Аннотация: Двое мужчин — кумир пациенток и медсестер доктор Гарт Гамильтон и красавец плейбой доктор Бретт Тейлор — ухаживают за очаровательной Керри Кинкайд. Девушка понимает, что легкомысленного Бретта нельзя воспринимать всерьез, а с надежным мистером Гамильтоном она будет счастлива. Однако все меняется, когда они вместе с Бреттом борются с эпидемией тифа в мексиканской деревушке…


---------------------------------------------


 Патриция Либби
 Окрыленная мечтой



 Глава 1


 Керри Кинкайд, в халате, маске и перчатках, заняла свое место по правую руку доктора Гамильтона. Макушкой она едва доставала доктору до плеча, несмотря на зеленую хирургическую шапочку. Сегодня она в первый раз должна была ассистировать знаменитому гинекологу в качестве операционной медсестры.
 «Что я боюсь — это слабо сказано, — подумала Керри. — А если я ошибусь? Если подам не тот инструмент или замешкаюсь?»
 — Я рад, что вы с нами, мисс Кинкайд. — Голос Гарта Гамильтона звучал уверенно.
 Керри немного расслабилась. Когда в тебя действительно верят, это нетрудно понять. Пациентка доктора Гамильтона, двадцатишестилетняя роженица, умирала от обширного кровоизлияния и шока. Керри с благоговением наблюдала, как доктор Гамильтон начал кесарево сечение. Она никогда еще не видела такого умения и скорости.
 Сейчас ловкие пальцы доктора Гамильтона раздвигали брюшные мускулы.
 — Тупоконечные ножницы „ — Не отрываясь от пациента, он протянул правую руку, и Керри быстро и точно вложила сверкающий сталью инструмент в его ладонь.
 — Умница, — отметил Гарт скорость маленькой медсестры.
 Никакого колебания при выборе инструмента. Никакой потери драгоценного времени. Он удовлетворенно подумал, что Керри Кинкайд хорошо подготовлена.
 Керри подумала о той маленькой жизни, освобождение которой было целью доктора Гамильтона. Жив ли еще ребенок или уже умер от удушья?
 — Вот он.
 Гарт, зная, что для всех людей таинство рождения удивительно, приковал к себе внимание. Его склонность к театральности была хорошо известна в Хартфордской мемориальной больнице, но — так объясняла Джина — он был слишком хорошим врачом, чтобы над ним за это насмехались.
 Керри затаила дыхание, когда одна ладонь доктора Гамильтона скользнула под кукольную головку ребенка и осторожно приподняла ее, а другая обхватила его спинку.
 — Он такой маленький!
 Эти слова вырвались у Керри совершенно непроизвольно, вместе с выдохом. Она вздрогнула и посмотрела на доктора Гамильтона, ожидая, что он как-то выразит свое неодобрение. Медсестры не должны давать свои комментарии во время хирургической операции.
 Если Гарт и был недоволен, он никак этого не показал. Зеленые глаза Керри сверкнули благодарностью, когда она брала со стола резиновый катетер, чтобы очистить от слизи рот и носовые каналы ребенка.
 Другая медсестра, со стерильным полотенцем в руках, сделала шаг вперед и приняла маленькое мокрое тельце. В операционной стояла гробовая тишина. Все смотрели на Гарта, который прослушивал стетоскопом неподвижную грудь. Бьется ли сердце синего, будто мертвого младенца?
 — Пульс есть. — В голосе Гарта было облегчение, выдавшее его волнение.
 «Мне он нравится потому, что ему не все равно, — подумала Керри. — Может, это из-за того, что мне тоже не все равно».
 Пронзительный, резкий крик окончательно снял напряжение. Ребенок вдохнул воздуха в легкие и теперь выражал свой устный протест.
 Через секунду была перерезана пуповина. Здесь работа доктора Гамильтона была закончена. Теперь дело было за медсестрами из палаты для новорожденных. Они должны были сделать так, чтобы ребенок выжил. Нелегкая задача — маленький Квентин весил меньше двух фунтов.
 Гарт переключил внимание на Лидию Квентин.
 — Будем заканчивать. Добавьте кислород и начинайте переливание. Мисс Кинкайд, пожалуйста, считайте тампоны.
 Когда был наложен последний шов и миссис Квентин была на пути в палату для послеоперационных больных, Гарт повернулся к Керри. Обычно он был скуп на комплименты, но маленькая операционная медсестра заслуживала поощрения. И то, что ее хрупкая красота будила в нем инстинкты защитника, не имело к этому никакого отношения, заверил он себя.
 — Спасибо, мисс Кинкайд. Хорошая работа. Приятно было иметь с вами дело.
 Керри, снявшая к тому времени хирургическую маску, улыбнулась ему и подумала, что он ужасно похож на одного актера — Стюарта Грэнджера. Даже волосы так же серебрились.
 — Спасибо, доктор Гамильтон. Замечательная операция. Лучшая из тех, что я видела.
 Гарт улыбнулся в ответ. Похвала девушки доставила ему удовольствие. Забавно, когда к тебе относятся с благоговением. Это очень полезно для мужского «я».
 Керри выскользнула из бесформенного хирургического халата, надетого прямо на униформу, и сняла шапочку. Ее волнистые волосы освободились и охватили ее красивое худощавое лицо сверкающими волнами. Гарт замер. Зажегшийся в его глазах интерес был далек от профессионального.
 — Что-то не так, доктор? — Керри прекрасно понимала, что значит его взгляд.
 — Все так, мисс Кинкайд. Даже более того. — Его голос приобрел бархатистость, не оставляя сомнений относительно того, что он имел в виду.
 Когда Керри уже повернулась, чтобы уйти, он добавил:
 — Мне кажется, что такой девушке, как вы, больше пойдет домашнее платье, чем больничная униформа.
 — Пусть вас не смущает мой рост, доктор Гамильтон, — ответила Керри. — Может, я и выгляжу хрупкой, но я гораздо сильнее, чем кажется.
 Он рассмеялся:
 — Готов поспорить, что вас может сдуть мало-мальски сильным ветром.
 Сердце Керри сжалось от нежданного воспоминания. Ветер уже пытался. И волны. Те ужасные штормовые волны. Они обрушивались на нее сверху, вытягивая из тела тепло и приближая холодную агонию…
 — Мисс Кинкайд, что случилось?
 Кошмар ушел. Вернулся в глубины памяти, куда она с большим трудом загнала его всего лишь несколько месяцев назад. Керри пришлось солгать доктору Гамильтону — сказав правду, она ослабила бы лишь недавно обретенное желание жить.
 — Ничего. Просто голова неожиданно разболелась.
 Гарт удовлетворился этим объяснением.
 — Ничего удивительного. Операция была напряженной. Чашка кофе — вот что вам сейчас нужно. Пойдемте, я угощу вас.
 Керри бросила взгляд на висящие на стене часы:
 — Нет, спасибо. Сейчас будет перерыв на ленч. У меня встреча.
 — С мужчиной? Она улыбнулась:
 — С женщиной. С Джиной Росси.
 — Тогда, может быть, в другое время? — В его голосе был вопрос.
 Керри кивнула и поспешила из операционной номер 3. То, что красавец доктор, кажется, заинтересовался ей, не должно иметь никаких последствий. Она еще не достигла того состояния, когда флирт не приносил бы боли. Для этого нужно задвинуть прошлое еще дальше в темный угол памяти.
 Джина ждала ее в хирургии, где она дежурила. Это была высокая девушка с кремовой кожей, иссиня-черными волосами и фигурой, которую не мог не оценить даже умирающий пациент.
 — Привет! Как там прошло у доктора Гамильтона?
 — Удачно. Сказать по правде, я даже молилась, — ответила Керри.
 Джина понизила голос. В Хартфорде не любили сплетниц.
 — Ничего удивительного. Все знают, что с Гамильтоном тяжело работать. Он тебе выговаривал?
 — Совсем нет. Даже похвалил, — сообщила Керри.
 Карие, с золотинкой, глаза Джины зажглись удивлением.
 — Ты шутишь? Подруга, ну ты даешь! Доктор Гамильтон ненавидит медсестер. Он мирится с их присутствием, как с необходимым злом.
 — Да? Наверное, у него было хорошее настроение. Он даже предложил мне выпить с ним кофе.
 Джина открыла рот от удивления:
 — Ничего не понимаю! Хартфордский золотой мальчик, бог своих пациенток, доктор для богатых, красивых женщин — заинтересовался медсестрой!
 Керри улыбнулась:
 — Он что, действительно такой?
 — Еще хуже. Можешь мне поверить. Я работала в гинекологической палате. Он обращается со своими пациентками так, будто они королевы. А они готовы хорошо платить за такое отношение.
 Керри всего неделю жила с Джиной в одной комнате, но уже была знакома с ее прямотой, временами граничащей с сарказмом. Она отчасти знала и причину этого. Джина пробивалась наверх из чикагских трущоб, она долго боролась за лучшую жизнь. Полная стипендия в школе медсестер стала для нее началом надежды.
 — Я все еще слышу шум и вонь Цицеро-стрит, — сказала она в ту ночь, когда они проговорили с Керри до утра. — Иногда от воспоминаний становится так плохо, что приходится идти в душ, чтобы снова почувствовать себя чистой.
 Керри кивнула с молчаливым пониманием. У большинства людей есть часть прошлого, которую они хотят забыть. Плохие времена оставляют шрамы и изменяют судьбы. Джина помнит нищету и отчаяние. Она сама — авиакатастрофу над океаном… кошмарный момент, когда Джонни ушел под воду… она пыталась его вытащить… крики раненых и умирающих…
 Однако, когда Джина спросила:
 — А ты откуда, Керри? Глядя на тебя, не скажешь, что жизнь часто била тебя под дых, — она тихо ответила:
 — Я выросла на ранчо в Орегоне. У меня замечательные родители. Я училась на медсестру в Портленде и затем работала там в городской больнице, пока не получила диплом.
 Джина нахмурилась. В глубине удивительных глаз Керри угадывалась затаенная грусть. Тайна. Эти глаза как бы говорили: «Не пытайся заглянуть глубже, чем надо. Принимай меня такой, какая я есть, и не задавай лишних вопросов». Ладно. Раз прошлое Керри Кинкайд — запретная тема, она не станет ничего выпытывать. А если там была какая-нибудь темная история? Ну и что? Кто без греха? — рассудила Джина.
 Мужской голос вывел девушек из задумчивости:
 — Если каждый будет платить за себя, я, пожалуй, составлю вам компанию на ленч.
 Это был Майк Девени, один из интернов Хартфорда. Он пошел с ними рядом — со стороны Джины.
 — Конечно. Я знала, что ты появишься, поэтому прихватила с собой лишний сандвич, — ехидно ответила Джина.
 Он улыбнулся:
 — Как всегда, думаешь о моем пустом желудке и кошельке, милая? Неудивительно, что я тебя — так люблю.
 Джина отвела глаза от его мальчишеского лица.
 — Не принимай это на свой счет. Я всегда забочусь о голодающих интернах. Они будят во мне материнский инстинкт.
 — Я знаю, как разбудить его совсем. — Майк почти мурлыкал. — Ты стала бы замечательной матерью.
 Джина вспыхнула:
 — Всему свое время, доктор.
 Теплота покинула его голос.
 — И это время настанет, когда на горизонте появится мистер Успех?
 Вы поставили верный диагноз. А теперь, может, оставим эту тему? Он скривился, как от боли:
 — Хорошо.
 Они молча дошли до лифта и так же молча спустились на первый этаж. Керри отчаянно пыталась придумать, что бы сказать, но ей ничего не приходило в голову.
 Помощь пришла со стороны.
 — Это частные поминки, или я могу присоединиться к плакальщикам?
 Керри оглянулась и задрала голову вверх, потому что рост доктора Тейлора составлял метр девяносто. Керри вновь подумала, как и в день их знакомства, что доктор Тейлор больше похож на плейбоя, чем на врача. Мускулистое тело, покрытое, по меткому замечанию Джины, «загаром пляжных мальчиков», уверенная манера держаться и открытая, вызывающая доверие улыбка — этот человек знал себе цену. И как сообщал беспроводной телеграф клиники, эта цена была высока. Бретт Тейлор был сыном миллионера.
 Джина опомнилась первая:
 — Поминки кончились, Бретт. — Она бросила на Майка многозначительный взгляд. — Предмет печали зарыт в землю. Можем немного посмеяться.
 — Тогда я вам пригожусь. Я самый забавный мужчина в Хартфорде. А если вы наставите на меня пистолет, я даже могу начать шутить.
 Керри улыбнулась. Доктор Тейлор, резидент по хирургии, умел понравиться. И хотя он не соответствовал ее представлениям о том, как должен выглядеть и как должен вести себя настоящий врач, она не могла отрицать, что общаться с ним очень приятно.
 — Сделай это еще раз, — сказал он.
 — Что сделать?
 — Улыбнись. Ты еще красивее, чем я думал.
 «Ты еще больший бабник, чем мне говорили, — подумала Керри. — Очаровашка со скальпелем. Так, по-моему, прозвала его Джина».
 Джина предупреждала ее насчет Бретта: «Он цепляется к каждой новой медсестре. Ну, если она хорошенькая. За мной он в июне ухлестывал. Не принимай его всерьез. Бретт Тейлор — убежденный холостяк».
 Они вошли в просторное, ультрасовременное кафе, которое, на взгляд Керри, было больше похоже на дорогой ресторан. Как и все в Хартфордской больнице, оно сочетало в себе красоту с функциональностью. В самом деле, когда на берегу Тихого океана строилась эта пятиэтажная больница, экономия была скорее исключением, чем правилом.
 — Бретт, на тебя тут косятся, — заметила Джина, когда они сели за столик в углу.
 Он проследил за ее взглядом. Перед прилавком раздачи стояла пепельная блондинка. Медсестра.
 — Ева не имеет на меня никаких прав. Никто не имеет. — Он обратился к Керри: — Так что, если тебя это интересует, я свободен.
 «Каким же ты можешь быть нахальным», — подумала Керри.
 — Спасибо, но меня это не интересует.
 «Я буду вести себя с ним так же бесцеремонно, как и он со мной, — подумала она. — Только так с такими типами и можно обращаться».
 Но смутить Бретта Тейлора было не так-то легко.
 — Я могу предоставить рекомендации. И гарантирую, что буду себя хорошо вести. Верно я говорю, Джина?
 Он насмехался.
 — Верно. Бретт ничего не просит и ничего не обещает. Так что, Керри, если ты не хочешь никаких обязательств, доктор Тейлор — мечта всей твоей жизни.
 Если Бретт и понял скрытый сарказм, то не подал виду.
 — Видишь, Керри. Во сколько за тобой заехать в субботу вечером?
 Керри закусила губу. Она забеспокоилась:
 — Извините, доктор Тейлор. У меня уже назначено свидание. — Это было свидание с книгой, но у нее не было никакого желания посвящать его в такие подробности.
 Он улыбнулся ей — лениво и уверенно:
 — В следующую субботу?
 — Ну, я… — Керри не могла сказать ему, что не хочет стать его новой игрушкой. Или что пока еще не может доверить свое сердце другому человеку, даже только на один вечер. Стена, отделяющая ее от прошлого, была еще слишком хрупка.
 Выручила Джина:
 — Бретт, может, тебе будет больно это слышать, но у меня такое чувство, что Керри неинтересно твое предложение. Почему бы тебе не направить свои усилия на Еву Конли? Сдается мне, что она была бы более чем рада.
 — Помяни черта… — едва слышно пробормотал Майк.
 Ева направлялась к их столику. Изысканно стройная девушка со слегка раскосыми зелеными глазами и ярким макияжем. Глаза делали ее похожей на кошку — скоро Керри узнала, что наружность Евы вполне соответствовала ее характеру.
 Она уверенно положила руку Бретту на плечо.
 — Для меня здесь найдется местечко?
 Бретт принес еще один стул и поставил его между Керри и Майком, а не рядом с собой. Ева прекрасно поняла намек. Ее глаза сузились от вспышки гнева.
 — Бретт, дорогой, — сказала она медовым голосом, — я вижу, ты завоевал еще одно сердце.
 Бретт знал, насколько она была ревнива, и не хотел, чтобы Керри каким-либо образом пострадала. Он сказал:
 — Боюсь, что нет, Ева. У мисс Кинкайд оказался иммунитет к моим чарам.
 В улыбке Евы было понимание… и обещание.
 — Не расстраивайся, Бретт. Ты для меня все еще номер один. А мисс Кинкайд совсем не в твоем вкусе. Она смертельно боится летать. — Затем она обратилась к Керри: — С Бреттом так: любишь меня — люби мой самолет. Именно поэтому у нас так много общего. Я обожаю летать.
 Керри пораженно смотрела в вызывающе накрашенные глаза. Как Ева могла узнать ее тайну? Как? Ведь доктор обещал не рассказывать никому о ее прошлом. А кроме него, никто не знал. Она почувствовала, как сжалось горло, а тело начало непроизвольно и неприятно вздрагивать. Ей нужно уйти до того, как Бретт задаст вопрос, который почти срывался с его губ. До того, как Ева выложит все, что она хотела скрыть. Это вскроет едва затянувшуюся рану, и перед Керри вновь появится та пропасть черного ужаса, к которой она так долго пыталась встать спиной.




 Глава 2


 В комнате отдыха медсестер, где, к счастью, никого не оказалось, Керри отчаянно старалась успокоиться. Она пыталась сдерживать рвущиеся наружу всхлипы, но у нее не получалось. «Все это в прошлом, — убеждала она себя. — Я операционная медицинская сестра. Не бортмедсестра. Мне никогда больше не придется летать».
 В этом была злая ирония. С самого детства она любила летать. Она относилась к отцовскому красному одномоторному самолету, с помощью которого он распылял яды против насекомых и сорняков, как к любимой гнедой лошади. Множество раз она взлетала вместе с отцом, визжа от восторга, когда они, перевалив через полосу высокого леса, резко снижались над садами и искусственными пастбищами. Керри казалось, будто у нее самой вырастали крылья — то же чувство свободы и радости.
 Именно детские воспоминания, это ощущение, что ты в небе — дома, и заставили ее выбрать работу бортмедсестры в военно-воздушных силах. Это произошло на церемонии выдачи дипломов. Среди прочих там выступал полковник воздушных войск. Он говорил о том, что военно-воздушные силы нуждаются в дипломированных медсестрах. Для них, сообщил он, существует возможность, после окончания шестинедельного курса подготовке на базе в Бруксе, штат Техас, получить звание младшего лейтенанта. Их профессиональные обязанности будут заключаться в несении вахты на больших санитарных самолетах, курсирующих дважды в неделю через Атлантический и Тихий океаны. Эти самолеты забирают домой больных и раненых военнослужащих и членов их семей. И эти же самолеты будут использоваться при любой экстренной эвакуации по приказу правительства.
 К тому времени, как полковник Мартин закончил речь, у Керри не осталось никаких сомнений относительно собственного будущего.. Служба стране и ее гражданам. О чем еще можно мечтать?
 На базе военно-воздушных сил в Бруксе ей пришлось узнать так много за такое короткое время, что она почувствовала себя ходячей энциклопедией. Среди всего прочего во время прохождения этого ускоренного курса Керри изучала способы эвакуации на самолете, физиологию и психологию полета, процедуры ухода за пациентом во время полета. Она даже научилась водить джип. Как и все остальные девушки, учившиеся вместе с ней, она была уверена, что вылетит за неуспеваемость.
 Однако спустя шесть недель Керри, вместе с еще девятью медсестрами, стояла в тени звездно-полосатого флага и ждала своих серебряных крыльев — вожделенного символа того, что стала бортмедсестрой. Голосом, дрожащим от переполнявших ее чувств, она начала читать Клятву военной медсестры: «Я положу все силы на то, чтобы смерть не победила жизнь…»
 После того памятного дня темп жизни Керри немного замедлился. Девушки были распределены по комнатам — по две в каждую. Соседкой Керри стала Линда Лу Картер, улыбчивая блондинка из Южной Калифорнии. Керри не могла на нее нарадоваться — Линда была приятной в общении и жизнерадостной.
 В военной жизни была еще одна приятная сторона, которой девушки, к сожалению, были лишены ранее. Став младшими лейтенантами, они имели право посещать офицерский клуб — центр общественной жизни базы и трамплин к началу любовных отношений.
 — Все эти великолепные мужчины просто ждут, когда мы с ними познакомимся, — сказала Линда карамельным голосом.
 Не теряя времени, она сделала это — и не только это. Она по уши влюбилась в капитана Джима Макфарланда, который ответил на ее чувства с неменьшим пылом.
 — Ты уже летаешь, Линда, — дразнила ее Керри. — Ты не слезаешь с седьмого неба с тех пор, как Джим тебя поцеловал в первый раз.
 — И не подумаю с этим спорить, — счастливо вздохнула девушка. — Ты подожди, и тебя укусит любовная муха, ягненочек. Тогда настанет моя очередь насмехаться.
 Керри не верила ей. Не то чтобы она не ждала любви, брака, но это как-то не вписывалось в картину ближайшего будущего. Ей столько предстояло увидеть, столько сделать, столькому научиться.
 Но жизнь редко придерживается расписания. Гораздо чаще она разрушает даже тщательно составленные планы. Как Керри убедилась через несколько недель, можно обуздать ум, но не сердце. Человеком, который открыл ей это, был майор Джон Бауман. Высокий техасец с белоснежными волосами, широкой улыбкой и дразнящими глазами. Большой Джон — так звала его вся база — был пилотом санитарного самолета, на который была распределена Керри.
 Джонни был так же решительно настроен не влюбиться, как и Керри.
 — Я небесный бродяга, — сказал он ей однажды вечером, когда они танцевали в офицерском клубе. — Я не тот человек, которого можно привязать к одному месту или одной женщине.
 — Я рада, — ответила она и удивилась, почему в сердце у нее появилось сосущее чувство пустоты. — Я тоже не хочу серьезных отношений.
 Он крепче прижал ее к себе:
 — Итак, у нас с тобой роман без обязательств. Идет?
 — Роджер, — легкомысленно ответила Керри, используя военный термин для подтверждения информации.
 Потом были чудесные три месяца. Свидания в перерывах между полетами — на Гавайях, в Маниле, Японии, Германии. Танцы в офицерском клубе, поездки по побережью, пляжные вечеринки и пикники на острове Видмер. Они смеялись, и говорили обо всем на свете, и целовались с растущей жадностью. Джонни называл ее «мой маленький дружище», она звала его «бродяга».
 А затем однажды ночью они оба больше не смогли быть просто друзьями. Нежеланная, нежданная, к ним пришла любовь.
 — Мы обманывали себя, милая, — шептал Джонни и чувствовал щекой, как дрожат ее губы, — наша дружба превратилась в нечто большее. Нечто лучшее.
 — Я знаю. — Она забылась в сладкой настойчивости его поцелуя. Затем наконец спросила со страхом: — Что же нам теперь делать, Джонни? Поблагодарить друг друга за хорошо проведенное время и попрощаться?
 Он тихо ответил:
 — Я не смог бы вырвать тебя из сердца, даже если бы захотел. Ты вошла в него, чтобы остаться. Мои цыганские времена позади, и я рад этому. Думаю, на ближайшие сто лет я бы выбрал камин и шлепанцы. Это в том случае, если ты выйдешь за меня замуж. Ну так что?
 — Джонни! Джонни… — Она смеялась и плакала одновременно и изо всех сил прижималась к нему. — Если бы ты не сказал этого, я бы, наверное, умерла. Джонни, я так тебя люблю.
 Он купил ей обручальное кольцо в Токио — изящное золотое плетение, украшенное бриллиантами и жемчугом. Они планировали пожениться в мае, когда у них обоих будет двухнедельный отпуск, и провести медовый месяц на Олимпийском полуострове. Керри была так невозможно счастлива, что это почти пугало ее.
 Однажды в разговоре с Линдой она попыталась описать свои смутные ощущения:
 — Это все так сказочно. Как во сне. Иногда я боюсь, что проснусь — и окажется, что Джонни исчез.
 Линда, которая не могла думать ни о чем, кроме своей будущей свадьбы, сказала:
 — Брось накручивать себя, милая. Этот парень так тебя любит, что ни за что не передумает.
 Керри улыбнулась в темноте, позволяя словам Линды успокоить ее. И в самом деле, для ее смутного страха не было никаких оснований. Это все нервы. Перед свадьбой такое бывает.
 Именно в ту ночь судьба готовилась вмешаться в ее жизнь и так ужасно изменить ее. В четырех сотнях миль от побережья Манилы в океане рождался тайфун. Он пока еще прятал свою ужасающую мощь, кипел, набирал силу и ждал подходящего сочетания воздушных потоков, чтобы выплеснуть свою ярость.
 Следующим утром, на рассвете, Керри поднималась по самолетному трапу — хрупкая девушка в широких брюках и куртке, которые им разрешали носить в полете. За ней, напевая, шла Линда, то и дело оглядываясь назад, на летное поле. Она искала глазами Джима — он обещал увидеться с ней перед взлетом. Джонни уже был на борту, в кабине пилотов, вместе с другими членами экипажа. Керри знала, что после взлета он ненадолго передаст управление Фрэнку Альберту, второму пилоту, ровно настолько, чтобы выйти из кабины, поцеловать ее и вернуться обратно.
 Пока они летели до Манилы, ничего особенного не произошло.
 Первая причина для беспокойства появилась сразу после того, как последние из пятидесяти семи пассажиров были взяты на борт на манильском аэродроме. Передали, что тайфун изменил направление и увеличил скорость движения. Джонни вместе со штурманом решили изменить план полета. Если они уйдут дальше к северу, то обгонят тайфун с приличным запасом и без всякого риска.
 Керри была благодарна. Одной из ее пациенток была семилетняя девочка с травмой головного мозга. Ей требовалась срочная помощь, и оказать ее можно было только в Соединенных Штатах. Если бы Джонни решил переждать тайфун, это могло бы стоить ребенку жизни.
 Через один час сорок минут после вылета из Манилы Керри и Линде пришлось пристегнуть ремни безопасности, чтобы уберечь пассажиров от тряски. Несмотря на то что наручные часы Керри показывали 11.35, снаружи сгущалась темнота. Погода портилась с пугающей быстротой. Керри продолжала улыбаться и успокаивать начавших нервничать пассажиров.
 Джонни намеренно будничным голосом вызвал ее по интеркому. Борясь с паникой, она медленно пошла в кабину пилотов.
 — Мы в плотной облачности. — Джонни не стал терять времени на вступления. — Я собираюсь подняться еще на пять тысяч футов. Подготовь кислород.
 Она кивнула. Затем спросила:
 — Насколько все плохо, Джонни? Скажи правду.
 — Бывало и хуже. Все будет в порядке, дружище. — В его голосе были нежность и спокойствие.
 Керри положила руку ему на плечо, всего на мгновение, чтобы взять малую толику его силы, так как ее собственная была уже на исходе.
 Керри вернулась к пассажирам. Они встретили ее обеспокоенными взглядами, а Керри пыталась удержаться на ногах — самолет начало сильно болтать. Беременная женщина тихо плакала, прижав руки к животу. Откуда-то доносился шепот молитвы.
 На большей высоте Джонни не нашел ожидаемого затишья. Нисходящие воздушные потоки рвали самолет, словно гигантские пальцы, швыряли его в разные стороны, ревели в безумной радости, что им есть над чем поглумиться.
 — Что это? — вскрикнула женщина.
 Оранжевая вспышка осветила иллюминатор. Керри оцепенела от ужаса. Она не могла ответить испуганной женщине — она не могла ничего, кроме как внимать разрушительной панике.
 Джонни, будто почувствовав ее страх, снова вызвал ее по интеркому. Она со всех ног бросилась к пилотам.
 — У нас серьезные проблемы, — сообщил он ей. — Вышли из строя два двигателя. Еще один нестабилен. Я хочу, чтобы ты и Линда надели на пассажиров спасательные жилеты. Это мера предосторожности.
 — Мы будем садиться на воду? — Керри не могла поверить. Сажать самолет в бурлящий океан, в ветер скоростью тридцать шесть метров в секунду — Господи, у них нет ни одного шанса. Это самоубийство.
 — Нет. Не будем, пока можно удержать его в воздухе.
 От его решительности, от его умения зависела жизнь всех на борту.
 Керри снова дотронулась до плеча Джонни. На этот раз ей хотелось дать ему хоть сколько-нибудь оставшейся у нее силы. Как тяжело, должно быть, Джонни в эти ужасные мгновения, когда на его плечах оказался огромный груз ответственности. На долю секунды его жесткие пальцы накрыли ее ладонь. Он понял.
 Керри плохо помнила, что было дальше. Она и Линда лихорадочно работали: пытались успокоить пассажиров, надевали на них надувные спасательные жилеты, объясняли, как ими пользоваться в случае приводнения. Затем они спрятали подальше все незакрепленные предметы, которые могли поранить людей при посадке. Объявили женщинам, чтобы те сняли колготки и обмотали ими запястья — спасателям будет за что ухватиться. Раздали подушки и одеяла.
 Позже, когда самолет стал стремительно терять высоту, Керри легла рядом со своей тяжелой пациенткой — девочкой, которая была без сознания. Она хотела прикрыть ее своим телом.
 Вдруг самолет задрожал и клюнул носом, за иллюминаторами проносились сгустки огня. По громкой связи раздался голос Джонни:
 — Говорит капитан Бауман. Мы будем садиться на воду. Повторяю: будем садиться на воду.
 «Нет. Мы будем умирать». Керри зарылась лицом в одеяло, которым была укрыта девочка. На фоне испуганных криков четко звучал голос Линды:
 — Милостивый Господь, предаем себя в руки твои…
 Удар. Он оторвал сиденья от пола и бросил людей вперед. Темнота наполнилась криками. Керри почувствовала, как смерть обволакивает ее. Она шарила в темноте, пытаясь нащупать ребенка, которого вырвало у нее из рук, и не могла сдвинуться с места. Ее придавило дверью, отделяющей салон от кабины пилотов.
 — Помогите… — прошептала Керри и потеряла сознание.
 Она ненадолго пришла в себя, когда кто-то буксировал ее к спасательному плоту. Открыв глаза, Керри увидела в воде тело в широких летных брюках, оставляющее за собой кровавый след. Она открыла рот, чтобы закричать, но захлебнулась. Ее легкие готовы были взорваться.
 Когда сознание снова вернулось к Керри, все казалось каким-то пугающе нереальным. Она находилась на спасательном плоту, вокруг — тела, истекающие кровью, в основном без признаков жизни. Кто из них был уже мертв? Ветер все еще неистово ревел, волны вздымали плот вверх, чтобы затем бросить в пучину.
 — Дружище…
 Ей померещилось? Или это был голос Джонни? Обернувшись, Керри действительно увидела его — Джонни за бортом плота, с окровавленной головой и разбитыми губами, цеплялся за свисающий обрывок каната.
 Она цеплялась за действительность, умоляя себя не терять сознания, преодолевая нечеловеческую боль, пыталась ухватить его за руки. Наконец у Керри это получилось.
 — Помоги мне, Джонни. Помоги мне помочь тебе…
 Она шептала, хрипела это, а его руки теряли хватку. Керри почувствовала, как его пальцы выскользнули из ее — онемевших, и увидела отчаяние в его глазах.
 — Джонни! Джонни! Ее едва слышный крик был безумнее ярости океана. Джонни исчез. Его проглотила волна, лишь чудом не перевернувшая плот. Керри одновременно потеряла и сознание, и рассудок.
 После того ужасного, парализующего момента Керри долгое время не могла прийти в себя. В ее одурманенный обезболивающими препаратами мозг просачивались воспоминания о Джонни, и она кричала каждый раз, когда не могла его удержать. Ее руки конвульсивно двигались, хватая пустоту. Тянулись к человеку, давно — и навсегда — исчезнувшему.
 Чтобы вылечить тело Керри, военные медики приложили все свое умение, и еще больший профессионализм, помноженный на сострадание, потребовался от военного психиатра, чтобы полностью вернуть ей рассудок. Понадобилось очень много времени, чтобы у Керри появилось желание жить дальше и поверить в то, что она это сможет.
 Из тринадцати выживших Керри пострадала сильнее всех: у нее были сломаны позвоночник и ребра, раздроблен таз. Казалось, лишь ее удивительное лицо осталось нетронутым.
 Больше не было ни Джонни, ни Линды, никого из их замечательного экипажа. Остались только воспоминания, и они были невыносимо болезненны.
 Керри была демобилизована из армии по состоянию здоровья. Для увольнения была и еще одна причина: у летной медсестры не может быть страха перед полетом. Летная медсестра не забивается в угол при мысли о нем, не покрывается ледяным потом и не хнычет, словно испуганный ребенок.
 — Керри, здесь нечего стыдиться, — говорил ей военный психиатр. — Рассудок выздоравливает значительно медленнее, чем тело. Если ты перестанешь летать, воспоминания станут меньше тебя беспокоить. Но в то же время тебе нужно заняться каким-нибудь делом. Чем раньше ты вернешься к работе, тем лучше. У меня есть друг, который работает начальником отдела кадров в больнице Сан-Диего. Доктор Флинт Келлер. Я могу ему написать. Что скажешь?
 Керри кивнула в знак согласия.
 Ответ от доктора Келлера пришел со следующей почтой. Руководство Хартфордской больницы с удовольствием возьмет на работу медсестру с ее квалификацией. Как скоро она может приехать?
 Доктор Келлер обещал войти в ее положение и сохранить прошлое в тайне. Ни один из сотрудников не будет ничего знать о последних одиннадцати месяцах ее жизни.
 Керри постепенно адаптировалась в новых условиях. Ответив на объявление «ищу компаньона для совместного проживания, желательно медсестру», вывешенное на доске объявлений в больнице, она познакомилась с Джиной Росси.
 Первые слова Джины были:
 — Я надеялась, у тебя будет двенадцатый размер, чтобы мы могли одалживать друг другу одежду, но ты носишь максимум восьмой. Слушай, а ты не помолвлена? Не собираешься?.. — Когда Керри отрицательно помотала головой, та с облегчением вздохнула: — Слава тебе, Господи. За последний год я сменила трех соседок по комнате. Все вышли замуж. Издержки профессии.
 — К счастью, у меня к этому иммунитет, — тихо сказала Керри.
 Джина оценивающе оглядела ее с головы до ног своими блестящими черными глазами.
 — С твоей внешностью тебе придется выслушать множество предложений. Руки и сердца и… других, — предупредила она.
 Через три дня Керри уже освоилась в комнате Джины и даже была представлена ее многочисленным друзьям. Она была немного выбита из колеи такими резкими переменами в жизни, но сказала себе: «Забудь прошлое. Это теперь твоя жизнь. Ты соседка Джины. Не Линды. Ты работаешь в хирургическом отделении. А не летаешь через два океана».




