Аннотация: 25 лет назад имя этой начинающей журналистки было известно лишь читателям провинциальной английской газеты «Миддлсекс индепендент». Через пять лет рубрику, которую эта журналистка вела в общенациональной «Санди таймс», с нетерпением ждали все подписчики. Сегодня это имя знакомо всей читающей Англии: ДЖИЛЛИ КУПЕР. Одна из самых известных британских писательниц, работающих в жанре «женской» прозы. Каждый из ее романов сразу становится бестселлером, вызывая восторг не только у широкой публики, но и у самых взыскательных критиков. Книга, которую вы держите в руках — первая в знаменитой серии из шести романов, которые издательство «Полина» имеет честь впервые представить в русском переводе.


---------------------------------------------


 Джилли Купер
 Октавия



 Глава первая


 Я влюбилась в Джереми Уэста с первого взгляда.
 Я сидела в «Арабелле», наблюдая за танцующими, если только их бестолковые движения можно было назвать танцем, как вдруг, отодвинув бамбуковую занавеску, вошел светловолосый парень и остановился, отыскивая глазами официантку.
 Несмотря на обычный для «Арабеллы» интимный полумрак, было видно, что парень очень хорош собой. Высокий и стройный. Хорошо вылепленное лицо. А глаза! Миндалевидные, мечтательные, как у Рудольфа Нуриева.
 Подошла пышногрудная официантка. Мне было интересно, прореагирует ли он на ее прелести. Нет, остался равнодушен. Она проводила его к столику через один от нашего. Было заметно, что он кого-то ждет.
 Бамбуковая занавеска раздвинулась, пропустив пухлую девушку. Она остановилась, моргая близорукими глазами. Поднявшись, парень помахал ей рукой. В улыбке, озарившей ее лицо, было что-то удивительно знакомое. И тут я узнала ее. Да это же Гасси Форбис, с которой мы учились в одной школе. Уму не постижимо, как ей удалось закадрить такого потрясающего парня!
 — Смотри-ка, — сказала я, толкнув Чарли. — Гасси Форбис. Мы учились вместе в школе.
 Чарли вгляделся, опустив очень темные очки, которые он носит исключительно для того, чтобы усилить свое сходство с мафиози.
 — Она не выдерживает никакого сравнения с тобой, — заметил он. — Бьюсь об заклад, что в женских журналах ее привлекают статьи не о диетах, а об очаровании форм. Подозреваю, что тебе так и хочется кинуться к ней и пуститься в воспоминания о ваших проделках и волосатой училке французского.
 Я уже не слушала.
 — Ты только посмотри, — продолжала я, — он заказывает шампанское. Тебе не кажется, что они что-то празднуют?
 — Не представляю, что можно праздновать с подобной подружкой, — заметил Чарли, подзывая официантку и заказывая еще виски.
 Чарли — чрезвычайно преуспевающий нувориш, молодой, и вроде меня, ничем не обремененный. Его не интересует никто, кроме тех, кто может способствовать его карьере или положительно повлиять на его репутацию. Именно теперь, когда он мне наскучил, он воспылал ко мне страстью. Меня это скорее утомляло, чем беспокоило. Я привыкла к окружению поклонников. Если дать ему отставку он будет недели две нянчиться со своей уязвленной гордостью, а потом сменит цвет «феррари» и пустится в следующую авантюру.
 Я не могла оторвать глаз от парня, который заказывал шампанское для Гасси Форбис. Она потянулась к нему со своим бокалом, он взял ее за руку и улыбнулся. У него была красивая мягкая улыбка, которая очень ему шла. Теперь он гладил ее по щеке. Это была какая-то мистика.
 Чарли, не умолкая, болтал о магазине модной мужской одежды, владельцем которого он являлся: кто туда заходил, как трудно было подобрать подходящий персонал и прочее. Гасси и ее спутник встали, собираясь танцевать. Он двигался легко, с грацией дикой кошки. Гасси скакала рядом, размахивая руками и вихляя мощным задом. Больше всего она была похожа на слоненка, которого загнали в крохотный бассейн.
 Чарли извлек золотой портсигар, прикурил две сигареты и одну протянул мне. Несмотря на вкрадчиво-сексуальные манеры он был далеко не Кэри Грант.
 Гасси теперь трясла своими волосами.
 — В школе ее так и не научили танцевать, — заметил Чарли, страшно развлекаясь, наблюдая за ней.
 — Она тогда была чуть ли не самой высокой из нас, поэтому всегда танцевала за кавалера.
 Танцующих прибавилось, и Гасси и ее спутник двигались теперь, тесно прижавшись друг к другу. Он касался щекой ее волос, лениво обводя взглядом все вокруг. Ее глаза были прикрыты в экстазе, по лицу блуждала бессмысленная улыбка. Боже мой, да ее же совершенно развезло, как когда-то в школе! Осушив свой бокал, Чарли положил руку мне на колено.
 — Пойдем? — предложил он.
 — Подожди, давай выпьем еще.
 Музыка смолкла. Они возвращались на свое место, направляясь мимо нашего столика. Я взъерошила волосы и прикрыла прядью один глаз.
 — Привет, Гасси, — сказала я громко.
 — Ради Бога! — зашептал Чарли. Гасси, моргая, вглядывалась в полумрак.
 — Сюда, — позвала я.
 Тут она заметила меня и с непосредственностью школьницы завопила:
 — Господи, не может быть, Октавия! Неужели это ты?
 — Ну, конечно, я. Иди сюда, выпьем.
 Гасси протискивалась между столиками. Ее порозовевшее лицо светилось возбуждением, грудь вздымалась от усилий.
 — Как приятно тебя видеть. — Она поцеловала меня в подставленную щеку. — Выглядишь потрясающе!
 Она подтолкнула блондина вперед.
 — Это Джереми Уэст. У нас сегодня особенный вечер: мы помолвлены.
 Ах вот почему шампанское. Ну что ж, помолвлены, это еще не женаты.
 — Примите поздравления, — сказала я, бросив на Джереми Уэста один из моих долгих тяжелых томных взглядов. — Потрясающе!
 Он улыбнулся в ответ.
 — А разве нет?
 — Джереми, дорогой, — застрекотала Гасси, — Это Октавия Бреннан. Мы учились вместе в школе, в одном классе, правда не очень долго. Октавия сделала нечто совершенно ужасное: съела одно из яблок, предназначенных для церковного праздника урожая, и ее исключили. После этого жизнь здорово поскучнела!
 — Могу себе представить, — произнес Джереми Уэст.
 О, какой вымученной была его улыбка!
 — А это Чарлз Марчини, — в свою очередь представила я.
 Чарли загадочно кивнул. Со своей физиономией мексиканского бандита, в замшевом костюме цвета молодого лосося и темно-серой рубашке, он выглядел одновременно зловеще и эффектно. Любой девушке было бы не стыдно появиться в его обществе.
 — Почему бы нам всем не выпить? — спросила я, не обращая никакого внимания на последовавший от Чарли злобный пинок.
 Гасси взглянула на Джереми.
 — Почему бы и нет? — ответила она.
 Он кивнул.
 — Чарли, попроси официантку поставить дополнительные стулья, — сказала я.
 — Что вы пили? — мрачно спросил Чарли.
 — Шампанское, — сказала я, — они празднуют.
 — Мне уже хватит, я и так навеселе, — сказала Гасси. — Можно мне оранжад?
 Я давно заметила, что она опьянела.
 — А ты будешь шампанское? — спросил Чарли, обращаясь к Джереми.
 — Я предпочел бы виски. Разреши мне заплатить за этот заход.
 Чарли покачал головой и подозвал официантку.
 — Вы действительно сегодня помолвлены? — спросила я.
 — Вчера, — ответила Гасси, поправляя бретельку лифчика на белом пухлом плече.
 — А кольцо у тебя уже есть?
 — Да, Красивое, правда?
 Она продемонстрировала руку с короткими, похожими на обрубки, пальцами, в жизни не видавшими маникюра. На среднем пальце сверкало старинное кольцо — тонкая золотая косичка в обрамлении рубинов и жемчуга.
 — Джереми выбирал.
 Естественно, он выберет что-нибудь нежное, вроде этого. Любой из моих воздыхателей подарил бы мне бриллианты или сапфиры величиной с яйцо чайки, не меньше.
 — Великолепное, — сказала я, взглянув сквозь прядь волос на Джереми. — Счастливая ты, Гасси. Не так часто встретишь в наше время красивого мужчину с изысканным вкусом.
 Чарли, делающий заказ, пропустил это замечание мимо ушей. Джереми слегка покраснел.
 — Правда ведь, он красивый? — вздохнула Гасси. — Я стараюсь время от времени ущипнуть себя, чтобы убедиться, что мне это не приснилось и он действительно выбрал такую клячу, как я.
 — Когда вы обе закончите обсуждать меня, как породистого быка… — беззлобно начал Джереми и поправил Гасси выбившуюся прядь.
 Принесли напитки.
 — О, огромное спасибо, очень любезно с вашей стороны, — произнесла Гасси, лучезарно улыбнувшись Чарли.
 Я сразу вспомнила, как она всегда до смешного рассыпалась в благодарностях за каждый пустяк.
 — Какой красивый костюм, — добавила она с завистью. — Джереми выглядел бы в таком божественно, но он такой старомодный.
 Я ждала, что Чарли поморщится, но этого не произошло. Вместо этого он начал рассказывать ей о своем магазине. Это была еще одна ее особенность. Ей всегда удавалось вызывать людей на откровенность и при этом производить впечатление заинтересованного слушателя.
 Я устремила на Джереми долгий загадочный взгляд. Он первый опустил глаза и отпил виски.
 — Совсем другое дело. Я никогда не был в восторге от шампанского.
 — А я люблю выпить шампанского за завтраком, — сказала я. — Когда ваша свадьба?
 — Мы предполагаем в ноябре.
 — В ноябре? Зачем же так долго ждать?
 — У меня в данный момент финансовые проблемы, которые мне не хотелось бы навешивать на Гасси.
 Насколько я помнила у Гасси имелись какие-то собственные средства.
 — Чем ты занимаешься?
 — Я в издательском бизнесе. Редактор. И немного пишу сам.
 — Что именно?
 — Стихи, иногда критические статьи, разные обозрения. Этим особенно не заработаешь.
 Он и в самом деле был похож на поэта с синими глазами и длинными светлыми волосами. В то же время он не казался изнеженным. Его рот и подбородок свидетельствовали о твердом характере. Я достала сигарету. Он поднес зажигалку. Прикрывая огонек, я задержала его руку, поглядывая на него из-под ресниц. Он безусловно чувствовал, что между нами возникло некое электрическое поле. Он спрятал зажигалку.
 — Почему тебя назвали Октавией?
 — Я родилась двадцать пятого октября. Моя мать уже оставила к тому времени моего отца и была по уши влюблена в другого. Меньше всего она испытывала радость от моего появления на свет и не собиралась утруждать себя поисками подходящего имени. Поэтому она и назвала меня в честь месяца моего рождения. Дурацкое имя.
 — Красивое имя и тебе идет. Твоя мать потом вышла замуж за того, в кого была влюблена?
 — О нет, совсем за другого, потом еще за одного, потом еще. Мой отец тоже был женат дважды. Он уже умер. А сводным братьям и сестрам я и счет потеряла.
 — Должно быть, тебе было нелегко. У меня тоже семья неблагополучная, но не до такой степени. Ты встречаешься со своей матерью?
 — Редко. В основном, когда она приезжает в Лондон. Мне трудно заставить себя ездить к ней: ненавижу сцены. Сейчас она в подавленном состоянии. Стареет, и на нее все чаще находят ужасные приступы сентиментальных воспоминаний о моем отце, что приводит в бешенство ее нынешнего мужа.
 Сколько нежности и сострадания было сейчас в его глазах, и какие невероятно длинные у него ресницы!
 — Прости, — сказала я, стараясь говорить тем слегка прерывистым и осевшим голосом, который я вырабатывала годами. — Я не хотела утомлять тебя подробностями моей семейной истории. Обычно я не распространяюсь об этом.
 Ложь. На самом деле это был первый этап разработанной мною стратегии обольщения — дать почувствовать, что мне необходимо покровительство.
 — Я польщен тем, что ты поделилась со мной, — проговорил он.
 — Как вы встретились?
 — Гасси временно заменяла мою секретаршу, когда та уехала на лыжный курорт, печатала мне. Нельзя сказать, что она отличалась большим умением, приходилось перепечатывать каждое письмо по несколько раз. К тому же она раскладывала их, путая конверты. При всем этом она была так мила, что, когда моя суперквалифицированная секретарша вернулась и восстановила порядок, я почувствовал, что мне недостает Гас. Я стал звонить в агентство, в котором она работала, встречаться с ней. Вот так все и произошло.
 — Ничего удивительного, она такая прелесть! — сказала я, очень надеясь, что он не заметит чудовищной фальши в моем голосе. — В школе она всегда защищала меня от нападок.
 — Да, ты ей нравишься.
 Было очевидно, что Чарли ей нравится тоже.
 — Однажды, я честно пыталась сидеть на диете, — откровенничала она. — День за днем, неделю за неделей я ничего не ела, кроме латука и отварной рыбы. В результате, через шесть недель я потеряла… полдюйма в росте.
 Она истерически захохотала. Чарли и Джереми засмеялись.
 Зазвучал последний хит Роллинг Стоунз. Я наклонилась вперед, прижав локти так, чтобы моя грудь стала еще соблазнительней. И заметила, как Джереми, взглянув на нее, быстро отвел взгляд.
 — Я просто без ума от этой мелодии, — сказала я.
 — Чего же мы ждем? — отозвался Чарли, поднимаясь.
 Танцевать я люблю больше всего на свете. Танцы освобождают мое тело от напряжения, а душу — от всего дурного.
 Я была в золотистой полупрозрачной тупике, точно такого цвета, как мои волосы. На шее — множество золотых цепочек. Я чувствовала себя морской водорослью, плывущей по волнам музыки то в одну сторону, то в другую. Я видела, что все смотрят на меня: женщины с завистью, мужчины с вожделением.
 Чарли тоже прекрасно танцует. Его тело становится словно резиновым. Никогда он мне так не нравится, как во время танца. Сквозь пелену золотых волос я видела, что Джереми наблюдает за мной. Повернувшись, он что-то сказал Гасси. Она засмеялась и посмотрела в мою сторону. Музыка смолкла, и мы с Чарли, держась за руки, возвратились к нашему столу.
 — Нам пора, — провозгласила я, полагая, что это идеальный сигнал к уходу.
 — Идете домой? — спросила Гасси.
 — Нет, в другое место, — ответил Чарли. — Один мой приятель только что открыл свое заведение. Хотите пойти? — спросил он, сменив гнев на милость.
 Джереми взглянул на Гасси. Та покачала головой.
 — Нам обоим завтра рано вставать. Дай мне свой телефон, Октавия. Мы должны поддерживать контакт.
 — Конечно, должны, — подтвердила я, самым бессовестным образом уставившись на Джереми. — Вы оба непременно должны прийти ко мне в гости.
 — Мы будем очень рады, — ответил он, делая ударение на слове «мы».
 Уже вернувшись домой, я все еще продолжала витать в облаках, не в силах согнать с лица плотоядную усмешку, напоминая самой себе Чеширского кота, торжествующего победу. Когда лифт взлетал на верхний этаж, где находилась моя квартира, у меня возникло чувство, что он вознесет меня через крышу прямо к звездам.
 Квартира у меня прекрасная. Александр, мой брат, большой специалист по интерьерам, помог мне ее красиво декорировать. Попадая ко мне в первый раз, люди немели от восхищения. Огромные роскошные растения, плотно расставленные в торцах вытянутой гостиной, создают эффект джунглей. Одну стену целиком занимает окно с видом на подсвеченные платаны Грин-парка.
 Сбросив туфли, я почувствовала, как ноги мои утопают в пушистом белом ковре.
 Тут зазвонил телефон.
 — Послушай, — попросила я Чарли.
 — Да, — сказал он, сняв трубку. — Какой-то Рикардо и, видимо, откуда-то издалека, — произнес он.
 — Его разрывает от страстного желания, — проговорила я, беря трубку. — Пойди, принеси бутылку из холодильника, дорогой, — добавила я громко, так, чтобы Рикардо мог услышать.
 — Привет, мой милый, — сказала я Рикардо.
 Когда я, закончив разговор, вошла в спальню, Чарли, раздевшись, лежал на светлом меховом покрывале, потягивая шампанское, красивый и мрачный. На стене над его головой красовалась моя любимая картина. Итальянский мастер, XVI век, масло: Адам и Ева в райском саду в окружении множества животных и птиц.
 «Очень важно, — утверждает мой брат, — чтобы над постелью висело что-нибудь ласкающее взор, что помогает разогнать скуку любовных игр».
 Я изучила эту картину до мельчайших деталей.
 Не обращая внимания на Чарли, я не спеша разделась и села за туалетный столик, любуясь своим отражением в тройном зеркале. То, что я в нем видела, мне очень нравилось. В мягком свете кожа моя казалась персиковой. С изяществом фигуры контрастировала тяжелая грудь. Сладострастным движением я начала расчесывать волосы.
 — Кто такой этот Рикардо? — спросил Чарли, стараясь казаться невозмутимым.
 — Довольно продолжительный этап моей прошлой жизни, — ответила я. — Ты же знаешь, итальянцы — моя слабость.
 Чарли засмеялся.
 — Надеюсь, в прошлом.
 Он встал, пересек комнату и, остановившись позади меня, начал гладить мои плечи. Его тело казалось черным от загара под солнцем Марбельи. Он наклонил голову, чтобы поцеловать меня. В его темных волосах заблестели золотые пряди.
 Мы смотрелись потрясающе, ну прямо кадр из фильма Феллини.
 — Пойдем, Нарцисс, — сказал он, — пора ложиться.
 Позже он потянулся за шампанским и протянул мне бокал.
 — Боже, ты сегодня была восхитительна, — сонно пробормотал он, пока я изучала свое, хотя теперь не столь прекрасное, но все еще привлекательное отражение в зеркале напротив. — Что на тебя напало?
 — Ты напал, — ответила я и тихо засмеялась.
 Не объяснять же ему, что все время, что мы предавались любви, я призывала все свое воображение, представляя на его месте Джереми Уэста.
 Он тут же уснул, продолжая обнимать меня. Было ужасно жарко. Я выскользнула из его объятий и легла на спину, думая о Джереми, вызывая в памяти каждую черточку его лица и каждое его слово, обращенное ко мне. То обстоятельство, что он был помолвлен с Гасси, ничуть меня не смущало, наоборот, добавляло азарта.
 В конце концов я встала, прошла в ванную, тщательно сняла всю косметику и щедро нанесла крем на все тело. Потом взяла пару таблеток снотворного и уснула глубоким сном.




 Глава вторая


 Проснувшись в два часа дня, я обнаружила, что Чарли уже ушел, оставив на подушке записку со словами любви и просьбой позвонить ему, когда приду в себя. Не успела я включить телефон, как он тут же затрезвонил.
 — Алло. Посольство Марокко, — сказала я.
 — Октавия, ты просто невозможная. Это Гасси, — послышался запыхавшийся нетерпеливый голос.
 — Гасси, как мило!
 — Я решила позвонить немедленно, пока мы не потеряли друг друга.
 — Вы должны прийти в гости, — заявила я.
 — С удовольствием. Ты знаешь, у нас есть идея. Что ты собираешься делать в следующий уик-энд?
 — Собиралась ехать во Францию, но это пока не точно.
 — Возможно, тебе наша идея покажется скучной. В следующий уик-энд в нашем полном распоряжении будет яхта, которой владеет Джереми пополам с приятелем. Хочешь к нам присоединиться?
 — Вообще-то меня укачивает, — произнесла я, пытаясь скрыть волнение.
 — Не укачает. Это большая яхта. Мы просто будем плыть по течению по каналам, через шлюзы, причаливая там, где нам понравится. Если хочешь, пригласи Чарли.
 — Его не будет, — солгала я. — Но это не имеет значения. Мы с ним просто друзья.
 — У тебя есть кто-нибудь, кого бы ты хотела пригласить?
 — Был. Мы собирались пожениться, но в начале этого года он погиб в автокатастрофе.
 — О, бедная Тави, — сказала она, вспомнив мое уменьшительное имя. Так меня называли в школе. — Господи, я тебе сочувствую.
 Воцарилась пауза.
 — Да, между прочим, — запнувшись, продолжила она, — если ты не хочешь никого приглашать, Джереми подумал… Ты знаешь Гарэта Ллевелина?
 — Нет, но имя я, кажется, слышала.
 — Он близкий друг Джереми. Мы уже давно пытались затащить его на яхту, но он вечно так занят, что ничего не получалось. Мне кажется, он тебе понравится. Он ужасно симпатичный.
 Мне это было совершенно безразлично. Мысленно я была уже вся в мечтах о долгом уик-энде, представляя, как мы будем дрейфовать вверх и вниз по каналам, как я буду нежиться на палубе в своем бикини днем, а по ночам в моих волосах будет отражаться бледный лунный свет. Разве Джереми сможет устоять?
 — Звучит очень заманчиво, — сказала я. — С удовольствием принимаю ваше предложение. Почему бы вам с Джереми не зайти ко мне на ужин в понедельник? Мы бы все и обсудили.
 Ужин в понедельник готовился не менее тщательно, чем военная операция. Поскольку повар из меня никудышный, я наверняка испорчу даже картофельное пюре, я заказала в соседнем ресторане ужин на дом и решила выдать его за свою стряпню.
 Гасси скорее всего представила меня Джереми этаким порхающим по жизни мотыльком, и я собиралась решительно это опровергнуть. Я не вылезала из магазинов до тех пор, пока не нашла платья, в котором была одновременно скромной и сексуальной. А еще я приобрела все книги Джереми: два тоненьких томика стихов и книжечку с критическим разбором поэмы Джона Донна.
 Стихи Джереми показались мне довольно непонятными, а пространное предисловие, написанное им самим с явным самолюбованием, запутало меня еще больше.
 Брызгая из пульверизатора ароматизирующую жидкость по всей квартире, я услышала звонок в дверь. Это были Джереми и Гасси с огромной коробкой шоколадных конфет.
 — Это тебе, — произнесла она, заключая меня в медвежьи объятия. — Ты единственная из моих подруг, кто не нуждается в диете. Господи! Да ты просто неотразима в этом синем платье!
 Я не могла сказать того же о ней. На ней было ярко-красное платье, которое ужасно смотрелось при ее пылающем лице.
 Мы пошли в гостиную. Я разлила крепкие напитки.
 — Иметь такую квартиру — просто мечта, — Гасси плюхнулась на софу.
 — Не могу дождаться пятницы, чтобы уехать из Лондона, — сказала я.
 — Я тоже, — ответила Гасси, уплетая орехи, словно умирающая с голоду белка. — У меня в офисе, как в печке. Да, между прочим, Гарэт едет. Поддался на мои уговоры, услышав, какая ты неотразимая.
 — Он будет горько разочарован, — сказала я, бросив искоса взгляд на Джереми.
 — Сомневаюсь, — заметил он.
 Под его пристальным взглядом я опустила глаза в притворном смущении.
 «Боже, — подумала я, — кажется, начинает срабатывать».
 Я села на софу, вытянув длинные загорелые ноги. Джереми исподтишка воззрился на них. Я не могла его осуждать. Это было куда приятней, чем созерцать толстые тумбы, которые демонстрировала Гасси в своей задравшейся юбке.
 — Гарэт приглашает нас после ужина зайти к нему выпить. Он говорит, что не может ждать до пятницы.
 — Он тебе нравится? — обратилась я к Джереми, как будто только его мнение имело значение.
 — Да, конечно. Он один из моих самых давнишних друзей. Мы учились вместе в Оксфорде. Поскольку его отец был шахтером из Уэльса, Гарэт получал огромную стипендию. Он закончил раньше.
 — У него острый ум, но не академического склада. Единственное его призвание — делать деньги, и при том, в большом количестве. Он владелец компании, на которого работают тысячи строителей, возводя небоскребы. Один из самых энергичных людей, которых я встречала, — добавила Гасси.
 — Наверное, он давит на всех, — прокомментировала я, подливая Джереми.
 — Да не особенно, — сказал Джереми. — Время от времени хочется поубавить его пыл, но во всем остальном он отличный малый.
 — А ему не будет скучно на яхте?
 — Только не в твоем присутствии. Он любит женщин.
 — И у него хватает на это времени?
 — О, да, — произнесла Гасси. — Он очень интересный. С ним чувствуешь себя женщиной.
 Ужин удался. Ресторан «Луиджи» постарался на славу. И Джереми, и Гасси остались очень довольными.
 К кофе я открыла коробку конфет — подарок Гасси.
 — О, не следовало бы, — запротестовала она, запустив руку в середину, мы же купили это для тебя.
 Наступил момент нанесения главного удара. Повернувшись к Джереми, я сказала:
 — Ты ни разу не упомянул о том, что ты тот самый Джереми Уэст. Ты же был моим божеством не помню с каких пор. У меня есть все твои книги.
 До чего же он мил, когда краснеет!
 — Ты действительно их читала?
 — Конечно. Большинство твоих стихов я знаю наизусть. А одно — о вокзале Виктории — больше всего люблю читать на сон грядущий. — Я продекламировала несколько строк.
 После этого он уже себя не контролировал. Для него не существовало ничего, кроме моего шепота. Я гипнотизировала его взглядом, слишком поглощенная этим занятием, чтобы прислушиваться к тому, что говорил он. Из этого состояния его вывела Гасси, когда расправилась с конфетами.
 — Дорогой, мы собирались к Гарэту, а уже одиннадцатый час.
 Он был теперь само раскаяние.
 — Прости, милая. Когда я сажусь на своего любимого конька, меня остановить — все равно, что пересечь оживленную улицу в разгар движения. Так редко встретишь человека, который тебя понимает.
 — Не то, что я, — беззлобно заметила Гасси. — Давайте быстро все вымоем.
 — Ни в коем случае, — твердо заявила я.
 Не хватало еще, чтобы она обнаружила на кухне фирменные пакеты «Луиджи».
 — Ну, ладно, если ты настаиваешь. Могу я воспользоваться туалетом?
 Джереми и я вернулись в гостиную.
 — Вот твои книги, — сказала я, показывая на книги, стоящие на одной из книжных полок. Я заблаговременно сняла с них суперобложки и придала им слегка зачитанный вид.
 Он секунду смотрел на меня.
 — Знаешь, ты совершенно непредсказуемая.
 — Разве?
 — Да. Увидев тебя впервые на прошлой неделе, я подумал, что ты из тех ослепительных красавиц, которые не способны ни на что, кроме как неотразимо выглядеть. А теперь я вижу, что ты умеешь создавать уют, божественно готовишь и, кажется, разбираешься в литературе лучше, чем любая из женщин, которых я когда-либо встречал.
 — Стараюсь, — ответила я. — У тебя есть сигареты?
 — Конечно.
 Он дал мне закурить.
 — Гасси настойчиво хочет свести меня с этим Гарэтом.
 — Гасси — романтик. Ей хочется, чтобы все вокруг нее были так же счастливы, как она сама. Уверен, что он тебе понравится. Он нравится женщинам.
 — Я разборчивая, — осторожно заявила я. — Предпочитаю выбирать сама.
 Мы впервые по-настоящему взглянули друг на друга, медленно, изучающе, не отводя взгляда.
 — Довольно, — произнес он мягко. — С минуты на минуту войдет Гасси.
 Горячая июньская ночь была звездной. В приподнятом настроении мы ехали по Лондону и открытой машине, громко запустив радио. Поскольку машина была двухместной, я настояла на том, чтобы сидеть с багажной части справа, что давало мне возможность встречаться с Джереми взглядом в зеркале. На поворотах я позволяла себе слегка касаться его плеча.
 Неожиданно я почувствовала угрызение совести. Наверное, пытаться оторвать его от Гасси было уж слишком. Но тут я увидела, как Гасси кладет свою руку ему на бедро жестом не столько сексуальным, сколько свидетельствующим о дружеской близости. Меня пронзила ревность. Угрызений совести как не бывало. Всякая девушка, позволившая себе так растолстеть, как Гасси, заслуживала того, чтобы лишиться такого парня, как Джереми.
 Вылезая из машины, я постаралась предельно откровенно продемонстрировать свои ноги.
 Дом Гарэта Ллевелина выделялся на фоне высоких белых элегантных домов Кенсингтона. Он был фиолетовый, с ярко-красной дверью.
 «Любим показуху», — подумала я.
 Дверь неожиданно открыла девушка с длинными рыжими волосами, глазами, как сливы, и бесконечно длинными ногами.
 — Мистер Уэст! — воскликнула она, по-кошачьи улыбнувшись Джереми. — Входите. Мистер Ллевелин наверху. Я провожу вас.
 На третьем этаже, в дверном проеме стоял и курил сигару высокий плотный мужчина. Джереми, полузадушенный его объятием, схватился за его рубашку, задыхаясь и бормоча что-то невразумительное о том, что вынужденно отсутствовал на каком-то мероприятии, застав только его финал.
 — Бренди, — прохрипел он. Пошатываясь, Джереми обошел мужчину с сигарой, и рухнул на гору диванных подушек. Гасси закатилась от смеха.
 — По-моему, его слегка придавили. Гарэт, дорогой, привет! — воскликнула она, целуя его. — Это Октавия Бреннан. Правда, она сногсшибательна?
 — Как поживаете? — сказала я тоном светской дамы, пряча смущение.
 — Отлично, спасибо, — насмешливо сказал он, пристально и придирчиво разглядывая меня.
 Повернувшись к Гасси, он улыбнулся ей.
 — Она действительно красива, Гас. Кажется, ты впервые не преувеличиваешь.
 — Вы уверены, что раньше не встречались? — спросила Гасси. — Я была убеждена, что будучи людьми одного круга, вы непременно должны были встречаться.
 Гарэт вгляделся в меня снова и покачал головой.
 — Нет, я никогда никого не забываю. Неужели она действительно пришла, как все обыкновенные люди? Мне казалось, что такие девушки только спускаются с неба в рождественскую ночь.
 Он говорил низким приглушенным голосом с мягким, но очень заметным валлийским акцентом. Мне казалось, что он подсмеивается надо мной. Гасси все время взвизгивала от смеха, она начинала действовать мне на нервы.
 Мы прошли в комнату, где уже находился Джереми. Обычно в финальных сценах художественных фильмов в такие комнаты входят, держась за руки, герои на закате своих дней.
 Розовые стены, увешанные картинами, полки с книгами, ярко-красные занавески, сверкающие островки паркета среди пушистых ковров цвета фламинго, груда белых меховых подушек и длинная оранжевая софа. Все было вульгарно, но производило впечатление. Весь пол был усеян газетами, и девушка, которая нас впустила, принялась их собирать.
 — Мне нравятся твои подушки, — сказала Гасси, завалившись в их груду рядом с Джереми.
 — Купил в прошлую субботу в «Хабитате». Помогают поддерживать горизонтальное положение, — подмигивая мне, сказал Гарэт, направляясь к книжной полке, уставленной томами в кожаных переплетах. В следующую минуту он нажал кнопку, и творения Вальтера Скотта отодвинулись, обнаружив огромный бар.
 — Ну, что кому налить?
 Он был совершенно не в моем вкусе. Лицо с тяжелым подбородком, хищный нос, полный чувственный рот и озорные черные глаза, постоянно смеющиеся чему-то сокровенному. У него была смуглая кожа. Густые черные волосы с ранней проседью спадали на воротник и обрамляли лицо.
 На нем были серые вельветовые брюки. Расстегнутая на груди синяя рубашка обнажала волосатую грудь. Высокий рост и массивные плечи не могли скрыть полнеющей талии.
 Он протянул мне бокал.
 — Держи, детка. Это настоящий Р.Н.
 — Р.Н.?
 — Раздвигатель ног. Никогда не подводит.
 Сердито покраснев, я отвернулась. К тому времени, как он наполнил всем бокалы. Рыжеволосая собрала все газеты с пола.
 — Кажется, вы еще не знакомы с моей П.А. — персональной ассистенткой — миссис Смит. В данном случае аббревиатура "А"означает еще и Афродиту.
 — Хочешь выпить чего-нибудь, прелесть?
 Она покачала головой и улыбнулась ему своей кошачьей улыбкой.
 — Мне пора домой. Муж уже, наверное, волнуется.
 — Я тебя провожу, — сказал Гарэт. — Вернусь через минуту, — добавил он, обращаясь к нам.
 — Ну разве он не великолепен? — воскликнула Гасси.
 — Восхитителен, — ответила я без энтузиазма.
 В нем чувствовапась какая-то грубая сила. Я могла себе представить женщин, которые способны увлечься им, но только не себя. Мне отвратительны такие здоровые сексуально-агрессивные мужчины. Они вызывают во мне клаустрофобию. Мне нравятся мужчины мягкие, сдержанные, утонченные. Гарэт Ллевелин был таким же утонченным, как асфальтовый каток.
 Я ходила по комнате, разглядывая вещи и предоставляя Джереми возможность любоваться моей фигурой. При этом я старалась не смотреть в соседнюю комнату, где случайно наткнулась взглядом на двуспальную кровать невероятных размеров. Мне так и мерещилась под простынями блондинка в золотой шелковой пижаме.
 Легкий ветерок шевелил занавески, донося запах резеды и табака из цветочного ящика за окном. Я выглянула из окна. Внизу стояли, разговаривая, Гарэт Ллевелин и миссис Смит. Вдруг он заключил ее в объятия и крепко поцеловал. Отпустив ее через минуту, он распихнул дверцу машины. Девушка погладила его по щеке.
 Возвращаясь к дому, он посмотрел вверх и, Увидев, что я наблюдаю за ним, усмехнулся.
 Зазвонил телефон. Гасси сияла трубку.
 — Алло, да. Он внизу, подождите минутку. Гарэт! — закричала она. — Телефон!
 Он бросил на нас извиняющийся взгляд и взял трубку.
 — Винни, детка, как дела? Я тоже скучал. Дорогая, сегодня совершенно безнадежно. У меня сейчас полно людей, а позже мне надо будет поработать. Завтра у меня вообще сумасшедший день. Послушай, дорогая, а как насчет вечера в среду?
 Господи, этот валлийский акцент действительно может взволновать!
 Стараясь не прислушиваться, я повернулась к Джереми. Он доверительно улыбнулся мне.
 — Кого еще из поэтов ты любишь?
 — Китса. Конечно, Томаса Катриона, кое-что А.Е. Хусмана.
 — А что ты думаешь о Роберте Браунинге? — поинтересовалась я.
 — А в чем дело? Он что, женится на ком-нибудь из наших знакомых? — спросил подошедший Гарэт.
 Гасси прыснула.
 — Оставь их. Они весь вечер ведут высокоинтеллектуальные разговоры. Тави, тебе не кажется, что цвет этих занавесок идеально подходит для платьев подружек невесты?
 С этого момента я вынуждена была слушать глупую нескончаемую болтовню о свадьбе. Я развалилась на полу, прислонясь к софе, заложив руки за голову, выгодно демонстрируя бюст. При этом моя юбка собралась складками.
 Краем уха я слышала, о чем говорили Джереми с Гарэтом.
 — Эта девчонка действительно твоя секретарша?
 — Миссис Смит? — спросил Гарэт. — Куколка, правда?
 — Она не имеет ничего против работы в такой поздний час?
 — Мистер Смит актер, сейчас занятый в спектаклях. Поэтому ее устраивает работа в такое время суток. Но ты зря интересуешься. Тебе тут никогда ничего не обломится.
 Зазвонил телефон. Звонили из Латамерики.
 Утверждая, что это деловой звонок, Гарэт переместился с телефоном в спальню. Джереми и я налили себе еще.
 — Он всегда такой? — спросила я.
 — С девушками? Чаще всего, но не всегда. Он не пытается ничего доказать, просто такой уж он ненасытный. Не может ни одной пропустить.
 — Ему надо жениться, — сказала Гасси. — Встретить бы ему хорошую женщину, которая бы его полюбила. Это все, что ему надо.
 — Плюс четыре хороших любовницы, которые бы держали его в тонусе, — добавила я. — Вы не собираетесь установить телефон на яхте?
 — Ни в коем случае. Это одно из условий, которые он поставил, принимая наше приглашение — никаких телефонов. Я сейчас приготовлю кофе.
 Она вышла из комнаты. Я поднялась и проследовала к камину, заинтересовавшись сваленными в кучу открытками с приглашениями — приемы, обеды, деловые встречи. Джереми подошел ко мне и встал рядом. Я взглянула па наше отражение в огромном зеркале, висящем над камином.
 — Как странно, — задумчиво произнесла я. — Ты заметил, как мы похожи, оба светловолосые, синеглазые? Мы могли бы сойти за брата и сестру. Мне всегда казалось, что кровное родство имеет преимущество перед любыми другими отношениями.
 Джереми учащенно задышал, его глаза подернулись пеленой страстного желания.
 — Ты должна знать, что я испытываю к тебе отнюдь не братские чувства.
 Я устремила на него взгляд, медленно водя языком по нижней губе.
 — А какие же? — мягко спросила я.
 — Весьма волнующие. Ничего удивительного, что я страдаю от бессонницы.
 — О, и я тоже, я тоже. Ты знаешь, мы ничего не сможем с этим поделать.
 — Конечно не сможем. Я не могу справиться со своим чувством к тебе. Ты самая красивая девушка, которую я когда-либо встречал в своей жизни. — Он помолчал. — Думаю, многие мужчины говорили тебе это.
 — Некоторые говорили, но не все думали так на самом деле.
 — А я думаю, — сказал он сердито.
 — Может быть, ты не хочешь, чтобы я плыла с вами?
 — Хочу, конечно, и… в общем… Гасси очень расстроится.
 — А ты представляешь, как трудно будет нам находиться все время рядом?
 — Думаю, что это может довести нас до сумасшествия, но лучше уж это, чем совсем никак.
 Я шагнула к нему.
 — Придется рассчитывать только на наше самообладание.
 — О, мне не следовало входить, — послышался голос в дверях. — Это не в моих правилах…
 Мы повернулись, с испугом обнаружив, что на нас смотрит Гарэт. Его глаза больше не смеялись. Взгляд был холодно-вежливым и тревожным. Но он лишь произнес: «У тебя пустой бокал, Октавия».
 Тут вошла Гасси и засуетилась, наливая кофе. Что ей удалось услышать? Я закусила губу от досады.
 Мы начали обсуждать планы на предстоящий уик-энд. Кому что брать, какой выбрать маршрут. От меня было мало проку. Я была слишком расстроена и избегала смотреть на Джереми.
 — Когда вы собираетесь выезжать? — поинтересовался Гарэт, — В пятницу, в середине дня. А ты?
 — У меня целый день встречи. Я не смогу раньше пяти. — Он повернулся ко мне. — Во сколько ты заканчиваешь работать?
 — Я не работаю, — сказала я высокомерно.
 — Ну, конечно. Мне следовало догадаться. Все твое время уходит на личную жизнь. Я захвачу тебя.
 — Нет, не надо, — сказала я чересчур поспешно. — Я хочу поехать раньше, с Джереми и Гасси, чтобы помочь им привести яхту в порядок.
 Неожиданно его смуглое лицо стало злобной маской.
 — Тебе не кажется, что двое влюбленных иногда нуждаются в уединении и что третий лишний?
 — Да, поезжай с Гарэтом, Тави, — сказала Гасси, довольная тем, что ее сватовство шло по плану. — Хорошо, что он поедет не один. Убираться на яхте — мало приятного, но к тому времени, как вы подъедете, все уже будет готово.
 — Я не боюсь тяжелой работы, — огрызнулась я.
 — Нет, конечно, — примирительно сказала она, — ты сможешь взять на себя заботы по кухне на яхте, если тебе так хочется.
 Нет уж. В заводях Темзы не найдешь ресторана, чтобы заказать еду с доставкой па яхту. Я начала зевать.
 — Октавия устала, — сказал Джереми. — Нам пора.
 Когда мы спускались по лестнице, снова зазвонил телефон. Гарэт взял трубку на первом этаже.
 — Шарлотта, дорогая, рад тебя слышать. Подожди, любовь моя, я провожаю людей.
 Он прикрыл трубку рукой.
 — Прощаюсь со всеми до пятницы. Скажи свой адрес, — обратился он ко мне.
 — Майфэйр, 11.
 — Я заеду за тобой примерно полшестого.
 — Правда, он забавный? — спросила Гасси, когда мы вышли на улицу. — О, черт! Я забыла адреса, которые он мне дал.
 Она помчалась обратно в дом.
 Джереми и я взглянули друг на друга. На его бледном лице темнели лишь глаза.
 — Ты думаешь, Гарэт уловил, о чем мы говорили? — спросила я.
 — Думаю, да. Но это не имеет значения. Разве он тебе нравится?
 — Совершенно не в моем вкусе. Он похож на водителя грузовика.
 — А кто в твоем вкусе?
 — Ты, — сказала я.




 Глава третья


 Следующий день встретил тридцатиградусной жарой. Лондон сник, а я расцвела. Я чувствовала себя до нелепого счастливой и большую часть дня провела на своем балконе, загорая и уставившись в небо, синее, как глаза Джереми.
 Всю неделю я отклоняла любые предложения, и принимала снотворное в количествах, гарантирующих ежедневный десятичасовой сон. Я истратила целое состояние на туалеты для предстоящей поездки. Единственное, что меня несколько смущало, так это то, что Джереми ни разу не позвонил. Правда, моего телефона нет в телефонной книге, а у Гасс он вряд ли отважится его узнавать.
 В четверг мне снова приснился постоянно преследующий меня кошмарный сон. Он всегда начинается одинаково: мой отец еще жив. Я уже взрослая, но как ребенок цепенею от страха, медленно спускаясь по лестнице, слыша, как все громче и громче ссорятся мои родители. Я не осмеливаюсь зажечь свет, потому что боюсь, что мама начнет кричать на меня. Спустившись вниз, я отчетливо слышу, что говорит моя мама, заплетающимся от выпитого языком: «С меня довольно. Я ухожу от тебя и забираю Ксандра».
 Тут мой отец начинает кричать, что Ксандра она заберет только через его труп. А мама кричит: «Можешь оставить себе Октавию». А отец возражает: «Я не хочу. Кому к дьяволу нужна эта испорченная Октавия?» «Но кто-то же должен ее взять», — кричит мама. «Только не я».
 Тут я с криком распахиваю дверь. Я вижу свою мать. От ее красоты ничего не осталось, потому что она пьяна и у нее красное лицо. Они с отцом смотрят на меня с раскаянием и ужасом, стараясь понять, как много мне удалось услышать из их разговора. Тут вдруг мой отец превращается в Джереми, крича: «Мне безразлично, сколько она слышала, я все равно не хочу ее».
 С головой, разрывающейся от крика, я проснулась в холодном поту. Несколько минут я лежала с открытыми глазами, с чувством облегчения прислушиваясь к тому, как успокаивается сердцебиение и кошмар отступает.
 Я встала, приняла пару таблеток валиума и дрожащей рукой зажгла сигарету. Мне необходимо было с кем-нибудь поговорить, чтобы убедиться, что я кому-то все-таки нужна. Если бы только я могла позвонить Джереми! Нет, мы были знакомы не в такой степени, чтобы показать ему, насколько я ранима. Я не могла поговорить и с Чарли: не хотела, чтобы все началось сначала. Наткнувшись взглядом на фотографию в серебряной рамке, стоящую на туалетном столике, я вдруг сообразила, что Ксандр должен был уже вернуться из Бангкока. В этот момент Ксандр был единственным в мире человеком, которого я действительно любила и которому доверяла. Не в том смысле, что он будет вести себя прилично и не совершит недостойных поступков, а в том, что он меня любит, и что эта любовь усиливается чувством вины, из-за того, что наши родители всегда обожали его и никогда не любили меня. Ксандр, который был на четыре года старше, с детства всегда принимая мою сторону. Он защищал меня от бесконечно меняющихся нянек, с которыми никогда не уживалась моя мама, а позже от гнева потенциальных и фактических отчимов.
 Я взглянула на часы. Было без четверти одиннадцать. Даже Ксандр, никогда не отличавшийся особой дисциплинированностью, должен был уже быть на работе. Я набрала номер компании «Сифорд-Бреннан».
 Секретарша Ксандра была настоящим Цербером, надрессированным на то, чтобы отметать все ненужные звонки, но меня она всегда соединяла. Ксандр подошел к телефону.
 — Октавия, милая, я собирался тебе сегодня позвонить, — произнес он в своей обычной медлительной манере ровным голосом, который всегда теплел, когда он разговаривал со мной, что мне было очень приятно.
 — Как тебе Бангкок? — спросила я.
 — Просто сказка. Буквально. Я жил на улице Пат Пот, где нет ничего, кроме баров для голубых и массажных кабинетов.
 Я хихикнула.
 — Ты по делу или просто от одиночества?
 — Есть разговор.
 — Ухажер?
 — Дурак. Хочу поговорить с тобой.
 — Послушай, не сочти меня невежливым, дорогая, но я сейчас немного занят. Я только что пришел, а тут в моем офисе затевается собрание. Что ты делаешь в обед?
 — Ничего.
 — Вот и отлично. Встретимся в час у «Фредди».
 Почувствовав облегчение, я снова прилегла. Валиум начинал действовать. Скоро я буду в состоянии доставить себе ежедневное удовольствие — вымыть голову.
 Благодаря своему деду, Генри Бреннану, я могу не работать хоть всю жизнь. После окончания Первой мировой войны он оставил службу в престижном полку, а так как необходимы были средства, чтобы содержать жену и троих детей, старшим из которых был мой отец, они вдвоем с однополчанином Уильямом Сифордом основали электротехническую компанию «Сифорд-Бреннан». Оба они оказались упорными, предприимчивыми и амбициозными. Упорный груд и везение помогли им вскоре построить заводы по производству трансформаторов, приводов, генераторов и электродвигателей. Компания процветала и следующую войну пережила. Тут к делам подключились два конкурирующих наследника: мой отец, прославившийся, как пилот, участвовавший в боях за Британию, и менее бравый сын Уильяма Сифорда — Рики, который почти всю войну просидел в штабе. Мой отец прославился еще и тем, что женился на восхитительной красивой актрисе, которая сразу же оставила работу и родила ему наследника, в то время как бедный Рики Сифорд женился на обыкновенной, но очень властной девушке из Йоркшира, та, несмотря на ее выдающуюся роль активистки местного масштаба и грандиозные успехи на площадке для игры в гольф, рожала ему одних девочек.
 Моему отцу, которому бы и все карты в руки, тем не менее было невероятно трудно после экстремальных условий военного времени переключиться на режим конторской работы. С годами его неугомонность только возрастала. К тому же, он обнаружил, что моя мать, в глазах которой его привлекательность значительно померкла, когда он расстался с военной формой, стала слишком много пить и постоянно искала приключения на стороне.
 К 1950 году, когда родилась я, их брак переживал критическую фазу. У моего отца были даже серьезные сомнения в том, что я ею дочь, что, по моему представлению, объясняло его холодное отношение ко мне. Несмотря на такое развитие событий, они с матерью продержались вместе еще шесть лет. К этому времени старый Генри Бреннан умер от сердечного приступа, а Уильям Сифорд, нажив состояние, ушел на покой, оставив моего отца на месте председателя правления компании, а Рики — в качестве управляющего. Тем временем, Рики, медленно, но верно, все послевоенные годы создавал компанию «Сифорд Интернешнл» — огромную империю, в которой «Сифорд-Бреннан» была отведена роль дочерней компании.
 В 1956 году моя мать, взяв Ксандра, ушла к одному из своих любовников. Спустя несколько месяцев, почувствовав угрызения совести, она пригласила меня с няней приехать к ней во Францию. Мой отец недолго был безутешен. Он сошелся со своей секретаршей, оформив брак сразу же после развода с матерью. Исключительно счастливый брак позволил ему посвятить себя работе и, когда в 1971 году он умер от рака гортани, будучи еще совсем молодым, то смог оставить Ксандру и мне солидный пакет акций компании «Сифорд-Бреннан», которые должны были обеспечить нас на всю жизнь.
 Увы, любые доходы были недостаточными для моего брата Ксандра. Исключенный из школы за курение марихуаны и растление мальчиков, он был исключен и из Кембриджа, проучившись там два семестра, за разгульный образ жизни. Будучи художественно одаренной натурой, он был бы счастлив, занимаясь редактированием какого-нибудь журнала по искусству или работая в художественной галерее, но так как он являлся единственным наследником компании «Сифорд-Бреннан», он автоматически был вовлечен в семейный бизнес. Ксандр чудом держался только за счет своего личного обаяния, поскольку, кроме отца, который к тому времени уже давно умер, некому было ему покровительствовать. Три года назад, когда Рики Сифорд чуть не уволил его, Ксандр искупил свою вину, продав арабам электростанцию, стоимостью в миллионы фунтов, договорившись о сделке за игрой в рулетку. Полтора года спустя обстановка снова накалилась. И тогда Ксандр пустил в ход козырную карту, сбежав со старшей дочерью Рики Памелой, к ужасу обоих ее родителей. Рики, однако, не захотел прослыть в городе человеком, уволившим собственного зятя. Ксандра назначили менеджером по экспортным операциям, что давало тому большие выгоды.
 Находясь на своем новом высоком посту, Ксандр умудрился за счет компании оплатить ренту и обставить мою квартиру. «Нужно ведь, — сказал он, — иметь приличное место, куда не стыдно будет пригласить заокеанских клиентов». Компания к тому же взяла на себя расходы по моим налогам, счетам за телефон, электричество и газ и предоставила мне машину, которую я только что разбила. В общем, Ксандр и я очень неплохо существовали за счет компании «Сифорд-Бреннан».
 Пока я ждала, когда бальзам как следует впитается в волосы, я перебирала вещи, размышляя, что надеть в поездку. Я накупила на этой неделе так много нарядов, что израсходовала всю чековую книжку, а после неприятного письма, которое я получила от управляющего моим банком, я не отваживалась попросить новую. В кредитных карточках «Америкен экспресс» и «Аксесс» мне тоже было отказано. А нужно еще купить одно бикини и какое-нибудь красивое платье для прогулок по палубе. Ничего не оставалось делать, как занять у Ксандра.
 В дверь позвонили. Я посмотрела в глазок, опасаясь визита каких-нибудь кредиторов или нежелательных поклонников, но не увидела ничего, кроме цветов. Оказалось, что это огромный букет розовых роз в пластиковой вазе, заполненной зеленой пористой массой, в которую с помощью шляпной булавки был воткнут розовато-лиловый бант. На какой-то миг я подумала, что это от Джереми и почувствовала легкое разочарование, прочитав, написанную корявым почерком цветочника, записку: «Не вычеркивай меня совсем из своей жизни. Люблю. Чарли».
 Чарли, размышляла я, еще и еще раз споласкивая волосы, будет так же трудно вычеркнуть из моей жизни, как вымыть этот бальзам из моих волос.
 Я не знала, как выдержу оставшиеся тридцать часов до встречи с Джереми. Словно молоко, доведенное до кипения, мои чувства готовы были перелиться через край, состояние, иногда приятное, но куда чаще, причиняющее боль.




