Аннотация: Кайла Ван Влит, приехавшая в Лондон из Индии, даже не подозревала, как далеко заведет ее желание отомстить людям, погубившим ее мать. Красавица вынуждена стать любовницей герцога Брета Уолвертона — человека, которого считает своим заклятым врагом. Однако герцог, поначалу видевший в Кайле всего лишь очередную «ночную бабочку» полусвета, сам не замечает, как его циничное презрение исчезает, уступая место подлинной страсти и нежной любви…


---------------------------------------------


 Розмари Роджерс
 Ночная бабочка



 Пролог


  Англия, 1799 год 
 В прихожей было совсем темно. Слабый огонек висящей на стене лампы не мог разогнать густую тьму. Тени притаились по углам наподобие хищных зверей, готовых наброситься на каждого, кто зазевается. Хотя это строго запрещалось, Кайла сунула большой палец в рот и стала энергично его сосать. Она медленно приближалась к тоненькой полоске света, который призывно пробивался сквозь щель приоткрытой двери из материнской комнаты. Кайла спешила добраться до двери раньше, чем она закроется, как это обычно случалось, когда девочка пыталась попасть к маме, а Мэри перехватывала ее на полпути. Где сейчас Мэри? Няня снова ушла, а когда вернется, от нее будет пахнуть вином, она будет хихикать и заставлять Кайлу спать, пугая тем, что в противном случае ее заберут с собой привидения.
 Вспомнив о привидениях, Кайла всхлипнула. А вдруг эти кошмарные призраки придут сюда и схватят ее прямо у двери матери? Кайла уцепилась ручонкой за шершавую панель, продолжая держать другую руку у рта. Ей вдруг стало очень страшно, тем не менее она сделала шаг вперед, затем второй — и оказалась в струйке света, который пробивался из комнаты. Кайла на мгновение зажмурилась, но тут же снова открыла глаза.
 Что происходит у мамы? До девочки доносились голоса. Похоже, это опять тот самый мужчина. Кайла недовольно выпятила нижнюю губу. Он ей совсем не нравился. Это был нехороший мужчина. Кайла однажды слышала, как мама стонала и кричала, когда он был здесь. Как будто маме сделали больно. Правда, чуть позже, когда Кайла увидела маму, та не выглядела обиженной. Она мягко улыбнулась дочери, хотя думала, видимо, о чем-то другом. Даже когда Кайла стала вредничать и разлила чай, а затем нарочно просыпала крошки бисквита на пол, мама лишь рассеянно посмотрела на нее.
 И вот сейчас этот противный человек снова был здесь. Кайле это определенно не нравилось. Она приоткрыла дверь пошире, бесшумно переступила босыми ногами по деревянному полу и просунула голову в комнату. Волосы падали ей на глаза, однако сквозь спутанные пряди Кайле удалось рассмотреть, что там происходит. От удивления она широко раскрыла глаза.
 На маме был лишь красный пеньюар. Он был расстегнут спереди, и от шеи до щиколоток ее тело было обнажено. Ее красивые белокурые волосы, обычно аккуратно собранные в пучок, были распущены и обрамляли лицо. Мама смотрела на мужчину и нисколько не возражала против того, что мужчина трогал ее в том месте между ног, до которого, как всегда говорили Кайле, никто не должен дотрагиваться. Почему мужчина это делал? И почему мама позволяет это ему? Мама неподвижно сидела в кресле, разведя ноги, а рука мужчины гладила ее между ног, иногда пощипывала, отчего мама слегка постанывала.
 Озадаченная и встревоженная, Кайла вошла в комнату. Ее босые ноги утонули в толстом теплом ковре. Девочку никто не заметил. Ей говорили, что она никогда не должна входить ночью в комнату мамы, а в случае нужды должна звать Мэри. Но Мэри сегодня ушла. А когда свеча догорела, в комнате стало темно и ее кровать окружили большие ужасные тени.
 Теперь мужчина оказался перед мамой, и Кайла видела лишь его спину. Белые напудренные волосы мужчины были собраны на затылке в косу. Он наклонился вперед, заставил маму откинуться на спинку кресла и раздвинуть ноги, а сам опустился на колени. Мама снова тихонько вскрикнула, пеньюар упал на пол.
 Глядя на них, Кайла еле слышно заскулила. Происходило что-то неладное. Мама никому не позволяла видеть ее раздетой! Между тем мужчина стал опять прикасаться к маме, гладить ее, затем начал раздеваться сам. В этот момент мама снова издала странный звук, похожий на стон и вздох, словно ей причинили боль. Сама того не желая, Кайла громко захныкала.
 — Что это? — Мама выпрямилась в кресле, оттолкнула мужчину и потянулась за упавшим на пол пеньюаром. И тут она увидела Кайлу. Лицо мамы побледнело, и она проговорила по-французски: — О Боже! Моя несчастная девочка…
 Мужчина обернулся. Он выглядел таким сердитым, что Кайла даже не решилась взглянуть ему в лицо, хотя чувствовала, что он впился в нее взглядом.
 — Это что за ребенок?
 — Моя дочь, милорд. Пожалуйста, позвольте мне отнести ее обратно в кровать.
 — Нет! Оставь ее здесь. Говоришь, твоя дочь? Девчонка, которую ты скрывала… Да она очень даже хорошенькая! Вся в маму… Подойди сюда, девочка! Как ее зовут?
 Запахиваясь в пеньюар, мама в нерешительности помолчала, затем еле слышно ответила:
 — Кайла.
 — Кайла… Необычное имя, но почему-то кажется знакомым. Где я его раньше слышал? Впрочем, не имеет значения. Оно ей очень подходит, поскольку девчонка удивительно хороша… Я сказал, чтобы ты подошла поближе, Кайла. Иди сюда, сядь ко мне на колени. Я хочу погладить твои очаровательные белокурые волосы.
 Кайла отпрянула назад, однако мужчина взял ее за руку, подтащил поближе и посадил себе на бедро. Крепко прижав девочку, он стал ей что-то тихо говорить. Кайле это было неприятно. От него пахло кислым вином и чем-то еще, что ей явно не нравилось. Бедра мужчины обтягивали шелковые желтые панталоны, завязанные пониже колен алыми лентами с алмазными пряжками. Кайла не решалась взглянуть ему в лицо и упорно смотрела на эти блестящие пряжки.
 — Замечательный ребенок… Такая светленькая, розовощекая, славная девочка…
 Придерживая Кайлу за талию, мужчина потянул вверх ее ночную рубашку. У него были жирные белые пальцы, которыми он стал гладить обнаженные бедра девочки. Кайла заерзала на коленях и обеспокоенно посмотрела на маму.
 Мама побледнела еще сильнее. Она судорожно расправила полы пеньюара и вцепилась в ткань пальцами.
 — Милорд, ей неполных четыре года. Прошу вас…
 — Славный ребенок. Такой юный и невинный. Не испорченный жизнью. — Голос у мужчины стал хриплым, в нем зазвучали какие-то странные нотки, и мама страшно разволновалась.
 — Опустите ее на пол, милорд! Я этого не позволю!
 Мама подскочила, сняла девочку с колен мужчины и прижала к себе. Кайла лишь теперь осмелилась бросить взгляд на лицо мужчины: оно побледнело и покрылось темными пятнами. Над прищуренными глазами, взгляд которых вонзился в лицо мамы, нависали черные кустистые брови.
 — Ты этого не позволишь? — зловещим тоном переспросил мужчина. — Мадам, вы забываете, что не должны мне перечить.
 Кайла обвила руками шею мамы и вдохнула аромат духов, который отбил противный запах кислого вина. Она прижалась губами к материнскому уху:
 — Мама, он мне не нравится. Отведи меня в мою спвльню. Мэри ушла, и там нет света.
 — Ш-ш, моя драгоценная… Я все сделаю. Ты только потерпи. И подожди маму в передней. Будь умницей.
 — Да, мама.
 Девочка не стала противиться, когда мама опустила ее на пол, и вышла в переднюю. Там горела всего одна свеча, которая находилась очень высоко, и вокруг было много жутких теней. Кайла прижалась к дверной раме. Если привидение приблизится, мама успеет вовремя выскочить к ней.
 Тем временем в комнате продолжался разговор. Мама говорила тихо, однако кое-какие слова девочке были слышны:
 — Нет! Она ребенок… и не может быть использована в качестве…
 — Но она такой милый ребенок… Я хорошо заплачу за нее… глупо с твоей стороны не видеть, какие перспективы открываются. — Послышался смех. Гадкий смех, ничуть не веселый, а хриплый и жестокий.
 Кайла крепко зажмурилась и зажала ладошками уши. Она стала думать о парке, где растут цветы, а деревья такие кудрявые и тенистые, где по воде плавают и громко крякают утки, когда она протягивает им корочку хлеба.
 Через несколько мгновений в передней появился мужчина. Он был страшно сердит. Лицо у него было красное, говорил он громко:
 — Ты совершаешь ошибку, моя дорогая. К тебе больше не будут так хорошо относиться в Лондоне после того вечера, уверяю тебя. Возможно, тебе надо как следует обдумать мое предложение. В конце концов, что еще ты можешь делать. Или ты думаешь, что у тебя всегда будут такая нежная кожа и миловидное лицо? Когда все это увянет, тогда исчезнут покровители и деньги. Не забывай об этом.
 — Уходите, прошу вас. Что бы вы ни говорили, я не изменю своего решения.
 — Вот как? А вот я полагаю иначе, — вкрадчиво проговорил мужчина. — Ты еще передумаешь. У тебя просто нет выбора, дорогая. Я прослежу за этим.
 — Убирайтесь!
 Кайла никогда не слышала, чтобы мама разговаривала так резко. Этот тон настолько испугал девочку, что она заплакала. Мама тотчас же подошла к ней, заслонив своим телом от мужчины.
 — Уходите, милорд. Я сделаю все, что обязана сделать, чтобы защитить своего ребенка от таких людей, как вы.
 — Вы бы лучше постарались сделать так, чтобы она не стала тем, чем стали вы, мадам. Боюсь, это вряд ли возможно. В один прекрасный день она изберет тот же путь, другой дороги у нее нет.
 — Вы ошибаетесь! — Мама прижала Кайлу к себе так крепко, что девочке стало трудно дышать. — В один прекрасный день моя дочь получит то, что ей положено по праву.
 — Не сомневаюсь, мадам, — довольным тоном сказал мужчина. — Только взгляните правде в лицо и определите, что это может быть.
 — Убирайтесь из моего дома, я еще раз вам повторяю!
 — Он твой лишь до тех пор, пока ты в состоянии платить за него. Не забывай об этом. И не думай, пожалуйста, что я позволю тебе уехать раньше, чем сам того захочу. — Мужчина снова противно засмеялся. — Я вернусь завтра. И для нас троих это будет очень приятный визит.
 Кайла спрятала лицо в складки маминого пеньюара и очень обрадовалась, услышав, что мужчина уходит. Дверь за ним захлопнулась. Теперь они остались с мамой вдвоем.
 — Мама, мне не нравится этот дядя.
 — Мне тоже, моя драгоценная. — Голос у мамы дрожал, как тогда, когда Кайла испугала ее в саду, бросив в нее мокрым носовым платком. Но затем мама проговорила гораздо спокойнее: — А теперь пойдем, моя сладкая, драгоценная девочка! Я уложу тебя в кроватку и расскажу историю про такое место, где всегда светит солнце, где растут такие удивительные цветы и деревья, каких ты никогда не видела. А еще там водятся громадные серые животные, которые больше кареты. У них такие длинные носы, что они волочат их по земле… — Мама вдруг расплакалась и снова крепко прижала к себе девочку.
 — Мамочка, у нас все будет хорошо?
 — Моя милая малышка! Молю Бога, чтобы так и было. Сделаю для этого все. Я напишу ему сразу, и, возможно, он пришлет за нами… Боже, у меня нет иного выбора! Что еще я могу сделать? Он прав… Но здесь риск гораздо больше, чем там. Да… Ради тебя я сделаю это. Завтра же покину эту страну, если мне это удастся!
 Кайла озабоченно посмотрела маме в лицо:
 — Мама, мы уедем из Англии?
 — Я надеюсь на это, моя милая девочка. Надеюсь… — Она помолчала, а затем трагическим отчаянным шепотом произнесла: — Эдвард, Эдвард, зачем ты обрек нас на это?
 — Кто такой Эдвард, мама? Он плохой человек?
 Мама словно очнулась от своих мыслей, снова обняла дочь. От нее пахло жасмином.
 — Когда-нибудь я расскажу тебе о нем, моя драгоценная. А сегодня не думай об этом. Выбрось все из головы. Я позабочусь о тебе. А ты успокойся. Я положу тебя в кроватку и останусь с тобой, пока ты не перестанешь бояться.
 Однако трудно не бояться, когда по щекам мамы текут слезы… Кайле хотелось надеяться, что гадкий мужчина, который заставил маму плакать, больше никогда сюда не придет…




 ЧАСТЬ I



 Глава 1

  Лондон, 1816 год 
 Густой туман плыл над Темзой, окутывая корабли призрачной дымкой. Контуры зданий, проглядывавших из тумана, напоминали хищных чудовищ из кошмарных видений детства. Влажный туман приглушал и поскрипывание снастей, и шумный трепет парусов, и голоса матросов. Кайла Ван Влит сморщила симпатичный носик, глядя, как «Морячка» лавирует среди огромного множества судов, оставляя за собой широкий след грязной воды. От воды в лондонском порту исходило страшное зловоние, деревянные обломки и мусор прибивало к бортам кораблей и лодок. Когда временами туман редел, Кайла видела снимающиеся с якорей баржи с богатым золотистым орнаментом, соседствующие с ветхими купеческими барками. Сотни мелких лодчонок сновали по воде наподобие крохотных насекомых.
 Пройдя под арками высокого и широкого лондонского моста через Темзу, корабли попадали в каналы, запруженные французскими, голландскими, испанскими и прочими судами. Кайла разглядывала это весьма впечатляющее скопище кораблей, насколько позволял туман, смешанный с копотью и сажей. Трубы выпускали в небо густой черный дым, от которого щипало в глазах и в носу. Ей никто не рассказывал, насколько грязен Лондон, но, в конце концов, она же привыкла к базарам Пуны в Индии с толпами людей, шумом и грязью. С какой стати она решила, что Лондон будет отличаться от них? И все-таки Кайла испытывала тревогу и волнение в предчувствии чего-то неведомого.
 Девушка стояла у борта, держась затянутыми в перчатки руками за деревянные поручни. Что ее здесь ожидает? Как ее встретят? Боже, ну зачем она сюда приехала? Впрочем, на этот вопрос она могла ответить: у нее не было выбора. Она приняла бы такое же решение даже в том случае, если бы папа Пьер не послал за тетушкой Селестой для того, чтобы тетя затем стала компаньонкой Кайлы во время путешествия в Лондон. Порыв легкого ветра затеял игру с белокурыми волосами Кайлы, выбившимися из-под шляпки. Волосы и голубая ленточка щекотали ей щеки. Лицо горело от обжигающего ветра, гулявшего по палубе. Один из членов команды, некто мистер Рэнд, первый помощник капитана, постоянно проявлявший к Кайле внимание, не прерывая своих занятий, искоса бросил на нее взгляд. Кайла сделала вид, что не заметила этого. Приятный собеседник в долгом путешествии, но не более того. Она тоже слегка флиртовала с ним, за что тетушка Селеста ей выговорила:
 — Ты же знаешь, что это приведет его к глубокому разочарованию, ma cherie [1] , поэтому не следует подавать ему надежду.
 — Я не сказала ничего такого, что дало бы мистеру Рэнду повод смотреть на меня иначе, чем на обычную пассажирку, — возражала Кайла.
 — Все дело в твоих глазах, моя дорогая. Они у тебя совершенно необыкновенные, с ресницами, похожими на грациозные крылья. Да-да, твои глаза говорят слишком много, обещают блаженство, сами того не желая. Ты ничего не можешь с этим поделать. В этом ты очень похожа на свою маму. Так что не будь жестокосердной по отношению к бедняге Рэнду.
 После этого разговора Кайла в течение всего путешествия игнорировала мистера Рэнда, хотя он все равно продолжал смотреть на нее с тоской в глазах. С такой же печалью он посмотрел на нее с передней палубы и сейчас, однако Кайла отвернулась. «Морячка» медленно плыла по Темзе, чтобы причалить в одном из восточных доков.
 — Мы почти на месте, Кайла, — нарочито будничным тоном проговорила Селеста дю Буа, однако, несмотря на внешнее спокойствие, голос ее при этом слегка дрогнул.
 Что это? Волнение? Беспокойство? Трудно сказать, поскольку Селеста всегда гордилась своей способностью сохранять спокойствие при любых обстоятельствах. Она стала натягивать дорогие бархатные перчатки, сделанные на заказ на улице Треднидл в Лондоне именно для графини дю Буа, которая даже после Французской революции, унесшей немало жизней, олицетворяла собой высшую французскую знать. Элегантная аристократка Селеста дю Буа была лучшей подругой Фаустины Оберж вплоть до ее смерти.
 Бедная мама! Кайла часто думала о матери, красивой и хрупкой, совсем не приспособленной для жизни под жарким солнцем Индии. Впрочем, внешне Фаустина, возможно, и выглядела хрупкой, однако, несмотря на кажущуюся уязвимость, обладала сильным характером. Иначе как бы она пережила ужасы Французской революции, а также уход мужа? Слава Богу, что подвернулся Пьер Ван Влит. Богатый голландский купец страстно любил Фаустину и очень нежно относился к ее дочери.
 Но сейчас все изменилось. Ее мать умерла, а человек, которого она привыкла считать своим отцом, заставил Кайлу уехать из Индии, опасаясь за ее будущее после того, как он умрет.
 — Ты нуждаешься в большем, чем я могу тебе дать, ангел, — сказал он с сильным голландским акцентом и характерным искажением слов. — Я думаю, тебе надо уехать из Индии в Англию и выйти там замуж за корошего человека.
 Выйти замуж? Кайла едва не рассмеялась. Ей был почти двадцать один год, ее лучшее время уже позади. Нельзя сказать, чтобы на нее не обращали внимания английские офицеры, служившие в Индии. Но они мало ее привлекали, поскольку девушка считала, что их более всего интересовали доходы папы Пьера от вложений в Вест-Индскую компанию. И чего можно ожидать от розовощекого лейтенанта, который буквально надувался от важности? Или от убеленного сединами полковника, который регулярно наносил визиты и смотрел на нее похотливым взглядом? Упаси Господи! Она скорее кончит свои дни старой девой, чем сделается женой офицера, с которым ее ровным счетом ничего не связывает.
 Это было ее собственное решение. Кайла предпочитала проводить время за книгой или ездить верхом, пуская лошадь в галоп, так что ветер свистел в ушах. А по ночам она тайком убегала из дома к ручью — небольшому, но глубоководному притоку, впадающему в реку Годавари, который протекал мимо полуразвалившегося домика, окруженного фруктовыми деревьями. Несмотря на отчаянные протесты няни, Кайла любила сбросить с себя всю одежду и окунуться в прохладную воду. Это был один из способов бегства от мира, когда время останавливалось и она погружалась в волны забвения. Это была ее Лета, ее убежище от повседневных печалей.
 Сейчас Кайла находилась далеко от Индии, от жаркого солнца, от любимой своей няни, которая воспитывала ее с младенчества. Индия… Кайла уже скучала по ней, вспоминая побеленные стены домов, розовеющие под палящим солнцем, пышные заросли манго и кокосовых пальм, их блестящие, глянцевые листья и крупные плоды, банановые деревья с мощным корневищем, напоминающим сломанную гребенку. Все это Кайла оставила для того, чтобы оказаться в промозглой стране с серым грязным морем и скучным тяжелым небом — стране, которую едва помнила.
 Моросящий дождь серыми нитями соединил морской горизонт с небом, так что трудно было определить, где кончается море и начинаются небеса, если бы не пакгаузы доков, вырастающие из тумана словно грибы. Редкие яркие пятна переходили в серую громаду домов, которые, появившись в поле зрения на какой-то момент, снова растворялись в тумане.
 Кайла поплотнее запахнула пальто, радуясь тому, что оно способно удерживать тепло. Она собиралась упаковать всю верхнюю одежду, заявив, что не замерзнет. Селеста, как всегда, оказалась права — она лучше знала английский климат. Лондон был ее домом в течение последних двадцати лет.
 — Mon Dieu! [2] — с жаром воскликнула Селеста, когда судно стало медленно разворачиваться. — Мы входим в док. Это старое корыто нас изрядно поболтало, но, к счастью, все позади. Мы приплыли!
 Селеста сделала изящный жест рукой и улыбнулась как можно более радостно — Кайла не сомневалась, она хотела подбодрить свою крестную дочь. В конце концов, именно Селеста больше других страдала во время долгого морского путешествия, пряталась в трюме и стонала, страдая от mal de mer [3] , пока Кайла гуляла по верхней палубе, наслаждаясь свежим воздухом, который приносил бриз. Даже сейчас под глазами Селесты еще были заметны темные круги, а в ушах Кайлы до сих пор звучали заверения и клятвы тетушки никогда впредь не ступать на борт корабля, даже если речь идет о спасении единственной крестной дочери.
 Кайла сдержала улыбку при виде театрального жеста Селесты и задала вопрос, который постоянно мучил ее с тех пор, как она впервые узнала правду о своем рождении:
 — Что они подумают обо мне, тетя Селеста? Эти люди никогда меня не видели и не подозревали о моем существовании.
 — Ma petite [4] , как можно не любить тебя? Ведь ты такая же красивая, как твоя мама. У тебя лицо мадонны, прекрасные светлые волосы и такие необычные глаза. Они, как вода в Средиземном море, из голубых становятся зелеными и наоборот. Нет, не любить тебя просто невозможно!
 — Но ты полагаешь, что она примет меня? Женщина, которая вышла замуж за моего отца?
 Селеста нахмурилась и отвернулась, сделав вид, что смотрит на открывшийся вид пакгаузов и зданий. Спустя несколько мгновений тетя повернулась к Кайле с печальной улыбкой на устах.
 — Non, petite [5] . Я не думаю, что она примет тебя с большой радостью. Ты, конечно, понимаешь, что вдовствующая герцогиня Уолвертонская вовсе не придет в восторг, узнав, что существует еще один претендент на наследство ее покойного мужа — твоего отца. Равно как и новый герцог. Но барристеры изучат все детали, я в этом уверена, и в скором времени ты сможешь потребовать то, что тебе давно причитается по праву. — Тон Селесты стал более суровым, глаза ее, обычно такие живые и веселые, потемнели и стали серьезными. — Это следовало отдать еще моей Фаустине, но эти… эти канальи — я имею в виду родителей твоего отца — не согласились.
 Кайла схватилась за поручень, чтобы не потерять равновесие, когда судно качнуло на волне. Она всматривалась в берег, который теперь приблизился настолько, что можно было различить отдельные здания. Воспоминания, вынесенные из младенчества, были весьма смутными, неопределенными и походили скорее на обрывки впечатлений.
 Почувствовав себя весьма неуютно от этих похожих на сны воспоминаний, Кайла повернулась к Селесте:
 — Если бы не дневник мамы, я бы так никогда не узнала правды. А вы сказали бы мне об этом?
 Последовала некоторая пауза. Кайла почувствовала, с какой неохотой Селеста вспоминала о прошлом.
 — Нет, не сказала бы, ma petite. Дело в том, что не я должна была рассказывать тебе об этом, а твоя мама. И если бы она хотела это сделать… Впрочем, возможно, и к лучшему, что так получилось. Как будто бы она сама рассказывает тебе, не так ли?
 Да, это так. Небольшую резную шкатулку из тика с бархатной прокладкой, много лет стоявшую на столике возле кровати матери, отец передал Кайле всего за две недели до ее отъезда из Индии. Среди прочих вещей там оказался дневник, в котором рассказывалось о многих событиях, о предательствах и надеждах, о страшных разочарованиях, и Фаустина на какое-то время словно ожила. Рыдая, Кайла поклялась, что добьется причитающегося ей наследства, займет в жизни то место, которое должна была занять ее мать. В конце концов, она имела на это право, разве нет? Фаустина мечтала о том, чтобы ее дочь признал человек, который был ее настоящим отцом.
 Если не считать папу Пьера, рядом с матерью она помнила только одного мужчину. Скорее не помнила, а смутно представляла.
 Неужели это и был ее отец? Кайла содрогнулась. Просто немыслимо! Не может быть, чтобы это был ее отец — тот мужчина, который так крепко удерживал ее у себя на коленях, отчего она чувствовала себя неуютно. Если бы она посмотрела тогда на него повнимательней… Но она была напугана его мурлыкающим, вкрадчивым голосом, который, казалось, царапал ее, словно ногтями. Это воспоминание было отодвинуто в какие-то тайные уголки мозга вместе с младенческими страхами и опасениями встретиться с привидением.
 И вот она здесь, в Лондоне, где герцог Уолвертонский впервые встретился с Фаустиной Оберж, красивой юной девушкой, убежавшей из родной Франции от ужасов революции. Подробности этого романа заинтриговали Кайлу, несмотря на то что она рыдала из-за предательства, совершенного им по отношению к матери. Герцог все-таки женился на прекрасной Фаустине, несмотря на возражения и сопротивление его родителей, что подтверждалось свидетельством, которое все эти годы ожидало в тиковой шкатулке того момента, когда его можно будет предъявить в качестве доказательства. А герцог к этому времени умер.
 Кайла с силой вдохнула воздух, который нес запахи моря и реки.
 «Я наследница. Возможно, запоздалая, но кровью и плотью связанная с самым старинным родом в Великобритании. И я решительно намерена заявить о своем праве на наследство, в котором было отказано моей матери».
 — Знаешь, ma petite, — сказала Селеста, когда они сели в элегантную карету, а их багаж был погружен наверх, — моя бедная Фаустина сохранила доказательства их клятв вовсе не из-за того, что с ней случилось позже. Она хотела, чтобы ты получила то, что тебе положено по праву.
 Протирая перчаткой пыльное стекло окошка, Кайла кивнула:
 — Да. И все же она не была непорядочной и порочной женщиной, что бы о ней ни говорили. — Внезапно в глазах Кайлы появились слезы, к горлу подступил ком. Она повернулась к Селесте и увидела на лице тетушки такое же страдальческое выражение.
 — То, что произошло с бедняжкой Фаустиной, ma petite, очень печально. Но как иначе могла она выжить в этом мире, если репутация была подорвана совсем не по ее вине? У несчастной просто не было выбора. Не следует винить ее за то, что она встала на этот путь. В душе она до конца оставалась чистой, милой девушкой.
 — Я это знаю. — Кайла прокашлялась, чувствуя, что внезапно сел голос и она не в состоянии говорить. — Я знаю, что моя мама совсем не такая, как кое-кто о ней говорил. Папа Пьер рассказывал мне, что, когда мама приехала в Индию, она была похожа на потрепанную бурями нежную бабочку. Если бы не папа Пьер… — Кайла нервно вздохнула. — Если бы не он, мама умерла бы гораздо раньше. Я никогда не смогу отплатить ему за то, что он сделал и для нее, и для меня.
 — Пьер Ван Влит — очень порядочный человек, ma petite, таких немного на свете, — твердо сказала Селеста. — Не слушай тех, кто станет говорить, будто у тебя нет прав. У тебя они есть. Просто Уолвертон не дал их тебе, но твои права бесспорны, и в один прекрасный день ты их получишь. Это право по рождению. Сколько случаев было в последнее время, когда это право нарушалось! Множество!
 Селеста внезапно замолчала, вспоминая о временах террора, который захлестнул ее любимую Францию. Сколько же людей было убито! Дворянство почти полностью уничтожено, и даже короля и королеву убили, словно животных. Фаустина высказалась об этом лишь однажды, находясь в бреду. Слова и выкрики матери потрясли Кайлу, и няня поспешила увести девочку. Можно было лишь догадываться, какой ужас пережили Фаустина и другие несчастные.
 Лицо Селесты при тусклом свете, пробивающемся через оконце кареты, казалось бледным. Вокруг ее глаз были заметны морщинки, в черных волосах, выбившихся из-под модной шляпки, поблескивала седина. В эти мгновения на ее лице можно было увидеть печать перенесенных страданий и белые шрамы — память о прошлом, которое страшно вспоминать.
 Графине дю Буа чудом удалось спастись, графу же суждено было закончить жизнь на гильотине. Овдовевшая юная графиня бежала, как и многие представители французской аристократии, в Англию. Здесь очаровательная Селеста встретилась с человеком, который вырвал ее из тисков нужды, женившись на ней. Это был всего лишь немолодой английский барон, но весьма порядочный человек, и Селеста посвятила ему свою жизнь. Подобно тому, как Фаустина — Пьеру.
 Наклонившись вперед, Кайла положила руку на колени Селесты.
 — Простите меня, тетя. Я вызвала у вас печальные воспоминания.
 Селеста ласково похлопала Кайлу по руке:
 — Эти воспоминания всегда со мной, ma petite. Они никогда меня не оставят. Я стараюсь пореже думать об этом. Я должна благодарить милосердного Бога за то, что он дал мне здоровье и некоторые средства, хотя дети Режинальда унаследовали недвижимость. Они славные дети и всегда были добры ко мне. — Селеста задумчиво вздохнула. — Если бы все это было у Фаустины…
 — Не надо печалиться о маме. Последние годы она жила счастливо. — Кайла откинулась на бархатные подушки.
 Громадные колеса кареты гремели по мостовой, порой попадая в ямы, карету сильно встряхивало, и нужно было держаться за кожаные ремни, свисающие с потолка. Кайла посмотрела в оконце.
 Несмотря на страшную грязь и свинцовое небо, Лондон производил внушительное впечатление. И при всей неопределенности будущего у Кайлы родилась уверенность, что она сумеет преодолеть все трудности.

 Глава 2

 Кайла смотрела на элегантную женщину, сидевшую перед камином. Желтые и оранжевые языки пламени отражались на стенках массивного серебряного чайника. Украшенные бельгийскими кружевами салфетки лежали на столе и на коленях женщины. Чопорная дама с надменным выражением лица смотрела на Кайлу поверх изящной чайной чашечки, украшенной прихотливым узором. Дама прихлебывала чай, сохраняя поразительное самообладание, и лишь легкая дрожь руки выдавала, чего ей это спокойствие стоило.
 — Чего конкретно вы от нас хотите, мисс Ван Влит?
 Вопрос был задан холодным, отчужденным тоном. Дама вела себя так, словно Кайла приехала для того, чтобы вернуть одолженный серебряный чайный сервиз, а не добиваться прав, которых ее когда-то лишили. Тон резанул Кайлу, и ее ответ прозвучал непривычно резко:
 — Ничего из того, что мне не положено, ваша светлость.
 Герцогиня слегка нахмурилась, однако самообладание и на сей раз не покинуло ее. У нее не дрогнули ресницы, не появилось ни малейшей искорки в глазах, не шевельнулись губы.
 — В таком случае мы придерживаемся того же мнения, мисс Ван Влит. Ибо вам ничего не положено.
 Кайла устремила на собеседницу пронзительный взгляд:
 — Ничего? Вы ошибаетесь, полагая, что я не подам иск, ваша светлость. Мне нечего терять.
 Чашечка слегка зазвенела на тонком до прозрачности блюдце, когда герцогиня наклонилась и поставила его на стол.
 — Любезная мисс Ван Влит, вы ничего этим не добьетесь. Вы думаете, я признаю, что ваша претензия обоснованна? Я не скажу этого, потому что это не так. Как было доведено до сведения ваших барристеров, ваша мать не состояла в браке с моим покойным мужем, а даже если бы и состояла, из этого еще не следует, что вы его ребенок.
 Хотя Селеста и предупреждала Кайлу, что вдовствующая герцогиня так просто не уступит, девушка не ожидала подобной агрессивности, которая маскировалась холодной уверенностью в себе и сдержанностью. Кайла сделала шаг к герцогине.
 — При всем моем уважении к вам, ваша светлость, я должна заявить, что располагаю документами, которые подтвердят законность моих притязаний. Когда родители герцога принудили его отказаться от моей матери, они не смогли забрать у нее документы. Ей удалось их спрятать, и сейчас они в моем распоряжении.
 Наконец-то в глазах герцогини мелькнула искра, свидетельствующая о том, что она обеспокоена словами Кайлы, хотя тон ее остался все таким же холодным:
 — Покажите их мне, мисс Ван Влит, чтобы я могла убедиться в их подлинности.
 — Я не столь глупа и наивна, чтобы отдавать их вам в руки, ваша светлость. Они спрятаны в надежном месте. Все, что я хочу получить от вашей семьи, — это мою часть наследства и признание того, что моя мать на самом деле была замужем за герцогом. Я хочу, чтобы мое неотъемлемое право по рождению было признано, а доброе имя матери восстановлено.
 — Ваша мать была всего лишь ночной бабочкой, дорогая моя, как ни прискорбно вам это слышать. Неужели вы полагаете, что кто-то вам поверит и станет думать иначе? — Глаза герцогини блеснули. — После того, как она много лет была дамой полусвета в Лондоне, притом хорошо известной дамой. Я не думаю, что ваш иск удостоится внимания магистрата, а тем более судьи.
 — Не смейте говорить о моей матери в подобном тоне! Она была не тем, чем вы пытаетесь ее представить. Она принадлежала к аристократическому французскому роду, и, смею думать, более знатному, нежели ваш, мадам!
 Это было правдой. Беатрис Хайд Паркер Ривертон могла быть дочерью английского виконта, но Фаустина Оберж была единственным ребенком французского маркиза. И притом Кайла сама была дочерью герцога, так что пусть эта надменная ведьма не разговаривает с ней как с уличной девкой.
 «Да, тетя Селеста предупреждала меня, но я не думала, что будет так трудно сносить подобную наглость и подлые выпады».
 Леди Беатрис медленна поднялась, вся гнев и возмущение. Ее длинный нос нацелился на Кайлу.
 — Фаустина Оберж была проституткой голубых кровей. Возможно, она родилась аристократкой, но пала ниже продажной уличной шлюхи в лондонском Ист-Энде. А теперь убирайтесь отсюда! Вместе со своими дурацкими претензиями! Вы можете поступать как вам заблагорассудится! Смею вас уверить, у меня целая армия барристеров, которые знают, как ответить на ваши мошеннические иски.
 Дрожа от ярости, Кайла сделала шаг вперед, ее нога утонула в толстом турецком ковре. Громко тикали на каминной полке часы из позолоченной бронзы, потрескивали дрова в камине. Кайла крепко, до боли сжала сумочку.
 — Я хочу, чтобы даже на мгновение, ваша светлость, вы не утешались мыслью о том, что я напугана вашими угрозами! Ни в малейшей степени! Я приехала сюда для того, чтобы получить свое, и так или иначе я этого добьюсь! Вам придется поделиться со мной тем, что вы присвоили после смерти герцога, хотите вы того или нет.
 — И что же, по-вашему, вы сможете сделать? — Герцогиня рассмеялась, хотя и несколько нервно. — Да ничего! Ваше имя не упомянуто в его завещании.
 — Как его ребенок и наследница, я имею право на то, в чем мне отказано. Часть вашего состояния принадлежит мне.
 Слабая улыбка скривила рот вдовствующей герцогини.
 — Глупышка, вам следовало бы поговорить с опытным барристером, прежде чем приходить ко мне! Эшли не принадлежит ни мне, ни моим дочерям — законным детям Эдварда. Это заповедная собственность с ограниченным правом наследования. Вы понимаете, что это означает?
 — Разумеется. Земля переходит к последующему наследнику мужского пола. Я прекрасно осведомлена об этом.
 — В таком случае вам должно быть известно, что четыре дочери Эдварда имеют вполне законные притязания, которые перевесят притязания таких незаконнорожденных детей, как вы.
 — Вовсе нет, — улыбнулась Кайла. — В конце концов, я самая старшая из детей Эдварда Ривертона, но я не столь алчна, как вы думаете. Я лишь хочу получить свою долю. Если я должна поделить наследство с четырьмя сестрами, пусть будет так. Но вы должны помнить, ваша светлость, что у меня есть права на наследство Уолвертона.
 — Ну да, стану я заниматься тем, чем не владею, хотя не думаю, что даже самый отъявленный мошенник способен это сделать. Что ж, идите! Попросите об этом герцога сами, если, конечно, вам удастся оторвать его от псарни и его кошмарных собак и лошадей. — Герцогиня поиграла веером из слоновой кости и затем решительно и с шумом сложила его. — Могу представить себе реакцию на эту смехотворную претензию! Хотелось бы присутствовать при этом и слышать его ответ.
 — Ваше желание будет удовлетворено, тетя Беатрис.
 Кайла обернулась. У нее перехватило дыхание, когда она увидела устремленный на нее суровый взгляд высокого мужчины, появившегося в дверях. Что это был за взгляд! Серые глаза поблескивали из-под тяжелых век, словно стекляшки, и, кажется, пронизывали насквозь. Кайла невольно съежилась под этим взглядом. Черный наряд придавал мужчине зловещий вид. Высокие скулы, резко очерченный рот, прямой и заостренный нос, черная борода, подчеркивающая квадратный подбородок. Он напоминал пирата. Какой ужасный человек!
 Мужчина прошел в комнату — элегантно и грозно в одно и то же время, и Кайле сразу же припомнились черные пантеры, которые уверенно и бесстрашно разгуливают среди высоких трав джунглей Индии. Господи, неужели этот человек и есть герцог?
 Неудивительно, что вдовствующая герцогиня со злобной радостью проговорила:
 — Представляю вам мисс Кайлу Ван Влит, ваша светлость. Она приехала, чтобы предъявить иск на ваше наследство.
 Серые глаза изучающе уставились на Кайлу, лицо и поза герцога выразили такую холодную враждебность, что девушка забыла все, что собиралась сказать. Герцогиня небрежно махнула рукой.
 — Мисс Ван Влит располагает весьма интересной информацией, Брет. Выслушайте ее внимательно, это, несомненно, позабавит вас.
 — Не сомневаюсь. — Герцог не сводил свирепого взгляда с лица Кайлы, и она прилагала огромные усилия, чтобы не задрожать. — Стало быть, еще одна охотница за наследством. Мисс Ван Влит? Скажите, герцог и с вами спал? Вероятно, оставил вам ребенка? Ну, давайте же! Не стесняйтесь. Сообщите мне, какая сумма удовлетворит вас?
 — Я… дело обстоит совсем иначе, ваша светлость. — Кайла выпрямилась, хотя чувствовала дрожь в коленях и понимала, что в любой момент может рухнуть на пол. — Моя мать была замужем за герцогом.
 Черная бровь мужчины поползла вверх.
 — Это что-то новенькое. Новый иск. Стало быть, вы утверждаете, что вы его дочь?
 — Да, это так.
 Этр было сказано настолько тихо и в то же время твердо, что герцог довольно долго смотрел на девушку. Он стоял совсем близко, и она могла протянуть руку и коснуться безупречно отглаженного рукава его костюма или даже лица. Это было лицо Люцифера, дьявольски красивое, с адским блеском в глазах.
 — Восхищаясь вашей предприимчивостью, мисс Ван Влит, я в то же время должен вас разочаровать. Мне ничего не известно о прежних его женах, которые могли бы предъявить законные иски. И кроме того, мой кузен обошелся бы со своим ребенком по совести.
 — Он этого не сделал. Его принудили оставить мою мать. Поскольку герцогиня об этом знает, вам тоже должно быть известно, что все сказанное мною — правда. У меня имеются документы, которые могут это подтвердить.
 — Ваша мать Фаустина Оберж?
 При этих словах у Кайлы вспыхнула надежда.
 — Да, ваша светлость. Стало быть, вы знаете об их женитьбе?
 — Я знаю, что она была аннулирована и что вашей матери заплатили кругленькую сумму для того, чтобы она исчезла. С точки зрения закона, мисс Ван Влит, женитьбы как таковой не было, и я никогда ничего не слышал о ребенке. Возможно, ваша мать… гм… неправильно рассчитала и ошиблась в имени отца.
 Это было сказано столь цинично, столь оскорбительно, что Кайла не дала себе труда подумать. Ее рука поднялась и опустилась на щеку герцога так внезапно и с такой силой, что потрясены были все. Прежде чем она успела отступить, герцог схватил ее за запястье, а его пальцы больно впились ей в руку, она закричала.
 — Предупреждаю, мисс Ван Влит, я не какой-нибудь слюнтяй, чтобы терпеть, когда меня бьют, будь то мужчина или женщина. Если вы попробуете повторить это, я отплачу вам тем же.
 Когда он отпустил руку девушки и слегка оттолкнул ее от себя, Кайла приказала себе успокоиться.
 — Очень мужественно с вашей стороны, ваша светлость. Я запомню, что у вас есть склонность избивать женщин.
 — Только тех женщин, которые ведут себя глупо и первыми поднимают на меня руку.
 В суровых глазах герцога появился угрожающий блеск, который говорил, что его не переубедить. Кайла сделала глубокий вдох — просто для того, чтобы выиграть время.
 — Я вижу, что дальнейший разговор бесполезен. Мой барристер свяжется с вами.
 — Поберегите свои деньги, мисс Ван Влит. Если вы рассчитываете получить долю наследства герцога, вы будете сильно разочарованы. Когда он умер, остались дом и участок вокруг него, причем в весьма плачевном состоянии. Деньги перешли мне. Так что вы не получите ничего, если поднимете шум и заставите всех вновь повторять старые сплетни. Вы добьетесь лишь того, что запятнаете репутацию семьи и напомните людям о том, что представляла собой ваша мать.
 — Моя мать была настоящей леди. Не вздумайте оскорблять ее.
 — Позвольте дать вам аналогичный ответ. Если вы вздумаете опорочить нашу семью, вы об этом пожалеете.
 — Это угроза, ваша светлость?
 — Предупреждение, мисс Ван Влит. — Подойдя к двери, он открыл ее, и Кайла увидела в зале дворецкого. Должно быть, он подслушивал у двери, ожидая, когда герцог прикажет ему проводить посетительницу. — И больше не впускай ее сюда, Рид.
 — Слушаюсь, ваша светлость.
 Рид отступил, демонстрируя тем самым, что Кайла должна следовать за ним, и ей ничего другого не оставалось, если она хотела сохранить хотя бы некоторое подобие достоинства. У двери она обернулась и наградила герцога взглядом, который, по ее разумению, был убийственно холодным и гордым.
 — Вы еще не слышали о том, что я не успокоюсь до тех пор, пока не получу своего наследства.
 Это был прощальный выстрел, пусть и холостой, который позволял ей удалиться с чувством бойца, выигравшего битву. Она прошла мимо герцога с поднятой головой, чувствуя на себе взгляд его прищуренных глаз, его холодную враждебность.
 У Кайлы подгибались ноги и тряслись от злости руки, когда она садилась в нанятый экипаж, который ожидал ее у парадного входа. Расположившись на сиденье и взглянув на окошко входной двери дома, она увидела герцога. Толстое стекло искажало силуэт, но Кайла узнала высокую, поджарую фигуру хищника, готового наброситься на свою жертву.
 На мгновение она подумала, что герцог наблюдает за ней, но это впечатление рассеялось сразу же, как только его силуэт исчез. Перед ней были дверные стекла, в которых отражались гонимые ветром облака да начинающие зеленеть деревья. Посмотрев на элегантные дорические колонны фасада, Кайла увидела то, чего не заметила раньше, — следы запущенности: выщербленные кирпичи, обнажившиеся камни, траву, пробивающуюся сквозь тротуар, и облупившиеся стены.
 Экипаж тронулся, слегка покачнувшись, когда мальчик-провожатый занял свое место на подножке. Колеса загромыхали по дорожке из мелкого щебня. Кайла откинулась на спинку сиденья, испытывая чувство разочарования и горечи, отчего у нее саднило в горле. Они не признают ее. Селеста предупреждала об этом Кайлу, говорила ей после того, как они вместе посетили барристера, что будет лучше, если Кайла попробует найти другие подходы к семье.
 «Почему я должна искать другие подходы? Разве Эшли-Холл не является и моей собственностью? Разве моя мать не жила здесь, пусть и недолго? Бедная мама, что она должна была перенести, имея дело с такими высокомерными, низменными людьми, находясь в этом величественном, похожем на мавзолей доме», — думала девушка.
 Однако постепенно горечь от того, что ее так безжалостно отвергли, сменилась злостью. Итак, они не пожелали ее признать, хотят изобразить Фаустину шлюхой. Нет, нет и нет! С этим нельзя смириться! Кайла рассеянно потрогала пятна грязи на юбке. Она найдет способ, как их одолеть, хотя пока не знает, как это сделать.
 Селеста не была столь оптимистична, когда Кайла рассказала ей о своем закончившемся неудачей визите. Задумчиво посмотрев на крестную дочь, она печально проговорила:
 — Герцог располагает большой властью, Кайла.
 — Но пока ничего не потеряно, тетя Селеста!
 Селеста тяжело вздохнула. Бедный ребенок! Кайла до такой степени напоминала ей Фаустину, что иногда Селесте было больно смотреть на нее. Однако помимо утонченной красоты, унаследованной от матери, Кайла обладала удивительной жизненной силой, которой Фаустина была начисто лишена. Возможно, у ее дорогой подруги это качество когда-то и было — да наверняка было, иначе она не перенесла бы ужасы террора, — но последующие трагические события надломили ее, и от той живой девушки, которую Селеста знала во Франции, осталась лишь внешняя оболочка. Эдвард Ривертон, этот трусливый герцог Уолвертонский, убил ее своим предательством. Хуже того, деньги, которые ей обещали, если она подпишет те проклятые бумаги, Фаустине так и не заплатили и тем самым обрекли на нужду, поставили в безвыходное положение. Это был лишь трюк, наглая ложь, чтобы заставить ее отречься от права на наследство и даже отказаться от ребенка.
 Не случись этого, Фаустина не уехала бы из Англии, не отправилась бы в Индию в качестве наемной прислуги. Спасибо Пьеру Ван Влиту за его доброту — он подобрал Фаустину, когда та прибыла в Бомбей буквально на носилках. Она была очень больна, и все думали, что она не выживет и оставит девочку сиротой. Ее выходил Пьер и влюбился в эту хрупкую красавицу до такой степени, что женился на ней и всей душой привязался к ее маленькой дочке.
 Когда-то давно Селеста дала Фаустине Оберж обещание, скорее даже клятву, что постарается сделать все, что в ее силах, чтобы защитить интересы маленькой дочери герцога. И Селеста держала свое слово. Разве не помчалась она в Индию сразу после получения письма Пьера Ван Влита, несмотря на свое отвращение к морским путешествиям и страх перед морем? Она готова была сделать все для дочери Фаустины, для очаровательной Кайлы, которая была так похожа на свою мать. Да, она сделает для девочки все от нее зависящее, несмотря на то что за Уолвертоном стоит могучая сила.
 — Тетя Селеста, что вы знаете о человеке, который стал новым герцогом? — возбужденно спросила Кайла, нервно расхаживая по комнате, беря в руки и снова ставя на место попадавшиеся ей вещицы.
 Чуть нахмурившись, Селеста стала рассказывать то, что слышала об Уолвертоне:
 — Это весьма дерзкий тип, приехавший из британской колонии. Он родился в Англии, но затем уехал в Америку. Точнее, его отец бежал в Америку. Правда, тогда Колби Бэннинг еще не знал, что может унаследовать титул герцога Уолвертонского и имение, поскольку был лишь дальним родственником. И к тому же герцог, твой отец, был достаточно молод и вполне мог обзавестись наследником мужского пола. Значительно позже стало очевидно, что Эдвард Ривертон способен производить только дочерей, и Колби осознал, что сможет унаследовать титул и немалые деньги. Как мне рассказывали, он давным-давно стал готовить своего юного сына на роль наследника герцога, дал ему образование в Англии, стал посылать в разные поездки, насколько это было возможно тогда, когда Наполеон разгуливал по моей прекрасной стране… Бедная Франция, сколько страданий ты перенесла!
 Селеста на некоторое время замолчала, перенесясь в прошлое, затем покачала головой. Довольно воспоминаний, они опять навеют тоску. Селеста слегка пожала плечами, сделала глоток чая и продолжила рассказ:
 — Колби Бэннинг делал все, что английский джентльмен обычно делает для своего сына.
 Селеста снова смолкла, вспомнив о слухах, которые до нее доходили, затем, подавшись вперед, возобновила рассказ:
 — Говорят, хотя я не знаю, насколько это правда, мать Брета Бэннинга была смуглокожей аборигенкой. Мне в это не верится. Я хочу сказать, что Колби Бэннинг — весьма своенравный человек и большой повеса, но не думаю, чтобы он решился на брак с аборигенкой. Да, разговоры об этом ходили, тем более что он привозил ее сюда. Насколько я знаю, она была очень красива, хоть внешность ее и казалась всем экзотической. Несколько похожа на испанку. Здесь они не нашли счастья и вернулись в Америку. Это случилось еще до моего приезда в Англию, но об этом мне рассказывала леди Пембертон, а Алиса редко ошибается. Алиса Пембертон встречалась с женой Бэннинга и рассказывала, что аборигенка была очень застенчива, говорила с сильным, но приятным акцентом. Манеры ее оставляли желать лучшего, но что можно ожидать от женщины из колонии? Впрочем, это всего лишь догадки. Колби вернулся в Америку, и, как выяснилось, ему не суждено было стать герцогом, потому что он умер раньше Эдварда. А титул и наследство должны были перейти к его единственному сыну.
 — И похоже, он вступил во владение с величайшей радостью, — не сдержала неприязненной реплики Кайла. — Я вполне могу поверить в то, что в нем течет кровь варваров, потому что ведет он себя совершенно нецивилизованно.
 Селеста улыбнулась. Она была согласна, что Брет Колби Бэннинг — весьма неприятный человек. Ни для кого не было секретом, что титул для него мало значил. Как и отец, он дал понять, что предпочитает Америку Англии. Он хотел как можно скорее выдать замуж своих кузин и вернуться на свои земли в колонии.
 Неожиданно у пожилой дамы возникла оригинальная идея. Этому противному герцогу — американскому выскочке — вряд ли понравится, если начнутся сплетни, которые наверняка лишат юных кузин шансов выйти замуж. Ситуация вполне обычная для высшего общества. Селеста хорошо знала об этом. Высший свет Англии принимал французских беженцев лишь в том случае, если они относились к аристократии, усваивая французские манеры, моду, привычки. Благодаря этому здесь и смогли пустить корни многие аристократы. Дорогой Режинальд оказал Селесте неоценимую услугу, женившись на ней и оставив пенсию после своей смерти, но к ней все обращались как к графине дю Буа, а не как к английской баронессе, ибо этот титул был ниже.
 Титул здесь значил очень много, и даже намека на скандал было достаточно для того, чтобы похоронить надежды юных леди на выгодный брак.
 Да, это сработает наверняка. Вот только убедить бы Кайлу и получить ее согласие. А почему девушка должна возражать? В конце концов, это для ее же блага…
 Селеста поднялась с кресла, стоящего у камина, пересекла комнату и подошла к Кайле, которая смотрела в окно.
 — Ma petite, у меня есть идея.
 — Правда, тетя? — Кайла отвернулась от окна, и косые лучи света упали ей на лицо, позолотив длинные ресницы и оттенив голубизну глаз. Она вопросительно приподняла прямые брови, на ее высоких скулах появился очаровательный румянец. — Что вы придумали? Как можно мне помочь в этой ситуации?
 — У меня есть подруга — Один, сейчас ее знают как леди Раштон. Она замужем за изумительным человеком — графом Раштоном и весьма авторитетна в обществе. Если леди Раштон кого-то одобрит, этого человека свет примет.
 — Вы считаете, что я могу быть принята в обществе? Но у меня нет ни имени, ни положения…
 — Но это не столь существенно. Ты, скажем так, дочь маркиза, который погиб во времена террора. Это близко к истине, потому что твой дедушка был маркизом, а твой настоящий отец — герцог. И происхождение твоей матери безупречно, с этим никто не станет спорить, даже если этот мерзкий Ривертон попробует опорочить ее доброе имя.
 — Означает ли это, что я должна сообщать неприятные подробности о своем рождении наиболее любопытным? — с невеселой улыбкой спросила Кайла и с сомнением покачала головой, отчего светлые колечки волос запрыгали у нее по щекам. — Нет, тетя, это неприемлемо, хотя я и понимаю, что вы хотите мне помочь.
 — Нет, ты меня не поняла! — Селеста зашагала по комнате, машинально играя кружевным платочком. — Неужели ты не видишь, в чем тут смысл? Этому герцогу не понравится скандал, разве не так?
 — Думаю, скандал ему ни к чему, — согласилась Кайла. — Он даже пытался угрожать мне, чтобы я не вздумала распространяться о своих претензиях.
 — В таком случае его разволнуют слухи, что некая красивая молодая леди, появившаяся в Лондоне, — таинственная дочь неизвестного герцога. Кое-где мы деликатно намекнем, что твоим отцом мог быть Уолвертон, и все станут гадать: а правда ли это?
 — Я все еще не понимаю…
 — Предоставь это мне. У меня есть идея, которая может сработать. Конечно, мы используем и другие возможности, прежде чем пустим в ход радикальный способ, но, поверь, это будет нашей козырной картой. И мы будем держать ее в своих руках до тех пор, пока Уолвертон не сдастся.
 — Герцог не похож на человека, который легко сдается, тетя. Мне он показался весьма грозным.
 — Это так. Однако посмотрим! Думаю, если мы поведем себя по-умному, то своего добьемся, ma petite.
 Кайла улыбнулась, хотя слова тети окончательно ее не убедили. Были определенные сомнения и у самой Селесты. Но что еще оставалось делать?

 Глава 3

 — Неслыханная наглость! — Беатрис, вдовствующая герцогиня Уолвертонская, с шумом втянула в себя воздух. Видно было, как под китайским шелком и бельгийскими кружевами вздымается ее грудь.
 Брет бросил на нее короткий взгляд и снова вернулся к чтению письма.
 — Я позабочусь об этом, мадам.
 — Допустить даже мысль о том, что она смеет… Между прочим, вам известно, что леди Раштон намекнула, будто мисс Ван Влит — дочь английского герцога и французской маркизы? Похоже, до нее дошли какие-то слухи… Брет, да вы слушаете меня? Или вас не беспокоит, что мои дочери — законнорожденные дети Эдварда — могут серьезно пострадать, если эта тварь станет порочить нашу семью и наше доброе имя? Мы сделаемся посмешищем всего Лондона, если она публично заявит, что Эдвард ее отец! Мы не сможем появиться ни в одном респектабельном доме. Через несколько недель начинается сезон. Арабелла и Анна должны быть представлены обществу. Как я устрою им подходящий брак, если о нас пойдут сплетни? Я уверена, что никто из патронесс, даже моя подруга леди Каупер, не даст им рекомендации для визита к Алмэку, если все поверят, что они каким-то образом связаны с этой презренной, гадкой девчонкой, которая осмеливается… Ах, мне становится дурно, я могу упасть в обморок!
 Брет мрачно посмотрел на Беатрис. Было бы слишком наивно надеяться, что она и в самом деле упадет в обморок и хоть на несколько мгновений оставит его в покое… Он встал, отбросил письмо и нетерпеливо провел рукой по волосам.
 — Боже мой, тетя Беатрис! Люди не столь глупы, чтобы верить всему, что может сказать мисс Ван Влит.
 — Вы просто не в курсе. — В голосе тети прозвучали истеричные нотки. Она тихо застонала и опустилась в кресло, закатив глаза. Впрочем, это не произвело на Брета никакого впечатления — он не бросился ей на помощь. Брет заметил, что подобные сцены разыгрывались специально для него. Через несколько мгновений она открыла глаза и с раздражением спросила: — Да и откуда вам знать, Брет? Воспитывались вы не в Англии и потому не можете представить, насколько важна здесь репутация. Даже самый незначительный слух может разрушить кому-то жизнь. Резкое замечание, высказанное каким-либо влиятельным лицом, может похоронить, надежды моих дочерей на брак.
 — Разумеется, ситуация нелепая и вызывает раздражение. Я забыл, что у вас множество знакомых, которые только и заняты тем, что сплетничают;
 Беатрис ответила довольно ядовито:
 — Это вполне может относиться и к вам, Брет. Поймите, это год дебюта Арабеллы и Анны, и нельзя, чтобы их приняли за вульгарных колониальных девиц вроде…
 — Вроде кого? Вы намекали на мое происхождение? — негромко закончил фразу Брет, видя, что Беатрис замолчала и слегка вспыхнула, почувствовав, что оскорбила его. — Ну да ничего, тетя Беатрис. Я не вызову вас за это на дуэль, поскольку вы не уточнили, в чем именно заключается моя колониальная вульгарность.
 Румянец Беатрис сменился бледностью, она принялась перебирать бусы.
 — Нет, нет, поверьте мне, я хорошо понимаю, почему вы были вынуждены участвовать в этом ужасном деле… Это счастье, что вы не убили его, а всего лишь ранили… Поистине рука провидения.
 — Если бы я хотел убить его, мадам, он был бы мертв. Небольшое кровопускание заставит Ивершэма быть осмотрительнее, если ему снова захочется нанести мне оскорбление. Нелишне также предупредить и всякого другого, у кого возникнет желание нелестно отозваться о моей родословной. Не правда ли?
 Несколько удивленный тем, что Беатрис, заикаясь, пыталась сохранить лицо и продолжала лепетать, что имела в виду вовсе не его, Брет слушал ее вполуха.
 — Я знаю, что вы получили хорошее воспитание, учились политесу и овладели всеми знаниями, которые необходимы молодому человеку. Но согласитесь, существуют ужасные люди, которые плохо с вами знакомы. Они, однако, весьма влиятельны и способны навредить вашим кузинам, лишив их шансов удачно выйти замуж… Брет, вы слышите меня?
 Герцог бросил на Беатрис беглый взгляд:
 — Я прекрасно осведомлен о сложившейся ситуации. Ваши дочери дебютируют в этом сезоне и, без сомнения, получат рекомендации для визита к Алмэку или где там еще они должны появиться.
 Беатрис хмыкнула:
 — Это самое меньшее, что может быть сделано для них, бедных овечек. Сколько лет они ждали этого! После смерти их возлюбленного отца все, что им было обещано жизнью, стало не столь уж бесспорным, Эдвард оставил нас в весьма стесненном положении. Он ведь знал, что рано или поздно умрет, и я не представляю, почему он не обеспечил нас получше.
 — Ваш муж был прожигателем жизни, мадам. — Брет приподнял бровь, заметив возмущение в ее глазах. — И вы это прекрасно знаете, как бы ни притворялись, что вам это неизвестно. Если бы он не проиграл в карты наследство своих детей, мне бы не пришлось вкладывать собственные деньги в этот музейного вида дом. Я бы прежде всего его продал, а не выслушивал ваши просьбы о том, что его надо ремонтировать. Этот уродец чертовски дорого мне обходится.
 Герцогиня побледнела. Руки ее заметно дрожали, когда она подносила к лицу платочек. Однако свойственный ей боевой дух взял верх, и она огрызнулась:
 — Это наш дом! Роберт Адам сделал пристройки, а до него…
 — Прошу вас, не перечисляйте многочисленных архитекторов, которые создали этого монстра.
 — Я понимаю, что вам милее безобразные приземистые домишки из глины и нрутьев, коровы, разгуливающие по парку, да еще собаки, которые лают на луну.
 Брет слегка поджал губы.
 — Койоты, мадам. Четвероногие хищники. И дома не из глины, а из самана. И я действительно предпочитаю дома такого типа. Простые и удобные. Но дело не в этом. Вы живете на мои деньги. Поверьте, я не меньше вашего хочу, чтобы ваши дочери удачно вышли замуж. У меня нет никакого желания постоянно их кормить.
 Беатрис посмотрела на Брета оценивающим взглядом:
 — Почему ваш отец настаивал на том, чтобы уехать жить в Америку? Похоже, это оказало огромное влияние на его сына. Конечно, никто не знал, что именно вы в один прекрасный день станете наследником герцога. Я полагаю, Брет, что вы говорите все это потому, что привыкли быть откровенным, однако я испытываю смущение, когда слышу от вас подобные слова.
 — Какие? Слова о том, что мне не хочется выдавать деньги на карманные расходы четырем старым девам до конца их жизни? Это не должно вас смущать, как не смущает то, что вы пользуетесь моими деньгами, создавая иллюзию благополучия и достатка… А что касается вопроса, который вы задали раньше, отвечу, что я намерен поговорить с мисс Ван Влит при первой же возможности.
 При упоминании этого имени Брет представил голубовато-зеленые глаза, которые смотрели на него с неким неуверенным высокомерием, и красивое овальное лицо. Четко обозначенные светлые брови над глазами с густыми ресницами дополняли образ. Девушка была похожа на сказочную лесную фею и производила неизгладимое впечатление. В ней соединились ангельские и вполне земные черты, лицо отличалось совершенством формы, равно как и ее нос и рот, в глазах было одновременно чувственное и таинственное выражение. Казалось, она знала ответы на многие вопросы, которые задает жизнь. Лицо святой и глаза шлюхи…
 Проклятие! Искушающий образ Кайлы Ван Влит то и дело представал перед ним с тех пор, как она появилась в доме, заявив о своих нелепых притязаниях.
 Беатрис откинулась на парчовую подушку кресла и торжествующе улыбнулась.
 — Отлично, Брет. Я глубоко удовлетворена тем, что вы предпримете шаги, чтобы убрать с дороги эту нищенку до начала сезона. — Несмотря на волнение, в голосе герцогини зазвенела сталь, когда она продолжила свои размышления вслух: — Не понимаю, каким образом ей удалось так быстро нашептать все леди Раштон?
 Брету этот вопрос не казался таким уж актуальным. У него были более существенные проблемы, требовавшие срочного решения. Он снова перечитал письмо, которое получил час назад.
 Шедший из Америки грузовой корабль был захвачен пиратами у побережья Кубы. Случай довольно ординарный, но дело страшно осложнялось тем, что на судне находились весьма важные документы. Брет не мог понять, почему столь важные бумаги, касающиеся его самого богатого серебряного рудника, оказались на борту этого судна. Рудник Санта-Мария давал две тонны руды в день, и это могло привлечь внимание разных нечистоплотных и сомнительных личностей. Его отец открыл месторождение уже давно, но только в последние годы на руднике стали добывать высококачественную руду. Документ, подтверждающий право на владение рудником, находился в сейфе регистрационного бюро. Какого черта он оказался на борту одного из его грузовых кораблей? И что еще более важно — где этот документ теперь искать?
 Поистине у него сейчас были гораздо более важные дела, чем возня с искательницами наследства вроде Кайлы Ван Влит. Но будь он проклят, если позволит этой авантюристке получить хотя бы пенс. Он быстренько заставит ее отказаться от своих притязаний, а затем сосредоточится на том, что действительно важно.
 Кайла выглянула из верхнего окна элегантного дома на Керзон-стрит. Внизу по мощеной мостовой катили экипажи. Аккуратные заборчики окружали крохотные палисадники перед красивыми особняками. Всего через несколько кварталов Лондон превращался в шумный, грязный город, который Кайла увидела сразу по приезде, здесь же спокойно, тихо и воздух почти как в деревне. Однако это может измениться довольно быстро, потому что повсюду шло строительство, город расширялся и, словно гигантская хищная птица, поглощал тихие жилые районы, где жили состоятельные люди. Кайла прижала лицо к толстому прохладному стеклу, и оно покрылось инеем от ее дыхания.
 — Ну как, ma petite, тебе понравилась поездка в Гайд-парк с леди Раштон? — спросила Селеста. — Она знает в Лондоне все! Это счастье, что мы хорошие подруги с Один. Она жена графа и относится к числу самых влиятельных людей в обществе. Нам повезло с такой союзницей, не правда ли?
 Кайла отошла от окна и улыбнулась. Селеста хлопотала с кружевами и материей, которая свешивалась с ее руки, и была сейчас похожа скорее на белошвейку, чем на аристократку.
 — Да, тетя, это была славная прогулка. Мы встретили многих интересных людей. Я размышляла о том, как быстро все меняется.
 — А, вот как. — Селеста пытливо взглянула на Кайлу и ловко отвлекла девушку от размышлений, переключив разговор на то, что цветной шелк выигрывает по сравнению с муслином, даже атласом и бархатом.
 — Голубой цвет, — заявила Селеста, — разумеется, я имею в виду шелк, тебе очень пойдет. Ты изящная и стройная и в то же время обладаешь такими округлыми формами, которые способны прельстить любого мужчину… Да ты не красней, та petite! Так и есть! А ведь мы Хотим, чтобы ты выглядела как можно лучше, не так ли?
 Пока крестная мать прикладывала отрез голубого шелка к ее плечу, Кайла с сомнением и горечью сказала:
 — Меня никогда не примут в лучших домах, мне не удастся получить причитающееся мне наследство и занять подобающее место в обществе.
 Селеста со страдальческим выражением посмотрела на девушку:
 — Ma petite, но это вовсе не так! Твой отец был герцог, твоя мать — дочь маркиза. У тебя безупречная родословная!
 — Вы ведь знаете не хуже меня, что, если даже подобие скандала возникнет вокруг моего имени, я окажусь de trop [6] , парией… Никто из влиятельных людей меня не примет.
 Селеста тяжело вздохнула:
 — Да, это верно. Есть и такие, у кого долгая память. Они, боюсь, могут вспомнить не только, что твоя мать была графиней, но и то, что она была отвергнута мужем, а потом…
 — А потом стала fille de joie [7] … Вот именно это И вспомнят, тетя Селеста, если все раскроется. И зачем мы затеваем весь этот фарс?
 — Я сказала тебе. Чтобы заставить этого дьявола герцога отдать то, что принадлежит тебе по праву.
 — Даже наши барристеры не слишком надеются на то, что он с этим согласится. Он из Америки, говорят они, и не очень считается с законами и принятыми здесь нормами. Я охотно верю, что он настоящий варвар. — Кайлу даже проняла дрожь, когда она вспомнила его серые, со стальным отливом глаза и хищную ухмылку. Нет, это не тот человек, на которого можно оказать давление, как надеялись тетя Селеста и леди Раштон.
 — Может, герцог и не воспринял тебя всерьез, зато герцогине определенно не безразлично, что будет дальше. — Селеста отняла от руки шелковый отрез. — Она будет мучить его до тех пор, пока он не убедится, что надо что-то делать, чтобы остановить тебя. И вот тогда ты, ma petite, предъявишь им ультиматум. И если правильно выбрать время, он сдастся.
 — И объявит меня законной наследницей? — недоверчиво улыбнулась Кайла. — Я очень сомневаюсь, что на него это подействует.
 — Сейчас речь идет о твоих деньгах. О средствах, которые должны были выплатить Фаустине, но которые она так и не получила. Бедная девочка была предоставлена самой себе, беременная, без пенса в кармане! Отдана на милость таких людей, как… Но ладно, не будем сейчас об этом. Ты обо всем знаешь, и нет нужды повторять.
 Селеста снова занялась шелковым отрезом, а Кайла нахмурилась. Порой крестная мать утаивала от нее некоторые вещи — отнюдь не по злобе, а, наоборот, по доброте душевной. Тем не менее было досадно узнавать с запозданием о фактах, которые, как считалось, были ей давно известны.
 — Тетя Селеста, а кто стал содержать маму, после того как она лишилась крыши над головой?
 — Не стоит об этом говорить, моя девочка. Давай лучше прикинем, насколько материя вот этого оттенка подойдет к твоим глазам. О, я вижу, что не подойдет. Она слишком бледна по сравнению с твоими ясными очами. — Под пристальным взглядом Кайлы тетя закусила губу и стала внимательно рассматривать содержимое корзинки, где находились образцы шелка. Затем раздраженно сказала: — Читай дневники Фаустины.
 — Я читала. Она не указывает имен, там лишь инициалы. Такое впечатление, что она хотела забыть этих людей. А я помню очень смутно. Знаю, что это был не папа Пьер… Поначалу, во всяком случае.
 Селеста тяжело вздохнула, положила образцы шелка в плетеную корзину и поднялась на ноги. Она слегка нахмурилась, и вокруг ее рта появились морщинки.
 — Я позвоню, чтобы принесли чай, а потом мы поговорим на эту тему. Вероятно, есть вещи, которые тебе следует знать. Это было так давно, и я надеялась, что все забыто.
 Кайла сидела словно деревянная, ощущая спазм в горле. В прошлом было что-то еще, а она помнила так мало. Ей вспоминались прогулки в парке, суета вокруг Фаустины, смех, когда ленточка в волосах развязывалась и ее уносил ветер, езда в экипаже с кем-либо из маминых друзей — это непременно был мужчина; адресованные маме восхищенные улыбки; потом другой мужчина, не такой приятный, которого она боялась. Но это было много лет назад, образы слились друг с другом, их трудно различить. Кайла вспомнила корабль, на котором они плыли в Индию; маму тошнило так же, как и Селесту. А потом смутные воспоминания о шумном появлении людей в тюрбанах… Жара, палящее солнце, маме становится совсем плохо… и вот появляется папа Пьер. У него доброе, хотя и немного странное лицо — поначалу. А потом такое родное и привычное.
 Кайла увидела, что в комнату вошла Сэлли с чайным прибором и поставила его на маленький столик. Когда горничная удалилась, Кайла сказала:
 — Мама встретила папу Пьера не в Англии?
 Селеста заерзала на стуле.
 — Не совсем. Она была представлена ему через «Дейли таймс».
 — Через газету? — Кайла уставилась на крестную мать. У нее вдруг родилось и окрепло подозрение, но она боялась его высказать вслух, ибо тогда оно могло обрести реальность. Но не было смысла отгонять его от себя, поскольку Селеста стала быстро рассказывать, и слова ее журчали, словно вода, переливающаяся по камешкам на дне ручья.
 — Пьеру нужна была женщина, чтобы вести хозяйство. Он поместил объявление в «Тайме». Фаустина была в отчаянии. А я к тому времени еще не встретила своего дорогого Режинальда и была не в состоянии ей помочь. Тебе не было и четырех, и Фаустина боялась, что ты окажешься на улице… или даже хуже — тебя возьмут такие люди… как те, что посещают сводниц. Есть такие мужчины, которые охотятся за маленькими детьми, чтобы удовлетворить свои извращенные желания. Фаустина и в мыслях не могла допустить, чтобы ты попала в лапы таких мерзавцев. Не видя и не зная другого выхода, она решила подписать договор с Пьером Ван Влитом, когда прочитала его объявление в газете. Она приехала в Индию совсем больной. Пьер оказался очень добрым человеком. Я думаю, он влюбился в нее. Она не отказалась от того, что обещала, — вела хозяйство. А он поклялся, что позаботится о тебе. И он заботился, Кайла, до тех пор, пока…
 — Пока его компания не обанкротилась и он не оказался без денег. — Кайла с шумом втянула в себя воздух. — Он передал мне дневники матери, полагая, что я должна их прочитать и получить то, что мне принадлежит, потому что не мог обеспечить такого будущего, какое я могу найти здесь.
 — Да. Он написал мне о своем положении, когда просил приехать к тебе. Я всегда обещала Фаустине, что позабочусь о тебе.
 — У меня столько ангелов-хранителей, почему же я так бедна? — Кайла резко поднялась, расплескав чай на пол. Она не ожидала, что слова прозвучат так горько. Бедный папа Пьер! Он тяжело переживал банкротство, не знал, что его ждет в будущем, и сделал для нее все, что мог, — вручил немного денег и отправил с Селестой. И вот она здесь. Надежды, которые питала Кайла, быстро развеялись. Герцог Уолвертонский с сардонической улыбкой сразу же отверг все ее притязания.
 Кайла подняла глаза на крестную мать и слабо улыбнулась.
 — Вы, конечно, правы. Простите меня. Это были мимолетные сомнения. Сейчас я не могу сдаваться. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы заставить этого отвратительного человека признать права моей матери и отдать то, что является моим. Лицо Селесты просветлело.
 — Только это и будет для тебя спасением, ma petite.
 — Недавно я узнала одну истину. Важен не столько характер человека, сколько характер всей семьи. Может, это покажется странным. — Кайла иронично улыбнулась. — Я то же самое наблюдала и в Индии, особенно среди англичан. В светском обществе не найдешь дружелюбия.
 Селеста пожала плечами:
 — Высший свет всегда таков, будь то Англия или Франция. Вот во Франции… ах, как красив был французский двор, ma petite! Элегантный, совершенно неповторимый стиль… Все разрушено, утоплено в крови моих друзей и членов моей семьи…
 Внезапная печаль легла на лицо Селесты. Кайла знала, что это на целый день, так бывало всякий раз, когда крестная мать вспоминала о днях величия, о французском короле и его красивой безрассудной королеве с трагической судьбой. Фаустина рассказывала ей о том времени со вздохами и улыбками. Лишь однажды она упомянула о гильотине и временах террора, когда мир обрушился и она оказалась неприкаянной, После этого Фаустина приехала в Англию и встретила человека, который лишил ее всяких надежд, хотя она никогда о нем не говорила. Ни единого раза.
 Пока Пьер не передал ей шкатулку из тикового дерева, Кайла ничего не знала о Джеймсе Эдварде Джордже Ривертоне, герцоге Уолвертонском — ее отце. Бедная мама! Сколько же она должна была выстрадать! Сначала из-за того, что ее отвергли, затем из-за предательства. Да, будет вполне справедливо возместить понесенные ею потери, пусть и с опозданием. Пришло время отомстить за Фаустину.