 Глава 3


 Дверь в комнату отдыха медсестер открылась, на пороге стояла Джина. — Ты в порядке? Керри кивнула. Буря памяти пронеслась еще раз, оставив ее опустошенной и вымотанной, но это было не смертельно. Каждый раз, когда это происходило, она становилась немного сильнее, чуть убежденнее в том, что когда-нибудь в будущем ее сердце излечится.
 Джина решила не ходить вокруг да около:
 — Ева рассказала, что ты была бортмедсестрой. И о катастрофе. Как раз в это время подошел доктор Гамильтон, он тоже все слышал.
 — Доктор Келлер обещал… — начала Керри. Ее голос дрожал.
 Джина перебила ее:
 — Доктор Келлер ни при чем. Его секретарша — соседка Евы по комнате. У нее доступ к его бумагам… и длинный язык. Ева использовала эти сведения, чтобы Бретт Тейлор перестал обращать на тебя внимание. Она хочет, чтобы он и его деньги принадлежали ей одной.
 — Что же ей мешает? Во-первых, меня не интересуют любовные отношения, как таковые, и, во-вторых, не привлекают врачи-плейбои, — с обидой выпалила Керри.
 Неожиданно Джина вступилась за доктора Тейлора:
 — Милая, не суди о нем слишком поспешно. Несмотря на то что он кобель и слишком много болтает, у Бретта золотое сердце. Как минимум, двадцать четыре карата. Он вместе с еще несколькими врачами в выходные дни летает в Мексику, чтобы бесплатно лечить бедняков, которым недоступна платная медицинская помощь. Это он организовал «Проект Эль Медико».
 Керри стало стыдно за свое отношение к доктору Тейлору.
 Джина сменила тему:
 — Вот что, подруга. От перерыва на ленч у нас осталось пятнадцать минут. Как раз хватит, чтобы выпить по чашке кофе. — Увидев замешательство в глазах Керри, она добавила: — Евы там нет. Кажется, она почувствовала себя немного неуютно в нашей компании.
 Зная, на какие глубины сарказма способна Джина, Керри могла поверить в то, что Ева была только рада исчезнуть. Вымучив благодарную улыбку, она встала.
 — Кофе для меня сейчас как раз то… то, что доктор прописал.
 Бретт и Майк все еще сидели за столиком, увлеченно обсуждая новейшие методы лечения. Если они и заметили, что Керри недавно плакала, то не показали виду.
 Майк виновато улыбнулся Джине:
 — Я подумал, что ты не вернешься, и съел твой кусок пирога.
 — Старый добрый Майк! Ни горе, ни страдание не повлияют на его аппетит!
 — Джина, ты разбиваешь мне сердце. — Он накрыл своей костлявой рукой ладонь Джины. Его голос был неожиданно серьезен.
 Джина выдернула свою руку с такой быстротой, будто его прикосновение жгло, как огонь.
 — Прекрати паясничать, Майк!
 Керри почти физически ощутила боль Майка, когда он с горечью произнес:
 — Смейся, клоун, смейся. В этом весь я. Печальный голодный комик.
 Бедный Майк. Он так любил Джину. Зачем она намеренно обижала его?
 Джина вскочила, ее лицо пошло пятнами.
 — Я… прошу меня простить. Мне нужно навестить пациента. Я совсем забыла.
 Она удалилась — высокая девушка с гордо вскинутой головой. Она шла гораздо быстрее, чем нужно.
 Майк тоже исчез, пробормотав что-то о карте, которую он забыл заполнить. Керри решила, что он хочет догнать Джину. Чтобы извиниться? Чтобы снова положить сердце к ее ногам и позволить ей топтать его?
 — Тебе не стоит слишком беспокоиться по этому поводу. — Бретт прочел ее мысли. — Майк вытерпит еще и не такое. Интерны крепкие. Им нужно быть крепкими, чтобы выжить в этой гонке за общественным положением.
 — Зачем она это делает? Обижает его, я имею в виду.
 Бретт нахмурился:
 — Готов поспорить, потому что любит его, но смертельно боится признаться в этом. Даже самой себе.
 — Но почему?
 Керри было немного неловко обсуждать Джину за глаза. Но может быть, поняв ее, она сможет помочь. Становилось ясно, что Джину что-то гнетет.
 Бретт зажег сигарету, предложил другую Керри. Она отказалась.
 — Это простая математическая задача. Майк — интерн. Интерны — бедные. Майк хочет жениться на Джине. Сложи бедность с браком — получишь катастрофу. Так думает Джина.
 Керри кивнула. Зная, как росла Джина, никто не вправе обвинять ее.
 — Она просто убегает от проблемы.
 — Этого нельзя делать! — Голос Бретта неожиданно стал убеждающим. — Если не встречать трудности лицом к лицу, с ними никогда не справиться. Взять тебя, например. Ты боишься летать из-за того несчастного случая…
 Керри застыла. — Я бы не хотела обсуждать это, доктор Тейлор.
 — Зови меня Бретт. Слушай, малышка, ты позволяешь негативному жизненному опыту держать себя в заложниках. Я хочу помочь тебе справиться с этим. Давай я возьму тебя на борт…
 — Нет!
 Злость на него за то, что он вмешался в ее личные дела, мешалась с паникой. Она не хотела даже видеть его самолет.
 — Начали изучать психиатрию, доктор Тейлор? — неожиданно вмешался Гарт Гамильтон.
 Он сидел за соседним столиком и слышал их разговор.
 Бретт вскинулся:
 — Я не понимаю, каким боком это может касаться вас.
 — Это касается меня, если связано с мисс Кинкайд. Господь свидетель, она пережила достаточно и без ваших попыток заставить ее снова летать.
 Прежде чем Бретт успел сказать резкие слова, вертевшиеся у него на языке, ожил интерком:
 — Доктор Тейлор… Третий этаж, восточное крыло… Доктор Тейлор — третий этаж…
 — Не найти уставшим отдохновения, — сказал Бретт, вставая. — Керри, подумай над моим предложением.
 На место Бретта поспешил сесть доктор Гамильтон. Он смотрел в затравленные глаза Керри и хотел обнять ее, прижать к себе, успокоить, как успокаивают маленьких детей. Этот собственный порыв смущал его, и он постарался заглушить его дружеским советом:
 — Мисс Кинкайд, не позволяйте доктору Тейлору втянуть вас во что-либо. Он знаменит тем, что всегда добивается своего. Он так долго проталкивал «Проект Эль Медико», что Доктор Келлер больше не смог с ним бороться и сдался.
 — Вы не думаете, что дело того не стоило? — с удивлением спросила Керри.
 — Теоретически — дело того стоило. Я отнюдь не против благотворительности. Но привозить сюда, в Хартфорд, больных и увечных мексиканцев — я против этого. У нас и без этой дополнительной нагрузки достаточно пациентов и более чем достаточно проблем.
 Керри была озадачена.
 — Я думала, что врачи лечат пациентов по деревням.
 — Это правда. Именно так изначально планировалось. Это потом Бретт убедил доктора Келлера принимать в больнице пациентов, нуждающихся в специализированном уходе. Он превратил свой четырехместный самолет в частную «летающую скорую помощь» для своего личного крестового похода.
 И снова Керри поразила оборотная сторона доктора Тейлора. Она почти была готова простить его за то, что он пытался взвалить на себя ее проблемы.
 — Я думаю, доктор Тейлор делает замечательную работу.
 Гарт, не теряя времени, стер образ, который она себе нарисовала.
 — Не люблю разрушать иллюзии, но проект Бретта не имеет никакого отношения к беззаветному служению угнетаемым.
 — Тогда почему… — Керри не стала продолжать. Может быть, у нее не было на это никакого права.
 — Это успокоительное для больной совести. Если ты сын Эвана Тейлора, тебе неизбежно приходится доказывать, что ты не только золотой мальчик, но еще и человек.
 Керри смутилась:
 — Боюсь, я не совсем понимаю вас, доктор Гамильтон.
 Конечно, не понимаете. Я забыл, что вы недавно в наших местах. Эван Тейлор нажил свои миллионы на захвате земель. Некоторые из используемых им методов были — как бы сказать помягче — не совсем честными. Он увеличивал свое состояние — другие теряли все, что имели. Среди этих других было несколько фермеров-мексиканцев, слишком доверчивых, чтобы разгадать его план вначале, и слишком бедных, чтобы бороться, когда стало ясно, что произошло.
 — Как ужасно, — пробормотала Керри. Ужасно не только для этих людей, павших жертвой жадности Эвана Тейлора, но и для Бретта, вынужденного нести груз вины за своего отца.
 Гарт посмотрел на часы:
 — Пора идти. Миссис Квентин, наверное, уже в своей палате. Не хотите пойти со мной к ней, мисс Кинкайд… Керри?
 — Хочу. На час сорок пять у меня запланирована операция — как раз есть несколько свободных минут.
 Они направились к лифту — привлекательная медсестра и красивый врач с рано поседевшей шевелюрой и ясными карими глазами. Они шли и чувствовали на себе взгляды, слышали шепот за спиной. В Хартфорде ничто не могло пройти незамеченным.
 Сплетни уже поползли. Доктор Тейлор, знаменитый охотник за хорошенькими медсестрами, бросился со всех ног вон из кафетерия. Доктор Гамильтон, респектабельный холостяк, который за всю жизнь не назначил свидания ни одной медсестре, занял его место за столиком мисс Кинкайд.
 Один из интернов слышал такой комментарий:
 — Ни одного из них винить нельзя. Эта медсестра — просто куколка.
 Миссис Квентин спала, совершенно измотанная битвой со смертью. За ней смотрела специальная сиделка, не спускавшая глаз с капельницы.
 Гарт проверил диаграмму пульса и давления своей пациентки и, по-видимому, остался доволен.
 — Снимайте показания каждые тридцать минут. Вызовите меня при малейшем отклонении от нормы или когда она проснется. — Он повернулся к Керри и объяснил: — У нее первый ребенок. Матери после родов обычно беспокоятся. Лидия Квентин будет тревожиться вдвойне из-за того, что роды были преждевременными. Вовремя сказанное доброе слово играет важную роль в процессе выздоровления.
 Миссис Ивере, спецсиделка, одобрительно взглянула на доктора Гамильтона. Он всегда очень беспокоился о своих пациентках. Женщинам вроде миссис Квентин очень повезло, что они могут позволить себе доктора Гамильтона. Маленькой медсестре тоже повезло. Доктору Гамильтону она явно нравилась. «Была бы я на двадцать лет моложе!» — подумала миссис Ивере и тут же выкинула глупые романтические мысли из головы.
 Гарт придержал дверь открытой для Керри и, когда они оказались в коридоре, заметил:
 — Я могу ошибаться, но похоже, миссис Ивере думает, что между нами что-то есть.
 Керри смутилась. Она еще на пути к лифту заметила, как люди смотрят на нее с Гартом, и ей стало от этого неуютно. А теперь еще это.
 — Простите меня. Возможно, мне не стоило идти с вами в палату миссис Квентин.
 Он улыбнулся:
 — По правде говоря, я был бы польщен, если бы услышал, как мое имя произносят в связи с твоим, Керри.
 Вспомнив, как отзывалась о нем Джина, Керри сказала:
 — Правда? А я слышала, что вы не очень интересуетесь медсестрами.
 Он поспешил не согласиться:
 — Мне неинтересны не медсестры. Я не люблю женщин-карьеристок вообще. Работа делает их независимыми и жесткими. Они теряют большую часть своей женственности. Но ты совсем другая, Керри. — Его голос приобрел бархатистость. — Нежная, уязвимая. Стопроцентная женщина.
 Керри стояла рядом с Гартом, и его слова омывали ее, словно теплый душ, даря успокоение. Что-то натянутое внутри нее начало расслабляться. Гарт знал, какой ужас она пережила. В отличие от Бретта он прекрасно понимал, какие от него остались шрамы. Он не станет просить ее быть храброй, отбросить воспоминания и делать непосильные для нее вещи. Сила, исходящая от Гарта, обещала тихую гавань, убежище. Неожиданно для самой себя она испытала желание опереться на него. Почувствовать себя защищенной, почувствовать себя в безопасности.
 И когда Гарт, на мгновение коснувшись ее руки, пригласил ее поужинать с ним в субботу, она ответила:
 — Хорошо.




 Глава 4


 Керри в сотый раз повернулась посмотреть на маленькие латунные часы на стене. Стрелки неумолимо двигались к семи.
 — Волнение перед самым главным событием в жизни? — спросила Джина, свертывая волосы в высокую прическу.
 Керри нашла себе занятие, начав красить ногти бледно-розовым лаком, — нелегкая задача, когда руки так дрожат.
 — Лучше бы я отказалась от предложения доктора Гамильтона, — признала она.
 Джина удивленно вскинула брови, но ничего не сказала до тех пор, пока не вколола все заколки, которые держала во рту. Затем заметила:
 — Я что-то не пойму. Гарт Гамильтон — красавчик и душка, у него большое будущее и денег куры не клюют. Тебе следовало бы прыгать от радости.
 — Это случилось так… скоро, — прошептала Керри, больше самой себе, чем Джине. И снова все внутри ее болезненно сжалось. Снова воспоминания.
 Голос Джины смягчился, но ненамного.
 — Слушай, милая, я буду говорить жестокие вещи, но тот парень мертв, а ты — нет. Пора начинать жить заново. Стареть в обнимку с собственным одиночеством — довольно унылое занятие. И глупое.
 Керри из вежливости вымучила улыбку. Она бы многое дала за такой взгляд на жизнь, какой был у ее соседки по комнате. Она не представляла, что могло бы сломить Джину Росси.
 — Я попытаюсь, — обещала она. Это звучало почти как молитва.
 — Умница! — Джина понизила голос, будто собиралась сказать что-то по секрету. — Я думаю, тебе не придется слишком возиться с Гартом. Сегодня днем он поймал меня в холле с целью узнать о тебе как можно больше. Я дала ему первоклассные рекомендации.
 Керри не знала, смеяться ей или тревожиться. Кажется, Джина решила использовать все средства для того, чтобы этот роман завязался. Другой мужчина. Другая любовь. Лучшее лекарство для разбитого сердца. Оно не создано для того, чтобы вечно страдать. Джонни бы первым сказал ей это. «Не унывай, дружище». Он говорил это, когда им приходилось расставаться. Джонни… Комната поплыла, на глаза навернулись слезы.
 Затем, собравшись с духом, Керри себе сказала: «Прошлого не вернуть. С Гарта Гамильтона начинается моя новая жизнь».
 — Хочешь, я одолжу тебе мои новые серьги из горного хрусталя? — как бы между прочим спросила Джина. Она заметила, что Керри заплакала, и старалась перевести разговор на нейтральную тему.
 — Спасибо, конечно, но разве ты сама их не наденешь?
 Голос Джины почти срывался.
 — Куда? В закусочную, где продают только дешевые гамбургеры, и в третьеразрядный кинотеатр? Ничего другого Майк себе позволить не в состоянии. Может даже, все закончится тем, что он попросит у меня денег взаймы. — Она сощурилась. — Я приберегу их для свидания с мистером Успехом, как Майк называет парня, о котором я мечтаю.
 — Джина… — Керри поколебалась — она не была уверена, что имеет право вмешиваться. Затем все же решилась продолжить: — Насчет Майка. Он на самом деле хороший парень. А ты обращаешься с ним, как… как…
 — Как будто он мне безразличен? — закончила за нее Джина. — Я вынуждена так поступать! Он считает, что влюблен в меня. Если я не буду его заворачивать, он может начать строить неосуществимые планы. Милая, я, может, и жестко играю, но, по крайней мере, честно.
 Керри взглянула в красивые, с золотинкой, глаза Джины и увидела в них боль.
 — Так тебе совсем-совсем все равно? — не отступилась она.
 Джина швырнула на стол пудреницу так, что в воздухе осталось висеть белое облачко.
 — Это совершенно не важно. Ну хорошо: он милый, замечательный, бедный неудачник! Понимаешь ты, бедный! Вот почему я не подаю Майку Девени никаких поводов надеяться. Как и себе. Ты же медсестра. Ты знаешь, сколько зарабатывают интерны. Сто пять долларов в месяц плюс жилье и питание. При этом они работают по пятьсот часов в месяц. Жалкие двадцать пять центов в час. Есть с чего начать совместную жизнь. Нет уж, спасибо. Я за свою жизнь уже достаточно бедности видела.
 — Но Майку осталось всего восемь месяцев интернатуры, — возразила Керри.
 — А потом еще четыре года резидентуры до того, как он получит право иметь частную практику.
 А у него больше десяти тысяч долларов долга. Я обо всем этом уже думала.
 Керри прикусила язык, чтобы не сказать: «Если бы можно было вернуть Джонни, я бы не посмотрела на деньги. Я бы работала. Я бы отказывала себе во многом. Мне бы хватило того, что мы снова вместе». Разве она думала бы так же, если бы ее детство прошло в трущобах, как детство Джины? Керри не знала ответа на этот вопрос. Для счастья у каждого своя мера.
 Прозвенел дверной звонок, нарушив тягостную тишину.
 — Это, должно быть, Гарт, — сказала Джина. — Майка я не жду до полвосьмого. — Затем, наблюдая, как Керри нервно оглядывает себя в зеркале — «все ли в порядке», — она добавила: — Ты изумительно выглядишь. Это платье как раз в тон твоим глазам. Приятного вечера, подруга. — Судя по голосу, она слегка завидовала.
 — Спасибо, — прошептала Керри и направилась к входной двери.
 Момент настал. Ее ждал следующий шаг к обновленной Керри Кинкайд. Нужный, жизненно необходимый шаг.
 — Э… привет. — В голосе Гарта мешались восхищение и удивление. Он и представить себе не мог, что маленькая медсестра может выглядеть так потрясающе. Так просто и изысканно одеться на свидание.
 Заметив, какое впечатление она произвела на доктора, Керри немного расслабилась. Может быть, хорошо провести время с ним будет не такой сложной задачей, как ей представлялось.
 — Я заказал столик в отеле «Эль-Кортес», — сказал Гарт, когда они сели в машину. — Подумал, что неплохо было бы выпить парочку коктейлей, а после ужина немного потанцевать.
 — Звучит чудесно, — ответила Керри.
 Она уже знала, что «Эль-Кортес» — самый шикарный отель в Сан-Диего. Это, как и машина последней модели, доказывало, что у Гарта не было проблем с деньгами. Может, поэтому в голосе Джины слышалась зависть?
 Скоро Гарт завернул на стоянку. Показывая на стеклянную кабину, медленно ползущую вверх, он сказал:
 — Это одна из достопримечательностей отеля — стеклянный лифт.
 Керри нервно сглотнула. После аварии она старалась держаться поближе к земле. «Только не бойся», — уговаривала она себя.
 Они поехали на лифте в коктейльный зал. При виде того, как уходит вниз земля, а город превращается в мерцающую огнями миниатюру, Керри затаила дыхание, позабыв испугаться.
 — Ой, как красиво!
 — Отличная декорация для приятного вечера с красивой девушкой, — галантно заметил Гарт и дотронулся до ее руки: — Керри, ты ведь не боишься высоты?
 Она отрицательно покачала головой.
 — Нет.
 Это удивило ее саму. Рядом с Гартом она чувствовала себя в безопасности. Ничего плохого просто не могло произойти.
 Они продолжили общение за стаканом мартини. Керри узнала, что отец Гарта — преуспевающий доктор в Санта-Барбаре, что Гарт собирается заниматься врачебной деятельностью в его частной больнице после того, как в июне закончится срок его резидентуры. Еще она узнала, что он любит хорошие книги, серьезные пьесы и классическую музыку.
 — И красивых женщин, — добавил он, поднимая стакан с мартини в честь Керри.
 Она не могла устоять перед комплиментом:
 — Неудивительно, что твои пациентки тебя обожают, Гарт. Ты знаешь, как сделать так, чтобы женщина почувствовала себя королевой.
 Его голос ласкал.
 — Только если женщина этого заслуживает.
 Остаток вечера прошел на той же ноте. Они ужинали при свечах возле окна, из которого открывался вид на город и далекую гавань. Гарт заказал салат, превосходные ребрышки, йоркширский пудинг и напоследок изумительный фруктовый десерт, в котором, Керри была уверена, было не меньше тысячи калорий. Он был обаятелен, внимателен и очень естественно делал комплименты.
 После ужина, когда его руки обнимали ее в танце под аккомпанемент приглушенной романтической музыки, Керри почувствовала себя так, будто оказалась в сказке. Ведь нельзя же ощущать такую легкость и уверенность в обычной жизни? Боль от воспоминаний практически испарилась.
 Голос Гарта прервал ее мысли:
 — Тебе хорошо, Керри?
 — А… да, мне… я чувствую… хорошо, — запинаясь, ответила она, не зная толком, как ей выразить то, что с ней творилось.
 Он крепче прижался к ней.
 — Чувствуешь себя защищенной? — Она кивнула, и он продолжил: — Я рад, ведь я именно этого хотел. Защищать тебя, дарить тебе счастье. Милая, я тебе нужен. И мне нужна такая девушка, как ты.
 Керри промолчала, пытаясь разобраться в своих чувствах. Гарт Гамильтон, похоже, не привык тратить много времени на ухаживание. Но если — и это «если» было велико — если он искренен, то, может, не стоит отвергать тихую гавань его нежной заботы?
 Позже вечером, возле двери в квартиру Керри, случилось нечто, заставившее ее еще больше поверить в возможность счастья. Гарт нежно обхватил ладонями ее лицо и посмотрел ей в глаза.
 — Если я и тороплю события, то только потому, что такую девушку, как ты, я ждал всю свою жизнь, — прошептал он.
 Керри почувствовала, как сильно забилось ее сердце. «Сейчас он меня поцелует», — подумала она. Она не знала, хочет она этого или нет. Может быть, это тоже было частью необходимого ей лечения. Лекарство от плохих воспоминаний. Керри подумала об ужасном бремени горя, которое несла так долго. Бесконечные слезы, одинокие ночи, душевная пустота. Она хотела поскорей излечиться от этого и чувствовала вину за это желание. Керри закрыла глаза и ждала, когда Гарт ее поцелует.
 Его губы были жестки, но в то же время нежны и нетребовательны. Поцелуй, требующий ровно столько, сколько она хотела дать.
 — В тебя так легко влюбиться, — нежно сказал он.
 — Гарт, я…
 — Нет. Не говори ничего, Керри. Я понимаю, что тебе нужно время, чтобы забыть некоторые вещи. Я был не прав, открыв тебе свои чувства.
 — Не извиняйся, — прошептала она.
 Керри снова закрыла глаза и на мгновение приникла к его груди, и чувство покоя омывало ее целебными волнами. Впервые со дня смерти Джонни она почувствовала относительный мир в душе.
 Губы Гарта коснулись ее макушки.
 — Спокойной ночи, маленькая Керри. Можно мне позвонить тебе завтра? Надеюсь, ты не откажешься от небольшой поездки по побережью?
 — Ни в коем случае, — ответила она. — И… Гарт, спасибо тебе за чудесный вечер.
 Его шаги давно стихли, а Керри еще долго стояла недвижимо в темной гостиной, окутанная, словно шалью, его нежными, романтичными словами. Счастье, словно странник, постучалось в ее сердце.
 — Керри? — В другой комнату зажегся свет.
 Неохотно расставшись с волшебством, Керри зашла в спальню. Как странно видеть Джину вот такой, когда ее длинные волосы распущены и расчесаны. Она выглядит уязвимой, почти как девочка. До тех пор пока не заглянешь ей в глаза — взрослые, слишком много видевшие на своем веку. Керри подумала, осталось ли в их золотой глубине место мечтам.
 — Ну, похоже, мне не стоит спрашивать, хорошо ли ты провела вечер, — сказала Джина. — У тебя все по лицу видно.
 Керри закружилась по спальне, и подол ее шифонового платья превратился в зеленое облако.
 — Джина, все было так чудесно, — вздохнула она.
 — А Гарт?
 — Он тоже чудесный, — сказала Керри, снимая свои атласные туфли-лодочки.
 — Рада за тебя. У меня было предчувствие, что вы друг другу подойдете. Ему нужна девушка, перед которой он мог бы преклоняться. А тебе нужен мужчина, который обращается с женщинами как с детьми.
 — Я не понимаю. — Керри нахмурилась.
 Джина притянула колени к груди.
 — Ну, ты понимаешь — нежный. Довольный обладанием той частью твоего сердца, которую ты хочешь ему отдать. Я рада, что ты провела вечер с Гартом, а не с Бреттом. Бретту мало тихой любви. Ему нужно женское сердце целиком.
 Керри не хотелось дальше развивать эту тему, и она поспешила сказать:
 — А как вы с Майком? Хорошо провели вечер? Джина отбросила волосы назад быстрым, раздраженным движением.
 — Вечер стоил три доллара шестьдесят пять центов. Моих денег. Как обычно, Майк сломался сразу же после того, как заправил бензином эту телегу, которую он зовет машиной. Только такая законченная дура, как я, могла согласиться на свидание с Майком Девени.
 В ту ночь Керри долго не могла заснуть. В голове мысли о Джонни и прошлом переплетались с мыслями о Гарте, о том, что ее будущее может быть связано с красивым седым доктором. Лежа без сна в темноте летней ночи, Керри хотела бы знать, спит ли Джина или тоже мечтает. И о ком: о тощем, выглядящем как мальчишка интерне, которому нечего было предложить ей, кроме своей любви, или о фантоме, встречи с которым она ждала? Мистер Успех. Богатый человек, способный дать ей все те материальные блага, которые были ей так нужны.