 Глава четвертая


 Жара не ослабевала. Машины, сверкая на солнце, вереницей тянулись по Пикадилли. Парк оккупировали машинистки в бикини, пулей вылетавшие из шезлонгов при первом приближении сборщика платы. Пересекая улицу в направлении «Фредди», я сквозь подошвы туфель чувствовала раскаленный гудрон. Мне было необходимо заглянуть в дамскую комнату, чтобы привести в порядок волосы и припудрить блестевший нос. На мне был новый розовый хлопчатобумажный комбинезон, надетый прямо на голое тело. Меня забавляла мысль о том, как я появлюсь в нем завтра, когда заедет Гарэт.
 — Большое спасибо, — громко произнесла я, выходя из дамской комнаты, чтобы обратить внимание дежурной на тот факт, что я оставила на блюдце пятьдесят пенсов. Счастье, переполнявшее меня с тех пор, как я встретила Джереми, сделало меня безмерно щедрой.
 У «Фредди», как всегда, яблоку негде было упасть. В гуле голосов чаще всего можно было разобрать слово «дорогая», ну прямо, как на свадьбе. Все места вдоль стойки бара заняли служащие рекламных агентств, с зализанными волосами, и юноши романтического вида в рубашках-апаш. Их развлекали болтовней эффектные девицы с пышными волосами, безупречно нанесенными румянами и ловко подкрашенными губами. Они напряженно следили за входной дверью, не забывая при этом посматривать на свое отражение в зеркале над баром.
 «Фредди» — излюбленное место праздной публики и тех, кто имеет отношение к шоу-бизнесу, иными словами тех, кто достаточно известен, чтобы войти, и достаточно богат, чтобы выйти. Фредди — человек-гора, с лицом красным как головка голландского сыра, обслуживал посетителей, стоя за стойкой бара.
 — Привет, чучело, — загорланил он. — Какого дьявола тебя пропустил швейцар?
 Сидевшие поблизости посетители с восхищением посмотрели на меня. Только фавориты и знаменитости удостаивались права на подобное обращение. Фредди энергично потряс мне руку.
 — На самом деле, Октавия, где ты, черт побери, пропадаешь? Подозреваю, что тайком бегаешь в «Арабеллу». Не могу сказать, что осуждаю тебя, потому что сам там обедаю. Здешние цены мне не по карману.
 Он разразился смехом, а потом сообщил:
 — Твой пропащий братец уже пьянствует наверху.
 Вдыхая запах чеснока, вина и приправ, я поднялась в ресторан. Задержавшись в дверях ровно настолько, чтобы безраздельно завладеть всеобщим вниманием, я медленно пересекла комнату. Розовый комбинезон, предельно откровенно открывающий грудь, определенно произвел желаемый эффект.
 Ксандр сидел за столиком у окна, листая каталог «Сотбис». Он поднял глаза, улыбнулся и расцеловал меня в обе щеки.
 — Привет, ангел. Ты просто сияешь. Неужели я забыл про твой день рождения или про что-то еще?
 Туг же подлетели официанты. Они суетились вокруг меня, кладя мне на колени салфетку, подвигая стул, доставая из ведерка со льдом заранее заготовленную бутылку «Poully Fuisse» и наполняя мой бокал. Ксандр заказал себе еще порцию виски.
 Наверное потому, что он мой брат, Ксандр всегда казался мне самым красивым мужчиной на свете. Стройный, безупречно элегантный, с очень бледным аристократическим лицом, лучистыми серыми глазами, опущенными длинными темными ресницами и светло-каштановыми волосами. Мои волосы были точно такого же цвета, до того, как я начала их красить. Даже в такой жаркий день он был очень возбужден.
 Как всегда, оделся он изысканно. На нем был светло-серый костюм, рубашка в серую и белую полоску и розовый галстук.
 Безнадежно испорченный той ненасытностью, которая приходит с унаследованным богатством, он чувствовал себя особой королевских кровей, быстро привыкнув к тому, что все его прихоти тут же исполняются, а если этот непреложный закон вдруг нарушался, он впадал в депрессию.
 Немногие понимали, каким беззащитным Ксандр был на самом деле, и что за внешней циничностью скрывается его почти постоянно подавленное настроение. Он всегда нежно относился ко мне, но я была рада, что он мой брат, а не приятель. Одна из его привлекательных сторон — абсолютное внимание к собеседнику. Ему не надо оглядываться на людей, потому что именно на него всегда оглядываются другие.
 Присмотревшись повнимательней, можно было заметить, что выглядит он не очень здоровым. Глаза покраснели, руки дрожат. Хотя он сидел спиной к окну, можно было разглядеть, что ему нет еще и тридцати.
 — Как дела? — спросила я.
 — Не ахти. Сначала я прилично загрузился виски, а потом осел у Джейми Беннета. Мы накурились марихуаны. Уверен, что это уже прошло. У него там, к углу, на застекленной полке стояли чучела птиц. Джейми сначала все хохотал, утверждая, что они летают по всей комнате, а потом его вырвало прямо в корзину для бумаг.
 — А что произошло с тобой?
 — Я тоже почувствовал себя паршиво и решил ехать домой. Очень медленно я доехал до Педдинггона, понял, что там моего дома нет и вернулся назад.
 Я хихикнула.
 — Так что, ты так и не попал домой?
 Он искоса посмотрел на меня.
 — Можно я скажу Памеле, что ночевал у тебя?
 — Ну конечно, — мягко сказала я. — Будет всего-навсего еще одно очко не в мою пользу.
 Памела так и не простила мне того, что в день их с Ксандром свадьбы я вскрыла себе вены, в результате чего всеобщее внимание было приковано ко мне, а не к ней.
 — Как там наша дорогая мамочка? — спросила я.
 — Просто ужасно! Ты даже не представляешь себе, как тебе повезло, что не ты — единственный свет в ее окне. Она трезвонит каждый день. Совершенно очевидно, что Джеральд пригрозил бросить ее, если она не прекратит пить, так что она вынуждена предаваться этому занятию в туалете.
 — Она хоть иногда вспоминает обо мне? — спросила я.
 До сих пор, когда я говорю о своей матери, у меня пересыхает в горле.
 — Никогда, — ответил Ксандр. — Заказать тебе что-нибудь?
 Мне совершенно не хотелось есть, но у меня не было во рту ни крошки со вчерашнего дня, а от выпитого начинала кружиться голова.
 — Салат и камбалу, жаренную на гриле, — попросила я.
 — Ты выглядишь просто изумительно, — заметил Ксандр. — Наверняка, у тебя кто-то появился. На ком он женат?
 — Ни на ком, — сказала я, чертя вилкой узоры на скатерти.
 — Но наверняка есть какие-нибудь проблемы.
 — Он помолвлен, — сообщила я.
 — В наше время? Даже странно слышать. С кем?
 — С одной, сгорающей от нетерпения, перезрелой школьницей. Она невероятно толстая. Представляешь, куда бы ты ни отошел, она будет всегда рядом.
 — Кошмар, — Ксандра передернуло. — А что представляет собой он?
 — Высокий и белокурый. Почти такой же красивый, как ты, и такой же милый и приятный.
 — Богат?
 — Не имею понятия. Я не спрашивала. Не очень.
 — Ну, тогда мало хорошего.
 Ксандр нетерпеливо разломил булку и тут же отодвинул ее в сторону. Он очень следил за своей фигурой.
 — Расскажи-ка мне о нем, — попросил он.
 Разговор совершенно невозможно было продолжать из-за суеты официантов. Они накрывали на стол, выясняли, кто будет есть копченую форель, подавали первое, проносили над нашими тарелками блюдо в виде фаллического символа с вест-индским кушаньем и подливали вино. Через четверть часа я все еще выбирала кусочки бекона из салата с авокадо и рубленым шпинатом.
 — Я тебя несколько утомила? — спросила я.
 — Немножко, — ласково ответил Ксандр. — Но это неважно. Послушай, а как с Чарли?
 — Каким Чарли?
 — Ах, даже так. Кто еще из мужчин с вами плывет?
 — Один приятель Джереми. Гарэт Ллевелин.
 Ксандр поднял глаза.
 — Кажется, он приятный малый.
 — Если кому-то приятны валлийские гориллы, — сказала я.
 Ксандр засмеялся.
 — Говорят, феноменально преуспевающий мужчина, и по части женщин тоже.
 — О, он убежден, что владеет ключами от всех поясов невинности, — ответила я, — но я сменила замок на моем. Кстати, я ему не особенно нравлюсь. Он засек меня, когда я обменивалась любезностями с Джереми, и догадался, что тут что-то нечисто.
 — На твоем месте я бы перетянул его на свою сторону, — заметил Ксандр. — Как противник он довольно грозен.
 Мы приступили ко второму. Официанты продолжали перебивать нас, выясняя, хочу ли я, чтобы камбалу подали без костей, предлагая овощи и салаты, еще вина, еще пряностей и соуса «Тартар».
 — Все в порядке, сэр? — спросил, крутившийся возле нас старший официант.
 — Будет в порядке, если вы оставите нас в покое, — взорвался Ксандр.
 — Есть одна проблема, — проговорила я, защипывая складочки на скатерти. — Ты не мог бы одолжить мне двести фунтов?
 — Для чего? — спросил Ксандр.
 — Мне нужно купить кое-что из одежды в поездку.
 — У тебя и так больше, чем достаточно. Ты могла бы одеть всю труппу Ковент Гардена.
 — Всего-то двести фунтов. Обещаю тебе, как только завоюю Джереми, не попрошу больше ни пенса.
 — Дорогая, кажется ты не понимаешь, что в данный момент дела идут из рук вон плохо. Существует одно маленькое обстоятельство, называемое инфляцией, о котором, кажется, ни ты, ни Памела не имеете никакого понятия. Мы все должны сейчас трубить во все трубы. Мой дражайший тесть вступил сегодня на тропу войны. Брюзжит по поводу моих расходов. В этом году положение со счетами просто катастрофическое.
 — У всей компании или только у «Сифорд-Бреннан»?
 — У «Сифорд-Бреннан» в частности. Совершенно очевидно, что-то происходит. Директора рыщут по ночам в поисках разорванных записей, пытаясь их восстановить. Идя по коридору, подвергаешься воздействию партийно-политического обращения по радио от имени главной бухгалтерии. Судя по жизнерадостным недавним выступлениям по телевизору профсоюзных деятелей, и Глазго, и Ковентри на грани забастовки.
 — Все наладится, — успокаивающе сказала я.
 — Чертовски хочется верить, — ответил Ксандр. — Я так задолжал компании, что лучше бы им повысить мне зарплату, чтобы я смог расплатиться. Слава Богу, что хоть Массингэм на моей стороне.
 Хью Массингэм — директор-распорядитель «Сифорд-Бреннана». Красивый северянин лет около пятидесяти, большой любитель спиртного и ценитель юмора, которого Ксандру не занимать. Они часто кутили вместе и злословили по адресу Рики Сифорда. Хью Массингэм с большой симпатией относился и ко мне. Когда шесть лет назад умер мой отец, он окружил меня заботой, которая в конечном счете кончилась постелью. Роман заглох, но мы остались друзьями, периодически проводя вместе ночи.
 — Он передавал тебе привет, — сказал Ксандр, — и просил сказать, что зайдет на следующей неделе.
 Сомнительно, чтобы влюбившись в Джереми, я все еще могла предложить что-нибудь Массингэму.
 Ладно, не буду делать из этого проблему раньше времени.
 Над столом сгущались тучи. Я чувствована, что на Ксандра надвигается одно из его мрачных настроений, причиной которого, наверное, послужила моя глупая болтовня о Джереми, что не могло не напомнить Ксандру о всей нелепости его женитьбы.
 Я взяла его за руку.
 — Как Памела? — спросила я.
 — Не слишком весело в данный момент. Она проводит уик-энд с Джоан и Рики у Грейстонов, а я отказался. Достаточно того, что я провожу со своим любимым тестем пять дней в неделе. Должен я отдохнуть хоть в выходные? А Джоан я еще больше не выношу. Здоровая визгливая корова! Вот уж в чем меня невозможно упрекнуть, так это в том, что я женился на Памеле ради ее мамочки.
 Я засмеялась.
 — Чем она провинилась на сей раз?
 — Алиса беременна.
 — О, Господи, сочувствую!
 Алиса была младшей сестрой Памелы, только недавно вышедшей замуж.
 — И теперь дорогая Джоан все время тычет Памелу носом, напоминая ей о том, что та запаздывает, — продолжал Ксандр.
 — А что по этому поводу думает ее гинеколог?
 — Он не находит у нее никаких отклонений. Джоан хочет, чтобы она показалась другому специалисту. В общем, вина целиком ложится на меня. Памела каждое утро измеряет температуру. Предполагается, что в случае ее повышения я должен немедленно приступать к исполнению своих супружеских обязанностей. Но я вечно то просплю, то сил нет с похмелья, то вообще дома не ночую, как в прошлую ночь. Вряд ли что-то произойдет, пока я лежу на своей половине кровати, читая Дика Фрэнсиса, а она на своей, просматривая книги по садоводству.
 Он говорил сейчас возбужденно. Я понимала, что он абсолютно не создан для семейной жизни.
 — Совершенный ад? — спросила я.
 Он пожал плечами.
 — В подготовительной школе было еще хуже, но там хоть каникулы были подлиннее.
 — Не волнуйся, она скоро забеременеет.
 Ксандр был занят тем, что заказывал кофе с коньяком, а я — тем, что извлекала застрявший в зубах кусочек бекона, когда, подняв голову, я увидела появившегося в дверях юношу лет двадцати трех: темные волосы, длинные как у Шелли, огромные томные черные глаза и средиземноморский загар. На нем были синие брюки в тонкую полоску. На плечи небрежно наброшен пиджак. Распахнутая на груди светло-голубая рубашка позволяла видеть в зарослях черных волос множество золотых медальонов. Короче — вид кинозвезды. На секунду верность моя Джереми была поколеблена.
 — Ты только посмотри, — выдохнула я, обращаясь к Ксандру.
 — Уже смотрю, — сказал Ксандр.
 Легкий румянец неожиданно проступил на бледных щеках Ксандра, когда смуглый юноша, оглядевшись вокруг и заметив Ксандра, помахал ему рукой и ленивой походкой направился к нашему столу.
 — «Костюм в полоску ты надень и будешь счастлив целый день», — пробормотал Ксандр.
 — Привет! — сказал смуглый парень. — Я боялся, что не застану тебя. Жуткие пробки!
 Он говорил с сильным иностранным акцентом. Парень бросил на меня откровенно неприязненный взгляд, который несколько смягчился, когда Ксандр представил нас друг другу.
 — Это моя сестра, Октавия. Дорогая, а это — Гвидо. Он из Флоренции. Должен признаться, что всего за одну поездку во Флоренцию я узнал больше, чем за все время, проведенное в Редли.
 Подсев к нам, Гвидо заметил, что ему следовало предположить, что у Ксандра такая красивая сестра. Мрачное настроение Ксандра улетучилось. Он заметно повеселел.
 — Гвидо работает в галерее «Веллингтон», — сказал он. — В данный момент он, правда, впал в немилость, так как, спасаясь от назойливого внимания владельца галереи, попятился и наступил на одно из творений Сислея.
 — Еще порцию виски и кофе, — обратился он к официанту.
 Гвидо совершенно открыто уставился на Ксандра. Его взгляд скользнул мимо меня, не задержавшись. Так мужчины обычно равнодушно пропускают в газетах страницу для женщин, зная, что для них там нет ничего интересного.
 — Как поживает твоя милая жена? — спросил он.
 — Мило. Торчит в бассейне. Ты должен зайти к нам в уик-энд.
 Почувствовав вдруг себя лишней, я встала.
 — Мне надо идти. — сказала я.
 — Ну, если надо, — охотно согласился Ксандр.
 Вдруг он вспомнил.
 — Я ведь собирался дать тебе денег. Пойдем, поговорим с Фредди. Я сейчас вернусь, — сказал он, обращаясь к Гвидо.
 Мы нашли Фредди в баре.
 — Послушай, — сказал Ксандр, глядя Фредди прямо в глаза, — ты не мог бы обналичить чек на небольшую сумму?
 — Конечно. На какую сумму?
 — Двести фунтов.
 Фредди, не моргнув глазом, вытащил из кармана толстую нераспечатанную пачку денег и выложил на стойку двадцать десятифунтовых банкнот.
 — Я выпишу чек каким-нибудь числом в начале месяца. Можно?
 — Пожалуйста, — невозмутимо ответил Фредди, — я всегда могу возбудить против тебя дело.
 Ксандр вручил мне деньги и проводил до дверей. Я горячо его поблагодарила.
 — Не думай об этом, — сказал он. — Веселись со своим Джереми-Рыболовом, только оставь за собой право выбора и блюди себя. Не сбрасывай со счетов и Гарэта Ллевелина, от него многое может зависеть в нашей жизни. Тебе не кажется, — кивнул он в направлении ресторана, — что это одно из восхитительнейших существ, которое ты когда-нибудь встречала?
 — Безусловно, — сказала я, упав духом. — Только, ради Бога, будь осторожен, Александр.
 — Ты тоже, дорогая. Позвони, когда вернешься.
 И он ушел, стараясь не показывать вида, как торопится взбежать по лестнице.
 Почувствовав себя совершенно опустошенной, я решила зайти в «Хатчхард» — купить несколько книг с претензией на интеллектуальность, чтобы поразить Джереми на яхте.




 Глава пятая


 К вечеру пятницы я была бронзовой от загара и готовой к действиям. Поразмыслив, я поняла, что Ксандр был прав: мне следовало взять курс на примирение с Гарэтом. Необходимо расположить его к себе. В пять тридцать я уже ждала его с тремя набитыми чемоданами. Я надела дико дорогой блейзер в розовую и белую Полоску, под которым ничего не было, белые брюки и вишневые ботинки. Конечно и блейзер, и ботинки были не для такой жары, но я полагала, что в машине не успею запариться. Я была очень довольна своим видом.
 Время шло. Часы показывали шесть, полседьмого, без четверти семь. Я испытывала противоречивые чувства. С одной стороны — злость, подозревая, что Гарэт мог вести себя так преднамеренно, с другой — беспокойство, что он мог потерять мой адрес.
 В половине восьмого прорезался телефон.
 — Это Аннабел Смит, — раздался хрипловатый голос. — Я звоню по поручению мистера Ллевелина.
 — Куда он, черт возьми, пропал? — раздраженно спросила я.
 — Боюсь, заседание с его участием задерживается дольше, чем предполагалось. Не могли бы вы поймать такси и добраться сюда? Наш адрес: Ллевелин-хаус, улица Грейт Ситон. Я встречу вас внизу и возмещу расходы на такси.
 О, ненавистный мне, ужасный, проклятый тип! Черт, ну почему надо было так случиться, что я разбила свою машину? Вызвать такси по телефону мне не удалось: не оказалось ни одной свободной машины. Заказы на такси-малолитражки на ближайший час тоже не принимали.
 От жары начал плавиться мой макияж. Нешуточное дело — перетащить три чемодана на улицу и полчаса ловить такси. Я умирала от жары в своем блейзере и новых ботинках. К тому времени, как я добралась до Ллевелин-хауса, меня трясло от злости. Миссис Смит уже поджидала меня. От нее, одетой во что-то зеленое, исходила прохлада, как от джина со льдом и лимоном.
 — Поднимайтесь. Вы, наверное, замучились. Ваш багаж переложат в машину мистера Ллевелина. Какая прекрасная погода для речной прогулки! — говорила она, пока мы поднимались в лифте на пятнадцатый этаж. У меня было такое чувство, что возникшая ситуация ее очень забавляет.
 Меня ввели в ультрасовременный офис. Вдоль стен, украшенных неплохими полотнами современных художников, размещались кожаные кресла с хромированными ножками. Одна стена была уставлена книжными полками, противоположную занимало огромное, во всю стену окно, из которого открывалась широкоэкранная, как в кино, панорама города с видом на Сейнт Пол. Неужели кто-нибудь в состоянии работать в такой комнате? Гарэт, очевидно, был из их числа. Он сидел, развалившись, за огромным, покрытым черной кожей, столом с неизменной телефонной трубкой в руке и что-то говорил на чудовищном французском языке.
 Усмехнувшись, он ткнул какой-то бумажкой в сторону одного из кресел. Не обращая никакого внимания на его жест, я подошла к окну. По Флит-стрит ползли совершенно игрушечные автобусы.
 С подносом в руках появилась миссис Смит.
 — Хотите что-нибудь выпить?
 Мне противно было прикасаться к чему-либо, имеющему отношение к Гарэту, но пить хотелось нестерпимо.
 — Пожалуйста, джин с тоником.
 Она сделала мне коктейль со льдом и лимоном и напила большой бокал виски для Гарэта.
 Он положил трубку и улыбнулся мне.
 — Привет, прелесть! Очень сожалею, что все тебе испортил. — В голосе его не было и намека на раскаяние. — Выглядишь потрясающе. Тебя увидеть — все равно, что провести день на свежем воздухе.
 — Я ждала почти три часа, — прорвано меня. — Мы едем или нет, в конце концов?
 Не выпуская бокала с виски из рук, он направился к двери.
 — Сначала я приму душ. Чувствуй себя, как дома.
 Миссис Смит принесла мне кипу журналов. Я начала со злостью их листать, не понимая ни слова.
 Было уже девять часов, когда он, наконец, изволил появиться, в джинсах и красной рубашке, еще больше, чем всегда, похожий на шофера грузовика. Когда мы выходили, он нежно поцеловал миссис Смит.
 — Я смотрю, ты прекрасно совмещаешь приятное с полезным, — резко сказала я, когда мы спускались в лифте.
 — Естественно. Я что, по-твоему, должен целый день уныло любоваться какой-нибудь толстухой? Какой милый на тебе блейзер! Готовилась к поездке в Хенли?
 — Этот? Да он старый, как мир.
 Будь я проклята, если сознаюсь, что купила его только сегодня утром.
 Он протянул руку мне за спину и что-то оторвал от воротника.
 — Не прикасайся ко мне, — зашипела я.
 Он протянул мне ценник с обозначенной на нем суммой в сто фунтов.
 — Если это квитанция химчистки, дорогая, боюсь, что тебя ограбили.
 Я разозлилась на себя, почувствовав, что краснею.
 На улице нас ждала самая пошлая машина, которую только можно было вообразить: огромный открытый «кадиллак» переливчато-синего цвета. Странно еще, что с зеркала переднего вида не свисали какие-нибудь песики.
 Должна признать, что водителем он был классным. Он виртуозно провел такую огромную махину по забитым улицам в считанные минуты. Вскоре мы уже выехали из города и катили по шоссе в сторону Оксфорда.
 Солнце село, окрасив клочья облаков на западе в розовый цвет. Широкие лучи света угасали. Все это напоминало какую-то библейскую картину. Если сегодня Бог вершит там, наверху, правосудие, надеюсь, он воздаст Гарэту по заслугам. Ну а мне, в то же самое время, он мог бы и даровать Джереми.
 Стрелка спидометра приблизилась к ста милям.
 — Когда тебе станет страшно, скажи, — проговорил Гарэт, — я поеду еще быстрее.
 Я с каменным лицом смотрела вперед.
 — Хватит тебе, прелесть. Кончай дуться! Поскольку нам предстоит провести вместе уик-энд, мы могли бы заключить перемирие.
 — Почему ты помешал мне уехать раньше?
 — Потому, что не мог устоять перед соблазном позлить тебя. Ладно. Я угощу тебя сейчас отличным ужином.
 — Не хочу никакого ужина.
 — Как хочешь. Тогда можешь посмотреть, как ем я.
 Он свернул к отелю в сторону от дороги на Хенли.
 Совершенно очевидно, это был очень дорогой отель. Повсюду сновали угодливые официанты, в меню не были проставлены цены. Я вдруг осознала, что целый день ничего не ела, и почувствована, как у меня потекли слюнки.
 Глядя на меня, Гарэт усмехнулся.
 — Давай, присоединяйся.
 — Пожалуй! — ответила я.
 Вынуждена признать, что кухня была отличной.
 — Люблю вкусно поесть, — сказал он.
 — Заметно, — ответила я, взглянув на его живот.
 Он захохотал.
 — Подозреваю, что тебе нравятся субтильные узкобедрые юнцы. Но, как однажды сказал Фредди Труман: «Чтобы вбить большой гвоздь, требуется и большой молоток».
 — Не будь таким противным, — остановила я его.
 Он совершенно не умел вести себя за столом. Ел он очень быстро, умудряясь при этом не переставая говорить. Сейчас он втягивал соус, поглощая устрицы и производя такой шум, который может сравниться разве что с шумом воды, вытекающей из ванны. Боже, как же жарко было в ресторане, я совершенно взмокла. Но не могла же я снять блейзер!
 — Вчера я обедал с Джереми, — сказал Гарэт, вытирая жирный подбородок.
 — Как это ты нашел для этого время?
 — Я всегда нахожу время для важных дел. Кажется, я нашел для них квартиру.
 — Очень мило с твоей стороны. И где?
 — На Кенсингтон, прямо за углом от меня.
 — Разве они могут себе это позволить? У Джереми нет таких денег.
 — У Гасси есть. Она собирается купить этот дом.
 — Джереми не согласится на это.
 — Согласится. Я убедил его в том, что это очень разумно. Они могут сдать нижний этаж, что позволит им выплатить ссуду, а это значит, что они смогут пожениться в следующем месяце, вместо того, чтобы ждать до ноября.
 Его лицо приняло отстраненное выражение. Так затихает вулкан после того, как стер с лица земли целые поселки. Я готова была убить его, но мне приходилось сдерживаться, чтобы не выдать себя.
 — Они, наверное, вне себя от радости, — сказала я.
 — Конечно. Думаю, что Гасси попросит тебя быть подружкой невесты.
 От злости я не могла произнести ни слова. К счастью, тут к нам подошла хорошенькая официантка.
 — Все в порядке, сэр? — улыбнулась она, глядя на него с обожанием.
 — Просто чудесно.
 Он окинул ее таким взглядом, что я разозлилась еще больше.
 — Сколько нам еще осталось ехать? — спросила я, когда мы сели в машину.
 — Миль двадцать-тридцать. Не больше.
 Звезды теперь сияли со средиземноморским великолепием. Сладко пахло свежескошенным сеном. Легкокрылые мотыльки крутились в ярком свете фар, не в силах вырваться из плена. Воздух, казавшийся прохладным, когда мы неслись на большой скорости, снова становился горячим, как только Гарэт придерживал машину на поворотах. Мы въехали на эстакаду Ридминстера.
 — Посмотри, — сказал Гарэт, показывая вверх.
 На огромном ярко освещенном плакате было выведено слово «Ллевелинс».
 — Ты? — удивленно спросила я.
 — Я. В один прекрасный день я стану более знаменитым, чем Тейлор Вудроу.
 — Ты меня удивляешь. Зачем же тебе работать? У тебя уже и так куча денег. Неужели тебе этого недостаточно?
 — Прелесть моя, у тебя, наверное, что-то не в порядке с головой. Разве ты не стремишься выиграть в любой игре?
 — Для тебя так важен выигрыш?
 — Безусловно. Почему бы не иметь Роллс-Ройс и приличный дом в Лондоне, и виллу во Франции? А если добавить к этому еще и парочку хороших картин, скаковых лошадей да яхту в Средиземном море — вы просто молодец!
 — Значит, для тебя так важны все эти атрибуты шикарной жизни?
 — И для тебя тоже, — сказал Гарэт. — Тебе больше, чем кому бы то ни было, важно чувствовать себя сибариткой, иметь воздыхателей, которые бы водили тебя по роскошным ресторанам, дарили меха и отправляли самолетом на модные курорты. Ты никогда не решишься связать свою жизнь с человеком несостоятельным.
 Я открыла рот, чтобы возразить, но он не дал мне и слова вставить.
 — Джереми такой же, как ты. Ему повезло, что он женится на Гас, у которой есть деньги.
 — Джереми может сам заработать на жизнь писательским трудом, — поспешно сказала я.
 — Чепуха! Какой из него писатель! Держу пари, что ты не поняла ни слова в этих его поэмах, от которых ты, по твоим словам, без ума. И знаешь почему? Потому что в них нечего понимать.
 — Я думаю, ты говоришь это из зависти к его таланту, — со злостью сказала я.
 — Не надо быть такой неискренней, милая. В его синих глазах значительно больше поэзии, чем в его стихах.
 — А мне казалось, что ты его друг.
 — Да, конечно. Но предпочитаю сделать для него что-нибудь конкретное, например, найти жилье, вместо того, чтобы проливать слезы умиления над его «поэзией».
 От возмущения я не могла произнести ни слова.
 — Мы будем на месте через десять минут, — сказал Гарэт.
 Я начала подкрашиваться.
 Он включил свет в машине, чтобы мне было лучше видно, а потом сказал: «Поосторожней с боевой раскраской!»
 — Почему? — спросила я, подрисовывая соблазнительный изгиб на нижней губе.
 — Потому что Джереми принадлежит Гасси.
 — И?
 — А ты едешь с единственной целью — оторвать его от нее.
 — Не понимаю, о чем ты говоришь.
 — О, нет. Прекрасно понимаешь. Чего стоит этот спектакль, который вы оба недавно разыгрывали, не общаясь друг с другом, если кто-нибудь находился поблизости и бросаясь друг к другу, как только оставались одни. Я же слышат: «О, дорогой, нам придется контролировать себя».
 Он мастерски скопировал мой голос.
 — Гасси — моя давнишняя подруга, — сказала я спокойно.
 — В этом-то и проблема. Ты ей завидуешь.
 — Завидую? Я? Гасси? Ты, наверное, шутишь.
 — Завидуешь, потому что, несмотря на твою внешность, ее все любят больше, чем тебя.
 — Не правда, — сказала я, стиснув зубы. — Гасси моя подруга, и меня совершенно не интересует Джереми.
 — Ну и прекрасно, — примирительно заметил Гарэт. — И продолжай в том же духе. Вот мы и приехали!
 Он свернул с дороги в длинную тенистую аллею. Сжав кулаки, я пыталась сдержать подступившую злость. «Спокойно, — говорила я сама себе, — Джереми без ума от тебя, а Гарэт просто проверяет твою реакцию». Гарэт потянулся.
 — Какая превосходная перспектива: целых три дня для сна, секса и солнца!
 — Что касается секса, на меня можешь не рассчитывать.
 — Вот уж и не собирался.
 Как раз в то самое время, как я готова была к сокрушительному ответу, мы выскочили из аллеи и оказались почти у самой кромки воды. Небо было похоже теперь на усыпанное звездами знамя. На воде чернели корпуса яхт. Вдали смутно вырисовывались очертания мрачных остроконечных башен Оксфорда.
 С ближайшей яхты к нам навстречу спешил Джереми. Никогда и никому в жизни я так не радовалась. Мне хотелось броситься со слезами к нему на грудь.
 — Привет! — сказал он. — Нормально доехали? Я помогу с чемоданами.
 — Мне ужасно неудобно, что мы так задержались, — сказала я.
 — Ничего страшного. Гарэт звонил днем и предупредил, чтобы мы не ждали вас раньше полуночи.
 Свет фар выхватил из темноты яхту. Ярко-красная, она, как цыганская кибитка, была разрисована голубым, желтым и зеленым. Латунные детали сверкали. За окнами салона пламенели алые занавески. Золотыми буквами, окаймленными голубым, было выведено ее название: «ЛЕДИ ГРИЗЕЛЬДА».
 — Хороша! — воскликнула я.
 Помогая мне подниматься по трапу, Джереми не только не сжал мою руку, но и не прореагировал на мой шепот о том, как я рада снова его видеть.
 Гасси была на кухне. В старых джинсах и в замазанной машинным маслом блузе. Я вдруг подумала, что, должно быть, выгляжу очень глупо со своими тремя чемоданами.
 — Тави! — воскликнула она, обняв меня, — как здорово! Хорошо добрались?
 — Да, чудесно, — солгала я, высвобождаясь из ее объятий. Не хватало еще, чтобы мой новый блейзер украсился масляными пятнами.
 — Ты, наверное, устала. Иди, взгляни на свою каюту, а потом я тебе налью чего-нибудь.
 Мы прошли через каюту, в которой было две койки.
 — Здесь располагаемся мы с Джереми, — сказала она и распахнула дверь в соседнюю. — А здесь вы с Гарэтом.
 «О, Господи, — подумала я, — придется провести весь уик-энд, отражая его атаки».
 Наши чемоданы уже стояли на одной койке. В стеклянную банку из-под джема Гасси успела поставить букет таволги, лютиков и увядшего шиповника.
 — Туалет и умывальник рядом за дверью. Боюсь, что они несколько примитивны. А дальше — салон, — сказала она. — Приходи, когда будешь готова.
 Я ополоснулась и подправила макияж. Я нашла всех в салоне, у портативного телевизора.
 — Взгляни на любимую игрушку Гарэта, — сказала Гасси.
 — Человек двадцатого века, — произнесла я и посмотрела на Джереми. Он тут же отвел глаза.
 — Напить тебе? — спросила Гасси.
 — Я налью, — отозвался Гарэт, доставая из углового шкафчика стакан и наполняя его вином.
 — Здесь просто роскошно, — заметила я, разглядывая керосиновые лампы, деревянные панели и сверкающую латунь.
 — И очень возбуждающе, — одобрительно добавил Гарэт. — Мы с Октавией будем просыпаться на заре, чтобы заняться Ф.П.
 — Физической подготовкой? — изумленно спросила Гасси. — По-моему, это не совсем то, чем предполагала заниматься на природе Октавия.
 — Некоторые называют это «заниматься любовью», — сказал Гарэт.
 Он поднял свой стакан, нахально разглядывая меня. У Гасси все это вызвало приступ смеха.
 — Перестань задираться, Гарэт. Бедная Тави теперь не знает, ехать ей или оставаться.
 — Конечно, ехать, — сказал Гарэт.
 — Я слышала, вы нашли дом, — обратилась я к Джереми. — Я так рада за вас.
 Он поднял на мгновенье глаза, и наши взгляды встретились. Он тут же отвел взгляд. Желваки заходили на его щеках. Он явно волновался.
 — Да. Хорошо, правда?
 — Хорошо? — воскликнула Гасси. — Да это просто великолепно. Большинство людей годами решает эту проблему, Гарэт уладил все с залогом и всего за несколько дней нашел нам идеальное место. Ты должна прийти посмотреть и помочь мне подобрать занавески и ковры, Тави. Я такая неумеха!
 Они пустились в разговоры о доме и свадебных приготовлениях. В конце концов я не выдержала.
 — Никто не возражает, если я пойду спать? — спросила я.
 — Конечно, нет, — ответила Гасси. — Я пойду проверю, все ли в порядке.
 — Скоро увидимся, — отозвался Гарэт.
 — Без сомнения, — ответила я и повернулась к Джереми. — Спокойной ночи! Я рада, что оказалась здесь.
 На секунду я почувствовала удовлетворение, заметив, что в его взгляде промелькнуло страдание, но тут же лицо его стало непроницаемым.
 — Спокойной ночи, хорошего сна, — сказал он.
 В моей каюте Гасси взбивала подушки.
 — Хорошо, что Гарэт позвонил Джереми и предупредил, что вы опоздаете, а то вы бы застали ужасный кавардак. Мы с Джереми провели все послеобеденное время в постели, — посмеиваясь, доверительно сообщила Гасси. — Надеюсь, ты ничего не имеешь против того, что вы с Гарэтом будете в одной каюте? Я уверена, что он не станет домогаться тебя до тех пор, пока ты сама этого не захочешь.
 — Что ты имеешь в виду? — рассердилась я.
 — Ну, — извиняющимся тоном, запинаясь, произнесла она, — я имею в виду… я думала… может быть ты не будешь против, если находишь его привлекательным.
 — Не нахожу, — отрезала я.
 — О, Господи!
 Она изменилась в лице. Поняв, что это неудачный ход, я поправилась:
 — Он мне очень нравится, но не в этом смысле.
 Оставшись одна, я не могла оправиться от шока. Что же эта змея, Гарэт, сказал такого Джереми, что тот так изменился? Сделал он это злонамеренно или потому, что сам имеет на меня виды? Уже надев ночную рубашку (облегающая, из шелка абрикосового цвета, по иронии судьбы предназначенная для того, чтобы воспламенить Джереми), я с ужасом обнаружила, что забыла свое снотворное. В том состоянии, в котором я находилась, мне вряд ли удастся заснуть без таблеток. Я поставила свои чемоданы на пол, залезла на верхнюю полку и улеглась там, напряженная и дрожащая, готовая к неизбежному отражению штурма, когда Гарэт придет спать. Однако я ничего не услышала, кроме доносящихся из соседней каюты взрывов смеха.
 Прошел час. Послышались шумные возгласы: «Спокойной ночи!». Они явно собирались спать. Потом наступила тишина, нарушаемая лишь плеском воды о борт яхты.
 Дверь открылась, и в каюту тихо проскользнул Гарэт. Надеясь, что он не услышит, как бьется от ужаса мое сердце, я старалась дышать медленно и ровно.
 — Люди, спящие по-настоящему, дышат, как правило, гораздо быстрее, — раздался вкрадчивый валлийский голос.
 Тут, к своему изумлению, я услышала, как он укладывается на нижней койке. Наверное, хочет усыпить мою бдительность. После того, как я, замерев, пролежала минут десять, мой страх перешел в ярость. Я не могла ошибиться: с нижней полки доносилось легкое похрапывание.
 Так я и лежала, снедаемая яростью, пока не поняла, что бессмысленно ввергать себя в это состояние. Видимо, пока что целью Гарэта было помешать развитию романтических отношений. Но, если он только попытается делать какие-нибудь гадости, то получит такой отпор, какого никогда не встречал. Он меня еще не знает! Что бы он там не наговорил про меня Джереми — что я — пропащая, тунеядка, оппортунистка и прочее — ничего не изменит. Джереми слишком влюблен в меня, чтобы поверить в это.
 Обстоятельства работали на меня. Эта жара, да три дня вынужденного близкого общения должны сделать свое дело. Выдержка должна изменить Джереми. От меня требовалось только великолепно выглядеть и ждать. Festina lente [1] . Но как же мне удастся выглядеть хорошо, если я не могу спать? Я решила подняться на палубу и слегка остыть при луне. Но, хотя Гарэт и храпел сейчас, как сторожевой пес, меня охватил страх, что, как только я сползу со своей койки, он протянет руку и схватит меня за коленку. Почему, ну почему я забыла свое снотворное? Потянулись долгие часы, и лишь, когда туманный рассвет забрезжил за стеклом иллюминатора, мне, наконец, удалось уснуть.




