Аннотация: Пруденс Дункан и ее сестры – хозяйки знаменитого лондонского брачного агентства. Однако, устраивая чужое счастье, девушки как-то забывают о своем собственном...
 Но на сей раз счастье само врывается в жизнь Пруденс – причем врывается «с бурей и натиском», в лице вспыльчивого и упрямого сэра Гидеона Молверна, чье достоинство было задето! В качестве компенсации сэр Гидеон требует... невесту, и Пруденс, опрометчиво согласившись, еще не понимает, что к брачному алтарю этот монстр намерен повести именно ее.


---------------------------------------------


 Джейн Фэйзер
 Охота за невестой



 ГЛАВА 1


  –  Пожалуйста, мисс Пру. – Миссис Бидл взяла пачку писем с кухонной полки. – Сегодня всего несколько. Но это, по-моему, посерьезнее остальных.
 Она выбрала из пачки длинный пухлый конверт из веленевой бумаги и уставилась на печатные строчки на нем.
 Пруденс пила мелкими глотками чай и не сделала ни малейшей попытки поторопить хозяйку. Миссис Бидл жила по своим законам, подчинялась собственному ритму жизни и делала все по-своему, не в пример ее брату Дженкинсу, совмещавшему обязанности дворецкого, друга, помощника и соучастника всех проказ сестер Дункан, которые они совершали в доме на Манчестер-сквер.
 – Есть новости от мисс Кон? – спросила миссис Бидл, положила конверты на хорошо вымытый и отчищенный сосновый стол и потянулась за чайником.
 – Вчера от них пришла телеграмма из Египта. – Пруденс пододвинула пустую чашку миссис Бидл, чтобы та снова ее наполнила.
 – По пути они побывали в Риме и Париже. В общем, путешествие удалось на славу.
 В голосе ее звучала грусть. Шесть недель медового месяца сестры показались вечностью Пруденс и младшей из трех – Честити, остававшихся в Лондоне. Теперь, когда сестры были вдвоем, с весьма скудными средствами, вести хозяйство, скрывая от своевольного отца бедственное положение семьи, оказалось гораздо труднее, чем они себе представляли.
 Пруденс и Честити уже готовы были заставить отца посмотреть в лицо реальности – ведь это он довел семью до такого состояния своими капиталовложениями, которые он сделал после смерти их матери и которые принесли одни лишь убытки. Но они свято чтили память матери, а леди Дункан любой ценой была готова защищать покой своего мужа. Дочери следовали ее примеру.
 К тому же необходимость выпускать каждые две недели газету «Леди Мейфэра» без редакторской правки Констанс, а также вести дела их брачного агентства довела Честити и Пруденс до полного изнеможения. Они едва добирались до постели и проваливались в сон без сновидений.
 Прозвенел звонок, возвещавший о том, что в лавку миссис Бидл пришел посетитель, и та поспешила за прилавок, разглаживая по дороге свой белоснежный передник. Пруденс отпила чаю и взяла еще один имбирный пряник. В кухне, помещавшейся позади магазина, было тепло и мирно.
 До нее доносилась веселая болтовня миссис Бидл, время от времени перемежавшаяся пронзительным и резким голосом собеседницы, жаловавшейся на качество отбивных из ягнятины, приобретенных у мясника.
 Пруденс вытянула ноги поближе к плите и вздохнула, полная благодарности за краткую передышку от повседневных забот, и принялась рассеянно перебирать конверты, адресованные «Леди Мейфэра», приходившие до востребования на адрес миссис Бидл – угловая лавка в Кенсингтоне. Издательницы «Леди Мейфэра» любой ценой старались сохранить свою анонимность.
 Толстый конверт из веленевой бумаги выглядел официально. В верхнем левом углу было напечатано: «Фальстаф, Харли и Гринуолд». Пруденс задрожала от недоброго предчувствия. Похоже, письмо от адвокатской фирмы. Она потянулась за ножом для масла и уже было вознамерилась вскрыть конверт, но передумала. По молчаливому согласию сестры вскрывали деловые письма только вместе.
 Пруденс бросила пачку писем в свою большую сумку и допила чай. Миссис Бидл все еще была занята с покупательницей, когда Пруденс вышла через лавку на улицу, натягивая на ходу перчатки.
 – Благодарю за чай, миссис Бидл.
 – О, вы всегда желанная гостья, мисс Пру, – ответила владелица лавки, сияя улыбкой. – И мисс Чес тоже, разумеется. Приходите вместе на следующей педеле. Я испеку свой знаменитый кекс на свином сале. Мисс Чес его очень любит.
 – Чес огорчится, что ей не досталось имбирного пряника, но сегодня ей пришлось навестить старую подругу, – сказала Пруденс с улыбкой, вежливо кивнув посетительнице, с любопытством разглядывавшей ее. В угловой лавке в Кенсингтоне нечасто можно было встретить леди с выговором, выдававшим в ней жительницу Мейфэра, к тому же элегантно одетую. Особенно учитывая то, что она появилась из комнат хозяйки, расположенных в задней части дома.
 Пруденс взяла экземпляр «Леди Мейфэра» с подставки для журналов в задней части лавки.
 – Возьмите эту газету, если хотите что-нибудь почитать, мэм. Вас, возможно, она заинтересует.
 Пруденс протянула женщине газету, и та с удивлением взяла ее.
 – Право же, не знаю, – сказала она, – слишком претенциозное название – «Леди Мейфэра».
 – Вовсе нет, – любезно попыталась ее разуверить Пруденс. – Я знаю, что миссис Бидл читает ее.
 – Да, иногда читаю, – сказала хозяйка лавки. – Попробуйте и вы, миссис Уорнер. Прекрасное развлечение в холодный день, когда сидишь у камина и вяжешь.
 – Я не большая любительница чтения, – сказала покупательница. – А сколько стоит? – Она повертела газету в руках.
 – Всего два пенса, – ответила Пруденс. – Вы удивитесь, когда увидите, сколько там интересного.
 – Право, не знаю, но думаю... – Она открыла кошелек, порылась в нем и, выудив наконец два пенса, положила их на прилавок. – Ладно, попробую почитать...
 – Почитайте, – напутствовала ее миссис Бидл. – И вот что я вам скажу: если не понравится, приносите обратно. Я отдам ваши два пенса.
 Миссис Уорнер просияла:
 – О, это так благородно с вашей стороны, миссис Бидл.
 Пруденс задумалась. Как же они могут рассчитывать на доход от своего издания, если приходится умасливать читателей подобным образом? Но она не могла сказать этого миссис Бидл, старавшейся ей помочь. Поэтому, бодро распрощавшись с хозяйкой, вышла из лавки в промозглый серый день. Уже смеркалось, хотя была всего половина пятого. Осень в этом году наступила раньше обычного, подумала Пруденс. Так кажется после длинного, необычайно жаркого лета.
 Она поспешила к остановке омнибуса, снова подумав о Констанс, находившейся в данный момент в Египте. Некоторым такое пекло по душе, пришла она к заключению, в то время как моторизованный омнибус, выплюнув облачко пара, подошел к остановке. Она вошла, заплатив пенни за проезд, и села у окна, глядя на мелькавшие мимо улицы.
 Она вспомнила о Честити. Та вовсе не отправилась навестить подругу, как Пруденс сказала мисс Бидл, а в качестве «тетушки Мэйбл» отвечала на три письма читателей, пытаясь разрешить их проблемы. Эти ответы предполагалось опубликовать в следующем номере газеты. Она пыталась очень деликатно успокоить читательницу, подписавшуюся «Отчаявшаяся из Челси». Читательница возмущалась, что престарелые родители тратят деньги на всевозможные развлечения, в то время как сама она, их дочь, изнывает в ожидании наследства.
 Пруденс выскочила из омнибуса на Оксфорд-стрит и побрела по Бейкер-стрит к Портман-сквер. Когда Пруденс свернула на Манчестер-сквер, ее щеки порозовели от свежего ветра и она взбежала по ступенькам дома номер 10.
 Не успела она вставить ключ в замочную скважину, как Дженкинс открыл дверь.
 – Услышал, как вставили ключ, и подумал, что это вы, мисс Пру.
 – Я навещала твою сестру, – сказала она, входя в холл. – Она шлет тебе привет.
 – Надеюсь, она в добром здравии.
 – Похоже, что так. Чес наверху?
 – Весь день сидит в гостиной.
 – Бедняжка, – произнесла Пруденс. – Она пила чай?
 Дженкинс лукаво улыбнулся. Все в доме знали, что Честити – сластена, и это ее пристрастие стало предметом шуток для семьи.
 – Сегодня миссис Хадсон испекла шоколадный бисквит, мисс Честити съела три куска и сразу приободрилась. А до этого выглядела неважно.
 – Может быть, она просто вымазалась в чернилах, – предположила Пруденс и со смехом поспешила вверх по лестнице. Она остановилась на полпути и, обернувшись, спросила: – Не знаешь, Дженкинс, лорд Дункан обедает нынче дома?
 – Не думаю, мисс Пру. Миссис Хадсон испекла замечательный пирог для вас и мисс Чес с холодной ягнятиной, оставшейся от воскресного жаркого.
 Если приходится довольствоваться остатками, размышляла Пруденс, то баранина гораздо вкуснее рыбы. Она открыла дверь гостиной, которой сестры пользовались после смерти матери четыре года назад.
 Это была уютная комната, правда, слишком загроможденная и давно не видевшая ремонта. Сегодня это особенно бросалось в глаза. Честити сидела за секретером. Вокруг валялась скомканная бумага. Видимо, Чес никак не удавалось сочинить должным образом письма. Она повернулась к сестре:
 – Как я рада, что ты вернулась! Теперь я могу прервать это занятие. – Она провела руками по кудрявым рыжим волосам, выбившимся из-под лент и рассыпавшимся по плечам.
 – Никогда не предполагала, что перестану сочувствовать этим мятущимся и страждущим душам, но некоторые из них так ребячливы и так избалованны... О, постой-ка... Хочу кое-что тебе показать. Дженкинс недавно принес.
 Ее тон изменился, она вскочила и подбежала к низкому буфету.
 – Взгляни-ка!
 Она развернула газету: Это «Пэлл-Мэлл газетт». Кон говорила, что это случится!
 – Что именно?
 Пруденс пробежала глазами страницу и все поняла. При виде заголовка тихо присвистнула: «Графа Беркли обвиняют на страницах анонимной газеты «Леди Мейфэра» в насилии над молодыми горничными и служанками, которых в случае беременности он выбрасывает на улицу».
 Дочитав до конца, Пруденс подняла глаза на сестру, смотревшую на нее выжидательно. Честити сказала:
 – Они и в самом деле опросили женщин, о которых Кон упомянула в статье.
 – «Они шлют проклятия сладострастному пэру в своем неподражаемом стиле, – прочла вслух Пруденс. – Полные чуть ли не религиозного рвения, проклинают лорда и обвиняют его в похоти, потрясая читателей скандальными подробностями».
 – Именно на это мы и надеялись, – сказала Честити. – Это появилось ровно через четыре недели после статьи в «Леди Мейфэра» и вызвало всего лишь робкий шепот да порой косые взгляды матрон-пуританок из общества, бросаемые на лорда Беркли. Что же касается его приятелей, то они и ухом не повели, да и сам он, похоже, проигнорировал обвинения в свой адрес. Я думала, все уже забыто. Но когда это дойдет до улиц, клубов и светских гостиных, он будет пригвожден к позорному столбу.
 – Да, – неуверенно согласилась Пруденс. Она достала из сумочки письмо. – Оно пришло вместе с остальными письмами.
 – Что это?
 – Похоже, из адвокатской конторы.
 – О! – Честити взяла конверт, повертела в руках. – Надо его вскрыть.
 Пруденс передала ей нож для бумаг, Честити вскрыла конверт, извлекла из него плотный лист веленевой бумаги и начала читать. Пруденс пристроилась рядом и тоже читала.
 – О, черт возьми! – воскликнула Пруденс, дочитав до конца.
 Несмотря на казенный канцелярский стиль, все было ясно как божий день.
 – Почему Беркли собирается привлечь нас к суду за клевету? И почему «Леди Мейфэра», а не «Пэлл-Мэлл газетт»? – удивлялась Честити. – Ведь она гораздо влиятельнее нас!
 – «Газетт» вышла только сегодня, – мрачно заметила Пруденс, – а мы нацелились на него еще месяц назад. У него было достаточно времени, чтобы собраться с силами и понять что к чему. Если он выиграет у нас процесс, примется за «Газетт».
 – Итак, что будем делать? Честити перечитала бумагу.
 – Здесь говорится, что они будут добиваться самого строгого наказания за оскорбление, нанесенное их клиенту. Что бы это могло значить?
 – Понятия не имею, но думаю, ничего хорошего. Уж в этом можешь не сомневаться.
 Пруденс сбросила туфли и нырнула в глубину мягкого кресла.
 – Нам необходим мудрый совет.
 – Нам необходима Кон.
 Честити примостилась на подлокотнике кресла, скрестив ноги.
 – И что, ради всего святого, подумает обо всем этом Макс? – спросила Пруденс.
 – Это никоим образом не будет способствовать его карьере, если окажется, что его жена – автор данного материала, – мрачно заметила Честити.
 – Мы должны сделать все, чтобы слухи об этом не просочились наружу, хотя бы ради того, чтобы сохранить нашу газету. Не знаю только, удастся ли это скрыть от Макса.
 Пруденс снова взяла письмо.
 – Я не посмотрела приписку внизу! «В дополнение к инсинуациям, касающимся личной жизни клиента, мы выясним, какой урон нанесла клевета его взаимоотношениям со служащими ввиду намеков на его финансовое положение».
 – Неужели «Пэлл-Мэлл газетт» поместила на своих полосах даже эти намеки?
 Честити потянулась за газетой.
 – Я ничего такого не заметила.
 – Вероятно, у них хватило ума не касаться этого. Нет никаких доказательств, во всяком случае, никто из нас их не представил. Не сомневаюсь, что они существуют, но мы так жаждали крови Беркли, что на все остальное не обратили внимания, – вздохнула Пруденс. – Какие же мы дуры!
 – Нет, – возразила Честити, – мы были дурами, а теперь поумнели.
 – Снявши голову, по волосам не плачут, – произнесла Пруденс с мрачной усмешкой и обернулась, услышав осторожный стук в дверь.
 – Хотите, принесу вам сюда графин хереса, мисс Пру? Или предпочтете нынче вечером другую гостиную? – спросил Дженкинс.
 – Не думаю, что вечером мы захотим воспользоваться другой гостиной, – заверила его Пруденс. – Мы выпьем херес здесь, а пастуший пирог съедим в маленькой столовой.
 – Я так и предполагал.
 С этими словами Дженкинс вошел и поставил на стол поднос.
 – Что сказать миссис Хадсон? Когда вы хотели бы пообедать?
 Он наполнил два стакана и подал сестрам.
 – Часов в восемь? – Пруденс бросила вопросительный взгляд на сестру, и та кивнула.
 – Вряд ли мы будем переодеваться к обеду, Дженкинс. Да и прислуживать за столом не надо, Дженкинс, сами справимся. Уверена, вечером у тебя и так полно дел.
 – Когда обслужу вас, мисс Пру, буду считать себя свободным. На этом мои обязанности на сегодня будут окончены, – ответил Дженкинс с обидой в голосе.
 Он поклонился и исчез.
 – Он всего лишь собирается в паб – выпить пинту умеренно горького пива, – сказала Честити, глотнув немного хереса. – Там до девяти будет только разминка.
 – Все равно я считаю излишним, чтобы он подавал нам пастуший пирог. Подобные церемонии ни к чему, – заметила Пруденс. – Почему бы нам не поесть здесь, у камина, не снимая еду с подносов?
 – Потому что Дженкинс и миссис Хадсон придут от этого в ужас, – смеясь, сказала Честити.
 Она поставила свой стакан и подошла к камину подбросить угля.
 – Нет никакой необходимости опускать планку, мисс Пру, только потому, что настали тяжелые времена.
 Честити отлично имитировала манеру речи домоправительницы миссис Хадсон. Пруденс рассмеялась и захлопала в ладоши.
 После минуты веселья наступила тягостная тишина.
 – Как нам найти адвоката? – нарушила ее Честити.
 – Прежде всего необходимо найти поверенного, который должным образом проинструктирует адвоката. Уверена, тогда все сработает, – ответила Пруденс.
 – Ты в этом разбираешься лучше меня, – промолвила Честити, беря свой стакан. – Отец наверняка кого-нибудь знает. Как ты думаешь, не прощупать ли его?
 – Хочешь задать ему пару стандартных вопросов? – спросила Пруденс, подавшись вперед и сверля сестру своими пронзительными светло-зелеными глазами.
 – Вряд ли он что-нибудь заподозрит, если не в состоянии сложить два и два, – заметила Честити.
 – Это верно, – согласилась Пруденс, поджав губы. – Просто любопытно узнать, догадается ли он, какого адвоката мы ищем.
 – Разумеется, не слишком дорогого, – сказала Честити. Пруденс покачала головой:
 – Нет, такой адвокат стоит дорого. И все же можно попытаться. Каким-нибудь кружным путем.
 Из коридора донеслись шаги, раздался настойчивый стук, и дверь распахнулась. Лорд Артур Дункан стоял на пороге – усики его были в беспорядке, щеки раскраснелись, шляпу-котелок он прижимал к груди.
 – Никогда не слышал ничего подобного, – объявил он. – Хамы, сущие хамы! Следовало бы их повесить на ближайшем фонарном столбе! О, да вы это видели! – Он указал жестом на «Пэлл-Мэлл газетт». – Бесчестная, возмутительная клевета! Одно дело, когда сплетни распространяет какой-нибудь оборванец, и совсем другое – когда этим занимается газета с определенной целью. В этом случае последствия непредсказуемы. – Он тяжело опустился на складной стул у камина. – Если это херес, я бы выпил стаканчик, Пруденс.
 – Да, это херес, сейчас налью.
 Она наполнила стакан и протянула ему.
 – Лорд Беркли очень раздосадован?
 – Раздосадован? – воскликнул лорд. – Да он просто вне себя!
 Отец залпом осушил маленький стаканчик и с удивлением уставился на него.
 – Да этого недостаточно даже для мотылька!
 – Сказать Дженкинсу, чтобы принес виски? – спросила Честити с привычной услужливостью.
 – Нет... не стоит его беспокоить. – Лорд вытер платком усы. – Лучше налей мне еще хереса. – Он вернул ей пустой стакан.
 – И что же лорд Беркли собирается предпринять? – спросила Пруденс, наклонившись к камину, чтобы поворошить кочергой угли. – Конечно, он должен дать отпор.
 – Ну, для начала он подаст в суд на «Леди Мейфэра». И уж его поверенные позаботятся о том, чтобы он выиграл дело. Они не потратят на процесс ни единого пенни, а издатели этой газетенки будут рады, если, им удастся избежать тюрьмы.
 – Думаю, он привлечет самых лучших адвокатов, – заметила Честити, передавая графу наполненный хересом стакан.
 – Попомните мои слова. Это будут лучшие адвокаты, которых можно купить за деньги.
 – А в Лондоне много адвокатов, ведущих дела о клевете? – спросила Пруденс. – Мы таких не знаем.
 – Ничего удивительного, моя дорогая. – Он одарил среднюю дочь благожелательной улыбкой. – Не говоря уже о том, что ни ты, ни твои сестры не могут соперничать со столь блестящими умами. Такие люди едва ли вращаются в тех кругах, где вы. Их можно встретить в клубах, а не в гостиных.
 Пруденс искоса посмотрела на отца.
 – Неужели? Назови-ка нам несколько самых выдающихся имен – может, мы все-таки слышали о них?
 – Ох уж эти мне салонные игры! – фыркнул отец, немного успокоившись. Общество дочерей подействовало на него благотворно, впрочем, как и херес. Щеки его уже не казались такими неестественно красными.
 – Дай-ка подумать. Кто же поверенные Беркли? Фальстаф, Харли и Гринуолд, кажется. Они беседовали с Сэмюелом Ричардсоном, королевским советником. Знакомо вам это имя? – Он самодовольно улыбнулся: – Ручаюсь, что нет.
 – Нам совершенно необязательно знать имена поверенных, – возразила Пруденс. – Но этот Сэмюел Ричардсон... – Она покачала головой. – Нет, не слышала. Тут ты прав. Впрочем, назови кого-нибудь еще.
 Лорд Дункан нахмурился, силясь вспомнить.
 – Молверн, – сказал он наконец. – Сэр Гидеон Молверн, королевский советник. Самый молодой королевский советник за последние десять лет. За заслуги ему было пожаловано рыцарское звание. – Граф хмыкнул: – Полагаю, за услуги, оказанные лично королю. Один из друзей его величества попал в затруднительное положение. Молверн защищал его, и он вышел из зала суда, благоухая добродетелями, как розовый сад. Ручаюсь, вы и о нем ничего не слышали, несмотря на его заслуги перед королевской семьей. Говорят, он сейчас самое яркое светило в «Судебных иннах» [1] , как говорится, самая яркая свеча в этом подсвечнике. Он так занят, что даже не появляется в обществе.
 Граф поставил пустой стакан и тяжело поднялся на ноги.
 – Ну, мне еще надо переодеться. Я обедаю в «Рулз» с Беркли. Приходится проявлять солидарность. Нельзя допустить, чтобы... – Он презрительно махнул рукой в сторону, где лежала «Газетт». – Злобное тявканье. Чепуха. Нельзя допустить, чтобы из-за этой клеветы оказались под ударом честные люди.
 Он по-отечески поцеловал в лоб каждую из дочерей и вышел из комнаты.
 – Честные люди! – презрительно заметила Пруденс, подлив себе хереса. – Дело не в том, что отец слеп или глуп. Но что ему так нравится в этом Беркли? Чем он его очаровал?
 – Думаю, дело в том, что он был с ним, когда умерла мама, – тихо сказала Честити, не отводя взгляда от огня. – Отец был растерян так же, как и мы. Растерян и измучен после того, как пришлось за ней ухаживать несколько последних месяцев.
 Пруденс кивнула, скрестив руки на груди. Перед смертью мать очень мучилась, им не хватало опиума, чтобы облегчить ее страдания. Муж, не в силах смотреть на ее мучения, скрывался в библиотеке, где лорд Беркли скрашивал его одиночество, пока дочери лорда Дункана по очереди дежурили у постели матери. У них не было сил посочувствовать горю отца. Это пришло гораздо позднее, когда лорд Беркли уже успел стать самым близким другом и доверенным лицом лорда Дункана. Пруденс подняла голову.
 – Пока мы, к сожалению, не можем этого изменить. Попытаемся что-либо разузнать об этом сэре Гидеоне Молверне.
 – Ну, раз уж он стал королевским советником, значит, добрался до самой вершины, – сказала Честити. – Интересно, что отец имел в виду, говоря, что Гидеон Молверн – самый молодой королевский советник за последние десять лет?
 – Нам нужен самый свежий том справочника «Кто есть кто», – решила Пруденс. – По крайней мере узнаем, к какой из корпораций он принадлежит. Том из нашей библиотеки устарел на десятки лет. Завтра же пойдем в лавку к Хатчердсу и просмотрим все, что значится под литерой М.
 – Но ведь в «Кто есть кто» мы не найдем его адреса.
 – Не найдем, но, если узнаем, в какой корпорации он состоит, пойдем туда и узнаем его адрес. Если он действительно такая важная персона, у него и контора где-то возле Темпла.
 – Но не можем же мы вломиться в его берлогу, – возразила Честити. – Я полагаю, лучше действовать через поверенных.
 Пруденс покачала головой:
 – Если у нас вообще есть шанс заручиться его поддержкой, то лучше застать его врасплох. Не дать ему опомниться. Иначе он просто высмеет нас и выставит за дверь.
 – Будь отчаянной, отважной и решительной, – процитировала Честити, взмахнув кулаком.
 – И смейся над властью и силой мужчин, – продолжила сестра.
 Честити поднялась.
 – Первое, что мы должны сделать утром, – это отправиться к Хатчердсу. – Она устало потянулась. – Я голодна, а уже почти восемь. Не подкрепиться ли нам пастушьим пирогом?
 – Хотела бы я знать, что ест на ужин Кон, – задумчиво промолвила Пруденс, спускаясь с лестницы вслед за сестрой.
 – Глазные яблоки козла, – не задумываясь, откликнулась Честити. – Их едят кочевники-бедуины в Сахаре. Я читала об этом.
 – Представляю себе лицо Макса при виде этого блюда. А ты, Дженкинс?
 Пруденс уже заняла свое место в маленькой столовой, которой они пользовались, когда оставались дома одни.
 – Я так понимаю, мисс Пру, что бараньи глазные яблоки – деликатес. По-моему, коз жарят целиком, а мясо их считается очень сочным, – ответил Дженкинс, ставя возле нее пастуший пирог.
 – Не думаю, что между козлом и бараном большая разница, – усомнилась Пруденс, накладывая себе порцию пирога. – Пахнет изумительно, благодарю, Дженкинс.
 Он обогнул стол и подошел к Честити.
 – Миссис Хадсон посыпала картофель тертым сыром. Думаю, вы заметите вкусную хрустящую корочку.
 Честити отрезала кусок пирога, взломав хрустящую корочку, а дворецкий поставил на стол блюдо капусты с маслом, наполнил стаканы вином и бесшумно удалился.
 – В самом деле недурно, – сказала Пруденс, отправляя в рот кусок пирога.
 – Миссис Хадсон за что бы ни взялась, все у нее получается, – отозвалась Честити. – Мы заплатили ей за этот месяц?
 – Да, мне пришлось заложить мамины жемчужные сережки, но мы выкупим их, как только получим деньги на нужды благотворительности от леди Лукан и леди Уинтроп.
 – И как только Кон могла такое придумать! Собирать добровольные пожертвования с бедных старых дев, чтобы оплачивать услуги посредников!
 – Но ни они, ни их будущие дети никогда не узнают, что пользовались услугами посредников, – напомнила Пруденс, накладывая себе вторую порцию капусты. – Это весьма удобный способ собирать плату, если бы только нам посчастливилось найти и другие пары. Это для их же блага.
 Честити не смогла сдержать улыбки:
 – Для их же блага! Как альтруистично звучит, в то время как единственное, чего мы хотим, – это их деньги. – Она отпила вина и поморщилась: – Этот напиток жидкий, никуда не годится.
 – Знаю, – согласилась Пруденс, печально кивнув. – Дженкинс нашел несколько бутылок бургундского в дальнем углу нашего винного погреба, вино там действительно превосходное. Мы решили выпить то, что миссис Хадсон не использует для стряпни.
 – Только бы отец не пронюхал, что оно осталось.
 Пруденс отпила еще глоток.
 – С едой его можно пить.
 – Так когда мы получим добровольные пожертвования от мадам Лукан и мадам Уинтроп?
 – Они обещали привезти чеки к следующему сборищу под девизом «Дома». Я сказала, что по пятьдесят гиней с каждой вполне достаточно, – язвительно произнесла Пруденс.
 Честити чуть не подавилась куском картофельной запеканки.
 – По пятьдесят гиней с каждой? Но это неслыханно, Пру!
 – Кон тоже так считает, но я решила попытаться. К тому же они не обеднеют, если внесут эти деньги, – возразила сестра.
 – Свадьба состоится в декабре, и это будет самое роскошное светское торжество года. Эстер и Дэвид так увлечены друг другом, что на них тошно смотреть. А их мамаш распирает от гордости. Мы оказали им всем огромную услугу. Не говоря уже о том, что и ты в выигрыше, – добавила она с улыбкой. – Ведь ты была готова на все, только бы отвлечь Дэвида от собственной персоны.
 – Это обожание становилось несколько утомительным и нудным, – признала Честити. – Кстати, есть еще письма, адресованные «Леди Мейфэра»? Кроме этого, официального?
 – Несколько. Они у меня в сумке. Просмотрим их после обеда.
 – Я хотела бы знать, какой у нас пудинг, – поинтересовалась Честити.
 – С яблоками и заварным кремом, мисс Чес, – ответил ей Дженкинс, входя в столовую. – Миссис Хадсон спрашивала, не напечь ли ей булочек для предстоящего приема?
 Он принялся собирать посуду.
 – О да, пожалуйста, – попросила Пруденс. – Мы будем собирать деньги на этом приеме. Поэтому не худо бы его подсластить. И чем слаще он будет, тем лучше.
 – Да, мисс Пру, я объясню миссис Хадсон. Думаю, она испечет шоколадный бисквит.
 Дженкинс выглядел невозмутимо, когда со стопкой грязных тарелок покидал комнату. Сомнительные действия дочерей лорда Дункана по выколачиванию средств встречали полное его одобрение.




 ГЛАВА 2


 Сестры вошли в книжный магазин на Пиккадилли, здание с окном-эркером, через несколько минут после его открытия. Они направились прямо в отдел справочной литературы в задней части магазина и нашли то, что искали.
 – Нам следует пользоваться библиотекой, где выдают книги на дом, – вполголоса сказала Честити. – А пользоваться для наших целей магазином – своего рода жульничество. Уверена, они полагают, что мы собираемся купить самый свежий том «Кто есть кто».
 – Не сомневаюсь, что это так, – согласилась Пруденс. – Но он стоит пять гиней, которых у нас нет, а нам надо посмотреть всего один раздел.
 Она медленно листала страницы.
 – Вот буква М.
 Ее палец задвигался, спускаясь вниз по строчкам. Маберн... Маддингли... Малирн. Вот он. Сэр Гидеон Молверн, королевский советник, член «Судебных иннов», «Миддл темпл», принят в коллегию адвокатов в 1894 году, назначен королевским советником в 1902-м; образование – Уинчестер-колледж, Оксфорд. Ну, обо всем этом можно было догадаться.
 Она подняла голову:
 – Это как раз то, что нужно.
 – Там что-нибудь личное? – спросила Честити, заглядывая в справочник через плечо сестры.
 – Смотри-ка, тут сказано, что он разведен. Женился на Харриет Гринвуд, дочери лорда Чарлза и леди Гринвуд в 1896 году, разведен в 1902-м. Имеет дочь Сару 1897 года рождения. – Она подняла голову и, хмурясь, посмотрела на сестру: – Разведен... Это необычно.
 – Весьма необычно, – согласилась Пруденс, – но нам нет до этого дела. Мы знаем, где его найти, по крайней мере нам известно, где его контора. Поедем на Миддл-Темпл-лейн, посмотрим таблички с именами на дверях.
 Она закрыла том и вернула его на полку. Они вышли из магазина. Толпы покупателей запрудили Пиккадилли, и они не сразу нашли свободный кеб.
 – Пожалуйста, на набережную Виктории, – крикнула Пруденс, садясь в кеб.
 Честити последовала за ней.
 – Теперь вопрос, – сказала Пруденс, хмурясь. – Как подобраться к этой знаменитости? У тебя есть идея, Чес?
 – Ничего особенного, – ответила сестра, поправляя поля соломенной шляпки. – Прежде всего надо договориться о встрече. Вероятно, он бывает в суде... Кажется, Олд-Бейли открыт для деловых переговоров.
 – Вроде бы открылся в начале этого года, – неуверенно ответила Пруденс. – Даже если он не ведет там дела, то нынче утром он наверняка на каком-нибудь слушании. Сегодня нам вряд ли удастся пробиться дальше его клерка, если, разумеется, нас сразу не выгонят, не дав рта открыть.
 – Ну почему же? Мы выглядим вполне респектабельно, – возразила Честити.
 Сестра права, подумала Пруденс. Ее собственные твидовый жакет и юбка в сочетании с простой шляпкой из черной соломки выглядят скромно, неброско и вполне прилично. Платье Честити из темно-коричневого шелка чуть понаряднее, но уж никак не фривольно. Она тщательно выбирала для себя и сестры туалеты, чтобы своей женственностью и элегантностью убить наповал адвоката. Увидят, что он за человек, и тогда уже будут одеваться и вести себя соответственно.
 Разведен. Интересно. В их кругу это считается позором. Но как правило, для женщин, а не для мужчин. Пруденс вспомнила, как Констанс, ее сестра-суфражистка, метала громы и молнии, возмущаясь несправедливостью законов по отношению к женщине. Но кого в этом следовало винить? Сэра Гидеона или его жену? Если удастся это узнать, они найдут общий язык со знаменитым адвокатом.
 Кеб остановился на набережной Виктории. Они вышли и остановились на минуту посмотреть на противоположный берег Темзы, катившей свои свинцовые воды. Солнце силилось пробиться сквозь тучи, обложившие небо, и несколько слабых лучей осветили тусклую поверхность реки. Резкий порыв ветра осыпал раскрашенные осенью листья с дубов Темпл-Гарденс.
 – Здесь холодно стоять, – сказала Пруденс. – Давай пройдемся по Миддл-Темпл-лейн. Ты пойдешь по одной стороне, я – по другой.
 Все двери на этой улице имели медные таблички с именами обитателей каждого строения. После имени значилось «действующий адвокат». Имя сэра Гидеона Молверна они обнаружили в середине улицы.
 Пруденс махнула Честити, та перешла дорогу и присоединилась к ней.
 – Здесь.
 Пруденс указала на табличку.
 Честити повернула сверкающую медную ручку, и дверь распахнулась, открыв доступ в мрачное жерло, которое едва ли можно было назвать холлом. Прямо перед ними словно выросла крутая деревянная лестница. Солнце проникало в узкое окно там, где лестница делала поворот, но даже в ясную погоду естественного освещения было явно недостаточно. Поэтому наверху горел газовый рожок.
 Сестры переглянулись. Сверкающая табличка и медная дверная ручка вводили в заблуждение и никак не соответствовали убогому интерьеру, но Пруденс, хорошо осведомленная об образе жизни представителей юстиции, понимала, что нельзя судить о профессионализме адвоката по обстановке в его приемной. Комнаты в древних помещениях «Судебных иннов» ценились высоко и были доступны только избранным. В этом святилище не допускались нововведения, связанные с современными удобствами, что являлось предметом гордости и соответствовало традиции.
 – Никогда бы не подумала, что здесь горят газовые рожки, – пробормотала Пруденс, – была уверена, что они довольствуются масляными лампами и свечами.
 – Поднимемся наверх? – спросила Честити вполголоса.
 – Разве не для этого мы сюда пришли? – ответила Пруденс, стараясь придать голосу уверенность. Она шагнула на лестницу, Честити последовала за ней. Лестница оказалась слишком узкой, чтобы по ней можно было подниматься, идя рядом.
 Дверь на верхней площадке была приоткрыта. Пруденс тихонько постучала, затем второй раз, погромче. Скрипучий голос предложил ей войти. Вряд ли этот голос принадлежит сэру Гидеону Молверну, королевскому советнику, подумала она. Отец сказал, что он самый молодой адвокат, добившийся столь почетного положения за последние десять лет, а из справочника «Кто есть кто» Пруденс узнала, что он был принят в коллегию адвокатов всего двенадцать лет назад. Так что ему не больше сорока, прикинула она. Пруденс вошла, оставив дверь открытой, и не заметила, что Честити не последовала за ней.
 – Мадам?
 Пожилой человек в потертом сюртуке с удивлением воззрился на нее из-за заваленного бумагами письменного стола. Мельком бросил взгляд на часы, которые в этот момент пробили одиннадцать.
 – Чем могу служить, мадам?
 Он поднялся с высокой табуретки и принялся ее разглядывать в тусклом газовом свете.
 – Я хотела бы видеть сэра Гидеона Молверна, – заявила Пруденс, с любопытством оглядывая комнату. Стены были скрыты стеллажами, которые, казалось, вот-вот рухнут под тяжестью фолиантов в кожаных переплетах. Позади письменного стола клерка висел телефон, дорогой современный аппарат, удививший Пруденс еще больше, чем газовое освещение. Он выглядел здесь чужеродным. На вешалке возле двери висела рабочая одежда адвоката – черная мантия и тщательно завитой белый парик.
 Клерк раскрыл кожаную папку и принялся медленно листать страницы, потом, надев пенсне, начал просматривать записи. И наконец сказал:
 – На этот час у сэра Гидеона не назначена встреча, мадам.
 – Естественно, я о ней не договаривалась, – с нотками раздражения в голосе ответила Пруденс, демонстративно сняв перчатки. Этот человек явно затеял с ней игру. – Надеюсь, вы понимаете, что я пришла договориться о встрече.
 – Вы поверенный, мадам?
 Он уставился на нее, и она заметила, что его взгляд намного проницательнее, чем ей показалось сначала.
 – Разумеется, нет, – сказала она. – И все же я хотела бы посоветоваться с сэром Гидеоном по делу о клевете, которое, надеюсь, он сочтет интересным и прибыльным.
 Ложь соскользнула с ее языка так же легко, как скатывается с клеенки вода.
 Клерк ущипнул себя за подбородок и продолжал молча разглядывать Пруденс. Казалось, эта пытка никогда не кончится.
 – Это противоречит правилам, – заговорил наконец клерк, – но, если вы располагаете документами, относящимися к делу, я согласен их просмотреть и решить, заинтересуют ли они сэра Гидеона. – Клерк протянул руку, чтобы взять бумаги.
 – Вы собираетесь изложить собственное мнение сэру Гидеону, дать ему совет? – с досадой спросила Пруденс. – Неужели такой выдающийся юрист, как сэр Гидеон, не в состоянии сам принять решение?
 – Все дела, предлагаемые сэру Гидеону, проходят через меня, – заявил клерк, дав понять, что разговор окончен.
 Пруденс лихорадочно соображала. Если она сейчас уйдет, вход сюда будет для нее навсегда закрыт. Но если оставит клерку бумаги, где гарантия, что он не бросит их в переполненную мусорную корзину рядом с письменным столом? И Пруденс не двинулась с места.
 Клерк снова уставился на нее, размышляя о том, что его патрон порой берется за дела, не заслуживающие внимания, только зря теряет время. Но стоило ему высказать свое мнение сэру Гидеону, как тот, пожав плечами, отвечал, что ему просто необходимо заниматься чем-то неординарным, иначе его мозги просто заржавеют и откажутся работать.
 Интересно, гадал Тадиус, как его патрон воспринял бы эту посетительницу? Она, несомненно, дама из высшего общества, достаточно напористая, хотя и не очень привлекательная. Впрочем, сэра Гидеона не прельщала яркая внешность, если, конечно, речь не шла об экзотических танцовщицах, которым он отдавал предпочтение как любовницам.
 Пруденс бросила взгляд на закрытую дверь, которая, видимо, вела в кабинет адвоката, затем посмотрела на мантию и парик, висевшие на вешалке. Значит, ее владелец сейчас не в суде.
 – Сэр Гидеон здесь? – спросила она.
 – Нет, мадам, еще не пришел.
 – Когда его можно ожидать?
 – Я не вмешиваюсь в личные планы сэра Гидеона, мадам.
 – Ах так?
 Значит, он сейчас занят не делами, заключила она. А если и делами, то к его профессии они отношения не имеют.
 – Оставьте мне ваши бумаги, мадам, и уверяю вас, сэр Гидеон ознакомится с ними, – настаивал клерк. – В противном случае я буду вынужден попросить вас удалиться. Мне надо работать.
 Пруденс ничего не оставалось, как достать из сумочки экземпляр «Леди Мейфэра», в котором была отмечена статья, а также письмо поверенных лорда Беркли.
 – Дело касается этой газеты, – сказала она. – Обратите внимание: искомая статья подчеркнута.
 Клерк принял у нее тоненькую пачку бумаг.
 – Это все? – спросил он, недоуменно вскинув брови.
 – Не так уж мало, – возразила Пруденс. – Я не стряпчий, как мы с вами установили. Но все, что потребуется сэру Гидеону, чтобы понять суть дела, здесь представлено.
 – За исключением вашего имени, мадам.
 – Дело о клевете возбуждено против газеты «Леди Мейфэра», только это и должно интересовать сэра Гидеона.
 Тадиус посмотрел на нее, и его губы изогнулись в подобии улыбки.
 – Вы не знаете моего патрона, мадам. Уверяю вас, ему потребуется гораздо больше.
 – Ну, если он решит взяться за это дело, то получит все необходимые бумаги, – решительно заявила Пруденс. – Вот адрес, по которому мне можно отправить письмо.
 Она вручила клерку сложенный листок.
 Тадиус развернул его и прочел вслух: «Миссис Генри Франклин, квартира А, Палас-Корт, Бейзуотер».
 Он снова посмотрел на нее и задержал взгляд на ее пальцах – на них не было колец. Эта леди не жила в Бейзуотере. Она жила в Мейфэре, несмотря на простоту своего платья.
 – Письмо, отправленное по этому адресу, дойдет до вас?
 – Дойдет. Я, кажется, уже сказала об этом.
 Пруденс натянула перчатки. Движения ее были резкими.
 – Я буду ждать вестей от сэра Гидеона к концу недели. Не думаю, чтобы ему потребовалось много времени на принятие решения. Дело весьма простое и ясное.
 – Дело о клевете редко бывает простым и ясным, мадам, – возразил клерк и слегка поклонился. – Желаю вам доброго утра.
 – Всего хорошего. – Пруденс повернулась и тут только заметила, что Честити в комнате нет. Она вышла на лестничную площадку и увидела, что сестра стоит под дверью.
 – Почему ты не вошла, Чес? – спросила она шепотом.
 – Мне показалось, что там очень тесно, – пояснила Честити. – Что будет лучше, если я не войду. Ты рассердилась?
 – Нет. По правде говоря, я даже не заметила, что тебя не было, – ответила Пруденс почти шепотом, хотя они уже спускались с лестницы.
 – Тебе не показалось, что он упрямый?
 – Показалось, но ты была на высоте. Он, как цербер, стережет вход в святая святых, кабинет своего патрона.
 Пруденс хмыкнула.
 – Я все же надеюсь, что он передаст бумаги сэру Молверну.
 Она уже взялась за ручку двери, ведущей на улицу, но дверь неожиданно распахнулась, едва не сбив ее с ног.
 – Прошу прощения, не ожидал, что за дверью кто-то есть, – раздался хорошо поставленный, очень спокойный голос.
 Пруденс опешила и подняла голову, но при тусклом освещении смогла разглядеть только глаза говорившего. Они были серые.
 – Сэр Гидеон Молверн? – спросила Пруденс.
 – К вашим услугам, мадам.
 Теперь серые глаза были устремлены на Честити, стоявшую на нижней ступеньке лестницы.
 – «Леди Мейфэра», – сказала Пруденс, протягивая руку. – Ваш клерк ознакомит вас с ситуацией.
 – В самом деле? – ответил он, крепко пожав руку Пруденс. – Вы меня заинтриговали.
 Он посмотрел на часы, видневшиеся из кармашка жилета.
 – Я попросил бы вас объяснить мне все лично, но, к сожалению, через полчаса должен быть в суде.
 – Ваш клерк знает, как с нами связаться, – ответила Пруденс с улыбкой. – Всего хорошего, сэр Гидеон.
 – Всего хорошего, мадам.
 Он поклонился и отошел в сторону, пропуская ее. Потом улыбнулся Честити, когда она шагнула вслед за сестрой.
 – Две прекрасные леди из Мейфэра?
 Честити лишь слегка наклонила голову и, пробормотав «доброе утро», в следующее мгновение оказалась на улице рядом с сестрой.
 – По крайней мере можно не сомневаться, что этот упрямый клерк не скроет от него наши бумаги, – произнесла Пруденс. – Сэр Гидеон сказал, что заинтригован, и непременно спросит у клерка, о чем шел разговор. И клерку не удастся обмануть патрона.
 – Не удастся, – согласилась Честити. – Сегодня нам повезло. Мы сделали все, что хотели. Теперь остается лишь ждать вестей от него.
 – Думаю, мы заслужили кофе у Фортнума, – заявила сестра.
 – Как разумно было воспользоваться адресом Эмилии и Генри, – сказала Честити, когда они шагали в сторону Ченсери-лейн. – Никому в голову не придет, что Франклины как-то связаны с Дунканами с Манчестер-сквер.
 – Если только этот адвокат не наймет частного детектива. Он смог бы в мгновение ока установить связь между Генри и Максом. Выследить секретарей политиков – плевое дело.
 Эмилия Уэсткогт и Генри Франклин были первыми официальными клиентами их посреднической конторы. Теперь они состояли в счастливом браке, ожидали первого ребенка и поддерживали тесные отношения с сестрами Дункан. К тому же Генри был секретарем мужа Констанс, заседавшего в палате общин.
 – Едва ли он зайдет так далеко, – возразила Честити. – Если он возьмется вести наше дело, все, что ему понадобится, выяснит у нас. А если не возьмется, зачем ему нанимать частного детектива?
 – Пожалуй, ты права, – согласилась Пруденс. И все же у нее остался неприятный осадок. Хотя их встреча и была мимолетной и вполне дружелюбной, что-то ее встревожило она и сама не знала, что именно.
 Сэр Гидеон Молверн вошел в свои апартаменты и приветствовал клерка.
 – Кофе, Тадиус, самого крепкого кофе.
 – Вода уже греется, сэр Гидеон. Надеюсь, посещение школы мисс Сары прошло удачно?
 Клерк встал из-за письменного стола, чтобы проследить за водой, гревшейся на спиртовке.
 – Да, классная наставница говорила о Саре только хорошее, – ответил сэр Гидеон.
 – И в этом нет ничего удивительного, сэр. Мисс Сара сверкает, как начищенная пуговица.
 – И колкая, как иголка.
 Смех сэра Гидеона прозвучал прочувствованно и мягко, но в нем можно было различить нотки гордости. Речь шла о его дочери.
 Он снял перчатки и шляпу-котелок и положил на скамью у двери.
 – Расскажи мне о посетителях.
 Тадиус налил закипевшую воду в медный кувшин, куда предварительно положил кофе, и медленно выпрямился.
 – Посетители? Я видел только одну посетительницу.
 – Но их было две.
 Сэр Гидеон проследовал в свой кабинет.
 – Прекрасные леди. Или леди из Мейфэра? Именно так они представились. В иных обстоятельствах я счел бы их дамочками, занятыми поисками клиентов.
 Он обошел вокруг массивного дубового стола, служившего ему письменным, но не сел за него.
 Тадиус, ставя готовый кофе и чашку на стол, позволил себе неодобрительно нахмуриться.
 – Та, которую я видел, выглядела вполне респектабельной.
 – Было темно, – заметил сэр Гидеон, наливая себе кофе и с удовольствием вдыхая его аромат. – Я не смог их как следует рассмотреть в полумраке лестницы. Может, установить в холле еще один газовый рожок?
 – У нас достаточно газовых рожков, сэр, – уныло возразил клерк. – Но можно повесить в холле у двери еще один.
 – Нет, нет, не стоит. – Адвокат махнул рукой. – Итак, просвети меня.
 Тадиус вышел в приемную и вернулся с бумагами, оставленными Пруденс.
 – Дело о клевете, сэр. Но леди собирается действовать в качестве собственного поверенного. Лично ввести вас в курс дела.
 – О, это что-то новенькое. Во всяком случае, не так пресно, как обычно. Надо же! Как обманчива бывает внешность.
 Сэр Гидеон пил кофе и просматривал экземпляр газеты «Леди Мейфэра». Затем понимающе кивнул:
 – Кажется, есть объяснение появлению этих прекрасных леди.
 – У меня пока не было возможности детально ознакомиться с бумагами, – виновато произнес Тадиус.
 – Ты просто не успел. Ведь они только что ушли. – Сэр Гидеон поставил пустую чашку на блюдце и собрал бумаги. – Прочту их в Олд-Бейли, когда присяжные удалятся на совещание. Это закрытие дела. Надеюсь, они уйдут ненадолго, не более чем на час. Поэтому не придется возвращаться сюда, пока они будут обсуждать приговор. А я смогу использовать это время.
 Он энергичным шагом прошел в приемную и снял свою черную мантию с вешалки.
 – Вот адрес. Бейзуотер, сэр Гидеон. Леди сказала, что мы можем связаться с ней по этому адресу.
 – Бейзуотер?
 Удивленный, сэр Гидеон обернулся, держа в руках парик, который еще не успел надеть.
 – Ни одна из этих леди не несет печати Бейзуотера.
 – Я тоже так подумал. Решил, что этот адрес она оставила до востребования, чтобы сохранить анонимность.
 – Но почему они хотят сохранить анонимность?
 Сэр Гидеон нахлобучил парик и посмотрел в зеркало.
 – Все дела за последние шесть месяцев были на редкость скучными. Мне нужны перемены, нечто из ряда вон выходящее. Может быть, это дело поможет мне хоть немного встряхнуться. – Он поправил парик и принялся размышлять вслух: – Чего бы я действительно хотел – так это славного сочного убийства, но эти леди на убийц не тянут. Впрочем, внешность обманчива, надо надеяться.
 Он попрощался.
 – Если бы можно было не ходить на этот прием, – сказала Честити, когда сестры вернулись к себе. – Без Констанс будет еще скучнее.
 – Не забывай, это не просто прием, а сбор пожертвований, – напомнила Пруденс, – наша работа. – Она вставила ключ в замочную скважину. – Только представь себе – сто гиней на счете в банке!
 – У меня такое ощущение, будто я меж двух огней, – заметила Честити. – Привет, Дженкинс, – весело обратилась она к дворецкому, входившему в холл.
 – Мисс Чес, мисс Пру, – приветствовал их дворецкий с улыбкой.
 – В чем дело, Дженкинс? – спросила Честити. – У тебя такой таинственный вид! Не отпирайся.
 Его лицо расплылось в широкой улыбке:
 – Телеграмма, мисс Чес.
 – От Кон? – в один голос спросили сестры.
 – Как будто бы да.
 И он двинулся к столу, на котором лежала телеграмма.
 – Отправлена из Кале, если не ошибаюсь.
 – Из Кале? Значит, они едут домой.
 Пруденс взяла телеграмму.
 – Когда ее доставили?
 – С час назад. Я как раз накрывал стол к холодному ленчу в маленькой столовой. Лорд Дункан собирался на ленч в клуб.
 – Благодарю, – сказала Пруденс, вскрывая телеграмму.
 – Так когда они прибывают? – Честити едва удерживалась, чтобы не запрыгать от нетерпения.
 – Она не сообщает точной даты. Похоже, паром должен был отправиться вчера утром, но море разбушевалось и они решили подождать, но потом передумали. Вот, прочти сама.
 Пруденс вручила телеграмму сестре. В глазах ее плясали смешинки. Она была в восторге.
 – Думаю, их следует ожидать в любой день.
 – Чем скорее, тем лучше, – сказала Честити радостно, и они направились в маленькую столовую.
 – Они должны хотя бы день отдыхать после путешествия, – сказала Пруденс, оглядывая стол: ветчина, свекольный салат, хлеб, сыр.
 – А знаешь, – сказала Честити, – Кон не сможет задержаться ни на минуту. Сейчас же прибежит сюда.
 Она отрезала толстый ломоть хлеба и протянула сестре на кончике ножа.
 – Возможно, она пожалеет о своей поспешности, когда узнает наши новости, – заметила Пруденс. Она намазала хлеб маслом и взяла несколько кусочков ветчины с блюда. – Интересно, долго ли нам ждать сообщения от сэра Гидеона? Не думаю, что у него уйдет много времени на чтение статьи, так что он скоро составит представление о положении дел.
 – Но ему еще потребуется время на принятие решения, – возразила Честити, подцепив вилкой кусок свеклы. – Налить кофе?
 Пруденс, с набитым ртом, лишь благодарно кивнула и погрузилась в размышления. Они никак не могли повлиять на адвоката, чтобы он поспешил с принятием решения. Зато два часа в приемный день могли принести плоды. Теперь у них была солидная клиентура из достойных мужчин и женщин, которые, разумеется, не подозревали, что избраны в качестве возможных партнеров, чье будущее пока оставалось неизвестным, но тем не менее могло проясниться, если представится возможность.
 – Интересно, придет ли сегодня Сюзанна Дирфолд? – сказала Честити, прервав размышления сестры. – Мне показалось на прошлой неделе, что они хорошо ладят с Уильямом Шарпом.
 – Да, – согласилась Пруденс. – Наше дело – посеять семена. Если они придут, я посоветовала бы им вместе посетить выставку греческих мраморных скульптур Элгина. Недавно Сюзанна так превозносила достоинства греческой скульптуры. К тому же Уильям при мне кому-то рассказывал о славе и красоте Парфенона.
 – И если нам удастся склонить их к бракосочетанию, они не поскупятся на пожертвования. Верно? – спросила Честити с улыбкой.
 – Несомненно, но не в пользу незамужних девиц или старых дев, а для создания фонда по охране сокровищ Греции, – промолвила Пруденс.
 – Собирать деньги на дело, которым мы не будем заниматься, нечестно.
 – Да, нечестно. Но что делать работающей женщине?
 Пруденс бросила на стол салфетку и отодвинула стул.
 – Пойду переоденусь, а потом проверю, есть ли цветы в гостиной.
 – Я скоро к тебе присоединюсь.
 К половине четвертого собрались гости.
 – Ни леди Лукан, ни леди Уинтроп, – шепнула Честити, проходя мимо сестры с блюдом булочек.
 Пруденс в ответ едва заметно пожала плечами и обернулась, когда Дженкинс объявил о прибытии леди Летиции Грэм и мисс Памелы Грэм.
 – Летиция! Как я рада вас видеть!
 Она двинулась навстречу невестке Констанс, коснулась ее щеки легким поцелуем и наклонилась к маленькой девочке, стоявшей рядом с матерью.
 – Добрый день, Памела.
 Она пожала руку Памелы и с трудом подавила желание сказать, что девочкам ее возраста в такой осенний день полезнее было бы проводить время в классной комнате, что там было бы веселее. Гостиная, где полно взрослых, – скучное место для шестилетней девочки.
 – Наша гувернантка ушла, – со вздохом сказала Летиция. – Представляете? Даже не предупредила. Просто упаковала вещи и после завтрака уехала. А ведь сегодня выходной у няни, а у горничной разболелись зубы. И вот мы здесь. Так ведь, Пэмми?
 Она улыбнулась девочке, встретившей и замечание, и улыбку невозмутимым молчанием.
 – О, как это утомительно и неприятно, дорогая, – сказала леди Бейнбридж, поманив новую гостью царственным жестом. – Не везет вам с гувернантками, дорогая. Может быть, вам обратиться в другое агентство? Идите сюда, посидите со мной. Я вспомню название агентства, приславшего мне гувернантку, которой я доверила Марту и Мэри. Настоящее сокровище. Ах, как же ее зовут?
 Она стремительно повернула массивную голову к дочерям, чопорно и чинно сидевшим рядышком на диване напротив матери.
 – Мисс Грейсон, мама, – напомнила ей Марта.
 – Она прожила у нас десять с лишним лет, – подхватила Мэри.
 От Честити не ускользнул легкий сарказм в тоне дочерей леди Бейнбридж, не замеченный ею. Леди Бейнбридж оставалась глухой к таким тонкостям, но было отрадно слышать это от несчастных сестер, попираемых матерью с самого их рождения и не смеющих посмотреть ей прямо в глаза.
 – Леди Лукан и леди Уинтроп, – объявил Дженкинс. Две матроны буквально вплыли в гостиную.
 Честити поставила блюдо с булочками и направилась к Памеле, покинутой матерью и стоящей теперь рядом с Пруденс.
 – Не желаешь ли, Памела, помочь мне подать гостям крем для булочек?
 Она взяла девочку за руку и повела к буфету, освободив таким образом сестру и дав ей возможность встретить потенциальных доброхоток, готовых облагодетельствовать забытых незамужних девиц.
 – Леди Лукан... леди Уинтроп, – встретила их Пруденс самой обворожительной из своих улыбок. – Какое счастье видеть вас! Как идут дела? Готовитесь к свадьбе?
 – О, все прекрасно, – ответила леди Лукан.
 – Просто великолепно, – поддакнула леди Уинтроп.
 – Эстер в подвенечном платье – просто ангел. Шлейф длиной в десять футов! – Она извлекла из рукава крошечный кусочек кружева и приложила к глазам. – Уинтроп с гордостью повел бы ее к аналою. Такая потеря для бедной девочки, что он не сможет быть с ней в день ее свадьбы!
 – Не сомневаюсь, ее брат, лорд Уинтроп, сумеет ее поддержать, – сказала Пруденс. – И конечно, Дэвид будет ждать ее у алтаря. – Она улыбнулась леди Лукан: – Вам должно быть радостно видеть счастье своего единственного сына, леди Лукан.
 – Не стану этого отрицать, – снисходительно ответила вдовствующая графиня. – К тому же Эстер – славная девочка.
 «Как заставить этих двух особ пожертвовать обещанные деньги?»
 – Разрешите предложить вам чаю, – сказала Пруденс, кивнув Дженкинсу, лавировавшему между гостьями с серебряным чайником. Она повела обеих матрон к дивану возле французских окон, выходивших на террасу, и села рядом с ними на низкий стул.
 Когда в руках у них оказались чашки с чаем и сандвичи с огурцами, она сказала:
 – Я получила телеграмму от сестры, миссис Энсор. Она проводит медовый месяц в Египте.
 – В Египте! – воскликнула леди Бейнбридж. – Что за странное место для медового месяца! Ведь там везде песок и пыль!
 – Да, это губительно для цвета лица, – вмешалась Легация. – А у милой Констанс такая прекрасная кожа.
 – Не думаю, чтобы это ей повредило, Летиция, – возразила Честити. – Впрочем, мы скоро ее увидим. Они возвращаются домой.
 – Так хочется снова увидеть милую Констанс. К тому же Пэмми ужасно скучает по своему дяде. Да, Пэмми?
 Мать нежно улыбнулась дочери, и та закивала в ответ. – Констанс никогда не забывала о благотворительности, – сказала Пруденс, упорно стараясь повернуть разговор в нужное русло. – В своей телеграмме она сообщает, что провела сбор пожертвований в дипломатических кругах Парижа, Рима и, разумеется, Каира.
 – О, да, да, да... конечно. Благотворительность! – Леди Уинтроп открыла свой крошечный шелковый ридикюль. – Чуть не забыла, дорогая. Я ведь обещала вам пожертвование. Такое достойное дело. Кажется, пятьдесят гиней?
 – Благодарю вас, – ответила Пруденс вполголоса, принимая чек. – Это облегчит жизнь бедных благородных девиц. Они обездолены не по своей вине. Без той малости, которую они от нас получают, им пришлось бы выйти на панель и продавать себя.
 Леди Лукан вздернула многослойный подбородок и тоже открыла ридикюль.
 – Ну, я тоже думала о пятидесяти гинеях, но, принимая во внимание обстоятельства, решила пожертвовать семьдесят.
 Леди Уинтроп уставилась в пространство, в то время как ее соседка с торжествующим видом вручала чек Пруденс.
 – Вы обе так добры и щедры, – сказала Пруденс, грациозно поднявшись и сжимая в ладони оба чека. – Не знаю, как вас благодарить, а уж эти бедные девушки будут вечно вам признательны.
 Улыбаясь, она направилась к буфету, незаметно открыла ящик для столового белья и уронила туда чеки.
 – Неслыханно! – прошептала Честити ей на ухо.
 – Нам ворожит сам дьявол, дорогая сестрица.




