накрывает и ее, как приливная волна, и она уступила ему, понимая, что его пламя разожгло в ней ответный огонь и что поцелуи соединили их так, что из двоих отдельных людей они превратились в единое целое…
 Прошло какое-то время, которое показалось им вечностью, мир застыл в неподвижности, и они забыли обо всем, кроме них самих. Наконец они вернулись к реальности.
 – Я должен отпустить тебя, – хрипло произнес герцог. – О, Вирджиния, я и не представлял, что любовь может быть такой!
 Герцог все еще сжимал ее в объятиях, и теперь Вирджиния склонила голову на его плечо. Он смотрел на ее полуоткрытые губы, на пылающее румянцем лицо, на глаза, потемневшие от страсти, которую он пробудил в ней.
 – Ты прекрасна! – пробормотал он. – Ты прекраснее всех женщин на свете… Но я должен оставить тебя, прежде чем пробудится весь дом, чтобы поменять таблетки. Я должен найти слуг и объяснить им, что Диззи сдох от сердечного приступа. Как удачно, что я услышал, как он скребется у двери моей матери, требуя, чтобы его выпустили.
 – Да… ты должен сделать… все это, – хриплым голосом произнесла Вирджиния, но смысл ее слов не был важен, имело значение лишь то, что она произносила их для него.
 – Я люблю тебя! Я люблю тебя! – восклицал герцог.
 Он снова поцеловал ее долгим страстным поцелуем, а она крепко прижалась к нему, как ребенок, который боялся остаться в темноте и вдруг обрел безопасность и защиту.
 – Мы должны идти, дорогая, поговорим сегодня позднее. Я думаю, что в данный момент Маркусу не следует знать, что его план провалился.
 – Нет, нет! Потому что он попытается сделать что-то другое!
 – И в следующий раз тебе, возможно, не удастся спасти меня. Я все еще не могу взять в толк, что исключительно тебе я обязан своей жизнью. О, моя радость, когда-нибудь я отплачу тебе.
 – Я только хочу, чтобы ты остался жив, – прошептала Вирджиния.
 Он снова целовал и целовал ее, пока, наконец, неохотно, как бы против своей воли, не разжал объятий.
 – Мне не следует смотреть на тебя, – сказал он, – иначе я не смогу уйти.
 Герцог пересек комнату и отпер дверь. Выглянул в коридор.
 – Никого не видно, – сообщил он. – Спокойно возвращайся в свою комнату и попытайся отдохнуть. Сегодня утром нам лучше не совершать прогулку верхом, я должен кое за чем присмотреть.
 – Конечно, я понимаю, – согласилась Вирджиния, хотя в глубине души была разочарована.
 Она проскользнула мимо герцога, почувствовав, как его губы прижались к ее волосам, а затем быстро прошла по коридору, не оглядываясь назад. В своей комнате она бросилась на постель, дрожа от только что пережитой радости и удивления, все еще чувствуя на своих губах жадные губы герцога.
 «Он любит меня, и я люблю его», – твердила она себе. Однако исподволь ей не давал покоя все тот же недоверчивый, циничный голос. «Насколько сильно? – спрашивал он. – Как много ты значишь для него?»
 Ужасно трудно было спуститься вниз к завтраку, где ее уже поджидала мисс Маршбанкс, без умолку болтающая о своих планах на день.
 – Сразу после завтрака мне предстоит ехать в деревню, – объявила она. – Не надо ли что-нибудь получить для вас на почте?
 – Вы ездите туда каждое утро? – между делом спросила Вирджиния и была удивлена, заметив, какое неприступное выражение появилось на лице мисс Маршбанкс.
 – Не каждое утро, – ответила она уклончиво, – только если ее милость дает мне кое-какие поручения.
 Вирджинии хотелось бы задать еще вопросы, но инстинктивно она поняла, что они неуместны.
 «Какие секреты могут быть связаны с поездками мисс Маршбанкс в деревню? – спрашивала она себя. – Я действительно придумываю небылицы! Нахожу заговоры и интриги там, где их просто не может быть!»
 Завтрак закончился, Вирджиния взяла свой блокнот и решительно направилась в библиотеку, но обнаружила, что совершенно не в состоянии сосредоточиться. Книги, которые накануне приводили ее в восторг, теперь показались скучными и лишенными жизни. Они рассказывали только о прошлом; она же целиком была поглощена настоящим и будущим.
 Вирджиния думала о том, что делает герцог. Ее интересовало, подложил ли уже Маркус одну из подмененных таблеток в его кофе за завтраком или попридержал ее до ленча, чтобы растворить в вине. Наконец, она расставила книги по местам в книжных шкафах и села, бессмысленно рисуя в своем блокноте.
 Вирджиния собиралась написать тете в Америку, но что она могла сообщить? «Я познакомилась со своим мужем и влюбилась в него. Он в опасности, его могут убить». Тетя подумала бы, что ее племянница сошла с ума.
 Вирджиния сидела, безутешно глядя на лица, которые нарисовала в своем блокноте, когда дверь открылась и вошла герцогиня.
 – О, мисс Лангхолм! – воскликнула она. – Я думала, что, вероятно, найду вас здесь.
 – Доброе утро, ваша светлость! – сказала Вирджиния, поспешно вставая. – Я пыталась работать.
 – Да, да, конечно. Надеюсь, вы найдете все, что нужно, в нашей библиотеке. Но мне хотелось бы знать, можете ли вы кое-что сделать для меня?
 – Да, конечно. Что же именно?
 – Я отослала мисс Маршбанкс в деревню, – объяснила герцогиня, – и мне очень нужно, чтобы кто-нибудь перехватил ее. У меня есть чрезвычайно срочное послание. Хотела бы я знать, не будет ли слишком навязчиво с моей стороны попросить вас поехать верхом и предупредить мисс Маршбанкс, чтобы она не делала того, о чем я ее просила.
 – Да, конечно, – ответила Вирджиния, чувствуя некоторую озадаченность и удивляясь, почему она должна выполнять это поручение, когда в замке полно слуг.
 Как бы угадав ее мысли, герцогиня бросила взгляд в сторону двери, которую оставила приоткрытой.
 – Уверена, вы поймете, мисс Лангхолм, что это сугубо личное дело между мной и мисс Маршбанкс. Я могла бы послать грума, но не хочу, так же как не хочу, чтобы мой сын случайно узнал, что мисс Маршбанкс ездила в деревню. Конечно, его, как правило, не интересует, куда она ездит. Вы понимаете?
 – Да, – ответила Вирджиния, удивляясь, возможно ли понять такое невнятное заявление.
 – Тогда это очень мило с вашей стороны, – сказала герцогиня. – Может быть, вы подниметесь наверх и переоденетесь в одежду для верховой езды? Затем просто попросите одного из лакеев подвести лошадь к парадной двери. Вам следует поторопиться, хотя, конечно, повозка, запряженная пони, движется очень медленно.
 – Да, ваша светлость, я тотчас же выеду, – пообещала Вирджиния.
 – Тогда вот записка, – произнесла герцогиня, вынимая маленький конверт из-за пояса, который стягивал ее стройную талию. – Вам нет нужды ждать, после того как вы передадите записку мисс Маршбанкс. Она поймет.
 Вирджиния взяла конверт и направилась к двери.
 – Поспешите! – нетерпеливо напомнила герцогиня. – Пожалуйста, поспешите, мисс Лангхолм! Нельзя терять ни минуты.
 Вирджиния повиновалась ей и выбежала в холл. Около парадной двери дежурил лакей.
 – Не попросите ли вы грумов немедленно привести для меня лошадь? – обратилась Вирджиния к нему. – Кобыла, на которой я ездила вчера, подойдет.
 – Да, мисс, – ответил лакей.
 Вирджиния побежала вверх по лестнице. За несколько минут она переоделась в платье для верховой езды. К тому времени, когда она вновь спустилась вниз, лошадь уже ждала у двери.
 – Не хотите ли вы, чтобы с вами поехал грум, мисс? – спросил человек, державший поводья.
 – Нет, – ответила Вирджиния. – Я отъеду недалеко.
 Она пустила лошадь легким галопом по подъездной дорожке. Вирджиния знала, где находится деревня, так как проезжала через нее по дороге в замок. Деревня действительно находилась на расстоянии меньше мили от ворот парка. Как только замок скрылся из вида, Вирджиния хлестнула лошадь, и та перешла на галоп. Тем не менее, когда она проехала через въездные ворота, мисс Маршбанкс в повозке, запряженной пони, не было видно.
 За пределами замка начиналась проселочная дорога, и Вирджиния могла скакать по ней достаточно быстро, придерживаясь поросшей травой обочины. Она добралась до деревни через несколько минут. Там она увидела деревенскую лужайку с прудом для уток, церковь норманнских времен из серого камня, таверну с вывеской «Голова сварливой бабы», станки для ковки лошадей. И почтовую контору, затерявшуюся среди маленьких домиков, а около нее повозку, запряженную пони.
 Всего за несколько секунд Вирджиния проскакала по зеленой лужайке к почтовой конторе. Соскочив с лошади, она увидела двух мальчуганов, державших под уздцы толстого медлительного пони, которым имела обыкновение управлять мисс Маршбанкс. Вирджиния попросила одного из них подержать ее собственную лошадь.
 – Держи ее осторожно, – сказала она, – но не позволяй уйти.
 – О, она этого не сделает, мэм, – произнес мальчик с деревенским акцентом, протяжно произнося гласные.
 Вирджиния вбежала в почтовую контору. Мисс Маршбанкс что-то писала, стоя у конторки.
 – О, мисс Маршбанкс, – запыхавшись, проговорила Вирджиния.
 Мисс Маршбанкс, повернувшись, оглядела ее с почти комическим удивлением.
 – Мисс Лангхолм! Что, скажите на милость, вам угодно? – спросила она и, говоря это, прикрыла рукой листок бумаги, лежавший перед ней.
 – Меня послала герцогиня, – ответила Вирджиния. – Она просила передать вам эту записку.
 Сказав это, Вирджиния вытащила послание герцогини из-за обшитого бахромой кармана кожаного болеро. Мисс Маршбанкс вскрыла конверт и прочитала записку.
 – О, все понятно! – воскликнула она. – Большое спасибо, мисс Лангхолм. Очень мило с вашей стороны приехать сюда так быстро. На самом деле вы прибыли как раз вовремя.
 При этих словах мисс Маршбанкс подняла руку, и Вирджиния увидела, что та прикрывала телеграфный бланк.
 – Герцогиня боялась, что я не успею предупредить вас, чтобы вы не делали того, что собирались сделать, – объяснила Вирджиния.
 Мисс Маршбанкс снова прикрыла телеграмму, лежавшую перед ней.
 – Надеюсь, ваша лошадь в полном порядке, мисс Лангхолм, – произнесла она многозначительно.
 Вирджиния улыбнулась.
 – Сейчас посмотрю, – сказала она.
 Выйдя на улицу, она увидела, что лошадь ее стоит совершенно спокойно, так как мальчуган кормит кобылу яблоком. Подойдя к нему, Вирджиния поняла, что у нее нет с собой денег, и, повернувшись, направилась в почтовую контору.
 – Извините. Мисс Маршбанкс… – сказала она.
 Мисс Маршбанкс только что протянула телеграмму почтовому служащему, сидевшему за конторкой.
 – В чем дело, мисс Лангхолм? – спросила она, и на этот раз в ее голосе прозвучало недовольство.
 – Извините, что вновь беспокою вас, – сказала Вирджиния, – но я уезжала в такой спешке, что не захватила денег. Мне хотелось бы вознаградить мальчика, который присматривал за моей лошадью.
 О, конечно! – воскликнула мисс Маршбанкс, тон ее изменился. Она открыла свою сумочку и вынула серебряный шестипенсовик. – Боюсь, это слишком много, – извиняющимся тоном сказала она, – но когда мы приезжаем из замка, то не хотим, чтобы о нас болтали.
 – Нет, конечно нет, – подхватила Вирджиния, удивляясь, почему кто-то станет болтать и, в любом случае, какое это имеет значение.
 Она вышла из почтовой конторы и дала мальчугану шестипенсовик. Мальчуган обрадовался. Он несколько раз дернул себя за вихор и потер шестипенсовик о свою драную курточку.
 – Я буду держать вашу лошадь всякий раз, как вы приедете сюда, мэм, – пообещал он.
 Вирджиния рассмеялась.
 – Боюсь, тебе не удастся нажить на мне состояние, – ответила она и, вскочив в седло, поскакала прочь.
 Обратно Вирджиния возвращалась более медленно, наслаждаясь безлюдной английской дорогой с высокой живой изгородью из жимолости и цветущего шиповника. Солнце уже высоко поднялось, и его лучи согревали теперь ее лицо. Она повернула лошадь к главным воротам. Вирджиния мельком видела их в первый день, когда подъезжала к замку, но сейчас их затейливая чугунная решетка с позолоченными наконечниками и каменные львы, поддерживавшие семейный герб на столбах по обе стороны ворот, восхитили ее. Именно так, как ей казалось, должны выглядеть ворота, охраняющие въезд в великолепный дом.
 «Вероятно, я действительно сноб, – сказала она себе, когда легким галопом осторожно ехала по подъездной дорожке. – Мне казалось, что я возненавижу напыщенное хвастовство Англии. Но все это сделано с таким непогрешимым вкусом! Никакой дисгармонии, все выдержано в едином стиле. – Затем, подумав о Маркусе Рилле, она добавила: – Исключением, конечно, являются некоторые люди».
 Вирджиния пустила свою лошадь шагом и спокойно ехала под пологом крон деревьев, когда увидела герцога, скачущего к ней. Она почувствовала, как сердце ее повернулось в груди, и подумала, что в дальнейшем такое ощущение, будто земля заколебалась под ее ногами, а дыхание перехватило, будет появляться всякий раз, когда она увидит его. Вирджиния остановила свою лошадь и замерла в ожидании. Глаза ее сияли, лицо излучало радость, когда он подъехал к Ней.
 – Вирджиния! – воскликнул герцог. И она поняла, что он долго скакал галопом, так как его лошадь покрылась потом. – Я привык думать, – сказал он, – и думается мне лучше всего при быстрой езде.
 Она не ответила ему, потому что не было нужды в словах. Им достаточно было оказаться вдвоем, взглянуть в глаза друг друга, чтобы понять – все остальное в мире не имеет значения. Две лошади двигались бок о бок по подъездной дорожке.
 – Где ты была? – спросил герцог. Вирджиния разжала губы, чтобы ответить ему, но вспомнила просьбу герцогини. Ей не хотелось обманывать человека, которого она любила, однако герцогиня просила ее сохранить свое поручение в тайне, и Вирджинии казалось верхом неблагодарности обмануть ее доверие.
 – Я каталась верхом, – ответила она.
 – Говорил ли я тебе, как прекрасно ты выглядишь верхом на лошади? – спросил герцог.
 – Я скоро сделаюсь тщеславной, – улыбнулась Вирджиния.
 – Рассказать ли, что я на самом деле думаю о тебе? – Герцог заглянул в ее глаза.
 Она покачала головой:
 – Мы уже приближаемся к замку и не должны вызывать подозрений. В самом деле, нам следует соблюдать крайнюю осторожность. По правде говоря, я боюсь. Боюсь не только за твою жизнь, но потому, что мы так счастливы. Ничто не ускользнет… от некоторых людей.
 Инстинктивно герцог бросил взгляд в сторону замка, и выражение любви исчезло с его лица.
 – Ты права, Вирджиния. Мы должны быть осторожны.
 – Леди… леди Шелмадин… – с запинкой произнесла Вирджиния.
 – Знаю, – ответил он, – но я не понимал, что ты тоже знаешь об этом.
 – Женщины проницательны.
 – Каким же я был глупцом! Проси меня, Вирджиния.
 Герцог повернул коня и, будто встретив ее случайно, приподнял свою шляпу; покинув ее, он поскакал к конюшням. Машинально Вирджиния повернула свою лошадь в другую сторону, поскакав вдоль берега озера, а через четверть часа возвратилась через парк.
 Она поехала к конюшням, оставила там свою лошадь и пешком направилась к замку. Атмосфера в доме будто бы изменилась. Прежде замок казался ей теплым и дружелюбным. Теперь в нем ощущались предательство и опасность.
 Вирджиния медленно поднялась по лестнице, ведущей к ее спальне. Дойдя до верхней площадки, она оглянулась и увидела леди Шелмадин, выходившую из библиотеки. Она хмурилось, и ее красивое лицо исказила гримаса гнева. Вирджиния почувствовала, как сжалось ее сердце. Оказалась ли она глупа, или леди Шелмадин приходила в библиотеку, чтобы разыскать ее? И если так, то какую еще неприятность придумали их недруги про запас?