 Глава 4

 Спустилась ночь, и на Керзон-стрит зажгли фонари. Розовые шары света поблескивали вдоль улицы, напоминая Кайле о более счастливых днях в Индии, когда мать была еще жива, а несчастья случались только с другими людьми.
 Сидя у камина и тихонько мурлыкая французскую песню, Селеста задумчиво смотрела на пламя и потягивала чай, который, как подозревала Кайла, был основательно разбавлен бренди. На Селесту иногда находила подобная меланхолия. В такие вечера они оставались дома и не принимали гостей, чтобы не слышать каких-нибудь малоприятных вопросов.
 Кайла бесцельно бродила по комнате, брала в руки и тут же откладывала книгу, будучи не в состоянии читать или сосредоточиться на каком-либо одном предмете. Ее одолевали воспоминания, надежды сменялись страхами. Ну почему она считала, что это возможно? Скорее всего ничего не получится. Герцогиня была так холодна и надменна, а герцог — о Боже, этот герцог! Иногда Кайла думала о нем по ночам, когда сон не приходил, вспоминая его враждебный, но в то же время полный восхищения взгляд. Это всего лишь сон или мечта, потому что такие люди не меняют своих убеждений, и он никогда не признает женщину, которую считает авантюристкой.
 Подойдя к окну, Кайла отодвинула занавеску и снова выглянула на улицу. Мостовая блестела от дождя. Вокруг уличных фонарей образовались розовые и золотистые нимбы из мелких капель. К дому подъезжала черная карета. Кайла рассеянно наблюдала за тем, как карета замедлила ход и остановилась у дома. Слуга в ливрее открыл дверцу кареты. На дверце даже при тусклом освещении можно было различить герб.
 Уолвертон. Это он с ленивой грацией вышел из кареты — его высокую фигуру узнать было нетрудно.
 Кайла задернула штору и прижалась спиной к стене. Ею овладела паника. Сердце отчаянно заколотилось. Она взглянула на Селесту, погруженную в мир собственных воспоминаний и мыслей. Ну и выбрала крестная мать время для того, чтобы предаваться размышлениям о прошлом!
 «Но почему я так нервничаю? Разве это не то, чего я хочу? Ну конечно же! Если он приехал с визитом, то по меньшей мере рассматривает мои притязания всерьез, а в худшем случае — взбешен».
 Но это не ее забота. Она требует лишь того, что заслуживает. Разве не так? И если он позволит себе хотя бы усомниться в благородном происхождении ее матери, она немедленно укажет ему на дверь, как раньше он указал ей.
 О Господи, как она выглядит?
 Кайла подлетела к зеркалу. Волосы выбились из пучка на макушке и пышным облачком обрамляли лицо, которое было страшно бледно. Кайла ущипнула себя несколько раз за щеки и покусала губы, чтобы заставить их порозоветь. Затем разгладила ладонями складки своего дневного платья. Она не станет переодеваться в более нарядное, чтобы герцог не подумал, будто она придает большое значение его визиту.
 «Нет, пусть уж он увидит, как мало меня интересует его мнение, — вдруг подумала Кайла. — Пусть знает, что для меня он лицо малозначительное».
 Легкий стук в дверь заставил ее оторваться от зеркала. Повернувшись, она мельком взглянула на Селесту, которая, похоже, даже не обратила внимания на стук. С разрешения Кайлы вошла Сэлли, лицо которой пылало от возбуждения.
 — Мисс, к вам гость — герцог! Это Уолвертон. Его светлость велел сказать вам, что просит принять его в гостиной внизу.
 — Сообщи герцогу, что я не расположена с ним встречаться и прошу меня не беспокоить.
 Сэлли испытала нечто вроде шока.
 — О, мисс, вы уверены, что я должна ответить именно так?
 — Да, конечно. Именно так ты и должна сказать. Если и после этого он будет настаивать на том, что должен непременно со мной увидеться, ты снова поднимешься, чтобы доложить о его просьбе. А теперь иди. Делай, как я сказала, и ничего не бойся, Он тебя не съест.
 Однако полной уверенности в этом у Кайлы не было. Она подошла к гардеробу и достала кашемировую шаль. Шаль была мягкая и теплая. Кайла закуталась в нее от плеч до щиколоток. Она еле заметно улыбнулась. Если она правильно разгадала герцога, он с отказом не смирится. Кайла ждала, что Сэлли вернется и пригласит ее вниз в гостиную.
 Не прошло и минуты, как снова раздался стук в дверь — настолько громкий, что Кайла даже нахмурилась, досадуя на столь бурную реакцию Сэлли. Но прежде чем она дала разрешение войти, дверь распахнулась, и в дверях появился герцог. Глаза его сверкали, брови взметнулись вверх, выражение лица при слабом освещении казалось зловещим.
 — Вы не выглядите такой уж нерасположенной, мисс Ван Влит!
 — Как вы… да как вы смеете, сэр! — Кайла стянула под горлом шаль, глядя на него полными гнева и дурных предчувствий глазами. Позади герцога девушка заметила Сэлли, которая металась по коридору, ломая руки и тихонько постанывая.
 Оставив дверь открытой, Уолвертон шагнул в комнату и, глядя на нее в упор, сказал, кривя губы:
 — Я не люблю, когда мне лгут, мисс Ван Влит.
 — В самом деле? — Кайла вздернула вверх подбородок. — Я тоже. В таком случае объясните мне, пожалуйста, как это может быть, что вы не знаете о ребенке Эдварда Ривертона и Фаустины Оберж.
 — Я сказал, что не существует доказательств вашей правоты. Их действительного не существует.
 — И вы снова лжете, сэр. Я стою перед вами.
 Опасный огонек сверкнул в серых глазах герцога, из дымчатых они превратились в темные и зловещие.
 — Если у вас есть доказательства, мисс Ван Влит, предъявите их. Если нет, прекратите свои дерзкие посягательства, иначе вы можете оказаться в весьма затруднительном положении.
 Кайла сделала шаг назад — якобы для того, чтобы подрезать фитилек нагоревшей свечи. Тетя Селеста продолжала смотреть в камин, ничем не выказывая того, что она слышит разговор, возможно, все еще погруженная под влиянием бренди в собственные мысли. Очень медленно и спокойно Кайла взяла крошечные ножницы, подрезала фитиль и, когда пламя успокоилось, подняла глаза на герцога.
 — Ваша светлость, вы должны простить меня, если ваши угрозы не кажутся мне слишком страшными. Они мне представляются слишком неопределенными, особенно сейчас, когда позади у меня достаточно трудный путь. Я намерена требовать от вас официального признания.
 — Слишком неопределенными? — Он подошел к ней настолько близко, что Кайла ощутила тепло, исходящее от его могучего тела, уловила запах кожи и виски. — Позвольте в таком случае пояснить мою мысль: немедленно уезжайте из Лондона, тогда у вас не будет никаких неприятностей, кроме горечи от сознания того, что ваш план провалился и вам не удалось выманить у меня деньги.
 — А если я предпочту остаться? — Она улыбнулась, увидев, как сузились его глаза, — гнев взял верх над высокомерием. — У меня появились здесь друзья. — Кайла сделала жест рукой, показывая на улицу. Я уже приглашена в несколько домов. Разумеется, вы можете испортить мою репутацию, если пожелаете это сделать.
 — Мадам, это лишь малая толика того, что я сделаю, если вы будете упорствовать.
 — В самом деле? — Кайла нервно засмеялась, лицо ее вспыхнуло, однако она небрежно пожала пленами. — В таком случае я окажусь парией в высшем свете. Это ужасно. Однако само собой разумеется, что, если вы поступите столь сурово, я буду вынуждена рассказать некоторым людям, что мой отец герцог Уолвертонский, что он совратил свою жену и бросил вместе с ребенком умирать от голода на лондонских улицах. Бедная мама! У меня имеются доказательства, и вы это знаете. Брак был законным, ваша светлость, хотя вы и не хотите это признавать.
 — Брак был аннулирован, как вам хорошо известно. Очевидно, для вашей матери были важнее деньги, чем мой кузен, поскольку она приняла их сразу же, едва ей предложили. Да и что еще можно ожидать от проститутки? Семья благополучно отделалась от нее. Она была нашим позором.
 От наглых слов герцога у Кайлы запылали щеки, и ею овладела настоящая ярость, которую она все же сумела обуздать и лишь равнодушно пожала плечами.
 — Вы так думаете? Тогда, возможно, вам будет огорчительно узнать, ваша светлость, что дочь вашего кузена вынуждена стать жрицей любви — служительницей Киприды, как говорят здесь, в Англии. Или как там еще — женщиной сомнительного поведения, fille de joie, ночной бабочкой. Да, это урок мне. За мамой гонялись, я понимаю. Что ни говори, а она была французской маркизой, урожденной аристократкой, сбившейся с пути не по своей вине. Какую занимательную историю вы сможете услышать, играя где-нибудь в карты, не правда ли? Дочь покойного герцога Уолвертонского и французской эмигрантки отдается тому, кто может себе это позволить. Возможно, будут заключаться пари, кто будет обладать мною первым. Смею уверить, плату я буду брать баснословно высокую.
 Кайла говорила, и глаза Уолвертона все больше темнели, губы все больше сжимались, а щека задергалась. Смех Кайлы быстро сменился криком боли, когда герцог резко схватил ее за запястье. Он подтащил девушку к себе, и она даже не пыталась сопротивляться — это было бы бесполезно. Однако она продолжала высокомерно смотреть на него, чувствуя в то же время тепло его бедер даже через кашемировую шаль и юбки.
 — Таких женщин, как вы, уйма. Не надо меня запугивать, мисс Ван Влит. Не следует бросать мне вызов — я не из тех, кто легко отступает.
 Кайла смотрела ему в лицо, даже не пытаясь вырвать руку.
 — Немедленно отпустите меня или…
 — Или что? Вы закричите? — Уголки его напряженного рта дрогнули в полной ненависти усмешке. Герцог держал Кайлу так близко возле себя, что она ощущала жар мужского тела. От него пахло дождем, и крохотные капельки влаги поблескивали в его черных волосах.
 — Нет, я не вижу смысла в том, чтобы кричать, ваша светлость. — Кайла произнесла это достаточно спокойным тоном, хотя он мало соответствовал тому, что она переживала на самом деле. — С мужчиной вроде вас бороться приходится другими способами.
 — Ага, и вы, конечно, всеми ими владеете. — Его рука скользнула вверх и еще крепче сжала ей плечо. — Я имел дело с женщинами вроде вас.
 — Не сомневаюсь, что вы имели дело со многими женщинами, ваша светлость, но не с такими, как я.
 — Ну, тут вы ошибаетесь.
 Прежде чем Кайла поняла его намерения, герцог наклонил голову и впился ртом в ее губы, как упавший с неба коршун, набросившийся на свою добычу. Свободную руку он погрузил в ее волосы, распустил пучок на макушке, и волосы рассыпались по спине и плечам Кайлы, а шпильки упали на пол. Она попыталась оттолкнуть его, но все усилия были тщетны. Он стоял неколебимо, прижимаясь к ней всем телом, его рот терзал ее губы, и Кайла почувствовала, как всеми ее членами овладевает слабость, лишая способности сопротивляться.
 А внутри нее нарастали жар и смятение. Она поняла, что дрожит, ее пальцы сквозь рубашку ощущали стук его сердца, да и стук ее собственного сердца отдавался у нее в ушах. Mon Dieu, что он с ней делает? С ней происходит что-то непонятное… такого никогда не было, ей нечем дышать, ноет под ложечкой и внизу живота, и это создает такие удивительные ощущения, которые и пугают, и интригуют одновременно.
 Когда герцог наконец отпустил Кайлу, она вынуждена была ухватиться за его руку, чтобы не упасть. В его глазах зажегся торжествующий огонек, на лице появилась довольная улыбка.
 — Вот видите, мисс Ван Влит, я знаю вас лучше, чем вы думаете. Забудьте о ваших необоснованных претензиях и тихонько уезжайте из Англии.
 Гнев и замешательство придали ее голосу необычную резкость, когда она, вытерев краем шали рот, сказала:
 — В вашей семье не испытывали угрызений совести, когда выставили вон мою мать без единого пенса. Почему я тоже должна пройти через это? Дочь герцога наверняка будет получать хорошие гонорары за свои услуги, не так ли, ваша светлость?
 — Проклятие!
 Позади герцога Кайла увидела обеспокоенные лица экономки и слуги, заглядывавших в комнату. Должно быть, их позвала Сэлли, опасаясь, что может случиться беда. Уолвертон обернулся, смерил их презрительным взглядом и двинулся к двери. Он остановился на пороге и снова обернулся. Выражение его лица было настолько грозным, что у Кайлы подогнулись колени, и она вынуждена была схватиться за спинку стула.
 — Вы еще не знаете окончания всей этой истории, мисс Ван Влит.
 — Вы тоже, ваша светлость.
 Уолвертон повернулся на каблуках и прошел мимо растерянного слуги. Кайла осталась молча стоять, не в силах пошевелиться, прислушиваясь к звуку шагов герцога. Когда дверь за ним с шумом захлопнулась, она перевела взгляд на миссис Пич, экономку, которая стояла, прислонившись к дверному косяку. В ее глазах застыл ужас.
 — С вами все в порядке, мисс?
 Господи, что они успели услышать?
 — Да, — кивнула она. — Я чувствую себя отлично. Прошу вас, забудьте то, что вы сейчас видели. Боюсь, что герцог принял меня за кого-то другого, и я своими необоснованными угрозами разозлила его.
 — Похоже, вы нажили себе врага.
 Кайла снова кивнула:
 — Да. Но это был его выбор.
 Оставаясь сидеть в кресле возле камина, Селеста подняла глаза от пустой чайной чашки и дрожащим голосом сказала:
 — Это будет опасный враг, ma petite. Возможно, нам следует отступить.
 — Ни в коем случае! Ведь раньше вы говорили, что это право моей матери. Так оно и есть. И я никогда не прощу себе, если позволю похоронить доброе имя матери под покровом гнусной лжи. — Кайла нагнулась, чтобы поднять соскользнувшую с плеч шаль, затем подошла к Селесте и опустилась перед ней на колени. Глаза ее затуманились слезами. — Тетя, я не должна отступать. То, что герцог появился здесь, означает, что он обеспокоен.
 — Он пришел сюда, чтобы предупредить тебя, дитя мое, — вздохнула Селеста и поставила пустую чашку на стол. При этом рука Селесты слегка дрожала, отчего чашка постукивала о блюдце. В воздухе явственно пахло бренди. Селеста дотронулась ладонью до подбородка Кайлы. — Ты очень красива, как и Фаустина. Но у тебя есть сила, которой не обладала она. Только не принимай силу за власть. У герцога много власти, и он может сокрушить тебя. Ах, Боже, нам не следовало все это начинать!
 Рука ее упала на подлокотник кресла, Селеста откинулась на спинку и закрыла глаза.
 Кайла взяла ее руку в свои и большим пальцем стала гладить тыльную сторону ладони с голубыми прожилками.
 — Но мы уже начали. И возврата нет. Мы можем идти только вперед.

 Глава 5

 Предвечернее солнце, проглядывавшее в разрывы между облаками, освещало Сент-Джеймс-стрит. Брет стремительно поднимался по лестнице игорного дома Уайта, перепрыгивая через ступеньку, и на душе у него было гадко и противно. И причиной тому была угроза Кайлы Ван Влит. Проклятие! Последние два дня он не давал покоя барристерам Эдварда, пытаясь выяснить все, что имеет отношение к ее смехотворному иску, в котором она называет себя законнорожденной дочерью герцога. Хуже того, этот болван барристер признал, что он и раньше слышал о ее иске, но считал, что об этом не стоит говорить, поскольку Фаустина подписала документы, в которых отказывалась от своих прав.
 Брет чертыхнулся себе под нос. Какого дьявола он все еще в Европе? Ему давно бы следовало находиться в Америке, которую он считал своей родиной. Там он чувствовал себя уютнее. Новые земли за рекой Миссисипи, приобретенные Соединенными Штатами в 1803 году, были практически не заселены. Еще недавно права на пограничную территорию оспаривались Испанией, которую подталкивала Мексика, однако американские переселенцы и искатели приключений бесстрашно бросили вызов и Мексике, и Испании.
 Техас. Он был по душе Брету. Обширный и дикий, он являлся именно тем местом, где может сделать карьеру человек, который способен противостоять невзгодам. Брет скучал по нему, скучал по знойному лету и засухе. Здесь дожди шли почти ежедневно, и голубое небо проглядывало лишь на короткое время.
 К тому моменту, когда Брет дошел до игорного дома Уайта — черт бы побрал ее за то, что она знает о его частых посещениях этого заведения! — его настроение нисколько не улучшилось. Бэрри Бейлор, виконт Кенуортский и четвертый сын третьего герцога Монтграмерсийского, приветствовал его поднятием бровей и самоуверенной улыбкой:
 — А, Уолвертон. Вы, похоже, чем-то расстроены?
 — Пожалуй. — Брет знал о склонности этого молодого щеголя сыпать шутками и остротами, хотя порой его шутки скорее раздражали, чем веселили. При всей светскости, которая свойственна представителям его класса, Бэрри нельзя было упрекнуть в напыщенности и высокомерии, что, по мнению Брета, делало ему честь.
 Бэрри негромко засмеялся:
 — Хотел бы я увидеть женщину, которая сумела огорчить такого искушенного сердцееда.
 — Ваша ирония в данный момент неуместна, Кенуорт. — Брет подал знак официанту и заказал бренди. Дым от сигар клубами поднимался к потолку. Зал постепенно заполнялся расфранченными людьми, которые располагались вокруг зеленого стола, на кожаных канапе или возле окна, выходящего на Сент-Джеймс-стрит.
 — Возможно, я поторопился с выводами, — с готовностью согласился Бэрри, нисколько не обидевшись на реплику Брета. — Вы сегодня играете?
 Брет пожал плечами, сделал глоток бренди и кивком поприветствовал лучшего друга Бруммеля — лорда Элвенли, который оказался неподалеку.
 — Уолвертон, Бруммель показывает, что есть свободное место у окна. — Элвенли поднял бровь, реагируя на предложение Бруммеля. — У вас очень элегантное пальто, оно вам к лицу.
 — В самом деле? Я ношу его, потому что мне в нем удобно, а вовсе не ради моды, однако благодарю на добром слове. — Брет обернулся и кивнул Бруммелю, а Элвенли направился к игорным столам. Неплохой человек, хотя и большой щеголь. Брет ценил острый ум Бо Бруммеля и его чистоплотность, хотя полагал, что Бо излишне щепетилен, когда дело касается моды. Что касается Брета, его не слишком беспокоило, как отнесутся к его наряду. Бэрри как-то заметил, что именно безразличие Брета к мнению света импонировало его представителям.
 «Они слишком высокомерны, чтобы оценить по достоинству того, кто еще более высокомерен», — как-то заметил Бэрри с ироничной улыбкой.
 А сейчас Бэрри в раздумье посмотрел по сторонам и, пожав плечами, сказал:
 — Боюсь, что я сегодня вне игры. Должен признаться, что вчера я крупно проиграл Хейуорту.
 — Я уже говорил вам, что вы играете слишком осторожно. Если делаете ставку, играйте так, словно вы можете проиграть все деньги в мире.
 — Вам легко так говорить, потому что у вас, по всей вероятности, скопились деньги всего мира, — возразил Бэрри. — Чертовски неприятно являться к отцу со шляпой в руках и просить аванс в счет моего жалованья. Старик сидит на деньгах, словно курица на яйцах. — Бэрри на несколько мгновений замолчал, слегка нахмурился, затем с явным любопытством поднял глаза на Брета: — Скажите откровенно, Уолвертон. Принни действительно просил вас дать ему в долг? По Лондону ходят слухи, что он присылал к вам кого-то с просьбой о деньгах.
 Брет сделал глоток бренди, поднял бокал и поверх него стал в упор смотреть на Бэрри. Он смотрел до тех пор, пока Бэрри не забормотал, что, в общем, это не его дело.
 — Вы правы. Это действительно не ваше дело. Но вы знаете, что мы с принцем знакомы со времен Нового Орлеана. А что касается займа, то это было пожертвование, чтобы поправить финансовое положение города Брайтона.
 — Ради какого-то шатра? Этого бельма на глазу? Должно быть, проситель попал к вам, когда вы были слишком уж в благодушном настроении.
 — У меня чертовски болела голова с похмелья, и я готов был пожертвовать и больше, лишь бы этот похожий на хорька секретарь побыстрее убрался.
 — Все же это как-то не похоже на вас, Уолвертон. Если бы у меня был серебряный рудник в Америке, я бы не стал вкладывать деньги в какую-то китайскую пагоду в Брайтоне.
 Брет негромко сказал:
 — Это сделано ради принца, а не ради возведения архитектурного чуда.
 Кенуорту понадобилось некоторое время, чтобы осмыслить сказанное, после чего он расплылся в улыбке:
 — Ах, черт возьми, вы не простачок!
 — Оставим наконец комплименты. — Брет, глядя на Кенуорта, улыбнулся. Они были примерно одного возраста — Брет всего на четыре года старше, но по жизненному опыту разница тянула на десятилетия. — Ваша лексика да и грамматика отличаются утонченностью. Как бы не стали говорить, что вы становитесь похожи на тех, с кем водите компанию.
 — Я никогда не стану орудием в чьи-то руках, Уолвертон, не сомневайтесь. И, по моему мнению, лучшей компании быть не может.
 — Вас могут принять за неотесанного грубияна.
 Кенуорт пожал плечами:
 — Обо мне говорили и хуже. Сам слышал об этом.
 — Как и я о себе.
 — Очевидно, говорили не в лицо и еще до стычки с Ивершэмом. Конечно, с одной стороны, ему не поздоровилось, а с другой, как мне говорили, ему чертовски повезло. Всего на один дюйм левее — и он был бы трупом.
 — Ну это вряд ли. Рана в плечо не смертельна, если ее правильно лечить.
 Кенуорт с любопытством посмотрел на Брета, затем, кивком поприветствовав одного из своих друзей, спросил:
 — Вы меткий стрелок. Но что бы вы делали, если бы промахнулись? Если бы убили Ивершэма?
 — Воспринял бы его смерть с удовлетворением. Здесь не может быть никакого сомнения. А что бы я, по вашему мнению, делал?
 Бэрри пожал печами, вид у него был несколько озадаченный.
 — Вы, черт возьми, хладнокровный парень, Брет, но ведь дуэль — это серьезное преступление.
 — Всякий, кто считает, будто стрелять в человека — это безделица, просто-напросто болван. Ивершэм лишил меня выбора. Я пытался предупредить его, но он не хотел слушать… Не пойти ли нам к Артуру или Грэхэму, чтобы заняться пристойным видом спорта?
 Бэрри удивленно взглянул на Брета, затем ухмыльнулся:
 — Да, наверное, пора сменить тему разговора. Конечно, лучше пойти к Артуру, хотя от жалованья у меня осталось всего ничего, и из игры я выйду быстро.
 К огорчению Бэрри, он оказался прав, быстро спустил деньги и вышел из игры. Брет обнаружил, что фортуна на его стороне, и играл долго, встав из-за стола лишь тогда, когда основательно устал и когда один из игроков оказался слишком пьяным, чтобы соображать.
 Брет увидел, что Бэрри ожидает его, удобно расположившись в кресле.
 — Дремлете, Кенуорт? — несколько удивленно спросил Брет.
 Бэрри поднялся и сконфуженно сказал:
 — Сейчас поздно и трудно нанять экипаж в этой части города, вот я и подумал: не подбросите ли вы меня до моего дома? Если, конечно, у вас нет других планов.
 — Ничего такого, что не могло бы подождать.
 — Черт возьми, — пробормотал Кенуорт, глядя через плечо Брета, — никак это старый греховодник лорд Брейкфилд, граф Нортуикский собственной персоной? Какого черта он делает здесь?
 Брет посмотрел на Брейкфилда. Он знал его уже несколько лет и особых симпатий к нему никогда не испытывал. Ходили слухи про его неблаговидные амурные дела; лицо его несло на себе следы разгульного образа жизни.
 Бэрри вдруг застонал:
 — О черт, он увидел нас! Он идет сюда. Как бы от него отделаться?
 — Скажитесь больным. Я слышал, что Брейкфилд страшно боится заболеть.
 — Вы смеетесь, но, будь я проклят, этот человек действует мне на нервы. У меня от него идет мороз по коже. О нем ходят такие кошмарные слухи…
 — Один из уважаемых представителей английской знати. — Брет сделал паузу, когда Брейкфилд оказался рядом, и слегка поклонился.
 Из-под кустистых бровей на Брета глянули бесцветные глаза, уголки рта слегка дрогнули, словно лорд услышал какую-то пикантную шутку.
 — Уолвертон. Мы снова встретились. Я очень давно вас не видел. С прискорбием узнал о смерти вашего отца. Мы прошли немалый путь рядом.
 — Я и не подозревал, что вы были как-то особо связаны с моим отцом, лорд Брейкфилд.
 — Разве? Возможно, он не упоминал об этом, но было время, когда мы занимались с ним общим делом. Правда, это было давно, я понес серьезные убытки, и мы по взаимному согласию расстались.
 — Меня весьма удивляет то, что мой отец никогда не говорил, будто имел деловые отношения с вами.
 — Возможно, он не хотел, чтобы вы знали о его неудачах, и рассказывал лишь об успехах. — Нортуик перевел взгляд на Бэрри и слегка прищурился. — А-а, Кенуорт. Несколько странно встретить вас в игорном доме Уайта, после того как вы допоздна просидели здесь вчера.
 Услышав намек на свой вчерашний проигрыш, Бэрри побагровел от гнева. И тогда Брет нанес ответный укол Брейкфилду:
 — Странно, что вы зачастили к Уайту и забыли Брука и даже «Голубиную нору», Нортуик. Разве вы перешли к тори?
 Брейкфилд фыркнул:
 — Что дает вам основание считать меня вигом, сэр?
 — Я сужу по вашим постоянным компаньонам. Поверьте, я ничего не имею против них. Брохэм и Грей весьма интересные личности, и я могу лишь похвалить ваш выбор.
 — В самом деле? Странно. Сейчас быть вигом едва ли похвально. — Брейкфилд посмотрел на Брета более внимательно бесцветными, как стекляшки, глазами. — Я и не подозревал, что вас интересуют традиционные политические партии.
 Брет пожал плечами:
 — Дело скорее в личных убеждениях, а не в традициях. То, что для меня неприемлемо, я отвергаю.
 — Подобно тому, как колонии отвергают Англию. Понимаю. Нам следует ожидать новых мятежей?
 — Отмените хлебные законы и посмотрите, как поведут себя разжиревшие люди.
 — Хлебные законы были введены, чтобы избежать падения цен на зерно в Англии. Прошлогоднее восстание было нелепым и бесполезным. Это всего лишь безмозглый протест революционеров, которые не хотят понять, что правительственные законы приняты для их же блага. — Лорд Брейкфилд насупил кустистые брови. — А вы, Уолвертон, относитесь к числу тех людей, которые норовят подорвать доверие к правительству пустыми разговорами?
 — Вы же сами, очевидно, один из тех, кто основательно выигрывает от этих законов? Очень удобно, контролируя импорт, поддерживать в Англии высокие цены. Однако это вынуждает производителей платить более высокую зарплату, что не только лишает людей работы, но и возможности покупать хлеб. Вы случайно не забыли одну из главных причин, приведших к падению режима во Франции? Если массы голодают, они обречены на восстание.
 Брейкфилд презрительно щелкнул пальцами.
 — У нас не Франция. Наполеон при Ватерлоо встретился с достойным противником в лице Веллингтона, и Англия безраздельно господствует в мире даже при правлении регента. Так что ваши рассуждения граничат с абсурдом.
 — Тем не менее хлебные законы в один прекрасный день должны быть отменены, иначе произойдут новые волнения.
 — О Господи, неужто эта голытьба станет жечь наши дома? — Брейкфилд скривил рот в презрительной ухмылке. — Смею думать, что мы узнаем о приближении этого заблаговременно — по распространяемому этим сбродом зловонию.
 — Уолвертон прав, — внезапно сказал Бэрри. — Я еще не забыл бунты в Мидленде несколько лет назад. Восстания луддитов, когда разрушители машин развязали террор в сельской местности Вы вспомните получше. Последнее восстание было, кажется, в 1812 году. А все из-за безработицы и высоких цен на продукты. За ними поднимутся углекопы или ткачи.
 — Может, модистки и продавцы галантерейных товаров? Все, кто вооружен шляпными булавками и перьями? — Брейкфилд презрительно фыркнул. — Смею заметить, вы, молодые щеголи, гораздо сильнее пострадаете, если Фрибург и Трейер остановят свое дело, и вы окажетесь без свечей.
 — Вы делаете ошибку, причисляя меня к денди вашего круга, Нортуик.
 Брейкфилд бросил на Брета быстрый взгляд, нахмурился и пожал плечами:
 — Вас определенно нельзя причислить к городским жителям. Возможно, мое замечание несколько рискованного вы скорее похожи на человека деревенского.
 — Ну, это лучше, чем быть распутником. — Встретив холодный взгляд Брейкфилда, Брет улыбнулся. — Прошу меня извинить, сэр. У меня дела, и я должен откланяться.
 Повернувшись к Бэрри, который с откровенной неприязнью смотрел на лорда Нортуика, Брет предложил отправиться на вечер.
 — Там будет моя тетя, а также несколько дебютанток сезона. Леди Сефтон снова начинает охоту.
 Зловеще улыбнувшись, Брейкфилд пробормотал:
 — Вам, Кенуорт, надо непременно найти состоятельную жену, чтобы впредь не обращаться к ростовщикам.
 — Сэр, я считаю ваши слова дерзкими и неуместными. — Бэрри сделал шаг вперед, трясясь от плохо сдерживаемой ярости. — И если вы намерены упорствовать в своем мнении, мне остается предположить, что вы делаете это сознательно и заслуживаете ответного действия.
 — Что я вижу, юный Кенуорт? Да неужто под этой рафинированной внешностью скрывается дерзкий смутьян? — с самодовольной ухмылкой сказал Брейкфилд. — Вероятно, я должен напомнить вам, что я убил на дуэли троих, когда вы еще находились в пеленках.
 Брет предупреждающе сжал руку Бэрри:
 — Не следует слишком серьезно реагировать на раздражительность Нортуика. Будучи в столь преклонном возрасте, он, по всей видимости, забыл о хороших манерах.
 Брови у Брейкфилда приподнялись, глаза превратились в щелки.
 — Уолвертон, надеюсь, вы не хотите сделать меня вашим врагом.
 — Чего я действительно не желаю, так это того, чтобы вы за меня решали, чего мне хотеть или не хотеть. — При виде гнева, смешанного с удивлением, на лице Брейкфилда Брет сурово улыбнулся. — Я могу быть деревенщиной, но не намерен сносить грубости со стороны стареющего чоне [8] .
 Лорд Нортуик долго смотрел вслед удаляющимся молодым людям. Тьму Сент-Джеймс-стрит разгоняли газовые фонари и снопы света из окон клуба, в котором все еще развлекались представители высшего общества. Кенуорта трясло от гнева, лицо его пылало, когда Брет усаживал его в карету с гербом.
 — Черт бы побрал этого злобного выродка! Я должен вызвать его на дуэль, Уолвертон! Клянусь, я должен это сделать.
 За Нортуика Брет не переживал, а вот Бэрри был молод, горяч и вполне мог попасть в беду.
 — Не стоит обращать внимания, Бэрри. Такие люди, как Брейкфилд, в конце концов сами себя губят.
 — Но не так быстро, как мне хотелось бы, — состроил гримасу Бэрри.
 Сноп света от фонарей кареты упал ему на лицо, и Брет увидел на нем выражение, свидетельствующее не об одном лишь уязвленном самолюбии. Уолвертон нахмурился:
 — Вас беспокоит не только этот разговор, Бэрри. О чем тревога?
 Выглянув в окно, Бэрри после некоторой паузы коротко кивнул:
 — Есть и другая причина. Меня раздражают взгляды Нортуика, но еще больше мне противны некоторые его повадки и поступки.
 — Повадки? Вроде того, что он пытается старомодными нашлепками скрыть оспины на своей физиономии?
 — Нет, я имею в виду… нечто другое. Его неприглядные дела. О нем всегда ходили слухи как о страшном развратнике. Конечно, о людях, у которых много врагов, неизбежно бывает много слухов. Но даже с учетом этого обстоятельства слухи о его делишках небезосновательны. — Бэрри достал табакерку, хотел было взять щепотку табаку, но, очевидно, вспомнил ехидные реплики Нортуика по этому поводу и снова ее спрятал. Невзирая на сильную тряску кареты, наклонился вперед и вполголоса сказал: — Лорд Брейкфилд гордится тем, что свой гарем он пополняет совсем юными девочками.
 — Вы хотите сказать, что он делает это против их желания?
 — Иногда да, хотя есть немало мужчин и женщин, которые продают развратникам вроде него своих малолетних дочерей. Господи, я знаю, чем он занимается, но не могу это доказать!
 — Бэрри, не надо ходить вокруг да около, скажите прямо.
 Застонав, Кенуорт откинулся назад и прижал кулак ко лбу.
 — Девочки-малолетки, Брет, которых надо еще на помочах водить! Крохотные девочки с невинными, розовыми личиками. Совсем недавно в городе исчезли без следа девочки четырех, пяти и шести лет.
 Брет нахмурился:
 — Бэрри, вы говорите о человеке, носящем титул пэра. Дело не в том, что подобный титул придает ему некую святость. Просто он должен знать, что обязан отвечать за свои действия. Неужто он может пойти на подобный риск?
 — Какой риск? Эка невидаль — купить детей у несчастных бедняков! Кто об этом не слышал и не знает?
 — Да, это так, но для того, чтобы они потом мыли посуду, чистили трубы или продавали молоко, а вовсе не для того, о чем вы говорите. — Брет покачал головой. — Если это соответствует действительности, ему должно быть предъявлено обвинение.
 — Кем? Вами? Мной? У нас нет доказательств. — Бэрри нервно провел пальцами по волосам, которые сваливались ему на лоб. Глаза его возбужденно сверкали. — Нет доказательств… даже тел… чтобы осудить его.
 — Черт возьми, откуда вам это известно?
 Бэрри с мрачным выражением изучал свои руки. Квадраты тусклого света ложились на его лицо, когда карета проезжала мимо уличных фонарей. Заикаясь, Бэрри промямлил:
 — Знаю… потому что однажды ночью был там… Несколько месяцев назад. Меня напоили до чертиков. Не знаю почему, но я оказался с ними. Я помню все очень смутно… Помню маленькую девочку… Блондиночку… она была очень напугана. Я хотел помочь ей, но… О Господи! — Бэрри закрыл глаза. — Когда я проснулся, его уже не было. И девочки тоже не было…
 Он замолчал, а Брет почувствовал прилив отвращения. Незаконный бизнес — это одно, но Нортуик оказался гораздо более порочным, чем Брет мог предположить. Немудрено, что молодой Кенуорт так его ненавидит.
 — Если то, что вы говорите, — правда, надо найти способ возбудить обвинение против Нортуика, Бэрри.
 Кенуорт тихо и горестно засмеялся:
 — Это сын сатаны, я так считаю. Никому еще не удалось предъявить ему иск. Он очень осторожен.
 — Не столь уж и осторожен. Если бы он и в самом деле был таким осторожным, то не пригласил бы вас. Осторожные люди не приглашают свидетелей, если не уверены в том, что те будут соучастниками. Или уж, во всяком случае, будут молчать.
 Лицо Бэрри покрыла мертвенная бледность. Выглядывая из окна, он проговорил:
 — Я должен ему изрядную сумму.
 — Стало быть, он считает, что купил ваше молчание.
 — Да. — Бэрри снова нервно провел ладонью по светлым волосам. — Он никогда не упускает возможности напомнить мне об этом. Вот и при вас он говорил о ростовщиках.
 — Сколько вы должны ему? — Судя по тому, как покраснел Бэрри, Брет понял, что его долг составляет солидную сумму. Тем не менее он снова спросил: — Так сколько же, Кенуорт?
 — Четырнадцать тысяч фунтов стерлингов.
 — Как глупо вы попались! Какого черта вы брали в долг у такого типа, как Брейкфилд?
 — Проиграл в фараон. — Бэрри пожал плечами, его руки, лежавшие на коленях, сжались в кулаки. — Я вынужден был поклясться, что обращусь к отцу за авансом в счет моего годового жалованья. Однако отец отказал мне… Сказал, что не намерен менять своих решений и платить мои карточные долги, даже если мне грозит Ньюгейтская тюрьма.
 — Я вам дам эти деньги.
 Широко открытыми глазами Бэрри уставился на Брета.
 — Уолвертон… Брет… О Господи, я не имел в виду… вы не сможете…
 — Я смогу. Я смогу и дам. Это лучше, чем позволять Брейкфилду шантажировать вас долгом. Я могу это себе позволить.
 Ошарашенный Бэрри откинулся на плюшевые подушки на спинке сиденья и покачал головой:
 — Черт возьми, вы хотите как-то перехитрить меня, Уолвертон? Я вот он, весь перед вами — и вы хотите сделать то, в чем мне отказал отец. — Он вдруг громко засмеялся. — Разумеется, я не могу это принять. Волей-неволей я стану избегать вас, потому что не в моих силах выплатить эту сумму достаточно быстро. Или же я должен относиться к вам как к компаньону и другу.
 — Я не торгую дружбой, Кенуорт, не продаю ее даже за четырнадцать тысяч фунтов, — сухо сказал Брет. — Я предлагаю вам деньги без всяких условий. Возьмите их. Уверяю вас, сознание того, что Нортуик более не будет иметь над вами власти, станет вполне достаточной компенсацией для меня. Хотел бы Я увидеть его лицо в тот момент, когда вы с ним рассчитаетесь.
 Бэрри тихо засмеялся:
 — Ну, это можно устроить… Ага, вот и мой дом. Я думаю, ни о каком званом вечере речь не идет?
 — Возможно, где-то он сейчас и происходит, но у меня нет желания туда ехать.
 Бэрри засмеялся и покачал головой:
 — Тогда, может, нам отправиться в Воксхолл? Там сегодня дает представление мистер Джеймс Кук, и мы можем поужинать.
 — И заплатим одиннадцать шиллингов за двух цыплят размером меньше моего кулака и тонюсенький ломтик ветчины? Этим и кошку не накормишь.
 — Это верно, но мне хотелось бы увидеть мадам Саки. Рассказывают, что она взбирается по шесту и проходит по натянутому канату через огонь. Одета она в парчу, на ней все блестит, на голове яркий плюмаж. Замечательное зрелище!
 — Я оставляю это чудо вам, Кенуорт. У меня есть другое дело.
 Ухмыльнувшись, Бэрри кивнул:
 — Наверняка что-то имеющее отношение к женщинам. Во вторник, насколько я понимаю, вы посетите леди Сефтон и представите обществу своих кузин? Или вы намерены уклониться от этого?
 — Не сомневаюсь, что увижу вас там. Хотя предпочел бы сходить посмотреть на мадам Саки, чем оказаться на вечере, где мамаши будут подталкивать в мою сторону своих малопривлекательных дочек.
 — Бедняга Уолвертон! Однако люди с вашим положением и богатством должны хоть изредка испытывать какие-то неудобства. Тогда люди вроде меня смогут почувствовать себя немного лучше.
 Кенуорт все еще продолжал смеяться своей шутке, когда карета Уолвертона двинулась дальше. Однако в этот вечер Брет собирался повидаться вовсе не с женщиной. Услышав названный адрес, кучер удивленно посмотрел на него:
 — Вы уверены, ваша светлость? Это такая глухая часть города, что…
 — Уверен. Некий джентльмен ожидает меня на углу Лисл-стрит.
 Лисл-стрит не пользовалась вниманием у большей части людей благородного происхождения, что вполне устраивало Брета. Когда карета остановилась, из темной аллеи вышел человек и приблизился к окну экипажа. Брет распахнул дверь, человек, от которого дурно пахло, шагнул внутрь.
 — Добрый вечер, господин.
 — У тебя есть информация, Уотли?
 — А деньги у вас с собой, господин? Расчет сполна.
 Брет вынул небольшой кошелек, в котором что-то тяжело звякнуло. На лице Уотли появилась ликующая улыбка, он протянул руку.
 — Вот деньги для расчета сполна. Но нет, ты их не получишь, пока не скажешь, что выяснил.
 — Я не какой-то там раззява, чтобы меня можно было провести. Джонни Уотли не такой. — Он наклонился вперед, и от него пахнуло кислятиной. — Вы были правы, когда говорили, что те бумаги были проданы, господин. Их доставили этому паршивому графу, который тут же их схапал.
 — Ты знаешь имя этого графа?
 Уотли быстро взглянул на Брета, пожал плечами, но, чувствуя на себе пристальный взгляд Уолвертона, промычал:
 — Гм… Да… Брейкфилд.
 — Брейкфилд? Ты уверен?
 Уотли ухмыльнулся:
 — Такого типа ни с кем не спутаешь. Продолговатое лицо, выступающие скулы, острый нос, бесцветные глаза. Ходят слухи, что он сам и организовал кражу бумаг. А получил он их от одного пирата из колонии. Собирается держать все документы у себя. Говорит, что они стоят целое состояние, хотя мне и не верится.
 Брет улыбнулся и сунул кошелек с монетами в протянутую ладонь Уотли.
 — Тут ты заблуждаешься. Для меня они действительно стоят целое состояние. Ты можешь их добыть?
 Челюсть у Уотли отвисла, он медленно покачал головой.
 — Украсть у такой важной шишки? Да меня тут же вздернут!
 — Не вздернут, если у тебя будет достаточно денег, чтобы уехать. — Брет видел, как в Уотли жадность борется с осторожностью, и добавил: — Плачу тебе тысячу фунтов, Уотли:
 — Господи! Должно быть, эти бумаги для вас много значат.
 — Бумаги мои и должны быть у меня. В отличие от человека, который ими сейчас владеет, у меня есть деньги, чтобы вернуть их. Ну так как, ты готов?
 — Черт побери! В общем-то готов… Хотя нужно время…
 — Неделя!
 — Неделя! Боже мой! Господин, я не смогу…
 — В таком случае — две недели. Сделаешь?
 После некоторых колебаний Уотли кивнул:
 — Ладно, господин… За такие деньги смогу.
 Брет улыбнулся.
 Из окна кареты Брет посмотрел на длинную вереницу роскошных карет перед домом Сефтонов и на обилие фонарей, освещавших дорогу и подъезды к дому. Тихо чертыхнувшись, он сказал Кенуорту:
 — Я рад, что тетя Беатрис с дочерьми прибыли пораньше. Похоже, будет слишком многолюдно и чертовски скучно. Я предпочел бы отправиться к Уайту. Там поспокойнее.
 — Да, это так. Но там не будет представительниц прекрасного пола. Сефтон весьма любезная хозяйка, не такая чопорная, как Джерси или эта ужасная миссис Драммонд Баррел, так что, я надеюсь, нам удастся увидеть сегодня немало красоток.
 Несколько удивившись подобному суждению Кенуорта, Брет приказал кучеру ждать, а сам с Бэрри направился к роскошному особняку леди Сефтон. Их впустили, и слуга объявил об их прибытии.
 — Столпотворение, — заметил Бэрри. — Настоящее столпотворение! Сефтон будет, я уверен, весьма довольна.
 — Не сомневаюсь.
 Брет окинул огромный зал взглядом. Нужно найти хозяйку, представиться тете, а уж затем можно удалиться. Он терпеть не мог подобные сборища. Множество людей, еще больше претензий. Сотни свечей в зале, блеск хрусталя, серебра и золота, а также сотни бриллиантов и драгоценностей на шеях, в ушах, на вечерних платьях.
 Горя нетерпением побыстрее отыскать леди Сефтон и принести ей извинения, Брет резко повернулся и едва не налетел на огромную пальму в кадушке. А за пальмой он увидел красивую стройную женщину, окруженную толпой поклонников. Ее голубой наряд, роскошные белокурые волосы и негромкий чистый смех мгновенно привлекли внимание Брета, и когда кто-то из окружавших ее мужчин сместился в сторону, он смог рассмотреть ее.
 Кайла Ван Влит.
 Сцепив зубы, Брет разглядывал эту несносную, посягающую на его собственность девчонку в голубом шелковом платье, которое плотно облегало ее фигуру, подчеркивая соблазнительные выпуклости грудей. На ней были серьги и ожерелье с сапфирами, а по манерам и внешности она ничем не отличалась от леди. Но Брет знал, что это дочь проститутки и что она заявила о своем намерении переплюнуть мать и стать куртизанкой для самых состоятельных людей…
 Глядя на одного из мужчин, Кайла улыбалась, слегка приподняв бровь, словно выражая легкое недоумение по поводу слишком большого внимания со стороны говорящего. Однако молодой человек продолжал расточать ей комплименты с таким красноречивым выражением лица, что это вызвало у Брета раздражение. Черт бы побрал эту красивую порочную ведьму!
 В этот момент Кайла оторвала взгляд от молодого стройного человека, повествующего ей о своих чувствах, и ее голубовато-зеленые глаза встретились с глазами Брета. Тонкое лицо девушки застыло в полуулыбке, на нем мелькнуло нечто вроде испуга. Не могло быть сомнений, что появление Брета Уолвертона на этом балу оказалось для нее неожиданностью. Губы ее приоткрылись, глаза расширились, и, когда отделанный кружевами веер из слоновой кости выскользнул из разжавшихся пальцев и упал на пол, предоставляя возможность ее воздыхателю оказать новую услугу — с шиком поднять и поднести веер, стало ясно, что приход Брета привел ее в замешательство.
 Еле заметная сардоническая улыбка искривила губы Брета, когда он в упор посмотрел на Кайлу и многозначительно поднял бровь, как бы желая ей напомнить: он-то знает, что она представляет собой на самом деле, и сколько бы она ни облачалась в дорогие шелка и как бы ни украшала себя драгоценностями, она для него всего-навсего вымогательница и авантюристка. По-видимому, Кайла правильно прочла то, что было написано на его лице, ибо щеки ее запылали, а голубовато-зеленые глаза, оттененные темно-коричневыми ресницами, стали еще более яркими. Проклятие, поистине красота способна скрыть второе дно. И она скрывала. В Лондоне все было не таким, как кажется. Под стенами с пилястрами можно было обнаружить трухлявое дерево или выщербленный кирпич, а мужчины и женщины скрывали свои пороки под личиной власти и богатства.
 Как Кайла Ван Влит.
 Продолжая смотреть на Брета, Кайла позволила молодому человеку вложить веер в свою открытую ладонь. Рука девушки слегка дрожала, однако ей удалось сохранить самообладание, и она перевела взгляд на своего поклонника. Брет не слышал их разговора, но нисколько не сомневался, что Кайла слушала молодого человека вовсе не так внимательно, как должно. Он улыбнулся. Похоже, сейчас очень удобный момент для того, чтобы потребовать от нее покинуть Лондон.

 Глава 6

 Уолвертон! Он здесь, в этом месте и выглядит весьма грозно. Зачем ему нужно было приходить на вечер к леди Сефтон? Он нисколько не похож на мужчину, который получает удовольствие от подобных сборищ.
 Кайла вспомнила его яростный поцелуй и подумала, что герцог разительно отличается от всех известных ей мужчин. Господи, он идет к ней!
 Кайла быстро отвернулась и встретилась взглядом с молодым человеком, который крутился возле нее с того момента, как она появилась на балу с тетей Селестой и леди Раштон. Глаза его горели, он с надеждой смотрел на Кайлу.
 — Мисс Ван Влит, вы в самом деле обещаете позже подарить мне танец?
 Кайла посмотрела на Харгривса внимательнее — он приятный, очень серьезный, но слишком уж молод. Однако сейчас это был выход из положения.
 Девушка игриво хлопнула сложенным веером по его рукаву и лукаво улыбнулась:
 — Позже? Дорогой сэр, я не ожидала, что вы относитесь к числу тех, кто невнимателен к женщинам.
 — О чем вы… честное слово! Мисс Ван Влит, я не хотел… — Он в замешательстве замолчал, лицо его выражало растерянность.
 Кайла снова улыбнулась и, притворно-застенчиво опустив ресницы, пробормотала:
 — Я полагала, вы пригласите меня сейчас, сэр.
 — С превеликим удовольствием! Конечно же, мисс Ван Влит! Просто я думал, что все танцы у вас уже расписаны. Прошу вас, окажите мне честь. — Похоже, он оправился от замешательства и протянул ей руку, как его учили на уроках танца. Кайла положила пальцы ему на плечо и позволила молодому человеку увести себя в танцевальный круг, где надеялась затеряться среди других пар, исполняющих менуэт.
 Питер, лорд Харгривс, был сыном весьма состоятельного пэра. Лорд Твибли, его отец, гордился своим единственным наследником. Питер был еще слишком молод — на год младше Кайлы, а на вид казался совсем юным, и Кайлу так и подмывало сказать, что ему пока рано покидать детскую. Он был достаточно привлекателен, но, на ее взгляд, слишком уж настойчив. А Кайла находилась здесь потому, что, по мнению Селесты и Один, одобрение леди Сефтон равносильно разрешению принимать ее везде, даже на весьма престижных приемах Алмэка. Кое-кто из мужчин уже Назвал Кайлу несравненной. Это ее скорее позабавило, чем польстило, хотя тетя Селеста уверяла, что эти слова свидетельствуют о признании ее красоты и безупречности манер и в будущем могут сослужить ей хорошую службу.
 И вот Уолвертон оказался здесь. Она никак не ожидала видеть его на балу, где представляют дебютанток сезона. Или он намерен найти здесь себе невесту?
 Танцуя, Кайла видела, что Уолвертон смотрит на нее, хотя и находится в противоположном конце зала. Она чувствовала себя уязвимой под его взглядом и испытывала беспокойство, даже тревогу, словно он снова поцеловал ее. Куда пропала тетя Селеста? Только что она стояла с бокалом пунша в руках. Даже Один затерялась в толпе, и Кайла осталась одна, совершенно беззащитная. Конечно, она пришла, преследуя свои цели, но ее целью был не брак, а намерение получить доступ в тот круг, где вращалась вдовствующая герцогиня. Именно ее светлость должна была сыграть ей на руку, в этом Кайла не сомневалась, ибо герцогиня весьма заинтересована в том, чтобы выдать замуж своих дочерей и избежать малейшего намека на скандал. Она наверняка сочтет более разумным выделить Кайле достаточно солидную сумму, лишь бы не дать пищи для слухов и сплетен.
 Кайла рассеянно улыбнулась, когда Харгривс извинился за то, что наступил ей на ногу, и позволила ему снова занять позицию в ряду, продолжая размышлять о более насущных проблемах.
 Шантаж. Неприятное слово и еще более неприятное занятие, однако иногда ей казалось, что она занимается именно этим. Но действительно ли это шантаж, если она хочет лишь одного — чтобы семья ее отца признала ее права? И чтобы к Фаустине относились так, как она того заслуживает.
 «Нет, это не шантаж. Пусть мама умерла, но если семья Эдварда Ривертона вынуждена будет признать, что он находился в законном браке с мамой, тогда я почувствую удовлетворение и буду считать, что возмездие свершилось».
 Затем Кайла вспомнила насмешливую фразу Уолвертона, что ее мать могла ошибиться относительно того, кто отец ее ребенка, и сомнения вмиг улетучились. Конечно же, вполне справедливо, что она будет делать все, чтобы добиться поставленной цели. После того, что сделали с Фаустиной!
 К счастью, когда танец закончился, юный Харгривс отвел ее к крестной матери. Уолвертона нигде не было видно. Кайла несколько приободрилась и успела принять от своего поклонника бокал пунша до того, как Селеста бросила на него весьма выразительный взгляд.
 — Нельзя, чтобы мужчина уделял слишком много внимания одной даме, — заметила она, когда Харгривс с сожалением покинул их общество. — Пойдут, как ты понимаешь, разговоры, а мы не можем позволить, чтобы трепали твое имя, когда…
 Кайла сжала руку Селесты, заставив тетю замолчать.
 — Тетя, он здесь…
 — Он? Здесь? Кто это — он?
 Кайла едва заметно улыбнулась, увидев, как всполошилась Селеста. Обманчиво спокойным голосом, который удивил ее саму, Кайла тихо пояснила:
 — Уолвертон.
 — Здесь? Mon Dieu! Только его и не хватало! — Селеста быстро раскрыла веер и принялась нервно обмахиваться. — Что же нам делать?
 — Всячески избегать его. Он выглядит страшно грозным, и если окажется рядом, боюсь, устроит сцену, которая все погубит и лишит меня возможности достичь цели.
 Кайла сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Уолвертон действительно казался очень грозным. Он прямо-таки свирепо смотрел на нее своими серебристо-серыми глазами, на лице его были написаны презрение, насмешка и враждебность. Вообще это противоестественно, чтобы у человека с такой смуглой кожей и такими черными волосами были столь светлые глаза. Какое-то отклонение от нормы. Ненормальность. Может, он и в самом деле был сыном туземки, как об этом судачили в обществе? Он способен на самые неожиданные поступки — именно как дикарь он вел себя и в прошлый раз. Господи! Ну почему она теряет самообладание, как только вспоминает рб этом человеке? Или о его поцелуе? Разум изменял ей всякий раз, как он оказывался рядом. А ей совсем ни к чему оказаться в центре скандала.
 Спустя час у Кайлы появилась надежда, что, возможно, Уолвертон ушел. За последнюю неделю она много слышала о нем, обычно за чаем, когда женщины сплетничают о разных скандальных вещах, перемывая косточки всем и каждому. Что касается Бретона Колби Бэннинга, герцога Уолвертонского, то его жизнь была излюбленной темой светских кумушек. О нем распространялись слухи один невероятнее другого.
 Говорили о том, что он якобы содержал любовницу, во всяком случае до недавнего времени, а затем подарил ей великолепный дом в сельской местности и расстался с ней, оставив прощальное письмо.
 — Суровый способ прекращения отношений, я так считаю, — сказала со вздохом леди Уорбриттон. — Это только подтверждает то, что герцог — истинный житель колонии. Там немного найдется людей с хорошими манерами. Не важно, что он родился в Англии и унаследовал большое состояние.
 — Конечно, — подхватила мысль Амелия Линуорт, лицо которой прямо-таки затряслось от напряжения. — Он красив, в нем есть что-то интригующее, а вот по материнской линии он никакой не аристократ. Я имею в виду то, что говорили в свое время, — его мать была местной принцессой в Америке. Но моя матушка считала, что все выходцы из той страны — грубые и неотесанные. Правда, она не говорила этого вслух или в присутствии Колби Бэннинга, потому что он не из тех, кто позволит себя оскорбить. Он дрался не на одной дуэли, как вы знаете. А сын его, я слышала, такой же горячий и грозный, как и его отец. Правда, отличается в другом — тот не знал ничего, кроме карт и бренди.
 Когда беседа коснулась Эдварда Ривертона, кое-кто, очевидно, вспомнил, что Селеста была дружна с несчастной Фаустиной, поэтому тему тут же оставили. И очень хорошо. У Кайлы больше не было сил слушать разговоры про Уолвертона.
 Он явно не жалел расходов, чтобы его кузины были представлены обществу в этом сезоне. Пока лишь две старшие. Младшим придется год-другой подождать. Его кузины — ее единокровные сестры. Интересно, они когда-нибудь думали о ней? Проявляли интерес к сестре, которую бросил их отец? Или же верят лжи о том, что она незаконнорожденная и всего лишь очередная вымогательница, которая вознамерилась отнять у них отцовские деньги. Кайла старалась об этом не думать, не брать в голову, что, по всей вероятности, они не хотят ее видеть, их нисколько не интересует ее судьба. Это могло объясняться и тем, что они всегда были вместе, что у них есть мать, а у Кайлы нет никого, кроме дорогой тети Селесты.
 — Графиня дю Буа, — прозвучал вкрадчивый голос рядом с Кайлой, и она вернулась к действительности. Возле Селесты стоял элегантный джентльмен. — Рад снова вас видеть. Насколько я понимаю, вы уезжали из Лондона.
 Селеста энергично замахала веером и сдержанным тоном сказала:
 — Да, милорд, я совсем недавно вернулась в Англию и привезла крестную дочь.
 — К началу сезона? Я вижу очаровательную юную дебютантку. Она тоже будет представлена? — Он улыбался, однако что-то недоброе таилось в его улыбке и удивительно бесцветных глазах. Кайле было не по себе, когда Селеста представляла ее джентльмену.
 — Представляю свою крестную дочь мисс Ван Влит. Это лорд Брейкфилд, граф Нортуикский, Кайла.
 — Кайла? — Нортуик приподнял кустистую бровь, и на какой-то момент в его глазах что-то вспыхнуло. — Необычное имя. Весьма необычное, хотя, мне кажется, я его раньше слышал.
 Кайла позволила Нортуику взять ее руку и прижаться губами к тыльной стороне ладони — благо она была в перчатках, потому что прикосновение его рта к голой руке было бы ей неприятно. По непонятной причине Кайле вдруг сразу подумалось о всевозможных неприятных вещах.
 Быстро, насколько это позволяли хорошие манеры, убрав руку, она сдержанно кивнула и пробормотала приветствие. Граф был выше среднего роста и смотрел на нее сверху с чуть насмешливой улыбкой, при этом тонкие губы его, казалось, совсем исчезли, превратившись в ниточку.
 — Вы бесподобно милы, мисс Ван Влит. Должно быть, это семейная особенность, потому что ваша крестная мать долгое время была украшением лондонских вечеров.
 В словах и тоне лорда Брейкфилда чувствовалась издевка, и Селеста холодным тоном, сверкнув глазами, сказала:
 — Вы чрезвычайно добры, милорд. Прошу извинить, леди Раштон наверняка нас ищет, и я должна торопиться.
 — Да, конечно. — Лорд Брейкфилд перевел взгляд на Кайлу и задержал его на ней несколько дольше, чем позволяли приличия. На его лице блуждала еле заметная улыбка. — Полагаю, мисс Ван Влит будет новой яркой звездой, которую леди Раштон обещала нам, закоренелым холостякам, целых две недели. Она клялась, что несравненная будет этим вечером здесь, и вот вы явились.
 — Не знаю, действительно ли я заслуживаю столь лестных комплиментов, но сегодня я действительно здесь. Однако я пока не представлена леди Сефтон, и у меня большие сомнения, что я вновь буду приглашена, так что прошу нас извинить…
 На сей раз Нортуик не возразил и слегка поклонился, однако Кайла чувствовала, что он продолжает сверлить ее взглядом, когда они отвернулись и направились на поиски леди Сефтон. Селеста крепко держала ее за руку, словно боялась, что Брейкфилд вернет ее назад.
 — Бр-р! Какой кошмарный человек! — проговорила, передернув плечами, Кайла. — От него просто в дрожь бросает, вы не находите?
 — Да, — мрачно подтвердила Селеста. — Мне он неприятен, но неразумно наживать такого влиятельного врага, как Нортуик. У него есть дурная привычка мстить за неуважение к себе, даже если ему что-то просто показалось.
 — Но что он может сделать?
 — Ах, дитя мое, тебе нужно пройти большую школу, чтобы узнать, как могут испортить жизнь человеку влиятельные люди! Бедняжка Фаустина наверняка познала это. Ну да ладно… Не будем говорить сегодня о печальном. Нам есть что обсудить. Посмотри, как все веселы. Нужно отыскать леди Сефтон. Она по-настоящему добра и хочет познакомиться с тобой после того, как Один рассказала о тебе много лестного. Это может послужить хорошим началом для тебя, Кайла. Если тебе удастся получить приличную сумму от Уолвертона, то с таким приданым ты могла бы найти человека по вкусу. Посмотри, какое тут общество! А вот один из моих любимцев. — Селеста сжала руку Кайлы и веером указала на высокого белокурого молодого человека с красивым лицом и располагающей улыбкой, стоявшего недалеко от входной двери. — Это Бэрри, лорд Кенуортский. К сожалению, он не наследник титула графа, но весьма приятный молодой человек. Он неизменно вежлив, обходителен, хотя и бывает иногда необуздан. Но это дань молодости, юности надо перебеситься. В один прекрасный день Кенуорт осчастливит какую-нибудь женщину и сделается добропорядочным мужем. И кто знает? Вдруг он станет наследником? Ведь может же с нынешним наследником произойти трагический инцидент или случится какая-то болезнь.
 Кайла мягко улыбнулась:
 — Вот, оказывается, в чем ваше призвание, тетя Селеста! Вам надо было устроить свадьбу Принни, и он не был бы так несчастен сейчас.
 — Я сомневаюсь в этом… Но давай пройдем в том направлении, возможно, Кенуорт нас заметит. Дождись, пока вас представят друг Другу, и притворись безразличной. Это всегда пробуждает у мужчин особый интерес.
 Кайле не составило труда сыграть безразличие, ибо это было именно то, что она испытывала. И дело заключалось вовсе не в том, что Кенуорт показался ей неприятным. Просто Кайла никак не могла забыть, что где-то рядом находится Уолвертон. Или он уже уехал?
 Когда она шла рядом с Кенуортом, Селеста вдруг остановилась, поскольку он сделал знак, желая представить их кому-то еще. У Кайлы дрогнуло сердце — вдруг это окажется Уолвертон? Получилось хуже — это оказалась вдовствующая герцогиня, и бедняга Кенуорт, по неведению, стал представлять их друг другу, словно они раньше никогда не встречались. Кайла взглянула в ледяные глаза герцогини, прочитала в них презрение и невольно вздернула подбородок.
 — Не надо продолжать, лорд Кенуорт, — ледяным тоном прервала его герцогиня. — Мне уже доводилось встречаться с мисс Ван Влит, и эта встреча была малоприятной.
 Кенуорт в смятении перевел взгляд с герцогини на тетю Селесту, приоткрыв рот и округлив глаза.
 — Какая жалость, ваша светлость, — спокойным тоном сказала Селеста. — Мою крестную дочь все называют несравненной. Как вы знаете, подобную честь оказывают весьма немногим. А ваши дочери здесь? Я почти ничего не слышу о них в последнее время.
 Это было хитро замаскированное оскорбление. Лицо герцогини вытянулось, глаза гневно сверкнули. Кайла застыла в ужасе, ибо именно в этот момент рядом с ними появился Уолвертон.
 — Добрый вечер, тетя Беатрис. Вы видите, что, как обещал, я присоединился к вам. Вот мы и встретились, мисс Ван Влит. — Он повернулся в сторону Кайлы и стал смотреть на нее таким взглядом, что ей показалось, будто она стоит перед ним раздетой, и лишь с большим трудом ей удалось подавить в себе порыв стыдливо прикрыть грудь руками.
 — Да, ваша светлость, это так. — Чувствуя на себе любопытный взгляд Кенуорта и услышав легкое покашливание Селесты, Кайла добавила: — Мне очень жаль, но мы не можем задерживаться, поскольку…
 — Чепуха. — Не отводя от Кайлы взгляда, Уолвертон по-хозяйски положил ладонь ей на руку и шагнул навстречу. — Надеюсь, ваша крестная мать дала вам разрешение танцевать со мной.
 Из горла Селесты вырвался непонятный звук, она посмотрела на Кайлу широко раскрытыми испуганными глазами.
 — Я… я…
 — Ваша светлость, должно быть, вы ошиблись. — Сердце Кайлы билось так громко, что она не удивилась бы, если бы этот стук услышал герцог. Вполне вероятно, что он его слышал, если судить по тому, как он покачал головой и несколько странно улыбнулся.
 — Ошибки быть не могло, мисс Ван Влит, поскольку танцую я весьма редко.
 Не обращая внимания на то, что Кайла, заикаясь, пытается что-то возразить, он увлек ее в центр зала, и ей ничего не оставалось, как подчиниться, если она не хотела скандала. Рассерженная и возбужденная, Кайла почувствовала, как его руки опускаются ей на талию, и в этот самый момент музыканты начали играть вальс. Вот именно — вальс! Не менуэт и даже не контраданс. Пусть бы играли что угодно, только не вальс, ведь ей придется терпеть, что его рука будет обнимать ее, а их тела будут находиться в такой близости, что даже не сделаешь глубокого вдоха. Во всяком случае, создавалось такое впечатление. Между тем приличия требовали, чтобы вальсирующие пары находились друг от друга на видимом расстоянии, вальс лишь недавно получил одобрение в высшем обществе, хотя у Алмэка этому все еще сопротивлялись. Однако недавно регент сам дал разрешение включить этот танец в программу, и вальс стал очень популярен. Танцевальный зал был переполнен, танцевали при сотнях свечей, горящих в хрустальных люстрах, свешивающихся с потолка. Было жарко и душно.
 Чопорно, без присущей ей грации и удовольствия, Кайла танцевала вальс, стараясь отворачиваться от Уолвертона, когда он вращал ее. Герцог двигался легко, элегантно, держал ее уверенно, некрепко, но надежно. От него не пахло парфюмерией, как от других джентльменов, костюм его был без претензий и в то же время хорошо сшит, что говорило о безупречном вкусе. Впрочем, это только усугубляло дело.
 — Когда мы встречались в прошлый раз, вы были гораздо более разговорчивой, мисс Ван Влит. Разве вам нечего сказать сегодня?
 — Ничего такого, что вам хотелось бы услышать, ваша светлость.
 Он негромко засмеялся — насмешливо и враждебно.
 — Я был прав. Ваш лоск чисто показной. Несмотря на ваше красивое лицо и модное платье, в вас бьется сердце распутницы.
 Кайла взглянула на него. Гнев развязал ей язык.
 — Не смейте говорить обо мне так, словно я одна из ваших выброшенных за ненадобностью любовниц! Я не намерена это терпеть!
 — В самом деле? — Повернув Кайлу к себе, он притянул ее гораздо ближе, чем позволяли приличия, и девушка почувствовала жар мускулистого тела. Ей показалось, что она задыхается. Он предупреждающе сжал ей руку. — Думаю, вы стерпите все, что я вынужден вам сказать. У вас нет выбора, если вы в самом деле хотите заявить о ваших смехотворных притязаниях. В конце концов, если вы устроите здесь сцену, мисс Ван Влит, вы потеряете всякую надежду добиться желаемого. Уверяю вас, моя репутация от этого не пострадает, а вот на своей цели вы можете поставить крест.
 Он говорил сердито и держал Кайлу очень крепко, так что ей трудно было дышать и даже думать, и она повисла на его руке, словно тряпичная кукла, когда он сделал крутой поворот на отполированном полу. Перед ней все поплыло — и музыка, и озадаченные лица наблюдающих за ними людей. Ну почему он так себя ведет?
 Наклонив голову, Уолвертон произнес сквозь зубы:
 — Если вы хотите каким-то образом использовать Кенуорта, предупреждаю: он мой друг. Я скорее сам возьму вас в любовницы, чем отдам вам на растерзание этого порядочного молодого человека.
 Девушку шокировала его дерзость и то, что он сделал столь скоропалительный вывод. Надо же — он все-таки решил, что она предпочтет стать чьей-то любовницей, а не женой! Кайла была настолько оскорблена, что отбросила всякую игру в вежливость.
 — Надменный, напыщенный осел! — прошипела Кайла. — Нецивилизованному варвару с манерами грубияна и дикаря я предпочту настоящего мужчину! У меня есть право выбрать того, кого сама захочу, и могу поклясться, что я никогда не выберу в любовники вас!
 Глаза герцога грозно сверкнули, когда он сверху вниз посмотрел на нее.
 — Никогда — это слишком долгий срок. Не надо давать клятв, которых вы не сможете выполнить.
 — Это клятва, которую мне легко выполнить! Отпустите меня! Я отказываюсь и дальше участвовать в этом фарсе и хочу, чтобы вы немедленно проводили меня к моей крестной матери.
 Не обращая внимания на любопытные взгляды людей, мимо которых они проходили, Кайла шла с поднятой головой. К счастью, музыка смолкла сразу же, едва они покинули танцевальный круг. Им давали дорогу — поблескивали серьги и кулоны, когда люди расступались. Лишь Селеста не сдвинулась с места, она по-прежнему стояла рядом с лордом Ке-нуортом и с тревогой смотрела на них, нервно обмахиваясь веером. Она выглядела очень нарядно в шелковом платье бутылочного цвета, с изумрудами в ушах и па груди. Вымученная улыбка играла на ее губах, пока она дожидалась приближения Кайлы и герцога.
 Но как только они подошли к Селесте, Уолвертон направил Кайлу мимо крестной матери и Кенуорта. Его пальцы больно впились девушке в руку, когда она споткнулась и попыталась вырваться, а голос его прозвучал тихо, но решительно:
 — Слушайте меня, мисс Ван Влит… если не хотите устроить спектакль на радость публике — сейчас и за утренним чаем… Добрый вечер, милорд, позвольте нам пройти, моей даме дурно, ей нужно выйти на свежий воздух. Благодарю вас. — Он наклонил к ней голову, так что губы его оказались у нее над ухом. — Это был лорд Элвенли, страшный сплетник. Вы хотите стать объектом сплетен? Нет? В таком случае держитесь крепче за мою руку, чтобы можно было как-то сохранить вашу репутацию, которую вы пока не погубили.
 Как Кайла ни была разъярена, она вынуждена была признать справедливость слов Уолвертона и притворилась, что ей дурно, так что герцогу пришлось едва ли не нести ее. Но когда они вышли на веранду, на которую лила бледный свет ущербная луна, освещая урны с цветами на каменной стене, Кайла отпрянула от Уолвертона и яростно набросилась на него.

