Аннотация: Коуди Сноу, много повидавший караванщик, привык перевозить в своих фургонах оружие и виски, а не невест, найденные по переписке. Женщины на Диком Западе означали лишь одно — неприятности. Но едва Коуди впервые заглянул в прекрасные глаза Перрин Уэйверли, он понял, что столкнулся с действительно серьезной неприятностью — собственной страстью…


---------------------------------------------


 Мэгги Осборн
 Невесты песчаных прерий

  Из моего дневника. 
  Март 1852 года. 
  Наконец-то ожидание закончилось! В конце месяца караван невест отправится в путешествие и пересечет полконтинента. Мы будем в пути почти шесть месяцев и преодолеем двести пятьдесят тысяч миль. Нас ждут многочисленные опасности, испытания и лишения в диких и пустынных землях. Некоторым суждено перенести опасные болезни, кто-то, возможно, даже не выживет, хотя я с содроганием говорю о подобном. Если бы кто-то другой был караванщиком, а не мой милый Коуди, я бы умерла от страха. 
  Я думала, он задушит меня в своих объятиях в ту же секунду, как я вошла в помещение для переговоров впервые после того, как мы пообещали принадлежать друг другу. О, как билось мое сердце в ожидании этой встречи! Но он говорил со мной так, будто мы виделись первый раз в жизни, словно я просто отвечала на объявление орегонских женихов, как и все остальные претендентки. 
  Дорогой дневник, я была так озадачена и потрясена. Но тогда он улыбнулся и сказал, что я кого-то ему напоминаю, и мое сердце возрадовалось. Я тотчас же поняла, что это был тайный знак. Пока он не подал этого знака, я не была уверена, хочет ли он, чтобы я присоединилась к каравану невест. Я даже забеспокоилась — неужто у меня и в самом деле не все в порядке с головой? 
  Я бы бросилась в его объятия во время переговоров, но тут он улыбнулся и сказал, что достиг того возраста, когда ему все кого-то напоминают. Он вовсе не собирался обидеть меня этой своей репликой, просто хотел предостеречь. В противном случае меня застали бы в его объятиях. 
  Я не понимаю, почему мы должны скрывать нашу любовь, но знаю, что должны. Я верю, что у Коуди есть на то причины и он все мне объяснит, когда сочтет нужным. 
  А пока что я радуюсь: наконец-то мы снова вместе, впереди никаких преград для нас нет, впереди — светлое будущее. 
  Это облегчает груз, что лежит у меня на сердце, когда я пишу эти строки. Я никогда раньше не вела дневник, но теперь понимаю, почему почти все невесты поклялись записывать свои мысли во время путешествия. Когда видишь написанное на бумаге «Я люблю его, я люблю его», испытываешь какое-то упоение. 




 Глава 1


  Из дневника. 
  Апрель 1852 года. 
  Мое сердце наполняется печалью при мысли о том, что я покидаю Чейзити, семью и друзей. Но — о радость! Как приятно думать о том, что нас ждет в Орегоне. И о муже! 
  Хильда Клам. 
 — Вот идут наши неприятности, — весело объявил Джо по прозвищу Копченый. Опустив стофунтовый полотняный мешок с мукой рядом с фургоном-кухней, он распрямил спину, сдвинул шляпу на затылок и одарил Коуди широкой улыбкой.
 Коуди оторвал взгляд от списка товаров, ожидающих погрузки, и нахмурился.
 — Рад, что я не на твоем месте, капитан, — добавил Копченый, и его улыбка стала еще шире. Заломив поля своей широкополой шляпы, он указал на вереницу фургонов, которые они вчера переправили через Миссури. — Думаю, я бы отсюда сбежал.
 Коуди сунул список в карман жилетки и посмотрел на цепочку фургонов с белыми полотняными навесами. Сегодня ему и его погонщикам предстояло переправить скот и мулов через реку, а завтра начнется долгое путешествие.
 Пока еще он не ждал неприятностей, но Копченый Джо, пожалуй, оказался прав. Две женщины из тех, кого ему надлежало препроводить из Чейзити, штат Миссури, до Кламат-Фоллс, штат Орегон, направлялись к ним от фургонов, вытянувшихся в одну линию. Лица у них были злые, губы крепко сжаты, а юбки вздымались и хлопали на холодном ветру, как темные крылья мифических фурий.
 Подавив вздох, Коуди оперся о заднее колесо фургона-кухни и скрестил руки на груди, наблюдая за приближением разгневанных дам.
 Стройная блондинка в глубоком трауре была мисс Августа Бойд. Во время разговора она дала Коуди понять, что слыла в высшем обществе Чейзити первой красавицей, причем подчеркнула, что ее имя и положение заслуживают особо почтительного к ней отношения.
 Возможно, обычаи высшего общества Чейзити требовали изобилия лент, кружев и оборок, украшающих темный лиф и юбки ее платья. И все же Коуди недоумевал — неужто траурное платье может быть нарядным?
 Невысокая брюнетка с пылающими щеками, припомнил он, это миссис Перрин Уэйверли, вдова с изрядным стажем. Она была в простеньком коричневом платье, слишком уж скромном по сравнению с нарядом надменной мисс Бойд. Миссис Уэйверли куталась в вязаную шаль, наброшенную на хрупкие плечи.
 Коуди запомнил их имена и даже кое-что из биографий, потому что мисс Бойд и миссис Уэйверли были, пожалуй, самыми красивыми женщинами из одиннадцати невест, составляющих его груз. Его удивляло, почему эти привлекательные особы решились предпринять столь утомительное путешествие в двести пятьдесят тысяч миль, чтобы выйти замуж за незнакомцев.
 Обе казались такими злющими, что лучше уж держаться от них подальше. Сжав кулаки, дамы быстро приближались, явно стараясь опередить друг друга.
 Августа Бойд выиграла гонку. Она остановилась перед Коуди в водовороте черного крепа, ее фарфоровые ярко-голубые глаза смотрели с холодной яростью.
 — Мистер Сноу! — Резкие порывы ветра теребили ленты, украшавшие шляпку и лиф платья Августы, и казалось, что даже ее одежда сотрясается от гнева. — Мне необходимо переговорить с вами!
 Коуди посмотрел на Перрин Уэйверли — та подошла секундой позже Августы Бойд. Он затруднился бы сказать, горят ли ее щеки от гнева или от морозного воздуха. И от того, и от другого, решил он. Светло-карие глаза, обрамленные длинными ресницами, взглянули на Коуди, но женщина тут же отвернулась к реке и стала смотреть на городок Чейзити на противоположном берегу. Затем туго стянула шаль у шеи и опустила голову.
 Коуди приподнял шляпу и подошел к ним.
 — Доброе утро, леди.
 — Я не поеду в одном фургоне с этой… с этой тварью! — прошипела Августа Бойд. Два алых пятна горели на бледных щеках. — Я требую, чтобы вы приказали своим людям прекратить погрузку ее пожитков в мой фургон!
 Коуди стиснул зубы. Ему были не по душе подобные вещи. Сделав над собой усилие, он прикусил язык — в конце концов, он ведь имеет дело с женщинами, а не с мужчинами.
 В минутном молчании, последовавшем за вспышкой Августы Бойд, Коуди искоса наблюдал за той, кого назвали «тварью». Ветер набрасывался на окоченевшую хрупкую фигурку Перрин Уэйверли, прижимая юбки к бедрам и ягодицам. Щеки ее горели, но она не отводила взгляда от голых, похожих на скелеты остовов деревьев, растущих по обеим сторонам грязных улиц Чейзити. В этот момент ее поддерживали, похоже, гнев и смятение.
 — Я могу разместить миссис Уэйверли с мисс Хильдой Клам, — сказал Коуди спустя минуту, переводя взгляд с одной женщины на другую. Миссис Уэйверли промолчала, и он обратился к мисс Бонд: — Вы хотите ехать в одиночестве, мисс Бойд? Погонять мулов без отдыха?
 — Конечно, нет! — воскликнула она, окидывая его возмущенным взглядом. Легкая дрожь сотрясала ее плечи. Она с презрением взглянула на миссис Уэйверли. — Я надеюсь, что ее пожитки уберут из моего фургона немедленно!
 Не успел Коуди что-либо ответить, как Августа Бойд повернулась в вихре пенных оборок черного крепа и с высоко поднятой головой стремительно удалилась.
 Прищурившись, Коуди наблюдал, как она брезгливо обошла тюки с припасами, сложенные позади фургонов погонщиков, царственно кивая в ответ на приветствия других невест, но не останавливалась, чтобы поговорить с ними.
 Она ушла столь поспешно, что Коуди не успел высказать мисс Августе Бойд то, что хотел бы. Но пока он решил уладить дело с миссис Уэйверли.
 — Надо полагать, что вы и мисс Бойд знакомы, — сухо заметил он, изучая профиль Перрин Уэйверли. Поля шляпки скрывали ее глаза, но он заметил прямой нос и точеный подбородок, дрожащий от гнева.
 — Косвенно, — чуть помедлив, ответила она. Голос ее был тихим, с хрипотцой. Она еще туже стянула шаль, завязав ее концы у высокого ворота платья. — Мне жаль, что я доставляю вам столько хлопот.
 Чувство такта не принадлежало к числу добродетелей мистера Сноу, поэтому он и не подумал смягчить свой следующий вопрос:
 — Нет ли какой причины, по которой мисс Клам стала бы возражать против поездки в одном фургоне с вами?
 Перрин Уэйверли снова поправила шаль. Потом с видимым усилием расправила плечи.
 — Возможно, — ответила она, немного помолчав.
 Гнев, оскорбленное достоинство… Коуди почудилось, что его обдало волной ледяного холода. Он мысленно выругался.
 Коуди Сноу не любил вмешиваться в чужую жизнь и не позволял себе излишнего любопытства. Поэтому и не хотел знакомиться с невестами поближе — решил не думать о них как о живых людях, а считать просто грузом, кладью, за доставку которой ему заплатили. К несчастью, хотя это и шло вразрез с его благими намерениями, он не мог удержаться от любопытства: что же такого сделала эта малышка Уэйверли, что навлекло на нее гнев надменной мисс Бойд?
 — Мисс Клам — учительница, верно? — Хрипотца в голосе Перрин почему-то напомнила ему о кружевных подвязках и французских корсетах, что совершенно не вязалось с ее простеньким платьем с высоким воротом.
 — Я поговорю с мисс Клам от вашего имени.
 В карих глазах миссис Уэйверли, слишком больших для ее маленького с тонкими чертами личика, промелькнуло недоверие.
 — Я поговорю с мисс Клам сама, мистер Сноу.
 Коуди пожал плечами. Она смотрела на него так, словно он ее обидел, вмешался в ее личные дела. Но едва он нахмурился, как выражение обиды сменилось на ее лице нерешительностью.
 — Если мисс Клам не согласится, чтобы я ехала с ней в одном фургоне…
 — Тогда у нас возникнет серьезная проблема. — Даже несмотря на гнев и смущение после сцены с мисс Бойд, она выглядела очень привлекательно, совсем не так, как, по его мнению, должна была выглядеть женщина, отправляющаяся в такое путешествие. — Если мисс Клам не согласится, вам придется отказаться от участия в этой поездке. Если, конечно, вы не разрешите своих разногласий с мисс Бойд.
 — Это невозможно, — сказала она резко, отворачиваясь к реке.
 С этого места сквозь голые зимние ветки плотно посаженных вязов и тополей были видны крыши домов и кирпичные трубы. Самый большой из домов, как сказали Коуди, был поместьем Бойдов, которое Августа Бойд недавно продала. Миссис Уэйверли смотрела на бывшее жилище Бойдов с непроницаемым выражением лица.
 Спустя минуту она разгладила юбки и расправила плечи.
 — Думаю, нет смысла откладывать все это в долгий ящик.
 В молчании Коуди проводил ее до третьего фургона. Женщины, хлопотавшие у первых двух фургонов, не поздоровались с миссис Уэйверли, во всяком случае, никак на нее не отреагировали. Он размышлял над этим, когда они подошли к фургону Хильды Клам. Хильда сама передвигала свои чемоданы и мешки с провизией, располагая поклажу в таком порядке, в каком, по ее мнению, все это надлежало погрузить в фургон.
 Хильда Клам выглядела совершенно заурядной женщиной, лишь умные светло-карие глаза выделялись на ее лице. Широкие славянские скулы, широкий костяк, крепкая фигура. Она была сработана так же основательно, как и ее фургон. Но, судя по всему, была она хозяйственной, практичной и веселой. Коуди еще ни разу не видел ее без улыбки на лице. Женщина ему сразу же понравилась.
 Он приподнял шляпу:
 — Мисс Клам, вы знакомы с миссис Уэйверли?
 Глаза Хильды Клам расширились, и она ответила не сразу.
 — Я не знакома лично с миссис Уэйверли, но Чейзити — городок небольшой, и конечно же… я слышала о ней. — Хильда, подобрав юбки, протиснулась между коробками. Здесь все ясно…
 — Единственная невеста, внешность которой я не очень-то запомнил, это мисс Мангер. Джейн Мангер, кажется, ведь из Сент-Луиса? — заметил Коуди как можно равнодушнее.
 Миссис Уэйверли посмотрела на него, прищурившись, давая понять, что и без него уладит свои дела. Ему вдруг пришло в голову, что она из тех невест, кто терпеть не может мужчин.
 Слава Богу, это не его забота. Но он почувствовал нечто вроде сочувствия к бедняге жениху, ожидающему ее прибытия в Орегон. Парень получит жену-красавицу, но в придачу полное равнодушие к себе. Понаблюдав, как женщины присматриваются друг к другу, Коуди оставил их, чтобы они договорились, если смогут.
 Шагая вдоль фургонов, он кивал женщинам, занятым проверкой списков своей поклажи, и критически осматривал полотняные навесы, оси и железные ободья колес.
 Гек Келзи, Майлз Досон и Джон Восс стояли у последнего фургона, рядом с коробками и чемоданами, количество которых изумляло. Они курили, поглядывая с унылыми физиономиями на мисс Бойд. Та метала на них взгляды, горящие яростью и презрением.
 — Слава Богу, наконец-то вы пришли, — сказала она, спеша ему навстречу. — Эти… люди отказываются делать то, что я им приказываю. Они не желают выгружать багаж миссис Уэйверли из моего фургона!
 Коуди, прищурившись, посмотрел на правильный овал ее лица, отметив прекрасный цвет кожи, синие глаза, обрамленные длинными ресницами, и розовые губы.
 — Мои люди не выполняют ничьих приказаний, кроме моих, мисс.
 Черты ее исказились, обтянутые перчатками руки сжались в кулаки.
 — Тогда прикажите им сами!
 Кивнув Геку Келзи, он взял Августу Бойд под локоток и отвел на несколько ярдов от фургона. Она была довольно высокая, выше Эллин, и поля ее черной шляпки приходились почти вровень с глазами Коуди. Как всегда, воспоминание об Эллин ослепило его. Он уставился на светлые локоны, уложенные завитками на лбу Августы Бойд, на локоны такого же цвета, как были у Эллин, и ощутил приступ ярости.
 — Во-первых, не отдавайте приказов моим людям, — проговорил он нахмурившись. — А во-вторых, люди из Орегона, которые заплатили за эти фургоны, оплатили только стоимость вашего проезда, но не наняли возниц. Так что либо вы сами будете править своим фургоном, либо никуда не поедете. И третье: как вы уже поняли, в этом путешествии никто не может требовать особого к себе отношения.
 Лицо Августы Бойд исказила гримаса ярости.
 — Мой отец был всеми уважаемым банкиром и три срока занимал пост мэра Чейзити! — Поскольку эти слова не произвели на Коуди ни малейшего впечатления, она сочла нужным добавить: — Это наш дом, вон там. — И кивнула в направлении усадьбы, видневшейся меж деревьев. — Мой отец был самым уважаемым…
 — Мне плевать! Будь ваш отец хоть первым человеком на всем Западе, мисс Бойд. — Она в изумлении замолчала. — В моем караване все пассажиры равны. Запомните: вы сами правите своим фургоном, сами готовите еду, сами ставите палатку, как и все остальные. Вы выполняете свою часть работы — или для вас здесь места нет!
 Гнев словно заморозил ее синие глаза; она высокомерно вздернула подбородок.
 — Я — леди, мистер Сноу. Это возмутительно, что мистер Кламат, мой будущий муж, не обеспечил меня кучером, и когда я с ним встречусь, то непременно поговорю об этом. — Она посмотрела на мужчин, вытаскивающих поклажу миссис Уэйверли из фургона. — Ясно, что мне потребуется дополнительный фургон для мебели и постельных принадлежностей. Я уверена, что хоть с этим вы согласитесь.
 Коуди заскрипел зубами и проглотил крепкое словцо.
 — Заказан и оплачен только один фургон — тот, что вы получили. Вещи, которые не поместятся в него, придется оставить, — сказал он, силясь оставаться спокойным.
 — А моя мебель?!
 После десятиминутных уговоров с ее стороны и непреклонных «нет» с его стороны в глазах мисс Бойд появились слезы, но в конце концов она с угрюмым видом сдалась — ее мебель не поедет с ней в Орегон.
 — Если бы я только знала об этих ограничениях раньше… — прошептала она, прижимая обтянутые перчаткой пальцы к дрожащим векам.
 — Мисс Бойд, вам когда-нибудь приходилось управлять мулами? — Глядя на нее, он не мог представить, что она способна выполнять хоть какую-нибудь работу, разве что держать в руке иглу для вышивания.
 — Моя служанка Кора будет править фургоном, — сказала Августа, окидывая жалостливым взглядом свою мебель.
 — Служанка? — Он посмотрел на нее недоверчиво.
 — Кора Троп. Она выросла на ферме и, полагаю, знает, как управлять фургоном. — Бросив на Коуди взгляд, который заклеймил его как бесчувственного мужлана, она отвернулась и несколько секунд спустя спросила: — Это все, мистер Сноу?
 Коуди уставился в одну точку, размышляя, как устроить еще одного пассажира, о котором он не знал заранее. Служанка! После внутренней борьбы он сдался: теперь, когда миссис Уэйверли перебралась к мисс Клам, появилось свободное место. По крайней мере он надеялся, что миссис Уэйверли уладит дело с мисс Хильдой Клам.
 — Это долгое путешествие, мисс Бойд, и я не хочу лишних проблем. Если… — он замялся, — если с кем-нибудь из дам вы не сможете ужиться, то вам следует еще раз обдумать, стоит ли пускаться в подобное предприятие. У нас и так будет достаточно забот…
 — Если вы имеете в виду эту тварь, — проговорила она, цедя слова меж своих безупречных зубов, — то ее нужно выдворить из каравана! Присутствие здесь этой подлой особы оскорбляет всех приличных дам.
 — Если вы в чем-то обвиняете миссис Уэйверли, выражайтесь яснее.
 Подбородок Августы вздернулся, по щекам и шее разлилась краска.
 — Леди, не говорят о подобных вещах!
 Коуди внимательно посмотрел на нее и едва сдержался — так хотелось высказаться напрямик.
 — Насколько я понимаю, миссис Уэйверли имеет такое же право находиться здесь, как и все остальные. И если вы решите остаться, то я считаю, что вам и миссис Уэйверли придется забыть о своих разногласиях, по крайней мере пока мы не прибудем в Кламат-Фоллс. Понятно?
 Слова Коуди потрясли ее. Глаза мисс Бойд подернулись влагой.
 — Со мной никогда не говорили в таком тоне!
 При виде ее слез Коуди захотелось заорать и пнуть ногой что-нибудь. Обиженное выражение лица и слезы наверняка являлись таким же оружием, как ямочки на щеках и тоненькая талия. Эта дама не поняла только одного: он прекрасно знал назначение слез и всех этих женских уловок. Если она чего-нибудь и добилась своими слезами, так только того, что Сноу еще больше разозлился.
 — Запомните все, что я вам сказал. — Намеренно забыв приподнять шляпу, он зашагал прочь в таком раздражении, что не заметил миссис Уэйверли и чуть было не наступил на подол ее платья.
 Бросив быстрый взгляд на Августу Бойд, Перрин сообщила, что Хильда Клам согласна ехать с ней в одном фургоне. Ее лицо было измученным и бледным, но Коуди понял, что она испытывает облегчение.
 — Отлично, — отрезал Сноу. Он отдал необходимые распоряжения Геку и парням и поспешно удалился — опасался, что может высказаться по поводу женских капризов и скажет такое, о чем потом, несомненно, пожалеет.
 Подойдя к фургону-кухне, он налил себе кружку крепкого кофе из старого, закопченного котелка, который почти всегда кипел у Копченого Джо. Краем глаза Коуди наблюдал, как подъехавший верхом Уэбб Коут, проводник, привязывает свою лошадь к задку фургона.
 — Копченый сказал, у тебя проблемы… — Широко улыбаясь, Уэбб откинул черную гриву длинных, до плеч волос и, вытащив кружку из какой-то коробки на земле, потянулся к котелку с кофе.
 — Я все время себя спрашиваю, что это меня угораздило согласиться пригнать это стадо баб в Орегон, — проворчал Коуди.
 Уэбб рассмеялся, черные глаза его засверкали.
 — Насколько я помню, ты держал пари, что у тебя будет одна-единственная забота — переправиться через реку. Ну, может, еще проблемы с мелассой [1] . В общем, мы с Копченым считаем, что ты нам должен бутылку пшеничного виски.
 Коуди присел на корточки у костра и обхватил ладонями кружку с кофе. Он натужно улыбнулся:
 — Ты разве не слышал? Нельзя нарушать закон — давать виски индейцу.
 — Индейцу наполовину, — поправил Уэбб. Он говорил на дикой смеси английского, французского, языка индейцев сиу и говора уроженцев Запада. Держа обеими руками кружку, Уэбб прислонился спиной к колесу фургона и, взглянув на небо, заметил: — Сегодня ночью ударит мороз. Земля затвердеет, когда мы тронемся в путь.
 — А Меркисон сегодня утром отправился по расписанию?
 Уэбб кивнул. Тонкий луч солнца скользил по его иссиня-черным волосам.
 — Караван Меркисона опередит нас на день, а Роучхэк на несколько дней отстанет.
 — Говорят, по пути холера и оспа.
 — Свежие могилы появляются каждый день. Мы постараемся избегать обычных стоянок. — Уэбб выплеснул из кружки остатки кофе и обвел взглядом фургоны. — Высокая светловолосая женщина в трауре — она вдова?
 Коуди пристально вгляделся в бронзовое лицо Уэбба.
 — Она носит траур по отцу, покойному мистеру Бойду.
 — Красивая женщина.
 — Еще та заноза. Забудь о ней, парень. Каждую из этих женщин ждет в Орегоне жених. Если решил поучаствовать в ярмарке невест, то лучше это сделать после того, как вернешься домой, в Англию.
 Уэбб промолчал. Он продолжал смотреть в направлении фургона Августы. Потом хлопнул Коуди по спине:
 — Пошли, капитан. Если мы не переправим мулов через реку, этот караван не тронется с места.
 Коуди стоя допил свой кофе. Несколько секунд он смотрел, как Перрин Уэйверли и Хильда Клам возятся с коробками возле своего фургона. У миссис Уэйверли были огромные глаза, самые прелестные, какие ему только доводилось видеть. И плетеная корзина на плече размером с бизона.
 Перед отъездом на семь часов вечера было назначено собрание в маленьком зальчике в задней части лавочки Брейди. Большинство невест пришли со своими соседками по фургону. Они возбужденно болтали, знакомясь поближе, обсуждали свои хозяйственные дела.
 Коуди поджидал дам под лампами в передней комнате, пытаясь сопоставить имена с лицами. Женщины тем временем рассаживались. Две недели назад, имея приватную беседу с каждой из них, он предлагал выбрать письмо, представляющее будущего жениха.
 Во время переговоров Коуди убедился, что невесты обладают крепким здоровьем и могут работать. И дал им понять, что можно и не выходить замуж в Орегоне, если они смогут возместить стоимость проезда. Им это пришлось по нраву. Как он понял, обычно процедура требовала женитьбы в конце путешествия — нравится тебе это или нет.
 Коуди, конечно же, сразу узнал Августу Бойд, потому что она выбрала себе место в первом ряду. Она, вероятно, была единственной невестой, которая действительно могла бы возместить расходы своему суженому, если бы предпочла не выходить замуж. Коуди сомневался, есть ли у остальных деньги, чтобы откупиться от женихов в случае, если те обманут их ожидания.
 Для вечернего собрания мисс Бойд переоделась в черное бархатное платье, еще больше оттеняющее ее красоту. Коуди уставился на кучерявую челку Августы, потом перевел взгляд на маленькую хмурую девчонку рядом с ней. Это, решил он, и есть Кора Троп, служанка. Кора Троп была тщедушной, но жилистой, с выражением лица, не предвещавшим ничего хорошего, однако говорившим о ее продолжительном знакомстве с тяжелым физическим трудом.
 Затем он посмотрел на Перрин Уэйверли. Та выбрала место в заднем ряду. Долго расправляла свои юбки. Никто не сел рядом с ней. Коуди внимательно изучал ее лицо, аккуратный пробор, выглядывающий из-под шляпки. Потом перевел взгляд дальше.
 Сестры Мем Грант и Бути Гловер — явно непохожая парочка, решил он после некоторого размышления. Старшая, Мем, старая дева с ярко-рыжими волосами, ростом пять футов девять дюймов, слишком высока для женщины. Вдова Бути с рыжевато-золотистыми волосами на шесть дюймов ниже; она цеплялась за руку своей сестры точно липучка. Овдовевшая сестра вызывала в нем беспокойство. Коуди предпочел бы, чтобы она оказалась менее зависимой от старшей сестрицы.
 Наблюдая, как остальные невесты входят в комнату, он сумел вспомнить имена только двух из них: Сара Дженнингс, тоже вдова, самая старшая из всех, ей двадцать девять лет, и ее соседка по фургону Люси Гастингс, самая младшая. Семнадцатилетняя и очень хорошенькая Люси была единственной из невест, которая встречалась со своим будущим мужем — другом отца.
 Когда все одиннадцать невест собрались, Коуди откашлялся и сказал несколько вступительных слов. Затем стал представлять своих людей.
 — Уэбб Коут, наш проводник и самый незаменимый человек в походе.
 Августа Бойд и Бути Гловер, сестра-вдовушка, нахмурились, когда Уэбб с широкой белозубой улыбкой сделал шаг вперед и наклонил голову. Сегодня вечером надел сшитый из тонкого сукна костюм и белоснежную сорочку, обычно же носил одежду из оленьей кожи.
 — Уэбб будет выбирать места для наших привалов и ночевок. Вода и трава — необходимые условия для удачного путешествия, и работа Уэбба состоит в том, чтобы обеспечить нам эти условия. Уэбб уже совершал подобные переходы, он — один из самых лучших проводников на всем Западе. Мы не пересечем и дюйма земли, неизвестной Уэббу. А еще я хочу познакомить вас с поваром погонщиков Джо Райли по прозвищу Копченый.
 Копченый Джо забросил за спину длинный поседевший хвост волос и, улыбаясь, сделал шаг вперед, приветствуя дам взмахом руки.
 — Джо знает все секреты готовки на открытом огне. Если у вас возникнут какие-нибудь кулинарные вопросы, он будет рад помочь и даст совет. Однако остерегайтесь его взрывного темперамента…
 Коуди улыбнулся, затем подтолкнул вперед Гека Келзи.
 — Гек — наш кузнец, у него золотые руки. Он отвечает за подковы наших лошадей и мулов и починит все что угодно, если в этом возникнет необходимость. Когда Гек не вырезает по дереву и не подражает разным голосам, он может творить чудеса — починит любое колесо, любую упряжь.
 Гек улыбнулся и, смущенный вниманием стольких женщин, залился краской. Потом отступил к стене.
 — Вот эти четыре джентльмена — наши погонщики: Майлз Досон, Джон Восс, Билл Мейси и Джеб Холден. Майлз и Джон будут присматривать за мулами и скотом, Джон, кроме того, будет править грузовым фургоном, а Билл и Джеб поведут фургоны с мелассой. Большинство из вас уже встречались с этими парнями, поскольку именно они помогали вам с погрузкой.
 Коуди подождал, когда погонщики сделают шаг назад, и продолжил:
 — Сегодня первый и последний раз вам помогали нагрузить или разгрузить ваши фургоны. Отныне ребята будут слишком заняты своими собственными делами. Наступит момент, когда вам придется разгрузить фургоны, чтобы просушить свои пожитки, или облегчить их для переправы. Вот почему вам было дано указание паковать свой багаж небольшими тюками, так, чтобы вы справились сами.
 Коуди посмотрел на колыхнувшиеся над скамьями шляпки; он внимательно вглядывался в серьезные глаза женщин.
 — Завтра утром мы отправимся в путешествие, и нам предстоит пересечь полконтинента. Мы проедем двести пятьдесят тысяч миль и будем в пути больше пяти месяцев. Нас ждут всевозможные трудности и невзгоды, которые мы сейчас не можем предусмотреть. Кое-кто из вас серьезно заболеет в пути, возможно, кого-то ждет даже смерть. Это я говорю, основываясь на своем опыте.
 В комнате раздался чей-то подавленный вздох. Женщины испуганно переглянулись, затем вновь все взгляды обратились к Коуди.
 — Мы пройдем по местам, где свирепствуют холера и оспа. Дизентерия — обычное явление. Нам придется пересекать реки и взбираться на вершины гор, мокнуть под дождем и мерзнуть в снегу. Солнце будет жечь вас. Мы встретимся с тем, что вы называете «жизнью на природе», и кое-что из этой жизни будет представлять для вас опасность.
 — Мы столкнемся с воинственными индейцами? — спросила Августа Бойд, неприязненно взглянув на Уэбба Коута.
 Коуди нахмурился:
 — Известно немало случаев, когда индейцы воровали скот, но о вооруженных нападениях сообщений немного. За фортом Ларами мы встретимся с индейцами, желающими обменять одежду на продовольствие и наоборот. В этом случае вы обрадуетесь встрече с ними — полакомитесь свежей рыбой или дичью.
 Коуди подождал, когда женщины прекратят перешептываться, потом кивнул в сторону поднятой руки:
 — Да, слушаю вас.
 Сара Дженнингс, покойный муж которой был майором действующей армии, поднялась со стула:
 — Некоторые из нас хотят знать о грузовых фургонах. Мистер Сноу, что вы перевозите?
 — Я рад, что вы об этом спросили. Мы везем мелассу и карабины с порохом до Кламат-Фоллс. Оба груза — часть вашего будущего. Один из фургонов с мелассой — мой, другой принадлежит вашим будущим мужьям. Мы с ними владеем оружием и порохом на паях.
 Прибыли от продажи хватит вашим женихам на то, чтобы построить каждой из вас по дому. Мы все заинтересованы в том, чтобы доставить груз по назначению. Сара Дженнингс села с озадаченным выражением лица — брови домиком. Коуди слышал, как она бубнит себе под нос, подсчитывая стоимость мелассы и возможную прибыль от ее продажи.
 — Леди, хорошо организованный караван — это единое целое. Если у кого-то возникнут какие-либо проблемы, мы будем их решать сообща. Необходимо, чтобы вы забыли о своих личных антипатиях или предубеждениях. Надеюсь, мне не придется об этом все время напоминать. — Он посмотрел на Августу Бойд, которая ответила ему холодным взглядом. Красивое лицо Перрин Уэйверли осталось бесстрастным.
 — Я обязан доставить вас в целости и сохранности к вашим женихам в Кламат-Фоллс. У меня не будет времени разбираться с вашими пустяковыми ссорами и мелкими проблемами. Следовательно, прежде чем мы тронемся в путь, вы должны выбрать представительницу от всей группы. Если, например, один из ваших мулов потеряет подкову, ко мне не обращайтесь. Скажите об этом своей представительнице, и она договорится с Геком Келзи — он подкует. Когда кто-нибудь заболеет, также сообщите представительнице. Если это серьезно, она поставит в известность меня. Вот так должны обстоять дела.
 Когда Коуди закончил свою речь — по правде говоря, он хотел лишь припугнуть женщин на всякий случай, — его подопечные уселись в кружок и принялись обсуждать, кто будет их представительницей.
 Поскольку женщинам не пришло в голову открыто проголосовать, они решили кинуть жребий. Коуди поклялся не вмешиваться. Он и не вмешивался. Но такой способ показался ему наименее эффективным при выборе подходящего лидера. Он скрестил на груди руки и, прислонившись к стене, молча наблюдал за женщинами, пытаясь определить их характеры — то есть понять, чего от каждой из них следует ожидать.
 — Та, кто вытянет крестик, станет нашей представительницей, — предложила Хильда Клам. Учительница, она привыкла обращаться к аудитории. По мнению Коуди, Хильда Клам была бы отличной представительницей.
 — А что, если маленькая Люси вытянет крестик? — Сара Дженнингс улыбнулась Люси и сжала ее руку. — Мне нравится Люси, как всякая молоденькая женщина, но я полагаю, и сама Люси согласится, что она еще слишком молода, чтобы взять на себя такую ответственность.
 Сара Дженнингс — тоже неплохой выбор. Когда майор Дженнингс был еще жив, Сара переезжала с ним из одного армейского гарнизона в другой. Она производила на Коуди впечатление практичной и рассудительной женщины.
 Мем Грант, та из сестер, что была старой девой, кивнула в знак согласия:
 — Некоторые из нас могут не претендовать на должность представительницы. Пусть тянут жребий те, кто способен занимать это место.
 — Никто не возражает? Хорошо. — Хильда Клам улыбнулась. — Мем, попросите, пожалуйста, у мистера Коуди его шляпу, положите туда бумажки и начинайте.
 Коуди, восхищенно глядя на ярко-рыжие кудри, выбивавшиеся из-под шляпки Мем Грант, притянул ей свою шляпу и принялся смотреть, как она пошла по кругу, предлагая бумажки тем, кто хотел участвовать в выборах. Мем была высокой привлекательной женщиной того типа, который некоторые мужчины считают самым обыкновенным, другие же — поразительным.
 Рассеянная невеста с отсутствующим взглядом — Коуди решил, что ее зовут Уинни, — казалось, совершенно не понимала, что происходит, и не стала тянуть жребий. Точно так же поступила и Тия Ривз — не женщина, а фея с мечтательным взглядом. Она улыбнулась и покачала головой, когда Мем остановилась перед ней. Люси Гастингс, семнадцатилетняя барышня, тоже отказалась. Как и Джейн Мангер.
 — Я никого тут не знаю, — объяснила мисс Мангер, которая жила не в Чейзити, и добавила: — Лучше, если представительницей станет та, кого вы все знаете и кому доверяете.
 Остальные невесты, уже вытянувшие по бумажке из шляпы Коуди, обменялись косыми взглядами, когда очередь дошла до малышки миссис Уэйверли. Та колебалась секунду-другую, а потом тоже взяла бумажку.
 — Ну? — спросила Сара Дженнингс. — Кто вытянул крестик?
 Коуди уловил фальшивые интонации в ее голосе — интонации, скрывающие разочарование. Миссис Дженнингс очень хотелось стать представительницей, и Коуди пожалел, что ей не повезло.
 — Я, — прошептала Перрин Уэйверли. Она смотрела на свою бумажку с недоверием.
 Коуди вздохнул. Увидев ее испуг, он понял, что лишь гордость подтолкнула ее взять бумажку — вовсе не желание стать представительницей всех этих женщин. Она смотрела на клочок бумаги, помеченный крестиком, с выражением замешательства на лице.
 Августа Бойд приняла надменный вид:
 — Я не стану подчиняться этой твари! Мы должны тянуть жребий еще раз.
 Воцарилась гробовая тишина. Судя по реакции остальных невест, Перрин Уэйверли была в их обществе отверженной. Вероятно, она не лучший выбор. Но Коуди возмутило заявление Августы Бойд, которая, похоже, считала, что все должны плясать под ее дудку. Он, однако, сдержался. Правда, с великим трудом.
 Молчание затянулось. Наконец Уна Норрис, одна из самых молоденьких невест, обратилась к Коуди:
 — Может быть, мистер Сноу… Он поднял вверх обе руки:
 — Решайте сами.
 Дамы опять стали совещаться. Коуди же разглядывал мисс Норрис. Уне было около двадцати. Очень хорошенькая девушка, впрочем, хорошенькими кажутся все молоденькие женщины, пока их зауряднейшие, в сущности, черты украшает цветение юности. Остроглазая Джейн Мангер наконец сказала:
 — Вы все тут знаете друг друга, поэтому, может быть, видите вещи с другой стороны. Возможно, вы так и будете вытягивать бумажки из шляпы мистера Сноу, пока мисс Бойд не одобрит ту, которой достанется крест. — Она посмотрела на Августу и приподняла бровь. — Но я считаю, что наше соглашение должно оставаться в силе. Мы решили, что нашей представительницей станет та, кто вытянет крестик.
 Перрин Уэйверли подняла благодарные глаза на Джейн Мангер. После замечания Августы ее щеки пылали огнем.
 Хильда Клам и Сара Дженнингс переглянулись. Сара, откашлявшись, сказала:
 — Мисс Мангер права. — Она бросила беспокойный взгляд на Перрин Уэйверли и с некоторой неуверенностью в голосе продолжала: — Не сдержать своего слова в таком деле — плохое предзнаменование перед долгим путешествием.
 Ясно было, что, сделав такое заявление, Джейн почувствовала неловкость. Но она все же повернулась к Перрин, глубоко вздохнула и сказала:
 — Таким образом, я считаю, что выбор сделан.
 — Я согласна, — не очень уверенно кивнула Хильда Клам.
 Мем Грант также кивнула и ткнула локтем свою сестру. Но та сидела, сжав руки и не спуская глаз с Августы; похоже, она была на ее стороне, но ей не хватало духу, чтобы открыто заявить об этом. Мем раздраженно что-то пробормотала.
 — Мы с сестрой поддерживаем миссис Уэйверли. В соответствии с договоренностью, — заявила она.
 Все женщины, пусть и с неохотой, закивали в знак согласия — все, за исключением Августы и Уинни. Не проявляя совершенно никакого интереса к дискуссии, Уинни отрешенно смотрела на пламя, пляшущее за фонарным стеклом.
 Перрин поднялась со стула.
 — Мне никогда не приходилось заниматься такими делами, но я обещаю, что сделаю все, что в моих силах, представляя наши интересы перед мистером Сноу. — Перрин бросила взгляд в его сторону. Затем посмотрела на Августу, лицо которой выражало крайнюю степень презрения, и закусила губу. — Если мне придется принимать решения, я с этим прекрасно справлюсь, — добавила она.
 Августа встала и ущипнула свою служанку. Кора Троп вскочила на ноги и вручила Августе маленький расшитый бисером ридикюль.
 — Вы еще пожалеете, что не прислушались к моему совету и не выбрали кого-нибудь другого, — резко проговорила она. — Я уверена: пройдет совсем немного времени, и худшие черты характера миссис Уэйверли проявятся в полной мере. Могу заранее сказать, что мы все будем страдать от последствий сегодняшнего неверного решения.
 Оправив свои бархатные юбки, она откинула со лба светлые локоны и выплыла из комнаты. Кора Троп последовала за ней. Остальные невесты также занялись своими юбками, некоторые подтягивали перчатки, во всяком случае, все они избегали смотреть на Перрин.
 Миссис Уэйверли стояла прямо и неподвижно как столб, сжав свои крохотные кулачки. Хотя губы ее дрожали, а щеки горели, заговорила она ровным голосом:
 — Мистер Брейди был настолько любезен, что позволил нам воспользоваться этим помещением. Я уверена, что он останется доволен, если мы поставим стулья на прежнее место.
 Женщины вскочили и потащили свои стулья, расставляя их в ряд, радуясь занятию, которое несколько смягчило неловкость.
 — Приходите к своим фургонам завтра утром к пяти тридцати, — громко сказал Коуди, когда дамы заспешили к выходу. — Отправляемся ровно в шесть.
 Он коснулся плеча Перрин Уэйверли, приглашая ее остаться.
 Когда они остались наедине, Коуди подробно объяснил ей обязанности представительницы и предложил встречаться каждый вечер на несколько минут. Пока он говорил, она выравнивала ряды стульев и прикручивала фитили в лампах.
 — Могу я проводить вас домой, миссис Уэйверли? — осведомился Коуди, когда они вышли из лавочки Брейди и шагнули в темноту, окутывающую главную улицу. Мимо них пронеслись и вскоре исчезли фонари на двуколке. Улица опустела.
 — Нет! — резко ответила она и посмотрела на неяркий свет, горящий в витрине аптеки. Потом вздохнула и сказала уже более миролюбиво: — Спасибо, но мне всего лишь за угол.
 Шелковые розочки украшали поля ее шляпки; цветы выгорели и превратились в серовато-розовые, как цвет ее губ.
 — Расскажите о себе. Вы из тех, кто может за себя постоять, но почему же вы позволяете мисс Бойд оскорблять себя?
 Коуди был готов откусить свой язык за то, что сказал это. Он твердо решил не связываться с этими женщинами и все же не мог не поддержать человека, от которого все отворачивались. А миссис Уэйверли была именно такой — отверженной. Хотя все согласились с тем, что она выбрана на должность представительницы, ни одна из невест не принимала ее всерьез, за исключением Джейн Мангер, которая была среди них чужой.
 Перрин тотчас же замкнулась в себе. Потупилась.
 — Сомневаюсь, что мои проблемы заинтересуют вас, мистер Сноу.
 «Другими словами, не суй свой нос в чужой вопрос, — подумал Коуди. — И она права». Он никак не мог понять, почему его так заинтересовала эта маленькая женщина. Ведь люди, от которых отворачиваются, всегда приносят неприятности.
 Она привычно стянула шаль у горла, защищаясь от холодного ночного ветра.
 — Спокойной ночи, сэр.
 — Спокойной ночи.
 «И скатертью дорога», — добавил он мысленно, поклявшись выбросить ее из головы. Невесты — это всего лишь груз, напомнил он себе, наблюдая, как она удаляется.
 Она дошла до угла и, резко обернувшись, пристально на него посмотрела; ее фигура была теперь освещена тусклым светом аптечной витрины. В несколько шагов он догнал ее.
 — Иногда у людей нет выбора. — Она заявила это тоном, не допускающим возражений. Коуди мог бы поклясться, что из выцветших розочек, украшавших поля ее шляпки, высунулись шипы.
 — Я считаю, что у людей всегда есть выбор, но полагаю, что иногда трудно его найти.
 — Вы не правы, — бесстрастно проговорила она. — Иногда действительно нет выбора, совсем нет. Но все-таки каждый заслуживает того, чтобы начать новую жизнь.
 Он не понял причины ее вызывающего тона. Разговор, казалось, был слишком неконкретный — чем же оправдать гневную дрожь в ее голосе?
 — И я за то, чтобы у человека был шанс начать жизнь сначала, — согласился он, хмурясь.
 Она коротко кивнула, потом повернулась на носках, предоставив ему возможность наблюдать за соблазнительным покачиванием ее юбок, и быстро зашагала вдоль витрины.
 Черт побери! Коуди подождал, пока она не повернула за угол, стоя как солдат на параде. И поймал себя на мысли: как бы она выглядела, если бы на этих прекрасных губах играла улыбка? Он ненавидел себя. Ненавидел за то, что такая мысль взбрела ему в голову.
 Прохладным весенним утром почти все жители города поднялись с рассветом, чтобы проводить невест. Усердно посещающие церковь дамы раздавали кофе и сладкие пирожки с вареньем, испеченные по такому случаю. Местный скрипач двигался в толпе, на ходу играя свадебную польку и вызывая аплодисменты. То тут, то там начинали отплясывать джипу. За ночь какой-то шутник написал на некоторых фургонах: «Доедем до Орегона — или лопнем!» Надпись веселила людей.
 Все невесты, кроме Перрин Уэйверли, Джейн Мангер и сестричек — Мем Грант и Бути Гловер, — были окружены толпой друзей и родственников, которые пришли пожелать им счастливого пути и удачи. Последовал обмен торопливыми объятиями; пролились слезы; дрожащие руки принимали последние подарки. Копченый Джо Райли ударил в обеденный гонг, подавая сигнал, — настало время разойтись по фургонам.
 Уэбб Коут медленно ехал верхом рядом с Коуди во главе каравана; едва заметно улыбаясь, мужчины наблюдали, как женщины решали, кто из них будет править первой, как брали потом в руки поводья, тянувшиеся по широким спинам мулов. Корова, привязанная к задку фургона Тии Ривз и Уны Норрис, отвязалась. Где-то посередине каравана под колеса свалилась с чьей-то головы шляпка.
 — Это будет чудо, если мы довезем наших дам до Орегона, — заметил Коуди, наблюдая, как молоденький парнишка бросил помятую шляпку на сиденье фургона.
 Кучка зевак развеселилась, когда Майлз Досон спрыгнул с лошади, чтобы заново привязать корову к задку фургона мисс Ривз и мисс Норрис.
 Уэбб обвел блестящими черными глазами низкие холмы, которые им предстояло пересечь до полуночи. Холодный ветер разметал его волосы, теребил полы куртки из оленьей кожи.
 — Мы проедем двадцать миль, даже если отправимся в путь гораздо позднее.
 — Тебе все это нравится, не так ли? — спросил Коуди.
 — Я отдал бы половину отцовского состояния, чтобы всю оставшуюся жизнь ничего больше не делать, только водить такие караваны.
 Коуди улыбнулся:
 — То, что ты сейчас слышишь, — вовсе не ветер. Это твой отец переворачивается в гробу.
 Уэбб рассмеялся:
 — Думаю, он бы меня понял. А вот почему ты решил, что это твой последний прогон, мне трудно понять.
 — Ты же знаешь причины.
 Многие понимали: рано или поздно эти равнины обагрятся потоками крови. Каждый раз, когда Коуди вел караван по индейской территории, он видел все новые подтверждения нарастающего гнева и беспокойства. У него были друзья как среди индейцев, так и среди белых, и он не хотел участвовать в предстоящей войне. А войны не избежать — на сей счет у него уже не было сомнений.
 — Так что, капитан, — Уэбб перегнулся через карабин, лежащий у него на коленях, — мы уже готовы или будем торчать тут весь день?
 Коуди глянул на фургоны, сбившиеся в кучу у переправы. Он подумал обо всех этих, в сущности, бестолковых женщинах, за которых отвечал. Да поможет им Бог остаться в живых!
 Коуди снял шляпу и описал ею широкий круг над головой.
 — Но-о-о-о! Поехали!
 Путешествие началось.




 Глава 2


 Они проехали мимо первых могил на третий день пути.
 — Мистер Коут говорит, что это холера. — Перрин смотрела на холмики, чуть припорошенные весенним снегом, и старалась не думать о том, как замерзли уже у нее ноги. — Да, эти люди не слишком далеко уехали…
 Фургон, в котором они ехали с Хильдой Клам, наскочил на камень, а потом, покачиваясь, миновал несколько деревянных крестов. Снег мешал разглядеть имена, которые, возможно, были вырезаны на крестах.
 — Моя мама говорит, не важен результат, важен процесс. — Хильда взяла у Перрин вожжи: настала ее очередь управлять мулами. Она смотрела сквозь падающие хлопья снега на деревянные кресты.
 Теперь, когда Перрин не нужно было больше беспокоиться о мулах, она со вздохом расслабилась, откинувшись на низкую деревянную спинку, и подумала о том, что ждет ее впереди. До сих пор ее жизненный путь был тряской дорогой со всевозможными препятствиями. Она знала: большую часть ее проблем мог бы разрешить мужчина. Но мужчины эгоисты — так было всегда. Джэрин Уэйверли отнял у нее уверенность в себе и чувство собственного достоинства. Джозеф погубил ее репутацию, ее доброе имя.
 Нет оснований полагать, что неизвестный жених, ожидающий ее в Орегоне, не будет таким же. Он возьмет ее тело, ее труд и ее будущее. И ей нечего возразить. У нее нет выбора.
 Перрин коснулась лба кончиками затянутых в перчатки пальцев.
 — Странно, правда? Даже мелкие проступки могут привести к самым неприятным последствиям, — пробормотала она, не сознавая, что говорит вслух. — Однажды ты ступаешь на путь и действительно не знаешь, как далеко он тебя уведет. Но все начинается с мелких проступков.
 Вид могил вызвал в ее памяти образы всех тех, кого она потеряла. Родителей, дядю и тетю, которые ее вырастили, мужа. Друга там, приятельницу здесь.
 Джозеф был ее последней потерей, хотя она не могла носить по нему траур надлежащим образом. Если быть совершенно честной, Перрин не была уверена, что по-настоящему горевала о смерти Джозефа. Она испытывала к нему какие-то неопределенные чувства. Да, конечно, была привязанность и благодарность, но также и чувство обиды и гнев.
 Именно из-за Джозефа она подумала о мелких проступках, ведущих к серьезным последствиям. Решение принять приглашение и прокатиться в экипаже Джозефа, чтобы спрятаться от внезапного ливня, привело ее к побегу из Чейзити.
 На самом же деле начало было еще более тривиальным. Перрин выйдет замуж за незнакомца из Орегона потому, что в то утро, год назад, шел дождь и она решила пойти в лавочку Брейди, чтобы умолять о продлении кредита.
 Или, может быть, она сидит в фургоне потому, что Джэрин Уэйверли умер, умер, когда этого можно было избежать, умер, оставив ее без средств к существованию, что и привело к росту ее долга у Брейди и стало причиной того, что она вышла на улицу дождливым утром, что, в свою очередь, подтолкнуло ее принять приглашение проехаться в экипаже Джозефа.
 А может быть, она должна выйти замуж за незнакомца потому, что Джэрин Уэйверли и его брат купили склады на берегу реки, принадлежавшие ее дяде, и таким образом они познакомились и решили пожениться, а ревность Джэрина и привела к этому ужасному выстрелу из ружья, в результате чего последовала нелепая смерть Джэрина, что, в свою очередь… Перрин потерла лоб — из-за всех этих мыслей у нее разболелась голова.
 Хильда кашлянула в кулак и смахнула с полей шляпки снежные хлопья.
 — Никто не застрахован от ошибок, — сказала она минуту спустя. И бросила на Перрин беглый взгляд, полный любопытства и симпатии. — Да, иногда мы все совершаем поступки, о которых впоследствии жалеем.
 Перрин с благодарностью кивнула. Проведя вместе с Хильдой три дня, она догадывалась, что та ей сочувствует, что никого не судит и не обвиняет. Однако Перрин сомневалась, что остальные невесты могут быть столь же великодушны. Теперь-то Августа наверняка позаботилась о том, чтобы все узнали… Если только не слыхали этих сплетен раньше.
 Она потупилась, машинально сняла перчатки. Сейчас ей казалось, что у нее не будет возможности начать жизнь заново. Пока Августа в этом караване, репутация Перрин — в ее руках.
 — Не знаю, зачем я здесь, — задумчиво проговорила она, глядя на косо падающий снег. — Я все время думаю… если бы я изменила хотя бы один свой мелкий поступок или же решение, которое приняла несколько лет назад, может, теперь все было бы иначе…
 — А я вот точно знаю, почему еду в Орегон, — хихикнув, сообщила Хильда. — Мне двадцать восемь лет, я самая заурядная женщина, и мне ни разу не предлагали руку и сердце. Это мой шанс выйти замуж и завести детей. Другой такой возможности, наверное, не представится. — Холодный серебряный парок клубился над ее губами. — Я полагаю, для учительницы будет шанс, потому что много семей уже двинулось в Орегон. Во всяком случае, я надеюсь на лучшее, — добавила она с веселой улыбкой.
 Перрин внимательно посмотрела на Хильду и удивилась: как может она быть такой веселой, когда они обе чувствуют себя развалинами, страдающими от последствий дорожной лихорадки?
 Все женщины, за исключением Сары Дженнингс, страдали от дорожной лихорадки, которую, как сказала Сара, в армии называют «болезнью конных переходов». Хотя они и следовали совету Копченого Джо — сосали гальку, — облегчение приходило только тогда, когда фургоны останавливались и тряска, болтанка, толчки и дребезжание наконец-то прекращались.
 — Я беспокоюсь за Уинни Ларсон, — заметила Перрин. Несмотря на снег и холод, лоб ее покрылся испариной. Она тихонько застонала, когда фургон снова наехал на камень. — Уинни до сих пор в самом плачевном состоянии. Джейн Мангер устроила ей постель в задней части фургона и погоняет мулов одна без передышки.
 Разговор отвлек ее от мыслей о резях в желудке и головной боли. Она пыталась не думать о стуке в висках, о неослабевающей качке и о жестком деревянном сиденье, от которого у нее на крестце образовались синяки, — и уж тем более не думать о холоде, ледяные пальцы которого забирались в перчатки и за воротник.
 Коуди Сноу — еще одна проблема, о которой Перрин сейчас старалась не думать. Она так и не решила, какие чувства к нему испытывает, как его воспринимать. Ее раздражало, что она тратит понапрасну столько времени, думая о нем и вспоминая их вечернюю встречу.
 — Мать Уинни и моя мама были знакомы в Германии, — сообщила Хильда.
 — Значит, вы с Уинни подруги?
 Перрин надеялась, что вопрос не выдал ее удивления. Острый ум Хильды, ее проницательность совершенно не соответствовали пассивности и отрешенности Уинни. Когда бы Перрин ни наталкивалась на Уинни Ларсон, та всегда была вялой и ко всему безразличной. Уинни никогда ни с кем не спорила, и казалось, что она все время пребывает где-то далеко в своих фантазиях, в мирах, доступных только ей одной.
 — На самом деле я плохо ее знаю. — Хильда посмотрела на Перрин. — Ларсоны жили в Чейзити, а мы — в трех милях от города.
 Она объяснила, что семейство Кламов владеет процветающей сыродельней, а Ларсоны — городские жители.
 Перрин сосала камешки и смотрела на снежные хлопья, кружащиеся над возделанной землей и пологими холмами.
 — Как ты считаешь, нам еще долго ехать? Когда мистер Сноу и мистер Коут остановятся на ночлег?
 Хильда пожала плечами, высморкалась и уставилась на припорошенные снегом спины мулов.
 — Надеюсь, не очень долго, — сказала она.
 Дорожная лихорадка утихнет, когда фургоны остановятся. Но их беды на этом не закончатся. Предыдущие два вечера показали, что только Сара Дженнингс имела хоть какое-то представление о том, как готовить ужин на привале. Некоторые из невест улеглись спать на голодный желудок. Другие, как Перрин и Хильда, давились обугленными лепешками, твердыми полусырыми бобами и кофе, который по вкусу напоминал воду из ручья, слегка окрашенную в коричневый цвет.
 Поставить палатки — еще одна проблема. В первую ночь погонщики помогли им установить шесты и натянуть веревки, но прошлой ночью женщинам пришлось делать все самим. Поскольку Уинни была больна и не могла помочь Джейн, Перрин пришла ей на помощь, а Хильда помогала Коре Троп — та делила палатку с Августой Бойд. Насколько знала Перрин, Августа не утруждала себя приготовлением пищи, управлением фургоном и вообще избегала какого-либо физического труда.
 Мысль об Августе Бойд и о том, как та ее ненавидит, вызвала боль в желудке. Выбросив ее из головы, Перрин обратилась мыслями к Коуди Сноу. В памяти всплыло его привлекательное, с резкими чертами лицо — одна бровь насмешливо приподнята словно в насмешке.
 Она не могла понять, к чему клонит Коуди. В пути они уже встречались дважды, и он относился к Перрин с неизменной вежливостью, но, казалось, отгородился от нее невидимой стеной. Сначала она говорила себе, что он всецело поглощен теми мелочами, которые постоянно возникают в дороге. Но ей не давала покоя мысль, что он, небось, наслышался всяких сплетен о ней.
 Ну и ладно, ей все равно. Она выпрямилась и стала смотреть на падающий снег. Коуди Сноу и его синие-синие глаза ничего для нее не значат. Они с Коуди начали и закончат это ужасное путешествие как незнакомые люди. Так и должно быть. И именно этого-то и хотела Перрин. Очевидно, и Коуди хотел того же.
 Она не понимала, почему ей вдруг стало так грустно.
 Бути Гловер наклонилась над костром и протянула руки к огню, который Мем наконец-то удалось разжечь.
 — У меня до сих пор голова кружится… Я замерзла! Клянусь, Мем, мне за всю жизнь не было так худо!
 Мем замерла. Снежинки падали в тесто под ее руками. Ей было неудобно в перчатках, но она снова их натянула, когда пальцы посинели от холода. Мем криво усмехнулась: какая замечательная история для ее дорожного дневника — приготовление пищи в перчатках!
 — Не стой слишком близко к огню, — сказала Мем и посмотрела на Бути отсутствующим взглядом. — Береги свой подол!
 — Нельзя ли разжечь костер побольше? У других костры куда лучше нашего.
 Мем, едва сдержавшись, поджала губы.
 — Если ты поищешь еще сучьев, тогда и у нас будет костер побольше, — сказала она наконец.
 Бути растерянно посмотрела на вьюжную тьму:
 — Там черным-черно и все покрыто мокрым снегом. Возможно, вокруг рыщут дикие звери.
 — Тогда прекрати жаловаться.
 — Не нужно сердиться. — Бути повернулась к Меи; ее глаза наполнились слезами обиды. — Я ведь не жалуюсь. Я просто говорю то, что есть. На самом деле холодает. И возможно, действительно вокруг рыщут дикие звери. — Спустя минуту она со вздохом добавила: — И наш костер и вправду меньше, чем у других.
 Мем скатала шарики из теста и выложила их ровными рядами на сковородку с длинной ручкой. По крайней мере у Бути нашлась еще одна причина для жалоб, кроме дорожной лихорадки, ее любимой темы во время путешествия. Она забывала о своих болезненных ощущениях лишь тогда, когда они проезжали мимо могил.
 Вид могильных холмиков вызвал у Бути горестные воспоминания о смерти их матери. Потом она начала вспоминать две свои неудачные беременности и горечь после потери ребеночка, который умер при родах. Следующий островок заснеженных могил стал причиной рыданий по поводу смерти их отца и Роберта, мужа Бути.
 Мем поправила шарф, обмотанный вокруг шеи, убрала локон ярко-рыжих волос, выбившийся из-под шляпки, и нарезала ветчину на другую сковороду. Она продолжала молчаливый диалог с самой собой.
 Мем говорила себе, что не менее глубоко печалится об их общих потерях, но полагает, что подобные мысли вызывают депрессию. Она избегала разговоров о смерти тех, кого любила, избегала не потому, что была холодна, как ошибочно полагала Бути, а потому, что боль была слишком сильна; Мем же предпочитала смотреть вперед, а не оглядываться назад. Когда она все же мысленно возвращалась в прошлое, то старалась выбирать счастливые, веселые моменты, а не предаваться печали и не горевать о потерях. Оторвав взгляд от сковороды, Мем наблюдала за Бути, которая наклонилась над костром; она подумала о том, как шокирована была бы ее сестра, знай она, как ярко горит в ней внутренний огонь надежды.
 Бути пододвинула один из складных стульев, которые Мем вытащила из задка фургона, поближе к костру. Она прижала руку к животу и застонала.
 — У меня такое чувство, словно я все еще еду. И мне очень холодно. Мы плохо пообедали, и чем дальше, тем ужаснее становится наше путешествие. Зачем мы только согласились отправиться на Запад?
 Мем поставила сковородки на огонь и пытливо за-. глянула в лицо сестры, освещенное пламенем костра. Бути была самой хорошенькой из сестер, самой любимой, ее всегда окружали поклонники, и она удачно вышла замуж. Роберт Гловер был очарован трепетной беспомощностью Бути — она во всем полагалась на него и подчинялась ему. На взгляд Мем, Роберт никогда не замечал, что Бути зависела не только от него, она подчинялась любому, кому случалось оказаться рядом. И конечно же, рядом всегда кто-нибудь оказывался, чтобы смягчить ошибки Бути или ее бестактные замечания.
 — Почему же ты решила поехать? — спросила Мем.
 — Ну, чтобы быть с тобой, конечно. — Брови Бути поднялись; похоже, ее озадачил вопрос сестры.
 Услышав такой ответ, Мем потупилась — она почувствовала свою вину перед сестрой. Бути и Роберт приютили ее. Они искренне ей сочувствовали и обращались с ней как с любимой сестрой, отнюдь не как со служанкой, что случается со многими старыми девами, которые зависят от щедрых родственников.
 И Мем предложила Бути самые лучшие, неподгоревшие лепешки и самые розовые кусочки ветчины. В наказание себе она выслушала с величайшим терпением, на какое только была способна, рассуждения сестры о траурном одеянии Августы Бойд и об их собственных простеньких платьях. И заверила Бути, что недостаток нескольких лент и оборок еще не означает, что они горюют о смерти своего отца меньше, чем Августа печалится о потере своего папаши.
 — И Роберта, — добавила Бути со слезами на глазах. — Я просила его, чтобы он не ездил с отцом вниз по реке. Я умоляла…
 — Не волнуйся, дорогая, — успокаивала сестру Мем. В глубине души она почувствовала себя загнанной в ловушку. Вокруг жизнь била ключом, а они говорили лишь о смертях и болезнях.
 Позднее, когда они лежали в своей палатке, завернувшись в стеганые одеяла, Мем мысленно ругала себя за то, что хотела оставить Бути в Чейзити.
 И все-таки это путешествие должно принадлежать ей и только ей. Когда она вычитала объявление о невестах для орегонских женихов, которое Коуди Сноу поместил в «Чейзити газетт», мечты, которые Мем благоразумно гнала от себя, вновь возродились к иллюзорной жизни.
 Мем тотчас же представила, как она совершает путешествие в штат Орегон, вообразила своих будущих потомков и то, как они рассказывают ее историю — с восхищением и благоговейным трепетом. Будущие поколения будут удивляться ее храбрости — ведь она решилась пересечь полконтинента и ринуться навстречу опасностям, о которых лишь намекала в своих путевых заметках. Ее потомки будут качать головами и обмениваться изумленными взглядами, когда прочтут о переправах через быстрые реки или о приготовлении пищи в перчатках. Она фантазировала: ее запомнят как храброго первопроходца, и она станет для будущих поколений источником вдохновения и примером для подражания.
 Но Бути испортила эти мечты. Теперь Мем придется делиться с ней своей историей. А если даже такая трепетная малышка, как Бути Грант, сможет пересечь полконтинента, тогда это приключение станет совсем уж банальным. Обыденным делом.
 Мем вздохнула и посмотрела на крышу палатки.
 Ей следовало бы родиться мужчиной. Если бы она была мужчиной, то отправилась бы за семь морей, основала нацию, придумала, как изменить мир. Она открывала бы новые страны, писала конституции, подвергалась бесчисленным опасностям. О, какие испытания выпали бы на ее долю, какие приключения!
 Но судьба распорядилась иначе. Природа создала ее женщиной с участью старой девы, жизнь которой скучна, как осенний день. Это путешествие в штат Орегон было единственной ее возможностью почувствовать вкус приключений и понять, на что она способна.
 Она думала, ей не повезло: ценой ее великого путешествия станет замужество, но эту цену она решила заплатить. Даже если Питер Сейлз, мужчина, чье письмо она выбрала, окажется занудой или жестоким человеком, путешествие останется навсегда в ее памяти. У нее будет свой дом и со временем, возможно, дети. И она никогда не пожалеет о своем решении отправиться в Орегон.
 Над головой послышался какой-то шорох, а в следующее мгновение на них обрушилась крыша палатки. Бути проснулась и закричала, Мем же попыталась сесть и откинуть со своего лица тяжелое от снега полотно.
 — Прекрати вопить, на нас никто не нападает. Мы плохо воткнули шесты, вот и все. Крыша обрушилась.
 С трудом откинув стеганые одеяла, она пинала ногами полотно, чтобы сбить с него снег. Потом приподняла его так, чтобы Бути смогла выползти наружу.
 Когда Мем на четвереньках последовала за ней, чья-то смуглая рука помогла ей подняться, и она с благодарностью схватилась за нее.
 — Спасибо, — сказала она, откидывая назад волосы и всматриваясь в лицо Уэбба Коута. Мем была довольно высока, и на многих мужчин ей приходилось смотреть сверху вниз. Сейчас же, задрав голову, она вдруг испытала непередаваемое ощущение — как приятно чувствовать себя такой маленькой и женственной!
 — Я услышал крик, — сказал Уэбб. — С вами все в порядке? — Он говорил с легким интригующим акцентом.
 — Никто не пострадал? — озабоченно спросил Коуди Сноу, выходя вперед с факелом. Когда он подошел достаточно близко, чтобы рассмотреть рухнувшую палатку, то с облегчением кивнул, радуясь, что не случилось худшего.
 — Я теряю сознание, — выдохнула Бути, ощупывая свою голову, грудь, щеки. — Я спала крепким сном, когда что-то тяжелое упало на меня сверху, я была уверена, что меня душат и… — Казалось, она и в самом деле собиралась грохнуться в обморок.
 Мем заметила, что Бути обращалась только к Коуди Сноу, игнорируя Уэбба Коута. Мем отбросила за спину свою толстую косу и оправила юбки. Иногда она удивлялась тому, что у них с Бути в жилах течет одна кровь.
 — Спасибо, что так быстро пришли, — сказала она мистеру Коуту. Он казался чрезвычайно привлекательным мужчиной, на что Мем, впрочем, было совершенно наплевать, но история жизни Уэбба Коута заинтриговала ее. Были ли его родители женаты? Как они повстречались? У кого из родителей он вырос — в среде индейцев или белых?
 — Мы поставим вашу палатку за несколько минут, — сказал Коут, с улыбкой глядя на Мем.
 — Подержите это. — Коуди Сноу протянул Мем свой факел, и прежде, чем женщины успели бы отвязать веревки, мужчины уже установили палатку.
 Бути мгновенно забралась внутрь и нырнула под одеяла, а Мем еще раз поблагодарила мужчин. С минуту она смотрела, как они удаляются, направляясь к костру, который горел рядом с фургоном-кухней.
 Она услышала, как Коуди что-то проворчал и Уэбб рассмеялся, и решила, что упавшая палатка — не тот случай, о котором стоило бы упоминать в дневнике. Мем Грант, основательница нации, великая путешественница, не смогла достаточно надежно установить палатку, так, чтобы та выдержала всего лишь несколько дюймов снега.
 Презирая себя и сокрушаясь от своей неловкости, она забралась в палатку и завернулась в одеяла.
 — Очень мило со стороны мистера Сноу, что он так быстро прибежал нам на помощь, — сонно пробормотала Бути.
 — Тебя выволок наружу мистер Коут, — ехидно заметила Мем.
 Тихие чмокающие звуки, которые обычно издавала Бути перед тем, как отойти ко сну, окончательно вывели ее из себя.
 — Но он всего-навсего индеец. Полукровка.
 — Он такой же человек, как и все остальные.
 Не совсем такой. Большинство мужчин не были такими высокими, как Уэбб Коут, и не имели такой густой гривы черных волос или таких белых, как яичная скорлупа, зубов. Немногие мужчины возбуждали интерес у Мем. У нее возникли тысячи вопросов, которые она хотела бы задать ему.
 Но заснула Мем вовсе не с мыслями об Уэббе Коуте. Она погрузилась в сон, размышляя, как лучше укреплять шесты своей палатки.
 — Сегодня по крайней мере теплее, — заметила Августа; она смотрела, как погонщики переправляются через мелкий ручей, понукая коров и мулов.
 Они находились в пути всего пять дней, но Августа уже стала ненавидеть ручьи. Накануне один из тяжелых фургонов с мелассой застрял в грязи у самого ручья, и мужчины потратили три часа, вытаскивая его, а все остальные их ждали.
 До сих пор Августа не нашла ничего, что бы скрасило тяготы утомительного путешествия. И следующие несколько месяцев не обещали ничего, кроме неудобств и унижений.
 Теперь, когда Августа уже не так страдала от дорожной лихорадки, она стала больше замечать холод. Особенно по ночам, когда ей и Коре приходилось спать в палатке на земле. А когда к ней вернулся аппетит, стало совершенно ясно, что кухарка из Коры Троп никудышная.
 Прошлым вечером Августа смотрела на серый комок соуса в своей миске и раздумывала, не устроить ли так, чтобы ее пригласили к костру Сары Дженнингс. Сара, будучи ее дальней родственницей, по положению в обществе больше других годилась ей в подруги. К сожалению, годы замужества наложили на женщину неизгладимый отпечаток: Сара стала слишком откровенной и прямолинейной для настоящей аристократки. И все же Сара была единственной из невест, которая могла приготовить приличный обед.
 Но самое худшее в путешествии, как показалось Августе, это совершенное отсутствие уединения. Тому, кто чувствовал позывы природы, приходилось на глазах у всех выпрыгивать на ходу, бежать в кусты или в овраг и облегчаться под открытом небом, а потом снова догонять свой фургон.
 В равной степени ее приводили в уныние и проблемы поддержания чистоты. Вот уж чего Августа никак не ожидала. Она до сих пор не представляла себе; как можно обходиться без еженедельной ванны. Во-первых, Коуди Сноу принудил ее оставить лохань. Во-вторых, у нее не было чана, чтобы нагреть столько воды, сколько требовалось, чтобы вымыться с головы до ног. И наконец, индеец не всегда выбирал такое место для привала, где поблизости имелась вода.
 Нахмурившись, Августа старалась разглядеть, что происходит впереди.
 — Фургон Джейн Мангер и Уинни Ларсон застрял посреди ручья, — сказала она Коре с глубоким вздохом.
 Те, кому уже посчастливилось перебраться на другую сторону, вылезли из своих фургонов и собирались небольшими группками. Люси Гастингс отправилась посмотреть, где живет степная собачка. Тия Ривз зарисовывала фургон, застрявший посреди ручья. Мем Грант, стоя на берегу ручья, замочила подол, но, казалось, не заметив этого, кричала на мулов Джейн и Уинни.
 Августа снова глубоко вздохнула. Во всем караване не было ни единой женщины, которую Августа сочла бы равной себе, никого, с кем она могла бы общаться. Она привыкла к такому положению вещей и даже гордилась этим, но иногда, когда она видела, как женщины весело болтают и смеются, ее грудь тоскливо сжималась — ей хотелось с кем-нибудь подружиться. Неожиданно ей пришло в голову, что у нее никогда не было близкой подруги.
 Кора Троп хмуро созерцала широкие спины мулов.
 — Думаю, вы могли бы немного мне помочь. — Она взглянула на вожжи.
 — То есть как это?
 — Я делаю всю работу за двоих. Это нечестно.
 Брови Августы приподнялись, она заерзала на сиденье, стараясь держать подол своего платья подальше от грязных ботинок Коры.
 — Но таким образом ты оплачиваешь свою дорогу в штат Орегон, — заявила она.
 Они договорились об этом до отъезда. Не согласись Кора взять на себя всю работу, Августа никогда не связалась бы с такой хмурой и неприятной компаньонкой.
 — Я считала, что ты знала о своих обязанностях с самого начала, — добавила Августа.
 — Я не знала, что нужно будет столько трудиться и что вы не захотите сами переносить свою поклажу.
 — Свою поклажу?!
 — Мистер Сноу сказал, что каждая из нас должна делать часть работы. — Черные брови Коры сошлись на переносице. — Ведь остальные погоняют мулов или идут рядом по очереди, а у меня даже нет возможности пройтись и размять ноги, я постоянно держу вожжи. Посмотрите на эти мозоли. У меня нет времени пойти к кому-нибудь вечером, потому что я занята стиркой и стряпней, а потом еще устанавливаю палатку и все такое прочее.
 Августа снова вздохнула. Ей не следует обращать на Кору внимание, это лишнее. Да она в жизни не носила тяжестей!
 — Еще не поздно передумать насчет твоей поездки. — Августа пристально посмотрела на Кору. — Вон, гляди-ка, впереди ферма. Ты сможешь там подождать, пока кто-нибудь не отвезет тебя обратно в Чейзити. Я полагала, что ты действительно хочешь поехать в Орегон. И добиться лучшей участи.
 Кора закусила губу.
 — Я не рабыня, — проговорила она упрямо. — По крайней мере вы могли бы хоть когда-нибудь говорить мне спасибо.
 — Говорить спасибо служанке?! — Предложение было настолько смехотворным, что Августа не удержалась от смеха.
 — Есть еще кое-что, — продолжала Кора. Ее маленькие черные глазки утонули в прищуре. — Мне не заплачено за пять недель!
 Августа нахмурилась. Веселья ее как не бывало.
 — Я же тебе говорила: мистер Кламат, мой будущий муж, заплатит тебе, когда мы приедем в Кламат-Фоллс.
 — А если нет? Вы ведь ни разу с ним не встречались, вы совсем не знаете ни его, ни того, захочет ли он платить. Что, если мистер Кламат скажет, что он не нанимал служанку?
 — Город назван в честь семейства мистера Кламата. Он — человек состоятельный. — Августа молила Бога, чтобы так оно и оказалось на самом деле.
 — Нет уж! Я не собираюсь ждать. И хочу получить то, что вы мне должны, прямо сейчас.
 — Я подумаю об этом, — резко оборвала ее Августа.
 Затор впереди рассосался. Фургон Джейн Мангер и Уинни Ларсон вытащили из грязи, и он захлюпал в направлении пологого берега на другой стороне ручья. Женщины, которые уже поднялись наверх, обрадовались.
 Кора ударила мулов вожжами, и их фургон проехал какое-то расстояние, но тут перед ними возник восседающий на коне Уэбб Коут. Его черные глаза мельком взглянули на Кору и остановились на Августе.
 — Когда настанет ваша очередь переправляться через ручей, не нервничайте. Не погоняйте животных, пусть идут ровным шагом. — Под его пристальным взглядом Августа похолодела. — Если вы напоите мулов сейчас, они едва ли остановятся посреди ручья. — Он еще с минуту смотрел на Августу, потом приподнял шляпу и поехал в направлении задних фургонов.
 Августа прижала к груди руки и затаила дыхание. Дерзкое животное! Как он смеет так смотреть на нее!
 И тотчас же отвратительная и постыдная картина возникла перед ее глазами: сильная смуглая рука и пальцы, ласкающие молочно-белую кожу.
 Из груди вырвался вздох. Августа резко тряхнула головой. О Господи! Этот индеец — грубое животное. Неграмотный, ленивый, настоящий дикарь. На вид он не пьяный, но скорее всего пьяница. Индейцы все пьяницы. Женщинам каравана просто повезет, если Коут не изнасилует и не поубивает их всех.
 Тяжело вздохнув, Кора поставила фургон на тормоз, потом подобрала юбки, чтобы слезть и взять бадью, привязанную сбоку. Она глянула на Августу:
 — Я больше не собираюсь причесывать вас и затягивать вам корсет. И не просите, у меня просто нет на это времени.
 — Вот как?! — Августа посмотрела на служанку испепеляющим взглядом. — Кое-кто забыл свое место!
 Плохи дела, если собственная служанка тебе угрожает. Вот еще! Требует платы, отказывается выполнять свои обязанности… вот уж действительно удар ниже пояса. От бессилия у Августы увлажнились глаза. Шнуровка корсета находилась у нее на спине, она без помощи Коры не сможет надеть платье. Если Кора сдержит угрозу — тогда снова унижение!
 И во всех ее бедах виноват отец.
 Если бы он не промотал состояние и не растратил часть банковских денег, если бы не покончил жизнь самоубийством, Августе не пришлось бы продавать дом, чтобы расплатиться с долгами, не пришлось бы тащиться по дикой пустыне, чтобы выйти замуж за незнакомца. В том, что она сидит в этом фургоне и ей угрожает ее собственная служанка, виноват только отец. Он повинен атом, что она стала нищей.
 Но если нет денег — нет выбора. Ее отец предпочел убить себя — лишь бы не жить без денег. И теперь его дочь сделалась «белой швалью», такой, как Кора Троп, дочь могильщика! О Господи! А миссис Троп брала белье в стирку!
 Ногти Августы впились бы в мякоть ладони, если бы не перчатки.
 Жгучая обида пронзила ее до подошв модных туфелек. Нет, она не осуждала своего обожаемого папочку, но когда думала о его любовной связи с этой тварью Перрин Уэйверли, которая довела его до того, что он оставил свою дочь без средств, не говоря уже о скандале, разразившемся после его самоубийства, когда она думала об этом, гнев опалял ее, сжигал дотла.
 Всю жизнь ее учили, что Бойды — особенные, на голову выше обыкновенных людей. Бойды приплыли на борту «Мейфлауэра», Бойды отличились в войне за независимость. Бойды добились привилегий. Мужчины их семейства были первыми и в бизнесе, и в политике, а женщины украшали высшее общество и выходили замуж за мужчин, похожих на их отцов. Все, за исключением Августы. В Чейзити не нашлось мужчины, который был бы достаточно хорош, чтобы жениться на Августе Бойд. Так считал ее отец, и Августа разделяла это мнение. Лучше остаться старой девой и посвятить свою жизнь отцу, чем выйти замуж за человека ниже себя по положению.
 Но ее отец забыл, что он — Бойд. Он забыл, что Бойды не теряют своего состояния, не подделывают свои банковские книги и не суют голову в петлю.
 Из-за ошибок отца Августа осталась без пенни и едет теперь, чтобы выйти замуж за совершенно незнакомого ей мужчину, едет, чтобы выжить. Все это кажется нереальным, невозможным…
 Скандал после самоубийства отца был куда громче, чем скандал, вызванный его связью с Перрин Уэйверли. Августа покончила бы с собой, если бы хоть на минуту могла себе представить, что все узнают унизительную правду о финансовом крахе ее отца. Узнают, что она осталась без средств и пала так же низко, как… как Кора Троп. Господи Боже мой!
 Майлз Досон помахал рукой и закричал:
 — Подайте фургон вперед, мисс!
 Вздрогнув, Августа очнулась от своих печальных мыслей и смахнула слезы с ресниц. Она позвала Кору. Служанка с хмурым видом взобралась на сиденье и освободила тормоз. Затем ударила мулов вожжами по спинам, и их фургон перебрался через ручей без всяких происшествий.
 Вскоре все фургоны восстановили строй и вернулись к колее, вьющейся по прерии. То там, то тут из коричневой, покрытой снегом земли вылезали зеленые побеги. Но Августа не замечала зеленеющей прерии. Не слышала она ни позвякивания упряжи, ни веселых женских голосов.
 Колеса шептали при каждом обороте: «Нет денег — нет выбора! Нет денег — нет выбора!»
 Когда она думала о будущем и о незнакомце, ожидающем ее в Орегоне, вспоминала о Коре, требующей платы, или размышляла, хватит ли припасов, чтобы доехать до Кламат-Фоллс, слезы отчаяния застилали ей глаза и Августа чувствовала себя совсем больной.
 Коуди вытащил ветку из костра Копченого Джо и прикурил сигару. Пуская дым, он прислонился к заднему колесу фургона-кухни, обозревая лагерь. Вечером фургоны встали в форме каре, по четыре с каждой стороны; животные же находились в середине точно в загоне. Поскольку не было основании ждать опасностей, женщины готовили и спали вне каре. Это был не идеальный вариант, поскольку Коуди не мог видеть сразу всех своих подопечных, но для животных такое расположение являлось наиболее безопасным.
 Прежде чем выбросить из головы мелкие дневные заботы, он послушал, как его люди травят байки, сидя вокруг костра Копченого Джо. Гек Келзи развлекал всех, рассказывая бесконечные небылицы и подражая голосам разных людей. На Гека можно было положиться, он был прост как правда. И уже показал свою сноровку, починив ось, которая поломалась в первый же день пути.
 Четверо погонщиков смеялись и шутили. Все они были молоды, поэтому верили, что нет на свете таких препятствий, которые они не смогли бы преодолеть. Их самоуверенность беспокоила Коуди. Но поскольку похвальбы погонщиков не выходили за рамки приличий, он не возражал против их невинного флирта с невестами помоложе.
 Странный звук привлек его внимание. Коуди замер и, не расслабляясь, стал вглядываться в темноту. Наконец он понял, что это кричал совой Уэбб. А через несколько минут он вынырнул из тьмы рядом с одним из фургонов с мелассой. Коуди подождал, пока Уэбб расседлал своего мустанга, покормил и напоил его, затем отвел в замкнутое пространство каре.
 После этого Уэбб умылся водой из бадьи, принял от Копченого Джо тарелку с олениной и только после взглянул на Коуди. Тот кивнул, и приятели отошли от костра.
 Уэбб насадил кусок оленины на кончик ножа. Затем оба посмотрели на темную гряду пологих холмов.
 — Послезавтра разобьем лагерь у фермы Адисона, — сказал Уэбб, прожевав кусок оленины. — Там вода хорошая.
 Коуди молча курил свою сигару.
 — Джейк Куинтон здесь, — сказал Уэбб, немного помолчав.
 Коуди бросил окурок в темноту.
 — А нет ли другого места для лагеря, кроме фермы Адисона? — спросил он наконец.
 — Я стараюсь избегать обычных мест. Мы видели слишком много могил. Холера, тиф, оспа…
 — Джейк Куинтон! — Коуди скрипнул зубами.
 — Я беседовал с Эдом Адисоном. Он говорит, Куинтон уже несколько дней сшивается вокруг его фермы. Куинтон слышал о невестах. Ему интересно, какой еще попутный груз мы везем.
 Коуди, засунув руки в задние карманы брюк, поднял голову, глядя на небо. Облака закрывали звезды. Ветер дул все время с севера. Повернувшись, он оглядел костры, окружавшие фургоны. В отблесках огня то и дело мелькали женские фигуры.
 История с Куинтоном случилась пять лет назад. Джейк дезертировал во время летней кампании на Дакотской территории. Когда патруль вернул его на пост, капитану Сноу выпало решать, повесить Куинтона или приговорить его к каторжным работам на шесть месяцев.
 — Он поклялся убить тебя. И ты это знаешь. Коуди молча наблюдал, как женщины принялись тушить костры, как затем направились к своим палаткам. Лучше бы он повесил Джейка Куинтона! Г лава 3
 Быстрый ручей, разбухший от весеннего паводка, петлял по земле Адисона. Вода была прозрачной и холодной, земля — сплошная равнина, так что Адисон имел неплохой доход, разрешая караванам делать привал на своей ферме. Адисон продавал зерно для животных, его жена и дочери торговали яйцами и другим продовольствием, а один из его сыновей разливал сидр с деревянного прилавка около силосной башни.
 — Мы будем отдыхать тут целый день, — сообщил Коуди Перрин. Прикрыв глаза ладонью от яркого утреннего света, он смотрел в направлении усадьбы Адисона. — Скажите женщинам, что они могут искупаться в ручье и устроить стирку. И пусть испекут хлеба впрок. Неизвестно, когда у нас еще выпадет целый день для отдыха.
 У Перрин сразу же поднялось настроение. Хотя по поверхности ручья все еще плыли льдинки, погода за последние несколько дней улучшилась, значительно потеплело. Возможности искупаться и вымыть голову обрадуются все. Улыбнувшись, она подставила лицо солнцу, которое в это погожее утро светило особенно ярко.
 — Нам можно пойти в усадьбу?
 Коуди молчал. Она внимательно посмотрела на него. «Какое приятное лицо», — думала Перрин. Обветренное… Мужественное… А морщинки на щеках становились глубже, когда он улыбался или хмурился. И упрямый подбородок с твердо очерченным ртом…
 — Если пойдете в дом, — проговорил наконец Коуди, — идите группой, а не поодиночке.
 Она машинально кивнула, раздумывая о том, были ли его глаза такими же синими, как отделка на ее юбке или как дельфиниум, который цвел в саду позади домика, который она снимала в Чейзити.
 Когда Перрин поняла, что уже давно ей не приходили мысли о глазах мужчины, щеки ее залились румянцем. Она неожиданно осознала, как близко друг от друга они стоят, и почувствовала запах его кожаной жилетки и фланелевой рубашки.
 — Я сообщу остальным, — проговорила она сухо и, приподняв юбки, направилась к фургонам.
 — Одну минутку, миссис Уэйверли!
 Мгновение помедлив, Перрин вернулась к фургону-кузнице. Гек Келзи сноровисто орудовал своим молотом, и звон металла разносился в прозрачном воздухе. Над кострами вился запах шипящего сала, смешанный с ароматом крепкого кофе. «Уж лучше наслаждаться прекрасным весенним утром, чем восхищаться цветом глаз мистера Сноу», — решила Перрин.
 — У нас проблемы, миссис Уэйверли. У вас и у меня.
 Перрин похолодела. Поймав на себе пристальный взгляд Коуди, она прочла в нем осуждение. И потупилась, замирая от ужаса. Впрочем, она все еще надеялась, что Коуди Сноу не услышит сплетен о ней.
 — На прошлой неделе, — сказал он, не сводя с нее глаз, — Сара Дженнингс пришла ко мне с предложением. Она хочет, чтобы невесты сложили вместе всю провизию и готовили обед сразу на всех. Уна Норрис пришла, чтобы осведомиться, сколько миль мы проехали. Августа Бойд пришла с требованием: она желает принять ванну. А Тия Ривз пришла ко мне с просьбой: я должен попозировать ей, чтобы она меня нарисовала. — Он покачал головой и издал звук, напоминающий грохот щебня. — Вы поняли, в чем проблема, миссис Уэйверли?
 Она снова покраснела. Затем нахмурилась.
 — Не знаю, как сделать так, чтобы они шли ко мне, а не к вам.
 Коуди снял шляпу, провел пятерней по своим спутанным, влажным от пота темным волосам и опять водрузил шляпу на голову.
 — Вам необходимо что-то предпринять, миссис Уэйверли… или нам придется сделать другой выбор.
 «Сделать другой выбор» — значит выбрать новую представительницу от женщин. Перрин вдруг поняла, что не хочет, чтобы ее переизбрали. Быть представительницей крайне важно для нее, поскольку женщины не могли открыто игнорировать свою избранницу. Когда она останавливалась у их костров по вечерам, чтобы спросить, нет ли каких проблем, они, конечно, не предлагали ей кофе и не приглашали посидеть и поболтать. Но по крайней мере не пренебрегали ею и не смотрели сквозь нее, как смотрели раньше, до того, как она вытянула бумажку, помеченную крестиком.
 Более того, положение представительницы восстановило в ней какой-то стержень, нечто вроде гордости, о которой она уже давно не вспоминала.
 Перрин почувствовала, что к горлу подкатил комок; она стала задыхаться, представив себе длительное путешествие, во время которого ей не с кем будет словом перемолвиться.
 Нет, она не могла этого допустить, она не сможет такого пережить. Пост представительницы требовал общения с другими женщинами, и во время такого общения она, возможно, еще сумеет доказать, что с ней вполне можно дружить. Да, она допускала ошибки, но ее ошибки не являлись следствием дурного характера.
 И вдруг Перрин с ужасом поняла: если она потеряет должность представительницы, у нее не будет возможности ежедневно видеться и говорить с Коуди.
 — Значит, вы знаете, что именно вас так раздражает? — спросила она неуверенно.
 Он отмахнулся от ее вопроса резким движением кисти.
 — Конечно.
 — В таком случае вы сами этому способствовали, не так ли? — проговорила она уже окрепшим голосом.
 Приятно было сознавать, что ей все же хватило твердости, чтобы говорить без обиняков. Если она и не научилась ничему за прошлые годы своей унылой жизни, то, во всяком случае, поняла: мужчина растопчет ее, если дать ему шанс. После Джозефа, решила она, этого больше не произойдет.
 Или, может быть, она набросилась на Коуди потому, что злилась на себя же, злилась оттого, что ее охватывало непонятное волнение, когда она оставалась с ним наедине. Перрин больше не хотела привязываться ни к одному из мужчин. Не хотела, чтобы мужчина волновал ее душу, заполняя ее странной и острой тоской. Коуди заставлял ее ощущать себя женщиной, но Перрин не желала, чтобы ее охватывали подобные чувства.
 Он бросил взгляд на ее расправленные плечи, заметил, как горят под полями шляпки ее глаза. Закинув голову, он вдруг рассмеялся. Смех был на удивление веселый и заразительный. Изумленная, Перрин невольно отступила.
 — Я смеюсь не над вами, — сказал он наконец, почувствовав ее обиду. — Я смеюсь, потому что допустил глупейшую ошибку. Вы правы. Я понял вас и прошу прощения.
 Перрин не верила своим ушам. Она беспомощно развела руками:
 — Вам не следовало отвечать на их вопросы. Нужно было отправить их ко мне.
 — Вы абсолютно правы. В будущем, если кто-нибудь из женщин обратится непосредственно ко мне, я отправлю ее прямо к вам. Простите. Я не понимал, что только усугубляю проблему.
 Перрин широко раскрыла глаза. Никогда в жизни она не слышала, как мужчина признается в том, что виноват, и извиняется с такой готовностью. Она закусила губу и нахмурилась, глядя на Коуди с нескрываемым недоверием.
 — Если вы действительно поступите таким образом, — сказала ока, — вы мне очень поможете.
 Он улыбнулся ей. Косые лучи солнца осветили его глаза, превратив их в прозрачные синие кристаллы. Взяв Перрин за локоть, он повел ее к фургону Копченого Джо, прочь от шума, который производил Гек Келзи своим молотом.
 Но его шаг вдруг замедлился, и он тотчас же убрал руку, словно прикосновение к этой женщине обожгло его.
 — Вы не против выпить кружку сидра в знак примирения?
 Она почувствовала в локте теплое покалывание, которое, казалось, по-прежнему исходило от кончиков его пальцев. Перрин закусила губу и опустила голову. Значит, он тоже чувствовал то же, что и она. Эта мысль вызвала у нее головокружение, и она коснулась пальцами лба. Меньше всего ей хотелось, чтобы кто-то увидел его неожиданное смущение и ее яркий румянец, чтобы кто-то задумался над тем, что же это все значит. Пойдут новые сплетни, и тогда прощай последняя надежда.
 — Доброе утро, миссис Уэйверли. — Копченый Джо приподнял шляпу и снова взялся за свое тесто.
 Солнце сверкало на его длинной серебряной косице. Чуть влажные волосы свидетельствовали о том, что Копченый Джо уже окунулся в воды ручья.
 Коуди вытащил затычку из бочонка с сидром и наполнил две жестяные кружки. Перрин, проявив осмотрительность, постаралась не коснуться его пальцев, когда он протянул ей кружку.
 — Если мы сможем передвигаться с такой же скоростью, то доберемся до форта Керни в начале следующей неделя.
 Они отошли от костра Копченого, и Коуди повернулся к ферме Адисона, Прищурился.
 Не желая повторять каждое его движение, Перрин смотрела в другом направлении, изучая колеи на земле. Где-то вдали она разглядела развевающиеся на ветру полотняные верха фургонов. Синева небесного полога, зеленеющая прерия и медленно передвигающиеся белые пятнышки произвели на нее ошеломляющее впечатление. Такая красота! Как бы ей хотелось обладать художественным талантом Тии Ривз!
 Повернувшись к Коуди, она вдруг поняла, что он наблюдал за ней.
 — Это так…
 — Понимаю.
 Какое-то мгновение они смотрели друг другу в глаза. У Перрин перехватило дыхание. Конечно же, они думали об одном и том же. И он знал, о чем она думает и что чувствует. Перрин не могла припомнить, случалось ли с ней такое прежде.
 Коуди откашлялся и поднес к губам кружку с сидром.
 — Уинни Ларсон очень больна? — спросил он неожиданно.
 — Мы все считаем, что у нее дорожная лихорадка, — медленно проговорила Перрин, радуясь возможности как-то отвлечься от волнующих ее ощущений. — Однако пора бы ей уже поправиться. — Заметив беспокойство, промелькнувшее в глазах Коуди, она поспешно добавила: — Но это не холера. Сара Дженнингс видела холерных больных, и она говорит, что у нее не холера. У Уинни нет температуры и рвоты. Она просто… — Перрин в замешательстве покачала головой. — Я не понимаю…
 Состояние Уинни Ларсон не улучшалось, и это постоянно тревожило Перрин. Никаких конкретных симптомов болезни не проявлялось, однако Уинни была не способна адекватно реагировать на окружающую ее действительность. Когда она пыталась помочь Джейн Мангер, своей соседке по фургону, мысли ее куда-то уплывали, и казалось, она забывала, за что бралась. Прошлым вечером, когда Перрин остановилась у фургона Джейн и Уинни, она увидела Уинни стоящей у костра; та раскачивалась из стороны в сторону и улыбалась языкам пламени, забыв о сковороде с лепешками, которую держала в руке. Джейн поджала губы и беспомощно пожала плечами.
 — Я пыталась поговорить с Уинни, но это все равно что говорить с облаком, — сказала Перрин, с тревогой взглянув на Коуди.
 — Есть еще какие-нибудь проблемы, о которых я не знаю?
 — Уна Норрис вывихнула палец. Бути Гловер подожгла траву вокруг костра, но Мем загасила ее. — Перрин замолчала и глубоко вздохнула, как всегда делала перед тем, как заставить себя выговорить имя Августы. — Одна из коров Августы Бойд хромает.
 — Скажите Майлзу Досону, чтобы он осмотрел ее.
 Когда она заговорила снова, слова полились из нее яростным потоком:
 — Я непременно стану достойной представительницей. Я знаю, что справлюсь, я уверена в этом! Но если… — Она сглотнула и заставила себя продолжать: — Если вы сочтете необходимым заменить меня… Я считаю, что Сара Дженнингс действительно заслуживает этой должности. Хильда Клам или Мем Грант — также неплохой выбор.
 Две недели пути показали, кто из невест справится с дорожными трудностями, справится без колебаний и жалоб. Сара, Хильда и Мем были совершенно разными, однако их сближали отношение к жизни и сила характера.
 — Вы что же, предлагаете, чтобы я заменил вас на миссис Дженнингс?
 Когда Перрин подумала о том, с какой готовностью остальные невесты будут подчиняться Саре, Хильде или Мем, сердце у нее упало.
 Но разве еще одна попытка невозможна? Разве нет?
 — Нет. Я хочу, чтобы вы дали мне еще один шанс.
 Он промолчал. Прошелся по травке, зеленым ковром покрывавшей землю. Наконец повернул к Перрин.
 — Не понимаю почему, но вы симпатичны мне, миссис Уэйверли. Мне хотелось бы, чтобы вы в этом деле преуспели. — Он выплеснул остатки своего сидра на землю. — Но поймите меня правильно. Нынешнее положение меня не устраивает. У меня нет времени постоянно отвлекаться на всякие мелочи. Если вы не способны быть представительницей, полагаю, придется произвести замену.
 — Я тоже справлюсь!
 — Докажите!
 Перрин резко повернулась, так что юбки заколыхались у нее за спиной, и поспешно удалилась, чтобы он не заметил ее слезы. Все в порядке. Теперь главное — придумать, как заставить женщин обращаться непосредственно к ней и не беспокоить Коуди. И ей придется забыть о своей симпатии к нему. Она должна об этом забыть.
 Майлз Досон и Джон Восс протянули веревку до ручья, чтобы женщины не поскользнулись и не упали, и прорубили дорожку через чащобу ивняка, которым заросли берега. Еще одно отдельное место для купания было предназначено для мужчин.
 Хотя все невесты признавали, что мужчины относятся к ним почтительно, они знали, что молодые погонщики — большие шутники, поэтому Перрин Уэйверли вызвалась постоять на страже там, где начиналась веревка, и гнать любого, кто будет бродить слишком близко. И поскольку уединение им было обеспечено, женщины могли насладиться своим первым купанием с начала путешествия. Предвкушая это удовольствие, все торопились покончить с надоевшими каждодневными делами.
 Мем Грант выстроила в ряд жестянки с подходившим, тестом для хлеба. Затем сложила в одну кучу сковороды и наполнила большой чугунок водой из бочки, которую сегодня ей придется наполнить вновь. Кинув в чугунок бобы для супа, чтобы они отмокали, она рассортировала одежду для стирки в стопки и отыскала кусок мыла.
 — Куда подевались наши полотенца? — с раздражением бормотала она.
 Мем не могла выпрямиться во весь рост, не могла добраться до саквояжей, сложенных в задней части фургона. Она считала, что разумно разложила поклажу, и то, чем пользуются ежедневно, можно легко достать. И вот теперь стояла нахмурившись, пытаясь вспомнить, кто упаковывал белье. Не могла же Бути упаковать полотенца в чемоданы!
 — Сегодня тепло, но ветерок прохладный, — отозвалась Бути. Она завернула ворох грязного белья в пыльные юбки. — Августа сказала, что в воде еще плавает лед.
 — Быстренько окунешься, это только взбодрит тебя. Где эти полотенца, пропади они пропадом?
 — Мне никогда не приходилось купаться на природе. И на виду у людей, — сообщила Бути.
 Мем оглядела задок фургона и увидела, что ее сестрица заламывает руки с таким видом, словно воздух и солнце — ее злейшие враги.
 — Но если Августа сможет купаться в ручье, смогу и я, — добавила Бути.
 — Конечно, сможешь, если не хочешь быть грязнулей. Господи, никто не знает, когда нам еще представится такая возможность.
 Чтобы избавиться от головной боли, Мем постаралась представить, как она будет описывать купание в ручье в своем дорожном дневнике. Для ее потомков это будет необычайно интересно, возможно, даже забавно. Но слова не складывались у нее в голове. Сейчас Мем могла думать лишь о долгожданном удовольствии, о том, как она смоет с себя дорожную грязь и пыль и вымоет голову.
 Когда она выбиралась из фургона, Бути подала ей руку, но Мем отмахнулась от нее.
 — Мы воспользуемся этими старыми шалями вместо полотенец, пока я их не отыщу, — решила старшая сестра.
 Она взяла узел с грязным бельем, подождала, когда Бути свяжет узел для себя, а потом обе направились к веревкам, которые натянули погонщики.
 — О! Я хотела спросить… Ты помнишь имена, вырезанные на крестах, которые мы проезжали прошлым вечером?
 Мем внимательно посмотрела на сестру.
 — Что толку заполнять свой дорожный дневник именами людей, которых уже нет в живых?
 Она не понимала навязчивую идею Бути насчет могил, мимо которых они проезжали почти каждый день. Ведь вокруг — тысячи удивительных вещей, о которых стоит написать. Первая переправа через реку, первая увиденная антилопа, первый удавшийся обед, первый теплый день, первое купание в холодном стремительном ручье.
 Прядь рыжеватых волос и хмурый взгляд серых глаз Бути — вот все, что виднелось из-за ее бельевого узла.
 — Августа говорит: важно, чтобы имена этих несчастных не были забыты.
 — Тогда пусть Августа и записывает их имена.
 — Августа говорит, что наш христианский долг — взять на себя эту обязанность. Кроме того, я больше ничего не могу придумать, не знаю, что бы записать в свой дневник.
 — Августа говорит! — Мем закатила глаза. — Я уже устала выслушивать: Августа сказала то, сказала это… Может, ты забыла, что еще месяц назад ее величество не соблаговолила бы даже кивнуть тебе, когда шла мимо по улице. И, честно говоря, я сомневаюсь, что тебя засыпят приглашениями от нее, когда мы приедем в Кламат-Фоллс. Ты меня изумляешь. Почему ты бегаешь за этой дамочкой как ручная собачонка?
 Брови Бути насупились над узлом белья.
 — Мы с Августой становимся друзьями! Она настоящая леди!
 — И ты тоже. Ну и что из того? Если хочешь знать, эта надутая гордячка Августа не стоит и мизинца Коры Троп. Бедняжка мисс Троп работает до изнеможения, поскольку твоя уважаемая подруга считает себя слишком благородной, чтобы хоть пальцем пошевелить.
 Одно только предположение, что Августа Бонд может помогать в обыкновенных делах простым смертным, шокировало Бути. Мем вздохнула. Она сомневалась: действительно ли Бути предприняла это путешествие, чтобы быть вместе с ней? А может, просто из-за того, что Бути наконец-то углядела возможность пролезть в подруги Августы? Если бы каждый раз, когда Бути ложилась спать, горюя о том, что не принимала участия в чаепитии с Августой Бойд или в одном из суаре [2] , Мем бросала яблочное семечко, то давно вырастила бы целый фруктовый сад.
 Сначала они постирали белье, неловко и не слишком усердно. Улыбаясь, они оправдывались перед Хильдой Клам и Корой Троп: мол, у них не хватило времени нагреть воды и сделать все как положено. Мем была не единственной невестой, которая бросила все свои обычные дела; очевидно, каждая горела желанием искупаться и сходить на ферму Адисона. Бути помогла сестре развесить мокрые нижние юбки и платья на ивовых кустах для просушки под слабым весенним солнышком, а потом обе поспешили вниз, к месту для купания.
 Остановившись на тропинке, Мем с минуту наблюдала за купавшимися. Потом громко рассмеялась. Уна Норрис и Тия Ривз резвились в холодной воде, как молодые выдры; они плескались, кричали и смеялись, и их кожа покраснела от холода. Сара Дженнингс в белой рубашке и панталонах стояла по колено в воде и мыла голову Люси Гастингс. Кора Троп, Хильда и Джейн Мангер изучали семейство песчаных черепах, которое они обнаружили неподалеку от ручья.
 Бути и Августа, прижавшись друг к другу, стояли на берегу, стояли в презрительном молчании, с содроганием глядя на холодную журчащую воду, и солнце сияло в их распущенных волосах. «Пусть стоят так хоть целый день, если им нравится», — подумала Мем. Она сбросила платье и нижние юбки и, оставшись в рубашке и панталонах, бросилась в воду. Громко завизжала, едва лишь ее кожи коснулся ледяной поток.
 Господи, Господи, как замечательно! Несравненное ощущение! У многих ли женщин была возможность купаться вот так, как дитя природы? Омыв водой руки и плечи, покрывшиеся гусиной кожей, Мем распустила волосы, потом согнулась в талии, и ее тяжелые рыжие пряди опустились в воду. Она радостно засмеялась, когда холодные струи закололи голову ледяными иголочками. Если бы не ее почтенный двадцативосьмилетний возраст, она бы присоединилась к молоденьким барышням, брызгающимся и бегающим наперегонки на отмели. Соблазн был велик. Но она обещала сменить Перрин у веревки, и с ее стороны было бы нечестно тратить время на игры.
 Мем выпрямилась, чтобы с волос ее стекла вода, и заметила, что Бути и Августа, строгие и надменные, точно две методистки, все еще дрожали от холода на берегу, уклоняясь от брызг и вздрагивая. Панталоны Августы были оторочены дорогими заграничными кружевами, а рубашка облегала точеную фигуру, а не висела мешком, как на остальных женщинах. Августа смотрела на забавы Уны и Тии с выражением брезгливости и превосходства.
 Мем искренне не понимала безрассудного влечения Бути к Августе Бойд. В Чейзити Августа была недоступной царственной особой, слишком высокого общественного положения, как она полагала, чтобы замечать таких; как Бути Гловер или Мем Грант.
 Более близкое знакомство не изменило впечатления Мем. По ее мнению, Августа Бойд была эгоистичной, высокомерной и совершенно никчемной особой. Она дерзила погонщикам и хамила Уэббу Коуту. Она едва снисходила до разговоров с Корой Троп и редко общалась с остальными невестами. Если Августа Бойд — продукт материального благополучия и высокого социального положения, то Мем была рада, что у нее нет ни того, ни другого.
 Она быстро закончила мыться, наслаждаясь холодной водой, от которой покалывало тело, и ощущением чистоты, потом выбралась из ручья, вытерлась, наскоро просушила волосы и поспешно оделась.
 — Простите, что задержалась, — извинилась «на перед Перрин. Раскинув руки, Мем засмеялась, глядя на свою бледную кожу, какая всегда бывает у огненно-рыжих. — Вода прекрасная! Мне так не хотелось вылезать.
 Перрин улыбнулась — и превратилась в настоящую красавицу. Внимательно посмотрев на нее, Мем решила, что такой красивой женщины, как Перрин, ей никогда не доводилось видеть. Миссис Уэйверли была небольшого роста, худенькая, но Мем чувствовала: за этой хрупкостью таится недюжинная сила характера. Для того чтобы противостоять тем сплетням, которые распространяли о Перрин, требовались сила и отвага.
 Мем не знала, насколько правдивы были эти слухи. Она не знала, действительно ли Перрин — падшая женщина. Но после некоторого размышления пришла к заключению, что ей это совершенно безразлично.
 По мнению Мем, всякая женщина может оказаться в подобном положении. Если бы Бути и Роберт не приютили ее под своей крышей, что могло бы случиться с ней самой? Может быть, она тоже… Но думать о таком просто невыносимо. Куда забавнее думать, что она — старая дева и девственница… Как хорошо, что Бути не умеет читать ее мысли!
 — Вы с Хильдой планируете посетить ферму Адисонов сегодня днем? — спросила Мем.
 Перрин коснулась своих пыльных волос и посмотрела туда, откуда доносились крики и смех. В ее огромных темных глазах промелькнуло нетерпение.
 — Я пойду, а Хильда еще не решила.
 — Не хотите ли… — Мем немного помолчала и поспешила закончить свою мысль, чтобы не передумать: — Я подожду вас, пока вы будете стирать и купаться. Не хотите ли пойти на ферму вместе?
 Ясно, такое предложение шокирует Бути.
 Перрин подняла голову, и ее глаза наполнились слезами благодарности.
 — Хочу, — сказала она тихо. — Очень. Обещаю, я не долго задержусь.
 — Не спешите из-за меня. Мне еще возиться с лепешками, а потом я хотела переставить вещи у нас в фургоне.
 Перрин коснулась рукава Мем, потом пошла вниз по тропинке к ручью к остановилась, чтобы бросить на Мем взгляд через плечо.
 Осмотревшись вокруг и убедившись, что погонщики за ней не подглядывают, Мем села на большой камень и раскинула по плечам свои еще влажные волосы.
 Перед ее внутренним взором возникли огромные глаза Перрин и слезы благодарности в них. Мем поняла, что должна предложить Перрин Уэйверли свою поддержку.
 «Во имя Господа Бога…»
 На ферме нет ничего интересного, решила Августа. Она зря прошла такое расстояние. Сидр сына Адисона с виду казался слабоватым, а стоил три пенни за кружку. И все же ей хотелось пить после долгой прогулки, поэтому она порылась в своем ридикюле с выражением замешательства на лице и притворилась, что забыла взять с собой деньги. Великодушно позволяя Бути угостить ее кружкой сидра, Августа понимала, что теперь придется общаться с Бути оставшуюся часть дня, — такая пытка, но ведь это стоит кружки сидра!
 Сидр был сильно разбавлен водой, как она и предполагала, однако холодный. Освежившись, они с Бути зашли в дом — нанести визит вежливости миссис Адисон. Комнаты были просторные, но обстановка унылая, как и давно вышедший из моды наряд миссис Адисон.
 — Полнейшее отсутствие чувства стиля, — прокомментировала Августа, когда они спустились с крыльца и раскрыли свои зонтики.
 — Полнейшее, — эхом отозвалась Бути.
 Они пересекли двор и отошли на некоторое расстояние от фермерских построек. Здесь прямо на голой земле сидели с отрешенным видом три индейца, просившие подаяния, — двое мужчин и женщина. Вокруг них собралась группа невест, и Августа заметила, как Люси Гастингс дала одной из этих тварей монету в пять центов.
 — Она дочь священника, но все же…
 Бути уже была готова согласиться, но не успела и рта раскрыть, как от группы женщин, окружавших индейцев, отделилась Кора Троп. Она подошла к ним с выражением угрюмой решимости на лице.
 — Могли бы и мне предложить кружку сидра, — заявила Кора.
 — Извините нас, — сказала Августа, обращаясь к Бути. Схватив Кору за локоть, она оттащила ее в сторону. — Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне?!
 Кора вздернула подбородок:
 — Я бы и сама купила себе прохладительный напиток, если бы вы заплатили то, что должны мне! И еще брелок, если захочу. Но я полагаю, этого не произойдет. Во всяком случае, сейчас. Поэтому дайте мне хотя бы на сидр.
 Августа похолодела. Она не знала, что предпринять. Кора день ото дня становилась все более воинственной и настойчиво требовала вернуть долг. А Августа не могла ей заплатить. Оскорбленная гордость и страх разоблачения превратили ее в комок нервов. Она пристально посмотрела на дешевую шляпку Коры, на ее поднятый вверх подбородок. И поняла, что пройдет совсем немного времени, и та начнет жаловаться другим невестам, что ей не платят.
 При этой мысли Августа почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Она этого не вынесет! Семейная честь Бойдов зависит от благоразумия дочери могильщика! Она умрет, умрет от стыда, если люди узнают, что у нее всего только сорок долларов на дорогу до Орегона. Сорок долларов — это все ее состояние, все, что осталось после того, как она заплатила долги отца.
 А Кора хотела получить одну восьмую от всех ее денег. Если Августа заплатит Коре те пять долларов, что задолжала ей, у нее останется всего лишь тридцать пять, которые нужно растянуть на пять месяцев, на двести миль пути.
 Мгновение Августа смотрела в дерзкие глаза служанки. Она ненавидела Кору Троп с такой страстью, на которую, как ей казалось, она прежде не была способна. Наконец, поджав губы, Августа с дрожью открыла свой маленький ридикюльчик, свисающий с запястья, и разыграла сцену, которую уже исполнила перед Бути Гловер.
 — Я потратила все деньги, что взяла, — сообщила она Коре высокомерным тоном.
 — У вас же нашлись деньги, чтобы заплатить за сидр, — возразила Кора. — Я тоже хочу. — Она топнула ногой. — Черт побери, платите!
 — Тише! — Ладони Августы покрылись предательским потом. — Не кричи так. Я… я заплачу тебе доллар, когда мы вернемся в наш фургон.
 — Хорошо. Но сидра я хочу сейчас!
 Перепуганная громогласным возгласом Коры, Августа быстро огляделась — не услышал ли кто? Нужно было что-то предпринять. И как можно быстрее.
 — Подожди здесь, мерзкая попрошайка!
 Вместо того чтобы оттаскать Кору за ухо, как ей хотелось, она заставила себя подойти к Бути.
 — Милочка Бути, мне не хотелось бы пользоваться вашей щедростью, но бедняжка Кора не взяла с собой ни гроша, а я ведь и сама, как вы знаете, забыла — как глупо мы обе поступили, — поэтому прошу вас: не могли бы вы одолжить мне еще три пенса? На солнце жарко, бедняжка с удовольствием выпила бы чего-нибудь холодненького.
 Буга, отступив на шаг, внимательно посмотрела на Кору и прошептала:
 — Она говорила… так настойчиво. Неужели вы позволяете ей разговаривать с вами в таком тоне?
 Августа подняла обтянутую перчаткой руку — ее небрежный взмах изображал предельную терпимость и снисхождение.
 — Ей жарко, и она очень устала, бедненькая. Нужно быть сострадательной и принимать во внимание сложившиеся обстоятельства.
 Буш потянула за тесемку своего ридикюля.
 — Я поражена, Августа. Вы на удивление великодушны.
 — Очень мило с вашей стороны, что вы заметили это, — пробормотала Августа, скромно опуская ресницы.
 Как только три пенса оказались у нее в руке, Августа возвратилась к служанке. Бросив на ладонь Коры монеты, она сказала:
 — Вот! Ты довольна?
 — Нет, — заявила Кора, пересчитывая монетки. — И я не успокоюсь, пока не получу все, что мне причитается!
 — Тише! — Запаниковав, Августа молилась, чтобы никто их не услышал.
 Бути наблюдала за ними, но Августа полагала, что та стоит слишком далеко, чтобы расслышать, о чем речь. Во всяком случае, она надеялась, что Бути не слышит. Холодный пот заливал Августу, Губы ее дрожали. Прищурившись, она наблюдала, как Кора с самодовольной улыбкой направилась к прилавку с сидром. Лицо Августы исказилось гримасой. Кора хочет унизить, растоптать ее. Хочет уничтожить тех Бондов, что приплыли на « Мейфлауэре».
 С помощью адвоката Августе удалось скрыть позор отца и устроить так, что самое ужасное из произошедшей катастрофы не стало достоянием общественности. Но она не знала, как остановить Кору. Для этого требовались деньги.
 На мгновение она сникла. В глазах ее блеснули слезы беспомощности. Деньги у нее не появятся, как бы сильно она того ни желала.
 И днем и ночью она думала только об этом. Ей отчаянно требовались деньги, чтобы заплатить Коре за работу и заткнуть ей рот. Но где их взять? Каждую ночь, пока Кора спала, Августа пересчитывала свои сорок долларов, пересчитывала снова и снова, моля Бога, чтобы она ошиблась и в ее кошельке оказалась бы сотня.
 — Августа! — позвала Бути.
 — Минуточку, — ответила та, надеясь, что голос не выдаст ее состояния. «Ты — из Бондов, — напомнила она себе, обретая мужество, присущее гордому старинному роду. — Бонды не выставляют свои чувства напоказ».
 Теперь она заметила, что группа мужчин, без дела сидящих под цветущим тополем, пристально наблюдает за ней. Ферма Адисона являлась пристанищем для всевозможных сомнительных типов. Грязные, бородатые и полупьяные, все эти мужчины походили на отъявленных головорезов. Она смерила их презрительным взглядом и присоединилась к Бути.
 — Любой из них способен ударить женщину по голове, чтобы выдернуть сережки у нее из ушей. Это подлость, что мистер Сноу и этот индеец подвергают нас такой опасности!
 — Не могу не согласиться, — хмыкнула Бути.
 Бути согласилась бы, даже если бы Августа сказала, что небо сделано из синего пудинга. И действительно, Августа ждала от тех, кого допускала в свой круг, что они будут во всем полностью с ней согласны.
 Один из мужчин, сидящих под деревом, отошел от своих приятелей, утер губы рукавом и неторопливо направился к женщинам, не сводя своих странных желтоватых глаз с груди Августы.
 — Извините, леди. Вы случайно не невесты из каравана капитана Коуди Сноу?
 Августа бросила на него холодный взгляд и повернулась спиной, однако успела заметить, что борода мужчины нечесана и нестрижена и от него разит дешевым виски. Она была крайне оскорблена тем, что он вообразил, будто такая леди, как она, заметит его существование и станет говорить с ним.
 Руки Бути метнулись к лентам шляпки. Она бросила неуверенный взгляд в направлении каменного профиля Августы.
 — Ах… ну… да.
 Августа вздохнула. Бути Гловер — такое глупое, возмутительно жалкое создание. Если бы она могла поймать взгляд Бути, не глядя на ее собеседника, она бы поставила это безмозглое создание на колени только одним своим ледяным взором.
 — Мы с парнями интересуемся… чего это еще везет Коуди в грузовых фургонах.
 — Вы что, друг мистера Сноу? — спросила Бути.
 Августе ужасно захотелось врезать ей пощечину. Она уже уловила в ее тоне нотки доверительности. Эта женщина безнадежна! Существует ли на земле хоть кто-то, с кем она не пожелала бы заговорить? Неужели она так неразборчива?
 — Я знаю капитана много лет, мэм. Служил под его командованием в армии.
 — О, ну тогда, я полагаю, можно сказать. Мы перевозим оружие в штат Орегон и мелассу до форта Ларами.
 — Скажите пожалуйста! Мелассу и оружие! Я вас правильно понял, мэм? Вы сказали — мелассу?
 — Два полных фургона, — весело сообщила Бути. — Мы собираемся продать…
 Августа больше не смогла бы выдержать и минуты. Резко повернувшись, она схватила Бути за руку и сжала ее изо всех сил, чтобы болтушка наконец-то замолчала.
 — Если вы хотите обсудить наши дела, — она холодно взглянула на Бути, а затем на подвыпившего мужчину, — я предлагаю вам обратиться непосредственно к мистеру Сноу. — И она потащила Бути прочь от незнакомца.
 — На случай, если мне не придется увидеться с мистером Сноу, скажите ему, что вы встретили Джейка Куинтона. Передайте этому сукиному сыну, что старина Джейк ничего не забыл.
 Угроза, прозвучавшая в его голосе, заставила Августу оглянуться. Она увидела самую подлую, холодную и угрожающую ухмылку, которую ей только доводилось видеть. Ледяные иголочки кольнули ее сердце. Августа тотчас же поняла, что эта ужасная ухмылка и этот змеиный взгляд желтоватых глаз будут ей сниться в ночных кошмарах. Она в отчаянии поискала глазами Майлза Досона и Билла Мейси, погонщиков, которые сопровождали женщин до фермы. Но не увидела ни того, ни другого.
 — Кажется, вы… В чем дело? — спросила Бути, едва поспевая за ней. — Он сказал, что он — друг мистера Сноу.
 — Замолчи, — прошипела Августа. — Этот человек вовсе не друг мистеру Сноу.
 Когда она бросила еще один быстрый взгляд через плечо, то увидела, что Джейк Куинтон облизывается; тяжелый взгляд его прищуренных глаз следовал за их развевающимися юбками.
 — Боже правый, — пробормотала Августа пересохшими губами.
 Уэбб Коут и Коуди Сноу, широко шагая, направлялись к ферме. Но когда Августа бросила еще один испуганный взгляд на мужчин, сидящих под тополем, Джейк Куинтон исчез.
 — Слава Богу! — воскликнула она.
 Приподняв юбки, Августа поспешила к ферме, чтобы передать Коуди слова Джейка Куинтона и побранить Уэбба Коута за то, что тот выбрал такое ужасное место для лагеря.
 Сердце ее забилось чаще, когда она заметила, что Коут смотрит, как она приближается.
 Августа Бойд никогда не унизит себя чувством симпатии к какому-то индейцу. Она знает себе цену!