 Глава 9


 Вирджиния проспала! Она не слышала, как вышколенная горничная вошла в комнату, раздвинула занавески и принесла утренний чай. На маленьком подносе стоял фарфоровый чайный прибор тонкой работы.
 Она очнулась внезапно и инстинктивно засунула руку под подушку, чтобы отыскать письмо, которое покоилось там, – письмо, которое она перечитывала накануне вечером дюжину раз. Ее первое любовное письмо!
 Вирджиния села в постели. Волосы покрывали ее плечи, глаза сияли. Развернув плотную дорогую бумагу, украшенную герцогским гербом, она приблизила ее к лицу. Содержание письма она знала уже наизусть и все же вновь прочитала знакомые слова.

 «Мы с матерью приглашены герцогиней Уидернгтонской сегодня в Чард на вечер с их величествами, королем и королевой. Мне страшно не хочется ехать, потому что весь день я думал, что мы встретимся в нашем укромном уголке рядом с озером. Но ты поймешь, что я не могу отказаться от этого приглашения, и поэтому не увижусь с тобой.
 Прошу тебя, оставайся в доме и не выходи гулять по парку одна. Я буду думать о тебе, и если бы ты только знала, как медленно будут тянуться часы!»

 В письме не было ни обращения, ни подписи, но Вирджинии казалось, что она узнает эти строгие, четко написанные буквы, хотя никогда не видела почерк герцога.
 Она долго сидела, разглядывая письмо, а затем снова опустилась на подушку, заново, как она уже делала тысячи раз, переживая те минуты, когда он сжимал ее в своих объятиях… Она слышала, как бьется его сердце, она узнала трепет его губ. Она чувствовала, как их трепет вызывает в ней ответную дрожь…
 По крайней мере, прошлой ночью он был в безопасности. Вирджиния слышала голоса других гостей в доме, когда шла по коридору мимо столовой. Тогда она задумалась, воспользуются ли Маркус и леди Шелмадин возможностью встретиться после обеда. Вероятно, они удивлены, почему же не действует яд и герцог все еще жив. Если так, то они станут совещаться, как лучше использовать три другие пилюли.
 Один день прошел. Оставалось еще шесть дней, в которые Маркус Рилл попытается уничтожить герцога, потому что только так ему удастся избежать тюрьмы!
 Ощущая легкое раздражение, Вирджиния недоумевала, почему герцог, чтобы избежать всего этого, не даст своему кузену то, чего тот добивается. По крайней мере, в данный момент опасности удастся избежать, а слова герцога о том, что он не может себе этого позволить, просто чепуха. Весь замок битком набит всевозможными сокровищами, и, кроме того… Вирджиния слегка вздохнула. Ей не удавалось уйти от того прозаического факта, что в распоряжении герцога находятся миллионы американских долларов, которые он может использовать по своему усмотрению.
 Вирджиния раздумывала, что случится, если она выпишет чек на сумму, которую требует Маркус Рилл, и пошлет ему. Затем она поняла, что невозможно сделать это, не раскрыв своего истинного лица. Нет, она должна доверять герцогу, он найдет выход из положения.
 Охваченная любовью к нему, Вирджиния не переставала испытывать страх. За всю свою жизнь в стране, прославившейся своей грубостью, а порой и жестокостью, она не видела воочию ни убийств, ни других видов насилия. Теперь, когда она непосредственно столкнулась с этим, ужас задуманного вызывал у нее дрожь. Это казалось тем более страшным, думала Вирджиния, что не было ни шума, ни громких споров, и мужчины не были охвачены страстью, заставлявшей бы их бороться друг с другом. Все было холодно, расчетливо и зловеще. На свой лад, все делалось цивилизованно.
 – О, Себастьян, будь осторожен! – шептала Вирджиния, понимая, что впервые, даже наедине с собой, называет его по имени.
 Внезапно она поняла, который час. Вирджиния вскочила с постели. Одевание заняло несколько минут. Тем не менее, стрелки на дедовских часах, казалось, упрекали ее, когда она поспешно спускалась по лестнице, направляясь к гостиной мисс Маршбанкс.
 Открыв дверь, Вирджиния вошла со словами извинения на губах, но обнаружила, что комната пуста. Она сразу заметила, что мисс Маршбанкс еще не завтракала.
 Так она тоже опоздала! Вирджиния слегка улыбнулась. Она посмотрела на полдюжины прикрытых крышками серебряных блюд, расставленных на боковом столике, на серебряное блюдо, подогреваемое шестью короткими свечами в серебряных подсвечниках, с которых можно было снять нагар поворотом небольшой ручки. На завтрак подали два вида блюд из яиц, кеджери, два сорта рыбы и какую-то жареную дичь.
 Вирджиния задумалась над тем, кому предназначены остатки такого количества приготовленной еды. Она уже узнала, что, в то время как им с мисс Маршбанкс предлагали на выбор пять или шесть горячих блюд, в столовой всегда подавали, как минимум, дюжину, не считая ветчины, студня из свиных голов, свинины, кабаньей головы и других холодных закусок, подававшихся одновременно и только один раз.
 Чуть ли не стыдясь того, что она не испытывает голода при виде столь великолепного гостеприимства, Вирджиния заставила себя отведать немного рыбы и как раз наливала себе чашку любимого китайского чая, когда в комнату поспешно вошла мисс Маршбанкс.
 – Доброе утро, мисс Лангхолм! – сказала она. – Я опоздала, потому что мне казалось, что несносный почтальон никогда не доберется сюда! Всегда одно и то же извинение: поезд опоздал! Если спросите меня, я думаю, что причина задержки в почтовой конторе!
 Мисс Маршбанкс положила письмо на стол около двери, перевернув его адресом вниз, сняла шляпку с вуалью и пристроила ее в кресле. Делая это, она бросила взгляд на часы.
 – Я не успею сейчас подняться к герцогине, – произнесла она как бы для самой себя. – Повозка с пони подъедет через десять минут.
 – Вам пришлось поехать в деревню сегодня утром? – спросила Вирджиния.
 Да, герцогиня попросила меня получить для нее письмо, – ответила мисс Маршбанкс. Губы ее слегка сжались, а интонация, появившаяся в голосе, подсказала Вирджинии, что это запретная тема и было бы неразумно продолжать расспросы.
 – Зачем вам понадобилось встречать почтальона? – спросила Вирджиния. – Ведь он, безусловно, направлялся в замок?
 Вновь Вирджиния поняла, что совершила ошибку. Мисс Маршбанкс, нахмурившись, подошла к столику, уставленному блюдами, и после небольшой паузы заговорила:
 – Эта рыба вкусная? Я не любительница рыбных блюд, они не всегда мне подходят.
 – Да, очень вкусная, – похвалила Вирджиния. Она не понимала, почему все должно держаться в секрете. Для мисс Маршбанкс было так необычно скрытничать, отказываться отвечать на вопросы. По складу характера она была болтливой, не терпела скуки и явно с большой охотой рассказывала обо всем и обо всех.
 Чувствуя себя несколько неловко, Вирджиния попыталась разрядить обстановку:
 – Боюсь, я тоже опоздала! Я проспала.
 – Для вас нет извинений, – улыбнулась мисс Маршбанкс. – Вы же не присутствовали на приеме вчера вечером.
 Голос ее потеплел, что подсказало Вирджинии: она прощена. Мисс Маршбанкс многое хотелось рассказать о вчерашнем вечере, о дружбе герцогини с новым королем и королевой.
 – Ее светлость довольна приемом? – поинтересовалась Вирджиния.
 Сегодня утром я видела ее всего минуту, – ответила мисс Маршбанкс. – У нее хватило времени только сказать мне, что ее величество стала еще красивее, а его величество в великолепной форме. Они приедут в Рилл, как только начнется сезон охоты. Скоро ее светлость приступит к составлению планов, так как в Рилле предстоит устроить прием тех масштабов, которых ожидают их величества.
 – На кого они охотятся?
 – На фазанов. Последний раз, когда король был здесь, – тогда он, конечно, был принцем Уэльским, – добычей охотников стали более двух тысяч фазанов. Вечером был устроен прием на шестьдесят человек, а на следующий вечер – танцы. Признаюсь вам, я сбилась с ног.
 – Еще бы, – посочувствовала Вирджиния. Внезапно она ощутила, как будто кто-то суровой рукой сжал ее сердце. В доме приступали к организации королевских приемов заблаговременно, за два-три месяца, – к тому времени ее уже не будет здесь! Ей показалось, что солнце за окнами светит не так ярко, как мгновение назад. Какова бы ни была опасность, Вирджиния была уверена, что герцог каким-то чудесным способом сумеет избежать смерти, однако ее собственная проблема так и останется неразрешенной.
 Мисс Маршбанкс налила себе еще одну чашку крепкого индийского – она предпочитала этот сорт – чая.
 – Я должна идти, – заговорила она вскоре почти автоматически. – Похоже, в этом доме никогда не хватает времени на все. Если герцогиня случайно спросит обо мне, скажите ей, пожалуйста, что я отлучусь ненадолго и что письмо, которое она ожидает, прибыло. Она поймет.
 Мисс Маршбанкс поспешно поднялась из-за стола, подобрала свою шляпку и, надев, прикрепила к волосам длинной булавкой, украшенной на конце небольшой гроздью бусинок из черных гагатов. Bvаль шляпки, по мнению Вирджинии, не шла ей, но мисс Маршбанкс искусно прикрыла ею лицо, спрятав концы под ленту.
 – Я ненадолго, – снова повторила она с улыбкой и вышла из комнаты.
 Вирджиния выглянула из окна. Ее интересовало, где герцог. Возможно, он утомился после прошедшей ночи, но Вирджиния в этом сомневалась. Ей очень хотелось прокатиться верхом, возможно, чтобы поискать герцога, но она подумала, что подобный поступок может показаться странным и слишком самоуверенным. Вчера герцогиня попросила Вирджинию поехать верхом, но никто не приглашал ее на верховую прогулку сегодня, а ей самой не хватало смелости приказать оседлать и привести лошадь.
 Вирджиния решила, что должна работать, хотя теперь ее попытки трудиться над книгами в библиотеке казались фарсом. Ей хотелось одного: быть с герцогом. Она призналась себе, что сгорает от желания видеть его, что все ее тело изнывает от желания быть рядом с ним. Вирджиния поднялась из-за стола и, поборов желание выйти на солнце, прошла по коридору в библиотеку. Поблизости никого не было. Она убедилась, что другие гости в доме встают поздно, завтракают или в своих спальнях, или в примыкающих к ним комнатах.
 Вирджинию интересовало, хорошо ли спала в эту ночь леди Шелмадин. Волновалась ли она об успехе своего гнусного плана? Или, возможно, она воспользовалась удобным случаем, чтобы встретиться со своим любовником? Вирджинию охватила дрожь. Невыносимо было думать об этом. Она вошла в библиотеку, захлопнув за собой дверь.
 Усилием воли она заставила себя читать одну из многочисленных книг по семейной истории, но все книги слишком живо напоминали ей о герцоге. Его лицо, казалось, внезапно появляется перед ней на старинных гравюрах. Вирджиния обнаружила, что каждый раз, натыкаясь на имя, данное ему при крещении, которое было семейным именем, или даже на его титул, она начинает думать только о нем.
 Вирджиния читала, должно быть, около часа, когда дверь библиотеки открылась и появилась герцогиня. Она была одета в один из своих элегантных сизо-серых утренних туалетов, небольшой букет пармских фиалок примостился в шифоновой оборке на ее корсаже. Лицо ее выглядело усталым, а голос звучал раздраженно, когда она спросила:
 – Вы здесь, мисс Лангхолм? Интересно, не видели ли вы мисс Маршбанкс?
 Вирджиния опустила книгу, которую пыталась читать, и встала.
 – Доброе утро, ваша светлость! Мисс Маршбанкс поехала в деревню на повозке, запряженной пони. Она сказала, что должна кое-что сделать для вас.
 – О да, конечно! – воскликнула герцогиня. – Я забыла. Но безусловно, ей уже следовало бы вернуться. Не могу понять, почему она не зашла ко мне перед отъездом.
 – Она поручила мне сказать вам, если вы спросите, что она не задержится, – ответила Вирджиния, – и что получено письмо, которое вы ожидаете.
 – Получено! – воскликнула герцогиня, лицо ее засияло, из голоса исчезло недовольство, и он зазвучал взволнованно. – О, почему же она не принесла его мне?
 – Почтальон запоздал, – объяснила Вирджиния. – Мисс Маршбанкс успела только наскоро перекусить и тут же отправилась в деревню.
 – О, это все объясняет. А что она сделала с письмом?
 – Думаю, что оно в ее гостиной. Сходить мне за ним? Я управлюсь за минуту.
 – Нет, подождите! Я пойду с вами, – заявила герцогиня. Говоря это, она бросила взгляд через плечо. – Как знать, кто окажется поблизости.
 Вирджиния не ответила. Они вместе пошли по коридору. Шелковая юбка герцогини при движении издавала тихий шелест, шлейф ее платья волочился по ковру. У Вирджинии создалось впечатление, что они спешат, как будто герцогине не терпится получить письмо. Она вспомнила о письме, на которое наткнулась герцогиня в картах, оставленных герцогом два дня назад, и предположила, что это письмо от того же адресата.
 Они подошли к гостиной. Письмо оказалось там, где мисс Маршбанкс оставила его, на столике, перевернутое адресом вниз.
 – Думаю, это то, что вы ищете, – сказала Вирджиния.
 Герцогиня схватила письмо жадными пальцами, внезапно напомнившими когти.
 – Да, это оно! – с торжеством воскликнула герцогиня. – Что ж, Себастьяну не удастся долго скрывать его от меня в этом месяце.
 Она повернулась и вышла из комнаты, не сказав больше ни слова. Вирджиния стояла, глядя ей вслед. Было что-то зловещее в том, как герцогиня сказала, что Себастьяну не удастся скрыть от нее это письмо, и теперь Вирджиния задумалась, разумно ли было передавать письмо герцогине в отсутствие мисс Маршбанкс.
 Предчувствуя недоброе, она подошла к окну и выглянула на улицу. Повозки, запряженной пони, она не заметила.
 «Не думаю, что мисс Маршбанкс задержится», – сказала себе Вирджиния, но почему-то почувствовала себя неуютно.
 Пройдя по коридору, она вошла в холл. Герцогини не было видно. Дежуривший лакей распахнул перед ней парадную дверь, и Вирджиния остановилась на серых каменных ступеньках, оглядывая освещенный солнцем парк. В озере, как в серебряном зеркале, отражались плавающие черные и белые лебеди. Картина была безмятежной и мирной.
 Затем Вирджиния увидела под деревьями, приблизительно на расстоянии мили, маленькую повозку, запряженную пони. Это, несомненно, была мисс Маршбанкс. Флегматичный толстый пони не торопился.
 У маленькой повозки ушло более десяти минут на то, чтобы проехать по подъездной дорожке и въехать на большой, усыпанный гравием круг перед замком. Как только повозка остановилась перед парадной дверью, из конюшен прибежал грум, чтобы взять пони под уздцы.
 – Вам больше не нужен сегодня пони, мисс? – услышала Вирджиния его вежливый вопрос.
 – Нет, не думаю, Джед, – ответила мисс Маршбанкс. – Если понадобится, я дам тебе знать. Сегодня он был молодцом и даже не оробел, когда кусок газеты прямо перед ним пролетел через дорогу.
 – Он все больше ленится, вот что плохо, мисс, – со вздохом произнес грум.
 Мисс Маршбанкс вылезла из повозки. Она прикрыла за собой дверцу и повернулась, чтобы подняться по ступенькам к парадной двери. Тут она увидела поджидавшую ее Вирджинию.
 – Мисс Лангхолм! – воскликнула она. – Вы ожидаете меня?
 – Да, – ответила Вирджиния. – Мне надо кое-что рассказать вам.
 Не успела она договорить, как за ее спиной появился Мейтьюз, услышавший ее последние слова.
 – Простите меня, мисс, – обратился дворецкий к мисс Маршбанкс, – но ее светлость спрашивала вас более получаса назад. Она будет признательна, если вы немедленно пройдете к ней.
 – Да, конечно, – ответила мисс Маршбанкс. – Увижусь с вами позднее, мисс Лангхолм.
 Она торопливо направилась в холл, не дав Вирджинии времени вставить хотя бы слово, и поспешно поднялась по лестнице к будуару герцогини. Вирджиния с облегчением перевела дыхание. Волноваться было не о чем. Герцогиня просто проявила нетерпение. Вирджиния направилась к библиотеке. Не успела она подойти к ней, как услышала звавший ее голос:
 – Мисс Лангхолм! Мисс Лангхолм! Вирджиния повернулась и поспешила обратно.
