Аннотация: В далекую экзотическую страну приезжает бедная родственница будущей королевы. И именно в нее, прелестную и невинную, влюбляется прекрасный, как Аполлон, молодой принц, мечтающий свергнуть иноземного короля.
 Принца и Теолу разделяет пропасть, но нет преград для тех, кто любит и любим.


---------------------------------------------


 Барбара Картленд
 Невольный обман



 Глава 1


 1873 год
 «Я здесь! Я здесь!»— ликовала про себя Теола, с огромным трудом сдерживаясь, чтобы не воскликнуть эти слова вслух.
 Почему-то даже после того, как они покинули Англию, ей казалось невероятным, что она в конце концов добралась до Кавонии.
 Корабль, на котором они отплыли из Марселя, только что замер у причала, где собралось множество импозантных вельмож, пришедших встречать Кэтрин.
 Какое чудо, что ей позволили отправиться вместе с дядей, герцогом Уэлсборном, и кузиной, леди Кэтрин Борн, в путешествие, в конце которого Кэтрин предстояло стать королевой Кавонии.
 Теола прекрасно понимала, что ее взяли с собой не из-за глубоких родственных чувств.
 Собственно говоря, произошло это только потому, что они не смогли найти никого более подходящего, кто согласился бы на роль фрейлины Кэтрин.
 Родители ровесниц ее кузины, которые должны были бы посчитать за честь, что их дочерям предложили это место, решительно отказались, сказав герцогу, что не хотят посылать своих дочерей в столь отдаленную страну, когда в Европе неспокойно.
 — Трусливые глупцы! — рычал герцог, открывая письмо за письмом во время завтрака.
 Каждый ответ на приглашение содержал одно и то же оправдание: мы не считаем Кавонию достаточно безопасным и привлекательным местом, чтобы позволить нашим юным дочерям провести в ней два или три года.
 — Искренне надеюсь, что в этой стране все же спокойно, — сказала герцогиня с другого конца стола.
 — Конечно, спокойно! — заверил ее герцог. — Тебе хорошо известно, Аделаида, что Кавония, как и Черногория, много лет была независимым государством, и теперь, когда в Греции, благодаря правлению короля Георга, установился мир, нет причин опасаться за суверенитет Фердинанда. В конце концов, он спокойно царствует уже двенадцать лет.
 Герцогиня промолчала, а Кэтрин капризно воскликнула:
 — Я не желаю подвергаться опасности, папа! Не выношу звука выстрелов!
 — Кавонийцы славятся своим воинственным характером, именно поэтому Оттоманская империя деликатно оставила их в покое, — ответил герцог. — Кавония — гористая страна, и для ее завоевания потребовалась бы огромная армия, что повлекло бы колоссальные людские жертвы.
 — Турки завоевали Албанию, — заметила Теола.
 — Мне об этом известно, Теола, — холодно ответил ее дядя, — и когда мне потребуется получить от тебя сведения, я к тебе обращусь!
 — Прошу прощения, дядя Септимус.
 — О чем нам действительно следует побеспокоиться, так это найти кого-то, кто будет сопровождать Кэтрин, — заметила герцогиня. — Нам необходима фрейлина, а все мало-мальски подходящие кандидатки уже отказались.
 Герцог поджал тонкие губы.
 Его несказанно раздражало, когда ему перечили или отказывались выполнить его желание.
 В характере этого сильного и самоуверенного человека преобладала жестокость, которая часто заставляла его быть грубым в обращении с людьми более слабыми, чем он сам.
 Бросив на него взгляд, Теола с тревогой подумала, что он сильно раздражен, а значит, ее ждет суровое наказание за какой-нибудь незначительный проступок — просто чтобы дядя сорвал на ком-нибудь свой гнев.
 — Не обратиться ли нам к дочери лорда Пирпоинта? — рискнула предложить герцогиня. — Она мне не по душе — слишком уж бойкая и чересчур смело ведет себя, — но, без сомнения, Пирпоинты оценили бы, какое мы проявляем великодушие, обращаясь к их дочери.
 — Я больше не потерплю отказов! — сердито ответил герцог. — Я уже решил — сопровождать Кэтрин будет Теола.
 — Теола?
 Герцогиня повторила ее имя, от изумления даже повысив голос.
 — Теола? — переспросила в свою очередь Кэтрин. — Но, папа…
 — Никаких возражений — я уже принял решение, — сказал герцог, вставая из-за стола. — Теола будет сопровождать нас с Кэтрин в Кавонию и останется там до тех пор, пока не найдется, кто-нибудь более подходящий, чтобы ее заменить.
 Теола затаила дыхание.
 Она едва могла поверить своим ушам!
 Она так отчаянно боялась, что, если позволит себе хоть одно замечание, которое может вызвать раздражение дяди, он передумает.
 Весь день Теола провела в волнении и растерянности, и, лишь уединившись перед сном в своей комнате, она опустилась на колени и возблагодарила бога за дядино решение.
 — Я еду в Кавонию, папа, — прибавила она в темноту. — Ты знаешь об этом, ты рад? Это не Греция, но очень близко от Греции, и живут там в основном люди греческого происхождения. О, папа, как бы я хотела, чтобы ты был со мной!
 Стоя на коленях возле кровати, она чувствовала, что отец ее слышит и что он где-то рядом, так же как в минуты горя и отчаяния всегда верила, что мама обнимает и утешает ее.
 С тех пор как умерли ее родители и она приехала к дяде и тете в холодный, безрадостный замок в Уилтшире, где у герцога было обширное поместье, таких минут было много.
 Один из самых богатых людей в Англии, герцог был также одним из самых скупых, а герцогиня, которую до замужества звали ее светлостью Аделаидой Хольц-Мелдерстейн, также была бережливой до скупости.
 В новом доме Теола стала жить еще скромнее, чем в маленьком коттедже, где она жила с отцом и матерью до их смерти.
 Иногда, дрожа от холода в больших нетоплепых комнатах, она жалела, что не умерла вместе с ними, и ее охватывало чувство безнадежности и отчаяния, словно вокруг смыкался черный лед, пока в теле не оставалось ни капли тепла.
 Но в замке Уэлсборн она страдала не только телом; Теола вынуждена была терпеть день за днем душевную жестокость, пока ей, словно испуганному животному, не захотелось спрятаться куда-нибудь от дальнейших страданий.
 Из рассказов своей матери Теола знала, как глубоко был уязвлен герцог тем, что его единственная сестра убежала с его наставником.
 Он учился в Оксфорде, и его отец, второй герцог Уэлсборн, нанял ему на время каникул учителя, потому что настоятельно требовал, чтобы сын успешно получил степень бакалавра.
 Ричард Уоринг, блестящий и умный молодой человек двадцати девяти лет, преподавал классическую филологию и уже успешно подготовил нескольких аристократов к выпускным экзаменам.
 Приятной наружности, культурный, из уважаемой семьи, он был тем не менее в глазах герцога малозначительной, а то и вовсе незначительной персоной.
 Такой же точки зрения придерживался и его сын, Септимус, который, как и отец, был вне себя от ярости, когда выяснилось, что Ричард Уоринг безумно влюбился в его единственную сестру, леди Элизабет Борн.
 Ричард Уоринг должным образом обратился к герцогу, но лишь подвергся жестоким оскорблениям и был выставлен за дверь.
 То, что леди Элизабет последовала за ним и они убежали вместе, явилось для родителей неожиданностью, подобной разорвавшейся бомбе.
 Долгие годы имя Элизабет в доме не упоминалось.
 Когда, через четыре года после бегства и венчания, на свет появилась Теола, Элизабет написала отцу и матери, сообщая им о рождении внучки.
 Письмо вернулось нераспечатанным.
 Только после опубликования извещения о гибели Элизабет Уоринг и ее супруга в железнодорожной катастрофе Септимус, который к тому времени унаследовал герцогский титул, посетил маленький домик на окраине Оксфорда.
 Он сообщил бледной, убитой горем Теоле, что отныне она будет жить у него.
 Сам Септимус женился в двадцать один год и имел дочь Кэтрин, на год Старше Теолы.
 — Не думай, что я принимаю тебя под свою крышу с радостью, — грубо сказал он. — Поведение твоего отца не заслуживает даже презрения, и я никогда не прощу его и твою мать за позор, которым они покрыли имя нашей семьи.
 — Позор? — переспросила удивленная Теола. — Что плохого они сделали, кроме того, что убежали и обвенчались?
 — Ты считаешь, что это не позор — смешать нашу кровь с кровью обыкновенного выскочки, человека, зарабатывавшего на жизнь уроками, человека, предки которого наверняка были выходцами с самого дна?
 — Это не правда! — возразила Теола. — Родители папы были добрыми, благородными людьми, пользующимися большим уважением в родном Бедфордшире, а сам папа — очень умным, как многие…
 Она осеклась, потому что дядя сильно ударил ее по лицу.
 — Как ты смеешь спорить со мной? — обрушился он на нее. — С самого начала нашего знакомства, Теола, ты должна ясно понять одну вещь. Поскольку ты моя племянница, я не могу позволить тебе умереть с голоду. Поэтому ты будешь жить в моем доме. Но ты должна меня слушаться и не говорить о своих отце и матери ни со мной, ни с кем-либо другим. Это понятно?
 Щека Теолы горела, но она не схватилась за нее рукой.
 Широко раскрытыми глазами она смотрела на дядю, больше пораженная, чем испуганная этим первым проявлением насилия, с которым никогда еще в жизни не сталкивалась.
 В последующие месяцы ей предстояло узнать, что дядя готов ее ударить всякий раз, когда она его раздражала, а это случалось довольно часто.
 И еще он бил ее, когда она ему не подчинялась, что причиняло ей не только физические страдания, после которых ее охватывала слабость и головокружение, но и унижение, оставлявшее кровоточащие раны в ее душе.
 Никогда прежде она не подозревала о существовании на свете таких людей, как ее дядя, да и тетя тоже.
 Если удары дяди были болезненными, то пинки и щипки, а также постоянные укоры тетки казались практически невыносимыми.
 Теола раньше никогда не представляла себе, что значит жить среди ненависти.
 Ее всегда окружала любовь, та любовь, которую питали друг к другу мать и отец и которая окружала их аурой, подобной сиянию, когда они были вместе.
 А их любовь к ней всегда заставляла ее чувствовать себя существом драгоценным.
 После нескольких месяцев обращения, больше похожего на издевательство, она бродила по замку словно призрак, надеясь остаться незамеченной.
 Теола молилась о том, чтобы по мановению волшебной палочки стать неуязвимой для грубых голосов, отдающих ей приказы, и грубых рук, всегда готовых ударить тогда, когда она меньше всего этого ожидала.
 Она пыталась подружиться со своей кузиной Кэтрин, но обнаружила, что это невозможно.
 Кэтрин унаследовала холодность своих родителей и была равнодушна ко всем и ко всему, если это не касалось ее лично.
 Теола вскоре поняла, что должна платить за стол и ночлег в доме дяди рабским служением Кэтрин, и все больше превращалась в ее личную служанку.
 Она бегала по дому, выполняя поручения, с самого утреннего пробуждения и до того момента, когда шла спать.
 Она чинила и гладила одежду Кэтрин, стирала большую часть ее воздушных одеяний и вынуждена была выслушивать ее самовосхваления, зная, что от нее ждут согласия со всем сказанным и что возражать — значит навлечь на свою голову суровое наказание.
 — Я часто думаю, что у меня греческие черты лица, — однажды сказала Кэтрин, — я похожа на статуи греческих богинь, которыми все так восхищаются.
 Теола с трудом удержалась от того, чтобы возразить, что это вовсе не так.
 Кэтрин совсем не походила на гречанку.
 У нее были типично английские золотистые волосы и голубые глаза, но в чертах лица не было ничего особо привлекательного.
 Ее считали красавицей только благодаря ее положению в обществе и потому, что она появлялась на балах и празднествах разодетой и держала себя гордо и высокомерно.
 Теола же знала о Греции больше, чем о любой другой части света.
 Ее отец был одержим Грецией, обожал ее и рассказывал Теоле о греческой мифологии, показывал изображения греческих скульптур и зажег в ней искру своего собственного энтузиазма в отношении самой совершенной цивилизации, какую только знал мир.
 Ричард Уоринг научил дочь, как научил многих своих студентов, любить античность. Еще он говорил:
 — Нельзя по-настоящему понять, что чувствует или думает страна, если не изучить ее язык.
 Поэтому Теола выучила французский, немецкий и греческий языки и латынь и читала вслух отцу произведения великих авторов. И когда они их обсуждали, он выслушивал ее мнение так же серьезно, как ей полагалось слушать его.
 Она не представляла себе, что есть люди, занимающие такое высокое положение в обществе, как герцог Уэлсборн, которые никогда не читали книг, но готовы были устанавливать правила по любым вопросам, не позволяя никому другому ни малейших возражений.
 Иногда, ложась спать, Теола чувствовала себя усталой, и все ее тело ныло от работы, которой ее загружали весь день, но разум тосковал по умной беседе.
 Ей трудно было выкроить время для чтения.
 Лампы освещали все комнаты замка, за исключением спален, в которых из соображений экономии горели свечи, а для Теолы и слуг их количество строго ограничивалось.
 Поэтому невозможно было читать по ночам, а в дневное время ей было некогда.
 Теола довольствовалась тем, что в темноте читала самой себе наизусть те поэмы и отрывки прозы, которые изучала вместе с отцом.
 Они трогали ее до глубины души, потому что язык их был похож на музыку, а ритм уносил прочь печаль и навевал сны без сновидений.
 И вот случилось невероятное, и после целого года бедствий и беспросветной жизни она очутилась в Кавонии!
 Герцогиня через свою родню, Хольц-Мелдерстеинов, устроила брак Кэтрин с двоюродным братом — королем Кавонии Фердинандом.
 Следуя примеру Греции и других европейских стран, пригласивших править ими члена королевского дома другой страны, кавонийцы сделали своим королем Фердинанда.
 Теола знала, что сперва они думали пригласить короля из Скандинавии.
 Король Греции Георг, второй сын короля Дании, за десять лет своего правления стабилизировал положение в стране и принес мир ее народу.
 Но подходящих принцев из Дании или Швеции не оказалось, и выбрали Фердинанда, родственника императора Франца-Иосифа, который с готовностью принял приглашение взойти на трон.
 Находясь в Англии, трудно было узнать о нем какие-либо подробности, кроме того, что ему тридцать пять лет и он уже был женат, но его жена умерла два года назад, не оставив наследника.
 — Я не видела Фердинанда с тех пор, как он был маленьким мальчиком, — сказала герцогиня дочери, — но на портретах он выглядит очень красивым, похожим на его величество Франца-Иосифа в молодости.
 Она удовлетворенно вздохнула.
 — Протокол в венских дворцах очень строг и официален. Он, по моему мнению, может служить моделью для всех королевских домов, что, надеюсь, ты оценишь, Кэтрин, когда станешь королевой.
 — Я, безусловно, предпочитаю официальность, мама. Я слышала о вольностях, царивших во Франции при Луи Наполеоне. Неудивительно, что теперь у них там республика.
 — Чем меньше мы будем говорить о французах, тем лучше! — с укором сказала герцогиня. — Уверена, ты поймешь, что Фердинанд — весьма достойный и властный король.
 — Надеюсь, — ответила Кэтрин.
 Теоле все это казалось весьма пугающей перспективой.
 Она кое-что читала о Габсбургах и всегда считала, что они во многом отвратительны.
 «Королям и королевам следует стараться понять свой народ», — думала она и знала, что так же думал и ее отец.
 Она надеялась, что Кэтрин хотя бы попытается выучить язык страны, которой собирается править, но в ответ на ее предложение Кэтрин резко ответила:
 — Король Фердинанд говорит по-английски и по-немецки. К тому же зачем мне учить язык, на котором говорят только в Кавонии?
 — Но ты же будешь жить в ней, — настаивала Теола.
 — Не думаю, чтобы мне пришлось много общаться с простыми людьми, — заметила Кэтрин. — А придворные, несомненно, говорят по-немецки или по-английски, как и их монарх.
 Теола подумала, что странно так подходить к началу царствования.
 Но она благоразумно не сказала этого вслух, решив самой выучить кавонийский язык, что, конечно, будет не очень сложно, так как она уже говорит по-гречески.
 И убедилась в этом, как только поднялась на борт корабля, который король послал за ними в Марсель.
 Через Францию они проехали на поезде в условиях, которые Теоле показались необычайно роскошными, учитывая склонность герцога тратить как можно меньше денег.
 Их сопровождал агент бюро путешествий, а кроме того — секретарь герцога, его лакей, горничная Кэтрин и она сама.
 Врачи заявили, что здоровье герцогини не позволяет ей путешествовать на столь дальние расстояния.
 Теола знала, что герцогиня горько разочарована тем, что не сможет присутствовать на свадьбе дочери.
 В то же время у нее уже несколько лет было плохо с сердцем, и герцог настоял, чтобы она не подвергала себя риску.
 Когда мать и дочь прощались на ступеньках замка, Теоле впервые, с тех пор как она познакомилась с теткой, показалось, что ее глаза увлажнились и жесткие черты лица несколько смягчились.
 — Береги себя, дорогая доченька, — сказала герцогиня Кэтрин. — Я буду думать о тебе и, конечно, молиться о твоем счастье.
 — До свидания, мама, — ответила Кэтрин без всяких эмоций.
 Она села в карету, а Теола подошла к тетке.
 — До свидания, тетя Аделаида, — произнесла она своим нежным голоском, сделала реверанс и подумала, не собирается ли тетя ее поцеловать, но герцогиня только посмотрела на нее с выражением явной неприязни.
 — Надеюсь, Теола, ты будешь вести себя достойно, — резко сказала она, — и будешь полезной Кэтрин.
 — Конечно, тетя Аделаида.
 — Я считаю, что твой дядя делает большую ошибку, беря тебя с собой в такую ответственную поездку. Надеюсь лишь, что ему не придется пожалеть об этом.
 В голосе герцогини прозвучали ядовитые нотки, и Теоле ничего больше не оставалось, как еще раз присесть и быстро забраться в карету. Она сидела спиной к лошадям и лицом к дяде и Кэтрин.
 — Твоей маме грустно, что пришлось остаться, — сказал герцог дочери, когда лошади тронулись по подъездной аллее.
 — Во время путешествия она бы непременно заболела, а это было бы очень досадно, — холодно ответила Кэтрин.
 — Конечно, ты права, — согласился герцог, — но, возможно, было бы разумнее оставить с ней Теолу. По крайней мере от нее была бы польза.
 Теола затаила дыхание.
 Неужели в последний момент ее отошлют обратно в замок?
 — Теперь уже поздно, папа, — сказала Кэтрин, — а кроме того, Теола пригодится мне самой, особенно после того, как Эмили вернется из Марселя обратно вместе с агентом.
 — Было бы совершенно бесполезно брать в такое место, как Кавония, английскую служанку, — заметил герцог, — тем более, как ты уже говорила, Теола может делать все необходимое, пока ты не найдешь местную служанку, которая будет заботиться о твоих нуждах.
 В одном герцог был прав, как позже обнаружила Теола.
 Эмили, которую укачивало даже в поезде, несомненно, была бы бесполезной на корабле.
 Хотя Средиземное море было спокойным, когда они отплывали из Марселя, им пришлось пережить не один шторм, прежде чем они добрались до каблука Италии и повернули в Адриатическое море.
 Кэтрин лежала в каюте и беспрерывно стонала и жаловалась. Две стюардессы и Теола с утра до вечера выполняли все ее капризы.
 К счастью, на корабле оказался врач, имевший опыт лечения морской болезни. Он прописал снотворное, от которого Кэтрин долгие часы пребывала в забытьи, и Теола оказалась свободной.
 На корабле плыло много важных персон из Кавонии, посланцев короля. Они очень понравились герцогу, так как оказались страстными картежниками.
 Джентльмены проводили время в курительной комнате, а Теола, которой было ужасно скучно сидеть одной в салоне, вскоре нашла одного кавонийца, согласившегося учить ее своему языку.
 Собственно говоря, он был личным адъютантом фельдмаршала, возглавлявшего эскорт, и томился от безделья, когда Теола смиренно, но решительно попросила его научить ее тому, что ей так хотелось знать.
 — Почему это вас интересует, мисс Уоринг? — спросил он.
 — Я очень давно хотела посетить вашу страну, капитан Петлос.
 Ей показалось, что его глаза засияли, и он ответил;
 — Надеюсь, наша страна оправдает ваши ожидания.
 — Несомненно, я смогу оценить ее гораздо лучше, если буду разговаривать с людьми и понимать их.
 Капитан Никиас Петлос отыскал в библиотеке несколько книг и раздобыл бумагу и перья. Теола понимала, что он не испытывает особого оптимизма насчет того, что она приобретет глубокие познания в его родном языке за короткое время путешествия.
 Но на второй день после отплытия из Марселя он воскликнул:
 — Это просто изумительно! Я даже не представлял себе, что кто-то может схватывать все настолько быстро, как вы!
 — Мне очень повезло, что многие слова имеют греческое происхождение, — с улыбкой объяснила Теола.
 — Конечно, мы ведь представляем собой смесь греков и албанцев, — согласился он, — и как вы уже убедились, греческого в нас больше.
 К тому времени, когда они миновали Сицилию, Теола говорила уже почти бегло, а понимала практически все, что капитан Петлос говорил ей.
 — В это невозможно поверить! — воскликнул он однажды. — Мне бы хотелось… Капитан Петлос замолчал.
 — Что вы хотели сказать? — с любопытством спросила Теола.
 — Кое-что такое, чего мне лучше не говорить.
 — Почему?
 — Потому что это может быть воспринято как критика.
 Теола оглядела пустой салон и улыбнулась.
 — Будьте смелым и скажите это, — предложила она. — Здесь нет никого, кроме нескольких пустых стульев.
 Капитан Петлос рассмеялся.
 — Мне просто хотелось бы, чтобы король умел говорить на языке своего народа.
 — Разве он не умеет? — недоверчиво спросила Теола.
 Капитан Петлос покачал головой:
 — К несчастью, нет.
 — Но почему? Он живет в Кавонии уже десять лет. Не может быть, чтобы он не говорил по-кавонийски.
 — Я уверен, что у его величества есть очень веские причины предпочитать собственный язык, — чопорно ответил капитан Петлос.
 — Конечно, — согласилась Теола. — Но в то же время это выглядит странно. Как же с ним беседует ваша кавонийская знать?
 — Они учатся говорить по-немецки! На лице капитана Петлоса появилась легкая улыбка, словно это было забавно.
 — Но это же смехотворно! — начала Теола, но осеклась. — Извините… теперь я принялась критиковать.
 — Вот этого вам никогда не следует делать во дворце, — серьезно произнес капитан Петлос. — Я говорю это для вашего же блага, мисс Уоринг. Если бы король узнал о нашей с вами беседе, уверен, я был бы разжалован в рядовые, а вас отослали бы домой.
 Теола посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
 — Это правда? — спросила она через секунду.
 — Я вас предупреждаю, потому что англичане часто очень откровенны. В Вене такого не потерпели бы, а в Кавонии тем более.
 — Мне это кажется очень странным, — заметила Теола.
 — Вот поэтому, мисс Уоринг, я и взял на себя смелость предупредить вас, чтобы вы были очень осторожны, — сказал капитан Петлос.
 Он оглянулся через плечо, прежде чем прибавить:
 — И потом, фельдмаршал находит весьма необычными наши длительные совместные занятия. Теола виновато посмотрела на него.
 — Простите, если я навлекла на вас неприятности.
 — Для меня это было огромным удовольствием, — ответил он, — я говорю это совершенно искренне.
 Он улыбнулся Теоле, и она подумала, что впервые после смерти родителей кто-то разговаривает с ней как с обыкновенным человеческим существом.
 Она так стремилась выучить кавонийский язык, что почти не думала о капитане как о личности. Он всего лишь учил ее и рассказывал о том, что ей хотелось узнать.
 Но теперь Теола осознала, что он очень приятный юноша и вполне человечный под своей внешностью военного.
 Она положила перо и попросила по-кавонийски:
 — Пожалуйста, расскажите мне о своей стране.
 — Правду или то, что можно прочесть в путеводителе? — спросил капитан.
 — Правду, конечно!
 — Кавонийцы — веселый народ, если их не угнетают. Они хотят смеяться и плясать, петь и заниматься любовью.
 И, помолчав, он добавил тихо:
 — Уже несколько лет все это дается им нелегко.
 — Почему? — спросила Теола.
 — Им пришлось перенести много тягот.
 — Почему?
 Было видно, что капитан Петлос подбирает слова с большой осторожностью:
 — Во-первых, их обложили тяжелыми налогами.
 — Но почему? Зачем?
 Капитан Петлос пожал плечами.
 — Муниципальное строительство, перестройка дворца, большая армия.
 — Я думала, у вас мир с соседними странами. Ведь вам больше не угрожают турки?
 — У турок полно хлопот с тем, чтобы держать под контролем Албанию, — ответил капитан Петлос. — Всякий раз, как Турция начинает войну с каким-либо европейским государством, Албания использует эту возможность, чтобы восстать.
 — А греки не строят планов захватить Кавонию?
 — Совершенно никаких! Король Георг желает мира.
 — Тогда зачем нужна такая большая армия?
 И вновь капитан Петлос, казалось, осторожно подбирает слова.
 — В стране наблюдаются некоторые волнения.
 — Среди крестьян, ?
 — Они часто голодают и, когда начинаются беспорядки, уходят в горы.
 — Но армия состоит из кавонийцев?
 — Почти все офицеры — австрийцы.
 Он заметил удивленное выражение лица Теолы и прибавил:
 — Я — исключение.
 — Почему? — спросила Теола и только потом подумала, что это звучит невежливо.
 — Мой отец спас короля от одного анархиста, — объяснил капитан Петлос. — В благодарность его величество дал нашей семье определенные привилегии.
 Он встал и начал закрывать книги, которые они читали, и собирать бумаги, явно намереваясь закончить эту беседу.
 — Почему вы пригласили править вами иностранца? Ведь в Кавонии наверняка раньше была своя королевская семья?
 — Несколько столетий на троне сидели короли из семьи Василасов, — подтвердил капитан Петлос. — Но когда умер последний монарх, возникло много оппозиционных фракций, а наследника подходящего возраста не оказалось.
 — А теперь он есть? — спросила Теола.
 К ее удивлению, капитан Петлос не ответил.
 Вместо этого он взял книги, щелкнул каблуками и, поклонившись, сказал:
 — Прошу меня извинить, мисс Уоринг. Думаю, фельдмаршал нуждается в моих услугах. Помогать вам в ваших занятиях было большой честью для меня.
 Он зашагал через салон, очень прямой и подтянутый в своем мундире, и, когда он вышел, у Теолы вырвался тихий вздох отчаяния.
 Ей так много хотелось узнать, но она подумала, что если придется вытягивать по крохам сведения из сдержанного капитана Петлоса, то она не многого достигнет до того, как они прибудут в порт Кавонии.
 Тем не менее в последующие пару дней у нее все же начала складываться картина происходящего в этой стране.
 Возможно, у нее разыгралось воображение, но Теола и без подтверждения со стороны капитана Петлоса была уверена, что в Кавонии гораздо более тревожно и опасно, чем предполагал герцог.
 К тому времени как они достигли берегов Кавонии, она уже знала, что народ пребывает под тяжким, даже жестоким гнетом австрийской высшей знати.
 Хотя у нее оставалось мало времени подумать о Кавонии и о себе самой.
 Адриатическое море было спокойным, и Кэтрин, сделав над собой усилие, покинула постель и вышла на палубу.
 Только Теола могла принести ей то платье, которое ей хотелось, уложить волосы так, как ей нравилось, ухаживать за ней, пока она стонала и ворчала по поводу неудобств пребывания в море и пугалась каждой волны, покачнувшей корабль.
 Но когда они причалили в порту Кевия, волны утихли, солнце сияло, и небо было ярко-синим.
 Оркестр духовых инструментов на пристани, как только Кэтрин ступила на берег, протрубил шумное приветствие, исполнив национальный гимн Британии, а вслед за ним гимн Кавонии.
 На Теолу никто не обращал никакого внимания, и, когда мэр начал официальную приветственную речь, у нее появилась возможность оглядеться.
 Она и представить себе не могла, что горы могут быть такими высокими и невероятно прекрасными на фоне неба.
 На вершинах ослепительно сверкал белый снег, а внизу раскинулись сосновые леса и рощи ракитника, олив, мирта, можжевельника и лавра.
 На фоне цветущих апельсинов и лимонов виднелись деревянные домики, балконы которых украшала яркая герань, В одной из отцовских книг Теола читала о флоре и фауне северной Греции и знала, что и в Кавонии они должны быть такими же.
 Поэтому она была готова к роскошному зрелищу пурпурного багряника, красных и белых рододендронов, ярко-синей горечавки и нежно-розовых альпийских роз.
 Но когда кареты из Кевии тронулись в путь в столицу Зантос, Теола изумилась великолепию цветов самых разнообразных оттенков, каких раньше даже вообразить не могла.
 Вдоль всего пути были возведены цветочные арки, стояли шесты, украшенные флагами, а мосты, по которым они проезжали, охраняли солдаты.
 Тут же стояли толпы зевак и крестьянок в красных юбках и белых передниках, с цветами в черных волосах, махавших руками и улыбавшихся.
 Теоле казалось невероятным, что Кэтрин так мало интересует теплый прием, оказанный ее будущими подданными.
 Она действительно почти не обращала внимания на приветственные крики людей, выстроившихся вдоль дороги.
 По-видимому, ей о многом надо было поговорить с премьер-министром, который как представитель короля встречал их в порту, полностью игнорируя капитана Петлоса, сидевшего напротив них, рядом с Теолой.
 Премьер-министр был пожилым мужчиной с пронзительными глазами и низким голосом. Теола с удивлением поняла, что он австриец.
 Герцог следовал за ними в другой карете вместе с фельдмаршалом и несколькими сановниками, одетыми в великолепные мундиры и украшенными золотыми цепями.
 Всего в кортеже ехало шесть карет, и еще множество солдат скакало рядом с ними верхом. Возглавлял процессию эскадрон кавалерии, а второй эскадрон замыкал процессию.
 — Те солдаты, что впереди, принадлежат к личной гвардии его величества, — сказал Теоле капитан Петлос.
 — Они великолепно смотрятся, — ответила она, думая о том, что их сияющие шлемы напоминают ей шлемы древнегреческих воинов, и снова пожалела, что отца нет с ней и он не видит всего этого.
 Теоле казалось, что у стоящих вдоль дороги много физического сходства с греками, но процессия двигалась так быстро, что они проносились мимо людей раньше, чем она успевала как следует их рассмотреть.
 Трудно было заставить себя не смотреть постоянно вверх, на горы, вздымающиеся по обеим сторонам от дороги.
 «Неудивительно, — думала она, — что, как сказал капитан Петлос, люди убегают в горы, когда им грозит беда».
 Совершенно невозможно найти человека, спрятавшегося в густых лесах, среди покрытых снежными шапками вершин или в глубоких отвесных ущельях.
 «Это самая необычайная страна из всех!»— решила про себя Теола.
 Она недоумевала, почему на лице Кэтрин не отражается никаких чувств, когда та поднимает взгляд, отрываясь от беседы с премьер-министром.
 Теоле хотелось задать капитану Петлосу множество вопросов, но, если бы она заговорила, это было бы нарушением этикета — ей полагалось лишь отвечать, если к ней обратится Кэтрин.
 Поэтому она хранила молчание, с трудом удерживаясь, чтобы не помахать рукой детишкам, и ощущая разочарование, когда букетики цветов, которые они бросали своей будущей королеве, пролетали мимо кареты и падали на дорогу, под копыта лошадей.
 Они ехали уже почти час, и Теола поняла, что они наконец въезжают в Зантос и уже миновали несколько крайних домов.
 Через несколько минут кортеж переехал через широкую реку по мосту, охраняемому солдатами и украшенному гирляндами цветов.
 Теперь они двигались по узким улочкам, застроенным скромными домишками, которые, к удивлению Теолы, выглядели почти необитаемыми.
 Ставни на окнах домов были закрыты, вдоль дороги не стояли веселые толпы встречающих, и букеты не летели в карету.
 Казалось, лошади помчались быстрее, и Теоле очень захотелось расспросить капитана Петлоса об окружающем их мрачном пейзаже.
 Ее охватило ощущение подавленности, и в первый раз с момента их высадки в Кавонии солнце спряталось за облака.
 Они ехали по одной из таких пустынных улиц, на которой было мало людей — очень мало, — и несколько детишек, оборванных и босоногих, играли на обочине.
 Внезапно карета вильнула в сторону. Послышался крик, кучер натянул вожжи и остановил карету.
 — Что случилось? Что произошло? — резко спросил премьер-министр.
 Капитан Петлос открыл дверцу и спрыгнул на землю.
 — Кажется, мы сбили ребенка, ваше превосходительство, — ответил он. — Должно быть, она перебегала дорогу.
 — Ребенка? — воскликнула Теола.
 Не задумываясь, она быстро выскочила из кареты через открытую капитаном Петлосом дверцу и выбежала на дорогу.
 У переднего колеса лежала маленькая девочка, и ее босая ножка была залита кровью.
 Теола поспешила к ней и опустилась на колени.
 После первого крика девочка, наверное, потеряла сознание: ее глаза были закрыты, и она, казалось, почти не дышала.
 Из раненой ноги хлестала кровь, и Теола решила, что, должно быть, повреждена артерия.
 Она положила голову девочки к себе на колени и подняла ее рваное платье повыше.
 — Дайте мне, пожалуйста, ваш носовой платок, — обратилась она к капитану Петлосу, стоящему рядом.
 Он начал шарить по карманам, и Теола, подумав, что он, возможно, не взял с собой платка, нетерпеливо сорвала с шеи мягкий шелковый шарфик и перевязала им ногу девочки над коленом.
 — Эту девочку надо немедленно отвезти а больницу! — сказала она. — Уверена, ей необходима медицинская помощь. Ее мать здесь?
 Она подняла глаза и, к своему изумлению, увидела, что все дети и взрослые, стоявшие у дороги, исчезли.
 Вокруг никого не осталось!
 — Что происходит? — резко спросил премьер-министр из кареты. — Мы не можем здесь стоять, капитан Петлос.
 — Ранен ребенок, ваше превосходительство.
 — Так отдайте его родителям!
 — Вокруг никого нет, сэр.
 — Положите его у дороги. Мы должны ехать дальше.
 — Мы не можем ехать! — запротестовала Теола, обращаясь к капитану Петлосу. — Я перетянула ногу, чтобы остановить кровотечение, но повязку необходимо снять не позднее чем через десять минут.
 Капитан Петлос заколебался, и Теола поняла, что он должен повиноваться премьер-министру.
 — Позовите ее родителей или подружку. Должен же тут хоть кто-то быть! — воскликнула девушка.
 Она с беспокойством посмотрела на ногу девочки. Кровотечение было теперь менее сильным, но она видела, что рана была глубокой, почти до кости.
 — Этого ребенка надо отвезти в больницу! — твердо сказала она.
 — Здесь нет больницы! — ответил капитан Петлос тихо.
 Теола в изумлении подняла на него глаза, и, словно почувствовав свою ответственность за происходящее, он приложил ладонь ко рту и закричал:
 — Кто-нибудь, идите сюда и немедленно возьмите этого ребенка!
 Теола посмотрела на наглухо закрытые ставнями окна, но ответа не последовало, и на мгновение ей показалось, что никто не придет.
 Затем из одного дома к ним медленно направился мужчина, высокий и широкоплечий, в костюме, похожем на крестьянский.
 — Должно быть, это ее отец, — с облегчением произнесла Теола. — Пожалуйста, объясните ему, если он не поймет меня, что повязку надо снять через десять минут, иначе девочка может потерять ногу, и что он должен поскорее найти врача!
 Мужчина подошел к ним.
 И тут, к своему изумлению, Теола услышала, как капитан очень тихо, почти шепотом, произнес:
 — Ты с ума сошел? Если тебя узнают, убьют!
 — Я знаю!
 Голос мужчины был низким и глубоким.
 — Ради бога… — пробормотал капитан Петлос. В его голосе прозвучал непонятный Теоле страх. Словно сделав над собой усилие, он громко сказал:
 — Твой ребенок, к сожалению, пострадал. Леди говорит, что повязку надо снять через десять минут и немедленно разыскать доктора.
 Мужчина не ответил. Он только наклонился, чтобы поднять девочку, чья голова лежала на коленях у Теолы.
 В этот момент Теола впервые увидела его лицо. Несомненно, он был греком. Никогда еще она не видела живого человека, так похожего на те картины, которые показывал ей отец. Черты его лица показались ей знакомыми, словно она уже давно его знала.
 Но когда он взглянул на нее, она увидела в его взгляде нечто такое, отчего ей показалось, будто он ее ударил. Никогда бы Теола не поверила, что человек может смотреть на нее с таким презрением.
 — Кто этот человек?
 Этот вопрос задал премьер-министр.
 Капитан Петлос вернулся обратно к карете.
 — Полагаю, это отец девочки, ваше превосходительство.
 Мужчина, теперь державший девочку на руках, тихо сказал Теоле:
 — Спасибо за помощь… можно попросить вас еще об одном одолжении?
 — О каком? — спросила Теола.
 — Не поможете ли мне отнести девочку в дом? Если вы поддержите ее с одной стороны, я возьму ее с другой. Так ей будет легче.
 — Конечно, — согласилась Теола.
 Однако это ей было странно, ведь такому большому и сильному мужчине не составило бы труда самому отнести девочку. Но, зная, как серьезно повреждена нога ребенка, она была готова согласиться на что угодно, лишь бы облегчить ее страдания.
 Бок о бок они двинулись вверх по небольшому склону к домам, неся вдвоем потерявшую сознание девочку, и только когда уже подошли к самой двери, ее открыла изнутри невидимая рука.
 Внезапно Теола осознала, что, пока они шли, она все время заслоняла собой этого мужчину от глаз премьер-министра.
 Они вошли в дом.
 Теола успела увидеть бедную комнату, почти без мебели, в которой находились двое людей — сидящий в кресле пожилой мужчина и женщина с залитым слезами лицом, явно мать девочки.
 Они двинулась к ним, протянув руки, но в этот момент за спиной Теолы раздался крик премьер-министра:
 — Это же Алексис Василас! Стреляйте в него! Стреляйте, идиоты!
 Мужчина, который нес ребенка, не спеша положил девочку на руки матери, затем пересек комнату и вышел через другую дверь.
 Она закрылась за ним как раз в тот момент, когда капитан Петлос с пистолетом в руке и четверо солдат добежали от кареты до входной двери.
 Теола, не вполне понимая, почему она это делает, встала в узком дверном проеме, совершенно заслонив его своим телом.
 — Что такое? Что происходит? — спросила она.
 — Позвольте мне пройти, мисс Уоринг, — ответил капитан Петлос. — Я выполняю приказ.
 — Какой приказ?
 — Человека, помогавшего вам нести ребенка, надо задержать.
 Теола не пошевелилась.
 — Мне послышалось, вам приказали его убить, капитан.
 — Я должен найти его, мисс Уоринг.
 — Думаю, он пошел за доктором, — сказала Теола, — и будет большой ошибкой его задерживать. Как вам хорошо известно, у девочки серьезно повреждена нога.
 — Я должен выполнить свой долг.
 Тем не менее капитан Петлос не мог войти в дом, не оттолкнув с дороги Теолу.
 Двое солдат, пришедших с ним, попытались открыть дверь соседнего дома, которая явно была за перта, и забарабанили по ней, не получив никакого ответа.
 Теола не двигалась с места.
 — Вернитесь! Вернитесь! — услышала она приказ премьер-министра.
 Старший офицер из другой кареты резко сказал:
 — Процессия должна двигаться дальше, ваше превосходительство. Оставаться здесь небезопасно.
 — Двигаемся дальше, и немедленно! — с раздражением произнес премьер-министр. — Как обычно, Василас от нас ускользнул. Почему никто не сообщил мне, что он в городе?
 Ответа не последовало, но Теола поняла, что опасность миновала.
 Она обернулась назад и сказала женщине с ребенком:
 — Пожалуйста… пусть ногой вашей дочери займутся немедленно, и развяжите повязку на ее ноге… через шесть-семь минут.
 Она говорила неуверенно, по-кавонийски, но, похоже, женщина ее поняла и кивнула.
 У Теолы на запястье висел ридикюль. Она открыла его, вынула золотой соверен и положила на стул, стоявший у двери.
 — Для малышки, — тихо сказала она. Затем Теола последовала за капитаном Петлосом обратно к карете.
 — В самом деле, Теола! — воскликнула Кэтрин, когда она забралась в карету. — Как ты могла так безответственно поступить, возиться с этим ребенком? Это опасная часть города, и нам нельзя было здесь останавливаться.
 Теола многое могла бы сказать в ответ, но чувствовала, что это будет бесполезно.
 — Мне очень жаль, Кэтрин, — смиренно ответила она.
 — И тебе будет о чем пожалеть, — резко произнесла Кэтрин. — Уверена, что папе не понравится, когда он узнает о твоем поведении.
 Она помолчала и ядовито прибавила:
 — У тебя на платье кровь, и выглядишь ты ужасно! Теола опустила глаза на юбку и увидела, что Кэтрин права. У края подола виднелось большое ярко-красное кровавое пятно.
 «Первая кровь, которая пролилась в Кавонии на моих глазах», — грустно подумала она.