 Глава шестая


 Когда я проснулась, мы уже плыли. Я взглянула в иллюминатор и увидела сверкающую оливково-зеленую воду, заросли тростника и ослепительно синее небо. Наверху были слышны голоса и шаги. Я укрылась с головой и попыталась снова уснуть, но сдалась и взглянула на часы. Было около двенадцати.
 Толкнув дверь в ванную, я наткнулась на широкую загорелую спину и увидела взъерошенные черные волосы. Гарэт, стоя в набедренной повязке из полотенца, чистил зубы.
 — Ты встаешь с жаворонками, — усмехаясь, сказал он. — Ты должна была крепко спать.
 — Ты что, никогда не надеваешь пижаму? — перебила его я.
 — Никогда. Люблю спать в натуральном виде. Только тогда по-настоящему чувствуешь близость к народу. Приготовить тебе ванну или ты предпочитаешь душ? Где тут у Гасси бадузан?
 Зная, что кроме треснутого умывальника здесь ничего нет, я пропустила вопрос мимо ушей и прижалась к стене, чтобы дать ему пройти. Он помедлил в дверях, и меня снова охватило чувство клаустрофобии, как всякий раз, когда он оказывался рядом со мной. Протиснувшись мимо Гарэта и заперев за ним дверь, я услышала его смех.
 Когда я вернулась в каюту, его, слава Богу, там уже не было. Я долго выбирала, что надеть. Все мои наряды выглядели слишком новыми. В конце концов я остановилась на махровом темно-зеленом комбинезоне с кожаным поясом в красную и зеленую полоску.
 Гасси, раскрасневшись, что-то готовила на кухне.
 — Привет! — воскликнула она. — Как ты? Хорошо спала?
 Она явно умирала от любопытства, пытаясь понять было ли что-нибудь у меня с Гарэтом и ища признаки утомления на моем лице.
 — Я уснула в тот же момент, как моя голова коснулась подушки, — весело ответила я. — Чем могу помочь?
 — Не беспокойся. Что ты хочешь на завтрак?
 — Только чашку кофе.
 — Надо обязательно хоть что-нибудь поесть, — настаивала она.
 — Утром меня воротит от одного вида яичницы.
 Она стала так нудно объяснять мне значение полноценного завтрака, что я поскорей сделала себе кофе и вышла на палубу.
 Туманное утро обещало стать прекрасным жарким днем. С обеих сторон, спускаясь к самой воде, белели поля. Вдали, на левом берегу пламенела на солнце буковая роща. Вода была такой гладкой, что казалось, будто мы скользим по зеркалу. За рулем в одних джинсах стоял Джереми. Со своей копной золотых волос он напоминал молодого льва, но в его синих глазах притаилась усталость.
 — Все нормально? — спросил он.
 — Да, спасибо. Все отлично.
 Я улыбнулась ему счастливой улыбкой. «Пусть помучается, — подумала я, — пусть потерзается сомнениями насчет моих отношений с Гарэтом».
 — Кажется, ты очень собой довольна, — раздался мягкий валлийский голос.
 Обхватив колени руками, Гарэт сидел на крыше рубки, курил и читал «Файненшл Таймз».
 — Где ты раздобыл газету?
 — У смотрителя последнего шлюза. Он тоже собственник, вроде меня.
 — Что там с курсом акций? — спросил Джереми.
 — Мои поднялись на десять пенсов, — ответил Гарэт.
 — У тебя так всегда? — спросила я.
 — Только в брачный сезон.
 — Джереми! — послышался голос Гасси из кухни.
 — Да, милая?
 — Ты меня не целовал по меньшей мере минут пятнадцать.
 Джереми взглянул на нас и залился краской.
 — Иди, займись делом, — сказал Гарэт, поднимаясь, — я встану за руль.
 — Через полчаса мы должны подойти к шлюзу Рамсдайка, — сказал Джереми. — Я тогда тебя сменю.
 Он покорно пошел на кухню.
 — Через пару лет, — сказала я жестко, — они будут называть друг друга «мамочка» и «папочка».
 Мне нравилось проплывать шлюзы. Домик смотрителя утопал в цветах, таких ярких, как будто нарисованных на пакетике с семенами. Через забор смотрел козел, коричневая охотничья собака сидела, высунув от жары язык. На гудок, прозвучавший с нашей яхты, вышла дородная женщина в переднике и открыла для нас створки первых ворот. Яхта вплыла в темно-зеленую пещеру с мокрыми скользкими стенами, с пурпурными пятнами проросшей сквозь расщелины льнянки, и ворота с лязгом закрылись за нами. С противоположной стороны хлынула вода, вздымая нашу яхту на новый уровень реки.
 — Эротическое зрелище. Правда? — раздался с берега голос Гарэта, поджидавшего нас здесь, чтобы открыть нам ворота с другой стороны.
 Я посмотрела на него с отвращением.
 — Твои мысли постоянно обращены ниже пояса?
 Мы пришвартовались, чтобы пообедать под завесой зеленых ив. Я переоделась в любимое бикини того жгуче-желтого цвета, который так отлично сочетается с загорелой кожей и светлыми волосами. Вырез красиво открывал грудь.
 — Тили-бом, тили-бом, пора предъявить мышке счет за выпитое, — приговаривал Гарэт, напивая себе две двойных порции виски. — Этот уик-энд быстро превращается в оргию.
 Я вошла в салон. Подняв глаза и увидев меня, он свистнул.
 — Несмотря на все твои очевидные недостатки, должен заметить, Октавия, что сложена ты очень недурно. Тебе грех вообще носить одежду. Ты согласен со мной, Джереми?
 Джереми просто пожирал меня глазами. Так голодная собака смотрит на огромный бифштекс. Его рука дрожала, когда он прикуривал сигарету, на щеке снова заиграли желваки.
 — О, эти помолвленные мужчины, никогда не смотрят на других женщин, — игриво сказала я. — Налей мне, Гарэт, дорогой.
 Обед прошел несколько напряженно. В такую жарищу есть никому не хотелось, но поскольку Гасси провела все утро за приготовлением рыбы под майонезом, нам пришлось нехотя подчиниться. Она даже умудрилась вырезать из помидора цветочки. Завершилось все, как обычно тем, что она все сама и уплела.
 После обеда Джереми и Гарэт отключились, а я растянулась на солнышке на палубе. Через несколько минут ко мне присоединилась Гасси. Нельзя сказать, что она слишком хорошо смотрелась в черном закрытом купальнике, из которого вываливались ее плечи и огромный белый бюст. Она тут же принялась надоедать мне со своим списком неотложных дел перед свадьбой. Как много надо успеть сделать в оставшийся месяц, сколько комплектов белья понадобится на двуспальную кровать, так ли необходимо взбивалка для яиц. При этом ее взгляд без конца отрывался от списка и с обожанием устремлялся на Джереми.
 — Красавец, правда? — кивнула она на него, а потом захихикала. — Гарэт дал мне совершенно фантастическую книгу-руководство к сексу. Теперь я понимаю, почему многие кончают грыжей межпозвоночного диска. Попробуй-ка следовать советам, держа книгу в одной руке и постоянно заглядывать в нее.
 Она закатилась от смеха.
 — Как у тебя дела с Гарэтом? — спросила она.
 Я в это время любовалась своим отражением в ее солнцезащитных очках.
 — Никак, в том смысле, как ты думаешь.
 — Но уик-энд только начался, — произнес ненавистный валлийский голос, и Гарэт улегся на палубу между нами, облокотившись на руку и устремив прищуренные озорные глаза в раскаленное небо.
 — Я только что рассказывала Тави о твоей фантастической книге по сексу, — сказала Гасси.
 — Не думаю, чтобы ей это могло понадобиться. Она наверняка начала набираться опыта давным-давно.
 Навстречу нам вдоль противоположного берега плыла огромная белая яхта. За рулем стоял мужчина средних лет в морской фуражке, обращаясь в рупор к расположившимся в носовой части двум полным дамам с завитыми волосами. Другой мужчина, краснолицый, с седыми усами, разглядывал нас в бинокль. Все они смотрели на нас с явным неодобрением. Гарэт сел, поджидая, когда они поравняются с нами.
 — Хорошенько посмотрите, сэр, — крикнул он мужчине с биноклем. — У меня тут две красивые девушки сгорают от желания при виде вас. Всего-то пятьдесят фунтов за каждую. Качество гарантируется. Мы принимаем даже кредитные карточки «Барклей».
 Мужчина с биноклем побагровел от злости и чуть не свалился за борт.
 — Подобные вам молодые люди должны быть изгнаны с водных путей Англии, — проорал он в рупор.
 — Мы принимаем даже талоны на обед! — прокричал им вслед Гарэт.
 — В следующий раз, когда я буду устраивать какой-нибудь детский праздник, приглашу тебя вместо фокусника, — сказала я.
 Гасси, которая буквально корчилась от смеха, вскочила на ноги.
 — Посмотрю, как там Джереми, — выдавила она.
 Я уткнулась в книгу. Это была биография Мэтью Арнольда.
 — Все еще нажимаешь на культуру? — с изумлением спросил Гарэт. — Существует только одна строфа, милая моя, которую тебе следует читать и хорошо усвоить.
 — Какая строфа?
 Кто был хоть раз влюблен,
 Но угадать не смог,
 Чем кончится любовь,
 Тому лишь суждено
 Узнать одни страданья.
 — Откуда это?
 — Из твоего, вроде бы любимого, Джона Донна.
 — Должно быть, он написал это в свой выходной день, — раздраженно сказала я.
 Мимо нас проплыла еще одна яхта, на палубе которой в одиночестве загорала какая-то хорошенькая брюнетка. Гарэт свистнул ей молодецким посвистом. Она обернулась и улыбнулась ему, обнажив большие зубы. Гарэт улыбнулся в ответ.
 — Ты прекратишь? — резко сказала я. — Забыл примету? Денег не будет.
 Сквозь полузакрытые глаза я видела, как мимо меня проплывал темно-зеленый мир. Тень от деревьев падала на оливковую зелень воды и темно-желтые блики на ней. Мы проплыли мимо насыпи, на которой огромными буквами была выведена надпись: «Осторожно. Плотина. Держитесь на расстоянии».
 — Некоторым следует держаться на расстоянии вовсе не от плотин, — заметил Гарэт.
 За плотиной водная гладь была густо покрыта пеной, пузырьки которой переливались всеми цветами радуги.
 — Какая красота! — воскликнула я.
 — Мыльная пена, — прокомментировал Гарэт.
 Я бросила на него уничтожающий взгляд и включила свой транзистор. С тех пор, как я встретила Джереми, я перестала слушать поп-музыку, но неожиданно натолкнулась на трансляцию какой-то известной оперы, где надрывались тенор и сопрано, хотела переключиться, как тут вмешался Гарэт.
 — Ради бога, выключи этот кошачий концерт, всех водяных крыс распугаешь.
 Тут ему назло я запустила звук на всю мощность, совершенно разрушив мирную атмосферу дня. Опера агонизировала с три четверти часа, пока, наконец, не закончилась.
 — Что это было? — прокричала Гасси от штурвала.
 — «Дон Карлос», — ответила я.
 — Как здорово! Твой любимый, да, Гарэт? Сколько раз ты его слушал?
 Ну и змея! Крыса! Насмешник проклятый! Задыхаясь от злости, я отвернулась и сделала вид, что задремала.
 Я лежала, одурманенная солнцем, как вдруг услышала голос Джереми.
 — Октавия! Ты спишь?
 Я открыла глаза. Воздух дрожал от зноя. Я лениво улыбнулась. И по доносящемуся до меня хохоту Гарэта и Гасси поняла, что они на другом конце яхты.
 Джереми присел возле меня.
 — Тебе надо быть поосторожней с солнцем. С такой светлой кожей, как у тебя, можно обгореть.
 — Можешь натереть меня маслом, — предложила я, протянув ему пузырек с маслом для загара и переворачиваясь на живот. Он плеснул себе чуть-чуть на ладони и начал натирать мне спину. Сладостно изгибаясь, я произнесла:
 — О, какое блаженство! Как бы я хотела иметь покорного раба, чтобы он натирал меня так все время. Натри мне посильней ноги, — безжалостно добавила я.
 У него перехватило дыхание.
 — Ты не мог бы расстегнуть мне купальник: не хочу, чтобы на спине была белая полоса.
 Его руки так дрожали, что он едва справился с застежкой.
 — Спасибо, — сказала я, когда он закончил. Повернув голову, я посмотрела на него.
 День разгулялся на славу. Мы плыли теперь вдоль ольховых и ивовых рощ. Вдали, среди яблонь, дремали розовые домики фермеров. За холмом показался белый шпиль сельской церкви. Самолет пролетел, прочертив в небе серебристый след.
 — Каким далеким здесь все кажется, — проговорила я. — Даже не верится, что на следующей неделе в это время я буду в Марбельи.
 Жуя травинку, Джереми приподнялся на локте.
 — Да?
 — Да. А потом через неделю на Сардинии, а потом, я думаю, полечу на Бермуды на все лето.
 — На Бермуды? Зачем?
 Я решила поиздеваться над ним.
 — Затем, что один мой хороший знакомый страшно хочет, чтобы я присоединилась к нему. Он был настолько щедр, что даже прислал мне авиабилет.
 — Тебе не надоело быть все время на содержании мужчин?
 — Кто сказал, что я на содержании? Я столько же и отдаю, сколько получаю. К тому же, разве это не естественно для того, кого в раннем детстве отверг собственный отец, подыскивать себе другого, предпочтительно солидного папочку и играть с ним, пока он тоже не отвергнет тебя?
 — Тебе никогда не хотелось остановиться на ком-нибудь одном?
 — Уже нет, — я сделала паузу, стараясь, чтобы голос слегка задрожал. — Нет, с тех пор, как Тод погиб в начале этого года.
 — Гасси рассказала мне. Я очень сожалею.
 Над нами порхала желтая бабочка.
 — Вот так и я, — сказала я, показав на нее, — вечно порхаю по жизни.
 — Так что, ты действительно гонишься за жизненными благами, — горько произнес Джереми, — переходя от одного плейбоя к другому, роняешь себя, только для того, чтобы эти блага сохранить.
 — Ты говоришь словами Гарэта, — сказала я сквозь зубы. — Это и не смешно, и не соответствует действительности.
 — Возможно. Сейчас ты имеешь столько норковых шуб и золотых браслетов, сколько хочешь. А что будет, когда твоя красота поубавится, а с ней и интерес мужчин к тебе? Ты знаешь, как заканчивают такие женщины, как ты, если вовремя не остановятся? Чтобы избежать одиночества, они делаются все уступчивей и уступчивей, пока не превращаются в старых ведьм, над которыми все потешаются.
 — Почему ты мне все это говоришь? — раздраженно спросила я.
 — Это совершенно естественно, — сказал он тихо, — потому что, как бы я не пытался, я никогда не смогу дать тебе все это.
 — Гарэт может, — сказала я.
 — Между вами было что-нибудь прошлой ночью? — резко спросил он.
 — Мне странно, что ты задаешь этот вопрос, зная репутацию Гарэта и считая меня такой пропащей.
 — Было? — спросил он, схватив меня за запястье.
 — Перестань, мне больно.
 — Ты спала с Гарэтом или нет?
 — Нет, но вовсе не из-за тебя. Ты не обращал на меня никакого внимания, когда мы приехали, отводил глаза, когда я на тебя смотрела. Если что-то и толкало меня в объятия Гарэта, так именно это.
 Джереми закрыл лицо руками.
 — Я знаю, знаю. Я в полном смятении. Через месяц я женюсь, а я чувствую себя так, как будто мне предстоит лечь в больницу на серьезную операцию.
 — Это твоя проблема. Не правда ли? — сказала я, застегивая купальник и поднимаясь на ноги. — Пойду попью воды.
 Я нашла Гасси на кухне. Она уплетала печенье и переговаривалась с Гарэтом, который стоял за штурвалом.
 — Гасси и я только что говорили о том, что не можем дождаться, когда попробуем что-нибудь из твоих знаменитых блюд, — сказал Гарэт зловредно.
 — Там в холодильнике цыпленок, — добавила Гасси. — Мне бы хотелось, чтобы ты приготовила то блюдо, которым угощала нас с Джереми.
 — Это очень сложный рецепт, — быстро ответила я, — для которого требуется много такого, чего я уверена, здесь нет.
 — А мы можем купить, — сказала Гасси. — Гарэт и я очень хотим компота и собираемся на следующем шлюзе зайти в местный магазин. Можем купить тебе все, что нужно.
 Надеюсь, что по моему лицу было не очень видно, как я испугалась. Пока Гарэт и Гасси ходили в магазин, я ополоснулась, тщательно смыв с себя масло для загара. Когда я вошла на кухню, чтобы налить себе еще стакан воды, я вдруг почувствовала, как что-то мохнатое побежало по моей ноге. Я вскрикнула. Вбежал Джереми.
 — Что случилось?
 — Смотри! — закричала я.
 Огромный паук побежал по полу и скрылся под мойкой.
 — Это всего-навсего паук, — сказал он. — Они не кусаются.
 — Я их ужасно боюсь, — всхлипнула я.
 Он шагнул ко мне и неожиданно обнял. Когда его губы коснулись моих, нас обоих охватила дрожь. Тепло, головокружение и сладость этого поцелуя длились долго-долго. Он погрузил свое лицо в мои волосы.
 — Боже мой, Октавия, ты сводишь меня с ума. Ну что мне делать?
 — В данный момент ничего другого. Хочу, чтобы ты целовал меня, — прошептала я, беря его лицо в свои ладони.




 Глава седьмая


 Уже садилось багровое солнце, и стала темнеть розовая вода, когда мы причалили на ночь к берегу, поросшему таволгой. Воздух дрожал от неумолчного щебетания птиц. Водяные крысы и совы готовились к ночной охоте. Мне удалось отвертеться от кухни, сказав, что приготовление цыпленка займет слишком много времени.
 Я надела светло-серое полупрозрачное платье-мини. Мне не надо было смотреться в треснутое зеркало, чтобы убедиться, что я отлично выгляжу. Гасси в своем белом выглядела ужасно. Она была пунцовой от загара.
 «Она похожа на огромного красного омара, — усмехнувшись, подумала я. — Осталось только добавить немного майонеза».
 Гарэт протянул мне купленный ими компот, в котором плавали кусочки яблока, апельсина и чего-то еще.
 — И это весь ужин? — холодно спросила я.
 — Совершенно дивно, — сказала Гасси, — попробуй!
 Я сделала глоток и, скривившись, повернулась к Гарэту.
 — На вкус совершенно, как микстура от кашля, — сказала я.
 Джереми сидел за столом и лущил здоровенные бобовые стручки. Загорелый, в белой рубашке, он выглядел фантастично. Я незаметно слегка опустила молнию на платье, но, перехватив взгляд Гарэта, сделала вид, что мне очень жарко.
 — Джереми, дорогой, — нежно проворковала Гасси. — Ты кладешь все стручки в кастрюлю, а бобы в мусорное ведро. Что-то ты сегодня рассеянный.
 — Его мысли заняты другим, — заметил Гарэт.
 — Все это проклятая рецензия, которую я должен написать для «Стейтсмена», — сказал Джереми. Я должен сдать ее во вторник, а не могу заставить себя читать дальше первой главы.
 — Так и напиши, — сказал Гарэт.
 — Не могу. Автор — жена редактора.
 — Какое роскошное платье, — проговорила Гасси, с завистью глядя на меня. — Мне бы хотелось, чтобы у меня было тоже что-нибудь сексуально-привлекательное.
 — Вот у тебя и есть Джереми, — сказала я, глядя на него.
 — Именно, и каждый из нас должен помнить об этом, — вмешался Гарэт.
 — С этими крупными стручками одно надувательство, — проворчала Гасси, раскрывая ногтем последний стручок. — Всегда они обещают больше, чем могут дать.
 — Как кое-кто еще, кого бы я мог назвать, — пробормотал Гарэт, наполняя мой стакан.
 С кухни донесся запах мяты.
 — Я умираю от голода, — произнесла Гасси.
 На ужин Гарэт наварил креветок с чесноком и петрушкой, мы ели их с бобами и молодой картошкой.
 — Наш новый дом с небольшим садиком, — проговорила Гасси с набитым ртом. — Ты только подумай, Джереми, дорогой, мы сможем выращивать свои собственные овощи. Ты просто волшебник, Гарэт! Нашел нам такой дом.
 — Никакой я не волшебник, — ответил Гарэт, подцепив вилкой из блюда крупную картофелину и отправляя ее целиком в рот.
 — Отличные креветки, — сказал Джереми, — возьми еще, Октавия.
 — Нет, спасибо, — ответила я. — Я очень удивлена, что Гарэт умеет готовить. С его шахтерским воспитанием, мне казалось, он должен презирать мужчин, появляющихся на кухне.
 Воцарилась неловкая пауза.
 — Мой отец проводил все свое время на кухне, когда был дома, — ответил Гарэт. — Это была единственная комната в доме.
 — Забавно, — сказала я, скривив губы. — Вы что, спали все в одной постели?
 — Мне нравился твой отец, — поспешно вставил Джереми.
 — Вот и моей матери тоже, — ответил Гарэт. — Шахтеры — настоящие мужчины, а это нравится женщинам.
 Гасси почувствовала, что с моих губ вот-вот сорвется что-то ужасное.
 — Как поживает твой очаровательный брат? — спросила она. — Я помню, как он заходил за тобой в школу. Когда он наблюдал за нашей игрой в лакросс, никто не мог забить ни одного гола, потому что все глазели на него.
 — Он занимается семейным бизнесом, что ему совершенно ненавистно. Поскольку он руководит экспортными операциями, то вынужден проводить все свое время в постоянном общении с торговыми представителями фирм.
 — А кто его жена? — спросила Гасси.
 — Дочь Рики Сифорда, Памела.
 — Это была удачная партия, — вмешался Гарэт. — Правда, что «Сифорд-Бреннан» переживает какие-то затруднения в настоящее время?
 — Конечно, нет, — твердо ответила я. — У них был великолепный год.
 Я всегда так говорю.
 — Ты-то должна знать, — продолжал Гарэт. — До меня просто дошли слухи о возможности забастовки.
 — Всем компаниям приходится сталкиваться время от времени с забастовками.
 — Только не моей, — сказал Гарэт, усмехнувшись. — Мои рабочие знают, что у них лучший в мире хозяин. Зачем же им бастовать?
 — Кажется, от скромности ты не умрешь, — резко сказала я.
 — Конечно, меня украшает нескромность.
 Господи, как он меня раздражал! Мне хотелось выплеснуть содержимое моего стакана ему в лицо. Гасси вышла и вернулась, неся клубнику со сливками. Прижав свою ногу к ноге Джереми, я немедленно ощутила ответное давление. Отвечая Гарэту на расспросы о его публикациях, Джереми явно с трудом мог сосредоточиться.
 — Первая клубника в этом году. Каждый должен задумать какое-нибудь желание, — возвестила Гасси, накладывая полные тарелки. Слегка соскользнув под стол, я водила своей ногой вверх и вниз по ноге Джереми. Вдруг я почувствовала, как его рука нежно гладит мою ступню. Это было фантастически приятно. Я зашевелила пальцами.
 — Вы знаете, что гомосексуализм не является уголовно-наказуемым после девяноста дней плавания? — спросил Гарэт. — Так что нам осталось только восемьдесят девять дней, ребята.
 — Дорогой, — со вздохом произнес Джереми, — никогда не думал, что тебя это волнует.
 Теплая рука теперь поглаживала мою коленку. Тут я, случайно бросив взгляд через стол, замерла от ужаса: обе руки Джереми были заняты клубникой. Я не успела отдернуть ногу, потому что пальцы обхватили мою коленку и сжали ее.
 — Бабушка, какие у тебя большие ножки! — проговорил Гарэт. Его глаза искрились от смеха. Несколько секунд я отчаянно дергалась, пока он меня не отпустил.
 После ужина Гарэт включил телевизор. Показывали старый фильм «Кармен» с Дороти Дендридж. Качая бедрами, она пела:
 Меня не любишь ты, ну что ж, зато тебя люблю, Тебя люблю я и заставлю себя любить.
 — Выключи, я уже видела это два раза, — попросила Гасси.
 Мы взяли свои стаканы и вышли на палубу. На берегу чернели деревья, шумно ухала сова. Легкий ветерок доносил до нас приторный запах таволги. Вдали слышались ритмические звуки поп-музыки. Багровеющее темное небо напоминало теперь здоровый синяк.
 — Это же луна-парк! — возбужденно воскликнула Гасси. — О, пожалуйста, пошли туда!
 Гарэт вытряс из меня всю душу, когда мы носились кругами по автотреку, как заправские гонщики. Единственным утешением было то, что за нами наблюдали Джереми и Гасси, нагруженные покупками: фарфор, огромный сиреневый медведь и плакат с Гарри Глиттером. Рядом с ними расположилась группа молодых людей, которые восторженно приветствовали нас всякий раз, как мы проносились мимо, и восхищенно свистели. Мои волосы развевались, а юбка взмывала кверху, открывая загорелые ноги. Однако такое проявление коллективного восхищения не беспокоило Джереми. После этого Гарэт решил попытать счастья на стрельбище, а мы с Джереми, стоя рядышком, наблюдали за Гасси, которая каталась на карусели, оседлав коня с красными ноздрями. Уцепившись обеими руками за металлическую стойку, с болтающейся на руке сумочкой, она всякий раз, поравнявшись с нами, посылала нам сияющую улыбку. Мы покорно улыбались и ответ.
 Музыка бередила мне душу. Сейчас или никогда. Краем глаза я увидела, что колесо обозрения остановилось, чтобы подобрать желающих покататься. Через минуту остановится и карусель с Гасси.
 — Пойдем на колесо обозрения, — позвала я Джереми.
 — А ты не будешь бояться?
 — Только не с тобой.
 — Нам надо быть поосторожней: Гасси начала что-то подозревать.
 — А я этого и добиваюсь, — сказала я.
 С почти неприличной поспешностью мы уселись в кабину. В этот момент Гасси сползла со своей лошади и стала озираться вокруг.
 — Мы здесь! — крикнул Джереми.
 Она взглянула вверх и усмехнулась.
 — Осторожно! — закричала она.
 Колесо поднимало нас все выше. Сверху открывался прекрасный обзор. В небе, освободившись от оков, всплывала луна. Внизу лежали освещенные городки, темнели леса, вдали справа блестела река.
 — Красиво, правда? — произнесла я, подвигая свою ногу к его ноге.
 — Красиво, — ответил он, даже не посмотрев вниз. Колесо начато опускать нас вниз. Это было жуткое ощущение, когда выворачивает желудок и замирает сердце. Я вцепилась в руку Джереми.
 — Как ты? — спросил он, когда мы снова взлетели кверху.
 И тут к нам на помощь пришла сама судьба. Колесо остановилось, чтобы высадить тех, кто хотел сойти, оставив нас наверху, вдали от всех.
 Секунду мы пристально смотрели друг на друга.
 — Чего ты больше боишься, — мягко спросила я, — неодобрения Гарэта или обиды Гасси.
 — Того и другого. Гас не заслуживает того, чтобы ей причинили боль. А перед Гарэтом я чувствую себя виноватым за то, что уговорил его, нашел для него девушку, а теперь сам на нее покушаюсь.
 — Ты бы сошел с ума от злости, если бы я уступила Гарэту.
 — Да, знаю.
 — И ты считаешь честным жениться на Гасси, испытывая подобные чувства ко мне?
 Джереми посмотрел на свои руки.
 — Мне кажется, больше всего я боюсь тебя, — пробормотал он. — Как в этом фильме, который шел сегодня по телевизору. Меня ждет участь бедного Хосе. Как только ты оторвешь меня от Гасси, я тебе наскучу. Потом я попаду в полную зависимость от тебя, а удержать тебя не смогу.
 — О, дорогой, — произнесла я со слезой в голосе, — неужели ты не понимаешь, что я мечусь только потому, что несчастна. Когда я встречу того, кто мне нужен, он станет единственным в моей жизни. Я ведь ни разу не изменила Тоду.
 — Ни разу?
 — Ни разу. Ты должен мне поверить.
 Джереми посмотрел на небо.
 — Я могу дотянуться до неба и достать тебе звезду, — сказал он.
 — А мне бы хотелось, чтобы мы навсегда остались здесь.
 Колесо снова начало вращаться.
 — Нам надо серьезно поговорить, — прошептала я. — Когда Гасси уснет, приходи на палубу.
 — Это слишком рискованно. У Гарэта отличный нюх.
 — Он так много пил сегодня, что наверняка отключится.
 — Кто-нибудь хочет выпить? — спросил Гарэт, когда мы вернулись на палубу.
 — Лично я собираюсь спать, — сказал Джереми. — У меня страшно разболелась голова от солнца.
 — У меня в сумке обезболивающее, — сказал Гарэт. — Сейчас принесу.
 Он вышел. Гасси суетилась на кухне. Я подошла к Джереми.
 — У тебя действительно болит, голова? — спросила я.
 Слегка улыбнувшись, он покачал головой.
 — Я бы сказан, нечто другое, что гораздо серьезнее.
 — В этом случае обезболивающее вряд ли поможет. — сказала я. — Единственное средство — прийти попозже на палубу.
 — Через сколько?
 — Вряд ли я выдержу больше часа, — ответила я, облизывая губы.
 В этот момент вернулся Гарэт с таблетками.
 — Не люблю лекарства, — сказал Джереми.
 — Возьми три, — настойчиво сказал Гарэт. — Это должно подействовать.
 Я бы все отдала, чтобы принять ванну, понежиться не торопясь. Вместо этого мне пришлось, стоя босиком на циновке, обтереться и промокнуть старым ветхим полотенцем. Я даже не позволила себе натереться душистым маслом для ванн, чтобы Гарэт не подумал, что это ради него. К счастью, когда я вернулась в каюту, он уже спал, храпя, как извозчик. Подождав с полчаса, я тихонько соскользнула с койки и ощупью добралась до двери. На всякий случай я заготовила алиби — иду пить — но мне оно не понадобилось. Гарэт даже не пошевелился. Я вышла на цыпочках из каюты и поднялась на палубу.
 Изнурительная жара знойного дня уступила место живительной прохладе. Сквозь свисающую зелень, как диковинные цветы, сияли звезды. Я растянулась на палубе, слушая легкое журчание воды, сонное пение птиц и неясные шорохи — это усердно работали вышедшие на ночную охоту зверюшки. Полчаса прошло в блаженном ожидании, потом еще полчаса в ожидании того, что он появится с минуты на минуту.
 Как это там, в стихах, над которыми мы всегда потешались в школе:
 Он идет уже нашим садом,
 Он придет, даже если устал.
 Шепчет красная роза: он рядом,
 Шепчет белая — он опоздал.
 Кажется; белая роза была права. Томительно прошел еще час. К этому времени у меня заболели все бока, и я раскалилась от злости. Было совершенно очевидно, что шансов на палубное соитие не осталось. Злость сменилась грустью и усталостью, и я побрела спать.




 Глава восьмая


 Меня разбудил звон церковных колоколов. Каюта уже раскалилась, как печка. Мое настроение было отнюдь не таким солнечным, как день. Несколько секунд я лежала, погруженная в горькие мысли о том, что была отвергнута Джереми. Вполне возможно, что прошлой ночью Гасси мучилась бессонницей, или на нее напал приступ сильной влюбленности, что помешало ему ускользнуть на палубу, но это маловероятно. Я была убеждена, что мне так же легко оторвать его от Гасси, как вынуть бумажную салфетку из пакета. Однако я явно просчиталась. Должно быть, он предпочел надежность ее крепкого плеча моим нежным объятиям. Помимо всего, они помолвлены, а Джереми был скорее джентльменом, чем хладнокровным сердцеедом. В то же время я не собиралась сдаваться без боя на радость Гарэту. Мне просто надо было поскорее оторвать Джереми от Гасси.
 Пребывание на яхте начинало действовать мне на нервы. Я два дня не мыла голову, и волосы мои начали терять свой блеск. Мне страшно хотелось принять ванну и, к тому же, надоело обходиться без большого зеркала, что лишало меня возможности любоваться собой.
 Гасси постоянно торчала на кухне — странно, что она еще не поставила там раскладушку — то моя посуду после завтрака, то готовя обед, жуя при этом холодную молодую картошку и занося что-то в свой список свадебных дел.
 — Привет, — сказала она, лучезарно улыбаясь, — как спала?
 — Отлично, — ответила я. — Что значит свежий воздух!
 — Правда колокола красиво звучат? — спросила она. — Обожаю сельские церкви, этот рыхлый кирпич, проповеди об урожаях, вечно торопящихся розовощеких мальчиков из церковного хора.
 — Потому что священник щиплет их в ризнице. Пожалуй, стоит сходить в церковь, чтобы охладиться. На яхте, как в сауне.
 Гасси слегка растерялась.
 — Я не верю в Бога, — спокойно сказала я. — Или вернее, не имела возможности убедиться в том, что он догадывается о моем существовании.
 — Я не особенно думала о Нем, — сказала Гасси, — пока не встретила Джереми. С тех пор чувствую, что все время должна благодарить Его за свое счастье.
 Она наклонилась, чтобы убрать мусор, продемонстрировав огромный зад, обтянутый голубыми джинсами. Должно быть «Ренглерс» используют вместо ниток тросы, когда шьет свои джинсы, чтобы они могли выдержать такую нагрузку.
 — Надеюсь Джереми скоро, наконец, проснется, — продолжала она, — он все еще в отключке. Хотя это хорошо: он ведь так много работает. К тому же, я иногда думаю, что напряжение перед свадьбой мужчины переносят тяжелее.
 Она снова заглянула в свой список, рассеянно отщипнув кусочек сельдерея и отправив его в рот.
 — Как ты думаешь, мне стоит включить макинтош в список приданого?
 — Наверное сойдет и черный клеенчатый плащ. Его можно и в спальне накинуть. Тебе помочь? — предложила я без энтузиазма, беря из вазы апельсин.
 — Нет, нет. Я хочу, чтобы ты отдыхала.
 — Ну тогда я пойду позагораю.
 Я взяла с собой повязку для головы и невыносимо скучную биографию Мэтью Арнольда. На мне было новое черное бикини, представляющее собой четыре треугольника, скрепленных друг с другом шнурками и едва прикрывающих тело.
 Солнце уже стало высоко и заливало всю палубу. Сквозь воду просвечивали извивающиеся, как змеи, коричневые корни деревьев. На сочной зелени берегов белели пятна таволги. Звон колоколов все еще заглушал пение птиц. Было очень жарко. Я сняла верх бикини и легла. Минут через двадцать пот ручьями заструился под повязкой. Я уже собиралась пойти за полотенцем и попить воды, как вдруг услышала восхищенный свист. Я приоткрыла глаза и тут же закрыла их. Это был Гарэт, всего за два дня загоревший до черноты, с ворохом воскресных газет, стаканом джина с тоником и приемником, из которого доносилась музыка Моцарта.
 — Доброе утро, прелесть, — сказал он. — На тебе слишком много надето. Почему бы тебе не снять и нижнюю часть?
 Я не ответила, притворившись, что сплю.
 В этот момент подошла Гасси.
 — Тави, — вмешалась она, — неужели ты собираешься это сделать? Тебя могут увидеть с берега.
 — Не порть удовольствия другим, — сказал Гарэт. — Вот возьми «Новости дня» и замолкни. Тебе я не дам газеты, Октавия, потому что знаю, что ты не расстанешься с биографией Мэтью Арнольда. Чур я читаю за тобой!
 Я стиснула зубы. Какое-то время они молча читали. Мне становилось все жарче. Наверное, так чувствует себя цыпленок на вертеле.
 — Почему они все время выступают со своими советами следить за собой после того, как человек только что плотно позавтракал? — вздохнула Гасси.
 — Очень мило, — сказал Гарэт, протягивая ей «Санди Таймз». — Они рекламируют нас больше, чем «Сифорд-Бреннан». Рекомендуют читателям покупать наши акции.
 — Сколько человек работают в «Сифорд-Бреннан», Тави? — спросила Гасси.
 — Примерно четвертая часть, — проговорил Гарэт, большими глотками осушая свой стакан с джином и тоником.
 Гасси рассмеялась.
 — Что ты в этом понимаешь! — вскипела я. — Занимался бы лучше подземными выработками, в которых ты, кажется, прекрасно разбираешься.
 — Здесь очень интересная статья, о расколе в католической церкви, — поспешно сказала Гасси. — Как ты считаешь, Гарэт, священники должны жениться?
 — Только, если они любят друг друга.
 Гасси закатилась от смеха.
 Теперь был слышен только один колокол, зазывающий людей в церковь.
 — У нас дома, в Уэльсе, колокола всегда бьют невпопад, — произнес Гарэт. — В числе звонарей — одна очень хорошенькая девушка, которая носит мини-юбки. Все мужчины-звонари влюблены в нее, и каждый раз, когда она поднимает свой колокол, они тянут свои вниз, чтобы полюбоваться ею. Господи, как жарко! Наверное, уже за тридцать.
 — Пойду попью. Хочешь чего-нибудь, Тави? — спросила Гасси.
 — Я хочу, — сказал Гарэт, протягивая ей свой стакан.
 — Надеюсь, Джереми скоро проснется. Будет немного прохладней, когда мы начнем двигаться, — заметила Гасси.
 Я отвернулась, делая вид, что дремлю.
 Сквозь поручни виднелись темные вязы и дрожащее от жары марево над лугами.
 Наверное, я действительно задремала, потому что следующее, что я услышала, был голос Джереми.
 — Что, черт возьми, что ты мне всучил вчера вечером?
 — Могодон, — ответил Гарэт.
 — Могодон! — в ужасе воскликнул Джереми. — Три таблетки! Это же огромная доза! Ничего удивительного, что я отключился.
 — Для твоей собственной пользы, — заметил Гарэт. — Это удержало тебя от беды и от постели мисс Бреннан.
 — Перестань, черт побери, играть роль Анти-Купидона, — резко сказал Джереми.
 — Тихо, — ответил Гарэт, — разбудишь Октавию.
 Джереми понизил голос.
 — Она фантастически красива.
 — Как ваза, — заметил Гарэт, — красивая, но пустая. Почему бы тебе не посвятить одну из твоих знаменитых поэм ей? «О, Октавия! Как я желал бы стать твоим рабом!»
 — Заткнись! — сердито сказал Джереми.
 — Нет ли у вас тут на яхте томика Шекспира? — спросил Гарэт.
 — Где-то на книжной полке, в салоне. А что ты хочешь посмотреть?
 — «Укрощение строптивой», — ответил Гарэт. — Думаю, что мог бы позаимствовать там пару советов, как справиться с Октавией.
 Джереми вышел из себя.
 — Ты прекратишь набрасываться на бедную девушку?
 — Но ты уже набросился на нее?
 — Я-то нет. Какого дьявола ты не идешь и не запустишь двигатель?
 — Я? — спросил Гарэт. — Я здесь, чтобы отдохнуть. Впервые за долгие месяцы. И насладиться видом. Никак не могу решить, что больше мне напоминают прелести Октавии, Гималаи или пирамиды?
 — Джереми! — позвала Гасси, которой явно не нравилось, что Джереми тоже наслаждается моим видом. — Иди, запусти двигатель!
 — Хорошо, — ответил он с неохотой, потом, немного смягчившись, обратился к Гарэту:
 — Оставь в покое Октавию, если не хочешь неприятностей!
 У меня уже не было больше сил от жары и злости. Кроме того, я боялась, что моя грудь обгорит. Волосы стали влажными. Я откинула их со лба и посмотрела на Гарэта.
 — Хочешь, натру тебя маслом? — спросил он.
 — Нет, спасибо, — резко ответила я.
 — Почему бы нам не заключить перемирие, тем более что сегодня воскресенье? — спросил он, насмешливо оглядывая меня.
 — Ты мне отвратителен, — сказала я, в бешенстве поворачиваясь на живот.
 Загудел двигатель, и яхта тронулась с места. Но даже на ходу не стало прохладней. Мы выплыли на открытый участок реки. На берегу не было ни кустика. Гарэт встал и потянулся.
 — Боюсь ты пережаришься, Октавия.
 В следующее мгновение он со страшным шумом нырнул в реку. Меня окатило грязной масляной волной. Вскрикнув, я вскочила на ноги, подхватив верхнюю часть купальника.
 — Ты перестанешь травить меня? — заорала я, когда он вынырнул на поверхность, смеясь и откидывая волосы с глаз.
 — Мне казалось, что тебе тоже надо было охладиться, — крикнул он и, зачерпнув пригоршню воды, плеснул ее на меня.
 Не в силах от злости сказать ничего членораздельного, я влетела на кухню.
 — Этот негодяй только что окатил меня!
 Гасси прыснула.
 — Бедная Тави, возьми полотенце!
 — У меня все волосы мокрые. Я должна немедленно вымыть голову.
 — Это невозможно, — сочувственно произнесла Гасси. — У нас не хватит воды. Дай им просто высохнуть:
 Я мельком увидела себя в зеркале. На щеке, в том месте, которое покоилось на Мэтью Арнольде, краснело пятно. Можно было подумать, что меня поцеловал Гарэт. Это еще больше разозлило меня.
 — Я привыкла мыть голову ежедневно, — закричала я. — Я так не могу. Никогда в жизни не видела ничего примитивней этой проклятой яхты.
 Тут я устроила такой скандал, что никакое успокоительное, предложенное Гасси, уже не могло его погасить.
 — Ни один человек не станет преднамеренно наносить обиду другому, — сказала Гасси.
 — Кроме меня, — возразил появившийся Гарэт, с которого стекала вода. Он выхватил у меня полотенце. — Я, как леопард, убиваю бесцельно.
 — Тебе не следовало ее обливать, — укоризненно сказала Гасси.
 — Я возвращаюсь в Лондон, — заявила я.
 — Прекрасно, — сказал Гарэт. — В часе езды от Ридинга останавливается скорый поезд. А в следующий раз мы оборудуем для тебя удобства по высшему разряду.
 — Что случилось? — прокричал сверху Джереми.
 — У нас тут бунт, мистер Кристиан, — ответил Гарэт. Матрос Бреннан собирается дезертировать. Ограничимся строгим выговором или приговорим ее к тысяче ударов плетью?
 Гасси начала смеяться.
 Джереми спустился вниз и, едва взглянув, понял ситуацию.
 — Иди за руль, — сказал он сердито Гарэту, — ты уже создал больше, чем достаточно проблем для одного утра. Яхта моя, и командую здесь я.
 — Прошу прощения, капитан. Я принял вас за мистера Кристиана, — ответил Гарэт, усмехнувшись. Он наполнил свой стакан и стал подниматься, горланя: «Эй, на судне! Королевство за судно!»
 Джереми сделал мне крепкий коктейль и повел в салон.
 — Приношу извинения за Гарэта, — мягко сказал он, — он становится невыносимым. Наверное, у него какие-то жизненные проблемы.
 — Его, наверное, раздражает то, что я ему еще не уступила, — сказала я. — «Отвергнутый валлиец в гневе страшен».
 Воцарилась пауза. Джереми поставил на полку какие-то книги.
 — Ты долго ждала прошлой ночью? — понизив голос спросил он.
 — Не очень. Я просто огорчилась, вот и все.
 — О, Господи, — сказал он. — Гасси все болтала и болтала о мягкой мебели, и следующее, что я осознал, это наступившее утро. Проклятое снотворное! Мне страшно неудобно. Представляю, каким дураком я выгляжу в твоих глазах.
 Неожиданно почувствовав себя намного счастливей, я засмеялась.
 — Вряд ли ты что-то мог бы сделать после трех таблеток могодона.
 — Если ты так хочешь принять ванну, давай остановимся на следующем шлюзе и посмотрим, что можно сделать.
 — А где мы находимся?
 — В полумиле от Грейстона.
 — Да здесь же живет Рики Сифорд! — воскликнула я. — Я позвоню ему на следующем шлюзе, и мы сможем воспользоваться его бассейном.
 — Я сойду с тобой на берег, — сказал Джереми.
 — Веди себя прилично, Октавия! — прокричал нам вслед Гарэт, когда мы сошли с яхты. — А то еще соблазнишь смотрителя шлюза, и придется потом Джереми писать об этом длинную поэму в стиле героической баллады.
 На подоконнике стояли горшки с алой геранью. Домик смотрителя сверкал свежей побелкой. Ступать босыми ногами было горячо. А внутри домика оказалось темно и прохладно. Пока я звонила, Джереми тактично ждал на улице. Ответил дворецкий. По его словам, миссис Сифорд еще не вернулась из церкви, а мистер Сифорд был дома. Я вздохнула с облегчением.
 Рики долго не подходил к телефону. Я разглядывала свисающую с потолка липучку, черную от агонизирующих насекомых, изучала портреты коронованных особ на кружках и фотографии детей с белыми бантами в волосах на туалетном столике.
 — Здравствуй, Октавия, — произнес Рики знакомым голосом, который звучал еще более настороженно, чем обычно. — Чем могу быть тебе полезен?
 — Я нахожусь в четверти мили отсюда, на яхте, где нет никаких удобств.
 — Не могу представить тебя без удобств, где бы то ни было.
 — Можно мы к вам зайдем?
 Последовала пауза. Я представляла, как его глаза бультерьера задумчиво прищурились. Возможно, он пригласил на уик-энд гостей — своих деловых партнеров. Вполне вероятно, что появление такой сумасбродки, как я, произведет на них благоприятное впечатление, но не приведет ли это в ярость Джоан?
 Наконец он сказал:
 — Мы собираемся на обед, но ты приходи. Выпьешь чая, напитков, или чего ты там захочешь. Кто с тобой еще на яхте?
 — Одна очень симпатичная пара. Они помолвлены. Ты будешь в восторге от них, и еще один ужасный самоуверенный валлиец, воображающий себя бог знает кем. Я хочу показать ему настоящего промышленного магната во плоти. Поэтому я тебе и позвонила.
 Рики засмеялся. Он явно был польщен.
 — Хорошо бы сбить с него спесь, — добавила я. — Постарайся.
 — Кстати, к вопросу о промышленных магнатах, — сказал Рики, — у меня тут в гостях один твой большой поклонник.
 — Да? Кто?
 — Придешь и увидишь. До встречи!
 Кажется, дело пошло на лад. Гарэт и Джереми готовы были разорвать друг друга, а я сегодня буду иметь не только удовольствие наблюдать за тем, как Рики осадит Гарэта, но и встречу старого поклонника, что подтолкнет Джереми к более активным действиям.
 Улыбаясь своим мыслям, я вышла на улицу, на яркий солнечный свет. Облокотившись на калитку, Джереми безрадостно вглядывался в дрожащий от зноя горизонт. Он был в выгоревших бледно-голубых шортах из джинсовой ткани. Его спина лоснилась от загара. Вдруг я подумала о том, какими восхитительными могли бы быть у нас дети. С яхты нас никто не мог видеть. Я положила руку ему на плечо.
 — Перестань мучиться угрызениями совести, — сказала я. — Слишком жарко для этого!
 В следующий момент он обнял меня.
 Через секунду я вырвалась.
 — Ты что, не знаешь, что опасно переходить границы, — прошептала я, глядя на него.
 Когда мы вернулись, Гарэт уже провел яхту через шлюз.
 — Как ты почернела! — воскликнула Гасси, — с восхищением глядя на меня.
 Она была явно обрадована тем, что я снова в хорошем настроении.
 — Что меня беспокоит, — мрачно пошутил Гарэт, — так это, отчего она почернела.