 Глава 7

 Лунный свет серебрил черные волосы Уолвертона и отражался в его светлых глазах, придавая лицу зловещий вид. В нем не было даже намека на сочувствие или беспокойство, а читалась лишь безжалостная решимость. Ночь была прохладной, и Кайлу стала бить дрожь. Как было бы хорошо сейчас накинуть пальто вопреки строгим предписаниям, что леди более приличествует дрожать от холода, нежели одеваться слишком тепло. И почему он продолжает так странно смотреть на нее? От его упорного взгляда у Кайлы начали дрожать руки и участилось дыхание, словно ей не хватало воздуха. Уже не в первый раз девушке пришла в голову мысль, что мать Уолвертона и в самом деле была американской туземкой, дикой и необузданной. Кайла сделала над собой усилие и ядовитым тоном проговорила:
 — Я возмущена вашей дерзкой попыткой…
 — Заткнитесь, мисс Ван Влит.
 Эта грубая реплика настолько ошеломила Кайлу, что все гневные слова застряли у нее в горле. Она стояла спиной к открытой двери, ведущей в дом, его лицо было освещено фонарями и луной. Девушка вдруг испугалась того, что Уолвертон мог сейчас сказать или сделать.
 Прищурившись, он смотрел на нее холодным взглядом.
 — Так гораздо лучше. Если помните, я предложил вам покинуть Англию. Теперь я настоятельно требую этого. Я не допущу, чтобы вы и впредь общались на людях с вдовой моего покойного кузена. Не потерплю я и того, чтобы вы расставляли силки такому простодушному молодому человеку, как Кенуорт. Вы слишком опасны, чтобы позволить вам увиваться возле неопытных мужчин, которые за красивой мишурой могут не разглядеть вашу подлинную натуру.
 Дрожа от ярости и возмущения, Кайла бросилась в бой с открытым забралом:
 — Очень хорошо, что вы не скрываете своей порочности, ваша светлость, иначе я не смогла бы сказать вам, что я думаю о вас и ваших смехотворных утверждениях! Или, может быть, вы и в самом деле считаете, что вы гораздо лучше, чем я? У вас больше денег, в этом нет никакого сомнения, но то, что вам не хватает воспитания, бросается в глаза каждому, кто лишь взглянет на вас! Меня удивляет, что вы осмеливаетесь задавать мне вопросы о моих родителях, тогда как ваши… И даже не помышляйте о том, чтобы дотронуться до меня снова, потому что, если вы это сделаете, я стану кричать до тех пор, пока весь Лондон не сбежится сюда, на веранду!
 Тихо выругавшись — Кайла слышала раньше подобные слова от людей, которых трудно было причислить к джентльменам, — Уолвертон сделал к ней шаг и схватил ее за рукав платья. Когда Кайла сделала попытку отдернуть руку, тонкий шелк с треском порвался. Пальцы Уолвертона впились ей в предплечье.
 — Вы думаете, меня испугает ваш крик? Нисколько. Но это может шокировать вдову моего кузена, и я не стану рисковать возможностью выдать замуж моих кузин. Достаточно и того, что вы натворили своими глупыми притязаниями. Я предупреждал вас об этом раньше, мисс Ван Влит, но вы не захотели внять моим словам.
 Она дрожала от холода и нервного возбуждения. Уолвертон продолжал крепко, словно клещами, сжимать ее руку. Воздух был напоен легким приятным запахом цветов. Кайле были видны огни в доме и танцующие пары. Осознание того, что люди находятся совсем близко, придало ей уверенности и решимости.
 — У меня нет ни малейшего желания что-либо делать по-вашему.
 Она должна закричать — и закричит, поскольку он смотрит на нее так, словно хочет пронзить взглядом насквозь, губы его напряженно сжались. Однако время было упущено. Герцог притянул Кайлу к себе и поцеловал с такой свирепостью, что она задохнулась. В этом поцелуе не было ни нежности, ни тайного желания — была лишь неудержимая плотская страсть, которая обожгла ей губы.
 Кайла почувствовала внезапную слабость и попыталась оттолкнуть Уолвертона, однако у нее не хватило сил сдвинуть с места этого крепкого, мускулистого мужчину. Девушка вдруг почувствовала жар во всем теле, хотя в то же время из-за прохладного ветерка и ее собственной нервной реакции ее трясло. А Уолвертон продолжал крепко держать ее и все так же яростно целовать ей губы, щеки, а затем, когда ее голова бессильно откинулась назад, и шею.
 Боже милостивый, что он делал? Руки у него были теплые и грубоватые — не такие, какие обычно бывают у джентльменов. Она ощущала жесткость его ладоней, которые сдвигали вниз лиф ее платья и гладили тело через тонкую материю рубашки. Прохладный ветер овевал едва прикрытую грудь. Ее накрыла теплая ладонь, палец дотронулся до напрягшегося соска под шелковой материей. Кайла в смятении вздохнула, испытывая странную слабость, которая лишала ее возможности шевельнуться, оттолкнуть Уолвертона или хотя бы шумно возмутиться.
 Уолвертон тихонько засмеялся. Он все еще прижимался ртом к ее щеке, она ощущала его горячее дыхание и, к своему ужасу, почувствовала, что его язык коснулся ноющего соска, смочил шелк и обжег, словно пламя. Кайла была вынуждена ухватиться за Уолвертона, чтобы не упасть от внезапно охватившей ее слабости.
 Тихим, прерывающимся голоском, который она и сама не узнала бы, Кайла произнесла:
 — Вы не можете так поступать…
 — Могу. — Его рот приблизился к ее уху. — И никто меня не остановит.
 — Нет… — Но это прозвучало скорее как стон, а не как протест. Кайла сделала новую попытку оттолкнуть его, а затем схватилась за каменную стенку, когда Уолвертон внезапно ее отпустил. На глаза ей упали волосы, она дрожащей рукой убрала их и попыталась привести в порядок лиф платья. Рука ее была затянута в перчатку, и движения казались неловкими. Уолвертон продолжал упорно смотреть на Кайлу, и в его глазах светилась отчаянная решимость. — Ах, нет…
 — Ах, да! Не люблю, когда мне угрожают, и я решил покончить с возможной опасностью. — Уолвертон резким движением поднял лиф ее платья. — Сейчас вы пойдете со мной, мисс Ван Влит, и плевать на последствия. Я не позволю брать меня на пушку.
 — Брать на пушку? — Кайла покачала головой. — Я не знаю, что вы имеете в виду.
 — Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. — Он завязал бант на ее лифе щегольским узлом, продемонстрировав при этом поразительную ловкость, словно делал это ежедневно. — Вы заявили, что я ищу себе новую любовницу. Конечно, вы можете отказать мне, но я не думаю, что вы пойдете на это. Ньюгейт — весьма неприятное место.
 — Нью… вы говорите о тюрьме? Должно быть, вы просто с ума сошли! Я ничего предосудительного не совершила.
 — Возможно, магистрат вначале посмотрит на дело так же, как и вы, но я склонен думать, что он поверит мне, когда я и вдовствующая герцогиня расскажем судье, как вы пытались нас шантажировать. Разумеется, история окажется несколько огорчительной для тети Беатрис, однако это гораздо лучше, чем позволить вам продолжить шантаж. А теперь повернитесь. Моя карета ожидает вас.
 Кайла не стала протестовать, когда Уолвертон провел ее по веранде, затем помог спуститься по лестнице. Они обогнули здание. За ровно подстриженными кустами были видны многочисленные кареты, освещенные фонарями. Фасад дома сверкал огнями. Фыркали и били копытами лошади, слышались обрывки разговоров слуг; запахи духов и цветов перемешались с запахом лошадиного пота.
 Буйство ароматов и звуков обрушилось на взвинченные нервы Кайлы и ошеломило ее. Когда она пришла в себя, к ним подкатила карета с гербом герцога, слуга соскочил на землю и открыл дверцу, что и входило в намерение герцога. И тут Кайла вышла из оцепенения и с негодованием рванулась из его рук.
 — Вы не смеете! Я не поеду с вами.
 Уолвертон пристально взглянул на Кайлу, поднял ее на руки и в мгновение ока затолкал в карету. Пока Кайла барахталась на роскошных подушках, герцог также влез внутрь, при этом карета чуть покачнулась. Кайла рванулась к двери, пока она не закрылась, однако Уолвертон схватил девушку за талию и усадил на противоположное сиденье.
 — Ваш выбор, мисс Ван Влит, — тихим, но суровым голосом сказал он. — Вы поедете со мной или в Ньюгейт? Я думаю, вашей крестной матери придется труднее, поскольку она гораздо старше вас, однако…
 — О чем вы?
 — О тюрьме. О шантаже. Французская эмигрантка вступает в сговор с незаконнорожденной дочерью моего кузена с целью вымогательства денег. Нужно ли что-либо добавлять к этому?
 — Нет. — Кайла произнесла это сдавленным шепотом. Она сделала глубокий вдох, чтобы хоть как-то прийти в себя. Почему она ощущает себя попавшим в капкан зверьком? Какой бы неопытной она ни была, она тем не менее понимала, что могло стоять за его угрозой. Тем более что даже намека на подобный скандал будет достаточно, чтобы погубить не только ее, но и тетю Селесту, а возможно, даже леди Раштон. Пойдет ли она на такой риск? Но решится ли она также на то, чтобы уехать сейчас с герцогом? Выглянув из окна кареты, Кайла увидела любопытные лица, наблюдающие за ними с широкого крыльца, и поняла, что ее репутации нанесен непоправимый ущерб.
 Лорд Элвенли стоял на. третьей сверху ступеньке и не спускал взгляда с кареты Уолвертона. Рядом с ним находился лорд Брейкфилд, на лице которого играла насмешливая ухмылка.
 Когда Кайла в ужасе подняла глаза на герцога, тот лишь вскинул бровь и жестом показал слуге, что нужно закрыть дверцу. Звук захлопывающейся дверцы прозвучал как выстрел. Карета тронулась, увозя Кайлу с вечера леди Сефтон. Откинувшись на подушки, Кайла посмотрела на Уолвертона, на лице которого читалась непреклонность.
 — Боже милостивый! Что вы сделали со мной?
 Этот негромко произнесенный вопрос прозвучал как мольба и одновременно обвинение. Уолвертон пожал плечами:
 — Всего лишь то, чего вы хотели. Разве не к этому вы все время стремились, мисс Ван Влит? Ведь вы ищете богатого покровителя, не так ли? Одного вы уже нашли. Завтра утром весь Лондон будет знать, что вы под моим покровительством, и никто не посмеет к вам подступиться. Если вас беспокоят какие-то долги, я позабочусь об их выплате. — Он вытянул длинные ноги, и его колени уперлись в сиденье рядом с ее ногой. Когда они проезжали мимо фонарей, Кайла в снопе света видела, что Уолвертон разглядывает ее из-под густых чуть прикрытых ресниц, и во взгляде его, кроме цинизма, можно было прочесть ожидание. Однако чего он ожидает? Чтобы она согласилась? Или спорила? Боже мой, что он наделал? И что могла предпринять сейчас она?
 Покачав головой, Кайла сказала срывающимся шепотом:
 — Вы должны отвезти меня домой. Иначе крестная мать сойдет с ума.
 На его лице появилась ироническая улыбка.
 — Сомневаюсь в этом. Она будет слишком занята подсчетами денег, которые может получить за вас.
 — Да как вы смеете! — Отчаяние Кайлы сменилось гневом, который придал ей новые силы. — Неужто вы принимаете тетю Селесту за… сводницу? Ваши умозаключения оскорбительны, ибо я не дала ни малейшего повода, чтобы вы думали, будто я принимаю ваши заигрывания. Я ни в коем случае не…
 — Довольно! — Это было сказано нетерпеливо и холодно и прозвучало как команда или предупреждение.
 Кайла замолчала. Человек, который сидел в полутьме напротив нее, казался грозным и опасным. Сделав глубокий вдох, Кайла заставила себя молчать, решив, что в этом ее единственное спасение. Во всяком случае, это позволит ей собраться с мыслями, оценить ситуацию и возможности для отступления. О Господи, что скажет тетя Селеста, когда узнает, что ее крестная дочь внезапно укатила в карете Уолвертона? Он прав: завтра об этом будет известно всему Лондону. Потеряна всякая надежда получить приданое и выйти замуж.
 Она отвернулась к окну и невидящим взором смотрела на газовые фонари вдоль улицы, на пешеходов, на встречные кареты и ландо, кабриолеты и фаэтоны. В глазах ее стояли слезы. Нет, сказала себе Кайла, она скорее умрет, чем позволит Уолвертону увидеть ее слабость.
 Когда Кайла наконец поняла, что способна говорить, не выдавая волнения, она ледяным тоном сказала:
 — Я требую, чтобы вы немедленно отвезли меня домой.
 — Я и везу вас домой.
 Кайла выглянула из окна и увидела, что карета повернула в противоположном от Мейфэр-стрит направлении. Здесь фонари были уже не газовые, да и промежутки между ними гораздо больше. К тому же экипажей стало значительно меньше. И вообще все здесь было ей незнакомо. Она перевела взгляд на Уолвертона. Он сидел, откинув голову назад, и из-под прикрытых век смотрел на нее.
 — Мы едем не в том направлении. Куда вы меня везете?
 — Я уже сказал вам. Везу вас домой. К себе домой. Я предпочитаю загородную местность, здесь нам никто не помешает. — Насмешливая улыбка тронула его губы. — Вы не должны жаловаться, мисс Ван Влит. Вы приятно проведете время, ибо я могу быть достаточно великодушным и щедрым, если вы проявите благоразумие.
 Хотя ее репутации уже был нанесен непоправимый ущерб, в намерения Кайлы отнюдь не входило позволять Уолвертону обращаться с ней как с продажной женщиной. Придав голосу как можно больше холодности и приподняв бровь, она сказала:
 — Вы обольщаетесь, сэр, если думаете, что можете меня купить.
 Без какого-либо предупреждения он наклонился вперед, схватил Кайлу за запястья и резко потянул к себе, так что она плюхнулась к нему на колени, словно куль с мукой. Легкие шелковые юбки задрались, оголив ей ноги. Кайла попыталась стыдливо одернуть их, но Уолвертон держал крепко, и ее попытки не увенчались успехом. Она оказалась в капкане его раздвинутых бедер. Задыхаясь от стыда и гнева, Кайла посмотрела в лицо Уолвертона. Она не увидела на его лице ничего даже близко напоминающего улыбку, хотя бы даже фальшивую. Его лицо было серьезным и безжалостным.
 — Боюсь, вы делаете ошибку. Я уже купил вас. На тех условиях, которые вы сами предложили. Разве вы не сказали, что стремитесь стать хорошо оплачиваемой ночной бабочкой? Я намерен помочь вам осуществить вашу мечту.
 Он перевел взгляд вниз, туда, где в призрачном свете белели ее бедра, и что-то дрогнуло в его лице. Перехватив запястья Кайлы одной рукой, он задрал ее юбки еще выше.
 — Изумительно! — негромко сказал он и засмеялся.
 Кайлу охватило чувство стыда и обиды, и в этот момент она пожалела, что пошла на поводу у тети Селесты и не надела под платье длинные панталоны. Они будут заметны под облегающим тело шелком, объясняла крестная мать, гораздо красивее, когда под платьем лишь тоненькая нижняя юбка. Конечно, это красивее, но нижняя юбка была очень короткая и почти прозрачная. И сейчас этим воспользовался Уолвертон, подняв ее юбки чуть ли не до пояса, и настолько нахально рассматривал ее обнаженные ноги, что Кайле захотелось выцарапать ему глаза!
 Отчаянно барахтаясь и пытаясь прикрыть бедра, Кайла сумела освободить одну руку, потеряв при этом перчатку. Она тут же впилась ногтями ему в щеку, и на его скуле появилась длинная кровавая полоса. Чертыхнувшись, он поймал руку девушки, не дав ей проделать то же самое с другой щекой, и придавил ее всем телом к боковине сиденья.
 — Маленькая ведьма! Ведь это была твоя идея! Или ты пошла на попятную?
 Было очень непросто дать ответ в том положении, в каком находилась Кайла в тот момент, — его твердое мускулистое тело, казалось, расплющило ей грудную клетку.
 — Я… никогда… не соглашалась… быть с вами!
 — Возможно. Но следует помнить, что ночные бабочки далеко не всегда располагают такой роскошью — выбирать клиентов. Или вы еще не усвоили этого урока? Ну что ж, вы пока еще молоды и достаточно хороши, чтобы выбирать, но только не на сей раз. На сей раз, моя очаровательная вымогательница, я выбрал вас.
 Колеблющийся призрачный свет из окна освещал карету, и Кайле вдруг показалось, что ей снится кошмарный сон, который она видела уже не раз. Демоны ее детства вернулись, воплотившись в реальность: вот он, Люцифер под личиной красивого, но порочного и безжалостного мужчины в дорогом наряде, с адским блеском в глазах. Кайлу вдруг стала бить дрожь.
 Неужели все это происходит наяву? Кайла испытывала какую-то напряженность, она чувствовала, что сейчас что-то должно произойти. Но разве могла она знать, что именно? Никогда до этого ей не приходилось иметь дело с мужчиной. За всю жизнь она помнит лишь несколько беглых поцелуев, которые были у нее украдены. Правда, очень давно к маме приезжала одна французская пара с сыном — ровесником Кайлы. Подстрекаемая любопытством, Кайла позволила мальчику спустить с себя панталоны, и они оба стали рассматривать друг у друга то, что отличает мальчика от девочки. Кроме разглядывания, были еще робкие взаимные ласки. Но тогда им обоим было всего по восемь лет. Как давно это было! Тогда все в жизни казалось интересным и новым.
 Ее вернуло к действительности резкое прикосновение к подбородку. Уолвертон приподнял его так, чтобы она не могла вырваться. Впрочем, это было излишне, ибо силы внезапно оставили ее. Боковина сиденья вдавилась ей в позвоночник. Оказавшись в положении пойманного кролика, Кайла не могла сопротивляться, когда его рот, горячий и властный, завладел ее губами, а его язык погрузился внутрь, вызвав трепет во всем ее теле.
 Это был не сон. Это была реальность. Должно быть, она сходила с ума. Иначе чем объяснить странный жар во всем теле, переходящий в пламя, которое все жарче разгоралось внутри? Нет! Она должна оттолкнуть его, потребовать, чтобы он остановился и отпустил ее! Однако Кайла была не в силах справиться с непонятным трепетом, который охватывал ее, когда Уолвертон целовал ее или дотрагивался до нее. Ее бросило в дрожь, когда он стал ласкать обнажившуюся грудь и слегка сжимать сосок. Кайла еле слышно застонала.
 Свет фонаря упал на густые черные волосы Уолвертона. Он поднял голову и встретился с ее взглядом. Кайла дышала часто и прерывисто. В лице Уолвертона явственно читалось желание, и в это мгновение он и в самом деле был похож на дикаря, как она назвала его, — хищный, горящий, дерзкий взгляд.
 Затем Уолвертон опустил голову, и его язык начал чертить круги возле чувствительного соска, который он затем взял в рот и стал покусывать, приведя Кайлу в неописуемое возбуждение. Руки ее теперь были свободны, они взмыли вверх, легли на густые черные волосы, коснулись шеи герцога, ее пальцы ощупали царапины на его щеке. Она положила ладони ему на плечи, желание сопротивляться и протестовать совершенно пропало, точнее — перешло в желание отдаться его ласкам.
 Монотонный скрип колес, стук копыт и ритмичное покачивание кареты убаюкивали и создавали впечатление, что они одни в целом мире.
 Закрыв глаза, Кайла думала о том, что она тонет в море горячих и незнакомых ей чувств и ощущений, порождаемых поцелуями и дерзкими ласками Уолвертона. Совершенно неожиданно для нее он сел, усадил ее рядом с собой, поправил лиф ее платья и одернул юбки. Отпустив Кайлу, он откинулся назад. Чувствовалось, что он возбужден. Необычно густым хриплым голосом Уолвертон сказал:
 — Не стоит устраивать представление перед слугами. Я могу немного потерпеть.
 Кайла дрожала. Поскрипывая и покачиваясь, карета выехала за пределы Лондона. Горели только небольшие фонари, установленные на крыше экипажа, внутри же было почти совсем темно. Ритмично стучали копыта. Карета продолжала двигаться в ночи, а Кайла думала о том, как страстно ее целовал Уолвертон. Она даже не подозревала, что мужчины могут так целовать, что при этом язык бывает таким настойчивым. А главное — она даже не могла предположить, что ее капитуляция будет столь быстрой и безоговорочной.

 Глава 8

 Проклятие! Ушел сам и увел ее на виду у самых отъявленных сплетников во всем Лондоне!
 Так размышлял потрясенный случившимся Кенуорт. Лорд Элвенли откровенно ликовал, смахивая несуществующие пылинки с рукава костюма, и поглядывал при этом на Бэрри. Поднеся к лицу лорнет, Элвенли медленно обвел взглядом зал, затем повернулся к Бэрри и неодобрительно-лениво пожал плечами:
 — Весьма красноречивая сцена, Кенуорт. Уолвертон вел себя как настоящий повеса. Обратите внимание, леди не высказала ни слова протеста, когда он поднимал ее в карету. Осмелюсь заметить, тугой кошелек герцога взял верх над опасением испортить свою репутацию. Поразительно, как легко женщины продают себя.
 — Возможно, леди внезапно заболела, Элвенли. И вы могли ошибиться…
 — Ошибки быть не может. Нортуик тоже был там и все видел. Учтите, что я некоторое время наблюдал за ней, ибо, конечно же, она первоклассная штучка. Если бы я знал, что она намерена продать себя, а не выйти замуж, я мог бы тоже сделать заявку. Увы! Похоже, я всегда узнаю о подобных вещах последним.
 Элвенли нарочито тяжело вздохнул, вынул табакерку с нюхательным табаком и легким движением открыл ее.
 — Послушайте, Элвенли, Уолвертон может быть отчаянным и безрассудным, но, насколько я знаю, он не относится к числу распутников вроде Нортуика.
 Элвенли пренебрежительно фыркнул:
 — Просто вы его плохо знаете. Хоть он и герцог, его необузданность трудно скрыть даже под флером благородных манер. Не могу понять, почему Колби Бэннинг уехал в Америку? Ведь он знал, что у его сына была возможность в один прекрасный день унаследовать Уолвертон… Как бы там ни было, а сегодня герцог доставил нам удовольствие. И если моя информация верна, все будет происходить в пределах одной семьи.
 — Что вы имеете в виду, Элвенли?
 — Мой дорогой мальчик, только не говорите, что вы этого не знаете… Хотя я вижу, вы и в самом деле не в курсе. Очень странно! В последнее время говорят, что прекрасная леди, которую Уолвертон так нахально увез, не кто иная, как дочь его покойного кузена. Стало быть, она… его троюродная кузина? Или четвероюродная? С одной стороны, слишком далекое родство, чтобы это стало возможным, а с другой — достаточно близкое, чтобы это стало забавным… Прошу меня извинить. Я вижу, что меня зовет леди Джерси. Не сомневаюсь, что ей интересно услышать подробности, которые я, по ее мнению, всегда знаю.
 Бэрри проследил рассеянным взглядом за лордом Элвенли, который пробирался через толпу к леди Джерси. В зале звучала музыка, но она не могла перекрыть шепот и слухи об Уолвертоне и о той, которая, по всей видимости, стала его новой любовницей. Кенуорт мрачно подумал, что Брет наверняка вызвал бурю сплетен в свой адрес. О чем, черт побери, он. думал, когда увозил леди на глазах у всех? Тем более леди, о которой ходили слухи, что она дочь его кузена. Родство, правда, отдаленное, но тем не менее это дает пищу для новых слухов.
 И было похоже, что Нортуик собирался приделать слухам крылья. Проходя мимо, он с беглой улыбкой обронил:
 — У вас испуганный вид, Кенуорт. Боитесь, что падет ваш идол?
 — Мне не нравятся ваш тон, милорд, и ваши намеки. Мы в добрых отношениях с Уолвертоном, но я ему не поклоняюсь.
 — Ну да, все так говорят. — Граф насмешливо скривил губы. — Будет весьма прискорбно, если его обвинят в таком серьезном грехе, как кровосмешение. Вам не кажется?
 — О чем вы говорите, сэр? При чем здесь кровосмешение, если Уолвертон лишь отвез мисс Ван Влит домой в своей карете? И даже если бы дело дошло до интимных отношений, она не находится в столь близком родстве с Уолвертоном.
 — Вы так считаете? — Улыбка Нортуика стала еще шире. Он поднес к носу Щепотку табаку, чихнул в платочек с монограммой, защелкнул небольшую, украшенную эмалевым узором табакерку и сунул ее в карман. — Какой вы, однако, дремучий, Кенуорт! Я считал вас более сообразительным. Уже весь Лондон знает или очень скоро узнает, уверяю вас, что мисс Ван Влит — кузина герцога. Разве вы не слышали об этом?
 — До меня доходили какие-то слухи. Но я никак не могу с этим согласиться. И весьма удивлен, что вы их повторяете.
 — Повторяю, говорите? — Нортуик тихонько засмеялся. — Глупый мальчишка! Да я сам пустил этот слух! Какой вы все-таки простофиля! Должен признаться, что я не сразу пришел к этому выводу. Я мог бы догадаться, как только впервые услышал ее имя. Увы! Истина стала ясна мне лишь тогда, когда я увидел леди.
 Бэрри знал, что Нортуик не тот человек, которому можно верить на слово, однако уловил необычные нотки искренности в словах графа и невольно задержался. Нортуик явно смаковал то, о чем говорил, с его лица не сходило хищное выражение.
 — Знаете, Кенуорт, я расскажу вам историю из прошлого. Небольшую, но довольно грязную историю, которгая получила завершение только сейчас. Это было давно. Точнее — семнадцать лет назад. Я не знаю доподлинно, что с ней произошло — с французской эмигранткой. Это было очаровательное, милое создание. Насколько мне известно, человек, которого она назвала своим мужем, не согласился с этим и, как порой случается, отказался от нее. Был ребенок — маленькая красивая девочка по имени Кайла… Я не забыл это необычное имя… Вы ведь знаете, как я обожаю симпатичных маленьких девочек, не правда ли, Кенуорт?
 Бэрри возмутила шокирующая откровенность лорда Брейкфилда, его явное пренебрежение к тому, что о нем думают другие. Он сухо поклонился:
 — Милорд, тема разговора мне кажется непристойной. Прошу извинить меня и позволить не дослушивать вашу историю до конца.
 Нортуик засмеялся, в бесцветных глазах его на мгновение вспыхнул огонек.
 — Хорошо, я прощаю ваше невежество, если не сказать — грубость. Но попомните, Кенуорт, ваш друг Уолвертон очень скоро будет сожалеть о том, что поступил столь опрометчиво. Это может привести его к падению.
 — Милорд, я очень сомневаюсь в том, что учиненный Уолвертоном скандал способен закрыть перед ним двери лучших домов. А сейчас я испытываю настоятельную потребность в глотке свежего воздуха, а возможно, и в том, чтобы переодеться. Спокойной ночи, сэр.
 Резко повернувшись, Бэрри пошел прочь, чувствуя на себе взгляд Нортуика. Без сомнения, он нажил себе врага. Но сейчас это обстоятельство его не беспокоило. Его мутило от этого человека. Вечер был испорчен, и ему отчаянно захотелось выбраться из этой толпы, чтобы не слышать гула голосов и даже музыки, которую заглушал шум в зале.
 — Лорд Кенуорт! Подождите!
 Его окликнули, когда он был уже у самой двери. Бэрри нетерпеливо обернулся. К нему сквозь толпу пробиралась графиня дю Буа. У Бэрри упало сердце. Что он мог сказать этой явно расстроенной женщине, чтобы не показаться слишком жестоким?
 Вокруг рта графини обозначились глубокие горестные складки, ее обычно миловидное лицо казалось бледным и уставшим.
 — Милорд, — задыхаясь, обратилась она, — вы не видели мисс Ван Влит? Я слышала… но это, разумеется, невозможно, она никогда не совершит такой глупости!.. Скажите, вы видели ее?
 Бэрри, преодолев внутреннее сопротивление, покачал головой:
 — Нет, к сожалению, не видел.
 — А где Уолвертон? Вы его видели? Ведь вы вместе пришли. Он все еще здесь?
 И Бэрри снова, испытывая такую же муку, покачал головой:
 — Увы, мадам, должен вас разочаровать. Боюсь, что его больше здесь нет.
 — Mon Deiu!.. — Селеста запнулась и подняла руку, словно ища опору. Было видно, что рука ее дрожит. Впрочем, Селеста тут же выпрямилась. — Ясно. Благодарю вас, милорд. Я поищу леди Раштон. Не сомневаюсь, что Один отправила ее пораньше домой, поскольку мисс Ван Влит жаловалась на головную боль. Видимо, поэтому я и не могу ее найти.
 Бэрри слегка наклонил голову в знак того, что он принимает объяснение, почему Кайла Ван Влит внезапно уехала.
 — Конечно, это вполне вероятно. Я уверен, что вы найдете ее дома. Вы позволите вызвать вашу карету?
 — Нет, не сейчас. Я должна найти Один. — Селеста выглядела встревоженной, однако вежливо кивнула и, повернувшись, стала пробираться сквозь толпу, сохраняя внешнее спокойствие и демонстрируя непоколебимое достоинство, несмотря на любопытные и ехидные взгляды.
 Бэрри вышел из дома. Здесь было гораздо прохладнее и свежее, в воздухе ощущался легкий аромат цветов. Вечер получился весьма беспокойным.
 Ворота Риджвуда были заперты, и привратника подняли с постели, чтобы он их открыл. Тот был страшно удивлен появлением герцога.
 — Мне никто не сказал об этом, — оправдывался он перед Бретом, громко гремя ключами и отмыкая огромный железный замок. Наконец ворота со страшным скрипом открылись, и карета въехала во двор, освещенный фонарями на каменных столбах.
 Брет посмотрел на Кайлу. Она съежилась на противоположном сиденье и смотрела в окно. Эта поза насторожила его, и он на всякий случай посоветовал:
 — Ведите себя как леди, в этом случае буду обращаться с вами так же. Я не потерплю никаких сцен на глазах у слуг.
 Кайла повернула голову:
 — В самом деле? А что вы сделаете, если я стану кричать, что меня насилуют, ваша светлость? Бить меня? Стрелять в меня?
 — Попробуйте — и очень скоро узнаете. — Уолвертон раздраженно наклонился к ней. — Пока еще не поздно повернуть обратно, если у вас есть какие-то тайные мысли, но предупреждаю: тюрьма — место весьма неприятное.
 — Вы так говорите, будто сами там сидели.
 — Может, так оно и есть. — Он хрипло засмеялся, поймав недоверчивый взгляд Кайлы. — Думаю, вам не понравится в Ньюгейте. Там холодно и сыро, а те мужчины, которые способны предложить вам свою защиту, определенно потребуют большего, нежели томный взгляд и пустые обещания.
 — Надеюсь, вы понимаете, что это шантаж.
 — А как вы назовете ваши попытки вытянуть из меня деньги за ваше молчание? Дружеским предложением? Вряд ли. Теперь же вы вольны говорить все, что вам заблагорассудится. После сегодняшнего вечера вам никто не роверит.
 — Я прекрасно это понимаю.
 Ее последнюю фразу почти заглушил скрежет колес по щебню, карета слегка накренилась, когда кучер спрыгнул на землю. Он открыл дверцу экипажа, а в это время второй слуга поспешил подняться по лестнице, чтобы сообщить дворецкому о неожиданном появлении хозяина.
 Фасад дома был освещен фонарями, свет которых падал на портик и крутые пролеты симметрично расположенных лестниц. Брет вышел из кареты и обернулся, чтобы помочь выйти Кайле. Вместо того чтобы предложить девушке руку, он обнял ее за талию и приподнял. Кайла бросила на него быстрый взгляд и надменно вздернула подбородок, когда Брет опускал ее на землю. «Интересно, — подумал Уолвертон, — какой была ее мать, если дочь унаследовала подобное высокомерие? Была ли Фаустина и в самом деле проституткой, плетущей интриги?» На первый взгляд, все говорило за то, что была, однако временами его одолевали сомнения. Кайлу отличала врожденная уверенность, свойственная только аристократкам.
 Брет сознавал это, поскольку порой и сам был склонен демонстрировать высокомерие и властность и готов был отшвырнуть всякого, кто стоит на его пути. Его мать горестно сокрушалась по этому поводу, но понимала, что он унаследовал эту черту от отца. Возможно, она была права. Эта черта не относилась к числу тех, которые ему в себе нравились, но он по крайней мере отдавал себе отчет в ее существовании.
 Мисс Кайла Ван Влит стояла перед ним в разорванном голубом вечернем платье. Светлые волосы ее были собраны в косу и подколоты, из-под косы кокетливо выбивались завитки, обрамлявшие лицо. И вид у девушки был совершенно невинный.
 Досадно признаваться даже самому себе в том, что он хотел ее с того самого момента, когда впервые увидел. Она ни на шаг не отступила перед тетей Беатрис, стояла, можно сказать, насмерть. То был великолепный спектакль.
 Хотя и бесполезный.
 Взяв Кайлу за руку, Брет повел ее по лестнице по направлению к портику, окаймленному массивными колоннами наподобие древнеримских. Входная дверь открылась, и на пороге появилась миссис Уил-сон, несколько усталая, но вполне владеющая собой. Очевидно, Годфри уехал, как это делал довольно часто, когда Брет находился в Лондоне.
 — Ваша светлость, — ровным голосом сказала миссис Уилсон, когда они вошли в дом, — мы не ожидали вас сегодня.
 — Мне сегодня не потребуется особое внимание, мисс Уилсон. Меня устроят камин в спальне да поднос с холодными закусками.
 — Хорошо, ваша светлость. Тилли уже пошла затапливать камин в вашей комнате, и, к счастью, только что постелено чистое белье на кровати. — Миссис Уилсон подняла руку, и к ней тотчас же подбежала девушка, несколько взъерошенная и заспанная, однако она бодро кивнула головой, получив приказание принести жареного цыпленка и сыр. — И фруктов, которые сегодня привезли, Сюзан, — добавила миссис Уилсон. Она снова взглянула на Брета, старательно избегая смотреть в сторону Кайлы, поскольку гостью ей не представили. — Что-нибудь еще, ваша светлость?
 Было видно, что ей хотелось спросить, нужно ли приготовить еще одну комнату.
 — Это все, миссис Уилсон, — коротко сказал Брет. — Благодарю вас.
 — Хорошо, ваша светлость.
 Если Кайла и была оскорблена тем, что ее проигнорировали, то не подала виду и не стала возражать, когда Уолвертон повел ее через зал с мраморным полом к широкой лестнице. Пальмы в кадках и огромные статуи, освещенные тусклым светом, отбрасывали мрачные тени. Звуки шагов Кайлы и Брета отдавались в тишине здания. Пахло воском и нагаром от свечей.
 Наверху толстый ковер заглушил звук их шагов. Дверь в спальню уже была открыта, прямоугольник света падал из комнаты в коридор. У двери Кайла внезапно остановилась.
 — Тайные мысли, мисс Ван Влит?
 Не ответив, она шагнула в комнату и напряженно выпрямилась. Горничная все еще была там. Она на коленях с помощью бумажных жгутов разжигала камин. Огонь занялся, девушка добавила щепок, и камин разгорелся вовсю. Она стала поправлять латунную подставку, стараясь не смотреть на хозяина и гостью.
 Развязывая галстук, Брет коротко кивнул, когда горничная, пожелав спокойной ночи, торопливо прошла мимо него к дверям. Кайла стояла у самой двери, обхватив себя руками.
 — Вам станет теплее, если подойдете поближе, — ровным голосом проговорил Брет.
 Кайла подняла на него глаза:
 — Да.
 Ее спокойное немногословие раздражало Брета еще больше, чем строптивость, которую она демонстрировала совсем недавно. Брет сорвал галстук с шеи и бросил на обитое парчой кресло. Затем, пользуясь специальным приспособлением, он снял кожаные ботинки и прошел к небольшому инкрустированному столику, где стояли графин и бокалы, и щедро плеснул в два бокала бренди.
 — Французский бренди, — сказал он, протягивая Кайле бокал. — Вам должен понравиться.
 Кайла посмотрела на янтарного цвета жидкость, в которой отражалась крошечная радуга. Руки ее слегка дрожали, она сделала небольшой глоток. Девушка чувствовала себя так, словно попала в тюремную камеру.
 — Ради Бога, — нетерпеливо проговорил Брет, — если вы будете смотреть словно щенок, которого пнули ногой, я изменю свое решение.
 — Рада узнать, что есть на свете существа, которые удостоились вашего сочувствия. — Она выдержала его холодный и явно провоцирующий взгляд.
 — Вы хотите моего сочувствия? Я сочувствую лишь тем, кто этого заслуживает, мисс Ван Влит, а не вымогателям.
 — Интересно бы знать, кто, по вашему мнению, заслуживает. И сколько в этом списке людей.
 — Вы в их число не входите — Он расстегнул рубашку, отцепил воротник и швырнул его туда же, где уже находился галстук С неудовольствием глянув на Кайлу, он увидел настороженность в ее глазах, как если бы она ожидала, что он вот-вот набросится на нее и начнет раздевать. Это было соблазнительно. Она была очаровательна. Волосы ее растрепались так, словно она только что поднялась с ложа. Хотелось провести руками по этим роскошным волосам и посмотреть, как они станут отливать золотом, если их перебирать пальцами при свете камина. Брет сделал к ней шаг и увидел, как тревожно сверкнули ее глаза Дыхание у нее участилось, отчаянно забилась жилка на шее Брет остановился.
 — У меня есть более подходящий для вас список, мисс Ван Влит. Но мы не должны вести себя так чопорно. — Он улыбнулся, макнул палец в свой бокал с бренди и затем провел им по ее губам. — Поскольку мы намерены познакомиться поближе, я стану называть вас Кайла. А вы зовите меня Бретом.
 Чтобы не дать капле скатиться на подбородок, Кайла слизнула ее языком.
 — Я не хочу… более тесного знакомства с вами, ваша светлость.
 — Но мы уже решили, что это произойдет. Если вы не изменили своего мнения. Не изменили? Отлично. Выпейте еще бренди.
 Когда Кайла подняла бокал и встретилась с его взглядом, руки ее задрожали. В этот момент появилась горничная с подносом. Брет подождал, пока девушка поставит на стол еду и уйдет, затем подошел к Кайле.
 — Вы голодны?
 — Нет. — Это было сказано почти шепотом, однако, когда он повернулся и посмотрел на нее, во взгляде Кайлы не было страха, лишь настороженность.
 — Если хотите есть, подойдите ко мне.
 Кайла не двинулась с места. Бренди выплеснулся через край бокала на дрожащую руку. Брет поставил свой бокал и подошел к ней. Отобрав у нее бокал, поставил его на столик, затем повел ее к массивной кровати с темно-синим пологом на четырех столбиках, застланной белоснежными простынями, с которых было сдернуто толстое покрывало. Свет лампы не доходил до затененной кровати, и белые подушки были едва видны в глубине.
 Брет остановился у кровати. Кайла выдернула руку, отступила на два шага и покачала головой:
 — Я не могу.
 — Будете строить из себя недотрогу? Вы не можете сказать, что вам не понравились мои поцелуи. Вам они понравились. Это было ясно и тогда, когда мы целовались в первый раз, и еще очевиднее стало сегодня. Или вы хотите сказать, что не отвечали на мои поцелуи?
 — Н-нет. — Щеки ее покрылись румянцем, и глаза из голубовато-зеленых превратились в голубые. — Я не говорила, что они… не понравились. Но я… у меня нет никаких гарантий, что вы выполните хоть какое-то из ваших обещаний!
 — Проклятие! Чего вы хотите? Контракта? Уверяю вас, так никогда не делается. И потом, мужчины, как правило, не берут себе в любовницы женщину, которая вымогала у них деньги. Но будь по-вашему. Я оформлю все в письменном виде — но лишь после того, когда увижу, что получу. Я могу не быть столь великодушным в другой раз, так что принимайте решение сейчас, Кайла.
 Она посмотрела на него непонимающим взглядом:
 — Какое решение? О чем?
 — Не прикидывайтесь глупенькой! Вы делали это и раньше. Покажите мне то, за что я должен заплатить, иначе я потеряю интерес.
 — Вы имеете в виду — я должна раздеться? — Ее глаза широко раскрылись и стали напоминать бездонные озерца. На минуту в голову Брета закралось подозрение, что она никогда раньше не была близка с мужчиной. Но он тут же отбросил эту мысль, поскольку Кайла внезапно начала смеяться каким-то истерическим смехом, который вызвал в нем раздражение.
 — Хватит, Кайла. Я устал от игр.
 Кайла кивнула и перестала смеяться.
 — Вы совершенно правы, ваша светлость. Игры пора кончать. — Она наклонилась и сняла миниатюрные туфельки, затем посмотрел на Брета. На минуту она замешкалась, но затем, слегка пожав плечами, стала развязывать на талии поясок. — Разумеется, вам придется помочь. Но я нисколько не сомневаюсь, что вы к этому привыкли.
 — Разве я похож на горничную какой-нибудь леди?
 — Вы похожи, сэр, на человека, у которого богатый опыт в раздевании женщин… Вот, пожалуйста, я не могу дотянуться до пуговиц на спине.
 Их было несколько — целый ряд пуговиц. Кайла повернулась спиной к Брету и замерла. Проклятие, он вовсе не собирался играть в эту игру и выполнять ее приказания.
 Он подошел поближе, сунул пальцы за верхний край платья и дернул. Тремя быстрыми движениями он разорвал платье, и Кайла осталась в тоненькой, как паутина, рубашке и нижней юбке, да еще в кружевных подвязках, удерживающих чулки.
 Кайла повернулась к нему, глаза ее на бледном лице гневно сверкнули, но она ничего не сказала, когда он протянул ей разорванное платье. Она молча отбросила его в сторону и после паузы сказала:
 — Хорошо. Дальше мне раздеваться самой или вы разорвете в клочья и все остальное?
 Брет пожал плечами и оперся спиной о столбик кровати. Он стоял, расставив для равновесия ноги, уперев руки в бедра. Рубашка его была выпущена из брюк.
 — Не имеет значения. Лишь бы вы разделись побыстрее.
 Гнев застлал Кайле глаза, тем не менее она развязала ленту на тонкой талии и дала ей упасть на пол. Теперь на Кайле оставались лишь тонкая шелковая рубашка да чулки. Рубашка облегала ее тело от груди до верхней части бедер, сквозь нее просвечивал темный треугольник внизу живота. Брет наблюдал, как Кайла стала развязывать подвязки повыше колен. Развязав, она отбросила их в сторону и стала скатывать чулки, поднимая по очереди ноги и демонстрируя обольстительную полноту бедер. Оставшись в одной рубашке, Кайла мгновение помешкала, а затем, сверкнув глазами, стала медленно сдвигать бретельки.
 Брет зачарованно наблюдал за тем, как рубашка скользила вниз, постепенно открывая тело, и наконец упала к ее ногам. Господи, она была изумительна! Длинные стройные ноги, тонкая талия, обольстительно округлые бедра. Высокие и крепкие белоснежные груди с розовыми сосками, которые превратились в тугие бутоны под воздействием прохладного воздуха. Кайла стояла и с вызовом смотрела на Брета, вздернув вверх подбородок, хотя можно было заметить легкий румянец смущения на ее щеках.
 Брет испытал острый приступ желания. Черт бы побрал эти тесные брюки! Он оттолкнулся от столбика и приблизился к ней. Кайла не произнесла ни слова, однако настороженно наблюдала за тем, как его рука потрогала груди, затем скользнула к животу и наконец стала тихонько теребить пружинящую подушечку светло-каштановых волос между бедер.
 Кайла негромко ахнула, почувствовав прикосновение его руки к столь интимному месту, и схватила его за запястье.
 — Вы сказали, ваша светлость, что подпишете письменное соглашение, если я разденусь. И я разделась. Но не было уговора, чтобы вы трогали меня.
 В самом деле. Удивление боролось в нем с презрением, однако, испытывая дискомфорт от возбуждения, герцог подошел к секретеру из вишневого дерева, открыл его и достал листок бумаги и перо. Макнув перо в чернильницу, он нацарапал несколько строк на бумаге, подул на нее и, обернувшись, протянул листок Кайле:
 — Этого будет достаточно?
 Кайла быстро пробежала глазами написанное, с загадочным выражением лица посмотрела на него и кивнула:
 — Пока да.
 — Этого хватит на все время, и я не намерен выходить за пределы этой суммы. — Он прищурил глаза, когда Кайла отодвинулась от него, чтобы поднять с земли свою одежду, и сжал ей руку повыше локтя: — И довольно проволочек.
 — Ваша светлость…
 — И называй меня по имени. Не хватало еще, чтобы ты называла мой полный титул, лежа подо мной. Так как ты должна меня называть?
 — Брет, — дрожащим голосом ответила Кайла.
 — Так-то лучше. Отложи бумагу в сторону, если не хочешь, чтобы размазались чернила.
 Листок был брошен на стол, и, повернувшись, Брет поднял девушку на руки, не обращая внимания на ее сопротивление. Кожа у нее была нежная и теплая, гладкая, как атлас. Он донес извивающуюся Кайлу до кровати и опустил на простыни.
 Подпрыгнув на упругом матраце, Кайла встала на колени и, глядя ему в глаза, сказала:
 — Брет, подождите…
 — Черт побери, и без того было слишком много проволочек. — Развязав пояс, удерживающий брюки, он в мгновение ока сбросил их и отшвырнул в сторону. Выпрямившись, он встретил взгляд Кайлы, в котором читалась
 неуверенность. Может быть, даже паника. Затем она опустила глаза. Брет нахмурился. Уж не намерена ли она уклониться от выполнения своих обязательств?
 Кайла вновь подняла глаза, когда он обнял ее и поцеловал в холодные, не реагирующие на поцелуй губы. Дрожь пробежала по его телу. Брет укрыл Кайлу и себя одеялом и стал растирать ей кожу ладонями, пытаясь согреть. Через некоторое время он почувствовал, что Кайла расслабилась, ее рука неуверенно скользнула по его груди. А затем, когда Кайла обрела уверенность, ее рука опустилась ниже, отыскала его набухшую плоть и обвилась вокруг. Ласка ее руки была столь сладостной, что Брет сразу забыл о ее первоначальной холодности и принялся яростно целовать Кайлу. И с этого момента для него перестало существовать все, кроме обольстительного создания, готового разделить с ним ложе.

 Глава 9

 Сжав пальцы, Кайла неуверенно двинула их вниз, пытаясь определить разницу между этим мужчиной и тем единственным представителем мужского пола, которого она видела обнаженным. То, что должно было сейчас произойти между ними, вдруг показалось ей невозможным. Впрочем, это могло объясняться отсутствием опыта. Хотя благодаря тете Селесте кое-какие познания в этой области она все-таки получила.
 Тем временем исследования Кайлы стали более смелыми, а движения ее руки — более энергичными. И в этот момент Кайла почувствовала, как пальцы Брета накрыли ее руку. Послышался его хриплый шепот:
 — Господи… не так быстро… Иначе все кончится, не успев начаться. — И Брет снова набросился на нее с поцелуями, которые на сей раз были еще более страстными и почти грубыми.
 Его возбуждение было очевидно, и теперь он ласкал и целовал Кайлу, чтобы пробудить дремлющую в ней чувственность. Постепенно страхи отступили, и она стала отвечать на его неистовые ласки. Он целовал ее в губы до тех пор, пока она не приоткрыла их, после чего его язык вторгся в ее рот.
 Продолжая целовать, Брет принялся ласкать ее груди и дразнить соски, и Кайла тихонько застонала. Брет опустился ниже и осыпал поцелуями ее шею и груди, затем взял губами сосок и стал нежно сжимать. Он лежал рядом, прикасаясь телом к ее бедрам, и она чувствовала, как к ней прижимается его возбужденная плоть, отчего ей было несколько не по себе.
 С одной стороны, Кайла сознавала, что хочет, чтобы он продолжал свои ласки, потому что теперь ей уже нечего было терять. В то же время она отдавала себе отчет, что это не улучшит ее положение. Не станет ли она всего лишь еще одной покоренной женщиной, ночной бабочкой, как он ее назвал? Своего рода хорошо оплачиваемой проституткой, которую можно назвать более красивым именем — куртизанка или fille de joie. Она будет иметь деньги, но лишится всего остального, что ей безмерно дорого, — гордости, доброго имени, заветной мечты. Стоит ли всем этим жертвовать? Ах, но каким образом она может его остановить?
 Все произошло так быстро! И все пошло не так, начиная с того момента, как он увидел ее с Харгривсом.
 Сейчас, словно забыв о том, что еще недавно проявлял грубость, он был с ней деликатен и терпелив. Его руки разливали сладостные ощущения по всему ее телу. И внезапно Кайла осознала, что хочет, чтобы он бесконечно ласкал ее вот так. В ней как бы вспыхнуло давно дремавшее пламя, да притом с такой силой, что способно было сжечь все, что окажется на пути. Кайла приглушенно застонала, и это был стон, выражающий одновременно и капитуляцию, и протест. Ее руки блуждали по телу Брета, касаясь спины, живота, затылка, то притягивая, то отталкивая его. Тогда Брет поднял ее руки над головой и прижал к подушке.
 — Брет… — Ее голос показался странным даже ей самой — нечто среднее между стоном и хныканьем. — Мне нужно что-то сказать.
 — Потом. — Он крепко поцеловал ее, затем поднял голову. Лицо его было в тени, только глаза поблескивали в темноте. Глядя ей в глаза, он стал демонстративно раскачивать ей груди, затем его рука опустилась вниз и принялась играть с волосами между ног. Кайла затрепетала. Брет тихонько засмеялся и ткнулся лицом ей в шею.
 Беспрестанно целуя ее глаза, нос, рот, груди, он довел Кайлу до горячечного состояния, и она почувствовала нарастающий, пульсирующий жар между ног. Кайла извивалась под навалившимся на нее телом, стонала и вскрикивала, когда его рука легла ей между ног и стала гладить и теребить нежные влажные складки. Затем она почувствовала непривычную напряженность и подумала, что если это ноющее ощущение не пройдет, то она взорвется.
 Что-то бормоча у Кайлы над ухом, Брет продолжал ласкать пухлые складки, и девушка вдруг почувствовала, что мир куда-то уплывает и что не существует больше ничего, кроме неведомого безумного желания. И внезапно наступила минута сладостного, жгучего освобождения, экстаза, подобного которому она никогда не испытывала.
 Брет удерживал ее, пока она содрогалась, уткнувшись лицом ему в плечи и шею и вдыхая аромат пряно пахнущей кожи. Наконец она замерла, испытывая необыкновенную легкость и покой.
 А через некоторое время Брет снова начал ее целовать, затем лег на нее. Все еще продолжая пребывать в состоянии неги и блаженства, Кайла не воспротивилась, когда тугая плоть оказалась между ее бедер и раздвинула их. Казалось, все это происходит с ней во сне.
 Однако мало-помалу она стала приходить в себя. Брет мощным толчком вошел в нее, и Кайла вдруг ощутила резкую боль. Напрягшись, она собралась было его оттолкнуть, но он крепко держал ее руки над головой. Готовый вырваться вскрик застрял в горле девушки, она выгнулась дугой, что лишь помогло Брету проникнуть в нее еще глубже.
 Кайла сделала попытку сдвинуть бедра, но было уже слишком поздно. Она лишь плотнее сжала его плоть внутри себя. Брет поднял голову, и в полумраке Кайла увидела, что он изучающе смотрит на нее. Она закрыла глаза, внезапно почувствовав досаду. Ощущение блаженства пропало, и сейчас Кайла в полной мере осознала суровую реальность — его плоть проникла в нее, и уже ничего нельзя изменить.
 — Девственница, — низким густым голосом удивленно произнес Брет. — Боже мой, я никак не мог этого предположить.
 «Ну конечно, разве он мог поверить в невинность дочери Фаустины», — с горечью подумала Кайла. К тому же она сама помогла ему составить невыгодное мнение о себе, хотя у нее была единственная цель — восстановить доброе имя матери. Какой дурочкой она была!
 Кайла открыла глаза и встретила удивленный взгляд.
 — Я пыталась сказать об этом, но вы не стали слушать.
 Не спуская с нее потемневших глаз, Брет сказал:
 — Возможно, что пыталась. Надо было все же сказать, и я был бы поделикатнее с тобой.
 Впрочем, это открытие не вызвало у него большого беспокойства. Кайла это очень быстро поняла. Пробормотав несколько утешительных слов, Брет снова возобновил движение. Правда, теперь его толчки были медленнее и мягче, но они по-прежнему были очень ритмичными, и вскоре боль куда-то отошла, а на смену ей снова пришло неукротимое желание. На сей раз ощущения были несколько иными, но от этого не стали менее сильными.
 Брет бормотал какие-то неразборчивые ласковые слова — обрывки французских и английских фраз, горячо дыша Кайле в ухо и щеку. Его силуэт на фоне слабо освещенного синего полога над кроватью был совсем темным. Кайла рассеянно подумала: «Неужели так происходит всегда — возникает настоятельная потребность достичь какого-то заоблачного пика? Интересно, Брет испытывает то же самое? Такие же сильные и сладостные ощущения, такое же неодолимое желание, как я, — почувствовать его плоть глубоко в своем лоне и забыть обо всем на свете?»
 Кайла извивалась под мускулистым телом, трогала ладонями спину Брета, чувствуя, как то напрягаются, то расслабляются упругие мышцы. Кончики ее пальцев нащупали следы старых шрамов. Брет стал двигаться быстрее, дыхание сделалось неглубоким и прерывистым. Кайла инстинктивно выгибалась навстречу каждому его толчку, помогая достичь финала, к которому оба стремились.
 Брет не любил ее, она знала об этом, однако не переставал шептать нежные слова, вроде «любовь моя», «mon amour» [9] , «mi amor» [10] ; его толчки становились все мощнее и энергичнее, и вдруг Кайла содрогнулась от острого, пронзительно-сладостного ощущения, граничащего с болью. Она забилась в судорогах, и Брет вынужден был ладонями придержать ее бедра. Он совершил последний мощный толчок, который окончательно потряс ее, и издал хриплый продолжительный стон.
 Оба довольно долго лежали без движения, затем Брет пошевелился и лег на бок, обняв Кайлу. Его дыхание постепенно успокаивалось. Кайла не шевелилась, все еще продолжая дрейфовать на грани двух реальностей.
 «Как будто плывешь, — вяло подумала она, — двигаясь по реке Лете, и тебя омывают волны забвения, погружая в забытье, когда нет ничего — ни дня, ни ночи, ни боли, ни радости, а есть только сладостное нечто».
 Утро пришло в Риджвуд, прокравшись сквозь бархатные шторы и осветив спальню мягким светом. Сквозь щель пробивались солнечные лучи и падали на пол и стены. Они не проникали под полог, но медленно передвигались по ковру темно-голубых и зеленых тонов.
 Пробудившись, Кайла удивленно оглядела незнакомую обстановку, но тут же вспомнила то, что с ней произошло накануне, и похолодела. Нет, это был не ночной кошмар, как ей хотелось бы надеяться. Он был рядом. Брет лежал, отбросив одеяло, и она могла рассмотреть его обнаженное смуглое мускулистое тело. Бросив быстрый взгляд на его лицо, Кайла увидела на щеке следы ногтей — узкие полоски, подобно тем, что оставляют кошки, от виска до нижней челюсти. Господи! Да ей следовало оставить гораздо больше меток на нем! На ее теле отметины более глубокие. Губы ее опухли, она ощущала легкую боль между ног. Ею овладело отчаяние, и она закрыла глаза.
 Открыв через некоторое время глаза, Кайла стала наблюдать за пылинками, плавающими в снопе солнечного света, не желая двигаться, чтобы не разбудить его. И как он может так крепко спать после… после такой ночи? Боже милостивый! Должно быть, она сходит с ума, и ей все время снится какой-то бесконечный кошмарный сон, в котором она в безвыходном положении, когда для нее все потеряно.
 Бедная тетя Селеста! Она сейчас наверняка обезумела от горя. Нет никакого сомнения: к этому моменту весь Лондон знает, что мисс Ван Влит была увезена с вечера у леди Сефтон. На это посмотрят как на полюбовное соглашение между доступной женщиной и герцогом, а не как на похищение, что случилось в действительности. Ей следовало кричать, услышав в свой адрес угрозы. Наверняка уже идут разговоры о том, что она ушла с ним вдвоем на веранду, что у нее было разорвано платье и растрепаны волосы. Да, она знала, что могли о ней говорить. Она слышала много раз, как о чем-то похожем рассказывают вкрадчивым тоном, испытывая удовлетворение и радость от того, что подобное падение произошло не с ними и не с их дочерьми.
 Это так несправедливо, что всегда винят женщину, хотя обычно причиной грехопадения бывает мужчина. В конце концов, ведь не одна же она участвует в этом действе. И увозит женщину всегда мужчина. Кайла знала об этом.
 «А разве я сама не виновата?» Эта мысль обожгла ее, когда Кайла вспомнила о том, что однажды призналась себе в некоторой симпатии к Брету. Короткое мужское имя, аббревиатура от названия земли, где он родился, — Британия. Откуда ей известно об этом? Ах да, от леди Уорбриттон. От весьма болтливой немолодой дамы, впрочем, довольно безобидной по сравнению с другими, для которых погубить чью-либо репутацию ничего не стоит, — поднявшись с постели, или еще лежа в кровати, или за чаем, собираясь начать день, заполненный постоянной сменой туалетов.
 Наряды меняются множество раз — туалет для поездки в экипаже, платье для прогулки в саду, пеньюар, туалет для верховой езды, вечернее платье для оперы и отдельный туалет для пешей прогулки. А у нее не осталось даже единственного туалета: обрывки красивого голубого платья лежали на полу рядом с кружевным бельем.
 «Но сейчас нужно не плакать, а думать о том, что делать дальше. Репутация моя погублена, в этом нет никакого сомнения. Оставаться в Англии нельзя. Бедный папа Пьер, он будет страшно огорчен, узнав, что его надежды не осуществились. Что же мне делать? Я не могу вернуться в Индию. Во-первых, папа Пьер отправил меня оттуда, а во-вторых, слух о моем позоре докатится и туда. А что, если… нет, неужели найдется такой жестокий человек, который сообщит обо всем папе Пьеру?»
 Этого она не сможет вынести. Он любил ее, как родную дочь, и ей часто казалось, что он и в самом деле ее отец. Но тогда она была ребенком, а сейчас стала взрослой женщиной. И ей надо научиться управлять своей судьбой, не позволять другим принимать за нее решения. Это будет весьма непросто. Гораздо проще позволять решать другим, затем делать вид, что ты довольна тем, что с тобой произошло, хотя это не соответствует действительности. Она совсем не походила на тех девиц, которых знала, вполне довольных тем, что им устраивают браки, за них решают, как им жить. Нет, это совсем не по ней. Как и многое другое.
 Уолвертон, обесчестив ее, словно открыл новый этап в ее жизни и заставил взглянуть на все по-иному. Погублена ее репутация, она лишилась девственности — что ей еще терять? Возможно, он оказал ей своего рода услугу. Ей никогда бы не удалось добиться того, чего она хотела, не удалось бы восстановить доброе имя матери и даже получить деньги на приданое, чтобы потом выйти замуж за добропорядочного, скучноватого молодого человека, поселиться в деревне, воспитывать детей и постепенно превращаться в существо, похожее на семя чертополоха, пышное и симпатичное с виду, но легкое и пустое, которое ветер способен унести в любую сторону.
 Как-то она пригрозила Брету, что продаст себя тому, кто предложит ей наиболее высокую цену, что в точности и выполнила. Он цинично составил контракт, в котором она больше не нуждается. Она выдвинет условия, когда не потребуются подписи, потому что это будут ее собственные условия — те, которые будут устраивать ее.
 И все может обернуться вовсе не так уж плохо, как кажется сейчас, поскольку, судя по всему, ей это вполне по душе. До того момента, как ее пронзила острая боль, Кайла испытывала удовольствие от его вызывающих головокружение поцелуев, от его ласк, прикосновений его рук. Ну что ж, она может остаться любовницей герцога, если он регулярно будет платить ей ту сумму, которую нацарапал на листке веленевой бумаги. Экий бессмысленный расход бумаги! Зато сумма весьма солидная — значительно превышающая ту, что она рассчитывала получить за свое молчание. Безусловно, Кайлу печалила ее потеря, однако могло быть гораздо хуже. Когда он устанет от нее или она от него, у нее будет достаточно денег, чтобы делать все, что ей захочется. Она сможет уехать в другую страну и жить тихо и спокойно, не привлекая к себе внимания. Возможно, ее станет навещать тетя Селеста, и они будут говорить о маме, о Франции в период ее славы. Да. Именно так она и поступит, если Брет выполнит свое обещание.
 Кайла старательно гнала терзающие ее сомнения и мысли о том, что эта ночь перевернула всю ее жизнь. Она не стала возражать, когда Брет, проснувшись, потянулся к ней. Взгляд его был томным, а сам он казался чуть усталым.
 Он провел рукой по ее лицу, затем потянул за покрывало, и прохладный утренний воздух остудил ее тело. Несмотря на свое решение быть дерзкой и бесстыдной, Кайла покраснела и даже сжала руки в кулаки, но все же не стала натягивать на себя покрывало, хотя это был ее первый порыв.
 На лице Брета появилась улыбка.
 — Ты так же очаровательна при дневном свете, как и при вечернем.
 — Вы чем-то недовольны, ваша светлость?
 — Боже, как официально! Тебе в пору заседать в парламенте.
 Кайла ничего не сказала в ответ, и Брет, снова накрыв ее покрывалом, встал с постели и невозмутимо потянулся, нисколько не смущаясь своей наготы. Ну и что из того, в конце концов ей придется к этому привыкнуть. И тем не менее подобная близость с мужчиной волновала и даже несколько пугала Кайлу. Брет выглядел сильным и в то же время гибким, и в этом отношении его можно было сравнить с животным, отлично владеющим своим мускулистым телом.
 Незаметно наблюдая за ним, Кайла рассматривала его широкие плечи, мускулистую грудь, плоский живот. Ее взгляд невольно задержался на его плоти. Сейчас Брет не выглядел таким грозным, как вчера вечером, и это в первый момент озадачило Кайлу. Впрочем, она тут же вспомнила объяснение крестной матери, что во время возбуждения приливает кровь и вызывает в мужчине видимые изменения, а в женщине — скрытые.
 — И в этом есть свой смысл, ma petite, — добавила Селеста с легким вздохом и загадочной улыбкой, — потому что женщины таят свои подлинные желания в глубине, скрывают их, и в этом их преимущество. А мужчина — ах, он не в состоянии скрыть своего вожделения! Так что в этом отношении мы более совершенны, не так ли?
 Да, безусловно, это так. И она может научиться скрывать от Брета свои истинные чувства, если ей это будет выгодно. Непременно научится, иначе ей не достичь своей цели.
 Брет посмотрел на Кайлу и, вскинув бровь, спросил:
 — Ты хорошо себя чувствуешь?
 Вопрос смутил Кайлу. Она поняла, что он имеет в виду. Молодая женщина была приятно удивлена проявлением заботы, но в то же время ощутила негодование из-за того, что Брет спросил об этом лишь сейчас. Кайла коротко кивнула и беззаботным тоном проговорила:
 — Спасибо, отлично. Во всяком случае, гораздо лучше, чем мое бедное платье.
 Брет пожал плечами. К нему вернулась прежняя насмешливость.
 — Уже начинаешь пилить меня, любовь моя? Купи себе хоть целый гардероб и пришли мне счет.
 Уязвленная тем, что он может подумать, будто она просит его купить ей новые платья, Кайла открыла было рот, чтобы возмутиться, однако вовремя остановилась. Это будет несусветной глупостью. Почему бы не позволить ему купить ей новые вещи? Разве она не заслужила? К тому же это хоть как-то компенсирует его черствость и несносное высокомерие по отношению к ней. И все же пусть он не думает, что может купить ее так же просто, как чистокровную кобылу.
 — Благодарю вас, ваша светлость.
 — Называй меня по имени. Сколько раз тебе говорить?
 — Да, Брет. — Она улыбнулась, однако согнула пальцы так, что они стали похожи на когти, готовые вцепиться в жертву, и провела ими по покрывалу.
 Брет снова, на сей раз с явным нетерпением, пересек комнату и дернул за шнурок колокольчика, бормоча, что со времени его последнего визита прислуга здесь разболталась и он скоро выяснит, в чем тому причина. Затем снова подергал за шнурок, на сей раз раздраженно и энергично, и Кайла представила себе, какой трезвон поднялся сейчас в кухне.
 Через несколько секунд в коридоре послышались шаги, Брет стал натягивать брюки, когда сильный толчок сотряс тяжелую дверь. По правилам слуга должен подождать за дверью разрешения войти, однако дверь распахнулась, несмотря на то что разрешения не последовало, и Кайла широко раскрыла глаза, увидев огромного человека, почти целиком заслонившего дверной проем.
 У нее перехватило дыхание, она похолодела от ужаса, и если бы была в состоянии закричать, то от ее крика содрогнулись бы стены. В дверях стоял высоченного роста мускулистый дикарь с распущенными черными волосами до пояса, с бронзового цвета лицом, в кожаном наряде, украшенном перьями. Кайла натянула покрывало до подбородка и не мигая смотрела на незнакомца, ожидая, что Брет вот-вот обрушит гнев на бесцеремонно вторгшегося нахала.
 Однако герцог лишь чуть насмешливо приподнял бровь:
 — Я вижу, ты вернулся. А где миссис Уилсон? Или Тилли?
 — Миссис Уилсон заявила о своем уходе, — спокойно ответил мужчина, и Кайла поразилась его четкой дикции и звучному баритону. — Похоже, она была шокирована тем, что ложе с вами разделяет молодая леди, с которой вы не связаны узами брака. Я предложил ей обговорить ее решение с вами, однако она твердо заявила, что у нее нет желания разговаривать с дьяволом, какое бы обличье он ни принял. При таких обстоятельствах я счел разумным позволить ей беспрепятственно удалиться. Поскольку Тилли кричит и забивается в угол, когда видит меня, я вынужден был сам приготовить завтрак для вас и вашей гостьи. Надеюсь, оленина вас устроит?
 — Проклятие! — Брет покачал головой и подошел к столу, где все еще стоял забытый поднос с цыпленком и сыром. Взяв кусочек сыра, он указал им в сторону укрывшейся покрывалом Кайлы. — Она наверняка захочет чая. Я предпочту кофе. Черный и крепкий. Пошли кого-нибудь в деревню, чтобы нашли замену миссис Уилсон из числа тех, кто не столь чувствителен и сентиментален.
 К этому времени Кайла успела несколько успокоиться и расслабиться. Несомненно, этот странного вида мужчина был самым громадным из всех, кого она когда-либо видела. Он выглядел настоящим дикарем и, без сомнения, был одним из американских индейцев, о которых Кайле доводилось слышать. Хотя его английский был безупречен и, возможно, даже лучше ее собственного и говорил он без малейшего акцента.
 Бросив взгляд на кровать, индеец снова повернулся к Брету и заговорил на языке, которого Кайла не знала. По звучанию он напоминал ей чириканье птиц, тем не менее Брет, очевидно, вполне понял сказанное, ибо вдруг рассердился и стал на том же самом языке резко возражать.
 Впрочем, ссора — если можно было так назвать этот разговор — длилась меньше минуты, после чего громадный мужчина удалился, плотно прикрыв за собой дверь. Брет бросил ломтик сыра на поднос и посмотрел на Кайлу.
 — Кажется, ты производишь на всех чрезвычайно сильное впечатление. Включая и меня. Меня это не удивляет, поскольку ты выглядишь весьма соблазнительно, особенно с распущенными волосами. Какое-то время тебе придется походить в чужой одежде. Но в ближайшее время я пошлю за портнихой.
 — Этого не требуется, потому что я могу…
 — Черт побери, ты сделаешь так, как я говорю, Кайла! Я не намерен позволять тебе ходить голой, хотя это было бы весьма пикантно.
 — Я хочу сказать, — холодно возразила Кайла, — что у меня нет никакого желания ждать, когда найдут портниху. Гораздо проще послать за моей собственной одеждой. Меня никак не прельщает идея несколько дней ходить, завернувшись в простыни. Если, конечно, здесь не найдется набитого женской одеждой гардероба.
 Прищурив глаза, Брет двинулся к кровати пружинистым шагом хищника — шагом, который приводил Кайлу в несколько нервозное состояние. Оперевшись коленом о матрац, который прогнулся под тяжестью его тела, Брет наклонился к Кайле и, положив руки ей на плечи, тихо сказал:
 — А может, меня прельщает идея, чтобы ты несколько дней провела под простыней. Не следует принимать мою практичность за слабость. Посылать за твоей одеждой — значит испытывать мое терпение. Мне нисколько не хочется увидеть у дверей этого дома твою крестную мать с воздетыми к небу руками.
 Кайла едва не забыла о своем решении до поры до времени держать язык за зубами, но в последний момент все же заставила себя отказаться от резких слов. Чтобы добиться цели, следует более тщательно выбрать поле битвы. Пусть он купит ей одежду, пусть думает о тете Селесте все что заблагорассудится. Она даже может провести несколько дней в постели, как он только что сказал, но она придумает, чем ему придется заплатить за каждое нанесенное ей оскорбление, и ни одного из них не забудет. Ни одного! Брет допустил серьезную ошибку, поставив ее в столь унизительное положение, — она достаточно сильна, чтобы отомстить ему.
 Поскольку Брет все еще ожидал ее ответа, Кайла сказала первое, что пришло ей в голову:
 — К твоему сведению, я предпочитаю чаю кофе.

