Аннотация: Англия конца прошлого столетия, полуразрушенное аббатство в Девоншире, где расположилась школа для девочек, — место действия романа. Молодая учительница Корделия Грант, сама только что окончившая школу в Швейцарии, — его героиня. Перед тем, как покинуть Швейцарию, она и три ее подруги переживают волнующее романтическое событие: они отправляются в окрестности школы, где, согласно легенде, в день Охотничьей луны можно увидеть своего суженого. Мужчина, которого девушки встречают в лесу, таинственным образом появляется в жизни Корделии и так же таинственно исчезает. Жизнь в школе, где она работает, полностью захватывает Корделию, как и ее неординарные отношения с владельцем аббатства Джейсоном Веррингером. Неожиданно выясняется, что загадочное приключение в швейцарском лесу получает продолжение — продолжение, которое грозит страшной опасностью.


---------------------------------------------


 Виктория Холт
 Охотничья луна



 I. Лесная фантазия


 Мне было девятнадцать лет, когда произошло то, о чем я привыкла думать как о лесной фантазии. В воспоминаниях это происшествие казалось таким мистическим, будто нечто привидевшееся во сне. И в самом деле я много раз почти убеждала себя в том, что это случилось лишь в моем воображении. С раннего детства я всегда была реалисткой и личностью практичной, не слишком предающейся мечтаниям; однако в ту пору я была неопытна, по-настоящему еще не вышла из школьного возраста, оставаясь на последнем этапе моего затянувшегося отрочества.
 Это случилось однажды в конце октябрьского дня в лесах Швейцарии, недалеко от германской границы. Я последний год училась в одной из самых дорогих школ Европы, куда тетя Пэтти решила меня поместить для «придания лоска», как она выразилась.
 — Два года должны с этим справиться, — сказала она. — Дело даже не в том, что это тебе даст; но в том, что люди будут считать, что дало. Если родители узнают, что ты прошла полировку в Шаффенбрюккене, они решительно захотят присылать своих девочек к нам.
 Тетя Пэтти была владелицей школы для девочек, и план состоял в том, что я присоединюсь к ее предприятию, когда буду готова. Следовательно, дабы стать пригодной для этой цели, я была обязана получить наилучшие характеристики.
 А дополнительный лоск предназначался для того, чтобы сделать меня неотразимой приманкой для тех родителей, которым хотелось, чтобы их дочери могли разделить блеск славы Шаффенбрюккена.
 — Снобизм, — говорила тетя Пэтти. — Чистый, неподдельный снобизм. Но кто мы такие, чтобы жаловаться, если это помогает Академии Пэшенс Грант для юных леди оставаться прибыльным делом?
 Тетя Пэтти выглядела как бочонок, поскольку была маленькой и очень полной.
 — Я люблю поесть, — говаривала она, — так почему бы мне не получать от этого удовольствие? Я считаю, что святой долг каждого на земле — получать удовольствие от всего хорошего, чем Господь одарил нас. А ростбиф и шоколадный пудинг изобрели для того, чтобы их ели.
 Пища в Академии Пэшенс Грант для юных леди была очень вкусной и, насколько я знаю, сильно этим отличалась от того, что подавалось в других заведениях.
 Тетя Пэтти не была замужем…
 —…По той простой причине, — говорила она, — что никто не предлагал. Приняла бы я предложение или нет — дело другое, но поскольку проблема никогда не возникала, ни меня, ни других это не должно заботить.
 Мне она раскрыла сюжет шире:
 — Я с колыбели была невостребованной. Вечно без партнера на любом балу. Учти, это было до того, как я набрала лишний вес, в те дни я могла лазать по деревьям. А если кто из мальчиков осмеливался дернуть меня за косички, ему приходилось пошевеливаться, чтобы избежать битвы, из которой, дорогая моя Корделия, я неизменно выходила победительницей.
 Мне было несложно поверить этому, и я часто думала, как же глупы мужчины, коли ни одному из них не хватило здравого смысла сделать тете Пэтти предложение выйти за него замуж. Из нее вышла бы превосходная жена; а в сложившейся ситуации она была мне отличной матерью.
 Мои родители были миссионерами в Африке, полностью преданные своему делу, — их называли святыми. Однако, как и многие святые, они были настолько заняты тем, чтобы нести добро в мир вообще, что, казалось, проблемы маленькой дочери их не слишком волновали. Я помню очень смутно — ибо мне едва исполнилось семь лет, когда меня отправили домой в Англию, — как иногда они смотрели на меня с излучающими усердие и добродетель лицами, словно не совсем отдавая себе отчет в том, кто я такая. Позднее я задавалась вопросом, как они вообще умудрились в своей полной благих дел жизни найти время или склонность зачать меня.
 Однако — смею думать, к их величайшему облегчению — было решено, что жизнь в африканских джунглях не для ребенка. Меня следовало отправить домой, и к кому же, если не к Пэшенс, сестре моего отца.
 Домой меня доставил кто-то из миссии, ненадолго возвращавшийся в Англию. Длинное путешествие вспоминается весьма туманно, но чего я никогда не забуду, так это полную фигуру встречавшей меня тети. Прежде всего мое внимание привлекла ее шляпа, ибо это было потрясающее сооружение с голубым пером наверху. У тети Пэтти была слабость к шляпам, которая почти соперничала с ее пристрастием к еде. Иногда она носила их даже в помещении. Как сейчас вижу ее стоящей в толпе; ее глаза увеличивали очки с линзами из горного хрусталя; лицо, подобное полной луне, сияло от применения воды и мыла и от прирожденного оптимизма под роскошной шляпой с пером, заколыхавшимся, когда она прижала меня к своей необъятной, пахнущей лавандой груди.
 — Ну вот ты и здесь, — сказала она. — Дочурка Алана… приехала домой.
 И в те первые же минуты она убедила меня в том, что я действительно приехала домой.
 Должно быть года через два после моего прибытия отец умер от дизентерии, а мать несколько недель спустя от той же болезни.
 Тетя Пэтти показала мне строки в религиозных газетах.
 «Они отдали свою жизнь на службе Господу», — было сказано там.
 Боюсь, я не слишком горевала. Я почти забыла об их существовании. Меня полностью поглотила жизнь в Грантли Мэнор, старом елизаветинском доме, купленном тетей Пэтти вместе с вотчиной, как она это называла, за два года до моего рождения.
 Мы — она и я — вели замечательные беседы. Казалось, она никогда ничего не умалчивала. Позднее я часто замечала, что у большинства людей в жизни, похоже, были секреты. Но не у тети Пэтти.
 — Когда я жила в интернате, — говорила она, — мне было очень весело, но вечно не хватало еды. Бульон разбавляли. По понедельникам это называлось супом и было еще приемлемо. Во вторник послабее, а к четвергу настолько жидким, что я, бывало, гадала: долго ли еще он сможет протянуть, прежде чем превратится в обычную воду. Казалось, хлеб всегда был черствым. Я думаю, именно школа превратила меня в нынешнего гурмана: покидая ее, я поклялась потакать и потакать себе. Я говорила, что если бы у меня была школа, все было бы иначе. Потом, когда унаследовала деньги, я решила: «Почему бы и нет?» Старик Лукас заявил: «Это рискованное предприятие». Он был поверенным. «И что с того? — сказала я. — Я люблю риск». И чем больше он был против, тем больше я была за. Во мне это есть. Скажи мне: «Нет, нельзя» — и так же верно, как то, что я здесь сижу, я скоро заявлю: — «Конечно, можно». Так я и нашла Мэнор… он продавался по дешевке, поскольку требовал больших затрат на ремонт. Как раз подходящее Место для школы. Я назвала его Грантли Мэнор. Немножечко снобизма затесалось: мисс Грант из Грантли. Ну, и невольно подумаешь: значит, Гранты там веками жили, не так ли? И не станешь спрашивать; просто будешь так считать. То есть для школы хорошо. Я планировала превратить Академию Пэшенс Грант в самое фешенебельное заведение в стране, вроде этого Шаффенбрюккена в Швейцарии.
 Вот так я впервые и услышала о Шаффенбрюккене. Она объяснила мне:
 — У них там все очень тщательно продумано. Шаффенбрюккен отбирает своих учениц придирчиво, так что попасть туда нелегко. «Боюсь, у нас нет места для вашей Амелии, мадам Смит. Попытайтесь на следующий год. Кто знает, вам может повезти. Сейчас у нас все места заняты и еще список кандидатов». Список кандидатов! Это самая волшебная фраза в словаре владелицы школы. Это то, чего любая из них надеется достичь… Пусть люди добиваются того, чтобы всунуть своих дочерей в вашу школу; тогда как в обычном случае вы стараетесь уломать их сделать это.
 — Шаффенбрюккен очень дорог, — сказала она в другой раз, — но я считаю, что он стоит каждого пенни. Ты сможешь учиться французскому и немецкому у людей, которые говорят на них так, как полагается, поскольку это их родной язык; ты научишься делать реверанс и ходить по комнате с книгой на голове. Да, верно. Ты можешь научиться этому в тысяче разных школ. Верно, только на тебя будут смотреть иначе, если уловят отблеск славы Шаффенбрюккена.
 Ее беседа всегда искрилась смехом.
 — Так что тебе полагается немного расцвести в Шаффенбрюккене, моя дорогая, — сказала она. — Потом ты вернешься сюда, и когда мы сообщим, где ты училась, матери будут биться, чтобы послать своих дочерей к нам. «Мисс Корделия Грант обучает манерам. Вы знаете, она выпускница Шаффенбрюккена». О моя дорогая, нам придется говорить им, что у нас есть список кандидатур юных леди, настоятельно требующих, чтобы тонкостям светской жизни их обучала известная выпускница Шаффенбрюккена мисс Корделия Грант. Когда-нибудь эта школа будет твоей, Корделия.
 Я знала, что она имеет в виду — когда она умрет — и не могла вообразить мир без нее. Со своим сияющим лицом, взрывами смеха, живой беседой, чрезмерным аппетитом и шляпами она была центром моей жизни.
 А когда мне исполнилось семнадцать, она сказала, что пора отправляться в Шаффенбрюккен.
 Меня снова поручили заботам попутчиков — на сей раз трех дам, которые ехали в Швейцарию. В Базеле меня должен был встретить кто-то из школы. Путешествие было интересным, и я вспомнила долгий путь домой из Африки. В этот раз все было иначе. Теперь я была старше, знала, куда еду, и во мне уже не было опасливых предчувствий маленькой девочки, отправившейся в неведомое.
 Взявшие меня в Европу дамы были решительно настроены присматривать за мной и, как мне показалось, не без некоторого облегчения передали меня фрейлейн Майнц, которая преподавала в Шаффенбрюккене немецкий язык. Женщина средних лет, довольно бесцветная, она была рада узнать, что я немного учила немецкий язык, хотя заметила, что у меня ужасный акцент, но что это можно поправить; затем отказалась до самого конца пути говорить на любом языке, кроме своего родного.
 Она говорила о великолепии Шаффенбрюккена и о том, как мне повезло оказаться в числе избранных и присоединиться к этой исключительно элитной группе молодых барышень. Это была старая песня о Шаффенбрюккене, и я подумала, что фрейлейн Майнц — самая скучная личность, какую я только встречала. Полагаю, я сравнивала ее с тетей Пэтти.
 Сам Шаффенбрюккен не впечатлял. Однако впечатляло его окружение. Школа находилась на расстоянии приблизительно мили от города и была окружена лесами и горами. Мадам де Герэн из французской Швейцарии, дама среднего возраста, обладала спокойной властностью. Мне было ясно, насколько она важна для легенды Шаффенбрюккена. Она не имела большого отношения к нам, девочкам. Нас предоставляли заботам учительниц, занятых уроками танцев, драматургии, французского и немецкого языка и еще тем, что называлось светской осведомленностью. Имелось в виду, что из Шаффенбрюккена мы выйдем готовыми вращаться в самом высшем свете.
 Вскоре я приспособилась к новой жизни и нашла, что с девочками мне интересно. Они были из разных стран, и, естественно, я подружилась с англичанками. В каждой комнате жили две девочки, и всегда разных национальностей. В течение первого года со мной жила немка, а второго — француженка. Это было хорошо придумано, поскольку действительно помогало нам совершенствовать знание языков.
 Дисциплина не была строгой. Мы ведь были не совсем детьми. Девушки приезжали обычно в шестнадцать — семнадцать лет и оставались до девятнадцати — двадцати. Мы были здесь не для того, чтобы получать основательное образование, но из каждой из нас следовало сформировать светскую даму, как сказала мадам де Герэн. Важнее было хорошо танцевать и непринужденно поддерживать беседу, чем обладать знаниями в литературе и математике. Большинство девушек после Шаффенбрюккена сразу дебютировали в высшем свете. Одну или двух, как и меня, ждало нечто совершенно иное. Многие были симпатичными и рассматривали пребывание в Шаффенбрюккене как важнейшую часть своего воспитания, от которой нужно получить максимум удовольствия.
 Хотя жизнь во время занятий не отличалась особой дисциплиной, за нами велось строгое наблюдение, и я была уверена, что если бы какая-нибудь из девушек позволила вовлечь себя в скандал, ее тотчас же отправили бы домой, поскольку всегда были честолюбивые родители, жаждущие поместить дочь на освободившееся место.
 На Рождество и на летние каникулы я ездила домой, и мы с тетей Пэтти весело проводили время, обсуждая Шаффенбрюккен.
 — Должна тебе сказать, — говорила тетя Пэтти, — когда ты окончишь учебу в Шаффенбрюккене, у нас будет самый замечательный светский пансион для девушек в стране. Дейзи Хетерингтон позеленеет от зависти.
 Так я впервые услышала имя Дейзи Хетерингтон. Я без энтузиазма спросила, кто она такая, и получила информацию, что у нее в Девоншире школа, репутация которой почти соответствует истинному положению дел. Жаль, что я не расспросила подробнее. Но тогда мне, вполне естественно, не пришло в голову, что это может оказаться важным.
 Я подошла к периоду, которому предстояло стать моим последним семестром в Шаффенбрюккене. Был конец октября, и стояла чудесная для этой поры погода. В Шаффенбрюккене было много солнца, и от этого казалось, что все еще длится лето. Днем было жарко, но как только солнце скрывалось, время года давало о себе знать. Тогда мы теснились у огня в общей комнате.
 В ту пору моими лучшими подругами были Моник Делорм, с которой мы жили в одной комнате, и Лидия Маркем с живущей в ее комнате Фридой Шмидт. Мы всегда были вместе, много разговаривали и часто выбирались в город. Иногда мы ходили туда пешком, а если в город отправлялся фургончик, некоторые из нас могли поехать в нем. Мы гуляли в лесу, что разрешалось для групп из шести человек или, как минимум, из четырех. Нам предоставлялась определенная свобода, и мы нисколько не чувствовали себя связанными.
 Лидия сказала, что пребывание в Шаффенбрюккене напоминает ожидание поезда, который должен прийти и увезти тебя туда, где ты будешь, как полагается, взрослым человеком. Мне было понятно, что она имела в виду. В наших судьбах школа была лишь перевалочным пунктом — ступенькой к какому-то другому месту.
 Моник была из знатной семьи, ее практически сразу ждала подходящая партия. Отец Фриды сделал себе состояние на гончарном деле. Лидия принадлежала семье банкиров. Я была немного постарше, и поскольку на Рождество должна была покинуть школу, воображала себя существенно старшей.
 Мы заметили Эльзу почти тотчас же, как она поступила в наше заведение. Она была маленькой, хорошенькой девушкой с вьющимися светлыми волосами и синими глазами, живой — в ней было что-то от эльфа. Она не была похожа ни на одну из других служанок. Наняли ее в спешке, потому что одна из горничных сбежала с мужчиной, и мадам де Герэн, должно быть, решила взять Эльзу на испытательный срок до конца семестра.
 Если бы мадам де Герэн по-настоящему знала Эльзу, она наверняка не разрешила бы ей остаться даже на короткий срок. Она совершенно не была почтительной, и, казалось, ни Шаффенбрюккен, ни кто бы то ни было в нем не производил на нее никакого впечатления. К нам Эльза относилась по-товарищески, как будто она одна из нас. Некоторых девушек это сердило; нас четверых это скорее забавляло; возможно, именно поэтому она часто появлялась в наших комнатах.
 Иногда она приходила, когда мы все четверо были вместе, и каким-то образом пристраивалась к беседе.
 Она любила слушать о наших семьях и задавала много вопросов. «О, я хотела бы съездить в Англию, — говорила она, — или во Францию, или в Германию…» Она вовлекала нас в разговор и выглядела очень довольной, слушая рассказы о нашей жизни, а мы с удовольствием шли ей навстречу.
 Сама она потеряла положение в обществе, сказала она. На самом деле она не была служанкой. О нет! Она считала, что ее ждет обеспеченное будущее. Ее отец был… ну, не то, чтобы богат, но ни в чем не нуждался. Ее должны были представить в обществе. «Не так, конечно, как вас, юные леди, но скромным образом. А потом мой отец умер. И стоп! — она взмахнула руками и взвела глаза к потолку. — Это был конец славы маленькой Эльзы. Никаких денег. Эльза предоставлена самой себе. Мне ничего не оставалось, как пойти работать. И что я могла делать? К чему меня подготовили?»
 — Не к работе горничной, — с доброй французской логикой сказала Моник.
 Тут все рассмеялись, включая Эльзу.
 Мы не могли не любить ее. Она была забавной и очень хорошо знала легенды лесов Германии, в которых, как она говорила, провела свое раннее детство, прежде чем отец перевез ее в Англию, где она некоторое время жила до переезда в Швейцарию.
 — Мне нравится думать обо всех этих троллях, которые прячутся под землей, — как-то сказала она. — От этого у меня мурашки по коже бегают. Есть и приятные истории о рыцарях в латах, которые приезжали и увозили дев в Валгаллу… или еще куда-то.
 — Туда они отправлялись после смерти, — напомнила я ей.
 — Ну, в какое-то приятное место, где были пиры и банкеты.
 Она стала присоединяться к нашей компании почти ежедневно.
 — Что сказала бы мадам де Герэн, если бы узнала? — спрашивала Лидия.
 — Вероятно, нас бы исключили, — добавляла Моник.
 — Какая удача для тех, кто в списке кандидаток! Четверо ушли бы одновременно.
 Эльза сидела на краешке стула и смеялась вместе с нами.
 — Расскажите мне о замке вашего отца, — говорила она Моник.
 И Моник рассказывала ей о чопорности своего дома и о том, что она практически помолвлена с Анри де ла Крезезом, который владеет землями, прилежащими к поместью ее отца.
 Потом Фрида рассказала о своем строгом отце. Он наверняка найдет по крайней мере барона, за которого она должна будет выйти замуж. Лидия говорила о своих двух братьях: они подобно ее отцу станут банкирами.
 — А Корделия? — спрашивала Эльза.
 — Корделия — самая счастливая из нас! — воскликнула Лидия. — У нее самая что ни на есть замечательная тетушка, которая позволяет ей поступать так, как ей угодно. Я люблю слушать про тетю Пэтти. Я уверена, она никогда не будет пытаться заставить Корделию выйти за какого-нибудь барона или старика из-за того, что у него есть титул и деньги. Корделия выйдет просто за кого захочет.
 — И она сама по себе будет богата. Ей достанется эта прекрасная старая усадьба. Она ведь когда-нибудь станет твоей, Корделия, и тебе не нужно будет за кого-то выходить замуж, чтобы ее получить.
 — Желания получить ее у меня не возникнет, поскольку это означало бы, что тетя Пэтти умрет.
 — Однако когда-нибудь все это станет твоим. Ты будешь богатой и независимой.
 Эльза расспрашивала о Грантли Мэнор, а я описывала его сияющими красками, и сама думала, не преувеличиваю ли слегка великолепие Грантли. И уж конечно нисколько не преувеличивала, описывая эксцентричный шарм тети Пэтти. Но как счастлива я была, рассказывая о ней, и как остальные мне завидовали, будучи воспитаны в более строгих и чопорных домах.
 — Я думаю, вы все очень скоро повыходите замуж, — однажды сказала Эльза.
 — Боже упаси, — возразила Лидия. — Я хочу сначала пожить в свое удовольствие.
 — Вы были на Пике Пильхера? — спросила Эльза.
 — Я слышала о нем, — сказала Фрида.
 — Он всего в двух милях отсюда.
 — Есть там на что смотреть?
 — О да! Это в лесу; странная скала. О ней есть история. Я всегда любила такие истории.
 — Какая история?
 — Если пойдешь туда в определенное время, увидишь своего суженого.
 Мы рассмеялись. Моник сказала:
 — У меня нет пока что особого желания видеть Анри де ла Крезеза. Для этого будет достаточно времени, когда я уеду отсюда.
 — А, — сказала Эльза, — но ведь судьба может решить, что вам не он предназначен.
 — И суженый появится на этом месте? Что этот Пик Пильхера собой представляет?
 — Я расскажу вам эту историю. Много-много лет назад был обычай приводить на Пик Пильхера застигнутых в прелюбодеянии, их заставляли взобраться на вершину и сбрасывали вниз. Это происходило в полнолуние. Многие погибли там, так что от их крови земля сделалась плодородной, и вокруг Пика стали расти деревья, образовался лес.
 — И вот это место нам и нужно бы посетить?
 — У Корделии последний семестр. Ей следовало бы увидеть его, пока можно. Завтра ночью будет полнолуние, да к тому же это Охотничья луна. Очень подходящий момент.
 — Охотничья луна? — спросила Моник.
 — Она следует за Урожайной луной. Одна из самых лучших — и время охотничьего сезона. Это бывает только в октябре.
 — А сейчас и вправду октябрь? — спросила Фрида. — Так тепло.
 — Вчера вечером было холодно, — сказала Лидия, вздрагивая от воспоминания.
 — Днем замечательно, — сказала я. — Нам следовало бы как можно больше этим пользоваться. Странно знать, что я больше не вернусь сюда.
 — А тебе бы хотелось? — спросила Моник.
 — Мне будет вас всех недоставать.
 — Зато ты будешь со своей замечательной тетушкой, — с завистью сказала Фрида.
 — И вы будете богаты, — сказала Эльза, — да еще независимы, поскольку вам будет принадлежать школа и замечательный старый помещичий дом.
 — Нет, нет. Еще много лет нет. Я получу его, когда умрет тетя Пэтти, а я этого никогда не пожелаю.
 Эльза кивнула.
 — Что ж, если вы не хотите идти к Пику Пильхера, я расскажу другим.
 — Почему бы нам и не пойти? — сказала Лидия. — Это завтра… полнолуние?
 — Мы могли бы взять фургончик.
 — Можно было бы сказать, что мы хотим поискать в лесу какие-нибудь дикорастущие цветы.
 — Думаете, нам позволят? Дикорастущие цветы — не совсем подходящая тема для гостиных знати. Да и какие дикие цветы могут быть в это время года?
 — Мы могли бы придумать что-нибудь еще, — сказала Лидия.
 Однако никто не мог предложить ничего подходящего, и чем старательнее мы думали, тем желаннее становился поход к Пику Пильхера.
 — Я знаю, — наконец сказала Эльза. — Вы отправитесь в город выбрать пару перчаток для тетушки Корделии. На нее произвели такое впечатление те, в которых Корделия приезжала домой, и конечно же таких перчаток… таких элегантных, таких подходящих… не делают нигде, кроме Швейцарии. Мадам это покажется вполне правдоподобным. Затем фургончик вместо того, чтобы отправиться в город, повернет и отправится в лес. Это всего две мили. Вы могли бы попросить дополнительное время, поскольку захотите зайти в кондитерскую и выпить чашечку кофе с одним из тех пирожных со сливками, какие можно найти только в Швейцарии. Я уверена, что разрешение будет получено, и это даст вам время отправиться в лес и посидеть под дубом влюбленных.
 — Какое вероломство! — воскликнула я. — Что, если мадам де Герэн узнает, как ты нас развращаешь? Тебя вышвырнут бродить в заснеженных горах.
 Эльза сложила руки, словно в мольбе.
 — Умоляю, не выдавайте меня. Это только шутка. Мне хотелось придать вашей жизни немного романтики. Я засмеялась вместе с остальными.
 — Что ж, почему бы нам и не отправиться? Скажи, что мы должны делать, Эльза?
 — Вы сядете под дубом. Его нельзя не узнать. Он расположен прямо под Пиком. Просто сидите и разговаривайте… Как обычно. Потом, если вам повезет, появится ваш будущий муж.
 — Один на четверых! — воскликнула Моник.
 — Может и больше… кто знает? Но если хоть один придет, этого достаточно, чтобы доказать, что в легенде что-то есть, а?
 — Это нелепо, — сказала Фрида.
 — Зато нам будет куда пойти, — возразила Моник.
 — Наша последняя прогулка перед наступлением зимы, — сказала Лидия.
 — Кто знает? Она может начаться завтра.
 — Тогда для Корделии будет слишком поздно, — напомнила нам Лидия. — О Корделия, ну уговори же тетю Пэтти позволить тебе остаться еще на год.
 — Двух вполне достаточно для наведения лоска. Должно быть, я и так уже слишком сверкаю.
 Мы посмеялись и решили, что на следующий день отправимся к Пику Пильхера.
 Было ясное послеполуденное время, когда мы собрались в путь. Благодаря солнцу было тепло, словно весной, и у всех было превосходное настроение, когда фургончик свернул с дороги, ведущей в город, и повез нас в лес. Воздух был чистым и бодрящим, на дальних горах сверкал снег. Я ощущала острый запах сосен, которые составляли большую часть леса. Однако между вечнозелеными деревьями были и дубы, один из которых нам предстояло найти.
 Мы спросили возчика о Пике Пильхера, и он сказал нам, что мы не можем ошибиться. Он покажет нам его, когда мы свернем за поворот, скала высоко вздымается над ущельем.
 Ландшафт был восхитительным. Вдалеке мы видели склоны гор, ближе к долинам покрытые лесами, дальше вверх растительность становилась более редкой.
 — Интересно, кто из нас его увидит? — прошептала Лидия.
 — Никто, — откликнулась Фрида. Моник засмеялась.
 — Это буду не я, потому что я уже знаю своего жениха.
 Мы все рассмеялись.
 — Я полагаю, Эльза выдумывает половину того, что говорит, — добавила я.
 — Вы верите в то, что она потеряла положение в свете?
 — Не знаю, — задумчиво сказала я. — В Эльзе что-то есть. Она не похожа на других. Это может быть правдой. С другой стороны, она могла это выдумать.
 — Как видения у Пика Пильхера, — сказала Фрида. — Она посмеется над нами, когда мы вернемся.
 Мы счастливо покачивались взад-вперед, стук лошадиных копыт звучал успокаивающе. Когда я уеду, мне будет недоставать этих прогулок. Но, конечно, замечательно будет оказаться дома с тетей Пэтти.
 — Вон и Пик, — сказал возчик, указывая хлыстом.
 Мы все посмотрели туда. С этого места он производил сильное впечатление, похожий на старое морщинистое лицо… коричневое, сморщенное и недоброе.
 — Интересно, неужели это и есть Пильхер? — спросила Моник. — И вообще, кто такой этот Пильхер?
 — Нам придется спросить у Эльзы, — сказала я. — Она кажется кладезем информации в такого рода делах.
 Мы были уже в лесу. Фургончик остановился, и наш возчик сказал:
 — Я подожду здесь. А вы, юные дамы, идите по этой тропинке. Она ведет прямо к подножию скалы. Там внизу есть большой дуб, который называют Дубом Пильхера.
 — Это нам и нужно, — сказала Моник.
 — Меньше полумили, — он взглянул на часы. — Я буду готов забрать вас обратно, скажем, через полтора часа. Приказано, чтоб вы не опаздывали.
 — Спасибо, — сказали мы и по каменистой тропе пошли к большой скале.
 — Должно быть, здесь произошло извержение вулкана, — заметила я, — Так образовался Пильхер, а много позже вырос дуб. Смею предположить, семена уронили птицы. В большинстве тут вокруг сосны. Ну разве не восхитительно они пахнут!
 Мы почти добрались до росшего близ скалы дуба.
 — Должно быть, это он, — сказала Лидия, бросаясь поддерево и вытягиваясь на траве. — Мне от этого запаха хочется спать.
 — Прекрасный пьянящий запах, — сказала я, жадно его вдыхая. — Да, в нем есть что-то усыпляющее.
 — Ну и что теперь, когда мы здесь? — спросила Фрида.
 — Садись… и подождем — увидим.
 — Я считаю, что это глупая затея, — сказала Фрида.