 Глава девятая


 Принадлежащий Рики Сифорду сарай для лодок был свежевыкрашен голубым и белым цветами. О его крышу бились ветви плакучих ив. Луг бледно серебрился на фоне темной буковой рощицы, окружавшей солидный деревенский дом. Рядом располагались конюшни. Лужайки были аккуратно подстрижены, сад и огород ухожены.
 — Господи, какое очарование! — воскликнула Гасси, стоя на берегу и пытаясь продрать расческу сквозь спутанные волосы. — Надеюсь, мы выглядим не слишком неприлично?
 Я-то, конечно нет. Поверх черного бикини я надела бледно-розовую блузу. Загорелые щеки тоже стали розовыми от жары.
 — Рики Сифорд — страшно важная персона, правда? — спросила Гасси.
 — Во всяком случае, претендует на это, — ответила я, любуясь своим отражением в окне сарая.
 — Гарэту будет очень полезно встретиться с ним, — заметила Гасси.
 — О, он человек совсем другого круга.
 — Не имеет значения, — спокойно сказал Гарэт. — Может быть, я заработаю «на чай».
 Мы поднялись вверх по откосу и пошли мимо густой живой изгороди с кремовыми цветами бузины.
 Под раскидистым шатром деревьев, утопая в лютиках, лоснящиеся лошади обмахивались хвостами.
 Мы подошли к лазу в ограде. Джереми перелез первым, потом помог Гасси, а потом мне. На секунду я прижалась к нему.
 Пройдя сквозь ворота, мы пошли вдоль безупречных газонов и буйно разросшегося от жары цветочного бордюра.
 — Это радость и гордость Джоан, — заметила я. — Она большой специалист по клумбам.
 — Она приятная? — спросила Гасси.
 — Ну, скажем, к Рики я отношусь лучше. Она совершенно невыносима как теща. Бедный Ксандр!
 В этот момент из двустворчатых окон, доходящих до земли, с лаем вылетели разномастные охотничьи собаки и терьеры. За ними ленивой походкой вышел Рики Сифорд. Высокого роста, он с возрастом стал намного привлекательней, благодаря тому, что его волосы из тускло-коричневых превратились в серебристо-седые. Это шло к его красному лицу, которое год от года становилось еще красней в равной степени благодаря пребыванию на воздухе за игрой в гольф и пристрастию к хорошему виски. Глаза бультерьера сочетались с прямым носом и твердо очерченным ртом. Выпущенная поверх брюк темно-синяя рубашка скрывала возрастные изменения фигуры. Он выглядел импозантно и внушительно.
 — Привет, — сказал он своим зычным голосом, целуя меня в щеку. — Джоан в бассейне.
 Он был всегда намного приветливей со мной, когда она была вне пределов слышимости.
 — Это Гасси Форбис и Джереми Уэст, — представила я.
 — Очень приятно, — сказал Рики, одарив их широкой улыбкой, благодаря которой снискал в городе репутацию человека обаятельного. — Вы выбрали самую подходящую погоду для визита.
 Вдруг он заметил Гарэта, который немного замешкался, разговаривая с собаками. Минуту Рики недоверчиво вглядывался, потом лицо его засияло, как рождественская елка.
 — Гарэт! — взревел он. — Вечно ты неожиданно возникаешь в самых невероятных местах. Какого черта ты здесь делаешь?
 — Путешествую воскресным утром по реке, — ответил Гарэт. — Должен заметить, Рики, что у тебя здесь прекрасное место.
 — Ну-ну. Я и не подозревал, что ты познакомишься с ним так скоро.
 Рики явно был очень доволен.
 — Как хорошо, что вы все совпали. Наверное, ты хочешь выпить чего-нибудь. Джоан страшно хотела с тобой познакомиться.
 — Вы знакомы? — спросила Гасси, весьма довольная этим обстоятельством. — Какое совпадение! Ты никогда об этом не говорил, Гарэт.
 — А меня никто не спрашивал, — ответил он.
 — Вы здесь все? — спросил Рики. — Мне казалось, что ты упоминала о некоем надоедливом выскочке, которого надо поставить на место, Октавия?
 — Видимо, речь шла обо мне, — сухо заметил Гарэт.
 Будь у меня в этот момент нож, я бы всадила его в Гарэта. Я отошла в сторону и, когда никто не видел, пнула ногой ни в чем не повинную петунью.
 Бассейн, совершенно олимпийских размеров, температура воды в котором постоянно поддерживалась на уровне двадцати трех градусов, находился в старом саду, обнесенном изгородью. Бассейн обрамляли заросли клематиса, старые кусты роз и жимолости. С одной стороны, в летнем домике, Рики оборудовал бар. Джоан Сифорд, дородная дама весом под сто килограммов, в основном состоящая из мускулатуры, лежала под полосатым бело-зеленым зонтиком и писала письма. Она холодно взглянула па пас. На меня она всегда смотрела, как на стиральную машину, которая неожиданно сломалась. Как это часто бывает, люди, породнившиеся путем женитьбы с кланом Сифорд-Бреннан, больше всех ощущали соперничество этих семей. Дикая ревность, которую Джоан всегда испытывала к моей матери, теперь перекинулась на меня, что усиливалось еще и ее неприязненным чувством к Ксандру.
 — Привет, Октавия! — сказала она. — Ты очень хорошо выглядишь.
 Годы энергичных упражнений голосовых связок на сторожевых собаках и террора в отношении членов попечительских советов наложили на ее голос неизгладимый отпечаток.
 Подойдя поближе, я заметила следы талька на ее пышной груди и почувствовала запах ее любимого одеколона «Твид».
 Я представила ей Гасси и Джереми. Рики застрял где-то сзади, демонстрируя Гарэту новый трамплин для прыжков в воду.
 — Никогда в жизни не видела такого бассейна, — восторженно проговорила Гасси. — А ваши цветочные клумбы просто неземной красоты. Как вам удается выращивать такие цветы? Мой жених и я только что приобрели дом с небольшим садиком. Мы так рады!
 Джоан смотрела уже более дружелюбно и окончательно растаяла, когда подошел Рики и заявил:
 — Дорогая, ну разве это не удивительно? Угадай, кто путешествует с ними на яхте — Гарэт Ллевелин.
 — О, я так много о вас слышала!
 — И Октавия тоже много нам о вас рассказывала, — сказал Гарэт, взяв ее руку.
 Бросив на меня ядовитый взгляд, Джоан снова с улыбкой повернулась к Гарэту.
 — Мой дорогой, вы можете называть меня просто Джоан. Я знаю, что вы и Рики тесно сотрудничаете.
 — Да, — ответил Гарэт. Этот паршивый подхалим все еще держал ее руку. — И собираемся сотрудничать и впредь. Должен заметить, что ваш бассейн просто великолепен.
 — Ну, кто что будет пить? — спросил, потирая руки, Рики.
 Гасси нацепила себе на голову ужасную пеструю стеганую повязку.
 — Я бы хотела сначала поплавать, — заявила она.
 Я села на краю бассейна. Один из сифордовских сеттеров, почувствовав мое скверное настроение, тяжело дыша, приблизился ко мне и уткнулся холодным носом в мою руку.
 Собаки всегда были самыми милыми существами в этом доме. Спустя полчаса мое настроение не улучшилось. Все плавали, а Гарэт, абсолютно пленивший Джоан Сифорд, отправился в дом, обсудить с Рики какие-то дела. Рики, узнав от Гарэта о том, что Джереми занят в издательском бизнесе, пригласил его ознакомиться с библиотекой, гордостью которой являлись бесценные первые издания книг, которых никто никогда не читал. Гасси, похожая на розового гиппопотама, продолжала прыгать на мелководье, спасая тонущих божьих коровок. Я осталась наедине с Джоан.
 — А где Памела? — спросила я у нее.
 — Ушла обедать с друзьями, Конноли-Хокингсами. Он собирается выставить свою кандидатуру на выборах в Грейстоне. Ксандр находит его скучным. Мы были очень удивлены, что Ксандр не появился здесь в этот уик-энд. Можно было ожидать, что после трех недель на Востоке…
 — Он очень вымотался во время этой поездки, — сказала я. — Это первые его выходные дни дома. Думаю, что у него накопилось много дел.
 — Рики думает, что работа — это отговорка, — сказала Джоан. — Видимо, он все свои дела перенес на уик-энды.
 — Что вы имеете в виду? — резко спросила я.
 Джоан надписала на конверте адрес какой-то виконтессы своим детским четким почерком и сказала:
 — Ксандр, по-видимому, не понимает, что рабочий день продолжается с девяти тридцати до пяти тридцати с часовым перерывом на обед. Ему не следует ежедневно проводить долгие часы, спаивая молодых людей, которые должны возвращаться в свои офисы на фондовую биржу.
 Несмотря на жуткую жару, я почувствовала себя так, как будто на меня вылили ушат ледяной воды. Неужели Рики и Джоан что-то пронюхали о склонностях Ксандра? Да поможет ему Бог, если это так.
 — Ксандр часто ведет переговоры во время ланчей, — возразила я.
 В этот момент к нам подошла Гасси.
 — Кажется вы упомянули Ксандра, — спросила она, срывая свою повязку. — Он всегда казался мне самым потрясающим мужчиной — после Джереми.
 Джоан холодно улыбнулась.
 — Я знаю от Тави, что Памела тоже потрясающая, — произнес Гарэт, хотя ничего подобного никогда от меня не слышал. — Просто не верится, что у вас замужние дочери. Вы выглядите так молодо!
 Джоан небрежно поправила свои уложенные подсиненные кудряшки.
 — Я собираюсь скоро стать бабушкой.
 — Как здорово, — воскликнула Гасси. — Ты мне ничего не сказала о том, что у Ксанд-ра скоро будет ребенок, Тави.
 — Нет, речь идет о моей второй дочери, — сказала Джоан. — Она только в марте вышла замуж, но они не собираются ждать, как Ксандр и Памми, которые женаты уже два года.
 — Ну, это не так уж долго, — успокаивающе сказала Гасси, — думаю, она тоже скоро забеременеет.
 — Ну, если бы Ксандр проводил больше, времени дома… — ответила Джоан.
 Я вспыхнула и уже была готова возразить ей, как вдруг Гасси воскликнула:
 — Алисон вышла замуж только в марте? Так у вас, должно быть, большой опыт в проведении свадебных торжеств. Уверена, что свадьба была восхитительной.
 — Скорее удачной. Бедный Рики был вынужден продать одну из ферм, чтобы оплатить все расходы. Может быть вы видели фотографии в «Зе Тетлер»?
 — По-моему да, — соврала Гасси.
 И пошло-поехало: «Сирсиз», Центральная Торговая Компания, «Питер Джонс», мягкая мебель, пуховики и чугунные сковородки. И обязательно несколько девочек-подружек невесты в платьях от Лауры Эшли, которые куда симпатичнее взрослых!
 Пора было Гасси сменить пластинку.
 — Питер, муж Алисой, просто очарователен, — вещала Джоан, — мы его ужасно любим. Они провели свой медовый месяц на Сейшельских островах.
 Дрянь! Господи, с каким бы удовольствием я сунула ее с головой в эту ужасную хлорированную аквамариновую воду и держала там до тех пор, пока ее здоровая красная физиономия не стала бы багровой.
 На бутоны садились бабочки-адмиралы. Хоть бы Джереми оторвался от этих первых изданий! Меня захлестнула волна одиночества.
 — Если тебе срочно нужно подвенечное платье, — продолжала Джоан, — то у меня есть портниха, которая делает все очень быстро. Хочешь, я ей позвоню?
 Я понимала, что она одаривает Гасси своими щедротами, как орехами на Рождество, только, чтобы подчеркнуть свою неприязнь ко мне.
 — Вы не будете возражать, Джоан, если я помою голову? — спросила я, поднимаясь. — Шампунь у меня с собой.
 — Конечно нет, не стесняйся. В шкафу, в моей спальне ты найдешь полотенца.
 «И флакончик мышьяка», — пробормотала я, направляясь к дому и спиной чувствуя ее ненавидящий взгляд. Она, наверное, обрадовалась возможности расспросить Гасси обо мне и Гарэте. Пересекая лужайку, я не стала заглядывать в библиотеку, чтобы увидеть Джереми. Вдруг голос с легким иностранным акцентом произнес:
 — Привет, Октавия!
 Я содрогнулась от отвращения, увидев грубое чувственное лицо Андреаса Катца, короля порнобизнеса и мультимиллионера.
 — Что ты здесь делаешь? — спросила я, нимало не пытаясь скрыть враждебность в своем голосе.
 — Нахожусь в гостях.
 Так вот, о каком старом поклоннике говорил Рики!
 — Удели мне минутку, — сказал он, беря меня за руку. Я почувствовала его теплые потные пальцы и попыталась освободиться, но он еще сильнее сжал их.
 — Пойдем посмотрим на розарий Джоан, — сказал он. — Это что-то совершенно исключительное.
 На его лбу виднелась полоса, как раз в том месте, где кончается загар и начинают расти металлически-серые волосы. Это был человек, редко бывающий на свежем воздухе. Его глаза, такие темные, что радужка сливалась со зрачком, всегда так глубоко и проницательно смотрели в мои, что мне начинало казаться, что он видит, какого цвета мое нижнее белье. На нем была черная рубашка и серебристый шейный платок, который идеально сочетается с металлическим цветом волос. Наверное, он по-своему красив, своеобразной грубой красотой, но, глядя на него, я никогда не могла отделаться от мысли, что он напичкан пороками. Я очень удивилась, узнав, что Джоан терпит его в своем доме. Инфляция сводит странных партнеров!
 Помимо того, что ему принадлежат стриптизные заведения и половина журналов сомнительного свойства в Лондоне, он также издает престижный полупорнографический журнал «Гедонист», в котором наряду с интеллектуальными статьями публикует фотографии обнаженных красавиц с индейским загаром, распростертых на меховых покрывалах. Английская версия американского «Плейбоя». Уже много лет он терпеливо преследовал меня, предлагая все большие и большие суммы за разрешение меня сфотографировать. Я всегда ему отказывала. Совершенно не терплю, когда па меня давят. Я относилась к нему так же пренебрежительно, как обычно относятся к поручням в ванных комнатах отелей те, кто убежден, что никогда не будет старым и немощным до такой степени, чтобы ими воспользоваться.
 Я остановилась полюбоваться пурпурной розой. Андреас любовался моей фигурой. Мокрый купальник не оставлял пищи для воображения.
 Он легонько ткнул меня кулаком в солнечное сплетение.
 — Ну, и когда же ты согласишься позировать для меня? — спросил он.
 — Никогда. Мне не нужно зарабатывать себе на хлеб.
 — Никогда не зарекайся, — сказал он. — Тебе всегда нужны деньги. Даже на твои красивые волосы. Чтобы их подкрашивать.
 — Это естественный цвет, — возмутилась я.
 — Я слышал, что в настоящий момент «Сифорд-Бреннан» испытывает какие-то затруднения, — продолжал он.
 Я чувствовала его горячее дыхание на своем плече.
 — О, ради Бога! Ну, почему мне все об этом говорят? Да все у них в порядке. У них все в порядке вот уже более пятидесяти лет.
 Андреас погладил мой бок. Он был единственным мужчиной, вызывавшим во мне полное отвращение. Я представляла себе сотни девушек и миллионы грязных снимков обнаженных женщин, которых касались эти пальцы. Я вырвалась и наклонилась над темно-красной розой. Своей ухоженной наманикюренной рукой он зажег сигару, держа ее, как простолюдин, между большим и указательным пальцами. Я чувствовала на себе его пристальный взгляд.
 — Почему ты не перестанешь меня разглядывать?
 — Катцу не возбраняется смотреть на королев.
 Эту шутку я слышала уже сотни раз.
 — Ты очень красивая девушка, Октавия, но не очень мудрая. Я буду платить тебе по пятнадцать сотен за каждый сеанс. Почему бы нам не обсудить это на будущей неделе за ужином? И это еще не предел. Я смогу дать тебе все, что захочешь.
 — Ну уж, что я могу сказать определенно, так это то, что я никогда не захочу тебя, — отрезала я и отвернулась.
 Андреас улыбнулся хитрой проницательной улыбкой.
 — В конце концов, ты уступишь, детка, но это будет уже на моих условиях. Посмотришь! Да, между прочим, что там Гарэт Ллевелин делает наедине с Рики?
 — Он проводит с нами уик-энд на яхте.
 Андреас засмеялся.
 — Так он твое последнее приобретение! Теперь я не удивляюсь, что тебе сейчас не надо зарабатывать на хлеб.
 Я посмотрела в сторону дома. Глициния, увивавшая библиотеку, почти отцвела, устлав лужайку ковром из аметистовых лепестков. В окне библиотеки я заметила Джереми, наблюдающего за нами. Повернувшись, я тепло улыбнулась Андреасу.
 — Возле бассейна одна красивая девушка болтает с Джоан. Почему бы тебе не уговорить ее вместо меня? — сказала я, и, погладив его по щеке, смеясь побежала в дом.
 Спальня Джоан Сифорд вряд ли могла возбудить хоть какие-то желания: голые стены, ковер цвета морской волны и стеганое покрывало в цветочках, аккуратно, без единой морщины подоткнутое под подушки, словно поперек кровати лежала огромная колбаса. На комоде стояла большая фотография в рамке, на которой Памела и Алисон выглядели весьма романтично в своих жемчугах. Здесь же стоял большой портрет Питера, мужа Алисон, и еще одно фото, запечатлевшее Алисон и Питера в день их свадьбы в окружении маленьких подружек невесты в платьях от Лауры Эшли. И ни одной фотографии Ксандра, даже такой маленькой, как на паспорт, хотя он в сто раз красивей, чем все они вместе взятые. Я чуть не поддалась искушению достать его фото из своего портмоне и налепить его на самодовольную улыбающуюся морду Питера с квадратным подбородком, но из этого бы не вышло ничего хорошего для Ксандра.
 Я почувствовала себя гораздо лучше, приняв ванну, вымыв голову и щедро намазавшись кремом Джоан. Я надеялась, что она не узнает запаха своего крема под названием «Радость». А вообще-то она заслуживала того, чтобы остаться «без радости», старая ведьма.
 Расчесывая мокрые волосы, а выглянула в окно. Две девицы, из тех. которые готовы на все при первом приближении любого мужчины, в белых бикини, на шпильках и со стокилограммовым слоем грима на каждой, пошатываясь шли по лужайке. Наверное, их притащил Андреас. У него всегда такие в запасе. Вдруг из двери, ведущей к бассейну, вышел Джереми. Он прошел мимо девиц, даже не заметив их. Они же, напротив, повернувшись, словно на шарнирах, уставились на него с изумлением, алчно разглядывая, пока он с ленивой грацией животного брел к дому. Их можно было понять.
 «Войди сюда, мой идеал!» — прошептала я, свернувшись на ковре в одном большом голубом пушистом полотенце и суша волосы. Ждать пришлось недолго. Послышались торопливые шаги, и в дверь постучали.
 — Войдите, — сказала я севшим голосом.
 Войдя, он прикрыл за собой дверь. Я позволила полотенцу слегка соскользнуть.
 — Почему ты пришел сюда? — спросила я. — Как это ты оторвался от этих первых изданий?
 — Я пришел из-за тебя, — ответил он. — Кто этот отвратительный тип, с которым ты разговаривала?
 Мое сердце запело. Сработало!
 — Андреас Катц. Я его знаю тысячу лет.
 — Насколько близко?
 Я продолжала сушить волосы.
 — Насколько близко? — настойчиво повторил Джереми. — О, ради Бога, выключи ты эту проклятую штуку!
 — Не настолько, насколько бы ему хотелось, — ответила я, выключив фен.
 Он протянул ко мне руки, поднял меня на ноги и страстно поцелован. Его руки скользнули вниз по моему телу.
 «Хоть раз, — подумала я, — безупречность покрывала в цветочек будет нарушена».
 Неожиданно Джереми, отстранив меня, подошел к окну. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы овладеть собой. Я снова взяла фен.
 — Нет, — проговорил он. — Ради всего святого, не включай его. Послушай, ты должна понимать, как я в тебя влюблен.
 — Это проявляется весьма странным образом.
 Опустившись на колени рядом со мной, он взял мое лицо в свои ладони и начал гладить его так нежно, будто пытался запечатлеть черты в своей памяти.
 — Гас не заслуживает того, чтобы причинить ей боль, и ты это знаешь не хуже меня. Во всяком случае, не время сейчас, когда Гарэт готов разнести все к чертям. Если у нас с тобой и есть будущее, а я в этом уверен, давай подождем до возвращения в Лондон.
 Я чуть было не взбунтовалась, но вовремя поняла, что вряд ли чего-нибудь достигну, признавшись, что часть удовольствия от победы над ним как раз и заключается в том, чтобы доставить неприятность Гасси и Гарэту.
 — Осталось переждать только сегодня и понедельник, — продолжат он. — Во вторник мы вернемся в Лондон, а в среду можем встретиться и решить, как нам быть дальше. Ты так многое значишь для меня, что наверное, можно немного подождать.
 Я кивнула, взяла его руку и запечатлела поцелуй на его ладони.
 — Хорошо, я подожду, — сказала я.
 Кончиками пальцев он скользнул вдоль вены на внутренней стороне моей руки и, добравшись до шрама на запястье, спросил:
 — Чем это ты?
 — Бритвой. В тот день, когда Ксандр женился на Памеле. Я тогда почувствовала, что от меня отрывают единственного человека, который меня по-настоящему любит.
 Он наклонил голову и поцеловал шрам.
 — За тобой нужно присматривать, правда? Держись и доверься мне, маленькая. Ждать осталось не долго.
 Когда он ушел, я досушила волосы и спустилась вниз, чувствуя, как мною овладевает полное и радостное спокойствие. Путь теперь был расчищен, и Гарэт ничего не сможет сделать.
 Обе девицы плавали в бассейне, стараясь не замочить свои накрашенные физиономии, вдохновляемые присутствием Гарэта, который сидел на краю, болтая с Рики и Андреасом и потягивая «Кровавую Мэри». Он недавно вылез из воды: его черные волосы мокрыми завитками падали ему на лоб.
 — Я безусловно не собираюсь больше терпеть вокруг себя подхалимов, — заявил Рики.
 — А я безусловно не собираюсь терпеть подхалимок, — сказал Гарэт. — Я думаю, нам пора. О, это ты, Октавия. Чистая душой и телом, я надеюсь.
 Мужчины, все трое, взглянули на меня. Это трио действовало на нервы.
 — Октавия пока что ни разу не приготовила нам ничего на яхте. Так что придется мне сегодня снова покорно исполнять роль открывателя консервных банок. И я уже не жду поворота в судьбе.
 — В нашем доме поворот имеет место только в одном случае, — сказал Рики, весело смеясь, — когда Джоан поворачивает Роллс-Ройс вокруг столба в воротах.
 — Кто тут произносит мое имя всуе? — спросила Джоан, — входя в ворота в сопровождении Гасси и Джереми, буквально сгибающихся под тяжестью даров огорода.
 — Смотрите, — воскликнула Гасси. — Ну разве Джоан не ангел? У нас сегодня на ужин будет аспарагус и клубника.
 — По крайней мере, нас минует участь заболеть цингой, — сказал Гарэт, улыбнувшись Джоан.
 Он поднялся.
 — Нам пора.
 — Ты пошла бы и переоделась, дорогая, — сказал Рики. — А я прогуляюсь с ними к сараю. Заодно и собаки пробегутся. Я не долго.
 Он торопливо пошел в дом.
 — Как жалко, что мы приглашены на ужин, — сказала Джоан, целуя Гасси. — Когда узнаешь номер своего телефона, пришли мне открытку. Алисон и Питер тебе позвонят. Я знаю, вы сблизитесь.
 — До свидания, Октавия.
 Она, как обычно, холодно чмокнула меня в щеку.
 — Ты как-нибудь должен привести к нам миссис Смит, — сказала она Гарэту. — Я слышала, что она совершенная очаровашка.
 Это слово появилось в ее лексиконе только после того, как Памела начала выходить в свет.
 Рики вернулся, неся книгу для посетителей.
 — Вы должны все расписаться здесь, перед тем, как уйдете.
 Он всегда так делал, чтобы помнить, кто должен возместить ему убытки.
 Я не решилась посмотреть на Джереми, когда Гасси расписывалась за них обоих, оставив их новый адрес.
 — Вообще-то мы там будем жить не раньше, чем через месяц-два, — сказала она, лучезарно улыбаясь всем вокруг.
 Андреас расстался с нами на краю луга. Он не был создан для сельских прогулок.
 — До свидания, Октавия, — сказал он. — Подумай над тем, что я тебе сказал. Мы можем больше не увидеться.
 — Вот дерьмо, — сказал Гарэт, как только мы отошли на достаточное расстояние, чтобы нас нельзя было слышать.
 — Я знаю, — ответил Рики, — но исключительно умное.




 Глава десятая


 После всех волнений недавней встречи с Джереми весь остаток дня я вела себя ужасно. Когда мы плыли навстречу вечеру вдоль полей лютиков и мимо нависших деревьев, я заставила Джереми учить меня управлять яхтой. При этом я старалась все время поворачивать к берегу, так что ему приходилось постоянно держать свои руки на моих, чтобы яхта шла прямо. Гасси, казалось, ничего не замечала. Она лучезарно улыбалась нам обоим. Гарэт готовил компот.
 После ужина Гасси потащила упирающегося Джереми через поля посмотреть Нормандскую церковь. А Гарэт и я, оставшись вдвоем на яхте, пили бренди. Ночь была очень жаркой и тихой. Где-то рядом, в зарослях, ухала сова. На темном небе затрепетала, как белый мотылек, первая звездочка. Гарэт закурил сигару, чтобы отогнать комаров. По радио передавали третий фортепьянный концерт Бетховена.
 «Если бы здесь был Джереми!» — подумала я. Но и так сегодня был достигнут большой прогресс. Мне казалось, что ничто не сможет омрачить моего счастья.
 Гарэт поднялся, выбросил за борт сигару и перешел на другую сторону, вглядываясь в темнеющий горизонт.
 — Ну и как проходит твой уик-энд, полный солнца, секса и долгого сна? — спросила я.
 — Он не так богат событиями, как твой, — ответил Гарэт.
 Он подошел и навис надо мной, смотря на меня сверху вниз, огромный на фоне неба. Мое сердце глухо и неприятно забилось: вдруг он попытается взять реванш.
 — Я налью себе еще, — сказала я, быстро вскочив на ноги и направляясь в салон.
 Гарэт пошел за мной.
 — Ты еще не начала удивляться, что я не преследую тебя?
 Я обернулась.
 — Поскольку ты, кажется, не упустишь любой возможности, это приходило мне в голову.
 Он пристально посмотрел на меня и улыбнулся.
 — Причина в том, что я не выношу самок, а ты — самая откровенная из тех, кого я когда-либо встречал.
 Шарах! Я влепила ему пощечину.
 Он не шелохнулся, даже не поднес руки к лицу.
 — И это подтверждает мою теорию, — сказал он, доставая из кармана брюк пачку сигарет и протягивая одну мне. Я молча покачала головой, сама потрясенная тем, что сделала. Он аккуратно вытащил сигарету и прикурил ее.
 — Ты вообще не в моем вкусе, — продолжал он. — Я люблю женщин нежных и любящих, мягких и добрых. Таких ранимых, что мне хочется их защитить, как маленького котенка или девочку, потерявшуюся на улице. Женщин, которые не считают, что я должен любить их больше, чем они меня. Может быть, когда-то давно, до того, как все стали тебя баловать, ты и была такой, но не сейчас. Сейчас ты такая жесткая, прелесть, что тобой можно гранить алмаз.
 — Как ты смеешь так разговаривать со мной? — сказала я в бешенстве.
 — Потому что я, вероятно, первый из встреченных тобой мужчин, которого не тронули твои чары. Я встречач женщин такого типа и раньше. Ты просто любительница раздразнить мужчину, или то, что французы называют allumeuse, больше озабоченная тем, чтобы воспламенить, чем радоваться, когда насадишь на крючок. Ты так много обещаешь со своей прекрасной фигурой и этими падающими на глаза светлыми волосами. И лица красивей твоего я не встречал. Но все это ничего не значит, потому что ты настолько влюблена сама в себя, что не оставляешь места ни для кого другого.
 — Замолчи, — скачала я, задыхаясь. — Не желаю тебя слушать.
 — И вот еще что, — невозмутимо продолжал он, доливая себе виски, — хотя ты, по всей вероятности, чаще смотрела в потолок, чем Микеланджело, я думаю, ты ни разу не получила удовольствия от всех мужчин, с которыми спала, и это тебя немножко беспокоит, потому что ты где-то читала, что секс должен доставлять удовольствие, и ты не понимаешь, почему с тобой этого не происходит.
 Это был какой-то кошмар.
 — Перестань сейчас же, перестань! — закричала я. — Ты ничего не понимаешь. Я собиралась замуж, но он погиб в автокатастрофе всего несколько месяцев назад.
 — Да, я все об этом знаю, — мягко сказал он. — Тод никогда не собирался жениться на тебе.
 Я схватилась за край стола, чтобы не упасть. У меня подкосились ноги.
 — Ты его знал? — прошептала я. — Я не понимаю. Значит, ты знал…
 — …все о тебе, до того, как мы встретились? — закончил Гарэт. — Да, конечно. Тод жил с одной моей старой знакомой, Кэти Саммерс. И все у них было прекрасно до тех пор, пока не появилась ты и не разрушила их счастья.
 — Я не разрушала, — прошептала я.
 — О, нет, ты это сделала, прелесть моя. Ты подождана, пока Кэти уедет на неделю в Штаты и тогда возникла. Но ничего хорошего не получилось. Тоду, как и большинству мужчин, было свойственно ошибаться, но он быстро тебя раскусил.
 — Это не правда, не правда! Он меня любил гораздо больше, чем ее! Он был со мной в ту ночь, когда разбился.
 С глазами, полными презрения, Гарэт повернулся ко мне.
 — Я все знаю. Но, как обычно, мисс Бреннан, а точнее миф Бреннан, ты передергиваешь факты. В ту ночь Тод и я пили в «Антилопе». На следующий день должна была вернуться Кэти, и Тод запаниковал, опасаясь того, что будет, если она узнает насчет тебя. Он решился сказать тебе, что между вами все кончено, а я советовал ему просто оставить тебя. Но Тод, как человек порядочный, решил пройти через это.
 — Да, правда, — запинаясь, сказала я. — Но в тот же момент, как он меня увидел, он убедился в том, что любит меня, а не Кэти и собирался оставить ее.
 — Ты просто лгунья, — сказал Гарэт. — Тод ушел от меня из паба пять минут одиннадцатого. В одиннадцать он должен был быть у тебя. Он погиб десять минут двенадцатого, когда несся, как дьявол, чтобы убежать от тебя.
 Секунду я не могла ни пошевелиться, ни отвести своего взгляда от его. Потом, всхлипнув, я вылетела из салона и бросилась в свою каюту. Упав на койку, я залилась слезами. Я не могла этого вынести. Гарэт был знаком с Тодом, он знал обо мне все. Он заглянул мне в душу и увидел все — скуку, одиночество, пустоту — и вытащил на свет ужасные вещи, в которых я никогда не признавалась даже самой себе, разоблачив ложь, в которую я уже начала верить, как в правду. Я рыдала навзрыд, пока не почувствовала, что выплакала все слезы. Потом я просто лежала, уткнувшись в мокрую подушку лицом, дрожа от ужаса.
 Прошло много времени до того момента, как я услышала, что возвратились Джереми и Гасси. О, Господи! Я с ужасом подумала о том, что Гарэт расскажет им в деталях о нашем разговоре. Видимо, они все смотрели ночной фильм, потому что Гарэт пришел спать только в половине третьего.
 — Октавия, — мягко сказал он.
 Я не ответила. Мне нужен был Джереми. Чтобы он обнял меня, приласкал, утешил и примирил с самой собой.
 Я не спала всю ночь. Меня захлестывала боль. Я вынашивала идею ускользнуть с яхты до того, как все встанут, и вернуться в Лондон. Но как туда добраться? Вокруг на мили не было железной дороги. Можно, конечно, позвонить кому-нибудь из моих приятелей и попросить приехать и подобрать меня. Но согласятся ли они? Я никогда не сомневалась в том, что смогу вернуть мужчину, стоит мне лишь захотеть, но тут вдруг уверенность покинула меня.
 Я находилась в таком параноидальном состоянии, что с трудом заставила себя встать. Слава Богу, я захватила с собой самые большие в мире черные очки. На кухне Джереми и Гасси готовили завтрак.
 — Если ты неважно чувствуешь себя с похмелья, как мы все, — сказала Гасси, — возьми в шкафу Алка-Зельтцер.
 — Да нет, мне не надо.
 Гасси напила мне чашку кофе.
 — Тебе положить сахар?
 — Конечно нет, она и так достаточно сладкая, — сказал Джереми, улыбнувшись мне. Изумившись, что я не ответила, как обычно, на его шутку, он, протягивая мне чашку, на секунду сжал мои пальцы. Вчера я восприняла бы этот жест, как желание войти со мной в контакт. Сейчас же моя самоуверенность была настолько поколеблена, что я приняла это за случайность.
 Взяв кофе, я вышла на палубу. На поручнях висели три пары огромных трусов и самый большой во всем западном полушарии лифчик. Очевидно, Гасси устроила постирушку. Все вокруг было окутано серебристой дымкой. С противоположного берега нежно, как любовники, поднимались бледно-зеленые деревья. Я все еще дрожала. Несмотря на всю эту красоту и солнце я чувствовала себя совершенно опустошенной.
 Ко мне подошла Гасси.
 — Какая красивая у тебя блуза, — сказала она. — Я тебе завидую, Тави. Даже, если ты плохо себя чувствуешь с похмелья, при твоей замечательной фигуре и роскошных волосах люди все равно будут смотреть на тебя с восхищением. Что касается меня, единственное, что у меня есть, так это лицо, да и то не ахти какое, и если оно такое, — она скосила глаза на окно каюты, — как, например, сегодня, с этим пятном, то мне вообще нечего предложить.
 Она взглянула на свою левую руку и поймала отблеск солнца на обручальном кольце.
 — Джереми без ума от тебя, — сказала она задумчиво. — Вчера он даже поддразнил меня, сказав, что я должна радоваться тому, что получила это кольцо до того, как он встретил тебя, а то, Бог его знает, как бы все обернулось.
 Интересно, зачем Джереми это понадобилось.
 — Он не имел права так говорить, — раздраженно заметила я. — Стоит только посмотреть, какими глазами он смотрит на тебя, когда ты этого не видишь.
 Польщенная, она взглянула на меня.
 — Ты, правда, так считаешь? Мне очень важно это морально. Я не кажусь тебе смешной?
 Я покачала головой, а она продолжала:
 — Я была убеждена, что Джереми увлечется тобой, я просто была убита этим. Вот почему я так много ела в последнее время, хотя я ни минуты не думала, что инициатива будет исходить от тебя. Ну, в том смысле, что ты же одна из самых моих близких подруг. Во всяком случае так было в школе, и я надеюсь, до сих пор. Но ты такая красивая, что я не была уверена, что он сможет устоять, вы, к тому же, гак великолепно смотритесь вместе. Собственно это и явилось причиной того, что, когда он предложил пригласить тебя на уик-энд, я посоветовала ему пригласить и Гарэта. Гарэт такой привлекательный, и я подумала, что ты увлечешься им, и это удержит Джереми.
 Господи, какая же она наивная! Я сосредоточенно прикуривала сигарету. Ну что же мои руки так дрожат?
 — Джереми мне очень нравится, — медленно проговорила я. — Он необыкновенно привлекателен, но я уверена, что он абсолютно создан для тебя.
 — Я не думаю, что он вообще создан для меня, — сказала Гасси. — И скорей всего он будет мне много изменять, но это оттого, что где-то в глубине он не очень в себе уверен, и ему необходимо время от времени ухаживать за женщинами для самоутверждения. Но я надеюсь, что пока я смогу делать для него все, чтобы он был счастлив, он будет всегда возвращаться ко мне.
 Ужаснувшись, я взглянула в ее круглое серьезное лицо.
 — И, думая так, ты можешь выходить за него замуж, Гас?
 — Да, могу. Я люблю его до боли. И знаю, что не переживу его измен. Но я хотя бы попробую и постараюсь, чтобы моя любовь придала ему уверенности.
 Я посмотрела на нее с благоговением. Это был тип женщины, о котором Гарэт говорил прошлой ночью. Верная, любящая, жертвенная, готовая дать больше, чем получить.
 На палубу вышел Джереми. Его волосы казались почти белыми на солнце. Я инстинктивно отвернулась.
 — Пора бы Гарэту прийти, — сказал он.
 — А куда он делся?
 — Пошел позвонить каким-то друзьям, которые живут в нескольких милях отсюда, вверх по реке, — ответил Джереми. — Он думает, что мы сможем зайти к ним выпить. Он, наверное, уже несется сейчас со скоростью две мили в секунду.
 — А вот и он, — сказала Гасси.
 По дорожке, насвистывая, шел Гарэт. Увидев нас, он усмехнулся, прищурив на солнце свои озорные цыганские глаза. Он взбежал на берег и, проигнорировав трап, прыгнул на борт. Бросил взгляд на вывешенное Гасси белье.
 — Это что, сигнал? — спросил он. — Англия призывает своих мужчин обслужить Октавию.
 — Ты дозвонился? — перебил его Джереми.
 Гарэт кивнул.
 — Мы очень удачно попали. У них сегодня гости, и они нас всех приглашают. Участок за их домом спускается прямо к реке. Они просят нас причалить часам к пяти. Вы, девушки, смогли бы принять ванну и не спеша принарядиться.
 — Как здорово! — сказала Гасси. — Но мне нечего надеть. Надо, наверное, что-нибудь очень модное?
 — Не думаю. А в случае чего они что-нибудь тебе одолжат.
 Я отвернулась. У меня взмокли ладони. Сама мысль о вечеринке приводила меня в ужас Спиртное, гвалт и незнакомые люди. Это все будут друзья Гарэта, вероятно, такие же крутые, самодовольные и бахвалящиеся, как и сам Гарэт. Он уже, наверное, успел их предупредить обо мне — совсем падшая, с ледяным сердцем женщина!
 — Пора в путь, — сказал Джереми. — Я запушу двигатель.
 — А я займусь посудой, — сказала я, прошмыгнув на кухню.
 Вчерашнюю посуду никто не помыл. Поскольку воды у нас было в обрез, мне пришлось мыть всю эту гору в одной и той же серой жирной жиже.
 — Привет! — раздался голос.
 В дверях стоял Гарэт. Я застыла, уставившись на пятна желтого жира, плавающие на поверхности воды.
 — Привет, — ответила я с деланной непринужденностью. Мне хотелось продемонстрировать ему, что вчерашнее разоблачение меня нисколько не тронуло. Он подошел и положил руку мне на плечо. Я отскочила в сторону, словно он обжег меня.
 — Спокойно, — сказал он. — Я только хотел извиниться за прошлую ночь. Не за то, что я сказал, это необходимо было сказать тебе, но мне следовало сделать это более тактично.
 — Если ты полагаешь, что меня хоть в какой-то степени задели твои слова, то ты ошибаешься, — сказала я, пытаясь сдержаться. — Черт! Жидкое мыло кончилось!
 Мягким движением он снял с меня черные очки.
 — Не смей! — закричала я.
 Мне совершенно было не к чему, чтобы он увидел мои покрасневшие и опухшие от слез глаза.
 — Всему свое время, — сказал он.
 Он оттеснил меня в угол. Господи, какой он был здоровый! В этой кухне его габариты подавляли. Попятившись к мойке, я взглянула на свои руки, дрожащие от унижения.
 — Почему ты не перестанешь задирать меня, — прошептала я.
 Я и раньше прибегала к этому приему: имитировала глубокое волнение, от которого вздымалась моя грудь, но сейчас почувствовала, что не могу остановиться.
 Гарэт взял меня за подбородок и приподнял его.
 В какой-то момент безумной паники я подумала, не укусить ли его, сделать все, что угодно, только оттолкнуть его от себя, разрушить эту удушающую близость. Тут он отпустил меня и протянул мне мои черные очки.
 — Оказывается, ты можешь выглядеть и некрасивой, — удивленно сказал он. — Не знаю почему, но это меня обнадеживает.
 — Гарэт! — позвал Джереми. — Ты можешь прийти и открыть ворота шлюза?
 — Иду! — крикнул Гарэт.
 Поднимаясь по ступенькам, он обернулся.
 — Не забудь, теперь твоя очередь надеть поварской колпак и приготовить нам обед.
 Только этого мне не хватало! Я открыла холодильник. На меня уставился зловещий глаз здоровенного цыпленка. Как готовят эту отвратительную штуку?
 Гасси просунула голову в дверь.
 — Гарэт сказан, что ты собираешься приготовить обед. Отлично! Если хочешь, я подготовлю цыпленка, а ты сделаешь то блюдо, которым ты нас угощала. В холодильнике полно сливок и лимонного сока.
 Она только что успела позавтракать, а у нее уже снова текли слюнки.
 — Спасибо, — вяло сказала я.
 Ну почему я была настолько глупа, что выдала деликатес из «Луиджи» за свою стряпню? Каждый раз, как я вспоминаю этот обед, меня бросает то в жар, то в холод. Я так завозилась, что мы не сели за стол раньше трех часов. К этому времени все просто умирали от голода. Я никогда не забуду их голодные лица, на которых стало появляться уныние, когда они сели за стол и обнаружили, что цыпленок пережарен, соус безнадежно испорчен, а переваренный шпинат превратился в несколько стебельков. Но самое худшее произошло с картофелем. Я и понятия не имела, что его надо жарить дольше двадцати минут. Он был твердый, как пули.
 — Как жаль, что у нас на борту нет мелкокалиберного оружия, — сказал Гарэт, — мы могли бы целый день отстреливать голубей.
 — Очень вкусно, — сказала Гасси, героически жуя абсолютно высохший кусок цыпленка.
 Джереми не сказал ничего. Гарэт смеялся до упаду. Он даже и не пытался есть, просто закурил сигару, обкуривая всех, и сказан, что понял, наконец, почему Гасси постоянно говорит о том, как важно хорошо позавтракать.
 Я удрала на палубу и сидела, уставившись на плывущие по воде розовые лепестки цвета хаки. Страх и ужас утра быстро перерастали в ненависть к Гарэту. Я решила раз и навсегда расквитаться с ним.
 Подошел Джереми и сел рядом со мной.
 — Что случилось? — нежно спросил он.
 — Ничего, — ответила я. — У меня иногда бывает страшная мигрень, от которой я почти ничего не соображаю. Я очень сожалею, что испортила обед.
 — Дьявол с ним! Это неважно. Нам не надо было взваливать на тебя всю готовку. Почему ты не сказана, что плохо себя чувствуешь?
 Я улыбнулась ему.
 — Это скоро пройдет. Нам обязательно идти на эту вечеринку сегодня?
 — Конечно нет, если ты не хочешь. Я хотел пойти только ради того, чтобы войти в комнату вместе с тобой, чтобы все подумали, что ты моя.
 — Ты победил, — сказала я.
 Он взял меня за руку.
 — Ты по-прежнему так сильно настроена против Гарэта?
 — Это так очевидно?
 Он кивнул.
 — Слегка.
 Он сорвал листочек с нависшего дерева.
 — Гас высказала забавную мысль. Она считает, что ты запуталась, несмотря на всю твою рисовку и искушенность. Она говорит, что тебе нужен кто-то вроде Гарэта, чтобы помочь.
 — Как это мило со стороны Гасси заботиться о моем благополучии, — сказала я, стараясь, чтобы по моему голосу не было заметно, что я дрожу от злости.
 С другого конца яхты послышался взрыв смеха. Находясь в совершенно параноидном состоянии, я была убеждена, что Гасси и Гарэт смеются надо мной.
 — Не мог бы это сделать ты? — спросила я, смотря Джереми прямо в глаза.
 — Я был бы рад, — сказал он. — К чему неуместные вопросы.
 «Старая история», — подумала я, подкрашиваясь перед тем, как сойти на берег. Теперь он проявляет настойчивость, которая мне уже не нужна. Меня пугани накал страстей и желание в его взгляде. У меня появилось чувство, что я поймала за хвост тигра. Мои мысли обратились к Гасси и Гарэту.
 «Ненадежная, несчастливая, запутавшаяся, холодная, жесткая настолько, что можно гранить алмаз». Они устроили мне сегодня судилище. Как смеет эта толстая растрепа Гасси опекать меня, как посмел Гарэт наговорить мне столько горькой правды? Момент наступил. Думаете, что я дрянь? Отлично. Я и буду вести себя соответственно.