 Мисс Маршбанкс, перегнувшись через балюстраду верхней площадки лестницы, звала ее.
 Было что-то в ее голосе, что заставило Вирджинию поторопиться. Подобрав платье, она почти бегом поднялась по лестнице, добралась, слегка запыхавшись, до верхней площадки, где стояла мисс Маршбанкс.
 – Вы собирались рассказать мне что-то, – напомнила мисс Маршбанкс. – Что же именно?
 – Я хотела сказать вам, что герцогиня искала вас. – Вирджиния едва перевела дыхание.
 – Вы видели ее! Что она сказала?
 – Она пришла в библиотеку, и я передала ей ваши слова, что вы уехали ненадолго и что пришло письмо.
 – Что случилось затем? – прервала ее мисс Маршбанкс.
 – Она спросила о письме, – ответила Вирджиния, – и мы пошли в гостиную, потому что я знала, где вы оставили его.
 – Вы отдали письмо ей! – воскликнула мисс Маршбанкс.
 – Герцогиня потребовала его, – смутилась Вирджиния. – Это было неправильно? Я чувствовала, что ей, вероятно, следует подождать.
 – Если она сама забрала это письмо… О, она не может… – В голосе мисс Маршбанкс внезапно прозвучал страх.
 Их взгляды встретились, и, поскольку у них одновременно промелькнула одна и та же мысль, они повернулись и поспешили по длинному коридору. Некоторое время ушло на то, чтобы добраться до той части замка, где находились комнаты лорда Рафтона. Коридор поворачивал и извивался, а затем они увидели впереди мистера Уорнера в белом пиджаке, стоявшего у закрытой двери.
 Мисс Маршбанкс, задыхаясь, подбежала к нему, ее шляпка съехала набок.
 – Доброе утро… мистер Уорнер! – с трудом отдышавшись, проговорила она, – не видели ли вы… ее… светлость?
 – Доброе утро, мисс Маршбанкс! – ответил мистер Уорнер. – Да, в самом деле. Ее светлость находится с его светлостью.
 – Наедине?
 Мистер Уорнер выглядел смущенным.
 – Ее светлость настаивала, мисс Маршбанкс. Я знаю, что так не полагается, но она велела мне ждать за дверью, и, сами понимаете, что я мог сделать?
 Мисс Маршбанкс оттолкнула его в сторону.
 – Ей не полагается находиться там одной, – сказала она и подошла к двери. И, только взявшись за ручку, на мгновение остановилась и машинально поправила шляпку. Затем открыла дверь.
 Минуту Вирджиния ничего не видела, потому что мисс Маршбанкс стояла прямо перед ней. Затем Вирджиния услышала истошный крик, напоминавший крик раненого животного, и мисс Маршбанкс бросилась вперед. Герцогиня сидела у письменного стола, раскинув по нему руки, чернильница валялась на полу, а ее содержимое разбрызгалось по ковру. Над герцогиней стоял лорд Рафтон, сжимая обеими руками ее горло!
 – Остановите его! Остановите его! – закричала мисс Маршбанкс, и, подбежав вместе с мистером Уорнером к старику, они разжали его руки.
 Лорд Рафтон, как заметила Вирджиния, был так напуган, что не мог ни двигаться, ни говорить. Герцогиня соскользнула со стула и теперь лежала в неловкой позе на полу.
 – Ваша светлость! О боже! Ваша светлость! – причитала мисс Маршбанкс, опустившись на колени рядом с герцогиней и растирая ее руки.
 Вирджиния видела, что обычно белое лицо герцогини было теперь багрового цвета, глаза, казалось, вылезли из орбит, а рот оставался открытым.
 – Воды! Принесите… воды… бренди… чего-нибудь! – кричала мисс Маршбанкс, и, когда Вирджиния повернулась, повинуясь ее приказу, от двери донесся требовательный голос:
 – Что здесь происходит?
 – Себастьян! – Вирджиния скорее выдохнула, чем произнесла его имя и бросилась к нему с чувством огромного облегчения.
 Герцог окинул взглядом мистера Уорнера, пытавшегося усадить беспокойного лорда Рафтона в кресло, и мисс Маршбанкс, кричавшую во весь голос рядом с телом герцогини, лежавшим на полу.
 – Что он с ней сделал? О, ваша светлость, что он сделал с ней? – завопила мисс Маршбанкс при виде герцога.
 Герцог шагнул вперед, наклонился и поднял мать.
 – Идите за мной, – резко приказал он и, выйдя в открытую дверь, зашагал по коридору.
 Он шел быстро, мисс Маршбанкс следовала за ним, не переставая рыдать. Вирджиния шла позади, пораженная тем, что увидела, и чувствуя себя так, словно очутилась в ужасном ночном кошмаре, отрешиться от которого она была не в силах. Казалось, что они никогда не дойдут до комнаты герцогини. Герцог задержался на секунду, чтобы мисс Маршбанкс открыла дверь, а затем внес мать в спальню и положил ее на просторную кровать под балдахином, стоявшую на возвышении, покрытом белым меховым ковром.
 – Бренди! – резко приказал он.
 Мисс Маршбанкс подбежала к умывальнику. На мраморной доске стоял небольшой хрустальный графин, содержимое которого явно было известно ей. Она вытащила пробку и налила бренди в стакан. Затем герцог, обняв мать за плечи, приподнял ее на постели и поднес стакан к ее губам.
 Вирджиния видела, что глаза герцогини больше не вылезают из орбит и что ужасный цвет ее лица немного побледнел.
 – Она еще жива, – прошептала мисс Маршбанкс.
 Герцог попытался насильно влить немного бренди в рот матери. Похоже, ему это удалось, так как через мгновение глаза герцогини заблестели.
 – Она жива, – повторила мисс Маршбанкс. – О, слава богу, она жива!
 Губы герцогини шевельнулись, будто она хотела заговорить, а затем внезапно все ее тело потрясла конвульсия. Голова ее откинулась назад, и она замерла. Очень осторожно герцог опустил мать на подушку.
 Мисс Маршбанкс издала душераздирающий крик:
 – Она мертва! О, ваша светлость, сделайте что-нибудь! Она не должна умереть! Она не может умереть… вот так!
 Герцог стоял, опустив глаза на свою мать, и на секунду Вирджиния, наблюдавшая за ним, подумала, что он не слышит крика мисс Маршбанкс. Затем он тихо произнес:
 – Да, она умерла!
 Он пересек комнату и закрыл дверь, которая оставалась полуоткрытой, когда они вошли в комнату.
 – Мне нужно кое-что сказать вам обеим, – произнес он. – Послушайте, мисс Маршбанкс, это важно!
 Его голос внезапно зазвучал резко, и мисс Маршбанкс, которая, казалось, готова была упасть в обморок, вынуждена была взять себя в руки.
 – Да, ваша светлость, – пробормотала она.
 Моя мать умерла, – герцог, казалось, тщательно выбирал каждое слово, – и умерла она от сердечного приступа. Как вам известно, мисс Маршбанкс, сердце беспокоило мою мать не один год и несколько раз к ней вызывали врача. Я намерен послать за ним сейчас, и вы, ни одна из вас – вы понимаете это? – ни одна из вас ни слова не скажет ни ему, ни кому-то другому о том, что только что случилось в покоях лорда Рафтона. Я не потерплю скандала в своей семье! Вы понимаете не хуже меня, что сообщение о том, что моя мать была задушена одним из гостей замка – человеком, который в дни своей молодости был чрезвычайно известен, – привлечет весьма нежелательное внимание к нашей семье. Этого я никогда не допущу.
 Герцог вздохнул всей грудью. Казалось, он обращался непосредственно к мисс Маршбанкс, но на секунду его взгляд остановился на Вирджинии.
 – Как я уже сказал, – продолжал он, – скандал недопустим. Только в этом вопросе мы с моей матерью были солидарны, и вы, мисс Маршбанкс, лучше всех знаете, что любой скандал был бы так же неприятен моей матери, как и мне, против этого она решительно возражала. Благодаря вашему молчанию, мы будем вполне уверены, что никто не узнает об этом немыслимом несчастном случае.
 – Мистер Уорнер… знает… что случилось, – пробормотала мисс Маршбанкс, ее голос прерывался рыданиями.
 – Я разберусь с мистером Уорнером, – сурово ответил герцог. – Никто не отменял очень строгое правило, установленное мною. Никому не позволяли входить без сопровождающего в покои лорда Рафтона. Я давно знал, что лорд Рафтон страдает тяжелым нервным расстройством. Такие больные часто нападают на тех, кого они больше всего любили. Вот почему я всегда настаивал, мисс Маршбанкс, чтобы вы или кто-то другой сопровождали мою мать, когда она навещала своего старого друга. Мои приказы были нарушены.
 – Это не моя вина, ваша светлость. Я ездила в деревню.
 – По какому поводу? – Тон герцога не оставлял надежд на снисхождение.
 К удивлению Вирджинии, мисс Маршбанкс только склонила голову и ничего не ответила.
 – Вы понимаете, мисс Маршбанкс, что отчасти вы виноваты в том, что случилось, – сказал герцог.
 – О, я знаю! Знаю! – зарыдала мисс Маршбанкс. – О, ваша милость, смогу ли я когда-нибудь простить себя?
 – По крайней мере, вы можете способствовать тому, чтобы не возникло никаких разговоров о том, как умерла моя мать, – вздохнул герцог. – Я попросил бы вас, мисс Маршбанкс, потому что я знаю, что вы любили мою мать, оказать ей последнюю услугу. Мне хотелось бы, чтобы вы сняли с нее платье и переодели ее в ночную рубашку. Наденьте ей на шею колье-воротник из жемчуга и бриллиантов, который она так часто носила.
 Мисс Маршбанкс колебалась мгновение; затем, подойдя к туалетному столику и достав маленький ключик из перламутровой шкатулки, украшенной бриллиантами, она открыла им один из ящиков. Вирджиния увидела, что в ящике множество бархатных коробочек для драгоценностей. Мисс Маршбанкс достала одну из них. В ней лежал великолепный воротник из жемчуга. Вирджиния знала, что многие женщины с длинной шеей любят надевать на бал такие украшения. Колье состояло из пяти ниток жемчуга, перемежаемого длинными бриллиантовыми вставками, которые поддерживали воротник в вертикальном положении.
 – Да, это тот самый, – сказал герцог. – Наденьте его на шею моей матери, мисс Маршбанкс, и я отдам приказ, чтобы его не снимали, так как она хотела быть похороненной в нем. Когда приедет доктор, попытайтесь организовать, чтобы на ее плечи был также наброшен шарф. Врач выслушает ее сердце, так как подумает, что она умерла от сердечного приступа, – и это действительно так. Она была жива, когда я принес ее из комнат лорда Рафтона, и, как вы обе видели, перенесенное переживание поразило ее сердце. На самом деле она умерла не от удушения, а от сердечного приступа. Это ясно?
 – Да, конечно, – ответила мисс Маршбанкс.
 – А вы, мисс Лангхолм? Вы все поняли? – спросил герцог. – Вы новенькая в нашей среде, но я чувствую, что вам ясно, что речь идет о семейной гордости, о семейной чести. И я попросил бы вас дать мне слово, что ничто из того, что вы видели, не выйдет за пределы этой комнаты.
 – Даю слово, – тихо произнесла Вирджиния. Герцог подошел к кровати и постоял, глядя вниз, на свою мать. В эту минуту между матерью и сыном происходило нечто такое, во что никто не имел права вмешиваться. Вирджиния отвернулась. Мисс Маршбанкс уже подошла к окну и задергивала шторы.
 Затем герцог заговорил, и звук его голоса нарушил тишину, которая становилась почти невыносимой.
 – Я намерен послать за доктором. Вы, мисс Маршбанкс, сделаете то, о чем я просил вас. А вы, мисс Лангхолм, пожалуйста, оставайтесь за дверью, чтобы никто не входил сюда. Я не хочу, чтобы горничная моей матери или кто-то другой узнали, что она умерла, пока мисс Маршбанкс не будет готова показать ее доктору.
 – Понимаю, – произнесла Вирджиния сдавленным голосом.
 Герцог отвернулся и вышел из комнаты. Вирджиния посмотрела на мисс Маршбанкс, которая теперь вновь стояла рядом с кроватью и лицо которой было залито слезами.
 – Могу ли я сделать что-то еще? – спросила Вирджиния.
 – Только то… что приказал его светлость, – ответила мисс Маршбанкс. – О, моя… бедная… госпожа! Это… это должно было… случиться с ней.
 – Вы не должны винить себя, – попыталась успокоить ее Вирджиния.
 – Если бы только я… не… оставляла… этого письма! – с отчаянием произнесла мисс Маршбанкс.
 Вирджиния хотела утешить пожилую даму, но поняла, что сейчас был неподходящий момент. Им обеим предстояло кое-что сделать, так что она вышла из комнаты, закрыв за собой дверь, и встала на страже в коридоре. Комната герцогини находилась, к счастью, в отдалении от лестничной площадки, и поблизости никого не было.
 Через несколько минут, почувствовав, что ноги больше не держат ее, Вирджиния села на одно из обитых бархатом кресел с высокой спинкой, которые стояли в простенках вдоль всего коридора. Тогда, наконец, до нее дошло все значение случившегося. Вирджиния подумала, что никогда не забудет той минуты, когда увидела лорда Рафтона, с почти дьявольским выражением лица сжимавшего шею герцогини. Затем, когда страшная картина вновь возникла перед ее глазами: безвольно вытянутые руки герцогини с сверкающими кольцами, ее искаженное лицо, малинового цвета, с выпученными глазами, чернильница, валявшаяся на ковре, и гусиное перо, лежавшее рядом, – она вспомнила кое-что еще.
 На полу лежал клочок бумаги, видимо слетевший со стола, того же размера, формы и цвета, как тот, который герцогиня просила подписать лорда Рафтона, когда приходила навестить его вместе с Вирджинией. Тогда герцогиня сказала, что это любовное письмо, которое он написал ей много лет назад. Но, несмотря на ужас и смятение, охватившие девушку, когда она увидела задушенную герцогиню, Вирджиния заметила клочок бумаги и теперь знала без тени сомнения – это был чек!




 Глава 10


 В замке стояла тишина. Вирджинии казалось, что все, кроме нее, ушли на похороны. Герцог настоял, чтобы на похоронах присутствовали только близкие, члены семьи и домашняя прислуга. Но все равно собралась большая толпа людей, следовавших за гробом, покрытым белыми лилиями. Его несли от замка к фамильному склепу в часовне, находившейся в парке, садовники и лесники.
 Из-за задернутой шторы Вирджиния наблюдала, как двигалась процессия, извиваясь, точно длинная темная змея под теплым солнцем, яркий свет которого резко контрастировал с черной одеждой и траурными вуалями.
 Последние три дня превратились в сплошной кошмар для мисс Мартцбанкс, и, несмотря на то что основная часть приготовлений к похоронам пала на ее плечи, Вирджиния понимала, что эти хлопоты поддерживают ее и спасают от беспамятства.
 Вирджиния узнала, что многие родственники возражали против решения герцога провести похороны так быстро. Они также возмущались его настойчивым требованием оставить гроб закрытым, так что тело герцогини не смогли увидеть те, кто хотел отдать ей последнюю дань уважения.
 Только мисс Маршбанкс и Вирджиния знали причину такого запрета; только они знали, что оставшиеся багровые пятна нельзя было целиком отнести на счет сердечного приступа.
 Поскольку у мисс Маршбанкс не было, кроме Вирджинии, человека, которому она доверяла бы, Вирджинии приходилось выслушивать все. И что женщины из поместья, пришедшие приготовить герцогиню к погребению, как того требовал обычай, были оскорблены присутствием в спальне мисс Маршбанкс. И как они жаловались, что задернутые шторы затрудняли их работу. И что их удивил приказ герцога похоронить мать с жемчужно-бриллиантовым воротником на шее.
 – Они, конечно, не посмели спорить с его милостью, – рассказывала мисс Маршбанкс, – только я приняла на себя этот удар!
 Но теперь, размышляла Вирджиния с немалым облегчением, тяжкое испытание почти позади. Вчера два санитара увезли лорда Рафтона в закрытой карете. Сегодня вечером или, самое позднее, завтра рано утром все родные и друзья, остановившиеся в замке, также разъедутся.
 Вирджиния обрадовалась, узнав, что леди Шелмадин тоже уедет, но она знала, что это не свидетельствует об ее поражении или отказе от заговора. Они с Маркусом Риллом не оставят своих планов уничтожить герцога. Единственной причиной ее отъезда послужила утрата компаньонки, без которой она не могла находиться в замке.