 ГЛАВА 3


 Гидеон, хмурясь, отложил номер «Леди Мейфэра». Он перечитал письмо поверенного и снова бросил взгляд на газету, прежде чем потянулся за серебряным портсигаром. Взял сигарету, закурил и подошел к узкому окну, выходившему на улицу. Прохожих было немного в этот ранний вечерний час. В основном клерки, спешившие домой в свои одинокие мансарды или к женам и детям в скромные домики с террасами на окраинах Лондона. Эта профессия не была доходной.
 Гидеон отошел от окна и направился в приемную, где Тадиус сортировал бумаги, кучей лежавшие на столе.
 – Есть у меня свободное время для встречи с этой «Леди Мейфэра»?
 Тадиус оставил пачку бумаг и принялся за другую, откопав под ней книгу, где регистрировал встречи патрона.
 – Это дело вас заинтересовало, сэр Гидеон?
 – Не столько заинтересовало, сколько рассердило, – ответил адвокат, бросив сигарету в камин. Он швырнул на стол газету. – Разумеется, мне случалось видеть эту газету, но никогда не приходило в голову взглянуть на нее повнимательнее. Я думал, в ней обычные дамские сплетни и болтовня о тряпках.
 – И оказались правы, сэр Гидеон?
 – Ну, это там тоже есть, – ответил Гидеон. – Но главное в ней – пропаганда суфражистских идей.
 Клерк презрительно скривил губы.
 – Зачем женщинам право голоса, сэр Гидеон? Адвокат пожал плечами:
 – Насколько я понимаю, Тадиус, для коллегии присяжных заседателей это все еще открытый вопрос. Но данная статья... – Он постучал указательным пальцем по газете. – Полагаю, у Беркли есть все основания возбудить дело о клевете. Статья полна неприкрытой злобы.
 – Но ведь это правда, сэр Гидеон?
 Клерк склонил голову набок, как любопытный воробей на заборе.
 Адвокат досадливо отмахнулся:
 – Возможно, нет дыма без огня, но такого рода чепуха, рассчитанная на сенсацию, гораздо хуже грехов, которые она обличает. Я собираюсь сказать тому, кто сочинил эту скандальную клеветническую статейку, кто бы это ни был, все, что думаю об этой «Леди Мейфэра». Сама мысль обратиться ко мне с просьбой выступить в защиту этого позорного потока злобной клеветнической чепухи просто оскорбительна. Кем, черт возьми, они меня считают? Каким-нибудь недоучкой, подбирающим клиентов в канаве?
 Тадиус размышлял о том, что сэр Гидеон может возмущаться сколько угодно, пока он перелистывает толстую регистрационную книгу. Он почувствовал некоторую жалость к женщине, так бездумно ринувшейся в пекло этого праведного гнева.
 – Есть просвет, сэр Гидеон. В следующий четверг в четыре часа у вас свободное время.
 – В таком случае пошли извещение на бейзуотерский адрес и пригласи на это время леди из Мейфэра.
 – Как скажете, сэр Гидеон. Пошлю курьера прямо сейчас.
 Сэр Гидеон потянулся к вешалке за пальто и теплым шарфом.
 – Ах да, не забудь их уведомить, что за консультацию надо заплатить пятьдесят гиней независимо от того, возьмусь я за это дело или нет.
 – Я имел это в виду, – ответил Тадиус с легким упреком.
 – Да, разумеется, – бросил патрон, направляясь к двери. – Я еду домой, Тадиус. Сара пригласила на ужин школьных подружек, хочет меня им представить и строго-настрого приказала не опаздывать. Насколько я понимаю, родителям подружек следует дать понять, что у Сары хоть и нет матери, отец ее – вполне достойный человек. Не засиживайся слишком долго.
 Он помахал клерку рукой и торопливо вышел.
 Сверкающее зеленое авто объехало Манчестер-сквер и остановилось возле дома номер 10. Макс Энсор повернулся к жене с лукавой улыбкой:
 – Не забывай, Констанс, ты здесь больше не живешь.
 Она рассмеялась и покачала головой:
 – Если бы я могла об этом забыть!
 – Ну, я не знаю, – ответил он, все еще улыбаясь. – Ты не видела сестер шесть недель и, как только встретишься с ними, тотчас забудешь обо всем, что случилось с того момента, как вы расстались.
 Констанс снова покачала головой и положила руку, затянутую в перчатку, на его руку, покоящуюся на руле автомобиля.
 – Я никогда бы не смогла этого забыть, Макс. – Ее темно-зеленые глаза были серьезны, но в самой их глубине сверкали искорки смеха. – Ни одна минута из последних шести недель не исчезнет из моей памяти, – сказала Констанс. – И не только из памяти, – добавила она с лукавой улыбкой. – Мое тело тоже хранит воспоминания.
 Макс рассмеялся, выскочил из машины и обошел ее, чтобы открыть дверцу для Констанс.
 – Я разделяю твои воспоминания, любовь моя. Иногда в тебе появляется нечто от самки леопарда.
 – В самом деле? – Она удивленно вскинула брови. – Хотелось бы знать почему.
 – Однажды я прочел, как ведут себя леопарды в период спаривания, – торжественно сообщил ей муж, когда она ступила на тротуар. – Ведут они себя бурно, самка рычит и царапает своего партнера, после чего сбрасывает его с себя ударом мощной лапы с выпущенными когтями.
 – Неужели я все это проделывала? – спросила Констанс с притворным ужасом. – Что-то не помню. Это вовсе на меня не похоже. Ведь характер у меня мягкий.
 – Это тебе просто кажется, моя дорогая жена, – усмехнулся Макс.
 Он приподнял ее лицо, взяв указательным пальцем за подбородок, и оно оказалось почти на одном уровне с его лицом. Констанс была почти такой же высокой, как Макс.
 – Через два часа я за тобой заеду.
 – Не глупи, Макс. Я найму кеб.
 – Нет, я приеду и увезу тебя. В обществе сестер ты забудешь, что надо возвратиться домой. Кроме того, я тоже по ним соскучился, а также хочу засвидетельствовать свое почтение твоему отцу.
 Констанс с минуту подумала и, кивнула:
 – Согласна, только, пожалуйста, не спеши. Занимайся своими делами на Даунинг-стрит.
 – Я и не собираюсь спешить. Мне надо только показаться премьер-министру, напомнить о себе на случай, если он забыл о моем существовании за время летних каникул.
 – Сомневаюсь, что он о тебе забыл, – возразила Констанс. – Кто хоть раз тебя встретил, никогда не забудет.
 – Ты мне льстишь, – ответил он со сдержанной улыбкой. Макс запечатлел на ее губах долгий поцелуй, несмотря на то что они стояли на улице.
 – Я вернусь через два часа.
 – Не спеши, – напутствовала она мужа, послав ему через плечо воздушный поцелуй, и стремительно шагнула к двери.
 Макс вернулся к машине и двинулся к Вестминстеру и резиденции премьер-министра на Даунинг-стрит, 10.
 Не успела Констанс закрыть за собой дверь, как появился Дженкинс.
 – О, мисс Кон... – Он кашлянул. – Прошу прощения. Миссис Энсор. Так мне следует вас называть?
 – Нет, нет, Дженкинс. Я никогда не привыкну к новому имени. Называй меня как прежде, мисс Кон, – сказала она и, стремительно приблизившись к нему, чмокнула в щеку. – Как у вас дела? Мне кажется, я тут не была целую вечность. Как миссис Хадсон?
 – Все здоровы, мисс Кон, – сообщил дворецкий, широко улыбаясь. – Мисс Чес и мисс Пру наверху в гостиной.
 – Нет, мы здесь, – раздался звонкий голосок Честити. – Кон, мы не рассчитывали, что ты так скоро вернешься.
 Она уже летела вниз по лестнице, за ней спешила Пруденс.
 Сестры заключили Констанс в объятия, Дженкинс одобрительно кивал, глядя на три головки всех оттенков рыжего цвета.
 – Я принесу кофе в гостиную, – сообщил он.
 – И несколько ломтиков миндального кекса, который миссис Хадсон вчера испекла! – крикнула вдогонку Дженкинсу Честити, высвободившись из объятий сестер.
 – Признаться, я так и думала, что за шесть недель ты вряд ли перестанешь быть сластеной, Чес.
 Младшая сестра вздохнула с притворным раскаянием:
 – Пропащий я человек. Скоро стану круглой как шар.
 Он скорчила уморительную гримаску, опустив глаза на свой пышный бюст, рельефно выступавший под муслиновой блузкой, и полосатую юбку, обольстительно подчеркивающую линию бедер.
 – А ты тщеславна, дорогая сестричка, – шутливо заметила Пруденс. – Ведь хорошо знаешь, что тебе это идет.
 – Пока идет, – вздохнула Честити, – но скоро приятные округлости сменит тучность, и что тогда мне, бедной, делать?
 – Перестань поглощать кексы, – посоветовала Констанс. Внимательно приглядевшись к Пруденс, она заметила в выражении ее глаз напряженность и перевела взгляд на Честити. Легкомысленный тон не мог скрыть ее озабоченности.
 – Поднимемся наверх, – предложила Констанс. – Расскажете мне обо всем, что случилось за время моего отсутствия.
 – Сначала мы хотели бы услышать, как прошел твой медовый месяц, – сказала Пруденс, пока они поднимались по лестнице. – Твои телеграммы были такими короткими. Неужели Макс возил тебя на пирамиды?
 – Да, но мы ездили туда на лошадях, а не на верблюдах. Можешь себе представить Макса на верблюде? Мы спустились по Нилу на шикарном речном судне и так путешествовали до самой Александрии. – Констанс открыла дверь в гостиную и невольно улыбнулась, увидев привычную обстановку.
 – Я так соскучилась по дому.
 – А мы по тебе, – сказала Пруденс, обнимая ее. – Почему-то в твоей одежде я не замечаю ничего египетского.
 Она придирчиво оглядела костюм сестры.
 – Но ведь по пути в Каир мы побывали в Париже и Риме, – напомнила ей Констанс.
 – Вот почему ты одета по последней парижской моде. Пруденс закрыла за ними дверь.
 – Я читала в одном из журналов мод, что такие прямые юбки – последний крик моды на континенте. У тебя полный гардероб?
 – Не совсем, – ответила Констанс. Она сняла перчатки и бросила их на столик у стены. – Я привезла по нескольку платьев для каждой из вас. Мой сундук следует за мной в наемном экипаже. В авто он не поместился. – Она оглядела сестер. – Не думаю, что их придется перешивать. Только Чес немного пополнела.
 – О горе! – со смехом воскликнула Честити. – Но я жду не дождусь, когда их увижу. А как насчет шляп, Кон? Это модная шляпа?
 Констанс отколола маленькую подушечку из норки, державшуюся у нее на темени с помощью булавок.
 – На Рю-де-Риволи это называют шляпой, но мне кажется, это больше похоже на кроличий хвостик. Впрочем, Максу нравится.
 – Как Макс? – спросила Пруденс, с трудом сдерживая любопытство.
 Констанс улыбнулась и бросила меховую подушечку на столик, рядом с перчатками.
 Она примостилась на широком подлокотнике дивана, разгладила складки шелковой юбки красновато-коричневого цвета, плотно облегавшей бедра, и расстегнула черный жакет, подчеркивавший ее осиную талию, из-под которого виднелась шелковая блузка цвета слоновой кости, отделанная кружевами.
 Честити запустила в нее диванной подушкой. Констанс увернулась, поймала ее и бросила назад сестре.
 – Мы великолепно провели время.
 – Значит, можно предположить, что Макс в размягченном состоянии духа? – спросила Пруденс.
 Констанс устремила на сестру проницательный взгляд:
 – В чем дело? Я поняла, что что-то не так, в ту самую минуту, как вошла.
 Она умолкла, услышав стук в дверь. Это явился Дженкинс, неся на подносе кофе.
 – Как миссис Билл, Дженкинс? – спросила Констанс и поднялась, чтобы освободить на столе, заваленном бумажным хламом, место для подноса.
 – Благодарю вас, мисс Кон.
 Дженкинс разлил кофе в три чашки, предусмотрительно добавив сахару в ту, что предназначалась Честити.
 – Надеюсь, миссис Бидл получила множество писем для «Леди Мейфэра».
 – Пру забрала последнюю пачку писем пару дней назад, – сказала Честити, взяв ломтик миндального кекса с тарелки, как только закрылась дверь за дворецким. Им не терпелось ввести Констанс в курс дела.
 – Да, – подтвердила Пруденс. – Среди них были весьма интересные.
 Лицо Констанс посерьезнело.
 – В чем дело? – повторила она свой вопрос.
 Пруденс подошла к секретеру, на котором громоздилась гора бумаг, грозивших свалиться на ковер.
 – Помнишь статью о графе Беркли?
 Она выудила листок из кучи бумаг. Констанс поднялась.
 – Да. Разве могла я забыть? Не сомневалась, что это вызовет бурю. Вы тоже не сомневались.
 – Он возбуждает против нас дело, точнее – против «Леди Мейфэра». Дело о клевете, – сказала Честити.
 – Ничего у него не выйдет. Это чистая правда. Есть доказательства, – решительно заявила Констанс.
 – Вот копия письма его поверенных.
 Пруденс передала ей документ, который скопировала, прежде чем вручить оригинал клерку сэра Гидеона.
 – У него нет никаких фактов, – сказала Констанс. – А мне известны имена трех женщин, которых он соблазнил и бросил.
 – «Пэлл-Мэлл газетт» ухватилась за это, на что, собственно, мы и рассчитывали, – подтвердила Пруденс. – Но их статья опубликована только сейчас. Теперь он будет пригвожден к позорному столбу. Пруденс перегнулась, заглядывая через плечо сестры, и ткнула пальцем в параграф в конце письма: – Думаю, настоящие неприятности кроются в этом.
 Констанс прочла параграф.
 – О Боже! – пробормотала она. – Финансовые дела. Мне не следовало о них упоминать. На этот счет у меня нет неопровержимых доказательств, хотя я знаю, что это правда. – Она посмотрела на сестер: – Мне так жаль.
 – Это не твоя вина, – промолвила Пруденс. Она сняла очки, протерла их носовым платком. – Чес и я готовы нести ответственность за то, что написали. Мы знали, что он не платит по карточным долгам и что некоторые его финансовые дела вызывают подозрение.
 Пруденс снова надела очки.
 – Но у нас нет доказательств, – повторила Констанс. – Я слишком увлеклась, когда выяснила обстоятельства, подтверждающие его волокитство. Я решила, что мне удастся уличить его в бесчестном поведении и никто не станет вдаваться в подробности, потому что у меня есть неопровержимые доказательства всего остального.
 – Как видишь, он сам решил этим заняться, – промолвила Пруденс, указательным пальцем сдвинув очки на переносицу. – По-видимому, он считает, что если ему удастся вчинить иск о клевете, то это станет автоматическим опровержением и всего остального. И тогда он, возможно, примется за «Пэлл-Мэлл газетт». После одержанной победы никто не посмеет поминать его грешки даже шепотом, не то что вслух.
 Констанс с отвращением бросила бумагу на секретер.
 – Есть идеи?
 – Ну, мы, выражаясь фигурально, ударили по мячу, и он покатился, – ответила Пруденс и рассказала сестре о сэре Гидеоне Молверне.
 – Эмилия Франклин принесла от него утром записку. Он сообщает, что готов с нами встретиться в следующий четверг в четыре часа. Я, разумеется, не дала ему наш адрес. Пока не дала. Поэтому дала адрес Эмилии и Генри, чтобы осуществлять контакты через них.
 Констанс кивнула:
 – Уверена, они не стали возражать.
 – Напротив. Эмилия всегда готова помочь, когда речь заходит о «Леди Мейфэра».
 Констанс снова кивнула.
 – Ну, в таком случае мы мало что можем сделать, пока не повидаемся с ним. Интересно, знает ли его Макс. Он, должно быть, дорогой адвокат, если является королевским советником.
 – Мы тоже так думаем, – мрачно заметила Пруденс. – Он уже сообщил нам, что за консультацию ему следует заплатить пятьдесят гиней.
 – Но как нам удастся сохранить при этом свою анонимность? Беркли возбуждает дело против «Леди Мейфэра», но кто-нибудь, возможно, захочет узнать, кто именно автор этой так называемой клеветы.
 Сестрам нечего было возразить Констанс, они понимали, что она права.
 Внизу, в холле, громко хлопнула дверь.
 – Это отец, – сказала Честити. – Он будет счастлив видеть тебя, Кон.
 – Насколько я понимаю, он целиком и полностью на стороне Беркли? – Это был не вопрос, а скорее констатация факта. – Пойду ему навстречу, – сказала Констанс и направилась к двери.
 Она уже была на лестничной площадке, когда лорд Дункан начал подниматься по лестнице.
 – Констанс, дорогая! – сказал он, расплывшись в улыбке. – Твои сестры не знали, когда именно ты приедешь. В твоей телеграмме говорилось о том, что парому пришлось задержаться из-за плохой погоды.
 – Да, но погода улучшилась и мы отплыли вчера утром во время прилива. До Лондона добрались вчера поздним вечером, но не могла дождаться минуты, когда наконец увижу вас всех. – Констанс обняла и расцеловала отца. – Ты в порядке?
 – О да... да.
 Он слегка отстранился, не выпуская ее из объятий и внимательно изучая ее лицо.
 – Брак пошел тебе на пользу, дорогая. Ты вся светишься от счастья.
 Констанс рассмеялась.
 – Так оно и есть. Макс приедет примерно через час засвидетельствовать тебе свое почтение.
 – С нетерпением жду его. Хочу знать его мнение о положении дел. – Он покачал головой. – Дела плохи, очень плохи.
 – Пру и Чес что-то говорили, – начала было Констанс, но лорд Дункан перебил ее.
 – Эта мерзкая газетенка «Леди Мейфэра» оклеветала Беркли. Можешь себе представить? Какая наглость! – И без того красное лицо лорда Дункана побагровело. – Это просто чудовищно! А теперь и «Пэлл-Мэлл газетт» повторила эти инсинуации.
 – Мы уже рассказали об этом Кон, отец, – сказала Честити.
 – Это позор! Оклеветать честного человека! Анонимные писаки даже не имеют смелости открыто принять бой и ответить за свою ложь. И это в цивилизованном мире! Не знаю, до чего дело дойдет. – Он снова покачал головой, пытаясь взять себя в руки. – Не стоит, однако, портить нашу встречу, дорогая. Уверен, у тебя есть что рассказать сестрам, а когда вдоволь наговоритесь, спускайтесь вниз, в большую гостиную, откроем бутылочку «Вдовы Клико» в честь твоего возвращения. Велю Дженкинсу поставить ее на лед.
 Он потрепал старшую дочь по щеке, добродушно кивнул Пруденс и вернулся в холл.
 – Интересно, осталась ли хоть одна бутылка выдержанной «Вдовы»? – спросила Констанс.
 – Нет, есть только пара бутылок «Тэттингера», которые Дженкинс припрятал. Он подаст их вместо «Вдовы», – произнесла Пруденс.
 Среди всех ее финансовых затруднений не последнее место занимало оскудение их винного погреба. С помощью Дженкинса ей приходилось постоянно жонглировать бутылками, причем делать это так, чтобы лорд не заметил подмены. Дворецкий знал содержимое погреба до последней наклейки на последней бутылке, особенно на тех, к которым лорд Дункан питал пристрастие.
 Констанс взяла свою чашку с кофе.
 – Поговорим о чем-нибудь веселом. Дайте-ка мне последний номер журнала. Много ли клиентов у нашей посреднической конторы?
 – Кстати, об оплате посреднических услуг, – вмешалась Честити. – Видела бы ты, сколько усилий приложила Пру, чтобы выжать пятьдесят гиней из мадам Уинттэп. Чтобы утереть ей нос, мадам Лукан отстегнула все семьдесят. Пру проделала все это мастерски.
 Констанс рассмеялась:
 – А я другого не ожидала. День свадьбы Эстер и Лукана уже назначен?
 – Канун Рождества, – ответила Пруденс. – А ты уже выбрала день для предстоящего приема под девизом «Дома»?
 Констанс скорчила гримаску и покачала головой.
 – Пока еще рано об этом говорить. Впереди визиты к новобрачной. Как только станет известно о моем возвращении, ко мне повалят толпой визитеры. Одни из любопытства, другие – чтобы распустить сплетни. Ты же знаешь, как это бывает. Они будут разглядывать убранство дома, задавать каверзные вопросы, интересоваться, довольна ли я своей судьбой. – Все это Констанс говорила с неприкрытым сарказмом.
 – А также попытаются выяснить, собираешься ли ты подарить мужу наследника, – добавила Пруденс, пытливо глядя на сестру.
 – Единственные младенцы, которых я собираюсь произвести на свет, – это печатная продукция, – объявила Констанс. – По крайней мере до тех пор, пока «Леди Мейфэра» и наша посредническая контора будут приносить доход.
 – О доходе можно забыть, если нам не удастся отразить удар и выиграть возбужденное против нас дело, – заметила Пруденс.
 – Буду молить Бога, чтобы этот Молверн не причинил зла трем женщинам, издающим скандальную подпольную газетенку. – Последние три слова Констанс произнесла, подражая манере речи отца, и после паузы продолжила: – Надо спросить у Макса, не знает ли он этого адвоката. Не может ли замолвить за нас словечко. Ты сомневаешься в успехе? Почему?
 – Не знаю, захочешь ли ты, чтобы Макс прочел эти бумаги, – ответила Пруденс, пожав плечами. – Конечно, ты знаешь его лучше, но...
 – В чем-то ты права, – согласилась Констанс, – однако не вижу смысла скрывать это от него.
 – Жена в качестве ответчицы в суде, обвиняемая в клевете, – едва ли это будет способствовать его карьере, – прокомментировала Пруденс. – Вот одна из причин, почему эти сведения не должны просочиться наружу.
 Снова наступило молчание. Его нарушила Констанс:
 – Давайте не будем пока об этом думать. Вы еще не рассказали о новых клиентах нашего посреднического бюро.
 – Намечаются еще двое, – вступила в разговор Честити. Она подошла к секретеру и вернулась с двумя письмами. – Одно от девушки. Она пишет, что очень несчастна, что мачеха над ней издевается, хочет выдать за старика, который годится ей в дедушки. Она собирается бежать из дома со своим избранником. Видимо, начиталась любовных романов и вообразила себя героиней одного из них.
 Констанс прочла страстное и очень сумбурное послание со следами слез, и на лице ее появилось саркастическое выражение.
 – Думаю, ей еще рано выходить замуж, – заметила Пруденс. – Надо ей сообщить, что мы принимаем клиентов не моложе двадцати одного года.
 – Ну, это не совсем так. Мы ведь нашли мужа Эстер Уинтроп, – заметила Констанс.
 – Но лишь для того, чтобы отвадить Лукана от Чес. К тому же мы не сомневались, что из них выйдет отличная пара. Вряд ли стоит заниматься такими юными клиентками, о которых мы к тому же ничего не знаем. Эта так называемая мачеха – возможно, преданная и очень заботливая женщина, а девица просто взбалмошная и капризная.
 – Не исключено, – промолвила Констанс, сложив письмо и задумчиво постукивая им по ладони. – Не говоря уже о том, что мы просто не можем в данный момент предложить конкретный вариант. Все наши ресурсы исчерпаны. Вдобавок пришлось бы потратить целый день и взять билеты на поезд до Уимблдона, чтобы встретиться с ней.
 Он Констанс не ускользнул взгляд, который Пруденс бросила на Честити. Она догадалась, что сестры уже не раз обсуждали этот вариант. Честити с ее нежным сердцем и отзывчивостью частенько вступала в конфликт с прагматичной и лишенной сентиментальности Пруденс. И решающее слово оставалось за Констанс. Так было и на этот раз.
 – Я согласна с Пру, – сказала Констанс. – Прости, Чес, но нам следует проявлять практицизм.
 Честити кивнула. Несмотря на чувствительность, она знала, когда следует выдержать бой, а когда капитулировать.
 В данном случае девица из Уимблдона должна была сама найти путь к избавлению.
 – Итак, этот вопрос решен.
 Констанс положила письмо на стол. Пруденс выглядела так, будто избавилась от тяжкой повинности. Она терпеть не могла конфликтовать с сестрами. Она посмотрела на Честити с печальной улыбкой. Та в ответ лишь пожала плечами.
 – А что во втором письме? – спросила Констанс.
 – Думаю, оно сулит нечто большее. – Честити протянула ей письмо. – Пру и я уверены, что знаем, от кого оно, хотя автор – а это, несомненно, дама – воспользовался вымышленным именем.
 Она указала на подпись в конце письма.
 – Вряд ли Ифигения – ее настоящее имя.
 – Наверное, нет, – согласилась Констанс. – Не Ифигению ли Агамемнон принес в жертву богам, чтобы вымолить благоприятный ветер, который помог бы доплыть до Трои? – Она углубилась в чтение. – Теперь понимаю, – сказала она, дочитав до конца. – Вы полагаете, что письмо написано леди Нортроп. Она всегда уснащает свои высказывания совершенно неуместными классическими аллюзиями.
 – А разве это не похоже на нее? Если ее и не принесли в жертву, она все же пострадала – овдовела четыре года назад, а теперь в расцвете лет не согласна на безрадостное будущее без любви.
 – При этом любовь для нее – это плотские радости, – перебила сестру Пруденс. – Обрати внимание на то, как она описывает себя: «Богатая. Брюнетка с карими глазами, щедро одаренная женскими прелестями, с прекрасной фигурой, одетая с безупречным вкусом, не обделенная вниманием мужчин». Ну кто еще мог так написать о себе, если не Дотти Нортроп? Кстати, о безупречном вкусе, – добавила она. – С этим я готова поспорить.
 – Да, она не из тех, кто прячет свои прелести, – снова согласилась Констанс. – А ими природа ее щедро одарила.
 – К тому же всем известно, что она безбожная кокетка, – заметила Честити.
 – Почему в таком случае она сама не может найти себе мужа? Ведь на нее любой мужчина польстится.
 Констанс поднялась, чтобы налить себе еще кофе.
 – Мужчины, которых она привлекает, непригодны для брака, – заявила Пруденс.
 – Но есть ли кто-нибудь, неизвестный ей, кого мы могли бы порекомендовать?
 – Об этом стоит подумать. Если мы найдем подходящего жениха, пригласим обоих на один из наших еженедельных приемов. Так же как мы поступили с Миллисент и Неизвестным.
 – Мы могли бы ей намекнуть, чтобы она носила декольте поскромнее и не злоупотребляла духами и бриллиантами, – размышляла вслух Честити. – Причем сделать в деликатной форме, чтобы это выглядело рекомендацией, которую мы даем всем клиентам.
 – Предоставим это тебе, Чес. Тактичный совет – это по твоей части. Одно мы знаем наверное: Дотти вполне способна внести вступительный взнос.
 В этот момент в дверь постучали и Пруденс повернулась:
 – Войдите.
 Дженкинс открыл дверь.
 – Мистер Энсор, леди, с лордом Дунканом. Хотят, чтобы вы спустились в большую гостиную и присоединились к ним. Они собираются выпить шампанского.
 – Спасибо, мы тотчас же спустимся.
 Констанс взглянула в зеркало над камином и заправила выбившуюся прядь.
 – Не в твоих привычках вертеться перед зеркалом, Кон, – заметила Пруденс с лукавой улыбкой. – Замужество изменило тебя.
 – Ветер растрепал волосы, – ответила Констанс, – когда я выходила из машины.
 Сестры, смеясь, спустились вниз. Когда они направлялись в гостиную через холл, то услышали возбужденный голос лорда Дункана и переглянулись. Его лордство с жаром выражал свое негодование по поводу клеветы, порочащей его друга. Судя по стремительности его монолога, зять ни слова не мог вставить.
 – Черт возьми! – пробормотала Констанс. – Он собирается показать Максу статью, а у меня даже не было возможности подготовить его.
 Она судорожно сглотнула, распрямила плечи и открыла дверь гостиной.
 – Ты ведь сказал, что приедешь через два часа, Макс. Тебе удалось повидать премьер-министра?
 Ее взгляд метнулся к столу, разделявшему мужчин. На нем лежали обе газеты – «Пэлл-Мэлл газетт» и «Леди Мейфэра». Обе были раскрыты на страницах, обличавших ее и ее сестер.
 Макс проследил за ее взглядом и строго посмотрел на нее.
 – Я его видел, – ответил он лаконично.
 Молодых своячениц он приветствовал с большей теплотой, хотя более сдержанно, чем обычно.
 – Я рассказывал Энсору об этом позоре, – загремел лорд Дункан, указывая на газету. – Если мне удастся найти автора этой грязной статейки, я отхлестаю его кнутом. Изобью до полусмерти.
 – И правильно сделаете, – сухо откликнулся Макс, бросив взгляд на жену. Та не отвела глаз.
 – Ладно, хватит об этом! Дженкинс, ты принес шампанское? Почему «Тэттингер»? Я ведь сказал, что нужна «Вдова Клико».
 Лорд Дункан свирепо ощетинился, глядя на наклейку на бутылке.
 – «Вдовы Клико» больше нет, сэр, – спокойно ответил Дженкинс. – Харперы больше не поставляют этот сорт вина.
 Лорд Дункан вскипел от ярости.
 – У них почему-то иссякают запасы в торжественный момент. Я пожалуюсь самому Харперу.
 – Да, сэр.
 Дженкинс откупорил бутылку и разлил влагу цвета соломы в пять хрустальных бокалов. Он вручил по бокалу всем собравшимся и, сделав вид, будто не заметил, как напряжены сестры, поклонился и вышел.
 Следующие полчаса стали для сестер сущей пыткой из-за подчеркнутой любезности их отца и сдержанного раздражения Макса Энсора. Наконец, после того как путешествие по Нилу было обсуждено с лордом Дунканом в мельчайших подробностях, Макс Энсор поставил свой бокал.
 – Констанс, – сказал он, – нам не следует забывать о визите к моей сестре. Она обидится, если мы не навестим ее в день прибытия домой.
 – Конечно, – с готовностью согласилась Констанс. – Отец, надеюсь, ты скоро пообедаешь с нами?
 Он с улыбкой принял ее поцелуй.
 – Ты восхитительна, моя дорогая. Я с нетерпением жду возможности увидеть тебя в твоем новом доме. Может быть, ты пригласишь Беркли?
 Улыбка Констанс была столь же безмятежна, как поверхность Мертвого моря.
 – Да, конечно. А также кое-кого из твоих партнеров по бриджу. Мы смогли бы после обеда сыграть роббер-другой.
 – Прелестно, моя дорогая. – Он похлопал дочь по плечу и повернулся к своему зятю; – Как хорошо, что вы вернулись в Лондон, Энсор. Я жду не дождусь момента, когда мы с вами сможем обсудить новый состав парламента.
 – Для меня это будет большим удовольствием, лорд Дункан, – сказал Макс, позволяя жене и ее сестрам увлечь себя в холл. – Кажется, ваша гостиная наверху?
 – Да, – ответила Констанс, направляясь к лестнице. – Нам нужна кое-какая информация, Макс.
 – Сомневаюсь в том, что это единственное, что вам нужно, – пробормотал ее муж, пропуская вперед Пруденс и Честити.




 ГЛАВА 4


 Констанс почувствовала руку Макса на своей талии, как только начала подниматься по лестнице вслед за сестрами. Конечно, это можно было бы принять за нежность мужа, предъявляющего права на жену, но она была не дура и поняла все правильно. Макс очень недоволен.
 Он закрыл за ними дверь гостиной. Огляделся, шагнул к секретеру, где лежал экземпляр их газеты. В комнате повисло напряженное молчание, пока он перечитывал статью.
 – Напрасно я надеялся, что это всего лишь игра моего расстроенного воображения, – пробормотал он, дочитав статью до конца.
 Скатав газету в рулон, он стоял теперь, постукивая ею по бедру, и смотрел на Констанс.
 – Конечно, это твоя работа.
 Она кивнула.
 – Эта статья была написана много недель назад, еще до того, как мы поженились.
 – Ради всего святого, женщина, ты совсем лишилась рассудка?
 Констанс тотчас же оставила свой покаянный тон:
 – Не говори со мной так, Макс. И не употребляй слово «женщина» в столь оскорбительной манере.
 Пруденс и Честити переглянулись и сели рядышком на диван, ожидая, что будет дальше.
 – А чего ты от меня ожидала? – спросил Макс. – Неужели не могла предупредить, что объявляешь войну Беркли? Это гнусная кампания против достойного и уважаемого человека.
 – Погоди, – перебила его Констанс, а обе ее сестры вскочили на ноги.
 – В этом Беркли нет ничего достойного. Его не за что уважать, – заявила Пруденс. Ее обычно бледное лицо раскраснелось, зеленые глаза сверкали. – Констанс говорила со всеми тремя женщинами, упомянутыми в статье, и видела их детей. Они буквально голодают.
 – Они живут в нищете, – добавила Констанс. – Они не лгали, Макс.
 – Ты только представь, что значит быть изнасилованной своим хозяином, забеременеть и оказаться выброшенной на улицу с соответствующей характеристикой, без всяких средств к существованию, – вставила Честити.
 Сестры наступали на Макса, и он даже попятился.
 – Я его не одобряю, – ответил он, – но это уже слишком. – Он взмахнул свернутой в рулон газетой. – Это атака на личность, такая статья способна уничтожить человека.
 – Да, мы готовы его уничтожить, – сухо заметила Констанс. – Он волокита, насильник, обманщик и вымогатель...
 – А где доказательства? – спросил Макс.
 Пруденс скорчила гримаску:
 – Мы располагаем только слухами.
 Макс стремительно повернулся и уставился на нее:
 – Так это единственное, чем вы располагаете? Слухами? Я думал, у вас больше здравого смысла, Пруденс.
 Констанс все поняла и подумала, что не всегда вела себя столь осмотрительно, как сестра.
 Пруденс покраснела, но спокойно ответила:
 – Мы согласны, что следовало поступить разумнее. И все же нашли адвоката, готового защищать «Леди Мейфэра».
 – Да, нашли, – вмешалась Честити.
 – Это сэр Гидеон Молверн, – уточнила Пруденс. – Он примет нас в следующий четверг. Ты знаешь такого? – обратилась она к Максу.
 Макс ответил вопросом на вопрос:
 – И как вы собираетесь сохранить анонимность в суде?
 – Пока не знаем, – сказала Констанс. – Надеемся, что сэр Гидеон что-нибудь придумает.
 – Да. Так ты его знаешь, Макс? – наседала Пруденс. – Он член «Миддл темпл» и...
 – Мне это известно, – бросил зять.
 Пруденс посмотрела на старшую сестру. Та лишь пожала плечами. Они ни к чему не придут, если будут конфликтовать с Максом, в то время как нуждаются в его помощи. Ведь он может просветить их по некоторым вопросам.
 – Хочешь виски, Макс? – с улыбкой спросила Честити вполне дружелюбным тоном.
 Он, прищурившись, посмотрел на нее, потом перевел взгляд на ее сестер: с одной стороны, они жаждали примирения, с другой – пылали негодованием. Неожиданно Макс улыбнулся. Это была победа. Впрочем, редко кому удавалось одержать верх над сестрами Дункан.
 – Тебе смешно? – спросила Констанс, заподозрив неладное.
 – Это уже второй случай, когда мне удалось одержать победу над вами тремя, – сказал он, еще шире улыбнувшись.
 – Ладно, – согласилась Констанс. – Ты повеселился за наш счет. А теперь скажи, что ты знаешь об этом адвокате.
 – Вы хоть представляете, во сколько вам обойдутся его услуги? – спросил Макс.
 – У нас есть кое-какие запасы, – ответила Пруденс смущенно. Ее близорукие глаза за стеклами очков метали молнии. – Неприкосновенный фонд на случай непредвиденных обстоятельств. Но это тебя не касается, – добавила она и тотчас же пожалела о сказанном. – Прошу прощения. – Она ущипнула себя за переносицу. – Я не хотела быть невежливой. Просто я слишком подавлена.
 – Ты не одна в этом деле, Пру, – быстро отреагировала Констанс. – Но тащишь на себе львиную долю забот, связанных с нашим делом.
 Пруденс ответила слабой улыбкой:
 – Я знаю. Но боюсь даже думать о том, что будет, если мы проиграем.
 – Ну, Гидеон Молверн сделает все, чтобы этого не случилось, – успокоил их Макс, понимая, что сестры гораздо больше оценят поддержку, чем изъявление сочувствия. – У него блестящая репутация, он один из лучших адвокатов в «Судебных иннах» и редко проигрывает дела.
 Это прекрасно, размышляла Пруденс. Как раз то, что им нужно. Но как, черт возьми, они оплатят его услуги? Пруденс приуныла, что было ей совершенно несвойственно. Даже аванс в пятьдесят гиней они с трудом наскребли. И то благодаря щедрости засидевшихся в девицах доброхоток. Не то пришлось бы ломать голову над тем, что еще заложить.
 Сестры Пруденс представляли все сложности чисто теоретически; порой ей казалось, что они не осознают реальности их положения так же ясно, как она. На ней лежала ответственность за финансы семьи. Она была бухгалтером и самой практичной из сестер.
 Она не роптала на то, что на нее возложили такую ответственность, но несла эту ношу одна.
 – Возможно, все обойдется, – продолжал Макс. – Он выбирает дела придирчиво, может себе это позволить, – добавил он, не поверив в заявление Пруденс о якобы имевшихся в их распоряжении ресурсах. – Случалось, что он брался за дело бесплатно, если оно вызывало у него интерес. – Он заметил, как заблестели три пары зеленых глаз. – Бывало и так, что он договаривался с клиентом о том, что в случае выигрыша получит часть денег от клиента, если тому будет присуждена компенсация от проигравшей стороны.
 – Что же, это вполне справедливо, – хмурясь, заметила Пруденс. – За то ему и платят, чтобы выиграл дело.
 – Попытайтесь убедить его, что дело интересное, но выиграть его нелегко и что оно заслуживает его внимания.
 – Ну, это проще простого, – смеясь, произнесла Констанс. – Дело действительно неординарное, и клиентами его будут три преступницы, желающие сохранить анонимность.
 – Эту проблему я предоставляю разрешить вам, леди, – сказал Макс с легким поклоном.
 – А сэр Гидеон был удостоен рыцарского звания за заслуги в своей адвокатской практике или титул у него наследственный? – поспешила спросить Пруденс, когда Макс направился к двери.
 – Он был посвящен в рыцари после того, как успешно завершил дело, в котором был замешан один из самых сомнительных приятелей короля, – ответил Макс, нажав на дверную ручку. – Ты идешь, Констанс? Нам просто необходимо навестить Летицию.
 – Да, – отозвалась она с неохотой. – Давайте встретимся все у Фортнума сегодня днем и выпьем там чаю. А, Пру? А заодно обсудим дальнейшие действия.
 Пруденс кивнула.
 – Макс, а этот сэр Гидеон выступает только в роли защитника? Или обвинителя тоже?
 – Он специализировался на защите.
 – Ну, это уже кое-что, – заявила Честити. – Нам остается только убедить его, что несправедливо обвинять в клевете «Леди Мейфэра».
 – То есть одну из вас, – подытожил Макс. – Я бы посоветовал вам со всей серьезностью не ходить на свидание с ним всем вместе.
 – Почему? – удивилась Констанс. Она стояла перед зеркалом, прикалывая к волосам норковую подушечку, изображавшую шляпку.
 Макс колебался, стараясь найти наиболее приемлемый ответ со всей деликатностью профессионального дипломата.
 – Он ужасный человек, но не стоит устраивать на него засаду, – сказал он наконец. – Не знаю, как Гидеон относится к женщинам, но готов держать пари, что он никогда не встречал таких, как вы.
 – Может быть, стоит отменить нашу встречу? – спросила Констанс с нежнейшей улыбкой, отвернувшись от зеркала. – Думаешь, мы похожи на гарпий?
 – Не стоит продолжать этот разговор, Констанс, – решительно произнес Макс, открывая ей дверь. – Я всего лишь высказал свое мнение. Можете принять его к сведению или пренебречь им.
 – Полагаю, мы примем его к сведению, – заявила Пруденс. – Да, кстати, имей в виду, Кон: Летиция убеждена, Что ты ночевала в палатке посреди пустыни, что вся кожа у тебя повреждена песчаными бурями, а волосы свалялись от пыли.
 – Постараюсь ее разубедить, – отозвалась Констанс.
 – Хотелось бы знать, удалось ли вам отведать глазные яблоки овец? – поинтересовалась Честити, провожая сестру и ее мужа вниз по лестнице.
 – Боже милосердный! Откуда ты это взяла? – в шоке воскликнул Макс.
 – Мы думали, у кочевников Сахары это деликатес, – сообщила Честити.
 – Нет, мы их не пробовали, – ответила Констанс очень серьезно. – Макс категорически отказывался пробовать что-либо незнакомое.
 – До чего же ты прозаичен, Макс, – упрекнула его Пруденс. – Я думала, что, отправляясь в такую экзотическую страну, как Египет, ты захочешь соприкоснуться в полной мере с ее культурой. Мама бы это приветствовала.
 Макс знал по опыту, что единственный способ поставить точку в этой сложной дискуссии – это уйти, и сказал:
 – Пойдем, Констанс.
 Он взял ее за руку и поспешил вниз по лестнице, в то время как Констанс посылала через плечо воздушные поцелуи сестрам.
 – Встречаемся в четыре у Фортнума, Кон! – весело крикнула Честити им вслед. Лицо Пру оставалось непроницаемым.
 Честити положила руку ей на плечо.
 – Мы справимся с этим, Пру. Должны справиться.
 Пруденс вздохнула:
 – Знаю. Но если даже Макс, когда речь заходит о правах, считает, что Молверн может быть опасным, то как нам, ради всего святого, иметь с ним дело?
 – Да мы сами можем запугать кого угодно. Макс тоже так думает. Особенно ты, – сказала Честити.
 – Я? – Пруденс сняла очки и воззрилась на сестру. – Полагаешь, что жребий пал на меня?
 – Ну, это совершенно очевидно, – ответила Честити. – Ясно как день.
 Нахмурившись, Пруденс принялась размышлять, почему у сестры возникло подобное мнение.
 – Сегодня днем мы узнаем, что думает на этот счет Кон. Возможно, она захочет все взяты на себя.
 – Она написала эту статью, – сказала Пруденс, но интуиция подсказала, что подвиг придется совершить ей. Убедить сэра Гидеона Молверна в том, что именно она автор статьи. В памяти всплыл его образ. Она видела его всего раз, в тусклом свете холла. И запомнила только его глаза. Серые и очень проницательные. Они излучали сияние и были устремлены прямо на нее. А его голос... он буквально завораживал.
 В этот день, отправляясь на встречу с сестрами и идя по Пиккадилли, она ощущала большую уверенность, чем прежде. Честити написала письмо страдающей мисс из Уимблдона, и Пру вышла из дома рано, чтобы заскочить на почту и отправить его. Пруденс наслаждалась прогулкой. Стояла осень, но день выдался прекрасный, хотя и не теплый, и Лондон предстал перед Пру во всей красе. Деревья принимали осеннюю окраску – листья были темно-красными и коричневато-оранжевыми, и в воздухе ощущался слабый аромат жареных каштанов. Пру прошла мимо продавца каштанов и остановилась в нерешительности, искушаемая их ароматом, но она уже находилась в нескольких шагах от чайной Фортнума и едва ли было прилично войти туда с кульком каштанов, свернутым из газеты.
 Удастся ли ей убедить адвоката в правомерности дела, столь сомнительного с точки зрения правосудия? Возможно, у них и не было достаточно доказательств их правоты, точнее – их вообще не было, но, пожалуй, именно сейчас настало время их собирать. Эта мысль так поразила ее, что она остановилась как вкопанная. Мужчина, шедший следом за ней, метнулся в сторону, чтобы избежать столкновения, и быстро прошел мимо, бросив на нее удивленный взгляд. Она смущенно улыбнулась и медленно двинулась дальше. Почему они не подумали об этом раньше? Возможно, помешала привязанность отца к его другу. Она поймала себя на том, что вполголоса напевает, и ее охватило незнакомое чувство легкости. Она улыбнулась привратнику, придержавшему для нее застекленные двери, и вошла в широкий мраморный вестибюль чайной. На возвышении играл струнный квартет, а официанты во фраках и официантки в белых наколках с кружевами и оборочками сновали между столиками с тележками, нагруженными кексами и блюдами под серебряными крышками. Кафе было переполнено.
 – Миссис Энсор и высокородная мисс Честити Дункан сидят вон там, в дальнем алькове, мисс Дункан. – Метрдотель отвесил ей поклон. – Соблаговолите следовать за мной.
 – Благодарю вас, Уолтер.
 Пруденс последовала за метродотелем, ловя на себе любопытные взгляды, как и каждый вновь прибывший. Любители чая с нетерпением ожидали скандала. Констанс была обречена стать мишенью для сплетен, поскольку впервые появилась здесь после свадьбы. Ее одежда и общий облик должны были стать пищей для пересудов. Ни один стежок на ее туалете не мог остаться незамеченным. Пруденс улыбалась, кивала знакомым, но не останавливалась.
 Ее сестры устроились за круглым столиком, расположенным за колонной. Они замахали ей, как только она вошла в зал.
 – Вот и ты, Пру. Мы решили, что лучше нам сегодня не сидеть на виду, чтобы спасти Кон от бесконечных поздравлений и любопытных взглядов.
 – Думаю, я уже дала пищу для сплетен, – сказала Констанс, когда Пруденс села на стул, выдвинутый для нее Уолтером.
 – Ну, может быть, они обсуждают твое платье, – решила Пруденс. – Оно великолепно. Мне так нравятся эти черные и белые полосы и эти рукава... Буфы наверху и эти пуговицы на запястьях. Пуговицы перламутровые?
 – Да. Тебе нравятся? А что скажешь о шляпе?
 Констанс подняла черную вуаль с мушками, ниспадавшую на лицо и скрывавшую глаза.
 – Сногсшибательно, – согласилась Пруденс. – Эта шляпа совершенно не похожа на ту крошечную норковую, которая была на тебе утром. Мне нравятся эти оранжевые перья на фоне черного бархата.
 – Должна признаться, я вполне довольна своим новым гардеробом, – словно оправдываясь, сказала Констанс, снимая перчатки. – Макс набирает силу. И вкусы у него самые авангардистские. Это удивительно для человека со столь консервативными взглядами.
 – Он женился на тебе. И этим все сказано, – заметила Пруденс. – Так что вряд ли у него консервативные взгляды.
 – Возможно, ты права.
 Констанс не переставала улыбаться, щеки ее разрумянились, а глаза сияли.
 – Правда, славный денек? – спросила Честити, наливая сестре чай.
 Констанс бросила на нее проницательный взгляд, потом смущенно рассмеялась.
 – Что, это так заметно?
 – Сразу видно, что ты не весь день провела с Летицией.
 Констанс попыталась сменить тему и подняла глаза на официантку, уже порхавшую возле их столика.
 – Тосты с анчоусами, – сказала Кон. – Мне, пожалуйста, два. А вам? – спросила она сестер, с любопытством наблюдавших за ней.
 – Обычно ты ничего не ешь за чаем, – заметила Честити.
 – Сегодня я голодна, – заявила Констанс. – Но не тебе меня укорять. Стоит только посмотреть на эту декадентскую смесь у тебя на тарелке!
 – О, это изысканно. Попробуй! – Честити окунула палец в малиновый крем и медленно облизала его. – Божественно! Малина с шоколадом. Никак не могу решить, что лучше. Может быть, шоколад с апельсином? Все зависит от того, что я ем в настоящий момент.
 – А я предпочитаю каштаны в ванильном сиропе, – заявила Пруденс, равнодушно глядя на тележку с кексами. – Благодарю вас, – обратилась она с улыбкой к официантке, которая налила ей чаю.
 – В чем дело, Пру? – спросила Констанс. – Ты смотришь на эти засахаренные каштаны, словно на какую-то редкость.
 – Я тут сделала открытие, – отозвалась Пруденс.
 – Оно касается нашего дела? – спросила Честити, подавшись вперед.
 Пруденс кивнула:
 – Просто мне пришла в голову мысль об этом случае с подлогом.
 – Продолжай, – ободрила ее Констанс, наслаждаясь ароматом анчоусовых тостов, которые поставили перед ней на блюде.
 Пруденс сняла очки и потерла переносицу.
 – Когда отец растратил все свое состояние на эти безумные проекты, – начала она, – намереваясь построить в Сахаре железную дорогу...
 – И потерял все деньги до единого пенни, – договорила за нее Честити.
 – Верно. Он ведь с нами не советовался? А если бы посоветовался с мамой, было бы достаточно одного ее деликатно сказанного слова, чтобы положить этому конец. Но ее уже не было.
 – И это верно, – согласилась Констанс, внимательно наблюдая за сестрой.
 – С кем же он советовался? – спросила Пруденс, снова водрузив на нос очки. – С единственным человеком, к чьему мнению прислушивался и кто имел на него влияние.
 – Это Беркли! – в один голос произнесли сестры.
 – Да, Беркли. Он ни на минуту не оставлял отца в покое, утешал и поддерживал его в трудную минуту. Но что, если... – Пруденс понизила голос, – что, если этот Беркли воспользовался горем человека, не отдававшего себе отчета в своих поступках? Что, если он убедил отца принять участие в этом безумном предприятии в корыстных целях?
 – Отец сказал, что за всем этим стояла какая-то инвестиционная компания, – хмурясь, возразила Честити.
 – Да, – согласилась Пруденс. – Он надеялся получить акции и огромную прибыль уже в первый год.
 – Но эта компания обанкротилась, – медленно проговорила Констанс.
 – Если она вообще существовала, – возразила Пруденс. Она откинулась на стуле и посмотрела на сестер. – Подделать документы не так уж сложно. Возможно, именно это и сделал Беркли, представив отцу фальшивые бумаги. Готова биться об заклад, что эти документы можно найти среди бумаг отца. Если нам это удастся, мы выйдем сухими из воды. При самом мягком отношении к делу продажа акций Транссахарской железнодорожной компании не что иное, как жульничество.
 – Какая же ты умница, Пру, – спокойно согласилась Констанс. – У тебя не только хорошенькое личико, но и отличные мозги.
 Пруденс улыбнулась удовлетворенно и даже несколько самодовольно.
 – Не знаю, почему нам не пришло это в голову раньше.
 – Мы были слишком заняты, – заметила Констанс. – Эта железнодорожная катастрофа подорвала финансы семьи.
 – Жаль только, что отец будет выглядеть в этой истории совершенным болваном, выжившим из ума стариком. И на суде станет мишенью для насмешек, – сказала Честити. – Мы-то знаем, что он помешался от горя, но это никого не интересует.
 – Может быть, мы могли бы как-то оградить его от унижений, – произнесла Пруденс. – Если нам удастся собрать улики, мы не обязаны сообщать, кто стал жертвой махинации.
 – Адвокат может на этом настаивать, – заметила Честити.
 – Тебе придется все это изложить ему, когда вы встретитесь, – решила Констанс. – Мы с Чес как раз говорили об этом еще до твоего прихода. Ты лучше разбираешься в финансовых вопросах, чем мы. И нет оснований полагать, что сэр Гидеон не отнесется к твоим доводам с полной серьезностью. Тебя все принимают всерьез, даже когда ты шутишь.
 – Это так, – согласилась Честити. – Все в тебе в высшей степени серьезно и рационально, Пру.
 – Звучит удручающе скучно, – пробормотала Пруденс. – Будто я какая-то мисс Зануда. Уверена, что произвожу такое впечатление из-за очков.
 – Очки ни при чем, – возразила Констанс. – Дело в твоем характере. Мама всегда говорила, что ты мгновенно оцениваешь ситуацию и просчитываешь все варианты задолго до нас. Так что едва ли сэр Гидеон сочтет тебя светской пустышкой, невеждой, у которой в голове только моды и сплетни.
 – Уверена, что и к тебе он бы отнесся со всей серьезностью.
 – А вот ко мне – нет, – заметила Честити с досадой. – Он принял бы меня за легкомысленную глупышку.
 – Чес, – воскликнули сестры, – не говори глупостей!
 – Но это правда, – сказала Честити. – Именно такое впечатление я произвожу с первого взгляда. Длится это недолго. Но от первого впечатления зависит все. Я согласна с тобой, Кон. Придется тебе взять на себя эту миссию, Пру.
 – Ладно, – сказала Пруденс и съела наконец свои засахаренные каштаны. Тотчас же появилась официантка со своей тележкой, и Пруденс указала на клубничный торт.
 – Мне кусочек шоколадного бисквита, – сказала Честити. – А тебе, Кон?
 Констанс покачала головой:
 – Мне вполне достаточно тостов. Впрочем, возьму еще булочку с заварным кремом и клубничным джемом.
 – Вот Дотти Нортроп, – неожиданно сказала Честити. – Они с сэром Джеральдом на площадке для танцев.
 – Ах, старая пройдоха! Но здесь она не найдет себе пары. Констанс повернулась на стуле, чтобы получше рассмотреть площадку для танцев.
 Дотти Нортроп было за сорок, но одевалась она не по возрасту. Платье для файф-о-клок из кремового муслина украшали кружевные оборки. Слишком большое декольте ей не шло, так же как бледно-розовая соломенная шляпка. Густо сдобренное пудрой и нарумяненное лицо напоминало маску.
 – Если она улыбнется, в этой корке из белил и румян образуется трещина, – сказала Констанс без какого-либо намека на недоброжелательство. Это была всего лишь констатация факта.
 – Если мы собираемся найти для нее достойного мужа, придется изменить ее внешность, – заявила Пруденс. – Но тут следует проявить максимум такта. Задача не из легких.
 – Такт – это по части Чес, – решила Констанс. – Как и умение давать советы безнадежно влюбленным.
 – Идеальным кандидатом был бы кто-нибудь вроде сэра Альфреда Робертса, – задумчиво произнесла Пруденс. – Он, конечно, далеко не молод, но не сдается. Однако видно, что одиночество его гнетет. Дотти могла бы скрасить его жизнь.
 – Это идея, – согласилась Констанс. – Интересно...
 – Я так и знал, что вы еще здесь, – раздался из-за колонны голос Макса, и все три женщины посмотрели на него с удивлением.
 – Что ты здесь делаешь, Макс? – спросила Констанс.
 – Надеялся выпить чаю. – Он поблагодарил кивком официанта, деликатно подставившего к столику еще один стул. – Ты ешь тосты с анчоусами? – спросил он, указывая на тарелку жены.
 – Да, они очень хороши, – ответила она, намазывая густой крем на булочку.
 – В таком случае я их доем, раз уж ты принялась за что-то другое.
 Макс улыбнулся порхающей официантке, поставившей на стол свежезаваренный чай и еще одну чашку. Он взял кусочек тоста с тарелки жены, Пруденс налила ему чай.
 – Я навел кое-какие справки о Молверне в своем клубе. Его манера ведения дел в суде – нечто особенное.
 – И что же это? – спросила Пруденс с тревогой.
 – Он славится умением сталкивать стороны, – ответил Макс. – Из того, что мне довелось услышать, я сделал вывод, что он кровопийца.
 – Мне это совсем не нравится, – сказала Пруденс.
 – Попытайся застигнуть его врасплох, – посоветовал Макс. – Удивить чем-нибудь.
 – О боги! – пробормотала Пруденс. – Неужели он что-то затевает против меня?
 Макс с аппетитом ел тост.
 – Вполне возможно, – сказал он. – Меня, конечно, сбросьте со счетов сразу.
 Он посмотрел через стол на Пруденс. Вид у нее был удрученный.
 – Разумеется, ты будешь в авангарде?
 – Мы решили, что она лучше всех справится с этой миссией, – сказала Честити. – Я не выгляжу достаточно серьезной.
 – А мне не хотелось бы явиться к нему в качестве твоей жены, – заметила Констанс.
 – Весьма тебе признателен, – сухо произнес Макс. – Но Молверн очень скоро разузнает, каковы мои родственные связи.
 – Пока их лучше утаить, – сказала Констанс. – Пру сведуща в финансовых вопросах. Производит впечатление умной и серьезной. Ей, как говорится, и карты в руки.
 – К тому же я надену очки с самыми толстыми стеклами, – сказала Пруденс, стараясь придать своему тону шутливость и легкость, – и постараюсь выглядеть как можно серьезнее.
 – О Господи! На кого ты будешь похожа? Я почти сочувствую Молверну, – заявил Макс.
 – Да, действительно, когда Пру напускает на себя серьезный и торжественный вид, с ней невозможно не считаться, – заверила Честити.
 В ответной улыбке Пруденс не было уверенности, но развеселившиеся сестры этого не заметили.




 ГЛАВА 5


 – Ну, что скажете? – спросила Пруденс у сестер, ожидая их приговора.
 – Ты похожа на нечто среднее между монахиней и школьной наставницей, – заметила Констанс.
 – Нет, скорее на библиотекаршу, чем на монахиню, – решила Честити. – У тебя очень серьезный и ученый вид.
 – Это как раз то, на что я рассчитывала, – сказала Пруденс, склонив голову набок и критически разглядывая свое отражение в зеркале. – Особенно хороша эта фетровая шляпа.
 Она приподняла ярко-синюю вуаль, ниспадавшую с полей шляпы и прикрывавшую почти все лицо. Шляпа была из темно-серого фетра.
 – Она подходит к костюму. Темно-серая саржа... Этот костюм можно носить, даже пребывая в трауре, – сказала Констанс.
 – У тебя есть пятьдесят гиней? – спросила Честити, снимая с плеча Пруденс нитку.
 – Он наверняка пришлет счет, – ответила Пруденс, взглянув на Констанс. – Ведь не капустой же он торгует.
 – Да, разумеется. И все же на твоем месте я запаслась бы необходимой суммой. Если он поведет себя оскорбительно, ты по крайней мере будешь удовлетворена, отдав ему его гонорар прямо в руки в качестве прощального «подарка», точнее, выстрела по самолюбию.
 Пруденс скорчила гримаску:
 – Знаю, что у Макса наилучшие намерения, но лучше бы он скрыл от меня полученную о сэре Молверне информацию. Она действует мне на нервы. Боюсь, при встрече с ним я и двух слов не смогу связать.
 – Сможешь, – заверила ее Честити. – Клерку не удалось тебя запугать в прошлый раз, и адвокату не удастся.
 – Надеюсь. Если он самый лучший, я потерплю, – ответила Пруденс, силясь улыбнуться. – Надо заманить его в сети.
 Констанс кивнула.
 – Кстати, ты, возможно, захочешь притвориться, будто у нас нет денежных затруднений. И если он клюнет на нашу приманку, мы сможем вести с ним переговоры.
 – Это, конечно, нечестно, но я согласна, – сказала Пруденс, натягивая ярко-синие перчатки и беря в руки объемистую сумку. – У меня полный набор документов, которые я в тот раз оставила клерку. На случай, – с иронией добавила она, – если они затерялись где-нибудь у него в конторе. – Не хватает только доказательств, что Беркли – вымогатель.
 – Так скажи ему, что у нас есть возможность получить их, – напомнила Констанс.
 – Мы думаем, что у нас есть такая возможность, – уточнила Честити.
 – Я не позволю ему в этом усомниться, – заявила Пруденс, опуская вуаль. – Мне пора. Уже почти половина четвертого.
 Сестры сели вместе с ней в наемный экипаж и доехали почти до Темпл-Гарденс.
 – Мы подождем тебя здесь, – сказала Констанс, целуя ее.
 – Нет, предпочтительней у Фортнума, – возразила Пруденс, открывая дверцу экипажа. – Собирается дождь, а я не хочу, чтобы вы намокли. Ведь неизвестно, как долго я там пробуду.
 – Чем дольше, тем лучше. Мы будем надеяться на благополучный исход, – сказала Честити. – А если отправимся пить чай к Фортнуму, мне кусок в горло не полезет, пока ты не вернешься.
 Пруденс засмеялась:
 – Ты не сможешь проглотить даже кекс? Ушам своим не верю, Чес.
 Пруденс выскочила из экипажа, помахала сестрам, выглядывавшим из окна кеба, и решительно зашагала по Миддл-Темпл-лейн.
 Возле конторы сэра Гидеона Молверна она остановилась, чтобы собраться с духом. Потом решительно нажала на ручку двери и начала подниматься по узкой лестнице на площадку. Она постучала в дверь и вошла, не ожидая приглашения. За письменным столом сидел уже знакомый клерк.
 – У меня встреча с сэром Гидеоном, – сказала она, поправляя вуаль.
 Клерк справился с записью в регистрационной книге, поднял глаза и посмотрел на нее.
 – Леди из Мейфэра? – спросил он.
 – Как видите, – ответила Пруденс, недоумевая, почему он никогда не бывает самим собой, а играет в какие-то игры.
 Она бросила выразительный взгляд на часы: – Я пришла вовремя.
 – Пойду доложу сэру Гидеону, что вы здесь.
 Клерк бочком выскользнул из-за письменного стола и приоткрыл дальнюю дверь ровно настолько, чтобы протиснуться в нее.
 Пруденс ждала. Дверь в кабинет наконец распахнулась, и на пороге появился тот самый человек, с которым в прошлый раз она столкнулась в холле.
 – Итак, мы снова встретились, мадам «Леди Мейфэра». – От звука его голоса, который ей запомнился еще с прошлого раза, у нее волосы зашевелились на затылке. – Не соблаговолите ли войти?
 Он придержал дверь, и Пруденс, пробормотав слова благодарности, вступила в святилище. Клерк бросил на нее еще один оценивающий взгляд и скользнул к столу. Видимо, он предпочитал передвигаться именно таким манером.
 Сэр Гидеон пододвинул стул для посетительницы.
 – Садитесь, пожалуйста, мисс... или миссис? Простите, не знаю, как к вам обращаться.
 Пруденс подняла вуаль.
 – Надеюсь, все, о чем пойдет речь в этой комнате, не выйдет за ее пределы, сэр Гидеон? Даже если вы откажетесь вести дело?
 – Разговор клиента с адвокатом, вне зависимости от перспектив сотрудничества, сохраняется в тайне, мадам.
 Пруденс кивнула. Она, разумеется, знала об этом, но ей требовалось подтверждение.
 – Я высокородная Пруденс Дункан, – сказала она, – одна из издателей газеты «Леди Мейфэра».
 Пруденс указала на экземпляр газеты, развернутый на массивном дубовом столе.
 Он отодвинул от стола свой стул, пока она садилась, затем, постояв с минуту, сел сам, постукивая по газете и внимательно разглядывая посетительницу.
 – В прошлый раз, насколько я помню, вас было двое.
 – Трое, сэр Гидеон, – уточнила Пруденс.
 Сэра Гидеона трудно озадачить, как и любого профессионального адвоката, но сейчас он пребывал именно в этом состоянии. Леди, сидевшая в его кабинете, мало походила на образ, оставшийся в его памяти после их короткой встречи в холле. Конечно, в полутемном помещении трудно было разглядеть ее. Женщина, сидевшая напротив, показалась ему серой мышкой. Он не видел ее глаз, скрытых за парой уродливых очков в толстой черепаховой оправе.
 Одежда на ней была унылого серого цвета, ее не оживляли даже ярко-синяя шляпа и перчатки такого же цвета. Она выглядела чопорной и неинтересной; даже не верилось, что такая женщина способна писать хлесткие, остроумные статьи для своей газеты.
 Пруденс с таким же интересом и столь же пристально рассматривала адвоката. Не без удовольствия отметила его явное изумление, но в его глазах, как она заметила, мелькнуло нечто такое, отчего ей стало не по себе. Он внимательно оглядывал ее, оценивал ее внешность и, если она не ошиблась, уже сбросил ее со счетов.
 Насколько Пруденс могла судить, он был примерно того же возраста, что и Макс. Но в отличие от Макса седина у него еще не проглядывала. Волосы, густые и хорошо подстриженные, темно-каштанового цвета, зачесаны назад. Между резко очерченными, почти скульптурными бровями пролегло несколько глубоких линий, но она не могла решить, результат ли это его беспокойного и неуживчивого характера или всего лишь следы долгих часов глубоких размышлений. Его серые глаза были проницательными и умными, и в их глубине она не заметила даже намека на дружелюбие. Отвергал ли он ее или ее дело? Или такое выражение было обычным для него?
 – А кто двое других издателей? – спросил он после затянувшегося молчания. Он все еще стоял, и это тревожило Пруденс.
 – Мои сестры, – ответила она.
 – А-а!
 Он разгладил газетный лист, и она обратила внимание на его руки – пальцы белые, удлиненные, ногти, по форме похожие на лесные орешки, наманикюрены. Скорее пальцы пианиста, чем адвоката.
 Он носил кольцо с изумрудом в форме печатки, и в манжетах его блестели алмазные запонки, а в галстуке булавка с алмазом. Ничего показного, все просто и элегантно. Так и должен выглядеть человек богатый, занимающий высокое положение, уверенный в себе. Было в нем что-то, что пугало или подавляло. Но Пруденс, словно не замечая этого, держалась спокойно.
 Она сложила на коленях руки, затянутые в перчатки.
 – Я оставила вашему клерку все документы, касающиеся этого дела. На столе у вас экземпляр пресловутой газеты. Из этого я делаю заключение, сэр Гидеон, что вы ознакомились с фактами.
 – Да, как с таковыми, – ответил он. – Насколько мне известно, высокородная Констанс Дункан недавно вышла замуж за политика, мистера Энсора? Это правда?
 – Правда. Но это родство никак не должно повлиять на ваше решение.
 Его глаза лукаво блеснули.
 – Смею вас заверить, мадам, что при оценке ситуации ничто не может повлиять на меня, кроме моего собственного суждения и наклонностей.
 Его снисходительный тон вызвал у Пруденс волну гнева, который она с трудом подавила.
 – Рада это слышать, сэр Гидеон. Не хотелось бы, чтобы в суде меня представлял адвокат, способный пренебречь истиной в зависимости от тех или иных обстоятельств.
 Внезапно его глаза стали непроницаемыми, а лицо совершенно бесстрастным. Пруденс так и не поняла, удалось ей его уязвить или нет.
 Значит ли это, что он сейчас показал ей свое истинное лицо, предназначенное для зала судебных заседаний? Точнее – маску вместо лица? Это значило бы, что он владеет весьма действенным оружием. Пруденс поднялась.
 – Простите, сэр Гидеон, но, если вы не сядете, я тоже вынуждена буду стоять.
 Выражение его лица не изменилось. Глаза были скрыты полуопущенными веками. Однако он жестом указал на стул:
 – Прошу вас.
 Он тоже сел и принялся постукивать пальцем по расстеленной на столе газете.
 – Это вы написали, мисс Дункан, или одна из ваших сестер?
 – Моя старшая сестра. Но это не имеет значения. Мы все трое замешаны в этом деле.
 Он улыбнулся:
 – Один за всех, и все за одного. Три мушкетера живы и бродят по улицам Лондона.
 Пруденс сжала пальцы, радуясь, что под рукой не оказалось ничего, чем можно было бы запустить в адвоката. Но она промолчала, не выдав обуревавших ее чувств. Благо очки скрывали ее глаза, пылавшие от гнева и досады, как она догадывалась.
 – Так чего же вы и ваши сестры ждете от меня?
 Его голос оставался спокойным, но в нем прозвучали жесткость и раздражение.
 – Мы просим вас взять на себя защиту «Леди Мейфэра» в деле о клевете, возбужденном против нее лордом Беркли.
 Раскрыв наконец карты, Пруденс почувствовала некоторое облегчение. Может быть, он испытывал неловкость оттого, что приходится иметь дело с женщинами, но, когда дойдет до фактов и она представит ему доказательства, он отбросит прочь предрассудки.
 С минуту сэр Гидеон не произносил ни слова, не сводя глаз с расстеленной на столе газеты. Потом взглянул на Пруденс.
 – Видите ли, мисс Дункан, мне было бы очень непросто взяться за это дело. Читая статью, я испытывал искреннее сочувствие к графу. Статья чудовищная, возмутительная, злобная, рассчитанная на любителей скандалов, и ее авторы заслуживают строгого наказания. Будь я прокурором, потребовал бы максимальной меры и полной компенсации нанесенного ущерба, но не остановился бы на этом. – Он резким движением провел по газете. – Я бы стер с лица земли эту гнусную газетенку. – Он снова встал. – Простите мою прямоту, мисс Дункан, но есть реальность, которую вы и ваши сестры, видимо, не способны осознать. Женщины не должны вести кампании подобного рода. Это бездумная, продиктованная одними эмоциями нападка на пэра королевства с целью причинить ему как можно больший вред, и вам удалось добиться этой цели. Ему полагается денежная компенсация за неприятности, даже страдания, причиненные этой вашей газетой-сплетницей, сеятельницей грязных слухов. Советую вам и вашим сестрам впредь ограничиваться сплетнями, затрагивающими только ваш круг, и воздерживаться от вольного обращения с пером и бумагой.
 Он поднялся. Пруденс между тем продолжала молча сидеть, словно лишилась на мгновение дара речи и потеряла способность двигаться.
 – Простите, мисс Дункан. Мне надо подготовить кое-какие документы.
 Он шагнул к двери и открыл ее.
 – Тадиус, проводи высокородную мисс Дункан.
 Пруденс встала, позволила вывести себя из кабинета сэра Гидеона и через две минуты уже стояла под мелко моросящим дождем возле закрытой двери его конторы.
 Она посмотрела на часы, которые вынула из нагрудного кармашка. Было всего двадцать минут пятого. За каких-то полчаса ее отчитали, как нерадивую школьницу, и выпроводили на улицу. Ей следовало перехватить инициативу, как советовал Макс, но она выпустила ее из рук. В ушах все еще стоял голос законника, произносившего эту покровительственную и оскорбительную речь. Никто никогда не осмеливался говорить с ней в подобном тоне.
 Она стремительно повернулась и с силой распахнула дверь. Никому, даже королевскому советнику сэру Гидеону Молверну, это не сойдет с рук.
 В приглушенном гуле кафе-чайной Фортнума Честити и Констанс цедили чай мелкими глотками, наблюдая в длинные высокие окна череду прохожих, ловко сновавших от одной двери к другой по Пиккадилли под мелким дождиком, который все усиливался, а потом полил как из ведра.
 – Как там она, хотела бы я знать, – уже в который раз пробормотала Честити. – Даже мое любимое миндальное печенье не лезет в горло.
 – Если ты лишишь себя удовольствия, Пруденс это не поможет и не улучшит исход дела, – заметила Констанс, беря с тарелки сандвич с огурцом. – Давай лучше подумаем, как найти мужа для Дотти Нортроп. Ты уже придумала, как ей деликатно намекнуть, чтобы она сменила манеру одеваться?
 Честити была рада отвлечься от мрачных мыслей, порылась в сумочке и извлекла из нее лист бумаги.
 – По-моему, лучше всего отправить ей письмо. – И она передала листок сестре. – Я предложила ей посетить дом номер десять на Манчестер-сквер в следующую среду днем и познакомиться там с лордом Альфредом Робертсом, которого она, возможно, сочтет подходящей партией.
 – Но как мы заманим на прием лорда Альфреда Робертса? – спросила Констанс. – Он так же, как и наш отец, предпочитает клубы. Не могу себе представить его с чашкой чаю, занятого болтовней ни о чем с такими дамами, как леди Уинтроп или Мэри и Марта Бейнбридж.
 – Его приведет отец, – уверенно сказала Честити. – Мы с ним уже поговорили. Я сказала отцу, что нам необходимо более интересное общество для наших сред, а поскольку лорд Альфред был закадычным другом мамы и теперь довольно одинок, мы хотели бы включить его в число завсегдатаев наших сред.
 Констанс рассмеялась.
 – И что сказал отец?
 – Немного побрюзжал, а потом обещал подумать об этом. Он тоже говорит, что Альфред сейчас один как перст и ему просто необходимо немного встряхнуться. А мы предложим ему не только чай, но и еще кое-что.
 – Ну, это проще простого. Остается только деликатно намекнуть Дотти насчет ее откровенных декольте и злоупотребления косметикой.
 – Об этом я упомянула в конце письма, которое собираюсь отправить.
 И она ткнула пальцем в письмо, лежащее на столе перед сестрой.
 Констанс прочла и разразилась смехом:
 – О, в таких делах ты не знаешь себе равных, Чес. «Джентльмен, о котором идет речь, старомоден, застенчив и опасается дам. Поэтому «Леди Мейфэра» порекомендовала бы для первого знакомства самое эффектное и элегантное платье. Редакция «Леди Мейфэра» убеждена, что лорд Альфред Роберте при правильном и тактичном поведении скоро утратит свою сдержанность и молчаливость и покажет себя прекрасным собеседником, способным наслаждаться всеми радостями светской жизни».
 – Я подумала, это то, что надо, – сказала Честити благодушно. – Уверена, они составят прекрасную пару. Заполнят пустоту в жизни друг друга, если ты понимаешь, что я имею в виду. Ну хватит тебе смеяться, Кон. – Чес не удержалась и тоже прыснула, поперхнувшись крошками кекса.
 Констанс похлопала ее по спине.
 – Пру это письмо понравится.
 Обе повернулись к окну и выглянули на улицу в надежде увидеть наемный экипаж и выскочившую из него сестру.
 Гидеон с трудом удержался, чтобы не вскочить на ноги, так изумлен был внезапным возвращением посетительницы. Но это была совсем не та женщина, которую только что выпроводили из его конторы. Она полыхала, как пламя. Он так и не мог разглядеть ее глаза под толстыми линзами очков, но почти физически ощущал, как они горят.
 – Не понимаю, почему вы вообразили, будто имеете право обращаться со мной или любым другим клиентом со снисходительным презрением, – выпалила Пруденс, ставя свою объемистую сумку на стол адвоката. – Если вы заранее приняли решение, то почему согласились на консультацию? Чтобы позабавиться? Вероятно, женщины для вас – игрушки?
 Она принялась снимать перчатки, стягивая их поочередно с каждого пальца, и каждое движение будто разделяло ее слова и подчеркивало их значение.
 – Вы даже не оказали мне любезности притвориться, что и в самом деле слушаете меня. Неужели вы вообразили, что я пришла на деловую встречу с вами, не подготовившись к тому, чтобы обсуждать те документы, что оставила у вашего клерка? – Она постучала ногтем по бумагам на столе. – У нас более чем достаточно свидетельств против лорда Беркли. Насколько я понимаю, при наличии доказательств вины не может быть и речи о клевете. Или я заблуждаюсь?
 Она иронически подняла брови.
 Гидеон с трудом перевел дыхание и прочистил горло, а посетительница сняла очки и принялась протирать их носовым платком. Ее глаза, зеленые, ясные и блестящие, стали для него откровением. В них сверкали ум и гнев. Она смотрела на Гидеона с глубоким презрением, хорошо знакомым прославленному адвокату и члену королевского совета, потому что он сам частенько смотрел с таким же выражением на других.
 – Так я ошибаюсь, сэр Гидеон? – повторила она, снова водрузив очки на переносицу.
 – При обычном положении дел это не было бы ошибкой. – Он с трудом овладел собой. – Но анонимные обвинения не вызывают доверия, и сомневаюсь, что присяжные отнесутся к таким обвинениям снисходительно и сочувственно. – Он снова откашлялся, прочищая горло: – Они сочтут эти обвинения трусливым ударом ножа в спину. – Он указал ей на стул: – Не угодно ли сесть?
 – Я постою, – сказала Пруденс. – Благодарю вас. Анонимность обвинений может создать сложности, но у нас нет выбора. Мы не могли бы издавать газету, раскрыв свои имена и титулы, как вы могли бы догадаться, уделив этому вопросу хоть немного внимания. Вы должны найти аргументы, необходимые для процесса защиты, и принять во внимание существующее положение.
 Он открыл было рот, но она не дала ему произнести ни слова.
 – Полагаю, вы взяли на себя труд прочесть то, что моя сестра записала во время разговора с тремя упомянутыми женщинами. Может быть, вы захотите освежить их в памяти. Конечно... – она снова сняла очки и устремила на него испепеляющий взгляд, – если вы намерены упорствовать в своем предубеждении, мне остается лишь заплатить вам пятьдесят гиней за консультацию. Впрочем, вряд ли эту краткую беседу можно так назвать.
 Она извлекла из сумки пачку банкнот и бросила на стол. Гидеон даже не взглянул на деньги.
 – Садитесь, мисс Дункан. Наш разговор займет всего несколько минут. Хотите чаю?
 Он дотронулся до серебряного колокольчика на столе.
 – Нет, благодарю вас, – отказалась Пруденс, однако опустилась на стул.
 Приступ гнева отнял у нее столько сил, что неожиданно для себя она ощутила слабость в коленях.
 – Я настаиваю! – сказал сэр Гидеон и позвонил в колокольчик.
 Мгновенно появился Тадиус и остановился в двери.
 – Принеси нам чаю, Тадиус, и поджарь пару сдобных лепешек.
 Клерк тотчас же скрылся за дверью.
 – Я не голодна, сэр Гидеон, это ведь не светский визит.
 – Согласен, но сейчас время пить чай, – мягко заметил он. – Я и сам не прочь выпить чашечку.
 Из кучи папок, лежавших на столе, он выбрал одну, открыл ее и начал читать.
 Пруденс ничего не сказала, лишь внимательно наблюдала за ним. Она тотчас же узнала заметки своей сестры и ощутила новый прилив гнева, потому что поняла, что он так и не удосужился прочесть эти бумаги. Появился Тадиус с подносом. Аппетитно запахло лепешками, плавающими в масле, и Пруденс уже пожалела о своем решительном отказе.
 – Налить, сэр? – спросил Тадиус.
 – Если только мисс Дункан не окажет нам честь разлить чай.
 Сэр Гидеон улыбался ей, и Пруденс показалось, что она в обществе совсем другого человека. Улыбка изменила его лицо – вокруг глаз образовались морщинки, и это сделало его лицо очень привлекательным, а в серых глазах появился живой блеск.
 Она покачала головой, отказываясь выполнить эту обязанность, и клерк разлил чай в две изящные чашки, которые, Пруденс могла поклясться, были из севрского фарфора. Она приняла предложенную ей чашку, подумав, что теперь неприлично отказываться. Однако лепешку не взяла.
 Пруденс сидела в пальто и шляпе на краешке стула, и, если бы ей пришлось сейчас есть лепешку с растопленным маслом, это могло нанести непоправимый урон ее достойному виду, который она с таким трудом сохраняла. Сэр Гидеон между тем с удовольствием съел лепешки, время от времени делая пометки в блокноте. Покончив с едой, он сказал:
 – Признаю, что не видел смысла в чтении исходного материала, поскольку ознакомился со статьей. Возможно, я действовал в спешке, но теперь, прочитав все до конца, должен заметить, что обвинение в финансовых махинациях не подтверждено фактами.
 Его голос снова стал холодным и невыразительным, взгляд – колючим и оценивающим, а от улыбки не осталось и следа.
 – Мы согласны с тем, что в наших доказательствах кое-чего недостает, – спокойно заметила Пруденс. – И все же убеждены в справедливости своих обвинений.
 – Едва ли ваша убежденность совпадет с мнением присяжных, – возразил сэр Гидеон.
 – Мы, возможно, найдем веские доказательства вины, – сказала Пруденс, ставя на стол пустую чашку.
 Он насмешливо посмотрел на нее:
 – Не соблаговолите ли объяснить, мисс Дункан?
 – Сейчас не могу, – ответила Пруденс, полагая, что незачем раскрывать карты до тех пор, пока он не возьмет на себя некоторые обязательства.
 Она не стала рассказывать ему о делах своего отца с Беркли, сочтя это бессмысленным, в случае если Гидеон откажется взять на себя защиту ее и сестер. Зачем бросать тень на отца, пусть даже эти сведения останутся конфиденциальными? Поэтому Пруденс сказала лишь:
 – Могу вас заверить, что мы получим необходимые сведения.
 – Если не ошибаюсь, вы сказали, что эту статью написала ваша сестра.
 – Да, Констанс.
 Он кивнул:
 – Значит, львиную долю материалов для газеты составляет она?
 – Да. Когда речь идет о политике, особенно о суфражистках.
 Он снова кивнул.
 – А какова ваша роль? – В его тоне послышались издевательские нотки, и Пруденс снова охватил гнев.
 Она вскочила на ноги.
 – На мне лежит деловая часть, сэр Гидеон. Финансы и тематика, затрагивающая природу. А теперь, прошу прощения, больше нам обсуждать нечего, и я не хочу отнимать у вас ваше драгоценное время. Благодарю за чай.
 Она схватила листки с пометками, сделанными Констанс, и сунула в сумку, намеренно оставив на виду деньги, которые были завернуты в эти бумаги.
 Сэр Гидеон поднялся.
 – Мне вовсе не так ясно, что нам больше нечего обсуждать.
 Пруденс помедлила, натягивая перчатки.
 – Вы даже не скрыли своего презрения к «Леди Мейфэра». Видимо, сочли газету дилетантской. Возможно, вы не понимаете...
 – Не надо приписывать мне ваши собственные слова, мисс Дункан, – перебил он ее. – А также облекать в слова мои возможные мысли.
 – Но вы ведь не станете этого отрицать? – спросила она.
 – Я не отрицаю, что сомневаюсь в достоинствах вашего дела, – сказал он. – Но хочу сохранить к нему непредвзятое отношение, в то время как вы пытаетесь доказать мне, что я мог бы найти в этом деле много интересного.
 Он снова улыбнулся, и Пруденс усилием воли заставила себя не поддаться его обаянию, решив, что улыбка у него фальшивая – он по желанию включает и выключает ее в зависимости от обстоятельств.
 – Давайте пообедаем нынче вечером, – сказал сэр Гидеон, и улыбка его стала теплее. – И можете вести себя так, как вам будем угодно. – Он широко развел руки. – Клянусь, я приду безоружным и непредубежденным, открытым для любых аргументов. Что может быть лучше и справедливее?
 Пруденс от изумления потеряла дар речи. Он сделал попытку перевести их деловое свидание на другие рельсы, превратить его в светскую встречу. Более того, в его манере разговаривать с ней появилось нечто несомненно обольстительное. Он знал власть своей улыбки, знал действие своего глубокого, низкого голоса. Но к чему расточать все это впустую? Неужели ему от нее что-то нужно?
 Был только один способ выяснить это.
 – Я не стану отвергать еще одну возможность убедить вас, сэр Гидеон, – сказала Пруденс, стараясь придать своему тону холодность и сдержанность и не показать, что она удивлена и сбита с толку.
 – Так вы принимаете мое приглашение?
 – Конечно. Не понимаю только, почему беседа за столом позволит решить вопросы, которые мы не можем решить в вашей конторе.
 – Наберитесь терпения, и вы все поймете, – ответил он. – Если вы дадите мне свой адрес, я пришлю за вами в восемь часов машину.
 Было бы намного любезнее, если бы он предложил заехать за ней, подумала Пруденс. Она была не на шутку раздосадована, но здравый смысл подсказывал, что она поступает так в интересах дела. У нее снова появилась надежда убедить его поддержать их.
 Кроме того, он заинтриговал ее. Против воли она была вынуждена это признать. С одной стороны, он был настолько нелюбезен, что это граничило с грубостью. Держался надменно и бесцеремонно, не скрывая своего презрения. В то же время она не могла отрицать, что он был обаятелен, улыбчив и не лишен привлекательности. И судя по всему, дьявольски умен, а это качество Пруденс высоко ценила в мужчинах. Но зачем ему очаровывать женщину, приложившую все усилия к тому, чтобы предстать перед ним в облике безвкусно одетой старой девы?
 – Манчестер-сквер, десять, – бросила Пруденс и направилась к двери, смягчив сухость ответа прощальной улыбкой. Он последовал за ней, взял ее руку и отвесил поклон.
 – С нетерпением буду ждать вечера, мисс Дункан. Разрешите проводить вас.
 Сэр Гидеон взял огромный зонтик с подставки и проводил ее до входной двери. Дождь не унимался, и Гидеон сказал:
 – Подождите здесь. Я найду кеб.
 Прежде чем Пруденс успела возразить, он выбежал из укрытия и, обходя лужи, двинулся вперед.
 Пруденс все еще не могла оправиться от изумления. Основываясь на своем первом впечатлении о его манерах, она ожидала, что в лучшем случае он пошлет за кебом своего клерка, а то и, просто выпроводив ее, оставит под дождем. Парадоксальная личность. К тому же он предупредил ее, чтобы она не делала поспешных выводов. Принимая во внимание краткость их знакомства, это предупреждение не стоило оставлять без внимания.
 Из-за угла появился наемный экипаж и подкатил к двери. Из него выпрыгнул сэр Гидеон и держал зонтик над головой Пруденс, пока она не вошла.
 – Что сказать кебмену?
 – К Фортнуму, – ответила Пруденс. – Я там выпью еще чашку чаю.
 Он рассмеялся мягким раскатистым смехом.
 – Неудивительно, что вы пренебрегли моими лепешками. Значит, до вечера, мадам.
 Гидеон помахал ей рукой. Пруденс невольно ответила ему тем же и вдруг осознала, что улыбается.
 Гидеон вернулся к себе. Теперь его лоб пересекала глубокая морщина, признак мрачной задумчивости. Он остановился у двери в свое святилище, постукивая указательным пальцем по губам. Что, черт возьми, он делает? Этот процесс невозможно выиграть. Он знал это с самого начала, с того момента, как прочел первую строчку пресловутой статьи. Он не испытывал ни малейшего сочувствия к издательницам «Леди Мейфэра». Статья была злобной сплетней и помещена в газете, волей издательниц сделавшей ее орудием пропаганды идей феминизма незрелыми политиками, газетой, осуждающей несправедливое отношение к женщинам. Он и представить себе не мог, что эта дурно одетая серая мышка с живыми зелеными глазами и темпераментом фурии заставит его отнестись к этому делу по-другому. Так зачем, ради всего святого, он пригласил ее, зачем собирается весь вечер мучиться от скуки, чтобы в конце концов признаться в том, что он не возьмется за это дело?
 С минуту он раздумывал, петли способа взять назад свое приглашение.
 Он мог бы послать на Манчестер-сквер, 10 записку с изъявлениями своего сожаления по поводу того, что неотложные дела не дают ему возможности встретиться с ней вечером, и никогда больше снова не видеть ее. Его взгляд упал на оставленную ею на столе пачку денег. И снова он вспомнил ее голос, полный гнева и презрения, и то, как она швырнула на стол деньги.
 Если он не ошибся, высокородная мисс Дункан была совсем не такой, какой показалась ему вначале. И возможно, предстоящий вечер не станет пустой тратой времени. Поджав губы, он спрятал деньги в ящик стола и запер на ключ.
 Кеб остановился у дверей кафе Фортпума, и Пруденс вошла в почти опустевший зал. Честити, сидевшая за столиком у окна, махнула ей рукой. Пруденс присоединилась к ней и сестре.
 – Ну? – спросили они в один голос.
 – Сейчас расскажу, – сказала Пруденс. – Нет, благодарю вас, – отмахнулась она от официанта, подкатившего к их столику тележку с кексами. – Я выпью только чашку чаю. – Она поставила на пол сумку и сняла перчатки. – Он уделил мне минут пятнадцать и во время разговора держался чрезвычайно надменно, даже пытался оскорбить меня. Ни разу в жизни я не слышала ничего подобного. Он даже не прочел наши бумаги, и не успела я опомниться, как оказалась на улице перед закрытой дверью.
 Констанс едва слышно присвистнула:
 – И ты вернулась.
 Пруденс кивнула:
 – Не помню, когда я была так зла.
 Честити налила сестре чаю и пододвинула ей чашку, в то же время размышляя о том, что Пру редко теряла самообладание, но уж если это случалось, разражалась настоящая буря.
 – На этот раз он выслушал тебя?
 – О да, – сказала Пруденс, отпив маленький глоток чаю. – У него даже нашлось время не спеша прочесть материалы, оставленные мной клерку два дня назад.
 Она с минуту помолчала.
 – Он собирается взять наше дело? – спросила Констанс.
 – Не знаю. – Пруденс осторожно поставила чашку на блюдце. – Он пригласил меня нынче вечером пообедать с ним.
 Сестры даже рты раскрыли от удивления.
 – Сказал, что мы продолжим деловой разговор за обедом.
 – Это что-то новенькое, – промолвила Констанс. – Впервые слышу.
 – Не знаю, – пожала плечами Пруденс. – Но не могла же я отказаться от такой возможности. Верно?
 – Ты не забыла, что он разведен? – напомнила Честити. – Может быть, он не слишком чистоплотен в личной жизни?
 Теперь настала очередь Пруденс удивиться.
 – По правде говоря, забыла.
 – Разведен? – спросила Констанс. Эту интригующую новость она услышала впервые.
 – Да, мы узнали об этом из справочника «Кто есть кто», – объяснила Честити. – Он в разводе уже шесть лет. У него есть дочь.
 – Вряд ли он о ней очень заботится, – презрительно заметила Констанс. – Юридически она принадлежит ему. Поэтому все решения относительно ее жизни принимает он, а остальное предоставляет ее матери. Так обычно бывает.
 – Вероятно, – согласилась Пруденс.
 Она рассеянно взяла сандвич с огурцом и очень удивилась, когда заметила, что держит его в руке.
 – В чем дело? – спросила Констанс.
 Пруденс положила сандвич на тарелку.
 – Знаешь, временами мне казалось, что он флиртует со мной. Его той из высокомерно-снисходительного вдруг становился дружелюбным, и мне казалось, что передо мной совершенно другой человек.
 – Неслыханно, чтобы разведенный мужчина флиртовал! – заметила Констанс. – Обычно бывает наоборот. Как-то непрофессионально со стороны адвоката флиртовать с потенциальной клиенткой.
 – Если он не собирается браться за наше дело, а преследует другие цели, то может водить нашу Пру за нос.
 Честити забыла о недоеденном миндальном печенье. Ее глаза широко распахнулись, и она перешла на шепот:
 – Может быть, он задумал что-то недоброе?
 – О, Чес!
 Сестры расхохотались, чего она и добивалась, однако их веселье длилось недолго.
 – Но почему вдруг он проявил ко мне интерес? Ведь я выглядела просто ужасно! – сказала Пруденс.
 – Думаю, когда ты разгневалась, то стала самой собой, несмотря на твое одеяние, – с улыбкой предположила Констанс.
 – Ты снимала очки?
 – Не знаю, я... О, ради всего святого, Кон! А что, если снимала?
 Сестры ничего не ответили, только смотрели на нее с удивлением.
 – О святые угодники! Дайте мне силы!
 Пруденс взяла сандвич и быстро покончила с ним.
 – Значит, ты приняла приглашение, – констатировала Честити.
 – Да, я же сказала, что приняла. Не могла же я упустить такой шанс – еще раз попытаться убедить его взяться за наше дело.
 – Он привлекателен? Пруденс задумалась.
 – Не в моем вкусе, – сказала она наконец с вызовом. – Но некоторые женщины могут счесть его привлекательным.
 – Но на тебя никогда не действовала демонстрация обаяния, – заметила Констанс, беря чашку.
 – Не действовала, – согласилась сестра.
 – Хотелось бы знать, чем закончится этот вечер, – задумчиво произнесла Честити.
 Пруденс промолчала и взяла второй сандвич с огурцом.