 — Ну, это же прогулка. Место, куда можно сходить. Давайте делать вид, что покупаем перчатки для моей тети Пэтти. Я действительно собираюсь купить их перед отъездом.
 — Перестань говорить об отъезде, — сказала Лидия. — Мне это не нравится.
 Фрида зевнула.
 — Да, — сказала я, — конечно, я ощущаю то же самое.
 Я вытянулась на траве, остальные тоже. Мы лежали, подперев головы руками и глядя сквозь ветви дуба.
 — Интересно, как это было, когда сбрасывали людей, — сказала я. — Только представьте, как вас ведут на вершину и вы знаете, что вас сбросят… или, возможно, предложат спрыгнуть. Может быть, кто-нибудь упал на это место.
 — У меня от этой мысли мурашки по коже побежали, — сказала Лидия.
 — Я предлагаю, — вставила Фрида, — вернуться к фургончику и все-таки поехать в город.
 — Эти маленькие пирожные с разноцветными сливками очень аппетитны, — сказала Моник.
 — Мы успеем? — спросила Фрида.
 — Нет, — ответила Лидия.
 — Успокойтесь, — приказала я. — Дайте этому приключению шанс.
 Мы притихли, и тут он вышел из-за деревьев. Высокий, с очень светлыми волосами. Я сразу обратила внимание на его глаза. Они были пронзительно синими, в них было что-то необычайное; казалось, что они смотрят сквозь нас, в места, которых мы не можем видеть… или, может быть, я потом это вообразила. Темная одежда подчеркивала светлый цвет его волос, подстриженных элегантно, хотя и не по последнему слову моды. Он был в сюртуке с бархатным воротником и серебряными пуговицами и высокой черной шляпе.
 При его приближении мы онемели — преисполненные благоговения, я полагаю, — на миг растеряв весь свой шаффенбрюккенский лоск.
 — Добрый день, — сказал он по-английски, поклонился, затем добавил: — Я услышал ваш смех, и мне непреодолимо захотелось увидеть вас.
 Мы все еще молчали, а он продолжал:
 — Скажите, вы ведь из школы, не так ли?
 Я ответила:
 — Да, верно.
 — На экскурсии к Пику Пильхера?
 — Мы отдыхали перед возвращением, — сказала я ему, так как остальные выглядели потерявшими дар речи.
 — Это интересное местечко, — продолжал он. — Вы не возражаете, если я поговорю с вами минутку?
 — Разумеется, нет, — заговорили мы все сразу. Значит, остальные оправились от шока.
 Он сел немного в стороне от нас и посмотрел на свои Длинные ноги.
 — Вы — англичанка, — сказал он, взглянув на меня.
 — Да… Я и мисс Маркем. Это мадмуазель Делорм и Фрейлейн Шмидт.
 — Космополитичная группа, — прокомментировал он. — Ваша школа — для юных леди из Европы. Я прав?
 — Да, именно так.
 — Не скажете ли мне, почему вы сегодня предприняли экскурсию к Пику Пильхера? Это ведь не просто летняя прогулка?
 — Мы подумали, что было бы любопытно на него посмотреть, — сказала я, — а у меня, вероятно, другой такой возможности не будет. В конце года я уезжаю.
 Он поднял брови.
 — Вот как? А остальные юные леди?
 — У нас будет еще год, я полагаю, — сказала Моник.
 — А затем вы вернетесь во Францию?
 — Да.
 — Вы все так молоды… так веселы, — сказал он. — Было очень приятно слушать ваш смех. Меня потянуло к нему. Я вдруг почувствовал, что должен присоединиться к вам на минутку, должен разделить вашу непосредственную радость.
 — Мы не предполагали, что настолько притягательны, — сказала я, и все засмеялись. Он огляделся вокруг.
 — Какой приятный день! В воздухе такой покой, вы ощущаете?
 — Я думаю, да, — сказала Лидия. Он поднял взгляд к небу.
 — Бабье лето, — спокойно сказал он. — Вы все отправитесь по домам на Рождество, не так ли?
 — Это такие каникулы, на которые мы все уезжаем домой. Эти и летние. Пасха, Троица и остальные, ну…
 — Для путешествия слишком коротки, — закончил он за меня. — И ваши семьи встретят вас, — продолжал он. — Они будут устраивать для вас балы и банкеты, и вы выйдете замуж и будете с тех пор вовеки жить счастливо: судьба, которая должна ожидать всех прекрасных девушек.
 — Но не всегда их ожидает… или не часто, — сказала Моник.
 — Среди вас уже есть циник. Скажите мне, — его глаза были устремлены на меня, — а вы в это верите?
 — Я верю в то, что жизнь будет такой, какой мы сами ее сделаем, — я, конечно, цитировала тетю Пэтти. — Что невыносимо для одних, для других — утеха. Дело в том, кто как на это смотрит.
 — В этой вашей школе вас, несомненно, кое-чему учат.
 — Так всегда говорит моя тетя.
 — У вас нет родителей, — это было скорее утверждением, чем вопросом.
 — Нет, они умерли в Африке. Обо мне всегда заботилась тетя.
 — Она — замечательный человек, — сказала Моник. — Она руководит школой и настолько отличается от мадам де Гсрэн, насколько это вообще возможно. Корделия — счастливица. Она будет работать со своей тетей в школе, которая когда-нибудь будет принадлежать ей. Вы можете представить Корделию во главе школы?
 Он улыбнулся мне.
 — Я могу представить, что Корделия может стать, кем только захочет. Значит, она леди с достатком, не так ли?
 — Если вы спросите у меня, ей повезло больше нас всех, — сказала Моник.
 Он продолжал упорно смотреть на меня.
 — Да, — сказал он. — Я думаю, что Корделии может действительно очень повезти.
 — Почему вы говорите «может»? — спросила Фрида.
 — Потому что это будет зависеть от нее самой. Она осторожна? Склонна колебаться или использует возможности, когда они ей представляются?
 Девушки переглянулись и посмотрели на меня.
 — Я бы сказала, что она решительна, — сказала Моник.
 — Время покажет, — ответил он.
 У него было странное произношение, несколько архаичное. Возможно, из-за того, что он говорил на английском языке, который мог не быть его родным, хотя он свободно им владел. Мне показалось, что я улавливаю едва заметный немецкий акцент.
 — Вечно приходится ждать, чтобы время показало, — несколько раздраженно сказала Фрида.
 — Что же вы хотите в таком случае, юная леди? Заглянуть в будущее?
 — Это было бы забавно, — сказала Моник. — В городе была гадалка. Мадам де Герэн устранила эту возможность… но мне кажется, кое-кто ходил к ней.
 — Это может быть чрезвычайно захватывающим, — сказал незнакомец.
 — Вы имеете в виду… заглядывать в будущее?
 Это произнесла Моник, он наклонился и взял ее руку. Она взвизгнула.
 — О… так значит, вы можете предсказывать судьбу?
 — Предсказывать судьбу? Кто же может предсказать судьбу? Хотя иногда возникают видения…
 Мы все вдруг притихли. Я почувствовала, как бешено бьется мое сердце. В этой встрече было что-то очень необычное.
 — Вы, мадмуазель, — сказал он, глядя на Моник, — просмеетесь всю свою жизнь. Вы вернетесь в свой семейный замок — он выпустил ее руку и закрыл глаза. — Он находится в глубине страны. Его окружают виноградники. Островерхие круглые башенки устремляются в небо. Ваш отец — человек, который заботится о достоинстве семьи. Он горд. Вы выйдете замуж так, как он этого хочет, мадмуазель?
 Моник выглядела потрясенной.
 — Полагаю, я выйду за Анри… он мне действительно нравится.
 — А ваш отец никогда и не позволил бы, чтобы это было иначе. А вы, фрейлейн, вы так же покорны, как ваша подруга?
 — Трудно сказать, — ответила Фрида в своей практичной манере. — Иногда я думаю, что поступлю, как мне вздумается, а потом, когда я дома… все по-другому.
 Он улыбнулся ей.
 — Вы не лжете себе, а это большое преимущество в жизни. Вы всегда будете знать, куда идете и почему — хотя это не всегда будет та тропа, которую вы избрали.
 Затем он повернулся к Лидии.
 — Ну, мисс, — сказал он, — какова же ваша судьба?
 — Одному Небу известно, — заявила Лидия. — Я предполагаю, что отец будет больше заниматься моими братьями. Они старше меня, и всегда считается, что мужчины важнее.
 — У вас будет хорошая жизнь, — сказал он. Лидия засмеялась.
 — Это как будто и впрямь вы предсказываете нашу судьбу.
 — Свою судьбу вы сами создадите, — ответил он. — Просто у меня есть некоторое… как бы это назвать… чутье.
 — Теперь черед Корделии, — сказала Моник.
 — Черед Корделии? — произнес он.
 — Вы ей пока ничего не сказали… о том, что должно произойти.
 — Но я же сказал, — мягко ответил он, — что это будет зависеть от Корделии.
 — Но разве вам нечего ей сказать?
 — Нет, — ответил он. — Корделия узнает… когда придет время.
 Последовало глубокое молчание. Я очень остро ощущала тишину леса и видела нависшую над нами гротескной формы скалу, которой воображение с легкостью могло бы придать угрожающие черты.
 Заговорила Моник.
 — Здесь довольно жутко, — сказала она и вздрогнула.
 Внезапно тишину нарушил звук. Это был довольно мелодичный призыв нашего возчика. Казалось, что его голос ударил в гору и эхом разнесся по лесу.
 — Нам следовало уйти отсюда уже десять минут назад, — заметила Фрида. — Придется поторапливаться.
 Мы быстро поднялись.
 — До свидания, — попрощались мы с незнакомцем и пошли вниз по тропе. Через несколько секунд я оглянулась. Он исчез.
 Мы вернулись с опозданием, однако это прошло незамеченным, и никто не попросил показать перчатки, которые мы должны были купить в городе.
 После ужина в нашу комнату пришла Эльза. Это были те полчаса перед молитвой, за которой следовал отход ко сну.
 — Ну, — сказала она, — видели вы что-нибудь?
 Глаза ее сверкали от любопытства.
 — Там было… нечто, — признала Фрида.
 — Было что?
 — Ну, мужчина, — добавила Моник.
 — Чем больше я о нем думаю, — добавила Лидия, — тем более странным он мне кажется.
 — Расскажите, — воскликнула Эльза, — расскажите же!
 — Ну, мы там сидели…
 — Лежали, — сказала Фрида, которая любила точность в деталях.
 — Вытянувшись под деревом, — нетерпеливо продолжала Лидия, — как вдруг возник он.
 — Вы имеете в виду, он появился?
 — Можно и так сказать.
 — Как он выглядел?
 — Красивый. Необычный….
 — Продолжайте, продолжайте…
 Мы все молчали, стараясь вспомнить в точности, как же он выглядел.
 — Да что это с вами со всеми? — спросила Эльза.
 — Ну, если вдуматься, это было довольно странно, — сказала Моник. — Вас не поразило, что он, казалось, знал что-то о нас обо всех? Он описал наш замок с виноградниками и башенками.
 Фрида сказала:
 — Во Франции у многих замков есть свои виноградники и почти у всех островерхие круглые башенки.
 — Да, — сказала Моник. — И все-таки…
 — Мне кажется, он больше всего заинтересовался Корделией, — объявила Лидия.
 — Почему это ты так решила? — спросила я. — Наоборот, мне он ничего не сказал.
 — По тому, как он на тебя смотрел.
 — Вы ничего мне не говорите, — пожаловалась Эльза. — Не забывайте, это я вас туда послала. Я имею право знать.
 — Я расскажу тебе, что произошло, — сказала Фрида. — Мы были достаточно глупы, чтобы пойти в лес, когда могли бы пойти в город и съесть несколько этих восхитительных пирожных со сливками… и поскольку мы были такими глупыми, нам надо было, чтобы что-нибудь произошло. Все, что случилось на самом деле, это следующее: подошел мужчина, сказал, что ему нравится наш смех и что ему хочется немного поговорить с нами.
 — Можно положиться на то, что Фрида все аккуратно подаст, — сказала Лидия. — Однако мне поневоле думается, что в этом было нечто большее.
 — А я думаю, что это будущий муж одной из вас, — сказала Эльза. — Так утверждает легенда.
 — Если ты в это веришь, то почему не пошла и не встретила своего? — спросила я.
 — Как мне выбраться? За мной наблюдают. Меня заподозрили бы в том, что я отлыниваю от своих обязанностей.
 — Можешь быть уверена, эти подозрения подтвердились бы очень скоро.
 Эльза засмеялась вместе с нами.
 По крайней мере она была в восторге от нашей вылазки.
 Весь ноябрь мы строили планы поездки домой. Для меня это время было окрашено грустью. Мне страшно не хотелось с ними со всеми расставаться, но, с другой стороны, я предвкушала встречу с тетей. Моник, Фрида и Лидия единодушно говорили, что мы должны поддерживать связь. Лидия жила в Лондоне, но у ее семьи был загородный дом в Эссексе, где она проводила большую часть своих каникул, так что мы будем не так уж далеко друг от друга.
 Несколько дней после той встречи в лесу мы часто говорили о том, что называли нашим приключением у Пика Пильхера. Мы очень быстро превратили его в сверхъестественное событие и наделили незнакомца всякого рода странными свойствами. У него были-таки пронзительные глаза, которые сияли неземным светом, как утверждала Моник. Ей казалось, что он сказал больше, чем это было на самом деле, и она начинала верить в то, что он дал точное до мелочей описание шато ее отца. Лидия вспоминала, что при его появлении у нее мурашки побежали по спине, и она уверена, что он не был человеческим существом.
 — Чепуха, — сказала Фрида, — он прогуливался по лесу, когда понял, что ему хочется немного поболтать с кучкой хихикающих девчонок.
 Я и сама не знала, что думать, и хотя понимала, что встречу мы постепенно приукрасили, она произвела на меня глубокое впечатление.
 Семестр закончился в конце первой недели декабря. Поскольку большинству из нас предстояло совершить далекое путешествие, мадам де Герэн предпочитала отправлять нас в путь до того, как ложился глубокий снег и дороги становились непроходимыми.
 Мы, семеро английских девушек, поехали вместе. Фрейлейн Майнц проводила нас на поезд, а в Кале одному из дорожных агентов поручалось проводить нас к кораблю. В Дувре нас должны были встречать родственники.
 В нашем распоряжении было целое купе, и поскольку мы уже не раз проезжали эти места раньше, только младшие восторгались великолепием горных ландшафтов и оставались у окон, пока мы ехали по величественным землям Швейцарии. Старшие пресытились, и мы с Лидией в их числе.
 Поездка казалась бесконечной; мы разговаривали; мы читали; мы играли в игры; мы, наконец, дремали… Все спали, я же бесцельно смотрела в окно, когда увидела проходившего по коридору мужчину. Он на ходу заглянул в наше купе. Я беззвучно ахнула. Казалось, он посмотрел на меня, но я не была уверена, что узнал. Через секунду он исчез.
 Я повернулась к Лидии, которая сидела рядом со мной. Она спала. Я вскочила и вышла в коридор. Никого.
 Вернувшись на свое место, я толкнула Лидию.
 — Я… я видела его.
 — Видела кого?
 — Мужчину… мужчину из леса…
 — Тебе приснилось, — сказала Лидия.
 — Нет. Я уверена. Он прошел мимо.
 — Почему ты с ним не заговорила?
 — Он слишком быстро ушел. Я вышла следом, но он исчез.
 — Тебе все-таки приснилось, — сказала Лидия и закрыла глаза.
 Я была потрясена. Могло ли это быть видением? Все произошло так быстро. Он был там… а потом пропал. Должно быть, он шел очень быстро. Был ли это на самом деле тот человек или мне приснилось?
 Возможно, Лидия права.
 Весь остаток пути до Кале я высматривала его, но так и не увидела.
 Поезд опоздал из-за снежных заносов, и мы прибыли в Кале на восемь часов позже. Это означало, что нам придется отправляться ночным паромом. Мы погрузились на него около двух часов ночи.
 Лидия неважно себя чувствовала. Она нашла внизу местечко, где можно было завернуться и прилечь.
 Я ощущала потребность в свежем воздухе и решила выйти на палубу. Мне дали плед, и я нашла сиденье. Верно, было холодно, но под своим пледом я чувствовала себя уютно и была уверена, что Лидия сделала бы умнее, если бы поднялась наверх со мной, а не оставалась в духоте внутренних помещений.
 В ясном ночном небе светили мириады звезд и тоненький полумесяц. Я слышала поблизости голоса команды и с удовольствием ощущала покачивание корабля — пока легкое, но ветра не было, и я не ждала трудного плавания.
 Я думала о будущем. С тетей Пэтти всегда будет весело. Я представляла долгие уютные вечера в ее гостиной у огня, когда она будет пить какао и грызть миндальные печенья, к которым испытывала особое пристрастие. Мы будем смеяться над дневными происшествиями. Всегда найдется что-нибудь, над чем можно посмеяться. О, я с нетерпением предвкушала это. Мои глаза закрылись. Поездка оказалась утомительной, и при посадке на корабль было довольно много суматохи. Я не хотела засыпать слишком глубоко, поскольку должна была найти Лидию прежде, чем корабль причалит.
 Я ощутила рядом с собой легкое движение и открыла глаза. Одно из кресел тихо передвинули, и теперь оно стояло рядом с моим.
 — Вы не возражаете, если я посижу с вами? Мое сердце яростно забилось. Тот же голос. Тот же вид словно не от мира сего. Это был мужчина из леса. На миг я застыла от удивления.
 Он сказал:
 — Если вы хотите спать, я буду сидеть тихо.
 — О, нет… нет… Это ведь… или нет?
 — Мы уже встречались, — сказал он.
 — Вы… вы были в поезде?
 — Да, я был в поезде.
 — Я видела, как вы прошли, мимо нашего купе.
 — Да, — Вы едете в Англию?
 Это был глупый вопрос. Куда же еще он мог направляться на пересекающем Ламанш пароходе?
 — Да, — сказал он. — Надеюсь, что смогу видеть вас там.
 — О да. Это было бы приятно. Вы должны нас навестить. Грантли Мэнор, Кантертон, Суссекс. Недалеко от Льюиса. Очень легко найти.
 — Я запомню, — сказал он. — Вы меня увидите.
 — Вы едете домой?
 — Да, — ответил он.
 Я ждала, но он не сказал куда. Было в нем что-то отстраненное, что-то не позволявшее мне задавать вопросы.
 — Вы предвкушаете встречу со своей тетей.
 — Очень.
 — Она кажется очень снисходительной дамой.
 — Снисходительной? Да, полагаю, что так. Она добросердечная и любящая, и я не думаю, чтобы она когда-нибудь к кому-нибудь испытывала дурные чувства. Она остроумна и говорит смешные вещи, но никогда не обижает… если кто-нибудь не обидит ее или ее близких, тогда она с жаром ответит. Она чудесный человек.
 — Сразу видно, как вы к ней привязаны.
 — Она была мне матерью, когда я в этом нуждалась.
 — Редкий человек.
 Последовало короткое молчание, затем он сказал:
 — Расскажите мне о себе.
 — О себе вы не хотите говорить, — парировала я.
 — Придет время и для этого. Сейчас ваша очередь.
 Это было похоже на приказ, и я обнаружила, что говорю о своей прежней жизни, вспоминая вещи, которые до сих пор считала забытыми. Я вспомнила случаи из жизни в Африке, проведенные в миссии часы, которые казались бесконечными, пение гимнов, молитвы — всегда молитвы; маленьких чернокожих детишек, игравших в пыли; разноцветные бусы, позвякивавшие у них на шеях и талиях; странных насекомых, которые были похожи на палки и казались такими же зловещими, как и змеи, скользящие в траве, а с ними следовало быть очень осторожными.
 Но больше всего я говорила о тете Пэтти и Мэноре и самой школе, о том, с каким нетерпением я предвкушала возможность стать участницей этой деятельной жизни.
 — Вы вполне для этого подготовлены, — сказал он.
 — О да. Тетя Пэтти об этом позаботилась. Я изучала ряд предметов и потом, конечно же, я была в Шаффенбрюккене для полировки, как тетя Пэтти это называет.
 — Очень дорогая школа. Тетя Пэтти должна быть богатой женщиной, чтобы иметь возможность послать туда свою племянницу.
 — Я думаю, она смотрела на это как на хорошее помещение капитала.
 — Расскажите мне о Мэноре, — сказал он. И я говорила, описывая его комнату за комнатой и окружающий его участок в двадцать акров.
 — Видите ли, у нас есть загон и конюшни, и игровые площадки.
 — Похоже, у вас просторно.
 — У имения хорошая репутация. Тетя Пэтти всегда старается ее улучшить.
 — Мне нравится ваша тетя Пэтти.
 — Это неизбежный результат знакомства с ней.
 — Верная мисс Корделия.
 Он откинулся назад и закрыл глаза. Я подумала, что это намек на то, что он хочет помолчать. Поэтому я сделала то же самое.
 Покачивание корабля убаюкивало, а поскольку я и в самом деле устала и была глубокая ночь, я задремала. Проснулась я внезапно. Впереди можно было различить линию берега.
 Я повернулась, чтобы взглянуть на моего попутчика. Никого. Его кресло и плед исчезли.
 Я встала и огляделась. Людей на палубе было немного, и уж конечно его среди них я не обнаружила. Я отправилась вниз к Лидии.
 Тетя Пэтти ждала в доке и выглядела еще более круглой, чем я помнила, и шляпа ее была роскошной: рюши из синей ленты и бант шириной с нее.
 Она с любовью обняла меня, и я представила ей Лидию, которая не удержалась от слов: «Она точь-в-точь такая, как ты говорила».
 — Рассказывала обо мне небылицы в школе, да? — сказала тетя Пэтти.
 — Все, что она нам говорила, было замечательно, — сказала Лидия. — И нам всем захотелось пойти в вашу школу.
 Я была поспешно представлена женщине, которая приехала за Лидией. Я поняла, что она была чем-то вроде экономки, и снова порадовалась тете Пэтти, которая приехала за мной сама.
 Мы с ней устроились в поезде и всю дорогу разговаривали.
 Я поглядывала вокруг в поисках незнакомца, но его не было видно. Было бы чудом, если бы он отыскался в такой толпе. Хотела бы я знать, куда он направился.
 На станции Кантертон, где поезд едва ли более чем притормаживал, нас встречал одноконный наемный экипаж, который моментально доставил нас домой. Как всегда после долгого отсутствия, меня взволновал вид Грантли Мэнора. Сложенный из красного кирпича, с решетчатыми окнами, он выглядел скорее милым, чем грандиозным, но больше всего он выглядел домашним.
 — Любимый старый дом, — сказала я.
 — Значит, так ты о нем думаешь, да?
 — Ну конечно. Я помню, как увидела его в первый раз… я уже тогда знала, что все будет в порядке, потому что встретила вас.
 — Благослови тебя Бог, дитя. Но поверь мне, кирпичи да известка это еще не дом. Ты найдешь дом там, где будут люди, которые станут твоей семьей.
 — Как вы это сделали, дорогая тетушка Пэтти. Девушки любили слушать о вас… О миндальном печенье, шляпах и всем прочем. Они всегда называли вас тетей Пэтти, словно вы и их тетя тоже. Мне хотелось сказать: «Эй, прекратите, она моя».
 Было приятно войти в прихожую, ощутить запах пчелиного воска и терпентина, который всегда витал вокруг мебели и смешивался с запахами кухни.
 — Ты устала?
 — Право, нет. Просто взволнована оттого, что снова здесь.
 — Усталость ты почувствуешь позже. Лучше днем отдохнуть. Потом я хочу с тобой поговорить.
 — Конечно. Это большое событие. Я распрощалась с Шаффенбрюккеном.
 — Я рада, что ты училась там, Корделия. Это будет благословением.
 — Это приведет учениц сюда толпами.
 Она слегка откашлялась и сказала:
 — Ты скучаешь по девочкам, не так ли? И по горам, и вообще.
 — Больше всего я скучала о вас, тетя Пэтти.
 — Ну, хватит глупостей, — сказала она, но была глубоко тронута.
 Если бы я не была слегка озадачена мужчиной, которого называла Незнакомцем, я заметила бы, что тетя Пэтти изменилась. Это было едва заметно, но ведь я так хорошо ее знала! Я могла бы уловить, что она чуточку менее жизнерадостна, чем обычно.
 Однако я получила намек от Вайолит Баркер — экономки тети Пэтти, ее компаньонки и преданной подруги, которая уже жила вместе с ней, когда я впервые приехала столько лет назад. Она была довольно угловатой и худой — полная противоположность тетушке, но они превосходно ладили. Вайолит не имела никакого отношения к обучению девиц, но она очень умело занималась хозяйством и была важной фигурой в заведении.
 Вайолит смотрела на меня столь настороженно, что я подумала: должно быть, тетя Пэтти настолько серьезно говорила о шаффенбрюккенском лоске, что Вайолит пытается его разглядеть.
 Затем она совершенно неожиданно сказала:
 — Крыша. Ее нужно переделать в ближайшие два года, так говорят. И это еще не все. Западную стену надо укрепить. Была мокрая зима. Она заботит твою тетю. Говорила она об этом?
 — Нет. Я ведь только что приехала.
 Вайолит кивнула и плотно сжала губы. Мне следовало бы догадаться, что возникли серьезные проблемы.
 Но только после обеда, около половины девятого, когда тетя Пэтти и я расположились в ее гостиной вместе с Вайолит, она мне сказала.
 Я охнула и не могла поверить, что расслышала правильно, когда она произнесла:
 — Корделия, я продаю Мэнор.
 — Тетя Пэтти, что вы хотите этим сказать?
 — Мне следовало бы предупредить тебя. Подготовить к этому. Дела не слишком процветали в последние три года.
 — Ох, тетя Пэтти!
 — Дорогое дитя, не будь так трагична. Я уверена, что все сложится к лучшему. Извини, что пришлось поставить тебя перед фактом. Только тут ничего не поделать, верно, Вай? Мы обсуждали наши дела снова и снова, а тут поступило это предложение. На дом нужно истратить целое состояние. Времена были не так уж удачны. Накопились большие долги.
 Я догадывалась об этом. Я знала по меньшей мере трех учениц, родители которых вряд ли платили положенное. «Все они очень способные девочки, — говорила тетя Пэтти. — Рекомендация школе». Я часто удивлялась, как она умудряется справляться при той плате, которую берет. Но поскольку она никогда об этом не упоминала, я полагала, что все хорошо.
 — Что будем делать? — спросила я. Тетя Пэтти рассмеялась.
 — Мы отбросим свои проблемы и будем радоваться жизни, а, Вайолит?
 — Как скажешь, Пэтти.
 — Да, — сказала тетя Пэтти. — Дело вот в чем, дорогая. Я уже некоторое время подумываю о том, что неплохо было бы уйти в отставку, и я бы давно это сделала, если бы не… — она взглянула на меня, и я продолжила:
 — Если бы не я. Вы держали школу для меня.
 — Я думала, это может стать твоим будущим. Я думала, что уйду на покой и буду просто советовать, когда ты спросишь, или что-нибудь в этом роде. За учебой в Шаффенбрюккене стояла именно эта идея.
 — И вы отправили меня в дорогую школу, когда у вас уже были финансовые трудности?
 — Я думала о будущем. Беда в том, что дело зашло несколько слишком далеко. Так что… случай подвернулся, и я решила продать усадьбу.
 — Здесь будет школа?
 — Нет. Какой-то миллионер хочет реставрировать дом и жить лордом в своем замке.
 — Тетя Пэтти, а как же мы?
 — Все устроено, дорогая. Совершенно удовлетворительно. У нас очаровательный домик в Молденбери… близ Ноттингема. Это красивая деревушка в глубинке. Конечно, он не так велик, как Грантли, и я могу взять туда с собой только Мэри Энн. Надеюсь, остальные слуги смогут остаться работать у новых владельцев Грантли. Родители предупреждены. Мы закрываемся в конце весеннего семестра. Все уже улажено.
 — А этот дом — где он? Молденбери?
 — Мы ведем о нем переговоры. Скоро он перейдет в наши руки. Все устроено к нашему общему удовольствию. У нас будет на что жить: возможно, просто, но вполне достаточно по нашим потребностям, и мы сможем посвятить себя сельской жизни, занимаясь всякими делами, на которые раньше никогда не хватало времени. И я не устаю повторять Вайолит, что мы великолепно приспособимся.
 Я взглянула на Вайолит. Она не была настолько оптимистично настроена, как тетя, но оптимизм и не был отличительной чертой Вайолит.