 Глава 2


 Когда карета тронулась, Кэтрин повернулась к премьер-министру.
 — Кто этот Василас? — с любопытством спросила она.
 — Революционер, — ответил премьер-министр. — И где бы он ни появился, тут же возникают беспорядки. Я отдал приказ солдатам стрелять в него без предупреждения, как только они его заметят, но некоторые из них настолько глупы, что просто не узнают его.
 Произнося эти слова, он бросил сердитый взгляд на капитана Петлоса. Затем, очевидно, чувствуя, что неловко отчитывать его перед иностранцами, прибавил более мягким тоном:
 — Но вам нечего бояться, леди Кэтрин. Заверяю вас, что, как только мы прибудем во дворец, фельдмаршал отдаст приказ разыскать этого человека, где бы он ни скрывался. Тогда мы больше о нем не услышим.
 Теола бросила из-под ресниц взгляд на капитана Петлоса. Он был очень бледен, и она почувствовала, что он испуган.
 Она не совсем понимала, что происходит, но что-то подсказывало ей — происходят очень важные события.
 Если Алексис Василас действительно принадлежит к семейству, прежде правившему в Кавонии, почему он одет как крестьянин? И почему живет в тех трущобах, которые они только что проезжали?
 Из слов премьер-министра было ясно, что власти уже давно пытаются схватить его или убить. При таких обстоятельствах казалось невероятным, что у него хватило смелости прийти на помощь пострадавшему ребенку.
 Все это было очень непонятно. И в то же время так захватывающе интересно! Однако было еще кое-что, что требовало объяснения.
 Почему бедная часть города такая тихая, а ее улицы так пустынны?
 Как только процессия выехала из нее, снова появились арки из цветов, развевающиеся флаги и приветствующие толпы. Теперь повсюду виднелись портреты Кэтрин — на оградах, на фасадах домов, на фонарных столбах, а люди держали в руках аляповатые бумажные репродукции с ее изображением.
 Кэтрин смотрела на толпы радостно встречающих ее жителей и теперь выглядела очень довольной.
 — У всех мои портреты! — воскликнула она, обращаясь к премьер-министру.
 — Они дорожат ими, леди Кэтрин, — ответил тот. — И приветствуют вас, как будущую королеву, не только потому, что вы англичанка и очень красивы, но и благодаря легенде.
 — Какой легенде? — удивилась Кэтрин.
 — Существует древнее пророчество, что, когда править Кавонией приедет из-за моря белокурая белокожая принцесса, в стране наступят мир и процветание.
 — Как интересно, — заметила Кэтрин.
 — Как только я увидел ваш портрет, леди Кэтрин, — заявил премьер-министр, — я понял, что вы и есть та принцесса из легенды.
 — Но я не принцесса, — нехотя возразила Кэтрин.
 — Это приблизительный перевод кавонийского слова, которое означает «красивая и знатная леди».
 Кэтрин улыбалась от удовольствия, а Теола, выслушав эту историю, преисполнилась уверенности, что именно премьер-министр подогрел энтузиазм толпы, напомнив о старом пророчестве.
 «Возможно, — подумала она, — если бы он этого не сделал, Кэтрин по приезде увидела бы пустынные улицы и закрытые ставни».
 Но тут же одернула себя за то, что слишком дает волю воображению.
 Несомненно, кавонийцы хотели, чтобы их король женился, и были гитовы отпраздновать это событие.
 Кэтрин улыбалась, махала рукой и выглядела настоящей англичанкой, очень привлекательная в своем бледно-голубом платье, под цвет ее глаз, и с развевающимися на ветру лентами капора.
 Они проехали большую площадь и несколько широких улиц с красивыми домами, окруженными пышными садами. Затем впереди показался дворец.
 Он выглядел очень внушительно, а когда они подъехали поближе, Теола поняла, что он является копией Шенбруннского дворца в Вене.
 Широкий двор перед дворцом украшали статуи, играли струи фонтанов. Стоящие в карауле гвардейцы выглядели так же живописно, как и большая группа знатных вельмож, ожидающих их на дворцовой лестнице.
 Драгоценности женщин и ордена мужчин сверкали на солнце, которое, «казалось, заливало все вокруг, будто сами небеса посылали им свое благословение.
 Карета остановилась. Теола увидела приближающегося к ним по красному ковру мужчину в белом мундире и поняла, что это сам король.
 Все это производило очень сильное впечатление, и Теола спрашивала себя, забилось ли сердце Кэтрин сильнее перед встречей с ее будущим мужем.
 Когда король подошел поближе, Теолу охватило разочарование.
 До сих пор все происходящее казалось ей волшебной сказкой и было так романтично, что она ожидала увидеть высокого и красивого человека, возможно, похожего на грека, как Алексис Василас.
 Но затем она вспомнила, что король принадлежит к роду Габсбургов; он совсем не походил на прекрасного принца, а был совершенно обычным мужчиной, не очень высоким, слегка тучным, и его гордый, холодный и надменный вид напоминал манеру, свойственную самой Кэтрин.
 » Наверное, они хорошо подойдут друг другу «, — подумала Теола.
 Выйдя вслед за Кэтрин из кареты, она сделала глубокий реверанс.
 Вокруг было столько интересного, что только через два часа у Теолы появилась свободная минутка, чтобы подумать о себе, и она вспомнила, что ее платье испачкано кровью.
 Ее представили невероятному количеству людей; все говорили по-немецки и были австрийцами по происхождению — Теола была в этом уверена.
 Теперь, вспоминая всех этих людей, она не смогла припомнить, встретился ли ей среди новых знакомых хоть один кавониец.
 Она не могла избавиться от ощущения, что они с Кэтрин словно экзотические животные в зоопарке, так как глаза всех присутствующих не отрывались от них, а их самые тривиальные замечания выслушивали с сосредоточенным вниманием.
 » Кэтрин, должно быть, нравится чувствовать себя такой важной персоной «, — решила Теола.
 Не было сомнений, что ее кузина довольна — впервые с тех пор, как они покинули Англию. Даже герцог под влиянием лести пришел в благодушное настроение, что случалось с ним весьма редко.
 Когда Кэтрин наконец осталась наедине с Теолой в роскошной, белой с золотом гостиной, являющейся частью апартаментов королевы, она восторженно воскликнула:
 — Мама была права! Мне очень нравится быть королевой!
 — Я так и думала, — ответила Теола, — и все эти люди действительно рады видеть тебя.
 — Еще бы! — заметила Кэтрин. — Премьер-министр не уставал повторять мне, как он и его соратники рады тому, что их трон украсит англичанка.
 — Я имела в виду кавонийцев, — сказала Теола.
 — Ах эти! — отмахнулась Кэтрин. — Несомненно, они обрадуются свадебным увеселениям, которые, как уверяет меня король, будут грандиозными.
 — Ты знаешь, что в Зантосе нет больницы? — спросила Теола.
 — Это меня не касается! — резко ответила Кэтрин. — А если ты все еще думаешь о том происшествии с девчонкой, когда ты вела себя так недостойно, я требую, чтобы ты забыла о ней!
 Теола не ответила, и через секунду Кэтрин продолжила:
 — Если ты именно так собираешься вести себя в иностранном государстве, я попрошу папу увезти тебя с собой в Англию. Возможно, я так и сделаю. Уверена, здесь найдется немало очаровательных и приятных австрийских дам, которые с радостью станут моими фрейлинами.
 Теола ахнула.
 Она слишком хорошо знала, какая жизнь ожидает ее дома, и не предполагала, что по приезде в Кавонию Кэтрин сможет так быстро отказаться от ее услуг.
 — Мне… очень жаль, — смиренно произнесла она.
 — Да, тебе должно быть стыдно! — заявила Кэтрин. — И будь добра, впредь веди себя прилично, Теола. Я видела, что премьер-министр был недоволен тем, как ты помешала им застрелить этого мятежника.
 С большим трудом Теола проглотила просившиеся на язык слова и вместо этого кротко спросила:
 — Можно я пойду к себе в комнату, Кэтрин, и переодену платье? Полагаю, мои услуги тебе понадобятся через час, когда мы должны будем собираться на прием короля.
 — Да, и поторопись, — ответила Кэтрин. — Я хочу, чтобы ты объяснила моим новым горничным, как нужно меня одевать, а потом ты займешься моей прической.
 — Да, конечно, — ответила Теола.
 Служанка показала ей ее комнату, которая находилась рядом с огромной и роскошной спальней Кэтрин.
 Апартаменты королевы были очень красивы, а мебель, очевидно, привезли в Кавонию из Вены. Невозможно было спутать ее барочный стиль, сверкающие зеркала в серебряных рамах и большие, богато инкрустированные шкафы и комоды.
 Вместо каминов комнаты во дворце отапливались кафельными печками, изразцы которых были скопированы с печей дворца в Вене.
 В гостиной и коридорах стены украшали исключительно портреты Габсбургов или пейзажи Австрии.
 Теола подумала, что, если у Кавонии и существует собственная культура, во дворце пет никаких ее следов.
 Ее собственная спальня была, разумеется, гораздо меньше по размерам, чем спальня Кэтрин, но удобная и опять-таки обставленная в венском стиле.
 Две горничные распаковывали сундуки Теолы, и, когда она поблагодарила их на кавонийском языке, они явно пришли в восторг, и на их лицах засияли улыбки.
 Одна из них была очень молоденькой и явно проходила обучение у второй, постарше.
 — Вы говорите на нашем языке, фрейлейн? — радостно воскликнула она.
 — Я пытаюсь говорить на нем, — ответила Теола, — и вы должны мне помочь, потому что я начала учить его совсем недавно.
 — Во дворце мы обязаны разговаривать только по-немецки, фрейлейн, — сказала старшая горничная.
 — Но не со мной, — возразила Теола. — Мне очень поможет, если вы будете говорить со мной по-кавонийски, так как это для меня самый легкий способ выучить ваш язык.
 Обе горничные пришли в восторг от этой просьбы. Однако Теола понимала, как рассердится Кэтрин, если она слишком долго будет переодеваться.
 Выбрать новый наряд было несложно. Герцогиня, как всегда, проявила исключительную скупость, когда встал вопрос о трате денег на одежду племянницы.
 — Никто не будет там смотреть на тебя, Теола, — заявила она. — И чем меньше ты будешь обращать на себя внимание, тем лучше.
 Поэтому герцогиня выбрала для ее платьев самые дешевые ткани уродливых и мрачных расцветок, от которых у Теолы портилось настроение всякий раз, когда она смотрела на них.
 Хотя у них с матерью было не много денег, они обычно носили одежду мягких пастельных тонов, всегда восхищавших ее отца и, как Теола знала, особенно шедших ей.
 Она не уступала ростом Кэтрин, но была гораздо изящнее, в основном потому, что много работала, а черты ее лица были гораздо тоньше.
 Однажды, еще ребенком, Теола сказала отцу:
 — Хотела бы я быть похожей на греческую богиню, папа! Тогда ты любил бы меня так же сильно, как любишь статую Афродиты.
 Ричард Уоринг рассмеялся:
 — Я люблю тебя гораздо больше, чем любую богиню, сделанную из мрамора или нарисованную на холсте.
 Он обнял дочь, заглянул ей в лицо и сказал:
 — Возможно, ты никогда не станешь похожей на греческую Афродиту, моя дорогая, но в одном я совершенно уверен: многие мужчины узнают, что ты так же, как она, способна завладеть их сердцами.
 — Но я хочу быть похожей на гречанку, — настаивала Теола.
 — Ты и похожа на гречанку, — утешил ее отец, — но не на греческую богиню, живущую на горе Олимп, а скорее на одну из нимф, которые обитали на острове Делос и выходили из моря, чтобы служить лучезарному богу.
 — Расскажи мне о них! Расскажи! — попросила Теола.
 И отец рассказал ей, как в девятом веке до нашей эры возникли легенды о молодом и прекрасном боге, вооруженном золотым луком, родившемся на острове Делос и освятившем его своим присутствием.
 — Что это был за бог? — спросила Теола.
 — Его звали Аполлон, — ответил отец. — И когда я побывал на Делосе, то обнаружил, что в воздухе этого острова до сих пор разлито» пляшущее, дрожащее пламя «.
 — Я не понимаю.
 — Это трудно объяснить, но там, где жили боги, особенно Аполлон, разлит особый свет, странный и мерцающий, а воздух светится и таинственно дрожит, в нем слышится биение золотых крыльев и вращение серебряных колес.
 Ричард Уоринг рассказывал, словно в трансе, а Теола слушала, не все понимая, но внимая музыке его голоса и зная, что подобные воспоминания оказывают на отца волшебное действие.
 — И всегда там, где жили боги, — продолжал отец, — жили и нимфы, рядом с ручьями, в тумане, который окутывал греческие острова ранним утром, и в морской пене.
 Он вздохнул и продолжал:
 — Аполлон покорил мир силой своей красоты.
 У него не было земных средств — ни армии, ни флота, ни могущественного правительства, — но он принес человеческому разуму свет солнца, и люди поклонялись ему, когда он являлся им в свете рождающегося дня.
 Ричард Уоринг умел сделать все, о чем говорил, реальным, так как сам в это верил, он открывал для Теолы мир красоты, который стал и ее миром.
 С того времени она тоже начала поклоняться Аполлону, и в ее глазах он олицетворял любовь… ту любовь, которую она, когда подросла, мечтала испытать с мужчиной.
 С течением времени она начала понимать, почему отец считал ее похожей на одну из греческих нимф. У нее было тонкое личико в форме сердечка, на котором выделялись огромные глаза. В глубине ее глаз, хоть она этого и не осознавала, таилась загадка, словно они смотрели в невидимый мир, так знакомый ее отцу. Волосы Теолы были светлыми, но не золотистыми, как у Кэтрин. Собственно говоря, они были настолько светлыми, что казались почти бесцветными, и все же временами переливались так, как будто были живыми. Ее кожа сверкала такой белизной, что из-за темных, мрачных цветов, в которые ее одевала тетка, она выглядела неестественно бледной.
 Иногда Теола спрашивала себя, не старается ли герцогиня нарочно погасить в ней тот свет, о котором говорил отец и который, она это знала, горит в ее душе.
 Живя в замке, подвергаясь грубому обращению, постоянным оскорблениям и физическим наказаниям, она с трудом вспоминала те дни, когда чувствовала себя так, будто танцевала, не касаясь земли, когда была частью того прекрасного мира, в котором всегда жил ее отец.
 Ей было трудно вспомнить все, чему он ее научил, так как она постоянно куда-то спешила, выполняя одно приказание за другим.
 Только оставшись одна в ночной темноте, она вспоминала, как отец говорил:
 — В тишине можно услышать голос бога, призывающий человека искать в себе отблеск священного света.
 — Какое платье вы наденете, фрейлейн? — спросила старшая горничная, прерывая мысли Теолы.
 Теола подавила в себе желание ответить, что это не имеет значения, ведь они все так уродливы, что никто ее все равно не заметит.
 Висящие в шкафу платья выглядели нелепыми, когда она вспомнила о сиянии солнца за стенами дворца, ослепительно белом снеге па горных вершинах и цветах, благодаря которым Кавония превратилась в ее глазах в земной рай.
 Кэтрин предстояло надеть на прием белое платье, отделанное маленькими розовыми розочками и голубыми лентами. Это платье было специально сшито для того, чтобы оттенить ее бело-розовую красоту и золотистые волосы, чтобы она выглядела живым воплощением представления любой женщины об идеальной невесте.
 Теола же могла выбирать между платьями из самого дешевого серого батиста, темно-коричневой шерсти и уродливым тускло-синим костюмом» полонез «, цветом напоминающим зимнее небо.
 — Я надену серое, — машинально произнесла она. Когда горничные помогли ей надеть платье, она уложила волосы, едва взглянув при этом на себя в зеркало.
 Как ни торопилась она вернуться в комнату Кэтрин, этого оказалось недостаточно, и ее кузина уже была вне себя.
 — Скажи этим идиоткам, что я требую найти мои лучшие шелковые чулки, — сердито потребовала она, когда Теола вошла в комнату.
 Она говорила по-английски, и хотя горничные не понимали ее слов, нельзя было ошибиться по поводу ее разгневанного голоса. Теола заметила, что женщины выглядели встревоженными и испуганными.
 Она была уверена, что они изо всех сил стремились угодить своей новой хозяйке, но Кэтрин, как всегда, проявляла нетерпение и считала, что слуги должны сами догадаться, что ей угодно. Она даже не утруждала себя ясно объяснить, что ей надо.
 Теола быстро нашла чулки и объяснила горничным на их языке, как угодить их новой госпоже, как обслужить ее.
 Вскоре они уже улыбались и спешили выполнить ее инструкции, а Кэтрин, разглядывая свое отражение в зеркалах, тоже пришла в хорошее настроение.
 — Это платье мне, несомненно, идет, — заявила она — Не думаю, чтобы у какой-нибудь придворной дамы нашлось равное ему.
 — Ты затмишь их всех, — сказала Теола искренне.
 — Именно это я и собираюсь сделать, — ответила Кэтрин. — А в будущем я намереваюсь все платья выписывать из Парижа.
 — Это может оказаться очень дорого, — заметила Теола.
 Кэтрин пожала плечами.
 — Деньги найдутся — в этом можешь быть уверена! Хотя премьер-министр и говорил мне, что у них большой государственный долг…
 — Надеюсь, что это не так! — быстро воскликнула Теола.
 Кэтрин удивленно взглянула на нее.
 — Почему тебя это волнует? — осведомилась она. — Меня это уж точно не касается!
 — Это будет означать повышение налогов, — ответила Теола. — Можешь представить себе, сколько им уже пришлось заплатить за строительство этого огромного дворца?
 — А почему бы и нет? — спросила Кэтрин. — Не могли же они ожидать, что их король будет жить в землянке!
 В ее голосе прозвучали агрессивные нотки.
 Теола с трудом удержалась от ответа, что такая экстравагантность кажется ей несовместимой с тем фактом, что у государства, по-видимому, нет денег на постройку больницы.
 Но она знала: нет смысла говорить подобные вещи Кэтрин, так как ее волнует только она сама и ее собственная внешность.
 Теола поневоле вспомнила нищую комнату в том доме, куда она отнесла раненую девочку.
 В этой комнате не было и следов какой-либо роскоши. Единственными предметами обстановки являлись два жестких деревянных стула, кухонный стол и кровать в углу, а внешний вид и матери, и дочери свидетельствовал о том, что они редко едят досыта.
 Ей было совершенно ясно, почему в Кавонии, как выразился капитан Петлос, » неспокойно «.
 Не удивительно ли в подобной ситуации, что их король тратит громадные средства на строительство своего дворца и явно очень мало или вообще ничего не делает для самых бедных из своих подданных?
 Теола поймала себя на том, что молит бога помочь Алексису Василасу укрыться от солдат, которых послали на его поиски.
 Он смотрел на нее с презрением, потому что считал ее частью того правления, против которого он восстал. Но сам он был самым красивым мужчиной, которого она когда-либо встречала в жизни. Он мог бы служить моделью для самого Аполлона, каким его описывал ее отец.
 — Ничто из созданного древними греками не может сравниться по великолепию с этим юношей, вырвавшим из души человека тьму и зажегшим ее божественным светом, — сказал однажды Ричард Уоринг.
 » Не это ли пытается сделать Алексис Василас для народа Кавонии?«— подумала Теола, но сама себя одернула, упрекнув в том, что у нее разыгралось воображение.
 Возможно, он всего лишь анархист, который ненавидит закон и порядок и хочет вызвать хаос, ничего не создав на его месте.
 Затем она сказала себе, что человек не может быть таким красивым, иметь внешность Аполлона и не принадлежать к тем, кто несет миру» славу богов «.
 » Может быть, когда-нибудь он добьется успеха во всем, к чему стремится «, — подумала Теола и поймала себя на мысли: суждено ли ей снова его увидеть?
 Несомненно, это было маловероятно, к тому же позже, оказавшись среди сановников всех сортов и видов, она обнаружила, что они все австрийцы.
 — Вы уже давно здесь живете? — спросила Теола у одной дамы.
 — Я приехала в Кавонию десять лет назад, — ответила та. — Его величество желает видеть в своем окружении соотечественников.
 — И вы не сожалеете о покинутой Австрии? — поинтересовалась Теола.
 — Раньше я скучала по дому, — ответила дама, — но теперь нас здесь много, и многие состоят в той или иной степени в родстве друг с другом. В Кавонии превосходный климат. Это, как я часто повторяю своему мужу, одно из величайших ее достоинств!
 Теола узнала, что раз или два в неделю устраиваются балы, которые дает либо король, либо кто-либо из придворных. Был и театр, где пьесы разыгрывали местные актеры, а иногда в Зантос приезжали иностранные артисты из Греции и Италии.
 — У нас очень веселое тесное общество, — сказал Теоле позже вечером один придворный, — и я уверен, мисс Уоринг, вы найдете здесь для себя много увлекательных занятий.
 — Надеюсь, у меня будет возможность осмотреть всю страну, — ответила Теола.
 — Все сколько-нибудь важные события происходят в столице, — заявил тот. — Конечно, есть еще охота на дикого вепря, хотя сомневаюсь, чтобы вам она понравилась, охота на оленей и диких коз в определенное время года. Но для дам и при дворе полно развлечений, и уверяю вас, мисс Уоринг, новые лица, да еще такие хорошенькие, как ваше, и конечно, как нашей будущей королевы, очень ценятся при дворе.
 Она познакомилась с несколькими молодыми холостыми австрийцами, офицерами армии, но нашла их чопорными и малоприятными собеседниками.
 Теола догадалась, что, хотя они выказывают ей определенное уважение, поскольку она племянница герцога и кузина Кэтрин, на них не произвела особого впечатления ее внешность и то, как с ней обращаются ее родственники.
 Поэтому она была убеждена, что ее скоро сбросят со счетов как лицо, не имеющее никакого значения.
 Этому пророчеству суждено было исполниться.
 Резкие приказы, которые Кэтрин отдавала Теоле, и граничащие с оскорблениями выговоры герцога в присутствии посторонних вскоре были замечены снобами-австрийцами, очень чувствительными к классовым различиям.
 В Вене они славились своей приверженностью протоколу, настолько чрезмерной, что даже стакан воды к губам нельзя было поднести, не подвергаясь опасности нарушить какое-нибудь из особых правил этикета.
 — Мне говорили, — сказала однажды Кэтрин Теоле, — что в Вене женщинам полагается не снимать перчаток даже во время еды.
 — Как это нелепо! — воскликнула Теола. — Даже представить себе невозможно более неудобного обычая! Наверное, это придумала королева, у которой были уродливые руки!
 — Мне говорили, что нечто подобное заявила королева Елизавета, — заметила Кэтрин, — и тем самым шокировала весь двор!
 — Ну, я надеюсь, ты не собираешься ввести подобное новшество здесь, — улыбнулась Теола. — Уверена, никому бы это не понравилось при такой жаре.
 — Я еще подумаю об этом, — уклончиво ответила Кэтрин.
 Как заметила Теола, Кэтрин с каждым днем приобретала все более неприятные замашки, и она понимала, что причиной тому — подражание манерам короля.
 Всякий раз, встречая его величество, Теола находила его помпезным, нудным и невероятно самовлюбленным.
 Бывали моменты, когда она не без злорадства замечала, что герцогу очень трудно выносить привычки своего будущего зятя смотреть на него свысока и полностью игнорировать его замечания, словно они не имели никакого значения.
 Было очевидно, что все придворные боятся короля Фердинанда, и Теола была уверена, что в правлении он проявляет крайнюю жестокость. По тому, как он обращался со слугами и младшими офицерами, которые ему прислуживали, легко было заметить, что это автократ, не считающийся ни с чьими чувствами, кроме своих собственных.
 Теола могла бы пожалеть Кэтрин, если бы не понимала, что ее кузина находит поведение короля Фердинанда достойным всяческого восхищения и полна решимости поступать точно так же.
 Входя в спальню, Теола часто заставала горничных в слезах и, хотя никогда не видела этого своими глазами, подозревала, что Кэтрин может их ударить щеткой для волос или чем-нибудь еще точно так же, как герцогиня била Теолу, когда они жили в Англии.
 Так как Кэтрин слишком торопилась выучить своих служанок всему необходимому, она требовала от Теолы прислуживать ей постоянно, не оставляя ни одной свободной минуты.
 Если у Теолы было мало свободного времени для себя в замке у дяди, то во дворце его оказалось еще меньше. В то же время она была уверена, что теперь ее вряд ли отправят обратно в Англию вместе с герцогом после свадьбы. Она не могла себе представить, что Кэтрин сможет без нее справиться, и это само по себе приносило облегчение.
 Однако Теола начала бояться, что у нее так и не появится возможности увидеть что-либо, кроме покрытых безвкусной лепниной комнат дворца и раскинувшегося вокруг него английского парка.
 — Двор когда-нибудь выезжает в город или за пределы Зантоса? — спросила она капитана Петлоса.
 — Очень редко, — ответил тот, — и не в это время года. Дамы считают, что сейчас слишком жарко.
 — Мне бы так хотелось проехаться верхом по красивым местам Кавонии, — с улыбкой произнесла Теола.
 — Возможно, после бракосочетания у вас появится такая возможность, — сказал капитан. — Но если вы предложите подобное сейчас, это вызовет кривотолки, потому что другие дамы не ездят.
 Теола вздохнула, а затем призналась:
 — Я, наверное, покажусь вам очень избалованной, но я чувствую себя словно в тюрьме из-за того, что мы никогда не выезжаем из дворца.
 — Я и сам часто чувствую себя так же. Но мне все же удается выезжать отсюда, когда фельдмаршал инспектирует войска в других частях страны.
 — Мне так много хочется посмотреть, — с тоской вздохнула Теола.
 Она думала о горах и цветах, долинах и обширных лесах, в которых, как она узнала, водились бурые медведи, рыси и дикие кошки.
 — Вам только надо будет убедить свою кузину, когда она станет королевой, устраивать пикники или даже смелые вылазки, — предложил капитан Петлос.
 Теола была уверена, он хорошо понимает: Кэтрин не захочется делать ничего подобного. Ей будет вполне достаточно властвовать над небольшим королевским двором и развлекаться интригами, сплетнями и искусственными увеселениями, устраиваемыми во дворце изо дня в день.
 » Нехорошо с моей стороны жаловаться, — говорила себе Теола, — ведь мне так повезло, что я вообще попала сюда и таким образом избавилась от необходимости жить в замке дяди «.
 Она мало виделась с ним, так как очень многие вельможи были рады принимать его у себя. Но за два дня до свадьбы он послал за ней.
 Войдя в гостиную будущей королевы, где ее ждал дядя, Теола ощутила внезапный страх при мысли о том, что он, наверное, решил забрать ее с собой в Англию.
 — Я хочу поговорить с тобой, Теола, — произнес герцог, когда она робко закрыла за собой дверь.
 — Да, дядя Септимус?
 — Я уезжаю отсюда через день после бракосочетания, — сказал он, — и так как Кэтрин требуются твои услуги, то у меня не будет возможности до отъезда поговорить с тобой еще раз.
 — Да, дядя Септимус.
 Не похоже было по его словам, чтобы он намеревался взять ее с собой, и Теола, про себя вздохнув с облегчением, ждала продолжения, уже не так пугаясь того, что он может ей сказать.
 — Ты останешься в Кавонии до тех пор, пока Кэтрин будет нуждаться в твоих услугах, — продолжал дядя, — но я хочу, чтобы ты ясно поняла одну вещь.
 — Какую, дядя Септимус?
 — Ты должна вести себя очень достойно и ни в коем случае не интересоваться мужчинами и не позволять им интересоваться тобой.
 Теола посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
 — Я… не понимаю.
 — Тогда я скажу тебе без каких-либо околичностей, — ответил герцог. — Независимо от того, живешь ли ты в Кавонии или в Англии, ты все равно находишься под моей опекой и не можешь выйти замуж без моего согласия. А я не намерен его давать!
 — Пока я… здесь, дядя Септимус?
 — Где бы ты ни была, — заявил герцог. — Как я уже говорил тебе раньше, твоя мать навлекла позор на нашу семью.
 Теола не ответила, и он продолжал еще более настойчиво:
 — Я не намерен объяснять какому-либо мужчине, который может пожелать вступить с тобой в брак, что моя сестра — моя единственная сестра, в жилах которой текла благородная кровь многих поколений, — опозорила себя, вступив в брак с человеком много ниже себя, с человеком, который был почти что слугой!
 Отвращение в голосе герцога вынести было даже труднее, чем его слова. Теола сжала руки, чтобы не броситься на защиту своего отца.
 — Здесь тебя приняли как мою племянницу и кузину Кэтрин, — продолжал герцог, — и нет никаких причин рассказывать кому бы то ни было о мезальянсе твоей матери.
 Он помолчал и многозначительно произнес:
 — Но ты об этом знаешь — и я тоже. Вот почему ты останешься старой девой, Теола, искупая грехи твоих родителей служением моей семье и смирением до самой смерти!
 — Д-дядя… Септимус… — начала было Теола, но замолчала, так как герцог обрушился на нее с криком:
 — Не смей со мной спорить! И нечего больше говорить об этом, кроме того, что ты должна вести себя достойно и поступать так, как я тебе сказал. Один намек на неверное поведение, и Кэтрин получила от меня приказ немедленно отправить тебя домой!
 Он помолчал и прибавил:
 — А там тебя ждет суровое наказание, и ты пожалеешь о том, что ослушалась меня! Поняла?
 — Поняла… дядя Септимус.
 — Тогда мне больше нечего тебе сказать, — закончил герцог. — Тебе необычайно повезло, что Кэтрин не может обойтись без твоих услуг. Иначе тебя бы уже здесь не было. Свою благодарность можешь выразить на деле, и попробуй только этого не сделать!
 С этими словами герцог повернулся и вышел из королевской гостиной.
 Он закрыл за собой дверь, а Теола, оставшись одна, приложила руки к щекам.
 Не может быть, чтобы сказанное им было правдой; ей не хотелось верить, что она никогда не выйдет замуж, никогда не узнает той радости и счастья, которые ее отец и мать нашли друг с другом.
 Ей казалось невероятным, что дядя не в состоянии понять, каким исключительным человеком был ее отец.
 Все в Оксфорде считали Ричарда Уоринга человеком блестящего ума. Его избрали почетным студентом колледжа, и в университете не было никого, кто не уважал бы его, не восхищался им за его образованность и не любил его ради него самого.
 Когда он умер, Теола получила сотни писем с выражением соболезнования, с признанием его прекрасных качеств, но она не посмела показать эти письма дяде. Она была уверена, что он откажется их прочесть и, конечно же, лишит ее счастья хранить эти письма.
 Все, что принадлежало ей в ее доме и что она считала своим, после смерти отца и матери было либо продано, либо выброшено. Герцог не позволил ей взять с собой в замок ничего, кроме ее одежды, и более того, деньги, оставшиеся после родителей, хотя их было совсем немного, тоже отобрали.
 Когда они собирались уезжать в Кавонию, она обратилась к дяде:
 — Дайте мне, пожалуйста, денег, дядя Септимус. Мне может понадобиться немного на личные нужды.
 — И на какие же? — враждебно спросил ее герцог.
 — Я… я… Возможно, мне понадобится иногда купить некоторые… некоторые предметы одежды… — ответила Теола, — или дать на чай слугам.
 — Поскольку ты и сама едва ли больше, чем служанка, они не станут от тебя этого ожидать, — ответил герцог, — а что касается одежды, Кэтрин, несомненно, обеспечит тебя всем необходимым.
 — Но я не могу ехать с пустым кошельком, — запротестовала Теола.
 — В таком случае могу предложить тебе оставить кошелек дома, — отрезал герцог.
 Теола оказалась в очень унизительном положении, и единственным ее утешением были три драгоценных золотых соверена, спрятанных в шкатулке с дешевыми украшениями. Ей их подарил отец в один из дней рождения, потому что каждый знаменовал один из важных моментов ее жизни. Один был датирован 1855 годом — годом ее рождения. Другой был отчеканен в 1868 году, в год ее конфирмации, а третий — в тот год, когда она получила в подарок все три монеты, год, когда ей исполнилось пятнадцать лет.
 — Когда их наберется достаточно, дорогая, — сказала мама, — мы сделаем из них браслет.
 — Это будет чудесно, мама, — ответила Теола.
 Но больше золотых соверенов не было, и теперь это оказались единственные оставшиеся в ее распоряжении деньги.
 Теола полагала, что никогда их не потратит, только в случае крайней необходимости. И все же, повинуясь порыву, исполненная глубокой жалости к раненой девочке, она оставила один из своих драгоценных соверенов в том доме при въезде в город, где царила нищета.
 Теола об этом не жалела. И в то же время она спрашивала себя, что бы произошло, если бы она вынуждена была попросить у Кэтрин новое платье — ведь ее кузина была такой же скрягой, как и герцог с герцогиней.
 » Вероятно, она даст мне одно из своих старых платьев «, — с надеждой подумала Теола.
 Интересно, каково носить эти красивые, изысканные, элегантные платья с длинными шлейфами, которыми Кэтрин явно потрясла местных придворных дам.
 Кринолины вышли из моды пять лет назад; теперь платья шили с турнюром, который ниспадал за спиной женщин каскадом оборок, рюшечек, складок и бантов, плавно переходящих в шлейф. Плечи оголялись по вечерам, а плотно облегающий корсаж обливал тело, и Теола часто думала, что отец бы восхитился почти греческой манерой оставлять открытой грудь и подчеркивать тонкую талию женщины.
 Но ее собственные платья, сшитые по указаниям герцогини, не облегали фигуру и не имели шлейфов. Поскольку украшения обходились дорого, то сама строгость этих платьев заставляла Теолу ощущать себя невзрачной и униженной, что явно входило в намерения тетки.» Вот если бы явилась фея и взмахнула надо мной волшебной палочкой, — думала она, одеваясь к обеду, — и превратила бы мое платье в одно из тех, что облегают плечи, воздушно, словно облако, чтобы оно летело следом за мной подобно белой пене на волнах!«
 Но, идя в салон вслед за разодетой Кэтрин, сверкающей драгоценностями, подаренными ей королем, она знала, что выглядит в своем мрачном платье темной тенью.
 — Осталось всего два дня! — произнесла Кэтрин, когда они поднимались наверх в свои комнаты в конце вечера, после театрального представления и танцев.
 — Ты с нетерпением ждешь свадьбы? — спросила Теола.
 — Я буду королевой! — ответила Кэтрин.
 — И ты будешь счастлива с… королем Фердинандом?
 Теола задала этот вопрос неуверенно, надеясь, что Кэтрин не сочтет его дерзким.
 — Я нахожу его весьма приятным, — после секундной паузы ответила Кэтрин. — Потом помолчала, словно обдумывала свои слова. — И меня восхищает то, как он правит этой страной.
 — Он говорил с тобой об этом?
 — Он говорил мне, что народу нужна твердая рука, его надо держать под контролем, — сказала Кэтрин. — В них течет греческая кровь, поэтому они очень легко возбуждаются.
 В ее словах звучал сарказм, поэтому Теола выпалила не задумываясь:
 — Но это их страна!
 — Вовсе нет, это страна Фердинанда, — возразила Кэтрин, — и он рассказывал мне, сколько уже сделал для того, чтобы улучшить международный статус Кавонии.
 — Каким же образом? — удивилась Теола.
 — Другие монархи относятся к нему с уважением. В конце концов, он правит всего двенадцать лет, и посмотри, что он сделал за такое короткое время.
 — И что же он… сделал? — осторожно спросила Теола.
 — Ты видела дворец? — спросила Кэтрин. — Когда он приехал, это было совершенно невзрачное, ветхое здание, а сам город — просто кучка бедных домишек, в нем даже не было приличного магазина. Дамам даже приходилось посылать в Неаполь или Афины, сели им требовались кружева и ленты!
 Теола ничего не ответила.
 » Да и отвечать, собственно говоря, нечего «, — подумала она. Кэтрин не интересуют чувства или страдания кавонийцев, и, в конце концов, она и сама очень мало о них знает.
 Та бедная комната, которую она видела на окраине Зантоса, и то, что слышала о волнениях крестьян за пределами города, — вот и все ее сведения о ситуации в стране.
 — Мне пора спать, — сказала Кэтрин. — Не хочу выглядеть усталой, когда нам завтра придется принимать множество гостей, которые съедутся к послезавтрашней свадьбе.
 — Ты нисколько не волнуешься? — поинтересовалась Теола.
 — А почему я должна волноваться? — удивилась Кэтрин. — В конце концов, Теола, как тебе хорошо известно, я буду очень красивой невестой и вполне справлюсь с ролью королевы.
 — Конечно, — согласилась Теола.
 — Собор не слишком велик, — продолжала Кэтрин, — но надеюсь, все как-нибудь в него втиснутся.
 — Но ведь государственная религия Кавонии — это греческое православие? — озадаченно спросила Теола.
 — Кажется, да, — равнодушно ответила Кэтрин, — но король-то католик. Тем не менее он решил венчаться в греческом соборе, который гораздо величественнее, чем католическая церковь, слишком маленькая для такого изысканного общества.
 — А разве так можно? — удивилась Теола.
 — Фердинанд может все! — гордо провозгласила Кэтрин. — Правда, глупый старый архиепископ отказался принимать участие в церемонии, как от него ожидали, и в ярости удалился в монастырь в горах! — Она презрительно рассмеялась.
 — Представляю себе, какое недовольство вызовет у кавонийцев проведение бракосочетания по католическому обряду в греческом православном соборе, — тихо заметила Теола.
 — Кого это волнует? — спросила Кэтрин. — Я выйду замуж, кто бы ни проводил этот обряд, а затем меня коронуют, и я стану королевой.
 Теола ничего не ответила. Она была уверена, что, если король захватит собор для своей свадьбы и приведет в него священников другой веры, это сочтут неслыханным оскорблением.
 Кэтрин двинулась через комнату к своей спальне, где ее ждали горничные, чтобы помочь раздеться.
 — Как только я выйду замуж, — сказала она, — я повешу в этой комнате шторы другого цвета. Не думаю, что мне идет розовый цвет. Голубой будет гораздо приятнее, да и эти диваны не слишком удобны, мне бы хотелось их заменить.
 — Но ведь переделка всей комнаты наверняка будет очень дорого стоить, — высказала предположение Теола.
 — Какое значение имеют расходы? — возразила Кэтрин. — Ткани можно выписать из Вены или Парижа, и у меня появилась прекрасная идея — хочу заказать канделябр из венецианского стекла.
 Она ждала, когда Теола распахнет перед ней дверь в спальню, и, когда та это сделала, неожиданно одновременно распахнулась дверь в гостиную.
 Обе девушки обернулись и увидели в дверях герцога. Он был одет в вечерний костюм, его фрак увешан наградами, а через грудь тянулась голубая лента ордена Подвязки, но выражение его лица заставило Теолу испуганно ахнуть.
 — Быстро, Кэтрин! — воскликнул он. — Переоденься в костюм для верховой езды. Мы немедленно уезжаем!
 — Уезжаем, папа? Что это значит?
 — Вас с королем отвезут в безопасное место. Нельзя терять ни минуты!
 — Но почему? — удивилась Кэтрин. — И разве здесь мы не в безопасности?
 — Начались беспорядки, — ответил герцог. — Премьер-министр считает, что это пустяки и все уладится через день-другой. Но правительство не может рисковать и подвергать опасности короля или будущую королеву.
 — Папа! Папа! — закричала Кэтрин, ее самообладание рухнуло, и страх исказил лицо.
 — Делай, что я сказал, Кэтрин! — разгневанно воскликнул ее отец. — Переоденься в костюм для верховой езды и будь готова к отъезду через пять минут.
 Кэтрин тихо застонала от ужаса. Когда герцог повернулся, чтобы выйти из комнаты, Теола спросила;
 — Мне тоже ехать с Кэтрин, дядя Септимус? Герцог оглянулся на нее через плечо.
 — Тебе не грозит опасность, поскольку ты — британская подданная, — равнодушно произнес он. — Ты останешься здесь! Я поручу кому-нибудь присмотреть за тобой.