 Глава 4


  Из моего дневника. 
  18 апреля 1852 года. 
  Каждый день мы меняем фургоны местами. Первый фургон отправляется назад, и таким образом каждый фургон меняет свое место. Все мы ненавидим ехать последними из-за пыли. Она попадает в рот и глаза, на одежду и покрывает ведра с водой словно пеной. 
  Первое место — самое лучшее, потому что я могу видеть его. Большую часть дня он едет впереди, но время от времени отстает, чтобы поехать рядом с первым фургоном. Я заметила, что он обычно подъезжает ко мне, когда я правлю мулами или отдыхаю, но не всегда, и я его понимаю. Он не хочет, чтобы остальные заметили, что он выделяет меня. 
  Он не говорит ничего личного, ничего, что могло бы вызвать сплетни о нас. Но иногда он теряет осторожность, и я вижу в его глазах чувство. Тогда он говорит то, что предназначено только для моих ушей, но с тайным смыслом, так, что если кто-то случайно и услышит, то ничего не заподозрит. И все-таки он мог бы найти возможность побыть со мной наедине. Он должен подойти и объясниться. 
  Я в восторге, я трепещу при мысли о том, что мы держим нашу любовь в секрете, но никак не могу понять, почему мы притворяемся, что не знакомы друг с другом. Мой день разбивается на те мгновения, когда я его вижу, и часы, когда я страдаю, не видя его. Мне так хочется побыть с ним наедине, услышать объяснение этой игры, в которую мы с ним играем. Мне необходимо знать причину, необходимо услышать это из любимых уст. 
  Мы так долго ждали вдалеке друг от друга и верили, что у нас не может быть общего будущего. Я говорю себе, что могу подождать еще, если надо, но хочется, чтобы все было по-другому! Мне стыдно признаться, что я не всегда понимаю его секретные послания, хотя понимаю значение взглядов, посылаемых мне, и я успокаиваю свое сердце любовью, которую читаю в его глазах. Я так давно его люблю! 
  Сейчас вдалеке можно рассмотреть форт Керни, мы остановимся там отдохнуть на весь день. Хотя этот форт мало похож на форт. 
  Вчера опять шел дождь. Каждый день мы видим могилы вдоль дороги. Большинство из нас отбросили все претензии на пышные наряды и носят давно не стиранные платья из простой шерсти или саржи. Никто, кроме Августы, не носит кринолинов. 
  Я так тоскую о нем, что боюсь, что не сумею сохранить наш секрет. Я опустила руку на угли костра, горящая плоть остудила жар моей страсти. 




 Глава 5


 «Это прохладное облачное утро больше напоминает зиму, чем весну», — подумала Перрин, наблюдая за работой мужчин. Гек Келзи и погонщики медленно двигались вдоль вереницы фургонов, законопачивая соломой доски и замазывая их дегтем, чтобы воды реки Платт не просочились сквозь щели. Обычно широкая, но мелкая, всего по колено, сейчас река достигла глубины четырех с половиной футов из-за таяния снегов. Переправа предстояла тяжелая.
 Перрин догнала Хильду на берегу. Та смотрела на струившийся поток. Отсюда они отчетливо видели фургоны другого каравана, с трудом переправляющиеся через реку, и весь свой обоз. Они наблюдали, как Коуди Сноу громко отдавал распоряжения, наблюдая за работой погонщиков.
 — Всю оставшуюся жизнь запах дегтя будет ассоциироваться у меня с сиростью и холодом, — пробормотала Перрин, зябко кутаясь в шаль. Она уже потеряла счет переправам, которые все были нелегкими.
 — Да, — вздохнула Хильда и убрала выбившуюся прядь волос под венец из кос, напоминавший корону, чуть сдвинутую на затылок. — Мистер Келзи говорит, переправа займет весь день и вечер. — Обе поглядели на свинцовое небо. — Надеюсь, не будет опять снега или дождя.
 Перрин боялась переправы. Несмотря на сравнительно небольшую глубину, Платт славилась своими непредсказуемыми течениями, зыбучими песками и берегами с оползнями. В сущности, Платт вовсе не река, а сплетение ручьев, своего рода водяная коса, между прядями которой проглядывают песчаные отмели. Каравану предстояло пересечь семь ручьев, каждый из которых имел свои особенности.
 — Я слышала, как Копченый Джо говорил мистеру Сноу, что Платт слишком густа, чтобы ее выпить, и слишком жидка, чтобы ее распахать, — сказала Перрин, стараясь улыбнуться.
 Она не сводила взгляда с Коуди, передвигавшегося вдоль фургонов. Увидев его, Перрин забывала о своих опасениях относительно трудностей путешествия, но ее охватывало беспокойство иного рода. Нет, она не станет анализировать свои чувства.
 Перрин заметила, что он остановился, чтобы поговорить с Джейн Мангер. Она надеялась, что Джейн не станет беспокоить его из-за пустяков. Коуди занят предстоящей переправой и ждет, когда Уэбб Коут вернется из разведывательной поездки в форт Керни.
 Перрин смотрела на Коуди, и ее надежда угасала. Он указывал в ее сторону и что-то говорил Джейн. Та, выслушав его, пошла в направлении Перрин и Хильды. Коуди, нахмурившись, смотрел на Перрин, смотрел, пока не удостоверился, что его недовольство замечено.
 Она подавила вздох. В последнюю неделю ей пришлось решать множество мелких проблем — Коуди, направляя женщин к ней, каждый раз давал понять, что его отвлекают от важных дел. Ни одна из невест не привыкла обращаться со своими заботами к женщине — все они инстинктивно искали помощи у мужчины, который отвечал за них. И обижались, когда он отправлял их к Перрин.
 Несмотря на это, Перрин помогла расстроенной Люси Гастингс отыскать семейную Библию — та боялась, что забыла ее на предыдущем привале; она нашла сбежавшую корову Хильды; она обменяла пузырек касторки на пузырек ментолового масла, чтобы вылечить уши Уны Норрис; она попросила Копченого Джо ответить на вопросы Тии Ривз о бизонах, которых им вскоре предстояло увидеть.
 Все эти мелочи казались женщинам серьезными проблемами. Но Перрин вполне могла их разрешить. Она сделала для себя открытие: помощь другим удовлетворяла глубоко сидящую в ней потребность. Но, как она подозревала, пока что ни одна из проблем не была настолько серьезной, как та, с которой шла к ней сейчас Джейн Мангер.
 Джейн вышагивала по грязи, не заботясь ни о подоле, ни о ботинках. Лицо ее было хмурым. Когда Перрин впервые увидела Джейн на собрании в зале у Брейди перед самым отъездом, ее привели в восхищение цвет лица и блестящие темные волосы Джейн; она сочла ее красивой. Теперь же щеки Джейн побледнели, лицо казалось усталым. Под глазами появились темные круги. И волосы ее уже не блестели. А губы дрожали.
 Джейн заговорила прежде, чем приблизилась к ним:
 — Я всю жизнь прожила в городе. Я никогда не ездила в крытом фургоне, никогда не управляла мулами, никогда не готовила на костре, никогда не спала под открытым небом. Я знакома с жизненными тяготами, но со мной еще не случалось ничего подобного!
 Хильда, бросив быстрый взгляд на Перрин, отошла в сторонку.
 — Я закончу упаковываться к переправе, — бросила она напоследок и поспешила к фургону.
 — Я никогда бы не согласилась присоединиться к этому каравану, если бы знала, что мне придется делать всю работу одной! Мне сказали, что у меня будет компаньонка по фургону, с которой мы разделим обязанности!
 — Джейн…
 — Я не могу больше. Я выбилась из сил! Только посмотрите на мои руки. — Сдернув перчатки, она показала свои ладони, покрытые кровавыми мозолями. — И на это посмотрите! — Она приподняла юбку, чтобы показать Перрин прожженные дыры на подоле, куда попали искры от костра. — Все остальные отдыхают время от времени, когда идут за фургоном. И время от времени ходят друг к другу в гости. Только не я. Уинни не может править, ей нельзя этого доверить, даже если она и попытается. И все остальные готовят по очереди, или по очереди стирают, или устанавливают палатку, или доят коров по утрам, или пекут хлеб, или собирают сучья для костра. Но мне приходится делать все одной, потому что Уинни Ларсон не может делать ничего! — Джейн закрыла лицо ладонями, плечи ее затряслись. Она продолжала хриплым шепотом: — Так несправедливо!
 — Конечно, — ласково сказала Перрин.
 Сделав шаг вперед, она обняла Джейн за плечи и повела к ручью. Усадив ее на лежавшую на берегу бочку, Перрин опустилась рядом с ней на колени.
 — Только три недели прошло, а я так устала, что боюсь заснуть с вожжами в руках. У меня нет сил даже на то, чтобы поесть. Прошлой ночью дождь промочил насквозь нашу палатку и постели, а я спала и ничего не заметила. — Джейн прикрыла глаза дрожащей рукой. — Сейчас мне нужно расстелить наши одеяла и простыни, чтобы просушить. Но, похоже, пойдет снег или опять дождь, и они никогда не высохнут. Значит, нам придется спать, завернувшись в холодные сырые одеяла, и я просто… я просто… я больше не могу!
 Она схватила Перрин за руку и сжала ее с такой силой, что Перрин поморщилась от боли.
 — Пожалуйста! Я не могу вернуться, просто не могу! О Господи, я не знаю, что делать! Я не могу возвратиться, но я больше не могу продолжать путь в Орегон, делая всю работу за двоих!
 Высвободив свою руку, Перрин погладила Джейн по плечу.
 — Я еще раз поговорю с Уинни, — сказала она, хмуро глядя в сторону выстроившихся в ряд фургонов.
 Уинни Ларсон сидела в задке своего фургона. Расстояние было слишком большое, и Перрин не удалось разглядеть, что за предмет Уинни держала в руке, но, похоже, он занимал все ее мысли, и она не видела ничего вокруг. Уинни, казалось, не замечала всеобщих приготовлений к переправе. На ней не было ни шали, ни шляпки, и она не обращала внимания ни на ветер, ни на холод.
 — От разговоров толку не будет! — закричала Джейн. — Теперь я наконец скажу! Единственное, что может помочь… Надо отобрать у нее настойку опия!
 Перрин встрепенулась:
 — О чем вы говорите?!
 — Уинни пристрастилась к опию! — Джейн вытерла глаза и недоверчиво посмотрела на Перрин. — Вы разве не знали? — От смущения она насупила брови. — Но я думала… вы все знаете друг друга, поэтому я решила…
 — О Джейн! Вы подумали, что мы повесили на вас Уинни, потому что никому из нас не хотелось делать дополнительную работу и заботиться о ней?
 Когда Джейн кивнула, опасливо наблюдая за выражением лица Перрин, та покачала головой и взяла ее за руки.
 — Клянусь вам, я первый раз слышу об опии. Мне известно, что отец Уинни — аптекарь в Чейзити, и я встречалась с Уинни и ее матерью в магазинчике у Брейди, но до этого путешествия я не была лично с ней знакома, мы с ней и словом-то не перекинулись! — Перрин на несколько секунд задумалась. — Я могу только догадываться, но мне кажется, что и все остальные не очень-то хорошо ее знают.
 Джейн высвободила одну руку и утерла слезы.
 — Если это правда, то я поступила несправедливо. Я так злилась, потому что думала, что… — Она махнула рукой и покачала головой. Потом заглянула в огромные глаза Перрин. — Я не знаю, что мне делать!
 Перрин с великим трудом подавила первое же возникшее у нее желание — броситься к фургонам и обрушить эту проблему на голову Коуди.
 — Вы рассказали мистеру Сноу об Уинни?
 — Не успела, он направил меня к вам.
 «Обдумай все хорошенько, — уговаривала себя Перрин. — Как бы Коуди поступил на твоем месте?»
 Опустившись на корточки, она внимательно смотрела на темные облака, гонимые ветром низко над землей. Небо было серым, река поблескивала, как унылые полоски серых лент, и мысли Перрин тоже были унылыми. Она понятия не имела, что ей следует предпринять в сложившейся ситуации. Однако прекрасно понимала: она должна самостоятельно разрешить эту проблему, не спрашивая совета у Коуди.
 — Вы не могли бы продержаться еще немножко? — спросила она наконец. — Мне нужно подумать…
 Джейн обратила усталый взгляд на низкий берег реки. Каждый дюйм переправы чреват опасностями. Другим невестам помогут компаньонки. По крайней мере они их будут подбадривать. Но ей придется нести это тяжелое бремя одной рядом с Уинни, погруженной в сон наяву.
 Джейн опустила голову; она разглядывала кровавые мозоли на ладонях.
 — Я так устала, — прошептала она. — До последней косточки. Но я смогу еще немножко потерпеть, если буду уверена, что скоро этому придет конец. — Подняв голову, она пристально посмотрела в глаза Перрин. — Я не могу вернуться в Миссури. Это невозможно. Но если все будет продолжаться по-старому, я заболею. Пожалуйста, помогите мне.
 — Постараюсь, — пообещала Перрин и сжала руки Джейн.
 Оставшись в одиночестве на берегу реки, она проследила, как Джейн вернулась к фургону. Та шла, еле волоча ноги. «Что же делать?» — думала Перрин. Но в голову ничего не приходило. Задача была слишком сложной, чтобы решить ее с ходу.
 И тут она увидела, что Коуди наблюдает за ней. Он стоял рядом с одним из погонщиков, держа в руке ведро с дегтем. Долгое время они смотрели друг на друга через широкое пространство грязной земли.
 Коуди снял шляпу и помахал ею, подавая сигнал Копченому Джо. Тот ударил в обеденный гонг, извещая, что настало время вернуться в фургоны. Направляясь к своему фургону, Перрин заметила, что Коуди все еще смотрит на нее. Его пристальное внимание беспокоило ее, но в то же время доставляло какое-то странное удовлетворение.
 Сердце ее затрепетало. Ее постоянно влекло к грубоватым мужчинам; возможно, привлекало их упрямство — они не позволяли манипулировать собой, а может, привлекала их самоуверенность, их пренебрежительное отношение ко всяким условностям.
 Перрин поспешила забраться в фургон, откуда уже не могла его видеть.
 Несколько обозов собралось у форта Керни. Люди отдыхали после тяжелой переправы, сушили провизию, намокшую от дождя и речной воды; многие толпились в гарнизонных лавках, чтобы пополнить свои запасы. После трех недель пути все переселенцы поняли, что переоценили значимость одного и серьезно недооценили необходимость другого. Лавочники давали путешественникам понять, что следующая возможность закупить припасы появится у них не раньше чем через пять недель, и, бессовестно взвинчивая цены, имели очень неплохой доход.
 Безысходность словно клещами сжимала сердце Августы, слезы отчаяния комом стояли в горле. Все шло из рук вон плохо. И деготь плохо держался на днище фургона, и речная вода просочилась в телегу, намочив ее лучшее постельное белье. Более того, двадцать фунтов сахара, весь ее запас, вывалился из гуттаперчевого мешка, в котором, как предполагалось, он должен был хорошо сохраниться. Сахар растворился в воде. Двадцатифунтового мешка хватило бы на все путешествие, а теперь у нее ничего не осталось.
 И еще одно несчастье… Кора слишком сильно натянула вожжи, и это стало причиной их остановки на песчаной отмели посреди реки Платт. Погонщики въехали в реку, чтобы помочь им, но ничего не смогли поделать с мулом, который — глупое животное — завяз в зыбучих песках. Пришлось освободить мула от упряжки и беспомощно наблюдать, как несчастное животное уходит подводу.
 Потом, как будто неприятностей было недостаточно, с неба как из ведра полил дождь вперемежку со снегом. Они промокли до нитки, прежде чем завершили переправу. Кора попыталась приготовить ужин под проливным дождем, что оказалось совершенно невыполнимой задачей. Они легли спать голодными, и всю ночь на них падали капли дождя, сочившиеся сквозь палатку.
 И наконец последнее разочарование: после стольких дней ожидания форт Керни оказался не чем иным, как унылым нагромождением бревенчатых лачуг, выстроенных вокруг площади, которая представляла собой море вязкой грязи, лошадиного помета и жевательного табака.
 Августа ступила на дощатый тротуар, проложенный перед лавками, и посмотрела вниз, на отвратительную грязь, прилипшую к ее туфлям. Кисточки были испорчены, подол платья намок. Она судорожно сглотнула и заморгала, на глаза ее навернулись слезы. Нет, она не заплачет, она не будет плакать!
 — Ну, мы заходим в лавку или нет?! — в сердцах воскликнула Кора. Дождь нанес значительный урон ее шляпке — поля осели и закрывали глаза.
 При других обстоятельствах Августа бы рассмеялась, глядя на Кору. Но сейчас ей было не до смеха.
 — Я еще не решила, стоит ли что-то покупать, — сказала она, с трудом отрывая взгляд от тех соблазнительных вещей, что были разложены на витрине. Солдаты и путешественники толпились неподалеку от лавки, чуть ли не по колено в грязи. Фургоны, груженные провизией, выезжали с площади, а пустые фургоны занимали их место.
 Кора наклонилась, чтобы рассмотреть товары, выставленные в витрине. Потом развела руками.
 — Мы не можем ехать всю дорогу до Орегона без сахара, — заявила она. — Возможно, вы считаете, что сможете подсластить кофе, просто опустив туда свой палец, но, поверьте мне, ничего у вас не выйдет. И еще нам нужно купить мула. Вместо того, что мы потеряли.
 — А чья в этом вина? — огрызнулась Августа, отступая, чтобы дать пройти мужчине и женщине, выходящим из лавки. Прежде чем дверь закрылась, она мельком увидела очень соблазнительные на вид рулоны бинтов и всевозможные медицинские принадлежности, а также какие-то загадочные бочки и разные вещицы из кожи.
 Кора уставилась на нее:
 — Если вы хоть раз возьмете в руки вожжи, то, может, поймете, что не так уж просто управлять упряжкой мулов! Особенно когда фургон почти что плывет по воде, а вокруг тебя с ревом проносятся волны!
 Августа вздернула подбородок:
 — Некоторые управляются всего с шестью мулами, поэтому мы прекрасно обойдемся с семью.
 — Хорошо, но сахар-то нам нужен. — Кора вошла в лавку и захлопнула за собой дверь.
 Сжав зубы, Августа схватилась за ридикюльчик, свисающий с руки. Она отчаянно желала, чтобы он потолстел под ее пальцами. Сахар, как она узнала, продавался по жуткой цене — двадцать центов за фунт. Чтобы возместить то, что унесла река, следовало выложить четыре доллара. А чтобы купить свежих яиц, при одной мысли о которых у нее потекли слюнки, нужно было заплатить пятнадцать центов за дюжину.
 Кусая губы, пытаясь унять слезы гнева и жалости к себе, она медленно прохаживалась по грязному деревянному настилу, снова и снова производя в уме подсчеты.
 В ее голубых глазах застыл ужас. У нее всего тридцать пять долларов, которые нужно растянуть на пять месяцев пути.
 — Ох! — Мем схватилась за руку Августы; они столкнулись у входа в лавку. Августа не извинилась, и это пришлось сделать Мем, которая холодно проговорила: — Прошу прощения. Я не заметила вас.
 Августа приняла извинение, рассеянно кивнув головой. Потом повернулась на голос, раздавшийся над ее шляпкой:
 — Добрый день, леди.
 Обе женщины задрали головы и увидели улыбающееся лицо Уэбба Коута. Он приподнял шляпу. Августа затаила дыхание и почувствовала, что и у Мем перехватило дух. Женщины смотрели на развевающиеся темные волосы Уэбба, на его блестящие черные глаза, на сверкающие белые зубы на бронзовом лице.
 Уэбб критически оглядел изысканную шляпку Августы и газовый шарфик, завязанный под подбородком.
 — Советую вам, дамы, купить шляпы с самыми широкими полями, какие только найдутся. Скоро наступит ужасная жара.
 — Трудно представить, что скоро будет тепло и сухо. — Мем приподняла намокший подол и рассмеялась, глядя на складки своих юбок, слипшиеся от грязи. — Что ж, солнышко было бы прекрасным ответом на наши молитвы.
 Уэбб улыбнулся:
 — Если у вас нет с собой помады, стоит купить и ее, пока есть возможность. Солнце, которого вы так ждете, может испортить цвет вашего лица.
 Августа судорожно вздохнула. Она не верила собственным ушам. Дрожа от негодования, она проговорила:
 — Никто не хочет и не просит ваших советов. — Ее холодный взгляд свидетельствовал о нанесенном ей оскорблении. — Если вы и впредь будете делать нам столь интимные замечания, я пожалуюсь мистеру Сноу!
 Уэбб внимательно посмотрел на нее, и что-то темное и угрожающее сверкнуло в его черных глазах. Он кончиками пальцев коснулся полей своей шляпы, кивнул и сошел с тротуара. И пошел через площадь к лавке, где продавались седла и где поджидал его Коуди.
 Как только он повернулся спиной, пальцы Мем впились в плечо Августы.
 — Вы самая грубая, самая надутая гордячка, какую мне только приходилось видеть!
 — Прошу прощения! Этот полукровка упомянул наши губы и цвет наших лиц! Такие личные замечания мы не можем простить и белому, не говоря уж об индейце!
 Мем наклонилась, и ее глаза оказались на одном уровне с глазами Августы.
 — Никогда больше — слышите, никогда! — не говорите от чужого имени. Не смейте говорить «мы». Отвечайте исключительно за себя, мисс Бойд.
 — Вот как? Хорошо!
 Мем шагала по помосту с таким хмурым видом, что даже привыкшие ко всему солдаты поспешили уступить ей дорогу.
 — Хорошо! — повторила взбешенная Августа. Теперь ей стало ясно, какая из сестер получила надлежащее воспитание.
 Словно прочитав ее мысли, из лавки выбежала Бути. Остановившись в водовороте своих юбок, она принялась рассматривать брошь, приколотую к кашемировой шали Августы.
 — О, дорогая! Я опаздываю на собрание, к Перрин. Мем будет вне себя. — Она подняла глаза и увидела, что Августа смотрит на нее с неприветливым выражением лица. — Вы не видели мою сестру?
 Августа молча кивнула в направлении удаляющейся фигуры Мем.
 Бути сделала несколько шагов вслед за ней, потом остановилась.
 — А вы не идете? Собрание начнется через несколько минут.
 Августа отрицательно покачала головой:
 — Этой твари нечего мне сказать. Неужели вы примете ее приглашение? Может, лучше зайдете се мной в лавку?
 Лицо Бути выражало нерешительность. Она бросила взгляд в направлении Мем, которая уже дошла до конца помоста, и по ее щекам разлился яркий румянец.
 — Мне бы хотелось, правда, но… Мем заставила меня пообещать, что я приду на собрание миссис Уэйверли и… — Она беспомощно пожала плечами. — В любое другое время я бы…
 Августа избавила ее от дальнейших объяснений.
 — Тогда бегите за ней, — сказала она холодно.
 Бути засеменила по дощатому помосту, унося с собой тайные надежды Августы. Та рассчитывала уговорить Бути купить ей дюжину яиц.
 Августа невольно взглянула на золотые часики, приколотые к ее шали из настоящего кашемира. Собрание этой твари должно начаться через пятнадцать минут. Ну уж она-то не будет на нем присутствовать.
 Войдя в лавку, Августа вдохнула всевозможные соблазнительные ароматы — запахи солений и лука, кофейных зерен и копченых колбас. Осмотрев горы товаров, громоздившихся на полках, она остановилась перед мешками с сахаром.
 — А вы не идете на собрание миссис Уэйверли? — с невинным видом спросила Кора, появляясь из соседнего прохода.
 — Вряд ли! — От Коры шел острый запах черной корицы. — И ты тоже не пойдешь! — Августа уставилась на пакет с лакрицей, который Кора сжимала в руке. Резкий пьянящий запах ударил ей в ноздри.
 Кора прищурилась:
 — Я-то пойду! Я считаю, что могу идти куда хочу, когда не работаю!
 Резко повернувшись, она торопливо прошла по узкому проходу и вышла из лавки.
 Августа с тоской смотрела на мешки с сахаром. Лакрица! Кора потратила часть своего доллара на лакрицу! Она, Августа, отдала целый доллар, чтобы эта глупая расточительница могла купить себе лакрицы!
 Ее захлестнули ярость и отчаяние, в глазах у нее потемнело. Она судорожно прижала к груди ридикюль. О Господи, что же делать?!
 Коуди видел хмурое лицо Уэбба, когда тот лавировал между обозами на гарнизонной площади. Он пошел ему навстречу.
 — По пути в лагерь заглянем на улицу Руж. Похоже, тебе нужно выпить.
 Улица Руж находилась за гарнизоном и представляла собой скопище салунов, прачечных и притонов со шлюхами. Они зашли в один из салунов и заняли столик рядом с разбитым окном, смотревшим на въезд в гарнизон. Майлзу Досону, главному погонщику, надлежало оставаться у гарнизона до тех пор, пока последняя из невест, то есть Августа Бойд, не вернется в лагерь. Коуди не успокоится, пока все его подопечные не соберутся у обоза.
 Откинувшись на спинку стула, он оглядел лица мужчин, окружающих стол, где шла игра в фараон.
 — Я знавал командира этого форта по армии. Уиллис говорит, Джейк Куинтон миновал здешние места дня четыре назад.
 Уэбб залпом опорожнил свой стакан.
 — Я считал, что Куинтон достаточно навидался фортов.
 — Уиллис думает, что Куинтон и его люди ограбили караван Джеда Лекси.
 Уэбб кивнул:
 — Скажу, чтобы сторожа смотрели в оба.
 Они никогда не оставляли фургоны с оружием и мелассой без охраны. Кто-то все время находился на посту — и днем, и ночью. Оба были совершенно уверены, что груз, который они везли, являлся лакомой приманкой для таких мародеров, как Куинтон и его банда.
 Коуди налил себе вторую порцию виски.
 — Это не мое дело, но я повторяю: она та еще штучка, старик.
 — Ты прав. Это не твое дело. И не мое дело напоминать тебе, что с тех пор, как умерла Эллин, ты всех женщин считаешь смертельно опасными. — Уэбб глянул в окно на въезд в гарнизон.
 Коуди не ответил, но замечание Уэбба заставило его нахмуриться. Когда Эллин и ее только что родившийся сын умерли день спустя после родов, он чуть с ума не сошел от горя. Он отказался от карьеры в армии, но все это было давно в прошлом. Только одно теперь имело значение: он не хотел снова испытать подобную боль.
 Уэбб повертел низкий стеклянный стакан в своих тонких пальцах.
 — Я беспокоюсь за тебя, дружище.
 — Беспокойся за себя. О себе я подумаю сам, — пробормотал Коуди.
 — Прошлое отравляет твою жизнь. — Уэбб залпом выпил виски. — Вот почему ты собираешься поселиться в Орегоне.
 Коуди усмехнулся:
 — Потому что в Орегоне не так уж много женщин? Ты так думаешь?
 Уэбб улыбнулся:
 — Груз, который мы везем, — свидетельство того, что в Орегоне не много соблазнов.
 Коуди выпрямился на стуле, потом поднялся и водрузил на голову шляпу.
 — Гек и Майлз будут искать нас. Они вышли и зашагали по улице Руж, нисколько не удивляясь тому, что все встречные уступают им дорогу.
 — Знаешь, Уэбб, — проговорил Коуди, когда они миновали дощатый помост и захлюпали по грязи, направляясь к лагерю, — я терпеть не могу, когда ты начинаешь анализировать мои поступки. Именно это в твоей индейской натуре мне не по душе.
 Уэбб рассмеялся.
 — Ты не любишь выслушивать правду, бледнолицый, — парировал он замечание приятеля.
 — Что ты, краснокожий дьявол, знаешь о правде?
 Оба расхохотались.
 Когда они подошли к лагерю, Коуди заметил, что чейзитские невесты собрались неподалеку от фургонов. Складные стулья женщин образовывали полукруг.
 — Что все это значит? — спросил Уэбб.
 — Разрази меня гром, если я знаю. — Коуди вскинул брови.
 Перрин Уэйверли занимала его мысли гораздо чаще, чем он сам себе в этом сознавался. Она была красивой, и она была отверженной — два обстоятельства, вызывающие у мужчин интерес. И кроме того, его удивляла и вызывала восхищение сила ее характера. Она твердо решила преуспеть в качестве представительницы, несмотря на пренебрежительное отношение невест.
 Когда Коуди увидел Перрин, вышедшую к собравшимся женщинам, он подумал о том, что храбрость может принимать самые разнообразные формы.




 Глава 6


 Перрин не знала, сколько женщин придет на собрание. Она подозревала, что все пришли в основном из-за льстивых обещаний, увещеваний и завуалированных угроз Мем. Заметив прямую фигуру Мем в середине группы, она посмотрела на нее взглядом, полным сердечной признательности. К сожалению, Мем не в силах помочь ей вести собрание. Это-то ей придется делать самой.
 Хотя Перрин в течение двух дней репетировала, она все равно очень сильно волновалась. Кто знает, как отнесутся к ее словам те, кто предпочел бы пойти друг к другу в гости, вместо того чтобы слушать ее, Перрин Уэйверли.
 Некоторые из женщин болтали, не отрываясь от штопки чулок или починки порванных подолов; Сара Дженнингс помешивала тесто, установив на коленях форму для выпечки. Тия Ривз раскрыла свой блокнот для зарисовок и внимательно смотрела то на Перрин, то на палочку древесного угля, которая, казалось, летала по странице ее блокнота. Кора угостила Люси лакричной тянучкой, и они принялись о чем-то шептаться. Уна Норрис была занята тем, что раскладывала первые крошечные весенние цветочки между страницами своего дорожного дневника.
 — Простите! — Перрин тотчас поняла: это не самое лучшее начало. Она смутилась. Затем, судорожно глотнув, снова заговорила: — Внимание, пожалуйста!
 Женщины оставили свои занятия. Они подняли головы и вопросительно уставились на Перрин. От этих взглядов, упрямых и осуждающих, приготовленная речь вылетела у Перрин из головы. Во рту пересохло.
 — Мне никогда прежде не доводилось держать речь, — тихо, с запинкой проговорила она, раздумывая, видят ли они, что губы ее дрожат.
 — Громче, — мягко попросила Хильда.
 Перрин откашлялась. Для придания себе храбрости Перрин положила под лиф платья самое дорогое, что у нее было. Коснувшись груди, она почувствовала свою старую «валентинку», прижатую к телу. За долгие годы буквы выцвели, и теперь только она одна могла разобрать надпись: «Моей любимой жене Шарлотте». «Валентинка» — это все, что осталось у нее от родителей.
 Перрин бросила взгляд на Джейн Мангер, которая сидела чуть поодаль от остальных. Усталые глаза Джейн пристально смотрели на нее с надеждой и нетерпением.
 Перрин глубоко вздохнула:
 — Я попросила вас прийти сюда, потому что мы попали в затруднительное положение и мне надо с вами посоветоваться.
 — Ив чем же состоит затруднение? — спросила Сара Дженнингс. Она вручила форму с тестом молоденькой Люси Гастингс — настала ее очередь мешать тесто.
 Что бы ни делала Перрин, Сара смотрела на нее с каким-то особым выражением, как бы намекая, что смогла бы справиться с этим лучше. Тем не менее Перрин восхищалась ею. Сара была добродушной, хоть и серьезной, и не стеснялась говорить то, что думает. Будучи долгие годы женой военного, она встречала любые трудности с таким видом, словно все преграды ей нипочем. Перрин вынуждена была признать: хорошо бы иметь Сару в союзниках, случись что-нибудь серьезное.
 — В задних рядах слышно?
 Перрин посмотрела на последний ряд, где сидели самые молодые женщины — Тия Ривз, Люси Гастингс и Уна Норрис. Тия оторвалась от своего блокнота для рисования и кивнула головой. Люси сделала то же самое. Уна Норрис отложила в сторону свои цветочки и нахмурилась. Было ясно: Перрин не нравилась Уне. Девушка не сказала ей и нескольких слов с самого начала путешествия.
 — Я полагаю, что всем вам известно: Уинни Ларсон больна. — Перрин прижала к груди дрожащие руки. — Я недавно узнала причину ее болезни, и мои подозрения подтвердились.
 — Это холера! — выдохнула Бути. Подняв рубашку, которую чинила, она воспользовалась ею как веером; казалось, бедняжка вот-вот лишится чувств. — Я так и знала! Мы все умрем!
 — Никакая это не холера, — поспешила успокоить всех Перрин. — Уинни Ларсон пристрастилась к настойке опия, наркотическому средству. Она не пьет, не ест и с каждым днем все больше слабеет, что опасно для ее жизни. Уинни пребывает в мире грез.
 Невесты удивленно уставились на Перрин.
 — Я должна кое-что сказать. — Хильда нерешительно встала и повернулась лицом к собравшимся. — Мне бы следовало сказать об этом раньше. — Она виновато взглянула на Перрин. — Моя мама и мама Уинни — подруги. Я припоминаю, что моя мама говорила… — Лицо ее вспыхнуло, она потупилась. — Конечно, все это сплетни, и я не должна…
 На нее строго взглянули карие глаза Мем.
 — Если у тебя есть важная информация, твой долг — не скрывать ее.
 Сара что-то одобрительно проворчала.
 — Да. Мне вот что известно… — Хильда закусила губу и подняла голову. — Три года назад мужчина, который, как верила Уинни, должен был жениться на ней, женился на какой-то другой женщине. — Одна из самых молоденьких невест охнула. — Именно после этого миссис Ларсон заподозрила, что Уинни, ну… брала это лекарство из аптеки отца.
 — Ты хочешь сказать — воровала? — спросила Сара. Хильда печально кивнула:
 — Ларсоны надеялись, что Уинни оправится от своей депрессии, но она так и не поправилась. Отдалившись от подруг и от семьи, она горевала о своей потере. Ларсоны думали, что смогут отучить ее от опия, но не смогли. Каким-то образом она умудрялась доставать еще и еще. — Хильда немного помолчала. — Если моя мама права, то это была идея мистера Ларсона — отправить дочь с нашим караваном. Сомневаюсь, что у нее был выбор. Возможно, Уинни до сих пор не понимает, куда едет. Похоже, она думает, что едет к тому мужчине, который ее бросил.
 — О Господи. — Бути прижала руки к груди. — Вам следовало сообщить об этом мистеру Сноу до того, как мы тронулись в путь.
 Хильда взглянула на Джейн:
 — Моя вина, что я ему не сказала. Но я надеялась, что у Уинни не будет возможности раздобыть опий в пути, что она поправится и найдет свое счастье в Орегоне.
 Хильда села при полном молчании собравшихся. В наступившей тишине Перрин слышала крики и шум, доносящиеся из салуна на улице Руж. Она слышала, как Копченый Джо играет на губной гармошке в дальнем конце лагеря, и с грустью думала о том, что Хильда не доверяла ей, потому и не рассказала все это раньше.
 Перрин сделала шаг вперед:
 — Джейн не может больше заботиться об Уинни и делать всю работу за двоих.
 Все посмотрели на изможденное лицо Джейн.
 — Вопрос в том, что можем сделать мы, — продолжала Перрин. — Мне нужны ваши предложения и помощь.
 В заднем ряду поднялась Уна Норрис. Ее блестящие черные волосы были тщательно разделены прямым пробором и забраны на затылке в аккуратный пучок.
 — Это нас не касается, — заявила она. — Я думаю, нам следует рассказать об этом мистеру Сноу. — Уна покраснела и, опустив глаза, уселась на свое место.
 — Я думала о подобном варианте, — кивнула Перрин. Глянув поверх голов, она заметила, что Коуди и Уэбб возвращаются из гарнизона, направляясь к фургонам. — Но я решила, что мистер Сноу скорее всего отправит Уинни обратно в Чейзити… — Она немного помолчала. — Если мы решим умыть руки и взвалим все на мистера Сноу, тогда, конечно, я так и поступлю.
 — Если капитан отправит Уинни в Чейзити, это избавит всех от лишних проблем, — сказала Сара.
 — Но я чувствую, что у вас что-то другое на уме. Верно ведь? — спросила Мем, обращаясь к Перрин.
 — Если Уинни отправят домой — она погибла. Судя по рассказу Хильды, семья Уинни махнула на нее рукой. — Перрин обвела взглядом лица женщин. — И кроме того, если Уинни нас оставит, это не решит ни ее проблем, ни проблем Джейн. Джейн останется без компаньонки, и для нее все останется по-прежнему.
 — Чего вы предлагаете? — спросила Мем. Щеки Перрин горели. Она попыталась уклониться от прямого ответа.
 — Я хочу помочь Уинни. Ее родители отказались от нее — так неужели и мы бросим ее на произвол судьбы?
 Все молчали. Тишину нарушил голос Сары:
 — Думаю, я поняла, куда вы клоните. Если Уинни не перестанет принимать настойку опия, она умрет. Рано или поздно это произойдет. Я предлагаю найти опий и разбить бутылки. Таким образом мы вернем ей здоровье.
 Когда стало ясно, что никаких комментариев не последует, Перрин продолжала:
 — У нее появится шанс начать новую жизнь, но только, в том случае, если она будет здорова. И если мы ей поможем. — Перрин совершенно забыла о своей заранее подготовленной речи, забыла о своем волнении. В течение двадцати минут она призывала сидевших перед ней женщин помочь Уинни.
 Когда Перрин замолчала, Сара поджала губы.
 — Миссис Уэйверли, вам прежде доводилось иметь дело с теми, кто пристрастился к подобным лекарствам?
 — Нет, не доводилось.
 — И мне тоже. Но я слышала, что прекращение приема опия, даже его наиболее слабых разновидностей, таких как, например, настойка, опасно для жизни. И нет гарантии, что Уинни не вернется к опию при первой же возможности.
 — Но если она прекратит принимать его и останется жива, у нее появится шанс выжить и, возможно, стать счастливой, — возразила Мем. — Если же мистер Сноу отправит ее в Чейзити, у нее не останется ни малейшего шанса.
 — Да. Я тоже так считаю, — согласилась Хильда. — Если мы отправим ее обратно, она никогда не выйдет замуж.
 Перрин снова взяла слово.
 — Если мы потерпим неудачу, — сказала она, — тогда я согласна: мы предоставим мистеру Сноу решать эту проблему, и он, несомненно, отправит Уинни домой. — Она обвела взглядом хмурые лица женщин. — Но если мы попытаемся помочь Уинни, тогда кому-то из нас придется все время находиться рядом с ней. Но сперва мы должны решить, хотим ли мы дать Уинни шанс начать новую жизнь.
 Люси Гастингс поднялась и решительным жестом оправила юбки.
 — Мне хочется думать, что если бы я нуждалась в помощи, то вы бы попытались мне помочь, — заявила она; голосок ее дрожал, нежные щечки горели. — Я верю, что с Божьей помощью мы сможем спасти мисс Ларсон от греха, в который она впала. — Люси поспешно уселась и уставилась в землю. Неожиданно со своего места вскочила Кора Троп.
 — Я не невеста и не имею права тут говорить, но мне все равно хочется сказать: в Чейзити у нее нет никаких шансов. Все прекрасно об этом знают, иначе мы не ехали бы сейчас в этом караване. Так вот… Если бы мисс Ларсон была в здравом рассудке, доложу я вам, она бы попросила не отправлять ее обратно. Уж я-то знаю! Мне бы совсем не понравилось, если бы вы отправили меня обратно! — Она села, выпятив вперед подбородок и вытащила на пакета, лежавшего у нее на коленях, еще одну лакричную тянучку.
 — Джейн! — Все проследили за взглядом Перрин. — Наше решение касается непосредственно вас. Каково вате мнение?
 Джейн Мангер прикрыла глаза. Потом оглядела собравшихся и тяжко вздохнула.
 — Я согласна с миссис Уэйверли. Не отправляйте Уинни домой. — Она внимательно посмотрела на Перрин. — Если вы решили ей помочь, я согласна.
 Мем энергично закивала:
 — Тогда, наверное, все мы согласны. Надо отобрать у Уинни опий и ухаживать за ней до ее выздоровления.
 — Благодарю вас, — прошептала Перрин. Откашлявшись, она заговорила громче: — Те, кто хочет принять в этом участие, пожалуйста, переговорите со своей соседкой по фургону и удостоверьтесь, что она согласна взвалить на себя дополнительные тяготы в ваше отсутствие. Хильда… Может быть, вы опросите всех и составите список тех, кто хочет дежурить с Уинни? Мем… Не могли бы вы составить расписание? — Она сжала кулаки и глубоко вздохнула, — Завтра утром, перед тем как тронуться в путь, мы с Джейн обыщем фургон. Мы найдем опий. — Перрин вопросительно взглянула на Джейн, ожидая, когда та кивнет в знак согласия.
 — Вам понадобится помощь, — сказала Сара после продолжительной паузы. — Я приду, как только подою корову.
 — Да благословит всех вас Бог! — радостно воскликнула Люси Гастингс. — Я буду молиться за наш успех.
 Сара встала и пристально посмотрела на Перрин. Потом молча кивнула, взяла свой стул и позвала Люси. Мем, прежде чем отправиться к своему фургону, показала Перрин большой палец.
 Когда все женщины разошлись, Перрин, стоя в полном одиночестве, задумчиво смотрела на фургон Уинни и Джейн. Она убедила невест помочь Уинни. И верила, что приняла верное решение.
 Крики Уинни разбудили весь лагерь. Все бросились в предрассветную мглу. Подбежав к фургону, женщины увидели Перрин, которая лежала на земле, борясь с обезумевшей Уинни.
 — Я не могу удержать ее, — выдохнула Перрин. После того как она разбила вторую бутылку опия, Уинни, казалось, обезумела: она царапалась и кусалась, пытаясь пробиться к фургону.
 — Я сильная! — крикнула Хильда, подбегая к борющимся женщинам. — Я удержу ее.
 Сара поспешила следом за Хильдой. Они вместе оттащили Уинни от фургона. Та по-прежнему издавала пронзительные, отчаянные крики.
 Перрин, задыхаясь, с трудом поднялась на ноги. Коснулась ладонью царапин на щеке. На пальцах ее были следы крови.
 — С вами все в порядке? — крикнула Джейн, выглядывая из фургона. Она передала Люси еще две бутылки с настойкой опия. Та, чертыхнувшись, разбила бутылки о колесо фургона.
 — Я не ожидала, что она окажется такой сильной, — сказала Перрин. — Поищите еще. Я вернусь через минуту.
 Она заметила Коуди, стоявшего за спинами женщин. Когда взгляды их встретились, он, мотнув головой, пошел прочь от фургона. Перрин, глубоко вздохнув, последовала за ним.
 — Вы хотите знать, в чем дело? — спросила она, догоняя его уже за фургонами.
 — Я знаю, в чем тут дело, — нахмурился Коуди. — Мне сказала Уна Норрис.
 — Уна? — Вытащив из рукава носовой платок, Перрин осторожно прижала его к свежим царапинам на щеке, причиняющим острую боль.
 — Мисс Норрис правильно считает, что с этим вам следовало бы обратиться ко мне. И я с ней согласен: мисс Ларсон представляет опасность и для Джейн Мангер, и для всех остальных. Почему, черт подери, вы не рассказали мне об этом?
 Коуди возвышался над Перрин словно статуя, олицетворяющая разгневанное мужское божество. Морщины на его щеках стали глубже, подбородок — тверже, а синие глаза метали молнии. Перрин расправила плечи.
 — Вы дали мне указание решать самой все возникающие проблемы.
 Коуди раздраженно развел руками. Затем подбоченился и оглядел Перрин с головы до ног.
 — Мы с вами не так поняли друг друга. Я не хотел, чтобы меня беспокоили по пустякам.
 — Но, мистер Сноу…
 Он поднял руку, заставив ее замолчать.
 — Болезнь Уинни Ларсон — наша общая проблема. Следовательно, Уинни Ларсон отправится домой. Я устрою так, чтобы она оставалась в форте Керни до тех пор, пока комендант Уиллис не определит ее в обоз, направляющийся на восток.
 Перрин схватила Коуди за руку и почувствовала, как затвердели его мышцы при ее прикосновении.
 — Пожалуйста, мистер Сноу! Коуди, пожалуйста, выслушайте меня!
 — У вас есть одна минута, — сказал он раздраженно.
 У Перрин имелась прекрасная возможность потратить эту минуту впустую, размышляя о стальных мускулах, бугрящихся под ее пальцами. С трудом сглотнув, она убрала руку с его плеча и провела ладонью по юбке.
 — Если вы отправите Уинни в Чейэити, к ее семье и к аптеке отца, она никогда не оправится. Она будет продолжать пить опий, пока не умрет! Она никогда не выйдет замуж и никогда не заведет своей семьи. Пожалуйста, я прошу вас. Дайте нам шанс помочь ей! Если ничего не получится, тогда отправляйте ее обратно. Но дайте Уинни шанс! Это ее единственный шанс!
 — Пропади все пропадом! — Отвернувшись от нее, Коуди сделал несколько шагов в направлении форта. Она видела, как на его скулах заиграли желваки, заметила, как он потер плечо, за которое она его схватила.
 — Большинство женщин согласны. Мы хотим этого. Пожалуйста… пожалуйста, дайте нам возможность помочь ей!
 Когда он обернулся к Перрин, губы его были плотно сжаты.
 — А что вас заставляет думать, что Уинни Ларсон хочет вашей помощи? Уинни сейчас думает лишь о том, как болит ее сердце, а настойка опия помогает ей забыть об этом.
 Перрин вдруг поняла, что Коуди говорит об Уинни, а думает о своем собственном горе. Она снова схватила его за руку:
 — Уинни заслуживает того, чтобы начать новую жизнь! Не считайте ее недостойной этого, Коуди! Она попыталась выжить единственным доступным ей способом. И она допустила ошибку. С нашей помощью она, возможно, ее исправит! Вы разве не понимаете? В Орегоне нас ждет новая жизнь. Дайте ей шанс! Пожалуйста, позвольте мне… — Она облизала губы и покачала головой. — Дайте шанс Уинни для новой жизни!
 Коуди стоял так близко, что она замерла, почувствовав жар, исходивший от него. Перрин ощущала запах жира, которым был смазан его жилет, чтобы не намокал, вдыхала дух сыромятной кожи, вдыхала запах мужчины. Даже прося за Уинни, она не могла избавиться от ощущения, что Коуди Сноу — настоящий мужчина.
 Не сводя глаз с царапин на ее щеке, он вытащил из внутреннего кармана тонкую сигару и закурил. Целую минуту он курил молча. Наконец сказал:
 — По крайней мере один человек не согласен с вашим решением. Возможно, найдутся и другие несогласные.
 Перрин внимательно посмотрела на кровь на своем носовом платке, потом сложила его по-другому и опять прижала к щеке. Она наблюдала, как вьется дымок от сигары, поднимаясь над полями его шляпы. И вдруг поняла, что ей лучше отвести взгляд от его синих глаз, которые, казалось, видят ее насквозь.
 — Меня огорчает, что мисс Норрис возражает. Но, уверяю вас, большинство невест хотят помочь Уинни.
 Она просила, она сказала все, что могла. Теперь ей оставалось только ждать решения Коуди. Он курил, повернувшись к ней спиной, наблюдая за группой женщин, собравшихся у фургона. Отчаянные крики и рыдания Уинни разносились в прохладном утреннем воздухе.
 — Хорошо, — кивнул наконец Коуди. — Попытайтесь… Но учтите, Перрин, если хоть одна из моих подопечных станет слабеть от такой нагрузки или же выяснится, что у вас ничего не выходит, мне придется вмешаться, и тогда уже не будет никаких дискуссий, Уинни Ларсон отправится домой. Вы поняли?
 Облегченно вздохнув, Перрин уставилась на его профиль, словно вытесанный из камня. Коуди Сноу был удивительный мужчина. Когда она отправилась с ним за фургоны, в прерию, она и двух пенсов не поставила бы на то, что сможет его убедить.
 — Спасибо, — прошептала она. — Если бы Уинни… чувствовала себя лучше, она тоже поблагодарила бы вас. Он посмотрел на нее пристальным и долгим взглядом:
 — Не совершайте ошибок, Перрин. Я согласился на этот эксперимент вовсе не из-за Уинни. Моя политика — предоставлять моим подопечным возможность самостоятельно решать свои проблемы. И кроме того, если вы добьетесь успеха, вы наладите отношения со своими попутчицами.
 — А если ничего не получится? — спросила Перрин, зажимая в кулаке окровавленный платок. Они посмотрели друг другу в глаза.
 — Поговорим, когда это произойдет.
 Когда это произойдет. Значит, он думает, что у нее ничего не получится. Может быть, и другие думают так же. Нет, она справится! Она всем это докажет.
 Мем никогда не видела, чтобы кто-то так страдал, как страдала Уинни Ларсон всю следующую неделю.
 Чтобы избавить всех остальных от ее криков и стенаний, невесты решили, что фургон Уинни и Джейн поедет в самом конце каравана. Но по ночам вопли Уинни слышали даже те, кто находился вдалеке от их фургона.
 Наблюдать за больной было так же жутко, как и слышать ее жалобы. Бедняжку постоянно била дрожь, она мочилась под себя, рыдала и харкала кровью, когда ее агонизирующее тело содрогалось в конвульсиях. Она пыталась ударить женщин, которые день и ночь сидели рядом с ней, но ее худые руки настолько ослабли, что она с трудом могла их поднять. Уинни угрожала, умоляла, обещала все на свете за один глоток, только за один глоток настойки опия.
 Это было самое тяжкое испытание, когда-либо выпадавшее на долю Мем. Испытание, истощающее и физически, и эмоционально.
 — Я пришла сменить тебя, — тихо сказала Хильда, забираясь в фургон. Луч лунного света упал на пол фургона, когда она откинула полотняный навес. Такая же усталая, как и все остальные, Хильда все-таки находила время, чтобы тщательно уложить короной свои косы и переодеться в шерстяную юбку и жакет. — Она спит?
 — Только что заснула, — ответила Мем. — А Тия сказала, что она просила поесть.
 Это было первое достойное празднования событие, потому что их очень беспокоило то, что Уинни отказывалась от еды.
 — К ней возвращается аппетит! — Новость вселяла надежду. Хильда сжала руку Мем, в ее глазах заблестели слезы.
 Мем ответила на пожатие Хильды. Потом выбралась из фургона в предрассветную мглу. Теперь караван уже не тонул в тишине, даже ночью. Она слышала, как мулы и коровы двигаются внутри квадрата, образованного фургонами, слышала далекий вой одинокого волка. Отныне эти звуки всегда будут у нее ассоциироваться с путешествием на Запад, как и звон упряжи, грохот кастрюль и сковородок и скрип колес.
 Задрав голову, пытаясь унять головную боль, Мем внимательно разглядывала раскинувшееся над ней темное покрывало, сияющее светом далеких миров. Вообразить какие-то обитаемые миры на звездах — причудливая мысль, которая удивила бы тех, кто считал, что хорошо знает Мем. Если бы не эта ужасная мигрень, Мем, наверное, улыбнулась бы.
 Чтобы унять боль, Мем решила немножко пройтись перед сном. Иногда прогулки помогают. Приподняв подол, она сделала несколько шагов в темноту и вспомнила о ночной страже у фургонов с оружием и мелассой. Если мужчины услышат, что кто-то движется за периметром квадрата, то могут по ошибке выстрелить в нее…
 С минутку постояв, Мем вздохнула и повернула к угольям, тлеющим в яме от костра, который развел Копченый Джо для приготовления пищи. Это был менее вдохновляющий, но лучший выбор. Свет от углей был таким слабым, что Мем не заметила сидевшего у костра человека. Она протянула ладони к теплому котелку, висевшему над ямой.
 — Ой!
 — Добрый вечер, мисс Грант. Простите, если напугал вас. — По странному акценту она тотчас догадалась, кто произнес эти слова.
 — Сейчас так поздно… Я не ожидала, что еще кто-то бодрствует, кроме дежурных. Разрешите к вам присоединиться?
 — Пожалуйста.
 Подобрав юбки, она опустилась на бревно рядом с Уэббом Коутом. Чуть подвинувшись, он наблюдал, как она усаживалась, как протягивала ноги к теплу тлеющих углей.
 — Дни стали теплее, но ночи по-прежнему холодные, — сказала Мем, прикрывая шалью горло. — Почему вы не спите?
 — С тех пор как начались неприятности с мисс Ларсон, либо мне, либо Коуди приходится присоединяться к страже. — Оранжевый отблеск осветил его лицо. — Большинство из вас этого не замечают, но вас провожают от и до фургона мисс Ларсон.
 Она заметила, что черты его лица при свете угольев кажутся гораздо выразительнее, чем при свете дня. Тени подчеркивали прямой нос и твердый, чисто выбритый подбородок. К своему удивлению, Мем вдруг поняла, что ей хочется коснуться его лица.
 — Уход за Уинни — тяжкая ноша для всех. Но Сара Дженнингс считает, что критический момент миновал. Она говорит, что Уинни теперь пойдет на поправку. — Мем молила Бога, чтобы это было так. — Как бы то ни было, мистер Коут, я искренне рада, что мы пытаемся ей помочь.
 — У вас что-то болит, мисс Грант?
 Она почувствовала, что его черные глаза изучают ее лицо, и опять удивилась — что ее в нем привлекает? Ей хотелось бы уснуть, положив голову ему на плечо. Это странное желание не на шутку взволновало ее. Какое легкомыслие!
 — Всего-навсего головная боль, — сказала Мем, махнув рукой. — Такое со мной частенько случается. Ерунда.
 Уэбб вытащил из ножен нож и принялся строгать палку, которую держал в руке.
 — Народ моей матери не верит, что боль — ерунда. Они считают, что боль — это голос тела.
 — Правда? — Мем выпрямилась, чтобы получше разглядеть его лицо. — И что же тело хочет сказать этой болью?
 Он обратил на нее свои темные глаза:
 — Оно говорит: сделай так, чтобы боль ушла.
 Мем уставилась на него в недоумении. И вдруг разразилась веселым смехом. Поспешно прикрыв ладонью рот, она огляделась, надеясь, что никого не разбудила. — Простите меня, мистер Коут. Обычно я не задаю глупые вопросы.
 Увидев, что она не обиделась, он широко улыбнулся. Его зубы сверкнули во тьме.
 — Головная боль, мисс Грант, это неспроста. Вас что-то беспокоит.
 Они сидели бок о бок у костра, их лица освещал мерцающий свет гаснущих углей. Мем наблюдала, как с палки в его руке сходили кудрявые белые стружки. Она представила, как разгневалась бы Августа Бойд, если бы случайно увидала их, сидящих ночью на бревне и дружески беседующих.
 — К сожалению, я не могу устранить причину этой боли, — проговорила Мем минуту спустя. Задрав голову, она посмотрела на звезды.
 — Вы уверены?
 — Совершенно. Я не могу сказать своей ограниченной глупышке сестренке, которую очень люблю, что мне хотелось бы, чтобы она осталась в Чейзити. Я не могу сказать ей, что от ее беспомощности и постоянной легкомысленной болтовни мне хочется заорать. Я не могу сказать остальным невестам, чтобы они прекратили шарахаться от миссис Уэйверли словно от прокаженной. Я не могу заставить их простить ее и принять в свой круг. Не могу сделать Августу Бойд менее грубой и более милосердной. — Она посмотрела в его черные глаза. — Я не могу изменить несправедливый мир, мистер Коут. Не могу сделать так, чтобы каждый видел в другом человеке прежде всего своего ближнего, а не только цвет кожи. Не могу дать голос женщинам в мире мужчин. И более того. Я никогда не сделаю то, что хочу сделать.
 Никогда не увижу шторм на Амазонке и не проплыву вверх по Темзе. Никогда не буду стоять в африканской саванне и наблюдать, как слон трубит в свой хобот на фоне закатного неба. Я никогда не поплыву в небесах на шаре, наполненном горячим воздухом, и никогда не пролью слезу над красотами Лувра.
 Уэбб Коут пристально смотрел в ее лицо.
 — Значит, вы понимаете, мистер Крут, — добавила она тихо, завороженная его бездонными черными глазами. — Я не могу устранить причину своей головной боли. Могу только примириться с ней. — Она поднялась, одернув юбки, и коснулась рукой своих ярко-рыжих прядей, выбившихся из толстой косы. — Доброй ночи, сэр.
 — Хорошего сна, мисс Грант.
 Удаляясь от костра, она чувствовала его взгляд, устремленный ей в спину.
 Ночь была на исходе, и Мем сомневалась, стоит ли укладываться спать, — ведь Копченый Джо зазвонит в свой гонг где-то через час. Проходя мимо фургона Уинни, она услышала стон, переходящий в душераздирающие рыдания. А следом раздался крик. Мем слышала, как Хильда пытается утешить больную.
 В эту последнюю неделю все невесты буквально с ног валились от усталости. Даже Августа Бонд, которая ничего не делала, чтобы помочь Уинни. Мем покачала головой. После инцидента в форте Керни ее величество и словом с ней не перемолвилась. Впрочем, Мем это не беспокоило. Более того, поведение Августы казалось ей забавным.
 Но ее задевало другое. Августа распространила наказание и на Бути, прекратив с ней общаться. Хотя Мем недолюбливала Августу, она считала, что эта дружба очень важна для Бути, которая недоумевала: чем она прогневала свою подругу?
 Мем нахмурилась и сжала кулаки. Ей захотелось подойти к палатке Августы, растолкать это высшее и могущественное существо и уничтожить ее — высказать ей все, что накипело на душе.
 Она действительно направилась к ее палатке, но вовремя одумалась. Что за мысли лезут ей в голову? Мем схватилась одной рукой за ближайший шест от палатки, а другую прижала ко лбу.
 Усталость и нервное напряжение последней недели не прошли для нее даром.