 Вирджиния случайно столкнулась с леди Шелмадин сразу после смерти герцогини, и если бы она не была так напугана, то ее позабавила бы эта встреча. Прибыл доктор, и Вирджиния, понимая, что ее роль стража у двери герцогини завершена, направилась прочь по коридору. Дойдя до лестничной площадки, она догадалась, что герцог уже рассказал домочадцам о смерти своей матери.
 Шторы были задернуты, и в главном холле было почти темно. Вирджиния спускалась по лестнице, когда леди Шелмадин, очевидно выходившая погулять, вошла в парадную дверь. Она остановилась на мгновение, оглядываясь вокруг, затем, подобрав юбку, стала поспешно подниматься по лестнице. На полпути она нос к носу столкнулась с Вирджинией.
 – О, мисс Лангхолм! – воскликнула она. – Я не увидела вас. Так темно! Шторы задернуты. Может быть, кто-то умер?
 Вирджиния заметила, как внезапно заблестели от волнения глаза леди Шелмадин, и после секундного молчания тихо ответила:
 – Да, у меня плохие новости. В доме покойник!
 – О, не может быть! – воскликнула леди Шелмадин. – Бедный Себастьян! Как ужасно! Что случилось?
 Вирджиния не сразу ответила. Затем, поскольку леди Шелмадин вопросительно смотрела на нее, она спросила:
 – Но почему вы так уверены, что несчастье случилось с герцогом? Его светлость в полном здравии. Умерла герцогиня…
 Если бы Вирджиния не боялась так сильно за жизнь герцога, то она рассмеялась бы, увидев, как исказилось лицо леди Шелмадин. Тогда она совершенно ясно поняла, что почувствовала эта гнусная женщина: поначалу разочарование, что не осуществился их с Маркусом Риллом злобный замысел, а затем внезапный страх, что их яд на самом деле убил не того человека.
 – Г…герцогиня! – заикаясь, пробормотала леди Шелмадин.
 – Да, герцогиня – повторила Вирджиния. – Весьма странный и внезапный приступ. Доктор, возможно, сумеет объяснить, как это случилось.
 Когда Вирджиния, отвернувшись, стала спускаться вниз, оставив леди Шелмадин, застывшую в нерешительности на лестнице, она понадеялась, хотя на это было мало оснований, что напугала ее. Вирджиния понимала, однако, что время идет и Маркус Рилл станет биться, как загнанная в угол крыса, чтобы избежать банкротства и тюрьмы.
 Увидеться с герцогом наедине Вирджиния не могла. Иногда, проходя по коридорам, она мельком видела его. Он шел в окружении родственников или отдавал распоряжения слугам, но временами казалось, будто он забыл о самом ее существовании.
 Вирджиния полагала, что ей следует уехать, и это, конечно, было бы правильно и тактично. Но она знала, что ничто, кроме прямого распоряжения самого герцога, не заставит ее покинуть замок, пока она не узнает, что он в безопасности. И еще важнее то, как она думала с некоторым смущением, что она не занимает особого положения в обществе. Мисс Маршбанкс можно было рассматривать как вполне приемлемую для нее компаньонку, в то время как леди Шелмадин принадлежала к другому слою общества.
 Оставалось три дня, в течение которых Маркус Рилл должен был приступить к решительным действиям или смириться со своей неудачной попыткой уничтожить герцога. Вирджиния была уверена, что к этому моменту они с леди Шелмадин использовали все таблетки. Таким образом, они должны прибегнуть к какому-то другому способу. Кроме того, всех удивило бы, если бы герцогиня и герцог почти одновременно умерли от сердечного приступа.
 Так каковы дальнейшие планы Маркуса? Вирджиния ломала голову. Он не осмелится стрелять в герцога. На него, несомненно, падет тогда подозрение в убийстве. Он мог бы утопить герцога, но тот не любит плавать в озере. Какое оружие изберет Маркус?
 Внезапно Вирджиния почувствовала, что погруженный в траур замок с его слепыми окнами, темными комнатами и атмосферой смерти стал душить ее. Ей захотелось выйти на солнце. Она должна бежать от страха, который сковывал ее каждую минуту, и попытаться трезво обдумать все. В парке ее никто не увидит, поэтому она вышла из своей комнаты, даже не надев шляпку.
 Шагая по темному коридору, Вирджиния поняла, что отчаянно боится того, что случится, когда разъедутся заполнившие замок родственники, приехавшие на похороны. Если бы только герцог уехал тоже! Если бы только она могла увезти его в Калифорнию, в Вирджинию, в Техас – в любое место, где он был бы в безопасности от черных замыслов своего кузена. Эта мысль вдохновила ее, как луч света, рассеявший мглу, хотя в глубине души Вирджиния знала, что герцог откажется спасаться бегством. Это было не в его характере – и все же, если бы ей удалось убедить его!
 Вирджиния дошла до лестничной площадки и посмотрела вниз, в пустой мраморный холл. И в этот момент она увидела женщину, двигавшуюся на фоне темных панелей. Поначалу она подумала, что кто-то, должно быть, все же не пошел на похороны. Затем Вирджиния увидела, что на женщине белое платье, а уже через секунду видение исчезло. Она ухватилась за перила, ощутив внезапную слабость.
 «Я вообразила это, – решительно сказала она себе. – Это была просто игра света и тени». Но она знала, даже протестуя и споря с собой, что видела Даму в белом. Она была там – женщина в белом, шедшая через холл, а затем исчезнувшая!
 – Мне привиделось это! Наверное, разыгралось воображение! – прошептала Вирджиния. Она убеждала себя, что привидение появилось в связи со смертью герцогини, но поняла, что объяснение неубедительно. Привидение появлялось перед смертью члена семьи, а к этому времени Вирджиния узнала, что к членам семьи относятся те, в чьих жилах течет кровь Риллов. Герцогиня же вошла в семью Рилл только вследствие замужества!
 Вирджиния едва не закричала в ужасе от собственных мыслей. Затем, пока она стояла, не зная, что предпринять, Вирджиния и в самом деле услышала негромкий крик. Несомненно, это был человеческий голос, и крик раздался снова, на этот раз немного слабее.
 Инстинктивно Вирджиния направилась в коридор. Она догадалась теперь, откуда исходит звук: из комнаты Маркуса Рилла, из комнаты, откуда она забрала яд, которым собирались уничтожить герцога. Она дошла до комнаты, увидела, что дверь приоткрыта, и распахнула ее. В комнате находились два человека, боровшиеся друг с другом. Заметив ее, они вздрогнули и отскочили друг от друга с комическим выражением испуга на лицах.
 Вирджиния узнала Мэри, маленькую служанку из деревни с румяными, как яблочки, щечками, которая часто прислуживала ей. Мэри была привлекательной девушкой, а рядом с ней стоял один из лакеев, высокий красивый парень, которого, как вспомнила Вирджиния, звали Джеймс.
 – Я слышала, как кто-то вскрикнул, – объяснила свое появление Вирджиния.
 – О, мисс! Извините! – испуганно ответила Мэри. – Я не знала, что в замке остались господа. Вы не донесете на меня, мисс? Прошу вас! Если вы так сделаете, миссис Стоун уволит меня без рекомендации. О, прошу вас, мисс…
 – Не волнуйся, – заверила ее Вирджиния. – Я услышала твой крик и подумала, что, должно быть, случилось что-то плохое.
 – Ничего подобного на самом деле, мисс, – начала успокаиваться Мэри. – Просто Джеймс дразнил меня шпагой. Я понимаю, что нам не полагалось шутить в такую минуту, и вы должны простить нас.
 – Шпагой? – с любопытством спросила Вирджиния.
 – Нет, мэм, – вмешался Джеймс, – это не шпага, это трость с вкладной шпагой. Я нашел ее, когда прибирал вещи капитана Рилла, и решил показать ее Мэри, но она закричала при виде шпаги. Вот как вы услышали нас, мэм.
 – Трость с вкладной шпагой! – удивилась Вирджиния. – Мне кажется, я не слышала о такой.
 – Я покажу ее вам, мэм, – с энтузиазмом предложил Джеймс. – Только если вы не скажете капитану Риллу, что я показывал ее вам.
 – Нет, я не расскажу ему, – пообещала Вирджиния.
 Джеймс поднял трость с кровати, куда он поспешно бросил ее при появлении Вирджинии. Она увидела, что это была офицерская тросточка вроде тех, какие носят офицеры в армии. Джеймс повернул золотой ободок, украшавший ее, и она разделилась. Потом он вытащил со дна половину длинной зловеще выглядевшей шпаги, напоминавшей рапиру. Она была около двух футов в длину, с очень острым концом.
 – Такие носят офицеры в тропиках, мэм, – объяснил Джеймс. – Я слышал о таком оружии, но видеть его прежде не приходилось, и я обнаружил его случайно, когда полировал золотой ободок. Я почувствовал, что он движется, а когда повернул его кругом, то понял, в чем дело.
 Вирджиния внимательно слушала.
 – Конец острый как бритва, – продолжал Джеймс. – Легко можно убить человека.
 Вирджиния с трудом перевела дыхание.
 – Спасибо, что показал ее мне, Джеймс, – поблагодарила она, – но я думаю, что тебе нужно забыть о ней. Я не расскажу о твоем открытии капитану Риллу.
 – Нет, я не смогу, мэм. Странный это джентльмен, на которого я работаю. Мне не хотелось бы служить у него постоянно.
 – Уверена, ты предпочел бы служить его светлости, – сказала Вирджиния.
 Она ушла, чувствуя себя встревоженной и напуганной. Таилась ли в трости с вкладной шпагой новая угроза для герцога? Не таким ли способом решил теперь убить его Маркус Рилл? Возможно, заколоть его, когда герцог будет один в саду. Способ казался опасным, но кто поймет, как работает мозг убийцы? Вирджиния сознавала только одно: ее задача – предупредить герцога. Он должен знать, какая новая опасность угрожает ему.
 Нелегко было найти способ поговорить с герцогом, практически это было невозможно. Мисс Маршбанкс возвратилась с похорон, заливаясь слезами, и Вирджинии пришлось организовать размещение гостей за обедом, проверить распоряжения по отправке гостей и проследить, чтобы слуг оповестили, кто уезжает вечером, а кто на следующее утро.
 К тому времени, когда Вирджиния, закончила все то, что полагалось сделать мисс Маршбанкс, герцог поднялся наверх, чтобы переодеться к обеду, и Вирджиния в отчаянии подумала, что ей не удастся увидеться с ним наедине, поскольку в предыдущую ночь и за ночь до этого он сидел допоздна со своими родственниками.
 Вопреки всему Вирджиния надеялась, что герцог найдет способ связаться с ней, но когда после обеда она не получила от него весточки, то поняла, что сама должна войти с ним в контакт. Она написала ему несколько слов, сообщив, что хотела бы увидеть его, и задумалась, как лучше передать записку герцогу. Тогда Вирджиния вспомнила о картах, которые передал ей герцог и которые, по его словам, представляли большую ценность. Вирджиния пошла в библиотеку и принесла их. Она положила свою записку в одну из карт и с рулоном в руках отправилась на поиски Мейтьюза. Ей не удалось найти дворецкого, но она наткнулась на Джеймса, который нес в салон поднос с грогом.
 – Джеймс, – обратилась к нему Вирджиния, – я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня.
 – Конечно, мэм, – ответил он.
 – Тогда возьми эти карты и положи на туалетный стол его светлости, – попросила Вирджиния. – Именно туда! Понимаешь? Здесь содержится кое-что ценное, и я не хочу, чтобы эти вещи валялись без присмотра. Пусть его светлость увидит, что они находятся у него в полной сохранности, когда вернется в свою комнату сегодня ночью.
 – Хорошо, мэм, – согласился Джеймс. Но тут Вирджиния заколебалась.
 – Нет, хорошенько подумав, – сказала она, – я считаю, что лучше его светлости получить карты раньше. Когда он выйдет из столовой, не сможешь ли ты украдкой передать их?
 – Постараюсь как-нибудь, мэм, – решительно ответил Джеймс.
 – Благодарю тебя, – сказала Вирджиния и ускользнула, боясь, как бы кто-нибудь не заметил, что она разговаривает с Джеймсом, и не допросил лакея.
 Она направилась в гостиную и стала ждать. Мисс Маршбанкс отказалась от обеда и ушла в свою комнату, чтобы рыдать на своей постели. Вирджиния не знала, что сказать или сделать, чтобы успокоить ее. Она понимала, что теперь, когда все закончилось, бедной женщине лучше всего побыть одной.
 Было тяжело сидеть в маленькой комнате и ждать. Но ей ничего не оставалось делать, и она думала, что время никогда не тянулось так медленно. Пробило десять часов… одиннадцать… в отчаянии Вирджиния подумала, что Джеймс, должно быть, не сумел перехватить герцога, когда тот внезапно появился в дверях с серебряным подносом в руке.
 – Его светлость приветствует вас, мэм, – сообщил он, – и просит, чтобы вы положили карты в его стол в библиотеке. Он говорит, что вы знаете, где лежит ключ.
 – О, благодарю тебя, Джеймс, – сказала Вирджиния. – Да, я знаю, где лежит ключ.
 Она с трудом дождалась, пока Джеймс не закрыл дверь, а затем развернула карты и отыскала, как она и надеялась, клочок бумаги, спрятанный среди них. На нем было нацарапано всего несколько слов, но, по крайней мере, теперь Вирджиния знала все, что нужно.
 «Встретимся завтра в пять часов утра на конюшенном дворе», – написал герцог, и Вирджиния прижала бумажку к щеке, прежде чем подняться наверх, в свою спальню.
 На следующее утро Вирджиния поднялась задолго до пяти часов утра. Когда она выходила из замка, все еще спали крепким сном, но в конюшенном дворе, похоже, было полно людей. Герцог ждал ее верхом на черном жеребце, на котором он обычно ездил, а ее лошадь стояла рядом с ним; ее седлали два грума, в то время как другие, видимо, получали инструкции от герцога.
 – Доброе утро, мисс Лангхолм, – приветствовал ее герцог, вежливо приподняв шляпу. – Я подумал, что, возможно, вам захочется прокатиться верхом, прежде чем приступить к дневным трудам.
 – Да, вы правы, ваша светлость, – ответила сдержанно Вирджиния.
 Грум помог ей вскочить в седло, и, как только она уселась, жеребец герцога взвился на дыбы и принялся рыть землю копытами.
 – Он застоялся, ваша светлость, – сказал грум. – В последние дни ему не хватало упражнений.
 – Тогда сегодня я доведу его до изнеможения, – ответил герцог. – После хорошего галопа у него поубавится сил.
 – Именно это ему и нужно, ваша светлость, – согласился грум.
 Вирджиния и герцог пустились в путь, держась, как она заметила, так, чтобы их не было видно из замка, и выехали с конюшенного двора через северные ворота. Они недолго ехали легким галопом, лошадь герцога вела себя чрезвычайно капризно. Затем он, наконец, с улыбкой повернулся к ней.
 – Мы сбежали! – сказал он, и Вирджиния улыбнулась в ответ, чувствуя себя так, будто они действительно удрали с уроков.
 – Я соскучился по тебе, – тихо произнес герцог, и Вирджиния, увидев выражение его глаз, почувствовала, как ее сердце рвется из груди.
 – Я не мог встретиться с тобой прежде, – продолжал он. – Ты поняла, правда?
 – Конечно.
 – Все эти люди толпились вокруг меня, полные любопытства и подозрения. Если бы они заметили тебя, то стали бы строить предположения. Догадались бы, что я люблю тебя. Я думал о тебе каждую минуту, каждую секунду, и моим единственным утешением было то, что ты находишься в замке. Я знал, что ты рядом. И хотя мы не могли быть вместе, это значило для меня больше, чем я могу выразить словами.
 – Я должна кое-что рассказать тебе, – сказала Вирджиния.
 – Неужели мы должны говорить о чем-то другом, кроме нас самих? – запротестовал герцог. – Кажется, прошла вечность с тех пор, как я видел тебя, Вирджиния. Я хочу разговаривать с тобой… Больше всего на свете я хочу поцеловать тебя.
 Вирджиния еле сдержала себя, когда он произносил эти слова. Но именно потому, что любила его, она хотела рассказать ему то, что, по ее мнению, он должен был услышать.
 – Послушай! – с волнением произнесла она. – У капитана Рилла в комнате есть тросточка с вкладной шпагой. Мне не приходилось видеть такую прежде, но это страшное оружие. Я вижу только одну причину, по которой он захочет воспользоваться ею.
 – Будь он проклят! – простонал герцог. – Неужели он всегда будет стоять за нашей спиной, отбрасывая тень на наше счастье? Забудь о нем, Вирджиния. Забудь о нем, пока нам не придется повернуть к дому. Дай мне руку.