 ГЛАВА 6


 – Идешь куда-то, моя дорогая? – Лорд Дункан остановился посреди холла, глядя на дочь, спускавшуюся с лестницы. Через ее руку было перекинуто пальто.
 – Да, меня пригласили на обед, – ответила Пруденс, сходя с последней ступеньки. Она не могла не заметить изумления во взгляде отца при виде ее туалета. Дочь была одета так, словно собиралась на похороны. Старомодное платье, коричневое в полоску, никаких украшений.
 Пруденс, не желая привлекать внимание к своему туалету, торопливо сказала:
 – Добрый вечер, лорд Беркли.
 Она произнесла это ледяным тоном, но ни граф, ни ее отец не заметили этого.
 – Добрый вечер, Пруденс, – ответил граф, одарив ее игривой улыбкой. – Должно быть, у вас свидание с молодым человеком, да?
 Он хотел потрепать ее по щечке, но она ловко увернулась.
 Граф хмыкнул:
 – Такая стыдливость вам не к лицу, мисс Пруденс. Другое дело девушка, впервые выходящая в свет. А вы уже который сезон появляетесь в обществе.
 Пруденс бросила взгляд на отца и по выражению его лица поняла, что он не одобряет фамильярности своего друга. Это ее удивило и в то же время придало ей смелости. Обычно отец был во всем согласен с Беркли. Его слово было для отца законом. Но может быть, отец не так уж верит в непогрешимость графа, хотя громогласно выступает в его защиту и порицает хулителей своего друга? Как бы то ни было, в завуалированных намеках графа на возраст и незамужнее состояние Пруденс было что-то в высшей степени омерзительное, а лорд Дункан отличался крайней щепетильностью и был любящим отцом.
 Пруденс ответила ледяной улыбкой и спросила:
 – Как продвигается возбужденное вами дело о клевете, милорд?
 Вопрос оказал желанное действие. Лицо его лордства побагровело.
 – Этих чертовых трусов пока еще не удалось привлечь к ответу, о них ни слуху ни духу, как говорят мои поверенные. Они скользкие, как угри. Но если они думают, что им удастся выйти сухими из воды, то глубоко ошибаются.
 – Едва ли им удастся скрываться вечно, лорд Беркли, – заметил лорд Дункан.
 – О нет, мы их прищучим, и тогда я обдеру их до нитки, всех до единого, – в ярости заявил он. – Я сдеру с них шкуру и отберу все до последнего пенни.
 – Очень сомневаюсь, что даже вся полнота закона позволит вам сделать все, что вы намереваетесь, – мягко возразила Пруденс. – И как вы полагаете, сколько ответчиков будет в этом деле? Один или больше?
 – Конечно, больше, там их целая команда, этих слизняков, предательски маскирующихся под женщин и готовых вонзить нож в спину исподтишка. Наверняка какие-то извращенцы. Попомните мои слова! – Он сверкнул глазами на Пруденс и помахал пальцем перед самым се носом. – Попомните мои слова, мисс. Мы конфискуем все номера этой паршивой газетенки и устроим из них костер прямо на улице. Я их, проклятых, разорю и сгною в тюрьме!
 – А вам не приходит в голову, лорд Беркли, что авторами могут оказаться женщины?
 Он уставился на нее с таким удивлением, будто у нее появилось две головы.
 – Чепуха! Чепуха! Скажете тоже! Женщины! – Он разразился оглушительным хохотом и похлопал по плечу лорда Дункана. – Женщины! Чтобы женщины копались в грязи, придумывали столько лжи, появлялись в трущобах... Как вам такая идея, а, Дункан?
 Лорд Дункан нахмурился. На него нахлынули воспоминания о покойной жене.
 – Маловероятно, – согласился он, – но все может быть.
 – О, друг мой, у вас путаница в голове, – заявил граф. – Ни одна уважающая себя женщина не стала бы ввязываться в такое дело.
 – Однако уважающие себя женщины читают эту газету, – заметила Пруденс. – Даже покойная матушка находила ее интересной.
 Последнее замечание заставило графа Беркли замолчать – он не посмел плохо отозваться о покойной жене друга.
 – Ты обедаешь дома? – обратилась Пруденс к отцу, воспользовавшись наступившей паузой.
 Лорд Дункан, обрадованный сменой темы, ответил:
 – Да, пожалуй, мы пообедаем дома. Дженкинс и миссис Хадсон порыщут по кладовым и найдут для нас что-нибудь.
 Пруденс подумала, что не было бы грехом поставить об этом в известность дворецкого и домоправительницу, особенно принимая во внимание то обстоятельство, что их скромные доходы не давали возможности набивать кладовые деликатесами на случай, если хозяину вздумается отобедать дома и пригласить кое-кого из друзей. Но она и ее сестры давно оставили надежду на то, что их отец наконец поймет, как трудно живется семье.
 Она бросила взгляд на напольные часы. Было почти восемь. Этим вечером Честити обедала у Констанс и Макса. Поэтому никто, кроме нес, не мог сообщить миссис Хадсон, что не позже чем через час ей придется соорудить сносный обед для хозяина и его гостя.
 – Пойду скажу миссис Хадсон, – решила она. – В библиотеке разожгли камин. Я пришлю Дженкинса с виски.
 Пруденс повесила пальто на перила лестницы и поспешила на кухню, шурша накрахмаленной юбкой.
 – Как поживает достопочтенный лорд Дункан? – спросила миссис Хадсон, сидевшая в качалке в предвкушении отдыха. Завидев Пруденс, она вскочила на ноги.
 – О, мне жаль, миссис Хадсон, но лорд Дункан и лорд Беркли хотели бы пообедать дома. Есть у нас что-нибудь? – спросила Пруденс, открыв дверь кладовой.
 – О Господи! – пробормотала кухарка. – А я отпустила Эллен. Придется мистеру Дженкинсу мне помочь.
 – Я бы сама помогла, но в восемь меня будет ждать авто.
 В этот момент в дверь позвонили.
 – Должно быть, пора. Здесь есть отбивные из оленины.
 – У меня были некоторые сомнения насчет оленины, – ответила миссис Хадсон, протискиваясь в кладовую мимо Пруденс. – Боюсь, она слишком долго там провисела. – Она взяла отбивные, понюхала их. – Что же делать? Придется поджарить. Где-то здесь есть брюссельская капуста. Подам оленину с брюссельской капустой и жареным картофелем...
 Ее голос теперь доносился из глубины кладовой, где она шарила на полках.
 – Возможно, найдется немного красного желе и стакан мадеры для соуса.
 – А на десерт пудинг королевы, – добавила Пруденс.
 – О да, это я могу. Осталось еще немного сыра «стилтон», который так любит достопочтенный лорд.
 Миссис Хадсон вышла из кладовой, неся две отбивные в руке.
 – Сейчас брошу их на сковородку, но не представляю, что подать на первое.
 – Вас ждет авто, мисс Пру, – объявил Дженкинс, появляясь в дверях. – Насколько я понимаю, отец и лорд Беркли сегодня обедают дома?
 – Да, и миссис Хадсон, как обычно, блеснула своими талантами, – подтвердила Пруденс. – Отец хотел бы выпить виски в библиотеке. К сожалению, я не могу остаться, чтобы помочь, но...
 – Поторопитесь, мисс Пру, и приятного вам вечера, – сказала миссис Хадсон. – Мы с мистером Дженкинсом управимся. Для начала я подам им тосты с сардинами. Украшу их – сверху немного петрушки и рубленое крутое яйцо.
 Пруденс улыбнулась:
 – Вы чудо. Не жди моего возвращения, Дженкинс. У меня есть ключ.
 – Шофер сказал, что авто прислал сэр Гидеон Молверн, – как бы невзначай заметил Дженкинс, провожая ее до холла. – Он пожилой джентльмен, мисс Пру?
 Дженкинс с изумлением посмотрел на ее старомодное платье, и Пруденс поняла значение его взгляда. Сестры одевались модно и элегантно. Особенно мисс Пру.
 – Я бы не сказала, – ответила Пруденс, застегивая пальто.
 – Я слышал об этом адвокате, мисс Пру, он знаменит.
 – Да, Дженкинс, знаменит, – подтвердила Пру. – Он нам просто необходим, поэтому пожелай мне удачи. От сегодняшней встречи многое зависит. Постараюсь его убедить взяться за наше дело. Вид у меня вполне серьезный и деловой.
 Она вопросительно посмотрела на дворецкого.
 – Совершенно верно, мисс Пру, – сказал дворецкий, провожая хозяйку к черной машине. – Уверен, у вас все получится.
 Пруденс устроилась на пассажирском сиденье, улыбнулась шоферу, помахала на прощание Дженкинсу.
 – Куда едем? – спросила Пруденс.
 – В Лонг-Арч, мадам.
 Шофер закрыл дверцу и обошел машину, чтобы занять место за рулем. Пруденс откинулась на сиденье. Машина была открыта с боков, и Пруденс радовалась, что дождь прекратился и вечер обещал быть теплым и безветренным. Тем не менее она завязала под подбородком шарф, чтобы защитить волосы от непогоды, и подняла воротник пальто. С некоторым смущением она подумала, что Молверн выбрал странное место для свидания, принимая во внимание обстоятельства. Ковент-Гарден... Рестораны, расположенные вокруг оперного театра и «Друри-Лейн», были всегда многолюдными, и она могла встретить там знакомых. Если бы ее увидели в обществе сэра Гидеона, это неизбежно привело бы к сплетням и отразилось на предстоящем процессе. Кто-нибудь непременно вспомнит, что видел их вместе, и пойдут разговоры. При мысли об этом Пруденс не могла не тревожиться. Риск был слишком велик.
 И почему только она не спросила заранее, куда он поведет ее обедать?
 Шофёр медленно вел машину, на улицах то и дело попадались лужи. В воздухе стоял густой запах конского навоза, особенно острый после дождя, зато пыли стало меньше. Когда они свернули на запруженные толпой узкие улочки возле оперного театра, Пруденс вжалась в сиденье и пожалела, что на ней нет вуали.
 Машина затормозила перед скромного вида домом с окнами, защищенными ставнями, и дверью, выходящей прямо на улицу. Шофер помог Пруденс выйти и проводил ее до двери. Пруденс не увидела на ней таблички с названием ресторана, ничего похожего на вывеску. Дом имел вид жилого.
 Дверь отворилась через минуту после того, как шофер позвонил. Джентльмен в вечернем фраке поклонился ей и сказал:
 – Мадам, сэр Гидеон ожидает вас в красной комнате.
 В красной комнате? Пруденс вопросительно посмотрела на шофера, но тот уже выходил на улицу. Она оказалась в элегантно обставленном холле с черно-белым полом, выложенным мрамором, и изысканными лепными потолками. В тыльной части холла виднелась лестница с золочеными перилами.
 – Сюда, мадам.
 Джентльмен во фраке поднимался по лестнице, указывая путь, потом повел се по коридору.
 Из-за закрытых дверей доносились голоса, мужские и женские, слышался звон хрусталя и фарфора. Пруденс была столь же заинтригована, сколь озадачена.
 Ее провожатый остановился перед двойными дверьми посреди коридора, постучал и широко распахнул их.
 – Ваша гостья, сэр Гидеон.
 Пруденс шагнула в просторную квадратную комнату, богато и со вкусом обставленную, похожую на гостиную, если не считать накрытого к обеду стола, освещенного свечами, с окном-эркером, выходившим в сад. На окне были шторы из красного бархата, мебель обита красным штофом.
 Гидеон Молверн стоял у камина. Он поставил стакан с виски, который держал в руке, и пошел ей навстречу.
 – Добрый вечер, мисс Дункан. Разрешите, я помогу вам снять пальто.
 Его вечерний костюм был безупречен, на белом жилете сверкала булавка с бриллиантом. Пруденс, сняв с головы шарф, пожалела, что явилась в таком безобразном платье. Она надела его, чтобы дать понять сэру Гидеону, что их встреча носит сугубо деловой, а не светский характер. Можно было без преувеличения сказать, что в этом платье, вытащенном из старого сундука, не открывавшегося десять лет, она выглядела сущим пугалом. Она понятия не имела, откуда взялось это платье. Ее мать ничего подобного не носила. Пру неохотно расстегнула пальто, Гидеон снял его и передал слуге, который впустил ее в дом. Мужчина поклонился и исчез, бесшумно затворив за собой дверь.
 Гидеон разглядывал свою гостью, слегка подняв бровь. Как могла женщина, относительно молодая, надеть такое уродливое платье? Видимо, она его тщательно выбирала, как и костюм, в котором предстала перед ним в его конторе нынче днем. Возможно, предположил он, она не различает цветов в дополнение к тому, что близорука, а возможно, слабое зрение вынуждает ее носить эти ужасные очки в роговой оправе. К тому же она явно не следит за модой. Он потянул носом. Неужто от этого ужасного платья исходит запах шариков от моли?
 – Могу я предложить вам стаканчик хереса перед обедом?
 – Благодарю, – ответила Пруденс, заметив, как он воспринял ее туалет. Именно на такую реакцию она и рассчитывала, но сейчас это раздосадовало ее. Она привыкла к поклонению и восхищенным взглядам, а не к жалости, смешанной с презрением, которые отразились на лице адвоката.
 – Садитесь, пожалуйста.
 Он жестом указал на один из диванов и подошел к буфету, на котором стояли графины с хересом и виски. Он налил херес и подал ей стакан.
 – Благодарю вас, – повторила Пруденс с чопорной улыбкой, которая, как она решила, вполне гармонировала с ее одеждой.
 – Что это за дом? – спросила она.
 – Это частный вечерний клуб, – ответил он, садясь на диван напротив нее. – Я подумал, что ресторан – слишком людное место.
 Сэр Гидеон отпил глоток виски.
 – Да, – кивнула она, разглаживая складки юбки. – Лучше, чтобы нас не видели вместе.
 Гидеон искренне разделял ее мнение. Если бы его увидели с этой дамой, безобразно одетой и старомодной, неизвестно, как это отразилось бы на его репутации. С минуту он исподтишка разглядывал ее. Волосы его посетительницы были стянуты на затылке в тугой пучок, сколотый деревянными шпильками. Но эта старомодная прическа не могла скрыть блеск ее волос и богатство их цвета. Нечто среднее между корицей и ржавчиной, подумал он. Нет, что-то тут не так. Пока он не мог понять, что именно, но было что-то в этой высокородной Мисс Пруденс Дункан, что не вязалось с образом чопорной старой девы. Ему вспомнился эпизод в его конторе, когда, разгоряченная спором и готовая броситься в атаку, она внезапно сняла очки. Та женщина была полной противоположностью этой, сидевшей сейчас напротив него.
 – Насколько я помню, мисс Дункан, вы сказали, что нес, те ответственность за дела вашей газеты. Видимо, у вас есть склонность к математике.
 – Нет, – возразила Пруденс. – Я своего рода бухгалтер. Только и всего.
 Он рассмеялся:
 – О нет, мисс Дункан. Убежден, вы такой же бухгалтер, как ваша сестра, которая пишет под псевдонимом Пенни Дредфул.
 Пруденс не могла скрыть своего удивления.
 – Значит, после нашей сегодняшней встречи вы прочли несколько номеров газеты «Леди Мейфэра»?
 – И неожиданно обнаружил источник, из которого мне удалось почерпнуть сведения о ней, – сухо ответил он. – Этот источник живет под моим кровом. Оказалось, что моя дочь и ее гувернантка – страстные почитательницы вашего издания.
 – Ах, – сказала она, – ваша дочь!
 – Похоже, вас не особенно удивило, что у меня есть дочь, – заметил он.
 – Да, мы заглянули в справочник «Кто есть кто», – ответила Пруденс.
 Он поднял бровь:
 – Значит, вы обо мне знаете больше, чем я о вас, мисс Дункан.
 Пруденс почувствовала, что краснеет, будто ее уличили в неблаговидном поступке, будто она копалась в его личной жизни и была поймана с поличным и теперь он обвинил ее.
 – «Кто есть кто» – достояние общественности, – заявила она. – Без него мы просто не смогли бы вас найти.
 – Вы поступили вполне разумно, – сказал сэр Гидеон.
 – Ваша дочь живет с вами? – спросила Пруденс с нескрываемым удивлением.
 – Так уж получилось, – ответил он. – Она посещает школу для леди, основанную Френсис Басс, чтобы получить формальное образование, а гувернантка заботится о том, чтобы дать ей более широкие знания. Сторонницы суфражисток представляют особый интерес для мисс Уинстон. Отсюда се знакомство с вашей газетой.
 Он поднялся, чтобы взять свой стакан с буфета и снова наполнить, и бросил взгляд на почти нетронутый стакан с хересом, стоявший перед Пруденс.
 Этот человек полон сюрпризов, размышляла Пруденс. Она не могла отрицать, что он вызвал ее интерес. Школа для леди, основанная в 1850 году грозной Френсис Басе. Покойная леди Дункан на нее буквально молилась. Эта женщина была страстным борцом за женское равноправие, в частности за право женщин на высшее образование.
 Пруденс отпила из своего стакана херес.
 – Значит, вы не против того, чтобы женщины получали высшее образование?
 – Разумеется, нет, – ответил он, снова садясь и бросив на нее насмешливый взгляд. – Вас это удивляет?
 – Еще бы! После вашей филиппики, которую вы произнесли сегодня днем. Вы утверждали, будто женщины не обладают необходимыми качествами, чтобы ломать копья в суде и сражаться за свои права и все в таком духе. Порекомендовали мне и моим сестрам ограничиться сплетнями, циркулирующими в нашем кругу, и не прикасаться к перу и чернилам. – Пруденс улыбнулась. – Значит, я имею на это право, сэр Гидеон?
 Она поставила свой пустой стакан на столик возле дивана.
 – Имеете, – невозмутимо согласился он, ничуть не смущенный очевидным противоречием. – Факт, заключающийся в том, что я поддерживаю женское образование, ничуть не противоречит моему утверждению, что большинство женщин недостаточно образованны и не обладают необходимыми качествами для того, чтобы иметь дело с миром юстиции. Еще хереса?
 Она кивнула, он потянулся за ее стаканом и направился к буфету.
 – В противном случае вам не понадобилась бы моя помощь в вашем деле.
 Он наполнил ее стакан, подал ей и теперь стоял, глядя на нее с иронией. Пруденс почувствовала себя неловко. У нее возникло ощущение, что он видит ее насквозь, несмотря на нелепое одеяние, в которое она вырядилась.
 – Ваша дочь... – начала она, пытаясь отвлечь его внимание от своей особы.
 – Едва ли моя дочь – удачный пример, – ответил сэр Гидеон. – Достаточно сказать, что под руководством мисс Уинстон она стала ярой поборницей женского равноправия.
 – А вы?
 Пруденс сняла очки, как частенько делала в полемическом пылу или в минуты волнения, и принялась протирать их рукавом платья, не сводя глаз с сэра Гидеона.
 У Гидеона дух захватило. Удивительные глаза. Нет, она совсем не та, за кого себя выдает. Не старая дева. Не серая мышка. Мисс Дункан затеяла какую-то игру. И до конца вечера он должен разгадать ее намерения.
 – На этот вопрос у меня пока нет ответа, – сказал он, наконец. – Возможно, вам удастся убедить меня в преимуществах женского равноправия, когда вы попытаетесь доказать мне, что я должен взять на себя защиту ваших интересов в суде.
 Улыбка тронула уголки его губ, в серых глазах вспыхнули огоньки. Какое-то время они пристально смотрели друг на друга.
 Пруденс поспешила водрузить на нос очки. Она не могла долго выносить его взгляд, а от модуляций его голоса ее бросило в дрожь. Все ее инстинкты подавали сигналы тревоги, по какому поводу ей следовало тревожиться? Вряд ли она привлекает его как женщина, по крайней мере в настоящем виде, но его глаза, голос и улыбка говорили о противоположном. Неужели он играет с ней в кошки-мышки? Неужели пытается поставить ее в ложное положение? Она усилием воли заставила себя сосредоточиться на своей цели. Она должна убедить его взяться за их дело и...
 Она вдруг потеряла способность мыслить. Единственное, что могло его заинтересовать в их деле, – это тщательно выверенная и жестокая игра с ней, имитирующая обольщение. Было ли в этой игре qui pro quo, в котором ей пока не оставалось места?
 Пруденс подумала о «Леди Мейфэра», об огромных долгах и о том, что в любой момент эти долги могут на них обрушиться. Она подумала об отце, которого до сих пор им удавалось держать в неведении, как это сделала бы их покойная мать. Когда ставки так высоки, она, пожалуй, может подыграть сэру Гидеону Молверну – не только ради дела, но и из спортивного интереса.
 Она снова принялась расправлять складки платья и, приняв вид строгой классной дамы, сказала:
 – К вопросу о вашей защите. Мы понимаем, сэр Гидеон, слабость нашей позиции состоит в том, что в настоящий момент у нас нет конкретных данных, подтверждающих финансовые махинации лорда Беркли. Но мы их найдем. В этом нет никаких сомнений.
 – Не угодно ли к столу? – предложил он. – Я не склонен обсуждать серьезные вопросы на пустой желудок.
 Пруденс поднялась.
 – Ваша преданность делу, сэр Гидеон, впечатляет. Не сомневаюсь, что вы весь день занимались делами в конторе и вам ничего бы не стоило продолжать заниматься ими за обедом.
 – Нет, мисс Дункан, это вы можете продолжать заниматься делами, а я хочу получить удовольствие от обеда, пока вы будете меня убеждать в том, что ваше дело обладает неоспоримыми достоинствами и представляет для меня интерес.
 Он пододвинул ей стул.
 Да, сейчас это тот самый человек, с которым она беседовала днем, надменный, самодостаточный, полностью сохраняющий контроль над собой. И с таким человеком вести дела намного легче, чем с тем, в кого он иногда неожиданно превращается, показывая себя с совершенно другой стороны. Она села за стол и развернула салфетку.
 Сэр Гидеон, прежде чем сесть, позвонил в колокольчик.
 – Здесь хорошая кухня, – сказал он. – Я долго выбирал блюда. Надеюсь, вы одобрите мой выбор.
 – Ну, это уже верх лицемерия, – сказала Пруденс. – Не вы ли только что заявили, что во время обеда я буду вести с вами деловой разговор, а вы – наслаждаться изысками кухни?
 Он пропустил ее слова мимо ушей. Пруденс взяла рогалик из корзинки с хлебом, которую он подал ей, пока двое лакеев сновали вокруг стола, наливая в бокалы вино и наполняя тарелки бледно-зеленым супом.
 – Суп из латука и разных трав, – сообщил сэр Гидеон, когда она наклонилась понюхать блюдо. – Надеюсь, вы оцените его по достоинству.
 Он разломил пополам рогалик и щедро намазал маслом.
 – Расскажите что-нибудь о своих сестрах. Начнем с миссис Энсор.
 – С Констанс?
 – С Констанс, – повторил он. – А вашу младшую сестру зовут?
 – Честити.
 Он пил маленькими глотками вино и внимательно слушал Пруденс. Его серые глаза лукаво блестели.
 – Констанс, Пруденс и Честити. У кого-то из вашей семьи было чувство юмора. Я полагаю, у вашей матери.
 Пруденс с трудом сдержала смех.
 – Да будет вам известно, сэр Гидеон, что наши характеры соответствуют нашим именам.
 – Неужели?
 Он потянулся к графину, чтобы снова наполнить бокал, и снова бросил на нее насмешливый взгляд.
 – Это означает, что вы Пруденс не только по имени, но и по натуре? То есть вы осмотрительны, осторожны, расчетливы. – Он покачал головой. – Если имена ваших сестер тоже соответствуют их сущности, я буду с нетерпением ждать встречи с ними, мисс Пруденс Дункан. Одну вашу сестру зовут Констанс, что значит верность, постоянство. Вторую Честити – целомудрие, девственность.
 Пруденс принялась за суп. Если он намерен разоблачить ее притворство, она ему в этом деле не помощница. И Пруденс не стала продолжать этот опасный для нее разговор.
 – Суп изысканный, – заметила она с улыбкой.
 Он кивнул:
 – Это один из моих любимых супов.
 – А вы, я вижу, гурман, сэр Гидеон.
 Он положил ложку.
 – Есть и пить необходимо. А раз так, почему не превратить эту необходимость в удовольствие?
 – Логично, – ответила Пруденс. – Мой отец согласился бы с вами.
 – Насколько я понимаю, вы тоже не против.
 Он вертел бокал в пальцах, держа его за ножку. От него не укрылось то, что она оценила белое бургундское.
 Пруденс почувствовала, что надетая ею маска трещит по швам, и сказала, беззаботно пожав плечами:
 – Обычно я равнодушна к таким вещам. Мы ведем очень простой, скромный образ жизни, мои сестры и я.
 – Неужели? – произнес он бесстрастно.
 – Уверяю вас, – твердо ответила Пруденс, потянувшись за своим бокалом.
 Вернулись лакеи, забрали тарелки из-под супа, поставили на стол рыбное блюдо и удалились.
 – Камбала, рыба, не получившая должной оценки, – сказал адвокат, вооружившись вилкой и ножом для рыбы. – Зажаренная на решетке с петрушкой и сливочным маслом, она гораздо нежнее, чем свежайший дуврский морской язык.
 – Вы так считаете? – пробормотала Пруденс, орудуя рыбным ножом и подцепляя вилкой кусочек поджаренной до золотисто-коричневого цвета мякоти. Она попробовала и убедилась, что сэр Гидеон прав. Рыба оказалась на редкость вкусной.
 – Невозможно предпринять какие-либо действия против лорда Беркли, не открыв инкогнито ваше и ваших сестер.
 Внезапный поворот разговора настолько ошеломил Пруденс, что на мгновение она растерялась. Это больше походило на выпад, чем на продолжение беседы. Она не нашлась что ответить и решила принять бой.
 – Мы не можем на это пойти.
 – Но нельзя представить в качестве ответчика газету, – жестко произнес Гидеон, отодвинув тарелку. – Я потратил не менее двух часов на чтение нескольких экземпляров вашей газеты, мисс Дункан, и полагаю, у вас и ваших сестер достаточно здравого смысла и вы хорошо понимаете, что вам не удастся избежать выступления в суде.
 Мысль Пруденс лихорадочно работала. Уж не подвох ли это? Или он снова играет с ней в кошки-мышки?
 – Мы не можем выступить в суде, сэр Гидеон. Для газеты наша анонимность имеет решающее значение.
 – Почему?
 Он поднял свой бокал и смотрел на нее через стекло.
 – А у вас, сэр Гидеон, я думаю, достаточно здравого смысла, чтобы самому ответить на этот вопрос. Мы не можем раскрыть свои имена, поскольку распространяем идеи определенного толка и потеряем своих читательниц сразу же, как только они узнают, что именно мы их распространяем. Успех газеты целиком зависит от анонимности нашего авторства.
 – Ах вот оно что! Могу согласиться, никто не признается, что стал мишенью иронии, а иногда и язвительности вашего пера и статей в «Леди Мейфэра».
 – Я бы возразила против слова «язвительность», – сказала Пруденс, слегка покраснев. – Ирония возможна, мы не терпим глупости, а что касается злобы, то ее у нас нет.
 – Язвительность и злоба не одно и то же, – промолвил сэр Гидеон.
 – Для меня эта разница почти неуловима, – возразила она ледяным тоном.
 Он поднял брови и пожал плечами.
 Пруденс потребовалась целая минута, чтобы восстановить душевное равновесие. Она сознавала, что и Констанс, и сама она не стесняются проявлять свое язвительное остроумие, но чаще всего в жизни. У Честити был свой круг читателей, но даже она, самая мягкосердечная из сестер, иногда позволяла себе язвительную иронию по отношению к светскому притворству или вопиющей глупости, особенно если кто-нибудь выказывал обиду по поводу ее иронических высказываний. В газете же они, разумеется, зло высмеивали эти человеческие слабости, но никогда не называли имен. Пока Пруденс собиралась с мыслями, он снова заговорил.
 – Мисс Дункан, если вы не можете себя защитить, ваша газета обречена, она перестанет существовать. Если вам придется отказаться от своей анонимности, то и в этом случае вашей газете крышка. – Он поставил свой бокал. – А теперь скажите, какую помощь я могу вам оказать.
 Итак, он считает, что выиграть процесс они не смогут. Но зачем тогда играть с ней в кошки-мышки? К чему этот изысканный обед? Неужели только для того, чтобы посмотреть, как она извивается, будто бабочка, наколотая на булавку? Но каковы бы ни были его резоны, она их не примет, не сдастся, не позволит ему довести его игру до конца.
 Пруденс снова сняла очки и принялась протирать линзы салфеткой.
 – Может быть, сэр Гидеон, мы просим о невозможном, но мне говорили, что именно вы специализировались на делах, которые невозможно выиграть. Мы не хотим потерять «Леди Мейфэра». Газета даст нам возможность существовать. Для нас это вопрос жизни. Она и наше посредническое агентство. Нам никогда бы не удалось заполучить клиентов из нашего общественного слоя, если бы они узнали, с кем имеют дело. Вы должны это понимать.
 – Посредническое агентство – это нечто вроде подбора пар, и вы рекламируете его в своей газете? Не предполагал, что вы сами этим занимаетесь. – В его голосе прозвучали нотки недоверия.
 – Хотите верьте, хотите нет, сэр Гидеон, – холодно сказала Пруденс. – Вы и не представляете, каких людей нам удалось соединить. Совершенно разных.
 Она умолкла, потому что в этот момент лакеи принесли телячьи отбивные и наполнили бокалы отличным кларетом.
 Гидеон глотнул вина, отправил в рот кусочек отбивной и, слегка покачав головой, сказал:
 – Вы и ваши сестры, несомненно, обладаете предпринимательским талантом.
 Пруденс, все еще держа свои очки па коленях, посмотрела на него близорукими глазами и тотчас же осознала свою ошибку. Как только она снимала очки, выражение его лица немедленно менялось, и это ее нервировало. Она снова их надела и теперь воззрилась на него и между ее бровями обозначилась суровая складка, взгляд за толстыми линзами стал жестким. В выражении ее лица проглядывала убежденность и полная решимость сделать невозможное возможным.
 – Не важно, склонны мы к предпринимательству или нет, но мы должны выиграть этот процесс. Тут не может быть двух мнений.
 – Вы так думаете? – Гидеон медленно кивнул. – И я должен выставить вместо ответчика листок бумаги. Допустим, мы с этим как-нибудь справимся. Но есть еще одна сложность. Вы выдвигаете человеку обвинения в подлоге и мошенничестве. А где доказательства?
 – Я уже говорила вам, сэр Гидеон, что у нас есть прекрасная идея относительно того, как найти доказательства.
 – Простите меня, мисс Дункан, но я не уверен, что ваше ручательство – достаточное основание.
 – Вы убедитесь в моей правоте. Но пока я не могу раскрыть вам карты. – Она сделала небольшой глоток вина и наклонилась к сэру Гидеону: – Нам нужен адвокат вашего класса. Сэр Гидеон, мы предлагаем вам дело, которое вы можете счесть вызовом вашему профессионализму. Мои сестры и я не беспомощные ответчики. Мы способны действовать решительно, если речь идет о том, чтобы защитить себя.
 – А способны ли вы платить мне, как положено, мисс Дункан?
 Теперь он смотрел на нее с нескрываемой насмешкой, чуть-чуть приподняв брови.
 Пруденс не ожидала этого вопроса, но ответила мгновенно и без колебаний:
 – Нет.
 Он кивнул:
 – Я так и думал.
 Складка между бровями Пруденс обозначилась резче.
 – Откуда вы могли знать?
 Он пожал плечами:
 – Деловое чутье, мисс Дункан, – часть моей работы. Полагаю, что ваш зять Макс Энсор не предложит вам помощи.
 Кровь бросилась Пруденс в лицо.
 – Констанс... мы... мы никогда не обратились бы к нему за помощью, и он это знает. Это наше дело. Констанс независима от своего мужа в финансовом отношении.
 – Необычно. – Его брови поднялись чуть выше.
 – А мы вообще необычные женщины, сэр Гидеон. Именно поэтому и предлагаем вам взяться за это дело. Если мы выиграем – а мы выиграем, потому что наше дело правое, – тогда расходы разделим поровну и заплатим вам столько, сколько вы скажете. Но наша анонимность должна быть сохранена.
 – Надеетесь выиграть, потому что ваше дело правое? – Он рассмеялся, и в смехе его прозвучали глумливые нотки. – А что, собственно, заставляет вас рассчитывать на справедливость в суде? Не будьте наивной, мисс Дункан.
 Пруденс холодно улыбнулась.
 – Вся надежда на вас, сэр Гидеон, королевский советник. Вы умеете выигрывать самые трудные дела. И вам это нравится. Нас загнали в угол, и если мы проиграем, то потеряем источник дохода, средства к существованию, наш отец утратит иллюзии и тем самым мы нарушим волю матери. Неужели вас не привлекает возможность принять участие в таком сражении?
 Он посмотрел на Пруденс:
 – Вы прирожденный оратор, Пруденс, умеете убеждать. И как только вам это удается?
 – Ну, мы распределяем наши обязанности в зависимости от обстоятельств, – ответила она, заметив, что сэр Гидеон впервые назвал ее просто по имени. – Любая из моих сестер могла бы оказаться па моем месте и быть столь же убедительной и настойчивой.
 – Неужели? – Он искренне рассмеялся. – Должен вам признаться, Пруденс, что вам легче было бы меня убедить, если бы... – он выразительно взмахнул рукой, – если бы вы перестали лицедействовать, стерли с лица эту чопорную улыбку и расстались с этим ужасным платьем. – Он покачал головой. – Должен вам сказать, моя дорогая, что этот маскарад неубедителен. Вам придется усовершенствовать свое актерское мастерство или перестать притворяться. Я и так прекрасно понимаю, что вы умная и сложная женщина. Я знаю также, что вы хорошо образованны и не терпите дураков. Поэтому прошу вас перестать обращаться со мной подобным образом.
 Пруденс вздохнула:
 – Я не собиралась вводить вас в заблуждение. Я просто хотела, чтобы наш разговор был серьезным. Чтобы вы не сочли меня легкомысленной, пустоголовой светской девицей.
 – Поверьте мне, мисс Дункан, вы не производите такого впечатления.
 Он снова обезоруживающе улыбнулся, а она ведь даже не сняла очков.
 И Пруденс словно бросилась головой в омут. Она решила приступить к серьезным действиям и любой ценой согнать с его лица эту улыбку.
 – Очень хорошо, – сказала она. – Так вы беретесь за наше дело?




 ГЛАВА 7


 Наступило молчание, которое было прервано появлением лакеев. Пруденс не произносила ни слова, пока они не ушли. Ей стало не по себе, руки, лежавшие на коленях, задрожали. Если он скажет «нет», все будет кончено. Аргументов у нее больше не было, и иссякла способность убеждать.
 Лакеи поставили на стол доску с сыром, вазу с виноградом, корзинку с орехами и свежим инжиром, графин с портвейном и исчезли.
 Гидеон предложил ей портвейна. Она жестом отказалась, и он наполнил собственный бокал. Потом указал ей на сыр и фрукты. Она снова отказалась, а он положил себе «стилтона» и крошечными щипчиками отщипнул маленькую кисть винограда.
 – Итак, – продолжила Пруденс, когда молчание стало невыносимым, – вы беретесь нас защищать?
 – У вас хватка, как у терьера, – заметил он, сделав глоток портвейна.
 – Вы будете нас защищать?
 Гидеон открыл рот, чтобы дать ей достойный ответ, приготовленный заранее, но его язык вдруг зажил самостоятельной жизнью и произнес «да».
 Пруденс почувствовала облегчение и слабость.
 – Я думала, вы откажетесь, – произнесла она.
 – Я тоже так думал, – сухо проговорил он. – У меня не было ни малейшего намерения соглашаться.
 – Но вы не можете взять свое слово назад, – ринулась она в атаку.
 – Вы, правы, не смогу.
 Он едва заметно пожал плечами и снова принялся за сыр и виноград. Он не был по натуре импульсивен. Не поддавался эмоциям. Но может, эмоции здесь совершенно ни при чем? Об этом он поразмыслит на досуге.
 Пруденс допила кларет. В тоне его она не услышала энтузиазма по поводу исхода дела. Означало ли это, что он не будет прилагать особых усилий, чтобы добиться успеха, потому что они не смогут должным образом оплатить его услуги?
 Она тяжело вздохнула:
 – Если вы не собираетесь уделить нашему делу максимум времени и внимания, лучше откажитесь.
 Взгляд его внезапно стал острым и колючим.
 – На что вы намекаете?
 Пруденс пожалела о сказанном, однако вынуждена была продолжить:
 – Вы производите впечатление человека равнодушного, – сказала она, – а так как мы не сможем вам платить...
 Он перебил ее нетерпеливым жестом:
 – Вы полагали, что я буду вести дело спустя рукава? Так вы обо мне подумали, мисс Дункан? За кого же вы меня принимаете?
 – За очень дорогого адвоката, – ответила Пруденс, нисколько не испугавшись его резкого тона. – Я подумала, что в зависимости от оплаты вы вкладываете в дело больше или меньше усилий. И в этом нет ничего предосудительного. Вполне естественная реакция.
 – Если я берусь за дело, то отдаю ему все свои знания, интеллект и энергию, – сказал он, четко выговаривая каждое слово. – Впредь не пытайтесь подвергать сомнению мою профессиональную честность, мисс Дункан.
 Он бросил на стол салфетку и позвонил в колокольчик.
 Пруденс не нашлась что ответить. Сама того не желая, она задела его гордость. Больше это не повторится, подумала она.
 – Давайте выпьем кофе у камина, – любезно предложил он, когда лакеи снова появились с подносом.
 Он встал из-за стола и отодвинул ее стул. Пруденс тоже поднялась и взяла свою сумочку.
 – Извините, я удалюсь на минуту.
 Она посмотрела на дверь.
 – Сюда, мадам.
 Один из лакеев мгновенно оказался у двери, и она последовала за ним. Он проводил ее до маленького ватерклозета в конце коридора. Здесь были раковина, зеркало, мыло и полотенца. Все это больше походило на частный дом, чем на ресторан. Ей понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Она должна была бы испытывать радость, торжествовать победу, но ощущала только неловкость и даже была подавлена.
 Пруденс поняла, что справиться с таким партнерством будет нелегко. Они должны изыскать способ заплатить ему за услуги. Гордость Дунканов была не менее яростной, чем у него. И мысль об этом сверлила ее мозг. Глядя в зеркало, Пруденс заметила, что улыбается. Она нашла отличное решение. Но неизвестно, какова будет его реакция.
 Пруденс вернулась в гостиную и села на диван, приняв из рук Гидеона чашку кофе.
 – Мне хотелось бы обсудить вопрос о вашем гонораре, сэр Гидеон.
 – Конечно, – с готовностью ответил он. – Если Беркли не удастся выиграть дело, ему придется оплатить расходы по ведению процесса как за себя, так и за вас. Кроме того, я попросил бы суд возместить убытки «Леди Мейфэра», чья репутация пострадала от такого обвинения. Поэтому, мисс Дункан, если мы выиграем процесс – а это, замечу, под большим вопросом, – мой гонорар будет оплачен враждебной стороной и равен восьмидесяти процентам от штрафа, который заплатит лорд Беркли.
 Пруденс выслушала эту информацию с невозмутимым видом и холодно произнесла:
 – Насколько я понимаю, сэр Гидеон, вы разведены.
 – А какое отношение это имеет к делу?
 – Должно быть, сложно вырастить ребенка без матери, в особенности дочь. – Она помешала свой кофе.
 – Я так не считаю, – ответил он, хмурясь и не спуская с нее глаз. – Тем более что мои условия тут ни при чем. Вы либо принимаете их, либо нет.
 Она отпила глоток кофе и поставила чашечку на блюдце.
 – Видите ли, у меня есть более разумное предложение.
 – О!
 Он изумленно вскинул брови. Сэр Гидеон ожидал чего-то необычного, если не чудовищного, но Пруденс была невозмутима. Это не могло не заинтриговать.
 – Что вы имеете в виду?
 – Проверенную временем старомодную сделку, сэр Гидеон. Обмен услугами.
 Она поставила на стол чашку и блюдце.
 – В обмен на ваши услуги наше посредническое бюро может предложить вам найти жену для вас и мачеху для вашей дочери.
 – Что?
 Он ошеломленно уставился на нее, не в силах произнести ни слова.
 – Это просто. Но если нам не удастся найти вам достойную супругу, ваши условия, разумеется, будут выполнены. – Пруденс спокойно и умиротворяюще улыбнулась: – И даже если мы проиграем наше дело, мы выполним свою часть сделки. Найдем вам жену. В любом случае вы не останетесь внакладе.
 – Как это? – Он перешел на шепот, пораженный ее дерзостью и в то же время искренностью. – Но дело в том, мисс Дункан, что я не ищу жену.
 – Возможно, вы не ищете жену активно, но, если вам предложат подходящую партию, вы не откажетесь. Вам нужна подруга, а вашей дочери – мать. Очень трудно вырастить дочь без женщины.
 – Хотите верьте, хотите нет, но я сыт по горло и одним разводом, – сказал он, поджав губы. – И дочь тоже. Но вы этого не представляете, мисс Дункан? Или представляете? Вы не были замужем?
 Пруденс осталась равнодушной к этой колкости. Напрасно Гидеон Молверн думает, что она не замужем, потому что представители сильного пола не проявляют к ней должного интереса. Спросить, кто был повинен в разводе, у нее не повернулся язык. Это было бы неслыханной дерзостью.
 – Я понимаю ваши сомнения, – сказала Пруденс. – Пуганая ворона куста боится. Но если первый брак оказался неудачным, это вовсе не значит, что и второй будет таким же. Мы постараемся найти женщину, которая вам подойдет. Вы будете выбирать.
 Гидеон с любопытством посмотрел на нее. Она оставалась спокойной, несмотря на его колкость относительно того, что она не замужем. И он резко ответил:
 – У меня нет времени на романтические бредни.
 – Романтика тут ни при чем. Я предлагаю вам право выбора. Если какая-нибудь женщина вас заинтересует, мы устроим вам встречу. Это вас ни к чему не обязывает.
 Видимо, отделаться от мисс Дункан будет нелегко, подумал сэр Гидеон.
 Это подстегнуло его интерес к ней самой, но не к ее предложению.
 Посадка ее головы и аура уверенности и твердости никак не вязались с ее чопорным видом и безвкусной одеждой. Он ничем не рискует, если согласится участвовать в этой абсурдной сделке. Было бы даже забавно подыграть ей и полезно узнать, как действуют сестры Дункан. Он пожал плечами.
 – Я не буду возражать, если вы попытаетесь осуществить свой план. Но предупреждаю: угодить мне нелегко. Лучше ориентируйтесь на мои условия – восемьдесят процентов от выплаченной компенсации.
 – Если мы выиграем.
 – Я нечасто проигрываю, – сказал он.
 – Мы тоже нечасто терпим поражение, – возразила она тоном спокойного превосходства и протянула ему руку. – Если вы настаиваете.
 Он взял ее руку и пожал.
 – О, вы думаете, что сделали мне одолжение, сэр Гидеон, но вас ждет приятный сюрприз, – сказала Пруденс с уверенностью, которой вовсе не чувствовала.
 Он наклонил голову, демонстрируя признательность.
 – Простите меня, но я отношусь к этой затее скептически. Однако как вы понимаете, не могу проиграть.
 – В таком случае, полагаю, наш вечер подошел к счастливому завершению, – резюмировала Пруденс.
 – Терпеть не могу завершать приятный вечер столь бездушно-деловым образом.
 Его серые глаза потемнели и приобрели цвет каменного угля. Пруденс поймала себя на том, что разглядывает его губы. Они показались ей очень чувственными.
 – Но это был деловой вечер, сэр Гидеон, – возразила она, поднимаясь.
 – Вы всегда носите очки?
 – Если хочу видеть, – ответила Пруденс резко. – Дело в том, что возможность видеть значит для меня гораздо больше, чем моя внешность.
 – Позвольте в этом усомниться, – парировал он. – Надеюсь во время нашей следующей встречи увидеть ваш настоящий облик.
 – Моя внешность зависит от того, какое впечатление я намерена произвести, – ответила Пруденс холодно. – Не позвоните ли, чтобы принесли мое пальто?
 Он шагнул к столу и позвонил в колокольчик, потом повернулся к ней и с насмешливой улыбкой спросил:
 – Есть в вашей жизни мужчина, Пруденс?
 Вопрос застал ее врасплох, и она с плохо скрываемой досадой ответила:
 – В настоящее время нет.
 Его улыбка стала шире и откровеннее.
 – А был когда-нибудь?
 Она вспыхнула:
 – Не понимаю, почему вас это интересует, сэр Гидеон. Я ваша клиентка, и моя личная жизнь не связана с нашими деловыми отношениями.
 – Я просто хотел выяснить, используете ли вы свое бюро услуг в личных целях, – сказал он. – Если да, то это могло бы послужить рекомендацией.
 Она не нашлась что ответить. К счастью, в этот момент появился лакей. Гидеон попросил принести им пальто и распорядился подать к крыльцу автомобиль. Затем снова повернулся к Пруденс. Улыбка исчезла с его лица.
 – Итак, – сказал он, – во избежание недоразумений в дальнейшем позвольте мне кое-что пояснить вам. Теперь ваша личная жизнь становится и моей. И ваша, и ваших сестер. Вы должны отвечать на любой мой вопрос.
 Пруденс ошеломленно уставилась на него. Это было чудовищное заявление. Особенно его тон. Невозмутимый, холодный, бесстрастный, а главное – непререкаемый.
 – О чем вы говорите?
 – Все очень просто. Как ваш адвокат, я вынужден буду задавать вам и вашим сестрам вопросы, касающиеся вашей личной жизни. Я должен знать о вас все. Исключить опасность появления каких-нибудь сюрпризов в суде.
 – Какие сюрпризы могут возникнуть в суде, если никто не будет знать, кто мы на самом деле?
 – Я выигрываю дела потому, что никогда не полагаюсь на волю случая, – ответил он. – А если вы и ваши сестры не можете гарантировать мне вашего полного и безусловного сотрудничества, боюсь, наша сделка теряет всякий смысл.
 Пруденс нахмурилась. Его тон ее глубоко возмутил.
 – Вы, сэр Гидеон, в таком случае тоже должны быть вполне откровенны, – парировала она. – Чтобы найти для вас достойную пару, мы тоже должны иметь право задавать вам любые вопросы личного характера.
 – Но есть одно отличие. Я могу не отвечать на ваши вопросы, поскольку не очень заинтересован в том, чтобы найти себе подходящую пару. А вот для вас это вопрос жизни. Ваши ставки выше моих, Пруденс, и я уверен, что вы согласитесь на мое условие.
 Пруденс поняла, что игра началась.
 – Думаю, сегодня нам больше нечего обсуждать, – заявила она.
 – Возможно, вы правы, – дружелюбно согласился он. Он помог ей надеть пальто, оделся сам, натянул шоферские перчатки. Она повязала голову шарфом.
 – Ночи довольно прохладные, – заметил он как ни в чем не бывало. – В машине есть плед, вы можете прикрыть им колени.
 Он повел ее вниз по лестнице в холл, легонько поддерживая под локоть.
 Машина уже стояла на обочине, мотор работал. Он накрыл ее колени пледом и подоткнул его, когда она села, а сам занял место за рулем.
 – Жду вас и ваших сестер в своей конторе завтра в восемь тридцать утра, – сообщил он, мастерски лавируя по запруженным народом и экипажами улицам. В оперном театре как раз закончилось представление, и наемные кебы, а также личные машины заняли все пространство у входа.
 – В восемь тридцать! – воскликнула Пруденс. – Да это чуть ли не на рассвете!
 – В десять я должен быть в суде, – ответил сэр Гидеон. – Хотите верьте, хотите нет, Пруденс, но у меня есть еще клиенты и на них я работаю не бесплатно и не должен ждать гонорара неопределенное время. Не говоря уже о том, что ни с одним из них я не заключал бартерной сделки, – добавил он ядовито.
 До чего же он высокомерен, этот мерзавец! Дал ей понять, будто счел ее предложение шуткой, притом шуткой дурного тона.
 – Завтра, надеюсь, вам удастся мне объяснить, чем вы подкрепите обвинение в финансовых махинациях, выдвинутое вами против Беркли. Я не могу подготовить дело, если в руках у меня не будет доказательств его вины.
 – К завтрашнему дню у меня их еще не будет, – сказала Пруденс. – Но кое-что у нас есть. Завтра я вам все объясню.
 – Благодарю вас, вы очень любезны, – сказал он, остановив машину на обочине перед домом 10 на Манчестер-сквер.
 Не успела Пруденс опомниться, как он взял ее лицо в ладони и прильнул губами к ее губам. Пруденс попыталась вырваться, но он крепко держал ее.
 Когда наконец он поднял голову и улыбнулся ей, она с трудом перевела дух. Ее лицо пылало от гнева, и на мгновение она потеряла дар речи.
 – Я удовлетворил свое любопытство, – сказал он. – Мне хотелось это сделать с того самого момента, когда вы вихрем снова ворвались ко мне в контору нынче днем.
 – Как вы смеете? – Голос ее дрогнул от возмущения. Она пыталась привести в порядок растрепавшиеся волосы и водворить на место выпавшие шпильки. – Вы даже не спросили, хочу ли я этого.
 Она смотрела на него с яростью, и, несмотря на толстые линзы, ему показалось, что из глаз ее посыпались искры.
 – Что вы о себе вообразили? – продолжала она с гневом. – Это плата за ваши услуги?
 – О, вы так остры, что можно порезаться, – сказал он с легким смехом, снова привлек ее к себе и заключил в объятия. Он опять поцеловал ее, она ощутила твердость его губ. Потом вдруг выпустил из объятий.
 Она порывисто вздохнула.
 – По правде говоря, – сказал он уже серьезно, хотя в глазах его плясали смешинки, – я подумал, что это поможет вам узнать, какой женщиной вы могли бы быть, если бы поглубже заглянули в себя. Теперь по крайней мере вы представляете, каким бы я мог быть любовником, и вам легче будет найти мне подходящую пару.
 Он вышел из машины, обошел ее, открыл дверцу и предложил Пруденс руку, чтобы помочь ей выйти. Она не двинулась в места, а потом сказала ледяным тоном:
 – Вы хам, сэр Гидеон. Таких мужчин мы не принимаем в качестве клиентов.
 Не обращая внимания на предложенную им руку, Пруденс вышла из машины.
 – Стремительная атака иногда решает победоносный исход кампании, – невозмутимо произнес Гидеон. – Доброй ночи, Пруденс.
 Он поднес ее руку к губам столь стремительно, что это шокировало ее почти так же, как поцелуй.
 – Не забудьте. Завтра ровно в восемь тридцать утра в моей конторе.
 Она вырвала у него руку и, не попрощавшись, повернулась к крыльцу, возмущенная его тихим смехом, раздавшимся ей вслед.
 Он стоял на нижней ступеньке крыльца, пока Пруденс не скрылась в доме, потом вернулся в машину. По дороге домой он размышлял о том, что заставило его вести себя подобным образом. Он не отличался повышенной эмоциональностью. С женщинами был сдержан. И тем не менее поцеловал Пруденс. Что, черт возьми, он сделал? У него возникло неприятное ощущение, что его сорвало с якоря и несет в открытое море.
 Едва Пруденс закрыла за собой дверь, как ее сестры сбежали с лестницы ей навстречу.
 – Кон, что ты здесь делаешь? – удивленно спросила Пруденс.
 – Мы как раз заканчивали обедать, когда Макса вызвали на голосование в палату общин. Он, вероятно, пробудет там почти всю ночь. Поэтому я решила вернуться с Чес и узнать, что случилось. – Констанс внимательно посмотрела на сестру. – Ты выглядишь несколько растрепанной, радость моя.
 – Ничего удивительного, – резко ответила Пруденс, снимая пальто. – Пойдемте в гостиную, я вам все расскажу.
 – А что? В чем дело?
 – Это платье ужасно, – сказала Констанс. – Где ты его раздобыла?
 – Вытащила из старого сундука, – ответила Пруденс. – Решила, что оно послужит отвлекающим маневром, заставит адвоката сосредоточиться только на делах, – добавила Пруденс с горечью.
 – Но этого не произошло? – спросила Честити. – Это весьма увлекательно, Пру. – Она последовала за сестрой к лестнице. – Может, ты пожалеешь нас, скажешь, взялся ли он за наше дело?
 – Да, в конце концов взялся, – ответила Пруденс, открывая дверь в гостиную, где ярко горел камин. – Но я теперь думаю, что напрасно мы связались с сэром Гидеоном Молверном, королевским советником.
 – Тебе не удалось с ним справиться?
 – Нет, – ответила Пруденс искренне. – Я думала, что удалось, но оказалось, что нет.
 Констанс закрыла дверь и прислонилась к ней.
 – Ты в порядке, Пру? – спросила она с тревогой.
 – Почти в порядке. – Пруденс потрогала губы. – Ну, насколько можно себя чувствовать в порядке после нападения.
 – Что? – в один голос спросили сестры и уставились на нее.
 – Что ты хочешь сказать, Пру?
 Честити положила руку ей на плечо.
 – Кто на тебя напал?
 – О, это звучит несколько мелодраматично, – ответила Пруденс со вздохом. – Нападения как такового не было. Это был всего лишь поцелуй. Но он оказался неожиданным. Гидеон не попросил разрешения, и я сочла это грубостью с его стороны.
 – Он любит верховодить, этот тип? – спросила Констанс с презрением.
 – Видимо, да.
 Пруденс попыталась сменить тему:
 – Ты останешься ночевать, Кон?
 – Да, в моей прежней комнате, – ответила сестра. Она отошла от двери, чтобы взять рюмку коньяку, отставленную ею, когда Пруденс вернулась.
 – А Макс не рассердится? Слишком мало времени прошло после вашей свадьбы, чтобы покидать брачное ложе. Или я не права?
 Пруденс бросила шарф на диван, за ним последовало пальто. Ее поддразнивание осталось без ответа.
 Констанс пила маленькими глотками коньяк, не сводя глаз с сестры. Она хотела услышать от Пру, как все произошло, и отделалась кратким ответом:
 – По правде говоря, я не спрашивала его мнения. Просто оставила ему записку. Но он вернется не раньше чем к рассвету. Поэтому вряд ли станет сердиться.
 – Ну что же! Очень удачно, что ты будешь здесь рано утром, – сказала Пруденс, стоя перед зеркалом над каминной полкой и разглядывая свою растрепавшуюся прическу. – Потому что в восемь тридцать утра мы уже должны явиться в контору к адвокату.
 Сестры переглянулись. Они отчетливо услышали в голосе Пруденс нотки раздражения.
 – Но ты сказала, что он согласился взять дело, – заметила Честити, не зная, как подступиться к обсуждению вопроса о нежеланном поцелуе.
 Ее сестра смущена, и необходимо выяснить все до конца.
 – Да, – ответила Пруденс, садясь и сбрасывая туфли. – Она прижала кончики пальцев к вискам: – Я выпила слишком много вина.
 – Где вы обедали?
 – В каком-то клубе в Ковент-Гарден. В интересах сохранения анонимности, – она. – Кстати, ты ошиблась, Кон. Похоже, его дочь живет с ним, а не с матерью.
 – Неужели? – удивилась Констанс, глотнув коньяка из своей рюмки. – Должно быть, у него права опекунства. Он предпочитает держать дочь при себе, а с матерью она только видится.
 Пруденс покачала головой:
 – Нет, при всем желании не могу согласиться с тобой. Мне не известна причина их развода, но он, кажется, просвещенный родитель. Отдал дочь в школу для леди, основанную Френсис Басс, разрешает им с гувернанткой читать «Леди Мейфэра» и не возражает против того, чтобы гувернантка объясняла девочке идеи суфражизма. Брови Констанс поползли вверх:
 – Вот это новость! Но вернемся к нашему делу. Он согласился вести его? Каков гонорар?
 – Восемьдесят процентов из той компенсации, которую нам выплатят в случае, если мы выиграем процесс и обвинения Беркли будут сочтены несостоятельными. Сэр Гидеон потребует компенсации за урон, нанесенный репутации нашей газеты, разумеется, в дополнение ко всем расходам, связанным с ведением дела, включая его гонорар. Конечно, мы должны выиграть во что бы то ни стало.
 – По-моему, это вполне разумное требование, – сказала Честити.
 – Но ведь сэр Гидеон требует восемьдесят процентов, Чес, а нам останется только двадцать.
 Констанс поморщилась:
 – У нас нет выбора. Нам остается только согласиться.
 – Я предложила ему кое-что другое, – сказала Пруденс и тотчас же разъяснила, что именно.
 – Это блестящая идея, Пру! – воскликнула Честити. – А какого рода женщина ему подойдет?
 Сестра ответила коротким смешком:
 – Вопрос следует ставить по-другому. Какая женщина с ним поладит? Тебе он не понравится. Можешь не сомневаться. Он высокомерный, самовлюбленный, властный, грубый.
 – К тому же у него есть привычка хватать женщину и целовать против ее воли, – подлила масла в огонь Констанс.
 – Надеюсь, он не был с тобой груб, Пру? – спросила Честити с тревогой.
 Пруденс покачала головой и улыбнулась:
 – Нет, пострадала только моя гордость. Мне не нравится, когда мужчина пытается мной манипулировать. Я дала бы ему пощечину, но он застал меня врасплох и я только открывала и закрывала рот, как рыба, выброшенная из воды.
 – Неужели он настолько плох? – спросила Честити. – Он хоть привлекателен?
 Пруденс нахмурилась.
 – Не принимай это так близко к сердцу, Кон, и не обижайся, но во многих отношениях он напоминает Макса в начале нашего знакомства. Помнишь, ты считала его самым высокомерным и надменным негодяем, который когда-либо ступал по улицам Лондона?
 – Я и сейчас порой так думаю, – ответила сестра. – Но у него больше достоинств, чем недостатков. Кроме того, – добавила она, – я и сама не ангел. Иногда я бываю просто несносной. Поэтому мы два сапога пара. – Она тихонько рассмеялась. – Но ведь и у сэра Гидеона наверняка есть достоинства.
 – Пока что я их не заметила, – заявила Пруденс. – Я нахожу его просто отвратительным. Но верю, что он блестящий адвокат, а для нас это самое главное. Так что постараюсь не демонстрировать ему своей антипатии.
 Честити бросила на сестру проницательный взгляд. Ей показалось, что Пруденс критикует его с излишней горячностью.
 – Он полагает, что мы выиграем дело? – спросила Честити.
 – Сначала сказал, что оно абсолютно безнадежное. Потому что у нас нет фактов.
 Наступило молчание, сестры обдумывали ситуацию.
 – Понимаю, что это будет трудно, – сказала Констанс через минуту. – Но есть хоть какая-то надежда на благополучный исход?
 – Должно быть, у него есть свои соображения относительно нашего дела, иначе он не стал бы браться за него, – предположила Честити.
 Констанс вопросительно взглянула на Пруденс.
 – Ведь сначала он не хотел браться, насколько я поняла из твоих слов. Что же заставило его изменить решение? Тебе не известно почему?
 – Трудно сказать, – ответила Пруденс. – Возможно, он не устоял против моей настойчивости. Или я просто доконала его. – Она пожала плечами. – Какова бы ни была причина, он согласился. Мы добились, чего хотели.
 Интересно, почему его нисколько не смутила се яростная реакция на его поцелуй? Он даже развеселился. Она положила голову на спинку дивана и зевнула.
 – Я в полном изнеможении, а нам еще надо обмозговать завтрашнюю встречу с адвокатом. – Пруденс со стоном поднялась. – Нам надо напрячь наши умственные способности. Сэр Гидеон не потерпит, если мы будем уклоняться от его вопросов. А вопросы могут быть сугубо личные. Он уже меня предупредил.
 – Вряд ли ты сказала ему, что мы готовы кусаться, если кто-то посягает на наши права, – заметила Констанс, вставая.
 – Пусть сам в этом убедится. – Пруденс натянуто улыбнулась. – Завтрак в семь? Оставлю записку для Дженкинса.
 Она подошла к заваленному бумагами секретеру, набросала несколько слов и сунула бумажку под пустую коньячную рюмку Констанс, где утром ее должен был обнаружить дворецкий.
 – Итак, снова в бой, – сказала Констанс, обняв сестер. Так они и пошли в обнимку, каждая в свою спальню.