 — Дорогая тетя Пэтти, — сказала я. — Вам следовало мне сказать раньше. Не нужно было позволять мне оставаться в Швейцарии. Это, по-видимому, было до нелепости дорого.
 — Взявшись за гуж, я не собираюсь портить корабль, экономя на смоле, и если дело делать, так уж делать на совесть. Мне больше никакие изречения в голову не приходят, но уверена, что их полно в мою поддержку. Я поступила правильно по отношению к тебе, Корделия. Проведенное в Шаффенбрюккене время никак не потрачено втуне. Потом я скажу тебе больше. Я покажу тебе книги и как идут дела. Кроме того, я должна поговорить с тобой о нашем новом доме. Как-нибудь перед началом нового семестра мы съездим его посмотреть. Ты полюбишь его. Это прехорошенькая маленькая деревушка, и я уже познакомилась с пастором, который кажется очень симпатичным джентльменом, а его жена переполнена добрыми пожеланиями. Я думаю, мы найдем это все очень забавным.
 — И совершенно непривычным, — мрачно сказала Вайолит.
 — Перемены всегда стимулируют, — сказала тетя Пэтти. — Мы двигались по проторенной колее слишком долго. Новая жизнь, Корделия. Вызов судьбы… Мы будем работать на благо нашей деревни… Праздники, благотворительные базары, комитеты, наследственные распри. Я предвижу, что нам предстоит интересная жизнь.
 Она верила в то, о чем говорила. Это была замечательная черта тети Пэтти. Для нее все было забавным, волнующим и стимулирующим, и ей всегда удавалось убедить меня, если это не получалось с Вайолит. Но ведь мы с тетей Пэтти всегда знали, что Вайолит получает удовольствие от превратностей судьбы.
 Я отправилась спать в ошеломленном состоянии. Будущее казалось довольно туманным.
 На следующий день я узнала больше. Школа, как она сказала, уже некоторое время жила в кредит. Возможно, плата за обучение была недостаточно велика: финансовые консультанты сказали тоже, что она слишком много тратила на питание и топливо, таким образом затраты намного превышали поступающие средства.
 — Я не хотела превращать школу в такую, какая описана Диккенсом в его замечательной книге. Я вовсе этого не хотела. Я хотела, чтобы моя школа была… точно такой, как мне виделось; а если она не может быть такой, то пусть лучше вовсе не будет школы. Вот так и вышло, Корделия. Не могу сказать, чтобы я огорчалась. Я хотела передать ее тебе, но ведь нет смысла передавать дело, близкое к банкротству. Нет, нужно вовремя закрыть невыгодное дело, сказала я. Именно это я и делаю. В нашем новом доме мы какое-то время будем отдыхать, а потом придумаем, что делать дальше.
 У нее это звучало как новое волнующее приключение, в которое мы пускались, и я заразилась ее энтузиазмом.
 После полудня, когда в школе шли занятия, я отправилась на прогулку. Я вышла около двух часов, намереваясь вернуться до темноты, которая наступала вскоре после четырех. Через неделю занятия в школе прервутся, а после этого останется лишь один семестр. Будет суета отъездов; учительницы будут готовить девочек к путешествию, провожать их на поезд, точно так же, как это было в Шаффенбрюккене. Я знала, что многие из учителей беспокоились по поводу нового места работы, и была уверена, что они найдут немногих нанимателей, с которыми было бы так же легко работать, как с тетей Пэтти.
 Я ощущала в доме дух меланхолии. Как ученицы, так и учителя ценили атмосферу Грантли Мэнора.
 И сейчас, когда тети Пэтти не было рядом, я загрустила. Я пыталась вообразить, каким будет мое будущее. Не могла же я всю жизнь прожить в провинциальной деревушке, даже если тетя Пэтти будет со мной. Почему-то я не и думала, что тетя Пэтти предполагает, что я смогу. Я поймала на себе ее почти приценивающийся взгляд, довольно таинственный, словно она припрятала что-то в рукаве и собирается извлечь на диво всякому, кто будет этому свидетелем.
 Я всегда получала удовольствие от своей первой прогулки по возвращении в Грантли. Обычно я направлялась в городок Кантертон, заглядывала в лавки и останавливалась поболтать со знакомыми. Это всегда было приятно. Сегодня я не ощущала потребности говорить с людьми. Я не знала, что им известно о решении тети Пэтти, и, право, не могла говорить на тему, о которой имела всего лишь отдаленное представление.
 Я миновала лесок и отметила, что в этом году на остролисте полно ягод. Скоро девушки станут собирать его ветки, ведь последняя неделя будет посвящена рождественским увеселениям. Они уже украсили в общей комнате елку и положили под нее привезенные друг для друга подарки. Потом будет концерт и пение рождественских гимнов в часовне. В последний раз… Какая же это грустная фраза!
 Бледное зимнее солнце на миг показалось между туч. Воздух был прохладным, однако для этого времени года погода была довольно мягкой.
 Я никого не встретила за пределами усадьбы. Мои мысли были заняты Рождеством. Много ли омелы соберут девушки в этом году? Обычно за ней приходилось охотиться, поэтому она казалась особенно драгоценной, и девушки устраивали торжественную церемонию, прикрепляя ее в таких местах, где их можно было бы поймать и поцеловать — если бы в доме оказались мужчины, которых можно было бы соблазнить на такой поступок.
 У рощи я остановилась. И когда уже решила обойти ее и дойти до городка, но не входить в него, я услышала позади шаги. После я говорила себе, что знала, кто это будет, еще до того, как обернулась.
 — Как? — воскликнула я. — Вы… здесь?
 — Да, — сказал он с улыбкой. — Вы сказали мне, что живете в Кантертоне, вот я и подумал, что могу взглянуть на него.
 — Вы… остановились здесь?
 — Ненадолго, — ответил он.
 — По дороге в… ?
 — Другое место. Я подумал, что зайду навестить вас, пока нахожусь здесь, но прежде я надеялся встретиться, чтобы спросить, будет ли мне прилично посетить ваш дом. Я проходил мимо Мэнора. Это прекрасное старое здание.
 — Вам следовало бы зайти.
 — Прежде я хотел узнать, примет ли меня ваша тетя.
 — Ну конечно же, она будет рада вас принять.
 — В конце концов, — продолжал он, — мы не были представлены официально.
 — Это наша четвертая встреча, если считать встречу в поезде.
 — Да, — медленно сказал он, — я чувствую, что мы старые друзья. Насколько я понимаю, дома вас встретили очень тепло.
 — Тетя Пэтти такая милая.
 — Она вам предана.
 —Да.
 — Так что это было счастливейшее возвращение домой?
 Я заколебалась.
 — Нет? — спросил он.
 Несколько мгновений я молчала, а он с некоторой тревогой смотрел на меня. Затем он сказал:
 — Погуляем по лесу? Я думаю, в это время года он довольно красив. Деревья без листвы так прекрасны, вы не находите? Взгляните, какой узор они образуют на фоне неба.
 — Да, я всегда так думала. Красивее зимой, чем даже летом. Только вряд ли это можно назвать лесом. Это скорее лесок… просто рощицы, которые тянутся не более четверти мили.
 — Тем не менее давайте прогуляемся среди прекрасных деревьев, и вы сможете мне рассказать, почему ваше возвращение домой было не таким, как всегда.
 Я все еще колебалась, и он взглянул на меня с легким укором.
 — Вы можете мне довериться, — сказал он. — Я сохраню ваши тайны. Ну же, расскажите мне, что вас беспокоит.
 — Все было совсем иначе, чем я ожидала. Тетя Пэтти мне даже не намекнула.
 — Не намекнула?
 — На то, что все не так… как следовало бы. Она… она продала Грантли Мэнор.
 — Продала этот красивый дом! А как же процветающее заведение?
 — Очевидно, оно не процветало. Я была поражена. Полагаю, свое положение принимаешь как нечто само собой разумеющееся. Не было никаких оснований в чем-то сомневаться. Тетя Пэтти никогда даже намеком не дала понять, что мы становимся беднее.
 В лесу, казалось, вдруг похолодало.
 Он остановился и нежно взглянул на меня.
 — Бедное мое дитя, — сказал он.
 — О, все не так плохо. Мы не умрем с голоду. Тетя Пэтти думает, что все это к лучшему. Но все, что происходит, ей всегда кажется к лучшему.
 — Расскажите мне об этом… если хотите.
 — Не знаю, почему я с вами так разговариваю… возможно из-за впечатления, что вам это интересно. Кажется, вы просто возникаете: сначала в лесу, потом на корабле и теперь… Вы довольно таинственны, знаете ли.
 Он засмеялся.
 — От этого вам только легче со мной разговаривать.
 — Да, я полагаю, это так. Я не хотела появляться в городке, потому что там пришлось бы разговаривать с людьми, которые знают нас много лет.
 — Что ж, поговорите тогда со мной.
 Так я и рассказала ему, что тете Пэтти пришлось продать Мэнор, поскольку было бы слишком дорого поддерживать его в хорошем состоянии, и что мы переедем отсюда в другое место.
 — Что же вы будете делать?
 — Не знаю… Кажется, у нас есть маленький дом в центральных графствах. В сущности я пока не слишком много о нем знаю. Тетя Пэтти воспринимает обстоятельства так, что они не кажутся… трагичными, но я вижу, что Вайолит — это ее близкая подруга, которая живет с нами, — очень обеспокоена.
 — Я могу себе это представить. Какой для вас ужасный удар! Примите мое глубочайшее сочувствие. Вы были так веселы, когда я увидел вас с подругами в лесу, и мне показалось, что они все вам немного завидовали.
 Мы шагали по чахлой траве, а зимнее солнце просвечивало сквозь обнаженные ветви деревьев. В воздухе держался запах сырой земли и листвы, и мне поневоле казалось: из-за того, что он со мной, должно произойти нечто важное.
 Я сказала:
 — Мы поговорили обо мне. Расскажите о себе.
 — Вам это не будет слишком интересно.
 — О, будет. У вас такая манера… возникать. Это в самом деле интригует. То, как вы оказались возле нас в лесу…
 — Я прогуливался.
 — Было так странно, что вы там появились, а потом в поезде и на пароме… а теперь здесь.
 — Здесь я потому, что это мне по дороге, и я рассчитывал заглянуть к вам.
 — По дороге куда?
 — Ко мне домой.
 — Значит, вы живете в Англии.
 — У меня есть владение в Швейцарии. Полагаю, можно сказать, что мой дом в Англии.
 — И сейчас вы на пути туда. А ведь я не знаю даже вашего имени.
 — Разве оно никогда не упоминалось?
 — Нет. В лесу…
 — Тогда я был просто прохожим, не так ли? Было бы не совсем прилично обмениваться визитками.
 — Потом на корабле…
 — Думаю, вам довольно сильно хотелось спать.
 — Давайте покончим с тайной. Как вас зовут?
 Он заколебался, и мне показалось, что он не хочет называть себя. Значит, была какая-то причина. Несомненно, он был загадкой.
 Затем он вдруг сказал:
 — Эдвард Комптон.
 — О… так значит вы все-таки англичанин. Я гадала, вполне ли вы таковым являетесь. Где ваш дом?
 Он сказал:
 — Это Комптон Мэнор.
 — О… далеко это отсюда?
 — Да. В Суффолке. В маленькой деревушке, о которой вы никогда не слышали.
 — В какой деревушке?
 — Кростон.
 — Да, я никогда о ней не слыхала. Это далеко от Бери Сент-Эдмундз?
 — Что ж, это, пожалуй, ближайший городок.
 — И вы сейчас туда направляетесь?
 — Да, когда оставлю эти края.
 — Значит, вы на какое-то время остановитесь в Кантертоне?
 — Я собирался…
 — Надолго?
 Он напряженно посмотрел на меня и сказал:
 — Это будет зависеть…
 Я почувствовала, что слегка краснею. Он подразумевал, что это зависит от меня. Девушки говорили, что я была той, кем он заинтересовался, и я инстинктивно знала это с нашей самой первой встречи в лесу.
 — Должно быть, вы остановились в «Трех Перьях». Это заведение невелико, но у него хорошая репутация в отношении удобств. Надеюсь, вы в этом убедились.
 — Мне удобно, — сказал он.
 — Вы должны прийти и познакомиться с тетей Пэтти.
 — Это доставило бы мне удовольствие.
 — Мне уже пора возвращаться. Темнеет так рано.
 — Я провожу вас в Мэнор.
 Мы вышли из леса и пошли по дороге. Мэнор был перед нами. В уже угасающем свете он выглядел очень красивым.
 — Вижу, вы любуетесь им, — сказала я.
 — Печально, что вам пришлось его отдать, — ответил он.
 — Я еще, право, не привыкла к той мысли, что — как говорит тетя Пэтти — не кирпичи да известка создают дом. Мы все равно не были бы в нем счастливы, все время беспокоясь из-за того, что не можем себе позволить затрат на его содержание, а она говорит, что обновления рано или поздно придется делать, или он рухнет нам на головы.
 — Какая досада.
 Я остановилась и улыбнулась ему.
 — Я оставлю вас здесь, если только вы не хотите войти со мной прямо сейчас.
 — Н…нет. Думаю, лучше не надо. Возможно, в следующий раз.
 — Завтра. Вы могли бы зайти к чаю. Четыре часа. Для тети Пэтти чай — целый ритуал. Как и любой прием пищи. Приходите ровно к четырем.
 — Спасибо, — сказал он.
 Потом взял меня за руку и поклонился.
 Я вбежала в дом не оглядываясь, возбужденная. Было в нем что-то очень интригующее. Наконец я узнала его имя. Эдвард Комптон из Комптон Мэнора. Я представляла особняк из красного кирпича, сугубо в стиле тюдор, наподобие нашего собственного. Не удивительно, что его заинтересовал Грантли и искренне шокировало то, что мы должны его продать. Ему понятно, что такое расстаться с красивым старым особняком, который долго был вашим домом.
 Завтра я снова его увижу. Я напишу всем девушкам и расскажу им об этой волнующей встрече. На пароходе не было времени сказать Лидии, что я его там видела. Сомневаюсь, что она стала бы особенно прислушиваться.
 Возможно, со временем я смогу ей рассказать нечто большее. Я была совершенно зачарована этим таинственным незнакомцем.
 Вернувшись домой, я застала тетю Пэтти в возбужденном состоянии.
 — Я только что получила подтверждение от Дейзи Хетерингтон: она приезжает навестить нас по пути к своему брату на Рождество. Прибывает в конце недели и остановится на пару дней.
 Я много раз слышала имя Дейзи Хетерингтон, и всегда оно произносилось с большим уважением. Дейзи Хетерингтон была владелицей одной из самых престижных школ в Англии. Тетя Пэтти только о ней и говорила.
 — Тетя Пэтти, — вставила я. — Случилось нечто совершенно необычайное. В Шаффенбрюккене я встретила человека, и он оказался в Кантертоне. Я пригласила его завтра на чай. Это ничего, как вы полагаете?
 — Ну конечно, дорогая. Мужчина, ты говоришь? — мысли ее были заняты Дейзи Хетерингтон. — Это будет мило, — рассеянно продолжала она. — Я велела подготовить для Дейзи гобеленовую комнату. Я считаю, что это самая приятная комната в доме.
 — Из нее, несомненно, прекрасный вид… но из всех других тоже.
 — Она захочет узнать новости о нашем переезде: любит знать все, что происходит в мире школ. Возможно, именно поэтому она добилась такого успеха.
 — Тетя Пэтти, это звучит так, словно вы чуточку завидуете, а это так не похоже на вас.
 — Только не я, моя дорогая. Я не поменялась бы местами с Дейзи Хетерингтон даже за Академию аббатства Колби. Нет, я довольна. Рада отступить. Уже пора. Есть лишь одно сожаление — ты. Признаюсь, я хотела вручить тебе прекрасное процветающее дело… — Тут она подмигнула. — Но ведь никогда не знаешь, что подвернется. Корделия, мне кажется, тебе будет в этой нашей маленькой деревеньке чересчур спокойно. Ты прошла Шаффенбрюккен и получила хорошую квалификацию. Видишь ли, принадлежащая Дейзи Хетерингтон Академия аббатства Колби для юных леди — если уж давать ей полное название — обладает репутацией, какой никогда не было у нашей. Колби — синоним Шаффенбрюккена… или почти. Я просто подумала…
 — Тетя Пэтти, это вы попросили Дейзи Хетерингтон остановиться здесь, или она просила разрешения приехать?
 — Ну, я же знаю, как она терпеть не может останавливаться на постоялых дворах. Я сказала, что это ей почти по дороге, так что уж лучше ей остановиться на пару ночей здесь. У меня есть несколько вещей, которые могут ей пригодиться. Есть это бюро с убирающейся крышкой, письменные столы некоторых девушек и книги. Кроме того, она хотела бы познакомиться с тобой. Я ей о тебе так много говорила.
 Я уже узнала эти лукавые огоньки в ее глазах: она что-то замышляла.
 — Вы просите для меня место в ее школе?
 — Ну, не совсем прошу. И в любом случае решать тебе. Это то, о чем тебе самой придется хорошенько подумать, Корделия. Понравится ли тебе деревенская жизнь? Я имею в виду жизнь деревушки, которая сосредоточена вокруг церкви. Это вполне нормально для старых ворон вроде нас с Вайолит, но для молодой девушки, которая получила образование с тем, чтобы его использовать… Что ж, как я уже сказала, тебе решать. Если ты понравишься Дейзи… Я знаю, что ей понравятся твои характеристики. Дейзи — хорошая женщина… немного суровая… немного отчужденная и с очень сильно развитым чувством собственного достоинства… фактически, противоположность твоей тете Пэтти, однако она проницательная деловая женщина, из тех, кто знает, куда идет. Да ты и сама увидишь. Если она тебя примет, со временем ты сможешь получить там очень хороший пост. Я подумывала о партнерстве. Деньги? Что ж, я не без гроша и достаточно хорошо проживу на то, что у меня есть и что я получу за Грантли. За него дают очень хорошую цену. Аббатство Колби разъезжается на рождественские каникулы на неделю раньше нас… вот я и пригласила ее сюда. Идея была в том, чтобы она приехала, когда девушки разъезжаются на Рождество, значит она не сможет критиковать наши методы обучения, что — я уверена — она стала бы делать. Ты будешь ею восхищаться. У нее есть те качества, которых мне недостает.
 — Я точно не буду ею за это восхищаться.
 — О, будешь. Я не была подходящей личностью для успешного управления школой, Корделия. Давай смотреть фактам в лицо. Ни одна из девушек не испытывает ко мне никакого почтения.
 — Они любят вас.
 — Бывают случаи, когда уважение важнее. Я вижу свои ошибки… оглядываясь назад. Полагаю, в этом нет ничего хитрого. Но по крайней мере я их признаю, и в этом уже есть, некоторая мудрость. Мой план заключается в следующем, Корделия. У тебя будет выбор… то есть в том случае, если Дейзи будет с нами сотрудничать, чего я намереваюсь добиться. Если она предложит тебе пост в своей школе и если за пять или шесть лет ты завоюешь там доверие… Бедная Дейзи не становится моложе… У меня же будет отложен кое-какой капитал… видишь, к чему я клоню? Вот почему визит Дейзи столь важен. И вот ты здесь, только что из Шаффенбрюккена. Вышло так, что я знаю: у нее там нет никого с этой маркой особого лоска. Если ты ей понравишься — я и не представляю, как могло бы быть иначе — шанс есть. И, Корделия, дорогая моя, мне хотелось бы, чтобы ты очень серьезно подумала о том, чтобы им воспользоваться. Это единственное, что делало поворот в моей жизни приемлемым для меня, и я вижу, что если все получится так, как я планирую, то все происходящее окажется на самом деле благословением.
 — Тетя Пэтти, вы старая интриганка. Ну просто предположим, что я ей понравлюсь и она меня возьмет… Тогда я не буду с вами.
 — Моя родная, наш маленький домик будет тебя ждать. Школьные каникулы будут для нас красными днями календаря. Дорогая старушка Вай будет особенно начищать бронзу — она фетишизирует эту свою бронзу, — я буду в вихре возбуждения. Только представь наше воссоединение: «Корделия едет домой». В эту пору на будущий год — я так ясно могу это представить. Мы все пойдем на службу с рождественскими гимнами. Пастор милейший человек. В сущности, это очень дружелюбное местечко.
 — Ох, тетя Пэтти, — сказала я, — а я-то предвкушала, что буду жить с вами. В конце концов за эти три года я очень мало вас видела.
 — Живя в Девоне, ты будешь чаще меня видеть. Не только на Рождество и летом. В трех милях от дома есть станция, а у нас будет небольшая двуколка. Я буду тебя встречать. О, я мечтаю об этом. А если бы ты оказалась в такой школе, как Аббатство Колби, куда — поверь мне — знатные семьи присылают своих дочерей, ты попала бы в подходящую компанию… если ты понимаешь, что я имею в виду. Среди наших родителей был рыцарь-другой, но позволь тебе сказать, у Дейзи Хетерингтон учатся дочери графов и старого герцога.
 Мы обе рассмеялись — это всегда было очень легко с тетей Пэтти. Она обладала уникальным даром делать любую ситуацию забавной и терпимой.
 Мои мысли перемешались. Я хотела преподавать; на самом деле я чувствовала, что у меня к этому особое призвание; это было то, к чему меня готовили многие годы, но я также чувствовала, что теперешняя ситуация слишком сложна, чтобы я могла ее всю сразу воспринять: переезд из Грантли, перспектива жизни в новом доме с тетей Пэтти и Вайолит, и вдруг предоставляется возможность карьеры в избранной мною профессии с надеждой на получение собственной школы в конце! Однако на первом плане моих дум был Эдвард Комптон, человек с привычкой таинственно появляться в моей жизни, хотя он и начал, наконец, принимать черты того, что я считала естественным обликом.
 Раньше он был фантазией, безымянным, и мне не удавалось представить его дома. Теперь я знала. Он был Эдвардом Комптоном из Комптон Мэнора и должен был прийти к нам завтра днем к чаю. Сидя рядом с тетей Пэтти и Вайолит, он сбросит эту ауру фантазии, а мне хотелось, чтобы он это сделал.
 Он волновал меня. Он был очень красив: точеное лицо и чарующий облик человека из иной эры, — образ, который несколько поблек после нашей последней встречи. Когда он назвал свое имя — с едва заметным колебанием, так что могло показаться, будто он не хочет его называть, — он стал нормальным человеческим существом. Я не понимала, почему он несколько неохотно мне его сообщил. Возможно, он знал, что нечаянно увидев нас в лесу, а потом меня на палубе, он окружил себя ореолом таинственности и не хотел его разрушать.
 Я засмеялась. Я ждала встречи с ним больше, чем могла признаться тете Пэтти; он занимал основное место в моих помыслах, а не приезд Дейзи Хетерингтон, несмотря на то, как этот визит мог повлиять на мое будущее.
 На следующий день Эдвард Комптон не появился, и мое разочарование было столь горьким, что я поняла, как глубоко были затронуты мои чувства.
 Тетя Пэтти и Вайолит были готовы принять его. Я предполагала, что он придет немного раньше четырех, поскольку в этот час подавали чай, но когда и в половине пятого он не появился, тетя Пэтти сказала, что начнем без него. Так мы и сделали.
 Я все время прислушивалась, не пришел ли он, и довольно рассеянно отвечала тете Пэтти и Вайолит, которые непрерывно говорили о визите Дейзи Хетерингтон.
 — Возможно, — сказала тетя Пэтти, — его куда-то срочно вызвали.
 — Он мог бы послать известие, — сказала Вайолит.
 — Может быть, он так и сделал, но оно попало не туда.
 — Кто мог бы ошибиться с Грантли Мэнор?
 — Всякое могло случиться, — сказала тетя Пэтти. — С ним мог произойти несчастный случай по дороге сюда.
 — Разве мы не услышали бы? — спросила я.
 — Не обязательно, — возразила тетя Пэтти.
 — Возможно, он передумал, — предположила Вайолит.
 — Он сам заговорил о визите, — сказала я. — Это было лишь вчера.
 — Мужчины! — воскликнула Вайолит, опираясь на свое полное невежество в этом вопросе. — Они иногда очень смешно поступают. Это может быть что угодно… Мужчин никогда не поймешь.
 — Объяснение найдется, — сказала тетя Пэтти, намазывая свою меренгу клубничным вареньем и отдаваясь экстазу наслаждения ею. — Знаете, что я вам скажу, — покончив с ней заявила она, — мы можем послать Джима к «Трем Перьям». Если произошел несчастный случай, там будут знать.
 Джим работал на конюшне и следил за нашей каретой и лошадьми.
 — Не думаете ли, что это похоже на то, что мы слишком заинтересованы? — спросила Вайолит.
 — Моя дорогая Вай, мы действительно заинтересованы.
 — Да, но поскольку он мужчина…
 — С мужчинами несчастья приключаются так же, как и с женщинами, Вайолит, и мне кажется странным, что он не пришел, когда обещал прийти.
 Они поговорили немного об Эдварде Комптоне, и я объяснила, как мы с девушками встретили его в лесу и потом по странному совпадению он оказался на пароме через пролив, а вчера здесь, — О, я думаю, его срочно отозвали, — сказала тетя Пэтти. — Он оставил послание, чтобы его доставили, но вы же знаете, какие они там в «Трех Перьях». Милые люди… но могут запамятовать. Помнишь, Вай, когда кто-то из мамаш хотел остаться на ночь и мы забронировали для нее место, миссис Уайт забыла записать. Нам пришлось устраивать ее в школе.
 — Я прекрасно это помню, — сказала Вайолит. — И ей это так понравилось, что она осталась еще на день и собиралась приехать в будущем.
 — Вот видишь, — сказала тетя Пэтти и продолжала говорить о подготовке к визиту Дейзи Хетерингтон.
 Джим вернулся из «Трех Перьев» только час спустя. Никакой мистер Комптон там не останавливался. Все, кто у них жил в настоящий момент, были две пожилые дамы.
 Это казалось очень странным. Разве он не сказал, что остановился в «Трех Перьях»… или это я вообразила, что так должно быть?
 Я не была уверена. Когда он назвал свое имя, я начала ощущать, что впечатление таинственности рассеивается. Теперь оно снова вернулось.
 Было в этом незнакомце из леса нечто необъяснимое.
 От Эдварда Комптона не было никаких вестей, и я отправилась в постель озадаченная и разочарованная. В конце концов, это он выразил желание нанести визит. Я была уверена, что произошло что-то неожиданное.
 Я провела неспокойную ночь с путаницей снов, в которых он появлялся вперемешку с Дейзи Хетерингтон. В одном кошмаре мне приснилось, что я нахожусь в Академии аббатства Колби, которая почему-то была угрожающим готическим замком, и ищу Эдварда Комптона. Когда я его нашла, он оказался чудовищем — полумужчиной, полуженщиной, смесью с Дейзи Хетерингтон; и я пыталась от него убежать.
 Задохнувшись, я села в кровати и поняла, что кричала во сне.
 Я лежала тихо, пытаясь успокоить свои мысли.
 За столь короткое время так много всего произошло, что не удивительно, если мне снятся тревожные сны. Что же касается Эдварда Комптона, если он решил, что не хочет наносить нам визит и был недостаточно воспитан, чтобы предупредить об этом, то что тут можно сказать. Но я не верила, что это так. Что почти поражало в нем, так это впечатление почти стародавнего рыцарства.
 Все это было достаточно таинственно. Вероятно, скоро я найду разгадку. Может быть, уже сейчас его известие на пути ко мне.
 Когда я спустилась, завтрак был окончен и девушки направлялись по классам. В такое время, когда каникулы были близко и повсюду царил дух Рождества, уроки всегда несколько поверхностны.
 Утром я отправилась в город. Мисс Стокер, хозяйка маленького магазинчика, торговавшего полотном, была на улице, осматривая выставленные салфетки и скатерти, украшенные там и тут ветками остролиста, чтобы привлечь рождественских покупателей.
 Она с удовольствием меня поприветствовала и сказала, что очень огорчается из-за нашего отъезда.
 — Без школы это местечко уже не будет таким, как раньше, — сказала она. — Школа была здесь так долго. Учтите когда мы узнали, что это будет школа… много лет назад… некоторые из нас были не так уж довольны. Но потом мисс Грант… стала общей любимицей… и все девушки. Было приятно видеть их в городе. Говорю вам, теперь уже не будет так, как прежде.
 — Нам будет недоставать вас всех, — сказала я.
 — Времена меняются, я всегда говорю. Ничто не стоит на месте подолгу.
 — Сейчас в городе не так много людей, — сказала я.
 — Ну кому тут быть в это время года?
 — Вы бы заметили посторонних, не так ли?