 Глава 3


 Дрожа от нетерпения, Кэтрин стянула с рук длинные, по локоть, перчатки и швырнула их на пол.
 — Быстро, Теола! Расстегни мне платье… быстрее, ты, идиотка!
 Ни одной служанки в покоях не оказалось, и, после того, как Теола помогла Кэтрин раздеться, он побежала к гардеробу, чтобы достать ее костюм для верховой езды.
 Первый костюм, который ей попался, оказался бледно-розового цвета, и Кэтрин заорала на нее:
 — Другого цвета, дура! Мне надо быть незаметной, меня могут убить! Дай что-нибудь темное!
 Теола поспешно сняла бархатный костюм цвета темного сапфира и помогла Кэтрин его надеть.
 — Ну что ты так возишься? — жаловалась Кэтрин, одеваясь. — А теперь мои ботинки! Перчатки! Шляпку! Надо взять с собой драгоценности! Ради всего святого, до чего же ты неуклюжая!
 Она осыпала Теолу оскорблениями и суетилась так, что трудно было застегнуть на ней платье, но в конце концов оделась и повернулась к зеркалу, чтобы приладить шляпку с высокой тульей, с которой спускалась газовая вуаль.
 — Не понимаю, чем заняты войска, если позволяют этим мятежникам отбиться от рук, — сказала она.
 — А его величество не ожидал восстания? — спросила Теола.
 — Он говорил мне, что могут возникнуть неприятности, — ответила Кэтрин, — но я и не подозревала, что под угрозой окажется моя жизнь! Тут она слегка вскрикнула от ужаса.
 — Ох, Теола, лучше бы я сюда не приезжала! Лучше бы мне вернуться назад, в Англию! Я боюсь, ты слышишь? Боюсь!
 — Уверена, что все будет хорошо, — попыталась успокоить ее Теола. — Король о тебе позаботится! В конце концов, он же собирается увезти тебя с собой в безопасное место. Его личная гвардия, несомненно, сумеет вас защитить.
 — Да, они ведь все австрийцы, — вспомнила Кэтрин, и в ее голосе послышалось облегчение. — Король рассказывал мне, как тщательно он их отбирал, и говорил, что всегда может на них положиться.
 — Значит, с тобой все будет в порядке, — заверила ее Теола, — и ты скоро вернешься сюда.
 — Куда же мы можем отправиться? — воскликнула Кэтрин. — А что, если меня ранят?
 Она сильно побледнела и дрожала от страха.
 — Я уверена, что его величество о тебе позаботится, — снова повторила Теола.
 Кэтрин собиралась что-то сказать в ответ, но тут из гостиной послышался крик;
 — Кэтрин! Ты готова?
 Это был голос герцога, и Кэтрин, схватив перчатки для верховой езды, отозвалась:
 — Иду, папа.
 Она выбежала из спальни в гостиную, не сказав Теоле ни слова на прощание.
 — Пошли! Король ждет. Не могу понять, почему женщинам требуется столько времени, чтобы переодеться! — услышала Теола резкий голос герцога.
 — Ты едешь с нами, папа? — спросила Кэтрин.
 — Разумеется, — ответил герцог. — Пошли скорее! Лошади ждут у бокового выхода.
 Наверное, они разговаривали, уже покидая комнату, потому что его голос замер в отдалении, а Теола осталась стоять неподвижно среди беспорядка, оставленного после себя Кэтрин.
 Ее платье, нижние юбки, туфли, длинные белые перчатки и венок из прически — все валялось на полу.
 На стуле остался висеть розовый костюм для верховой езды, который Теола первым достала из гардероба. Ящики туалетного столика были выдвинуты, а вокруг него валялись разнообразные туалетные принадлежности, разбросанные Кэтрин, пока она искала свои драгоценности и рассовывала их по карманам.
 Теола машинально начала все это подбирать и раскладывать по своим местам. Она гадала, куда увезли короля и Кэтрин, и предположила, что в Грецию.
 Зантос, как она уже знала, находился всего в двух часах езды от греческой границы, а если бы они попытались добраться до Албании, им пришлось бы проделать гораздо более долгий путь и по более труднопроходимой местности.
 Когда перед приездом в Кавонию Теола рассматривала карту, она заметила, что, хотя эта страна окружена со всех сторон горами, горы со стороны Албании гораздо выше и неприступнее.
 Несомненно, именно поэтому турки никогда не пытались присоединить Кавонию к Оттоманской империи.
 Единственной альтернативой было бы отплыть на корабле из порта Кевия. Но Теола догадывалась, что повстанцы наверняка предусмотрели эту возможность и будут готовы перехватить короля, если тот попытается удрать по главной дороге к порту. Умный человек, подумала Теола, наверное, решил бы, что единственным шансом бежать было бы ехать верхом через всю страну.
 Интересно, сколько человек присоединилось к той группе, в которую вошли герцог и Кэтрин.
 Теола вовсе не жалела о том, что ее не взяли с собой. Этого следовало ожидать, решила она, и в конце концов, как сказал герцог, она же англичанка, и маловероятно, что повстанцы ее убьют, если она вовремя успеет заявить о своей национальности.
 » Мне следует закутаться в британский флаг!«— с улыбкой посоветовала Теола сама себе. Но тут же подумала, что, возможно, ее положение не так уж забавно и ей все-таки следует бояться.
 В то же время Теола была совершенно уверена, что, как бы ни мало волновало герцога ее благополучие, он действительно оставил необходимые распоряжения, чтобы кто-либо во дворце позаботился о ней.
 Здесь находилось огромное количество всевозможных чиновников, а также придворных и их жен, и никто из них не захотел бы нанести обиду будущей королеве, бросив на произвол судьбы ее кузину и фрейлину.
 » Бесполезно идти и искать кого-то, — рассудительно подумала Теола. — Все знают, что я здесь, и, вероятно, когда положение за стенами дворца станет более определенным, кто-нибудь скажет мне, что делать «.
 Закончив приводить в порядок спальню Кэтрин, она прошла в гостиную и впервые подумала, что ей предоставляется возможность осмотреть королевские покои.
 Между комнатами короля и королевы существовала дверь, чтобы им не приходилось выходить в главный коридор, где всегда стоял караул из гвардейцев.
 Старясь не шуметь, на тот случай, если кто-то до сих пор стоит на часах и может удивиться ее поведению, Теола открыла дверь, через которую герцог вошел в гостиную Кэтрин. И обнаружила, что она ведет в очень красивую прихожую, маленькую, но украшенную прекрасной коллекцией мейсенского фарфора.
 Теола решила, что, когда у нее будет время, она рассмотрит здесь все подробнее, а сейчас отправится в экспедицию, и открыла дверь с противоположной стороны прихожей.
 Дверь эта, как оказалось, вела в гостиную короля. Она была гораздо больше, чем гостиная королевы, и гораздо более мрачная: в ней стоял громадный письменный стол с позолоченными ручками, на котором покоилась очень внушительная золотая чернильница.
 На двух стенах висели очень красивые гобелены, а на двух других — непременные портреты Габсбургов; все изображенные на них отличались тем же надменным, презрительным видом, который был характерен для короля Фердинанда.
 Сбоку от камина висел портрет императрицы Елизаветы. Ее описывали как самую прекрасную женщину Европы, что, по мнению Теолы, было правдой. Однако ходили слухи, что она очень несчастна в чопорном, строго регламентированном венском дворе.
 » И неудивительно «, — подумала Теола, глядя на прелестное лицо императрицы. Она предполагала, что Франц-Иосиф так же чванлив, как король Фердинанд.
 Она прошла через комнату к письменному столу и подумала: интересно, подписал ли король для своих подданных хоть один указ о помиловании.
 Со времени приезда в Кавонию она не могла не почувствовать, что двор короля совершенно изолирован от людей за его стенами. Теола все время вспоминала ужасную нищету того дома, в который она отнесла раненую девочку, узкие убогие улицы, дома с закрытыми ставнями и тишину, которая так резко отличалась от атмосферы остального города.
 Жаль, что нельзя обсудить случившееся с капитаном Петлосом, но у нее ни разу не появилось возможности поговорить с ним наедине с тех пор, как она приехала в Зантос.
 Никаких сомнений — он знал о том, кто такой Алексис Василас, с той самой минуты, как тот пришел забрать ребенка.
 Теола вспомнила, как капитан прошептал слова, не предназначавшиеся для ее ушей:» Ты с ума сошел? Если тебя узнают, убьют!«
 Капитан Петлос, как и все военные, получил указание стрелять в мятежника, как только увидит его, и все же не только не выполнил приказ, но даже заявил, что это отец ребенка.
 » Но, возможно, Алексис Василас действительно отец ребенка?«— думала Теола. Но потом решила, что это маловероятно. Та маленькая девочка внешне была совершенно заурядной, привлекательная, как все дети, но лишенная необычно красивых черт лица, которые должна была, казалось, унаследовать от такого отца.
 Но если Алексис Василас не был ее родственником, почему он проявил такое глубокое участие к ребенку, случайно сбитому каретой на улице? Этому не было объяснения, подумала Теола, если только он не считал себя в ответе за свой народ в благодарность за его поддержку.
 Все это сбивало с толку, и все же, очевидно, в настоящий момент под началом Василаса оказалось достаточно вооруженных кавонийцев, чтобы напугать короля и заставить его сбежать из собственного дворца, хотя можно было ожидать, что его величество не дрогнет и соберет вокруг себя свою армию.
 Часы на каминной полке методично отбивали удары, и Теола осознала, что уже очень поздно. Было больше одиннадцати часов.
 За ней так никто и не пришел, и она спрашивала себя, неужели дядя забыл сказать о ней кому-нибудь и придворные и другие обитатели дворца либо легли спать, либо покинули его.
 О такой возможности Теола не подумала.
 Неужели все могли уехать? Это казалось невероятным, по теперь, когда эта мысль пришла ей в голову, тишина во дворце показалась Теоле неестественной.
 Она подошла к окну, отодвинула тяжелые бархатные шторы и выглянула наружу.
 Окна гостиной короля выходили в сад, а не на дворцовую площадь, и ничего нельзя было разглядеть, кроме смутных очертаний статуй, украшавших террасы, и усыпанного звездами неба.
 Теола стояла и смотрела вверх, размышляя о том, какой маленькой и незначительной выглядит земля под звездными небесами. Может, рай существует на одном из других миров, далеко от Земли, и между ними не может быть никакой связи. Но ей все равно казалось, что отец и мать сейчас где-то близко от нее.
 Разве мог отец не знать, что она находится сейчас рядом с Грецией, страной, которую он любил больше всех других?
 — Что бы ни случилось, папа, — пообещала Теола, — я не должна бояться. Не должна быть трусихой, не должна кричать — даже если мне будет больно.
 Она хорошо понимала, что Кэтрин не проявила ни капли мужества, хотя солдаты, сопровождающие ее и короля в безопасное место, ждали от их величеств проявления храбрости, какие бы опасности им ни грозили.
 — Пойду-ка я посмотрю, остался ли здесь хоть кто-нибудь, — сказала себе Теола и решительно направилась из комнаты.
 Она уже подходила к письменному столу короля, как вдруг послышались голоса и тяжелые шаги в коридоре за дверью.
 Она застыла, прислушиваясь. Затем так внезапно, что Теола вздрогнула, двойные двери в дальнем конце комнаты резко распахнулись, и в дверном проеме появились несколько солдат, нацеливших на нее мушкеты.
 Сердце ее подпрыгнуло от испуга, но Теола заставила себя встать неподвижно, оперлась рукой о стол и одновременно гордо подняла голову.
 Солдаты оглядели комнату, словно искали кого-то, и Теола увидела, что они одеты в мундиры кавонийской армии.
 Она уже собиралась заговорить с ними на их языке, но в этот момент появился еще один человек.
 Он тоже был одет в мундир, и Теола с изумлением уставилась на него. Она едва могла поверить своим глазам — это был Алексис Василас!
 Забыв о том, что собиралась сказать, Теола только молча смотрела, как он к ней приближается.
 — Где король? — спросил Василас по-немецки. — Он еще не закончил фразу, как Теола поняла, что он ее узнал, — Где король? — еще раз спросил он, на этот раз по-английски.
 — Он уехал из дворца, — ответила Теола.
 — Как давно?
 — Почему вы здесь? И почему одеты в этот мундир? — спросила Теола.
 — Я представляю народ Кавонии, — ответил Василас, — и теперь командую армией Кавонии.
 В его голосе звучало нетерпение, словно он не имел желания отвечать на вопросы. И прежде чем Теола успела заговорить, он сказал:
 — Я вынужден просить вас сообщить мне, когда король уехал из дворца.
 — Уже давно.
 — Час назад, два часа?
 Алексис Василас задал этот вопрос очень резким тоном, и, подумав несколько секунд и бросив взгляд на часы, Теола ответила:
 — Вероятно, часа полтора назад. Я не уверена. Я не видела, как он уезжал.
 — Насколько я понимаю, его будущая жена уехала вместе с ним?
 — Это правда, — согласилась Теола.
 — А вас они оставили! Почему?
 — Я не особенно важная персона, — ответила Теола, — и кроме того, дядя был совершенно уверен, что, поскольку я англичанка, мне ничто не угрожает.
 — Ну конечно! — с сарказмом в голосе ответил Алексис Василас, скривив губы. — Ваши соотечественники не желают считаться с нашими проблемами, даже если знают о них. В то же время британские граждане, разумеется, неприкосновенны!
 — Благодарю вас за ваши заверения по этому поводу, — сказала Теола.
 — Вам ничто не грозит, но вы не должны покидать вашу комнату, которая, как я понимаю, находится не здесь.
 — Моя спальня расположена рядом со спальней королевы.
 — Тогда вы останетесь в апартаментах королевы, — приказал Алексис Василас. — Я отдам распоряжения относительно вас позже. А до тех пор оставайтесь в отведенных для вас комнатах.
 » Он говорит так, — подумала Теола, — словно отдает приказ новобранцу «.
 Поскольку она чувствовала, что он опять смотрит на нее с презрением и неприязнью, то сделала ему легкий реверанс и, высоко держа голову, не спеша вышла из комнаты короля в прихожую.
 По дороге к двери она слышала, как Алексис Василас отдает приказы отрывистым голосом, и хотя не разобрала слов, но предположила, что он намерен попытаться перехватить короля и Кэтрин и посылает солдат в погоню.
 Теола вошла в гостиную королевы, закрыла за собой дверь и села в кресло.
 Совершенно очевидно, что Алексис Василас совершил государственный переворот и теперь под его началом находится большая часть армии.
 Это означало, что король, по всей вероятности, может опираться только на австрийские войска.
 Тем не менее, как объяснял ей капитан Петлос, в армии служило большое количество наемников, и они с большей вероятностью останутся верными царствующему монарху, чем присоединятся к восстанию. И конечно, всегда существует вероятность, что король Греции Георг захочет поддержать собрата-монарха.
 » Много крови прольется!«— , подумала Теола, представляя себе, как будет ужасно, если вместо свадебных торжеств, радующих глаз цветами и разноцветными знаменами, в Зантосе разразится гражданская война.
 Невозможно поверить, что все кавонийцы поддержат Алексиса Василаса. Очень многим, особенно лавочникам, ремесленникам и тем, кто привык к богатой жизни при дворе, было что терять, если не станет короля с его привычками к роскоши.
 » Как я ненавижу войны… все войны!«— сказала сама себе Теола.
 Ну почему Алексис Василас, который в ее представлении походил на Аполлона, не может попытаться править так же, как этот бог, без помощи армии и флота, а только властью своей красоты, пробуждающей в людях любовь.
 Она сидела в гостиной, надвигалась глубокая ночь, но Теола боялась лечь в постель: а вдруг Алексис Василас снова захочет поговорить с ней? Будет неудобно, если он позовет ее для разговора, а она уже будет лежать в постели.
 Но в то же время она чувствовала себя очень усталой. У нее был длинный день, в течение которого она прислуживала Кэтрин, к нему еще добавилось потрясение от произошедших событий и беспокойство за свое будущее, хотя она и старалась со смехом отмахнуться от него, — от всего этого Теола чувствовала себя совершенно обессиленной.
 Теола уже дремала в кресле, как вдруг раздался стук в дверь.
 Когда дверь открылась, она поспешно выпрямилась, но вошел не Алексис Василас, а пожилая горничная, прислуживавшая ей с тех пор, как она жила во дворце.
 Ее звали Магара, и после стольких часов одиночества Теола была ужасно рада ее увидеть.
 — Магара! — воскликнула она. — Я так рада тебе! Что происходит? Что творится за стенами дворца? Магара закрыла за собой дверь, но Теола все же успела заметить, что снаружи у ее комнаты стоит часовой.
 — Меня послал к вам генерал, фрейлейн, — ответила она.
 — Генерал? — переспросила Теола.
 — Генерал Василас, фрейлейн.
 — Разве он генерал?
 — Он командует армией, и они заняли столицу, фрейлейн. — Магара улыбнулась. — Это хорошая новость, фрейлейн. Мы все очень рады! Это то, чего мы всегда просили в своих молитвах!
 — Вы хотели, чтобы произошел переворот? — недоверчиво спросила Теола.
 — Мы хотели, чтобы Алексис Василас занял подобающее ему место. Это его законное место, фрейлейн. — На лице Магары отразился испуг, словно она почувствовала, что сказала слишком много. — Мне не следует так говорить, — тихо произнесла она. — Вы должны извинить меня, фрейлейн, если я немного забылась.
 — Я хочу, чтобы ты рассказала мне правду.
 — Генерал велел, чтобы я оставалась здесь и присматривала за вами.
 — А сам он не хочет меня видеть?
 — Нет, фрейлейн. Генерал очень занят. В данный момент его нет во дворце.
 В дверь постучали, и Магара пошла открывать.
 — Я заказала вам теплое питье перед тем, как подняться сюда, фрейлейн.
 — Это очень предусмотрительно с твоей стороны, — улыбнулась Теола. Магара взяла питье у кого-то за дверью, и теперь Теола ясно увидела, что на посту стоят двое часовых.
 » Я под арестом!«— подумала она.
 В то же время ей было приятно, что генерал Василас, если он именно так себя называет, прислал Магару ухаживать за ней.
 Теола выпила теплое питье. Оно успокаивало, и теперь, когда с ней была Магара, она уже не так боялась.
 — Ложитесь спать, фрейлейн, — предложила Магара. — Завтра ожидается очень беспокойный день, вероятно, еще будут бои!
 — Надеюсь, что нет! — воскликнула Теола.
 — Я тоже на это надеюсь, — согласилась с ней Магара. — Когда я была еще маленькой, моего отца убили во время восстания, наш дом сожгли и мы остались без крыши над головой, а когда мы убежали в горы, мой маленький брат умер от холода.
 — Как ты думаешь, у короля достаточно солдат, чтобы сражаться с генералом Василасом? — спросила Теола.
 — Не знаю, фрейлейн, — ответила Магара. — А почему вы не уехали вместе с вашими английскими родственниками?
 Теола улыбнулась.
 — Очень просто — потому что они не захотели меня взять. Король торопился и смог взять с собой только леди Кэтрин и герцога.
 Она почувствовала, что в ее словах звучит упрек, и прибавила:
 — Должно быть, во дворце, кроме меня, осталось множество людей. Где они все?
 — Многие уже уехали, фрейлейн, а другие укладывают вещи. Генерал приказал им убираться из дворца.
 — Всем? — спросила Теола.
 — Всем австрийцам, фрейлейн, а это и есть все, за исключением слуг. Теола ахнула. Алексис Василас, безусловно, поступил жестоко.
 — Они уезжают без возражений? — спросила она через мгновение, подумав о вычурных и разукрашенных мундирах, которые носили вельможи при дворе.
 — Они уже сдали свои шпаги и все оружие, бывшее при них, фрейлейн. Посередине зала для приемов свалена огромная куча оружия, и его охраняют несколько часовых.
 Теола ничего не ответила, и Магара произнесла тоном английской нянюшки:
 — Ну, забирайтесь в постель, фрейлейн. Вы будете спать на кровати королевы, а я, если позволите, лягу в вашей комнате.
 Теола хотела было запротестовать, сказав, что королевская постель слишком просторна для нее, но потом поняла, что Магара не осмелится злоупотребить своим положением и ляжет спать только в том случае, если ей позволят воспользоваться комнатой фрейлины.
 — Да, конечно, Магара, — произнесла она вслух. — Это будет разумно.
 Она думала, что не сможет заснуть, но теплое питье заставило ее провалиться в сон почти мгновенно, как только голова коснулась подушки.
 Теола испуганно вздрогнула, проснувшись от топота ног, марширующих под окном, и команд, отдаваемых резким громким голосом. Через секунду она поняла, что это смена часовых и сейчас, должно быть, семь часов утра.
 Она хотела было подойти к окну, но едва села в постели, как в комнату вошла Магара с подносом в руках.
 — Я подумала, что солдаты, наверное, вас разбудили, фрейлейн, — сказала она, — поэтому принесла вам завтрак.
 Теола посмотрела на поднос со свежими хрустящими булочками, золотистым маслом и медом. До нее донесся запах душистого кофе, и она поняла, что ей принесли в точности такой же завтрак, какой она получала каждый день с тех пор, как поселилась во дворце.
 Словно поняв ее невысказанный вопрос, Магара объяснила:
 — Люди на кухне работают как всегда. Все повара, кроме шеф-повара, — кавонийцы.
 — А шеф-повар? — спросила Теола.
 — Он исчез, фрейлейн. Наверное, уехал вместе с королем. Он был очень робким человеком! Теола рассмеялась.
 — Что там происходит, Магара? — спросила она, наливая себе кофе.
 — Многое, очень многое, фрейлейн. Повсюду солдаты, а новые офицеры отдают им приказы.
 — Полагаю, они кавонийцы, — сказала Теола.
 — Сторонники генерала, фрейлейн, которые были с ним все время, пока он скрывался в горах.
 — Он скрывался в горах? — переспросила Теола.
 — Иногда он появлялся в городе, фрейлейн. Но ему всегда угрожала опасность — большая опасность, и мы очень пугались, когда видели его.
 — Вы знали, что он здесь?
 — Он приносил нам надежду, фрейлейн. Надежду на то, что наступит день, когда мы станем свободными!
 Теола намазала булочку маслом, а потом спросила:
 — Генерал Василас женат?
 — Нет, фрейлейн. Мы всегда думали, что он женится на своей кузине, принцессе Атине Василас, но как может мужчина жениться, если у него нет дома, а за его голову назначена награда?
 — Австрийцы предлагали деньги тому, кто предаст его? — спросила Теола.
 — И очень большие! Любой, кто получил бы их, стал бы богачом до конца своих дней, — ответила Магара. — Но никто не согласился предать Алексиса Василаса. Он всегда бы нашим лидером, единственной надеждой на будущее.
 — А теперь? — спросила Теола.
 — Мы все очень счастливы, фрейлейн, но боимся — да, боимся, что у нас недостаточно оружия, чтобы защитить себя. — Теола молчала, и через несколько мгновений Магара горячо продолжила:
 — Вы понимаете, фрейлейн, мы очень бедны! У нас нет денег! Пистолеты, пули, мушкеты и порох стоят дорого, очень дорого! И все же каждый год мы все отдавали ему то, что могли.
 — Ты хочешь сказать, вы очень долго собирали на это средства? — спросила Теола.
 — Девять лет, фрейлейн. С тех самых пор, как Алексис Василас вернулся в Кавонию.
 — Он уезжал?
 — Их с матерью отправили в ссылку после того, как король Фердинанд взошел на трон. Не потому, что Василас что-то сделал, фрейлейн. Он был еще совсем ребенком, но король боялся, что народ пойдет за Василасом.
 — Поэтому их выслали, — заметила Теола.
 — Принцесса, мать Василаса, умерла, по-моему, в Италии. Когда Алексис Василас стал мужчиной, он вернулся.
 — И это произошло девять лет назад?
 — Да, фрейлейн. Ему тогда был двадцать один год, и узнав, что он здесь, в сердцах всех кавонийцев проснулась надежда. Словно луч света засиял во тьме!
 » Этого следовало ожидать, — подумала Теола. — Именно свет принесет Алексис Василас людям, которые в него верят «.
 Невозможно было оставаться в постели, когда происходит столько волнующих событий, Теоле захотелось принять в них участие. Но когда она оделась, Магара сообщила, что ей не разрешено покидать гостиную.
 — Но я могу хотя бы пойти посмотреть, что происходит во дворцовом дворе? — умоляюще произнесла Теола.
 Магара обратилась к часовым, но вернулась с отказом:
 — У них приказ, фрейлейн. Вам нельзя покидать эту комнату.
 — Я понимаю, — ответила Теола.
 Но она была разочарована, и тихий, освещенный солнцем сад, видневшийся из окна, не мог заменить все те волнующие события, которые, как ей казалось, происходили около огромного здания.
 Заняться было нечем, и она попыталась читать немецкие книги, обнаруженные в гостиной, но не могла сосредоточиться ни на чем, кроме мыслей о произошедшем перевороте.
 Раз десять она посылала Магару вниз, на разведку.