 Глава 7


  Из дневника. 
  Май 1853 года. 
  Проехали приблизительно миль триста. Нам приходится преодолевать усиливающуюся усталость и утомительное однообразие пути. Страсти накаляются. Мы начинаем лучше узнавать друг друга. 
  Сара Дженнингс. 
 — Я думаю, она уже видна. Самая вершина! — воскликнула Уна Норрис. — Посмотрите! Вон там, на горизонте, на южном берегу реки.
 Августа сдвинула на затылок модную соломенную шляпку и посмотрела вдаль.
 — Ничего не вижу.
 — Мы не сможем увидеть гору Кортхауз. По крайней мере до завтрашнего утра, — настаивала Кора, ставя два ведра с водой у задних колес. Разогнувшись, она уперлась руками в поясницу. — Так сказал мистер Коут.
 — Гм! — Августа махнула рукой. Однако все же глянула по сторонам в поисках высокой статной фигуры Уэбба Коута, хотя и знала, что его и Майлза Досона нет в лагере: они отправились охотиться на антилоп. Она видела, как они выехали сразу же после того, как рассеялся туман.
 То, что она тратит попусту столько времени, наблюдая за Уэббом Коутом и постоянно думая о нем, приводило ее в недоумение. Августа полагала, что заинтересовалась им лишь потому, что впервые столкнулась с таким необычным человеком. Приходилось признать, что Уэбб Коут не соответствовал ее представлениям об индейцах. Он не бездельничал, не воровал, и до сих пер она не видела, чтобы он шатался в подпитии. Тем не менее Августа считала, что Коут прежде всего дикарь, почти нецивилизованный, как все индейцы, не заслуживающий доверия. Да поможет ей Бог, если она ослабит бдительность! Кто знает, чего от него ждать? Что-то появлялось в его глазах, когда он смотрел на нее, что-то опасное… и волнующее.
 — Вам холодно, Августа? — спросила Уна. — Вы вся дрожите.
 — Просто озноб. Пройдет. — Она взглянула на полуденное небо. — Теперь, когда снова показалось солнце, должно быть, потеплеет немного.
 С тех пор как они вошли в долину Платт, погода стала причинять беспокойство. К полудню воздух прогревался, но каждый полдень набегали свинцовые тучи, и по долине разносился гром, подавая сигнал к началу холодного дождя.
 Вчерашняя буря перешла в ровный косой ливень, который продолжался до следующего утра. Августа провела ужасную ночь, пытаясь заснуть под каплями дождя, сочившимися сквозь полотняную крышу палатки.
 А сегодня утром они увидели, что по земле стелется густой молочный туман, делающий дальнейшее продвижение вперед невозможным. Женщины воспользовались свободным днем, чтобы убраться в фургонах, напечь лепешек и успеть сделать все те мелкие хозяйственные дела, которым, казалось, конца не будет.
 Наклонившись над костровой ямой, Августа наполнила фарфоровый чайничек, принадлежавший еще ее матери, подождала, когда заварится чай, потом налила себе и Уне, стараясь даже здесь, в бесплодной прерии, внести грациозность в ритуал чаепития. Так как ее мать — да будет земля ей пухом! — никогда не приобретала дешевых вещей, чайный сервиз, конечно же, стоил немалых денег. Августа думала, за сколько сможет продать его, если, конечно, сумеет найти в дороге покупателя и решится расстаться с фамильной драгоценностью.
 Августа размышляла также о том, не слишком ли она поторопилась, пригласив Уну Норрис, чтобы завязать с ней близкое знакомство. Ведь она очень мало знала о прошлом Уны.
 — Я знаю, что вы приехали в Чейзити откуда-то издалека, с Востока… — сказала Августа, надеясь выведать все поподробнее. Повернувшись к Коре, она небрежно щелкнула пальцами, напоминая ей о том, что надо вынести из фургона еще один складной стул. Неужели эта тупоголовая не видит, что у них гостья?
 — Я жила в Вашингтоне еще десять месяцев назад, — сказала Уна. — После смерти моей кузины я переехала на Запад, в Чейзити, чтобы жить с дядей и его женой.
 — Понимаю, — вежливо промурлыкала Августа, узнавшая лишь немногим больше, чем знала до того, как задала вопрос. Не важно. Она все равно узнает историю Уны. Хотя, конечно же, жизнь Уны не представляет особого интереса. Едва ли ее семья имеет такую же славную историю, как семейство Бойдов.
 — Ну наконец-то! — Кора плюхнула еще один стул рядом с Уной и, криво усмехнувшись, посмотрела куда-то в сторону.
 — Сколько раз тебе повторять, чтобы ты нас не перебивала? — резко проговорила Августа. Сегодня был как раз один из таких дней, когда общение с Корой выводило ее из себя. Постоянное хныканье, жалобы и грубые замечания — от всего этого и у святого терпение бы лопнуло. — Разве ты не видишь, что я и моя гостья… — Она встала так резко, что опрокинула свою чашку и блюдце. Нет, она не ошиблась. Перрин Уэйверли направлялась прямо к ним. Нельзя было ошибиться в ее намерениях.
 Августа повернулась, бросив пронзительный взгляд на Кору. Та самодовольно ухмылялась.
 — Ты что-то об этом знаешь, не так ли? Почему она идет сюда?
 Темные глаза Коры сверкнули.
 — Я просила вас расплатиться со мной, но вы не желаете. Поэтому я хочу, чтобы капитан Сноу сам вам это сказал. Я поделилась этой заботой с нашей представительницей и попросила миссис Уэйверли помочь мне получить мои деньги!
 Ужас объял Августу. Почувствовав головокружение, она покачнулась и оперлась о спинку складного стула.
 — Ты сказала этой… твари… что я должна тебе деньги? — Хотя Августе казалось, что она кричит, она произнесла это шепотом, и голос ее дрожал.
 — Может, теперь вы заплатите мне четыре доллара, что задолжали! — Скрестив на груди руки, Кора повернулась к хозяйке спиной и стала ждать, когда подойдет Перрин.
 Августа, мельком взглянув на Уну, заметила, что та с любопытством ее разглядывает. Она перевела взгляд на Кору. Ей безумно захотелось наброситься на предательницу, заставить ее просить пощады.
 — Как ты смела так поступить?! — Схватившись за спинку стула трясущимися руками, Августа молила Бога, чтобы «и удалось сохранить вертикальное положение. Ярость и ненависть, казалось, лишали ее последних сил.
 Перрин подошла к костру и остановилась. Облизав губы, она сдержанно кивнула Уне и Коре:
 — Пожалуйста, извините, но мне бы хотелось переговорить с мисс Бойд с глазу на глаз.
 Кора отошла, разочарованная тем, что не станет свидетельницей неприятного разговора, виновницей которого была она. Не сказав ни слова, Уна подобрала юбки и тоже отошла.
 Перрин немного подождала. Потом, сложив перед грудью ладони, тихо заговорила:
 — Пожалуйста, поверьте мне, я отдала бы все на свете, чтобы не было этого разговора. Но у меня нет выбора. Кора обратилась ко мне как к представительнице, и…
 Августа уже ничего не слышала. Гнев ослепил и оглушил ее. Ее собирается поучать Перрин Уэйверли, виновница всех ее бед!
 — Кора понимает, что оплачивает дорогу своим трудом. Но она утверждает, что вы должны ей за…
 — Ах ты шлюха! Убийца! Если бы не ты, мой отец был бы сейчас жив! — Обвинения брызнули сквозь стиснутые зубы, словно гной из надрезанного скальпелем фурункула. — Ты соблазнила его, потом обобрала до последнего пенни, а теперь осмеливаешься… Да как ты смеешь прийти сюда и требовать от меня деньги?!
 У Августы перехватило дыхание. Она не в силах была вынести такое оскорбление. Ее трясло как в лихорадке. Ей хотелось кусаться, царапаться, рвать, терзать. Ей хотелось выть на луну и требовать справедливости от самого Господа Бога.
 Перрин снова заговорила. Голос ее дрожал:
 — Я никогда ничего не просила у Джозефа. Все, что он давал, он давал по собственному желанию.
 — Лгунья! — Августа схватилась за спинку стула с такой яростью, что побелели костяшки пальцев. Глаза ее сверкали, сердце бешено колотилось в груди. — Мой отец платил ренту за твой дом. Он оплачивал твое пропитание. Платил твоей портнихе и аптекарю, оплачивал твои счета из галантерейного магазина Брейди! Он нанял для тебя кабриолет и платил за содержание конюшен. Он платил, платил и платил, пока наконец не оказался перед выбором: разорение или самоубийство. И все это твоих рук дело! Ты убила его!
 — Нет!
 Лицо Перрин побледнело. Но Августа не заметила этого. Ей почудилось, что на губах Перрин появилась торжествующая улыбка. Августа видела только жадность шлюхи и безразличие содержанки. Видела проститутку, которая сгубила ее отца.
 — Я была так же поражена, как и все остальные, когда Джозеф… умер. Августа, я клянусь, это было не из-за меня. — Сделав шаг вперед, Перрин протянула руки, словно в мольбе. — Поверь мне, пожалуйста. Мы обе любили его, а он любил нас обеих. Разве мы не можем…
 — Ты думаешь, мой отец любил тебя? Тебя?! Ты меня насмешила! Бойд никогда не унизил бы себя, обратив хоть малейшее внимание на пошлую шлюху! Он использовал тебя, только и всего. Использовал, как, несомненно, делали и будут делать многие другие мужчины! — Оскалившись, она отбросила протянутые руки Перрин.
 Конечно же, она знала, что ее отец содержал Перрин. Да и как не знать, когда все в Чейзити шептались об этом? Это причиняло ужасную боль — знать, что она оказалась всего лишь на втором месте, что ее одной было мало обожаемому папочке и что ему потребовался еще кто-то кроме нее, потребовалась женщина, к которой он ходил по вечерам, оставляя дочь в одиночестве размышлять, чем же она не угодила ему.
 И в конце концов Перрин нисколько не пострадала. Это ведь не Перрин Уэйверли пришлось в отчаянии метаться, заминая скандал с растратой. Перрин Уэйверли не пришлось продавать дом, где она выросла, и лишиться всех драгоценностей, чтобы оплатить долги. Перрин Уэйверли не пришлось падать с высоты в пучину отчаяния.
 И теперь это путешествие… Трудности пути, которые она не желала терпеть. Пустые часы, утомительная монотонность, невозможность уединиться, ночи в палатке, еда вперемешку с песком! В конце этого проклятого перехода ее ждал муж» которого она не знала и не хотела знать. И всегда — всегда! — пронизывающий до костей страх и мысли о деньгах.
 Перрин ухватилась за руку Августы, занесенную для удара, и прижала ее к своей груди.
 — Твой отец был хорошим человеком. Августа, пожалуйста. Ему было бы больно видеть, что мы готовы вцепиться друг другу в глотку.
 Августа, казалось, не замечала, что за спиной Уны и Коры уже собралась толпа. Она не сознавала, что ее голос возвысился до безобразного крика.
 — Как ты смеешь?! — Слова слетали с ее губ, брызжущих слюной. — Как смеешь ты так говорить?! Я была его доверенным лицом, не ты!
 Ярость кипела в ней, обжигающая и неистовая. Уныние по поводу тощего кошелька, нервное напряжение, вызванное тяготами путешествия, ненависть к Перрин Уэйверли — все взорвалось в душе Августы.
 Сжав зубы, она вцепилась в спинку складного стула и, ослепленная ненавистью, швырнула его в виновницу всех своих бед.
 Стул угодил Перрин в грудь. Она упала на землю. В следующее мгновение Августа набросилась на нее. Она била Перрин по лицу, дергала за волосы, царапалась и пинала ногами, пытаясь уничтожить чудовище, соблазнившее ее отца и разрушившее ее жизнь.
 В какие-то моменты она понимала, что Перрин сопротивляется, но не чувствовала, как ее дергают за волосы, не чувствовала, что на руках ее появляются глубокие царапины, что у нее разбита губа. Августа забыла обо всем на свете, ее единственной реальностью была жажда крови, жажда мести.
 В эти мгновения сумасшествия и ярости она действительно считала, что если Перрин будет уничтожена, то все ее проблемы решатся сами собой. Когда Перрин не станет, ее отец появится в лагере и вызволит свою доченьку, избавит от многочисленных невзгод. Ее отец объяснит, что вышла ошибка, что он жив, что они по-прежнему владеют огромным поместьем на берегу реки и они все еще состоятельные и уважаемые Бонды. Он будет просить у нее прощения и скажет о своей любви, и он проведет остаток жизни, искупая свою вину за стыд и сердечную боль, от которых Августа так долго страдала.
 Грубая рука схватила ее за ворот жакета и оттащила от Перрин. Железные пальцы прижали ее руки к бедрам. Все еще крича и брызгая слюной, пытаясь высвободиться, Августа видела, как Коуди Сноу приподнял Перрин за плечи и встряхнул, притянув к своей груди.
 — Отпустите меня! — выкрикнула Августа. Глянув через плечо, чтобы посмотреть, кто осмелился поднять на нее руку, она увидела блестящие черные глаза Уэбба Коута. — Отпусти меня, ты, дикарь!
 Перрин закричала:
 — Она это начала! Она…
 — Замолчите! Обе! — заорал Коуди; лицо его стало почти таким же темным, как смуглое лицо Уэбба. — Ради Бога, что тут происходит?
 — Она набросилась на меня! — кричала Перрин, пытаясь высвободиться.
 — Она была содержанкой моего отца! Она виновата в том, что…
 — Говорите по очереди!
 Но они не могли. Перебивая друг друга, стараясь вырваться, женщины выкрикивали обвинения и оскорбления. Наконец Коуди встряхнул Перрин с такой силой, что та невольно замолчала. Уэбб Коут последовал его примеру.
 — Успокойтесь! Обе! — Коуди окинул взглядом толпу перепуганных женщин. Затем посмотрел на Сару Дженнингс, которая стояла как громом пораженная:
 — Вы видели, что тут произошло?
 Сара отрицательно покачала головой. Струйка растопленного сала лилась на землю со сковороды, которую она держала в руке.
 Коуди задал тот же вопрос Хильде. Ему опять пришлось встряхнуть Перрин, когда та попыталась что-то сказать.
 Хильда покачала головой:
 — Нет.
 — Эта шлюха пришла к моему фургону и…
 Рука Уэбба закрыла Августе рот. Вперед вышла Уна Норрис.
 — Миссис Уэйверли спровоцировала мисс Бойд, — твердо заявила она.
 — Я видела совсем другое, — не согласилась с ней Джейн Мангер. Нахмурившись, она тоже вышла вперед. — Мисс Бойд ударила миссис Уэйверли по руке, а потом швырнула в нее стулом.
 Все посмотрели на сломанный стул. После чего перевели взгляды на растрепанные волосы Августы, на ее порванный жакет. Затем уставились на разорванную юбку Перрин, на ее кровоточащие, заляпанные грязью щеки. Все молчали, потрясенные этим зрелищем.
 Коуди с Уэббом переглянулись.
 — Ладно. Вы все возвращайтесь к своим фургонам! Невесты внимательно посмотрели на его хмурое лицо и, перешептываясь, поспешно разошлись.
 — И вы тоже! — рыкнул он на Перрин и Августу. — Я поговорю с каждой из вас позже!
 Он оттолкнул от себя Перрин, готовый снова схватить ее, если она бросится на Августу. Но она развернулась и, разрыдавшись, со всех ног бросилась к своему фургону, то и дело спотыкаясь и наступая на разорванный подол.
 Железные пальцы Уэбба разжались, и Августа почувствовала, как он отступил назад. Пуговица на его куртке с бахромой запуталась в ее распущенных волосах, и, рванувшись, она вскрикнула от боли. Понимая, что на нее все смотрят, она закрыла лицо рукой и побежала к задку своего фургона.
 Оказавшись под навесом, Августа впилась зубами себе в руку и какое-то время стояла, напряженно прислушиваясь. Коуди и Узбб что-то неразборчиво говорили друг другу, потом ушли прочь. Только тогда она дала волю слезам.
 Немного успокоившись, она попыталась осмыслить произошедшее. И пришла в ужас. Какое унижение! Она, Августа Джозефа Бойд, совершила нападение на человека! Она каталась в грязи, как свинья, как подзаборная девка! Она делала это на глазах у Коры Троп, Уны Норрис и Бути и остальных невест, которые сбежались на крики. На глазах у караванщика и проводника-индейца.
 С горькими слезами — слезами стыда — Августа бросилась на колени. Она обесчестила многие поколения Бойдов. И пусть лучше она умрет, чем опять посмотрит в лицо кому-то из каравана. ***
 Коуди ждал, когда лагерь приготовится к ночлегу. Женщины перебегали от одного костра к другому и забирались в свои палатки. Он проведал животных, перекурил с Геком Келзи и Джоном Боссом, которые дежурили этой ночью, потом прошелся по периметру квадрата, образованного фургонами, и подошел к палатке Перрин. Легонько провел пальцами по пологу.
 — Вы спите?
 — Нет.
 Внутри послышался легкий шорох, и Перрин выбралась наружу. Он протянул ей руку и помог подняться на ноги. Она уже сменила порванную одежду, в которой он в последний раз ее видел, и сделала что могла, чтобы вычесать грязь из волос. Сейчас на ней было простенькое шерстяное платье, застегнутое до горла. Черная коса спадала по плечу на грудь.
 — У кострища Копченого Джо еще тепло, — сказал Коуди, заметив, что ее пальцы, придерживавшие концы шали, дрожат.
 Перрин молча кивнула. Затем подошла к костру и уселась на буйволиной шкуре, наброшенной на бревно. Избегая смотреть на Коуди, она уставилась на огонь. Нелепо, но сейчас она напоминает разрисованную индейскую скво, подумал Коуди. Одну щеку пересекали уже заживающие царапины, которыми наградила ее Уинни Ларсон. Другая щека была помечена Августой Бойд.
 Он присел на край бревна, обдумывая, с чего начать разговор. То, что он задумался об этом, удивило его. Обычно он говорил напрямик, не заботясь о том, как воспримут его слова. Но эта маленькая женщина обладала сбивающей с толку способностью вывернуть наизнанку все его мысли.
 Сначала он считал, что Перрин Уэйверли — слабая, замкнутая и чувствительная к обидам особа. Впоследствии понял, что она не уверена в себе и в том, как ее примут остальные, и причина тому была веская. Но она не слабая. Видя ее неутомимые попытки поставить на ноги Уинни Ларсон, наблюдая, как серьезно она относится к обязанностям представительницы и как смело выражает свое с ним несогласие, Коуди пришел к выводу, что Перрин — мужественная женщина.
 Ему уже не раз приходилось слышать сплетни о ней, и все же для него было ударом услышать подтверждение того, что Перрин — бывшая любовница Джозефа. Бойда. Что с ней случилось, когда Бойд постучал в ее дверь? Почему она ему не отказала? Что же, черт возьми, заставило ее замарать свое тело и свою репутацию?!
 Будто почувствовав, о чем он думает, она наклонилась вперед и, обхватив руками колени, тихо сказала:
 — Мы с вами встречались раньше, но думаю, вы не помните.
 Коуди бросил взгляд на ее профиль и мысленно выругался. Она никогда не делает того, чего от нее ждешь, редко говорит то, что он ожидает услышать. До этой минуты он поспорил бы на седло, что она тотчас же засыплет его объяснениями по поводу драки с Августой Бойд.
 — Вы ошибаетесь. Я бы помнил, если бы мы с вами встречались.
 Тускло-коричневые одежды и выцветшие шляпки не могли скрыть такую редкую красоту. Он не забыл бы ее, если бы видел прежде. Эта стройная фигура, эти светло-карие глаза остались бы в памяти любого мужчины.
 — То была мимолетная встреча. Нас не представили, друг другу.
 — Думаю, вы принимаете меня за кого-то другого.
 — Года три назад мой муж взял меня с собой в деловую поездку в Сент-Луис. Джэрин и его брат владели складами в Чейзити. Вниз по реке. — Перрин замолчала; она пристально глядела на огонь, словно видела свое прошлое в пляшущих языках пламени. — Джэрин был властный и ревнивый мужчина. Он обычно… — Она покачала головой, машинально подняв руки, как бы защищаясь от удара. — Мы переходили улицу. Это был наш второй день в Сент-Луисе. Какой-то мужчина столкнулся со мной, и я чуть не упала, он придержал меня за плечи. Джэрин… — Закрыв глаза, она прижала кончики пальцев к нижней губе. — Джэрин чуть с ума не сошел. Я думаю, он решил… Я не знаю… Во всяком случае, он стал с ним драться. Прямо посреди улицы.
 По мере того как Коуди слушал, в его памяти всплывали картины давно забытого. Он вспомнил сцену, которую она описывала, вспомнил лошадей, встающих на дыбы в облаках пыли, повозки и всадников, пытающихся объехать дерущихся мужчин. Теперь он припомнил женщину в строгом черном платье с пелериной, напуганную и растерянную, стоявшую перед лошадьми и бранящимися возницами. Поля шляпки скрывали ее лицо.
 Подняв голову, Перрин посмотрела в темноту за костром, пытаясь рассмотреть степного волка, который выл где-то у реки.
 — Я не видела, как это случилось. Но у того мужчины был пистолет. Он выстрелил Джэрину прямо в живот. Мужчина продолжал стрелять, он, должно быть, сошел с ума, и один выстрел ранил человека, сидевшего верхом на лошади позади меня. — Она посмотрела в глаза Коуди: — Тогда вы выбежали из кузницы. И застрелили человека, который убил моего мужа.
 Коуди вспомнил:
 — Позднее я узнал, что его звали Джеймс Амберли. Он был торговцем лошадьми и славился своим вспыльчивым характером. Он бывал в переделках и до этого.
 — Я так и не узнала его имени. И вашего также. Я не знала, кто вы, до тех пор, пока вы не побеседовали со мной перед этой поездкой.
 Оранжевые тени, отбрасываемые костром, делали ее темные глаза слишком большими для изящного лица с мелкими чертами. К своему изумлению, он почувствовал желание погладить синюю жилку, которая билась под бледной кожей у нее на виске.
 Она повернулась к кострищу.
 — Брат Джэрина продал склады и отвез свою семью обратно на восток. Моей доли денег хватило мне на два года. А потом… — Она долго молчала. — У меня не было семьи, не было никого, к кому бы я могла обратиться за помощью. И работы тоже не было. Чтобы выжить, я бы вышла замуж за любого, кто бы ни предложил, но такого не нашлось. Я находилась в отчаянном положении. Отец Люси Гастингс, преподобный мистер Гастингс, делал все, что мог, чтобы помочь мне. Я бы голодала, если бы его прихожане не собирали для меня еду. Но были и другие расходы. Жилье, мыло, одежда, обувь… — Она коснулась пальцами лба.
 Коуди наклонился и поворошил затухающие уголья.
 — И тогда вы связались со святым мистером Джозефом Бондом, — сказал он. Она подняла голову:
 — Джозеф Бонд не был святым, но он был добрым и щедрым. И он спас мне жизнь, мистер Сноу. Когда я встретила Джозефа, я была на краю гибели. Я не видела способа, как мне прожить следующую зиму, и уже подумывала, не проститься ли с жизнью. Из всех людей в Чейзити Джозеф Бойд оказался единственным, кто понял мое отчаяние и предложил мне реальную помощь!
 — Сделав своей любовницей? — Коуди не знал, почему так разозлился, почему был так язвителен с ней. Он не мог объяснить, почему ее рассказ причинял ему боль, не мог бы, даже если бы успех этого путешествия зависел только от этого.
 — Нет! — Она вскочила на ноги. — Джозеф ничего не просил взамен своей доброты, кроме дружеского общения. Это я уговорила его разделить со мной постель. Джозеф был так же одинок, как и я, он горевал о своей жене, как я о своем муже, вот только у него имелась для горя более веская причина… И все же он никогда не требовал ничего такого, что смогло бы скомпрометировать меня. Это была моя инициатива, и он не устоял. Да, я сама разрушила свою жизнь. И запятнала свою репутацию из самых лучших побуждений: я испытывала к нему благодарность, привязалась к нему.
 Коуди поднял на нее глаза, удивленный такой откровенностью. Откровенностью и наивностью.
 — Вам просто так кажется. Что это была ваша инициатива. Он использовал вас.
 В ее карих глазах заблестели слезы.
 — Он говорил, что любит меня, и я старалась полюбить его, но… — Перрин махнула рукой. — Не важно, я все равно вышла бы за него замуж, хотя ни один из нас не верил, что Августа потерпит другую женщину в своем доме. Тогда что-то произошло, я не знаю что, но Джозеф переменился. Он сделался таким беспокойным, подавленным… но все равно… я была потрясена, когда узнала, что он…
 Коуди медленно поднялся.
 — Значит, Августа ненавидит вас, потому что вы были любовницей ее отца.
 Перрин съежилась от этих слов. Она прижала ладони к своим исцарапанным щекам:
 — Драка с Августой, катание в грязи… это самое унизительное, самое постыдное, что происходило со мной, я не могла даже вообразить такое…
 Коуди вдруг представил ее густые темные волосы, рассыпавшиеся по белой подушке. Его захлестнула волна ярости. Он стоял так близко от нее, что ее юбка касалась его ног; он почувствовал запах кукурузного крахмала, которым она пользовалась, чтобы вычесать грязь из своих волос, почувствовал тепло ее тела. Он ощутил напряжение в паху; им овладело страстное желание обнять ее.
 Но он не мог себе этого позволить. Кулаки его сжались. Пришлось напомнить себе, что с женщинами у него все кончено.
 — Я не могу допустить, чтобы между моими подопечными возникали скандалы.
 Перрин содрогнулась и зажмурилась. Ее густые ресницы подрагивали, оттеняя бледность щек.
 — Я знаю, — прошептала она.
 — Мне все равно, как вы уладите это дело с Августой, но либо вы обе приходите к соглашению, либо я отправляю вас обратно. Я уже сказал Августе то же самое. Я не потерплю драк и скандалов.
 В ее глазах промелькнул страх. У нее нет родных, иначе она обратилась бы к ним после смерти мужа. Ей некуда пойти, иначе она не была бы здесь. В Орегоне ее ждет человек, который может оказаться не таким добрым, как Джозеф Бойд, и более вспыльчивым, чем Джэрин Уэйверли. Но другого выхода у нее не было.
 — Я найду способ умаслить ее, — прошептала Перрин, отступая на шаг. Она прикрыла рот ладошкой и проговорила сквозь дрожащие пальцы: — Как-нибудь. Я постараюсь.
 — Мем Грант и Хильда Клам подходили ко мне, чтобы попросить за вас, — сказал он, раздосадованный тем, что не сумел умолчать об этом. — Уинни Ларсон поправляется, и они говорят, что своим возвращением к жизни она обязана вам. Не стану говорить, что они поддерживают вас только из-за Уинни, но вы делаете определенные успехи.
 — Успехи? В чем? В том, что меня начинают принимать? Эти женщины никогда не примут меня в свой круг. Я представляю для них все то, чего они боятся и ненавидят. — Она отвернулась. — У меня нет подруги, мистер Сноу. Я уже потеряла надежду завести друзей.
 У него не нашлось ответа.
 Щеки ее залились румянцем, огромные темные глаза наполнились слезами.
 — Но… то, что они просили за меня, Мем и Хильда… это очень великодушно с их стороны. Я им благодарна. — И тут она снова его удивила: — Я надеюсь, что кто-нибудь вступился и за Августу.
 Коуди внимательно посмотрел на нее. Потом кивнул:
 — Уна Норрис и Бути Гловер.
 — Ну и хорошо. — Перрин глянула куда-то в темноту. — Если это все, тогда… доброй ночи. — Она споткнулась о камень, остановилась и посмотрела на него. — У вас есть секреты, Коуди Сноу? Или вы единственный человек в этом обозе, у которого их нет?
 Казалось, она не ожидала услышать ответ. Да он и не собирался отвечать. Она подобрала юбки и зашагала в направлении своей палатки.
 Тихонько выругавшись, Коуди вернулся к бревну у костра. Пламя угасло. Остывающие уголья мигали, точно оранжевые огоньки. Похлопав себя по карманам в поисках курева, он обнаружил, что в кармане жилетки что-то лежит, что-то такое, чего там раньше не было. Нахмурившись, он выудил оттуда какой-то желтоватый комок размером с пряжку на его ремне.
 Наклонившись к огню, Коуди разворошил уголья и поднес странный комок, чтобы рассмотреть получше. Повертел его в руках. Черт побери, что же это такое? Он увидел какие-то крошки на кончиках пальцев и лизнул одну из них.
 Пирог. Это был засохший кусок пирога. Но откуда? Уж он-то знал, что утром его не было в этом кармане.
 — Пропади все пропадом! — Коуди был удивлен не меньше, чем если бы нашел у себя золотой самородок.
 Поднявшись на ноги, он вглядывался в темноту, высматривая удаляющуюся фигуру Перрин. Но разглядел лишь ее колеблющийся силуэт. И чего ради она засунула кусок высохшего пирога ему в карман? И когда она умудрилась это сделать?
 Недоуменно покачав головой, он вспомнил, что нужно сгрести уголья в кострище Копченого Джо, а уж потом можно пойти к фургонам с оружием и мелассой — к здравомыслящей мужской компании. Прежде чем подойти к Геку и Джону, он швырнул кусок пирога туда, где по-прежнему выл на луну степной волк.




 Глава 8


  Из моего дневника. 
  Май 1852 года. 
  Весь вчерашний день и сегодняшнюю ночь лил дождь. Наш лагерь затоплен, поэтому мы легли голодными и спать нам пришлось в фургонах. Вот уже три дня мы видим торнадо на равнине и очень беспокоимся, что какой-нибудь смерч разрушит наш лагерь, но пока этого не произошло. 
  Один из наших мулов напился щелочной воды, заболел и умер. Мы потеряли день пути, чтобы мистер Келзи смог починить сломанную ось под фургоном Сары и Люси. Вчера прошли всего пять миль, потому что фургон-кухня и один из тяжелых фургонов с мелассой застряли в грязи в овраге. 
  Он ничего не сказал ни о пироге, ни о ленте. Я-то думала, что он наверняка что-нибудь скажет. 
  Я уже подумываю… может быть, он не уверен, что я помню. Если это так, тогда понятно, почему он не говорит со мной открыто, хотя и не может скрыть любовь, которую выдают глаза. Я стала сомневаться — а вдруг мы не понимаем друг друга? Может, он считает, что я все забыла и действительно собираюсь выйти замуж за орегонского жениха, письмо которого выбрала. Поэтому я положила кусок пирога ему в жилетку и приколола желтую ленту к потнику, чтобы показать, что я ни о чем не забыла. Но он никак не отреагировал на мои послания. Я думала, он будет тронут, что я хранила их столько лет, чтобы он увидел эти доказательства моей любви и преданности. 
  Я знаю, он все время занят выполнением своих обязанностей, а эта шлюха, Перрин Уэйверли, не позволяет ему поговорить со мной. Все должно идти через нее. Я понимаю, ему бы не хотелось, чтобы я передавала ему свои послания через Перрин, но я не знаю, как сказать ей, не раскрывая всего, что это правило меня не касается. С каждым днем она становится все самодовольнее. Августа говорит, что она бросается на каждого встречного мужчину. Это верно. 
  Моя любовь и чувства Коуди — как подземный родник, мощный и чистый. Я знаю, он не поддается чарам этой шлюхи. Но все-таки меня это время от времени беспокоит. Если она по-прежнему будет рисоваться перед ним… Хорошо же… 
  Коуди принадлежит мне! 




 Глава 9


 — У вас самые печальные глаза, какие мне только доводилось видеть.
 Перрин посмотрела на Уинни с удивлением. Насколько ей было известно, Уинни до этого ни разу не заговаривала со своими попутчицами.
 — Твои глаза тоже печальные, — сказала Перрин ласково, касаясь руки Уинни. — И усталые.
 Наконец-то взгляд Уинни стал ясным и осмысленным, хотя и печальным. Она возвращалась к реальности.
 — Чувствуешь себя лучше? — спросила Перрин, убирая прядь темных от пыли волос с бледного лба Уинни. Год назад Перрин случайно встретила Уинни в Чейзити; она вспомнила, что восхищалась изящной талией Уинни Ларсон и тонкими чертами ее лица, вспомнила, какой хорошенькой она была. Но уже тогда эта молоденькая женщина погрузилась в опийный омут.
 — Судороги слабеют. С каждым днем становится чуть легче. — С трудом приподнявшись на локте, Уинни глянула в щель между доской фургона и полотняным верхом. Утомленная этим усилием, она снова упала на подушку и закрыла глаза. — Ветер такой сильный… Деревьев не разглядеть.
 — Почти все деревья срубили на дрова переселенцы, которые проехали до нас. Трудно найти даже сучья для костра, чтобы приготовить еду.
 Фургон качало, как лодку на волнах, когда он катился с холма, и они обнялись, чтобы не упасть. Наконец колеса выехали из глубокой колеи и покатились в направлении лоскутка буйной зелени, которая накормит скот во время полуденной остановки.
 Уинни смотрела, как трепещет под сильными порывами ветра полотняный навес. Пыль и песок, проникавшие сквозь щели и трещинки, засыпали ее одеяло и подушку. Губы Уинни были очерчены полоской грязи.
 — Я знаю, мы едем в Орегон. Мне сказала Хильда. — В глазах ее блеснули слезы. — Билли Моррис не ждет меня там.
 Опустив голову, Перрин погладила ее руку, испещренную синими прожилками. Запястье Уинни было таким тоненьким, таким болезненно хрупким.
 — Мне очень жаль.
 — Странно… — Уинни продолжала смотреть на полотно, хлопающее у них над головами. Одинокая слезинка повисла у нее на ресницах, потом скатилась по щеке. — Я не могу вспомнить лицо Билли. И его голос. Я думала, что никогда не смогу забыть, как он держал сигару. — Она перевела взгляд на Перрин. — Я потеряла три года жизни, горюя о мужчине, который причинил мне зло и чье лицо я не могу вспомнить. — Ее тихий смех был хриплым и закончился приступом кашля. — Угадайте, что я помню?
 Перрин вдруг поняла, что слезы Уинни — это не слезы печали, а слезы гнева. И у нее словно камень с души свалился. Теперь она знала: Уинни непременно поправится.
 — Я помню, что он издавал отвратительные звуки, когда ел. А иногда в уголках его рта пенилась слюна, когда он говорил. Однажды он сказал мне, что жены, как дети, нужны для того, чтобы на них смотреть, но не слушать. Вот о чем я все время думаю. — Она сжала зубы, и глаза ее сузились. — Мне нужно было бы радоваться, когда он сбежал с Эмми Грин. Мне нужно было бы танцевать на улице и праздновать, что я освободилась от него. Вместо этого я пристрастилась к наркотикам… Почему я была такой дурой?
 — О, Уинни, — тихо сказала Перрин. Она сунула в ладошку Уинни носовой платок и подождала, пока та высморкается. — Важно, что теперь ты все понимаешь.
 — Я знаю, скоро придет Люси. Но прежде чем вы уйдете, я хочу вам кое-что сказать. — Ее пальцы сжали кисти Перрин, глаза потемнели. — Мем и Хильда сказали мне, что вы спасли меня от возвращения в Чейзити. Я благодарю вас от всей души за то, что вы спасли мне жизнь. Я умерла бы, если бы меня вернули в Чейзити, где все напоминало мне о Билли. Если я могу хоть что-нибудь сделать, чтобы отблагодарить вас, только попросите.
 — Уинни… ты знаешь, что я… Я хочу сказать, ходят сплетни, что… — Перрин не могла заставить себя произнести это слово.
 Слабый румянец окрасил бледную шею и щеки Уинни.
 — Я знаю одно: вы — добрая. Знаю, что вам пришлось бороться, чтобы дать мне еще один шанс, когда другие умывали руки. Билли и я… мы… — Ее шепот оборвался. — Мы с вами такие разные.
 — Дорогая Уинни, — прошептала Перрин; слезы блестели в ее глазах. Билли Моррис — еще один мужчина, который брал и использовал, черт бы его побрал! Ей еще не приходилось встречать других — Все прошло, и лучше забыть Билли. Удивительная жизнь ждет тебя в Орегоне.
 Но так ли это? Вместо Билли Уинни проведет всю оставшуюся жизнь с мужчиной, с которым она ни разу до того не встречалась. Возможно, он будет издавать такие же отвратительные звуки, принимая пищу, а может, будет давать волю кулакам. Может, его язык будет острым как бритва, предназначенная отрезать по маленькому кусочку от жизни Уинни.
 Перрин вздохнула и попыталась изменить направление своих мыслей. Возможно, Уинни повезет, и она выйдет замуж за хорошего человека. Она заглянула в усталое лицо девушки, надеясь, что ей повезет. Для себя же она не ожидала ничего хорошего.
 — Чем могу я отплатить вам за все, что вы для меня сделали?
 Перрин погладила ее руку.
 — Самое большее, чем ты можешь отплатить всем нам, это восстановить силы и выздороветь. — Непременно, — пылко заверила ее Уинни. Ее ясный взгляд подтверждал, что она готова сдержать свое слово. — В Орегоне меня ждет новая жизнь. Я никогда не вернусь в Чейзити.
 Тут пришла Люси Гастингс; она принесла свежий хлеб и большую жестяную кружку питательного супа, который сварила Сара. С удовольствием понаблюдав, с каким аппетитом Уинни поглощает суп, Перрин выбралась из фургона. Ее туфли утонули в рыхлом песке. Она отвернулась от ветра, сметающего все на своем пути.
 «Может быть, сейчас настал удобный момент, чтобы пойти к Августе и покончить со всем этим?» — размышляла Перрин. Два дня она ждала, что Августа сама придет с извинениями. Но ей следовало бы знать, что подобного не произойдет. Августа Бойд никогда ни перед кем не извиняется.
 Если им нужно прийти к согласию, она сама должна сделать первый шаг, а если кому-то из них придется пойти на уступки, то опять же ей, Перрин. Она решила, что сделает все необходимое, чтобы Коуди не выгнал ее из каравана.
 С мрачным выражением лица Перрин повернулась навстречу завывающему ветру и побрела к фургону Августы. С каждым шагом ее решимость возрастала. ***
 Песок задувало в свиное сало, в тесто для хлеба. От него краснели глаза, он проникал во все складки одежды. Песок был у Августы в волосах, под ногтями, в кружке с чаем и в постельном белье. Этот гнусный песок натирал докрасна кожу, и все тело у нее чесалось.
 Августа считала, что нет ничего унизительнее, чем просить остальных женщин встать в кружок и загородить ее юбками, пока она будет удовлетворять естественные потребности. Кроме того, она ненавидела вездесущий песок, который оказывался повсюду. Но когда Августа увидела Перрин, которая шла против ветра, наклонив голову, она вспомнила, что ненавидит Перрин Уэйверли, пожалуй, еще больше, чем что-либо другое, в том числе и песок.
 Догадавшись, зачем та к ней направляется, она зашипела на Кору:
 — Ты опять с ней говорила, верно?
 Кора отвела взгляд от сковороды и пламени, которое металось и танцевало под ветром. В ее глазах промелькнул вызов.
 — Вы до сих пор должны мне четыре доллара! Вы до сих пор мне не заплатили.
 Августу охватила паника. Она тотчас же поняла: если не заплатить Коре сразу же, Перрин может догадаться, что у нее нет денег. И тогда все узнают, что она нищая, и Перрин почувствует свое превосходство над ней, она будет смеяться, рассказывая всем остальным, как низко пала Августа Бонд, которая теперь ничем не отличается от всех прочих в караване.
 Августа была не в силах вынести сцену, нарисованную ее воображением. Нет, она никогда не позволит такому презренному существу, как Перрин Уэйверли, почувствовать свое превосходство над представительницей рода Бондов. Это немыслимо, нестерпимо.
 Единственный способ сохранить свое лицо — заплатить Коре четыре доллара. Но как она это сделает? Тогда у нее останется всего тридцать долларов, которые придется растянуть на следующие три четверти пути. А что, если падет еще один мул? Или корова? Или ей захочется свежих яиц или овощей в дороге? Да и палатка прохудилась, так что, возможно, придется покупать новую.
 — О Боже! О Боже! — Августа стала задыхаться.
 Заламывая руки, стараясь подавить истерику, она расхаживала под сумасшедшим ветром, кусая губы и стараясь не вдыхать летящий песок. Что же делать? Заплатить Коре? Или придумать отговорку, в которую никто не поверит? Какое из двух зол выбрать, какое? Решать нужно прямо сейчас.
 В конце концов решение Августы было инстинктивным. Она смотрела, как Перрин направляется к ней, и гордыня ее взыграла, взяла верх над благоразумием.
 Повернувшись лицом к ветру, несущему песок, она побежала к задку фургона. Меньше чем за две минуты она забралась внутрь и открыла трясущимися руками свой бисерный ридикюль.
 — Господи Боже мой! — Задыхаясь от страха, Августа вынула четыре драгоценных доллара. Зажав монеты в кулаке, она порывисто прижала их к груди, мысленно повторяя: она не заплачет, она не станет плакать!
 — Даже и не думай, — прошептала она, быстро моргая. — Все как-нибудь утрясется. Ты же Бойд!
 Августа чуть было не наступила на подол, когда выпрыгивала из фургона. И ветер с песком дул ей прямо в глаза. Она была в отчаянии, губы ее побелели. Но по крайней мере эта шлюха собственными глазами увидит, что Кора получила свои проклятые деньги. И действительно, проклятые. Расстаться с каждой монетой — все равно что лишиться руки или ноги.
 — Кора! Вот! Бери и убирайся с глаз моих долой! — Как только Перрин подошла к костру, она бросила монеты на землю. — И не возвращайся, пока не придет время трогаться в путь!
 Шипя от злости, Кора бросила на Августу свирепый взгляд, потом, поползав вокруг кострища, выбрала монетки из песка. Пересчитала их, завернула деньги в носовой платок, вскочила на ноги и бросилась прочь, держа путь против ветра в направлении фургона Сары и Люси. Августа всплеснула руками, когда заметила, что Кора оставила сало подгорать в сковороде.
 — Нам нужно поговорить! — Перрин старалась перекричать завывание ветра. Она придержала шаль, которую чуть не унесло.
 — Вряд ли ты скажешь то, что мне хотелось бы выслушать, — холодно отозвалась Августа.
 Увидев заживающие царапины на щеках Перрин, она почувствовала удовлетворение, надеясь, что они болели так же сильно, как и ее разбитая губа.
 — Кора получила свои деньги, — бросила Августа, поворачиваясь к Перрин спиной. — Вы свободны.
 — Я пришла не из-за Коры. Я пришла сказать тебе, что то, что произошло с нами три дня назад, не может и не должно повториться снова!
 Боже правый! Августа осела у заднего колеса, борясь с тошнотой, подкатившей к горлу. Шлюха пришла не из-за денег!
 Она уставилась ничего не видящим взглядом на песок, кружащийся в воздухе. Ей не нужно было платить Коре. Она могла бы сохранить четыре драгоценных доллара.
 — Не знаю, почему ты решила поехать в Орегон и выйти замуж за незнакомца, но я прекрасно знаю, почему я это сделала, — невозмутимо проговорила Перрин. — У меня не было выбора. Следовательно, я не могу позволить, чтобы меня исключили из каравана. Нам придется терпеть друг друга еще четыре месяца.
 Чувство горечи переполняло Августу. Она могла бы убедить Кору подождать до тех пор, пока они не приедут в Орегон. Боже мой!
 — Я буду держаться подальше от тебя, а ты держись подальше от меня. Если же нам иногда придется общаться, то, я уверена, мы можем делать это как цивилизованные люди, не прибегая к насилию. То есть будем вести себя как леди.
 — Ты негодяйка! — Щеки Августы вспыхнули. — Это ты меня спровоцировала. Все произошло по твоей вине! Более того, никакая ты не леди! И никогда ею не станешь!
 — Возможно, нет. Но я умею вести себя, как подобает леди. Я не бью людей и не швыряю в них стульями! — Лицо Перрин исказила гримаса отвращения.
 О, как Августе хотелось подлететь к этой твари, вцепиться ногтями в ее лицо и сорвать с него это презрительное выражение! Она содрогнулась, поразившись своим мыслям.
 Господи, откуда в ней эта дикая жажда насилия? С чего и когда это началось? Уставившись на царапины на щеке Перрин, она поймала себя на мысли, что ей ужасно хочется снова пустить ей кровь.
 Августа заставила себя отступить на несколько шагов, чтобы избежать соблазна наброситься на Перрин. Она прижала кончики пальцев к вискам. Когда это ее оружие — ледяное презрение и чувство собственного превосходства — превратилось в жажду крови? Откуда берутся подобные пороки?
 Должно быть, она теряет рассудок. Это единственное разумное объяснение. Страх и постоянное волнение помутили ее разум.
 — Так, значит, мы договорились? — спросила Перрин не терпящим возражений тоном. — Мы не будем навязывать друг другу свое общество и приводить в недоумение всех остальных? Мы забудем о нашей неприязни до конца путешествия и станем вести себя как цивилизованные люди?
 — Я тебя презираю!
 Они смотрели друг на друга через трепещущее пламя костра. Темный дым вился над сковородой, которую оставила Кора, и запах горелого сала бил им в ноздри.
 — Как ты правильно заметила, — резко, проговорила Перрин, — я не была доверенным лицом твоего отца. И не я довела его до краха. Он, кроме всего прочего, платил за усадьбу, в которой ты жила, и за слуг, которые там кишмя кишели. Он платил за платья, заказанные в Париже, и за безделушки, сделанные в Брюсселе. Он платил за твой экипаж и за подходящих к нему гнедых лошадей. Он платил за званые вечера и за развлечения. Джозеф обеспечил бы четырех любовниц за те деньги, каких стоила ему одна только дочь. Если он и повесился, оказавшись перед финансовым крахом, то это не значит, что в его смерти виновна только я!
 — С чего это ты взяла, что у моего отца были финансовые затруднения? — прошипела Августа. Перрин замерла.
 — Ты сама обвинила меня в том, что я разорила твоего отца и довела его до самоубийства.
 — Я имела в виду его умственное состояние, а не содержимое его кошелька, — высокомерно ответила Августа. — Забавно… Ты думаешь, у тебя хватило ума разорить такого человека, как мой отец? Уна и Бути расхохочутся, когда я им об этом расскажу. — Августа заставила себя улыбнуться. — Ты действительно забавная. Неужели ты и в самом деле вообразила, что рента за твой домик-развалюху и плата за твои дешевые платья могут довести до банкротства бывшего мэра Чейзити? Ты меня просто смешишь.
 Перрин пристально взглянула на нее:
 — Ты обвинила меня в том, что я разорила твоего отца и стала причиной его смерти. Ты сама так сказала.
 Августа усмехнулась:
 — Он и сейчас был бы жив, если бы не ты! Стыд из-за того, что он общался со шлюхой, скандал из-за этого — вот что убило его!
 — Ты ошибаешься. — Перрин сжала кулаки. — Твой отец хотел жениться на мне.
 — Лгунья!
 — Я стала любовницей Джозефа, а не его женой, лишь по одной-единственной причине — из-за тебя и твоего самолюбия. Джозеф не хотел, чтобы ты чувствовала себя неловко в собственном доме. И он не хотел, чтобы я чувствовала себя нежеланной в доме, который мог бы стать и моим домом. Тебе и в голову никогда не приходило, что Джозеф был очень одинок. Ты думала только о себе!
 — Убирайся с моих глаз! Я больше не хочу тебя видеть!
 Темные глаза Перрин сузились, на щеках ее горели алые полоски. Она открыла рот, но тотчас же закрыла его. Сжав зубы, резко развернулась и наткнулась на внезапно появившегося перед ними Коуди Сноу, вокруг которого вращался песчаный смерч.
 — Возвращайтесь в свои фургоны, леди. Мы попытаемся пройти еще четыре мили до привала на ночь.
 — Пропустите меня! — крикнула Перрин.
 Его брови чуть приподнялись. Он отступил. Она вскинула голову и, яростно подхватив юбки, пронеслась мимо.
 Коуди прикрыл своим цветастым платком нос и рот — носившийся в воздухе песок затмевал солнце. Когда он повернулся к Августе, его голос звучал приглушенно:
 — Вы уладили свои дела?
 «Ты — из семьи Бойдов, — напомнила себе Августа. — Бонды не обсуждают своих личных дел с любопытствующими». Она гордо вскинула голову:
 — Найдите Кору, будьте добры, и скажите, чтобы она возвращалась в фургон.
 Глаза Коуди превратились в узкие щелки.
 — Если вам нужна ваша служанка, мисс Бойд, ищите ее сами.
 Он зашагал мимо костра, и через минуту его высокую фигуру поглотила пыльная буря.
 Кора. Как только Августа произнесла имя этой негодяйки, ей открылся весь ужас ее положения.
 Что теперь делать? Зайдя за фургон, она низко наклонилась, и ее тут же вырвало.
 — Какой прекрасный день! Наконец-то! — откинув назад голову и чуть не потеряв мужскую шляпу, которую она попросила на время у Гека Келзи, Мем Грант широко улыбалась двум ястребам, описывающим круги у нее над головой. Солнце и небо, сиявшее, как перевернутая фарфоровая миска, приободрили ее, и она чувствовала себя гораздо лучше, чем в последние две недели. Слава Богу, головная боль прошла. Впрочем, никакая головная боль не испортила бы удовольствия от сегодняшнего утра.
 Уэбб Коут повернул голову и улыбнулся:
 — Не радуйтесь раньше времени. До ужина пойдет дождь.
 — Мне наплевать, зато сейчас великолепно. Посмотрите! Все становится зеленым, и… — Она рассмеялась. Зелень, о которой она говорила, была всего лишь пучками жесткой бухлоэ [3] , которые боролись за существование на бесплодных склонах песчаных холмов. Кое-где пробивались дикие цветы, сиявшие желтыми или синими лепестками, и нетрудно было догадаться, почему переселенцы прозвали эту местность Великой американской пустыней.
 Она бросила взгляд на Уэбба; казалось, он и конь были одним целым. Поля шляпы затеняли глаза Уэбба, но солнце освещало его губы и выступающий вперед подбородок. Увидев, как прямо он держится в седле, Мем невольно приосанилась.
 Уэбб, заметив ее движение, приподнял бровь.
 — Вероятно, я несколько преувеличила свой опыт верховой езды, — созналась она.
 — Да, несколько, — согласился он, взглянув на ее руки в перчатках.
 Она схватилась за луку седла, которое держалось на честном слове.
 — И каков же ваш опыт верховой езды?
 Она сжала губы, притворившись, что вспоминает.
 — Ну, считая сегодняшний день, я ездила верхом на лошади четыре раза. — Она широко улыбнулась, когда Уэбб, закатив глаза, издал глубокий горловой звук. — Но если бы я призналась в этом сразу, вы не позволили бы мне сесть в седло.
 — Верно. — Он подвинул карабин, лежавший у него на коленях, и глянул через плечо, словно раздумывая, не отправить ли ее назад, к фургонам.
 — Это моя первая прогулка верхом, но все гораздо проще, чем я ожидала, и вовсе не так страшно, — поспешно проговорила Мем, надеясь, что он изменит свои намерения. — Я даже рада, что ни у кого не оказалось дамского седла.
 Бути уже наверняка заметила, что она едет как мужчина, и Мем придется несколько дней выслушивать ее упреки. Ладно, она разберется с Бути позднее. После того что ей пришлось вынести, чтобы устроить эту прогулку, ее не испугаешь неприятностями, которые ждали впереди.
 Во-первых, Мем пришлось пообещать весь день без передышки править мулами в обмен на то, что Бути будет управлять ими без отдыха сегодня утром. Потом ей пришлось уговаривать Майлза Досона одолжить ей свою лошадь. И наконец, гораздо более серьезное препятствие, которое ей пришлось преодолеть, — добиться у Уэбба разрешения ехать с ним перед фургонами, всего несколько часов.
 — У меня такое чувство, будто меня… как это? — спросил он, все еще хмурясь.
 — Мистифицировали, — закончила она со смехом. — А я так рада! Это так чудесно, мистер Коут! Благодарю вас от всего сердца за то, что вы предоставили мне такую возможность!
 Земля, которая выглядела такой унылой и плоской, когда смотришь с сиденья подпрыгивающего на камнях фургона, расстилалась до самого горизонта точно огромное волнистое одеяло, сотканное из зеленых, золотых и коричневых нитей. Когда ее лошадь взобралась на холм, Мем вздохнула, подумав о том, что навсегда запомнит эти бескрайние просторы. Огромное безжизненное пространство вдохновляло ее, внушало благоговейный трепет, она почувствовала себя крохотной песчинкой, затерявшейся в пустыне. Эти необозримые просторы, величавые и пугающие одновременно, настраивали на торжественный лад.
 — Неужели я никогда бы такого не увидела! — воскликнула она. — Теперь я понимаю, почему вам так нравится ехать впереди. Тут нет пыли и ничто не мешает любоваться всем этим. Кажется, что ты единственный человек на всей земле.
 — Не считая людей из каравана, который идет впереди нас, — сухо заметил Уэбб.
 Мем не замечала белые точки, ползущие по прерии далеко впереди, пока он не сказал о них.
 — Глаза опытного скаута, — пробормотала Мем. Она задумалась — что же она еще не увидела?
 Задолго до этого утра она отметила: Уэбб Коут не только самый красивый и интересный из мужчин, которых она встречала, но и все чувства его были острее, чем у большинства людей. Уэбб мог почувствовать приближение дождя, когда на небе не было ни облачка. Он мог определить расстояние между местом, где находился сам, и койотом лишь по звуку его лая. Мем видела, как он, положив ладонь на старое кострище и рассматривая головешки, определил, когда здесь пылал огонь.
 Все в нем привлекало ее — начиная от чувственного изгиба губ и кончая иссиня-черными волосами и походкой, легкой и грациозной. Его голос и необычный акцент ублажали ухо точно симфония. И она могла бесконечно долго слушать его рассказы о деревне индейцев сиу, где он провел детство.
 К ее большому удовольствию, у них с Уэббом вошло в привычку встречаться по ночам у костра Копченого Джо, когда весь лагерь уже погружался в сон. Он, как и Мем, казалось, не нуждался в долгом сне, и, похоже, ему не меньше, чем ей, нравились эти ночные бдения.
 Иногда Уэбб рассказывал о своем детстве, об индейцах тетон; иногда Мем рассказывала, как росла в Чейзити. Но ее рассказы казались на редкость скучными по сравнению с тем, что рассказывал Уэбб. Чаще всего на их ночных встречах она излагала свою точку зрения на события прошедшего дня и делилась мыслями относительно всего, что происходит под солнцем.
 — Мне все здесь так нравится, — сказала Мем с улыбкой; она, прищурившись, глядела на выпуклую линию горизонта, где земля встречается с небом. Воздух был необычайно прозрачным и чистым, и ей казалось, что она видит на тысячу миль вокруг.
 Путешествие складывалось именно так, как Мем и рассчитывала, — это было необыкновенное приключение, еще более захватывающее, чем она могла себе представить. И Мем пользовалась каждым удобным случаем приобрести новый опыт. Подольстившись к Геку Келзи, попробовала с его позволения подковать лошадь; Майлз Досон показал ей, как бросать лассо, а Копченый Джо научил, как делать шнурки для одежды из шкуры антилопы. Она с восторгом записывала каждое новое впечатление в свой дорожный дневник. Мем не хотела забывать ни мгновения этого замечательного путешествия.
 Время от времени ей приходило в голову, что она, возможно, была единственной невестой, предпочитавшей путешествие прибытию на место назначения. Она со страхом думала о том дне, когда они наконец пригонят свои фургоны в Кламат-Фоллс, штат Орегон, который, слава Богу, был еще так далеко.
 — Небо, воздух, река… — Мем глубоко вздохнула, ей хотелось, чтобы это путешествие никогда не кончалось. — Вам не жаль, что это — ваша последняя поездка через весь континент? — спросила она, залюбовавшись солнечным лучом, коснувшимся черных волос Уэбба. Сегодня он перехватил их на затылке полоской сыромятной кожи. Черные кудри лежали на спине, обтянутой курткой из оленьей кожи.
 — Я дал себе слово, что в один прекрасный день вернусь сюда, — ответил Уэбб. Его зоркие глаза оглядывали широкие просторы. — Мой отец дал такое же обещание, — добавил он минуту спустя. — Но он так и не вернулся, чтобы найти мою мать и меня.
 — Вам его не хватает? — с любопытством спросила Мем.
 Она знала, что отец Уэбба умер в Англии годом раньше. После завершения путешествия Уэббу предстояло вернуться в Девоншир. Но он так естественно вел себя здесь, на этой земле, настолько соответствовал представлениям Мем о Западе, что она не представляла, как он будет жить в Англии.
 Бахрома, обрамляющая его куртку, затрепетала от налетевшего ветерка. Он поднял карабин на плечо.
 — Мой отец был великим воином. — Заметив ее удивление, Уэбб улыбнулся. — Он был англичанин до мозга костей, но обладал всеми качествами воина племени сиу. Бесстрашием, отвагой, умом. Полем его сражений был парламент.
 Мем заставила свою лошадь идти в ногу с его конем настолько близко, что ее юбки касались его штанов с бахромой.
 — А ваша мать еще жива? Вернется ли она когда-нибудь на Запад, в Америку? — Мем понимала, что с ее стороны невежливо задавать такие личные вопросы, но не могла удержаться. Ей ужасно хотелось знать о нем все.
 Солнце окрасило ее лицо в бронзово-медные тона.
 — Моя мать еще в добром здравии и до сих пор красива. — Он рассмеялся. — Сомневаюсь, что ей захотелось бы вернуться на Запад. Она очень привыкла к удобствам Англии.
 Мем представила себе стройную, грациозную женщину с большими черными глазами и с классическим резким профилем Уэбба. Очень красивую. Она вздохнула, опустив плечи.
 Время от времени Мем замечала, что погонщики поглядывают на Перрин Уэйверли и Августу Бонд, когда те проходят мимо. И ей было любопытно: что чувствует красивая женщина, на которую оборачиваются все мужчины? О чем думает такая женщина, глядя в зеркало? Чувствует ли себя неотразимой и всемогущей? А может, ей смешно? Мем этого никогда, не доведется узнать.
 — А как зовут вашу мать?
 Уэбб посмотрел на нее с выражением снисходительности на лице. Ее любопытство, казалось, забавляло его.
 — Ее имя — Весенний Ветер, мисс Грант.
 — Весенний Ветер. — Ей понравилось имя, понравились образы и ассоциации, возникающие при звуках этого имени. — А у вас есть индейское имя?
 — Танка Тункан. Что означает Большой Камень. — Он засмеялся, увидев ее озадаченное выражение. — Когда мне в первый раз позволили присутствовать при набеге на индейцев племени кроу — в качестве младшего носителя мокасин Снежной Птицы, — со мной случилась неприятность: споткнулся о большой камень и вниз головой полетел с обрыва. От шума весь охотничий лагерь кроу поднялся как по тревоге. Так что наш отряд вернулся в деревню, не сделав ни одного выстрела. С того дня меня стали называть Танка Тункан. Он улыбнулся своим воспоминаниям. Потом объяснил, что индейцам сиу дают в течение жизни несколько имен: детское имя, подростковое имя, взрослое имя, а также настоящее имя, которое никто никогда никому не раскрывает.
 — Если бы я остался в деревне, мне пришлось бы провести следующие несколько лет, стараясь заслужить имя, которое больше подходит воину.
 Мем внимательно рассматривала его строгое широкоскулое лицо, пытаясь представить его мальчиком, живущим жизнью, какую она могла только вообразить. Ей хотелось бы знать его настоящее имя. Он был самым экзотическим мужчиной из всех, что встречались ей.
 — Кстати об именах, — сказала Мем, пользуясь случаем, чтобы сообщить то, о чем долго размышляла. — Я полагаю, мы уже достаточно хорошо знакомы, чтобы… ну, мне бы хотелось, чтобы вы называли меня Мем, а не мисс Грант.
 Он молча отвернулся. Когда молчание слишком уж затянулось, она добавила:
 — Когда мы с вами одни. — Это замечание было так похоже на то, что могла бы сказать Августа Бонд, что Мем поморщилась и поспешно поправилась: — Пожалуйста, зовите меня Мем в любое время.
 Этого, как она тотчас же поняла, никогда не случится. Во всяком случае, не в этом веке, когда супруги, женатые по тридцать лет, называют друг друга на людях «мистер» и «миссис». И не в такое время, когда индейца могли высечь только за то, что он пристальным взглядом посмотрел на белую женщину.
 Ее щеки запылали. Если бы Мем не сидела верхом на лошади, она бы в отчаянии всплеснула руками.
 Чем дольше молчал Уэбб, тем горячее становились щеки Мем. Слишком поздно поняла она, что совершила непростительную ошибку. Из-за этого ее промаха он плохо о ней подумает. И что еще хуже, решит, что она вешается ему на шею.
 Мем наконец заставила себя прервать тягостное молчание.
 — Конечно, если называть меня по имени вам неудобно… — Она сказала это так тихо, что только острый слух скаута мог уловить ее слова.
 Он ответил, не глядя на нее:
 — Сомневаюсь, что капитан одобрил бы подобную фамильярность. — Он оглядел горизонт; взгляд его задержался на чем-то, но Мем так и не поняла, что же увидел ее спутник.
 Внезапно день для нее словно померк, день, омраченный столь унизительным оскорблением. А вокруг — широкие открытые просторы, и никуда не свернешь, никуда не спрячешься от обидчика. Глядя прямо перед собой, она покачивалась в седле, и щеки ее горели, — Мем поняла, что их долгие беседы у тлеющего костра Копченого Джо для него ровным счетом ничего не значили.
 Она верила, что у них завязались дружеские отношения. Теперь же оказалось, что Уэбб просто коротал время с глупой женщиной, которая приходила, потому что не могла заснуть, и занимала его место у костра. Она ошибочно приняла обычную вежливость за какой-то особый интерес к своей персоне.
 Мем страстно желала, чтобы земля под ней разверзлась и поглотила ее. Какое-то мгновение норовистая лошадь будет цепляться за вздыбившуюся девственную равнину, но в следующую минуту и она, и лошадь исчезнут, и Уэбб Коут вздохнет с облегчением и поскачет в полном одиночестве.
 И тут он чуть наклонился, и его мустанг рванулся вперед. Конь удалялся так быстро, что Мем едва расслышала голос Уэбба.
 — Поезжайте к Коуди! — прокричал он.
 Очнувшись от горестных дум, Мем в замешательстве схватилась за поводья своей лошади, чтобы она не бросилась вслед за мустангом. Ее лошадь описала круг, не желая подчиняться. Когда Мем наконец удалось совладать с ней, она подняла голову, вглядываясь в даль, и увидела Уэбба, во весь опор скакавшего к какому-то белому пятну.
 Несколько секунд спустя Мем поняла, что белое пятно — это одинокий фургон, свернувший с дороги, тянувшейся вдоль берега Платт. Щурясь от пыли, поднятой норовистой лошадью, она снова посмотрела вслед Уэббу.
 Даже на ее неопытный взгляд что-то казалось не так. Фургоны редко путешествуют в одиночку — неужели этот был брошен тем караваном, который идет впереди? Любопытство и жажда приключений побуждали ее последовать за Уэббом, чтобы самой разобраться в ситуации. Но здравомыслие, как обычно, перевесило.
 Мем в задумчивости тронула поводья. Пришпоривая лошадь, она надеялась, что сможет удержаться в седле достаточно долго и довезет послание Уэбба до Коуди Сноу. Мем была даже рада этому поручению — оно отвлекало от мыслей о пережитом унижении.
 — Мем Грант, — пробормотала она сквозь зубы. — Ты глупая, влюбчивая старая дева. Разве ты ничему не научилась за двадцать восемь лет?
 Через год она будет смеяться над собой — вообразила, что такой мужчина, как Уэбб Коут, может ею заинтересоваться. Она запомнит сегодняшний день и всегда будет со стыдом вспоминать о собственной наглости: сказать Уэббу, чтобы он называл ее по имени.
 Но сейчас его отказ причинил ей такие же мучения, как и ее головная боль, от которой, казалось, раскалывается голова.




 Глава 10


 Коуди легким галопом поскакал к обозу и велел Майлзу Досону остановить караван в четверти мили от одинокого фургона. Быстро осмотревшись, он направился к песчаному холму, где стояла поджидавшая его Перрин.
 Она смотрела на запад, в направлении алых облаков, вздымающихся к небесам вдоль линии горизонта, а во тьме у самой земли полыхали молнии. Поднявшийся ветер выдувал темные пряди из-под ее шляпки, облеплял юбками ягодицы и бедра, и Коуди, увидев ее, вдруг почувствовал стеснение в груди.
 Она, как тростинка на ветру, выглядела такой беззащитной и одинокой на фоне неба и необозримой равнины… Он сам себе удивился — удивился внезапно возникшему желанию прижать ее к своей груди и защитить от непогоды, от ударов судьбы и одиночества, навязанного ей.
 Коуди не понимал, почему его так тянет к этой женщине. Он не желал ее. Если бы он и не решил, что в его жизни женщин больше не будет, он все равно не выбрал бы женщину, похожую на Перрин Уэйверли, несмотря на ее красоту. Она недолюбливает мужчин, ждет от них самого худшего. Она упряма и непокладиста.
 И она была любовницей другого.
 Развитие их отношений раздражало Коуди и вместе с тем волновало его. В конце каждого дня Перрин приходила к нему на встречу с настороженным взглядом, ища повода к ссоре, явно ожидая схватки характеров. И это несмотря на то, что ему частенько приходилось скрипя зубами идти на уступки — лишь бы в караване все шло гладко.
 И вот как раз тогда, когда он решил послать ее к дьяволу с ее манерой себя вести, у них вдруг возникло полное взаимопонимание — он смотрел ей в лицо и понимал, что она чувствует то же; что чувствовал он, воспринимает ситуацию точно так же, как воспринимал ее он. Такого Коуди еще никогда не испытывал при общении с женщиной, это была странная, не поддающаяся описанию гармония мыслей и чувств.
 Такие моменты выбивали его из колеи, заставляли думать о чем-то таком, к чему он не мог подобрать названия, но от мыслей этих он испытывал какое-то непонятное беспокойство и душевную тревогу, похожую на ту, какую испытываешь, когда скачешь по прерии в полном одиночестве. В такие минуты он чувствовал полнейшую пустоту в груди, словно ему не хватало чего-то, чего-то такого, о чем он, сам того не ведая, долго тосковал.
 Коуди нахмурился, подъехав к Перрин. Ее темные волосы были тщательно разделены прямым пробором и забраны на затылке в тяжелый пучок. Выбивавшиеся из-под шляпки пряди развевались на ветру. Ее огромные глаза были того же теплого цвета, что седло его лошади. Губы ее напоминали о ранней землянике.
 Нет, она ему не нужна. Черт побери, он этого не хочет!
 — Скажите женщинам, что мы сделаем остановку, чтобы похоронить двоих людей. — Голос его был хриплым, и слова звучали как приказ.
 Перрин кивнула. Скрестив на груди руки, она стояла, глядя на вспышки молний, прорезавшие темную гряду облаков.
 — Холера?
 Наблюдая за ее лицом, Коуди вдруг понял, что Перрин боится молний. Он почувствовал, что она смотрит на него таким же оценивающим взглядом, каким смотрела на молнии, словно он, Коуди, столь же опасен, непостижим и необуздан, как буйство стихий.
 — Трудно сказать, они умерли уже давно. Ее глаза, обрамленные густыми ресницами, гневно сверкнули.
 — Караван, который шел впереди нас, проехал и не похоронил их?
 — Это не займет много времени.
 Несколько невест высунулись из фургонов и смотрели на них. Коуди подумал о том, что, возможно, некоторые из них втайне надеются, что Перрин совершит нечто такое, что подтвердит ее репутацию падшей женщины.
 И чего же, разрази их гром, они ждали от нее? Что она прижмется к нему и станет глупо улыбаться? Он бросил разъяренный взгляд на алчных стражей морали. Черт, неудивительно, что она замирает и вздрагивает при каждом его случайном прикосновении.
 — Мы сможем пройти еще несколько миль после похорон, до того как разразится гроза.
 — Коуди! — позвала она, когда он поворачивал коня. Он натянул поводья и посмотрел через плечо. Сегодня был день потрясений. Она никогда не называла его по имени, вернее, только тогда, когда никто не мог ее услышать и сделать из этого соответствующие выводы. — Спасибо за то, что вы решили остановиться и похоронить этих людей.
 Их взгляды встретились. Сейчас, когда он смотрел на ее груди и бедра, ему хотелось переспать с ней. Он хотел увидеть, как эти светло-карие глаза, широко раскрытые и потемневшие от желания, глядят на него с подушки. Ему хотелось вытащить шпильки из ее прически и утопить руки в шелковом море волос. Он жаждал услышать ее чуть хрипловатый голос и увидеть ее губы, шепчущие его имя. Он сгорал от неистового желания, представляя, как сладострастно она будет содрогаться под ним.
 Коуди смотрел на нее, не отрываясь.
 — Это вы прикололи выгоревшую желтую ленту к моему потнику?
 Брови ее взметнулись, точно шелковые крылья.
 — Нет.
 Не сказав больше ни слова, Коуди поехал прочь от ее огромных карих глаз, прочь от земляничных губ и своих необузданных фантазии. Возможно, это она приколола желтую ленту к его потнику, а может, и не она. Он не знал, можно ли ей верить. Но кто же это сделал, если не она?
 Черт бы ее побрал! У него есть более важные дела, чем размышлять о куске засохшего пирога и о желтой ленте, более важные, чем мечтать о ее круглых ягодицах и маленьких грудях. К черту дурацкие фантазии! В его жизни больше не будет женщин. И не будет предательства, не будет боли в сердце.
 Втянув голову в плечи, он быстро поскакал к одинокому фургону.
 Уэбб уже почти закончил копать первую могилу. Вытащив из-под седла лопату, Коуди поднял ногу, собираясь вонзить острие в землю.
 — Ты понял, кто они такие? — спросил он спустя двадцать минут, прерываясь, чтобы утереть пот со лба.
 Уэбб кивнул в направлении мужчины и женщины, которых он накрыл одеялом, найденным в их фургоне.
 — В фургоне на кровати вырезана фамилия Иглстон. Та же самая фамилия выгравирована внутри сундука.
 Мистер Иглстон был аккуратно уложен, руки скрещены на груди, но Уэбб обнаружил в задней части фургона распростертую женщину, рядом с которой лежала лопата.
 — Пока нам везет, — бросил Коуди, прежде чем вновь взяться за работу. То ли предусмотрительный Уэбб выбирал такие места для стоянок, то ли им действительно очень везло, во всяком случае, им еще не приходилось копать могилу для своих людей. Еще не приходилось.
 Час спустя Коуди отошел от холмиков, насыпанных на могилах, и снял шляпу. Утер пот со лба и выругался сквозь зубы. Вопреки его приказу их караван направлялся прямо к фургону мертвецов, а ведь он сказал, чтобы они оставались на дороге.
 Майлз Досон, приближавшийся к Коуди, был явно чем-то озадачен. Он крикнул, чтобы все остановились, когда ведущий фургон подъехал совсем близко к могилам.
 — Мистер Сноу! — позвала Перрин.
 Коуди прищурился. Взгляд его не сулил ничего хорошего. Он внимательно наблюдал за Перрин и Люси Гастингс, шедшими впереди; остальные невесты шли следом за ними.
 — Что, черт побери, вы тут делаете? — нахмурился Коуди.
 Перрин оправила юбки.
 — Мисс Гастингс говорит, и мы все с ней согласны, что эти бедные души заслуживают того, чтобы над ними произнести слова молитвы.
 Коуди побагровел от гнева. Кучка упрямых женщин ослушалась его приказа! Он даже не заметил, что невесты принарядились, умылись дождевой водой из ведер и причесались. Все они надели шляпки и перчатки и были полны решимости исполнить задуманное.
 — Собирается дождь, а мы и так потеряли слишком много времени. Отправляйтесь по своим фургонам. Ни одна не двинулась с места.
 — Мы настаиваем, — бросила Сара Дженнингс. Люси Гастингс кивнула.
 — Наш христианский долг — достойно похоронить этих несчастных, — заявила Люси.
 Перрин сделала шаг вперед. В глазах ее было столько упрямства, что Коуди понял: женщины настроены весьма решительно.
 — Служба будет недолгой. Вы можете сказать несколько слов, а потом мы все споем гимн и закончим молитвой. Это займет всего несколько минут.
 Подобрав юбки, Перрин пошла к могилам; все остальные последовали за ней. Подойдя к холмикам, женщины обратили к нему вопросительные взоры.
 Коуди хлопнул Шляпой о колено и выругался. Он прекрасно понимал: на споры уйдет гораздо больше времени, чем на несколько слов над могилами. Мысленно ругая себя за уступчивость — он и сам собирался сказать все положенные слова, но не в присутствии женщин, — Коуди подошел к могилам. Скрипя зубами, он прижал шляпу к груди и посмотрел на женские лица, выражавшие одобрение.
 — Господи, — начал он, — мы просим тебя принять Иглстонов под твое покровительство.
 Когда он поднял глаза, все опустили головы. Все, кроме Перрин Уэйверли. Она смотрела на него с едва заметной улыбкой на своих земляничных губах, и в глазах ее горели темные огоньки.
 Коуди так долго смотрел ей в глаза, что некоторые из невест подняли на него вопросительные взгляды. Он глубоко вздохнул и начал все сначала.
 Все время, пока Коуди говорил, он чувствовал, что Перрин Уэйверли смотрит на него своими огромными глазами, и понимал, что не воздает Иглстонам должное, потому что мысли его были обращены к земному, а не к небесному.
 Августа не проявила никакого интереса к тягостной церемонии похорон двух совершенно незнакомых ей людей. Вместо того чтобы со всеми остальными последовать к могилам, она направила свои стопы в противоположном направлении, решив взглянуть на фургон Иглстонов.
 Приподнявшись на цыпочки, она вглядывалась в крытый полотном фургон. Песок и пыль покрывали несколько сундуков и коробок, но оказалось, что Иглстоны путешествовали с довольно скудным запасом продовольствия. Возможно, они не планировали перебираться слишком далеко на Запад, например, в Калифорнию или Орегон.
 Впрочем, Августе это было безразлично, да и Иглстонам теперь все равно. Им теперь больше не нужно беспокоиться о съестных припасах или больных мулах Им не нужно проводить бессонные ночи, плача от отчаяния над полупустым кошельком.
 Высвободив подол юбки из густых зарослей полыни, Августа пошла прочь от фургона, стараясь обойти могилы стороной, чтобы не видеть всей церемонии. И те, кто стоял у могил, тоже ее не видели. Ей не хотелось привлекать к себе внимание.
 Если же кто-нибудь спросит, почему она отсутствовала на церемонии, она сошлется на головную боль. Августа остановилась и прижала кончики пальцев к вискам, зажмурилась от нестерпимой боли.
 Прежде она никогда так не страдала от мигрени, хотя время от времени ей было выгодно притворяться, что у нее болит голова. Теперь же головная боль стучала в висках каждый божий день. Точно увесистые монеты громыхали в ее голове, ударяясь о череп, вдавливаясь в мозг.
 Причиной ее головных болей были деньги, все те же деньги. Уже стало ясно: ей придется купить еще сала и муки, когда они доберутся до форта Ларами. Да еще и сахара.
 В те дни, когда они останавливались на привал пораньше, ей приходилось поддерживать связь с обществом, приглашая на чай у своего костра Бути, которой она уже простила проступок Мем, Уну, Тию, а иногда и Сару. Но нельзя устроить настоящее чаепитие без маленьких кексов, на которые уходило слишком много сахара и муки. Даже когда она предлагала своим гостям взять еще сахару, она считала каждую ложку, размешиваемую в чашке, и впадала в отчаяние от расточительности своих гостей. До этого ей и в голову не приходило, как дорого это обходится — поддерживать соответствующее положение в обществе.
 Дни, полные беспокойства, убивали ее. Августа почти не спала, с трудом глотала пищу. Каждая минута бодрствования была для нее кошмаром — она постоянно думала о будущем, думала о той минуте, когда откроет свой кошелек и ничего в нем не обнаружит, кроме шва на дне.
 И в этот день она последует за своим отцом, с горечью подумала Августа. Гордость все решила за нее.
 Смахнув слезу, она прижала ладонь ко лбу и пошла дальше. Молнии сверкали над равниной, и она размышляла: есть ли какой-нибудь способ вызывать их? Удар молнией — это произойдет так быстро и безболезненно… И тогда она наконец-то избавится от страданий.
 Августа в изнеможении остановилась. Головная боль и непрекращающийся сумасшедший ветер лишили ее последних сил. Собравшись с духом, она сделала шаг вперед, оступилась и упала на землю.
 Несколько секунд Августа лежала неподвижно, лежала, уставившись в небо. Даже земля, даже ее собственные туфли — все было против нее.
 Приподнявшись, она провела пыльными перчатками по щекам. Осмотрелась, не проявляя, впрочем, особого интереса к тому, обо что споткнулась.
 Падая, она соскребла каблуком тонкий слой грязи с какого-то блестящего предмета. Августа смотрела на него минуту, потом, наклонившись, стерла оставшуюся грязь и увидела небольшую прямоугольную коробочку, схороненную в неглубокой ямке. Коробочка оказалась деревянная, с медными уголками и медной пластиной на боку, где было выгравировано имя: «Эдгар Иглстон».
 Инстинктивно бросив взгляд через плечо — не видит ли ее кто-нибудь? — Августа попробовала приоткрыть крышку. Та поддалась. Однако она не решилась сразу заглянуть в коробочку, напомнив себе, что нельзя вторгаться в чужую жизнь.
 Поднявшись на ноги, Августа прислушалась к словам гимна — женщины пели футах в ста от нее. Она отчетливо слышала приятный голосок Люси Гастингс, который взлетал ввысь, как песня жаворонка.
 Следовало немедленно сообщить мистеру Сноу о своей находке. С другой стороны — как прервать похоронную церемонию? Следовательно, пока она ждет окончания службы, можно спокойно посмотреть, что же находится в шкатулке. В конце концов Иглстоны уже покойники. И она вовсе не вторгается в тайны того, кто смог бы на это что-либо возразить, все равно мистер Сноу захочет узнать, что там внутри. Поразмыслив таким образом, Августа решила, что просто обязана осмотреть содержимое шкатулки.
 Запустив пальцы в грязь, налипшую на коробочку, она нащупала край крышки и, дрожа от возбуждения, осторожно открыла ее.
 — О Господи! Боже мой!
 Ладонь ее метнулась к губам. Невероятно! Августа смотрела на ряды уложенных в стопки золотых монет! Целое состояние тускло поблескивало перед ней.
 — Тут, должно быть… — пробормотала она, приподнимая трясущейся рукой одну из увесистых упаковок.
 Августа, сосчитав монеты, произвела в уме вычисления. Четыре ряда по десять упаковок в каждом. И по пятнадцать монет в каждой упаковке. В шкатулке оказалось шестьсот долларов!
 Она была богата!
 Августа почувствовала невероятное облегчение. Тяжело опустившись на землю, вытянув ноги и расправив юбки, она недоверчиво покачала головой.
 Она спасена! Господи, благодарю тебя, благодарю!
 Ей теперь не придется изводить себя мыслями о самоубийстве и доводить себя до болезни всевозможными хозяйственными заботами. И если мистер Кламат не окажется самым состоятельным и выдающимся человеком в городе, ей не придется выходить за него замуж, она сможет купить себе свободу. Она сможет купить яиц при первой же возможности. Она сможет купить свежее мясо для того, чтобы потушить его в горшке, и новую палатку, и шляпки от солнца, и губную помаду. Она сможет отправить Кору домой и нанять новую девушку, если захочет. Наконец, она сможет спать спокойно, а не бродить по лагерю среди ночи. А порошки от головной боли запрячет подальше.
 Закрыв лицо ладонями, она подавила приступ истерических слез. Свершилось чудо!
 Августа жадными руками потянулась к шкатулке, чтобы взять тяжелые монеты, но вдруг замерла, затаив дыхание. А что, если Иглстоны ехали на Запад, чтобы с кем-нибудь встретиться? Что, если кто-то знает об этих деньгах и ждет их? Эти деньги по праву принадлежат наследникам Иглстонов.
 Но ведь это она их нашла. Если бы она не споткнулась о шкатулку, она бы пропала навсегда.
 И все-таки… эти деньги ей не принадлежат. Конечно же, Коуди Сноу знает, как разыскать наследников Иглстонов.
 Но… если она отдаст шкатулку Коуди, то полукровка Уэбб узнает о деньгах и украдет их. Известно, что все индейцы — воры. И что она знает о Коуди Сноу? Возможно, он просто возьмет эти деньги себе. Августа смотрела на монеты и прикидывала и так и эдак.
 Не важно, боится она ответственности или нет. Ее христианский долг — сохранить деньги несчастных Иглстонов. Ясно, что безопаснее всего не говорить никому о своей находке. Она проведет собственное расследование насчет наследников Иглстонов, а когда она найдет их, если они вообще существуют, то с гордостью сообщит им, что сберегла их наследство, утаила от грабителей.
 Да, это единственно верный путь!
 Решив, что шкатулка слишком тяжелая, чтобы нести ее с собой, Августа погрузила в нее пальцы и стала вытаскивать монеты, запихивая их в перчатки и за лиф платья. Когда перчатки были набиты доверху, она побежала к своему фургону, забралась в него и стала лихорадочно искать безопасное место, чтобы спрятать деньги. На какое-то время подойдет шляпная коробка. Высыпав монеты в свою лучшую парадную шляпку, она выскочила из фургона и поспешила обратно, чтобы еще раз загрузиться.
 Вторично направляясь к фургону, Августа внезапно вздрогнула, остановилась. Глянув вверх, она увидела, что Кора, стоявшая между пологами холста, покрывающего фургон Уинни, наблюдает за ней с выражением недоумения на лице.
 На какое-то мгновение Августа почувствовала себя виноватой, словно Кора застала ее за чем-то непристойным и недозволенным.
 Она стояла окаменев, с вороватым выражением на лице, пока до нее не дошло, что ее действия кажутся Коре совершенно бессмысленными. Кора не могла видеть шкатулку с деньгами. Она видела только Августу, сжимающую в руках две раздутые перчатки, которые могли быть наполнены чем угодно, например, галькой.
 При этой мысли Августа почувствовала облегчение. Еще раз взглянув на Кору, она быстро зашагала к фургону, чтобы высыпать монеты в шляпную коробку.
 Кто бы мог подумать, что Кора вызовется посидеть с Уинни Ларсон, пока все остальные будут присутствовать на похоронной церемонии?! И что побудило ее высунуться из фургона как раз в этот момент? Впрочем, не о чем беспокоиться… Даже если у Коры хватит сообразительности, чтобы прийти к выводу, что произошло что-то важное, она никогда не узнает истины.
 Пока Августа копалась в шкатулке и запихивала монеты в перчатки, пение у могил окончилось. Она услышала бас Коуди Сноу, поспешно бормочущего молитву, и поняла, что у нее не хватит времени, чтобы забрать все деньги.
 Впервые в жизни леди Августа Джозефа Бойд выругалась. Услышав приближающиеся голоса, она захлопнула шкатулку и присыпала крышку землей. Спрятав раздувшиеся от монет перчатки в складках своей мантильи, она обошла фургон Иглстонов и слилась со всеми остальными, словно находилась с ними с самого начала. Перрин холодно взглянула на нее, а Бути чуть приподняла бровь, но, похоже, больше никто не понял, что ее не было у могил.
 Ей вполне хватило времени, чтобы высыпать монеты в шляпную коробку до того, как голова Коры появилась в проеме полотняного покрытия.
 — Ох! Ты меня напугала! — Августа прижала к груди грязную руку и глубоко вздохнула. — Сколько раз тебе говорить — нельзя подкрадываться к людям!
 — А что это вы делали снаружи?
 — Разве нельзя леди облегчиться без того, чтобы об этом не стало известно всем? — вздохнула Августа.
 Недоверчивое молчание Коры действовало ей на нервы.
 — Действительно, Кора, разве тебе не пора занять место возницы? Мистер Сноу наверняка захочет, чтобы мы отправились в путь тотчас же.
 Темные глазки Коры шарили по фургону.
 — А вы что, не будете сидеть рядом?
 — У меня ужасно болит голова. Я, наверное, попытаюсь заснуть.
 Взгляд Коры остановился на золотой монетке, выпавшей из шляпы на дощатый пол. Она медленно кивнула:
 — Как скажете.
 — Ну и прекрасно, — сказала Августа. Она наклонилась и подобрала монетку. — Какая неосторожность с моей стороны! Куда же я положила свой ридикюль?
 — В полотняном мешке, над кувшином с закваской для теста. Там, где всегда.
 Августа насторожилась:
 — Интересно, откуда ты это знаешь?
 Кора закатила глаза:
 — Будто это не я переворачивала содержимое фургона тысячу раз, заново укладывая ваши вещи при переправе через овраг или ручей.
 Кора исчезла из поля зрения. Августа услышала, как зашуршали ее юбки. Прошла минута, потом раздался крик Коры:
 — Н-о-о! Пошли! Вперед, ленивые твари!
 Фургон тронулся с места, и они выехали на дорогу. Первые капли дождя застучали по полотну у Августы над головой.
 Кора заглянула вовнутрь, потом подтянула одну из веревок полога, чтобы закрыть фургон от дождя. Августа сделала то же самое сзади. Она подумала, что дождь ей на руку. Теперь не придется беспокоиться из-за того, что Кора за ней подглядывает.
 Опустившись на колени, Августа отыскала в потемках шляпную коробку и вытащила ее на тряский пол. Ветер раздувал полотно; в закрытом фургоне царил полумрак. Зато какое сияние исходило от золотых монет, заполнивших тулью ее лучшей праздничной шляпки!
 Какое-то время Августа с восхищением созерцала свое богатство. Потом дрожащими руками пересчитала деньги. Двести шестьдесят две золотые монеты! Что вместе с деньгами в ее ридикюле составляло двести девяносто два доллара.
 Прикусив палец, она подавила возглас ликования. Если бы в фургоне было побольше места, она бы вскочила на ноги и пустилась в пляс. Августа почувствовала безрассудное желание развязать мешок с сахаром и выкидывать его наружу пригоршнями — просто потому, что она может купить еще.
 Сидя на полу, не обращая внимания на дождь, стучавший по полотну, не чувствуя толчков на ухабах, она смотрела на монеты в своем подоле и обливалась слезами.
 В тот момент Августа не могла сказать, плакала ли она от счастья или от того, что сожалела о тех монетах, которые пришлось оставить. ***
 Во вторник они разбили лагерь неподалеку от других обозов, у подножия горы Чимней-Рок, самого известного ориентира для караванов. Возвышающаяся над равниной гора и скалы у ее основания стали огромной гостевой книгой прерий. Путешественники выбивали на скалах свои инициалы или имена и оставляли послания у старика траппера, который брал с них по пять центов за право приколоть записку на своей «доске сообщений».
 Подоив корову Хильды и вычистив после завтрака сковороду с длинной ручкой, Перрин умылась дождевой водой из ведра, потом вычесала пыль из волос, прежде чем зашпилить их пучком на затылке. Она надела шляпку, украшенную шелковыми розочками, и, поскольку день был ясный и теплый, накинула на плечи легкую пеструю шаль с кистями.
 — Ты готова? — спросила она Хильду, возбужденная предстоящим знакомством с людьми из караванов, остановившихся по соседству.
 Как сказал им Коуди, здесь, кроме всего прочего, путешественники продавали вещи, которые оказались для них слишком тяжелыми или от которых они решили избавиться. Предполагалось, что будет продаваться лимонад и, возможно, другие напитки. Чимней-Рок была окружена столь же волнующей атмосферой, какая царит в небольших городках во время ярмарки.
 Хильда затолкала палаточные шесты в фургон, вытерла руки о клетчатый фартук и убрала под шляпку прядь волос, выбившуюся из косы, которую она уложила короной.
 — Идите вперед. Я обещала подождать Уинни.
 — А-а-а! — Перрин наклонилась к зеркалу, пытаясь скрыть свое разочарование.
 Хильда была всегда дружелюбной и веселой, прекрасной компаньонкой в путешествии, но они не стали подругами, хотя Перрин втайне надеялась на это. Тот факт, что Хильду принимали повсюду в лагере, а Перрин — нет, приоткрывал незаметную на первый взгляд трещину в их отношениях.
 Перрин повернулась к фургону Мем и Бути. Не попросить ли Мем составить ей компанию? Но в последнее время Мем избегала общества, что было для нее вовсе не характерно.
 Перрин задумалась. Может быть, ей стоит отказаться от экскурсии к горе, чтобы не идти туда одной? В конце концов она могла рассмотреть Чимней-Рок и отсюда.
 Но тогда она не прочтет имена, вырезанные на скале и оставленные на «доске сообщений» старого траппера. И не выпьет лимонаду, не увидит товары, выставленные для продажи.
 Перрин подняла голову и расправила плечи. Она всю жизнь одна, почему же сегодня должно быть по-другому? Помахав рукой Хильде, Перрин отправилась к горе. Она шла на достаточном расстоянии от остальных невест, чтобы не показалось, что она хочет их догнать. Перрин понимала: это лучше, чем быть отвергнутой своими попутчицами.
 В конце концов неловкость от того, что у нее не было компании, вознаграждалась удовольствием от прогулки. Выпив холодного сладковатого лимонада, приготовленного из настоящих лимонов, а не из лимонной кислоты или нескольких капель лимонной эссенции, Перрин зашагала вдоль рядов импровизированных прилавков, вытянувшихся вдоль Аллеи разбитых сердец. Она рассматривала различные товары, купила банку ежевичного джема и обменялась дорожными впечатлениями с усталой на вид женщиной, стоявшей у одеяла с выставленным на нем чайным сервизом.
 Когда появилось семейство, которое, казалось, заинтересовалось сервизом, Перрин пошла дальше, чтобы осмотреть длинную доску, увешанную сотнями записок. Некоторые были забавными, другие — печальными, но все записки вызывали интерес, словно ты заглянул в чью-то жизнь, узнал чужие радости и заботы.
 Кузнец по имени Хэнк Беррингер объявил себя пострадавшим и искал следы своей сбежавшей жены. Человек из Иллинойса потерял ослицу по кличке Орнери и собирается ждать несколько дней в форте Ларами на случай, если ее кто-нибудь найдет. Тут было множество ободряющих посланий от путешественников своим родственникам, которые следовали за ними. Невозможно было прочесть все приколотые к доске бумажки, трепетавшие на ветру.
 — Миссис Уэйверли! — позвала Кора с противоположного конца доски. — Вы умеете читать? — спросила она, когда Перрин подошла к ней. — Вы не могли бы прочитать мне эту записку?
 Перрин, прищурившись, чтобы разобрать неровные строчки с орфографическими ошибками, наклонилась к записке, на которую указывала Кора:
 — «Срочно. Все, кто что-то знает о миссис и мистере Эдгаре Иглстоне, оставьте тут сообщение. Вернусь через неделю». — Дата в конце помечена позавчерашним днем, понедельником. Записка была без подписи.
 Кора энергично закивала, словно послание подтвердило какие-то ее догадки. Отвернувшись от доски, она обвела глазами толпу. Ее задумчивый взгляд остановился на шелковых розовато-лиловых лентах, украшавших соломенную шляпку Августы.
 — Интересно… — пробормотала она.
 — Нам следует обратить на это внимание мистера Сноу, чтобы он оставил ответ, — прокомментировала Перрин. И вдруг в изумлении уставилась на собеседницу. — Кора, если ты не умеешь читать, то как же тебе удалось отыскать записку об Иглстонах среди сотни других?
 — Кто-то еще ее читал, и я подумала, что мне она что-то напоминает, — рассеянно ответила Кора, следя за лентами Августы, шествовавшей по Аллее разбитых сердец.
 Перрин посмотрела в ту же сторону. Августа переходила от прилавка к прилавку, совершенно не обращая внимания на то, какой эффект производила ее красота. Но было не похоже, что она просто наслаждается погожим деньком. Морщинка залегла на ее бледном лбу, было очевидно, что она чем-то расстроена. Когда Уна коснулась ее локтя, она вздрогнула и посмотрела так, словно ее ужалила гремучая змея.
 Кора оглянулась на записку, которую прочла Перрин, потом снова уставилась на Августу. Казалось, ее очень заинтересовала сетка, перекинутая через руку Августы, полная мелочей, купленных у торговцев на Аллее разбитых сердец. Не обращая внимания на Перрин, Кора юркнула в толпу и вскоре скрылась из виду.
 Перрин, приподнявшись на цыпочки, высматривала в толпе огненные волосы Мем или худенькую фигурку Бути. Она заметила одного из погонщиков каравана невест; это был Джон Восс, который помахал ей рукой. Потом увидела Сару и Люси, стоявших в очереди за лимонадом, но Мем она так и не нашла.
 В конце концов Перрин присоединилась ко множеству любопытных, которые карабкались на скалу. Вскоре надписи, вырезанные на камнях, поглотили все ее внимание — она даже забыла, что рассматривает их в полном одиночестве. Впрочем, она бы не возражала, если бы прилавок с лимонадом оказался не так далеко от нее. Скалы вобрали в себя жар солнца, и при каждом выдохе ноздри щекотала горячая пыль, поднятая ногами десятков людей.
 Присев на камень рядом с надписью «Доедем до Калифорнии или лопнем!», Перрин утерла платком пот со лба и стала обмахивать раскрасневшееся от жары лицо концом шали.
 — Вырезать ваши инициалы? — спросил густой бас над ее головой.
 Прикрыв ладонью глаза, она подняла голову и увидела Коуди Сноу. Он приподнял шляпу; сквозь кудри его темных волос просвечивали лучи солнца. День был такой ясный и теплый и Перрин так замечательно провела время, что не смогла удержаться от улыбки.
 — Мне бы очень хотелось. Если вас не затруднит.
 Он пристально посмотрел на нее, и что-то промелькнуло в его глазах, таких синих, что она подумала о летнем небе и васильках. Возможно, глаза Коуди казались такими пронзительно-синими из-за его загорелой кожи.
 — Улыбайтесь чаще, — сказал он. Его улыбка была открытой и чуть насмешливой.
 Комплимент застал Перрин врасплох. Чтобы скрыть смущение, она отвернулась и окинула взглядом широкую равнину.
 — На доске есть записка насчет Иглстонов.
 — Я уже оставил ответ. — Присаживаясь рядом с ней, он вытащил нож из ножен, висевших на ремне. — Полное имя или инициалы?
 Он повернулся лицом к ней, и Перрин поняла, как близко он был от ее юбок. Она почувствовала его возбуждающее тепло, заметила островок темных вьющихся волос у открытого ворота его рубахи. Головокружительные запахи мыла и солнца исходили от его кожи. Покраснев, Перрин отвела взгляд.
 — Достаточно инициалов. — Она попыталась сосредоточиться, постаралась не думать о его вызывающей мужественности. Ей пришло в голову, что Коуди Сноу занимает все пространство вокруг, где бы он ни находился. Для остальных не остается места. — Огромное вам спасибо. Приятно сознавать, что здесь останется такая памятка. О том, что я тут проезжала, — добавила Перрин, наблюдая за ножом, зажатым в его руке. Ей внезапно пришла в голову странная мысль. Эти сильные мозолистые руки, наверное, так же умело обращаются с женщиной, как с ножом или ружьем. — Вы женаты, мистер Сноу?
 Она тут же пришла в ужас от своего необдуманного вопроса. Среди переселенцев сплетни распространяются быстро, и Перрин слышала его историю еще несколько недель назад. Но то, что она узнала историю его жизни, нисколько не уняло то странное беспокойство, которое охватывало ее в присутствии Коуди.
 — Моя жена умерла при родах три года назад, — ответил он, наклоняясь, чтобы сдуть пыль с буквы «П», появившейся под лезвием его ножа. — Младенец тоже умер.
 — Простите, — тихо сказала Перрин, глядя на подол своего платья. Немного помолчав, она спросила: — Как долго вы были женаты?
 — Четыре года.
 — Я была замужем за Джэрином тоже почти четыре года.
 Солнце припекало все сильнее; по виску Коуди струился пот. Перрин как зачарованная смотрела на тоненький ручеек, устремившийся к его подбородку. У нее возникло неожиданное, приводящее в шок желание — утереть эти струйки, а потом коснуться кончиками пальцев своих губ и ощутить вкус его пота. Сила этого желания поразила ее. Она быстро отвернулась, опасаясь, что эти мысли написаны у нее на лице.
 — Коуди! — тихо позвала она. — Почему вы все время выглядите недовольным? Я делаю что-то не так? Он уселся на корточки. Глаза его потемнели.
 — Эллин умерла, рожая ребенка, который был не моим. Я полностью доверял ей, а она меня предала. Перрин медленно кивнула:
 — Поэтому теперь вы не жалуете всех остальных женщин?
 — Почти так же, как вы — мужчин.
 Перрин облизала губы. Она пыталась не глядеть на него, но ей это не удавалось. Они пытливо посмотрели друг другу в глаза.
 — Если ожидаешь самого худшего, никогда не будешь разочарован.
 — И я думаю так же, — кивнул он.
 Руки Перрин дрожали, во рту пересохло. Она вдруг поняла, что значит думать о мужчине и днем и ночью, слышать его голос во сне, погружаться в мысли о его руках, вспоминать о солнечных лучах, пробивающихся сквозь его коротко стриженные волосы. Перрин почувствовала напряжение внизу живота, почувствовала свои до боли набухшие груди.
 Странно, но ей редко доводилось испытывать столь сильное возбуждение рядом с Джэрином и никогда — с Джозефом. Ей хотелось прислониться к мускулистому телу Коуди, хотелось ощутить вкус его губ, его руки, ласкающие ее.
 Опустив голову, Перрин смотрела на свои пальцы в перчатках, нервно расправляющие юбки. Она глубоко вздохнула. В Кламат-Фоллс фермер по имени Хорас Эйбл ожидает ее приезда. Возможно, он пытается представить, как она выглядит, думает о ней, планирует свою жизнь с ней.
 К ее стыду, у нее не возникало ни одной мысли о Хорасе Эйбле. Она знала, что все равно выйдет за него замуж. Но Коуди Сноу с его сильными загорелыми руками, волевым подбородком, с его завораживающими проницательными глазами, которые, казалось, бросают вызов, — о нем она думала постоянно.
 А он больше не хочет пускать женщин в свою жизнь, он не жалует их так же, как она — мужчин. Однако когда они бывали вместе, между ними, казалось, возникали электрические разряды, столь же опасные, как молнии, сверкающие в небесах над прерией.
 — Готово, — сказал он.
 Когда она повернулась к нему, его плечи бугрились под рубашкой — плечи такие же твердые, как скала, у которой они стояли. Саржевые брюки плотно облегали его бедра, врезаясь в промежность и образовывая глубокое «V».
 — Что? — прошептала она, чувствуя, что вот-вот упадет в обморок. Заметив капли пота в его темных волосах, Перрин вдруг поняла, что она не в состоянии думать ни о чем другом.
 — Ваши инициалы, — ответил он, глядя на ее губы. Она уставилась невидящими глазами на свежие зарубки на камне.
 — Да, — прошептала она, подавшись к нему. — Да, благодарю.
 — Перрин. — Он произнес ее имя так тихо, что только она могла услышать. Но то, что она услышала в его голосе, заставило ее затрепетать.
 — Мистер Сноу! — раздался женский крик.
 Они вздрогнули от неожиданности. Потом повернулись к Тии Ривз, которая карабкалась к ним по скалам. Уна Норрис следовала за ней. Миловидное личико Тии раскраснелось от жары.
 — Не вырежете ли вы наши инициалы на скале? — весело улыбнулась Тия, поправляя тесемку полотняной сумки с альбомом и карандашами. — За ваши труды я подарю вам мой набросок горы Чимней-Рок.
 Лишь заметив пристальный взгляд Уны, Перрин поняла, как близко от нее стоял Коуди, поняла, как может быть истолкована эта близость.
 Густо покраснев, она еще раз поблагодарила его за вырезанные инициалы, потом пробормотала что-то неразборчивое Тии и Уне и скрылась в толпе у подножия скалы.
 Перрин отдавала себе отчет в том, что отправилась на эту экскурсию вовсе не для осмотра Чимней-Рок и не для того, чтобы прочесть имена, вырезанные на скалах.
 Она пришла в надежде увидеть Коуди, провести с ним наедине несколько минут. И это была не первая ее попытка остаться с ним с глазу на глаз.
 При мысли о том, что она не в силах не думать о Коуди Сноу, у Перрин защемило сердце — ведь ей предстояло выйти замуж за другого. Но она ничего не могла с собой поделать. Ее женское естество не понимало, что Коуди ей недоступен.
 Удовольствия от прогулки в погожий денек как не бывало. Перрин захотелось плакать. Возможно, Августа была права, когда обозвала ее шлюхой.