 Глава одиннадцатая


 В середине дня мы шли заливным лугом, направляясь к большому фруктовому саду. Сквозь деревья был виден домик времен королевы Анны.
 — Как фамилия этих людей? — спросила Гасси.
 — Гамильтон, — ответил Гарэт. — Хескет и Бриджит. У них куча детей, но я не знаю, кто из них дома.
 Гасси подобрала в высокой траве яркую вишенку.
 — Они симпатичные люди?
 — Симпатичные, но совершенно ненормальные, — ответил Гарэт. — У Хескета в роду с одной стороны психические заболевания, с другой — бабушка румынского происхождения, так что они совершенно непредсказуемые.
 — Уверена, что это нечто ужасное, — прошептала я Джереми.
 Но все оказалось совершенно не так. Хескет Гамильтон, высокий и худой, с очками на кончике носа, в выгоревшем голубом комбинезоне и полосатой шапочке, типа бейсбольной, в сиреневую и белую полоску, защищавшей его от солнца, возился в саду. Волосы его жены, цвета соли с перцем, были забраны сзади в пучок. Она была в видавших виды туфлях и старой юбке из свалявшейся шерсти; покрытой собачьей шерстью, глаза — цвета выгоревшей джинсовой ткани. В общем — милая немногословная пара средних лет. Увидев Гарэта, они страшно обрадовались.
 Красивый дом пребывал в страшном беспорядке. Повсюду были разбросаны книги и газеты. Трудно было предположить, что вечером здесь ждали гостей. В окно гостиной светило послеполуденное солнце, заливая ярким светом толстый слой ныли, покрывавшей все вокруг. На ковре, тяжело дыша от жары, лежали собаки всех мастей.
 — Мы устроим чай в саду, — сказала Бриджит Гамильтон. — Ты мог бы пойти на кухню и помочь мне принести поднос, Гарэт? Я бы хотела, чтобы ты предупредил меня, если Хескет выпьет лишнего вечером. Мы пригласили довольно много гостей.
 Лужайка в саду сбегала к прекрасному цветочному бордюру. Сквозь чугунную арку, увитую алыми розами, виднелись стоящие под ореховым деревом стол и шезлонги.
 Гасси, как обычно, была совершенно неистова, ее чувства извергались, как нефтяной фонтан.
 — Какой фантастический сад! Моя мама позеленела бы от зависти. Только посмотрите на эти розы! А какие сказочные синие шток-розы!
 — Это дельфиниум, — мягко поправил Хескет Гамильтон.
 — Да, конечно, — сказала Гасси, нисколько не смутившись. — А эта божественная кошачья мята! Какой запах!
 — Он напоминает мне о сексуально-озабоченных котах, — улыбаясь, сказал Хескет.
 — Очень любезно с вашей стороны пригласить нас всех на вашу вечеринку, — сказала Гасси, плюхаясь всей своей массой на шезлонг.
 «Ее бы надо было перекрестить в Гаши» [2] , — подумала я.
 На лужайке появился Гарэт с подносом в руках, отворачивая голову от дыма сигары.
 — Хескет, ты уже так налился, что «Куин Элизабет» могла бы удержаться на плаву, — сказал он.
 Бриджит Гамильтон, руки которой были перепачканы землей после работы в саду, разлила чай в кружки с отбитыми краями и обнесла всех бутербродами.
 — Кто из детей дома? — спросил Гарэт.
 — Только Лорна, и она не знает о том, что вы должны прийти. Она объезжает свою новую лошадь. Ну не безумие ли это в такую жару. Она уже больше не тот ребенок, которого ты знал, Гарэт, ей будет восемнадцать в августе.
 Гарэт усмехнулся.
 — Я знаю. Надеюсь, вы ее берегли для меня.
 Он принялся за бутерброд с огурцом, огромный, как дверной порог.
 — Умираю от голода, — сказал он, бросив взгляд на меня. — Не знаю почему, но я ничего не мог есть за обедом.
 Бриджит Гамильтон повернулась ко мне.
 — Чем вы занимаетесь в Лондоне? Вы похожи на манекенщицу, или актрису, или что-то в этом роде.
 — Она не создана для работы, — произнес Гарэт.
 Бриджит посмотрела на него осуждающе.
 — Я вижу, ты все такой же грубиян, Гарэт.
 Она улыбнулась мне.
 — Я никогда в жизни не работала, пока не вышла замуж. Тем не менее, вы, вероятно, встречаетесь со многими интересными людьми.
 — Да, конечно, — ответила я.
 Она вздохнула.
 — С кем бы я хотела познакомиться, так это с Бритт Экланд. Само очарование! Ты бы не хотел познакомиться с Бритт Экланд, Хескет?
 — А кто он? — спросил Хескет.
 Раздался взрыв смеха, и Бриджит Гамильтон только начала объяснять, что он это она, как хлопнула дверь, раздались быстрые шаги, и в сад вылетела девушка — тоненькая, как лезвие, с шапкой кудрявых волос. Ее веснушчатое лицо сияло. Она была в брюках для верховой езды и красной шелковой блузке. Увидев Гарэта, она взвизгнула от радости.
 — Гарэт? Как ты здесь оказался? Как приятно тебя видеть!
 Поднявшись из шезлонга, Гарэт взял ее руки в свои и пристально вгляделся в нее.
 — Ты стала такой красивой, Лорна.
 Она покраснела.
 — Господи, неужели я, наконец, превратилась в лебедя?
 — Полностью оперившегося, — сказал Гарэт и, наклонившись, поцеловал ее в загорелую щеку. Под нашими любопытными взглядами он был скован в проявлении своих чувств, но я была уверена, что ему хотелось ее обнять и зацеловать до смерти.
 — Ты могла бы обратить внимание и на остальных, дорогая, — укоризненно заметила се мать.
 — О, простите!
 Девушка лучезарно улыбнулась всем нам.
 — Я Лорна. Просто я очень обрадовалась, увидев Гарэта. Вы все останетесь на вечеринку, правда? — взволнованно добавила она.
 — Мне кажется, нам стоит подумать о том, чтобы вымыть еще несколько стаканов и скатать ковер, — сказал Хескет Гамильтон.
 — Мне нужно вымыть голову, — произнесла Бриджит, — только таким путем я смогу отмыть свои ногти.
 — Тебе не кажется, что они большие оригиналы? — спросила Гасси позже, когда мы с ней переодевались.
 Она крутилась голышом, пытаясь разглядеть свою спину. Ее кожа между огненно красными ногами и такими же плечами была белой, как сало.
 — Я не облезаю, правда? — встревоженно спросила она. — Все жутко чешется.
 — Немножко воспалилось, — сказала я, злорадно разглядывая несколько крошечных белых волдырей, появившихся на ее спине. Завтра все это полосами слезет.
 — Эта Лорна совершенно сокрушительная, да? — продолжала она. — Гарэт готов был ее слопать.
 — Ну уж не настолько, — возразила я, поливая себе на голову.
 — Да нет, она довольно мила и такая естественна. Вспомни свои семнадцать лет. Все еще впереди, все события, все книги, которые предстоит прочитать, места, которые предстоит посетить. Должна заметить, что красота семнадцатилетней девушки такая свежая, что нам, старым ведьмам, в наши двадцать до них далеко.
 — Говори сама за себя, — пробормотала я в раковину.
 Нанеся на лицо последний штрих, я поняла, что никогда еще не выглядела лучше. Мои синие глаза сияли на загорелом лице. Только что вымытые и уложенные волосы стали совершенно светлыми, выгорев на солнце. Гасси, к моей радости, выглядела ужасно. Она торчала в окне, когда послышался хруст гравия под колесами.
 — О, смотри, кто-то приехал. А, это приходский священник.
 — Судя по всему, нам предстоит еще тот вечерок, — сказала я.
 — Пора идти. Тебя подождать?
 — Нет, я буду готова через минуту. А ты иди.
 Я обрадовалась, когда она ушла, так как боялась, что она устроит шум из-за платья, которое я собиралась надеть. Это была короткая туника, серебристая кольчуга с дырками с полкроны. Закрытое по горло спереди, оно было провокационно вырезано сзади. Грудь была едва прикрыта явно маловатыми серебряными кружочками. Под платье я надела лишь телесного цвета трусики, что создавало иллюзию, что на мне вообще ничего нет.
 Я медленно оделась, представляя, какой эффект произведу на Джереми, когда появлюсь в степенной сельской гостиной. Я прошлась в последний раз щеткой по волосам и повернулась к зеркалу. С полным вечерним гримом я надела это платье впервые, и от результата сама затаила дыхание. «Ух ты! — сказала я сама себе, — сегодня ты шокируешь всю сельскую публику». Поскольку я собиралась устроить эффектный выход, я возилась со своими полосами до тех пор, пока не подъехало гостей побольше.
 Когда я вошла, в гостиной стало тихо. Все уставились на меня. Мужчины принялись поправлять галстуки и приглаживать волосы. Женщины рассматривали меня с плохо скрытой завистью и недоверием.
 — Боже! — послышался возглас изумленного Джереми.
 А я смотрела на Гарэта. Впервые я заметила в его глазах осуждение. Ну, наконец-то я ему не безразлична, торжествуя подумала я.
 Кажется, гостей невозможно было привести к общему знаменателю. Среди них были и старые увальни, и старые девы; несколько университетских преподавателей и их дурно одетые жены; стайка ровесников Лорны: зеленые девчонки и нескладные парни: а также несколько типов, смахивающих на охотников, с резкими голосами и кирпично-красными лицами. Создавалось впечатление, что Гамильтоны пригласили всех, кого знали и любили, совершенно не заботясь о том, будут они совместимы друг с другом или нет.
 Я подошла к Джереми, Гасси и Гарэту.
 — Я смотрю, ты открыта для публики, — проговорил Гарэт без тени улыбки. — Пойду-ка помогу с напитками.
 — Тебе не следовало надевать это платье, Октавия, — сказала явно шокированная Гасси. — Здесь же не Лондон.
 — Это слишком очевидно, — сказала я, поглядывая вокруг.
 Подошла Бриджит Гамильтон и взяла меня за руку.
 — Как очаровательно ты выглядишь, Октавия. Пойдем, нанесешь сокрушительный удар по нашему местному члену палаты представителей. Он умирает от желания познакомиться с тобой.
 И не он один. Как только «охотники» пропустили изрядное количество, они окружили меня, наперебой стараясь привлечь мое внимание. Мне подливали снова и снова. Никогда еще я не блистала таким злым остроумием, буквально не давая им передохнуть от приступов смеха. Как опытный комик, невзирая на то, что мне удавалось держать мою публику в состоянии радостного возбуждения, я внимательно наблюдала за тем, что происходит на флангах.
 Джереми был мрачнее тучи, потому что я так откровенно флиртовала со всеми мужчинами, Гарэт держался как будущий зять Гамильтонов, суетился ли с напитками или улыбался Лорне. Вместе с тем, как только он смотрел в мою сторону, его лицо принимало злое выражение.
 Около десяти часов вошла сильно раскрасневшаяся Бриджит Гамильтон с двумя кастрюлями и водрузила их на длинный полированный стол, рядом с горой тарелок и вилок.
 — Это рисотто, — сказала она, — если кто голоден.
 Гости ринулись к еде. Я осталась стоять на месте, мужчины, окружившие меня, тоже. Шум, который мы производили, все нарастал до тех пор, пока к нам через толпу не пробился Гарэт.
 — Ты бы поела чего-нибудь, Октавия, — сказал он.
 Я покачала головой и вызывающе улыбнулась ему.
 — Ты ничего не хочешь? — растягивая слова, спросил член палаты, стоявший возле меня.
 — Только тебя.
 Стоявшие неподалеку женщины, оторвавшись от рисотто и разговоров о пеленках, в ужасе посмотрели на меня. Среди них была и жена члена палаты, с лицом породистой трески.
 — Современные девушки совсем не те, что были двадцать лет назад, — громко заявила она.
 — Конечно, нет, — резко сказала я. — Двадцать лет назад мне было всего шесть. Вам следовало ожидать некоторых изменений в моем облике и поведении.
 Она побагровела от злости, когда раздался взрыв хохота.
 Гарэт не смеялся. Он взял меня за руку.
 — Мне кажется, тебе лучше пойти поесть, — сказал он ровным голосом.
 — Я тебе уже один раз сказала, — раздраженно ответила я, — я не хочу есть, я хочу танцевать. Почему бы кому-нибудь не включить проигрыватель?
 Член палаты опустил глаза на серебряные кружочки.
 — А что происходит с ними, когда ты танцуешь?
 Я хмыкнула.
 — То открывают меня, то закрывают. Они же двигаются.
 Раздался еще один взрыв смеха.
 — Ну, и чего же мы ждем? — спросил член палаты. — Давай поставим пластинку и потанцуем.
 — Хорошо, — сказала я, взглянув на него из-под ресниц, — но сначала я схожу в туалет.
 Поднявшись в ванную комнату, я едва узнала себя. С взъерошенными волосами, блестящими глазами и пылающими щеками, я выглядела, как одна из Менад. Господи, а платье-то какое красивое!
 — И ты тоже красивая, — заметила я и, подавшись вперед, поцеловала свое отражение в зеркале.
 Несмотря на то, что я слегка опьянела, я смутилась, когда, обернувшись, заметила в дверях наблюдающего за мной Гарэта.
 — Ты что, не знаешь, что подглядывать неприлично? — заявила я.
 Он не шевельнулся.
 — Я бы хотела пройти, если ты не возражаешь, — продолжала я.
 — О нет, ты никуда не пойдешь, — сказал он, схватив меня за руку.
 — Нет, пойду! — закричала я, пытаясь вырваться.
 — Ты прекратишь вести себя, как уличная девка? — взорвался он, втащил меня в ближайшую спальню, толкнул на кровать и запер дверь.
 — Ну а теперь я подозреваю, что ты хочешь обойтись со мной, как с уличной девкой, — враждебно сказала я. — Что скажет твоя драгоценная Лорна, если застанет нас здесь вдвоем?
 Вдруг мне стало страшно от его зловещего взгляда.
 — Настало время, когда кто-то должен преподать тебе урок, — сказал он, приближаясь ко мне. — И, боюсь, это буду я.
 Не успела я опомниться, как он, перекинув меня через колено, задал мне такую трепку, что у меня искры посыпались из глаз. Я начала кричать и отбиваться.
 — Замолчи, — злобно сказал он. — Тебя все равно никто не услышит.
 Внизу продолжал греметь проигрыватель. Я боролась и пыталась укусить его, но он был слишком силен. Было не столько больно, сколько унизительно. Кажется, этому не было конца. Наконец, он столкнул меня на пол. Я лежала, дрожа от страха.
 — Вставай, — бесцеремонно сказал он, — и собери свои вещички. Я отведу тебя на яхту.
 Над рекой висела луна, заливая белым светом опустившийся на спящие поля прозрачный туман. Густо-синее небо было усыпано звездами, в воздухе пряно пахло таволгой.
 Чувствуя боль в каждой косточке и кусая губы, чтобы не разреветься, я тащилась за Гарэтом по полю. При этом, я постоянно спотыкалась, не падая только потому, что он сжимал мою руку словно тисками. Мне кажется, он боялся, что я могу удрать назад, на вечеринку.
 Когда мы поднялись на палубу, я сказала:
 — Ну, теперь ты можешь вернуться к своей ненаглядной юной подружке.
 — Не раньше, чем ты ляжешь спать.
 Прямо в платье я завалилась на свою койку. Но, закрыв глаза, все еще продолжала ощущать, как все вокруг кружится. Я тут же снова их открыла. Гарэт стоял, наблюдая за мной сквозь дым сигары.
 Я снова закрыла глаза и почувствовала приступ тошноты.
 — О, Господи, — проговорила я, пытаясь подняться.
 — Лежи, — резко сказал он.
 — Я имею право встать с собственной постели, — сказала я раздраженно. — С твоей стороны благородно было удерживать меня от чужих постелей, но из своей собственной постели человек может вставать, когда захочет.
 — Перестань болтать, — сказал Гарэт.
 — Не могу, — в отчаянии произнесла я. — Меня сейчас вырвет.
 Он едва успел подвести меня к борту яхты. Мне было так плохо, как никогда в жизни. Сначала мне никак не удавалось остановить все новые ужасные позывы, а потом, из-за того, что Гарэт держал мою голову, слезы унижения.
 — Оставь меня одну, — всхлипывая, умоляла я. — Оставь меня, я хочу умереть. С минуты на минуту вернутся Гасси и Джереми. Пожалуйста, пойди и задержи их немножко.
 — Они не вернутся еще очень долго, — заметил Гарэт, взглянув на свои часы.
 — Можно мне попить?
 — Пока нет. Все начнется снова. Нужно немножко потерпеть.
 Я посмотрела на огромную белую луну и вымученно засмеялась.
 — Романтичней ночи не придумаешь, правда?
 Когда мы шли по коридору, я чуть не упала. Гарэт подхватил меня на руки, отнес в каюту, ловко, как ребенка, положил на постель. Потом дал мне пару таблеток.
 — Это поможет тебе уснуть.
 — Вообще-то я не планировала сегодня ночью свиданья с Джереми.
 Я дрожала, как собачонка.
 — Я очень сожалею, — сказала я, крутя головой, — очень.
 — Лежи спокойно, — сказал он. — Таблетки скоро подействуют.
 — Не уходи, — прошептала я, когда он поднялся и направился к двери.
 Он посмотрел на меня. Его лицо ничего не выражало: ни презрения, ни насмешки, ни даже следа жалости.
 — Я принесу тебе еще одеял, — сказал он. — Не хочу, чтобы ты простудилась.
 От этой неожиданной доброжелательности, которую он впервые проявил ко мне, на мои глаза навернулись слезы. Я начала засыпать, когда он вернулся с двумя пледами, от которых пахло плесенью. Когда я увидела его руки, заботливо поправлявшие плед, — сильные руки с черными волосами, я почувствовала, что хочу, чтобы эти руки обняли меня, погладили и приласкали, как будто я снова была ребенком. На мгновенье мне показалось, что это мой отец, строгий, но любящий и заботливый. Мне так не хватало этого всю жизнь. Кого-то, кто мог бы остановить меня, когда я заходила слишком далеко, того, кто не позволял бы вести себя плохо и гордился бы мной, если я вела себя хорошо.
 — Засыпаешь? — спросил он.
 Я кивнула.
 — Умница. Утром будешь в порядке.
 — Мне очень жаль, что я испортила вам вечер.
 — Не переживай. Они славные, эти Гамильтоны. Тебе надо бы чаще встречаться с такими людьми. Они исповедуют истинные ценности.
 — Как ты с ними познакомился?
 Он начал мне рассказывать, но мои мысли стали путаться, мягкий валлийский голос начал смешиваться с плеском воды о яхту. Тут все уплыло в небытие.




 Глава двенадцатая


 Проснувшись на следующее утро, я почувствовала, что меня переполняет стыд. Раньше, когда мне случалось опьянеть, я относилась к этому спокойно, как к части имиджа Октавии Бреннан. Сейчас я съежилась при мысли о том, что произошло прошлой ночью. Заявилась к этим людям полуголой, отвратительно себя вела, злоупотребив их гостеприимством, а потом испытала унижение от урока, преподанного Гарэтом и, что хуже всего, меня вывернуло на его глазах, и он уложил меня в постель!
 «О, Господи! — вздохнула я, страдая, восстановив по частям картину прошлого вечера, — как я буду смотреть им в глаза?»
 В то же время, думая о том, как бы незаметно исчезнуть с яхты, я поймала себя па мысли, что если сделаю это, рискую никогда больше не увидеть Гарэта. Эта мысль пронзила мое сердце.
 «О, нет! — в ужасе прошептала я. — Этого не может быть!» Невозможно так страстно ненавидеть кого-то и вдруг, в одночасье, обнаружить, что ненависть обернулась чем-то совершенно другим, чем-то, так подозрительно похожим на любовь.
 Не могла я его полюбить, не могла! Он презирал меня, думал, что я худшая из худших. Весь ужас состоял в том, что, начни я все с начала, я могла бы пустить в ход весь арсенал своих приемов, сразить его своим видом, даже заставить поверить в то, что я нежная и ласковая. Я достаточно часто прибегала к этому раньше, но теперь все было слишком поздно. Он видел, как я бесстыдно преследовала Джереми, знал так много негативного обо мне, что у меня не осталось ни малейшей надежды. Это было просто забавно: в конечном счете, «попался, который кусался!»
 Я заставила себя подняться. В голове пронесся метеор, снова подступила тошнота. Взглянув в зеркало, я увидела свое пепельно-серое лицо. Я все еще была во вчерашнем макияже, испещренном потоками слез. Почувствовав приступ тошноты, я склонилась в нерешительности над мокрой неприятно пахнущей раковиной. Даже почистить зубы — и то суровое испытание. Я кое-как оделась и доплелась до кухни. Гасси готовила копченую рыбу.
 — Привет! — сказала она. — Гарэт сказан, что у тебя вчера был обморок и ему пришлось отнести тебя на яхту. Это просто так или ты беременна?
 Я слабо улыбнулась. Бог миловал!
 — Что вы все делали? — спросила я.
 — Ничего особенного. Мы допоздна танцевали на лужайке. Так романтично при луне! Потом Лорна пришла к нам на яхту. Мы выпили, ты в это время уже крепко спала. Позже Гарэт проводил ее домой. Мы не слышали, чтобы он вернулся.
 Я почувствовала, как на моем лбу выступила испарина. Мысль о том, как Гарэт и Лорна возвращались лугом при свете луны, сводила меня с ума от ревности.
 Запах копченой рыбы был невыносим.
 Вдруг я увидела чьи-то длинные ноги, сбегающие вниз по ступенькам.
 — Я иду на палубу, — сказала я в панике и выскочила через свою каюту и салон на палубу, в дальний конец яхты, на солнышко.
 Обхватив колени руками, я уселась и стала разглядывать противоположный берег. Вылезла водяная крыса, уставилась на меня глазами-бусинками и снова спряталась в норку.
 «Счастливая! — подумала я. — Как бы я хотела иметь норку, где можно было бы спрятаться».
 Дикие розы, еще вчера благоухавшие, завяли на солнце и повисли, напоминая безвкусные украшения, слишком долго провисевшие на каком-то празднике.
 Сзади послышались шаги, и мое сердце забилось. Я испугалась своего разочарования, когда поняла, что это был всего-навсего Джереми.
 — Привет, — мрачно сказал он и сел рядом. — Чувствуешь себя лучше?
 — Да, спасибо.
 — Везет Гарэту! Почему ты не падаешь в обморок, когда рядом я? Я бы и сам не возражал привести тебя сюда и уложить в постель.
 Что-то в его голосе меня задело.
 — Мне было плохо, — резко сказала я.
 — Ну, я уверен, что Гарэт улучшил твое самочувствие. Ты же знаешь, что он славится способностями приводить женщин в чувство!
 — Это не тот случай, — сердито ответила я, — если и существуют два человека, абсолютно не переваривающие друг друга, так это Гарэт и я.
 — Можешь мне не рассказывать, — ответил он. — Весьма сомнительно, когда леди не очень-то и сопротивляется.
 — Завтрак готов, — произнес Гарэт, появившись неожиданно в дверях.
 — Я ничего не хочу, — сказала я, сильно покраснев. Интересно, что ему удалось услышать из нашего разговора?
 Джереми вскочил на ноги.
 — Я позавтракаю и вернусь. Нам надо поговорить, — сказал он, спускаясь вслед за Гарэтом по лестнице.
 Не прошло и двух минут, как вернулся Гарэт.
 — Вот твой завтрак, — сказал он, бросая в стакан с водой четыре таблетки Алка-Зельтцер. Подождав, пока они растворятся до конца, он протянул мне стакан.
 — Спасибо, — пробормотала я, не в силах поднять на него глаза. — Мне стыдно за вчерашнее.
 — Да ладно! — сказал он. — Все мы время от времени ставим себя в глупое положение.
 — Но благодаря тебе никто не узнал. Я думала…
 — …что я вернусь и расскажу всем, что тебя вывернуло наизнанку. Ну, не такой уж я идиот.
 Я впервые посмотрела на него. Он выглядел очень усталым. Под глазами пролегли темные круги. Интересно, чем кончилась у них с Лорной прогулка прошлой ночью?
 Он как будто прочитал мои мысли.
 — Лорна придет сегодня к нам к обеду. Она страшно хочет увидеться с тобой. Она все еще в том возрасте, когда красивые женщины производят неизгладимое впечатление.
 О! Это был сомнительный комплимент.
 — Постараюсь не разочаровать ее, — сказала я, стараясь скрыть обиду.
 Он засмеялся.
 — Не дуйся. Это тебе не идет.
 Алка-Зельтцер подействовал. Головная боль перешла в легкую пульсацию. Подействовало бы еще и на мое сердце!
 Лорна появилась около половины первого. Она всех оживила своим появлением. На ней была рыжая майка с короткими рукавами, которая очень шла к ее волосам. Выглядела она очень мило, но мне показалось, что накануне, когда она неожиданно вылетела к нам, она выглядела более привлекательной.
 — Привет! — сказала она, присев рядом со мной на палубе. — Мне очень жаль, что вчера у нас не было времени поговорить, и тебе стало плохо. Вечно мама забывает открывать окна! Все так огорчились, когда ты ушла. Мужчины были без ума от тебя, и каждый, кто звонил сегодня утром поблагодарить нас, хотел узнать, кто ты такая. — Ее голос вдруг стал задумчивым. — Такой великолепной женщины, как ты, в нашем графстве сто лет не видели!
 Вдруг я почувствовала, что она мне нравится. Я поняла, что за ее словами нет ничего, кроме искреннего восхищения.
 — Боюсь, мое платье было чуть-чуть outre [3] для сельской жизни, — сказала я. — Надеюсь, твои родители меня не осудили?
 Она энергично замотала головой.
 — Ну что ты! Они нашли тебя восхитительной. Как это типично для Гарэта — появиться с такой девушкой, как ты. Я всегда чувствовала, что так и будет. Понимаешь, я в него влюблена уже много лет и всегда надеялась, что он будет ждать меня, но сейчас у него есть ты.
 — Нет, нет, — торопливо сказала я. — Между нами абсолютно ничего нет. До этого уик-энда мы не были даже знакомы. Я подруга Гасси. Мы учились в одной школе.
 — Да? — Ее лицо просветлело. — Значит, между тобой и Гарэтом ничего…
 — …не было. Он просто заметил, что я себя отвратительно чувствую и привел меня на яхту.
 — О! — воскликнула она радостно, — это меня утешает. Мне бы так хотелось, чтобы со мной случилось что-нибудь такое романтичное, как обморок, когда он рядом! Но я слишком здоровая для этого.
 Я криво улыбнулась. Вряд ли бы ей понравилось то, что я пережила прошлой ночью.
 — Ты знаешь, — сказала она доверительно, — когда мы шли ночью домой, он меня поцеловал, но я думаю, что он целует почти всех девушек.
 Почувствовав, что от солнца мне становится хуже, я переместилась в тень. Она забросала меня вопросами о моей жизни в Лондоне, о моих знакомых.
 — Ты правда знаешь Мика Джаггера? — не могла поверить она. — Я скоро приеду в Лондон. Я закончила курсы машинописи и хочу подыскать работу.
 — Приезжай, ты можешь остановиться у меня, — сказала я вдруг, к своему собственному удивлению. — У меня огромная квартира. Можешь жить столько, сколько захочешь.
 — Господи, — она залилась краской. — Правда можно? Это было бы отлично, всего на несколько дней, пока я не подыщу чего-нибудь. И еще, не могла бы ты посоветовать, где лучше всего купить одежду? Я хочу сказать, что у меня отличная мама, но в этих вещах она мне не помощник.
 Буквально через минуту после того, как к нам подошли остальные, она сообщила Гарэту, что я пригласила ее приехать ко мне пожить.
 Я думала, он начнет ее отговаривать, но он просто сказал:
 — Отличная идея. Почему бы и нет?
 Зачем я это сделала, недоумевала я сама, уйдя на кухню, чтобы помочь с обедом. Пыталась доказать, что могу быть доброй или подсознательно хотела произвести впечатление на Гарэта, поладив с одной из его подруг, а, может быть, просто хотела протянуть, хоть и тонкую, но ниточку в будущее?
 За обедом я не смогла заставить себя ничего проглотить.
 Я даже не могла курить, что для меня было смерти подобно. Присутствие Гарэта сковывало меня. Каждый раз, когда он смотрел на меня, я отводила глаза. Не могла я и пустить в ход ни один из моих старых трюков: бросать взгляды из-под ресниц, позволять волосам упасть на глаза, задрать юбку, чтобы приоткрыть ноги повыше, наклониться вперед, чтобы он мог заглянуть в вырез блузки, которая была всегда расстегнута чуть ниже, чем полагалось. Со вчерашнего вечера я вдруг стала неуклюжей, как подросток. Я даже не знала, что делать со своим ртом, как будто раньше никогда не пользовалась помадой.
 Положение осложнялось тем, что Джереми начал следить за мной, как тюремщик. Я больше не находила в нем никакого шарма. Ему было очень трудно угодить, куда-то исчезла его ленивая манера — не хочешь, как хочешь — которую я находила такой неотразимой еще неделю назад. Как только мы закончили обедать, я немедленно принялась мыть посуду. Все, что угодно, только разрядить эту напряженную атмосферу!
 — Да оставь ты это, — сказал Джереми. — Ради Бога, Октавия, отдохни!
 — Какая жалость, что нам пора возвращаться в Лондон, — посетовала Гасси. — Это был такой отличный спокойный уик-энд!
 На лице Гарэта промелькнула улыбка.
 — У тебя, наверное, столько дел перед свадьбой, — заметила Лорна. — Обожаю свадьбы.
 Неожиданно нога Джереми прижалась к моей. Я отодвинулась.
 — Твои волосы приобрели от солнца фантастический цвет, — сказал он.
 — Я не помню, это твой натуральный цвет? — спросила Гасси.
 Я собиралась уже сказать «да» — никому раньше я не признавалась в том, что красила их — как вдруг, поймав взгляд Гарэта, по какой-то странной причине передумала.
 — Ну, скажем, мой парикмахер слегка его подправляет.
 Гасси взяла со стола сплетенный ею венок из ромашек. Он уже начал увядать. Лорна смотрела в иллюминатор на размытый жарой ландшафт. Было такое чувство, что вот-вот темные деревья надвинутся па нас.
 — Сегодня один из тех дней, которые обычно ассоциируются с концом чего-нибудь, — произнесла она. — Последний день перед войной, или день кончины короля.
 Гасси вплела еще одну ромашку.
 — Не пугай меня. Мне начинает казаться, что сегодня произойдет что-то ужасное.
 Багровое облако закрыло солнце.
 — Мне кажется, будет гроза, — сказал Джереми.
 Гасси водрузила венок ему на голову. Венок был слишком мал и смотрелся на светлых волосах, как корона. Джереми раздраженно скинул его.
 — Ой, ты же его сломал, — запричитала Гасси.
 Не в силах больше выдерживать напряжения, я встала и потянулась.
 — Ты куда? — спросила Гасси.
 — Пойду пройдусь вверх по течению.
 — Мы с тобой, — сказал Джереми, поднимаясь.
 — Нет! — резко ответила я, тут же попытавшись обратить это в шутку. — Сегодня я чувствую себя Гретой Гарбо: хочу прогуляться в одиночестве. Такое уж у меня настроение.
 — Мы собираемся к родителям Лорны на чай, — сообщила Гасси.
 Я с ними не пошла. Бродя по лугам, я пыталась разобраться в своих чувствах. «Это все жара и тесное общение, — говорила я сама себе. — Ты увлеклась Гарэтом потому, что он первый мужчина, который осадил тебя. Это — желание победить наперекор тому, что ты ему не нравишься. Точно так же было с Джереми, пока ты не добилась своего». Ну и что в этом хорошего? Стремление завоевать Джереми было ни чем иным, как детским капризом получить любимую игрушку. Но это ничего общего не имело с тем, как сильно я нуждалась в Гарэте.
 Я прошла несколько миль и села под деревом. Должно быть, я задремала, потому что, когда открыла глаза, тени уже удлинились. Не в силах выдержать чаепития у Гамильтонов с чашками на коленях и неизбежными воспоминаниями о вчерашнем вечере, я вернулась на яхту. Еще никого не было. Я упаковала свои чемоданы, привела в порядок салон и домыла обеденную посуду. Я вела себя так примерно, что вполне заслуживала награды.
 Тут я услышала шаги. Кто-то прыгнул на палубу. Я вздрогнула от волнения, когда в дверях возникла высокая фигура. Но это был всего лишь Джереми. Меня еще раз кольнуло разочарование.
 — Почему ты не пришла пить чай? Я беспокоился о тебе.
 В его взгляде было что-то хищное, что испугало и насторожило меня.
 — Я задремала, а когда проснулась, поняла, что уже поздно и пришла сюда.
 — Я вычислил это телепатически и пришел за тобой следом, — сказал он.
 — Остальные тоже возвращаются?
 — О, они еще не скоро придут. Гасси обнаружила рояль и бренчит в свое удовольствие, а Гарэт и Лорна отправились вдвоем погулять.
 Мои ногти впились в ладони. Прошлой ночью Гарэт поцеловал ее. Один Бог знает, что ему взбредет в голову в летний полдень. Я схватила несколько стаканов.
 — Куда ты собралась? — спросил Джереми.
 — Убрать их.
 Он на секунду преградил мне путь, потом отошел в сторону и прошел за мной в салон. Очень медленно я начала убирать стаканы в шкаф. Когда я обернулась, он стоял за моей спиной. Он взял меня за руки.
 — Нет, — резко сказала я.
 — Что нет? Я еще ничего не сделал.
 — Пусти меня.
 — Черта с два!
 Его пальцы впились в мои руки.
 — Я хочу тебя, — сказал он. — С того момента, как я впервые тебя увидел, я сгораю от желания.
 — А как же Гасси? — спросила я тихо. — Мы же собирались подождать до возвращения в Лондон.
 — А, перестань! Тебе больше, чем кому бы то ни было наплевать на Гасси, а в этот конкретный момент и мне тоже.
 Он наклонил свою голову и, с силой разжав мои губы, поцеловал.
 — Нет, — начала отбиваться я, чувствуя к нему полное отвращение. — Нет! Нет! Нет!
 — Замолчи, — сказал он. — Нечего лицемерить со мной. Ты сама меня хотела, не притворяйся, что это не так, и сейчас ты меня получишь во всей силе и красе.
 В отчаянии, я пыталась вырваться.
 — Пусти меня! — закричала я.
 Но он только смеялся. Толкнув меня на одну из скамеек, он закрыл мне рот поцелуем и начал рвать пуговицы на блузке.
 Дверь неожиданно распахнулась.
 — Прекратите, вы оба! — произнес ледяной голос.
 Джереми отпрянул от меня.
 — Какого дьявола…
 — Ради Бога, возьми себя в руки. Гасси идет сюда, — сказал Гарэт.
 Но было уже поздно. В салон влетела Гасси.
 — Дорогой мой, любовь моя, я соскучилась. Привет, Тави! Ты не потерялась?
 Тут с мучительной медлительностью она оценила ситуацию, посмотрев на мои растрепанные волосы и растерзанную блузку, пуговицы которой я в бешенстве пыталась застегнуть, размазанную на щеке Джереми помаду, перевернутый стул, разбросанные по всему полу газеты.
 Воцарилась мучительная пауза.
 — Октавия! — в ужасе прошептала она. — Как ты могла? Ты клялась, что тебя не интересует Джереми. Я тебя считала своей подругой. А что касается тебя, — повернулась она к Джереми, — неужели ты думаешь, что я собираюсь выйти за тебя замуж после всего этого?
 Она попыталась стащить свое обручальное кольцо, но оно не поддавалось. Всхлипнув, она выбежала из салона.
 — Беги за ней, — сказал Гарэт. — Проси прощения, скажи, что это ничего не значит — немедленно! — крикнул он Джереми.
 С бьющимся сердцем, закрыв лицо руками, я упала на стул.
 — О Господи! Какой ужас!
 — А ты помолчи! — рыкнул Гарэт. — Ты слишком много натворила для одного дня.
 — Я пыталась остановить его, правда пыталась.
 — Не надо! Мне не нужны твои объяснения. Ты слишком этого добивалась.
 И он вышел из салона, хлопнув дверью.
 Самым ужасным было то, что нам предстояло оставить яхту здесь, а Лорна должна была отвезти нас к тому причалу, где Джереми и Гарэт запарковали свои машины. Гасси настояла на том, чтобы сесть сзади, с Гарэтом. Всю дорогу она всхлипывала. Джереми и я, испытывая отвращение друг к другу, вынуждены были сесть на переднее сидение рядом с Лорной.
 Когда мы, наконец, доехали туда, где были запаркованы машины, Гасси наотрез отказалась ехать в Лондон с Джереми, а Гарэт даже не попрощался.
 «Господи, вот ирония судьбы, — подумала и печально. — Все случилось точно так, как я планировала. Гасси и Джереми порвали свои отношения, и Джереми везет меня в Лондон. Но вместо того, чтобы обнимать друг друга, мы готовы вцепиться друг другу в глотки».
 Джереми был бледен, несмотря на загар. От его бравады и рисовки не осталось и следа.
 Деревья вдоль дороги то отступали, то подступали группами.
 — Ты должна поговорить с Гасси, — произнес Джереми. — Скажи ей, что во всем виновата ты. Конечно, я должен признаться, что был сегодня груб, но, видит Бог, ты меня спровоцировала.
 — Да, я знаю, — апатично ответила я, — и очень сожалею. Я тебя добивалась, а оказалось, что мне это совсем не нужно.
 — Да, я чувствую то же самое. Я просто бредил тобой, а теперь понимаю, что мне грозит опасность потерять Гас. Все обернулось страшной ошибкой. Закон подлости. Нужна такая вот встряска, чтобы ты понял, как много на самом деле кто-то для тебя значит. Она такая искренняя, Гас.
 Не припомню, чтобы когда-нибудь я видела мужчину в таком жалком состоянии.
 — Скажи ей, что это из-за тебя, — умолял он. — Скажи, как настойчиво ты меня завлекала. Тебе же наплевать!
 — Хорошо, — ответила я. — Я поговорю с ней, но лучше это делать не сегодня.




 Глава тринадцатая


 На следующий день после возвращения в Лондон я несколько раз пыталась дозвониться Гасси в офис. В конце концов там признались, что она не приходила, и я отправилась к ней домой. Это была типично холостяцкая квартира: повсюду немытые чашки и переполненные пепельницы. В гостиной стояли три наполовину распакованных чемодана. Сняв с одного из кресел белый лифчик не первой свежести и смахнув коричневое яблочное зернышко, я села.
 — Зачем ты пришла? — спросила Гасси.
 С лицом, припухшим от слез, она все еще была в халате.
 — Объясниться по поводу Джереми, — сказала я.
 — Не хочу больше слышать твоего вранья, — ответила она.
 — Нет, ты должна выслушать. Во всем виновата я, понимаешь? С самого начала, только взглянув на него в тот первый вечер в «Арабелле», такого красивого, я решила отбить его у тебя, чего бы это ни стоило. Никого еще я так сильно не желала в своей жизни. Я пустила в ход все: строила ему глазки, говорила в лицо, как он мне нравится, появлялась перед ним в одном сваливающемся полотенце, уговаривала его встретиться со мной на палубе, когда ты уснешь. Я не оставила ему ни одного шанса.
 Она в ужасе посмотрела на меня.
 — Ты действительно затратила столько усилий, чтобы добиться его?
 Я кивнула.
 — Последнюю попытку завоевать его я сделала на вечеринке у Гамильтонов, — продолжала я, теперь уже сочиняя. Я напилась и так ужасно себя вела только потому, что была зла на Джереми за то, что он не обращал на меня внимания.
 — А что произошло вчера?
 — Я была на яхте в ужасном настроении, когда появился Джереми, обеспокоенный тем, что я ушла так надолго, ну я и пыталась в некотором роде его обольстить.
 — Это, когда вошли мы с Гарэтом?
 — Ну да.
 Я встала и подошла к окну.
 — Любой мужчина был бы польщен, если бы за ним так настойчиво бегали. Во всем виновата жара и то, что мы долго находились в замкнутом пространстве. Бог мой, да он, между прочим, всего-навсего меня поцеловал! Он тебя любит, и это действительно так. Он был абсолютно невменяем вчера, когда мы возвращались домой.
 Гасси выдернула волосок из прически.
 — Да? — вяло спросила она.
 — Между прочим, — продолжала я, — ты как-то заявила на яхте, что готова к его изменам и собираешься всегда его прощать.
 — Да, я говорила, — всхлипнув, сказала Гасси, — но теоретически-то это легко, а практически совершенно ужасно.
 Я подошла к ней и обняла ее.
 — Пожалуйста, Гасси, не плачь!
 — Не дотрагивайся до меня! — разозлилась она. — Я всю ночь думала о тебе. Ты злая. Ты всегда была такой. Еще в школе ты всегда злилась на моих друзей и старалась оторвать их от меня. А сейчас ты украла у меня самое дорогое в жизни. Зачем ты это сделала? При твоей красоте тебе ничего не стоит завоевать любого мужчину, если захочешь.
 — Потому что я всегда завидовала тебе, — медленно сказала я, повторяя слова Гарэта, — потому что, несмотря на мои золотые волосы и длинные ноги, тебя всегда любили больше, чем меня.
 Воцарилось молчание.
 — Я ценю то, что ты пришла ко мне и все это сказала, — произнесла она тихим голосом. — Это кое-что меняет. Прошлой ночью у меня был долгий разговор с Гарэтом.
 — И что он сказал? — спросила я как можно безразличней.
 — Что Джереми по своей природе человек легкомысленный, и мне лучше всего выйти из игры и порвать с ним. Он сказал, что может быть ты и провоцировала Джереми изначально, но по размышлении он понял, что Джереми только и ждал такого случая, и что вчера инициатива принадлежала Джереми. Он сказал еще, что женитьба для Джереми была бы одной сплошной цепью супружеских измен, и что он собирался жениться на мне только из соображений надежности и ради моих денег.
 — Но это же жестоко, — выдохнула я.
 — Разве? Это как раз то, что я ценю в Гарэте: он всегда говорит правду.
 — Он ничего больше не сказал? — оцепенев, спросила я. — Я имею в виду обо мне?
 — Не слишком много. Он согласился со мной в том, что, если ты положила на кого-нибудь глаз, устоять перед тобой невозможно.
 Я закусила губу.
 — Я раскаиваюсь.
 — Для меня все не так просто, — сказала Гасси, играя кисточкой от халата. — Я не очень легко завожу приятелей. Джереми был первым мужчиной, который сказал, что любит меня. Я не могу, как ты, пойти завтра на вечеринку и немедленно приобрести нового друга. Идя по улице, я не ловлю на себе восхищенных взглядов мужчин. Ты не имеешь ни малейшего представления о том, что такое быть начисто лишенной сексуальной привлекательности. Для тебя это только вопрос времени, а я могу никогда больше не встретить мужчину, который захочет на мне жениться.
 Я почувствовала раздражение. Какого черта она не сядет на диету? Потом я почувствовала себя виноватой.
 — Ты сможешь когда-нибудь меня простить?
 — Не знаю, не сейчас. Возможно через пару недель я буду чувствовать себя по-другому.
 Я направилась к двери.
 — Ты захочешь видеть Джереми, если он придет к тебе?
 Она разразилась слезами.
 — Да, безусловно.
 Только уйдя от нее, я осознала всю безысходность своего собственного положения. С того момента, как мы оставили яхту, я пребывала в каком-то оцепенении от всех невзгод, словно положила свое сердце в холодильник до выяснения отношений с Гасси и Джереми. Теперь я вдруг осознала, что меня ждет — агония любви к человеку, который ненавидит и презирает меня и стал бы презирать еще больше, если бы услышал, что я наговорила Гасси.
 Следующие несколько дней я испытывала сильные душевные муки. Никогда не думала, что можно так страдать. Меня одолевали поочередно то гордость, то отчаяние, то страстное желание. Я плакала ночи напролет и по малейшему поводу и днем. Снова и снова я спускалась к реке с мыслями прыгнуть в нее. Тысячу раз я пыталась писать Гарэту оправдательные письма и рвала их. От безысходности я не могла даже забыться в мечтах.
 По вечерам я чаще всего одалживала у хозяина дома машину, ехала через весь город и сидела в ожидании возле дома Гарэта, но там никогда не зажигался свет, и я, выключив двигатель, безутешно плакала.