 Глава 10

 Полуденное солнце освещало сад, и капельки дождя, словно крохотные бриллианты, поблескивали на лепестках роз и дельфиниума. Дождь прошел утром, сейчас же солнечные лучи пробивались сквозь туман и золотили белокурые волосы Кайлы. Она была одета в одно из платьев своей кузины, которое оказалось чуть великовато ей, поскольку Арабелла была выше и более широка в кости, однако, прихваченное лентой под грудью, смотрелось на Кайле весьма неплохо. Она села на стул перед стоящим на траве столиком из металла и мрамора, и белоснежные муслиновые юбки легли волной у ее ног.
 Брет наблюдал за Кайлой Ван Влит со все возрастающим чувством любопытства и удивления: неужто эта нахальная кошка полагает, что он будет долго терпеть ее надменность? Этому не бывать, хотя он и отметил с некоторым удивлением, что относился к ее капризам более терпимо, чем к капризам других женщин, — то ли он попал под воздействие ее обаяния, то ли потому, что она оказалась более невинной, нежели он думал.
 Иллюзия милой невинности все еще жила в этой юной женщине, но на смену ей приходило понимание новой реальности. Должно быть, лишение девственности становилось для Кайлы прелюдией к осознанию собственной власти над мужчинами. Женщины, подобные ей, управляют поклонниками с помощью вздоха, игривого жеста, тайной улыбки, кокетливо-застенчивого взгляда. Черт бы побрал эту похоть!
 Да, он хотел ее, но не собирался капитулировать перед собственным вожделением и, следовательно, относиться к ней иначе, чем к другим женщинам, которых знал: череда похожих лиц и жадных рук, изменчивых настроений, слез, неизбежных упреков, когда он уставал от постоянных просьб, требований, притязаний и прерывал связь. Лишь одна была не похожа на всех этих женщин, но она умерла. Как ни странно, хотя она и Кайла отличались друг от друга, как ночь и день, Кайла чем-то ее напоминала. Конечно, это полный абсурд, ибо сейчас с ним делила ложе всего лишь соблазнительная авантюристка. Сходство состояло лишь в том, что и ту и другую лишил девственности именно он.
 Игнорируя присутствие Брета, словно его вообще не было в саду, Кайла потягивала лимонад из запотевшего бокала, сосредоточив все свое внимания на книге в кожаном переплете, лежащей у нее на коленях.
 Сойдя с террасы, Брет направился к Кайле по еще влажной траве, оставляя за собой темные следы. На его сапогах поблескивали капли влаги.
 — Что читаешь, фитюлька?
 Не поднимая глаз, Кайла пробормотала:
 — «Эмму» Джейн Остин. Приятная вещь, хотя много выдумок. Можно почти поверить в то, что любовь существует.
 Несколько удивившись, Брет дотронулся пальцем до светлого завитка у ее щеки. Волосы Кайлы были собраны в пучок, однако несколько локонов выбивались из прически и живописно обрамляли лицо. Она подняла голову, и Брет заметил выражение беспокойства на ее лице. Не так-то просто оказалось скрывать свои эмоции, и он мог почувствовать ее напряженность, догадаться, что она ждет от него каких-то слов или действий. Что касается Брета, то его это вполне устраивало, потому что он не собирался быть предсказуемым и позволять ей манипулировать им так, как ей вздумается.
 Его палец скользнул ниже и дотронулся до ее щеки, губ и подбородка, а голову он склонил так, что мог видеть ее великолепные тугие груди, прикрытые белым муслином платья Драбеллы. Его рука легла на затененную ложбинку между двух округлостей и стала ее поглаживать. Дыхание у Кайлы участилось, однако она не выразила протеста, как в прошлый раз, когда Брет коротко напомнил, что она принадлежит ему, что он за нее заплатил и будет владеть ею до тех пор, пока действует соглашение.
 Были моменты, когда ему казалось, что Кайла вот-вот набросится на него, как это случилось у леди Сефтон. Однако она демонстрировала отменную выдержку, хотя Брет не сомневался, что это ей дается нелегко.
 Он стал ласкать ее в саду, где их мог увидеть любой слуга. Его рука по-хозяйски блуждала по атласной груди. Щеки Кайлы стали пунцовыми, однако она сидела не шевелясь и не произнося ни слова. Это подстегнуло Брета, и он сдвинул муслиновый лиф и обнажил нежные полушария с розовыми сосками. Кайла задрожала, когда его пальцы стали дразнить бутон соска. Брет сжимал и поглаживал его до тех пор, пока Кайла не подняла глаза, в которых вспыхнул гнев.
 — Может, мне стоит раздеться, раскинуться на траве и устроить представление для публики?
 — Вот так штука! Любовница отчитывает того, кто платит ей за услуги, которые она согласилась ему оказывать. Ты смелее, чем я думал.
 — А вы более бесстыжий и вульгарный, чем думала я.
 Брет засмеялся:
 — Ты думала обо мне иначе? Это потому, что плохо меня знала.
 После короткой паузы Кайла бросила на него странный взгляд, затем сказала:
 — Я вообще вас не знаю. Да и не хочу знать.
 — Тебе лучше читать эти выдуманные истории, реальную действительность ты воспринимать не в состоянии.
 — Реальную или грубую?
 — И то и другое. Вот видишь? Я готов легко признать правду. Я не витаю в облаках.
 Кайла встала, оттолкнув его руку. Книга упала на землю у ее ног.
 — Никак не могу согласиться с этим, сэр, ибо вы мастер иллюзий.
 — В самом деле? — Брет прислонился к тяжелому мраморному столику, расписанному затейливым орнаментом, и насмешливо улыбнулся. — Скажи, как это Может быть, фитюлька. Твое мнение заинтересовало меня.
 — Вы иронизируете, но тем не менее это так. — Глаза ее на разрумянившемся лице из зеленоватых превратились в голубые. — Дом, сад, богатство, деньги — все это служит для того, чтобы скрывать вашу истинную сущность.
 — И, разумеется, ты намерена сказать мне, что представляет собой эта сущность. Ты разочаровала меня. Я думал, что у тебя более богатое воображение.
 Кайла повела плечом, демонстрируя равнодушие.
 — У меня нет намерения говорить об этом, потому что я не знаю вашей подлинной натуры. Но я точно знаю, что в вас есть нечто, отличающее вас от других, — и не только то, что вы получили воспитание в Америке, а не в Англии. Я не могу решить, что делает вас столь непохожим на других и столь опасным.
 — Опасным? — Брет уставился на Кайлу с нескрываемым удивлением. — Ты мне льстишь, фитюлька. Я и не подозревал, что меня считают опасным.
 — Вы это прекрасно знаете. — Кайла теребила кружева, которыми был отделан лиф платья. — Об этом красноречиво говорят ваши глаза и то, как вы смотрите на меня или на любого, кто переходит вам дорогу. Я в этом теперь твердо убеждена, пусть вы и не признаете этого. Вы держитесь как аристократ, соблюдаете принятые нормы поведения, должным образом одеваетесь, в вас столько же высокомерия, сколько и в других представителях и представительницах высшего света Лондона. Но все это лишь маскарад, лишь попытка скрыть вашу истинную сущность. Да, вы действительно очень опасны, сэр.
 — Я опасен лишь для кружев, которые мешают мне рассмотреть аппетитные сокровища, дорогая моя. Поскольку ты такая стыдливая, пойдем в дом, где мы оба сможем быть опасными.
 Хотя Кайла не протестовала и не оказывала сопротивления, Брету пришлось приложить усилия, чтобы горячими ласками и продолжительными поцелуями сломить ее холодность и выпустить на волю страсть, которую, он знал, она держала под замком. Это уже становилось ритуалом: первоначальная холодность и вид мученицы, закрытые глаза и губы, хотя она лежала совершенно обнаженная в его объятиях. Затем молчаливое сопротивление сменялось тихими вздохами и всхлипами, и наконец она горячо отдавалась его ласкам и судорожно, неистово предавалась страсти.
 Это была награда — ей за упорство и ему за нетерпимость к противодействию. Брет знал, что она будет принадлежать ему в любой момент, когда он этого захочет, поскольку он не просил у нее ничего, кроме ее тела, да она ничего больше и не давала. Кайла изменилась после их первой ночи — ее робкие попытки казаться самоуверенной переросли в твердую уверенность в себе, и это невольно восхищало Брета.
 Он мог делать с ней все что хотел — но именно так он мог бы обращаться и с фарфоровой куклой. Это наполняло его решимостью добиваться от Кайлы искреннего отклика, и всякий раз, когда он брал ее, начиналась борьба характеров, которая в конечном итоге заканчивалась ее капитуляцией. Решимости и воли ей было не занимать, но ее чувственное тело оказалось более податливым.
 И сейчас, разметавшись на белоснежных простынях, полыхая от жара и неровно дыша, Кайла наблюдала затуманенным взором из-под прикрытых ресниц, как он ласкал ее тело. Каждое прикосновение все сильнее возбуждало ее, и она все более жадно ловила ртом воздух. Брет целовал ее подрагивающие губы, и она наконец приоткрыла их, ответила на поцелуй и обвила руками его шею. Перебирая пальцами шелковистые пряди волос, он осыпал поцелуями ей щеки, шею, уши. Он не только целовал, но и покусывал, легонько дул на ее кожу — и Кайла застонала. Его рот опустился ниже, пробуя на вкус нежную округлость грудей, еще ниже — к упругому атласному животу. А затем стал целовать выпуклый холмик в рыжевато-золотистых завитках.
 Ошеломленная сладостными ощущениями, Кайла вскрикнула и невольно приподняла бедра, однако в следующее мгновение обеими руками схватила его за волосы и потянула вверх. Брет приподнял голову и пробормотал:
 — Проклятие! Что ты делаешь?
 Щеки Кайлы залил стыдливый румянец, и она снова стала оттаскивать его голову от своих бедер.
 — Хочу задать тебе тот же вопрос.
 — Может, это преждевременно, но в один прекрасный день ты сама пожелаешь, чтобы я сделал тебе это. — Он переплел свои пальцы с пальцами Кайлы и поднял ее руки над головой, прижав к подушке. Брет лег на нее и увидел, как широко раскрылись ее глаза и как она нервно провела языком по пересохшим губам.
 И лишь когда Брет быстро и решительно вошел в нее и ритмично задвигался, Кайла наконец сдалась. На каждый его толчок она отвечала энергичным поднятием бедер и негромкими вскриками, что распаляло его еще сильнее.
 Когда все было кончено и Кайла, усталая и влажная, замерла под ним, Брет поднял голову и удовлетворенно посмотрел на нее. Потрогав завиток на ее щеке, он проговорил:
 — Вот так бы давно, фитюлька. Я бы всегда пошел тебе навстречу. Ты стоишь тех денег, которые я тебе заплатил.
 Кайла напряглась, лежащая на его плече ладонь сжалась в кулачок. Сдавленным шепотом она сказала:
 — Несмотря на изрядную сумму, которую вы положили на мое имя, вы мною не владеете. Вы можете купить мое время, но мое тело и душа по-прежнему принадлежат мне.
 — Ты ошибаешься, дорогая, я владею и этим. — Брет провел ладонью по набухшим соскам. — И этим. — Он положил руку на золотистый холмик между ее бедер. — Я заплатил за это, и это все мое.
 — Разве? Думаю, что нет. — Кайла слегка пожала плечами. — Все это принадлежит мне. Просто вы пользуетесь этим до тех пор, пока не устанете от меня. Кстати, когда это случится? Скоро? Вы скоро отпустите меня?
 Взглянув на Кайлу, Брет увидел насмешливые искорки в ее глазах и тихо чертыхнулся. Он слез с кровати, испытывая раздражение и разочарование, хотя она и не продемонстрировала такой же строптивости, как на вечере у леди Сефтон, когда оказалась с ним на веранде. Возможно, тогда он повел себя слишком дерзко, однако и ее возражения не произвели на него впечатления. Подобные отказы он слышал сотни раз, и заканчивалось все тем, что женщина оказывалась в его постели.
 — Проклятие! Такие разговоры могут положить конец нашей связи, Кайла. Вряд ли наша сделка останется в силе больше недели.
 — Вы аннулируете договор, сэр? — Несмотря на спокойный тон и легкую улыбку, голос ее слегка дрогнул. — И выбросите меня, не заплатив? Полагаю, это не очень справедливо.
 Все эти хитрости были знакомы Брету, и он сурово сказал:
 — Не жди, что получишь больше, чем заработаешь.
 Кайла приподнялась на локтях, и золотистые волосы скользнули вниз, обрамляя ее лицо и ниспадая на обнаженные груди с тугими сосками.
 — Если я чего-то жду и о чем-то мечтаю, то лишь об одном — не подпускать тебя к себе.
 — Господи! Я ведь не волк и не бешеная собака, чтобы не подпускать меня.
 — Это лишь дело времени.
 Фраза была произнесена мгновенно, ледяным тоном, при этом Кайла вскинула вверх бровь, и Брет не удержался от язвительной реплики:
 — В таком случае ты не будешь скучать по мне в течение нескольких следующих дней. Утром я еду в Лондон, чтобы способствовать успеху своих кузин, а также принять поздравления друзей в связи с приобретением новой любовницы. Не исключено, что наш публичный отъезд мог вызвать немалый интерес к тебе, дорогая. Если хочешь, я подумаю об интересных и выгодных предложениях для тебя. Тебя может пожелать пригласить к себе на ночь брат принца, а возможно, и сам принц. Для тебя это будет шаг наверх — в смысле положения, но отнюдь не денег, поскольку оба они отчаянные прожигатели жизни. Когда у нас с тобой все будет кончено, я буду рад передать тебя в другие руки, так что тебе следует определиться.
 Лицо Кайлы побледнело настолько, что глаза стали похожи на два горящих самоцвета. Она не проронила ни слова, но если можно представить себе адское пламя, то именно такое пламя загорелось сейчас в ее глазах.

 Глава 11

 Нельзя сказать, чтобы Кайле стало спокойнее от того, что Брет не делил с ней ложе и не зашел повидаться до своего отъезда из Риджвуда. Она поняла, что он уехал, не навестив ее, лишь тогда, когда мимо окна проехала его карета. Она проснулась от стука колес, скрипа упряжки и щелканья кнута. Молодая женщина вскочила с кровати, подлетела к окну и успела увидеть черный экипаж, готовый скрыться за высокой изгородью.
 Сквозь кружевные занавески, почти закрытые тяжелыми бархатными шторами, струился тусклый свет, и Кайлой вдруг овладело чувство одиночества. Ей стало грустно и беспокойно. Вроде бы не было причин для грусти — Брет уехал, она может делать что вздумается, не будет страдать от прикосновений его рук, слышать по утрам над ухом его противный голос и просыпаться спозаранку от его ласк, которым она постоянно пыталась противиться, хотя ее сопротивление длилось очень недолго.
 Кайла опустила тяжелые шторы, и комната снова погрузилась во мрак. Брет предельно ясно обрисовал ее положение. Она была его содержанкой, не более того, и если затем станет оказывать подобные услуги кому-то другому, это его мало обеспокоит.
 Прошлепав босыми ногами по роскошному толстому ковру, Кайла снова забралась на кровать и, устроившись на пуховой перине и высоких подушках, уставилась в полог. В воздухе ощущался запах свечей, потухшего камина и еле уловимый аромат бренди. В спальне не топят углем, напомнил Брет новой экономке миссис Линч, он предпочитает запах дерева, а не угля, извлекаемого из недр земли.
 Миссис Линч была женщиной средних лет, с мрачноватым выражением лица, но все же это было лучше, чем иметь дело с мужчиной, который так напугал Кайлу в первый день и которого она с того времени не видела. Годфри. Необычное имя для язычника и дикаря, но Брет лишь засмеялся, когда Кайла сказала об этом, и добавил, что она может обсудить этот вопрос с самим Годфри, если он ее интересует.
 — И не слишком груби, — поддразнил он, приподняв волосы Кайлы над головой и рассматривая их при свете лампы, — иначе у Годфри может возникнуть желание прицепить этот красивый скальп к поясу, если ты поведешь себя с ним невежливо.
 Она вырвала волосы из его руки и не без яда заметила, что, по всей видимости, Бреттоже занимался этим варварским делом. Брет остудил ее ответом:
 — Конечно. А ты ожидала чего-то другого? Очень странно, поскольку англичане это тоже практиковали до американской революции и платили изрядные суммы за скальпы криков и семинолов [11] , причем не только мужчин, но даже женщин и детей. Так что скальпирование не новость, и занимались этим не только туземцы.
 — А Годфри — американский туземец?
 — Он из племени, живущего в западной части Северной Америки. Некоторые называют их команчи. — Брет сделал непонятный жест рукой и усмехнулся. — Или люди Змеи. Предоставляю тебе самой решить, почему они носят такое имя.
 Кайла содрогнулась и закрыла глаза, подумав, что Брет и сам здорово смахивает на дикаря. На варвара. Жестокого. Нецивилизованного.
 Но если бы Кайла вспомнила другие резкие высказывания Брета, например, о том, что Французская революция вряд ли носила цивилизованный характер, равно как и многие события в Древнем Риме и даже в Англии, она бы вынуждена была признать, что жестокость и насилие не знают границ. Разве не помнит она примеров жестокости в Индии, хотя все совершалось во имя мира? Британская колонизация наносила немалый вред как одной, так и другой стороне, опустошительные набеги совершали и те и другие.
 Да, она помнила смутные времена, когда Ричард Уэллесли, брат Артура Уэллесли, использовал британскую армию, чтобы сокрушить враждебно настроенных правителей Индии, пустив в ход дипломатические способности для привлечения на сторону Англии дружественных правителей. Она была еще совсем юной, однако помнит о возникшей опасности, о том, как испугалась мать, хотя папа Пьер успокаивал ее, говоря, что их, как голландцев, не тронет ни одна из сторон. Пусть это и не вполне соответствовало действительности, но ее, ребенка, это тогда успокоило.
 Тем не менее Кайла считала необходимым указать Брету, что несправедливо сравнивать французский террор времен революции с нравами американских туземцев, которые жили в хижинах из шкур и беспрестанно воевали против цивилизованных захватчиков. Это лишь еще больше разозлило его, и тогда она использовала свое единственное верное оружие — молчание.
 Этот метод был наиболее эффективен в отношениях с Бретом, но Кайла пользовалась им осторожно, чтобы оружие сохраняло свою силу. Впоследствии ей понадобится и кое-что посерьезнее, чтобы противостоять надвигающейся буре.
 До последнего времени Кайла чувствовала себя здесь в безопасности и не слышала каких-либо неодобрительных слов в свой адрес. Возможно, первая экономка ее осудила, но с того времени никто даже косого взгляда не бросил в ее сторону.
 Однако сейчас Брет, стоявший между ней и прислугой, уехал, и она должна самостоятельно общаться с представителями класса, который, как ей было известно, безжалостен к тем, кто не удержался на соответствующей их положению ступени иерархической лестницы.
 Лежа на кровати, на которой до этого спала с Бретом, Кайла дождалась момента, когда за дверью послышалось позвякивание посуды на подносе. Укрывшись одеялом, Кайла дала разрешение войти, и на пороге появилась юная Сюзан. В одной руке она держала поднос, второй пыталась закрыть дверь.
 — Доброе утро, мисс. — Миловидная чернявая девушка произнесла приветствие доброжелательно, без малейшего намека на какое-либо неуважение, сопроводив слова открытой улыбкой. Сюзан поставила поднос на стол и принялась расставлять фарфоровые чашки и раскладывать льняные салфетки. — Вы предпочитаете кофе, мисс?
 — Да, пожалуйста. — Кайла встала с кровати и взяла хлопчатобумажный халат, который был настолько велик, что ей пришлось дважды обернуть пояс вокруг талии. Халат этот, по словам Брета, был извлечен из гардероба в другом крыле здания. Кайла тогда не стала продолжать разговор об одежде, но сейчас, уловив любопытный и удивленный взгляд прислуги, сказала, указывая на необъятной ширины рукав: — Должно быть, здесь поместятся две мои руки.
 Сюзан улыбнулась и сделала книксен.
 — Да, мисс, похоже, что так. — Чуть поколебавшись, она добавила: — Простите мою дерзость, мисс, но моя тетя хорошо управляется с иголкой и ниткой. Позвольте мне отнести ей халат. Она сумеет перешить его.
 — Отлично, Сюзан, спасибо тебе. Я буду счастлива заплатить твоей тете, если она перешьет для меня и кое-что еще. Мою одежду пока не привезли, и мне придется обходиться тем, что здесь имеется.
 — Да, мисс. Леди Арабелла гораздо крупнее вас, поэтому неудивительно, что ее одежда вам не подходит.
 — Леди Арабелла — это дочь покойного герцога?
 — Да, мисс. — Сюзан смутилась и, похоже, испугалась, что ее станут отчитывать. — Она очень славная и симпатичная, только гораздо выше вас ростом.
 Речь шла о единокровной сестре Кайлы. Приняв чашку с кофе из слегка задрожавшей руки горничной, Кайла, глядя Сюзан в глаза, сказала:
 — Стало быть, ты знаешь леди Арабеллу. Расскажи мне о ней. Говоришь, она приятная?
 Несколько удивившись, Сюзан кивнула:
 — Да, мисс. Очень приятная. Совсем не такая грубая, как бывают другие. Только не подумайте, что я на кого-то обижаюсь. Мне говорят, что я слишком много болтаю и медленно выполняю свою работу. Что из того? Ведь так оно и есть, хотя я стараюсь не… — Сюзан сделала глубокий вдох, щеки ее вспыхнули. — Ой, меня опять понесло, мисс. Простите меня, пожалуйста.
 — Ничего. — Кайла села на маленький стул у стола и рассеянно взяла мягкую белую булочку. На подносе стояли блюдце со сметаной и небольшая тарелка с фруктами. Легкий завтрак в ее вкусе, без всяких копченых лососей, почек и яиц, как любила тетя Селеста. «Английский завтрак, — подумала, чуть улыбнувшись, Кайла, — вкусный и вполне уместный, когда человек еще толком не оделся». Разумеется, Селеста завтракала в одиночестве и всегда забирала еду в свою комнату. Она осуждала Кайлу за то, что та предпочитает кофе, ибо это не принято в цивилизованном обществе.
 Кайла густо намазала булочку сметаной и снова взглянула на Сюзан, размышляя, как бы побольше узнать о единокровной сестре и в то же время не показаться слишком любопытной или странной. Даже для самой Кайлы было загадкой, почему ей так хочется побольше узнать об Арабелле и обо всей семье, ведь самой Кайлой никто здесь не интересовался. Тем не менее ее мучило любопытство.
 Молодая женщина жевала булочку и вела неторопливый разговор с Сюзан. Мало-помалу она узнавала некоторые подробности об Арабелле, Анне, Алисе и Анастасии. Имена каждой из сестер начинались на букву А, они не очень разнились по возрасту и когда-то частенько наезжали в Риджвуд.
 — Но это было еще до смерти их отца и до того, как нынешний герцог унаследовал титул, — доверительно сообщила Сюзан. — Тут одно время ходили слухи, что Риджвуд продадут и нам придется искать работу в другом месте. Я думаю, что герцог умер как раз вовремя. Ой, только вы не подумайте, что я непочтительно говорю, мисс!
 — Я тебя понимаю, Сюзан, все в порядке. Риджвуду повезло, что нынешний герцог смог спасти его от кредиторов.
 Сюзан закивала. По всему Лондону говорили, что смерть спасла старого герцога от банкротства. Очевидно, ее отец был неспособен ни вести свои дела, ни наладить личную жизнь. Вздохнув, Кайла бесстрастным тоном спросила:
 — А ты видела покойного герцога, Сюзан?
 — О да, мисс, несколько раз.
 — И как он тебе показался?
 Переминаясь с ноги на ногу, Сюзан уставилась в пол, она напоминала попавшую в западню мышь.
 — Он был… он был… довольно приятный джентльмен, мисс… Но такой тихий, что… что иногда казалось, будто его здесь вообще нет. — Сюзан подняла взгляд, слегка нахмурилась, карие глаза ее стали вдруг серьезными. — Я не хочу показаться неуважительной, но как-то слышала… Кто-то сказал, что от него осталась лишь оболочка. Я не знаю, что имелось в виду… мне не объяснили, а я не решилась спросить.
 Кайла ничего не сказала. Она сидела, глядя в пустую чашку и думая о человеке, который был ее отцом. Сюзан истолковала ее молчание по-своему и решила, что Кайла неодобрительно отнеслась к ее словам. Она стала испуганно объяснять, что не имела в виду ничего плохого и что просит у мисс прощения.
 Встрепенувшись, Кайла удивленно подняла глаза и улыбнулась:
 — Ты ничем меня не обидела, Сюзан. Просто я много слышала о покойном герцоге, но мне не довелось с ним встретиться. Это лишь проявление любопытства с моей стороны.
 — Хотите увидеть его портрет, мисс? Он висит в восточном крыле, в комнате, что находится за спальней, где останавливалась герцогиня — вдовствующая герцогиня, когда сюда приезжала. Это было еще до того, как нынешний герцог приехал из Америки. А потом она перестала приезжать в Риджвуд.
 — Говоришь, здесь есть его портрет? — Пальцы Кайлы слегка дрожали, когда она ставила чашку на поднос. Она поднялась и затянула пояс настолько туго, что стало трудно дышать. — Да, Сюзан, мне очень хотелось бы взглянуть на его портрет.
 Счастливая от того, что может услужить, Сюзан повела Кайлу по длинным, устланным коврами коридорам, мимо просторных, обставленных массивной мебелью комнат, окна которых были задрапированы тяжелыми бархатными шторами, мимо портретов людей в старинных одеждах, взирающих на нее со стен. Эти люди были ее предками? Найдет ли она что-то общее между ними и собой? Ведь она им родня, как и Брет, хотя его родство более отдаленное. Как странно, что он, дальний родственник, унаследовал всю недвижимость. А она, хотя всем этим владел ее отец, не получила ничего. Даже зеркальца или фарфоровой чашки.
 Горько сознавать, что по воле обстоятельств она оказалась чужой в доме, где когда-то жил ее отец, где он спал, читал, играл в карты или курил трубку в библиотеке, где стены обиты панелями черного дерева, где хранятся сотни и сотни книг в кожаных переплетах и находится огромный глобус, который можно заставить вращаться легким прикосновением пальца… Интересно, бывала ли здесь мама? Имела ли Фаустина право посещать эти апартаменты или общалась с герцогом только в городском доме?
 Все это казалось невероятным. Неужели в этих комнатах — а всего их здесь было, как ей сказали, триста сорок две — когда-то звучал смех? Все комнаты были меблированы, на окнах висели тяжелые шторы. Внешне этот дом из розового кирпича являл собой весьма внушительное зрелище. Он выгодно отличался от запущенного и малопривлекательного Эшли, хотя красота его и казалась холодной.
 Когда Сюзан остановилась перед узкой дверью, Кайла внезапно испугалась, словно отец был жив, находился сейчас в этой комнате и собирался впервые встретиться с ней. Конечно же, его здесь не было, а был лишь его портрет, висящий на прочном шнуре на стене. Кайла медленно приближалась к портрету, вглядываясь в черты человека, который смотрел на нее с еле заметной грустной улыбкой. Ее поразили глаза отца — казалось, они следили за ней. Но больше всего поразил Кайлу их необычный цвет. Они были голубовато-зелеными. Странно увидеть свои собственные глаза на лице незнакомого мужчины. Кайла остановилась, подняла вверх дрожащую руку и, чуть помешкав, дотронулась до холста.
 Очень глупо. Холст был холодный, хотя изображенный на нем человек смотрелся как живой и, казалось, в любой момент мог заговорить. Что бы он сказал ей, если бы она пришла к нему, когда он был жив? Признал бы ее? Стал бы плакать? Раскрыл бы ей объятия или повел себя так, как его вторая жена и дальний родственник, то есть решительно и хладнокровно отверг бы ее?
 Ей хотелось продолжать ненавидеть отца. Так было легче. Однако в его лице было столько печали и затаенной боли, что у Кайлы не нашлось сил и дальше пестовать свою ненависть. Даже несмотря на ту боль, что он причинил ее матери.
 — Портрет написан очень давно, — негромко пояснила Сюзан. — Когда герцог умирал, он выглядел совсем иначе, потому что тяжело болел. Он умер в своем городском доме, и мы его не видели с лета.
 — Он умер, кажется, зимой.
 — Да, мисс. В канун Рождества. Я слышала, что в тот год из-за его смерти никто в доме не получил подарков. Правда, в последнюю минуту старик Рид вспомнил, что коробки с подарками не были розданы, срочно позвал людей на кухню и наскоро их одарил. Моя кузина Бекки работает в городе, от нее я и узнала об этом. Она горничная и рассказывает мне много интересного, когда приезжает в отпуск. Ой, мисс, да вы не хотите об этом слышать.
 — Нет, Сюзан, мне было интересно это узнать. — Кайла отвернулась от портрета, но он все стоял перед ее мысленным взором: знакомые глаза и печальное лицо словно напоминали ей о потере. И эта потеря измерялась не просто утратой денег, или прав, или еще чего-то материального. Ее лишили отца и сестер. И уже слишком поздно, чтобы как-то исправить положение. Теперь, даже если ей удастся выбраться в Лондон, весьма сомнительно, чтобы ее иск рассматривался всерьез. Скорее всего он вызовет у судьи лишь презрительный смех.
 Кайла и раньше понимала, что ее шансы на успех невелики. А сейчас, когда ее репутация пострадала, они были просто ничтожны. Ей оставалась лишь одна дорога — та, которую указал Брет, когда привез ее в Риджвуд.
 Позже, сидя в саду с книгой на коленях, — сосредоточиться на чтении Кайла была не в состоянии, — она пришла к выводу, что ей придется покинуть Англию. Но куда ей направиться? И что ее ожидает? Если она действительно превратилась в женщину, которая переходит под опеку то одного, то другого мужчины, здесь у нее будущего нет. Да она и не сможет с этим смириться. Страшно подумать, что с ней будет, когда ее пребывание здесь подойдет к концу. Как станут смотреть на нее люди и как она сама будет смотреть на себя? Доживать свой век ей придется в какой-нибудь жалкой лачуге, и, одинокая, всеми забытая, она будет лишь вспоминать о своей светлой мечте.
 Испания. Или даже Франция. Наполеон сейчас опять в плену и находится на Эльбе. Во Франции дела обстоят несколько иначе — у женщин бывает много любовников, и это не встречает такого сурового осуждения, как здесь. Возможно, тетя Селеста поедет вместе с ней, и они станут жить в деревне, в симпатичном маленьком домике, окруженном виноградником, где не будет сырости и промозглости, но будет солнечно и тепло. А если она накопит достаточно денег, то, возможно, к ним приедет и папа Пьер, тем более что там почти так же тепло, как в Индии. Да, это было бы чудесно, лишь бы Уолвертон заплатил ей обещанную сумму. Если она уедет сейчас, он не заплатит ей ни единого пенни, об этом он недвусмысленно заявил.
 Запрокинув голову вверх, Кайла стала смотреть на густые кроны величественных дубов, которые росли на этом месте уже лет двести. На ухоженных площадках возвышались статуи, из открытых ртов рыб в каменном бассейне били струи воды.
 Что помешает ей выполнить условия сделки, которую она заключила с Бретом? Если верить слухам, он не держал любовницу долго и через какое-то время заменял ее новой. Оставаться с ним за деньги было не так уж и глупо. В конце концов, ей больше нечего терять — об этом Кайла постоянно напоминала себе, когда начинала сокрушаться по поводу случившегося. Она свободна и может уехать во Францию, стать совершенно независимой, завести себе любовников, если пожелает… а может, даже и мужа.
 Но прежде всего она должна выбросить из головы мысли о допущенной по отношению к ней несправедливости, ибо они ничем ей не помогут. Равно как не поможет непонятное чувство горести, которое Кайла иногда испытывала при взгляде на Брета, или необъяснимое волнение, появлявшееся всякий раз, когда он смотрел на нее, касался ее, или когда она порой мечтала по ночам, будто он по-настоящему нежен с ней и любит ее.
 Кайла закрыла глаза, стараясь выбросить все мысли из головы, ни о чем не думать, а лишь слушать успокаивающее пение птиц, шелест листвы да шум фонтана. Воздух был напоен запахом цветов, который она затруднялась определить. Жасмин? «Нет, слишком рано для этих мест», — рассеянно подумала она. Дни уже стали теплее, а вот ночи все еще прохладные. Возможно, это пахнет бирючина — вон какие гроздья крошечных цветов.
 — Извините меня, мисс.
 Низкий грудной голос вывел Кайлу из задумчивости. Она резко выпрямилась, и книга соскользнула с ее колен на траву. Перед ней возвышался Годфри. Темное лицо его было бесстрастным и невозмутимым.
 — Д-да? В чем дело?
 Если он и заметил ее нервозность — а иначе и быть не могло, — то не стал это комментировать и вежливо поклонился. На нем были бежевые брюки, белая рубашка, парчовый жилет, что плохо сочеталось с длинной косой на спине.
 — Желаете пить чай здесь, в саду, или хотите перейти в гостиную, мисс?
 — Я… пожалуй, в гостиной, благодарю вас. Уже так поздно? Я не заметила… такой приятный день. — Слова невольно сорвались с ее уст и прозвучали довольно глупо, но Кайла была не в силах остановиться. — Не по сезону тепло, хотя я пока не очень привыкла к английской погоде и к английской весне… А вы?
 — Это моя вторая весна здесь. До этого я бывал здесь еще мальчиком. Мне здешняя погода кажется приятной, хотя и сырой по сравнению с той. к которой я привык дома.
 — Дома? Вы имеете в виду Америку?
 Годфри кивнул, солнечный свет отразился в его черных глазах. Несмотря на подчеркнутую почтительность, он походил скорее на хозяина, чем на слугу.
 — Да, разумеется. Там все по-другому. У нас там обширные бесплодные равнины, зато целая радуга красок, даже в пустынных районах. Мне приходилось видеть места с разноцветными скалами и кактусами. Очень красивое зрелище, знаете, у кактусов бывают очень красивые цветы.
 Смущение и беспокойство Кайлы исчезло. Она поднялась, разгладила одной рукой юбки, а другой приняла протянутую Годфри книгу, которую она обронила.
 — Спасибо, Годфри. Я могу вас так называть?
 — Если вам угодно.
 — Но я полагаю, это не настоящее ваше имя.
 Улыбка тронула уголки его точеного рта.
 — Нет, не настоящее.
 — Не будет ли дерзостью с моей стороны спросить, как ваше настоящее имя?
 — Нет, но я сомневаюсь, что вы поймете, если я произнесу его на моем родном языке.
 — А-а, на языке, на котором вы говорили с Бретом после первой… моей ночи здесь?
 Годфри слегка прищурился, когда Кайла запнулась и покраснела, однако кивнул.
 — Да. Изавура. По-английски — Бешеный Медведь.
 — Почему вы сменили имя?
 — Я посещал школу в Англии вместе с Бретом, и мое имя было трудно выговорить. Поэтому мне дали имя, которое сочли наиболее подходящим. Мне оно понравилось, потому что его корень «God» означает «Бог»и это наводит меня на мысли об отцах, которые были добры ко мне, когда я был совсем ребенком. Проводить вас в дом?
 Кайла приняла предложенную руку, чувствуя себя несколько неловко рядом с великаном мужчиной с лицом дикаря и безупречно светскими манерами. Впрочем, она находила его внешность вполне привлекательной. Он задержался в гостиной, и они заговорили об Индии. Годфри сказал, что всегда мечтал посетить эту страну и поохотиться там.
 — Я представляю, как едет на слоне или стреляет в пантер какой-нибудь индийский раджа. Странно, что Колумб принял Америку за Индию. У нас нет ни одного слона. Зато у нас огромные стада бизонов, которые могут заполнить равнину от горизонта до горизонта. Очень впечатляющее зрелище, хотя и не в такой степени, как слоны.
 Кайла негромко засмеялась. Ни к чему не обязывающий разговор и приятные естественные манеры собеседника рассеяли ее страх перед этим человеком, и он более не казался ей свирепым и грозным. Годфри был умным и общительным, он мог бы чувствовать себя как дома в любой гостиной, если бы, конечно, не его экзотическая внешность.
 — Почему вы не живете в Лондоне? — спросила Кайла, когда наступила пауза. — Я думаю, вы получили бы удовольствие от музеев и галерей.
 — Да, но я уже побывал везде.
 — А может, вы предпочитаете жить здесь, потому что… отличаетесь от других внешне? — Кайла слегка зарделась, затем пожала плечами и с легким смешком сказала: — Надеюсь, я не обидела вас. Вы, должно быть, и сами знает, что ваша длинная коса придает вам весьма колоритный вид.
 Годфри улыбнулся.
 — Мальчиком я носил более традиционную для Англии прическу. Став взрослым, предпочитаю выглядеть так, как мне нравится. Это напоминает мне о моей родине и моей семье. Брету все равно, поэтому я делаю что хочу, хотя это и вызывает немало комментариев и даже шок, когда я появляюсь на публике. — Он слегка пожал огромными плечами. — Кроме того, здесь удобнее в том отношении, что я могу охотиться в лесу, спать под звездами и слушать, как поет песню ветер и шелестят кроны деревьев.
 — Вы так говорите, будто очень скучаете по дому и семье.
 — По дому — да, а семьи у меня больше нет. Я последний из отцовского рода.
 Кайла закуталась в шаль, почувствовав, что ей стало прохладно. Солнце садилось, и гостиную заполняли тени. В доме начинали зажигать лампы.
 — Я знаю, каково быть последней из рода, — после паузы сказала Кайла. — Моя мама умерла, а отца я никогда не видела.
 — Эдвард Ривертон. — Когда она подняла на Годфри удивленные и несколько испуганные глаза, он еле заметно кивнул: — Разумеется, я знаю. И даже если бы я не слышал разговоров на этот счет, то понял бы сразу — вас выдают ваши глаза. У вас глаза отца, мисс Ван Влит.
 Комок сдавил ей горло, и она поспешила отвернуться. Чем объяснить, что Годфри сразу это заметил, а Брет напрочь отрицает? Как и вдовствующая герцогиня. Разве не в состоянии они увидеть, что она похожа на покойного герцога? Нет, они просто не хотят это признать. Вот и вся разница.
 — По средам, — будничным тоном сказал Годфри, — я совершаю верховую прогулку. Вы ездите верхом, мисс Ван Влит?
 — Да, конечно. Но не будет ли возражать герцог? Я имею в виду… — Кайла запнулась, не решаясь сказать, что прислуге вряд ли позволительно приближаться к конюшне.
 Годфри, очевидно, понял подтекст, он лишь улыбнулся и покачал головой:
 — Брет и я — компаньоны. Я помогаю ему не как слуга, а как равноправный партнер. За этим кроется долгая история, и, возможно, когда-нибудь я расскажу ее вам. Завтра придет портниха, и, насколько я знаю, у нее есть готовая одежда, которую нужно лишь слегка подогнать по вашей фигуре. Вы сможете пользоваться ею, пока не будут доставлены заказанные вами туалеты. Я потребую, чтобы костюм для верховой езды вам сделали в первую очередь.
 — Я буду рада поехать с вами, сэр, хотя и не уверена, что это доставит такую же радость герцогу.
 — Со стороны Брета не будет никаких возражений, если вы отправитесь со мной.
 Чуть поклонившись, Годфри простился и покинул гостиную. Тени густели и превращались в сумерки. Весьма загадочный человек. Кайла вдруг подумала, что Годфри, пожалуй, более цивилизован, нежели сам герцог. Как все, однако, странно! И до чего обманчива внешность.
 Селеста дю Буа сжала лежащие на коленях руки в кулаки с такой силой, что побелели суставы. Как он посмел! Ей стоило немалых усилий сдержаться, чтобы не разразиться встречными обвинениями.
 Герцог Уолвертонский оперся локтем о каминную доску и смотрел на посетительницу взглядом, полным враждебности.
 — Леди дю Буа, как я уже сказал, ваша крестная дочь отправилась со мной по своей воле. Я не тащил ее насильно, она не сопротивлялась, не пинала меня ногами и не рыдала в моей карете, что бы и как бы вам об этом ни рассказывали.
 — Я уверена, вы меня правильно понимаете, — непреклонно повторила Селеста. — Я приехала требовать, чтобы вы вернули мою крестную дочь в целости и сохранности.
 — Кайла — взрослый человек. Если она желает к вам вернуться, разумеется, она может это сделать. Я не держу ее, словно пленницу, под замком. — В глазах Уолвертона сверкнули насмешливые огоньки, и он, растягивая слова, добавил: — У нее есть собственные деньги, о чем мы с ней договорились, и есть право выбора. Если она предпочитает освободиться от моей опеки, она вольна сделать это в любое время. Лишившись, разумеется, оставшейся части суммы, которую я ей предложил. В то же время у нее останется немало денег, если она захочет поступить по-своему. Так в чем проблема?
 — Проблема в том, ваша светлость, — процедила сквозь зубы Селеста, — что вы нанесли непоправимый урон репутации Кайлы… вынудили ее уехать с бала вместе с вами.
 — Ясно. Ей следовало встретиться со мной тайком. Но меня это не устраивало.
 — Мне тоже ясно. — Селеста сделала паузу, подыскивая слова, чтобы как можно точнее выразить свою мысль. — Вы сочли необходимым сделать достоянием общества ее нынешнее положение, и ваш поступок имеет непосредственное отношение к усилиям Кайлы восстановить доброе имя матери?
 — Чтобы обелить имя ее матери, в Англии не хватит белой краски, и вам это известно. — Селеста отшатнулась при этих словах, а герцог слегка прищурился. — Фаустина Оберж была куртизанкой, если выражаться деликатно. Чего вы обе ожидали? Что я позволю себя шантажировать? К счастью, я нашел Кайлу привлекательной, иначе она давно оказалась бы за решеткой за попытку вымогательства.
 Сердито фыркнув, Селеста быстро поднялась на ноги.
 — Ваша светлость, я расцениваю ваши слова как оскорбление. Нельзя считать шантажом попытку исправить несправедливость, совершенную в прошлом. Неужели вы считаете себя настолько безгрешным, что в вашем сердце не найдется хоть капелька сочувствия к тем, с кем жизнь обошлась несправедливо? Неужели вы не испытываете сожаления?
 — Если бы оно даже и было, весьма глупо сообщать об этом всему свету, тем более что это затрагивает материальную сторону.
 Герцог отошел от камина, и Селеста снова подумала об исходящей от него опасности. Это не могла скрыть ни элегантная одежда, ни великолепный, обставленный дорогой мебелью дом. Ее не так-то легко напугать, но в Бретоне Бэннинге была какая-то грозная сила, подумала она со смешанным чувством отчаяния и дерзости. Селеста не намерена была отступать и выдержала его взгляд.
 — Вы можете говорить все что угодно, ваша светлость, но Кайла вовсе не преступница, как бы вам ни хотелось ее таковой представить. Ни в коем случае! Она молода и остро реагирует на несправедливость, но она не вымогательница. Деньги никогда не были ее целью. Для меня — да, были, поскольку я знаю, чего стоит жизнь. Что касается Кайлы, то она думала главным образом о тех страданиях, которые перенесла ее бедная мать. Ваш кузен был гадким и порочным человеком, и вы не можете это отрицать.
 — У меня нет намерения это отрицать. Я едва знал его, но я не настолько наивен, чтобы считать его ходячей добродетелью. В то же время его репутация не вызывает вопросов. Весьма сомнительна юридическая сторона его брака, о чем я и заявил. — Уолвертон слегка нахмурился, вперив в Селесту взгляд серых холодных глаз, затем более мягким тоном сказал: — Я знаю, вы любите Кайлу. Я не обидел ее. Когда мы расстанемся, я сделаю так, что у нее будет больше денег, чем ей потребуется.
 Селеста издала горестный вздох:
 — Однако вы не дадите ей того, чего она больше всего хочет. До… этого происшествия у нее был шанс найти свое счастье, выйти замуж, иметь детей и жить спокойно и тихо. Именно об этом она всегда мечтала. Она грезила о любви. А кто женится на ней теперь? Разумеется, никто из так называемых порядочных джентльменов. После случившегося это невозможно. И Кайла обречена оставаться чьей-то любовницей до конца своих дней. Вы отняли у нее единственный шанс на счастье, ваша светлость, украли ее мечту.
 — Если я отправлю ее к вам, это вряд ли спасет положение. — Голос Брета звучал твердо, взгляд был холоден, однако мускул на его скуле дрогнул, выдавая истинные чувства. Неужели он все-таки испытывал сожаление?
 — Я надеялась, ваша светлость, что после моего обращения к вам вы проявите благородство. К сожалению, мои надежды не оправдались.
 — Сударыня, будет не слишком благородно возвращать ее вам опозоренной и без денег.
 Селеста выдержала его пристальный взгляд и, глубоко вздохнув, спросила:
 — А у вас хватит благородства жениться на ней, ваша светлость? Дать ей свое имя, чтобы защитить и возместить нанесенный ущерб?
 На лице герцога отобразилось смятение, сменившееся откровенным изумлением. Он покачал головой:
 — Я не имею намерения жениться.
 — Но все мужчины женятся, независимо от того, имеют они подобное намерение или нет. Как иначе вы оставите наследников, которым можно будет передать имя и титул?
 — Дорогая леди дю Буа, возможно, вас это удивит, однако мне глубоко наплевать и на имя, и на титул. Я здесь потому, что так пожелал мой отец, и я чту его последнюю просьбу. Это единственная причина, которая объясняет мое пребывание в Англии.
 — Да, я слышала об этом. — Селеста едва заметно улыбнулась. — Но из-за того, что вы не хотите жениться, моя крестная дочь должна отказаться от мечты выйти замуж. И именно вы лишили ее такой возможности.
 — Что бы вы ни говорили и ни думали, это не было лишь моим решением. Если бы она захотела, то могла отказать мне на балу у леди Сефтон и поступать так, как считала нужным. Кайла предпочла пойти со мной и тем самым поставила под угрозу свою репутацию.
 — Мне было бы весьма интересно услышать от самой Кайлы версию этой истории. — Селеста стала сердито натягивать перчатки. «Проклятие! У этого типа на все есть ответ, — в отчаянии подумала она. — Как я могу помочь Кайле, если он ни признает себя виновным?»
 Селеста хмуро посмотрела на герцога:
 — Полагаю, вы не позволите мне навестить Кайлу в вашем загородном доме?
 Улыбка коснулась губ Уолвертона. Он взял ее под руку и повел к двери, давая тем самым понять, что разговор окончен.
 — У вас скоро появится возможность услышать версию Кайлы, леди дю Буа, поскольку на следующей неделе я намерен привезти ее в Лондон. Пора покончить со слухами, что я похитил девушку и держу ее у себя против воли.
 Селеста повернулась к двери.
 — Ваша светлость, я надеюсь, что вы не станете подвергать Кайлу позору большему, чем она уже испытала.
 — Миледи, все будет зависеть от нее.
 Это было самое лучшее из того, что было сказано Уолвертоном. По пути домой Селеста с беспокойством размышляла о том, как бы Кайла не навредила своей репутации еще больше. Она немедленно напишет ей подробное письмо и объяснит ситуацию. Но при этом следует проявить максимальную осторожность, не написать ничего такого, что герцог может счесть оскорбительным, случись ему прочитать письмо. Не было почти никакой надежды, что он питает нежные чувства к Кайле, но нельзя же переходить границы. Ах, если бы в Англии дела обстояли так, как во Франции, где не считалось большим преступлением, если женщина имеет любовников. Там репутация женщины от этого не только не страдала, но нередко выигрывала.
 Однако они не во Франции. И Кайла должна найти способ уменьшить ущерб, нанесенный Уолвертоном ее репутации.




 ЧАСТЬ II



 Глава 12

  Поместье Риджвуд, Англия. 
  Май 1816 года 
 Портниха приехала вовремя, как и обещала, и за два дня сшила несколько комплектов одежды. Кайла стояла перед зеркалом в темно-синем костюме для верховой езды и изучала свое отражение. Костюм сидел великолепно. Он выгодно подчеркивал ее грудь, рукава короткого жакета доходили до запястий, юбка ниспадала складками, достигая щиколоток. Из-под жакета выглядывала блузка, отделанная белоснежным кружевом под самой шеей. Кайла также заказала сапожнику ботинки, модистке — шляпку, которые были своевременно доставлены.
 Брет все еще не вернулся из Лондона, и Кайла старалась не думать о том,
 чем он там занимается. Она, как было условлено, встретилась с Годфри у парадной лестницы. Было раннее утро, на изумрудной траве блестели крупные капли росы. В воздухе пахло свежестью. Кайла с наслаждением вдохнула пахнущий цветами воздух и улыбнулась Годфри, предложившему ей руку.
 — Слуги начнут сплетничать, сэр, — сказала она, негромко засмеявшись.
 Годфри улыбнулся в ответ:
 — Пусть, это заставит Брета задуматься. Может, после этого он не станет задерживаться в городе, когда здесь его ожидает такая красивая женщина.
 О ее подлинном статусе не было произнесено ни слова, и Кайла была признательна Годфри за это. Должна она благодарить Брета или Годфри, Кайла не знала, но так или иначе, с тех пор, как миссис Уилсон покинула дом, никто из слуг не выказывал ей даже намека на неуважение.
 Через несколько минут Годфри и Кайла ехали на красивых горячих скакунах по лесу, который начинался сразу за конюшней и тянулся на многие мили. Временами лес сменялся поросшими травой лугами. По ясному голубому небу ветер гнал легкие белесые облака. Вначале Годфри и Кайла пустили лошадей рысью, затем заставили их перейти на шаг.
 Годфри сидел в седле так, будто составлял с лошадью одно целое. Длинные мускулистые ноги крепко сжимали бока скакуна, и казалось, что Годфри мог вполне обойтись без седла и стремян. Кайла сидела, конечно же, в дамском седле и завидовала непринужденности, с какой восседал Годфри, о чем не преминула ему сказать.
 Он засмеялся:
 — У нас дома женщины ездят так же, как и мужчины. Это более практично. А учатся они этому сызмальства.
 — Все это сильно отличается от того, к чему я привыкла. В Индии, где я провела детство, существуют огромные, различия между классами, или кастами. К тем, кто не входит в одну из четырех высших каст, относятся так, словно они вообще не существуют. Их называют неприкасаемыми и считают нечистыми.
 — Только четыре касты? В Америке много различных каст, только их называют племенами. Я из племени команчей, но оно подразделяется на различные кланы. Некоторые живут совсем в других районах, у них свои законы, есть враждующие друг с другом кланы. А четыре касты — это очень мало.
 — Это не совсем так. Четыре главные касты. Брамины — каста священников, кшатрии — каста воинов, вайшьи — каста купцов и шудры — каста рабочих. Помимо них, существует множество различных каст и подкаст, в зависимости от рода занятий. В Индии очень сильно влияние семьи. Как правило, семьи очень велики и тесно спаяны. Управляет ими старейший. Мне все это казалось чрезвычайно любопытным.
 — В самом деле. Возможно, вы когда-нибудь приедете в Америку. Думаю, вам там понравится. Там нет такого строгого деления на классы или касты, о тебе судят по твоим действиям, а не по происхождению или состоянию. Конечно, как и повсюду, могут найтись люди, которые будут подходить к вам со своими мерками.
 Кайла потеребила повод и нахмурилась. От свежего ветра лицо у нее разгорелось. Она взглянула на Годфри, но он смотрел прямо перед собой. Когда Кайла попыталась что-то сказать, он поднял руку, призывая к молчанию.
 — Хотите пережить небольшое приключение? Если, конечно, у вас хватит смелости.
 Не зная, о чем речь, но уверенная в том, что Годфри не подвергнет ее опасности, Кайла после небольшой паузы кивнула:
 — Конечно. Что-нибудь вроде катания на слонах?
 — Почти, — засмеялся Годфри. — Вероятно, не столь экзотично, но довольно интересно. В таком случае, вперед.
 Кайла последовала за ним. Они углубились в лесную чащу. Весело щебетали птицы, ритмичный бег лошадей настраивал на умиротворяющий лад. Вдруг до нее донеслись звуки веселой мелодии, довольно своеобразной — во всяком случае, ничего похожего она никогда не слышала.
 Потянуло дымком. Внезапно на дорожке появился смуглолицый мужчина, одетый в разноцветные одежды и до зубов вооруженный. Кайла едва не вскрикнула от испуга и резко остановила лошадь. Мужчина расплылся в улыбке, очевидно, узнав Годфри, и поприветствовал его на языке, который походил на испанский.
 Затем он перевел взгляд на Кайлу, и в его глазах отразился неподдельный интерес. Он низко поклонился и произнес по-английски с заметным акцентом:
 — Добро пожаловать, прекрасная леди!
 Кайла вопросительно взглянула на Годфри, который, похоже, также был удивлен поведением мужчины. Он сказал громко, но спокойно:
 — Экий ты повеса, Джованни. Не пяль глаза на леди, она принадлежит Уолвертону.
 Джованни театрально вздохнул.
 — Всегда так: ангелов разбирают еще до того, как я их увижу. Ну хорошо, проходите. У нас есть жаркое в горшке и доброе вино. А малышка Санчия соскучилась по тебе.
 Хитро улыбнувшись и мотнув головой, Джованни нырнул в кусты. Кайла опять вопросительно посмотрела на Годфри.
 — Я знаю дорогу, — сказал он. — Они всегда разбивают лагерь на одном и том же месте, когда приходят сюда.
 Вскоре они подъехали к лагерю, и Кайла поняла, что это цыгане. Она слышала о них, но никогда не видела, и ей было очень интересно. На женщинах были яркие пестрые юбки и кофточки. Еще они носили большие серьги и кутались в красочные шали. Мужчины также впечатляли: все были смуглые и черноволосые, многие носили пышные усы. Одеты они были в широкие разноцветные штаны самых различных фасонов, в рубашки с широкими рукавами и открытым воротом и в короткие жилеты. Выглядели они не менее экзотично и романтично, нежели женщины.
 Горело несколько костров, с визгом гонялись друг за другом дети, лаяли собаки. Откуда-то доносилась исполняемая на неведомом инструменте зажигательная мелодия.
 Годфри помог Кайле спешиться. К ним подошел мужчина, взял поводья лошадей и с притворной растерянностью заморгал, услышав, как Годфри сказал, что надеется получить от него тех же самых лошадей, когда они соберутся домой.
 — Это цыгане? — шепотом спросила Кайла, и Годфри кивнул.
 — Испанские цыгане. Или романские. Раз в год они проходят по этим местам. Брет в отличие от других не прогоняет их. Поскольку они ведут себя прилично и не причиняют вреда, он спокойно смотрит на их забавы и на то, что они задерживаются здесь на неделю-другую. Когда они снимаются с места, то убирают за собой. Если и воруют, то не здесь.
 Кайла с любопытством огляделась вокруг, и Годфри подумал, что она еще совсем молода и невинна. О чем думал Брет, когда брал ее? Это не доведет до добра, и Годфри сказал ему об этом. В ответ Брет заявил, что у Кайлы алчная натура. Однако Годфри не мог представить, что эта молоденькая девушка была холодной, расчетливой хищницей, у которой на первом плане деньги. Это никак не соответствовало тому, что он увидел в ней за последнюю неделю. Порой она напоминала ему трепетную лань, в которой были и дерзость, и страх. Весьма интересная молодая леди, эта Кайла Ван Влит, нисколько не похожая на других женщин Брета, которые охотно продавали свое тело за пригоршню безделушек или за домик где-нибудь в центральной части Англии.
 Годфри, протянул Кайле руку. Она доверчиво вложила затянутые в перчатку пальцы в его ладонь, и он повел ее через поляну туда, где ярко горели костры. На них поджаривались несколько зайцев и два фазана. От огромного котла шли аппетитные запахи. Пахло диким луком, мясом и приправами.
 Подойдя поближе, Джованни толкнул Годфри локтем и, с улыбкой указывая на котел, сказал:
 — Почему, мой ученый друг, ворованное мясо всегда самое вкусное?
 — Я думаю, от привкуса опасности. Конечно, ты безумный человек. На земле какого-то другого хозяина вас бы сожгли или повесили на первом попавшемся дереве в назидание другим ворам.
 — Но ты видишь, где мы разбиваем табор. — Он широко развел руки. — Это земля Уолвертона, тут человек может быть свободным и тут его не преследуют.
 — Да. Но ты не знал об этом до того весьма неприятного разговора с герцогом в прошлом году. Я хорошо это помню. Только доброта герцога спасла тебя от быстрого конца, как ты понимаешь.
 — Я думаю, помогли моя сообразительность и обаяние, сеньор… А эта леди вызвала у Санчии ревность своей красотой. Это жена герцога?
 Перейдя на диалект Джованни, Годфри сообщил, что Кайла находится под защитой Брета.
 — Так что не советую тебе бросать на нее жадные взгляды, если не хочешь, чтобы ваше пребывание здесь закончилось быстрее, чем вы рассчитывали.
 — Какая жалость! — Джованни вздохнул, его темные глаза засветились, когда он посмотрел на Кайлу. — Может, ей захочется послушать наши песни и посмотреть танцы, а?
 — Не могу говорить за молодую леди, но что касается меня, то мне веселье по душе.
 Кайла заинтересовалась предложением и приняла его с неожиданной готовностью.
 — Да, я бы с удовольствием послушала. Я ведь никогда не видела настоящих цыган, — призналась она, — так что мне будет очень интересно.
 Годфри усадил Кайлу на деревянный, покрытый материей стул поближе к костру и встал неподалеку от нее, наблюдая за тем, как красивые молодые мужчины с интересом поглядывали на очаровательную гостью. Некоторые из них пытались угостить ее аппетитными кусочками из котла или с шампура, добродушно отталкивая друг друга локтями. Кайла восседала словно приехавшая с визитом царственная особа, с серьезным видом принимая подношения.
 Вскоре мужчины и женщины затеяли пляску, и уже знакомая зажигательная музыка, под которую пляшут испанские крестьяне, снова зазвучала на поляне. Звенели позолоченные браслеты, босые ноги утрамбовывали землю возле костра, взвивались разноцветные юбки, поджарые молодые мужчины отбивали каблуками ритм. Кайла восторженно наблюдала за представлением.
 Толчок в спину заставил Годфри обернуться. Он увидел рядом Санчию. Карие глаза ее сердито сверкали.
 — Значит, это твоя новая любовь? Женщина, которая изображает из себя леди? Я думала, что ты предпочитаешь огонь льду, mi puto [12] .
 Гнев и ревность были написаны на лице Санчии. Годфри взял ее за руку и улыбнулся:
 — Gatita [13] , не торопись с выводами, это часто приводит к ошибкам.
 — Говори ясней, Kojo [14] !
 Веселые огоньки блеснули в глазах Годфри, он сжал руку Санчии еще крепче, увидев, что Кайла с любопытством на них поглядывает.
 — Ты зря устраиваешь сцену, gatita. Это не моя женщина.
 — Не твоя? — Санчия бросила короткий недоверчивый взгляд в сторону Кайлы. — А зачем ты привел ее сюда, куда никто, кроме тебя, не приходит? Ты раньше никогда не приводил сюда женщин. Никогда!
 — Ты совершенно права. — Он привлек Санчию к себе. Гнев ее несколько угас, а надутые губки говорили о том, что она ждала от Годфри дальнейших утешений и объяснений. — Если я никогда не приводил сюда женщину, то зачем бы я привел ее сейчас? Это женщина Брета, а поскольку он уехал, то я подумал, что ей будет интересно встретиться с тобой. И потом, признаюсь, мне хотелось убедиться, что некая кошечка с сердитыми глазами все еще с Джованни, а не вышла замуж и не растолстела за последние шесть месяцев.
 Шутливый тон Годфри окончательно успокоил Санчию, она снова превратилась в улыбчивую искусительницу, хотя и бросила полный сомнения взгляд через плечо.
 — У нее лицо бледное, как молоко или как отварная капуста.
 — Все женщины бледнеют рядом с тобой, моя свирепая красавица.
 На сей раз Санчия улыбнулась вполне искренне и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его в подбородок.
 — Я слишком давно не видела тебя, querido… [15] пойдем со мной.
 — Я не могу оставить ее одну. Позже, вечером, когда она будет в безопасности в Риджвуде, я вернусь.
 Красные, пухлые губки Санчии снова надулись, и, когда она повернула голову, чтобы снова посмотреть на Кайлу, ее сережки в виде крошечных колокольчиков закачались и зазвенели.
 — Тогда, может, ее надо повеселить здесь, чтобы она не очень скучала по тебе?
 Годфри не успел удержать Санчию, и она подбежала к Кайле, уперла руки в бедра, расписанные узорами юбки несколько раз обернулись вокруг ее ног.
 — Я Санчия, — объявила она. — У нас здесь хорошая еда и хорошая музыка. Ты умеешь танцевать?
 — Ну… в общем, да. Но не так, как вы.
 — Это очень просто. Пошли! Я покажу тебе.
 Санчия бесцеремонно потянула Кайлу за собой, затем отступила на шаг назад и критически оглядела ее.
 — Это платье не годится. Ты должна надеть что-то такое, что будет двигаться вместе с тобой, понятно? Пойдем, у меня есть одежда, которая тебе подойдет.
 — Санчия, — нахмурившись, выступил вперед Годфри. — Я не думаю, что это разумно — сразу втягивать ее в это.
 — Втягивать во что? В танец? Фи, ты превратился в старую бабку за то время, пока я тебя не видела! Это танец — и ничего больше! Ей наверняка очень скучно просто так сидеть! Ты ведь хочешь потанцевать с нами, сеньорита, не правда ли? Я подумала, что ты хочешь… — Санчия сжала руку Кайлы, направляя ее к крашеному фургону, который служил ей домом. — У нас почти одинаковые размеры, хотя ты чуть-чуть… тоньше? Ах, не могу вспомнить слова, но у меня есть кофточка, которая должна тебе подойти.
 Кайла беспомощно взглянула на Годфри, но в ее глазах не было ни страха, ни негодования, а читалось, пожалуй, лишь любопытство. Это удержало индейца от возражений. Возможно, приключение отвлечет ее от мыслей, связанных с отсутствием Брета и с его безразличием к ней. Может быть, это снова поднимет ее дух, и она перестанет покорно принимать то, что ей предлагал и говорил Брет. Если бы она показала ему когти, он бы стал больше ее уважать. Годфри хорошо знал Брета, знал, что покорные, легкомысленные женщины очень скоро надоедают ему и он быстро избавляется от них, подарив несколько побрякушек за проведенное с ним время.
 Что-то подсказывало ему, что Кайла Ван Влит отличается от подобных женщин. Боги указывали Брету иной путь. Правда, Брет не особенно верил в эти вещи, хотя на словах поддерживал. Но сам Годфри в это искренне верил и где-то в туманной дымке различал, что судьба этой девушки вплетена в их будущее, что она каким-то образом свяжет две культуры. Он сам не до конца это понимал, но время все расставит на свои места.
 Через несколько минут Санчия вернулась, ведя за собой Кайлу, и Годфри был поражен произошедшей в ней переменой. Кайла была похожа на прекрасную цыганку — босая, в цветастых юбках, волосы распущены и шелковым водопадом накрывают плечи. Годфри выпрямился, выжидая, что последует дальше.
 Музыка смолкла, стихли болтовня и смех детей, а взрослые устремили взгляды на Кайлу. Она стояла, очаровательная и неискушенная, смущенно и в то же время с некоторым вызовом посматривая на разглядывающих ее людей.
 Подняв руку, отчего послышался мелодичный звон колокольчиков, Кайла улыбнулась:
 — А что, я теперь похожа на цыганку?
 Санчия рассмеялась и с явным уважением сказала:
 — Ты гораздо красивее, чем я ожидала. Теперь я понаблюдаю за тобой, nina [16] .
 «Да, — подумал вдруг Годфри, — за ней и в самом деле стоит понаблюдать повнимательней».
 Должно быть, он был не единственным человеком, которому пришла в голову эта мысль. Во всяком случае, трое мужчин тут же бросились к Кайле, предлагая себя в партнеры. Раньше, чем Годфри решился вмешаться, это сделала Санчия. Она насмешливо сказала мужчинам, что они гогочут, словно гуси, и отогнала их.
 — А то я возьму свой острый нож и пырну им гусей, — добавила она. — Пошли со мной, Кайла… Я могу тебя так называть? Хорошо. Я покажу тебе несколько движений, а потом сама выберу для тебя партнера, чтобы тебе не докучали всякие глупые мальчишки. Ты должна быть босиком, но я понимаю, что ты не привыкла к земле, как мы… А ну, Марио, отодвинься!
 Санчия грозно замахнулась на нетерпеливого молодого человека и повела Кайлу к центру лагеря, где находился дощатый настил, отполированный сотнями и тысячами ног. Санчия была блестящей танцовщицей, грациозной и чувственной, обладала совершенным чувством ритма. Она начала медленно, увлекая за собой Кайлу, слегка передразнивая ее первые неуклюжие попытки и постепенно ускоряя ритм.
 Заиграли гитара и скрипка, им стал вторить рожок. Это были мелодии старинных испанских танцев — танцев крестьян, веселых и зажигательных. Санчия танцевала грациозно и самозабвенно и вскоре позабыла о своей ученице. Годфри вспомнил, почему она сразу так привлекла его. Длинные черные волосы развевались вокруг ее смуглого лица, черные миндалевидные глаза притягивали и манили, в них попеременно можно было прочитать то обещание неги и счастья, то игривый и лукавый отказ, и в конечном итоге каждый мужчина начинал думать, что все блаженство мира своими гибкими телодвижениями и грациозными жестами она обещает именно ему.
 Санчия все ускоряла темп. На лице ее выступили капельки пота, черные волосы прилипли к влажным щекам. Музыка достигла финального пика и эффектно оборвалась, а Санчия не менее эффектно опустилась на одно колено, уронила вниз голову, и волосы накрыли не только ее лицо, но и немалую часть настила. Вместе с другими Кайла восторженно захлопала в ладоши, и все вокруг кричали «Оле!»и махали яркими тряпицами и цветами.
 — Изумительно! — восхищенно сверкая голубовато-зелеными глазами, сказала Кайла, обращаясь к Годфри. — Это невероятно красиво! Никогда не видела подобной грации и вдохновения!
 Довольная щедрыми похвалами девушки, которую совсем недавно считала своей соперницей, Санчия полностью забыла о гневе и уговорила Кайлу снова выйти в центр настила. На сей раз она стала учить Кайлу всерьез. Годфри был поражен, с какой быстротой ученица схватывала то, что показывала ей Санчия, почти безошибочно повторяя движения наставницы. Снова заиграла музыка — теперь чуть медленнее, давая возможность Кайле подладиться под ее ритм.
 Санчия выбрала фламенко, побуждая Кайлу к импровизации.
 — Танцуй сердцем, а не ногами… Как будто бы ты танцуешь для любимого, понимаешь? Si [17] , вот так это делается, nina… хорошо.
 Кайла и в самом деле плясала хорошо. Поначалу ее ноги аккуратно и осторожно двигались по деревянному настилу, руки были прижаты к слегка покачивающимся бедрам, щелканьем пальцев она отбивала ритм. Постепенно темп музыки нарастал, ускорялось движение ее ног — пальцы к пяткам, пятки к пальцам, движения все гибче, все свободнее. И вот перед зрителями была уже не начинающая танцовщица, а виртуозная исполнительница зажигательного цыганского танца.
 Годфри был зачарован изумительным зрелищем и смотрел на Кайлу так, словно видел ее впервые. Куда подевалась та застенчивая, замкнутая девушка, за которой он наблюдал в саду, когда она читала книгу и срывала с дерева цветы? Похоже, исчезла навсегда, превратившись в чувственную, обольстительную женщину, которая небрежно вскидывает волосы, простирает руки, а глаза ее и губы, приоткрытые в загадочной улыбке, зовут и манят невидимого любовника.
 Музыка играла все быстрей, и все быстрей становился танец Кайлы. И тогда один из молодых людей присоединился к ней. Его поджарое тело гармонировало с ее гибкой, стройной фигурой. Они попеременно то манили друг друга взглядами и жестами, то расходились. Пятки отбивали о деревянный настил бешеный ритм. Казалось, что для них сейчас ничего на свете не существовало — они танцевали лишь друг для друга.
 Годфри наблюдал за танцем, испытывая весьма противоречивые чувства. Пожалуй, хорошо, что Брет сейчас в Лондоне, ибо он этого не понял бы. Да Годфри и сам был не уверен в том, что до конца все понимает. Из куколки родилась бабочка удивительной красоты и с первого мгновения расправила крылья, явив миру невероятное, захватывающее дух зрелище.
 Поглощенный красочным представлением, Годфри обернулся лишь тогда, когда услышал за спиной знакомый голос и увидел прислонившегося к молодому дубку Брета Бэннинга, который, скрестив на груди руки, наблюдал за Кайлой и молодым цыганом. Он перевел взгляд на Годфри и не столько насмешливо, сколько раздраженно вскинул бровь.
 — Зрелище восхитительное, правда, несколько странно увидеть мою дорогую любовницу в объятиях другого мужчины.
 Брет замолчал, ожидая ответной реакции Годфри. Но тот ничего не ответил, с фатальной покорностью решив ждать, что за этим последует.