 Глава 5


 Ощущение счастья все еще грело Керри изнутри, когда она утром в понедельник вошла в здание Хартфорда. Они с Гартом замечательно провели воскресный день, съездив в Лагуну, колонию художников на побережье. Они ели жареные устрицы в ресторане под названием «Виктор Гюго», а затем гуляли в прекрасном саду, выходящем на обрывистый берег изумрудного моря. Расставаясь, они обсуждали планы на следующие выходные. В субботу Гарт хотел посмотреть пьесу в «Круглом театре». На воскресенье он предложил съездить в Дель-Мар на скачки. Первоклассное времяпрепровождение, как заметила Джина.
 Но когда Керри вошла в двойные двери, ведущие в хирургическое отделение, она тут же отбросила все посторонние мысли и приятные воспоминания. Во время операции в голове не должно быть ничего, кроме указаний хирурга.
 Сначала она ассистировала Гарту — запланированная гистэректомия; затем доктору Греншоу — удаление костной кисты у четырнадцатилетнего мальчика. Керри и не заметила, как подошло время ленча.
 — Ты не поверишь! — Джина, встретила Керри у приемного покоя номер 7. У нее, похоже, были удивительные известия. — Меня временно освободили от дежурств и перевели в отделение интенсивной терапии. Я теперь спецсиделка.
 Керри была озадачена. В интенсивной терапии было тяжело работать. Там лежали в основном пациенты в критическом состоянии, им требовалось постоянное внимание и уход.
 Джина, не теряя времени, продолжила, и Керри узнала причину ее радости.
 — Моего пациента зовут Тревор Маккензи. Владелец «Маккензи эйркрафт». Богатый, разведенный и совсем не старый.
 — Да ну тебя, Джина!
 — Не удивляйся. Девушка должна использовать каждую возможность. Он сказал, что я красивая. Но конечно, он был накачан обезболивающими и к тому же в кислородной маске.
 Керри захихикала. На Джину нельзя было долго обижаться. Она обезоруживала своей откровенностью.
 — А что с ним, кроме того, что за ним охотится красавица медсестра?
 — Сердечный приступ. Но доктор Мэдисон уверен, что с ним все будет в порядке.
 — Да, только ты, с твоей фигурой, не наклоняйся к нему слишком близко, а то может случиться рецидив, — предупредила Керри.
 — Частный разговор? Или мужчинам можно присоединиться? — раздался глубокий, богатый интонациями голос Бретта Тейлора.
 — Присоединяйся. — В глазах Джины прыгали чертики. — Мы с Керри разрабатываем коварный план того, как заполучить мужчину.
 — Для тебя или для Керри?
 В голос Джины вернулся знакомый сарказм.
 — Конечно, для меня. У Керри на крючке доктор Гамильтон. Только она этого не ценит.
 Улыбка сползла с лица Бретта Тейлора.
 — Так вы с Гартом теперь пара? Мои поздравления. Тебя ждут стерильные отношения. Никакой опасности заразиться сильными чувствами.
 Керри разозлилась — на Джину за то, что та, не спросив разрешения, посвятила Бретта в ее дела; на Бретта за его почти оскорбительные слова.
 — Это не ваше дело, доктор Тейлор, но я не ищу сильных чувств.
 Бретт оглядел ее — с головы до ног, нарочито медленно:
 — Я бы хотел, чтобы вы стали моим делом. Начну с того, что приглашу вас в пятницу на свидание.
 — Нет, спасибо, — сухо ответила Керри. — У меня другие планы.
 Нахальство Бретта беспокоило ее. Даже пугало. В Бретте не было безопасности. Только вызов. Он прервал ее мысли:
 — Тогда оставайся в своей башне из слоновой кости, принцесса. Оставайся нетронутой и в общем-то едва живой. Не стану я штурмовать твою крепость.
 Керри резко повернулась, чтобы уйти. От злости у нее на глазах выступили слезы. Доктор Тейлор ни за что не должен увидеть, как она плачет.
 — Еще увидимся, — бросил он ей в спину. — У тебя в час операция во второй операционной. Со мной. Тебя назначили вместо мисс Миллз. Она почувствовала себя плохо и отпросилась домой.
 — Но…
 Он ухмыльнулся:
 — Прежде всего, постарайтесь успокоиться, мисс Кинкайд. Я не хочу, чтобы вы перерезали мне глотку, когда я попрошу скальпель.
 Спустя три четверти часа, когда Керри заняла свое место рядом с Бреттом, она чувствовала, что так до конца и не успокоилась. «Не стоит позволять ему себя расстраивать, — твердила, пытаясь успокоиться, Керри. — Он делает это нарочно, потому что я его отшила. Его непомерное эго не может этого вынести».
 Керри не выносила Бретта как личность, но была поражена его профессиональными качествами. Oneрация была необходима трехлетнему мексиканскому мальчику — Бретт перевез его в Хартфорд в рамках «Проекта Эль Медико». Ему нужен был новый пищевод. Если бы эта редкая и тяжелая операция не удалась, мальчика неминуемо ждал бы летальный исход.
 — Он сжег себе горло, выпив щелок, — объяснял Бретт группе врачей, медсестер и техников, задействованных в операции. — Я собираюсь сделать пищевод из части его желудка, провести его под грудиной и пришить к нижней части гортани. Думаю, нет необходимости напоминать, что это очень тяжелая и долгая операция. Давайте просто сделаем все возможное, чтобы помочь малышу.
 Его «я», непропорционально выпяченное вне пределов операционной, теперь уступило место спокойной преданности делу. Керри не могла привыкнуть к мысли, что работает с тем же самым человеком, который так обидел ее всего час назад. Она отстранилась от мыслей о нем и взглянула на жалкое, худое тело ребенка. Он уже находился под наркозом. Как он, такой хрупкий с виду, сможет пережить столь серьезную операцию?
 Время шло, и все постепенно теряли веру в успех. Три раза переставало биться измученное сердце мальчика. Когда это случилось в первый раз, Бретт, не теряя ни секунды, сделал надрез на груди ребенка и массировал неподвижное сердце до тех пор, пока оно не ожило. В отличие от Гарта он не старался привлечь внимание к своему искусству хирурга. Он работал тихо, тщательно. Бретт был полностью поглощен сложной операцией. Только бусинки пота, выступившие у него на лбу, выдавали сильнейшее напряжение, которое он испытывал.
 Операция длилась четыре часа. Хуанито Санчес все еще был жив, и Бретт не собирался сдаваться. Если бы не чудовищная усталость, Керри, наверное, чувствовала бы радость.
 Позже, когда они мыли руки, она попыталась дать понять доктору Тейлору, что восхищается им как хирургом.
 — Вы сделали так много для этого мальчика, — сказала она. — Вы боролись за чудо и не сдались.
 Его голос звучал устало. В нем не было обычной веселости.
 — Иначе нельзя, Керри. Недостаточно просто хорошо делать свое дело. Хороший хирург отдает пациенту и сердце, и руки, и душу. Если он утаивает хотя бы что-нибудь, то не добьется успеха и не будет иметь права гордиться собой.
 Керри удивилась. Она и не знала о существовании «серьезной» стороны доктора Тейлора. Преданный своему делу врач или самоуверенный плейбой? Который из двух настоящий?
 Серьезность не покинула его голоса.
 — Керри, я бы хотел, чтобы ты встретилась кое с кем. Она ждет меня внизу. Это не займет много времени. Что скажешь?
 Она отвела взгляд от его пристальных серых глаз. Глядя в них, она всегда чувствовала себя немного неуверенно.
 — Спасибо, доктор Тейлор, но мне уже пора домой. — Она посмотрела на часы. — Уже шестой час. Джина, наверное, беспокоится, что это я так долго.
 — Это не приглашение на свидание, Керри. Это, скорее, профессиональная встреча. Я хочу, чтобы ты увиделась с матерью Хуанито. Она ждет в часовне.
 — Ну… хорошо.
 Пока Бретт придерживается профессиональных отношений, ей нечего бояться. А может, он хочет загладить свою грубость по поводу доктора Гамильтона. Тем более ей не стоило воротить нос.
 По дороге в больничную часовню Бретт рассказал ей о сеньоре Санчес:
 — Она замечательная женщина, Керри. Храбрая, в самом прямом смысле этого слова. Ее муж и трое других детей умерли от брюшного тифа. У нее нет никакого образования. Она так бедна, что ты не поверишь. Все, что у нее осталось, — умирающий сын и отчаянная надежда. Я впервые встретил ее в Санта-Маргарите. Это деревня, где базируется наш «Проект Эль Медико». Сеньора Санчес пришла туда пешком из другой деревни, с Хуанито на руках. Она прошла девяносто миль, надеясь, что в Санта-Маргарите ей помогут, сбила в кровь ноги и почти теряла сознание от голода и усталости. И ты знаешь, что она мне сказала?
 Керри отрицательно покачала головой. Неудивительно, что он так заботится об этих людях.
 — Она сказала, что ее десятидневный переход через пустыню «не имеет значения». Что она спустится в ад и вернется оттуда ради того, чтобы спасти жизнь своего ребенка. Разве я мог отказать этой женщине в помощи?
 У Керри стоял комок в горле. Какое это, наверное, замечательное чувство — помогать таким людям. Отдавать себя и свое умение тем, у кого ничего нет. В этот момент она поняла, что «Проект Эль Медико» значит для Бретта гораздо больше, чем просто расплата за грехи отца. Этой работе и этим людям принадлежало его сердце.
 Неконфессиональную часовню Хартфорда мягко освещало летнее солнце, пробивавшееся через цветное стекло витражей. Перед небольшим алтарем, сжимая в руках распятие, сидела маленькая женщина в черном. Она повернула голову на звук их шагов. Ее бледное лицо зажглось одновременно страхом и надеждой.
 Бретт ускорил шаг и начал говорить по-испански. Керри учила испанский в школе, но мало что помнила с тех пор, как ее закончила. Однако ее знаний хватило для того, чтобы понять, о чем идет речь: Бретт говорил об успешной операции, о том, что Хуанито жив.
 — Madre de Dios!
 Женщина упала на колени, плача от непосильной радости. Затем она схватила руку Бретта и попыталась ее поцеловать.
 Он смутился и поспешил поставить ее на ноги.
 — Ну, хватит, хватит, не нужно, — бормотал он. — Хуанито спит. Его можно навестить завтра. Я отвезу вас домой.
 — Si, si, — отвечала она сквозь слезы, которые все текли и текли.
 Бретт повернулся к Керри:
 — Сеньора Санчес живет сейчас в Старом городе — в мексиканском районе Сан-Диего. Я знаю там одну женщину, хозяйку ресторана с домом на заднем дворе. Она никогда не отказывает в ночлеге таким людям, как сеньора Санчес.
 — Она, наверное, замечательная, — сказала Керри.
 Он кивнул, улыбаясь:
 — Все ее сто с лишним килограмм. Слушай, Керри, поехали туда со мной и сеньорой Санчес. Если будешь хорошо себя вести, я, может быть, даже соглашусь угостить тебя тако и энчиладой. Люпита их прекрасно готовит. — Керри колебалась, поэтому он быстро добавил: — Обещаю быть паинькой. Никаких шпилек, никакого сарказма. Бретт Тейлор, бойскаут. Идет?
 Керри рассмеялась. Когда хотел, он мог быть очень милым.
 — Идет.
 Она импульсивно протянула ему руку, которая тут же потерялась в его большой ладони.
 Керри, опомнившись, отняла свою ладонь, но недостаточно быстро для того, чтобы не почувствовать электрического разряда, пробежавшего между ними. Бесшумного, мощного, пугающего — прикосновение Бретта будило что-то, спрятанное глубоко внутри нее.
 Магия исчезла, когда сеньора Санчес, улыбнувшись, спросила Бретта:
 — Estas su novia?
 Он энергично покачал головой, затем объяснил Керри:
 — Она спрашивает: «Она твоя возлюбленная?» Порывшись в памяти, Керри с трудом нашла нужное слово. Показывая на Бретта, она сказала сеньоре Санчес:
 — Mi amigo.
 Бретт улыбнулся:
 — Ну по крайней мере, лед уже тронулся. Утром ты готова была перерезать мне глотку.
 — Ты слишком ценен для медицины, чтобы я сделала нечто подобное, — спокойно ответила Керри.
 — А я ожидал несколько иного ответа. — В его голос вернулись поддразнивающие интонации.
 — Ты обещал… — напомнила ему Керри.
 — Да, обещал. Ну хорошо, ты, невозможная женщина! Беги и предупреди Джину, чтобы она тебя не ждала. Встретимся на стоянке для автомобилей сотрудников. Кремовый «тиберд».
 Керри нашла Джину и рассказала ей о неожиданном приглашении на ужин.
 — Ты не расстроилась?
 — Слушай, дорогуша, я в восторге. Я же желала тебе хорошо провести время, разве нет? Может, я приглашу Майка и отдам ему твою порцию цыпленка.




 Глава 6


 Керри надолго запомнила тот вечер, и воспоминания эти оставляли смешанные чувства. Люпита, крупная, одетая в яркие одежды женщина, пахнущая чесноком и духами, встретила их очень тепло. На ломаном английском, не сказывавшемся, однако, на темпе ее речи, она спросила о Хуанито, возблагодарила Господа и нескольких святых, пожурила Бретта за то, что так долго не навещал, и рассказала о болезни подруги, подробно описав симптомы этой болезни.
 Керри провели в наполненную запахами кухню, познакомили с шеф-поваром — приемным сыном Люпиты — и большим котом с рваными ушами. Кота звали эль-Тигре. Керри даже позволено было погладить его — но это было сомнительное удовольствие. Эль-Тигре поблагодарил ее, лизнув руку шершавым, как наждачная бумага, языком.
 Наконец Люпита привела их к небольшой кабинке в затемненном углу ресторана.
 — Я вас здесь оставлю. Влюбленным никогда не хватает времени, верно?
 Она удалилась, переваливаясь по-утиному и бренча браслетами.
 — Не обращай внимания. — В голосе Бретта была нотка удивления. — Люпита думает, что у нас роман. Она считает, что мне давно пора жениться.
 Вспомнив, что Джина говорила о его частых интрижках и «отношениях без обязательств», Керри спросила:
 — Но ты с Люпитой не согласен?
 Прежде чем ответить, он долго молчал.
 — В принципе согласен. Я просто еще не встретил девушку, с которой хотел бы провести остаток жизни. Может, у меня слишком высокие требования.
 Его серые глаза были задумчивы, почти печальны.
 Керри сочла за благо сосредоточиться на большущей тарелке с острой едой. Глаза Бретта волновали ее, и она не знала почему. На языке у нее вертелся вопрос о том, что это были за требования, но, подумав хорошенько, она решила промолчать. Уж чего она точно не хотела, так это чтобы он подумал, что она им заинтересовалась.
 — Расскажи мне о «Проекте Эль Медико», — сказала она, намеренно меняя тему разговора.
 Его лицо просветлело.
 — Ты зря спросила, если только не собираешься слушать об этом весь вечер! Тебе придется меня пре рвать, когда станет совсем скучно.
 Бретт рассказал Керри о том, как зародился «Проект Эль Медико». Все началось чуть больше года назад, когда он совершил вынужденную посадку на побережье возле Санта-Маргариты.
 — Я и Дон Стэмплер — у него сейчас частная практика — собирались половить рыбу в Ла-Паз. Так вот, приземлившись, мы увидели лежащего на земле человека. Он истекал кровью. Вокруг него собралась целая толпа. Они смотрели, как он умирает, и ничего не делали. К счастью, у меня с собой была моя сумка с медикаментами. Мы остановили кровотечение и зашили ему рану на ноге. Вот тогда я и узнал, что там в радиусе нескольких сот миль нет ни одной больницы, а единственным человеком, кто мог бы помочь, был знахарь, живущий на каком-то холме.
 Керри была поражена.
 — Но я где-то читала, что в Мексике существует система социальной медицины.
 — Существует. И нормально работает в больших городах. Но до этих деревень ни по одной дороге не доедешь, а такого понятия, как «летающая скорая помощь», в Мексике нет. Кроме того, базовая плата за социальную медицину в Мексике — шестьдесят долларов в год, а подавляющее большинство мексиканцев зарабатывают не больше двухсот долларов в год. Сама понимаешь, что медицинская помощь им недоступна. Им приходится обращаться к знахарям… или к Богу.
 — Это невероятно. — Керри покачала головой.
 Бретт продолжал рассказывать. До того как они с Доном покинули Санта-Маргариту, они приняли роды у двух женщин, вправили вывихнутое колено, остановили распространение инфекции от загноившейся раны на ноге и оставили таблеток матери ребенка, который подхватил воспаление легких.
 — Когда мы уже собирались улетать, к нам пришел деревенский священник. Он благословил нас и наш самолет. Люди пытались расплатиться с нами омарами и другими дарами моря. Когда я услышал, как мать ребенка с пневмонией сказала: «Господь наконец повернул к нам свой лик»… в общем, я понял, что попался на крючок. Я должен был вернуться, должен был чем-то помочь. Вот так все и началось, Керри. Мы с Доном выпрашивали, брали в аренду и покупали оборудование. Мы рассказывали другим людям об этой беде, пытались заинтересовать их, получить какое-нибудь содействие — как-то с нами работали даже посол с женой. Раз в две недели мы летали в Санта-Маргариту и занимались всем: от несложных операций до помощи в постройке глинобитной школы. Все это бесплатно. Даже медицинская помощь пациентам, которых мы привозим в Хартфорд. Единственное вознаграждение — и его получает каждый, кто занят в этом проекте, — это благодарность людей и удовлетворение тем, что ты делаешь.
 — Бретт, как это замечательно, когда ты так нужен, — сказала Керри, когда он закончил.
 — Кстати… о тех, кто нужен. — Он потянулся через стол и накрыл ее руки своими, и снова будто электрический разряд пробежал по ее телу. — «Проекту Эль Медико» нужна медсестра. Лучше всего — хирургическая медсестра, владеющая навыками ухода за пациентами во время перелета. Как насчет того, чтобы пожертвовать выходными для благой цели?
 Керри накрыла паника. Шум в ее ушах был ревом самолетных двигателей. Они были на последнем издыхании… замолчали… На один страшный момент ресторан Люпиты превратился в салон «летающей скорой помощи». Джонни касался ее, не Бретт.
 — Нет! — Она вырвала руки и закрыла ими лицо в попытке отогнать видение.
 Через ужас прорвался голос Бретта. Спокойный, деловитый.
 — Все прошло, Керри. Отпусти свой кошмар. — Он отнял ее руки от лица. — Посмотри на меня, девочка. Я Бретт Тейлор, мы вместе ужинаем. Все остальное в данный момент — нереально. Или не важно. А теперь ешь свою энчиладу, пока она не остыла.
 Не осознавая, что делает, она послушалась, и прошлое постепенно ушло. Бретт налил ей стакан сладкого темного вина, которое жгло горло. Он больше не возвращался к пугающей ее теме. У нее было ощущение, что он никогда этого и не говорил.
 — Не знаю, как у тебя, а у меня точно будет приступ несварения, если я съем еще хоть немного этого чили реленто. — Он с ворчанием отставил тарелку в сторону.
 — Да, Бретт, я тоже не могу съесть больше ни кусочка, — призналась Керри.
 — Пришло время физических упражнений, — сказал он. — Пошли потанцуем.
 И прежде чем она смогла возразить, он взял ее за руку и повел к небольшой площадке для танцев. Три гитариста начали исполнять быструю, ритмичную композицию под названием «Мексиканский танец шапок», и Бретт кружил и кружил Керри по площадке.
 — Как тебе Люпита? — спросил он, когда они вернулись обратно за стол.
 — Она замечательная. — Керри совсем запыхалась. — Такая теплая и живая. Я никогда еще не встречала таких людей. И не была в таких ресторанах. Бретт, спасибо тебе, что чуть не силой притащил меня сюда.
 Ты первая девушка, которую я привел к Люпите, — ответил он. — И если тебе интересно — это комплимент. Люпита для меня стала чем-то вроде приемной матери.
 — А она жива? Я имею в виду, твоя настоящая мать. — Керри пыталась составить образ Бретта Тейлора, но продолжала находить кусочки, которые никуда не подходили.
 — Да, жива. Где она сейчас, я не знаю. Да и не хочу знать. Когда я в последний раз о ней слышал, она была в Париже с пятым по счету мужем.
 — А. — Керри поняла, что зря спросила.
 — Не расстраивайся так. Я и мои родители стали друг для друга вежливыми незнакомцами, еще когда я ходил в школу. У них свой мир, у меня, слава богу, свой.
 В его голосе было нечто, с чем Керри была слишком хорошо знакома. Одиночество. Затем это настроение ушло — так же быстро, как пришло. Знакомый Бретт Тейлор был снова тут как тут — остроумный, подпускающий шпильки, флиртующий напропалую. Он так станцевал ча-ча-ча, что привел в восторг Люпиту и музыкантов и совсем застыдил Керри.
 — Ладно, Бретт, я сдаюсь!
 В его глазах искрилось веселье.
 — Ничего страшного, сеньорита. Все, что вам нужно, — это практиковаться каждый вечер в течение шести месяцев. Буду рад предложить вам свои услуги в качестве инструктора. Мы будем объедаться тако и пить пепто-бисмо и умрем вместе, не дожив до тридцати. Разве это не романтично?
 — Бретт, ты сумасшедший.
 Внутри нее бурлил смех, который наконец прорвался наружу серебряным ручейком. Ей самой было странно слышать его. «Сколько времени прошло с тех пор, как я последний раз смеялась?»
 — Пойдем попрощаемся с Люпитой. У меня в восемь утра операция, да и твоей красоте надо выспаться. Не хочу, чтобы Гарт меня живьем съел, когда заметит круги вокруг твоих прекрасных глаз.
 — А я не хочу, чтобы Ева Конли использовала меня в качестве бревна для заточки когтей, — не растерялась Керри.
 Он прикусил язык.
 — Поделом мне. Ничья. Победила дружба? Улыбка Керри вышла немного натянутой. И почему она всегда так спешит дать Бретту отпор?
 — Победила дружба.
 После горячих объятий с Люпитой и обещаний вернуться как можно скорее они покинули ресторан. Люпита дала Керри коробку печений, посыпанных сахаром.
 — Мексиканские свадебные пирожные, — прошептала она достаточно громко для того, чтобы это услышал Бретт. — Пусть доктор призадумается, ладно?
 И прежде чем смущенная Керри смогла придумать хоть что-нибудь в ответ, Бретт промурлыкал:
 — Доктор уже призадумался! — и нахально подмигнул Керри.
 Когда они были в машине, Керри серьезно спросила:
 — Кто же ты на самом деле, Бретт? Плейбой или святой?
 Он вскинул брови:
 — Всего понемногу, полагаю. А что, Керри? Тебе бы я нравился больше, если бы был богом в белом халате? Беспорочным, безупречным?
 Смущение залило румянцем ее щеки. С Бреттом Тейлором нужно было всегда быть начеку. Он всегда переводил разговор с общих предметов на личности. Прощупывал, что у нее на сердце. Задавал вопросы и анализировал ответы.
 Он первым нарушил неуютную тишину:
 — Прости. Нам, похоже, никогда не научиться не воевать друг с другом. Для этого должна быть какая-то объективная причина. Не желаете рискнуть и попробовать догадаться, что это за причина, маленькая мисс Кинкайд?
 Она отрицательно покачала головой, сама не зная, как была в этот момент хороша — темное облако волос вокруг прекрасного лица.
 — Не имею понятия, доктор Тейлор. Возможно, конфликт индивидуальностей.
 — Или конфликт эмоций. — Его голос едва приподнялся над шепотом, но вибрировал от избытка смысла, рвущегося в слова.
 Керри почувствовала, как часто стало биться ее сердце.
 — Пожалуйста, Бретт! Не надо больше никаких анализов. Не делай так, чтобы мне было трудно с тобой общаться.
 Он с силой надавил ногой на педаль газа, и машина рванулась вперед. Всю дорогу до дома они ехали молча, и тишину в салоне нарушало только радио.
 Когда они остановились перед домом Керри, она заговорила первая:
 — Сегодня был хороший вечер, Бретт. Несмотря на наши… разногласия. Спасибо, что взял меня к Люпите.
 Его лицо просветлело.
 — Мне тоже понравилось, Керри. Ты отличная девушка. Палец в рот не клади, но с тобой хорошо. Поедем как-нибудь еще в «Люпитас»?
 — Мне бы очень хотелось, — ответила она И тут же пожалела об этом. Будь у нее в голове хоть крупица здравого смысла, она бы ответила «нет». И раз и навсегда оборвала бы эту непонятную нить, связывающую их. Поставила бы точку в этих отношениях, которые так ее беспокоили.
 Бретт взял ее за руки и крепко сжал их.
 — Я хочу поцеловать тебя, прежде чем мы расстанемся. Ты же знаешь об этом, разве нет?
 Мог он слышать, как бьется ее испуганное сердце?
 — Бретт, ты же обещал хорошо себя вести…
 Он поднес ее руку к губам, чувствуя, как она дрожит.
 — Да, обещал. Бойскауты никогда не нарушают данного раз слова. Сегодня вечером ты останешься нецелованной.
 Опасность миновала. Керри с трудом выдохнула и умудрилась натянуть улыбку:
 — Спокойной ночи, Бретт.
 — Спокойной ночи, принцесса. Спи сладко в своей башне из слоновой кости. — В его голосе была легкая, едва ощутимая насмешка.
 Керри немного постояла одна в темноте и покое гостиной, пытаясь успокоиться перед тем, как увидит проницательные глаза Джины и услышит неизбежные вопросы. Как не похож был этот вечер на тот, когда ее привез домой Гарт. В тот вечер не было никакого волнения, никакой дрожи, граничащей с паникой. Лишь неколебимая уверенность в том, что рядом с Гартом ей просто не может быть страшно. Даже поцелуй не нес в себе никакой угрозы. Нежный, мягкий, он обещал отношения, при которых от нее ничего не потребуется.
 «А каким был бы поцелуй Бретта?» — пришла непрошеная мысль. Нежным? Нет. Бретт был не из тех, кто мягко относится к женщинам. Это был бы поцелуй мужчины, полный жажды и желания.
 «Я не буду больше о нем думать», — сказала она себе в испуге.




 Глава 7


 Это обещание на деле оказалось невозможно выполнить. Как не думать о мужчине, постоянно с ним сталкиваясь? Сначала в лифте. Бретт уже был внутри, когда в него вошла Керри. Его «Доброе утро, принцесса» расстроило ее больше, чем она отваживалась признать.
 В 10.40 у нее была операция с доктором Гейвнау, на которой присутствовал и Бретт в качестве ассистирующего хирурга. Она вкладывала инструменты в его протянутую руку… и вспоминала, как в этой руке была ее ладонь.
 Во время ленча покоя тоже не было. Бретт появился в кафе через несколько секунд после того, как они с Джиной сели за столик.
 — Наверное, это судьба, — сказал он ей и подмигнул. — Раз уж мы не в силах с ней бороться, может, навестим Хуанито после ленча?
 Почему бы и нет? — рассудила Керри. Бретт наверняка попытается назначить ей свидание, и она сможет избавиться от него раз и навсегда. И все закончится. Она выбросит Бретта Тейлора из головы и сосредоточится на Гарте.
 — Ты уже третью ложку сахара в кофе кладешь, — прошептала Джина. — О чем-то задумалась, подруга? Может быть, об одном высоком темноволосом красавце докторе?
 — Я… я думала о Гарте, — с трудом, но нашлась Керри. Это была по крайней мере полуправда.
 Джина перевела тему разговора на Тревора Маккензи. Она поведала по секрету, что он держал ее за руку, пока она его брила, и назвал ее «прекраснейшим ангелом милосердия».
 — А как он выглядит? — спросила Керри, откусывая кусочек от своего сандвича с копченой говядиной.
 — Лет на сорок, представительный. Красивые зеленые глаза.
 — Под цвет денег, — подхватил Майк Девени, он появился со спины Джины.
 В его голосе была неприкрытая горечь. Джина резко повернулась, ее щеки залила краска злости.
 — Было бы здорово, если бы ты бросил свою привычку следить за мной!
 Он сел на свободный стул рядом с ней.
 — Я вовсе не следил. Я просто надеялся, что ты принесла с собой остатки торта, который мы не доели прошлым вечером.
 Джина потянулась за сумкой, в которой носила завтрак:
 — Ты знал, что я возьму. Я слишком человечна, чтобы позволить тебе умереть от голода.
 Майк набросился на шоколадный торт со скоростью человека, который всегда ест на бегу и поэтому никогда не наедается.
 — А если я умру оттого, что у меня разбилось сердце, — это нормально? Почему ты не выйдешь за меня замуж и не избавишь от этой ужасной участи?
 — Да, конечно! И мы будем сыты любовью и шоколадным тортом!
 Смех Джины был больше похож на всхлип.
 — Вы двое ссоритесь так, будто уже давным-давно женаты, — сказала Керри и тут же пожалела о сказанном.
 В голосе Джины появилась жесткость, когда она сказала:
 — Раз уж мы заговорили о таких неприятных вещах: сегодня я разговаривала с Нелл Ричарде. Она увольняется из-за беременности. Бедная Нелл, она просто с ума сходит от беспокойства по поводу того, что завтра ей нечего будет есть. — Она повернулась к Керри и объяснила: — Нелл — медсестра. Недавно вышла замуж за интерна. Они рассчитывали, что смогут нормально жить на две зарплаты. Но мать-природа взяла их за глотку.
 — И меня, — пробормотал Майк. — Каждый раз, когда я думаю, что наконец появилась надежда, обязательно вылезает что-нибудь вроде денег Маккензи или беременности Нелл. Когда-нибудь я совсем перестану надеяться и предлагать свою руку и сердце.
 Майк и Джина продолжали наполовину шутить, наполовину спорить — такой стиль разговора раздражал Керри больше всего. То, что Майк был несчастен, было так очевидно, что отдавалось болью в сердце. Джина тоже была несчастна. Керри была в этом уверена. Как и в том, что Джина любила смешного тощего интерна.
 Керри закончила ленч в рекордно короткий срок — она хотела оставить Майка и Джину наедине в надежде, что они смогут хотя бы на время уладить свои разногласия.
 — Встретимся в педиатрии! — крикнул ей Бретт. — Палата триста четыре.
 Она, не останавливаясь, кивнула. В дверях она наткнулась на Еву Конли, которая входила внутрь еще с одной медсестрой.
 — Мои поздравления, Керри. — Голос Евы истекал притворной сладостью. — Прошлым вечером я видела, как ты садилась в машину Бретта. Еще я слышала, у тебя было свидание и с доктором Гамильтоном.. — В ее глазах светилась самая настоящая злоба. — Скажи мне, дорогая, что у тебя за тайный шарм? Или это тайный грех?
 Керри некоторое время стояла молча, пока до нее полностью не дошли слова Евы. Она ответила — громко, так, что услышали все находящиеся в кафе:
 — Боюсь, сегодня ты останешься голодной. В меню нет кошачьего корма.
 Полный ярости выдох девушки был отчетливо слышен Керри, которая к тому времени отошла уже довольно далеко.
 Керри не могла прийти в себя до самого отделения педиатрии. Ева Конли была не просто кошкой. Вторая встреча с ней не оставила насчет этого никаких сомнений. Она была полна решимости получить то, что хотела, . — а хотела она Бретта Тейлора.
 На мгновение Керри остановилась в дверном проеме комнаты для игр. Стены в нем были весело расписаны диснеевскими персонажами, с потолка свисали фигурки зверей. Одну стену занимала классная доска. В комнате были кукольный дом, игрушечные лошадки, маленькие столики и стулья, всевозможные игрушки. Со всем этим богатством играли не меньше дюжины детишек в больничной одежде. За детьми следили «розовые леди» — девушки-волонтеры. Если бы не повязки на некоторых детях и бледность лиц, было бы трудно поверить, что эти счастливые малыши — пациенты.
 — Это мое любимое место в Хартфорде. — За ней в комнату для игр зашел Бретт. — Если нам повезет, скоро здесь будет играть Хуанито. — Он сменил тон: — Я заметил, что вы с Евой недолюбливаете друг друга. Керри, прости, если она расстроила тебя.
 — Ничего страшного не случилось, — поспешила она ответить. — Но скажи, пожалуйста, Бретт: из-за меня у тебя с Евой неприятности?
 Его глаза потемнели.
 — Я же говорил тебе, Керри, — я ничья собственность. Ева и я встречались. Некоторое время наш союз был довольно крепок, но… разве мужчина не может передумать? Или это прерогатива исключительно женщин?
 Керри не ответила. Что бы ни происходило между этими двумя, это не ее дело. Но если Джина была права и Бретт склонен к отношениям без обязательств, то Ева просто стала требовать от него слишком многого.
 Бретт нарушил неловкое молчание:
 — Пойдем проведаем Хуанито?
 На пути к палате номер 304 Керри неожиданно поняла, что Бретт не сказал ничего такого, что послужило бы поводом для того, чтобы прекратить общаться с ним. Она не знала, радоваться этому или огорчаться.
 Хуанито Санчес неподвижно лежал в своей кроватке, его тонкие руки были зафиксированы, чтобы он не смог сорвать повязки. Из подвешенных на стойках капельниц к венам тянулись трубки. Бретт объяснил, зачем нужен был пластиковый тент, натянутый над кроваткой:
 — Чтобы предотвратить раздражение груди, над ним периодически распыляется специальная жидкость.
 Он наклонился над кроваткой и спросил:
 — Como esta, Juanito?
 Темные крылья ресниц взмахнули вверх, в огромных черных глазах мальчика вспыхнул огонек. На бледном лице зажглась слабая улыбка. Керри почувствовала неуместное желание покачать ребенка на руках.
 — Симпатичный малыш, верно? — спросил Бретт.
 — Восхитительный. А ты на самом деле любишь детей, да? — в свою очередь спросила она.
 — С ними я теряю врачебную объективность. Меня на части рвет, когда малышу уже ничем нельзя помочь.
 Керри была удивлена этому признанию. Сентиментальность, казалось, не очень шла блестящему доктору Тейлору. И снова она задала себе вопрос, кто он на самом деле.
 И как раз этот момент Бретт выбрал для того, чтобы спросить:
 — Хочешь, пойдем куда-нибудь в субботу вечером? По дороге заедем к Люпите, поздороваемся. Она о тебе спрашивала.
 Он застал ее врасплох. Она не смогла вспомнить слов, которые планировала ему сказать.
 — Я… у меня в субботу свидание. С Гартом.
 Он не растерялся:
 — Может, в следующую субботу? Ты была в нашем зоопарке? — И когда она покачала головой, он добавил: — Тогда это просто мой долг — сводить тебя туда. Любая мало-мальски приличная» медсестра просто обязана побывать в знаменитом зоопарке Сан-Диего.
 Керри засмеялась, а затем, к собственному удивлению, согласилась. Позже она пыталась найти объяснение этому своему решению. Прогулка по зоопарку? Что тут такого? Уж точно ничего романтического.
 Остаток недели стремительно пролетел в своей обычной череде операций. Керри целыми днями работала с Гартом и не переставала удивляться его хирургическому искусству. За его хладнокровными и точными действиями приятно было наблюдать. Она не могла себе даже представить, что Гарт может потерять контроль над ситуацией. Даже в те редкие и краткие моменты, когда они были наедине, в нем ощущались спокойствие и сдержанность, в которых хотелось найти убежище.
 Совсем иначе было с Бреттом. Он не говорил ей ничего, что могло бы дать ей повод отменить свидание с ним, но в его глазах не угасал вызов. Керри кожей чувствовала их взаимное притяжение. Временами, в моменты честности с самой собой, она задумывалась, не будет ли более правдивым называть это «влечением».
 Она ждала субботы, как манны небесной. Ей нужно было плечо Гарта, чтобы опереться на него, нужна была его нежность, чтобы успокоить глупое сердце, которое начинало бешено биться всегда, когда Бретт был рядом, когда их глаза встречались. Она не уставала напоминать себе, как ей повезло, что респектабельный доктор Гамильтон заинтересовался ей. Любая девушка в здравом уме была бы на седьмом небе от счастья, если бы он назначил ей свидание.
 Гарт повез ее ужинать в дорогой шикарный «Золотой петух». После ужина они посмотрели отличную пьесу, а затем поехали в Пойнт-Лома выпить по чашечке «эспрессо». Керри подумала, как не похоже было их с Гартом свидание на свидание с Бреттом, когда он возил ее в «Люпитас». У Гарта все получалось так легко и правильно. Керри не могла представить себе, что он стал бы знакомить ее с котом или танцевать под дикий ритм «Мексиканского танца шапок». Затем, злясь на себя за то, что вообще допустила мысль о дерзком Бретте Тейлоре, она придвинулась ближе к Гарту.
 Он сбросил скорость и легко приобнял ее за плечи:
 — Я надеюсь, ты обо мне так глубоко задумалась, Керри.
 Она улыбнулась, глядя снизу вверх на его точеный профиль:
 — Да, о ком же еще?
 Его объятия стали более уверенными — в его прикосновениях чувствовалось желание обладать.
 — Я надеялся, что ты ответишь именно так. Понимаешь, в последнее время я мало о чем думаю, кроме тебя. В операционной, когда ты так близко, что я могу дотронуться до тебя, вытянув руку… лежа без сна ночью и рисуя перед собой твое прекрасное лицо… — На мгновение он остановился, затем продолжил: — Керри, милая, тебя ведь не беспокоит то, что я стал эмоционально зависим от своей любимой медсестры?
 Керри глубоко, взволнованно вздохнула. То, что она сейчас скажет, будет определять их с Гартом будущие отношения. Оставить все как есть? Намекнуть ему, что она не хочет сближения? Или позволить ему и себе надеяться на то, что в будущем между ними возможна любовь?
 — Керри?
 Голос Гарта немного успокоил ее смятенные мысли. Нельзя же вечно плакать, твердо сказала она самой себе и устроилась поудобнее на его плече.
 — Нет, Гарт, это меня не беспокоит. Ты… мне очень нравишься.
 Он остановил машину и прижал Керри к себе:
 — Маленькая моя девочка…
 Их губы слились в глубоком долгом поцелуе. Когда он, наконец, отпустил ее, она услышала его шепот:
 — Помнишь, на прошлой неделе я сказал, что в тебя очень легко влюбиться?. Это оказалось намного легче, чем я думал.
 Он снова поцеловал ее. Она чувствовала, как билось его сердце, как он старался крепче прижать ее к себе. Почему же ее сердце билось ровно, как всегда? Почему оно не отвечало пылкостью, как когда-то с Джонни? Дикая сладость его любви переполняла ее желанием и радостью. «Я рада, что с Гартом все не так», — упрямо подумала она. Та любовь, то волшебство пусть принадлежит только Джонни. Оно умерло с его смертью. «И я никогда, никогда не хочу почувствовать вновь этой боли».
 Когда Керри вернулась, Джина была в гостиной — смотрела телевизор.
 — Я люблю смотреть поздние шоу, когда расстроена, — объяснила она и протянула Керри полупустую банку попкорна.
 Керри не могла не заметить красноту и припухлость вокруг глаз Джины.
 — Я могу спросить, что случилось, или ты хочешь оставить это в секрете?
 Полногубый, чувственный рот Джины задрожал.
 — В Хартфорде не бывает секретов. Завтра утром абсолютно все в больнице будут знать, что мы с Майком расстались. Или, что более верно, я его бросила.
 — Был скандал? — спросила Керри.
 Джине явно хотелось поговорить о своих неприятностях.
 В искристых глазах снова появились слезы.
 — Ужасный! — Джина колотила кулачком по подушке в бессильной злости. — И это я его начала. Керри, мне пришлось! Еще минута в его объятиях, и я сказала бы, что люблю его.
 Признание Джины удивило Керри. Она почему-то думала, что Джина научилась защищаться от любви Майка. Что она достаточно тверда для того, чтобы руководствоваться разумом, а не сердцем, знает, что ей нужно от жизни, и готова пожертвовать многим, чтобы добиться этого.
 Джина сердито смахнула слезы с глаз.
 — Я уже и не помню, когда в последний раз плакала. Не знаю, что на меня нашло.
 — Любовь может вытворять с сердцем странные штуки, — тихо сказала Керри.
 — Любовь — это состояние ума. — Джина вскочила, просыпав попкорн на пол. — Нужно просто иметь немного мозгов в голове, чтобы влюбиться в подходящего парня. — Она с обвиняющим видом направилась к Керри. — Взять тебя, например. Разве ты не заставляешь себя влюбиться в Гарта? Отвечай! Чувства или рассудок заставляют тебя ходить к нему на свидания?
 Керри стояла молча, так как не в силах была ответить на безжалостный вопрос Джины — вопрос, на который у нее не было ответа ни для Джины, ни для самой себя.
 Голос Джины смягчился.
 — Вот видишь, Керри, мы обе — одного поля ягоды. Обе мы боимся того, что хочет наше сердце. Различие только в причине. Я боюсь бедности, ты — чувств.
 — Неправда… — попыталась возразить Керри. Джина выключила телевизор. Ее настроение поменялось с такой же быстротой, с какой погас экран.
 — Я не собираюсь ничего решать сейчас. Утро вечера мудренее. Давай спать?
 Керри согласилась. «Другая сторона» Джины Рос-си промелькнула и исчезла так быстро, что можно было подумать, что Керри все померещилось.