 ГЛАВА 8


 Констанс проснулась, когда стало светать. Она не знала, что ее разбудило, но ей показалось, что она услышала щелчок, будто закрылась дверь. Вглядевшись в зыбкий полумрак, молодая женщина улыбнулась и отвела волосы с глаз, приподнимаясь с подушек.
 – Доброе утро, Макс. Я полагаю, уже утро? Почему ты не спишь в своей постели?
 – Этот вопрос я как раз собирался задать тебе, – сухо ответил муж, ставя поднос с чаем на туалетный столик. – Я вернулся домой, нашел там холодную и пустую постель и записку, нацарапанную моей женой, где сообщалось, что она возвращается в лоно семьи.
 – Всего на одну ночь. Но эта ночь уже прошла. Я не думала, что ты будешь возражать, ведь ты должен был работать почти до утра.
 – Как видишь, я возражаю, – сказал он, наливая чай.
 Он принес две чашки, сел рядом с ней и передал одну ей.
 – Оставь, пожалуйста! – сказала Констанс. – Я же знаю, что ты не сердишься.
 Она с удовольствием глотнула дымящейся жидкости.
 – Ты сам приготовил чай или миссис Хадсон уже встала?
 – Его заварил Дженкинс. Он сказал, что ты оставила записку, в которой сообщала, что будешь завтракать на рассвете. Поэтому я и решил тебя разбудить.
 – Очень мило с твоей стороны, – произнесла Констанс. – Но мне хотелось бы, чтобы ты меня поцеловал еще до того, как я начну пить чай.
 Он взял у нее чашку, поставил рядом со своей на прикроватный столик, наклонился и поцеловал ее.
 – Ты, конечно, не заслуживаешь поцелуя, раз дезертировала из дома.
 – Доброе утро, Кон! Макс, ты тоже здесь? – В комнате появилась Честити, за ней следовала Пруденс с подносом в руках.
 – Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе, потому что у него нет выбора, – заметил Макс, бросив взгляд на своячениц.
 – Я говорила Кон, что тебе это не понравится, – сказала Пруденс. – Мы принесли чай, но Макс опередил нас.
 Она налила чаю себе и Честити, и они как были в халатах уселись на кровать рядом с Максом, который, казалось, не обратил ни малейшего внимания на то, что его родственницы в дезабилье.
 – На самом деле то, что Кон здесь, намного упрощает дело, – сказала Пруденс, – потому что в половине девятого у нас деловое свидание с Гидеоном Молверном в его конторе.
 – Он согласился вести дело? – спросил Макс, взяв свою чашку.
 – Пру его убедила, – ответила Честити. – Он в нее влюбился, но Пру не признается.
 – Чес! – запротестовала Пруденс.
 – Макс – член семьи, – промолвила Честити. – И потом, я же не сказала, что он нравится тебе.
 – Я совершенно ясно выразила свое отношение к нему, – возмутилась Пруденс.
 – И что это за отношение? – поинтересовался Макс.
 – Крайняя антипатия, – резко заявила Пруденс.
 – Очень похоже на реакцию Кон на... – начала было Честити, но так сильно закашлялась, что чашка, которую она держала, задребезжала на блюдце.
 – Думай, что говоришь, Чес, – укорила ее Пруденс. Макс поднял брови. Он привык к манерам сестер и не удивлялся тому, что они могли сказать или сделать. Поэтому посмотрел на жену, ожидая, что та его просветит.
 – Ничего особенного, Макс, – сказала Констанс. – Мы просто дурачимся. Как обычно.
 – Дурачиться вам несвойственно, – заявил Макс. – Поэтому принимаю твое объяснение, Кон, как совет не соваться в ваши дела.
 Он поднялся.
 – Я пойду, а вы одевайтесь и идите на встречу с адвокатом. – Он поставил свою чашку на туалетный столик. – Ты вернешься к ленчу, Констанс?
 – Да, конечно. – Она мило улыбнулась ему. – Возможно, мы выпьем кофе у Фортнума, чтобы подкрепиться после испытания, которое нам предстоит, и после этого я отправлюсь прямо домой.
 Он кивнул, снова поцеловал ее, чмокнул сестер в щечки и вышел из спальни.
 – Прости, Кон, – сказала Честити. – В такую рань я плохо соображаю.
 – Это не имеет никакого значения, – заверила ее сестра. – Макс отлично знает, что я думала о нем, когда мы познакомились. Если мы ссоримся, я без обиняков говорю ему все напрямик.
 – Помню, как ты запустила ему в голову вазу с маргаритками, – смеясь, сказала Честити.
 Констанс покачала головой.
 – Я сожалею об этом, – ответила она виновато.
 – Много воды утекло с тех пор, – философски заметила Пруденс, соскальзывая с кровати. Обычно она не упускала случая позубоскалить с сестрами, но сейчас ей было не до смеха.
 – Теперь все наше внимание должно быть направлено на Гидеона Молверна. Ты захватила с собой соответствующее случаю платье, Кон? Или одолжить тебе?
 – Нет, у меня с собой юбка и жакет, – ответила Констанс, сбрасывая одеяло. – Знай я, что утром не попаду домой, захватила бы с собой что-нибудь более элегантное. Вот только шляпы у меня нет. Возьму у вас. Он привержен хорошим манерам?
 Пруденс издала короткий смешок:
 – Нет, если речь заходит о свободе действий.
 Констанс поджала губы.
 – Он не позволит себе ничего подобного, если мы явимся все вместе.
 – Если бы даже я пришла одна, ему не удалось бы повторить то, что он сделал, – заявила Пруденс, направляясь к двери. – Я на всякий случай буду носить в рукаве шляпную булавку. Пошли, Чес, встретимся за завтраком через полчаса, Кон.
 Вернувшись в спальню, Пруденс произвела ревизию своего гардероба. Пора распроститься с безуспешными попытками выглядеть уродливой старой девой. Но ей следовало избегать любых, даже слабых, намеков на фривольность. Она хотела выбрать что-нибудь такое, такое... Что, собственно, она хотела выбрать? Пруденс прикусила губу, перебирая шуршащие шелковые платья, одежду из твида, шерсти, бархата. Хлопчатобумажная ткань или муслин не годятся для такого прохладного осеннего утра. В каком облике она явится сэру Гидеону сегодня?
 Несомненно, она будет выглядеть по-деловому. Ничего такого, что заставило бы его заподозрить, будто она приложила особые усилия, чтобы... но и ничего, что принижало бы ее достоинства. Что-нибудь, подходящее для рядовой деловой встречи. Возможно, чуть более нарядное. Она до сих пор не могла себе простить, что накануне выглядела так убого.
 У Пруденс великолепный вкус, и сестры всегда прислушивались к ее советам, что в том или ином случае надеть. Пруденс достала из гардероба элегантный черный шерстяной костюм, принадлежавший еще их матери и прошедший целую серию перевоплощений до того, как приобрел свой нынешний вид. Леди Дункан надевала его, если была склонна к конфронтации. Пруденс сейчас была именно в таком настроении.
 Она разложила костюм на кровати, рядом с ним черную шелковую блузку с глухой застежкой и отошла подальше, чтобы оценить эффект. Нет, решила она мгновенно. Слишком похоронный вид. Она вернулась к гардеробу и нашла то, что ей было нужно.
 Темно-красную шелковую блузку с пышным галстуком. Она смягчала общий облик. С этой блузкой костюм выглядел очень элегантно, цвет удивительным образом гармонировал с цветом ее волос. Шляпу она не наденет. Ни за что.
 Пруденс спустилась к завтраку в тот момент, когда напольные часы пробили семь. Сестры уже были в столовой.
 – Браво, Пру! – зааплодировала Честити.
 – Да, то, что надо, – согласилась Констанс, намазывая тост маслом. – Даже без шляпы хорошо.
 Пруденс рассмеялась.
 – Прическа а-ля мадам де Помпадур, думаю, вполне годится.
 Она дотронулась до волос. Они были собраны в высокий шиньон и заколоты шпильками наверху. Прическа получилась изысканная.
 – Отлично, – сказала Констанс, беря кофейник, чтобы налить сестре кофе. – Мы с Чес оделись поскромнее. Ты должна быть в центре внимания.
 Пруденс усмехнулась. На Констанс была серая с белым полосатая юбка, перетянутая широким поясом, подчеркивавшим тонкость ее талии, и темно-серый жакет с пышными рукавами, застегнутыми на запястьях. Сестры одевались по последней моде, хотя и их туалеты, так же как костюм Пруденс, много раз переделывались.
 – Я думала, ты отказалась от своего гардероба, который был у тебя до Макса, – заметила Пруденс, разбивая яйцо.
 – Зачем выбрасывать хорошую одежду? – сказала Констанс.
 – Ты могла бы пожертвовать ее на благотворительные цели, – подсказала Честити, макая тост в яйцо.
 – Я пока не успела произвести ревизию всех своих туалетов, – ответила Констанс. – Как бы то ни было, этот костюм мама предпочитала всем остальным. А теперь, Пру, проинструктируй нас относительно сегодняшней встречи. Надо ли нам готовиться к атаке или мы будем только обороняться? Я в полном неведении.
 – Возможно, предстоит и то и другое, – ответила сестра.
 Гидеон пришел в свою контору в седьмом часу утра. Привратник растопил камин в обеих комнатах, но уголь еще не разгорелся. Клерка пока не было. Поэтому сэр Гидеон разжег спиртовку и поставил кипятить воду, чтобы приготовить крепкий кофе. Он мало спал и надеялся, что кофе его взбодрит. Потом он снял с полки несколько томов. Один положил на письменный стол, не снимая теплого шарфа и перчаток, потому что ночной холод все еще сочился от древних каменных стен и камин от него не спасал. Сэр Гидеон принялся просматривать старые дела, ища прецеденты дел о клевете, когда клиенты сохраняли анонимность. Тадиус пришел через час, но адвокат к этому времени еще ничего не нашел.
 Тадиус сделал тосты с мармеладом и предложил адвокату.
 – Благодарю, – проворчал патрон, раскрыв очередной толстенный том.
 – Сложности, сэр Гидеон? – спросил Тадиус.
 – Анонимные клиенты, Тадиус, – ответил адвокат, подняв голову.
 – Было одно дело о клевете, сэр, как мне помнится, в 1762 году, когда ответчиков отделили занавесом от зала суда. Тадиус скрылся в соседней комнате и вернулся с тарелкой горячих тостов, намазанных маслом.
 – Еще кофе, сэр Гидеон?
 – Да... и том, где описан этот прецедент, – ответил Гидеон, принявшись за тост.
 – Сию минуту, сэр Гидеон.
 Не прошло и минуты, как Тадиус положил на стол нужный том и раскрыл его на нужной странице. Желтый от никотина палец ткнул в нужный параграф.
 – Тебе нет цены, Тадиус, – сказал сэр Гидеон, не поднимая глаз.
 – Благодарю вас, сэр. – Тадиус был явно польщен. – Я провожу к вам леди, как только они приедут.
 Гидеон оглядел контору.
 – Нужна еще пара стульев. Для ее сестер, – сказал он.
 – Я уже распорядился, сэр Гидеон. Клерк сэра Томаса Уэлбека даст нам недостающие стулья.
 – Да, Тадиус, тебе действительно нет цены.
 На этот раз сэр Гидеон улыбнулся. Клерк ответил ему улыбкой.
 – К вашим услугам, сэр. Всегда к вашим услугам.
 Он стушевался и исчез в соседней комнате.
 Гидеон доел тост, пока читал дело, вытер пальцы салфеткой, заботливо положенной на стол клерком, и допил кофе. В его мозгу уже начала складываться стратегия предстоящего процесса. Ровно в половине девятого дверь в приемную открылась и сэр Гидеон поднялся, чтобы приветствовать сестер, когда Тадиус введет их в его контору.
 Его улыбка была вежливой и бесстрастной; никто бы не догадался, что он внимательно оглядывает и оценивает их. Ему было весьма любопытно увидеть сестер Пруденс, и он не остался разочарован. Эти три женщины производили сильное впечатление. Пруденс, одетая подобающим образом в цвета, которые ей шли, выглядела лучше, чем он ожидал.
 Сэр Гидеон с трудом сдерживал смех, вспоминая, в каком виде она представала перед ним во время их прежних встреч. Модная прическа демонстрировала богатство цвета ее блестящих, будто светящихся волос, прекрасно сочетавшегося с цветом красной блузки. Вместо очков в роговой оправе с толстыми линзами на Пруденс были очки в изящной золотой оправе, не скрывавшие ее сияющих зеленых глаз. Приятно было на нее смотреть.
 Окинув взглядом сестер, сэр Гидеон пришел к выводу, что они выступают против него объединенными усилиями и настроены весьма решительно. Несмотря на очевидную индивидуальность облика и манер каждой, ему показалось, что им всем свойствен мощный и несколько агрессивный интеллект. Тот самый, что отражался в содержании и стиле «Леди Мейфэра». Адвокат отметил это с удовлетворением. Из них получились бы блестящие свидетели. Однако они настаивали на анонимности.
 Однако сэр Гидеон надеялся преодолеть это препятствие. Он ощутил, что стал объектом молчаливого и пристального внимания Констанс и Честити, и подумал о том, что Пруденс рассказала им о нем накануне. Пруденс, спокойная, неулыбчивая, была сама сдержанность.
 – Доброе утро, сэр Гидеон, – сказала она официальным тоном. – Позвольте представить вам моих сестер.
 – Постойте! Дайте мне самому сообразить, кто есть кто. – Он обошел вокруг стола и протянул руку Констанс. – Миссис Энсор, счастлив познакомиться с вами.
 Констанс ответила твердым и решительным рукопожатием.
 – Не стану спрашивать, как вы догадались.
 Он лишь улыбнулся и повернулся к Честити:
 – Вы – мисс Честити Дункан.
 – Она самая, – ответила Честити и пожала ему руку чуть слабее, чем старшая сестра. – Неужели я выгляжу года на два моложе Констанс?
 – Не будем вдаваться в подробности, – сказал сэр Гидеон, указывая жестом на приготовленные для них стулья.
 – Садитесь, пожалуйста.
 Они сели полукругом, сложив руки на коленях. У всех трех зеленые глаза, отметил он про себя. У Пруденс они светлее, чем у Констанс, а в глубине глаз Честити сверкают светло-карие точки. Волосы у всех рыжие, но разного оттенка.
 Господи! Какой фурор они произвели бы в качестве свидетелей!
 Он откашлялся, прочищая горло.
 – Миссис Энсор, насколько я понимаю, это вы автор оскорбительной статьи?
 – Если вы имеете в виду мою статью, то могу вас заверить, что отнюдь не считаю ее оскорбительной, – заявила она.
 – И все же лорд Беркли счел себя оскорбленным.
 – Правда глаза колет, – промолвила Констанс.
 – Вас удивляет, – сказал он, беря в руки злополучный экземпляр газеты «Леди Мейфэра», – что человек считает для себя оскорбительным, если его публично называют насильником, оскверняющим юных девушек, лжецом, вором и вымогателем?
 Гидеон отложил газету и посмотрел на сестер, встретивших его иронический взгляд с непоколебимым спокойствием.
 – Я думала, с этой темой мы покончили вчера, – произнесла Пруденс. – Мы также решили, что в деле о клевете несем ответственность все вместе. Ответчик – газета «Леди Мейфэра», а публикация – коллективное творение сестер Дункан.
 – Это не облегчает моей задачи.
 – Но усложнять дело мы не намерены, – возразила Пруденс с непроницаемым видом. – Наша точка зрения на личность лорда Беркли ясно выражена в статье. Не будь мы уверены в справедливости обвинений, не стали бы выдвигать их.
 Гидеон снова бросил взгляд на лежащую перед ним газету.
 – Совершенно ясно, что вы готовы втоптать в грязь любого представителя сильного пола. Я полагаю, вы суфражистки?
 – Какое отношение имеют к делу наши политические взгляды? – спросила Пруденс.
 Он смерил ее взглядом.
 – Суду присяжных это может не понравиться, – вступила в разговор Констанс. – А нам нужно завоевать его симпатии.
 – Вряд ли удастся найти таких присяжных, – возразил сэр Гидеон.
 – Сэр Гидеон, неужели вы в столь отчаянном положении, что всего лишь слабая надежда на получение восьмидесяти процентов от возможной суммы компенсации наших убытков – достаточный мотив, чтобы взяться за дело, которое вы явно считаете безнадежным? – спросила Честити, едва сдерживая гнев.
 Пруденс и Констанс переглянулись, но не проронили ни слова.
 Сэр Гидеон раздул ноздри от возмущения, потом сказал:
 – Я думал, ваше посредническое агентство собирается в качестве оплаты моих услуг найти мне подходящую жену.
 – Тогда вам придется изменить свои манеры, – парировала Пруденс. – Мы не волшебники, чтобы творить чудеса.
 – Я тоже не волшебник, мисс Дункан.
 Он потянулся к серебряной шкатулке с сигаретами.
 Щелкнул крышкой. Заколебался. Ему было известно, что некоторые женщины курят, но только тайком. Обычно ему не приходило в голову предлагать женщинам сигареты. Но как быть сейчас?
 Он перегнулся через стол и пододвинул шкатулку Пруденс.
 – Нет, благодарю вас. Это один из способов шокировать свет, и мы его избегаем, – произнесла она ледяным тоном.
 – В таком случае, полагаю, вы не станете возражать, если закурю я? – ответил сэр Гидеон. – Это помогает мне думать.
 Несколько минут он курил молча, уставившись в одну точку.
 – По-моему, мы напрасно отнимаем у вас время, – сказала Пруденс.
 Он жестом призвал се к молчанию, что вызвало ярость у всех трех сестер. Гидеон же с невозмутимым видом продолжал курить. Докурив сигарету и бросив окурок в камин, адвокат наконец заговорил:
 – Ваша газета вызывает раздражение не только у тех, на кого вы нападаете, а вообще у всего сильного пола. Суд присяжных, целиком состоящий из мужчин, из двенадцати славных и добрых представителей сильного пола, едва ли выступит против подобных себе в пользу группы каких-то мятежных женщин-подстрекательниц.
 – Необязательно, – подала голос Пруденс. – Не каждый мужчина в суде принадлежит к тому же общественному сословию, что и граф. Возможно, некоторые из них сочувствуют женщинам, обесчещенным Беркли.
 – Да, – согласилась Честити. – И сочтут справедливым, что такой мерзавец, как лорд Беркли, получил по заслугам.
 – Разумеется, неблаговидные мотивы исключать не стоит, – согласился сэр Гидеон. – И все же я не могу построить защиту, не располагая фактами. – Он постучал кончиками пальцев по газете и тонкой стопочке документов, представленных Пруденс. – Соблаговолите представить мне доказательства, которые могли бы стать обоснованием ваших обвинений в подлоге, краже и обмане.
 Пруденс вздохнула:
 – В настоящий момент у нас ничего нет. Но мы подозреваем, что Беркли несет ответственность за то, что втянул нашего отца в жульническую аферу, в результате которой мы потеряли свое состояние.
 – И Пру убеждена, что сможет найти свидетельства этой аферы среди финансовых бумаг отца, – добавила Констанс.
 Гидеон нахмурился:
 – Это попахивает вендеттой.. Суд присяжных едва ли примет это с одобрением.
 – Если наше инкогнито не будет раскрыто, они не смогут связать это с нами, – заявила Пруденс.
 Гидеон покачал головой.
 – А теперь послушайте меня. – Он многозначительно поднял палец. – Неужели вы и впрямь полагаете, что адвокаты Беркли примирятся с вашей анонимностью? Они перевернут небо и землю, чтобы узнать, кто вы. А когда узнают, распнут вас.
 – Не стоит говорить с нами в столь оскорбительном тоне, – огрызнулась Пруденс. – Мы не слепы и понимаем, какова реальность.
 – Прошу прощения, – возразил он все тем же гоном, – но я как раз противоположного мнения.
 Он снова удобно устроился на стуле, потом внезапно сверкнул на Пруденс серыми холодными глазами.
 – Нет, то есть я хотела сказать «да», – ответила Пруденс, вдруг осознав, что покраснела и заикается. – В этом нет ничего личного. Лорд Беркли погубил...
 Он жестом заставил ее замолчать.
 – Я не склонен снова выслушивать ваши непристойные обвинения, мадам. Суд присяжных обратит внимание на то, что эти обвинения выдвинуты несколькими служанками, молодыми девицами, которыми легко манипулировать и которые добивались благосклонности своего хозяина в обмен на собственные услуги. Это обычная ситуация.
 Пруденс вскочила на ноги.
 – Как вы смеете! – выкрикнула она, тыча пальцем в сэра Гидеона. – Что вы за монстр и почему пытаетесь нас запугать? У нас нет нужды вас выслушивать!
 Она направилась было к двери, но Гидеон, перегнувшись через стол, схватил ее за руку.
 – Сядьте, Пруденс, я хочу услышать ваш ответ.
 Она рванулась и попыталась высвободить руку, но его пальцы крепко сжали ее запястье.
 – Сядьте! Сядьте вы все!
 – Ты не права, Пру, – заметила Честити, – он гораздо хуже Макса.
 На мгновение это обвинение ошеломило Гидеона и выбило почву у него из-под ног. Он словно потерял нить разговора. Некоторое время он переводил взгляд с одной сестры на другую. Воспользовавшись тем, что Гидеон ослабил хватку, Пруденс вырвала руку и демонстративно потерла запястье.
 – Прошу прощения, – сказал он с очевидной досадой. – Я сделал вам больно?
 Пруденс ответила не сразу. Потом сказала холодно:
 – Я вчера ясно дала вам понять, что не терплю, когда ко мне прикасаются без разрешения. Если вы и впредь будете давать волю рукам, сэр Гидеон, наше соглашение аннулируется.
 Гидеон выглядел настолько шокированным и смущенным, что Пруденс с трудом удержалась от смеха. Наконец-то она испытала удовлетворение оттого, что одержала над ним верх, заставила ощутить неловкость.
 – Простите меня, – помолчав, сказал адвокат. – Я только пытаюсь поставить все на свои места. Пожалуйста, сядьте все.
 Они снова сели, и Пруденс, чей гнев иссяк, после минуты раздумья сказала:
 – Думаю, вы показали нам, что значит враждебный настрой обвинителя в суде.
 – Верно. Так и есть, к этому я и стремился.
 – Но мы же сказали, что не станем выступать в суде в качестве свидетелей, – произнесла она нетерпеливо. – Мы все время ходим кругами, сэр Гидеон.
 – Не совсем. Думаю, я знаю, как разорвать порочный круг. Одной из вас придется появиться на свидетельском месте. – Он оглядел всех сестер по очереди. – Уверен, вы сможете раздобыть очень плотную, густую вуаль, которая полностью скроет ваше лицо.
 – Пожалуй, смогу, – сказала Пруденс, переглянувшись с сестрами. – А вы думаете, это сработает?
 – Тебе придется изменить голос, – заметила Констанс, – но мы могли бы попрактиковаться.
 – А если мы с Кон тоже наденем вуали, то сможем сидеть в зале суда, – сказала Честити, хмурясь, – хотя бы ради моральной поддержки.
 – Почему именно я? – спросила Пруденс.
 Но ответа не дождалась и смирилась со своей участью. С самого начала она играла в этой истории главную роль. И так, видимо, будет и дальше.
 – Это рискованно, – сказала она наконец.
 – В этом деле все рискованно, Пруденс, – заявил сэр Гидеон.
 – Опять этот снисходительный тон! – возмутилась Пруденс. – Не повторяйте снова и снова то, что мы уже знаем.
 Гидеон Молверн, один из лучших адвокатов в стране, не привык к такому обращению со стороны клиентов. Однако он подавил стремление поставить Пруденс на место. Попытка приструнить одну из сестер неизбежно – вызовет гнев двух других. А сразу с тремя ему не справиться.
 Сделав вид, будто оскорблен в лучших чувствах, Гидеон сказал:
 – Так как бы вы ответили в суде, Пруденс?
 Она нахмурилась.
 – Насколько я понимаю, вы имеете в виду обращение к суду присяжных, состоящему исключительно из мужчин, с целью понравиться им, что само по себе омерзительно.
 – Своим вопросом я также хотел раззадорить вас.
 – И в этом вы преуспели.
 – В таком случае отвечайте!
 Он откинулся на стуле и сложил руки на груди.
 – Вероятно, я сказала бы, что...
 – Нет, – перебил он ее, – ответ должен быть спонтанным!
 – Мы собрали свидетельства молодых женщин, изнасилованных и брошенных лордом Беркли, а также тех, кто помогал этим несчастным, чтобы подтвердить их слова и чтобы у суда не оставалось ни тени сомнения. Пресса...
 – К черту прессу, мадам. Это желтая пресса, «Пэлл-Мэлл газетт», существующая и процветающая за счет сенсаций.
 Разве вы видели что-нибудь подобное в «Тайме», «Телеграф» или «Морнинг пост»? Не видели. – Сэр Гидеон подался вперед, тыча в нее пальцем.
 – Ни один уважающий себя человек не поверит желтым газетам. Если это ваше единственное свидетельство, Мадам Мейфэр Леди, вряд ли суд присяжных решит дело в вашу пользу.
 – О, мне это нравится – Мадам Мейфэр Леди! – сказала Констанс.
 – Да, прекрасный псевдоним, – согласилась Честити.
 – Минуту, Гидеон! Вы сказали, что, несмотря на представленные нами свидетельства, наши обвинения лишены оснований? – спросила Пруденс.
 – Его адвокаты, без сомнения, опровергнут ваши обвинения. – Сэр Гидеон взял в руки бумагу, принесенную Пруденс накануне. – Если бы даже вы представили солидные доводы в пользу своего обвинения, их было бы недостаточно. Если же не сможете их представить... – Он пожал плечами, продолжая просматривать документ.
 – Я же сказала, что мы представим все необходимые доказательства, – заявила Пруденс.
 – Да, вы так сказали. Но я выскажу свое мнение на сей счет, когда увижу их собственными глазами.
 Он не отрывался от бумаги, которую читал.
 Пруденс умолкла и устремила взгляд в потолок. На лице Гидеона появилось ироническое выражение. В углах глаз собрались морщинки. Казалось, на этом этапе он одержал победу. И к его собственному удивлению, обрадовался, словно ребенок.
 Перелистывая бумаги, он сказал:
 – Фальстафф, Харли и Гринуолд – юристы высочайшего класса, специалисты по делам о клевете. К тому же они выбрали в качестве своего адвоката Сэма Ричардсона, королевского советника. Они всегда работают вместе.
 – И он хорош?
 – Да, Пруденс, самый лучший.
 – А я думала, самый лучший вы.
 – В некоторых случаях так и есть. Но в делах о клевете у меня меньше опыта, чем у Ричардсона, – заметил он небрежно.
 – Это дело прибавит вам опыта, – заметила Пруденс. – Еще одно немаловажное соображение в пользу того, чтобы взяться за наше дело.
 – Одно из многих, – ответил он не моргнув глазом. Он положил на стол письмо поверенных лорда Беркли.
 – Итак, леди, идем в атаку. Я набросаю письмо и отправлю его сегодня же поверенным лорда Беркли. После этого будем ждать начала процесса. Я пока займусь другими делами, а вы постараетесь собрать доказательства своей правоты для построения адекватной защиты. – Он поднялся. – Простите, но мне пора. К десяти я должен быть в Олд-Бейли.
 Это означало, что встреча окончена. Пруденс взяла перчатки и сумочку, сестры последовали ее примеру. В соседней комнате Гидеон надел черную мантию и белый парик с буклями.
 – В полдень я завтракаю с сэром Дональдом. Потом вернусь, – обратился он к клерку.
 – Нынче утром я поработаю над делом Картера, – сказал клерк, передавая патрону толстую папку с бумагами. – Тут все заявления свидетелей.
 Сэр Гидеон полистал бумаги и кивнул:
 – Если мне понадобится что-нибудь еще, пришлю курьера. – Он повернулся к своим посетительницам: – Разрешите проводить вас вниз.
 Сэр Гидеон последовал за сестрами по лестнице, его мантия со свистом развевалась и терлась о полосатые панталоны. На улице Пруденс спросила:
 – Надеюсь, вы будете держать нас в курсе дела?
 – Непременно, – ответил он, придержав парик, который едва не сдуло с головы порывом ветра. – Нам надо многое согласовать, прежде чем вы займете свидетельское место. В ближайшее время я с вами свяжусь.
 Он отвесил легкий поклон, повернулся и зашагал к Олд-Бейли.
 – Последняя фраза относилась к тебе, Пру, – сказала Констанс, когда адвокат скрылся из виду. – При всей своей надменности сэр Гидеон вполне дружелюбен и очень интересуется тобой, что совершенно очевидно.
 – В таком случае он выбрал странный способ демонстрировать это, – сурово возразила Пруденс.
 – Я думаю, Кон права, – заявила Честити. – И это после того, как ты дала ему отпор. Признаться, я удивлена.
 – Этот человек толстокожий, как носорог, – сказала Пруденс. – Но если он посмеет снова прикоснуться ко мне, не важно, по какой причине, я проткну его шпилькой для волос.
 – Это небезопасно, – рассмеялась Констанс. – Чего доброго, он даст тебе сдачи.
 Честити хмыкнула.
 – Кон права, – поддержала она сестру. – С ним шутки плохи. – Она бросила взгляд на Пруденс и лукаво добавила: – Впрочем, некоторые женщины сочли бы его привлекательным. Те, которым нравится играть с огнем.
 Пруденс почему-то раздосадовало легкомыслие сестры. Она не находила ничего забавного в возникшей ситуации, хотя обычно спокойно относилась к подтруниванию сестер. И она промолчала.
 Словно не заметив этого, Честити как ни в чем не бывало заключила:
 – Ты права, Кон, он хуже Макса.
 – Они все одинаковы, эти преуспевающие профессионалы, – с пренебрежением отозвалась Констанс. – Они самоуверенны и готовы смести с лица земли всех инакомыслящих. Однако я предпочитаю эту надменность аристократической фанаберии, основанной единственно на собственном высоком положении и богатстве, когда не нужен ни ум, ни интеллект, чтобы поддерживать свой статус. Ты не согласна?
 Она бросила взгляд на Пруденс, но та ничего не сказала.
 – Что-нибудь не так, Пру? – спросила Констанс.
 – Нет, все в порядке. – Пруденс тряхнула головой. – Конечно, ты права. Я просто представила, как бы это сказала мама.
 Честити внимательно посмотрела на сестру, уловив в ее тоне некоторое замешательство.
 – Уже почти десять, – сказала Пруденс. – Через полчаса откроется кафе Фортнума. Пойдемте выпьем кофе с кексом и составим план кампании по расследованию.
 Честити не убедила попытка Пруденс доказать, что в ней не произошло никаких перемен, что она осталась прежней. Но докапываться до истины она не стала, подумав, что сейчас не время.
 – Отличная идея, – сказала Честити с непринужденной улыбкой. – У меня просто слюнки текут при мысли о баттенбургском кексе.
 – Мы должны сегодня же составить список подходящих партий для сэра Гидеона, – заявила Констанс. – Или хотя бы решить, какой тип женщины ему подойдет. Теперь, когда мы познакомились с ним, у нас могут появиться на этот счет идеи. – Она остановила проезжавший кеб и, садясь в него, сказала: – Поедемте лучше ко мне. Как новобрачная, я, пожалуй, должна находится дома на случай, если кто-нибудь пожелает нанести мне визит.




 ГЛАВА 9


 – У тебя уже кто-нибудь был с визитом, Кон? – спросила Честити, входя в гостиную в доме сестры.
 – Какая прелестная комната! – воскликнула Пруденс, следуя за Честити. – Мне так нравятся эти китайские обои!
 – Леди Бейнбридж сунула ко мне свой нос, – сказала Констанс. – Она была у меня полчаса назад. Проявила высокомерие и неприятие новомодных вкусов. – Констанс взбила шелковую диванную подушку, расшитую павлинами. – Она с пристрастием меня разглядывала, не раздалась ли я в талии.
 – Слишком мало времени прошло после свадьбы, – заметила Пруденс, оглядывая стройную фигуру сестры.
 – Кто еще у тебя был?
 – Летиция и... тетя Агнес. Она оказалась прекрасной собеседницей, когда мы затронули восточную тему.
 – Иначе и быть не могло. Агнес весьма доброжелательна по натуре.
 Честити говорила с нежностью о сестре отца, своей любимой тетке.
 – Я распоряжусь насчет чая, – сказала Констанс, – и мы обсудим списки.
 Она дернула за украшенный кистями шнурок колокольчика над камином.
 – Я долго ломала голову, пытаясь найти подходящую пару нашему адвокату. – Констанс умолкла, потому что в этот момент в комнату вошла горничная. – Не принесете ли нам чай, Бренда? Благодарю вас.
 – Какая женщина могла бы ему подойти? – спросила Честити, устраиваясь на краю дивана.
 – Понятия не имею, – сказала Пруденс, усаживаясь в глубокое кресло.
 – Это не обнадеживает, – с упреком сказала ей Констанс. – Напоминаю, идея твоя.
 – Знаю, – вздохнула Пруденс. – В тот момент эта мысль показалась мне удачной. Но потом я подумала, как бы из-за этого он не стал моим злейшим врагом.
 – Не преувеличивай, – ответила Констанс, освобождая на столе место для подноса с чаем, внесенного горничной.
 Пруденс натянуто усмехнулась и взяла с тарелки сандвич с огурцами.
 Горничная разлила чай и удалилась.
 – Ну, кто желает начать игру? – спросила Констанс, садясь на край дивана напротив Честити.
 Честити нахмурилась и вместо ответа задала встречный вопрос:
 – А не думаете ли вы, что очень трудно найти женщину, которая пожелала бы выйти замуж за разведенного мужчину?
 – Он богат и сделал успешную карьеру, – заметила Пруденс. – У него есть связи. И в его облике нет ничего отталкивающего.
 – Это все равно, что хвалить проклятие, – смеясь, сказала Констанс. – По-моему, он выглядит довольно импозантно.
 – У него красивые глаза, – заключила Пруденс. – И волосы тоже.
 Честити хмыкнула и принялась намазывать медом сдобную лепешку.
 – Один голос чего стоит.
 – Разведенный мужчина совсем не то, что разведенная женщина.
 – Верно, – согласилась Честити.
 – Но мы не знаем, кто из них пострадавшая сторона, – заметила Пруденс.
 – Если жена, то не сомневаюсь, что он поступил порядочно, – сказала Честити.
 – Имеете в виду то, что он дал ей развод? – нахмурилась Пруденс. – Если бы речь шла о большинстве мужчин, я бы согласилась с вами, но Гидеон играет не по правилам.
 – Он всего лишь поцеловал тебя, Пру, – вступилась за него Честити.
 – Без моего согласия! – вспылила сестра. – Тебе бы такое понравилось, Чес?
 Честити пожала плечами:
 – Со мной это бывало не раз. Я хлопала нахалов по щечкам и объясняла, что мне это не нравится.
 Пруденс посмотрела на нее с легкой досадой:
 – Но я не ты, Чес. Я не флиртую и потому не прощаю подобные вещи.
 – Так мы ни к чему не придем. Давайте лучше подумаем, какие качества сэр Гидеон хотел бы видеть в своей второй жене.
 – Верность, – сказала Пруденс с коротким смешком.
 – Это само собой разумеется.
 – По-моему, ему нравятся покладистые женщины, – добавила Пруденс. – Чтобы не перечили ему.
 – Пру, от тебя никакой помощи, – упрекнула ее Констанс.
 – Ладно, – кивнула Пруденс. – Раз он не против женского образования, то наверняка предпочтет женщину образованную. – Пруденс допила чай. – И конечно, скромную, чтобы не мешала ему на всяких сборищах светского характера, которые он посещает.
 Честити порылась в сумочке в поисках блокнота и карандаша.
 – Давайте составим список качеств, которые, как нам кажется, он сочтет необходимыми для своей избранницы, а потом покажем этот список ему. Быть может, он выразит свои пожелания и что-нибудь добавит.
 – Не следует забывать и о его дочери, – заметила Констанс. – Хотелось бы знать, учтет ли он ее пожелания.
 – Думаю, ему нужна женщина, любящая детей и умеющая с ними ладить, – решительно заявила Пруденс. – С нашей стороны будет нечестно предложить ему женщину, питающую антипатию к детям.
 – Пру совершенно права, – согласились сестры, а Констанс добавила: – Ему нужна женщина образованная. Если он отправил дочь в школу для леди, значит, рассчитывает, что она продолжит образование в женском колледже Кембриджского университета. Вы так не думаете? И ему захочется, чтобы в доме была женщина, образованная не хуже его дочери и способная составить ей компанию.
 Пруденс размышляла: Гертон, женский колледж Кембриджского университета, формально не допускал женщин до сдачи экзаменов. Им также не разрешалось получать ученую степень, а вообще у них почти не было ограничений, но делалось все тайком.
 – В таком случае он готовит ее к какой-то карьере, – произнесла Пруденс задумчиво, – возможно, к преподавательской деятельности.
 – Кого мы знаем, имеющего знания и право преподавать? Нет, я имею в виду не гувернантку, конечно, а уровень, близкий к университетскому, или по крайней мере женщину, способную и имеющую право преподавать в престижной школе для девочек. А это будет означать, что она умеет ладить с детьми.
 – Астрид Беллами, – предложила Честити. – Она просто помешана на женском образовании. Ездила в Оксфорд к леди Маргарет Холл.
 – Слишком стара, – вынесла свой вердикт Пруденс. – Ей, должно быть, под сорок.
 – Но мы не знаем, какой возраст он предпочитает, – заметила Констанс. – И хочет ли иметь еще детей.
 – В этом случае он бы проявил больше активности в поисках жены, – сказала Пруденс. – Ему где-то под сорок.
 Констанс нахмурилась.
 – Но если он заинтересуется этой проблемой, возможно, она станет для него важной.
 – Думаю, это так, – неуверенно произнесла Пруденс.
 – Можно спросить у него, – сказала Констанс.
 – Можно, – согласилась Пруденс.
 – Ты, я смотрю, относишься к этому без особого энтузиазма, Пру, – с упреком заметила Констанс.
 Пруденс покачала головой:
 – Нет. Ничего подобного.
 – Извини, мне так показалось.
 Честити перевела взгляд с одной сестры на другую и вернулась к своему блокноту.
 – А внешность? – спросила она. – Внешность имеет для него значение? Женщина должна быть красивой?
 – По-моему, ум и интеллект для него важнее, – сказала Пруденс и пожала плечами: – Впрочем, откуда мне знать?
 – Ты знаешь больше, чем мы, – возразила Честити, покусывая кончик карандаша. – Ты общалась с ним целый вечер.
 – Я не могу разобраться в его властной, надменной и в то же время снисходительной натуре, – заявила Пруденс. – Думаю, ему подошла бы женщина с сильным характером и собственными суждениями. А вот о внешности ничего не могу сказать.
 – Это мне напоминает историю с Максом, – промолвила Констанс. – Не знаю только, сильный ли у меня характер и есть ли собственные суждения.
 Пруденс запустила в нее подушкой.
 – У Макса больше достоинств, чем недостатков.
 – Возможно, у сэра Гидеона Молверна тоже, надо хорошенько к нему присмотреться, – решила Честити. – Что вы думаете насчет Агнес Харгейт? Она молода, привлекательна, начитанна, хотя и не училась в университете.
 – Она вдова с пятилетним сыном, – возразила Пруденс.
 – Значит, любит детей, – заключила Констанс.
 – Но готов ли он взять в жены женщину с ребенком? – усомнилась Пруденс.
 – Опять-таки можно его об этом спросить, – не сдавалась Честити. – Уверена, Агнес заинтересуется им. Она устала от одиночества.
 – Он ничего об этом не говорил, Пру, после того как ты предложила найти ему пару? – спросила Констанс.
 – Да, – оживилась Честити. – Он хоть намекнул, какие женщины ему нравятся?
 Пруденс заколебалась. Что он сказал после того, как поцеловал ее? Что теперь она должна знать, какого сорта женщины ему нравятся, а также почувствовать, способен ли он удовлетворить женщину как любовник. Но рассказать об этом сестрам Пруденс не могла.
 – Нет, – ответила она наконец. – Он сказал, что не ищет жену и что угодить ему нелегко.
 – Что же! Это обнадеживает, – заметила Констанс сухо. – Еще чаю?
 Пруденс передала ей свою чашку. Констанс сразу заметила, что сестра без всякого энтузиазма отнеслась к предстоящей сделке. Но почему? Ведь это ее идея – найти их адвокату жену. Блестящее решение почти неразрешимой финансовой проблемы. Но ни одна женщина, которую предлагали ее сестры, не казалась ей подходящей. И Пруденс решила, что у нее плохое настроение. Да, она подавлена и угнетена. Чем больше она думала о предстоящем судебном процессе, тем меньше у нее оставалось надежды одолеть их врагов.
 Констанс и Честити обменялись взглядами. Происходило нечто странное с их сестрой. Пруденс всегда твердо держала в руках бразды правления, не сбиваясь с курса. Ее сестры были склонны к порывам и фантазиям. У Пруденс здравый смысл всегда брал верх над эмоциями. Но по неизвестной причине сегодня она была сама не своя.
 – Простите, мадам. – В дверях появилась горничная: – Фред только что доставил это для мисс Пру. – Она протягивала письмо. – Оно пришло на Манчестер-сквер, и мистер Дженкинс прислал его сюда, подумав, что, возможно, оно важное.
 – Благодарю вас, Бренда.
 Констанс взяла письмо и посмотрела на конверт.
 – От сэра Гидеона Молверна, королевского советника. – Она передала письмо Пруденс. – Он не теряет времени. Верно?
 Пруденс вскрыла конверт и развернула письмо.
 – Он сообщает, что получил срочное подтверждение от поверенных Беркли о том, что признан официальным защитником в деле Беркли против «Леди Мсйфэра». – Она подняла глаза на сестер: – Гидеон пишет, что отправил им письмо нынче днем. Они ответили моментально. Что бы это могло значить? – Пруденс нахмурилась.
 – Хоть бы скорее покончить с этим делом, – сказала Констанс.
 – А о чем еще говорится в письме? – спросила Честити.
 – Гидеон сообщает, что поверенные Беркли просят провести слушание побыстрее и он не собирается это оспаривать. Назначил мне вечером встречу, чтобы начать подготовку дела. – Она передала письмо Честити. – Ты ведь предполагала, что он постарается затянуть процесс? Пока у нас нет оснований обвинять его в этом.
 – Мы еще не просмотрели бумаги отца, – сказала Честити и, стараясь успокоить сестру, положила руку ей на плечо. – Сделаем это при первой же возможности.
 Пруденс кивнула:
 – Знаю. Но события развиваются слишком быстро.
 – Нам потребуется не меньше месяца, чтобы собрать все необходимые бумаги, – сказала Констанс. – За одни сутки этого не сделаешь.
 – Разумеется, – согласилась Пруденс, натянуто улыбнувшись. – Поэтому, думаю, лучше послать ему записку и... сообщить, что я буду... Кстати, где он назначил мне встречу?
 Она перечитала письмо.
 – На Пэлл-Мэлл-плейс, в доме номер семь. Странно, я думала, мы встретимся у него в конторе.
 – Возможно, у него есть еще одна контора, – предположила Честити.
 Пруденс пожала плечами.
 – В семь часов я это узнаю.
 – Он ни словом не обмолвился в письме об обеде, – заметила Констанс.
 – Значит, встреча чисто деловая, – резко сказала Пруденс. – К тому же он не собирается присылать за мной своего шофера.
 – Итак, тебе не придется отражать нежелательные атаки, – пробормотала Честити.
 Пруденс промолчала, потом холодно произнесла:
 – Если папе не нужен экипаж нынче вечером, я возьму Кобема, чтобы отвез меня в ландо и приехал за мной в восемь. Так что к обеду я буду дома. Для адвоката часа вполне достаточно. А для меня тем более, – добавила она.
 – Ты собираешься захватить список? – спросила Честити, указывая на свой блокнот. – Или по крайней мере спросить его, есть ли у него какие-нибудь особые пожелания?
 – Я не стану брать список, но о пожеланиях спрошу, – ответила Пруденс, вставая. – Нам пора домой, Чес. Скоро пять. Ты сегодня обедаешь дома, Кон? – обратилась она к сестре.
 – Нет, в доме номер десять, – ответила Констанс, имея в виду официальную резиденцию премьер-министра, и театрально вздохнула.
 – Но ведь это большая честь, – промолвила Пруденс. – А что, предполагается что-то важное?
 Констанс улыбнулась:
 – Не знаю. Макс ничего не говорил. Но интуиция мне подсказывает... просто интуиция...
 – Неужели речь идет о посте в кабинете министров? – спросила Пруденс.
 – Я же сказала, Макс нем как рыба.
 – Но он его вполне заслуживает, – заявила Честити, обнимая сестру.
 – Будем надеяться, ситуацию не осложнит тот факт, что у него жена-суфражистка, – без обиняков заявила Пруденс в своей обычной манере.
 Констанс скорчила гримаску.
 – Мы преодолеем это препятствие, когда приблизимся к нему.
 – Разумеется. – Пруденс поцеловала ее. – Поговорим завтра. Обменяемся впечатлениями о вечере.
 Констанс рассмеялась и проводила их до двери. Макс как раз подъехал к дому, когда сестры прощались, стоя на верхней ступеньке лестницы. Он взбежал наверх.
 – Вы обе уходите?
 – Ты пришел как раз к чаю, – сообщила Пруденс.
 – Задержитесь на минутку, я скажу Фрэнку, чтобы отвез вас, прежде чем поставит машину в гараж.
 Он поцеловал жену, поспешил в дом и позвал слугу.
 Около семи Пруденс села в ландо, приветливо улыбнувшись пожилому кучеру:
 – Как лошади, Кобем?
 – Отлично, мисс Пру, – ответил он. – Готовы отправиться на покой на пастбище, как и я.
 Он щелкнул кнутом, и две ухоженные гнедые лошадки понеслись резвой рысью по площади.
 – Похоже, им еще рано отдыхать и щипать травку, – заметила Пруденс, – как и тебе. Ты выглядишь весьма бодрым.
 – Спасибо, мисс Пру, на добром слове. Но что ни говорите, скоро мне стукнет семьдесят. Пора на покой в славный маленький коттедж на лоне природы.
 Пруденс почувствовала, что Кобем не шутит. Он имеет полное право уйти на покой и получать пенсию, поселившись в маленьком коттедже за городом. Но в их бюджете не предусмотрена пенсия, и это будет слишком накладно. Ее ум заработал быстро, подсчитывая возможные расходы, складывая и вычитая. Она с трудом могла наскрести денег, чтобы еженедельно выплачивать Кобему его жалованье, хотя теперь, в эпоху моторизованных омнибусов и обилия наемных кебов, они вполне могли обойтись без кучера, не говоря уже о том, что держать лошадей в Лондоне стоило целое состояние. Но было совершенно немыслимо дать отставку славному старику.
 Однако если отправить лошадей в Ромзи, в загородные владения Дунканов, это обойдется намного дешевле. Она сможет сдать конюшню на Манчестер-сквер. Конюшни теперь перестраивают и превращают в гаражи для новых моторных экипажей, то есть авто, которые вошли в моду в Лондоне. Это принесет некоторый доход, и тогда можно будет выплачивать Кобему пенсию. А если бы он поселился в их поместье в Ромзи и жил там бесплатно, на его содержание хватило бы и половины его лондонского жалованья – оно, вероятно, равно сумме, которую можно получить за сдачу конюшен в аренду. Кобем жил бы в достатке, а семейные финансы от этого только выиграли бы.
 – Ты уже подумал, Кобем, где хотел бы поселиться? – спросила она.
 – Жена хотела бы обосноваться в старой деревне, – ответил кучер, придерживая лошадей на скользкой булыжной мостовой. – Мы достаточно пожили в Лондоне. Она скучает по сестре.
 Пруденс кивнула. Жена Кобема была родом из Ромзи. Казалось просто невероятным, что Кобем, лондонец до мозга костей, согласился работать в поместье на семейство Дунканов.
 – По дороге в Линдхерст пустует коттедж, если тебя это устроит. Платить за аренду не придется. Это будет часть твоей пенсии.
 Наступило молчание, кучер покусывал свои усики.
 – Решим так, мисс Пру, – сказал он после короткой паузы. – Посоветуюсь с женой и дам ответ.
 – Ладно. Тогда и обсудим все более подробно.
 Пруденс откинулась на сиденье с чувством выполненного долга. Ландо свернуло с широкой магистрали Пэлл-Мэлл в тихий тупичок, по обе стороны которого стояли высокие узкие дома.
 – Номер семь, мисс Пру.
 Кобем осадил лошадей и оглянулся на Пруденс.
 – Да, похоже на то, – согласилась Пруденс, оглядывая дом в георгианском стиле с пресловутым веерообразным окном над черной парадной дверью, к которой вело крыльцо с белыми ступеньками и черными перильцами. Дверь была двустворчатой, по обе ее стороны фасад украшали окна-эркеры. Это не могло быть модным клубом для избранных. Это, несомненно, была резиденция сэра Гидеона Молверна, королевского советника. Он снова приготовил для нее сюрприз, застав врасплох и сбив с толку.
 Кобем опустил подножку и открыл дверцу.
 – Благодарю тебя, Кобем. Заедешь за мной к восьми?
 – Конечно, мисс Пру. – Он закрыл дверцу и поднял подножку. – Раз вы всего на час, пропущу кружку пива в «Черном псе», в том пабе, что на Джермин-стрит, если вы не против.
 – Конечно, не против, – сказала она, направляясь к двери. – Через час.
 Она подняла сверкающий дверной молоток в форме головы льва и громко постучала.
 Дверь тотчас открыл сам сэр Гидеон, еще не сменивший свой утренний костюм на другой, как будто он только что вернулся из конторы. И Пруденс порадовалась, что на ней был тот же туалет, что и утром.
 – Экипаж? – удивился он, глядя на отъезжающего Кобема. – Держать лошадей в Лондоне дорого.
 Он отступил, пропуская ее в дверь.
 – Да, – согласилась Пруденс, проходя внутрь. – Но ничто не сравнится с автомобилем. Поверьте, я думала об этом. Мой отец очень хотел приобрести автомобиль, пока не понял, насколько это ненадежно.
 Она стягивала перчатки, одновременно оглядывая обстановку. Неброско и элегантно, подумала Пруденс.
 – Да, автомобиль непредсказуем, – согласился сэр Гидеон, приветливо улыбаясь. – Могу я взять ваше пальто?
 – Благодарю вас.
 Она сунула перчатки в карманы и движением плеч сбросила пальто.
 – Вы даже дома занимаетесь делами, сэр Гидеон?
 – Только в нерабочее время, – сказал он, жестом указав на открытую дверь в глубине холла. – Из-за недостатка времени, мисс Дункан, приходится жертвовать досугом, а гораздо удобнее заниматься делами дома.
 Пруденс направилась к указанной двери и оказалась в уютной библиотеке. Здесь пахло сигарами, кожей и дубовой мебелью. На отполированном до блеска дубовом полу лежал обюссонский ковер, на высоких окнах висели темные бархатные портьеры, еще не задернутые, несмотря на то что уже смеркалось. Три из четырех стен занимали книжные шкафы, плотно набитые книгами.
 – Выпьете? – спросил Гидеон, закрывая дверь.
 – Нет, благодарю вас, – ответила Пруденс. – У нас сугубо деловая встреча.
 – Я частенько обсуждаю дела за выпивкой, – непринужденно заметил он, наливая себе виски. – Садитесь, пожалуйста.
 На столе вишневого дерева лежала аккуратно уложенная стопка бумаг и ничего больше. Пруденс села.
 – Почему поверенный графа отозвался на ваше письмо так поспешно? Это хороший знак?
 Поразмыслив, Гидеон ответил:
 – Ни хороший, ни плохой. – Он отпил из рюмки немного виски. – Они либо считают наше дело плевым и торопятся сбросить его со счетов, либо у них возникли некоторые сомнения и они желают узнать, какие козыри у нас на руках.
 – Как только нам удастся порыться в бумагах нашего отца, мы получим все необходимые свидетельства, – заявила Пруденс.
 Он оперся руками о стол и впился в нее пронзительным взглядом. Голос его стал резким:
 – Я уже говорил вам нынче утром, что не стану высказывать свое мнение по этому поводу, пока не увижу их собственными глазами. А пока будем оперировать тем, что у нас есть.
 Он весь в делах, подумала Пруденс. В его манерах и поведении ни малейшего намека на личные отношения. Ее это должно было бы успокоить, но произошло обратное. Она покачала головой, стараясь отогнать собственные несвоевременные мысли.
 – Очень хорошо, – сказала она отрывисто, положив руки на колени. – У вас есть ко мне вопросы?
 Он придвинул к себе лист бумаги и взял перо.
 – Мне необходимы неопровержимые факты. Хотя бы несколько. Когда газета начала издаваться?
 Пруденс задумалась.
 – Точно не помню. Ее первым издателем была моя мать. А мы помогали. Кон тогда было лет пятнадцать. Значит, мне – четырнадцать.
 – Не думаю, что стоит вмешивать в это вашу мать, – возразил он, хмурясь. – Это еще больше осложнит дело. Когда вы и ваши сестры взяли дело в свои руки?
 – Четыре года назад, после смерти матери.
 – Отлично. Вас никогда не привлекали к суду?
 – Разумеется, нет.
 – В этом деле не может быть никаких «разумеется». Сколько раз ваши публикации вызывали нарекания? Жалобы читателей, например?
 – Нечасто.
 – Точнее. Более десяти раз или менее пяти?
 – Более десяти.
 – Значит, вы согласны, что это издание вызывает разные реакции? – Он что-то записывал и не смотрел на нее.
 – Да.
 – Ваша цель – оскорблять людей?
 – Боже упаси! Что это за вопросы?
 – Именно такие вопросы вам будут задавать в суде. И если вы дадите волю своим эмоциям, проявите озлобление или возмущение, то настроите против себя присяжных и дадите оружие в руки обвинения. Если вы не сумеете сохранить спокойствие, вы проиграете.
 Он поднял стакан и подошел с ним к этажерке, на которой стояли графины с напитками.
 – Уверены, что не хотите хереса?
 – Нет, благодарю вас. Мне надо сохранить ясность ума, чтобы выдержать столь мучительное испытание.
 – В мои намерения не входит подвергать вас пыткам. Он наполнил свой стакан.
 – Намеревались, – упрямо возразила Пруденс.
 – Только для вашего блага. Гидеон снова сел за стол.
 – Однако это уязвляет меня значительно больше, чем вас. Не так ли? – фыркнула она.
 Он досадливо покачал головой.
 – Нет. – И потянулся за сигаретой к серебряной шкатулке.
 – Сигарета – совершенный вид изысканного наслаждения. Она великолепна и оставляет вас неудовлетворенным, – процитировала Пруденс.
 – Оскар Уайльд? – спросил сэр Гидеон.
 – Да. «Портрет Дориана Грея».
 Он улыбнулся.
 – Я курю только за работой. Продолжим?
 Пруденс со вздохом кивнула:
 – Продолжим во что бы то ни стало. Ровно в восемь я должна вас покинуть.
 Его лицо приняло смущенное и обескураженное выражение, но он тотчас же совладал с собой.
 – Вы и ваши сестры обычно согласны с...
 Он не договорил. В дверь постучали.
 – Да? – Голос его звучал не слишком приветливо. Дверь открылась, и появилась девичья головка.
 – Я не хотела тебе мешать, папочка, но у Мэри сегодня выходной, а мне надо проверить целую кучу цитат.
 Серые глаза, такие же, как у отца, остановились на Пруденс, которая откинулась в кресле, внимательно наблюдая за адвокатом и его дочерью.
 – Почему ты оставила большую часть себя за дверью? – спросил Гидеон. – Я не привык беседовать с головами без тела.
 – Все равно что с улыбкой Чеширского Кота, – сказала девочка, сияя улыбкой. Она вошла, но осталась стоять у двери. – У меня всего две цитаты, но я не могу определить, откуда они, папочка. Пожалуйста! Можешь мне помочь?
 Тон у нее был умоляющий, и Пруденс не смогла удержаться от улыбки.
 Девочка умела манипулировать своим покладистым родителем.
 – У меня клиент, Сара, – ответил отец. – А если судить по ежемесячным отчетам Хатчердса и Блэкуэлла, у тебя вполне достаточно справочников по литературе. Спрошу у Мэри, почему в твоей комнате для занятий нет «Словаря цитат».
 Сара смутилась.
 – Уверена, что он у нас есть, но я не смогла его найти, а мне так много надо сделать к завтрашнему дню. Еще латынь и французский. И я подумала, что, может быть... – Она бросила на отца быстрый оценивающий взгляд. – «Красота – это правда...»
 – «Красота истины. Это все, что мы знаем на этой земле, и все, что нам требуется знать», – сказала Пруденс. – Джон Китс. «Ода греческой вазе», 1820 год.
 – О, благодарю вас! – воскликнула Сара Молверн. – Но есть еще одна. «Любовь, основанная на...
 – «Любовь, основанная на красоте, умирает так же скоро, как умирает красота», – процитировала Пруденс. – Джон Донн. Насколько я помню, элегия. – Она нахмурилась. – По-моему, это 1595 год.
 Сара просияла:
 – Благодарю вас, мисс...
 – Дункан, – подсказала Пруденс, поднимаясь с места и протягивая ей руку. – Я клиентка вашего отца.
 Девочка тепло пожала ей руку.
 – Я не хотела вам мешать.
 – Конечно, не хотела, – пробормотал отец. – Если твое любопытство удовлетворено, Сара...
 – Это не любопытство, – возмутилась девочка. – Это любовь к изысканиям...
 Гидеон кивнул:
 – О да, конечно. К изысканиям.
 В уголках его рта зазмеилась улыбка.
 – Благодарю за помощь, мисс Дункан, – сказала Сара. Она попятилась, выходя из двери, и спросила, прежде чем закрыть ее: – Ты не будешь обедать дома, папочка?
 Он оторвал взгляд от Пруденс. Сидя в кресле, она смотрела в окно, где уже сгустилась темнота.
 – По-видимому, нет, – ответил он. – Через час я приду пожелать тебе спокойной ночи.
 Сара присела в реверансе:
 – Доброй ночи, мисс Дункан. Еще раз благодарю вас.
 Пруденс улыбнулась:
 – Я сделала это с удовольствием. Доброй ночи, Сара.
 После того как дверь за девочкой закрылась, сэр Гидеон заметил:
 – Похоже, вы эксперт в области английской литературы.
 – Да, и сестры тоже, – сказала Пруденс. – Это увлечение перешло к нам по наследству от матери.
 Он кивнул, поднимаясь с места, чтобы задернуть тяжелые бархатные портьеры.
 – У Сары хорошие способности к математике. Кроме того, она играет на флейте.
 – Музыка и математика дополняют друг друга, – заметила Пруденс. – Кажется, она жаждет знаний. И это напомнило мне о вопросах, которые я должна вам задать. – Она открыла сумочку и извлекла из нее записную книжку. – Мы начали составлять список перспективных невест, и есть один-два пункта, которые следует прояснить.
 Гидеон вернулся на свое место. Он откинулся на стуле, сложил руки на груди, поднял брови и скривил губы, что не вдохновляло.
 – Хочу предупредить вас, что я занят сверх меры, мисс Дункан. Если вы готовы пожертвовать частью времени, отведенного мною для решения ваших дел, тогда пожалуйста.
 – Думаю, мы должны работать в тандеме, – ответила Пруденс. – Вы будете выполнять свою работу, а я свою. Мы полагали, что вы будете рассматривать только тех невест, которые могут понравиться Саре, которым она сможет доверять и с кем будет чувствовать себя легко и свободно.
 – Если вы хотите спросить, предполагаю ли я жениться снова, чтобы дать Саре мать, то я отвечу «нет». – Он замотал головой. – Не представляю себе достойную женщину, способную на такую сделку. Возможно, я и женюсь вторично, но лишь в том случае, если встречу подходящую женщину. Мне хотелось бы думать, что Сара найдет эту женщину милой и симпатичной. – Он облокотился о стол. – А теперь ответьте на мой вопрос.
 – И все-таки вам едва ли подойдет женщина, не любящая детей, – не отступала Пруденс. – Есть только одна кандидатура, которая могла бы вам подойти. Это вдова по имени Агнес Харгейт. Очаровательная женщина. У нее пятилетний сын. Вас это не отпугнет?
 Она подняла глаза от своей записной книжки, поправила очки и тут заметила выражение его лица.
 – Эта перспектива меня вовсе не воодушевляет, – заявил он. – Послушайте! У вас и ваших сестер вошло в привычку общаться с падшими женщинами?
 – Не понимаю, что вы имеете в виду, говоря «падшие женщины». Уверена, среди ваших знакомых много женщин, не говоря о знакомых лорда Беркли, кто позволяет себе весьма свободный образ жизни. И в этой связи я хочу задать вам еще один вопрос. Вас в качестве возможной жены может заинтересовать только женщина с незапятнанной репутацией?
 Он вздохнул.
 – Я пытаюсь втолковать вам, Пруденс, что сейчас меня вообще не интересует эта проблема. – Он бросил нетерпеливый взгляд на часы. – Мы не затронули многого из того, что я собирался обсудить сегодня вечером. Я надеялся, что нам с вами предстоит скромный обед, на котором мы могли бы поработать неофициально, но раз вам надо уйти, то...
 – В своем письме, больше похожем на повестку в суд, вы ни словом не обмолвились об обеде. И я вынуждена отклонить ваше приглашение, – принялась бессовестно сочинять Пруденс. – У меня другие планы. Я занята нынче вечером.
 – Мое письмо нисколько не похоже на повестку в суд, – возразил сэр Гидеон. – Скорее на просьбу.
 – Оно показалось мне похожим на повестку.
 – В таком случае прошу меня простить.
 В его голосе она не услышала ни единой нотки раскаяния. Он резким движением поднялся на ноги и ткнул в нее пальцем.
 – Вы и ваши сестры привыкли общаться с падшими женщинами, Мадам Мейфэра?
 Пруденс хотела возмутиться, но тут поняла, что он имел в виду.
 – В суде не должны знать, что мы втроем издаем газету, – запротестовала она. – Мы же договорились! «Леди Мейфэра» будет представлена только одной из нас. Поэтому они не смогут задать такого вопроса.
 Он покачал головой:
 – Напрасно вы так уверены в этом. Они перевернут небо и землю, чтобы выследить вас. Могут даже прибегнуть к помощи частного детективного агентства. Уверяю вас, им будет не более приятно, чем мне, видеть в качестве ответчика на свидетельском месте вашу газету.
 Он вышел из-за стола, как только напольные часы пробили восемь.
 – Детективное агентство? – Пруденс была в шоке. – Конечно же, нет.
 Она просунула руки в рукава пальто, которое он ей подал.
 – Будьте начеку, – сказал сэр Гидеон, прежде чем открыть ей дверь.
 – Как вы полагаете, сколько времени осталось до начала процесса?
 Он пожал плечами:
 – Три, возможно, четыре недели. Сэм Ричардсон имеет в суде некоторое влияние, а его клерки чрезвычайно шустры. Они разузнают, кто будет председательствовать в суде, Сэм поговорит с ним за обедом в клубе, и процесс начнется, когда он пожелает.
 – А вы таким влиянием не располагаете?
 – Разумеется, располагаю, однако не собираюсь им воспользоваться, как уже сказал вам.
 – Но мы еще не готовы к процессу.
 – Принесите мне необходимые документы, мисс Дункан, и... Если не ошибаюсь, вы сказали, что у нас будет все, что требуется, чтобы выиграть процесс.
 Он открыл парадную дверь. Уличные фонари уже были зажжены, и Кобем сидел, покуривая трубку, на козлах ландо; лошади нетерпеливо переминались с ноги на ногу – видимо, озябли: осенние ночи были холодными.
 Гидеон проводил ее и усадил в экипаж.
 – Но вы-то в это верите? – спросила Пруденс, уязвленная его сарказмом.
 Он рассмеялся в ответ, и его смех показался Пруденс неприятным.
 – Мне ничего другого не остается, моя дорогая. Уверенность в успехе – половина победы. Я не могу идти в суд, ожидая провала.
 – И все-таки ожидаете?
 Пруденс сняла очки и устремила на него встревоженный взгляд.
 Свет уличного фонаря придал ее зеленым глазам золотистый оттенок, а красновато-рыжие волосы сделал совсем золотыми.
 На мгновение этот золотистый блеск отразился и в его серых глазах. Он хотел что-то сказать, но, видимо, передумал, усмехнулся и помахал ей рукой.