 Глава 11


  Из моего дневника. 
  Июнь 1852 года. 
  Мы прошли всего только шестьсот миль, но мы больше не можем притворяться, что нам нипочем трудности, отсутствие уединения, грязь, недостаток здоровой пищи, ужасная погода и всевозможные неудобства этого утомительного путешествия. Иногда я жалею, что поехала. Отец хотел этой свадьбы. Теперь я уже не уверена, что и я хочу того же. 
  Люси Гастингс. 
 Мем с ужасом смотрела на Люси. В призрачных тенях, отбрасываемых трепещущим пламенем фонаря, кожа Люси, казалось, сморщилась; она плотно обтягивала кости, так что отчетливо были видны все впадины и выпуклости черепа. Слезы катились из глаз девушки, когда начался новый приступ судорог. Люси корчилась в конвульсиях.
 — Так пить хочется, — выдохнула она с усилием. Глаза ее были воспаленными и влажными. Трясущейся рукой Мем поднесла кружку с водой к растрескавшимся губам Люси, потом стерла губкой пот с ее лба. Лихорадка сотрясала изможденное тело девушки, и она беспрерывно дрожала. Люси то натягивала на себя одеяла, то отчаянно пыталась откинуть их. Она прошептала:
 — Я умираю.
 — Ш-ш-ш! Молчи, не трать понапрасну силы.
 Вернулась Сара, которая ходила выливать ведро с рвотными массами, и тихонько забралась в фургон. Она заменила бадью на полу рядом с головой Люси и осмотрела ее посиневшие лицо и ногти. Переглянувшись с Мем, Сара скорбно поджала губы и покачала головой.
 Мем внимательно посмотрела на Люси. Она была в полном недоумении: еще утром лицо Люси было свежим и розовым, а глаза — светлыми и ясными. Девушка подоила корову и повесила ведро в задок фургона, чтобы молоко взбивалось в масло. Затем сложила палатку. Большую часть утра Люси правила мулами, а Сара тем временем раскатывала тесто для пирожков, сидя рядом с ней.
 В полдень на привале Люси пообедала, несмотря на начавшиеся боли в желудке и понос. Сразу после полудня Мем заметила, что Люси несколько раз выбиралась на подножку фургона и спрыгивала на ходу, рискуя угодить под колесо, — фокус, которому они все научились, чтобы выпрыгивать из фургона не останавливаясь.
 Когда Люси не возвратилась после очередного прыжка с подножки, Сара забеспокоилась и вывела свой фургон из ряда, что было довольно необычным событием, поэтому Коуди Сноу прискакал незамедлительно. Узнав, что Люси не вернулась, он поехал за ней с Майлзом Досоном. Они нашли Люси в миле от фургона. Девушка лежала у дороги в рвотной луже и была слишком слаба, чтобы подняться на ноги.
 Теперь, восемь часов спустя, Люси Гастингс умирала.
 Сара присела на низкую скамеечку рядом с кроватью, которую устроили для Люси в фургоне. Она коснулась руки Мем и шепотом сказала:
 — Нет смысла в том, что мы обе здесь сидим. Пойди отдохни.
 Мем тихонько вздохнула:
 — Я просто не могу поверить… Все это так неожиданно!
 — С холерой всегда так.
 Приподняв одеяла, Сара брызнула уксусом на горячие кирпичи, которые принесла Перрин несколько минут назад. Затем подоткнула одеяла и внимательно посмотрела на больную. Пот градом катился по лицу Люси. Девушка стонала и шепотом просила пить. Потом повернулась на бок, и ее вырвало в ведро.
 Люси в изнеможении откинулась на спину. Губы ее шевелились, но с них не слетало ни звука.
 — Молитесь за меня, — выдохнула она наконец.
 Обливаясь слезами, Мем прошла в конец фургона и спрыгнула на землю. Опершись о задние колеса, она глубоко вздохнула, вбирая в легкие прохладный ночной воздух. Ее мутило от кислого запаха рвоты, пота и поноса, от запаха смерти. Она все еще видела перед собой посиневшее тело Люси.
 Мем осмотрелась, прислушалась. Почти весь лагерь был на ногах, лишь немногие забрались в свои палатки. Коуди Сноу и Гек Келзи стояли рядом с фургоном с оружием. Они курили и тихо переговаривались с мужчинами, которые несли ночную вахту. Глянув в сторону костра Копченого Джо, Мем увидела, что и Копченый не спал, он наливал кофе Перрин, Хильде, Бути и Уне. Женщины сидели на бревнах вокруг костра, уставившись на пламя. Кто-то расхаживал по лагерю. Какие-то фигуры скользили между фургонами, переговариваясь приглушенными голосами. Никто не спал этой ночью.
 Стоя у задка фургона Люси и Сары, Мем терла пальцами виски, стараясь унять головную боль, и прислушивалась к тихим стонам умирающей Люси, к невнятному бормотанию Сары, читавшей молитвы. Ночной ветерок разносил над лагерем взволнованные голоса мужчин и женщин.
 Мем потерла глаза тыльной стороной руки и отошла от фургона. Она понимала, что ей едва ли этой ночью удастся заснуть. Но ей не хотелось присоединяться к женщинам, сидевшим у костра, и она направилась к тополиной рощице — к темным и серебристым теням, вырисовывавшимся в свете полумесяца.
 — Разве можно уснуть, когда вокруг бродит толпа народу? — жаловалась Августа, выбираясь из своей палатки. Вытащив из-под шали свою толстую белую косу, она приблизилась к костру, чтобы согреться.
 Кора внимательно смотрела в голландскую печь, поставленную на угли.
 — Все подтвердилось. Люси Гастингс умирает от холеры, — сказала она дрожащим голосом.
 — Что, черт побери, ты здесь делаешь?
 — Я жарю кукурузные лепешки. И Уинни тоже. Хильда дала немного масла, а Тия — пчелиный мед в сотах. — Кора передвинула крышку духовки и откинула со лба кудрявую прядь темных волос. — Будет долгая ночь. Все проголодаются.
 Августа скрестила на груди руки. Она подумала о том, что Кора Троп слишком уж по-хозяйски распоряжается ее провизией. Если бы Августа не нашла золото Иглстонов, она была бы вне себя при одной мысли о том, что ей придется кормить весь лагерь. Но она нашла деньги Иглстонов. Теперь это были ее деньги. «Временно», — тотчас вспомнила Августа. По крайней мере до тех пор, пока она не удостоверится, что Иглстоны не оставили законных наследников.
 После того как Августа увидела записку, оставленную у Чимней-Рок, она постоянно думала об Иглстонах и их возможных наследниках. В записке не говорилось: жду сообщений о моих родителях или о дяде и тете. Записка вопрошала об Иглстонах, как будто спрашивали о друзьях или случайных знакомых. Августа склонялась к мысли, что, по всей видимости, у Иглстонов не было наследников.
 — Ты хотя бы спросила у меня разрешения, прежде чем раздавать мои припасы, — сказала она нахмурившись. Кора слишком много на себя стала брать в последнее время, забывала, кто кого нанял.
 Через неделю караван прибудет в форт Ларами, и Августа раздумывала: не оставить ли Кору в форте, не нанять ли другую служанку? Окончательное решение, конечно, будет зависеть от возможности такой замены. Глядя на пламя костра, бросающее отблески на угрюмое лицо Коры, Августа внезапно решила, что непременно наймет другую служанку. Даже если новая девушка окажется такой же угрюмой, как Кора, все равно это будет не Кора. Новая служанка не посмеет смотреть на Августу так, словно старается заметить признаки стыда или вины на лице своей хозяйки.
 Поправив шаль на плечах, Августа присела на складной стул и протянула руки к огню. От запаха кукурузных лепешек рот ее наполнился слюной.
 — Ты не слыхала, остальным-то не грозит опасность? — Именно это опасение не давало ей заснуть. Августа считала, что женщины, которые ухаживали за Люси, сошли с ума. Подвергать себя такому риску! Если холера распространится в караване, это будет их вина. Но для тех, кто заболеет и умрет, это слабое утешение.
 — Я слышала разговор мистера Сноу с мистером Коутом, — ответила Кора. — Как я поняла, Люси напилась плохой воды. Вот почему она заразилась. Во всяком случае, мистер Коут обходил всех и спрашивал, не черпали ли мы воду из лужи около какого-то старого лагеря, знаете, там, где мы останавливались прошлым вечером. Он думает, что Люси попила воды из той лужи либо прошлым вечером, либо сегодня утром. Августа замерла. Брови ее поползли вверх.
 — Меня он не спрашивал!
 — Я ответила за вас. Я знаю, что вы никогда не пьете воду из лужи. Кто угодно, только не вы.
 — Ну, ты права. Но я могла бы… Ему следовало бы спросить непосредственно меня.
 — Может быть, мистер Коут не любит, когда его оскорбляют. — Пламя костра отражалось, словно огненные точечки, в темных глазах Коры. Она криво усмехнулась. — Конечно, я понимаю, что к чему. Разве вы признаете, что неравнодушны к этому мужчине?
 Августа вскочила на ноги, в ярости сжав кулаки.
 — Как… как ты смеешь?! Как… — Августа задохнулась от гнева. Она стояла так близко к костру, что ее подол лишь чудом не загорелся. — Я больше не стану терпеть оскорбления! Когда мы приедем в форт Ларами, я высажу тебя. Я собиралась дать тебе денег, чтобы ты смогла добраться до дома, но твой поганый язык заставил меня изменить решение. Мне все равно, умрешь ты с голоду на улице или будешь продавать себя солдатам! Ты заслужила все, что с тобой произойдет!
 Она видела, как ухмылка исчезла с лица Коры. Та медленно поднялась на ноги. Августа же была в такой ярости, что хотела ударить девчонку, надавать ей пощечин. Но она дала себе слово не проявлять эмоций, недостойных Бондов, и твердо решила сдержать это обещание. Повернувшись на каблуках, Августа пошла прочь от костра, прочь от лагеря и от соблазна ударить Кору. Она не останавливалась, пока не дошла до ряда высоких тополей. Глянув через плечо и удостоверившись, что огни лагеря все еще видны и ей не грозит опасность заблудиться, Августа приподняла юбки и взобралась на небольшой холмик. С самой высокой точки она видела широкие просторы Платт, текущей через залитые звездным светом равнины, словно широкая серебряная лента. И, как многое другое, вид реки был обманчив. На дне неглубокой, даже мелкой Платт таились зыбучие пески. К тому же воды этой реки были непригодны для питья: грунты Платт содержали слишком много щелочи, что грозило отравлением и людям, и животным. Прислонившись к стволу дерева, Августа смотрела на лениво текущую воду; ей вдруг пришло в голову, что она, эта река, такая же, как Кора, — предательская, с грязными помыслами и ядовитая.
 — Вам не следует отходить от лагеря так далеко, мисс Бойд. Особенно в одиночестве и по ночам.
 Августа вздрогнула, сердце ее бешено заколотилось. Повернувшись, она внимательно оглядела стволы деревьев, пытаясь увидеть говорившего.
 — Где вы? Покажитесь немедленно! Что за индейская манера подкрадываться к людям и пугать их до полусмерти!
 — Простите. Я не хотел напугать вас. — Уэбб появился рядом с ней, словно месяц из-за медленно плывущего облака. Серебряный свет луны придавал бронзовый оттенок его коже, и глаза Уэбба казались сверкающими и бездонными. Легкий ночной ветерок теребил бахрому его куртки и штанов в обтяжку, ерошил распущенные, лежавшие на плечах волосы.
 Августа невольно затаила дыхание, ее пальцы судорожно вцепились в концы шали.
 — Вы шли за мной? — прошептала она, пристально глядя на Уэбба.
 Он стоял слишком близко, так близко, что ее юбки почти касались его штанов. Колени ее задрожали, и эта дрожь, разливаясь по всему телу, наполнила ее каким-то странным теплом.
 Очутиться с ним наедине там, где никто не мог ни слышать, ни видеть их, — вот что больше всего пугало ее. Она боялась, что он изнасилует и убьет ее. Она фантазировала: он заключит ее в объятия, прижмет к своей широкой груди и станет целовать с такой страстью, что они вместе вспыхнут, как две свечки. От подобных фантазий у нее на лбу выступал пот, а щеки ярко горели. Августа ненавидела такие сны наяву, стыдилась их.
 — Я видел, как вы ушли из лагеря. И пришел, чтобы проводить вас обратно.
 Именно так начинались ее фантазии, теми же словами, сказанными таким же… интимным тоном.
 Ослабев от страха и ожидания, от отвращения и острого желания, Августа прислонилась к стволу дерева, неотрывно глядя на его губы. Дыхание ее участилось, и она почувствовала, как налились ее груди под прижатыми ладонями. Несмотря на то что губы ее пересохли, бесстыдная влага наполнила ее тайное женское естество.
 Она беспомощно смотрела на него. В этом месте в своих фантазиях она гладила его волосы. Ей хотелось знать, жесткие они или мягкие. В фантазиях она делала то, что ей нестерпимо хотелось сделать сейчас: провести ладонями по его груди и плечам, ощупывая вздымающиеся мышцы, которые она видела перекатывающимися при свете дня. И вдруг он крепко прижал ее к себе…
 У Августы голова пошла кругом при мысли о том, что твердое мужское естество прижато к ней вплотную. Она едва не лишилась чувств.
 Уэбб хмуро посмотрел на нее, а потом она услышала его шумный выдох, словно, он прочел и понял мольбу в ее глазах. Медленно, давая ей возможность отступить, он поднял руку к косе, струившейся по ее груди.
 — Я никогда не видел более красивой женщины, — пробормотал он тихим, хриплым голосом. Он потянул косу, пропуская ее между пальцами. — При солнечном свете это — золото, при лунном — серебро.
 В ее фантазиях делалось и говорилось то же самое. Она облизала губы, рот ее приоткрылся. Августа пила воздух судорожными, мелкими глотками. Когда его рука погладила ее плечо, она задрожала, словно ее опалила молния.
 Впервые в жизни Августа горела желанием, хотела и нуждалась в том, чтобы мужчина остудил жар, который сам же и зажег в ее теле. Она была не в силах сдвинуться с места. Гибельное желание сотрясало ее; груди набухли, дыхание участилось; она забыла обо всем на свете, она погибала от страсти, и эта страсть горела в ее глазах.
 — О Господи, — прошептала она и всхлипнула в изнеможении.
 Августа как завороженная смотрела на его твердый подбородок. И затрепетала, когда он сделал шаг вперед. И доверчиво прижалась к его груди, когда его руки обвили ее плечи. Она погрузила свои пальцы в его волосы и потянулась к нему трепетными губами…
 Мем вовсе не хотела подглядывать за ними.
 Сначала она услышала какой-то шум в тополиной роще и замерла, испугавшись: а вдруг это волк рыщет поблизости? Потом Мем заметила Августу, стоявшую на холме, но если бы она дала ей знать о своем присутствии, они обе попали бы в щекотливое положение.
 Пока Мем стояла тихо, раздумывая, сможет ли она удалиться, не обратив на себя внимания, из тени появился Уэбб. Его появление было таким бесшумным, что она очень удивилась, увидев его. Ее первым радостным порывом было позвать его по имени и броситься вперед, чтобы присоединиться к ним. Но не успела она и слова сказать, как заметила их неестественные позы и почувствовала напряжение, такое горячее, что только не трещало. Приветственный возглас застрял у Мем в горле.
 Прошла минута, а потом было слишком поздно. Если бы она теперь крикнула или произвела внезапный шум, они сочли бы, что она сует нос в чужие дела. Черт побери! Она попалась именно в ту ловушку, которая унижала ее» унижала до презрения к самой себе. То, что она оказалась в столь ужасном положении, шокировало ее почти так же, как осознание того, что она не может удержаться, не может не смотреть на них.
 Прижав ладонь ко рту, Мем стояла, словно каменное изваяние, и наблюдала, как Уэбб подходит к стволу дерева, к которому прислонилась Августа. Она не слышала, что они говорили, но в том и не было нужды. Суть этих слов отразилась в чувственном выражении лица Августы.
 Мем тоскливо наблюдала за ними. И видела все, видела слезы на глазах Августы. Она, Августа, при лунном свете была такой красивой, что никто во всем мире не мог бы соперничать с ней. Ее прекрасное лицо светилось и горело… Купаясь в мерцающем лунном свете и дрожа под пристальным взглядом Уэбба, она была древесной нимфой, богиней, мужской мечтой о красоте и чувственности.
 А Уэбб… Мем любовалась им, высоким и сильным. Он стоял, широко расставив ноги, откинув назад волосы, и смотрел на Августу. Смотрел так, что, казалось, весь мир для него исчез, он видел сейчас только эту женщину.
 Мем закусила губу и опустила голову. Она отдала бы оставшуюся часть своей жизни за то, чтобы Уэбб Коут посмотрел на нее так, как он смотрел на Августу. Она мечтала броситься в его объятия точно так же, как бросилась Августа. Она с радостью пожертвовала бы своей девственностью, только бы упасть на землю в его объятиях.
 Он целовал ее! Он сжимал ягодицы Августы своими сильными руками и притягивал ее к своим чреслам. И Августа стонала, трепетала в его мускулистых руках.
 Мем приказала себе: забудь Уэбба Коута! Беги, пока не разорвалось твое сердце.
 Она бросилась напролом через кусты, она бежала к затухающим лагерным кострам.
 Уэбб прижал к себе Августу с такой силой, что она едва не задохнулась. Он сгорал от страсти, он касался ее своей твердой как железо напрягшейся плотью. И она была готова отдаться ему.
 И вдруг она услышала… кто-то бежал сквозь кусты.
 Оторвавшись от губ Уэбба, Августа замерла в ужасе. Ее ногти впились в его плечи.
 — Здесь кто-то есть!
 — Кто бы это ни был, — пробормотал Уэбб, — он удаляется, а не приближается.
 Она смотрела на него глазами, полными ужаса.
 — Нас кто-то видел!
 Он коснулся ее щеки.
 — Если он и видел что-то, то только мою спину. Тебя никто не мог увидеть.
 Августа уставилась в его черные горящие глаза. И увидела бронзовую кожу, увидела широкие скулы и черные длинные волосы.
 Она увидела индейца!
 Ее охватила паника. К ней прикоснулся индеец! Он целовал ее. Колени ее подогнулись, казалось, она вот-вот рухнет на землю.
 О Господи! Боже мой! Что же она наделала?!
 Лунный свет — он свел ее с ума. Она позволила грязному полукровке дотронуться до себя. И он осмелился коснуться ее губ своими дикарскими губами!
 Она отшатнулась и ударила его наотмашь по лицу. Ударила с такой силой, что голова его откинулась в сторону. Он тотчас же убрал руку с ее бедра. И отступил на шаг. Глаза его вспыхнули гневом.
 — Ты напал на меня! — прошипела Августа, в отчаянии прижимая к груди руки.
 Уэбб не ответил. Молчаливый и невозмутимый, он видел ее насквозь. Ночной ветерок ерошил его волосы, теребил бахрому его куртки. Он пристально смотрел на Августу.
 — Ты грязный дикарь! — бросила Августа ему в лицо. — Как ты осмелился прикоснуться к белой женщине?! Если я скажу… расскажу об этом, тебе отрубят голову! Тебя повесят!
 Почувствовав влагу между ног, она чуть не заплакала от стыда. А причиной был он!
 — Дикарь! Насильник! Я… если ты только подойдешь ко мне опять, я…
 Он исчез во тьме. Исчез словно тень. Она в отчаянии озиралась. А потом бросилась на землю и безудержно зарыдала.
 Бесплодные угрозы опустошили ее. Ни при каких обстоятельствах, ни за что на свете… никому она не расскажет о том, что произошло этой ночью. И она скорее умрет, чем разрешит индейцу прикоснуться к себе.
 Августа сгорала от стыда, ей хотелось, чтобы земля разверзлась под ее ногами и поглотила ее. Если бы только она знала, кто подглядывал за ними, кто видел все это! Если бы только она могла это как-то объяснить!
 Новый приступ ужаса сдавил ее грудь, когда она поняла, что кто-то в лагере может уничтожить ее всего лишь намеком, несколькими словами. Рыдания душили ее.
 Она в отчаянии молотила по земле кулаками. Она не вынесет этого! Индеец! Дикарь! Дикарь, который, конечно же, никогда не видел скатерти, который ел как животное. Несмотря на культурную речь, которой он подражал, он, наверное, и читать не умеет, не может даже написать своего имени. Что такое индеец? Ничтожество! Никто!
 А она позволила этому дикарю, этому ничтожеству, этому нищему варвару прикасаться к ней руками.
 Ей хотелось умереть.
 Коуди, стоявший у фургона с оружием, увидел Уэбба, вышедшего из темноты. Взгляд его горящих черных глаз заставил мужчин, сидевших у костра, замолчать и неловко переглянуться.
 — Неприятности? — спросил Гек Келзи вставая. Он положил руку на рукоять пистолета у пояса.
 Уэбб молча прошел мимо, направляясь к фургону с мелассой.
 Джон Восс доел кукурузную лепешку и тоже поднялся нахмурившись.
 — Его пистолет в кобуре, — заметил он. — Полагаю, его неприятности нас не касаются.
 Коуди бросил в кострище окурок сигары.
 — Тем, кто не на часах, лучше разойтись. Скоро рассвет.
 Когда парни разбрелись, он подошел к фургону с мелассой. Облокотившись о заднее колесо, негромко сказал:
 — Хочешь, поговорим?
 — Нет.
 Коуди кивнул и отыскал глазами Большую Медведицу, потом перевел взгляд на Полярную звезду. Вытащив из кармана жилетки еще одну сигару, он держал ее между пальцами, не прикуривая.
 — Люси Гастингс умерла, — сказал он наконец.
 Коуди не знал ни одного караванщика, который пересек бы континент, не похоронив при этом нескольких своих людей. Опытный караванщик знал: такое изнурительное путешествие для кого-то закончится погребальным звоном. Но смерть — всегда потрясение. И с потерей человека невозможно, смириться.
 Ему следовало предупредить их, чтобы не пили воды из луж, точно так же, как он предупредил их, чтобы не пили щелочной воды из Платт. Ему следовало бы выбрать другое место для привала. И он обязан был послать Майлза Досона, чтобы тот узнал, нет ли врача в караване, который шел впереди или следом за ними. Ему, Коуди Сноу, следовало бы быть самим Господом Богом!
 В начале каждого похода он говорил себе, что пассажиры — это просто высокооплачиваемый груз. Он говорил себе, что ему не нужно заботиться об их жизнях. Его забота — доставить их к месту назначения, а нянчиться с ними он не обязан.
 Но так не получалось. Путешествие было слишком продолжительное. Они слишком часто видели друг друга, слишком зависели друг от друга. Нравится тебе или нет, хочешь не хочешь, а начинаешь узнавать ближе своих подопечных. А иногда и проявлять участие…
 Пропади все пропадом! Люси было всего семнадцать лет. Почти ребенок. Хмуро глядя на звезды, он видел перед собой ее свежее, улыбающееся личико. Дочь священника, которая пела гимны, пока доила корову Сары, читала стихи из Библии, когда они останавливались на отдых. Хорошенькая девочка-женщина, которая собирала полевые цветы по дороге и смеялась над ужимками степных собачек.
 Она никогда не узнает объятий мужа, никогда не будет держать ребенка на руках. Робкое пламя ее жизни замигало и погасло еще до того, как началась ее настоящая жизнь.
 Жестоко обошлась судьба с Люси Гастингс, а ведь без нее караван невест никогда не был бы сформирован. Когда ее отец, преподобный Гастингс, принял предложение руки и сердца от молодого преподобного Коурри, то забеспокоился: как же он пошлет свою дочь одну через всю страну? Его беспокойство и стало причиной того, что Коурри организовал поиски невест для женихов. Так и возник караван Коуди.
 Без Люси Гастингс ни одна из женщин в караване не имела бы поджидающего ее в Орегоне жениха. Но будущий муж Люси был единственным мужчиной, который знал и любил свою невесту, и он будет искренне горевать о ее смерти.
 Коуди знал, что почувствует Пол Коурри. Но по крайней мере печаль Коурри не будет омрачена еще и известием о предательстве.
 Коуди представил, как преподобный Пол Коурри будет читать письмо, которое он пошлет из форта Ларами. Однажды Коуди и сам получил такое письмо.
 Вздрогнув, он выпрямился и вполголоса выругался. Потом обошел фургон с мелассой. Уэбб ушел.
 Коуди долго вглядывался в темноту, туда, где Уэбб раскидывал свои одеяла. Не часто Уэбб позволял кому-нибудь нарушать свое стоическое одиночество. Инстинкт подсказывал Коуди: тут не обошлось без женщины. Наверняка это Августа Бойд.
 Он покачал головой. «У каждого свой вкус». Черт побери, Уэбб, вероятно, подумал бы, что Коуди сошел с ума, если бы узнал, сколько времени он тратит попусту, думая о Перрин Уэйверли. Он не удивлялся привязанности Уэбба к этой себялюбивой и высокомерной мисс Августе Бойд.
 Прежде чем пойти к себе, он обошел лагерь по периметру, проверяя, все ли костры затушены и надежно ли привязаны лошади. Когда Коуди подошел к палатке Перрин Уэйверли, то помедлил у полога, вообразив ее внутри спящей. В этот раз он не давал воли своей фантазии, попытался представить ее такой, какой она была. Одетой в то платье, в котором она ходила днем, с растрепанной косой и чуть приоткрытыми губами. Однако реальность оказалась столь же возбуждающей, как его романтические мечтания, и это его взволновало.
 Что бы он сейчас чувствовал, если бы завтра утром ему пришлось хоронить Перрин Уэйверли, а не Люси Гастингс?
 Коуди уставился на пыльный полог. Он никогда больше не собирается доверять женщине и давать ей власть над своими чувствами. Во сто крат предпочтительнее страдать от вечного одиночества, чем позволить женщине отрезать по кусочку от твоей души.
 Стиснув зубы, он пошел прочь от ее палатки.




 Глава 12


  Из моего дневника. 
  Июнь 1852 года. 
  Люси Гастингс умерла. Я долго смотрела на нее, пытаясь понять, почему он был так расстроен. Я никогда не видела его с ней наедине. 
  С каждым днем я все больше прихожу в замешательство и беспокоюсь. Боюсь, что он посылает мне секретные знаки, которые я не понимаю, вот почему и думаю, что он избегает меня. Наверняка я их не поняла. Теперь я переживаю, что он разочаровался во мне, потому что я не оправдала его ожиданий. 
  Это объясняет, почему он с таким показным нетерпением ждет встреч с этой шлюхой каждый вечер. Он разочаровался во мне! Он наказывает меня! Он хочет, чтобы я видела их вместе, хочет испытать меня. 
  Иногда его молчание так злит меня, что мне хочется наказать его тоже. Я изобретаю способы для этого. Потом я пугаюсь своих мыслей, и мне приходится наказывать саму себя. Я обижена из-за того, что он заставляет меня думать о нем плохо. Неужели он считает, что мне доставляет удовольствие причинять себе боль? 
  Мои секретные послания гораздо проще, чем его. Я оставила пирог и ленту. Но знак, что он понял мои тайные намеки, был настолько неясным, что я не могла этого понять, поэтому во мне все кипит от злости. 
  Я в таком гневе! Я злюсь на мулов и на ручьи, через которые нам приходится перебираться. Я ненавижу вонючий шалфей и опунции, приготовленную на костре пищу и грязную воду. Я ненавижу горластых погонщиков и Перрин Уэйверли. И изможденных людей, которые встречаются нам по дороге. 
  Он единственный человек, который действительно знает меня. Почему же он так поступает со мной? Его молчание жестоко. 
  Я так устала ждать. Приди ко мне, приди ко мне, приди ко мне. 
 — Не могли бы мы пройтись немного? — предложила Перрин, оглядываясь через плечо на Кору.
 Кора расхаживала рядом с фургоном Августы, спрятав руки в складках передника и озабоченно наблюдая за Перрин, которая пришла к Коуди на их ежевечернюю встречу.
 Он, коротко кивнув, пошел в дальний конец лагеря. Поспешая за его широким шагом, Перрин приподняла юбки, оберегая их от колючек опунции, которая произрастала по берегам Платт. Каждый вечер им с Хильдой приходилось тратить целый час после ужина, чтобы вытащить колючки из своих подолов и втереть мазь в царапины на ногах. Все женщины возненавидели опунцию. И вонючий шалфей, который рвал юбки и заставлял чихать. И пыль. И полуденную жару, и…
 Коуди остановился на песчаном холмике и, скрестив на груди руки, посмотрел на кроваво-красное закатное светило.
 — Мы отошли на такое расстояние, что никто не сможет нас услышать, — сказал он, когда Перрин поднялась к нему. Потом повернулся к заходящему солнцу. Западный горизонт, насколько хватало глаз, горел алым, оранжевым и бледно-лиловым пламенем. — Так что же вы мне хотели сказать?
 Небесные и земные просторы подавляли Перрин, вызывали в ней ощущение растерянности. Перед ними расстилалась великая бескрайняя прерия. Абсолютно ровный зелено-коричневый океан бороздили невидимые и опасные течения. В этот час темно-малиновые тени шагали на цыпочках через необозримые просторы, и Перрин решила, что никогда не видела ничего более дикого и пустынного, чем эта ужасная и прекрасная местность.
 Опустив голову, она посмотрела на свои растоптанные туфли. Это будет вторая пара обуви, которую она сносила, идя позади фургона. Иногда ей не верилось, что они сумеют пересечь эти бескрайние просторы.
 — Перрин?
 Подняв голову, она посмотрела ему в глаза — прямо в синеву небес. Лицо Коуди было покрыто темным загаром. Сегодня вечером морщины на его щеках, все еще покрытых дорожной пылью, казались глубже, чем обычно. Она молча рассматривала его, размышляя, не избегает ли он ее, не заставляет ли себя приходить на эти вечерние встречи, стараясь сделать их как можно короче, или же ей это только кажется.
 — Кора Троп желает стать невестой, — сказала она наконец.
 Коуди нахмурился.
 — Нет, — произнес он.
 — Но Люси больше нет… — Перрин осеклась, ей тяжело было говорить о смерти Люси. Мысль об этом ужасала. Перед ее глазами еще долго будет стоять одинокая могила у дороги. — Есть ведь… свободный жених…
 — Женихи настаивали на определенных качествах.
 — Никто не работает усерднее, чем Кора, вы должны были заметить это. Мы все сочувствовали Джейн Мангер, когда Уинни не могла помочь ей справиться со всеми делами, но Кора выполняет всю работу одна все это время. Ей двадцать три года. Она достаточно молода, чтобы родить много детей. Она четвертая из десяти детей, поэтому знает все о семейной жизни и о детях. Она худенькая, но сильная. Именно таких жен ищут орегонские женихи.
 Он смотрел на нее, не мигая.
 — Во-первых, жених Люси знал и любил ее. Пол Коурри хотел не просто какую-нибудь жену, он хотел Люси Гастингс. Я сомневаюсь, что ее можно подменить и он этого не заметит.
 Щеки Перрин залились румянцем.
 — Я не то хотела…
 — Во-вторых, мужчины из Орегона особо указали, что им нужны здоровые и образованные женщины. Они строят свое будущее. Они ищут жен, способных выполнять тяжелую работу, но это должны быть образованные женщины, которые смогут учить их детей. Кора Троп — необразованная, манеры ее грубы, как необтесанный кусок гранита. Скажу прямо: Кора Троп — просто рабочие руки и сильная спина. Орегонские женихи требуют от своих будущих жен еще образованности и ума.
 — Вот, значит, как вы, мужчины, смотрите на нас. Рабочие руки и сильные спины? Стадо рабочего скота, которое может читать и писать? Он нахмурился.
 — Это звучит слишком грубо. Но если бы Кора имела со мной беседу в качестве невесты, я бы отправил ее обратно.
 Руки Перрин сжались в кулаки.
 — Когда путешествие началось, у нас было одиннадцать невест. Разве женихов было тоже одиннадцать?
 — Нет, — согласился он, немного помолчав. — Было двенадцать писем.
 — Итак, остается один жених, которому невеста не достанется. Верно?
 Он сдвинул шляпу на затылок. Резкие черты его лица осветились закатным светом.
 — Поймите, Перрин, Кора не подойдет.
 Глаза ее вспыхнули. Она вскинула подбородок.
 — Августа собирается избавиться от Коры в форте Ларами. И отказывается дать ей денег, чтобы оплатить обратный проезд в Чейзити. — Голос Перрин понизился до шепота: — Разве вы не догадываетесь, что станется с Корой, если ее оставят в форте без денег, без крыши над головой?
 Коуди прищурился, глядя в ее сверкающие глаза:
 — Это проблема только Коры и Августы. Нас с вами это не касается.
 — Нет, касается! Я знаю, что происходит с женщиной, когда она остается без гроша в кармане. Я знаю, чем пахнет отчаяние, знаю слишком хорошо. Я знаю, что сделает Кора только для того, чтобы выжить, и знаю, что она после этого почувствует. Все оставшуюся жизнь она будет носить на себе клеймо позора! Мы не должны допустить, чтобы это произошло!
 — Черт побери! — Он хлопнул шляпой о колено. — Вы не понимаете слова «нет». Почему чужие проблемы становятся нашими проблемами? Почему мы должны их решать? Почему мы не должны этого допустить?
 Взгляды их встретились.
 — Я не знаю, почему это наша проблема, но это так, — сказала она с глубоким вздохом. — Если я смогу придать Коре немного лоска, ваше решение изменится?
 — Но вы понимаете, что лоск — это не только умение держать чашку? Вы понимаете?
 Они стояли так близко друг от друга, что Перрин чувствовала сладковатый запах оленины, которую он ел на ужин. Она смотрела на умирающий закат, сверкающий в мягком пушке его усов и бороды, на сверкающие красные искорки в его волосах, и сердце ее замирало в груди.
 — Пожалуйста, Коуди, — прошептала Перрин. — Я прошу только одного: дайте Коре шанс на лучшую жизнь. — Она коснулась кончиками пальцев его рукава, но тотчас же отдернула руку, почувствовав под фланелью жар мужского тела. — Кора жила при Августе несколько лет. Несомненно, она многое переняла у нее, чем сможет воспользоваться, если потребуется. Пожалуйста, я прошу, дайте ей шанс. Не оставляйте Кору в форте. Не дайте этому случиться!
 Он смотрел на ее губы.
 — Я обещал женихам доставить им невест, отвечающих всем их требованиям.
 Она заметила пульсирующую жилку у него на шее. Дыхание ее участилось.
 — Кора будет довольствоваться самым малым. Она сотрет ладони до крови, работая, чтобы обзавестись мужем, собственным домом и детишками. Только дайте ей шанс. Вы дали шанс Уинни, и посмотрите, как все хорошо обернулось. Пожалуйста, подумайте…
 Перрин осеклась. Коуди смотрел ей прямо в глаза. Она прочла в его взгляде гаев и желание. И, подавив вздох, почувствовала, что ноги у нее подгибаются.
 — Черт возьми, Перрин! Когда вы смотрите на меня так, как сейчас, мне трудно вам в чем-либо отказать, — прохрипел Коуди.
 Перрин затаила дыхание. Конечно же, она неправильно его поняла. Облизав губы, она задрожала, невольно подавшись к нему. Коуди Сноу притягивал ее точно магнитом, и Перрин ничего не могла с собой поделать.
 — Значит, вы разрешаете Коре стать невестой? Я убедила вас?
 — Скажите мне вот что. — Он вглядывался в ее раскрасневшееся лицо, рассматривал ее щеки, лоб, чуть приоткрытые губы… — Скажите, все это только ради Коры? Или из-за Августы? Я полагаю, что, если Кора сменит свой статус, она не останется в фургоне Августы?
 Взгляд Перрин остановился на его губах. Его нижняя губа была толще верхней. Она этого раньше не замечала.
 — Если Сара согласится, Кора хотела бы занять место Люси в ее фургоне, — прошептала Перрин. Почему же она не может спокойно смотреть на его губы?.. — Августа Бойд прекрасно справится с упряжкой мулов. А если не сможет, то ей самой придется остаться в форте Ларами.
 Конечно же, Перрин понимала, что Августа не сможет в одиночку управиться со всей работой. Но она не позволяла себе думать о том, что Августа, возможно, останется в форте, — эта мысль доставляла ей слишком большое удовольствие. Постыдное удовольствие.
 — Я волнуюсь только за Кору, — сказала она. — Мне все равно, что будет с Августой.
 Но Перрин говорила неправду. За двадцать семь лет жизни она поняла, что ненависть может так же крепко связывать людей, как и любовь, может создать такое же сильное влечение, какое чувствуешь к самому дорогому человеку. В этом смысле она не оставалась равнодушной к судьбе Августы Бойд, в глубине души желая, чтобы та получила по заслугам. И ей хотелось присутствовать при этом.
 — По крайней мере вы подумаете?
 Коуди в задумчивости расхаживал по холмику. Внезапно остановившись, он повернулся к ней и развел руками:
 — Да, я подумаю, черт побери! Но пока что ничего не обещаю. Я сообщу вам о своем решении в течение трех дней. Но не обещайте Коре ничего. Я против этого.
 — Спасибо! — Если бы она не опасалась, что Кора и все остальные, возможно, наблюдают за ними, она бы бросилась ему на шею и расцеловала бы его.
 Представив подобное, Перрин едва не задохнулась. Она целовала бы и целовала его, пока не опьянела бы от поцелуев, пока не растаяла бы от прикосновения его губ. Она прижималась бы к его телу, пока не почувствовала бы его напрягшуюся плоть, пока они оба не стали бы задыхаться от желания. Она бы… Перрин тяжко вздохнула.
 Почему он так мучает ее? Почему, едва увидев его, она чувствует такую слабость во всем теле? Почему у нее сжимается сердце, когда она смотрит, как он шагает вдоль фургонов, отдавая приказания?
 Коуди недвусмысленно дал ей понять, что он больше не хочет женщины в своей жизни. А она, Перрин, обещана незнакомцу в Орегоне. К тому же у нее не было денег, чтобы откупиться от замужества, на которое согласилась. Между ней и Коуди нет ничего общего, только случайная встреча когда-то давным-давно, а сейчас это путешествие.
 Перрин содрогнулась. Возможная связь с Коуди Сноу, несмотря на то, что она была бы восхитительна и принесла бы огромное удовлетворение, такая связь окончательно и бесповоротно погубила бы ее репутацию, оборвала бы тоненькую ниточку отношений, связывающую ее с невестами из Чейзити.
 Она не может рисковать. Эти женщины станут ее соседками на всю оставшуюся жизнь. Возможно, они простят ей Джозефа Бонда, возможно. Но они никогда не простят вторичного падения — флирта с Коуди Сноу.
 Она с печалью в глазах отступила от него, заставила себя обратиться мыслями к Коре.
 — Я надеюсь, мистер Сноу, что вы не оставите молодую женщину в солдатских борделях.
 — Перрин! Пропади все пропадом, вернитесь!
 — Я уверена, что вы примете верное решение, — бросила она через плечо.
 Когда Перрин спустилась с холмика, Кора побежала ей навстречу.
 — О Господи! Вы все время ходили туда-сюда, сперва вы за ним, а потом он — за вами. — Кора заламывала руки, с беспокойством вглядываясь в лицо Перрин. — Он ведь сказал «нет», правда? Он не хочет сделать меня невестой! Я так и знала! Я недостаточно хороша для этих щеголей из Орегона!
 Перрин поймала беспокойно мечущиеся руки Коры.
 — Он сказал, что подумает об этом.
 — Но он все равно скажет «нет»!
 Закусив губу, Перрин смотрела на высокую фигуру, нервно расхаживающую на живописном алом и чернильном фоне.
 — Нам нужно еще многое сделать до того, как мы приедем в форт Ларами. Многое предстоит уладить. — Она повернулась к хмурой Коре. — Но сначала — самое неотложное. Мы поговорим с Сарой.
 — Ты хочешь пересесть из фургона Августы Бойд в мой? — спросила Сара. — Ты будешь ехать днем с Хильдой, если она согласится, а Перрин — со мной, но когда мы остановимся на ночь, ты вернешься сюда и поможешь мне. Я все верно поняла?
 — Да, мэм, — кивнула Кора. — Я хорошая работница, миссис Дженнингс, я умею готовить и печь хлеб. Я могу быстро поставить палатку. Я могу…
 Но не на Кору смотрела сейчас Сара Дженнингс. Перрин прекрасно понимала, что Сара не в восторге от ее просьбы. Когда Кора умолкла, Перрин сказала:
 — Я буду идти за фургонами, когда настанет ваша очередь править мулами, а потом мы поменяемся местами. Нам нет нужды общаться чаще, чем это необходимо.
 Сара покраснела. Она махнула рукой и пожала плечами.
 — Я скучаю по Люси. И одной трудно править мулами без передышки. — По-прежнему глядя на Перрин, она вздохнула. — Если остальные одобрят ваше предложение, я сделаю все, что от меня зависит.
 Перрин с преувеличенной сердечностью поблагодарила Сару и отправилась искать Хильду. Кора следовала за ней по пятам.
 Они нашли Хильду на берегу Платт. Та чистила горшок из-под жаркого.
 Широкое лицо Хильды осветилось веселой улыбкой, когда она услышала просьбу Перрин.
 — Да, образование — вещь хорошая. Она посмотрела на Кору, словно оценивала ее способности к учению.
 — Говоришь, что умеешь немножко читать и писать? Я научу тебя делать это как следует. Мне такое занятие по душе. Это будет гораздо интереснее, чем пялиться сквозь пыль в задок переднего фургона.
 Перрин с благодарностью улыбнулась ей:
 — Прежде всего надо заняться речью Коры. Она должна говорить как образованная девушка.
 Карие глаза Хильды выражали решительность. Она выпрямилась в полный роет и превратилась в устрашающую фигуру, которая командовала в школьных классах Чейзити.
 — Мы начнем сразу же.
 Кора поежилась, словно малышка негритяночка, снизу вверх взирающая на рослую крепкую блондинку, предками которой были викинги. Она дважды сглотнула и в замешательстве закивала головой:
 — Я буду стараться изо всех сил, мисс Клам.
 — Да, уж постарайся. — Хильда указала на место рядом с ивами.
 — Садись. Ты можешь чистить форму для хлеба, пока мы будем вспоминать алфавит.
 Перрин улыбнулась, приподняла юбки и отправилась искать Тию.
 — Почему Тия должна учить невежественную дочку могильщика манерам воспитанной женщины? — вопрошала Уна Норрис. — Ни одна из нас даже не кивнула бы Коре, если бы встретила ее на улице! Мы бы никогда не имели ничего общего с подобной тварью, если бы не это путешествие. — Последняя ее фраза являлась намеком на неприятие невестами и самой Перрин.
 Перрин посмотрела на изумленное лицо Тии. Потом обратилась к Уне:
 — Это говорите вы, мисс Норрис, или я слышу мисс Бойд?
 Пламя костра отбрасывало блики на лицо Уны, и от этого она казалась еще более хмурой.
 — Я прощаю вашу грубость, но имейте в виду: я в состоянии иметь свое собственное мнение!
 — А вы? — тихо спросила Перрин у Тии. — Или вы согласны с Уной и считаете, что Кора Троп не заслуживает нашей помощи?
 Хорошенькое личико Тии выражало нерешительность. Уна была ее соседкой по фургону, и Тия понимала: если она согласится с Перрин, то это осложнит ее отношения с Уной.
 — И что же вы хотите? Что я должна делать? — спросила она, краснея под неодобрительным взглядом Уны.
 — У вас прекрасный голос. Я надеюсь, что вы могли бы научить Кору пению. А возможно, и немножко рисованию. Вышивание — это тонкое умение, которое ей очень пригодится. Многие из нас восхищаются вашими способностями к изящным искусствам.
 Тия с озабоченным видом закусила нижнюю губу. Она уставилась на сухие буйволиные лепешки, горевшие в костре. Лепешки горели, как торф, и не распространяли того неприятного запаха, какой бывает при сжигании сухого коровьего помета. Вначале все женщины с огромным отвращением собирали буйволиный помет, когда шли за фургонами. Теперь же они были рады, что на этой голой равнине можно найти хоть какое-то топливо.
 Наконец Тия подняла голову.
 — Я не могу научить человека рисовать или писать маслом, если у него нет к этому способностей, миссис Уэйверли. И уроки пения совершенно бесполезны, если у ученика нет таланта певца. Что же касается вышивки, ну, это ведь Уна… Но она… — Тия умолкла в замешательстве.
 — Я понимаю, — невозмутимо кивнула Перрин. Не сказав больше ни слова, она ушла от их костра.
 — Я правда не могу, — запротестовала Бути, всплеснув руками.
 Мем, которая едва вымолвила слово с тех пор, как пришла Перрин, оторвала взгляд от шитья, лежащего у нее на коленях, и взглянула на сестру:
 — Ты отказываешься, не успев даже узнать, что именно ты могла бы сделать. Разве у тебя настолько плохие манеры?
 — Ну хорошо же, Мем Грант. Как тебе не совестно бранить собственную сестру в присутствии… Ну, в присутствии…
 Мем поднялась на ноги и, прислонившись к фургону, откинула со лба рыжую прядь волос.
 — Не притворяйся, что не можешь понять, о чем просит Перрин. Все только и говорят о том, что она пытается помочь Коре. Твоя драгоценная Августа, конечно же, вне себя. — Мем окинула Бути пристальным взглядом. Потом взглянула на Перрин: — Если я могу хоть что-то сделать, только попросите.
 Перрин посмотрела на нее с удивлением. Прежде Мем говорила об Августе насмешливо-добродушным тоном. Сегодня же в ее интонациях появилось нечто новое, какое-то странное ожесточение.
 — Вы обе можете помочь. — Перрин с улыбкой взглянула на Бути. — Если Кора станет невестой… Ну, наряды у нее несоответствующие, у нее нет ничего подходящего, что могло бы заменить свадебное платье. А у вас такое тонкое чувство стиля, миссис Гловер, что я подумала… в общем, я надеялась, что вы займетесь гардеробом Коры и подумаете, что можно сделать, чтобы придать ей презентабельный вид.
 — Я? — Бути заморгала. — Конечно, у меня действительно есть чувство стиля, это верно. — Ее пальцы впились в кружевной воротничок не первой свежести. — Я всегда сама моделировала свои платья. И платья Мем тоже. Но, дорогая! А материя? Где взять материю, которая нам понадобится?
 Перрин едва заметно улыбнулась:
 — Может быть, Мем возьмет на себя эту заботу? Наверное, почти у каждой из нас найдется лишнее платье, которое можно подновить и перешить для Коры. Или же отрез материи. Например, какие-нибудь занавески, все что угодно…
 Бути задумалась, уже готовая сдаться.
 — Нам понадобится новая шляпка. Мистера Келзи можно будет попросить сделать каркас, а нам придется поискать отделку. А потом — ее волосы!.. — Она закатила свои серые глаза. — Клянусь, прическа Коры похожа на воронье гнездо. Мне придется что-то делать с ее волосами. И еще нам придется подумать о…
 До того как Перрин ушла от их костра, она едва смогла перекинуться с Мем несколькими словами. Она внимательно вглядывалась в лицо Мем. Да, Мем никогда не станет красавицей, но время будет к ней милостиво. Когда красота ее сверстниц увянет, Мем все еще останется привлекательной.
 — В последнее время вы кажетесь какой-то вялой. Вы не заболели? Головные боли не проходят?
 — Не хуже, чем всегда, — смущенно ответила Мем. Она посмотрела на мужчин, собравшихся у фургона-кухни Копченого Джо. Потом обратилась к Перрин: — Вам никогда не приходила в голову такая мысль… Не аморально ли выходить замуж за мужчину, которого вы не знаете и к которому не испытываете никаких чувств?
 — Не кажется ли вам, что уже поздновато задавать подобные вопросы? — удивилась Перрин. Мем погладила ладонью доски фургона.
 — Когда я прочла объявление орегонских женихов, я думала только о путешествии, о том, какие удивительные приключения меня ожидают. Но потом я стала задумываться о мистере Сейлзе, моем женихе. Мне интересны… ну… совсем не те вещи, которыми подобает интересоваться леди. — Она смущенно засмеялась. — Я думаю, это большая разница — предлагать себя мужчине, которого любишь, и выходить замуж за человека, к которому не чувствуешь ничего.
 Щеки Мем вспыхнули и стали такими же медными, как и ее волосы.
 — Так разница есть? — прошептала она со страдальческим выражением лица.
 — О Мем, — тихо сказала Перрин. — То, что вы станете миссис Сейлз, будет самым замечательным вашим приключением. Временами вы будете на седьмом небе от счастья, а временами будете впадать в уныние. Но мистер Сейлз полюбит вас, я знаю. Да и как вас не полюбить? Вы умная и привлекательная, умелая хозяйка, способная и на удивление любознательная. У вас практический склад ума и…
 — Перрин… я не об этом спрашиваю.
 — Нет, об этом. — Перрин заглянула в карие глаза Мем. — Разница между постелью с любимым мужчиной и с мужчиной, которого не любишь, все равно что разница между раем и адом.
 Мем задрожала.
 — Вот этого-то я и боюсь, — прошептала она.
 За час до рассвета Коуди услышал сквозь сон первый ружейный выстрел. Залпы ответных выстрелов зазвучали у него в ушах, когда он, выскочив из палатки, бежал в направлении фургонов с оружием и мелассой. Он на бегу заряжал свое ружье.
 Мулы, коровы, ослы Копченого Джо и лошади погонщиков храпели, били копытами, бодали друг друга, потом вдруг ринулись вон из лагеря, увлекая с собой Коуди. Он тотчас же понял, что в четырехугольнике, образованном фургонами, появилась брешь и животные выбегали из загона в прерию.
 Крича и бранясь, Коуди подбежал к фургону с оружием. Затем, бросившись наземь, перекатился под колесами, держа в руке ружье.
 — Что, черт побери, тут происходит? — крикнул он Майлзу Досону.
 Коуди совершенно ничего не видел сквозь пыль, которую подняли животные, устремившиеся в прерию. Рев животных, грохот выстрелов и крики, доносившиеся из палаток, заглушили ответ Досона. Тот подполз поближе.
 — Билл Мейси и Джеб Холден убиты, — прокричал он Коуди в ухо. Мейси и Холден, оба они стояли на часах в эту ночь. — И недостает одного из фургонов с мелассой. Украден.
 Коуди понял: нужно немедленно принимать решение. Можно было преследовать того, кто угнал фургон. Или же приказать своим людям окружить животных, пока те не разбежались. Но сделать и то, и другое они не могли — слишком мало было людей.
 Конечно же, он с удовольствием бы наказал негодяев, которые напали на его лагерь и убили Билла Мейси и Джеба Холдена. Но в таком случае женщины оказались бы в безвыходном положении — они остались бы без мулов, которые тянули их фургоны.
 — Это были индейцы! — закричал ему в ухо Майлз Досон. — Я их видел!
 В этих краях чаще всего хозяйничали индейцы сиу. Но утверждение Досона не имело под собой почвы. На караваны сиу нападали крайне редко, в основном же промышляли кражами скота, а не фургонов. А если бы индейцы и позарились на фургон, то скорее всего они украли бы фургон с оружием, а не с мелассой. И кроме того, Коуди знал: сиу обчистили бы караван без единого выстрела. Во всяком случае, воспользовались бы не огнестрельным оружием, а луками и стрелами.
 Уэбб Коут бросился на землю и перекатился под фургоном поближе к Коуди.
 — Шестеро белых мужчин, — пробормотал он сквозь зубы, щурясь от пыли. — Разрисованные и разодетые, как дакотские сиу.
 Коуди лихорадочно размышлял. Вместе с Копченым Джо у него осталось шестеро мужчин, но Копченого можно и не считать — он не смог бы попасть и в стену амбара, если бы стоял прямо перед ним. На случай, если он решится преследовать убийц, ему не будет хватать одного человека для ровного счета.
 Коуди внимательно рассматривал копыта лошадей, проносившихся мимо.
 — Джейк Куинтон, — сказал он вдруг, словно выплевывая это имя.
 Уэбб утвердительно кивнул:
 — Я тоже так думаю.




 Глава 13


 Пока Коуди, Уэбб, Майлз Досон и Джон Восс рыскали по прерии, собирая разбежавшихся животных, Копченый Джо и Гек схоронили молодых погонщиков, Билла Мейси и Джеба Холдена. Сара произнесла прощальную речь, а Тия спела два гимна. Ее чистый голосок был сладким и печальным. После того как Гек Келзи прочел последнюю молитву, Перрин откашлялась и кратко объявила:
 — Нам необходимо провести собрание.
 Все, даже Августа, последовали за Перрин и собрались за ее фургоном. Стоя напротив заднего полога, Перрин смотрела на невест. На сей раз она была слишком разгневанна, чтобы волноваться.
 — Я говорила с мистером Сноу на рассвете. — Гнев был в каком-то смысле гораздо удобнее, чем те обычные чувства, что охватывали ее, когда она думала о Коуди, и Перрин намеренно себя взвинчивала. — Во-первых, на нас напали не индейцы, как вы, наверное, слышали, а люди, переодевшиеся индейцами.
 — Следовало ожидать, что мистер Коут будет выгораживать своих, утверждая, что убийцы не были дикарями, — резко возразила Августа.
 Перрин не обратила внимания на ее замечание.
 — Мистер Сноу считает, что главарь разбойников — человек по имени Джейк Куинтон. Я не посвящена в детали, но, очевидно, история взаимоотношений мистера Сноу и мистера Куинтона берет свое начало с давних дней армейской жизни мистера Сноу.
 — Джейк Куинтон? Силы небесные! Я встречала этого человека!
 Женщины все как одна повернулись к Бути Гловер. Запинаясь и заливаясь густой краской, она поведала о встрече на ферме Адисона.
 — Я просто… ну, мистер Куинтон сказал, что он знает мистера Сноу, он называл его капитаном Сноу, как остальные, поэтому я…
 Сара подбоченилась и презрительно поджала губы.
 — Ты рассказала незнакомому человеку, что мы везем мелассу и оружие? — спросила она, пристально глядя на Бути.
 — Я не помню точно, но… — Бути бросила умоляющий взгляд на Мем, ища поддержки, но та стояла как громом пораженная. Она смотрела на сестру и, казалось, не верила своим ушам.
 — Я пыталась предостеречь ее от разговоров со всякими проходимцами! — Августа, прищурившись, уставилась на Бути. — Понимаешь, что ты наделала? Если бы ты послушалась меня, эти бедные погонщики были бы живы!
 — О Господи! — Лицо Бути побелело; она упала бы в обморок, если бы Хильда вовремя не поддержала ее. — О нет! Неужели это я виновата в их смерти?
 — Мы не можем этого знать, — поспешно проговорила Перрин. Она презрительно взглянула на Августу. — Мы знаем только одно: двое молодых людей поплатились жизнью, пытаясь защитить фургон, нагруженный бочками с мелассой. — Перрин замолчала и нахмурилась, глядя на собравшихся. — Неужели это никому не кажется странным? — спросила она наконец.
 — Странным? Что вы имеете в виду? — спросила Джейн.
 Сара кивнула:
 — Мне всегда казалось странным, что наши женихи и мистер Сноу считают, что есть какая-то выгода в мелассе. Выручка окажется настолько незначительной, что не стоит таких трудов.
 — Это обидное предположение! — Уна Норрис скрестила на груди руки. — Капитан Сноу не может нас обманывать.
 — Неужели? — усмехнулась Перрин. — Мужчины превратили в добродетель тот факт, что веками обманывают женщин! — Перрин не встречала еще ни одного мужчину, на которого могла бы положиться.
 Мем нахмурилась.
 — Положим, вы с Сарой правы. Если от мелассы небольшой доход, следовательно, никто не захотел бы ее украсть. Итак, что же такое мы везем?
 — Есть только один способ узнать. — Перрин бросилась в свой фургон и достала топорик. — Попробуем?
 Хор возмущенных голосов подстегнул ее к дальнейшим действиям. Женщины приблизились к оставшемуся фургону с мелассой, и Сара с Перрин забрались в его задок. Перрин откинула полотняный полог, и все увидели ряды бочек с красной надписью «меласса».
 Перрин и Сара переглянулись. Затем Перрин набрала побольше воздуха в легкие и замахнулась топориком, чтобы выбить затычку одного из бочонков.
 Как ей хотелось, чтобы Коуди сказал им правду! Ей хотелось, чтобы он оказался исключением среди мужчин, чтобы она ошиблась в своих подозрениях. Но вот тонкая темная струйка полилась на землю с задка фургона. Достаточно было вдохнуть ее запах, чтобы удостовериться, что это вовсе не меласса.
 — Виски! — сказала Сара достаточно громко, чтобы все услышали.
 — Это нечестно! Он должен был сказать нам об этом! — Щеки Хильды заалели; она беспомощно развела руками. — Что ж, зато теперь я знаю: мы везем оружие и виски. Даже удивительно, что на нас раньше не напали!
 К фургону бежал Гек Келзи. Увидев суровые женские лица, он остановился в нерешительности.
 — Вы знали об этом? — спросила Хильда, направляясь к нему. — Значит, все знали, кроме нас?
 — Ах… — Гек попятился. — Мистер Сноу здорово рассердится, когда увидит, что вы, дамы, наделали.
 — Неужели? — выкрикнула Сара с задка фургона. — Можете передать ему, что это мы здорово рассердились!
 — Что касается меня, то я просто оскорблена, — выпалила Августа. — Хватит и того, что вы подвергаете наши жизни опасности, перевозя оружие. Но виски?! Виски — это приманка для безнравственных людей. Мы будем подвергаться опасности всю дорогу до самого Орегона!
 Раздался одобрительный гул, похожий на жужжание растревоженного улья. Гек Келзи пятился, подняв вверх руки.
 — Это не мое дело. Вы должны уладить все с мистером Сноу, — сказал он, прежде чем ретироваться в направлении фургона-кухни.
 Перрин оглядела стоявших перед ней невест, дожидаясь тишины.
 — Мистер Сноу считает, что это Джейк Куинтон украл фургон и убил погонщиков. Куинтон догадался, что мы везем вовсе не мелассу, а кое-что другое. — Она окинула взглядом гневные лица женщин. — Мы должны решить, что сказать мистеру Сноу.
 — Я не знаю, что мы скажем мистеру Сноу, — покачала головой Кора. — Но смотреть, как виски льется на землю — все равно что смотреть, как утекают наши денежки. Просто стыд, если хотите знать.
 — Согласна, — поддержала Сара. — Найдите посуду, леди. Прошлая ночь и сегодняшнее утро были настоящей пыткой, и я полагаю, что мы все заслужили выпивку.
 — Виски? — в испуге выдохнула Августа.
 — Я узнала его вкус, будучи в армии, — усмехнулась Сара. — Майор Дженнингс, мой покойный муж, всегда говорил, что вкус у виски противный, но ощущение от него приятное. Сейчас мне как раз не хватает приятных ощущений. Ночь выдалась тяжелая, а утро — вообще черт знает что!
 — А мне даже интересно узнать, каков вкус виски, — сообщила Мем. — Я никогда не пробовала ничего крепче бренди. — Она подошла к Бути, которая плакала, опершись на оглобли. — Тебе тоже не повредит попробовать.
 — О Мем, — прошептала Бути, слезы градом катились по ее щекам. — Когда тот человек… я просто не подумала! Я не хотела…
 — Знаю, не хотела. И в том, что произошло, нет твоей вины. Ты не могла знать, что Куинтон — разбойник и убийца. — Мем крепко обняла сестру за плечи. Поверх головы Бути она язвительно взглянула на Августу. — Пошли, мы отыщем наши кружки, попробуем немного виски и выбросим все из головы.
 Когда Перрин глотнула виски, оно обожгло ей горло, она прослезилась. Перрин никогда не пробовала ничего крепче шерри и теперь задохнулась, сплюнула. Потом улыбнулась, когда все остальные зааплодировали. Мем была следующей. Она схватилась за горло, закашлялась, заморгала, а потом сделала еще глоток под взрывы смеха. Каждая по очереди оказывалась в центре всеобщего внимания. Не пили только Августа и Уна, которые с презрительными минами наблюдали за происходящим.
 Когда каждая отведала «огненной воды», Перрин откашлялась и заговорила хриплым пьяным голосом:
 — У вас было время подумать. Итак, что же я скажу мистеру Сноу?
 — Ты наша руководительница… что ты-то предлагаешь? — спросила Уинни.
 Перрин на мгновение опешила. Впервые ей давали понять, что ее мнение заслуживает того, чтобы его выслушали и обсудили. Она смотрела на лица женщин и глотала невольные слезы.
 — Я точно знаю, что мне хотелось бы высказать мистеру Сноу, — сказала Перрин, когда обрела дар речи.
 В первый раз женщины слушали ее внимательно. Более того, они все согласились с ней, даже Августа и Уна. И это стало ее маленькой личной победой.
 Оставив Уэбба и Джона, которые загоняли животных в лагерь, Коуди объезжал лагерь по периметру. Его беспокойство усилилось, когда он проезжал мимо опустевших фургонов.
 Когда Коуди подъезжал к фургоиуисухне, он уже чувствовал: что-то случилось.
 — Где, черт побери, все женщины? — проворчал он, останавливаясь перед Геком и Копченым Джо. Копченый сдвинул шляпу на затылок и осклабился:
 — Капитан, у тебя большие неприятности.
 — Пропади все пропадом! Копченый, где они?!
 Копченый Джо указал большим пальцем через плечо.
 — Гек говорит, они за фургоном с мелассой. — Его улыбка стала еще шире.
 Наклонившись вперед, Коуди тронул каблуками бока кобылы и рысью понесся к фургону. Ухмылка Копченого Джо никогда не предвещала ничего хорошего. Коуди резко натянул поводья, когда запах виски ударил ему в ноздри. И тут он увидел женщин.
 Перрин Уэйверли, Бути Гловер и Тия Ривз лежали, распростершись на траве, казалось, они упали там, где их настигла пуля. Сердце его сжалось в тоске. Только когда Коуди услышал, как посапывает Бути, и увидел, как дернулась нога Перрин, обтянутая шерстяным чулком, он понял, что они живы.
 Он облегченно вздохнул. Камень свалился у него с души. Ему пришлось натянуть поводья, удерживая клячу, чтобы та не бросилась прочь от резкого запаха виски. Коуди отъехал от спящих женщин и направился на звуки песни, исполняемой хриплым голосом.
 Сара, взгромоздившись на задок фургона, сидела, болтая ногами в чулках точно девчонка. Она громко и фальшиво распевала солдатские песни, а Мем и Кора, держась друг за дружку, слушали ее и заливались истерическим смехом. Коуди нахмурился. Сара ужаснется, когда вспомнит, что пела такие вульгарные песенки, а Мем и даже Кора придут в ужас, когда вспомнят о своем поведении. Если, конечно, вспомнят.
 Хильда и Джейн рухнули на землю, раскинув ноги. Привалившись к задним колесам фургона с мелассой, они заснули мертвым сном. Хильду вырвало в подол.
 Наконец он увидел Уинни. Она сидела, как индианка в голой прерии, с оловянной кружкой в подоле. Сидела, уставившись на восток, в направлении дома, и крупные слезы медленно катились по ее щекам. Она нараспев тянула «Уилли» или «Билли», словно повторяла припев какой-то песни.
 Коуди прикрыл глаза и потер ладонью подбородок. Все женщины были мертвецки пьяны.
 Бросив еще один взгляд на ноги Перрин, он подхлестнул клячу и вернулся к костру Копченого Джо. Копченый, ухмыляясь, вручил ему кружку с кофе, разбавленным виски:
 — Похоже, тебе нужно подкрепиться, капитан. Коуди проглотил кофе с виски одним глотком, не обращая внимания на ожог, расползающийся по горлу.
 — Гек, если в том бочонке осталось еще виски, замени пробку. А поим вы с Копченым растащите женщин по их фургонам, чтобы они проспались.
 Коуди нахмурился. У них двое убитых. Они потеряли полдня, гоняясь за животными. Они потеряют и оставшуюся половину, потому что невесты, черт бы их побрал, напились до такой степени, что не смогут править мулами. Из-за тумана, разлившихся ручьев и смерти Люси они опаздывают уже на неделю.
 Когда до Коуди дошло, что двух невест он недосчитался, он объехал весь лагерь и в конце концов подъехал к палатке Уны Норрис. И увидел Августу и Уну, которые сидели на складных стульях на тенистой стороне фургона, попивая чай. Обе были трезвы, но, похоже, наелись лимонов, судя по выражению их лиц. Ни одна с ним не поздоровалась.
 У Коуди в голове вертелось множество замечаний, которые он мог бы высказать. Но он так ничего и не сказал. Просто смотрел на них, они же холодно смотрели на него.
 Наконец, глянув на небо, сообщил:
 — Температура падает. Похоже, будет град. Еще один день потрачен впустую.
 Ему ответили молчанием. Мысленно выругавшись, Коуди поехал проверить животных. Отъезжая от фургона, он чувствовал на себе ледяные взгляды женщин.
 Гонг Копченого Джо, призывающий проснуться и петь, грохотал в голове Перрин серией взрывов. Она проснулась и обнаружила, что лежит на полу в своем фургоне. Все тело ее ныло и болело. Затем она заметила у своего лица колено Хильды. Женщины с трудом приподнялись, хватаясь за голову и охая.
 Перрин, прищурившись, вглядывалась в Хильду, которая находилась в весьма плачевном состоянии; Такой Перрин ее еще ни разу не видела. Одна коса Хильды расплелась и белыми волнами спадала к талии; юбки были порваны и выпачканы засохшими рвотными массами. Степная трава облепила ее платье и волосы.
 — Ах! Я выгляжу просто отвратительно! — простонала Хильда, осматривая себя. Она вздохнула. Казалось, ей снова сделалось дурно.
 Когда Перрин произвела осмотр своего собственного одеяния, она застонала. Грязь и пыль покрывали ее лицо. Чулки перекрутились. Юбка порвалась по шву, к тому же она потеряла один ботинок. В глаза ей словно песка насыпали, а во рту чувствовался такой ужасный привкус, что она икнула. Перрин сейчас отдала бы все на свете за горячую ванну и десятичасовой сон.
 Не говоря ни слова, женщины переоделись и выбрались из фургона. Утро было прохладное и такое же хмурое, как их лица. Хильда уловила запах подгорающего сала, доносившийся от костра Копченого Джо. Лицо ее позеленело. Она бросилась в терновые кусты, держась за желудок.
 Наклонившись над ведром с водой, Перрин принялась скрести свои щеки, пока они не зарделись. Потом попыталась вычесать грязь и траву из волос. После чего развела костер и повесила над пламенем чугунок с кофе. Она не стала месить тесто и печь лепешки. Ни Хильде, ни ей самой есть не хотелось.
 Спустя тридцать минут, подкрепившись двумя кружками крепкого кофе, Перрин поднялась на ноги, глубоко вздохнула, набираясь храбрости, и отправилась на поиски Коуди Сноу. Невесты парами потянулись за ней. У всех был виноватый вид и затуманенные глаза — у всех, за исключением Августы и Уны, которые не удостаивали остальных взглядом.
 Увидев Сноу, седлающего кобылу, Перрин направилась к нему. Каждый шаг отдавался у нее в голове, и она морщилась от боли. Заметив, что к нему приближаются невесты, Коуди вопросительно приподнял брови. Нужно отдать ему должное — он быстро взял себя в руки и пошел им навстречу.
 — Ну? — спросил он сурово, глядя на бледное лицо Перрин, на ее дрожащие руки. Глаза его метали молнии.
 Такое отношение упростило дело. Как он смеет говорить таким тоном, словно это они должны оправдываться перед ним!
 — Вы нас предали! — бросила Перрин.
 Женщины, стоявшие у нее за спиной, одобрительно зашумели.
 Губы Перрин дрожали, однако гнев ее носил личный характер. Ей хотелось, чтобы Коуди оказался не таким, как все мужчины. Она уже начала верить, что так оно и было. Но он — такой же, как все остальные мужчины, которых она знала. Все они — предатели. Вместо того чтобы сказать правду, мужчина говорит то, что женщина хочет услышать. А когда его поймают с поличным, он утверждает, что это женщина не права, а не он.
 — Вы нам лгали! — бросила Перрин обвинение, словно выплевывая слова.
 — Неужели вам, леди, спалось бы лучше, если бы вы знали, что мы везем оружие и виски?
 Его невозмутимый тон привел ее в ярость.
 — Не пытайтесь свалить на нас свою вину! Вы должны были сказать нам об этом! — с жаром заявила Перрин, вспомнив, как ее предали в последний раз.
 Она говорила себе, что сейчас перед ней не Джэрин Уэйверли, сладкие речи которого ввели в заблуждение одинокую молоденькую девушку. И не Джозеф Бойд, который воспользовался ее благодарностью. Перед ней был Коуди Сноу, и он вел себя с ней честно, безо всяких уловок. Но слова, которые она говорила себе, не умерили ее гнева — ведь он оказался таким же, как все прочие мужчины.
 — Мы отказываемся рисковать жизнью всю дорогу до Орегона. Рисковать из-за оружия и виски, — заявила Перрин.
 — Неужто? — Коуди прищурился; руки его сжались в кулаки.
 Перрин подалась вперед:
 — Да!
 — И что же, по вашему мнению, нужно делать с товаром ваших женихов? Бросить на обочине?
 — Мы требуем, чтобы вы продали оружие и виски в форте Ларами.
 Снова послышался хор голосов, выражающих согласие. Ввиду специфического воздействия выпитого накануне виски это звучало чрезвычайно убедительно.
 Коуди обвел женщин взглядом, заставившим их замолчать.
 — Это не просто сделка. Если в форте имеются излишки чего-либо, так это излишки оружия и виски. Стоимость нашего груза возрастет в Орегоне втрое, именно туда он и должен быть доставлен.
 Перрин упрямо выставила подбородок. Глаза ее вспыхнули.
 — Тогда мы никуда не едем!
 Коуди, пожав плечами, уставился на нее в недоумении. Такого он не ожидал. Он окинул взглядом остальных женщин. Выражение их лиц было столь же решительным.
 — У нас нет времени, чтобы тратить его на глупости. Тушите костры — и по фургонам! Мы отправляемся через десять минут.
 Некоторые из невест повернулись было, чтобы идти к фургонам, но голос Перрин остановил их.
 — Нет, — твердо заявила она. — Мы никуда не поедем, пока вы не пообещаете, что избавитесь от виски и оружия в форте Ларами. Это наше условие, иначе мы отказываемся продолжать путь.
 — Не дождетесь! — бросил Коуди.
 Развернувшись на каблуках истоптанных туфель, Перрин прошла мимо расступившихся перед ней невест. Женщины решительно последовали за ней. Вернувшись к своим фургонам, они принялись искать микстуру от головной боли.
 Коуди подал знак Копченому Джо, чтобы тот объявил: пора готовиться к отбытию. Обеденный гонг Копченого возвестил об отправлении. Коуди, оседлав свою лошадь, замахал шляпой и прокричал:
 — Вперед! Но-о-о-о!
 Фургоны не двинулись с места. Никто не пошевелился. Мулы не были выведены из квадрата фургонов и не затрусили в направлении дороги.
 Коуди нахмурился. Снова ему пришлось столкнуться с этой вреднющей малышкой — миссис Уэйверли. Это она подстрекательница мятежа!
 — Ну посмотрим, как все обернется, когда она просидит денек, не поднимая зада, и подумает хорошенько, — пробормотал Коуди, когда к нему подъехал Уэбб.
 Час спустя Перрин заметила, что Майлз Досон и Джон Восс стали распрягать мулов. К полудню у многих женщин не хватило сил даже на то, чтобы напечь лепешек. Уинни и Кора бродили в поисках спелого терна. Остальные лечили свои больные головы или дремали в тени фургонов и клялись, что больше никогда не возьмут в рот ни капли виски.
 В течение дня Перрин несколько раз видела Коуди, который разговаривал с мужчинами, раздраженно жестикулируя. Он куда-то уехал с Уэббом и через несколько часов вернулся с довольно крупной антилопой, которую Копченый Джо тотчас же принялся разделывать. Ближе к ужину она видела, как Коуди и Уэбб, стоя у фургона с виски, о чем-то беседовали.
 Но самыми приятными были минуты, когда какая-нибудь из невест находила причину, чтобы задержаться у фургона Перрин, и хвалила ее за решительность, с которой она противостояла Коуди. При этом все заверяли ее в своей поддержке. Когда появилась Августа, Перрин замерла как громом пораженная.
 Августа пришла под предлогом возвратить кружку сахара, хотя ни Перрин, ни Хильда не могли припомнить, когда они давали ей сахару.
 — Думаю, мы его хорошенько проучили, — сказала Августа, высыпая сахар из кружки в мешок, который подставила ей Хильда. — Он не имеет права подвергать наши жизни опасности! — Это единственное, что могла сказать Августа, одобряя поступок Перрин.
 Перрин молча кивнула. Августа окинула ее холодным пристальным взглядом.
 — Я знаю, что вы хотите сделать с Корой, — сказала она. — Вы хотите оставить ее в караване, чтобы досадить мне.
 Перрин, сидевшая на подножке фургона, откинула упавшую на лоб прядь волос.
 — Я хочу, чтобы Кора осталась в караване, хочу, чтобы она не погубила себя. Кора доедет с вами до форта Ларами, а потом перейдет в фургон Сары. Но поскольку вы не в состоянии позаботиться о себе, полагаю, это вам придется покинуть нас, когда мы доберемся до форта.
 — Ну да, тебе этого очень хотелось бы, не так ли? — прошипела Августа.
 — Во всяком случае, это не разобьет мне сердце, — сказала Перрин.
 — Так вот, хочу тебя разочаровать. Я собираюсь нанять в форте новую служанку!
 — Сомневаюсь, что это возможно, — возразила Перрин. — Вряд ли в форте можно найти служанку.
 — Ты забываешь… Я ведь из семьи Бойдов! — Подобрав юбки, Августа удалилась. Щеки ее горели.
 Перрин посмотрела ей вслед и снова взялась за кастрюлю с тестом. Время от времени она поглядывала на Коуди, ожидая, что он потребует встречи с ней. Но он к ней так и не подошел.
 Два дня спустя Коуди громко выругался и швырнул на землю свою шляпу. Откинув голову, он полной грудью вдыхал прохладный утренний воздух.
 — Вы разнесли слухи, что каждый день, потерянный из-за этой глупости, отольется нам в конце путешествия?
 Гек Келзи, Майлз Досон и Джон Восс кивнули. Уэбб стоял в сторонке, засунув руки в задние карманы штанов, наблюдая за восходом солнца.
 — Мы сказали им о снегопаде и о том, чем это нам грозит, — пробормотал Гек. Он сокрушенно покачал головой, остальные сделали то же самое.
 — Проклятие! — взорвался Коуди. Уже два каравана обогнали их, пока они стояли на месте. С каждой минутой они все больше нарушали расписание.
 — Если мы простоим здесь еще один день, у нас возникнут санитарные проблемы, — объявил Уэбб. — Животные съели все до последней травинки. Вода на исходе. На протяжении двух миль не найдешь ни одной буйволиной лепешки, завтра нечего будет бросить в костры.
 Коуди посмотрел на кресты, стоявшие над могилами Билла Мейси и Джеба Холдена. Женщины обложили холмики камнями и полевыми цветами. Гек вырезал на крестах имена погонщиков. Эти могилы постоянно напоминали Коуди о его ошибке: ему следовало отправить Джейка Ку-интона на виселицу, когда была такая возможность.
 — Эти дамочки тебя обставили, капитан, — сказал Копченый Джо, закидывая за спину свою длинную седую косу. Губы его скривились в ухмылке.
 — Черт бы ее побрал, — проворчал Коуди, глядя на фургон Перрин. — Готовьтесь в путь! — приказал он. — Пора положить этому конец.
 Перрин заметила, что подходит Коуди, и вышла ему навстречу.
 — Итак? — спросила она, приподнимая одну бровь.
 — Значит, так, — проворчал он. — Я продам виски в форте Ларами. Но оружие поедет с нами в Орегон. Если мы продадим оружие в форте, у ваших женихов не окажется средств, чтобы купить вам… дамы… дома. Разве вы этого хотите? Хотите жить в палатках?
 — Это все, что вы хотели сказать, верно? Полагаю, у вас тоже есть личный интерес в этом деле, мистер Сноу!
 — Правильно. Мы потерпели убытки, лишившись одного фургона, и я хочу как можно выгоднее продать оставшийся фургон с виски. Но я не желаю продавать оружие и порох за гроши! Этот фургон составит нашу основную прибыль. Поэтому, если вы не хотите идти на компромисс, то я… Тогда мы возьмем оружие и виски, а вас оставим сидеть тут. Вот и все. Мы поедем дальше без вас.
 — Неужели?
 — Вы чертовски упрямы! Вы ведь слышали мое предложение — другого-то не будет. Никаких переговоров. Мы с ребятами отправляемся через тридцать минут. Поэтому решайте, поедете вы с нами или нет.
 — Погодите. Мы еще не закончили.
 Коуди повернулся, ожидая мгновенной капитуляции, но на лице Перрин не было и признаков того, что она готова сдаться.
 — А как же с Корой? Она станет невестой?
 — Это что, условие? — Он не верил своим ушам.
 — Возможно.
 Она шантажирует его. Она должна знать: он хочет как можно быстрее разрешить эту проблему и снова отправиться в путь. Пора показать ей, за кем тут последнее слово и кто принимает решения.
 Однако опыт и здравый смысл подсказывали: если исход этого путешествия зависит от того, будет ли Кора Троп невестой или нет, тогда пускай. Значит, мистер Уайт нашел себе невесту.
 — Поздравьте мисс Троп. Я уверен, из нее получится прекрасная жена фермера, — процедил Коуди сквозь зубы.
 — Спасибо, Коуди. — Перрин неожиданно улыбнулась.
 Он бросил на нее яростный взгляд:
 — Если Кора не сможет оплачивать свой проезд, я ее оставлю в форте. И еще. Мне не нравится, когда меня шантажируют. Я этого не забуду. А теперь поговорите с остальными и примите решение. — Он ушел седлать лошадь.
 Двадцать минут спустя появились все невесты во главе с Перрин. На лице ее было все то же упрямое выражение, выражение, знакомое ему до отвращения. Остальные смотрели хмуро и враждебно. Коуди подумал, что они с радостью четвертовали бы его.
 — В чем дело? — прохрипел он.
 — Мы считаем, что вы — самый плохой караванщик, о котором нам только доводилось слышать, и мы сожалеем, что именно вам пришлось везти нас через весь континент! — заявила Перрин. — Вы проявили преступное пренебрежение к нашим жизням и благополучию.
 Несколько невест пробормотали:
 — Слушайте, слушайте!
 Коуди глубоко вздохнул и попытался сдержаться, не давать волю гневу.
 — Так вы едете, черт побери? Или вы намерены остаться здесь?
 — Мы принимаем ваши условия, — бросила Перрин. — Поскольку у нас, по всей вероятности, нет выбора. Но мы хотим гарантий, что вы продадите виски в форте Ларами и что Кора присоединится к нам уже как невеста.
 — Согласен. Теперь вы все подберете свои подолы и заберетесь в фургоны! И побыстрее!
 Женщины вскинули головы — словно метнули в него невидимые кинжалы. Через пятнадцать минут Коуди легким галопом подъехал к головному фургону и крикнул:
 — Поехали! Но-о-о-о!
 К его облегчению, мулы тронулись с места.
 Господи, как трудно иметь дело с женщинами! А особенно с этой маленькой темноволосой красоткой с горящими глазами, которая была причиной всех его неприятностей.
 Ему хотелось бросить ее на постель и показать, кто здесь хозяин.
 Коуди громко рассмеялся, сообразив, что он не уверен, что выиграет в подобном сражении.
 К тому моменту, когда они закончили разгружать фургоны и строить плоты для переправы телег через разлившуюся реку Ларами, а потом вновь нагрузили фургоны на другом берегу, всех шатало от усталости. Огни форта Ларами не соблазняли путешественников — слишком тяжелой оказалась переправа. Они поставили палатки и упали на влажные постели.
 Несмотря на смертельную усталость, Мем не могла уснуть. Она ворочалась и металась, уставившись в крышу палатки и прислушиваясь к посапыванию Бути. Наконец тяжко вздохнула и отказалась от попыток заснуть.
 Мем тихонько выбралась из палатки и шагнула в ночную прохладу. После грозы, сопровождавшейся градом, стало холодно, почти как зимой, хотя стояла середина лета.
 Закутавшись в шаль, Мем закинула за спину огненно-рыжую косу. Она всматривалась в тлеющие уголья костра Копченого Джо, который он разводил, стоя под зонтиком, чтобы защитить свои пожитки от града и дождя. Но сейчас ночное небо было чистым, и Место у костра пустовало.
 Мем уселась на влажное бревно у тлеющих углей. Время от времени она поглядывала на небо, наблюдая, как падающая звезда прорезает тьму. Ей пришло в голову: забавно, что днем, когда она страдала от жары, ей хотелось, чтобы пошел дождь, но вот похолодало, прошел дождь с градом — и ей захотелось, чтобы на небе появилось солнце. Мем невольно улыбнулась, коснувшись лица кончиками пальцев. Нос обгорел на солнце, и кожа стала шелушиться. Последние дни все женщины страдали от солнечных ожогов.
 Неожиданно Мем заметила, что она не одна у костра. Кто-то присоединился к ней с другой стороны бревна. Мем вздрогнула.
 — Простите меня, если я вас напугал, — извинился Уэбб.
 Мем молча поднялась, кутаясь в шаль.
 — Вы опять страдаете от головной боли?
 Она не ответила. Задумалась. Может, ей уйти? Зачем мучить себя, оставаясь с ним наедине? Надо уйти, надо заставить себя уйти!
 — Я беспокоюсь за Бути, — услышала она свой голос. И тотчас опустилась на бревно и уставилась на угли. — Она винит себя в смерти молодых погонщиков.
 Мем поведала о встрече Бути с Джейком Куинтоном на ферме Адисона.
 — Я узнал об этой встрече, как только она произошла, — сказал Уэбб. — Нам сказала мисс Бойд.
 При упоминании имени Августы они погрузились в неловкое молчание.
 Мем повесила голову и тихо вздохнула. Они умело скрывали свои отношения. Она наблюдала за ними. Если бы Мем не была свидетельницей их страсти под тополями, она действительно поверила бы, что Уэбб и Августа недолюбливают друг друга.
 — Смерть погонщиков не имеет никакого отношения к вашей сестре, — проговорил Уэбб. — Скажите ей, она ни в чем не виновата.
 — Я ей уже сотню раз об этом говорила. Безрезультатно.
 — Отношения Коуди и Джейка Куинтона имеют давнюю историю, — продолжил Уэбб. — Коуди отправил Куинтона на шесть месяцев каторжных работ, а Куинтон поклялся ему отомстить. И он будет следить за нами всю дорогу до Орегона. Куинтон не успокоится, пока он жив. Мем кивнула.
 — Я скажу Бути. — Она немного помолчала. — А могу я сказать об этом и Перрин?
 — Как хотите.
 Мем приободрилась. Уэбб доверился ей. Он относился к ней с уважением. Она украдкой наблюдала за ним, она рассматривала его волевое лицо, освещенное отблесками затухающего костра.
 Уэбб сидел чуть наклонившись вперед, упираясь локтями в колени. Казалось, он что-то высматривал во тьме.
 Сердце Мем сжалось. Ей нравилась его мужественная красота. Каждое его движение свидетельствовало об уверенности и силе духа. Дитя двух культур, он казался ей идеалом мужчины. Ей нравилось в нем абсолютно все. Его мелодичный голос и умение слушать. Блеск его глаз, когда он смеялся, и истории, которые он рассказывал. Она восхищалась грациозностью его походки, казалось, он парил между небом и землей, словно жил в мире, невидимом для простых смертных.
 Мем хотелось бы родиться Августой Бойд. Но она — не Августа. Она никогда не будет красавицей, мужчины не будут провожать ее взглядами. И она никогда не возбудит страсть в Уэббе Коуте. Он никогда не посмотрит на нее так, как смотрел на Августу, когда они стояли в лунном свете.
 И все же, говорила она себе, между ними что-то есть. У них доверительные дружеские отношения. Они делились тайнами друг с другом, как это делают только друзья.
 Вздох всколыхнул ее грудь. Если дружба — это все, что может предложить ей Уэбб, тогда она примет его дружбу, и с радостью. Двадцативосьмилетние старые девы привыкли довольствоваться крохами, она и не претендует на большее. Ее ошибка в том, что она на время забыла, кто она такая.
 Мем поднялась, уставившись на бахрому его куртки, лишь бы не встретиться с пристальным взглядом его черных глаз.
 — Думаю, мне нужно вернуться в палатку и попытаться заснуть. Головная боль прошла. — Удивительно, но так оно и было. Общение с Уэббом снимало головную боль лучше любых микстур.
 Уэбб кивнул:
 — Ваша головная боль — в вашей палатке. Может быть, вы придете к костру Копченого Джо как-нибудь еще…
 Ее брови удивленно поднялись, сердце забилось чаще. Ему не хватало ее общества с тех пор, как она стала избегать его, — не это ли он хотел сказать?
 — Спокойной ночи, Танка Тункан, — тихо сказала Мем.
 Ей показалось, что он улыбается, хотя она не была в этом уверена.
 — Спокойной ночи… Мем.
 Он назвал ее Мем! До смешного довольная, она чувствовала себя счастливой. Мем как на крыльях летела к своей палатке.
 Она улеглась рядом с Бути и, свернувшись калачиком, обняла свою подушку. Для того чтобы уснуть с улыбкой на устах, ей потребовалось всего лишь несколько секунд.