 Глава 8


 Беспроволочный телеграф больницы передал не только новости о разрыве между Джиной и Майком. Кто-то подслушал словесную перепалку доктора Гамильтона и доктора Тейлора, произошедшую в одной из операционных после завершения операции, в которой они оба принимали участие. Один из интернов, Тим О'Лири, клялся, что Гамильтон велел — действительно велел — Бретту Тейлору оставить Керри Кинкайд в покое.
 А разозленный доктор Тейлор ответил, что не собирается оставлять Керри Кинкайд в покое до тех пор, пока она сама не даст ему ясно понять, что хочет этого. И что звание старшего резидента не дает Гамильтону никакого права вмешиваться в его, Бретта Тейлора, личную жизнь.
 Керри была ужасно расстроена перешептыванием за спиной и любопытными взглядами. Гарт не отпираясь подтвердил факт их ссоры с Бреттом, оправдываясь тем, что просто не хотел, чтобы ее чем-нибудь обидел беспринципный плейбой.
 — Для Бретта ты славная добыча, Керри. Для меня… — Он обнял ее, пользуясь уединением комнаты, где хранилось чистое больничное белье. — Для меня ты слишком дорога, чтобы я мог позволить кому-нибудь обижать тебя.
 — Гарт, я давно не ребенок… — Она начинала злиться.
 Он аккуратно убрал прядь волос, упавшую на ее лоб.
 — Нет, ребенок. Милая, беззащитная маленькая девочка, которую я хочу защищать и любить.
 Его руки снова обвили ее, настойчивые, нежные.
 — Ой, извините!
 Голос из полуоткрытой двери заставил их виновато отпрянуть друг от друга. В дверях, со стопкой свежевыстиранных простыней, стояла Ева Конли. Ее бесовские глаза горели торжеством.
 — Мисс Конли, вы же не станете упоминать об этом… инциденте, — холодно сказал Гарт.
 — Я об этом и не мечтала, доктор, — пробормотала она, кладя простыни на полку.
 — Через пять минут об этом будет знать вся больница, — расстроенно протянула Керри, дождавшись, пока Ева уйдет.
 — Не расстраивайся так, милая, — успокой Гарт. — Ей мало кто поверит. Все знают, что Ева — та еще сплетница. — Он снова обнял ее и сказал намеренно будничным голосом: — Конечно, я мог бы узаконить наши отношения и тем самым пресечь любые слухи о твоем поведении.
 Это был вопрос, и Керри не была готова ответить на него. Но все же попыталась представить себя замужем за известным, преуспевающим врачом. У них будут общие интересы, они вместе будут строить собственное будущее. Сказка была рядом и ждала только магии любви, чтобы воплотиться.
 — Мне… нужно идти, — сказала Керри Кинкайд и предусмотрительно не сказала, что ей нужно в педиатрическое отделение — навестить маленького пациента Бретта, Хуанито Санчеса.
 Бретт как раз выходил из педиатрии, когда туда вошла Керри.
 — Не ожидал тебя увидеть, Керри, — сказал он, предусмотрительно понизив голос, чтобы дежурный по отделению не мог ничего расслышать. — Я думал, что у тебя специальное задание в бельевой комнате.
 — Ах!
 Возглас Керри был бесконтрольным выбросом ярости. Она была права. Ева Конли не теряла времени даром. Что Бретт о ней подумает? Ей хотелось провалиться сквозь землю.
 — Не смущайся так. Ты не первая медсестра, которую застали в священных уголках Хартфорда. — Он подмигнул и доверительно добавил: — В следующий раз попробуй комнату для экзаменов, там гораздо уютнее.
 Керри зашатало в беззвучной ярости, а он прошел мимо. Больше всего на свете Керри хотелось вернуть его и спросить, уж не в экзаменационной ли комнате он уединялся со своими больничными пассиями. И если бы дежурный не смотрел на нее орлиным взглядом, она дала бы выход своей ярости.
 «Я подожду до субботы», — мрачно подумала она. Принцесса в башне из слоновой кости. Ладно! Она будет так холодна и неприступна, что он больше никогда не попросит ее о свидании. «И это мне подходит как нельзя лучше». Чем меньше она будет видеть этого самодовольного, самоуверенного, нахального, невозможного доктора Тейлора, тем лучше.
 Все пошло совсем не так, как Керри планировала. Ехидные, остроумные замечания, которые она коллекционировала, ожидая субботы, куда-то исчезли. Куда? Позже она попыталась объяснить это Джине. Бретт Тейлор играл не по правилам. Он владел какой-то коварной тактикой, разрушающей ее защиту. Он не был похож ни на одного мужчину, с которым она раньше имела дело.
 Все началось с того, что он предупредил:
 — В зоопарк мы пойдем не одни. Я возьму еще кое-кого: сирота семи лет от роду, зовут Кончита. У нее вывих левого локтевого сустава, который будем оперировать на следующей неделе. Бедная девочка, она напугана и очень одинока. Я подумал, ей поможет поход в зоопарк. Надеюсь, ты не возражаешь? — И когда какая-то часть ее враждебности исчезла, добавил, подмигнув: — Кончита не понимает по-английски, так что ты сможешь шептать мне на ухо всякую милую чепуху.
 Ничего не попишешь, день получился отличным. Кончита была похожа на ангела Боттичелли, выполненного в коричневом цвете. Она с широко открытыми глазами и открытым ртом глядела на чудеса зоопарка, и это оказалось заразительно. Керри с удивлением обнаружила, что тоже смеется над ужимками обезьян, восхищается мощью и грацией больших кошек, умиляется неуклюжести медведей-коала.
 Когда они стояли и смотрели на фламинго, чинно бродящих по пруду, к Бретту обратилась пожилая женщина:
 — У вас такая милая девочка, я просто не могла этого не отметить. И ваша жена — она так молодо выглядит. Тоже очень милая.
 Голос Бретта был предельно серьезен.
 — Спасибо, мэм. Я женился на ней, когда ей было двенадцать. Мы с холмов, мэм.
 — Что? А… я понимаю.
 Женщина в смятении поспешила прочь. Бретту пришлось опереться на ограду, чтобы не упасть в припадке беззвучного смеха.
 — Бретт, как ты мог? — ахнула Керри. — Ты хоть когда-нибудь бываешь серьезным?
 Она, сама того не сознавая, не стала его стыдить.
 — Только тогда, когда это действительно нужно. А это часто случается — такая работа. Не тревожься, принцесса. Наслаждайся. Я стар и безопасен. Просто клоун.
 Керри в отчаянии махнула рукой:
 — Сдаюсь. Ты невозможен.
 Он приподнял ей подбородок, так что ей пришлось взглянуть в его смеющиеся серые глаза, пришлось заметить, как вьются его черные волосы и что у него упрямая ямочка на подбородке. Она не могла оторваться от его улыбки, чувствуя, что вся дрожит.
 — Но красавчик, разве не так? — сказал он.
 Она не удержалась от смеха, и Кончита подхватила его своим чистым, высоким голосом. И солнце стало ярче, небо голубее, а мир преобразился в волшебную сказку. Никакого прошлого, полного мучительных воспоминаний, никакого будущего с его неизбежным выбором — осталось только волшебное «сейчас», разделенное с сумасшедшим, удивительным мужчиной и милой маленькой девочкой.
 По дороге обратно в «Люпитас» Кончита уснула, прижимая к себе здоровой рукой плюшевого коалу, купленного ей Бреттом, и положив блестящую черноволосую голову Керри на колени. Так, наверное, чувствуешь себя, когда у тебя есть собственный ребенок, подумала Керри. Удовлетворение. Наполненность. Вот каково давать успокоение, а не только искать его.
 Когда так и не проснувшаяся Кончита была сдана в надежные руки Люпиты, Бретт предложил прокатиться по побережью до бухты Мишон-Бэй.
 — Это немного романтичней, чем бельевой шкаф, — добавил он.
 Чувство удовлетворения, расслабленности исчезло мгновенно, уступив место неуверенности, граничащей с паникой. Прекрасно осознавая, что выглядит испуганной школьницей, и не находя причины для своего страха, Керри сказала:
 — Нет, Бретт! Уже поздно. Я… я устала.
 Серые глаза стали свинцовыми, как море перед штормом.
 — Сегодня я не обещал хорошо себя вести. И я думаю, что на самом деле ты не хочешь, чтобы я хорошо себя вел. Там, глубоко внутри, где ты похоронила настоящую, теплую Керри Кинкайд.
 — Бретт…
 — Посмотри на меня, Керри! — Его голос стал жесток.
 Он взял ее за плечи, и его хватка была болезненной.
 Не в силах сопротивляться, Керри повиновалась. Она взглянула ему в лицо, а оно все приближалось и приближалось.
 — Нет! — Это был не возглас, это был всхлип.
 — Да, милая. — Его губы слились с ее, заглушив все ее остальные «нет».
 Слепо, беззвучно она боролась с напором его страсти. Зло, безрезультатно колотила кулачками его плечи. И неожиданно Керри осознала, с чем в действительности она борется, и похолодела от страха и неприятия. Это было ответное желание ее сердца. Предательство собственных губ, против воли размягчающихся под его поцелуем.
 Бретт наконец отпустил ее. Его голос был неровен, когда он сказал:
 — Милая, я знал, что нас влечет друг к другу, но понятия не имел, что так сильно. Ох, Керри, малышка…
 Он снова потянулся к ней.
 К Керри вернулось ощущение реальности, принеся с собой воспоминания о другом мужчине, другом времени. Где-то в мозгу эхом отдавались слова. Влюбленная девушка говорила: «Иногда я боюсь, что проснусь — и окажется, что Джонни исчез».
 Это был ее голос, она разговаривала с Линдой. Говорила о воображаемом страхе, который давно стал ужасной реальностью.
 — Никогда… не прикасайся больше ко мне, — выдохнула Керри. — У меня уже была такая любовь. Я потеряла ее. Я больше не хочу ее. Ты понял меня?
 Ярость Бретта была ничуть не слабее ее.
 — Вполне понял. Теперь я знаю, зачем ты добровольно заключила себя в башню слоновой кости. Ты боишься еще раз почувствовать любовь. Настоящую, от которой земля шатается, в которой слились желание, нежность и бог знает что еще. Ты боишься снова почувствовать боль.
 Керри зажала уши дрожащими руками, пытаясь заглушить его слова. Они срывали покровы с ее самых сокровенных мыслей.
 — Перестань. Пожалуйста. Это мое личное дело. Оставь меня в покое, Бретт.
 Он остался глух к ее просьбе.
 — Жизнь полна опасностей. Керри, никому не гарантировано пожизненное счастье. Конечно, если ты боишься делиться чувствами с другими людьми, ты никогда ничего не потеряешь, но и не приобретешь тоже. Керри, разве ты этого хочешь? Чтобы жизнь была безопасной, стерильной… и пустой?
 — Не твое дело, чего я хочу. — Ее голос поднялся вверх и сорвался на всхлип. — Я скажу тебе, чего не хочу. Я не хочу… тебя с твоими остроумными замечаниями и плейбойскими замашками!
 Он вспыхнул. Его голос, напоенный гневом, был очень громким.
 — Ну хорошо, принцесса! Пусть будет по-твоему. Я не против того, чтобы долго ждать выигрыша, но только дурак продолжает играть, когда шансы равны нулю. У меня, может, есть недостатки — о некоторых из них я только что узнал, — но глупость никогда не была одним из них.
 Он завел мотор, и машина понеслась через город. Никто из них не нарушил тяжелого молчания. По тому, как он сжимал руль, Керри могла судить, что он в ярости. Что ж, по крайней мере, она наконец-то поставила на место самоуверенного, не знающего поражений доктора Тейлора. Она дала ему понять раз и навсегда, что не собирается из-за него переворачивать с ног на голову всю свою жизнь.
 Но почему тогда она чувствовала такую пустоту внутри? Почему ее сердце источало слезы, которым только гордость не позволяла катиться по щекам? «Признай это! — вопила совесть. — Признай, что Бретт был прав». Бретт прав. Она боится полюбить кого-нибудь так, как любила Джонни. И она — вот правда и просочилась сквозь стену, которую возвела та катастрофа, — она знала, что может полюбить Бретта с такой же силой.
 Керри даже не попрощалась. Она выпрыгнула из машины еще до того, как Бретт ее остановил. Не оборачиваясь, она быстро пошла к широкой фасадной лестнице, ведущей к дверям белого отштукатуренного здания. В ее голове мелькнула безумная мысль. В лунном свете оно было похоже на башню из слоновой кости.




 Глава 9


 Керри была рада, что Джина еще не вернулась со свидания с Джо Лабросом, новым лабораторным техником. Ей нужно было побыть одной. Не хотелось отвечать на вопросы, которые Джина наверняка бы задавала. Ей нужно было время, чтобы разбросанные кусочки чувств снова срослись в единое целое.
 Решив расслабиться, Керри приняла теплый душ, скользнула в нейлоновую ночную рубашку и отправилась спать. Она намеренно заставляла себя думать о высоком, видном враче с сединой в волосах и спокойными руками. Вспоминать нежность его объятий, его обещание защищать ее и любить. Гарт — не Бретт, он никогда не заставит ее делать то, что было выше ее сил. «Мне он нужен, — подумала она в одинокой тишине комнаты. — Мне нужно опереться на него и снова почувствовать покой».
 Керри уснула и наконец-то перестала ворочаться в постели. Она не слышала, как в спальню на цыпочках вошла Джина и, не зажигая света, разделась. Не слышала, как она поправила сбившуюся простыню и постояла немного, обеспокоенно вглядываясь в бледное, мокрое от слез лицо.
 А затем, как. обвал, на Керри обрушился сон. Ужасный кошмар — такие не мучили Керри с тех пор, как она выписалась из военного госпиталя. Ее подсознание стонало под яростью шторма. Она изо всей силы вцепилась в кровать. «Мы будем умирать». Страшные слова вырвались из глубин памяти и унеслись в тишину спальни.
 К стонущей, мятущейся девушке бросилась Джина, пораженная силой ужаса, охватившего Керри. Она еще не добралась до ее кровати, когда Керри вскинула руки, хватая пустоту, и закричала:
 — Джонни! — И еще: — Джонни!
 — Милая, проснись. Это всего лишь сон. — Джина включила свет и ринулась к подруге.
 Керри видела лицо Джонни — оно было все в крови. Она слышала его голос, пробивавшийся сквозь рев океана. И затем, как раз перед тем, как Джонни ушел в темную воду, она поняла, что его лицо — лицо Бретта. Что это имя она выкрикивала снова и снова.
 — Керри… Керри! Это я, Джина. Проснись! — Джина лихорадочно трясла Керри за плечи.
 Она открыла глаза и попыталась сесть. Призраки прошлого исчезли вместе с ветром и волнами. Она упала обратно на подушку, дрожь не проходила.
 — Прости, что разбудила тебя.
 Джина все боялась отпустить ее ледяную руку.
 — Ничего страшного. Теперь все нормально?
 Керри кивнула.
 — Тогда я пойду сделаю нам по чашке какао. Мы можем поговорить… если только ты не возражаешь, — предложила Джина.
 Керри закрыла глаза — она была совершенно измотана. В двух словах она рассказала Джине о повторяющемся сне — последствии катастрофы.
 — У меня его уже давно не было. Я думала, что все закончилось. — Она сказала это больше для себя, чем для Джины.
 — Что-то случилось сегодня на свидании с Бреттом. — Это был не вопрос. Джина догадалась.
 От ответа было не уйти.
 — Он потревожил некоторые старые воспоминания, — признала Керри. — И его поцелуй… он был так похож на поцелуй Джонни. На минуту я почувствовала… Ох, Джина, я не знаю, как это объяснить.
 Больше вопросов Джина не задавала. Жизнь научила ее, что иногда разговор может быть слишком болезненным. Она пошла в кухню и достала из холодильника молоко.
 В понедельник Керри не видела Бретта, во вторник — тоже. У нее были операции с Гартом, доктором Роллинзом, доктором Гейвнау. Неужели Бретт устроил так, чтобы они не работали вместе? Но каким образом? Как бы то ни было, это к лучшему. Чем скорее она вырвет его из сердца, тем лучше.
 В среду утром Керри зашла в кафе выпить кофе. Бретт оказался впереди нее в очереди. Керри пришлось принять ситуацию и вести себя как можно естественней.
 — Привет, Бретт. Я думала, что сегодня ты оперируешь Кончиту, — сказала Керри и сосредоточилась на выборе жареного пирожка.
 — Операцию отложили до следующей недели из-за осложнений, вызванных простудой, — объяснил он. — Кстати, я в воскресенье с ней виделся. Она спрашивала о тебе. Ты ей очень нравишься.
 — Она милая.
 Керри заплатила за кофе и жареный пирожок, отказавшись от предложения Бретта добавить их стоимость к его счету, и оглядела зал кафе в надежде найти столик только с одним незанятым стулом. Таких не было. Она быстро пошла в дальний конец зала — может, Бретт за ней не пойдет.
 Он пошел. Усаживаясь на стул, который явно не подходил к его размерам, Бретт заметил:
 — У меня такое чувство, что мне рады не больше, чем чуме, я только скажу несколько слов и откланяюсь. Мне жаль, что я расстроил тебя тем вечером, принцесса. Может быть, мне стоило использовать другой подход — медленный и ненавязчивый. Гарт, по-моему, делает успехи с его помощью. Но мне нужно было найти тебя настоящую, хотя бы на мгновение. Я должен был удостовериться, что ты все еще способна любить.
 Керри вцепилась в свою кофейную кружку и, глядя прямо ему в глаза, убеждала себя, что не чувствует ничего, кроме злости.
 — Держитесь подальше от моей жизни и моих мыслей, доктор Тейлор. Я не нуждаюсь в психоаналитике, тем более таком никудышном, как вы.
 Он встал.
 — А можешь ли ты на самом деле выбросить меня из своих мыслей, принцесса?
 Он повернулся и пошел к другому столику, за которым сидели доктор Келлер и доктор Гейвнау.
 «Посчитаю до десяти, — подумала Керри, все еще не отпуская кружку. — Из всех самодовольных…» Ее мысленная тирада вслед Бретту была прервана гнусавым голосом из интеркома:
 — Доктора Тейлора в отделение скорой помощи. Немедленно.
 Меньше чем через десять минут Керри услышала тот же гнусавый голос. Она как раз входила в лифт.
 — Мисс Кинкайд в операционную номер три. Немедленно. Повторяю: мисс Кинкайд в операционную номер три.
 «Экстренная операция. У Гарта на восемь было назначено удаление селезенки. Может, началось кровотечение? — Керри нажала кнопку пятого этажа. — Или это кто-то новый? Бретта вызвали в отделение скорой помощи… Нет, он не взял бы меня на операцию! После всего, что случилось. Операция требует огромного напряжения, и он не стал бы осложнять ее еще и личными разногласиями с членами команды. Бретт для этого слишком хороший врач. Он не станет рисковать жизнью пациента».
 Керри успокоилась.
 Через несколько мгновений ее спокойствие улетучилось без следа. Она бы ни с кем не спутала высокого, широкоплечего доктора, нагнувшегося над умывальником для обязательного предоперационного мытья рук.
 — Соберись, Керри, — сказал Бретт необычно ровным голосом. — Это Кончита… вернее, то, что от нее осталось. Она ужасно обгорела. Больше семидесяти процентов, и все — третьей степени.
 — Господи, нет! Как, Бретт?
 Он натянул с ее помощью латексные перчатки.
 — Мне сказали, что ее ночная рубашка загорелась от обогревателя. Черт, Керри, боюсь, мы не сможем ей помочь.
 Он резко повернулся и быстро прошел в операционную, но Керри успела заметить, как его лицо скривилось, будто от боли.
 Керри попыталась внутренне собраться, чтобы легче воспринять вид маленькой Кончиты. Но ни угрюмое предупреждение Бретта, ни тот опыт обращения с обожженными пациентами, который она получила во время стажировки, не подготовили ее к тому, что она увидела лежащим на операционном столе. Кончита была в сознании. Все ее тело, кроме лица, шеи и правого плеча, сочилось лимфой и кровью. Смуглое лицо девочки посинело и совершенно потеряло подвижность, стало похожим на посмертную маску. Жизнь почти покинула его. Только по карим глазам, затуманенным болью, можно было понять, что сердце Кончиты еще бьется, протестуя против того, что не могло вынести.
 Керри схватилась за столик с инструментами, чтобы не упасть, и проглотила готовый вырваться всхлип ужаса. Затем ее глаза, в которых был беззвучный вопрос, встретились с глазами Бретта. Как… с чего начать спасение ребенка, которому, казалось, уже нельзя было помочь ничем, кроме милосердного избавления от страданий?
 Бретт ответил вслух, обращаясь не только к ней, не только к остальным, собравшимся помочь, но в первую очередь к себе. Он старался укрепить собственную веру.
 — Я никогда не приму вердикта, что случай безнадежен. До тех пор пока не пойму, что мы сделали все возможное. С этой минуты каждый из вас должен вложить в свой труд не только умение. Вы должны отдать свои сердца этой девочке, почувствовать с ней личную эмоциональную связь.
 Бретт просил о том, что было недопустимо для каждого врача и каждой медсестры. Эмоциональная связь с пациентом никогда не приветствовалась. И все же Керри знала, что он был прав. Отданное сердце иногда не дает умирающему пациенту перейти границу между жизнью и смертью. Поэтому он вызвал ее ассистировать? Он решил, что ее сострадание окажется сильнее их личных разногласий? Бретт знал, что девочка была ей небезразлична, знал еще до того, как это понадобилось Кончите.
 Бретт начал впрыскивать плазму и антибиотики через вену на плече девочки, а Керри в это время разложила инструменты. По команде доктора Келлера, который успел вымыть руки и занять место ассистента, она распылила над жалким обнаженным тельцем дезинфицирующую жидкость из аэрозольного баллона.
 С губ Кончиты сорвался стон, в котором было мало человеческого, и она потеряла сознание. Анестезиолог, доктор Краммер, отступил от стола. В нем больше не было нужды. Природа все сделала за него.
 Бретт начал срезать с тела девочки обуглившуюся плоть и остатки одежды. Он работал со всей возможной скоростью. Керри знала почему. Сгоревшая плоть отравляла организм Кончиты. Это могло закончиться тяжелым общим сепсисом.
 Доктор Келлер, который был специалистом по ожогам, специальным инструментом стал срезать тончайшие слои кожи с шеи и плеча Кончиты. Кожа затем укладывалась на очищенные участки тела для уменьшения потери жидкости.
 — При таких серьезных ожогах не существует лучшего перевязочного материала, чем собственная плоть пациента, — объяснил он двум интернам, наблюдающим за операцией. — Со временем, если их не уничтожит инфекция, эти маленькие островки кожи разрастутся и сформируют новый кожный покров.
 Часы тикали, как сердце.
 Сколько еще времени у Кончиты в запасе? — устало думала Керри. И если она чудесным образом, благодаря искусству Бретта и остальных и чьим-то молитвам, не умрет в течение этих первых самых тяжелых часов, сможет ли она пережить те опасности, которые еще ждали своей очереди? Смертью грозили: сепсис, токсикоз, отказ почек и многое другое.
 С момента начала инъекций и переливаний и до момента, когда Бретт вместе с доктором Келлером переложил изуродованное тельце на раму Страйкера — специальный аппарат, разработанный для уменьшения контакта тела пациента с любыми поверхностями, — прошло три часа и двенадцать минут.
 Когда все наконец закончилось и Кончиту увезли в блок интенсивной терапии, Керри сдалась утомлению, которое давно уже пробовало ее на прочность. Она прислонилась спиной к зеленым плиткам стены, опустила голову, чтобы никто не видел, и заплакала.
 На ее плечо легла чья-то рука, и голос, в котором чувствовалась не меньшая усталость, тихо сказал:
 — Мне жаль, что тебе пришлось вынести это. Но я собрал для Кончиты лучшую команду, в которой не обойтись было без первоклассной хирургической медсестры. Ничего личного. Ты мне веришь?
 Она стерла слезы ладонью.
 — Конечно. И я благодарна тебе за это.
 — Хорошо. Тогда моту я попросить тебя еще кое о чем?
 Она напряглась, посмотрела на Бретта снизу вверх. Какими усталыми были эти серые глаза!
 — Это зависит от того, Что ты попросишь, — осторожно сказала она.
 — Ты не побудешь со мной и Кончитой, пока она не вернется в сознание? Она знает тебя. Ты ей нравишься. Все… любая вещь, несущая ей физическое или эмоциональное облегчение, может отдалить от нее границу между жизнью и смертью.
 Как много он делает, подумала Керри. Значительно больше, чем можно было ожидать от него, как просто от хорошего врача. Как он сказал? Хороший хирург отдает пациенту и сердце, и руки, и душу. И тут, почувствовав, что восхищение Бреттом перерастает в поклонение, Керри поспешно бросила анализировать его положительные качества.
 — Я сделаю все возможное, чтобы помочь Кончите. Ты же знаешь это. Мог бы и не спрашивать, — просто ответила она.
 Его голос потеплел, и усталость, казалось, стала в нем менее выраженной.
 — Спасибо. Бодрствовать не одному всегда легче. Нам принесут кофе и сандвичи. Это будет долгая ночь, Керри. И нелегкая.
 В его словах было сомнение или это ей послышалось? Он что, сомневался в ее эмоциональной выносливости? Она хотела ответить ему, что может сломаться в обычной жизни, но никогда — на работе. Но вместо этого сказала:
 — Я готова, Бретт.
 Они вместе вышли из операционной и пошли по коридору. К ним, всхлипывая и ломая руки, бросилась объемная, знакомая фигура. Люпита. Она упала на грудь Бретта, обвиняя себя в случившемся несчастье.
 — Не мучь себя, Люпита, — попытался успокоить ее Бретт. — Всякое случается. Ничьей вины тут нет. Мы будем делать все, что в наших силах. А ты — молись. И может быть, мы удостоимся чуда.
 Он осторожно освободился. Люпита еще кивала и всхлипывала, когда Керри и Бретт вошли в кабину лифта.