 Я выжидательно смотрела на нее. Репутация мисс Стокер утверждала, что ей известно все, что происходит в городке.
 — Сестры Брюер снова приехали в «Перья». Они были здесь в прошлом году. Им нравится останавливаться у нас на пути к своим кузенам, куда они каждый год ездят на Рождество. Они знают, что «Перьям» можно доверять. А там уж им как рады! Зимой не слишком много клиентов. Том Карыо говорил мне, что весной, летом и осенью работа идет прилично, а зимой никаких признаков жизни.
 — Так что мисс Брюер сейчас единственные клиенты.
 — Да. Им повезло, что хоть эти клиенты есть…
 Это было двойное подтверждение. Если бы кто-то еще там останавливался, мисс Стокер знала бы.
 И тем не менее, когда мне удалось от нее избавиться, я отправилась в «Три Пера» с подобающими сезону поздравлениями семье Карью. Они были мне рады и настояли на том, чтобы я выпила стаканчик сидра.
 — Мы были ошеломлены, когда услышали, что мисс Грант продала Мэнор, — сказала миссис Карью. — Настоящий шок, правда, Том?
 Том подтвердил:
 — Даю слово, верно. Все обалдели, без дураков.
 — Это было необходимо, — ответила я, а они вздохнули. Я спросила, как идут дела.
 — Ковыляем потихоньку, — сказал Том. — У нас две клиентки… мисс Брюер. Они здесь уже раньше бывали.
 — Да, я слышала от мисс Стокер. И только они?
 — Да, только они.
 Более убедительного ответа не могло быть.
 — Ваш Джим, кажется, решил, что у нас может быть ваш друг…
 — Мы просто подумали, что он может приехать сюда. Некто мистер Комптон.
 — Может, он позже подъедет. Мы могли бы дать ему по-настоящему славную комнату, кабы так.
 Вышла я из «Трех Перьев» совершенно безутешной. Я бродила по городу и потом вспомнила «Голову клячи». Ее вряд ли можно было назвать гостиницей, скорее маленькой харчевней, но там была комната или две, которые время от времени сдавались.
 Я отправилась в «Голову клячи» и увидела Джо Брэккета, которого немного знала. Он приветствовал меня и сказал, как сожалеет о том, что я уеду. Я перешла прямо к делу и спросила, не снимал ли у него комнату мистер Комптон.
 Он покачал головой.
 — Только не здесь, мисс Грант. Может, в «Перьях»…
 — Нет, — ответила я, — там он тоже не останавливался.
 — А вы уверены, что он остановился в этом городке? Не представляю, где еще он мог бы быть. Разве у миссис Шавелл? Она время от времени сдает комнату… просто постель и завтрак. Да она уж неделю как слегла… Один из ее приступов.
 Я попрощалась и повернула обратно к Мэнору. Возможно, там ждет весточка, думала я.
 Однако сообщения не было.
 Во второй половине дня я помогала девушкам украшать общую комнату, а вечером прибыла Дейзи Хетерингтон.
 На меня Дейзи Хетерингтон сразу произвела сильное впечатление: худощавая угловатая женщина очень высокого роста. Должно быть, без туфель ее рост был не менее пяти футов десяти дюймов. Я и сама высокая, но рядом с ней казалась себе почти карлицей. У нее были очень ясные голубые как лед глаза и седые волосы, убранные в элегантную прическу. Бледный цвет лица и классические черты придавали ей сходство с мраморной статуей. В ней было что-то каменное, но было и благородство. Образцовая директриса, это я сразу поняла, поскольку немедленно внушает трепет и большое уважение. Она будет требовать самого лучшего, а находящиеся рядом будут это лучшее отдавать, зная, что меньшим она не удовлетворится.
 Единственным диссонансом было ее имя. Дейзи  [1] ассоциировалось со скромным маленьким цветком, спрятанным в траве. Ей следовало бы иметь королевское имя: Елизавета, Александра, Элеонора или Виктория.
 Никто не мог быть меньше похож на тетю Пэтти, которая в ее присутствии становилась еще более круглой, более добродушно-веселой, более фривольно-милой.
 Тетя Пэтти прислала в мою комнату одну из горничных, чтобы сообщить о том, что Дейзи Хетерингтон только что прибыла и перед обедом они устроились в гостиной. Не присоединюсь ли я к ним?
 Я спустилась. Помню, что на мне было синее бархатное платье с жабо у шеи. Я уложила свои густые прямые каштановые волосы в высокую прическу, чтобы добавить себе роста и, как я надеялась, достоинства. Я чувствовала, что в присутствии мисс Хетерингтон мне понадобится все самоуважение, какое только я сумею призвать, и взглянула на себя в зеркало. Я никоим образом не красавица. Мои светло-карие глаза расставлены немного шире, чем хотелось бы; рот великоват, лоб слишком высок, чтобы быть модным; нос — как говаривала Моник, «любопытный», то есть слегка вздернутый, — добавляет оттенок юмора серьезному во всех других отношениях лицу. Я пыталась понять, почему Эдвард Комптон, казалось, больше интересовался мной, в то время как Моник была хорошенькой, а Лидия чрезвычайно привлекательной. Фрида выглядела несколько сурово, но в ней была трогательная прямота. Я разделяла с ними свежесть юности, однако, несомненно, не была самой привлекательной из четверых. Казалось странным, что Эдвард Комптон выбрал меня. Разумеется, конечно, если наши встречи не были случайными. Случайной была встреча в лесу и на пароходе, но ведь он предпринял усилие, чтобы приехать в Кантертон, и это, вероятно, чтобы увидеться со мной. Но тогда зачем он пообещал прийти к чаю и не явился?
 Было только одно объяснение. После встречи в лесу он забыл обо мне, пока не увидел на пароме. В Кантертоне он остановился. Проезжая мимо, вспомнил, что я там живу. Мы встретились нечаянно и, возможно, я вынудила его принять приглашение, поставив в положение, когда было бы невежливо отказаться. Однако он передумал и потихоньку ускользнул.
 Я не должна больше думать о нем. Гораздо важнее было произвести хорошее впечатление на Дейзи Хетерингтон.
 Я сошла вниз.
 Тетя Пэтти выглядела довольной. Она подскочила и, подойдя ко мне, взяла меня под руку.
 — Вот и Корделия. Дейзи, это моя племянница Корделия Грант. Корделия, познакомься с мисс Хетерингтон, которая владеет одним из самых лучших школьных заведений в стране.
 Мисс Хетерингтон подала мне руку, которая оказалась на удивление теплой. Я ожидала, что она будет холодной… как камень.
 — Очень рада с вами познакомиться, — сказала я.
 — Рада знакомству, — ответила она. — Ваша тетя так много о вас рассказывала!
 — Иди сюда и садись, — сказала тетя Пэтти. — Обед подадут минут через десять. Ну разве не забавно, что мисс Хетерингтон с нами!
 Она улыбалась мне, чуть ли не подмигивала. «Забавно» казалось странным словом в связи с мисс Хетерингтон — однако у тети Пэтти вся жизнь попадала в эту категорию.
 Я села, отчетливо сознавая, что проницательные голубые глаза смотрят испытывающе, и чувствовала, что отмечается каждая деталь в моей внешности и что все сказанное будет взвешено и использовано как аргумент за или против меня.
 — Как вам известно, Корделия только что вернулась из Шаффенбрюккена, — сказала тетя Пэтти.
 — Да, насколько я поняла.
 — Она была там два года. Мало кто остается дольше.
 — Два или три года — обычный срок, — сказала Дейзи. — Должно быть, это был чрезвычайно головокружительный опыт.
 Я согласилась.
 — Ты должна рассказать мисс Хетерингтон об этом, — сказала тетя Пэтти.
 Она сидела в своем кресле, улыбалась и кивала. Ее гордость за меня несколько смущала, и я чувствовала, что должна сделать все возможное, чтобы ее оправдать.
 Вот я и говорила о Шаффенбрюккене — о ежедневных занятиях, об уроках, социальной деятельности… обо всем, что могла вспомнить, пока Вайолит, робко кашлянув, не сказала, что нам следовало бы идти обедать.
 За рыбой Дейзи Хетерингтон подняла вопрос, который до сих пор обходила.
 — Моя дорогая Пэшенс, — сказала она, — надеюсь, вы мудро поступаете, оставляя дело.
 — Несомненно, — жизнерадостно сказала тетя Пэтти. — Приходит время, когда женщина хочет уйти от дел. Мое время — сейчас. Нам хочется тихой жизни… всем нам, и это как раз то, что мы получим. Вайолит работала слишком много. Она будет разводить пчел; не так ли, Вайолит?
 — У меня к пчелам всегда было особое чувство, — сказала Вайолит, — с тех пор, как кузена Джереми они чуть не зажалили до смерти, когда он столкнулся с пчелиной маткой.
 Тетя Пэтти рассмеялась.
 — У нее был зуб на кузена Джереми.
 — Ничего подобного, Пэтти. Однако ему было поделом. Он все время лез куда не надо. Моя мать всегда говорила: «Не тронь пчелу, она тебя не тронет».
 — Пчеловодство может быть интересным хобби, — вставила Дейзи, — но если вы хотите прибыли…
 — Все, чего мы хотим, это немножко доброго меда, — сказала тетя Пэтти. — На сотах он восхитителен.
 Я знала тетю Пэтти. Она преднамеренно делала беседу фривольно легкой; она была очень обеспокоена тем, как бы Дейзи Хетериштон не поняла, насколько серьезны ее намерения.
 — Мы предвкушаем простую жизнь, — продолжала она, — Вайолит, Корделия и я.
 Дейзи Хетерингтон взглянула на меня. Я почти ощущала, как она пытается прочесть мои мысли.
 — Не найдете ли вы такую жизнь несколько ограниченной, мисс Грант? В вашем возрасте, с вашим образованием и вашим опытом, полученным в Шаффенбрюккене… все это окажется ненужным.
 — Шаффенбрюккен не может стать ненужным, — вмешалась тетя Пэтти. — Он остается на всю жизнь. Я всегда сожалела, что не ездила туда, а вы, Дейзи?
 — Я считаю, что это идеальное завершение образования, — сказала Дейзи. — Это… и другие подобные ему заведения.
 — Например, Академия аббатства Колби для юных леди, — довольно озорно сказала тетя Пэтти. — О, прекрасная репутация! Но в глубине души мы знаем — ничто… просто ничто… не может сравниться с Шаффенбрюккеном.
 — Тем больше оснований для того, чтобы ваша племянница не пропадала в деревне.
 — Корделии самой решать, что она будет делать. На самом деле ее готовили, чтобы преподавать, не так ли, Корделия?
 Я сказала, что да, так оно и есть.
 Дейзи повернулась ко мне.
 — Я полагаю, у вас есть призвание.
 — Мне нравится быть с молодежью. Я всегда думала, что так и будет.
 — Конечно, конечно, — сказала Дейзи. — Пэшенс мне хотелось бы немного поосмотреться, пока я тут.
 — Ну конечно. Это ведь последняя неделя. Пора не столько уроков, сколько рождественских увеселений… а поскольку это будет последнее Рождество…
 — Что ваши девушки будут делать, когда вы закроетесь… в конце следующего семестра, не так ли?
 — Полагаю, некоторые из родителей подумают об Аббатстве Колби, если я скажу им, что вы — мой друг: их привлечет преемственность. Многим родителям было интересно узнать, что Корделия была в Шаффенбрюккене. Конечно, они думали, что она будет преподавать здесь.
 — Да, да, — сказала Дейзи, но даже она не смогла спрятать задумчивое выражение в глазах.
 Меня рассматривали; и что было странно, меня это заинтриговало. По-своему Дейзи Хетерингтон меня привлекала. Она бросала мне вызов. Я знала, что это женщина, которой я могла бы восхищаться. Она будет жесткой; я не могла представить, чтобы ею когда-либо могли управлять эмоции, однако она будет справедливой и оценит хорошую работу — на самом деле я и не представляла, чтобы она могла смириться с другой.
 Я думала о долгих днях в деревне… без каких-либо особенных дел: слушать рассказы Вайолит о том, как вести счета, участвовать в деревенских праздниках, стоя за прилавками благотворительных базаров, разделять шутки с тетей Пэтти… и что еще? И так пока не выйду замуж. За кого? За сына викария, если он у него есть. Но такое ощущение, что у викариев почти всегда дочери. Сына доктора? Нет. И хотя я жила бы с тетей Пэтти, я хотела чего-то большего. Сама тетя поняла это первой. Нам не следовало бы портить наши драгоценные отношения скукой. Она полагала, что мне следует выйти в общество, и дала мне ясно понять, что путь к этому видит в Дейзи Хетерингтон.
 Дейзи рассказала нам об Академии аббатства Колби для юных леди, и пока она говорила, казалось, она потеряла свой гранитный вид: ее щеки слегка окрасились, голубые глаза смягчились; было ясно, что школа была всем смыслом ее жизни.
 — У нас необычайнейшая обстановка. Школа — часть старинного аббатства, Это создает такую редкостную атмосферу. Я считаю, оформление очень важно! На родителей первый взгляд на школу производит огромное впечатление.
 — Когда мы с Вайолит увидели ее в первый раз, я подумала, что там должны обитать привидения, — сказала тетя Пэтти. — Вайолит в той комнате, куда вы ее поместили, снились кошмары.
 — Должно быть, это из-за сыра, который я съела за обедом, — сказала Вайолит. — Сыр со мной такое вытворяет.
 — Люди могут вообразить что угодно и где угодно, — сказала Дейзи, закрывая тему. — Часть старого Аббатства была разрушена во времена Ликвидации, но осталось несколько зданий — трапезная и дом капитула. В шестнадцатом веке дом, который мы теперь занимаем, был восстановлен одним из Веррингеров, и тогда же они построили Холл, используя камни разрушенного Аббатства. Это резиденция семейства Веррингеров, которое владеет Аббатством и землями на мили вокруг. Это очень богатые и влиятельные землевладельцы. У меня две их девочки… удобно для них и в то же время хорошо для школы. Я не думаю, чтобы Джейсон Веррингер отправил их куда-нибудь еще. Да, обстановка у нас необычная.
 — Звучит очень увлекательно, — сказала я. — Полагаю, развалины Аббатства окружают вас со всех сторон.
 — Да. Многие приходят на них посмотреть, о них пишут, и это обращает внимание на школу. Я хотела бы купить дом, но Джейсон Веррингер не позволит. Это естественно, я полагаю. Земли Аббатства принадлежали семье с тех пор, как Генрих VIII отдал их им, когда Аббатство было частично разрушено.
 — Я рада, что была хозяйкой Грантли, — сказала тетя Пэтти.
 — Вам повезло, — сухо парировала Дейзи. — Это выручило вас, когда школа не удалась.
 — О, я не сказала бы, что не удалась, — ответила тетя Пэтти. — Просто мы решили расстаться.
 — Да, я знаю… по совету вашего юриста и банкира. Я уверена, это мудро. Но грустно. Однако, возможно, для вас деревенская жизнь будет иметь свое очарование.
 — Я намерена сделать так, чтобы имела, — сказала тетя Пэтти. — Мы все намерены, не так ли, Корделия… Вайолит? Вай, дорогуша, ты витаешь в облаках. Ты уже слышишь, как жужжат пчелы, я уверена. Я уже вижу, как ты с одной из этих штук, какие носят на голове, чтобы предохраниться от укусов, идешь рассказывать пчелам все местные сплетни. Вы знали, Дейзи, что пчелам нужно все говорить… иначе — вас ждет невезение или что похуже. Им это не нравится. Они в возмущении улетают и могут даже так разозлиться, что сначала всадят в вас несколько жал. Вам известно, что они, когда кусают, оставляют жало в теле и умирают от этого? Какой урок всем нам! Никогда не поддавайтесь гневу.
 Дейзи сказала мне:
 — Я уверена, что после полученной вами подготовки и пребывания в Шаффенбрюккене вы захотите использовать свою квалификацию в деле.
 — Да, — ответила я. — Думаю, это возможно.
 После этого она продолжала, обращаясь прямо ко мне, говорить об Академии аббатства Колби; о том, сколько у нее учителей; о преподаваемых предметах; о том, как она сосредоточивает внимание на старших девушках.
 — Большинство из наших девушек оставляют школу в семнадцать лет. Некоторые действительно едут в Шаффенбрюккен или другие места на Континенте. Почему всегда считается, что обучиться светским манерам можно только за границей? Несомненно, наша страна и мы — лучший их образец во всем мире. Я хочу заставить людей это осознать и подумывала добавить специальную подготовку для девушек постарше… скажем, восемнадцати или девятнадцати лет… танцы, беседа… дискуссии.
 — О да, у нас это было в Шаффенбрюккене.
 Она кивнула.
 — У нас уже есть учитель танцев и учитель пения. У некоторых девушек превосходные голоса. Мадемуазель Дюпон и фрейлейн Кутчер обучают французскому и немецкому, и делают это вполне адекватно. Необходимо иметь носителей языка из соответствующей страны.
 Я слушала внимательно. Она вдохнула в меня желание увидеть школу Аббатства.
 Желание вырваться из дома казалось вероломством по отношению к тете Пэтти, но я действительно считала, что не захочу жить в деревне все время, а приезжать домой на каникулы было бы чудесно. Я чуть ли не слышала жужжание пчел Вайолит и видела тетю Пэтти в необъятной шляпе под одним из деревьев за белым столом, уставленном пирожными, меренгами и клубничным вареньем. Мило… по-домашнему… удобно, только я не могла не думать о школе в Аббатстве — с призрачными руинами поблизости — и о дворце, доме всемогущих Веррингеров, в нескольких милях от школы.
 Я все еще думала об этом, когда ушла к себе, и не пробыла в своей комнате больше пяти минут, когда вошла тетя Пэтти. Она бросилась в кресло, слегка запыхавшись от усердия и оживления.
 — Я думаю, Дейзи на крючке, — сказала она. — Думаю, она сделает тебе предложение. Она всегда быстро принимает решения. Гордится этим. Я просто видела, как Шаффенбрюккен перетягивает твою чашу весов.
 — Я была довольно заинтригована.
 — Я это поняла. Она сделает тебе предложение. Думаю, следовало бы его принять. Если тебе не понравится или она попытается тебя тиранить, ты сможешь тотчас же уйти. Но она не будет. Отдай ей честный рабочий день, и она за тобой присмотрит. Я хорошо ее знаю. Но как я сказала, если что-нибудь будет не так, мы с Вай будем ждать тебя. Ты знаешь это.
 — Вы всегда все для меня облегчали, — растроганно сказала я. — Я никогда не забуду, как я прибыла из Африки и увидела вас в той шляпе с голубым пером.
 Тетя Пэтти вытерла глаза. Это были сентиментальные слезы, но и слезы от смеха тоже.
 — О, эта шляпа! Она у меня все еще где-то хранится. Сознаюсь, перо уже немного пооблезло. Я могла бы прикрепить на нее новое перо. Почему бы и нет?
 — О тетя Пэтти, — сказала я, — если Дейзи Хетерингтон действительно предложит мне место… и я его приму… это не потому, что я не хочу быть с вами.
 — Ну конечно, нет. У тебя должна быть собственная жизнь, молодым не годится хоронить себя со стариками. У нас с Вай свои интересы. Твоя жизнь лишь начинается. Для тебя правильно будет выйти в свет и, как я сказала, если с умом разыграть карты… кто знает? Видишь, она не хозяйка этого дома. Я полагаю, просто аренда. Должно быть, она получила ее от этих Веррингеров, о которых все время говорит. Ей там достаточно удобно. Я хотела бы, чтобы ты пошла к Дейзи. Я и правда ее очень уважаю. В лучшем случае это может привести к серьезным переменам, в худшем может стать ценным опытом.
 Мы обнялись. Она вышла на цыпочках, напоминая счастливую заговорщицу; я же отправилась в постель и после тревожных снов прошлой ночи спала хорошо.
 На следующий день у меня был долгий разговор с Дейзи Хетерингтон, и в результате я получила приглашение присоединиться к штату учителей ее школы в начале летнего семестра. Она будет мне рада. Мне следует выработать расписание, подобное тому, какому следовали в Шаффенбрюккене, и в дополнение к урокам дискуссии и беседы я буду обучать девушек манерам и английскому языку.
 Это казалось интересным проектом, и поскольку она уже возбудила мое любопытство описаниями школы, которая была частью аббатства, я была склонна принять его.
 Однако я беспокоилась о тете Пэтги и понимала, что она поощряет меня принять это предложение для моего же блага, а не ради своего удовольствия, поэтому я все еще колебалась.
 — Я должна получить ответ сразу после Рождества, — сказала Дейзи, и на этом мы остановились. Тетя Пэтти была в восторге.
 — Правильный ход, — сказала она. — Нельзя проявлять нетерпение. Что ж, Дейзи отбывает сразу после концерта из рождественских гимнов. Она на него остается только ради удовольствия отметить, насколько выше мастерство певцов гимнов Академии аббатства Колби для юных леди.
 В положенное время Дейзи уехала с милостивыми словами благодарности за наше гостеприимство и повелением, чтобы мой ответ был у нее до первого января.
 Настало время девушкам разъезжаться. Мы с грустью попрощались с ними. Во всех остальных отношениях Рождество было таким же, как всегда. Был традиционный гусь и рождественский пудинг, и многие из наших соседей присоединились к нам в течение последних двух дней. Пришел местный скрипач, и мы танцевали в холле. Однако все сознавали, что это в последний раз, и это придавало веселью определенный оттенок грусти.
 Я была рада, когда все закончилось, а потом должна была принять решение, которое, полагаю, я уже приняла. Я написала Дейзи Хетерингтон о том, что принимаю ее приглашение и буду готова приступить к работе в начале весеннего семестра.
 Предстояло сложить вещи и посетить наш новый дом. Он был приятным — совершенно очаровательным на самом деле, но, конечно, довольно незначительным в сравнении с Мэнором.
 Я так и не получила вестей от Эдварда Комптона и была удивлена и обижена, поскольку ожидала какого-нибудь объяснения. Это выглядело совсем необычным. Иногда мне казалось, что я все придумала. Оглядываясь назад, я сознавала, что за исключением встречи в швейцарском лесу я всегда была одна, когда видела его — в поезде, на корабле и в роще. В какие-то минуты я могла убедить себя, что придумала эти встречи. В конце концов, в нем было что-то не похожее на других людей.
 И тогда я поняла, что мало знаю о мужчинах. Многие девушки давно были бы гораздо более опытными. Полагаю, это от долгого пребывания в стенах школы. Молодые люди просто не попадали в мою жизнь. Моник встречала своего Анри, за которого, как она знала, выйдет замуж. Фрида, возможно, встречала не больше мужчин, чем я. У Лидии были братья, а у тех были друзья, которых они иногда приводили в дом. Она говорила о них, вернувшись после проведенных дома каникул. Но я жила в обществе, где преобладали женщины. Конечно, был еще новый младший помощник нашего викария. Ему было лишь немногим больше двадцати, и он был робок. Был сын доктора, который учился в Кембридже. Ни один не был слишком романтичен. В этом было все дело. Эдвард Комптон был определенно романтичен. Он будил во мне новые интересы. Возможно, потому что он довольно явственно показал, что интересуется мной… предпочитает меня. Поневоле лестно, когда тебя предпочитают трем далеко не дурнушкам.
 Да, я была горько разочарована. Все так романтично началось… и лопнуло!
 Возможно, это одна из причин, почему я потянулась за приключением. Я хотела ответить на вызов, начать жизнь на новом месте.
 И, конечно, я это сделаю, когда поеду в Академию аббатства Колби.
 Когда тетя Пэтти показала мне новый дом в Молденбери, я выразила больший энтузиазм, чем испытывала на самом деле — просто чтобы доставить ей удовольствие. Мы обследовали довольно большой сад и решили, где тете Пэтти лучше поставить летний домик, а Вайолит расположить своих пчел, и какая комната должна быть моей и как ее следует обставить.
 По дороге домой нам пришлось на лондонском вокзале подождать поезд на Кантертон, и в расписании я увидела поезда на Бери Сент-Эдмундз.
 Я полагаю, именно тогда у меня зародилась идея.
 Я знала, что сделаю это, хотя не была полностью уверена в том, что буду делать, когда приеду на место.
 Возможно, мне не следует искать встречи с ним. Возможно, я просто хотела убедиться в том, что он действительно существует и что я не придумала все приключения во сне.
 Чем дальше это дело отдалялось, тем более мистическим оно становилось. Он не был похож ни на одного знакомого. Он был очень красив с этими скульптурными чертами лица — довольно похожими на черты Дейзи Хетерингтон, но у меня не было сомнений в том, что она-то была реальным человеком! Встреча с ним в лесу вместе с моими тремя подругами была достаточно реальной, но не начала ли я некоторые вещи придумывать? Вероятно, это было из-за рассказов Эльзы о мистике лесных легенд, так что иногда в моих мыслях он становился их частью. Могла я вообразить, что видела его в поезде, на корабле и здесь, в Кантертоне? Не вообразила ли я всю историю? Нет. Это смешно. Я не мечтательница. Я очень практичная молодая женщина. Было несколько тревожно думать, что можно вообразить некоторые события так, что не остается полной уверенности в том, что это действительно произошло.
 Мне хотелось встряхнуть себя. Вот поэтому-то, когда я увидела это расписание поездов, у меня появилась идея поехать в разведывательную экспедицию. Я упомянула Бери Сент-Эдмундз как единственный известный мне город в Суффолке, и он сказал: да… его дом поблизости.
 Кростон. Он упомянул это название. Маленький городок близ Бери Сент-Эдмундз. Предположим, я поеду туда и найду Комптон Мэнор. Конечно, я не зайду, Я вряд ли могла это сделать. Однако я смогу убедиться в том, что он молодой человек с довольно дурными манерами, а я — благоразумная молодая женщина, которая не предается полетам фантазии, а потом гадает, правда все или нет.
 Затем возможность представилась.
 Это было между семестрами. Переговоры о доме были завершены. Тетя Пэтти должна была покинуть Грантли в начале апреля. Тогда же я должна буду отправиться в школу Аббатства Колби.
 Было много хлопот. Тете Пэтти это доставляло удовольствие. Нужно было избавиться от массы мебели и других вещей; тетя велела кое-что изменить в новом доме, так что приходилось все время ездить туда-сюда. Вайолит была измотана и говорила, что не соображает, стоит на ногах или на голове. Однако тетя Пэтти цвела.
 Ей пришлось съездить в Молденбери повидать архитектора, и она решила, что поскольку будет в Лондоне, где необходимо делать пересадку, она останется на несколько дней, сделает кое-какие покупки и займется продажей школьного оборудования, которое еще оставалось в Грантли, а потом продолжит путь в Молденбери. Было решено, что я буду ее сопровождать.
 Когда мы были в Лондоне, я сказала, что хотела бы остаться немного дольше, чтобы сделать кое-какие покупки для себя. Договорились так, что пока она будет в Молденбери, я останусь у Смитов, в маленьком удобном отеле, которым тетя Пэтти всегда пользовалась, приезжая в Лондон, и где ее хорошо знали. Когда она вернется в Лондон, мы сможем вместе вернуться в Грантли.
 Таким образом я оказалась одна и понимала, что если собираюсь когда-нибудь совершить эту разведывательную экспедицию, то должна сделать это сейчас.
 Я выехала рано утром, и пока поезд нес меня к Бери Сент-Эдмундз, я спрашивала себя, не была ли я импульсивна в своих действиях. Что если я столкнусь с ним лицом к лицу? Какие оправдания у меня, чтобы разыскивать его? Но ведь он приехал в Кантертон, разве нет? Да, но это другое дело. Он вполне ясно показал, что не желает продолжать знакомство… дружбу… или что бы то ни было. Следовательно, разыскивать его было не слишком благовоспитанно.
 Нет. Но ведь я не собиралась наносить визит в Комптон Мэнор, если найду его. Я зайду в постоялый двор поблизости и буду осторожно задавать вопросы. Если люди в Суссексе так же любят сплетни, как и в Суффолке, я смогу узнать, что хочу, то есть — заверяла я себя — всего лишь узнать, существовал ли вообще мужчина по имени Эдвард Комптон, чтобы я могла избавиться от нелепой мысли, что страдаю от какой-то галлюцинации.
 Это было яркое холодное утро, довольно бодрящее, и по мере того, как поезд нес меня дальше, я ощущала все большее возбуждение. Мы прибыли вовремя, и я ликовала, когда на вопрос, как мне добраться до Кростона, мне сказали, что существует ветка, по которой поезд ходит каждые три часа, и если я поспешу, то как раз успею на следующий.