 Глава 13

 Поначалу Кайла не могла понять, почему внезапно остановился ее партнер и неожиданно смолкла музыка. Кровь стучала у нее в ушах так громко, что заглушала все прочие звуки. Она остановилась, хватая ртом воздух, взмокшая и распаленная, несмотря на прохладный ветерок под кронами деревьев, и удивленно повела вокруг глазами. Кайла все поняла, когда увидела Брета, рот которого искривила сардоническая улыбка. Ей стало ясно, какой гнев вызвало у него зрелище, свидетелем которого он оказался.
 Партнер Кайлы сердито отпрянул от девушки, глаза его сверкнули, он не обратил внимания на попытку Джованни остановить его и направился к Брету.
 — Это был всего лишь танец, senor [18] , что в этом плохого? Или вы боитесь потерять ее?
 Это, кажется, позабавило Брета.
 — Не надо льстить себе. Женщина вроде этой не расстанется с деньгами ради любви.
 Кровь прилила к разрумянившимся щекам Кайлы, когда она услышала бесцеремонные и безжалостные слова Брета. Ее руки сжались в кулаки. Да как он смеет! Хотя, конечно же, он смеет все что пожелает, разве не он был владельцем всех этих угодий? Да, это так, и он может прогнать несчастных цыган, даже если будет надвигаться ночь и гроза, он может даже повесить их, и никакой английский магистрат и пальцем не пошевелит, чтобы помешать ему. В конце концов, цыган в этой стране считали бичом Божьим, и, хотя подобное мнение вряд ли было справедливым, ничего не предпринималось для того, чтобы изменить положение.
 Молодой цыган, сердито бормоча что-то себе под нос, двинулся к Брету, однако тут же остановился как вкопанный, услышав резкий окрик Джованни. Брет казался лишь слегка удивленным реакцией молодого цыгана, однако Кайла заметила, что тело его угрожающе напряглось.
 — Ваша светлость, — проговорила она, смиряя свой гнев под суровым взглядом Брета, — надеюсь, вы правильно все поняли.
 — А что здесь можно неправильно понять, фитюлька? — Брет снова скривил губы в улыбке, хотя от этого тон его не стал менее угрожающим. — Или ты хочешь в чем-то признаться?
 — Не будьте идиотом, — Кайла не дала сорваться с языка тому, что она хотела бы высказать Брету, помимо этих слов. Не следует подвергать риску цыган, которые никому здесь не причинили вреда. Брет был вполне способен сделать вид, что он что-то неправильно понял. Разве не так он обычно ведет себя с ней?
 С трудом выдавив улыбку, Кайла лишь слегка пожала плечами:
 — Я всего лишь танцевала.
 — Это я видел, фитюлька.
 Более резко, чем ей бы того хотелось, Кайла огрызнулась:
 — Не называйте меня так!
 — Как — фитюлькой? — Брет оттолкнулся от дерева и спокойным, грациозным шагом направился к ней, что заставило Кайлу вспомнить о вышедшей на охоту и подкрадывающейся к добыче пантере. Он взял ее за запястье, поднес руку ко рту и холодными губами прижался к горячей ладони. — Это всего лишь ласковое обращение. Оно раздражает тебя?
 Почувствовав себя неловко, Кайла смогла лишь коротко кивнуть. Все теперь уставились на них. Молодой цыган — партнер Кайлы по танцу — выпал из поля всеобщего внимания, напряжение как-то разрядилось, люди стали потихоньку расходиться. Уголком глаза Кайла заметила, что Годфри остался на прежнем месте.
 — Но почему ты злишься, когда я называю тебя фитюлькой? Вероятно, есть и другие, более подходящие слова, но это мне кажется вполне безобидным.
 Кайла вырвала руку.
 — Я не фитюлька, не безделушка и не хочу, чтобы на меня смотрели как на безделушку или называли так.
 — Ну, в этом ты ошибаешься. — Брет взял ее под руку и повел с поляны, освещенной вечерним светом и кострами, мимо Джованни, мимо разрисованного фургона с огромными колесами.
 Кайла увидела взмыленную лошадь, ожидавшую поодаль, и нисколько не удивилась, когда он двинулся в ту сторону. Повернув Кайлу к себе лицом и прижав спиной к вздымающемуся влажному боку животного, Брет посмотрел ей в глаза.
 — Фитюлька — это симпатичная игрушка или малоценная безделка. Вроде тебя, Кайла. Славная, красивая, которую всегда можно заменить другой. — Он провел пальцем по щеке и дотронулся до дрожащих губ девушки. — Так что, как видишь, вполне подходящее имя.
 Кайла ударила его по руке и, задыхаясь от гнева, прошипела:
 — Будь ты проклят!
 — Меня проклинают уже много лет, фитюлька. Так что не ты первая шлешь проклятия на мою голову… Поехали, иначе скоро станет темно и не будет видно дороги.
 Не дав ей времени возразить, он обнял ее за талию и посадил на лошадь. И так же быстро, не позволяя ей опомниться, вскочил в седло и потянулся за поводьями. Продолжая клокотать от гнева, Кайла откинула прядь волос, упавшую ей на глаза, и увидела стоящего неподалеку Годфри, который все так же безмолвно наблюдал за ними. У нее шевельнулась слабая надежда.
 — Годфри…
 — Я увижусь с вами обоими дома, мисс Ван Влит.
 Это был отказ, своего рода умывание рук, и Кайла отступила. В какой-то момент она даже подумала, что этот высокий словоохотливый индеец, поначалу так ее напугавший, примет в ней дружеское участие. Теперь стало очевидным, что она ошиблась.
 Годфри что-то сказал Брету на своем странном языке — должно быть, это был язык команчей. Ответ Брета, резкий и гортанный, походил скорее на рычание, чем на человеческую речь. Затем он направил лошадь по тропе, которая вилась среди деревьев. Между стволами темнел молодой подлесок, и если раньше молодые деревца казались нежными и дружелюбными, то сейчас в них было что-то пугающее. Кайла всем телом ощущала близость Брета, исходящий от него жар, чувствовала взгляды, которые он то и дело бросал на ее ноги, выглядывающие из-под короткой цыганской юбки. Проклятие! Ее одежда осталась в большом деревянном фургоне, в котором пахло специями и дымом, а она едет сейчас в короткой широкой юбке и тонкой кофточке, едва прикрывающей грудь.
 На миг Кайла увидела себя со стороны, в этой хлопчатобумажной кофточке, свободно спадающей с плеч, в тоненькой юбке, которая, как живая, вьется при каждом шаге, без нижнего белья. Ну да, на ней были еще ботинки и чулки. Понятно, почему Брет так отреагировал — вырядилась она довольно вызывающе. Хотя, если рассуждать логично, она не дала ему никаких оснований для подозрений. Было бы сущей глупостью затевать флирт под самым носом у Годфри. Это попросту невозможно, хотя Брет, очевидно, счел это вполне вероятным. А может, он просто использует любой повод, чтобы сорвать на ней зло?
 Постепенно Кайла укрепилась в правильности своего предположения, почувствовав его затрудненное дыхание. Длинные тени ложились на дорогу. Кайла зажмурилась, когда они выехали из зарослей на свет предвечернего солнца. Она попыталась одернуть юбку и услышала насмешливый голос Брета:
 — Слишком поздно играть в скромность, фитюлька.
 Кайла дернула за повод, но Брет жестко пресек ее попытку освободиться. Она сердито сверкнула глазами:
 — Отпустите меня!
 — Нет.
 Его руки, словно железные обручи, обвились вокруг ее талии, не давая ей вздохнуть, и она прекратила сопротивление, умудрившись лишь небрежно пожать плечами.
 — Должно быть, вы испытываете чувство превосходства, когда ведете себя как настоящее животное.
 — За восемь дней я получил о тебе такую любопытную информацию, фитюлька, что уже успел испытать чувство превосходства.
 Что-то в тоне Брета подсказало Кайле, что причина его злости кроется не только в ее участии в танце, и она на всякий случай замолчала. Пока она не узнает подлинную причину его гнева, не стоит его злить.
 Солнце опускалось к горизонту, свежий ветерок постепенно превратился в холодный, тонкая кофточка и короткая юбка Кайлы плохо защищали ее от холода. Она стала дрожать. Брет негромко засмеялся:
 — Трусиха. Неужели тебя не мучает любопытство? Неужели тебе не хочется узнать, что я узнал про тебя? Или ты уже знаешь? Конечно же, ты должна знать. Иначе отчего бы тебе вот так дуться и молчать?
 — Предпочитаю думать, что это нечто загадочное.
 Ее холодный ответ застал Брета врасплох. Некоторое время он молчал, а затем снова рассмеялся. На сей раз не ехидно, а откровенно весело. Кайла смотрела на его руку, держащую поводья, которая по сравнению с белым манжетом рубашки казалась очень смуглой, даже темной. Умные руки. Сильные руки. Мужские руки. Не такие, как у большинства англичан, — бледные, с гладкой кожей, изнеженными тонкими пальцами. В мужских руках, подумала Кайла, есть что-то красноречивое. Они, пожалуй, хорошо раскрывают характер и натуру. Нежные руки — нежная жизнь, грубые руки — суровая жизнь. Применимо ли это к Брету?
 Похоже, нет. Он весьма богат, принадлежит к аристократии, хотя и прожил долгие годы за границей. Если бы он был изгоем, его бы определенно не принимали в высшем свете. Как, например, ее, парию, не имеющую возможности даже выйти замуж.
 — Однако ты остра на язык, — пробормотал он у нее над ухом. Горячее дыхание опалило ее щеку и вызвало дрожь в спине. Брет еще теснее сомкнул руки вокруг ее тела, словно желая согреть. — Тебе надо было одеться должным образом. Я знаю, что портниха уже приходила. Где твоя одежда?
 — Я… Санчия сказала, что я не смогу танцевать в костюме для верховой езды, и одолжила мне свою одежду. — Все это прозвучало как-то неубедительно и глупо, однако Брет не засмеялся, а лишь недовольно пожал плечами.
 — Если ты и впредь станешь обменивать дорогие бархатные вещи на дешевые ситцы, я вынужден буду предложить тебя другому опекуну гораздо раньше, чем планировал.
 Раздраженная не столько его словами, сколько спокойной уверенностью в том, что она охотно согласится перейти в руки другого мужчины, Кайла резко повернулась и свирепо посмотрела на Брета.
 Предвечернее солнце огнем отражалось в его глазах, делая взгляд похожим на волчий. Рот его скривился в усмешке. Сейчас он выглядел настолько опасным и грозным, что лучше его не провоцировать ни на какие действия, подумала Кайла и ограничилась краткой репликой:
 — Ваш намек оскорбителен, сэр.
 — Намек на то, что тебе требуется не один тугой кошелек? Красивые женщины редко обходятся дешево, даже начинающие.
 — Я так понимаю, что вы не будете возражать, если я найду кого-то другого. Что ж, очень удобно. Возможно, ваша светлость, вы можете указать мне какого-нибудь богача, чтобы я не тратила попусту время на тех мужчин, которые могут позволить себе лишь смотреть со стороны, а не обладать. Во всяком случае, это избавит всех нас от многих неудобств, вы не находите?
 — Я нахожу, что ты делаешь все, чтобы создать эти неудобства. Иначе бы не выставляла напоказ свои прелести, танцуя перед мужчинами, которые только и способны наскоро завалить тебя в кустах. Я прихожу к выводу, что после потери девственности ты довольно быстро подошла к тому, чтобы торговать собой.
 — Какая же вы скотина! Остановите лошадь и немедленно спустите меня на землю! Как будто такой человек, как вы, способен судить о нравственности! Я не поеду дальше с таким презренным типом, как вы, отпустите меня, иначе…
 Рука Брета стиснула ее бедра с такой силой, что Кайла задохнулась, прервав поток гневных слов.
 — Довольно!
 Это единственное слово было произнесено вполголоса, но прозвучало настолько угрожающе, что гнев ее угас и она тут же вспомнила, что ей следует действовать более осмотрительно. Когда Брет ослабил тиски, Кайла сделала глубокий вдох и прикусила нижнюю губу.
 Тихий смех Брета прозвучал над самым ее ухом.
 — Оказывается, ты все еще способна демонстрировать характер. А то я уж было решил, что ты разучилась шипеть, как кошка.
 — Зато я не забыла, каким невыносимым можете быть вы.
 — Осторожно, принцесса. Подумай о том, что ты, возможно, затеваешь нечто такое, с чем тебе не справиться.
 — Вы сами затеяли все это, Брет Бэннинг! Вы можете сколько угодно заявлять, что не хотите находиться здесь и вам не нравится быть герцогом, но все ваши действия противоречат вашим пустым словам! Вы обманщик и лжец!
 Кайла съежилась, чувствуя, как сжались тиски его рук. Задыхаясь от гнева, она нашла в себе силы повернуться к нему.
 Кайла встретила холодный, пронизывающий взгляд Брета. На его скулах играли желваки. Что он представляет собой на самом деле? Кайла почувствовала, что к ее гневу примешивается любопытство. Он нередко приводил ее в ярость, но в не меньшей степени и озадачивал. За последние недели она хорошо изучила его тело, а вот о нем самом знала все так же мало. Она не знала, чего он хочет на самом деле, почему остался в Англии, если ему так не терпится вернуться в Америку. Дело было вовсе не в замужестве кузин. Кайла была в этом совершенно уверена. Брет Бэннинг не такой человек, чтобы его беспокоили подобные мелочи. Он мог бы поручить вдовствующей герцогине заняться всем этим и устраниться от дела. Так почему он все еще здесь?
 Однако вместо того чтобы спросить об этом Брета, Кайла сердито сказала:
 — Зачем нам так быстро ехать? Вы могли бы позволить мне сесть на мою лошадь…
 — Так лишь кажется…
 Он не стал больше ничего говорить, а лишь пришпорил лошадь, и беседовать при таком аллюре стало невозможно. Кайлу раздражало, что Брет так мало думает о ней, что он увез ее от Годфри, словно капризную шлюху, хотя сам отсутствовал целую неделю. Он знал о ней все, почти все знал о Фаустине. Не было секретом, что его барристеры выудили о ней всю возможную информацию. Так что нового мог узнать Брет? Что его так ужаснуло?
 Да, конечно же, ничего нового. Все объясняется его привычкой бросать злобные реплики, чтобы посильнее уколоть ее, чем бы это ни было вызвано. Он словно пытался возложить на нее вину за то, что похитил ее с бала у леди Сефтон. Но разве у нее нет права желать того, что принадлежит ей? Насколько она поняла, Брет Бэннинг относится к тому типу людей, которые не намерены отдавать то, что считают своим. А почему все должно быть иначе, если дело касается ее? Лишь потому, что она женщина? Кайлу прямо-таки подмывало высказать все это Брету, и было непросто сохранить невозмутимость и самообладание. Когда они подъехали к парадному входу, он буквально стащил ее с лошади и бросил:
 — Иди в дом и дожидайся меня.
 Было так соблазнительно сказать в ответ что-нибудь отчаянно грубое, вроде той фразы, которую она подслушала у слуг. У Кайлы просто на языке вертелось «А пошел ты!». Вероятно, люди, подобные Брету, только такие слова и способны понимать. Однако это сразу поставило бы ее на ту ступеньку общественной лестницы, где, как он считал, и есть ее место. В ее же задачу входило холодной сдержанностью показать, что она не принадлежит к числу подобных женщин.
 Однако когда Кайла гордо поднималась по лестнице, игнорируя удивленные, любопытные взгляды миссис Линч и даже Сюзан, у нее невольно шевельнулась мысль, что, возможно, она и в самом деле стала падшей женщиной. Пускай не по своей воле, а в силу обстоятельств. О Господи, неужели ей постоянно придется опровергать сложившееся о ней мнение? Неудивительно, что бедная мама сбежала из Англии. Жить в качестве прислуги, связанной кабальным договором, показалось ей предпочтительнее, нежели испытывать постоянное презрение со стороны людей, которые некогда были друзьями.
 Ситцевая юбка хлопала Кайлу по икрам, когда она проходила мимо мраморных статуй в холле и поднималась по ступенькам лестницы. Шла она, гордо выпрямив спину, словно возвращаться домой в подобном наряде было для нее в порядке вещей. Когда-то тетя Селеста заметила, что леди может пройти почти через все, если делает это элегантно. Пожалуй, сейчас дело обстояло не совсем так, как хотелось бы Кайле.
 Однако это вовсе не означало, что она должна позволить Брету запугать ее. Пусть он и герцог Уолвертонский, но у нее есть гордость, и существуют определенные границы, за которые она не позволит выйти.
 Когда явился Брет, Кайла сидела у маленького туалетного столика и расчесывала волосы. Она подняла глаза и встретилась с его взглядом в зеркале. Кайла продолжала водить щеткой, прислушиваясь к треску шелковистых волос, механически накручивая прядь на палец. Она старалась не смотреть на его лицо. Почему он так на нее уставился? Почему так холоден? Под его взглядом Кайла почувствовала неловкость. Нужно взять себя в руки и сохранить по крайней мере внешнее спокойствие. Ведь лишь это ее и поддерживало, поскольку она чувствовала себя уязвимой и хрупкой, как пустая яичная скорлупа.
 Брет направился к ней, ступая по ковру мягко и неслышно, как кошка, что заставило Кайлу занервничать еще больше. Проклятие, он хочет вывести ее из себя, заставить смутиться. Ну нет, она не позволит проделать ему это! Она будет изображать безразличие, что бы он ни сказал.
 Однако все оказалось не так просто, когда Брет, наконец-то поймав ее взгляд в зеркале, произнес негромким хриплым голосом со странным выражением лица:
 — Тебе следовало рассказать мне о лорде Брейкфилде, Кайла.
 Она непонимающе уставилась в отраженное в зеркале лицо Брета.
 — О лорде Брейкфилде?
 Брет ухватил ее за волосы и повернул лицом к себе. Теперь перед ней было не его отражение в зеркале, а он сам.
 — Да, о лорде Брейкфилде. Графе Нортуикском. Или ты станешь притвориться, будто не понимаешь, о чем я говорю? Господи, неужели ты не понимаешь, что все могло бы быть иначе?
 Что-то в его тоне сказало Кайле, как сильно он удивлен и раздосадован, хотя причина тому и не была ей ясна.
 — Я припоминаю, что была представлена лорду Брейкфилду у леди Сефтон, но не понимаю, почему это столь важно сейчас.
 Брет намотал на руку ее длинный локон и запрокинул ей голову назад. Другая рука погладила ее по шее. Прикосновения грубоватой ладони были мягкими и деликатными.
 — Ты должна была сказать мне об этом, Кайла.
 — В самом деле, Брет, я совершенно не понимаю, о чем вы говорите. Что я должна была сказать? Что лорд Брейкфилд показался мне довольно неприятным типом с красными глазами и дряблым лицом? Я по-прежнему не могу понять, с какой стати мы должны говорить о нем?
 — И все-таки лучше было бы услышать о нем от тебя, чем от людей. — Брет резко отодвинулся от Кайлы, встал сбоку, прислонился плечом к стене и, подняв бровь, посмотрел на нее с издевательской улыбкой. — Я не думаю, что для тебя так важно сохранить внешние приличия.
 — В конце концов, о чем вы говорите?! — Недоумение Кайлы сменилось раздражением, она схватилась за щетку и сердито сверкнула глазами на Брета.
 — О Брейкфилде и твоей матери Фаустине Оберж, проститутке для богатых… Правда ли, что она продала тебя ему, моя дорогая? Или же это лишь еще один беспочвенный слух — как и слухи о твоей блестящей родословной и твоей удивительной скромности?

 Глава 14

 Хотя Брет и задыхался от негодования, обвиняя Кайлу в том, что она утаила от него столь важные сведения, он почувствовал, каким сокрушительным ударом оказались для нее его слова. Ее лицо побледнело, глаза расширились. Проклятие, она выглядела такой чистой и невинной, но была ли она такой на самом деле? Брету было трудно поверить, что находящаяся в его спальне молодая женщина совершила то, о чем распространялся Нортуик и подтверждали другие. Правда ли все это? Порочность Нортуика ни для кого не была секретом, а Фаустина Оберж оказалась в отчаянном прложении. Действительно ли она продала дочь, чтобы получить деньги для бегства из Англии, как заявил Брейкфилд? Это возможно, даже вполне вероятно, и от этой мысли Брету становилось тошно.
 Нортуик — развратник, вор, его заклятый враг, отъявленный негодяй. Он пытается разорить его и не остановится перед тем, чтобы погубить и эту молодую женщину. Кайла была слабейшим звеном в его плане, звеном самым уязвимым. Господи, как все это связалось в одну цепь!
 Кайла приподнялась, затем опять медленно села. До Брета долетел запах духов. Жасмин… Приятный, волнующий, нежный запах. Опьяняющий так же, как и таинственная леди, от которой он исходит. Она не была такой, какой выглядела, — невинной. Но не была и порочной, как он думал о ней первоначально. Черт побери, так какая же она, в конце концов? Застенчивая, наивная молодая женщина? Или такая, какой изобразил ее Нортуик, — участница его извращенных забав в младенческом возрасте?
 Брет пристально посмотрел на Кайлу. Она была страшно взволнована и поспешила отвернуться.
 — Это именно то, что обо мне говорят? Что я была… игрушкой лорда Брейкфилда?
 Она говорила с явным отвращением и негодованием. Брет чуть прищурился.
 — Да. Разумеется, мне известны некоторые факты, которых он, очевидно, не знает, но такие люди, как Нортуик, умеют очернить и опозорить человека… Он дотрагивался до тебя, Кайла? Твоя мать в самом деле продала тебя ему?
 Кайла издала сдавленный смешок, рот ее презрительно скривился.
 — Неужто вам так важно это знать, Брет? Какое значение для вас может иметь то, что было со мной в далеком прошлом? В конце концов, за последние две недели вы сделали со мной гораздо больше…
 — Черт побери, но это не одно и то же! Сейчас ты женщина, а не беспомощный ребенок.
 — Да. Истинная правда. — Она грациозно поднялась со стула, разгладив рукой юбку. — Теперь я женщина, и прошлое имеет значение лишь в том случае, если в него позволяют заглянуть. Но вы дали понять, что мое прошлое не имеет никакого отношения к моей подлинной родословной, так зачем обсуждать сейчас неприятные детали?
 — У меня есть на то причины.
 — Не сомневаюсь! Могу вообразить, что это за причины.
 — Ты его защищаешь, Кайла? Господи! Думаю, что защищаешь. — Он сверкнул на нее гневным взглядом. Красные пятна выступили на лице Кайлы, рот ее вытянулся в тонкую линию. Сразу несколько подозрений зародилось в мозгу Брета, и он произнес вслух одно из них: — Нет, ты защищаешь свою мать. Она продала тебя этому извращенному выродку, и ты хочешь оправдать ее поступок…
 Он оказался не готов к яростной реакции Кайлы, когда она набросилась на него, крича, что он заблуждается, что ее мать никогда бы не сделала ничего подобного. Она размахивала руками, словно ветряная мельница крыльями, пытаясь расцарапать ему лицо, и Брет вынужден был схватить ее за руки и заломить их за спину. Притиснув девушку к краю стола, он удерживал ее в этом положении до тех пор, пока она не успокоилась и не перестала вырываться. Тяжело дыша, она взглянула на него повлажневшими глазами и процедила сквозь зубы:
 — Отпустите меня. Немедленно.
 — Обещай, что больше не набросишься на меня, и я отпущу тебя, Кайла. Я не хочу причинить тебе боль. Поклянись, что будешь вести себя как положено.
 — Клянусь. — Сказала это Кайла сердито, после длительной паузы, но он отпустил ее и распрямился, не сводя, однако, с нее бдительного взгляда, когда она отодвинулась от стола.
 Кайла пригладила растрепавшиеся волосы, отвернулась, и Брету внезапно стало жаль ее. Чувство было настолько неожиданным и непривычным для него, что он испытал неловкость, не зная, как поступить. Некоторое время он стоял, переминаясь с ноги на ногу и хмуря брови.
 Подняв на него глаза, Кайла спокойным голосом сказала:
 — Моя мать не продавала меня. Ничего подобного не было. Случись такое, я бы это помнила. А Нортуик — это, должно быть, человек из моих кошмарных снов. — Она вымученно засмеялась. — Вы понимаете, что я была слишком мала, но помню отдельные мелочи, какие-то фрагменты… его глаза и голос. Наверное, поэтому он и показался мне знакомым и каким-то… нечистым, когда смотрел на меня в тот вечер на балу у леди Сефтон. Тогда я не могла понять причину этого.
 На ресницах Кайлы дрожали слезы. Брет задумался. Она выглядела вполне искренней. То ли она оказалась значительно более талантливой актрисой, чем он предполагал, то ли обнажила перед ним свои подлинные чувства. Как бы ему хотелось знать правду! Проклятие! Он-то думал, что, оставив Кайлу в Риджвуде, сможет забыть ее в объятиях других женщин. И почти преуспел в этом, когда однажды у Артура сел играть в карты с Кенуортом, а оттуда отправился в некогда любимые им клубы Кэл-Мэл и Ковент-Гарден.
 В одном из заведений он обратил внимание на изящную блондинку с такими же соблазнительными формами, как у Кайлы, с такими же длинными ногами и густой гривой, волос. Брет достаточно много выпил, чтобы поначалу не придать значения некоторым различиям в форме бедер или грудей. Однако уже к концу вечера он заметил, насколько грубее черты лица блондинки, как вульгарна ее речь, почувствовал запах дешевой парфюмерии. И он тут же потерял всякий интерес к этой девице.
 Вовсе не то хотел он увидеть, когда возвращался из Лондона. Кайла, танцующая в лесу цыганский танец, вырядившись в соблазнительный наряд, с распущенными волосами, будто только что поднялась с ложа мужчины, — тут хочешь не хочешь, а поверишь мерзким словам и намекам Нортуика. Врожденная кокетка и любительница пофлиртовать, проданная в нежном возрасте для того, чтобы ублажать мужчин, то есть Нортуика.
 Кайла подняла на него глаза, в которых блестели слезы, и посмотрела так, как смотрит несчастный заблудившийся ребенок. Брет внезапно почувствовал себя жестоким, словно пнул ногой щенка. Его не должно беспокоить ее прошлое, если это не касается его напрямую. И тем не менее это его беспокоило. Господи! Для него это имело значение! Ему хотелось убить Нортуика, по непонятной причине он свирепел от мысли, что этот мерзкий развратник мог прикасаться к Кайле. И не просто потому, что никто не смеет причинять зло ребенку, а потому что этим ребенком была Кайла. Красивая, коварная Кайла.
 Нортуик, без сомнения, хочет использовать Кайлу, чтобы вынудить соперника проиграть, недобрать взяток, но Брет не собирался быть столь любезным. У него разработан не менее хитрый план.
 — Завтра, душа моя, — негромко сказал он, — мы отправимся в Лондон. Сейчас очень оживленное время года, и кое-кто из моих приятелей желает познакомиться с моей новой возлюбленной. Надеюсь, тебя это развлечет.
 Она вскинула на него глаза. Лицо ее лишь слегка зарумянилось, что, впрочем, можно было объяснить падавшим на него светом лампы. Брет взял ее за подбородок и пристально посмотрел в лицо. Ресницы Кайлы подрагивали — она пыталась закрыть глаза. Брет наклонился и крепко поцеловал ее в губы. Они были холодные, как у статуи.
 Ему понадобилось сделать над собой усилие, чтобы не требовать от нее ответного поцелуя. Отпустив ее, он отошел на шаг и неестественно спокойно сказал:
 — Желаю доброй ночи, душа моя. Мы уезжаем рано утром.
 Когда Брет вышел и закрыл за собой дверь, ему подумалось, что она по-настоящему так и не ответила на его вопрос.
 Он быстро спустился в небольшую гостиную, налил себе бренди и стал ожидать Годфри, не сомневаясь, что долго ждать не придется. Годфри почему-то стал опекать Кайлу и наверняка поспешит узнать, все ли у нее в порядке.
 Ожидания Брета очень скоро оправдались. Годфри вошел в гостиную, прикрыл за собой дверь и приблизился к камину, где в кресле с подголовником восседал Брет, приканчивая второй бокал превосходного французского бренди.
 — Надеюсь, мисс Ван Влит сейчас спокойно отдыхает.
 — Поистине, мой друг, ты просто удивительный человек. — Брет поставил бокал на черный лакированный столик, поднялся на ноги, прислонился к каминной доске и хмуро посмотрел на своего друга и кровного брата. — Ну почему тебя волнует, спокойно ли она отдыхает и так ли я обращаюсь с ней, как она того заслуживает?
 Смуглое лицо Годфри выглядело бесстрастным, однако в голосе его прозвучало раздражение.
 — Если бы ты обращался с Кайлой так, как она того заслуживает, она была бы уже в Лондоне у своей крестной матери. Зачем ее впутывать в это?
 — Откуда ты знаешь? Может, я собираюсь вернуть ее блистательной графине дю Буа.
 — Нет, не собираешься. Твое быстрое возвращение может означать лишь то, что дела пошли не так, как тебе хочется, и что ты намерен использовать мисс Ван Влит как приманку. Или я не прав?
 Брет хмыкнул и покачал головой:
 — Ты весьма проницателен, мой друг. Я нисколько не удивился бы, если бы ты достиг правительственных высот. Впрочем, тебе помешает твоя непроходимая честность.
 — Если ты покончил с оскорблениями в мой адрес, дай, пожалуйста, ответ на мой вопрос.
 — Да, я намерен использовать нашу очаровательную гостью в качестве приманки, как ты вульгарно выразился. — Брет потер ладонью скулу, задумчиво глядя на Годфри. — Нечто вроде того. Однако она нисколько не пострадает. Когда я завершу то, что должен завершить, я хорошо ей заплачу и верну крестной матери. Ты счастлив это услышать?
 Годфри слегка пожал плечами:
 — А тебя это сделает счастливым?
 — Черт побери, что ты хочешь сказать?
 — Только то, что ты не так безразличен к чарам этой леди, как тебе хотелось бы.
 — Что за чертовщина! Она лишь средство и способ убить сразу двух зайцев, как говорится в пословице. Я могу отделаться от ее настойчивых притязаний и одновременно оградить себя от угроз. Великолепный план, как выяснилось.
 — Что ты обнаружил в Лондоне?
 — То, что и ожидал. — Он сжал зубы. — Мои документы, подтверждающие право владения серебряными рудниками, у Нортуика. Этот негодяй, должно быть, не расстается с ними, потому что мои люди так и не сумели их найти. Если он зарегистрирует их и упрячет в регистрационной конторе, я могу не вернуть их вообще. А если и удастся заполучить их обратно, на это потребуются годы, мое право на собственность придется доказывать в суде. Господи! До сих пор остается загадкой, откуда он узнал о них! Документы не должны были находиться на том корабле! Кто-то из моего окружения оказался предателем, и когда я выясню, кто… — Брет не закончил фразу. Впрочем, Годфри и сам знал, что будет с тем типом, который продал документы Нортуику. Если негодяю повезет, он умрет быстро, но у Брета было искушение уморить его медленной смертью, как это умеют делать команчи, чтобы этот выродок стал думать о смерти как о благе задолго до ее прихода. Брет поднял на Годфри глаза и догадался, что тот прекрасно понимает ход его мыслей.
 Пожав плечами, Брет стал смотреть на огонь в камине.
 — Но надо все делать по порядку. Когда я верну свои документы, то прежде всего разберусь с Нортуиком, а уж потом с тем, кто меня предал.
 — Не завидую виновнику, если ты его найдешь, — с бесстрастным выражением лица сказал Годфри. — Ты считаешь это случайностью? Или Нортуик изначально имел намерение выкрасть документы?
 — Я выясню это, когда найду того типа. За последнее время я узнал много весьма любопытных фактов о лорде Брейкфилде. По всей видимости, воровство не самое худшее из его пороков. Он питает особое пристрастие к девочкам — маленьким девочкам. Этот порок как раз и может его погубить, если я возьмусь за дело.
 — Ты знаешь об этом наверняка?
 — Есть свидетель, который желает дать показания. И на этом фоне смерть Нортуика будет иметь вполне правдоподобное объяснение, как я полагаю.
 — Понятно, я вижу, ты все тщательно обдумал… а свидетельницей будет, случайно, не мисс Ван Влит?
 — Нет. Но когда-то она была одной из его… — Брет сделал паузу, не желая произносить вслух грубое слово, и мрачно закончил фразу: — Жертв, если моя информация на этот счет верна.
 — Ах, вот оно что! Стало быть, существуют две причины для возмездия. Понимаю.
 Брет с минуту смотрел на Годфри.
 — Да. Надеюсь, что ты действительно все понимаешь, но не следует домысливать больше, чем есть на самом деле, мой друг. Мое срчувствие к Кайле вызвано лишь тем, что она оказалась жертвой Нортуика, будучи совсем маленькой девочкой.
 Годфри улыбнулся, и Брет сердито прищурился. Черт с ним! Пусть он думает что хочет — не в первый раз! В конце концов, это не имеет значения. Важно разобраться с Нортуиком.
 Уличные фонари были еще мокрыми от недавнего дождя, и в их каплях отражались размытые маленькие радуги, когда карета герцога остановилась. Кайла изо всех сил старалась сохранять спокойствие и невозмутимость. Это было трудно — гораздо труднее, чем она думала раньше, когда Брет настоял на том, чтобы она сопровождала его. Зачем он это сделал? Что он надеется доказать? Нервировало уже то, что он был очень вежливым с того дня, как они вернулись в Лондон. За его сдержанностью угадывалось стремление добиться какой-то цели. И это будет нечто такое, что вряд ли придется ей по душе.
 Кайла украдкой бросила взгляд на Брета. Он смотрел в окно, и ей виден был лишь его профиль, освещенный уличными фонарями. Лицо показалось ей еще более отрешенным и холодно-непроницаемым, чем раньше. После приезда в Лондон Брет ни разу к ней не прикоснулся. Хотя Кайла и была благодарна ему (или убеждала себя в этом), она в то же время чувствовала себя несколько неуютно. Сейчас он казался совсем не тем Бретом Бэннингом, которого она узнала за последнее время, — аристократом с безжалостным взглядом, похитившим ее с бала у леди Сефтон на виду у всех присутствующих, в том числе и ее крестной матери. Сейчас он сдерживал полыхавшую в нем ярость, хотя, присмотревшись, ее можно было заметить. И у нее создалось впечатление, что сегодня он был еще более взвинченным, чем все последние дни.
 Слегка нахмурившись, Кайла вытянула перед собой руку и стала рассматривать новые мягкие перчатки, сгибая и разгибая пальцы. Перчатки, капор с эгреткой, туфли, купленные у Р. Уиллиса на Фиш-стрит, сделанные из парчи и украшенные рубиновыми розочками, чулки со стрелками и атласные, отделанные тончайшими кружевами подвязки дополняли ее туалет. Сшитое из шелка и атласа платье будто обвивалось вокруг нее, когда Кайла шла. Талия была завышена и располагалась под самой грудью, лиф отделан позолотой и крошечными рубинами. Поначалу, увидев свое отражение в большом зеркале, Кайла подумала, что не рискнет появиться на людях в таком платье. Ибо хотя все у нее было скрыто, малиновый шелк поверх бледно-желтого атласа создавал иллюзию обнаженного тела.
 И лишь когда Брет резко остановился при виде нее и стал пожирать ее взглядом прищуренных глаз, Кайла поняла, что он намеренно одел ее таким образом. Спорить с ним было бесполезным делом, поэтому она лишь беззаботно пожала плечами и сказала, что платье сшито отлично.
 — Только, может, мне намочить юбки, чтобы они стали совсем прозрачными?
 — Нет, ты и без того показываешь вполне достаточно. — Брет проигнорировал ее язвительный тон и пожал плечами, однако глаза его при этом красноречиво сверкнули, подтверждая искренность слов. В таком случае зачем он хотел видеть ее в этом платье?
 Сейчас, находясь на публике, Кайла чувствовала себя голой и понимала, что похожа именно на ту, кем и стала, — на куртизанку. О Господи, что сказала бы тетя Селеста, если бы увидела ее? Была бы шокирована. Она не корила Кайлу за случившееся, но в ее теплых словах о поддержке после расставания с Уолвертоном чувствовались печаль и разочарование. Во время их короткой встречи обе испытывали неловкость.
 Кайла протерла пальцами запотевшее стекло окна кареты и невидящим взором стала смотреть в туман. Что ее ожидает? Неужели ей предстоит потерять все?
 — Мы приехали, Кайла. Постарайся какое-то время не восхищаться собой, по крайней мере до того момента, пока за тебя это не начнут делать другие.
 Язвительность реплики Брета неприятно поразила Кайлу, и она сердито посмотрела на него:
 — Если вам, ваша светлость, больше нравится, когда я выгляжу измученной, то не следовало тратиться на столь откровенное платье. Мне кажется, что вы скорее хотите подчеркнуть мое положение, чем скрыть его.
 Брет слегка прищурился:
 — Ты более сообразительна, нежели я предполагал. Это досадно. Возможно, я лишь хочу взвинтить тебе цену. Содержать тебя становится чертовски дорого… Слуга ждет, душа моя. Прошу в оперный зал.
 Чего стоило Кайле не обрушить на Брета проклятия! Но на них уже бросала любопытные взгляды публика, собравшаяся у здания Королевского театра. Господи, сколько же здесь было людей! Длинные ряды карет, толпа нарядных мужчин и женщин, блеск драгоценностей… Когда Кайла, поддерживаемая под руку Бретом, оказалась у входа в огромный зал, она поняла, что у нее подгибаются колени и сосет под ложечкой. Однако она приказала себе выше поднять подбородок. Никто не должен увидеть, что она нервничает! Нельзя давать повод для злорадства!
 Как ни странно, в этот момент Брет служил ей опорой и оплотом, отражая направленные на нее любопытные взгляды. Она запахнулась в ротонду, довольная, что хоть как-то прикроет вызывающее платье. Она многое отдала бы за то, чтобы находиться в этот момент где угодно, лишь бы не здесь. Рядом с ней возвышался Брет в черном, безупречно сшитом фраке. На фоне белоснежной рубашки великолепно смотрелся элегантно завязанный галстук. Брет был неотразим и вполне заслуживал те взгляды, которые бросали на него из-за вееров или из-под искусно опущенных ресниц. Если бы он не был столь ненавистен Кайле, не исключено, что она могла бы даже влюбиться в него.
 Так или иначе, но Кайла при взгляде на Брета порой задерживала дыхание, особенно когда он смотрел на нее из-под полуприкрытых век и изображал улыбку… или когда он дотрагивался до нее, шептал ей на ухо нежности. Кайла почти забывала, что это были всего лишь слова, которые он говорил всем своим любовницам, и на какой-то момент почти верила, что он действительно любит ее. Конечно, это было глупо, она понимала все и раньше, когда он покидал ее или отправлялся спать. И все-таки иногда в ее сердце разгоралась слепая надежда на то, что жизнь изменится к лучшему. И эти надежды рождали в ней волнение и беспокойство. И еще — она это сознавала — они пробуждали в ней гнев.
 В ее жизни не сбылось ничего из того, о чем она мечтала в юности, когда плавала в реке и пыталась заглянуть в будущее. Кажется, это было целую вечность назад. Другой мир и, конечно, другая девушка. Здесь она плыла по волнам моря враждебности, попадая в водовороты, не зная, кому можно довериться и что ей делать дальше.
 — Ваша светлость, — послышался негромкий женский голос, и, повернувшись, Кайла увидела графиню Гренфилд, на лице которой расплылась самодовольная улыбка. — Я и не знала, что вы любите оперу.
 — Мои пристрастия весьма разнообразны, сударыня. — Брет подвинул Кайлу поближе, так, чтобы свет от верхней лампы падал ей на лицо. — Вы знакомы с мисс Ван Влит?
 Кайла успела встретиться взглядом с леди Гренфилд раньше, чем та демонстративно поджала губы и холодно сказала:
 — Нет. Прошу меня извинить, ваша светлость. Возможно, мне удастся поговорить с вами в другой раз.
 Это было явным оскорблением, холодным и расчетливым. Кайла вспыхнула. Старая ведьма! Ведь их представляли друг другу, это было около трех месяцев назад. Тогда леди Гренфилд была сама любезность. До чего же противно! Кстати, у самой графини репутация далеко не безупречная, ей ли демонстрировать подобную нетерпимость! Как и у леди Мел-бурн, у графини было несколько детей от разных отцов. И при всем том она смеет вести себя столь оскорбительно!
 Однако не только леди Гренфилд повела себя так по отношению к Кайле. Ни одна из женщин, которые раньше были ее собеседницами на вечерах или за утренним чаем, не пожелала с ней заговорить. Увидев Кайлу, они демонстративно отворачивались. Она для них словно не существовала.
 Что касается мужчин, то они подходили к Кайле без всякого смущения. Впрочем, Кайла предпочла бы, чтобы они оставили ее в покое. Их плутоватые взоры и реплики держали ее в постоянном напряжении, она не глядя выслушивала их приветствия и не поддерживала разговор.
 Наконец они добрались до ложи, которую абонировал Брет, — задрапированное тяжелым бархатом ограждение с обитыми плюшем стульями. Брет раздвинул драпировку и ввел Кайлу внутрь. Пахло воском свечей и духами. В ложе был полумрак, и Кайла постояла, пока глаза привыкли к отсутствию яркого света.
 Ложа Уолвертона находилась почти рядом со сценой, которую, казалось, можно было потрогать рукой, на нижнем из пяти ярусов и была самой лучшей в театре. Зал представлял собой гигантскую подкову, и завсегдатаи хвастались, что это самый большой оперный зал в Европе, чему Кайла готова была поверить. Помимо пяти ярусов дорогих лож и партера внизу, в зале была громадная галерка, вмещавшая свыше трех тысяч любителей оперы.
 Потолок был расписан живописными сценами и золотым орнаментом. Снизу из оркестровой ямы доносились звуки настраиваемых скрипок и прочих музыкальных инструментов, на которые накладывался шум голосов и смех. Брет подтолкнул Кайлу, побуждая пройти вперед, и она вышла в освещенную часть ложи. Почувствовав устремленные на нее взгляды, она дерзко вздернула подбородок. Брет галантно снял с нее ротонду и повесил на стул. Кайла осталась в одном откровенно вызывающем платье.
 Шелест шелка и атласа возвестил о том, что все повернулись, чтобы посмотреть в сторону Кайлы. Смолкли раскаты смеха, зато шепот во всех углах стал нарастать — это было знаком того, что ее появление в Королевском театре многие оценили как событие, весьма достойное внимания. Сегодня она впервые появилась на публике после того, как Брет увез ее с бала у леди Сефтон. Без сомнения, сей факт был предметом широкого обсуждения и рождал множество сплетен.
 Зачем она пришла сюда? Зачем вообще когда-то решила встретиться с Уолвертоном? Сейчас ей хотелось одного — оказаться за пределами Англии. Назад в Индию, к папе Пьеру! Плевать ей на то, что у них не будет денег и перспектив. Если бы она осталась там, то по крайней мере сохранила бы самоуважение, да и уважение других. А сейчас она лишь объект язвительных насмешек даже в таком благопристойном месте, как оперный театр.
 И Брет наверняка знал, что так все и будет, иначе не привел бы ее сюда. Зачем он ее мучает, будь он проклят! Что надеется этим выиграть?
 Впрочем, кажется, она может ответить на этот вопрос. Кайла еще более утвердилась в своем мнении, когда услышала за спиной покашливание и бодрый мужской голос попросил представить ему очаровательное создание, которое судьба подарила Уолвертону.
 — Послушайте, Уолвертон, вам чертовски везет! Найти женщину такой изумительной красоты! Эта та самая красавица, о которой я так много слышал в последнее время? Которую вы выкрали с бала у леди Сефтон? Она, я вам скажу, просто великолепна! Очаровательна, чертовски очаровательна! Вы только посмотрите на нее — какое совершенство форм, Уолвертон!
 С пылающим от смущения и стыда лицом Кайла сердито обернулась — и была представлена его светлости герцогу Камберлендскому. Пятый сын короля Георга, герцог имел репутацию неотесанного грубияна и деревенщины. Если бы не королевское происхождение, с ним вообще не стали бы водить знакомство аристократы. Однако он был сыном короля и братом регента, и его, пусть скрепя сердце, терпели все.
 Улыбка Кайлы была натянутой и неестественной, тем не менее в ее планы не входило, чтобы кто-то догадался о ее чувствах. Тем более этот ужасный герцог с лицом в шрамах, полученных на войне, и единственным глазом, который так пристально в нее вглядывался. Похоже, герцог не мог оторвать взгляда от ее груди. Понимая, что Брет внимательно наблюдает за ней, выразительно подняв бровь, Кайла в знак приветствия холодно кивнула:
 — Ваша светлость, почитаю за честь познакомиться с вами.
 — Черт возьми, она просто-таки прекрасна, Уолвертон! — Камберленд хлопнул себя по ляжкам, как какой-нибудь деревенский мужик. Он явно не вписывался в представление Кайлы о том, каким должен быть брат регента. — Да, я понимаю, что вы в ней нашли, и не сомневаюсь, что мой брат найдет ее столь же обворожительной. Но вы, я думаю, об этом и сами знаете?
 Это был на удивление тонкий намек. Кайла уловила скрытый подтекст в произнесенных обычным тоном словах и подняла глаза. Брет учтиво и невозмутимо улыбался. «Фальшивый герцог, — сердито подумала Кайла, — узурпировавший титул, который ему совершенно не нужен!» Она слышала его пренебрежительные слова о титуле, обращенные к Годфри, и о том, что он хочет вернуться в Америку. Ну и пусть катится в свою Америку и оставит ее в покое! По крайней мере тогда некому будет тащить ее в театр и выставлять напоказ! Что он задумал? Кайла понимала: за этим что-то кроется, у Брета были какие-то особые причины привести ее в оперу. Неужели он считает, будто она станет сидеть как какая-нибудь безмозглая кукла и позволит ему дергать за нитки? Если он думает именно так, то очень скоро ему придется убедиться в своей ошибке.
 Кайла раскрыла веер из страусовых перьев и стала обмахиваться им так энергично, что кончики перьев задевали ее нос и щеки. Она улыбнулась, когда Камберленд посмотрел на нее, и увидела, какой радостью загорелись его глаза.
 — Послушайте, Уолвертон, вы не будете возражать, если я останусь в вашей ложе? Вы же знаете, что это лучшая ложа в театре. Моя и близко с ней не сравнится. Я слышал, что вы за нее отваливаете по пятьдесят тысяч фунтов стерлингов в год.
 Брет, как и следовало ожидать, подтвердил этот слух. Впрочем, Камберленд вряд ли слышал его ответ, ибо, наклонившись к Кайле, старался занять ее тривиальной светской беседой. Несколько минут она состязалась в словесном фехтовании с герцогом, понимая, что ее внимательно слушает Брет, вскинув бровь и насмешливо скривив губы. Должно быть, это его забавляло. Интересно, было бы ему так же весело, если бы она согласилась на лукавые предложения лорда Камберленда? С одной стороны, у нее возникало искушение это выяснить, а с другой — она понимала, что попадет из огня да в полымя, и у нее не было желания рисковать. Тем более что, судя по всему, Брет ждет кого-то еще: он то и дело бросал взгляды в сторону двери.
 До того момента, пока Кайла не услышала голос за спиной и возбужденные голоса других людей, она не знала, кого именно ожидал Брет. Регент вошел в ложу с королевской самоуверенностью, одетый в элегантные черные шелковые панталоны и светло-желтый жилет, как всегда тщательно причесанный. Его полное румяное лицо излучало благожелательность. Кайла поняла, что Брет ожидал именно его. Она слышала, что регента называли «любезным принцем», он и в самом деле был таковым. Он с некоторым удивлением поприветствовал брата, затем Брета и лишь после этого обратил полный восхищения взгляд на Кайлу.
 В нем не было ничего от веселости или грубоватости Камберленда. Его обращение было теплым и в то же время сдержанным:
 — Мне очень приятно наконец-то встретиться с очаровательной леди, о которой я много слышал. Мисс Ван Влит, я почту за честь познакомиться с вами.
 В устах другого человека это звучало бы как насмешка. Несомненно, Джордж, принц-регент, мог быть суровым, когда хотел, но в этот вечер он был сама доброта: любезно улыбался Кайле, рассыпал комплименты и даже дотронулся чуть влажной рукой до ее локтя, подводя девушку к креслу.
 — Знаете, Уолвертон, фортуна весьма благосклонна к вам, — с улыбкой заметил принц. — Она — как глоток свежего воздуха. На следующей неделе вы непременно должны привезти ее к Карлтону. Я устраиваю грандиозный прием и отказа не приму. Надеюсь, моя дорогая, вы придете?
 Чувствуя себя с регентом гораздо более непринужденно, чем с его братом, Кайла с улыбкой ответила:
 — Если вы приказываете, ваше высочество, мне не остается ничего другого, как выразить желание прийти.
 — Ах! Какая прелесть! Как я уже сказал, настоящий глоток свежего воздуха! Вы в самом деле долго жили в Индии? Мне говорили об этом. Расскажите мне о слонах и тиграх. У меня страсть ко всему необычному. Я потратил немало времени и усилий, чтобы расширить городской зверинец, а также украсить город достойными парками и зданиями, чтобы все могли полюбоваться красотами прошлого. Вроде фриз Акрополя… Но я слышу, начинается увертюра. Возможно, позже мы будем иметь более продолжительную беседу. Завтра я выезжаю в парк. Я могу показать самые прелестные места, и вам пошла бы на пользу прогулка на свежем воздухе, вы не находите?
 — Я… я уверена, что мне будет весьма приятно покататься с вами в парке, ваше высочество. Но я не уверена, что это благоразумно, поскольку я…
 — Вздор! Если хотите, Уолвертон также приедет. Вас это беспокоит? Уверяю, никто не осмелится сказать о нас ничего плохого. — Принц наклонился к Кайле, и ей ударил в нос запах розовой воды. Заговорщическим тоном он сказал: — Видите вон ту ложу во втором ярусе? И тех нарядных женщин? Они ищут покровителя. Когда мне приходит в голову мысль отвлечься от государственных дел, я выбираю одну из этих красоток и приглашаю в свою карету. Это ни для кого не имеет никаких последствий — кроме меня, разумеется. И все это в порядке вещей. Не давайте ответа, пока не обдумаете, хорошо? К тому же Уолвертон может пожелать возобновить знакомство с прекрасной Каталани, прежде чем представить ее мне.
 Он повернулся и посмотрел на Брета, который, по своему обыкновению, приподнял бровь. Кайла внезапно похолодела. Не есть ли это прелюдия к тому, чем угрожал Брет? Ее покровителем станет принц. А Брет окажется с прекрасной Каталани. Ей давно следовало догадаться!

 Глава 15

 Регент продолжал говорить, не замечая внезапной перемены в настроении Кайлы. Ей кое-как удавалось вставлять короткие реплики, когда требовалось, хотя в мыслях она все время возвращалась к одному и тому же: Брет и прекрасная Каталани — оперная певица, которая должна сегодня петь. Может быть, из-за Каталани они и приехали в оперу? Собирается ли Брет возобновить знакомство с певицей, а ее, Кайлу, передать регенту, Камберленду или любому другому, кто пожелает ее взять?
 Будь он проклят! Господи, сколько еще ей сидеть здесь под похотливыми взглядами мужчин, которые пялятся на ложу Брета, слышать этот противный шепот, похожий на змеиное шипение? У нее было искушение сбежать — подняться со стула, раздвинуть тяжелые бархатные драпировки и уйти из театра, подальше и от принца, и от Брета.
 Но это было бы явной ошибкой. Она не станет вести себя так трусливо. Она совершенно ни в чем не виновата. Кайла с раздражением подумала, что Брет не замечает ее состояния. Если бы ей было куда уйти, если бы нашелся человек, к которому можно было бы обратиться!
 Конечно, тетя Селеста не оттолкнет ее, но Кайла не хотела причинять ей новые неприятности — она не должна подвергать риску благополучие крестной матери.
 Казалось, этот вечер никогда не кончится. Кайла потягивала из бокала
 шампанское и делала вид, что наслаждается оперой. Регент то и дело издавал восторженные вздохи, восхищаясь красотой черноволосой итальянской певицы. Похоже, в зале никто не смотрел на сцену, все разглядывали друг друга, и временами стоял такой шум, что не было слышно музыки. Доносились грубые шутки, смех. Кайла видела, как мужчины навещают в ложах дам.
 Соседнюю ложу занимала весьма вульгарно одетая леди Джерси, которая еще месяц назад была чрезвычайно любезна с Кайлой, а сейчас демонстративно ее не замечала, словно Кайлы вообще здесь не было. Да, для всех этих людей Кайла и в самом деле не существовала.
 Игнорируя недовольный взгляд Брета, молодая женщина взяла очередной предложенный ей бокал шампанского. Ну и что из того? Будет хоть немного веселее. И кроме того, было приятно видеть, как гневно сжались челюсти Брета, когда она близко — слишком близко — наклонилась к принцу, чтобы выслушать его мнение об опере. Неужели Брета это действительно беспокоит? Или в нем говорит дурацкая мужская гордость и его раздражает то, что она получает удовольствие от общения с другим?
 Гул в зале усилился, огни загорелись ярче, и Кайла поняла, что дело идет к антракту. Поворачивались головы, поблескивали лорнеты, беседы стали оживленнее. Принц снова наклонился к Кайле, распространяя запах розовой воды.
 — Мисс Ван Влит, вы вовсе не такая, какой я ожидал вас увидеть, — проговорил он с улыбкой. — Совсем не такая.
 — В самом деле, ваше высочество? — Кайла улыбнулась, прижав к губам позолоченную кромку бокала с шампанским. — Позволю себе дерзость спросить: а чего вы ожидали?
 На какое-то мгновение принц смутился и бросил виноватый взгляд на Брета. Затем взял себя в руки, пожал плечами и широко улыбнулся:
 — Не ожидал, что вы будете до такой степени очаровательной и умной.
 — А что, Уолвертон имеет обыкновение водить компанию только с простушками? — Она попыталась спрятать улыбку, снова увидев смятение на лице принца.
 — Нет, нет, конечно же, нет! Впрочем, я понимаю вас, экая вы насмешница! Вы хотите посмеяться надо мной. Ах, как это нехорошо с вашей стороны!
 — Прошу покорнейше простить меня, ваше высочество.
 Принц улыбнулся:
 — У меня такое впечатление, что вы и сейчас смеетесь. Ну, да я не в обиде. Вы мне положительно нравитесь, а мое одобрение откроет перед вами любые двери. Разве не так, Уолвертон? — Он посмотрел через плечо на Брета, который склонил в поклоне голову.
 — Как вы заметили, все двери открыты для принцев.
 Принц фыркнул:
 — Вы лишь так говорите. Однако мы знаем, что это совсем не так. Вот я трачу свои лучшие годы, исполняя обязанности регента, а советники отца отказывают мне в том, чтобы стать королем. Чертовски неразумно с их стороны! Ведь все знают, что я руковожу страной. Но сейчас мы отдыхаем, и я не стану отравлять отдых моими проблемами, тем более когда мне улыбается такая очаровательная, такая внимательная леди. Будь я проклят, Уолвертон, вы страшно везучий человек, если сумели завоевать сердце такого восхитительного создания! Она напоминает мне мою несравненную Марию… Ах, как все несправедливо в этом мире!
 К изумлению Кайлы, крупные слезы выкатились из глаз принца и побежали по щекам, проделывая бороздки в слое нанесенной на лицо пудры. Казалось, принц вот-вот разразится рыданиями, но Брет тактично отвлек его от мрачных воспоминаний, как отвлекают ребенка, сказав ему, что Каталани приближается к их ложе.
 — Она знает о вашей любви к опере, ваше высочество, — добавил Брет с легкой улыбкой, и принц тотчас же забыл про Кайлу и про свою давнюю любовь к сцене.
 Воспользовавшись ситуацией, Брет крепко сжал запястье Кайлы. Близко наклонившись к ней, он прошептал ей на ухо:
 — Я думаю, ты сегодня выпила вполне достаточно шампанского, любимая. Ты весела больше, чем следовало бы.
 — Разве? — Она отстранилась от Брета и увидела гневный огонек в его глазах — реакцию на свою строптивость. Это лишь добавило Кайле безрассудства. Она негромко засмеялась. — Но мне нравится быть веселой, Брет! И принц, судя по всему, не возражает.
 Брет сердито сощурил глаза.
 — У принца совсем другие планы на вечер, так что тебе не следует обольщаться.
 — Не будь противным. — Она допила остатки шампанского и протянула бокал Брету. — Я хочу еще.
 Брет взял пустой бокал и отставил его в сторону.
 — Сегодня ты выпила более чем достаточно.
 — Ну вот, Уолвертон, — с хитрой улыбкой запротестовал Камберленд. — Не будьте турком. Дайте леди еще шампанского, если ей так хочется.
 Кайла улыбнулась:
 — Благодарю вас, ваша светлость. Как приятно видеть рядом джентльмена, который не навязывает свою волю другим.
 Кайла вдруг подумала, что, пожалуй, она зашла слишком далеко. Брет был взбешен. Однако когда герцог обернулся, чтобы бросить на него взгляд, Брет лишь улыбнулся и поудобнее устроился в кресле, небрежно заметив, что завтра утром голова будет болеть не у него.
 Однако Кайлу это не обмануло. Он заставит ее заплатить за безрассудное поведение, когда они окажутся одни. Она не забыла, как быстро он способен превращаться из цивилизованного джентльмена в безжалостного варвара.
 В самый драматический момент оперы Анжелика Каталани подошла совсем близко к ложе и, сверкая черными глазами, стала петь, будто обращаясь только к одному Брету. Кайла видела, как герцог ответил ей улыбкой. Когда ария закончилась и разразился гром аплодисментов, Каталани бросила в ложу цветок на длинном стебле. Брет ловко поймал его, встал и поклонился певице. Раздался новый шквал аплодисментов, сопровождаемый к тому же смехом.
 — Великолепно, Уолвертон! — Регент засмеялся и восхищенно захлопал в ладоши. — Великолепно! Я думаю, прекрасная Каталани все еще питает к вам нежность.
 — Мы всего лишь старые друзья. Я встретил ее давно, в Италии. — Брет повернулся и поймал взгляд Кайлы, которая поспешила отвернуться.
 Кайла кипела от негодования. Совершенно ясно, что между ними раньше что-то было, слишком уж красноречиво Каталани смотрела на Брета. Зачем он привез сюда ее, Кайлу, если ему нужна оперная певичка? Зачем ему нужно заставлять ее наблюдать за всем этим?
 Когда все наконец закончилось, Кайле помогли надеть ротонду. Она все еще держала в руках пустой бокал, когда регент предложил проводить ее, если у Брета имеются какие-то другие планы на вечер. Кайла похолодела и заметила, что Брет как-то нехорошо улыбнулся. «Нет, он не сделает этого», — в отчаянии подумала она. Сердце ее заколотилось с такой силой, что готово было выпрыгнуть из груди, пока она ожидала ответа.
 — Это весьма щедрое предложение, ваше высочество. — Брет еле заметно улыбнулся, затем после паузы добавил: — Но я обещал после оперы развлечь мисс Ван Влит кое-чем еще. Так что, возможно, в следующий раз.
 — Да, да, в следующий раз. Возможно, завтра. Прогулка в парке. — Принц поднес к губам холодную руку Кайлы и запечатлел на ней поцелуй. Рот его был теплый и влажный. В голосе прозвучали нотки сожаления, когда он вздохнул и посетовал, что опера закончилась слишком быстро. — Однако я скоро зайду к вам, Уолвертон, будьте уверены. Я не забыл вашего обещания. Ни одного из них, между прочим.
 — Ваше присутствие — всегда удовольствие. — Брет произнес это ровным, бесцветным голосом, как Кайла того и ожидала, однако, по-видимому, регент не нашел причины усомниться в его искренности.
 Принц пошел вместе с ними по лестнице, то и дело останавливаясь, чтобы с кем-то поговорить, и Кайла узнала нескольких весьма влиятельных персон. Одно имя особенно привлекло ее внимание, и Кайла была представлена довольно суровому джентльмену — Роберту Стюарту, лорду Каслрейскому, министру иностранных дел, который присутствовал на Венском конгрессе и способствовал падению Наполеона.
 — Для меня большая честь познакомиться с вами, ваша светлость, — сказала Кайла, когда он поклонился.
 — Для меня тоже, мадам. Вы крестная дочь графини дю Буа, если не ошибаюсь?
 Щеки Кайлы вспыхнули, она кивнула. Нет сомнений, что он, занимая такое положение, наверняка в курсе дела.
 — Да, ваша светлость. Вы ее хорошо знаете?
 — Очаровательная леди. — Еле заметная улыбка оживила его строгое лицо. — Мы встречались на нескольких приемах и оба восхищаемся Парижем. Я признателен ей за то, что она порекомендовала мне посетить китайские бани, когда я прошлой осенью был в Париже. Я должник графини и весьма рад познакомиться с ее крестной дочерью, о которой она говорила с такой любовью.
 Кайла, в свою очередь, улыбнулась:
 — Я тоже весьма рада с вами познакомиться, ваша светлость.
 Какая-то лукавая искорка сверкнула в глазах Роберта Стюарта, когда он повернулся к Брету и пригласил его посетить на будущей неделе свой клуб.
 — Полагаю, Уолвертон, наши интересы и цели совпадают.
 — В самом деле? Я не подозревал об этом, — Брет улыбнулся. — Я всячески стремлюсь избегать политики, поскольку мои интересы лежат в иной сфере.
 — Но это не имеет ничего общего с политикой.
 — В таком случае я заинтригован.
 — Полагаю, вам будет интересно. Итак, в следующую среду? Я пришлю вам свою карточку, чтобы напомнить.
 — К вашим услугам.
 Принц немедленно втянул лорда Каслрейского в оживленную дискуссию о греческих фризах, которые граф Элгин привез в Англию. Принц пытался убедить палату общин купить их для Британского музея. Брет воспользовался возможностью, приблизился к Кайле и крепко взял ее за руку.
 — Маленькая дурочка, — пробормотал он ей на ухо, — если ты в самом деле не желаешь оказаться на ложе принца, прекрати свой дурацкий флирт.
 Обмахиваясь веером из страусовых перьев, Кайла приподняла бровь и изобразила улыбку.
 — А что, ваша светлость, неужто вас мучает ревность?
 — Ты слишком много себе позволяешь. — Он больно сжал ей локоть, и веер застыл в воздухе. При виде приобретших стальной оттенок глаз Брета у нее заныло под ложечкой. — Не задирайся, Кайла. Во всяком случае сегодня.
 — Чем сегодняшний вечер отличается от других? Тем, что здесь принц? Вы боитесь, что кто-то узнает, какой вы… задира? — Она вырвала руку, зная, что Камберленд смотрит на них, и вдруг поняла, что Брет бессилен ее остановить, если она попытается уйти. Здесь слишком многолюдно, и ей надо лишь пойти прочь. Но можно ли рассчитывать на то, что Каслрей поможет ей? Он хорошо отозвался о тете Селесте, но что из этого? Что она может сказать? Что ее держат как пленницу? Если она и была пленницей, то по собственной вине и трусости.
 — На твоем месте, душа моя, — холодно и жестко сказал Брет, — я бы побеспокоился о завтрашнем дне, а не о сегодняшнем. И мне совершенно наплевать, что обо мне подумают люди, если ты успела заметить.
 — Я заметила. — Она оттолкнула его руку. — Не трогайте меня, пожалуйста. Вы и без того нанесли мне достаточно увечий.
 — Если не хочешь увеличить их число, рекомендую обуздать свои желания и не предлагать товар столь откровенно. Эти мужчины не способны так легко смириться с отказом.
 — Как и вы?
 — Если ты полагаешь, что отказывала мне, ты можешь пересмотреть свое поведение. Однако я не слышал от тебя никакого отказа.
 Кайла гневно сверкнула глазами на Брета, однако он уже переключил внимание на другое. Она проследила за его взглядом и увидела шедшую сквозь толпу женщину. Публика зааплодировала, и Кайла тотчас поняла, что это Анжелика Каталани, черноволосая оперная певица, которая почти загипнотизировала регента. В блестящей диадеме, алой тунике с кисточками, она шла через толпу словно богиня, и люди молча расступались перед ней. Подойдя к ним, певица прямиком направилась к Брету, который взял протянутую ею руку и поцеловал с таким видом, будто перед ним была королева.
 У певицы были черные глаза, высокие скулы, длинный нос и тонкие, подкрашенные ярко-красной помадой губы. Подняв бровь, она заговорила по-итальянски.
 Брет улыбался и не остановил ее, когда Анжелика, поднявшись на цыпочки, поцеловала его в губы, не обращая ни малейшего внимания на взгляды, которые бросали на нее шокированные дамы. Более того, Брет вернул ей поцелуй. А Кайла стояла рядом, напряженно выпрямившись, и про себя желала, чтобы он провалился в преисподнюю. Через мгновение Брет отстранился от певицы, взял ее под локоть, бросил насмешливый взгляд на Кайлу и стал представлять мадам Каталани принцу.
 Каталани грациозно присела, и регент заговорил с ней по-итальянски. Она одарила его выразительным взглядом черных глаз и улыбкой. Лицо у нее было смуглое и напомнило Кайле о Санчии. Хотя Каталани смеялась и разговаривала с принцем, она то и дело посматривала в сторону Брета.
 Кайла напряглась. Ведьма! Совершенно очевидно, что ее интересует Брет, хотя она весьма предусмотрительно уделяет достаточно внимания регенту. «Впрочем, мне какая разница, — подумала Кайла. — Пусть забирает его, если хочет. И тогда я буду свободна!»
 Брет снова взял Кайлу под руку и что-то сказал по-итальянски регенту и Каталани, что вызвало мгновенный протест певицы и одобрительную улыбку принца.
 Засмеявшись, Брет покачал головой и сказал теперь уже по-английски:
 — Вы завоевали расположение принца, signora, и я не смею злоупотреблять терпением его высочества. У нас будет другое время, чтобы освежить старые воспоминания.
 Каталани откровенно взглянула на Кайлу и приподняла черную бровь..
 — Она очень мила. Привозите ее, когда приедете ко мне, Брет. Мы поболтаем о старых временах.
 Было ясно, что она ничего подобного в виду не имела, и Кайла повернулась к герцогу Камберленду, который в течение всего вечера не отходил от нее. Она нервно рассмеялась, когда герцог пробормотал, что вкусы его брата меняются к худшему.
 — Разумеется, я не хочу сказать ничего дурного о прекрасной Каталани, — добавил он язвительно, — хотя ее победа над дорогим Принни в этот момент не вызывает сомнений. Ходят слухи, что она непостоянна, что ее сердце принадлежит только ее мужу. Правда, говорят также, что иногда она его одалживает другим.
 — Право, ваша светлость, — беззаботно ответила Кайла, — вы слишком уж верите всяким домыслам. Есть люди, которые только тем и занимаются, что распускают необоснованные слухи.
 — И люди, которые в это не верят. — Улыбка исказила изуродованное лицо герцога. — А вы, должно быть, близко знакомы с подобными людьми? Не отпирайтесь, прекрасная леди! Для меня это не имеет значения, так же как и для любого умного человека. Мир так устроен, что любой недоброжелатель с острым языком может погубить вас. И это вызывает сожаление. Есть люди, которые этого не заслуживают.
 Хмель мгновенно выветрился из головы Кайлы.
 — Да, я вас отлично понимаю, ваша светлость.
 — Лучше многих других, я надеюсь. До сегодняшнего вечера я никогда не считал Уолвертона дураком… Вы не хотите к нам присоединиться, мадам? Нет-нет, не одна. Поймите меня правильно. Я не такой уж глупец, чтобы думать, будто Уолвертон станет терпеть подобное своеволие. Разумеется, он будет вас сопровождать. И за моим приглашением не кроется ничего, кроме, пожалуй, одного, — щелкнуть по носу брата. — Уголок его рта дернулся. — Он никогда всерьез не опасался моей конкуренции. Кайла колебалась. Голова у нее немного кружилась. Не следовало пить последний бокал шампанского. Брет смеялся над какой-то фразой итальянской певицы, принц, кажется, выглядел весьма довольным. Брет сказал по-итальянски что-то такое, что вызвало смех Каталани. Кайла резко повернулась к герцогу и с деланной улыбкой сказала, что она принимает приглашение.
 — Я уверена, что, если попросите вы, ваша светлость, отказа не последует.
 — Такое случается весьма редко.
 И тем не менее Брет отказал герцогу. Разумеется, весьма вежливо, но твердо. Камберленд выглядел смущенным и раздраженным.
 — Почему же? Черт возьми, Уолвертон, для чего ехать домой так рано, если ваша дама желает остаться? Объясните мне.
 Брет перевел взгляд холодных серых глаз на Кайлу. Она вызывающе вздернула подбородок.
 — Я уже не чувствую такой усталости, как некоторое время назад, Брет. Я бы не возражала остаться.
 — В самом деле? — Его рот скривился в мимолетной улыбке. — А я нет. — Когда Кайла хотела возразить, Брет отвернулся от нее и обратился к Камберленду: — Вы как-то говорили мне о своих инвестициях в Вест-Индскую компанию, ваша светлость. Если вы еще заинтересованы в том, чтобы обсудить возможность продажи акций, я готов. Насколько я понимаю, вы принимаете участие в нескольких многообещающих проектах.
 — Я? Да, пожалуй, так, Уолвертон. Несколько неудобно… Впрочем, джентльмены могут говорить о делах где угодно, не правда ли?
 Улыбка Брета была скорее хищной, нежели одобрительной, и Кайла нахмурилась, когда он пробормотал, что джентльмены могут делать почти все, надо лишь делать это цивилизованно.
 — Вы согласны, ваша светлость?
 Камберленд посмотрел на Уолвертона вначале озадаченно, затем настороженно, но в конце концов кивнул головой в знак согласия:
 — Разумеется. Цивилизованно — в этом случае меньше неприятностей. Я согласен с вашей точкой зрения. Вы желаете обсудить вопрос торговли оптом?
 Для того чтобы отвлечь Камберленда, тема была выбрана весьма удачно, и Кайла сразу поняла, что материальный интерес для герцога гораздо важнее желания щелкнуть по носу брата. И это неудивительно, поскольку на принцев смотрели как на финансовый камень на шее правительства. И лишь вопросы политики могли представлять еще больший интерес для Камберленда, о чем Брету наверняка было известно.
 Кипя от злости, Кайла стояла молча, делая вид, что любопытные взгляды мужчин и женщин для нее ничего не значат. Чего ради беспокоиться, что о ней подумают? Все представители высшего света отличались от нее только одним — они были более осторожными и скрытными, чем она. Но в этом ее вины не было.
 Не имело значения, что она совершила или что они думали о совершенном ею. Она была не такая, как эти накрашенные, самодовольные дамы, открыто предлагающие свой товар. У Кайлы болела голова и саднило в горле от того, что она изо всех сил пыталась сдержать гневные слова, которые так и рвались из нее. Некоторое облегчение она испытала лишь тогда, когда оказалась в карете и та отъехала от театра. Но к ее ужасу, Брет велел кучеру ехать к игорному дому, что находился на Сент-Джеймс-сквер, дом 10. Карета тронулась, а Кайла уставилась на Брета.
 — Я думала, что вы вернетесь по крайней мере в свой городской дом. Я устала. Вечер был ужасным, и я больше не в силах говорить то, к чему не лежит душа, и улыбаться, когда не хочу.
 — Мы, кажется, немного раздражены? — поддразнил ее Брет. — По-моему, ты была вполне довольна собой. Или ты расстроилась из-за того, что я не позволил тебе отправиться с регентом? Прости, но я дал Анжелике обещание и должен был его сдержать.
 — Анжелике?
 — Синьора Каталани знает о любви Принни к искусству. Рискну предположить, что она очень скоро выманит у него то, что ей хочется. — Брет откинулся назад и посмотрел на Кайлу с тем загадочным выражением, которое ее страшно раздражало.
 — Мне кажется, что вы все выдумываете. Она гораздо больше интересовалась вами, чем принцем, и скорее всего без колебаний попросит то, что ей надо, у вас.
 Брет тихонько засмеялся:
 — Анжелика не просит. Она ждет. И, как правило, получает.
 Кайла сердито посмотрела в окно кареты.
 — Отвезите меня, пожалуйста, домой. Я больше не в состоянии терпеть оскорбления.
 — Оскорбления? Ты очаровала принца, душа моя, а заодно и его брата. Что же здесь оскорбительного?
 — Пожалуйста, не делайте из меня дурочку. Я прекрасно осведомлена о ваших сегодняшних намерениях. Прежде всего вы вырядили меня в это платье, затем водили под руку, словно какой-то приз, выставляя на посмешище, а под конец подсунули меня принцу и его противному брату в качестве новой игрушки. И вы еще говорите, что нет ничего оскорбительного.
 Воцарилось молчание. Подняв глаза, Кайла увидела, что Брет задумчиво смотрит на нее. А затем, к ее удивлению, он вдруг кивнул:
 — Да, пожалуй, так и есть. Но по-иному нельзя Кайла. Есть некоторые вещи, которые мне нужно было сегодня выяснить. И, к сожалению, существуют такие люди, которые делают и говорят, что думают.
 — Не понимаю.
 — Я это вижу. Но не будем об этом. Ты потом поймешь.
 Брет вытянул перед собой длинные ноги. В черном вечернем костюме он был удивительно похож на гибкую пантеру. Пытаясь успокоиться, Кайла отвернулась к окну и невидящим взором смотрела на газовые фонари, отражающиеся в витринах магазинов, мимо которых проезжала карета. Стучали о камни мостовой колеса, в такт им поскрипывала кожаная упряжь. Положив на колени крепко сплетенные руки, Кайла попыталась ни о чем не думать.
 — Кайла, не надо изображать из себя несчастную мученицу, — негромким низким голосом сказал Брет, и она повернула к нему голову. Лицо его находилось в тени и от этого выглядело загадочным и — опасным. Когда он наклонился вперед, свет фонаря упал на его лицо, и Кайла увидела, насколько оно мрачно. — Тебе удалось завладеть вниманием принца, и, не сомневаюсь, этого ты и хотела.
 — Разве вы сами не хотели этого? — Она раздраженно похлопала веером по затянутой в перчатку руке, — Иначе зачем бы вам привозить меня туда сегодня? Совершенно очевидно, что вы устали от меня и хотите возобновить знакомство с этой оперной певицей.
 Улыбка тронула губы Брета.
 — А сейчас кто кого ревнует? Уж не поэтому ли ты так отчаянно флиртовала? Разве ты не знаешь, как опасно флиртовать с принцами? Или ты намерена принять его предложение?
 — Я не думаю, что приглашение покататься в парке можно отнести к предложениям интимного характера. Если, конечно, он не применит ваш метод насильственного похищения.
 Брет прищурил глаза.
 — Маленькая дурочка! Я пытаюсь предостеречь тебя. Если регент устремит свой взор на какую-нибудь даму, он может быть весьма настойчивым. И надоедливым. У тебя могут возникнуть большие проблемы и неприятности.
 — Какой смысл предупреждать о неприятностях, если моя репутация безнадежно испорчена? Что еще может случиться? Разве вы не видели сегодня этих людей? Разве вы не заметили, что от меня отворачивались дамы, которые недавно принимали меня в своем доме? Они вели себя так, словно я вообще не существую.
 Голос ее дрожал от гнева, и Брет насмешливо сказал:
 — Эти дамы принимали тебя только благодаря твоей крестной матери и леди Раштон, пойми это, Кайла. Если бы не их опека, они пригласили бы тебя в дом разве что в качестве прачки. Нужно иметь холодный расчет, чтобы стать членом их социального круга, и тебе следовало подумать об этом, прежде чем возвращаться в Лондон и вымогать у меня деньги. К чему сейчас жаловаться? У тебя есть деньги, разве не так? Разве ты не этого хотела?
 Кайла бросила на него сердитый взгляд:
 — Вы знаете только часть правды. Я хотела получить то, что должна была иметь моя мать, — уважение, в котором ей отказали.
 — С таким же успехом можно хотеть луну. В этом случае вероятность получить желаемое даже больше.
 От этих суровых, безжалостных слов у Кайлы перехватило дыхание. Она молча смотрела Брету в лицо, по которому пробегали тени и полосы света. Он был прав. Отрицать невозможно. Она никогда не добьется уважения, о котором мечтала. Как ни ужасно, но она должна это признать.
 Когда карета наконец остановилась, Брет как-то странно посмотрел на нее и загадочно улыбнулся.
 — Поскольку ты устала, отправляйся домой. Бартон тебя отвезет.
 — Ты имеешь в виду…
 — Я имею в виду, что ты сегодня свободна и можешь спать одна.
 Кайла выглянула в окно, увидела фасад старого здания, затем снова перевела взгляд на Брета. Он желает отделаться от нее! Несомненно! Хочет встретиться с оперной певицей. Будь он проклят! Как смеет он так позорить ее? Сначала привез сюда, а затем дает всем понять, что устал от нее. Ну нет, она этого не потерпит. Если он думает избежать ссоры, то глубоко заблуждается. Нет, она не будет одной из тех женщин, которых выбрасывают из дома вместе с сухим письмом со словами прощания. Однако герцог уже выходит из кареты и дает Бартону указание отвезти ее домой, причем делает это так небрежно, словно не он разрушил всю ее жизнь.
 Карета тронулась. Некоторое время Кайла размышляла, что ей делать, а затем заколотила в дверцу, чтобы привлечь внимание кучера.
 Видит Бог, Брет Бэннинг скоро пожалеет о том, что решил так обращаться с ней. Он еще попомнит ее!