 ГЛАВА 10


 – Еще одно письмо для вас, мисс Пру, от сэра Гидеона. На следующее утро во время завтрака Дженкинс положил длинный конверт рядом с ее тарелкой.
 Пруденс вскрыла конверт и пробежала глазами письмо.
 – Вчера вечером он вел себя так, словно у нас нет никаких шансов выиграть процесс. Ему жаль потраченное на нас время.
 Пруденс скомкала письмо и бросила в камин.
 – Может быть, у него просто не было настроения говорить о невестах, – предположила Честити. – Ты ведь только что познакомилась с его дочерью, и он, возможно, испытывал неловкость.
 – Не испытывал, – возразила Пруденс. – Девочка проявила любопытство, но его это совершенно не смутило. Скорее позабавило. Я, право, не думаю, что он серьезно относится к... нашей сделке. Он продолжает настаивать на том, чтобы ему выплатили восемьдесят процентов от компенсации издержек.
 Она пожала плечами и налила себе еще кофе.
 – Ну, мы должны проявить упорство, – заявила Честити с присущим ей оптимизмом. – Я думала о Лаванде Райли или даже о Присцилле Хейуорт.
 Она смотрела на сестру, вопросительно подняв бровь, будто чувствовала, что Пруденс станет возражать. Но вместо этого Пруденс снова пожала плечами:
 – Пожалуй, это кое-что.
 – Так что же было в этом письме? – спросила Честити, указывая куском тоста на скомканный листок бумаги, еще не тронутый пламенем.
 – На редкость учтивая просьба. Чтобы я высвободила завтра весь день для более детальной подготовки к процессу.
 – В его конторе?
 – Нет, он сообщает, что завтра в восемь тридцать утра приедет за мной домой.
 – Он даже в воскресенье начинает день рано, – заметила Честити.
 Она тщательно сложила газету. Лорд Дункан еще не спустился к завтраку, а он терпеть не мог, когда ему предлагали уже кем-то прочитанную газету.
 – Вчера вечером он ясно дал мне понять, что собирается поработать над нашим делом. И едва ли уместно отказываться от встречи даже в воскресенье.
 Она взяла чашку с кофе.
 – Доброе утро, мои дорогие.
 Лорд Дункан вошел в столовую. Его лицо было красным после утреннего омовения, седые волосы тщательно причесаны.
 – Дженкинс обещал мне копченую селедку, – сказал он, потирая руки. – Если утро начинается с копченой селедки, жди добрых вестей.
 – Ты сегодня в хорошем настроении, отец, – заметила Честити, кладя газету рядом с его тарелкой. – Несмотря на то что идет дождь.
 Она жестом указала на высокие длинные окна: по стеклам хлестали косые струи дождя.
 – Что значит маленький дождик? – произнес лорд. – Я собираюсь с Беркли на встречу с его поверенными и адвокатом. Они просят меня выступить свидетелем по этому делу.
 Пруденс поперхнулась. Из глаз брызнули слезы, и она прикрыла лицо салфеткой.
 – Как мило с твоей стороны, – едва слышно произнесла Честити.
 – Господи, что может быть достойнее, чем в трудную минуту оказаться рядом с другом. Селедка выше всяких похвал, Дженкинс. Поблагодари от моего имени миссис Хадсон.
 Лорд Дункан с наслаждением вдыхал запах копченой селедки, дымившейся перед ним на тарелке.
 – И конечно, к ней черный хлеб и масло.
 Он похлопал себя по кармашку на выпуклом животике, где покоились серебряные часы с цепочкой. – Пруденс налила ему кофе и пододвинула чашку.
 – И долго продлится встреча?
 – Понятия не имею, – ответил отец. – Судя по чудовищному гонорару, который требуют эти ребята, до самого вечера.
 Лорд энергично расправлялся с селедкой: сначала выбрал крупные кости, отложил в сторону, потом подцепил вилкой большой кусок и с наслаждением отправил в рот.
 – Просто манна небесная, – произнес он. – Истинное наслаждение. Не могу понять, почему вы, девочки, не едите ее.
 – Слишком много костей, – ответила Честити. – Пока я их вытащу, селедка остынет и у меня пропадет аппетит.
 – Мелкие косточки можно прожевать, они не причинят никакого вреда, – сказал лорд.
 Он развернул газету и принялся просматривать заголовки.
 – Ты вернешься к ленчу? – спросила Пруденс, намазывая тост мармеладом.
 – Не думаю, дорогая. Если мы покончим с этими законниками не очень поздно, отправимся с Беркли завтракать в клуб. А какой сегодня день? – Он заглянул в газету. – Суббота. Странно, что они работают. – Лорд Дункан пожал плечами. – Беспокоиться не о чем. Сегодня там бифштекс и устрицы. Вне всякого сомнения, мы поедем на ленч в клуб.
 – Ты не забыл, что мы сегодня обедаем с Констанс и Максом?
 – Не забыл. Жаль, что Беркли не смог принять ее приглашения. К нему приезжает его родственник.
 – Думаю, Кон пригласила сегодня Уэсли, – сказала Пруденс. – Ты любишь играть с ними в бридж. Кон непременно составит тебе компанию.
 – О да, это будет прекрасный вечер. Я в этом нисколько не сомневаюсь. Великолепный.
 Он углубился в чтение газеты.
 Пруденс посмотрела на Честити и сложила салфетку.
 – Если не возражаешь, отец, мы оставим тебя. Сегодня утром у нас с Чес есть кое-какие дела.
 Она поцеловала отца, и они с Честити вышли. В холле она остановилась.
 – Нам надо сделать это нынче утром, Чес.
 – Просмотреть его бумаги?
 – Да, воспользоваться тем, что его долго не будет дома.
 Честити кивнула.
 – Может, послать весточку Кон?
 – Да, отправь Фреда в Вестминстер. Лучше искать втроем. Больше шансов на успех.
 Честити поспешила на кухню. Фред, мальчик на побегушках, мастер на все руки, полировал башмаки и болтал с миссис Хадсон.
 – Лорд Дункан в восторге от вашей копченой селедки, миссис Хадсон, – промолвила Честити.
 – Я знала, что ему понравится, – сказала миссис Хадсон. – Торговец рыбой обычно не привозит ее по четвергам, но на этот раз мне повезло. И купила недорого. Всего по два с половиной пенни за штуку.
 – А отец получил удовольствия больше чем на пять пенсов, – произнесла Честити. – Фред, когда справишься с обувью, сбегай к миссис Энсор, спроси, не сможет ли она прийти сегодня утром. И пусть поторопится.
 Фред поплевал на выходные туфли лорда Дункана. – Я сделаю это через десять минут, мисс Честити.
 Он принялся яростно растирать слюну по коже.
 – Мисс Кон, значит, останется здесь на ленч, мисс Чес? – спросила миссис Хадсон.
 – Да, но нам достаточно будет хлеба и сыра.
 – О, я могла бы что-нибудь испечь, – сказала экономка, – учитывая; что обеда сегодня не будет. В кладовой есть хороший кусок окорока, и еще я могла бы потушить кусочек телятины. Хотите пирог с ветчиной и тушеную телятину?
 – Еще бы, – промолвила Чес.
 – А пудинг с вареньем?
 – Вы нас балуете, миссис Хадсон, даже при нашем скромном бюджете.
 – Это нетрудно, мисс Чес, если есть смекалка, – ответила экономка с довольной улыбкой.
 Честити улыбнулась ей в ответ и вышла из кухни, размышляя о том, что Дженкинса и миссис Хадсон им сам Бог послал.
 – Мы должны любой ценой удержать отца от выступления в суде, – сказала Честити сестре, входя в гостиную. – Что, если он узнает твой голос, Пру?
 – Вполне возможно, – согласилась Пруденс. Она стояла у окна, глядя на дождь, барабанивший по стеклам, и мокрые деревья в саду. – И Гидеону придется подвергнуть его перекрестному допросу. Это будет ужасно, Чес.
 Она скрестила руки на груди.
 – Все, что мы расскажем Гидеону об отце, только укрепит его желание подвергнуть его перекрестному допросу, – покачала головой Честити. – Даже не знаю, что делать, Пру.
 – Но что-то надо делать, – сказала сестра. – Найти какой-то способ оградить его от этого. Мы не можем проиграть, Чес. И ты это знаешь. Если мы проиграем, отец будет растоптан, уничтожен, сломлен.
 – В таком случае тебе придется изменить голос, – сказала Честити, – и следить за тем, чтобы он звучал уверенно, не дрогнул ни при каких обстоятельствах.
 – Хорошо еще, что отцу и в кошмарном сне не приснится, что мы причастны к этому делу, – сказала Пруденс. – Если бы даже облик свидетельницы защиты под густой вуалью показался ему знакомым, он не связал бы это ни с одной из нас.
 – Одна надежда на это.
 Честити подошла к окну, встала рядом с сестрой, и обе они смотрели на улицу, пока у крыльца не остановился наемный экипаж, из которого вышла Констанс под большим зонтом.
 Констанс против обыкновения не остановилась на мостовой, чтобы посмотреть на окна гостиной, а быстро поднялась па крыльцо. Дверь открылась, как только она оказалась па верхней ступеньке, и Констанс едва не столкнулась с отцом, выходившим из дома.
 – Доброе утро, дорогая, – сказал он, сделав знак кучеру наемного экипажа, из которого только что вышла дочь.
 – Задержись. Я возьму твой кеб.
 – Увидимся вечером, отец, – сказала Констанс ему вслед. Она повернулась к двери, стряхивая воду с зонта.
 – Дайте его мне, мисс Коп, – сказал Дженкинс, взяв у нее зонт. – Я посушу его в чулане. Погодка – хуже не бывает.
 – Да уж, – согласилась Констанс, снимая в холле шляпу. – Сестры наверху?
 – Ждут вас, мисс Кон.
 Констанс кивнула и побежала наверх.
 – Ну, что случилось? – спросила она, входя в гостиную. – Ваша записка пришлась весьма некстати, я жду сегодня гостей к ужину. – Она рассмеялась. Но стоило ей увидеть выражение лиц сестер, как смех замер у нее на устах. – Неприятности?
 – И неприятности тоже. Но в любом случае нам срочно требуется твоя помощь.
 Пруденс объяснила сестре ситуацию.
 – Черт возьми! – воскликнула Констанс. – И он выступит? Да?
 – Выступит, – ответила Пруденс, пожав плечами. – Верность другу для него святое.
 – А нам придется разбить эту верность в пух и прах, – констатировала старшая сестра.
 С минуту они молчали, потом Пруденс сказала с тяжким вздохом:
 – Что же, пойдем искать улики. Я просила Дженкинса растопить камин в библиотеке. – Она подошла к секретеру и выдвинула один из маленьких ящиков. – У меня есть ключ от сейфа.
 – Каким образом он оказался у тебя?
 – Несколько месяцев назад Дженкинс сделал для меня дубликат. Я не могу контролировать финансы, если не знаю, сколько тратит отец. Все его счета хранятся в сейфе, и теперь я заранее знаю, сколько придется по ним платить. Таким образом я слежу, чтобы в банке было достаточно денег для покрытия счетов или по крайней мере не было перерасхода.
 Констанс положила руку на плечо сестры.
 – Пру, почему ты не сказала нам?
 – Это мое дело. Зачем обременять вас неприятной информацией? Я не в восторге оттого, что приходится совать нос в личные дела отца и шпионить за ним, но другого выхода нет – все, что касается финансов, он от меня скрывает.
 – Пру, дорогая, ты не должна нести это бремя одна, – сказала Честити. – Расскажи ты нам об этом, мы поддержали бы тебя. И пожалуйста, не терзайся чувством вины.
 – Это выше моих сил. А теперь давайте покопаемся в его бумагах и окончательно погрязнем во лжи и обмане.
 Она шагнула к двери.
 – Ну, как прошел вечер, Пру? – спросила Констанс, когда они вошли в библиотеку. – Наш адвокат, похоже, взялся за дело всерьез?
 Пруденс закрыла за ними дверь и после минутного колебания заперла на ключ.
 – Он очень агрессивно задает вопросы, но я уверена, что он прав в своих прогнозах относительно враждебной стороны: я должна приготовиться к неприятным сюрпризам и быть во всеоружии. – На мгновение она остановилась у двери и прислонилась к ней. – Он предполагает, что наши противники обратятся в частное детективное агентство, чтобы установить наши личности.
 Сестры разом повернулись к ней, округлив глаза.
 – Детективное агентство? – переспросила Честити. Пруденс кивнула.
 – Думаю, это неизбежно.
 – И с чего они начнут? – спросила Констанс. – О, конечно же, с «Леди Мейфэра».
 – Да, – согласилась Пруденс. – Я как раз подумала об этом. Они будут рыскать везде, особенно в местах оптовой продажи нашей газеты и на складах. Конечно, там никто нас не знает. За деньгами мы приходим, прикрыв лицо густой вуалью. – Она покачала головой: – И все-таки меня это беспокоит. Может быть, в понедельник пойти ко всем, кто имеет с нами дело. – Хелен Миллинерс, Роберту с Пиккадилли и некоторым другим – хотя бы для того, чтобы узнать, не интересовался ли кто-нибудь нами.
 – Непременно обойдем все наши торговые точки, – сказала Констанс.
 – Чтобы хоть немного успокоиться. Помоги мне со Стаббсом.
 Пруденс подошла к дальней стене и попыталась сдвинуть с места картину Джорджа Стаббса с изображением скаковой лошади. Констанс придерживала ее с одной стороны, пока Пруденс открывала вмонтированный в стену сейф, вынимала его содержимое и передавала Честити.
 – Там столько бумаг... Уверена, что большинство из них устарело.
 Она добралась до самой глубины сейфа и извлекла оттуда последние листочки бумаги, потом закрыла дверцу. Констанс вернула картину в изначальное положение.
 Честити положила кипу бумаг на письменный стол в нише у окна, выходившего в дальнюю часть сада, обнесенного стеной.
 – Не просмотришь ли эти бумаги, Пру, пока Кон и я пороемся в ящиках письменного стола?
 – Да. Надо просмотреть все юридически оформленные бумаги, похожие на соглашение или контракт. Любой клочок бумаги с названием юридической фирмы.
 – Джаггерс, Толкинхорн и Чеффенбрасс, – сказала Констанс, сидевшая за письменным столом. Она уже открыла верхний ящик.
 – Ты перепутала всех авторов, – укорила ее Пруденс, собирая бумаги, извлеченные из сейфа, и направляясь к дивану у камина, чтобы там просмотреть их.
 – Чеффенбрасс из Троллопа, а не из Диккенса.
 – Знаю, – ответила Констанс. – Просто вместе они звучат впечатляюще. – Она вынула папку из ящика письменного стола. – Когда ты снова встретишься с нашим адвокатом?
 – Завтра, – ответила Пруденс, перелистывая бумаги. – Причем в такую рань. Желательно на этот раз представить ему нечто конкретное.
 – Не понимаю, почему бы ему не назначить тебе встречу в своей конторе? – сказала Честити, опустившись на колени перед шкафом, стоявшим рядом с письменным столом. – Если он хочет подготовить тебя к выступлению в качестве свидетеля, то почему собирается приехать за тобой в авто и лично?
 – Понятия не имею, – отозвалась Пруденс. – Этот человек – загадка для меня.
 – Дело, видимо, в том, что завтра воскресенье, – сказала Констанс. – Возможно, по праздникам он не работает. Его контора закрыта, как и суды. – Она подняла глаза, заметив, что Пруденс ее не слушает. – В чем дело? Нашла что-нибудь?
 – Не знаю, – в раздумье ответила Пруденс. – Тут записка с подписью Беркли. Даты на ней нет. – Пруденс оглядела ее со всех сторон, перевернула. – Там есть слова «наша договоренность». – Она нахмурилась. – «В соответствии с нашей договоренностью, заключенной на прошлой неделе, вам будет представлен план выплат, которые следует сделать для того, чтобы использовать благоприятную ситуацию на рынке. Принципалы сообщили мне, что начальные ставки возрастут в следующем месяце, а это нам невыгодно».
 – Там не говорится, что это за договоренность?
 – Нет, Чес. Ничего конкретного. Но похоже, что он просит денег. Как жаль, что там нет даты.
 – Дай-ка посмотреть! – Констанс присоединилась к сестре, и Пруденс передала ей бумагу. – Похоже, она давняя, – решила Констанс и указала пальцем на коричневые разводы внизу листка. – Смотри, как выцвели чернила!
 – Да и сама бумага пожелтела, – заметила Честити, заглядывая через плечо сестры.
 – Из нас получатся замечательные детективы, – сказала Пруденс. – Итак, предположим, что это записка трехлетней давности, то есть примерно того времени, когда отец сделал вложения в Транссахарскую железнодорожную компанию. И мы говорим о ставках и сроках выплат...
 – Но здесь нет на это никаких указаний, – возразила Констанс.
 – Может быть, договоренность была только устной, – предположила Честити. – Если Беркли задумал жульническую махинацию, возможно, он не хотел оставлять никаких документов.
 – Отец вряд ли согласился бы на такие огромные капиталовложения, не обеспеченные никакими документальными подтверждениями, – промолвила Констанс.
 – Ты так думаешь? – мрачно произнесла Пруденс. – Но ведь поверил же он в химеру, в чудеса в Сахаре!
 Сестрам нечего было на это возразить.
 – Давайте тщательно просмотрим все бумаги, чтобы убедиться, что ничего не пропустили, – решила Пруденс, складывая листок. – Завтра я отдам эту записку Гидеону. Может быть, он найдет возможность использовать ее.
 Прошел час. Пруденс с отчаянием смотрела на гору бумаг.
 – Вот и все, – сказала она.
 – Неужели мы ничего больше не можем сделать? – воскликнула Честити, подбрасывая в камин угля.
 – Банк! – неожиданно воскликнула Пруденс. – Мы должны получить доступ к банковским документам.
 Констанс, сидевшая на подлокотнике кресла, подала голос:
 – Банковский управляющий тебя знает, ты ведешь все дела, связанные с содержанием дома. Может быть, он разрешит тебе просмотреть личные бумаги отца?
 Пруденс покачала головой:
 – Только не мистер Фитчли. Он строго придерживается правил и, я уверена, сочтет неэтичной эту акцию без личного распоряжения отца. – Она в волнении походила по комнате, подошла к окну и, забарабанив пальцами по подоконнику, посмотрела на мокрый после дождя сад. – Но возможно, есть способ вынудить отца подписать бумагу, дающую мне право на просмотр его банковских счетов, – медленно выговорила она.
 – Как это? – спросила Честити. Пруденс повернулась к ним:
 – Он подписывает не глядя любую бумагу, которую я перед ним кладу: счета, распоряжения по хозяйству и прочие. – Пруденс стоило немалого труда сообщить это сестрам.
 Наступило молчание.
 – Но ведь это обман, – сказала Честити с легким вздохом. – Мне это решительно не нравится.
 – Нам тоже, любовь моя, – ответила Пруденс, – но я не вижу другого выхода. Я напишу доверенность и дам ему на подпись в числе других бумаг сегодня вечером, когда мы будем собираться к Кон. Он позавтракает с Беркли и к этому времени, вероятно, уже выпьет виски, пока будет одеваться к обеду. Он все подпишет не глядя.
 – Это ужасно, – сказала Констанс, – но у нас нет выбора. Имея доверенность, мы сможем завтра утром пойти с ней в банк.
 – Я сейчас же составлю ее. – Пруденс направилась к секретеру и вынула лист бумаги с отцовским гербом. Взяла перо и написала:
 «Любому, кого это может коснуться». Сестры молча сидели, пока она писала.
 – Не слишком ли официально составлена бумага, – спросила Пруденс, протягивая сестрам листок.
 – Для вящей убедительности на конверте надо поставить отцовскую печать, – сказала Констанс, направляясь к письменному столу. – Полагаю, он держит ее в верхнем ящике. – Констанс открыла ящик. – Да, вот она. Обычно он его не запирает.
 Пруденс покачала головой:
 – Нет, насколько мне известно. А зачем? Ему в голову не придет, что кто-нибудь станет покушаться на его личные бумаги. – В ее тоне прозвучали нотки иронии. Она снова покачала головой, словно отгоняя неприятные мысли. – Но ведь мы делаем это для его же пользы.
 – Совершенно верно, – подтвердила Честити. – Это тот самый случай, когда цель оправдывает средства.
 Пруденс забрала у сестры бумагу.
 – Соберу все бумаги на подпись и в их числе положу доверенность нынче вечером.
 – Отправлюсь-ка я лучше домой, – сказала Констанс, поднимаясь. – Сегодня мой первый званый вечер в качестве миссис Энсор.
 – Совсем забыла. Как все прошло вчера вечером в доме на Даунинг-стрит? – спросила Пруденс, спохватившись. Поглощенная собственными заботами, она только сейчас вспомнила, что Энсоры были приглашены на обед к премьер-министру.
 Констанс улыбнулась.
 – У меня просто вылетело это из головы. После того как леди встали из-за стола и удалились, предоставив джентльменам пить портвейн и курить сигары, премьер-министр предложил Максу портфель министра транспорта.
 – Это замечательно, – в один голос сказали сестры. – Он, должно быть, в восторге.
 – Думаю, он предпочел бы портфель министра иностранных или внутренних дел, – произнесла Констанс с усмешкой. – Может быть, даже пост министра финансов, но ведь надо с чего-то начинать.
 – Это поразительно – получить пост министра всего через год после того, как сидел на задних скамьях палаты общин, – сказала Пруденс.
 – Да, я тоже так думаю. И похоже, он очень собой доволен. Он все еще улыбался, когда проснулся сегодня утром.
 – Что же, отпразднуем это сегодня вечером, – сказала Честити, провожая сестру до двери. – В восемь часов, да?
 – Примерно в это время, – сказала Констанс, поцеловав сестер, прежде чем сбежать с лестницы.
 Пруденс рано оделась к обеду и ждала в гостиной, пока на лестнице не послышались шаги отца. Она выглянула из двери:
 – Собираешься одеваться, отец?
 Лорд Дункан остановился на пути в свою гардеробную.
 – Да. Я недолго. К которому часу нас ждут?
 – К восьми, – ответила Пруденс. – Кобем подаст ландо без четверти восемь. Когда будешь готов, мне хотелось бы дать тебе на подпись несколько бумаг, в том числе распоряжения и счета. Там есть кое-какие бумаги, касающиеся поместья в Ромзи, а также пары крыш, которые следует заменить. Мне хотелось бы отправить их по почте не позже понедельника.
 Лорд Дункан кивнул:
 – Через полчаса буду в библиотеке.
 Пруденс вернулась в гостиную и взяла стопку бумаг. В десятый раз перелистала их. Та, которую ей хотелось спрятать поглубже, вылезала, как пресловутая любимая мозоль. «Это потому, – подумала Пруденс, – что я о ней знаю».
 Честити вошла в гостиную, тоже одетая к обеду.
 – Мы сделаем это вместе, – сказала она, заметив, как напряглась сестра. – Давай подождем его в библиотеке. Дженкинс принесет нам херес. Тебе надо успокоиться.
 Пруденс кивнула:
 – Да, мне надо чего-нибудь выпить, Чес.
 Рука об руку они спустились вниз. Дженкинс ставил несколько поздних хризантем в медную вазу на столе в холле. Он обернулся, чтобы приветствовать сестер:
 – Где вы будете пить херес, мисс Пру?
 – В библиотеке, – ответила Честити. – Лорд Дункан присоединится к нам через несколько минут.
 – Тогда я захвачу еще и виски, – сказал дворецкий, глядя на хризантемы в вазе. – Не знаю, почему у меня так не получается, как у вас. Не умею красиво поставить в вазу цветы. У вас к этому просто талант.
 – Не расстраивайся, Дженкинс, – с улыбкой сказала Честити, подходя к столу. – Что же касается хризантем, то их достаточно взять... – она вынула цветы из вазы, – а потом снова поставить и пусть встанут как хотят. Видите?
 И действительно, цветы образовали естественную композицию. Дженкинс покачал головой.
 – Я принесу херес.
 Честити рассмеялась и последовала за сестрой в библиотеку. Пруденс положила бумаги на стол и отошла, глядя на них издали. Потом снова приблизилась к столу, выровняла стопку бумаг и похлопала по ним.
 – Они выглядят неестественно, – сказала она. – Может быть, положить их перед ним, когда он сядет? Как ты думаешь?
 – Я думаю, если ты не расслабишься, Пру, он непременно что-нибудь заподозрит, как только войдет в комнату.
 Честити склонилась над письменным столом и слегка растрепала бумаги.
 – Где перо? Ах, вот оно. Я положу его рядом с бумагами. А теперь давай сядем, и, когда он войдет, ты небрежно пододвинешь их к нему и попросишь подписать.
 – Почему ты так спокойна? – спросила Пруденс, усаживаясь на диван.
 – Потому что ты неспокойна, – ответила Честити. – Будем впадать в панику по очереди.
 Ее реплика вызвала у сестры улыбку. В это время вошел Дженкинс с подносом. Лорд Дункан следовал за ним.
 – А, отлично, Дженкинс! Виски! Ты просто читаешь мои мысли.
 – Отец, ты пьешь виски каждый вечер в одно и то же время, – непринужденно обратилась к отцу Пруденс. – Для этого Дженкинсу незачем становиться телепатом. – Она поднялась с дивана с беспечным видом. – Бумаги на твоем письменном столе. Там, я думаю, и перо. Благодарю, Дженкинс.
 Она взяла стакан хереса с подноса и с облегчением заметила, что руки у нее перестали дрожать. Пруденс вернулась к дивану и села. Лорд Дункан отпил глоток виски и подошел к письменному столу. Он даже не стал садиться, просто взял перо и принялся подписывать бумаги.
 – Ты знаешь, что Максу предложили пост министра транспорта? – спросила Пруденс, как только отец, подписав одну из бумаг, принялся просматривать следующую.
 – Это от кузнеца? – спросил лорд Дункан, пробежав счет глазами и складывая его. – Не узнал имени.
 – Это новый кузнец. Вместо Беддингса, – ответила Пруденс. – Ты слышал, что я сказала о Максе?
 Лорд Дункан поставил закорючку в конце листа и отложил счет.
 Теперь перед ним лежала злополучная доверенность. Пруденс снова вся напряглась.
 – Макс и Кон, – сказала она, – обедали вчера на Даунинг-стрит, и премьер-министр предложил Максу занять пост министра в его кабинете.
 Отец поднял голову и посмотрел на нее.
 – Отлично, – промолвил он. – Всегда знал, что он далеко пойдет. И Констанс там на месте. Ты говоришь, пост министра транспорта?
 Он нацарапал свою подпись на пресловутой доверенности.
 – Да, – вступила в разговор Честити, шагнув к столу. Она сдвинула кипу подписанных бумаг, сунув под них творение Пруденс. – Констанс в шутку предположила, что он, вероятно, предпочел бы пост казначея палаты общин или министра финансов, но все равно Макс очень доволен. – Она расправила оставшиеся бумаги, чтобы их было удобнее подписывать. – Еще несколько, – промурлыкала она.
 Лорд Дункан снова взялся за перо.
 – Нам следует отпраздновать его назначение. Как насчет бутылочки кобурна урожая 1820 года? А, Пруденс? Попроси Дженкинса принести одну.
 – Да, отец.
 Пруденс направилась к двери, ноги ее одеревенели, а ладони взмокли.
 – Думаю, там осталась одна бутылка.
 Отец театрально вздохнул:
 – Если я прошу что-нибудь изысканное, оказывается, что осталась всего одна бутылка, если повезет, а то и ни одной. Ладно. Принеси ее. Не каждый день мой зять получает пост в кабинете министров.
 Пруденс вышла из библиотеки и на минуту остановилась в холле, чтобы унять сердцебиение. Она буквально оцепенела, когда на виду оказалась бумага, свидетельствующая о ее преступлении. Но дело сделано. Слава тебе Господи, что Честити так быстро соображает. Теперь ей оставалось лишь отправиться на Пиккадилли и нанести визит мистеру Фитчли в банке. Там она что-то найдет. Непременно найдет.




 ГЛАВА 11


 – Вот, – сказала Пруденс, прижимая печать отца к расплавленному воску на конверте, в который она положила доверенность. Она выглянула из окна библиотеки. Рассвет едва забрезжил, и в доме бодрствовали только Честити и она. Лорд Дункан похрапывал после затянувшейся допоздна игры в бридж и изрядного количества кобурна урожая 1820 года.
 – Пойдем поспим еще, – предложила Честити, поплотнее запахнув пеньюар.
 – Иди, мне расхотелось спать, – ответила Пруденс, открывая ящик письменного стола и возвращая печать на место. – Я приготовлю чай и почитаю. К восьми тридцати буду готова.
 – Но ведь еще нет и шести, – заметила, зевая, Честити. – Увидимся за завтраком.
 – В восемь, – сказала Пруденс, тихонько задвинув ящик. Она огляделась, чтобы убедиться, что все на месте, прикрутила фитиль газового рожка и вышла из комнаты вслед за Честити.
 В доме на Пэлл-Мэлл-плейс Гидеон поднялся с рассветом. Он редко спал больше нескольких часов, а сегодня был бодрее обычного. Пруденс Дункан не шла у него из головы. Словно сама была делом, которое он должен выиграть. Накануне он ее не видел, но не переставал о ней думать, точнее – о деле и ее роли в нем. В обязанности адвоката входило натаскивание свидетелей. А поскольку Пруденс Дункан была единственной свидетельницей, он не мог допустить ни единой ошибки.
 Он налил в миску горячей воды и принялся за бритье. Намыливая лицо медленными круговыми движениями, Гидеон прикидывал, как спланировать день. Он решил в следующий раз встретиться с Пруденс в другой обстановке, подальше от конторы, кабинета и книг по праву. Даже библиотека в его доме походила на контору. Ему хотелось посмотреть, как поведет себя Пруденс в неформальной обстановке, позволяющей расслабиться.
 Он провел бритвой по намыленному лицу, хмуро разглядывая в зеркале свое отражение. Ему хотелось застать Пруденс врасплох. Быть может, ей не следует вести себя воинственно и вызывающе? Гидеон не мог не признать, что сам невольно спровоцировал ее на это. Он никак не мог понять, почему они так остро, почти враждебно, реагируют друг на друга – как огонь и вода. И все же ему необходимо увидеть, как она поведет себя под давлением. Он убедился на собственном опыте, что у судьи и присяжных она не вызовет симпатии, если будет вести себя подобным образом.
 Он смыл пену и зарылся лицом в горячую влажную салфетку, испустив вздох наслаждения. Он придирчиво вглядывался в свое отражение в зеркале, желая удостовериться, что выбрит безупречно, Потом залез в ванну, продолжая думать о предстоящем деле.
 Ему хотелось, точнее – было необходимо, как-то смягчить Пруденс, убедить в том, что она должна расположить к себе мужчин, заседающих в суде, вызвать у них сочувствие. Он знал, что это для него нелегкая задача, и не питал на сей счет иллюзий. Сначала она сочтет это проявлением слабости, свидетельством неправоты своего дела. Но если ему все же удастся переубедить ее, объяснить, что так будет лучше для дела, она, возможно, согласится и у них появится шанс.
 Он спустился к завтраку в хорошем настроении. Сара, одетая в амазонку и готовая к верховой прогулке, ела яичницу, горкой высившуюся на тарелке. Она приветствовала отца солнечной улыбкой.
 – Милтон сказал, что приготовит авто. Ты куда-нибудь едешь, папочка?
 – На загородную прогулку, – ответил он, целуя дочь в волосы.
 – Вот для тебя почки с пряностями. – Девочка кивнула на блюда под крышками на низком буфете. – Ты один едешь на прогулку?
 Гидеон положил себе почек.
 – Нет, – ответил он. – С клиентом.
 Он сел за стол и развернул свежую «Тайме».
 – С мисс Дункан?
 Черт возьми! Как она догадалась? Он бросил па дочь досадливый взгляд.
 – Так уж получилось.
 – Но обычно ты не встречаешься с клиентами по воскресеньям. Тем более не катаешься с ними в автомобиле.
 Она отпила глоток кофе с молоком из чашки и взяла тост с подставки.
 – Все когда-нибудь бывает в первый раз.
 Сара намазала тост маслом и мармеладом.
 – Тебе нравится мисс Дункан?
 В ее тоне было что-то притворно-небрежное. Отец пожал плечами и снова углубился в чтение, намеренно громко шурша бумагой.
 – Едва ли дело в этом. Она мой клиент.
 – Ты считаешь ее хорошенькой?
 – Не говори с полным ртом, я ничего не понял.
 Сара проглотила тост и вытерла губы салфеткой.
 – Она, по-твоему, хорошенькая? – повторила девочка вопрос.
 Гидеон сложил газету.
 – Нет, – ответил он решительно. – Я бы не употребил этого слова применительно к внешности мисс Дункан.
 Лицо Сары выразило разочарование.
 – Я другого мнения. Но ты имеешь право на собственное.
 Он положил газету и посмотрел па дочь. Потом обратился к ней более ласковым тоном:
 – Каковы твои планы на сегодня?
 – Нынче утром мы с Изабель решили покататься верхом. Она приедет на ленч к нам. Миссис Кейт собирается приготовить на воскресный ленч жареного цыпленка и пудинг с бланманже. Вчера мы были в музее мадам Тюссо. – Ее глаза заблестели. – Там настоящая комната ужасов и подлинная французская гильотина. Она, конечно, из воска, но от настоящей не отличишь.
 Гидеон скорчил легкую гримаску.
 – Думаю, ты легко отличила бы ее от настоящей, если бы тебе предстояло сложить на ней голову.
 Сара рассмеялась:
 – Не глупи, папочка. Конечно, смогла бы. Ведь воск мягкий.
 Он спросил со смехом:
 – Мэри тебя водила туда?
 – Нет, гувернантка Изабель. Мэри на выходные уехала навестить сестру. Ты забыл?
 – Видимо, забыл. Тебе не пора?
 Сара поднялась и подошла к отцу. Он обнял дочь, она прижалась к нему.
 – Не свались с лошади.
 Она снова рассмеялась: такая мысль показалась ей абсурдной. Потом поцеловала его в щеку.
 – Когда ты вернешься?
 – Не могу точно сказать. Поездка будет долгой. Поэтому скорее всего, когда ты уже будешь в постели.
 Она весело кивнула и, приплясывая, выбежала из комнаты. Гидеон, все еще улыбаясь, вернулся к своим почкам и газете.
 Черный «ровер» остановился возле дома ровно в половине девятого.
 – Вот он, – сказала Честити, выглянув из окна гостиной, откуда созерцала площадь. – Ведет машину сам. Сегодня он выглядит более щеголеватым. Одевайся, а я сойду вниз, скажу ему, что ты сейчас спустишься.
 Она выбежала из гостиной.
 Пруденс направилась к себе в спальню, где с минуту изучала свое отражение в зеркале. На ней был шерстяной костюм цвета ягод шелковицы с длиннополым жакетом и длинной плиссированной юбкой, отделанной темно-красной каймой. Пруденс слегка волновалась. Сердце учащенно билось, лицо разрумянилось. Она была возбуждена, сама не зная почему. Гидеон Молверн не внушал ей опасений.
 Или внушал? Нелепая мысль! Она знала, как вести себя с ним, с самой первой их встречи и, если бы сегодняшняя оказалась неприятной, поняла бы, что все это он делает только для того, чтобы вооружить ее на случай, если бы присяжные враждебно отнеслись к ней.
 И все же ей не очень хотелось встречаться с ним наедине. С сестрами она чувствовала бы себя увереннее. Но почему? – сердито спросила она себя. Он всего лишь мужчина. А ей довольно часто приходилось бывать наедине с мужчинами. Однако она не испытывала в их обществе беспокойства.
 Пруденс тряхнула головой, чтобы привести мысли в порядок. Она набросила плащ из альпака песочного цвета и опустила на лицо густую шелковую вуаль. Интересно, куда они отправятся? И почему он приехал за ней на автомобиле? Может быть, он снова повезет ее к себе домой и решил проявить особую учтивость, рискнув появиться с ней при свете дня? Нет, решила она. Это не в духе Гидеона.
 Она натянула перчатки, взяла сумочку, носовой платок, записную книжку и карандаш, сунула все это в карманы плаща и спустилась вниз.
 Гидеон и Честити болтали в холле. Парадная дверь была распахнута настежь. На Гидеоне была куртка из волчьего меха и плоский шерстяной шлем с козырьком, какие носят автомобилисты. Одежда не для короткой прогулки по лондонским улицам.
 Он обернулся и с улыбкой смотрел на нее, пока она спускалась по лестнице. Потом улыбка исчезла.
 – Нет, – сказал он решительно. – Так дело не пойдет.
 – О чем вы? – спросила она с недоумением.
 – Ваша одежда. Вы замерзнете. На улице солнечно, но холодно.
 – Но нам ведь недолго ехать на машине? – запротестовала Пруденс.
 Он не ответил и снова повторил:
 – Вы замерзнете. Наденьте что-нибудь потеплее.
 – Что-нибудь меховое, Пру? – предложила Честити, едва заметно пожав плечами.
 – По-моему, это совершенно лишнее. Ведь еще только октябрь и солнце светит вовсю.
 – Если у вас есть меховая одежда, настоятельно предлагаю вам надеть ее, – сказал сэр Гидеон, изо всех сил стараясь говорить как можно мягче, избегая повелительного тона. – Поверьте мне, вам это необходимо.
 Пруденс колебалась. Она едва сдержала смех: Гидеону стоило огромного труда не приказывать, что было ему присуще, а давать совет, даже уговаривать. Пруденс уже хотела сказать ему об этом, но передумала, решив уважить эту его попытку быть вежливым. Она повернулась и направилась к лестнице.
 Сестры унаследовали от матери манто из серебристой лисицы с капюшоном и три нитки жемчуга и разделили наследство между собой. Пруденс извлекла эти сокровища из сундука кедрового дерева, стоявшего в кладовой для белья, где они хранились летом, и подняла и осмотрела манто. От него исходил едва уловимый запах кедра, а не шариков от моли, как от платья, которое на ней было накануне.
 Пруденс отряхнула с манто пыль и скользнула в него. И тотчас же почувствовала себя окруженной атмосферой роскоши и элегантности. Это было чрезвычайно экстравагантное манто с высоким воротом, ласкавшим шею. Капюшон плотно прилегал к голове, закрывая уши; из-за него виднелись только тщательно уложенные рыжие локоны на лбу. Она сунула в муфту руки в перчатках и, усмехнувшись, решила, что, если даже ей будет нестерпимо жарко, она потерпит. Смотреться в зеркало не стоило, Пруденс и так была уверена, что выглядит потрясающе. Ей потребовалась секунда, чтобы переложить содержимое карманов плаща в карманы муфты, и она спустилась с лестницы.
 Честити все еще была в холле, но Гидеона видно не было.
 – Ты выглядишь просто великолепно, Пру.
 – Знаю, – ответила Пруденс. – В этом манто любая женщина так выглядит. Где он?
 – Пошел разогревать мотор. К тому же не хочет оставлять автомобиль без присмотра.
 – Он сказал, куда мы едем?
 Честити покачала головой:
 – Я спросила, но он лишь ответил, что, возможно, ты вернешься поздно, но нам не надо беспокоиться, потому что ты в надежных руках.
 – О Господи! Он невыносим! – воскликнула Пруденс. – Вообразил, будто женщинами можно манипулировать как угодно!
 – Ничего не поделаешь, так уж он устроен, – хмыкнула Честити.
 Звук клаксона, донесшийся снаружи, заставил обеих вздрогнуть. Дженкинс поспешил открыть для Пруденс дверь.
 – Думаю, сэр Гидеон ждет вас, мисс Пру.
 – Хотелось бы знать, как ты догадался, – сказала Пруденс, чмокнув Честити. – Увидимся вечером.
 – Удачи!
 Пруденс заколебалась:
 – К чему мне удача, Чес?
 Честити пожала плечами:
 – Не знаю. Удача нужна всем.
 Прозвучал еще один сигнал клаксона. Пруденс закатила глаза и поспешила к выходу.
 Гидеон стоял возле машины, поставив одну ногу на ступеньку, а руку держа на панели управления. При виде Пруденс, сбегавшей по ступенькам, он широко распахнул глаза.
 – Мне бы надо было позаботиться о санях и тройке лошадей, а также о русском морозе!
 – Лошади понесли бы, услышав ваш чертов клаксон, – сказала Пруденс запальчиво. – В нем не было никакой надобности.
 – Знаю и прошу прощения, – ответил Гидеон. – Мне следовало проявить больше терпения.
 Он галантно открыл перед ней дверцу машины и тут же испортил все впечатление, сказав:
 – Но вы ко мне привыкнете.
 – Не думаю, что это моя главная цель, – пробормотала Пруденс, устраиваясь на сиденье.
 – Вы что-то сказали?
 Он все еще стоял, придерживая дверцу.
 – Ничего, – ответила Пруденс, одарив его любезной улыбкой. – Я иногда разговариваю вслух. Вы к этому привыкнете.
 Она поудобнее разместила ноги под панелью управления. Гидеон недоумевающе поднял брови, обошел машину и сел на водительское место.
 – Вам лучше надеть вот это. – Он потянулся к задней части салона и пошарил там. – Вот, – сказал он, передавая ей автомобильные очки в оправе из металла и кожи. – Вы можете надеть их поверх собственных.
 Сам он надел такие же.
 – Зачем они мне? – спросила Пруденс, разглядывая очки.
 – Разумеется, чтобы защитить глаза от ветра во время езды. Вы сами почувствуете, что это необходимо.
 Он завел мотор, и машина плавно тронулась с места.
 – Должно быть, вы мало спите, если обычно встаете так рано, – заметила Пруденс, продолжая вертеть в руках диковинные очки. – Ведь сегодня воскресенье.
 – Простите, если я нарушил сон, необходимый вам для сохранения красоты, – ответил он весело. – Но даже при езде со скоростью двадцать миль в час потребуется примерно три часа, чтобы добраться до места.
 – Три часа! – Пруденс удивленно уставилась на него. – Куда же мы, черт возьми, отправляемся?
 – Это сюрприз, – сказал он. – Я вам уже говорил, что сюрпризы нередко бывают условием удачной кампании.
 – Только в суде, – возразила она.
 – Уж там-то само собой разумеется, – со смехом согласился он. – Но как вы справедливо заметили, сегодня воскресенье. Поэтому лучше не говорить о судах.
 – Но я думала, мы займемся подготовкой к процессу.
 – В некотором роде да, но не так, как вы это себе представляли. Не будем тратить этот прекрасный день только на дела. Нервничать, напрягаться. Вообще-то я предпочитаю не перегружать себя работой по воскресеньям. Это позволяет мне сохранять свежесть мыслей.
 Пруденс не нашлась что ответить. Она ехала на машине неизвестно куда, неизвестно зачем, с человеком, который с каждой минутой нравился ей все меньше.
 – Значит, вы мне солгали, – сказала она, наконец. – Для того лишь, чтобы втянуть меня в эту авантюру, заставить провести с вами день.
 – Но это грубое преувеличение, – запротестовал он с легкой улыбкой. – Я вам как-то говорил уже, что для подготовки к процессу мне важно узнать вас получше.
 В его словах была логика, и Пруденс не стала возражать.
 – А я думала, что хотя бы воскресенье вы проводите с дочерью, – сказала Пруденс.
 – Сара проводит воскресенье интересно и с пользой для дела, – ответил сэр Гидеон. – Ее день расписан по минутам, и для отца просто не остается времени.
 – Понимаю..
 Машина набирала скорость, и теперь Пруденс чувствовала, насколько силен ветер. У нее слезились глаза. И она надела смешные очки с выпуклыми стеклами и повернулась взглянуть на своего спутника. Он почему-то улыбался, и хотя она не видела выражения его глаз под стеклами очков, догадывалась, что вокруг них собрались веселые морщинки, а в их серых глубинах пляшут золотые искры. Его рот не стал менее чувственным с момента их первой встречи, только ложбинка на подбородке, казалось, уменьшилась. Она отвела глаза и уставилась на дорогу, глубже засунув руки в муфту.
 – Итак, куда же мы все-таки едем, Гидеон?
 – В Оксфорд, – ответил он. – Мы попадем туда как раз к ленчу в Рэндолфе. А потом, если не будет слишком холодно, покатаемся на лодке. Но в вашей шубе вы не озябнете, если даже пойдет снег.
 – И мы сделаем пятьдесят миль в одну и столько же в другую сторону за один день?
 – Я люблю ездить на машине, – ответил он с благодушной улыбкой. – Особенно на этой. Она с легкостью делает двадцать миль в час. День прекрасный, хоть ветер и резковат. У вас есть возражения?
 – А вам не приходило в голову, что у меня могли быть другие планы на этот день? – спросила Пруденс.
 – Приходило, но я решил, что в этом случае вы откажетесь от моего приглашения. – Он бросил на нее взгляд, и его улыбка стала шире. – Я старался написать записку так, чтобы было ясно, что это приглашение, а не повестка в суд. Надеюсь, мне это удалось.
 – Да, эта записка была написана любезнее, чем обычно, – согласилась Пруденс.
 – О, это неблагородно! – воскликнул он. – Я пытаюсь изменить манеру общения, а вы меня ничуть не поощряете.
 – Меня не волнуют ваши манеры, – заявила Пруденс. – Волнует лишь, как вы поведете наше дело в суде. Кстати, у меня есть кое-какая информация, которая могла бы вас заинтересовать.
 Мисс Дункан оказалась тверда как кремень. Впрочем, ничего другого он и не ожидал. Обычно женщины откликались, когда он включал на полную мощность свое обаяние. Он оторвал руку от руля и подмял ее в знак капитуляции.
 – Разрешите мне сначала насладиться своим выходным днем, Пруденс, чтобы паутина выветрилась из моей головы. У нас еще будет достаточно времени для работы.
 Пруденс нечего было возразить. Этот человек имел право на небольшой отдых хотя бы время от времени. Ее пальцы сжали записную книжку, которую она держала в муфте. Теперь следовало придумать тему для разговора.
 – В таком случае, может быть, мы займемся чем-нибудь другим? – сказала Пруденс, вынимая блокнот. – Раз уж нам предстоит провести вместе целых три часа, мы могли бы потратить их с пользой.
 Она раскрыла блокнот и принялась задумчиво покусывать кончик карандаша.
 Гидеон немного встревожился:
 – О чем вы толкуете?
 – Вы забыли, что мы обещали найти вам жену? – насмешливо спросила Пруденс.
 Он вздохнул:
 – Не начинайте снова. У меня нет настроения говорить об этом, Пруденс.
 – Прошу прощения, – извинилась она. – Но вы же согласились рассмотреть наши предложения. Если нам удастся найти для вас жену, это составит разницу между ста и двадцатью процентами компенсации за нанесенный моральный ущерб. А для нас это вопрос жизни и смерти.
 Он покачал головой.
 – Право же, вы вцепились в меня, как терьер. Ладно. Я согласен поиграть в ваши игры.
 – Это вовсе не игры, – возразила Пруденс. – Вы должны отнестись к этому серьезно. Мы составим список качеств, которые предположительно важны для вас, основываясь на пятибалльной системе.
 – Валяйте, – согласился он, придав лицу приличествующее случаю серьезное выражение.
 Пруденс метнула в него подозрительный взгляд. Она не видела его глаз за толстыми стеклами очков, но подергивание уголков его губ говорило само за себя.
 – Сначала поговорим о возрасте, – предложила она. – Есть у вас предпочтения на этот счет?
 Он сжал губы.
 – Я бы не сказал.
 – Но какие-нибудь пожелания имеются? – воскликнула Пруденс. – Для вас предпочтительнее совсем молоденькая женщина, впервые появившаяся в свете, или дама более зрелого возраста?
 Гидеон в это время как раз обгонял телегу. Возница чертыхнулся и махнул на них кнутом, потому что испуганная автомобилем лошадь шарахнулась, а машина рванулась вперед и исчезла в облаке пыли.
 – Скоро люди привыкнут к автомобилю, – заметил Гидеон. – Он станет единственным средством передвижения.
 – В таком случае придется что-то делать с дорогами, – отозвалась Пруденс, потому что в этот момент машина подпрыгнула, угодив в выбоину. – Наши дороги не годятся для езды с такой скоростью.
 – Королевский клуб автомобилистов лоббирует в парламенте внесение билля об усовершенствовании дорог. Вас сильно тряхнуло?
 – Скажу откровенно, мне не очень удобно, – призналась она. – Но прошу вас, пусть вопрос о моем комфорте в следующие три часа не оказывает влияния на ваши планы.
 – Все не так уж скверно, – сказал Гидеон. – В Хенли мы сделаем остановку и выпьем кофе. Мне необходимо заправиться и размять ноги.
 – Приятно это слышать.
 Пруденс вернулась к своей записной книжке.
 – Вы так и не ответили на мой вопрос. Вы хотели иметь жену моложе или постарше? Предлагаются варианты с разницей примерно в пять лет.
 – Слишком юная жена для человека моего возраста не годится. С ней будет скучно. К тому же она неопытная. А у меня нет ни малейшего желания наставлять девственницу в науке любви.
 Пожалуй, размышляла Пруденс, он сообщил ей даже больше, чем она рассчитывала. И она только кивнула в ответ.
 – Значит, вам подойдет зрелая женщина.
 – Зрелая... не знаю, не уверен. Это слово слишком емкое. Сразу приходят на ум высохшие старые девы или перезрелые томные вдовы. Такие мне тоже не нужны. В общем, – заключил он, – разведенному сорокалетнему мужчине с десятилетней дочерью нелегко найти пару.
 – Мы решили, что эти трудности сложнее преодолеть женщине, чем мужчине, – заметила Пруденс. – У нас много вариантов, вы сможете выбирать.
 – Как любезно с вашей стороны. Я польщен.
 – Не стоит обольщаться. Я лишь хотела сказать, что ваша профессия и финансовое положение компенсируют неудобства, связанные со строгим соблюдением правил хорошего тона.
 – Оказывается, у меня завидное положение, а я и не знал.
 Пруденс с трудом сдержала смех, что было бы вовсе некстати.
 – Значит, мы будем искать женщину лет тридцати? Так? Не старше тридцати пяти. Кандидатуру Агнес Харгейт вы отвергли, потому что у нее есть сын. А вообще вдовы вас устраивают?
 – В общем-то да. Если, конечно, не очень долго вдовствуют. Не возражаю против девицы, но не старой девы. – Он искоса посмотрел на Пруденс. – Однако тридцать пять для меня многовато. Лучше моложе тридцати. – Он кивнул. – Думаю, это самый для меня подходящий возраст.
 – Хорошо, – сказала Пруденс, делая пометку в записной книжке. – Постараемся удовлетворить ваше желание.
 Она поняла его намерения и решила во что бы то ни стало противостоять ему. Гидеону не удастся ее обезоружить. Она вздохнула и спросила непринужденным тоном:
 – Должна ли она быть красивой?
 – Красота – дело вкуса. А вкусы у всех разные.
 – Не уходите от ответа. Внешность женщины имеет для вас значение?
 – Трудно сказать.
 Впервые Пруденс почувствовала, что он говорит серьезно. Она пожала плечами.
 – В таком случае как насчет образования? Какое место в вашей шкале ценностей занимает образование, если считать по нашей пятибалльной системе?
 – Ну, неделю назад я сказал бы примерно два с половиной балла, теперь моя планка поднялась до пяти.
 Пруденс сделала пометку в книжке. Он снова посмотрел на нее.
 – Вас не интересует, почему мои требования вдруг изменились?
 – Нет, – ответила она твердо. – Это не имеет значения. А какой бы вам подошел характер?
 – Мягкий и уступчивый, – ответил он решительно. – Женщина должна знать свое место, уметь вовремя придержать язык, понимать, что я во всем разбираюсь лучше.
 Это было уже слишком. Пруденс захлопнула записную книжку и сунула ее в муфту.
 – Ладно, если не желаете говорить серьезно...
 – Но я ответил на ваш вопрос, – запротестовал он. – Неужели вы могли подумать, что такой высокомерный, агрессивный и самовлюбленный тип, как я, захочет взять жену, обладающую теми же достоинствами?
 – Это не достоинства, – перебила его Пруденс, – а скорее недостатки!
 – Я так не думаю! – возразил Гидеон.
 Он свернул на узкую проселочную дорогу с указателем, на котором значилось: «Хенли. 2 мили».
 Пруденс замолчала, глядя сквозь тонированные очки на осенний сельский пейзаж. Ветер свистел у нее в ушах. Поля казались коричневыми от жнивья; на фоне живых изгородей выделялись обильные темные ягоды черники и ярко-красные – остролиста.
 – Итак, вы полагаете, что я состою из одних недостатков?
 Вопрос Гидеона застал ее врасплох.
 – Я уже сказала, что в вас меня интересует только способность или неспособность выиграть наше дело, – заявила Пруденс.
 – В таком случае поговорим о вас, – предложил он. – Вас никогда не привлекала мысль о замужестве, Пруденс?
 – Какое отношение имеет ваш вопрос к нашему делу?
 Он не спешил ответить и, как ей показалось, заколебался, потом сказал:
 – В суде я предпочел бы видеть не озлобленную старую деву и мужененавистницу.
 У Пруденс перехватило дыхание, но он как ни в чем не бывало продолжал:
 – Как я уже сказал, адвокат Беркли сделает все возможное, чтобы вы предстали перед присяжными в самом невыгодном свете. Я же хотел представить им нежную, добрую и отважную воительницу, готовую защищать самых уязвимых представительниц своего пола от обид и эксплуатации, женщину с мягкими манерами и проникновенной речью.
 Пруденс стало не по себе.
 – Неужели я и вправду выгляжу так непривлекательно?
 Он задумался, прежде чем ответить, и очень мягко заговорил:
 – Случается. Когда шерсть у вас на загривке встает дыбом. Этого нельзя допустить.
 – Потому что они попытаются в суде меня провоцировать?
 – Думаю, вам следует быть к этому готовой.
 Пруденс погрузилась в молчание. Она не могла не признать его правоты. А признать ее было чертовски неприятно.




 ГЛАВА 12


 Теперь они ехали по главной улице городка Хенли-на-Темзе. Этим воскресным утром улицы были запружены толпами гуляющих, так же как зеленые лужайки на берегу реки. День выдался солнечным. На реке было несколько гребных лодок, и, возможно, потому, что теперь они ехали с черепашьей медлительностью, Пруденс в своей экипировке почувствовала себя полярным медведем.
 Гидеон крутанул руль и повернул под арку в вымощенный булыжником задний двор маленькой гостиницы елизаветинских времен. Он заглушил мотор и выскочил из машины. Пруденс не стала ждать, когда он предложит ей руку, и тоже вышла, с трудом преодолевая желание потереть спину, онемевшую от езды по неровной дороге.
 – Входите и закажите кофе, – сказал он. – Я присоединюсь к вам через пять минут, после того как заправлюсь.
 Из закрытого отделения машины позади мотора он извлек канистру с надписью «Бензин Пратта».
 Пруденс потянулась и расправила плечи, потом сняла меховое манто.
 – Слишком жарко, – сказала она и положила одежду на заднее сиденье. – Встретимся в общей комнате гостиницы.
 Общая комната в гостинице «Красный лев» позади салона-бара была уютной и комфортабельной. Приветливая служанка пообещала Пруденс булочки со смородиной и предложила пройти в комнату отдыха для дам. Когда Пруденс, свежая и причесанная, вышла оттуда, Гидеон уже сидел у окна-эркера и разливал кофе.
 – Зачем нам ехать так далеко? Почему не остаться здесь? – спросила Пруденс, собирая с тарелки засахаренные ягодки смородины.
 Гидеон нахмурился.
 – Я собирался поехать в Оксфорд, – ответил он.
 – Но вы могли бы изменить свое намерение, – возразила Пруденс, насмешливо глядя на него. И тут подумала, что по какой-то причине он не может этого сделать. Словно угадав ее мысли, он сказал:
 – Я никогда не меняю своих решений.
 – Из принципа? Или вам это просто необходимо?
 Он неторопливо добавил сахару в кофе.
 – Необходимо, – ответил Гидеон, глядя на нее с печальной улыбкой. – Вы считаете меня очень негибким и педантичным?
 Она кивнула и отпила глоток кофе.
 – Именно так. И буду это иметь в виду при выборе для вас подходящей партии. Некоторые женщины высоко ценят мужчин, не меняющих своего решения ни при каких обстоятельствах.
 – Но мне почему-то кажется, вы к их числу не относитесь, – заметил Гидеон, принявшись за булочку со смородиной.
 – Время покажет, – ответила Пруденс с прохладной улыбкой и тоже отломила кусочек от булочки.
 – Все утро мы обсуждаем мои недостатки, – заметил Гидеон. – А я надеялся приятно провести день и получше узнать друг друга.
 – Но разве не этим мы занимаемся? Я имею в виду недостатки и все остальное, – спросила она. – Что же касается адвоката Беркли, который собирается меня атаковать, то, я полагаю, вам следовало бы задать мне побольше каверзных вопросов, которые можно от него ожидать: это помогло бы мне на суде.
 – Такую тактику я и собираюсь избрать, – согласился Гидеон, – но как только начинаю задавать вам неприятные вопросы, вы набрасываетесь на меня, как рой разозленных ос.
 – Я просто не поняла, что это ваша тактика, что вопросы, которые вы задаете, не отражают вашей точки зрения. Впредь учту это обстоятельство и буду отвечать должным образом.
 Гидеон отставил кофейную чашку и удобнее уселся в глубоком кожаном кресле. В комнате с низким потолком царил полумрак. Ромбовидные окна почти не пропускали солнечного света. И все же он заметил, сколь богатого оттенка ее медные волосы и как блестят зеленые глаза на безупречно гладком лице.
 – Отвечая на ранее заданный вам вопрос, – сказал Гидеон, – я подумал и решил, что внешность женщины для меня очень важна.
 Пруденс поставила на стол свою чашку.
 – Она должна быть красивой?
 Он покачал головой.
 – Нет, вовсе нет. Скорее интересной... необычной.
 – Ясно.
 – Не желаете это записать?
 – У меня очень маленькая записная книжка.
 Ей хотелось испепелить его взглядом и одновременно осчастливить улыбкой. Но инстинкт подсказал, что не стоит делать ни того ни другого, если она не хочет утратить бдительность. Он пытался вовлечь ее в эту странную игру, искушал. Это не было ни прямой попыткой обольщения, ни банальным флиртом. Скорее замаскированным приглашением принять участие в играх. И едва слышный внутренний голос, на который она старалась не обращать внимания, спрашивал: а почему бы и нет?
 Однако ответ на этот вопрос был ясен как день. Она... и ее сестры... они нуждались в профессиональных услугах этого человека.
 Не оставалось места ни для чего, кроме чисто деловых отношений с адвокатом. К тому же, напомнила она себе, он ей совсем не нравился.
 Гидеон понял, что не удастся вызвать Пруденс на откровенность, и спросил равнодушно:
 – Готовы продолжить путь?
 Он поднялся, нашарил в кармане горсть монет и бросил на стол.
 – Если наш пункт назначения Оксфорд, то да, – ответила Пруденс.
 – Там нас ждет множество развлечений, – пообещал он и двинулся к двери, навстречу яркому, солнечному дню. – Я на удивление хорошо помню свои спортивные успехи, хотя прошло около двадцати лет.
 Он вздохнул. Пруденс не ответила, только сжала губы. Он, видимо, напрашивался на комплимент, но так и не дождался его.
 – Не думаю, что мне нужен этот мех, – заметила Пруденс, когда они вернулись к машине. Она сложила манто и повесила на спинку сиденья.
 – Но вам понадобятся капюшон и очки, – сказал Гидеон, надевая свои автомобильные очки. – А через несколько минут, как только мы окажемся на дороге, открытой всем ветрам, вы поймете, что манто вам тоже не помешает.
 Он надел пальто и переключил внимание на зажигание. После нескольких поворотов ручки машина ожила, и он тотчас же отложил ручку и сел за руль, сказав с показной бодростью, которой вовсе не ощущал:
 – Все вверх и вверх.
 – Далеко это отсюда?
 – Примерно двадцать миль. Мы должны проехать это расстояние за час или час с лишним. Дорога хорошая.
 Пруденс застегнула капюшон под подбородком, размышляя о том, что не может разделить его энтузиазм при мысли о езде по ухабистым дорогам на предельной скорости. Она набросила на плечи меховое манто, ветер свистел в ушах. Обратный путь представлялся ей в мрачном свете. Когда они выедут из Оксфорда, солнце уже будет клониться к закату и станет еще холоднее. Гидеон между тем что-то весело напевал.
 – Вы днем всегда свободны? – спросила она. Гидеон прекратил пение.
 – Если только не нахожусь в суде или на деловом совещании, – ответил он. – А в чем дело?
 – Обычно мы устраиваем домашние приемы с целью представить друг другу кажущиеся нам перспективными пары. Может быть, вы пожелаете как-нибудь днем заглянуть к нам?
 Просто терьер, вцепившийся в кость, подумал он, иначе ее не назовешь.
 И со вздохом покорился неизбежному.
 – А у вас есть еще какие-нибудь кандидатуры, кроме Агнсс-Как-Там-Ее-Зовут?
 – Харгейт, – ответила Пруденс. – Напрасно вы отказались хотя бы познакомиться с ней. Она бы вам очень понравилась. Даже не пожелали выслушать меня.
 – Интуиция меня никогда не подводит, – возразил он. – Едва вы заговорили о ней, как я сразу понял, что она мне не подойдет.
 – Странно, откуда такая уверенность? – с нотками раздражения в тоне произнесла Пруденс.
 – Просто уверен, и все.
 Пруденс снова раскрыла свою записную книжку, пробежала глазами несколько имен, которые были выбраны ее сестрами и ею самой.
 – Ладно. Сделаем еще одну попытку. Возможно, вам понравится Лаванда Райли. Я приглашу ее к нам на среду, если этот день вас устроит.
 – Нет, – решительно заявил он.
 – Нет, потому что в среду вы заняты?
 – Нет, потому что меня не может заинтересовать Лаванда Райли.
 – Но откуда вы знаете? Я ведь и словом о ней не обмолвилась.
 Раздражение Пруденс росло.
 – Мне вполне достаточно имени. Я не сказал, но имя для меня очень важно. Запишите это в свою книжечку. Я просто не смог бы жить с женщиной, которую зовут Лаванда.
 – Какая нелепость! Вы можете называть ее ласкательным именем. Или уменьшительным.
 – Мне претит сама мысль об этом. К тому же остальные будут называть ее Лавандой. И мне никогда не избавиться от этого дурацкого имени.
 – Все ваши возражения не имеют ни малейшего смысла. Пруденс вдруг замолчала, подумав о том, что, сама того не желая, стала мишенью насмешек. Но похоже было, что он вовсе не нуждается в поощрении. Он упрямо продолжал, не обращая внимания на ее ледяное молчание:
 – Мне нравятся имена, созвучные добродетелям, например Хоуп...
 – Хоуп значит «надежда», а надежда – не добродетель, – огрызнулась Пруденс.
 – Если женщина по своей натуре никогда не теряет надежды, это своего рода добродетель, – возразил он. – Или же Честити – милосердие. Прекрасное имя. Еще мне нравится имя Пейшнс – терпение. И конечно же, Пруденс. Твердость, надежность, осмотрительность. В одном имени столько добродетелей.
 Пруденс с трудом сдержала смех. Он посмотрел на нее с улыбкой.
 – Вам смешно. У вас блестят глаза.
 – Вы не можете видеть выражения моих глаз за толстыми стеклами очков.
 – Но представить могу – ваши губы подрагивают, а это значит, и глаза искрятся весельем. Я не раз это замечал.
 – В вашем обществе мне не до веселья. С самой первой нашей встречи. Так что это замечание неуместно.
 – Хотел сделать вам комплимент. – В его голосе прозвучала досада.
 – Он оказался бы пустым и бессмысленным. – Пруденс укуталась в манто: машина набирала скорость, и ветер снова засвистел в ушах.
 – Вы очень упрямы, – сказал сэр Гидеон. – Я надеялся, что мы проведем восхитительный день, но вы делаете все, чтобы его испортить.
 Пруденс повернулась к нему:
 – Ах, вы собирались провести восхитительный день на природе! Не предупредив об этом меня. Не подумав о том, что у меня свои планы. А теперь вините меня в том, что я испортила вам день. Вы ведь сказали, что мы поработаем над нашим делом.
 – Именно этим мы и занимаемся, но все идет не так, как хотелось бы, – произнес сэр Гидеон. – Я думал, в неформальной обстановке вы расслабитесь, будете самой собой, и я увижу другую сторону вашей личности. Если, конечно она существует. Если же нет, то день напрасно потерян.
 Немного помолчав, Пруденс сказала:
 – Конечно, существует. Но зачем она вам?
 – Чтобы выиграть дело, – ответил он просто. – На свидетельском месте мне нужна добрая, умная, сострадающая Пруденс Дункан. Вы можете быть такой?
 Наступило молчание. Пруденс погрузилась в раздумье, отметив, что Гидеон тоже думает о чем-то своем. Тут Пруденс осенило. Почему она противилась его обаянию, ведь Гидеон изо всех сил старался ее рассмешить, позабавить? И это напрямую было связано с их делом. Но упрямство ее не знает границ.
 Наконец Гидеон прервал затянувшееся молчание:
 – Прекрасный день. Нас ждет восхитительный ленч и покойная прогулка по реке. На обратном пути пообедаем Хенли, а когда сядем в машину, будете спать, завернувшись в свои меха. Как вам мой план?
 – Он великолепен, – ответила Пруденс, чувствуя, как напряжение покидает ее. – Если обещаете не злить меня, покажу вам свою другую сторону.
 – Не могу обещать, – возразил Гидеон, с улыбкой покачиваясь к пей. – Иногда это неизбежно. Позвольте мне указать свое мнение, если что-то пойдет не так.
 – Ладно, – согласилась Пруденс. – Но не сегодня. А если я попрошу выслушать кое-что о нашем деле. Обсуждать ничего не будем, только выслушайте меня и подумайте о том, что следует делать.
 – Давайте.
 – Мой отец выступит в суде свидетелем в пользу Беркли скажет о нем пару дружеских слов.
 Гидеон никак не отреагировал на ее заявление, лишь кивнул.
 – Неужели вы не понимаете, как это ужасно.
 – Пока не понимаю.
 – Но ведь вам придется нападать на отца.
 – Попытаюсь сделать так, чтобы он усомнился в непогрешимости друзей.
 – Но вы не обидите отца?
 – Нет, если в этом не будет необходимости.
 Пруденс пыталась осмыслить его слова. Его тон был таким обыденным и равнодушным, несмотря на ужасную, чудовищную перспективу.
 – Боюсь, как бы он не узнал меня или мой голос, – сказала она через минуту. – Не уверена, что смогу изменить его до такой степени, чтобы он стал неузнаваем даже для отца.
 – Что вы задумали? – спросил он с любопытством.
 Пруденс хмыкнула. Она и сестры решили, что она попытается говорить так, как пыталась говорить Честити при встрече с их первой клиенткой. Этот тон был анонимным, безликим, как и само их посредническое предприятие.
 – О, но я... из Парижа. Во Франции... мы не задаем леди... дамам такой вопросы. Ви понимаеть? Эта «Леди Мейфэра», она вполне респектабельна. Вы называть это достойный, уважаемый?
 – А вы сумеете сохранить этот акцент достаточно долго? – смеясь, спросил Гидеон.
 – Почему бы и нет? – спросила Пруденс непринужденно. – Мой французский вполне хорош для того, чтобы говорить на этой смеси двух языков и все же сделать так, чтобы меня понимали. Я подумала, что это хорошая мысль.
 – Таинственная французская дама под вуалью... – задумчиво произнес Гидеон. – Конечно, это их заинтригует. К тому же вы можете таким образом вызвать к себе симпатию. Обычный англичанин всегда поддастся очарованию чего-то... Как бы это назвать? Пожалуй, раскованностью француженок. И тогда присяжные могут проявить большую снисходительность ко всему, что напечатано в «Леди Мейфэра», раз это будет высказано иностранкой, от которой можно ожидать любых сюрпризов.
 – Да, такая стратегия всегда окупится, – промолвила Пруденс.
 – Это сработает, если вы сумеете сохранить вашу манеру речи, столкнувшись с самыми безжалостными вопросами.
 – Я попрактикуюсь с сестрами, – пообещала Пруденс.
 – Все будет зависеть от того, удастся ли вам остаться неузнанной во время процесса, – напомнил он ей. – Как я уже говорил, обвинение сделает все возможное, чтобы выяснить, кто вы. Не исключено, что они уже работают в этом направлении.
 – На следующей неделе мы будем знать, поступали ли странные запросы в местах распространения газеты «Леди Мейфэра».
 – Разумно, – похвалил он. – А что еще?
 Пруденс потянулась к своей муфте, чтобы извлечь записку графа Беркли, и прочла ее вслух.
 – Она не датирована, но ясно, что написана очень давно.
 – Этого недостаточно, – заявил Гидеон. – Найдите расписание и даты выплат, узнайте, что покупал ваш отец. Я не смогу разоблачить этих негодяев без неопровержимых улик.
 – Вы могли бы прямо спросить об этом графа, – сказала Пруденс, внутренне возмутившись, когда он так резко и безапелляционно осудил то, о чем, казалось, они уже договорились. – Можно бы его слегка потрясти.
 Он покачал головой:
 – Нет, этого мало даже для того, чтобы начать разговор. Вам придется рыть глубже.
 – У меня есть доверенность на осмотр банковских бумаг отца. В понедельник займусь этим.
 – Как вы ее заполучили? – с удивлением спросил Гидеон. Пруденс плотнее запахнула манто, просто зарылась в него и подняла воротник.
 – Это фокус. Не могу им гордиться, и не стоит о нем говорить.
 – Как вам будет угодно, – не колеблясь, согласился сэр Гидеон. – Вы замерзли?
 На этот раз в его голосе прозвучало искреннее беспокойство.
 – Немножко, – призналась Пруденс.
 – Меньше чем через полчаса будем на месте. Видите шпили зданий?
 Он жестом показал на едва заметные на горизонте шпили Оксфорда, поблескивавшие в долине под ними.
 – Как ни странно, – заметила Пруденс, решительно отбросив невеселые мысли, – я никогда не была в Оксфорде. В Кембридже была, а в Оксфорде нет.
 – Я предпочитаю Оксфорд, но, возможно, потому что предубежден.
 – Вы учились в Нью-Колледже?
 Он кивнул, потом положил руку ей на колено. Это было мгновенное прикосновение, но Пруденс оно показалось многозначительным. Она сознавала, что все их путешествие имело какой-то особый смысл, но разгадать его пока не могла.
 Они остановились перед отелем Рэндолфа на Бомон-стрит в тот момент, когда городские часы пробили полдень. Пруденс вышла из машины и расправила плечи. Солнце пригревало, день был скорее летним, чем осенним, и Пруденс снова пришлось снять меховое манто. Гидеон сгреб его с сиденья машины.
 – Возьмем с собой. На всякий случай. Так безопаснее.
 Швейцар поспешил проводить их в великолепный холл отеля. Красивая широкая лестница вела на верхние этажи.
 – Дамская комната наверху. Я подожду вас за столиком, – сказал Гидеон и направился в ресторан.
 Когда Пруденс присоединилась к нему, он просматривал карту вин. Возле ее тарелки стоял бокал шампанского.
 – Я позволил себе заказать вам аперитив, – сказал он. – Если предпочитаете что-нибудь другое...
 – Нет, – возразила Пруденс. – Это прекрасно.
 Она села и отпила глоток вина.
 – Похоже, это бодрит.
 – По-моему, именно это вам и нужно, – откликнулся Гидеон.
 Он положил ладонь на ее руку.
 – Вы позволите?
 О да, подумала Пруденс, этот день она никогда не забудет. Ее рука мягко выскользнула из-под его ладони, и она принялась изучать меню.
 – Что вы рекомендуете? Я полагаю, вы хорошо знаете здешнюю кухню.
 – Вы правы, – отозвался он.
 Если она не пожелала дать ему ответ сразу, он не станет ее торопить. У него есть гордость, и он не привык, чтобы его отвергали. Гидеон не подал виду, что уязвлен.
 – Кухня здесь очень хороша, – холодно ответил он. – Хотите есть?
 – Просто умираю с голоду. Гидеон заглянул в меню.
 – Седло барашка, – предложил он. – Если только вы не предпочтете дуврскую камбалу.
 – Барашек – это прекрасно, – живо откликнулась Пруденс. – Мне сегодня не хочется рыбы. С чего начнем?
 – Паштет из копченой макрели великолепен, но если вы не хотите рыбы... – Он, хмурясь, смотрел в меню. – Может быть, вишисуаз?
 – Да, это было бы отлично.
 Пруденс закрыла меню, сняла очки, протерла салфеткой и улыбнулась ему. Это случалось нечасто, и Гидеона поразила ее улыбка в сочетании с блеском живых зеленых глаз. Он воспринял ее улыбку как утешение за проявленную холодность, однако пренебрегать ею не стал.
 – Бургундское или кларет? – спросил он, снова взяв карту вин.
 – Я больше склоняюсь к кларету.
 – В таком случае пусть это будет бордо.
 Пруденс пила маленькими глотками шампанское, откинувшись на стуле и глядя в окно на маленькую площадь, по которой мимо церкви Святого Джайлза туда-сюда на велосипедах проезжали студенты. Настроение Пруденс изменилось. Внезапно она почувствовала себя довольной и умиротворенной и с нетерпением ждала ленча. Ее спутник сосредоточенно изучал карту вин, и у нее появилась возможность не спеша рассмотреть его лицо.
 Густые волосы были зачесаны назад с широкого и чуть шишковатого лба, и она подумала, что на границе со лбом, у самых корней, они слегка редеют. Через несколько лет этот лоб обещал стать еще шире. Ее взгляд спустился ниже и упал на крупный орлиный нос, приковывавший внимание и свидетельствовавший о властности. Рот же она нашла чрезвычайно привлекательным, настолько, что это ее взбудоражило. Глубокая вертикальная ложбинка на подбородке придавала лицу еще больше обаяния. Его руки с ухоженными овальными ногтями и длинными, как у пианиста, пальцами были, пожалуй, маловаты для мужчины. Это она заметила еще в самом начале их знакомства.
 Пруденс уже не помнила, когда в последний раз мужчина обращал на себя ее внимание и казался ей сексуально привлекательным. Она рассталась с невинностью через год после смерти матери. Сестры заключили нечто вроде пакта: хотя ни одна из них не стремилась к браку, они поклялись друг другу, что не умрут, ничего не ведая о тайнах интимных отношений между мужчинами и женщинами. Поэтому отвели себе на это год и к этому времени все три сестры уже не были девственницами. Опыт Пруденс, как она признавала, оказался приятным, во всяком случае, неприятным она его не считала. И все же чего-то в нем не хватало. Особого восторга она не испытала и была разочарована.
 И сейчас она поймала себя на мысли, что руки Гидеона прикасаются к ее телу. Ее губы уже познали вкус его поцелуев. Она ощутила незнакомый трепет в теле и поняла, что к Гидеону Молверну ее влечет как к мужчине. Это открытие потрясло Пруденс.
 Ведь Гидеон ей совсем не нравился. Даже вызывал антипатию. У нее не было ни малейшего желания поддаться этому искушению. Ей нужны умственные способности Гидеона, а не его тело. А это совершенно разные вещи.
 – Пенни, если я угадаю ваши мысли? – сказал он, оторвавшись от карты вин.
 Пруденс пришла в замешательство. Он смотрел на нее так, будто и в самом деле прочел ее мысли. Это было видно по его глазам. Кровь бросилась Пруденс в лицо. В этот момент появился лакей, и Гидеон заговорил с ним. Пруденс вздохнула и с облегчением почувствовала, что кровь наконец отхлынула от лица. Она взяла стакан с холодной водой и незаметно прижала к шее под ухом. Лакей ушел, а Пруденс снова стала спокойной и холодной.
 – «Сент-Эстеф», – сказал он. – Надеюсь, вы одобрите.
 – Разумеется. Просто не посмею оспаривать мнение эксперта, – сказала Пруденс непринужденно и, разломив булочку, принялась намазывать ее маслом, уложенным причудливыми завитками в стеклянной масленке.
 – Это мудрый подход к делу, – заметил он. – Вы не поверите, но очень многие не способны здраво мыслить, потому что слишком тщеславны, чтобы прислушаться к голосу разума и не пренебрегать опытом.
 Пруденс покачала головой.
 – Возможно, вы и правы, Гидеон, но иногда бываете несносны.
 – Неужели? – искренне удивился он.
 Пруденс снова покачала головой.
 – Если сами не догадываетесь, нет смысла вам объяснять. Появился лакей, Гидеон сделал заказ и продолжил:
 – Послушайте, Пруденс! Где мне было приобрести другие манеры?
 Она рассмеялась.
 – Вы не заметили моей иронии, потому что вам не пришло в голову, что я сама почти эксперт в области вин.
 – Вы?
 – Вы бы удивились, если бы узнали, насколько хорошо я в них разбираюсь.
 Она подумала о том, как много знает о виноторговле и виноделии после многих часов, проведенных с Дженкинсом в винных погребах отца. Гидеон смотрел на нее с полуулыбкой, потягивая шампанское.
 – Знаете, Пруденс, я был почти уверен, что вам трудно меня чем-нибудь удивить. Скажите, как вам удалось стать экспертом?
 Пруденс нахмурилась. Она и ее сестры предпочитали не распространяться о своих семейных делах, особенно о ведении хозяйства и о том, к каким ухищрениям приходилось прибегать, чтобы удержаться на плаву. Никто в обществе не должен был знать, что семья Дунканов почти три года с трудом избегала окончательного банкротства и что полная нищета угрожала им почти постоянно. Их посредническое агентство и газета «Леди Мейфэра» уже начали приносить некоторый доход, но пока что они оставались в стесненном положении. И тут ей пришло в голову, что у них не должно быть тайн от адвоката, который ведет их дело.
 Ему уже было известно об их финансовых затруднениях и их причине. Но то, что они держали в неведении лорда Дункана о том, насколько тяжело их положение, он не знал.
 Пруденс дождалась, пока им подадут первое блюдо, и принялась, медленно помешивая суп, объяснять ему их ситуацию в деталях. Гидеон слушал ее без комментариев, намазывая паштет из макрели на кусок тоста, – слушал до тех пор, пока она не замолчала и не переключила свое внимание на суп.
 – Вы полагаете, что оказываете услугу своему отцу, продолжая держать его в неведении? – спросил он наконец.
 Пруденс тотчас же ощутила знакомое раздражение.
 – Мы так считаем, – ответила она напряженным тоном.
 – Это, конечно, меня не касается, – сказал сэр Гидеон, – но порой мнение постороннего человека может оказаться полезным. Вы и ваши сестры настолько хорошо знаете свое положение и свыклись с ним, что не можете судить о нем здраво и, возможно, что-то упускаете.
 – Мы так не думаем, – возразила Пруденс, сознавая, что говорит слишком воинственно, что означало только одно – его критика попала в цель. И все же она не могла сдержаться.
 – Мы очень хорошо знаем отца, а также знаем, как поступила бы наша мать.
 – Как вам нравится суп? – спросил Гидеон, сменив тему.
 – Очень хорош.
 – А вино? Полагаю, оно может удовлетворить такого знатока, как вы?
 Она одарила его проницательным взглядом, заметила, что он улыбается умиротворяюще, и постаралась подавить раздражение.
 – Кларет прекрасный, – сказала Пруденс. Покончив с ленчем, они отправились прогуляться по городу и дальше к Фоллбридж, где Гидеон нанял лодку.
 Пруденс с некоторым трепетом оглядела длинную плоскую лодку и шест непомерной длины.
 – Вы уверены, что сможете управиться с ним?
 – Я привык это делать. Думаю, это вроде езды на велосипеде, – сказал он, ступая на плоскую корму лодки и протягивая ей руку. – Ступайте в середину, чтобы лодка не закачалась.
 Пруденс приняла протянутую руку и робко ступила в лодку, однако та закачалась.
 – Садитесь, – сказал Гидеон, и она послушно опустилась на гору подушек на носу, которые оказались на удивление мягкими.
 – Чувствую себя наложницей в серале, – сообщила она, лениво потягиваясь.
 – Не уверен, что вы подходяще одеты для сераля, – заметил Гидеон, принимая от лодочника непомерно длинный шест.
 Когда Гидеон оттолкнулся от берега, лодка с тремя веселыми студентами направлялась к пирсу. Тот из них, что управлялся с шестом, с силой погрузил его в ил, но не успел вытащить вовремя, и лодка, грациозно вильнув, выскользнула из-под него, оставив его висеть на шесте на середине реки. Зрители на берегу восторженно зааплодировали, а Пруденс сочувственно наблюдала, как злополучный юноша нырнул в воду, пока его лодка не причалила всего в нескольких футах от него.
 – Вы уверены, что управитесь? – снова спросила Пруденс Гидеона.
 – Да, маловерка, – упрекнул он ее. – Я не какой-нибудь неоперившийся студентишка. Надеялся, вам это известно.
 – Да, – согласилась Пруденс, – не студентишка. – Она смотрела на него слегка прищуренными глазами. – Даже сомневаюсь, что вы когда-нибудь были им.
 Он не ответил, оттолкнулся шестом от ложа реки, и шест снова скользнул ему в руки. Все это Гидеон проделывал с такой легкостью, будто родился с этим шестом в руке. Пруденс оперлась спиной о подушки, почти легла на них, ощущая себя умиротворенной после ленча и вина, и веки ее, освещенные послеполуденным солнцем, начали опускаться. Янтарный солнечный свет сиял вокруг ее головы, словно нимб. Она лениво провела рукой по холодной речной воде и прислушалась к звукам окружавшего ее мира – к смеху, голосам, пению птиц, ритмичному чавканью шеста, когда он опускался в ил и поднимался из воды. Ей показалось, что Лондон очень далеко, на расстоянии многих миль отсюда, а прохладный утренний ветерок прогнал даже воспоминания о нем.
 Потом чавканье других шестов прекратилось. Пруденс слышала только крик кряквы, трель дрозда, и другие обычные для реки звуки. Она неторопливо открыла глаза. Гидеон внимательно наблюдал за ней, и, смущенная, не отдавая себе отчета в том, что делает, Пруденс сняла очки и принялась протирать их носовым платком.
 – В чем дело? У меня сажа на носу или шпинат застрял в зубах?
 Он покачал головой:
 – Ничего подобного. Как раз наоборот.
 Пруденс выпрямилась и села на подушках. От взгляда его проницательных серых глаз у нее мурашки побежали по спине. Она на мгновение почувствовала опасность. Но как ни парадоксально, угрозы не ощутила. Их взгляды встретились, и она была не в силах отвести глаза.
 Господи! Что это с ней?
 Она с трудом оторвала от него взгляд, снова надела очки и огляделась. Они как раз достигли места, где река разделялась на два рукава и один из них огибал небольшой островок.
 Гидеон направил лодку в левый рукав, и та заскользила мимо берегов, поросших роскошной зеленой травой, будто приглашавших спуститься вниз по реке. На берегу она заметила хижину.
 – Думаю, в это время года мы можем двигаться по этому рукаву спокойно, – произнес сэр Гидеон.
 – Спокойно? А в другое время здесь опасно? – Пруденс снова огляделась.
 – Там дальше расположены купальни «Парсонз плежер», – ответил он, указывая небрежным жестом свободной от шеста руки куда-то вдоль травянистого берега, где приютилась маленькая хижина. – Если бы вода не была такой холодной и можно было плавать, нам пришлось бы выбрать другой рукав, далеко не такой живописный.
 Пруденс смотрела на него недоверчиво. В его тоне она явственно уловила лукавую нотку, а в глубине спокойных глаз намек на улыбку.
 – А при чем тут плавание? – спросила она, понимая, что он ждет ее вопроса, и почувствовала себя статисткой в рутинной комедии мюзик-холла.
 – «Парсонз плежер» – частное владение, место для купания мужчин, студентов и преподавателей университета. Они купаются нагишом, поэтому женщинам запрещено кататься там на лодках на всем отрезке от Черуэлла.
 – Еще один пример мужского шовинизма. Мужские привилегии! – заметила Пруденс. – Не понимаю, как такое возможно! Это свободная страна, и водными бассейнами никто не владеет.
 – Я знал, какова будет ваша реакция на это сообщение, – сказал Гидеон. – У вас много последовательниц. Если желаете, я расскажу вам одну историю.
 – Расскажите, – ответила Пруденс, снова опускаясь на подушки.
 Ей показалось на мгновение, что опасность отступила, хотя она не была ни слепой, ни глупой, чтобы разобраться в ситуации.
 – Итак, в один прекрасный летний день, в то время как любители купания предавались своему излюбленному занятию на этом берегу, группа женщин решила покончить с мужскими привилегиями, как вы изволили выразиться.
 Пруденс усмехнулась.
 – Вы хотите сказать, они осмелились проехать там на лодке?
 – Именно! Хотя полагаю, что они катались на гребной лодке. Как бы то ни было, увидев их, все джентльмены повскакали, прикрывая интимные части тела полотенцами, и лишь один знаменитый ученый – имя осталось неизвестным – обмотал полотенцем голову, а не нижнюю часть тела.
 Пруденс с трудом сохраняла серьезное выражение лица. Такую историю респектабельный джентльмен не должен был рассказывать достойной и уважаемой леди. Однако образ безвестного мужчины, представший перед ее мысленным взором, был на редкость нелепым, чтобы не сказать – абсурдным.
 Гидеон между тем продолжал как ни в чем не бывало:
 – Когда коллеги спросили его, почему он повел себя столь странным образом, тот ответил: «В Оксфорде меня все знают в лицо».
 Пруденс прилагала отчаянные усилия, чтобы не расхохотаться.
 – Это весьма неприличная история, – сказала она с дрожью в голосе. – И уж конечно, не предназначена для ушей леди.
 – Может быть, и не предназначена, – согласился он миролюбиво, – но не сомневаюсь, что «Леди Мейфэра» нашла бы ее весьма забавной.
 Она встретила взгляд его смеющихся глаз.
 – Признаться, я не нахожу ничего достойного леди в вашей «Леди Мейфэра», мисс Пруденс Дункан. Вам не удастся ввести меня в заблуждение. В вас нет ни капли чопорности и ханжества, как и в ваших сестрах.
 Пруденс капитулировала и рассмеялась. Гидеон вторил ей. Он на мгновение отвлекся, и шест выскользнул у него из рук, вместо того чтобы упереться в илистое дно реки. Смех его мгновенно замер. Отчаянно чертыхаясь, он потянулся за ним, качнувшись на корме лодки, когда пытался достать шест. Вода плеснула на корму, прямо ему на ноги. Пруденс покатилась со смеху и никак не могла остановиться.
 Так ему и надо, этому самоуверенному франту!
 Наконец Гидеону удалось ухватиться за шест, он восстановил равновесие и теперь стоял на корме устойчиво, правда с мокрыми ногами.
 – Ничего смешного, – сказал он напряженным тоном. Должно быть, его уязвило то, что он предстал перед ней в столь неприглядном виде.
 Пруденс сняла очки и вытерла выступившие на глазах слезы.
 – Прошу прощения, – сказала она. – Я не хотела смеяться над вами. Но вы выглядели так забавно, когда сражались с шестом, будто боролись с морским змеем, как современный Лаокоон.
 Гидеон нe снизошел до ответа. Она вынула руку из воды, почувствовав, что пальцы онемели от холода, и участливо заметила:
 – У вас промокли ноги. Вы припасли сухие носки?
 – Зачем? – спросил он довольно кислым тоном.
 – Попытаемся купить их на обратном пути в отель. Нельзя же ехать до Лондона в насквозь промокших носках. Вы простудитесь. Может быть, в гостинице нам удастся устроить для вас горчичную ванну. Говорят, это предотвращает простуду. Не хотите же вы... О-о!
 Ее речь была прервана, потому что Гидеон с силой вытащил шест и на нее обрушился фонтан брызг.
 – Вы сделали это намеренно, – укорила его Пруденс, смахивая капли воды с платья и отряхивая ноги.
 – Вовсе нет, – возразил он с самым невинным видом. – Это была роковая случайность.
 – Лжец! Я ведь думала только о вашем благополучии.
 – Лгунья! – парировал он. – Вам хотелось посмеяться надо мной.
 – Но ведь это правда выглядело забавно, – согласилась Пруденс, – в дополнение к вашей истории.
 Смех и неподдельное веселье оживили ее, на щеках появился нежный румянец, а очки, лежавшие теперь на коленях, не скрывали блеска глаз. Гидеон подумал, что, пожалуй, стоило потерпеть это некоторое неудобство, чтобы увидеть Пруденс такой.
 – Раз уж мы оба вымокли, думаю, пора поворачивать назад, – сказал Гидеон, глядя на небо сквозь нежно желтевшие ветки плакучих ив, окаймлявших берег. – Как только солнце зайдет, станет по-настоящему прохладно.
 – Пожалуй, поездка домой обещает быть очень суровой, – промолвила Пруденс.
 Она надела очки, заметив, как внимательно он разглядывал ее минуту назад.
 Этот взгляд был задумчивым и явно оценивающим. Атмосфера наэлектризовалась. Напряжение росло.
 – У вас же есть ваши меха, – напомнил он ей. – К тому же мы остановимся в Хенли пообедать.
 Они выбрались из лодки и быстро направились к церкви Святого Джайлза.
 – Гидеон, – заговорила Пруденс, когда они проходили мимо магазина готовой мужской одежды, – я слышу, как хлюпает вода в ваших ботинках. Давайте зайдем и купим вам носки.
 – Не хочу признаваться какому-то торгашу, что промочил ноги, катаясь на лодке, – заявил он.
 – В таком случае предоставьте это мне.
 Прежде чем он успел возразить, Пруденс исчезла в лавке, предварительно позвонив в колокольчик. Через пять минут она появилась с бумажным мешком в руках.
 – Вот. – Она протянула ему мешок. – Пара черных носков. Большого размера. Размер я выбрала наугад, но решила, что ноги у вас едва ли маленькие.
 Он взял мешок и заглянул внутрь.
 – Да на них узор!
 – Это не узор, просто рельефный рисунок на шелке, – успокоила его Пруденс. – Скажите спасибо, что я не купила вам плед.