 Я так и сделала и поздравила себя, когда поезд запыхтел по приятной, но плоской местности.
 В Кростоне я увидела человека, который мог быть служащим железной дороги, и подошла к нему. Он был староват, с седой бородкой и слезящимися глазами. Он с любопытством взглянул на меня, и я поняла, что он редко видит посторонних.
 — Комптон Мэнор находится поблизости? — спросила я. Он странно на меня посмотрел, потом кивнул. Мое настроение снова поднялось.
 — Что вам нужно в Мэноре? — спросил он.
 — Я… э… хотела идти в том направлении.
 — О, понимаю, — он почесал в затылке. — Идите по тропинке. Она приведет вас в Кростон. Потом по улице и направо.
 Все получалось очень легко.
 Кростон представлял собой одну короткую улицу из нескольких крытых соломой коттеджей, деревенской лавки, церкви и трактира, Я повернула направо.
 Совсем недалеко я увидела старый указатель, наполовину обломанный. Внимательно всмотревшись, я разобрала: «Комптон Мэнор».
 Но в каком направлении? Должно быть, вверх по аллее, поскольку единственное другое направление — то, откуда я пришла. Я направилась вверх по аллее и, завернув за угол, увидела поместье.
 Возглас ужаса вырвался у меня: не может быть, чтобы это было то самое место! Но ведь был указатель…
 Я приблизилась. Сохранилась лишь оболочка — почерневшие каменные стены. Я прошла через провал в этих опаленных стенах и заметила, что среди камней растут сорняки там, где раньше были комнаты. Значит, пожар был давно.
 Это не может быть Комптон Мэнором. Наверное он дальше.
 Я оставила почерневшие руины и нашла дорогу. Впереди не было ничего, кроме открытых полей, а плоский ландшафт позволял видеть на мили вокруг.
 Я села на поросшую травой обочину, совершенно сбитая с толку. Пытаясь раскрыть тайну, я только погрязла в ней глубже.
 Ничего не оставалось, как только вернуться на станцию. До следующего поезда в Бери Сент-Эдмундз было еще два часа.
 Я вошла в церковь. В ней был прекрасный витраж — довольно впечатляющий для такой маленькой церкви. Я подошла к алтарю. И тут увидела бронзовую табличку, на которой были выгравированы слова: «В память о сэре Джер-вейсе Комптоне, баронете из Комптон Мэнора». Я огляделась и увидела, что есть еще и другие мемориалы семьи Комптонов.
 Пока я там стояла, сзади послышались шаги. В церковь вошел мужчина, который нес стопку подушечек для коленопреклонения.
 — Доброе утро, — сказал он, — или, скорее, день.
 — Добрый день, — ответила я.
 — Осматриваете нашу церковь?
 — Да. Она очень интересная.
 — Посетителей приходит немного. Хотя это одна из стариннейших в стране.
 — Я так и подумала.
 — Вы интересуетесь архитектурой, мадам?
 — Я очень мало о ней знаю.
 Он выглядел разочарованным, и я догадалась, что он хотел прочитать мне лекцию о норманнском стиле в сравнении с готикой. Должно быть, это был церковный служитель, или староста, или кто-то из людей, имеющих отношение к церкви.
 Я сказала:
 — Я видела этот сгоревший дом у дороги. Не это ли Комптон Мэнор?
 — О да, мадам. Это был Комптон.
 — Когда случился пожар?
 — О, должно быть, лет двадцать назад.
 — Двадцать лет назад!
 — Ужасная трагедия. Он начался в кухнях. Остов дома еще стоит. Интересно, почему его не восстановят или что-нибудь в этом роде? Стены еще крепкие. Их строили на тысячелетие. Разговоры ходили, но никто ничего не делает.
 — А как же семья Комптонов?
 — Это был их конец. Они погибли в огне. Мальчик и девочка. Это была трагедия. Люди все еще об этом говорят. И там еще были сэр Эдвард а леди Комптон. Они тоже умерли. В сущности вся семья была стерта с лица земли. Это была большая потеря для этих мест, поскольку Комптоны в то время являлись Кростоном. С тех пор все стало иначе. Нет знатной семьи, чтобы брать девушек в услужение и заботиться об интересах деревни…
 Я почти не слушала. Про себя говорила: как же он мог быть Эдвардом Комптоном из Комптон Мэнора? Они же все мертвы.
 — Почти все тела нашли. Они похоронены здесь на кладбище, на участке Комптонов. Я помню похороны. Мы часто о них говорим. Я называю это «днем траура Кростона». Вас интересует эта семья, мадам?
 — Ну, я увидела дом… и это ужасно грустная история.
 — Да. Они действительно были Кростоном. Оглядите эту церковь. Видите, они везде оставили знаки. Вон там впереди их скамья. С тех пор никто ею не пользуется. Если хотите выйти наружу, я покажу вам могилы.
 Я последовала за ним к могилам, ощущая легкую дрожь.
 Он сказал:
 — Холодный ветер поднимается. У нас тут бывают сильные ветры, довольно пронзительные, когда дуют с востока.
 Он прокладывал путь между могильных надгробий, и мы подошли к уединенному уголку. Мы остановились на хорошо ухоженном участке, где были посажены несколько штамбовых роз и лавров. Летом здесь должно быть очень красиво.
 Потом он сказал:
 — Это сэр Эдвард. Видите дату. Да, чуть больше двадцати лет. Все эти могилы… жертвы пожара. Это леди Комптон, а это маленькие Эдвард и Эдвина, его сестра. Бедные малыши. Не довелось пожить. Заставляет задуматься, не так ли. Ему было два года, а Эдвине пять лет. Не успели прийти в мир, как их забирают. Поневоле задумаешься…
 — Вы были очень добры, что показали мне все это, — сказала я.
 — С удовольствием. У нас немногие интересуются. Но я видел, что вам интересно.
 — Да, — сказала я, — и большое спасибо.
 Мне хотелось остаться одной и подумать. Ничего подобного я не ожидала найти.
 Я была рада длинной дороге домой, когда никто не мешал мне размышлять над тем, что я увидела, и попытаться понять, что бы это могло означать; но когда я приехала в Лондон, я не приблизилась к решению загадки.
 Могло ли и впрямь быть, что человек, которого я видела, был привидением… призраком из прошлого?
 Эта теория многое объяснила бы. Однако я не могла ее принять. Одно можно было сказать с уверенностью: не было Эдварда Комптона из Комптон Мэнора. Не было уже больше двадцати лет!
 Тогда кто же был тот странный мужчина, который произвел на меня такое впечатление, который смотрел на меня — да, теперь я могу в этом признаться, — с восхищением и с чем-то еще, указывающим мне на то, что у нас могли бы быть более близкие отношения и что ему этого хотелось бы. Не могла же я вообразить всю эту историю!? Он был в лесу, который Лидия считала населенным призраками — те же слова, которыми тетя Пэтти описывала школу Аббатства, — где могли происходить странные вещи?
 Я должна забыть о происшедшем. Я не могу позволить ему и дальше занимать мои мысли. Это был один из странных случаев. Время от времени они происходят. Я читала о них, и объяснения им нет.
 Я была уверена, что самым мудрым было бы попытаться выбросить все это из головы.
 Но это оказалось невозможным. Когда я закрывала глаза, я видела надгробия. Сэр Эдвард Комптон… и надгробие маленького мальчика, другого Эдварда.
 Это было таинственным… довольно пугающим. О да. Я, несомненно, должна постараться выбросить это из головы.




 II. Аббатство


 Когда я прибыла на станцию Колби, был чудесный весенний день. Я была очарована окрестностями, которые мельком видела в окно поезда — сочные зеленые луга и богатые красные почвы Девоншира, да иногда проблески моря.
 Солнце пригревало, хотя в воздухе был легкий морозец, словно для того, чтобы напомнить мне, что лето еще не наступило. Когда я прощалась с тетей Пэтти и Вайолит, было много смеха, немного слез и постоянные напоминания, что на летних каникулах мы все будем вместе. Это бодрило, как всегда должно бодрить начало новой жизни, и мне крайне повезло, что у меня была тетя Пэтти. Ее последним предписанием было: «Если мадам Хетерингтон не будет обращаться с тобой с подобающим уважением, ты знаешь, что делать. Однако я думаю, она будет себя вести как полагается. Она знает, что ты не совсем в ее распоряжении, чтобы командовать тобой, как теми несчастными девушками, которые должны либо повиноваться, либо думать, где раздобыть следующий обед».
 — Вы всегда были моим бастионом в жизни, — сказала я ей.
 — Надеюсь, эти слова не следует понимать буквально, дорогая. Я знаю, что слишком увлекаюсь хорошей пищей, но бастион… Нет, мне не нравится, как это звучит.
 На этом мы и расстались. Последнее, что я видела, — поскольку она и Вайолит приехали в Лондон проводить меня — была улыбка, хотя я знала, что слезы не за горами.
 И вот я наконец прибыла на место. Когда я сошла с поезда, ко мне подошел мужчина в щеголеватой ливрее и спросил, не я ли мисс Грант: а если это так, он отвезет меня в Академию аббатства Колби, где меня ожидают.
 — Двуколка во дворе, мисс. Ваш саквояж? Тут пара шагов… не больше.
 Вместе с ним я прошла за барьер и оказалась у экипажа, который он называл двуколкой — довольно маленькой двухколесной тележки, запряженной серой лошадью.
 Он погрузил в тележку мои сумки.
 — Думаю, мисс, — сказал он, — вам со мной будет удобно.
 — Благодарю, — сказала я, когда он помог мне подняться в экипаж.
 — Утро начинается доброе, мисс, — сказал он. У него была черная борода и вьющиеся темные волосы — коренастый мужчина средних лет с произношением, к которому со временем я должна буду привыкнуть.
 Он был склонен поболтать. Хлестнув коня, он сказал:
 — Молоденькие леди начнут приезжать в следующий вторник. Это даст вам время обустроиться, мисс. Малость по-другому, когда они все тут, а? Только некоторые из них в это время года остаются в школе. У нас полностью разъезжаются только на Рождество и на лето. Некоторым до дома слишком далеко, понимаете?
 — Да, — сказала я.
 — Вы вообще знаете Девон, мисс?
 — Боюсь, что нет.
 — У вас впереди настоящий подарок. Собственное графство Бога. Маленький кусок самих Небес.
 — Рада это слышать.
 — Это так, мисс. Вот, к примеру, сэр Фрэнсис Дрейк. Он был девонцем. Спас Англию от этих испанцев, так говорят. Только это было уже давно. Славный Девон, так его называют. Девонширские сливки и сидр… О них даже песни сложены.
 — Да, я слышала некоторые из них.
 — Через минутку вы увидите большой дом. Аббатство в добрых трех милях дальше.
 — Это дом Веррингеров?
 — Да, это Холл. Смотрите, вон у церкви кладбище. Как раз в этот момент зазвонили колокола.
 — Сегодня похороны. Смешное время для приезда, мисс, коли позволите так сказать. Миледи вот уходит, а вы приезжаете.
 Его борода затряслась. Казалось, он находит это забавным.
 — Чьи это похороны, вы сказали?
 — Леди Веррингер.
 — О… она была очень пожилой?
 — Нет. Жена сэра Джейсона. Бедная леди. Какая там жизнь. Лет десять, а то и больше, как стала калекой. С лошади своей упала. Не больно-то им везет… Веррингерам то есть. Думаю, точно на них проклятье, как люди говорят.
 —О?
 — Ну, это давно началось… совсем давно. И Аббатство, и все это. Истории разные есть про них. Есть люди, думают: было так — или Аббатство, или Веррингеры; следовало бы быть Аббатству.
 — Звучит таинственно.
 — О, это давняя история.
 Мы свернули в такую узкую аллею, что окаймлявший ее кустарник терся о края двуколки. Внезапно мой возчик затормозил. Навстречу нам приближалась карета.
 Возница кареты тоже натянул вожжи. Альтернативы у него не было, и мужчины сердито уставились друг на друга.
 — Тебе придется подать назад, Эммет, — сказал возница кареты.
 Мой кучер — по всей видимости Эммет — упрямо оставался на месте.
 — Тебе куда как меньше пятиться, Том Крэддок, — сказал он.
 — Я назад не подам, у меня тут сквайр.
 Я услышала, как чей-то голос крикнул:
 — Во имя Господа, что тут происходит? В окно выглянуло лицо, и я мельком увидела темные волосы и сердитые темные глаза.
 — Да тут Нат Эммет, сэр Джейсон. Он новую молодую леди в школу везет и дорогу загородил.
 — Сейчас же подай назад, Эммет! — крикнул повелительный голос, и лицо скрылось.
 — Да, сэр. Да, сэр Джейсон. Я как раз это и делаю…
 — Так пошевеливайся.
 Эммет соскочил на землю, мы двинулись назад и наконец вернулись к широкой дороге.
 Карета резким аллюром вырвалась вперед, и, проезжая мимо, кучер торжествующе ухмыльнулся Эммету. Я попыталась разглядеть мужчину в карете, но его не было видно.
 Похоронный колокол снова зазвонил.
 — Он только что похоронил жену, — сказал Эммет.
 — Так значит это сам сэр Джейсон. Он показался несколько холеричным.
 — Что это, мисс?
 — Он показался немного раздражительным.
 — О, сквайр не любит, когда ему что-нибудь поперек дороги становится… вроде его бедной леди. Есть такие, что говорят, она ему мешала. Но я говорю не по делу. Только есть вещи, о каких люди не помалкивают. Да и с чего бы?
 Мы быстро ехали по аллее.
 — Не хочу еще кого встретить, — сказал Эммет. — Не то, чтобы я во второй раз сдавал назад… Только из-за сквайра. Да мы вряд ли его снова встретим, верно?
 Мы продвигались рысцой, а тем временем он делал замечания, которые не слишком меня интересовали, потому что мысли мои были со сквайром и леди, которая была ему поперек дороги и по которой уныло звонил колокол.
 — Если вы посмотрите, когда мы обогнем этот поворот, мисс, вы бросите первый взгляд на Аббатство, — сказал мне Эммет.
 Я насторожилась… ждала.
 Оно лежало передо мной, величественное, импозантное трагичное — оболочка, заключающая былую славу. Я видела, как солнце просвечивает сквозь большие арки, открытые небу.
 — Это оно, — сказал Эммет, указывая хлыстом. — Ничего себе вид, как? Несмотря на то, что всего лишь старые развалины… кроме той части, что не развалилась. Что ж, кажись, люди наше Аббатство ценят. Не дают его трогать. Хорошо, что они свое строительство в прошлые дни доделали.
 Я от изумления потеряла дар речи. Воистину это был великолепный вид. Дальше к холмам деревья распустили почки; солнце сверкало в речушке, извивающейся по лугу.
 — Гляньте направо от башни, мисс, и увидите рыбные пруды. Это где монахи, бывало, ловили свой ужин.
 — Это чудесно. Я не представляла ничего столь… впечатляющего.
 — Есть люди, которые после заката не подойдут к этому месту. Мисс Хетерингтон, она не любит, чтоб мы это говорили, но так и есть. Она думает, это напугает молодых леди, так что они попросят, чтоб их забрали домой. Но я скажу, есть некоторые, кто слышит в определенное время по ночам колокола… и монахи поют.
 — В это вполне можно поверить.
 — Вы видите его при солнечном свете, мисс. Вам надо его увидеть при свете луны… или еще лучше, когда путь освещают только несколько звезд.
 — Полагаю, я увижу, — сказала я. Мы приближались.
 — В школе будет достаточно удобно, мисс. Вряд ли вы будете чувствовать, где вы. Мисс Хетерингтон, она чудеса сделала. Внутри все точь-в-точь как школа… А услышите, как все эти молоденькие леди вместе смеются, ну и забудете об этих всех давно мертвых монахах.
 Двуколка остановилась во дворе. Эммет соскочил и помог спуститься мне.
 — Я займусь вашими вещами, мисс, — сказал он. Я стояла перед дверью в серой каменной стене. Эммет позвонил, и девушка в униформе тотчас отворила дверь.
 — Входите, мисс Грант. Это же мисс Грант, верно? Мисс Хетерингтон сказала, что в сей же момент, как прибудете, сразу к ней отвести. Она как раз чай пьет.
 Я оказалась в большом холле со сводчатым потолком. Это было похоже на монастырь; в воздухе держался холод, который я сразу отметила после теплого солнца снаружи.
 — Хорошо доехали, мисс? — спросила девушка. — Кажется, поезд пришел вовремя.
 — Очень хорошо, спасибо.
 — Другие учительницы еще пока не приехали. Они завтра будут, а потом и все молодые леди… — Она повернулась ко мне: — Сюда, мисс. Осторожно. Эти лестницы могут быть опасными. Если поскользнетесь на узком месте… особо ежели когда вниз идете, можете остаться калекой. Держитесь за эту веревку. Это вроде перила. Так оно было у монахов, так что и нам приходится.
 — Это старинное здание.
 — Построено на развалинах, мисс. Мы все время это слышим… как мы должны это ценить и всякое такое, потому как у монахов так оно было. Сама я уж лучше бы деревянные перила предпочла.
 Мы вошли в длинный коридор со сводчатым потолком, как в холле, и с дверями по обеим сторонам.
 — Сюда, мисс.
 Девушка постучала в дверь, и голос, который я сразу узнала, голос Дейзи Хетерингтон, произнес:
 — Войдите. А, вот и вы.
 Дейзи Хетерингтон встала. Она была выше, чем мне запомнилось; и здесь, в этих стенах, она больше, чем когда бы То ни было, выглядела изваянной из камня.
 — Так приятно видеть вас. Вы, должно быть, устали от путешествия. Грейс, принеси еще чашку и кипятку. Сначала вы выпьете чаю — он только что заварен — затем увидите свою комнату. Надеюсь, поездка была хорошей. Вы точно вовремя.
 — Поезд прибыл без опоздания.
 — Снимайте пальто. Вот так. И садитесь. Я рада видеть вас, Корделия. Однако я буду звать вас мисс Грант, за исключением тех моментов, когда мы будем наедине. Не хочу, чтобы были какие-нибудь различия.
 — Нет, конечно нет.
 — Полагаю, Аббатство вас поразило.
 — Очень. Хотя пока я видела мало. Но оно воистину ошеломительно.
 — Я знаю, какое впечатление оно производит. Мы, живущие среди этих древних камней, боюсь, склонны забывать их значение.
 — Это, несомненно, чудесная обстановка.
 — Я так считаю. Она делает нас другими. Я думаю, жизнь в таком месте дает девушкам понимание прошлого. У нас всегда хорошо усваивают историю. А вот и кипяток. Позвольте вам налить. Вы пьете со сливками или с сахаром?
 — Ни то, ни другое, спасибо.
 — Вы не похожи на свою тетю. Она всегда шокирует меня количеством сахара, который кладет в свой чай.
 — Она любит все сладкое.
 — Во вред себе.
 — Она счастлива такая, как есть, и умудряется сделать счастливыми близких.
 — Ах, Пэшенс. Что ж, вот вы и здесь. Я сама вам после чая все покажу… пока не стемнело. Мне нравится все здешнее показывать людям в первый раз. Я при этом торжествую. Уверена, это воистину уникально. То, что эти елизаветинские строители сумели возвести из руин, — чудо. Я всегда говорю, что нам следовало бы называться Фениксом.
 — Какая это часть монастыря?
 — Это дом капитула, дортуар монахов и послушников, их библиотека, кухни и лазарет. Эта часть была оставлена почти нетронутой, когда пришли мародеры. Только башни и часовни были так ужасно истерзаны.
 — Так что, я полагаю, все это остается почти таким, каким было построено.
 — Да, в середине 1100-х годов. Монахи построили все своими руками. Подумайте о том, какая здесь была деятельность. Знаете, им ведь приходилось доставлять сюда камень, а потом строить. Конечно, это был труд из любви. Это чувствуется… особенно в нефе и боковых приделах… хотя они и под открытым небом теперь.
 — Я с таким нетерпением предвкушаю, что все это увижу.
 — Я так и знала. Я ощутила, что вы это почувствуете. У некоторых людей есть это чувство, у некоторых нет.
 Она передала мне тарелку с тонкими ломтиками хлеба с маслом.
 — Я рада, что вы смогли приехать прежде, чем остальные. Они приезжают завтра… во всяком случае, большинство из них. Мадмуазель Дюпон и фрейлейн Кутчер здесь. Они остаются на короткие каникулы и уезжают домой дважды в год. Ездить на Континент и обратно дорого. Они обе милые. У Жаннетты Дюпон есть сложности с дисциплиной, но девушки ее любят, и если ее обучение не совсем ортодоксально, она добивается результатов. Фрейлейн Кутчер совершенно другая. Отличная учительница, к тому же обладает определенным достоинством, что необходимо, когда учишь девушек. Они должны вас уважать, вы знаете. Я надеюсь, вы обнаружите, что обладаете этим качеством. Я немного рисковала, знаете… поскольку вы никогда раньше не преподавали.
 — Если вы будете мной недовольны, сразу скажите. Тетя Пэтти будет скорее рада, мне кажется. Ей было бы приятно, если бы я жила с ними.
 — Мне было бы крайне неприятно, если бы с вашим образованием вы плесневели в деревне. Нет, я пока еще никогда не ошибалась в своих суждениях и не думаю, что это случится сейчас. Вы ездите верхом?
 — Мне довольно много приходилось в Грантли.
 — Хорошо. У нас есть учитель верховой езды, который приходит три раза в неделю обучать девушек. Они отправляются группами, но я предпочитаю, чтобы с ними была учительница. Если хотите, можете пользоваться лошадьми в свободное время. Мы довольно изолированы, и если не верхом, то вам пришлось бы ходить везде пешком. Город отсюда в трех милях… какой ни на есть. Холл рядом.
 — Я проезжала мимо него по пути сюда.
 — О да. Сегодня похороны. Бедняжка леди Веррингер скончалась. Некоторые говорят, счастливое избавление. Фиона и Юджини, должно быть, были на похоронах. Полагаю, нам придется позволить им несколько месяцев носить траур вместо формы. Это так досадно. Никому другому я бы не разрешила. Но поскольку они те, кем являются… и так близко от школы… Не вижу, что еще я могу сделать.
 — Я полагаю, это их мать умерла? Я видела их отца.
 — Нет. Не мать. Их тетя. И вы видели сэра Джейсона?
 — Да, в его карете. Мы встретились в аллее.
 — Должно быть, он возвращался с похорон. Он дядя девочек. У них с леди Веррингер не было детей. Я знала, это было их печалью. Фиона и Юджини — подопечные сэра Джейсона, дети его брата. Они потеряли своих родителей, когда были еще совсем маленькими. Холл всегда был их домом… даже когда их родители были живы. Их отец был младшим братом сэра Джейсона. Конечно, это не то, что свои дети, и прямого наследника нет. Веррингеры жили в Холле со времени его постройки в середине 1500-х годов. Все земли Аббатства перешли в их владение после ликвидации монастырей.
 — Понятно. Я полагала, что девочки — его дочери.
 — Они со мной уже три года: поступили, когда Фионе было четырнадцать. Она старшая, хотя и ненамного. Между ней и Юджини около восемнадцати месяцев. Да, должно быть, ей было четырнадцать, поскольку сейчас ей семнадцать… однако скоро будет восемнадцать, так что Юджини исполнится шестнадцать.
 — Все девушки примерно в этом возрасте, не так ли?
 — От четырнадцати до восемнадцати. Совсем как в Шаффенбрюккене, я полагаю.
 — Да, совершенно верно.
 — Я должна выпускать девушек, которые будут способны вращаться в самых высших кругах общества. И вот это, я думаю, очень важно. Но теперь перейдем к практическим вопросам. Вы возьмете английский язык. Конечно, это будет литература. Девушки будут с вами изучать классиков. И я хочу, чтобы вы сосредоточились на их социальном образовании. Беседы… обсуждение текущих событий. У нас есть учитель танцев… бальные танцы, понятно. Он приходит три раза в неделю, но практические занятия танцами будут ежедневно, и вы или, возможно, еще кто-то, будете отвечать за это. Потом еще музыка. Мистер Морис Крау раз в неделю дает уроки всей школе, но он еще преподает фортепиано и скрипку тем, кто этого желает. Мы сосредоточились на музыке и искусстве в целом. У нас есть учительница живописи в лице Эйлин Экклз. Может быть, она приедет сегодня. Я перемолвилась с ней словечком. Вы с ней можете договориться и поставить для школы пьесу. Мы это уже делали, и с большим успехом. Родителям нравится смотреть, как играют их дети. В последний раз нам позволили провести это в Холле. У них есть замечательный бальный зал, который идеально подходит для этих целей.
 — Звучит очень увлекательно.
 — Я уверена, что вам будет интересно. Теперь что касается устройства на ночь. Комнаты по необходимости маленькие; когда-то это были кельи послушников, и нам не позволяется ничего изменять в планировке, хотя сэр Джейсон сделал одну или две уступки, чтобы помещение подходило для школы. Например, мы перегородили одну комнату, поскольку она была вдвое больше остальных, и сделали из нее две спальни. Так много людей устроить нелегко. Один большой дортуар был бы нормальнее. Однако сейчас у вас в каждой комнате по две девушки, а поскольку они располагаются более или менее по секциям, я ставлю одну из учительниц ответственной за четыре спальни, то есть за восемь девушек. Ваша комната находится рядом с вашей четверкой. Вы должны удостовериться, что они каждую ночь находятся в своих комнатах. Утром они поднимаются по сигналу колокола и соблюдают порядок.
 — Своего рода домашняя воспитательница.
 — Именно, за исключением того, что мы все под одной крышей и остальные секции неподалеку. Девушки, которые будут под вашим присмотром, в основном милые, послушные создания. Гвендолин Грей живет в комнате с Джейн Эвертон. Гвендолин — дочь профессора, отец Джейн — промышленник в центральных графствах. Не того же класса, что Гвендолин, но денежный мешок. Я тщательно перетасовываю своих девочек. Джейн будет учиться у Гвендолин, и, возможно, Гвендолин кое-чему научится у Джейн. В соседней комнате — достопочтенная Шарлотта Маккей, ее отец — лорд Бландор. Она живет с Патрицией Картрайт из семьи банкиров. Кэролайн Сангтон, дочь городского импортера, живет с Терезой Херст. Кстати, Тереза большинство каникул проводит в школе. Ее отец выращивает что-то в Родезии… табак, кажется. Иногда нам удается ее отправить к родственникам ее матери, но не всегда; мне кажется, они стараются отделаться от этого, когда могут.
 — Бедная Тереза, — сказала я.
 — В самом деле. И еще я отдаю вам девочек Веррингеров. Вот это ваша маленькая семья, как я это называю. Я уверена, вы найдете, что все идет гладко. Ну вот, вы закончили свой чай? Тогда я сама отведу вас в вашу комнату. Ваш багаж уже должен быть там, и если вы не слишком устали и хотите осмотреться, я покажу вам Аббатство. Может быть, вы хотите освежиться после поездки? Сейчас мы пойдем в вашу комнату, и вы сможете помыться и переодеться, если хотите, и развесить свои вещи. Потом пройдемся по Аббатству.
 — Спасибо. Это будет очень интересно.
 — Тогда начнем.
 Я последовала за ней по выложенному камнем полу, вверх по лестнице — довольно похожей на ту, которую я уже видела: предательски узкой там, где она касается столба и более широкой в другом конце, с веревкой вместо перил.
 Моя спальня была маленькой, с толстыми каменными стенами, наводившими на мысль о холоде, с высоким и узким окном. Мебель составляли кровать, шкаф, стул и стол.
 — Вы думаете, что она немного спартанская, — сказала Дейзи. — У меня такая же. Помните, это монастырь, и я внушаю девушкам, что нам выпала честь быть здесь. Теперь я покажу вам, где мы моемся. Мне позволили разделить это на кабинки… большая уступка, уверяю вас. Послушники мылись в этом желобе, который идет вдоль всей секции. Однако вы найдете, что все больше соответствует современности. Я и зеркала поставила. Теперь вы увидели свое жилье и комнаты девочек, которые будут на вашей ответственности. Прислать за вами через полчаса? Одна из горничных приведет вас в мой кабинет, и мы сможем пойти на ознакомительную экскурсию.
 Я вымылась, сменила дорожную одежду и повесила вещи в шкаф. Я была довольно неуверенна в собственных ощущениях и возбуждена всем, что увидела. Я чувствовала, что понимаю Дейзи Хетерингтон, уважаю ее, и хотела следовать за ней. С другой стороны, хоть я и находила окружающее невероятно интересным, были моменты, когда оно меня отталкивало — возможно оттого, что прошлое было слишком близко; оно вторгалось в жизнь. Но чего же еще и ожидать на самом деле в стенах монастыря!