 Горничная возвращалась с крупицами сведений, которые Теоле приходилось складывать, словно кусочки головоломки, чтобы получить представление обо всем происходящем.
 — Все австрийцы уехали, фрейлейн, все до единого! — вернувшись в очередной раз, воскликнула Магара. — Дамы плакали и рыдали, а джентльмены ругались.
 — Куда они уехали?
 — Генерал предоставил корабль, который доставит их в Неаполь. Многие ужасно злятся, что им позволили взять с собой так мало своих вещей, ведь они все разбогатели с тех пор, как приехали в Кавонию.
 — Как им это удалось?
 — Мало кто из них не брал взяток, фрейлейн.
 — Но кто давал им взятки и зачем? — удивилась Теола.
 — Лавочники, ремесленники, торговцы, привозившие товары из других стран. Никто не мог получить аудиенцию у короля, если ему не содействовали придворные, секретари его величества и еще очень, очень много народу!
 — Надеюсь, что оставленное ими здесь найдет достойное применение, — высказалась Теола.
 — О, в этом вы можете быть уверены, фрейлейн. Генерал пригрозил, что любой, кто будет грабить дома или делать что-нибудь подобное, будет сурово наказан.
 — И они его послушаются? — спросила Теола, вспоминая прочитанные ею когда-то истории о солдатах, грабящих, сжигающих и разрушающих ту страну, которую они покорили.
 — Они его послушаются, — просто ответила Магара, — потому что он понимает их чувства и то, как они страдали все эти годы.
 Постепенно Теола начинала понимать: рассказ Магары о страданиях кавонийского народа не был преувеличением.
 Любой человек, владеющий небольшим участком земли или фермой, должен был ежегодно отдавать половину урожая и половину скота старосте, представлявшему короля.
 Молодых людей призывали в армию в возрасте семнадцати лет, а когда родители такого солдата становились слишком старыми и больше не могли обрабатывать принадлежащую им землю, землю конфисковывали.
 Продукты стоили дорого, и те, кто жил в городе, часто находились на грани голодной смерти просто потому, что не могли заработать достаточно денег для покупок на рынке по непомерным ценам, ведь торговцам тоже очень дорого приходилось платить за свои прилавки и палатки.
 Вся страна, как поняла Теола, работала исключительно на обеспечение потребностей короля: каждый раз, когда ему чего-то хотелось, например, построить дворец или еще один охотничий домик в горах, сооружение которого, как узнала Теола, уже было практически закончено, деньги почти полностью собирали с крестьян.
 Неудивительно, что они видели в Алексисе Василасе своего освободителя, который разорвет оковы их тяжкого бремени и сделает такими же свободными, какими они были до воцарения австрийского короля.
 Магара рассказала ей, что сегодня в Зантосе царит праздничное настроение.
 — Люди целый день танцуют и поют. Даже солдаты ходят с цветами за ухом и на фуражках, а генерал организовал бесплатную раздачу пищи тем, кто слишком беден, чтобы ее купить.
 Очень обидно, думала Теола, что она не может ни видеть того, что происходит, ни принимать участие в событиях.
 Из обеда, принесенного ей Магарой, хотя все было приготовлено очень вкусно, она проглотила всего несколько ложек, поскольку не испытывала голода.
 — Вы не хотите есть, фрейлейн? — с упреком спросила Магара.
 — Я хочу увидеть генерала, — ответила Теола. — Не могу же я сидеть взаперти бог знает сколько.
 — Он очень занят, фрейлейн. Возможно, завтра у него найдется время побеседовать с вами.
 Но Теола невольно подумала, что завтра, наверное, она опять целый день просидит в одиночестве в этой комфортабельной и великолепной тюрьме.
 Она не ошиблась. Следующий день прошел точно так же, как и предыдущий.
 — Что происходит? Пожалуйста, скажи мне, что происходит, Магара, — умоляла она.
 — Я так понимаю, фрейлейн, — сказала ей Магара, подавая обед, — что король добрался до границы, и войска, поддерживающие его, сосредоточены там.
 — Где? — спросила Теола.
 — На границе Кавонии с Грецией, фрейлейн. Так сказал мне один из солдат, но он, разумеется, знает очень мало, а генерал не делится сведениями со всеми подряд.
 — Хотела бы я, чтобы он поделился ими со мной, — вздохнула Теола. — Пожалуйста, постарайся узнать побольше, Магара.
 Магара старалась изо всех сил, но добилась немногого.
 — Бои идут? — спрашивала Теола.
 — Думаю, имели место небольшие стычки между теми наемниками, которые хотели присоединиться к королю, и кавонийцами, выступившими против них, но не очень серьезные.
 Ближе к вечеру Магара сообщила Теоле:
 — Я узнала, фрейлейн, что генерал отдал приказ всем, кто живет в окрестностях Зантоса, перебраться в город. Он говорит, здесь они будут в большей безопасности, и теперь фермеры гонят в город свои стада. Они собираются на базаре.
 — Интересно, зачем он это делает? — удивилась Теола.
 Но хотя Магара была умной женщиной, она могла рассказать только то, что слышала или видела, а Теоле уже приходилось самой догадываться о причинах.
 День клонился к вечеру, и Теола уже поужинала, когда из открытого окна до нее донесся плач. Ночь стояла теплая, и она высунулась из окна, стремясь увидеть, откуда доносится этот звук.
 — Я слышу детский плач, — обратилась она к Магаре, которая как раз складывала скатерть.
 — Да, фрейлейн, в комнате под нами находятся дети.
 — Дети? — удивилась Теола.
 — Там дети, потерявшиеся или раненные во время боев.
 — Я не знала, что были бои.
 — Небольшие были, фрейлейн. Когда генерал вошел в город, в него стреляли австрийские гвардейцы, но, увидев, какое количество солдат бросило королевскую службу, они сдались или сбежали.
 — И в это время были ранены дети? — спросила Теола словно про себя.
 — Генерал приказал привести детей сюда, пока не найдутся их родители. Их не очень много, — объяснила Магара. Она взяла поднос. — Если я вам больше не нужна, фрейлейн, я бы хотела ненадолго выйти. Хочу посмотреть на танцы и праздничное веселье.
 — Ну конечно, Магара, — ответила Теола. — Иди и повеселись! Хотела бы и я пойти вместе с тобой.
 — Генерал не одобрил бы этого, фрейлейн.
 Магара присела в реверансе и, подойдя к двери, постучала, чтобы часовой ей открыл.
 Теола вздохнула.
 Если генерал хотел наказать ее за то, кем она была, то он, несомненно, преуспел в этом.
 Ей было почти невыносимо оставаться одной, не имея почти никакого представления, что происходит вне стен этих вычурных барочных комнат.
 » Папе было бы стыдно, что я не хочу побыть наедине сама с собой и найти особый смысл в тишине «, — подумала она.
 Теола подошла к окну и отдернула штору. И тут же увидела в небе вспышку и по следующему за ней грохоту поняла, что в городе устроили фейерверк. Она посмотрела вверх, на усыпанное звездами небо, затем в сад и почувствовала душистый ночной аромат цветов. И снова услышала внизу детский плач.
 » За ними наверняка кто-нибудь присматривает «, — успокоила себя Теола.
 Она прислушалась, но плач не умолкал, как это обычно бывает, когда ребенка берут на руки и успокаивают.
 Ей не верилось, что генерал мог оставить детей без присмотра, но кто бы там ни ухаживал за детьми, он не слишком хорошо справлялся со своей задачей.
 » Нельзя ли мне как-нибудь добраться до них?«— подумала Теола.
 Она вспомнила, что в спальне, где она жила сначала, дверь выходит в боковой проход, а не прямо в коридор, как двери апартаментов короля и королевы. Может быть, генерал Василас, расставив часовых за дверью в королевские покои, позабыл о двери в комнату фрейлины?
 Она прошла через свою спальню в комнату Магары. Дверь в боковой проход оказалась незапертой, и Теола медленно и бесшумно приоткрыла ее.
 За дверью часовых не было, и она вышла, прикрыв ее за собой.
 Проход вел в основной коридор, но напротив находился еще один проход, который, как увидела Теола, тоже не охранялся.
 Теола на цыпочках дошла до угла и осторожно выглянула. Часовые у дверей гостиной были увлечены беседой. Находились они довольно далеко, а в коридоре было темно.
 Сняв туфельки и держа их в руке, Теола вдохнула побольше воздуха и побежала.
 Она добралась до противоположной стороны коридора и испуганно замерла в ожидании. Однако никаких других звуков, кроме тихого бормотания часовых, не было слышно, и Теола поняла, что они ее не заметили.
 Теперь ей надо было найти дорогу вниз, на следующий этаж. Это оказалось нетрудно.
 Двигаясь в сторону, прочь от центра здания, где проходила парадная лестница, она миновала несколько небольших коридоров и в конце концов обнаружила боковую лестницу. Вдоль нее висели портреты австрийских монархов, что позволяло предположить, что ею пользовались дворцовые служащие.
 Теола быстро сбежала вниз и вышла еще в один небольшой коридор, который никто не охранял. Она хорошо ориентировалась, поэтому ей несложно было найти дорогу к тем комнатам, которые располагались непосредственно под апартаментами королевы.
 Она ожидала встретить здесь часовых и шла медленно, с опаской, держась в тени, как вдруг увидела одного из них. Но он стоял к ней спиной, лицом к холлу, в котором, Теола была уверена, тоже были караульные.
 Она подозревала, что часовые не слишком серьезно относятся к своим обязанностям, ведь охранять во дворце было некого, кроме детей и самой Теолы.
 Теперь Теола хорошо различала детский плач и через несколько мгновений уже входила в комнату.
 Должно быть, раньше здесь размещался просторный кабинет, который превратили в спальню. В ней стояло три узких кровати обычного размера, на полу лежало три матраца, и еще там была детская кроватка, расписанная королевскими гербами.
 В комнате не оказалось никого из взрослых, и все дети плакали. Теола перебегала от одного ребенка к другому, пока не поняла причину плача.
 У ребенка, кричавшего громче всех, была небрежно забинтована голова и повязка сползла на глаза.
 Как только Теола ее поправила, ребенок перестал плакать и прижался к ней, снова и снова повторяя по-кавонийски:
 — Мама! Хочу мою маму!
 — Она скоро придет, — уговаривала его Теола. — Постарайся уснуть. Мама хочет, чтобы ты поспал.
 На следующей кровати лежала девочка, у которой были изранены руки. Она запуталась в бинтах и простынях и боролась с ними, стараясь освободиться.
 Младенец в детской кроватке кричал явно от голода.
 Кто-то вставил ему в рот бутылочку, но она соскользнула в сторону, а младенец был еще слишком мал, чтобы снова поднести ее к губам.
 Молоко в бутылочке уже остыло, и, вставляя соску ребенку в ротик, Теола подумала, что хорошо бы его подогреть. Но младенец начал жадно сосать, явно слишком голодный, чтобы проявлять разборчивость.
 Теола тщательно пристроила бутылочку так, чтобы она опять не упала, а затем перешла к другим кроватям.
 Остальные дети плакали оттого, что их взбудоражил плач их товарищей, и потому, что боялись.
 Она успокоила их, уложила в постельки, все время разговаривая с ними, убеждая каждого, что за ними придут и они должны хорошо вести себя, пока их не заберут домой.
 Через короткое время в комнате снова воцарилась тишина, большинство детей уснули.
 Теола как раз проверяла, не сползет ли снова повязка с головы первого ребенка, когда услышала у дверей какой-то звук. Она обернулась и увидела часового. Он стоял и смотрел на нее.
 — Дети плакали, — объяснила Теола по-кавонийски, — поэтому я пришла присмотреть за ними.
 Часовой не ответил, но продолжал пристально смотреть на нее.
 — Теперь все в порядке, — сказала Теола, — но ведь с ними наверняка кто-то должен быть?
 — Она ушла танцевать, — ответил солдат. Он нечетко выговаривал слова, и Теола поняла, что солдат пьян. Фуражка соскользнула ему на затылок, мушкет он держал на отлете, верхние пуговицы мундира были расстегнуты.
 — Ну… по-моему, теперь дети больше не будут плакать… пока она не вернется, — произнесла Теола.
 Она снова с сомнением посмотрела на солдата; ей подумалось, что часовой — не тот человек, которому следует поручать присматривать за детьми. Это был плотный мужчина лет тридцати, со смуглой кожей и черными волосами, слишком длинными для солдата регулярной армии.
 » Несомненно, он один из сторонников генерала Василаса, — решила Теола, — никогда до сих пор не носивший мундир «.
 Она в последний раз оглядела детей. Все лежали тихо, а младенец так и уснул, посасывая свою бутылочку.
 Теола направилась к двери со словами:
 — Наверное, теперь мне лучше уйти к себе в комнату.
 Солдат не пошевелился. Он стоял, слегка покачиваясь, а пристальный взгляд его глаз внезапно заставил Теолу ощутить беспокойство.
 — Пожалуйста, позвольте мне пройти, — попросила она.
 Солдат не сделал попытки отступить в сторону, и, чувствуя, что он слишком пьян и не понимает, что она говорит, Теола попыталась протиснуться мимо него.
 В этот момент солдат уронил свой мушкет и схватил ее.
 — Отпустите! Как вы смеете прикасаться ко мне? — воскликнула Теола и, к своему ужасу, почувствовала, что он очень силен.
 Он крепко прижимал ее к себе, и, сражаясь с ним, чтобы вырваться на свободу, она теперь ясно ощутила в его дыхании запах вина. Но все ее попытки освободиться оказались тщетными, слишком сильна была его хватка.
 Теола билась и изворачивалась, а он тащил ее через комнату туда, где лежал пустой матрац.
 — Нет! Нет! — кричала Теола. — Отпустите меня!
 Он не отвечал, а наполовину тащил, наполовину нес ее, потом опрокинул навзничь на матрац, и, падая, она снова вскрикнула.
 Солдат рухнул на нее сверху, и, думая, что он собирается ее поцеловать, Теола отвернула лицо в сторону. Но вместо этого он дернул ее за ворот платья и разорвал его своими грубыми руками, не обращая никакого внимания на крики.
 Ее грудь обнажилась, и, когда Теола почувствовала, что он рвет на ней юбку, у нее промелькнула отчаянная мысль, что она сейчас умрет от ужаса перед тем, что он собирается сделать.
 Внезапно прозвучал выстрел, и Теола чуть было не оглохла, так как он раздался над самым ее ухом. Она на мгновение потеряла сознание от сильного толчка обрушившегося на нее тела. Затем кто-то стянул с нее солдата, и Теола инстинктивно прикрыла руками обнаженную грудь.
 Невозможно было поверить и почти невозможно осознать, что она спасена.
 Теола услышала глухой удар, когда тело мужчины, лежавшее на ней, было сброшено на пол. Затем чей-то голос резко произнес по-английски:
 — Что вы здесь делаете? И почему вы не в своей комнате?
 На нее смотрел разгневанный Алексис Василас!
 Теола была слишком испугана и шокирована, чтобы отвечать ему, и тогда он схватил ее за руки и рывком поднял с матраца.
 Ноги отказывались держать ее, и она привалилась к нему, уткнувшись лицом в плечо.
 — Я приказал вам оставаться в покоях королевы, — резко сказал Василас. — Почему вы меня не послушались?
 Он ждал ответа, и незнакомым голосом Теола еле выговорила:
 — Дети… плакали…
 Не поднимая головы, она почувствовала, как генерал оглянулся вокруг и увидел, что в комнате, кроме детей, больше нет никого.
 — Я же приказал присмотреть за ними, — произнес он, и Теола услышала в его голосе гнев.
 — По-моему… эта женщина… ушла танцевать, — пробормотала она.
 — Я займусь этим. Вы можете идти?
 — Я… думаю… да, — ответила Теола.
 Она попыталась идти, потом почувствовала, что комната вращается, а пол поднимается ей навстречу.
 И, уже падая, почувствовала, как его руки подхватили ее…
 Казалось, прошло много времени, пока она поняла, что ее несут вверх по лестнице.
 В объятиях генерала она чувствовала себя надежно защищенной, его руки отогнали все страхи, и разум ее постепенно освобождался от тьмы.
 » Он… спас меня! — сказала она себе. — Он… меня спас!«
 Не открывая глаз, Теола почувствовала, что они добрались до коридора на втором этаже. Услышала, как часовые вытянулись перед генералом, потом один из них открыл дверь, и Василас внес ее в спальню королевы.
 Теола открыла глаза, только когда он опустил ее на постель, головой на подушки. Она продолжала прикрывать руками обнаженную грудь, стыдясь, что Алексис Василас видит ее в таком состоянии.
 — С вами все в порядке? — мрачно спросил он.
 — Вполне… в порядке… теперь.
 — Тогда переоденьтесь, — сказал он. — Я вернусь к вам, когда позабочусь о детях.
 Генерал повернулся и вышел из комнаты, и Теола услышала, как он резко сказал что-то часовым в коридоре.
 Потом она вспомнила, что он собирается вернуться обратно, и поспешно встала, чтобы найти в гардеробе другое платье.
 Магара перенесла ее платья в гардероб Кэтрин, и когда Теола открыла его инкрустированную дверцу, платья Кэтрин затрепетали на ветерке, нежные и красивые, словно весенние цветы.
 Теола посмотрела на собственные уродливые и тяжелые платья и решила, что у нее нет сил надеть такую одежду. Вместо этого она сняла с вешалки белый халат-накидку, который надевала Кэтрин, когда ей расчесывали волосы.
 Он был с широкими рукавами, простого покроя, как одеяние монашенки. Крючков или пуговиц не было, халат запахивался на груди и завязывался на боку тесемками.
 Теола сняла разорванное платье и бросила его в угол, чувствуя, что не в силах смотреть на него и вспоминать руки солдата, срывающие его с ее тела.
 Конечно, она и слышала, и читала, что именно так ведут себя солдаты во время войны, но никогда не думала, что такое может случиться с ней самой. Теперь Теола знала, как ужасно для женщины столкнуться с насилием и остаться без мужской защиты.
 Она машинально поправила волосы и вышла в гостиную, ожидая генерала. Сердце Теолы почему-то сильно билось при мысли о предстоящем разговоре с ним.
 Ей очень неловко было сознавать, что он ее осуждает; вспомнился его полный презрения взгляд.
 Но это было до того, как она намеренно не подчинилась его приказу и оставила безопасное убежище, каким оказалась ее комната, а потом попала в руки того солдата, которого он застрелил.
 Стать причиной смерти человека оказалось для Теолы таким потрясением, что она не в состоянии была даже думать об этом.
 Но ведь генерал убил, чтобы спасти ее от насилия, и она понимала, что должна благодарить его, как бы трудно ей ни было это сделать.
 Ей казалось, что прошло очень много времени, прежде чем она услышала, как часовые отдают честь и раздался стук в дверь.
 — Войдите! — ответила Теола.
 И почувствовала, что слова застревают у нее в горле.
 Генерал вошел в комнату, закрыл за собой дверь, и у Теолы мелькнула мысль, что, несмотря на его строгий и непреклонный вид, он все равно выглядит потрясающе красивым.
 » Я знаю, папа сказал бы, что он похож на Аполлона «, — подумала она.
 Когда он приблизился к ней, Теола нервно вскочила и сделала реверанс.
 — Вам уже лучше, мисс Уоринг?» У него совсем не сердитый голос «, — с облегчением подумала она.
 — Я… со мной все в порядке… я должна поблагодарить вас… — начала Теола.
 — Вам незачем меня благодарить, — сказал Алексис Василас. — Я глубоко сожалею и прошу прощения за то, что вас оскорбил кавониец. — Он помолчал и прибавил:
 — В то же время вы теперь понимаете, что если не будете выполнять мои распоряжения, то можете оказаться именно в такого рода ситуации.
 — Мне… мне очень жаль, — пробормотала Теола.
 — Мы ведем войну, мисс Уоринг, — продолжал генерал, — а когда мужчины воюют, они становятся легковозбудимыми, так или иначе, их чувства воспламеняются. Вот почему женщинам не место рядом с солдатами, они должны оставаться в безопасном месте.
 — Но ведь… дети… плакали, — произнесла Теола, словно это должно было объяснить ее поступок.
 — Это также достойно сожаления, — ответил генерал. — Та женщина, которой я поручил заботиться о них, получит суровый выговор. Чтобы вас успокоить, скажу вам, что нашел другого, более надежного человека, и он останется с ними на ночь. Надеюсь, к утру объявятся их родители и заберут детей.
 — Я… рада это слышать.
 — Думаю, вам лучше присесть, — предложил генерал. — Вы пережили неприятные минуты. Чем скорее ляжете в постель, тем лучше.
 — Я хотела… поговорить с вами, — попросила Теола.
 — Мне тоже надо сказать вам кое-что, — согласился генерал.
 Когда она села, он опустился в кресло напротив нее.
 Теола подумала, что, несмотря на необычные обстоятельства, в которых они находятся, у него весьма непринужденный вид.
 — Вам, наверное, будет приятно узнать, мисс Уоринг, — начал он, помолчав мгновение, — что ваша кузина, леди Кэтрин, и король — оба благополучно добрались до Греции.
 — Я так и думала, что они направятся туда, — Я поверил вам, когда вы сказали, что не знаете, куда они уехали.
 — Но я могла только догадываться. Они не посвящали меня в свои планы!
 — Не могу понять, почему вы не уехали с ними. В конце концов, вашего дядю включили в число бежавших вместе с королем, и я не думаю, чтобы им было сложно взять с собой еще одного человека.
 — Я… мне кажется, дядя думал только о том, как увезти свою дочь в безопасное место, — ответила Теола.
 — Но вы же его племянница!
 — Он не особенно… гордится мной, — сказала Теола не задумываясь.
 И поняла, что допустила промах, когда брови генерала слегка приподнялись.
 Она почувствовала, что он ждет объяснений, и торопливо прибавила:
 — Я — всего лишь бедная родственница. Думаю, даже в Кавонии известно, что это значит. А такими людьми легко… пожертвовать!
 В голосе Теолы не было горечи, только легкая насмешка, и после непродолжительной паузы генерал произнес:
 — Мне нелегко это понять. Уверяю вас, найдется мало кавонийцев, которые бросили бы своих родственников при подобных обстоятельствах.
 На это Теоле нечего было ответить, и, помолчав немного, генерал продолжал:
 — У меня есть принадлежащая вам вещь. Теола с удивлением взглянула на него, а он вынул из кармана своего кителя какой-то предмет и протянул ей.
 Наклонившись вперед, чтобы взять его, Теола поняла, что это золотая монета, которую она оставила для раненой девочки.
 — Я намеревался вернуть ее вам при встрече и сказать, что мы в Кавонии не нуждаемся в благотворительности, — сказал генерал. — Но теперь я думаю, что вы едва ли можете позволить себе делать такие щедрые подарки.
 Теола взглянула на золотую монету.
 — Монета принадлежала моему отцу, — объяснила она. — Она представляет собой треть всего, чем я владею в этом мире.
 — И все же вы отдали ее той девочке. Почему вы стали ухаживать за ней, когда ее сбила ваша карета? Теола поколебалась, затем ответила:
 — Потому что мой отец любил Грецию и потому что приезд в Кавонию был самым чудесным событием в моей жизни. — Ее голос заметно дрогнул, когда она продолжила:
 — Меня ужаснули те противоречия, которые я здесь увидела: вопиющая роскошь дворца и нищета за его стенами. Я слышала рассказы о том, как плохо обращались с вашим народом, и хотела бы помочь ему.
 — Так же, как вы пытались помочь сегодня ночью детям, когда они плакали от страха, — произнес генерал.
 — Как чувствует себя та маленькая девочка, которую сбила карета?
 — Ее осмотрел врач, и нога уже заживает.
 — Я так рада. Я думала, здесь нет больницы.
 — Сейчас нет, — ответил генерал. — Но раньше была. Ее разрушили, когда король пожелал расширить дворцовый парк.
 Теола содрогнулась.
 — Вы построите другую?
 — Если займу положение, которое позволит мне это сделать.
 Она с беспокойством взглянула на него.
 — Вы думаете, есть возможность, что король… вернется на трон?
 — Как я понимаю, те, кто его поддерживает, не собираются сдаваться без боя, — ответил генерал. — Может, они и не смогут нас победить, но мы должны быть готовы.
 — Да, конечно, — согласилась Теола. — А я могу вам помочь?
 — Мне надо это обдумать, мисс Уоринг. Теперь вы понимаете, что нуждаетесь в защите. — С этими словами генерал поднялся. — Во время войны, — произнес он, — красивая женщина всегда создает дополнительные проблемы!
 Этот неожиданный комплимент застал Теолу врасплох, и она уставилась на Алексиса Василаса широко раскрытыми от изумления глазами. Но не успела она ответить, не успела даже встать со стула, как он повернулся, пересек комнату, и дверь за ним закрылась. Теола стояла, глядя ему вслед и сжимая в руке золотую монету, которую отдала тогда ребенку.
 » Красивая женщина всегда создает дополнительные проблемы!«— повторила она про себя.
 Она никак не могла поверить, что он считает ее красивой!