 Глава 16

 Кенуорт поднял голову и увидел карету герцога, подъезжающую к парадным дверям игорного дома. Наконец-то Уолвертон приехал и — Господи Боже! — неужели с ним прелестная мисс Ван Влит? Она выглядит еще красивее, чем он помнил. Шелковое платье прекрасно подчеркивает фигуру, великолепное ожерелье из рубинов и бриллиантов украшает белоснежную шейку. К чему вздыхать о том, что никогда не будет принадлежать ему! Но как удержаться, если видишь такое ангельское создание?
 Блестящие белокурые локоны выглядывали из-под капора и спускались на щеки, маленький круглый подбородок чуть приподнят, и на нем обозначилось подобие ямочки. Она несколько настороженно выглядывала в окно кареты.
 Бэрри вздрогнул, заслышав чье-то приближение. Из тени возле входной двери вышел Нортуик. Свет упал на порочное лицо герцога, когда он с тревогой уставился на карету. Бэрри настолько увлекся созерцанием очаровательной леди, что не заметил появления герцога за своей спиной. Пренебрежительно скривив рот, он не удержался от выпада:
 — Простите, лорд, но вы загораживаете мне дорогу.
 Полуобернувшись, Нортуик приподнял кустистые брови и насмешливо улыбнулся:
 — Господи, да это опять Кенуорт. Какая жалость, что вы не можете держаться подальше от игорных домов, мой мальчик! Это уберегло бы вас от многих неприятностей. Но вас после выплаты очередного долга снова тянет на подвиги. Очень забавно.
 — Поберегите свой юмор для другого случая, лорд. Я считаю его оскорбительным.
 Герцог прищурился и в задумчивости поджал губы.
 — Очень плохо, что мы так часто сталкиваемся, Кенуорт. Боюсь, вы очень скоро выведете меня из терпения. Вы уверены, что хотите остаться? Может быть, вам лучше уйти, если вы так раздражены?
 — Оставьте ваши советы при себе. А сейчас прошу прощения — меня ждут.
 Когда Бэрри поравнялся с Нортуиком, он услышал, как тот пробормотал:
 — Продолжайте и впредь, подхалимничать, мой мальчик. Уолвертон все еще хранит ваши расписки.
 Что правда, то правда, отрицать не было смысла, и слова герцога больно резанули Бэрри. Он резко обернулся, однако Нортуик, шагнув в сторону, растворился в темноте. Черт с ним! Слава Богу, что он больше не должен этому мерзавцу, поскольку Уолвертон одолжил ему денег, чтобы расплатиться. Брет выслушал его благодарность и небрежно пожал плечами, когда Бэрри предложил дать расписку.
 — Мне не нужна расписка, Бэрри. Достаточно вашего слова.
 После этих простых слов восхищение Кенуорта Уолвертонем возросло еще больше. Его отец язвительно называл это культом героя, но дело обстояло несколько иначе. Он восхищался лишь уверенностью в своих силах и циничным умом этого человека. Брет не был денди, однако Кенуорт видел, что к нему с огромным уважением и восхищением относятся все окружающие. Бэрри стал чаще задумываться над тем, каким образом Уолвертон добивался этого. А почему бы ему самому не стать таким? Неужели он должен походить на своего отца? Тупицу, хотя и достаточно уважаемого человека. Уолвертон повидал мир, перепробовал множество занятий. Ходили слухи, что одно время он даже занимался пиратством. Бэрри не верил и объяснял подобные разговоры проявлением человеческой зависти. Для чего такому богатому человеку, как Уолвертон, становиться пиратом, если он может купить все что пожелает?
 Впрочем, налет авантюризма, свойственный Уолвертону, и привлекал Бэрри. Если в Лондоне и был человек, способный стать пиратом, то только Брет. Бэрри дважды видел, как Брет дрался на дуэли и оба раза выходил победителем. В одной дуэли в качестве оружия были выбраны шпаги. Во второй дрались на пистолетах. Взволнованный, взмокший от пота соперник — и спокойный, меткий Брет, способный вывести из равновесия любого.
 Это было искусство, которым Бэрри восхищался и которого одновременно боялся. Если бы он обладал хладнокровием Уолвертона, то не стал бы в течение долгих месяцев сносить оскорбления Нортуика. Как унизительно признаваться даже самому себе, что многого не умеешь. И дело вовсе не в отсутствии храбрости. Бэрри не хватало умения Уолвертона обращаться с пистолетом и шпагой.
 Однако после нынешнего вечера, если все пройдет как намечено, он сведет счеты с Нортуиком. Когда карета отъехала, Бэрри вышел из тени, чтобы поприветствовать Брета.
 — Какие проблемы? — негромко спросил Брет, увидев в дверях Бэрри.
 — Никаких, — покачал головой Бэрри, — если не считать саркастических реплик Нортуика. Черт бы побрал этого типа, ему явно не понравился ваш приезд. Если…
 — Пройдемте внутрь, — проявляя осторожность, перебил его Брет.
 Бэрри кивнул и последовал за ним. Они вошли в темный коридор «Убежища простаков», как остроумно прозвали этот игорный дом за то, что тут обирали тех наивных игроков, которые надеялись поправить свое финансовое положение.
 Как всегда, здесь было многолюдно. Чтобы посещать этот игорный клуб, вовсе не требовалось быть его членом, как у Артура, поэтому здесь собирался народ погрубее, нежели во многих других лондонских клубах. В зале толклось много новичков, приехавших из деревни с несколькими шиллингами в кармане. «Вот уж настоящие простофили», — подумал Кенуорт.
 — Говорят, Нортуик — совладелец этого заведения, — пробурчал Бэрри на ухо Брету. — Я не думаю, что он тут главная фигура, как, например, мистер Ситон, у которого половина пая, а это дает ему около ста тысяч дохода.
 Брет негромко засмеялся:
 — Если бы у Брейкфилда было столько деньжат, ему не понадобились бы мои деньги.
 — Это верно, хотя есть люди, которым денег всегда не хватает. — Бэрри замолчал и подумал о собственных привычках. Привычках прожигателя жизни. И молча дал себе слово исправиться, что наверняка одобрил бы и его отец. Ну а сейчас у него долг несколько иного рода, и с Божьей помощью он сегодня намерен его заплатить.
 Брет направился к столу, где играли в кости. Лишь очень внимательный наблюдатель мог заметить, что его интересовала не столько сама игра, сколько толпившиеся в зале люди. Приняв ленивую позу и полузакрыв глаза, он методично разглядывал присутствующих.
 — Продул, — с отчаянием в голосе сказал один из игроков. Затем, увидев по другую сторону зеленого стола Брета, обратился к нему: — Вы будете играть, сэр?
 Пожав плечами, Брет сделал ставку.
 — Facilis descensus Averni, — небрежно сказал он, и Кенуорт негромко засмеялся.
 — Дорога в ад легка, — перевел Бэрри, когда игрок озадаченно посмотрел на Брета. — Это цитата из Виргилия. Он сказал это первым и сформулировал лучше всех, я полагаю.
 Мужчина покачал головой:
 — Я не знаком с мистером Виргилием, но должно быть, он был здесь постоянным клиентом. Вот уже третий вечер подряд меня тут раздевают.
 Брет еле заметно улыбнулся, поигрывая деревянными костями.
 — Возможно, игра в кости не для вас.
 — Тут все игры не для меня. — Мужчина пожал плечами и отошел от стола. Игра возобновилась без него.
 Брет выигрывал, когда люди у двери оживились. Герцог поднял глаза, изменился в лице и хрипло выругался. Бэрри также повернулся, чтобы выяснить причину оживления. Уж не началось ли то, чего он с волнением ожидал?
 Увиденное привело его в шок: в дверях стояла Кайла Ван Влит. Ее никто не сопровождал, она была одна и требовала, чтобы ее пропустили в зал. Боже милостивый, не сошла ли она с ума? Что она здесь делает? А ведь сегодня такой важный вечер! Неужели Брет мог…
 Но уже через мгновение стало ясно, что Уолвертон не имел намерения приводить ее сюда, ибо он остановил игру, пересек зал и взял Кайлу под руку. Бэрри последовал за ним, встревоженный и обеспокоенный тем, что все может быть погублено столь неожиданным поворотом событий.
 — Какого черта ты здесь делаешь? — резко спросил Брет, Кайла лишь холодно приподняла бровь, и смелость девушки вызвала восхищение Бэрри, несмотря на неуместность и неразумность ее появления здесь.
 — Может, я пришла поиграть. Вы ведь, кажется, тоже этим занимаетесь.
 — Что взбрело тебе в голову? Впрочем, я знаю, что ты подумала. — Брет был раздосадован. Он замолчал, затем сказал более спокойным тоном: — Я за это оторву Бартону голову. Моя карета здесь?
 — Разумеется. Но я не собираюсь уходить отсюда.
 — Очень плохо. — Брет подтолкнул Кайлу к двери, но затем остановился, когда она неожиданно повернулась.
 Бэрри ничего не видел за ними л не мог понять причину внезапной остановки Брета. Все объяснилось, когда он услышал знакомый голос:
 — Да ведь это мисс Ван Влит! Весьма рад снова вас увидеть! Очень неожиданно! Уолвертон, я и не знал, что у вас есть привычка приводить дам в подобные… заведения. Вы собираетесь взять ее также в дом Эми Уилсон?
 — Ну-ну, — возмутился Бэрри, — потише, Нортуик! Нельзя же об этом при даме!
 Кайла весьма выразительно посмотрела на Бэрри, и он прочитал в ее глазах одновременно и благодарность, и гнев.
 — Благодарю вас, лорд Кенуорт! Весьма утешительно видеть, что в Лондоне еще осталось несколько джентльменов. Я уж было отчаялась.
 Нортуик саркастически засмеялся и приподнял густые брови.
 — Надеюсь, вы с ней, Уолвертон. Пусть остается. Украсит этот вечер. В последнее время вокруг меня слишком много грубых лиц, и вдруг такая красота, не правда ли?
 — Это место не для нее, как и вообще не для женщин. — Брет снова направил Кайлу к двери, но она вырвалась и гневно сверкнула глазами.
 — Простите, но мне не нравится, когда меня выталкивают, словно у меня своего ума нет. Я сама способна решить, чего хочу. И я решила остаться. Если, конечно, у вас нет каких-то особых причин, чтобы увести меня отсюда.
 У Брета заходили желваки на скулах, и он суровым тоном сказал:
 — Здесь тебе не место, Кайла. Хоть раз не усугубляй своего положения. Сделай то, что в твоих же интересах.
 — Нет, вы явно хотите соблюсти свои интересы! Благодарю вас, я намерена остаться.
 — Боже мой, Уолвертон, это вы? — раздался громкий голос, и в зал вошел герцог Камберлендский, морщась от дыма и переводя взгляд с Брета на Нортуика, а затем на Кайлу. — Никак не ожидал увидеть вас здесь, да еще вместе с мисс Ван Влит! Какой приятный сюрприз!
 — Я тоже не ожидал вас здесь увидеть, ваше сиятельство. — Брет выдавил скупую улыбку, внутренне проклиная Кайлу за то, что она так не вовремя появилась. Ее приход может все разрушить. Вот и герцог здесь. Уж не преследовал ли он их? Становилось очевидным, что принц и Нортуик связаны какой-то договоренностью. Если отправить Кайлу, это может возбудить подозрения по крайней мере одного из них и насторожить обоих. Проклятие! Почему до сих пор нет Уотли? — Произошло изменение в планах, — ровным голосом сказал Брет и притянул Кайлу поближе к себе.
 — Да, — ухмыльнулся Нортуик, — похоже, мисс Ван Влит способна изменить ваши планы, Уолвертон. Обучите ее игре. Для всех нас это будет интересным развлечением. Входите, ваша светлость, — сказал он, обращаясь к герцогу, и Камберленд несколько неуверенно прошел мимо Кайлы и Брета к Нортуику. Граф улыбнулся; тонкие губы делали его улыбку какой-то зловещей. — Никогда не было подобного нашествия столь знатных особ на мое заведение. В фараон, ваша светлость?
 Камберленд направился к столу для игры в фараон, а Брет повел Кайлу к столу, где играли в кости.
 — Если ты намерена остаться, — прорычал он ей в ухо, — то, черт возьми, делай то, что тебе говорят.
 — Я не… Ой, Брет, вы мне делаете больно!
 Его пальцы впились ей в руку, рот прижался к ее уху, и со стороны можно было подумать, что он нашептывает девушке нежные слова, которые приводят ее в трепет.
 — Сейчас не тот случай, чтобы демонстрировать свою независимость, черт побери! И не пытайся вырваться! Слушай меня, маленькая дурочка! Сегодня здесь будет заваруха, и ты должна делать то, что я тебе скажу. Ты слышишь меня?
 Кайла молча кивнула, и Брет с удовлетворением отметил, как нервно она огляделась вокруг, словно внезапно поняла, что зал, в котором она находится, вряд ли является тем местом, куда ей следовало приходить. Но сейчас, когда Нортуик и Камберленд уже видели ее, слишком поздно что-либо предпринимать. Очевидно, граф надеялся, что она отвлечет внимание присутствующих.
 Брет остановился перед столом для игры в кости, продолжая держать Кайлу под руку.
 — Вот видишь, — негромко сказал он, — ты оказалась в центре внимания, как и желала. Ты этого хотела?
 — Брет…
 — Нет-нет. — Он еще крепче сжал ее руку, давая выход своему раздражению. — Поскольку ты настояла на том, чтобы остаться, послушай, что я тебе скажу. Не делай глупостей и не сопротивляйся, если не хочешь оказаться в еще более дурацком положении. Здесь не найдется ни одного человека, который помешает мне обращаться с тобой как с последней шлюхой. В конце концов, это не то место, куда ходят приличные женщины.
 Кайла, вся дрожа, посмотрела на Брета, и тот испытал пусть небольшое, но удовлетворение, когда прочитал в ее взгляде понимание. Затем она пожала плечами, как если бы ей было безразлично, что он может подумать.
 — Пожалуй, мне не следовало сюда приходить, но я думала… Впрочем, это не важно… Вероятно, мне нужно уйти.
 — Нет. Не сейчас. Сейчас ты здесь, и здесь останешься на какое-то время. Я научу тебя играть, как предложил Нортуик.
 Кости с глухим стуком ударились о стол, и один из игроков застонал:
 — Проигрыш! Не везет!
 Брет сгреб кости.
 — Никто из джентльменов не будет возражать, если дама попробует свои силы?
 Кайла выглядела весьма озадаченной, один из джентльменов мрачно нахмурил брови, но никто возражать не стал. Когда Брет стал показывать Кайле, как надо бросать кости, все сгрудились вокруг стола, подошел и Нортуик. Граф успел успокоиться, и манеры его приобрели обычную уверенность. В дверях появился Уотли, пересек зал и смешался с теми, кто наблюдал за игрой в фараон. Брет едва заметно улыбнулся и сосредоточил внимание на Кайле.
 — Ты бросаешь кости, Кайла. Ты должна набрать пять, шесть, семь, восемь или девять очков. Первая кость — главная, вторая — дополнительная. Если очки дополнительной и главной кости равны, ты набираешь нужное количество очков и выигрываешь. Если выпадает два, три, одиннадцать или двенадцать, ты проигрываешь.
 Кайла перекатывала кости на ладони, закусив нижнюю губу, и была очаровательна в своем смущении.
 — А если у меня не выпадет ничего подобного?
 — Ты продолжаешь бросать кости, пока не выиграешь или не проиграешь. Эта игра зависит от случая, а мастерство в том, чтобы… — Брет объяснил Кайле, каким образом она может влиять на ход игры.
 Кайла нахмурилась и пожала обнаженными плечами, отчего ожерелье на ее шее вспыхнуло и заиграло всеми цветами радуги.
 — Поскольку я играю на ваши деньги, не возражаю попробовать.
 — Естественно, — суховатым тоном сказал Брет и с кривой улыбкой посмотрел на Бэрри: — Есть у нас надежда, что наш голубь взлетит?
 Здесь крылся двойной смысл, и Бэрри ухмыльнулся. Кайла бросила кости и проиграла. Во второй попытке она действовала лучше. Толпа мужчин вокруг стола постепенно увеличивалась. Привлеченные появлением в зале красивой женщины, многие из них просто наблюдали, и лишь несколько человек включились в игру.
 Вскоре в игру вступил и Нортуик. Он буквально не отводил глаз от Кайлы. Она несколько стушевалась, когда граф подключился к игре, но Брет тихонько успокоил ее, и Кайла снова обрела уверенность. В зале вдруг возникла напряженность, какой не было раньше, и Брет оказался не единственным, кто это почувствовал. Двое из наблюдавших за игрой мужчин ушли.
 Брейкфилд играл осторожно, однако Брет ощущал растущее возбуждение графа. Он наблюдал за ним якобы из праздного любопытства, одновременно держа в поле зрения Уотли и его тщательно отобранных сообщников. Они появлялись по одному и рассеивались по залу, останавливаясь у разных столов, чтобы не вызвать подозрения. Очень хорошо. Никто из них не выделялся из толпы.
 Взглянув на Кайлу, Брет увидел на ее лице глубокую сосредоточенность. Она выиграла, правда, весьма скромную сумму. Лицо молодой женщины вспыхнуло от радости.
 В своем вызывающем платье, с дорогим ожерельем на шее Кайла выглядела весьма обольстительно. Мужчины буквально пожирали ее глазами, когда она, бросая кости, наклонялась вперед, и округлости ее грудей норовили вырваться из-под платья на свободу. Нортуик также не мог оторвать взора от этого соблазнительного зрелища.
 — Выиграла! — сказал кто-то в восхищении.
 Брет убедился, что Кайла выиграла снова, опять-таки небольшую сумму. Она засмеялась, смех ее напоминал звон серебряного колокольчика, и вместо того, чтобы наблюдать за Нортуиком, Брет вновь устремил взгляд на девушку.
 Глаза ее сверкали от возбуждения, возможно, в крови еще играло выпитое шампанское. На лице Кайлы сияла улыбка, когда она перекатывала в ладони кости. Перчатки свои она давно сняла. «Должно быть, они остались в карете», — подумал Брет. Наконец девушка бросила кости, и Брет перевел взгляд на графа.
 Нортуик смотрел на Кайлу словно загипнотизированный, приоткрыв рот и прищурив бесцветные глаза. Кроме кустистых бровей, весьма примечательной деталью на его лице был длинный тонкий нос. Когда-то, по словам Беатрисы, он был красивым мужчиной, но годы распутной жизни сделали свое разрушительное дело.
 Над столами поднимались клубы дыма. В другом конце зала внезапно перекрыли шум голоса двух мужчин, затеявших ссору. Нортуик оторвал взгляд от Кайлы, посмотрел в сторону ссорящихся и двинулся прочь от стола. Брет увидел, как Уотли выскользнул из зала в узкий коридор.
 — Милорд, — с подчеркнутым сарказмом спросил Брет, — вы не играете в азартные игры с женщинами?
 Нортуик остановился и, повернувшись к Брету, приподнял бровь.
 — Все игры с женщинами — азартные, Уолвертон.
 Брет оценил остроумную реплику улыбкой.
 — Это так, и кому, как не вам, это знать.
 — Все же я склоняюсь перед вашим авторитетом в этом вопросе, ваша светлость. Говорят, вы берете больше, чем отпускает случай. — Холодная улыбка тронула тонкие губы графа. — Иначе как объяснить дерзкое похищение молодой леди на глазах у двухсот гостей?
 Брет почувствовал, как напряглась и перестала дышать Кайла. Он успокаивающе положил руку ей на плечо, его пальцы затеяли игру с ниспадающими на ухо белокурыми локонами.
 — Похищение, милорд? По-моему, она не похожа на пленницу. Не так ли, душа моя?
 Кайла метнула на него сердитый взгляд, ее румянец стал еще гуще.
 — Пленница обстоятельств, может быть, как и большинство из нас.
 — Отлично сказано. — Брет удовлетворенно улыбнулся, погладил голое плечо Кайлы и покосился на Нортуика. Медленно и целенаправленно его пальцы двинулись ниже, как бы играя ожерельем, и коснулись верхней части груди. Кайла замерла. Нижняя губа ее задрожала, словно молодая женщина пыталась удержать гневные слова, длинные ресницы опустились. Пальцы ее сжались в кулачок, который был виден на фоне покрытого зеленым сукном стола.
 Брет проклинал Кайлу за то, что она пришла сюда и поставила себя в неприятное положение. Но по крайней мере сейчас она служила приманкой, которая способна отвлечь Нортуика, поскольку граф не мог отвести от нее взора. Представлял ли он ее маленькой девочкой, которую когда-то знал? Или просто видел в ней соблазнительную женщину? Черт бы побрал этого негодяя! Нужно во что бы то ни стало вернуть документы, и, кажется, это был единственный способ добиться цели, не обвиняя графа публично в их краже. Брету, колониальному выскочке, будет трудно убедить кого-либо в справедливости обвинений против человека, носящего титул пэра. Нортуик мог быть последним выродком, но он был одним из них, в то время как на герцога из колонии смотрели с неудовольствием и предубеждением.
 Будь это Техас, Брет с пистолетом в руке потребовал бы от Нортуика возвращения документов. Здесь же, в Англии, дела решались иначе, в соответствии с неписаными правилами поведения. Сатисфакцию можно получить, вызвав на дуэль, но что толку от дуэли, если прежде он не вернет себе документы?
 Брет убрал руку с плеча Кайлы лишь тогда, когда Нортуик отошел от стола для игры в кости и направился к столу, где играли в фараон. Там по своему обыкновению находился Камберленд, который делал отчаянные ставки и проигрывал. Толпа у стола собралась огромная, дым стоял столбом, голоса звучали все громче.
 Бэрри бочком пододвинулся к Брету и обеспокоенным полушепотом спросил:
 — Вы думаете, они все-таки сделают это сегодня? Я имею в виду… вы уверены, что ваш осведомитель не ошибся? Если здесь Камберленд…
 — Нет ничего лучше, чем сделать все прямо у нас под носом.
 Кайла снова проиграла, и один из мужчин с хитрой улыбкой выразил готовность заменить свой выигрыш кое-чем другим, что вызвало возмущенный возглас девушки. Брет бросил выразительный взгляд на мужчину. Тот засмеялся и стал оправдываться:
 — Это всего лишь шутка, господин. Она такая красотка, что мне захотелось немного пошутить, только и всего.
 — Занимайся лучше игрой, приятель. Это обойдется тебе гораздо дешевле.
 Кто-то дотронулся до руки Брета, и он уголком глаза заметил, что вернулся Уотли и подает ему сигнал. Нортуика и Камберленда возле стола, где играли в фараон, уже не было. Брет наклонился к Кайле, расстегнул ожерелье и небрежно бросил его на зеленое сукно стола.
 — Ставки растут, джентльмены, — с улыбкой сказал он. — Чтобы сделать игру интереснее.
 — Брет!..
 Он взял Кайлу за подбородок и, приподняв лицо, крепко поцеловал в губы, несмотря на ее сопротивление.
 — Если проиграешь, querida, я куплю тебе другое, — сказал он, затем отстранился и, глядя на ее разрумянившееся лицо, добавил: — А если выиграешь, я куплю тебе два. Кажется, это неплохой стимул, как ты считаешь?
 — Я не знаю, зачем ты это делаешь, но если тебе нравится так швыряться деньгами, я буду счастлива выиграть. — Кайла перекатывала кости в ладони, в ее взгляде чувствовалась неуверенность.
 — Сосредоточься, Кайла. Эти джентльмены преисполнены решимости забрать его у тебя.
 Кайла продолжала колебаться. Но затем, бросив взгляд на ожерелье, пожала плечами и повернулась к столу. «Этого времени должно хватить, чтобы отвлечь внимание и Кайлы, и всех присутствующих в зале», — подумал Брет, направляясь к дверям. Он видел, как Бэрри вышел в коридор через заднюю дверь. Игра в кости, где резко выросли ставки, вызвала всеобщий интерес, и уход Брета остался незамеченным.
 Кто-то подошел к нему сзади, и Брет услышал шепот Уотли:
 — Он пошел сюда, господин.
 Было темно, из дальнего конца коридора несло затхлой сыростью. На полу во тьме затаились два человека — без сомнения, из команды Уотли. Были слышны негромкие голоса. Из темноты вынырнул Бэрри.
 — Там Нортуик и Камберленд, — приглушенным голосом сказал он и показал головой в сторону маленькой двери в стене.
 Стало быть, ставки очень высоки, если брат короля втянут в темные игры с Нортуиком.
 Помешкав у двери, Брет посмотрел назад, чтобы удостовериться, что люди Уотли не пропустят в коридор посторонних. В дверном проеме были видны силуэты трех мужчин. Увидев появившийся в руках Брета пистолет, Уотли утвердительно кивнул.
 — Все как вы просили, господин. Охраны нет, мои люди сторожат вход.
 Ощущая тяжесть оружия в руке, Брет отступил назад, уперся спиной в противоположную стену и изо всех сил ударил в дверь ногой. Одновременно с ударом Уотли надавил на дверь плечом, и она с грохотом распахнулась.
 Выругавшись, Нортуик повернулся к двери и, увидев направленный на него пистолет, на мгновение оцепенел. Затем лицо его исказилось.
 — Ну-ну, Уолвертон, я вижу, вы окончательно превратились в варвара. Какого черта вы влезаете в чужой разговор? Смею думать, что Камберленд будет весьма сердит на вас, ваша светлость!
 — В самом деле, — вступил в разговор Камберленд, хотя напряженный взгляд выдавал его неуверенность. — В чем дело, Уолвертон?
 Брет ткнул дулом пистолета в бумаги, которые держал в руках Камберленд.
 — Полагаю, вы отлично понимаете, в чем дело. У вас в руках краденые бумаги. Если вы купили их у графа, это означает, что вас обманули, поскольку они мои.
 — Краденые? — Камберленд покачал головой. — Вовсе нет, сэр. Как вы смеете обвинять меня в воровстве?
 — Вы не так меня поняли. Обвинение относится к Нортуику. Однако вы знаете, ваша светлость, что документы, которые вы держите, по закону принадлежат мне, а не графу. Разразится большой скандал, если это будет предано гласности.
 Камберленд нахмурился и посмотрел на графа:
 — Ведь эти бумаги ваши, Брейкфилд, не так ли?
 — Как вы видите, ваша светлость, на них есть свидетельство Колби Бэннинга о передаче мне права владения рудником в Америке. Мы владели им совместно. Понадобилось некоторое время, чтобы найти эти документы, но теперь они наконец-то в моих руках. — Встретив ледяной взгляд Брета, он пожал плечами: — Очень жаль, что вы не знали об этом, Уолвертон, но это расплата за вашу небрежность.
 — Вы бессовестный лжец! — Брет шагнул вперед и, не опуская нацеленного в грудь Нортуика пистолета, протянул другую руку к бумагам. Поколебавшись лишь мгновение, Камберленд отдал ему документы. Врет стал их просматривать и обнаружил внизу подпись отца. А сверху было прикреплено дополнительное распоряжение к завещанию, в котором значилось, что рудник Санта-Мария передается Карлтону Брейкфилду, виконту Эрби и будущему графу Нортуикскому. Под текстом стояли дата двадцатилетней давности и подпись отца. Брет поднял глаза и увидел торжествующую улыбку графа.
 — Это фальшивка, Нортуик! Мой отец никогда не оставил бы рудник вам!
 — Дорогой Уолвертон, как бы это вас ни шокировало, все именно так и есть.
 — Если все по закону, то какого черта вы делаете из этого секрет? Почему в таком случае вы выкрали документы? Нет, я ни на минуту в это не поверю! И вы не должны верить, ваша светлость. — Брет повернулся к Камберленду и безжалостно добавил: — Я весьма сомневаюсь, что у вас есть деньги для покупки серебряного рудника. Всем хорошо известно, что вы по уши в долгах.
 — Ага, значит, вы думаете, что настоящим покупателем будет мой брат? — скривил рот Камберленд и прищурил свой единственный глаз. — Не сомневаюсь, что именно по этой причине вы устроили так, чтобы он был… скажем так, занят в этот вечер. Очень предусмотрительно с вашей стороны! Но вы ошибаетесь, Уолвертон! Джордж не имеет понятия об этом, иначе он стал бы планировать, как потратить эти деньги на мрамор или на какие-нибудь безобразные сооружения, к которым он так тяготеет! Не собираюсь я делиться доходами и с правительством, черт бы его побрал! Это мое личное дело, только мое! И не забывайте, сэр, с кем вы имеете дело! Мой отец пока еще король, и меня пока еще если не уважают, то побаиваются.
 — Не сомневаюсь в этом, но даже сам король не может воровать и оставаться при этом безнаказанным. Вы отдаете себе отчет, ваша светлость, с каким человеком связались? Как, по-вашему, отнесутся к вам король и парламент, если узнают, что к другим вашим грехам добавился еще один: вы водите компанию с развратником, с человеком, который совращает детей?
 Камберленд растерянно переступил с ноги на ногу и повернулся к Нортуику. Граф напустился на Брета:
 — Боже мой, да вы сошли с ума! Или вы хотите получить подтверждение, что ваша нынешняя любовница когда-то принадлежала мне? Это не моя вина, дорогой мальчик. Ее мать отправила дочь ко мне, и что мне оставалось, кроме как дать пристанище бедному ребенку?
 Кенуорт выступил на свет из-за спины Уотли.
 — Найдутся люди, которые с вами не согласятся, милорд, — негромко произнес Бэрри, и Нортуик вздрогнул, узнав Кенуорта. — Я знаю не понаслышке, что вы развращаете маленьких девочек, которых покупаете в Ковент-гардене. Вы не можете отрицать то, что я видел сам. И даже если вы станете отрицать, разразится такой грандиозный скандал, который опозорит и погубит вас.
 Камберленд попытался что-то сказать, однако Брет, шагнув в полосу света, который отбрасывала висящая на столе лампа, перебил его:
 — Я намерен обратиться в магистрат с весьма серьезными обвинениями против вас, Нортуик, и никакие связи с Камберлендом вас не спасут.
 — Черт побери, Уолвертон! Вы ничего не сможете доказать! Все это слухи и сплетни! Мое слово будет противостоять слову невоспитанного грубияна из колонии, который даже и англичанином не является. А вы, Кенуорт, глупый несмышленый щенок, ну что вы можете сказать? Что вы были свидетелем развратных действий, но не сообщили об этом? Как это будет выглядеть? И кто поверит слову молокососа, который известен тем, что проигрывает собственное жалованье? — Нортуик противно засмеялся. — Боюсь, джентльмены, что вы состряпали глупые истории, которые не смогут убедить судей. А когда узнают о том, что я владею рудниками в Америке, и вовсе поймут, что вы хотите дискредитировать меня, чтобы установить контроль над Санта-Марией. Да вам никто не поверит!
 Взбешенный Брет услышал, как Бэрри что-то вполголоса сказал, отчего Камберленд нахмурился. Он повернулся к герцогу:
 — Вы не боитесь риска, ваша светлость? Мне терять нечего, потому что мне наплевать на то, что подумают люди. И отчитываться мне не перед кем, кроме как перед самим собой. Вам же есть что терять. Вы намерены рисковать?
 После непродолжительного напряженного молчания Камберленд громко чертыхнулся и повернулся к Нортуику:
 — Знаете, он прав. Я не могу пойти на это. Я и без того много сделал, чтобы дискредитировать себя, и больше рисковать не хочу.
 Нортуик пожал плечами, однако глаза его злобно сверкнули, когда он заговорил с Бретом:
 — Это его дело. На мои документы найдется другой покупатель. Может быть, вы, Уолвертон?
 — Не будьте столь самоуверенны, милорд. Документы сейчас в моих руках, и я не намерен их возвращать. Советую вам дважды подумать, прежде чем обращаться с протестом в магистрат. Не думаю, что герцог сможет подтвердить ваши права на них без того, чтобы не подвергнуть опасности собственную репутацию и собственное благополучие. Похоже, в настоящий момент у вас нет выбора.
 Повисла напряженная тишина, которая длилась с минуту. Затем Нортуик кивнул:
 — Отлично сработано, Уолвертон. Сейчас вы контролируете ситуацию, но А не считаю, что игра окончена.
 Бросив презрительный взгляд на Бэрри, Нортуик прошествовал мимо Уотли и вышел в коридор. Когда Кенуорт хотел запротестовать, Брет покачал головой:
 — Пусть уходит. Ему не спрятаться от закона.
 Аккуратно сложив документы, Брет положил их во внутренний карман. Камберленд откашлялся и, чувствуя себя явно неуютно, сказал:
 — Надеюсь, вы не понесли ущерба, Уолвертон?
 Брет не ответил. Он устремил на герцога ледяной взгляд и смотрел на него до тех пор, пока тот не покраснел и не отвернулся.
 — Черт побери, Уолвертон. Я не хочу, чтобы об этом стало известно.
 — Принц причастен к этому?
 — Нет. Дело обстоит таким образом: некая фирма поручила мне купить документы на право владения рудником. Было обещано, что мои долги будут погашены, если я куплю бумаги. Они полагали, что мало кто рискнет вступить в спор с принцем. — Герцог скривил губы в горестно-насмешливой улыбке.
 — Вы можете назвать эту фирму? — Брет сунул пистолет за пояс и посмотрел на Камберленда. — Ваша светлость?
 — В хорошенькую историю я попал, черт возьми! Но я не хочу скандала, как вы понимаете, не хочу, чтобы стало известно о преступных забавах Нортуи-ка с малолетними девочками. Слишком многие знают о наших приятельских отношениях, и мне совсем не хочется, чтобы меня тоже вымазали дегтем. Согласны на такую сделку?
 — Брет, ни в коем случае! — горячо возразил Бэрри. — Нельзя позволить Нортуику уйти безнаказанным!
 — Есть другие способы решить этот вопрос, Кенуорт. Согласен, ваша светлость. С кем персонально вы имели дело?
 Камберленд отвел Уолвертона в сторону, подальше от Уотли и Бэрри, и, понизив голос, сказал:
 — Сеньор Хавье Агилар и Портильо. Я вижу, вам известно это имя.
 Брет уставился на Камберленда:
 — Хавье Портильо? Вы в этом уверены?
 — Да, разумеется. Он прислал ко мне секретаря в качестве посла доброй воли — одного из французских эмигрантов, которые отличаются страшной надменностью. Чертовски неприятный человек!.. Помните, вы согласились не разглашать то, о чем я вам сказал.
 — Я это помню.
 Брет резко повернулся и направился к двери. К нему присоединились Уотли и Кенуорт. Хавье Агилар и Портильо — брат его матери. Почему он ничего не знал о его приезде? Ведь он был здесь, в Лондоне, когда Хавье обделывал свои делишки, чтобы отнять у него то, что Колби Бэннинг накопил за долгие годы. Пусть проклятие падет на его голову! Бретом владел гнев и одновременно непреклонная решимость довести дело до конца. Он должен вернуться в Техас. Но прежде следует уладить все дела здесь. Помимо всего прочего, была еще и Кайла, и одному Богу известно, как ему с ней поступить.
 Кенуорт поравнялся с Бретом, когда они вошли в главный зал, и без обиняков спросил:
 — Послушайте, Брет, надеюсь, вы не собираетесь дать возможность Брейкфилду уйти безнаказанным? И потом, это правда, что он сказал о мисс Ван Влит? Если это правда, то как вы можете позволить ему избежать кары? После того, как он посмел дотронуться до этого нежного создания? Она была во власти этого чудовища! Невозможно вынести!
 Брет раздраженно повернулся к Бэрри и увидел благородную ярость на лице молодого человека. Он сдержал готовую было сорваться резкость и многозначительно сказал:
 — В таком случае, возможно, вы могли бы сделать из нее честную женщину, Кенуорт.
 Бэрри недоверчиво посмотрел на Брета, затем, заикаясь, спросил:
 — В-вы имеете в в-виду, я должен жениться на ней? О Боже, Брет!
 Вообще-то Брет раньше об этом не думал, но внезапно пришедшая мысль поразила его: такой брак был бы на пользу обоим. А почему нет? Кайла нуждалась в добропорядочном муже, Бэрри — в деньгах. В этом Селеста дю Буа была права. Она бранила Брета за то, что он погубил репутацию ее крестной дочери. Так оно и есть. Да, это могло бы стать выходом — выдать ее замуж за Кенуорта или за кого-то вроде него.
 Когда Брет вернулся к столу, за которым играли в кости, он увидел, что Кайла ушла. Один из игроков посмотрел на него со счастливой улыбкой и показал ожерелье из рубинов и бриллиантов:
 — Неплохой урожай за час игры, не правда ли, сэр?
 — Где она? Где леди, которой принадлежало ожерелье?
 — Ушла с другим очень важным господином. — Мужчина засмеялся, но, увидев, что Брет двинулся к нему, попятился назад. — А что вы так на меня уставились? Я к нему никакого отношения не имею! Просто я выиграл, когда…
 Брет схватил его за воротник и прижал к стене.
 — Мне наплевать на ожерелье! Скажи, с кем она ушла!
 — Я не знаю его имени, но этот человек играл здесь раньше, — выдавил мужчина. — Такой важный, вроде вас, с кустистыми бровями.
 Подошедший сзади Кенуорт выдохнул:
 — Это Брейкфилд! Проклятие! Он увез Кайлу!

 Глава 17

 Кайла дрожала — то ли взволнованная своим столь поспешным уходом из игорного зала, то ли возбужденная последним бокалом шампанского. Ей не следовало его пить, не следовало позволять Нортуику угощать ее. Почему так стучит в ушах? Такое впечатление, что она находится в колодце, а голоса и свет доходят до нее откуда-то издалека. Кайла нахмурила лоб, заморгала, попробовала поднести руку к голове, но не смогла.
 Она почувствовала боль. И холод. Голоса доносились откуда-то издалека, из тьмы. Она не понимала смысла того, что слышала. И любая ее попытка что-то понять оканчивалась неудачей.
 Где Брет? Почему он бросил ее? Он был там, потом исчез. Боже, как болит голова, стоит лишь попытаться что-то вспомнить.
 Одна из теней появилась из темноты и приблизилась к ней. Кайла услышала знакомый мурлыкающий голос, отчего ее снова бросило в дрожь.
 — Что, моя дорогая, холодно? Ничего. Скоро согреешься. Я присмотрю за тобой. Мне уже давно следовало это сделать. — Послышался неприятный смех. Кайла заморгала, пытаясь сквозь дымку рассмотреть говорившего.
 — Норт… уик… — Кайла сама не узнала своего голоса, он словно доходил до нее откуда-то издалека.
 — Да, моя дорогая. Ты понемногу приходишь в себя. Очень хорошо. Я хочу, чтобы ты все чувствовала, все слышала. — Снова послышался неприятный смех, и Кайла ощутила холодок в позвоночнике. — Не сопротивляйся. Это не принесет тебе ничего хорошего, как ты сама скоро сможешь убедиться. Ты отсюда не убежишь, очаровательная маленькая шлюшка! У тебя красивое тело, правда, формы чуть более пышные, чем это отвечает моим вкусам. Ты ведь знаешь это. Я помню тебя ребенком. Такая белокурая, хорошенькая, хрупкая… и невинная. Нетронутая и незапятнанная. Не то что сейчас. Сейчас ты стала такой, как все, — залапанная грязными руками шлюха, которую может взять любой мужчина.
 Слова Нортуика медленно, словно тяжелые камни, погружались в нее. Кайла подняла глаза, но туманная дымка застилала ей взор, мешая понять характер опасности. Она заморгала, чтобы разогнать туман, смочила языком пересохшие губы. Ее собственный голос показался ей незнакомым и скрипучим:
 — Нет… я не… не шлюха…
 — Они все это отрицают. — Послышался звук шагов, затем перед ней возникло лицо, пугая своей близостью. Бесцветные глаза излучали холод. Нортуик приподнял рукой ее подбородок — не грубо, но властно, требуя, чтобы она не отворачивалась, а смотрела на него. — Ты можешь отрицать это на словах, но твое тело выдает тебя. Все женщины вначале отрицают, но в конце концов вынуждены раскрыть свою грешную суть. И ты не отличаешься от других. Но помни — я пытался уберечь тебя от всего этого. Если бы твоя сучка мать не забрала тебя, я бы тебя спас…
 Он многозначительно замолчал. Кайла невольно вздрогнула.
 — Что вы… намерены… со мной делать?
 — Спасти тебя.
 Эти простые слова словно пронзили Кайлу. Она стала соображать, как бы потянуть время, пока у нее прояснится в голове. Голова ее упала назад и ударилась обо что-то твердое. Позади нее влажная каменная стена. Руки ее связаны в запястьях, зато ноги свободны. Не удастся ли ей убежать. Но где она находится? В комнате полумрак, горят лишь свечи на полках. Кайла снова поморгала, втянула воздух и ощутила зловоние, которое бывает в морге. Она снова содрогнулась.
 — Милорд, пожалуйста… мои руки слишком крепко связаны… мне больно.
 — Да, сейчас мы что-нибудь сделаем. — Нортуик поднялся на ноги и перестал казаться тенью. Он отошел от Кайлы, а она осмотрелась. Оба находились в комнате, напоминавшей винный погреб, но бочонков или бутылей не было видно. Были только пустые полки, и чувствовалась сырость.
 Ныли связанные руки, болела голова, и было холодно, очень холодно. Что он собирается делать? И где Брет или даже Кенуорт? Очевидно, Нортуик увез ее, но зачем?
 Вскоре ей все стало ясно, когда граф вернулся, взял ее на руки и понес через комнату. Он положил ее на каменную полку, освещенную свечами. Кайле она показалась похожей на жертвенный алтарь. Она содрогнулась от этого сравнения и попыталась вырваться. Граф тихо засмеялся, снова уложил ее, поднял руки над головой и привязал к железному кольцу, вделанному в каменную стену.
 — Глупый ребенок… Не пытайся уйти от своей судьбы. Это должно было произойти, просто задержалось на несколько лет.
 В его голосе слышалось какое-то странное воркование, от которого Кайла вдруг пришла в ужас и отчаянно задергалась.
 — Будь ты проклят, отпусти меня! Брет убьет тебя за это!
 — Разве? Сомневаюсь… Даже если он обнаружит твое отсутствие, то не поспеет сюда вовремя. Об этом месте не знает никто, кроме тех людей, которым я доверяю. А те, которым я не доверяю, редко уходят отсюда.
 Всхлипывая, Кайла попробовала освободить руки, но они были привязаны крепко. Камень под ней казался ледяным, и тонкое платье не могло защитить ее от холода и сырости. Боже, что он собирается делать?
 — Ты выглядишь напуганной, моя дорогая. Не надо бояться. Я намерен освободить тебя из этого греховного мира. Хотя ты и потеряла девственность, но все еще красива. Я помню, каким очаровательным ребенком ты была. — Затем он забормотал что-то неразборчивое, широко открыв бесцветные глаза.
 — Вы… вы сошли с ума, — прошептала Кайла непослушными ледяными губами, чувствуя, как ею овладевает ужас. Ей показалось, что он весь из воска, и только в глазах читались какие-то эмоции. — Зачем вы это делаете? Я ни в чем не виновата перед вами.
 — Неужели? — Его руки оказались удивительно теплыми, когда он задрал ей платье и положил их на обнаженные бедра. Кайла сделала попытку лягнуть его, и он навалился на нее своим телом. — Ты вынудишь меня крепко связать тебя. Если бы ты поняла, то приняла бы это.
 Кайла подавила рыдания. У нее перехватило горло от ужаса, когда Нортуик стал привязывать ее ноги к кольцам в каменной стене. Затем он снова наклонился над ней, а вверху, на потолке, и за его спиной колебались огромные тени, напоминающие чудовищ из ее детства. Только сейчас это был не сон и не ночной кошмар, а суровая и опасная явь, и ей нужно придумать, как спастись и выжить.
 Кайла совершенно отчетливо поняла, что Нортуик безумен и настроен убить ее. Она должна найти в нем какую-то слабину и воспользоваться ею, иначе ей грозит гибель в этом мрачном, сыром склепе.
 — Милорд… — Кайла облизала пересохшие губы и заставила себя говорить чуть громче. — Милорд, возможно, вам не надо меня связывать. Скажите, что от меня требуется, и я не стану бояться.
 — Я требую покорности. — Нортуик улыбнулся, посмотрел на нее и хрипло добавил: — Абсолютной покорности, как от послушного ребенка. Дети могут быть такими послушными и восприимчивыми. Только когда становятся постарше, они обретают способность притворяться и обманывать. Ага, я вижу, что ты начинаешь меня понимать.
 Говоря все это, Брейкфилд не терял времени даром. Он безжалостно разорвал на ней платье. Холодный воздух овевал ее кожу, Кайлу била дрожь. Она стиснула зубы, когда Нортуик легкими, но настойчивыми прикосновениями стал ощупывать ее тело. Теперь Кайла лежала перед ним совершенно обнаженная. Нортуик пожирал ее глазами, лаская ее груди, живот, бедра и треугольник волос между ними.
 Свои ласки он сопровождал хриплым бормотанием.
 — Я так хотел тебя тогда — чистую, невинную дочь проститутки, чтобы сформировать тебя, сделать такой, какой я хотел тебя видеть, — сладостно наивной и податливой. Но она отказала мне, сучка! Я поклялся, что в один прекрасный день ты станешь моей. Но она увезла тебя из Лондона! — Ярость исказила лицо Нортуика. — Я искал тебя несколько недель, пока не узнал о предательстве. Будь она проклята! Я бы не причинил тебе зла. Я только хотел уберечь тебя, спасти от судьбы шлюхи, чтобы ты не стала такой, как все другие женщины, которые приходят на землю, чтобы соблазнять мужчин. Ты знаешь, что я дал бы тебе все? Я лишь хотел обнимать тебя, касаться тебя — такой невинной и чистой девочки с красивыми белокурыми волосами. Такой, как ты, больше не было, хотя я искал многие годы, обыскал весь Лондон в поисках такой же прелестной девочки… А сейчас, когда я наконец-то нашел тебя, Уолвертон погубил тебя… Да, погубил… Но он за это заплатит.
 Когда Нортуик замолчал, Кайле отчаянно захотелось вырваться, однако она заставила себя не шевелиться под его руками, понимая, что это вызовет еще большее насилие с его стороны. Не поэтому ли он предпочитал детей? Вероятно, их легче запугать и вынудить молчать, они не способны оказать сопротивление его извращенным ласкам.
 У нее болели руки, связанные над головой. Было унизительно лежать перед ним обнаженной и молча сносить прикосновения его рук к самым интимным местам. Кайла не понимала до конца, чего он хотел от нее, кроме покорности. Он не делал попыток изнасиловать ее, а лишь гладил ее живот и раздвинутые бедра, не отводя восхищенного взора и бормоча какие-то ласковые слова. Постепенно его речь становилась все более неразборчивой и бессвязной.
 Вздрагивая от прикосновений его рук, Кайла попробовала на прочность шнур, которым были связаны ее руки, затем пальцами ощупала один из узлов. Озябшие руки плохо слушались, и ей не удавалось потянуть за спутанный конец шелкового шнура. Возможно, это ее единственный шанс. Если бы ей удалось освободить хотя бы одну руку!.. Может, в какой-то момент он потеряет бдительность.
 Неожиданно Нортуик бросился ее целовать, сунув свой язык между губ. Было такое ощущение, будто ей вогнали в рот кляп, однако она сдержалась и не оказала сопротивления. Кайла лишь плотно закрыла глаза, пока он целовал ее. Если этот порочный граф предпочитает невинность, то любая ответная реакция с ее стороны может быть ложно истолкована и наверняка приведет его в ярость. Разве он не заявил, что все женщины шлюхи? Она должна оставаться в его глазах невинным ребенком, о котором он мечтал, должна быть покорной, испуганной и послушной, пока ей не удастся каким-то образом вырваться из плена.
 Однако как же трудно оставаться неподвижной, когда его руки и рот прикасались к тем местам, до которых дотрагивался только Брет. О Господи, куда подевался Брет? Почему он так глупо поступил, почему настоял, чтобы она осталась в игорном доме, хотя она уже поняла, какие подозрительные типы там находятся? А все дурацкая ревность, которая взыграла в ней при мысли, что Брет собирается встретиться с оперной певицей. Вот причина ее идиотского поступка. И что за необъяснимо глупая реакция? Как будто она любила его! С какой стати ее должно волновать, с кем он проводит время? Почему она отправилась за ним, словно обманутая жена, хотя являлась просто любовницей?
 Нортуик поцеловал ее снова. Кайла почувствовала запах кислого вина и табака. Она опять закрыла глаза. Ее тело дрожало мелкой дрожью, пока Нортуик целовал ее в шею, озябшие груди, затем его влажный рот опустился к животу и ниже. О Господи, откуда взять силы, чтобы вынести все это?
 В ее ушах стоял шум, похожий на шум моря. Кайла сосредоточила все внимание на этом шуме, чтобы не слышать и не чувствовать, что делают с ней вездесущие руки графа. Она изо всех сил старалась сохранить над собой контроль, не выказать протеста, интуитивно понимая, что ее бурная реакция спровоцирует Нортуика на непредсказуемые действия. Она должна быть сильной, должна сконцентрироваться на своих внутренних чувствах. Нет никого, кто помог бы ей. Она может рассчитывать лишь на собственную сообразительность, если хочет спастись от этого маньяка.
 Но каким образом? Как освободиться, если она крепко привязана? Надо найти способ убедить графа, чтобы он развязал ей по крайней мере руки. Но убедить его будет очень непросто. Кайла медленно и осторожно открыла глаза, чтобы взглянуть на графа. Тот поднял голову и посмотрел на нее затуманенным взором. Похоже, он находился в трансе. Он был сумасшедшим, и Кайла целиком находилась в его власти. Помоги ей Бог!
 Граф выпрямился, и Кайла увидела блестящий металлический предмет в его руке, когда он отошел на шаг. Она затаила дыхание, ее парализовал страх, ибо девушка поняла, что это нож. Отступив назад, Нортуик поднял нож и некоторое время сверлил ее взглядом.
 — Ты боишься?
 Его голос прозвучал почти нежно. Кайла кивнула, глядя на острое лезвие широко раскрытыми глазами:
 — Да.
 — Милый ребенок! Я лишь хочу помочь тебе. Этот мир такой злой, в нем так много пороков и скверны… — Он прикоснулся плоской стороной лезвия к обнаженному бедру Кайлы, как бы погладив его, и она приглушенно вскрикнула. Нортуик улыбнулся. — Я обещал, что не сделаю тебе больно. И не сделаю. Ты словно заснешь. Легкий укол, всего лишь слабый укол в запястье — и вся нечистая кровь вытечет… Она вытечет так медленно, что ты даже не почувствуешь… Нет, нет, не сопротивляйся. Иначе это ускорит дело, а нам нужно время, чтобы очистить себя от греха и похоти.
 На сей раз Кайла не смогла сдержать крика, который вырвался из ее груди и многократно отразился от стен подвала, словно дюжина замученных душ кричала от ужаса вместе с ней.
 Нортуик спокойно подошел к железному кольцу в стене, к которому были привязаны ее руки. Кайла пыталась отвести руки от острия ножа. Однако Нортуик придержал их, и девушка ощутила мгновенный укол в запястье.
 — Господи, умоляю! Не делайте этого! — Она не хотела просить, однако слышала свою просьбу, как если бы просил кто-то другой, какая-то другая женщина, распятая на каменном ложе и умоляющая не лишать ее жизни. Однако Нортуик не обращал внимания на ее крики. Ей пришло в голову, что это ее смертное ложе, ее гроб с горящими вокруг свечами. Так когда-то лежала ее мать в гостиной своего дома в Индии. Только мать была обряжена в свое любимое платье, и лицо ее, освещенное десятками свечей, было спокойно. Ни о каком покое здесь не могло быть и речи. Один лишь ужас.
 — Вот видишь, Кайла? Всего только легкий укол, как я тебе и говорил. — Граф улыбнулся ей, и свет свечи отразился в его пустых глазах, словно огонь преисподней. — Тебе скоро станет покойно… Как и мне…
 Кайла тихо заплакала, отчаяние взяло верх над надеждами, когда она почувствовала, как из нее вытекает кровь. Было холодно. Она продолжала плакать, и слезы лились из ее глаз так же беспрепятственно, как уходила жизнь. Шум в ушах становился все громче. Нортуик продолжал бормотать успокаивающие слова. Как много воспоминаний, как много сожалений… Они проносились в ее мозгу бесконечной чередой… Бедная тетя Селеста… Она будет винить себя, как винила за то, что не была вместе с Фаустиной. Если бы только можно было сказать ей, что все произошло совсем не по ее вине… Светлые краски расплывались, растворялись в туманных образах, и, как ни странно, в центре всего возник образ Брета Бэннинга, его красивое лицо, насмешливое — и ускользающее… Почему он не любил ее? Она полюбила бы его, могла бы полюбить, если бы он захотел…
 А теперь она никогда не узнает, могло ли это случиться. Сейчас ее ожидает смерть, она умрет в этом отвратительном месте, в присутствии этого ненормального человека из ее кошмарных снов, и никогда не узнает, что это такое — быть по-настоящему любимой.
 «Может быть, умереть — это не так уж и плохо», — сонно подумала Кайла, а мир вокруг нее вращался все быстрее и быстрее. Только прекратился бы этот нестерпимый звон в ушах… Даже Нортуик казался всего лишь размытым пятном, а голос его постепенно отдалялся, становился все тише. Почему он кричит на нее? Разве не этого он хочет? Да, он хочет, чтобы я умерла. Почему он так кричит?
 Послышался громкий шум, раздался хлопок, похожий на щелканье кнута, за ним второй, эхо многократно отразило эти звуки, и Кайле показалось, что она слышит рев прибоя, который угрожает поглотить ее.
 Что-то горячее выплеснулось на Кайлу, какая-то тяжесть придавила ее. Она сделала попытку открыть глаза, но ей это не удалось. Ее окутала тьма, и в то же время было приятно услышать голос Брета, такой знакомый и сильный, успокаивающий ее словами, что теперь все будет хорошо. Затем тяжесть исчезла, руки ее оказались свободными, кто-то с нежностью поднял ее. Но уже слишком поздно. Ей хочется лишь одного — спать, уйти в тот манящий мир, где нет боли.
 Да… Теперь все будет хорошо.