 Я была готова, когда за мной пришли. Вообразив, как я буду рассказывать обо всем тете Пэтти, когда мы будем вместе летом, я существенно приободрилась. Меня привели пред очи начальницы.
 — А! — ее холодные голубые глаза осмотрели меня, и я поняла, что она одобрила мою белую блузку и темно-синюю юбку. — Вот и вы. Теперь я сначала проведу вас по нашему заведению. Если будет время, я дам вам представление об окрестностях, но подробно вы их откроете для себя позже. Здесь у меня есть изображение Аббатства, каким оно было до Ликвидации. Оно было нарисовано лишь в начале нашего столетия, но это хорошая работа по реконструкции, и вы можете сказать, что имея сохранившиеся стены было не так уж сложно все представить. Нужно было лишь немножечко воображения. Наши монахи были цистерцианцами, так что Аббатство построено в их стиле. Видите, оно возведено на берегу потока, который впадает в рыбные пруды. Те, в свою очередь, имеют выход в реку. Мы приблизительно в восьми милях от моря. У нас три рыбных пруда, они соединяются. И здесь еще водится хорошая рыба. Эммет и некоторые другие часто рыбачат, и большая часть нашей рыбы по пятницам происходит из этих прудов. Я думаю, что это очень важная традиция. Вот отсюда вы можете видеть неф и трансепт. Это часовня шести алтарей. Вот дом капитула и домик привратника, и Большой холл… Дом настоятеля, трапезная, кладовые и маслобойня. Вы можете все найти на плане. А мы вот здесь. Теперь… пойдемте? Мы вышли на свежий теплый воздух. По дороге Дейзи делала пояснения. Это была чудесная экскурсия, и я обнаружила, что не могу воспринять все, что вижу; но что я глубоко сознавала, так это печально-задумчивую атмосферу Аббатства — особенно в той части, что стояла без крыши. Казалось сверхъестественным шагать по этим каменным плитам мимо огромных колонн, ставших бессмысленными, поскольку они поддерживали арки и стены, которые ныне были руинами и через которые я могла видеть небо. Я поняла, как люди с живым воображением темными ночами представляют, что слышат звук колоколов и пение монахов. Однако мне еще предстояло увидеть это место без яркого солнечного света. Я могла поверить, что во тьме оно будет жутким, и впервые подумала, было ли мудро со стороны Дейзи Хетерингтон взять под свою школу часть Аббатства? Не лучше ли было бы ей находиться где-нибудь в здоровой сельской местности или у моря, вдоль южного побережья?
 Но, конечно, место делало школу уникальной, а именно этого Дейзи и добивалась.
 — Вы молчите, Корделия, — сказала она. — Я понимаю. Вы потрясены. Такой эффект оно производит на всех чувствительных людей.
 — Девушки… как они относятся ко всей этой древности?
 — Большинство из них — легкомысленные создания…
 — А учительницы?
 — О, я полагаю, некоторые из них удивляются, когда приезжают впервые. Но потом это захватывает их все больше. Они сознают, что им оказана честь.
 Я молчала. Прикоснулась к грубой каменной стене и сквозь норманнскую арку посмотрела на небо. Дейзи Хетерингтон похлопала меня по руке.
 — Вернемся, — сказала она. — Мы обедаем в семь тридцать.
 Обед подавали в трапезной послушников, которая со своим сводчатым потолком и щелями окон, должно быть, оставалась более или менее такой же, как и семь столетий назад.
 Дейзи сидела во главе стола и сама выглядела как аббатисса. Еда была отличной.
 — Все выращивается здесь, — сказала мне она. — Это одна из наших достопримечательностей. У нас полно места. Старый огород, например, и мы хорошо его используем. У меня два садовника работают полный рабочий день, да еще Эммет помогает. И другие конюхи тоже.
 Я могла видеть, что это очень большое заведение. В сравнении с ним Грантли Мэнор казался почти любительским.
 За обедом меня представили мадмуазель Жаннетт Дюпон, фрейлейн Ирме Кутчер и Эйлин Экклз, уже прибывшей учительнице живописи. Я могла говорить как по-французски, так и по-немецки, что привело в восторг не только тех, с кем я говорила, но и Дейзи, которая хотя и не рисковала выходить за пределы английского, с удовольствием отметила, что я бегло говорю на обоих языках.
 Жаннетт Дюпон было между двадцатью и тридцатью, как мне показалось, и она была довольно хорошенькой; Ирма Кутчер ненамного старше, но казалась таковой, поскольку выглядела довольно строго; я была уверена, что она воспринимает свой пост очень серьезно.
 Эйлин Экклз выглядела как типичная учительница живописи с довольно растрепанными волосами и выразительными глазами в свободном платье разных оттенков коричневого цвета с едва заметным ярко-красным: каждым дюймом своего облика она походила на художницу.
 Мы говорили о школьных делах, и у меня было ощущение, что не слишком трудно будет влиться в заведение Дейзи. Она сама вела большую часть разговора и все о школе и об особенностях некоторых учениц. Я чувствовала, что по-настоящему во все вникаю.
 — Остальные учительницы прибудут завтра или послезавтра. А во вторник вернутся все девушки, которые ездили домой.
 Мадмуазель спросила, вернутся ли во вторник сестры Веррингер.
 — Конечно, — ответила Дейзи. — Почему нет?
 — Я подумала, — сказала мадмуазель, — что в семье смерть… и они останутся дома оплакивать.
 — Сэр Джейсон этого не захочет. В школе им будет лучше. Они присоединятся к нам во вторник. С ними будет Шарлотта Маккей. Она проводила каникулы в Холле. Должно быть, ее присутствие там в такое время было очень некстати. Однако я полагаю, семьи знакомы. А теперь я совершенно уверена, что мисс Грант очень устала. Мисс Экклз, может быть, вы проводите ее? Она скоро освоится здесь, но сначала можно заблудиться.
 Мисс Экклз поднялась и пошла вперед.
 Когда мы были на лестнице, она повернулась ко мне и сказала:
 — Временами Дейзи может быть подавляющей. Когда нас больше, это воспринимается легче.
 Я не ответила, только улыбнулась, и она продолжала:
 — Это место требует привычки. Не могу сказать, сколько раз за мой первый семестр я готова была упаковать вещи и уехать домой. Но выстояла. Обстановка странным образом затягивает. Думаю, что теперь уезжать было бы довольно грустно.
 — Мадмуазель и фрейлейн кажутся очень приятными.
 — С ними все в порядке. С Дейзи тоже, по-своему. Все что нужно, это держаться от нее с правильной стороны и помнить, что она как Бог все знает, все видит и всегда права.
 — Звучит просто, но слегка тревожно.
 — Держите порядок, и все будет хорошо. Вы раньше преподавали? О нет, я помню, что вы только что из Шаффенбрюккена. Мне не следовало бы забывать это. Дейзи уже с дюжину раз сказала нам об этом.
 — С этим заведением так носятся.
 — Оно Ne plus ultra.  [2] 
 Я рассмеялась.
 — По крайней мере в глазах Дейзи, — продолжала она. — Я полагаю, вы преподаете светские манеры.
 — Да, мне нужно разработать, каким образом это делать.
 — Просто следуйте по стопам Шаффенбрюккена, и вы не сможете ошибиться.
 — Должно быть, когда находишь талантливого ученика, обучать живописи — дело благодарное.
 — Боюсь, среди нас нет ни Леонардо, ни Рубенса. По крайней мере если таковые и есть, то мы их пока что не обнаружили. Если они могут воспроизвести узнаваемый ландшафт, я уже достаточно счастлива. Возможно, я не совсем справедлива. На самом деле есть две девушки не без таланта. Вот мы и пришли. Здесь вы будете спать. Под вашим крылышком бесценные Веррингеры. Я думаю, что Дейзи полагает, будто они могут впитать немного Шаффенбрюккена даже во сне. Вот так! Немного прохладно. Так всегда. Вы с легкостью можете представить себя монахом. Дейзи нравится, чтобы мы как можно ближе следовали монашеским правилам. Не беспокойтесь, вам не приготовили власяницу. Просто забудьте, что вы в аббатстве, и хорошенечко проспите ночь. Увидимся утром. Спокойной ночи.
 Я пожелала ей спокойной ночи. Мне понравилась мисс Экклз. Было утешительно знать, что люди, которых я встретила сегодня, составят приятную компанию.
 Я расчесала волосы щеткой и быстро разделась. На столе стояло зеркало, и я догадалась, что это одна из тех примет современности, наличие которых Дейзи нравилось подчеркивать. Я потрогала кровать. Она была узкой подстать моей комнате-келье, но казалась удобной.
 Я легла и завернулась в простыни. Заснуть было трудно. День выдался слишком будоражащий, особенно необычное окружение. Я лежала, натянув простыни до подбородка и размышляя обо всем этом, пытаясь представить будущее — и, да! — предвкушая его. Больше всего мне хотелось познакомиться с девушками.
 Время шло, а сон, казалось, отлетал все дальше и дальше. На новом месте всегда трудно спать, а когда находишься в древнем аббатстве, полном впечатлений иного века, бессонница и вовсе естественна. Я повернулась к стене и уставилась на нее. Сквозь узкое, окно проникало достаточно света, чтобы разглядеть отметины на сером камне, и я задумалась над тем, сколько монахов лежали здесь, глядя на стены долгими ночами медитации и молитвы.
 И тут я насторожилась. Я услышала слабый звук, и он был не так далеко — прерывистый вдох, а затем сдавленное рыдание.
 Прислушиваясь, я села в постели. Тишина, и потом… Да, вот оно снова. Недалеко от меня кто-то плачет и пытается заглушить звук.
 Я выбралась из постели, нащупала тапочки и надела халат. Плач слышался из комнаты справа от меня… одной из тех, что под моей опекой.
 Я вышла в коридор, тапочки чуть шуршали по каменному иолу.
 — Кто здесь? — тихонько спросила я.
 Я услышала быстрый вдох. Ответа не было.
 — Что-то не в порядке? Ответьте мне.
 — Н… нет, — сказал испуганный голос.
 Я определила комнату и распахнула дверь, в полумраке различила две кровати и сидящую в одной из них девушку. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидела, что у нее длинные светлые волосы и широко раскрытые испуганные глаза; ей было, вероятно, лет шестнадцать-семнадцать.
 — Что случилось? — спросила я. — Я новая учительница.
 Она кивнула, и зубы у нее застучали.
 — Ничего… ничего, — начала она.
 — Ну должно же быть что-то, — сказала я, подошла к постели и села на нее. — Вы из-за чего-то несчастны, не так ли?
 Она смотрела на меня своими распахнутыми испуганными глазами.
 — Не нужно меня бояться, — продолжала я. — Я знаю, что такое скучать по дому. Дело ведь в этом, верно? Я уезжала в школу… в Швейцарию, когда была в вашем возрасте.
 — П… правда? — пролепетала она.
 — Да, так что видите, я прекрасно знаю, что это такое.
 — Я не скучаю по дому… потому что нельзя скучать по тому, чего нет, верно? Я вспомнила.
 — Теперь я знаю, кто вы. Вы Тереза Херст, и вы оставались на каникулах в шкоде.
 Казалось, ей стало легче оттого, что я о ней знаю.
 — Да, — сказала она. — А вы мисс Грант. Я знала, что вы приезжаете.
 — Я буду отвечать за эту секцию.
 — Когда остальные приедут, будет лучше. Пока так тихо, ночью довольно страшно.
 — На самом деле бояться нечего. Ваши родители в Африке, не так ли?
 Она кивнула.
 — Родезия, — добавила она.
 — Я знаю, на что это похоже, поскольку, как это ни смешно, мои родители тоже были в Африке. Они были миссионерами и не могли держать меня при себе, так что меня отправили домой к тете Пэтти.
 — Меня отправили к родственникам моей матери.
 — Какое совпадение! Так что мы в одинаковом положении. Я ненавидела мысль о том, что придется ехать в Англию и оставить родителей. Мне было страшно. А потом я приехала к моей тете, и это было так замечательно.
 — Моим родственникам я в сущности не нужна. Они всегда находят предлоги на время каникул. У детей корь или они уезжают… так что я остаюсь в школе. Я думаю, так даже лучше. Вот только по ночам…
 — Теперь я буду здесь, а во вторник приедут девушки.
 — Да. Вам не хотелось ездить домой к вашей тете Пэтти?
 — Я любила возвращаться домой. Это самая лучшая тетушка на свете.
 — Это должно быть замечательно.
 — Так оно и есть. Так или иначе, теперь я здесь. Я сплю рядом с вами. Если вам будет страшно, придите и скажите мне. Такой вариант вас устроит?
 — Да, так будет замечательно.
 — Тогда я желаю вам спокойной ночи. Вы успокоились?
 — Да. Я буду знать, что вы рядом. Просто иногда девочки надо мной смеются. Они считают меня немножко ребенком.
 — Я уверена, что вы не такая.
 — Видите ли, они уезжают к себе домой и не хотят возвращаться в школу. Они любят каникулы. Я же страшусь их. В этом различие.
 — Да, я знаю. Но у вас все будет хорошо. Мы будем друзьями, и вы будете знать, что я здесь и могу помочь.
 — Я думаю, это забавно, что ваши родители тоже были в Африке.
 — Да, совершенно необычайно, не так ли?
 Нам явно предназначено быть друзьями.
 — Я рада, — сказала она.
 — Я подоткну одеяло. Как вы думаете, теперь вы сможете заснуть?
 — Да, думаю, смогу. И я не буду бояться, если мне покажется, что я вижу… тени. Я буду знать, что могу прийти к вам. Вы ведь это имели в виду, не так ли?
 — Так. Но я не думаю, что вы придете, потому что все будет в порядке. Спокойной ночи, Тереза.
 — Спокойной ночи, мисс Грант.
 Я вернулась в свою комнату. Бедное одинокое дитя! Я была рада, что услышала ее и смогла немного утешить. В будущем я буду присматривать за ней и не позволю ею командовать.
 Чтобы достаточно согреться и заснуть, потребовалось время, но я думаю, что эта маленькая встреча успокоила не только Терезу Херст, но и меня; я наконец все-таки уснула. Однако мне снились безумные сны. Мне снилось, что я еду в карете по Аббатству и вижу мощные контрфорсы по сторонам кареты и синее небо над головой. Вдруг другая карета загораживает проезд, и из нее выходит человек. Он заглядывает в мое окно и кричит: «Отправляйся обратно. Ты загородила мне дорогу». Безумное темное лицо. Потом оно вдруг меняется и становится лицом Эдварда Комптона.
 Я проснулась встревоженная и не сразу поняла, где я.
 Это лишь сон, сказала я себе. Мне часто снились подобные сны после того, как я встретила в лесу Незнакомца.
 Я проснулась, села в постели, оглядела голые каменные стены и скудную обстановку, и меня охватило возбуждение.
 Я помылась и оделась. Заглянув в комнату Терезы Херст, я увидела, что ее нет, а кровать аккуратно заправлена.
 В комнате, в которой мы обедали накануне вечером, Дейзи сидела за столом, с ней были мадмуазель Дюпон и фрейлейн Кутчер.
 — Доброе утро, — сказала Дейзи. — Надеюсь, вы хорошо спали.
 Я поблагодарила и сказала, что хорошо, ответила на приветствия остальных, и Дейзи жестом пригласила меня сесть.
 — Между семестрами мы завтракаем от семи тридцати до восьми тридцати, — сказала она. — Во время семестра это семь тридцать, и двое из учителей наблюдают за главным обеденным залом, где едят девушки. После этого молитвы в холле и обычно бывает небольшая — не больше пяти минут — речь, которую произносит одна из нас. Что-нибудь поднимающее дух… что-то вроде текста на день. Мы делаем это по очереди. Уроки начинаются в девять. Пожалуйста, выбирайте что хотите из блюд на буфете. За завтраком мы обходимся без особых церемоний.
 Пока я накладывала себе холодной Йоркской ветчины и наливала кофе, вошла Эйлин Экклз.
 За столом мы беседовали о школе — в основном говорила Дейзи, остальные слушали. Многие из ее замечаний обращались ко мне как к новому сотруднику.
 — Все учителя должны быть на месте к утру понедельника, готовые к приезду девушек. В понедельник днем в моем кабинете будет общее собрание, мы обсудим работу на семестр. Смею предположить, что вы подготовите свои предложения… и, конечно, осмотрите окрестности, — она улыбнулась собравшейся вокруг компании. — Уверена, что вы найдете желающих рассказать вам о том, что вы захотите узнать.
 Эйлин Экклз сказала:
 — Сегодня я еду в город. Хочу кое-что купить. У меня не хватает бумаги и кистей. Хотите поехать со мной? Я дам вам возможность осмотреться в городе.
 — Спасибо, — сказала я. — С удовольствием.
 — Вы ведь ездите верхом, не так ли? Это для нас единственный способ туда попасть. Я ответила:
 — Да, и спасибо.
 Дейзи одобрительно улыбнулась.
 Это было прекрасное утро. Эйлин проводила меня к конюшням и указала на маленькую гнедую кобылу.
 — Она вам понравится. С характером, но легко поддается управлению.
 Сама она взяла серую лошадь.
 — Мы старые друзья, — сказала она, похлопывая ее по боку, тогда как та била копытом, словно выражая согласие.
 — Город недалеко, — сказала она. — Лошади — большое утешение. Они дают нам возможность время от времени вырваться из школы. Слава Богу, что верховая езда — один из необходимых навыков для хорошо воспитанных молодых леди.
 Мы миновали рыбные пруды, поблескивавшие в свете раннего солнца. Я оглянулась на руины и снова подумала о том, как они величественны — гораздо менее жуткие в раннем утреннем свете.
 — Вы к ним привыкнете, — сказала Эйлин. — Я их теперь едва замечаю. Сначала я, бывало, оглядывалась, ожидая, что на меня вот-вот бросится фигура в черной рясе. Это было до того, как я узнала, что рясы монахов были белыми — однако это делало их еще больше похожими на привидения — во всяком случае в лунном свете, вам не кажется?
 — Мне кажется, было бы страшно встретить их, какого бы цвета они ни были!
 — Не беспокойтесь. Они все умерли и исчезли, и даже если бы дух их задержался, я уверена, что он одобрял бы Дейзи. Это людям типа Веррингеров пришлось бы быть настороже.
 — Ну, я полагаю, что если бы не Веррингеры, какая-нибудь другая семья заняла бы это место.
 — Дело не в этом, дорогая мисс Грант. Веррингеры это сделали.
 Мы выехали на дорогу, и меня поразила пышная красота природы. Зеленая трава, красная почва, цветущие каштаны и вишни и неожиданно взлетевшая из осоки у рыбных прудов птичья трель. Я сказала:
 — Прошлой ночью я познакомилась с Терезой Херст. Бедное дитя. Она кажется одинокой. Мне было понятно, что она чувствует. Я могла бы быть в подобном положении.
 Потом я рассказала ей о тете Пэтти.
 — Имейте в виду, — сказала Эйлин, — Терезе действительно недостает силы духа. Она позволяет своим проблемам подавить себя, вместо того, чтобы бороться, — Я буду чаще с ней видеться. Вчера я с ней немного поговорила. Мне кажется, мы вполне поладили. Эйлин кивнула.
 — Она хорошо рисует и в отличие от некоторых знает разницу между коричневато-зеленым и берлинской лазурью.
 Она свернула в поля, хлопнула лошадь по боку, и мы галопом понеслись вперед.
 — Срезаем путь, — крикнула она через плечо. Потом я увидела город.
 — Правда, красиво в солнечном свете? — спросила Эйлин. — Типичный маленький городок Девоншира. Но некоторые магазины вполне приличны, и это лучше, чем ничего. У них очень хороший трактир «Барабан Дрейка». Мы можем там встретиться. Мне на покупки понадобится по крайней мере час. Вам скучновато было бы тащиться за мной, и я люблю делать покупки в одиночестве. Вы могли бы немного обследовать окрестности. Местность красивая. Или оставьте лошадь во дворе «Дрейка». Давайте встретимся через час, хорошо? Потом выпьем по стаканчику сидра. Здешний напиток славится.
 — Меня это вполне устраивает.
 Я решила проехать через город, выехать за его пределы, осмотреться, а затем вернуться. Он был очень маленьким, и я не думала, что мне потребуется больше получаса, чтобы просто бросить первый взгляд.
 Эйлин показала мне трактир с яркой вывеской, изображавший сэра Френсиса с барабаном; она завернула во двор, а я поехала дальше. Поскольку город был не намного больше, чем просто главная улица, я скоро оказалась на загородных тропинках, живописных, узких и извилистых, можно сказать даже интригующих: нельзя было заранее сказать, какой вид откроется за следующим поворотом.
 Должно быть, я ехала уже минут двадцать, когда подумала, что пора поворачивать к городу. Я проехала много извилистых тропинок и не слишком заботилась о том, чтобы, запомнить направление, поскольку мне и в голову не пришло, что будет трудно найти дорогу обратно. Я повернула свою маленькую кобылу, и протрусила минут пять или около того, прежде чем выехать на перекресток. Я не помнила, чтобы видела его раньше, а указателей не было. Я попыталась сообразить, по какой же из четырех дорог направиться.
 Я все еще колебалась, когда увидела приближающегося по одной из дорог всадника — мужчину на сером коне — и решила, что спрошу дорогу у него, когда он поравняется со мной.
 Он увидел меня и, направившись ко мне, натянул поводья. Тут я заметила, что его лицо знакомо, и тотчас поняла, кого встретила — несмотря на то, что видела его лишь мельком, когда он высунул голову из окна кареты: это было одно из тех лиц, которые, однажды увидев, забыть нелегко.
 Со смешанным ощущением досады и возбуждения я подумала: сам великий сэр Джейсон.
 Приблизившись, он снял шляпу.
 — Вы заблудились, — сказал он почти торжествующе.
 — Я собиралась спросить у вас дорогу обратно в Колби.
 — Город, Холл или Аббатство?
 — Город. Вы можете указать направление?
 — Даже больше того. Так случилось, что я сам туда направляюсь. Я буду вас сопровождать.
 — Вы очень добры.
 — Нонсенс. Это вы добры, позволяя мне составить вам компанию.
 Он довольно смело разглядывал меня, отчего я почувствовала себя неуютно. Ситуация несколько отличается, подумала я, от встречи с желчным пассажиром в карете.
 — Спасибо. Я уверена, что это недалеко. Не представляю, как я умудрилась заблудиться.
 — Заблудиться легко. Эти дороги так петляют, что вы кружите и кружите, пока не теряете понятие, в какую сторону направляетесь. Очень приятное утро, вы не находите?
 — Очень.
 — А для меня теперь вдвойне.
 Я не ответила.
 — Позвольте представиться, — сказал он. — Я Джейсон Веррингер из Холла.
 — Знаю, — ответила я.
 — Тогда мы старые знакомые, поскольку я тоже знаю, кто вы. Мы встречались раньше. В аллее. Вы ехали с Эмметом. Верно?
 — Да, и вы сердито приказали нам отступить.
 — Это было прежде, чем я вас увидел.
 Я попыталась вывести свою лошадь вперед — глупая попытка, ведь он показывал мне дорогу и все равно тотчас оказался рядом, — но его манера вести беседу меня беспокоила.
 — Если бы я знал, что Эммет везет новую очень квалифицированную учительницу в Академию, я приказал бы отступить своему кучеру.
 — Это неважно, — сказала я.
 — Это чрезвычайно важно. Это была наша первая встреча, и должен сказать вам, в каком восторге я от нашего знакомства. Я так много слышал о вас от мисс Хетерингтон.
 — О, так она обсуждает с вами своих сотрудников?
 — Моя дорогая молодая леди, когда такой приз попадает ей в руки, она обсуждает это со всеми. Я понял, что вы обладаете всеми светскими манерами, которые дало вам какое-то заграничное заведение.
 — Уверяю вас, вы преувеличиваете.
 — Нисколько. Я рад, что леди с почти божественными качествами имеет одну маленькую человеческую слабость. Она сбилась с пути.
 — Уверяю вас, у меня много слабостей.
 — Это меня радует. Буду надеяться их обнаружить.
 — Это маловероятно. Но я ехала не этим путем.
 — Нет, не думаю, что этим. Что вы скажете об окрестностях? Это хорошие плодородные земли… Некоторые считают, что самые плодородные. Они хорошо служили нам в течение столетий.
 — И конечно будут служить дальше.
 — Без сомнений. Вы познакомитесь с моими подопечными… моими двумя племянницами. Они посещают Академию. Лестно узнать, что их будет учить кто-то с такими талантами.
 Я почувствовала раздражение, потому что знала, что своими постоянными ссылками на мое образование он надо мной насмехается. Я сказала:
 — Надеюсь, вы будете удовлетворены. Я с удовольствием жду знакомства с ними. Со слов мисс Хетерингтон я поняла, что они прибудут в школу во вторник.
 — Таков договор.
 — Им должно быть приятно учиться в школе так близко от дома.
 Он пожал плечами.
 — Возможно, вы слышали, что наша семья только что понесла утрату.
 — Да, сожалею. Похороны были вчера — в день, когда я приехала.
 — Это было странно, не так ли?
 — Странно?
 — Что я возвращался с похорон жены, когда наши кареты встретились.
 — Я вряд ли назвала бы это странным. Просто они оказались в одно время в одном месте. Здешние дороги очень узки. Должно быть, такого рода встречи повозок — дело совершенно обычное.
 — Не такое частое, как можно подумать, — сказал он. — Я полагаю, у нас не слишком оживленное движение. И я действительно прошу прощения за то, что приказал вашей коляске отступить.
 — Пожалуйста, забудьте об этом. Это неважно.
 — Вы сочли меня несколько… высокомерным?
 — Я понимаю, что вы были расстроены.
 — Тогда мы друзья?
 — Ну… вряд ли… — я посмотрела вперед. — Путь обратно в город кажется длинным.
 — Вы действительно довольно далеко забрели.
 — Да ведь уже почти без четверти одиннадцать. Я должна встретиться с мисс Экклз в одиннадцать в «Барабане Дрейка».
 — «Барабан Дрейка» — хороший трактир. Там оживленно в базарные дни.
 — Как далеко мы от города?
 — К одиннадцати вы там будете.
 — Так далеко?
 Он неодобрительно поднял бровь и кивнул.
 В играющей на его губах улыбке было что-то, что меня беспокоило. Я пожалела, что не попыталась сама найти дорогу, и была уверена, что он ведет меня окольным путем.
 — Надеюсь, я смогу видеться с вами, мисс…
 — Грант.
 — Да, мисс Грант. Надеюсь, вы будете иногда посещать Холл. Время от времени у нас бывают концерты, на которые мисс Хетерингтон приходит и позволяет приходить некоторым сотрудницам и даже ученицам. Бывают случаи, когда меня приглашают в школу, так что я уверен, у нас появятся возможности для встреч.
 Несколько минут я молчала. Потом сказала:
 — Вы уверены, что это та дорога?
 — Уверяю вас, что это так.
 Некоторое время мы проехали в молчании, а затем я с большим облегчением увидела впереди город.
 Я пришпорила лошадь, и мы поскакали галопом рядом, пока не достигли окраины города.
 — Видите, — сказал он. — Я вас доставил благополучно. Мне кажется, был момент, когда вы считали, что я вас увожу от цели.
 — Я подумала, что обратный путь чересчур длинен.
 — Для меня время летело незаметно.
 — Теперь я знаю, где нахожусь. Спасибо за помощь.
 — Это было величайшее удовольствие.
 Он оставался рядом со мной, пока мы не достигли «Барабана Дрейка». Эйлин Экклз была уже там. Она вышла на крыльцо, с беспокойством высматривая меня.
 — Я сбилась с пути, — сказала я.
 Джейсон Веррингер снял шляпу и поклонился нам. Затем уехал.
 Я сказала Эйлин:
 — Я встретила его, когда пыталась определить, по какой дороге ехать, и он показал мне путь обратно. Куда мне поставить лошадь?
 — Идемте.
 Она провела меня во двор, а затем мы вернулись в зал трактира.
 — Быстро он вас обнаружил, — сказала она.
 — Я заблудилась. Он случайно появился и предложил показать мне дорогу. Она действительно показалась длинной.
 — Смею сказать, он об этом позаботился. Пойдемте в зал, я закажу вам сидра. Я начала немного беспокоиться.
 — Я тоже. Я уже думала, что никогда не доберусь обратно. Я не была уверена, но думаю, что с такой же легкостью могла бы сама найти дорогу.
 — Итак, вас сопровождал скорбящий вдовец.