 Глава 10


 Долгая ночь. Бретт был прав. Керри знала, что никогда не забудет этих мучительных часов возле постели Кончиты. Следить за каждым неглубоким вдохом девочки и каждый раз думать, что он будет последним, молиться, стараться передать часть своей жизненной силы умирающему телу. Ждать момента, когда вернется сознание, и бояться боли, которую оно принесет с собой.
 Бретт непрерывно работал, чтобы поддержать искру жизни в угасающей плоти — переливания, восстанавливающие баланс жидкости в организме, инъекции, стимулирующие отказывающееся биться сердце, каждые пятнадцать минут — измерение пульса и температуры. Эти замеры аккуратно заносились в таблицу, которая затем будет использована для выбора программы лечения. Еще один Бретт. Совершенно непохожий на остроумного болтуна, которого она знала раньше.
 Керри вспомнила счастливый день, проведенный в зоопарке. Она тогда спросила его: «Ты хоть когда-нибудь бываешь серьезным?» А он ответил: «Только тогда, когда это действительно нужно. А это часто случается — такая работа». Еще несколько кусочков головоломки по имени Бретт Тейлор встали на свое место. Он был талантливым врачом, может быть, отчасти потому, что умел расслабиться в драгоценные моменты отдыха.
 В ее мысли проник едва слышный звук. Подняв голову, она увидела, что губы Кончиты шевелятся — она пыталась что-то сказать. Бретт подал Керри знак быстрым движением руки, и они оба наклонились над кроватью, бормоча ласковые слова — Бретт по-испански, Керри по-английски.
 Керри была уверена, что Кончита их узнала. Она попыталась улыбнуться, но проснувшаяся боль стерла улыбку. И снова звук, похожий на стон животного, слетел с ее губ. Девочка чувствовала невыносимую боль и не знала отчего.
 Керри повернулась к Бретту, в ее глазах стояла немая мольба. Он быстро ввел морфий в плечевую вену девочки. Они со страхом ждали результата. Какую дозу сможет выдержать Кончита в ее состоянии? Вдруг количество наркотика, достаточное для обезболивания, окажется смертельным? А если оно слишком мало, чтобы уменьшить мучения? Снова все зависело от точного расчета.
 — Господи, пожалуйста…
 Керри не поняла, что молится вслух, пока Бретт не тронул ее за плечо. Этим жестом он говорил: я понимаю, я разделяю твою молитву.
 Вызывающие дрожь стенания смолкли, но глаза Кончиты не закрылись, и она, похоже, чувствовала присутствие Бретта и Керри. Бретт с облегчением вздохнул:
 — Мы выиграли еще одну битву.
 Проверив пульс, он убрал пальцы от виска девочки.
 Медленно тянулись часы, и они продолжали борьбу за жизнь Кончиты. Временами Керри казалось, что рядом с больничной койкой стоит смерть и ждет, когда они сделают ошибку.
 Один раз, когда Кончита начала метаться по постели, Керри стала напевать песню, которую знала с детства. Ее голос был не из лучших, слезы перехватывали горло, но Кончита прислушалась, затихла.
 — Может, поспишь немного? — спросил Бретт, заметив ее бледность.
 Она покачала головой:
 — Не могу. Ведь ты тоже не можешь.
 Пришел рассвет, а Кончита все цеплялась за жизнь. Бретт очень не хотел оставлять ее следующей смене, но в конце концов сдался, не в силах побороть усталость.
 — Я отвезу тебя домой, — сказал он. — Спи столько, сколько тебе нужно, чтобы выспаться. Я поговорю с твоим контролером.
 — А ты?
 — Поваляюсь пару часов наверху.
 Керри встала, потянулась, поморщилась от боли — от долгих часов неподвижности занемела спина.
 — Ты позвонишь мне, если я буду нужна?
 Бретт легонько взял ее за плечи.
 — Если ты будешь нужна Кончите… или мне? — Он был совершенно серьезен.
 Некоторое время Керри пыталась бороться с водопадом эмоций, пробужденных его прикосновением. «Я не могу! Нельзя…» Она молча пыталась отбить это новое вторжение в ее сердце, помня о том, как он обошелся с ней всего несколько дней назад… помня о вернувшихся кошмарах, о том, как хрупка стена, отделяющая ее от беспросветного горя.
 — Керри… Керри. — Бретт притянул ее к себе, обнял, прижался щекой. Затем тихо сказал: — Ответь, милая.
 Она не могла спорить — слишком устала. Не могла лгать ни ему, ни себе.
 — Я приду, если буду нужна тебе, Бретт.
 Он обнял ее крепче.
 — Ты нужна мне, милая. Ты — та девушка, которую я искал.
 Керри не поняла, то ли это он незаметно наклонился, то ли она сама потянулась к нему. Все, что она запомнила, — это то, что их губы встретились. Потом был только звон в ушах. Этот поцелуй был совсем не похож на предыдущий, тот, который Бретт вырвал у Керри в субботу вечером. Теперь его губы не были такими жадными. В нем также не было столько нежности, как в поцелуе Гарта. Это был поцелуй мужчины, хорошо понимающего, что происходит между ними.
 — Я люблю тебя, Керри, — прошептал Бретт, на мгновение оторвавшись от ее губ. — Я выбрал не то время и не то место для того, чтобы сказать эти слова. Для них нужно как минимум шампанское и музыка. Прости.
 — За что простить? — Она улыбнулась и дотронулась до его подбородка, уже покрытого щетиной. — Бретт, ты угадал и время, и место. У меня ощущение, что все происходит, как должно. За последние часы мы столько пережили вместе. Я… я много узнала о настоящем Бретте Тейлоре.
 Он вскинул брови:
 — Врач, который никогда не сдается… Идол в белом халате? Ты так теперь меня воспринимаешь, Керри.
 Она устроилась головой у него на груди.
 — Идол на глиняных ногах. Когда оба Бретта соединяются в одно, получается вполне приличный парень.
 — Парень, которого ты могла бы полюбить? — спросил он.
 — Парень, которого я уже люблю. — Керри вытолкнула из себя эти слова, которые были чистой правдой, и почувствовала, как уходит, растворяется старый, прижившийся ужас. Ее сердце еще могло любить. Не только принимать любовь, но и отдавать ее.
 Последующие несколько дней были странной смесью счастья и горя. Бретт попросил доктора Келлера временно освободить Керри от работы в операционной и назначить ее спецсиделкой к Кончите. Его просьба была удовлетворена. Керри с радостью восприняла новое назначение, так как считала, что сможет помочь девочке. Кончита реагировала на ее голос и прикосновения и, когда Керри была рядом, не противилась бесконечным переливаниям, не боялась трубок, иголок. Керри говорила с Кончитой по-испански, используя в основном всего несколько ободряющих фраз, которым научил ее Бретт.
 И все же множество раз Керри сомневалась, что сможет продолжать ухаживать за Кончитой. Ей казалось, что она недостаточно сильна для того, чтобы и дальше видеть страдания девочки. И если бы не присутствие Бретта, не краткие мгновения счастья от взгляда или прикосновения, если бы не их крепнущая любовь, то — Керри точно это знала — она не смогла бы дать девочке то, без чего Кончита не выжила бы.
 Каждый новый день сулил новые испытания: отказ почек, девочку лишь чудом удалось спасти с помощью аппарата «искусственная почка»; пневмония, почти остановившая ослабевшее сердце; инфекция, поразившая пересаженную кожу на груди, и, как результат, очень высокая температура. Но несмотря ни на что, Кончита не умирала.
 Гарт очень расстроился, когда узнал о новом назначении Керри.
 — Это слишком трудно для такой девушки, как ты, — сказал он ей как-то во время ленча.
 — А что со мной не так, Гарт? Ты считаешь, что мне не хватает профессионализма? — с вызовом спросила Керри.
 Последние несколько дней ее нервы были натянуты до предела.
 Он поспешил объяснить:
 — Я не хотел тебя обидеть, Керри. Я просто беспокоюсь. Зная о твоей личной драме, я сомневаюсь в том, что тебе нужен дополнительный негативный опыт такого рода.
 Она не ответила, и Гарт продолжил, злясь все больше:
 — У Бретта нет никакого права так далеко заводить свой психологический эксперимент.
 Керри почувствовала, как что-то сжалось у нее в солнечном сплетении.
 — Что конкретно ты имеешь в виду, Гарт?
 — Заставить тебя принять предложение в надежде, что трудности вернут тебе мужество. Сделают из тебя сильную, самостоятельную женщину.
 Напряжение в солнечном сплетении превратилось почти что в боль.
 — Это… Бретт тебе так сказал?
 Он взял паузу, во время которой зажег трубку.
 — Конечно, он говорил не моими словами. Но разве ты забыла, как он пытался заставить тебя снова летать? Помнишь разговор о том, что надо идти навстречу своим проблемам? Керри, милая, не позволяй Бретту делать из тебя другого человека. Я не хочу, чтобы ты менялась.
 Слова Гарта нашли свою цель. Керри в смятении вернулась в блок интенсивной терапии. Она не верила, что Бретт ее не любил, что его интерес к ней имел чисто медицинскую подоплеку. В ее душе рос иной, гораздо более сильный страх. Что он на самом деле ждал от любимой женщины? Уверенности в своих силах? Силу, рожденную от мужества? Неужели его женщина обязательно должна подняться на борт его самолета и делить с ним небесные дороги? Она вспомнила ехидные слова Евы: «С Бреттом так: любишь меня — люби мой самолет».
 Керри тем же вечером поделилась своими подозрениями с Джиной — они вместе готовили ужин.
 — Джина, как ты думаешь, муж и жена должны делить друг с другом все?
 Джина попробовала бефстроганов и добавила еще сметаны.
 — Я целую неделю собиралась поговорить с тобой об этом, Керри. Только все не представлялось подходящего случая. — Она колебалась, помешивая соус быстрее, чем нужно.
 — Поговорить о чем?
 — О вас с Бреттом. О вашей истории любви. Скажи-ка мне вот что, подруга. Он хоть раз говорил, что женится на тебе?
 — Ну… нет. То есть прямо не говорил. Но я уверена, что… — Ее голос изменил ей, уступив место молчанию.
 — Если имеешь дело с Бреттом Тейлором, никогда ни в чем не будь уверена. Он любил множество девушек, но не женился ни на одной из них. Можешь мне поверить, я немало потрудилась, чтобы его окрутить. Ева до сих пор не теряет надежды. И что мы получили, потратив столько времени и усилий? Я тебе скажу! Хорошо проведенное время, неплохой роман, а потом: прощай и спасибо за приятные воспоминания.
 Джина ждала, что Керри что-нибудь скажет, но она не отвечала. Ее красивое лицо побледнело, а глаза наполнились полузабытой уже болью. Джина поспешила исправить положение:
 — Слушай, забудь, что я сказала. Я просто болтливая циничная дура. Может, как раз ты и поведешь Бретта в церковь. Никто из них не пуленепробиваем. Тревор Маккензи тоже намерен всю жизнь прожить холостяком. Посмотрим, как у него это получится.
 Зазвонил телефон. Джина взяла трубку. Услышав голос на другом конце провода, она улыбнулась и понизила голос до доверительного теплого шепота:
 — В субботу? Пока нет никаких планов, Джо… Когда она повесила трубку, Керри с любопытством спросила:
 — Как это у тебя получается притворяться, что тебе нравится Джо Лаброс, и одновременно обхаживать Тревора Маккензи?
 «Интересно, я когда-нибудь пойму, чем Джина руководствуется в общении с мужчинами?» — подумала Керри.
 Джина поджала губы:
 — У меня просто нет привычки складывать все яйца в одну корзину. У тебя, похоже, тоже. Взять, например, хотя бы Гарта Гамильтона. Он по тебе с ума сходит. Все об этом знают. Немного поднажать — и он сделает тебе предложение.
 «Но мое сердце не бьется быстрее, когда меня целует, — чуть было не сказала Керри. — И пространство вокруг не начинает звенеть, когда он меня обнимает. А с Бреттом — начинает. Как с Джонни когда-то».
 Керри промолчала, потому что отчетливо понимала, как нелогично, как по-школьному романтично прозвучало бы такое заявление. Неужели она такая дура, что подумала, будто их роман с Бреттом может иметь будущее? Разве можно вообразить, что он женится на девушке, которая до истерики боится летать? В теплоте летней ночи Керри начало трясти. Наверное, счастье отвернулось от нее.
 Поэтому вечером, когда позвонил Гарт и спросил, не желает ли она пойти с ним на танцы в субботу вечером, она, добавив в голос теплоты и бархатистости — как у Джины, — согласилась.




 Глава 11


 Как выяснилось, Керри зря волновалась — Бретт и не собирался назначать ей свидание на тот же день, что и Гарт. На следующее утро он, едва войдя в палату Кончиты, заявил, что собирается лететь в Мексику — нужно отвезти домой Хуанито с матерью. До понедельника за Кончитой присмотрит доктор Гейвнау.
 — Я бы взял тебя с собой, но ты нужна Кончите, — добавил он.
 Керри застыла. Вот оно. Никуда не делось. Его любовь к ней не изменила ровным счетом ничего. Бретт не собирался делать поблажек ее страху перед полетом. Он сбросил его со счетов так же легко, как отмахнулся от ее боязни снова испытывать глубокие чувства. Он был уверен в том, что получит все, что захочет.
 Керри попыталась говорить ровно, хоть это было нелегко:
 — Я не изменилась, Бретт. Я никогда больше не полечу.
 Он продолжал делать отметки в больничном листке Кончиты. Если его и обеспокоил ответ Керри, он не подал виду.
 — Конечно, полетишь, милая. Мы с тобой проведем несколько чудесных часов в моем самолете.
 Его уверенность разозлила ее.
 — Не пытайся переделать меня! — Керри хотела схватить его за локоть, но передумала. — Бретт, почему ты не хочешь понять?
 — Ты имеешь в виду, почему я не хочу защищать тебя? Почему я не хочу давать пищу твоему страху, который уже превратился в навязчивую идею?
 — Это неправда…
 Он в два хищных, быстрых, точных прыжка преодолел разделявшее их расстояние и схватил Керри за плечи.
 — Тогда помоги мне помочь тебе снова стать целой, Керри. Доверься мне.
 Ее окутало чувство тоскливой безысходности. Теперь она точно знала, что Бретт никогда не поймет ее, никогда не примет такой как есть. А она никогда не сможет вытравить из себя прошлое, избавиться от неугодной Бретту девушки с израненной судьбой. Стать нужной ему смеющейся, бесстрашной Керри.
 Она попыталась ему это объяснить, но он не стал слушать.
 — Чем спорить, я тебя лучше поцелую, — промурлыкал он и не мешкая перешел от слов к делу.
 Бретт улетел в Мексику, а Керри так и не смогла до него достучаться. У нее было такое чувство, будто где-то возле сердца тикает бомба с часовым механизмом и время на исходе. Всякая надежда на мало-мальски стабильное будущее с Бреттом разлетелась на мелкие осколки.
 На свидании Керри изо всех сил старалась веселиться и быть милой с Гартом.
 — Улыбайся, даже если улыбка рвет тебе сердце, — сказала Джина перед его приходом. — На угрюмых девушек никто не обращает внимания.
 Гарт оказался куда более чувствительным, чем могла себе представить Джина.
 — Милая моя, ты не расскажешь, что тебя беспокоит? — спросил он, когда они ехали к Шелтер-Айленд.
 Она, конечно, могла солгать — и это была бы ложь во спасение. Так бы, без сомнения, поступила Джина. Но Керри так хотела поделиться с кем-нибудь тем, что накопилось у нее на сердце! Гарт должен понять. Среди ее знакомых не было никого, кто относился бы к ней лучше. Запинаясь, она стала рассказывать ему о ее противоречиях с Бреттом, предусмотрительно не затрагивая любовной стороны дела.
 Как оказалось, она зря старалась. Гарт знал. На самом деле — он сказал это позже в тот же день — он почувствовал их с Бреттом взаимное влечение уже довольно давно.
 — Я молчал, надеясь, что это само пройдет. — Он легко положил свою ладонь на ее нервно сжатый кулачок. — Керри, милая, неужели я слишком понадеялся на твой здравый смысл?
 Она сглотнула вдруг образовавшийся в горле комок. Если у отношений нет будущего, то их надо как-то заканчивать, ведь верно?
 — Гарт, давай будем считать, что я наконец пришла в себя.
 Его ладонь сжалась крепче, сильная, теплая, и Керри почувствовала желание — нет, необходимость — опереться на нее. С Гартом она ни разу не испытывала неуверенности, страха. С ним она могла быть самой собой, отбросить притворство. Ее окутало восхитительное чувство безопасности, на мгновение заслонившее воспоминания о беспокойных серых глазах, о губах, которые могли целовать ее так, что подгибались колени и горячая дрожь пронизывала все ее тело.
 Для свидания Гарт выбрал фантастически красивое место — большой полинезийский ресторан. Четко очерченные лунным серебром силуэты пальм, мерцающие живые факелы, рокот барабанов, забирающийся в тело через стопы, — Керри не смогла сдержать возгласа восторга.
 Гарт улыбнулся. Он был рад такой ее реакции.
 — Керри, у меня была особая причина выбрать именно это место. Скажем так, я просто подобрал удачные декорации.
 — Для чего, Гарт?
 Керри остановилась на полпути через маленький мост и взглянула на него — снизу вверх.
 Несколько мгновений он колебался, не поцеловать ли это красивое лицо, раз уж оно так близко, и… отстранился. Каждое действие должно совершаться в наилучший для этого момент. Это, как и многое другое, он хорошо усвоил за долгие годы медицинской практики.
 — Я скажу тебе чуть позже, милая.
 Это был замечательный вечер. Гарт был безукоризненно внимателен, музыка навевала грезы, а от муай-тай — национального таиландского напитка — в голове оставалась приятная, щекочущая пустота и легкое безразличие к окружающему. Плохое настроение Керри исчезло, будто его и не было. Она настолько расслабилась, что даже смеялась над рассказами Гарта о том времени, когда он был еще интерном, и — это было удивительно для нее самой — отвечала на его романтический шепот, когда они танцевали. Бретт и его пугающий психологический эксперимент отошли еще дальше и казались вещами почти невозможными.
 Незадолго до закрытия Гарт предложил Керри пройтись по территории ресторана, которая включала в себя небольшой сад. Он сказал, что там, в глубине сада, находится деревянный бог и он хочет ей его показать. И здесь, стоя перед статуей, венчающей искусственный водопад из гигантских раковин, Гарт почувствовал, что момент настал.
 — Керри, милая, я очень тебя люблю. Я и сам не знал, насколько сильно, до тех пор пока не понял, что могу потерять тебя. Что ты можешь уйти от меня к Бретту. — Он протянул руки, пытаясь обнять ее, а его голос сорвался на хрип. — Ты замечательная, Керри. Ты красивая. Я хотел бы провести с тобой всю оставшуюся жизнь. Керри, ты выйдешь за меня замуж?
 В голове Керри возник пульсирующий шум, сразу заглушивший барабаны. Чтобы устоять на ногах, ей пришлось прикрыть глаза.
 — Я не знаю… Гарт, я не уверена в своих чувствах к тебе. Ты мне нравишься. Я радуюсь, когда ты рядом, но замуж… мне нужно время, чтобы это обдумать.
 Он коснулся ее щек кончиками пальцев и, наклонившись, поцеловал ее.
 — В твоем распоряжении столько времени, сколько тебе нужно. Но ты ведь не будешь против, если я продолжу убеждать тебя, что вместе мы можем быть счастливы?
 Вот так. А между тем правда была прозрачна, как ручей: Керри нужно было просто сказать «да», и больше ей никогда не пришлось бы терзаться из-за того, как к ней относится Бретт. И еще одно: Бретт хотел, чтобы она стала его возлюбленной, Гарт же предложил ей стать его женой. Женой, которую он будет любить, о которой будет заботиться…
 — Я скоро дам тебе ответ, Гарт, — обещала она.
 Керри не стала ждать, пока Джина начнет изводить ее вопросами. Едва она появилась в дверях после свидания с Джо, Керри сама выпалила все новости и с удивлением поняла, что не дождется даже комментариев.
 Джина молча стояла на пороге, прислонившись к дверному косяку, со странным для нее выражением на лице — оно было почти печально.
 — Мне сегодня тоже сделали предложение. Вот совпадение, верно?
 — Кто? Джо? — Керри удивилась. Джина никогда не говорила, что между ней и новым лабораторным техником все настолько серьезно.
 — Если бы! — В голосе Джины появилась знакомая ломкость, которая, как уже знала Керри, возникала тогда, когда Джина пыталась справиться со своими чувствами. — Нет. Майк. Он мне позвонил еще до того, как зашел Джо. Он сказал, что ему предложили должность врача в большой строительной компании. Они возьмут его сразу же, как только он закончит интернатуру. Еще он сказал, что согласится, если я выйду за него замуж.
 — Джина, это же замечательно!
 Джина сняла туфли и с размаху швырнула их через всю комнату — к шкафу.
 — Разве? Ты же знаешь, что Майк хочет специализироваться в педиатрии. Это четыре года резидентуры. Конечно, ради меня он откажется от своей мечты, но простит ли он мне это когда-нибудь? А я? Прощу я себя за то, что позволила ему это сделать?
 — Так ты ему отказала. — Керри могла и не спрашивать.
 — Так точно. Благородно принесла себя в жертву. А что получила взамен? Большую золотую звезду на грудь за хорошее поведение и… — Ее голос сорвался.
 Керри хотела обнять девушку, сказать ей: «Джина, поплачь, не бойся». Иногда слезы необходимы.
 Но она знала, что Джина сбросит ее руки с плеч и скажет что-нибудь едкое, чтобы скрыть и забыть минутную слабость. Слезы — удел слабых.
 От минуты к минуте напряженное молчание между ними разрасталось. Наконец Керри нарушила его, тихо сказав:
 — Джина, а мы делаем правильный выбор? Ты ждешь, когда за тобой придет мистер Успех, и делаешь все, чтобы человек, которого ты любишь, исчез из твоей жизни. Я серьезно думаю, не принять ли мне предложение Гарта. Мы думаем, что мы донельзя дальновидные. А может, мы просто две дуры и трусихи?
 Джина направилась в ванную, в основном для того, чтобы избежать жалящей правды вопросов Керри.
 Закрыв глаза, Керри ждала сна — убежища от одолевающих ее мыслей. Но сон не приходил, он не мог справиться с их потоком. Она слышала шум воды в душе, но не слышала привычного пения Джины, которому он всегда был аккомпанементом. «С тяжелым сердцем особо не попоешь, — подумала она. — А когда у тебя в голове столько мыслей, и все о Бретте Тейлоре, особо не уснешь».
 Она повернулась на бок, лицом к открытому окну. Лунный свет мягко озарял комнату. Лунный свет для любви, а не для слез.




 Глава 12


 Под утро долгожданный сон был прерван телефонным звонком. Керри сбросила одеяло и, еще не проснувшись окончательно, попыталась сесть на постели. Кому это понадобилось звонить в такую рань? Может, это Майк — не может дождаться утра, чтобы поговорить с Джиной? Керри спустила ноги с кровати и шарила ими по полу в поисках тапочек.
 Очевидно, та же мысль пришла в голову Джине. Она оказалась быстрее и первая добралась до телефона.
 — Да? Да… минуточку. — Она передала трубку Керри. — Это из больницы.
 — Мисс Кинкайд. Слушаю.
 Это был доктор Гейвнау. Он извинился за ранний звонок и вкратце объяснил его причину. Кончите неожиданно стало хуже.
 — Я подозреваю заражение крови — септицемию. Мисс Кинкайд, не могли бы вы прямо сейчас приехать в больницу? Девочка все время вас зовет.
 — Я буду на месте через двадцать минут, — сказала Керри и повесила трубку.
 В двух словах она обрисовала Джине ситуацию и попросила одолжить ей машину. Шесть минут спустя она уже выехала с автостоянки и вела машину по направлению к Хартфорду. Если это действительно септицемия, заражение крови, Кончита не выдержит. «Господи Боже, — молилась она, — не дай ей сейчас умереть. Она пережила три недели мучений, она так цеплялась за жизнь. Мы не можем ее сейчас потерять».
 Слова молитвы слетали с губ Керри, и она чем дальше, тем острее чувствовала, что любит малышку, что привязалась к ней гораздо сильнее, чем это необходимо медсестре, ухаживающей за пациентом. Бретт недаром просил свою команду почувствовать с Кончитой личную эмоциональную связь. В случае Керри эта связь стала слишком крепкой. А теперь девочка была снова при смерти.
 Впереди, в бледном утреннем свете, показалась больница, крепость из кирпича и стекла. Хартфорд не спал. В любое время суток, при любых обстоятельствах больница была готова принять больных. В ней есть сила и покой, подумала Керри. Она была счастлива чувствовать, что является частью этой милосердной мощи.
 Она пролетела вращающиеся двери, кивнув ночному сторожу. Он собрался было кивнуть в ответ, но не успел — Керри скрылась за углом, в коридоре, ведущем к главной кладовой. Там она взяла стерильный пакет с халатом и шапочкой — их носили поверх униформы. Ее окутал знакомый запах антисептика, и она успокоилась.
 Она вошла в палату Кончиты и встретилась глазами с доктором Гейвнау. Это был лысеющий человек, славившийся мягкостью обхождения. Но сейчас он мрачно посмотрел на Керри и махнул рукой, чтобы она скорей подошла.
 — Кер… ри… — Голос Кончиты был тише шелеста падающих листьев. Две огромных слезы скатились по ее синюшного цвета лицу.
 Она попыталась протянуть руку — жалкая, скрюченная, лишенная кожи конечность едва ли можно было назвать человеческой рукой.
 — Я тут, querida. — Керри использовала испанское ласковое обращение.
 Она смахнула спутанные черные локоны Кончиты со лба и оставила ладонь возле щеки девочки — так, чтобы она едва касалась кожи.
 — Ей очень больно. — Доктор Гейвнау тяжело вздохнул. — Я чувствую себя таким беспомощным.
 Керри попыталась совладать с голосом.
 — Для нее можно еще что-нибудь сделать?
 — Я уже ввел ей сильнодействующее средство. Его применяют только в крайних случаях. Возможно, я сделал неправильный выбор. Этот препарат очень плохо влияет на почки, а они у девочки и так перегружены — из-за ожогов.
 Керри понимала, как ему сейчас тяжело. Решение, от которого зависело, жить человеку или умереть, тяжким грузом ложится на сердце. А он был абсолютно один в ужасный момент выбора. Она вспомнила, как еще один человек держал в своих руках жизни многих. Джонни… Ее сердце сжалось.
 — Вы дали ей шанс, доктор Гейвнау. Это гораздо лучше, чем дать ей умереть, ничего не сделав.
 — Ну… спасибо. — Он был благодарен ей за понимание и в то же время слегка озадачен силой эмоций, сквозивших в ее голосе.
 Взошло солнце, озарив палату бледно-розовыми рассветными лучами. Кончита впала в бессознательное состояние и начинала стонать, только когда Керри убирала руку. Ничто не указывало на то, что лекарство остановило смертельную лавину инфекции.
 До десяти Кончита не двигалась и не издавала ни звука. Только ее слабое, затрудненное дыхание показывало, что она еще жива. В палате было очень жарко. Температуру подняли специально — организм ребенка не мог сам себя согреть. Керри боролась с дурнотой и противостояла растущему отчаянию. Но когда доктор Гейвнау предложил ей поехать домой, она отрицательно покачала головой. Кончита может прийти в сознание и снова начать ее звать.
 В 10.40 в палату пришел Гарт. Он тоже был в стерильном халате.
 — Джина сказала мне, что ты здесь, — объяснил он. — Ты забыла, что мы договорились пойти вместе в бассейн?
 Она действительно забыла.
 — Гарт, извини. Я должна остаться здесь. Кончита меня все время зовет.
 Он был расстроен, и не только из-за отменившегося свидания.
 — Это должен делать Бретт, а не ты. И где он? Снова в Мексике — в поисках проблем, которые нам здесь, в Хартфорде, совсем не нужны.
 — Гарт!
 Он вспыхнул: — Не смотри на меня как на бессердечное чудовище, Керри. Мне жаль твою маленькую пациентку. Надеюсь, она поправится. Но это не изменит моего мнения в отношении этого увлечения Бретта. А когда я вижу, что ты расплачиваешься за него собственной кровью, конечно, я злюсь. Керри, маленькая, — его голос смягчился, — тебе нужно заботиться о своих собственных детях.
 Открылась и закрылась дверь — это вернулся доктор Гейвнау, уходивший перекусить. Керри была рада, что он прервал их разговор, который мог легко превратиться в ссору. Гарт пообещал позвонить в течение дня и ушел.
 — Надеюсь, я застану тебя дома. Не доводи себя до полного изнеможения.
 Он предостерегающе посмотрел на доктора Гейвнау, как будто тот был в чем-то виноват.
 Медленно ползли часы. Кончита все еще цеплялась за жизнь, но час от часу слабела. Ближе к вечеру у нее начались перебои в работе сердца. Ни Керри, ни доктор Гейвнау не могли ничего сделать — им оставалось только смотреть, как в ребенке угасает жизнь.
 Керри хотелось выть в голос от отчаяния и усталости. Она чувствовала, что скоро отключится, но в надежде не сводила с девочки глаз. Наконец, во избежание ссоры с доктором Гейвнау, ей пришлось свернуться в кресле, и, взяв с доктора слово, что он разбудит ее через десять минут, уснуть.
 Ее разбудил чей-то голос. Она с трудом разлепила тяжелые веки и с изумлением увидела перед собой лицо Бретта.
 — Сколько… сколько я спала?
 — Не так долго, — ответил он и поправил ей сбившуюся набок шапочку. — Я только что из аэропорта. Я вернулся быстрее, чем рассчитывал.
 Керри поднялась с кресла — и затекшие от неудобной позы мышцы буквально взвыли от боли. Не обращая на это внимания, Керри бросилась к Кончите. Девочка еще дышала. «Благодарю тебя, Господи». Керри смахнула с глаз непрошеные слезы.
 Доктора Гейвнау в палате не было. Как объяснил Бретт, он отправил его в комнату отдыха врачей — ему просто необходимо было немного поспать. Бретт убеждал Керри поехать домой.
 — Не один час еще пройдет, пока ситуация не прояснится. — Он обнял ее за плечи одной рукой. — Детка, могу себе представить, как тебе досталось.
 Его прикосновение не придало ей сил — наоборот, она почувствовала напряжение. Однако, как бы там ни было, ее пульс все равно ускорился.
 — Хуже всего было чувствовать свою беспомощность.
 Бретт почувствовал отчужденность, но отнес ее на счет усталости.
 — Может, мы не так беспомощны, как кажется. Я заказал телефонный разговор с больницей в Атланте. Они там испытывают новый антибиотик — гентамицин. Если отчеты, которые я читал, не врут, в случаях пациентов с ожогами они достигли поразительных результатов. Если я смогу убедить их прислать нам этот антибиотик, у Кончиты может появиться шанс.
 — В Атланте! — С таким же успехом он мог бы сказать «на Луне». — У Кончиты осталось всего несколько часов.
 — Как раз столько летит самолет из Атланты.
 Он наклонился над неподвижным тельцем девочки и положил палец ей на шею, чтобы проверить пульс.
 Керри не нужно было спрашивать, кто оплатит счет за этот рейс милосердия. Она и так это знала.
 — Бретт… — Она хотела сказать ему, какую замечательную вещь он делает, но не успела вымолвить ни слова. В голове все как-то странно закружилось, и она подумала: кому понадобилось выключать свет?
 Она начала падать ничком, но Бретт успел ее подхватить.
 Керри проспала больше двенадцати часов, в первый раз за время работы в Хартфорде пропустив свою дневную смену. Незадолго перед ужином заехал Бретт, и она рассыпалась в извинениях.
 — Мне так стыдно! В последний раз я потеряла сознание в школе медсестер, на учебном вскрытии.
 Он с облегчением устроился в большом кожаном кресле, которое Джина называла «ловушкой для мужчин».
 — Это я должен извиняться — за то, что заставил тебя дежурить семнадцать часов подряд.
 Керри прервала его, не дослушав:
 — Как Кончита? — Может, Бретт приехал, чтобы сообщить, что ее измученное сердечко перестало биться?
 — Ты пропустила все самое интересное. Атланта прислала гентамицин на военном реактивном самолете. В аэропорту груз предали патрульной полицейской машине, в общем, до Хартфорда гентамицин добрался быстро. Кончита держится. Пульс почти в норме, температура снижается.
 — Благодарю тебя, Господи. — На этот раз Керри сказала это вслух.
 — Я сказал то же самое. — В его голосе звучала неподдельная искренность. — Но она все еще в критическом положении. Все решится в течение следующих двадцати четырех часов.
 Бретт зажег сигарету, закрыл глаза и еще глубже утонул в кресле.
 — Я могла бы к ней сейчас поехать, — предложила Керри. — Я имею в виду, разве кто-нибудь из нас не должен быть с ней?
 Он не стал открывать глаз.
 — Это не поможет. Она еще без сознания. С ней Келлер, а он — лучший. Мне нужно поспать. Я не спал два дня. — Его слова перешли в выдох, и Керри поняла, что он на самом деле очень устал.
 Она быстро приняла решение, оправдав его тем, что она может сейчас сделать хоть что-нибудь для того, кто сделал так много для нее самой.
 — Побудь здесь. Я пойду приготовлю что-нибудь. По-моему, у меня есть остатки вчерашнего ужина. Надеюсь, ты не против ветчины и картошки в мундире?
 — Пища богов, — промямлил он.
 Она вернулась через двадцать минут, неся поднос с едой. С кресла раздавался мощный храп. Бретт спал, открыв рот. Керри немного постояла в нерешительности, затем повернулась и понесла еду обратно на кухню. Сон для Бретта сейчас гораздо важнее.
 Через несколько минут в незапертую входную дверь влетела Джина. Керри жестом показала, что надо вести себя тихо, и в ответ на недоуменный взгляд Джины махнула в сторону спящего Бретта.
 — Что происходит? — требовательно спросила Джина, когда они на цыпочках дошли до кухни. Когда Керри посвятила ее во все обстоятельства, она заметила: — Ну, в любом случае неплохо иметь мужчину в доме… как там в песне? Помнишь, я говорила тебе, что это кресло на самом деле секретное оружие?
 Керри захихикала:
 — Тогда мы можем заработать кучу денег, если начнем их производить. Незамужние женщины будут их с руками отрывать.
 Бретт проспал и ужин, и мытье посуды. Джина вымыла и высушила волосы, а он все еще не просыпался. Только около девяти его разбудил телефонный звонок. Это был доктор Келлер. Он спросил, нет ли у них Бретта, и сообщил, что Кончита пришла в сознание.
 — Я выезжаю, — ответил Бретт и повесил трубку. Затем сказал, обращаясь к Джине: — Кажется, я неплохо поспал, верно? У. вас тут жутко удобное кресло.
 Голос Джины был убийственно серьезен.
 — Это секретное оружие. Ты был заколдован. Он вскинул брови:
 — Не понял?
 — Забудь. Хороший полководец никогда не выдаст свою стратегию.
 — Полководец? Джина, ты пила сегодня? Ты несешь какую-то чушь.
 — Нести чушь — женская привилегия, доктор.
 Она вручила ему его пиджак.
 Керри забеспокоилась, что Джина зайдет слишком далеко, и сменила тему:
 — Бретт, обещай, что позвонишь в случае необходимости.
 Он взял ее за руку:
 — Я помню, как однажды ты сказала почти то же самое, но только в мой адрес. Ты обещала прийти, если будешь нужна мне. Как раз тогда я сказал, что люблю тебя.
 Возникло долгое молчание. Его прервала Джина:
 — Ой, я забыла написать письмо! Увидимся. Она исчезла в спальне, аккуратно прикрыв за собой дверь.
 — Джина настоящий друг, — пробормотал Бретт и наклонился, чтобы поцеловать Керри.
 — Бретт, пожалуйста. Тебя ждут в больнице! — запротестовала Керри.
 Она твердо решила, что он больше не перевернет ее мир с ног на голову.
 — Что ж, в этом случае мне просто придется превысить скорость, когда я буду туда добираться.
 Он приник к ее губам. На несколько секунд мир Керри и в самом деле перевернулся. Это так не похоже на то, как целует Гарт, подумала она и почувствовала жгучую волну стыда. Он ведь сделал ей предложение, и она обещала подумать над этим! Объятия с другим мужчиной в этом случае были вряд ли уместны.
 Бретт не почувствовал ее смятения. Он подумал, что ее настойчивые толчки, двигающие его к двери, — продолжение проявления заботы о Кончите.
 — Увидимся завтра, детка. Если ты не понадобишься мне раньше…
 — Если я не понадоблюсь Кончите. Я серьезно, Бретт.
 — Я надеюсь, вы шутите, мисс Кинкайд. Мэм, когда шутят, обычно при этом улыбаются.
 Он увернулся от подушки, которую она бросила, и вышел.
 Керри медленно прошла в спальню и села на кровать. Джина укладывала волосы.
 — Привет. Что, сцена из пьесы «Большая любовь» закончилась?
 Керри расплакалась. Джина тут же сменила тон.
 — Что случилось? Ссора возлюбленных?
 — Он мне не возлюбленный! Ты что, не веришь мне? — Керри задохнулась.
 — Конечно, подруга. Только кого ты стараешься в этом убедить? Меня или себя? — Прямота Джины была так же смертельна, как обычно, но в глазах у нее была боль.
 Керри почувствовала, как этот взгляд успокаивает ее вспыхнувший было гнев.
 — На самом деле я не знаю. Я… я думала, у меня с Бреттом все кончено. Но когда он меня поцеловал…
 — Все твои намерения пошли псу под хвост, верно?
 Керри грустно кивнула.
 — Если тебе все-таки нужен совет, подруга, я на твоем месте серьезно подумала бы о Гарте. И не тянула с этим. Лучше один раз достойно выйти замуж, чем всю жизнь таять от поцелуев. Если бы у нас с Майком было будущее, я бы вышла за него не задумываясь.
 Керри легла навзничь и стала смотреть в потолок. Она все еще чувствовала вкус губ Бретта. С трудом, но ей удалось заставить себя думать о том, что сказала ей Джина. Она, по крайней мере, понимает, чего ей надо. Она не в смятении, не страдает. «Керри Гамильтон… Миссис Гарт Гамильтон». Она произнесла это вслух. Звучало хорошо. Успокаивающе. Надежно.