 Глава 18

 Снова голоса, теперь уже гораздо ближе. И наконец-то ей стало тепло. Может, она умерла? Кайле хотелось открыть глаза, но она боялась того, что могла увидеть. Уж лучше лежать и слушать с закрытыми глазами, чем идти на риск… Неужели это голос Брета? Похоже, что так, и ему отвечает тревожный голос Кенуорта. Или они тоже умерли? Да нет же!.. Но тогда, вероятно… Девушка попыталась разобраться в своих мыслях. Кайла провела пальцами по гладкой поверхности под собой. Белье, никакой не камень. Похоже, она лежит на кровати. Стало быть, живая. Она не умерла в этом мерзком подвале Нортуика.
 Почувствовав облегчение, Кайла слегка приоткрыла глаза. Приглушенный свет освещал комнату, которую она узнала: одна из комнат в городском доме Брета. Ну конечно! На столике рядом с кроватью стояла знакомая розовая лампа. Сквозь полузакрытый полог пробивался свет. Головой Кайла ощущала мягкость подушки. Чуть повернувшись, она почувствовала боль в руке.
 Послышался еще голос — раздраженный, принадлежащий женщине. Тетя Селеста!
 — Я не приму этого, ваша светлость! Я не желаю слышать то, что вы говорите. Ее нужно оградить от дальнейших скандалов, и потом…
 — Я согласен. — Брет произнес эти слова спокойным тоном. — Это входит в мои намерения — оградить ее от возможного скандала. После смерти Нортуика уже никто не узнает, что произошло в этом подвале. Теперь это известно только Бэрри и мне.
 — Ну… конечно, это уже что-то, но — мой Бог! — этого недостаточно. Вы испортили ей репутацию, весь Лондон треплет ее имя — и все из-за вас. Как поправить сию прискорбную ситуацию?
 — Проблема будет решена, если она выйдет замуж.
 Наступило молчание, и Кайла затаила дыхание не в силах поверить собственным ушам. Неужели он хочет жениться на ней? Господи, может, он все-таки любит ее? Кайла снова закрыла глаза, почувствовав, что у нее кружится голова. Но сама-то она верит в то, что любит Брета? Это какая-то бессмыслица. Конечно, она испытывала к нему определенное влечение. Когда Брет вернулся из Лондона, она радовалась как дурочка, несмотря на его идиотскую реакцию на ее танец в цыганском таборе. А сейчас… Сейчас так трудно думать об этом, мысли и чувства путаются.
 Но когда Кайла уже была готова снова погрузиться в сон, до нее долетели негромко произнесенные слова тети Селесты:
 — Пора уж вам это понять, ваша светлость.
 Когда Кайла проснулась, она была в спальне одна. В комнате царил полумрак — лишь маленькая лампа горела на комоде красного дерева. Девушка подняла руку и увидела на запястье широкую белую повязку. Она вспомнила, как Нортуик колол ее ножом, и невольно содрогнулась. Он едва не убил ее. Действительно ли он мертв или это лишь эпизод ее горячечного сна? Она не могла определить грань между явью и сном. Но главное заключалось в том, что она жива и здорова. И еще в том, что Брет Бэннинг женится на ней.
 Кайла попыталась сесть в постели. Ей хотелось пить, и она потянулась к графину с водой, стоящему на столике. Внезапно у нее закружилась голова, девушка покачнулась и вскрикнула.
 В полутьме мелькнула тень и бросилась к кровати. Из пересохшего горла Кайлы вырвался отчаянный, полный ужаса крик. Чья-то рука опустилась ей на плечо.
 — Спокойно, Кайла. Ты в безопасности.
 — Брет… Это в самом деле ты?
 — Да. — Он положил руку ей на лоб. — Жар спал. Ты хочешь пить?
 Когда сердце чуть замедлило удары, Кайла опустилась на подушки и кивнула. Она почувствовала смущение, вспомнив о его подслушанных словах. Брет налил воды в стакан и поднес к ее губам, другой рукой поддерживая Кайлу под спину. Удивительно, что он умеет так трогательно ухаживать за больными. Но еще более удивительно, что он здесь, с ней. Она и в самом деле небезразлична ему? Или же он согласился жениться на ней под напором тети Селесты? Она спросит его об этом в свое время, ей необходимо это знать.
 А сейчас она довольна уже тем, что осталась жива, что лежит на мягких подушках. Кайла механически подергала за нитку в покрывале и подняла голову. Брет стоял возле кровати, лицо отчасти находилось в тени, и она не могла его разглядеть.
 Не столько из любопытства, сколько для того, чтобы сгладить неловкость, Кайла спросила:
 — Расскажи мне о графе. Он действительно мертв?
 — Да. Неужели ты думаешь, что я оставил бы его в живых после того, что он с тобой сделал? Его давно нужно было убить. Его вообще не следовало выпускать живым из «Убежища простаков».
 Кайла нахмурилась.
 — Но тебя там не было. Я искала тебя, но ты исчез. А он — граф — сказал, что ты меня бросил. Это так?
 — Нет. Господи, конечно же, нет! Неужели ты подумала, что я мог бросить тебя в этом воровском притоне? — Он раздраженно поставил полупустой стакан на столик. — Какого дьявола ты пошла с ним? Из-за того, что решила, будто я бросил тебя?
 — Я не собиралась идти с ним. Я думала, что ты послал его за мной. Именно так он сказал. Но когда мы вышли из зала и я тебя там не увидела, он сказал, что ты меня бросил и я должна идти с ним.
 — А тебе не пришла в голову мысль, что следует отказаться?
 В голосе Брета послышались саркастические нотки. Кайла крепко сжала пальцами край покрывала.
 — Я отказывалась! Но он, я думаю, что-то подсыпал мне в шампанское. У меня вдруг закружилась голова, и я на время потеряла сознание. А когда очнулась… когда я очнулась, то лежала связанной в том самом кошмарном месте! Ой, Брет, я думала, что он убил меня… — Голос ее пресекся, несмотря на все усилия сохранить спокойствие. Матрас прогнулся под весом Брета, когда он сел рядом с ней на кровать и взял ее за руку.
 — Он был близок к этому, принцесса. Если бы Бэрри не вспомнил, куда его однажды возил граф, возможно, мы бы не успели вовремя. Мы и так едва не опоздали.
 После некоторой паузы Кайла, все еще держась за руку Брета, спросила:
 — Как он умер?
 — Я застрелил его. На другое просто не было времени, хотя я предпочел бы отдать его Годфри, чтобы он умер медленной смертью. Команчи в этом знают толк.
 Кайла содрогнулась, услышав безжалостные нотки в его голосе и увидев такое же выражение лица. Она поняла, что это были не пустые слова. Брет сжал ей руку.
 — Тебе нужен отдых. Сейчас я позову Селесту. Мы по очереди сидели возле тебя последние несколько дней.
 — Несколько дней?! Сколько же я проспала?
 — Шесть дней. Врач сказал, что ты потеряла слишком много крови и тебе нужен полный покой. Он что-то дал тебе, чтобы ты спала. — Брет поднялся, и Кайла увидела под его глазами темные круги. Он выдавил из себя улыбку, которая была скорее пародией на его обычную циничную ухмылку. К ее радости и удивлению, он наклонился и поцеловал ее в щеку, затем быстро отпрянул, словно стесняясь проявления нежности. — Отдыхай, принцесса. Я позову Селесту, она посидит с тобой.
 — Брет…
 Он помедлил и повернулся к ней. Его лицо опять было в тени.
 — Да?
 — Ты… придешь еще навестить меня?
 — Конечно. А теперь спи.
 Кайла кивнула и положила голову на подушку, чувствуя, как в висках стучит кровь. Когда дверь за Бретом закрылась, она переплела пальцы рук, весьма недовольная тем, что побоялась спросить, действительно ли он намерен сделать то, о чем говорил. Должно быть, позже, когда она окрепнет, он скажет ей об этом, и это будет его официальным предложением. Кайла закрыла глаза и открыла их лишь тогда, когда услышала, что в комнату вошла Селеста.
 — Ах, ma pauvre petite! [19] — тихо сказала Селеста, подходя к кровати. — Я так подвела тебя!
 — Я так и знала, что ты будешь винить себя! Но ты меня не подводила. В том, что произошло, лишь моя вина. Тут была такая заваруха…
 — Тс-с, ma cherie! Лучше отдыхай, теперь все позади. Скоро ты будешь вспоминать об этом как о кошмарном сне. — Селеста провела прохладными руками по лицу крестной дочери. Руки ее слегка дрожали. Перемежая французский язык с английским, она успокаивала Кайлу, уверяла, что теперь все будет хорошо, что сейчас важно восстановить силы. — А потом мы станем гулять с тобой в саду или отправимся в парк. Ты скоро будешь счастлива, cherie, я уверена в этом.
 — Тетя Селеста, ты и в самом деле считаешь, что я буду счастлива? Господи, какой это был кошмар — все, что произошло со мной с того времени, как я покинула Индию и папу Пьера! Я думаю, это была ошибка — приезжать сюда.
 — Нет-нет, не говори так! Ты приехала, чтобы восстановить доброе имя матери! Возможно, мы избрали не самый верный путь, но что еще нам оставалось? И ты вправе владеть тем, что твое по закону и в чем тебе отказали из-за чьего-то предательства. Так что, ma belle [20] , никакой ошибки с твоей стороны! Мне кажется, что герцог теперь тоже это понимает.
 — Ты думаешь? — Кайла сонно улыбнулась и зевнула — снотворное продолжало оказывать свое действие. — Герцог… может, он понимает, что я не хотела причинить ему вред… Я хотела лишь, чтобы меня приняли…
 — Да, он должен это понимать, ma petite, иначе не проявлял бы столько терпения и внимания к тебе. Спи, ma bebee [21] , пусть твое измученное тело отдохнет. Спи невинным сном, а я посижу с тобой рядом.
 Под причитания крестной матери Кайла снова погрузилась в глубокий живительный сон, который на сей раз не сопровождался кошмарами. Селеста сидела при свете неярко горящей лампы и думала о Фаустине Оберж и Эдварде Ривертоне, об их несчастной любви. Что сказала бы Фаустина сейчас, если бы увидела, что ее дочь, бледная и слабая, лежит в постели, в которой когда-то лежала и она? Да, много лет прошло с того времени, как Эдвард предал ее, позволил своим родителям поломать им жизнь. Его родовой титул стал его проклятием. И он ушел в могилу надломленным, совершенно изменившимся человеком. Изменилась и Фаустина, превратившись из невинной очаровательной девушки в куртизанку, к услугам которой прибегали многие мужчины.
 Селеста вздохнула и закрыла глаза. Мерно тикали часы на камине, а она сидела рядом с Кайлой и размышляла. Если существует способ помочь дочери Фаустины, она должна найти его. Да, она не могла позволить Кайле стать такой, какой стала ее мать, умереть так, как умерла Фаустина. Но Уолвертон сказал, что он позаботится о ней, и остается лишь надеяться, что так оно и будет.
 В течение последних шести дней Брет Бэннинг редко покидал Кайлу. Он часто смотрел на нее с задумчивым выражением на лице, и Селесте казалось, что Кайла была ему дороже, чем он сам думал. Так ли это? Возможно ли повторение старой истории? Может ли Кайла стать герцогиней Уолвертонской, каковой была, хотя и весьма короткое время, ее мать? Это стало бы игрой судьбы, ее причудой. Этот герцог не столь зависим от титула, как его предшественник, и если он женится на Кайле, то лишь потому, что любит ее. Но любит ли?
 Конечно, он увез ее с бала у леди Сефтон и соблазнил. Но разве только это, размышляла Селеста. Чем, например, объяснить тот факт, что он намерен сохранить в тайне причастность Кайлы к смерти Нортуика? После того как обнаружили труп, по городу поползли слухи. Газеты обвиняли Нортуика в нарушении закона и безнравственности, что, по их мнению, и явилось причиной его гибели. Газеты не называли имен Кайлы и Уолвертона, а поиски убийц пока ни к чему не привели.
 Возможно, реакция на его смерть была бы более бурной, если бы не одна деталь: тело графа нашли в той части города, где находятся многочисленные притоны, которые посещают очень отчаянные или совсем уж распутные люди. Нортуик был известен своими пороками, и в высшем свете довольно цинично говорили, что, должно быть, он встретил конкурента в одном из публичных домов.
 Имя Кайлы никак не связывали с Нортуиком, равно как и имя Брета Бэннинга. Почему Брет так поступил — оберегал Кайлу или хотел скрыть свою причастность к этому делу? За этим инцидентом крылось нечто большее, чем было известно Селесте, она не сомневалась, что у Брета были свои причины ненавидеть Нортуика, и они не имели к Кайле никакого отношения. Или же он относится к ней лучше, чем сам думал?
 Должно быть, так. А почему бы нет? Селеста вздохнула и бросила взгляд на мирно спящую молодую женщину. Скорее всего он все-таки небезразличен к ней, хотя и не выразил своего отношения ни словом, ни взглядом.

 Глава 19

 Прошел месяц с того дня, когда Нортуик едва не убил Кайлу. За это время Брет привел в порядок свои дела в Лондоне. Подтвердив свое право на владение рудником Санта-Мария, он финансировал покупку шахт в Южной Африке и продал два убыточных предприятия в Южной Америке, которые в свое время были приобретены Колби Бэннингом. После этого Брет занялся менее сложными, но, пожалуй, гораздо более неприятными делами и нанес визит вдовствующей герцогине.
 Она приняла Брета в гостиной для утренних приемов. Изысканно одетая, герцогиня сидела перед изящным столиком, на котором стоял чайный сервиз из тонкого фарфора, и встретила его неодобрительным взглядом. Выдержав паузу, она сказала:
 — Надеюсь, вы пришли сообщить мне о приданом, которое даете моей дочери.
 В камине полыхало пламя, блики его падали на лицо Брета.
 — Не по сезону холодно в этом году, вам не кажется, тетя? Я не помню такого холодного, сырого лета даже в Лондоне.
 — Да. Довольно холодно.
 Брет слегка улыбнулся. Ледяной тон герцогини был под стать погоде. Прислонившись к камину, он скрестил руки на груди.
 — Я дал согласие на брак Арабеллы с лордом Себрингом.
 — С лордом Себрингом?! — Чашка звякнула о блюдце. — Я могу согласиться, что этот молодой человек благородного происхождения, но, как я понимаю, с весьма ограниченными средствами.
 — Арабелла предпочла его. Они вполне подходят друг другу, тем более что я даю приличное приданое, которое позволит ей иметь неплохой доход.
 — Арабелла довольно своенравна. Не девушке решать, кто ей больше подходит. Я уже говорила, что предпочла бы лорда Хэверинга. Он может получить герцогский титул.
 — Лишь в том случае, если прибегнет к убийству. У него есть старший брат, который, по слухам, вполне здоров. И нет нужды пускаться в дискуссии, потому что я уже обговорил условия с отцом Себринга.
 — Ну да, конечно. Зачем советоваться со мной? Я всего лишь мать.
 — Арабелла пришла ко мне и сказала, что она предпочла бы выйти замуж за Себринга, что они любят друг друга. Это самое меньшее, что я мог для нее сделать.
 — И в самом деле — самое меньшее. — Вдовствующая герцогиня сверкнула глазами, осторожно поставила чашку на столик и с холодным презрением уставилась на Брета. — Она дочь герцога, а не какая-нибудь выскочка и могла бы рассчитывать на большее.
 — В конце концов, писаной красавицей ее не назовешь, — без обиняков сказал Брет.
 — Ну да, не в пример вашей шлюхе, вы хотите сказать! Поистине, Брет, вы говорите ужасные вещи! — Поднимаясь из-за стола, Беатрис высокомерно фыркнула: — Весь Лондон полон разговорами о том, что она живет с вами в городском доме. Неужели вы не могли вести себя более осмотрительно?
 — С какой стати? Полагаю, вы будете счастливы узнать, что в ближайшее время я намереваюсь уехать из Англии?
 — А как же ваша шлюха? Она отправится в путешествие вместе с вами или вы намерены расплатиться и проститься с ней, как со всеми прочими? Не могу понять, с какой стати вы продолжаете общаться с ней, если совершенно очевидно, что она всего лишь корыстная авантюристка. Чувствуется влияние ваших американских корней.
 — Это счастье, что у меня есть американские корни. А что касается мисс Ван Влит, то это мое личное дело, и я не собираюсь никого посвящать в свои планы.
 На лице вдовствующей герцогини промелькнуло удивление, которое быстро сменилось подозрением.
 — Можете ничего не говорить, но вы неравнодушны к ней!
 — Все это не более чем ваши домыслы. До свидания, мадам.
 Брет вернулся в свой городской дом раздраженным, поскольку позволил Беатрис заметить свою слишком горячую реакцию на ее слова. Чувства, которые он испытывал к Кайле, были слишком сложными, чтобы одним махом разобраться в них. Он не был уверен в своем отношении к ней, зато испытывал чувство вины из-за того, что Кайла оказалась на волосок от смерти. Кроме того, Брет сознавал свою ответственность за девушку, поскольку именно он увез ее с бала у леди Сефтон. Весь последний месяц он старался держаться от Кайлы на расстоянии, а вот сейчас отправился на ее поиски. Так или иначе, но она вскоре узнает о его предстоящем отъезде в Америку, так пусть лучше узнает об этом от него самого.
 Брет увидел Кайлу в садике возле террасы. Он остановился, не обнаруживая своего присутствия. Кайла заметно похудела, черты ее лица заострились, однако она нисколько не утратила своей красоты. Девушка сидела, закутавшись в шаль, ловя тонкие лучи солнца, пробивающиеся сквозь густые ветви дуба. Солнце золотило ее волосы. На ее щеках уже появился румянец, и Брет вспомнил, какой увидел ее тогда в подвале. В душе снова зашевелилось чувство вины. Ведь он едва не потерял ее, едва не довел до смерти, преследуя свои эгоистические цели — используя ее в качестве приманки для принца. Годфри прав: его высокомерие и самоуверенность едва не обернулись трагедией. Это послужит ему уроком, впредь он не должен манипулировать судьбами людей и подвергать риску их жизни. Ведь ему самому не нравилось, когда кто-то пытался использовать его, например, когда Кайла хотела оказать на него давление. Разве не так? А как он поступил по отношению к ней? Хуже! Гораздо хуже!
 Сейчас он должен попытаться каким-то образом исправить положение, дать ей то, что он у нее отнял, а отнял он практически все, оставив ее умирать на каменном полу мерзкого винного подвала.
 На мгновение Брет даже почувствовал сожаление, что уезжает от Кайлы. Он привык ощущать ее теплое уютное тело рядом с собой и до сих пор испытывал невыразимое удовольствие, когда входил в нее, чувствовал ответное движение Кайлы и слышал ее тихие стоны над своим ухом.
 Кайла подняла голову, широко раскрыла глаза и радостно улыбнулась. Брет быстро подошел к ней и сел в стоящее напротив кресло.
 — Ты закончил все свои дела на сегодня? — спросила она, закрыв книгу, и потянулась, чтобы положить ее на низенький столик. При этом шаль соскользнула с ее плеч, открыв выпуклости грудей в квадратном декольте белого муслинового платья. Брет нахмурился и отвел взгляд.
 — Да, в основном.
 — Хорошо. Мы опять поедем прогуляться в парк? Если у тебя есть такое желание, я быстро переоденусь.
 — Разве я говорил, что мы едем в парк? — Брет понимал, что реплика прозвучала не слишком любезно, но то, что он собирался сказать, мучило его, и было трудно говорить приятные вещи, видя Кайлу такой умиротворенной.
 Она приподняла бровь.
 — Да, говорил. Но если ты передумал…
 Брет резко поднялся. Кайла вскинула на него глаза и слегка нахмурилась. Солнце золотило ее длинные ресницы. Проклятие! Он не должен так распускаться, ему следует побороть в себе чувство вины за содеянное.
 — Тебе надо больше отдыхать. Ты пока еще не полностью восстановила свои силы.
 Кайла встала и грациозным движением запахнула шаль. До ноздрей Брета долетел нежный аромат духов.
 — Не думаю, что поездка в карете слишком утомит меня. Мне кажется, тебя беспокоит не это. В чем дело, Брет?
 Он хотел было сказать ей, что уезжает и что она остается свободной, но не решился. Вместо этого он обнял Кайлу и привлек к себе, его рот прижался к ее губам. Шаль упала к ее ногам. Его порыв застал Кайлу врасплох, однако уже в следующее мгновение ее руки обвились вокруг шеи Брета, она прильнула к нему всем телом, отдаваясь поцелую. Проклятие, он хотел ее, хотел ощутить ее под собой, обнаженной и жаждущей, отдающейся его ласкам.
 Брет распустил волосы Кайлы, собранные на затылке, и они рассыпались по ее плечам. Волосы были шелковистые, мягкие и пахли чем-то таким женским. Он поднял Кайлу на руки, прижал к себе, через каменную террасу внес ее в дом и по лестнице поднялся на второй этаж в спальню. Если он и уедет, торопиться с объяснениями на этот счет не станет.
 Горничная посторонилась, когда Брет входил в спальню, в глазах ее мелькнула тревога. Брет услышал, как она закрыла за собой дверь, и мрачно улыбнулся. Слуги любят распускать слухи, и Брет не сомневался, что через полчаса весь дом будет знать и об этом. Но его это мало беспокоило. Она принадлежала ему, эта золотоволосая женщина, которая находилась сейчас в его объятиях. Трепетная, красивая Кайла, которая снилась ему в обольстительных позах по ночам и занимала его мысли днем, которая мучила его сознанием собственной вины.
 Брету хотелось забыть, истребить память о вкусе ее губ, о нежном животе и податливо разведенных бедрах, открытых для его ласк. Брет уложил Кайлу на кровать и стал осыпать поцелуями ее губы, веки, щеки, ее лебединую шею, его пальцы запутались в прекрасных длинных волосах. Она заставила Брета забыть его благие намерения, и решимость покинуть ее с каждым мгновением становилась все слабее.
 Он страстно желал обладать ею — и должен признаться себе в этом. Он будет удерживать ее рядом как можно дольше. Может быть, им отпущено судьбой не так много времени, но сейчас она полностью принадлежит ему, и он хочет удовлетворить свою страсть.
 Брет стал нетерпеливо дергать шнуровку платья. Наконец лиф распахнулся, обнажив нежную атласную кожу, которую можно гладить и ласкать бесконечно. Он сел на кровать, стащил с Кайлы платье и отшвырнул прочь. Лицо Кайлы пылало, глаза были прикрыты, на лице ее читалось желание. Да, она тоже хочет его — об этом говорят и ее глаза, и приоткрытые губы, и слабая блуждающая улыбка. Грудь ее вздымалась, а когда он положил ладонь на эти обольстительные холмы и дотронулся пальцами до сосков, Кайла задышала еще чаще и тихонько застонала.
 Господи, до чего же он любил этот звук, любил, когда она выгибалась под его рукой, как бы приглашая взять ее, войти в ее лоно. Уж не этим ли отличается она от других женщин, которых он знал? Не было ли это хитростью судьбы, которая наградила его страстью к женщине, пытавшейся его ограбить? Как бы там ни было, но он не мог отрицать, что испытывает к ней неодолимое влечение.
 Сердясь на нее и на себя, а пуще всего — на собственное слабоволие, Брет целовал ее полуоткрытые, дрожащие губы, толкаясь языком, чтобы хоть как-то облегчить свои мучения. Когда Кайла вся открылась для него, он застонал, чувствуя, что сейчас утонет, захлебнется в водовороте желания.
 Он раздвинул ей ноги и вошел в нее на сей раз более грубо, чем обычно, не обращая внимания на чуть тревожный вскрик женщины, и быстро достиг разрядки. Затем, чуть устыдившись этого, стал осыпать Кайлу нежными поцелуями, вновь возбуждая ее и себя.
 — Сладостная Кайла, — бормотал он, целуя ее в шею в том месте, где билась жилка.
 — Брет… — Кайла сунула руку под его рубашку и стала гладить ему спину. — Знаешь, Брет, я не могла себе даже представить, что может быть так сладко… так…
 Он остановил поток ее слов, поцеловав в губы, затем, закрыв глаза, стал шептать нежные слова. Дразня и лаская ее груди, живот, разведенные бедра, он вновь подвел ее почти к самому пику наслаждения. Кайла извивалась под ним, лепетала бессвязные слова. И тогда Брет поднял разведенные девичьи ноги и положил себе на плечи. Его пальцы стали терзать ее соски. Затем он наклонил голову и зарылся лицом в золотистый пушок между ног. Кайла стыдливо ахнула и напряглась, однако Брет словно не обратил внимания на этот вскрик. Его язык отыскал заповедную расщелину и погрузился внутрь. Таких сладостных ощущений Кайле еще не доводилось испытывать. Забыв о своих страхах, она устремилась навстречу Брету, извиваясь всем телом, а затем, положив ладони на его затылок, стала прижимать к себе его голову.
 — Брет, ах, Брет… — Кайла стонала и всхлипывала, ее выкрики становились все бессвязнее. Удары языка рождали огонь в ее лоне и разносили по всему телу. Она достигла пика наслаждения и содрогнулась. Лишь тогда Брет оторвал голову, приподнялся и снова вошел в нее.
 — Помнишь… я говорил… что тебе это понравится, — произнес он в такт привычным движениям тела. Брет был снова близок к разрядке, но создавалось такое впечатление, что он никак не мог насытиться Кайлой. Он брал ее снова и снова до тех пор, пока они не обессилели настолько, что не могли даже пошевелиться.
 Кайла лежала с закрытыми глазами, подперев подбородок рукой и улыбаясь слабой, но счастливой улыбкой. Некоторое время Брет рассматривал полог над кроватью, смотрел на тлеющие угли в камине. Конечно, вряд ли какой-нибудь слуга придет, чтобы добавить дров и развести огонь, но Брет медлил с вызовом. Довольно цинично он отметил для себя, что его попытка избавиться от наваждения, можно сказать, провалилась. Кайла по-прежнему занимала его мысли, чувство вины не проходило, и он по-прежнему испытывал к ней непонятное щемящее чувство. Возможно, Годфри был прав. Возможно, в нем говорит совесть.
 И самое правильное, что он может сейчас сделать, это отпустить ее. Это единственный способ исправить положение. Быстрый полный разрыв — вот, пожалуй, наиболее безболезненный для них обоих способ. Но, черт возьми, как трудно это сделать.
 Брет стал думать о женщине, которую когда-то любил. Она умерла без него, одинокая и отчаявшаяся, умерла от потери крови после рождения мертвого ребенка. Возвратившись, он нашел две свежие могилы. Его до сих пор терзало воспоминание о том, как сурово обошелся он с замечательной девушкой, имевшей глупость полюбить его. Да, будет правильно, если он оставит Кайлу и даст ей возможность найти мужчину, который постоянно будет с ней, будет любить ее, как она того заслуживает.
 С этими мыслями Брет заснул, обнимая уставшую, но счастливую Кайлу, которая задремала, положив голову ему на грудь.

 Глава 20

 Громко тикали стоящие на камине часы, а Бэрри Бейлор, нетерпеливо меряя шагами гостиную, то и дело смотрел на стрелки. Куда, к черту, запропал Брет. Если он опять задумал какую-нибудь хитрую интригу, то пусть не рассчитывает на его участие. В прошлый раз они лишь чудом избежали тюрьмы. Конечно, это счастье, что удалось спасти Кайлу. Он до сих пор с содроганием вспоминает ту минуту, когда увидел бледную, без кровинки в лице девушку, лежащую на каменной полке, а возле нее — алую лужицу крови. Еще чуть-чуть — и трагедия совершилась бы.
 Желание мстить пропало, когда Брет точно прицелился и спустил курок пистолета. Нортуик дернулся, повернулся, широко раскрыв глаза и рот, и его безжизненное тело рухнуло на пол.
 Бэрри чувствовал себя ужасно, когда они отвозили труп Нортуика на ту улицу. Ему казалось, что дамоклов меч занесен и вот-вот опустится на его голову.
 Черт побери, так где же все-таки Брет? И почему он пригласил его, если сейчас заставляет себя ждать? Бэрри резко повернулся, услышав звук открываемой двери.
 На пороге появился Брет — как всегда, невозмутимый и элегантный, каким оставался и после дуэлей, и даже после убийства Нортуика. Кажется, он всего лишь раз дал выход эмоциям — когда увидел, как течет кровь из запястья Кайлы, да и то это был не страх, а гнев.
 — Прошу прощения, что заставил вас ждать, Кенуорт. — Брет стянул перчатки и шагнул в комнату. — Этот болван кучер, которого я недавно нанял, собрался продать совсем не тех лошадей. Мне пришлось вмешаться в это дело.
 — Вы продаете всех лошадей?
 — Нет. Только тех, которые мне не нужны. Пембертон долго ходил за мной и упрашивал, чтобы я продал ему пару гнедых… Впрочем, я пригласил вас не для того, чтобы говорить о лошадях, как вы уже, должно быть, догадались.
 — Да. — Бэрри с нескрываемым любопытством следил за Бретом, который подошел к камину. Несмотря на внешнее спокойствие, чувствовалось, что его что-то беспокоило. — Какие-нибудь новости? Надеюсь, это не связано с Нортуиком.
 — Нет. Не думаю, что по нему слишком скучают, хотя и не исключаю, что Камберленд может догадываться о причине его смерти. — Повернувшись спиной к камину, Брет устремил пристальный взгляд на Бэрри, отчего тот почувствовал себя неуютно. — Речь о Кайле, Кенуорт.
 — О Кайле? Она здорова? Насколько я знаю, врач сказал, что ей нужен лишь отдых, и она…
 — Со здоровьем все в порядке. Она чувствует себя гораздо лучше. Беспокоит меня другое. Я на какое-то время уезжаю из Англии. И до отъезда должен позаботиться о Кайле… Вы помните тот вечер в «Убежище простаков»?
 — Разумеется, помню. Мне едва ли удастся его когда-нибудь забыть, хотя я и очень хотел бы. — Бэрри нахмурился. — А какое это имеет отношение к Кайле?
 — Вы как-то говорили о женитьбе на ней. Я готов дать ей приданое, которого вам хватит до конца жизни, если вы будете обходить стороной игорные дома. Вас не заинтересовало мое предложение?
 Ошеломленный, Бэрри на миг лишился дара речи. Чертовски громко тикали часы, мешая ему сосредоточиться.
 — Вы это серьезно? — выдавил он наконец и увидел улыбку на лице Брета. Покраснев, Бэрри добавил: — Наверное, это наивно с моей стороны… Вы сейчас спросили, хотел бы я жениться на вашей отвергнутой любовнице… Согласитесь, вопрос несколько странный…
 — Да, но не столь уж необычный. Многие мужчины женятся на своих любовницах, особенно на богатых.
 — Но она не моя любовница, а ваша.
 — Ну, это не столь существенно. Кайле нужен муж. Я не собираюсь жениться. Вам требуются деньги, и я предлагаю двадцать тысяч в год и мое поместье в деревне в качестве приданого.
 — Но… почему я? Я имею в виду — она говорила что-то обо мне?
 — Вы ей симпатичны. Но если вы хотите узнать, говорю ли я сейчас по ее поручению, я отвечу: нет. Она не знает о моих намерениях. Поймите, Бэрри, я уезжаю из Англии и не хочу оставлять ее без защиты. Вы можете дать ей имя, устроить ее жизнь. Вы как раз такой человек, за которого она всегда хотела выйти замуж, — добропорядочный и добрый. Вы никогда ее не обидите.
 — Черт побери, Брет! — Бэрри в замешательстве провел рукой по волосам, затем несколько нервно засмеялся. — Я не хочу сказать, что она мне не нравится, — какой мужчина устоит перед ней? Она красива, обаятельна, и мне плевать на всякие слухи и сплетни, но она не любит меня! Она любит вас!
 — Не могу сказать, что она любит меня. У нее не было другого выбора — я не дал ей такой возможности. Я лишил ее девственности и не дал ничего взамен. Она заслуживает лучшей участи.
 Брет говорил спокойно, даже сурово, и Бэрри вдруг осознал истинность сказанного. Он подумал о своем отце и о том, как тот отнесется к его женитьбе на Кайле. Наверняка встретит в штыки, но в конце концов многие мужчины женятся ради денег, а двадцать тысяч в год да еще поместье с землей — это весьма солидный аргумент.
 Бэрри поднял лицо, встретил спокойный взгляд Брета и медленно кивнул:
 — Если она согласна, я женюсь на ней.
 — Хорошо.
 — Но вы должны сказать ей об этом. Если вы еще не говорили на эту тему, я не желаю стать человеком, который разобьет ей сердце.
 — Так уж и разобьет… Может, появится лишь небольшая царапина — и только. — Брет скривил рот в циничной усмешке. — Большинство женщин быстро приспосабливаются к новым обстоятельствам.
 — Почему-то мне кажется, что Кайла Ван Влит не из их числа. По-моему, вы ошибаетесь в ней.
 — Возможно, хотя и маловероятно.
 Бэрри нагнулся, чтобы взять со стола перчатки, затем снова повернулся к Брету:
 — Если не возражаете, я дам вам время оговорить все с ней. Скажите ей, что, если она захочет видеть меня, я тотчас приеду.
 — Вот видите, Бэрри, я знал, что вы человек, на которого можно рассчитывать.
 Кенуорт криво усмехнулся:
 — Я не вполне уверен, что это комплимент.
 Уезжая, Бэрри подумал, что он никогда не получит приглашения от Кайлы Ван Влит. Только слепой не заметил бы, как она смотрела на Брета в тот вечер. Неужели Брет ничего не видит? И еще, Бэрри мог поклясться, что и сам Брет смотрел на нее таким же взглядом. Или он ошибается? Если бы Брет был к ней неравнодушен, он никогда не оставил бы ее.
 Кайла продолжала неподвижно смотреть на Брета, словно видела его впервые. Должно быть, она плохо расслышала. Должно быть, это результат перенесенного ею испытания, и у нее не все в порядке со слухом. Кайла откашлялась.
 — Ты мог бы повторить?
 — Разумеется. — Голос Брета звучал бодро, по-деловому, говорил он спокойным тоном. — Я организовал тебе брак с Бэрри Бейлором. Он всего лишь виконт, но вполне порядочный человек. Я думаю, он тебе понравится. Ты будешь иметь собственный доход, так что станешь относительно независимой и в один прекрасный день поймешь, что это именно та жизнь, о которой ты всегда мечтала. Он может дать тебе дом и детей. Я определил Риджвуд как часть твоего приданого.
 — Понятно. — В ее ушах стоял какой-то звон, Кайла чувствовала озноб, который никак не был связан с погодой. Она молча подошла к камину и стала смотреть на желто-оранжевые языки пламени. Пахло дубом и сосной — и еще душистым дымком. Кайла повернулась спиной к камину и взглянула на Брета. Прищурившись, он наблюдал за ней. В белой рубашке, черных брюках и высоких сапогах, он, казалось, только что вернулся после верховой прогулки. — Брет, ты сейчас это придумал или уже успел все организовать?
 Кайла сказала это совершенно спокойно, хотя внутри у нее все кричало и она не могла поверить услышанному.
 — Я вчера разговаривал с Кенуортом. Он согласен. Дело только за тобой.
 — Понятно. — С какой стати она заладила повторять это слово? Ей ничего не понятно! Почему она не закричит, не выскажет свои гнев и боль ему в лицо? Кайла опустила глаза и сделала глубокий вдох, продолжая удивляться своему спокойствию. Когда она снова подняла глаза, Брет слегка хмурился, черные брови его были насуплены. Она-то думала — по-настоящему думала, — что он хочет жениться на ней. Какой она была дурочкой, влюбленной дурочкой! Такие мужчины, как Брет, не женятся на своих любовницах. Они выдают их за других мужчин, или дарят дома, или даже просто бросают, одарив какой-нибудь безделушкой вроде бриллиантового ожерелья. Фитюлька. Да. Он называл ее так, и она должна была понять уже тогда, что он смотрит на нее как на фитюльку. Как на ничего не стоящую игрушку, которой можно попользоваться, а затем выбросить.
 — Кайла!
 Она вышла из оцепенения.
 — Да. Прости меня. Я задумалась. Ты не возражаешь, если я обдумаю предложение? Надеюсь, ты не потребуешь ответа сию минуту. Для меня оно оказалось неожиданностью. Я не думала, что ты выберешь для меня следующего любовника так быстро. Понимаю, это глупо, но я думала, что выберу его сама. — Кайла слегка повысила голос, видя, что он направился к ней и остановился лишь тогда, когда она сделала предупреждающий жест рукой. — Не надо. Я хочу побыть одна. Хотя нет. Пожалуй, я отправлюсь к тете Селесте. Пожалуйста, Брет, распорядись насчет кареты, хорошо? Я не задержусь у тети слишком долго, а когда вернусь, дам тебе ответ. Кайла прошла мимо него, все еще удивляясь, насколько она спокойна, хотя ей хотелось расцарапать эту надменную физиономию и изругать его последними словами. Даже сидя в карете, которая везла ее к тете, Кайла оставалась спокойной. Однако в ее голове все время звучали его лишенные эмоций слова.
 — Ma petite, ты здорова? — поприветствовала ее тетя Селеста. В словах крестной матери прозвучала тревога. Она поднялась с кресла и направилась к Кайле. — Mon Dieu! Что случилось?
 — Ничего… Или все… Я не знаю… О Господи, Я не знаю, что мне делать… — Кайла упала в объятия тети. Спокойствие наконец покинуло ее, и она разрыдалась.
 Селеста стала успокаивать Кайлу, попеременно говоря то по-французски, то по-английски, укачивая ее, словно ребенка. Кайла рыдала до тех пор, пока у нее не иссякли слезы и силы. Они сидели на канапе у камина. Когда Кайла успокоилась, Селеста протянула ей чистый носовой платок.
 — А теперь о деле. Мы сделаем то, что следует сделать, ma cherie. Ты хочешь выйти за Кенуорта?
 — Разумеется, нет. Да, он довольно приятный молодой человек, он мне нравится… как друг, но я никогда не думала, что он будет предложен мне в мужья. — Голос ее снова задрожал. — Брет намерен заплатить ему кругленькую сумму, чтобы сбыть с рук надоевшую любовницу.
 — Брет Бэннинг — надменный осел! Но теперь это не наша забота. Мы должны позаботиться о себе. У тебя есть доступ к деньгам, которые он тебе назначил?
 Кайла молча кивнула. Как странно, что они сейчас обсуждают это с тетей Селестой, ведь еще вчера она мечтала о том, что всю свою жизнь проживет с Бретом.
 — Хорошо. — Селеста поднялась и подошла к небольшому секретеру у противоположной стены. — Я сделаю то, что должно сделать. Разумеется, ты не можешь оставаться в Лондоне. Тут было слишком много разговоров. Ах, если бы это была Франция! Послушай, у меня остались друзья во Франции. Как ты думаешь, может быть, тебе отправиться туда?
 — Ой, нет, я не могу! — Кажется, у нее сейчас снова брызнут слезы. Кайла отчаянно замотала головой. — Слишком близко от Англии! Может, мне лучше вернуться в Индию, к папе Пьеру?
 — Боюсь, это невозможно. К тому же там слишком много англичан, это почти то же самое, что остаться в Лондоне… Погоди, я, кажется, придумала… Каролина Дюфур! Правда, это очень далеко, а нового путешествия по морю я не выдержу. Но там, насколько я слышала, почти как во Франции. Еще недавно эта страна принадлежала Франции. Каролина писала мне и приглашала приехать. Я бы с радостью, но — море, ах, это море! Ты хотела бы поехать в Америку, ma belle? Каролина Дюфур и я дружили во Франции много лет назад. Она хорошо знала твою maman. Они были близкими подругами, и я знаю, что она будет рада увидеть дочь Фаустины. Так ты поедешь?
 — В Америку? — Кайла колебалась. Америка была так далеко, но разве это не то, что ей требуется? Да, ей хочется быть подальше от Брета, от Англии, никогда не слышать его имени и не видеть его самого, не знать, кого он возьмет в очередные любовницы или на ком впоследствии женится. Подняв глаза на тетю Селесту, она кивнула: — Да!
 — Отлично! Стало быть, ты едешь. Я все устрою. Но, Кайла, ничего не говори Уолвертону. Думаю, будет лучше, если ты уедешь сразу же, как я все организую, и при этом ничего ему не скажешь. Он полагает, будто бы знает, что для тебя лучше? Он собирается выдать тебя за одного из своих друзей? Нет и нет! Пусть он думает что хочет и пусть потом удивляется! Ему будет очень полезно узнать, что совсем непросто устроить жизнь другого человека так, как хочется его светлости!
 — Но я не знаю, что ему сказать…
 — Тебе ничего не надо ему говорить, потому что ты его больше не увидишь! Мы должны действовать быстро, чтобы он не успел догадаться о наших намерениях. Я пошлю с тобой сопровождающего в банк, и ты возьмешь оттуда все деньги, которые он положил на твое имя. Надеюсь, деньги положены на твое имя? Отлично. Тем самым он дал тебе способ покинуть его. — Тетя поджала губы и насупила брови. — Я предупреждала его однажды, что ему не следует быть таким высокомерным и считать, будто он может обращаться с тобой кое-как. Теперь этот герцог поймет, что он недооценил нас обеих.
 Кайла чувствовала себя так, будто внезапно попала в шторм. Тетя Селеста действовала с непривычным для нее напором и быстротой. Уже поздно вечером Кайла поднялась на борт судна и оказалась в крошечной каюте, в которой пахло экзотическими пряностями и гнилой древесиной. Кайла в слезах попрощалась со своей крестной матерью, и вскоре после наступления полуночи судно оставило лондонский порт и медленно двинулось по Темзе в сторону моря.




 ЧАСТЬ III



 Глава 21

  Новый Орлеан. 
  Сентябрь 1816 года 
 Судно ныряло среди белых барашков, покрывающих морскую гладь, теплый ветер громко хлопал парусами, и этот звук заглушал даже удары волн о борта, скрип снастей и постоянный топот босых ног по деревянной, отполированной временем, солнцем и ветром палубе. Кайла стояла, прислонившись к поручням. Она уже привыкла к нескончаемой какофонии звуков, которыми были наполнены дни и ночи ее путешествия. Порой она была даже благодарна этому шуму, который отвлекал ее от горьких воспоминаний, то и дело накатывающих на нее. Это гораздо лучше, нежели думать о том, что следует забыть, спрятать в самые отдаленные закоулки памяти и никогда к этому не возвращаться, например, к тем ужасным часам с Нортуиком.
 По временам воспоминания все-таки настигали ее и настолько выводили из равновесия, что она приказывала себе сделать несколько глубоких вдохов и сосредоточиться на том, что ее окружало, отбросив все мысли о Лондоне — и о Брете Бэннинге. Закрыв глаза, она крепко сжимала поручни, словно боялась упасть в пенящиеся жемчужные волны, чтобы убежать от воспоминаний об Англии, избавиться от боли и стыда. Да, воспоминания были порой настолько яркими и бередящими душу, что Кайла хваталась за любую возможность освободиться от их тисков.
 — Мы придем в Новый Орлеан рано утром, ma cherie.
 Кайла открыла глаза, сделала глубокий вдох и бросила раздраженный взгляд на подошедшего к ней мужчину.
 — Я уже говорила, мсье Ренардо, что мне не по душе подобная фамильярность. Прошу вас впредь быть более сдержанным.
 Рауль Ренардо, нисколько не смущенный подобной отповедью, ухмыльнулся.
 — Очень скучно быть сдержанным так долго, мадемуазель Ван Влит. — Он улыбнулся, показав ослепительно белые зубы. Послеобеденное солнце золотило его светло-русые волосы. Ренардо был красив и обладал шармом, присущим многим французам, в особенности убежавшим из Франции аристократам. Он был весьма настойчив в своих ухаживаниях за Кайлой. Откинув голову и прищурившись от солнца, Ренардо добавил: — Неужто я должен притворяться и скрывать свое восхищение вами? Это не сдержанность, это — глупость.
 Уставшая от ухаживаний этого дерзкого субъекта, который не оставлял ее в покое в течение всего путешествия, Кайла тем не менее не смогла сдержать улыбки. Его внимание в какой-то степени льстило самолюбию молодой женщины, хотя не могло заглушить отчаяние из-за разлуки с Бретом Бэннингом. Несмотря на данный себе зарок забыть о нем, Кайла иногда задумывалась над вопросом: вспоминает ли о ней Брет? Скучает или же только злится на нее из-за побега? Да, скорее всего для Брета имел значение лишь факт побега, сердито думала она, ибо. никогда, ни словом, ни делом он не дал ей понять, что его интересует не только ее тело!
 Господи, ну почему? Почему он думал, что ее устроит брак с другим мужчиной? Будь он проклят и будь прокляты все мужчины! Нет, она не намерена быть безделушкой, которую передают из рук в руки.
 — Ma cherie, вы слышите меня? — Рауль подошел поближе. Ветер трепал его длинные волосы, швырял отдельные пряди на лоб и глаза, и он нетерпеливо отводил их рукой. — Вы опять оказались где-то далеко, — упрекнул он Кайлу. Говорил он громко, чтобы перекричать шум ветра, хлопанье парусов и скрип снастей. — Куда вы уходите, когда ваш взор становится таким печальным? Когда я вижу вас такой грустной, у меня разрывается сердце, та cherie! Расскажите папе Раулю, что вас пугает?
 — У вас слишком богатое воображение, мсье Ренардо. И если я чего-то и опасаюсь, то лишь одного — ваших утомительных вопросов.
 Рауль лишь засмеялся в ответ. Кайла еле заметно улыбнулась. Без сомнения, он весьма красивый мужчина, особенно когда вот так смеется. И его недвусмысленная благосклонность к ней проливала бальзам на ее раны. Во всяком случае, он находил ее милой и желанной, говорил ей об этом снова и снова, а ведь Кайла уезжала из Англии с таким чувством, что она недостойна любви и обожания. А почему, собственно, недостойна? Потому что Брет счел, что она не может быть его женой или любимой? И поэтому Кайла позволяла себе иногда пофлиртовать с Раулем, но лишь самую малость, чтобы немного поощрить его и позабавиться самой, а также для того, чтобы выбросить из головы мысли о Брете Бэннинге. Это немного помогало, хотя она была явно не готова к тому, чтобы увлечься другим мужчиной.
 «Пока еще, а может, и никогда», — неоднократно повторяла она себе, поглядывая на Рауля и придерживая ленты соломенной шляпки, завязанные под подбородком. Изгнанник вроде тети Селесты, он родился в семье графа де Сайр в провинции Нант на Луаре. Но это, конечно, было до начала террора. Родители его были убиты во времена кровопролитной революции, а он чудом избежал их участи. Когда Рауль рассказал ей о своем прошлом, это их сблизило, и Кайла, в свою очередь, поведала ему о своей бедной maman и ее страданиях. Раулю повезло больше, ему удалось, кроме своей головы, спасти кое-какие ценности, а также сохранить врожденную надменность.
 — Вы очень настырный человек, мсье Ренардо, — строго сказала Кайла, смягчив, однако, свои слова легкой улыбкой.
 — Потому что на борту оказались одни скучные, занудные пуритане. — Рауль взял ее за руку и улыбнулся. — Я как последнее прибежище, n'est-ce pas?
 — Возможно. — Кайла вытащила руку из его ладони. Проигнорировав его театральный вдох, она повернулась лицом к морю и стала смотреть вдаль в надежде увидеть долгожданную землю. — Пять недель на корабле — срок немалый. Я не могу дождаться, когда снова почувствую твердую почву под ногами.
 — Я тоже. Но вы так и не ответили на мой вопрос, который я задал вам вчера вечером, та belle. — Он пододвинулся поближе, так что Кайла ощутила исходящее от его тела тепло. — Вы позволите мне проводить вас, когда мы окажемся в Новом Орлеане?
 Кайла улыбнулась:
 — Вы забудете обо мне, как только корабль бросит якорь. Мне говорили, что Новый Орлеан — город весьма веселый и там очень много красивых женщин.
 — Да, но не столь очаровательных, как вы, та cherie! У вас такие золотистые волосы, глаза таинственного цвета, напоминающие цвет моря возле Крита, изумительная фигура. — Он поцеловал кончики ее пальцев, сопроводив это таким выразительным, чисто галльским жестом, что Кайле пришлось плотно сжать губы, чтобы не рассмеяться. — Вы неповторимы!
 — Зато вы несносны, мсье! Вы ведете себя так, что никто не поверит, будто вы простой француз, а не граф.
 Рауль Ренардо заулыбался.
 — Когда мы прибудем в мой любимый Новый Орлеан, вы можете называть меня графом, если это льстит вашему сердцу. Лишь бы вы согласились снова со мной увидеться.
 — Титулы меня не волнуют. — Кайла отвернулась, успев заметить удивленное выражение лица Рауля, которого поразил ее резкий тон. Глупо так бурно реагировать. Ни к чему, чтобы все знали, как больно ранил ее Брет Бэннинг. Скорее для того, чтобы скрыть смятение, чем из любопытства, она спросила: — Что вы делали в Англии, если вам так любезен Новый Орлеан?
 — Как я уже говорил вам, у меня там были дела. Лондон — холодное место, по мне даже слишком холодное. К счастью, дела я уладил довольно быстро. К тому же мне повезло в том отношении, что на одном корабле со мной плывет изумительной красоты женщина с удивительными глазами и очаровательной улыбкой! Женщина, которую не волнует, есть ли у человека титул.
 — Да, это так.
 Рауль пожал плечами и прислонился к поручню рядом с ней. Молча он положил ладонь на руки Кайлы, которыми она обхватила поручни, и после некоторой паузы тихо сказал:
 — Я рад, cherie, что титулы вас не впечатляют. Стало быть, важно, каков сам человек?
 Улыбка Кайлы была чуть грустной.
 — Да. Важно, каков сам человек.
 — В таком случае позвольте мне стать человеком, который может вам понравиться. Вы заинтриговали меня, ваш взгляд скрывает какую-то тайну, как и ваша грустная улыбка. Не бойтесь, я не хочу вас расстраивать… Я зайду к вам даже в том случае, если вы не дадите разрешения, потому что я не из тех, кто смиряется с поражением, ma petite. Я знаю ваших друзей, это мой знакомые, и они так или иначе пригласят меня в свой дом. Так что вам никак не скрыться от меня.
 Испытывая одновременно удивление и раздражение, Кайла покачала головой:
 — Вы очень настойчивы, мсье Ренардо. Как бы вам не пришлось разочароваться, если на сей раз вы не добьетесь своего. Я теперь не такая дурочка, как раньше, и так просто не сдамся.
 Похоже, эти слова лишь раззадорили Рауля. Кайла удалилась в некотором раздражении, несмотря на его протесты, которые еще долго звучали в ее ушах.
 Казалось, стены сомкнулись и сдавили ее, когда Кайла вошла в душную каюту и заперла за собой дверь. Через маленький иллюминатор сочился зеленоватый свет, однако сюда не проникали ни свежий воздух, ни ароматы океана. Застоявшиеся запахи, оставшиеся от прежних пассажиров, были отвратительны, а влажность напоминала Индию.
 Кайла сняла соломенную шляпку и бросила ее на скамейку у стенки. Путешествие оказалось вполне сносным, серьезных штормов было мало. Вот только в последние две недели стала докучать жара. Сейчас, слава Богу, они уже почти пришли к месту назначения. Кайла устала от путешествия, от судна и от Рауля. Он был слишком уж настойчив, а она так надеялась побыть в одиночестве во время плавания и обдумать свое будущее.
 Над умывальником и треснутой раковиной висело маленькое потускневшее зеркало, и Кайла нагнулась, чтобы посмотреться в него. Изображение показалось ей искаженным, рот кривым, глаза выпученными, а лицо слишком бледным. Неужели она все время выглядела так непрезентабельно?
 Что ожидало ее в будущем? Может ли она надеяться на новую жизнь в новом мире, о котором так много слышала от Годфри, в молодой стране, которая, по слухам, давала еще один шанс людям, если те хотели им воспользоваться?
 Кайла растянулась на койке и закрыла глаза. Корабль покачивался на волнах, скрипели снасти, и все эти шумы складывались в бесконечную мелодию. «Господи Боже, пусть будет так, пусть я начну все сначала».
 Эта надежда теплилась в ней и тогда, когда она спускалась в сопровождении Рауля Ренардо по крутому трапу. «Здесь гораздо более шумно, нежели в Индии», — с удивлением отметила Кайла. Улицы деловой части города, который в ее представлении был примитивным селением, кишели людьми. Здесь была своя, пусть несколько своеобразная, цивилизация.
 — О нет, cherie, Новый Орлеан стал весьма цивилизованным. — Рауль держал ее под руку, и сейчас Кайла была благодарна ему за то, что он находился рядом. Жестом он показал на шпили церкви впереди, на складские помещения и длинные здания, украшенные железными балконами. — Конечно, здесь повсюду чувствуется испанское влияние, потому что когда-то этот славный город принадлежал Испании и Франции, но сейчас здесь хозяева американцы. А жаль. Очень скоро он потеряет своеобразный шарм и европейский вид и превратится в претенциозный город, населенный шумными и вульгарными людьми. К счастью, пока что он сохраняет свое особое очарование. Я покажу его вам, когда вы обоснуетесь у ваших друзей. Хорошо?
 — Право, мсье Ренардо…
 — Нет-нет! Рауль, прошу вас!
 Кайла выдавила слабую улыбку и схватилась за шляпку, которую едва не сорвал с головы налетевший знойный ветер.
 — Ну хорошо, Рауль. Да, вы можете навестить меня, когда я устроюсь. Уверена, мы скоро увидимся.
 — Но за вами никого не прислали? — Он окинул взглядом стоящие экипажи. Слышались крики грузчиков, щелканье кнутов. — Я нигде не вижу кареты Дюфуров.
 — Они не знают, когда я должна приехать. Но ничего, я найду дорогу, я уверена…
 — Не желаю даже слышать! Позвольте проводить вас, cherie. Я настаиваю на этом!
 Игнорируя не слишком энергичные протесты Кайлы, Рауль усадил ее в карету и распорядился насчет багажа. Кайла была рада, что соломенная шляпка защищает ее лицо от ослепительного солнца. Ей невольно вспомнились Индия, детство, папа Пьер. Она написала ему о своем решении отправиться в Америку и надеялась на его понимание. Откуда ей было знать, что его попытки устроить свои дела закончатся катастрофически? Кайла переживала, что не в состоянии оказать ему помощь.
 Карета покачнулась, когда Рауль сел рядом и ободряюще улыбнулся Кайле. На лбу и щеках его выступили бисеринки пота, тем не менее он, похоже, чувствовал себя превосходно.
 — Я послал сообщить Дюфурам, что вы должны скоро появиться, чтобы они подготовились к встрече. Tout bien? [22] 
 — Да, конечно! Вы очень добры, мсье, но, право, не стоит так обо мне заботиться.
 — Но мне это доставляет удовольствие, да будет вам известно. Впрочем, вы это знаете, ибо я не делал секрета из своих чувств к вам.
 Кайла слегка нахмурила лоб. Зачем он столь откровенен? Ей было неловко, и она даже пожалела, что позволила себе легкий флирт с целью потешить раненое тщеславие.
 Если Рауль и почувствовал ее сдержанность, то не подал виду и всю дорогу занимал ее рассказами о достопримечательностях Нового Орлеана.
 Новый Орлеан соединил в себе очарование Старого Света и кипучую энергию американцев. Весенние и летние дожди превратили улицы в сплошные лужи и ручьи, и десятки темнокожих людей трудились на солнце, роя отводные каналы. Как ни странно, эти люди, кажется, были всем довольны и дружно пели песню в такт своим движениям. Мускулистые торсы мужчин лоснились от обильного пота.
 — Строят новый канал, — объяснил Рауль, небрежным жестом показав на работающих. — Запах здесь ужасный, я думал, вода вообще никогда не спадет. Я был рад уехать в Англию от этих зловонных стоков. — Он вынул надушенный платочек и улыбнулся. — Никогда не выходите из дома без платочка. Это обязательно при таком зловонии.
 — Они строят новый канал для судов? — Кайла приняла надушенный платочек из тонкой материи, отделанный кружевами, обратив внимание на инициалы — P.P.
 — Нет… Впрочем, я не могу точно сказать. Возница, для чего они роют этот канал?
 Возница повернулся и стал объяснять:
 — У нас бывают сильные наводнения весной и летом, мсье. — Он указал кнутовищем на кучи сырой земли и травы. — Всю воду надо отсюда сначала откачать, а потом построить дамбу, так что работы здесь очень много.
 Кайла наблюдала за рабочими, пока карета катила мимо них. Выглядели они добрыми, работали дружно и весело, постоянно шутили и смеялись. Откинувшись на мягкую спинку, Кайла залюбовалась яркими пышными цветами на металлических балконах. Пожалуй, жить здесь будет не так уж плохо. Климат определенно теплее, чем в Англии, и в то же время не так жарко, как в Индии.
 — А вон театр, который построили лишь несколько лет назад, — сказал Рауль, указывая на фронтон здания и развевающийся на нем американский флаг. — По-моему, впечатляет, и колоннадой, и тремя этажами. А на Канал-стрит только в прошлом году построили новую благотворительную больницу. Так что мы теперь вполне цивилизованные, вы согласны?
 — Стало быть, все разговоры о том, будто в Новом Орлеане обитают мародеры и пираты, — это выдумка? — Кайла негромко засмеялась, заметив, как напрягся Рауль, и положила ладонь на его руку. — Разве вы не видите, что я просто поддразниваю вас? Не обижайтесь на меня.
 Рауль расслабился и улыбнулся:
 — Да, я понимаю. Вы не должны особенно верить слухам, cherie. Пираты давным-давно покинули Новый Орлеан, после того как правительство послало в погоню за ними военные корабли. Даже Лафит больше не осмеливается войти в город.
 — Разве? Однако я слышала, что он снабжает весь город европейскими деликатесами, которые награбили пираты. Только не надо смотреть на меня так свирепо, иначе я решу, что слухи справедливы, а вы просто не хотите этого признать.
 — Ну конечно, вы снова меня дразните. — Взяв ее руку, Рауль поднес ее к губам, глядя при этом Кайле в глаза. Взгляд был таким пристальным, что слегка разволновал молодую женщину, и она нахмурилась. Рауль опустил глаза, поцеловал еле заметный шрам на ее запястье, затем выпрямился и огляделся вокруг. — Мы уже на Конд-стрит, где живут Дюфуры. Очень скоро мы приедем, и наша милая беседа закончится. Пообещайте, что мы увидимся снова, ma cherie.
 — Я уверена, что наши пути пересекутся. — Кайла отвернулась от Рауля, потому что карета остановилась, и внимание девушки привлек двухэтажный кирпичный дом с балконами, увитыми цветами и плющом. Сейчас, когда Кайла была у цели, ей вдруг стало не по себе. Примут ли ее Дюфуры? Дошло ли до их ушей то, что случилось с ней в Лондоне? Дай Бог, чтобы не дошло. В конце концов, Каролина Дюфур хорошо знала maman, и, хотя пролетело немало лет, они должны с теплотой вспоминать Фаустину.
 Рауль что-то пробормотал себе под нос, а Кайла нервно втянула воздух, увидев, как в доме распахнулась дверь еще до полной остановки экипажа. К ним направлялась смуглая девушка с сияющими глазами, на лице ее играла широкая улыбка.
 — Вы, должно быть, Кайла Ван Влит, дочь Фаустины? О, maman будет так рада, когда узнает о вашем приезде! Она очень много рассказывала о вашей матери. Простите, что я реагирую так импульсивно, но когда доставили записку графа с сообщением о вашем приезде, я не поверила своим глазам! Это очень любезно, граф де Сайр, что вы помогли ей добраться. Папа будет чрезвычайно рад этому.
 В последней фразе Кайле почудился какой-то намек. Рауль внезапно посуровел, но затем помог ей выйти из кареты, и Кайла оказалась в объятиях девушки, имя которой она не успела узнать. Столь горячий прием был для нее неожиданностью, но помог ей почувствовать себя спокойнее.
 — Пожалуйста, называйте меня Эсме, — сказала девушка, сжав Кайле локоть. — Вы должны рассказать мне об Индии. Я знаю, что maman ездила туда много лет назад. А я была слишком мала, и меня не взяли. Зато мой брат тоже был в Индии. Возможно, вы его помните. Его зовут Антуан.
 — Антуан? Это ваш брат? — засмеялась Кайла, испытав легкое смущение, поскольку вспомнила, что когда-то именно с Антуаном имела первый сексуальный опыт. Впрочем, ничего серьезного не было — ими руководило детское любопытство, когда они рассматривали друг друга, выясняя, чем отличались их тела. — Да, разумеется, я помню его. Но тогда мы были совсем дети.
 Эсме засмеялась, затем повернулась к Раулю. Взгляд ее стал несколько неуверенным.
 — Я полагаю, мы вскоре увидимся, граф.
 — Да, конечно, — Рауль немного принужденно поклонился, затем, взглянув на Кайлу, добавил: — У меня есть отличный повод навестить вас в самое ближайшее время.
 Кайла выдавила улыбку, хотя была смущена слишком уж большим вниманием Рауля, К счастью, Эсме, похоже, тут же забыла про Рауля и повела Кайлу в дом. Вызвав слугу, она велела подать чай в сад.
 — Maman скоро придет и, конечно же, немедленно пожелает вас увидеть. Вы не хотите освежиться?
 — Да, с удовольствием. У меня вся одежда измялась. В каюте было так тесно, что о настоящей ванне приходилось только мечтать.
 — Да, разумеется. Я провожу вас в вашу комнату. Она всегда готова для приема гостей. Правда, ее нужно проветрить. День был жаркий, и она наверняка нагрелась. Хотя это лето прохладнее, чем обычно, большой жары нет, и вы будете чувствовать себя комфортно.
 Несколько ошеломленная словоохотливостью Эсме, Кайла пробормотала какую-то обтекаемую фразу. По винтовой лестнице они поднялись на второй этаж. Все четыре стороны дома украшали затейливые металлические балконы, к каждому из которых вел коридор. Двери были распахнуты, чтобы дать доступ прохладному ветерку. Пахло рекой и какими-то экзотическими цветами. В середине комнаты, куда пришли девушки, стояла кровать с пологом на четырех столбиках. Через ставни на окнах пробивался свет и падал серебряными полосами на пол. Эсме велела горничной открыть ставни, и комната мгновенно наполнилась ярким светом и запахом жасмина.
 — Тэнси выполнит все ваши просьбы, — сказала с улыбкой Эсме. — Вы только скажите ей. А я сообщу маме о вашем приезде, как только она появится.
 Кайла лишь устало улыбнулась в ответ. Эсме удалилась, оставив ее с Тэнси. Миловидная девушка засуетилась, снова стала закрывать ставни, однако оставила окна и двери открытыми, чтобы дать доступ воздуху.
 — Возможно, вы захотите поспать, госпожа, — проговорила она с легким акцентом. — Здесь очень жарко в середине дня.
 — Да, спасибо, Тэнси.
 Оставшись одна, Кайла подошла к деревянным ставням и стала смотреть между планками. Внизу стены были увиты плющом, в саду цвели тропические цветы, а в середине возвышалось огромное дерево, бросая густую тень на террасу. До Кайлы доносился негромкий разговор — кто-то говорил с креольским акцентом, и это казалось такой же экзотикой, как и знойный ветер, проникающий сквозь ставни. Где-то совсем далеко слышался стук колес.
 Вероятно, жить здесь будет приятно. Кайла подумала о тете Селесте, вспомнила, как на ее глаза навернулись слезы во время прощания. Увидит ли она когда-нибудь еще свою крестную мать? Милая, преданная тетя Селеста! Приходил ли к ней Брет узнавать, куда уехала Кайла? И как он отнесся к тому, что любовница сама бросила его?
 Почувствовав внезапную усталость, Кайла подошла к кровати, скользнула под сетку, служащую защитой от назойливых насекомых, и вытянулась на прохладных простынях. Здесь уютно и спокойно. Она будет окружена своими вещами. Ей надо перестать думать о Брете.
 Спала Кайла беспокойно, несмотря на то что за последние сутки сильно устала и изнервничалась, беспокоясь о том, примут ли ее здесь. Проснулась она, когда спустились сумерки, и очень расстроилась, что оказалась такой невежливой и проспала весь день. Что подумают хозяева о такой гостье?
 Кайла быстро надела вечернее платье и наскоро причесала волосы. Горничную звать было некогда, однако, к ее радости, Тэнси сама постучала в дверь и помогла ей зашнуровать корсет.
 — Кажется, я уже в первый вечер сделала неверный шаг, — со вздохом сказала Кайла, и Тэнси засмеялась.
 — Вы сможете убедиться, что здесь не очень обращают внимание на формальности, госпожа. В этой семье все проще, чем в других.
 Кайла улыбнулась:
 — Надеюсь, что так.
 — У вас такие красивые волосы. Светлые и золотистые, как солнце. Я слышала, мисс Эсме говорила, что вы очень симпатичная и что она завидует вашим волосам.
 Тэнси закончила расчесывать волосы и закрепила их маленькими гребнями, украшенными драгоценными камнями. Кайла прихватила веер из слоновой кости и отправилась вниз, чтобы познакомиться с членами семьи Дюфур.
 — Ты просто очаровательна! — воскликнула совершенно искренне Каролина Дюфур, открывая Кайле объятия. В руке она сжимала раскрытое письмо Селесты. Затем, чуть отстранившись, с улыбкой добавила: — В своем письме Селеста не пишет, какая ты красавица, она лишь говорит, что ты ее любимая крестная дочь, и просит, чтобы мы относились к тебе как к родной. Ну разумеется, мы так и будем к тебе относиться! Живи у нас столько, сколько тебе захочется, и будь членом нашей семьи. Должно быть, ты очень устала, перенеся такое утомительное путешествие из Англии. Я приехала сюда очень давно и не была во Франции с тех пор, как покинула ее. Селеста, наверное, тебе об этом рассказывала, так что не буду утомлять тебя своей болтовней.
 Обед, как и говорила Тэнси, не был слишком официальным. Ели на террасе, прохладный ветерок шелестел листьями пальм, воздух пах жасмином и магнолией. Основными блюдами были рыба, свежие овощи и фрукты, запивали легким вином и оживленно беседовали.
 — Папа, — сказала Эсме, когда перешли к десерту, — граф де Сайр сопровождал Кайлу от корабля до нашего дома.
 Пьер Дюфур поднял глаза от десерта. Это был красивый мужчина лет пятидесяти. Он вопросительно посмотрел на Кайлу:
 — Вот как? Ты хорошо знаешь де Сайра?
 — Нет, я впервые увидела его на корабле. Он возвращался из Англии, куда ездил по делам. Когда он узнал, что я собираюсь остановиться у вас, то сказал, что является вашим знакомым.
 — Да, верно. В прошлом у нас были с ним кое-какие дела.
 Больше ничего не было сказано, но у Кайлы возникло сомнение в том, что Рауль Ренардо так хорошо знаком с семьей Дюфуров, как он пытался это представить. Впрочем, какое это имеет значение? Вряд ли она увидит его когда-нибудь еще. Друзья по путешествиям забываются очень скоро.