 — Он не показался мне особенно скорбящим.
 — Скорее ликующий, судя по тому, что я слышала.
 Принесли сидр. Он был прохладным и освежающим.
 — Трактир знаменит своим сидром, — сказала Эйлин. — Значит, в городе вы ничего не увидели. Не то чтобы здесь было на что смотреть.
 — Вы нашли, что хотели?
 — Не совсем то, что хотела, но то, чем можно обойтись. На некоторое время это нам поможет. Теперь не будет времени осматриваться. Нам придется отправляться обратно, как только вы закончите свой сидр.
 — Теперь я жалею, что не осталась в городе.
 — Он все равно раньше или позже обнаружил бы вас. У него репутация, знаете, ценителя женщин в пределах досягаемости.
 — О… но сейчас он в трауре. Его жену похоронили только вчера.
 — Я уверена, что он вряд ли бил себя в грудь, разрывал на себе власяницу и посыпал голову пеплом.
 — Далеко нет.
 — По крайней мере он честен. Вероятно, он чувствует желание убить откормленного тельца. Нет, это неверная аналогия. В любом случае он радуется…
 — Это было настолько тяжко?
 — О нем ходит колоссальное количество сплетен. Это нечто такое, что присуще Веррингерам: они обеспечивали округу темами для разговоров. Факты же таковы: он женился по расчету… Она принесла большое состояние. Но вскоре после свадьбы с ней на охоте произошел несчастный случай, который сделал ее калекой, что означало — наследника не будет. А наследники у Веррингеров не переводились с тех самых пор, как они получили земли Аббатства; так что создалось положение, от которого семья не могла быть в восторге. Сэром Джейсоном закончилась бы прямая линия, потому что его младший брат, отец наших двух девушек, умер. Неужели поместье достанется женщине? Вся округа в ужасе! И, однако, разве убийство не могло дать сэру Джейсону шанс?
 — Убийство!
 — Не то слово, которое можно с легкостью принять по отношению к обычным людям. Но Веррингеры? Кто может сказать? В любом случае леди послушно умерла, и, когда вы приехали, колокола звонили по ней.
 — В вашем изложении это звучит очень зловеще.
 — Мне сказали, что к Веррингерам можно употребить любое прилагательное, и они часто употребляются. Что ж, леди умерла, а вокруг ползут слухи…
 — Я думала, что она долго болела.
 — Искалечена. Бесполезна с точки зрения продолжения рода. Но не та болезнь, которая была бы смертельной, вы понимаете. Тут на сцене появляется Марсия Мартиндейл, рожает ребенка, а леди Веррингер умирает.
 — Это становится очень запутанным.
 — Вам предстоит здесь жить, так что придется узнать кое-что о местных обитателях; и самые красочные, интересные, драматичные — можно сказать, мелодраматичные — Веррингеры. С Джексоном всегда были… женщины. Это семейная черта, а чего еще ждать от такого сексуально активного джентльмена при искалеченной жене? Недалеко от Аббатства есть дом. Он называется Грачиный Стан — очевидно потому что окружен вязами, на которых грачи решили свить свои гнезда. Это элегантный маленький дом в стиле королевы Анны. Одна из тетушек Веррингеров жила там много лет. Потом она умерла, и место некоторое время пустовало. Месяцев восемнадцать назад там устроилась Марсия Мартиндейл — поразительно красивая и несомненно беременная. Сэр Джейсон ее туда привез, там она и осталась. Поступок выразительный, но когда вы в положении сэра Джейсона, вам не приходится беспокоиться о местной реакции. В конце концов он могущественный господин, владеющий поместьем и домами, в которых живут арендаторы. Такие люди не могут слишком строго судить подобные мелочи. О них можно похихикать — всегда прикрывшись ладошкой — и вряд ли позволено больше, чем пожать плечами и возвести глаза к небу.
 — Тем не менее, об этом человеке ходит слишком много скандальных слухов.
 — Моя дорогая мисс Грант… можно мне называть вас Корделия? Мисс Грант — довольно формально, а мы будем много видеться.
 — Пожалуйста… Эйлин.
 — Договорились. О чем это я? О… маленькая Миранда. Никто не сомневается в том, кто ее отец. Это все настолько вопиюще очевидно, а сэр Джейсон с презрением отнесся бы к попыткам замаскировать свои поступки, потому что счел бы это слабостью. Он здесь — закон. Следовательно у него есть один ребенок, и могли бы быть еще. Кто знает, следующим мог бы быть столь желанный мальчик. Сцена оформлена. И что же происходит? Леди Веррингер умирает.
 — Звучит дьявольски. Как она умерла?
 — Кажется, слишком большая доза настойки опия. Она страдала от боли и обычно принимала ее. Такова история. Вы появились в конце акта, чтобы услышать звон колоколов по усопшей леди. Теперь занавес поднимется снова… открывая что?
 — В вашем изложении это действительно звучит как мелодрама.
 — Поверьте мне, Корделия. Что я вам сказала? Где этот мужчина, там мелодрама. Вот я и познакомила вас с нашим самым большим скандалом, и, если вернуться к нашим делам, вы допили свой сидр. Нам пора ехать.
 Мы заплатили за сидр, сделали хозяину комплимент по поводу его качества и вышли на солнечный свет.
 Как и предвещала Дейзи, во время уик-энда начали прибывать учителя.
 Приехала мисс Эванс, преподавательница географии; мисс Барстон, которая специализировалась на рукоделии, уделяя особое внимание вышивке; и мисс Паркер, обучавшая девушек физическим упражнениям. Математику преподавал мужчина, Джеймс Фэрли, который подобно учителям танцев, музыки и верховой езды не жил в школе — Дейзи считала, что было бы совершенно неприлично мужчинам жить под одной крышей с девушками. Она была уверена, что родителям это не понравилось бы.
 — Не то, чтобы они не могли прибегнуть к некоторым трюкам, и не оставаясь на ночь под той же монастырской крышей, что и девушки. Но в расчет берется ведь только то, как это выглядит, — прокомментировала Эйлин.
 Я нашла, что все мои коллеги склонны быть любезными, и надеялась, что наши отношения будут прекрасными.
 Но особенно нетерпеливо я ждала приезда девушек.
 В понедельник они начали прибывать — многие на утреннем поезде, некоторые на дневном. Атмосфера в доме тотчас изменилась. Аббатство стало школой. Слышались радостные голоса, начались встречи друзей, возбужденные рассказы о том, как прошли каникулы.
 В понедельник вечером все собрались в зале, который когда-то был лазаретом послушников; Дейзи именовала это собрание Ассамблеей. Я нетерпеливо всматривалась в длинную цепочку лиц. Старшей, должно быть, было восемнадцать; младшей — четырнадцать. Я чувствовала себя неловко скорее из-за собственной молодости, чем из-за отсутствия опыта. Часть этих молодых женщин будут недовольны тем, что их учит кто-то ненамного старше них.
 Однако я была намерена держаться с достоинством и любой ценой поддерживать дисциплину, ибо по своему опыту в Шаффенбрюккене знала, что если она пошатнется, могут быть неприятности.
 В конце зала было возвышение, на нем и сидела мисс Хетерингтон, окруженная своими сотрудниками. Она обратилась к ученицам, приветствуя их возвращение, и выразила надежду, что новый семестр будет успешным.
 — Мы должны поприветствовать вновь прибывшую в наши ряды мисс Грант. Мы очень рады, что она с нами, и я уверена, что ее обучение принесет вам огромную пользу. Она сама недавно приехала из Шаффенбрюккена в Швейцарии, о котором вы все, конечно, слышали.
 Я увидела, как одна девушка из-под руки что-то шепнула другой, и та подавила смешок. Шептала высокая девушка с песочными волосами, убранными в обвивающую голову косу. Я почувствовала в ней нечто агрессивное, и подумала, что если она когда-нибудь попадет в сферу моей деятельности, может статься, мне придется с ней сражаться.
 — Теперь, девочки, — продолжала Дейзи, — мы все отправимся на ужин, после чего вы спокойно разойдетесь по своим комнатам. Многие из вас в тех же комнатах, что и в прошлом семестре, но есть изменения. Вы увидите в объявлении на доске. Теперь можете идти.
 Мы ели вместе — учителя за одним столом, девушки за другим. Мисс Паркер прочитала благодарственную молитву, и я узнала, что она отвечает за религиозное обучение. После ужина все разошлись по своим комнатам. Я была этому рада, потому что хотела познакомиться с девушками, заботу о которых мне доверили.
 Я заметила, что сестер Веррингер нет, и вспомнила, что они в числе тех, кто прибудет во вторник.
 Когда я возвращалась в свою комнату, стояла полная тишина. Я знала, что девушки в своих комнатах прислушиваются, и подумала, что было бы неплохо посетить их и поговорить немного с каждой. Я вспомнила, что мне о них говорила Дейзи. Конечно, я уже знала Терезу Херст и то, что она живет в одной комнате с Кэролайн Сангтон. Со стороны Терезы сложностей я не предвидела. Со времени нашей первой встречи мы с ней подружились, и я сознавала, что она уже начинает любить меня. Она рассказала немного о девушках моей секции. Кэролайн Сангтон, которая жила с ней, была дочерью городского бизнесмена, и на нее несколько свысока смотрели другие во главе с Шарлоттой Маккей, потому что они слышали, что «заниматься торговлей» унизительно. По всей видимости, Кэролайн была девушкой флегматичной, которую не очень трогало, что думают другие, и они с Терезой вполне ладили, не становясь особенно близкими подругами.
 Большинство девушек были без ума от лошадей и с нетерпением ждали занятий верховой ездой, — особенно Шарлотта Маккей, которая была лучшей наездницей из них. Тереза этого не говорила, но я догадалась, что сама она не испытывала такого нетерпения и в сущности даже побаивалась лошадей.
 Сначала я отправилась к Терезе, которая с гордым видом оттого, что уже знала меня, представила Кэролайн. Мне было приятно видеть, как свободно она чувствует себя в моем обществе. Если все девушки примут меня с такой же легкостью, как Тереза, моя задача окажется не особенно трудной.
 — Мы рады, что вы приехали, мисс Грант, — сказала Кэролайн. — Тереза мне о вас все рассказала, и мой отец очень доволен, что у нас будет специальная подготовка для выхода в общество.
 — Я уверена, что вам это пойдет на пользу, Кэролайн, — сказала я в лучшей учительской манере. — Вы должны содержать свою комнату в порядке и после сигнала ко сну не должно быть разговоров. Я объясняла это Терезе.
 — О да, мисс Грант.
 — Что ж, доброй ночи, Кэролайн, и доброй ночи, Тереза. Я уверена, вы рады возвращению своей соседки по комнате.
 — Да, спасибо, мисс Грант, — сказала Тереза, робко улыбаясь.
 Я была уверена, что Тереза — мой союзник.
 Следующее посещение было не столь гармонично, и я была несколько обескуражена, обнаружив, что шептунья оказалась одной из моих девушек: это была достопочтенная Шарлотта Маккей — высокая, довольно неуклюжая, песочного цвета волосы, лицо со множеством веснушек и едва видными бровями и ресницами. Ее соседкой по комнате была Патриция Картрайт, дочь банкира. Патриция была маленькой и темноволосой, и я догадывалась, что сама по себе она не будет создавать неприятностей, но может попасть под влияние Шарлотты Маккей.
 Ни одна из них не была в постели. Патриция Картрайт сидела у зеркала и расчесывала волосы; Шарлотта Маккей одетая разлеглась на кровати.
 Когда я вошла, она не встала, хотя Патриция довольно смущенно поднялась.
 — Здравствуйте, — сказала я. — Шарлотта Маккей и Патриция Картрайт. Я рада познакомиться с вами. Уверена, что мы будем ладить, если вы будете держать комнату в порядке и помнить, что после сигнала ко сну не следует разговаривать.
 — Мадмуазель никогда не жаловалась, — сказала Шарлотта Маккей.
 Таким образом я поняла, что в прошлом семестре мою комнату занимала мадмуазель Дюпон.
 — В таком случае я уверена, что мне тоже не придется.
 Шарлотта и Патриция тайком обменялись взглядом — привычка, которая раздражала меня, поскольку предполагала существование заговора.
 — Спокойной ночи, — твердо сказала я.
 — О, мисс э-э… — начала Шарлотта.
 Я чувствовала, что должна сказать ей, что, обращаясь ко мне, нужно вставать, но не была уверена, что будет мудро настаивать на этом на данном этапе. Последнее, что мне следовало проявлять, так это неуверенность, однако мне не хотелось начинать войну с этой девушкой, манеры которой показывали несколько воинственное отношение к авторитетам.
 — Да, Шарлотта?
 — В прошлом семестре я жила с Юджини Веррингер.
 — О, понимаю. В этом семестре она будет жить со своей сестрой.
 — Мы хотели быть вместе в этом семестре. Мы рассчитывали быть вместе.
 — Я уверена, что вы счастливо поладите с Патрицией.
 — Патриция была с Фионой.
 — Что ж, теперь будет несколько иначе.
 — Мисс Грант,  я хочу быть с Юджини, а Патриция хочет быть с Фионой.
 Я перевела взгляд с одной на другую. Патриция не смотрела мне в глаза, и я поняла, что ее ко всему этому вынуждает Шарлотта Маккей.
 — Не вижу причин, почему это нужно было менять, — продолжала Шарлотта.
 — Мисс Хетерингтон, несомненно, видит.
 — Вы ответственная, мисс Грант. Вы должны сказать. Это не имеет отношения к мисс Хетерингтон.
 Я рассердилась. Я понимала, что она издевается надо мной, как делают молодые люди, когда считают, что имеют дело со «слабаками». Мне стало понятно, почему Тереза ощущала неловкость, когда говорила о Шарлотте. Не было сомнений в том, что Шарлотта — тиран, а я не собиралась позволять тиранить себя, пока ответственность на мне.
 — Будьте любезны встать или сесть как подобает, когда обращаетесь ко мне. Валяться на постели, как вы это делаете, невежливо.
 — Так не делают в Шаффенбрюккене, — с ехидной улыбкой сказала Шарлотта.
 Я подошла к ней, схватила ее за руку и заставила сесть. Она была настолько захвачена врасплох, что подчинилась.
 — Теперь, — заявила я, — вы должны понять. Мы будем ладить, пока вы ведете себя корректно и так, как подобает молодой леди. Вы будете занимать комнату, которую вам предназначила мисс Хетерингтон, если она не захочет это изменить. Вам понятно? Спокойной ночи и не забудьте вовремя прекратить разговоры.
 С чувством, что я выиграла первую стычку, я вышла и отправилась в комнату, занимаемую Гвендолин Грей и Джейн Эвертон. Они сидели в постели и явно прислушивались. Глаза их были круглыми от удивления.
 — Гвендолин, Джейн, — сказала я. — Скажите мне, кто из вас кто. Я хочу познакомиться со всеми, поскольку мы будем вместе в этом семестре. Я уверена, что все будет хорошо, если вы запомните простые правила. Что ж, спокойной ночи, девочки.
 — Спокойной ночи, мисс Грант, — ответили они.
 Приятные девушки обе, подумала я; однако я все еще ощущала неловкость после встречи с достопочтенной Шарлоттой.
 Я отправилась в свою комнату. Было девять часов, время, установленное мисс Хетерингтон для сигнала ко сну.
 Я лежала и ждала. Я вполне ожидала, что из комнаты Шарлотты будут раздаваться голоса. К моему удивлению было тихо; однако я не считала, что война выиграна.
 На следующее утро прибыли девушки Веррингер. Мисс Хетерингтон послала за мной, чтобы познакомить с ними в своем кабинете. Я подумала, что это непредусмотрительно, и удивилась, что Дейзи это сделала, поскольку это показывало девушкам, что они занимают особое положение.
 — А, мисс Грант, — сказала Дейзи, когда я вошла, — вот Фиона и Юджини Веррингер. Они только что прибыли.
 Фиона вышла вперед и приняла мою руку. Она была высокой красивой девушкой с льняными волосами и ореховыми глазами; у нее была милая улыбка. Она мне понравилась, что было удивительно, поскольку от родственницы Джейсона Веррингера я ждала самого худшего.
 — Доброе утро, мисс Грант, — сказала Фиона.
 — Доброе утро, — ответила я. — Рада наконец с вами познакомиться, Фиона.
 — И Юджини, — сказала мисс Хетерингтон.
 Я тревожно вздрогнула. Она была так похожа на него: очень темные волосы и большие живые карие глаза. Ее смуглая кожа обладала чистотой юности, удлиненным лицом она напоминала мне молодого пони с характером. В ней было что-то непокорное, проявлявшееся в темных волосах, в распахнутых глазах и твердом подбородке. Она могла бы скорее быть его дочерью, чем племянницей.
 — Здравствуйте, Юджини, — сказала я.
 — Здравствуйте, мисс Грант.
 Обе девушки были одеты в черное. Светлым волосам Фионы это шло. Юджини требовались яркие цвета.
 — Они к нам присоединяются с опозданием, — сказала Дейзи, — из-за печальных событий в Холле.
 — О да, — сказала я, глядя на обеих девушек. — Сожалею.
 — Нет необходимости сожалеть, мисс Грант, — сказала Юджини. — Это было то, что называется избавлением.
 — Смерть всегда печальна, — сказала я. Дейзи нахмурилась. Ей не нравилось, когда беседа отклонялась от общепринятого русла.
 — Что ж, мои дорогие, — сказала она, — вы можете идти в свою комнату. В этом семестре небольшое изменение. Вы будете жить вместе.
 — Вместе! — воскликнула Юджини. — В прошлом семестре я жила с Шарлоттой Маккей.
 — Да, я знаю. В этом семестре вы будете с Фионой.
 — Я не хочу жить с Фионой, мисс Хетерингтон.
 — Ну, ну, моя дорогая, это не слишком вежливо, не так ли?
 Фиона выглядела несколько растерянно, но Юджини продолжала:
 — О, пожалуйста, мисс Хетерингтон. Мы с Шарлоттой понимаем друг друга.
 — Это уже устроено, дорогая, — прохладно сказала Дейзи, но в ее глазах появился блеск, который Юджини должна была заметить.
 Однако Юджини была бесстрашна и не побоялась высказаться:
 — Ну, это же не  закон мидян и персов  , верно?
 Дейзи улыбнулась очень холодно.
 — Вижу, моя дорогая, что вы слушали уроки мисс Паркер. Она будет довольна. Однако в этом семестре вы поселитесь со своей сестрой. Теперь идите к себе, а мисс Грант останется здесь, мне нужно ей кое-что сказать.
 Девушки ушли. Я подумала: так и нужно обращаться с Юджини. Победа Дейзи.
 Когда дверь за девушками закрылась, Дейзи подняла брови.
 — С Юджини всегда сложности, — сказала она. — Фиона такая хорошая девушка. Вам придется быть твердой с Юджини и Шарлоттой Маккей, У вас вчера были сложности?
 — Немного. Шарлотта была несколько груба.
 — Как и все Маккей. Титул носят лишь два поколения. Семья так по-настоящему и не привыкла к дворянству и должна напоминать об этом людям на каждом шагу. Я думала, уж теперь им пора бы привыкнуть. Что случилось?
 — Это была та же проблема пребывания в комнате с Юджини Веррингер.
 — Это две зачинщицы. В прошлом семестре они жили в одной комнате. Мадмуазель была совершенно не способна поддерживать порядок. Именно поэтому я переместила ее из этой секции.
 — И дали ее мне… начинающей!
 — Я решила, что после вашей подготовки в Шаффенбрюккене вы сможете с этим справиться, Корделия.
 — Это большая ответственность.
 — Конечно. Я уверена, что вы будете знать, как справиться с этими непослушными девочками. Мадмуазель была безнадежна. У нее всегда так с дисциплиной. Ее классы часто в полном беспорядке, но она — хорошенькое создание и мила, так что девушки ее действительно любят. Они никогда не позволили бы смутьянкам зайти с ней слишком далеко. Вам придется управлять Юджини и Шарлоттой твердой рукой. Дайте им понять, что вы полностью владеете ситуацией, и вы их подчините. В сущности они как животные. Вы знаете, как их дрессировать. К сожалению, Юджини — Веррингер, а как вам известно, все здесь принадлежит Веррингерам. С этим, да еще с титулом отца Шарлотты у нас на руках две упрямые смутьянки. Но вы с ними справитесь. Будьте тверды и не давайте им захватить власть.
 — Вы позволяете мне предпринять то, что я сочту нужным?
 — Да. Сделайте то, что сделали бы в Шаффенбрюккене.
 — Не помню, чтобы подобная ситуация возникала в Шаффенбрюккене. Девушки там не слишком переживали из-за титулов или поместий. Большинство из них были из семей, которые владели таковыми в течение многих поколений, так что знатность и богатство были делом обычным.
 Дейзи слегка передернуло, и она пробормотала:
 — Конечно. Конечно. Поступайте, как сочтете нужным.
 — Очень хорошо. Я буду тверда и потребую дисциплины.
 — Прекрасно, — сказала Дейзи.
 В учительской комнате, где сотрудники собирались перед обедом (во время семестра трапеза называлась ужином) меня встретили приветливо и охотно объясняли, как что делается.
 В соответствии с намерением Дейзи не допустить, чтобы мы забывали, что находимся в Аббатстве, учительскую следовало называть согревательной, о чем мне сообщила Эйлин.
 — Если желаете, вы можете именовать ее калефакториумом. Любой из терминов годится. Это помещение, которое монахи использовали, когда хотели немного согреться. Бедняги, должно быть, они были почти совсем заморожены. Под этой комнатой проходили дымоходы, поэтому она была теплее других… отсюда и название. Можете представить, как они все сюда спешили, когда выдавалась свободная минутка, чтобы расслабиться, точно так же, как и мы. Видите, в этом история повторяется.
 — Я запомню, — сказала я.
 Остальные говорили об уроках и ученицах, и мне удалось перемолвиться словечком с мадмуазель Дюпон.
 — О, — воскликнула она, воздев руки. — Я счастлива, потому что больше не с этими злыми девушками. Шарлотта Маккей… Юджини Веррингер… они болтают и смеются… и мне кажется, устраивают пиры у себя в спальне. Остальные к ним присоединяются. Я слышу, как они смеются и шепчутся… И натягиваю одеяло на голову, и не слышу их.
 — Вы хотите сказать, что позволяли им это!
 — О мисс Грант, это единственный путь. Шарлотта… она та, кто говорит, что должно быть… а Юджини… она другая такая.
 — Если позволять этому продолжаться, они будут командовать всей секцией.
 — Это так, увы, — грустно сказала мадмуазель.
 Ее лицо выражало сочувствие, но она не могла скрыть удовольствия, что ей удалось от всего этого отделаться.
 Мне было очень не по себе, но в то же время я не могла не ощущать легкого приятного возбуждения. Должно быть, мне нравились битвы. Тетя Пэтти всегда утверждала, что это так, но мне никогда не приходилось убеждаться в этом, пока я жила с ней и Вайолит. Только раз или два мой боевой дух проявлялся из-за каких-то домашних проблем. «Решимость победить — хороший друг при условии, что ты ее используешь, только когда это необходимо, — сказала как-то тетя Пэтти. — Но не забывай, что подобные друзья могут стать врагами, как огонь, например».
 Я запомнила; и собиралась преподать этим девушкам урок в добавление к тем, которые они получат в классных комнатах.
 Все шло своим чередом — ассамблеи, молитвы, ужин; затем следовал гвалт в кабинках для мытья, потом все расходились по комнатам, и отбой.
 Я решила, что сделаю правилом посещать девушек перед самым сном, желать им спокойной ночи, убедившись, что они находятся там, где им полагается, и готовы уснуть.
 Когда я вошла в комнату Терезы, я сразу поняла, что что-то не так, потому что она выглядела несчастной — и я догадалась, что это из-за меня. Кэролайн лежала в своей кровати, как воплощение послушания; я пожелала обеим девушкам спокойной ночи.
 Гвендолин Грей и Джейн Эвертон также были в своих постелях, и хотя они лежали спокойно, почти с наигранной скромностью, было видно, что они чего-то ждут.
 Я отправилась в комнату Шарлотты, где, я знала, меня ждали проблемы, и как же я была права! Шарлотта была в одной постели, Юджини в другой.
 Громко, чтобы было слышно во всех остальных комнатах, я сказала:
 — Юджини, немедленно вставайте с постели и отправляйтесь обратно в свою комнату.
 Юджини подскочила на постели, и на меня уставились ее разъяренные глаза.
 — Это моя постель, мисс Грант. Это была моя постель в прошлом семестре.
 — Но не в этом, — сказала я. — Немедленно поднимайтесь.
 Шарлотта смотрела на Юджини, подбадривая ее.
 — Где Патриция? — сказала я.
 Я заглянула в следующую комнату. Она лежала в одной постели, Фиона в другой. Обе они выглядели встревоженными. Я сказала:
 — Выбирайтесь из этой кровати, Патриция.
 Она тотчас встала.
 — Надевайте тапочки и халат.
 Она безропотно повиновалась.
 Вместе с ней я прошла в соседнюю комнату.
 — Теперь, Юджини, вон из кровати Патриции и шагайте в свою комнату.
 — Мадмуазель… — начала было Шарлотта.
 — Это не касается мадмуазель. Отвечаю за вас я, и вы будете слушаться.
 — Вы сами на самом деле еще не взрослая.
 — Не дерзите. Вы слышали меня, Юджини?
 Та взглянула на Шарлотту и, не глядя мне в глаза, пробормотала:
 — Не пойду.
 Я испытывала желание вытащить ее силой. Если бы Шарлотта пришла ей на помощь, они вдвоем пересилили бы меня; кроме того, в моем случае насилие было неприемлемо.
 И тут я вспомнила, как Тереза говорила, что они были без ума от лошадей, и особенно Шарлотта.
 — Я думаю, что пойдете, — сказала я. — Я отстраню вас от уроков, и чем дольше вы будете оставаться в этой постели, тем дольше будет ваше наказание. В этом семестре мы изучаем «Макбета», и сколько минут вы будете оставаться в постели, настолько вы будете отстранены и должны будете выучить столько же строк из пьесы. Вы будете заниматься этим во время уроков верховой езды, так что любая непокорная девушка не сможет присоединяться к остальным. Шарлотта подскочила на постели.
 — Вы не можете этого сделать, — сказала она.
 — Уверяю вас, могу.
 — Мисс Хетерингтон…
 — Мисс Хетерингтон дала мне позволение поступать так, как я сочту нужным. Начинаем сейчас. Если вы немедленно не встанете, Юджини, вы и Шарлотта будете удалены завтра с занятий верховой ездой.
 Это было важно. Я ощущала напряжение. Мне следовало быть твердой или проиграть битву. Я гадала, что сказала бы Дейзи по поводу усечения уроков, за которые родители девушек так дорого платят.
 Я стояла и смотрела на них.
 Победила любовь Шарлотты к лошадям.
 Она внезапно посмотрела на Юджини и сказала:
 — Тебе лучше идти… пока…
 Юджини встала с постели. Сокращение времени для верховой езды было бы для нее такой же трагедией, как и для Шарлотты.
 Когда она проскочила мимо меня, я сказала:
 — Пока… и до конца семестра… если хотите наслаждаться верховой ездой. Теперь, Патриция, забирайтесь в свою постель, и чтобы я больше не слышала разговоров. Спокойной ночи, девушки.
 В соседней комнате Юджини лежала лицом к стене, а Фиона посмотрела на меня извиняющимися глазами, отвечая на пожелание доброй ночи.
 Я отправилась в постель. Победа. Но меня трясло.




 III. Марсия


 Я была слегка удивлена, что победила так легко, ибо после этого проблем больше не возникало. Девушки были в тех постелях, в каких полагалось, и хотя Шарлотта меня игнорировала, а Юджини была несколько угрюма, остальные были вполне очаровательными, Тереза же ясно показывала, что рабски мне предана.
 Я знала, Шарлотта дразнит ее тем, что она пресмыкается предо мной, и Юджини ей ясно показывала, что презирает ее, но как ни странно, Тереза — несомненно оттого, что была уверена в моей поддержке, — выработала в себе несколько больше смелости и казалась способной справляться с их колкостями.
 У меня был очень дорогой моему сердцу предмет — английская литература, и мне было очень интересно читать мою любимую Джейн Остин и пьесы Шекспира с большим вниманием, чем раньше, читать их вместе с девушками, анализировать их и искать скрытый смысл. У меня на эту тему было четыре урока в неделю, и таким образом в течение недели я занималась со всеми девушками школы, а это означало, что на двух уроках присутствовали Шарлотта и Юджини. Шарлотта работать отказывалась, и Юджини — она была младше подруги на год или около того и находилась под сильным ее влиянием — тоже попыталась, но мне было забавно обнаружить, что она по-настоящему любила литературу и не могла полностью подавить свой интерес. Тереза же изо всех сил старалась угодить мне. Это действительно доставляло мне удовольствие.