 Глава 14


 Августа ехала в фургоне с виски, сидя рядом с Геком Келзи, державшим в руках поводья. Впереди виднелись бесплодные холмы и выбеленные дождями известковые скалы, окружавшие форт Ларами. После трудного перехода через глубокие овраги и стремительные ручьи хотелось большего вознаграждения, чем унылый и мрачный форт Ларами. Форт был расположен среди зарослей низкорослого можжевельника и полыни, и ни одно деревцо не защищало глаза от слепящего солнца.
 Августа наконец-то поняла, почему остальные невесты решили не ехать в форт; вместо них туда отправились Коуди с Геком, собравшие у невест деньги и получившие заказы на провизию. Августа уже жалела, что не осталась в лагере. Именно сейчас она могла бы наслаждаться купанием в чистых водах реки Ларами.
 Но в отличие от остальных невест у нее были в форте дела. Августа собиралась нанять там служанку взамен Коры. Она докажет этой Перрин Уэйверли, что для Бойдов нет ничего невозможного.
 И кроме того, размышляла Августа, надо как можно осторожнее расспросить об Иглстонах. А пока что она просто возьмет у них взаймы и побалует себя свежими яйцами и овощами, возможно, и джемом, если таковой найдется в лавках форта. Ей также хотелось купить немного рисовой пудры, чтобы слегка скрасить цвет своих загорелых щек.
 Легкий вздох сорвался с ее губ. Так приятно было слышать позвякивание золотых монет в ридикюле. Эти чудесные звуки раздавались каждый раз, когда фургон наезжал на камень или брал небольшой подъем. Эти звуки успокаивали и придавали ей уверенности.
 — Итак, барышня, как вам нравится путешествие? — спросил Гек Келзи, бросая на нее взгляд.
 Его способность подражать чужим голосам многих забавляла, но у Августы это вызывало раздражение. Она предполагала, что Гек Келзи влюблен в нее, что вовсе ей не льстило. Ведь он всего-навсего кузнец.
 Августа коснулась его рукава кончиками пальцев:
 — У меня болит голова, мистер Келзи. Мне бы хотелось помолчать.
 — Пардон, мадмазель. — Поскольку Августа не бывала за границей, она не могла сказать, насколько правильно Гек говорил по-французски.
 Еще один вздох сорвался с ее губ — ей приходится мириться с обществом жалкого паяца.
 Как только они подкатили к воротам, Коуди с Уэббом подъехали к фургону. Сердце ее дрогнуло и учащенно забилось, когда она поняла, что Уэбб будет ехать с ее стороны. Августа стиснула зубы. Нет, она не позволит себе смотреть в его сторону.
 И все же Августа чувствовала его присутствие, как чувствовала всякий раз, когда он находился рядом. Когда Уэбб проходил мимо, она словно оживала, замечая, к своему удивлению, каждый его жест, каждое движение. Она старалась не вспоминать, как его тонкие длинные пальцы гладили ее волосы, не вспоминать о том, как его губы касались ее губ. Лоб ее покрылся испариной; она сжала зубы, пытаясь подавить стон, рвущийся у нее из горла.
 То, что она способна испытывать вожделение, глубоко ее потрясло. И Августа до глубины души стыдилась того, что предметом ее вожделения стал дикарь. Когда она смотрела на Уэбба или мучилась, думая о нем, ей казалось, что многие поколения Бондов переворачиваются в своих могилах от стыда за нее.
 Но пусть так… пусть так. Опустив голову, Августа коснулась пальцами в перчатках своего горячего лба и закрыла глаза, чтобы не поддаваться искушению, чтобы не смотреть на него.
 Мысли о том, что тот, кто подсматривал за ними в тополях, следит за ними и в лагере, поджидая, что она выдаст свой грязный секрет, держали ее в постоянном напряжении. Чтобы помешать этому неизвестному подлецу, она при любой возможности делала колкие замечания в адрес Уэбба Коута. Когда же ей приходилось смотреть на него или обращаться к нему, Августа заставляла себя думать о том, что он собой представляет, а не о том, какие чувства он в ней вызывает.
 Фургон с виски проехал через ворота форта, и Августа огляделась вокруг, впервые задержав взгляд на лице Уэбба. Она почувствовала разочарование; острая боль пронзила ее грудь, когда она обнаружила, что он смотрит не на нее. Конечно, она вовсе не хотела, чтобы какой-то грязный индеец на нее смотрел. И она рада, что он усвоил этот урок. И все-таки, если бы он только…
 Августа тряхнула головой. Так резко, что ее шляпка всколыхнулась над светлыми кудряшками. Она здесь по делу, и нечего думать о посторонних вещах.
 Заставив себя забыть об Уэббе, Августа принялась разглядывать обитателей форта. Она видела трапперов, военных, путешественников, торговцев, но единственными женщинами, которых она заметила, были индейские скво с хмурыми лицами. Индианки тенями скользили вдоль стен. Многие из них были закутаны в одеяла, почти скрывавшие их лица. Однако некоторые стояли у стен, развязно покачивая бедрами и тихонько подзывая проходящих мимо мужчин.
 Шокированная этим зрелищем, Августа осмотрела Другую часть форта. Она наконец увидела белую женщину, которая, свесившись с балкона, выкрикивала непристойности вслед какому-то мужчине. Ее волосы были распущены по плечам. На ней был пеньюар с вырезом до талии.
 Августа в недоумении озиралась. Сердце ее сжалось. Весьма вероятно, что она единственная женщина в форте Ларами, у которой имелись шляпка, перчатки и чистая юбка. Во всяком случае, она не заметила ни одной особы женского пола, с которой могла бы перекинуться словечком. Мысль о том, что ей придется путешествовать с подобным созданием, привела ее в ужас.
 Потом до Августы дошло, что Коуди Сноу уже дважды позвал ее по имени. Она взглянула в его сторону.
 — Гек отправит пожитки Люси Гастингс обратно в Чейзити, а также то, что принадлежало Биллу Мейси и Джебу Холдену. Кроме того, ему надо купить кое-что для невест. Я же выставлю на продажу виски, а Уэбб наймет новых погонщиков. — Он стоял, глядя на нее холодным, ничего не выражающим взглядом, словно был совершенно равнодушен к славному роду Бондов и к ее, Августы, личному обаянию. Ну и пусть. И ей тоже на него наплевать. — Ждите нас в полдень у флагштока. Вам вполне хватит времени, чтобы уладить свое дело.
 Августа кивнула и снова оглядела форт. Ее охватило беспокойство. Она не знала, с чего начать.
 — Я думала, вы проводите меня, — проговорила она. Коуди сдвинул на затылок шляпу и нахмурился.
 — Я не обязан нянчиться с пассажирами, мисс Бойд. Выбирайте одно из двух: либо вы нанимаете себе служанку, либо устраиваете свою поездку домой. Но все делаете сами. Я ясно сказал об этом еще до того, как мы выехали из лагеря.
 При одной только мысли о том, что, возможно, придется вернуться в Чейзити, сердце Августы заныло. Она ухватилась за край деревянного сиденья и не двигалась с места, пока фургон с виски не остановился. Она уже хотела спуститься на землю, но вдруг заметила пристально разглядывавших ее бородатых мужчин, которые слонялись без дела по гарнизонной площади. Мужчины смотрели на нее горящими глазами, словно раздевая взглядами. Они подталкивали друг друга локтями и отпускали на ее счет весьма недвусмысленные замечания, напугавшие Августу до полусмерти.
 Она не могла и представить, что окажется в таком ужасном и греховном месте. Неужели ей предстоит ждать тут каравана, который отправится обратно в Чейзити? Да она скорее умрет, чем унизит себя возвращением домой.
 Августа поискала взглядом Уэбба. Но холодное безразличие в его взгляде подсказало ей, что он заметил, с каким отвращением она смотрела на индейцев, сидящих у стен.
 Краска стыда залила ее загорелые щеки. Уэбб был совершенно непохож на полуголых дикарей, что сидели в пыли, подобрав под себя ноги. И все же одна из безобразных скво вполне могла быть его родственницей. А омерзительный пьяный индеец, который шел пошатываясь мимо фургона, мог оказаться его сводным или двоюродным братом.
 Нет, Уэбб ей не ровня. Заметив улыбку, искривившую его губы, Августа поняла, что он прочел ее мысли. Она отвела глаза и посмотрела на пьяного индейца, почесывавшего свой зад. Что ж, пусть так. Если Коут думает, что его порода отталкивает ее, он прав.
 — Мисс Бойд! — Гек Келзи протянул руку, чтобы помочь ей спуститься.
 Она не сомневалась, что множество мужских глаз наблюдало за ней в этот момент. Видимо, зеваки на площади надеялись хоть мельком увидеть ее щиколотку. Сердце Августы затрепетало. Она боязливо ступила на подножку, тщательно придерживая юбки.
 Но Августа не пошла искать новую служанку. Она просто не могла заставить себя это сделать. Более того, она тотчас же поняла, что затея эта безнадежна.
 Августа провела все утро, стоя на солнцепеке у флагштока и стараясь постоянно оставаться в поле зрения Коуди Сноу. Она ждала, изнывая от жары под своим бесполезным зонтиком, в то время как Коуди торговал бочками с виски, ждала, пока он отправлял письма орегонскому жениху Люси и ее семье, а также семьям убитых погонщиков. Затем, когда бочонки с виски были раскуплены, Августа стояла, дожидаясь, когда Коуди переговорит с двумя грубоватыми с виду погонщиками, которых нанял Уэбб. Наконец Гек Келзи вернулся и помог ей снова забраться в фургон. Она не сразу сообразила, что Гек закупил продовольствие для всех, кроме нее. Августа совершенно забыла о яйцах, овощах и о рисовой пудре.
 Когда они уже подъезжали к своему лагерю, Коуди, поравнявшись с фургоном, коснулся кончиками пальцев своей шляпы и кивнул.
 — Вы наняли служанку или кучера? — спросил он, хотя прекрасно знал, что Августа все утро простояла у фургона.
 — Я еду в Орегон, — заявила она.
 Она не может вернуться в Чейзити почти нищей, не может жить в нанятой лачуге и видеть усадьбу, которой когда-то владела. Она должна выйти замуж за мистера Кламата.
 Но как продолжать путешествие без человека, который будет управлять ее глупыми мулами и делать за нее всю работу?
 — Я еще раз хочу вам растолковать, мисс Бойд, чтобы между нами не было недопонимания. Я не могу и не стану выделять вам возницу. А женщины не обязаны вас обслуживать. Если вы не можете сами править мулами, готовить себе пищу и устанавливать палатку… в моем караване для вас места нет.
 Августа вглядывалась в его загорелое лицо. Сердце ее сжалось.
 — Мы отправляемся в путь утром. Если вы решитесь остаться в форте, я постараюсь подыскать вам комнату и попробую узнать, когда ожидается следующий караван на восток. Но вы должны сообщить мне о своих планах немедленно, иначе я не смогу вам помочь.
 Августа не видела, как он пришпорил лошадь и отъехал. Страх парализовал ее.
 — Простите, — сказала Августа, остановившись рядом с фургоном Сары Дженнингс. Женщины раскладывали пожитки Коры. — Вам нет необходимости перекладывать вещи, — добавила она великодушно.
 — Прошу прощения! — Остановившись у сундука, Сара вытерла руки о передник. — О чем это вы?
 — Ну конечно же, о нашей милой Коре. — Августа заставила свои губы сложиться в улыбку, на которую Кора не ответила. Эта скуластая дрянь смотрела на нее прищурившись, с явным недоверием. — Я решила простить тебя, — продолжала Августа, презирая себя за каждое свое льстивое слово. — Ты можешь оставаться со мной до конца путешествия.
 Кора онемела от удивления. Сара недоуменно уставилась на Августу.
 Августа небрежно махнула рукой — мол, не стоит меня благодарить.
 — Я знаю, трудно поверить, что можно простить подобную грубость и дерзость, но великодушие — это добродетель, которую я всегда…
 — Да, — бросила Кора, — вы думаете, я захочу остаться вашей прислугой вместо того, чтобы стать невестой. — Она вызывающе посмотрела на Августу. — Так вот, вы ошибаетесь! Я собираюсь стать невестой и выйти замуж, как и все остальные. И я больше никогда не буду вашей рабыней!
 Сара, стоявшая в задней части фургона, смотрела на Августу сверху вниз, смотрела с сожалением и даже с жалостью.
 — Ну хорошо, — разозлилась Августа (как смеет какая-то Дженнингс смотреть на нее подобным образом?). — Я буду платить тебе за работу каждую неделю. Это тебя устраивает?
 — Мне не нужно ваших денег, добытых неправедным путем, — заявила Кора. — Я хочу стать невестой. У Августы перехватило дыхание.
 — Что ты хочешь этим сказать? — насторожилась она. — Деньги, добытые неправедным путем? Кора смотрела на нее тяжелым взглядом.
 — Вы знаете, что я хочу сказать. Мне не нужно денег мертвеца!
 Это обвинение прозвучало так внезапно и было настолько ошеломляющим, что Августа лишилась дара речи, она едва не задохнулась. Кора знает! Она каким-то образом догадалась! Августа покачнулась и, стараясь удержаться на ногах, ухватилась за стенку фургона. Мысли вихрем проносились у нее в голове. Как Сара воспримет этот разговор? «Успокойся, — в отчаянии уговаривала она себя, — успокойся!» Сара подумает, что Кора имела в виду ее, Августы, покойного отца. Ну конечно!
 Но Августа тут же поняла, какую угрозу представляет для нее Кора. И она не собирается возвращаться в ее фургон! Августа похолодела. Губы ее скривились в злобной усмешке.
 — Не понимаю, о чем ты говоришь, — прошипела она. — Что за чепуху ты мелешь! Твой отец копал могилы, а мать брала белье в стирку! Напрасно я взяла тебя с собой!
 Сара вздрогнула, словно эти оскорбления были адресованы ей. Лицо ее окаменело.
 — Извините нас, мисс Бойд. Мы с мисс Троп очень заняты. Наверное, и вы тоже.
 Отвернувшись, женщины снова взялись за работу. Они переговаривались с таким видом, будто даже не видели Августу, стоявшую совсем рядом.
 Глаза Уны Норрис расширились. Она смотрела на Августу разинув рот, словно у той вдруг выросли рога.
 — Вы хотите, чтобы я делала… что? — Чашка дернулась в ее руке, чай пролился ей на юбку.
 Августа прикусила губу и сокрушенно покачала головой, глядя на мокрую юбку Уны. Немного помолчав, она повторила свое предложение.
 — Мы прекрасно ладим, вы не можете это не признать, поэтому я решила пригласить вас в свой фургон. Вы ведь сейчас выполняете свою часть работы, — продолжала она рассудительным тоном. — Так вот, если приложите чуть больше усилий, то заработаете кругленькую сумму. А когда приедете в Кламат-Фоллс, у вас уже будет кое-что отложено на будущую семейную жизнь.
 Августа торжествовала: наконец-то она приняла верное решение. Лучезарно улыбаясь, она откинулась на спинку складного стула. Уна, конечно же, с радостью воспользуется возможностью ехать с ней в одном фургоне. Ведь она, Августа, — настоящая леди и могла бы многому научить эту девушку.
 Уна выронила чашку. Затем медленно поднялась, дрожа от негодования. Августа смотрела на нее и не верила своим глазам. Что это значит?
 — Я не служанка, мисс Бонд! — Щеки Уны горели. — Я ухаживала за своей кузиной по Божьему повелению, а не потому, что мне за это платили.
 — Ваша кузина не имеет никакого отношения к… Я даже и не знала, что вы ухаживали за…
 — Как вы осмелились предлагать мне такое! — закричала разъяренная Уна. Она резко повернулась, наступила ногой на разбитую чашку, принадлежавшую матери Августы, и, подхватив юбки, бросилась прочь от костра.
 Августа была вне себя от гнева. Она действительно не понимала реакцию Уны. Она нисколько не сомневалась, что Уна примет ее предложение, причем с радостью. А эта неблагодарная девчонка разбила чашку ее матери. Такого не прощают!
 — Ну хорошо же, — пробормотала Августа, пытаясь взять себя в руки. — Уна не единственный камешек на дороге.
 Не обращая внимания на нервные спазмы в желудке, Августа пригладила свои пыльные волосы и расправила юбки; она очень досадовала на то, что у нее не нашлось времени искупаться в реке.
 Следующей на очереди была Джейн Мангер.
 Не успела Августа договорить, как Джейн подняла руку.
 — Не утруждайте себя, мисс Бонд. Я уже слыхала о том, что вы пытаетесь нанять себе рабыню. — Ее подбородок приподнялся, в глазах промелькнуло дерзкое любопытство. — Так вот, я не собираюсь вам прислуживать. Ни за какие деньги.
 Августа фыркнула. Грош цена этой Джейн Мангер! Да и кто она такая?! Никто и слыхом не слыхивал о Мангерах.
 — Вы себе льстите, если полагаете, что я намерена предложить вам это место, — высокомерно проговорила Августа. — Сомневаюсь, что вы обладаете всеми необходимыми для этого качествами. У меня чрезвычайно высокие требования.
 — О, Кора заверила нас, что так оно и есть, мисс Бонд, — сказала Джейн, подмигнув Уинни.
 Августа вспыхнула и, резко повернувшись, пошла прочь.
 Остановившись подальше от Джейн и Уинни, она задумалась: к кому же еще направиться? Бути? Отпадает! Глупая болтушка каждый раз, как видела Августу, заливалась слезами, а потом пускалась в путаные объяснения по поводу своего разговора с Джейком Куинтоном. Уинни была еще слишком слаба, да Августа и не питала в ее отношении особых надежд. Тия беспомощна, она с головой уходит в свой блокнот для зарисовок, совершенно забывая о своих обязанностях. Хильда, согласившаяся обучать Кору правильной речи, — напрасная трата времени, по мнению Августы; Хильда скорее всего возьмет сторону Коры. Сара была слишком высокого о себе мнения и слишком чванлива. Мем слишком независимая и прямая. К кому же обратиться?
 Судорожно сглотнув, Августа пришла к ужасающему заключению: никто ее не спасет. И тут она заметила, что к ней направляется Перрин Уэйверли. Боже правый, ей сейчас только этого не хватало!
 Перрин остановилась в нескольких футах от нее.
 — Мистер Сноу велел мне узнать, желаете ли вы вернуться в форт Ларами сегодня вечером или завтра утром?
 Вот был бы момент наивысшего торжества! Был бы, если бы Августа предъявила сейчас свою новую служанку, доказав, что угрозы Перрин оказались пустыми. Но все в лагере уже знали, что новой служанки она не нашла.
 Августа с ненавистью взглянула на Перрин; она ненавидела ее всем своим существом.
 — Я никуда не поеду! — сказала она тихим, дрожащим голосом. — Вы не посмеете оставить меня в этом грязном форте!
 Перрин сжимала и разжимала кулаки.
 — Но ведь вы хотели оставить там Кору!
 — Если мне даже придется править этими проклятыми мулами самой, я все равно поеду в Орегон! — заявила Августа.
 — Я сообщу мистеру Сноу о вашем решении, — проговорила Перрин. Она резко повернулась и ушла.
 Августа словно приросла к земле. Она стояла, не в силах сдвинуться с места. Поблизости кто-то готовил унши — рис с сушеными яблоками. А с дальнего конца лагеря распространялся аромат жаркого. В желудке у Августы заурчало; она вспомнила, что ничего не ела с самого рассвета.
 Из ближнего фургона послышался голос Бути:
 — Клянусь, Мем, стирка всего этого белья окончательно меня вымотала. Ты не могла бы сегодня сама поставить палатку?
 Стирка. Стряпня. Палатка. Августа была в панике. Она прислушивалась к вечерним звукам. С дальнего конца лагеря доносилось пение Тии; играл на своей губной гармошке Копченый Джо. Она слышала веселые голоса и чей-то смех — возможно, смеялась Хильда.
 Один из новеньких погонщиков стоял, покуривая, у можжевелового куста и разговаривал с Коуди Сноу.
 Когда Августа поняла, что Коуди за ней наблюдает, она заставила себя сдвинуться с места. Пошатываясь, она направилась к костру, горевшему в ее кострище, к костру, который она самостоятельно ни за что на свете не сумела бы развести. Не сумела хотя бы потому, что боялась дотронуться до отвратительных бизоньих лепешек.
 На глаза ее навернулись слезы. Августа почувствовала, что задыхается.
 К женщинам, стоявшим поодаль и наблюдавшим за Августой, подошел Коуди.
 — Вам, дамы, пора расходиться по фургонам, — резко проговорил он. — Мы отправляемся с восходом. Тия, Уна и Джейн переглянулись, потом заулыбались и пошли к своим фургонам, перешептываясь приглушенными голосами, словно о чем-то сплетничали.
 Когда они ушли, Коуди закурил сигару и направился к фургону с оружием. Костер Августы уже почти затух, так что на нем едва ли удастся вскипятить хотя бы кружку воды. Она вздохнула. Если ей не удастся отыскать сушеные фрукты в своих припасах, то придется ложиться спать на голодный желудок.
 Коуди, стоявший у оружейного фургона, наблюдал за ней — ей предстояло поставить палатку. Августа же, оттащив колышки и полотно к задней части своего фургона, приблизилась к затухающему костру и протянула к пламени дрожащие руки. Потом закрыла ладонями лицо и медленно опустилась на колени. Плечи ее вздрагивали.
 — Черт побери! — Коуди нахмурился. Было очевидно, что эти слезы не предназначены для того, чтобы разжалобить его, произвести впечатление.
 Коуди задумался. Действительно, никогда не знаешь, чего ожидать от другого человека. Ведь он и не предполагал, что Августа Бойд способна на искренние слезы. Не ожидал и того, что она попытается продолжить путешествие совершенно самостоятельно.
 Эта изнеженная, избалованная женщина всю свою жизнь и пальцем не пошевелила. Неужели она сумеет править упряжкой и сама себя обслуживать? Если позволить ей остаться, она станет обузой для всего каравана и он потеряет время, терять которое не имеет права. Да и она пострадает от неизбежного истощения. А он вовсе не намерен хоронить еще одну свою подопечную.
 Коуди выпрямился. Бросив окурок сигары в заросли полыни, он уже собрался уйти, но что-то его остановило.
 Августа внезапно подняла голову и повернулась к задку фургона. Вытерла глаза и начала подниматься. Потом замерла. Прижав ладони к щекам, она прикрыла веки и что-то прошептала.
 Поведение Августы заинтересовало Коуди. Он видел, как она поднялась на ноги и уверенно направилась к задку фургона. Августа снова что-то сказала и уставилась на палаточные колышки. Она смотрела на них такими глазами, словно видела их первый раз в жизни. Казалось, она чего-то ждала.
 Он насторожился. В темноте за фургоном скользили какие-то тени. Корова Августы, догадался Коуди. И пасущиеся мулы. Сперва то, что он не заметил и признаков другого человека, привело его в замешательство. Потом он догадался, кто стоял за фургоном. Через несколько минут его догадка подтвердилась.
 Августа, вздохнув и потоптавшись на месте, вернулась к костру. Потом забралась в фургон и вылезла оттуда с молотком в руке. Плача от беспомощности и жалости к себе, Августа направилась к колышкам и попыталась вбить один из них в растрескавшуюся землю. Размахнувшись, она ударила себя молотком по пальцу. Громко вскрикнув, бросила и колышек и молоток.
 Кто-то шепотом уговаривал ее попытаться еще раз. Опустив плечи, Августа наклонилась к подножке фургона. Коуди ясно расслышал ее ответ:
 — Я не могу! Сделай сам!
 Он не слышал, что ответил Уэбб, но нетрудно было догадаться. Уэбб будет давать ей советы, но не более того. Если Августа решила остаться с караваном, ей придется делать все своими руками. Она замолотила кулаками по бедрам. Из горла ее вырвался хрип; казалось, она задыхалась. Потом Августа утерла слезы и наклонилась, чтобы поднять с земли молоток. Подняла и с величайшим трудом забила первый колышек, забила достаточно глубоко.
 Коуди вглядывался во тьму, где, по его расчетам, скрывался Уэбб. Нет, что-то не так. Если Уэбб хочет ей помочь, то почему бы ему не выйти и не показать, как ставить палатку, вместо того чтобы прятаться в тени, шепотом давая указания?
 Поразмыслив, он решил, что, возможно, у Уэбба имелась веская причина скрывать свое участие в судьбе Августы. Что ж, придется дать ей неделю, решил Коуди. Но он сделает это только ради своего друга.
 Если Августа к тому времени, как они доберутся до Ущелья эмигрантов, не сможет справляться самостоятельно, он отправит ее назад. Кто-то у ущелья непременно будет держать путь на восток. У него нет выбора. Его караван и так уже опаздывает.
 Коуди понаблюдал за Августой еще с минутку, потом оставил свой наблюдательный пункт. По дороге он наткнулся на Мем Грант и едва не сбил ее с ног.
 — Простите, я вас не заметил.
 — Не спится, — сказала Мем взволнованным голосом. Она смотрела мимо Коуди, наблюдая за Августой. И тут до них донесся отчетливый голос Уэбба:
 — Установите следующий колышек на расстоянии четырех футов от первого.
 Мем развернулась так резко, что ее юбки обмотались вокруг ног Коуди. Она шла впереди него, пока они не дошли до самого дальнего фургона. Потом повернулась.
 — Никто из нас ей не станет помогать! — Коуди промолчал, и она снова заговорила: — В нашем караване нет ни одного человека, которого Августа не обидела бы!
 Ее вспышка удивила его.
 — Мисс Бойд была не права, когда предположила, что ваша сестра виновата в нападении Джейка Куинтона. — (Перрин поведала Коуди о язвительном замечании Августы.) — Я поговорю с миссис Гловер, если вы считаете, что это ей поможет. — Он всматривался в лицо Мем, стараясь понять, почему обычно уравновешенная мисс Грант так вспылила.
 — Августа… она такая… О, не важно! Длинный золотистый локон, вьющийся по плечу Мем, блеснул в свете звезд. Мем повернулась и ушла; темные тени поглотили ее. Коуди мог бы поклясться, что она плакала, но впечатление, которое производила на него Мем Грант, очень уж не вязалось со слезами. И он решил, что это ему почудилось.
 Услышав стук молотка по колышкам, он снова вспомнил об Августе. Что ж, по крайней мере Перрин Уэйверли не будет ходить за ним по пятам и упрашивать не отправлять эту невесту домой.
 Коуди был немного разочарован. Их встречи стали короткими и напряженными — после того разговора, который он называл «сухим законом». К его величайшему удивлению и огромному возмущению, ему не хватало тех нескольких минут, что они проводили вместе после того, как все дневные хлопоты заканчивались.
 Он направился к своему потнику. Ну и адский выдался денек! Во-первых, он узнал в форте, что Джейк Куинтон продал фургон виски за два дня до этого. Во-вторых, ему пришлось продать оставшиеся бочки гораздо дешевле, чем хотелось бы. В-третьих, возникла еще одна проблема — с Августой Бойд. И, наконец, он не мог выбросить из головы светло-карие глаза Перрин Уэйверли и ее земляничные губы.
 А это еще что такое? Нахмурившись, он стал пристально вглядываться в темноту.
 Кто-то воспользовался его ножом, чтобы пришпилить пучок сухих веточек к его одеялам.
 Даже не верилось, что кто-то посмел проткнуть ножом его постель. Он отнес одеяла к костру Копченого Джо и тщательно осмотрел их.
 Что за сукин сын? Коуди приподнял голову и прислушался. Кто? Черт побери, кто это сделал? И зачем?




 Глава 15


  Из моего дневника. 
  Июнь 1852 года. 
  Августа получила то, что заслуживает. Каждый вечер ее фургон приезжает в лагерь спустя час после того, как все мы заканчиваем ужинать. Ее лицо покраснело от солнца и шелушится — будто змея меняет кожу. Джейн говорит, что у нее руки ободраны до крови от того, что она правит мулами целый день без передышки. Я довольна. 
  Я все еще сержусь, что Коуди не рассказал мне, что вместо мелассы мы везли виски. Он может хранить свои секреты от остальных, но от меня у него не должно быть секретов! Я защищала его перед другими! А он сделал из меня посмешище! 
  Я была так сердита, что взяла его нож, чтобы приколоть засохшие цветы туда, где он непременно их обнаружит. Прошла целая неделя, а он так и не извинился. 
  Я в такой ярости, что меня всю трясет. Он смотрит на эту шлюху так, как мне хотелось бы, чтобы он смотрел на меня. Я не могу видеть их вместе. В такие минуты у меня в желудке все переворачивается. Прошлой ночью меня вырвало за фургоном. 
  Чего он от меня хочет? Почему он мучает меня? 
  Я сделала все, что должна, чтобы открыть дорогу нашей любви, а это было непросто. Я любила Эллин, ему бы следовало знать об этом. Я отклонила два предложения выйти замуж, пока ждала его. Я приехала к нему, потому что он ко мне не приехал. Я присоединилась к этому каравану. Я терплю страшные неудобства ради него. С тех пор как началось это ужасное путешествие, я испытываю голод, жажду, крайнюю усталость и страх. Я терплю все это только ради него. И прощаю его снова и снова. 
  Когда же это все кончится? Когда он прекратит испытывать меня и заговорит? Чего еще он ждет от меня? 
  Мне так хотелось наказать его, что пришлось порезать себе руку пониже локтя. На мгновение я возненавидела его за то, что он заставил меня сделать это. Но эту шлюху я ненавижу еще больше! 
  Может, он хочет, чтобы я наказала и ее? Неужели это последнее испытание, которому он подвергнет меня, чтобы я доказала свою любовь? 




 Глава 16


 Из дневника.
  1 июля 1852 года. 
  Когда я пересматриваю свои наброски, вижу, что черты наших лиц заострились, а руки в мозолях. Солнце испортило наши лица, а ситцевые платья выгорели, волосы торчат неопрятными пучками. Лишения и тяготы отражаются в наших усталых глазах, в них также можно прочесть растущую уверенность, — мы многому научились. Странно, но многие из нас выглядят повзрослевшими. 
  Тия Ривз. 
 К северу от форта Ларами Перрин видела горный кряж, с обеих сторон обрамляющий дорогу. Во время подъема полуденное солнце жарило немилосердно, обжигая кожу лица и рук. Губы у всех потрескались и покрылись волдырями. Поломанные подковы калечили хромающих мулов, нескольких пристрелили и оставили у дороги, где не было ни деревца. Комары роились плотными облачками даже в дневные часы, а в темноте эти насекомые становились сущим наказанием.
 Перрин сидела в струйке дыма, поднимающейся от бизоньих лепешек, тлевших в кострище, и кашляла. Копченый Джо настоятельно повторял, что комары ненавидят дым и избегают его. Хлопнув себя ладонью по шее и вздохнув, она решила, что Копченый ошибается.
 Расчесав укусы и шишки на тыльной стороне рук, Перрин принялась разглядывать кекс. В тесто попало столько комаров и мошек, что кексы стали крапчатыми внутри. Комары плавали и в соусе к рису.
 Хильда яростно замахала руками, пытаясь отогнать облако насекомых, роящихся над ее головой. Лицо ее было обожжено солнцем и распухло.
 — Копченый Джо говорит, что если втирать слюну в укусы, они не будут так сильно чесаться.
 — Слюна помогает, — согласилась Перрин. Она посмотрела на Хильду, и они разразились смехом. Три месяца назад ни одна из них даже и представить не могла, что будет есть пищу, в которой кишмя кишат насекомые, или что станет втирать слюну в кожу лица и рук.
 — Как успехи Коры? — спросила Перрин, вставая, чтобы поменяться местами с Хильдой.
 Хильда заняла место у дымка и тотчас же закашлялась и потерла кулаками глаза, размазывая по щекам сажу.
 — Меньше двух недель прошло, но Кора — ученица прилежная. Вы попросили остальных поправлять ее речь?
 — Конечно.
 Перрин увидела, что к их костру приближается Коуди, и отложила в сторону свою тарелку с ужином. Непонятно почему, но она часто ощущала его присутствие еще до того, как видела его.
 Алые тени протянулись по небу. Временами вспыхивали молнии. И все же было довольно темно, поэтому Перрин не сразу разглядела лицо Коуди. Но разворот его плеч, его походку она узнала тотчас же. И тотчас же почувствовала, как забилось ее сердце.
 — Простите, что не смог встретиться с вами раньше, — сказал он, подходя к костру. Глаза его казались усталыми, а голос — раздраженным. — У ущелья не обошлось без ссоры. Один караван попытался проехать без очереди.
 — Кто-нибудь пострадал? — насторожилась Хильда.
 Караваны собирались у «бутылочного горлышка» в Ущелье эмигрантов. В этом узком месте сходились все фургоны, в каком бы направлении они ни двигались. На западной стороне расположились четыре каравана, пережидая, когда транспорт, направляющийся на восток, проедет и освободит им проход.
 — Несколько горячих голов из каравана Меркинсона пересчитывают синяки и ссадины, но, к счастью, никого не застрелили. — Коуди провел ладонью по своим взъерошенным волосам. Затем посмотрел на Перрин: — У меня нет настроения сидеть. Как насчет того, чтобы прогуляться? Обсудим дневные дела.
 Взглянув на Коуди, Перрин поняла, что он чем-то расстроен. Последнюю неделю он постоянно их подгонял в надежде наверстать упущенное время, и, оказалось, только для того, чтобы поучаствовать в заварушке у ущелья. Поморщившись от боли — она сегодня полдня шла за фургоном Сары, — Перрин поднялась, прихватив с собой шаль.
 Они прошли несколько ярдов вдоль ручья и забрались на каменный утес, с которого открывался вид на стоянки караванов-соседей. Перрин увидела с дюжину костров — крохотных одиноких маячков на пути тех, кто мечтал о новой и лучшей жизни. Искорка надежды вспыхнула в ее сердце.
 Подобрав юбки, Перрин села на гранитный камень, наблюдая за роем светлячков, танцующих под ночную серенаду сверчков. Она бы улыбнулась, если бы не мрачный вид Коуди.
 — Я собираюсь отправить Августу обратно с первым же встречным караваном, — резко заявил он. — Она не справляется.
 — Но она с каждым днем справляется все лучше, — возразила Перрин, стараясь, чтобы слова ее звучали как можно убедительнее. — Когда мы вчера разбили лагерь, Августа опоздала всего на тридцать минут.
 — Так не может больше продолжаться. Вы ее видели?
 Конечно, видела, и он об этом знает. Все невесты злорадствовали по поводу сильно изменившейся внешности Августы. От замечательных светлых локонов, которые Августа так лелеяла, пока Кора готовила завтрак, а потом мыла посуду, — от этих локонов осталось лишь воспоминание. Теперь ее волосы были спутанны, тусклы от пыли и забраны в неопрятный пучок на затылке. Солнце обожгло ее бледную кожу, которая облупилась, а потом снова загорела. Никто не сказал ей, что слюна помогает от укусов насекомых, и Августа расчесывала лицо и руки до крови. Одежда ее была порвана и грязна; она выглядела так, словно не ела и не спала несколько дней.
 Если бы речь шла не об Августе, а о другой женщине, невесты непременно поспешили бы ей на помощь. Более того, все пришли бы в ужас, увидев состояние этой несчастной.
 — Я видела ее, — невнятно проговорила Перрин, потирая ладонями виски.
 — Каждый день я жду, что она попросит отправить ее обратно. — Коуди повернулся к ней спиной.
 Он смотрел на огоньки лагерных костров, и Перрин вновь увидела ту же хорошо знакомую позу — широко расставленные ноги и все тот же разворот плеч — и почувствовала, как сердце ее сжимается в тоске.
 — Она ничего не говорила мне насчет возвращения.
 Перрин смотрела на него внимательно, испытывая беспокойство, — ведь ей казалось, что она уже давно одержала победу.
 «Думай об Августе, — приказала она себе, стиснув зубы, — а не об этом мужчине, которого страстно желаешь».
 Перрин была уверена, что Августа сдастся и попросится домой. Руки Августы были покрыты волдырями и так распухли, что она едва могла держать вожжи. Несколько ночей она даже не делала попытки разжечь костер, а забиралась прямо в свою кое-как установленную палатку. Спала она там или плакала — никто не знает…
 — Черт побери. — Она сжала кулаки.
 Почему ей так больно наблюдать за тем, что происходит с Августой? Почему такая женщина, как Августа Бонд, захотела поехать в Орегон, чтобы выйти замуж за незнакомца? Зачем ей это?
 — Я думала… мне казалось, что, как только Августа останется без ванны, ей захочется обратно домой, — нарушила она затянувшееся молчание.
 — Это не важно, — отмахнулся Коуди. — Важно то, что она не справляется.
 Перрин кивнула. Отогнала от себя комаров концом шали. Ночь была теплая, душная, и скалы сохраняли дневной жар солнца. Она наклонилась и вдруг поняла, что ее глаза находятся на одном уровне с пряжкой ремня Коуди. Взгляд ее скользнул еще ниже — и она резко выпрямилась, ощутив прилив страсти.
 — Знаю, что вы расстроились из-за того, что мы опаздываем. — Перрин сказала первое, что пришло в голову, лишь бы забыть о своих постыдных мыслях, лишь бы отвлечься. — Но нам нужен отдых. Все вконец измотались…
 Слова замерли у нее на губах, когда Коуди подошел так близко, что ее юбки коснулись его штанов. Он не отрываясь смотрел на ее губы; в его глазах зажглись алчные огоньки. Перрин поняла: впервые они остались с глазу на глаз, и никто их сейчас не видит.
 — Как я соскучился по тебе. — Его голос звучал так, словно и он понял, что их никто не видит и не слышит.
 У Перрин пересохло в горле, она облизала губы. И заставила себя отступить на шаг. Вернее, пыталась заставить, но не смогла. О Господи! Она не могла пошевелиться, едва могла дышать. Горячая волна пробежала по ее телу, словно электрический разряд, словно вспышка звездного света в черной ночи.
 — Мы встречаемся каждое утро и каждый вечер, — отвечала она хриплым шепотом, и голос ее дрожал.
 — Ты ни слова лишнего не говоришь, а потом убегаешь. — Он как зачарованный смотрел на ее губы.
 Ночь, горячая, влажная, наполненная любовными песнями насекомых, обволакивала их, и Перрин начала задыхаться. В груди у нее что-то сжалось, по рукам и ногам пробежала дрожь. Она жаждала его… целую вечность, и головокружение от этой жажды лишало ее сил. Она вгляделась в его волевое лицо, и на этом лице, на его лице, о котором она мечтала и во сне, и наяву, прочла такое же желание. Из ее горла вырвался стон:
 — Коуди, пожалуйста, нет… Он обхватил ее за талию и притянул к себе. Перрин, задыхаясь, уперлась ладонями в его грудь, и при ее прикосновении мышцы его тотчас напряглись; она почувствовала, что растворяется в огне страсти, в этой жаркой ночной тьме.
 Голова у нее закружилась, и Перрин поняла, что она не в силах сопротивляться. Дрожа от нетерпения, она смотрела в его горящие глаза, потеряв дар речи, почти не дыша. Она всю жизнь ждала этого мгновения, этого мужчину.
 — Я тысячу раз представлял, что держу тебя в объятиях, — прошептал он. — Если ты скажешь «не надо», я остановлюсь. Но это будет для меня самое трудное…
 Из горла Перрин вырвался стон, глаза ее потемнели. Движения его бедер сводили ее с ума.
 — О, Коуди, — прошептала она.
 Он прижимал ее к себе все крепче. Лоб Перрин покрылся испариной, она почувствовала неистовое желание, и колени ее подогнулись.
 — Я хочу, чтобы ты еще раз назвала меня по имени, — сказал Коуди, заглядывая ей в глаза. — Я хочу почувствовать, как твои ноги обхватывают меня, хочу увидеть, как расширяются твои глаза. — Глухой стон вырвался у него из груди, когда он кончиками пальцев коснулся ее шеи.
 Его прикосновение обдало Перрин жаром. Ей казалось, ее тело воспламенилось под его огненными пальцами. Задыхаясь, Перрин поняла, что ни один мужчина никогда не вызывал в ней такого страстного отклика. Если он не поцелует ее сейчас же, она сгорит в его руках дотла, сгорит от страсти.
 Она порывисто обняла его за шею, ее губы призывно приоткрылись. По телу Перрин словно искра пробежала — она не ожидала, что его поцелуи окажется таким нежным.
 Они стремились друг к другу с самого начала. Его объятия были так же неизбежны, как восход солнца. Они боролись со своим влечением, воздвигали перед собой непреодолимые барьеры. Никто из них не хотел осложнений, однако они не могли этого остановить. Их страсть была подобна молнии, разрывающей темную ночь.
 — О Господи, — прошептала Перрин, прижимаясь лбом к его груди.
 Она подняла голову и заглянула в его глаза, излучающие тепло. Он снова прижал ее к себе, и она поняла, что больше не сможет противиться своему желанию, не сможет, даже если бы была в силах заставить Землю вращаться в обратную сторону.
 — Я не могу отказаться от тебя, — пробормотал Коуди, покрывая поцелуями ее лоб, веки, губы. — Черт побери, ты мной целиком завладела!
 Перрин застонала.
 — Я начинаю день, думая о тебе, и ложусь спать, думая о тебе. — Головокружительные запахи дыма, мыла и мужского пота ударили ей в ноздри, и она упивалась этими запахами. Ее груди набухли и болели, горячая волна прокатилась по телу.
 Когда его руки потянулись к ее груди, она вздохнула с облегчением. Задолго до того, как ее разум свыкся с тем, что она его желала, тело ее уже знало об этом.
 Наклонившись над ней, Коуди смотрел в ее огромные карие глаза и видел в них желание. Он припал губами к губам Перрин, воспламеняя поцелуем ее разум и тело. Этот его поцелуй был яростным, почти жестоким, Коуди словно подчинял ее себе. Но на меньшее Перрин не согласилась бы. Его затвердевшая плоть рвалась к ее сокровенной горячей влаге.
 Глаза его затуманились, голос стал низким.
 — Назови меня по имени, — прошептал он.
 — Коуди, — шепнула она грудным голосом. — Коуди, о Коуди!
 Из его горла вырвался стон, губы со страстью впились в ее рот, впились требовательно и властно.
 Его губы… его язык… его рука в ее волосах… Его тело, стройное, и упругое… его руки, словно железные канаты… прикосновение его напряженной плоти. Эти образы кружились и смешивались со светом звезд, и с ночью, и со страстью, сотрясающей ее тело и воспламеняющей дремлющие желания, которые, как она считала, давным-давно умерли.
 Губы, прижатые к губам, руки, касающиеся лиц, волос и плеч, пальцы, изучающие, гладящие, ласкающие… Они опустились на колени на залитый звездным светом каменный утес. Когда его руки снова накрыли ее груди, у Перрин вырвался вздох, ее соски напряглись.
 Коуди опустил ее на землю, подложив шаль ей под голову, и она притянула его к себе. Страсть разгоралась с каждым их судорожным вздохом. Перрин забыла обо всем на свете, она видела лишь его губы и его горящие глаза, чувствовала лишь его тело. Его прикосновения воспламеняли ее и словно уносили в глубь какого-то водоворота…
 Пьяные от поцелуев при свете звезд, они катались по каменной постели, стараясь раствориться друг в друге. Наконец его рука проникла между их телами — чтобы дернуть за ремень и нащупать пуговицы на брюках. Почувствовав сильную дрожь и головокружение, Перрин подняла свои юбки и скинула панталоны.
 Когда его обжигающее тепло проникло в нее, Перрин вскрикнула, и наслаждение переполнило ее. Она приподнималась, чтобы встретить каждый его очередной толчок; ее пальцы скользили по его лицу, запутывались в его волосах. Она снова и снова шептала его имя, страстно желая его.
 Замедлив свои движения, Коуди заглянул в глубину ее расширившихся глаз. Он снова и снова доводил ее до экстаза, заставляя содрогаться, впиваться ногтями в его плечи, повторять его имя. Прежде Перрин представить не могла, что занятие любовью может быть таким восхитительным, таким захватывающим. Она никогда не думала, что мужчина может доставить женщине такое наслаждение.
 — Коуди! О, Коуди! — Пот увлажнил ее виски, нижнюю рубашку. Она тонула в горячих волнах страсти, сгорая в огне, который поднимался все выше и выше, пока наконец не довел ее до полета в какую-то бесконечность, и тогда… и тогда его тело увлекло ее в бездну и понесло среди звезд, горевших у них над головой.
 Мгновение спустя плечи Коуди содрогнулись, и он сжал ее с такой силой, что Перрин едва не закричала от восторга. Голова его упала ей на грудь, они оба задыхались.
 Перевернувшись на спину, он положил ее голову на свое плечо. Тяжело дыша, они смотрели на звезды и прислушивались к гулу насекомых и к приглушенным голосам, доносившимся из лагеря.
 — С тобой все в порядке? — хрипло спросил он, прижимая свои губы к ее волосам.
 Слезы блеснули в глазах Перрин. Теперь для нее не существовали другие мужчины. Никогда занятие любовью не будет похоже на это. Никогда ее страсть не будет так же сильна, и никогда она не почувствует, что умрет, если не подчинится мужчине. Все это только с ним, только с Коуди.
 Закрыв глаза, Перрин вдыхала запах их остывающих тел и размышляла: как это могло случиться — быть женой одного мужчины, любовницей другого и не подозревать, что можно испытывать такое наслаждение, словно парить в воздухе.
 Она взглянула на него, и Коуди поцеловал ее, теперь бережно и нежно.
 — Ты на вкус словно яблоки и изюм, — пробормотал он, улыбаясь. Тихонько рассмеявшись, Перрин возвратила ему поцелуй. — Все было не так, как я себе представлял, — прошептал он, гладя ее по щеке. — Я представлял мягкую постель и твои волосы, рассыпанные по подушке…
 — А я воображала… — Она проглотила слова и замерла в его объятиях. Кто-то карабкался на утес, мелкие камешки скатывались в темноту.
 — Мистер Сноу! — Один из новых погонщиков немного помолчал, потом снова позвал: — Мистер Сноу!
 Они лежали неподвижно в объятиях друг друга, едва дыша. Погонщик остановился почти в десяти ярдах перед ними, хлопнув шляпой по бедру, выругался, а потом направился вниз, продолжая громко звать Коуди.
 Погонщик принес с собой отрезвляющий ветерок реальности. С гулко бьющимся сердцем Перрин резко села, опустив юбки. Приди погонщик на пять минут раньше, когда они с Коуди были так поглощены друг другом, так самозабвенно предавались страсти, они не заметили бы его, если бы даже тот присел рядышком с ними. Обхватив колени руками, Перрин потупилась, потрясенная возможностью такой близкой катастрофы.
 — Перрин! — Он коснулся ее волос.
 — Больше этого не будет, — прошептала она.
 Все доводы против их близости обрушились на нее лавиной. Жених, ждущий ее в Орегоне. Женщины, которые станут ее соседками. Хорошая репутация, которую она изо всех сил старалась завоевать. Приподняв голову, Перрин смотрела невидящим взглядом в направлении далеких костров.
 Она почувствовала, что Коуди смотрит на нее, как дрогнула и напряглась его рука, лежащая у нее на шее.
 — Неужели ты действительно думаешь, что после того, что произошло этой ночью, мы сможем держаться друг от друга на расстоянии? — спросил он.
 — Я хотела этого так же, как и ты, — прошептала Перрин, тихонько вздохнув. Она была рада, что ночь безлунная и он не увидит румянец, горевший на ее щеках. — Желание быть с тобой сделало меня бесстыжей, — прошептала она, уронив голову. — Я позволила страсти пересилить меня… Может, я и в самом деле шлюха, как говорит Августа.
 — Перрин, Бога ради! — Коуди резко встал, заправляя фланелевую рубашку в штаны, затем тронул пальцами пуговицы.
 — Все произошло случайно, только и всего. — Перрин посмотрела на свои руки. — В конце этого путешествия я выйду замуж. И это нельзя изменить. — Сердце ее дрогнуло и разбилось — Коуди не стал ей возражать. Не проронив больше ни слова, она встала, нашла свои панталоны и завернула их в шаль. Ей хотелось, чтобы он остановил ее, сказал, что сегодняшняя ночь не была случайной, что она для него что-то значит. Но Коуди продолжал смотреть в сторону поставленных четырехугольником фургонов.
 — Это произошло, потому что…
 — Тебя ищут в лагере, — резко оборвала она его, крепко прижимая шаль к груди. — Произошло всего лишь неизбежное. — Она глубоко вздохнула и заставила себя говорить спокойно, словно ей безразлично, что он сейчас думает, словно она не заметила его внезапной холодности — того, что он не подошел к ней и не обнял ее. — Все прошло. Мы можем даже притвориться, что ничего не случилось.
 Она почувствовала его пристальный взгляд, почувствовала идущий от него холодок.
 — Что, черт побери, ты несешь? Ты хочешь сказать, что я должен оставить тебе, уходя, золотую монету? — Он саркастически хмыкнул.
 Перрин дернулась как от удара.
 Коуди взял ее за подбородок и взглянул на нее сверху вниз горящим взглядом:
 — Неужто для тебя это всего лишь удовлетворение вспыхнувшего зова плоти?
 — А что же еще? — бросила она, отстраняя руку. — Я по крайней мере раз шесть слышала, как ты говорил, что не хочешь больше жениться. И ты говорил это, чтобы я услышала, верно?
 — А ты считаешь, что поскольку мы… — Коуди махнул рукой туда, где они только что лежали. — Ты ждешь, что я теперь сделаю тебе предложение?
 Его ирония ранила ее, словно нож, вонзившийся в грудь.
 — А если бы ты переспал с порядочной женщиной? Со всеми уважаемой женщиной? Что бы ты сделал тогда? — Упрек вырвался у нее неожиданно, он был продиктован болью и гневом. — Как бы ты поступил?
 — Перрин, ради Бога. Мы взрослые люди, Ты опытная женщина.
 Она закрыла глаза и, покачнувшись, сделала шаг назад. Если она доживет до ста лет, и тогда Джозеф Бойд будет вторгаться в ее жизнь. Какой же она была дурой, надеясь, что сможет отмыть свою запятнанную репутацию! Похоже, ее уже ничто не спасет. Она навсегда останется «опытной женщиной». И это всегда будет произноситься таким вот понимающим тоном.
 — Ты хочешь сказать — девка, — прошептала она, едва стоя на ногах.
 Перрин задрожала, в ее глазах блеснули слезы. Она хотела еще что-то сказать, но задохнулась. Резко повернувшись, ничего не видя перед собой, она бросилась к лагерю.
 Мем отложила тяжелую палку, которой мешала белье, бурлящее в огромном котле, подвешенном над костром. Заправив под платок упавшую на лоб прядь волос, она заслонила ладонью глаза от яркого утреннего солнца.
 — Силы небесные, почему это вы так стараетесь помочь Августе Бойд? — спросила она с наигранным безразличием в голосе. Но в ее глазах мелькнуло любопытство.
 — Коуди собирается отправить ее домой, — пояснила Перрин.
 — А никто и не заплачет, если Августа покинет караван.
 — Будь на ее месте другая женщина, мы бы все помогли, — сказала Перрин, глядя на кипящую воду, в которой вываривались юбки Мем и Бути.
 — Августа не другая, — пожала плечами Мем. — Почему только вы предлагаете подобную чепуху?
 — Возможно, потому, что знаю, что такое одиночество, знаю, каково почувствовать себя беспомощной я отверженной, — сказала Перрин гораздо более резким тоном, чем хотела. — Может быть, я хочу показать мистеру Сноу и всем вам, что я имела в виду, когда говорила, что буду поступать по справедливости, как ваша представительница. Возможно, я не буду в согласии сама с собой, если, помогая Уинни и Коре, не попытаюсь помочь Августе. Возможно, я совершила поступок, которым вовсе нельзя гордиться, и у меня такое чувство, что искуплю свою вину, если сделаю что-то хорошее, даже если мне совсем не хочется это делать. — Перрин прикрыла глаза рукой. — Все остальные отказались помочь. Я надеялась, что смогу рассчитывать на вас.
 — Августа — смазливая, самолюбивая и несносная! Она обращалась с Корой как с рабыней. Она относилась к Бути, словно та была ее служанкой.
 — Но она, наверное, страдает. И она совершенно одна.
 Мем крепко вцепилась в палку, которой мешала белье.
 — Отправьте ее домой. И я скажу: скатертью дорога!
 Именно эти слова так хотелось сказать и Перрин. Но упрямое чувство справедливости не позволяло. Кроме того, она знала, что такое одиночество.
 Августа принесла две тяжелые бадьи с речной водой и повесила их на огонь. Когда вода закипит, она наполнит ведро для питья и смоет глубоко въевшуюся пыль с рук и лица.
 Она посмотрела на свои руки, и у нее на глазах выступили слезы. Волдыри вспухали на новых волдырях. Кровянистая жидкость текла из лопнувших мозолей.
 Лицо и все тело саднило. В фургоне царил такой беспорядок, что Августа не могла найти ни свою шляпу с широкими полями, ни бальзам, который мог бы хоть как-то защитить ее от палящего солнца. Впервые в жизни у нее были такие тяжелые солнечные ожоги.
 Понурившись, она вытерла глаза: Господи, как же болят руки!.. Со лба и носа слезала кожа, и лицо изменилось до неузнаваемости. Слава небесам, что мать не дожила до этого времени и не видит ее сейчас. Даже она отказалась бы от такой уродины.
 Слезинка стекла из-под ее белесых ресниц. Августа просто валилась с ног от усталости. Она не думала, что человек, дойдя до такого состояния, может еще жить. Ее подташнивало от голода, под заскорузлой одеждой грязная кожа сопрела; страдая от укусов насекомых, она расчесала все тело с головы до ног.
 Она с ужасом поняла, что так больше продолжаться не может. Беда нависла над ней словно мраморная плита, готовая вот-вот рухнуть и раздавить ее.
 — Вот. — В протянутой кем-то руке она увидела бутылочку с молочного цвета жидкостью. — Это смягчит солнечные ожоги, а укусы от насекомых будут чесаться меньше. Потом втирай слюну в свежий укус.
 Собрав в узел свои растрепанные волосы, Августа покачнулась на каблуках и взглянула на Перрин. От привычек гордячки нелегко избавиться. Свой первый инстинктивный порыв — собрать силенки и ударить Перрин по руке — она превозмогла усилием воли.
 Да и лицо ее, покрытое волдырями, горело как в огне, из расчесов сочилась кровь. Не сказав ни слова, она взяла бутылочку, встряхнула ее и стала накладывать отвратительно пахнущую массу на лицо и тыльную сторону распухших рук — по самые плечи. Щеки и плечи тут же перестали гореть. У нее вырвался глубокий вздох облегчения.
 — Ты кипятишь воду для стирки? — спросила Перрин.
 Августа уставилась на свой подол и глубоко вздохнула. Тысяча дерзких ответов вертелась у нее на языке.
 — Я не знаю, как стирать… — прошептала она, явственно ощущая, как ее гордость разбилась на мелкие осколки. — Я кипячу эту воду, чтобы помыться. Я вся грязная. — От смущения ее голос стал совсем тоненьким. Слезы, комом ставшие в горле, готовы были вырваться наружу.
 — Погонщики отгородили специальное место для купания в реке.
 — Мне об этом никто не сказал! — Слезы блеснули в солнечном свете. Ведь она могла бы избавиться от необходимости тащить сюда тяжелые бадьи, которые врезались в ее израненные ладони.
 — Поди и вымойся. — Перрин оглядела фургон Августы. — Я тут приберу. Когда вернешься, я тебя научу, как устроить стирку. Сегодня вечером ты можешь поужинать со мной и Хильдой. Мы покажем тебе, как печь хлеб и как приготовить питательную мясную солянку.
 Глаза Августы расширились.
 — Почему ты это делаешь? — изумилась она. Перрин внимательно посмотрела на нее:
 — Мистер Сноу тоже об этом спрашивал, когда я хотела помочь Коре. Ответ такой: я не знаю. Может, потому, что нужно поступать по справедливости. Мне нелегко об этом говорить, но ты заслуживаешь своего шанса, Как и все остальные.
 — Он собирается отправить меня домой с первым же караваном, идущим на восток, он так сказал. — Августа, в свою очередь, пристально посмотрела на Перрин с таким отчаянием во взгляде, что в искренности ее дальнейших слов нельзя было усомниться. — Я не могу вернуться. Ты ведь наша представительница — ты должна поговорить с мистером Сноу от моего имени! После того, что ты сделала с моим отцом, ты должна!
 — Я ничего не сделала Джозефу. И тебе ничего не должна!
 — Ты…
 — Ты меня удивляешь. — Руки Перрин сжались в кулаки. — Я — единственное, что у тебя есть сейчас. Больше никто тебе не поможет. Только я. Ты понимаешь это? Ты так обидела этих великодушных, добросердечных женщин, что теперь они будут просто наблюдать за тем, как ты страдаешь, и не станут терпеть ни малейших неудобств из-за тебя.
 — Они — ничтожества! — Возмущение придало ей сил. Августа выпрямилась, губы ее искривились а усмешке. — Почему меня должно интересовать, что обо мне думают эти ничтожества?
 Красивое лицо Перрин исказилось от гнева.
 — Ты когда-нибудь перестанешь кичиться своим происхождением? Перестанешь выезжать на горбу своих предков Бондов и подумаешь, что сама-то собой представляешь? Тебе приходило когда-нибудь в голову, что люди могут полюбить и оценить тебя за то, что ты сама собой представляешь, а не потому, что по чистой случайности происходишь из такого древнего рода.
 Августа отшатнулась словно от удара.
 — Замолчи! — прошипела она, задрожав.
 — Что ты сможешь добавить к славе своего рода? — Перрин с презрением оглядела царивший вокруг фургона Августы беспорядок. — Беспомощность? Раздутое самолюбие? Способность обидеть каждого, помноженную на недостаток доброты, да плюс еще неумение позаботиться о самой себе? Это твой вклад в чтимый тобой род Бондов?
 — Замолчи! Перестань! Я не хочу этого слышать!
 — Посмотри на себя! И почему ты не попросишь о помощи? Неужели твоя глупая гордыня Бойда настолько распухла?
 Августа закрыла уши ладонями, зажмурилась — ее сжигал гнев, горящий во взгляде Перрин. Она почувствовала себя побежденной ее яростью. И она не понимала Перрин. На ее месте Августа только злорадствовала бы.
 — Во всяком случае, ни одна из вас мне не помогла!
 — День, когда ты согнешь свою спину, чтобы попросить помощи, станет днем, когда ты станешь наста» ящим человеком, а не совершенно бесполезным существом! — Перрин отступила назад и подняла к лицу дрожащую руку, стараясь успокоиться. — Прости, — прошептала она, — я пришла помочь, а не нападать на тебя.
 Августа собрала все свои силы и гордо кивнула головой.
 — Грязью играть — лишь руки марать, — бросила она. — Я и не ожидала от тебя большего.
 Перрин с сожалением посмотрела на Августу.
 — Мы с тобой всегда будем презирать друг друга.
 — У меня есть причина тебя ненавидеть!
 — Но не хватает ума, чтобы не показывать своей ненависти. А ведь я — единственная, кто пришел к тебе на помощь!
 Они пристально смотрели друг на друга. Потом Перрин закричала:
 — Иди же помойся? Когда ты исчезнешь с моих глаз, я постараюсь понять, почему столь глупа, что пытаюсь помочь тебе. И, возможно, я не передумаю…
 Холод реальности пронзил Августу до костей. Она вспомнила свой последний разговор с Коуди Сноу, свои слезы и его неумолимость. Она, должно быть, спятила, старается обидеть Перрин, единственного человека, который может изменить решение Сноу, ведь это она убедила его не отправлять домой Уинни и помогла Коре стать невестой. Что же, Господи помилуй, она делает? Какое недомыслие толкает ее к погибели?
 Судорожно сглотнув, Августа заломила руки.
 — Я не могу вернуться в Чейзити! — выпалила она. При одной мысли об этом ей хотелось покончить с собой. — Если ты поможешь мне, если ты убедишь Сноу переменить свое решение, я щедро заплачу тебе!
 Перрин опешила.
 — У меня денег полно. А ты…
 — Я помогаю тебе не из-за денег, — пробормотала побледневшая Перрин. — И если ты сейчас же не уйдешь с моих глаз, то, клянусь, я…
 Августа бросила взгляд на лицо Перрин, развернулась и быстро пошла к реке. При мысли, что ее будущее, ее жизнь зависят от справедливости и энергии ее заклятого врага, она застонала и снова заплакала.
 — Пропади все пропадом! — Коуди сдвинул на затылок свою шляпу, затем повернулся и взглянул на Перрин. — Не могла бы ты хоть раз не вмешиваться в чужие дела!
 — Я ей помогу. И Хильда тоже поможет… немного. — Перрин невозмутимо смотрела на Коуди. Освещенная солнцем, с прядями темных волос, выбившимися из-под ее шляпки, она была так упряма и так красива…
 — Я думал, ты обрадуешься, когда Августа отправится отсюда подальше. А ты вместо этого хочешь ей помочь. — Он недоверчиво покачал головой.
 — Поверь, я была бы рада посмотреть, как Августа уедет и оставит нас в покое. Но когда меня выбрали представительницей от женщин, я пообещала быть справедливой. Нравится мне это или нет, но отправлять Августу обратно в Чейзити несправедливо! По крайней мере надо дать ей шанс.
 — Я давал ей неделю.
 — За эту неделю она далеко продвинулась. Ты подумай, ведь эта женщина никогда даже не причесывалась самостоятельно. Сейчас же Августа ошеломлена и слишком устала, чтобы рассуждать здраво, не говоря уже о том, чтобы действовать. Дай ей еще неделю, позволь нам ей помочь, и тогда, если она не изменится, будет отставать… тогда отправляй ее домой — и скатертью дорога! Но разреши нам попробовать. Ты ведь разрешил это с Уинни.
 Коуди скрипнул зубами. Ему захотелось взять ее за плечи, встряхнуть, да так, чтобы кости хрустнули. И еще хотелось покрыть ее лицо поцелуями. Он покосился на Копченого Джо, который перебирал ведро дикой земляники в шести футах от них.
 — Я хочу переговорить с тобой наедине.
 Перрин подняла на него глаза. Она тоже бросила взгляд на Копченого, который, наверное, слышал каждое их слово.
 Кипя от злости, Коуди зашагал к полю подсолнухов, надеясь, что она последует за ним. Но Перрин не сделала ни шага, и ему пришлось вернуться.
 — Черт побери, ну хорошо! Я дам Августе еще одну неделю. И все. Я соглашаюсь на это только потому, что об этом меня попросили вы, и ни по какой иной причине. — И пусть, подумал он, Копченый провалится в тартарары со своими выводами, которые он сделает из этого странного разговора!
 Перрин кивнула и подхватила свои юбки, собираясь уйти.
 — Но Уинни отправится с караваном, который вскоре пройдет через ущелье!
 Она прищурилась, взглянув на Коуди.
 — Вам просто необходимо отправить кого-то обратно, верно? — бросила она в гневе. — Не стоит наказывать Уинни из-за того, что вы презираете меня!
 — Презираю? — Коуди бросил на нее свирепый взгляд. — Я только что вернулся с поисков Уинни и привел ее обратно. Она провела ночь в лагере Меркинсона, — сказал он, ругая себя за то, что наслаждается растерянностью, отразившейся на ее лице. Перрин только сейчас заметила синяки на его скулах и царапину на подбородке. — За бутыль с настойкой опия Уинни провела ночь с негодяем по имени Клавелл.
 Он, разумеется, умолчал о том, что избил Клавелла до полусмерти.
 Перрин выдохнула:
 — О Господи!
 Лицо ее побледнело под загаром, и она покачнулась, едва удержавшись на ногах. Протянув руку, она оперлась о его плечо.
 При ее прикосновении Коуди судорожно вздохнул. Глаза его сузились, он почувствовал напряжение в паху. Она сразу же убрала свою руку, и яркая краска залила ее лицо. Перрин прижала ладонь к груди, потом пристально взглянула на него. Щеки ее горели.
 — Коуди… пожалуйста…
 — Нет, — сказал он твердо, безошибочно угадав, что она хотела сказать. — Уинни поедет домой. Если бы я отправил ее тогда, когда хотел, она не провела бы ночь с Клавеллом и уже бы проделала полпути до Чейзити. Будем надеяться, что она не забеременеет.
 Перрин кивнула и отошла от него, не сказав ни слова. Опустив голову, она прикрыла глаза рукой.
 Он молча проследил за движением ее юбок. И вдруг вспомнил Эллин. Эллин, которой он доверял и которую любил. Эллин, которая стала любовницей другого мужчины, пока он участвовал в военной кампании в Дакоте.
 Коуди еще какое-то время наблюдал за Перрин, потом развернулся и зашагал в противоположную сторону. Самый надежный способ избежать боли — никогда больше никого не любить.
 Но он не мог выбросить ее из головы. Даже ветер, шуршащий в подсолнухах, казалось, шептал ее имя.