 Глава 4


 Магара утром была мрачная, и Теола поинтересовалась:
 — Что случилось? Происходит нечто такое, о чем ты мне не рассказываешь?
 — Мы просто немного встревожены, фрейлейн, — ответила Магара. — Ходят слухи, что войска короля собираются атаковать город! Но вы же знаете, как распространяются слухи.
 Она выразительно развела руками, а Теола быстро спросила:
 — Генерал ничего не сказал?
 — Ничего, фрейлейн, и это заставляет меня думать, что люди просто сплетничают, потому что боятся. — Она помолчала, потом прибавила:
 — Многие в городе были уверены, что леди Кэтрин и есть та принцесса из-за моря, которая принесет нам мир и процветание.
 — Ты хочешь сказать, что именно это рассказывал им премьер-министр?
 — Да, так нам говорили, — согласилась Магара. Теола оделась и вышла в гостиную.
 Она спрашивала себя, понимает ли генерал, как тяжело быть запертой в доме, когда снаружи так ласково светит солнце и цветут прекрасные цветы.
 Ей очень хотелось прогуляться по саду, почувствовать себя свободной от гнетущей атмосферы покоев королевы и лиц Габсбургов, которые, как ей теперь казалось, смотрели на нее сверху неодобрительно.
 Было примерно около полудня, когда Теола услышала стук в дверь и, думая, что это, наверное, принесли второй завтрак, не поворачивая головы, крикнула:» Войдите!«
 Она услышала, что кто-то вошел в комнату; затем, так как Магара не заговорила, Теола обернулась и с удивлением увидела, что это генерал.
 На мгновение она замерла; солнечный свет, струящийся из окна, пронизывал ее светлые легкие волосы, превратив их в сияющий ореол, окруживший личико в форме сердца с большими встревоженными глазами.
 — Я хочу с вами поговорить, мисс Уоринг, — произнес генерал, помолчав секунду.
 Голос его звучал серьезно, и Теола с тревогой ждала, что он скажет.
 Они оба двинулись к большим, обтянутым шелком дивану и креслам, стоящим вокруг печки с расписными изразцами, которая в это время года, естественно, не топилась.
 Генерал подождал, пока Теола усядется, расправив юбки своего коричневого шерстяного платья, ясно ощущая, что это платье слишком теплое для такого жаркого дня.
 Он выглядел поразительно красивым в своем мундире, но Теола заметила, что на мундире отсутствовали эполеты, которые носили другие офицеры армии Кавонии.
 Последовало молчание, и у Теолы возникло ощущение, что генерал тщательно подбирает слова. Наконец он заговорил:
 — У меня есть для вас одно предложение, мисс Уоринг, которое вам, возможно, покажется очень странным. Но поверите ли вы мне, если я скажу, что делаю его с лучшими намерениями?
 — Конечно.
 Теола смотрела ему в лицо, но не могла понять выражения, с которым он смотрел на нее.
 — Ситуация складывается таким образом, — начал генерал, — что войска короля под командованием австрийских офицеров собираются атаковать Зантос.
 — У них достаточно сил? — спросила Теола.
 — Народная армия по численности больше, но нам отчаянно не хватает оружия. Наши ружья устарели, и у нас нет пушек. — Армия же короля снабжена самым современным оружием. — Теола молчала, только стиснула руки. — Понимая, какой вред они могут нанести столице, — продолжал генерал, — я не могу позволить им вести бои на улицах Зантоса, что привело бы к гибели множества гражданских лиц, особенно женщин и детей.
 — Так что же вы будете делать?
 — Я намереваюсь перехватить войска короля раньше, чем они подойдут к городу, — сказал генерал, — а это означает, что, если мы хотим получить преимущество и напасть первыми, армия должна выступить сегодня вечером.
 — Но ведь наверняка будет безумием встретиться с ними в открытом бою? — спросила Теола.
 — Я уже думал об этом, мисс Уоринг, — слегка улыбнувшись, ответил генерал. — К счастью, на единственной дороге, ведущей сюда из Греции, много гористых участков.
 — Вы хотите сказать, что устроите засаду?
 — Именно на это я и рассчитываю. Откровенно говоря, это наш единственный шанс. Он помолчал и продолжил:
 — Я был с вами совершенно откровенен, мисс Уоринг, говоря о своих планах, которые, разумеется, должны остаться тайной. Не стоит обсуждать их даже со своей служанкой.
 — Я не выдам вашу тайну, генерал, — пообещала Теола.
 — Я доверяю вам так, как не доверял никому другому, — добавил генерал, — так как то, что я собираюсь сделать, касается непосредственно вас.
 — Меня? — изумленно воскликнула Теола.
 — Трудность состоит в том, мисс Уоринг, чтобы решить, что с вами делать. — Она смотрела на него, широко открыв глаза, и он отвел взгляд и продолжил:
 — То, что произошло вчера ночью, достойно глубочайшего сожаления, но подобные вещи случаются постоянно, когда мужчины воюют.
 Теола почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо, когда она вспомнила те ужасные мгновения, лежащего на ней солдата и как генерал спас ее, убив насильника.
 — Человек, напавший на вас, был албанцем. А как вы, возможно, знаете, албанцы, особенно те, кто живет в горах, очень необузданные и вспыльчивые люди.
 — И людей… подобных ему… много… в вашей армии? — тихо спросила Теола.
 — Я благодарен всем, кто согласен следовать за мной, — какими бы они ни были, пусть даже далеко не цивилизованными, — ответил генерал.
 — Понимаю.
 — Тогда вы можете оценить, как трудно мне найти подходящих людей, чтобы охранять вас здесь. Если мы потерпим поражение… я бы не хотел пугать вас рассказами о том, как могут повести себя наемники!
 Теола ахнула.
 Ему не было необходимости раскрывать смысл произнесенных слов. Она читала о мародерстве, грабежах и бесчинствах, творимых армией Наполеона в странах Европы, которые завоевали французы. Военные трофеи служили солдатам наградой, а женщины врагов были естественной добычей, которую они считали своей по праву.
 Задрожав, Теола прошептала:
 — Пожалуйста… спрячьте меня куда-нибудь… в безопасное место.
 — Именно это я и собираюсь сделать, — ответил генерал, — но есть только один надежный способ, чтобы ни один человек из армии Кавонии и пальцем вас не тронул.
 — И какой же?
 — Если вы будете принадлежать мне! Генерал говорил по-английски, но Теола уставилась на него, словно не могла поверить, что он действительно произнес эти слова.
 Тогда он быстро прибавил, словно опасаясь, что она не правильно истолкует его слова:
 — Я предлагаю, мисс Уоринг, чтобы мы совершили обряд бракосочетания. В качестве моей жены вы будете здесь в безопасности, так же, как я мог ходить по городу без оружия, зная, что ни один человек не предаст меня.
 — Вашей… жены? — еле слышно прошептала Теола.
 — Только формально, — заверил генерал. — Это будет гражданский брак, который по законам Кавонии я в качестве правителя смогу расторгнуть, как только мы добьемся мира. — Он помолчал и прибавил:
 — Тогда вы сможете вернуться в свою страну, мисс Уоринг. Но пока я хочу быть уверен, что с вами не случится ничего плохого, если вы на какое-то время станете женой повстанца.
 Генерал встал с кресла и пересек комнату.
 — События развиваются слишком быстро, — сказал он. — Если бы было больше времени, я мог бы придумать что-то другое; но в данном случае это единственное решение, которое я могу предложить, хотя оно, конечно, означает для вас некоторую неловкость.
 Теола помолчала некоторое время, потом сказала:
 — Мне… мне кажется, генерал, что у вас имеются другие… причины просить меня выступить в качестве вашей жены.
 Генерал прекратил ходить, остановился на середине комнаты и бросил на нее острый взгляд.
 — Вы ясновидящая, мисс Уоринг, или наслушались кого-то?
 — Магара мне рассказала, будто люди встревожены, потому что верили, что принцесса, приехавшая из-за моря, — это Кэтрин, и она принесет им мир и процветание.
 — Премьер-министр был очень умен, оживив эту древнюю легенду, — признал генерал. — Вся наша история, мисс Уоринг, как вы можете легко себе представить, пропитана мифологией, предрассудками и легендами.
 — Я не принцесса, — заметила Теола и вспомнила, как Кэтрин говорила то же самое.
 — Премьер-министр извратил греческую легенду в собственных целях, — ответил генерал. — Настоящий перевод длинного, многословного прорицания, которому уже несколько сотен лет, гласит:» В это время нимфа выйдет из пены и спасет свет от тьмы, и люди возрадуются миру «.
 Теола вздрогнула, когда генерал Василас произнес слово» нимфа «. Она вспомнила, как ее отец всегда говорил ей, что хоть она никогда не будет похожей на Афродиту, но все же похожа на греческую нимфу.
 Ей показалось, будто отец говорит с ней, подсказывает, как ей следует поступить, помогает ей, потому что он больше, чем кто-либо другой, понял бы надежду и веру кавонийцев.
 Теола набрала в грудь побольше воздуха и сказала:
 — Я… сделаю так, как вы желаете, генерал, но… при одном условии.
 — Каком условии? — спросил он.
 — Что я смогу сопровождать вас, когда вы покинете город. — Увидев на его лице удивление и подумав, что он собирается ей отказать, она быстро продолжила:
 — Мне невыносимо оставаться здесь в одиночестве, пытаясь узнать, что происходит, строить догадки, вернется в город ваша армия или армия короля.
 Теола старалась говорить спокойно, но в ее голосе звучали страстные нотки. Через несколько мгновений генерал ответил:
 — Принимаю ваше условие. Я собираюсь устроить публичное заключение гражданского брака. Это доставит удовольствие народу, и люди поверят в добрые предзнаменования, которые вы принесете нашей стране.
 — Надеюсь, мне это удастся.
 — Вижу, вы понимаете, что люди сражаются с большим мужеством, если их сердца полны верой, а не стяжательством.
 — Именно это вы обязаны им дать, — быстро произнесла Теола.
 — Именно это я и собираюсь сделать с вашей помощью!
 Теола встала.
 — Я хочу вам помочь, — сказала она. — Я чувствую, что эта страна создана для… счастья.
 Генерал не ответил. Только посмотрел на нее, и, когда их взгляды встретились, она почувствовала, что они говорят друг с другом без слов.
 Затем он резко произнес:
 — Позвольте заверить вас, мисс Уоринг, что вы можете мне доверять. Наш брак будет только формальностью, и я могу лишь самым искренним образом благодарить вас за то, что вы понимаете, насколько он необходим.
 Генерал поклонился ей, как бы заканчивая разговор, вышел из комнаты, не оглянувшись.
 Оставшись одна, Теола поднесла руки к щекам и почувствовала, что дрожит.
 Все это казалось таким невероятным, словно ей снится сон! Но все же она знала, что все сказанное генералом основано на здравом смысле.
 Теола видела толпы людей, держащих в руках портреты Кэтрин, и думала: как странно, что она, по-видимому, так много для них значит.
 Премьер-министр сделал очень умный ход и обеспечил популярность королевского брака тем, что связал его невесту с древней легендой, в которую верили все кавонийцы, в этом Теола была уверена.
 Хотя они и были готовы следовать за Алексисом Василасом, но всегда нашлись бы люди, в основном женщины, которые сомневались бы, не покинула ли их вместе с Кэтрин надежда на мир и процветание.
 » Они должны поверить в меня! — подумала Теола. — Должны преисполниться уверенности, что я и есть та нимфа, которая им поможет «. Ей казалось, что эта легенда очень похожа на те чудесные истории, которые отец когда-то читал ей на греческом языке. Афродита была рождена из пены морской, а нимфа Кавонии, несомненно, заняла в их представлении место не только Богини Любви, но и Богини Плодородия и Процветания.
 » Под руководством генерала Василаса они достигнут всего этого «, — думала Теола.
 Но, вспомнив, что армия короля вооружена более современным оружием, Теола задрожала.
 Она все еще стояла посреди гостиной, размышляя о случившемся, когда дверь спальни открылась и к ней подбежала Магара.
 — Это правда, фрейлейн? Правда, что вы выходите замуж за генерала сегодня вечером?
 — Правда! — ответила Теола.
 — Не могу в это поверить, фрейлейн, но это чудесная новость! Восхитительно! Другого я бы вам не могла и пожелать!
 — Откуда ты узнала? — спросила Теола.
 — Сам генерал сказал мне, а теперь, думаю, он направился на площадь, чтобы объявить об этом народу. У нас любят свадьбы, и некоторые женщины уже жаловались, что их обманули, так как королевская свадьба не состоится.
 » По крайней мере, — подумала Теола, — теперь католическую свадьбу не станут устраивать в православном соборе «, — но вслух этого говорить не стала. Вместо этого она сказала:
 — Магара, мне нечего надеть!
 — Нечего надеть, фрейлейн? — удивленно повторила Магара. — Но ведь этот гардероб полон нарядов, и есть прекрасное подвенечное платье.
 — Ну конечно… платье Кэтрин! — воскликнула Теола.
 Она и в самом деле забыла, что здесь осталась одежда Кэтрин, ей никогда не приходило в голову, что она может носить вещи, оставленные ее кузиной.
 — Наверное, они мне подойдут, — с сомнением в голосе произнесла она.
 И тут же подумала, что сказала бы ее тетка, если бы узнала, что она собирается надеть подвенечное платье Кэтрин, чтобы выйти замуж за мятежника.
 Теола также помнила слова дяди, который обещал, что никогда не даст разрешения на ее брак и что она не должна проявлять интереса ни к одному мужчине или позволять мужчине проявить интерес к себе.
 » Это совсем другое! — убеждала себя Теола. — Генерал не интересуется мной как женщиной, он только хочет, чтобы я олицетворяла легенду и чтобы он мог вдохновить свой народ сражаться более отважно «.
 Она вспомнила его слова о том, что их брак легко будет расторгнуть после его окончательной победы. Потом решила, что нет смысла задумываться о таких деталях сейчас.
 Сейчас по-настоящему имело значение только одно: народ должен поверить, что она и есть нимфа из древнего пророчества.
 — Давай посмотрим на подвенечное платье, Магара, — предложила Теола.
 Они прошли в спальню, и горничная вынула из шкафа подвенечное платье Кэтрин.
 Оно было очень красивое и богато украшенное.
 — Вижу, вам оно слишком свободно в талии, фрейлейн, — сказала Магара деловито, — но это я легко подгоню.
 С точки зрения герцогини, платье стоило астрономических денег, но оно было самым изысканным, что Теола когда-либо видела в жизни: из белого крепа, юбка спереди задрапирована тюлем, подобранным назад в небольшой турнюр, а потом ниспадавшим каскадом оборок, оканчивающихся длинным шлейфом. Низко на спине платье украшал большой шелковый бант, и верх корсажа тоже окружали оборки из тюля.
 Следуя указаниям Кэтрин, портниха добавила к оборкам букетики флердоранжа, перевитые шелковыми лентами с блестками. Платье сверкало и выглядело чрезвычайно роскошно, но, глядя на него, Теола подумала, что оно не особенно подходит к данному случаю — ведь она должна выглядеть не как королева, а как нимфа.
 — Я была бы тебе очень благодарна, Магара, если бы ты, после того как ушьешь его в талии, еще убрала все эти цветы и ленты.
 — Но, фрейлейн, они ведь очень красивые! — запротестовала Магара.
 — Они слишком вычурны! — твердо ответила Теола.
 — Я сделаю, как вы пожелаете, фрейлейн, — сказала Магара, — но мне жаль портить такую красоту.
 Теола не слушала. Она достала из ящика тяжелую кружевную вуаль, привезенную Кэтрин с собой, чтобы надеть в день свадьбы. Вуаль должна была крепиться к бриллиантовой тиаре, которую герцогиня решилась доверить дочери лишь в самый последний момент.
 Кэтрин не взяла тиару с собой, наверное, забыла. Но в любом случае Теола понимала, что на ней эта тиара будет смотреться слишком тяжелой и напыщенной.
 Кружевная вуаль тоже не приводила ее в особый восторг. Кружево прекрасное, но почему-то оно показалось ей слишком плотным.
 — У меня есть одна идея, Магара! — внезапно воскликнула Теола и выдвинула нижний ящик гардероба.
 Руководствуясь своей обычной манией экономии, герцогиня включила в багаж Кэтрин несколько рулонов тканей для починки ее платьев.
 — Учти, Теола, — говорила она, — когда шлейфы платьев Кэтрин порвутся или испачкаются, ты должна будешь по мере надобности пришивать к ним новые оборки, пока не придет пора их совсем выбросить.
 — Хорошо, тетя Аделаида.
 — Ты хорошо умеешь шить, когда захочешь, — резко добавила герцогиня, — поэтому я дам Кэтрин указания проследить, чтобы ты выполняла эту работу, как только в ней возникнет необходимость.
 Тогда герцогиня и показала Теоле эти запасные рулоны ткани, несколько раз повторив, как тщательно она должна чинить платья Кэтрин.
 Теперь Теола достала из ящика рулон тюля»и положила на кровать рядом с подвенечным платьем.
 Надев это платье после того, как Магара подогнала его ей по фигуре, она едва узнала себя в зеркале.
 Никогда раньше она не подозревала, какая у нее тонкая талия, насколько идеальна форма ее маленькой груди.
 Шея и плечи Теолы сияли ослепительной белизной, и в подвенечном платье, без лишних цветов и сверкающих лент, она выглядела очень юной, невинной и чистой. Длинный шлейф струился за ее спиной, и она действительно была похожа на «нимфу, выходящую из пены». Вместо тяжелой вуали Магара по ее указанию сделала фату из тюля, крепившуюся к голове простым веночком из флердоранжа, с которого Теола убрала все блестки.
 — Вы очень красивы, фрейлейн! — воскликнула Магара с оттенком благоговения в голосе, когда Теола была окончательно готова. — Вы похожи на невесту и в то же время на одну из статуй святых в соборе.
 «Именно так я и хочу выглядеть», — подумала Теола, но не произнесла этого вслух.
 Когда ей сообщили, что генерал ждет ее, она медленно прошла по широкому коридору, держа в руке маленький букетик белых роз, который в последний момент сунула ей Магара, и впервые в жизни слыша за спиной шелковый шелест шлейфа, волочившегося за ней по полу.
 Она подошла к парадной лестнице и, протянув руку к перилам, увидела, что генерал Василас ожидает ее внизу в холле. Он был одет в зеленый мундир кавонийской армии, но теперь на его кителе появились эполеты и сбоку спускалась красная орденская лента.
 Он не отрывал взгляда от Теолы, пока она спускалась по лестнице. Подойдя к нему и посмотрев в его глаза, Теола увидела в них то выражение, которое очень надеялась увидеть, и оно очень отличалось от презрения, сверкавшего когда-то в его взгляде.
 Мгновение, показавшееся ей вечностью, генерал смотрел на нее, затем поднес к губам ее руку в белой перчатке.
 — Вы выглядите точно так, как я и ожидал, — тихо произнес он, и Теоле оставалось надеяться, что он хотел назвать ее красивой.
 Теола увидела, что у лестницы дворца их ждет открытая карета, украшенная цветами. У коней, запряженных в нее, на шее висели гирлянды цветов; сбруя тоже была украшена.
 Они медленно ехали по длинной широкой дороге, ведущей на площадь.
 На площади Теола увидела огромную толпу людей, теснящих друг друга, как это было во время приезда Кэтрин, но теперь толпа была в чем-то другой.
 Сначала она не могла объяснить себе, в чем именно. Раздавались искренние приветствия, казалось, все улыбаются.
 Она вышла из кареты и увидела, что в самом центре площади соорудили помост, на котором стоял мэр, облаченный в красные одежды и с золотой цепью на шее.
 Между каретой и помостом тянулась короткая ковровая дорожка, постеленная прямо на мостовую, и, когда генерал подал Теоле руку, люди по обеим сторонам дорожки опустились на колени.
 На какое-то мгновение Теола перестала верить в реальность происходящего. Но тут она поняла, чем отличаются сегодняшние приветствия в ее честь от тех, что раздавались в день приезда Кэтрин. В голосах людей звучало почтение, которого раньше не было.
 Они подошли к помосту, и впервые с тех пор, как Теола покинула дворец, она вдруг заволновалась. Вероятно, ее рука дрогнула или генерал был достаточно проницательным, чтобы понять ее чувства, но он повернулся к ней и улыбнулся.
 — Вы дарите моему народу веру и надежду, — тихо произнес он, так что слышала только она.
 Он не мог произнести ничего лучше этих слов, чтобы ее нервозность тут же испарилась без следа, и теперь она думала уже не о себе, а об этих людях.
 Они встали перед мэром, и тот приветствовал их краткой речью на кавонийском языке.
 Обращаясь к генералу, мэр сказал, что народ ждет, когда он будет править страной так же, как правили много веков его предки, и что сердце каждого кавонийца с ним в этот самый счастливый день в его жизни.
 Все время, пока мэр говорил, огромная толпа людей на площади стояла абсолютно тихо.
 — Нам нужна ваша подпись, генерал, — обратился мэр к Алексису Василасу.
 — Я думал, мы должны произнести перед вами слова клятвы, — ответил генерал.
 — У меня для вас чудесная новость, — улыбнулся мэр. — Когда вы сегодня утром сообщили мне, что я буду совершать обряд бракосочетания, мы послали гонца в горный монастырь, и архиепископ вернулся в город! — Теола почувствовала, как замер генерал, и не успел мэр продолжить, как она поняла, что он собирается сказать. — Вас обвенчают в соборе. Теперь вас ждет архиепископ.
 Теола почувствовала, что Алексис Василас окаменел, да и у нее самой перехватило дыхание.
 Генерал машинально поставил свое имя в книге записи гражданских браков, а затем Теола негнущимися пальцами вывела свою подпись.
 Мэр повернулся к молчаливой толпе.
 — Дети мои, — произнес он, — Алексис Василас, который вернулся, чтобы править нами, и который только что вступил в брак по закону Кавонии, теперь обвенчается со своей невестой по обряду своей веры и веры наших предков. Наш возлюбленный архиепископ ожидает в соборе, и жених с невестой сейчас отправляются туда, чтобы господь благословил их союз.
 Раздались такие громкие приветственные крики, что, казалось, само небо ответило эхом.
 Затем генерал и Теола, держащаяся за его руку, двинулись к противоположной стороне платформы и дальше по ковру, тянущемуся до самого входа в собор, стоящий в дальнем конце площади.
 Когда люди по обеим сторонам дорожки опять опустились на колени, генерал тихо сказал ей:
 — Простите меня! Я этого не планировал, но в данный момент ничего не могу поделать.
 — Конечно, не можете, — согласилась Теола.
 Разговор продолжать было невозможно, и им лишь оставалось медленно и с достоинством идти сквозь приветствующую их толпу, пока они не добрались до собора, где их ждало множество священнослужителей.
 Теола никогда не была внутри греческого православного собора, но ее отец описывал ей греческие церкви, и теперь свисающие с потолка серебряные лампады, множество свечей и аромат благовоний показались ей чем-то знакомыми.
 Когда они двинулись по проходу, народ хлынул за ними внутрь собора, и Теола подумала, как это не похоже на то, что происходило бы здесь, если бы собор заполнили австрийские дамы в роскошных нарядах и придворные чиновники в красно-золотых мундирах, усыпанных сверкающими орденами.
 Их ждал архиепископ в черных одеждах, чистые, красивые голоса певчих наполняли собор звуками песнопений.
 Отдав букет одному из служек, Теола сняла перчатки.
 Нервничая и боясь сделать что-то не так, она инстинктивно вложила руку в ладонь генерала, как это сделал бы ребенок. Он сжал ее пальцы, и почему-то это успокоило ее так же, как его руки в ту ночь, когда он нес ее наверх после нападения солдата.
 Служба была очень красивой, а греческий язык, на котором она проходила, заставил Теолу вспомнить об отце и пожалеть, что его нет с ней рядом.
 Теола спрашивала себя, знает ли он, что она выходит замуж, да еще при столь странных обстоятельствах. Ей почему-то казалось, что он знает и что он сейчас рядом и одобряет ее поступок.
 Архиепископ благословил венки из цветов и лент, скрепленные вместе, и их возложили на головы генерала и Теолы. Затем им соединили руки, и она почувствовала, как он надел ей на палец кольцо.
 Голос архиепископа зазвучал очень торжественно, он осенил их крестом и благословил. Затем орган прогремел марш, и они пошли по проходу к солнечному свету, льющемуся в раскрытую на запад дверь.
 Из-за приветственных криков толпы разговаривать было невозможно, а пока они ехали от собора, в карету летели цветы, и наконец они оказались укрытыми нежно пахнущим цветочным покрывалом.
 Только когда карета достигла дворцового парка, стало относительно тихо, и впервые с тех пор, как они обвенчались, Теола повернулась к генералу.
 Она увидела, что он смотрит на нее с каким-то странным выражением, которого она не поняла.
 — Клянусь вам, — произнес он низким голосом, — что не имел представления о том, что архиепископ может вернуться в Зантос на нашу свадьбу. — Теола молчала, и через мгновение он продолжил:
 — Так как вы не принадлежите к моей вере, я уверен, что найдется способ позже аннулировать этот брак.
 Они подошли к дворцовой лестнице раньше, чем Теола успела ему ответить.
 Тут собрались все служащие замка, очень мало похожие на разряженных гостей, которые недавно ждали приезда Кэтрин, но нельзя было ошибиться в искренности их поздравлений, шедших из самой глубины сердец.
 — Спасибо! Спасибо! — отвечал им генерал. Некоторые женщины опускались на колени и целовали руки Теолы, а другие подносили к губам край ее платья.
 Они подошли к холлу, и генерал повернулся к Теоле.
 — Знаю, вы поймете, что у меня очень много дел перед тем, как мы покинем город. Будьте, пожалуйста, готовы в восемь часов и наденьте костюм для верховой езды. А до тех пор, думаю, вам следует немного отдохнуть.
 — Да, конечно, — ответила Теола.
 Он поднес ее руку к губам, и ей вдруг захотелось удержать его, не отпускать.
 Но через мгновение генерал уже ушел, а Теола одна поднялась к себе, сопровождаемая только Мага-рой.
 Когда они выехали из города, еще не стемнело и солнце садилось за горы в красно-золотом ореоле. Вслед уходящим солдатам не раздавались приветственные возгласы, только крики «Удачи!», «Да благословит вас бог и вернет назад целыми и невредимыми!».
 Некоторые женщины плакали, прощаясь с мужьями и сыновьями.
 Солдаты шли не ровными красивыми рядами, как учили их австрийские командиры, а переговаривались друг с другом и не держали строй.
 Генерал ехал верхом рядом с Теолой и еще несколькими офицерами, но большинство офицеров шли пешком вместе со своими людьми и держались с ними на равных.
 Теола подумала, что это совсем не похоже на чопорное, почти оскорбительное высокомерие австрийских офицеров.
 Она надела принадлежащий Кэтрин костюм для верховой езды, так как ее собственный был таким старым и потрепанным, что ей было стыдно показаться в нем на людях.
 Собственно говоря, это было летнее светло-розовое платье, отделанное белой тесьмой и совершенно не подходящее для военного похода. Но если ей предстоит стать символом не только для народа, но и для армии, подумала Теола, надо и выглядеть соответственно.
 Появившись перед солдатами, она заметила, что те смотрят на нее с восхищением, но в то же время и с уважением, и знала, что они хотели видеть ее рядом с собой.
 Теола не знала, что чувствовал сейчас генерал, так как у него не нашлось времени поговорить с ней, он был занят до самого последнего момента, отдавая распоряжения и приказы.
 В город стекалось все больше людей, и их количество росло с каждым часом. Когда они уезжали, не только базарная, но и та площадь, где совершалось их бракосочетание, была полна овцами, коровами и козами, и все они громко протестовали против непривычной обстановки. Шум стоял такой же оглушительный, как и в тот момент, когда они поднимались на помост для гражданской церемонии бракосочетания.
 У Теолы появилось ощущение, что генерал очень смущен тем, что произошло, и еще не вполне представляет, как решить эту проблему.
 Ей не надо было говорить, что он очень религиозный человек. Она понимала это инстинктивно. Когда они опустились на колени перед архиепископом, перед прекрасным серебряным алтарем, Теола почувствовала в Алексисе Василасе благоговение и сознание священного долга, которые ни с чем невозможно было спутать.
 «Как мы можем стать свободными после свадьбы при подобных обстоятельствах?»— спрашивала себя Теола. «Интересно, — думала она, — беспокоит ли это его сейчас, когда ему следует думать только о предстоящем сражении с королевскими войсками».
 Солнце село, и быстро наступила темнота, но в небе светил молодой месяц, а скоро над высокими пиками гор ярко засияли звезды.
 Стало холодно, и Теола с радостью завернулась в тяжелый кавалерийский плащ, отороченный овчиной, который по настоянию Магары пристроили позади ее седла на тот случай, если он ей понадобится. Когда они остановились ненадолго у подножия горы, один из офицеров подошел к ней и отстегнул плащ от седла. И тут, к своему удивлению и радости, она узнала в нем капитана Петлоса!
 — Вы с нами! — порывисто воскликнула она. — Я так рада!
 — Разве я мог быть где-то в другом месте? — с улыбкой спросил он.
 — Я искала случая поговорить с вами с тех самых пор, как мы приехали в Зантос.
 — Мне многое надо было сделать для генерала.
 — Вы поддерживали с ним связь все время, пока находились во дворце? — спросила Теола.
 — Алексис Василас убедил меня, что я буду более полезным для него, если останусь во дворце.
 — Могу это понять, — ответила Теола. Он набросил плащ ей на плечи, и тут же к нему подошел солдат и сказал:
 — Генерал хочет поговорить с вами, майор.
 — Майор! — удивилась Теола.
 — Меня повысили в звании, — объяснил Петлос, — и должен вам сказать, что считаю это заслуженным после всего, что мне пришлось вынести за эти последние несколько лет!
 Он произнес это с улыбкой. Потом отошел от нее, а Теола осталась ожидать приказа двигаться дальше.
 Час спустя Теолу проводили в пещеру на середине горного склона. В пещере слегка пахло каким-то диким зверем, но она была чистой, с песчаным полом. Теола обнаружила, что отсюда можно смотреть вниз на дорогу, извивающуюся по долине внизу, ту дорогу, по которой должна была пройти на Зантос армия короля.
 В горах имелось множество пещер, ущелий, зазубренных скал и провалов, в которых можно было спрятаться так, что никто бы и не заподозрил, что здесь есть люди.
 Та пещера, в которую ее привели, оказалась довольно большой, и один из солдат разостлал на полу одеяло, на которое она присела, а другое положил у противоположной стены пещеры.
 — Это для генерала? — спросила Теола.
 — Да, ваша светлость, — ответил солдат.
 Он положил на второе одеяло подзорную трубу и еще несколько предметов, отдал честь и оставил Теолу одну.
 Она сняла плащ и стала ждать.
 Полночь еще не наступила, но Теола знала, что не сможет спать, чувствуя напряжение и страх перед тем, что принесет следующее утро.
 Теола была уверена, что генерал расставляет своих людей по местам на противоположной стороне долины, и почти не ждала, что он вообще появится в пещере. И все же примерно в два часа ночи он неожиданно появился.
 — С вами все в порядке?
 — Я беспокоилась о вас.
 — Я сделал все, что мог, — ответил генерал, садясь на одеяло. — Все наши люди заняли свои места, и теперь было бы ошибкой передвигаться среди них: я опасаюсь, что враг вышлет вперед разведчиков, которые могут обнаружить наше местонахождение.
 — Звучит разумно, — заметила Теола.
 — У меня для вас есть кое-что, — неожиданно сказал он.
 — Что именно?
 — Пистолет! Думаю, вас надо вооружить. Вы умеете стрелять?
 — Умею. Я стреляла из старого дуэльного пистолета, который достался моему отцу в наследство от его деда, в мишень у нас в саду.
 — Надеюсь, вам не придется им воспользоваться, — вздохнул генерал. — Просто на тот случай, если дела пойдут совсем плохо, разумнее иметь при себе оружие.
 С этими словами он протянул пистолет Теоле, и она взяла его, подумав при этом совершенно спокойно и равнодушно, что если дела действительно «пойдут плохо», то ей, возможно, придется приберечь этот пистолет для себя самой.
 — Он заряжен, — предостерегающе произнес генерал.
 — Я буду очень осторожна, — заверила его Теола и положила пистолет на одеяло.
 — Предлагаю вам попробовать уснуть, Теола. Лично я именно это и собираюсь сделать. Завтра наверняка будет трудный день.
 — Конечно, вы должны поспать, — ответила Теола. — Все зависит от вас, всем это хорошо известно.
 — Я думал об этом сегодня, во время нашей свадьбы, — сказал генерал. Он помолчал, потом прибавил:
 — По-моему, излишне говорить, как вы были прекрасны и что означает для народа вера в то, что вы пришли к нему на помощь в самый трудный момент его жизни.
 В его голосе прозвучали такие потки, от которых Теола почувствовала себя так, словно ее всю пронизывала музыка.
 — Спасибо, — ответила она. Генерал откинулся на одеяло.
 — Спокойной ночи, Теола! — произнес он совсем другим голосом.
 Теоле хотелось попросить его не засыпать и поговорить с ней еще немного. Ей так много хотелось узнать, так много хотелось услышать. Но она понимала, что ему просто необходимо отдохнуть. Он трудился весь день и теперь, если ему удастся уснуть хотя бы на короткое время, будет готов руководить своей армией в один из самых важных моментов в жизни страны.
 «Господи, позволь ему победить!»— молилась про себя Теола.
 Вместо того, чтобы лечь на спину, она легла на живот, чтобы иметь возможность смотреть на выход из пещеры, на лунный свет, и подняла взгляд к заснеженным вершинам, возвышающимся над ними.
 Ей казалось, что они указывают дорогу на небеса, или, может быть, к тем богам, в которых верил ее отец? Возможно, эти боги завтра будут с ними, и духи, обитающие в горах и стекающих с их склонов водопадах, поддержат их, чтобы в Кавонии воцарились мир и счастье.
 Теоле не хотелось спать. Ей хотелось продолжать молиться, потому что она чувствовала, как важно, чтобы ее молитвы были услышаны.
 «Помоги нам, папа, — молилась она, обращаясь к отцу. — Подскажи генералу, как действовать правильно. Помоги ему победить его врагов».
 Было очень тихо. Теола чувствовала, как ее охватывают красота и покой этой ночи, принадлежащей другому миру, и уже не помнила о солдатах, сидящих в ожидании, в засаде, с оружием в руках.
 Она знала, что генерал спит мирно и без сновидений, как может спать только солдат в минуты отдыха. Она слышала его ровное дыхание и жалела, что здесь так темно и невозможно посмотреть на него и увидеть совершенные черты его лица сейчас, когда оно так безмятежно, спокойно.
 Внезапно Теола уловила какое-то движение. Она подумала, что между скал двигается какое-то животное, и вздрогнула от страха при мысли о том, что это может быть змея. Затем, не веря собственным глазам, она разглядела голову человека!
 Он крался совсем рядом, чуть пониже пещеры, и, глядя на него сверху, Теола поняла, что он ползет между скалами, поднимаясь все выше и пробираясь почти бесшумно прямо к ним.
 У нее мелькнула мысль, что это, должно быть, один из солдат несет генералу какое-то сообщение и не хочет быть замеченным вражескими разведчиками.
 Она спрашивала себя, следует ли ей разбудить генерала и сказать ему, что его ищет какой-то человек. Но пока она колебалась, человек поднялся чуть повыше, и Теола увидела у него в руке длинный острый нож! Она поняла, что это вовсе не вестовой, а враг!
 Не задумываясь, совершенно инстинктивно, Теола опустила руку на одеяло и схватила пистолет, который ей дал генерал.
 Человек поднялся еще выше, теперь он находился у самого входа в пещеру, и Теола увидела, как сверкнул в его руке занесенный нож. Она выстрелила, грохот многократным эхом отразился в пещере, и не успел генерал вскочить, как нападавший уже опрокинулся назад и медленно покатился вниз по склону горы, сопровождаемый множеством камней.
 — Что случилось? Почему вы стреляли? — спросил генерал.
 Тут он заметил на гранитном выступе у самого входа в пещеру нож, который убитый только что держал в руке.
 Нож зловеще блестел в свете луны, и Теоле не потребовалось ничего объяснять.
 Генерал спустился по скалистому склону вниз, туда, где лежал нападавший. Теола слышала, как он разговаривает с солдатами.
 Она сидела и дрожала, и все же убийство человека не вызвало в ней того ужаса, которого она ожидала. Вместо этого она ощущала некую отстраненность, словно случившееся ее вовсе не касалось.
 Генерал вернулся в пещеру. Он поднял пистолет Теолы, лежащий там, куда она его уронила, и начал перезаряжать его.
 — Вы спасли мне жизнь!
 — Кто… этот… человек? — спросила Теола.
 — Он был лазутчиком из армии короля, — коротко пояснил генерал.
 — Вы думаете, они теперь знают, что мы здесь? — испуганным голосом спросила Теола.
 — Сомневаюсь, — сказал генерал. — Думаю, этот человек увидел, как мы приехали. Вместо того чтобы доложить своему командиру, как ему следовало сделать, он решил поступить умнее и потребовать награду, назначенную за мою жизнь.
 — Значит, вы еще сможете застать их врасплох?
 — Надеюсь, — ответил генерал, — и еще раз — спасибо!
 Он говорил спокойно, словно решил не выказывать в данный момент никаких чувств. И, почувствовав, чего он ждет от нее, Теола легла и закрыла глаза. И ей припомнились слова из легенды: «Нимфа спасет свет от тьмы».
 Если она — нимфа, тогда светом Кавонии, несомненно, является Алексис Василас, и она спасла его от тьмы смерти и, возможно, самих кавонийцев от вражеской тьмы.