 Глава 22

 Легкий бриз шелестел в кипарисах, донося запах болота до людей, находящихся в пироге. Под кипарисами было тенисто и спокойно. Крючковатые корни выглядывали из воды и были похожи на шишковатые колени. Шест снова нырнул в воду. Маленькая лодка-плоскодонка скользила по поверхности воды, словно огромный водяной жук. Опускались сумерки, и линия горизонта становилась неразличимой.
 Вдали, за рекой, поднимался город. Он сиял огнями и чем-то напоминал бриллиантовое ожерелье. В бухте покачивались мачты — целая армада кораблей стояла на подступах к Новому Орлеану.
 Здесь, в устье канала, находился черный рынок по продаже контрабандных товаров. Шла оживленная торговля. Звучала музыка, повсюду жгли костры.
 Годфри навалился на шест, и Брет повернул румпель, направляя пирогу к берегу. Перед этим один из владельцев рынка махнул им рукой, давая разрешение причалить к берегу.
 — Мы каждый раз приплываем сюда под различным флагом, — прокомментировал Годфри. — Похоже, для этих бандитов подобные вещи не имеют никакого значения.
 — Как и для меня. — Брет поднялся, расставив для равновесия ноги, выскочил из пироги на берег и быстро привязал суденышко к крюку. Громко квакали лягушки, жужжали москиты, и Брет отмахивался от них, ожидая Годфри. — От этих проклятых насекомых нет спасения даже зимой.
 Годфри пожал плечами:
 — Здесь слишком тепло. Один из моряков говорил, что причина такой необычно теплой погоды — извержение вулкана в Тихом океане. Пепел и пыль поднимаются в воздух и разносятся на много миль, так что даже солнца неделями не видно.
 Брет ничего не ответил, а Годфри молча улыбнулся. Последние три месяца Брет ходил мрачный — с тех пор, как Кайла Ван Влит исчезла из Лондона. А на что он, интересно, рассчитывал? Что она будет ждать, пока ее продадут? Нет, насколько Годфри успел ее узнать, она не из таких. У нее есть гордость, и, несмотря на то что с ней произошло, она не позволит, чтобы Брет обращался с ней как деспот. Возможно, именно по этой причине Брет и не мог ее забыть и был зол, что она спутала его планы и поступила по-своему, а не так, как ей было сказано.
 Конечно, любую попытку сказать ему об этом Брет встречал враждебно, устремляя на говорившего такой ледяной взгляд, от которого у иного человека могла застыть кровь в жилах. Но Годфри давно знал Брета, и его подобным взглядом не напугать. Годфри понимал, что его друг должен самостоятельно прийти к тому или иному решению.
 Брет шагал впереди. Едва он сделал несколько шагов, как от группы людей у костра отделился мужчина и с широкой улыбкой проговорил:
 — Ага, вы опять приехали в Луизиану, mon ami [23] . Рад видеть вас и вашего грозного компаньона. Надолго на сей раз?
 — Пока не улажу кое-какие дела, капитан, — также с улыбкой ответил Брет и кивнул, принимая протянутую ему бутылку. — Должно быть, карибский ром?
 — Самый лучший. Или самый худший, зависит от того, как на это дело посмотреть. Подходите к костру, посидите, дым отгоняет этих назойливых насекомых. Мы тут скучали по вас. И по вашему товару. Вы все еще им торгуете?
 — Если бы и торговал, я не стал бы вам говорить. Вы предлагаете слишком низкие цены при покупке и заламываете баснословно высокие при продаже.
 — Мне больно слышать, что вы обо мне такого мнения! — Лафит приложил руку к груди, продолжая любезно улыбаться. Они подошли к сидящим у костра людям. Народ здесь был разношерстный — пираты, бродяги, сбежавшие рабы, разного рода авантюристы. В основном французы, испанцы, американцы, англичане, встречались также кубинцы.
 Как всегда, разговор шел о торговле. Брат Жана Лафита Пьер сокрушенно заметил, что дела идут не так хорошо сейчас, когда Америка и Великобритания не воюют.
 — Тогда, во время войны, мы делали большие деньги! Тогда люди приходили сюда косяками, чтобы купить контрабандный товар. А сейчас все эти таможни, пошлины — и мы не можем продать наши товары на французском рынке. — Он горестно пожал плечами. — Сейчас мы зависим от частных торговцев.
 — Ты забыл про федеральных офицеров, которые закупают товары для армии, — заметил Брет, и Лафит ухмыльнулся.
 — Иногда бывает, что корабль попадает в наши руки, и тогда, конечно, у нас появляются товары, в которых нуждается армия. Странно только, что это довольно часто случается.
 Брет прижался спиной к поваленному дереву, вытянул ноги и засмеялся.
 — Очень странно. На ваших людей смотрят как на героев англо-американской войны, разве не так? Вы пришли к генералу Джексону в Шалмет и спасли армию Соединенных Штатов от гибели.
 — У американцев короткая память, когда дело касается благодарности, и долгая, когда встает вопрос о пиратстве. — Жан Лафит прокомментировал слова Брета и нахмурился. — На нас обиделся Чу. Он сборщик налогов в порту Нового Орлеана, и у нас с ним много хлопот.
 — Насколько я понимаю, существует большая разница между пиратством и каперством, — вступил в разговор Годфри. — Во время войны все действия на море рассматриваются, как военные акции. Во время мира захват военных судов расценивается, как пиратство. Если вы нападаете только на те суда, которые вызывают гнев американского правительства, то для вас это безопасно.
 — Ну это такая тоска, mon ami! — улыбнулся Лафит. — Иногда бывает такое сильное искушение! — Он приложился к горлышку бутылки, затем опустил ее, вытер рукой рот и уставился на Брета. — Вы приехали сюда, потому что у вас есть какое-то дело?
 — Почему вы так решили?
 — В противном случае вы приехали бы ко мне в Новый Орлеан, а не сюда. — Он показал на сваленный в кучи товар. — Это чья-то собственность, и люди приходят сюда не для того, чтобы рассказывать сказки. Я думаю, вы не хотите, чтобы кто-то знал, что вы пришли ко мне.
 Брет еле заметно улыбнулся:
 — Возможно. Мы поговорим чуть позже.
 Годфри почти задремал, а дрова в костре прогорели и превратились в пепел, когда Брет поднялся и отошел с Лафитом для разговора. Говорили они тихо, их голоса заглушали кваканье лягушек и плеск волн о берег. Закрыв глаза, Годфри погрузился в состояние, среднее между сном и бодрствованием.
 Рано утром, с первыми лучами солнца, Брет поднялся, вместе с Годфри сел в пирогу, и они по реке отправились в Новый Орлеан.
 — Удалось тебе узнать то, что хотел? — спросил Годфри, когда они достигли города. Был полдень, пирогу они оставили в бухточке у границы города, а дальше добирались пешком по заросшей высокой травой тропе.
 — Я узнал, кого я должен спрашивать. — Брет прикрыл ладонью лицо, защищаясь от яркого солнца, и скривился. На французском рынке было шумно и многолюдно, и они вполне сходили за людей, которые пришли сюда, чтобы продать мех, или свежее мясо, или рыбу. — Если мы не искупаемся в ближайшее время, то станем похожи на рыбаков-креолов.
 — Ты, пожалуй, будешь похож, а я вряд ли.
 Брет усмехнулся:
 — Надо же, а еще упрекаешь в надменности меня. Ну да ладно. После ванны и горячей пищи мы будем и выглядеть, и чувствовать себя лучше.
 Было темно, когда они вышли из отеля для моряков. Кафе располагалось в высоком здании на углу Роял-стрит и Сент-Эн-стрит, совсем недалеко от отеля. Брет зашел в кафе и, не теряя попусту времени, подошел к представительному джентльмену за ближайшим столиком:
 — Мсье Совине?
 Мужчина повернулся и вежливо произнес:
 — Да. Боюсь, что вы ошиблись, мсье…
 — Лапорт. — Брет улыбнулся, увидев по глазам Совине, что тот его узнал.
 — Да, конечно. Наш общий друг прислал вас ко мне.
 — Совершенно верно.
 — Пожалуйста, садитесь. И вы, и ваш друг.
 Они сели за стол, и Брет некоторое время молча смотрел на Совине, затем сказал:
 — Мне нужно найти одного человека.
 — Да, сейчас многие ищут… Мужчину или женщину?
 — Мужчину. Я не знаю его имени, но он занимается бизнесом с Хавье Портильо.
 — Ага. — Совине молча сделал глоток бренди, затем обвел глазами сидящих перед ним мужчин. — Очень многие имеют дело с фирмой «Портильо и Пойдрас». Вероятно, вам нужно отправиться туда, чтобы найти нужного вам человека, и обратиться к шевалье де Тузаку. Этот человек поможет вам.
 Когда они вышли, Годфри с любопытством посмотрел на Брета:
 — Как ты думаешь, дон Хавье имеет отношение к революции в Мексике?
 — Скорее всего да. Понятно, что если он сумел выгнать испанцев из своей страны, то мог завладеть и любой бесхозной собственностью, какой только пожелал.
 — В таком случае твои документы на право владения могут оказаться пустой бумажкой.
 Брет вскинул глаза и свирепым тоном проговорил:
 — Рудники принадлежат мне, и я намерен сохранить свою собственность! — Годфри ничего не ответил, лишь приподнял бровь, а Брет, чертыхнувшись, добавил: — Ты прав. Испания передала отцу права на серебряные рудники, но у меня нет гарантий, что повстанцы их не захватили. Все, что я сейчас имею, это лишь бумажки, подписанные наместниками испанского короля. Они ничего не стоят, если революция не потерпела поражение.
 — Дон Хавье мог рассчитывать на иной ход событий. Вполне вероятно, что испанцы одержат верх, а повстанцы потерпят поражение. В конце концов, предводительствует повстанцами священник-патриот, и армия представляет собой необученный сброд. Так что шансы на твоей стороне.
 — Тут есть загвоздка, — пожал плечами Брет. — Если бы не тот факт, что мои рудники находятся на территории, контролируемой Испанией, я был бы на стороне повстанцев в их борьбе за независимость.
 Годфри ничего не сказал, а Брет после некоторой паузы покачал головой:
 — Если бы территория Техаса принадлежала Соединенным Штатам, для меня это было бы гораздо лучше. Сейчас же я должен делать все возможное, чтобы не позволить Хавье захватить то, что ему не принадлежит.
 — Брат твоей матери наверняка считает, что земли принадлежат ему, поскольку были ее приданым.
 — Они принадлежат мне, поскольку я ее сын. И я намерен их сохранить.
 — Странно, — задумчиво проговорил Годфри, когда они переходили улицу, — что ты так упрямо держишься за свое добро и в то же время позволил уплыть своему самому дорогому достоянию.
 — Если ты думаешь, что выражаешься слишком туманно, то это не так. Я отлично понимаю, что ты имеешь в виду Кайлу, и решительно отказываюсь снова вступать в спор по этому поводу. Учти — это был ее выбор.
 — А сейчас она в Новом Орлеане, как и ты. Не кажется ли тебе, что это счастливое совпадение?
 Брет остановился и холодно посмотрел на своего друга:
 — Я приехал сюда, чтобы разыскать своего дядю и человека, который меня предал.
 — Да. Ты это говорил.
 Чертыхнувшись, Брет круто повернулся и зашагал дальше. Улыбнувшись, Годфри последовал за ним. Иногда бывает полезно вызвать небольшое раздражение. А потом натура возьмет свое. Годфри в этом нисколько не сомневался.
 Кайла медленно обмахивалась веером. Несмотря на прохладный вечер, в зале было душно, к тому же она немного устала после трех часов танцев. Музыканты играли в просторном зале дома, принадлежащего французскому консулу. Шевалье де Тузак участвовал в американской революции, служил под началом барона Шейбена, а совсем недавно принимал участие в войне между Соединенными Штатами и Англией. В доме было много весьма видных гостей из Америки, Франции, Испании, и Кайла танцевала едва ли не со всеми. Она приехала сюда с Эсме и Каролиной Дюфур.
 На балконе к Кайле присоединилась Эсме. Она запыхалась и энергично обмахивалась веером, черные глаза ее радостно сверкали.
 — Сколько здесь сегодня красивых мужчин! Настолько много, что я даже не знаю, кого предпочла бы. То ли галантного капитана испанских драгун, то ли вон того французского офицера с блестящими эполетами? Что ты скажешь, Кайла?
 Засмеявшись, Кайла покачала головой:
 — Обоих. Ты еще слишком юна. Веселись, пока не определишься.
 — Ага, ты так говоришь, потому что уже сделала свой выбор, — поддразнила Эсме, взяла у нее веер и стала медленно обмахивать молодую женщину. — Я вижу, как он ревниво смотрит, когда ты танцуешь с другими. А когда вы назначите день свадьбы? Бедный Рауль! Он жалуется, что ты слишком сдержанна, что ему приходится буквально вымаливать каждый поцелуй.
 Кайла выдавила улыбку:
 — Он слишком импульсивен. А я не вполне уверена в своих чувствах и…
 Она не закончила фразу, и Эсме бросила на нее быстрый взгляд.
 — В чем не уверена? В том, что хочешь выйти за него замуж? Он очень богат, у него дома и обширная плантация, которую обрабатывает множество рабов. Что вызывает твои сомнения, petite cousine [24] ?
 Они любовно называли друг друга кузинами, и Кайла слегка улыбнулась. Пожав плечами, она произнесла каким-то беспомощным тоном:
 — Сама не знаю… Я думаю, что просто не готова, Эсме.
 — Не готова? Но тебе уже двадцать один! Ты почти старая дева! У нас девушки выходят замуж в пятнадцать лет, а к твоим годам имеют по нескольку детей.
 Кайла сделала гримасу.
 — Если ты хочешь, чтобы я почувствовала себя плохо, то тебе это не удастся. Несмотря на твои успокоительные слова, я все еще не знаю, правильно ли поступаю.
 — Это из-за мужчины, от которого ты уехала? — тихонько засмеялась Эсме. — Только, пожалуйста, не отрицай, Кайла, не надо. У меня нет никаких сомнений. Может, я и молода, но не слепа. Должен быть другой человек, которого ты любишь, иначе чем объяснить грусть, которая временами появляется в твоих глазах? Несчастная любовь? Я права? Ты не в силах отрицать это, судя по тому, что уставилась на меня, будто я с двумя головами.
 Взяв себя в руки, Кайла изобразила улыбку, которая была больше похожа на гримасу.
 — У тебя очень богатое воображение, и ты склонна верить тому, что вообразила. Не было никакой несчастной любви, как ты выразилась… Ага, я вижу, к нам направляется испанский драгун. Быстренько ущипни себя за щеки, чтобы они зарумянились, и иди с ним! Он, похоже, решительно настроен снова с тобой танцевать.
 Когда смеющаяся Эсме ушла с драгуном, Кайла стала размышлять о том, что временами она бывает слишком уж открытой, если даже такая юная девушка способна заметить ее смятение. Почему она вообще позволяет себе думать о нем? Это просто смешно и, конечно же, не соответствует действительности, однако она не может отделаться от воспоминаний. Действительности соответствовало лишь то, что она не готова к замужеству. И Брет Бэннинг здесь ни при чем. Просто у нее имелись некоторые сомнения, зародившиеся с самого начала. Но Рауль был так настойчив, и даже Пьер Дюфур сказал, что он выглядит вполне искренним и, похоже, готов тратить на жену уйму денег. А Кайла за последние месяцы слегка пообносилась. Всего лишь несколько дней назад она ответила «да» на очередное предложение Рауля, и он на радостях оповестил об этом почти весь Новый Орлеан.
 Полный контраст с тем, что было в Лондоне, кисло подумала Кайла. Возможно, тетя Селеста будет счастлива, услышав о ее замужестве, и больше не станет терзаться из-за того, что подвела свою крестную дочь. Да, здесь был другой мир, совсем иная жизнь. Кажется, то было давным-давно, хотя прошло всего шесть месяцев. Неужели уже целых шесть месяцев? Она успела акклиматизироваться в Новом Орлеане. Климат здесь приятный, теплые дни сменялись прохладными ночами, а если дожди и шли несколько чаще, чем надо, то к этому Кайла была привычна. В Индии дожди могли идти целыми месяцами, когда наступал сезон муссонов. Здесь дождь по крайней мере на время переставал, появлялось солнце, хотя воздух оставался влажным и липким, вынуждая жителей больше времени проводить дома, в своем садике и постоянно держать окна открытыми.
 Подняв голову, Кайла увидела Рауля, который разыскивал ее среди гостей. Светлые волосы его отражали свет сотен свечей в хрустальных канделябрах. Кайла внезапно почувствовала, что ей душно. Она тут же быстрым шагом направилась по балкону к спиральной лестнице, ведущей на террасу. Конечно, глупо бежать от жениха, но он вел себя настолько по-хозяйски, так ревновал ее, когда она танцевала с другими мужчинами, включая старого вояку полковника Деверо, что на это обратила внимание даже Эсме.
 На улице возле дома выстроились многочисленные экипажи, и слуги в ливреях терпеливо дожидались своих хозяев, успокаивая разгоряченных лошадей. Кайла пошла не по улице, а свернула за дом, туда, где видны были огни и слышались звуки веселой музыки. Там горел большой костер, факелы образовали круг, внутри которого танцевали мужчины и женщины.
 Это не был vondons — ритуальный танец, который ей довелось однажды видеть. Слуги-креолы танцевали популярный крестьянский танец. Музыка представляла собой причудливую смесь французских и испанских мелодий и при всей своей простоте увлекала и зажигала. Кайла остановилась, чтобы посмотреть на танцующих.
 Молодая женщина с длинными черными волосами до талии, босая вышла в центр круга, образованного факелами. Две гитары и несколько рожков заиграли мелодию, напомнившую Кайле об испанской цыганке, которую она когда-то встретила в Англии. Музыка стала громче, и девушка начала танец. Полузакрыв глаза, она прищелкивала пальцами в такт музыке — вначале медленно, затем все быстрее, по мере того как темп нарастал. Простая хлопчатобумажная юбка до щиколоток обвивалась вокруг ее ног и поднималась все выше. Танцовщица встряхивала головой и выбрасывала вперед руки, поддразнивая и вызывая наблюдающего за ней молодого мужчину, затем унеслась от него, сверкая обнаженными икрами.
 Кайла зачарованно наблюдала за танцем, стоя в тени огромного дуба. Следовало возвращаться, поскольку Рауль наверняка станет ее разыскивать. Ей не хотелось, чтобы Эсме и Каролина обеспокоились, хотя здесь так вольготно, танец такой зажигательный, а в консульском доме сейчас жарко и душно. Улыбаясь, Кайла покачивалась в такт музыке, наблюдая, как зрители включались в танец, завидуя их непринужденности и веселью.
 — Вы должны танцевать, госпожа, — услышала Кайла голос за спиной. Вздрогнув, она обернулась, увидев стройного молодого человека, который с улыбкой смотрел на нее. Он кивнул в сторону танцующих. — Я видел, как вы притопывали ногами в такт музыке.
 Кайла отрицательно покачала головой — ей были незнакомы эти танцы. Молодой человек улыбнулся еще шире.
 — Я знаю, госпожа, что вы танцуете, хотя, возможно, и не подозреваете об этом. Ну же! Здесь все друзья, и никто вас не обидит. Если хотите, я стану танцевать вместе с вами.
 Каким-то образом молодому человеку удалось убедить Кайлу, и она оказалась на вытоптанной площадке среди других танцующих. Никто даже не взглянул на нее, хотя одежда Кайлы явно отличалась от одежды других танцующих — вместо простой хлопчатобумажной юбки на ней было атласное вечернее платье с золотыми блестками. Среди музыкантов, должно быть, ходила бутылка с горячительным напитком, потому что музыка становилась все зажигательней, а танцы — все быстрей и неудержимей. Вскоре Кайла преодолела свою застенчивость, попала в ритм и без особого труда стала повторять движения других танцующих. Возможно, преодолеть скованность ей помогло беспокойное состояние души, в котором она пребывала. Так или иначе, но Кайла с самозабвением отдалась танцу. Каким-то непостижимым образом ее волосы выскользнули из-под удерживающих их гребней и упали на лицо и плечи.
 «Я свободна», — мелькнула мысль, но Кайла тут же вынуждена была сосредоточиться на убыстряющемся ритме музыки. Где-то в тени рыдали и стонали гитары. Кто-то передал Кайле бутылку, и она, подражая другим, сделала глоток, запрокинув голову назад, затем передала ее дальше. Жидкость обожгла Кайле горло и желудок, она почувствовала легкое головокружение и необычайную легкость в движениях. Казалось, тело движется без ее команды. Ноги отбивали такт испанского corrido, голову она откинула назад и полузакрыла глаза, подчиняясь гипнотическому ритму танца.
 Молодой человек смотрел на нее, не в силах скрыть восхищения.
 — Черт возьми, вы танцуете восхитительно, госпожа!
 — В самом деле? — Она радостно улыбнулась, счастливая тем, как он смотрит на нее, — не по-хозяйски, как Рауль, и не цинично, как Брет, а с искренним восхищением. Было чертовки приятно, ей это от души нравилось. Здесь она получала гораздо большее удовольствие, чем в танцевальном зале, где было слишком много важных мужчин и пожилых женщин, которые начинали осуждающе смотреть на нее, стоило ей слишком громко засмеяться или станцевать лишний танец с одним и тем же партнером. А сейчас она не чувствовала себя старой, не считала, что ее жизнь уже прошла, не успев даже начаться. Конечно, все это очень скоро закончится — Кайла понимала это даже во время танца — и придется возвращаться назад, пока ее не хватились, но сейчас ей было так хорошо.
 Кайла смеялась и танцевала в самом центре круга, отдаваясь танцу и музыке, ловя на себе горячие, жаждущие глаза мужчин и совершенно не беспокоясь о том, что о ней думают.
 Здесь ее и нашел Брет, обратив внимание на светлые волосы и белое лицо среди черноволосых смуглых креолок. Он резко остановился, не веря своим глазам, и услышал смешок Годфри за спиной:
 — Я вижу, что она нисколько не скучает по тебе. Тебе так не кажется?
 — Заткнись! — зарычал Брет и стал через толпу пробираться к Кайле, а добравшись, схватил ее за руку, вынуждая остановиться.
 Возглас возмущения замер на ее губах, когда она, отбросив со лба волосы, замерла, широко раскрыв глаза от удивления.
 — Брет?!
 — Господи! Что за представление ты устроила! Танцуешь словно какая-нибудь цыганка! Что ты здесь делаешь?
 Слова Брета, похоже, вывели Кайлу из состояния шока. Она выдернула руку и вызывающе вздернула вверх подбородок. До чего же знакомое движение!
 — Я делаю то, что мне нравится, и ты не имеешь никакого права мне препятствовать.
 — Еще как имею!
 — Нет! — Она толкнула его в грудь, когда Брет попытался снова схватить ее за руку. На сей раз в глазах ее сверкнул гнев, она выглядела откровенно разъяренной. — Я обручена с другим мужчиной.
 Неожиданно для себя Брет тоже разозлился:
 — В таком случае ты должна быть с ним, а не здесь, среди слуг!
 Без всякого предупреждения Кайла залепила ему звонкую пощечину, сделав это настолько быстро, что он не успел догадаться о ее намерении. Не на шутку рассвирепев, он поймал ее руку.
 — Я предупреждал тебя однажды, что сделаю с тобой, если ты снова ударишь меня…
 Грудь Кайлы вздымалась от гнева, она пыталась выдернуть руку.
 — Отпусти меня немедленно!
 — А если не отпущу?
 — А если не отпустите, — послышался ледяной голос сзади, — я проткну шпагой вашу спину, мсье. Немедленно отпустите мою невесту и повернитесь ко мне лицом, чтобы я мог подобающим образом бросить вам вызов.
 Брет отпустил руку Кайлы и повернулся, несколько удивленный тем, что Годфри не предупредил его, но тут же понял причину: перед ним стоял Рауль Ренардо с искаженным от гнева лицом и полными ненависти глазами. Ренардо — человек, который предал его, человек, который украл его документы на право владения рудниками.

 Глава 23

 — Право, cherie, ты выбрала неудачное время, — мягко сказал Рауль, обращаясь к Кайле, но не спуская глаз с Брета. — Можно ли оказывать столько внимания слугам, когда другие гости истосковались по тебе? Пожалуйста, возвращайся домой. Мадемуазель Дюфур обыскалась тебя.
 Брет не смотрел на Кайлу, однако нисколько не удивился, услышав ее слова:
 — Нет. Я хочу остаться здесь, Рауль.
 Очевидно, Ренардо не привык, чтобы ему перечили. Чертыхнувшись по-французски, он жестом показал слуге, чтобы тот увел ее с площадки. Кайлу увели, несмотря на ее протесты.
 Брет проводил ее взглядом, при этом его лицо явно выразило удивление. Рауль Ренардо шагнул к Брету и чопорно поклонился:
 — Выбор оружия за вами, мсье. Назовите время и место.
 — Не будь дураком, Ренардо. Ты поступаешь слишком легкомысленно.
 Ренардо чуть прищурил глаза и пожал плечами:
 — Как бы там ни было, я вызываю вас на дуэль. Вы отказываетесь?
 — Нет.
 — Очень хорошо. Я пришлю вам своих секундантов. — Он снова церемонно поклонился, затем перевел взгляд с Брета на Годфри и, повернувшись на пятках, зашагал прочь.
 На площадке стало тихо, музыка доносилась лишь из дома за дубовой рощей — звучащая мелодия вальса казалась совсем неуместной в этот драматический момент. Люди медленно расходились. Брет взглянул на Годфри:
 — Она, как я вижу, не теряет времени даром.
 Годфри шел за Бретом, который решил не идти в дом, где Кайла наверняка высказывала Раулю свое возмущение. Проклятие! Брет никак не ожидал встретить ее здесь. Он и сам не оказался бы в этом доме, если бы ему не сообщили, что на вечере будет Ренардо. А сейчас, когда выяснилось, что Кайла с ним помолвлена, дуэль становится проблемой, поскольку она подумает, что он убил ее жениха из-за ревности, а не потому, что тот отъявленный негодяй и предатель.
 — Ты еще не решил?
 Брет посмотрел на Годфри:
 — Ты о чем?
 — Не решил сказать ей, почему должен убить человека, за которого она хочет выйти замуж?
 — Ты бываешь порой весьма проницательным, — кисло заметил Брет.
 — Ты мне уже говорил об этом.
 — Наверное… Да, пожалуй, я скажу ей, если она позволит к ней приблизиться.
 Годфри улыбнулся:
 — Позволит. Готов биться об заклад.
 Тьма стала густой и плотной, когда они покидали дом французского консула. Брет явственно слышал за собой чьи-то шаги. Ему не надо было поворачиваться к Годфри, чтобы удостовериться, что его друг их тоже слышал, — Годфри отличался удивительно тонким слухом. Он унаследовал его от предков, развил и усовершенствовал, живя в прерии, и никакая учеба в английском колледже не могла вытравить из него эту способность, которая не один раз спасала обоим жизнь.
 Используя отработанный прием, Брет и Годфри одновременно разошлись, как только свернули за угол, и оказались вне поля зрения преследователя. Оба затаились. Шаги мужчины, потерявшего их из виду, стали громче и чаще. Едва незнакомец прошел мимо Годфри, как тот с поразительным для его габаритов проворством метнулся к нему, одной ручищей зажал ему рот, другой обхватил горло.
 Брет выхватил из сапога нож и наставил его таким образом, чтобы слабый свет от фонаря на противоположной стороне переулка упал на острое лезвие.
 — А теперь, приятель, — приглушенно сказал Брет, видя ужас в глазах незнакомца, — ты расскажешь мне все, что я хочу знать…
 Была поздняя ночь, и в доме наконец наступила тишина. Кайла лежала в постели, все еще не в силах успокоиться и справиться с нервной дрожью. Брет здесь, в Новом Орлеане? Господи, каким образом он отыскал ее? И зачем? Он был безразличен к ней шесть месяцев назад, неужто воспылал желанием сейчас?
 Впрочем, это не столь важно, потому что она не желает его видеть. Он жестоко ее обидел, обошелся с ней как с бездушной куклой. Она не позволит больше играть собой… Однако по какой-то необъяснимой причине Кайле вдруг вспомнилось, каким нежным и деликатным был Брет, когда вырвал ее из лап Нортуика, с каким терпением подавал ей воду, протирал влажным полотенцем лоб. Тогда он совсем не был похож на прежнего Брета, каким он был, когда они встретились. Впрочем, чему здесь удивляться? Он просто хамелеон, то и дело менялся у нее на глазах и в мгновение ока из нежного и деликатного любовника мог превратиться в грубого и порочного типа.
 Нет. Она не может рисковать. И не станет. Тогда почему она не перестает думать о нем? Она выйдет замуж за Рауля. Да, она поспешит с замужеством, пока не передумала, и после этого ей не надо будет думать о Брете. Рауль по крайней мере был последовательным, несколько утомительным, но не жестоким и не таким непреклонным, как Брет.
 Кайла перебирала возможные варианты, ворочалась с боку на бок, смотрела невидящим взором на тень растущего во дворе дерева, которая падала на стену. Фонари в саду из соображений безопасности горели всю ночь, иногда мешая ей спать. Сейчас Кайла была им рада, поскольку поднялся ветер, зашуршал в ставнях, раздул шторы, и ей вдруг стало не по себе.
 Кайла забылась беспокойным сном, когда первые капли дождя застучали по оконному стеклу.
 Она проснулась от того, что кто-то зажал ей рот. Кайла в ужасе забилась, пытаясь освободиться.
 — Молчи и не шуми, — услышала она над ухом знакомый голос, — и я отпущу тебя. Будешь благоразумной?
 Брет. Ну конечно. Ведь она ждала его, знала, что это должно случиться. Глядя на его темный силуэт, Кайла кивнула. Он медленно убрал руку, и Кайла села, раздраженно убирая с глаз волосы.
 — Что ты здесь делаешь?
 — Я рад тебя видеть, дорогая. — В полутьме она разглядела его насмешливую улыбку, и это еще больше ее рассердило, в особенности когда он опустился рядом с ней на кровать и она почувствовала тепло его тела. Это сразу напомнило ей о тех сладостных мгновениях, которые она изо всех сил пыталась забыть.
 — Ну да, ты просто пришел сказать, что рад меня видеть, — саркастически проговорила Кайла, чуть понизив голос по знаку Брета. — Не надо! Оставь меня в покое — и все! Или ты не видишь, что теперь я счастлива?
 — Разве? — слегка пожал плечами Брет. — В таком случае тебе вряд ли придется по душе моя новость. Твой любимый сообщил тебе, что он вызвал меня на дуэль?
 Кайла ошеломленно уставилась на Брета, но в полутьме не могла рассмотреть выражения его лица.
 — Н-нет… Не говорил… Вызвал на дуэль?
 — Ты очень сообразительна сегодня. Да, именно так.
 — И ты… будешь драться? Ах, Брет! Не надо! Прощу тебя, не убивай Рауля!
 — А ты опечалилась бы, если бы он убил меня? Или если бы я убил его? Что тебя опечалило бы больше? Скажи мне. Разумеется, я спрашиваю об этом из простого любопытства.
 — Обещай, что не убьешь его… Я не смогу жить с сознанием, что стала причиной чьей-то смерти… после того, что произошло в Лондоне…
 — Как будто Нортуик не заслужил своей участи! Но не надрывай свое сердце ненужными сожалениями. Если говорить честно, я вознамерился убить Рауля Ренардо еще несколько месяцев назад, хотя вплоть до нынешнего вечера не был абсолютно уверен в том, какую роль он сыграл в этой истории.
 — Господи, да ты безумец! — Она оттолкнула его руку, когда он прикрыл ей рот, и покачала головой. — Я не стану шуметь, — прошептала Кайла, — но зачем ты это делаешь? За что ты хочешь его убить?
 — У меня есть свои причины, и они не имеют никакого отношения к тебе. Так что не слишком обольщайся. — В его голосе послышалась хрипотца, когда он провел пальцем по ее плечу и распущенным волосам. — Хотя я и готов убить одного-двух негодяев ради тебя.
 — Теперь я точно вижу, что ты сошел с ума. — Кайла снова оттолкнула его руку, почувствовав дрожь в теле от его прикосновения. Как он этого добивается? Стоит ему лишь коснуться ее, и она начинает плавиться, будто воск под солнцем. — Кстати, как ты сюда проник?
 — Пусть и с опозданием, но все же проявила любопытство… По дереву взобрался на балкон, а далее нужно было лишь определить, какая из комнат твоя. Мне повезло. Никто, кроме тебя, не проснулся, а я и хотел разбудить только тебя… Вероломная малышка Кайла, почему ты сбежала?
 Он с обычной бесцеремонностью запустил руку в ее волосы и прижал голову к своей груди. Вырываясь, Кайла встретилась взглядом с его глазами и увидела в них гнев, несмотря на его небрежный тон.
 — А чему ты удивляешься? Ты решил выдать меня за первого встречного, лишь бы он согласился принять бывший в употреблении товар, если ему хорошо заплатят.
 — Да. Я намеревался заплатить ему гораздо больше той суммы, какую ты стоишь.
 Кайла задохнулась от гнева и попыталась оттолкнуть его руку, но это ей не удалось.
 — Гадкий, злобный выродок, будь ты проклят!
 — Ты не первая проклинаешь меня. — Он провел большим пальцем по ее подбородку, затем прикоснулся к шее. — Но ты самая стойкая. Вначале меня это раздражало, затем удивляло. Нужно сказать, настроение у меня тогда было не самое лучшее.
 — Какое несчастье. — Кайла сглотнула, когда его пальцы стали ласкать ее шею. Она смотрела на его лицо, которое находилось в тени, и лишь слабые отсветы падали на него, когда дерево качалось под все усиливающимися порывами ветра. Вдалеке прогремел гром, и на короткий миг вспышка молнии осветила комнату. И тогда Кайла поняла по лицу Брета, что им владел гнев. Да, гнев! Но почему? Потому что она отказала ему в праве управлять ее жизнью? Будь он проклят!
 Неожиданно для Брета Кайла обеими руками толкнула его в грудь. Он убрал руки с ее шеи, обнял за плечи, но Кайла вырвалась и ударила бы его по щеке, если бы он не успел схватить ее за руку. Брет завел Кайле руки за спину, толкнул на кровать и придавил своим телом.
 — О нет, — сказал он тихо. — У меня нет желания позволить тебе снова залепить мне пощечину. Ты весьма склонна к опрометчивым поступкам, душа моя, и когда-нибудь попадешь в беду.
 Кайла едва могла дышать под тяжестью его тела, вдавившего ее в матрац. Ею владели гнев и отчаяние. Она продолжала извиваться, задыхаясь и хватая ртом воздух, и в этот момент ненавидела его всей душой.
 — Я ненавижу тебя! Как же я тебя ненавижу, Брет Бэннинг! — Эти слова прорывались сквозь рыдания, которые сотрясали Кайлу. — Ты обманщик, мошенник, прохвост, ты только притворяешься герцогом, а на самом деле ты полукровка, помесь дикаря с американкой!
 Она почувствовала, как центр тяжести его тела сместился — Брет слегка приподнялся и, прищурив глаза, сказал с насмешливой улыбкой:
 — Ты так это говоришь, словно хочешь уязвить меня, дорогая. Увы, меня это нисколько не трогает. Я скорее американец, чем англичанин, и сожалею, что не могу назвать себя команчи. К несчастью, моя мать происходит из испанских gachupines, которые еще более надменны, чем англичане. Вполне естественно, что я унаследовал английскую непогрешимость и испанскую надменность.
 — Ты хочешь сказать — жестокость. — Кайла снова попыталась освободиться, но тщетно. — Отпусти меня, Брет. Будь ты проклят, отпусти меня, или я стану кричать до тех пор, пока сюда не придут и не убьют тебя!
 Брет тихо засмеялся:
 — Если бы ты хотела закричать, ты сделала бы это сразу, как только увидела меня. Мне кажется, тебе это нравится, ты хотела, чтобы я пришел, несмотря на все слова о ненависти ко мне.
 Кайла снова попыталась вырваться и сквозь рыдания проговорила:
 — Я действительно тебя ненавижу! Видит Бог, как я тебя ненавижу, Брет Бэннинг!
 — В самом деле? Покажи. Покажи, насколько сильно ты меня ненавидишь, моя светловолосая цыганка и танцовщица… Ты многому научилась с того дня, как я видел твой танец в Англии. Ты танцуешь для своего нового любовника? Танцуешь для Рауля в тонкой ночной рубашке, как эта? Неудивительно, что он преисполнен решимости удержать тебя, даже убить меня из-за угла вместо того, чтобы встретиться лицом к лицу на дуэли… Нет, нет, душа моя, даже не пытайся!
 Голос его стал суровым, когда Кайле удалось высвободить руку и неожиданно ударить его. Однако едва она открыла рот, чтобы закричать, он запечатал его поцелуем, который трудно было назвать нежным. Удерживая ее голову, он терзал своим ртом ее губы. Его язык прорвался внутрь, а рука добралась до груди. Как Кайла ни сопротивлялась, Брет сжал сосок пальцами и стал играть им. О Господи, что он делает?
 Кайла почувствовала, что его руки блуждают по всему ее телу, пальцы ласкают не только груди, но и живот, гладят бедра. У нее перехватило дыхание, она стала жадно хватать ртом воздух и поняла, что Брет целует ее уже не в губы, а в груди.
 — Брет… зачем… ну зачем ты это делаешь? Перестань, я не хочу… я не…
 Кайла ахнула и оборвала фразу, потому что его рука соскользнула с живота и легла между ног. Ласка оказалась такой нежной и желанной, что Кайла приподнялась навстречу, а его пальцы вошли в нее. Новый поцелуй заглушил то ли ропот протеста, то ли вскрик восторга, в то время как его пальцы не переставая двигались, вызывая дрожь сладострастия.
 Словно откуда-то со стороны Кайла услышала собственные стоны, проклятия по адресу Брета и его тихий смех:
 — Ну что, продолжай и впредь меня ненавидеть так, как ненавидишь в эту минуту…
 — О-о-о… — Как бы ни хотелось Кайле остаться холодной и сдержанной, это было выше ее сил. Она понимала это даже в тот момент, когда на нее одна за другой накатывали волны наслаждения. Кайла отдалась всепоглощающему экстазу, содрогаясь всем телом, рыдая и повторяя имя Брета, которое звучало как заклинание, и в нем было что-то и от надежды, и от отчаяния.
 Раздался оглушительный удар грома, и показалось, что содрогнулся весь дом. Было такое ощущение, будто все происходит во сне. При свете молнии Кайла увидела лицо Брета в тот момент, когда он входил в нее. Он двигался медленно и равномерно, а ее тело предательски устремлялось ему навстречу, чтобы принять его. Похоже, этот мужчина с серебристыми глазами, который снится ей по ночам, имеет дьявольскую власть над ней.
 — Обними меня ногами, — хриплым шепотом попросил он.
 Кайла обвила ногами его стройную талию и обняла руками за шею, чтобы почувствовать его глубоко в себе. И в этот момент ей стало ясно: что бы ни произошло потом, она не должна его потерять.
 Брет задвигался в ней, все ускоряя ритм, и это продолжалось до тех пор, пока она не впала в сладостное забытье.

 Глава 24

 После дождя воздух был прозрачен и свеж, каменный пол террасы очистился от пыли. Несколько сбитых грозой сучьев и веток слуги успели убрать к тому времени, когда Кайла вышла на террасу. В это утро она чувствовала себя утомленной, веки были налиты тяжестью. Заметно ли это со стороны? Можно ли догадаться, что большую часть ночи она провела с мужчиной? Уже начало рассветать, когда Брет, поцеловав ее на прощание, удалился тем же путем, каким и пришел, — через окно.
 Было поздно, миновал час завтрака, но Кайла не вставала до тех пор, пока Тэнси не открыла ставни. Молодая горничная посмотрела на нее с явным любопытством, однако ничего не сказала — даже тогда, когда обнаружила порванную ночную рубашку, брошенную рядом с кроватью.
 Господи, о чем она думала? Кайла приложила руку ко лбу и нахмурилась. Ровным счетом ничего не изменилось, просто она снова оказалась одураченной, хотя клялась, что и близко не подпустит к себе Брета. Не было никаких обещаний, никаких слов любви, лишь неистовое слияние их тел. Как теперь она выйдет замуж за Рауля? Неужели она оказалась настолько глупой, что решила, будто Брет относится к ней как-то иначе, не как к обычной любовнице? Разве он не дал понять тогда, в Англии, что не хочет ее? Господи, да он даже пытался сбагрить ее своему другу! Поистине, надо быть настоящей дурой, чтобы снова позволить так обмануть себя.
 — Госпожа, к вам гость.
 Кайла слегка вздрогнула, ибо была настолько погружена в свои мысли, что не слышала, как подошла Тэнси.
 — Мсье Бэннинг, герцог Уолвертонский. Ой, госпожа, герцог. Он хочет вас видеть… Сказать ему, чтобы подождал на террасе?
 Брет — и так скоро… Господи, она совсем не готова, не знает, что сказать — что она должна сказать.
 — Да, проведи его на террасу, пожалуйста… И принеси кофе.
 «Я нервничаю, словно какая-нибудь глупая девчонка», — урезонивала себя Кайла, но трудно чувствовать себя иначе после такой ночи. Как он поведет себя? Улыбнется ленивой насмешливой улыбкой, которая так сердила ее? Или будет таким, каким был последние несколько недель в Англии, — нежным и внимательным… что явилось прелюдией к окончательному предательству? Как можно доверять человеку, который так поступает?
 Несмотря на все эти мысли, Кайла сумела взять себя в руки и появилась на террасе спокойная и строгая. Лучи солнца пробивались сквозь ветви дуба и вспыхивали в черных волосах Брета, унаследованных от его испанских предков. Возможно, слухи, что его мать была американской аборигенкой, не так далеки от истины. Тогда эта часть страны называлась Новой Испанией и принадлежала вначале испанцам, а затем — французам.
 — Вы выглядите утомленной, — сказал Брет, идя к ней навстречу, и в глазах его сверкнули озорные искорки. — Вы плохо спали, мисс Ван Влит? — осведомился он, нагибаясь, чтобы поцеловать протянутую руку Кайлы.
 Она сердито отдернула руку, несколько озадаченная его игривым тоном.
 — Ночь была беспокойной. Гроза…
 — Ах да, конечно, гроза. — Брет выглядел неотразимо в белоснежной рубашке и элегантном галстуке. Костюм идеально облегал его фигуру, обут он был в высокие — до колен — сапоги. Для чего он пришел сегодня, когда она так растревожена всем произошедшим этой ночью? Брет стоял совсем рядом, Кайла почти ощущала исходящее от него тепло. Затем отошел, принимая из рук слуги чашку с дымящимся кофе, и молча смотрел на Кайлу, пока они не остались одни. — Я думаю, вы удивляетесь, зачем я пришел.
 Кайла откашлялась и, перебирая пальцами складки шали, произнесла:
 — Да, честно говоря, я удивилась, что вы решились прийти после произошедшего у шевалье Тузака вчера вечером. Речь пойдет о моем женихе, мсье Ренардо?
 Брет прищурился:
 — В общем — да. Когда мы виделись последний раз, я не стал говорить о некоторых вещах, которые могут быть вам интересны.
 — Вот как? — Кайла недрогнувшей рукой взяла чашку с кофе. — Что же именно может быть мне интересно, мистер Бэннинг?
 Она сознательно опустила его титул и заметила искру удивления в его глазах. Брет сухо сказал:
 — Вас, похоже, нисколько не удивило, что я знаю его. Вы не могли бы мне сказать — почему?
 Вопрос застал Кайлу врасплох, она нахмурилась и сделала глоток кофе, чтобы выиграть время.
 — Наверное, потому, что у Рауля множество деловых партнеров. И вообще я не задумывалась, знает он вас или нет. Надеюсь, вы уладили это смехотворное недоразумение, и вы пришли сказать мне, что дуэли не будет.
 — Да, вполне уладили. — Брет поставил чашку, и выражение безмятежности слетело с его лица. — Черт побери, скажи мне правду, Кайла, не уклоняйся от ответа. Что тебе известно о делах Ренардо? — — Даже не могу понять, почему ты вдруг решил, будто я что-либо об этом знаю. — Она со стуком поставила чашку на столик и подняла на Брета глаза. — Ты здесь гость. Не устраивай сцен, иначе тебя могут выпроводить вон. Что еще я могу знать о его делах, кроме того, что он ввозит товары из Франции и Испании? И почему это тебе так важно?
 — Потому что меня интересуют вещи, которые имеют отношение ко мне и моей собственности. Может показаться странным, но в тот день, когда ты появилась на пороге моего дома в Лондоне и заявила права на наследство Эдварда Ривертона, я обнаружил, что весьма важные для меня документы выкрадены и проданы Нортуику — человеку, одержимому тобой. А сейчас здесь, в Новом Орлеане, я узнаю, что ты помолвлена с человеком, который в первую очередь виновен в краже этих документов. Связь совершенно очевидна, ты не находишь?
 Кайла ошеломленно уставилась на Брета:
 — Я не понимаю, о чем ты говоришь.
 — Думаю, что понимаешь.
 Он сказал это мягко, но твердо, и в его словах не было и тени насмешки. Ничего, кроме уверенности. Кайла ощетинилась:
 — Мне позвать слугу, чтобы тебя проводили, или сам найдешь выход?
 — Я сам нашел дорогу сюда, найду и обратно.
 Кайла почувствовала озноб и запахнулась в шаль.
 — До свидания, сэр.
 — О нет, любимая, ты так легко не отделаешься. Я уйду тогда, когда получу ответы на интересующие меня вопросы. Будь благоразумна и ответь: ты в сговоре с Ренардо?
 — Нет! Ты удовлетворен? Я никогда не видела его до того момента, как оказалась на борту корабля, который направлялся в Новый Орлеан. И даже если бы я его знала, то никогда не вступила бы с ним в сговор! Все, чего я хотела, — это получить наследство, которое по закону принадлежит моей матери. Она была замужем за твоим кузеном, веришь ты этому или нет. И по закону должна была оставаться с ним, хотя я и не понимаю, зачем ей нужен был такой трус, неспособный защитить жену от своих жадных и непорядочных родственников. Мне стыдно, что он был моим отцом, и я рада — да, рада! — что моя мать оказалась такой смелой и решительной… Я бы умерла или со мной случилось бы что-нибудь похуже, если бы она не проявила мужества! Мама пожертвовала всем ради меня… да, ради меня! Я, к несчастью, уже не могу сказать ей, как высоко оцениваю поступок, на который она решилась, чтобы спасти меня от такого чудовища, как Нортуик… Чтобы уберечь меня от того, что перенесла сама по вине моего трусливого отца…
 Кайла разрыдалась и последние слова произносила хриплым шепотом, всхлипывая и задыхаясь. Брет слушал ее монолог молча, не прерывая, а когда она замолчала, тихо сказал:
 — Я верю тебе, Кайла.
 Вытерев слезы концом шали, Кайла откинулась на спинку стула и дрожащим голосом спросила:
 — Веришь? Давно бы пора поверить…
 — Да, вероятно. Но я всегда знал, что твоя мать была в законном браке с моим кузеном.
 — И тем не менее никогда не признавал этого?! Ты мог вернуть ей доброе имя, люди узнали бы правду и…
 — И что? Разве это изменит судьбу твоей матери? Заставит сплетников замолчать? Нет! Брак был признан недействительным. Я говорил тебе это. И я не лгал, сказав, что твой отец не оставил после себя никаких средств. Поверь, Кайла, ничего не изменилось бы, если бы вся эта грязь была вытащена на свет. Может быть, я и верил тебе с самого начала, но ты должна понять, что явилась не первой претенденткой на имение Эдварда. Большинство из них были его кредиторами, но приходили и такие, которые предъявляли фальшивые документы. Согласись, это чертовски раздражает.
 — Значит, ты свалил меня в одну кучу со всеми остальными. Очень мило. В таком случае это оправдывает твое обращение со мной, твои угрозы и мой позор.
 — Нет. Это не может служить оправданием, но я не собираюсь и выдумывать их. Я хотел тебя.
 — Ясно.
 — Думаю, что не очень ясно. Но я не поэтому пришел сюда утром и приходил вчера вечером.
 — А почему?
 — Потому что я хотел знать правду, хотел знать, правда ли то, о чем я думал все это время, Кайла…
 — Что ж, надеюсь, ты выяснил то, что хотел. А теперь уходи. И, пожалуйста, больше не появляйся здесь! Я не хочу тебя видеть. Ты сломал мне жизнь, и лучше бы я никогда тебя не встречала! Уходи!
 Кайла не могла смотреть на него, ей была невыносима мысль, что она безразлична ему, было страшно услышать слово «прощай». Легче сказать это первой. По крайней мере она сохранит остатки достоинства и гордости.
 Когда Кайла подняла голову, Брета на террасе уже не было. Он ушел так тихо, что она не услышала. На столике остались пустые чашки… Кайла была на террасе одна. Ее душу переполняла безграничная боль. Внезапно молодая женщина подумала, что больше не сможет оставаться такой, какой была раньше. Она сидела не шевелясь, пока не появилась Эсме. Подойдя к маленькому фонтанчику в центре террасы, в котором плавали золотые рыбки, Кайла опустила руку в прохладную воду.
 — Это приходил герцог? — спросила Эсме, подходя ближе. — Тот самый человек, который будет драться на дуэли с Раулем?
 — Да.
 — Значит, правда…
 Кайла посмотрела на девушку и прочитала в ее глазах не осуждение, а скорее сочувствие.
 — Я не знаю, что ты имеешь в виду, Эсме…
 — Думаю, что знаешь, petite cousine. Об этом говорят слуги. Многие видели то, что произошло вчера у шевалье де Тузака. Моя горничная доложила мне, что этот герцог, этот Брет Бэннинг, с тебя глаз не спускал, когда ты танцевала, и было ясно, что он к тебе неравнодушен. И вот он приходит к нам на следующий день после того, как твой нареченный вызвал его на дуэль. Значит, все не так уж невероятно, как кажется.
 — Меня поражает ход твоих мыслей, Эсме, — улыбнулась Кайла, хотя ей хотелось разрыдаться.
 — А что, разве не так? Я наблюдательная! И что ты намерена теперь делать?
 — Выйти замуж за Рауля, как и собиралась.
 — Что?! Любя другого? Почему ты так поступаешь?
 — С какой стати ты решила, что я люблю другого? Честное слово, Эсме, у тебя слишком богатое воображение.
 — Нет, никакое это не воображение! Я же вижу, что ты любишь его, у тебя такая тоска в глазах. Если бы не любила, то не была бы так расстроена его приходом. Или ты боишься, что Рауль убьет его, и из-за этого плачешь?
 — О Господи, эта дуэль!.. Они не должны драться, мне надо их остановить… Я потребую, чтобы Рауль взял назад свой вызов.
 Эсме тихо засмеялась:
 — Думаю, слишком поздно. Они встречаются в дубовой роще сегодня в полдень, я слышала об этом от отца, который будет там присутствовать.
 — В полдень! Но это совсем скоро! Ой, Эсме, ты должна мне помочь! Ты знаешь, где это? Ты можешь меня туда отвезти?
 — Наверное, но если об этом узнает maman… Однако не отчаивайся, я доставлю тебя туда. Я не могу отказать тебе, потому что вижу, как это важно для тебя. A maman посердится и перестанет. Пошли, нам надо прихватить большие плащи с капюшонами, чтобы нас не узнали.
 Когда они прибыли на место, начался холодный моросящий декабрьский дождь, дорогу развезло, карета двигалась с трудом. Кайла была в отчаянии оттого, что может опоздать. Когда карета наконец остановилась, Кайла выскочила и, спотыкаясь, побежала через дорогу.
 Огромные, раскидистые дубы распростерли ветви над поросшей травой лужайкой. Кайла увидела целую толпу людей. Она узнала высокую фигуру Годфри, но Брета не было видно. Неужели она опоздала?
 Но уже в следующий момент она увидела взмах белой тряпицы и почти в тот же самый момент — Брета. Он стоял в нескольких ярдах от Рауля, и когда клочок белой материи коснулся земли, оба подняли руки и прицелились. Выстрелы прозвучали одновременно, оранжевые язычки пламени блеснули на фоне серого тумана. Брет повернулся спиной, но Кайла успела заметить алое пятно на белой рубашке. У нее зазвенело в ушах, она хотела закричать, но не могла издать ни звука.
 — Mon Dieu! — ахнула Эсме и стиснула плечи Кайлы. — Мы опоздали…
 Гул прокатился по толпе, словно все одновременно выдохнули. Кайла увидела, как Рауль сделал неверный шаг вперед, лицо его было искажено страданием. Пистолет выпал из руки, Рауль упал лицом в мокрую траву и затих. Часть людей окружила Брета, другие бросились к Раулю. Не помня себя, Кайла побежала вперед. Кто-то схватил ее за плечи и остановил. Она подняла голову и увидела Годфри, который сердито смотрел на нее.
 — Годфри, он… убит?
 — Вам не следует здесь находиться. — Годфри повернул Кайлу спиной и подтолкнул. — Идите домой. Это еще больше осложнит дело, если кто-нибудь вас узнает.
 — Мне плевать! Скажите мне, он мертв или…
 Слегка смягчившись, Годфри отрицательно покачал головой:
 — Он жив. А теперь идите, пока вас никто не заметил.
 Хоть какое-то утешение. После этих слов Кайла позволила Эсме довести ее до кареты, и лишь когда они оказались дома и Тэнси помогла ей снять промокшую одежду, подумала о Рауле.
 Она обернулась и встретила пристальный взгляд Эсме.
 — Рауль убит, petite cousine. Власти говорят, что они арестуют твоего красивого герцога за убийство. Разразился грандиозный скандал, как мне сказал папа, и сейчас весь Новый Орлеан только об этом и говорит.
 — Арестуют Брета? Но ведь была дуэль…
 — Дуэли запрещены после того, как Новый Орлеан стал американским. Говорят, что это нецивилизеванный способ выяснения отношений. Так что власти сейчас ищут Брета Бэннинга, чтобы задержать. Если его поймают, то повесят.
 — Боже мой! — Кайла содрогнулась. Затем снова посмотрела на Эсме. — Он уехал?
 — Да. Хотя он и ранен, но мудро решил покинуть Новый Орлеан. Вообще-то говоря, про это скоро забудут. Хотя американское правительство всерьез озабочено тем, чтобы прекратить дуэли, здесь за этим не очень следят. Честь слишком много значит для француза, а Новый Орлеан все еще остается французским, несмотря на американский флаг на площади.
 Кайла ничего не ответила, лишь молча смотрела на пылающий в камине огонь. Эсме сказала с явным сочувствием:
 — Я очень сожалею, petite cousine.
 Кайла не знала, смеяться ей или плакать. Наверное, она выглядит сейчас довольно глупо: молча стоит с мокрыми, растрепанными волосами, даже не плачет, хотя ее жениха убил ее бывший любовник. Конечно, Эсме не знает, что Кайла любила другого человека. Но она никогда не любила Рауля и говорила ему об этом, а согласилась на брак с ним лишь потому, что решила: ей никогда не добиться желаемого.
 Как ей сказать о том, что она была такой глупой? О, сейчас она снова одна. По-настоящему одна.

 Глава 25

 Стояла жара, хотя был лишь апрель. Кайла сидела в тени дерева и медленно обмахивалась веером. Надо бы встать и начать готовиться к балу у мадам Созерак, но ей так не хотелось идти. Она дала согласие лишь потому, что об этом просила Эсме, да и Каролина проявляла особую заботу о ней после того, что случилось.
 Как ни странно, но Кайле казалось, будто со дня дуэли прошли годы, а не четыре месяца. Кайла редко думала об этом, и хотя все считали, что она пребывает в трауре по убитому жениху, Эсме знала истину. Это был их общий секрет, о котором они никогда не говорили.
 Во всех газетах появились сообщения о том, что Рауль Ренардо украл документы на право владения серебряным рудником, принадлежащим Брету Бэннингу, и пытался продать их в Англии. Много было слухов и разговоров, касающихся отдельных подробностей, в частности о дяде Брета — Хавье Агилар и Портильо, который стоял за всем этим и хотел присвоить рудник, чтобы финансировать революцию в Мексике. Именно дон Хавье оплатил поездку Рауля в Англию, чтобы тот убедил доверенное лицо купить документы. Так что в этом деле оказались замешаны и принцы, и революционеры, и испанские власти. Но сейчас это уже не имело значения. Революция в Мексике закончилась, Испания сохранила контроль над страной, а дон Хавье вынужден был бежать из страны.
 — Пора собираться, petite cousine, — сказала подошедшая Эсме звонким голосом, как это делала всегда, если хотела отвлечь Кайлу от грустных размышлений. — Надо постараться, если мы хотим быть самыми красивыми женщинами на сегодняшнем балу.
 Кайла подняла глаза и улыбнулась:
 — Я бы хотела остаться сегодня дома, Эсме. От этой жары у меня страшно разболелась голова. Ты простишь меня?
 — Разумеется. Но не считаешь ли ты, что уже пора забыть все случившееся? — Эсме прикусила нижнюю губу, на лице у нее появилось выражение озабоченности. — Прошло почти пять месяцев. Ведь ты не можешь прятаться дома всю оставшуюся жизнь!
 — Возможно, я уеду. Не стоит так огорчаться! У меня есть деньги, как ты знаешь, и мне пора начать самой заботиться о себе. Твоя семья была очень добра ко мне и позволила жить у вас в течение продолжительного времени, но я должна думать о будущем.
 — Но уезжать одной! Это будет настоящий скандал! Ты не замужем, и ты…
 — Ах, это лишь мысли… Я больше не буду говорить об этом. Пожалуйста, иди на вечер и передай мои извинения мадам Созерак.
 Эсме поняла, что Кайла твердо решила не ходить на бал, и прекратила уговоры. Когда все ушли, в доме стало тихо. Лишь слуги исполняли свои обычные вечерние обязанности. Мучаясь от жары, Кайла вышла в сад. Над головой сияла полная луна, освещая террасу и цветочные клумбы, источающие благоухание. Шлейф длинного шелкового платья тянулся за Кайлой по каменной дорожке. Слышна была возня птиц в кронах деревьев, доносился отдаленный городской шум. Здесь было уютно и спокойно, но Кайла не зря обронила фразу об отъезде в разговоре с Эсме. Слишком долго она прожила здесь гостьей. Пора жить самостоятельно.
 Но что ей делать? У нее сохранилась большая часть денег, которые она привезла из Англии, денег, полученных от Брета. Возможно, ей нужно навестить тетю Селесту и даже папу Пьера. Она послала ему некоторую сумму — инвестицию, как она написала в письме, чтобы он мог поправить свои дела на плантации.
 Кайла рассеянно сорвала темно-розовую камелию и поднесла к лицу. Мягкие лепестки защекотали ей щеку. Луна светила так ярко, что было светло, как днем. Казалось, тишина и покой окутали сад.
 Кайла опустилась на прохладную каменную скамью и закрыла глаза, наслаждаясь тишиной и покоем. Но постепенно состояние безмятежности стало таять, и на смену ему пришло предощущение чего-то такого, что должно скоро совершиться. Но что именно?
 Кайла открыла глаза и осмотрелась. Все как было. Сад по-прежнему купался в лунном свете, благоухали цветы, и тишину нарушало лишь ее дыхание. Даже птицы перестали возиться в листве, даже ветер затих. Кайле вдруг стало холодно, и она поднялась, собираясь вернуться в дом.
 Но едва она шагнула на дорожку, как от дерева отделилась тень и чья-то рука схватила ее за предплечье. Крикнуть ей не дала ладонь, зажавшая рот. Камелия упала к ее ногам, когда Кайла попыталась вырваться.
 — Тихо, черт побери!
 Кайла замерла. Сердце отчаянно забилось в груди, она боялась поверить своим ушам. Через мгновение тот же голос тихо прозвучал у самого ее уха:
 — Не кричи, и я уберу руку.
 Она кивнула и, в следующее мгновение почувствовав себя свободной, повернулась: Серебристый лунный свет отражался в черных волосах Брета, освещал его лицо, прищуренные глаза того же самого серебристого цвета смотрели на нее.
 — Надеюсь, ты не в претензии, что я заскочил без предупреждения? Дело в том, что это наилучший способ увидеть тебя, не афишируя моего пребывания в Новом Орлеане. — В его голосе послышались знакомые чуть насмешливые нотки. — Ты сегодня не пошла к мадам Созерак, querida.
 — О, а ты был приглашен? — Это прозвучало фальшиво. Кайла хотела казаться беззаботной и спокойной, однако дрожь в голосе выдала ее.
 Брет тихонько засмеялся:
 — Нет. Но когда я не увидел тебя там, то подумал, что тебе, должно быть, одиноко. Ведь так?
 — Что ты здесь делаешь, Брет? Не только в Новом Орлеане, но и в этом доме? Что, если кто-нибудь увидит тебя?
 — А что, если не увидят? Я пришел повидать тебя, querida. У меня возникла мысль, что, возможно, ты меня уже простила и будешь рада встрече.
 — Где ты был все это время? Я знаю, что ты был ранен. И думала… думала, ты уехал.
 — У меня были дела в Мексике, но сейчас все улажено. Там произошла небольшая революция, и у меня были кое-какие… семейные дела, которые следовало разрешить, прежде чем возвращаться. Но ты ведь знала, что я должен вернуться, разве не так?
 — Проклятие, ты настоящий безумец! Если тебя найдут, то повесят.
 — В таком случае поезжай со мной.
 Кайла уставилась на Брета. Он оставался все таким же, но что-то изменилось в его голосе, появились какие-то нотки, которых она раньше не слышала. Его рот скривился в знакомой насмешливой улыбке, но тон был мягким, когда он сказал:
 — Я скучал по тебе, Кайла.
 Она не могла ничего ответить, лишь продолжала смотреть на него, не решаясь поверить тому, что услышала. Она вдруг заметила, что в его глазах отражаются звезды. Брет притянул ее к себе, мышцы его напряглись, когда Кайла положила руки ему на грудь, пока он целовал ее.
 А затем она упала в его объятия. Слезы побежали по ее лицу и достигли их губ, слившихся в поцелуе. Они были солеными, эти слезы облегчения и любви. Брет бормотал ласковые слова, его руки гладили ее лицо, распущенные волосы. Он говорил о том, что любит ее, что был дураком и даже хуже того, что он хочет, чтобы она была с ним.
 — Ты пойдешь со мной?
 — Куда?
 Он тихо засмеялся, снова притянул ее к себе и крепко сжал в объятиях.
 — Разве это имеет значение?
 Кайла покачала головой.
 — Нет, — искренне ответила она. — Не имеет никакого значения.
 — Как бы ты отнеслась к известию, что меня больше не разыскивают за убийство?
 Кайла недоверчиво посмотрела на Брета:
 — Не разыскивают? Но почему?
 — Уверен, что они повесили бы меня, но за последнее время кое-что изменилось благодаря одному хорошему адвокату и обнародованию некоторых весьма существенных фактов. Достаточно сказать, что я прощен самим президентом Монро. Похоже, он благодарен мне за посредничество в одном деле между Соединенными Штатами и Англией.
 — У тебя сейчас взгляд, как у дьявола, — подпустила шпильку Кайла.
 Брет усмехнулся:
 — Так ты мне не сказала… Как насчет Техаса? Он может даже напомнить тебе Индию.
 — Что ж, Техас — твой дом.
 — Наш дом, если ты захочешь. У меня есть аси-енда на реке, Кайла, я продал свои права на рудник, чтобы заняться разведением скота. Это будет большая помощь национальному бюджету Соединенных Штатов, хотя наверняка вызовет раздражение испанцев. Америка расширяет границы, скоро американцы будут жить и в Техасе. Мексика не сможет его удерживать до бесконечности, как бы ей ни хотелось.
 — А ты сумеешь обосноваться в Техасе?
 — Моя мать мексиканка. Но я уже рассказывал тебе об этом. Ты перестанешь наконец задавать вопросы мне и ответишь на мой: ты пойдешь со мной?
 Кайла колебалась. Не обидит ли он ее снова? Не идет ли она на риск, отдаваясь любви? Но разве жизнь не состоит из целой серии рискованных шагов? Кайла подняла голову, увидела прищуренные глаза Брета и вдруг поняла, что за все время их знакомства он впервые нервничает и испытывает неуверенность. И это придало ей необходимое мужество. Тихонько вздохнув, она кивнула:
 — Да, Брет. Я пойду и останусь с тобой столько времени, сколько ты пожелаешь.
 — Наверное, я должен предупредить, что вовсе не собираюсь отпускать тебя снова, любимая. Я был болваном. За эти последние месяцы без тебя я получил очень серьезный урок и повторяю: я не собираюсь отпускать тебя.
 — Я намерена требовать исполнения обещаний, так что будь осторожен в выражениях, Брет.
 Он нагнулся и сжал ее в объятиях, Кайла обвила его шею руками и тихо засмеялась:
 — Вы опять меня похищаете, сэр?
 — Да! Но на сей раз я отвезу тебя прямо к священнику, и мы поженимся. У тебя не будет возможности сбежать от меня. — Голос его чуть дрогнул: — Я люблю тебя, Кайла. Помоги нам обоим, Господи! Я люблю тебя. Ты выйдешь за меня замуж?
 Ей не пришлось говорить, что она тоже любит его, он прочитал это в ее глазах. Луна лила мягкий серебристый свет на заснувший сад. Брет нес Кайлу на руках, а она нисколько не сомневалась в том, что не имеет значения, где они будут жить, если всегда будут вместе.




 Эпилог


 Зимнее солнце прогрело воздух и подсушило землю. Кайла сидела расслабившись в мягком шезлонге, и было такое ощущение, что она окутана мягким теплым воздухом. Брет оказался прав: ей нравился Техас, нравился здешний климат, который напоминал ей о детских годах в Индии, нравились доброжелательные, открытые люди.
 Вдали по холмистой равнине разгуливал скот. На горизонте в голубой дымке виднелись горы — своего рода граница между Мексикой и Соединенными Штатами. Здесь было мирно и покойно, поскольку недавняя революция не докатилась до ранчо Санта-Мария — дома Брета. Оно было названо в честь его матери, чье семейство некогда владело тысячами акров земли в Новой Испании. В ее честь был назван рудник, который сейчас продан, потому что Брет решил всю свою энергию сосредоточить на разведении скота. За этим будущее, сказал он с легкой улыбкой. Америка расширяет свои границы, и торговля мясом всегда будет приносить прибыль. Возможно, он был прав. Но сейчас это не имело никакого значения для Кайлы.
 Жизнь с Бретом оказалась совсем не такой, какой она ее себе представляла. Они обвенчались в крохотной часовне, свои клятвы произнесли в присутствии священника и Годфри, который был единственным свидетелем. Неужели прошло уже больше года? Как много — и в то же время как мало! Год счастья и — о да! — узнавания друг друга.
 Не все было безмятежно и гладко, но все равно их жизнь оказалась прекрасной. Кайла улыбнулась и потянула за край широкой соломенной шляпы, прикрывая глаза от солнца. Да, определенно, все очень хорошо. Она приложила руку к своему огромному животу и вздохнула: ребенок, который родится совсем скоро, появления которого она желала и одновременно боялась, не изменит ли он положение дел?
 Боже, были моменты, когда она сомневалась, что способна стать хорошей матерью. А Брет обращался с ней так, словно она сделана из стекла и вдребезги рассыплется, если он хотя бы на миг оставит ее одну. Причину этого объяснил ей Годфри, рассказав о девушке, которую Брет когда-то любил.
 — Моя сестра, Утренняя Звезда, любила его так, как любишь ты, — с печальной улыбкой сказал Годфри. — Но мои братья постоянно воюют. Пришли люди из племени апачей, когда все были на охоте, застали в деревне одних женщин, забрали их, а также лошадей и скот. Утренней Звезде удалось убежать, когда она находилась в горах одна, у нее начались роды. И она и ребенок умерли, и Брет испытывал чувство вины за то, что его не было в этот момент с ними. Он до сих пор не может себе этого простить. — Годфри помолчал, затем негромко добавил: — Но она не была такой сильной, как ты. У тебя найдутся силы для всего, ты способна добиваться цели.
 Это верно. Кайла вспомнила все, что произошло за последние два года. Фаустина оставила ей в наследство самое лучшее — то, чего не мог дать ей Эдвард Ривертон, герцог Уолвертонский, — жизненную силу. Именно эта способность позволила Кайле так много выдержать и выжить. Она выжила, несмотря на попытку Нортуика убить ее, несмотря на глубокое горе, вызванное предательством Брета. Сейчас, зная некоторые обстоятельства, ставшие причиной заблуждений Брета, она могла понять, почему даже самому себе он не хотел признаваться в любви к ней.
 Однако и сейчас он по временам замыкался в скорлупу отчужденности, напуская на себя привычный насмешливый вид. Но это длилось недолго — Кайла не смогла бы это терпеть днями. Между ними теперь не было недоговоренности и неправды. Кайла улыбнулась и закрыла шляпой глаза, спасаясь от слепящего солнца. Солнца, которое так согревало ее тело и душу. Да, Брет любит ее, и она не позволит ему усомниться в этом ни на одну минуту.
 — Ты превратишься в чернослив, если будешь слишком долго сидеть на солнце, любимая.
 Кайла открыла глаза. Широкими шагами Брет пересек веранду и приблизился к ней. Он выглядел довольно грозно с пистолетами и длинным ножом на поясе. В нем ничего не осталось от прежнего элегантного джентльмена. Он держался непринужденно, словно всегда принадлежал этому дикому суровому краю, а не миру лондонских гостиных.
 — От тебя пахнет лошадьми, — заметила Кайла, когда он сел рядом с ней.
 Брет усмехнулся:
 — Ты никогда не чувствуешь себя удовлетворенной. Что я больше всего люблю в тебе, так это твой добрый нрав.
 — Тебе наскучила бы женщина, которая всегда говорила бы только то, что ты хочешь услышать. — Кайла провела пальцем по его куртке из оленьей кожи. — Согласись с этим.
 — Охотно. Как ты себя чувствуешь?
 — Как перезревший фрукт. — Она скорчила гримасу, но улыбнулась, когда Брет положил огромную загорелую ладонь на ее выпуклый живот. — Росита говорит, что должен быть мальчик, уж слишком я растолстела на седьмом месяце.
 — Надеюсь. Хотя если бы такой большой была дочь, мне никогда не пришлось бы беспокоиться, что какой-нибудь мужчина может похитить ее.
 — Наверное, это было бы проявлением справедливости. — Кайла засмеялась.
 — Между прочим, сегодня пришла почта, Годфри встретил Пабло Гомеса, когда возвращался с побережья. — Брет вынул большой конверт, протянул ей и заулыбался, когда Кайла вскрикнула от радости, узнав знакомый почерк тети Селесты. — Я подумал, что тебе будет приятно получить это. Знаешь, она скоро появится здесь.
 — Здесь?! Ох, Брет тетя Селеста приезжает сюда?
 — Я боялся, что будет трудновато уговорить ее подняться на корабль, но пообещал ей, что в это время года море не такое бурное. Она поможет тебе с ребенком.
 Глаза Кайлы наполнились слезами, что немного огорчило Брета.
 — Проклятие, любимая, только не надо плакать! Ведь я собирался сделать приятный сюрприз.
 — Прости. — Кайла промокнула глаза уголком шали, накинутой на плечи. — В последнее время не могу сдержаться… Знаешь, Брет, я не в силах поверить, что ты сумел уговорить ее приехать… Это почти как если бы моя мама была здесь.
 Брет обнял Кайлу и молча улыбнулся. Он хорошо понимал жену, но не хотел лишний раз демонстрировать свою заботу и внимание. Это так характерно для него. Кайла нервно вздохнула. Она подумала о Фаустине и о том, что мать была бы довольна.
 — Разве не странно, Брет, что, хотя моей матери отказали в праве стать герцогиней Уолвертонской, это право перешло ко мне? Я получила наследство, хотя совсем не такое, на какое рассчитывала.
 — Опять жалуешься, любовь моя? — Наклонившись, Брет поймал ртом ее губы и поцеловал. Кайла обвила руками его шею, готовая отдаться внезапному, почти болезненному порыву нежности. Брет оторвался от нее, тяжело дыша. На его лице появилась печальная улыбка. Он покачал головой и пробормотал, что они очень давно не занимались любовью. Затем прижался к ней лбом, сдвинув на затылок широкополую шляпу.
 — Не важно, как все произошло. Я просто рад, что это произошло. Не могу представить своей жизни без тебя, любимая. Как ты думаешь, так будет всегда?
 Кайла сжала ладонями его лицо и прошептала:
 — Toujours… para siempte — всегда и навеки, любовь моя.
 Чуть насмешливая улыбка Брета погасла, в глазах зажегся свет, голос стал ласковым и нежным, когда он повторил ее слова:
 — Всегда и навеки… vida mia, alma de mi corazon, eres toda mi vida… [25] 
 Да, и он тоже был ее жизнью, сейчас и навеки — toujours.