 Глава 13


 Состояние Кончиты медленно, но верно улучшалось. Температура понизилась и уже не достигала опасного порога. Все указывало на то, что септицемия теперь была под контролем. Чудо помогло победить в игре, где ставкой была жизнь девочки.
 — Мы все еще в любой момент можем потерять ее — по многим причинам, — говорил Бретт, но в глазах его горел огонек надежды.
 — Ты никогда не сдаешься, верно, Бретт? — спрашивала Керри.
 И думала в этот момент не только о Кончите. Несмотря на то что она всеми силами старалась показать, что не хочет никаких личных отношений, Бретт вел себя как ни в чем не бывало.
 Бретт проверял, хорошо ли приживаются самые свежие пересаженные участки кожи. Он остановился на мгновение и сказал:
 — Чем труднее задача, тем отчаяннее я дерусь. Я нелегко отказываюсь от задуманного и не выношу слюнтяев.
 Керри вздрогнула — она подумала, не в ее ли огород этот камень. Он что, хотел еще раз уколоть ее тем, что она так и не смогла преодолеть свой страх перед всем, что связано с высотой и самолетами? А, не важно. Теперь незачем было доказывать обратное и тем более принимать вызов. Между ними больше не было ничего общего, даже если Бретт в конце концов предложит ей руку и сердце — а в этом она сильно сомневалась.
 Верный своему принципу «никогда не сдаваться», Бретт предложил Керри пойти куда-нибудь в пятницу вечером, отпраздновать улучшение состояния Кончиты. Керри отказалась, сказав, что у нее свидание с Гартом, — как оказалось, это была отличная отговорка, на которую Бретт ничуть не обижался. Керри не хотелось бы портить с ним отношения, пока они работают вместе. Личные отношения — это одно, а служебные — совсем другое.
 Для субботнего вечера она использовала другую отговорку — на этот раз правдивую. Нелл Ричарде пригласила их с Джиной «обмыть ножки» новорожденному.
 — Может, тебе стоит разок собраться с духом и сказать Бретту настоящую причину, — сказала Джина, когда они ехали домой.
 В голосе Керри была твердая убежденность.
 — Только когда я буду уверена в своих чувствах к Гарту. Если я приму его предложение, у меня не должно быть никаких сомнений в правильности выбора.
 Получилось так, что именно Бретт, а не Керри поставил точку в их отношениях. Она наконец уступила его настойчивости и согласилась пойти поужинать в «Люпитас» — в основном из-за его рассказа о двух мальчишках, которых он привез из Мексики. Они оба ждали операции по исправлению врожденных дефектов.
 — Обещаю, что привезу тебя домой до девяти. Сегодня ведь не выходной, — сказал Бретт.
 Тогда почему бы и нет? У нее есть отличная возможность проверить свою недавно приобретенную невосприимчивость к чарам Бретта и скорее определиться с ответом на предложение Гарта.
 За ужином к ним присоединилась Люпита. Разговор вертелся вокруг Кончиты и мальчиков. Их звали Рауль и Роберто. Бретт не попросил Керри потанцевать, и она была ему за это благодарна.
 По дороге домой Бретт неожиданно свернул не туда. Керри сразу насторожилась:
 — Куда мы едем? Ты обещал, что в девять я буду дома.
 — Успокойся. Мы не сильно опоздаем. Я хочу, чтобы ты кое с кем встретилась. Можешь называть ее моей еще одной возлюбленной. Разве тебе не интересно посмотреть на соперницу?
 Несколько мгновений Керри не могла вымолвить ни слова. Она знала, что Бретт наглый и самоуверенный, но это уж слишком!
 — Эй, Керри Кинкайд, из твоих глаз сыпятся искры. Ты что, ревнуешь? — У него был такой довольный голос, что Керри захотелось его ударить.
 — Я не ревную, — прошипела она. — Если тебе так хочется знать, я просто не думала, что у тебя настолько плохие манеры.
 Он рассмеялся:
 — Кто знает, не возьмешь ли ты свои слова обратно через несколько минут?
 Справа от дороги появились огни. Много огней. С этого момента Керри не нужно было объяснять, куда они направляются. Они ехали в аэропорт.
 Бретт резко повернул машину.
 — Ну вот, мы приехали. Сейчас ты увидишь любовь всей моей жизни. Четырехместную двухмоторную «цессну». Малышку в голубом и кремовом. Она всегда делает, как я велю, и мы никогда не ругаемся. С такой соперницей трудно тягаться, верно, Керри?
 Он припарковал машину и заглушил двигатель.
 Ладони Керри стали влажными и холодными. Вверху, над головой, проревел взлетающий реактивный самолет. Звук реактивного двигателя звучал и звучал, и пришел кошмар — пришел наяву, не дожидаясь, пока Керри заснет.
 — Бретт! Мне нужно уйти отсюда. — У нее начали стучать зубы.
 Он взял ее за обе руки. Его голос был тверд и спокоен.
 — Нет, детка. Тебе нужно встретить свой страх лицом к лицу и побороть его. Ты будешь не одна. Я помогу тебе.
 — Нет… — Это был стон ужаса.
 Он улыбнулся:
 — Да! Тебя когда-нибудь целовали на высоте шесть тысяч футов? Именно там мы сегодня окажемся. Я обниму тебя, скажу, как сильно я тебя люблю, и буду целовать до тех пор, пока твои глупые страхи не растворятся в небесной синеве.
 Керри вывернулась из его хватки и распахнула дверь машины. Прежде чем Бретт успел сообразить, что произошло, она уже бежала прочь, сквозь темноту. От страха у нее на ногах будто выросли крылья.
 Он догнал ее у самого края взлетно-посадочной полосы.
 — Керри, стой! Остановись! Вот сумасшедшая. Еще и дура к тому же. Хочешь погибнуть?
 Он потащил ее назад от полосы, в безопасность. Керри старалась вырваться из его рук.
 — От… пусти, — простонала она.
 Бретт только усилил хватку. Он понял, что у нее истерика, и знал, к чему это может привести.
 — Хватит. Я отвезу тебя домой.
 По-прежнему держа ее за руку, он довел ее до машины.
 Посадив Керри в машину и увезя подальше от аэропорта, Бретт виновато сказал:
 — Я рискнул. Ничего не вышло. Прости, принцесса. У меня есть только одно оправдание: я не имел представления, как глубоко та катастрофа повлияла на твою психику.
 Она хотела ответить, но словно онемела. Он стал говорить дальше, тщательно подбирая слова:
 — Кажется, я все делал не так с той самой минуты, как мы встретились. Наш первый поцелуй… теперь это… Керри, это неправильно. Я имею в виду, наши отношения. Тебе не нужен такой мужчина, как я. Тебе нужен тот, кто не будет давить, требовать невозможного и намеренно причинять тебе боль.
 Керри наконец удалось заговорить. Может быть, это его слова освободили ее.
 — И тебе нужна девушка, которая ничего не будет требовать от тебя. Тебе нужна подружка, Бретт. Не спутница. Девушка, чей взгляд на мир отличается от твоего, тебе не подходит. Ты был прав, когда говорил, что у тебя слишком высокие требования.
 У него выступили желваки на скулах.
 — Итак, каждый из нас сказал то, что думал. Теперь все ясно. Но мне хотелось бы думать, что мы можем остаться друзьями.
 — Почему бы и нет? — деревянным голосом сказала Керри. — Мы же цивилизованные люди.
 — Это упрощает ситуацию, — не совсем уверенно сказал Бретт и искоса взглянул на Керри. Ее неожиданное ледяное спокойствие беспокоило его не меньше, чем недавняя истерика.
 Остаток пути они проехали молча. Возле дома Керри Бретт предпринял последнюю попытку быть галантным.
 — Было бы здорово, если бы все могло как-то разрешиться, принцесса. Видишь ли, я по-прежнему люблю тебя.
 Она резко отвернулась от него. «Только бы он не взял меня за руку».
 — Прощай, Бретт.
 Он оказался у нее на дороге.
 — «До свидания» звучит лучше.
 — А «прощай» — правдивее.
 Она аккуратно обошла его и закрыла за собой дверь.
 Джина сидела на диване и зашивала лопнувшую по шву форму.
 — Вы с Бреттом интереснее, чем шоу в телевизоре. Не соскучишься. — Тут она заметила пепельное лицо Керри и растрепанные волосы. — Подруга, может, тебе нужно чье-нибудь плечо, чтобы выплакаться?
 — Я больше плакать не собираюсь, — твердо сказала Керри. — С Бреттом у меня все кончено.
 Она пошла в кухню и воткнула в розетку кофеварку. О причинах разрыва она расскажет Джине потом. Когда будет не так больно.
 — Так мне тебя поздравлять или приносить соболезнования? — спросила Джина.
 Она пришла в кухню следом за Керри.
 Керри посмотрела на свои руки и отметила, что они еще дрожат.
 «Не лги хоть самой себе», — подумала Керри и честно ответила:
 — Попробуй и то и другое.
 Джина рассмеялась — не без горечи в голосе.
 — У нас теперь есть нечто общее. Мы обе бывшие подружки Бретта. Может, нам стоит организовать клуб. Уверена, народ в него толпами повалит. «Девчонки Бретта». Как тебе название? Или так: «Доктору мы не понравились».
 Керри решилась задать вопрос, который занимал ее уже долгое время:
 — А почему ты рассталась с Бреттом? Или, может быть, ты не хочешь об этом говорить?
 — Ты же меня знаешь! Ничего особенного не случилось. Он начал думать, что я больше интересуюсь его деньгами, чем его мускулами. И знаешь что? Так и было! А… кстати, Гарт звонил. Он очень расстроился, когда я сказала ему, что тебя нет дома.
 Гарт. Керри попыталась сосредоточиться на нем. Вызвать его образ: сияющие карие глаза, серебристые волосы, спокойный голос. Она вспомнила то чувство уверенности, которое исходило от его рук. Его обещание сделать ее счастливой.
 Теплое, спокойное чувство наполнило ее сердце, вымывая из него боль. Если бы в этот момент вошел Гарт, она пошла бы за ним на край света. Она прошептала:
 — Держи меня, Гарт. Ты нужен мне. Я хочу быть с тобой. Хочу попытаться.




 Глава 14


 В последующие недели Керри сосредоточилась на том, чтобы быть исключительно девушкой Гарта. Прошло немного времени, и Хартфорд признал ее за таковую. К ней стали ревновать медсестры, имевшие хоть малейшую надежду, что доктор Гамильтон ими интересуется или может заинтересоваться, а одинокие интерны и резиденты не без сожаления перестали расценивать ее как возможный объект для ухаживаний.
 Однако если это и беспокоило Бретта, который теперь снова встречался с Евой, то он не показывал виду. Он вел себя дружелюбно и безразлично. Можно было подумать, что их короткий, горько-сладкий роман только приснился Керри. Мысль об этом причиняла ей боль. Джина была права. Бретт не собирался жениться на ней.
 После того как прошла обида на Бретта, Керри обнаружила, что ей все больше нравится общество Гарта. Из этого она сделала вывод, что любовь, которая растет постепенно и медленно, живет гораздо дольше, чем та, что приходит неожиданно.
 Прошел сентябрь, потом октябрь. Жизнь Керри стала однообразной и предсказуемой, но ее это устраивало как нельзя лучше. Гарт звонил ей каждый вечер ровно в восемь часов, если только в больнице не случалось чего-нибудь непредвиденного. По средам он навещал Керри дома — и каждую среду Джина радовала их гастрономическими изысками. К ним обычно присоединялся Джо, и вчетвером они составляли неплохое общество. После ужина они обычно разговаривали и пили кофе. По выходным Гарт и Керри встречались вне дома: ужин в ресторане, потом кино, театр или танцы.
 — Я стал мерить время по тому, сколько его я провожу рядом с тобой, — сказал он ей как-то вечером.
 Они танцевали. Он прижал ее к себе сильнее и добавил:
 — Керри, давай будем вместе всю жизнь. Скажи, малышка, ты будешь моей женой? Что ты решила?
 Керри не попала в такт. Конечно, она отлично понимала, что Гарт давным-давно должен был задать этот вопрос. Она сильно затянула с ответом, а он был более чем терпелив. Ей нужно что-нибудь решить. Если она не выйдет замуж за Гарта, то так и будет жить с призраками в сердце.
 «Да что с тобой такое, в конце концов?» Она не сомневалась в том, что хочет близких, доверительных отношений, детей, что ей нужен мужчина, который любил бы ее, был бы добрым и верным. Она знала, что Гарт может дать ей все это. Но она не могла сказать ему, чего она ждала все это время. Она не могла обидеть его, признавшись, что все еще надеется, что у нее в сердце вспыхнет искра, которая заставит ее стремиться выйти замуж за Гарта с такой же силой, с какой он хочет жениться на ней.
 Гарт сам прервал затянувшееся молчание:
 — Твой ответ — «нет»? Керри, не бойся быть со мной откровенной.
 Отчаяние в его голосе заставило ее ответить как можно мягче:
 — Гарт, не сомневайся в том, что я люблю тебя. Я только не понимаю еще, насколько сильно.
 Казалось, Гарта удовлетворил ее туманный ответ. По крайней мере, она очень надеялась на это.
 — Ты в первый раз сказала, что любишь меня. Похоже, я делаю успехи. — В его голосе больше не было отчаяния. Его заменил почти мальчишеский энтузиазм.
 У Джины, как оказалось, была своя теория насчет того, почему Керри так тянет с решением. И она озвучила ее со своей обычной прямотой. Это случилось за обедом.
 — Это все из-за Бретта — и не спорь со мной. Как можно выкинуть парня из головы, если ты с ним каждый день видишься? Он становится плохой привычкой. Как курение. Переводись обратно в хирургию. Жизнь Кончиты уже вне опасности.
 — Наверное, ты права… — с неохотой признала Керри. — Я и сама об этом думала. Насчет Кончиты. Я боюсь, что она стала слишком зависеть от меня. Недавно она даже назвала меня «mama-cita».
 Джина посмотрела на нее и положила себе на тарелку еще запеканки.
 — По-моему, это работает в обе стороны. Тебе же она тоже нравится.
 — Да. Я очень привязалась к Кончите. Я точно знаю, что, когда она вернется в Мексику, мне будет плохо.
 — Подруга, в тебе проснулся материнский инстинкт. Ешь запеканку. — Джина подвинула блюдо ближе к Керри. — Нам нужно все это съесть за сегодня. Завтра я собираюсь устроить ужин китайской кухни.
 Керри покачала головой:
 — Джина, я наелась. С тех пор как я с тобой живу, я поправилась на шесть фунтов.
 — Да, ты была тощая. Сейчас ты гораздо лучше выглядишь. Почти как я. — Джина засмеялась и взяла еще еды.
 Еда была одной из немногих вещей, в отношении которых она не была объективной.
 «Много лет не ела досыта», — объяснила она, когда они с Керри только начали жить вместе.
 Керри не говорила Бретту о том, что попросила о переводе, до тех пор пока его не одобрили, — боялась, что Бретт сможет убедить ее остаться. А ей будет трудно отдавать девочку в чужие руки и без его праведного гнева. Когда все выяснилось, Бретт попытался поговорить с Керри:
 — Я хочу задать тебе один вопрос… — он старался казаться спокойным, — это из-за меня?
 Керри улыбнулась, неторопливо, уверенно:
 — Не льстите себе, доктор Тейлор. Вы тут совершенно ни при чем.
 Он вспыхнул:
 — Тогда почему ты уходишь, когда ты так нужна?
 Вот оно, подумала Керри. Апелляция к профессионализму. Она успела хорошо узнать, какими способами он добивался того, что хотел.
 — За Кончитой теперь может ухаживать любая другая медсестра, и делать это не хуже меня. Ты сам это знаешь. Она поправляется. Мое присутствие теперь не так важно. Я буду навещать ее при каждом удобном случае.
 Бретт нетерпеливо отмахнулся. Своим жестом он как бы показывал всю вздорность ее резонов.
 — Кончита тебя любит. И я, грешным делом, думал, что она не последний человек в твоем списке.
 — Далеко не последний. Это одна из причин, почему я ухожу, — сказала Керри.
 Она повернулась, чтобы уйти. Ее, наверное, давно ждет Гарт. Сидит в кафе и недоумевает, что могло ее задержать.
 — Принцесса, ты всегда убегаешь, как только что-нибудь касается твоего сердца? — насмешливо сказал ей вслед Бретт.
 Ее буквально передернуло.
 — Это ложь!
 Его глаза сверлили ее, старались достичь всех спрятанных в глубине души тайн.
 — Разве? — И прежде чем она исчезла, добавил: — Мы все еще искрим при виде друг друга. Интересно, почему?
 — Не знаю! И не хочу знать!
 Керри бегом бросилась к лифту. Почему она снова позволила Бретту вывести ее из себя? Ну почему она такая дура, почему не может защититься от его змеиного языка? Но в отношении одного у нее не осталось сомнений. Ей точно нужно переводиться. Если она никогда больше не увидит Бретта Тейлора, им обоим будет только лучше. И когда она будет навещать Кончиту, она позаботится о том, чтобы в это время в палате его не было.
 Теория Джины не лишена смысла, решила Керри по прошествии нескольких недель. Теперь, когда она редко видела Бретта, даже по больничным делам, оказалось, что не думать о нем гораздо легче.
 Только один раз у нее был короткий приступ ностальгии. Это случилось тем вечером, когда они с Гартом ужинали в «Волне прибоя». В зал вошел Бретт, и не один — с шикарной рыжеволосой Меридит Блэйр, которая работала в Хартфорде ассистенткой, а в свободное время помогала в педиатрии. Они будто специально заняли столик, расположенный в поле зрения Керри. Она видела, как Меридит улыбалась Бретту, — как будто владела им. Видела, с каким вниманием Бретт слушал каждое ее слово. Он что, действительно влюблен в нее? Или она всего лишь его ноябрьское увлечение? Еще одна кандидатка в клуб «Девчонки Бретта»? А может, как раз она подойдет Бретту по всем статьям? — подумала Керри.
 — Тебя это еще задевает? — тихо спросил Гарт.
 Керри вымучила улыбку.
 — Конечно нет, — соврала она.
 «Прекрати вести себя как пятнадцатилетняя девчонка», — приказала она самой себе. Для Бретта это так естественно — завести себе новую подружку. В конце концов, разве она не сидит сейчас за одним столиком с Гартом?
 Тем не менее Керри почувствовала облегчение, когда ужин закончился и они смогли уйти.
 Они вышли из ресторана на улицу, и сразу же начал накрапывать мелкий холодный дождь. Он падал на лобовое стекло с едва слышным шелестом, будто из последних сил просил пустить погреться. Вдалеке, на Пойнт-Лома, завывал гудок, который включали во время тумана для проходящих кораблей.
 Неожиданно Керри почувствовала себя ужасно одинокой. Она вспомнила своих родителей, оставшихся на ранчо в Орегоне. Там, наверное, уже зима: падает мелкий первый снег. Дома был большой камин, в котором в это время года всегда горели крупно наколотые еловые дрова… Керри живо представила мать, сидящую возле камина с книгой или штопкой… Отец курит трубку и смотрит телевизор… Королек, старый колли, свернулся возле камина, греется… Спокойствие. Что могут снег и ветер, когда у человека есть такие вещи? Глаза Керри наполнились слезами. В порыве какого-то отчаяния она нашла руку Гарта.
 Он почувствовал, как дрожат у нее пальцы, и через эту дрожь ощутил беззвучную мольбу о помощи. Он свернул с центральной улицы в тихий переулок и остановился.
 — Я люблю тебя, Керри. Это может помочь?
 Нежность в его голосе стала последней каплей. Слезы, копившиеся в глазах, пролились и потекли по щекам. — О, Гарт, прости меня, пожалуйста. Я вдруг страшно затосковала по дому. Наверное, это погода… а может, я просто устала.
 Он обнял ее.
 — Не нужно извиняться передо мной, малышка. На всех время от времени нападает тоска. И если есть кто-нибудь, с кем можно эту тоску разделить, — о большем и мечтать нельзя.
 Она придвинулась ближе, щекой почувствовав шершавую ткань его твидового пиджака. Ее плотная, надежная фактура дарила успокоение. Одиночество немного отступило.
 Гарт гладил Керри по голове, пропуская ее густые волосы между пальцами.
 — Мне тоже бывает одиноко. Врачи живут в своем, отдельном мире, и, если у них нет кого-нибудь, кто всегда рядом, кого они любят, одиночество может стать невыносимым. — Он поколебался, затем снова заговорил, и неровность его интонаций и сумбурность речи выдавала, что он хочет сказать что-то важное. — Я просто хочу сказать… я просто хочу просить… я хочу, чтобы ты была рядом со мной, малышка. В июне я начинаю частную практику, и мне уже нужен ответ. Мне нужен ответ сейчас.
 Керри подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. В них отражалось так много любви, и она была неподдельной. Там было обетованное счастье. Она почувствовала, как все ее сомнения улетучиваются. Глубокая уверенность наполнила ее сердце, и для одиночества там уже не осталось места.
 — Да, Гарт. Да, я выйду за тебя замуж.