 Глава четырнадцатая


 Изнуряющая жара продолжала терзать Лондон. Грин Парк у моего дома постепенно переставал быть зеленым. Платаны покрылись толстым слоем серой пыли. Выгоревшая трава стала безжизненно-желтой. На автобусных остановках молча страдали пассажиры, едущие в пригород.
 Во второй понедельник после нашего возвращения из путешествия меня разбудил настойчивый звонок в дверь. Завернувшись в полотенце и шагая по ковру, заваленному разной корреспонденцией, в основном желтыми казенными конвертами, я заглянула в глазок, смутно надеясь на то, что это Гарэт. Но это оказался тощий юноша с усами и ушами-пропеллерами, в помятом костюме и с веером авторучек в нагрудном кармане. Кажется, он не собирался отрывать руку от кнопки звонка. Я открыла дверь. Он устало посмотрел па меня.
 — Мисс Бреннан?
 — Нет, — ответила я. Это был старый трюк.
 — Но мисс Бреннан здесь живет?
 — Да, конечно, но она сейчас за границей. Я могу быть вам полезна?
 — Это по поводу ее налоговой декларации. Мы постоянно ей напоминаем. Это довольно срочно.
 — Да что вы! — сочувственно сказала я. — Я уверена, что она не уклоняется от налогов. Скорее не имеет ни малейшего понятия об этой декларации.
 — Большинство людей прекрасно ориентируется, когда речь заходит о том, чтобы платить по ним, — ответил он, при этом его утомленные глазки забегали по моему телу.
 — Когда вы ждете ее обратно?
 — Она улетела на Багамы, оттуда собиралась в Нью-Йорк, где у нее множество друзей. А вот, когда вернется, она ничего не говорила.
 — Нас интересует сумма, которую она заработала, когда делала рекламу для Херберта Ривсона.
 Слава Богу, что он смотрел на мои ноги, а то бы заметил, как я позеленела.
 — Это же было три года назад, — заикаясь, сказала я, — и к тому же в Америке.
 — Да, но заплатили ей представители их фирмы в Англии и, естественно, декларировали это.
 — Бедная Октавия! — едва слышно произнесла я. — Вы случайно не знаете, сколько она задолжала?
 — Ну, — сказал он доверительно, — обычно мы не раскрываем цифры (очевидно, я его так потрясла, что мои он раскрыл), но я думаю, что это пятизначное число. А она случайно не оставила на всякий случай своего адреса, нет?
 — Нет, не оставила. Ой, телефон звонит, я должна ответить, — сказала я твердо и захлопнула дверь перед его носом.
 Десять тысяч фунтов! Где к дьяволу я достану такую сумму? Охваченная ужасом, я побежала к телефону, надеясь, что каким-то чудом это окажется Гарэт. Но оказалось, что это Ксандр. С момента своего возвращения я поговорила с ним только на лету. Он был занят, поэтому я не стала рассказывать ему о Гарэте. Да и не была уверена, что мне этого хотелось. Я бы не перенесла, если бы он отнесся к этому несерьезно.
 — Как хорошо, что ты позвонил, — сказала я.
 — Вряд ли ты так будешь думать, когда услышишь новость, — ответил он. — Умер Хью Массингэм.
 — Что?! — я села на постель.
 — В этот уик-энд. Сердечный приступ во время игры в теннис, — сказал Ксандр.
 — О, Господи! Какой ужас!
 Милый, красивый, вальяжный, чувствительный, покладистый Массингэм — босс и покровитель Ксандра, мой друг. Он был всегда таким великодушным по отношению к нам обоим. И заботился обо всех моих счетах! Нет, это просто невозможно.
 — Я этого не вынесу, — прошептала я, залившись слезами.
 — Ужасно, правда? Я по-настоящему любил этого парня. Но, дорогая, боюсь, что это еще не все. Еще одна неприятность. Рики, что-то учуяв, прочесывал книги, и вылезли наружу все семейные тайны. Итоги этого года катастрофичны, курс акций упал очень низко. Оплата по счетам снизилась, а расходы, к несчастью, особенно наши с тобой, повысились.
 Его голос звучал панически.
 — Рики назначил на завтра, на три часа дня экстренное совещание заведующих отделами. Он хочет, чтобы ты там присутствовала.
 — Зачем?
 — Да подняли шум насчет твоей квартиры, всех наших с тобой счетов. И по поводу машины тоже. Нам лучше встретиться с тобой сегодня и посмотреть, сколько счетов мы сможем разыскать, — продолжал он, пытаясь говорить ободряюще.
 — Хорошо, — сказала я. — Заходи после работы.
 Вряд ли было теперь уместно говорить с ним о моей налоговой декларации.
 — Откровенно говоря, — продолжал Ксандр, — хорошо, что бедный Хью отдал концы именно сейчас, Рики уже решил его заменить.
 — А Хью знал?
 — Не думаю. Но Рики это очень облегчило задачу. Он призвал знаменитую восходящую звезду помочь нам выпутаться.
 — Ты думаешь, это ему удастся?
 — Это ты должна знать, дорогая. Речь идет о твоем друге Гарэте Ллевелине.
 Я откинулась на постель, закрыв пылающее лицо руками, забыв о Массингэме, десятитысячной налоговой декларации и мелких счетах. Почему, ну почему Гарэт это сделал? Неужели ему мало того, что есть? Зачем ему еще одно директорство? Ради власти, финансовой прибыли или просто, чтобы запустить свои пальцы в еще один промышленный пирог? А может быть, чтобы увидеть меня снова? Или, что вероятнее всего, разорвать меня в клочья? Каковы бы ни были причины, но всего через двадцать четыре часа я вновь увижу его.
 Вечером мы с Ксандром бесплодно потратили два с половиной часа, пытаясь разобраться в наших расходах — потом сдались. Я поставила будильник на одиннадцать утра, чтобы у меня было время на подготовку. И все равно я нервничала, меряя одно платье за другим. Странно, как гардероб каждого человека выдает его прошлое.
 Вот это васильковое платье-миди я купила, чтобы обольстить Джереми. А это — черное платье с открытой спиной сразило наповал Рикардо. Это — золотая пижама, из-за которой Чарли, буквально стоя на коленях, сделал мне предложение. Внизу, на дне шкафа валялось отвергнутое с презрением и ни разу больше не надетое серое платье, которое не помогло прошлой зимой на балу в Париже отбить французского гонщика у его жены.
 Что бы такое мне надеть, чтобы завоевать Гарэта? Он говорил, что любит женщин нежных, неиспорченных и ранимых. Я выбрала белое платье, купленное в прошлом году для поездки в Аскот [4] , но ни разу не надетое. Оно было предназначено для приема в саду. Пышная юбка, длинные рукава, глубокий вырез, отделанный оборкой, открывал мой загар. Как мне кажется, я выглядела в нем незащищенной и хрупкой. Мне пришлось проделать новую дырочку в поясе, чтобы затянуть его потуже. Единственная часть моего тела, которая не потеряла в весе, — это мои веки после двухнедельных рыданий. Я спрятала их за темными очками.
 Когда я появилась в правлении «Сифорд-Бреннан», все уже пребывали в нервном ожидании. Вчерашний шок от известия о смерти Массингэма уступил место волнениям по случаю появления Гарэта. Секретарши видели его портреты в рубриках финансовых новостей. Они знали, что он богат, удачлив, привлекателен, а самое главное, холост, и разрядились в пух и прах. В кабинетах, через которые я шла, пахло так, как в парфюмерном отделе «Харродса». Все бумаги лежали в безукоризненном порядке. Я почувствовала несколько враждебных взглядов: зачем я тут появилась, украсть их лавры?
 Зал заседания правления «Сифорд-Бреннан» с его сизо-серым ковром, стенами, обшитыми панелями, фамильными портретами, был само благочестие. Единственным человеком, который там уже находился, был Ксандр: он сидел полускрытый громадным полированным столом прямо под портретом моего отца. Они с отцом, со своими скучающими, красивыми, напряженными лицами, были так похожи! Ксандр жевал жвачку и рисовал в своем блокноте игрока в регби.
 — Привет, ангел! — не очень внятно сказал он, когда я опустилась в кресло рядом с ним. — Приговоренное правление еще не собралось, они пока беседуют за дружеским ланчем. Здесь сейчас все — в состоянии невообразимого накала, даже курьеры сидят на транквилизаторах. Рики уже с утра взъелся на меня, изрыгая пламя по поводу моих расходов и необходимости следить за счетами. Я сказал, что с меня достаточно того, что я слежу за Памелой.
 О, Господи! Я только сейчас поняла, что он под парами. Наверное, он и жвачку-то жует, чтобы заглушить запах виски.
 — Что произошло после того, как ты ушел от меня? — спросила я.
 — Я поужинал с одним другом чересчур хорошо. С этого все и началось.
 — Ты ложился спать?
 — Разумеется, не в собственную постель.
 Он попытался опереться локтем о стол, но локоть соскользнул.
 Дверь открылась, и вошла старшая секретарша мисс Биллингс. Она засуетилась, подвигая блокноты, поправляя карандаши. Сильный запах «Девонских фиалок» чуть не отравил нас.
 — Вам бы надо получше отполировать поверхность стола, — укоризненно произнес Ксандр. — К тому же я удивлен, что вы не расстелили красный ковер и не пригласили оркестр исполнить песню «Страна моих отцов». Вы же знаете, что мистер Ллевелин привык к тому, чтобы его встречали по высшему разряду.
 Мисс Биллингс неодобрительно щелкнула языком и стремительно удалилась. Через минуту она вернулась в сопровождении коммерческого директора Томми Ллойда.
 — Вам не кажется, что надо поставить цветы в центре стола? — спросила она.
 — Более уместен был бы пучок лука-порея,  [5] — заметил Ксандр.
 Томми Ллойд слегка улыбнулся. Он терпел Ксандра, но не любил его. Старый веллингтонец [6] , со щеточкой седых усов, с такой прямой спиной, будто проглотил аршин, и манерой говорить четко, по-военному, он был следующим по иерархии после Массингэма. С приходом Гарэта он со своим носом в красных прожилках явно будет не у дел. За ним вошли отвечающий за производство Питер Хокинг, вселяющий столько же бодрости, как бутылка из-под тоника, и нервно стучащий своей вставной челюстью старый Гарри Сомервил. Хотя он был связал с компанией с шестнадцатилетнего возраста, до сих пор все к нему относились, как к мальчишке-посыльному.
 Мало-помалу остальные места занимали руководители отделов с лицами, разгоряченными после обеда; они приветствовали меня далеко не с прежним энтузиазмом и совсем уж не так льстиво, как при моем отце.
 Звучал бессвязный разговор о наших шансах выдержать испытание. Питер Хокинг надоедал Гарри Сомервилу с рецептом домашнего вина. Но в целом все были на удивление спокойны, посматривая на свои часы или на дверь.
 — Когда все пропадает, Уэльс выручает, — сказал Ксандр. — Я чувствую себя так, как будто собираюсь преодолеть ниагарский водопад, сидя в бочке. У тебя нет сигареты? Мои кончились, кажется.
 Я протянула ему сигарету, а открыв свою сумочку, воспользовалась возможностью попудрить нос и слегка подушиться. Моя рука так дрожала, что я плеснула слишком щедро. Запах «Мисс Диор» разлился по комнате, отвратительно смешавшись с запахом «Девонских фиалок».
 — Не переживай, — сказал Ксандр. — Во всяком случае это заглушит запах запекшейся крови и разложившихся трупов.
 Он был в странно приподнятом настроении. Новизна всегда импонировала ему. На его скулах выступили розовые пятна.
 Ожидание становилось невыносимым. Воротнички рубашек вдруг стали всем тесны.
 Мисс Биллингс, сидя во главе стола справа, постукивала по резинке, стягивающей листочки с ее свежими стенографическими записями. Когда зазвонил телефон, все подскочили.
 Трубку взял Томми Ллойд.
 — Они внизу? Хорошо. Несомненно, Рики их проводит. Мисс Биллингс, не будете ли вы так добры встретить их у лифта?
 — Враг у ворот, — произнес Ксандр, продолжая рисовать в своем блокноте игроков в регби. — Варварские полчища наступают. Я полагаю, лучше всего нам не сопротивляться, а получить наслаждение.
 В комнате раздался нервный смешок, который быстро стих, как только открылась дверь. Они вошли, словно великолепная четверка. Самодовольно улыбающийся с видом победителя Рики, Гарэт, а за ним огромный, широкоплечий, с фигурой борца человек в белом костюме. Шествие замыкала Аннабэл Смит. На ней был очень скромный черный костюм. Свои волосы, цвета конского каштана, она забрала в шиньон. Наступившая тишина была данью ее красоте. Я вдруг почувствовала себя в своем белом платье ужасно глупо, как впервые вышедшая в свет девушка, которую забыли под дождем.
 Нетерпение и робость охватили меня, я даже не решалась взглянуть на Гарэта. На нем был светло-серый костюм и голубая рубашка с галстуком. Я никогда раньше не видела его одетым официально. Его крупное лицо, на котором почти не осталось следа от загара, выглядело озабоченным и усталым. Он даже не посмотрел в мою сторону.
 Все сели, кроме Рики, который еще с минуту стоял, молча обводя взглядом присутствующих, словно собираясь открыть заседание парламента.
 — Мне принести кофе сейчас? — суетливо спросила мисс Биллингс.
 — Я не думаю, что это нужно, спасибо, — сказал он. — И не думаю, что ваше присутствие здесь необходимо, мисс Биллингс. Вести протокол будет миссис Смит.
 С выражением яростного негодования, как кот, которого выкинули за дверь во время грозы, мисс Биллингс быстро удалилась. Я так и ждала, что она вот-вот появится, отчаянно мяукая, в окне.
 Рики откашлялся.
 — Господа, я хотел бы представить вам мистера Ллевелина, репутация которого вам безусловно известна. Он привел с собой свою «правую руку» — мистера Моргана, — огромный человек с фигурой борца кивнул нам всем, не улыбнувшись, — и своего очаровательного личного секретаря, миссис Смит, которой он во многом обязан своим успехом.
 Миссис Смит одарила всех по очереди своей кошачьей улыбкой. Несколько лиц просветлело. Ножки миссис Смит гораздо больше способствовали бодрствованию во время заседаний, чем ноги мисс Биллингс.
 — Хотя мистер Ллевелин только что, — продолжал Рики, — стал нашим новым, — он задумался, подыскивая нужное слово, — генеральным директором, у него, как вам известно, хватает других обязательств, так что мы не должны отнимать у него слишком много времени. Тем не менее, вот уже несколько недель он занимался тем, что проверял структуру «Сифорд-Бреннам», и сейчас он выступит с несколькими очень полезными предложениями, однако ни у кого никаких причин тревожиться, нет.
 — А как насчет Хью Массингэма? — раздался невнятный голос Ксандра.
 Все начали в ужасе оглядываться, как будто заговорил один из портретов. Наступило замешательство.
 Ксандр аккуратно заштриховывал майку регбиста. Я не решалась даже взглянуть на Гарэта.
 — Я как раз собирался об этом сказать, — проговорил Рики с легким раздражением в голосе. — Я знаю, как вы все переживаете смерть Хью. Как близкий личный друг и многолетний коллега я понимаю, как сильно мне будет недоставать его и выражаю глубокое сочувствие его жене и семье. Надеюсь, что большинство из вас придет на гражданскую панихиду пятого числа. В настоящее время, — продолжал он, с облегчением переходя к делам компании, — было жизненной необходимостью немедленно восстановить общественное доверие и предотвратить дальнейшее падение на фондовой бирже, поэтому мы пригласили в правление мистера Ллевелина.
 Чтобы Ксандр не мог больше его перебить, Рики поспешно начал по кругу представлять всем Гарэта. Томми Ллойд, хотя и пожал руку, явно был настроен враждебно. Ни один из других руководителей отделов тоже не выглядел слишком любезно. Бедный Гарэт, совершенно очевидно его ждало не слишком легкое вхождение. Казалось, прошла целая вечность, пока очередь дошла до меня. Я была уверена, что вся комната слышала биение моего сердца.
 — Ты знаком с Октавией, — произнес Рики.
 Взгляд Гарэта остановился на мне. Он был жестким и суровым, безо всякого следа прежнего веселого цыганского озорства.
 — Да, я знаком с Октавией, — мрачно сказал он. Суровый взгляд переместился на Ксандра.
 — А это брат Октавии, мой зять Александр, — произнес Рики, как будто придавая Ксандру смелости высказываться.
 Ксандр вскочил на ноги.
 — Хайль Гитлер! — произнес он с вежливой улыбкой, икнул и сел.
 — Ксандр! — взорвался Рики.
 — Приветствуя мистера Ллевелина, — сказал старый Гарри Сомервил, и его кадык заходил в гневе, — я от имени всех присутствующих хочу выразить наше удовлетворение.
 — Блин! — сказал Ксандр.
 — Ксандр! — резко остановил его Рики. — Если ты не можешь держаться в рамках приличия, лучше убирайся!
 Интуиция подсказывала мне тем не менее, что он был доволен тем, что Ксандр так себя вел, чтобы Гарэт увидел, с какой дерзостью Рики обычно имеет дело.
 — Ну, я думаю, что это все, Гарэт, — сказал он, садясь.
 Гарэт поднялся, все еще не улыбаясь, но с заметным облегчением. На секунду он взял блокнот, покрутил его машинально, а потом посмотрел вокруг, как дирижер, ожидающий всеобщего внимания.
 — Я хотел начать с проверки структуры компании, — сказал он. — Как уже упомянул мистер Сифорд, я изучал ее в течение нескольких недель и пришел к выводу — и я буду резок — что вся ваша организация нуждается в перестройке сверху донизу, а некоторые сотрудники, особенно в верхах, должны будут перестать бездельничать.
 Тут он подверг разгромной критике административную иерархию «Сифорд-Бреннан», распределение активов и текущее состояние дел, заставив всех ужаснуться. Томми Ллойд стал похож от ярости на свеклу, остальные присутствующие выглядели так, как будто позировали для плохой фотографии. Не было никакого сомнения в том, что Гарэт умел говорить. Он, как все выходцы из Уэльса, обладал даром красноречия, владел ораторским искусством и обладал магнетизмом. Может быть у всех вызывало возмущение то, что он говорил, но не слушать его было невозможно.
 — Я созвал это совещание днем, потому что анализ показывает, что вряд ли вас можно собрать утром. Половина из вас считает, что вполне достаточно поработать час до обеда. Вас невозможно собрать до половины одиннадцатого или после пяти, не говоря о том, что все вы прохлаждаетесь по три часа днем в ресторане «Ритц».
 Томми Ллойд поджал губы.
 — Когда мы прохлаждаемся в «Ритце», как вы вежливо выразились, — сказал он холодно, — большинство дел компании уже сделано.
 — Этого не скажешь по книгам заказов, — заметил Гарэт. — Вы должны осознать тот факт, что всем этим панибратским отношениям, приятельским похлопываниям по плечу за тройным мартини, пришел конец. Вы должны вставать на собственные ноги. Слишком уж вы привыкли полагаться на правительственные субсидии или солидные кредиты от материнской компании, а когда эти источники иссякают, вы вымогаете новые подачки.
 Он обвел взглядом всех сидящих за столом.
 — Когда каждый из вас был последний раз на производстве? — спросил он, неожиданно сменив тему.
 Все смущенно заерзали.
 — Мы поддерживаем постоянные телефонные контакты, — сказал Питер Хокинг своим басом.
 — Этого недостаточно, — заявил Гарэт, стукнув рукой по столу так громко, что все подпрыгнули. — Я в этом убедился, побывав в последние несколько дней в Глазго, в Ковентри и Бредфорде. Положение ужасно. Ничего удивительного, что вам грозят забастовки.
 — Ну, вам это лучше знать, — сказал окончательно взбешенный Томми Ллойд. — Я забыл, что вы один из представителей новой правящей элиты, у которых нет ни корней, ни обязательств.
 — Вы считаете, что у меня нет никаких обязательств перед пятьюдесятью тысячами моих служащих? — перебил его Гарэт. — Да, я начинал на производстве, снизу, так что я знаю, что эти люди работают не только ради денег, но и потому, что у них есть рабочая гордость и потому, что те, на кого они работают, думают о них. Большинство из вас считает, что подарить служащему часы после пятидесяти лет тяжелой однообразной работы или устроить попойку на рождество, а потом забыть обо всех, достаточно. В моих компаниях, — продолжал он, при этом его валлийский акцент усилился, — мы держим всех в курсе происходящего. Мы придерживаемся политики участия служащих в делах компании. У нас на правлении обязательно присутствует представитель профсоюза. Все регулярно получают проекты планов компании. Люди чувствуют свою причастность. Любой служащий может задать вопрос руководству, ответ на который гарантирован.
 Он был великолепен. Нет ничего прекраснее, как видеть человека, которого вы любите, в совершенно неожиданной роли. Мне хотелось бросить цветы и крикнуть «браво!».
 Томми Ллойд насмешливо улыбнулся.
 — Как мило с вашей стороны, мистер Ллевелин, давать нам советы, — произнес он. — Может быть, такая утопическая концепция годится для строительной промышленности, однако у меня совсем не сложилось впечатления, что вы разбираетесь в инженерном искусстве. Мы с успехом работаем на этом поприще свыше пятидесяти лет.
 — В этом-то и проблема. «Сифорд-Бреннан» была первоклассной семейной компанией, но последние двадцать лет вы держитесь только на своей репутации.
 — У нас самый лучший передовой научно-исследовательский отдел во всей стране, — все еще улыбаясь, язвительно произнес Томми Ллойд.
 — В этом еще одна проблема, — ответил Гарэт. — Исследований множество, но ни одно из них не использовано. Два месяца назад я вернулся из зарубежной поездки, объездив весь мир. Компании «Браш» и «Бритиш электрикл» встречались повсюду, ваша нигде. Очень сожалею, но такова действительность.
 Достав сигару, Томми Ллойд начал отламывать ее кончик.
 Гарэт повернулся к Кенни Моргану, который протянул ему пару листочков.
 — Кенни просмотрел ваши книги, — сказал Гарэт.
 — Он не имел права, — заявил, побагровев, Томми Ллойд.
 — По его расчетам, вы не получите прибыли и в следующем году, и уж безусловно не восемь миллионов фунтов, на которые вы рассчитывали. Это слишком много.
 — Я расцениваю это, как грубое нарушение нашей конфиденциальности, — заявил Томми Ллойд, адресуясь непосредственно к Рики.
 Не обращая на него внимания, Рики смотрел на Гарэта, который мягко продолжал.
 — Между прочим, оценка Кенни еще и завышена. Все, что я хочу сказать, так это то, что вам нужна помощь в ведении вашего бизнеса. Я собираюсь сделать его таким, каким он никогда не был — эффективным. Вы должны выдерживать конкуренцию на мировом рынке: американцев, немцев, японцев, русских. В прошлом году я познакомился с некоторыми промышленными комплексами Сибири, на которые затрачены суммы, мизерные по сравнению с теми, которые вкладываем мы. Если кто-то и собирается бить русских их же собственным оружием, то отнюдь не компании, ограничивающиеся внутренним рынком. Кстати, ваши показатели на внутреннем рынке тоже не блещут, — добавил он. — Вы все знаете, что доля вашего участия скатилась с 15, 2% четыре года назад к 4% в настоящий момент.
 Положив руки на стол и разглядывая свои пальцы, он помолчал.
 — Итак, какой же выход? — спросил он, оглядывая всех.
 Ксандр изобразил на своем рисунке решетку.
 — Думаю, нам всем пора учиться чеканить шаг, — сказал он.
 В зловещем молчании все снова устремили свои взгляды на Ксандра, на этот раз скорее с выражением раздражения, чем замешательства. На щеках Гарэта заходили желваки.
 — Когда мне будет нужен комик, я приглашу профессионалов. Вы лично можете предложить какой-нибудь выход?
 Ксандр, откинувшись, полюбовался своим произведением искусства.
 — Вряд ли в данный момент, — ответил он и тихо икнул.
 — Ну, тогда помолчите, — резко сказал Гарэт.
 Он достал пачку сигарет. Ему протянули несколько зажигалок, на он воспользовался своей собственной и, глубоко затянувшись, отрывисто сказал:
 — Чтобы исправить положение, Рики и я предлагаем вам следующие меры. Для начала «Сифорд Интернешнл» собирается списать в качестве своего убытка 15 миллионов фунтов долга и выдать вам новую ссуду в 10 миллионов на разработку новой программы и модернизацию производства. Второе. Выпускаемая продукция нуждается в более строгом тестировании. К сожалению, практически все, что было выпущено в последнее время, не отличается высокой надежностью. Третье. Я собираюсь отладить технологический процесс. Необходимо его ускорить. Количество желающих приобрести продукцию и ждущих своей очереди так велико, что покупатели вынуждены обращаться куда-то еще. Заменить двигатели основных узлов необходимо не позднее января. Производимое количество явно недостаточно. Поэтому вместо того, чтобы увольнять рабочих в Глазго и Бредфорде, мы собираемся ввести вторую смену. Ищущих работу достаточно. Дальнейшее зависит от вас, Томми. Это ваше детище.
 Томми Ллойд побагровел, услышав, что его так фамильярно назвали по имени.
 — Нам необходимо также совершенно пересмотреть географию экспорта, — продолжал Гарэт. — Потребность Ближнего Востока и Африки в продукции такого рода, как ваша, особенно в силовых станциях, гарантирует громадные заказы.
 — Вы так говорите, как будто мы тут сидим со времен войны и плюем в потолок, — задыхаясь, проговорил Томми Ллойд. — Легко выступать с советами.
 — Вот именно, — сказал Гарэт. — Так что давайте начнем действовать прямо завтра с утра. В течение последующих двух недель Кенни и я собираемся поговорить с каждым из вас в отдельности. Я не смогу быть здесь все время, но Кенни отводит себе по четыре дня в неделю. Кенни, — добавил он, повернувшись и глядя своему менеджеру прямо в помятое мрачное лицо. — Должен вас предупредить, намного строже, чем кажется.
 В комнате продребезжал льстивый смешок.
 Гарэт встал. Он казался спокойным, даже невозмутимым, но его левая рука с такой силой сжимала спинку стула, что я заметила, как побелели костяшки его пальцев.
 — Я намерен работать с вами, — мягко сказал он, — но должен добавить, что считаю невозможным существовать или работать в напряженной атмосфере. Так что вы либо принимаете меня, либо нет.
 Кажется, все, кроме Ксандра, который тупо смотрел в пространство, и мертвенно-бледного Томми Ллойда, безоговорочно приняли все условия.
 С минуту Гарэт мрачно смотрел на всех и вдруг впервые неожиданно улыбнулся. Грубое тяжелое лицо сразу просветлело. Контраст был разительным. Все почувствовали, как напряжение буквально улетучилось из комнаты, словно разжались пальцы, державшие воздушный шарик.
 — Я сожалею, что был так резок, но это вынужденная мера. Вы находитесь в катастрофическом положении, но, откровенно говоря, я бы не взялся за это дело, если бы не был уверен в том, что вы сможете справиться с ситуацией.
 Когда он сел, послышался даже гул одобрения.
 Рики поднялся. Удовлетворение так и брызгало из него, как сок из переспелой сливы.
 — Спасибо, Гарэт. Уверен, что ты можешь рассчитывать на стопроцентную поддержку. Господа, я думаю, что на сегодня все.
 Послышалось шарканье ног. Все потянулись гуськом.
 — Я оставляю тебя, — сказал Рики. — Прими еще раз поздравления. Поговорим сегодня позже.
 Мне до смерти хотелось сказать Гарэту, как он великолепен. Но Аннабел Смит меня опередила, заговорив приглушенным голосом и тепло улыбаясь ему. Хищная хладнокровная дрянь.
 "О, пожалуйста, пусть он хотя бы скажет мне «до свидания», — молила я, направляясь к двери.
 Гарэт обернулся.
 — Мне надо поговорить с тобой, Александр и с тобой, Октавия, — коротко сказал он.
 — О, Господи! — вздохнул Александр. — Я так и знал. Нам предстоит выслушать нотации или единственный выход — порка?




 Глава пятнадцатая


 Когда последний закрыл за собой дверь, Ксандр, тыча в нас дрожащим пальцем, очень медленно пересчитал миссис Смит, меня и Гарэта. Потом посмотрел на длинный полированный стол.
 — Если бы нам удалось найти сетку, — доверительно сказал он, — мы могли бы сыграть вчетвером в пинг-понг.
 Я засмеялась. Гарэт и миссис Смит хранили молчание. Ксандр, стащив у меня еще одну сигарету, отошел к окну. Он нервно барабанил пальцами по батарее. Слышно было, как звякает его кольцо-печатка.
 Гарэт выглядел измученным. Я вдруг осознала, как тяжело далось ему это совещание.
 — Интересно, как сложится пробный матч? — проговорил Ксандр, обращаясь к миссис Смит. — Вам нравится крикет? Наверное вам, как и мне, приходилось играть в школе. Ужасная вещь: можно все ногти обломать!
 — Довольно, — оборвал его Гарэт. — Я хочу поговорить о ваших расходах.
 Мы с Ксандром притихли, не решаясь взглянуть друг на друга. Кровь застыла в жилах. У меня заурчало в животе с такой силой, как будто загремел гром и, к тому же, довольно близко. Со вчерашнего дня я сидела на одном кофе.
 Гарэт взял из рук миссис Смит листочек бумаги.
 — Начнем с тебя. Александр. Только за последний месяц твои расходы здесь превысили две тысячи долларов, — сказал он.
 Ксандр машинально вынул жвачку изо рта и прилепил ее снизу к столу.
 — Ублажать арабов обходится невероятно дорого, — сказал он.
 — Каких арабов? — спросил Гарэт. — С Ближнего Востока не поступало ни одного заказа, оправдывающего такую сумму.
 — Ну, это еще в пути. Такие вещи требуют времени, вы же знаете.
 — Нет, не знаю, — резко сказал Гарэт. — Предварительные переговоры в большинстве случаев не были доведены до конца, некоторых вообще никогда не существовало. Миссис Смит выполняла в последние два месяца некоторую детективную миссию. Ты утверждаешь, что возил некоего шейха Мухаба три раза в Клермон и дважды в Тремп. А он утверждает, что никогда о тебе и не слышал.
 — Врет, — возмущенно сказал Ксандр. — Все они врут.
 — И на обеды Жана-Батиста Жиро из «Рено» ты и Октавия потратили за последние четыре недели около четырехсот фунтов.
 — Октавия неоценимый помощник в переговорах с заказчиками, — заявил Ксандр.
 — Охотно верю, — сказал Гарэт таким тоном, что я почувствовала, как краснею от унижения.
 — Но, к вашему несчастью, Жан-Батист оказался моим старым товарищем по Оксфорду. Достаточно было одного телефонного звонка, чтобы убедиться в том, что он встречался с тобой один-единственный раз во время ланча на Нил-Стрит, где расплатился сам, а Октавию вообще ни разу в глаза не видел.
 — Он, наверное, забыл, — сказал Ксандр.
 — Не говори глупостей, — ответил Гарэт. — Я не собираюсь оправдывать твою сестру, но она не из тех, кого старый козел Жан-Батист мог бы забыть.
 Я закусила губу. Аннабел Смит наслаждалась происходящим.
 — И так далее, — сказал Гарэт. — Одному Богу известно, на какую сумму ты надул акционеров: старушек, рискующих своими последними сбережениями, супружеских пар с детьми, еле сводящих концы с концами, и все это время вы брани от компании, сколько могли, относясь к ней, как к дойной корове.
 Ксандр начал играть на воображаемой скрипке.
 Гарэт вышел из себя.
 — Можешь ты, черт возьми, отнестись серьезно хоть к чему-нибудь? Ты никогда не задумывался, в какое незавидное положение ты ставишь Рики? Он не может вышвырнуть тебя, потому что ты его зять, а пользы от тебя, как от использованного пакетика чая.
 Подойдя к окну, он покосился вниз, на снующие машины. Его широкие плечи ссутулились. На фоне голубого неба вырисовывался сломанный нос. На воротник ниспадали густые кудрявые, черные с сединой, как у барсука, волосы. Я почувствовала непреодолимую страсть.
 Мы все замерли в ожидании.
 Когда он повернулся, выражение его лица стало еще строже.
 — Не помню, чтобы я встречал когда-нибудь более ненасытную пару, — произнес он быстро со странной резкостью. — Я думаю, что Массингэм потакал вам. Из чего делаю вывод, что он был неравнодушен к Октавии.
 — Не смей говорить ни единого слова против Хью, — резко сказала я. — Он стоит миллиона таких, как ты.
 Ксандр тяжело опустился в кресло. К своему ужасу, я вдруг увидела, что по его лицу потекли слезы. Я обняла его за плечи.
 — Все в порядке, дорогой, — сказала я.
 В Гарэте снова произошла перемена, при этом его лицо поразительно изменилось. Очень нежно он произнес:
 — Вы любили его. Я знаю. Простите меня.
 Откинув назад волосы, Ксандр заморгал.
 — Он был моим другом, преданным и верным, — медленно сказал он. — Рики считал его некомпетентным. А Рики — человек уважаемый. Вы все люди уважаемые. О, Боже, мне надо было позавтракать, — задыхаясь, добавил он, ища платок.
 — Ты можешь оставить его в покое? — закричала я, повернувшись к Гарэту. — Ты что, не видишь, что он не в том состоянии, чтобы его распекать?
 — Очень жаль, — сказал Ксандр, — но обычно, когда меня называют Александром, ничего хорошего ждать не приходится.
 Гарэт открыл окно и выбросил горящую сигарету, подвергая серьезной опасности прохожих по улице. Захлопнув окно, он заговорил деловым тоном, обратившись к Ксандру.
 — Мне видятся две альтернативы. Можно отправить тебя в тюрьму за твои деяния или наоборот, ввести тебя в правление, что улучшит твои финансовые возможности и позволит тебе начать выплачивать долги компании. К тому же мы сможем лучше контролировать твою деятельность. Тебе невероятно повезло, что у тебя богатая и верная жена.
 — Зять тоже на подъеме, — вздохнул Ксандр. — Я не думаю, что могу принять это предложение.
 — Не болтай вздор! — грубо сказал Гарэт. — Завтра в девять утра я жду тебя в офисе, чтобы мы могли пересмотреть экспортные планы. А сейчас я бы посоветовал тебе взять такси, поехать домой и отоспаться. Отправляйся!
 — Ехать прямо до Суссекса?
 — У тебя полно приятелей, готовых субсидировать тебя до заката твоих дней.
 Ксандр нетвердыми шагами направился к двери, стукнувшись по пути о стол, стену и два кресла. В дверях он остановился, с тревогой посмотрел на меня, явно намереваясь что-то сказать в мою защиту, но Гарэт помешал ему, сказав: «Давай, иди!»
 После его ухода воцарилась мучительная пауза.
 В моем желудке снова раздалось урчание, способное вызвать землетрясение. Я чувствовала, как внутри крутится мой утренний кофе. Я облизнула губы.
 — Теперь, — неумолимо произнес Гарэт, — как быть с тобой?
 И он посмотрел на меня так, что я сразу почувствовала себя маленькой, жалкой и сконфуженной.
 — Мне тоже можно идти? — спросила я, поднимаясь.
 — Сядь!
 Я села.
 — Аннабел, можешь дать мне те, другие данные? — спросил он.
 Аннабел Смит протянула ему розовую папку, одновременно вставляя в магнитофон чистую кассету. Господи, как же она упивалась всем происходящим!
 — Вам бы сходить на петушиный бой, — сказала я. — Это еще более захватывающее зрелище!
 — В данный момент, — заявил Гарэт, заглядывая в цифры, ты живешь в квартире, за которую платит компания. Кроме того, я понял, что, когда ты въехала в нее три года назад, компания выделила по меньшей мере три тысячи долларов на ее благоустройство. С тех пор «Сифорд-Брепнан» не только оплачивает твои телефонные счета и выплачивает твои налоги, но и платит за газ и электричество. А недавно Массингэм выделил тебе за счет компании тот «порше», который теперь стоит в гараже и ремонт которого будет стоить целое состояние. Кроме того, требует объяснений еще нерасшифрованная ссуда в сумме 3500 фунтов.
 Повисла еще одна ужасная пауза. Слышно было только шипение магнитофона.
 — Это не просто моя квартира, — запротестовала я. — Ею часто пользуются директора и клиенты.
 — Ну а ты, как я понимаю, обеспечиваешь обслуживание.
 — Ни черта подобного, — в ярости выпалила я, — за кого ты меня принимаешь, за проститутку?
 Я дрожала от злости. Я вся взмокла. Аннабел Смит посмотрела в окно и приняла другую позу, демонстрируя свои красивые ноги.
 — Она что, обязательно должна находиться здесь? — продолжала я. — Я полагала, что присутствие женщины-полицейского лишь практикуется при общении с арестованной. И нельзя ли выключить этот проклятый магнитофон?
 Я представила, как они проигрывают кассету друг другу, лежа в постели, попивая «Чарльз Хейдсик» и хохоча до упаду. Гарэт потянулся и выключил его. А потом сказал: «Аннабел, детка, пойди принеси нам кофе и проверь, удалось ли Ксандру благополучно сесть в такси».
 Она улыбнулась и вышла, бесшумно прикрыв за собой дверь. Я с отвращением констатировала, что на ее черном костюме не было ни единой морщины.
 С минуту побарабанив пальцами по столу, Гарэт произнес:
 — Последние три года твое роскошное существование целиком обеспечивала компания. Если даже исключить ваши совместные с Ксандром увеселения, за тобой остается около шести тысяч фунтов. Я хочу, чтобы к концу месяца ты освободила эту квартиру, и завтра же отдала ключи от машины, принадлежащей компании. А вот это — твои неоплаченные счета за последний квартал, в том числе 425 фунтов за телефон — они оказались в столе Массингэма. Я хочу, чтобы ты их оплатила. Срок истекает. А долг компании должен быть возмещен в ближайшее время.
 Похолодев, я готова была расплакаться, но сдержалась, впившись ногтями в ладони.
 Гарэт обошел вокруг стола и навис надо мной. Я невольно подняла глаза. Его взгляд был таким твердым, а глаза такими черными, как уголь, который его предки добывали из шахт. Я прочла в них лишь ненависть и абсолютное презрение, как будто он, наконец, отомстил за все содеянное мной: за разбитую жизнь Кэти и Тода, за попытку разбить жизнь Гасси и Джереми.
 — Сейчас ты обыкновенная тунеядка, — беззлобно сказал он, — а я собираюсь заставить тебя работать, красавица. Никакой больше жизни за счет чужих денег и мужчин тоже. Кончен бал. Ты будешь работать и честно зарабатывать, как все остапьные.
 Я не могла даже отвести взгляд. Я сидела, загипнотизированная, как кролик светом фар.
 — Как твой кредитор, — продолжал он, — я бы хотел знать, когда ты собираешься погасить долги.
 — На следующей неделе, — прошептала я.
 — А каким образом?
 — Я продам акции.
 Он сочувственно посмотрел на меня.
 — Неужели твоя глупая голова не понимает, что за «Сифорд-Бреннан» сейчас не дадут ни гроша? Мы навели справки и в «Инлэнд Ревенб». Ты прилично задолжала и этой компании.
 Замаячила долговая тюрьма. Я схватилась кончиками пальцев за край стола. И тут меня прорвало.
 — Проклятый выскочка, — тихо начала я, — ты, чопорный толстый уэльский блюститель нравов, заявился сюда и изображаешь из себя Бога. Но тебе до Бога далеко. Ты просто задира и головорез. Все здесь просто уйдут в отставку, если ты станешь их унижать. Посмотришь! И тогда ты будешь выглядеть чертовски глупо со своими торжественными заявлениями о том, что по мановению волшебной палочки превратишь нас в чудо века. Я ненавижу тебя, ненавижу! — Я уже почти перешла на крик. — Войти сюда строем, оскорбить Ксандра и Томми Ллойда с одобрения этого жирного растрепы Рики!
 Я замолчана. К горлу подступил комок.
 Тут неожиданно что-то на мне щелкнуло. Это была бретелька от лифчика. Какой ужас! Я почувствована, как часть меня вырвалась на свободу.
 Гарэт посмотрел с недоумением, потом разразился смехом.
 — По тебе плачет сцена, Октавия. Почему бы тебе не заглянуть на Биллингсгейт [7] ? Я уверен, что они бы с радостью взяли тебя на роль торговки рыбой.
 — Не издевайся надо мной! — закричала я, нащупала позади себя пепельницу из граненого стекла и уже готова была запустить ему в голову, как он схватил меня за руку.
 — Не делай глупостей, — резко сказал он. — Не хочешь же ты отвечать еще и за оскорбление действием? Ну-ка брось это, брось!
 Я разжала пальцы. Пепельница с глухим стуком упала на ковер.
 Дико дрожа, я тяжело опустилась на стул.
 Гарэт протянул мне сигарету и дал прикурить.
 — Я расплачусь, — бормотала я, скрежеща зубами. — Если я поработаю фотомоделью, я смогу рассчитаться за шесть месяцев.
 — Времена изменились, красавица. Не так просто заработать и десять тысяч долларов в год. Работа не валяется. И тебе уже двадцать шесть, а не семнадцать, и это заметно. Кроме того, ты не настолько дисциплинированна, чтобы выдержать целый день, работая фотомоделью. Да и вряд ли тебе будет полезно смотреть час за часом в камеру. Станешь еще более самовлюбленной. Ради Бога, займись таким делом, где сможешь использовать свои мозги.
 Мои мысли закрутились, как паук в наполненной водой ванне, в поисках достаточно сокрушительного ответа. Меня спасло появление царицы бала — вошла приторно-сладкая миссис Смит с тремя чашками кофе. Она поставила одну мне.
 — Я не хочу, — холодно сказала я.
 — Не будь ребенком! — произнес Гарэт. — Если ты позвонишь Аннабел, она поможет тебе найти работу и подыскать жилье.
 Я вскочила на ноги.
 — Вот уж к кому я обращусь в последнюю очередь! — надменно сказала я, собираясь удалиться.
 Но не так-то просто достойно уйти всего лишь с одной бретелькой, да еще, когда надо перешагнуть через портфель, специально поставленный миссис Смит на дороге.
 — Я думаю, что у Аннабел найдется в сумочке английская булавка, если ты ее хорошенько попросишь, — заметил Гарэт.
 Я всхлипнула и выскочила из комнаты.