 Он подъехал ближе к ней, и, держа одной рукой поводья своей лошади, она сняла перчатку и протянула ему другую руку. Она ощутила силу и тепло его пальцев, и ее пронзила дрожь. Она почувствовала, будто внезапно ожила, и одно его прикосновение развеяло все ее страхи, все ее волнения – исчезло все, она ощущала только радость от его близости. Он наклонил голову и поцеловал ее пальцы, но жеребец, испугавшись листа, перелетевшего через тропинку, рванулся в сторону и разделил их.
 – А не отпустить ли нам своих лошадей на волю? – предложил герцог. – Тогда они, возможно, позволят нам поговорить друг с другом.
 – Куда мы едем? – спросила Вирджиния, увидев, что они находятся в той части поместья, где она еще не бывала.
 – Эту местность называют «плато», – ответил герцог. – Превосходные поля для скачек галопом, там никто не увидит нас.
 Он пришпорил свою лошадь, вскоре они выехали из парка и направились рысью к дикой открытой местности, простиравшейся до горизонта. Ветер обвевал их лица, стук копыт их лошадей отдавался в ушах, Вирджиния с герцогом скакали бок о бок.
 Они проскакали, должно быть, около полутора миль, прежде чем герцог натянул поводья своей лошади. Вирджиния остановилась рядом с ним и засмеялась от счастья, встретившись с ним взглядом. Ее лицо сияло, волосы слегка растрепались от ветра, глаза искрились от солнечного света.
 – Это было восхитительно! – воскликнула она.
 – Все хитросплетения развеял ветер, не так ли? – улыбнулся герцог.
 – Какое великолепное место для скачек галопом, – заметила Вирджиния. – Но ты сказал, что сюда никто не приходит. Почему?
 – Я покажу тебе.
 После того как они проскакали бок о бок небольшое расстояние, герцог протянул руку, указывая на что-то впереди:
 – Видишь?
 – Что это? – спросила Вирджиния, глядя на зубчатую расщелину в земле.
 – Это старинный оловянный рудник, разрабатывавшийся еще римлянами, когда они высадились здесь. Рудник работал с перерывами не один век, но сейчас его забросили. Он очень глубок и очень опасен. Вот почему фермеры пасут свой скот подальше от этой части поместья. Пастухи боятся заходить сюда, особенно в то время, когда появляются ягнята.
 Они подъехали немного ближе, и Вирджиния заглянула в шахту. Она была темной и мрачной, и края ее обваливались. Она поняла, что шахта могла бы стать ловушкой для того, кто отправился бы на прогулку по плато туманным вечером, или для отбившегося от стада животного.
 – Тебе следовало бы обнести ее оградой, – предложила Вирджиния.
 Герцог рассмеялся:
 – Вот слова практичной американки! Мне кажется, что в нашей округе никто не додумался бы до этого. Нет, люди просто избегают этого места. Только я приезжаю сюда, чтобы тренировать своих лошадей.
 – А сегодня приехала и я, – улыбнулась Вирджиния.
 – Ты думаешь, что я забыл об этом? – вскинулся герцог. – Послушай, Вирджиния, вон там небольшой лесок. Поедем туда, чтобы можно было поговорить?
 Вирджиния понимала, что ему не столько хочется поговорить, как прикоснуться к ней. Она тоже чувствовала, что больше всего в эту минуту ей хочется очутиться в его объятиях и ощутить вкус его губ. Герцогу не было нужды дожидаться ответа на свое предложение. Он понял, чего она хочет, по внезапному блеску глаз и учащенному дыханию.
 – Нам о многом надо поговорить, – произнесла она автоматически.
 – Да, конечно, – подхватил он. – Но в данный момент, Вирджиния, я не способен думать ни о чем, кроме тебя.
 Она не ответила, и после минутной паузы герцог продолжал:
 – Ни разу не встречал девушки, которая ездила бы верхом так замечательно, как ты. Мне казалось, что только англичанки хорошо выглядят на лошади, но по сравнению с тобой и они почему-то кажутся неуклюжими. Когда-нибудь я возьму тебя на охоту – хотя тебе придется одеться не так, как сейчас! Распорядителя хватил бы удар при виде твоего костюма! Но мне хотелось бы посмотреть, как ты берешь препятствия…
 Его голос замер, и Вирджиния подумала, не понял ли внезапно герцог, как трудно было бы представить ее охотникам. Как он объяснил бы ее присутствие? Затем она отогнала эти мысли. Какое значение имеет то, что случится в будущем, если сейчас они вместе?
 Они приближались к небольшому лесу, когда Вирджиния внезапно оглянулась и увидела далеко за их спинами одинокого всадника, выехавшего из замка и скачущего через поля по направлению к ним. Герцог смотрел на нее и не замечал всадника.
 – Кто-то скачет сюда, – сказала Вирджиния. Она увидела раздражение на лице герцога, когда он проследил за направлением ее взгляда. Затем он внезапно напрягся, что заставило ее вновь посмотреть на всадника.
 – Это Маркус, – сердито произнес герцог.
 – Он знал, что мы поедем сюда?
 – Нет! Но ты слышала, как я говорил в конюшенном дворе, куда поеду.
 – Ты думаешь, что он расспросил их?
 – Думаю, – медленно ответил герцог, – что он разыскивает меня.
 – О нет! Нет! – воскликнула Вирджиния. – Быстрей уедем отсюда. Он не увидит тебя. Мы почти скрыты тенью деревьев.
 – Я не хочу, чтобы он увидел тебя. Вот что имеет значение. Он не должен видеть нас вместе. Вирджиния, поезжай домой. Прямо по тропинке через лес. Она выведет тебя к садам замка.
 – И оставить тебя здесь одного?
 – Мне придется встретиться с ним рано или поздно, – проронил герцог. – И если он разыскивает меня, очевидно, у него есть что сказать.
 – Нет, не встречайся с ним! Не здесь! – умоляла Вирджиния.
 – Дорогая, что он со мной сделает? – усмехнулся герцог.
 – Трость с вкладной шпагой! – задыхаясь, напомнила она.
 – Мой конь намного сильнее его, – возразил герцог. – И подозреваю, что Маркусу будет очень трудно подыскать разумные объяснения, если меня найдут мертвым с его вкладной шпагой в груди.
 – Себастьян, он отчаянный человек! – предупредила Вирджиния.
 – Я еще не намерен умирать. До тех пор, пока снова не поцелую тебя! – Герцог повернул свою лошадь. – Делай, как я сказал тебе, – приказал он. – Я очень рассержусь, Вирджиния, если ты не станешь повиноваться мне. Говорю тебе, я знаю, что лучше. Уезжай немедленно.
 Голос его звучал так решительно, что она почувствовала, что не может не повиноваться. Она направилась под сень деревьев, а затем, повернув свою лошадь, стала наблюдать, как герцог скачет прочь от леса. Пока они разговаривали, Маркус подъехал к плато и продвигался быстрым галопом. Герцог натянул поводья своей лошади и остановился, поджидая его. Он выглядел надменным и чрезвычайно самоуверенным на своем черном жеребце, с властно поднятой над широкими плечами головой, как будто он бросал вызов любому, кто посмеет приблизиться к нему.
 – Он великолепен! – прошептала Вирджиния и, повернув голову, увидела, что Маркус Рилл приближается к герцогу.
 И тогда, сквозь ветви деревьев, скрывавших ее Вирджиния разглядела, что Маркус держит в руке. Это была трость с вкладной шпагой, и, направляясь галопом к герцогу, он выдернул ее из рукоятки. Вирджиния хотела закричать, чтобы предупредить герцога. Но она понимала, что он тоже должен был увидеть шпагу. И она отметила, что герцог совершенно спокойно ждет приближения своего кузена, сидя верхом на черном жеребце.
 «Он не посмеет, – подумала Вирджиния. – Маркус не заколет его сейчас».
 Вирджиния ждала, что Маркус Рилл подъедет к герцогу. Она наблюдала за ним спокойно, будто перед ее глазами развертывалась ожившая картина, а не реальное событие. Но, к ее удивлению, Маркус, приближавшийся к герцогу галопом, свернул в сторону, подъехал к крупу жеребца и нанес удар, воткнув острие в его круп.
 Раненое животное взвилось в воздух, поднялось на дыбы и взбрыкнуло от боли. Маркус развернул лошадь и галопом помчался обратно. Теперь герцог, стремясь взять под контроль свою лошадь, не мог ничего сделать, чтобы предохранить животное от новых уколов. Блестящий клинок шпаги, спрятанной в трости, вновь вошел на глубину двух-трех дюймов, из крупа лошади забила струя крови.
 Обезумев от боли, жеребец галопом понесся прочь от своего противника. Маркус Рилл преследовал его, наклонившись далеко вперед над шеей своего жеребца, чтобы снова и снова наносить удары по крупу истекающего кровью животного. Затем с почти непереносимым ужасом Вирджиния увидела, что Маркус направляет черного жеребца к оловянной шахте, неустанно подгоняя его непрерывными ударами своей шпаги, а измученное животное брыкается и несется сломя голову.
 Вирджиния услышала гневные крики, но не была уверена, кто закричал: герцог или Маркус, так как ветер уносил слова в сторону. Две лошади стремительно приближались к шахте, а она, с бешено бьющимся сердцем, могла только ждать, наблюдая за происходящим.
 И вот, когда Вирджиния почувствовала, что вот-вот потеряет сознание от ужасного зрелища, она увидела, как на самом краю темного зияющего отверстия герцог с необыкновенным искусством повернул свою лошадь. Маркус Рилл, все еще несшийся галопом, выставив вперед свою шпагу, не понимал до последней секунды, что трудно будет сманеврировать.
 Держа поводья только одной рукой, он не сумел управлять своей лошадью так, как того требовали обстоятельства. И лошадь, и ее всадник увидели грозящую опасность, и в диком инстинктивном усилии избежать гибели лошадь прыгнула. На секунду оба они будто застыли высоко в воздухе – и затем исчезли! Мгновенно исчезли из вида!
 У Вирджинии потемнело в глазах. Голова ее поникла, и она в полубессознательном состоянии едва не сползла с седла. Нечеловеческим усилием она заставила себя выпрямиться, и дыхание, которое она слишком долго задерживала, с шумом вырвалось из ее губ.
 Глаза ее были полузакрыты, однако она видела герцога. Он стоял рядом со своей лошадью, гладя и успокаивая испуганное животное. Затем он повернулся и, ведя жеребца под уздцы, направился к ней. Пусть наступил конец света, герцог находится в безопасности, и только это имеет значение!




 Глава 11


 Замок, казалось, совсем опустел. Прошло всего шесть дней с тех пор, как герцог уехал на север, в Йоркшир, сопровождая гроб Маркуса Рилла, но Вирджинии это казалось вечностью. Она не видела его с того момента, когда он подошел к ней, ожидавшей его под сенью деревьев, и она заставила себя не упасть в обморок, чудом удержавшись в седле.
 Казалось, им не нужны слова; достаточно было смотреть в глаза друг другу, понимая, что они прошли через ад. Вирджиния дрожала, не в силах сдержать слез, струившихся по ее щекам. Затем герцог сказал отрывисто;
 – Возвращайся в дом. Она с трудом произнесла:
 – Куда… ты… пойдешь?
 – За помощью, – ответил он. – Никто не должен знать, что мы были здесь вместе. Я не допущу, чтобы тебя допрашивали. Скажи в конюшне, что ты устала и что я поехал дальше один.
 Он вскочил в седло и двинулся прочь, едва договорив последние слова. Хотя внешне он не терял самообладания, Вирджиния поняла по бледности его лица и напряженному голосу, что он находится в состоянии глубокого шока. Ей ничего не оставалось делать, как только повиноваться ему. Только после того, как она ухитрилась совершенно спокойно поговорить с грумами и добралась до надежного укрытия, своей спальни, она ощутила весь ужас только что пережитого. Стоя перед зеркалом, она пыталась унять озноб.
 Но все же мысль о том, что герцог, наконец, избавился от опасности, принесла облегчение и постепенно сгладила потрясение от гибели Маркуса Рилла. Через несколько часов в замке узнали, что он мертв, и мисс Маршбанкс сообщила Вирджинии, что его тело должны отвезти в Йоркшир, где живет его мать, и что герцог будет сопровождать его.
 Теперь, когда у мисс Маршбанкс не осталось никаких обязанностей, которые отвлекали ее, она совершенно ослабела. Несмотря на ее протесты, Вирджиния настояла, чтобы послали за доктором, который сказал, что мисс Маршбанкс должна сохранять спокойствие и оставаться в постели. Но он не мог прописать лекарство, которое облегчило бы страдания разбитого сердца, так как вся жизнь мисс Маршбанкс сосредоточивалась на герцогине, а теперь ей не для кого было жить.
 Вирджиния много времени проводила у постели мисс Маршбанкс, и та рассказывала о былых временах, когда она впервые пришла в замок. Она вспоминала о грандиозных балах, на которых герцогиня затмевала всех своей красотой, о приемах, на которых та блистала, оживляя их своим присутствием, о трудоемких приготовлениях к приездам королевской семьи.
 Вирджиния с удовольствием погружалась в прошлое, и порой ей хотелось записать рассказы мисс Маршбанкс. Она была уверена, что в будущем эти записки будут цениться не меньше, чем исторический справочник. Но об одном мисс Маршбанкс никогда не заговаривала: о тех тайных поручениях, с которыми герцогиня посылала ее в деревню, и о том, почему ее светлость приказывала мисс Маршбанкс забирать определенные письма у почтальона, прежде чем он доставлял их в замок. Эти темы держались в секрете, и, хотя Вирджиния упрекала себя за любопытство, ей все же очень хотелось узнать, что за всем этим скрывалось.
 Дни, казалось, тянулись бесконечно. По утрам Вирджиния в одиночестве ездила верхом и проводила не меньше часа у мисс Маршбанкс. После ленча, когда мисс Маршбанкс спала, Вирджиния бродила по парадным комнатам замка, внимательно рассматривая фамильные сокровища Риллов.
 Раскинувшийся на территории более четырех акров, замок был живым мемориалом прошлому и своей древностью и значительностью внушал невольное уважение. Владение никогда не принадлежало только одному человеку, но всему роду, каждому последующему поколению, и поэтому замок представлял особую ценность. Тот, кто получал его по наследству, должен был оставить его своим потомкам более богатым.
 Вернувшись из сада позже обычного, Вирджиния с сожалением подумала, что пропустила чаепитие с мисс Маршбанкс. Она вспомнила, что поднос вносили в ее комнату точно в половине пятого, а сейчас был шестой час. Время промелькнуло быстро, потому что она бродила в саду по плантациям, где росли ароматические и пряные травы. С помощью старинной книги рецептов, которую Вирджиния нашла в кладовой, она пыталась узнать, какие травы использовали при приготовлении традиционных блюд.
 Это было увлекательное занятие, но теперь она поняла, что следовало быть более пунктуальной, и поспешно направилась через холл, чтобы поскорее подняться наверх, к мисс Маршбанкс.
 – Извините меня, мисс, – раздался за ее спиной голос, и, обернувшись, она увидела Мейтьюза.
 – Да, Мейтьюз? – спросила она.
 – Вам записка, мисс, от его светлости.
 Он протягивал ей серебряный поднос, и Вирджиния почувствовала, как дрогнуло от волнения ее сердце.
 – Его светлость вернулся?
 Вирджиния заставила себя говорить спокойно.
 – Да, это так, мисс! Его светлость вернулся около получаса назад. Его дожидался агент. Кажется, его светлость уехал с ним.
 Поднявшись в свою комнату, она не пыталась вскрыть конверт, пока плотно не закрыла за собой дверь. Несколько секунд Вирджиния смотрела на свое имя, написанное четким, уверенным почерком. Она разорвала конверт плохо повинующимися ей пальцами, которые с трудом справились с такой несложной работой. Записка была очень короткой.

 «Моя дорогая, не отобедаешь ли ты со мной в восемь часов? Карета будет ждать тебя без четверти восемь. Ты знаешь, что мое единственное желание – снова увидеть тебя.
 Себастьян».

 К удивлению Вирджинии, герцог открыто подписал свое имя и передал ей записку через дворецкого; любовь к нему подсказала ей, что это неспроста.
 Она отложила записку и через минуту поднялась в комнату мисс Маршбанкс. Вирджиния понимала, что это нехорошо, но была рада, что мисс Маршбанкс устала и не хочет болтать. В глубине души она была также довольна, хотя и ни за что не призналась бы в этом, что мисс Маршбанкс больна и ей не придется объяснять, что она собирается делать сегодня вечером.