 ГЛАВА 13


 В Хенли они остановились в той же гостинице, где утром пили кофе. Уже стемнело, и Пруденс поспешила в теплую светлую комнату, радуясь, что захватила меховое манто. На мгновение она попыталась угадать, заказал ли Гидеон столик заранее. Разумеется, заказал.
 Этот человек никогда не полагался на везение. Их приветствовали, как долгожданных гостей, пригласили в уютный отдельный кабинет, где от камина распространялось живительное тепло. На буфете стояли графины с хересом и виски, и, пока Пруденс снимала верхнюю одежду, Гидеон разливал напитки.
 – Похоже, вас здесь знают, – заметила Пруденс, принимая от него стакан и усаживаясь у камина в глубокое кресло, прикрытое чехлом.
 – Это мое любимое место со студенческих времен. – Он опустился в кресло напротив. – Я позволил себе смелость заказать обед заранее.
 – По телефону?
 – А как же иначе?
 Он потягивал виски.
 – «Собака и куропатка» славится эйлсберийской уткой. Ее жарят и подают с апельсиновым соусом. Очень вкусно. Надеюсь, вам понравится.
 Его тон показался Пруденс несколько взволнованным и неуверенным, и ей было очень приятно сбить с него спесь и обычное превосходство.
 – Я люблю жареную утку, – сказала она.
 Он улыбнулся и встал, неторопливым движением распрямив свое длинное тело. Точь-в-точь как лев, готовящийся к ночной охоте, подумала Пруденс. Внезапно атмосфера в комнате будто изменилась. Исчезли расслабленность и нега, зато появилось напряжение, на мгновение возникшее, когда они катались на лодке. Гидеон стоял, прислонившись спиной к каминной полке, опираясь одной ногой о каминную решетку, и смотрел на нее.
 – Пруденс.
 Он произнес ее имя нежно и задумчиво. Взгляд его серых глаз снова показался ей напряженным и пытливым.
 Она поборола желание снять очки, помня, какое действие оказывает на нее его жаркий и пристальный взгляд, и зная, как трудно его выдержать без этих защитных стекол. Она чувствовала себя очень странно. Как-то легко. И это ее насторожило.
 Она замерла в своем кресле. Гидеон отошел от камина и в несколько шагов преодолел разделявшее их расстояние. Пруденс продолжала сидеть неподвижно. Он склонился над ней, опираясь руками о подлокотники ее кресла. Лицо его оказалось совсем близко. Она ощутила тепло его дыхания на щеке, и ей даже показалось, что в его серых глазах засверкали искры и рассыпались и обожгли ее; взгляды их снова скрестились, будто спаянные. Ее голова откинулась на спинку кресла, открыв беззащитную шею, и в этом движении была покорность и готовность сдаться, а из уст ее вырвался легкий вздох.
 Он поцеловал ее. Этот поцелуй очень отличался от первого. Первый он вырвал у нее. Теперь же прикосновение его губ к ее губам было легким, будто он пробовал ее на вкус, и, если бы она повернула голову, оттолкнула его, он бы подчинился ее воле. Но она не стала этого делать. Его язык нежно ласкал ее губы, а потом все так же нежно, но решительно вторгся в бархатистую пещеру ее рта. Их дыхание смешалось, его язык нежно скользнул по ее зубам, прошелся по внутренней поверхности щек, сплелся с ее языком и затеял с ним пляску. Ее веки были сомкнуты, а губы чуть приоткрыты, и она жадно впивала ласку его языка, затягивая его все глубже. Теперь она владела своим телом, а сознание ее подчинилось незнакомому, но властному желанию. Она обхватила его голову руками, и ее язык стремительными змеиными движениями теперь ласкал его губы.
 Наконец они разомкнули губы, чтобы глотнуть воздуха. Руки Пруденс упали на колени. Он улыбнулся, глядя на нее сверху вниз, все еще не убирая рук с подлокотников.
 – Это нелепо, – сказала она. – Вы мне ужасно не нравитесь.
 – Всегда или только иногда?
 Его дыхание нежно щекотало ее щеку.
 – Пожалуй, иногда, – честно призналась она.
 – Вам станет легче, если я скажу, что испытываю то же самое? – спросил он, все еще улыбаясь. – Случается, что и вы мне очень не нравитесь.
 – Зачем тогда все это?
 – Мир полон сюрпризов, – ответил он. – Иначе жизнь была бы неимоверно скучной. – Он поцеловал ее в кончик носа. – Вы не согласны?
 – Думаю, вы правы, – пробормотала Пруденс. – Но сюрприз сюрпризу рознь, а сюрпризу такого рода нет места в моей жизни.
 – Неужели все настолько плохо?
 Он поцеловал ее в уголок губ так нежно, словно бабочка коснулась их своим крылом. И теперь его глаза и улыбка выражали ласковую насмешку.
 Пруденс сделала попытку выпрямиться в кресле, и он тотчас же отступил, но продолжал смотреть на нее не отрываясь. Она сняла очки и беспомощно заморгала:
 – Я не хочу запутаться, – сказала она. – А мне кажется, все, что мы делаем, может затянуть нас в трясину.
 Он продолжал смотреть на нее сверху вниз, наклонился и взял у нее очки, потом сказал:
 – Вовсе нет. Почему любовники не могут работать вместе?
 Пруденс моргала, вглядываясь в его расплывающееся неясным пятном лицо. Без очков все выглядело совсем иначе. Эта живая, деловитая, целенаправленная и осмотрительная Пруденс Дункан существовала только за линзами очков в позолоченной оправе. Без них фокус смещался и жесткую реальность окутывал весьма удобный для обоих туман.
 Она не сопротивлялась, когда он, протянув руку, помог ей подняться, обнял за плечи и нежно поцеловал ее веки.
 – Нам следует сначала пообедать?
 Пруденс прекрасно поняла его, но ей не хотелось играть в игры. Она дотронулась до припухших губ кончиками пальцев. Иногда рассудочная сторона ее натуры вытеснялась мгновенным импульсом, инстинктом. Так было и сейчас.
 Она неторопливо взяла у него из рук свои очки и водрузила на нос, уверенная, что, как только сможет видеть ясно и отчетливо, рациональная часть ее натуры снова возьмет верх над эмоциями и инстинктами. Но этого не произошло. Она хорошо видела лицо Гидеона, но желание не исчезло.
 – Они оставят для нас утку? – спросила она. Гидеон кивнул, и улыбка его стала шире.
 – Подождите здесь, – сказал он и оставил ее в одиночестве.
 Пруденс взяла стакан с хересом, допила его, стоя у камина и глядя на огонь. Она понимала, что все это безумие, но у нее не было ни воли, ни желания покончить с ним. К черту последствия! И все же она подскочила на звук отворяющейся двери, хотя и ожидала возвращения Гидеона.
 Сердце ее учащенно забилось, и она повернула голову.
 Гидеон держал в руке маленький чемоданчик, а другую руку протянул ей, приглашая следовать за собой. Она перешла комнату, взяла его за руку и ощутила сильное пожатие его теплых пальцев.
 – Наверху нам будет удобнее, – сказал он. Пруденс кивнула. Она больше не владела ситуацией.
 И ей этого совершенно не хотелось. Впервые в жизни. Они поднялись по пологой лестнице и оказались в узком, устланном коврами коридоре. Гидеон, все еще держа ее за руку, открыл первую дверь. Она вела в спальню. Это была настоящая спальня с кроватью на четырех столбах, с низко нависающими потолочными балками и неровным дубовым полом.
 В камине горел огонь, а занавески на низких окнах были опущены.
 – Как уютно, – едва слышно произнесла Пруденс.
 Он бросил на нее проницательный взгляд и вдруг почувствовал необычную неуверенность и нервозность. У него было много женщин и ни одного поражения в любовном поединке, разве что в ранней юности.
 Ведь он даже не знает, девственница ли Пруденс. Принято было считать, что незамужняя женщина ее происхождения и положения должна быть девственницей. Но когда речь заходила о высокородной Пруденс Дункан, он по опыту знал, что все может оказаться иначе. Спросить ее об этом сейчас было бы неуместно. И словно прочитав его мысли, Пруденс с улыбкой сказала:
 – Нет, я не девственница. Я не особенно опытна, но поняла, почему вы колеблетесь.
 Ей показалось, что он слегка раздосадован.
 – Как вы догадались?
 – Но ведь это очевидно. Вы выглядите смущенным и нерешительным, вам просто не по себе.
 Пруденс тоже было не по себе, и это сблизило их. Она подошла к камину и наклонилась погреть руки, хотя они не замерзли.
 Эта странная легкость в голове все нарастала, и Пруденс даже подумала, не снится ли ей все происходящее – может быть, на самом деле ничего подобного не происходит. Тут она почувствовала его руки на своей талии, и его жесткое, поджарое тело прижалось к ее спине.
 Он прижался губами к се затылку, стал ласкать ее грудь под жакетом.
 – На вас слишком много одежды, – шептал он, коснувшись губами ее уха, и принялся расстегивать ее жакет. Потом стянул его с плеч, продолжая ласкать грудь, ощутив, как затвердели соски.
 Кончик его языка скользнул в раковину ее уха, и она тихонько застонала.
 Он негромко рассмеялся.
 Гидеон расстегнул ее блузку, и она упала на пол вместе с жакетом. Его руки проникли под тонкую ткань нижней сорочки, и он ощутил ладонями тяжесть ее груди. Ее тело, хотя она и выглядела изящной, было худощавым и даже угловатым, но груди были прекрасной формы – округлые, гладкие, полные.
 Пруденс облизнула губы, чувствуя все большее напряжение в сосках. Она ощущала, как где-то внутри у нее образовался узел, как отяжелели бедра, и с внезапной решимостью положила руки поверх его рук и прижала его ладони к своей груди.
 Он повернул ее лицом к себе, и она принялась торопливо расстегивать пуговицы на своей длинной плиссированной юбке. Он нетерпеливо отвел ее руки и сделал это сам. Она переступила через упавшую юбку и теперь стояла перед ним в одном белье. Он снял с нее очки и осторожно положил на каминную полку.
 – Не возражаете?
 Она покачала головой. Туман, застилавший сейчас глаза, не имел ничего общего с близорукостью. Она потянулась к пуговицам на его сюртуке.
 – Скорее, – прошептала Пруденс, и голос ее дрогнул от нахлынувшей страсти. – Я хочу вас видеть и... прикасаться к вам.
 Он снял сюртук, галстук, крахмальный воротничок и, наконец, рубашку. Пруденс дотронулась до его сосков и прикусила нижнюю губу, внезапно ощутив, как они отвердели под ее рукой.
 – Я не знала, что у мужчин такое бывает.
 – Наша цель – доставить вам удовольствие, мадам, – ответил он тихо, внезапно севшим голосом.
 Он потянулся к пуговкам ее сорочки и раздвинул ее полы, потом привлек Пруденс к себе, и тела их соприкоснулись. Пруденс судорожно втянула воздух и принялась ласкать его спину, потом ее руки скользнули ниже и она добралась до его панталон.
 Гидеон стал их стягивать, но они натолкнулись на препятствие в виде башмаков, которые он забыл снять. Он чертыхнулся и упал на кровать, а Пруденс, давясь от смеха, распустила шнурки его черных лакированных башмаков и стянула с него носки вместе с брюками. Этот прозаический момент несколько ослабил накал страстей.
 Он так и остался лежать в шерстяном нижнем белье. Затем поднялся с постели, снял его и ногой отшвырнул в сторону.
 Пруденс не могла отвести глаз от его длинной поджарой фигуры.
 – У тебя красивое тело, – пробормотала она. – Ты мог бы с успехом позировать Микеланджело.
 Гидеон озадаченно посмотрел на нее.
 – Не уверен, что это комплимент.
 – Думаю, комплимент, – настаивала она, слегка покусывая его соски.
 – Значит, я его заслужил.
 Гидеон принялся вынимать шпильки из ее волос, в то время как она, склонив голову, прижалась лицом к его груди, не глядя, бросил их в сторону туалетного столика и запустил пальцы в волнистые красно-рыжие волосы, рассыпавшиеся по плечам и спине. Он приподнял ее лицо за подбородок, коснулся легким поцелуем ее глаз и нежно сказал:
 – Теперь я хочу посмотреть на тебя.
 Она кивнула и спустила с плеч сорочку. Гидеон снял с нее панталоны и стал скользить губами по ее телу, по животу, по кремовой коже бедер, которые открылись его взору. Она переступила через облако тафты и кружев и подняла ноги, сначала одну, потом другую, чтобы он снял с нее башмаки, расстегнул подвязки, стянул чулки.
 Все еще стоя на коленях, он провел руками по тыльной стороне ее нежных ягодиц.
 – Как приятно прикасаться к тебе, – пробормотал он, массируя шелковистые округлости.
 Он поцеловал низ ее живота, потом его руки обхватили ее бедра и чуть нажали, чтобы раздвинуть их.
 Пруденс задрожала от столь интимного прикосновения, потаенные уголки ее тела повлажнели, и вся она раскрылась навстречу ему. Она чувствовала себя совершенно обнаженной, более обнаженной, чем была на самом деле, и это доставляло ей удовольствие. Она купалась и нежилась в этом ощущении. Она еще шире развела бедра, молча побуждая его к действию, в то время как страсть ее стремительно нарастала. Она прижала к животу его голову и стала перебирать его волосы. Где-то в глубине ее бедер поднималась волна наслаждения, вырастая до невероятных размеров. Теперь это был уже ураган, цунами, тайфун. Она прикусила губу, судорожно вцепилась пальцами в его волосы – волна страсти поднялась до небывалой высоты и разбилась на мелкие брызги. Она услышала собственный крик. Колени ее дрожали, и она не могла унять эту дрожь. Гидеон встал, продолжая обнимать ее, пока она не пришла в себя.
 – О! – Это все, что она смогла произнести.
 Он улыбался, глядя на нее сверху вниз, и поцеловал ее влажный лоб.
 – Какая страстная, – тихо и нежно сказал он, поворачивая ее лицом к постели и жадно оглядывая ее всю – изящную спину, тонкую талию, постепенно расширяющуюся к бедрам, безупречную линию бедер.
 Пруденс упала на постель, перекатилась на спину и раскрыла ему объятия. Она была полна желания, настоятельной потребности разделить наслаждение с ним. Он опустился над ней на колени, а она обвила его ногами, вжавшись пятками в его ягодицы.
 – Иди ко мне, – позвала она его. – Не медли!
 – К вашим услугам, мадам, – сказал он.
 И вошел в нее. Она улыбалась, ее светло-зеленые глаза искрились и сияли.
 – Не двигайся, дорогая, – сказал он. – Я бы хотел продлить этот момент, но оказался почти у самого края бездны.
 – Ты задаешь тон, – ответила Пруденс и вытянула руки над головой жестом, полным покорности, столь чувственным, что он судорожно вздохнул, отчаянно стараясь сохранить остатки самообладания.
 Он медленно вышел из ее лона и столь же неспешно снова вошел в него. Она тяжело дышала, лежа с закрытыми глазами. Живот ее напрягся, волна желания вновь поднялась в ней.
 Он снова покинул ее. Глаза его были закрыты – он с трудом удерживался на краю, совсем близко от ее тела, потом с легким вскриком вошел в самую глубину ее лона, и ее мускулы конвульсивно сжались, обнимая его, в то время как его орган пульсировал внутри ее.
 Со стоном он опустился поверх ее тела, опираясь на ее груди с такой силой, что она почувствовала, как громко бьется его сердце столь близко от ее собственного. Она обвила руками его влажную спину и теперь лежала неподвижно и тихо, медленно дыша и столь же медленно приходя в себя.
 Гидеон пошевелился и скатился с нее.
 – Иисус, Мария и Иосиф! – пробормотал он. – Вы чудо, мисс Дункан!
 – Вы и сами неплохи, сэр Гидеон, – с усилием ответила она. – Теперь я уж точно не умру от любопытства.
 Он посмотрел на нее.
 – Что ты имеешь в виду?
 Она лишь улыбнулась и закрыла глаза. Теперь она знала, чего ей раньше не хватало. Но тогда она ни за что не призналась бы себе в этом, хотя немного завидовала Констанс, явно удовлетворенной браком и сексуальными отношениями с Максом. Улыбка все еще блуждала на ее губах, когда она провалилась в глубокий сон без сновидений.
 Она проснулась часом позже под тихий звук голосов, исходящий от двери. Пруденс лениво приподнялась, опираясь на локоть, и посмотрела на дверь. Гидеон, в халате, разговаривал с кем-то, стоявшим в коридоре.
 Она снова упала на подушки, осознав, что Гидеон ухитрился не только встать, не разбудив ее, но и укрыть ее одеялом. Более того, она оказалась между двумя одеялами.
 Голоса умолкли, и дверь отворилась. Пруденс с трудом приподнялась и села, опираясь на подушки, укрытая одеялом до горла.
 – Откуда халат? – спросила она.
 Халат был весьма элегантен, из шелковой парчи; вряд ли такие выдавали всем постояльцам.
 – Я захватил его с собой.
 Он приподнял с пола маленький чемоданчик. Пруденс вспомнила, что уже видела его раньше.
 – Хочешь сказать, что спланировал все заранее? – спросила Пруденс, вовсе не уверенная в том, что это действительно было так.
 Он покачал головой.
 – До чего ты подозрительна, радость моя! Нет, я ничего не планировал. Большую часть дня провел, стараясь преодолеть нашу взаимную неприязнь. Но как ты могла заметить, я энтузиаст автомобиле – вождения.
 – Я бы сказала – фанатик.
 – Да, но не будем спорить о степени моего энтузиазма. Продолжая говорить, он раскрыл свой чемоданчик.
 – И все же я опытный автомобилист. Я знаю, что даже самое надежное авто может подвести на большом отрезке пути. Поэтому готов ко всему. – Он извлек из чемодана шелковый халат и, встряхнув, расправил на нем складки. – Это для тебя.
 Он разложил халат на постели. Это было неглиже из изумрудно-зеленого китайского шелка, расшитое ярко-синими павлинами. Пруденс провела по нему пальцем:
 – Красиво. Но нам надо немедленно возвращаться домой.
 – Нет, – ответил Гидеон. – Сейчас нас ждет обед. Если ты не забыла, жареная утка.
 Пруденс откинула одеяла и бросила испуганный взгляд на часы на каминной полке. Было около половины десятого.
 – Гидеон, я должна возвращаться. Моя семья сойдет с ума от беспокойства.
 – Ничего подобного, – возразил он со спокойной уверенностью, столь часто ставившей ее в тупик. – Милтон знает, насколько ненадежен автотранспорт. Он не удивится, что мы не вернулись к десяти часам. Он отправится на Манчестер-сквер и объяснит, что мы заночевали по дороге и вернемся утром.
 Она уставилась на него, все еще полная сомнений.
 – А как насчет завтрашнего утра? Завтра понедельник. Разве ты не спешишь на работу?
 – Мое первое заседание назначено на полдень. Мы выедем рано утром, и у нас будет уйма времени, чтобы вернуться вовремя.
 Пруденс снова легла и натянула на себя одеяло.
 – Есть ли хоть что-нибудь, чего бы ты не предусмотрел?
 – Не думаю, – ответил он с некоторым самодовольством. – У меня с собой щетка для волос, зубная щетка, зубной порошок и халат для тебя. Хотя, – добавил он с сомнением в голосе, – едва ли он тебе понадобится.
 – Возможно, и нет, – согласилась она. – Но если нас ждет жареная утка, может, стоит одеться и спуститься вниз?
 – Незачем. Поедим здесь. Слишком много усилий понадобится, чтобы спуститься вниз, а столовую скоро закроют.
 – Ах! – Пруденс снова потрогала халат. – В таком случае я встану и надену его.
 – Возможно, это хорошая мысль, – согласился Гидеон. – Ванная напротив. Скорее всего нам ни с кем не придется ее делить. Не думаю, что кто-нибудь еще снял здесь комнату.
 Пруденс надела халат и туго завязала пояс. – Ты что-то говорил насчет щетки для волос?
 – Да, но я хочу сделать это сам. Твои волосы буквально сводят меня с ума. – Он подошел к ней, приподнял ее лицо за подбородок и поцеловал в уголок губ.
 Она улыбнулась и прошлепала босыми ногами в ванную. Довольно маленькая, она имела все необходимое: ванну на когтистых лапах, раковину и ватерклозет. Пруденс пустила воду и пока наполнялась ванна, скрутила длинные волосы в узел, закрепила на темени и вернулась в спальню.
 – Куда подевались мои шпильки для волос?
 Гидеон собрал пригоршню с туалетного столика и предусмотрительно уложил горкой.
 – Тебе не нужна компания в ванной?
 – Она слишком мала для двоих, – ответила Пруденс.
 – Мы могли бы потереть друг другу спину.
 _ Невозможно этому противиться. – Она потянулась к нему и, улыбаясь, погладила по щеке. – У тебя выросла щетина.
 – Пятичасовая щетина, – возразил Гидеон. – Обычно я бреюсь вечером и утром.
 – Она мне, пожалуй, нравится, – сказала Пруденс. – Это увеличивает твое обаяние... Так ты выглядишь более суровым.
 Он нежно потерся щекой о ее щеку.
 – Значит, ты предпочитаешь суровых мужчин нежным?
 – В зависимости от обстоятельств, – ответила Пруденс. – Пойду в ванную, пока вода не полилась через край.
 Он последовал за ней и смотрел, как она сбросила халат и мгновение постояла обнаженной, чувствуя его взгляд, не стыдясь своей наготы, будто предлагая себя ему, потом шагнула в воду.
 – Право же, здесь нет места для двоих.
 – Чепуха, – возразил он, тоже сбрасывая халат и входя в ванну с противоположной стороны. Вода плеснула через край, когда он усаживался, подтянув колени к подбородку.
 Пруденс подсунула ноги под него и пощекотала его пальцами. Он схватил ее за щиколотки, и вода устремилась каскадом на деревянный пол.
 – Прекрати, – сказал он, продолжая сжимать ее щиколотки. – Вода может просочиться вниз. Сквозь потолок.
 – Я же предупреждала, что эта ванна слишком мала для двоих. – Она откинулась на спинку ванны, продолжая щекотать его пальцами ног.
 Гидеон поднялся, и вода снова выплеснулась из ванны. Он сорвал полотенце с вешалки и бросил в образовавшуюся на полу лужу.
 – Лучше я побреюсь, – сообщил он, возвращаясь в спальню за бритвой.
 Пруденс продолжала нежиться в ванне, наслаждаясь интимностью их омовений. Это было на редкость волнующее и чувственное продолжение восхитительных минут любви, нечто, скрепляющее их отношения и в то же время создающее ощущение предвкушения. Она подогнула пальцы ног, потом провела намыленной губкой по бедрам и... между бедрами, лениво и неспешно возвращаясь мыслями к ранее пережитому наслаждению.
 – Не нужна ли помощь?
 Спокойный голос, вторгшийся в ее мысли, застал ее врасплох, и она широко распахнула глаза, только теперь осознав, что прежде они были закрыты. Гидеон, стоя у края ванны, смотрел на нее, и его серые глаза теперь стали почти черными.
 – Нет, благодарю, – ответила Пруденс с достоинством, насколько это было возможно, когда она, совершенно голая, лежала в ванне. – Мы уже выяснили, что ванна слишком мала для игр.
 Он рассмеялся, потянулся за сухим полотенцем, развернул его и держал наготове.
 – Вылезай. Иначе я начну чувствовать себя лишним.
 Она поднялась, взметнув фонтан брызг. Он обернул ее полотенцем и шагнул в ванну.
 Пруденс вытерлась, скользнула в роскошный китайский халат и оставила Гидеона в ванне. В спальне она обнаружила накрытый стол, поставленный у камина, с откупоренной бутылкой «Пуи-Фюиссе», корзинкой горячих рогаликов и масленкой. Она налила вина в оба бокала, села за стол, разломила рогалик, густо намазала маслом.
 Гидеон вернулся, когда она отпила из бокала.
 – Как вино?
 – Изысканное. Ты не пробовал?
 – Нет, но хозяин гостиницы заверил меня, что оно только что откупорено.
 Он сел напротив. Его волосы были влажными, и Пруденс заметила, что, мокрые, они ложатся крутыми завитками. Это выглядело несколько фривольно и никак не вязалось с образом внушающего страх адвоката, каким он показался ей с самой первой их встречи.
 Послышался стук в дверь, и в следующее мгновение появились два лакея. Они внесли трехъярусную подставку с целой горой морских деликатесов и поставили ее на стол.
 – Устрицы, сэр Гидеон, сердцевидки, всевозможные моллюски, креветки и копченые мидии. Есть еще крупные креветки и клешни омаров, – сообщил один из лакеев, указывая пальцем на перечисленные дары моря.
 – Благодарю вас.
 Гидеон кивнул, и лакеи скрылись за дверью. Он взял маленькую острозубую вилочку и выбрал крошечного моллюска. Выковырял его из раковины и передал вилочку Пруденс.
 Она тотчас же отправила моллюска в рот. Обычно она относилась к этим деликатесам с некоторым пренебрежением, но сейчас поняла, что глубоко заблуждалась. Вкус был изысканный. Она кивнула, соглашаясь с Гидеоном, и выбрала одного для себя. Теперь до нее дошло, что Гидеон придавал огромное значение еде. Они ели моллюсков, посвятив этому занятию величайшее внимание и время от времени прерывая еду довольным бормотанием, а когда лакей вернулся, чтобы убрать грязные тарелки и очистившуюся от еды подставку, они уже сидели, откинувшись на стульях и удовлетворенно кивая друг другу.
 – Никогда бы не подумала, что суровый и педантичный законник может быть отъявленным гедонистом, – сказала Пруденс, нарушив молчание.
 – Ошибаешься, моя радость, – ответил Гидеон. – Адвокаты ничем не отличаются от представителей других профессий. Пожалуй, еще более рьяно относятся к своему делу. Но у нас есть свои любимые клубы, любимые рестораны, любимые пабы. И там мы не особенно много разговариваем о профессиональных проблемах. Чаще стараемся наслаждаться жизнью.
 Пруденс кивнула, размышляя о том, насколько легко слетали с его уст нежные слова. Это было приятно, тешило самолюбие, возбуждало, но казалось непривычным. Ее отец никогда не называл дочерей ласкательными и уменьшительными именами, да и мать редко употребляла их. Интересно, заметил ли Гидеон, что она обращается к нему только по имени? И что тон у нее изменился?
 Появилась жареная утка в апельсиновом соусе с гарниром из сочной зеленой фасоли и хрустящего жареного картофеля. Была откупорена бутылка «Нюи-Сен-Жорж». Лакеи снова исчезли. Гидеон вонзил нож под хрустящую кожу жареной птицы. Потом сделал движение ножом вверх и взял вилку, чтобы насадить на нее румяную коричневую и тонкую, как бумага, корочку.
 Подавшись вперед, он поднес вилку к губам Пруденс.
 – Для адвоката нет большей радости, чем отдать лучший кусочек жареного эйлсберийского утенка любимой клиентке.




 ГЛАВА 14


 Утром Гидеона разбудило прикосновение чужого тела. Нежные губы прижались к ямке под горлом. Он не раскрыл глаз и не двинулся с места, в то время как Пруденс покрывала нежными и легкими, как прикосновение бабочки, поцелуями его лицо, веки, нос, скулы, уголки губ и ложбинку на подбородке.
 – Не притворяйся спящим, – пробормотала она. – Я чувствую, что важнейшая часть твоего тела бодрствует.
 – Важнейшая часть моего тела – мозг, поскольку я выдающийся оксфордский ученый, – пробормотал он, зарывшись лицом в душистую массу ее рыжих волос.
 Пруденс хмыкнула:
 – Все зависит от обстоятельств. Сейчас, смею заметить, твой мозг не представляет для меня ни малейшего интереса. А вот это представляет.
 Ее рука скользнула вниз и обхватила очевидное свидетельство его бодрствования.
 – В самом деле?
 – Разумеется...
 Они достигли пика наслаждения почти одновременно.
 Еще несколько минут судороги пробегали по телу Пруденс, затем в полном изнеможении она положила голову ему на плечо. Гидеон погладил непокорные пряди ее влажных волос, прилипших к щеке.
 – Хотела бы я знать, приедается ли со временем это восхитительное занятие, – пробормотала Пруденс, когда обрела дар речи.
 – Вряд ли, – сказал Гидеон.
 – Я тоже так думаю, – поддакнула Пруденс с довольным смешком.
 – К сожалению или к счастью, жизнь требует, чтобы мы ежедневно занимались чем-нибудь еще, – сказал Гидеон, сев в постели. – Пора в путь. Надо доставить тебя домой до того, как твоя семья всполошится и заявит в полицию.
 – Ты же сказал – им о нас сообщат.
 Пруденс с трудом поднялась с подушек.
 – Конечно, им сообщили, но, думаю, они хотели бы собственными глазами убедиться, что ты жива и здорова, пока утро еще не вступило в свои права, – заметил он, спуская ноги с кровати. – Налить тебе ванну?
 – Пожалуйста.
 Она снова откинулась на подушки и закрыла глаза. Зажурчала вода, и Пруденс пришла в себя окончательно.
 Эта ночь была волшебной, самой восхитительной в ее жизни, полной запредельных восторгов. Но что будет дальше?
 Гидеон, будто угадав ее мысли, появился в дверях.
 – Пруденс, твоя ванна готова. Пора вставать и отправляться в путь. – Он произнес это своим обычным властным тоном, и Пруденс удивленно на него посмотрела.
 В течение долгих часов, пока они ласкали друг друга, она забыла этот его тон – уверенный, властный, нетерпеливый. Она поймала себя на мысли, что, возможно, это и был настоящий Гидеон Молверн, а нежный, страстный любовник, который шептал ей ласковые слова и искусно вел любовную игру, на какое-то время вошел в роль и блестяще с ней справился.
 – Уже встаю, – сказала она, поднимаясь с постели и потянувшись к халату.
 Она проскользнула мимо него в ванную и мельком подумала, не последует ли он за ней, но этого не произошло и она не удивилась. Судя по всему, реальность взяла верх над идиллией.
 Пруденс быстро умылась и вернулась в спальню. Гидеон уже оделся, и, хотя на нем был костюм, обычный для выходного дня, ей показалось, что он вернулся к привычному образу жизни и снова почувствовал себя преуспевающим адвокатом. Очаровательный беспорядок исчез из его курчавой шевелюры, он был чисто выбрит, даже осанка изменилась. Он снова стал уверенным в себе законником.
 Пруденс подошла к туалетному столику и скорчила гримаску при виде своих волос. Потребуется масса времени, чтобы привести их в порядок. Она села, взяла в руки щетку и принялась водить ею по спутанным прядям.
 – Позволь мне. – Он стоял у нее за спиной, протягивая руку за щеткой.
 Пруденс вручила ему щетку, заметив:
 – Ты испортил, ты и исправляй.
 В его серых глазах сверкнули искорки, и на мгновение он снова превратился в страстного любовника.
 – Не я один портил, – возразил он, водя щеткой по волосам с присущей ему энергией. – Прошу прощения, – извинился он, заметив, что она поморщилась от боли. – Есть ли более деликатный способ привести твою прическу в порядок?
 – Нет. Делай как умеешь.
 Она склонила голову, предоставив ее в полное распоряжение Гидеона.
 После пяти минут экзекуции, когда он дергал ее за волосы, Гидеон сообщил:
 – Вот. Я сделал все, что смог.
 Пруденс открыла глаза и провела пальцами по кое-как расчесанным волосам.
 – Теперь я и сама смогу управиться.
 – Отлично.
 Он направился к двери:
 – Закажу завтрак. Будешь готова минут через десять?
 – Через пять, – сухо ответила Пруденс.
 – Сложи вещи в чемодан, когда закончишь с прической. Я пришлю мальчика отнести его в машину.
 Пруденс, закалывая волосы, кивнула, и он вышел. Она слышала его энергичные пружинистые шаги, и ей представилось даже, что он по-военному щелкает каблуками. Она быстро оделась, стараясь не вспоминать о том, как раздевалась, уложила вещи в чемодан и, защелкивая замки, решила, что в этом акте есть нечто символическое, окончательное. Это был благонравный конец не вполне благонравной идиллии. Прежде чем выйти из комнаты, она оглядела ее. Все было в порядке, за исключением постели, с которой на пол были сброшены простыни и одеяла. В поле ее зрения попала пара шпилек, валявшихся на полу, и она тотчас вспомнила, как Гидеон вынимал их из ее волос. Пруденс тряхнула головой, чтобы избавиться от наваждения, вышла из комнаты и спустилась с лестницы.
 Когда она вошла в столовую, Гидеон читал газету. Он вежливо поднялся и стоял, пока она не села.
 – Хочешь газету? Я заказал две.
 Он протянул ей аккуратно сложенный номер «Тайме».
 Пруденс не сдержала улыбки. Было очевидно, что он не любит болтать за завтраком. Она налила себе чаю, намазала тост маслом и раскрыла газету, решив не отвлекать Гидеона от чтения и от почек с беконом.
 И вот они снова в машине, едут по тихим в столь ранний час улицам Хенли. Кое-кто из лавочников уже открыл ставни, но покупателей почти не было. Пруденс снова облачилась в свои меха и спрятала руки в муфту. Ее мучил вопрос, который ей не терпелось ему задать:
 – Гидеон, нынче утром ты не пользовался кондомом, но в последний момент прервал сношение. Почему?
 Он пожал плечами.
 – Для мужчины нет идеального способа предохранения, но это ничто по сравнению с возможными последствиями, если не принять мер. Так что не стоит думать об этом.
 – А!
 Пруденс переваривала полученную информацию. Этот разговор дал ей пищу для размышлений.
 – А ты хотел бы иметь еще детей?.. Я имею в виду – при соответствующих обстоятельствах?
 – А ты хочешь иметь детей, Пруденс? – задал он встречный вопрос, бросив на нее быстрый взгляд, но из-за автомобильных очков она не могла разглядеть выражения его лица.
 – Раньше ответь на мой вопрос. Ты хочешь иметь детей, если женишься снова?
 – Опять за свое?
 Она почувствовала, что краснеет.
 – Я просто решила спросить, раз уж мы об этом заговорили.
 – Мы только что провели, если можно так выразиться, экстатическую ночь, предавшись любви, а ты снова предлагаешь найти мне жену? Это как-то несерьезно, Пруденс. Даже непристойно.
 – Вовсе нет, – возразила она. – Вчера вечером ты сказал, что это не повредит нашим деловым отношениям. Мы оба клиенты. Надеюсь, ты сделаешь для нас все возможное. Я, в свою очередь, постараюсь угодить тебе. Мы пришли к мнению, что тебе нужна достаточно молодая женщина, способная родить ребенка, но вопрос в том, хочешь ли ты этого. Скажи. Иначе я не смогу познакомить тебя с женщиной, желающей иметь детей. – Она повернулась и посмотрела на него. – Будь благоразумен, Гидеон.
 Не отрывая глаз от дороги, он .процедил сквозь зубы:
 – Я не хочу об этом говорить.
 – Не прячь голову в песок, – возразила она, всплеснув руками. – Как мне выполнить свою часть сделки, если ты меня не поддержишь?
 В ответ Гидеон только покачал головой.
 – Ладно, – согласилась Пруденс, – не будем говорить о невестах. Но ты не можешь не задумываться о некоторых вещах. Как по-твоему, Сара не возражала бы против того, чтобы у нее появились братик или сестричка?
 – По-моему, пора оставить в покое Агнес Харгейт и забыть о ней.
 Пруденс не обратила внимания на его кислый тон.
 – Я не собираюсь говорить об этом конкретно и называть имена. Пытаюсь только выяснить общую тенденцию. Должен же ты иметь мнение на сей счет?
 Гидеон помолчал, обдумывая вопрос, и, наконец, ответил:
 – Не знаю. Надо спросить у Сары.
 – А как бы ты отнесся к потенциальной невесте, имеющей внебрачного ребенка? – спросила Пруденс из чистого любопытства.
 – А ты знаешь такую женщину? – не без интереса ответил Гидеон вопросом на вопрос.
 Разумеется, она не знала такой женщины. Женщины их круга не имели внебрачных детей, а если бы и имели, не признались бы в этом.
 – Нет, не знаю, – сказала Пру.
 – Зачем тогда спрашивать?
 Пруденс задала этот вопрос этот вопрос с единственной целью – узнать, каков на самом деле Гидеон Молверн. Он старался выглядеть обычным джентельменом, несгибаемым и не питающим сострадания к тем, кто не соответствовал его запросам, и все же ей казалось, что она проникла в глубину его души и поняла, что он может быть совсем иным. Отнюдь не ретроградом. И все же Пруденс не могла понять какова истинная сущность Гидеона. Пожалуй, от решения этой головоломки зависели ее собственный покой и мир.
 – Ладно, – произнесла она задумчиво. – Тебе нужна жена, изучившая «Камасутру», готовая следовать тому, что там изложено.
 – Разумеется, я готов попытать счастья на поле любовной битвы, если предлагаемые позиции будут для меня доступны, – сказал он, глядя ей в лицо. – К чему все эти разговоры, Пруденс?
 – Пытаюсь выяснить, какая жена тебе подойдет.
 – Возможно, я предпочту найти себе жену сам.
 – Но ведь ты согласился на мои условия.
 – Я согласился сделать попытку.
 – Я тоже пытаюсь. Поостерегись, ты сейчас врежешься в телегу, – заметила она. – Следи за дорогой.
 Гидеон чертыхнулся и резко вывернул руль, едва избежав столкновения с крепким тяжеловозом, запряженным в телегу с навозом.
 – Страшно подумать, что могло произойти, если бы мы столкнулись, – констатировала Пруденс, когда они проехали.
 – Любовалась бы лучше пейзажем и не отвлекала бы меня!
 Он выглядел раздосадованным и говорил сердито. Пруденс вспомнила о его реакции на вымокшие носки и улыбнулась. Гидеон не привык совершать промахи и реагировал них болезненно.
 – Хорошо, – миролюбиво согласилась Пруденс. – Пожалуй, я немного посплю.
 Она закуталась в свое манто, подняла воротник и, свернувшись калачиком, закрыла глаза.
 Она не заметила, как заснула, и была крайне удивлена, когда мотор заглох и они остановились возле дома на Манчестер-сквер.
 – Я проспала всю дорогу.
 – Верно, – согласился он, обходя машину, чтобы открыть для Пруденс дверцу. – И тихонько похрапывала.
 – Я не храплю, – возразила Пруденс, выходя из машины.
 – Ты уверена?
 – Знаешь, Гидеон, твоя манера разговаривать в агрессивном тоне раздражает. Возможно, в суде она приемлема, но никак не в светской беседе.
 Пруденс сняла автомобильные очки и швырнула их на сиденье, с которого только что встала.
 Гидеон сдвинул очки на лоб, почти под козырек автошлема.
 – А тебе не приходило в голову, что меня шокируют твои вопросы сугубо личного характера?
 – Я только выполняла свою работу, – заявила Пруденс, отрешенно покачав головой. – Думаю, снова дает себя знать наша взаимная антипатия.
 – Похоже на то, – согласился он. – Мне кажется, что эти наши чувства носят циклический характер. – Он коснулся пальцем кончика ее носа и вскинул брови.
 – Вполне возможно, – сказала Пруденс с неожиданной для нее самой нежностью – он снова обезоружил ее, показав другую сторону Гидеона Молверна.
 – Вполне возможно, – повторила она, – но ты провоцируешь эти реакции, Гидеон. В обычной жизни я миролюбивое и уживчивое создание. Можешь спросить моих сестер.
 – Пожалуй, не стану их беспокоить. Думаю, они всегда и во всем поддерживают тебя, стоят за тебя горой. Я предпочитаю сохранить воспоминание о страстной возлюбленной и буду вызывать его в памяти каждый раз, когда ты захочешь со мной повздорить. Тогда мне не захочется отвечать тебе в том же тоне.
 Он наклонился и поцеловал ее в кончик носа, потом в уголок рта.
 – Найди мне документы о сделках лорда Дункана с Беркли, Пруденс. Без них я ничего не смогу сделать. И приходи завтра днем в мою контору, часов после пяти. Поговорим о том, какой ты должна предстать в суде и что сделать, чтобы не оставить у присяжных неприятного впечатления.
 Он махнул ей рукой и, прежде чем она успела ответить, повернулся к машине.
 Она ждала, пока его автомобиль не исчез из виду, после чего поднялась по ступенькам к парадной двери.
 Дженкинс открыл, как только она вложила свой ключ в замочную скважину.
 – Мисс Пру! Что случилось?
 Он не мог скрыть своего беспокойства.
 – Это ты, Пру? – На верхней площадке лестницы показалась Честити. – Произошел несчастный случай? С тобой все в порядке?
 – Нет, ничего особенного не произошло, все в порядке. Машины иногда ломаются. Мы провели ночь в гостинице в Хенли.
 Она торопливо поцеловала сестру и поспешила наверх.
 – Мне надо переодеться, Чес. На мне вчерашняя одежда.
 – Да, – согласилась Честити. – А ты что, в ней спала?
 Этот вопрос заставил Пруденс остановиться. Она медленно повернулась. Честити смотрела на нее, склонив голову набок. На губах ее трепетала легкая улыбка.
 – Нет, – возразила Пруденс, – не спала. Если бы я сказала, что в гостинице есть ночные рубашки для постоялиц, оставшихся переночевать, ты бы мне поверила?
 Пруденс не удержала улыбки.
 – Не поверила бы, – ответила Честити. – Так ты собираешься рассказать мне?
 – Конечно, – рассмеялась Пруденс. – Пойдем, поможешь мне вымыть голову. Волосы в ужасном состоянии.
 Она ничего не утаила от Честити, пока сидела в гостиной и сушила перед камином волосы. В этот момент вошла Констанс.
 – Ты вернулась. Слава Богу! Вчера вечером я не на шутку испугалась, получив сообщение от Чес. Что случилось?
 – Пру уступила внезапному импульсу и провела ночь, отдавшись необузданной страсти в гостинице городка Хенли-на-Темзе, – сказала Честити, небрежно взмахнув рукой.
 – Именно так все и было, – подтвердила Пруденс.
 – Вот уж сюрприз так сюрприз! – отозвалась Констанс, усаживаясь на подлокотник дивана. – Он хорош в постели?
 Пруденс почувствовала, как щеки обдало жаром.
 – У меня не слишком большой опыт, – ответила она. – Но мне трудно представить, что бывает лучше.
 Констанс усмехнулась.
 – Звучит достаточно определенно. Вопрос в том, как это отразится на...
 – На деловых отношениях с нашим адвокатом? – перебила ее Пруденс. – Думаю, никак. Сэр Гидеон Молверн, королевский советник, – совсем не тот, с кем я провела удивительную, безумную ночь. Он переходит из одного состояния в другое с удивительной легкостью.
 Она взяла щетку для волос и принялась расчесывать влажные волосы.
 – Это хорошо, да? – с сомнением спросила Честити.
 – Конечно, хорошо, – заявила Пруденс, хотя тоже не была в этом уверена. – А что касается деловых отношений, он стоит на своем, уверяя, что той записки Беркли недостаточно для обоснования дела. – Она вздохнула. – Первое, что я сделаю завтра утром, – это пойду в банк и обследую сейф отца. Сегодня уже поздно.
 – Я думала, что мы уже обо всем договорились, – произнесла Честити, подбросив в камин еще один совок угля.
 – Знаю, и все же у меня оставалась крошечная надежда на то, что нам удастся избежать крайних мер.
 Констанс покачала головой:
 – Мы слишком глубоко увязли в этом деле, Пру, чтобы сожалеть о содеянном. Чес тебе рассказала, чем я занималась сегодня утром?
 – Нет, не было случая, – быстро ответила Честити. – Мне пришлось остаться здесь и дожидаться тебя, пока Кон отправилась на разведку выяснить, не шныряет ли кто-нибудь поблизости, вынюхивая что-нибудь о нас. – Она с беспокойством посмотрела на старшую сестру: – И что ты увидела, Кон?
 Легкость, с которой сестры говорили минутой раньше, развеялась.
 – Расскажи нам все, – попросила Пруденс, мучимая недобрым предчувствием.
 Констанс прошествовала к окну и вернулась на свое место.
 – Как мы и договорились, – начала она, – я отправилась в некоторые из точек распространения нашей газеты – к Хелен Миллинерс, к Роберту с Пиккадилли и другим. Притворилась, будто это обычный визит с целью узнать, сколько продано экземпляров газеты за прошлую неделю.
 Она замолчала. Сестры напряженно ждали продолжения.
 – Все они сказали, что какие-то люди интересовались тем, каким образом к ним доставляют газету, кто проверяет поступление выпусков, отдает распоряжения и получает деньги.
 – Это детективы, – уверенно заявила Пруденс. – Их наняли поверенные Беркли. Гидеон оказался прав.
 Констанс кивнула:
 – Конечно, никому не известно, кто мы такие. Все знают только, что мы представляем газету «Леди Мейфэра». Мы всегда под густыми вуалями, и нас невозможно увидеть и выследить. Но я полагаю, нам следует задержать выпуск на следующей неделе.
 – Задержать выпуск?
 Эта идея была столь чудовищной, что восклицание Честити не стало неожиданностью для остальных сестер.
 – Возможно, не стоит издавать газету до окончания процесса, – неохотно произнесла Констанс.
 – Но это означает признать поражение, сдаться врагу, – заявила Честити, упрямо сжав губы. – На это можно пойти лишь в самом крайнем случае.
 – А как насчет миссис Бидл? Они будут рыскать там, потому что туда приходит наша корреспонденция до востребования, – нахмурилась Пруденс. – Миссис Бидл нас не выдаст, но не хотелось бы доставлять ей неприятности.
 – Одной из нас надо завтра же отправиться к ней и потолковать, – решила Констанс.
 – Я не могу, – сказала Пруденс. – Мне надо в банк. Придется пойти кому-нибудь из вас.
 – Я готова, – согласилась Честити.
 – Неужели после бурной ночи ты смогла продолжить поиски жены для адвоката и преуспеть в этом деле? – спросила Констанс свою среднюю сестру, многозначительно подняв брови.
 – Но я пыталась это сделать, – возразила Пруденс. – Он категорически не желает иметь дела с Агнес или Лавандой.
 – Но ведь он даже не видел их, – запротестовала Честити.
 – Вряд ли для него это имеет значение. Полагаю, он вообще не принимает нашу сделку всерьез.
 – Зачем же тогда он согласился? – спросила Констанс. Пруденс пожала плечами:
 – Думаю, он счел это шуткой.
 – Конечно, теперь дело несколько осложнилось, – заметила Констанс. – Любовница ищет для партнера идеальную невесту. Ситуация, откровенно говоря, абсурдная.
 – Согласна, – произнесла Пруденс.
 – Так что можно усомниться в том, что ты вкладываешь в это дело всю свою энергию.
 – Но это именно так и есть, – с сарказмом промолвила Пруденс. – Короткая связь с клиентом не может повлиять на мою объективность.
 – Не может, – согласилась Констанс, – если связь действительно короткая.