 Глава шестнадцатая


 Начиная с этого момента мною овладела слепая ярость. Для меня существовало только одно — отдать долги «Сифорд-Бреннан» и доказать этой пронырливой лисе — миссис Смит и Гарэту, что я вполне способна найти работу и сама позаботиться о себе.
 На следующий день я продала все свои украшения. Почти все они, кроме жемчуга, доставшегося мне от бабушки, были подарены мне моими приятелями, которые оказались очень щедрыми. Я получила за все девять тысяч фунтов. По словам ювелира, времена пошли не те, но я, по крайней мере, могла хоть чуть-чуть успокоить налоговую инспекцию, а также заплатить за телефон и услуги по дому. Приглашенная мной оценщица из дорогого комиссионного магазина купила почти весь мой гардероб за шестьсот фунтов, хотя мне это обошлось раз в десять дороже. Когда она копалась в моих вещах, я почувствовала себя так, как будто с меня сдирали кожу и при этом еще посыпали солью. Я оставила себе несколько самых любимых платьев. Кроме кое-какой мебели, картины Котмана, подаренной мне Ксандром в день, когда мне исполнилось двадцать один год, и картины с изображением райского сада над моей кроватью, все принадлежало компании.
 Вечером позвонил Ксандр.
 — Дорогая, как ты там? Я собирался позвонить тебе еще вчера, но умирал от простуды, а сегодня не было ни минуты свободного времени. Как прошла твоя беседа с Гарэтом?
 — Я бы не сказала, что спокойно, — ответила я. — Радоваться нечему. А как прошло твое сегодняшнее утро?
 — Да тоже не сказал бы, что спокойно. Он, безусловно, знает, как бить лежачего. Я уж подумывал об уходе, а потом решил, что, пожалуй, стоит остаться и посмотреть, сможет ли он вернуть нам былую репутацию. Он производит впечатление, правда?
 — Гнетущее, безусловно.
 — Смотри, не скажи это в Гате или Клермоне, или где-нибудь еще, — сказал Ксандр. — Но должен тебе признаться, он мне даже нравится. Он такой откровенно безжалостный.
 — Et tu Brute [8] , — сказала я. — Послушай, как скоро я могла бы выставить на аукционе «Сотбис» две свои приличные картины?
 — Через пару месяцев, но ты не можешь продавать картины — это богохульство.
 Потребовалось долго убеждать его в том, что это необходимо.
 Следующую неделю я провела в переговорах с управляющими банками, главными бухгалтерами, чиновниками налоговых служб, пока не убедилась в том, что сделала все возможное. Я даже, смирив гордыню, написала своей матери, но в ответ получила закапанное джином письмо, в котором говорилось, что она ничем не может помочь, потому что у нее самой проблемы с деньгами. «Ты не можешь запустить свои вороватые ручонки и в семейные деньги, — заключила она злорадно, — ими смогут распоряжаться только дети Ксандра или твои, если они когда-нибудь у тебя будут».
 Единственным выходом было забеременеть.
 Заплатив все, что можно, я осталась должна пару тысяч долларов налоговой инспекции и 3 400 фунтов «Сифорд-Бреннан». Те и другие снисходительно согласились на отсрочку.
 Жара держалась уже шестую неделю. В каждом выпуске новостей звучало обращение к населению с призывом экономить воду и предупреждение об угрозе засухи. Крупный рогатый скот перевозили через всю страну в наименее засушливые районы. В этой удушливой жаре я тащилась по Лондону, пытаясь найти работу и жилье. Никогда не думала, что это будет так сложно.
 Благодаря одному преданному бывшему любовнику, который, несмотря на мой вспыльчивый характер и отсутствие пунктуальности, снимал меня в рекламных роликах для «Ривсона», я была уверена в том, что легко смогу получить работу такого рода. Но оказапось, что «Эквити» [9] в последние два года постепенно прекратил свое существование, так что я не смогла бы получить работу в телевизионной или кинорекламе, даже, если бы десять миллионов умирающих от голода безработных актрис не искали себе работу.
 С работой фотомодели дело обстояло еще катастрофичней. Побывав в нескольких студиях, я везде получила отказ. Видимо, я утратила свой блеск. В ушах так и звучали слова Гарэта о том, что мне уже не семнадцать, и это заметно. Первый фотограф, с которым я договорилась о работе, отказал мне, потому что я явилась с часовым опозданием. Другой, заставив меня в течение четырех часов демонстрировать в духоте меховые шубы и требуя от меня выносливости дрессированной лошади, выгнал меня, когда я начала возражать. Третий уволил за то, что я слишком долго наносила макияж. Найдя еще одно агентство, я предприняла и там две неудачные попытки работать. В результате в рубрике светской хроники одной из газет появилась гнусная статейка о моей неспособности сосредоточиться на чем-то одном. После этого никто больше не собирался брать меня на работу. Так или иначе, но Гарэт был прав: целый день смотря в камеру, больное сердце не исцелить.
 Я переключилась на агентства, предоставляющие секретарскую работу. Я интересовалась тем, что они могут мне предложить. Они в ответ интересовались тем, что могу предложить им я. Постепенно я поняла, что абсолютно ничего не умею. Я нашла работу в одной из фирм, расположенных в Сити, где в мою обязанность входила регистрация документов. Но и тут — опять катастрофа: за два дня я совершенно разрушила их систему учета. После этого агентство предложило мне работу секретаря в приемной.
 — Все, что от вас требуется, мисс Бреннан, это быть приветливой и направлять посетителей на нужный этаж.
 Мне казалось, что я справлялась с этим, но на четвертый день моей работы меня вызвала заведующая кадрами.
 — Секретари в приемной должны быть дружелюбными, готовыми помочь. К тому же от них зависит первое впечатление от фирмы, которое получает посетитель. Боюсь, что вы слишком высокомерны, мисс Бреннан. В наше время нельзя смотреть на людей свысока. Все сходятся во мнении, что у вас плохие манеры.
 «Плохие манеры!» — сразу возникали ассоциации с пришедшим в упадок величественным домом. Мне потребовалось всего несколько секунд, чтобы понять, что она выставляет меня. На третьем месте я улыбалась и улыбалась, пока у меня не заболела челюсть. Я продержалась до четверга. Тут мне кто-то сказал, что я должна сесть на коммутатор. Еще никто и никогда не расставался с ним так быстро, как я. После того, как я дважды разъединила управляющего с его возлюбленной и четыре раза прервала закрепляющий сделку разговор коммерческого директора с Нигерией, пришла старшая секретарша с подсиненными волосами и лоснящейся красной физиономией и наорала на меня. Не выдержав, я наорала в ответ. Когда в пятницу утром я получила мой первый конверт с заработанными деньгами, в нем находилось и уведомление о моем увольнении.
 Наверное, все это было неплохо для формирования характера, но не ахти как для морального состояния. Кроме того, я усвоила горькую истину, что красота в большой степени производное от времени и денег. В старые добрые времена, когда я могла позволить себе спать до обеда и проводить весь день, загорая, питая свое лицо кремом, приводя в порядок ногти и себя в надлежащий вид перед выходом в город, ничего не стоило хорошо выглядеть. Теперь наступили другие времена. Надо было встать в восемь, чтобы успеть на работу к половине десятого, ехать в метро, стиснутой до полусмерти толпой пассажиров, целый день крутиться, не имея возможности даже взглянуть на себя в зеркало и возвращаться без сил домой не раньше семи. Я похудела еще на семь фунтов. От моей самоуверенности ничего не осталось. Впервые в жизни я шла по улице, и никто не смотрел мне вслед. Каким-то образом это даже приносило облегчение.
 После того, как мне отказали и в этом агентстве, я обзвонила нескольких старых друзей, владеющих небольшими модными магазинчиками. Реакция у всех была одинаковой. Либо у них проходило сокращение, либо они говорили, что работа такого рода будет слишком скучна для меня, что на самом деле означало, что мне просто не доверяют.
 По вечерам я искала квартиру, что приводило меня в полное уныние. Рассчитывая только на себя, я не могла себе позволить ничего даже более-менее сносного, а в своем нынешнем моральном состоянии одна мысль поселиться с другими девушками приводила меня в ужас. Все эти яичницы, висящие над ванной трусики и взрывы смеха при обсуждении вчерашних подвигов! И не потому, что я не могла видеть новые лица, а потому, что я была настолько подавлена, что вряд ли их устроило бы мое общество. К тому же, у меня быстро кончался валиум, осталось всего шесть штук, не хватит даже, если захочешь отравиться. К своему врачу я не обращалась, так как слишком ему задолжала. По ночам я не могла уснуть, металась и ворочалась, изнывая от тоски по Гарэту, мучаясь от того, что вынуждена была оставить свою любимую квартиру — мое единственное убежище. Где-то в глубине сознания, как дрожащий язычок змеи, мелькала мысль об Андреасе Катце. Если бы я приняла его предложение быть фотомоделью, это бы меня выручило, но я знала, стоит мне попасться Андреасу, и я никогда от него не избавлюсь. Меня засосет, как в зыбучие пески. Даже Ксандр предал меня. Не звонил в течение нескольких дней. Должно быть, Гарэт взял его в оборот.
 Я должна была переезжать в субботу. В четверг я сидела среди чемоданов, углубившись в «Ивнинг Стендард», сдерживая слезы, размышляя о том, не стоит ли подумать насчет объявления: «В добропорядочную семью из Масвелл Хилла требуется помощница по уходу за ребенком. 15 фунтов в неделю».
 Тут зазвонил телефон. Я кинулась на него, как кошка, все еще тайно надеясь, что это может быть Гарэт. Но это была Лорна, которая спросила, нельзя ли приехать и остаться на ночь. Меньше всего на свете мне сейчас это было нужно. Но у меня возникло мазохистское желание выяснить, что замышляет Гарэт.
 — Тебе придется только смириться с неудобствами. Я послезавтра переезжаю.
 — Если для тебя это не слишком обременительно. Мне бы так хотелось увидеться с тобой!
 Она появилась около шести, внеся суматоху со своими чемоданами и многочисленными свертками.
 — Я прямо помешалась на модной одежде! — были ее первые слова. — Гарэт меня пригласил провести сегодняшний вечер вместе.
 Я не могла этого вынести, сидя в квартире и наблюдая, как она прихорашивается и душится для него.
 Я проводила ее в комнату, а сама пошла в спальню и позвонила моему бывшему возлюбленному Чарли с просьбой вытащить меня куда-нибудь.
 Он был в восторге.
 — Боже, как здорово, что ты возникла, детка! Наконец-то гора пришла к Магомету. Я вчера выиграл в покер 500 фунтов, так что можем пойти, куда только захочешь. Я заеду за тобой около девяти.
 — А пораньше не сможешь?
 — Постараюсь, дорогая.
 Я вошла в спальню Лорны. Она примеряла новое оранжевое платье, которое только что купила.
 — Как ты думаешь, я понравлюсь в нем Гарэту? — спросила она, вытягивая шею, чтобы лучше рассмотреть в зеркале свою спину.
 — Да, — сказала я откровенно. — Ты выглядишь прекрасно. Между прочим, я тоже ухожу. Около девяти.
 — О, Гарэт заедет без четверти, так что вы увидитесь.
 Она была в ванной, когда зазвонил телефон. Дрожащей рукой я схватила трубку, каким-то образом зная, что это Гарэт.
 — Лорна в ванной, — торопливо сказала я. — Что-нибудь ей передать?
 — Да. Скажи ей, что я немного запоздаю и буду около половины десятого.
 — Хорошо, — сказала я.
 — Как поживаешь? — отрывисто спросил он.
 — Хорошо, — запинаясь произнесла я. — А ты?
 — Устал. Слишком много приходится работать. На следующей неделе мы улетаем с твоим братом на Ближний Восток, чтобы, по крайней мере, прояснить картину. Ты нашла себе квартиру?
 — Да, спасибо, — ответила я. — Завтра переезжаю.
 — А как с работой?
 — Тоже все нормально. Мне пора идти, — добавила я, сдерживая слезы. — У меня много дел. До свидания.
 И я положила трубку.
 «Я больше не могу, не могу», — страдая, думала я.
 Вошла закутанная в полотенце Лорна, розовая после ванны.
 — О, мне стало так хорошо. Я воспользовалась твоим бадузаном. Надеюсь, ты не возражаешь.
 — Звонил Гарэт. — сказала я. — Он приедет попозже, около половины десятого.
 — Ну и отлично, у меня будет больше времени навести красоту.
 Тут она взглянула на меня.
 — Октавия, ты ужасно бледная. Ты нормально себя чувствуешь?
 Слезы, неожиданно горячие и колючие, навернулись мне на глаза. Я начала, задыхаясь, истерически смеяться, а потом разразилась слезами.
 — Октавия, бедняжка, что такое?
 — Н-ничего, — я не могла остановиться.
 — Что случилось? Расскажи мне, пожалуйста.
 — Ничего особенного.
 — Ты влюблена в кого-то?
 — Да.
 — Ну, ты такая роскошная, он, наверное, без ума от тебя.
 — Вовсе нет. Он даже не подозревает о моих чувствах.
 — Значит, он тебя не достаточно знает. На, возьми мой платок.
 — Лучше я буду собираться, — сказала я. — Мне через минуту уходить.
 Я надела черный брючный костюм с широкими свободными брюками и оранжевым высоким воротником. Костюм с меня сваливался. Волосы я завязала сзади черным бантом. Неужели это я, с сухими губами и красными опухшими глазами? Чарли меня не узнает.
 Дверь ему открыла Лорна.
 Она влетела в мою спальню.
 — Он абсолютно великолепен. Убийственно! Никогда не встречала ничего подобного, — возбужденно выпалила она. — Ничего удивительного, что ты от него без ума.
 Я с трудом убедила ее, что речь шла не о нем.
 — Ты не могла бы предложить ему что-нибудь выпить, — спросила я. — Я приду через минуту.
 Оттягивая время, я пыталась обрести былую уверенность в себе. Но ее не было. В конце концов, я поняла, что, если мы сейчас не уйдем, я могу столкнуться с Гарэтом.
 Чарли расфрантился и, по-моему, выглядел нелепо. Он уже налил себе виски по второму заходу и устроился на софе, болтая с Лорной.
 Когда я вошла, он встал и потрепал меня по щеке.
 — Привет, детка. Для разнообразия ты сегодня настроена на минорный лад, — сказал он, имея в виду черный костюм, темные очки и стянутые сзади волосы. — Мне нравится. Здорово!
 — Пошли? — предложила я, направляясь к двери.
 — Уже? — спросил Чарли. — Я еще не допил.
 — Нам пора, — резко сказала я.
 — Кажется, леди торопится, поэтому я пожелаю тебе спокойной ночи, — театрально произнес Чарли, низко поклонившись Лорне. — Надеюсь, будучи в Лондоне ты как-нибудь заглянешь в мой магазин.
 — Ключи у тебя, кажется, есть? — спросила я у Лорны. — Желаю тебе хорошо провести вечер. Утром увидимся.
 — Эй, тебя что-то гложет? — спросил Чарли, когда мы спускались в лифте.
 Это был отвратительный вечер. Всего за какие-то три недели я совершенно отдалилась от Чарли и его любящих покрасоваться приятелей, всю ночь отирающихся в «Трампсе» в ожидании чего-нибудь эдакого, чтобы первыми подхватить очередную выходку. Как-то вдруг мне все это стало неинтересно.
 Мы ушли в «Аннабелу», но и там мне было не по себе. Потом переместились в «Дамеллс», потом куда-то еще и еще. В итоге Чарли притащил меня к себе домой, и мы слушали музыку.
 Должна отдать должное Чарли. Инстинктивно почувствовав, что я нахожусь на грани самоубийства, он не делал никаких поползновений, как обычно раньше. Возможно, это было связано с тем, что у него появилась подружка — фотомодель, которая уехала на несколько дней работать в Стокгольм. Я взглянула на часы. Три часа ночи.
 — Что произошло, детка? — спросил он. — Кто-нибудь вскружил тебе, наконец, голову? Никогда еще ты не вела себя так piano [10] . Ты даже не пожаловалась на то, что тебе сегодня вечером было скучно. И. выглядишь ты сегодня, не как обычно.
 Он снял с меня темные очки.
 — Господи, ты действительно выглядишь ужасно. Хоть исполняй «Ave Maria».
 Мне бы стало намного легче, если бы я смогла выплакаться на его плече, но эта стадия уже прошла, теперь я от всех невзгод просто немела.
 — Пожалуйста, отвези меня домой, Чарли, — попросила я.
 На следующий день жизнь слегка улучшилась. Битый час я терпела пытку, слушая за завтраком болтовню Лорны о том, как она великолепно провела время с Гарэтом.
 — После ужина мы поднялись на верхний этаж «Хилтона», в бар, и оттуда любовались панорамой Лондона. Это было так романтично! — говорила она, беря третью гренку с джемом. Под глазами у нее размазалась тушь. Я надеялась, что ее аппетит не является следствием бурно проведенной ночи.
 Тут она начала задавать мне щекотливые вопросы относительно моей новой работы, о которой я наврала Гарэту.
 — Это на Найтсбридж, — сказала я.
 — Ты должна дать мне свой рабочий телефон, раз ты переезжаешь отсюда.
 — Я буду много ездить, — сказала я поспешно. — К тому же они очень возражают против личных звонков. Я тебе напишу.
 — Отлично, — сказала Лорна, выбрав себе банан. — Но на всякий случай, если что-нибудь сорвется, Гарэт сказан, что на улице Олбимарди появилось отличное новое агентство, которое называется «Скуэйр Пег». Они специализируются на том, что предоставляют работу людям, намеревающимся попробовать себя на совершенно новом поприще.
 — Я возьму адрес на всякий случай, — сказала я.
 Как только она ушла, взяв с меня клятву приехать на уик-энд в ближайшее же время, я приняла ванну, тщательно подкрасилась, взяла две оставшиеся таблетки валиума и отправилась в «Скуэйр Пег». Люди там оказались очень дружелюбными и деловыми и тут же направили меня в Сити, где находилась рекламно-информационная фирма.
 В офисах фирмы было грязно, неопрятно и ужасно жарко. Секретарша, встретившая меня, выглядела измученной, да и голову ей не мешало бы помыть, но она улыбнулась мне такой улыбкой, которой добивались все эти гнусные кадровички, с которыми мне пришлось иметь дело.
 — Это была адская неделя, — сказала она. — Кондиционер сломался, и жара стояла невыносимая. Здесь немыслимо тяжело работать, но очень интересно.
 Возглавлял фирму маленький черноволосый еврей по имени Джеки Бартоломью, из которого так и брызгала энергия. В его хитрых карих глазах за очками в роговой оправе светился интеллект. Чтобы дать мне возможность сесть на стул, ему пришлось снять с него кучу папок, упаковку свиных отбивных и вырезанного из картона громадного поросенка.
 — Мы туг воюем с фирмой «Все из свинины», — усмехаясь произнес он. — Я собирался заставить их производить кошерные продукты. Это продолжается уже девять месяцев, но все это время мы заключаем все новые и новые договоры, потому что предоставляем услуги по минимальным пенам. Вы знакомы с работой по связям с общественностью?
 — Нет, — ответила я.
 — Тоже неплохо. Значит, не успели приобрести плохих привычек.
 Открыв пару банок пива, он протянул одну из них мне.
 — Мы — учреждение маленькое. В фирме работает всего десять человек, все специалисты. Нам нужна девушка-секретарь — вы, наверное, заметили, что здесь страшный беспорядок — чтобы содержать все в надлежащем виде, делать приличный кофе и развлекать клиентов, когда они заходят. Вы должны будете также раскладывать по конвертам пресс-релизы и относить их на почту, организовывать приемы для прессы и, возможно, иногда писать небольшие сообщения. Работа, прямо скажем, черная.
 — Это неважно, — сказала я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос не дрожал. — Я буду делать все.
 — Если дела у вас пойдут хорошо, повышение не заставит себя долго ждать.
 Он вдруг усмехнулся, напомнив мне Гарэта.
 — Все в порядке. Вы приняты, детка. Немедленно идите в бухгалтерию. Берем вас с понедельника с трехмесячным испытательным сроком.
 Я не могла поверить своему счастью и с трудом сосредоточилась, когда мы начали обсуждать режим работы и зарплату. Он рассказал мне еще кое-что о фирме. Говорил он очень убедительно. И только, когда я встала, я вдруг увидела, что почти на четыре дюйма выше него.
 — А в агентстве были правы, — заметил он, — утверждая, что вы очень интересная дама.
 Что-то я не помнила, чтобы в агентстве говорили такое, когда при мне звонили в фирму по телефону. Наверное, они звонили еще раз, когда я ушла.
 Потом я села на двадцать второй автобус и долго ехала, добираясь в Путни, где, согласно объявлению в «Ивнинг Стендард», сдавалась комната.
 Кругом виднелись пагубные последствия засухи: огромные черные заплаты выжженной травы, задыхающиеся от жажды цветы в засохших садах. Когда я выходила из автобуса, мимо промчалась, отчаянно ревя, пожарная машина. Хотя был еще конец июля, я почувствовала тленный запах осени.
 Большой дом в викторианском стиле стоял с краю. Огромное ореховое дерево затеняло окна фасада.
 Дверь открыла коренастая женщина. Ее грубое лицо напоминало высохший ростбиф, коленки были запачканы. На ней было цветастое платье без рукавов, морщинами собравшееся на ее огромных бедрах. Лепестки роз в ее волосах придавапи ей нелепо-игривый вид. В данный момент она больше была озабочена тем, чтобы сдержать нескольких вырвавшихся собак, чем тем, чтобы впустить меня.
 — Я насчет комнаты, — сказала я.
 — О, — воскликнула она, взглянув на меня более любезно. — Я миссис Лонсдейл-Тейлор. Проходите. Извините за мой вид — я возилась в саду. Сюда, Манки! — наклонилась она к маленькой коричневой дворняжке, которая пыталась лизнуть мою руку.
 — Осторожно, сломано, — сказала она, когда мы поднимались по лестнице. Передо мной мелькали ее бесформенные крепкие красные ноги. Она обладала неподражаемым голосом. Я была уверена, что она сама прикончила из двустволки Лонсдейла и Тейлора.
 Комната оказалась на самом верху. Цвет софы совершенно не гармонировал с обоями. Железная кровать, на которую я села, оказалась скрипучей. Тростниковая циновка едва прикрывала черный ободранный дощатый пол. Стены были украшены вырезанными из журналов картинками, наклеенными на картон и вставленными в рамки. Занавески на фут не доходили до пола, напоминая юбки-миди. Зимой здесь будет холодно и уныло.
 Я выглянула в окно. Несмотря на засуху, сад миссис Лонсдейл-Тейлор был ухоженным. На меня пахнуло смешанным запахом левкоев, гвоздики и жимолости, буйно разросшейся вокруг окна. Из зарослей темно-синих дельфиниумов возник белый кот и с ленивой грацией направился к дому, минуя разбрызгиватель, стреляющий радужными струями по зеленой лужайке. Во всем этом был такой не правдоподобный покой!
 — Как здесь красиво! — воскликнула я. — Вам повезло, живя так близко от Лондона, вы можете наслаждаться природой.
 Я наклонилась погладить маленькую коричневую дворняжку, которая поднялась вслед за нами по лестнице. Она завиляла хвостом и положила обе лапы мне на талию.
 — Отойди, Манки, — сказала миссис Лонсдейл-Тейлор, пнув ее. — Это собака моего последнего мужа. Я так и не привязалась к ней. Мой муж умер в прошлом году, если бы не это, я никогда не пустила бы чужих людей.
 — Естественно, нет, — прошептала я.
 — Я лично предпочитаю породистых собак, — сказала она, вытирая нос рукой, оставив при этом черные усы над верхней губой. — Если вас комната устраивает, это будет 15 фунтов в неделю за все, кроме телефона. За телефон будете платить сами, я установила автомат внизу. Кухней можете пользоваться, когда она свободна, при том условии, что будете сами за собой убирать. И никаких продуктов в спальне! Можете приглашать к себе друзей, я возражать не буду, пока они будут вести себя прилично. Но никаких патефонов и молодых людей после девяти часов. Да, и я хотела бы, чтобы вы заплатили за месяц вперед, когда въедете. Люблю ясность во всем сразу.




 Глава семнадцатая


 Оглядываясь назад, я не перестаю удивляться, как мне удалось пережить следующие несколько недель. Я не представляла, что дорога из Путни в Лондон будет занимать в часы пик два часа, или что в такую жару автобус будет похож на турецкую баню. На следующий день моей работы у Джеки Бартоломью на меня так наорали, когда я появилась в четверть десятого, что я думала, что не выдержу. Но постепенно, с течением времени я втянулась в работу. Я научилась справляться с коммутатором, просматривать бумаги, отбирая нужное, подшивать газетные вырезки. Работы было такое количество, что иногда я просто стонала от нее. Однако Джеки был строгим надсмотрщиком и обрушивался с бетонной тяжестью при любом проявлении дурного настроения или раздражения. Точно так же он реагировал на всякие глупые ошибки.
 Так же постепенно я познакомилась с работающими здесь девушками и научилась возмущаться вместе с ними, если запаздывала почта или в туалете отсутствовало бумажное полотенце, а также вести долгие дискуссии по поводу «Мисс Селфриджис» [11] или косметики для глаз. Жизнь помогали скрашивать маленькие победы — одна из машинисток предложила мне пойти в кино; старая карга мисс Парксайд пригласила меня на ужин к ней домой, в Рекхэм; один из клиентов позвонил узнать, не найду ли я время показать Лондон одной очень важной персоне из Германии.
 Однако очень скоро я поняла, что при такой зарплате никогда не смогу расплатиться с «Сифорд-Бреннан», поэтому устроилась на дополнительную работу — официанткой в Путни, на Хай Стриг. Здесь, работая в будни по вечерам, а в субботу днем, доводя себя до полного изнеможения, я зарабатывала сорок фунтов в неделю тем, что не подавая вида, терпела щипки клиентов, то, что они вымещали на мне зло, когда шеф-повар, поскандалив со своим приятелем, забывала посолить блюдо из цыпленка. В конце каждой недели я отправляла свои сорок фунтов заказной почтой миссис Смит и получала вежливое уведомление. Гарэт все еще находился вместе с Ксандром на Ближнем Востоке, так что, по крайней мере, мне не приходилось целый день пребывать в страхе от возможности с ним столкнуться.
 Каждый день я сваливалась в постель далеко за полночь, слишком измотанная для того, чтобы предаваться мечтам о нем больше одной секунды. Но он часто снился мне, и по утрам я просыпалась вся в слезах. Солнце пробивалось сквозь гонкие занавески, а маленькая дворняжка Манки, свернувшись на моей постели, сочувственно смотрела на меня черными глазками, стараясь слизнуть мои слезы. Она была моим большим утешением. Я не могла понять, почему миссис Лонсдейл-Тейлор предпочитала ей своих жирных пекинесов. Только теперь я осознала, как многого лишила меня мать, никогда не разрешая мне заводить животных.
 Август сменился сентябрем. Засуха ужесточилась еще больше. Уже три месяца совсем не было дождей. Земля стала похожа на золу, листья на ореховом дереве пожухли и стали коричневыми. Было запрещено пользоваться водопроводом для поливки, и миссис Л-Т, ворча, сновала туда-сюда с ведрами.
 Во вторник, на восьмой неделе моей работы, Джеки Бартоломью велел мне зайти к нему. Я, дрожа, вошла в его кабинет.
 — Нельзя отправлять такое, — сказал он.
 Он протянул мне фотографию девушки с тщательно завитыми кудряшками в одном из ужасных стилей, созданных нашим клиентом — парикмахером Роджером с Кенсингтона. Повернув фото, я увидела то, что написала на обороте: «Кисло-сладкие свиные ножки» — один из отвратительных рецептов фирмы «Все из свинины».
 — О, Господи, прошу прошения, — сказала я.
 Джеки начал хохотать.
 — Это было ужасно смешно. Выпей пива, возьми в холодильнике.
 Взяв банку пива, я села.
 Джеки откинулся назад.
 — Наши рекламные партнеры хотели бы ангажировать твои ножки на всю неделю, начиная с пятницы.
 — Хотели бы что?..
 — Они взялись за рекламу чулочной продукции. Все они считают, что ты безусловная обладательница самой красивой пары ног в нашем учреждении и хотели бы, чтобы ты рекламировала для них колготки на презентации.
 Я почувствовала, что краснею. Никогда не думала, что хоть кто-то из мужчин нашей фирмы замечал меня. Они, безусловно, этого не показывали.
 — Они хотели бы сделать несколько снимков уже сегодня, чтобы увеличить их к следующей неделе.
 Я сказала, что согласна.
 — Если все у них получится, мы, возможно, получим свою, информационную часть, работы. И если клиент останется доволен, они, скорее всего, будут привлекать тебя и дальше к рекламной работе, что даст тебе приличные деньги.
 — Огромное спасибо, — заикаясь, произнесла я, почувствовав себя так, как будто покорила Эверест.
 — Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он, когда я уходила. — Ты выглядишь замученной.
 — Совершенно нормально, — поспешно сказала я.
 — Ну, тогда принеси мне досье Роджера с Кенсингтона.
 Он, конечно, был прав. Я буквально расползалась по швам. За последнюю неделю или около того, я заметила свою все возрастающую неспособность принимать какие-либо решения, даже совершенно незначительные. Проблема, где искать это досье, вдруг стала раздуваться в моем мозгу, как воздушный шарик. Я почувствовала, как меня охватывает знакомое паническое чувство. «Я схожу с ума», — захныкала я. Положив руки на лоб, я подождала. «Спокойно, через минуту все пройдет. Без паники».
 Меня охватило такое чувство, словно я пытаюсь выбраться из темной узкой пещеры, а мои руки соскальзывают вниз. Мой мозг отгонял страхи, один за другим, в поисках защиты от слепого ужаса, охватившего меня. Прислонившись к стене, я пыталась глубоко дышать, моля Бога, чтобы никто не вышел в коридор. Постепенно паника улеглась. Я вошла в приемную. Там никого не было. Дрожащей рукой я набрала номер психиатра, которого мне когда-то рекомендовали. Я записалась к нему на прием в обеденный перерыв в четверг.
 Первый визит был не очень успешным. Психоаналитик оказался красивым элегантным мужчиной средних лет, с зубами, такими же белоснежными, как манжеты его рубашки и спокойными неторопливыми манерами. На столе у него стояла фотография красавицы-жены с ребенком. Я была слишком скованной, чтобы быть с ним откровенной, но он дал мне недельный запас транквилизаторов, при условии, что я появлюсь снова в обеденный перерыв в четверг на следующей неделе.
 — Вы очень любезны, но я не смогу себе этого позволить, — пробормотала я.
 Я почувствовала совершенно щенячью благодарность, когда он, отмахнувшись от моих протестов, сказал:
 — Не думайте об этом, мисс Бреннан. В исключительных случаях я принимаю пациентов по Программе Национального Здравоохранения, а ваш случай меня очень заинтересовал.
 Транквилизаторы помогли мне выдержать следующую неделю. Мои ноги были сфотографированы во всех мыслимых видах чулок, и рекламный отдел заявил, что остался доволен результатами.
 В следующий четверг утром, когда я собиралась к доктору, позвонил Ксандр, только что вернувшийся с Ближнего Востока. Он был в абсолютном восторге от своей поездки. По его словам, они с Гарэтом заключили несколько фантастических сделок, и Гарэт был настоящей звездой.
 — Я просто преклоняюсь перед ним, — заявил он. — Даже подумываю развестись с Памми и просить его подождать меня. Дорогая, он может продать абсолютно все, даже беременную крольчиху австралийскому овцеводу, если ему это понадобится… Начиналось все ужасно. Никогда не думал, что на Ближнем Востоке существует сухой закон. Целые сутки мы ничего не пили. Мне уже начали мерещиться стада розовых слонов, когда Гарэт потихоньку договорился с местным шейхом. С этого момента виски выливалось у нас из ушей.
 — Было очень жарко? — спросила я.
 — Ужасно. А если я хоть раз еще увижу танец живота, я просто свихнусь.
 — У Гарэта было там много подружек? — спросила я, вдруг почувствовав, что говорю утробным голосом, как кукла чревовещателя.
 — Нет, вообще не было. Мне кажется, у него кто-то есть здесь, в Англии, в кого он влюблен.
 — Не знаешь, в кого?
 — Ну эта, восхитительная Рыжая. Она встречала его в аэропорту, кипя от возбуждения, висела на нем.
 — Миссис Смит? — спросила я ледяным шепотом.
 — Нет, молоденькая. Кажется, ее зовут Лаура.
 — Лорна Гамильтон?
 — Да, точно. Гарэт должен был подвезти меня до Лондона, но я не стал им мешать.
 Как во сне, я дотащилась до психоаналитика. Мой путь проходил мимо церкви. Сточный желоб возле нее был забит конфетти. «Гарэт и Лорна», «Гарэт и Лорна», — произносил нараспев голос внутри меня, будто декламировал стихи Теннисона.
 Свет в приемной психоананитика был приглушен. После беспощадного солнца здесь ощущалась живительная прохлада. Секретарша доктора дала мне стакан воды со льдом. Я услышана, как он отправил ее обедать.
 Я легла на серую бархатную софу. На этот раз я была способна говорить. Я не сказала ему ничего о Гарэте, а начала сбивчиво повествовать о своем детстве.
 — Я была нелюбимым ребенком, — всхлипнула я. — Моя мама меня не любила, никогда не целовала перед сном и не укрывала. Мои родители оба не любили меня, как кошка с собакой сражались за право опеки над моим братом и так же яростно — за то, чтобы не брать меня.
 — Продолжайте, — уклончиво сказал психоаналитик.
 Я чувствовала на себе взгляд его бледно-голубых глаз, вдыхала лавандовый запах его лосьона после бритья.
 — Я знаю, что происходит с людьми, которых недостаточно любили, — продолжала я. — Они замыкаются в себе и слишком любят или слишком ненавидят себя. Они не способны к сосуществованию с другими…
 Через три четверти часа моего бессвязного бормотания он взглянул на часы.
 Я встала, готовая идти.
 — Простите, я наверное, смертельно вам наскучила. Вряд ли вы возьметесь лечить меня по Программе Национального Здравоохранения.
 — Я думал, мы уже договорились об этом, — ласково сказал он. — Вы придете на следующей неделе?
 — О, с удовольствием, если у вас будет время.
 Он выписал рецепт.
 — Вот вам еще недельный запас валиума.
 Он повернулся ко мне. Рецепт вдруг задрожат в его руке. Он попытался улыбнуться. Его голубые глазки заблестели. Он побледнел, на лице выступил пот, а щека задергалась в нервном тике. Обойдя вокруг стола, он встал передо мной и взял своей влажной рукой мою руку.
 — Я бы хотел знать, — проговорил он, — могу ли я вас видеть помимо приемных часов, чтобы помочь избавиться от одиночества.
 За его спиной лучезарно улыбались с фотографий его жена и дети. А я ему безоговорочно доверяла!
 — Я н-не думаю, что это было бы разумно. Я никогда не считала женатых мужчин подходящими для этой роли.
 Я распахнула дверь, с удивлением обнаружив, что она не заперта. Было заметно, как в его глазах нарастает страх перед возможным наказанием Медицинского Совета. Тут он расправил свои плечи.
 — Вы правы.
 Он нажал кнопку звонка. Магическим образом немедленно появившаяся секретарша проводила меня к выходу. Я вылетела на улицу, даже не взяв рецепта и разрыдалась в ближайшем скверике от беззащитности.
 Каким-то чудом я вернулась на работу прямо перед нашей каргой мисс Парксайд. Она пришла, ворча, что не нашла подходящей юбки своего размера, размахивая при этом здоровенным тортом от «Фуллерс», чтобы отвлечь внимание всех от своего опоздания.
 — Наверное, придется мне переходить на платья, — сказала она, вонзая нож в твердую белую сахарную глазурь, — но в такую погоду слишком жарко. Сейчас, наверное, за тридцать. Давай, Октавия, тебя надо подкормить!
 Она протянула мне большущий кусок.
 В целях экономии я приучила себя обходиться без завтрака и обеда и обычно съедала что-нибудь бесплатно вечером в том ресторане, в котором работала официанткой. Куски торта так и проскакивали мне в горло. Все машинистки сочувственно смотрели на мои покрасневшие глаза, но ничего не говорили.
 Моей задачей в этот день было обзвонить редакции газет и убедить их в важности завтрашней презентации. Мне это было неприятно. В самый разгар моей работы неожиданно позвонил Ксандр. Мне показалось, что он пьян.
 — Я знаю, ты не любишь, когда тебе звонят по личным вопросам, дорогая, но это особый случай. Ты скоро станешь тетей.
 — Кем?
 — Тетей! Памми беременна.
 Я так завопила от восторга, что эхо, наверное, разнеслось по всему зданию.
 — О, Ксандр, это точно?
 — Совершенно, совершенно точно. Ей даже нездоровится бедняжке.
 — Она давно узнала?
 — Сразу же, как только я уехал на Ближний Восток, но не хотела никому говорить, пока не убедится, что это совершенно точно.
 Никогда еще он не был таким радостным.
 — Славная старушка Памми! Ну разве это не чудесно? — продолжал он. — Мне только что звонил Рики, такой любезный, даже поздравил меня по поводу работы, сказал, что поездка на Ближний Восток была на редкость удачной. Послушай, дорогая, я не должен тебя отвлекать. Я знаю, что ты занята. Давай, приезжай на уик-энд. Отпразднуем.
 Чувствуя себя в полнейшей депрессии, я положила трубку. Знаю, что должна только радоваться, но в голову лезли мысли только о том, что Ксандр намного опередил меня в жизни, в работе, которая у него пошла успешно, а теперь вот и ребенок. Меня захлестнула зависть. Мне и самой хотелось ребенка. Я вяло закончила прерванную работу и начала подшивать информационные сообщения для завтрашней встречи с прессой. В окно светило послеполуденное солнце. Я чувствовала, как по спине струится пот. Мисс Парксайд и машинистки уже начали поговаривать о скором уходе домой.
 Снова зазвонил телефон. Трубку взяла мисс Парксайд.
 — Тебя, — недовольно сказала она. — Покороче!
 Это была Лорна. Я не могла не узнать ее задыхающийся журчащий голос школьницы. На этот раз она запиналась от волнения и смущения.
 — Октавия, мне надо тебя увидеть.
 Я почувствовала, как моя рука, сжимавшая трубку, стала мокрой.
 — Где ты находишься? — спросила я.
 — Дома.
 Воспоминания нахлынули на меня. Белый дом в глубине вишневых садов, Гарэт, вытрясающий из меня душу, а потом укладывающий в постель, Джереми, пытающийся силой овладеть мной.
 — Но завтра я приеду в Лондон, — продолжала она. — Мы могли бы пообедать вместе, мне надо тебе кое-что рассказать.
 — Плохое или хорошее? — спросила я.
 — Я-то лично на седьмом небе, но я не уверена… — она замолчала.
 — Скажи сейчас.
 — Не могу, у меня такая путаница в голове, — сказала она. — Пожалуйста, давай завтра встретимся в обед, я за тобой зайду.
 — У меня завтра очень трудный день.
 — Ну ты же можешь выскочить хотя бы ненадолго. Я зайду за тобой в час. И, пожалуйста, Октавия, не сердись на меня.
 Разговор закончился. Замерев на секунду, я еле успела добежать до туалета. Торт от «Фуллерса» не пошел впрок. Я скорчилась, мучаясь от рвоты и рыданий. Итак, все сбылось насчет Гарэта и Лорны. Должно быть, именно это она и собиралась мне сообщить. Я с невероятным трудом взяла себя в руки. «Ты должна сшить пресс-релизы», — снова и снова повторяла я, как будто на самом деле сшивать нужно было меня саму. Я сполоснула лицо и прополоскала рот. Господи, как же ужасно я выглядела. Мой загар пожелтел, глаза покраснели и опухли. Волосы, грязные и серые у корней, потому что я не могла позволить себе их подкрасить, свисали, как солома.
 В дверь просунула голову одна из секретарш.
 — Парксайд рвет и мечет, — сказала она. — Пришел какой-то очень важный посетитель. Ты не могла бы сделать ему чашку кофе и отнести в кабинет к Джеки?
 Я никак не могла отыскать свои темные очки. Придется бедному очень важному посетителю смириться с моими покрасневшими глазами. Я постучала в дверь и вошла в кабинет Джеки. В следующий момент чашка с кофе полетела на пол, потому что за столом сидел Гарэт. Он поднялся.
 — Все в порядке, прелесть? Ты не обожглась?
 — Я в порядке, — пробормотала я, — но на ковре теперь будет пятно.
 Схватив лежавшую на холодильнике тряпку и опустившись на колени, я начала неистово тереть ковер. Все, что угодно, но Гарэт не должен видеть моего лица. Мы не виделись больше двух месяцев. Его хватит удар, если он увидит, как ужасно я выгляжу.
 — Да оставь ты это, — сказал он. — Через минуту все высохнет.
 Взяв за локти, он поставил меня на ноги.
 — Я принесу тебе другую чашку, — сказала я, бросившись к двери. Но он опередил меня и встал на моем пути, совершенно заслонив дверь. Как обычно в его присутствии, комната сразу стала маленькой.
 — Садись, — сказал он, — снимая груду папок со стула. — Я хочу поговорить с тобой.
 — Что ты вообще здесь делаешь? — спросила я, все еще не глядя ему в глаза.
 — Навешаю своего старого друга Джеки Бартоломью.
 — Ты его знаешь? — резко спросила я. — Я не знала, то есть…
 — Тебе бы следовало читать документы твоей собственной фирмы, — сказал Гарэт и протянул мне листок, лежавший на столе у Джеки. Там совершенно отчетливо в середине списка директоров значилось: Г. Ллевелин.
 — Т-так это ты подсунул мне работу, — выпалила я. — А я считана, что это моя собственная…
 — …заслуга. Да, конечно, — нежно сказал он. — Джеки никогда бы не взял тебя на работу, если бы ты ему не понравилась.
 Он взял одну из увеличенных фотографий моих ног.
 — Должен признать, мне это нравится. Я бы узнал эти ноги везде.
 Все это произошло для меня оглушительно быстро. Я старалась понять, какое влияние мог оказать Гарэт на мою работу у Бартоломью.
 — Как тебе здесь? — спросил он.
 — Нормально. А как твоя поездка на Ближний Восток?
 — Просто ад, — сказал Гарэт. — И страшно жарко, и утомительно. Единственной отдушиной был твой брат.
 — Он славный, правда?
 — Он однажды даже превзошел себя, так очаровал одного шейха, что тот удостоил чести отведать за ужином кулинарный изыск только Ксандра.
 — И что это было? — спросила я.
 — Глазное яблоко овцы.
 Я хихикнула.
 — Он вне себя от счастья по поводу ребенка, — сказала я, стараясь скрыть тоскливые нотки в своем голосе.
 — Да, это хорошая новость. И поможет к тому же улучшить их отношения с Рики.
 Мы замолчали. В комнате было удушливо жарко. Я все еще не смотрела на него. Школьница, прибежавшая на первое в жизни свидание, вряд ли испытывала большую неловкость. Меня переполняли горькие тоскливые чувства.
 — Очень жарко, правда? — сказала я.
 — Очень, — подтвердил Гарэт.
 Разговор не клеился. Я встала и пошла к двери.
 — Я сделаю тебе кофе.
 — Я не хочу.
 — Мне надо закончить работу.
 Он проводил меня до приемной, пропустив выходившую оттуда с яркой сумочкой в руках мисс Парксайд, направлявшуюся в дамскую комнату.
 — Время уже собираться домой, — сказал он.
 — Мне надо все закончить, — сказала я, хватая листочки с каждой из четырех стопок бумаги. Они дрожали в моей руке так, как будто на них дул электрический вентилятор.
 Гарэт взглянул на меня.
 — Ты их перепутала, — сказал он, взяв их у меня из рук и собираясь подшить заново. Вложив листочки в сшиватель, он ударил по нему рукой. Ничего не последовало.
 — Проклятая штука пуста, — сказал он. — Пойдем, сделаешь это утром. Я угощу тебя коктейлем.
 Бар был полон служащих, которые оттягивали возвращение домой. Гарэт нашел мне свободный стул. Я села, обвив ногой одну ножку стула и пытаясь унять сердцебиение.
 Мне казалось, что это сон, и я очнусь через минуту и буду плакать в постели в Путни.
 Он протянул мне джин с тоником, а себе плеснул содовой в виски. Я сразу сделала глоток, держа стакан двумя руками, чтобы унять дрожь.
 Взглянув в затененное зеркало позади стойки бара, я встретилась глазами с Гарэтом. Секунду мы пристально разглядывали друг друга в полном изумлении, как будто впервые встретившиеся два совершенно других человека. У меня было такое чувство, что, если мы коснемся руками друг друга, бар воспламенится.
 Отведя глаза, я сделала еще один глоток.
 — Ты очень похудела, — сказал он.
 — Да?
 — Слишком.
 — Это от жары.
 Он бросил взгляд на сосиски и бутерброды на застекленной полке.
 — Хочешь что-нибудь?
 Я покачала головой. Мимо, ревя, пронеслась пожарная машина, за ней другая.
 — Как ты думаешь, когда-нибудь пойдет дождь? — спросила я.
 Только сейчас я заметила, какой у него усталый вид. Темные круги под глазами были почти такими же черными, как его брови.
 — «Сифорд-Бреннан» доставляет много хлопот? — спросила я.
 — Да уж это тебе не в Лландудно на денек съездить, — ответил он. — Между прочим, Джеки очень тобой доволен.
 Я почувствовала, что краснею.
 — Правда?
 — Ага. И я тоже. Это не просто новые листочки, Бреннан, а целое новое дерево.
 Он задумчиво посмотрел на меня.
 — Почему ты весь день плакала?
 Я сделала слишком большой глоток, так опрокинув стакан, что джин выплеснулся мне на лицо.
 — Пытаюсь привести в порядок свою голову, — сказала я, — смахивая джин рукавом, — поэтому начала ходить к психоаналитику.
 — Господи, да он тебе не нужен.
 — А он д-думает, что нужен. Он сегодня на меня набросился.
 Я опять начала дрожать. Рука Гарэта сжала на мгновенье мою руку.
 — Мерзавец. Заяви на него в Медицинский Совет, — сказал он.
 — Не думаю, что на психоаналитиков можно жаловаться, но для меня это был шок. Я ему достаточно доверяла.
 — Дай мне его фамилию и адрес, и я сделаю так, что его вышвырнут, — сказал Гарэт.
 Он по-настоящему разозлился. Боже мой, он был так добр, что я могла в любую минуту разреветься. Я откусила кусочек лимонной кожицы.
 — Лорна звонила мне сегодня днем, — сказала я. — Она была за городом.
 Взгляд его вдруг стал уклончивым и хитрым. Достав пачку сигарет, он, после того, как я отказалась, закурил один.
 — Она сказала, что должна что-то мне сообщить, — продолжала я. — Но не хочет делать это по телефону, чтобы меня не расстраивать.
 Гарэт встряхнул лед в своем стакане.
 — Выпьешь еще?
 Я покачала головой. Ком подступал к горлу все ближе и ближе.
 — Она на седьмом небе от счастья, как Ксандр, — продолжала я. — Думаю, что она собиралась мне сказать, что выходит замуж.
 — Да, — сказал Гарэт. — Именно это.
 — Скоро? — спросила я.
 — Очень скоро. Лорна — одна из тех девушек, которые не позволяют себе ничего до свадьбы. Она боится, что долго не продержится.
 — Браво, — прошептала я.
 — Она чувствует себя страшно виноватой, — продолжал он. — Боится расстроить тебя, и знает, что Хескет и Бриджит скажут ей, что она еще слишком молода.
 — Ты не можешь всех убедить, — сказала я, задыхаясь.
 — Послушай, Октавия, ты красивая, очень красивая девушка, и на свете много других мужчин.
 — Конечно, — сказала я, оцепенев.
 По моим щекам побежали слезы.
 Он взял меня за руку. Я еле сдержалась, чтобы не броситься к нему на грудь.
 — Мне очень жаль, — продолжал он. — Послушай, у меня сегодня свободный вечер. Я угощу тебя ужином, и мы сможем поговорить обо всем.
 — Нет. Это очень любезно, но нет, спасибо, — сказала я, вытирая слезы тыльной стороной ладони. — У меня назначено свидание.
 Соскочив со стула, я выбежала из бара.
 — Октавия, подожди, — услышала я за собой его голос, сбегая вниз, в метро.