 Глава 15


 Было поздно, когда машина Гарта остановилась перед домом Керри. Им так много нужно было обсудить, а Гарт не хотел оставлять все «на потом». — Я слишком долго ждал этого момента, — сказал он ей. — Кроме того, я взволнован и все равно не смогу уснуть. Не каждый день у человека помолвка.
 Керри улыбнулась. Она любила в нем этот мальчишеский энтузиазм. Эта сторона респектабельного доктора была для нее еще новой.
 Они планировали пожениться в июне, после того как истечет последний месяц его резидентуры. У них будет время для двухнедельного медового месяца — где бы она хотела его провести? Так как он собирается вести частную практику вместе с отцом, они будут жить в Санта-Барбаре.
 — Ты полюбишь Санта-Барбару, милая. Это очень красивый город. Я возьму тебя туда, когда поеду к родителям на Рождество. Мы вступим в окружной клуб, а потом, немного попозже, — в яхт-клуб. Мои родители состоят в обоих. Для успешного доктора это необходимо — новые контакты и прочее.
 Она окоротила его — он забирался в глубины, ей пока недоступные.
 — Гарт, я кто угодно, только не светская львица. И еще, я буду по-прежнему работать медсестрой, пока… — Она не успела закончить.
 Гарт закончил за нее, и все встало на свои места.
 — До тех пор, пока не заведем детей. И я бы хотел, чтобы это случилось поскорее. В конце концов, мне уже тридцать. Я не хочу становиться отцом тогда, когда пора становиться дедом.
 При упоминании о детях Керри почувствовала теплую волну. Наверное, Джина права насчет материнского инстинкта. Иметь ребенка… Ничего чудесней Керри не могла себе представить.
 Гарт снова заговорил:
 — Их у нас будет четверо. Два мальчика и две девочки. У девочек будут черные волосы и зеленые глаза — такие же, как у их мамы.
 Его голос сорвался на хрип, и он потянулся поцеловать ее.
 Керри улыбнулась:
 — Посмотрим, как у нас это получится.
 Джина еще не спала, когда Керри пришла домой. Она сидела в кресле, укрытая пледом, во фланелевом домашнем платье, шерстяных шлепанцах и со свирепым выражением на лице. Ее расчесанные на ночь волосы струились и блестели.
 — Я чуть со страху не умерла! Ты что, не знаешь, что сейчас почти три часа ночи?
 Керри рассмеялась:
 — Джина, ты сейчас похожа на ангела-мстителя. Мне жаль… честно. Мне даже в голову не пришло, что ты будешь меня дожидаться.
 Извинение, похоже, немного охладило Джину.
 — Я хотела рассказать тебе о Треворе. Мне кажется, он серьезно настроен насчет меня. Сегодня он познакомил меня со своей дочерью. Она живет с бабушкой. Как тебе такой прогресс?
 Керри сняла платье, вязанное из тонкой черной шерсти. Оно было ей немного тесновато — в этом она винила Джину с ее вкуснейшей стряпней.
 — И как девочка?
 Джина скорчила рожу:
 — Жуткая. Ей тринадцать, и она считает, что весь мир против нее. Но я ее заставлю себя любить. Я думаю, игра стоит свеч — за его-то деньги! Ну, расскажи, что произошло. Тебя могло задержать только что-то из ряда вон выходящее.
 Керри глубоко вздохнула. «Интересно, почему у меня мурашки по спине ползают?»
 — Я обещала Гарту выйти за него замуж. В июне мы собираемся пожениться.
 — Ты шутишь? Ты и вправду бросилась в этот омут! — Джина изумленно глядела на Керри.
 — Ты же знала, что я серьезно обдумывала его предложение. Джина, а что тут такого? Ты что, не рада за меня?
 Керри была озадачена таким явным отсутствием энтузиазма. В конце концов, в последние недели Джина только что не называла Керри дурой из-за того, что та держит Гарта в подвешенном состоянии.
 Джина сбросила плед и встала с кресла. Обняв Керри, она сказала:
 — Конечно, я рада за тебя, подруга. Но меня кое-что беспокоит… Керри, ты Гарта по-настоящему любишь? Ведь я как-никак убеждала тебя, что Гарт — стоящая партия. Но если ты его не любишь… — Она смотрела с виноватым выражением.
 Керри обняла Джину в ответ.
 — Я сама приняла решение, и тебе совсем не обязательно принимать на себя ни вину за это, ни благодарность. Я люблю Гарта. Честно. Да, признаю, что эта любовь — не совсем то же самое, что я чувствовала к Джонни или Бретту, — в ее голос незаметно пробралась нотка грусти, — но это не значит, что я не смогу быть счастливой. Гарт — замечательный человек. Он будет хорошим мужем.
 С лица Джины исчезло обеспокоенное выражение.
 — Тогда прими мои поздравления! Я займусь организацией твоего девичника. — Она рассмеялась. — И мне придется в самом скором времени заарканить Тревора. Мне противна даже мысль о другой соседке по комнате.
 Тут и Керри не смогла удержаться от смеха. Неожиданно она заразилась воодушевлением Джины. Она едва смогла дождаться утра, чтобы позвонить родителям и сообщить им новость.
 К утру дождь не прекратился. Из-за него Керри и Гарту не довелось выйти в море с Тревором и Джиной. Вместо прогулки на яхте Тревора — она носила название «Альбатрос» — они устроили импровизированный обед в пляжном домике Тревора. Обед состоял из жареного цыпленка, кукурузного хлеба и яблочного пудинга — все Джинина стряпня.
 — Полагаю, что в старой пословице о том, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, каждое слово — правда, — сказала Джина.
 — В следующий раз приготовь лазанью и лимоновую меренгу, — предложила Керри. — Тогда Тревор точно сделает тебе предложение. И кто знает? Может, ты окажешься у алтаря даже раньше меня.
 Втайне Керри сомневалась, что у Джины все сложится с Тревором Маккензи. Он был на двадцать лет старше Джины и, как полагала Керри, имел очень сложный характер. И у него была дочь, которой могла не понравиться новая мать. Каково-то Джине будет со всем этим? — беспокоилась она.
 К началу следующей недели циклон ушел на юг. Дождь шел теперь только время от времени, но видимость была по-прежнему отвратительной, как заметила Джина по дороге в больницу.
 — Ненавижу ездить в такую погоду, — пожаловалась она. — Будет счастьем, если мы не опоздаем на работу из-за какого-нибудь болвана.
 Керри кивнула:
 — Воображаю, что в такие дни творится в приемном покое травматологии.
 Джина едва успела объехать заглохший автомобиль и процедила что-то по-итальянски.
 — Это уж точно. Хорошо, что нам там не дежурить.
 Они успели проехать еще милю, прежде чем началось то, что мрачно предрекала Джина. Движение замерло на всех трех полосах.
 — Наверное, несчастный случай, — предположила Керри и высунулась из окна. — Там целая толпа собралась. Черт, да что там такое?
 По обочине дороги, навстречу машине Джины, шел человек. Керри спросила его:
 — Авария?
 Он взглянул на них. Его лицо было белее мела.
 — Школьный автобус… Господи, детишек разбросало по всей дороге…
 Он ускорил шаги, согнувшись под напором встречного ветра.
 — Давай поглядим, сможем ли мы помочь, — прошептала Джина и притормозила у обочины.
 Девушки бок о бок побежали по шоссе. Они еще не видели аварии, но уже слышали крики. Ужасающие детские крики.
 — Пропустите нас! — закричала Джина. — Мы медсестры.
 Люди расступились.
 На мгновение, которое казалось вечностью, Керри застыла при виде картины, открывшейся ее глазам. Автобус был перевернут, на дороге лежали тела детей, в основном недвижимые — будто какой-то шутник разбросал жалкие, изорванные тряпичные куклы.
 Сквозь оцепенение пробился чей-то голос:
 — Вон тот… он еще жив. — Человек из толпы указал на маленького мальчика со светлыми волосами.
 Керри рванулась вперед и плюхнулась на колени на мокрую землю рядом с мальчишкой. Быстро и осторожно она осмотрела его, чтобы найти источник кровотечения. Вот оно. Глубокая вмятина на черепе за правым ухом.
 — У вас есть чистый носовой платок? — спросила она у мужчины, указавшего ей на мальчика.
 И когда он кивнул, добавила:
 — Сверните его и приложите к ране. Постоянно сохраняйте несильное, но устойчивое давление. Кто-нибудь, укройте его. У него шок.
 Керри стала пробираться дальше через лежащие в грязи школьные сумки, разбросанные книжки и коробки с завтраками, туда, где Джина склонилась над еще одним мальчишкой. Под ним медленно росла лужа крови. Она видела, как подруга наложила мальчику жгут из его же шарфа выше колена, ниже нога была почти оторвана.
 У одной девочки лицо было превращено в кровавую маску. Другой девочке острый кусок металла пробил грудную клетку, лишь чудом не попав в сердце. Некоторые дети не двигались — и многим из них уже нельзя было помочь.
 Послышался вой сирен — это прибыли машины скорой помощи, в них немедля загрузили детей. Троих трогать не стали, просто накрыли и оставили на земле. Их заберет другая машина. Им теперь некуда спешить.
 Джина пошла к своему автомобилю. Керри доехала до Хартфорда в «скорой помощи». Ее попросил присмотреть за пострадавшими один из интернов.
 Керри провела в операционной шесть с половиной часов. Вместе с Бреттом и доктором Мэдисоном они спасали жизнь трем наиболее сильно пострадавшим детям. Другими занимались остальные хирурги в прилегающих операционных.
 Только когда была наложена последняя повязка, последний шов, когда последнего из пациентов отвезли в реанимацию, — Керри позволила себе глубоко, судорожно вздохнуть. Слава Богу, это все наконец кончилось.
 — Было тяжело, да? Нам повезло, что мы смогли их спасти, — произнес Бретт.
 У него был бесконечно уставший голос, бесконечно уставшее лицо.
 Керри не хотелось говорить об этом. Образы катастрофы и операций еще слишком живо вставали в ее мозгу. Она подняла руку, чтобы снять с головы хирургическую шапочку, и сморщилась от боли, острой иглой вонзившейся ей в плечи.
 — Мышечный спазм, — определил Бретт. — Это от напряжения. Посмотрим, поможет ли это.
 Он положил руки ей на плечи и стал массировать их, то увеличивая, то ослабляя давление.
 — Ах…
 На мгновение Керри полностью отдалась смешанному с болью удовольствию, почувствовала, как сведенные мускулы расслабляются. Но затем вспомнила, как его руки касались ее — с любовью. Ее пронзила другая боль. Где-то глубоко в сердце. Она резко отстранилась.
 — Теперь лучше? — Бретт улыбался, глядя на нее. — Как насчет чашки кофе и кресла, на котором можно свернуться и вздремнуть?
 — Нет, спасибо. Через несколько минут у меня встреча с Гартом. — Едва Керри произнесла его имя, как все тут же встало на свои места.
 Бретт нахмурился:
 — Пускай глубокоуважаемый доктор Гамильтон подождет. Это ему только на пользу.
 Бретт даже не пытался скрыть свою нелюбовь к Гарту — они неважно относились друг к другу еще с тех времен, когда они оба были интернами.
 Керри искоса взглянула на доктора-плейбоя. Она очень хотела увидеть его реакцию на слова:
 — Бретт, едва ли девушке следует обращаться так со своим женихом.
 — С кем?
 — Гарт и я помолвлены. В июне мы собираемся пожениться.
 Он как раз хотел достать сигарету. Его рука застыла в воздухе. Несколько долгих мгновений он смотрел на нее, не веря своим ушам.
 — Разве ты не хочешь меня поздравить? — спросила Керри.
 Может, она сыплет соль на рану. Ну и что? Бретт же не счел нужным скрывать от нее свой романтический интерес к Меридит Блэйр.
 — Конечно, принцесса. Я тебя поздравляю. — Слова Бретта были как удары кнутом. — Ты получила что хотела. Не мужчину, конечно, — образ жизни. Ты ведь именно это искала, разве нет?
 — Ты говоришь чушь.
 — Да ну? — Он фыркнул. — Ты, как щитом, закрываешься Гартом от собственных слабостей. Он ничего от тебя не требует. Ему достаточно того, что ты красивая женщина. А мне недостаточно, принцесса! Я хотел, чтобы ты хотя бы попыталась реализовать свой потенциал. И за это ты меня возненавидела.
 Она бежала от безжалостного торжества, сквозившего в его словах. Выскочила из операционной и помчалась по коридору. Это неправда! Он лгал, потому что она унизила его. Он-то полагал, что она будет виться вокруг него в ожидании подходящего случая возобновить отношения. Весьма естественно для Бретта Тейлора. А то, что она не стала этого делать, больно ударило по его гордости. Керри отчаянно пыталась найти способы разрушить воздействие его язвительных слов.




 Глава 16


 Незаметно подошло Рождество, и, как всегда, многие не успели как следует к нему подготовиться. Керри не была исключением. Надо было купить кое-какие подарки, отослать несколько открыток, связать свитер Гарту. Она еще решила напечь пирожков для детей, которым придется встречать Рождество в больнице.
 По мере того как приближался праздник, Керри все меньше виделась с Джиной. Та проводила почти все свое свободное время с Тревором, который заново обставлял дом — ему требовалась консультация Джины по любому, даже малозначительному, вопросу.
 — Я выбираю все самое лучшее, — сказала однажды Джина.
 У них с Керри был поздний сеанс «девичьих откровений». Ее глаза зажглись золотистым блеском торжества.
 — В конце концов, может, я скоро буду жить в этом доме. Ты только подумай! Я, Джина Росси, живу в доме, который стоит сто тысяч долларов. Сдается мне, я уже очень далеко от Цицеро-стрит.
 Керри подумала о Майке Девени. Несколько дней назад она разговаривала с ним. Она не рассказала об этом разговоре Джине, так как знала, что это не поможет. Они встретились в магазине подарков, расположенном на территории больницы, — она покупала плюшевую собаку.
 — Керри, мне нужно поговорить с тобой. Ты можешь уделить мне одну минуту?
 Его лицо осунулось, под глазами — темные круги. Смены по тридцать шесть часов, между ними — двенадцать часов отдыха. Все это сказывалось на его внешнем виде.
 — У меня есть время выпить чашечку кофе, — ответила она.
 — Не могу. Через десять минут я должен вернуться в отделение нейрохирургии. — Он замолчал, тяжело сглотнул, затем продолжил в каком-то отчаянии:
 — У Джины с этим Маккензи все серьезно, да?
 — Спроси ее сам, Майк, — открестилась Керри.
 — Не мне об этом судить.
 — Понятно. Джина в последнее время даже не здоровается — наверно, слишком занята. Нелегко, оказывается, ублажать мистера Кошелька Маккензи!
 У Керри болела душа за несчастного интерна, но она ничем не могла утешить его. Джина жгла за собой мосты, и Майк Девени исчез в густом дыму — в дыму, где исчезают вещи, которым место только в памяти.
 — Найди себе кого-нибудь другого, Майк, — посоветовала Керри.
 Он попытался улыбнуться, но его улыбка больше была похожа на гримасу.
 — Вот ты и ответила на мой вопрос. Эй, не расстраивайся так. Диагноз «разбитое сердце» — это еще не приговор. Мы, Девени, — крепкие орешки. Нужно сильно постараться, чтобы довести нас до ручки.
 Позже Керри пришлось вспомнить его слова и задуматься, была ли в них правда. Задуматься над тем, насколько крепким орешком может быть мужчина.
 Керри колебалась, принимать или не принимать приглашение Гарта провести Рождество в Санта-Барбаре, с его родителями. Она не хотела оставлять Джину одну. Рождество — время дружбы и радости, и вдвойне хорошо, когда своей радостью можно поделиться с друзьями.
 Гарта немного беспокоила ее нерешительность.
 — Милая, мама и папа рассчитывают на то, что ты приедешь. Им бы очень хотелось познакомиться с будущей невесткой.
 «Чтобы обнюхать меня и решить, подхожу я уважаемым Гамильтонам и их окружному клубу или нет», — раздраженно подумала Керри и тут же устыдилась своих мыслей.
 — Гарт, я что-нибудь придумаю, — неохотно пообещала она.
 Ей не пришлось ничего придумывать. Судьба в образе Тревора Маккензи решила все за нее. Джина захлебывающимся голосом объявила, что Тревор пригласил ее провести с ним рождественский вечер. Еще с ними будет его дочь. Днем они поедут в Северный Голливуд, к его брату. Там устраивается праздничный обед.
 — Так что ты с чистой совестью можешь ехать в свою Санта-Барбару, — добавила Джина.
 Керри как раз наряжала маленькое рождественское дерево. Она предпочла бы провести рождественское утро с Джиной. Подруги бы сидели в халатах и шлепанцах, ели бы конфеты и распаковывали подарки. А потом она пошла бы в больницу — навестить Кончиту.
 Джина взяла серебристый шар и повесила его на самую верхнюю ветку.
 — Ты только подумай — в следующее Рождество ты будешь украшать дом вместе с мужем. И я, если повезет, тоже. Может быть, на праздник мы даже соберемся вчетвером. — Она порывисто обняла Керри. — Давай пообещаем друг другу, что всегда будем подругами.
 Керри никак не могла сглотнуть комок, откуда ни возьмись появившийся в горле.
 — Обещаю, Джина.
 По мере того как приближалось время ехать с Гартом к его родителям, Керри нервничала все больше. Она раз десять упаковывала и распаковывала вещи. Не слишком ли яркие свитера? Может, стоило взять с собой вещи нейтрального черного цвета? Как Гамильтоны воспримут ее дорожный наряд: клетчатая юбка и длинный синий свитер? Может, следовало остановиться на консервативном сером цвете?
 А когда Гарт упомянул, что в субботу в окружном клубе ожидается вечеринка с танцами, Керри охватила настоящая паника. На таком мероприятии ее зеленый шифон будет выглядеть слишком по-детски. Облегающее длинное платье, с серебряным к тому же блеском, которое она надевала на новогодний вечер в офицерском клубе — это было два года назад, — также, по-видимому, не подходило для консервативной Санта-Барбары. В отчаянии она потратила почти недельный заработок на простой вечерний костюм из темно-желтой парчи.
 Гарт забрал ее в четверг после окончания рабочего дня. Ни она, ни он не должны были появиться в Хартфорде до следующего понедельника. Они планировали перекусить чего-нибудь по дороге и уже в десять быть в Санта-Барбаре.
 Керри заслушалась смешными рассказами Гарта о своем детстве, и нервозность ее немного отпустила. Но когда они свернули со скоростного шоссе на дорогу, которая вилась между огромными, ярко освещенными особняками, она почувствовала, что страх подбирается вновь.
 — В последний раз я так нервничала только перед государственной экзаменационной комиссией, — призналась она.
 Гарт похлопал ее по руке:
 — Успокойся, милая. Старикам ты понравишься. У них идея фикс — чтобы я скорей женился. Но должен тебя предупредить… Папа будет говорить о внуках.
 Керри улыбнулась в темноте. Не так страшен черт, как его малюют.
 Дом Гамильтонов был стилизован под большое ранчо. Он был построен на нескольких разноуровневых фундаментах, покрыт черепицей. К главному входу вели решетчатые ворота из кованого железа — несомненно, испанское влияние, следы которого можно было встретить повсюду в Санта-Барбаре. Дом выглядел основательно, элегантно и, кажется, стоил кучу денег. Керри обрадовалась, что выбрала серый дорожный костюм.
 Родители Гарта встречали их в дверях.
 — Приехали… приехали наконец. — Миссис Гамильтон даже всплакнула. — Мы буквально считали минуты. Входите же! Вас ждет бренди, фруктовый торт, уютный горящий камин. О, Гарт, мальчик мой!
 Она вскинула руки, чтобы обнять его, и он на себе втащил ее в дом.
 «А она красивая женщина», — заметила Керри. Небольшого роста, тонкокостная, мать Гарта была одета в бледно-голубое домашнее платье. Ее седые волосы были зачесаны наверх, открывая удивительно молодое аристократичное лицо. Старший Гамильтон, сердечно поцеловавший Керри, был предыдущим изданием самого Гарта.
 Вечер оказался неожиданно необременительным. Гамильтоны исчерпали все официальные любезности и, казалось, были искренне довольны выбором сына и его будущей женой. А когда Гарт признался, что они не хотят терять времени и в скором будущем заведут детей, Гамильтон-старший даже растерялся от радости.
 «Растерянность». Вот оно, это слово, от которого Керри никак не могла избавиться. Пугающее слово, но точно описывающее состояние, в котором она пребывала в течение всех праздников.
 — Керри, дорогая, ты играешь в бридж? — спросила ее маленькая миссис Гамильтон на следующее утро.
 А когда Керри ответила, что не играет, тут же заявила:
 — Вы должны научиться. У нас в окружном клубе каждую среду проходят обеды с бриджем.
 Керри глубоко вздохнула:
 — Миссис Гамильтон, боюсь, у меня не будет времени на все это. Видите ли, я собираюсь работать медсестрой до тех пор… ну, пока не забеременею.
 Мать Гарта улыбнулась искренней улыбкой, затем рассмеялась звенящим смехом, от которого Керри почему-то стало не по себе.
 — Милое дитя, это же просто смешно. Женщины в семье Гамильтон никогда не работали. — Она понизила голос до интимного шепота. — Позволь, я выдам тебе маленький секрет. Гамильтонам нравится, чтобы их жены были на сто процентов женщинами. Чтобы они зависели от них во всем. Конечно, я помогаю мужу в нашей больнице. Мы с девочками работаем волонтерами. Подбадриваем пациентов и прочее. В этом году меня избрали президентом нашего благотворительного общества. Еще мы организовываем большие благотворительные обеды — собираем таким образом немалые деньги. Ты влюбишься в нашу организацию, если хоть немного в ней поработаешь. И все мои девочки — они такие культурные.
 Керри смотрела в окно, пытаясь унять яростную дрожь губ. У матери Гарта, такой хрупкой на вид, была стальная воля. Под таким гнетом будет тяжело сохранить индивидуальность. Самой принимать решения. Что прикажешь делать со старушкой, которая мягко стелет, да жестко спать?
 Подчинись образу жизни Гамильтонов и войди в семью любимой дочерью — или посмей жить своей жизнью и будь всем врагом. Это был ультиматум. Он не был выражен в словах. Миссис Гамильтон была для этого слишком умна, слишком образованна.
 Рождество отмечали шумно — к десяти, ко времени, когда все открывают подарки, собрались разнообразные тетушки, дядюшки, дальние и близкие родственники. Гарт подарил Керри обручальное кольцо, украшенное красивейшим, в форме жемчужины, солитером, стоимость которого Керри даже не пыталась представить. «Папа» Гамильтон — он настаивал, чтобы она так его называла, — запечатлел на пленку, как Гарт надел кольцо Керри и поцеловал ее.
 Гамильтоны подарили Керри дорогой фарфоровый сервиз на двенадцать персон.
 — Это старинная вещь. Дед Гарта привез его из Англии в подарок невесте, — объяснила миссис Гамильтон.
 Глаза ее во время объяснения были затянуты мечтательной дымкой.
 — Владей им с гордостью, дорогая, и используй только для особых случаев, например при приеме важных гостей, — продолжила она.
 — Спасибо. Он… великолепен, — промямлила Керри.
 «Уж не вы ли будете выбирать, каких гостей я должна принимать? — подумала она. — В каком доме, среди какой мебели жить? Не вы ли будете решать, как будут звать моих детей? В какую школу они пойдут учиться?» Затем Керри стало стыдно за свою мелочность, и она поцеловала гладкую щеку, подставленную ей миссис Гамильтон. Та уже была уверена в своей послушной, благодарной невестке. Керри чувствовала себя сырым материалом перед формовкой.
 — Ну что я тебе говорил, милая? Разве они не замечательные? — спросил Гарт, когда они ехали обратно в Сан-Диего.
 — Да, они замечательные, — поспешила она с ответом.
 Настало время рассказать ему о том, что его мать уже определила для себя их будущую жизнь. Необходимо обсудить пугающий дискомфорт, который испытывала Керри. Уладить кое-что. Она не хотела, чтобы на горизонте их счастья появилось хоть малейшее облачко.
 — Гарт, твоя мать не хочет, чтобы я работала… — начала она.
 Он похлопал ее по холодной руке со стиснутыми в кулак пальцами.
 — Это не должно тебя беспокоить, милая. Мать любит управлять событиями и людьми. Но мы будем жить собственной жизнью. Довольна?
 — Наверное…
 Керри заставила себя поверить ему. Однако зудящее чувство сомнения никуда не делось. Ей показалось, что было бы куда лучше, если бы Гарт не собирался работать вместе с отцом в Санта-Барбаре.




 Глава 17


 Керри испытала искреннее облегчение, когда праздники кончились и жизнь вернулась в обычную колею. Когда она Упаковывала рождественские украшения, ее взгляд привлекла блестящая мишура. Она подумала: вот так это и было в Санта-Барбаре. Все сверкало, искрилось… подделка.
 Джина отнеслась к ее сомнениям философски.
 — Подруга, жизнь — непрекращающаяся череда компромиссов. Нужно уметь и избегать ударов, и держать их. Возьми, например, меня. Я бы с удовольствием отдала тебе жуткую дочурку Тревора в обмен на сующую не в свои дела нос мамашу Гарта.
 Керри вымучила смешок:
 — Нет уж, спасибо! Я люблю детей, но, если верить твоим описаниям, Джанет Маккензи — это сатана в отрочестве.
 — Так оно и есть, но я с ней справлюсь. И ты не кисни, подруга!
 Джина так и дышала силой, и Керри ни секунды не сомневалась, что она не только справится с чем угодно, но и выйдет в конце концов победительницей. Нет такой вещи, которая сломила бы Джину Росси.
 Как она ошибалась! Еще до наступления следующего вечера ей было суждено увидеть, как рассыпается в прах оборона Джины, как испаряется ее притворство, обнажая беззащитное сердце.
 Трагедия произошла еще до того, как они следующим утром явились на работу в 7.55. В 7.45 Майк Девени вышел из здания больницы через запасной выход, чтобы помочь выгрузить из машины скорой помощи пациента, находящегося в диабетической коме.
 В 7.42 едущий на работу мужчина почувствовал неожиданную сильную боль в области грудной клетки. Проблемы с сердцем не были неожиданностью для шестидесятипятилетнего Джозефа Кливленда. Он принял решение, которое изменит жизни многих неизвестных ему людей. Хартфорд находился в двух кварталах от того места, где его застиг приступ. Усилием воли заставляя себя терпеть боль, от которой перехватывало дыхание, он на скорости повернул свой «линкольн» на надпись: «Запасной выход. Только для машин скорой помощи».
 Майк не заметил несущейся на него машины с мертвым человеком за рулем. В последний момент он услышал шум и начал поворачиваться навстречу звуку.
 В 901 — Керри помнила, как взглянула на часы, прежде чем вместе с Джиной зайти в лифт, — к лифту неслась каталка, которую толкали два санитара. Полицейский еле поспевал за ними.
 — Наверное, тяжелый случай, — сказала Джина, и девушки прижались к стенке лифта, дав каталке возможность въехать внутрь.
 — О господи.
 Джина увидела лицо Майка. Увидела алые пятна, расползающиеся по белой простыне, которой он был укрыт.
 За несколько секунд, пока лифт поднимался на хирургический этаж, полицейский кратко рассказал, что случилось.
 — Водитель «линкольна» в морге. Судя по виду этого бедняги, он скоро к нему присоединится.
 До сознания Джины его слова не доходили. Она слышала только ужасное бульканье, в котором при всем желании нельзя было узнать дыхание Майка, и знала, что этот звук означал, что у него внутреннее кровоизлияние.
 — Господи, пожалуйста… — плакала она.
 Когда двери лифта открылись, Керри пришлось с силой отрывать ее пальцы от каталки.
 Дежурным хирургом оказался Бретт. Именно ему пришлось пытаться вдохнуть жизнь в умирающего человека, и Керри также принимала участие в решении этой почти невыполнимой задачи.
 Бретт обращался к своей хирургической команде:
 — У этого человека множественные травмы, многие из которых очень серьезны. Его состояние в высшей степени критическое. Очевидно, что у него внутреннее кровоизлияние, поэтому я начну с грудной клетки.
 Керри почувствовала, как перед предстоящей битвой напрягается каждый ее мускул, каждый нерв. Она позволила себе бросить один быстрый взгляд на лицо Майка. Обратила внимание на смертельную бледность, на застывшие в бессознательности черты лица. Он совсем не был похож на знакомого ей интерна с очаровательной детской улыбкой и ясными голубыми глазами. «Мы, Девени, — крепкие орешки. Нужно очень постараться…» Она вспомнила его слова. Какая ирония! Керри решительно отбросила все мысли прочь. Операционная — не место для воспоминаний.
 Бретт кивнул, и она подала ему скальпель для первого надреза. Доктор Мэдисон поставил зажимы. Теперь можно было увидеть переломанные ребра Майка. Анестезиолог предупредил, что кровяное давление снизилось до опасного порога. Бретт нахмурил брови, ничего не ответил и стал работать быстрее.
 — Периостальный подъемник!
 Бретт еще не замолк, когда Керри вложила инструмент ему в руку. Необходимо было приподнять ребра, чтобы добраться до поврежденной зоны под ними.
 Когда расщепленная кость была приподнята, открывшееся пространство стало заполняться кровью. Серебряным блеском замелькали зажимы, которые Керри с неимоверной скоростью подавала Бретту, пытающемуся как можно быстрее остановить алое наводнение. Жить Майку или умереть, теперь решали секунды. Пульс почти пропал, и Майку добавили кислород. Керри тампоном высушила рану, и они увидели источник кровотечения. Пробой в нижней сердечной камере.
 — Будем шить, — скомандовал Бретт.
 Он ничем не выдавал, насколько тяжела была ситуация. Только Керри могла уловить нотки отчаяния в его голосе. Она передавала ему лигатуру за лигатурой, а он накладывал шов за швом, укрепляя края разрыва, чтобы их можно было притянуть друг к другу. Кровь престала течь. Швы держали. Керри выдохнула, и воздух покинул ее легкие с дрожащим жалобным звуком, однако в то же время в нем было облегчение: она знала, что тонкая нить жизни Майка не прервалась. Какие-то внутренние резервы организма заставляли его сердце биться. Бретт зашил разрез на груди и наложил на него повязку, затем очистил рану на голове и тоже перевязал. Сейчас не до рентгена — это надо отложить до лучших времен. Если они наступят, эти лучшие времена, грустно подумала Керри.
 — Ты сейчас к Джине? — спросил Бретт, когда они мыли руки.
 — Да. Мне жутко страшно.
 — Давай я схожу с тобой, — предложил он. — Она, наверно, должна знать, какие у него шансы.
 — И какие же? — Керри взглянула ему в глаза в поисках правды.
 Он развязал покрытый пятнами крови халат и бросил его в ящик для грязного белья.
 — Никаких. У него и в брюшной полости кровотечение. Я думаю, поврежденная селезенка. А снова класть на стол его нельзя по крайней мере еще двое суток. А если он все-таки доживет до операции, мы можем потерять его во время нее. Черт! Я давно не чувствовал себя таким беспомощным.
 Керри почувствовала особую близость к этому человеку, защищающемуся от отчаяния спасительным гневом. Забавно, что такой совместный опыт может быть более интимным, чем поцелуй. Затем, испугавшись собственных мыслей, она сказала:
 — Ты сотворил чудо с Кончитой. Может, получится и с Майком. Он боец. Это должно ему помочь.
 — Спасибо. Мне действительно нужна была свежая доза веры. Пойдем. Поговорим с Джиной. Я попрошу ее побыть сегодняшнюю ночь с Майком.
 Кто знает? Может, она станет частью чуда, которое так ему нужно.
 Надежды Бретта оправдались. Майк Девени цеплялся за жизнь с удивительной силой. Ему необходимы были еще две операции. Несколько раз его сердце останавливалось и снова начинало биться в самый последний момент. Он не приходил в сознание, но к концу недели его пульс и давление стали более или менее стабильны.
 Керри считала: в том, что Майк так упорно борется за жизнь, большая заслуга Джины. Ее назначили к нему спецсиделкой — на восьмичасовую дневную смену, а она не уходила из палаты и ночью, сидя возле него до тех пор, пока старшая медсестра чуть ли не силой уводила ее в комнату отдыха, чтобы заставить хоть немного поспать. И когда бы Керри ни заглянула к Майку, она видела там Джину, держащую его за руку. Губы Джины шевелились — она будто шептала молитву. Теперь никто — даже сама Джина — не смог бы убедить Керри, что Майк ей безразличен.
 — Что мне отвечать Тревору? — спросила она вечером пятого дня после трагедии с Майком. — Он не перестает тебе звонить. По-моему, сегодня он был уже рассержен.
 Керри жалела Джину: лицо осунувшееся, голос выдает крайнее физическое и эмоциональное утомление.
 — Скажи ему… пусть идет к черту. Вместе со своей дочерью. Мне все равно, рассержен или не рассержен Тревор Маккензи. О, Керри, Майк должен жить. Должен!
 У нее начали дрожать плечи, она не могла сдержать всхлипов. Ужасные, сами собой рвущиеся наружу звуки — девушка слишком долго держала их в себе.
 Керри молча сидела рядом с Джиной и ждала, когда та перестанет плакать. Слезы лечат. Уж она-то знала.
 Утром тринадцатого дня Майк пришел в сознание, посмотрел на Джину, затем на трубки внутривенного питания, идущие к его рукам.
 — Чертовски неудачная замена шоколадного торта, — невнятно проговорил он.
 — О, Майк… Майк…
 Джина положила голову на подушку рядом с его головой и заплакала. На этот раз от счастья и благодарности. Майк смог вернуться из Долины Теней.
 — Я тебе сегодня испеку. Будет тебе шоколадный торт. — Она снова начала всхлипывать. — Самый большой, самый вкусный шоколадный торт из всех шоколадных тортов.
 В еще ватной голове Майка возникло воспоминание, отразившись в глазах.
 — Мы будем сыты любовью и шоколадным тортом… — Его бледное лицо тронула тень улыбки.
 Джина поцеловала его.
 — Да, милый! Да, Майк, да!
 В этот момент Керри зашла в палату, чтобы спросить, не пойдет ли Джина вместе с ней завтракать.
 — Он выкрутился, Керри. Он выкрутился!
 Джина подняла с подушки сияющее, мокрое от слез лицо.
 Керри кивнула, чувствуя, как подступают слезы. И ты тоже, подумала она. Сердце Джины выбрало. У Тревора Маккензи не было ни единого шанса. Она вышла из палаты, оставив их одних — переживать восхитительный момент осознания любви. Она пошла искать Гарта и вдруг, сама не зная отчего, почувствовала себя несчастной.