 Глава 17


 — Мистер Сноу согласился дать тебе еще одну неделю, — холодно сказала Перрин. — Мы с Хильдой по очереди будем управляться с вожжами по полдня, чтобы ты смогла отдыхать. Мы дадим тебе основные кулинарные рецепты — пища должна поддерживать твои силы. Сегодня в полдень мы покажем, как надо стирать, чтобы содержать в чистоте одежду. Надеюсь, у тебя память хорошая, потому что мы покажем тебе все это лишь один раз. — Она прищурилась.
 Августа опустила черепаховый гребень, которым расчесывала влажные волосы, и закрыла глаза. Искупавшись, она сразу же намазалась бальзамом, который ей дала Перрин. Теперь, стоя перед зеркалом, висевшим сбоку фургона, Августа понимала, что высохший молочный бальзам придает ей нелепый вид. Но облегчение, которое принес бальзам, укротило гордыню и тщеславие Бондов.
 — Спасибо, — прошептала Августа.
 Это слово потрясло их обеих. Они молча смотрели друг на друга, точно изучали. Потом Перрин заторопилась к палатке Уинни, чтобы Августа не успела что-нибудь добавить, чтобы не испортила впечатления от слова благодарности.
 Заламывая руки, Джейн пыталась попрощаться с Уинни, пока погонщики складывали ее пожитки в один из фургонов, направляющихся на восток. Но Уинни рыдала слишком громко и не слышала ее.
 — Ты едешь домой, — сказала Перрин, повторяя словно эхо слова Джейн. Она пришпилила парадную шляпку Уинни поверх копны ее кудрявых каштановых волос.
 Уинни вцепилась в ее руки:
 — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Дайте мне еще шанс. Пожалуйста, не разрешайте ему отправлять меня назад! Пожалуйста!
 — О, Уинни, — прошептала Перрин. Слезы потекли из ее глаз.
 — Я больше никогда не сделаю такого, клянусь! Я просто… я просто не могла избавиться от мысли о Билли Моррисе, я знала, что опий поможет, поэтому я… Но Перрин! — Ногти ее впились в руки Перрин, слезы текли по щекам. — Если я поеду домой, у меня не хватит сил это выдержать. Пожалуйста, помогите мне!
 Перрин отвернулась, быстро моргая и глядя на погонщиков, переносящих пожитки Уинни. Этим утром она со слезами снова просила за Уинни, но Коуди был неумолим: Уинни бросила на ветер свой последний шанс. Перрин потерла лоб. Не может ли она сделать что-то еще, чтобы помочь Уинни? Хоть что-то! В конце концов все, чего она добилась, так это провела Уинни через ад отвыкания от наркотика, но лишь отсрочила неизбежное. Всю оставшуюся жизнь она будет винить себя за то, что Уинни так низко пала.
 — Прости, — сказала Перрин беспомощно.
 Умоляющее выражение на лице Уинни постепенно сменилось безнадежной покорностью. Перрин и все остальные в молчании следовали за Коуди, который проводил рыдающую Уинни Ларсон до каравана, держащего путь на восток. Он помог ей устроиться на сиденье рядом со стариком, которого нанял, чтобы тот довез ее до места. Уинни рыдала, закрыв лицо руками.
 Джейн промокнула глаза подолом передника.
 — Уинни так радовалась, когда освободилась от наркотической зависимости, — прошептала она. — Она действительно верила, что ее больше нельзя соблазнить этим.
 — Уинни навлекла позор на себя и на всю семью. Она себя убивает, — бесстрастно заявила Сара. — Теперь мы потеряли двоих. Люси и Уинни.
 Все смотрели, как направляющийся на восток караван проехал мимо скелетов мулов и брошенной кем-то мебели. Тут Копченый Джо ударил в свой гонг, подавая сигнал, что пора расходиться по фургонам. Караван Меркинсона вошел в ущелье. За ним следовал Коуди Сноу. ***
 Тракт вновь повернул на юг. Теперь они видели скалистые пики Континентального раздела. Вид их поражал и вызывал благоговейный трепет.
 Бути расправила свадебное платье Коры у себя на коленях. Уронив иглу, она бросила хмурый взгляд на горные пики.
 — Клянусь, я и представления не имела, что нам придется перебираться через такое.
 — Мы проедем через южную высокогорную долину, — объяснила Джейн. — Там естественный проход в горах. Ты даже не поймешь, что пересекаешь горную цепь.
 — Сидите и не двигайтесь, — предупредила Тия, глядя то на Джейн, то в свой блокнот для рисования. — Я не смогу закончить, если вы будете так вертеться!
 Две морщинки пересекли лоб Джейн.
 — Повторяю, я не хочу, чтобы мой портрет демонстрировался на вашей выставке.
 Мем отложила фитили для лампы, которые она плела. Затем наклонилась, чтобы рассмотреть кружева, которые связала Джейн для воротничка свадебного платья Коры.
 — Что еще за выставка? — спросила она у Тии. Та взмахнула палочкой древесного угля.
 — Вы же знаете, как Кора ищет любую возможность заработать денег…
 — Она стирает на мужчин, — вставила Бути.
 — Кора хочет выставить мои работы, когда мы повстречаемся с другими фургонами в Саут-Пас. Она говорит, что организует выставку и устроит распродажу, если я заплачу ей двадцать процентов комиссионных от продажи.
 — Комиссионных? — переспросила Бути, моргая. — Удивительно! Откуда Кора узнала такое слово и что оно обозначает?
 — Я не шучу, Тия, — сказала хмурая Джейн. — Не желаю, чтобы мой портрет был выставлен для продажи.
 В следующую минуту Мем заговорила о чем-то другом, чтобы прекратить спор. Они двигались по засушливой и бесплодной земле. Неудивительно, что мулы начинают хромать один за другим. Всю землю покрывали кактусы, и колючки вонзались в ноги бедным животным. Воды нигде не было, и им казалось, они вот-вот задохнутся от пыли.
 Целых полчаса Мем праздно наблюдала, как Майлз Досон и погонщики промывали копыта хромающих мулов крепким мыльным раствором, счищали больную плоть, а потом заливали варом или дегтем. Если лечение пройдет успешно, возможно, завтра караван сможет кое-как проделать еще шесть миль, столько же, сколько они прошли сегодня.
 Продолжая обход лагеря, Мем улучила минутку, чтобы понаблюдать за Сарой, Хильдой и Корой, сидящих в тени у фургона Сары, — женщины склонили головы над грифельной доской. Мем подбодрила их словом, а потом пошла к фургону Перрин.
 — Чувствуете себя получше? — спросила она Перрин; та отдыхала в тени своего фургона, обмахивая полотенцем лицо.
 — Немного. Спасибо за мазь.
 У ущелья они в последний раз устраивали стирку, и кто-то перевесил одежду Перрин из ивовой чащобы на поросль ядовитых дубов. Одежда Коуди тоже оказалась почему-то на ядовитом дубе. Ни о чем не подозревая, они ходили в этой одежде, а потом заболели. Перрин досталось больше. Ее лицо, руки и ноги до сих пор были изуродованы опухолью, к тому же болели так, что ни одно средство не помогало.
 — Это была несчастная случайность, — сказала Мем, опускаясь на землю рядом со складным стулом Перрин.
 — Сомневаюсь, что это был несчастный случай, — заметила Перрин, почесывая руки.
 Мем с удивлением взглянула на Перрин. Та вздохнула.
 — В последнее время происходят странные вещи. В кофейные зерна попал песок, а в мешке с сахаром обнаружилась дыра. Мы потеряли пять фунтов, пока Хильда не заметила этого. Может быть, я просто… но это странно.
 — Вы слишком утомлены. Вы скорее восстановили бы силы, если бы прекратили изматывать себя, помогая Августе.
 — Августа теперь справляется сама.
 Бросив взгляд в ту сторону, где лечили животных и откуда шел резкий запах горячей смолы, они увидели фургон Августы. Несмотря на жестокую жару, Августа занималась уборкой, перекладывая какие-то вещи. Перрин обмахнула полотенцем свое распухшее лицо.
 — Августа настроена решительно. Она не поедет домой. — За безразличным тоном Перрин скрывала свое восхищение Августой, в чем не хотела признаваться даже себе самой.
 — Ей-то хорошо, — лаконично возразила Мем, — да нам плохо!
 Они замолчали, жара убаюкивала их. Мем поняла, что больше не может сидеть без дела. Она поднялась на ноги. От этой жары чего доброго заснешь, если не будешь двигаться.
 Потирая свой облезающий от солнечных ожогов лоб, Мем обвела взглядом пустынные холмы и вдруг повеселела.
 — Ой, они опять идут. По крайней мере я думаю, что это они, та индейская семья.
 Из дальнего оврага появились три темные точки, медленно приближавшиеся к каравану.
 — Вчера вечером я обменяла немного хлеба на пару мокасин, украшенных перьями. А вы выменяли что-нибудь?
 — Отдала банку земляничного желе за вышивку бисером.
 Перрин зевнула, тронула пальцами зудевшие рубцы на груди, но тут же заставила себя опустить руку на колени.
 Мем неожиданно наклонилась к уху Перрин:
 — Знаете… Я кое-что хотела… ну, вы не замечали… то есть не думаете ли вы, что между Августой и Уэббом Коутом что-то есть?
 Глаза Перрин широко раскрылись, она рассмеялась, и белая маска из засохшей мази пошла трещинами по ее лицу.
 — Абсолютно ничего! Вчера вечером я учила ее, как поворачивать фургон, когда пришли индейцы. И по мнению Августы, индейцы, включая и Уэбба, — нецивилизованные дикари. Существа, которых можно только бояться и презирать. Она и слова доброго не сказала об Уэббе. — Перрин внимательно посмотрела на Мем. — А почему ты спрашиваешь?
 Краска стыда залила щеки Мем; она уже жалела, что не попридержала свой болтливый язык. И тут слова так и полились из нее:
 — Мы с Уэббом встречаемся почти каждую ночь у костра Копченого Джо. И стали встречаться почти с самого начала путешествия. Мы с Уэббом друзья и доверяем друг другу такие вещи, которые никому другому… Ну, дело не в этом. — Она, нахмурившись, посмотрела на дальние горные пики, потом снова наклонилась к Перрин. Было очевидно, что ей приятно говорить об Уэббе, просто произносить вслух его имя. — Мне грустно думать, что мы больше никогда не увидимся, когда приедем в Орегон.
 Перрин внимательно посмотрела на пылающие щеки Мем.
 — И ты действительно думаешь, что он неравнодушен к Августе?
 — Я знаю. — Раз уж она зашла так далеко, поворачивать оглобли поздно. — Уэбб помогал Августе всю первую неделю. Он рассказал ей, как разводить костер и как устанавливать палатку. Я слышала, как он шепотом говорил ей, что и как надо делать.
 — Вовсе нет, — возразила Перрин, хитро улыбнувшись. — Ты слышала не Уэбба.
 — А кого же?
 — Ты слышала Гека Келзи.
 Мем от удивления раскрыла рот, и Перрин рассмеялась:
 — Когда Гек признался Коуди в своей проделке, тот тоже сначала ему не поверил. А я поверила, потому что вместе с Сарой, Корой и Уэббом мы были там, когда Гек прятался за фургоном Августы, прикидываясь Уэббом. Тебе не доводилось слышать, как Гек изображает и Коуди, и Уэбба? Гек Келзи может кого угодно изобразить — кого только услышит.
 — Но почему же… — Мем нахмурилась. Неужто такое возможно? Мысли путались у нее в голове. Она действительно слышала, как Гек изображал Копченого Джо и остальных.
 — Это Гек неровно дышит к Августе, Мем, — ласково сказала Перрин. — Копченый все время подшучивает над ним. Уэбб тоже хотел отправить Августу обратно в Чейзити, он поддержал Коуди в его решении.
 Сердце Мем упало. Она хотела что-то сказать, но не смогла и поспешила удалиться, чтобы Перрин не успела задать ей свой вопрос.
 Мем снова нахмурилась. Нет, она не позволит себе радоваться тому, что это Гек помогал Августе. Это ничего не меняет. Она знала, что между Августой и Уэббом что-то есть, потому что видела их вместе в ту ужасную ночь. И она замечала, как Августа бросает на него призывные взгляды.
 Но она не собирается сегодня мучить себя мыслями, которые причиняют ей боль. С нее хватит!
 Господи, но чем заняться? У нее оставалась еще часть утра и длинный праздный день, не обещавшие ничего, кроме скуки. Когда Мем Грант, великая путешественница, отважная первооткрывательница, в последний раз делала нечто достойное записи в ее дорожном дневнике? Потомки, которые прочтут ее дневник, придут к выводу, что она была тупицей.
 Ее взор остановился на точках, двигавшихся с пологих холмов, и Мем размечталась, думая о семье индейцев, которые, судя по всему, намеревались нанести визит в их лагерь.
 После короткого раздумья ее губы сложились в улыбку. Да, это то, что ей нужно! Она развернулась и направилась к своему фургону. Отыскав свою старую шляпу и пару крепких ботинок, Мем, не привлекая внимания женщин, поглощенных свадебным платьем Коры, сунула в мешок из-под муки несколько безделушек для подарков и, ступая по бесплодной земле, быстрым шагом направилась к приближающимся темным точкам.
 Деревня сиу — маленькое индейское селение, всего дюжина вигвамов. Ее появление ошеломило аборигенов. Женщины первые пришли в себя; они собрались вокруг нее, чтобы рассмотреть ее одежду, шляпу с широкими полями, ее обожженное солнцем лицо и удивительные ярко-рыжие волосы. Мем также была очарована их платьями из мягких оленьих шкур и вышивками из бисера, украшавшими их штаны в обтяжку и черные блестящие косы.
 Смеясь и стараясь припомнить фразы, которым научил ее Уэбб, Мем раздала безделушки, которые принесла с собой, и показала жестами, что ей хотелось бы посмотреть вигвам и все, что они еще захотят ей показать.
 Мем была уверена, что мужчины индейской деревни горячо обсуждают подробности ее появления. Сейчас они расспрашивают индейца, чья жена согласилась привести к ним Мем. Мужчины бросали в ее сторону настороженные взгляды. Мем опасалась, что они могут в любую минуту отослать ее обратно, а потому попросила женщин, чтобы те сразу же отвели ее в вигвам — в надежде, что если она не будет мозолить глаза, о ней быстро забудут. Ей хотелось поближе познакомиться с их образом жизни, который очаровывал и удивлял ее.
 Первое, чему изумилась Мем, были сосны и низкорослые тополя у вигвамов. Индейцы нашли тень в этом пустынном крае и крошечный ручеек, журчавший у их жилищ. Вторым сюрпризом было то, что внутри вигвама, под шкурами бизонов, закрывающими остов из шестов, было очень прохладно. Отогнутый полог наверху обеспечивал хорошую циркуляцию воздуха. И внутри оказалось достаточно уютно.
 Когда ее глаза привыкли к полутьме вигвама, Мем пришла в восхищение от сноровки своей хозяйки, пожилой женщины, которая пригласила ее в дом с тем достоинством, с каким одна королевская особа могла обращаться к другой.
 По предметам утвари, размещенным у стен вигвама, Мем могла догадаться, что женщины располагались тут в одной стороне жилища, а мужчины — в другой. Мем уселась на гору бизоньих шкур, соблазнительно удобно сложенных на женской стороне. Ее хозяйка приветливо улыбнулась, а потом что-то сказала своим гортанным голосом женщине помоложе, которая поспешила принести миску с едой и кружку холодной воды.
 Мем с благодарностью выпила воды, а потом попробовала мяса, тушенного с диким луком. На ее вкус в еде не хватало соли, а мясо оказалось с душком, но она облизала губы, благодарно улыбнулась и из вежливости проглотила все до последнего кусочка. И тотчас же перед ней появилась другая миска. Слишком поздно Мем вспомнила, что Уэбб машинально переворачивал чашку вверх дном, когда заканчивал пить. Она покончила со второй порцией, потом погладила себя по животу, улыбнулась и перевернула миску вверх дном. Женщины в ответ просияли улыбками.
 Следующие несколько часов индейские женщины демонстрировали ей свои мешочки из окрашенных перьев, показывали, как они пришивают перья к мокасинам, курткам и платьям из оленьей шкуры. Она видела, как девушка скребла шкуру антилопы, попробовала сама проделать это, восхищалась стайкой ребятишек, наблюдая за тем, как они играют в войну.
 Из самого большого вигвама вырывались клубы дыма, и время от времени оттуда выходил свирепого вида мужчина, поглядывавший на Мем. Но ни один из индейцев не заговаривал с ней. Постепенно любопытство к визиту иссякло, и женщины, смеясь и переговариваясь, занялись своими каждодневными делами. Они предоставили Мем самой себе, и она без помех наблюдала за всем происходящим.
 Около четырех часов пополудни деревня ненадолго оживилась — двое мужчин прискакали к вигвамам. Брови Мем поползли вверх, когда она узнала мустанга Уэбба.
 Для поездки в лагерь сиу он разделся до пояса и распустил свои черные волосы по обнаженным плечам. Соколиное перо торчало у него в волосах на макушке, скакал он на лошади без седла. Мем посмотрела на твердые мускулы, играющие на его обнаженной груди, и во рту у нее пересохло.
 Она была не единственной женщиной, на которую произвела впечатление мощная стать Уэбба Коута. Индейские девушки бросали на него быстрые взгляды и прикрывали рты рукой, чтобы скрыть смешки. Старшие женщины журили их, но и они с интересом поглядывали на Уэбба, когда тот слезал с коня перед большим вигвамом. Все оживились и повернули головы к Мем, когда Уэбб, прежде чем, нагнувшись, войти в вигвам, смерил ее тяжелым, разъяренным взглядом.
 Мем тотчас же поняла, что рассердила Уэбба. Но не пожалела о своем поступке. На несколько часов она окунулась в другую культуру, наблюдала совершенно другой образ жизни, и ее захватило все, что она увидела. Конечно же, это был кульминационный момент всего ее путешествия.
 В сопровождении двух собак — а собаки в деревне, казалось, не умели лаять — она пошла прочь, все дальше удаляясь от голосов, кричащих что-то неразборчивое в большом вигваме. Мем решила подождать Уэбба у ивняка, росшего по берегам ручейка.
 Два абсолютно голеньких пухленьких малыша, едва научившихся ходить, копались в сырой земле, за ними наблюдала старая индианка с лицом, сморщенным как печеное яблоко. Старуха никак не отреагировала на появление Мем, а малыши весело загалдели и замахали палками, которыми рылись в земле, но тут же возобновили свою игру.
 Мем улыбнулась детишкам и представила себе Уэбба таким же темноглазым малышом. Она увидела его и в ребятишках постарше, которые с игрушечными луками и стрелами охотились на мышь, и в одном из подростков, скачущих наперегонки на пони.
 Вздохнув, Мем уселась на плоский камень и принялась размышлять о том, каково жить кочевой жизнью, что чувствуешь, когда весь день охотишься на крупную дичь, а ночи проводишь в вигваме на мягких буйволиных шкурах.
 Свобода этих людей, их близость к природе глубоко ее взволновали. Потом Мем подумала о том, как бы она себя чувствовала, отказавшись от пахнущих свежестью чистых полотняных простыней. А каково забыть о соленой пище, о теплой комнате зимой, о лампе для чтения и о плите?
 Образ жизни индейцев весьма отличался от привычных для нее понятий о комфорте. За обедом в вигваме хозяйничала старшая жена, но, кроме нее, присутствовала еще и жена помоложе. Обе, несомненно, озабоченно следили за тем, как уезжает их муж, вероятнее всего — грабить соседние поселения; бедняжки не знали, вернется ли он живым. А на шесте перед большим вигвамом она заметила нечто отвратительное — кажется, это был скальп. Одна из женщин, похоже, весьма гордилась им.
 Нет, несмотря на всю притягательность свободы, Мем не могла представить себя живущей жизнью индейцев. Отказаться от удобств — это, увы, не для нее. И явное напоминание о жестокости беспокоило ее. И все-таки… тут было чему и позавидовать.
 — Хорошо провели время? — раздался голос у нее над головой. А потом заговорили на языке сну, сказали что-то Ярдое: «Не выберешь ли другое место для малышей?»
 Старуха, не взглянув на Мем, кивнула и встала. На удивление гибкая, она повела малышей дальше вдоль ручья. Наблюдая, как она идет, Мем вспомнила, что взрослые мужчины и женщины тут не обращались друг к другу прямо или в присутствии других и не смотрели друг другу в глаза.
 Поскольку она не знала, наблюдают ли за ними жители деревни, старуха не повернулась и не посмотрела Мем в лицо. Мем подождала, когда Уэбб обойдет камень. Остановившись перед ней, он скрестил руки на своей обнаженной груди и стал похож на молодого бога, стоявшего на фоне синего неба и лиловых гор.
 У Мем до боли сжалось сердце. Может ли быть мужчина красивее его? Нет, ему место на горе Олимп, по правую руку от Зевса.
 — Это мистер Сноу послал вас за мной? — спросила Мем тихо.
 Уэбб уставился в какую-то точку прямо над ее головой.
 — Сломанная Лапа послал Всадника к каравану. Он опасался, что белые могут решить, будто он взял вас в заложники, и отправят на выручку вооруженный отряд.
 Мем нахмурилась, нервно расправляя складки юбки.
 — Я не подумала об этом.
 — Вы исчезли. Никто не знал, куда вы пошли. — Тон его был резок, он гневался. — Коуди велел погонщикам не лечить пока мулов и отправил их искать вас повсюду. — Мускулы играли на его плечах и руках. — Вы поступили глупо и необдуманно, Мем.
 Глупо, да. Теперь она поняла. Но ей никогда не приходила в голову мысль о возможной опасности. Она посмотрела на него с вызовом.
 — Со мной обращались с большой учтивостью.
 — Уверен, что это именно так, потому что знаю Сломанную Лапу. Но не все жители деревни радушно принимают незваных гостей. И вы могли оказаться здесь в большой опасности. Между прочим, погонщики и половина невест уверены, что вас увели враждебно настроенные индейцы, увели против вашей воли. Майлз Досон уже собирался мчаться в деревню и вести переговоры о вашем освобождении на языке оружия. Если бы караванщиком был менее знающий человек, а не Коуди Сноу, из-за вашей прихоти могли бы погибнуть люди!
 Мем невольно раскрыла рот и уставилась на него.
 — Но я пришла сюда добровольно, и со мной обращались хорошо. Я прекрасно провела день!
 Его черные глаза продолжали метать молнии, но в его взгляде промелькнуло удовлетворение.
 — О чем, черт побери, вы думали?
 — Я только хотела посмотреть деревню индейцев, — ответила Мем, беспомощно разведя руками. — Это было так… здорово. — Ее глаза потемнели от печали. — Но все это однажды исчезнет, верно?
 Уэбб промолчал, и она продолжала:
 — Вигвамы их сделаны из бизоньих шкур. Они спят на шкурах бизонов. И все, что им нужно для жизни, получают из этих животных. Но сколько бизонов мы видели? Три? Четыре? А сколько белых охотников за бизонами? Сотни. — Мем покачала головой, убирая со лба огненно-рыжий локон. — В конце концов в прерии не останется ни одного бизона. И что тогда будут делать эти люди? Как они станут жить?
 Мем вспомнила высокие кучи бизоньих шкур, покрывающих землю в ущелье, их транспортировали на восток. Горы шкур издавали зловоние и привлекали тучи мух. Но мух было куда больше, чем шкур, отметила она тогда про себя. Лишь теперь она поняла, что ожидает индейцев. Бизонов систематически истребляли. Когда эти животные исчезнут, исчезнут и индейские поселения.
 Мем нахмурилась и посмотрела на Уэбба:
 — Будь я индейцем, я бы ненавидела белых, которые убивают животных, необходимых для поддержания жизни.
 У Уэбба скулы свело, точно от резкой боли, и Мем поняла, что попала в самое больное место.
 — Все это когда-нибудь исчезнет, не так ли? Наша культура против их культуры?
 Уэбб внимательно посмотрел на нее, затем сказал:
 — Да. И это одна из причин нашего с Коуди решения… Это наша последняя поездка на Запад.
 — Вы вернетесь в Англию и займетесь делами своего отца?
 Уэбб кивнул, глаза его потемнели, почти слившись со зрачками.
 — Какой другой женщине могут прийти в голову подобные мысли? — спросил он, с любопытством разглядывая ее лицо.
 Она задрала голову и посмотрела на него:
 — Вы знаете меня лучше, чем я сама. Даже лучше Бути. Я — женщина, которая хочет познать мир. Слишком любопытная. И это часто мне не на пользу.
 Он рассматривал ее так пристально, что Мем задышала чаще.
 — Я понимаю тебя, Женщина, Которая Хочет Познать Мир.
 — Я понимаю тебя, Танка Тункан, — прошептала Мем.
 Не отводя взгляда от ее глаз, Уэбб взял ее за плечи и заставил встать. Сердце Мем билось так сильно, что она подумала: Уэбб наверняка слышит его удары. Целую минуту он сжимал ее плечи, глядя ей в лицо.
 Потом склонился к ней, и она поняла, что он хочет ее поцеловать. Губы ее раскрылись. Она тихо вздохнула и чуть прикрыла глаза, трепеща от ожидания.
 Это не был тот страстный поцелуй, которым Уэбб наградил Августу при лунном свете. Его полуденный поцелуй был осторожным и нежным. Он касался ее губ так бережно, словно ожидал, что Мем отшатнется от него. По правде говоря, Мем не поняла, что для него означал этот поцелуй.
 Но для нее поцелуй Коута был словно вспышка молнии. Горячий трепет, который пробежал от ее губ по всему телу, потряс в равной степени и ее душу. Это был поцелуй, испытать который Мем уже не надеялась, но о котором мечтала тысячу раз. Теперь она поняла, что ее мечты были ничто по сравнению с реальностью.
 Когда Мем перестала ощущать его губы, она открыла глаза — он смотрел на нее сверху вниз с явным удивлением, на его скулах заиграли желваки. Его пальцы все еще сжимали ее плечи, и Мем подумала, что он поцелует ее еще раз. Но он медленно поднял голову и, взглянув на деревню индейцев, сказал:
 — У тебя храброе сердце, Женщина, Которая Хочет Познать Мир.
 — О, если бы нам не нужно было возвращаться к каравану, — прошептала Мем, облизывая губы. Она не знала, что говорят люди после поцелуя. Ей хотелось, чтобы Уэбб поцеловал ее еще раз, поцеловал так же страстно, как целовал Августу. В этот момент она желала одного: построить свой вигвам, нехитрое жилище, где бы его вещи были по одну сторону, а ее — по другую. — Если бы это было возможно, убежать и путешествовать с индейской деревней.
 Он посмотрел на нее каким-то отрешенным взглядом. Мем казалось, что его глаза обжигают кожу, оставляя на ее лице пылающие следы. Ее горячие пальцы ощущали его обнаженную грудь как монолитную твердь. Она боялась пошевелиться, даже вздохнуть: случись это, и она не удержится, ощупает все его тело, ей так давно этого хотелось.
 — Я тебя понимаю, — повторил Уэбб, глядя на нее рассеянно и чуть озадаченно. Мем рассмеялась:
 — Я всегда понимала тебя, мой милый друг.
 — Пойдем, — сказал он неожиданно, отпуская ее плечи. Еще раз взглянув на нее, Уэбб направился к своему мустангу.
 Она последовала за ним, как велели обычаи индейской деревни. Появились женщины. Окружив Мем, они прощались с ней на, увы, непонятном ей языке. Мем кивнула мужчинам, потом Уэбб помог ей взобраться на мустанга и сел верхом позади нее. Они медленно выехали из тенистой ложбины.
 Ошеломленная, раздумывающая о том, куда же приведет ее нынешний день, Мем совершенно не заметила детишек, бегущих за ними. Она могла думать только об обнаженной груди Уэбба, которая была прижата к ее спине. Его прикосновение обжигало ее. В первый раз Мем Грант пришло в голову, что она ужасно похотливое создание.
 Силы небесные! Брови ее высоко взлетели, и широкая улыбка округлила губы, которые все еще хранили пламя его поцелуя. Она, Мем Грант, суховатая старая дева, оказалась женщиной, полной похоти. Ну и ну! Это доставило ей радость. Мем в глубине души надеялась, что и она желанна, а с желанным мужчиной она может быть даже слегка бесстыдной. Мелкая дрожь пробежала по ее телу. Когда бедра Уэбба коснулись ее ягодиц и он потянулся за поводьями, обнимая ее, Мем закрыла глаза, наслаждаясь удивительными ощущениями, проснувшимися в ее теле.
 О! Если мысли, которые родились в ее разгоряченной голове, явились не случайно, то она действительно желанна и способна на утонченное бесстыдство. С желанным мужчиной. С этим мужчиной.
 Мем расслабилась в его объятиях и, пока они въезжали в усеянную кактусами бесплодную равнину, вспоминала мельчайшие подробности его нежного поцелуя.
 — Что за чертовщина…
 Мем вздрогнула и открыла глаза. Инстинктивно почувствовав опасность, она напряглась, опираясь спиной о его грудь.
 Теперь она услышала возгласы и увидела клубы пыли вокруг фургонов.
 — Нападение на караван!
 Ее слова утонули в шуме ветра, — он засвистел у нее в ушах, когда Уэбб вонзил каблуки в бока мустанга и тот полетел вперед.
 Они оба наклонились: Уэбб — чтобы подгонять мустанга, Мем — чтобы, ухватившись за развевающуюся гриву, удержаться на коне. Мем поняла Уэбба без слов: едва он остановил мустанга, она спрыгнула на землю, утонув в облаке пыли. А когда пыльная завеса развеялась, Мем увидела стремительно удаляющуюся фигуру всадника — Уэбб ускакал, оставив Мем у ее фургона.
 Не обращая внимания на колючки, вонзившиеся в ее ладони, Мем нырнула прямо под фургон. Бути смотрела на нее глазами, полными слез.
 — О, Мем, бедняжка моя дорогая! Эти дикари… они обидели тебя? — шептала она дрожащим голосом.
 — Да нет же, нет!
 Фургоны тем временем окружили всадники; слышались ружейные выстрелы. Погонщики дали ответный залп.
 — Что они с тобой сделали?
 — Бути! — Мем приподнялась на локтях, стукнулась головой о дно фургона и раздраженно посмотрела на свою растрепанную сестру. — На нас совершено нападение!
 Бути лежала на животе, отмахиваясь рукой от пыли, покрывшей плотным слоем ее лицо.
 — Что они с тобой сделали? Мы просто в ужасе! Все так волновались за тебя!
 — Я отправилась к индейцам по собственной воле. Они покормили меня обедом и дали холодной воды. Они показали мне свои дома, шитье и своих детишек. Я прекрасно провела время, и мне не хотелось возвращаться назад! Никаких неприятностей не произошло! Глаза Бути стали печальными.
 — О, Мем, как это похоже на тебя — принимать все с таким мужеством. Бедняжка моя, храбрая моя сестричка! Мы вместе попытаемся пережить все те ужасы, что случились с тобой.
 Мем уронила голову на руки и издала протяжный стон:
 — Если нападающие нас не застрелят, я тебя задушу. А вообще, кто эти люди?
 Бути пыталась перекричать грохот выстрелов и стук лошадиных копыт.
 — Джейн думает, что это банда Куинтона! Они налетели так внезапно. — Одинокая слезинка проложила грязную дорожку вниз по ее щеке. — Я одна во всем виновата.
 — Это смешно!
 Но все возражения Мем разбились бы о твердую уверенность Бути, что это она виновата в налете на них Куинтона. Мем еще раз мысленно обругала Августу Бойд за то, что та вбила эту мысль в голову Бути. Она притянула сестру поближе к себе. Они обнялись, задыхаясь от пыли, колючки кактусов впивались в их тела. Господи, да что же такое происходит?
 И над всем этим, словно мягкое облако над покрытой снегом вершиной, парил поцелуй Уэбба — Мем все еще ощущала его на своих губах. ***
 Коуди, продолжая стрелять, бросился прочь с дороги, когда мустанг Уэбба выскочил на него. Мустанг перепрыгнул через оглобли фургона с оружием. Секунду спустя Уэбб стоял рядом с Коуди, готовый открыть стрельбу по всадникам, которые с криками скакали вокруг каравана.
 Вот один упад с лошади, потом другой — и временное затишье.
 — Они уходят! — закричал Коуди. Развернувшись, Уэбб и Коуди вместе разбросали оглобли, давая лошадям место для прохода.
 — Закрой за нами! — заорал Коуди прямо в покрытое притираниями лицо Перрин, смотревшей на него сквозь завесу оседающей пыли.
 Майлз Досон первый галопом проскакал через образовавшийся проход, за ним — Гек Келзи. Следующими были Уэбб и Коуди, отставший от него на лошадиное копыто. В последнюю минуту Коуди увидел, как Перрин бросилась к оглоблям фургона, за ней — Хильда, Уна и Тия.
 Да провались ты к дьяволу, Джейк Куинтон! Коуди больше всего хотелось приказать Геку Келзи остаться с караваном, взять Уэбба и выследить Куинтона хоть на краю земли.
 Куинтон с людьми исчезли в скалистом ущелье, словно тени в полдень. Если бы не наступающая ночь, Уэбб мог бы следить за разбойниками до тех пор, пока они не разбегутся, но долг Коуди — охранять караван. Немного подумав, он приказал людям вернуться в лагерь.
 По возвращении они увидели, как женщины насыпают холмики сухой земли над двумя неглубокими могилами. С помрачневшим лицом Коуди остановил свою клячу рядом с Перрин и внимательно вгляделся в ее распухшее лицо. Ей досталась большая доза яда, чем ему.
 — Кто? — спросил он.
 — Это не наши, — поспешно ответила она. — Двое из нападавших. Неопознанные.
 Коуди коротко кивнул и с облегчением вздохнул. Он отыскал взглядом Мем Грант, которая стояла, опершись на черенок лопаты, и подъехал к ней. Глаза его метали молнии.
 — Не смейте больше поодиночке уходить из лагеря. Если собираетесь отойти дальше, чем на сотню ярдов, предупредите кого-нибудь. Понятно? Вы совершили серьезный проступок и поплатились за это.
 — Простите. — Мем потупилась. — Мне следовало бы сказать Перрин, куда я иду. Я прошу прощения за беспокойство, которое причинила всем.
 Мем просила прощения не за то, что ушла, а за то, что никому об этом не сказала. Коуди подавил вздох. Но он понял, почему Уэбб восхищается этой женщиной. Он, кажется, начинал понимать, что каждая из невест — необычная личность. Но Мем Грант — единственная до всех, кто в одиночку отправился осматривать индейскую деревню. Так же как Перрин Уэйверли была единственной, кто захотел помочь Августе.
 — Пока вы здесь, — прокричал Коуди, призывая к тишине, — хочу сказать, что нападавшими были Джейк Куинтон и его люди. Я видел самого Куинтона.
 — Ему нужен был фургон с оружием, — уточнила Перрин безразличным тоном. — Карабины и порох — это ваше будущее, и мое тоже.
 Холодный взгляд Коуди был ей ответом.
 — Фургон едет с нами в Орегон, мы уже уладили это. Без него ваши женихи лишатся домов, которые они, несомненно, строят для вас сейчас.
 — Джейк Куинтон будет продолжать нас преследовать? — спросила малышка Тия Ривз, дрожа от страха.
 — Весьма вероятно, — буркнул в ответ Коуди. Он посмотрел на Уэбба, потом перевел взгляд на множество вопрошающих женских глаз.
 — Кто из вас знает, как пользоваться пистолетом или карабином?
 Вперед вышли Сара Дженнингс и — что его удивило — Джейн Мангер.
 — С сегодняшнего дня ежедневно во время полуденного отдыха и после ужина у нас будут уроки стрельбы. Я стану обучать половину из вас в полдень, а Уэбб — вечером. Мы будем придерживаться такого расписания до тех пор, пока каждая не научится управляться с карабином. Я хочу, чтобы любая из вас смогла защитить себя.
 Коуди хотел было спросить, кто снова разрезал его потник, но передумал. Это случилось тогда, когда к ним в форте Ларами присоединились новые погонщики. Но он не верил, что мужчине придет в голову подобное — разрезать его постель.
 Взгляд его встретился с глазами Перрин.
 — Мне бы хотелось переговорить с вами после ужина, миссис Уэйверли. Мне нужен перечень повреждений фургонов и травм у людей, пусть и незначительных.
 Чтобы Перрин не успела придумать причину отказа, он тут же вонзил шпоры в бока лошади и умчался собирать скотину, разбежавшуюся во время нападения.
 Коуди не оставался наедине с Перрин с той самой ночи, как они переехали ущелье, с ночи, когда он был с ней. Он ненавидел себя за то, что стремился снова встретиться с ней с глазу на глаз.
 Он снова хотел ее. Более того, он подозревал, что она именно та женщина, которую он никогда не сможет выбросить из головы. Между ними образовалась связь, которая была крепче простой физической потребности. Что представляла собой эта связь, он точно не знал. Но начинал понимать, что она существует и пустила корни где-то в глубине его души.
 Особенно его волновал вопрос, который задала ему Перрин. Сперва он счел его смешным, но по размышлении пришел к выводу, что он весьма серьезен: как бы он поступил, о чем бы теперь думал, не окажись она опытной женщиной?
 Значит, Перрин считала, что он просто воспользовался ею, чтобы удовлетворить свою страсть? Это ведь так удобно во время продолжительного путешествия…
 Ответы на эти вопросы ускользали от него, вернее, он не хотел анализировать, не хотел признаваться самому себе, что у него возникли серьезные чувства к этой женщине.




 Глава 18


 Наконец они покончили с дневными делами. Почти все женщины укололись о колючки кактусов, а у Тии было растяжение на левом запястье. И на каждом фургоне красовались дыры от пуль. Гек Келзи при свете фонаря чинил простреленные ведра для питьевой воды. Майлз Досон возился с мулом Копченого Джо: во время набега бедняге повредили ухо.
 — Конечно, наше будущее зависит от выручки за оружие и порох. Мы должны доставить фургон с оружием в Орегон, — сказала Перрин, подняв голову к первым ярким звездам, которые разорвали мрак ночного неба. — Но мы боимся Куинтона и его шайки.
 Перрин стояла рядом с Коуди у густых зарослей заячьих лапок. Запах пороха и дым все еще висели в воздухе после первых уроков стрельбы. Перрин вдыхала запах серы и дымок от жарящихся буйволиных отбивных, вдыхала ароматы бекона и бобов — дразнящие запахи теплой ночи.
 Коуди поднес к губам кружку с кофе.
 — Как отреагируют женщины, если я оставлю Гека охранять фургоны, а мы с Уэббом попытаемся организовать погоню за Куинтоном и его людьми?
 Перрин оторвала взгляд от желваков, игравших на скулах Коуди.
 — Гек Келзи — хороший человек, — лаконично ответила она после продолжительной паузы. — Но у него нет навыков караванщика. Сомневаюсь, что он смог бы предотвратить резню, если бы Майлз Досон бросился, как он и намеревался, в индейскую деревню освобождать Мем.
 Перрин вообще-то отчитала Мем за ее безрассудство, но не была уверена, что Мем слышала хотя бы слово из ее нотации. Мем улыбалась с отсутствующим видом и кивала головой; ее мысли витали где-то очень далеко.
 Коуди выплеснул кофейный осадок на землю и бросил кружку к фургону Копченого Джо.
 — Я опасался, что именно так вы и скажете. — Сунув большие пальцы в задние карманы штанов, он продолжал, глядя мимо нее: — Я скучал по тебе.
 Перрин замерла, почувствовав стеснение в груди.
 — Если мы уже все обсудили, я пойду ставить палатку. — Она сказала себе, что не хочет больше слышать Коуди, что бы он ни сказал. И все-таки… зная, что она увидится с ним сегодня вечером, Перрин истратила драгоценную воду, чтобы смыть белую замазку со своего лица.
 Коуди загородил ей дорогу.
 — Ты хочешь, чтобы я попросил прощения за то, что произошло между нами? Я об этом вовсе не жалею. Ты хочешь, чтобы я поклялся, что этого больше не произойдет? Я очень надеюсь, что это случится еще. Я не могу выбросить тебя из головы.
 — Пожалуйста, Коуди, дай мне пройти. — Ее шея и щеки порозовели, а тело вспомнило ту жаркую ночь и крепкие мозолистые руки. Да, Перрив помнила все, и эти воспоминания причиняли ей боль.
 Подняв руку, Коуди убрал локон, упавший ей на щеку.
 — Что ты от меня хочешь, Перрив?
 Удивленная его вопросом, она взглянула в его глаза, в глубине которых собиралась буря. Морщинки, идущие от носа к губам, сделались глубже. Здравый смысл подсказывал ей: быстрее беги, беги от него, — но кончики его пальцев на ее щеке, казалось, пригвоздили ее к месту, у нее не было сил пошевелиться, она едва могла дышать.
 — Я ничего не хочу от тебя, — прошептала Перрин. Его пальцы коснулись уголка ее губ.
 — А я знаю, чего хочу. Думаю… надеюсь, что и ты хочешь того же. — Его горящий взгляд сверлил ее насквозь. — Перрин, ради Бога! Мы с тобой ходим кругами, словно дикие кошки. Ничего не изменилось, только половину времени мы шипим друг на друга, а другую половину…
 — Коуди, пожалуйста. Не надо. — Глаза ее закрылись, а из горла вырвался тихий стой.
 Хотя вокруг сгущалась тьма, но кто-то мог заметить две тени, слившиеся в одну. Эта мысль напугала ее, и Перрин заставила себя отступить на шаг. Она прижала ладонь к губам. Почувствовав, что Коуди сделал движение ей навстречу, она напряглась и расправила плечи, решимость ее окрепла.
 — Мы совершили ошибку, — сказала Перрин, потупившись. — Больше мы ее не повторим.
 Теплые руки сомкнулись вокруг ее талии, и она шумно вздохнула. Коуди поцеловал ее в шею, и горячее прикосновение его губ заставило ее покачнуться и затрепетать.
 — И ты можешь об этом забыть? — хрипло спросил он, обдавая горячим дыханием ее кожу. Да, она никогда этого не забудет.
 — Я хочу… я хочу… — Сердце ее бешено заколотилось. Неожиданно Перрин почувствовала непреодолимое желание — наброситься на него с кулаками. Она хотела бить его в грудь и плакать, пока у нее не кончатся слезы. И еще ей хотелось, чтобы он ее обнял и успокоил, сказал, что они всегда будут вместе. Гнев переполнил ее, когда она поняла, что этого никогда не произойдет.
 Ее трепещущее тело не поняло разницу между гневом и страстью. Тот же быстрый ток крови, тот же горячий румянец окрасил ее щеки. Дыхание ее участилось. Глянув в его лицо, Перрин увидела Коуди как бы сквозь пелену и почувствовала, как ослабели ее руки и ноги. День и ночь думала она о его сильных руках, возносящих ее тело на высоты, о существовании которых она и не подозревала. Перрин постоянно слышала его голос, страстно шепчущий ее имя, она помнила каждое мгновение близости с ним.
 Сжав кулаки, Перрин смотрела на него с отчаянной решимостью, и все, что она чувствовала, было написано у нее на лице.
 — Я не буду твоей любовницей, Коуди. Не буду твоей игрушкой на время этого бесконечного путешествия. — Собственные слова причиняли ей боль — ее тянуло к Коуди. — Если я не докажу самой себе, что я больше чем прыщик, который может сковырнуть любой мужчина, тогда я — человек конченый. Я никогда не смогу заслужить уважения, если сама не буду уважать себя.
 Коуди пристально смотрел на нее; его желание было столь велико, что она даже на расстоянии почувствовала его.
 — Ты не сможешь уважать себя, пока не будешь ходить с высоко поднятой головой. Ты знаешь, что ходишь, опустив голову, и смотришь в землю? — Его долгий взгляд стал ироничным. — И, черт побери, Перрин, ты вовсе не прыщик!
 — Тогда кто же я для тебя? — Ее хриплый шепоток выдавал нетерпение услышать ответ — ответ, которого он не может дать.
 — Я пока не знаю, понимаешь? Черт возьми, я не знаю! — Он провел пятерней по волосам, спадавшим ему на лоб.
 — Чего ты ищешь, Коуди? Чего ты хочешь?
 — Настало время решить, — ответил он наконец, играя желваками. — Я хочу иметь клочок земли. Немного скота. Лошадей.
 — А в твоих мечтах есть место для людей? — спросила Перрин, стараясь разглядеть в темноте его лицо. — Кто будет жить с тобой в твоем доме?
 — Только я.
 «И уж конечно, не женщина, которая когда-то была любовницей другого».
 Перрин беспомощно уронила руки.
 — Мы оба трусы, Коуди Сноу, — сказала она наконец. — Ни у одного из нас не хватает храбрости доверять другому и любить. Мы оба — трусы.
 Перрин чувствовала на себе горящий взгляд Коуди, когда возвращалась к своему фургону. Ей отчаянно хотелось бежать ему навстречу, а не уходить от него прочь. Но она не могла позволить еще одному мужчине разрушить ее репутацию, ведь для того, чтобы восстановить ее, она приложила столько усилий.
 Все написали свои имена смолой на Индепенданс-Рок [4] и заплатили по три доллара с фургона, чтобы пересечь высокие быстрые воды Суитуотер-Ривер. И вот они въехали в край глубоких песков и постоянных сумерек. Когда женщины набрались достаточно сил, чтобы говорить, они шутили, что комары теперь стали размером с колибри.
 Дорога плавно взбиралась на высоту восьми тысяч футов в Скалистых горах, в направлении Саут-Пас.
 На севере Августа видела ошеломляющие пики хребта Уинд-Ривер, возвышающиеся над огромными серыми топями. На юге взлетала ввысь плоская вершина Столовой горы.
 Она хлопнула вожжами по спинам своих мулов — движение, ставшее теперь автоматическим. Безобразные перчатки из оленьей кожи, которые она взяла взаймы у одного из погонщиков, скрывали ее руки, которые за последние недели окончательно загрубели. Волдыри затвердели и превратились в мозоли.
 И это была не единственная удивительная перемена, произошедшая в ней. Когда Августа опускала воротник и вглядывалась в зеркало, она видела полоску коричневой кожи над молочной белизной внизу. Только ее нос продолжал обгорать и лупиться.
 Теперь Августа умела устанавливать палатку и научилась разжигать костер, если ветер был не слишком сильным. И сама варила кофе. И готовила себе завтраки и ужины. Меню никогда не изменялось. Она ела ветчину и бобы на завтрак, непропеченные бисквиты и жареную колбасу в обед и на ужин. Когда она научилась готовить — и никто не был удивлен этим больше, чем она сама, — ей пришло в голову, что она может спросить Сару, как жарить бифштекс из антилопы. Ведь было бы глупо отказываться от дичи, которую время от времени мужчины приносили в лагерь. Августа старалась внести разнообразие в свое скудное меню.
 И, к своему удивлению, стала ухаживать за собой. А еще более удивительно, что впервые за всю свою жизнь она добилась чего-то без помощи своего имени и предков.
 С каждым днем Августа чувствовала себя все увереннее. Однако постоянно слабела от переутомления. Она начинала беспокоиться: ей становилось все труднее и труднее выбираться из постели и смотреть в лицо новому суровому дню.
 Каждый раз, когда какая-нибудь из невест спрыгивала с фургона, чтобы пойти рядом и дать отдых плечам, затекшим от сидения с вожжами, у Августы появлялось желание иметь соседку по фургону. Было бы значительно легче, если бы кто-то разделил с ней работу, взяв на себя часть ежедневных хлопот.
 Было бы здорово, если бы кто-то заметил те перемены, которые в ней произошли, а возможно, и сказал бы словечко похвалы.
 Закусив губу, Августа обошла фургон и развернула своих мулов, прежде чем натянуть вожжи.
 Потом к фургону подошел один из погонщиков, чтобы выпрячь животных. Сегодня ночью они будут вольно пастись. Это означало дополнительную работу, когда их будут собирать утром, но что поделаешь — кое-где еще сохранилась трава, вытоптанная прошедшими перед ними караванами.
 Когда она спустилась на землю, то прежде всего размяла руки и ноги, чтобы снять судорогу. Ей предстоит еще выкопать ямку для костра, затем приготовить себе ужин, принести воды, устроить небольшую постирушку, вычистить котелок и помыть тарелки после ужина, установить палатку, расстелить постельные принадлежности, подготовить посуду для завтрака, починить чулки, для чего придется попросить у кого-нибудь маленькую керосиновую лампу. Мысли о том, что ей предстоит еще сделать, заострили черты ее лица.
 Но уставшую Августу захлестывала волна гордости, теперь она знала: новая Августа сделает все, что должна. Она была в этом уверена.
 Августа терпеливо подкладывала лепешки кизяка в слабое пламя, смолола немного кофе и тут вдруг почувствовала, что за ней кто-то наблюдает. Вздрогнув, она резко подняла голову.
 — Кора! — На какое-то мгновение Августа, вопреки логике, обрадовалась хоть кому-то, с кем можно поговорить, пусть даже это была Кора. Чуть позже она заметила ее язвительную улыбочку.
 — Трудно, не так ли? Ехать без отдыха. Ваши руки и плечи не дрожат от усталости по ночам, когда вы забираетесь к себе в палатку? У меня тряслись, когда я прислуживала вам целый день.
 Огонек погас в глазах Августы — она отошла от костра, устало стряхивая крупинки кофе со своего пыльного подола.
 — Что тебе нужно?
 — Нужно? Если честно, я пришла предложить помощь.
 Губы Августы вытянулись в ниточку.
 — Какую еще помощь?
 — Когда завтра мы доедем до Саут-Пас, я намереваюсь продавать рисунки Тии, пока мы будем ждать своей очереди, чтобы проехать. — Ухмылка искривила ее рот. — Так я хочу поинтересоваться, не желаете ли, чтобы я порасспросила покупателей об Иглстонах.
 Августе показалось, что она вот-вот лишится чувств. У нее перехватило дыхание, она не в силах была ответить.
 — Вы ведь помните Иглстонов, верно? — нагло продолжала Кора. — Вы должны помнить. Ведь вы тратите их денежки, они появились у вас с тех пор, как вы украли их, обобрав мертвых!
 Августа задохнулась. Она выбросила вперед руку, чтобы схватиться за колесо фургона.
 — Это ложь!
 — Неужели? Я долго об этом размышляла. Вы тряслись над каждым пенни до того, как мы похоронили этих двух путешественников. А потом вы стали тратить деньги на всякие безделушки и даже перестали возражать против свежих яиц и овощей. Я уверена, что вы украли деньги Иглстонов.
 — Это всего лишь догадка!
 — Да, всего лишь, — усмехнулась Кора, изучая румянец, заливающий лицо Августы.
 Августа спрятала дрожащие руки в складках своей юбки.
 — Никто не поверит такой смехотворной выдумке!
 — Возможно, и не поверят. Многие думают, что вы — богачка. Но это не так… вы… ведь правда?
 — Ты что же, хочешь, чтобы я тебе заплатила? И тогда не станешь распространять эти смехотворные слухи? Ведь так? — Августа с трудом смогла выговорить эти слова.
 — Нет! — ответила Кора. — Плохая примета — тратить деньги мертвых. Но я задумала отплатить вам за все, что вы мне сделали. — Она пристально посмотрела на Августу и улыбнулась. — Кто-то оставил записку еще у Чимней-Рок, написал, что ему нужна информация об Иглстонах. И я собираюсь сказать, что это вы украли денежки Иглстонов. Я расскажу заинтересованному лицу о ваших походах за фургон Иглстонов. И о том, как вы возвращались назад с перчатками, набитыми монетами. Вы ведь это делали, верно?
 — Я ничего не крала! Я просто… это было… — Августа задохнулась, не в силах продолжать.
 — Поберегите свои сказочки для друга или для родственника Иглстонов. Ведь это его денежки вы тратите. Августа с ужасом уставилась на Кору.
 — Так это была ты… той ночью? — прошептала она. — Ты подглядывала за нами из-за деревьев?
 — О чем это вы, не пойму.
 Августа прикусила язык. Может, это и не Кора. Нет, она слишком устала, чтобы рассуждать здраво. Странно, но она сейчас подумала: неужели и Кора так же вот изматывалась, когда, сопровождая ее, одна выполняла всю работу? Как же она вынесла все это?
 Августа подумала и об армии слуг, которыми была битком набита усадьба Бондов в Чейзити. Имена большинства из слуг она не могла даже вспомнить. Неужто и они добирались до постели настолько усталыми, что не могли даже съесть свой ужин? Как же они презирали и ненавидели ее!
 У Августы никогда прежде не возникало подобных мыслей, она никогда не пыталась вообразить себе жизнь людей, которые ей прислуживали.
 Кора бросила на нее взгляд, полный презрения, упрямо мотнула головой и вернулась к фургону Сары.
 В Саут-Пас стало традицией, разбив лагерь, торжественно отмечать прибытие в самую высшую точку путешествия. Путешественники галопом мчались вдоль снежных сугробов, стреляя из ружей и отчаянно вопя. Детишки из каравана мормонов собирали альпийские цветочки у покрытых льдом участков земли. Всех изумлял снег в конце июля.
 Мем и Бути расхаживали вдоль ряда фургонов, вертя над головой зонтики и рассматривая выставленные на продажу товары. Казалось, что торговали все. Добравшись до дощатого прилавка, который Гек устроил для Коры, они остановились, восхищенные рисунками Тии.
 — Ну и ну! — изумлялась Бути, наклоняясь, чтобы посмотреть на цены. — Неужели кто-нибудь заплатит целых пять центов за это?
 Кора продемонстрировала им запечатанный кувшин и встряхнула его, позвенев мелочью.
 — Уж продала пять рисунков, — гордо объявила она. — Ну и вопросики они задают! — Кора закатила глаза и рассмеялась. — Могу поклясться, мужчина, который купил портрет Джейн… ну, он задал уйму вопросов. Клянусь, он прямо-таки влюбился в ее портрет.
 Бути прижала к груди руки.
 — О Господи! Ведь Джейн не хотела, чтобы ее портрет выставляли на продажу!
 — Да ну? — нахмурилась Кора. — Но мне никто ничего не сказал.
 Мем не могла отвести глаз от портрета Уэбба. Тия изобразила его верхом на мустанге, когда он возвращался в лагерь после целого дня, проведенного в седле. Он скакал впереди каравана. Голова его была высоко поднята, тело расслаблено. Тия уловила в оригинале горделивость индейского воина и изящество англичанина.
 Мем вытащила пятицентовую монету из своего маленького ридикюля и опустила ее на деревянный прилавок.
 — Я беру вот этот, — сказала она, покраснев до корней волос.
 Кора поспешно взяла монету. Затем осторожно скатала рисунок трубочкой и перевязала его куском суровой нитки.
 — Здесь есть еще один очень хороший рисунок, — сказала она, улыбаясь, и пододвинула к ним изображение Мем и Бути, которые несли стирать белье к ручью. Рукава их были закатаны, а юбки подоткнуты. Бути была хорошенькой и суетливой, и Мем подумала, что ее собственное изображение слишком романтизировано, она тоже казалась почти хорошенькой.
 — Зачем платить пять центов за рисунки Тии, когда она отдает их нам бесплатно? — сказала Бути, поднимая бровь и косясь на Мем. — А зачем тебе понадобился портрет этого… — она заметила, как Мем нахмурилась, — нашего проводника?
 «Потому что я его люблю», — подумала Мем.
 — Я хочу запомнить все, что связано с нашим путешествием, — сказала она, пристально взглянув на сестру.
 Иногда трудно сохранить чужие секреты. И ей сейчас очень захотелось сказать, кем же был на самом деле Уэбб, сказать, чтобы посмотреть на выражение лица Бути. Грудь Мем приподнялась от вздоха. Она поправила свою шляпку. У нее не было головных болей вот уже несколько дней, и она надеялась, что они оставили ее навсегда. Но сейчас в висках у нее снова застучало.
 — Скажи мне, Мем, — сказала Бути, когда они возвращались к своему фургону, — куда ты ходишь по ночам?
 Румянец окрасил щеки Мем.
 — Не пойму тебя. Ты о чем?
 — Случайно я проснулась, а тебя в палатке нет. — Бути крепко вцепилась в мешочек с картошкой, за которую заплатила целое состояние. Она шла, не поднимая взгляда от земли. — Надеюсь, ты не натворишь глупостей, — проворчала Бути тоном, которого Мем давно не слышала.
 — Глупостей… каких?
 — Нас в Орегоне ждут мужья. Мы будем жить с тобой по соседству, я настаиваю на этом. У нас будет счастливая жизнь. — Она подняла на сестру глаза, серые и ласковые. — Пожалуйста, не делай того, что может испортить наше будущее. Не делай ничего, о чем будешь жалеть. Мистер Коут кажется тебе необычным и интересным — я знаю, ты проявляешь к нему внимание, — но, Мем, он всего лишь проводник-полукровка. Человек, который живет в седле. Он не может дать тебе дом и все, что делает жизнь удобной.
 — Но почему ты… — Мем умолкла. Неужели Бути выследила ее? Знает ли еще кто-нибудь о том, что она встречается с Уэббом у костра Копченого Джо?
 Они прошли еще немного, и Мем тихо сказала:
 — А что, если я скажу тебе, что я… что мы с Уэббом Коутом всего лишь друзья? Хорошие друзья.
 Бути не взорвалась, как того ожидала Мем.
 — Меня бы это очень обеспокоило, — наконец изрекла Бути, наклоняя голову, чтобы понюхать драгоценные картофелины. — Мистер Коут не такой уж дикарь, каким я считала его раньше, — продолжала она, немного помолчав. — Он вежлив, и одевается чисто, и хорошо делает свое дело, — перечисляла Бути качества, которые ее привлекали в мужчинах. — Он кажется довольно приличным и респектабельным.
 — Но он — индеец, это ты хочешь сказать?
 — Неприлично бегать за одним мужчиной, когда пообещала выйти замуж за другого. Вот что я хочу сказать. Мем в изумлении уставилась на сестру.
 — Ты считаешь, что я бегаю за мистером Коутом? — Румянец стыда залил ее шею. — Да, ты права. Он — индеец. И он не такой, как мы, — произнесла Мем почти с облегчением. Ей вдруг показалось, что она говорит с незнакомкой. — Знаешь, — сказала она, нахмурившись, — я только что поняла кое-что… Ты ведь самостоятельно делаешь свою часть работы!
 Бути удивленно закатила глаза:
 — Господи, Боже мой! Конечно же, делаю!
 — Вначале ты этого не умела.
 Почему она не заметила раньше, что Бути делала огромные успехи, что она повзрослела. По-другому и не скажешь. Гордость за сестру и удивление отразились на лице Мем. Она еще раз похвалила Бути, а затем коснулась ее руки.
 — Не беспокойся обо мне, — сказала Мем уверенно. — Мы с мистером Коутом действительно всего лишь друзья. Мне нравится его компания, и, кажется, ему со мной тоже интересно. Только и всего. Ничего другого между нами нет.
 Как ни больно ей было это сознавать, она понимала, что сказала сестре правду. Она продолжала встречаться с Уэббом каждую ночь у костра Копченого Джо, но он не делал больше попыток повторить поцелуй, который соединил их в деревне индейцев сну. Чувства Мем оставались без ответа.
 Зато их встречи были интеллектуальным пиром. Они с Уэббом говорили о религии, политике, литературе, об искусстве — говорили обо всем на свете.
 Иногда Мем замечала на себе его задумчивый взгляд. И тогда сердце ее начинало учащенно биться, и она ждала затаив дыхание, что Уэбб потянется к ней. Но он, казалось, видел в ней лишь интересного собеседника.
 Как она и обещала Бути, они оставались друзьями — только и всего. Правда, один из друзей был страстно влюблен в другого.
 Когда они подошли к своему фургону, Бути остановилась в смятении. Они разглядели погонщиков, оставшихся охранять фургон с оружием, и Джейн, проходившую мимо них и направляющуюся к речке с корзинкой белья, приготовленного для стирки. Все остальные покинули лагерь.
 — Они до сих пор у прохода! Мы слишком быстро ушли! — воскликнула Бути. — Мне нужно было все же купить тот маленький чугунок, который мне понравился.
 — Вернись и купи. А я останусь здесь. У меня что-то голова разболелась. — В действительности же Мем хотелось улучить минутку, чтобы получше рассмотреть рисунок, купленный у Коры.
 Убедив Бути вернуться на праздник, Мем сменила свою парадную шаль на более старую и теплую, убралась у фургона, а затем направилась к ивам, скрывающим ручей. Она хотела усесться на берегу, спрятавшись от любопытных взглядов, и немного помечтать над портретом Уэбба.
 — Вот ты где, шлюха!
 Мем застыла, скрытая зарослями ивняка. Встав на цыпочки, она увидела тулью мужской шляпы — незнакомец стремительно шел вдоль зеленой линии ивняка. Мем, раздвигая ветви, бросилась к песчаному берегу.
 В двадцати ярдах от нее, на мелководье, стояла Джейн, державшая в руках намыленную нижнюю юбку, с которой стекала вода. Она резко выпрямилась, лицо ее побелело, когда мужчина с треском вырвался из кустов. Он в ярости потрясал листом бумаги, затем отбросил его прочь.
 — Это ты! Я так и знал!
 — Хэнк!
 Бумага, кружась, поплыла по воде, и Мем узнала один из рисунков Тии. Мужчина же бросился к Джейн, схватил ее за плечи и принялся трясти изо всех сил. Мем с трудом перевела дыхание и замерла, ошеломленная, не веря своим глазам.
 Резко выбросив вперед руку, мужчина ударил Джейн по лицу. Причем это был именно удар, а не пощечина. И Джейн упала бы в воду, если бы он не схватил ее за руку.
 Слюна брызгала с его губ, и лицо стало бордовым от гнева, когда мужчина выплевывал ругательства в лицо Джейн. Она съежилась, но не теряла достоинства.
 — Хэнк, подожди. Позволь мне все объяснить.
 Кровь сочилась из ее разбитой губы. Глаза Джейн расширились и стали черными. Она отчаянно вырывалась. Тогда он притянул ее к себе и стал выворачивать ей руку.
 — Никто не убежит от Хэнка Беррингера! Ты думаешь, что можешь меня унизить и удрать безнаказанно? Ты, сука! — Он дернул руку Джейн, и Мем услышала жуткий треск.
 Этот звук вывел ее из шокового состояния. Подобрав юбки, Мем бросилась вперед. Она закричала:
 — Отпусти ее, негодяй! Ты сломал ей руку!
 Мужчина глянул на Мем через плечо:
 — Я делаю с ней, что хочу. Это — моя жена! Оставь нас в покое.
 Он отвлекся, и Джейн этим воспользовалась. Она изо всех сил ударила ему в грудь левой рукой. Он потерял равновесие, поскользнулся и упал в воду, бранясь и сопя.
 — Мем! Уходи отсюда — или он тебя убьет! Беги!
 Джейн повернулась, и Мем заметила ее повисшую плетью правую руку — рука действительно была сломана. Мем, стоя по колено в воде, в отчаянии искала что-нибудь, что можно было использовать как оружие. Камень? Стиральную доску Джейн? Она не успеет добраться до стиральной доски — мужчина уже поднимался на ноги.
 Прижав к груди сломанную руку, Джейн пнула его ногой, но он успел схватить ее за лодыжку и опрокинул в воду. Затем, поднявшись на ноги — вода стекала с его рубашки, а злобный взгляд так и сверлил Мем, — мужчина выбросил вперед руку. Схватив Мем за юбку, он рывком потянул женщину к себе. Она с ужасом подумала, что сейчас ее первый раз в жизни ударит мужчина. Она попыталась опередить его, но удары ее кулачков сыпались ему на плечи, не причиняя никакого вреда.
 Мужчина хотя и был ростом ниже Мем, но кулачищи у него оказались точно кувалды.
 Мощный удар угодил ей в челюсть. Мем села на песок. Сперва она даже не поняла, что произошло, — голова пошла кругом, ее тошнило, в ушах звенело. Он уже снова подходил к ней, но тут что-то мягкое и черное вскользь коснулось ее щеки.
 Мем не сразу поняла, что это подол чьей-то юбки, но тут же услышала пронзительный голос своей сестры, — Бути пронеслась к кромке воды. Она размахивала небольшим чугунком. В следующее мгновение чугунок врезался в лоб мужчины. Бути же оступилась и, задохнувшись, упала на берег рядом с Мем.
 Кровь заливала лицо Хэнка. Он зажмурился, коснулся пальцами лба, ничего не видя, он опустился на четвереньки в воду. Джейн уже была рядом с ним, губы ее растянулись, обнажив свирепый оскал зубов. Она прыгнула Хэнку на спину, и голова его погрузилась в воду. Он попытался скинуть Джейн. Бути и Мем бросились ей на помощь, но она крикнула им, чтобы они не вмешивались. Сестры, остановившись на отмели — вода омывала их колени, — в оцепенении наблюдали, как Джейн держит голову мужчины под водой. Она держала его до тех пор, пока он не затих.
 С побледневшим лицом, дрожа всем телом, Джейн выпрямилась. Тело мужчины медленно всплыло на поверхность, и Джейн поспешно отступила на берег. Они все подались назад, с трудом преодолевая тяжесть мокрых юбок и слабость в ногах. Женщины, дрожа, стояли на берегу, стояли, не в силах вымолвить ни слова, а вода медленно несла бездыханное тело на середину реки, а потом дальше, вниз по течению.
 Когда тело скрылось из виду, они рухнули на песок и долго сидели молча.
 — О, Мем! Я пришла, чтобы показать тебе чугунок, который купила… — Бути развела руки и посмотрела на воду, но чугунка там уже не было. — И тут я увидела, как это чудовище бьет тебя, и я просто… — Она повесила голову и, задрожав, закрыла лицо руками. — Я его ударила… я его убила!
 Мем осторожно дотронулась до саднящей скулы. Вероятно, останется впечатляющий черно-багровый синяк. Она обняла Бути, которую продолжало трясти как в лихорадке.
 Джейн резко сказала:
 — Ты не убивала Хэнка, Бути. Это сделала я. Ты только сбила его с ног, а я держала его под водой, пока этот сукин сын не отдал Богу душу.
 Когда Мем обрела дар речи, она сказала, обращаясь к Джейн:
 — Он сломал тебе руку. У тебя губа разбита, а под глазом наверняка будет синяк. Я до сих пор не могу во все это поверить!
 — О, он делал вещи и похуже, — сказала Джейн, глядя в воду, словно опасаясь, что труп вдруг появится оттуда. Она положила свою сломанную руку на колени. — Его звали Хэнк Беррингер. Он был моим мужем. — Джейн глубоко вздохнула, потом закрыла глаза. — Меня зовут Элис Беррингер, а не Джейн Мангер. Я придумала себе это имя после того, как убежала от него. Я считала, что если убегу достаточно далеко… Но я не могла знать, что он пустится за мной в погоню. Да, мне нужно было об этом подумать.
 Глаза Бути расширились — ну точно пирожковые тарелки.
 — Вы ехали в Орегон, чтобы выйти замуж? Но ведь у вас был муж!
 Джейн хмуро уставилась на белье, разбросанное на берегу.
 — Он сломал мне ребра. Он ломал мне шейный позвонок. Теперь он сломал мне руку. Он пинал меня в живот так, что я потеряла двоих младенцев. Он угрожал, что засунет меня головой в кузнечный горн. — Джейн перевела на сестер горящий взгляд. — Я рада, что этот сукин сын мертв! Надеюсь, он будет гореть в аду! — Она сплюнула на землю. — Я знала: он убьет меня, если найдет. Он убил бы и Мем просто потому, что она подвернулась ему под руку. — Джейн посмотрела на Бути: — Ты спасла нам жизнь. Если бы ты вовремя не подоспела…
 Мем облизала губы, стряхнула песок с мокрой юбки.
 — Сейчас нужно позаботиться о вашей руке. И следует все рассказать мистеру Сноу. — Мем смотрела вниз по течению, боясь увидеть тело Хэнка Беррингера, застрявшее в ивняке, что рос на противоположном берегу.
 Джейн закрыла глаза.
 — Я сотни раз представляла, как я его убью. Я знаю, что мне теперь делать. — Она глубоко вздохнула, прижимая руку к груди.
 — Дайте мне время до ужина, а потом можете рассказать все мистеру Сноу. Сделаете это ради меня? Пожалуйста!
 Мем размышляла над историей Джейн, крепко прижимая к себе дрожащую Бути.
 — Куда ты пойдешь?
 Смех Джейн прозвучал резко и хрипло.
 — Всегда найдется мужчина, который ищет женщину. Не важно, в Орегоне или в одном из этих караванов, что впереди. Я найду кого-нибудь, кто мне поможет.
 — Один караван пройдет через горловину ущелья сегодня в полдень, — сказала Мем. — Он направляется в Калифорнию.
 Она не знала, почему решила рассказать об этом Джейн, может, потому, что они так много пережили вместе, преодолели столько трудностей. Да и кроме того, Мем знала, что случится с Джейн, если ее обвинят в убийстве мужа. Если не повесят на месте, то отправят в Миссури и отдадут под суд. И повесят там, потому что женщина не может убить своего мужа, как бы жестоко он с ней ни обращался.
 Джейн осмотрела свою руку.
 — Можно мне взять твою шаль? Мем молча встала и, подобрав свою старую шаль, вытрясла песок из ее складок. Они с Бути помогли Джейн наложить на руку повязку и проводили ее немного вверх по реке, пока не вышли из ивняка. Потом постояли, глядя на пустые, залитые солнцем фургоны.
 — Думаю, у меня получится, — пробормотала Джейн; на глазах у нее были слезы боли. — Я постараюсь скрыться и снова начать новую жизнь.
 — Будем надеяться, что у тебя все получится, — сказала Мем, глядя на Джейн так, словно видела ее впервые.
 Джейн Мангер — сбежавшая жена по имени Элис Беррингер. А Хэнк Беррингер мертв. Мем не могла заставить себя поверить в это. Все, что произошло в последние полчаса, представлялось ей действительностью, отраженной в кривом зеркале.
 — Так вы даете мне слово, что будете молчать до ужина?
 Мем кивнула, и Джейн обняла ее.
 — Скажите Перрин, что я хотела жить честно. Скажите ей, что… — Закрыв глаза, она стояла пошатываясь. — Спасибо. Вы обе… вы спасли мне жизнь.
 Слезы потекли по щекам Бути, слезы, которых она не замечала. Сестры стояли обнявшись; они смотрели, как Джейн быстро пошла к своему фургону. Они подождали у ивняка, пока Джейн не появилась снова, с саквояжем в здоровой руке. Она посмотрела на них, словно хотела навсегда запомнить их лица, потом развернулась и пошла к караванам, ставшим лагерем у прохода.
 — У нее все будет хорошо, — сказала Мем через несколько минут.
 Они наблюдали, как Джейн свернула к группе мужчин, работающих у фургонов, на холщовых крышах которых было написано: «Доедем до Калифорнии, чтоб нам лопнуть!»
 Бути отжала воду из своих юбок и расправила плечи.
 — Мем? Как ты думаешь, то, что я спасла жизнь тебе и Джейн, искупило мою вину… ну, что я тогда разболтала Джейку Куинтону?
 Мем заморгала:
 — Конечно. Это уж точно.
 — Тогда хорошо. — На лице Бути было написано удовлетворение. — Не могу дождаться, когда расскажу Августе, что и я совершила героический поступок. Я! — Она сделала шаг вперед, потом остановилась и обернулась к Мем. — О, дорогая, ты не поможешь найти мою теплую шаль? Совсем не похоже на июльскую погоду. И почему у нас не такой большой и веселый костер, как у других?
 Мем уставилась на нее, потом разразилась истерическим хохотом. Бути есть Бути, немного испуганная, слегка возбужденная. Однако Бути уже не та женщина, которую Мем знала в начале путешествия. Больше она не будет такой беспомощной, зависимой от обстоятельств и людей. Теперь это уже новая Бути Гловер.
 — Насобирай сучьев или коровьих лепешек, и я разожгу тебе костер, самый большой в лагере.
 — Вот переоденусь и пойду поищу растопку. — Бути вдруг широко улыбнулась. — И возьму с собой чугунок. На всякий случай.
 Покачав головой, Мем пошла за ней к фургону.
 — Бути! — Когда Бути остановилась у самого фургона, Мем сказала со слезами на глазах: — Я так рада, что ты отправилась со мной в это путешествие. Я горжусь, что ты моя сестра, и я тебя люблю.
 — О Мем! Ты никогда не говорила мне таких слов! — Лицо Бути осветилось радостью. — Я думала, что ты не хотела брать меня с собой. Я даже думала… — Она замолчала, и слезы блеснули на ее ресницах. — Я тоже тебя люблю. Я всегда хотела быть похожей на тебя. Но мне это никогда не удавалось.
 — Ты замечательная, когда остаешься сама собой.
 Сестры обнялись, и это было восхитительное мгновение, омраченное только одним обстоятельством — они причастны к убийству. И еще Мем вдруг вспомнила, что потеряла рисунок Тии — тот, где изображен Уэбб. Мем сказала себе, что ей не нужен никакой рисунок, пока она хранит его образ в своей памяти. На всю жизнь запомнит она это удивительное путешествие.




 Глава 19


  Из моего дневника. 
  Август 1852 года. 
  Джейн убежала. Я рада. У Джейн был острый, всевидящий взгляд. Иногда я замечала, как она смотрела сперва на меня, а потом на Коуди и все знала. Если бы ей не пришлось сбежать после того, как она убила своего мужа, я была бы вынуждена наказать ее. 
  Мне хочется наказать кого-нибудь за то, что мне так плохо. Мне хочется сделать это. У меня столько всего накопилось внутри. Я с трудом могу стоять прямо, у меня возникает боль в желудке, когда я вижу его с этой шлюхой. Я боюсь, что то, что началось как испытание для меня, превращается в нечто другое, я так боюсь, что его чувства к ней сильнее, чем ко мне. Я ее предупредила. Лучше ей убраться с моего пути. 
  Я уже близка к тому, чтобы наброситься на него со слезами и криками. Я устала от всех этих секретов. Устала до смерти от этой игры, в которую мы играем. Он пугает меня своими отношениями с этой шлюхой, испытывая глубину моей любви и моего доверия. Не знаю, сколько еще я смогу все это вытерпеть. У меня в голове все перемешалось. 
  Я поняла, он не сознается в нашей любви до конца путешествия. Но он считает возможным проявлять симпатию к этой шлюхе. У меня от этого болит голова, потому что я его не понимаю. 
  Единственное, что меня успокаивает, это возможность смотреть ему в глаза. Он садится напротив меня на спевках по пятницам у костра Копченого Джо. Я вижу его любовь. Я чувствую ее. Я понимаю тайные знаки, которые он мне посылает. И почему так не может быть всегда? Я бываю тогда так счастлива. Но потом, на следующий день, он смотрит мимо меня, словно я невидимка. И тогда мне хочется наброситься на него с руганью, терзать его, кусать и царапать. 
  Она говорила, что я не в своем уме. Время от времени я вспоминаю ее слова. Она была не права. Я не сумасшедшая. Я просто злюсь. Я так сердита! 
 Отрезок пути на юго-запад от Саут-Пас до форта Бриджер был таким пустынным, что вряд ли Перрин видела что-либо подобное. Даже полынь высохла и сморщилась при температуре, превышающей к полудню сто градусов [5] . Ручьи пересохли, и дно их растрескалось, словно головоломка, где нужно сложить мелкие кусочки, чтобы получилась картинка. Поскольку вода была слишком драгоценной, чтобы ее тратить попусту на умывание и стирку, толстый слой пыли покрывал лица, руки и одежду людей.
 Сара внимательно разглядывала грязь под ногтями, потом вздохнула и лениво ударила вожжами по спинам мулов. Теперь уже ни у кого не осталось полной упряжки. А от дюжины коров остались только две.
 — Мем правду сказала, Джейн действительно — я просто не могу думать о ней как об Элис — отправилась в Калифорнию? — переспросила Сара.
 И в третий раз Перрин повторила историю, которую ей поведала Мем. Скандал из-за сбежавшей жены, насильственная смерть мужчины и побег Джейн целую неделю были темой всех разговоров. У каждого костра восхищались храбростью Мем и героизмом Бути.
 Сара покачала головой:
 — Я до сих пор не могу атому поверить.
 Наклонившись, Перрин перевязала веревкой свою туфлю, чтобы не хлопала отставшая подошва. Она надеялась найти новые ботинки на распродаже в форте Бриджер, которого они достигнут завтра рано утром. Посмотрев на солнце, Перрин уже приготовилась ступить на подножку фургона и спрыгнуть на землю.
 — Я вернусь через два часа, — сказала она, завязывая ленты своей шляпки под подбородком.
 — Подожди.
 Когда Перрин посмотрела на Сару, она увидела под темным загаром розовый румянец на ее щеках.
 — Не уходи, — сказала Сара, не сводя глаз с пыльных спин мулов. — Конечно, если ты этого хочешь…
 Хотела ли она? Перрин чуть было не рассмеялась. Земля была такой сухой, пыль, поднимаемая колесами, — такой плотной и густой, что они с Сарой были единственными женщинами, которые шли за фургоном, когда кончалась их очередь править мулами. На их волосах осело столько пыли и грязи, что при ярком свете солнца они казались седыми.
 — Я согласилась помогать тебе править мулами, чтобы Кора могла ехать с Хильдой и учиться. Ты дала мне понять, что не нуждаешься в моей компании. Мы сошлись на том, что я буду идти позади, пока ты правишь, а ты — когда вожжи у меня. Ведь так?
 Перрин вдруг подумала о том, как сильно она переменилась за последние несколько месяцев. Когда-то у нее не хватало храбрости касаться деликатных вопросов, говорить без обиняков.
 — Жара невыносимая. Посмотри только, от земли поднимаются волны жара. — Сара бросила на нее косой взгляд. — Мне бы очень не хотелось идти пешком. Не могу представить, что ты этого хочешь.
 — Не хочу. Спасибо.
 Снова устроившись на сиденье, Перрин позволила себе расслабиться. Фургон то и дело подпрыгивал на ухабах. Жесткое деревянное сиденье все еще оставляло синяки у нее на теле, а зубы постоянно выбивали дробь, но это было гораздо лучше, чем спотыкаясь идти за фургоном, идти, задыхаясь в облаках горячей пыли.
 Они ехали в молчании с полчаса, прежде чем Сара, решительно откашлявшись, начала разговор:
 — Хочу прямо тебе сказать, Перрин. Ты и Джозеф Бойд согрешили против тех ценностей, что дороги мне больше всего в жизни.
 Перрин, сжав руки на коленях, смотрела через пыльную дымку на задок ведущего фургона.
 — Но я стала тебя уважать. Не понимаю, как можно презирать и одновременно уважать кого-то, но это на самом деле так.
 Склонив голову набок, Перрин заметила на дороге белеющие кости мула и гору брошенной кем-то мебели.
 — Ты ведь хотела быть представительницей от женщин, не так ли? — спросила она после продолжительного молчания.
 Сара утерла пот с шеи и затолкала носовой платочек под засученный рукав.
 — Я бы неплохо справилась с обязанностями представительницы.
 — Да, конечно.
 Следующую милю они проехали молча.
 Сара тяжело вздохнула:
 — Когда ты просила за Уинни, я спрашивала себя: смогла бы я поступить так же? И скажу по совести: нет, не смогла бы, я бы попросила мистера Сноу отправить Уинни домой тотчас же, как только обнаружила, что она пристрастилась к настойке опия.
 Перрин наклонила голову и принялась рассматривать свои ногти.
 — Именно так мне, наверное, и следовало поступить, — пробормотала она.
 Сара внимательно посмотрела на Перрин:
 — Я была не права. В конце концов Уинни сама упустила свой последний шанс, но она получила его благодаря тебе. — Сара задумалась. — После смерти майора я решила, что и моя жизнь кончена. Поскольку Чейзити не наводнен подходящими мужчинами, я распрощалась с возможностью вторично выйти замуж и заиметь детей. Но то, что ты сказала, когда просила за Уинни, относится и ко мне тоже. Это путешествие — мой последний шанс. Это последний шанс для всех нас.
 — Даже для меня? — тихо спросила Перрин. Сара медлила с ответом.
 — Я обычно встречалась с тобой на улицах Чейзити. Меня всегда поражало, как скромно и обыкновенно ты выглядела, словно приятная и достойная женщина. — Она пристально посмотрела на вспыхнувшие румянцем щеки Перрин. — Я считала, что грешница должна и выглядеть грешной. И была возмущена, что ты ведешь себя так, словно твои грехи тебя не коснулись.
 Перрин поджала губы и снова уставилась на свои ногти. Она услышала, как Сара еще раз тяжело вздохнула.
 — Я наблюдала за тобой и пришла к выводу, что у тебя были веские причины, чтобы затащить Джозефа Бонда к себе в постель. — Она помолчала, но Перрин не давала ей никаких объяснений. — Не мне судить, это дело — между тобой и Создателем. Но и я в своей жизни понаделала немало ошибок и полагаю, что могу простить и твои.
 Перрин не сводила глаз со своих рук. Она не знала, обижаться ей или благодарить Сару.
 — Но это еще не все, — добавила Сара; ее лицо заливала краска. — Кое-кто беспокоится, не кончишь ли и ты, как Уинни.
 — Что? — Перрин подняла голову. Сара устремила свой взгляд на спины едва бредущих мулов.
 — Уинни упустила свой последний шанс. Некоторые думают, что ты на грани того же.
 — Прости. Я не понимаю, о чем ты говоришь. — Но Перрин догадывалась, о чем речь, и ее лицо вспыхнуло.
 — Мы тут не слепые. Мы видим, как вы с капитаном Сноу смотрите друг на друга. — Руки Сары крепко сжали вожжи. — В Орегоне мы будем соседками, Перрин. Большинство из нас решили забыть о том, что произошло у тебя с Джозефом Бондом. Мы постараемся забыть об этом, потому что благодарны тебе за твои труды и помощь. Мы уважаем тебя за справедливость, особенно по отношению к Августе. Это, должно быть, нелегко. Ты заслужила свой шанс.
 — Но?.. — прошептала Перрин. Сара посмотрела прямо ей в глаза.
 — Но если ты согрешишь с капитаном Сноу, а среди нас есть и такие, кто думает, что ты можешь… — Она глубоко вздохнула. — Если ты и капитан Сноу… ну…
 — Я поняла, что ты хочешь сказать, — произнесла Перрин.
 — Мы выберем другую представительницу, если… ты понимаешь. Мы станем избегать тебя. Мы будем отворачиваться от тебя на улицах в Кламат-Фоллс. Мы не простим и не станем смотреть сквозь пальцы на твое новое падение. Ты упустишь свой шанс точно так же, как и Уинни.
 Закрыв глаза, Перрин оперлась о жесткую спинку сиденья. Изоляция и вынужденное одиночество, которыми угрожала Сара, теперь стали для нее очевидными — это то, чего она может ожидать, если они с Коуди повторят свою ошибку.
 — А что, если я скажу, что люблю Коуди Сноу? — прошептала она, потрясенная своим признанием.
 Перрин повторила эти слова мысленно, словно проверяя их правдивость. Да, она любила силу Коуди и его уверенность в себе, его убежденность и даже его упрямство. Она любила его ясный образ мыслей, его прямой и открытый взгляд. Любила блеск его синих глаз, его осанку. Ей нравились те чувства, которые он вызывал в ней, когда они оставались наедине.
 — Тогда мне тебя жаль, — сказала наконец Сара, щурясь от пыли. — Выбирай — любовь или честь. Воцарилось молчание.
 — У тебя есть деньги, чтобы заплатить своему орегонскому жениху и избавиться от союза с ним?
 — Нет.
 — А мистер Сноу заплатит твоему жениху?
 Перрин утерла пот со лба.
 — Мистер Сноу дал понять, что не хочет повторно жениться. Он ничего не знает о моих чувствах.
 — Пойми же, в караване есть люди, которые думают о тебе самое плохое. Люди, которые никогда не простят тебе, если ты обманешь своего жениха с другим мужчиной, не важно, что ты или он чувствуете. — Сара пристально посмотрела на Перрин. — Тебе придется заплатить высокую цену, если ты предашь мужчину, который платит за твой проезд до Орегона.
 Перрин заметила, что головной фургон свернул с дороги и направился к месту, где они остановятся для полуденного отдыха. Через шесть часов она встретится с Коуди, чтобы обсудить события дня. И тут Перрин захлестнула волна отчаяния. Ее будущее зависит от того, справится ли она со своими запутанными чувствами к нему.
 — Сара! Поскольку мы говорим прямо… кто же так ненавидит меня, что проскользнул в мой фургон и разрезал одно из платьев на ленточки? — Она отправилась в путешествие с тремя летними платьями, теперь у нее всего два, оба пыльные и грязные.
 — Силы небесные! — Сара замотала головой. — Кто-то разрезал одно из твоих платьев? Перрин кивнула:
 — Я… у меня была «валентинка», которую отец послал моей матери. Это единственное, что осталось у меня от родителей. Я хранила ее в маленькой шкатулке, закрытой на замок. Тот, кто взломал замок и украл «валентинку», не взял денег. Но отнял у меня то, что я ценила больше всего.
 Перрин до сих пор не могла говорить об этом без слез. Утрата «валентинки» была для нее огромной потерей.
 — Силы небесные! — повторила Сара и потянулась за вожжами. — Перрин… я знаю, есть люди, которые тебя не любят, но… Я скажу тебе одно: будь осторожна.
 Форт Бриджер походил скорее на торговый пункт для трапперов, чем на военный гарнизон. Коуди дал всем два часа на посещение форта и осмотр скудных товаров, выставленных на продажу. Кроме шерстяных одеял и дешевых побрякушек, невесты мало что могли там найти.
 После того как разочарованные женщины вернулись к своим фургонам, Коуди и Уэбб встретились с Джеймсом Конклином за бревенчатым зданием гарнизона, рядом с разложенными на прилавке ручными зеркалами и чугунными горшками.
 — Пропустим по стаканчику виски за возвращение домой, — предложил Конклин.
 — Не сегодня, — возразил Коуди.
 Среди гарнизонов, которые вели торговлю с индейцами, такие, как форт Бриджер, пользовались дурной славой из-за подделки виски с помощью табака и перца.
 Считалось, что индейцам нравится их «огненная вода». Но любой, кто с почтением относился к собственным внутренностям, не прикасался к такой бурде.
 — Нам нужны кое-какие сведения.
 — Ну, в этих местах сведения нынче очень дороги.
 Вынув золотую монету из жилета, Уэбб покрутил ее в пальцах; солнечный луч соблазнительно вспыхнул на золоте. Он посмотрел на круглую плешь на макушке Конклина.
 — Здесь проезжал Джейк Куинтон?
 Конклин схватил монету, когда Уэбб подбросил ее вверх.
 — Один из парней Куинтона был здесь. — Он отошел, чтобы поправить выставленные на продажу ручные зеркала. — Скво любят собой любоваться. Они готовы пожертвовать целым состоянием ради зеркальца.
 Бросив на него сердитый взгляд, Коуди сделал шаг вперед и бросил Конклину еще одну золотую монету с орлом.
 — Это — за остальную информацию.
 Конклин осклабился.
 — Имя того человека — Рейланд. Сказал, что они с Куинтоном вернутся этим же путем до того, как выпадет снег. Говорил, что, возможно, у них будет груз оружия и пороха. Он хотел узнать, сколько я дал бы за подобный товар.
 — И каков был твой ответ? — резко спросил Уэбб. Поросячьи глазки Конклина алчно сверкнули.
 — Ты знаешь, сколько индеец готов заплатить за карабин и горсть пороха? Да он готов снять последнюю шкуру со своего вигвама, чтобы купить пушку. Да он украдет последнюю рубашку, в которой спит его скво! Фургон с оружием и порохом стоит баснословных денег.
 Коуди нахмурился. Если он и лелеял смутную надежду, что Куинтон обратит свое внимание на что-то другое, то теперь эта надежда умерла вместе со смехом Конклина.
 — Мы поднажмем на уроки стрельбы, — бросил Коуди, когда они с Уэббом садились на лошадей.
 Полоска кружев, высовывающаяся из-под его потника, была настолько несообразной, что он удивился, почему не заметил ее раньше. Когда Коуди потянул за нее, ему в руку упали обрывки старинной «валентинки». Заинтригованный, он попытался составить разорванные клочки вместе. Надпись была такой выцветшей, что он не мог прочесть ни того, что там было написано, ни имени отправителя. Он выругался сквозь зубы. Еще одна тайна! Коуди швырнул лоскутки через плечо и ударил шпорами бока своей клячи.
 Он думал о смысле этих посланий. Нож в его одеяле явно являлся предостережением. Но каким именно — он не имел ни малейшего представления. То, что в его потник вонзили нож, прорезали его флягу для воды и располосовали завязки его кожаных наколенников — все это указывало на мужчину. Но пирог, ленты и «валентинка» — явно женские послания.
 Он был уверен, что ни один из новых погонщиков не соблазнится его пожитками. В первую очередь ему на ум пришла Перрин — это она подбрасывает ему странные предметы. Но все его существо противилось этой мысли.
 Итак, кто же это делал? И что все это значит?
 Самая приятная часть дня для Августы наступала тогда, когда караван останавливался на ночь и невесты выстраивались перед фургоном с оружием, чтобы получить вечернюю порцию пороха и пуль. Потом, пока было еще светло, они шли за Коуди на стрельбище, которое Майлз Досон устраивал где-нибудь в стороне от фургонов.
 После нескольких недель тренировок Августа больше не дрожала, когда вскидывала на плечо свой карабин. Она уже научилась стрелять, не позволяя ружейной отдаче бросать ее наземь, она могла стрелять не зажмуриваясь, и умела перезаряжать ружье.
 К своему удивлению, она оказалась одним из самых метких стрелков среди женщин. Как только Августа поняла, что ее удивительные успехи не случайность, ее уверенность в себе возросла.
 Теперь дни ее проходили в ожидании того момента, когда она встанет перед мишенью. Ей нравилось ощущать на плече вес ружейного приклада, ей доставлял удовольствие запах пороха, который висел в воздухе после выстрела. Каждый раз, когда Августа попадала в мишень, она дрожала от возбуждения. Она даже не возражала против того, чтобы потом почистить ружье, как настаивал Коуди. Имея карабин в своем фургоне и зная, как им пользоваться, она чувствовала себя смелой и сильной.
 В Чейзити Августа считала себя чрезвычайно значительной и важной особой. Теперь она поняла, какой мелкой была ее гордыня. Пока правишь этими глупыми мулами, не остается ничего другого, как размышлять, и Августа много думала над словами Перрин. Ее значимость в Чейзити основывалась на высоком положении в обществе, но это положение — результат достижений ее предков и отца. Ее место в обществе не имело ничего общего с ее личными заслугами. Она и пальцем не пошевелила, чтобы заслужить уважение горожан, — просто родилась в семье Бойдов. Подобное открытие ошеломило Августу.
 Теперь же с помощью Уэбба Коута она добилась реальных побед. Никогда она не будет больше ждать чьей-то помощи, чтобы причесаться, приготовить обед или постирать белье. Она научилась управлять фургоном, разводить костер, ставить палатку. А теперь сможет и защитить себя.
 — Августа, ты ведь сможешь отстрелить наконечник от вязальной спицы! — Бути с трудом подняла к плечу свой тяжелый карабин. Она закрыла один глаз и прищурила другой, глядя вдоль дула, а оно медленно клонилось к земле.
 — Нет, Сара — самый лучший стрелок, — заметила Августа. Ее целью было научиться стрелять так же метко, как Сара Дженнингс. — И Мем стреляет неплохо. И уж конечно, никто из нас не может так ловко орудовать чугунком, как ты.
 Все на линии огня повернулись и посмотрели на Августу. Перрин первая не удержалась от смеха, потом засмеялись все.
 — Никогда бы не подумала, что ты умеешь шутить, — улыбаясь, сказала Бути, зардевшись краской от удовольствия.
 Августа заморгала. Боже правый! Она действительно сделала остроумное замечание. Все улыбались ей, и Бути тоже. В смятении она развернулась к мишени и спустила курок.
 Только по чистой случайности она не пристрелила Коуди Сноу, который, не ожидая выстрела, метнулся к Уне Норрис. С бьющимся сердцем Августа обмахивала лицо руками, пытаясь отдышаться. Какая она идиотка — выстрелила, не успокоившись!
 Коуди строго посмотрел на нее, петом повернулся к Уне. Он схватил дуло ее ружья и рывком направил его в небо. Теперь Августа заметила, что до того, как Коуди поправил ружье Уны, оно было направлено прямо в живот Перрин.
 — Сколько раз можно вам повторять! Небо, земля или мишень. Черт побери, не надо целиться в человека, если не хотите его убить! — Он со злостью посмотрел на Уну. — Несчастный случай может стоить одной из вас мужа. Я говорил вам с самого начала. Орегонские женихи не возьмут в жены калеку. Они хотят иметь здоровых жен, без дырок от пуль.
 Уна, побледнев, в упор взглянула на Коуди.
 — Я устала от всех этих секретов и игр!
 — Это не игра. И здесь нет никаких секретов. Куинтон вернется, и рассчитывайте на это!
 Августа была удивлена — чопорная, невозмутимая Уна пустилась в пререкания со Сноу, глаза которого сверкали гневом. Подбородок Уны взлетел вверх, щеки ее то полыхали огнем, то бледнели. Нахмурившись, Августа вдруг вспомнила, как Уна разбила в припадке ярости ее чашку.
 — Я не желаю стрелять. Я надеялась, что вы будете меня защищать!
 Коуди холодно смотрел на ее горящие глаза и трясущиеся губы.
 — Прекрасно, — коротко кивнул он. Потом взял из рук Уны карабин и подошел к женщинам, стоящим у линии огня.
 — Когда Куинтон нападет снова, а он это непременно сделает, вот чего я хочу от вас, леди… Сара Дженнингс, Августа Бойд, Мем Грант и Перрин Уэйверли — наши лучшие стрелки. Я хочу, чтобы каждая из них находилась на одной из сторон четырехугольника под фургоном. Хильда Клам, Бути Гловер, Кора Троп и Тия Ривз будут заряжать ружья. Уна Норрис будет оказывать помощь раненым. Возражения есть? — спросил он, посмотрев в упор на Уну.
 Ему никто не ответил.
 — Отлично. — Коуди обвел глазами женщин, внимательно глядя, как они держат оружие. — На сегодня достаточно. Все свободны.
 Уна развернулась и побежала мимо Августы к своему фургону. Августа смотрела на нее, вспоминая, что и сама еще недавно боялась огнестрельного оружия и тоже считала, что мужчины должны взять на себя ответственность за ее безопасность. Может быть, ей стоит переговорить с Уной и объяснить, какое это приятное ощущение, когда можешь сама постоять за себя.
 Она обдумывала эту идею, пока чистила свой карабин, потом выбросила Уну из головы. Уна — угрюмое маленькое ничтожество.
 Перед тем как вернуться к своему фургону, чтобы приготовить ужин, Августа бросила беглый взгляд на лица команды стрелков, размышляя, кто же из них подглядывал за ними с Уэббом. Хотя это было так давно, что, наверное, Уэбб был прав: эта любопытствующая не видела ее лица. Если бы шпионка видела Августу, эта история давно бы выплыла наружу.
 Она начала уже чувствовать себя в безопасности и временами теряла бдительность. Почти дважды ее чуть было не засекли, когда она смотрела на Уэбба тоскливым взглядом. Сперва Мем, а потом эта заноза Кора.
 Когда ее костер разгорелся достаточно жарко, она повесила котелок с супом над пламенем, налила в миску воды и вымыла руки и лицо. Ей нравилось как можно дольше тянуть время перед тем, как опустить подножку фургона, нравилось угадывать, что сегодня вечером оставит ей Уэбб. Иногда он оставлял дичь: кролика или кусок оленины — она прилично научилась готовить их. Время от времени он оставлял ей растопку для костра — щедрый дар. Дважды он оставлял ей маленьких деревянных резных зверушек, вытесанных из карликового дуба. Августа очень дорожила резным оленем и медведем, хотя подозревала, что это индейские штучки; она постоянно носила их в кармане, чтобы всегда иметь возможность коснуться их и подумать о нем во время долгого дня, проходящего в одиночестве.
 Сегодня вечером она обнаружила букет диких люпинов. Подарки, которые чуточку облегчали ей жизнь, были предпочтительнее, но и букет тоже неплохо, решила она, размышляя, как же ей с ним поступить.
 — Августа! — позвал голос Бути из сгущающейся темноты. — Ты пойдешь с нами к костру Копченого Джо на собрание?
 Каждую пятницу Копченый Джо предлагал свой костер как место сбора. Кто-то рассказывал истории или читал вслух при свете пламени. Иногда они пели хором любимые песни. Иногда просто сплетничали или обменивались рассказами о своей жизни.
 — Там будет Перрин, — напомнила Мем, выступая из темноты.
 Известие о том, что Перрин тоже придет, повлияло на решение Августы.
 — Спасибо, но думаю, что я останусь у себя и пораньше лягу.
 Несомненно, она должна быть благодарна Перрин. Но Перрин Уэйверли все-таки была шлюхой, соблазнившей ее отца, а Августа не могла ей этого простить. Чувства благодарности и ненависти вели между собой постоянную войну. Самое простое — избегать тех мест, где может оказаться Перрин.
 Почистив чугунок и миску, Августа, сидя у костра, починила порвавшийся подол, подготовила посуду для завтрака. Затем вытащила палатку из фургона и натянула ее на колышки, которые вбила еще раньше. Постелив себе постель, она возвратилась к затухающему пламени и стала прислушиваться к пению, доносившемуся от костра Копченого Джо.
 Тяжко вздохнув, она вскинула голову и взглянула на луну, вспоминая узенький серпик, который висел в небе в ту ночь, когда Уэбб поцеловал ее. Глаза ее закрылись, линия губ смягчилась. Все подробности той давно прошедшей ночи были свежи, как воздух, который она вдыхала. Словно это случилось вчера.
 Тихий стон сорвался с ее губ. Августа опустила голову. Что она собирается делать? Ночи для нее были пыткой — она желала мужчину, с которым средь бела дня отказывалась говорить. Их отношения не были ясны до ультиматума Коуди — она должна научиться всему за одну неделю. Теперь их отношения с Уэббом усложнились, от чего в ее голове все путалось, когда она пыталась разобраться в своих чувствах.
 Днем Уэбб казался замкнутым и ко всему безразличным. Когда он обращался к ней, голос его становился холодным, взгляд — ничего не выражающим. Но почти каждый вечер он оставлял ей маленький подарок. Он больше не заговаривал с ней с той ночи, когда учил ее, как развести костер и устанавливать палатку. Но она чувствовала его присутствие, а тут еще эти подарки…
 Августа понимала, что Уэбб специально не замечает ее, потому что уважал ее желание. Но чем больше Августа думала о нем, тем сильнее хотела встречи с ним наедине. Возможно, он украдет у нее еще один поцелуй. Она мечтала, потакая своим новым фантазиям, что, возможно, у них будет тайная романтическая связь до конца путешествия. Только поцелуи, ничего больше, и они будут абсолютно благоразумны, и никто и никогда не раскроет их тайну.
 Безобидное развлечение, о котором никто больше не узнает, добавит немного пикантности путешествию и разрушит монотонность ее дней. Воспоминания о нескольких поцелуях Уэбб будет лелеять всю жизнь, а она удовлетворит свое любопытство и преспокойненько выбросит его из головы. Позволяя ему время от времени целовать себя, она просто отблагодарит его за то, что он помог ей остаться в караване.
 Августа слышала песни, доносящиеся от костра Копченого Джо. Уэбб редко присоединялся к ним. Скорее всего он сейчас с мужчинами, охраняющими фургон с оружием.
 Ей нужно пойти в этом направлении. Она станет расспрашивать его о переправе, которая планируется на завтра, и незаметно уведет его от других мужчин. Они пойдут в жаркую темную ночь вместе. Возможно, руки их соприкоснутся, возможно, он заключит ее в объятия и прижмет к своему великолепному телу.
 О Господи, она вся горит от страсти к нему! Она так страстно желает его!
 Он отказался отойти от группы мужчин, охранявших фургон с оружием. Августа дважды невнятно пробормотала свой вопрос и поворачивалась лицом к темноте, подергивая кисточки на своей шали, всячески намекая Уэббу, чтобы он следовал за лунным светом, мерцавшим в ее волосах. Но Уэбб стоял, прислонившись к колесу фургона, и просил ее повторить вопрос.
 С горящим лицом, досадуя на то, что он привел ее в замешательство, Августа растворилась в тени, там, где свет костра превращался в темноту. Она все еще надеялась смутить его: она расскажет о его маленькой игре, чтобы отплатить ему за то, что он поставил ее в неловкое положение.
 — Я пришла поблагодарить вас, мистер Коут, за вашу помощь, — выпалила Августа. — И за подарки.
 Гек Келзи и один из новых погонщиков слышали каждое ее слово. Они расскажут всем, что полукровка-индеец делал тайные подарки белой женщине.
 Теперь ей и самой казалось, что его подарки являлись наглостью с его стороны. Августа не отрываясь смотрела на его высокие скулы и мощные плечи; она почувствовала, что ее губы задрожали, почувствовала жаркую волну, захлестнувшую ее. Августа ненавидела его за то, что он вызывал в ней приступ желания, за то, что, увидев его, она трепетала. Это ужасно! У нее голова идет кругом от любви к дикарю.
 — Не следует трусливо прятаться за моим фургоном, словно змея. Вы можете предложить свою помощь открыто. — Отчаянное желание наказать его окрасило ее слова сарказмом. — Все знают, что я никогда не унижу себя фамильярностью с полукровкой. И сомневаюсь, что вы осмелитесь оскорбить меня: ведь стоит мне только крикнуть, как прибегут полдюжины мужчин, чтобы убить вас, если вы прикоснетесь своими грязными руками к белой женщине.
 Свет костра озарил точеные черты Уэбба, застывшего у колеса фургона. Его черные глаза смотрели на Августу с таким презрением, что она, задохнувшись, отступила назад.
 Она ощутила приступ тошноты. Все было не так, как ей думалось. Она хотела найти его не затем, чтобы заставить возненавидеть себя, — она пришла в надежде пройтись с ним под луной, страстно желала задохнуться в его объятиях. А вместо этого, испугавшись, набросилась на него. Но испугалась чего? Отказа, который читала в его взгляде? Но это же смешно!
 Губы Уэбба скривились в усмешке, голос его прорезал ночь словно острый нож.
 — Вы заблуждаетесь, мисс Бойд, — холодно проговорил он. — Я никоим образом не помогал вам. Я не дарил вам подарков. Я не прятался в тени вашего фургона.
 Гек Келзи и новый погонщик медленно подошли к костру, переводя взгляд с Августы на Уэбба. Гек явно волновался, слушая перебранку между Августой и Уэббом.
 — Вы лжете, — невозмутимо заявила Августа. Она даже обрадовалась, что события разворачивались именно таким образом. Ей необходимо было напомнить себе, что все индейцы — лгуны и, как бы это глупо ни звучало, будут лгать, отрицая все на свете, даже такие приятные вещи, как подарки.
 — Неужели вы думаете, что я не узнала ваш акцент в ту первую ночь? — с вызовом спросила Августа.
 Темные волосы Уэбба разлетелись по плечам, когда он повернулся к Геку Келзи.
 — Здесь есть только один человек, который может подражать моему голосу. Черт побери, твоя работа, Келзи?
 Гек откашлялся и нерешительно улыбнулся Августе.
 — Простите, мадам. Я знал, что вам нужна помощь, и я просто подумал, что вы прислушаетесь к советам мистера Коута, а меня не захотите слушать. Поэтому я просто… Это только… в первые два дня я притворялся Уэббом. Ну, что касается подарков… то они от меня.
 — От вас?! — Августа в ужасе уставилась на Гека. Значит, это Гек Келзи — он прошел с ней рука об руку через все препятствия, которые она должна была преодолеть, чтобы выжить! Гек Келзи оставлял ей маленькие подарки! В голове у Августы все смешалось; она старалась припомнить, не говорила ли она чего-нибудь о той давно минувшей ночи в тополях и о поцелуях, которые отдала Уэббу. Но Августа была слишком расстроена, чтобы вспомнить о том, что говорила.
 Густой голос Уэбба перебил невнятное бормотание Гека:
 — Можете быть спокойны, мисс Бойд, я никогда больше не приближусь к вашему фургону. Я совершенно не нуждаюсь в вашем обществе.
 Он пристально посмотрел на нее. Губы его скривились в усмешке. Потом он резко повернулся, и темнота поглотила его.
 Заламывая руки, Августа пыталась не смотреть на Гека и на погонщика, который разглядывал ее с явным любопытством. Она смотрела в ту сторону, куда ушел Уэбб. Ей хотелось, чтобы он вернулся, чтобы остался шанс начать все сначала. Все произошло совсем не так. Почему ее прекрасные фантазии обрели такой ужасный поворот? Слезы отчаяния капали с ее ресниц.
 — Мисс Бойд! — Гек Келзи снял шляпу и смущенно улыбнулся. — Могу я проводить вас к вашему фургону?
 Она отшатнулась от него:
 — Оставь меня одну… ты… предатель! Кузнец! Не смей больше разговаривать со мной!
 Подобрав юбки, Августа опрометью бросилась в свою палатку. Сердце ее стучало так, что она подумала: оно вот-вот разорвется у нее в груди. Сложив на груди руки и смаргивая горячие слезы, она уставилась на крышу палатки.
 Это был Гек Келзи, кузнец… Значит, это он помогал ей, он оставлял ей сувениры на память о своей привязанности. Не Уэбб! Не тот мужчина, о котором она думала день и ночь, не тот мужчина, по которому она тосковала, о котором мечтала, которого ежеминутно желала.
 Рыдая, она поняла, что ею увлекся кузнец, а полукровка-индеец ее отверг. Она чуть было не задохнулась от истерических слез. Поколения Бондов нашептывали ей в уши слова презрения.
 Они разбили лагерь под тенью кедров, рядом с горячими источниками, и все пошли взглянуть на маленький гейзер, пыхтевший на берегу реки.
 — Какая роскошь! — вздохнула счастливая Бути. — Не нужно греть воду для чая, я просто наберу кастрюлю кипящей воды из этой лужицы. — Она подняла свою кружку, глядя на Мем.
 Мем рассмеялась, вытащила шпильки из своих волос, чистых и блестящих — она уже искупалась, — и начала заплетать волосы в косу.
 — Я была бы счастлива остаться тут, — сказала она. — Только подумай. Горячая вода круглый год, небольшой гейзер вместо фонтанчика во дворе и роскошные кедры. Красота!
 Выпив чаю, Бути сполоснула свою чашку, потянулась и подавила зевок.
 — Я хочу тебе кое-что сказать. Ты помнишь тот день, когда сбежала Джейн?
 Мем закатила глаза, затем наклонилась, чтобы сгрести в кучу золу кострища. Приготовив продукты для завтрака, она закрыла полог фургона.
 — Как я могу забыть?
 — Мы говорили о мистере Коуте в тот день, помнишь?
 Мем устало вздохнула.
 — Да, припоминаю.
 Бути внимательно посмотрела ей в лицо.
 — Ты все еще встречаешься с мистером Коутом у костра Копченого Джо каждую ночь?
 — Не каждую, — ответила Мем.
 Оглядевшись и убедившись, что никто не может их подслушать, Бути подошла к Мем поближе и прошептала:
 — Я знаю, ты поехала в это путешествие в поисках приключений. Ну, возможно, мистер Коут — самое большое твое приключение. Я просто хочу сказать, что… если… — Щеки ее заалели. — Ну, можно сделать так, что мистер Сейлз никогда не догадается, что у тебя был кто-то еще до него. Я, как женщина, бывшая замужем, могу дать тебе в этом деле совет.
 — Бути Грант Гловер! Ты меня насмешила! — Мем уставилась на сестру. — Я правильно поняла? Ты дала мне разрешение на романтическое свидание?
 — Конечно, нет! — Бути вытянулась во весь свой маленький рост. — Я только хотела сказать, что, если разразится катастрофа, я тебя не оставлю. — Мотнув головой, она опустилась на колени и полезла в палатку. Полог возмущенно захлопнулся за ней.
 Мем широко улыбнулась. Она вдруг почувствовала его присутствие, и улыбка сменилась на ее лице выражением ожидания. Отвернувшись от угольев костра, Мем дала глазам привыкнуть к темноте и сразу увидела его — он стоял у кедра. Она гадала: как долго он тут находился, наблюдая за ней своими черными, все понимающими глазами? Иногда Мем удивлялась тому, что могла доверять свои маленькие секреты этому человеку — все секреты, кроме одного, который хранила в своем сердце. Но, возможно, он знал и этот секрет — знал, что она его любила.
 Последнюю неделю Мем не так часто видела Уэбба. Между фортом Бриджер и источниками они сделали несколько тяжелых переправ через ручьи. Кроме того, Уэбб обычно ехал впереди каравана, высматривая удобные места для лагеря, а также следы банды Куинтона. И в тот единственный раз, когда они встретились у костра Копченого Джо на прошлой неделе, Мем тотчас же поняла: что-то изменилось.
 В первый раз разговор у них не клеился. По его взгляду она не могла догадаться, о чем он думает. А когда она поднялась, чтобы уйти, он тоже встал, пристально глядя на нее, словно чем-то озадаченный. Потом он сказал слова, которые Мем никак не ожидала услышать от мужчины:
 — Ты такая красивая.
 Когда она поняла, что он не шутит, она так разволновалась, что поспешила уйти.
 Но с той ночи Мем не могла больше думать ни о чем другом.
 Подавив вздох, размышляя о том, что они скажут друг другу, Мем приподняла юбку и пошла в темноту прочь от затухающих угольев. Запах кедра донесся до нее еще до того, как она его увидела. Она почувствовала руки Уэбба на своих плечах и услышала, как он шепотом произнес ее имя. Ее сердце распахнулось ему навстречу.
 Мем не колебалась. Это было так естественно — наконец-то оказаться в его объятиях. Она, закрыв глаза, прислушивалась к биению его сердца, которое билось в унисон с ее сердцем, она вдыхала свежий запах его волос и кожи. Мем так долго представляла себе этот момент, что даже удивилась — уж не почудилось ли ей все это?
 — Мем, — сказал он, дыша в ее огненные волосы. — Моя красавица Мем.
 Ее сердце старой девы затрепетало. По причинам, которых Мем никак не могла понять, сегодняшняя ночь вдруг обратилась в сказку, в которой свет звезд, кедры и этот необыкновенный мужчина принадлежали только ей. Завтра она превратится в обычную непривлекательную барышню и, возможно, поймет, что придумала все это. Но сейчас ночь была волшебным сном, и Мем не хотела просыпаться.
 Она коснулась ладонями его лица, заглянула в глубину его глаз, потом приподнялась на цыпочки и бесстыдно прижала свои губы к его губам. В то же мгновение она почувствовала напряжение его плоти и ответный жар в собственных чреслах. Вот, оказывается, что ощущают двое, когда чувствуют зов желания друг к другу. Это как летняя гроза, как электрический ток, идущий по коже, воспламеняющий все тело. Руки Уэбба, сомкнувшиеся вокруг ее талии, вызвали в ней трепет; у Мем перехватило дыхание.
 Когда их губы разомкнулись, Уэбб долго смотрел в ее светящиеся мягким светом глаза. Улыбнувшись, она снова поцеловала его, поцеловала нежно и доверчиво. И вдруг приняла решение.
 — Да, — прошептала она. — Да, Танка Тункан.
 — Ты уверена? — произнес он хриплым голосом, едва оторвавшись от ее губ. — Ты хорошо об этом подумала? О нас?
 — Я никогда ни в чем не была так уверена.
 Не важно, что уготовило для нее будущее, какие радости и какие горести. Мем знала только одно: если она не последует велению своего сердца сейчас, сегодня ночью, то потом до конца своих дней будет жалеть, что у нее не хватило храбрости. Когда она состарится, то будет согревать себя воспоминаниями об этой волшебной ночи и об этом мужчине.
 Взяв ее за руку, Уэбб снова заглянул ей в глаза и повел в кедровую рощицу, прямо к освещенному звездным светом водоему, согреваемому горячими источниками. Когда Мем поняла, что он собирается делать, она тихонько рассмеялась.
 — Сегодня ночь волшебная, — тихо сказала она, ее пальцы неловко расстегивали крючки на лифе платья. — Сегодня мы можем говорить, что нам вздумается, делать, что хочется. Завтра все будет забыто.
 — Нет, — хрипло произнес Уэбб, крепко прижимая ее к груди и целуя так страстно, что она едва не упала в обморок словно школьница. Нежно трепетной рукой он распустил ее косу и расправил огненно-рыжие волосы по плечам. — Сегодняшнюю ночь мы будем помнить всегда. Сегодняшняя ночь — это обещание, клятва. Неужели ты думаешь, что я так плохо тебя знаю, что буду доволен всего лишь одной ночью с тобой? Что я так мало тебя уважаю? Так мало тебя люблю?
 Мем пошатнулась; ей показалось, она вот-вот лишится чувств.
 — Любишь меня? — Ее пальцы впились в его плечи. — Уэбб, пожалуйста. Не нужно так шутить. Я не переживу, если…
 Он прикрыл ее губы кончиками пальцев и еще крепче прижал к себе.
 — По обычаям народа моей матери мужчина клянется в своей любви, омывая тело своей любимой в ручье. Если женщина разделяет его чувства, он отдает ей свое сердце вместе со своим телом. — Уэбб накрыл ладонями ее груди, и Мем показалось, что выцветший ситец растаял под его руками. — Ты войдешь со мной в пруд, Женщина, Которая Хочет Познать Мир? — Он поцеловал ее в лоб. — Если ты сделаешь это, ты поклянешься быть моей сегодня и всегда.
 Счастливые слезы заблестели у нее в глазах.
 — Но я думала, что ты и Августа…
 Он заставил Мем замолчать, впившись поцелуем в ее губы, и она тотчас поняла: Августе нет места ни в его сердце, ни в его мыслях.
 — Я люблю тебя, Мем. Многих мужчин ослепляло фальшивое золото. Но немногим повезло так, как мне, — ведь я нашел подлинное сокровище.
 Мем обвила руками его шею и возвратила ему поцелуй с такой страстью, которая испугала их обоих. Потом она, которая никогда прежде не раздевалась даже перед женщиной, не говоря уж о мужчине, сбросила с себя одежду и стала ждать, когда Уэбб сделает то же. Когда они стояли обнаженные на берегу залитого звездным светом водоема, она набралась храбрости и удовлетворила свое любопытство, оглядев его тело.
 — Силы небесные! — удивилась Мем, глаза ее расширились. — Я не знала, что у тебя… неужели это подойдет? Господи! Я хотела сказать… это такое… Ох, смогу ли я… — Она вспыхнула, а Уэбб громко рассмеялся.
 — Не волнуйся, — сказал он, широко улыбаясь. Он вошел в воду, потом повернулся и протянул ей руки.
 Теплая вода плескалась у ее бедер, поднимаясь все выше. Уэбб заключил ее в объятия, и Мем приникла к его мускулистой груди. Медленно и обольстительно он омывал ее водой, руки его ласкали ее шею, плечи, груди. Когда его пальцы коснулись ее под водой, Мем судорожно вздохнула и почувствовала, что в голове у нее помутилось. Невозможно было дойти до такого возбуждения и остаться в полном сознании. Определенно, в телесной сфере гораздо больше чувственности и неожиданностей, чем в духовной.
 От его поцелуев, от его прикосновений у нее перехватывало дыхание. Они заставили себя закончить ритуальное омовение. Когда Мем снова прикоснулась к нему, она ощутила головокружение и острое желание.
 Уэбб оторвался от ее губ и голосом, хриплым от страсти, прошептал ей в мокрое ухо:
 — Ты принимаешь сердце этого мужчины, Женщина, Которая Хочет Познать Мир?
 Улыбаясь, понимая, что готова отдать ему всю свою жизнь, Мем поцеловала его.
 — Да, — прошептала она. — Да, да, о да!
 Взяв Мем на руки, Уэбб вынес ее из теплого пруда и положил на ложе из ароматных кедровых веток. Он обнял ее, прижавшись губами к шее, а одна его рука скользила между их тел. Целуя Мем, Уэбб довел ее до таких высот страсти, что все здравые мысли тотчас же вылетели у нее из головы. Все ее страхи исчезли, и Мем извивалась и содрогалась под ним, полностью подчиняясь ощущениям, которые он возбуждал в ней. Уэбб шептал слова любви, а она шептала его имя и отдавала ему свое сердце, свою любовь и свое тело.
 Когда он вошел в нее, Мем поняла, что все отлично подошло. И она, изумившись, привела его в восхищение тем, что оказалась на удивление бесстыдной.