 Одевалась она очень долго и особенно тщательно. Вирджинии хотелось выглядеть как можно лучше, и когда, наконец, она посмотрела на себя в зеркало, то поняла, что добилась успеха. Было одно платье, которое она привезла-с собой из Америки, – «Просто на всякий случай, – как сказала тетя Илайа Мэй, – если тебя пригласят на бал!». Вирджиния понимала, что такая вероятность весьма мала, но в то же время не смогла удержаться от искушения купить этот действительно великолепный бальный туалет. И сегодня вечером она надела его!
 Это было открытое бледно-золотистое платье, почти под цвет ее волос, с лифом, украшенным вышивкой мелкими золотинками, которые сверкали при малейшем движении. Короткие пышные рукава были выкроены из нежнейшего блестящего тюля. Широкий сверкающий пояс из золотых цехинов опоясывал ее тонкую талию, а оборки из тюля по подолу ее юбки при ходьбе волочились за ней, как небольшой шлейф.
 Вирджиния расчесывала щеткой волосы, пока они не засверкали, а затем уложила их в простую, ею самой придуманную прическу. Она не возражала бы, если бы у нее оказалось под рукой бриллиантовое ожерелье, которое дополнило бы ее наряд, и не понимала, что глаза ее сверкают ярче любых драгоценностей. Тем не менее она погрешила бы против истины, если бы не признала, закончив, наконец, приготовления, что выглядит прекрасно.
 Ее окружала атмосфера волнения, которая сама, казалось, излучала блеск и сияние. Вирджиния чувствовала себя так, будто наблюдает, как поднимается занавес на удивительном и волнующем представлении. Она испытывала то же самое захватывающее дух ощущение ожидания. Одеваясь, она размышляла над тем, где они будут обедать. Странно, что герцог увозит ее из дома. Вряд ли, конечно, они поедут на званый обед, где будут другие гости. Вирджиния почувствовала, как упало ее настроение при этой мысли. Затем она подумала: какое имеет значение, куда они поедут, если они будут вместе, если она снова увидит его?
 Всю прошедшую неделю она думала о том, что их отношения не могут оставаться такими же, как прежде. Пришло время вернуться в Америку. Мисс Маршбанкс договорилась с родственниками, что переедет жить к ним, как только ей станет лучше. Это означало, что Вирджиния не сможет оставаться в замке наедине с герцогом. Хотя она и знала, что занимает ничтожное место на шкале общественной значимости, пребывание молодой женщины ее возраста, и пребывание постоянное, наедине с известным и женатым мужчиной вызовет, конечно, скандал.
 Но, помимо этого, Вирджиния и сама понимала, что должна уехать, и, действительно, ее одежда была уже упакована в сундуки и коробки, с которыми она приехала из Америки. Вирджиния посмотрела на них сейчас, и у нее мелькнула мысль, что, возможно, после сегодняшнего вечера она сможет вновь распаковать их. Затем она решительно отвернулась и пошла вниз.
 Вечер был теплым и безветренным, и, хотя накидка ей была не нужна, Вирджиния захватила с собой длинный блестящий шарф. Набрасывать его на плечи не было необходимости, она думала, что карета наверняка будет закрытой. Мейтьюз и три лакея ждали ее в холле. Старик выглядел взволнованным, и ей показалось, что лица лакеев выглядят растерянными, настолько необычным было все происходящее.
 Выйдя из дома, Вирджиния на секунду застыла в изумлении, а затем вскрикнула в неподдельном восторге. У подножия лестницы ее ожидала миниатюрная, словно игрушечная карета, которой мог бы воспользоваться только ребенок. На самом деле это был настоящий двухместный экипаж, но такой маленький, что пассажиры могли поместиться там только сидя напротив друг друга, один человек лицом к лошадям, а другой – спиной к ним. Вместо сложенного откидного верха маленький экипаж был украшен цветами: розами, гвоздиками, левкоями – и благоухал садовыми ароматами. В него были запряжены три маленьких бело-коричневых шотландских пони.
 Рядом с каждым пони стоял грум в напудренном парике и остроконечной шляпе, одетый в герцогскую сине-белую ливрею. Пони встряхивали головами, их серебряные колокольчики звенели, красные и белые страусовые перья над их головами трепетали при каждом движении.
 – О, как красиво! – воскликнула Вирджиния.
 – Этим экипажем не пользовались много лет, мисс, – уважительно произнес Мейтьюз, стоявший рядом с ней. – Его изготовили для дочери-первенца ее величества королевы Виктории. Принцесса, еще будучи ребенком, посетила замок. Насколько я знаю, с тех пор этим экипажем пользовались два или три раза.
 – Он изумительный! – не сдержалась Вирджиния.
 Мейтьюз подсадил ее, и миниатюрная, под стать карете, Вирджиния удобно устроилась на заднем сиденье; более крупная женщина выглядела бы в этом экипаже нелепо. Когда они тронулись в путь, Вирджиния сказала себе, что похожа на Золушку. «У меня волшебный экипаж, – подумала она, – и теперь я обязательно встречу Принца Очарование».
 Ее интересовало, куда они поедут, и, когда пони свернули с подъездной дорожки на узкую, заросшую травой тропинку, Вирджиния поняла, куда они направляются: в храм на озере! В то место, которое, по словам герцога, построил тот же предок, что построил «Сердце королевы» для любимой женщины.
 Солнце опускалось за горизонт, утопая в сияющем пламени, на востоке небо было бледным и полупрозрачным, и еще не начинало темнеть, когда Вирджиния выпорхнула из своего экипажа. Они обогнули озеро, подъехав к тому месту, где начинался маленький китайский мостик, точно такой, как на фарфоровой тарелке в китайском стиле с изображением ивы у мостика через ручей. Прежде она не видела этого мостика, который соединял храм на острове с берегом.
 Медленно, хотя на самом деле ей хотелось бежать, Вирджиния прошла по мостику и по тропе. Та заканчивалась у двери в греческий храм, которым она так часто любовалась издалека. Лакей распахнул перед ней дверь. Она вошла и негромко вскрикнула.
 Взгляд мгновенно охватил круглую комнату, стены которой до сводчатого потолка были задрапированы синими занавесями. И повсюду – море цветов: гирлянды цветов свешивались с потолка, громадные охапки лилий стояли у синих занавесей и у выхода на террасу, где вновь открывалось море цветов.
 В одну секунду Вирджиния обежала все это великолепие взглядом, а затем смотрела только на одного человека, вошедшего с террасы, откуда он любовался озером. Его силуэт четко вырисовывался в лучах заходящего солнца, и ей показалось, что он направляется к ней в ореоле пламени.
 – Вирджиния!
 Ему достаточно было только произнести ее имя, чтобы выразить все то, что накопилось в их сердцах. А затем он поднес ее руки к губам, и она испугалась жадной властности его губ.
 – Позволь мне посмотреть на тебя! – Не выпуская ее рук, он развел их в стороны и отступил на шаг. – Ты похожа на солнечный луч! – Голос его был наполнен страстью. – Нет, на звезду, упавшую с неба. На путеводную звезду, которая будет указывать мне путь, вдохновлять меня и помогать мне. Ведь это так, Вирджиния? Ты моя звезда?
 – Ты… вернулся. – Она не нашла что ответить, потому что не могла думать ни о чем, кроме самого важного.
 – Я вернулся – к тебе. Пойдем, стол накрыт. Герцог взял ее под руку и повел на террасу. По размерам она была чуть больше просторного балкона и прилепилась на самом краю острова. Деревья и кусты надежно скрывали ее от замка. Но с террасы открывался великолепный вид на озеро, где в отдалении был мост, а за ним извилистый ручей, текущий по зеленым лужайкам парка.
 На террасе стоял стол, накрытый на двоих, украшенный орхидеями и аспарагусом. Балюстраду украшали цветы, в основном лилии, которые любила Вирджиния. Они наполняли воздух тяжелым экзотическим ароматом.
 – Ты скучала по мне? – наклонился к ней герцог.
 Лучи заходящего солнца освещали его лицо, и, глядя на него, Вирджиния поняла, что произошло нечто важное. Он изменился. Исчезли резкие, напряженные линии, придававшие ему такой суровый, неприступный вид. Исчезли настороженность плотно сжатых губ и выражение постоянной борьбы с чем-то неизвестным. Впервые с тех пор, когда она увидела его, герцог выглядел молодым и беззаботным. И Вирджиния уверилась в том, что была права, думая, что случилось нечто такое, что могло в корне изменить их отношение друг к другу.
 Охваченная смущением, девушка опустила глаза.
 – Думаю, ты напрашиваешься на комплимент, – ответила девушка на его вопрос.
 – Ты кокетничаешь со мной, Вирджиния? – спросил он, и в уголках его губ появилась улыбка. – Прежде я не замечал за тобой таких вольностей.
 Вирджиния рассмеялась.
 – Просто не представлялось удобного случая, – призналась она. – Похоже, мы все время были втянуты в серьезные и устрашающие события.
 – А теперь все драконы уничтожены, – подхватил он. – Не святым Георгием, – это не его заслуга, – но его принцессой. Моя счастливая звезда! Понимаешь ли ты, Вирджиния, что, если бы не ты, я был бы мертв!
 Вирджиния слегка вздрогнула.
 – Давай не будем говорить об этом, – попросила она. – Не сегодня вечером. Давай забудем все, что было с нами. Притворимся, что мы не пережили вместе всех тех ужасных испытаний. Ничего этого не было. Мы просто два человека, которые встретились, два человека, которые… немного… нравятся друг другу.
 – Которые любят друг друга, Вирджиния! – поправил ее герцог. – Не надо притворяться. Я люблю тебя и больше не боюсь признаться в этом. Я люблю тебя, Вирджиния!
 Она ощутила легкую дрожь и трепет от страсти, прозвучавшей в его голосе.
 Герцог подвел ее к столу. Лакеи принесли изысканные блюда, налили вино в хрустальные кубки. Но Вирджиния не замечала, что она ест и пьет… Время летело быстро, вскоре стемнело. Вирджиния посмотрела на озеро и увидела, что на его берегах мерцают огоньки. Невидимые руки зажгли их, и невидимые же руки спустили их на спокойную гладь озера: по воде плыли маленькие кораблики, украшенные цветами, а в центре каждого мерцало пламя свечи.
 – Как красиво! Как тебе удалось придумать всю эту красоту? – захлопала в ладоши Вирджиния.
 Они встали из-за стола, чтобы полюбоваться великолепным зрелищем, а когда вернулись, стол исчез вместе со слугами. Осталась только удобная софа с мягкими подушками, на которую Вирджиния опустилась, не отрывая глаз от озера. Герцог устроился рядом и взял ее за руку.
 – Сделало ли это тебя счастливой? – спросил он. – Твои глаза сияют ярче всех огней на озере.
 – Ты знаешь, что я счастлива, – ответила Вирджиния. – Не только потому, что ты сделал все это ради меня, но потому, что мы вместе. Как это ни глупо звучит, но я боялась, когда ты уехал, что никогда не увижу тебя снова. Даже сейчас мне не верится, что в каждой тени не притаилась опасность и что мне не нужно тревожиться за каждый твой шаг.
 – Ты действительно так переживала за меня?
 – Если бы я кокетничала с тобой, я бы так не говорила. Но… да, именно так я чувствовала!
 – Моя дорогая, смогу ли я когда-нибудь рассказать тебе, что все это значит для меня? – воскликнул герцог. – Я хочу признаться тебе в чем-то. Всю свою жизнь я искал женщину, которая любила бы меня ради меня самого. Не потому, что я герцог, богат, могуществен, важен, но потому, что я ее любимый мужчина.
 Он на мгновение замолчал, глядя в сторону, и Вирджиния поняла, что его мучают воспоминания о прошлом.
 – Когда я был очень молод, – продолжал он тихо, – я влюбился в удивительно красивую девушку, которая, как мне казалось, любила меня так же сильно, как любил ее я. Так она мне говорила. Она говорила, что ничто, кроме меня самого, не имеет значения. Мы были обручены и собирались пожениться. И вот однажды, совершенно случайно, я выяснил, что на самом деле она любит одного бедного человека. Она отказалась соединять с ним жизнь, потому что хотела обладать всем тем, что я мог бы дать ей, будучи сыном своего отца.
 Вирджиния сочувственно вздохнула. Пальцы герцога сжали ее руку.
 – Сейчас, когда я вспоминаю об этом, мне кажется глупым, что я так сильно страдал. Молодые люди очень ранимы. То, что я узнал, заставило меня повзрослеть за одну ночь и превратило меня в настоящего циника, особенно когда дело касалось женщин. У меня было много любовных приключений, Вирджиния, я не хочу скрывать этого. Если женщины охотно предлагали мне свою благосклонность, было бы нелепо с моей стороны отказывать им. Но все же в глубине души всегда оставалось сомнение, проявляли бы они подобную щедрость, если бы я не занимал такого положения в обществе. Это отравляло всю мою жизнь. Я постоянно искал ту, которая просто полюбит меня, которая ничего не приобретет от союза со мной – ничего, кроме любви.
 – Наверное, именно этого ищем все мы, – тихо произнесла Вирджиния.
 – А ты, Вирджиния, чего хочешь ты? – обратился к ней герцог.
 – Каждая женщина хочет быть любимой ради нее самой, – медленно ответила Вирджиния. – Но больше всего она хочет ощущать, что занимает главное место в жизни мужчины. Она хочет быть первой. Хочет быть самой важной.
 Она подняла на него глаза, и герцог не сумел сдержать эмоций:
 – Никогда не видел, чтобы лицо женщины менялось так, как твое. Когда ты серьезна, твои глаза темнеют, а когда ты весела и смеешься, они становятся светлее. О, любовь моя, ты так прекрасна и так не похожа на всех, кого я знал прежде!
 – Но в чем же моя непохожесть?
 – Полагаю, в какой-то степени в том, что ты американка. Ты не связана обычаями, кастовыми узами, не задавлена общественными нормами. Но все это не важно. Важна ты сама. Ты такая честная, откровенная… В каком-то смысле ты не похожа на обычных женщин своей открытостью, своей честностью, и, однако, в то же время, ты самая настоящая женщина. Скажи мне, Вирджиния, как много на самом деле мы значим друг для друга?
 Вирджиния поднялась и подошла к краю террасы.
 – Я не могу ответить на этот вопрос, – сказала она, – в том, что касается тебя. Наши жизни были настолько различны.
 – Они были различными, – согласился герцог, – и все же я думаю, что мы перекинули мост через пропасть в первую же минуту, как посмотрели друг другу в глаза. Имеет ли значение что-то иное, кроме нас, Вирджиния?
 Она повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо.
 – Только ты можешь ответить на этот вопрос. Герцог отвел взгляд и отошел к другому концу террасы; его пальцы впились в балюстраду, и она заметила, как побелели их костяшки.
 – Разве любви недостаточно? – спросил он охрипшим голосом.
 – Думаю, это зависит от того, что ты называешь любовью.
 Он повернулся, шагнул к ней и неожиданно заключил ее в объятия.
 – Я люблю тебя. Боже! Как сильно я люблю тебя! Его губы отыскали ее рот, и в то же мгновение они слились в поцелуе, который стер различия между мужчиной и женщиной, сделав их единым целым. Весь мир исчез для Вирджинии, остались только их тела, зажатые между небом и землей, и два их сердца, соединившиеся в одно, потому что они целую вечность искали друг друга и, наконец, нашли.
 – Я люблю тебя, – твердил герцог, и голос его звучал глухо от страсти.
 Он целовал ее щеки, глаза, волосы, а затем ее шею, где пульсировала от волнения и счастья маленькая жилка. Он целовал ее точеные плечи и вновь ее губы…
 – О, Вирджиния! Вирджиния!
 Казалось, он взывал к ней издалека, и она ощущала трепет и дрожь от восторга, ранее ей неизвестного. Она была подобна музыкальному инструменту, вибрирующему от прикосновения его рук. Она чувствовала, будто его губы извлекают душу из ее тела и забирают ее себе.
 Как долго они стояли, слившись в одно целое, она не смогла бы определить, но затем, внезапно, их объятия распались.
 – Я хочу показать тебе кое-что, – сказал герцог. Он взял ее за руку и увлек с террасы назад, в круглую комнату храма. Занавеси над входом были подняты, и они вступили в волшебный мир. Другие занавеси были раздвинуты, и за ними, прямо напротив террасы, с которой они вошли, открылся альков. В нем стояла кровать.
 Это была самая удивительная кровать из всех, что приходилось видеть Вирджинии. Ее осенял балдахин, а на ножках, спинках и боковинах были вырезаны сотни маленьких позолоченных купидонов. Купидоны свешивались и с потолка, причем каждый держал в ручке горящую свечу, казалось, они по воздуху летели к громадной кровати, которая была увенчана переплетенными сердцами. Аромат лилий, мягкий свет свечей и атмосфера любви, красоты и страсти пронизывали все вокруг.