 Глава 18


 Керри нашла Гарта в гинекологическом отделении, в VIP-палате для беременных, — он осматривал недавно прибывшую пациентку.
 — Я думал, вы с Джиной пошли на ленч, — улыбнулся он.
 Когда Керри объяснила, почему она не завтракает, он сказал:
 — Я очень рад за них, Керри. У меня тоже есть для тебя хорошие новости.
 Они нашли свободный столик в кафе, и он не стал тянуть:
 — Вчера вечером звонил папа. У него замечательное предложение. Они хотят подарить нам медовый месяц на Гавайях в качестве свадебного подарка. Что ты на это скажешь, милая?
 — Ну… это чудесно. — Она была в растерянности.
 — Я так папе и сказал, что ты будешь в восторге. У тебя будет возможность и с ними поближе познакомиться.
 Гарт начал раскуривать трубку.
 — С ними поближе познакомиться? Я не понимаю.
 — Старики тоже едут, милая. В июне там будет проводиться врачебный съезд. Мы все поплывем на лайнере «Лурлайн». Он отправляется из Лос-Анджелеса. Для меня это также замечательная возможность встретиться со светилами медицинской науки.
 Керри почувствовала себя так, будто она зашла в лифт, а он вдруг стал опускаться слишком быстро.
 — Понимаю… Мы совместим приятное с полезным.
 — Точно. Я знал, что ты поймешь. — Он одобрительно улыбнулся.
 «Да, я все прекрасно понимаю, — мрачно подумала Керри. — Опять теневая тактика миссис Гамильтон. Не терпится с самого начала натаскать невестку по предмету „как надо быть женой Гарта“. Керри стало стыдно недобрых мыслей, она попыталась избавиться от них с помощью здравых рассуждений. Съезд очень важен для Гарта, а ей, как будущей жене врача, следует проникнуться его интересами. Но в медовый месяц!
 Неожиданно Керри расхотелось есть.
 Гарт сменил тему, заговорив об обитательнице VIP-палаты для беременных. Ее зовут Клара Дюммон. Жена владельца одного из отелей. Второе кесарево.
 — Нам очень повезло иметь ее в качестве пациентки. Если миссис Дюммон все понравится, она и сама еще будет обращаться, и рекомендовать меня женщинам своего круга. И здесь ты мне можешь помочь, Керри. Я бы хотел назначить тебя к ней спецсиделкой — всего на несколько дней. Надо обеспечить ей самый лучший уход. Исполнять каждую ее прихоть. В пределах разумного, разумеется. Я поговорю с доктором Келлером, он отпустит тебя на время из хирургии.
 Керри не отрываясь смотрела на Гарта, пытаясь переварить его слова и понимая, что, помимо основного, в них содержится скрытый, не очень-то приятный смысл. Ему и в голову не приходит, что идея о переводе ей может не понравиться. Он воспринимает как должное, что она будет исполнять любое его желание. То же самое, что и с Гавайями.
 Гарт нахмурился:
 — Что случилось? Я думал, ты будешь рада мне помочь. В конце концов, — в его голосе слышалось легкое неодобрение, — я забочусь о нашем с тобой будущем.
 — Конечно, Гарт.
 Она почувствовала себя капризной маленькой девочкой, которую строго, но с любовью отругали.
 — Умница. Надо бежать. Хочу просмотреть лабораторные анализы Клары Дюммон. Дорогая, увидимся вечером. А Керри еще долго сидела в кафе одна. Она думала. Так серьезно она не размышляла даже над решением служить в военно-воздушных силах. Затем, резким, решительным движением отодвинув стул, она вышла из кафе и направилась в кабинет доктора Келлера. Вот и святая святых всемогущего — она нервно сглотнула и постучалась в дверь.
 — Заходите, мисс Кинкайд. Забавно. Я как раз о вас думал. — Он жестом пригласил ее сесть.
 Флинт [1] Келлер. Это имя ему подходит. У него были стального цвета глаза, жесткие и холодные. А он не сочтет ее нахалкой? Ей придется это проверить. В двух словах она рассказала о Кларе Дюммон и Гарте, который хочет назначить ее к ней спецсиделкой.
 — Я так понимаю, что вы не в восторге от этой идеи.
 Он сложил ладони домиком и посмотрел ей прямо в лицо.
 — Да, сэр, не в восторге. Мне… мне нравится работать в хирургии. Я чувствую, что приношу там пользу.
 — И вы не хотите потакать капризам богатой испорченной женщины?
 Она кивнула, и он улыбнулся — так мимолетно, что Керри задумалась, не показалось ли ей.
 — Я понимаю вас, мисс Кинкайд. И если вам это важно, доктор Гамильтон получит отказ в ответ на запрос о переводе. Вы слишком важны для нас в хирургическом отделении. С Кончитой был другой случай, разумеется. Там ваше присутствие было жизненно необходимо.
 — Спасибо, сэр.
 Она встала, собирая выйти.
 — И пожалуйста, не обсуждайте наш разговор с доктором Гамильтоном, — сказал доктор Келлер и, когда Керри уже была у двери, добавил: — Мисс Кинкайд, а вам не любопытно, почему я о вас думал?
 — Любопытно. — Она ждала, немного нервничая.
 — В Санта-Маргарите зарегистрирована вспышка брюшного тифа. Доктор Тейлор предложил на личном самолете отвезти сыворотку, которую бесплатно предоставляет жителям деревни наша больница. Он проведет в Санта-Маргарите несколько дней, осуществляя медицинский уход. Я бы хотел послать с ним медсестру. Хорошую медсестру. И я думал о вас как о возможной кандидатуре на это назначение.
 У нее высох рот.
 — Нет! То есть я…
 — Вы не должны ничего объяснять. Я отлично осведомлен о ваших затруднениях. Доктор Тейлор говорил мне, что вас не стоит об этом просить. Не будем больше об этом. — Он кивнул, отпуская ее.
 Керри в смятении шла к лифту. Все решают за нее. Гарт. Его мать. Даже Бретт. Они что, думают, что она ничего сама не может решить? Одна?
 «А может, я сама виновата?» Керри заглянула в себя с новообретенной честностью. Может, она сама производила впечатление человека, которому нужна защита? Что ей нужно опереться на кого-нибудь, чтобы ей было хорошо и комфортно? Как там Бретт сказал: «Ты, как щитом, закрываешься Гартом от собственных слабостей». Она просто получала то, в чем подсознательно нуждалась. Защиту.
 Но разве это ответ? Керри продолжила болезненный самоанализ. Чрезмерная защита, опека может лишить человека индивидуальности, преградить путь к дальнейшему развитию. Разрушить его потенциал. Неожиданно перед ней во всей ясности предстала необходимость выбора. Она может продолжать прикрываться своей психологической травмой, извиняя пережитым ужасом свою слабость. Она может выйти за Гарта, родить ребенка, и в ее жизни не будет ничего опаснее партии в теннис или бридж. Или она может снова стать настоящей Керри Кинкайд. Сильной, независимой, не боящейся принимать решения и отстаивать их.
 Керри глубоко, вдумчиво вздохнула. Она физически ощущала, как сгусток страха, который так долго держал ее в плену, начал растворяться. С нетерпением и радостью она вышвырнула последние его остатки из разума, развернулась и направилась обратно в кабинет доктора Келлера.
 Где-то через час Бретт открыл дверь палаты Кончить!. Керри помогала девочке забраться в кресло-коляску. Она взглянула вверх и по его лицу поняла, что он разговаривал с доктором Келлером.
 — Это правда, принцесса? — недоверчиво спросил Бретт.
 Она решительно отмела подкрадывающуюся к ней панику.
 — Я собираюсь попытаться, Бретт. Ты ведь не против?
 — Это здорово. — Затем он спохватился: — А что насчет Гарта? Он всех чертей из ада подымет.
 Она кивнула:
 — Я знаю. Но моего решения это не изменит. Я еще не его жена.
 Бретт стал помогать ей регулировать подножку кресла-коляски. Его пальцы случайно коснулись ее руки. Или не случайно? — подумала Керри, чувствуя, как забилось ее сердце. И когда Бретт тихо ответил:
 — Да, ты еще не его жена, — поняла, что прикосновение не было случайностью.
 Гарт и в самом деле пришел в ярость, когда Керри сообщила ему, что летит в Мексику с благотворительной миссией. Тот факт, что она будет жить у священника и его жены, ничуть не повлиял на его отношение к «этой глупой затее».
 — Керри, я категорически запрещаю. У Келлера нет никакого права просить тебя об этом. Девушка твоего типа не должна подвергаться таким опасностям.
 — Гарт, я медсестра. Тем людям нужна помощь… — начала она.
 — Ты мне очень дорога, Керри. И я не позволю тебе рисковать жизнью, работая на зараженной территории под началом безответственного Бретта Тейлора на благо его дурацкого проекта!
 В глазах Гарта сверкнула неконтролируемая ярость. В первый раз на ее памяти он потерял свое знаменитое спокойствие.
 — Я должна это сделать, Гарт, — тихо настаивала она.
 — Зачем? Чтобы что-то себе доказать… или, может, Бретту? — Затем его голос немого смягчился. — Милая моя, я люблю тебя такой, какая ты есть. Мне не нужна жена-героиня.
 — Но я сама не люблю себя такой, какая я есть! Гарт, пожалуйста! Попытайся понять. Я должна лететь. Я должна встретиться со своим страхом и победить его. Я… не могу выйти за тебя замуж, пока не докажу себе, что делаю это потому, что люблю тебя, а не потому, что нуждаюсь в тебе.
 Ее лицо было бледным, в глазах залегли тени.
 Спор закончился. Гарту не удалось переубедить Керри, и он вылетел из комнаты еще более рассерженным, чем вошел. Она понимала, что ее замечание о том, что ей надо удостовериться, любовь или нужда заставила ее принять его предложение, задело его. Из-за этого она чувствовала себя неловко. Жаль, но другого пути не было. Время притворств прошло. Честность — основа мужества.




 Глава 19


 На следующее утро Бретт сам заехал за Керри. — Ты не передумала? — В его голосе слышалось беспокойство. — По меньшей мере тысячу раз, — призналась она, — но все же я лечу.
 — Браво! — В глазах Бретта было восхищение и еще кое-что, что Керри побоялась определить.
 Она чуть не сдалась панике, когда самолет был уже заправлен и осталось только подняться на борт. Бретт приобнял ее за плечи, чтобы она успокоилась, и тихо сказал:
 — Принцесса, подумай о больных людях там, в Санта-Маргарите. Они боятся не меньше тебя. Они боятся, что мы не придем на помощь.
 Она стала думать — тяжело и спешно; стала молиться, прося Бога о том, чтобы он не дал ей подвести тех, кому нужна ее помощь.
 Бретт запустил двигатели, и самолет задрожал, словно он был живым существом и ему не терпелось выполнить свою задачу. Керри тоже пронизала дрожь. Чудовищным усилием воли она заставила себя не встать и не ринуться вон.
 Бретт отлично понимал ее состояние, и в его голосе не было снисходительности, когда он крепко взял ее за руку и сказал:
 — Принцесса, когда человек встречает свой страх и может найти в себе мужество победить его, он выигрывает самую важную битву в жизни. Битву за самоуважение. Выше нос, девочка, скоро мы будем среди облаков!
 Самолет побежал по взлетно-посадочной полосе. Керри не открывала глаз до тех пор, пока не почувствовала, что они оторвались от земли. До тех пор, пока Бретт не сказал необычно торжественным голосом:
 — Ну все, путешествие началось. Мы летим.
 Она открыла глаза и выглянула из окна. Их окружали и будто приветствовали облака, тронутые розовым светом восходящего солнца. Бретт выровнял самолет, и рев двигателей сменился на ровный гул. Вокруг царило странное, погружающее в транс неземное спокойствие. И сами они — не ангелы, но и не совсем земные существа — мчались сквозь горний божий мир.
 Буйство памяти немного поутихло. Катастрофа имела место. Ей никогда этого не забыть, и воспоминание всегда будет причинять ей боль. Но так же, как можно пережить и принять горе, можно пережить и принять ужас. Даже ужас в конце концов может стать всего лишь фактом биографии, принадлежащим исключительно прошлому. «Я свободна, — думала Керри в удивлении и восторге, — я возвращаюсь». А по щекам катились слезы.
 — Ты в порядке? — с беспокойством спросил Бретт.
 Она кивнула, улыбаясь сквозь слезы. Голосом, охрипшим от волнения, он сказал:
 — Добро пожаловать домой, Керри.
 Они ненадолго приземлились в сонной маленькой деревушке под названием Розарио, чтобы заправиться и оставить запас инсулина для дочери рыбака.
 — Когда я последний раз здесь останавливался, девочка была в диабетической коме, при смерти, — объяснил Бретт.
 Неудивительно, что рыбак обнял Бретта, как сына, а в глазах его стояли слезы. Добрый самаритянин, спустившийся с небес. Вот кем был Бретт для этих людей. А может, он был даже чем-то большим.
 Они поднялись в воздух, и Керри заметила, что облака дальше к югу стали темнеть.
 — Похоже, мы можем попасть в небольшой шторм.
 Бретт сказал это намеренно будничным голосом, но не смог удержаться от беспокойного взгляда в сторону Керри и увидел, как она напряглась, услышав эти слова.
 — Будет… будет очень плохо?
 У нее вдруг пропал голос, и свой вопрос она смогла задать только шепотом.
 — Думаю, немного потрясет, и все. Не о чем беспокоиться. На своей крошке я летал и в гораздо худших условиях, чем готовят нам те облака.
 Едва слова сорвались с его губ, как пространство впереди расколола молния, раздался гром и самолет мелко завибрировал. Керри пристегнула ремень и что-то невнятно пробормотала.
 — Легче, легче, девочка.
 Голос Бретта был спокоен, в нем не было и тени страха. Керри не поняла, к кому он обращается: к ней или к самолету, над которым пытался сохранить контроль.
 Темное страшное небо осветила еще одна молния, и разразился ливень. Облака сгрудились вокруг самолета, видимость резко упала. Керри чувствовала, как паника волна за волной проносилась сквозь каждую клеточку ее тела. В ту ужасную ночь было то же самое…
 Бретт летел по приборам. Он снизился в поисках просвета и не нашел его.
 — Что делать, Керри? Повернуть назад? Тебе выбирать. Ты достаточно пережила и без того, чтобы просить тебя выдержать еще и это. Выбор за тобой.
 Назад! Повернуть назад! — беззвучно кричало все ее существо. Но беззвучная мольба не нашла выражения в словах. Что-то их удержало. Что-то, что было сильнее, чем страх. Все эти безымянные, неизвестные люди, ждущие помощи от нее и от Бретта. Больные, испуганные люди, часами смотрящие в небо в ожидании самолета. Если он не появится, кто-то из них умрет.
 — Лети дальше, — выдавила она.
 На мгновение он снял руку со штурвала и, найдя ее локоть, сжал его.
 — Я ставил на тебя, принцесса, — сказал он, выразив в этих словах больше эмоций, чем смысла.
 Все то долгое время, пока они не вылетели из шторма, Керри горячо молилась. И она открыла для себя удивительный факт: мужество можно найти и в самой сердцевине страха.
 Через три часа Бретт указал на точку под ними:
 — Это Санта-Маргарита. Похоже, им сильно досталось. Посадочная полоса исчезла. Придется садиться прямо на поле. Держись, Керри.
 Она почувствовала в его голосе напряжение, и страх снова вернулся. Бретт убавил тягу двигателей. Керри закрыла глаза и сжалась, ожидая удара. Шасси коснулись земли, и самолет подбросило в воздух.
 Почти в конце поля они наконец остановились.
 — Как ты? — Бретт взял ее руку.
 — Нормально, — прошептала она и открыла глаза.
 Его лицо было так близко, что он мог бы ее поцеловать.
 Он бросил взгляд на ее кольцо.
 — Тогда пошли! У нас много работы.
 Он спрыгнул на землю и, обойдя самолет кругом, оказался с ее стороны.
 — Давай, Керри, прыгай! Я тебя поймаю.
 Он протянул руки. Спустя секунду она оказалась в его объятиях. К ней тут же вернулось старое чувство, теплая, сладкая волна желания, волнующий прилив, от которого слабеют колени и учащается пульс.
 «Да что не так с моим предательским сердцем? — подумала Керри в смятении, усугубляемом чувством вины. — Я же невеста Гарта! Я не должна так реагировать, это подло!»
 — От… пусти.
 — Как скажешь, принцесса.
 Керри и Бретт прошли совсем немного, прежде чем увидели бегущих к ним людей.
 — Они не самые чистые люди из тех, кого я знаю, зато самые искренние, — сказал Бретт.
 И самые бедные, с жалостью подумала Керри. Ни на ком из них не было обуви, несмотря на прохладу и хлюпающую под ногами воду.
 — El Medico… Сеньор доктор… — радостно кричали бегущие люди.
 Бледные худые лица расплывались в улыбках, они протягивали руки, как бы в желании удостовериться, что помощь действительно пришла.
 Одна женщина, судя по всему, беременная и с ребенком на руках, споткнулась и упала бы, если бы Керри ее не подхватила.
 — Gracias, — прошептала женщина.
 Керри взяла ребенка из рук женщины. Мать, похоже, почти теряла сознание. Голод, или тиф, а возможно, и то и другое, с состраданием подумала Керри.
 С ребенком на руках Керри шла, касаясь Бретта локтем. Мексиканцы несли позади сумки с медикаментами и одеялами.
 — Он тебе идет, — заметил Бретт, глядя на маленькую чернявую голову, удобно устроившуюся на ее плече.
 Керри улыбнулась:
 — Я себя очень хорошо чувствую с ребенком на руках. Наверное, во всем виноват мой материнский инстинкт.
 — Материнский инстинкт?
 — Да. Джина думает, что он у меня слишком развит, — немного смущенно объяснила она и затем, чтобы сменить тему разговора, добавила: — Мне страшно думать, что Кончита вернется сюда, когда выздоровеет.
 — Может, она не вернется, если я кое-что сделаю.
 — Но что ты можешь сделать, Бретт? У нее ведь нет американского гражданства.
 Он улыбнулся:
 — Я серьезно обдумываю возможность стать отцом-одиночкой.
 Зарядил дождь, и они не успели сухими дойти до укрытия, в качестве которого выступала маленькая глинобитная церквушка. Керри чувствовала холодные капли даже через толстый свитер, который чуть ли не силой заставил ее надеть Бретт. Она завернула длинный перед свитера и укрыла им ребенка. Страшно подумать, что у этих людей совсем нет защиты от холода. Многим из них грозило воспаление легких, одно из самых страшных тифозных осложнений.
 В дверях церкви их встретил седой, болезненного вида человек, которого Бретт представил как пастора Маккея.
 — Благослови вас Господь, доктор! Мы молились, чтобы помощь поспела вовремя. Мы с Эммой заботимся о душах здешнего бедного люда, но не слишком преуспели в заботе об их телах.
 «И о ваших собственных тоже», — подумала Керри.
 Глаза пастора были обведены красной каймой — верный признак крайнего утомления; и еще ее беспокоила мертвенная бледность, заливающая его лицо.
 Бретт тоже расценил вид пастора как повод для беспокойства.
 — Вам нужно прилечь, пастор. Мы с мисс Кинкайд позаботимся обо всем.
 Пастор всплеснул руками в жесте беспомощности:
 — Здесь так много дел. Моя жена внутри. У нас здесь самые больные. У шестерых определенно брюшной тиф, и я подозреваю, еще у пятерых — тоже. — Он умолк.
 Бретт и Керри помогли пастору Маккею дойти до его жилища — глинобитного двухкомнатного домика позади церкви. Он уснул, едва коснувшись головой подушки.
 Оставив его отдыхать, они направились обратно к церкви, где Эмма Маккей и две женщины-мексиканки ухаживали за больными. Керри была в ужасе, когда увидела, что люди — трое из них дети — лежат на каменном полу на соломенных подстилках. Церковь обогревалась только очагом, выложенным тоже прямо на полу. Из-за этого в церкви было дымно, темно и душно.
 — Вы — наши услышанные молитвы, — дрожащим от бесконечной усталости голосом сказала Эмма Маккей. — Без помощи мы бы долго не продержались. Прошлой ночью мы потеряли двоих детей. — Ее глаза наполнились слезами.
 Бретт и Керри шли от больного к больному, а жена пастора давала комментарии к каждому случаю. На них безнадежно, не жалуясь, смотрели запавшие, блестящие от лихорадки глаза. Керри шатало от шока и жалости. Этим людям необходимо гораздо больше, чем могут дать они с Бреттом.
 Неудивительно, что Бретт так сражался за свой обожаемый «Проект Эль Медико». Если бы Гарт только увидел эту ужасающую нужду, непрекращающееся страдание, он, несомненно, перестал бы осуждать попытки Бретта чем-нибудь помочь. Или он отнесся бы к этому иначе? Не стал бы ничего делать, сочтя, что эта проблема его не касается? Мир Гарта был безопасен, стерилен и практичен. Как ни пыталась, Керри не могла представить его в таком месте. Затем, испугавшись направления собственных мыслей, Керри попыталась заглушить их, рассудив, что Гарт в своем мире — блестящий врач, прекрасно выполняющий сложную, нужную, даже необходимую работу. В конце концов, не каждому же быть посланцем добра угнетенным.
 Бретт прервал течение ее мыслей:
 — Керри, иди с миссис Маккей в здание школы, начинай делать прививки. Может, этим мы сможем предотвратить эпидемию. Я останусь здесь и буду помогать, чем смогу.
 И когда она повернулась, чтобы уйти, он добавил:
 — Береги себя.




 Глава 20


 С помощью Эммы Маккей, которая по-испански давала указания испуганным и жалким мексиканцам, стоящим в очереди, Керри впрыснула противотифозную вакцину в семьдесят семь худых рук. Среди них была женщина с маленьким мальчиком, в которых она узнала сеньору Санчес и Хуанито. Женщина тоже узнала ее и улыбнулась. Затем ее взгляд упал на кольцо Керри, и она спросила что-то по-испански.
 — Она спрашивает, не помолвлены ли вы с доктором Тейлором, — перевела Эмма.
 Керри вспыхнула и поспешила объяснить, что это кольцо совсем от другого человека. Эмма перевела это сеньоре Санчес.
 — Что она сказала? — спросила Керри, когда жена пастора замолчала.
 — Что ей очень жаль, что вашим мужем станет не доктор Тейлор.
 Керри с преувеличенной внимательностью занялась тощей рукой Хуанито, сердито спрашивая себя, почему слова сеньоры Санчес так ее расстроили. Из Гарта получится замечательный муж. Ей повезло, что она выходит за него замуж.
 После того как была сделана последняя инъекция, Керри и Эмма вышли из пострадавшей от наводнения школы и направились обратно к церкви. Уступив настойчивым просьбам Бретта, Эмма согласилась немного отдохнуть. Керри заняла ее место.
 Немногое можно было сделать для облегчения страдания больных — пока помощь ограничивалась прохладными компрессами, теплыми одеялами, вазелином, которым Керри смазывала, потрескавшиеся губы, и антибиотиками, помогающими сражаться с инфекцией. Керри знала, что единого лекарства, способного остановить наводящее ужас наступление болезни, не существует. Каждое осложнение должно нейтрализовываться по мере возникновения. До Мексики она столкнулась с брюшным тифом всего один раз, когда еще училась в школе медсестер и проходила практику в инфекционном отделении. Она очень хорошо помнила эту ужасную болезнь. Несмотря на стерильные условия содержания и наилучшее лечение, пациент умер. Как они с Бреттом могут надеяться спасти этих людей?
 Минуты длились часами, все смешалось в какой-то пугающий калейдоскоп. Больные слабели, их страдания возрастали. Многие метались в бреду, жестокие судороги кашля скручивали их изнуренные тела.
 Была ночь, и был день, и была еще одна ночь. Они потеряли одного старика и одного маленького мальчика, а в помещение церкви, где было и без того тесно, принесли еще трех человек. У женщины, чьего ребенка Керри несла на руках, начались роды. Им пришлось покинуть церковь и принять их.
 — Ella se llama Angelita, — пробормотала мать с измученной улыбкой. Затем, указав, на Керри, добавила: — Para tu.
 — Она назовет девочку Ангелита — маленький ангел, — перевел Бретт. — В честь тебя, Керри.
 — Скажи ей, что я благодарю ее.
 Она положила плачущего младенца рядом с матерью, наблюдая, как любовь преображает ее некрасивое лицо.
 — Она хорошо ее назвала, — тихо сказал Бретт. — Ты явилась ангелом милосердия к этим людям. Они никогда тебя не забудут.
 Он вышел из жалкой лачуги в холодную тьму, и она последовала за ним.
 — Я тоже их не забуду. Все очень просто, Бретт. Меня зацепило.
 Это была правда. Керри чувствовала, что «Проект Эль Медико» вошел в ее плоть и кровь. Служить человечеству не ради личных благ, не ради славы — работа медсестры никогда прежде не значила для нее так много.
 — Значит, ты не жалеешь, что согласилась?
 — Я рада этому.
 Она пожала протянутую руку и почувствовала ответное пожатие.
 Они молча шли к церкви, но в их молчании была некая им обоим понятная близость. Чтобы чувствовать друг друга, им не нужны были слова.
 Холодный дождь не прекращался ни на минуту, топливо заканчивалось. Вернулась чета Маккеев, но они были так слабы, что почти ничего не могли. Но все равно они пытались дать больным хотя бы душевное утешение.
 — Прежде чем будет лучше, будет еще хуже, — мрачно предсказал Бретт.
 Он исхудал, зарос, но решительно отмахивался от попыток Керри заставить его отдохнуть.
 — Как ты можешь так долго выдерживать? — спрашивала она.
 Он посмотрел на нее, оторвав взгляд от ребенка, который отчаянно пытался вздохнуть.
 — Я упрямый парень. Ты это знаешь лучше, чем кто-либо.
 Она не стала этого отрицать. Именно из-за его упрямства они так часто друг друга не понимали. Именно оно и злило ее, и, в общем, толкнуло искать спасения с Гартом. И в то же время это же самое твердокаменное упрямство и делало из Бретта такого врача. Такого человека.
 Он потер заросший щетиной подбородок.
 — Что ты на меня так смотришь, Керри? Я что, плохо выгляжу?
 У нее вдруг появилось сумасшедшее желание погладить его по взъерошенным волосам. Сказать ему, какой он чудесный, как она им восхищается. Но если она это сделает — если коснется его, — Керри задрожала, вспомнив, как зашлось ее сердце, когда она прыгнула с самолета, а Бретт поймал ее. Она не может пойти на такой риск. В ее будущем не было места для Бретта Тейлора. Больше не было. Поэтому она просто сказала:
 — Ты выглядишь сильно уставшим. Я… я беспокоюсь за тебя.
 — Керри.
 Бретт шагнул к ней, движимый той же силой, что тянула ее к нему.
 Неожиданно ребенок, которым занимался Бретт, страшно засипел, и они оба тут же отбросили посторонние мысли. Девочка отчаянно скребла пальцами горло, пытаясь впустить воздух в перекрытые легкие. Несколько мгновений — и она начала синеть.
 — Керри, помоги мне! — приказал Бретт. — Я буду делать трахеотомию.
 Она сдерживала мятущегося ребенка, отгибая ему голову назад до тех пор, пока кожа на горле не натянулась. Для обезболивания не было времени. Бретт выхватил из хирургического набора скальпель и сделал вертикальный разрез, открывший дыхательное горло. Вторым движением он вскрыл его. Со спасительным свистом в легкие, жаждущие кислорода, ворвался воздух.
 От Керри потребовалась вся ее сила, чтобы удержать вырывающуюся испуганную девочку, пока Бретт закреплял трахею в горле.
 — Все в порядке, солнце мое, — приговаривал он. Девочка не понимала слов, но в языке любви и сострадания слова не главное.
 — Мы чуть ее не потеряли, — сказал Бретт, когда появилось время говорить. — Нужно наблюдать ее тщательнее остальных.
 От страшного утомления его голос дребезжал, как у старика. Когда он укрывал девочку одеялом, Керри заметила, что у него дрожат руки.
 — Я присмотрю за ней! Пожалуйста, Бретт, во имя Господа, поспи хоть немного!
 — Керри, прекрати обо мне беспокоиться.
 — Не могу, — прошептала она.
 Он повернулся и посмотрел ей прямо в глаза.
 — Почему? Почему тебя так заботит мое состояние?
 Она почувствовала, как у нее самой задрожали руки, но отнюдь не от утомления.
 — Потому что… ну… понимаешь… — Она запуталась, отчаянно пытаясь придумать какой-нибудь, кроме правдивого, ответ.
 — Потому что ты меня по-прежнему любишь? Солнце мое, я тоже! Я не прекращал тебя любить.
 Безмолвно, беспомощно она позволила ему обнять себя, затем поцеловать. Она знала, что этого невозможно было избежать. Знала с того самого момента, когда Бретт дотронулся до ее руки в самолете. И никакими рассуждениями, никаким чувством вины нельзя было предотвратить этот финальный акт приятия любви.
 И когда он прошептал:
 — Я люблю тебя, Керри. Я так тебя хочу… — она прижалась к нему и сказала:
 — Я тоже тебя хочу, Бретт.
 Позже, когда чары упали, а рассудок вернулся, Керри пришлось осознать значение этих слов. Гарт был ей нужен. Никогда, никогда она не хотела Гарта, никогда не думала о нем с позиций желания. Она испытывала желание — это дикое, не подвластное никому и ничему чувство — только к человеку по имени Джонни. А теперь оно снова пришло, но пришло слишком поздно.
 Бретт прервал ее мысли, сказав насмешливо-нежным голосом:
 — Я, например, считаю, что бриллианты слишком крикливы. — Он дотронулся пальцем до ее обручального кольца. — Тебе бы пошел аквамарин, к глазам. Когда вернемся, напомни мне, чтобы я купил тебе что-нибудь с аквамарином.
 От удивления она пропустила очередной вдох.
 — Но… как же это! Я помолвлена с Гартом.
 Он поцеловал ее, губами разгладив собравшиеся на лбу морщинки.
 — Поправочка. Ты была помолвлена с Гартом. — Он обнял ее крепче. — Солнце мое, я прошу тебя выйти за меня замуж. Снова быть моей. На этот раз навсегда.
 Она отстранилась. В его объятиях совершенно невозможно было рассуждать здраво.
 — Бретт, я не знаю! Гарт любит меня. Он очень хороший. Как я могу так с ним поступить?
 Бретт разозлился.
 — Ты считаешь, что ему будет лучше, если ты будешь его обманывать? Керри, куда опять пропала твоя храбрость?
 Она никогда не сможет быть по-настоящему счастлива, не говоря уже о том, чтобы сделать счастливым Гарта, если будет исполнять роль избалованной жены. Если сменит больницу на престижный клуб. Ей не нужно, чтобы ее ставили на пьедестал. Она хочет делить со своим мужем все трудности и невзгоды, которые может подбросить им жизнь и… профессия. Она хочет жить с гордостью и убежденностью в правоте своего дела — так, как она живет здесь, с Бреттом.
 — Ну, детка?
 В его голосе был вызов. И мольба. Он ждал, не пытаясь коснуться ее. Предоставляя ей самой сделать выбор — с ясной головой и чистым сердцем.
 Она стянула с пальца кольцо Гарта и положила его в карман с радостью освобождения ото всего, что оно символизирует. Затем, протянув руку Бретту, неуверенно улыбнулась:
 — Ну что ж, давай идти к облакам вместе. Немного помедлив, Бретт спросил:
 — Как насчет того, чтобы удочерить Кончиту? Лицо Керри засветилось.
 — Это было бы замечательно. Бретт, она уже зовет меня «mamacita». Как думаешь, это добрый знак?
 — Определенно! И кто я, в конце концов, чтобы спорить с судьбой? — Он широко улыбнулся и крепче прижал ее к себе. — Похоже, материнский инстинкт в тебе и вправду силен.
 Когда Эмма Маккей принесла горячий кофе и сандвичи, они еще обнимались. Она на цыпочках, чтобы не мешать, вышла. У доктора Тейлора и его маленькой медсестры было все, что нужно.