 Глава 20


  Из дневника. 
  Август 1852 года. 
  Теперь стало ясно, что он предавал меня с самого начала. О Господи, Господи! Как мне больно! В течение трех дней я ехала, лежа в фургоне, больная душой и телом. Когда он пришел, чтобы спросить, как я себя чувствую, мне потребовались огромные усилия, чтобы не выскочить из своей постели и в отчаянии не располосовать эту шлюху, как я располосовала ее платье. Она околдовала его, она украла его у меня! 
  Эллин обвиняла меня в том, что я все придумываю. Эллин говорила, что у меня с головой не все в порядке. Но я не выдумываю их влечение друг к другу. Тия тоже заметила. Да и остальные. Они стоят слишком близко друг к другу, они смотрят друг на друга со страстью во взгляде. 
  Я порвала ее «валентинку» и устроила так, чтобы он нашел кусочки и понял: я знаю о ней. Я знаю, к кому он питает эту неправедную страсть. Но это ничего не изменило. Он до сих пор подходит к этой шлюхе нетерпеливой походкой, с голодным взглядом. Он не обращает на меня никакого внимания, словно никогда и не обещал жениться на мне, как будто между нами нет и никогда не было договоренности. 
  А теперь перед всеми он говорит мне, что мы не играем ни в какую игру, говорит, что здесь нет никаких секретов. Лжец, лжец, лжец! Мы всегда хранили наш секрет, зная, что в один прекрасный день будем вместе. И что такое это путешествие, если не игра? Я не могу это выдержать. Теперь у него есть она, и он меня бросил. Боль отравляет, словно яд, текущий в моих венах. 
  Что мне делать? Конец путешествия уже близок. Неужели он думает, что я выйду замуж за мистера Риддли? Мне такое и в голову не приходило! Но у меня нет денег, чтобы заплатить мистеру Риддли за проезд. У меня возникло ужасное подозрение. А вдруг именно так он и намеревается избавиться от меня? Когда мистер Риддли предъявит на меня права? 
  Я заслужила от него лучшего обращения. Разве не я защищала его честь? Разве не я положила подушку на лицо Эллин и держала ее, пока она не прекратила метаться? Я сделала это со своей кузиной из-за него, потому что Эллин предала его. Да, я сделала это также и для того, чтобы путь был для нас свободен. Если бы ребеночек не родился мертвым, мне пришлось бы положить подушку и на его лии, о. Все, что я сделала, я делала из-за любви и потому, что верила в его любовь. И он все еще любил бы меня, если бы не она! Он не обращает внимания на мои предупреждения. Он сбивает меня с толку. Он рисуется перед своей шлюхой, обращаясь со мной подобным образом. Ну погоди же! А может, хочет, чтобы я доказала ему свою любовь, устранив ее точно так же, как я устранила Эллин? Мне нужно хорошенько об этом подумать. Я должна перестать ненавидеть его так, как я ненавижу ее! 




 Глава 21


  Из дневника. Август 1852 года. 
  Наконец-то и у меня появилось будущее. Оно преближается. И я сщастлива. Я преготовила кукурузные пиченья, чтобы поблагодарить тех, кто шил мне свадибное платье. Я научилась писать буквы лутше, чем научилась читать. Но я уже читаю понимношку. Я исчу чиловека, деньги которова украла Августа. 
  Кора Троп. 
 — О Мем! — У Перрин подкосились ноги, и она уселась прямо на глыбу затвердевшей лавы. Слезы радости блеснули в ее глазах, она сжала руки Мем, расчувствовавшись до такой степени, что не могла больше вымолвить ни слова. — Я так рада за вас, — наконец прошептала она.
 Улыбка, озарившая лицо Мем, была такой счастливой, что, казалось, рядом с ней меркло само солнце.
 — Мы сказали Бути и Коуди и хотим, чтобы и ты знала, но мы не собираемся делать официального заявления о нашей помолвке до конца путешествия. Мы считаем, что уже поженились, но для мамы Уэбба и его друзей в Англии состоится еще одна церемония.
 — Я знала, что отец Уэбба — англичанин, но не имела ни малейшего представления о том, что он граф. Значит, Уэбб унаследовал титул и… Мем, ты — графиня! — воскликнула Перрин.
 Мем закружилась на месте, ее юбки кружились вместе с ней. Когда она остановилась, ее карие глаза сверкали, точно драгоценные камни.
 — Я знаю. Разве это не чудесно? — Она громко рассмеялась, и на ее лице появилась озорная улыбка. — Бути до сих пор не может прийти в себя от изумления. Ей трудновато изменить свое предубеждение против «этого индейца», который оказался лордом Олбани. Но Бути согласилась принять приглашение Уэбба и поехать с нами в Англию. Ты бы видела ее лицо, когда мы…
 Мем, переполненная планами и перевозбужденная от счастья, села на землю, обхватив руками колени. Она рассказала Перрин, что они с Уэббом поженились по индейским обычаям, потом написали его матери, сообщив эту новость. Она взахлеб рассказывала о поместье Олбани, об их городском доме в Лондоне и о вилле в пригороде Рима.
 — Я не могу в это поверить, — закончила Мем, и ресницы ее увлажнились от избытка чувств. — О, Перрин, я думала, что выхожу замуж за человека без гроша в кармане, а оказалось, что он — состоятельный граф. Это так… это просто…
 — Удивительно, — закончила за нее Перрин.
 — И теперь меня не мучают головные боли! — воскликнула Мем.
 Женщины посмотрели друг на друга и рассмеялись. Они смеялись над пылью, покрывающей их лица и одежду, смеялись над своим лагерем с видавшими виды фургонами, смеялись над тем, что Мем стала леди Олбани, смеялись над удивительными поворотами судьбы.
 Еще долго после того, как Мем, не чуя под собой ног от радости, вернулась к своему фургону, Перрин неподвижно сидела на глыбе застывшей лавы и смотрела, как солнце скрывается за зазубренной линией гор Бойсе. Она искренне радовалась за Мем, но блеск чужого счастья только подчеркивал тьму ее собственной жизни.
 Любовь или честь — выбор, который предоставила ей Сара, не переставал ее преследовать. Независимо от обстоятельств, в которых она пребывала в то время, сам факт, что она стала любовницей Джозефа Бонда, был позором. Из всех причин, по которым Перрин решилась предпринять это путешествие, возможно, самой веской была попытка убежать от позорного прошлого и восстановить свое доброе имя. Разве могла она знать, что судьба уготовила ей встречу с Коуди Сноу? Грудь ее приподнялась от глубокого вздоха.
 Время от времени она заставляла себя думать о своем суженом. Она надеялась, что Хорас Эйбл — мужчина представительный, надеялась, что он окажется хорошим человеком и она сможет полюбить его.
 Но сердце шептало ей, что это невозможно. Она не любила Джэрина Уэйверли, не любила Джозефа Бойда и никогда не полюбит Хораса Эйбла. Она могла отдать свое сердце мужчине только один раз и навсегда.
 И когда Перрин увидела вдруг Коуди, направлявшегося к ней, увидела его лицо, освещенное скупыми лучами заходящего солнца, она поняла, что выбор сделан. Вот мужчина, образ которого врезался в ее сердце. Этого мужчину она будет искать в каждом темноволосом незнакомце, в каждом проницательном взгляде прищуренных глаз. Она будет слышать его смех до последнего своего вздоха. Любовь к нему станет тайной трагедией всей ее жизни.
 И любовь к нему станет самым искренним ее раскаянием, потому что тот новый человек, которым стала Перрин во время этого путешествия, не пойдет на сделку с собственной совестью. Больше никогда!
 — Гек сейчас чинит ось вашего фургона. Застывшая лава крайне вредна для копыт мулов, но Майлз считает… — Коуди замолчал, когда увидел ее лицо. — Когда ты на меня так смотришь… — Отвернувшись от нее, он выругался и взглянул на фургоны. — Господи Иисусе, Перрин! Что же, черт побери, мы делаем?
 Перрин сжала кулаки.
 — Мы стараемся избегать друг друга, чтобы не совершить еще одной ошибки, — сказала она, думая о Мем и Уэббе. Перрин искренне радовалась за Мем. Но, к ее стыду, камешек зависти лежал у нее на сердце.
 Коуди посмотрел ей в лицо, возвышаясь над ней во весь свой рост. Первая ясная звездочка появилась и запуталась у него в волосах.
 — Я не могу спокойно тебя слышать и видеть. Меня сразу же охватывает возбуждение. Я вспоминаю, как обнимал тебя, вспоминаю вкус твоих поцелуев и… — Тихий стон вырвался из его горла. Он закрыл глаза на целую минуту, затем пристально посмотрел на нее. — Мне не больше, чем тебе, нужны все эти осложнения. Я каждую минуту борюсь с мыслями о тебе. Все время напоминаю себе, что ты упрямая и вздорная. Я говорю себе, что ты была любовницей другого мужчины. Я говорю себе, что ты равнодушно отнеслась к тому, что было между нами.
 — Ты прекрасно знаешь, что это не так, — прошептала Перрин. — Я набросилась на тебя, потому что думала: ты видишь во мне лишь развлечение на время долгого пути, я для тебя — пропащая женщина, женщина для постели.
 — Это утверждение задевает нас обоих, — бросил Коуди. — Что касается развлечений во время путешествия… — Он провел пятерней по волосам и покачал головой. — Мне пока нечего предложить тебе, кроме любовной связи на время. — В его синих глазах полыхнула гроза. — И не смотри на меня так, я же говорил тебе, что у Эллин был любовник. Я презираю себя за то, что рассказал тебе об этом, но не могу избавиться от мысли, что ты была любовницей другого мужчины.
 Перрин пристально взглянула на него и опустила голову.
 — К сожалению, не могу изменить своего прошлого. Ни своего, ни твоего…
 — Я не хочу, чтобы из меня во второй раз делали дурака.
 Поднявшись на ноги, Перрин посмотрела ему в глаза:
 — Коуди, тебе следует знать, что не все женщины предают своих мужей. Неужели ты думаешь, что Мем когда-нибудь предаст Уэбба? Или Сара — неужто она предаст человека, за которого выйдет замуж? Или Хильда?
 Коуди сжимал и разжимал кулаки; ему хотелось обнять ее, но их могли видеть из фургонов. К тому же они знали, что за ними постоянно кто-то наблюдает.
 — Ты однажды сказала, что мужчины всегда берут. Неужели ты и обо мне так думаешь, Перрин? Как о человеке, который берет и ничего не дает взамен…
 Он взял ее любовь и не предложил ничего взамен, но Перрин не стала говорить ему об этом.
 — Ты не взял того, чего бы я не хотела тебе отдать, — сказала она тихо.
 — Ты ошибаешься. За все нужно платить, — хрипло сказал он, с вожделением глядя на ее губы. — Я плачу за ту ночь, желая тебя все больше с каждым своим вздохом. Я спрашиваю себя об Эллин, о самом себе, о том, что я давным-давно считал уже решенным делом раз и навсегда. Я смотрю на тебя и не знаю, черт возьми, куда это меня заведет.
 — Я не стану твоей любовницей, Коуди Сноу, — упрямо прошептала Перрин, уставившись на него. — Если я сдамся, мне придется расплачиваться за это всю свою жизнь. И это не будет незаслуженным позором, потому что, если мы уступим нашей страсти… это не будет порывом, это случится намеренно. Если об этом узнают, моим наказанием станет пожизненное одиночество. Я этого не вынесу!
 — Пропади все пропадом! Перрин, ты же знаешь, что я не стану подвергать тебя такому риску. — Засунув руки в задние карманы штанов, Коуди стоял в последнем отблеске догорающего заката. Он хмурился, глядя на Перрин.
 — Значит, мы зашли в тупик, — сказала Перрин, глотая слезы.
 Он пристально посмотрел на нее:
 — Хотелось бы мне, чтобы я ничего не слыхал об этом проклятом Джозефе Бонде, гори он ярким пламенем!
 Река Бойсе, питающаяся горными потоками, густо поросшая по берегам красивыми тополями, представляла собой заманчивое зрелище после двух недель пути, когда перед глазами были только известковая пыль да хромающие мулы. Путники с трудом перебирались через потоки с отвесными берегами, шумно струящиеся по застывшей лаве. Они были едва живы от укусов комаров, гнуса и оводов. Они преодолели скалистые холмы, заплатили грабительскую цену за переправу на плоту через Снейк-Ривер и добрались до Бойсе, вконец измотанные, с натянутыми как струны нервами.
 Когда Коуди объявил о трехдневном отдыхе, все были настолько утомлены, что даже не радовались.
 Августа рухнула на свою постель без ужина и проспала двенадцать часов кряду. Она проснулась и обнаружила, что в лагере никого нет, если не считать охранников у фургона с оружием. Очевидно, все ушли в форт Бойсе — в поисках новых лиц и смены декораций.
 Позевывая и с радостью предвкушая целых три дня отдыха, три восхитительных дня, за которые она успеет переделать все свои недоделанные дела, Августа готовила себе на завтрак свежий турнепс, которым запаслась в форте Холл, разминая его с куском масла, купленным у Тии. Счастливица Тия! Ее корова — единственная выжившая за время путешествия.
 Закалывая шпильками свои волосы перед зеркалом, висящим сбоку фургона, Августа размышляла, не купить ли и ей корову, если они продаются в форте Бойсе. И даже если владелец запросит большую сумму, пусть в пятнадцать долларов, как приятно будет иметь свежее молоко, когда захочешь. А масла всегда не хватает!
 — Ой! — выдохнула Августа и вздрогнула, когда из-за ее плеча в зеркале показалось незнакомое лицо с бакенбардами. Обернувшись, она увидела высокого, ширококостного мужчину, стоящего прямо перед ней. Одежда его была потрепана; в неухоженной бороде и усах застряли хлебные крошки. Даже в такой ранний час от него разило дешевым виски.
 — Кто вы и что вам нужно? — нахмурилась Августа.
 Она бросила взгляд на другие фургоны, но никого не увидела. Фургон с оружием находился в дальнем конце лагеря. Августа сразу же поняла, что охранники были у шумной быстрой речки, они не услышат ее, даже если она закричит.
 — Вы ведь Августа Бойд, не так ли? — спросил мужчина, глядя на ее светлые волосы.
 — А вы кто?
 У него были такие холодные глаза, которых ей еще не доводилось видеть, — мертвые глаза, глаза человека, который никогда никого не любил. Даже Джейк Куинтон не напугал ее так, как этот мужчина. Под его немигающим, мертвым взглядом Августа задрожала.
 — Меня зовут Джон Иглстон, — рявкнул мужчина. Губы его превратились в тонкую линию, когда она, задохнувшись, отступила назад. Он громко хмыкнул. — Имя тебе знакомо. Провалиться мне на этом месте, она была права.
 — Она? — прошептала Августа. Кромка подножки уперлась ей в спину; дальше отступать было некуда.
 — Я разыскивал этот караван невест с тех пор, как прочел записку Сноу у Чимней-Рок. А тут какая-то бабенка в форте стала расспрашивать, не знает ли кто человека по имени Иглстон. Сказала, что мисс Августа Бойд знает все о моем брате и его женщине, знает все о моих деньгах. — Мужчина шагнул ближе, лицо его выражало угрозу. — Где мои деньги?
 — Ваши деньги? — пролепетала Августа.
 «Кора, — подумала она в ужасе, — Кора послала этого мужчину на поиски денег».
 Он резко выбросил вперед руку и схватил ее за лиф платья. Рывком он подтянул ее к себе так близко, что Августа поморщилась от резкого запаха гнилых зубов и давно немытого тела, провонявшего потом.
 — Отпустите меня! — Ее голос прозвучал словно писк перепуганного зайчонка.
 — Ты мне устроила веселенькую охоту, барышня. Прочитав послание вашего караванщика, я поехал назад и нашел фургон Эда. Нашел могилы. Нашел ямку, где, должно быть, Эд закопал шкатулку с деньгами. Но, клянусь дьяволом, я не нашел никакого золота! С тех пор выслеживаю ваш караван. Похоже, я попал по назначению, ведь эта девка говорит, что мои денежки должны быть у тебя. — Он с силой встряхнул Августу, от чего ее голова замоталась из стороны в сторону. — Отдавай их мне, девочка. И сейчас же! — Отпуская ее, он так стукнул несчастную спиной о подножку, что удар вышиб последний воздух из ее легких.
 Задыхаясь, уставившись на него в ужасе, Августа пыталась восстановить дыхание, пыталась сообразить, что же ей делать. У нее осталось всего сто пятьдесят восемь долларов из двухсот шестидесяти двух золотых монет, которые она взяла из зарытой Иглстоном шкатулки.
 Августа не мигая смотрела в мертвые глаза Джона Иглстона и понимала: он не примет никаких ее объяснений о недостающих деньгах.
 — А откуда мне знать, что эти деньги ваши? — прошептала она, прижав руку к горлу, где бешено колотился пульс. Если она сможет отвлечь его внимание хоть на минутку, может быть, ей удастся придумать, как от него избавиться.
 Рука мужчины схватила Августу за горло, его пальцы впились в ее кожу, оставляя синяки. Он наклонился к ней так близко, что в лицо ей полетела его вонючая слюна.
 — Слушай меня внимательно, шлюха! Я убил двоих, чтобы заполучить эти деньги. Моя ошибка, что я оставил их на сохранение Эду. Больше я не совершу подобных промашек. — Его холодный взгляд пронзил ее насквозь. — У тебя мои шестьсот долларов. Либо ты отдаешь мне их, либо я тебя убью. Все очень просто. Шестьсот долларов!
 Его толстые пальцы перекрывали доступ воздуха к ее легким. Августа задыхалась. Тут она сообразила, что кто-то еще нашел шкатулку и взял все оставшееся золото. Но этот человек считал, что это сделала она.
 — Пожалуйста, дайте мне сказать.
 Он не отпустил ее, но чуть ослабил хватку. Его безжалостный взгляд не смягчился.
 Неразборчивые слова полились потоком с губ Августы. Она рассказала ему о том, как нашла шкатулку, сказала — все же сообразила, — что взяла только сто пятьдесят восемь золотых монет, которые сохранила для него в целости и сохранности. Она клялась, что кто-то другой украл большую часть его денег.
 Губы мужчины искривились в припадке гнева. Он не поверил ей. Небрежно, словно убивая комара, он поднял руку и ударил ее по лицу. Хруст отозвался у Августы в ушах, а в голове разлилась боль. Кровь хлынула у нее из носа и окропила лиф платья. Она услышала булькающий звук и увидела, что он снова занес руку для удара. Ужас парализовал ее. Он убьет ее!
 Перрин просыпалась медленно, потягиваясь, зевая, не отказывая себе в удовольствии подремать еще несколько минут. Когда она наконец выбралась из своей палатки, солнце светило прямо над головой и лагерь был пуст, если не считать мулов, стоящих внутри квадрата фургонов, да ленивого жужжания насекомых. Редкая возможность побыть днем в полном одиночестве манила, как сверкающая драгоценность.
 Довольная перспективой побыть наедине с собой, Перрин разогрела кофе, который оставила ей Хильда, и не торопясь отщипнула корочку кукурузной лепешки, с удовольствием прислушиваясь к тишине.
 Завтра она приберется в фургоне, хорошенько все вымоет и вычистит. И еще нужно устроить стирку накопившегося белья и напечь хлеба впрок. Но сегодня она будет заниматься только собой. Возможно, немного почитает — удовольствие, которого она была лишена многие недели. Или же сможет заполнить свой дорожный дневник, а может, посидит у реки и помечтает о Коуди Сноу. Ей есть о чем подумать.
 С Коуди происходила какая-то перемена, она видела это по его глазам, чувствовала по развороту его плеч, когда они встречались, чтобы обсудить события дня. Иногда она даже смела надеяться, что он влюбляется в нее. Иногда же, напротив, считала, что он преодолевает свои чувства к ней.
 Перрин замерла с чашкой кофе, поднесенной к губам, мысли ее были далеко. Прошла целая минута, прежде чем она поняла, что смотрит на Кору Троп.
 Кора направлялась к фургону, горделиво вышагивая; она имела вид чванливый и высокомерный. И при этом отщипывала кусочки от подгоревшей сдобной булки, завернутой в клочок промасленной бумаги.
 Вдруг Кора резко остановилась. Глаза ее расширились, подгоревшая булка выпала из ее рук. Затем обе ее руки метнулись к губам. Кора в испуге уставилась на Перрин.
 — Скорее! — закричала она. — Он ее бьет! Похоже, он убьет ее!
 Перрин понятия не имела, о чем говорила Кора, но истерические нотки в ее голосе побуждали к действию. Схватив лопату, стоявшую у колеса фургона, Перрин бросилась за Корой, которая побежала к фургону Августы.
 Августа? Кто-то бьет Августу?!
 Когда Перрин свернула за угол одного из фургонов, она увидела то, что издалека видела Кора.
 Бородатый мужчина зверского вида методично избивал Августу Бойд, осыпая ее ударами и выкрикивая что-то насчет денег. Августа трепетала в его ручищах как тряпичная кукла, не оказывая никакого сопротивления. Ее лицо и лиф платья были залиты кровью. Перрин показалось, что Августа потеряла сознание.
 Потрясенные, женщины остановились. Перрин не поверила собственным глазам. Она не знала, сколько времени простояла так, ноги ее словно приросли к земле. Возможно, это были всего лишь секунды, но ей показалось, что прошла целая вечность. В какой-то момент глаза Августы открылись, и взгляд ее встретился со взглядом Перрин.
 Перрин вспомнила оскорбительные замечания, которые слышала от нее на улицах Чейзити, припомнила все обиды и позор, который обрушила на нее Августа и во время этого путешествия.
 Она наконец поняла правду, которую не могла осознать раньше. До последнего вздоха Августа Бойд не даст шанса Перрин Уэйверли начать новую жизнь. Через неделю после того, как караван прибудет в Кламат-Фоллс, каждая уважающая себя женщина узнает, что Перрин была любовницей Джозефа Бойда. Августа очернит ее имя, позаботится о том, чтобы ее облили презрением и наказали одиночеством.
 В этот жуткий момент она смотрела в вылезающие из орбит глаза Августы и понимала: та не ждет, что Перрин вступится за нее. Августа никогда бы не стала подвергать себя опасности ради кого бы то ни было, не ждала она этого и от других людей. Она смотрела на Перрин угасающим взглядом, полным презрения и ненависти даже сейчас.
 Только слепой инстинкт самосохранения заставил ее прохрипеть:
 — Помогите!
 Перрин глубоко вздохнула и бросилась вперед, остановившись за спиной бородача. Он был так занят расправой с несчастной, что не слышал приближения женщин. Перрин, собравшись с силами, обрушила лопату на мужчину. Удар пришелся ему в висок. Негодяй рухнул на землю. Перрин, не удержавшись на ногах, упала рядом.
 Мужчина, стоя на коленях, обхватил свою окровавленную голову обеими руками. Ярость исказила его лицо, такое же безобразное, как те ругательства, что он изрыгал. Одна его рука потянулась к пистолету, висевшему у него на ремне.
 — Считай себя покойницей.
 Но тут Кора оглоушила противника, ударив его обломком гранита по голове. Перрин же, устремившись вперед, впилась ногтями в его руку, ищущую пистолет. Если бы его пальцы не были скользкими от крови — своей собственной и крови Августы, — ей не удалось бы выхватить у него оружие. Впрочем, помогла и Кора, камнем еще раз ударившая его по плечу. Наконец пистолет оказался в руках Перрин, и она поднялась на ноги. Но мужчина ударил ее кулаком в солнечное сплетение, и она согнулась пополам, из глаз ее брызнули слезы.
 Пистолет выстрелил.
 Когда облачко дыма рассеялось, Перрин, задыхаясь, в ужасе смотрела на алое отверстие с рваными краями на груди у незнакомца. Остекленевшие, ничего не выражающие глаза смотрели на нее; он оскалил зубы, а потом медленно опрокинулся на спину прямо в грязь. Кора прыгнула вперед, шумно дыша и всхлипывая. Она молотила бездыханное тело камнем — снова и снова, пока голос Перрин не привел ее в чувство.
 — Ради Бога, прекрати! — Перрин задыхалась. — Он мертв.
 Пистолет, весивший сто фунтов, выпал из ослабевших рук Перрин. Пошатываясь, она пошла прочь от фургона; ее вырвало в невысокую сухую летнюю траву. Она застреляла человека! Насмерть! Она даже не знала его имени.
 Когда Перрин выпрямилась, держась за живот, лицо ее было белым как полотно. Кора стояла рядом с трупом, тяжело дыша и по-прежнему сжимая в руке камень.
 Августа лежала, распростершись у колеса фургона, обливаясь кровью. Нос у нее был сломан, губы разбиты. Глаза затекли и опухли, на шее чернели ужасные синяки. На мгновение Перрин подумала, что Августа мертва. Потом грудь Августы приподнялась. Она дышала.
 — Господи Иисусе! — К ним сломя голову бежали Майлз Досон и еще один погонщик по имени Фрэнк.
 Подбежав к женщинам, мужчины замерли, ошеломленные открывшимся им зрелищем.
 — Что здесь произошло? Вы все ранены?
 Только сейчас Перрин заметила, что ее руки в крови. Алые потоки залили ее юбку и блузку. Красные брызги покрывали лицо и руки Коры. Августа же обливалась кровью.
 — Это я виновата! — Кора закрыла лицо руками и разрыдалась. — Я просто хотела напугать ее, вот и все. Я никогда не подумала бы… Я даже представить не могла, что он…
 Перрин изо всех сил старалась унять охватившую ее дрожь. Она схватила Майлза Досона за плечо и проговорила тихо, но решительно:
 — Поезжайте в форт и разыщите Коуди. — Она посмотрела на Августу. — Привезите врача, если найдете.
 — Мы не можем оставить фургон с оружием без охраны, — ответил Майлз.
 Перрин вонзила ногти в его плечо.
 — Делайте, что я вам говорю, черт возьми! Найдите Коуди!
 Досон бросился к лошадям. Перрин взглянула на Фрэнка.
 — Можете оставить фургон с оружием без присмотра на некоторое время, чтобы принести несколько ведер воды. И мне нужна помощь — надо перенести Августу в фургон. Не стойте тут, несите воду!
 Кора вытерла глаза и нос подолом своего платья. Она наклонилась над Августой, задрожав при виде крови.
 — Она будет жить? О Господи, если только я буду виновата в ее смерти…
 — Кора, возьми одеяло и накрой его. Пожалуйста. Я не могу смотреть.
 Опустившись на колени, Перрин осмотрела Августу, которая тяжело дышала. Травмы на ее лице приводили в ужас. Перрин с трудом сглотнула, потом прошептала:
 — Августа! Не пытайся говорить, просто слушай. Как только Фрэнк вернется с водой, мы устроим постель в твоем фургоне и перенесем тебя туда. Майлз отправился в форт за доктором. — Она погладила Августу по плечу, затем выпрямилась.
 Кора уже вернулась с одеялом и набросила его на мертвеца.
 — Подумай, Кора! Ни у кого в караване нет настойки или чистого опия? Не знаю, больно ли ей сейчас, но у нее будут сильные боли. Очень сильные. И еще… Нам нужны чистые тряпки, чтобы обмыть ее. И нам нужно снять с нее это мокрое от крови платье. Если Майлз не сможет найти врача… — Но она решила не думать об этом сейчас.
 Бесформенное тело под одеялом притягивало взгляд Перрин словно магнит. Она убила человека! Невероятно! Она выстрелила прямо ему в сердце. Желчь наполнила ее рот. Безмолвный крик звенел у нее в голове: «О, Коуди! Поторопись! Ты мне так нужен!»
 В то мгновение, когда Коуди увидел Майлза, въезжающего в форт и спрыгивающего с коня, он сразу же понял: случилось неладное. На Майлза Досона можно положиться, он не стал бы оставлять свой пост у фургона с оружием без веской причины. Коуди отошел от мужчин, беседующих под тополями, и принялся высматривать Уэбба. Тот, нахмурившись, шел из дальнего конца гарнизона. Они подошли к Майлзу Досону.
 — Успокойся, сынок, и валяй по порядку.
 — Я знаю немного, — начал Майлз, — там на земле валяются какой-то мертвый сукин сын и мисс Августа. Думаю, что и она мертва. Еще мисс Троп и миссис Уэйверли… На них кровь, но, похоже, они не сильно пострадали. Миссис Уэйверли послала меня за вами и за врачом, если он тут есть. Фрэнк остался присматривать за фургоном с оружием.
 Коуди взглянул на Уэбба. Уэбб кивнул, затем вернулся к зданию гарнизона. Выражение его лица было совершенно спокойным, шаг — чуть быстрее и решительнее, чем обычно. Это было похоже на Уэбба. Если в форте есть врач, он непременно его разыщет. И узнает, что за тип этот убитый, еще до наступления ночи. Он сделает все это, не привлекая к себе излишнего внимания.
 — Спокойно. — Коуди положил руку на плечо Майлза. — Я возьму свою лошадь, и мы поедем отсюда чинно и благородно, словно ничего не произошло. Понятно? Мы не хотим, чтобы кто-то беспокоился, пока сами не поймем, в чем дело.
 — Никогда не видел, чтобы женщину так жестоко избили, капитан. Мисс Августа была самой красивой женщиной, которую мне только доводилось видеть…
 — Кончай болтать. Поговорим позднее. — Коуди окинул взглядом мужчин, бесцельно убивающих время в тени, на дощатых тротуарах. Высмотрев Гека, он жестом указал ему на лошадей. — Задержи наших здесь еще на три часа. Фургоны готовы к отправлению?
 Брови Гека поднялись полумесяцем:
 — Я считал, что мы отдохнем еще денек-другой.
 — Мы отправимся через три часа, как только ты приведешь всех женщин к фургонам и мы сможем тронуться в путь.
 — Что…
 — Не сейчас. — Коуди повернул свою лошадь и поскакал к Майлзу Досону, в отчаянии скрипя зубами — он многое бы отдал, чтобы побольше знать о случившемся.
 Перрин! Ранена ли она? При этой мысли ему стало плохо. Он хотел пустить свою кобылу в галоп, но понимал, что глупо терзаться, пока ничего толком не узнал. Они скакали неторопливо, пока не свернули за поросший травой холмик. Тут Коуди взял галоп и помчался к фургону Августы.
 Спрыгнув с лошади, он бросил поводья Майлзу.
 — Ступай к фургону с оружием, к Фрэнку, — приказал он. — Я позову тебя, если понадобишься.
 Если бы это была предательская уловка, то к этому моменту фургона с оружием здесь уже не было бы. Поэтому, увидев фургон на прежнем месте, Коуди вздохнул с облегчением.
 — О, Коуди!
 Перрин бросилась к нему в объятия, она приникла к его груди, а он проводил руками по ее дрожащим плечам, по лицу. Она была забрызгана кровью, но, по-видимому, это не ее кровь, слава Богу! Коуди крепко прижал ее к себе, шепча благодарственную молитву.
 Перрин принялась рассказывать, но Коуди слышал только обрывки ее рассказа. Впрочем, он понял, что она убила незнакомого мужчину, который напал на Августу. Обнимая Перрин, гладя по волосам, он посмотрел поверх ее головы на тело, покрытое одеялом.
 За ними наблюдала Кора, в удивлении открыв рот, но Коуди было не до нее.
 — Кто он?
 Кора сглотнула, и слезы брызнули у нее из глаз.
 — Он сказал, что его имя — Джон Иглстон. — Она заломила руки. — Я просто хотела напугать Августу, вот и все. Я просто хотела слегка отомстить ей за тот низкий поступок. Клянусь, я не знала, что он попытается ее убить!
 Перрин задрожала, крепче прижимаясь к Коуди, словно хотела растаять в жаре его тела.
 — Иглстон. Иглстон. — Нахмурившись, Коуди попытался вспомнить, откуда знает это имя.
 Слова потоком полились с губ Коры, и он вспомнил о мужчине и женщине, которых они похоронили.
 — Я думаю, Августа нашла какие-то деньги или в их фургоне, или рядом с ним, но я не знаю наверняка, — закончила Кора. — До того как мы остановились, чтобы их похоронить, у нее было всего несколько золотых монет, я видела, но потом у нее оказалось достаточно денег, чтобы наполнить тулью ее.парадной шляпки доверху. Значит, я подумала… но, может быть, все было не так. Я не знаю. Просто…
 — Где сейчас Августа?
 — Мы положили ее в фургон. — Кора показала бутылку. — Я ходила поискать что-нибудь, чтобы облегчить ее боли.
 — Уэбб разыскивает врача. А сейчас я хочу, чтобы ты осталась с Августой. Мне нужно переговорить с миссис Уэйверли.
 Едва Кора залезла в фургон Августы, Коуди слегка отстранил Перрин от себя и внимательно посмотрел на ее лицо, залитое слезами.
 — Первое. С тобой все в порядке?
 — Нет, — прошептала она, глядя на него своими огромными светло-карими глазищами, обрамленными густыми ресницами. — Коуди… я убила человека! Я застрелила его из его же пистолета. О Господи, думаю, мне опять станет плохо.
 Он пошел за ней в заросли черемухи. Затем проводил обратно к ее фургону, зачерпнул воды, чтобы она сполоснула рот, и усадил ее на складной стул. Сам же встал перед ней на колени, взяв ее за руку.
 — Расскажи мне все, что произошло.
 Когда Перрин прервала свой рассказ, было похоже, что ее вот-вот снова вырвет. Во всей истории осталось много неясного, но главное Коуди понял.
 — Перрин, послушай. Если бы вы с Корой не проявили необычайную храбрость и не набросились на Иглстона, он убил бы Августу. А поскольку и вы вмешались в это дело, он убил бы и вас тоже. Выстрелив в него, ты спасла Августе жизнь, а возможно, свою и жизнь Коры.
 Перрин посмотрела на него сквозь слезы:
 — Но я же убила человека!
 — Да, это нелегко, — кивнул Коуди, убирая локон темных волос с ее щеки. Никто не может забыть, как в первый раз стреляет и убивает человека, и никому не удается остаться прежним после этого. — Но ведь ты спасла три жизни. Подумай об этом, Перрин.
 Она прижала кончики пальцев ко лбу. Он видел, что она пытается овладеть собой.
 — Что нам теперь делать?
 — Я собираюсь позвать Майлза и похоронить Иглстона. Как только врач сделает для Августы все возможное, мы отправимся в путь. Ты же смой кровь с рук и юбки и вели Коре сделать то же самое. Слишком много людей знает об этом… может, нам удастся сохранить все в тайне, пока мы не оставим форт Бойсе. Я не хочу, чтобы тебя арестовали и подвергали допросам по поводу смерти Иглстона.
 Лучистые глаза Перрин постепенно прояснялись. Он понял, что она уже в состоянии рассуждать здраво. Она глубоко вздохнула.
 — Меня обвинят в убийстве? Коуди пожал плечами:
 — Возможно. Но мы не допустим, чтобы это случилось.
 — Кора видела, как я бросилась в твои объятия, верно? — Подняв голову, Перрин посмотрела на небо. — Я не подумала об этом. Я знала только одно: ты мне очень нужен!
 — Я хочу тебе кое-что сказать, но не сейчас.
 Когда Перрин снова взглянула на него, Коуди мысленно выругался — ведь она могла неправильно истолковать его слова.
 — Это касается денег.
 — О?!
 Но почему он не может сказать, что любит ее? А любит ли? Если он ее и в самом деле любит, то готов ли разрушить свои прежние планы и изменить свою жизнь?
 Коуди провел ладонью по лицу.
 — Ничего, если я оставлю тебя сейчас?
 Перрин пристально посмотрела на него.
 — Да. — Вставая, она пошатнулась. — Я переоденусь и умоюсь, потом пойду к Августе, чтобы Кора смогла… — Она покачала головой. — Я убила человека!
 — Слава Богу, что он не убил тебя.
 Коуди заставил себя уйти.
 Доктор Фолкенберг наполнил водой таз и вымыл руки у подножки фургона.
 — Я сделал все что мог. И оставил две бутылки болеутоляющего. — Он вытер руки и, прищурившись, посмотрел на Коуди и Уэбба. — Мисс Бойд подверглась жестоким побоям, джентльмены. Ей нужен уход по крайней мере в течение двух недель. Но она поправится.
 — Она была красавицей, — заметил Коуди. — Она будет обезображена?
 Доктор Фолкенберг пожал плечами:
 — Я сделал все что смог с ее носом, но он будет теперь с горбинкой. Она потеряла два зуба. Но больше…
 Вложив «золотого орла» в руку лекаря, Коуди с Уэббом отошли от фургона, чтобы проследить, как доктор Фолкенберг отправится в обратную дорогу — в форт Бойсе.
 — И что ты узнал?
 — У него было несколько имен. Джон Иглстон, Джон Райленд, Джон Снид.
 Коуди посмотрел на хмурое лицо Уэбба:
 — Райленд? Похоже, это тот Райленд, что останавливался в форте Бриджер и спрашивал, сколько заплатит ему Конклин за фургон с оружием и порохом.
 Уэбб кивнул:
 — Почти наверняка этот Райленд, или Иглстон, входил в банду Куинтона, Но догадываюсь, что случившееся тут имеет отношение только к нему лично. Иглстон расспрашивал о нашем караване еще до того, как мы сюда приехали. Но не болтал насчет оружия, а говорил о шкатулке, полной золота. Когда Иглстон напивался, у него развязывался язык. Следовательно, почти все знали, что Иглстон и его братец ограбили банк в центральном Миссури, а потом разбежались, намереваясь встретиться в Ларами. Братец вез награбленные деньги.
 — Об остальном нетрудно догадаться, — сказал Коуди, проглотив остатки своего кофе.
 — Иглстон и его жена умерли по дороге. Мы остановились, чтобы их похоронить. Возможно, Августа нашла деньги Иглстона, а может, и нет, но Кора решила, что так оно и было. Кора, желая отомстить, начала разыскивать любого, кто проявлял интерес к Иглстонам. Она послала его припугнуть Августу.
 — Кора не нашла Иглстона раньше только потому, что он все время находился впереди нас.
 — Иглстон, вероятно, новичок в банде Куинтона, иначе он нашел бы нас тогда же, когда и этот негодяй.
 — Он разыскивал нас. Возможно, он вычислил, что тот, кто похоронил его братца, взял и денежки. Но нам важно знать одно: Иглстон поджидал в форте Куинтона. Значит, Куинтон находится недалеко от нас. — Коуди подумал с минуту. — Как только Куинтон приедет в форт Бойсе и начнет расспрашивать, кто-нибудь вспомнит, что Иглстон нанес визит к нам в лагерь и исчез. У Куинтона появится еще одна причина, чтобы отправиться за нами в погоню.
 В их тихом смехе не было веселья.




 Глава 22


  Из дневника. 
  1852 год. 
  Я не знаю, какой теперь месяц или какой день. Мне теперь все равно. Я так устала, так вымоталась, у меня так болит сердце! 
  Шлюха околдовала его, она украла у меня Коуди. 
  Эллин осуждала меня за то, что я выдумываю некоторые вещи. Эллин говорила, что у меня с головой не все в порядке. Это говорила моя собственная кузина! Но я вовсе не сочиняю, как они стоят рядышком, как соприкасаются их руки, как они смотрят друг на друга. 
  Его недостаток в том, что его тянет к шлюхам. Так было и с Эллин, а теперь — с Перрин. 
  Прошлой ночью мне приснилась Эллин. Приснилось, будто я стою над ней опять, опуская подушку ей на лицо. Когда я проснулась, то вспомнила о младенце и обрадовалась, что он родился мертвым, порадовалась, что мне не пришлось класть подушку и на его личико. Я не простила бы Коуди, если бы он заставил меня положить подушку на личико малыша. 
  Коуди посылает мне сны — знак того, что мы будем вместе. Но я так устала! Сколько шлюх мне надо убить? Разве честно испытывать меня таким образом? 
  Тия увидела, как я порезала ногу ниже колена, и расплакалась. Она хотела рассказать кому-нибудь, но я настаивала, что это был несчастный случай. 
  Я сделала это для него, разве еще одна ложь может иметь значение? 
  Путешествие почти закончено, слава Всевышнему! Скоро мы будем вместе. Интересно, что он велит мне сделать с этой шлюхой. Хочет ли он, чтобы я освободила его от нее, как от Эллин? 
  Я так устала! Ярость — это единственное, что заставляет меня жить. Если он сам в скором времени не скажет, мне придется поговорить с ним. Я больше не могу угадывать, чего он от меня хочет. Я просто хочу упасть в его объятия и отдохнуть. 
 Коуди подгонял их вовсю. Копченый Джо ударил в свой гонг еще до восхода солнца, и они ехали весь долгий летний вечер, пока не появились первые бледные звездочки. Усталость была написана на всех лицах, руки до судорог сжимали поводья. Слишком усталые, чтобы готовить еду, женщины проглотили неразогретую пищу, забрались в свои палатки и заснули, прежде чем их головы коснулись подушек. Даже радостное известие, что путешествие близится к концу, не смогло поднять дух смертельно уставших женщин.
 Перрин нашла Коуди возле лошадей — он проверял, крепко ли они привязаны. Она протянула ему миску холодных бобов с беконом.
 — Тебе необходимо поесть.
 — Спасибо. — Он сдвинул шляпу на затылок и взял ложку. — Как Августа?
 Перрин погладила рукой запыленную шею кобылы.
 — Синяки вокруг глаз уменьшаются, и губы начали заживать. У нее ссадины и кровоподтеки по всему телу, и каждая кочка отдается болью в носу. Настойка опия помогает, но Августа испытывает сильные боли.
 Заявление Коры, что Августа украла Деньги Иглстонов, обсуждалось у каждого костра во время полуденных остановок на отдых. Никто этому не верил. Но Перрин пришла к заключению, что подобное возможно.
 Если состояние Бондов улетучилось, тогда наконец-то самоубийство Джозефа обретало смысл. Джозеф скорее умер бы, чем признался своей дочери, что ее родной дом необходимо продать, а ее жизнь избалованной бездельницы закончилась. Если бы Джозеф Бойд не сунул голову в петлю, его — Перрин была в этом уверена — прикончила бы гордыня.
 И если Бойды разорились, тогда становилось понятным, почему Августа предприняла такое трудное путешествие, чтобы выйти замуж за незнакомца. Тогда понятно, почему она не повернула обратно и почему тянула с платой Коре.
 Коуди сунул руку в карман жилетки и вытащил кожаный мешочек.
 — Я хочу, чтобы ты взяла это.
 — Что это такое? — спросила Перрин. Она повертела мешочек в руках.
 — Здесь двести двадцать долларов.
 Перрин вспыхнула. Ей тотчас захотелось отдать ему мешочек. Но всего неделю назад она убила человека, и теперь и сама она изменилась, и мир вокруг стал другим.
 Коуди сжал ее плечи, и теплая сила его загрубевших ладоней заставила ее затрепетать.
 — Я хочу, чтобы ты воспользовалась этими деньгами и заплатила Хорасу Эйблу за свой проезд. Я думал над этим, Перрин. Тебе не нужно выходить замуж за Эйбла, пока ты не решишь, что это именно то, что тебе нужно. Я хочу, чтобы у тебя был выбор.
 Только на прошлой неделе подобный поступок можно было счесть оскорблением, ведь только определенного сорта женщины берут деньги от мужчины, который не является ни мужем, ни родственником. Но сегодня Перрин слишком устала, чтобы обижаться.
 — Неужели ты и в самом деле веришь, что я хочу выйти замуж и спать с совершенно незнакомым мужчиной? — спросила она, глядя на Коуди.
 Желваки заиграли на его скулах, он с шумом выдохнул.
 — Нет. — Отступая от нее, Коуди повернул лицо к зареву, мерцающему на горизонте.
 Весь день густой дым лесного пожара плыл в их сторону. Коуди молча стоял, глядя на далекое оранжевое зарево, затем снова повернулся к Перрин.
 — Хорошо. Я не хочу, чтобы ты выходила замуж за Эйбла. Это ты хочешь услышать? И я не хочу, чтобы все отвернулись от тебя, если Кора расскажет, что видела, как мы обнимались.
 Такая возможность приходила в голову и ей.
 — То, что ты оплатишь мой проезд, никоим образом не изменит того, что произойдет в будущем.
 А она знала: что-то назревает. Уже несколько дней большинство женщин избегали смотреть ей в глаза.
 Перрин сжала в руках мешочек. Монеты звенели, словно колокола свободы. И поскольку она теперь уже не та женщина, какой была до того, как убила человека, Перрин вдруг поняла: она примет деньги и свободу, которую купит на них.
 Подняв голову, она смело взглянула в потемневшее от загара лицо Коуди:
 — Если ты думаешь, что после этого я приду к тебе в постель… то ошибаешься.
 А ведь ей хотелось совсем немногого. Сделать всего лишь один шаг вперед, один маленький шажок — и она окажется в его объятиях, она прижмется к его сильному, мускулистому телу. Она…
 — Учти, больше такого не повторится. Никогда я не предложу ни свою постель, ни свое тело мужчине, который не может или не хочет любить меня настолько, чтобы предложить совместное будущее. — Перрин смотрела ему прямо в глаза. — Я училась заново уважать себя, и это был тяжкий переход по гористой местности, порой я продвигалась всего на дюйм. Но мне по душе тот новый человек, которым я становлюсь, Коуди. Никогда не думала, что такое может случиться. В конце концов, я действительно хочу воспользоваться последним шансом. И не собираюсь губить свое будущее ради мужчины, который пусть и желает меня, но не может связать со мной свою жизнь. — Подбородок ее приподнялся, глаза сверкали.
 Коуди рот раскрыл от изумления.
 — Погоди минутку. Разве я сказал, что ты будешь связана этими деньгами? Вроде бы нет…
 — Ты мне небезразличен. И даже слишком небезразличен. И не будь ты таким упрямым, то признался бы, что и ты неравнодушен ко мне.
 Она смотрела на него вызывающе. Он должен признать: она сказала правду. Но, конечно же, гордость не позволяла ему и слова вымолвить.
 — Но нет, у тебя свои планы, и в них нет места женщине. Поэтому… и в моих планах не будет места тебе.
 — Перрин, ты самая невыносимая женщина из всех, кого мне приходилось встречать! И к тому же бессовестная! Ты требуешь от меня ни много ни мало предложения руки и сердца!
 — Если бы у меня оставалось чуть больше сил, этот разговор привел бы меня в замешательство. Но правда в том, что мы действительно неравнодушны друг к другу. Мы с тобой видели друг друга в любом настроении. Мы видели самое хорошее и самое плохое. Я знаю, что ты хочешь заиметь ранчо, которое сможешь назвать своим домом. И знаешь, что я хочу снова ходить с высоко поднятой головой. Мы понимаем друг друга. Между нами — уважение, и дружба, и страсть. Нам было бы хорошо вместе. Но ты ужасно тупоголов, не можешь даже понять, почему именно тебе не хочется, чтобы я вышла замуж за Хораса Эйбла.
 — Господи Боже мой! Такой на диво нескромной речи ты не смогла бы произнести, когда я впервые встретил тебя!
 — Ты прав. Я изменилась. Убийство Иглстона научило меня, что жизнь коротка. Человек не может просто ждать того, чего он хочет. Мужчины знали это всегда, но я только что поняла: мне нужно быть прямой, доверять своему природному чутью и говорить то, что хочу.
 Они смотрели друг на друга не отводя взгляда, лишь дым лесного пожара, попавший им в глаза, заставил их заморгать.
 — Ты примешь эти деньги? — резко спросил Коуди, решивший говорить только об этом.
 — Да, — ответила она, немного подумав. — Ведь я не хочу выходить замуж за Эйбла, и есть возможность избежать этого. Но я заработаю эти деньги. Это будет плата за то, что ты наймешь меня в качестве дополнительного стрелка.
 — Что?!
 — Мы все знаем, что Джейк Куинтон попытается еще раз украсть оружие и порох. Когда это случится, ты сам поставишь меня на линию огня. Для того и придумал все эти уроки стрельбы.
 Коуди развел руками:
 — Ты действительно хороший стрелок.
 Перрин не могла остановиться. Она была слишком раздосадована, чтобы просто получать удовольствие от его смущения. Едва заметная улыбка тронула ее губы.
 — Прикинь. — Перрин засунула мешочек с деньгами за корсет. — Если я не выхожу замуж за одного из орегонских женихов, значит, мне не положена и та часть дохода, которую.ты получишь, когда продашь оружие и порох. Следовательно, у меня не может быть личной заинтересованности в том, чтобы рисковать своей жизнью, защищая оружейный фургон. Поэтому я и беру плату в двести двадцать долларов за свои услуги в качестве стрелка.
 Коуди смотрел на Перрин во все глаза, словно не узнавая ее.
 — Это самая безумная логика, с которой мне приходилось сталкиваться!
 — Я так устала, что сейчас, мне кажется, у меня голова кругом идет. Возможно, поэтому я и говорю такие вещи. Но мне пришла в голову мысль, — продолжала она, немного помолчав. — Ведь нелогично и обидно, что ты смотришь на меня так, словно я — единственный объект твоей страсти, а признать, что я тебе небезразлична, не можешь. Да, я возьму эти деньги, но больше о тебе и не подумаю, Коуди Сноу! Не стану страдать и мечтать о тебе! Я начинаю думать, что ты точно такой же, как Джозеф Бойд, как все прочие мужчины, которых я знала. Ты получишь по заслугам. Ты хочешь получить женщину, которая бы тебя любила и не просила ничего взамен, никаких гарантий на будущее. Хочешь знать мое мнение по этому поводу? Так вот: можешь катиться ко всем чертям!
 Резко повернувшись на каблуках, Перрин направилась к своему фургону. И только когда она расстелила свою постель, ей пришло в голову, что ведь она чуть было прямо не попросила Коуди жениться на себе, а потом послала его к черту, и все это — в течение каких-то десяти минут.
 Мем сказала ей, что Сара созвала общее собрание, однако Перрин не могла в это поверить, пока все женщины не прошли мимо ее фургона, неся складные стулья, к полянке, относительно свободной от полыни и жестких колючек. И ни одна не взглянула на нее.
 С трудом переводя дыхание, Перрин заставила себя смотреть на отдаленные пики Синих гор, которые высились на горизонте, словно стены крепости.
 Но Перрин была поражена своей реакцией: ей было так больно. Она ошибалась, считая, что готова к этому, она надеялась на чудо. Пробудились старые инстинкты, могущественные и непреодолимые. Ей хотелось забраться в уголок своего фургона, свернуться калачиком и заплакать.
 Вместо этого Перрин расправила плечи и заставила себя пойти за женщинами. Чувствуя, как жарко горят ее щеки, она встала позади стульев, обращенных к Саре Дженнингс. Темные глаза Сары горели торжеством, или же Перрин это только показалось. Возможно, то было всего лишь спокойное: «Я тебя предупреждала».
 — Вы все знаете, почему мы собрались тут, — заговорила Сара. Она казалась высокой и статной на фоне лазурного неба, которое подчеркивало ее природные достоинства. — Поскольку обе стороны тут присутствуют, мы выслушаем их обеих. Кора! Ты утверждаешь, что была свидетельницей того, как миссис Уэйверли бросилась в объятия капитана Сноу. И из того, что ты видела, стало ясно, что между миссис Уэйверли и капитаном Сноу нечто большее, чем формальное уважение друг к другу. Это верно?
 Поднявшись со стула, Кора заломила руки и бросила на Перрин умоляющий взгляд.
 — Она была расстроена. Мы обе были расстроены.
 — Разве и ты бросилась в объятия мистера Сноу? — ядовито спросила Уна. — Или же она была расстроена больше?
 — Мы обе…
 — Простите, — сказала Кора, обращаясь к Перрин. — Я всего лишь рассказала то, что видела.
 Голос Сары прервал дальнейшие извинения:
 — Кора говорит правду или вы станете это отрицать, миссис Уэйверли?
 Перрин подняла пылающее лицо, говоря в затылок собравшихся:
 — Я намереваюсь заплатить мистеру Эйблу за свой проезд. Я больше не считаю себя связанной какими-либо обещаниями.
 — А вы считали себя связанной словом выйти замуж за мистера Эйбла, когда вы, ну… обнимались с капитаном Сноу?
 Сара предлагала ей шанс, по крайней мере она могла привести довод в свою защиту. Простая ложь может предотвратить то, что вот-вот произойдет.
 Но эти женщины не были безразличны Перрин. Она любила Мем и уважала остальных. Они работали вместе, плакали вместе, смеялись вместе. Она знала их сильные и слабые стороны. К сожалению, они считали, что знают и ее. И тем не менее она слишком была обязана им, чтобы лгать.
 — Да, — ответила Перрин. Она заметила, как Мем опустила голову и прижала к губам кончики пальцев. — До вчерашнего дня я была связана словом с мистером Эйблом.
 Мем встала.
 — Благодаря неспособности моей сестры хранить секреты, — она бросила выразительный взгляд на Бути, — всем стало известно, что мы с мистером Коутом поженились по традициям индейцев сиу. Мистер Коут оплатит все расходы за мой проезд и за проезд Бути. — Она расправила плечи. — Но до того времени, пока мы с мистером Коутом не осуществили церемонию бракосочетания, мое положение ничем не отличалось от положения миссис Уэйверли. Нельзя сказать, что я предала мужчину в Орегоне, за которого согласилась выйти замуж. Если вы обвиняете Перрин, тогда обвиняйте и меня. — Мем села.
 — Тут ситуация совершенно иная, — возразила Уна. От гнева лицо ее пошло пятнами. — Вы с мистером Коутом полюбили друг друга и считали себя мужем и женой! — Она резко повернулась лицом к Перрин: — Вы с капитаном Сноу намерены пожениться?
 — Нет, — прошептала Перрин. Ярость в глазах Уны гипнотизировала ее.
 — Он давал вам какие-то обещания? Сказал, что любит вас? Или же просто не устоял против бесстыдного искушения опытной шлюхи? Сколько раз ты отдавалась ему?
 Несколько женщин одновременно глубоко вздохнули. Шокированные, все с неодобрением уставились на Уну.
 Сара вышла вперед с презрительной улыбкой.
 — Нападки на миссис Уэйверли так же неприятны, как недавние сплетни. Мы должны решить сейчас, хотим ли мы, чтобы миссис Уэйверли продолжала занимать должность нашей представительницы. Это главное на сегодня.
 Дрожа всем телом, Перрин расправила плечи.
 — Я облегчу вам эту задачу, — заявила она. — Я оставляю пост вашей представительницы. — Жестокие слова Уны эхом звучали у нее в ушах. Что она сделала такого, чтобы эта девушка так возненавидела ее? Глубоко вздохнув, Перрин спрятала дрожащие руки за спиной. — Я предлагаю избрать Сару Дженнингс новой представительницей. — Она опять глубоко вздохнула. — Мы по очереди правили фургоном Августы. С этого момента я буду править фургоном Августы одна. Хильда будет вынуждена ночевать с ней, но она может избавить других от своего общества в течение дня. Небеса запрещают ей позорить достойных женщин своим присутствием.
 Перрин, сраженная болью унижения, не желая, чтобы женщины заметили ее слезы, побрела прочь.
 Она велела Коуди убираться к черту. А теперь у нее отняли общественное положение, которое придавало ей уверенности. Она чувствовала в груди полнейшую пустоту.
 Все, что у нее осталось, — это она сама.
 Копченый Джо — источник всех сведений и сплетен — сказал Коуди, что собирались сделать женщины. Когда Коуди пришел на собрание, Перрин с окаменевшим лицом уже уходила прочь, за ней бежала Мем. Коуди сразу же понял, что произошло. Нахмурившись, он вышел вперед.
 — То, что вы только что сделали, мелко, подло и глупо, — произнес он, с вызовом глядя на женщин. — Коуди нарушал свое правило не вмешиваться, но он не мог удержаться. — Перрин Уэйверли была хорошей представительницей. Она спорила со мной из-за вас, работала на вас и беспокоилась о вас. Среди вас нет такой, которая бы превосходила ее добротой и заботой о ближнем. И никто не может быть более справедливым, чем она. — Ярость тлела в его ледяном взгляде. — Она обратилась ко мне за утешением, вот и все. Любая из вас поступила бы так же, черт возьми!.. Если бы только что застрелила человека.
 Он заметил, как Уна подтолкнула локтем в бок Тию, и та, вставая, откашлялась.
 — Майлз Досон первым прибыл на место происшествия. Разве миссис Уэйверли бросилась в его объятия в поисках утешения?
 Сара кашлянула в руку.
 — Мистера Майлза спросили об этом, и он сообщил, что миссис Уэйверли отнюдь не искала утешения у него. Ему показалось даже, что она держала себя в руках.
 Уна вскочила и выкрикнула:
 — Бути говорит, она видела, как вы давали миссис Уэйверли кошелек с деньгами!
 Бути пожала плечами:
 — Верно, я это видела.
 Коуди тут же смекнул, что хочет сказать Уна. Уже одним тоном она прозрачно намекала: он оплачивает услуги шлюхи. И его лицо побагровело.
 — Я уважаю и восхищаюсь миссис Уэйверли. Она красивая и энергичная женщина, и любой мужчина был бы рад разделить с ней постель. Но она не делила постель со мной. Я отправился в это путешествие с глубоким убеждением, что правдивость и чувство юмора присущи только мужчинам. И общение с вами не заставило меня изменить свое мнение. Однако Перрин Уэйверли доказала, что и женщины не лишены этих качеств. Именно она.
 Коуди обвел пристальным взглядом лица невест. Смещение Перрин с ее должности не было единодушным решением, и он радовался, что у нее нашлись защитники. Хотя ни одной из женщин не хватило храбрости высказаться прямо. Было очевидно и другое: что бы он ни сказал, они не переменят свое мнение о ней. В некотором роде его заступничество могло только ухудшить ее положение. Ведь его не считали беспристрастным.
 Позже его подозрения подтвердились: Копченый Джо узнал, что новой представительницей стала Сара Дженнннгс. Коуди не переубедил их.
 Уэбб последовал за ним к подножию пустынного холма. Мужчины присели и закурили. Немного помолчав, Коуди тяжело вздохнул.
 — Черт побери, первый раз в жизни я скомпрометировал подопечную!
 — Обычно ты крадешь оружие и виски, а не женщин, — насмешливо заметил Уэбб. Он смотрел на горящий кончик сигары Коуди.
 — Полагаю, она хочет, чтобы я на ней женился, — пробормотал Коуди. Каждый раз, когда он вспоминал, как прямолинейна она была, он вновь и вновь удивлялся. Женщины не говорят об этом так честно и прямо. И вопрос о союзе и браке поднимают мужчины, а не женщины. Решение принимает мужчина.
 — Перрин Уэйверли — прекрасная женщина. Что тебе нужно, Коуди?
 — В последнее время я тысячу раз на день задаю себе этот вопрос. — Он затянулся сигарой и нахмурился. Коуди не позволял себе анализировать свои чувства, пока сам же не начал превозносить достоинства Перрин перед другими невестами. — Я отправился в это путешествие с верой, что в моей жизни никогда больше не появится женщина. Не думаю, что и теперь что-то или кто-то сможет изменить это. Мне не нужна женщина. А особенно такая — любовница другого мужчины.
 Они проследили за падающей звездой, мелькнувшей в небе.
 — Ты что же, собираешься провести всю оставшуюся жизнь, наказывая других женщин за грехи Эллин? — как бы невзначай поинтересовался Уэбб.
 Это был один из тех трудных вопросов, которые может задавать только близкий друг.
 — У миссис Уэйверли имеются собственные грехи, — резко ответил Коуди.
 Уэбб помолчал, вглядываясь в темноту.
 — Она не может ничего изменить в своем прошлом — до того, как встретила тебя. — Его слова как бы повисли в воздухе. — Мужчина не создан для жизни в одиночестве, — продолжал Уэбб, не дождавшись ответа. — А Перрин — это не Эллин, молодая испорченная красотка. Перрин — женщина сильная, с характером. — Уэбб снова помолчал, давая улечься мыслям, бродившим в голове Коуди. — Эта твоя одинокая жизнь, которую ты себе придумал… она будет лучше или хуже без нее?
 — Она упрямая, несговорчивая, не знает слова «нет». — Коуди подумал с минуту и снова тяжко вздохнул. — Она никогда не жалуется, выполняет тяжелую работу, до скрупулезности честна, а иногда в ее глазах такая тоска, что они не оставляют меня в покое. Черт побери, они сглупили, когда убрали ее с поста представительницы!
 Уэбб ничего не сказал, но Коуди почувствовал, что он улыбается, и это его взбесило.
 — Но даже если бы не было той давней истории с Бондом, после случая с Иглстоном она стала молоть все, что только ей в голову взбредет. Она… словно мужчина!
 Уэбб похлопал его по плечу и рассмеялся:
 — Дружище, иногда женщины выводят нас из себя дерзкими речами, чтобы привлечь наше внимание.
 — Она сказала мне, чтоб я убирался к черту, — возмутился Коуди. — И еще сказала, что со мной покончено.
 — Значит, у тебя больше нет никаких проблем, поскольку ты и сам говоришь, что покончил с женщинами, — сказал Уэбб, ухмыляясь.
 Прищурившись, Коуди запустил сигару в небо — она прочертила во тьме огромную дугу.
 — Теперь, когда те, кто направлялся в Калифорнию, повернули на юг и людей на дороге стало меньше, Куинтон, думаю, совершит на нас набег, — неожиданно сказал Уэбб.
 Даже ночью громады Синих гор грозно возвышались над ними, словно бросая вызов. Горы усложняли их положение, и возможное нападение Куинтона сулило большие неприятности.
 — Хотелось бы мне иметь парочку таких, как ты, — сказал Коуди. — Один бы разведывал, где разбить лагерь, а другой ехал бы себе сзади и следил за Куинтоном.
 Уэбб внимательно рассматривал черную как смоль отвесную стену Синих гор.
 — Лучше уж встретиться с ним тут, чем вести бой в горах.
 — Он где-то здесь, — твердо сказал Коуди, таращась в темноту. — Я его чую.
 И Перрин он чуял, будто бы ее дух явился к нему. Когда Коуди повернулся, чтобы взглянуть на фургоны, он увидел ее — она в полном одиночестве сидела перед своим костром. Сидела, глядя прямо перед собой, лицо ее ничего не выражало, она полностью ушла в себя. Ушла в одиночество, на которое обрекли ее другие.
 Это сделал с ней Джозеф Бонд! Он сделал ее уязвимой для подобного наказания. Или теперь уже Коуди виноват в ее одиночестве?
 Во второй раз Куинтон и его банда совершили нападение на караван перед рассветом. Ружейная пальба охранников фургона с оружием разбудила лагерь, и все побежали, чтобы занять заранее определенные позиции.
 Перестрелка длилась не более сорока минут. Когда Коуди поднялся на ноги, окруженный клубами пыли, он понял, что это нападение было скорее разведывательным налетом, чем серьезной попыткой завладеть фургоном с оружием. Выругавшись, он сдвинул шляпу на затылок и утер пот со лба. Теперь Куинтон знает, что такое оборона каравана.
 Уэбб вышел из темноты.
 — Перрин Уэйверли ранена. Пуля задела мышцу, рана несерьезная. — Уэбб остановил друга, когда тот рванулся к фургонам. — Коуди, знай: в нее выстрелили сзади.
 Коуди сразу же все понял, и взгляд его потемнел.
 — Кто-то из наших. Черт побери! Как это случилось?
 — Банда Куинтона уже отъезжала. Перрин выбралась из-под фургона. — Глаза Уэбба прищурились. — Последний выстрел, который мы услышали, был адресован ей.
 Всевозможные предположения промелькнули в голове Коуди. Он вдруг вспомнил и свой разрезанный потник, и все те необъяснимые пакости, которые прекратились, как только они въехали на территорию штата Орегон. И это тоже его озадачивало.
 У фургона Перрин горели фонари, как бы поддерживая первый, еще неясный свет зари. Сара взглянула вверх, затем на повязку, которую она накладывала на плечо Перрин.
 — Рана несерьезная, — коротко бросила она подошедшему Коуди. — Пуля прошла насквозь, кость не задета. Затянется через несколько дней. Фургоном Августы пока будет править Кора.
 Коуди было совершенно все равно, кто будет править фургоном Августы. Он встал на колени перед Перрин, стараясь не коснуться ее, хотя ему так этого хотелось. Он заглянул в ее полные боли глаза:
 — С вами все в порядке?
 — Да.
 Коуди помешкал, уверенный, что Сара наблюдает за ними, слушает их. Он не знал, как спросить о том, что его беспокоило. Хотя вопрос был весьма уместный.
 — Миссис Уэйверли, с вами не происходило ничего странного во время путешествия?
 Сара перерезала повязку маникюрными ножницами и хмуро посмотрела на Перрин.
 — И ты ничего ему не рассказала? — спросила она. Коуди тихонько чертыхнулся.
 — Если происходило что-то странное, вам следовало рассказать мне об этом раньше!
 Перрин взглянула на него своими светло-карими глазами, огромными на бледном лице:
 — Сначала это показалось мне незначительным.
 Прерывающимся голосом, поглядывая на кровь, проступающую сквозь повязку на плече, Перрин поведала о дюжине разных шуточек, которые становились все серьезнее — вплоть до разрезанного платья. Из рассказа Перрин Коуди наконец-то понял, что под потником его коня оказалась ее старая «валентинка». Кто-то хотел о чем-то предупредить, кто-то знал об их отношениях уже долгое время.
 Сдвинув шляпу на затылок, Коуди вцепился пятерней в свою шевелюру.
 — Кто бы ни украл «валентинку», он засунул ее под мой потник. Я не понял, что это такое. И выбросил ее.
 Перрин кивнула, и в глазах у нее появились слезы. Она посмотрела вниз, на свой подол.
 — Я была больна несколько последних дней, — сказала она, когда смогла снова заговорить. — И Хильда тоже была нездорова. Я думаю… не знаю… возможно, кто-то подложил что-то нам в еду. Однажды вечером мы купили рыбу у индейцев, которые пришли к нам в лагерь. Мы ее сразу же приготовили, но она оказалась горькой на вкус. Мы даже не смогли ее съесть.
 — А теперь в вас стреляли. — Коуди неотрывно смотрел на нее, ему очень хотелось обнять ее.
 — Это произошло случайно? — сказала Перрин, вопрошающе глядя ему в лицо.
 Он приподнял бровь, покосившись на Сару.
 — Сопровождая своего покойного мужа в военных походах, думаю, вы насмотрелись на раны. Можете определить, куда пуля вошла, а где вышла?
 Сара кивнула. Она уставилась на руку Перрин:
 — Боже правый, ведь это значит…
 Коуди рассказал им о пироге, ленте, разрезанном потнике и одеяле. Самые странные случаи, казалось, происходили одновременно с шутками, которые становились все серьезнее и были направлены против Перрин.
 Когда солнце поднялось над горизонтом, Коуди заметил, каким бледным стало ее лицо. При мысли, что Перрин могли убить, сердце у него сжалось. Он хотел обнять ее, крепко прижать к себе и сказать о том, как он благодарен судьбе, что она осталась жива.
 — Пропади все пропадом, — пробормотал Коуди. В караване не найдешь уединения. Нет места, куда можно отвезти ее, взять на руки и сказать, что ему очень не нравится ее холодность, ее равнодушие, как он догадывался, притворные.
 Голос Сары вторгся в его путаные мысли:
 — Кто же это все делает?
 Перрин и Коуди разом посмотрели на нее. Коуди встал, сжимая и разжимая кулаки.
 — Спросите что-нибудь полегче, — сказал он Саре, и взгляд его потемнел. — Давайте смотреть правде в глаза… Если рана Перрин — не случайность… значит, кто-то пытается ее убить. И тот, кто это задумал, должен знать, что мы догадываемся о его намерениях.
 Коуди поймал взгляд огромных глаз Перрин. Он крепко стиснул зубы. Разве Эллин когда-нибудь удавалось настолько вывести его из себя? Разве она приводила его в смущение, разве выворачивала вот так наизнанку, как эта женщина, когда он просто смотрел на нее? Ответы на эти вопросы он прекрасно знал. Эллин никогда не имела над ним такой власти. Не то что Перрин Уэйверли.
 Правда, словно предательский удар, сразила его. Он боялся ее. Если он допустит это, то полюбит ее так, как никогда и никого не любил. И эта любовь даст ей силу уничтожить его. То, что сделала Эллин с его гордостью и самоуважением, покажется детской шалостью по сравнению с тем, что может сделать с ним Перрин. Если только он позволит себе влюбиться в нее.
 Оставив Перрин, Коуди шагнул в перламутровый восход. Кто-то пытался убить ее. И Куинтон совершит еще одно нападение. Отныне за караваном установлена слежка — извне и изнутри.
 Покачиваясь на каблуках, он смотрел на холодное свинцовое небо, словно у него не было других забот. А их — по горло. Тем более что в этом году ожидалась ранняя зима.
 Отныне каждый день у них на счету. ***
 Банда Куинтона нападала на них регулярно — раз в несколько дней. Копченый Джо получил пулю в бедро и ковылял теперь на костылях, которые сделал для него Гек Келзи. В перестрелке они потеряли двух мулов и еще одного, принадлежавшего Копченому Джо. Хильда прищемила палец. Тия, забираясь под свой фургон, угодила в заросли колючих кактусов. Нервы у всех были натянуты, как струны рояля, а усталость сковала губы и веки.
 Несмотря на трудности передвижения в горах, все почувствовали облегчение, когда вступили в горную местность и избавились от постоянных наскоков Куинтона. Тяжелые пихты стояли стеной, затрудняя набеги бандитов и давая передышку путникам.
 Но их продвижение замедлилось до скорости черепашьего шага.
 Очень скоро невесты поняли, что им предстоит преодолеть самый опасный и трудный отрезок пути. Теперь все были вынуждены идти пешком, спотыкаясь об острые камни размером с оловянную кружку. Ботинки у женщин разваливались, на ступнях и щиколотках появились мозоли.
 Фургоны стали для них обузой; все с замиранием сердца ждали, когда придется поднимать фургоны на крутые склоны с помощью шкивов и веревок. Не обращая внимания на травмы и опасности, женщины подбегали, чтобы заблокировать задние колеса камнями.
 Время от времени им приходилось, собравшись вместе, толкать задок фургона, чтобы он не скатился вниз, не разбился в щепки в случае, если у него откажет тормоз и он начнет скользить вниз по крутому склону. Мышцы их сводило от напряжения даже через несколько часов после подъема.
 На третий день пути они, беспомощные, наблюдали, как в Синих горах с треском сломалась самодельная лебедка и фургон-кухня, перевернувшись, рухнул вниз.
 Женщины молча, дрожа от усталости, помогали Копченому Джо спасти то, что еще можно было спасти. В конце концов Коуди согласился на двухдневный отдых, чтобы Гек Келзи мог починить поломанные фургоны и соорудить повозку для транспортировки оставшейся утвари Копченого Джо.
 Поскольку Кора правила мулами Августы, пока заживала рука Перрин, она решила снова перебраться в свой прежний фургон.
 — Это имеет смысл просто ради удобства, — как можно будничнее сказала Кора.
 Как ни странно, Августа сразу же согласилась с этим предложением и, казалось, была даже рада возвращению Коры.
 — Августа уже может сама править фургоном, — прокомментировала Перрин. Остановившись, чтобы перевести дух, она опустила на землю ящик, который взялась помочь перенести Саре. Затем, усевшись на пень, помассировала раненую руку.
 По привычке Перрин оглядела пихты — не подкарауливает ли ее кто-нибудь с ружьем в руках. Но ничего не увидела, кроме далекой ледяной вершины Маунт-Худ и еще одного заснеженного пика, названия которого не знала. Она отметила сияние солнечных лучей на снегу и почувствовала, что стало гораздо холоднее. Пришлось поплотнее закутаться в шаль. Эти последние дни августа были похожи скорее на позднюю осень, чем на конец лета.
 — Перрин! — Кора присела рядом с ней. — Я многое передумала с тех пор, как мы убили этого Игл-стона. И стараюсь искупить свою вину при малейшей возможности. Вот почему и перебралась обратно в фургон Августы. Чтобы загладить вину, ведь это я послала к ней Иглстона. — Румянец стыда окрасил ее щеки. — Я должна просить прощения и у тебя. Мне жаль, что я разболтала о тебе и о капитане Сноу. У меня просто это вырвалось, я не подумала о том, как это может быть воспринято ими. Ты хорошо ко мне относилась, и мне очень жаль, что я стала причиной стольких неприятностей.
 Перрин махнула рукой, удивившись, что у нее еще хватило сил поднять ее. Несколько последних дней были изнурительными. Все сильно исхудали.
 — Никто не осуждает тебя за то, что ты сказала правду, — промолвила она.
 Кора кончиком шали вытерла пот со лба. На такой высоте при малейшем усилии выступал пот.
 — Ну стыд-то какой, — сказала она. — Теперь, когда ты больше уже не наша представительница и тебе не нужно встречаться с капитаном каждый день… ну, я не единственная, кто заметил, что между вами ничего нет. И, возможно, не только я начинаю стыдиться того, как мы с тобой обошлись. Что ты собираешься делать, когда мы приедем в Орегон?
 Перрин не сводила глаз с далеких снежных вершин.
 — Я думала об этом. Хильда верит, что для женщин там откроется много возможностей, и я с ней согласна. В этой местности потребуются учителя. А возможно, я стану готовить или зарабатывать на жизнь стиркой белья. Может быть, я скоплю немного денег, если смогу, и уеду в Калифорнию.
 Кора кивнула.
 — Что касается меня, я рада, что меня ждет муж. Я никогда не думала, что смогу выйти замуж. — Наклонившись, она подняла ящик со своими пожитками. — Таким, как я, трудно понять, почему ты предпочитаешь брать белье в стирку, а не замужество. Моя мама была прачкой. Это тяжелый труд.
 — Замужество — труд не легче.
 Августа заметила Кору и Перрин, идущих через заросли ольхи. Повернувшись, она хмуро посмотрелась в зеркало, которое висело сбоку ее фургона. Ее совершенный прямой нос Бондов стал горбатым. И когда она улыбалась, что делала крайне редко, открывалась пустота на месте двух передних зубов. Небольшой, но заметный шрам обезобразил ее подбородок.
 Каждый день она училась улыбаться так, чтобы не показывать зубы. Августа прекрасно понимала: ее жених, возможно, найдет ее привлекательной, но никогда не назовет красавицей. Она заплатила за кражу своей красотой. И будет еще платить за ошибки отца.
 Миссис Оуэн Кламат. Августа Кламат. Такое сочетание оскорбляло ее слух. Кламат звучит как-то очень уж простонародно. Она снова уставилась на свои щербины.
 — Я разобрала в фургоне место для твоих вещей! — крикнула Августа Коре, с отвращением отворачиваясь от зеркала.
 Пение птиц и удары молота Гека Келзи казались по мере приближения Перрин и Коры все громче. Августа глубоко вздохнула. Она была уверена, что они критически смотрят на ее нос и злорадствуют, глядя на безобразную дырку на месте зубов.
 — У меня не было возможности сказать это раньше, — начала Августа. Она уже продумала все, что скажет, но от этого легче ей не стало. Она не привыкла быть у кого-то в долгу. — Благодарю за спасение моей жизни.
 Кора остановилась у разбитого колеса фургона.
 — Мне нужно знать. Это вы сделали? — спросила она без обиняков, уставившись на нос Августы. — Вы украли деньги у этого мужчины?
 Августа снова вздохнула. Перрин бросила взгляд на Кору, но та с нетерпением ждала ответа Августы.
 — Да, — невозмутимо ответила Августа.
 Казалось, это было самое трудное слово, которое ей приходилось когда-либо произносить. Краска стыда залила ее лицо, глаза увлажнились. Но эти две женщины имели право узнать правду. Если бы не их безрассудная храбрость, она теперь была бы мертва.
 Августа опустила голову.
 — Мой отец неудачно вложил деньги и потерял состояние. Тогда он растратил деньги из своего собственного банка. Когда его уже почти разоблачили, он повесился.
 Августа коснулась дрожащими пальцами своего лба. Странно, но твердый клубок стал как бы разматываться внутри и постепенно исчезать. К ее изумлению, правда начала врачевать душевные раны.
 — Я все продала и заплатила его долги. Сумела даже исхитриться и сделать так, чтобы его преступление осталось в тайне. — Подняв голову, она в упор посмотрела на Кору и Перрин — на двух ее старинных врагов. — Я отправилась в это путешествие, имея сорок долларов. Это все, что осталось от состояния Бондов.
 Глубокий вздох вырвался из груди Перрин, и она села на подножку фургона. Вызов погас в глазах Коры — она молча оперлась о колесо.
 — А ведь нам не разрешалось ехать, не имея при себе по крайней мере двухсот долларов, — заметила Перрин.
 Взглянув на нее с сомнением, Августа не обнаружила на лице смещенной представительницы и тени злорадства.
 — Мне ничего иного не оставалось — только искать мужа в Орегоне или стать попрошайкой на улицах Чейзити. Необходимо было ехать, пусть и без денег.
 Перрин кивнула, в ее огромных глазах светилось понимание.
 И вдруг до Августы впервые по-настоящему дошло, до какой же степени отчаяния должна была дойти незамужняя женщина, чтобы бросить под ноги мужчине свою репутацию.
 — О Господи, — прошептала она. — Если бы я осталась в Чейзити, и со мной могло бы произойти то же!
 — Но не произошло, — возразила Перрин, сообразив, куда клонит Августа.
 — Я обвиняла тебя. — Задрожав, Августа пристально посмотрела в усталое лицо Перрин. — Я ненавидела тебя… Но ведь у тебя не было другого выхода… ведь верно?
 — Тогда не было. — Перрин поднялась. — И, возможно, тебе тоже ничего не оставалось делать — только взять деньги Иглстонов. Но, между прочим, больше никто не верит, что ты взяла эти деньги. — Она кивнула на Кору. — И от нас они этого не услышат.
 К своему изумлению, Августа поняла: ей совершенно безразлично, что о ней думают другие, но она нуждалась в понимании Перрин Уэйверли. Из ее глаз потекли слезы.
 — Почему? — прошептала она. — Почему ты набросилась на него и рисковала жизнью? Тебя могли убить, а ты бросилась на помощь человеку, которого ненавидишь. Почему ты сделала это?
 Августа спрашивала себя об этом все время, страдая от боли, пока заживали ее раны. Она оскорбляла Перрин с самого начала. Она преуспела в том, чтобы настроить женщин против Перрин Уэйверли, ненавидела и презирала ее. Она винила Перрин во всех своих бедах и желала ее смерти. Даже тогда, когда думала, что Иглстон убьет ее, Августа ненавидела эту храбрую Женщину. И Перрин знала об этом. И все-таки она бросилась ей на помощь, подвергала себя страшной опасности, пытаясь помочь той, которая ненавидела ее.
 Перрин долгим взглядом посмотрела на Августу.
 — В основном я сделала это для себя, — сказала она наконец. — Я не смогла бы жить в согласии с собой, если бы стояла и смотрела, как мужчина бьет женщину — до смерти.
 — Даже если ты понимала, что могла умереть? А эта женщина была твоим заклятым врагом? — прошептала Августа. У нее не было жизненного опыта, который помог бы ей понять образ мыслей Перрин. — Если даже эта женщина будет поливать тебя грязью до последнего вздоха?
 — Я сделала это еще и потому, что ты меня попросила. Первый раз в жизни ты просила о помощи. Улыбка Коры сняла напряжение.
 — Если хотите знать мое мнение, этот негодяй, похоже, испугался нас. — Она мотнула своей темной головкой, и ее глаза засветились торжеством. — Мы-то живы, а его уж нет! Ведь верно?
 Августа взяла себя в руки. Она никогда не поймет Перрин Уэйверли. Ей требовалось время, чтобы осмыслить еще раз роль своего отца в падении Перрин. Но она обязана этой женщине жизнью. Более того, в причудливом течении событий, вероятно, она оказалась единственной невестой, которая могла вложить особый смысл в эти обычные слова:
 — Добро пожаловать к моему фургону и к моему костру. Я рада, что вы пришли. — Слезы появились на глазах Перрин. — Я заварила чай. И буду счастлива, если вы обе присоединитесь ко мне.
 — Я…
 — Чашка чаю — ничтожная плата за все, что вы для меня сделали, — перебила Августа. Она нуждалась в обществе так же, как и Перрин, и была так благодарна им за компанию, даже если это общество женщин, которых она вначале презирала. — У меня не было возможности поблагодарить вас за то, что вы правили моим фургоном, пока я болела. И Кора… я рада, что ты вернулась. Ты должна знать, что теперь будет все не так, как прежде, мы будем выполнять всю работу вместе.
 Кора выразительно смотрела на нее.
 — Это я напустила на тебя Иглстона. Я не сказала пока, что раскаиваюсь в этом, но это на самом деле так.
 — Я знаю. Но все уже позади.
 Тем же вечером, когда тарелки уже были вымыты после ужина и все приготовлено для завтрака, Августа и Кора сидели у затухающего костра, вдыхая манящий запах горящего дерева, а не прогорклый — коровьих лепешек и прислушиваясь к звукам лагеря, готовящегося ко сну.
 — Вы стали совершенно другой, — сказала Кора, прервав молчание. — Больше похожи на нормального живого человека, если понимаете, что я имею в виду. Не обижайтесь.
 Еле заметная улыбка тронула губы Августы.
 — Не обижаюсь.
 Заметно похолодало. Они вытащили коробки с зимней одеждой и отыскали шали потеплее.
 — Ты можешь этому не поверить, но я искренне сожалею, что они убрали Перрин Уэйверли с места представительницы. Она нам всем очень помогла. Потеряв эту должность, Перрин, наверно, сильно переживает.
 — Я тоже не рада, что приложила к этому руку. Она любит капитана Сноу, — сказала Кора.
 — Да ну?
 Августа широко раскрыла глаза. В силу старых привычек ей на ум тотчас же пришло слово «шлюха», и она с трудом выбросила его из головы. Если Августа и поняла что-то во время этой ужасной поездки, то прежде всего одно: она почти ничего не знает о человеческом сердце, даже о своем собственном.
 — А он?..
 — Он ее любит, только еще не знает об этом. Или не сознается даже себе.
 — Да откуда тебе это известно? — возмутилась Августа.
 Кора хихикнула:
 — У меня всегда было чутье насчет отношений между мужчинами и женщинами.
 Августа невольно покраснела, вспомнив, что Кора догадалась о ее чувствах к Уэббу Коуту еще до того, как она осмелилась признаться в этом себе самой.
 — Я была так глупа, — услышала она свое признание. — У меня было достаточно времени, пока я поправлялась после побоев Иглстона. — Августа глубоко вздохнула и вдруг сказала то, что еще недавно казалось ей совершенно невероятным: — Ты была права. Я люблю Уэбба Коута.
 Она услышала, как Кора от удивления шумно втянула в себя воздух, но небо не упало на землю и земля не разверзлась от ужасного признания: наследница рода Бондов полюбила индейца-полукровку.
 — Я думаю, что и он меня любит. Я ждала удобного случая сказать ему, что если я ему еще нужна, то мы… ну, мы как-нибудь уладим это дело. Не важно, что у него нет ни гроша за душой. Мне все равно. Мне просто нужно быть с ним вместе.
 — О Боже мой! — пробормотала Кора и снова вздохнула. — Разве вам никто не сказал? Этот секрет всем уже известен, и я была уверена, что кто-нибудь непременно расскажет вам об этом.
 — Расскажет мне о чем?
 — Об Уэббе и Мем Грант.
 — Уэбб и Мем?
 Лицо Августы побелело, когда Кора рассказала, что Уэбб и Мем теперь считают себя мужем и женой. Она сидела окаменев, пока Кора рассказывала всю эту историю. Потом с трудом поднялась на ноги. Не сказав ни слова и не утирая слез, которые текли по ее щекам, она побрела к своей палатке.
 Значит, Уэбб оказался английским пэром. Он богатый человек. Получил образование в Европе. Он владеет домами в Девоншире, в Лондоне и в Риме. А она была просто дурой. Не смогла увидеть в нем человека. Но Мем смотрела на все ясным взглядом. И теперь получила то, что могла бы получить она, Августа.
 Августа уставилась на потолок своей палатки, а слезы все текли по ее щекам, орошая волосы и грудь. Она могла стать графиней, а вместо этого выйдет замуж за незнакомца с фермерским именем. Она оттолкнула от себя ту сказочную жизнь, для которой была рождена, потому что Бойды, как она считала, не могут унизиться до того, чтобы полюбить дикаря. Какой слепой пустышкой она оказалась! Она сомневалась, знает ли он, что такое скатерть. И это тот человек, который обедал в высшем обществе Европы.
 И теперь, когда Августа призналась в любви к нему, теперь, когда ей уже совершенно безразлично, что об этом могут подумать другие, оказалось — слишком поздно. Он презирал ее, а полюбил Мем.
 — Прощай, моя любовь, мой дикий лорд Олбани. Я никогда тебя не забуду.
 Его бронзовое лицо и черные глаза навсегда запечатлятся в ее памяти и сердце — ее первая и единственная любовь. Она вспомнила, как Уэбб» ласкал ее и целовал при свете луны, вспомнила те ощущения и страстное желание, которых она никогда больше не сможет испытать.
 — О, мой любимый, я буду тосковать по тебе каждый раз, когда мой муж будет прикасаться ко мне. Рыдая, Августа уткнулась лицом в подушку.