 На мгновение Вирджиния замерла на месте, а затем повернула лицо к герцогу. Он больше не прикасался к ней, отойдя немного в сторону, но пристально всматривался в ее лицо.
 – Я рассказывал тебе, – заговорил он очень тихо, – что это храм любви. Мой предок, который построил храм и привез все эти вещи из Австрии, создал его для той, которую любил больше жизни. Они были очень счастливы, те два любовника прошлого, – очень счастливы, Вирджиния. – Он помолчал, затем продолжал: – На берегу тебя ожидает карета. Я не стану умолять тебя, не стану разубеждать тебя всеми доступными средствами не уезжать и не возвращаться в замок. Я хочу только убедить тебя: я люблю тебя всем сердцем. Я не могу предложить тебе ничего, так как мне нечего предложить, кроме моего сердца. Оно твое, Вирджиния, делай с ним что хочешь. У меня есть только оно, и я кладу его к твоим ногам.
 Воцарилось молчание. Голос герцога повторило эхо в напоенной ароматами комнате. Вирджиния стояла неподвижно. Ей казалось, что больше не колышется даже пламя свечей. Все застыло в ожидании… в ожидании ответа.
 Затем, поскольку напряжение сделалось невыносимым, герцог хрипло произнес:
 – Если ты должна уехать, уезжай скорее, Вирджиния, или я буду не в состоянии отпустить тебя.
 Я люблю и боготворю тебя, но я мужчина и страстно желаю обладать тобой. Я хочу тебя! Все мое тело изнывает от желания обладать тобою! Я хочу тебя, как ни один мужчина прежде не желал женщину…
 Его голос замер. По выражению его лица Вирджиния поняла, что он с трудом сдерживает себя. Ей стало понятно, что она должна сделать. Она не пошевелилась, только произнесла с невыразимой нежностью:
 – Я люблю тебя… ты мой мужчина, Себастьян!
 Издав вопль восторга, герцог подхватил ее на руки, прижал к груди и понес к великолепной кровати.




 Глава 12


 Илайа Мэй, раскатывавшая сдобное тесто в фермерской кухне, выглянула в окно и увидела Вирджинию, шедшую по пыльной дороге. Она легонько вздохнула и принялась раскатывать тесто с удвоенной силой, как бы стремясь облегчить свою душу. Она поняла по тому, как шла Вирджиния, по ее поникшим плечам, по ее склоненной вниз голове, что почтовый ящик опять оказался пуст.
 Дважды в день после своего возвращения Вирджиния ходила к почтовому ящику, который стоял на шоссе, но всегда возвращалась с пустыми руками. Не сумев сосредоточиться на тесте, Илайа Мэй наблюдала за племянницей и увидела, как та повернула от дома и вошла в сад.
 Поддавшись порыву, Илайа Мэй вышла из кухни и, пройдя через дом, очутилась на широкой деревянной веранде. Вирджиния была в цветнике и сама немного напоминала цветок, когда солнце сверкало в ее пепельных волосах.
 – Пропади он пропадом, этот мужчина! – пробормотала себе под нос Илайя Мэй. Она хотела подойти к Вирджинии, обнять ее, чтобы защитить от несчастья, которое терзало юную душу. Но добрая женщина хорошо понимала, что бессильна, ибо за прошедшие дни она уже все перепробовала.
 Когда Вирджиния возвратилась неделю назад, бледная, изнуренная и выглядевшая так, будто не спала несколько ночей, тетя заключила ее в объятия. Но ее любовь, похоже, не могла отогреть окоченевшую от холода душу девушки. Но вскоре, однако, Вирджиния отошла и заговорила.
 Вирджиния рассказала Илайе Мэй, что она прибыла в Англию, ненавидя герцога, и была поражена его первым появлением, когда он бушевал на ступенях замка. Но чем больше она говорила о герцоге, тем живее становилось ее лицо, а в голосе зазвучали страстные ноты. Глаза ее сияли. Задолго до того, как Вирджиния произнесла слова: «Я влюбилась в него», Илайа Мэй догадалась об истинном положении дел.
 Они просидели тогда далеко за полночь. Вирджиния говорила не умолкая, ей нужно было облегчить сердце, скованное молчанием мрачных дней, проведенных на море. Она поведала тете о странном, непредсказуемом поведении герцогини, о заговорах против герцога, о своей реакции на предательство его кузена. Вновь рассказывая о том, что случилось, она как бы заново воссоздавала каждую минуту, проведенную в Англии. Когда Вирджиния вспоминала, как, приняв яд, умер мопс герцогини, а герцог, уведя ее в пустую комнату, заключил ее там в объятия, несколько секунд она сидела молча, с широко открытыми глазами, переживая восторг и восхищение той минуты.
 – Если ты поняла тогда, что он любит тебя, – деликатно вернула ее к действительности Илайа Мэй, – почему ты не сказала ему, кто ты такая?
 – Я поняла, что он любит меня, – ответила Вирджиния, – но только на свой лад. Он любил меня, как каждый мужчина может полюбить привлекательную женщину.
 Затем она продолжила рассказывать – о «Сердце королевы» и всем прочем – и, наконец, подошла к последней ночи. Той ночи, когда юный, беззаботный и совершенно не похожий на себя прежнего герцог повел ее в комнату с купидонами и великолепной, украшенной резьбой кроватью.
 В этот момент речь Вирджинии замедлилась, фраза оборвалась на полуслове. Илайа Мэй догадалась, что испытала Вирджиния в ту минуту, когда герцог предложил любить его как мужчину и потребовал от нее доказательств, что она любит его, не прося ничего взамен.
 – Карета… ожидала, – пробормотала, запинаясь, Вирджиния, – но… я не могла… уехать.
 – И все же ты уехала? – мягко спросила Илайа Мэй.
 – Да, я… уехала. Я знала, что… почти рассвело. Слабый свет проникал сквозь занавеси, и я услышала, как пробуют голос птицы.
 – Ты ничего не сказала ему?
 – Он спал. Свечи погасли. В полумраке я увидела, каким молодым, счастливым и успокоенным он выглядит; таким я его прежде не видела. Я выскользнула из кровати, оделась и вышла из комнаты. Он… он не услышал, как я уехала.
 – Как же ты могла оставить его?
 – Я… должна была, – вздохнула Вирджиния. – Я должна была вернуться сюда и… ждать.
 – Чего? Я не понимаю, – настаивала Илайа Мэй. – Ты его жена. Он любит тебя, а ты любишь его.
 – Он не знает, что я его жена, – возразила Вирджиния. – И я не знаю… любит ли он меня так, как я люблю его.
 – Что ты имеешь в виду? – потребовала ответа тетя.
 Вирджиния встала и заходила беспокойно по комнате.
 – С тех пор как я приехала в замок, мне не раз повторяли, что существует одна вещь, более важная, чем все остальное, – заговорила она. – Мисс Маршбанкс сразу заявила, и сам Себастьян подчеркивал это не раз. «Не должно быть никакого скандала». Таков итог всего кодекса поведения для этой семьи, для их слуг, для общества, в котором они живут: не должно быть никакого скандала. Они пожертвуют всем ради этого. Они будут испытывать муки, будут отказывать себе во всем, они, по-моему, готовы даже умереть, лишь бы семейная честь осталась незапятнанной, неопороченной. Стоя на террасе «Сердца королевы», Себастьян сказал: «В нашей семье никогда не было разводов».
 – Я все же не понимаю, – посетовала Илайа Мэй.
 – Но разве ты не видишь? – почти сурово спросила Вирджиния. – Он любит неизвестную, заурядную американку. Вопрос состоит в том, любит ли он ее настолько сильно, чтобы сделать своей женой?
 – Так это значит, – произнесла потрясенная услышанным Илайа Мэй, – что ты хочешь заставить его просить развода, чтобы он мог жениться на тебе?
 Вирджиния негромко вскрикнула и закрыла лицо руками.
 – Как ты не можешь понять? Если бы я поехала к нему сейчас и сказала ему, кто я, я никогда не поверила бы, что его любовь так же велика, как моя. Я так и не узнала бы, не желает ли он все еще меня ради моих денег, а не ради меня самой! О, я знаю, что в данный момент он влюблен в хорошенькое личико. Когда он рядом, я чувствую, что мы с ним одно целое, что мы принадлежим друг другу навеки. И все же какая-то часть моего прагматичного разума не удовлетворена. Он женился на женщине ради ее денег. Он был мелочным со своей матерью, хотя в его руках было такое богатство. Ты действительно веришь, что он принесет в жертву миллионы и миллионы долларов ради женщины, о которой он на самом деле ничего не знает – кроме того, что она воспламеняет и волнует его?
 Илайа Мэй глубоко вздохнула:
 – Я знаю англичан. Честь их семьи значит для них больше, чем для всех остальных на белом свете. Разумно ли просить так много, Вирджиния? Разве нельзя удовлетвориться тем, что уже является чудом: ты влюбилась в собственного мужа, а он влюбился в тебя?
 – Как смогу я жить с ним и мучиться день за днем и ночь за ночью от мыслей, что единственное, что он хотел от меня, – это мое тело? – ответила Вирджиния. – Я отдалась ему по доброй воле. Я уступила ему потому, что люблю его, и потому, что каждая жилка во мне трепещет от его прикосновений, от его желания. Но моя любовь к нему глубже этого, и я не могу удовлетвориться второй ролью.
 Илайа Мэй всплеснула руками.
 – О, моя дорогая, ты играешь сердцами! – предостерегла она. – Ты просишь слишком многого – возможно, больше, чем представляешь. Твой муж является сегодня частью общества, в котором его воспитывали и растили. Эти представления внедряли в него с раннего детства: он сам всего лишь звено в длинной цепи Риллов, протянувшейся в глубь истории. Его учили, что его предки приносили жертвы во имя тех идеалов, в которые верили. Они уходили воевать, когда могли остаться дома; они заключали глубоко продуманные браки, чтобы расширить свое поместье. Основной их целью являлось обеспечение продолжения рода, и всякий, кто не повиновался строгому кодексу, который они установили для себя, являлся не только отщепенцем или злодеем, но предателем всего того, во имя чего они приносили жертвы.
 – Я знаю все это, – с горячностью согласилась Вирджиния. – Неужели ты думаешь, что я не находила этих слов на каждой странице семейной истории? Я видела это на лицах предков Себастьяна, глядевших на меня с портретов в картинной галерее и на лестнице. Возможно, ты права! Возможно, семья значит намного больше для Себастьяна, чем для другого человека. В таком случае, когда он приедет сюда искать меня, скажи ему, что я умерла, так как умрет мое сердце!
 – И не жди, что я скажу так, – запротестовала Илайа Мэй.
 – Ты и не солжешь, – возразила Вирджиния, – так как без него я не хочу жить. Если только ради этого ты вернула меня к жизни, дорогая тетя, тогда мое единственное желание, чтобы ты разрешила мне умереть!
 В последующие дни Илайа Мэй имела возможность убедиться, как отчаянно страдает Вирджиния. Она почти совсем перестала есть, и ее тетя видела, как поздно ночью племянница бродит по комнате или спускается вниз с наступлением рассвета. Она садилась в кресло-качалку на веранде, глядя в сад, на поля, протянувшиеся до самого леса.
 Казалось, что только в лесу, под прохладой зеленой листвы, которая защищала от полуденного солнца, находила Вирджиния какое-то успокоение. Как догадывалась Илайа Мэй, эти леса чем-то напоминали ей Англию.
 Глядя сейчас на Вирджинию, бродившую по саду, Илайа Мэй отметила, что та страшно похудела после своего возвращения и уже напоминает ту еле живую девушку, которая лежала месяц за месяцем ни живая ни мертвая, находясь в сумеречном мире, куда никто не имел доступа.
 – Проклятый мужчина! – вновь повторила Илайа Мэй, возвращаясь через дом в кухню.
 В тот момент, когда она подняла скалку, чтобы продолжить работу, она услышала ржание лошадей и стук копыт. Выглянув из окна, она увидела каре – ту , запряженную двумя лошадьми, которая быстро приближалась к дому, поднимая при этом облако пыли.
 Илайа Мэй поспешно сняла фартук и машинально подняла руки к голове, чтобы пригладить волосы. Затем, с плотно сжатыми губами и настороженным взглядом, она подошла к парадной двери и открыла ее как раз в тот момент, когда герцог вышел из кареты.
 Секунду он нерешительно смотрел на хозяйку дома, как будто не был уверен, что узнает ее. Потом улыбнулся и протянул руку.
 – Прошло много времени с тех пор, как мы встречались, – поклонился он.
 – Как поживаете? – несколько натянуто осведомилась Илайа Мэй. – Не зайдете ли в дом?
 Она провела его через прохладный холл в гостиную с деревянными балками, большим открытым очагом, где зимой ярко пылали поленья, удобным диваном и большими, просторными креслами.
 – Пожалуйста, присаживайтесь, – предложила Илайа Мэй. – Могу я предложить вам освежительный напиток?
 – Благодарю вас, я ничего не хочу, – ответил герцог, – мне нужно только поговорить с вами.
 Он говорил почти нетерпеливо, как будто боялся зря потратить время, и Илайа Мэй, усевшись напротив, испытующе посмотрела на него. Он выглядел удивительно красивым, подумала она, но худым и весьма напряженным. Что-то в его внешности подсказало ей, что этот человек довел себя почти до изнеможения.
 – Наверное, вы удивились при виде меня, – начал герцог. – Мне следовало дать вам знать о моем прибытии, но я покинул Англию в страшной спешке.
 – Вы знаете, что вас рады видеть в любое время, – спокойно возразила Илайа Мэй.
 – Я приехал бы сюда быстрее, – продолжал герцог, не обратив внимания на ее слова, – но я задержался в Нью-Йорке, чтобы посетить «Чейз-Бэнк». Они, как вам, конечно, известно, являются банкирами… моей жены! – Последние два слова он произнес после секундной заминки. – Я хотел лично встретиться с управляющим, чтобы положить в его сейф четыреста тысяч фунтов, – в вашей валюте это два миллиона долларов.
 После небольшой паузы Илайа Мэй спросила:
 – Могу я поинтересоваться, почему вы сочли необходимым сделать это?
 Впервые легкая улыбка промелькнула на губах герцога.
 – Мне следовало сделать это намного раньше, будь это возможно, – ответил он. – Позволите мне объяснить вам? Ради этого я приехал сюда.
 – Да, конечно, – ответила Илайа Мэй, не сводя глаз с его лица.
 – Из всех людей, окружавших меня во время моего последнего визита в Нью-Йорк, – начал герцог, – вы были единственным человеком, которого я хорошо запомнил. Когда разом произошли все эти ужасные события: моя жена потеряла сознание, а чуть позднее с миссис Клей случился удар, вы были настолько спокойны, здравомыслящи и полезны, что только вы остались в моей памяти человеком, которому я смогу все объяснить.
 – С радостью выслушаю вас, – кивнула Илайа Мэй.
 – Я надеялся, что именно это вы и скажете, – подтвердил герцог. – Итак, если не возражаете, я начну с самого начала. – Он несколько мгновений помолчал, как бы подбирая слова, а затем продолжал: – Мой отец был превосходнейшим человеком. Все восхищались им и уважали его, и с самого раннего детства он являлся для меня идеалом. Я любил свою мать, она была красива и всегда казалась мне волшебной принцессой. Но, став старше, я понял, что она доставляла немало волнений отцу, который, хотя и любил ее, вынужден был часто на нее сердиться. – Мельком взглянув на собеседницу, герцог обронил: – Конечно, я рассказываю вам все это конфиденциально. Не нужно предупреждать вас, верно?
 – Безусловно, – согласилась Илайа Мэй.
 Полагаю, мне было лет четырнадцать-пятнадцать, – продолжал герцог, – когда я понял, что так оскорбляло отца. Непрекращающаяся игра в азартные игры матери. Это было у нее в крови, она не могла остановиться. По-настоящему она была счастлива только тогда, когда в ее руках оказывалась колода карт. Каждый день своей жизни она хотела делать дюжины ставок на бегах. И каждый вечер после обеда ее глаза загорались, когда выпадал случай сесть за карточный стол или сыграть в рулетку, chemin de fer 7 или в любую другую азартную игру, которую ей удавалось найти.
 Позднее я узнал – не могу припомнить как, но думаю, что через слуг, – что отец не раз выплачивал ее долги. После каждого такого случая она клялась, что не станет больше играть по-крупному, только по небольшим ставкам, но всегда нарушала свое слово, и каждый раз, как это случалось, отец все больше и больше расстраивался.