 Глава восемнадцатая


 Когда я вернулась в Пути, ко мне бросился, визжа от восторга, Манки. Он хватал зубами мою руку и несся впереди меня по дорожке. Я нашла миссис Лонсдейл, ворчащую по поводу жары и вредителей зеленых насаждений. Она пыталась с помощью кипятка предотвратить нашествие в дом муравьев. Из-за забастовки мусорщиков мусор две недели не вывозился. Вонь после дезинфекции мусорных баков была чуть ли не хуже, чем вчерашний запах гниющих пищевых отходов.
 Раскрасневшаяся миссис Лонсдейл-Тейлор выпрямилась.
 — Тебя там, наверху, дожидается молодой человек, — сказала она, презрительно фыркнув. — Он говорит, что он твой брат.
 Я помчалась наверх. Мне не терпелось рассказать кому-нибудь, какой я была несчастной. Ксандр тоже любит Гарэта. Он поймет, что я сейчас переживаю.
 Я нашла его в своей спальне. Его лицо было совершенно болезненного цвета, как будто он стоял под зеленым зонтиком. На его щеке дрожал мускул. Пепельница на столе была доверху набита недокуренными сигаретами.
 — Слава Богу, что ты пришла, — сказал он. — У меня убийственные неприятности.
 Светло-каштановые волосы, ставшие почти черными от пота, падали челкой ему на лоб, оттеняя лучистые серые глаза. Он выглядел до нелепости молодо. Я бросилась к нему и обняла.
 — Что произошло? Расскажи мне. Не с ребенком?
 Он покачал головой.
 — Извини, но у меня нет ничего выпить. Что случилось?
 — Мне надо достать к завтрашнему дню две тысячи фунтов.
 — Господи, зачем?
 — Меня шантажируют.
 — Тогда тебе надо немедленно сообщить в полицию.
 — Я не могу, — сказал он, тяжело вздохнув.
 Он чуть не плакал. Я поняла, что именно мне придется оставаться спокойной и невозмутимой, как статуя.
 — Ты должен пойти в полицию. Они не предадут огласке твою фамилию. Что такого ты мог сделать? Это не может быть настолько ужасным.
 Дверь неожиданно распахнулась. Мы оба подскочили, но это был всего лишь Манки. Он подлетел и свернулся у ног Ксандра. Толкнув ногой, я захлопнула дверь.
 — Кто мог это сделать? — спросила я.
 — Гвидо, — сказал Ксандр упавшим голосом.
 — Гвидо?
 — Юноша-итальянец, тот красавец, которого ты видела в тот день, когда мы обедали у «Фредди» перед твоим путешествием на яхте с Гарэтом и Джереми.
 — А да, помню, — сказала я.
 — В тот уик-энд, когда тебя не было, я отказался приехать к Рики и Джоан.
 — Да.
 — Я поехал в Девон с Гвидо, в отель для голубых.
 — О, Господи!
 — Там объявился один из его приятелей, тоже красавец и тоже итальянец. Мы все, конечно, напились и начали делать полароидом снимки в спальне. Некоторые из них были слишком смелыми. Ну, а теперь Гвидо со своим дружком требуют пару тысяч для начала, а если я не выложу их им завтра, собираются послать фото Памми и Рики.
 Я на минуту задумалась. Запах душистого табака из сада был невыносим. Из водопроводного крана лилась вода, наполняя подставленные миссис Л-Т ведра.
 — Ты не думаешь, что Памми давно уже догадалась? — спросила я. — Она не дурочка.
 — Она не сможет в этом сознаться даже себе самой.
 — Может быть, будет лучше все ей рассказать?
 Голос Ксандра дрогнул.
 — Не теперь, когда она беременна. Она так счастлива благодаря ребенку! И на работе так вдруг стало все хорошо, и наши с ней отношения очень улучшились в последнее время.
 Не было смысла напоминать ему, что он всего двадцать четыре часа назад вернулся с Ближнего Востока.
 — Рики просто вышвырнет меня, и Памела сделает то же самое. Я понимаю, что тебе это покажется вздором, но я действительно хочу ребенка. У тебя много богатых друзей.
 — А что же Гарэт? — спросила я. — Он тебе поможет.
 — Я только-только наладил с ним отношения, — сказал он капризно.
 — Если ты уступишь Гвидо на этот раз, он еще больше потребует от тебя через неделю или две.
 — Если я только получу передышку, — сказал Ксандр, — я придумаю, как разделаться с ним. Мне просто нужно время. Ради Бога, Октавия, — сказал он, ставшим высоким, почти женским голосом. — Я столько раз выручал тебя раньше.
 Это была правда.
 — Хорошо. Я достану тебе денег, — сказала я.
 — Как?
 — У меня есть знакомый, который предлагал мне полторы тысячи фунтов за работу фотомоделью, — сказала я. — Я думаю, что смогу заставить его поднять сумму до двух тысяч.
 Как только Ксандр ушел, я спустилась в телефон-автомат и набрала номер Андреаса.
 — Алло, — произнес сиплый масленый голос с иностранным акцентом.
 — Андреас, — сказала я. — Это Октавия.
 Воцарилась пауза.
 — Октавия Бреннан.
 — Я понял, — сказал он. — Сейчас только сделаю потише. Я ждал твоего звонка.
 — Ждал? — резко спросила я. — Что ты имеешь в виду?
 — До меня дошли слухи о том, что для тебя наступили не лучшие времена, и ты оставила свою квартиру. Отличное было место, твоя квартира. Итак, чем могу быть тебе полезен?
 Я судорожно сглотнула.
 — Ты помнишь, что ты мне говорил по поводу снимков с моим участием для «Гедониста»?
 — Конечно, помню.
 Он не мог скрыть торжества в своем голосе.
 — Ты говорил о сумме в полторы тысячи фунтов, — сказала я.
 — Наверное, я был не в своем уме.
 — А как насчет двух тысяч?
 — Инфляция ударила по всем, детка.
 — Не совсем так. Ваш тираж растет, я прочла об этом в «Кампейн» на этой неделе.
 — Ну, если ты согласишься на… ужин и так далее, я могу подумать об этом.
 Он ждал. Я почти ощущала, что он, как огромная змея, извивается в предвкушении. Какое все это имело теперь значение? Насколько я понимала, с Гарэтом было кончено. Остальное неважно.
 — Хорошо, — сказала я. — Не возражаю. Но могу я получить завтра же наличными?
 — Мы жадные, правда? Надеюсь, с тобой ничего не случилось, Октавия. На тебя не похоже, чтобы ты торговалась. «Не хочешь — как хочешь». Вот какой девиз был у тебя всегда. И другой ты бы мне не понравилась. Это заставляет меня думать, что на свете нет ничего постоянного.
 — Мне нужно заработать, — сказала я.
 — Хорошо. — Он перешел на деловой тон. — Сейчас в Лондоне находится Кай Марковитц. Я приглашу его завтра на целый день. Приходи к двум.
 Я с ужасом поняла, что не попадаю на презентацию, но достать для Ксандра деньги сейчас важнее всего.
 — Хорошо, — сказала я.
 Он назвал мне адрес и мягко добавил:
 — И не надевай ничего тугого, чтобы на тебе не было никаких отметин. До завтра, дорогая. Ты не пожалеешь, я обещаю.
 После этого я отправилась на свою работу в ресторан.
 Вернувшись домой, я вымыла голову и предприняла жалкую попытку привести свое тело в порядок. Потом в течение нескольких часов писала и рвала письма к Джеки, в которых пыталась все объяснить. Но и окончательный результат меня не удовлетворял. Я была в таком жутком состоянии, что с трудом связывала слова, не говоря уже о предложениях, и как бы я не оправдывалась, ничто не могло изменить того факта, что я его подвела.
 На постели лежал и дремал Манки. Его распорядок был нарушен. Он без конца зевал, пискливо повизгивая. Я не стала ложиться. Было слишком жарко, чтобы уснуть, а, если бы я и уснула, то, проснувшись, с новой силой должна была бы осознать правду о Гарэте и Лорне.
 Ничто, даже сама действительность, не могла подготовить меня к ужасу фотосеанса с Андреасом. Я чувствовала себя так, будто со свистом неслась на скором поезде к девятому кругу Данте, к тому, где зубы сатаны вечно рвут впечатанных в лед предателей.
 Я предала Джеки и заслуживала того, чтобы меня рвали на куски.
 Я сидела в небольшой боковой комнатушке перед освещенным лампами зеркалом в одном старом халате со следами грима на нем. По радио утверждали, что это самый жаркий день в году. В громадной уимблдонской студии, снятой на один день Каем Марковитцем, было невероятно душно, а я не могла унять дрожь. Я знала, что выглядела ужасно. Я замаскировала свой желтеющий загар темно-коричневым гримом, что все равно не могло скрыть моих торчащих ребер. Несмотря на то, что я закапала в глаза полфлакона голубых капель, они оставались красными и совсем не блестели.
 В одном углу студии потрясающий гомик по имени Габриэл, с ярко-синими глазами и светлыми рыжеватыми волосами, на котором были только коротенькие выцветшие джинсовые брюки и браслет из змеиной кожи, руководил двумя угрюмыми потными послушными его воле рабочими, которые сооружали для меня декорацию. Она включала огромную кровать с плетеной спинкой, с серебристыми атласными простынями и белую клетку для птиц в старинном стиле. Один рабочий, пошатываясь, втаскивал громадные растения в горшках, другой прикалывал булавками к экрану изысканные узорчатые темно-коричневые обои. Габриэл устанавливал на ночном столике роскошную лампу, серебряный чайник, пресс-папье из стекла.
 — Андреас просил сделать по-настоящему шикарный фон для тебя, дорогая. Я не могу припомнить, чтобы он когда-нибудь проявлял такой интерес.
 В другом углу студии Кай Марковитц фотографировал под аккомпанемент вспышек и Эллы Фитцджеральд эффектную чернокожую девушку с умопомрачительными формами. Она была в красных кружевных трусиках, почти ничего не прикрывающих, в туфлях на высоченных шпильках. Девушка извивалась на фоне мехового покрывала, прикрепленного к стене.
 — Ее формы так еще больше впечатляют, — содрогнувшись, объяснил Габриэл. — На снимке это будет выглядеть так, как будто она лежит на кровати.
 Я снова повернулась к зеркалу. Сквозь только что нанесенный грим снова проступил пот. Тут я услышала мужской смех. У меня пересохло во рту, а дрожь еще усилилась. В этот момент отодвинулась занавеска, и вошел Андреас, распространяя запах бренди и лосьона после бритья. Изо рта у него торчала сигара. Несмотря на жару и алкоголь его желтое лицо ничуть не порозовело. В руках он держал бутылку «Чарльз Хейсик» и два бокала. Он поставил их на туалетный столик. Я плотно запахнула белый халатик. Он долго стоял за моей спиной, глядя в зеркало одновременно торжествующим и хищным взглядом. Потом произнес своим масленым шипящим голосом:
 — Ты не слишком приветливо выглядишь, детка. Внутренне сопротивляешься?
 — У меня было много работы.
 Андреас засмеялся.
 — Ты не создана для карьеры. Я всегда тебя предупреждал об этом. И Гарэт Ллевелин бросил тебя в беде. Я и это предвидел. Имей в виду на будущее: ты всегда должна слушаться дядю Андреаса.
 По нему было видно, как он упивается моим полным отчаянием.
 — Ничего, — примирительно продолжал он, — ты будешь в порядке. Несколько недель хорошей жизни и ты опять станешь выглядеть, как персик. Как в Грейстоне.
 Его руки медленно и тщательно ощупали меня, как руки ребенка, пытающегося угадать содержимое упакованного рождественского подарка. Сжав зубы, я старалась не содрогнуться от отвращения. Отпустив меня, он начал снимать золотце с пробки шампанского. Я с ужасом следила за его мягкими белыми руками. Бог знает что придется мне вытерпеть от них в этот вечер.
 Я сделала глубокий вдох.
 — Ты можешь дать мне деньги прямо сейчас?
 Андреас покачал головой.
 — Не-а. Деньги выдают, получив товар, и при том качественный.
 Пробка ударила в потолок. Андреас наполнил бокал и протянул его мне.
 — Это должно помочь тебе расслабиться, — сказал он, — почувствовать себя комфортно и раскованно.
 Я сделала глоток, боясь, что меня может вырвать.
 — Идите сюда, ребята, — крикнул Андреас за занавеску, и к нам присоединились пара его отпетых дружков, сверкавших украшениями, взмокших в своих жилетных костюмах. Это были парни, перед которыми бледнела мафия.
 — Познакомься. Это Менни и Внк, — сказал Андреас.
 Наверное, он притащил их, чтобы продемонстрировать меня. Они были явно разочарованы тем, что я оказалась не настолько фантастичной, как обещал Андреас, но боялись показать это, — Дайте ей немножко прийти в себя с моей помощью, — промурлыкал Андреас, ущипнув меня за щеку, — и вы ее не узнаете.
 — Откормишь ее к Рождеству? — спросил Менни.
 Они захохотали.
 Подошел закончивший снимать негритянку Кай Марковитц и сказал, что скоро будет готов.
 Это был высокий, усталый и меланхоличный мужчина лет под пятьдесят, в армейских брюках, туфлях на резиновой подошве и промокшей рубашке цвета хаки.
 — Иди познакомиться с Октавией, — сказал Андреас, снова наполняя мой бокал. — Она немножко нервничает, потому что делает это впервые, так что отнесись к ней бережно. Красивая, правда? — добавил он, откидывая мои волосы со лба.
 Кай Марковитц приветственно кивнул — как-никак Андреас щедро ему платил — и сказал, что камера воспламенится от такой красоты.
 — Ты не должна беспокоиться о снимках, — добавил он. — Это будет неконтрастное изображение с акцентом на лицо, приглушенное и элегантное.
 Боже, что скажет Гарэт, если когда-нибудь увидит эти снимки. Я представила себе, как он, наткнувшись на них, просматривая в каком-нибудь киоске иностранные журналы, замрет, не веря глазам, а потом пожмет плечами, потому что всегда знал, что я плохо кончу. Стоило ли на самом деле пройти через все это во имя помощи Ксандру? Или и правда кровь гуще, чем водица?
 — Как только вы будете готовы, можно начинать, — произнес Габриэл, высовывая из-за занавески свою золотистую голову.
 Андреас широко мне улыбнулся.
 — Давай, детка. Тебе понравится, как только мы начнем.
 Я села на серебристые атласные простыни, с ужасом разглядывая лес растений в горшках. Студия казалась полной людей, разглядывающих меня скучающими оценивающими взглядами. Я еще плотней завернулась в халат.
 Кай Марковитц подошел ко мне.
 — Он тебе не понадобится совсем, — мягко сказал он.
 Когда я его сбросила, даже Марковитц затаил дыхание. Дружки-головорезы Андреаса пытались сохранить невозмутимый вид, но и у них глаза повылезали из орбит.
 — Я же говорил вам, что она почти идеально похожа на девушку из «Варгаса», которую вы, по всей вероятности, видели, — самодовольно проговорил Андреас.
 Кай смотрел в видеоискатель. Его ассистент щелкал полароидом, отбрасывая фотографии в сторону. Андреас и Кай быстро их просматривали.
 — Нам нужен вентилятор, обдувать ее холодным воздухом, чтобы она выглядела сексуальней, — сказал Кай.
 Андреас хотел, чтобы я отработала все сполна. Через два мучительных часа я была заснята во всех мыслимых положениях и нарядах. С серебристой лисой и ниткой жемчуга на груди, в мокрой марлевой блузе, в черных чулках с подвязками и в одних страусовых перьях.
 Теряющего терпение Габриэла отправили за персидским котом, которого я должна была прижимать к себе. Но через тридцать секунд мигания вспышек бедное создание, царапая своими когтистыми лапами мой живот, вырвалось из моих объятий и спряталось среди балок перекрытия.
 Теперь я возлежала на атласных простынях в чем-то вроде камзола. Кай Марковитц щелкал вокруг, не переставая комментировать.
 — Чудесно, дорогая, только чуть спусти его с правого плеча, смотри прямо в камеру. Пожалуйста, чуть больше ветра, Габриэл. Давай, Октавия, расслабься, помогай мне, закрой глаза, оближи губы, поглаживай себя.
 — Нет, — прошептала я, — не буду.
 Марковитц вздохнул, вытащил пленку и, взяв у ассистента новую, перезарядил аппарат.
 — Повернись, — сказал он. — Уткнись лицом в простыни и застынь в таком положении.
 — Я не могу застыть, когда я совершенно испеклась, — огрызнулась я.
 — Подожди, — сказал Марковитц, — подожди, это же просто фантастично. Пойди посмотри, Андреас.
 Подошел Андреас. Они тихо посовещались, потом Андреас подошел и присел рядом со мной на кровать, наполнив мой бокал.
 — Ты слишком напряжена, детка, — сказал он. — Ты просто не признаешься.
 — Как же иначе, когда вы все глазеете на меня?
 Это мне напоминало детство, когда мама настаивала на своем присутствии во время осмотра меня врачом.
 — Ты должна постараться.
 Я снова ощутила, как он наслаждается моим полным унижением, отплачивая мне за все те случаи в прошлом, когда я отвергала его. Я снова легла на кровать.
 — Раздвинь ноги побольше, широко, вот так хорошо, — сказал Кай, щелкая вокруг.
 Когда все закончится, мне останется уйти и броситься с Вестминстерского моста.
 Габриэл продолжал суетиться, все добавляя цветы. Его бронзовая безволосая грудь блестела при свете.
 — А что, если нам одеть ее монахиней, а Анжелика пусть ее совращает, — сказал он. — Тогда то, что она выглядит такой напряженной, не будет иметь значения.
 — Интересная мысль, — сказал Андреас.
 В дверь постучали. Один из ассистентов открыл ее и впустил девушку в красном платье, с длинными черными волосами и бледным колдовским, сильно накрашенным лицом. Она казалась взбешенной и была чем-то неуловимо знакома. Может быть, произойдет чудо и она заменит меня?
 — Привет, Анжелика, — сказал Марковитц. — Иди, раздевайся. Мы сделаем десятиминутный перерыв.
 — Она была на развороте «Пенетрейшн» в этом месяце, — сказал один из помощников Габриэла. — А под картинкой было написано: «Ее отец — профессиональный военный. Анжелика изучает философию в университете. Во время каникул проводит время, любуясь развалинами».
 — Ну, вряд ли можно назвать Андреаса развалиной, — сказал Габриэл.
 Андреас открыл еще одну бутылку шампанского.
 — Я заказал столик на сегодня в «Скиндлис», — сказал он, — лаская мое плечо своей влажной рукой. — Мне кажется, в такую жару будет приятно уехать из Лондона.
 Он взял пуховку из рук одного из ассистентов Кая и тщательно запудрил мой блестевший нос. Слезы горького отчаяния жгли мои глаза.
 — Если вы сможете достать лошадь, — заметил другой безропотный помощник Габриэла, — из нее получилась бы потрясающая Годива из легенды.
 — Замолчи, — зашипел Габриэл. — Здесь за углом школа верховой езды. С меня хватило проблем с этим проклятым котом.
 Через несколько минут из-за занавески появилась Анжелика, на которой было лишь боа из красных перьев и мозольный пластырь. С мрачным видом она направилась к кровати, смотря на Андреаса со смешанным чувством ужаса и отвращения, наверное, так смотрит лев в цирке на жестокого дрессировщика.
 — Ты уже знакома с Анжеликой Бартон-Браун, не правда ли, Октавия? — спросил Андреас, таинственно улыбаясь.
 — Кажется пет, — начала я, но тут вспомнила, что это одна из тех девок, которых Андреас притаскивал в Грейстон. Она теперь свирепо смотрела в мою сторону. Даже Клитемнестра, вероятно, не так зло смотрела на Агамемнона.
 — Иди сюда и ложись, Анжелика, — сказал Андреас, похлопывая по кровати.
 Она вытянулась рядом со мной. Ее подведенные черным карандашом глаза были слегка приоткрыты. Из-под наклеенных ресниц в мою сторону был направлен темный ядовитый свет. Андреас постарался сделать так, чтобы его бывшая и будущая возлюбленные почувствовали себя отвратительно.
 — Как тебе? — спросил он Кая. — Какой контраст между ними, не правда ли? Искушенная и невинная любовь.
 Я вскочила и потянулась за своим халатом, лежавшим под кроватью.
 — Вы уже закончили со мной?
 Положив свою тяжелую руку мне на плечо, Андреас заставил меня снова сесть.
 — Наоборот, — сказал он. — Мы только начинаем. Оденьте на Анжелику монашеский головной убор, — сказал он, обращаясь к Габриэлу.
 Она выглядела так нелепо, эта озлобленная Анжелика, что я еле сдержалась, чтобы не разразиться истерическим смехом. Но это было недолго. В следующий момент Андреас повесил мне на шею громадный крест.
 — Встань на колени рядом с ней, Анжелика, — сказал он. — Хорошо, как можно ближе.
 У меня было такое чувство, что по мне ползут огромные жабы. Я посмотрела на крест, висящий на моей груди. Может быть, если протянуть его к Андреасу, он превратится в дряхлого старца и рассыплется в прах, как граф Дракула?
 — А теперь положи свою руку на плечо Октавии, — сказал он.
 Почувствовав ее пальцы, я отпрыгнула в сторону.
 — Нет! — закричала я. — Нет! Я не буду это делать, не буду!
 — Прекрати, — сказал Андреас. — Ты хочешь получить две тысячи или нет?
 Я посмотрела на него вызывающе, но тут вспомнила Ксандра и кивнула.
 Вид у Анжелы был такой же бодрый, как у кота, у которого болят зубы. Было совершенно очевидно, что она еще никогда не зарабатывала у него свой хлеб таким образом. Андреас взбил простыни вокруг нас и посмотрел в видоискатель.
 — Очень мило, — сказал он. — Немножко полюбезней, вы обе.
 Кай сделал снимок.
 — Положи свою руку на шею Октавии, Анжелика, — сказал он.
 Я сжалась, почувствовав напряженную ненависть в ее пальцах.
 Пот выступил у нее над верхней губой:
 — Отлично, — сказал Кай. — А теперь опусти свою руку немного ниже, Анжелика, еще ниже.
 Стерпеть такое, даже для Ксандра, я не могла. Я бросила на Андреаса взгляд, полный отчаяния и мольбы и была потрясена выражением подавляемого возбуждения на его лице. Я почувствовала, как по моим щекам потекли слезы.
 Вдруг снаружи раздался невероятный грохот. Все вскочили, когда забарабанили в дверь.
 — Это полиция, — выдавил Габриэл, приглаживая свои кудри.
 — Вы не можете войти сюда, — закричал женский голос. — Студия снята.
 — О нет, черт побери, могу, — откликнулся голос.
 Раздался еще один сокрушительный удар, дверь задрожала и поддалась. Я в изумлении открыла рот, наполовину с облегчением, наполовину с ужасом, потому что в дверях, разъяренный, как десять фурий, и грозный, как дьявол, стоял Гарэт. Он медленно обвел глазами комнату, увидев сначала Кая, потом Андреаса и нанятых им закадычных дружков и, наконец, меня, на кровати с Анжеликой. Всхлипнув, я закуталась в одну из атласных простынь.
 — Что здесь, к дьяволу, происходит? — взревел он, шагая через студию ко мне. — Ты проститутка! Проклятая дешевка! Я должен был догадаться, что ты этим кончишь. Одевайся!
 К нему спешил Андреас.
 — Спокойно, старина, — сказал он примирительно. — Не волнуйся ты так.
 Гарэт повернулся к нему.
 — Ты, паршивая рептилия, — зашипел он. — Я знаю, как давно ты подбирался к ней со своими грязными руками. Ты мне заплатишь за это.
 — Давай, — скривив рот, обратился он ко мне, — ради Бога, одевайся!
 Я встала, слишком напуганная, чтобы шевельнуться.
 — Как ты узнал, что она здесь? — спросил Габриэл, с восхищением глядя на него.
 — Андреасу не следовало бы бахвалиться по ресторанам, — сказал Гарэт, — кто-нибудь да услышит.
 — Послушай, мудрый парень, — заговорил Андреас, на сей раз медленно и терпеливо, как будто диктовал неопытной машинистке. — Ты незванно вторгся в очень важное дело. Я нанял на один день Кая и Октавию. И того, и другого не за орешки. Ей нужны деньги. Так ведь, Октавия?
 Гарэт посмотрел в мою сторону. Я грустно кивнула.
 — Поэтому ты не можешь вот так ворваться сюда и устроить шум, — сказал Андреас.
 — Ах, не могу? — спросил Гарэт со зловещим спокойствием.
 Последовала долгая пауза. И тут он обезумел. Повернувшись, он зашвырнул камеру Кая в дальний угол комнаты, потом, ударив его кулаком в лицо, отправил вслед за камерой. В следующую минуту он уложил апперкотом помощника Кая. Тут Вик, схватив искусственный цветок, запустил им в Гарэта, который, увернувшись, схватил другой цветок и запустил им в ответ.
 Завизжав, как резаный поросенок, все еще в монашеском головном уборе, Анжелика нырнула под кровать. За ней тут же последовали двое бессловесных помощников Габриэла и сам он.
 — О, Господи! — вздохнул Габриэл, когда в воздухе пронеслись еще два цветка. — Новое нашествие Бархэма Вуда в Дансинан.
 Пригнувшись, чтобы не попасть под летящие горшки, я стряхнула шелковые простыни, пересекла комнату, нырнула за занавеску и начала натягивать свою одежду.
 Гарэт продолжал наносить удары направо и налево, как разъяренный бык. Когда я выглянула, он боролся с Менни, который подсек его и с грохотом повалил на пол. Гарэт тут же вскочил на ноги и зашвырнул Менни в кучу оставшихся растений.
 — О, моя бедная жардиньерка, — донесся жалобный голос Габриэла из-под кровати. — Что скажут в цветочном магазине?
 Когда я осторожно высунулась из-за занавески, через комнату летели серебряный чайник и два стеклянных пресс-папье. К счастью, они не достигли своей цели.
 Гарэт перевел дух. Он тяжело дышал.
 Кай, стоя в углу, все еще потирал свой подбородок. Менни, как шпион, выглядывал из-за цветов. Вик, тряся головой, пытался прийти в себя. Ассистент Кая поднялся на ноги. Когда он начал неуверенно пробираться к двери, Гарэт схватил его за воротник.
 — Нет, не выйдет, — сказал он. — Где отснятые пленки? Давай сюда или я сделаю из тебя месиво.
 Он схватил парня за горло.
 — Там, на тележке, — задыхаясь от ужаса, произнес парень.
 Гарэт убрал пленки в карман. Я начала пробираться бочком вдоль стены к нему. Он посмотрел в мою сторону и кивнул в направлении двери. Сам он начал пятиться туда же, когда подскочивший Вик ударил его в правый глаз. Гарэт так дал ему сдачу, что тот пролетел через всю комнату, но сам он, пытаясь удержаться на ногах, зацепился за один из осветительных проводов и тяжело рухнул на кучу треножников. С каждой минутой картина все больше смахивала на сцену из «Тома и Джерри».
 В следующее мгновение Андреас, который до этого наблюдал за всем происходящим, не пошевелив и пальцем, схватил бутылку из-под шампанского и, разбив ее о раму кровати, понесся с невероятной скоростью через всю комнату к Гарэту. Прижатый в угол Гарэт, мотая головой, выкарабкался из треножников. Его правый глаз начал заплывать. На лбу, прямо над бровью, в том месте, куда пришелся удар золотого кольца Вика, кровоточило. Он попятился на Андреаса, упершись в стену.
 — А вот теперь, голубчик, — прошептал Андреас почти ласково, — я преподам тебе урок.
 Он взмахнул зазубренным краем бутылки прямо перед лицом Гарэта.
 — Верни мне пленку.
 Гарэт пристально смотрел на него. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
 — Ты паршивая дрянь, — сказал он.
 И тут я застыла от ужаса, увидев, как Менни, выбравшись из цветов и держа в руке сверкающий нож, неумолимо надвигался справа. Не задумываясь, я схватила роскошную лампу с ночного столика и запустила в него, попав в цель. Это на секунду отвлекло внимание Андреаса, дав Гарэту шанс броситься на него и свалить на пол. Они долго катались по полу, выкрикивая взаимные оскорбления. В конце концов Гарэт оказался наверху, молотя Андреаса кулаками по голове. На мгновение мне показалось, что он собирается его убить. Но он поднялся, схватил Андреаса и швырнул сквозь экран с изысканными обоями, как клоуна сквозь обруч.
 На мгновение все затихло. Гарэт медленно оглядел комнату. Все прижались, кто к стене, кто к полу. Вдруг раздались аплодисменты. Из-под кровати вылезла Анжелика в сдвинутом набекрень монашеском уборе.
 — Три года я ждала этого момента, — сказала она.
 Рука Гарэта была в крови. Наверное, он поранил ее о бутылку Андреаса.
 — Ты же истечешь кровью, — застонала я, хватая валявшуюся на полу шелковую нижнюю юбку.
 — Сейчас я его расцелую, — раздался из-под кровати слабый голос.
 Гарэт схватил меня за руку.
 — Идем отсюда!
 Я надеялась, что Гарэт полностью разрядил свой гнев, разгромив студию Кая. Но, когда мы мчались по Парксайду в сторону Лондона, оставив справа Уимблдон, весь шторм обрушился на меня.
 — Я пытался помочь тебе, — кричал он, — мы все пытались. Джеки нянчился с тобой, как с ребенком, все последние восемь недель и после этого, надо же было тебе устроить такое именно сегодня! Все разрушить как раз тогда, когда Джеки так нуждался в тебя. Я не понимаю тебя, Октавия. Что за разрушительный дух сидит в тебе! Неужели тебе на всех наплевать?
 Мы обогнали еще одну машину, двигаясь так близко, что между нами с трудом можно было бы просунуть лист бумаги. Слава Богу, мы двигались навстречу густому потоку. Возвращающиеся домой жители пригорода, ползущие нам навстречу, смотрели на нас с изумлением. Некоторые из них останавливались, чтобы поднять верх машин. Удушливая жара еще не наступила, но на смену безмятежной голубизне утра пришла угрожающая чернота неба.
 — Зачем ты это сделала? — спросил Гарэт, обогнав еще одну машину, — говори, я хочу знать.
 — Я не могу тебе сказать.
 — Естественно. Ну так я тебе скажу. Ты такая чертовская сибаритка, что не смогла устоять перед соблазном легкого заработка у Андреаса. Но, видит Бог, тебе бы это дорого обошлось. Он бы сломал тебя за пару месяцев.
 Мы миновали Уимблдон Уиндмилл. Я смотрела немигающим взглядом на высохший пруд и просторы выгоревшей травы, цвет которой приблизился к платиновому. Повсюду на ней виднелись следы многочисленных возгораний.
 Гарэт вернулся к волнующей его теме.
 — Представляю, как тебя грела мысль обо всех этих мужчинах, пускающих слюни над твоими журнальными снимками, выставленными в киосках; любующихся твоими формами, разглядывая запотевшие от дыхания витрины в Сохо, не говоря уже о тех, кто в спальнях, в плащах…
 — Вряд ли они в спальнях находятся в плащах, — возразила я.
 — Не дерзи, — прикрикнул он.
 Мы были уже на перекрестке с круговым движением около Тиббетс Корнер, но он так разошелся, что прозевал поворот на Путни и должен был три раза объехать вокруг, что отнюдь не способствовало улучшению его настроения.
 — Неужели тебе абсолютно наплевать на то, что о тебе думают?
 — Я об этом не думала. Мне надо было побыстрей получить деньги, вот и все. Ты настолько богат, что тебе таких вещей просто не понять.
 Гарэт в ярости повернулся ко мне.
 — Ты имеешь представление о том, как мы были бедны, когда я был ребенком?
 — Не хочу об этом слышать, — сказала я, закрыв уши руками. — Я читала Д. Лоуренса и уже достаточно знаю о том, как бедствуют шахтеры. Я сыта по горло тем, что ты постоянно следишь за моим поведением. Кем ты себя воображаешь, великий блюститель нравов из Уэльса?
 — Я уже слышал это однажды, — произнес он.
 — Что? — закричала я, все еще зажимая уши руками.
 — Не подслушивай, — прокричал он в ответ, схватив мою руку и оторвав се от уха.
 Я сидела очень тихо, наблюдая за тем, как оставленные его пальцами на моей руке белые отметины медленно краснеют. Тут краем глаза я увидела, что персиковая шелковая нижняя юбка, которой я перевязала его руку, совершенно промоют от крови, и на голубой клетчатой рубашке расплывается красное пятно. Гарэт был очень бледен. Неожиданно вся моя воинственность пропала.
 — Ради Бога, давай заключим перемирие и поедем в Рохемптон-Госпиталь. Тебе надо наложить швы на эту рану, — сказала я.
 — Не хочу я никаких швов, — заявил он, с визгом остановив машину у въезда на дорогу, ведущую к моему дому.
 Потянувшись через меня, он открыл мою дверцу.
 — А теперь выходи или я выкину тебя. И не вздумай проситься обратно к Джеки. С этого момента заботься о себе сама.
 И, развернув машину, он умчался в облаках пыли.
 Как только он уехал, меня снова начало трясти.
 Как мне сказать Ксандру, что я не достала денег? И за квартиру я еще не заплатила, и миссис Лонсдейл-Тейлор, безусловно, вышвырнет меня. Все происшедшее сегодня повергло меня в абсолютный шок. Оказавшись в своем пригороде, я в оцепенении пошла к реке. Сбросив туфли, я даже не почувствовала, как сухая острая трава колет мои ноги. На дорожку впереди меня упала тяжелая капля дождя. Может быть, наконец, закончится эта засуха. От внезапного порыва ветра зашелестели листья деревьев черного тополя, окружавших лужайку для игры в шары. Освещение было странным, как во время плавания под водой. Любители пикников и хозяева собак заторопились домой, с тревогой поглядывая на небо. Даже грачи притихли. Берег реки был усеян банками из-под коки, бутылками и обертками от мороженого. Две собаки, охлаждаясь, плескались в воде. Я пожалела, что со мной нет Манки.
 Крупная капля теплого дождя упала мне на лицо, за ней другая — на руку. Изменившее цвет небо вдруг прочертили молнии. Через три секунды последовали сокрушительные раскаты грома. Казалось, все вокруг закипело. Дождь все усиливался, барабаня по листьям над моей головой, отскакивая от твердой, как железо, поверхности земли. Еще одна вспышка молнии расколола небо, за ней другая, значительно более яркая, змейкой ударила в ствол громадного вяза всего ярдах в пятидесяти от меня и расколола его.
 И тут все небо взорвалось дождем.
 Мне было безразлично. Я хотела, чтобы удар пришелся в меня. Запрокинув голову, я почувствована, как дождь падает каплями мне на шею, стекает струями по лицу, смывая ужасный сценический грим. За две минуты я промокла до костей. Теперь молнии сверкали одновременно с раскатами грома. Может быть там, в небесах, Гарэт громил еще одну студию?
 Я не знаю, сколько времени я бродила вокруг, полубезумная от отчаяния, чувствуя себя, как король Лир, беззащитной беднягой, ждавшей живительного дождя от безжалостной бури.
 Неожиданно стало темнеть, буря удалялась, ворча, словно пьяница, которого выставили из паба. Дождь затихал. Надвигалась ночь. Вдали виднелся ярко-желтый свет уличных фонарей. Было, вероятно, около десяти.
 На меня неотвратимо надвигались встречи с Ксандром и миссис Лонсдейл-Тейлор. Я нехотя направилась к дому. Я замерзла и промокла. Было, наверное, градусов двадцать, но после недели жары в тридцать с лишним, казалось, что стоит середина зимы. Моя длинная розовая блуза, одетая согласно инструкции, полученной от Андреаса, подчинялась своей собственной инструкции, находящейся на этикетке, о том, что ее надлежало отдавать в сухую химчистку. Подвергнутая стирке, она невероятно села, задравшись до уровня мини-юбки, и прилипла к телу. Волосы повисли мокрыми сосульками. Люди, выведшие своих собак на последнюю прогулку перед сном, с удивлением поглядывали на меня, когда я босиком проходила мимо них. От земли шел пар, она была похожа на болото, в котором водились крокодилы.
 Я брела по улице. Пропитанные водой деверья склонились под ее тяжестью. Вода в сточных канавках бежала такими потоками, которые способны были привести в движение мельничные колеса. В мокрых тротуарах отражался свет уличных фонарей. Я помедлила у своей берлоги, стараясь набраться мужества, чтобы войти, смахнула с ресниц капли дождя. Железная калитка показалась мне холодной, как лед, когда я коснулась ее рукой.
 В следующее мгновение из передней двери выскочил Манки и бросился на меня, с истерическим лаем облизывая мои руки, скребя когтями по голым ногам. Я попыталась пробраться по лестнице так, чтобы меня не видела миссис Лонсдейл-Тейлор, но она уже стремительно неслась из кухни с выражением неодобрения на грубом, напоминающем ростбиф, лице.
 — Этот проклятый шторм переломал половину дельфиниумов, — сказала она.
 — О, я сочувствую. Какая жалость, и это после того, как вы выхаживали их всю засуху, — сказала я, продолжая подниматься по лестнице, но отделаться от нее было невозможно.
 — Где ты только пропадала? Весь день звонили с твоей работы, забегали какие-то люди. С тобой ничего не случилось, нет? Надеюсь, ты помнишь о квартплате.
 — Я заплачу завтра.
 Я была уже на повороте лестницы.
 — Мы договорились, что ты будешь это делать каждую четвертую пятницу, — крикнула она мне вслед. — Так что, я хочу, чтобы ты сделала это сегодня же. Там наверху тебя ждут. Я же говорила, что я против того, чтобы здесь находились мужчины после девяти вечера. Пусть он сейчас же уходит.
 С бьющимся сердцем я преодолела следующий лестничный марш. Должно быть, это Ксандр пришел за деньгами. Я распахнула дверь. В комнате было темно.
 Тут мое сердце екнуло. На фоне окна стоял человек. Эти широкие плечи невозможно было не узнать. Это был Гарэт.
 — Что ты здесь делаешь? — прошептала я.
 — Жду тебя, — ответил он.
 — Не понимаю.
 — Я люблю тебя, — просто сказал он. — И больше не могу.
 Я бросилась к нему:
 — Пожалуйста, обними меня.
 Он обвил меня руками. В его поцелуе было столько силы, тепла и любви!
 — Дорогая моя, — бормотал он, целуя меня в голову. — Боже мой, я так виноват. Я был так взбешен сегодня, но меня мучила ревность, и я не понимал, что происходит.
 — Я ничего не могла сделать, — сказала я, сотрясаясь от рыданий, — это был единственный способ быстро получить деньги.
 — Я знаю об этом. Успокойся, милая, успокойся. Я был у Ксандра после того, как он уехал от тебя. Я был в таком ужасном состоянии, что мне необходимо было поговорить с кем-нибудь. Он мне обо всем рассказал.
 — Господи, что же он собирается делать?
 — Он признался Памеле, а потом пошел в полицию. Это был единственный выход. Я отвез его в участок и первые полчаса не оставлял его одного. Все будет в порядке.
 — А как Памела и Рики?
 — Дорогая, это меня меньше всего волнует.
 — Я не могла отказать Ксандру, — бормотала я. — Он всегда заботился обо мне.
 — Знаю, знаю, звезда несчастная. Тебе следовало обратиться ко мне, а не к Андреасу. А сейчас, ради Бога, сними с себя все мокрое.
 Он отошел от меня и зажег свет.
 Ноги не держали меня больше, и я села на кровать, тупо уставившись на него. Его правый глаз теперь уже окончательно заплыл. Он все еще был в той же самой рубашке с пятнами крови, но, слава Богу, хоть руку ему кто-то забинтован. В следующее мгновение он снял со шкафа мой чемодан и покидал в него мои платья, сняв их с вешалок.
 — Что ты делаешь?
 — Укладываю. Ты уедешь отсюда.
 — Мне некуда уезжать, — прошептала я.
 — Ты едешь ко мне.
 — Но я не могу. Лорне это вряд ли понравится.
 — А при чем тут она?
 Он взял мое васильковое платье.
 — Ты была в нем, когда я тебя впервые увидел. Надень его сейчас.
 Он положил платье на кровать.
 — Но вы ведь с Лорной, — я подбирала слова, — разве вы не собираетесь пожениться?
 Он замер на секунду с охапкой моего белья в руках.
 — С чего ты взяла?
 — Она сказана. Она говорила, что ты и она.
 — Да не я, а Чарли.
 — Чарли, — глупо повторила я. — Чарли! Но каким образом?
 — Они познакомились у тебя, — сказал Гарэт. — В тот вечер, когда она у тебя гостила. Он пригласил ее зайти в его магазин, начал с ней встречаться, играть в бинго. Она говорит, что в тот вечер ты ей призналась, что в кого-то влюблена. Она решила, что речь идет о Чарли. Вот почему ей было так тяжело сказать тебе об этом.
 — О, Господи! — сказала я. — Речь шла о тебе. Я ни на минуту не переставала любить тебя с того самого вечера, когда мне стало плохо на яхте. Господи! Какая глупая путаница!
 Я начала смеяться, но тут что-то произошло, и я снова начала плакать. Гарэт забросил остатки моего белья в чемодан и обнял меня так крепко, что я стала бояться за свои бедные ребра.
 — Ну, а теперь, ради Бога, снимай это или придется мне самому это сделать.
 Я покраснела.
 — Я не могу, когда ты смотришь.
 Он усмехнулся.
 — После сегодняшнего дневного спектакля я не вижу особого смысла в фальшивой благопристойности.
 Видимо, прочитав что-то на моем лице, он тут же повернулся и стал разговаривать с Манки, который сидел, дрожа, в чемодане.
 Только я стянула мокрую блузу, как в дверь громко постучали. Я схватила полотенце, потому что в комнату влетела миссис Лонсдейл-Тейлор.
 — Мисс Бреннан, — зашипела она, — я говорила вам, что не потерплю мужчин в своем доме. Вы должны немедленно уйти, — добавила она, обращаясь к Гарэту.
 — Ее не будет здесь через пять минут, — резко сказал Гарэт, — так что подите прочь!
 — Как смеете вы разговаривать со мной таким тоном, молодой человек? — возмутилась миссис Лонсдейл-Тейлор. — Как насчет квартирной платы? Она должна мне шестьдесят фунтов.
 Засунув руку в карман, Гарэт вытащил пачку денег. Отсчитав шесть десяток, он протянул их ей. Потом взглянул на бедного маленького Манки, дрожащего в чемодане.
 — Сколько вы хотите за эту собаку?
 — Она не продается. Это собака моего покойного мужа.
 — Десять фунтов, — сказал Гарэт.
 — Я не уверена, что поступлю правильно.
 — Двадцать, — сказал Гарэт и сунул деньги ей в руку. — А теперь иди отсюда, толстая ведьма, и никогда не обижай тех, кто слабее.
 Через три четверти часа Гарэт и два бездомных существа, добравшись до дома, сидели в гостиной. Хотя я надела один из его свитеров, а в руке у меня был стакан бренди, я опять испытала жуткий приступ лихорадки. Напряжение становилось невыносимым. Слышно было только, как Манки грыз в полном экстазе остатки бараньей ноги, которые Гарэт отыскал для него в холодильнике.
 — Он абсолютно счастлив, — сказал Гарэт. — Теперь моя очередь. Иди ко мне.
 — Не могу, — сказала я сдавленным голосом.
 — Ну ладно, тогда я сам к тебе приду.
 Он присел на софу в футе от меня. Я уставилась на свой стакан бренди.
 — Я собираюсь сейчас произнести небольшую речь, — сказал он. — Если бы ты только знала, что я пережил с того момента, как мы вернулись после того уик-энда. Я сгорал от любви к тебе. Знаю, что проявлял это нелепым образом, пытаясь побороть свое чувство, но я боялся выдать себя, потому что никак не мог предположить, что ты можешь испытывать ко мне подобные чувства. Я и согласие заняться делами «Сифорд-Бреннан» дал только потому, что это давало мне возможность контакта с тобой. И это еще не все. Я старался добиться расположения твоего дегенеративного братца Ксандра в надежде, что он может замолвить за меня словечко. Я звонил каждый вечер Джеки, проверяя, все ли у тебя в порядке. Как ты думаешь, почему никто из мужчин у тебя на работе и близко к тебе не подошел? Да потому, что я бы немедленно уволил за это любого.
 — Я тебе н-не верю, — сказала я недоверчиво.
 — Не перебивай, — сказал он. — Ты совершенно права насчет того, что я «блюститель нравов из Уэльса». Я не могу вынести никого рядом с тобой. Я едва пощадил Джереми и Чарли. А сегодня днем, как ты видела, я совсем потерял голову.
 — Ты был великолепен, — выдохнула я, протянув руку, чтобы дотронуться до его бедного пострадавшего глаза.
 Усмехнувшись, он поймал мою руку и прижал к своей щеке.
 — А теперь кое-что насчет воспитания. Я говорил с Ксандром. Он рассказал мне о вашем детстве, о родителях, о том, как с вами паршиво обращались. Все это теперь позади.
 И встав на колени возле меня, он меня обнял. Я заплакала.
 — Что случилось? — прошептал он.
 — Ничего хорошего, — всхлипнула я. — Я люблю тебя больше всего на свете. Меня мучает страсть к тебе, но это только в моем сердце. Ты был прав с самого начала: я фригидная женщина. Столько раз я была близка с мужчинами, не сосчитаешь, но всегда мне это было ненавистно. Я только научилась хорошо притворяться, а внутри меня — лед.
 — Успокойся, милая, успокойся.
 Он гладил меня, успокаивая, как успокаивают лошадь.
 — Я тебе это говорю, потому что я люблю тебя, но не смогу дать тебе счастья.
 — Об этом позволь мне самому судить, — сказал он. — Никто тебя по-настоящему не любил в твоей жизни. Тебя только баловали, отсылали поиграть где-нибудь, а звали только за тем, чтобы похвастаться перед гостями, когда они собирались за чаем, тем, что ты такая хорошенькая. Пойдем, — сказал он, поднимая меня с софы и ведя в спальню. — Не будем больше терять времени.
 — Нет, — отпрянула я. — Ты будешь разочарован, я ведь не смогу притворяться с тобой.
 — Не буду, ведь я Ничего и не жду. Нам надо привыкнуть друг к другу.
 В спальне он включил боковой свет, осветивший громадную двуспальную кровать, и откинул меховое покрывало.
 Когда он раздевал меня с несомненной ловкостью, я подумала обо всех тех женщинах, которые лежали на этой постели до меня. Видимо, так чувствует себя молодая лошадь, впервые принимающая участие в ежегодном шоу на приз лошади года, которой предстоит брать препятствие, высотой в шесть футов, а все предыдущие участники уже чисто выполнили это упражнение.
 Когда мы легли, он нежно обнимал меня, пока не отступили все ужасы этого дня, а потом сказал:
 — Я сегодня не дотронусь до тебя. Ты слишком устала.
 Я почувствовала некоторую досаду.
 — Во всяком случае, я так думаю, — продолжал он, кладя теплую руку мне на грудь и лаская ее.
 Он пошутил по этому поводу. Я засмеялась.
 — Вот так-то лучше. Помни, дорогая моя, с этого момента я беру на себя опеку, заботу и контроль над тобой и никогда тебя не брошу, как твоя ужасная мать.
 И он начал целовать меня с безграничной нежностью, пока я не почувствовала, что меня захлестывают волны страстного желания.
 — Сегодня пятница, — сказал он, скользя своей рукой вниз. — Впереди — целый уик-энд. Нам вообще незачем вставать.
 Позже он сказал:
 — Расслабься, дорогая, не надо так стараться. Зачем спешить? Мне действительно хорошо с тобой.
 А еще позже добавил уже более строго:
 — Перестань бороться со мной, мы ведь заодно.
 И вдруг неожиданно это свершилось, и пришло наслаждение. Я снова заплакала, но теперь уже оного, что была счастлива. А он, обнимая меня, говорил и говорил о том, как он меня любит, пока я не уснула.
 Прошло несколько часов. Меня разбудил рассвет, потому что мы забыли зашторить окна. В огромных окнах, как в рамках, виднелись платаны Холланд-парка. Я заморгала, повернулась и обнаружила, что на меня смотрит Гарэт.
 Наверное, мне это снилось.
 Я протянула руку, чтобы дотронуться до его щеки.
 — Ты мне не снишься? — не веря себе, спросила я.
 Он улыбнулся.
 — Нет, если ты не снишься мне.
 Его глаз почернел, грудь была покрыта ссадинами.
 — Мне кажется, что я в постели с Генри Купером [12] , — сказала я. — Никогда не могла подумать, что он окажется таким восхитительным любовником. Как ты думаешь, нельзя ли это повторить?
 И мы повторили. И это было даже лучше, чем раньше, и я вскрикнула от наслаждения и радости, потому что оказалась в полном порядке.
 Когда я проснулась снова, его не было. Я в панике огляделась, и тут увидела пришпиленную к подушке записку: «Ушли с Манки в магазин. Вернемся к одиннадцати. Люблю. Г.»
 Все еще переполненная происшедшим со мной чудом, завернувшись в полотенце, я отправилась на кухню, где нашла кучу нераспечатанных писем. Я разворошила их. Три из них определенно были написаны женским почерком. Одно от какой-то Мишель из Франции, другое — от Салли с Ближнего Востока, третья не написала своего обратного адреса, но на письме стоял штемпель Тонтона, а внизу было приписано: «Лично».
 Меня захлестнул ужас. У Гарэта был миллион женщин до меня. Что помешает ему иметь миллион и в будущем? Вчерашние торжественные клятвы могли быть всего лишь уловкой, чтобы затащить меня в постель. Я не могла этого вынести. Я вернулась в спальню и села, дрожа, на постель, чувствуя, как меня затягивает в знакомую пучину ужаса.
 «Спокойно, — говорила я сама себе, — все в порядке».
 Зазвонил телефон. Я вздрогнула от испуга. Это была миссис Смит.
 — Его нет, — сказала я, почувствовав, как все во мне ощетинилось.
 — Неважно. Просто передайте ему, что все «О'кей».
 — Передам, — сказала я холодно.
 Миссис Смит рассмеялась.
 — Я так рада, что вы, двое, наконец соединились. Он был совершенно невыносимым, после того, как вернулся из этого путешествия на яхте. Просто счастье снова работать с нормальным человеком.
 — О, — запнувшись, сказала я, — почувствовав, что краснею. — Вы хотите сказать… это было так очевидно?
 — Да, — ответила она. — Он прекрасный человек. Я думаю, что вам очень повезло, а если вы заглянете за дверь гостиной, то получите еще одно доказательство.
 Она положила трубку.
 Я побежала в гостиную. За дверью, лицом к стене, стояли два холста. Я повернула их к себе и изумленно вскрикнула. Это были моя картина с Адамом и Евой и другая — Котман. Все еще не веря, я смотрела на них, и слезы застилали мне глаза.
 Тут я услышала повернувшийся в замке двери ключ. Раздался быстрый топот ног. Манки, взбежав по лестнице, первый бросился ко мне, но в следующее же мгновение я очутилась в объятиях Гарэта. Манки радостно резвился вокруг наших ног.
 — Я так боялась, что кто-нибудь из дружков Андреаса доберется до тебя. Аннабел Смит сказала, что после путешествия на яхте ты был прямо, как разъяренный бык, — бессвязно бормотала я. — Ты выкупил мои картины. Это самое лучшее, что кто-нибудь сделал для меня в моей жизни. Когда ты это сделал? — спросила я, когда мы поднимались наверх.
 — В какой-то день на прошлой неделе. Я не стал их вешать, ты сама решишь, куда. Но Адама и Еву я не повешу над кроватью, чтобы ты не отвлекалась, когда мы будем заниматься любовью.
 Я вспыхнула.
 — Ксандр, противный, рассказал тебе об этом.
 Остановившись у входа на кухню, он поцеловал меня в голое плечо.
 — Боже, какая ты красивая, Октавия. Ты уверена, что до конца своих дней захочешь быть с «валлийской гориллой»?
 Он зажал мне рот поцелуем.
 — Этого Ксандра надо убить, — сказала я, как только смогла говорить, покраснев от злости еще сильней.
 Он засмеялся.
 — Да я только дразню тебя.
 Зазвонил телефон.
 — Если это снова миссис Смит, она передавала тебе, что ни о чем не надо беспокоиться, — сказала я.
 Это был Ксандр.
 Выслушав его, Гарэт сказал:
 — Отлично. Поговори с Октавией.
 — Привет, дорогая, — сказал Ксандр очень бодрым голосом.
 — У тебя все хорошо? — спросила я.
 — Было довольно тяжело. Рики устроил такой ужасный скандал, что я очень надеялся, что Джоан заработает сердечный приступ. А Памми была просто воплощением стойкости. Она велела им обоим замолкнуть. Полиция прижала этого змея Гвидо, так что все завершилось не так уж плохо. И, должен тебе сказать, — он понизил голос, — все обернулось в итоге очень счастливо: самый очаровательный констебль в угрозыске прекрасно ко мне отнесся.
 — Ксандр, это ужасно!
 — Ну, знаешь! Раз ты увела Гарэта, должен же я компенсировать потерю. Послушай, я очень сожалею, но я и представить себе не мог, что тебе надо было раздеваться, чтобы достать мне те деньги.
 Когда я закончила говорить, Гарэт был занят тем, что жарил яичницу с беконом. Поглаживая Манки, я рассказала ему о констебле.
 — Он совершенно неисправим, но, несмотря на это, будет неплохим шурином.
 Моя рука замерла.
 Гарэт задумчиво перевернул яичницу, потом искоса взглянул на меня.
 — Что ты сказан?
 — Я сказан, что он мой будущий шурин.
 — Не надо так шутить, — заикаясь, произнесла я.
 — А я и не шучу. Ты же знаешь, что я ходил в магазин сегодня утром.
 Он вытащил из кармана синюю сафьяновую коробочку и протянул ее мне. При этом его рука слегка дрожала. И моя тоже, когда я открывала ее, с трудом справившись с замком. Я увидела самый большой в своей жизни сапфир.
 — О, — задохнувшись, воскликнула я. — Это правда мне?
 — Кому же еще?
 Он снял с огня яичницу и надел кольцо мне на палец.
 — А к-как же твой гарем? Аннабел Смит и другие?
 — Я откажусь от них, если ты этого захочешь.
 — Ты не обязан на мне жениться, — сказала я.
 — Нет, обязан, — ответил он. — Не даром я «блюститель нравов из Уэльса». Хочу все упорядочить, в частности для Манки, чтобы он чувствовал себя в большей безопасности.
 Я засмеялась.
 — Мне нужно поставить штамп, чтобы никто не мог приблизиться к тебе, — продолжал он, и глаза его вдруг посерьезнели. — И я предупреждаю тебя, детка. Я собираюсь быть главой в доме. Ты будешь делать то, что я скажу, а будешь проявлять спесь, я поставлю тебя на место. Мужчины из Уэльса такие. Мы держим своих женщин на заднем плане, поколачиваем их, если они доставляют нам неприятности, но умеем и любить их.
 Я вдруг почувствовала страстное влечение.
 — А не могли бы мы заняться этим опять, до завтрака? — спросила я.
 Мы не дошли до спальни, нам было хорошо и на кухне.