 Глава 23


  Из дневника. 
  Сентябрь 1852 года. 
  Августа подарила нам сервиз своей матери в качестве свадебного подарка и пожелала долгой и счастливой совместной жизни. Все очень изменились во время этого тяжелого путешествия. Я плакала сегодня, осознав, как сильно мне будет не хватать этих отважных женщин, когда мы расстанемся через три недели. Мы так далеко отъехали. Я молю Бога, чтобы мы смогли закончить этот последний отрезок пути без неприятных происшествий. 
  Мем Грант, леди Олбани. 
 Коуди стоял на скалистом обрыве, глядя вниз, на стремительные воды широкой Колумбии.
 Было три варианта пути, чтобы преодолеть оставшиеся девяносто миль до долины Вилламет и Кламат-Фоллс.
 Можно нанять паром, чтобы спуститься вниз по течению бурной Колумбии. Но несчастные случаи — обычное явление при сплаве. Более того, за паром нужно заплатить грабительскую цену, а Коуди подозревал, что некоторые из невест исчерпали свой денежный лимит.
 Они могли оставить фургоны и нанять индейцев, чтобы переправиться вниз по реке на каноэ, что также было довольно опасным предприятием, зато не столь дорогим, как паром. Третий вариант: приказать Геку Келзи разобрать фургоны и соорудить плоты из них. Это сократит расходы, но не уменьшит опасности.
 Впрочем, имелся и четвертый вариант: он может выбрать путь через скалистые Каскадные горы по дороге Барлоу-Толл вокруг Маунт-Худ. Слово «дорога» — в высшей степени неточное обозначение для подобных коммуникаций. Тропа представляла собой едва заметную колею, пролегающую через грубую вырубку с пнями, огромными камнями и устрашающими склонами. Для таких изможденных путешественников, какими стали его невесты, — выбор не из лучших.
 Ни один из вариантов не был достаточно хорош. Кругом возникали опасности, непреодолимые трудности.
 — Мне надо поговорить с тобой! Тон говорившей удивил Коуди, он повернулся и увидел Уну Норрис. Он не слышал, как она подошла.
 — Мисс Норрис, я неоднократно говорил вам, что общаться со мной надо через свою представительницу.
 Все женщины очень переменились за время путешествия. Перрин, несмотря на то, что большинство невест сторонились ее, ходила с высоко поднятой головой, и в каждом ее жесте чувствовались достоинство и уверенность в себе. Августа никогда не относилась к тем, к кому Коуди питал симпатию, но она повзрослела и стала умелой хозяйкой. В ожидании мужа Кора буквально расцвела. Хильда и Сара обменивались опытом, запасами провизии, ни от кого не таились ни в чем. Тия и Бути теперь тоже мало походили на тех мечтательных ветрениц, какими были в начале путешествия. А Мем удивила всех, превратившись в настоящую красавицу. Все стали более искренними и уверенными в себе.
 Эти отважные женщины сумеют покорить Орегон, они отдадут свой труд и свои сердца будущему штата. И сделают это по доброй воле — искренне и до конца.
 Все, кроме Уны Норрис. Уна Норрис отправилась в путешествие хорошенькой, кокетливой девушкой, а закончит его язвительной, разъяренной гарпией. Коуди заглянул в ее белесые глаза и вспомнил бешеную собаку, которую пристрелил в Дакоте.
 — Мы уже почти приехали! — Уна выплевывала слова, как будто винила его в чем-то.
 Костлявые пальцы вцепились в складки юбки. Яд, кипевший у нее внутри, делал ее на десять лет старше. Увы, путешествие не сделало ее сильнее, оно лишило ее молодости и уверенности в себе.
 — Верно, — сказал Коуди, стараясь внести успокоительную нотку в тон их беседы.
 Подняв голову, он бросил взгляд в направлении фургонов, ища глазами Сару, на руки которой он мог бы передать Уну. Он сразу же увидел ее за фургонами.
 — Меньше чем через три недели у вас, Уна, будет муж и собственный дом.
 Уна смотрела на него во все глаза, потом плечи ее опустились, и она закрыла лицо руками.
 — Благодарю тебя, Боже, — прошептала она. — Я так долго ждала… так долго… чтобы услышать, как ты это скажешь. О, Коуди!
 Только Сара, Перрин и Мем обращались к нему по имени. Он насторожился. Тут что-то не так.
 — Вас ждет не дождется мистер Риддли, — уточнил Коуди, осторожно подбирая слова. — Я знаком с мистером Риддли, он хороший человек.
 Уна отняла руки от лица и неотрывно смотрела на него своими бесцветными глазами. Ее тонкие губы прошипели:
 — Я тебя предупреждала, хватит игр! Довольно! Я сделала все, о чем ты меня просил, прошла все испытания, которым ты меня подверг. Я наказала эту шлюху и убрала ее. Чего еще ты от меня хочешь? Я вновь и вновь доказываю тебе свою любовь!
 У Коуди челюсть отвисла, он смотрел на Уну в крайнем изумлении.
 — Не мучай меня разговорами о Нейтане Риддли. Мне нужно знать наши планы. Мне нужно знать, Коуди. Мы уже почти приехали… я больше так не могу. — Задрожав, Уна снова закрыла лицо руками. — Иногда я думаю, что схожу с ума. Вот что ты со мной делаешь. Ты толкаешь меня на край бездны своими бесконечными жестокими играми! Мне бы тебя ненавидеть, а я все еще люблю.
 — Ради Бога, о чем это вы толкуете? — пробормотал Коуди.
 — О нас! — выкрикнула Уна, брызгая слюной. — Ты обещал жениться на мне, не притворяйся, что это не так! Я ждала, долго ждала. Я изводила себя. Я боялась, что наша тайная любовь безнадежна. Тогда Эллин написала мне и попросила составить ей компанию на время родов. Это был Божий знак, благословляющий нашу любовь.
 — Эллин? Моя жена? Вам написала Эллин?!
 — После ее смерти я ждала, что ты приедешь за мной. Но необходимо было выждать время траура — я вычислила это. И когда траур закончился, я наконец поняла, что ты ждешь, чтобы я приехала к тебе сама. Поэтому и отправилась в Чейзити к своим тете и дяде. Тебе следовало бы прийти ко мне тогда, сразу же, Коуди. Я не хочу сказать о тебе ничего плохого, но я очень разозлилась, когда ты этого не сделал!
 Пока Уна рассказывала о том, как она его ждала, рассказывала о своих дяде и тете, о том, что она сделала, чтобы доказать свою любовь, Коуди смотрел на нее, совершенно ошеломленный услышанным. Наконец он заметил в ней некое сходство с родственниками Эллин; вот почему он с самого начала подумал, что она ему кого-то напоминает. Пробиваясь сквозь путаницу дат, он попытался вспомнить, где и когда он мог с ней встретиться. Когда же?! Если она знала Эллин, значит, она не выдумала всю ату историю.
 Эллин… День его свадьбы… Дом тетки Эллин — Юджинии Норрис. Потрясенный, Коуди догадался, что миссис Норрис была матерью Уны. Дом был полон его друзей в военной форме и друзей семейства Эллин — десятки людей. Коуди вспомнил, как вошел в дом, все еще слегка под хмельком после последней холостяцкой пирушки, и заметил застенчивую девочку, забившуюся в угол, во все глаза смотревшую на него. Он внимательно посмотрел на Уну. Она стала старше, но… конечно же, это была она! Кузина Эллин. Переполненный радостью от своего приезда, он попытался тогда вытащить эту девочку из угла. Коуди вспомнил, что взял ее за подбородок, улыбнулся, глядя ей в глаза, и наговорил кучу разных комплиментов. Возможно, он спросил, почему самая хорошенькая девушка на этой свадьбе прячется в уголке. Возможно, он пригласил ее на танец. Ей не могло быть больше… больше… тринадцати или четырнадцати лет. Уна была еще ребенком, ребенком, который расцвел в лучах внимания взрослого человека.
 Ей же он наверняка показался лихим военным, импозантным и приятным молодым человеком, готовым жениться на ее красавице кузине. Она смотрела на него во все глаза и выпалила признание: «Я вас обожаю». Коуди вспомнил, что рассмеялся, возможно, сказал, что тоже любит ее, чем смутил девочку. Такое было вполне возможно. Стремясь придать ей уверенности в себе, он мог неосторожно пошутить, что, возможно, женится не на той кузине. Коуди смутно припомнил: девочка, кажется, лепетала, что будет ждать его. А если Эллин умрет… Он же, скрыв свой гнев от подобного предположения, ответил, что хорошенькой девушке надобно ждать любви, которая будет достойна ее. Очевидно, она посчитала, что он говорит о себе.
 Эпизод был таким мимолетным, таким незначительным, что Коуди совершенно забыл о нем, да и о ней тоже.
 — Так это была ты? — резко спросил он, имея в виду и прошлое, и настоящее. — Ты положила кусок пирога мне в жилетку…
 — Твоего свадебного пирога! Да, я!
 — А лента…
 — От свадебного букета Эллин. Я даже подарила тебе часть самого букета. Это куда больше, чем дарил мне ты!
 — Уна… а мой потник? Его разрезала ты?
 Щеки ее залились алой краской.
 — Я думала, ты бросил меня из-за этой шлюхи. Это произошло еще до того, как я поняла, что ты испытываешь меня. Я тогда еще не знала, чего ты от меня хочешь. Я не убила ее, но ранила, если ты хочешь, чтобы я ее убила, я сделаю это…
 — Ты — сумасшедшая, — в отчаянии прошептал Коуди.
 Путешествие на Запад сводило с ума и не таких. Он должен был внимательнее следить за всеми, а он держался так неприступно. Ему нужно было…
 Уна вцепилась скрюченными пальцами, словно когтями, в свою грудь.
 — Не говори так! — зашипела она, бросая на него злобный взгляд. — Эллин тоже так говорила, и мне это совсем не нравится!
 — Уна, послушай-ка… — Коуди не имел ни малейшего представления, что он скажет, и даже почувствовал облегчение, когда его прервали.
 Два роковых события произошли одновременно. С неба лениво посыпались снежинки и стали садиться на темные волосы Уны — одна за другой. Это зрелище его очень огорчило. Но Коуди так и не успел подумать о последствиях раннего снегопада — из леса выбежал Уэбб Коут и решительно направился к ним. Одного взгляда на лицо Уэбба было достаточно, чтобы у Коуди заныло сердце. Случилось кое-что похуже мокрого снега. И это кое-что вот-вот обрушится на его голову.
 Когда они прогнулись, вода в ведрах застыла и тяжелый, холодный туман плыл среди пихт и кедров, опускаясь ниже — к кустикам пижмы и крестовника, густо росшим в подлеске. Туман не рассеялся, но в конце концов поднялся, запутавшись в верхушках деревьев, с нижних ветвей которых уже капало. Холодный, неуютный денек.
 Перрин распаковала свою самую теплую шаль и накинула ее на плечи, затем принялась разжигать костер, но дрова отсырели и дымили. Когда поленья затрещали, Перрин подсела к огню, у нее зуб на зуб не попадал, ледяные капли оставляли мокрые следы на юбке. Согревая руки о горячую кружку с кофе, она прикидывала, что ей предстоит сегодня сделать. Повседневные заботы, казалось, никогда не кончатся, усилия, потраченные на разжигание костра, совершенно истощили ее.
 Все винили высокогорье, но, по правде говоря, женщины были истощены из-за плохого питания, болезней и тягот пути. Даже Хильда, по мнению Перрин, обладательница богатырского здоровья, страдала от дизентерии. Тию постоянно донимали простуды. У Бути слегка разлилась желчь. Месячные прекратились почти у всех. И все очень похудели.
 Глубоко вздохнув, Перрин принялась за кофе — он быстро остывал на холоде. Не обращая внимания на унизительные сигналы дизентерии, Хильда отправилась на урок чтения с Корой, и Перрин осталась одна. Знакомые звуки лагерной жизни раздавались отовсюду: непрекращающийся стук молотка Гека; невнятное бормотание Майлза, который ухаживал за больным мулом; усталые голоса женщин, которые, перекликаясь, о чем-то спрашивали друг друга, на что-то досадовали.
 Но эти звуки лишь подчеркивали одиночество Перрин.
 Совсем скоро невесты выйдут замуж и разбредутся по своим домам вдоль долины Вилламет. Мем и Бути отправятся морем в Англию, а Перрин будет искать работу в Кламат-Фоллс; ее будущее — пустота, которую необходимо чем-то заполнить.
 Она может случайно встретить Коуди, когда он приедет в город за припасами для своего ранчо. Возможно, они кивнут друг другу или обменяются вежливым «Как поживаете?». Он что-то скажет насчет погоды, она согласится с ним. Потом они разойдутся, словно этого путешествия никогда и не было, словно их никогда не тянуло друг к другу и не лежали они в объятиях друг друга одной теплой ночью, когда сам воздух пел о любви.
 «Нет, — уговаривала она себя, поднимая голову и вглядываясь в свинцовое небо. — Не думай о нем. Не страдай и не плачь о нем». Да, она не станет сожалеть, что у него была Эллин, а у нее — Джозеф, она не станет скорбеть ни о прошлом, ни о будущем.
 Если она все еще нужна Коуди, он может считать ее своей. Она сделала все, разве только не сказала об этом прямо. После того унизительного разговора Перрин чувствовала, что он следит за ней, что не находит себе места. Она знала, что Коуди думает о ней и борется с собой — тем больше, чем ближе они к концу путешествия. Только он ничего не говорит, даже не подает вида, что в нем что-то изменилось.
 А изменилось ли? Ведь никакое время не изменит того, что было с ней и Джозефом Бойдом. Или предательства Эллин. Или той темной неразберихи, которую все эти события вызвали в сердце Коуди Сноу.
 И все-таки… какое-то упрямство и упорство заставляли ее не терять надежды, что однажды… только скорее, пожалуйста, поскорее… взойдет солнце, и Коуди Сноу поймет, поймет и признает, что любит Перрин Уэйверли. Он действительно любит ее. Она читает это в его глазах, чувствует, когда он подходит к ней ближе. Он не хочет любить ее, она знает об атом, но — любит. И она тоже это знает. В этом-то вся их беда.
 Ее грудь приподнялась от глубокого вздоха, и Перрин подтянула свою шаль поближе к горлу. Как только ей удастся скопить достаточно денег, она уедет в Калифорнию. Не важно, что ее ждет там, но легче перенести что угодно, чем муки ожидания и боль утраты, которая всегда будет ранить словно кинжал — всякий раз, когда случайно встретится с ним.
 Перрин заморгала, чтобы не дать волю слезам. Она тратит время впустую, мучая себя мыслями о Коуди Сноу, хотя пообещала себе никогда больше не думать о нем. Резко поднявшись, она стряхнула ледяные капли со своей шали, огляделась вокруг, пытаясь придумать себе какое-нибудь занятие.
 Взглянув на лес, Перрин решила, что прогулка освежит голову, да и хорошо бы поискать в подлеске лекарственные травы, чтобы пополнить аптечку. Если ей повезет, она сможет найти что-нибудь от поноса для Хильды или себе — поддержать силы.
 Отыскав корзину, Перрин позвала Мем и указала рукой в направлении леса. С трудом пробравшись сквозь заросли дикой ежевики с уже давно оборванными ягодами, она вошла в прохладную ароматную тишину сосен и ольхи.
 Час спустя с корзиной, доверху наполненной отличными экземплярами трав, она возвращалась через вырубку в лагерь, с удовлетворением отмечая, что нагуляла аппетит, так что теперь с удовольствием отведает лосося, купленного вчера вечером у индейцев, которые навестили их лагерь.
 Перрин скорее почувствовала, чем услышала, хруст за спиной. Еще до того, как она успела оглянуться или издать хоть какой-то звук, грязная рука протянулась через ее плечо и закрыла ей рот. Корзинка выпала из ее пальцев. Перрин отчаянно сопротивлялась, но незнакомец тащил ее назад, в чащу.
 Сквозь заросли ольхи она видела, как Бути греет ноги у костра, видела Уну Норрис, расхаживающую перед своим фургоном, — та время от времени останавливалась, чтобы бросить хмурый взгляд на Коуди, который направлялся к скалистому обрыву, выходящему на реку Колумбия. Она слышала, как Гек Келзи выругался, а потом снова стал колотить своим молотком. Она была так близко от лагеря, она слышала голоса, обоняла запах дымка от костров и аромат кофе.
 Безмолвный крик отчаяния эхом отдавался у нее в голове: «Коуди! Посмотри в мою сторону! Пожалуйста. Помоги мне, любовь моя, помоги!»
 Перрин в ярости впилась ногтями в сильную руку, заткнувшую ей рот. Если бы ей удалось высвободиться, чтобы крикнуть, только бы крикнуть — хоть один раз!
 Но мужчина тащил ее вниз по склону. Потом грубо повернул лицом к себе, и она увидела его ледяные желтоватые глаза. Перрин набрала в легкие побольше воздуха, чтобы закричать. Но не успела — он ударил ее в висок прикладом ружья. Задыхаясь, она упала на колени, на мокрую лесную подстилку, голова ее раскалывалась от мучительной боли. Медленно она стала заваливаться на спину. А потом — пустота. ***
 Уэбб оттолкнул Уну в сторону. Коуди подумал, что он ее просто не заметил.
 — Перрин пропала! — Уэбб кивнул на корзину с травами и на лоскут темной ткани. — Мем видела, как она возвращалась с прогулки, но когда посмотрела минуту спустя, Перрин исчезла. Мем проверила ее фургон, всех порасспросила, потом позвала меня. Я нашел вот это.
 — Куинтон, — сказал Коуди, глядя в сторону леса. У него на сей счет не было сомнений. — Если хоть один волосок упадет с ее головы, я… Мы отправим людей…
 Пристальный взгляд Уэбба привел его в чувство. Если он пошлет мужчин прочесывать лес, Куинтон расправится с ними с такой же легкостью, с какой собирают ягоды с нижних веток кустов.
 — Черт побери! — Коуди с размаху ударил шляпой по колену. — А может быть, что Перрин зашла далеко в лес и заблудилась? — В его голосе звучала надежда.
 — Ни в коем случае. Когда Мем видела ее, она была на расстоянии крика. С того места, где я нашел корзину, она наверняка видела фургоны и костры. — Уэбб стряхнул снег с волос. — Там происходила борьба. Юбка ее зацепилась и порвалась. Мужские следы в том месте глубже. А потом он нес ее.
 Коуди не стал спрашивать, почему Уэбб не пошел по следам похитителя. Теперь ранний снег падал стеной, покрывая землю. Желваки заиграли на скулах Коуди.
 — Если с ней что-нибудь случится…
 — Надеюсь, что Куинтон изнасилует, а потом убьет эту шлюху!
 Мужчины с удивлением посмотрели на Уну, о присутствии которой совершенно забыли.
 — Ее чары не отпускают тебя до сих пор! — Развернувшись, Уна бросилась сквозь снегопад к фургонам.
 — Что, черт побери, все это значит? — спросил Уэбб. Коуди в общих чертах рассказал ему все.
 — Очевидно, она считает, что я пообещал жениться на ней за час до того, как женился на Эллин. — Он покачал головой. — Она думает, что мы с ней обмениваемся тайными знаками во время путешествия. Это она стреляла в Перрин.
 — Она сумасшедшая, — сказал Уэбб.
 — Я приставлю к ней охрану, чтобы в дальнейшем избежать неприятностей. — Коуди смахнул снег со своей шляпы и водрузил ее себе на голову. — Впрочем, с этим можно подождать. Сейчас надо решить…
 Из леса послышался крик:
 — У меня одна из твоих невест, Сноу!
 Мужчины присели на корточки, спрятавшись в подлеске с ружьями в руках. Оглядывая деревья, они пытались увидеть кричавшего, но снег и густая растительность скрывали бандита.
 — Предлагаю обмен — и это гораздо больше, чем ты мне когда-либо предлагал. Ты забираешь свою невесту обратно, а я получаю оружие и порох.
 Коуди ничего не мог разглядеть сквозь падающий снег и стволы густо растущих деревьев.
 — Я не могу принять твое предложение, Куинтон. Оружие принадлежит невестам и их женихам. Я имею всего лишь долю в этом предприятии. — Он тихонько спросил Уэбба: — Видишь что-нибудь?
 — Абсолютно ничего.
 — Отпусти женщину, Куинтон! Нам с тобой нужно переговорить.
 Куинтон прокричал свой ультиматум:
 — Жду до вечера. Ты выведешь фургон с оружием из лагеря. Оставишь его у первого поворота на Барлоу-Роуд. Если не сделаешь то, что я говорю, я убью эту невесту и схвачу еще одну. Я поубиваю их всех по одной, если нужно будет.
 Перед фургонами появились Мем и Сара, держа в руках ружья и пристально вглядываясь в чащу. Однако и они ничего не увидели. Женщины обратили тревожные взгляды на Коуди и Уэбба.
 — Чертовы бабы! — бросил Коуди. — Они способны нарисовать у себя на груди мишени, чтобы удобнее было целиться! Ты можешь пойти по следам?
 — Недалеко, — коротко ответил Уэбб, вглядываясь в решительное лицо жены. — У нее своя голова на плечах, у этой женщины.
 Коуди медленно выпрямился, опираясь на свое ружье; ненависть к Джейку Куинтону ослепила его. Куинтон схватил Перрин. Господи! Из стольких женщин — Перрин. Он с трудом справился с желанием броситься в лес, выкрикивая ее имя.
 Теперь к опасностям, о которых он думал, добавилась еще одна, — о ней было даже страшно помыслить. Он повернулся к Саре и Мем.
 — Созовите собрание, — приказал он Саре. — Соберитесь у костра Копченого Джо через пятнадцать минут. За это время я переговорю с мужчинами.
 Он глянул в черные глаза Уэбба. И прочел в них сочувствие. А также напоминание о том, что Коуди обязан решать эту задачу с позиций караванщика, а не человека, который только что понял истину.
 Он ее любит! Если ему и нужен был толчок, чтобы привести мысли в порядок, то он его только что получил. Он всегда будет ее любить. Перрин — это его женщина. И Уэбб понимал это. Даже Уна Норрис поняла.
 Наконец-то и Коуди понял это.
 — Вы знаете — Куинтон схватил Перрин.
 Снегопад не прекращался. На земле уже лежал слой снега в целый дюйм. Коуди с трудом мог разглядеть женщин, собравшихся у фургонов.
 Тишина стояла такая, что он слышал, как белые хлопья падают на ветки деревьев. Он заставил себя сказать самые трудные слова, которые ему доводилось произносить:
 — Я не могу отдать Куинтону оружие и порох в обмен на Перрин и не могу позволить вам сделать это. Выручка за оружие — это гарантия будущего — вашего и ваших женихов. — Тихий вздох достиг его ушей. — Уэбб и Гек Келзи поведут караван по Барлоу-Роуд к долине Вилламет. Вы отправитесь в путь, как только небо прояснится, не важно, который будет час. Вы должны двигаться как можно быстрее. Этот последний перегон — самый трудный, поэтому отдохните как следует.
 — А что предпримете вы? — спросила Сара.
 — Я собираюсь убить Джейка Куинтона и спасти Перрин, если Куинтон не успеет ее убить раньше.
 Хильда облизала губы, которые растрескались и стали сухими от лихорадки.
 — Сколько людей у Куинтона?
 — Мы думаем, четверо или пятеро. Они не могли бы передвигаться так быстро и бесшумно, будь их больше. — Коуди не видел лица Уны сквозь падающий снег, но чувствовал ее пристальный взгляд. У него не было времени отдать приказ, чтобы ее охраняли, но он непременно сделает это, когда собрание закончится.
 Упершись кулаками в бедра, Мем пристально смотрела на Уэбба, стоявшего рядом с Коуди.
 — Куинтон сказал, что убьет Перрин, если не получит фургон с оружием сегодня вечером. Если мы отправимся в путь и возьмем с собой фургон, это значит, что мы приставим ружье к виску Перрин. Как ты можешь соглашаться с таким планом?
 — Я и не соглашаюсь, — невозмутимо ответил Уэбб, скрестив руки на груди. Он неожиданно улыбнулся.
 — И я тоже, — бросила Мем. — Отдайте Куинтону фургон.
 — Вам легко говорить, — возразил Коуди. — Но от этого фургона зависит, будут ли у других дома, или их не будет. И смогут ли женщины зимовать в тепле в этом году, или будут мерзнуть в палатках.
 Из пелены снега раздался голос Уны:
 — А я говорю вам: оставьте ее!
 — У Куинтона всего четверо-пятеро человек, а нас шестеро, не считая Копченого, который на костылях. — Сара стала перечислять имена: — Двое погонщиков, Майлз Досон, Гек Келзи, Уэбб Коут и вы. Почему бы всем мужчинам не отправиться в погоню за Куинтоном и не спасти Перрин?
 Для Коуди ее слова звучали музыкой.
 — Мы могли бы поехать в этом направлении, — сказал он, указывая в сторону леса, — они должны быть вон там. Но когда мужчины уедут, бандиты Куинтона могут приехать сюда, забрать оружие и поубивать вас всех. Более того, возможно, потребуется несколько дней, чтобы отыскать лагерь Куинтона. А у нас этих дней нет, уважаемые дамы. — Коуди посмотрел на падающий снег. — Времени не остается. Все признаки указывают на раннюю зиму. Это, возможно, первый из сильных снегопадов. Если мы попадем в снежную ловушку, нам придется тут зимовать. Я говорю вам прямо… немногие из вас переживут зиму в горах.
 Вообще-то надо было двигаться сразу же, как только первая снежинка упала на землю. Теперь в любом случае надо отправляться. Но эти последние девяносто миль караван поведут Уэбб и Гек. Не будет только его и Перрин.
 Августа Бойд подошла к Коуди. Смерив его взглядом, она обратилась к собравшимся:
 — К черту все планы мужчин. — Ее синие глаза сверкали. — Все мы обязаны Перрин Уэйверли, и она заслуживает лучшей участи, чем остаться в руках бандитов. Если бы не Перрин, меня бы сейчас вообще не было в живых. И тебя тоже, Кора. Кто бы делал всю работу, чтобы ты смогла отдохнуть, Хильда? А Уна? Кто пешком прошел три мили до каравана мормонов — а потом еще три мили обратно, — чтобы выменять масло для лечения, когда ты заболела от уколов ядовитыми кактусами? Кто утешал тебя, Бути, после случая с мужем Джейн? Тия! Помнишь, кто тебя спас, ведь тебя чуть не унесло течением, когда мы купались в реке Бойсе? — Ее пристальный взгляд отыскал Сару. — Ты так страстно хотела получить место Перрин, что подстрекала всех против нее. Может быть, теперь ты поймешь, как много Перрин сделала для всех нас? И все, что я скажу, — мы не должны уезжать отсюда без нее.
 Сара с пылающим лицом тоже вышла вперед.
 — Августа права. Я… Перрин доверилась мне, а я… — Она посмотрела на Коуди. — Я знала, что Перрин не случайно бросилась в объятия Коуди. Мне стыдно, что я не защитила ее, да и я действительно… очень хотела стать представительницей… — Сара закусила губу и опустила голову. — С тех пор как я заменила Перрин, я по большей части ложилась спать без ужина.
 Так было много раз, потому что я была занята вашими проблемами. Это нелегкий труд. Мы об этом не знали, ведь Перрин никогда не жаловалась.
 — Мы напрасно теряем время. Вы отправляетесь в путь, как только небо прояснится, — бросил Коуди.
 — Куинтон сразу же начнет нас преследовать, — сказала Мем, поворачиваясь к собравшимся. — Я согласна с Августой. Этот караван никуда не двинется без Перрин. И мы не отдадим фургон с оружием этому негодяю! Я была не права, когда предложила вам отдать его Куинтону.
 Уна локтями проложила себе дорогу; глаза ее сверкали.
 — Перрин Уэйверли — шлюха! Неужели вы все забыли об этом? — Она кивнула в сторону Коуди. — Вот почему наша представительница теперь Сара. Вот почему большинства из вас перестали с ней разговаривать! Ведь Ничего же не изменилось! И я не желаю рисковать жизнью из-за шлюхи! Я считаю, что мы должны ехать без нее!
 Глаза Коуди сверкнули синим пламенем.
 — Может быть, вы также расскажете им, что именно вы ранили Перрин из ружья в руку.
 Уна подняла глаза и задохнулась. В ее глазах застыло удивление — она не ожидала такого предательства.
 — Ведь это ты хотел, чтобы я убила ее!
 Голос Тии нарушил тишину:
 — Ох, Уна. — Тия беспомощно развела руками. — Она… у нее была идея, что они с мистером Коуди… но Перрин…
 — Ты просто душевнобольная, — заявила Сара, глядя на Уну. — Мне следовало бы догадаться, что это ты разрезала платье Перрин и все остальное. А что касается Перрин… Я сожалею о том, что мы сделали, и я смущена тем, какую во всем этом играла роль.
 — Я вас всех ненавижу! — выкрикнула Уна.
 Коуди кивнул Геку и Майлзу, и они вышли вперед, чтобы выпроводить шипящую и плюющуюся Уну Норрис из круга собравшихся и отвести к ее фургону.
 — Скажите Копченому Джо, пусть проследит, чтобы она оставалась там.
 Когда Уну увели, Коуди обратился к женщинам.
 — Тому, что вы предлагаете, не бывать, — сказал он тоном, не допускающим возражений. — Уэбб предсказывает, что погода скоро улучшится. Часа через полтора выглянет солнышко, и тогда караван отправится в путь.
 — Ну уж я-то никуда не поеду, — объявила Августа. — Дважды в день в течение двух месяцев я тренировалась, чтобы застрелить Джейка Куинтона. Я иду с вами на поиски Перрин Уэйверли. Я раньше считала, что Перрин… но это теперь не важно. Я знаю, она непредвзято относилась ко мне, и я обязана ей жизнью. Она заслуживает лучшей участи, недостойно оставлять ее на растерзание бандитам Куинтона.
 Мем вызывающе взглянула на Коуди.
 — Я с ней согласна. — Она встала рядом с Августой. — Перрин — моя подруга, и я не поеду в Кламат-Фоллс без нее.
 Бути вздохнула, всплеснула руками, а потом присоединилась к Мем.
 — Ну, похоже, и я остаюсь.
 — Я тоже не оставлю ее, — сказала Сара, и Хильда утвердительно кивнула. — Она — наша подруга, с которой мы плохо обошлись. Настало время положить этому конец, здесь и сейчас, — добавила Сара.
 Кора энергично закивала и шагнула вперед.
 Вышла вперед и Тия:
 — Я с вами. Перрин была всем нам настоящей подругой. Давно пора доказать: мы сожалеем, что поступили с ней несправедливо. Мы были не правы. Мы начали путешествие вместе и закончить его должны все вместе.
 — Никто тут не останется, — прорычал Коуди. — Собирайтесь, готовьтесь в дорогу!
 Он едва сдерживался, ведь уходили драгоценные минуты…
 — Когда мы пойдем ее искать, передвигаться нужно с большой осторожностью, — посоветовала Сара, обводя взглядом женщин. — Идите, как будто по мокрому полу, легко и тихо. Мы поставим одного из наших лучших стрелков впереди, одного — в середине и одного — в конце.
 — Сколько фунтов пороха, по-твоему, каждая из нас может нести? — спросила Августа, сжимая кулаки. — Мне нужно попробовать, смогу ли я стрелять в перчатках. Холод создает дополнительные трудности.
 — Нам потребуется перевязочный материал, поэтому наденьте дополнительное чистое нижнее белье, — добавила Сара.
 — Холод такой, что видно дыхание. А они не должны нас обнаружить, — заметила Мем. — Уэбб рассказывал, что опытные люди в подобных ситуациях сосут лед. И нам нужно поступить так же. Лед охладит наше дыхание, и нас не заметят.
 — Я рисовала лес, — сообщила Тия. — Знаете… недалеко отсюда есть пещера… На месте Куинтона я спряталась бы именно там.
 Все уставились на нее.
 — Вы можете нарисовать нам карту с расположением этой пещеры? — быстро спросил Коуди.
 — Дайте мне пять минут. — И Тия поспешила за своим альбомом и карандашами. Бути поджала губки:
 — Лошадей всем не хватит. Нам придется идти пешком. Поэтому наденьте теплые носки и свои самые крепкие ботинки.
 Хильда покраснела:
 — У меня небольшие проблемы со здоровьем. Нам придется часто останавливаться, чтобы я могла сбегать в кустики…
 — Хватит! Это уж слишком! — нахмурился Коуди. — Клянусь, я скорее отдам Куинтону фургон с оружием, чем позволю, чтобы вас всех перестреляли, когда вы будете пытаться привести этот идиотский план в исполнение!
 Мем выпрямилась во весь свой довольно внушительный рост.
 — Если вы не хотите помогать нам, капитан Сноу, то по крайней мере помолчите и не путайтесь у нас под ногами! — Она послала Уэббу полный нежности взгляд, а затем присоединилась к женщинам, которые отступили от Коуди.
 Тот пристально взглянул на Уэбба.
 — И ты это поддерживаешь?
 Уэбб стоял, прислонившись к стволу дерева, скрестив на груди руки. Он широко улыбнулся и кивнул в сторону Мем.
 — Похоже, у меня нет выбора. — Улыбка его тут же исчезла. — Знаешь, я не могу оставить тебя один на один с бандитами Куинтона. И Мем права. Если Куинтон уйдет от тебя, то отправится вдогонку за караваном.
 Коуди скрипнул зубами. Он понимал, что не может рассуждать здраво. Он мог думать только о Перрин. Что они с ней сделали? О чем она думает сейчас?
 Уэбб посмотрел на женщин, потом перевел взгляд на Коуди.
 — Лучше прислушайся к ним, капитан, иначе тебе придется выступить против Куинтона в плохой боевой раскраске. — Едва заметная улыбка снова появилась на его губах.
 А женщины уже горячо обсуждали, что им надеть. Прислушавшись, Коуди понял, что они все сделают правильно. Они решили надеть все белое, чтобы стать невидимыми при снегопаде.
 Коуди вошел в кружок женщин, чтобы взять инициативу в свои руки.
 — Если вы настолько безрассудны, что не намерены отступиться, тогда мы поступим так… — Он строго посмотрел на мужчин, которые с ухмылкой наблюдали за ним: — Убирайтесь отсюда! Или вы думаете, что эти женщины отправятся искать Куинтона без вас?
 Задыхаясь от быстрого бега, вернулась Тия, размахивая картой, которую она нарисовала. Коуди изучал ее минуты три. Уэбб заглядывал ему через плечо.
 Оба сразу же поняли, что именно там они найдут Куинтона и его шайку. Именно это место выбрал бы и Коуди на месте Куинтона.
 — Это далеко? — спросил он Уэбба.
 — Около тридцати минут ходьбы от лагеря. Подняв глаза, Коуди взглянул на Тию.
 — Спасибо. — Он прищурился. — Только больше никогда не отходите от каравана так далеко, черт вас побери!
 Улыбнувшись, Тия присоединилась к остальным женщинам. Коуди сделал то же самое. Примерно с час он излагал свой план действий. Затем отослал невест переодеться. Когда все собрались, было почти два часа пополудни.
 Проверив с Уэббом запасы пороха и пуль, Коуди распорядился:
 — Мы оставим Копченого присматривать за фургонами и Уной. Хильда и Тия будут идти медленнее остальных, обе не блещут здоровьем. Пускай идут не торопясь.
 Если с Перрин что-то случится до того, как у него появится возможность сказать ей, что он ее любит, он никогда себе этого не простит. Черт, какая это ерунда, что она была когда-то любовницей Джозефа Бойда! Она совсем не такая, как Эллин. Перрин теперь его женщина, и только это имеет значение. Прошлого не вернуть, у них впереди — только совместное будущее.
 И то, что он не позволял себе признаться в атом, еще раз доказывает: существует тысяча способов делать глупости. Ему предстоит многое объяснить Перрин. Он молил Бога, чтобы она простила его, чтобы была жива и ждала его.
 — Остается надеяться, что наши невесты не перестреляют друг друга, — пробормотал Коуди, ссыпая пули в карманы.
 — Шансы избежать несчастного случая возрастут, если ты поручишь Бути порох и пули вместо того, чтобы доверить ей ружье, — сказал Уэбб. — Я удивлен, что моя свояченица еще не отстрелила себе пальцы на ногах.
 — Мы готовы, — заявили женщины.
 Теперь, когда Коуди предпочел бы, чтобы они затерялись в белой пелене, снегопад утихал. Через час небо прояснится. Коуди выругался. Он только руками развел, когда увидел, как перед ним выстроились женщины в своих свадебных платьях и кружевных белых шалях.
 — Да поможет нам Бог!
 Невесты строем прошли мимо Коуди и вошли в лес. Он тотчас же понял, что женщины, несмотря на их легкомысленный наряд, настроены весьма решительно. Они готовы были дать отпор разбойникам, отстоять фургон с оружием и собственное будущее. А также спасти свою подругу.
 Коуди, оглядев свое войско, невольно улыбнулся. Только Господь Бог знает, чем все это обернется. Но ему приходилось вести в бой отряды, настроенные куда менее решительно, чем этот; трое же из невест как стрелки ничем не уступят мужчинам, которыми ему доводилось командовать.
 — Если мы собираемся вести этот отряд, — сквозь зубы пробормотал Коуди, глянув на Уэбба, — нам лучше торопиться — или же придется плестись у них в хвосте.




 Глава 24


 Замерзшая и удрученная, Перрин поеживалась, кутаясь в шаль. Сидя у выхода из пещеры, она потихоньку отодвигалась от костра и от мужчин. Бледный белый дымок вился вверх под своды пещеры, но до того проплывал мимо Перрин, и от этого головная боль усиливалась.
 Засохшая кровь слепила ее волосы у виска. Болела щиколотка — там, где веревка впивалась через чулок в кожу и натерла ногу до крови. Холод проникал под шаль и забирался в перчатки, ее постоянно била дрожь.
 Один из бандитов был совершенно пьян, остальные быстро наверстывали упущенное. Они уже праздновали, предвкушая большие денежки, которые получат, продав оружие и порох. Перрин невольно прислушивалась к их разговорам. Иногда выглядывала из пещеры и смотрела на снег, тихо падавший на листья и ветки деревьев.
 Коуди никогда не согласится пожертвовать фургоном с оружием. Возможно, он и захотел бы это сделать, но долг караванщика не позволит ему этого. Да и женщины никогда не согласятся. Их будущее зависит от продажи оружия и пороха. Они не станут пускать на ветер средства своих женихов, не захотят остаться без домов на зиму. Она не винила их, у них не было выбора.
 Перрин смотрела на падающий снег и обдумывала свое положение.
 В глубине души она надеялась, что Коуди не оставит ее. Он отправит всех в долину Вилламет, а сам останется, чтобы найти ее. Но он никогда не обнаружит эту укромную пещеру. А если случайно и наткнется на нее, то будет слишком поздно. Куинтон приведет в исполнение свои угрозы. Если Куинтон не получит фургона с оружием, он убьет ее. После того как его люди всласть натешатся с ней. Каждый раз, как один из них приподнимался, Перрин вздрагивала, думая, что они вот-вот начнут ее насиловать. Но пока мужчины только говорили об этом. Она подозревала, что они ждут, когда кончится снегопад, а потом вытащат ее из маленькой пещерки.
 Понимая, что ей грозит смерть, Перрин вспоминала свою жизнь. Хмурясь, она вспомнила одинокое детство и унылую юность. Продолжая разматывать эту цепочку, она припомнила свою короткую семейную жизнь с Джэрином Уэйверли и время, последовавшее за его смертью, а также месяцы, проведенные с Джозефом Бойдом.
 Она не могла испытывать искренних чувств к обоим этим мужчинам. Хотя каждый из них по-своему любил ее. Но они лишили ее самоуважения и доброго имени…
 Впрочем, тогда она была совершенно другой женщиной, она позволила им сделать это.
 Перрин вздохнула, и облачко теплого воздуха поднялось у нее над губами. Жизнь женщины — это долгие поиски хорошего мужчины. Ошибки разрушительны.
 Об одном она жалела: наконец-то она нашла своего мужчину, но судьба и упрямство Коуди решили все по-иному — этот человек никогда не будет принадлежать ей.
 А она так его любила… Она помогла бы ему забыть об Эллин, смогла бы дать ему то, что любящая женщина может подарить мужчине. И она сделала бы его таким же счастливым, какой он сделал ее.
 Какое-то движение возникло рядом с пихтой, росшей недалеко от входа в пещеру. Перрин прищурилась, напрягая зрение. Нет, ничего не видно. Должно быть, ей показалось…
 Сморгнув и сосредоточившись, она медленно обвела взглядом лес. О присутствии человека или животного не говорили облачка пара, обычно поднимающиеся при дыхании.
 Но чем пристальнее она смотрела, тем отчетливее становилось видение: ей казалось, что на покрытый снегом куст накинута белая вязаная шаль. И еще один такой же куст… Перрин заметила странный участочек снега, середину которого венчали блестящие сосульки, похожие на бахрому из пряжи.
 Один из разбойников, тощий и долговязый, вырос перед ней и, пригнувшись, чтобы не задеть своды пещеры, бросил бутылку из-под виски через голову Перрин. Она услышала, как бутылка покатилась по камням.
 — Нужно ослабить нижнее давление, — ухмыльнулся бандит и потянулся рукой к ширинке своих штанов.
 Остальные заржали, когда он склонился над Перрин, запустил пятерню ей в волосы и, закинув ее голову назад, оставил мокрый, зловонный поцелуй на ее губах.
 — Это только небольшой залог того, что ты получишь, — сказал долговязый, вызвав новый взрыв хохота у остальных бандитов. Затем нетвердым шагом вышел из пещеры и направился к ближайшим деревьям.
 Перрин сплюнула и вытерла губы ладонью. При других обстоятельствах она не стала бы смотреть, как мужчина облегчается, но сейчас наблюдала, как его темная куртка движется среди пихт.
 Что-то белое промелькнуло в поле ее зрения. Обернутая белой материей шляпа, белый шарф, закрывающий нос… Коричневое с белым пончо… И пронзительный взгляд ярко-синих глаз, которые она узнала скорее сердцем, чем умом. Перрин глубоко вздохнула, пульс ее участился. Коуди! Он здесь!
 Затаившись, она стала вглядываться пристальнее. Кусты двигались. Что-то вытянулось — рука? — и она заметила огненную вспышку. Мем!
 О Господи! Они все тут. Они пришли, чтобы спасти ее.
 Перрин лихорадочно размышляла: каков же план Коуди и как ему помочь?
 Она откашлялась и взглянула на бандитов:
 — Извините…
 — Слышите, ребята? — Желтоватые глаза Куинтона остановились на ее груди. — Ей не терпится.
 — Я думаю, что-то случилось с тем мужчиной, который вышел из пещеры. Мне показалось, я слышала крик о помощи, — проговорила Перрин.
 — Оле Эверетт не может помочиться без нашей помощи?
 Все заржали. Прошло несколько бесконечных минут. Затем Куинтон распорядился:
 — Фрэнк, пойди-ка глянь, почему этот чертов Эверетт задерживается. Может, этот осел так пьян, что не в состоянии найти дорогу назад.
 «Давай!» — безмолвно подгоняла его Перрин. Она попыталась развязать веревку, обвивавшую ее щиколотку, но тотчас убедилась, что не может это сделать. Куинтон заметил ее движение и резко дернул за веревку, которая еще сильнее врезалась в ногу.
 — Не уйдешь!
 — Я просто отодвигаюсь, чтобы этот… Фрэнк?.. мог пройти.
 Фрэнк двинулся к выходу, согнувшись, прошел мимо Перрин и выпрямился, едва вышел из пещеры.
 И тут началось!
 Из куста прозвучал выстрел, и осколки скалы разлетелись по пещере. Фрэнк же застыл в изумлении. Второй выстрел угодил ему в бедро и развернул на девяносто градусов. Перрин подобрала ноги, боясь, что он вот-вот рухнет на нее. И он действительно растянулся на камнях, едва успев вытащить из кобуры револьвер.
 Ружейные залпы раздавались со всех сторон. Бандиты, стреляя на ходу, бросились к выходу из пещеры. Перрин воспользовалась моментом: почувствовав, что веревка ослабла, она выкатилась из пещеры. Распластавшись на снегу, она закрыла голову руками и молила Бога, чтобы ее не задело шквальным огнем.
 Пальба продолжалась несколько бесконечных минут. И вдруг лес погрузился в тишину. Когда Перрин осмелилась открыть глаза, она увидела две фигуры — Коуди и Уэбб ползли к телам, распростертым у входа в пещеру. Затаив дыхание, она смотрела, как они разошлись в разные стороны.
 — Эй, все в порядке! — крикнул Уэбб.
 Через минуту Коуди снова подошел к пещере. Его голос далеко разносился в прозрачном морозном воздухе: — Можете выходить. Здесь трое убитых бандитов и двое раненых.
 Перрин села и огляделась. Раненые разбойники сидели в пещере, уставившись на дула наставленных на них револьверов Уэбба. Кусты побежали вперед, и теперь Перрин увидела женские лица.
 — Удалось! Удалось! — кричала Кора, размахивая дымящимся карабином. — Нам это удалось!
 Коуди рыкнул:
 — Кто из вас, черт побери, сделал первый выстрел? Мы же договорились, что я выстрелю первым!
 — Это я! — крикнула Сара. — Тия собиралась чихнуть, а Хильде нужно было отвечать… на зов природы.
 Пришлось выстрелить. Это был бы неплохой выстрел, но я промахнулась. А где же Перрин? Перрин!
 — Я здесь, — отозвалась Перрин, поднимаясь на ноги.
 Все столпились вокруг нее — семь женщин в белоснежных платьях с белыми же шалями на плечах, размахивающие карабинами и носовыми платками, в которых были увязаны порох и пули. Разгоряченные успехом, галдя все разом и перебивая друг друга, они рассказывали, как пробирались по заснеженному лесу, как боялись, что Тия чихнет и выдаст их. А теперь — победа за ними!
 — Спасибо, — прошептала Перрин. Слезы катились из ее глаз. — Спасибо, вы не бросили меня…
 — Скажи ей, — сказала Кора, подтолкнув Сару локтем.
 Сара коснулась руки Перрин и откашлялась.
 — Мы поговорили… ну, нам стыдно за себя, и мы просим прощения за то, как поступили с тобой, нашей верной подругой. Мы были не правы.
 Мем протиснулась вперед.
 — Мы надеемся, что ты нас простишь.
 Перрин крепко обняла ее.
 — Прощать-то нечего, — сказала она, заливаясь слезами. — Ты же в этом не участвовала.
 — Но участвовала я, и мне стыдно за себя, — сказала Бути, выходя вперед. — Прости меня.
 — Ты была для всех для нас настоящей подругой, — сказала Кора, — не то что мы, но так больше не будет. И кроме того, — она поглядела на Сару, — скажи это остальным.
 — Мы, как я уже сказала, мы переговорили и… ну, ни ты, ни капитан Сноу не должны перед нами отчитываться, поэтому…
 — О, ради Бога! — Хильда закатила глаза. — Состаришься, пока ты дойдешь до сути. Если у вас с мистером Сноу есть что-то, никто не будет возражать.
 — Это нас не касается, — заявила Мем.
 Когда Перрин подняла глаза, Коуди подбоченившись стоял у входа в пещеру; он смотрел на Перрин каким-то особенным взглядом. За всю свою жизнь она ни разу не видела таких глубоких синих глаз и такой лучезарной улыбки.
 — Поскольку общество нам разрешило, — подчеркнуто бесстрастным тоном сказал он, и в его глазах вспыхнули озорные искорки, — я хотел бы заглянуть к вам на огонек сегодня вечером, миссис Уэйверли. Мне предстоит вымолить у вас прощение, обсудить с вами планы на будущее и съесть на ужин петуха. Так вы примете меня у своего костра? Или мне придется упрашивать вас об этом все оставшиеся девяносто миль пути? В таком случае мы будем лишь понапрасну терять время, которым могли бы воспользоваться, чтобы обсудить наши совместные планы… и заняться чем-нибудь еще…
 Перрин посмотрела на него сияющими глазами. Она не собиралась облегчать ему задачу, она хотела услышать три заветных слова, но сердце ее пело — худшее осталось позади, будущее перед ней лежало словно подарок в яркой упаковке, которую осталось только развернуть.
 — Вы можете заглянуть ко мне, мистер Сноу, — тоном королевы проговорила Перрин, хотя прекрасно знала: волосы у нее растрепались, одежда порвана и перепачкана, веревка все еще свисает со щиколотки, в общем, она выглядела настоящей замарашкой.
 Грянул дружный смех. Потом все начали поздравлять Перрин и Коуди. И вдруг раздался капризный голосок Бути:
 — Когда же мы вернемся назад? Я продрогла до костей!
 — Собирайтесь, леди! — распорядился Коуди. — Как только мужчины наведут тут порядок, мы отправимся в путь. Нам предстоит проехать несколько миль до ужина. — Он пристально посмотрел на Перрин.
 И в его глазах она прочла то, что он скажет ей позже.
 Озаренная счастьем, не чуя под собой ног, Перрин направилась в лагерь.
 Коуди положил последний камень на могилу Куинтона. Потом выпрямился и вытер с рук грязь и снег.
 — Странно, не так ли? — пробормотал он, обращаясь к Уэббу. — Этот человек несколько лет был у меня бельмом в глазу, и возможно, для него я был тем же… и вдруг… двадцать минут перестрелки — и все кончено. — Коуди помолчал. — Мне кажется, что не я его пристрелил. Полагаю, его убила Сара Дженнингс.
 — Что ты собираешься делать с этой парочкой? — Уэбб кивнул в сторону пещеры, где Гек все еще держал на мушке двух раненых бандитов.
 — Свяжите их. Мы отвезем их в Кламат-Фоллс, и пускай там с ними разбираются по закону.
 По дороге в лагерь Уэбб неожиданно сказал:
 — Не важно в конце концов, кто убил Джейка Куинтона.
 — Мне бы хотелось сделать это самому, — сквозь зубы проворчал Коуди. — Куинтон похитил мою женщину.
 Уэбб ухмыльнулся; Коуди бросил на него негодующий взгляд. И тотчас же оба рассмеялись, и их смех эхом прокатился по лесу.
 — Ты прав, — сказал Коуди, оборвав смех. — Ты это желал услышать? По крайней мере я чертовски хотел бы, чтобы ты оказался прав. Тебе придется иметь дело с одним ужасно занудным сукиным сыном, если она не простит меня и не согласится выйти за меня замуж.
 Однако он вспомнил блеск в ее огромных светло-карих глазах, когда она смотрела на него, и уверенность подняла флаг на его корабле.
 Женщины толпились вокруг фургона Перрин, вспоминая о перестрелке и о своей победе и расспрашивая Перрин о том, что происходило после того, когда бандиты Куинтона захватили ее в плен. Снегопад кончился, и солнышко неуверенно проглянуло сквозь тучи. Сара велела всем расходиться и готовиться к продолжению путешествия.
 Перрин поставила греться воду, чтобы смыть с волос кровь. В ожидании задумалась, вспоминая весь путь от Чейзити, все, что с ней за это время случилось. В пути все они постепенно сдружились. Старая вражда забывалась, и завязывались связи — на всю жизнь. А кое-кого они недосчитались.
 Незаметно подошла Хильда, коснулась ее руки, обняла.
 — Я так рада, что ты вернулась и почти не пострадала, — сказала она, притронувшись к синяку на виске Перрин. — Ты хорошая женщина, Перрин Уэйверли. Мне стыдно, что я поддалась общему настроению. — Румянец залил ее щеки. — Впредь я больше никому не позволю решать что-то за меня. Если ты простишь меня, мы с тобой будем соседями и друзьями до конца жизни. — Хильда улыбнулась. — Я буду учить ваших детей в своей школе.
 Во влажных глазах Перрин плясало пламя костра.
 — Я расскажу детям, как им повезло, что именно ты стала их учительницей.
 — А сейчас, — Хильда бросила на нее виноватый взгляд, — этот проклятый понос… хорошо еще, что мы не в пустыне, тут полно кустов. — С жалкой улыбкой она бросилась в лес.
 — У нас в фургоне, кажется, есть настойка опия. Я поищу ее! — крикнула вдогонку Перрин.
 Житейская мудрость подсказывала ей, что настойкой опия можно лечить дизентерию. Подойдя к задку фургона, Перрин откинула полог и уже собиралась влезть вовнутрь.
 Темная фигура выпрыгнула из фургона и сбила Перрин с ног. Она упала на землю, но тут же вскочила и успела вовремя перехватить руку Уны Норрис. В руке Уна держала разделочный нож.
 Но Перрин была слишком слаба после всего пережитого, а Уна обладала недюжинной силой сумасшедшей. И явно одерживала верх.
 Первой к Коуди прибежала Сара, за ней по пятам следовала Хильда.
 — По очереди, — приказал Коуди. — Говорите по очереди, я ничего не понимаю, когда вы трещите все вместе.
 — Тия увидела, что Копченый Джо связан и лежит за ее фургоном, — выпалила Сара, задыхаясь.
 — Копченого ударили ножом. Он потерял так много крови, что мы сперва подумали, он мертв. Но он все же жив…
 — А Уна сбежала! — вскрикнула Хильда, заламывая руки.
 — Мы нашли Уну у фургона Перрин. — Сара схватила Коуди за рукав. — Она повалила Перрин на землю и держит нож у ее горла. О Господи! Уна говорит… Она хочет, чтобы ты посмотрел, как она перережет ей горло… чтобы ты знал, что она тебя любит.
 Он больше не стал медлить — вместе с Уэббом устремился через лесок. Когда они добежали до фургона Перрин, Коуди застыл на месте как вкопанный. Одного взгляда на бледные лица женщин было достаточно, чтобы понять ситуацию.
 Уна сидела, прислонившись спиной к стволу дерева, одной рукой удерживая Перрин перед собой, другой она прижимала разделочный нож к ее горлу. Коуди как завороженный смотрел на лезвие и крошечную красную капельку, набухающую на кончике ножа. На мгновение в ней отразился луч солнца, затем она скатилась за воротник Перрин. Перрин устремила на него полный ужаса взгляд, не пытаясь издать ни звука.
 — Наконец-то я поняла, — сказала Уна. Она улыбнулась ему. — Ты сердишься, потому что я всего лишь ранила ее. Не убила, как ты хотел.
 Подняв обе руки, Коуди сделал шаг вперед. Он заговорил спокойным, бесстрастным тоном:
 — Ты ошибаешься, Уна. Я не хочу, чтобы ты причинила вред Перрин Уэйверли или кому-нибудь еще.
 Уна кивнула в сторону свидетелей этой ужасной сцены; женщины не верили своим глазам. Слова Коуди вызвали появление еще одной красной капельки, набухающей на кончике ножа, и Перрин поморщилась от боли.
 — Ты вынужден это говорить, потому что они нас слушают. Я понимаю. Но я знаю: ты хочешь, чтобы я ее наказала за то, что она встала между нами. Я тоже хочу ее наказать.
 Коуди увидел, как напряглась жилка на тонкой руке Уны.
 — Подожди! — Лоб его покрылся испариной. — Перрин уже проучили. Тебе не нужно наказывать ее. Теперь нам ничего не мешает, мне и тебе.
 — Я предупреждаю тебя, — злобно бросила Уна. — Не подходи, пока все не будет кончено. Я не хочу, чтобы ты потом говорил, будто я не смогла убить ее. Или что тебе пришлось делать это вместо меня.
 Взгляд Перрин заметался и остановился. Она смотрела на Коуди с полным доверием, смотрела на него взглядом, который подтверждал, что она любит его, взглядом, говорившим ему последнее прощай.
 Он вытер пот со лба и сделал еще один шаг вперед:
 — Уна, послушайся меня. Ты не должна делать этого.
 — Ну уж нет, должна! — Уна была уверена, что Коуди просто сомневается в ее решимости. — Я уже делала такое. Я убила Эллин, потому что она предала тебя. Когда я узнала, что ребенок Эллин не может быть твоим, я поняла, что Бог подает мне знак и я должна убить шлюху, чтобы мы могли соединиться. — Уна кивнула, и еще одна красная капля появилась у лезвия. Перрин сжала зубы и закрыла глаза. — Это было так просто. Я держала подушку у Эллин на лице. Я наказала ее за разврат, потому что знала: ты этого хочешь. — Морщинка появилась на лбу Уны, она смотрела на него недоуменным и печальным взглядом. — Я рассержусь, если ты снова позволишь шлюхам отрывать тебя от меня. Надеюсь, мне не придется наказывать тебя за то, что в нашей жизни появилась еще одна шлюха. Это разобьет мое сердце.
 Рука ее застыла в напряжении. Уна была готова в любой момент полоснуть Перрин по горлу. Коуди уже понял, что все его слова бесполезны: он не сможет остановить ее. И не сможет выхватить пистолет из кобуры быстрее, чем Уна нанесет удар ножом. В любом случае он лишен возможности стрелять, ведь безумица прижимала Перрин к своему телу словно щит. Его сотрясала ярость; где-то в глубине сознания нарастало отчаяние.
 — Отпусти ее! — рявкнул он.
 Вместо этого Уна улыбнулась и сильнее вцепилась в нож, упирая кончик лезвия в горло Перрин. Коуди в ужасе понял: ничто не остановит сумасшедшую.
 И тут прогремел выстрел. Голова Уны дернулась, и нож выпал из ее руки. Перрин мигом вскочила на ноги и, подбежав к Коуди, упала в его объятия. В голове Коуди гудели колокола. Кто-то бросился вперед, чтобы прижать носовой платок к ране на шее Перрин, из которой сочилась кровь, орошавшая алыми каплями воротник и лиф ее платья.
 Коуди сначала решил, что это Уэбб убил Уну. Но тот появился у фургона с противоположной стороны леса. Уэбб отрицательно покачал головой, когда Коуди вопрошающе посмотрел на него.
 — Угол неподходящий, — пояснил Уэбб. Сжав в объятиях дрожащую Перрин, Коуди перевел взгляд на подошедшую Августу.
 — Это был чертовки меткий выстрел. Но вы могли попасть в Перрин.
 Она ответила на его слова улыбкой превосходства, улыбкой, которая открыла дыру на месте выбитых зубов. Таким изъяном могли бы гордиться несколько поколений Бойдов. Августа подошла к Перрин.
 — Теперь мы квиты. Я тебе ничего не должна, а ты ничего не должна мне. Начнем с нуля.
 Перрин вырвалась из объятий Коуди, подошла к своей спасительнице и обняла ее. Обеих трясло. Кора вынула карабин из пальцев Августы, вдруг ставших ватными. Перрин и Августа улыбались, смеялись и всхлипывали.
 Коуди не в силах был на них смотреть. Не понимая загадок женской души, он покачал головой и отошел в сторону. Взглянув на бездыханное тело Уны Норрис, он снял куртку и прикрыл ее. Это она убила Эллин. И она убила бы Перрин. Он почувствовал угрызения совести. Но тут же пришла трезвая мысль: семена безумия были посеяны в душе Уны задолго до того, как они встретились. Он уговаривал себя, что не несет ответственности за смерть Эллин. Наверное, он не несет ответственности и за жизнь Эллин, особенно за то, как она решила ее прожить.
 Наконец-то Эллин ушла из его жизни. Какие бы преступления против него и их брака она ни совершила, она заплатила за них высокую цену. Образ Эллин медленно отошел в прошлое.
 Коуди повернулся к женщине, которая станет его будущим. Перрин встретилась с ним глазами поверх плеча Августы, а потом осторожно высвободилась из ее объятий. Почти бегом она устремилась к нему.
 Грудь его приподнялась от глубокого вздоха. Он больше никогда не отпустит от себя эту женщину. Подав знак Майлзу и Геку, чтобы те готовили могилу Уне, он махнул своей шляпой.
 — Нам предстоит проехать трудные девяносто миль, а сегодня нужно одолеть хотя бы три из них. По фургонам!
 — Но-о-о! Поехали!
 — Нам нужно хоть немного поспать — завтра долгий и тяжелый день, — говорил Коуди. Они сидели на бревне, Перрин — спиной к нему, и руки его обнимали ее за талию. От костра давным-давно остались одни уголья.
 — Гм-м-м, — сонно протянула она, устраиваясь поудобней в его объятиях.
 Целый час они пытались расстаться, но никак не могли. Вдоль линии фургонов — Коуди слышал это — разносились приглушенные голоса часовых, которые играли в карты и тихонько разговаривали у фургона с оружием. Все прочие в лагере давно уже спали.
 Так они и не сдвинулись с места, хотя вот-вот должно было взойти солнце. Они проговорили всю ночь, раскрывая друг другу свои сердца. После этого они уже никогда ни словом не обмолвятся ни об Эллин, ни о Джозефе Бойде. Теперь они будут смотреть только вперед — в будущее — и друг на друга.
 — Коуди! — Перрин поцеловала его в щеку, потом оглянулась на оранжевое сияние на месте угасшего костра. — Мне так хочется начать нашу совместную жизнь… но какая-то частица души будет очень жалеть… когда мы приедем в Кламат-Фоллс… о нашем путешествии. Ты меня понимаешь?
 — Возможно.
 — Пока я находилась в пещере с Куинтоном, я все думала об этом. Как это все началось… Люси Гастингс, Уинни Ларсон, Джейн Мангер и те ребята, которых мы схоронили. Я думала о Мем и об Августе и… обо всех нас. Я вспоминала о «сухом законе» и ядовитом дубе и… обо всем, что мы пережили вместе.
 — Ты плачешь?
 — Я люблю тебя, Коуди. Когда-нибудь я расскажу нашим внукам, как я поехала через весь континент и нашла тебя.
 Бережно повернув ее к себе, он нежно поцеловал ее, стараясь сказать губами то, что невозможно передать словами.
 — Ты вся дрожишь, — тихо сказал Коуди, оторвавшись от ее губ.
 Перрин заглянула в синие глаза, которые так любила:
 — Мне холодно.
 Он целовал ее в лоб, потом поцеловал веки.
 — В моей палатке, наверное, теплее. Но конечно же, я не стану предлагать вам ничего непристойного, миссис Уэйверли.
 — В вашей постели, вероятно, еще теплее, мистер Сноу, — прошептала она улыбаясь.
 Чуть отстранившись, он посмотрел на нее из-под опущенных ресниц:
 — Перрин, я пошутил. Я не хочу смущать тебя… Она прижала палец к его губам.
 — Они теперь мои подруги, — сказала она. Ее огромные глаза светились любовью к нему и привязанностью к женщинам, с которыми она связана дружбой на всю жизнь. — Поэтому, я думаю, они поймут. — Перрин улыбнулась сквозь набежавшие слезы.
 — Конечно, если они нас застукают, — усмехнулся Коуди. Потом поднялся и взял ее на руки. — Но я позабочусь о том, чтобы этого не произошло.
 До его палатки было всего несколько шагов.
 Одно путешествие подходило к концу, начиналось новое.




 Послесловие


 Перрин Уэйверли вышла замуж за Коуди Сноу в Кламат-Фоллс, штат Орегон, 23 сентября 1852 года. Супруги Сноу поселились в усадьбе в сто двадцать акров в долине Вилламет и произвели на свет пятерых детей. Один из их сыновей был выбран губернатором штата Орегон. Перрин Сноу была всеми любима и уважаема за свою щедрую душу и работу на благо общества. Коуди Сноу погиб в 1881 году, помогая спасательной экспедиции, разыскивающей путешественников, заблудившихся в Каскадных горах. Миссис Сноу больше не вышла замуж. Она умерла естественной смертью в 1894 году.
 Мем Грант и Уэбб Коут, лорд Олбани, повторили свои брачные клятвы 12 июня 1853 года в графстве Девоншир, Англия. Лорд и леди Олбани и их четверо детей много путешествовали — побывали в Африке, Бразилии, на Востоке. Кроме того, леди Олбани основала в Девоншире Школу для любознательных молодых девиц.
 Дорд Олбани был застрелен разбойником, когда возвращался из поездки на Дикий Запад в 1880 году. Леди Олбани дожила до начала нового века.
 Августа Бойд вышла замуж за Оуэна Кламата, мельника, в Кламат-Фоллс, штат Орегон, 23 сентября 1852 года. В этом браке детей не было. До конца своей жизни миссис Кламат поддерживала близкие дружеские отношения с Перрин Сноу (бывш. Уэйверли), Корой Уайт (урожд. Троп) и Хильдой Хакет (урожд. Клам). Миссис Кламат покончила жизнь самоубийством, застрелившись, в 1868 году, после того как мельница ее мужа сгорела дотла и семейство Кламатов потерпело финансовый крах.
 Хильда Клам вышла замуж за Орри Хакета, фермера, в Кламат-Фоллс 23 сентября 1852 года. Миссис Хакет была второй учительницей в долине Вилламет и учительствовала двадцать девять лет, обучая своих питомцев, в том числе и собственных шестерых детей. Одна из ее дочерей опубликовала отчет о путешествии миссис Хакет из Чейзити, штат Миссури, до Кламат-Фоллс, штат Орегон. Миссис Хакет умерла естественной смертью в 1882 году, после смерти своего мужа, который скончался незадолго до этого.
 Бути Гловер в сопровождении своей сестры, леди Олбани, отправилась в Англию, где вышла замуж за сэра Юджина Уикетта в декабре 1855 года. Леди Юджин славилась своими приемами и умением хранить чужие тайны. Чета Уикеттов имела единственную дочь. Леди Уикетт умерла в 1871 году в результате несчастного случая, в дорожной аварии, когда ее экипаж столкнулся с дилижансом.
 Сара Дженнингс вышла замуж за Фредерика Пима, булочника, в Кламат-Фоллс, штат Орегон, 23 сентября 1852 года. Семейство Пимов переехало в Сан-Франциско в 1854 году, где они открыли пансион, а позднее — процветающий отель. Отель, владельцем которого стал старший сын Пимов, был разрушен землетрясением 1906 года. Миссис Пим умерла от воспаления легких в 1892 году.
 Кора Троп вышла замуж за Уилларда Уайта, фермера, в Кламат-Фоллс, штат Орегон, 23 сентября 1852 года. У четы Уайтов было трое детей. После смерти мистера Уайта в 1860 году миссис Уайт вышла замуж за Альберта Спарроу, от которого у нее родилось четверо сыновей, один из которых стал сенатором Соединенных Штатов. Миссис Спарроу всю свою жизнь боролась за эмансипацию женщин. Она умерла от туберкулеза в 1879 году.
 Тия Ривз вышла замуж за Лютера Фроста, краснодеревщика, в Кламат-Фоллс, штат Орегон, 23 сентября 1852 года. В 1853 году чета Фростов переехала в Сент-Джозеф, штат Миссури, где миссис Фрост стала местной знаменитостью после опубликования альбома рисунков, изображавших сцены путешествия в Орегон. Миссис Фрост умерла при рождении ребенка в 1858 году.
 Джейн Мангер, псевд. Элис Беррингер, так и не вышла замуж. Миссис Беррингер путешествовала по всему Дикому Западу, так нигде и не осев. Ходили слухи, что у нее была дочь от Кида Джонни, бандита, который жил в форте Уорт, штат Техас, но эту информацию нельзя считать достоверной. Миссис Беррингер умерла от огнестрельного ранения в 1862 году, когда в салуне, где она работала, произошла шумная драка с перестрелкой.
 Уинни Ларсон умерла от передозировки опиума, что произошло по недоразумению за десять дней до прибытия в Чейзити, во время ее возвращения домой.
 Замечательные женщины, прошедшие путь до Орегона, не забыты. Их имена можно найти вырезанными на Чимней-Рок и Индепенданс-Рок, на старых могильных камнях, лежащих вдоль дороги на Запад. Их отвага, сила духа, их жизни вдохновляли многих женщин на подвиги; люди восхищались их решительностью, предприимчивостью, гордостью. Это их напутствие тем, кто ехал на Запад следом за ними.
 Судьба свела их вместе во время путешествия, которое станет для них испытанием и даст им шанс полюбить.
 Двенадцать женщин из Чейзити, штат Миссури, — нелегкий груз для караванщика Коуди Сноу. Он привык перевозить оружие и виски, а не невест, найденных по переписке. Но однажды он заглянул в прекрасные дерзкие глаза Перрин Уэйверли, женщины, прошлое которой причиняло ей такую же боль, как ему — его прошлое, и понял, что столкнулся с еще большей неприятностью — своей собственной страстью. И вот, когда он закричал: «Но-о-о-о! Поехали!» — для этих вдов и старых дев, семнадцатилетней невинной барышни, красотки из штата Миссури и красавца проводника его каравана, наполовину индейца, началась рискованная одиссея. У всех были свои причины ехать на Запад и у всех — свой секреты. И они поймут, что самые большие опасности таятся в сердце, а к концу путешествия некоторые из них найдут свою любовь…
 Этот захватывающий сентиментальный вестерн стоит прочесть из-за его эмоциональной напряженности и великолепного чувства юмора миссис Осборн. Читатель сможет оценить новаторство и изобразительный дар писательницы, талантливой создательницы легендарных характеров.