 ГЛАВА 15


 Пруденс стояла у входа в банк Хоура под моросящим дождем. Она готовилась войти, когда застекленная дверь открылась и привратник в ливрее вышел с большим зонтиком. Он поклонился и направился к ней.
 – Вы в банк, мадам?
 Привратник высоко поднял над ее головой зонт, когда она сложила свой и стряхнула с него воду. Он проводил ее в святилище, где все по непонятной Пруденс причине говорили едва слышно.
 – Леди к мистеру Фитчли, – сказал привратник чуть ли не шепотом пожилому клерку, маячившему на горизонте.
 Клерк сразу узнал посетительницу. Дамы обычно не занимались финансовыми делами, и мисс Дункан выделялась на фоне остальных клиентов.
 – Доброе утро, мисс Дункан. Скажу мистеру Фитчли, что вы здесь.
 Пруденс любезно улыбнулась.
 Она села на стул с прямой спинкой и бархатным сиденьем, положив сумочку на «олени, надеясь, что не выглядит слишком смущенной и неуверенной. Молчаливые, углубленные в работу клерки и кассиры в своих каморках едва удостаивали ее взгляда, но ей казалось, что вина ее очевидна, что она сочится изо всех пор.
 Сам мистер Фитчли вышел из своего кабинета приветствовать ее.
 – Доброе утро, мисс Дункан. Видеть вас – большая радость. Входите же, входите.
 Он махнул рукой в сторону своего кабинета.
 – Доброе утро, мистер Фитчли. Боюсь, оно несколько мокровато.
 Она снова улыбнулась, проходя мимо него в святилище. Это была маленькая темная комнатка с камином.
 – Умоляю вас, сядьте.
 Управляющий банком жестом указал ей на стул перед бюро, на котором она не заметила ни клочка бумаги. Он сложил руки на сверкающей столешнице и с улыбкой обратился к Пруденс:
 – Чем могу служить вам, мисс Дункан?
 Пруденс открыла сумочку и вынула конверт с доверенностью. Пальцы ее слегка дрожали, пока она поворачивала конверт таким образом, чтобы стала видна печать.
 – Мне надо посмотреть банковские документы лорда Дункана, мистер Фитчли. Это может показаться странным, но у моего отца возникло беспокойство по поводу некоторых операций. Он хотел бы, чтобы я с ними ознакомилась.
 Она подалась вперед и положила конверт перед банкиром. Мистер Фитчли надел пенсне, взял конверт и повертел в руках.
 – Надеюсь, беспокойство лорда Дункана не связано с обслуживанием, предоставляемым ему банком? Семья графа пользуется нашими услугами уже несколько поколений.
 Пруденс поспешила уверить его, что с этой стороны все в порядке:
 – Разумеется, к вам нет никаких претензий. Просто он хочет освежить в памяти содержание некоторых сделок четырех – или пятилетней давности. – Она смущенно улыбнулась. – Как вы знаете, мистер Фитчли, я веду финансовые дела семьи. У моего отца на это не хватает времени.
 Менеджер кивнул:
 – Да, ваша покойная матушка, незабвенная леди Дункан, говорила мне то же самое.
 Он взял нож для бумаг, вскрыл конверт, развернул хрусткую веленевую бумагу и внимательно прочел ее. Потом положил письмо на бюро, разгладил мягкой белой ладонью.
 – Похоже, все в порядке, мисс Дункан. У нас есть место, где клиенты могут ознакомиться с бумагами. Будьте любезны, следуйте за мной.
 Он поднялся из-за своего бюро и пошел впереди, в главное помещение банка. Пруденс последовала за ним через комнату с полом, выложенным мрамором, мимо каморок, где усердные клерки опускали глаза при приближении начальства. Мистер Фитчли открыл дверь и отошел в сторону, пропуская Пруденс в комнату, похожую на камеру, где помещались только стол и стул. Серый свет сочился сквозь маленькое оконце.
 – Боюсь, здесь немного промозгло, – сказал он. – Мы не разжигаем камина, если клиент не сделал предварительного заявления о своем приходе.
 – Прошу прощения... Конечно, мне следовало это сделать. Но все получилось внезапно, – сказала Пруденс.
 – Не беспокойтесь, мисс Дункан. Располагайтесь, я прикажу клерку принести папки с документами. Сейф тоже хотите осмотреть?
 – Да, пожалуйста.
 Управляющий удалился с поклоном, закрыв за собой дверь. Пруденс била дрожь от промозглой сырости, и она принялась мерить шагами маленькую комнатку от стены до стены. Через десять минут дверь снова открылась, вошел клерк с охапкой папок, а за ним следовал другой с закрытым на ключ сейфом. Они положили на стол папки и поставили сейф.
 – Зажечь газ, мадам? – спросил первый клерк.
 – Да, пожалуйста.
 Пруденс взяла ключ, лежавший наверху сейфового ящика, и вставила в замок. Зажгли газ, и в комнатке возникла иллюзия тепла. Безрадостную комнату газовый рожок осветил мягким сиянием.
 – Не желаете ли кофе, мадам?
 – Это было бы прекрасно. Благодарю вас.
 Они ушли, а она села за стол и подняла крышку ящика.
 Если у отца были основания скрывать какие-то бумаги, то они, несомненно, должны храниться в сейфе, подумала Пруденс. В ящике оказалась только стопка бумаг. Она вынула их, и в этот момент вернулся клерк с подносом, на котором стоял кофе и лежало на тарелке несколько зачерствевших и несъедобных бисквитов. Он поставил поднос на стол. Пруденс улыбнулась и подождала, пока клерк удалился, притворив за собой дверь. Потом разложила бумаги на столе.
 Брачное свидетельство ее родителей, свидетельства о рождении сестер, свидетельство о смерти матери, завещание матери, завещание отца. Ни одна из этих бумаг не представляла для нее интереса. Она знала, что небольшое состояние матери целиком было истрачено на «Леди Мейфэра». Леди Дункан не приходило в голову брать деньги с издателей. Поэтому она тратила собственные средства, чтобы газета функционировала. Завещание лорда Дункана было составлено просто и ясно. Все его имущество должно было быть разделено поровну между тремя дочерьми. Впрочем, от его имущества остались только долги, подумала Пруденс. Содержание дома в Хэмпшире со всеми арендаторами и другими зависевшими от них людьми, как и содержание дома в Лондоне пожирали те мизерные доходы, которые они получали от своего поместья. Пруденс вернула бумаги в сейфовый ящик и приступила к чтению последней.
 И тут, глядя на нее, она ощутила приступ тошноты и с минуту не могла поверить в то, что читала. Это был юридически оформленный документ.
 Залоговое письмо на дом на Манчестер-сквер, дом, которым семья Дунканов владела со времен королевы Анны. Она смотрела на бумагу невидящими глазами. Глотнула кофе. Снова посмотрела на бумагу. Письмо было датировано 7 апреля 1903 года. И дом был заложен, согласно этой бумаге, компании «Граф Беркли и К°».
 Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы связать все воедино. Дом на Манчестер-сквер, 10, был заложен графу Беркли, – дом, который за всю историю своего существования не был заложен ни разу. В груди Пруденс медленно загорался гнев. Почему? Что, ради всего святого, могло заставить ее отца передать право на владение этим домом, своим наследием, предметом гордости, семейной гордости?
 Отчаяние.
 Другого объяснения она не находила. Другого объяснения и быть не могло. Пруденс уронила бумагу в сейфовый ящик – она внушала ей отвращение, как что-то омерзительное и ядовитое. Она разыскала папку, содержавшую документы за 1903 год. Выплаты начались в январе... выплаты «Графу Беркли и К°». Каждый месяц выплачивалась сумма в тысячу фунтов. В апреле выплаты прекратились. Но в апреле лорд Дункан выдал графу Беркли закладное письмо на лондонский дом. Он уже больше не мог выплачивать деньги, которые, как она предположила, почему-то обязался платить, и сделал единственно возможную вещь.
 Она взяла папку со счетами за предыдущий год. Выплаты начались в октябре. За что – этого она понять не могла. Неужели Беркли шантажировал отца? Уму непостижимо! Они были закадычными друзьями, во всяком случае, лорд Дункан в этом не сомневался.
 Пруденс достала из сумочки записку Беркли, найденную в библиотеке среди бумаг отца. Выплаты... расчеты... проценты. Она вернулась к бумагам из депозитного сейфового ящика. И наконец нашла то, что искала. Бумага оказалась заткнутой в прореху, образовавшуюся в кармане подкладки. 5 октября 1902 года... это было за несколько недель до смерти жены, ее страдания лорд Артур Дункан не в силах был видеть, он согласился финансировать проект по строительству Транссахарской железной дороги. Согласился выплачивать компании «Граф Беркли и К°», руководившей осуществлением проекта, по тысяче фунтов в месяц.
 Когда денег не осталось, лорд Дункан подписал закладное письмо на свой дом. Пруденс снова пошарила в кармане подкладки. Там оказался еще один листок бумаги. Точнее сказать, половина страницы, скатанная в виде тонкого рулона, похожего на сигарету, будто получатель был не в силах прочесть письмо. Когда Пруденс развернула бумагу, она поняла почему.
 «Мой дорогой Дункан!
 Очень сожалею, но вынужден сообщить тебе дурную новость.
 Снова осложнения с Махди, а люди все еще помнят неприятности с Гордоном в Хартуме. К сожалению, сейчас, похоже, никто не заинтересован в нашем небольшом проекте. Все готово к началу работ, люди ждут.
 Но те, кто прежде нас поддерживал, теперь готовы пересмотреть наше соглашение. Понимаете, тут замешаны политические интересы. Все мы оказались в бедственном положении с долгом в сто тысяч фунтов. Но уверяю вас, мы не будем закладывать ваш дом, если положение не станет совсем уж отчаянным.
 Беркли».
 Значит, в тот момент положение еще не было отчаянным, размышляла Пруденс. Трудно себе представить, что отец возобновил ежемесячные выплаты по тысяче фунтов, черпая деньги из семейного бюджета, а она ничего об этом не знала. Значит, угроза заложить дом висела над ним словно дамоклов меч. Должно быть, это не давало покоя отцу. И все же он готов выступить в суде, свидетельствуя в пользу вора, обманщика и отпетого мерзавца?
 Это было выше ее понимания. Человек, измученный горем, мог принять необдуманное и неразумное решение. Но ведь ее мать умерла четыре года назад. За это время отец должен был осознать, какова реальность.
 Пруденс откинулась на жестком стуле и забарабанила по столу кончиком карандаша. Должно быть, гордость помешала Артуру Дункану признать свои ошибки и бросить обвинения в лицо человеку, обманувшему его. Только гордость. Других причин Пруденс не видела.
 Она снова выпрямилась на стуле. Как бы то ни было, у них появилось нечто, способное подкрепить обвинения в финансовых махинациях. Теперь им следовало основательно изучить подноготную компании «Граф Беркли и К°». Но существовала ли она вообще как юридическое лицо? Идея проложить железную дорогу через пустыню Сахару всегда казалась Пруденс абсурдной. Любому нормальному человеку она показалась бы нелепой. Но чтобы начать дело, необходимо доказать, что все это являлось надувательством с самого начала, что лорда Дункана втянули в эту аферу обманом и, когда он уже не смог выплачивать ежемесячно оговоренную тысячу фунтов, ему пришлось пожертвовать семейной собственностью.
 Теперь, не испытывая ни малейших угрызений совести, Пруденс спокойно вынула из сейфа все необходимые бумаги и соответствующие страницы из папки и положила их в свою сумку. Гидеон сообразит, с кем следует связаться и кого использовать, чтобы заглянуть в бумаги компании «Граф Беркли и К°» и проверить ее правомочность. Она проглотила остатки кофе, заперла сейф, привела в порядок папки и вышла из комнаты. Клерк проводил ее до двери, и она, выйдя под дождь, раскрыла зонт.
 Честити стояла на углу узкой улочки возле лавки скобяных товаров и наблюдала за лавкой миссис Бидл на противоположной стороне. Прошло уже минут десять с тех пор, как мужчина в мягкой фетровой шляпе и довольно потрепанном макинтоше позвонил в дверь и скрылся за ней.
 Моросил мелкий дождь, но Честити в плаще-бербери и водонепроницаемой шляпе с наполовину опущенной вуалью, под большим зонтом была хорошо защищена от непогоды. С тех пор как подозрительный человек вошел в лавку, Честити уже разок прошлась по улице, но с противоположного тротуара не смогла разглядеть, что происходит внутри, а перейти дорогу и таким образом привлечь к себе внимание не рискнула.
 Дверь угловой лавки открылась, и Честити отвернулась, притворяясь, что разглядывает сквозь стекло железные котелки и чайники в лавке скобяных товаров. Бросив взгляд через плечо, она убедилась, что человек в мягкой шляпе направляется к остановке омнибуса. Лавка миссис Бидл хорошо просматривалась оттуда, но Честити решила, что не стоит рисковать и входить в лавку, пока незнакомец не сядет в омнибус. Но если долго стоять под дождем, это тоже может показаться странным. Поэтому Честити вошла в лавку скобяных товаров, стряхивая воду с зонта.
 Услышав звон дверного колокольчика, из задней части лавки появился человек в переднике.
 – Доброе утро, мадам. Чем могу служить?
 Он оглядывал ее с интересом и удивлением. Обычные посетители, заглядывавшие в его лавку в этой части Кенсингтона, не носили плащей-бербери. Интересно, что могло понадобиться этой леди?
 Честити лихорадочно соображала и наконец сказала:
 – Мне нужен утюг.
 – У меня есть для вас самый что ни на есть лучший – то, что нужно, мадам. Литой, с очень гладкой поверхностью. Нагревается мигом. Ваша прачка будет в восторге.
 Он поспешил в заднюю часть лавки, а Честити остановилась у окна, вытягивая шею, чтобы увидеть, стоит ли еще человек в мягкой фетровой шляпе на остановке или уже уехал. У нее не было ни малейшего желания обременять себя тяжелым и совершенно ненужным предметом, таким, как литой утюг, к тому же, вероятно, дорогим, но она не могла уйти, если тип, вызвавший ее подозрение, все еще был здесь.
 Из лавки невозможно было увидеть остановку омнибуса. Поэтому Честити открыла дверь и выглянула на улицу. Услышав звон дверного колокольчика, владелец скобяной лавки стремительно появился, опасаясь упустить покупательницу. Честити увидела в дальнем конце улицы омнибус и подозрительного типа, который садился в него.
 – Вот утюг, мадам, – сказал за спиной Честити хозяин лавки.
 Честити обернулась.
 – Говоря по правде, я передумала. Пришлю за утюгом прачку. Пусть сама выбирает. Ждите ее сегодня днем.
 Улыбнувшись, Честити выскользнула из лавки, оставив обескураженного хозяина с утюгом в руках.
 Она постояла, прежде чем перейти дорогу, проводила взглядом омнибус и, как только он скрылся за углом, метнулась через улицу в лавку миссис Бидл.
 – О, это вы, мисс Чес? – Миссис Бидл подняла глаза от прилавка, где наполняла большую стеклянную банку мятными леденцами. – Вы едва не столкнулись с человеком, который спрашивал о вас. Он заходил уже второй раз.
 Честити прислонила зонт к двери и подняла вуаль.
 – Он представился? Чего он хотел?
 Миссис Бидл нахмурилась, пытаясь вспомнить.
 – Он не представился, сказал только, что ему было бы интересно побеседовать с кем-нибудь из газеты «Леди Мейфэра», и спросил, не знаю ли я, где вас найти. Мол, у него для вас хорошие новости. – Она покачала головой и возобновила свою работу. – Мне он не понравился. Что-то в его манерах насторожило меня.
 – Надеюсь, вы ничего ему не сказали?
 Женщина подняла на нее глаза:
 – Неужели вы меня не знаете, мисс Чес? Я сказала ему, что понятия не имею, что получаю почту, и все.
 – Но ведь он мог спросить, кому вы отдаете газеты, кто за ними приходит. – Честити была все еще взволнована, хотя понимала, что такой напористостью может обидеть миссис Бидл.
 – Да, именно об этом он и спросил. Я ответила, что каждое воскресенье за ними приходит мальчик. Кто он – не знаю. Сказала, что это не мое дело. Все это я повторила ему дважды, оба раза, когда он приходил.
 Она прикрутила крышку и вытерла руки о передник.
 – Думаю, вы не прочь выпить чашечку чаю, мисс Чес. Пройдите в заднюю комнату.
 – Благодарю вас, – сказала Честити, следуя за хозяйкой в уютную кухню, помещавшуюся за занавеской. – Я вовсе не имела в виду ничего обидного, миссис Бидл. Дело в том, что мы все очень взволнованы.
 – Не сомневаюсь в этом, моя дорогая. – Она заварила чай. – Пусть настоится минутку-другую.
 Миссис Бидл открыла жестянку с бисквитами, выложила их на тарелку и поставила ее на стол перед Честити.
 – Попробуйте, мисс Чес. Они свежие. Только утром испекла.
 Честити попробовала бисквит и стала его хвалить.
 – Мы полагаем, что они наняли детективов, – сказала Честити. – Те всюду суют свой нос, и наш адвокат говорит, что противная сторона во что бы то ни стало попытается выяснить, кто мы. Уверена, они придут к вам еще не раз.
 – Ну, от меня им ничего не удастся узнать, – заявила миссис Бидл, разливая чай. – Выпейте чашечку. Согреетесь. На улице сыро.
 Она поставила перед Честити чашку с крепким свежезаваренным чаем.
 – Странная нынче погода. Вчера казалось, что дело идет к весне. А сегодня поглядите, что делается.
 Честити принялась пить чай маленькими глотками, время от времени откусывая от бисквита.
 – Есть почта для «Леди Мейфэра»?
 – Всего пара писем.
 Миссис Бидл потянулась к полке, взяла два конверта и передала гостье. Та бегло взглянула на них и положила в сумку.
 – Советую вам не беспокоиться об этих детективах, мисс Чес. Я им ничего не скажу, а кроме меня, вас никто не знает. Если, конечно, не считать нашего Дженкинса.
 Говоря о брате, миссис Бидл всегда называла его по фамилии.
 – И миссис Хадсон, – добавила Честити. – Но вы правы, миссис Бидл. Я знаю, вы будете хранить нашу тайну. И мы вам очень благодарны за это.
 – Чепуха, моя дорогая. Мы бы сделали то же самое для вашей дорогой матушки, да упокоит Господь ее душу.
 Честити улыбнулась и отпила глоток чаю. Прозвенел дверной колокольчик, и миссис Бидл поспешила по другую сторону занавески приветствовать покупателя. Честити вполуха слушала их разговор, принявшись за второй кусок бисквита. Миссис Бидл приветствовал приятный мужской голос, с едва заметным шотландским акцентом. Мужчина назвал миссис Бидл по имени.
 – Доброе утро, мистер Фаррел, – ответила хозяйка, и в ее тоне послышались радушие и сердечность. – Ну до чего же слякотное утро!
 – Так и есть, миссис Бидл. Я возьму фунт леденцов и еще, если позволите, одну лакричную палочку.
 – Разумеется, доктор, – сказала миссис Бидл.
 Честити услышала, как она снимает крышки со стеклянных банок и бросает леденцы на весы. Интересно знать, кому это понадобился фунт леденцов и палочка лакрицы? Движимая любопытством, Честити тихонько поставила чашку и подошла к занавеске. Отогнула краешек и заглянула в лавку. Над прилавком склонился высокий широкоплечий мужчина с грубыми чертами лица и немного кривым, видимо когда-то сломанным, носом.
 К удивлению Честити, этот недостаток не только не портил его, но даже придавал обаяние. Волосы у него были черные, вьющиеся и очень густые. Макинтош знавал лучшие дни. Зато улыбка у этого человека была само очарование.
 Он отошел от прилавка, пока миссис Бидл взвешивала сладости, и не спеша направился к стенду с журналами. Очень высокий, отметила Честити, но не тучный, сплошные мускулы. Она почувствовала себя по сравнению с ним очень маленькой и хрупкой. Честити наблюдала за ним, пока он разглядывал газеты. Мужчина взял экземпляр «Леди Мейфэра» и принялся листать. Что-то привлекло его внимание.
 – Все готово, мистер Фаррел. Шесть пенсов за леденцы и четыре за лакрицу.
 – Я и это прихвачу, миссис Бидл.
 Он положил на прилавок номер «Леди Мейфэра» и принялся отсчитывать монеты, которые вынимал из кармана.
 Уходя, он так энергично хлопнул дверью, что громко зазвонил колокольчик. Честити вернулась на кухню.
 Миссис Бидл появилась из-за занавески.
 – Такой славный человек, этот доктор Фаррел. Он тут недавно поселился.
 – У него здесь кабинет? – небрежно поинтересовалась Честити, ставя на стол чашку и собираясь уходить.
 – Недалеко отсюда, в больнице Святой Марии, – ответила миссис Бидл. – Эта часть города не для такого джентльмена, как он. – Разговаривая, миссис Бидл убирала со стола. – Но я думаю, наш мистер Фаррел может о себе позаботиться. Он мне рассказывал, что участвовал в состязаниях по борьбе на первенство университета.
 Она восхищенно прищелкнула языком, ставя чашки в раковину.
 Почему этот человек заинтересовался их газетой, размышляла Честити, выходя из лавки.
 На Кенсингтон-Хай-стрит Честити остановила наемный экипаж: толпы промокших людей и запотевшие окна омнибуса ее не привлекали. Она не нуждалась в заверениях, что миссис Бидл будет хранить их тайну, но настойчивость поверенных графа не сулила ничего хорошего. Они умны и хитры, неизвестно, к каким уловкам могут прибегнуть и где расставят очередную западню для доверчивых и простодушных. Миссис Бидл – добрая и честная, ей не тягаться с частными детективами, не брезгующими никакими способами, лишь бы добиться своего.
 Честити добралась до дома в тот момент, когда налетел порыв ветра и едва не вывернул ее зонт наизнанку.
 – Ужасный день, – сказала она Дженкинсу, входя в холл. – Пру вернулась?
 – Еще нет, мисс Чесе. Он взял у нее зонтик.
 Честити сняла шляпу, отряхнула вуаль.
 – Миссис Бидл шлет тебе привет и наилучшие пожелания, Дженкинс.
 Она отряхнула плащ и передала дворецкому.
 – Передай Пру, когда вернется, что я в гостиной.
 Дженкинс поклонился и отправился сушить промокшую одежду. Несколькими минутами позже он услышал, что пришла Пруденс, и направился в холл.
 Пруденс приветствовала его несколько рассеянно. Она ни на минуту не могла забыть о документах, лежавших в сумке, думая о том, что холл, в котором она стоит, больше не принадлежит семье Дунканов, если, конечно, отцу не удастся каким-то образом выплатить долг.
 Или доказать, что этот долг – фикция, результат обмана и подлога.
 – Вы немного бледны, мисс Пру. Все в порядке? Взволнованный голос Дженкинса вывел ее из задумчивости.
 – Да, – ответила Пруденс. – Все хорошо. Просто день сегодня очень сырой. – Она заставила себя улыбнуться, пека снимала верхнюю одежду. – Есть сообщения?
 – Телефонный звонок от сэра Гидеона, мисс Пру. Пруденс почувствовала, как в кровь хлынул адреналин.
 Она физически ощутила возбуждение, мгновенно вытеснившее из головы все остальное.
 – Просил что-нибудь передать?
 – Он сказал, что погода скверная и вам не стоит добираться до его квартиры самой. В шесть часов за вами приедет его шофер.
 – Как он внимателен, – пробормотала Пруденс. – Благодарю тебя, Дженкинс. Не отправишь ли весточку Кон? Попроси ее заглянуть к нам без промедления при первой же возможности.
 Она поспешила в гостиную. Честити как раз отвечала на письма, публиковавшиеся в колонке тетушки Мэйбл в газете «Леди Мейфэра», когда появилась Пруденс. Честити подняла голову и повернулась на стуле.
 – Есть новости? У меня кое-что есть.
 Лицо ее показалось Пруденс встревоженным. Пруденс кивнула:
 – Сначала расскажи ты.
 Честити описала ей все, что случилось утром.
 – Боюсь, как бы они не откопали чего-нибудь, несмотря на то что все держат язык за зубами. Может быть, лучше прервать публикации, залечь па дно?
 Пруденс наклонилась к огню погреть озябшие руки. Потом выпрямилась, и блеск в ее глазах приободрил Честити.
 – Что тебе удалось найти?
 Пруденс раскрыла сумочку и молча протянула бумаги сестре. Честити без труда поняла их значение. Она молча их перечитывала, разложив на секретере. Затем подняла глаза:
 – Надо, чтобы это прочла Кон.
 – Я попросила Дженкинса послать за ней. Честити недоумевающе покачала головой:
 – Получается, что хозяин нашего дома теперь – Беркли. Пруденс беспомощно развела руками.
 – Значит, на карту поставлено гораздо больше, чем «Леди Мейфэра»?
 Пруденс кивнула:
 – Это удар прямо в сердце.
 – Давай-ка дождемся Кон и вместе с ней обсудим эту ужасную новость, – сказала Честити. – У миссис Бидл оказалось несколько писем для нас. Может, взглянем на них, пока дожидаемся Кон?
 Она извлекла из сумочки несколько конвертов.
 – Страшно их вскрывать.
 И все же Честити вскрыла конверты.
 – Это письмо прямое и безыскусственное. В нем просьба обратиться через нас к любителям поэзии. Не совсем похоже на письмо с просьбой подыскать подходящую пару. Автор письма просит организовать кружок любителей поэзии. – Она бросила взгляд на сестру и пожала плечами. – Как ты думаешь, не составить ли нам список таких любителей?
 – А почему бы и нет? – ответила Пруденс. – Соберутся люди с одинаковыми вкусами и складом ума. По-моему, вполне безобидно.
 Честити кивнула и бросила письмо на секретер, переключив внимание на следующее. Пробежав его глазами, она молча передала его Пруденс.
 «Всем заинтересованным лицам! Небезразличное к вашей судьбе лицо обладает кое-какой информацией, имеющей важное значение для владельцев и издателей газеты «Леди Мейфэра», учитывая предстоящий процесс о клевете. Появились кое-какие факты, возможно полезные для защиты. Необходима личная встреча в месте, которое выберут сами издатели. Информация, которой мы располагаем, представляет величайшее значение и должна быть доставлена вовремя. Пожалуйста, напишите по вышеуказанному адресу без промедления и поверьте, что мы самые искренние почитатели и друзья газеты «Леди Мейфэра»». Пруденс посмотрела на сестру:
 – Это ловушка.
 – А что, если нет?
 – Уверена, что ловушка. – Она задумчиво покусывала ноготь. – Письмо анонимное.
 – Как и наша газета, – возразила Честити. – Если это друг Беркли или, возможно, бывший его друг, он, должно быть, не хочет, чтобы его имя стало известно. Предположим, что он знает о махинациях Беркли и у него есть свидетельства этих махинаций. Может быть, он их жертва, как и отец. Разве мы имеем право сбрасывать это со счетов?
 – Не знаю, Чес.
 – Ты должна показать письмо Гидеону.
 Пруденс кивнула:
 – Покажу, когда увижусь с ним нынче вечером. Она сложила письмо и положила в конверт.
 – О, вот и Кон, – сказала Честити, услышав шаги на лестнице и сразу узнав их.
 – Давайте отправимся куда-нибудь на ленч, – сказала Констанс, войдя в гостиную.
 – Это самая лучшая идея, которую я услышала за целый день, – обрадовалась Пруденс. – Но сначала прочти вот это. А я пока сменю башмаки. Они насквозь промокли. – Пруденс кивком указала на документы на секретере: – Тут еще письмо. Дай его ей, Чес.
 Честити протянула сестре письмо.
 – Куда пойдем на ленч?
 – В «Суон и Эдгар», – предложила Констанс, просматривая бумаги.
 – Отлично, – одобрила выбор сестры Пруденс, направляясь к двери.
 – Там отличная кухня. К тому же я собираюсь купить пейслийский шарф под цвет моего вечернего платья оттенка полыни, – сказала Констанс. Помолчав, она спросила: – Значит, сегодня вечером ты встречаешься с адвокатом?
 – Так уж получилось. Но когда дочитаешь письмо, поймешь, что деловая встреча необходима и неотложна, – заявила Пруденс. – Скажу Дженкинсу, что на ленч мы дома не останемся.
 – Деловая встреча? – пробормотала Констанс, поднимая брови и глядя на закрывшуюся за Пруденс дверь.
 – Сомневаюсь, что у Пру сейчас есть время или настроение для чего-нибудь другого, – заметила Честити с несвойственной ей резкостью. – Прочти и сама все поймешь.
 Констанс поняла и вскинула брови, когда закончила чтение. Честити была абсолютно права.
 – У Беркли залоговое письмо на дом, – произнесла она шепотом. – Уму непостижимо.
 Честити кивнула.




 ГЛАВА 16


 Ровно в шесть часов вечера Пруденс села в присланную за ней машину и приняла от шофера теплый плед, которым накрыла колени. Шофер также опустил кожаные занавески с обеих сторон открытой машины. Когда они подъехали к дому на Пэлл-Мэлл-плейс, парадная дверь распахнулась, едва Пруденс, сопровождаемая шофером, державшим над ее головой зонтик, ступила на верхнюю ступеньку крыльца.
 – О, вы совершенно точно рассчитали время, Милтон! – зазвенел детский голосок. – Дорога заняла у вас ровно три четверти часа.
 – Обычно, мисс Сара, я в таких случаях не ошибаюсь, если не возникают непредвиденные обстоятельства, – ответил шофер со снисходительной улыбкой.
 – Добрый вечер, мисс Дункан! – Девочка протянула Пруденс руку.
 – Добрый вечер, Сара.
 Теперь она могла получше рассмотреть девочку, чем при их первой неожиданной встрече.
 Пруденс увидела, что у Сары гораздо больше веснушек, чем Пруденс тогда показалось. Она была довольно тощенькой, одета в обычную школьную форму из синей саржи с белой блузкой, кое-где на рукавах заляпанной чернилами. Белокурые волосы заплетены в две толстые косы, на лбу – прямая челка.
 – Не угодно ли войти? – спросила Сара, гостеприимно распахивая дверь. – Мне приказано занимать вас, пока папа не покончит с яйцами, фаршированными трюфелями. Вы можете пройти сюда, снять пальто и шарф.
 Она пошла вперед, показывая дорогу. Пруденс последовала за ней в маленькую комнату, расположенную в некотором отдалении от холла. Туалетный стол, зеркало и кувшины с горячей и холодной водой, полотенце, щетка и гребень – все лежало наготове в ожидании любого гостя, которому могли понадобиться эти вещи.
 – За этой дверью ватерклозет, – непринужденно сообщила девочка, жестом указав на дверь в задней части комнаты. – В саду я нашла несколько камелий. – Она присела на краешек узкой кровати. – Я подумала, что вам они понравятся.
 Пруденс заметила красные камелии с жирными тяжелыми головками, покрытыми каплями дождя. Они стояли в низкой вазе.
 – Они прелестны, – похвалила Пруденс. – Благодарю вас, – добавила она, снимая пальто.
 – О, для меня это не составило труда, – сказала девочка, сияя улыбкой. – Я согрела воду на случай, если вы захотите умыться. Какое элегантное платье!
 Пруденс не требовалось смотреть в зеркало, чтобы убедиться в правдивости ее слов. Это платье было настоящим произведением искусства, купленным Констанс в Париже во время медового месяца. Оно идеально подходило к цвету ее волос и кожи лица, а покрой делал ее не слишком пышный бюст более впечатляющим. Нынче она решила одеться как на званый обед: опыт показал, что иногда ее адвокат забывает заранее сообщить ей о своих намерениях. Неужто и впрямь речь шла о яйцах, фаршированных трюфелями?
 – Оно из Парижа, – сказала Пруденс, снимая шарф.
 Волосы Пруденс были собраны в высокий шиньон и перехвачены на затылке бархатной лентой. Такой стиль несколько смягчал угловатость ее черт и подчеркивал медный оттенок волос.
 – Если вы готовы, пойдемте в гостиную, – сказала девочка. – Я рада, что вы не вымокли по дороге.
 – Милтон был очень внимателен, – сказала Пруденс, следуя за Сарой по мозаичному полу, выложенному черно-белым мрамором, в продолговатую гостиную, растянувшуюся по всей длине дома.
 Это была уютная комната, выдержанная в мягких тонах, кремовая с золотом, с мягкими диванами и книжными полками от пола до потолка. В отличие от библиотеки, которую Пруденс тоже видела, эта комната, по ее мнению, не была обставлена в мужском вкусе. Возможно, здесь сказывался вкус матери Сары. Возможно, какой-нибудь другой женщины. Была ли в жизни Гидеона женщина после развода с женой? Пруденс вдруг подумала, как мало знает о своем возлюбленном. К примеру, о причине его распавшегося брака.
 На столике возле дивана лежала раскрытая тетрадь, рядом стояла чернильница с пером.
 – У меня сложности с этой нудной алгеброй, – сказала Сара. – Папочка говорил, что вы могли бы мне помочь.
 – В самом деле? – Пруденс улыбнулась. – Интересно, с чего он это взял? Впрочем, давайте взглянем.
 Девочка протянула ей тетрадь, потом скользнула к буфету.
 – Могу я предложить вам хереса?
 – Да, благодарю вас.
 Пруденс села на диван и взяла тетрадь. Ей потребовалось всего несколько секунд на решение задачи. Она взяла стакан хереса, который Сара осторожно поднесла ей, стараясь не закапать обюссонский ковер.
 – Вы хотите, чтобы я помогла вам разобраться в задаче или решить ее за вас?
 – Но ведь это было бы надувательством, – ответила Сара, протягивая руку к тетради.
 – Думаю, вы правы, – согласилась Пруденс, не в силах сдержать улыбку. Она отпила херес. Девочку мучили угрызения совести.
 – Но, – сказала Пруденс, – если бы я помогла вам решить задачу, вы запомнили бы ход решения и в следующий раз справились бы сами. В таком случае это будет уроком, а не надувательством.
 Сара внимательно выслушала этот довод, склонив голову набок. Ее веснушчатое лицо просияло.
 – Думаю, даже папа не стал бы возражать, а он почти никогда со мной не соглашается. Говорит, что спор – хорошее упражнение для мозгов.
 – А что он делает с яйцами, фаршированными трюфелями? – спросила Пруденс непринужденно, беря в руки перо.
 – Он их готовит, – беззаботно сообщила Сара. – Причем очень вкусно. Это одно из его любимых блюд. Еще он фарширует виноградом перепелок. Это очень трудно. Папа вынимает из сырых птиц все кости и при этом чертыхается.
 Она посмотрела на Пруденс, сидевшую рядом с ней на диване. В ее серых глазах Пруденс заметила лукавый блеск. Она смотрела на Пруденс очень внимательно, будто изучала ее.
 – Впрочем, готовит он нечасто, – сказала девочка. – Только в особых случаях.
 Пруденс, сделав вид, будто пропустила эти слова девочки мимо ушей, снова взялась за тетрадь. В алгебре по крайней мере она не видела никакого подвоха и чувствовала себя уверенно.
 – Ладно, вот как мы поступим.
 И она принялась объяснять девочке решение задачи. Сара слушала очень внимательно.
 – А теперь посмотрим, сможете ли вы с ней справиться.
 Пруденс передала девочке перо.
 – О, теперь это легко, – сказала Сара доверительно. – Два в третьей степени.
 Она работала быстро и точно, и это произвело на Пруденс сильное впечатление. А задача для столь юного существа была нелегкой. Но ведь она дочь сэра Гидеона Молверна, самого молодого королевского советника за все времена. И посещала школу для леди, основанную Френсис Басе. Гидеон упоминал еще гувернантку, Мэри Уинстон. Почему ее здесь нет? Почему она не помогала девочке делать уроки?
 Обычно школьницы не делают уроки сами, вечером и уж тем более в гостиной, но Пруденс об этом не знала.
 В доме стояла тишина, словно он был пуст. В прошлый раз здесь находилась домоправительница. Эту загадку Пруденс решить было не под силу, и удивление ее росло. Гидеон снова вывел ее из равновесия. Она подняла голову на звук открывающейся двери.
 – Простите меня, Пруденс, за то, что не вышел вам навстречу, – сказал Гидеон, появляясь в гостиной. – Дело в том, что при приготовлении яиц бывает такой момент, когда ни в коем случае нельзя отвлекаться. Надеюсь, Сара сумела вас развлечь.
 На нем был безупречный вечерний костюм, а вокруг талии повязан большой и не слишком чистый передник. Пруденс уставилась на него.
 – Ты забыл снять передник, папа, – сообщила ему Сара. – О, какое упущение!
 Он развязал передник и бросил его на стул возле двери.
 Он смотрел на свою гостью с улыбкой, становившейся все шире по мере того, как ее раздражение улетучивалось, а это заняло немало времени.
 – Примите мои комплименты, – пробормотал он. – Это платье, несомненно, из Парижа. На нем печать Парижа.
 Пруденс, по настоянию сестер, надела три нитки разнокалиберного жемчуга. Когда-то они принадлежали ее прабабке, и сестры надевали их по очереди в соответствующих случаях. Констанс, например, на свадьбу.
 Нынче вечером Пруденс не хотелось их надевать – ведь им с адвокатом предстоит деловой разговор, но она не удержалась, увидев, как жемчуг гармонирует с платьем.
 Пруденс сняла очки, подчиняясь импульсу, как это всегда с ней бывало в минуты смущения и нерешительности. Как ни странно, присутствие Сары усиливало интимность момента, хотя разговаривать при ней свободно они не могли.
 Гидеон улыбнулся и с трудом преодолел желание поцеловать ее в кончик носа. Мягкое свечение газовых рожков отбрасывало блики на ее медно-красные волосы, и ему захотелось распустить их. Лицо его, однако, оставалось бесстрастным, и он произнес своим приятным, мягким голосом:
 – Я вижу, Сара предложила вам херес. – Он подошел к буфету и налил себе стакан. – Ты справилась с задачей, Сара?
 – Мисс Дункан объяснила мне, как ее решить, и я смогла сделать это сама, – призналась девочка.
 Гидеон кивнул.
 – Могу я взглянуть?
 Он взял тетрадь, пробежал глазами решение задачи.
 – Очень хорошо, – похвалил он, возвращая дочери тетрадь. – Мэри вернулась пять минут назад. Она ждет тебя к ужину.
 – Мэри была на собрании суфражисток, – сказала Сара. – Вы верите, что женщинам надо дать право голоса, мисс Дункан?
 – Разумеется, верю всей душой, – сказала Пруденс.
 – Вы состоите в Женском общественно-политическом союзе? Мэри состоит.
 Интерес Сары показался Пруденс неподдельным.
 – Нет, не состою, состоит моя старшая сестра. Она часто выступает на собраниях.
 Глаза Сары округлились.
 – Ее тоже зовут мисс Дункан? Интересно, слышала ли о ней Мэри?
 – Моя сестра замужем и носит фамилию мужа. Ее зовут миссис Энсор.
 – О, я спрошу Мэри, знает ли она ее.
 Сара встала, прижимая к себе тетрадь.
 – Не думаю, что ты приготовил и для нас перепелку, а, папа?
 – Боюсь, что нет. Извлечь кости из четырех перепелок – это самое большее, на что я способен, – сказал Гидеон. – Но миссис Кейт приготовила для вас жареную свинину под яблочным соусом.
 Сара притворно вздохнула:
 – Ладно! И это сойдет.
 – Свинина с поджаристой корочкой! Я это точно знаю, – сказал сэр Гидеон.
 Веселый, беззаботный, полный теплоты и нежности смех девочки был ему ответом.
 – Мы ее попробуем, – сказала Сара и протянула Пруденс руку: – Доброй ночи, мисс Дункан. Благодарю вас за помощь.
 – Я с радостью помогла вам, Сара. Доброй ночи.
 Пруденс потягивала херес маленькими глоточками, глядя, как Гидеон прощается на ночь с дочерью. Сара ответила на поцелуй страстным объятием.
 Было очевидно, что отца и дочь связывают самые нежные и сильные чувства, и это напомнило Пруденс о связи между ее сестрами и ею и их покойной матерью. Она наблюдала за Гидеоном и видела нежность в его лице, глазах и улыбке. Именно эта сторона его натуры оставила следы на его лице – легкие морщинки в уголках глаз. Он был нежным возлюбленным, и с его уст с легкостью слетали ласковые слова.
 Сара выбежала вприпрыжку, а Пруденс села на уголок дивана.
 – Прелестная девочка.
 – Ее папа думает то же самое и гордится ею, – сказал Гидеон со смехом, подходя к Пруденс с графином хереса. Он наклонился к ней наполнить ее бокал, и она вдохнула особый экзотический, чуть отдающей свежей землей аромат трюфелей, смешанный со слабым запахом одеколона и, кажется, лука, который сэр Гидеон, видимо, недавно шинковал.
 – У меня создалось впечатление, что вы отменный кулинар, – сказала Пруденс.
 – Это преувеличение, – ответил он с благодушной усмешкой.
 – Еще какой-нибудь из ваших сюрпризов?
 Она наблюдала за ним, вопросительно подняв брови и потягивая херес маленькими глотками.
 – По правде говоря, это хобби, а может быть, и страсть, – ответил он на этот раз серьезно. – Надеюсь, скоро вы оцените мой талант по достоинству.
 – Необычное хобби, – заметила Пруденс.
 – Оно дает мне возможность отдохнуть, – ответил он все еще серьезно. – Человеку необходимо иногда оторваться от пыльных фолиантов.
 – Да, – согласилась она, – вы правы. Но я считала, что сегодня вечером мы поработаем... У меня есть кое-что экстраординарное, и я хочу показать это...
 Гидеон почти вырвал сумку из ее рук.
 – Позже, Пруденс, не сейчас.
 – Это документ, свидетельствующий о подлоге, совершенном Беркли, – объяснила Пруденс.
 – Отлично, – сказал Гидеон, положив ее сумочку на каминную полку вне пределов досягаемости. – После обеда мы это обсудим.
 Но отделаться от Пруденс было не так легко.
 – Нам придется проверить регистрационные книги компании, называющейся «Граф Беркли и К°», узнать, существует ли она, и если существует, то легально ли. Знаете, как это сделать?
 Она нетерпеливо подалась вперед.
 – Да, – спокойно ответил он, – знаю. Мы обсудим это позже.
 Выбитая из колеи, Пруденс смотрела на него во все глаза:
 – Они наняли детективов, чтобы те выследили нас. Прислали письмо... Сейчас я вам его покажу.
 Она вскочила и направилась к каминной полке, но он преградил ей дорогу.
 – После обеда, – решительно заявил Гидеон, прикоснувшись пальцем к ее губам. – Я потратил почти четыре часа на создание шедевра в вашу честь и не хочу испортить впечатление от него. Всему свое время и место, а сейчас самое время обратить внимание на яйца, фаршированные трюфелями.
 Пруденс пришлось сдаться:
 – А что с этими фаршированными яйцами?
 Он покачал головой.
 – Поговорим об этом, когда вы их попробуете. Пойдемте обедать.
 Он взял ее за руку и положил ее на свой локоть. Ладно, решила Пруденс, раз он не хочет говорить о делах, поговорим о чем-нибудь другом.
 – Сара все время живет с вами?
 – Да, – сказал он и повел ее через холл.
 – Это несколько необычно. Или я не права? В таких обстоятельствах девочки предпочитают жить с матерями, – упорствовала Пруденс.
 – Но я понятия не имею о том, где находится мать Сары. Они вошли в столовую.
 – Это просто невероятно! – сказала Пруденс, не думая о том, что вторгается в его личную жизнь. Сэр Гидеон отвечал вежливо, но уклончиво, и она решила, что выбора у нее нет.
 – Когда Саре было три года, Харриет сбежала из дома с жокеем.
 Он выдвинул для нее стул рядом со своим, стоявшим во главе стола.
 – И с тех пор вы ничего о ней не знаете? – Пруденс остановилась, держась за спинку стула.
 – Нет, с момента развода. Она помнит о дне рождения Сары, и для меня этого достаточно. Для Сары, пожалуй, тоже. Не угодно ли сесть?
 Пруденс села.
 – Развод, видимо, был тяжелым, – продолжала она докапываться до истины. Должен же он как-то отреагировать.
 – Гораздо тяжелее обнаружить, что у жены есть своя жизнь на стороне, – ответил он сухо.
 С минуту Пруденс молчала. Каким бы сухим ни показался ей его ответ, она уловила в его голосе горечь. Он был уязвлен изменой жены.
 Пруденс решила прекратить этот разговор и не сыпать соль на раны. Комнату освещали свечи, центр стола украшала круглая ваза с источавшими аромат красными камелиями – точь-в-точь такие Сара поставила в будуаре. И снова Пруденс поразило то, что на изящных, отороченных кружевом салфетках и на серебряной миске для салата лежал отпечаток изысканного женского вкуса.
 – Сара умеет составлять букеты, – заметила Пруденс.
 – Да, но Мэри вложила в это изрядную долю труда, – ответил Гидеон. – Мэри при всей своей склонности к суфражизму не отвергает изящных искусств, столь любимых женщинами. Скоро вы с ней познакомитесь и полюбите ее.
 – Уверена, что она мне понравится, – сказала Пруденс, тщательно подбирая слова. Он слишком спешит с выводами, подумала она, ощутив укол в сердце и даже некоторый страх. Ей показалось, что он всячески вовлекает ее в свою жизнь, хочет, чтобы она подружилась с Сарой и ее гувернанткой, помогала девочке делать домашние задания, обедала с ним тет-а-тет у него в доме. При этом обед, как ей уже было известно, он приготовил собственноручно. Когда она разговаривала с сестрами, то упомянула, что от нее не укрылся его мгновенный оценивающий взгляд, что-то едва уловимое, промелькнувшее и тотчас же исчезнувшее. Если она правильно поняла этот взгляд, их сделке, охоте за невестами, может прийти конец. Не говоря уже об их деловых отношениях.
 Гидеон удивился, что Пруденс вдруг умолкла, но виду не подал. Прежде чем разлить по бокалам шампанское, он позвонил в колокольчик и сказал:
 – Думаю, шампанское очень хорошо сочетается с яйцами, но если вы предпочитаете яйцам что-нибудь другое...
 – Вовсе нет, – поспешила уверить его Пруденс.
 В этот момент дверь бесшумно отворилась и вошла горничная с подносом.
 – Вы их подержали ровно три минуты на водяной бане, Мэгги? – спросил адвокат с необычным для него волнением.
 – Да, сэр, точно как вы сказали. – Горничная поставила одно небольшое блюдо перед Пруденс, второе – перед Гидеоном. – А тосты «мелба» только что из духовки, – сказала она. – Их готовили медленно, и они удались. Все сделано, как вы велели.
 Она поставила стойку с тостами между обедающими. Тон горничной показался Пруденс умиротворяющим, как если бы она привыкла к кулинарной экстравагантности своего хозяина.
 – Это все, сэр?
 – Благодарю вас. – Он взял крошечную серебряную ложечку: – Фаршированные трюфелями яйца, – провозгласил Гидеон. – Секрет их приготовления заключается в том, чтобы сохранить правильную консистенцию.
 Он обмакнул кончик ложечки в свое блюдо, а Пруденс заколебалась, ожидая, что он скажет.
 – Ах да, – произнес он, – великолепно.
 Пруденс приняла это как разрешение попробовать свою порцию. Она тоже окунула ложечку и отправила ее содержимое в рот.
 – О! – сказала она. – Ах! – Потом посмотрела на него: – Невероятно!
 Она смаковала изысканный вкус трюфелей, буквально таявших во рту.
 Он улыбнулся ей самодовольной улыбкой.
 – Это тоже подойдет. – Гидеон подвинул к ней стойку с тостами. – Тосты «мелба».
 Пруденс не могла поверить, что удивительное блюдо перед ней станет лучше, если она будет заедать его тостами, но, повинуясь воле эксперта, взяла хрупкий хрустящий кусочек тоста. Она отломила от него уголок и окунула его в стоявшее перед ней блюдо, следуя примеру Гидеона. И тотчас поняла, что яйца, фаршированные трюфелями, необходимо есть с тостами «мелба».
 Она пила маленькими глотками шампанское и смаковала каждую ложечку изысканного деликатеса. Внезапно она осознала, что сейчас неподходящий момент для разговора, будь то о делах или просто беседа на личные темы. Сейчас следовало только восхищаться. Но все закончилось слишком быстро.
 Пруденс разочарованно заглянула в пустую кокотницу и вздохнула.
 – Никогда не ела ничего подобного.
 – Отлично, – сказал Гидеон, подлив ей шампанского.
 – Морской язык подадут через несколько минут. Он улыбнулся и прикрыл ладонью ее руку.
 Их пальцы переплелись. Она поколебалась, но теперь, когда кулинарные изыски больше не отвлекали ее, рискнула задать личный вопрос. Ей отчаянно хотелось узнать историю его брака.
 – Как случилось, что вы не заметили интереса вашей жены к другому мужчине? – спросила наконец Пруденс.
 Гидеон цедил маленькими глотками шампанское, потом нежно, но решительно снял ладонь с ее руки.
 – Думаю, вы имеете право знать, но обычно я избегаю разговоров на эту тему.
 – Прошу прощения, – сказала Пруденс, – но для меня это очень важно.
 Он кивнул.
 – Я не замечал, что Харриет нашла кого-то на стороне, потому что целиком был поглощен своими профессиональными делами. – Он покачал головой. – Адвокат не может стать королевским советником, не жертвуя ничем. Тем более если он не достиг сорока лет. Харриет вполне справедливо была недовольна моей постоянной занятостью. Молодая, красивая, она пользовалась успехом у мужчин, в то время как муж ее почти не замечал.
 – Но у нее был ребенок.
 – Материнство не могло ей компенсировать недостаток мужского внимания. Я не виню Харриет. Она дала мне развод без всяких проволочек. Я выплачиваю ей роскошное содержание, которое не в силах обеспечить жокей, и предпочитаю, чтобы ее контакты с Сарой ограничивались поздравительными открытками с днем рождения. И не будем больше говорить на эту тему.
 Он поднялся из-за стола, подошел к буфету, взял бутылку «Шассань монтраше».
 – Это прекрасно подойдет к камбале. А для перепелок есть отличное «Марго». Не сомневаюсь, вы его одобрите.
 Пруденс молча ждала, пока он наполнял ее бокал белым вином.
 – Я вовсе не собиралась бередить старые раны, – сказала она и тотчас же умолкла, потому что появилась горничная, чтобы убрать посуду и подать новое блюдо – нежное филе дуврского морского языка. Соусник она поставила возле Пруденс.
 – Шампанский соус, – сообщил сэр Гидеон. – Не могу поручиться за качество этого блюда. Это один из коронных номеров миссис Кейт.
 Пруденс полила соусом рыбу.
 – Представляю вас с руками, запачканными фаршем для яиц.
 Она принялась за филе, орудуя вилкой и рыбным ножом, и больше не затрагивала болезненную для него тему.
 – Сотворить все это после целого дня работы – по меньшей мере подвиг, – сказал Гидеон.
 Она улыбнулась.
 – Вы были сегодня в суде?
 – Был. Весьма любопытное дело. Спор о собственности. Обычно я нахожу такие дела скучными, но в этом были кое-какие необычные аспекты.
 Заговорив о работе, он расслабился, и у них завязалась светская беседа на общие темы.
 – Перепела восхитительны, так же как баскское пирожное. Не представляю, как вам удалось приготовить столь изысканное блюдо.
 – Я вижу, кухня не входит в число ваших излюбленных занятий? – поддразнил он ее.
 Пруденс покачала головой.
 – Боюсь, в отличие от мисс Уинстон я не владею многими искусствами, столь любимыми слабым полом.
 Он бросил на нее проницательный взгляд, уловив скептическую нотку и в ее тоне, и в том, что она слово в слово повторила его отзыв о Мэри Уинстон.
 Она продолжила, пытаясь говорить легко и непринужденно:
 – Мои набеги на кухню обычно имеют целью только обсудить с миссис Хадсон возможность приготовить самое дешевое блюдо так, чтобы удовлетворить отца и чтобы он не заподозрил, что мы едва сводим концы с концами, а это нелегко.
 – Еще бы! – ответил Гидеон, кладя на стол салфетку. – Выпьем кофе в гостиной.
 Гидеон отодвинул свой стул, потом галантно выдвинул из-за стола ее стул.
 – Можем мы теперь поговорить о делах? – спросила Пруденс.
 Едва войдя в гостиную, она направилась к камину и взяла с полки свою сумочку. Гидеон сел на диван и похлопал по нему рукой, приглашая ее сесть рядом.
 – Покажите мне, что у вас есть.
 Он подался вперед, чтобы взять кофейник с подноса, поставленного горничной на низкий столик перед диваном, и разлить по чашкам кофе.
 – Какую новость предпочитаете услышать сначала – хорошую или плохую?
 Она села рядом с ним и раскрыла сумочку.
 – Давайте начнем с хорошей.
 Пруденс передала ему документы, извлеченные из депозитного сейфового ящика, и принялась объяснять, но он отмахнулся своим обычным жестом, столь ее раздражавшим, призывая к молчанию.
 – Позвольте мне самому сделать выводы, Пруденс. Пейте кофе и налейте себе коньяку, если хотите.
 – Нет, благодарю вас, – отказалась она.
 – Тогда налейте мне.
 Он не поднял глаз от бумаг, даже когда она поставила перед ним полный бокал.
 Пруденс взяла свою кофейную чашку и отошла к книжным полкам. Она почувствовала себя уязвленной и выключенной из процесса работы, хотя знала, что он вовсе не хотел ее обидеть.




 ГЛАВА 17


 Пруденс стояла спиной к нему, разглядывая корешки и читая заглавия книг на полках, стараясь не выдать своего волнения.
 – Итак, – сказал наконец Гидеон, – отлично.
 Пруденс с невозмутимым видом повернулась к нему.
 – Что ты хочешь этим сказать? – Она подошла к столу и поставила пустую чашку.
 – Завтра же велю Тадиусу выяснить юридический статус и полномочия компании «Беркли и К°», – сказал Гидеон, постукивая ногтем по листкам, все еще лежавшим у него на коленях. – Вы хорошо поработали.
 – Заслуженная похвала, – отозвалась Пруденс с иронической улыбкой, присев в реверансе. – Просто невероятно! Мне удалось угодить столь взыскательному, самому знаменитому адвокату в Лондоне.
 – Змея! – упрекнул он ее. – Как бы иначе я мог вести дело?
 Пруденс сложила руки.
 – Вам вряд ли приходило в голову, какие муки совести мне пришлось вынести, чтобы раздобыть эту информацию. Я подделала доверенность отца, обманула управляющего банком и рылась в личных бумагах отца.
 – Но это было необходимо. Иначе мы проиграли бы дело. – Он снова постучал пальцем по бумагам: – А с ними, гарантирую вам, граф Беркли будет извиваться в суде как уж на сковородке. И тогда, полагаю, вас перестанет мучить совесть.
 – Значит, не зря я старалась? – спросила Пруденс, не отрывая от него глаз.
 – Думаю, это сработает. – Он положил бумаги. – И как раз вовремя. Назначена дата слушаний. Они начнутся через две недели.
 – Две недели! – воскликнула Пруденс. – А мы успеем подготовиться?
 – У нас нет выбора, – ответил Гидеон. – Надеюсь, за это время вы сумеете отработать выговор и манеру речи французской горничной.
 – По крайней мере у них не останется времени шпионить за нами, – едва слышно произнесла Пруденс. Ей стало не по себе. К горлу подступила тошнота. Лицо покрылось бледностью.
 Гидеон с минуту наблюдал за ней, затем поднялся.
 – Иди сюда. Мне весь вечер так хотелось тебя поцеловать.
 – Ты был слишком занят едой, чтобы думать о поцелуях, – ответила она, но позволила ему взять ее за подбородок и приблизить свое лицо к его лицу.
 – Я говорил тебе, всему свое место и время. Сейчас время для поцелуев.
 Его губы легонько коснулись ее губ, и Пруденс обдало жаром.
 Однако она нашла в себе силы отстраниться.
 – Нет, Гидеон. Прежде я хочу знать, отвечать ли на письмо в «Леди Мейфэра», где нам предлагают важную информацию?
 Он, хмурясь, смотрел на нее, все еще держа за подбородок. Потом покачал головой:
 – Я бы счел это ловушкой.
 – А я почему-то сомневаюсь.
 – Поступай так, как сочтешь нужным.
 – Это не очень дельный совет, – возразила Пруденс, отступая на шаг. – Мне нужно что-то более конкретное.
 Гидеон застонал:
 – Угораздило же меня влюбиться в настоящую Лисистрату!
 Влюбиться? Пруденс поднесла руки ко рту. Нет причины впадать в транс от того, что он так сказал, убеждала она себя. Не тот он мужчина, чтобы пылать безумной любовью к женщине. Их просто влекло друг к другу, если только за этим не стояло нечто большее. И все же глупо было придавать его словам слишком большое значение.
 – Ответь мне, – настаивала она. – Отвечать на письмо или нет?
 – Я бы не стал рисковать. Даже если это не ловушка и автор располагает полезной информацией. Она нам не нужна, – сказал он резко. – А теперь не вернуться ли нам к тому, на чем мы остановились?
 – Да, сэр. Я к вашим услугам, сэр.
 Пруденс обвила руками его шею, и Гидеон запечатлел страстный поцелуй на ее губах. Пруденс понимала, что в доме Гидеона между ними ничего не может быть. Ведь наверху спит его дочь. Но сейчас она слишком изголодалась по нему, чтобы не упиваться его ласками.
 Стук молотка в парадную дверь, громкий и властный, прервал их страстное объятие. Гидеон, хмурясь, поднял голову и провел рукой по волосам.
 – Кто, черт возьми, это может быть? Я никого не жду. А слуги уже легли спать.
 Стук повторился. Он вышел из гостиной. Пруденс последовала за ним и остановилась в дверях. В темном холле она ничего не могла разглядеть, потому что там горела всего одна лампа. Наступило долгое молчание. У Пруденс по спине побежали мурашки, и она медленно шагнула в холл.
 – Харриет, – сказал Гидеон безжизненным голосом, – это сюрприз.
 – Предупреди я тебя, – нервно сказала женщина, – ты отказался бы встретиться со мной.
 – Едва ли, – бесстрастно ответил он, – но раз уж ты здесь, входи.
 Бывшая жена Гидеона вошла в холл. На ней был нарядный плащ из черного бархата. Она с любопытством огляделась, поправила белое перо на шляпе из черной тафты. Ее взгляд обратился к Пруденс, стоящей в полосе света, падавшего из гостиной.
 – О, – сказала она, – у тебя гости, Гидеон. Как неразумно с моей стороны было не предупредить тебя о моем прибытии. – Она направилась к Пруденс. – Добрый вечер. Я Харриет Молверн.
 Пруденс пожала протянутую ей руку. Женщина была необычайно хороша. Такой красавицы с классическими чертами лица Пруденс еще не встречала.
 – Пруденс Дункан, – сказала она.
 – О, Гидеон, не мог бы ты послать кого-нибудь за моими чемоданами? – бросила Харриет через плечо. – Я не сомневалась в том, что ты не станешь возражать, если я проведу несколько дней под твоим кровом. Я хочу видеть Сару. Где она? Еще не спит?
 – Уже около полуночи, – ответил Гидеон все тем же бесстрастным тоном. – Как ты полагаешь, где она может быть?
 – О, не будь таким нелюбезным, Гидеон, – сказала Харриет. – Не знаю, когда дети ложатся спать, но ведь она уже, наверное, выросла.
 – Ступай в гостиную, Харриет, – распорядился Гидеон. – Я не знаю, как там обстоят дела, но без моего ведома ты Сару не увидишь.
 Харриет надулась.
 – Иногда он бывает очень суров. Вы не находите? – обратилась она вполголоса к Пруденс заговорщическим тоном.
 Пруденс вовсе не собиралась продолжать с ней беседу. Она прошла мимо изящной Харриет и сказала:
 – Мне пора, сэр Гидеон.
 – О, не уходите, – зачирикала гостья. – Я очень устала и сейчас же поднимусь в свою комнату. Может быть, миссис Кейт... Ведь миссис Кейт все еще служит у тебя? Может быть, она принесет мне немного супа?
 – Миссис Кейт в постели, – сказал Гидеон. – А теперь делай, как я сказал. – Губы его были крепко сжаты, взгляд суров. Он повернулся к Пруденс: – Не соблаговолите ли подождать меня несколько минут в библиотеке? Это не займет много времени.
 Пруденс изумленно посмотрела на него. Не займет много времени? Неужели он способен выгнать эту женщину, мать своего ребенка, появившуюся у его дверей с вещами? Он был готов уделить ей несколько минут своего времени, а потом, вероятно, собирался отослать ее и предоставить ей веселиться сколько угодно.
 – Нет, – возразила Пруденс, покачав головой. – Я уезжаю. Вашего внимания требуют другие дела.
 – Папочка! – раздался звонкий голосок Сары с лестничной площадки. – Кто там барабанил в дверь?
 – Все в порядке, Сара. Возвращайся в постель. Я приду через минуту! – крикнул он, властно положив руку на плечо бывшей жены, когда она проходила мимо него, собираясь подняться по лестнице. – Не ходи к ней, – процедил он сквозь зубы. – Пока не ходи! Ступай в гостиную!
 На этот раз она подчинилась. Гидеон снова повернулся к Пруденс:
 – Позвольте мне покончить с этим. Я вернусь через минуту.
 – Что вы хотите этим сказать? – спросила она, понимая, что Сара все еще стоит на площадке лестницы и с любопытством прислушивается. – Это ведь ваша бывшая жена? Или я ошибаюсь?
 – Нет, не ошибаетесь, – ответил он устало. – Я просто хочу понять, зачем она явилась.
 – Да, разумеется, – ответила Пруденс, направляясь в комнату для гостей, где оставила пальто и шляпу. – Полагаю, мне сейчас лучше уйти.
 Она взяла с кровати свою одежду и остановилась перед зеркалом, чтобы надеть шляпу. Руки ее дрожали. Только бы Гидеон не заметил этого.
 – Извините.
 Она прошла мимо него к входной двери, обошла гору чемоданов, свидетельствовавшую о том, что этот визит может затянуться надолго.
 – Пруденс! – Он подошел к ней, взял за руку, как раз когда она собиралась выйти через полуоткрытую дверь. – Это вас не касается, совсем не касается! Уезжайте сейчас, если считаете необходимым, но между нами все остается по-прежнему.
 – По-прежнему? – тихо спросила Пруденс. – Мы провели вместе одну ночь. А эта женщина – часть вашей жизни. Мать вашего ребенка. Как можно быть таким черствым, отвергая ее?
 Она укоризненно покачала головой, стряхнула его руку со своего плеча и прошла к наемному экипажу, где на козлах клевал носом кучер.
 – Доброй ночи, Гидеон!
 Кеб подкатил и остановился у самых ступенек узкого крыльца. Гидеон больше не делал попыток удержать ее. Он подождал, пока Пруденс села в кеб, и вернулся в дом. Лицо его было мрачным.
 Пруденс откинулась на потрескавшиеся кожаные подушки и попыталась понять, что же произошло. Вины Гидеона не было в том, что Харриет так неожиданно появилась, но как он мог вообразить, что ей нет до этого дела или что он способен все уладить за несколько минут? Что же он за человек? И как отреагирует Сара на внезапное возвращение матери? Конечно, он должен был сознавать, что на улаживание дел потребуется больше, чем несколько минут. В успех было трудно поверить.
 Пруденс долго не могла уснуть.
 Проснулась она с головной болью, совершенно не отдохнувшая, когда не было еще и семи, и попыталась уснуть снова, но безуспешно.
 – Мисс Пру? – тихонько постучав, окликнул ее Дженкинс из-за двери.
 – В чем дело, Дженкинс?
 Она села на постели.
 Дверь открылась, но вместо Дженкинса вошел Гидеон в безупречном утреннем костюме и жилете с атташе-кейсом в руке. Явно по пути на работу, подумала Пруденс, во все глаза глядя на него.
 – Что вы здесь делаете?
 – Мне надо поговорить с вами, – сказал он, ставя на стул свой атташе-кейс.
 – Сэр Гидеон настоял на том, чтобы я его впустил, мисс Пру, – сказал Дженкинс виноватым топом. – Сэр Гидеон сказал, что будет открывать все двери подряд, пока не найдет вас, если я не покажу ему, где вы.
 – Все в порядке, Дженкинс, – успокоила его Пруденс. – Я знаю, каким убедительным может быть сэр Гидеон. Не принесешь ли чаю?
 – Сейчас, мисс Пру? Не могу ли я сначала отнести чай мисс Чес?
 – Мне не требуется дуэнья, Дженкинс, – заверила его Пруденс.
 «Поздновато печься о моей нравственности», – подумала она, но не высказала этой мысли вслух.
 Дженкинс удалился, оставив дверь полуоткрытой. Гидеон закрыл ее, потом повернулся к Пруденс, все еще сидевшей на постели:
 – Доброе утро.
 – Доброе утро.
 Он поставил стул спинкой к кровати и сел на него верхом, положив руки на спинку.
 – Ты вовсе не выглядишь отдохнувшей, – заметил он.
 – Так и есть. Где твоя бывшая жена?
 – Думаю, спит в своей постели. У Харриет нет обыкновения подниматься рано поутру.
 – Она спит у тебя в доме?
 – Где же еще? – спросил он, и в голосе его прозвучало удивление. Он смотрел на нее прищуренными глазами. – Но не в моей постели, если ты имела в виду это.
 – Я не имела этого в виду.
 – В таком случае, Пруденс, почему ты сбежала? Я ведь сказал тебе, что все под контролем. Все, что мне требовалось...
 Он не успел закончить фразу, потому что Дженкинс вошел с чайным подносом и поставил его возле кровати. Он бросил на Гидеона суровый взгляд и вышел, снова оставив дверь открытой.
 Гидеон поднялся и закрыл ее.
 – Здесь, кажется, только одна чашка, – заметила Пруденс, беря в руки чайник. – Дженкинс не одобряет вторжение незваных гостей.
 – Не важно. Все равно я предпочитаю кофе. Как я уже сказал, мне нужно было узнать, что привело ко мне Харриет, чтобы понять, что я должен делать, а потом мы с тобой могли бы открыто обсудить это и уж по крайней мере попрощаться цивилизованно. Почему ты сорвалась с места и убежала?
 Пруденс отпила глоток чаю. Невозможно разговаривать с человеком, который считается только с собственным мнением.
 – Я не убежала, Гидеон. Просто дала тебе возможность заниматься своими делами. Надеюсь, твоя бывшая жена не каждый день сваливается тебе на голову? – Она вопросительно подняла брови. – Помнится, ты говорил, что она не появлялась шесть лет. Сара обрадовалась матери после столь долгой разлуки?
 Гидеон нахмурился, уязвленный ее тоном. – Я же сказал: тебя это не касается. Я сумею справиться со своими делами.
 Он провел рукой по подбородку, заметив ее сердитый взгляд и плотно сжатые губы. Все шло не так, как он хотел. Но ей следовало вести себя разумно. Он сделал над собой усилие и уже мягче сказал:
 – Сара удивлена, это единственное, что я могу сказать. Я предпочел бы подготовить ее к этой встрече. Однако не в правилах Харриет думать о других людях. Она всегда действует импульсивно.
 – Как долго она останется у тебя?
 Пруденс говорила отрывисто, выражение ее лица было непреклонно.
 Он пожал плечами:
 – Думаю, до тех пор, пока не подыщет что-нибудь. Она бросила своего жокея, и сейчас ей некуда податься.
 Пруденс наблюдала за ним из-за края чашки.
 – Но ведь ты не обязан давать приют своей бывшей жене?
 – Юридически не обязан, но с точки зрения этики, думаю, должен, – ответил он. – Харриет не умеет позаботиться о себе. Она очень непрактична. Но это ни в коей мере не должно отразиться на нас, Пруденс.
 – Конечно, должно! – воскликнула она. – Ты, Гидеон, или разведен, или нет. Я не собираюсь продолжать любовные отношения с мужчиной, живущим с другой женщиной, каковы бы ни были обстоятельства. И каково будет Саре? Ее мать снова поселилась в доме, а отец встречается с другой особой. – Она покачала головой и поставила на поднос пустую чашку.
 – Сара – разумная девочка. Она согласится с любыми моими доводами.
 – Это ее мать! – воскликнула Пруденс. – Похоже, ты в этом ничего не смыслишь. Она будет на стороне Харриет просто потому, что та ее мать. Я не хочу иметь к этому отношения, Гидеон. Это не мое дело. Мне кажется, у тебя и без меня хлопот полон рот. Зачем осложнять себе жизнь любовной интрижкой? Давай сейчас же покончим с этим.
 – Я не позволю Харриет вмешиваться в мою жизнь, – ответил он напряженным тоном и процедил сквозь зубы: – Я не позволю ей сделать больше, чем она уже сделала. Ты есть в моей жизни, Пруденс, и останешься в ней.
 – Нет, даже если ты так решил.
 Она отбросила одеяло и вскочила на ноги. Ночная рубашка вихрем взвилась вокруг ее щиколоток.
 – Хватит с меня твоих ультиматумов, Гидеон. Я не хочу быть замешанной в твою жизнь сейчас. И вообще никогда, – добавила она. – Мы такие разные. Ты даже не пытаешься встать на мою точку зрения.
 Она покачала головой, и медное облако ее волос взметнулось, оттеняя белизну ночной рубашки.
 – Ты даже не допускаешь мысли о том, что я могу быть права... что я могу знать больше об отношениях матерей и дочерей, чем ты.
 Он встал, схватил ее за плечо, крепко сжал его сквозь тонкую хлопчатобумажную ткань и ощутил острую косточку под плотью.
 – Если ты настаиваешь, я отошлю Харриет прочь.
 – Ты меня не слушаешь! – воскликнула она, рванувшись от него. – Я ни на чем не настаиваю. Неужели я стала бы подстрекать тебя к тому, чтобы ты выбросил на улицу женщину, оказавшуюся в зависимости от тебя? Кем ты меня считаешь?
 Она подошла к окну, бессознательно потирая плечо там, где еще ощущала тепло его пальцев. Теперь она стояла спиной к нему, уставившись на бледное рассветное небо.
 – Я не вписываюсь в твою жизнь. Не могу. Как ты справедливо заметил, она меня не касается. Но только не в твоем, а в моем понимании. Я не хочу в этом участвовать... Мне не нужен мужчина, вообразивший, что, несмотря ни на какие обстоятельства, его маленькая любовная интрижка может продолжаться. – Она резко повернулась к нему. – Я не хочу быть героиней этой интрижки, существующей где-то на обочине твоей жизни.
 – О, ради всего святого, – произнес Гидеон, с трудом сдерживая ярость. – Все, что ты говоришь, абсурдно.
 – Другого ответа я от тебя и не ждала, – сказала она с горечью.
 – Мне пора на работу. – Он взял свой атташе-кейс. – Поговорим об этом позже.
 – Нам не о чем больше говорить, – сказала Пруденс. – Но ты все еще остаешься нашим адвокатом?
 Его рука легла на ручку двери. Он повернулся к Пруденс и пронзительно посмотрел на нее. Вокруг его рта обозначилась белая линия, на щеке задергался мускул.
 – Ты намекаешь на то, что я позволю своим личным чувствам взять верх над моими профессиональными интересами?
 Пруденс поняла, что совершила большую ошибку – усомнилась в его профессионализме.
 – Нет, – возразила она. – Я просто подумала, что тяжело работать, если питаешь к своему клиенту недобрые чувства.
 – Не говори ерунды. Я не питаю к тебе недобрых чувств.
 Он вышел, хлопнув дверью.
 В такую ситуацию Пруденс еще не попадала. Она снова шлепнулась на кровать. От этой встречи у нее остался кислый привкус во рту. Она не слишком ясно выразила свои мысли, а Гидеон, по своему обыкновению, воспринял ее возражения со свойственной ему самоуверенностью и чувством превосходства. Нет, они не созданы друг для друга и не могут оставаться любовниками.
 Она снова опустилась на подушки и закрыла глаза. Пруденс не осуждала его за то, что он не выгнал Харриет. Она даже одобряла его. Но в то же время он не мог понять Пруденс, ее проблем. Этого она не могла ему простить. Впрочем, это было неотъемлемой частью их взаимоотношений. Они были совершенно разными по характеру, по-разному воспринимали жизнь и с самого начала были обречены на разлуку. Эти отношения следовало разорвать. Но она все еще ощущала пустоту и разочарование и чувствовала себя потерянной.
 – Я в полном смятении, – сказала Пруденс сестрам несколько позже в то же самое утро. – Он говорит о том, что влюблен в меня, что я хорошо влияю на его дочь. Одобряет мои занятия с ней. Собственноручно приготовил для меня обед, а потом появляется его бывшая жена и он говорит мне, чтобы я не забивала свою «хорошенькую головку» его делами, потому что они меня не касаются. Уверяет, что сам с ними справится и наши с ним отношения не изменятся. – Пруденс налила себе еще кофе. – Как он не замечает вопиющего противоречия во всем этом?
 Сестры не нашлись что ответить.
 – Пока наше дело не будет завершено, тебе придется видеться с ним, – сказала Констанс. – Я сделаю все, чтобы наши отношения с ним оставались сугубо официальными. Пусть уладит свои семейные дела, а когда процесс закончится и ситуация станет ясна, ты разберешься в своих чувствах.
 – Но чем бы процесс ни закончился, – подала голос Честити, – нам следует забыть о поисках невесты до тех пор, пока его бывшая супруга живет в его доме. Придется заплатить ему его восемьдесят процентов, если он выиграет дело.
 – Все-таки двадцать процентов лучше, чем банкротство, – заметила Пруденс. – Как бы то ни было, хуже не будет. Нам удалось заполучить лучшего адвоката без особых усилий, и это уже победа.
 – Пруденс права, – согласилась Констанс. – Если процесс будет выигран, адвокату заплатит противная сторона. А Пруденс должна забыть о своих чувствах, пока процесс не будет закончен.
 Пруденс вздохнула и бросилась на диван.
 – Знаю, какие у меня будут чувства, – заявила она. – Было ошибкой вступать с ним в близкие отношения, я знала это с самого начала. Просто не прислушалась к своему здравому смыслу. Мы совершенно несовместимы, у нас полярные взгляды на мир. Итак, я попытаюсь не думать об этом, буду практиковаться, чтобы мое французское произношение не вызвало сомнений. Буду готовиться отвечать на вопросы достойно, какими бы каверзными они ни были.
 Они работали до ленча, и Пруденс заставила себя сосредоточиться, но образ Харриет Молверн не покидал ее. Какая изумительная красавица! Разве может кто-нибудь соперничать с ней? Но ведь она не пыталась с ней соперничать, конечно же, не пыталась! И не собиралась продолжать свои отношения с Гидеоном.
 Как бы то ни было, эта короткая связь пошла Пруденс на пользу, открыла ей радости секса.
 – Пру? Пру?
 – О, прошу прощения. На чем мы остановились?
 – У тебя были закрыты глаза, – сообщила ей Честити.
 – Должно быть, я задремала.
 – Скорее размечталась, – заметила Констанс.
 – Ну как? Повезло нам? – спросил Гидеон клерка, как только тот вошел в кабинет.
 – О да, – ответил Тадиус. – Я нигде не нашел никаких документов о регистрации фирмы и юридическом статусе компании под названием «Граф Беркли и KV Связался с поверенными, составлявшими залоговое письмо на дом на Манчестер-сквер, 10. Конечно, это не та фирма, которую граф использует в деле о клевете... Это те самые стряпчие, что ввели в курс дела сэра Сэмюела. Разумеется, их репутация безупречна. – Он скромно кашлянул в ладонь. – Другая фирма, так сказать, с теневой стороны улицы. Я так бы это назвал, сэр Гидеон.
 Гидеон кивнул и закурил сигарету.
 – Хорошо, – сказал он. – Продолжай.
 – Они неохотно шли на сотрудничество, но я ухитрился убедить их в том, что мой принципал в этом деле сочтет отсутствие готовности сотрудничать признаком того, что дело нечисто, что в их практике есть моменты, не выдерживающие критики... Намекнул, что им могут прислать официальную повестку в суд.
 – А это отличный аргумент, Тадиус. – Гидеон откинулся на стуле и выпустил аккуратное кольцо дыма. – Есть в этом документе какие-нибудь зацепки?
 Тадиус печально покачал головой:
 – Не вполне так, сэр, но если компания, составившая залоговое письмо, нелегальна, то...
 Гидеон кивнул:
 – Тогда этот документ – результат подлога. Что-нибудь еще?
 – Я выяснил, что эта так называемая фирма замешана в нескольких других сделках и все они были заключены в пользу компании «Граф Беркли и К°». У них есть документы, свидетельствующие о становлении компании, но, как я сказал, нет доказательств того, что эта компания зарегистрирована легально. – Он положил папку на стол перед патроном. – По правде говоря, они признались, что не зарегистрировали компанию положенным образом.
 Гидеон смотрел на бумаги на столе.
 – Значит, эти бумаги были только прикрытием с целью одурачить сомневающихся или несведущих.
 – Таково мое заключение, сэр Гидеон.
 Гидеон порывисто подался вперед.
 – Это хорошо, Тадиус. Как раз то, что нам нужно.
 – Благодарю.
 Он раскрыл папку, а клерк, пятясь, вышел из комнаты.
 Гидеон принялся перелистывать бумаги. Потом нетерпеливым жестом оттолкнул папку. И все это из-за несговорчивых, упрямых женщин. Возможно, Пруденс лучше его знает о взаимоотношениях между матерями и дочерьми, но о собственном отце не знала ничего, пока не порылась в его бумагах. Ни у нее, ни у ее сестер никогда не было доверительных отношений с отцом.
 Конечно, появление Харриет было досадным сюрпризом, но факт заключался в том, что его отношение к этому не давало Пруденс оснований выступать в защиту угнетенных женщин. Она была самой несносной, самой предубежденной из женщин, которых ему когда-либо доводилось встречать. По сравнению с ней Харриет казалась самим покоем и отдохновением. Невозможно было представить себе жизнь с женщиной, постоянно раздражавшей его. Если не считать того, что иногда она его не раздражала... Но откуда, черт возьми, явилась мысль о возможности жить с ней?
 Выбранившись вполголоса, он потянулся к бумаге и взял перо. Сейчас он был только ее адвокатом и никем иным. Впрочем, он и не хотел быть кем-нибудь иным.
 – Ну что там? – спросила Честити, удивившись, что Пруденс так долго читает всего одну страницу, из которой состояло письмо. – Это ведь от Гидеона?
 Пруденс зашуршала конвертом и бросила его на стол в холле.
 – Да, – сказала она. – Подробное описание предстоящего процесса.
 – В таком случае нельзя ли и нам его прочесть? – спросила Констанс, поворачиваясь к сестрам от зеркала, перед которым надевала шляпу, собираясь выйти из дома.
 – Конечно, – ответила ее сестра, пожимая плечами. – В нем нет ничего личного.
 Она протянула письмо сестре.
 – Это ведь хорошо? Не так ли? – спросила Честити неуверенно.
 – Да, конечно, – ответила Пруденс довольно раздраженно. – Речь идет только о делах, как мы и договорились.
 Констанс не смотрела на Честити, потому что Пруденс могла заметить, как они обмениваются взглядами, а ведь сейчас она стала такой чувствительной, будто лишилась кожи. Констанс считала, что Пруденс очень взволнованна. Но не предстоящим процессом. Впрочем, ее мнения никто не спрашивал.
 Она просмотрела письмо от сэра Гидеона.
 – Оно выглядит обнадеживающе, если разобраться в юридической стороне дела, – сказала Констанс. – Так называемая компания Беркли не имеет юридического статуса. Поэтому нет юридической базы для того, чтобы требовать от отца платежей. Насколько я понимаю, Гидеон хочет сказать, что почти уверен в успехе.
 Она передала письмо Честити.
 – Да, у меня создалось такое же впечатление, – согласилась Пруденс.
 Честити подняла глаза от письма.
 – Он не настаивает на встрече с нами до начала процесса. Тебе нужна дополнительная подготовка, Пру? – Она с беспокойством смотрела на сестру.
 Пруденс покачала головой.
 – Я знаю, чего он хочет, и он выразил это вполне ясно. Ему нужна нежная, внушающая сочувствие женщина, способная смягчать сердца и умы двенадцати присяжных-мужчин и воздержаться от оскорблений в их адрес при любых условиях. Мне придется хлопать ресницами и без конца бормотать «о-ля-ля, месье».
 – Они не увидят, как ты хлопаешь ресницами, потому что твое лицо будет скрыто густой вуалью, – заметила Честити.
 – Не увидят, – согласилась Пруденс. – Но я буду размахивать руками и надушенным носовым платком, как это делают француженки, если захочу произвести впечатление подавленной и озабоченной их вопросами жертвы.
 – И все же ты должна выглядеть негодующей, – решила Констанс, – так будет правдоподобней.
 – О, это я предоставлю Гидеону, – заявила ее сестра, направляясь к лестнице. – Он должен метать громы и молнии, лить на врагов смолу и серу, а я – мед и патоку. – Она повернулась и шагнула на ступеньку лестницы. – Видишь ли, я не должна производить впечатления обозленной, злонравной старой девы-мужененавистницы.
 Пруденс поднялась по лестнице, прежде чем ее сестры успели раскрыть рты, и таким образом избавила себя от необходимости выслушивать их ответы.