 Глава 5


 Теола знала, что генерал не спит.
 Он молчал и совсем не шевелился, и все же она инстинктивно чувствовала, что он не спит. Ей казалось, он прислушивается, не насторожил ли тот выстрел, которым она убила нападавшего, вражеские войска.
 Тогда Теола стала убеждать себя, что звук выстрела из ее пистолета не мог разнестись слишком далеко, и если разведчик был один, то нет причин беспокоиться, что выстрел слышал кто-то еще, кроме их собственных солдат. Но она могла понять, почему генерал так тревожится и боится, что его планы сорвутся. Ей хотелось поговорить с ним, хотелось убедить его в том, что она поступила правильно.
 Она убила человека! Но ведь у нее не было другого выхода! И Теола не сомневалась в правоте генерала, предполагавшего, что этот разведчик видел, как они приехали, и надеялся заработать награду, обещанную королем за Алексиса Василаса, живого или мертвого. Если бы ему удалось убить генерала, революция потерпела бы поражение! Король вернулся бы и стал обращаться с народом еще более сурово, чем прежде.
 Теперь, когда она поняла, насколько жестоким было правление короля Фердинанда, ей казалось невероятным, что он просидел на троне так долго. Но у него хватило ума защитить себя и своих австрийских прихлебателей силой оружия, с помощью которого можно было подавить мятеж почти в самом зародыше.
 Безоружные люди, какой бы решимостью ни были наполнены их сердца, беспомощны против современных орудий войны.
 Теола понимала, что потребовались долгие годы подготовки, прежде чем Алексис Василас мог быть уверен, что у него наконец появилось достаточно сил, чтобы бросить вызов всемогущим австрийцам.
 Луна поднялась на небе еще выше, и теперь при ее свете и ярком сиянии звезд Теола могла различить очертания фигуры генерала, лежащего в другом конце пещеры. У нее возникло ощущение, что, хотя он лежит в темноте, его окружает ореол света. Света, который должен увлечь за собой его народ после того, как он победит всех врагов.
 «Боже, помоги ему… пожалуйста, помоги, — молилась Теола, — и прости меня… за то, что я отняла у человека жизнь». Прежде она часто думала, что если бы убила кого-нибудь, ее замучили бы чувство вины и угрызения совести. Но когда генерал застрелил напавшего на нее солдата, она почувствовала только облегчение; а теперь, вместо того, чтобы стыдиться убийства разведчика, она радовалась, потому что его смерть означала для генерала продолжение жизни.
 Казалось невероятным, что всего несколько недель тому назад она еще была в Англии, жалкая, раздавленная и несчастная, опасаясь даже заговорить, чтобы не сказать лишнего, и будущее представлялось ей пожизненной каторгой, приговором к тяжелым и скучным обязанностям, от которых не будет избавления.
 А теперь она лежит в пещере, на горном склоне, рядом с человеком, ведущим сражение «не на жизнь, а на смерть» за свободу своей страны.
 — И я… его жена! — прошептала Теола еле слышно.
 Она догадывалась, что, хотя Алексис Василас сможет легко расторгнуть гражданский брак, ему будет гораздо сложнее избавиться от жены, с которой его связали священные клятвы перед алтарем. Теола очень мало понимала в церковных законах, но была уверена, что этот обряд связал их неразрушимыми узами и что, с точки зрения архиепископа, они останутся мужем и женой до тех пор, пока смерть не разлучит их.
 «Должна же существовать какая-то форма развода, возможно, под тем предлогом, что я принадлежу к другой вере», — подумала она. Но сердце ее с трепетом спросило: «И что тогда с тобой будет?»
 Ей невыносимо было даже вспоминать о единственной открывающейся перед ней возможности в том случае, если ей придется покинуть Кавонию, и она заставила себя не думать ни о чем, кроме того положения, в котором они оказались в настоящий момент.
 Теола снова повернулась и посмотрела на выход из пещеры. И увидела горы на противоположной стороне. Яркий лунный свет играл на снежных шапках вершин, вырисовывавшихся на фоне усыпанного звездами неба и невероятно прекрасных. Глядя на них, легко было поверить в существование сверхъестественных сил — духов гор, глядящих с далеких высот на мелкую тщету людских усилий.
 «Помогите нам! Помогите!»— шептала Теола и гадала, существуют ли в самом деле такие силы, которые завтра встанут на сторону свободы и человечности.
 Наверное, она все же ненадолго задремала. Затем услышала, как шевельнулся генерал, и поняла, что рассвет уже близок. Ей показалось, что на востоке забрезжил слабый свет, а звезды светят уже не так ярко, как раньше.
 — Что вы собираетесь делать? — прошептала она. Это были первые слова, которые Теола произнесла с тех пор, как он поблагодарил ее за то, что она спасла ему жизнь.
 — Собираюсь удостовериться, что все наготове.
 — Вы думаете… они придут рано?
 — Полагаю, они выступят в поход на рассвете, — ответил генерал. — Именно так поступил бы я, если бы был на их месте.
 — Их будет… много? — спросила Теола дрогнувшим голосом.
 — Меня пугает не их численность, — сказал генерал, — а их пушки! Если, как я слышал, в их распоряжении имеются дальнобойные орудия, мы должны остановить их раньше, чем они смогут начать обстрел Зантоса.
 Теола почувствовала, как ее охватывает дрожь. Она знала, что городские здания не смогут выдержать обстрел, и то, что в городе собралось так много людей, делало его еще более уязвимым.
 Она не понимала необходимости такой меры, и у нее невольно вырвался вопрос:
 — Зачем вы собрали в городе так много народа? Ведь это означает, что может пострадать гораздо большее количество людей?
 Теола почувствовала, как генерал пристально вгляделся в нее в темноте.
 Потом он ответил тихо и серьезно:
 — Если войска короля пройдут через эту долину и завоюют Зантос, они пошлют банды мародеров в пригородные деревни убивать крестьян и угонять их скот. Армия всегда голодна, а я сомневаюсь, что король нашел на границе большие запасы пищи.
 — Конечно, нет, — согласилась Теола. — Теперь я понимаю.
 — Для женщины довольно необычно стараться понять маневры армии, — заметил генерал.
 — Меня интересует только ваша армия, — ответила Теола, — но мне ненавистно думать о тех страданиях, которые эта битва причинит столь многим человеческим существам, на чьей бы стороне они 1и сражались.
 — Вот почему я считаю, что, устроив засаду в этом месте, мы, если повезет, спасем от страданий множество людей.
 — Я молилась о вашей победе, — тихо произнесла Теола. — Молилась всю ночь, и, думаю, вы тоже.
 У нее мелькнула мысль, что она не смогла бы сказать этого генералу, если бы они разговаривали при свете дня. Однако сейчас беседовать с ним было легко: он был всего лишь тенью на противоположном конце пещеры.
 — Уверен, ваши молитвы будут услышаны, — ответил генерал, — и позвольте мне еще раз сказать, как я благодарен вам не только за то, что вы спасли мне жизнь, но и за то, что у вас хватило смелости поехать с нами.
 — По правде сказать, все дело в том, что у меня не хватило смелости остаться.
 — Большинство женщин посмотрели бы на эту ситуацию по-другому, — заметил он.
 — Вы считаете, что… ваши люди… рады тому, что… я здесь? — неуверенно спросила Теола.
 Она надеялась, что ее вопрос не покажется ему слишком самонадеянным.
 — Я считаю, что каждый из них будет стараться так, как никогда прежде, и всем сердцем верить в нашу победу!
 Генерал говорил с такой искренностью в голосе, что усомниться в ней было невозможно, и после минутного молчания Теола ответила:
 — Спасибо, что… сказали мне об этом.
 — Когда увидел вас вчера верхом на коне, — продолжал генерал, — я подумал, что вы похожи на Жанну д'Арк, следующую за вдохновляющими ее голосами, вливавшую свежие силы и звавшую к новой жизни колеблющихся французов.
 — Именно это я… хотела бы сделать, — призналась Теола. — Но боюсь, что… не сумею.
 — До сих пор вы были просто великолепны. Вы могли отказаться, когда я попросил вас стать моей женой, и я даже мечтать не мог, чтобы вы согласились сопровождать меня на передний край сражения.
 Произнося эти слова, он встал, и Теола осознала, что, пока они беседовали, первые лучи солнца уже осветили небо.
 Она тоже поднялась и встала рядом с ним, глядя на горы по обеим сторонам долины.
 Не было заметно никакого движения. Окрестности выглядели совершенно пустынными, и все же сотни людей в ожидании затаились на этих склонах, с оружием на изготовку, готовые убивать и быть убитыми во имя будущего.
 — Вы уже должны идти? — спросила Теола. — Вам придется остаться здесь, — ответил генерал, и в его голосе зазвучали повелительные нотки. — Два человека, которым бы я доверил собственную жизнь, находятся по обеим сторонам от вас. Если дело вдруг обернется плохо, можете положиться на них: они доставят вас в безопасное место.
 Теола прекрасно понимала, что он хочет сказать словами «если дело обернется плохо». Он имеет в виду, если его убьют.
 — Но вы будете осторожны? — умоляюще произнесла она. — Обещайте мне, что будете осторожны и не станете зря рисковать своей жизнью. — Генерал не ответил, и, помолчав, она продолжала:
 — Вы должны понимать, что без вас им не добиться успеха. Все будущее Кавонии зависит от того, останетесь ли вы в живых.
 — Неужели мы, живущие в столь маленькой и бедной стране, так много для вас значим? — спросил генерал.
 — Конечно! — порывисто воскликнула Теола. — Я теперь тоже часть вашего народа, поэтому, пожалуйста… пожалуйста, будьте осторожны.
 Произнося эти слова, она подняла к нему лицо. И неожиданно, так резко, что она слегка вскрикнула, он грубо привлек ее к себе.
 Его губы завладели ее ртом.
 Теола была так ошеломлена, что первое мгновение ничего не ощущала, кроме этих сильных и властных губ. Потом какое-то необычное и чудесное ощущение охватило ее тело, словно его озарила вспышка света. Она не знала, что может испытывать такой восторг, такое волшебное возбуждение, которое невозможно описать словами.
 Руки генерала сжимали ее все сильнее, она едва могла дышать, и ей казалось, что он завладел не только ее губами, но и всем телом.
 Он увлек ее за собой к звездам, и ослепительный свет окутал их обоих.
 «Это и есть божественное озарение», — подумала Теола.
 Она чувствовала, что он завладел се сердцем, что она стала другой, она теперь — часть его.
 Так же внезапно, как обнял, генерал отпустил ее, повернулся и вышел из пещеры. Теола слышала, как он спускается вниз по горному склону.
 На мгновение ей показалось, что ее ноги сейчас подломятся, и она едва удержалась, чтобы не pyx-Путь па землю. Все се существо было охвачено чувством, которое он в ней пробудил. Она все еще ощущала на своих губах его страстный поцелуй, и божественный свет все еще сиял в ее глазах.
 Почти не сознавая, что делает, она села на одеяло и поднесла руки к груди, словно пыталась успокоить бурлящие в ней чувства. Она поняла, что любит его; никогда прежде она не понимала, не могла себе представить, что любовь может быть такой.
 Теола всегда думала, что любовь должна быть теплой, счастливой и мирной, подобной той, которая, как она знала, была у ее отца и матери.
 Но это чувство было другим. Страстным и необузданным… обжигающим огнем, и, подобно языкам пламени, эта любовь притягивала и одновременно пугала.
 «Я люблю его! Я люблю его!»
 Теперь она понимала, что любила его еще тогда, когда он нес ее вверх по лестнице после того нападения и она ощущала надежную силу его рук, зная, что теперь в безопасности. Теола не испытывала ничего подобного с тех пор, как умерли ее отец и мать, не чувствовала такой надежной защиты, перед которой отступали все страхи.
 Даже после всего, что выпало на ее долю, после ужаса, вызванного нападением пьяного солдата, она все равно знала, хотя и не могла выразить это словами, что Алексис Василас означает для нее нечто совершенно особенное — нечто такое, что отличалось от всего, с чем она когда-либо прежде сталкивалась в своей жизни.
 «Это любовь», — сказала себе Теола и удивилась, как она раньше этого не поняла.
 Именно любовь заставила ее желать, чтобы он пришел и поговорил с ней; именно любовь, хотя она и не подозревала о ее существовании, заставила ее согласиться, когда он предложил ей стать его женой.
 Он говорил, что делает это для того, чтобы защитить ее и воплотить в жизнь легенду, в которую верил народ Кавонии.
 Возвращаясь мыслями назад, Теола была уверена, что, если бы то же самое попросил ее сделать другой человек, она испугалась бы и с очень большой неохотой согласилась на подобное предложение. Однако она с готовностью доверилась генералу и делала все, что он ей предлагал.
 Она уже тогда любила его.
 «Я спасла ему жизнь! — сказала она себе. — Я его спасла! Я сделала это не только ради Кавонии, но еще и потому, что, если бы он умер, я бы тоже умерла».
 Внезапно она услыхала какой-то звук, подняла голову и увидела, что месяц бледнеет, а звезды уже исчезли. За горами занималась заря, и на другом конце долины на фоне утреннего неба загорелись ослепительным светом вершины, серебряные при лунном свете.
 Из долины донесся шум, Теола посмотрела вниз и ясно увидела извивающуюся в долине дорогу. Прошлой ночью она не заметила бегущей рядом с дорогой реки, усеянной валунами и не слишком глубокой и широкой в это время года, тогда как зимой ее наполняли потоки воды, текущие из-под снега в горах.
 Теола ничего не увидела, дорога казалась пустынной, и все же шум становился все громче, и она, задрожав от страха, поняла, что это топот марширующих ног.
 Она знала, что каждый человек под командованием Алексиса Василаса так же, как и она, слышал приближение противника и насторожился, держа оружие на изготовку и ожидая только приказа открыть огонь.
 Теола понимала, что этот приказ должен отдать генерал, и ей очень хотелось знать, где он сейчас, и видеть его. Она надеялась, что после ее слов он не станет предпринимать ничего опрометчивого и нарочно рисковать. Он должен понимать, что, только оставшись в живых, сможет помочь своему народу. Если он погибнет, кавонийцы останутся без лидера и их некому будет вдохновить на борьбу.
 — Он должен быть осторожным! Должен! — лихорадочно шептала Теола.
 Если она и раньше умоляла его быть осторожным, то теперь, признавшись себе в том, что любит его, Теоле было невыносимо даже думать о том, что он подвергается опасности. Его могла настигнуть шальная пуля, или он мог погибнуть в бою, так как каждый солдат в армии короля понимал, как и она, что, если убьют Василаса, восстание закончится.
 Топот, приближающийся с южного конца долины, становился все громче, и наконец Теола увидела первых солдат.
 Солнечный свет с каждой секундой становился все ярче, и она уже могла разглядеть офицера на коне, по обеим сторонам которого двигались два личных королевских телохранителя, их шлемы, похожие на шлемы древнегреческих воинов, блестели в лучах солнца.
 За ними ехали пушки, тяжелые, дальнобойные пушки, которых опасался Алексис Василас и которые, как знала Теола, могли превратить Зантос в жалкие руины. В каждую пушку были запряжены четыре мула, и по мере продвижения колонны вдоль извилистой дороги она разглядела, что пушек было восемь. Восемь тяжелых орудий; их расчет шагал позади них, по шесть человек на каждое орудие.
 За пушками шли другие офицеры в щегольских красных мундирах во главе марширующих красивыми рядами солдат, так непохожих на беспорядочную и дружелюбную толпу, которой командовал Алексис Василас.
 На таком расстоянии Теола не могла хорошо рассмотреть их ружья, но была уверена, что это новейшие, современные скорострельные модели, и с отчаянием подумала о старых кремневых ружьях, которыми были вооружены их собственные солдаты.
 «Как мы можем одержать победу при таких неравных шансах?»— с тревогой спрашивала она себя. И крепко стиснула руки — ей казалось, что только молитва и вера в народную армию могут помочь им сейчас.
 Офицер, едущий впереди пушек, уже приближался к середине долины, а позади все шли и шли солдаты, не успевшие даже войти в долину.
 Теола подумала, что их, наверное, многие сотни, и, вероятно, к силам короля присоединилось больше наемников, чем представлял себе генерал, если не из самой Кавонии, то из Греции. Они двигались размеренным шагом, пушки тарахтели по каменистой дороге, солдаты иногда подгоняли мулов кнутом. Не считая этих звуков и топота марширующих солдат, стояла тишина. Не раздавалось отрывистых команд, никто не повышал голоса, только грохот колес, стук конских копыт и топот марширующих сапог.
 Это навевало жуть и в то же время внушало благоговение.
 Их так много! Их ряды такие правильные! Такие ровные!
 Солдаты, которых тренировали и обучали убивать. Солдаты, которые были профессионалами.
 Теола надеялась, что среди них было не много кавонийцев, хотя, конечно, она не была в этом уверена. Генерал сказал, что большая часть кавонийской армии перешла на его сторону, и она знала, что среди спрятанных по склонам долины солдат тоже много профессионалов.
 Но среди них также было большое количество обыкновенных гражданских людей, простых сторонников Алексиса Василаса, не проходивших никакого военного обучения и имевших только самые начальные навыки, которые он смог им дать. Вероятно, они чувствуют себя подавленными мощью армии короля.
 «Мне… страшно», — сказала себе Теола. Она боялась, что прячущиеся за скалами, в пещерах и ущельях люди могут внезапно бросить свое оружие и убежать, опасаясь за свою жизнь.
 Ей с трудом верилось, что они бросят своего предводителя, особенно такого, как Алексис Василас. Но кто мог с уверенностью сказать, как поведет себя необученный и не испытанный в бою человек, когда настанет момент рискнуть единственным по-настоящему ценным для него — жизнью?
 «Дай им мужество! Господи, дай им мужество!»— молилась Теола. И тут она увидела, что едущий впереди пушек офицер почти достиг выхода из долины.
 Наконец-то показались последние солдаты королевской армии, и под ней, внизу, извивалась длинная змея из одетых в мундиры людей, шагающих размеренными, правильными рядами и заполнивших собой всю дорогу в долине.
 Это зрелище и в самом деле внушало страх, и Теола подумала с каким-то болезненным ужасом, что если бы не спрятанные кавонийцы, Алексис Василас мог бы передумать.
 Возможно, он бы решил, что его положение безнадежно; возможно, в конце концов он действительно не станет рисковать жизнями своих людей и сдастся королю.
 Не успела Теола справиться с дрожью, охватившей ее при этой мысли, как раздался резкий грохот. Прогремевший выстрел отразился в горах многократным эхом, едущий впереди офицер упал с коня, а невредимое животное поскакало вперед.
 Это был сигнал к началу стрельбы с обоих склонов долины.
 Люди Алексиса Василаса стреляли из-за камней, из пещер, из ущелий и расселин. Ровные порядки войска внизу распались, и солдаты бросились искать укрытие по сторонам дороги. Только мулы, тянущие пушки, продолжали двигаться вперед по дороге, ускорив шаги и в ужасе бросаясь из стороны в сторону при звуках выстрелов.
 Раздались ответные выстрелы, но их было очень мало. Люди, укрывшиеся на берегу реки, целились из ружей в скалы, нависающие над ними, но не могли четко видеть цели. Их пули отскакивали рикошетом от голых камней, принося мало ущерба.
 Стоял оглушительный грохот, не только от самих ружейных выстрелов, но и от эха в долине.
 Каждый выстрел многократно отражался эхом в пещерах и между гор, усиливался до такой степени, что, казалось, бил прямо в уши.
 Теперь уже все солдаты короля лежали или сидели, скорчившись, за валунами, и, когда перекрестный огонь пробил в их рядах ужасающие бреши, они ударились в бегство.
 Пушкари побежали первыми, так как у них не было своего оружия, и, когда они пустились бежать назад по дороге, к ним присоединялись другие, отбрасывая в стороны свои ружья, словно они им мешали. Некоторые даже сбрасывали мундиры, чтобы бежать быстрее.
 Так быстро, что даже трудно было осознать, что это происходит в действительности, поднялась такая паника, что на солдат короля жалко было смотреть. Пораженные ужасом, они бежали, забыв обо всем, кроме чувства самосохранения. А те, кто остался, уже не стреляли, потому что были мертвы.
 Теола видела, как несколько офицеров пытались задержать этот мощный отлив, но все было безнадежно.
 Верховые ускакали галопом, остальные бежали за ними со всей доступной им скоростью.
 А потом Теола увидела, как их люди выходят из укрытий и спускаются вниз, в долину, и генерал отдает им приказы, и те спешат их выполнить, издавая радостные крики.
 Теолу охватило такое несказанное облегчение после испытанного напряжения, что слезы потекли по ее лицу и ей стало трудно видеть то, что происходило дальше.
 Прошло еще немало времени, пока майор Петлос наконец не пришел сообщить ей, что явился забрать ее из пещеры и что ее ждет генерал.
 Майор выглядел очень счастливым, хотя его красивый мундир был покрыт грязью. Через щеку тянулась длинная царапина, а один из пальцев на руке был окровавлен.
 — Вы ранены! — воскликнула Теола.
 — Только по собственной неосторожности, — ответил он. — Я слишком быстро пробирался среди скал, торопясь спуститься на дорогу.
 — Мы победили! — задыхалась от счастья Теола.
 — Блестящая победа! — ответил майор Петлос, глаза его сияли. — Кто еще мог ее одержать, кроме нашего генерала?
 — С нашей стороны много убитых? — спросила Теола.
 — Практически ни одного! — ответил майор. — Несколько человек ранены, а те, кого убили, сами подставились под пули без особой необходимости. — Он глубоко вздохнул. — Лишь у генерала могло хватить мудрости не только спланировать, как лучше расставить наших людей, но и заставить их удерживаться от стрельбы до самой последней минуты. — Он рассмеялся. — Это было нелегко. Необученным солдатам хотелось стрелять, как только они завидели противника. И только потому, что они боялись ослушаться генерала, нам удалось их удержать.
 Ожидая его прихода, Теола уже надела шляпку и теперь только отряхнула юбку от песка и протянула руку в перчатке майору Петлосу, чтобы он помог ей спуститься вниз по горному склону.
 — Вы поразительная женщина! — заметил он. — Вы выглядите так, словно только что вышли из подарочной коробочки, и я уверен, наши люди отнесут это на счет вашего сверхъестественного происхождения.
 — Я так рада, что присутствовала здесь, — сказала Теола. — Мне кажется, я бы сошла с ума, если бы мне пришлось ждать в Зантосе, не зная, как разворачиваются события.
 Если Теола была рада тому, что была вместе со сражающимися солдатами, то, когда она спустилась с горы, у нее не осталось сомнений, что они были горды этим.
 Большая часть людей собралась вокруг пушек, разглядывая их с почтением и понимая, что, захватив у армии короля ее самое мощное оружие, они лишили ее всякой возможности нанести им ответный удар. Несколько солдат подбирали ружья, брошенные убегающими солдатами. Другие занимались ранеными и старались им помочь чем могли.
 — Скажите им, — услышала Теола голос генерала, — что мы пришлем повозки и доставим их в Зантос, где ими займется врач.
 Его голос перекрывал гул всех громких и возбужденных голосов.
 Когда Теола спустилась наконец на дорогу, солдаты обернулись и увидели ее. Отовсюду раздались такие радостные приветствия, и были они столь искренними, что она снова почувствовала, как слезы навернулись ей на глаза.
 Генерал, увидев причину волнения своих людей, повернулся в сторону Теолы и майора Петлоса, но никак не мог до них добраться.
 Издавая радостные крики, солдаты окружили Теолу и опускались перед ней на колено, чтобы поцеловать руку.
 Она смутилась от такого выражения преданности, но ей ничего не оставалось, как только улыбаться и благодарить их на их родном языке. Казалось, желающим выразить ей свое почтение не будет конца.
 Наконец Теоле пришло в голову, что она, возможно, задерживает выполнение приказов генерала, но, посмотрев в его сторону, она увидела, что он наблюдает за ней со странным выражением на лице. Она не могла понять, нравится ему это или раздражает, а через несколько мгновений майор Петлос отвел ее к коню и посадил в седло.
 — Они вас уже канонизировали, — тихо произнес он. — Надеюсь, мадам, вам понравится быть святой!
 Теола почувствовала, что он пытается снять ее напряжение, и улыбнулась ему; но говорить ей было трудно, потому что ее и правда глубоко тронуло поведение солдат.
 Генерал, закончив отдавать приказы, сделал Теоле знак подъехать к нему, и они вместе двинулись впереди длинной колонны людей и пушек обратно к Зантосу.
 Она понимала, что это намеренная демонстрация силы для того, чтобы внушить людям из города уверенность, а также дать им возможность выразить благодарность своим защитникам, спасшим их от уничтожения войсками короля.
 По дороге Теола то и дело бросала взгляд на генерала, надеясь, что он заговорит с ней. Однако поговорить наедине не было никакой возможности, так как не проходило и минуты, чтобы кто-нибудь не обращался к нему с вопросом; или же возникала необходимость отдать приказ, для чего генералу приходилось ехать назад вдоль шеренги людей и обращаться к одному из офицеров, наблюдающих за продвижением пушек.
 Задолго до того, как они добрались до Зантоса, Теола поняла, что известие о победе уже донеслось до города. Они видели толпы людей, вышедших им навстречу, и развевающиеся над домами флаги.
 Приветственные крики, летящие в них цветы и горячая радость народа превзошли все, что Теола могла себе вообразить.
 Когда они въехали на площадь, дети бросали цветы под ноги их коней, звенели приветственные крики толпы, а по щекам пожилых женщин текли счастливые слезы.
 Иногда они с генералом не могли проехать, так как лошади оказывались окруженными плотной толпой людей. Теола знала, что причиной тому — желание многих женщин прикоснуться к ней, поцеловать край ее платья и подарить ей цветы.
 Было просто невозможно удержать в руках все цветы, которые ей вручали, и одновременно держать поводья, поэтому цветы падали на землю, но вместо них ей совали все новые букеты.
 Теоле казалось, что прошло много часов, пока они подъехали ко дворцу, и даже здесь толпы, следующие за ними, заполнили весь парадный двор и остановились только у самой лестницы, ведущей к главному входу.
 Генерал спешился. Майор Петлос, который все время ехал следом за ними, помог Теоле сойти с коня, генерал подал ей руку и повел вверх по ступеням, а когда они уже были наверху, повернулся, и они встали лицом к толпе.
 Теола видела перед собой, насколько хватал глаз, огромное множество людей, заполнивших двор и широкую улицу, уходящую к площади. Люди карабкались на стены, взбирались на деревья, махали руками и радостно кричали с таким пылом, что, казалось, их крики взлетали до самого неба.
 Теола махала в ответ, пока у нее не заболела рука. Тогда наконец генерал повернулся и повел ее во дворец.
 — Вы, наверное, очень устали, — сказал он. — Идите к себе в комнату и отдохните. Я распоряжусь, чтобы вам сразу же прислали поесть.
 Это были первые слова, с которыми он к ней обратился с тех пор, как покинул ее на рассвете. Теола хотела было ответить, но он уже отвернулся, и его тотчас же окружила группа офицеров, ожидающих его распоряжений.
 Она пошла вверх по лестнице, чувствуя себя действительно очень уставшей, хотя и все еще радостно возбужденной всем случившимся.
 Магара уже ждала ее, и, когда Теола протянула к ней руки, служанка присела в реверансе и одну за другой поцеловала их.
 — Мы победили, мадам! — произнесла она со слезами на глазах и рыданием в голосе. — Мы свободны благодаря генералу — и вам!
 — Да, мы победили, — согласилась Теола, — только, Магара, я чувствую себя очень грязной после того, как всю ночь провела в одежде. Хочу принять ванну, и думаю, мне следует немного поспать.
 — Непременно, мадам, потому что у вас впереди так много дел.
 Принесли ванну и налили в нее воду из огромных серебряных сосудов, украшенных гербами короля.
 «Наверное, на них пришлось затратить очень много труда!»— машинально подумала Теола.
 Она расслабилась в теплой ароматной воде и почувствовала, как у нее смыкаются глаза от усталости. Она действительно так обессилела, что вытереться ей помогла Магара, а когда она забралась в постель, то мгновенно уснула.
 Проснувшись, Теола обнаружила, что усталость прошла, и почувствовала себя энергичной, бодрой и возбужденной.
 Она дотронулась до висящего у кровати звонка, и в спальне тут же появилась Магара.
 — Я как раз думала, не следует ли мне разбудить вас, мадам, — сказала она. — Вы знаете, что пора одеваться к обеду?
 — Неужели уже так поздно? — в отчаянии воскликнула Теола. — Как я могла проспать так долго, когда мне так много хочется сделать, так много хочется услышать?
 — У дворца все еще стоит толпа, — сообщила Магара, — выкрикивает ваше имя, и хотя генерал вынужден был несколько раз выйти к ним и помахать рукой, он отказался позволить вас разбудить.
 — Наверное, он тоже устал, — сказала Теола. Магара рассмеялась.
 — Сомневаюсь, мадам! Всем известно, что генерал неутомим. Разве вам никто не рассказал об этом?
 — Никто! — ответила Теола.
 — Однажды, когда он пошел в горы навестить своих родных, то нашел мальчика, сына пастуха, который упал в расселину и повредил ногу. Поскольку ближайший врач находился очень далеко оттуда, генерал шел три дня и три ночи, неся на руках этого мальчика, пока не нашел нужного лекаря, который им занялся.
 — Как поразительно! — воскликнула Теола. Магара улыбнулась.
 — Генерал — поразительный человек. Он не такой, как другие мужчины, мадам, — так же как и вы не похожи на других дам!
 — Ты не должна так говорить, — возразила Теола. — Боюсь, я самая обыкновенная.
 — Никто в Кавонии в это не поверит, ведь вы были так похожи на нимфу из легенды и принесли нам победу.
 — Не я принесла победу, — сказала Теола. — Это сделал генерал!
 — Генерал тоже, — согласилась Магара, — но если бы вы не спасли ему жизнь, то не было бы никакой победы и нам нечего было бы праздновать.
 Теола с удивлением посмотрела на нее.
 — Откуда вы об этом узнали?
 — Нам рассказал сам генерал, — ответила Магара. — Когда сегодня днем он вышел на дворцовую лестницу и все радостно приветствовали его, генерал рассказал, как получилось, что благодаря вам он остался в живых. — Магара всплеснула руками. — О мадам, можно ли удивляться, что мы считаем вас посланной богами, чтобы принести нам счастье?
 Теола не ответила. Она была удивлена тем, что генерал рассказал о случившемся.
 Теола подумала, что этот случай можно представить по-разному, и могло бы, например, создаться впечатление, что генерал не проявил должной осторожности и враг сумел подкрасться достаточно близко и мог бы заколоть его кинжалом.
 Но генерал рассказал эту историю так, что сделал из нее героиню, чтобы народ проникся к ней еще большей любовью.
 И Теоле хотелось верить, что, может быть, она хоть чуточку небезразлична генералу. Она не смела даже подумать о том, что генерал может ее любить.
 Правда, он ее поцеловал, но, в конце концов, какое это имеет значение? Любой мужчина, отправляясь в бой, поцеловал бы женщину, умоляющую его быть осторожнее.
 Чувствовал ли он так же, как она, что тот поцелуй был таким чудесным, будто они унеслись в волшебный мир?
 Чувствовал ли он, как она, что их окутывает сияющий свет? И загорелся ли в нем тот огонь, который охватил ее всю?
 Ей было трудно догадаться: ее никогда прежде никто не целовал, и она не имела представления, каким должен быть поцелуй мужчины и женщины. Теола знала только, что это было чудо из чудес, и после случившегося она никогда уже больше не будет такой, как прежде.
 Воспоминание об этом поцелуе хранилось в ее сердце подобно драгоценной жемчужине, но, возможно, более удачным было бы сравнить его с тем светом, о котором всегда говорил ее отец, а она не вполне понимала его слова, пока этот свет не зажегся в ней самой от поцелуя Василаса.
 «Я люблю его! — думала Теола. — Но он не должен догадаться об этом, если сам не любит меня!»
 Она не могла избавиться от мысли о том, что если бы он действительно ее любил, то поговорил бы с ней или по крайней мере поцеловал бы ей руку перед тем, как они пустились в долгий обратный путь к Зантосу. Ей бы так хотелось, чтобы он сказал ей хоть слово, пока они ехали впереди войска и когда стояли перед приветствовавшей их толпой. Но хоть он и держал ее за руку, она почему-то чувствовали, что его мысли не о ней, а о людях, которые избрали его споим правителем А ведь так просто было подняться к ней наверх и сказать всего пару слов перед тем, как она ляжет спать.
 Магара спросила, не хочет ли она перекусить, но Теола решила подождать обеда, чтобы быть готовой, если генерал пришлет за пей или придет сам.
 — Что мне надеть, Магара? — спросила она — Я перешила все платья по вашей фигуре, мадам.
 — Как тебе это удалось? — удивилась Теола.
 — Я работала каждую минуту — даже ночью, мадам!
 — О Магара, как это глупо с твоей стороны! Ты, наверное, очень устала.
 — Как я могла спать, думая о том, что вам, быть может, грозит опасность? — воскликнула Магара. Теола была растрогана.
 — Ты могла бы понять, что с генералом я буду в безопасности.
 — Вы с ним, возможно, и были в безопасности, но вот ему без вас грозила бы опасность!
 «Это правда», — подумала Теола. Если бы она уснула или легла, как это сделал он, не выглянув из пещеры в долину, убийца пробрался бы в пещеру, и никто из них не заметил бы этого.
 — Благодарение богу за то, что защитил нас обоих, — вслух произнесла Теола.
 — Послезавтра в соборе отслужат специальный благодарственный молебен, — сообщила ей Магара, — а люди уже спрашивают, когда состоится коронация.
 — Коронация? — с трудом вымолвила Теола.
 — Алексис Василас — наследник престола! — сказала Магара. — Его отец царствовал пятнадцать лет, л дед — двадцать. — Она помолчала, потом, видя, что Теола заинтересовалась, продолжила:
 — Страна в те дни была раздроблена, и были другие князья, которые претендовали на обширные территории и имели собственные княжества.
 — И что с ними стало? — спросила Теола.
 — Большинство из них восстали против короля Фердинанда, когда он взошел на трон, и либо погибли в бою, либо были казнены.
 — И никого не осталось? — спросила Теола.
 — Никого, кто имел бы значение, поэтому Алексис Василас будет королем всей Кавонии.
 Теола глубоко вздохнула, понимая, что смешно было бы даже на мгновение вообразить себя королевой.
 Кэтрин понравилась бы помпезная величавость королевской жизни, понравилось бы носить корону и быть в центре внимания всего двора, но Теола знала, что ей бы такая жизнь не пришлась по душе, она не вписалась бы в нее.
 Впервые она вспомнила, что Алексис Василас ничего о ней не знает, кроме того, что она племянница герцога. Ее дядя сказал, что она не имеет права выходить замуж, потому что ее мать совершила позорный поступок, смешав свою благородную кровь с кровью простого человека.
 Сочтет ли Алексис Василас этот поступок позорным? Он ведь принц — значит, дворянин.
 Теола ни разу не думала о нем подобным образом. Она все время помнила, как он выглядел, когда подошел к ней в крестьянской одежде, чтобы взять на руки раненого ребенка. Его мундир был лишен каких-либо украшений, не считая того ордена, который он надел на их свадьбу. И все же в нем текла королевская кровь! И к тому же кровь династии, не менее древней, если не древнее, чем династия короля Фердинанда.
 «Я должна ему все рассказать», — подумала Теола и почувствовала, как ее пугает эта мысль, потому что она боится его возможной реакции.
 Тем временем Магара ждала, когда она выберет платье. В гардеробе их было так много и все такие красивые, совершенно непохожие на те, которые ей приходилось носить раньше.
 Неожиданно ее одолели смущение и робость, и стало чуть ли не стыдно самой себя. Как могла она, почти служанка в семье своего дяди, очутиться здесь, в королевском дворце, носить вещи своей кузины и обманывать наследного принца Кавонии, заставляя считать ее важной персоной?
 «Возможно, если бы он все знал обо мне с самого начала, он не предложил бы мне стать его женой, пусть даже формально», — печально подумала Теола.
 Он совершенно ясно дал ей понять, что гражданский брак будет расторгнут, как только закончится война, но он не ожидал, что их обвенчают в соборе, по обряду его веры, являвшейся частью истории его народа.
 «Что мне делать?»— спрашивала себя Теола.
 Она понимала, что молчать — значит только ухудшить положение. Рано или поздно Алексис Василас узнает о ней правду.
 Она была совершенно уверена, что если никто не сообщит ему эту правду, то уж дядя, услышав об их браке, несомненно, постарается причинить ей всевозможные неприятности.
 «Он разоблачит меня!»— содрогнулась от страха Теола. Потом она успокоила себя, что это послужит Алексису Василасу оправданием для расторжения их брака, если он не придумает ничего другого.
 — Вам надо одеться, мадам! — напомнила Магара, и ее голос ворвался в раздумья Теолы.
 Она вдруг осознала, что уже давно стоит перед красивыми платьями Кэтрин, ничего не видя и размышляя над своими проблемами.
 — А ты как считаешь, Магара? — спросила она.
 — В день свадьбы, мадам, вы были в белом и походили на святую, — ответила Магара. — Сегодня вечером, по-моему, вам следует выглядеть женщиной в глазах своего супруга. Этого пожелал бы любой мужчина.
 Теола не ответила, и Магара вынула из шкафа платье из бледно-розового газа.
 Надев его, Теола увидела, что оно как нельзя лучше подходит к ее светлым волосам и белой коже. В нем она походила на бутон розы, и букетики таких бутонов украшали шлейф и были приколоты спереди к корсажу, там, где складки нежного газа окутывали ее обнаженные плечи.
 Охваченная беспокойством по поводу своих проблем, Теола почти не смотрела в зеркало, пока Магара делала ей прическу и прикрепляла маленький букетик полураспустившихся роз сзади, среди локонов.
 Они как раз закончили, когда раздался стук в дверь.
 Магара пошла открывать, потом вернулась обратно в комнату и произнесла с легким разочарованием в голосе:
 — Генерал велел вам кланяться, мадам, но сегодня вечером он слишком занят, чтобы пригласить вас к себе на обед. Он прислал вам обед сюда.
 «Этого можно было ожидать, — подумала Теола. — Я ему больше не нужна».
 Магара продолжала:
 — Генерал просил передать, мадам, что зайдет к вам сегодня вечером, попозже.
 — Мне все понятно, — отозвалась Теола. Ее голос звучал равнодушно, из глаз исчез огонек возбуждения. Битва закончилась, и Теола была уверена, что потерпела в ней поражение.