 Наконец, два года назад, отец очень серьезно заболел, и доктора сказали, что любое волнение, любой шок, все, что может расстроить его, приведет к фатальному исходу. Именно тогда моя мать стала скрывать от него свои азартные игры. Она любила его и хотела, чтобы он был счастлив, поэтому утаивала от него, что происходило на самом деле, пока не стало слишком поздно.
 Тяжело вздохнув, герцог поднялся. Говорил он все время очень тихо и, казалось, совершенно без эмоций. Илайа Мэй, глядя на него, понимала, что за этим признанием скрывается боль сдержанного человека, вынужденного говорить о сугубо личных предметах, которые он предпочел бы хранить в себе.
 – Весной прошлого года мать пришла ко мне, находясь в состоянии отчаяния, – заговорил герцог. – Она сказала мне, что у нее возникли серьезные финансовые затруднения и она не могла, не осмеливалась обратиться к моему отцу за помощью. Она была так расстроена, что поначалу я готов был пойти на все, лишь бы успокоить ее. Я заверил ее, что помогу ей и что нет причин волновать моего отца. Потом, узнав о сумме, которую она задолжала, я ужаснулся.
 Герцог посмотрел на Илайю Мэй и с внезапной горечью сказал:
 – Думаю, вы уже догадываетесь, сколько была должна моя мать: полмиллиона фунтов! Как вы знаете, в то время отец был еще жив и у меня, на самом деле, было очень немного собственных денег. Я сразу понял, что, даже если продам все, что имею, мне не собрать требуемой суммы. И даже если бы я отправился к ростовщикам, это было бы бесполезно: они не приняли бы моих гарантий, если бы те не были подтверждены моим отцом.
 Герцог снова прошелся по комнате.
 – Моя мать нашла выход. Она, как выяснилось, много лет поддерживала отношения с миссис Стьювизант Клей, и миссис Клей, у которой была дочь на выданье, готова была найти именно эту сумму денег, если бы я согласился жениться на девушке.
 Герцог подошел к окну и остановился спиной к Илайе Мэй.
 – Я точно знаю, что вы должны думать обо мне даже теперь, – произнес он, – и я понимаю, что выгляжу просто скотиной, человеком, который использовал женщину исключительно для своих целей. Я не ожидаю, что вы поймете, что в тот момент у меня не было другого выхода, если я не хотел рисковать жизнью отца.
 Я приехал в Америку, ненавидя роль, которую мне предстояло сыграть в этой жалкой драме. Я решил, что расскажу своей невесте, прежде чем жениться на ней, правду о том, почему я просил ее руки. Вы знаете, что это оказалось невозможным из-за задержки корабля при входе в нью-йоркскую гавань. Я буду также честен с вами и скажу, что, презирая себя, я также презираю девушку, которая готова была продать себя таким образом, чтобы получить мой титул. На самом деле я подумал, что из нас получится хорошенькая пара!
 Герцог умолк и, вернувшись, вновь уселся напротив Илайи Мэй.
 – Увидев подведенное ко мне несчастное создание, я понял, что случившееся произошло не по ее воле. Мне достаточно было поговорить с миссис Клей, чтобы понять, кто был движущей силой всего этого плана.
 Герцог на мгновение поднес руку к глазам, как будто хотел стереть воспоминание о свадьбе, сцену с падением в обморок невесты, требовательный тон миссис Клей и любопытство окружающих.
 – Вы оказались единственным достойным человеком, – продолжал он, – и я хочу поблагодарить вас теперь за то, что вы увезли мою жену из этого бедлама. Я надеюсь, что она благодарна вам так же, как я.
 – Она действительно благодарна, – подтвердила Илайа Мэй.
 – А теперь, – заговорил герцог с явным усилием, – мы переходим к делу, которое привело меня сюда. В вашем последнем письме – я захватил его с собой, когда уезжал из дома, и много раз перечитывал на корабле – вы сообщили мне, что моей жене намного лучше и что врач доволен ее состоянием. Достаточно ли хорошо она себя чувствует, чтобы увидеться со мной?
 – Да, думаю, ей будет под силу встретиться с вами.
 Герцог встал.
 – Тогда могу ли я увидеть ее? И наедине?
 Тетя Илайа Мэй поднялась с таким видом, словно была удивлена, что ее разговор с герцогом подошел к концу.
 – Если вы подождете здесь, – распорядилась она, – я поговорю с ней.
 Она вышла из комнаты. Герцог беспокойно ходил взад-вперед по мягким дорожкам. Он, должно быть, прождал около десяти минут, прежде чем дверь открылась. Он не знал, что Вирджиния находилась на веранде с той самой минуты, как он приехал. Он не знал, что она стояла за дверью, стараясь взять себя в руки, и что Илайа Мэй, бросив на нее взгляд по выходе из гостиной, прошла мимо, не проронив ни слова.
 Придерживая дверь, Вирджиния вошла в комнату. Она как будто принесла с собой солнечный свет; впрочем, глаза ее потемнели и были немного тревожными.
 Герцог, шагавший по комнате, внезапно остановился.
 – Вирджиния!
 Оба застыли на месте, не отводя глаз друг от друга. После продолжительной паузы герцог в сильном возбуждении кинулся к ней:
 – Почему ты здесь? Я не ожидал увидеть тебя! Вирджиния! Как ты могла сбежать подобным образом? Ты измучила меня! Свела с ума! Я непрерывно думал над тем, где ты можешь быть. Я предполагал, что ты в Лондоне, в деревне, я даже представлял, что ты, возможно, вернулась в Америку. Однако я не мог приехать, чтобы разыскать тебя.
 – Почему же? – спросила Вирджиния.
 – Как могла ты так поступить со мной? – не мог успокоиться герцог. – Я воображал, что ты одинока и напугана. Я думал, что к тебе пристают мужчины. Я думал, что у тебя недостаточно денег. О, я не в состоянии описать тебе страхи, которые терзали меня! Почему ты покинула меня?
 – Почему ты здесь? – охладила его Вирджиния.
 – Я здесь, чтобы повидать свою жену, – ответил герцог, отступая к окну. – Я должен увидеть ее. Я должен был увидеть ее прежде, чем приниматься за поиски тебя. Уходи! Не отвлекай меня. Я не могу разговаривать с тобой и не испытывать желания заключить тебя в объятия. Я хочу прикасаться к тебе, целовать тебя. Можешь ты представить, какую муку я испытываю, глядя на тебя вот так?
 Глаза Вирджинии сияли, и на мгновение показалось, что она должна протянуть руки к герцогу. Затем она отвернулась.
 – Кажется, я не понимаю, – прошептала она.
 – Ты никогда не поймешь, как я страдал, когда, проснувшись, обнаружил, что ты ушла, – сказал герцог, обращаясь как бы к самому себе. – Я впал в неистовство, был в отчаянии! Я бросился в замок, но мне сказали, что ты уехала. Я чуть не сошел с ума.
 – Я… должна была… уехать, – пробормотала Вирджиния.
 – Почему ты должна была оставить меня? – потребовал он ответа. – Разве я разочаровал тебя? Не могу в это поверить.
 – Ты знаешь, что это… не так.
 Наверное, ни один мужчина не испытал такого счастья, а затем и мук ада. Если бы ты ненавидела меня, Вирджиния, ты не могла бы причинить мне большей боли и душевных мук, чем те, которые я пережил в эти две недели. Можешь ты представить, что значит пересечь Атлантику, думая, что я оставляю тебя позади? Думая, что, возможно, ты ожидаешь меня где-то в Англии и удивляешься, почему я не нашел тебя?
 – И однако, ты приехал сюда, – тихо возразила Вирджиния.
 – Как я сказал тебе, я приехал повидать свою жену, – сказал герцог. Разговаривая с ней, он нервно ломал пальцы. – Почему тебе надо искушать меня? – спросил он. – Я пытаюсь вести себя честно, пытаюсь делать то, что следует. Но когда ты смотришь на меня вот так, я забываю все, кроме того, что ты здесь. Я помню только, что когда-то ты говорила, что любишь меня, и отдалась мне.
 Вирджиния подняла на него глаза. Казалось, будто мир замер в молчании. Герцог не прикоснулся к ней. Вместо этого он резко отвернулся, как будто его железная воля подверглась слишком тяжкому испытанию.
 – Уходи, Вирджиния! – произнес он хрипло. – Попроси свою тетю прислать сюда мою жену. Я должен сначала поговорить с ней.
 – Чего ты хочешь от нее?
 – Разве ты не понимаешь? Не можешь предположить? Я приехал сюда, чтобы просить мою жену, на коленях, если необходимо, дать мне развод. Теперь уходи, Вирджиния, и позволь мне сделать то, ради чего я приехал сюда.
 – И предположим, она откажет?
 – Она не сможет, не должна. Я должен получить свободу, и ты знаешь зачем.
 В комнате внезапно сгустилась атмосфера, поскольку Вирджиния произнесла значительно, как будто она долго взвешивала свои слова:
 – А если твоя жена откажет, разве нам недостаточно будет нашей любви?
 – Достаточно? – резко спросил герцог. – Достаточно для тебя или достаточно для меня? Ты знаешь, Вирджиния, что это не так. Ты очень ясно дала мне понять в тот день в «Сердце королевы», что ты думаешь о любви, которая должна таиться, которая должна прятаться по углам. Я хочу тебя как женщину – бог знает, как я хочу тебя! – но я также хочу назвать тебя своей женой, матерью моих детей, и вот почему я должен повидать эту несчастную. Я должен уповать на ее милосердие и умолять ее освободить меня от брака, который больше напоминает пародию.
 Вирджиния сжала руки, пытаясь остановить дрожь всего тела. На секунду она почувствовала, что вот-вот упадет в обморок от приступа огромной радости, которая охватила ее, как пламя. Затем она произнесла дрожащим голосом:
 – Себастьян, я хочу кое-что сказать тебе.
 – О, Вирджиния! – почти сердито заговорил герцог. – Я не в силах больше терпеть.
 – Но это важно, Себастьян! Ты должен выслушать меня.
 – Что же это?
 – Боюсь, ты рассердишься на меня, – протянула Вирджиния. – Я боюсь, Себастьян… Когда ты… сердишься, ты не… понимаешь, как… страшен ты… можешь быть.
 Он улыбнулся, как бы не веря ее словам.
 – О, Вирджиния, какой ты ребенок! Это одно из самых обворожительных твоих качеств: ты можешь превращаться из очень серьезной молодой женщины в дитя, нежность которого затрагивает самые чувствительные струны сердца. Скажи мне то, что должна сказать, Вирджиния. Я не стану сердиться.
 – Ты обещаешь… что бы это ни было?
 – Не могу представить, чтобы я сердился на тебя, – сказал он, – но если это доставит тебе удовольствие, то обещаю.
 – Тогда, Себастьян, – произнесла Вирджиния, и голос ее был так тих, что он с трудом расслышал ее слова. – Задашь ли ты мне тот вопрос… ради которого приехал сюда… если необходимо, просить меня… на коленях?
 – Не понимаю, о чем ты говоришь, – пожал плечами герцог.
 – Ах, Себастьян… – Вирджиния колебалась. – Ты часто говорил, что… что я… кажусь честной… и искренней, но… на самом деле… я обманывала тебя.
 – О чем ты толкуешь? – грубо спросил герцог. – Обманывала меня? С кем? Не существует, не может быть другого мужчины в твоей жизни.
 Он с такой силой схватил ее за руку, что его пальцы впились в мякоть ее кожи.
 – Единственный мужчина в моей жизни, – прошептала Вирджиния, – это ты… мой муж!
 Несколько секунд герцог смотрел на нее так, будто она сошла с ума. Постепенно его хватка ослабла. Он отступил на шаг, его лицо побледнело.
 – Ты пытаешься сказать мне, – спросил он, и казалось, слова застревают в его горле, – что ты моя жена?
 – Это… так, – пролепетала Вирджиния. – О, Себастьян, ты… обещал мне… не сердиться.
 – Не знаю, что я чувствую, – смешался герцог. – Не в силах представить ничего подобного. Но моя жена была…
 – Толстой и ужасной на вид, – прервала его Вирджиния. – Но все же она – это я. Я не могла не быть такой, я была больна. Моя мать считала, что, пичкая меня различными деликатесами, она сделает меня сильной. А вместо этого разрушала мое здоровье. Зная, как я выглядела, мы с тетей не сомневалась, что ты не узнаешь меня.
 – Так ты приехала в Англию, чтобы шпионить за мной? – сурово спросил герцог.
 – Вовсе нет, – возразила Вирджиния. – Я приехала в Англию потому, что я… я ненавидела тебя, потому, что я презирала тебя, потому, что я… хотела… получить развод!
 – Ты хотела получить развод! – недоверчиво повторил герцог.
 – Ты думаешь, я хотела выходить за тебя замуж? Я ненавидела и отвергала это предложение, но моя мать заставила меня согласиться. Или я выйду за тебя замуж, или проведу семь лет жизни в исправительном доме.
 – Не могу в это поверить!
 – Моя мать была снобом. Она так сильно хотела, чтобы ее дочь стала герцогиней, что ничто не могло остановить ее.
 – Вот уж не думал, что такое возможно.
 – А когда мне стало лучше, когда тетя спасла меня от смерти или от сумасшедшего дома, – продолжала Вирджиния, – я хотела только одного: избавиться от тебя. Но она не позволила мне просить у тебя свободы, пока я не поеду в Англию и не увижу тебя собственными глазами. И вот я приехала в замок, приготовившись ненавидеть тебя. И сразу же предо мной предстала сцена, когда ты набросился на этих ювелиров, ругаясь и проклиная их. Ты предстал в образе мужчины-стяжателя, который, как я предполагала, женился на мне.
 Так вот когда ты впервые увидела меня! – воскликнул герцог. – Я помню этот случай очень хорошо. Моя мать… это долгая история, и я объясню ее тебе позднее, но она прежде продала некоторые из семейных ценностей. И я был вынужден выкупать их, а эти люди, зная о пороке матери, вернулись за другими.
 – Затем, как ты помнишь, – продолжала Вирджиния, – мы разговаривали на поляне у озера, и ты оказался совсем не таким, как я ожидала.
 – И ты спасла мне жизнь, – с нежностью напомнил герцог.
 – Вероятно, очень хорошо, что я все-таки приехала в Англию, – улыбнулась Вирджиния.
 – Ты моя жена! – пробормотал герцог. – Не могу в это поверить. Не могу принять. Не могу представить, как ты можешь выглядеть такой, как сейчас, вместо той…
 – Толстой коротышки с вульгарной тиарой на голове, – прервала его Вирджиния.
 – …Той бедной маленькой толстой девочки, – поправил ее герцог, – которая, как я думал, вознамерилась заполучить мой титул. – Он поднес руку к глазам. – Наверное, все это мне снится, – заключил он, – или это действительно часть твоего обмана, Вирджиния?
 – Но ты ведь простишь меня?
 – Хотелось бы знать одно. Что ты думаешь обо мне теперь – о том человеке, которого ты презирала, ненавидела, охотнике за состоянием, который приехал в Америку, чтобы завладеть твоими деньгами?
 Говоря это, он приблизился на шаг к Вирджинии. Она не в силах была взглянуть на него, и ее длинные темные ресницы опустились на щеки.
 – Я думаю, что ты гордый… деспотичный и иногда властный и… уверенный в себе, – прошептала она, – но… настоящий… мужчина.
 При слове, которое так много значило для них, румянец показался на ее щеках. Герцог подошел к ней вплотную:
 – Ты права, Вирджиния, я деспотичен. – Он обнял ее и прижал к себе. – Ты моя жена, – сказал он, – и позволь мне прояснить одно. Никогда никакого развода между нами не будет. Так что, пока мы живы, ты никогда больше не сбежишь от меня. Клянусь, я не позволю тебе исчезать из поля моего зрения. Ты моя! Понимаешь, Вирджиния? Моя! Не только потому, что мы женаты, но потому, что ты отдалась мне. – Он с такой силой прижал ее к себе, что она с трудом могла дышать. Так как Вирджиния все не решалась посмотреть на него, он взял ее за подбородок и приподнял ее лицо. – Ты все еще боишься меня? Да, я обещаю тебе, что буду деспотичным, властным мужем. В то же время, Вирджиния, я буду любить тебя страстно и безудержно, как никогда не любили другую женщину. Скажи мне… скажи мне честно, это то, чего ты хочешь от меня?
 Вирджиния посмотрела в его глаза и увидела страсть, пылавшую в них. Она знала, что пламя, сжигавшее его, под стать желанию, разгоравшемуся в ней. Ее руки обвили шею герцога.
 – Я люблю тебя, Себастьян, – прошептала она. – Я люблю тебя… ты – мой муж, мой мужчина!
 В ответ он приблизил свои губы к ее полуоткрытым губам:
 – Я люблю тебя, моя милая, моя драгоценность, моя любовница – и моя жена!