 ГЛАВА 18


 – Сегодня ты рано поднялся, отец, – заметила Пруденс, входя в столовую.
 Лорд Дункан, одетый более официально, чем обычно, уже сидел за столом, накрытым для завтрака, и, судя по его пустой тарелке, уже поел. Он посмотрел на дочь с несколько раздраженным видом.
 – Разве ты забыла, что сегодня первый день процесса о клевете, возбужденного Беркли? Нынче утром я должен появиться в суде.
 – Ах да, – сказала Пруденс непринужденным тоном. – Совсем вылетело из головы.
 Она подошла к буфету и теперь смотрела на блюдо кеджери из риса, яиц и лука. Ее взбунтовавшийся желудок уже дал о себе знать легкой тошнотой.
 – Это очень важный день, – объявил отец, откладывая в сторону салфетку и отодвигая стул. – Меня не будет дома к ленчу. Можешь сказать об этом Дженкинсу.
 «Как и твоих дочерей», – подумала Пруденс, но только послушно кивнула и, сев за стол, потянулась к подставке с тостами. Может быть, кусочек подсушенного хлеба успокоит желудок и избавит от тошноты, с надеждой подумала она.
 – Доброе утро, отец. – Честити столкнулась в дверях с родителем. – Ты рано встал.
 – Папа сегодня выступает в суде, – сообщила Пруденс, прежде чем отец успел ответить. – Разве ты забыла?
 . – О да, прошу прощения, – сказала Честити. – Удачи.
 – Не могу себе представить, почему ты решила, что мне нужна удача, – возмутился лорд Дункан. – Это дело ясное, как апельсин. К концу дня с этой позорной газетенкой будет покончено. Попомните мои слова.
 Он решительно кивнул и вышел.
 – О Господи, надеюсь, что нет, – сказала Честити, накладывая кеджери себе на тарелку. – Как ты себя чувствуешь, Пру?
 – Ужасно. Меня тошнит, – призналась сестра. – Как ты можешь есть, Чес, в такое утро?
 – Чтобы сохранить силы, – ответила Честити. – А тебе следует съесть что-нибудь более существенное, чем этот сухой тост, Пру. Тебе-то сил понадобится больше, чем всем нам.
 Пруденс покачала головой:
 – Не могу съесть ни крошки. Меня может вырвать даже от чая.
 Она отодвинула тарелку и чашку.
 – Пойду переоденусь, чтобы быть готовой к выходу. Честити бросила взгляд на часы. Была только половина восьмого.
 – Через полтора часа мы должны явиться в контору к Гидеону.
 Пруденс покачала головой и вышла из столовой. В спальне она посмотрела на себя в зеркало. В лице ни кровинки, веки припухли, а под глазами черные круги. Ей показалось, что даже волосы утратили свой блеск. Но сейчас ее это мало трогало. Ее лицо будет скрыто густой вуалью. Конечно, Гидеон увидит ее без вуали, когда они встретятся сегодня утром, но теперь ее внешность его не касалась. В последние две недели их редкие встречи обусловливались только предстоящим процессом и касались всех трех сестер. Он ни разу не упомянул ни Харриет, ни Сару, они не говорили ни о чем личном. Между ними все было кончено. По ее инициативе. Мгновенная вспышка страсти не оставила в сердце ни боли, ни тоски. Ничего удивительного в том, что напряжение последних двух недель отразилось на ее внешности, убеждала себя Пруденс. Она и ее сестры то и дело оглядывались, опасаясь, как бы их не выследили, подозрительно разглядывали каждое приходящее письмо. На некоторое время они прекратили издавать газету «Леди Мейфэра». Пруденс и Честити почти не выходили из дома, Констанс ограничивалась светскими визитами, к чему ее обязывало положение жены Макса. Они даже прервали свои приемы и деятельность своего посреднического бюро на эти две недели. Часами сестры сидели в гостиной, снова и снова обсуждая подробности дела, стараясь представить себе каверзные вопросы вроде тех, что продемонстрировал им адвокат, а Пруденс к тому же практиковалась во французском произношении, отчего язык у нее порой начинал заплетаться.
 Дверь за спиной Пруденс открылась, и она обернулась, смутившись, будто ее застали за недостойным занятием. Честити посмотрела на нее с некоторым изумлением.
 – У тебя не найдется лишних шляпных булавок, Пру? Я не могу найти ни одной, а мне нужно прикрепить к шляпе вуаль.
 Она приподняла густую черную вуаль, перекинутую через руку.
 – Да... да, конечно. – Пруденс порылась в ящике своего туалетного столика. – Где-то у меня была новая коробка булавок.
 – Отец только что уехал, – сообщила Честити.
 – Рановато, да? Суд не откроется до десяти.
 Пруденс нашла коробку с булавками и протянула сестре.
 – Я думаю, он нервничает, как и мы, – сказала Честити, сунув булавки в карман юбки. – Видимо, предпочитает побродить часок по площади, а не слоняться по дому.
 – Я его понимаю, – сказала Пруденс. – Давай выедем из дома чуть пораньше. Я просто схожу с ума от ожидания.
 – Не возражаю. Я буду готова через десять минут. Честити выскользнула из комнаты, а Пруденс вернулась к зеркалу и надела шляпу, чтобы в очередной раз посмотреть, насколько вуаль скрывает лицо.
 Они взяли кеб, проехали до набережной, почти не разговаривая, двинулись пешком до Темпл-Гарденс. Шли до тех пор, пока не настало время встретиться с Констанс. День выдался пасмурный, вода в реке казалась серой. Ветер срывал с деревьев последние листья.
 Пруденс плотнее закуталась в пальто, подняла воротник, но все равно дрожала.
 – Ты нервничаешь из-за встречи с ним? – внезапно спросила Честити.
 – Нет. А почему я должна нервничать?
 – Не знаю. Так мне показалось.
 – Он наш адвокат, Чес. Я не уверена, что он выиграет дело, потому и нервничаю.
 – Да, конечно, – согласилась Честити. – А вот и Кон. Она сделала знак сестре, спешившей к ним по влажной, усыпанной палыми листьями траве.
 – Я опоздала?
 – Нет, мы вышли раньше времени. Я не могла больше оставаться дома, – ответила Пруденс.
 Констанс посмотрела на сестру:
 – Как ты, Пру?
 Пруденс поняла, что речь идет о ее разрыве с Гидеоном.
 – Ты такая же, как Чес. Я в полном порядке. Гидеон – наш адвокат. А что касается остального, он для меня больше не существует. Осталось лишь воспоминание о нашей короткой интрижке в Хенли-на-Темзе, но я уже покончила со всем этим две недели назад. Уверена, он тоже обо всем забыл. Пойдем.
 Биг-Бен пробил девять раз, когда они оказались у двери сэра Гидеона. Гуськом сестры взобрались по лестнице. Дверь на площадке была распахнута, и они увидели Тадиуса, явно поджидавшего их. Взгляд его был обращен к настенным часам.
 Он раскланялся:
 – Доброе утро. Сэр Гидеон ожидает вас. Но Гидеон уже появился в двери кабинета.
 – Доброе утро, – любезно поздоровался он. – Входите. Тадиус, принеси кофе.
 И тут Пруденс поняла, что все ее старания не привели ни к чему. Звук его голоса тотчас же вызвал в ней бурю чувств. Воспоминания о пережитом затопили сознание. Она расправила плечи и холодно поздоровалась:
 – Доброе утро, Гидеон.
 Сестры прошли мимо него и заняли приготовленные для них стулья. Гидеон, прежде чем сесть за стол, окинул их быстрым взглядом, задержав его на Пруденс чуть дольше, чем на остальных. Она с трудом преодолела желание отвернуться, посмотрела ему прямо в глаза и не отводила их до тех пор, пока он не переключил внимание на бумаги на столе.
 Он выглядел усталым, как и она сама.
 Последние две недели были худшими в его жизни. И не только из-за хаоса, вызванного возвращением Харриет, нарушившим душевное равновесие Сары. На этот счет Пруденс была, безусловно, права. Но самым тяжким испытанием оказался разрыв с Пруденс. Гидеон старался забыться, поглощенный делом о клевете, и работал напряженнее обычного, посвящая этому делу больше времени, чем любому другому, гарантировавшему ему значительное вознаграждение.
 Теперь у Пруденс не возникло бы искушения поставить под сомнение его профессионализм.
 – Простите меня, Пруденс, но у вас нездоровый вид, – заметил он.
 – Последние две недели я жила на одних нервах, – ответила Пруденс. – Плохо спала, а уж если быть до конца честной, то нынче утром меня затошнило на нервной почве. Надеюсь, вы понимаете почему.
 В ее последней фразе, как ему показалось, прозвучал слабый упрек.
 – Этого и следовало ожидать, – ответил он так спокойно, что ей захотелось запустить в него чем-нибудь тяжелым. – Вы сегодня что-нибудь ели?
 – По правде говоря, – вмешалась Честити, – ничего.
 Пруденс бросила на сестру сердитый взгляд:
 – У меня нет аппетита, и это мое личное дело.
 – Нет уж, позвольте заметить, – сказал адвокат. – Если вы упадете в обморок на свидетельском месте, это дело станет моим.
 – Я не упаду в обморок, – ответила Пруденс.
 – Не съедите ли тост с медом? – спросил он мягко. Она вздохнула, не желая показаться несговорчивой и раздраженной.
 – Я не голодна, но если вы настаиваете...
 – Не настаиваю. Всего лишь советую, – ответил он, поднимаясь из-за стола и направляясь к двери, чтобы отдать распоряжение Тадиусу, после чего сел на свое место. – А теперь позвольте мне объяснить, что произойдет сегодня утром.
 Они внимательно его слушали, пока он им объяснял порядок ведения заседания. Пруденс слушала затаив дыхание и не заметила, как съела большую часть тоста с медом и, к своей досаде, почувствовала себя лучше, даже тошнота прошла.
 Гидеон был настолько тактичен, что воздержался от комментариев.
 – Итак, подведем итоги, – сказал он. – Сэр Сэмюел известил нас, что вызывает «Леди Мейфэра» в качестве свидетеля противной стороны. Он попытается дискредитировать это издание в глазах жюри, прежде чем у меня появится возможность вступить в игру в качестве защитника. Приготовьтесь к самым каверзным вопросам, Пруденс. Но если он нанесет значительный ущерб, я смогу взять реванш во время перекрестного допроса.
 Пруденс, гадавшая, о какого рода ущербе идет речь, лишь кивнула.
 Гидеон ответил ей ободряющей улыбкой.
 – Возможно, мне удастся подорвать доверие к Беркли во время перекрестного допроса – в этом случае вы легко отделаетесь.
 – Если они не узнают, кто я, – сказала Пруденс. – Надо надеяться, что этого не случится, однако уверенности нет.
 – Они вас не узнают, – успокоил ее Гидеон.
 – Вы гарантируете? Он улыбнулся:
 – Надеюсь узнать кое-какие полезные для нас факты.
 – Вы не можете сказать, о чем именно идет речь? Это облегчило бы нам жизнь, – промолвила Пруденс.
 – Скажу в самый последний момент, когда не останется ни малейших сомнений. До одиннадцати часов многое может измениться.
 – Понимаю вас, – произнесла Констанс, стараясь отвлечь внимание сэра Гидеона от Пруденс. – Но мы вне себя от волнения.
 – Я тоже вас понимаю, но пока ничем не могу вам помочь. – Он взглянул на часы, которые вынул из нагрудного кармана. – Поговорим во время перерыва на ленч.
 Пруденс кивнула. Теперь она думала только о том, как сохранить анонимность свою и сестер.
 – Думаю, нам пора?
 Он встал.
 – Да, пора. Констанс и вы, Честити, сядете в последнем ряду галереи. Старайтесь не привлекать к себе внимания. Я бы предпочел, чтобы Пруденс не знала о вашем присутствии.
 – Но я знаю, – ответила Пруденс. – Да и не смогла бы обойтись без их поддержки.
 – Это я понимаю. И все же вам придется согласиться на мои условия. В данном случае я знаю, о чем говорю, – сказал он, надевая мантию и парик. Он сделал акцент на словах «в данном случае», и теперь Пруденс гадала, что он имел в виду. Это не могло быть намеком на их личные отношения. Он не сделал ни малейшей попытки напомнить о том, что между ними было. И Пруденс подумала, что об этом лучше всего забыть как о досадной ошибке.
 Дело о клевете слушалось в небольшом зале заседаний в Олд-Бейли с ограниченным числом присутствующих, что, как объяснил им Гидеон, было им на пользу. Несколько представителей прессы, кое-кто из скандальных репортеров, любопытствующие представители лондонского светского общества. Гидеон не сообщил сестрам, что Тадиус позаботился об этом по просьбе своего патрона, договорившись со своим коллегой, клерком суда, отвечающим за выделенные для ведения процесса помещения суда.
 В небольшом зале ожидания сестры надели вуали. Время разговоров прошло. Они молча пожали друг другу руки, после чего Констанс и Честити оставили Пруденс и поднялись на галерею, уже заполненную шепчущейся взбудораженной толпой. Они уселись позади колонны в самом последнем ряду.
 Пруденс ждала Гидеона. Тошнота прошла. Она больше не ощущала нервозности. Ей казалось, что она вошла в некое тихое, спокойное пространство, отделенное от шумного окружающего мира.
 – Вы готовы? – спросил Гидеон, открыв дверь так тихо, что она едва услышала его, но тотчас же повернулась к нему, оторвав взгляд от маленького оконца, у которого стояла.
 – Да. Как моя вуаль?
 – Непроницаема для взоров, – сказал он. – А как ваше произношение?
 – В порядке. Даже более чем, – ответила она.
 Он кивнул и улыбнулся, услышав в ее голосе задор.
 – Пойдемте.
 Он положил руку ей на плечо, и она была рада ощутить его прикосновение. Оно придало ей уверенности. Гидеон не подведет, поняла она. Во всяком случае, в этом деле не подведет.
 Она попыталась изгнать все посторонние мысли. Он не подведет ее, а она не должна подвести его.
 Зал суда был полон, люди на длинных скамьях повернулись посмотреть на них, пока они шли по узкому проходу к месту, предназначенному для защитника и его клиентов. Пруденс слышала шепот, но не смотрела по сторонам, а только прямо перед собой, на стул, приготовленный для нее Гидеоном. Он сел рядом с ней, разложив на столе бумаги, и откинулся на спинку, спокойный и расслабленный, как если бы сидел перед камином в собственной гостиной, если не считать завитого белого парика и черной мантии.
 – Не угодно ли приветствовать суд стоя?
 Публика заскрипела скамьями, поднимаясь на ноги, пока судья входил в зал и занимал свое место на высоком помосте. Впервые Пруденс посмотрела на стол напротив. Лорд Беркли выглядел одновременно благодушным и опасным. Во всяком случае, так ей показалось, а возможно, виной тому было ее глубокое отвращение к нему. Сэр Сэмюел Ричардсон показался ей старше Гидеона, но трудно было определить его возраст, когда он предстал перед ней в том же архаичном костюме, что и Гидеон. Они были так похожи в своих париках и мантиях, что их трудно было бы отличить друг от друга, пока они не заговорили. Голос у сэра Сэмюела был надтреснутым, скрипучим, у Гидеона – мягким и в то же время звучным. И манеры у них были совсем разные. К удивлению Пруденс, первые фразы Гидеона прозвучали вполне миролюбиво, почти умиротворяюще. Он улыбнулся, отдав вежливый поклон своему коллеге-противнику, пробормотав при этом: «Мой достопочтенный ученый коллега», – как бы соглашаясь с тем, что лорд Беркли должен чувствовать себя уязвленным публикацией в газете. Потом он снова занял свое место.
 Сэр Сэмюел принялся разглагольствовать. Его голос гремел, разносясь по всему залу и достигая потолочных балок. Он обвинял злополучное издание в намеренной клевете с целью опорочить одного из самых достойных членов «нашего общества, м'лорд».
 – Черта с два, – пробормотала Пруденс, и ее сосед тотчас же ткнул ее в бок локтем. Она уставилась на свои колени. Теперь ее охватил гнев. Она увидела отца, сидящего за спиной Беркли и его адвоката. При мысли о том, какой вред был нанесен отцу, от ее волнения не осталось и следа.
 Выступление Беркли только укрепило ее решимость. Он говорил лицемерно и ханжески, лгал без зазрения совести. И все же она пока не почувствовала ни малейшей реакции Гидеона, сидевшего с ней рядом, на эту позорную речь. Он время от времени что-то царапал на листке бумаги, но больше просто сидел и слушал.
 Это продолжалось до тех пор, пока сэр Сэмюел не раскланялся перед судьей и присяжными и не уступил место своему «достопочтенному ученому коллеге».
 Гидеон поднялся, продолжая улыбаться. Он приветствовал Беркли поклоном:
 – Доброе утро, милорд.
 – Доброе утро, – последовал кислый ответ.
 – Вы принесли присягу, лорд Беркли, – сказал Гидеон любезно.
 И тут началось. Он оказался именно таким адвокатом, каким Пруденс его себе представляла. Он был безжалостен, резок, не давал спуску свидетелю до тех пор, пока не выжимал его, как тряпку, и не получал от него желаемого ответа. Сэр Сэмюел возражал, и некоторые его возражения встретили поддержку судьи, но Гидеон, едва слышно пробормотав, что снимает очередной вопрос, начинал все снова.
 Пруденс замерла, когда, наконец, было произнесено имя ее отца.
 Она видела, как он резко поднял голову, будто удивился, но дальше смотрела только на Гидеона, пока он разоблачал всю систему подлога и вымогательства и обвинил так называемую компанию в том, что она не имеет легального статуса и, следовательно, ее непомерные требования помесячных денежных выплат ничем не обоснованы. Наконец речь зашла о залоговом письме на дом на Манчестер-сквер, 10.
 И когда лорд Беркли превратился в пыхтящее, потеющее и невнятно что-то бормочущее существо на свидетельском месте, Гидеон снова обрел свои очаровательные и учтивые манеры и сказал:
 – Смею ли я предположить, лорд Беркли, что вы никогда не имели намерения строить Транссахарскую железную дорогу? Я бы хотел спросить вас: скольких еще своих друзей вы убедили вложить средства в столь сомнительное предприятие? Кто еще обязан выплачивать деньги вашей несуществующей юридически компании и закладывать свою собственность?
 – Это поклеп, сэр! – закипятился граф. Он обратил взгляд к судье: – Я взываю к вам, милорд.
 – Сэр Сэмюел? – обратился судья к его адвокату. Адвокат Беркли тяжело поднялся на ноги. Его скрипучий голос теперь звучал устало и отрешенно:
 – Я бы попросил прервать заседание суда, чтобы у меня было время проконсультироваться с моим клиентом, пока мы будем изучать документы, о которых идет речь, более внимательно и подробно, м'лорд.
 Судья стукнул молотком.
 – Заседание суда возобновится в два часа.
 Гидеон вернулся на свое место. Пруденс смотрела на него. Лицо его было бесстрастным, глаза казались невыразительными. И она поняла, что именно это безжалостное и бесстрастное лицо Беркли видел все время, пока Гидеон его опрашивал. Такое лицо могло привести в ужас самого сильного духом и чувствующего себя правым свидетеля. Потом его лицо утратило это выражение и он снова улыбнулся ей и легко коснулся ее руки, проходя мимо стола, за которым она сидела.
 – Думаю, все идет хорошо, – сказал он. – Боюсь только, что мы не успеем съесть что-нибудь приличное за ленчем, так как вы не сможете снять вуаль на публике, но я приготовил нечто вроде пикника в своей конторе.
 – А мои сестры?
 – Они приглашены. Тадиус доставит их, как только зал суда опустеет и вокруг не будет любопытных глаз.
 Когда они выходили из здания суда, Пруденс смотрела прямо перед собой. Журналисты выкрикивали какие-то вопросы, но Гидеон их игнорировал и крепко сжимал ее локоть, пока они не оказались на улице, где их ожидал наемный экипаж. Однако не было уверенности в том, что вокруг все безопасно. Как только они оказались в кебе, Гидеон попросил кебмена гнать что есть силы. Щелкнул кнут, и лошадь рванулась вперед.
 Пруденс глубоко вздохнула и подняла вуаль.
 – Я в ней задыхаюсь, – пожаловалась она. – Теперь мы в безопасности?
 – В полной безопасности. – Он повернулся на сиденье, чтобы видеть ее лицо в тускло освещенном экипаже. – Как вы переносите все это?
 – Лучше, чем Беркли, – ответила она. – Вы его уничтожили.
 – Почти уничтожил, – ответил он серьезно.
 – Надеюсь, вы с ним покончите? – спросила она, и сердце ее взволнованно забилось.
 – Мне нужно, чтобы ваш отец помог мне прикончить его.
 – О!
 Теперь Пруденс поняла. Ее отец должен был подтвердить, что человек, которого он считал другом, втянул его в сомнительную аферу и вынудил вложить средства в несуществующий проект, предназначенный только для одной цели – очистить карманы своего так называемого друга. Если отец будет настаивать на том, что его друг никогда не вводил его в заблуждение, что он всегда понимал все мотивы его действий и добровольно и охотно отдал ему залоговое письмо на свой дом, их дело будет проиграно. Защита ничего не сможет сделать. Действия Беркли не могут быть сочтены обманом, а документы подложными, если тот, кого можно было бы счесть обманутым и пострадавшим, будет утверждать, что на самом деле этого не было.
 Констанс и Честити молча слушали объяснения сестры. Гидеон обносил их сандвичами с крабами и омарами и стаканами шабли «Премье Крю» и отвечал на вопросы, но успевал внимательно наблюдать за Пруденс и порадовался тому, что она едва прикоснулась к своему вину.
 Наконец он сказал:
 – Пруденс, я догадываюсь, что сэр Сэмюел вызовет в качестве следующего свидетеля «Леди Мейфэра». Он не может рискнуть и вызвать вашего отца сразу после провала Беркли.
 – И мое выступление должно поколебать уверенность отца в правоте его друга и заставить изменить мнение и показания.
 Он кивнул: Гидеон хотел обнять и поцеловать ее, изгнать панику из ее глаз. Когда-нибудь, возможно, еще наступит время для любовных игр, но, разумеется, не сейчас.
 – Очень хорошо, – сказала она. Пруденс посмотрела на сестер, потом на Гидеона. – Если не возражаете, мне бы хотелось поговорить с сестрами наедине.
 – Разумеется.
 Он поднялся со стула и пошел к двери, потом замешкался.
 – Дайте мне знать, если решили обсудить что-нибудь, касающееся вашего выступления. Вы не должны преподносить сюрпризов вашему адвокату.
 – Мы понимаем.
 Он кивнул и вышел.
 С минуту сестры сидели молча, потом заговорила Пруденс:
 – Мы все знаем, что я должна сделать.
 – Вопрос состоит в том, как это сделать, не демонстрируя всему миру, кто ты, – сказала Констанс.
 – У меня есть идея, – вступила в разговор Честити.
 Пруденс казалось, что сейчас в зале суда гораздо жарче, чем было утром. Голоса звучали более оживленно, она постоянно чувствовала на себе любопытные взгляды, и так продолжалось все время, пока не появился судья. Сердце ее учащенно билось, а вуаль казалась еще более удушающей. Она не сомневалась, что щеки ее пылают, а на лбу выступили бисеринки пота. Однако Гидеон казался таким же спокойным и расслабленным, когда сел рядом с ней. Напрасно она пыталась собрать все свое мужество и обрести спокойствие.
 Беркли был красным как свекла, и Пруденс подумала, что он слишком увлекся возлияниями за ленчем.
 Он тяжело дышал и перешептывался со своим советником. Ее отец выглядел бледнее обычного и сидел позади Беркли очень прямо, глядя на помост с судейским креслом.
 – Прошу встать.
 Все поднялись со своих мест, а судья сел в свое кресло, поправил парик и вопросительно оглядел зал суда.
 – Сэр Сэмюел?
 Адвокат поднялся с места и объявил:
 – Мы вызываем на свидетельское место «Леди Мейфэра», м'лорд.
 – Вы хотите сказать, что вызываете само издание? – Судья недоверчиво уставился на адвоката.
 – Мы вызываем представителя этого издания, м'лорд. Эээ... – Он сделал выразительную паузу, которая должна была подчеркнуть его пренебрежительное отношение к газете. – Мы вызываем леди, как мы представляем это, м'лорд, предпочитающую, чтобы ее называли Мадам Мейфэра.
 – Странно, – заметил судья. – Может ли издание быть приведено к присяге?
 Гидеон поднялся на ноги.
 – Представительница издания может принять присягу, м'лорд. Могу привести в пример прецедент – дело Ангус против «Нортхэмптон гералд», год 1777-й.
 Судья нерешительно кивнул.
 – У вас есть возражения, сэр Сэмюел?
 – Нет, м'лорд. Я полагаю, что свидетель – член человеческого общества.
 Это заявление вызвало шушуканье в зале. Пруденс смотрела прямо перед собой сквозь густую вуаль. На лице Гидеона не дрогнул ни единый мускул.
 – Очень хорошо.
 Судья кивнул:
 – Вызываем эту Мадам Мейфэра.
 Пруденс поднялась и решительно направилась к свидетельскому месту.
 Клерк привел ее к присяге, и она села, сложив руки на коленях.
 Сэр Сэмюел подошел к ней. Он похож на разозленную ворону, решила Пруденс. Это сходство подчеркивала его черная мантия, хлопавшая его по ногам. Взгляд его был глумливым.
 – Вы несете ответственность за эту публикацию?
 Он махнул экземпляром газеты, и лицо его выразило брезгливость и отвращение.
 – Qui, m'sieur... ах да, прошу прощения. Я один из издателей.
 – Я так понимаю, что вы из Франции?
 – Да, из... la Franc.
 О Господи, сможет ли она продержаться достаточно долго? Одно дело – играть эту роль в собственной гостиной в обществе сестер, и совсем другое – здесь. Она впервые бросила взгляд на присяжных. Двенадцать добрых и славных мужчин. Во всяком случае, скучно им не было.
 – Для вашего издания обычное дело – портить репутацию членов общества, мадам?
 – Нет, – просто ответила Пруденс. Она заметила, что Гидеон одобрительно кивнул. Его девизом было – держаться как можно проще. Не лезть из кожи вон без крайней необходимости.
 – А как вы назовете эту статью об одном из самых достойных и уважаемых членов аристократического общества, мадам?
 – Это правда, месье.
 – Я назвал бы это злонамеренной попыткой опорочить достойного человека, – сказал сэр Сэмюел спокойно. – Но конечно, для граждан вашей страны не внове порочить аристократию.
 По залу прокатилась волна смешков. Пруденс посмотрела на Гидеона. Лицо его оставалось бесстрастным.
 – Мы произвели расследование, сэр, – сказала Пруденс. – Другие делали то же самое.
 – Другие! – внезапно загремел сэр Сэмюел. – Возможно, вы имеете в виду «Пэлл-Мэлл газетт». Так ведь она известна своей склонностью к сенсациям. Ваши необоснованные обвинения, мадам, дали пищу известным желтым изданиям.
 – Они не пыли неопосиованными, месье, – заявила Пруденс. – У нас есть свидетели. Женщины, о которых говорится в «Пэлл-Мэлл газетт»...
 – Женщины! Падшие женщины! Уличные девки! Неужели общество дошло до этого? Неужели слово женщины равноценно слову пэра королевства?
 Он стремительно обернулся, и его мантия зашуршала. Он сделал жест, привлекая внимание жюри, потом снова повернулся к свидетельскому месту.
 – Ах, сэр Сэмюел, ви так називаете шенщин, оскорпленных вашими так називаемыми аристократами. Ви називаете их патшими шенщинами, шлюхами, проститутками...
 Она внезапно прервала свою речь, осознав, что забыла об акценте и наставлениях Гидеона. Она позволила прорваться своему негодованию и показала свой подлинный нрав.
 – И похоже, что на защиту этих женщин встают гарпии, – сказал сэр Сэмюел, снова поворачиваясь, чтобы отдать поклон присяжным.
 Пруденс тотчас же охватил страх. Она задыхалась под своей густой вуалью.
 – Опнажать несправедливость опщества, месье, это часть работы нашей газет. Я утверштаю, што у нас есть доказательства вины лорд Беркли.
 – А как с этими обвинениями в финансовых махинациях?
 Он сменил тему столь стремительно и так агрессивно взмахнул рукой в сторону Пруденс, что она невольно отшатнулась.
 – Что можете вы знать, мадам, что может быть известно издателям вашего позорного листка... – Он снова махнул газетой: – Что вы можете знать о подробностях отношений и детальном положении дел между друзьями? Между двумя близкими друзьями, связанными многолетней дружбой? Я полагаю, мадам, чтоб вы и ваши коллеги-издатели по какой-то причине, известной только вам, мстите графу Беркли. Это нечто вроде личной вендетты. Вы фабрикуете факты и подаете их в выгодном для вас свете.
 – Это неправда, – возразила Пруденс.
 – Неправда, что вы делали авансы лорду Дункану? И что ваши авансы были отвергнуты?
 Он положил руки на перила свидетельской ложи и уставился на нее, будто мог видеть ее лицо под вуалью.
 Пруденс не сдержала смех. Она не могла удержаться от смеха. И тут заметила направленный на нее взгляд отца. Глаза его были живыми и встревоженными. Конечно, она не могла изменить свою манеру смеяться. Но сейчас это было к лучшему.
 – Вы находите это забавным, мадам?
 Было ясно, что ее смех сбил с толку адвоката враждебной стороны.
 Его обвинение было нелепым и диким и имело целью смутить ее.
 – Да, я нахожу это весьма забавным, – сказала Пруденс. – Меня учила ma теге – прошу прощения, моя мать считать мужские претензии... смехотворными и нелепыми.
 Последовало чисто галльское пожатие плечами и новый приступ беспечного галльского смеха. Это не помогло ей завоевать симпатии присяжных, а ее отец сильно побледнел и глаза его теперь неотступно следили за ней.
 Он понял? Неужели догадался?
 Сэр Сэмюел, конечно, не догадывался ни о чем. Он сиял, уверенный в том, что теперь присяжные у него в руках.
 – Ах, мужские претензии, – сказал он, похлопывая газетой по перилам ложи. – Совершенно верно, мадам. Вы очень красноречиво выразились. Итак, вы утверждаете, что у вас нет личных претензий к лорду. Поэтому я снова вас спрашиваю: что вам известно о личных взаимоотношениях между двумя мужчинами, поддерживавшими дружеские отношения в течение многих лет? Вы не знаете этих мужчин, вам ничего не известно об их характерах. – Он снова обернулся к присяжным: – Джентльмены, члены жюри, там сидит лорд Дункан, готовый свидетельствовать в пользу своего друга. Стал бы он свидетельствовать в его пользу, если бы чувствовал себя обманутым? Выдал бы залоговое письмо на свой дом человеку, которому не доверяет? Я вас спрашиваю, джентльмены, члены жюри, господа: не кажется ли вам, что все эти обвинения ложны?
 Он снова повернулся к свидетельскому месту, с ироническим видом поклонился свидетельнице и, кивнув сэру Гидеону, направился к своему столу.
 Гидеон поднялся с места:
 – У меня нет вопросов к свидетельнице, м'лорд.
 Послышался вздох, будто вырвавшийся одновременно у всех присутствовавших в зале. Единственная свидетельница защиты была уничтожена, а ее адвокат не сделал ничего, чтобы ослабить удар и смягчить нанесенный ей ущерб.
 Пруденс поднялась со свидетельского места и вернулась на свой стул. Гидеон дотронулся до ее колена, но это движение сказало ей многое, если не все. Она не осмеливалась взглянуть на отца, пока ораторствовал сэр Сэмюел, но Гидеон не сводил глаз с лорда Дункана.
 Сэр Сэмюел объявил:
 – Я вызываю в качестве свидетеля лорда Артура Дункана, м'лорд.
 Лорд Дункан прошествовал на свидетельское место.




 ГЛАВА 19


 Пруденс едва следила за отцом, пока его приводили к присяге. Его голос был размеренным и учтивым, и, когда он сел на свидетельское место, руки его неподвижно лежали на перилах свидетельской ложи.
 Сэр Сэмюел подошел к свидетельскому месту.
 – Добрый день, лорд Дункан. – Он улыбнулся.
 – Добрый день.
 – Вы здесь для того, чтобы свидетельствовать в пользу своего друга лорда Беркли.
 – Я здесь, сэр, для того, чтобы свидетельствовать в деле о клевете, возбужденном против газеты «Леди Мейфэра», – спокойно произнес лорд Дункан.
 Сэр Сэмюел выглядел несколько ошарашенным, но тотчас же оправился и сказал:
 – Совершенно верно, милорд. Именно в связи с этим делом мы все собрались здесь сегодня. Не будете ли вы так любезны рассказать джентльменам, членам жюри, как давно вы дружите с лордом Беркли?
 – Я знаю лорда Беркли уже десять лет.
 – И он один из ваших ближайших друзей?
 Теперь сэр Сэмюел смотрел на свидетеля, как хорек на кроличью нору, из которой вместо кролика могла выскочить лисица.
 – Пожалуй что так.
 Сэр Сэмюел на мгновение прикрыл глаза и сменил курс:
 – Насколько я понимаю, вас и лорда Беркли связывали деловые интересы. Несколько проектов.
 – Только один серьезный проект.
 – Вы говорите о Транссахарской железной дороге?
 – Да, в этот проект меня убедили вложить средства, заверив, что я получу значительную прибыль.
 – К сожалению, такого рода начинания редко завершаются успехом. – Сэр Сэмюел удрученно покачал головой: – Все инвесторы в этом случае наверняка понесли убытки.
 – Насколько мне известно, я был единственным инвестором, сэр. И понес убытки довольно значительные.
 Адвокат опять покачал головой – так же, как и сам лорд Беркли.
 – В этом, сэр, я сомневаюсь, поскольку с момента провала этой аферы лорд Беркли получил закладное письмо на мой дом. Едва ли это можно назвать убытком.
 Сэр Сэмюел посмотрел на судью.
 – М'лорд, – начал он, но его перебили.
 – Свидетель дает не те показания, на которые вы рассчитывали, сэр Сэмюел?
 – Нет, м'лорд. Я прошу прервать заседание до завтрашнего утра.
 Судья покачал головой:
 – Время не терпит. Отпустите свидетеля и вызовите следующего.
 – Я не могу отпустить свидетеля, м'лорд, пока с ним не побеседует мой достопочтенный собрат сэр Гидеон, – с болью в голосе сообщил адвокат.
 – Да, это верно, – согласился судья.
 Похоже было, что он злорадствует, и Пруденс решила, что он ей нравится еще меньше, чем сэр Сэмюел, несмотря на то что склонен принять их сторону.
 Сэр Сэмюел откашлялся, прочищая горло:
 – Лорд Дункан, вы выдали залоговое письмо на свой дом добровольно?
 – У меня просто не было выбора. Я не знал, что компания, в которую я вложил средства, не имеет юридического статуса. Мой «друг» забыл об этом упомянуть.
 Этот намек был сделан в весьма мягкой форме, но прозвучал в напряженной тишине словно набат.
 – У меня нет больше вопросов, м'лорд.
 Сэр Сэмюел вернулся на свое место.
 – Сэр Гидеон? – обратился судья к Гидеону. Гидеон поднялся.
 – У меня нет вопросов к этому свидетелю, м'лорд.
 – Похоже, сегодня для вас легкий день, сэр Гидеон, – заметил судья добродушно.
 Гидеон поклонился и сел на место.
 Лорд Дункан оставил свидетельское место и направился к выходу из зала суда, не обращая внимания на шепот вокруг и любопытные взгляды.
 Пруденс поднялась с места, чтобы последовать за отцом, но Гидеон удержал ее за локоть и она села на место.
 Судья оглядел зал суда.
 – Есть еще свидетели, сэр Сэмюел?
 – Нет, м'лорд.
 – В таком случае, сэр Гидеон, суд в вашем распоряжении.
 – Мне нечего сказать, м'лорд.
 Пруденс не слышала дальнейшего обмена формальностями. Она не обращала внимания на слова, адресованные присяжным, до того, как им разрешили удалиться для вынесения вердикта. Она едва расслышала напутствие судьи, заметившего им, что если они не сочтут газету повинной в клевете, то могут счесть, что издателям полагается компенсация за причиненный ущерб в связи с необоснованно возбужденным процессом.
 Пруденс могла думать только о последних четырех годах, когда она и ее сестры пытались защитить отца и сделать для него то, что сделала бы для него их мать, и что теперь прилюдно он испытал унижение и реальность внезапно обрушилась на него. Эта фраза, столь любимая Честити, принадлежала их матери.
 «Мужские претензии». Эта фраза всегда вызывала протест ее мужа, за которым, правда, следовали шутки и смех. И эта фраза дала понять лорду Дункану, кто находится на свидетельском месте. И конечно, это полностью объясняло, каким образом его личные дела стали достоянием общественности. Простит ли он их когда-нибудь?
 Она чувствовала руку Гидеона на своей руке. Он вывел ее из зала суда, и она снова оказалась в маленькой приемной. Честити и Констанс уже были там. Они страстно обнимали и целовали друг друга.
 – Простит он нас? – спрашивала Честити, будто угадав мысли сестры.
 – Как долго можно жить во лжи?
 Этот вопрос задал Гидеон, все еще стоявший у двери. Они повернулись готовые наброситься на него. Он примиряюще поднял руку и вышел из комнаты. Ни один мужчина не смог бы противостоять гневу сестер Дункан, когда они объединялись в едином порыве.
 – Но ведь он сказал, – произнесла Пруденс после минутного молчания.
 – Все позади, – заметила практичная Констанс. – Без его свидетельства мы проиграли бы дело. Теперь наконец отец узнал истинное положение вещей.
 В этот момент вошел лорд Дункан и с грохотом захлопнул за собой дверь.
 – Адвокат мне сказал, где вас найти.
 Наступило тягостное молчание, которому, казалось, не будет конца.
 – Как вы осмелились? – спросил, наконец, лорд Дункан. – Мои личные бумаги! Какое право вы имели в них рыться?
 – Никакого, – ответила Пруденс. – Но у нас не было выбора. Так же как у мамы.
 – «Леди Мейфэра» была маминым детищем, – мягко заметила Констанс.
 Он рассмеялся:
 – Теперь я это понял. Мне следовало догадаться раньше.
 – Мы не могли позволить себе проиграть человеку, который... – Пруденс осеклась, когда отец жестом остановил ее.
 – Не хочу слышать об этом. С меня хватит. Увидимся дома. Тебя я тоже хочу видеть, Констанс.
 Дверь тихо закрылась за ним.
 Сестры одновременно издали вздох, потом заговорила Пруденс:
 – Как ни странно, я испытываю облегчение... теперь, когда он все знает.
 – Я тоже, – согласилась Честити.
 – Думаю, Дженкинс и миссис Хадсон поймут и одобрят нас, – сказала Констанс.
 В этот момент раздался деликатный стук в дверь, возвещавший о приходе Гидеона.
 – Присяжные возвращаются, Пруденс... Он сделал ей знак, указывая на дверь.
 – Как быстро. Это хорошо или плохо? – спросила она.
 – Предпочитаю не гадать. Пойдемте.
 Тон его был резким и нервным. А Пруденс думала, что он никогда не теряет самообладания. Присяжные возвращались в зал суда. Зачитали вердикт.
 – Мы сочли, милорд, что газета «Леди Мейфэра» не повинна в клевете.
 Остальное Пруденс почти не слышала, слова доносились словно издалека. Речь шла о компенсации ответчику, о возмещении всех расходов и выплате тысячи фунтов за нанесенный ущерб.
 Лишь когда все закончилось, она осознала, что они свободны. Все расходы по ведению дела возлагались на истца, и Гидеон мог получить свой гонорар. Она думала, что следовало бы выплатить ему более восьмидесяти процентов от компенсации – той тысячи фунтов, что им надлежало получить. Вокруг толпились люди, ей задавали вопросы, но она не отвечала. Гидеон вел ее под руку, и когда наконец они вышли на улицу в серый осенний день, Пруденс увидела, что их ожидает кеб.
 – Садитесь, – сказал Гидеон, буквально заталкивая ее внутрь, когда заметил, что репортеры плотными рядами движутся к ним, выкрикивая вопросы. Пруденс с трудом взобралась в экипаж. Сестры уже были там.
 – Как вы сюда попали?
 – Тадиус, – ответила Констанс.
 Гидеон выглянул в окно и тихо сказал:
 – Кебмен сначала отвезет вас в отель. Когда стемнеет и газетчики прекратят преследование, Тадиус доставит вас домой.
 – Вы обо всем позаботились, – заметила Пруденс.
 – Это часть моей работы. Завтра утром я навещу вас, чтобы закончить наше дело.
 – Нашу сделку, – сказала Пруденс.
 – Верно. – Он закрыл за ними дверцу экипажа.
 – Не такая уж выгодная сделка для адвоката, – заметила Констанс. – Компенсация, которую мы получим от Беркли, даст нам возможность выплатить ему гонорар.
 – Едва ли его это беспокоит, – усомнилась Честити.
 – Возможно, и не беспокоит, – согласилась Констанс. – Но почему тогда он так спешит получить то, что оговорено?
 – Видимо, хочет поскорее покончить с этим делом, – сказала Пруденс. – Как только мы договоримся обо всех деталях, он сможет забыть о нас и продолжать свою жизнь, не думая о вздорных и беспокойных сестрах.
 – Ты хочешь сказать – не думая об одной вздорной и беспокойной сестре, – поправила ее Констанс.
 Пруденс пожала плечами:
 – А что, если и так? Я не буду жалеть о том, что все кончено раз и навсегда.
 – Уверена, ты почувствуешь огромное облегчение, – промолвила Честити умиротворяющим тоном. Она пыталась разглядеть в тусклом освещении кеба выражение лица сестры. Констанс подняла брови, молчаливо демонстрируя понимание.
 Гидеон вернулся в свою контору. Он не испытывал обычного подъема после выигранного дела. По правде говоря, он был бы рад начать все сызнова. Он снял парик и мантию, налил себе неразбавленного виски и сел за рабочий стол. Как обычно, у него был план кампании до начала процесса, но теперь он не знал, как поступить, и плана выхода из этой кампании у него не было. Теперь он ничего не должен. Ставки в этом деле были высоки. Все или ничего. И в том, как Пруденс с ним обращалась, не было ничего, что позволило бы ему надеяться на успех следующего шага. Он на что-то надеялся. На что – и сам не знал, Возможно, на то, что она подаст ему какой-то знак. Но этого не случилось.
 Он потянулся к шкатулке с сигаретами. Конечно, следовало принять во внимание, что сегодня ей слишком досталось. Возможно, что ни на что другое у нее не осталось ни умственных сил, ни эмоциональной энергии. И все же он наблюдал за ней, как ястреб, когда она нынче утром вошла в его контору, и она не подала ему никакого знака, ничего, кроме холодного формального приветствия. Неудивительно, что выглядела она неважно и явно была озабочена. Она представляла, как появится в суде, опасалась возможной потери средств к существованию и других неприятностей. Конечно, она не могла в это утро думать ни о чем другом, ни о каких чувствах.
 Он со вздохом загасил сигарету. Гидеон не мог припомнить, когда испытывал такое волнение и беспокойство.
 – Тебе бы не помешал стаканчик хереса, Пру, – сказала Констанс, когда они устроились в гостиной скромного отеля недалеко от Пиккадилли.
 – Кажется, здесь есть все, – .сказала Честити, оглядывая буфет. – Есть чай. Есть сандвичи и фруктовый кекс, сыр и бисквиты, херес, вино и даже коньяк.
 – Для коньяка еще слишком рано, – сказала Пруденс. – А стакан хереса я выпью.
 – Ты была неподражаема, Пру, – сказала Констанс, бросая шляпу и перчатки на столик у стены. – Не понимаю, как тебе удалось так долго говорить с акцентом.
 – Я подумала, что справилась с этим, – сказала Пруденс, принимая стакан из рук Честити. – Я с трудом сдерживала смех. – Она отпила маленький глоток хереса. – Впрочем, сегодня мне было не до смеха.
 – Нам тоже. – Констанс налила себе хереса. – Но теперь все позади. Мы выиграли. Теперь «Леди Мейфэра» и наше посредническое бюро в безопасности. И никто ничего о нас не знает. И не узнает. Кроме отца.
 – Кроме отца, – согласилась Пруденс.
 – Вот колода карт, – сказала Честити. – Как насчет того, чтобы сыграть в бридж в три руки? Надо же нам как-то убить время, чтобы не впасть в уныние.
 Они играли в карты уже два часа, когда за ними приехал Тадиус.
 – Возле дома ни одного репортера, – сказал он.
 – А лорд Дункан?
 – Он не покидал дома, когда я отправился за вами, – ответил клерк. – Возможно, за время моего отсутствия он куда-нибудь ушел.
 – Нет, он ждет нас, – решила Пруденс, укладывая карты в серебряную шкатулку. – Ты едешь с нами, Кон?
 – Конечно, – сказала старшая сестра. – Я не оставлю вас наедине с отцом. Максу уже известно, что произошло в суде. Поэтому он догадается, что я с вами.
 – Экипаж у задней двери, – сообщил Тадиус. – Я подумал, что вам лучше выскользнуть незаметно.
 – Вы обо всем подумали, Тадиус, – слабо улыбнулась ему Пруденс.
 Он поклонился в ответ.
 Во время короткой поездки до Манчестер-сквер они молчали.
 – Войдем в дом с черного хода, – сказала Пруденс, когда они повернули на площадь. – Попросите кебмена, остановиться со стороны конюшни, Тадиус.
 – Уже распорядился, мисс Дункан.
 – Я в этом не сомневалась, – произнесла Пруденс.
 – Сэр Гидеон просил меня передать это вам, мисс Дункан. Он протянул ей конверт в тот момент, когда она вышла из экипажа.
 – Благодарю вас!
 Пруденс озадаченно смотрела на конверт, потом спросила:
 – Что это?
 – Закладное письмо на дом, мадам. Сэр Гидеон решил, что вам лучше знать, как им распорядиться.
 Пруденс опустила конверт в сумку.
 – Сэр Гидеон прав.
 Они вошли в дом через кухню.
 – О Боже мой! – приветствовала их миссис Хадсон. – Что тут творилось! Какие-то мужчины звонили в дверь, задавали вопросы, а лорда Дункана я никогда не видела в таком ужасном расположении духа. Он заперся в библиотеке. Что происходит?
 – Насколько я понимаю, решение было в вашу пользу, мисс Пру? – спросил Дженкинс, появляясь в дверях. Он даже осунулся от беспокойства.
 – Да, да, Дженкинс, так и есть, – быстро заговорила Пруденс. – К сожалению, мы не могли вернуться домой раньше: сэр Гидеон сказал, что нам следует избегать репортеров. А они могли нагрянуть сюда.
 – Они, разумеется, побывали здесь, – мрачно сообщил Дженкинс. – Барабанили в дверь. Я пригрозил им полицией. Лорд Дункан заперся в библиотеке. Я пытался узнать у него, что случилось, но он послал меня к дьяволу. И я решил оставить его в покое.
 – Ты поступил мудро, Дженкинс, – сказала Констанс со слабой улыбкой. – Мы выиграли дело, но для того, чтобы его выиграть, нам пришлось открыть лорду Дункану правду.
 – Ах, – сказал Дженкинс, – теперь все понятно.
 Миссис Хадсон кивнула.
 – Будет немного легче вести дом, – сказала Пруденс, – если не придется притворяться, что все в порядке.
 Дженкинс покачал головой:
 – Насчет этого не знаю, мисс Пру. Не уверен, что лорд Дункан удовольствуется остатками вчерашнего обеда и скверным вином.
 – Нет, – согласилась Пруденс. – Нам все еще придется ловчить, но по крайней мере не у него за спиной.
 – Думаю, нам надо прямо сейчас поговорить с ним, – сказала Честити. – Откладывать больше нельзя.
 – Нельзя и не надо, – послышался голос лорда Дункана из-за двери кухни. – Я так и знал, что вы, как заправские конспираторы, войдете из кухни. – Он всех обвел гневным взглядом. – И Дженкинс, и миссис Хадсон все знали. Только делали вид, что не знают.
 – Отец, они тут ни при чем, – возразила Пруденс. – Просто они пытались облегчить нам жизнь.
 Лорд Дункан слегка покраснел.
 – По какой-то причине все домочадцы, к сожалению, скрывали от меня правду. – Он резко повернулся. – Обсудим все это позже в библиотеке.
 Сестры переглянулись, пожали плечами и последовали за ним.
 – Нет нужды закрывать дверь, – сказал он, когда они вошли в библиотеку. – В доме нет тайн ни от кого, кроме меня.
 Дочери промолчали.
 – Как вы убедили Фитчли показать вам мои личные бумаги? – спросил он.
 Пруденс рассказала ему, как было дело.
 – Ты не должен винить мистера Фитчли, – сказала она.
 – Ясно, что не должен. Вы обманули его.
 Он повернулся к ним спиной, и тут дочери заметили, как сильно он постарел.
 – Ступайте, уходите отсюда. Не желаю вас видеть.
 Они вышли из комнаты, тихонько притворив за собой дверь.
 – Не может видеть нас или себя самого? – пробормотала Констанс.
 Пруденс не сводила глаз с закрытой двери, потом вдруг сказала:
 – Нет, мы не можем вынести этого бремени вины. Давайте вернемся.
 Она вошла в библиотеку, сестры последовали за ней.
 – Я же сказал вам...
 – Да, отец, сказал. И все же ты, возможно, захочешь сжечь это. – Она вынула из сумки конверт. – Вряд ли граф Беркли будет преследовать тебя после сегодняшнего судебного заседания.
 Она протянула ему конверт.
 Лорд Дункан открыл его и уставился на залоговое письмо на свой дом.
 – Значит, у него нет на это прав? – с сомнением спросил он.
 – Нет, – твердо ответила Пруденс. – И никогда не было. Компания «Граф Беркли и К°» не имеет юридического статуса, а потому не может владеть собственностью. Сожги это письмо, отец. Сожги немедленно!
 Глядя на дочерей, стоявших перед ним, лорд Дункан вспомнил о своей жене. Как дочери похожи на нее! Он тосковал по жене, ему так ее недоставало.
 Он знал, что дочери так же сильно тоскуют по ней, но по-своему.
 Подумал он и о том, что они – ее живое воплощение.
 Лорд Дункан порвал ненавистный листок пополам, бросил обрывки в огонь и смотрел, как бумага, охваченная огнем, превращается в пепел.
 Лорд Дункан Слышал, как закрылась дверь, но не двинулся с места.




 ГЛАВА 20


 – Пру, ты уверена, что сможешь встретиться с Гидеоном наедине? – спросила Честити на следующее утро, поднявшись на цыпочки, чтобы увидеть в высоко висящем зеркале, как сидит на ней шляпа.
 – Конечно, смогу, – беззаботно ответила сестра, собирая в ладонь лепестки, опавшие с увядающих хризантем, стоявших в вазе на столе в холле. – Нам надо снова приступить к продаже «Леди Мейфэра» на улице и как можно скорее начать распространять газету. К тому же мы не брали свою почту у миссис Бидл уже две недели. Кон пишет отчет о судебном заседании. Так что мне просто необходимо встретиться с адвокатом. В этом нет ничего необычного.
 – Надеюсь, что это так, – с сомнением произнесла Честити. Однако ей было ясно, что ее сестра уже приняла решение, а эта встреча была самым деликатным моментом в их деле, потому что им надо было отблагодарить Гидеона.
 – Очень хорошо. В таком случае я ухожу. Меня не будет всего пару часов. Все зависит от миссис Бидл, а она любит поболтать.
 Пруденс махнула рукой сестре и взяла со стола вазу с цветами.
 Она отнесла их на кухню, чтобы выбросить, а когда вернулась в холл с пустой вазой, в дверь позвонили.
 – Открыть, мисс Пру? – спросил Дженкинс, появившийся, как обычно, словно по мановению волшебной палочки.
 – Это сэр Гидеон, – сказала Пруденс, оправляя и разглаживая юбку. – Проведи его в гостиную.
 Дженкинс пошел открывать, а Пруденс направилась в гостиную, где переключила все свое внимание на вазу с поздними розами, которые, как ей показалось, следовало расположить несколько иначе.
 – Доброе утро.
 Она медленно повернулась на звук его мягкого, тихого голоса.
 – Доброе утро. – Пруденс шагнула к дивану. – Садитесь.
 – Благодарю вас.
 Он взял кресло и стоял, дожидаясь, пока сядет хозяйка. Пруденс примостилась на подлокотнике дивана.
 – Итак, если я правильно поняла, вы пришли, чтобы покончить с нашим делом, – сказала она.
 – Да, именно это я и имел в виду.
 Пруденс сложила руки.
 – Не думаете ли вы, что несколько поспешили? – спросила она резко. – Мы еще не получили тысячи фунтов. – Она порывисто поднялась. – Не понимаю, почему нельзя было уладить все путем переписки? Как только компенсация будет выплачена, вы получите свой гонорар. Вычтете из него восемьсот фунтов, а нам отправьте оставшиеся двести?
 – Видите ли, я не думал, что это возможно, – произнес он.
 – Весьма сожалею, но пока у нас денег нет.
 Ее зеленые глаза сверкали. Он мог видеть в их глубине изумрудные искры. Мисс Дункан была, несомненно, разгневана. И у него возникло чувство, что ее гнев не имеет ни малейшего отношения к предполагаемой причине его визита.
 – К сожалению, я оказался в затруднительном положении, – пробормотал он извиняющимся тоном.
 Она уставилась на него:
 – Как могло такое случиться? Не городите чепухи, Гидеон. Вряд ли я поверю, что у вас финансовые затруднения. И вы это прекрасно знаете. Восемьсот фунтов для вас – не деньги.
 – Разумеется, – согласился он, покачав головой.
 – Тогда о чем, черт возьми, вы толкуете?
 Ее выводило из себя его олимпийское спокойствие. Он поднялся:
 – Раз вы не садитесь...
 – Нет причины рассиживаться. Я объяснила вам положение дел, и на этом наши деловые контакты кончаются. Вы получите свою долю, мы – свою.
 Она снова сложила руки на груди.
 – Насколько мне известно, наши деловые контакты на этом не закончатся, – произнес он все тем же извиняющимся тоном.
 Пруденс насторожилась:
 – Что вы хотите этим сказать?
 – В нашем деловом соглашении был еще один аспект, – сказал Гидеон. Он подошел к окну, посмотрел на оголенный зимний сад. – А как насчет невесты? Вы разве забыли? Вы или ваше посредническое бюро взяли на себя обязательство найти мне невесту в обмен на мои юридические услуги в деле о клевете.
 Пруденс еще больше насторожилась. В воздухе витала опасность. Более того, она была ощутимой. Этот человек оказался непревзойденным мастером расставлять ловушки. Она наблюдала за ним в суде, да и па себе испытала это его искусство.
 – Вы ведь только играли с нами, Гидеон. Не приняли всерьез наше предложение.
 – О нет, – возразил он, отвернувшись от окна. – Я вовсе не играл с вашей идеей брака и принял всерьез условия нашей сделки. Насколько я помню, я сказал, что предпочитаю сам найти себе жену, но готов был рассмотреть ваши предложения.
 – О, – сказала Пруденс, хмурясь. – В таком случае вы готовы познакомиться с Лавандой Райли? Уверена, вы понравитесь друг другу.
 Гидеон в три шага одолел разделявшее их расстояние.
 – Никогда не думал, Пруденс, что вы так тупы. Я ни при каких обстоятельствах не собираюсь знакомиться с Лавандой Райли.
 – В таком случае, может быть, с Хитер Петерсон... – начала она, но не договорила: Гидеон закрыл ей рот поцелуем.
 – Неужели я недостаточно ясно выразил свои чувства? – спросил он, оторвавшись наконец от ее губ, но не выпуская ее из объятий.
 – Я не уверена, – ответила Пруденс. – Вы так ничего и не сказали.
 Он обвил руками ее стройную шею. Его глаза потемнели, а взгляд не отпускал ее.
 – Посредническое бюро выполнило свою часть сделки. Меня представили единственной женщине, которую я хотел бы взять в жены. Пруденс Дункан, вы выйдете за меня замуж?
 – А Харриет? – едва выговорила она.
 – Ее лошадиный тренер или жокей вернулся на прошлой неделе.
 Гидеон выпустил ее из объятий и провел рукой по ее безупречно причесанным волосам. В этом жесте было беспокойство, волнение, беспомощность. Пруденс это привело в восторг.
 – Сара... – сказал он. – Мне нужна ваша помощь, Пруденс. Я ошибался. Черт возьми, я так часто ошибался. Я признаю это, но ты мне в самом деле нужна, Пруденс.
 – Ты не единственный человек, способный ошибаться, – сказала Пруденс нежно, одной рукой коснувшись его лица, а другой приглаживая его волосы. – Я тоже много раз ошибалась.
 Он сжал ее запястья и держал ее руки у своего лица, потом принялся их целовать.
 – Ты выйдешь за меня замуж, любовь моя?
 Она улыбнулась:
 – Думаю, ты должен подарить мне кольцо и встать на одно колено.
 – С кольцом все в порядке, – ответил он. – Но черта с два я встану на одно колено, даже для тебя, моя радость.
 Она усмехнулась:
 – Признаться, я этого и не ожидала.
 – Так каков твой ответ?
 – Ну, – сказала Пруденс задумчиво, – это сэкономит нам восемьсот фунтов... Нет, нет, Гидеон.
 Она, пританцовывая, отступила от него, потому что выражение его глаз не вызывало сомнений в его намерениях.
 – Я позову Дженкинса.
 – Зови.
 Он схватил се за руку и повернул лицом к себе.
 – Ты змея и самая невозможная женщина, какую я когда-либо встречал в жизни.
 – Да, – согласилась она. – Ты мне тоже ужасно не нравишься.
 – В таком случае мы квиты.
 Часом позже Констанс и Честити столкнулись на ступеньках крыльца.
 – Прекрасная встреча, – приветствовала Констанс сестру. – Ты видела миссис Бидл?
 – Да, у нее для нас целая стопка писем. А ты написала свою статью?
 – Скоро прочтешь ее. – Констанс улыбнулась.
 – Надеюсь, ты не выставила отца в смешном виде? – спросила Честити с беспокойством.
 – Чес!
 – Я понимаю, ты не могла так поступить! Прошу прощения. Я просто волнуюсь.
 – Пру? Она встретилась с ним наедине?
 Честити кивнула.
 – Думаю, он уже ушел. Но Пру всегда скрывает свои чувства, особенно когда страдает. И я, право, подумала, что...
 Констанс обняла сестру.
 – Я подумала о том же. Но они несовместимы, Чес. И Пру это знает.
 Честити кивнула и вставила ключ в замочную скважину. Холл был пуст, и они с удивлением посмотрели друг на друга. Невозможно было поверить в то, что Дженкинс не услышал, как ключ повернулся в замке, если только он был дома.
 – Думаю, она в салоне, – сказала Честити, направляясь к лестнице. Она остановилась посреди холла, когда в тени лестницы внезапно появился бесшумно крадущийся Дженкинс. Он прижал палец к губам, а другой рукой поманил их. Как завороженные, сестры последовали за ним на кухню.
 – Мисс Пру в гостиной с сэром Гидеоном, – сообщил Дженкинс.
 – Не может быть! – воскликнула Честити. – Он должен был уйти много часов назад.
 – Да, мисс Чес, по мисс Пру не звонила и ничего не просила.
 – А ты уверен, что сэр Гидеон не ушел? – спросила Констанс. – Может быть, ты не заметил? Впрочем, он не мог проскользнуть мимо тебя, – тут же добавила Кон, увидев, как возмущен дворецкий.
 Умиротворенный Дженкинс кивнул.
 – Я подумал, что их лучше не беспокоить, – заключил он.
 – Ты прав, – согласилась Честити, – я поступила бы точно так же. – Она посмотрела на сестру: – Как ты думаешь, Кон, нам можно войти?
 – Чтобы застать их врасплох?
 – Что за глупости, Кон! Ведь это гостиная.
 – И все же я предпочитаю произвести как можно больше шума, – сказала Констанс. – Надо бить в котлы, как в барабаны. Нам нужны котлы.
 – Но у нас их нет, – смеясь, возразила Честити. – Правда, мы можем взять пару сковородок у миссис Хадсон.
 – Давайте, мисс Чес, действуйте, – сказала миссис Хадсон, пытаясь подавить улыбку.
 – Я предлагаю вам просто постучать в дверь, мисс Кон, – сказал Дженкинс, – и войти минут через пять.
 – Это разумное решение, Дженкинс, – промолвила Констанс.
 Сестры вернулись в холл и стали ходить, громко топая, несколько раз открывали и захлопывали входную дверь, потом направились в гостиную. Констанс уже хотела постучать, но в этот момент дверь отворилась.
 – Я бы услышала вас и за десять миль, – сказала Пруденс. – Входите. Нам нужен ваш совет.
 – О!
 Это неожиданность, размышляла Констанс.
 – Доброе утро, Гидеон. Вы закончили ваши дела?
 – Нет, думаю, они только начинаются, – ответил Гидеон, идя им навстречу. – Доброе утро, Констанс. Доброе утро, Честити.
 Они поздоровались с Гидеоном за руку и повернулись к сестре: – Пру?
 – Кажется, – сказала она, – Гидеон решил принять наше предложение о сделке.
 – О, – улыбнулась Честити, – и удалось найти ему невесту?
 – Похоже, что удалось, – сказала Пруденс.
 Она подняла руку к свету. Луч солнца из окна высек зеленый огонь из круга изумрудов в кольце.
 – Камни почти такого же цвета, как глаза вашей сестры, – сказал Гидеон.
 Однако кольцо сестры оставили без внимания и бросились обнимать Пруденс.
 Затем выпустили ее из объятий и стали так же самозабвенно обнимать его. Когда излияния чувств закончились, Констанс обратилась к Пруденс:
 – Ты сказала, что вам нужен наш совет.
 – Думаю, нам следует бежать, – сказала Пруденс.
 – Процедура Гретна-Грин не соответствует моей идее брака, – возразил Гидеон.
 – Подумать только, мы могли бы сесть на ночной поезд до Эдинбурга, а это так романтично, а потом... – Пруденс умолкла, не договорив. – Кажется, тебе в самом деле претит эта мысль.
 – Не вижу причины, почему мы должны прятаться по углам. Неужели тебе еще не надоело?
 Пруденс поняла, что это не ловушка. Он задал ей вопрос в присутствии сестер, и это было достойно восхищения.
 – Ты прав, – ответила она, – но я против пышного торжества, особенно в такое время.
 – Это твоя свадьба, дорогая, – сказала Констанс. – Как тебе хочется, так и празднуй. Мы с Чес поддержим тебя. А сейчас мы вас оставим. Договоритесь сами.
 Кон и Честити направились к двери.
 Уже взявшись за дверную ручку, Честити обернулась:
 – Я считаю, Пру, что Гретна-Грин – ужасная идея.
 Сестры вышли из комнаты.
 – Если бы мы могли подождать год, – начала было Пруденс. – Впрочем, нет, я этого не хочу. Как насчет скромной свадьбы?
 – Твое желание – для меня закон. Пусть будут только Сара, твоя семья и я.
 – У тебя нет родных?
 – Родители умерли, а братьев и сестер у меня не было. Если бы ты захотела, чтобы свадьба была пышной, я нашел бы достаточно родственников, по на самом деле на нашей свадьбе должна быть только Сара.
 – А Мэри Уинстон?
 – Да, и Мэри Уинстон тоже, – согласился он.
 – Значит, договорились. Он обнял ее.
 – Солнышко, иногда мы будем договариваться, но чаще спорить и не соглашаться друг с другом.
 – Да, – ответила Пруденс, в то время как он снова прильнул губами к ее губам. – Мне будет нетрудно напоминать себе, что я терпеть тебя не могу.
 Он оторвался от ее губ и прошелся легкими поцелуями по ее щеке, потом поднял голову.
 – Я получу специальную лицензию. Через педелю мы поженимся.
 – Хорошо, – согласилась Пруденс. – Лучше это сделать поскорее, пока я не передумала.
 Но улыбка опровергала ее слова.
 – Змея, – снова укорил он ее, ущипнув за кончик носа. – Но мне еще надо поговорить с твоим отцом.
 Пруденс состроила гримаску.
 – Он в библиотеке. Но помни: за последние два дня он испытал больше потрясений, чем за всю жизнь. Поэтому не рассчитывай, что он...
 Она пожала плечами.
 – Я справлюсь с твоим отцом, а ты возьми на себя Сару.
 Пруденс кивнула.
 – Я сделаю все возможное, Гидеон, – сказала она. – Но сейчас, после внезапного появления Харриет, она немного растеряна.
 – Я понимаю.
 Он кивнул, провел рукой по волосам, быстро поцеловал ее и вышел.




 ЭПИЛОГ


  –  Ты готова, Чес? – Констанс просунула голову в дверь спальни младшей сестры. – Пру и отец уезжают через пять минут.
 – Да, я готова.
 Честити отложила письмо, которое читала.
 – Я только просмотрела несколько писем для нашего посреднического бюро.
 – Странное занятие в утро свадьбы Пру, – заметила Констанс с иронией.
 – Вовсе нет. – Честити поднялась из-за туалетного стола. – Ты помнишь, как говорила мама: «Зря потраченная минута потеряна навеки». Я готова. Минуточку.
 – Да, конечно, – миролюбиво согласилась Констанс. – Ты выглядишь прелестно.
 – Ты тоже, а уж Пру просто великолепна. Пойдем поможем ей завершить туалет.
 Констанс кивнула и вышла из комнаты. Честити поколебалась, прежде чем последовать за ней. Она снова взяла в руки отложенное письмо и посмотрела на подпись.
 Дуглас Фаррел, доктор медицины.
 Похоже было, что хороший доктор ищет жену. Должно быть, ему нужна помощница, соратница, женщина, которую заинтересует его работа. Не тот ли это доктор Фаррел, которого она видела в лавке миссис Билл?
 Ладно, этот вопрос она отложит на потом. Чес взяла сумочку, бросила быстрый взгляд в зеркало, чтобы убедиться, что шляпа сидит должным образом, и поспешила в спальню Пруденс.
 – Не знаю, стоит ли надевать эту вуаль, – говорила Пруденс, когда Честити вошла в комнату. – Она чересчур торжественна. Сразу видно, что невеста.
 – Тогда подними ее, – предложила Констанс. – Подними и откинь назад. Вот так. Тогда она просто будет обрамлять лицо.
 – Но ты невеста, – вмешалась Честити. – Может быть, это не совсем обычная свадьба, но все-таки ты невеста, а он жених.
 – Знаю, но предпочла бы бежать в Гретна-Грин, – возразила Пруденс.
 Она повернулась к зеркалу, пристально вглядываясь в свое отражение, но придраться было не к чему. Ее шелковое платье цвета перламутра было перешито из материнского. Это было нечто старое. Прекрасна была и норковая шапочка, похожая на подушку, которую дала ей Констанс. Нечто, взятое взаймы. Бриллиантовый браслет подарил Гидеон. Это нечто новое. Безупречны были бирюзовые сережки, подаренные ей отцом. Нечто синее [2] .
 – Ты забыла шестипенсовик, – сказала Честити, бросая блестящую монетку на туалетный столик.
 – О да! – рассмеялась Пруденс, и ее напряжение спало. Она села, сняла шелковую туфельку цвета перламутра и положила в нее шестипенсовик.
 – Кое-что старое, кое-что новое, кое-что одолженное и кое-что синее, да еще шестипенсовик в туфле, – перечислила Честити. – Теперь ты готова вступить в брак.
 – Ты так думаешь? – спросила Пруденс, поднявшись и ощущая шестипенсовик между пальцами ноги.
 – Ты готова, как всегда, – объявила Констанс. – Гидеон – единственный мужчина, за которого ты могла бы выйти замуж, Пру. Если ты не знала этого до сих пор, то, что бы мы с Чес тебе ни сказали, не убедит тебя.
 – Конечно, я это знаю. – Она мечтательно улыбнулась. – Я его люблю, но порой готова облить кипящим маслом.
 – Это нормально, – успокоила ее Констанс. – Девицы Дункан просто не могут вступить в брак с достойным мужчиной, если у них не возникает желания облить супруга кипящим маслом или обстрелять из пушки. Это я знаю по собственному опыту.
 – Я готова, – объявила Пруденс. – Поехали к венцу. В дверях она остановилась и сказала с легкой улыбкой:
 – По крайней мере Гидеон может найти поддержку у Макса. Уверена, он напуган так же сильно, как я.
 Честити посмотрела на нее с беспокойством:
 – Ты не раскаиваешься, Пру?
 Пруденс глубоко вздохнула:
 – Нет, ничуть. Пойдем.
 Гидеон и Макс стояли у алтаря в часовне небольшой церкви в Вестминстере. Сара и Мэри Уинстон сидели на передней скамье.
 Констанс и Честити поместились напротив. Лорд Дункан повел дочь к алтарю.
 Раздались звуки органа. Гидеон бросил взгляд на дверь. Пруденс, его невеста, женщина, о которой он прежде не мог бы и помыслить как о спутнице жизни, теперь стала единственной, с которой он хотел и мог прожить всю жизнь. Она шла к нему решительной и твердой поступью, как всегда. Но он заметил, как дрожат ее губы, видел неуверенность в ее глазах и знал, что она напугана, хотя так же, как и он, ничуть не сомневается в том, что поступает правильно.
 Он пошел ей навстречу, когда она оказалась совсем близко. Макс дотронулся до его плеча в знак мужской солидарности, потом отошел и сел рядом с женой. Лорд Дункан поцеловал невесту в щеку и тоже отступил, чтобы занять свое место. Гидеон взял Пруденс за руку, и их пальцы переплелись.
 Слова обетов были произнесены. Он надел ей па палец обручальное кольцо, поцеловал ее, и обряд бракосочетания на этом закончился. Они вышли в маленькую соседнюю комнатку, чтобы поставить свои подписи в регистрационной книге, и когда вернулись в церковь, там уже никого не было.
 – Никогда, – прошептал Гидеон, склонившись к ее уху, – никогда не отпущу тебя. Никогда. Ты понимаешь это?
 – А я это чувствую вдвойне, – прошептала она в ответ. – Что бы ни случилось, мы принадлежим друг другу. Несмотря на кипящее масло и пушечные выстрелы.
 – Не стану спрашивать, откуда это. Могу лишь повторить: несмотря на кипящее масло и пушечные выстрелы. Мы принадлежим друг другу. – Он поцеловал ее.
 Пруденс оглядела опустевшую церковь, а Гидеон тихо сказал ей:
 – Ты хотела обвенчаться в Гретна-Грин. Я, как и твои сестры, согласился на компромисс. Завтра у нас будет семейное торжество, но сейчас мы одни, только ты и я.
 Она улыбнулась ему.
 – Куда мы едем?
 – Невесте не положено знать, куда повезет ее муж в медовый месяц, – ответил Гидеон. – Доверься мне.
 – Я доверилась, – ответила она. – И сейчас, и навсегда.
 – Несмотря на кипящее масло и пушечные канонады? – поддразнил он ее.
 – Доверие никогда не исчезнет, каковы бы ни были вспышки гнева, – ответила Пруденс.