 Глава 6


 — Вы так ничего и не съели, мадам, — сказала Магара, когда пришла убрать со стола.
 — Я не голодна, — ответила Теола.
 — Но вы должны были уже проголодаться, мадам, — настаивала Магара. — Вы очень мало ели вчера вечером и совсем ничего не ели ночью, а когда я принесла вам ужин и немного вина после того, как вы вернулись домой, вы уже крепко спали, и мне не захотелось вас будить.
 — Я не голодна, — повторила Теола.
 Она-то понимала, что все дело в унынии и дурных предчувствиях, от которых у нее сжималось горло так, что невозможно было проглотить ни кусочка.
 Теола встала из-за стола и подошла к окну. Когда-то ей было тесно во дворце и казалось скучным смотреть из окна на английский парк; но теперь ей ничего так страстно не хотелось, как только остаться здесь, жить поблизости от Алексиса Василаса, принимать участие в осуществлении его планов для будущего Кавонии.
 Она слышала, как Магара вышла из комнаты, но не оглянулась.
 За окном пылал великолепный закат, но Теоле казалось, что уже спустилась темная ночь, и эта тьма постепенно заполняет ее душу.
 В ее памяти еще были живы восторг и волнение, охватившие ее в момент поцелуя генерала.
 Стоило ей только вспомнить об этом, и вот уже ее охватывает огонь, а губы дрожат, тоскуя по его губам.
 «Я люблю его! Люблю! — в отчаянии думала она. — Но что я значу для него, я — всего лишь… подставное лицо».
 Мысль, что, вероятно, он любит принцессу Атину, о которой говорила Магара, словно меч, пронзила ее.
 На кого похожа эта принцесса? Красива ли она? Может быть, она — тот идеал женщины, которым никогда не стать Теоле? Она изводила себя, воображая себе красавицу, похожую на гречанку, как и сам Алексис Василас. Вероятно, она прекрасна, как Афродита, и составит идеальную пару кавонийскому Аполлону, и именно такую женщину он хочет видеть рядом с собой, когда будет править Кавонией.
 1 Конечно, очень легко было переключить симпатии народа на нее вместо Кэтрин, которую премьер-министр очень мудро связал с древней легендой. Отец не зря говорил, что Теола похожа на нимфу, а в подвенечном платье она, должно быть, в глазах крестьян стала воплощением всех их чаяний.
 «Все это было всего лишь красивым театральным представлением», — думала Теола, и мистическое чувство, которое охватило ее во время свадьбы и когда она молилась за генерала в пещере, померкло. Теперь она чувствовала себя опустошенной, незначительной личностью, «почти служанкой».
 Солнце село. Наступило то волшебное мгновение сумерек, когда тени кажутся полными тайн, а статуи все еще вырисовываются белыми силуэтами на фоне густеющей темноты.
 Но Теола видела перед собой только красивое лицо Алексиса Василаса, его высокий лоб, прямой нос, твердый подбородок и глаза, глядящие прямо в ее глаза.
 О чем он думал? Что чувствовал? Он навсегда останется загадкой, подумала она, человеком, которого она никогда не поймет.
 Раздался резкий стук в дверь. Теола обернулась, сердце ее испуганно подпрыгнуло, и она с трудом смогла ответить «войдите!» тому, кто стоял за дверью.
 Она произнесла это по-кавонийски, дверь открылась, и вошел генерал. Теола так обрадовалась его приходу, что с трудом удержалась от того, чтобы не побежать к нему навстречу.
 Следом за ним, к изумлению Теолы, в комнату вошли двое солдат. Они закрыли за собой дверь и встали по стойке «смирно» по обеим сторонам двери внутри гостиной, а не снаружи, в коридоре.
 Теола недоуменно уставилась на них, потом вопросительно подняла взгляд на генерала.
 Генерал приблизился к ней на несколько шагов и остановился в центре комнаты.
 — Я хочу с вами поговорить, — произнес он по-английски.
 — Я… ждала, что вы… придете ко мне, — ответила Теола. — Но зачем здесь эти двое солдат?
 — Я привел их с собой, чтобы вы чувствовали себя в безопасности.
 — В безопасности от… чего? — удивилась пораженная Теола.
 — От меня! — последовал ответ.
 Теола едва верила своим ушам, но он продолжал:
 — Прошлой ночью я злоупотребил вашим доверием. Сегодня я принял меры, чтобы это не повторилось.
 — Я… не понимаю.
 — Думаю, что понимаете, — ответил он, — а то, что я должен сказать вам, не займет много времени.
 Внезапно она поняла. Он говорил о том поцелуе в пещере, и так как его поведение поразило ее до такой степени, что Теола готова была расплакаться, Теола поспешно произнесла:
 — Отошлите солдат! Я не стану говорить с вами, пока они находятся в комнате!
 Генерал не шевельнулся.
 — Разумно ли с вашей стороны просить об этом? — спросил он.
 Опасаясь, что глаза выдают ее, Теола отвернулась и пошла к окну.
 — Отошлите их! — снова повторила она и сама услышала, как дрожит ее голос. — Я… считаю их присутствие… оскорбительным!
 — Я не имел намерения оскорбить вас. Генерал отослал солдат, и Теола услышала, как они вышли из комнаты и закрыли за собой дверь. Она стояла и смотрела в сгущающиеся сумерки; ей казалось, что тихий сад ускользает в неведомое будущее, которое почему-то таило ужасную угрозу.
 — Я пришел вам сообщить, — услышала она его слова за своей спиной, — что в порту Кевия стоит английский корабль. Через час будет готова карета, чтобы отвезти вас к нему.
 На мгновение Теоле показалось, что она парализована и никогда больше не сможет двигаться снова. Затем она медленно отвернулась от окна.
 Она никогда не видела генерала таким суровым, а его лицо было почти серым.
 — Корабль? — повторила она.
 — Английский корабль. Возможно, он направляется в Афины, и в этом случае вы сможете присоединиться к своим дяде и кузине; или если он поплывет прямо в Англию, то доставит вас благополучно домой.
 Теола с трудом понимала то, что он говорил. Она предполагала, что безразлична ему, но не могла и подумать, что он захочет так быстро избавиться от нее и ее отъезд произойдет в течение ближайшего часа.
 Она стояла и смотрела на него, и так же, как перед глазами утопающего за те мгновения, пока он погружается под воду, проносится вся его жизнь, так и Теола сейчас увидела то будущее, которое ждет ее в Англии: холодный замок, жизнь на побегушках, вечная атмосфера ненависти.
 Это было трудно выносить и раньше, но теперь, когда сердце ее останется в Кавонии, это будет просто невыносимо.
 Она смутно представляла себе, что ей будет нелегко жить со своей любовью и знать, что Алексис Василас ее не любит, но жить так далеко от него, в Англии, и знать, что она никогда его больше не увидит, было бы совершенно немыслимо.
 Она услышала его голос, который словно доносился откуда-то издалека:
 — Я должен вас поблагодарить за все, что вы сделали для Кавонии, но уверен, что поступаю правильно, отсылая вас обратно, на родину.
 — Я думала… я считала… что мы женаты, — запинаясь — , выговорила Теола.
 — Я могу уладить дело с гражданским браком, — ответил он, — и хотя это займет некоторое время, уверен, мы получим согласие на развод и у церкви, принимая во внимание, что вы вынуждены были вступить в этот брак столь поспешно и у вас не было времени на раздумья и подготовку.
 «Он уже все решил», — с отчаянием подумала Теола.
 Генерал уже собрался уходить, и тут она произнесла:
 — Пожалуйста… позвольте мне остаться. Ей показалось, что он замер, потом ответил:
 — Вы должны понимать, что это невозможно.
 — Но почему? Я не доставлю вам… хлопот. Не буду предъявлять на вас никаких прав… но я бы могла, наверное, работать для блага людей.
 — Ваше предложение нереально. Он говорил суровым тоном.
 — Пока у вас нет больницы, — горячо настаивала Теола, — я могла бы ухаживать за больными, особенно за детьми.
 — Вам лучше вернуться к той жизни, которую вы знаете. Вы даже не представляете себе, какие трудности и опасности могут предстоять вам в будущем.
 — Я… не боюсь. Я же поехала с вами… вчера ночью.
 — Это был очень мужественный поступок с вашей стороны. Но в следующий раз нам может не так повезти.
 — В следующий раз? — удивилась Теола. — Разве существует возможность, что король снова нападет на нас? Вы захватили их пушки, и я не могу поверить, что те немногие уцелевшие солдаты короля могут теперь представлять опасность для вашей армии.
 — Я имел в виду не королевские войска, — ответил Алексис Василас так неохотно, что казалось, она вынудила его ответить. — Существуют другие трудности.
 — Скажите мне, что это за опасности.
 — Нет смысла продолжать наш спор, — сказал он. — Кроме того, время идет. Вам надо уложить вещи, а до Кении два часа езды.
 — Но ведь уже поздно… ехать ночью… так далеко? — уныло возразила Теола.
 — Я отправлю с вами отряд кавалерии под командованием майора Петлоса. — Теола не отвечала, и через несколько секунд он прибавил — — Разумеется, я приду попрощаться с вами, когда вы будете готовы к отъезду.
 Генерал повернулся к двери, и у Теолы вырвался слабый крик:
 — Я не могу… уехать! Пожалуйста… позвольте мне… остаться! Я так много… могу здесь сделать!
 — Нет!
 Этот односложный ответ, казалось, резким эхом разнесся по комнате.
 — Я уже сказала, что… не доставлю вам хлопот. Я даже не останусь жить во дворце, если вы… возражаете. Только позвольте мне… остаться в Кавонии!
 — Нет!
 Теола почувствовала, как иссякает ее самообладание. Ее душили слезы.
 Она увидела, как Алексис Василас направляется к двери, и с отчаянием поняла, что сейчас он навсегда уйдет из ее жизни. И с ним уйдет свет, а она останется во тьме на всю оставшуюся жизнь.
 Он повернул ручку двери.
 — Я хочу… кое о чем… попросить вас. Ее голос звучал еле слышным шепотом, и она опасалась, что генерал ее не расслышал.
 — О чем же?
 Невозможно было поверить, что вопрос может звучать так безразлично, так жестко, холодно и отчужденно.
 — Чтобы у меня… было… что вспомнить… пожалуйста… поцелуйте меня на прощание!
 На какое-то мгновение ей показалось, что он откажется.
 Они стояли в противоположных концах комнаты, и, когда генерал обернулся, Теола не могла разглядеть выражение его лица, потому что глаза ее были полны слез.
 Очень медленно, шаг за шагом, он вернулся обратно к ней. Она скорее слышала, чем видела его приближение, и теперь ее сердце лихорадочно билось, а губы дрожали, предвкушая прикосновение его губ. Это будет последний поцелуй в ее жизни, грустно думала Теола, единственная радость, которую она запомнит на долгие годы.
 — Почему вы просите меня об этом? — спросил генерал.
 В его голосе слышались странные интонации, которых раньше не было.
 Он все еще стоял в нескольких футах от нее. Она попыталась взглянуть на него, но не смогла. Тогда она закрыла глаза, слегка приподняла лицо и еле слышно произнесла:
 — Пожалуйста… поцелуйте меня… пожалуйста… Эта мольба шла из самой глубины ее существа, и, поскольку он не пошевелился, Теоле показалось, что он собирается отвергнуть ее.
 Затем внезапно он потянулся к ней, но не заключил ее в объятия, а схватил за руку.
 — Пойдем!
 Он открыл дверь, и они прошли мимо часовых.
 Они шли так быстро, что Теола едва поспевала за ним и почти бежала вдоль коридора по направлению к парадной лестнице. Он не отпускал ее руки, и ей пришлось другой рукой приподнять край розовой юбки, чтобы не споткнуться, когда он быстро увлек ее за собой вниз по ступенькам.
 Они подошли к входной двери, и часовые вытянулись по стойке «смирно».
 Все еще держа ее за руку, генерал спустился по лестнице, туда, где стояла открытая коляска.
 Он помог ей сесть и отдал приказ кучеру; лошади пустились вскачь, а Теола откинулась назад, задыхаясь и недоумевая.
 Что происходит? Почему он так ведет себя? Ведь не может же он отослать ее па корабль, не дав ей времени переодеться и собрать вещи?
 Теоле хотелось спросить у пего, что происходит, но непролитые слезы все еще душили ее, и все расплывалось перед глазами. В одном она могла быть уверена: он рядом с ней и все же не поцеловал ее, как она просила.
 «С моей стороны было… нескромно… просить об этом», — решила Теола.
 Она чувствовала, что, отказавшись выполнить ее просьбу, он захлопнул перед ней двери в рай.
 «Я… больше ничего… не могу поделать», — вздохнула она.
 Она умоляла его позволить ей остаться и потерпела неудачу. Просила подарить ей прикосновение губ, а он отказал ей даже в этом последнем мгновении счастья. Теперь он отошлет ее прочь, и ей больше нечего сказать, больше не о чем просить.
 Неожиданно коляска остановилась. Теола открыла глаза, замигала и увидела, что они остановились перед белоснежной виллой. Виллу окружали высокие кипарисы, и в сгущающихся сумерках она выглядела очень красивой.
 Подбежавший слуга открыл дверцу коляски, и Алексис Василас сошел на землю.
 Он подал Теоле руку, чтобы помочь спуститься, и она задрожала, ощутив его прикосновение.
 Они вошли в дом, и Теола мимоходом смутно разглядела холл с белыми стенами и мягким светом, струящимся из алебастровых плафонов.
 Он привел ее в гостиную, высокие окна которой открывались в сад. Освещение здесь также было мягким, а сама комната казалась прохладной, белой, и все в ней дышало утонченностью.
 Но у Теолы не было времени смотреть по сторонам. Она не могла оторвать глаз от своего спутника.
 Теола услышала, как за ними захлопнулась дверь. После этого он отпустил ее руку и стоял, глядя на нее, но не отступил в сторону, наоборот, стоял рядом, так близко, что это вызывало в ней дрожь.
 Генерал не отрывал глаз от ее лица, но молчал, и через мгновение Теола произнесла:
 — Зачем… вы привезли меня… сюда? Г-где мы?
 — Я хочу, чтобы вы еще раз попросили меня о том, о чем просили во дворце, — сказал он. — Я не уверен, что правильно вас понял.
 В его голосе звучали такие нотки, от которых что-то дрогнуло в душе у Теолы и вновь стало трудно говорить — но уже по другой причине.
 Генерал не шевелился, и она поняла, что он ждет ответа.
 — Я… просила вас… меня поцеловать, — прошептала она.
 — Вы уверены, что хотите этого?
 Произнося эти слова, он придвинулся ближе.
 Снова она подняла к нему лицо и поняла, что никогда ничего в жизни не хотела так, как сейчас хочет ощутить прикосновение его губ.
 Очень медленно он обнял ее, словно ожидая, что она будет сопротивляться. Затем его рот закрыл ее губы, и Теола почувствовала, что ее охватывает восторг так же, как и тогда, в пещере. Но теперь он был еще более сильным, более прекрасным и более волшебным.
 Она прижималась к нему все теснее и теснее, желая слиться с его телом, стать его частью. И в это мгновение Теола чувствовала, как огненные языки пламени охватывают ее, а вместе с ними приходит свет, почти слепящий в своей яркости.
 «Я люблю тебя! Люблю тебя!»— хотелось ей воскликнуть, и, возносясь с ним на самое небо, она желала бы умереть в то же мгновение.
 Рай, наверное, не мог быть более чудесным, более полным экстаза, более совершенным, чем те ощущения, которые заставляли ее трепетать в его объятиях и отвечать на его поцелуй каждой клеточкой своего тела.
 Теола забыла обо всем, даже о собственных несчастьях, даже о страхе перед будущим. Она стала с ним одним целым и чувствовала, как огонь, бушующий в них обоих, пожирает все, оставляя лишь любовь .
 Наверное, прошли долгие века, пока Алексис не поднял голову и не взглянул в ее глаза.
 — Ты этого хотела? — спросил он хриплым голосом.
 У Теолы голова шла кругом от нахлынувших на нее чувств. В то же время ей доставляло невыносимые мучения сознавать, что только что изведанное чудо закончилось.
 Его губы оставались очень близко от ее губ, и она ждала, желая еще раз ощутить их прикосновение и не смея попросить об этом.
 — Почему ты хотела, чтобы я поцеловал тебя? — спросил он.
 Казалось, этот вопрос донесся до нее из другого мира.
 — Я… люблю тебя! — прошептала Теола. — Пожалуйста… позволь мне остаться… в Кавонии.
 Его руки сжали ее так крепко, что она невольно вскрикнула от боли.
 — Ты действительно думаешь, что я мог тебя отпустить?
 — По ты… хотел… чтобы я уехала.
 — Только потому, что злоупотребил твоим доверием.
 — Я… не понимаю.
 — Когда я предложил, чтобы наш брак был лишь формальностью, то знал, что мне будет трудно удержаться и не прикасаться к тебе, не сделать тебя своей, — признался Алексис, — но я надеялся, что смогу себя контролировать. — Он вздохнул. — Я обнаружил, что так же несдержан и ненадежен, как тот солдат, которого я убил, когда он напал на тебя.
 — Ты… ты хотел меня… еще до того, как мы… поженились? — с недоверием спросила Теола.
 — Я полюбил тебя с того первого мгновения, как увидел!
 — Ты смотрел на меня… с презрением!
 — Только потому, что отождествлял тебя с теми людьми, с которыми ты приехала, — ответил он. — Но это не мешало мне думать, что ты самая прекрасная женщина, что я когда-либо видел в своей жизни!
 — Это не может быть… правдой! — воскликнула Теола, припомнив, какой жалкой она, наверное, выглядела в уродливом дорожном платье, выбранном для нее теткой.
 Алексис привлек ее к себе поближе.
 — Когда мы несли в дом ту девочку, я понял, что со мной происходит нечто странное. Не только твоя красота захватила меня, меня покорило твое мужество. И когда я спасся от солдат, то уже знал, что каким угодно способом, но должен увидеть тебя еще раз.
 — Ты не ожидал… найти меня… во дворце? — спросила Теола.
 — Я был поражен, — ответил он, — и в то же время обрадовался так сильно, что эта радость затмила все остальные чувства, даже радость от того, что наконец-то у меня собралось достаточно людей, чтобы возглавить восстание против австрийцев.
 — Я никогда не думала… не мечтала даже… что ты можешь… полюбить меня.
 — А теперь ты знаешь, что я люблю тебя!
 Алексис не стал ждать ответа, он нашел ее губы, и она почувствовала, как комната закружилась вокруг них и исчезла.
 Остался только свет, тот свет, который, как она знала, исходил от самого Аполлона. Он уносил ее с собой в удивительный мир, где не существует слов, а царит лишь красота, божественная красота.
 В саду пели соловьи.
 Через раскрытое окно Теола видела луну, сиявшую над долиной в ту ночь, когда она молилась об успешном завершении боя.
 Ее молитвы были услышаны, и теперь ей казалось, что невозможно испытывать такое счастье и оставаться на земле.
 — Я люблю тебя, дорогая моя!
 Низкий голос Алексиса заставил ее приподняться, и она ощутила прикосновение его губ сначала на лбу, потом на щеках.
 — Я не верил, что женщина может быть такой милой, такой нежной, такой совершенной! — произнес он. — Ты меня все еще любишь?
 — Люблю… так, что и словами не выразишь, — ответил она. — Я думала… когда ты впервые меня поцеловал… что невозможно любить сильнее, но сейчас…
 — Сейчас?
 Она спрятала лицо у него на груди.
 — Я… боюсь! — прошептала она.
 — Чего?
 — Что вижу сон… что проснусь и увижу — тебя нет.
 — Обещаю, что этого никогда не произойдет, — заверил он ее. — Ты принадлежишь мне, Теола, ты моя жена, и ничто и никто не сможет нас разлучить.
 — Ты и правда… меня любишь?
 — Мне потребуется целая вечность, чтобы рассказать тебе, как сильно я тебя люблю! — улыбнулся Алексис. — Ты — все, к чему я всегда стремился и никогда не находил, священный идеал, который всегда хранился в моем сердце и который я уже начал считать всего лишь иллюзией.
 Его голос звучал так проникновенно, что у нее перехватило дыхание. Потом она сказала:
 — Ты не должен… говорить… так. Это заставляет меня чувствовать себя так же, как тогда… когда солдаты целовали мне руки, а женщины — подол моего платья. Что я… недостойна.
 — Ты не можешь быть недостойной!
 — Почему ты так уверен?
 — Потому что ты — нимфа, родившаяся из пены, и потому что мы познали друг друга не только глазами, драгоценная моя, но и сердцем и душой.
 — Как ты мог… отсылать меня… в Англию? Обида все еще дрожала в ее голосе, хотя теперь она знала, что любима и принадлежит ему.
 — Мне было так стыдно за свое поведение, — ответил Алексис. — Я подумал, что шокировал тебя, вызвал отвращение. Мне казалось, что единственным способом исправить положение будет отправить тебя домой.
 — В Англии… у меня… нет дома, — начала Теола, но, произнося эти слова, она подумала, что еще не рассказала ему об отце.
 Действительно, им еще так много надо было рассказать друг другу, так много объяснить.
 Она уже собиралась начать, как почувствовала, что его рука прикоснулась к ней, и затрепетала от новых ощущений, которые раньше были ей неизвестны.
 — Я люблю тебя! — произнес Алексис. — Люблю так сильно, так полно, что мне трудно будет, радость моя, даже думать обо всем, что мне надо сделать в Кавонии, — я буду думать только о тебе!
 Теола не смогла ответить, так как его губы уже нашли ее губы, а языки пламени охватили ее тело и зажгли страстное желание, граничащее с болью.
 — Ты похож на… Аполлона, — прошептала она. — Я поняла это, когда впервые… увидела тебя, и теперь я знаю… что ты — бог света.
 Алексис поцеловал ее шею, и она сказала, прерывисто дыша:
 — Мой… отец говорил мне, что Аполлон… покорял мир силой своей… красоты… и любви.
 — И этим я тебя покорил?
 — Да!.. Да!.. О да!
 Больше слова были не нужны.
 Теоле снилось, что ее целуют; она открыла глаза и обнаружила, что это была реальность. Алексис склонился над ней и прильнул поцелуем к ее губам.
 Комнату заливал солнечный свет. За окнами пели птицы и было слышно тихое прохладное журчание воды, падающей внизу в каменную чашу фонтана.
 — Ты очень красива утром, моя дорогая, — сказал Алексис, и Теола увидела, что он уже одет.
 — Ты… меня покидаешь? Это был вопль отчаяния.
 — Мне надо отправляться на работу, драгоценная моя. Именно так отвечают женам мужчины во всем мире в эту минуту. Сегодня утром для меня это особенно справедливо.
 — Почему ты… не разбудил меня, когда… встал?
 —  — Ты спала, как дитя, я не видел ничего прекраснее твоего спящего лица.
 Теола подняла руки, чтобы отвести назад волосы, и в этот момент одеяло соскользнуло с нее, и она осознала, что лежит в кровати совершенно нагая.
 Она поспешно натянула одеяло, краска залила ее щеки.
 — Я… без одежды!
 — Магара принесет тебе одежду, — ответил он с улыбкой, — но я люблю тебя именно в этом виде!
 — Ты не должен… смотреть на меня, мне… стыдно!
 — Ты же нимфа, а нимфы по традиции носят очень мало одежды.
 Алексис медленно стянул с нее одеяло и поцеловал одну за другой ее груди. Затем он поцеловал ее в губы, и она увидела, что в его глазах вспыхнул огонь.
 — Я хочу тебя! Видит бог, как я тебя хочу! — произнес он. — Но если я сейчас не уйду, люди подумают, что их правитель слишком уж любит опаздывать!
 Он встал и, глядя на нее сверху, сказал:
 — Если бы я мог выбирать, то остался бы здесь, весь день занимался с тобой любовью и говорил бы тебе, как ты прекрасна и совершенна во всех отношениях. Но мне надо выбрать новое правительство и назначить людей на ответственные посты.
 И Алексис отвернулся с видимым усилием.
 Теола протянула к нему руки.
 — Поцелуй меня… еще раз, — умоляющим голосом попросила она.
 Он вернулся и поцеловал ее крепко и страстно. Потом, почувствовав, как отозвались па поцелуй ее губы и все ее тело задрожало в его объятиях, он поцеловал ее в глаза и сказал:
 — Не надо соблазнять меня, Теола! Если бы ты только знала, как трудно мне покинуть тебя. Он чмокнул ее в кончик носа.
 — Как только мне удастся создать хоть какое-то подобие порядка, мы уедем в свадебное путешествие и проведем вместе медовый месяц. Я хочу увезти тебя в мою хижину в горах, где жил в последние годы. Она очень скромна, но там мы будем одни.
 — Мне так бы этого хотелось! — вскричала Теола. — Быть с тобой… наедине! Мы и правда можем туда поехать?
 — Как только я смогу, любовь моя, моя прекрасная маленькая женушка.
 Он опустил ее обратно на подушки и решительно зашагал к двери.
 — Когда я тебя увижу? — спросила она, скорее крикнула.
 — За обедом, — ответил он. — Даже самому занятому человеку положено делать перерыв на обед.
 Он улыбнулся ей своей неотразимой улыбкой и ушел.
 Теола вздохнула от счастья и повернулась к окну.
 Ночью она узнала, где они находятся.
 Вилла принадлежала семье Никиаса Петлоса. Когда Алексиса с матерью выслали из Кавонии, Петлосы собрали сокровища семьи Василас и укрыли их в своем доме. Потом отец Никиаса Петлоса спас жизнь королю Фердинанду во время его первого приезда в Кавонию, когда анархист бросил бомбу в его карету. Полковник Петлос схватил ее и успел выбросить на дорогу до того, как бомба взорвалась. Разумеется, король Фердинанд был ему благодарен.
 Когда всех кавонийских офицеров и вельмож выслали из дворца, полковник Петлос, а потом и его сын сохранили свои должности, и им были дарованы такие привилегии, как ни одному другому кавонийцу.
 Однако семья Петлос была возмущена тем, как повел себя король, когда получил власть. Полковник Петлос ушел в отставку через несколько лет под тем предлогом, что слишком стар, чтобы продолжать службу. Но его сын по настоянию Алексиса Василаса, к тому времени тайно вернувшегося в страну, остался на службе короля, так как верил, что здесь он лучше всего сможет помочь Кавонии.
 — Завтра я покажу тебе сокровища моей семьи, которые передавались из поколения в поколение, — пообещал Алексис Теоле.
 — Мне бы очень хотелось взглянуть на них.
 — Они бы пропали, если бы не доброта моих Друзей.
 — Ты наградишь майора Петлоса? — спросила Теола.
 — Я собираюсь поручить ему обучение армии, — ответил Алексис. — Он молод для такого важного поста, но я знаю, что могу на него положиться. Хоть и надеюсь, что Кавонии никогда больше не придется снова воевать, мы должны быть готовы защитить себя.
 — Мне невыносима мысль, что ты… можешь снова… оказаться… в опасности, — сказала Теола.
 — Сейчас мне грозит только одна опасность, — ответил Алексис, — что я буду слишком часто любить тебя и надоем тебе.
 — Этого никогда не случится, — шепнула Теола. — Мне больше ничего не надо… только бы быть с тобой.
 — Мы будем вместе каждый день, — пообещал Алексис, — а ночью ты будешь спать в моих объятиях.
 — Здесь?
 — Это будет наш дом.
 — Поэтому ты привез меня сюда сегодня ночью? — спросила Теола. — А я никак не могла понять, почему ты увозишь меня из дворца.
 — Ты думаешь, я мог бы целовать тебя или заниматься с тобой любовью в здании, которое было построено на слезах и горе моего народа? Одно я решил твердо — мы никогда не будем там жить!
 — Мне гораздо больше нравится… быть здесь.
 — Петлосы отдали его мне до тех пор, пока я не построю собственный дом, а может быть, самым разумным было бы выкупить у них этот дом. — Он притянул ее к себе и сказал:
 — В данный момент все это не имеет значения. Важно лишь то, моя дорогая женушка, чтобы у меня было где заняться с тобой любовью.
 Его рот завладел ее губами, и она прижалась к нему всем телом.
 — Когда тебя провозгласят королем? — спросила Теола спустя некоторое время.
 Когда она задавала этот вопрос, голос ее звучал напряженно. Сама идея о том, что Алексис станет таким высокопоставленным лицом, приводила ее в смущение.
 — Никогда!
 — Никогда?
 — Нет. Думаю, Кавония достаточно натерпелась от власти монархов. Мы станем независимой республикой.
 — Но кем же… будешь ты?
 — Президентом, и я буду очень демократичен! Полагаю, именно это необходимо в современном мире! Он помолчал.
 — Ты не слишком огорчишься, если не станешь королевой, моя драгоценная?
 — Я хочу только быть… твоей женой!
 — И ты всегда ею будешь!
 Он поцеловал ее, и прошло некоторое время, прежде чем Теола могла спросить:
 — Что ты сделаешь с дворцом?
 — Одно крыло превратится в больницу, пока я не смогу выделить деньги на строительство нового здания, — ответил Алексис. — Второе крыло отдадим под конторы. Центральная часть останется для визитов представителей других стран и для тех случаев, когда понадобится устроить прием, или, возможно, много позже, когда в стране наступит процветание, бал.
 Он привлек ее к себе, тела их соприкоснулись, и Алексис продолжал:
 — Как бы я хотел потанцевать с тобой, моя обожаемая женушка, но в данный момент мне достаточно прижимать тебя к себе вот так, когда вместо музыки слышно лишь биение наших сердец.
 Эти слова пришли ей на память, когда Теола села в постели и увидела свое розовое вечернее платье, небрежно брошенное на спинку стула, разбросанные по полу туфельки, а также то, что ее тетка называла «предметами туалета».
 Теола вспыхнула, вспомнив, как бушующее в них пламя заставило отбросить прочь все, кроме сжигающего их желания.
 — Я люблю его! Благодарю тебя… благодарю тебя, боже… за его любовь, — вскричала Теола. — Благодарю тебя за то, что дал мне это… совершенное, невероятное… счастье.
 Пока она молилась, раздался стук в дверь и вошла Магара.
 — Вы уже проснулись, мадам? — задала она совершенно лишний вопрос. Теола улыбнулась.
 — Проснулась, Магара, и очень, очень счастлива!
 — Я так и подумала, мадам, когда узнала, что генерал отвез вас сюда.
 — Здесь так красиво, — сказала Теола, оглядывая комнату, — и так не похоже на дворец.
 Контраст был поразительным. Вся комната была белой, как и кровать. Над ней не было тяжелого балдахина, как во дворце, а вместо него резное изголовье украшали фигурки искусно вырезанных купидонов и дельфинов, инкрустированные серебром.
 Теола была уверена, что это работа местных мастеров, так же, как и ковры, покрывающие пол, с цветным орнаментом на белом фоне — подобный она видела на фотографиях предметов древнегреческого искусства.
 Яркие узорчатые шторы были вытканы вручную.
 Казалось, комнаты сливаются с садом, в который выходили широко распахнутые окна. Аромат роз и лилий почти ошеломлял, и пока Теола одевалась, Магара сообщила, что приказала подать завтрак на открытом воздухе, в патио, куда выходила гостиная.
 — Надеюсь, ты привезла мне какое-нибудь платье? — спросила Теола.
 — Одно из самых красивых и прохладных, мадам, — ответила Магара. — Позже я привезу сюда и другие платья. Сегодня утром у меня не было времени заказать карету.
 — Я так рада, что мы будем жить здесь.
 — Вилла после дворца кажется очень маленькой, — заметила Магара, — но в ней легче вести хозяйство, а слуги сочтут за честь прислуживать вам.
 «Невозможно чувствовать себя более счастливой!»— думала Теола, сидя в патио, в тени под навесом.
 Ей хотелось только одного — быть с Алексисом, ухаживать за ним, знать, что они принадлежат друг другу и она больше не одинока на свете. После всего, что она выстрадала, после всех пережитых бедствий, ее словно вырвали из глубин ада и вознесли в рай — таким счастьем было сознавать, что она — его жена, что нужна ему так же, как и он ей.
 «Я должна во всем ему помогать, — думала Теола. — Я так много могу сделать для женщин Кавонии и, конечно, для детей».
 Она решила, что, как только Алексис позволит ей, она навестит ту маленькую девочку с поврежденной ногой, а также выяснит, что стало с детьми, которых тогда привезли во дворец.
 Теола была уверена, что матери их уже забрали, но она должна удостовериться, зажили ли их раны и не нужна ли им медицинская помощь.
 «Все эти вещи я должна взять на себя, — думала она. — У Алексиса теперь так много важных дел, что он не должен беспокоиться о таких мелочах».
 Закончив завтрак, Теола вышла в сад и обнаружила, что он гораздо красивее английского дворцового парка, уставленного статуями. В нем цвели яркие азалии, лилии, заставившие ее вспомнить о возвышенной атмосфере собора, и орхидеи всех форм и цветов, многие из которых уже одичали. Еще там был водный сад с небольшим каскадом, струящимся среди искусственных скал, а в чаше фонтана, под плоскими зелеными листьями водяных лилий, скользили золотые рыбки.
 «Это место создано для любви», — подумала Теола и осознала, что уже давно бродит по саду.
 Наверное, уже близится полдень. Ее сердце встрепенулось при мысли о том, что Алексис скоро вернется к ней.
 Она знала, что теперь, когда он появится, она сможет подбежать и броситься к нему в объятия, как ей хотелось вчера ночью, когда он пришел к пей в комнату во дворце и привел с собой часовых.
 Что, если бы она повиновалась ему и вместо того, чтобы находиться сейчас здесь и ждать его возвращения, находилась бы на борту английского корабля, плывущего в Афины, где ее ждали дядя и Кэтрин?
 Она содрогнулась при этой мысли, потом сказала себе, что ей больше нечего бояться.
 Ничто больше ее не испугает.
 Она принадлежит Алексису, и, подобно Аполлону, он принес свет во тьму ее существования, и, как говорил ее отец, это было «танцующее, дрожащее пламя».
 Она вошла через открытую дверь обратно в прохладную белую гостиную. На ее стенах висели картины, которые она еще не успела рассмотреть, но знала, что они прекрасны, потому что принадлежали семье Алексиса.
 Теола собиралась поближе рассмотреть одну из них, по только двинулась к ней, как дверь открылась. Один из слуг объявил по-кавонийски:
 — Вас хочет видеть один джентльмен, мадам.
 Теола обернулась и застыла на месте.
 В гостиную входил герцог, а следом за ним шла Кэтрин!




 Глава 7


 Теола остолбенела.
 — А, вот ты где, Теола! — произнес герцог.
 — Я , не ожидала… увидеть тебя здесь… дядя Септимус! — заикаясь, выдавила Теола.
 Он показался ей таким огромным и властным, что она снова почувствовала себя подавленной его отвращением к пей, которое, казалось, исходило от него вместе с волнами злобы.
 — Вижу, что не ожидала! — ответил герцог. — Я немедленно возвращаюсь в Англию, и мы с Кэтрин заехали, чтобы тебя забрать, — Забрать… меня? — воскликнула Теола.
 — Мы направляемся в Кевию, — объяснил герцог, — где, слава богу, стоит британский корабль, который доставит нас домой, подальше от этих опасных мест. Поторопись со сборами. У нас очень мало времени!
 Последние его слова заглушил внезапный вопль Кэтрин.
 Она вошла в комнату вслед за ним, принялась оглядываться кругом и до этой минуты даже не взглянула на Теолу. Теперь она закричала:
 — Ты надела мое платье! Как ты смеешь носить мою одежду! Снимай сейчас же! Ты слышишь?
 Она двинулась к Теоле, которая продолжала смотреть на дядю.
 — Я… мне надо… кое-что сказать тебе, дядя Септимус.
 — Что такое? — резко спросил герцог.
 — Я… вышла… замуж!
 Если Теола хотела удивить его, она, несомненно, своего добилась.
 Герцог уставился на нее, словно не веря собственным ушам, затем поинтересовался:
 — За кого? И как ты успела выйти замуж за время, прошедшее после нашего отъезда?
 — Я… жена… генерала Василаса!
 Несколько секунд герцог, по-видимому, не в состоянии был осознать все значение ее слов. Затем он взревел на всю комнату:
 — Василас? Мятежник? Тот человек, который сверг короля и залил кровью эту несчастную страну? Ты сошла с ума!
 Теола не отвечала. Она только дрожала, не отрывая глаз от лица дяди.
 — Полагаю, он принудил тебя к этому, — ворчливо заметил тот, — хотя меня удивляет, что он вообще предложил тебе замужество. Тем не менее этот брак не может считаться действительным: как тебе хорошо известно, в твоем возрасте ты не можешь выйти замуж без согласия опекуна. А такого согласия я никогда не дам, я тебе уже говорил. Предоставь это дело мне и собирайся. Мы немедленно уезжаем в Англию!
 — Я… я не могу… ехать с вами! Теола попыталась ответить храбро, но голос ее задрожал.
 — Ты сделаешь, как тебе говорят, — отрезал герцог. — Если не хочешь, чтобы я прибегнул к насильственным методам убеждения.
 — Она надела мое платье, папа! — опять закричала Кэтрин. — Она пользуется моими вещами! Накажи ее! Она не имеет права вести себя подобным образом!
 — Теола будет наказана, когда мы отсюда уберемся, — ответил герцог. — Можешь в этом не сомневаться! Л пока, если мы хотим успеть па корабль, нам надо ехать. — Он вынул из кармана часы. — У тебя двадцать минут, чтобы уложить вещи.
 — И мои вещи пусть тоже уложит, — вставила Кэтрин. — Все вещи! И не забудь, папа, что мамина тиара все еще здесь!
 — Я помню, — ответил герцог. Он сунул часы обратно в карман и тут обратил внимание на то, что Теола даже не пошевелилась.
 — Ты что, отказываешься делать то, что тебе велят, Теола? — спросил он.
 Теперь он произносил слова медленно, а Теола давно знала, какая угроза таится в его неестественно тихом голосе.
 — Я… я должна… остаться с моим… мужем. Слова с трудом срывались с ее дрожащих губ. Герцог замахнулся, и она приготовилась выдержать неизбежный удар по щеке. В этот момент дверь распахнулась. На пороге возник майор Петлос, и герцогу пришлось опустить руку.
 — Как приятно снова видеть вашу светлость, — радушным тоном произнес Петлос.
 — Это вы, Петлос? — спросил герцог.
 — Он самый, ваша светлость. Помните, я плыл вместе с вами на корабле, который доставил вас в Кевию.
 — Я помню вас, — невежливо буркнул герцог, — хотя и не могу понять, почему вы все еще здесь.
 — Вам все объяснят, если вы, ваша светлость, и леди Кэтрин последуете за мной во дворец, — ответил майор Петлос. — У дверей ждет карета.
 — У нас есть своя карета, — возразил герцог.
 — Разумеется, — согласился майор Петлос. — Вы ведь направляетесь в Кевию?
 — Да, — ответил герцог, — В таком случае ваша светлость поедет со мной, — произнес майор Петлос, и в его голосе прозвучали властные нотки.
 — Полагаю, мы еще успеем на корабль, — уступил герцог. — Он снова взглянул на Теолу. — А ты делай то, что тебе сказано, — приказал он. — Если не будешь готова к тому времени, как я вернусь, ты об этом горько пожалеешь.
 Он двинулся следом за майором Петлосом к выходу из гостиной, но Кэтрин вернулась назад.
 — Сейчас же сними мое платье! — прошипела она Теоле. — А если на тебе надеты еще и мои нижние юбки и шелковые чулки, снимай их тоже! Как ты посмела взять мою одежду? — Она замолчала, а потом прибавила с ясно различимыми мстительными нотками в голосе:
 — Обещаю позаботиться, чтобы не только папа, но и мама сурово наказали тебя за твое возмутительное поведение. Какой стыд!
 И она вылетела из комнаты, не дожидаясь ответа Теолы. Едва ее сапфировый бархатный костюм для верховой езды исчез за дверью, Теола закрыла глаза ладонями.
 Как она могла хотя бы на минуту вообразить, чти ее счастье будет длиться вечно и она останется в Кавонии с Алексисом? Ей следовало знать, что волшебство прошлой ночи — всего лишь мимолетная радость. Теперь она должна посмотреть в лицо реальности: ей слишком хорошо известно, как накажет ее дядя за поступки, которые он считает преступными.
 Прежде его телесные наказания были для нее мучительными и унизительными, но теперь, после того как она узнала подлинное счастье, вынести их будет совершенно невозможно. Но хуже всякого наказания, хуже жалкого существования и тьмы, ожидающих ее в Англии, была мысль о» разлуке с Алексисом.
 Теола была уверена, что дядя сказал правду, утверждая, что ее брак недействителен, так как она не получила разрешения своего опекуна. И еще он, конечно же, воспользуется возможностью рассказать Алексису о ее отце и постарается убедить его, что она вообще недостойна стать чьей-либо женой.
 Она знала, насколько жестоким мог быть ее дядя, когда хотел настоять на своем. И хотя Теола верила, что Алексис будет сражаться за нее, вряд ли он сможет сопротивляться власти и влиянию, которыми обладал ее дядя в Англии и которые мог употребить против Кавонии, если бы захотел.
 Используя дипломатические каналы, он мог бы очень осложнить положение не только самого Алексиса, но и всей Кавонии. Более того, Теола была совершенно уверена, что он не колеблясь пустит в ход все свое оружие, чтобы только причинить ей вред. Это было его личной вендеттой, так как он никогда не простил свою сестру за то, что она, как он считал, запятнала честь семьи. Каждый раз, когда он смотрел на нее, Теола чувствовала, как в нем пробуждается желание отомстить за то, что он считал вероломством ее отца.
 — Ох, папа! Папа! — этот возглас вырвался из самой глубины ее души. — Никто не сможет меня спасти! Никто!
 Теола прошла в спальню в поисках Магары, но вспомнила, что служанка сейчас во дворце. Она открыла гардероб и обнаружила, что в нем нет ничего, кроме того розового платья, которое она надевала вчера ночью, и белого халатика с широкими рукавами, тоже принадлежащего Кэтрин.
 Теола медленно сняла красивое платье, в котором надеялась вызвать восхищение Алексиса. Под ним, как правильно подозревала Кэтрин, были надеты шелковые нижние юбки и изящно вышитое белье, отделанное настоящим кружевом, составлявшим часть приданого ее кузины.
 Она сняла все это, а также шелковые чулки, которые были куплены на Бонд-стрит и стоили необычайно дорого.
 Магары нигде не было видно, хотя Теола ожидала ее появления с минуты на минуту. Поэтому она надела белый халат и присела в ожидании.
 Она предполагала, что по прибытии во дворец герцог отдал распоряжение упаковать сундуки Кэтрин и что именно этим в данный момент занята Магара. Когда вещи будут готовы к отъезду, она, несомненно, привезет сюда те унылые бесформенные платья, выбранные теткой для ее роли фрейлины-служанки.
 Они символизировали уродство и жестокость, думала Теола, с которыми ей суждено провести всю оставшуюся жизнь.
 Если ее мать вызвала отвращение дяди тем, что вышла замуж за отца, то Теола теперь сделала то же самое. Выйдя замуж без его разрешения, она тоже, с его точки зрения, совершила ужасное преступление, за которое ее будут подвергать оскорблениям и унижениям весь остаток жизни.
 — Я не смогу этого вынести! — вслух произнесла она.
 Без Алексиса нет смысла жить дальше.
 Теола вспомнила ту ночь, когда в пещере он дал ей пистолет, и она тогда подумала, что, если его убьют, она тоже должна умереть. Хотя Алексис этого и не сказал, но Теола была уверена, что именно это он имел в виду, так как хорошо понимал, какая ей уготована судьба, если победят войска короля.
 «Я умру! — подумала Теола. — Какой смысл продолжать жить?»
 Она даже думать теперь не могла о физических и моральных наказаниях, которые ждали ее в доме дяди.
 — Я… трусиха, — прошептала она. — Трусиха!
 В спальне было очень тихо, и все же ей казалось, что бушующие в ней чувства наполняют все пространство комнаты грохотом сражающихся армий. Она ощущала, как эти чувства разрывают ее на части.
 Часть ее рассудка говорила, что надо жить, какие бы страдания ни пришлось выносить, но другая часть твердила, что смерть гораздо предпочтительнее жизни, лишенной любви.
 Теола встала и позвонила; ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем раздался стук в дверь.
 — Вы звонили, ваша светлость? Она увидела Диноса, престарелого слугу, приносившего ей завтрак в патио.
 — Да, — ответила Теола. — Я хочу, чтобы вы принесли мне… пистолет.
 — Пистолет, ваша светлость?
 — Должен же найтись хоть один па вилле.
 — Я не уверен, ваша светлость… но я посмотрю.
 — Спасибо, Динос.
 Она заметила на его лице удивление, но он был слишком хорошо вышколенным слугой, чтобы подвергать сомнению отданные ему приказания.
 Динос ушел, и снова Теола стала ждать и думала о том, позволят ли ей попрощаться с Алексисом. Возможно, после того, как дядя расскажет ему правду о ее родителях, он поймет, что лучше избавиться от нее.
 Теола и сама собиралась рассказать ему обо всем — слова уже готовы были сорваться с ее губ. Но он поцеловал ее, и она забыла обо всем, кроме волшебства и восторга любви.
 Одна мысль о его прикосновениях заставила ее затрепетать от невыразимого наслаждения. Знать, что он никогда больше не овладеет ею, было невыносимо больно.
 — Я… люблю его! — в отчаянии воскликнула Теола. — О господи, как я его люблю!
 Раздался стук в дверь, и появился Динос, держа в руке пистолет.
 — Это единственное, что я смог найти, ваша светлость.
 — Сойдет, — ответила Теола.
 Она взяла у него пистолет и поняла, что это старое и гораздо более тяжелое оружие, чем то, что дал ей в пещере Алексис.
 — Что-нибудь еще, ваша светлость?
 — Пока ничего, спасибо.
 Динос вышел из комнаты, а Теола села, сжав в руке пистолет.
 Она ощущала холод металла в ладони и спрашивала себя, действительно ли у нее хватит сил нажать на курок.
 Где-то она видела изображение человека, намеревавшегося покончить с собой и приставившего пистолет ко лбу. Но Теола не могла вынести мысли о том, что ее лицо будет сильно изуродовано и последнее впечатление Алексиса о ней будет как о чем-то безобразном.
 «Если я направлю дуло в… сердце, — сказала она себе, — я умру… и могу только молить бога, чтобы смерть оказалась… мгновенной».
 Она бросила взгляд на часы, стоящие на комоде в противоположном конце комнаты, и увидела, что с тех пор, как уехал дядя, прошло почти двадцать минут.
 Потом Теола сообразила, что Магара не сможет уложить всю одежду Кэтрин за такое короткое время. Даже если ей будут помогать другие служанки, потребуется вдвое больше времени, чтобы сложить все эти красивые, вычурные платья и вынуть из комода все шелковое белье, которое Кэтрин купила в самых дорогих магазинах Лондона. А ведь еще есть туфли, сумочки, зонтики от солнца и шляпки, и все нужно аккуратно уложить в бесчисленные сундуки и коробки, заполнявшие целую пустую каюту на корабле по дороге сюда.
 «Чего я жду? — спросила себя Теола. — Если я еще буду жива, когда они вернутся за мной, они помешают мне… убить себя».
 Она опустила глаза на пистолет и поняла, что хочет совершить грех. И еще она знала, что это трусливый поступок и что Алексис, называвший ее храброй, станет презирать ее за подобную слабость.
 Глаза ее наполнились слезами.
 Она прошептала:
 — Я ничего не могу поделать… дорогой мой! Не могу продолжать жить… без тебя! Если я умру, то по крайней мере мое тело… как и мое сердце… останется в Кавонии!
 Ей показалось, что кто-то идет, и Теола быстро приставила руку с пистолетом к груди.
 Она услышала, как открылась дверь, зажмурилась и попыталась нажать на курок, но он оказался более тугим, чем она ожидала. Послышалось резкое восклицание, твердая рука выхватила у нее пистолет, и в следующее мгновение она очутилась в объятиях Алексиса.
 — Ради бога, что ты делаешь? Любовь моя, радость моя, что ты делаешь?
 Теола ахнула, а когда он крепко прижал ее к себе, разрыдалась.
 — Они хотят… увезти меня, — всхлипывала она, — я должна… покинуть тебя. Все… бесполезно. Позволь мне умереть! Я не могу… жить… без тебя… и без нашей любви.
 Слова ее трудно было разобрать. Теола почувствовала, как он поцеловал ее волосы, а затем услышала тихий растроганный голос:
 — Как же можно быть такой глупой? Милая моя жена, как можно верить в такие совершенно абсурдные вещи? Неужели ты всерьез могла вообразить, что я тебя отпущу?
 Теола слышала его, но думала, что все это не может быть правдой, пока не подняла к нему лицо. Тогда он стал целовать ее сперва в губы, потом в залитые слезами щеки и, наконец, в глаза.
 — Как ты могла хоть на секунду подумать, что я позволю им увезти тебя от меня?
 — Дядя С-септимус с-сказал, что этот брак… н-не-действителен, потому что он… не давал своего… с-со-гласия.
 — Наш брак не только действителен, — ответил на это Алексис, — но твой дядя дал свое согласие — как бы мало оно ни значило!
 Теола так удивилась, что слезы ее высохли, а глаза широко раскрылись от изумления.
 — Это… правда? — прошептала она.
 — Чистая правда, — заверил ее Алексис. — Но как ты могла поступить так плохо, так ужасно жестоко — пытаться уничтожить себя, когда я так люблю тебя?
 — Я… я думала… ты больше… не захочешь меня, — с трудом произнесла Теола.
 — Как ты посмела усомниться в моей любви! — возмутился он, стараясь, чтобы его голос звучал сурово.
 Но, произнеся эти слова, Алексис вновь поцеловал ее, и она прильнула к нему, с трудом заставляя себя поверить в происходящее.
 — Рассказать тебе, что произошло, моя драгоценная? — спросил Алексис. И не успела она ответить, как он воскликнул:
 — Зачем ты сняла всю одежду? Почему на тебе ничего нет, кроме этого халатика?
 — К-кэтрин… приказала мне… отдать… все, что я… ношу, — объяснила Теола.
 Ей было трудно говорить, трудно помнить о чем-либо, кроме слов Алексиса о том, что они всегда будут вместе.
 Он посмотрел на нее сверху вниз и улыбнулся.
 — Что ж, это очень кстати. Я как раз подумывал, что пора бы устроить сиесту!
 Он подхватил ее на руки, отнес на постель и положил на нее.
 Потом снял с себя китель, лег рядом, заключил ее в объятия и целовал до тех пор, пока она едва не задохнулась.
 — Пожалуйста, — попросила Теола, когда смогла заговорить. — Расскажи мне… что произошло.
 — Сначала скажи, что любишь меня, — приказал он.
 — Я тебя обожаю! Любовь к тебе так… переполняет меня… так мучит, я знала… что не могу уехать-вернуться в Англию… с дядей.
 — Этому не бывать, и, если нам повезет, никто из нас больше никогда его не увидит.
 — Он… уехал?
 — Он уже на пути в Кевию!
 В его голосе звучало удовлетворение, и Теола при двинулась к нему поближе.
 — Расскажи мне! Расскажи, как… тебе это удалось.
 — По-настоящему благодарить надо Никиаса Петлоса, — начал Алексис. — Он узнал, что твои дядя и кузина приехали и спрашивают тебя. Когда из дворца их послали на виллу, Никиас рассказал мне, что представляет собой твой дядя и как плохо он с тобой обращался во время вашего путешествия.
 Он поцеловал Теолу в лоб и продолжал:
 — Если бы я был менее просвещенным правителем, я бы бросил его в темницу и отплатил бы ему той же монетой!
 — И что же ты сделал? — спросила Теола.
 — Когда Никиас рассказал мне, что герцог — сноб и автократ и признает только помпезность и роскошь, мы с ним устроили целое представление.
 — Что ты сделал?
 — Никиас заставил его ждать в гостиной королевы. Затем, когда я был готов, он объявил твоему дяде и Кэтрин: «Его королевское высочество правитель Кавонии принц Алексис соблаговолит дать вашей светлости аудиенцию!»— Алексис рассмеялся. — Никиас сказал, что твой дядя был явно поражен этим, но не успел он опомниться, как его вместе с леди Кэтрин проводили в гостиную короля.
 — Где ты их ждал?
 — Я их там ждал, — ответил Алексис, — усыпанный орденами, большая часть которых принадлежала моему отцу, и, по-моему, там было еще несколько наград, которые король в спешке позабыл взять с собой! — Он издал короткий смешок и продолжил:
 — Уверяю тебя, я выглядел весьма внушительно, а по обеим сторонам от меня стояли два адъютанта, также разодетые во все, что только смогли отыскать.
 «Ваше высочество, его светлость, герцог Уэлсборн и леди Кэтрин Борн!»— объявил Никиас Петлос.
 Я подписывал бумаги и нарочно помедлил несколько секунд, прежде чем поднялся им навстречу, и им пришлось пройти всю комнату, чтобы подойти к моему письменному столу.
 Теола вспомнила, какой огромной и помпезной показалась ей гостиная короля в ту ночь, когда во дворец ворвались мятежники.
 — Что было дальше? — спросила она.
 — Герцог осведомился — совершенно не тем топом, каким собирался, как я понимаю, — правда ли то, что ты сказала: что я формально вступил с тобой в брак.
 «Не просто формально, ваша светлость, — ответил я. — Я женился на вашей племяннице по законам Кавонии, и нас также обвенчал его святейшество архиепископ».
 «Этот брак не является законным без моего разрешения», — заявил герцог.
 «В данных обстоятельствах испросить ваше разрешение было невозможно», — возразил я.
 Он помолчал, потом произнес:
 «Вы называете себя принцем. Могу ли я узнать, действительно ли вы унаследовали этот титул?»Я взглянул на него так, словно счел его вопрос оскорбительным, и он быстро прибавил: «Я, собственно, хотел спросить, не являетесь ли вы родственником короля Кавонии Александроса V, который, насколько мне известно, был из семейства Василасов».
 «Вижу, ваше сиятельство читали нашу историю! — заметил я. — Король Александрос V был моим отцом, а моим дедом был Александрос IV».
 «Я не знал этого, я совершенно ничего не знал!»— еле выговорил герцог.
 «Так что, как видите, — резко сказал я, — я считаю себя вправе взять на себя управление Кавонией и избавить мою страну от иностранца, который фактически узурпировал мой трон последние двенадцать лет».
 — Дядя Септимус, должно быть, был поражен! — пробормотала Теола.
 — Он был поражен настолько, что потерял дар речи, — согласился Алексис. — Потом он сказал: «Вы не знаете всей правды о моей племяннице — я считаю своим долгом предупредить вас, что она не годится в жены кому бы то ни было».
 У Теолы вырвался испуганный возглас.
 — Я собиралась… рассказать тебе! Клянусь… я хотела это сделать… но… не успела.
 — Это неважно, — равнодушно перебил ее Алексис.
 — Не…важно?
 Теола уставилась на него, словно сомневаясь, правильно ли она расслышала.
 — Конечно, неважно, — ответил он. — Собственно говоря, когда твой дядя рассказал мне о том, что произошло много лет назад, я ему ответил: «Как жаль, что мистера Ричарда Уоринга уже нет в живых. Я бы попросил его помочь мне основать в Кавонии университет!»
 — Тебе все равно… что он из простых людей… н голубой крови?
 Алексис улыбнулся ей.
 — Разве я могу испытывать к твоему отцу другие чувства, кроме восхищения и уважения?
 У Теолы вырвался вздох, шедший из самой глубины души, а Алексис продолжал:
 — Герцог был слишком ошеломлен, чтобы ответить, и я воспользовался этим моментом и обратился к твоей кузине: «Как я понимаю, леди Кэтрин, вы уже не намерены выходить замуж за короля Фердинанда?»
 «Король без трона, — ответила она, — а в данный момент и без места едва ли может считаться выгодной партией».
 «Да, конечно», — согласился я.
 «Поэтому я возвращаюсь в Англию, — продолжала она, — но хотела бы увезти с собой тиару, которая принадлежит моей матери, и одежду, которая составляла мое приданое».
 «Вашу просьбу очень легко исполнить, леди Кэтрин», — ответил я.
 Я кивнул одному из адъютантов, и он принес тиару в бархатной шкатулке, благополучно хранившуюся в спальне королевы.
 «Я рада получить ее обратно!»— воскликнула Кэтрин.
 — Уверена, она ожидала, что тиару украдут, — вставила Теола.
 — В Кавонии ничего не крадут! Кроме сердец!
 — Ты украл мое сердце, — прошептала Теола.
 Он посмотрел ей в глаза, и Теола, сделав над собой усилие, попросила:
 — Расскажи мне остальное.
 — Потом я начал торговаться с герцогом.
 — Торговаться? — изумленно воскликнула Теола.
 — Насчет твоей одежды, моя драгоценная. Я обожаю тебя такой, какая ты сейчас, но у меня такое ощущение, что тебе будет несколько неловко появляться на людях в таком наряде.
 Произнося эти слова, он стянул халатик с ее белого плечика и поцеловал его.
 — Но что ты имел в виду, когда сказал, что торговался с дядей Септимусом?
 — Я указал герцогу и, разумеется, твоей кузине на то, что приданое привезли, чтобы носить его в Кавонии. «Когда леди Кэтрин вернется в Англию, — сказал я, — она может выбрать мужа среди принцев Швеции, Норвегии, Дании или даже Пруссии. В этом случае те платья, которые она привезла сюда, окажутся слишком легкими, чтобы носить их в столь холодном климате». — «Что вы предлагаете?»— спросил герцог. И я назвал ему сумму в наличных.
 — Как ты мог? — воскликнула Теола.
 — Никиас уже рассказал мне, что твой дядя — человек бережливый до скупости, — ответил Алексис. — У меня было такое чувство, что теперь, когда брак с королем не состоялся, он жалеет о потраченных на приданое дочери средствах.
 — И ты… купил его… для меня? — спросила Теола почти бессвязно.
 — Думаю, твой дядя остался очень доволен той сделкой, которую мы заключили.
 — Но что сказала Кэтрин?
 — Она сказала, что настаивает на возможности взять с собой на корабль достаточно одежды на дорогу до Марселя.
 — И ты согласился?
 — Конечно! — ответил Алексис. — Я послал за Магарой и сказал, что ей следует уложить.
 — На это ушло много времени?
 — Не много. Как только сундук был готов, его поместили в карету герцога, и они помчались к Кевии так быстро, как только могли.
 У Теолы вырвался вздох облегчения.
 — Мне неудобно… что ты потратил на меня столько денег, — огорченно произнесла Теола. — Я ведь знаю, как дорого стоило приданое Кэтрин.
 — Если тебе от этого станет легче, — сказал Алексис, — мне сообщили, что во дворец уже приходил торговец предметами искусства в надежде купить портреты предков Габсбургов и продать их в Вене.
 — О, я так рада, что ты избавишься от них! — воскликнула Теола.
 — Я тоже, — согласился Алексис. — Никогда больше не желаю видеть их самодовольные физиономии!
 — Интересно, какие платья упаковала Магара для Кэтрин? — пробормотала Теола.
 Она надеялась, что ее свадебное платье не уехало с кузиной. Ей хотелось всю жизнь хранить его как сокровище.
 — Открою тебе маленькую тайну, — сказал Алексис. — Я разговаривал с Магарой по-кавонийски, и, естественно, ни твой дядя, ни его дочь, которая в один прекрасный день надеялась стать королевой нашей страны, не поняли, какое я отдал распоряжение.
 — И какое же?
 — Я велел Магаре упаковать всю ту одежду, которую ты привезла в Кавонию для себя, — только ее и ничего больше!
 Теола тихо ахнула и с недоверием посмотрела на мужа.
 — Мои платья? Ты отдал Кэтрин… эти платья? Ох, Алексис, как ты мог?
 — Она ведь всегда сможет надеть к ним тиару! — серьезно ответил он, но глаза его насмешливо блестели.
 Внезапно до Теолы дошла смешная сторона положения.
 Она представила себе ярость Кэтрин, когда та после отплытия откроет сундук на корабле и обнаружит в нем уродливое коричневое шерстяное, серое батистовое и дешевое дорожное платья, которые тетка нарочно выбрала для Теолы, чтобы она выглядела как можно менее привлекательной.
 Алексис рассмеялся, и она засмеялась вместе с ним. Казалось, звуки этого смеха смешиваются с солнечными лучами, льющимися в окна комнаты.
 Он крепко прижал ее к себе и сказал;
 — Ты знаешь, моя прекрасная женушка, я ведь никогда раньше не слышал твоего смеха. Ты должна смеяться почаще.
 — Это было нехорошо с моей стороны, но я не смогла удержаться!
 — Кавонийцы часто смеются, когда они счастливы, и любят шутки. Это, дорогая девушка моей мечты, типично кавонийская шутка.
 — Так забавно! — воскликнула Теола. — Ох, Алексис, они и правда уехали?
 — Правда уехали! — подтвердил он. — А теперь расскажи мне, как тебе не стыдно не доверять мне. Как ты могла хоть на секунду вообразить, что я соглашусь тебя потерять или позволю тебе уехать теперь, когда ты стала моей женой?
 — Прости меня… пожалуйста, прости, — прошептала Теола.
 — Я прощу тебя, только если ты пообещаешь, что никогда больше не поступишь так глупо и скверно.
 Алексис говорил сурово, и щеки Теолы залились краской.
 — Мне очень… жаль, и я… обещаю.
 — К счастью, у старого Диноса достаточно здравого смысла, — сказал Алексис, — и тебе было бы очень трудно, моя милая, застрелиться из незаряженного пистолета!
 — Он был… не заряжен? — спросила Теола.
 — Не заряжен, глупышка! И это еще одна кавонийская шутка!
 Теола рассмеялась слегка дрожащим смехом. Даже сейчас ей с трудом верилось, что кошмар остался позади, тьма рассеялась, и ее снова окружает свет, слепящий, мистический свет, который всегда окружал Алексиса.
 — Я люблю тебя… так сильно, — сказала она. — Пожалуйста… научи меня не быть… глупой… не бояться.
 — Я научу тебя доверять мне, — ответил Алексис, — и помнить, что я никогда не сдаюсь. Рано или поздно, я всегда оказываюсь победителем, мне все покоряются.
 — Мы должны… покорить Кавонию… любовью, — прошептала Теола.
 — Мы сделаем это вместе, ты и я!
 — Это… все, чего я… хочу.
 — Но в данный момент, — сказал он, — мне надо покорить одну особу, которая вела себя очень плохо, но которая, думаю, теперь раскаивается.
 Его губы накрыли ее рот. Она почувствовала, как он раздвигает полы ее халата, как его руки прикасаются к ней.
 Маленькие язычки пламени пробежали по ее телу.
 Потом ее сердце билось рядом с его сердцем, и они перестали быть двумя отдельными людьми, а превратились в единое целое.
 Их окутал зыбкий, мерцающий свет.