 Возможно светские занятия были менее успешны. Мы обсуждали различные темы, и девушки должны были учиться, как ходить и действовать грациозно — точно так же, как нам приходилось в Шаффенбрюккене. Все это было довольно забавно.
 Собрания в согревательной мне нравились. Иногда к нам присоединялась Дейзи. Конечно, когда ее не было, мы были свободнее и спокойнее. Я узнала, что Дост-Шарлотта — как ее иронично прозвали — для всех была сущим наказанием.
 — «Путы путам», — сказала мисс Паркер, которая гордилась откровенностью своих высказываний. — Я была бы очень рада увидеть Дост-Шарлотту в путах.
 Тереза — мышка, говорили они. Глупенькая робкая малышка.
 Я защищала ее и отмечала, что это из-за ее семейных обстоятельств.
 Юджини — чистый кошмар, таков был комментарий мисс Паркер.
 — Она — Веррингер, а это почти худший ярлык, какой только можно кому-либо привесить. Фиона, однако, славная девочка.
 Мэтт Гринуэй, учитель верховой езды, который случайно присутствовал при разговоре, добавил, что трудно поверить, что они обе из одной конюшни.
 — Совершенно разные по внешности и по характеру, — сказала Эйлин Экклз. — Потрясающе. А еще говорят о наследственности. Думается, большое значение имеет окружение.
 — Предполагается, что окружение у них одно, — отметила я. — Очевидно, они обе воспитывались в Холле.
 — Ну, говорят, их мать была милой и послушной. Скорее похожа на Фиону, мне кажется. Что же касается Юджини, так в ней сидит дьявол Веррингеров.
 Мне нравились эти сборища, приправленные сплетнями, они очень помогали мне лучше узнать девушек, а это было огромным преимуществом при общении с ними. Возможно, Эйлин Экклз люди интересовали больше, чем других, так что она давала много информации.
 — На лето, как я понимаю, нам опять оставят Терезу, — сказала она. — Ее родственники написали, что будут отсутствовать несколько месяцев.
 — Бедное дитя, — сказала я. — Должно быть, ей одной здесь все лето очень скучно.
 — Полагаю, было бы бессмысленным ожидать, что ее родители пришлют за ней из Родезии. Как только она оказалась бы там, ей пришлось бы отправляться обратно. Мне жаль девушку.
 О Терезе я думала много. Когда я выходила из класса после урока, она часто предлагала мне помочь нести мои книги. Я видела надменно-презрительные взгляды Шарлотты, но казалось, что Терезу это не трогало, хотя, как я поняла, раньше она ее боялась.
 Разговоры о девушках Веррингер продолжались.
 — Юджини, — сказала мадмуазель, в ужасе взмахивая руками. — Она очень гадкая маленькая девушка.
 Фрейлейн Кутчер выразила мнение, что Веррингерам вообще оказывается слишком много почтения. Это их выделяет.
 — Думаю, в этом что-то есть, — сказала Эйлин Экклз. Вмешался Мэтт Гринуэй:
 — Юджини будет настоящей наездницей. — Словно это компенсировало все остальные недостатки.
 — Они будут очень богаты… эти две девушки, — сказала Эйлин.
 — Им не на пользу знать это, — вставила мадмуазель.
 — Но они знают, — настаивала Эйлин, — и это, кажется, вскружило голову мисс Юджини.
 — Насколько они богаты? — спросила я.
 — Бесконечно, — со смехом ответила Эйлин. — Я действительно слышала, что их дядюшке нравится загребать деньги.
 — Дядюшке? Вы хотите сказать, сэру Джейсону?
 — Разумеется, моя дорогая, если уж вам хочется называть его полагающимся титулом.
 — Так значит, он богат?
 — Как Мидас… или Крез, если вам так больше нравится. Но вы же знаете, как действуют деньги на некоторых людей: чем больше у них имеется, тем большего они хотят. С тех самых пор, как король оказал им милость и наделил землями Аббатства, они копили деньги. То же самое и с нашими двумя маленькими наследницами. Когда они станут совершеннолетними или выйдут замуж, они разделят состояние своего отца. И мне кажется, что если Фиона умрет, все отойдет к Юджини, а если Юджини посетит ту речушку, откуда ни один путешественник не возвращается, тогда все берет Фиона.
 — Да, — сказала я. — Я, право, согласна с тем, что это ошибка, когда молодые люди знают о своем богатстве. Хотя Фиона кажется очень милой и скромной девушкой.
 — Это потому что вы сравниваете. В сравнении с Юджини большинство людей покажутся милыми и скромными.
 Мы все засмеялись.
 — О, я уверена, что Фиона такова.
 Да, дни проходили приятно. Я открыла, что могу делать то, чего от меня ожидают, и Дейзи была довольна моим вкладом в школьную жизнь. Она была уверена в том, что мои уроки с каждым днем становились все более похожими на уроки в Шаффенбрюккене.
 Мне очень нравились занятия верховой ездой. Энтузиазм Мэтта Гринуэя передался девушкам, и большинство из них обладали природным пониманием лошадей, присущим женщинам.
 Когда мы отправлялись на верховую прогулку, я всегда была готова приятно провести время. Даже Дост-Шарлотта на коне казалась сносной; словно она наконец нашла нечто, что уважала больше собственной персоны. Она обожала свою лошадь; и Юджини почти так же фанатично относилась к своей.
 — Это интересно, — отметила я в согревательной, — насколько человечнее становится Дост-Шарлотта, когда она верхом.
 Две из учительниц частенько сопровождали девушек. Дейзи считала, что это лучше, чем одна, чтобы был кто-то, облеченный властью, в голове и в хвосте группы.
 Я выезжала с группой дважды в неделю, поскольку девушки тренировались каждый день. Потом Дейзи позволила брать лошадь, когда мне будет угодно, лишь бы это было не во время занятий, и я оценила это соглашение как счастливое.
 Я написала тете Пэтти, что привыкаю, что работа доставляет мне удовольствие и что расскажу ей все подробно, когда приеду домой на летние каникулы.
 Когда у меня между уроками выпадал свободный час или около того, у меня вошло в привычку брать лошадь, на которой я обычно ездила, и обследовать окрестности. Я любила ходить пешком, но, естественно, дальше определенного расстояния не уйдешь, а верховая езда давала мне гораздо большие возможности.
 В своих пеших прогулках я предпочитала оставаться в пределах Аббатства, и мне никогда не удавалось это сделать без жутковатого чувства, что я вступаю назад в прошлое. Даже при самом ярком солнечном свете атмосфера была подавляющей, и я ловила себя на том, что мне чудятся звуки шагов, следующих за мной по плитам. Однажды мне показалось, что я слышу пение. Но я убедила себя, что это свист ветра. Бывали периоды, когда к чувствовала, что меня непреодолимым порывом тянет в руины; в такие моменты я действительно ожидала увидеть там какие-то проявления прошлого.
 Эйлин Экклз, которая сделала много рисунков различных участков развалин, сказала, что ощущает то же самое. На некоторых своих рисунках она поместила наброски одетых в белое фигур.
 Я думала, что это довольно странно, поскольку в целом она была довольно прозаической личностью. Однако верно было и то, что ни один человек, будь он сколь угодно прозаичным, не мог жить рядом с такой древностью и не подвергнуться ее влиянию.
 Эйлин часто выводила свои классы в разные части Аббатства, и можно было встретить их с этюдниками в руках, устроившимися в каком-нибудь местечке с хорошим видом.
 Мисс Хетерингтон хотела, чтобы девушки по-настоящему оценили свое окружение, ибо именно оно выделяло Академию из массы остальных школ.
 В этот раз у меня не было уроков до трех тридцати, и поскольку полуденная трапеза заканчивалась, в два часа, оставалось полтора часа для верховой прогулки.
 Это был прекрасный день, середина июня, и мне с трудом верилось, что я пробыла в школе так долго. Мне действительно казалось, что я ее давно знаю. Можно было оглянуться на прошедшие недели с удовлетворением. Я достаточно хорошо выполняла свою работу. Уроки английского языка были настолько удачны, насколько я вообще могла надеяться; одна или две девушки проявляли большой интерес к литературе, и к моему изумлению Юджини Веррингер была одной из них. Дост-Шарлотта продолжала быть трудной и досаждать мне сотней способов — перешептывалась во время уроков, подбивала других к неповиновению, мучила Терезу Херст, стараясь всячески навредить; а ведь у нее были подружки и кроме Юджини. Однако это все были досадные мелочи и неизбежная доля любого обучающего. Учителю следует ожидать, что он будет мишенью, особенно когда он не намного старше своих учеников.
 Очевидно, я нашла верный способ держать Шарлотту в рамках приличия, и была очень благодарна ее преданности лошадям, которая давала мне оружие против нее. Она не позволяла себе совершить поступок, который лишит ее хоть на короткий срок общения с любимой лошадью.
 Таковы были мои мысли, когда я выехала верхом в тот июньский день. Я напомнила себе — как часто это делала — о том, как заблудилась во время своей первой вылазки, и поскольку это больше не должно было повториться, я всегда хорошенько примечала путь, по которому ехала. Может статься, что на сей раз некому будет показать мне дорогу. Хотя нельзя сказать, чтобы сэр Джейсон в тот раз так уж помог. Я утвердилась в своих подозрениях с тех пор, как понемногу стала сама ездить по окрестностям, и знала теперь, что он вел меня в город самым длинным окольным путем.
 Зачем? — думала я. Он ведь понимал, что я очень хочу вернуться обратно. Потому что он извращен? Потому что знал, что я беспокоюсь? Потому что он хотел, чтобы я чувствовала себя заблудившейся и зависящей от него? На самом деле он не был приятным мужчиной, и я надеялась, что мне не придется часто видеть его. Какая жалость, что школа так близко от Холла!
 Я повернула прочь от города и последовала по дороге, по которой раньше не ездила, запоминая приметы, чтобы знать дорогу обратно. Я проехала мимо дерева с голыми ветвями, которое резко выделялось среди своих покрытых листвой собратьев. Должно быть, в него ударила молния или произошло еще что-то. Оно было мертво. Но как же оно было красиво! Странно, в каком-то отношении оно со своими обнаженными воздетыми к небу ветвями выглядело призрачным, жутковатым, даже угрожающим.
 Это был хороший ориентир.
 Я поднялась по подъездной аллее и оказалась около дома. Рядом с ним я заметила большие вязы и взглянув наверх, рассмотрела высоко на деревьях гнезда грачей!
 В этом было что-то знакомое. Я слышала об этом месте.
 И вот я была перед домом — простым, но красивым — явно построенным в те времена, когда архитектура была самой элегантной: незагроможденный, с длинными симметрично расположенными на кирпичных стенах окнами, очень простой, так что дверь с каннелированными дорическими колоннами и стеклянным веерообразным окном казалась особенно красивой. Дом был скрыт сложным переплетением решетки, которая походила на кружево и казалась совершенным обрамлением для этой очаровательной резиденции.
 Я не могла не остановиться, чтобы полюбоваться ею, и когда я собралась ехать дальше, дверь открылась и вышла женщина. Она держала за руку ребенка.
 — Добрый день, — крикнула она. — Вы не можете ехать дальше. Это тупик.
 — О, спасибо, — ответила я. — Я исследовала окрестности и остановилась, чтобы полюбоваться вашим домом.
 — Он довольно приятен, не так ли?
 — Очень.
 Она шла к ограде.
 — Вы ведь из школы?
 — Да. Как вы догадались?
 — Ну, я видела большинство из них, но вы новенькая.
 — Я приехала в начале семестра.
 — В таком случае вы, должно быть, мисс Грант.
 — Верно, это я.
 — В таких местечках слышишь многое, — сказала она. — Как вам нравится школа?
 Она стояла уже рядом с изгородью. В своем платье из лилового муслина она была поразительно красива. Высокая, тонкая и гибкая, она двигалась с почти заученной грацией. Ее густые рыжеватые волосы были высоко уложены на голове; огромные, светло-карие глаза обрамляли густые ресницы.
 Ребенок с интересом рассматривал меня.
 — Это Миранда, — сказала женщина.
 — Хелло, Миранда, — сказала я.
 Миранда продолжала, не мигая, смотреть на меня.
 — Не хотите ли войти? Я показала бы вам дом. Он довольно интересен.
 — Боюсь, что у меня нет времени. В три тридцать урок.
 — Может быть, в другой раз. Я — Марсия Мартиндейл.
 Марсия Мартиндейл! Любовница сэра Джейсона. Значит, это его ребенок. Я почувствовала, что немного отпрянула, но понадеялась, что она этого не заметила. Я испытывала к ней огромную жалость. Должно быть, чрезвычайно неприятно быть женщиной в ее положении. Конечно, она сама себя в него поставила, но при каких обстоятельствах? Моя неприязнь к сэру Джейсону Веррингеру в этот момент увеличилась. Что же это за человек, который может поселить любовницу так близко к своей семье, причем в отдельном доме и вместе с их ребенком?
 — Спасибо, — услышала я свой голос. — В другой раз…
 — Я была бы очень рада видеть вас в Грачином Стане.
 Я взглянула на высокие вязы.
 — Птицы вас своими криками не беспокоят?
 — К ним привыкаешь. Без них чего-то не хватало бы.
 — Это красивый дом. Он выглядит невозмутимым… и даже я сказала бы отстраненным… почти современным в сравнении с Аббатством и Холлом.
 — Он очень удобен, и я его люблю.
 — Я полагаю, вы давно в нем живете?
 — Нет. Я приехала сюда как раз перед рождением Миранды. Он принадлежит Веррингерам. Что ж, большинство земель в округе принадлежит им.
 — Да, — невозмутимо сказала я.
 — Пожалуйста, приходите еще. Я люблю слушать про школу. Приходите, когда будет время. Выпьете чашечку чаю или стаканчик чего-нибудь… что вам понравится. Я слышала, что вы успешно справляетесь в школе.
 — О, где вы могли это услышать?
 — Разное слышишь…— она повернулась к ребенку. — Не думаю, что нам удастся уговорить даму войти, Миранда, — сказала она.
 Миранда продолжала не отрываясь смотреть на меня.
 — По крайней мере она кажется заинтересованной мною, — заметила я.
 — Миранду интересует все, что ее окружает, и особенно люди. Пожалуйста, обещайте, что придете навестить меня. Я так люблю встречаться с людьми и вижу их так мало.
 — Спасибо. Я приду. Придется подождать, когда у меня будет свободный день. Это не часто случается, но все-таки иногда бывает.
 — Да, пожалуйста.
 — До свидания, — сказала я.
 Она стояла и махала мне рукой, подняв другой девочку и побуждая ее делать то же самое.
 Я быстро выехала из подъездной аллеи мимо мертвого дерева, которое вздымало свои руки к небу — в отчаянии, как мне теперь казалось.
 «Какая дружелюбная женщина! — думала я. — Она по-настоящему красива. Как же могла она так уронить свое достоинство? И любовница… носила его дитя, возможно в надежде, что поскольку для нее доступно такое достижение, он женится на ней, когда будет свободен. Ну что ж, теперь он свободен».
 Мое отвращение к нему возрастало с каждой минутой. Я знала, что он высокомерен. Неужели он действительно убийца? Создавалось впечатление, что он считал себя вправе брать то, что хочет, независимо от того, как это подействует на тех, кто будет у него на пути.
 Думая об этой женщине, я чувствовала себя очень подавленно. Лучше бы мой дневной отдых не приводил меня к Грачиному Стану.
 Июнь почти кончался, а в конце июля должны были начаться каникулы. Я очень ждала возможности увидеть тетю Пэтти в ее новом доме, хотя конечно она писала часто и рассказывала мне подробности о своих новых дружеских связях, шалостях и неудачах, которые для нее превращались в чрезвычайно смешные приключения.
 В тот день после полудня у меня не было занятий, и я взяла девушек на верховую прогулку. Вместе со мной должна была ехать мисс Барстон. Я предпочла бы, чтобы меня сопровождала Эйлин Экклз или мисс Паркер, потому что мисс Барстон была не лучшей наездницей и, как мне казалось, верхом на лошади нервничала больше, чем следовало.
 В прошлый раз она отпросилась, так что я не была удивлена, когда Дейзи пригласила меня в свой кабинет, как раз когда мы собирались выезжать.
 — Мисс Барстон говорит, что у нее много подготовительной работы, она хочет иметь образцы к следующему занятию. Она планировала сделать это сегодня. Ни у кого больше нет свободного времени.
 — Ничего, — сказала я. — Я справлюсь. Это старшие девушки, и большинство из них — хорошие наездницы. Дейзи испытывала явное облегчение.
 — Я так рада, что вы обладаете и этим достоинством вдобавок ко всем прочим.
 — Верховые поездки очень приятны, — сказала я.
 Вот так и получилось, что в этот день группа отправилась в путь под присмотром лишь одной учительницы, и это была я.
 Всего было десять девушек, и среди них Тереза. Я знала, что она будет держаться поближе ко мне. Она так и не избавилась от своей нервозности, но, казалось, чувствовала, что я — нечто вроде талисмана или приносящего удачу амулета. Здесь же была Шарлотта вместе с обеими сестрами Веррингер.
 Мы в полном порядке проехали по аллее, Шарлотта с Фионой и Юджини в арьергарде. Во мне часто возникали опасения, что когда Шарлотта в группе, она попытается как-то продемонстрировать свое превосходство и создаст неприятности. Она была вполне способна подбить некоторых подруг, не обладающих ее умением, пойти на риск. Я предупредила ее об этом с обещанием единственного наказания, которого она опасалась: если ее поведение не будет безупречным, она обнаружит, что ездить приходится не так уж часто.
 Тереза ехала рысцой со мной рядом, слегка не в своей тарелке, но улучшение в ее состоянии было поразительным. Я была уверена, что со временем ее нервозность исчезнет. Мы говорили о деревьях и растениях — предмет, которым Тереза очень интересовалась и которым, несомненно, великолепно владела; она была в совершенном восторге, когда могла назвать растения, о которых я никогда не слышала.
 Впереди показался Холл — внушительнейшее здание в стиле тюдор, но казавшееся более ранним, поскольку вместо привычных взору красных кирпичей оно было сложено из серого камня, причем большая часть строительного материала была взята из Аббатства, и это придавало зданию исключительность. Широкую низкую въездную арку по обеим сторонам обрамляли высокие восьмиугольные башни. Множество фронтонов и башенок радовали взгляд — и над всем этим возвышалась привратницкая.
 Мы подъехали ближе, и вдруг на дороге появился легкий экипаж. Две великолепные серые лошади неслись с опасной скоростью и, казалось, прямо на нас. Я велела девушкам замедлить аллюр и отъехать к обочине. Экипаж был рядом, и вдруг я услышала, как Тереза вскрикнула, и ее лошадь понесла наперерез экипажу и через дорогу к Холлу.
 Я пришпорила свою лошадь и галопом кинулась следом за ней.
 — Не бойся, Тереза, — крикнула я…
 Конечно, она меня не услышала.
 Я догнала ее как раз в тот момент, когда ее вышвырнуло из седла на траву перед Холлом. Я спешилась и подбежала к ней. Она лежала неподвижно и была очень бледна.
 — Тереза…— воскликнула я. — О Тереза…
 К моему огромному облегчению она открыла глаза и посмотрела на меня. Я возблагодарила Бога за то, что она жива. Экипаж остановился рядом, и мужчина, который правил лошадьми, соскочил на землю и подбежал к нам.
 Это был Джейсон Веррингер.
 Тогда самой сильной моей эмоцией была ярость.
 — Так это были вы, — крикнула я. — Сумасшедший… Это дитя…
 Он не обратил на меня внимания, но стал на колени и склонился над Терезой.
 — Послушайте, — сказал он. — Вы упали с лошади. С нами со всеми это время от времени случается. Ничего не сломали? Давайте посмотрим, можете ли вы встать.
 Тереза отшатнулась от него.
 — Мисс Грант, — прошептала она. Я сказала:
 — Все в порядке, Тереза. Я здесь, и я позабочусь о тебе. Не похоже, чтобы ты серьезно пострадала. Давай посмотрим, можешь ли ты встать.
 Джейсон Веррингер помог ей подняться. Было ясно, что она может стоять, не ощущая боли.
 — Не думаю, что есть переломы, — сказал он. — Я немедленно приглашу врача взглянуть на вас. А сейчас я отнесу вас в дом, — сказал он Терезе.
 Она умоляюще взглянула на меня.
 — Я буду с тобой, — сказала я. — Не бойся, Тереза. Я останусь с тобой.
 Тут я вспомнила, что отвечаю за группу. Я увидела, что всадницы с ужасом наблюдают за происшедшим.
 Моя лошадь спокойно щипала траву, лошадь Терезы ускакала.
 Я подошла к девушкам и сказала:
 — Вы видели, что произошло с Терезой. Сейчас пошлют за врачом. Не думаю, чтобы она серьезно пострадала. Я хочу, чтобы вы все вернулись в школу и рассказали о случившемся мисс Хетерингтон, — я посмотрела на Шарлотту и продолжала: — Шарлотта, я назначаю вас ответственной.
 На ее щеках появился легкий румянец, и я заметила, как гордо вскинулась ее голова и осветилось лицо.
 — Вы хорошая наездница и будете во главе. Присмотрите за всеми. Старайтесь, чтобы они поспевали за вами, — я обвела взглядом группу, чтобы убедиться, что все на месте. — Доставьте девушек обратно как можно скорее и скажите мисс Хетерингтон, что Тереза в Холле и что я останусь с ней, пока она не сможет ехать обратно. Вы поняли?
 — Да, мисс Грант, — серьезно сказала Шарлотта.
 — Теперь отправляйтесь, — сказала я. — Все следуйте за Шарлоттой и делайте, что она скажет. Бояться нечего. С Терезой ничего серьезного.
 Я проследила за тем, как они уехали. Потом повернула к Холлу.
 Мой испуг быстро превращался в злость. Он сделал это. Это он бездумно мчался таким аллюром. Он испугал лошадей, и Тереза не сумела справиться со своей. А я за них отвечала!
 Я поспешно прошла в дом через дверь, над которой в камне был высечен вычурный герб, и оказалась в обширном холле со сводчатым потолком. Стены были украшены оружием, а над камином вырезано генеалогическое дерево. В холле толпилось несколько человек, все они выглядели испуганными.
 — Девчушка в Голубой спальне, мисс, — сказал мужчина, который явно был сам по себе важным лицом — дворецкий или мажордом, подумала я. — За врачом уже послали, и сэр Джейсон сказал, не будете ли вы так добры подняться туда как можно скорее. Одна из горничных вас проводит.
 Я кивнула и последовала за девушкой вверх по лестнице, столбы которой были украшены розами Тюдоров и лилиями королевского дома Франции. В спальне с голубыми шторами лежала Тереза. Ее облегчение при виде меня было очевидным. Когда я вошла, Джейсон Веррингер обернулся.
 — Доктор должен быть здесь в течение получаса. Я сообщил ему, что он требуется срочно. Я уверен, что девочка не получила серьезных повреждений, но в таких случаях лучше проконсультироваться с врачом. Ясно, что кости целы. Может быть небольшой шок, сотрясение…
 — Останьтесь здесь, мисс Грант, — сказала Тереза.
 — Разумеется.
 — Мисс Грант останется здесь столько же, сколько и вы, — сказал Джейсон Веррингер мягким голосом, который каким-то образом показался неуместным в его устах.
 Я не могла на него смотреть, в такой я была ярости. Все это случилось по его вине. Он не имеет права с такой скоростью гонять по узким дорогам.
 Он принес стул, чтобы я могла сесть около постели.
 — Мисс Грант, — прошептала Тереза. — Как же остальные? Где они?
 — Они уехали обратно в школу. Я назначила Шарлотту ответственной. Она лучшая наездница. Справится.
 — Я больше не хочу ездить верхом… никогда. Никогда не хотела. Всегда боялась.
 — Не беспокойся об этом сейчас. Лежи спокойно.
 Вошла одна из горничных. Она сказала:
 — Это горячий сладкий чай. Миссис Кил говорит, что в таких случаях это самое милое дело.
 — Не повредит, — сказал Джейсон Веррингер.
 — Ты можешь его выпить, Тереза?
 Та заколебалась. Я обняла ее рукой и приподняла. Она отхлебнула, и цвет начал возвращаться к ее щекам. Минуты текли, и казалось, что до прихода доктора прошел целый час.
 — Вам лучше оставаться здесь, пока ее осматривают, мисс Грант, — сказал Джейсон Веррингер и вышел, оставив меня с доктором и Терезой.
 Осмотр показал, что Тереза сильно ушиблась, но переломов нет. Она легко отделалась, однако была ужасно потрясена. Я заметила, как дрожат ее руки.
 Врач сказал:
 — Полежите здесь, и скоро все будет в порядке. Вам лучше оставаться в постели.
 Я последовала за ним из комнаты. Джейсон Веррингер ждал в коридоре.
 — Ну? — сказал он.
 — С ней все в порядке, — сказал доктор. — Но она очень потрясена. Она ведь нервная девушка, не так ли?
 — Да, — сказала я, — это так.
 — Может быть небольшое сотрясение. Мне это представляется вполне вероятным. Ее не следовало бы день или около того трогать с места. Во всяком случае не сегодня.
 — Нет проблем, — сказал Джейсон Веррингер. — Она может остаться здесь.
 — Это было бы разумнее всего, — сказал доктор, глядя на меня.
 — Думаю, ей будет приятнее, если мы перевезем ее обратно в школу, — сказала я. — Это не очень далеко.
 — В этом нет никакой необходимости, — вставил Джейсон Веррингер. — Здесь ей будет удобно. Ее не следует перевозить, не так ли, доктор?
 Врач заколебался.
 — Следует ли? — повторил Джейсон Веррингер.
 — Я предпочел бы, чтобы этого не делали, — сказал доктор.
 Я нахмурилась.
 — Девушка не хочет разлучаться с мисс Грант, — сказал Джейсон Веррингер. Он улыбнулся. — Нет причин для беспокойства. Холл достаточно велик, чтобы разместить и больную, и мисс Грант.
 Доктор, как бы извиняясь, улыбнулся мне. Должно быть, я выдала свое отвращение к пребыванию в Холле.
 — Мне не хотелось бы, чтобы в теперешнем состоянии больную расстраивали, — сказал он. — Предложение сэра Джейсона в данных обстоятельствах кажется лучшим выходом.
 Теперь расстроилась я. Только почувствовала облегчение оттого, что Тереза серьезно не пострадала, как возникла эта проблема. Я знала, что не могу оставить Терезу. С другой стороны, мне была омерзительна мысль о том, чтобы провести ночь под его крышей. Чем меньше я беспокоилась о Терезе, тем сильнее злилась на Джейсона Веррингера. Он был причиной несчастья, а теперь более или менее диктовал доктору, что тот должен говорить.
 У меня создалось впечатление, что его забавляла мысль о том, что я вынуждена буду провести ночь в его доме. По-видимому, ему так же сильно хотелось, чтобы это произошло, как мне хотелось избежать этого.
 Я услышала свой ответ, произнесенный, надеюсь, без дрожи:
 — Придется сообщить мисс Хетерингтон.
 — К этому времени она должна знать о несчастном случае. Я немедленно пошлю к ней и сообщу заключение врача. Большое спасибо, доктор. Я полагаю, мы больше ничего сделать не можем?
 — Я пришлю мазь, — он взглянул на меня, — Намажьте ею один раз… и только раз. Она слишком сильная, чтобы использовать ее часто. Она должна помочь от ушибов. Потом я пришлю лекарство, чтобы ее успокоить. Если у нее сотрясение мозга, это может не сразу проявиться. Не позволяйте ей волноваться. Она должна стать сама собой через недельку… или меньше, при условии, что не будет непредвиденных последствий.
 Джейсон Веррингер ушел с врачом, а я вернулась к Терезе. Увидев меня, она расслабилась, и я уверила ее, что все будет в порядке.
 Тереза закрыла глаза и, казалось, заснула; полчаса спустя горничная пришла сообщить мне, что мисс Хетерингтон ждет внизу. Со всей возможной скоростью я спустилась к ней. По пути я выглянула в окно и увидела школьную карету с Эмметом на облучке.
 Дейзи Хетерингтон стояла рядом с Джейсоном Веррингером.
 — Вот и превосходная мисс Грант, — сказал Джейсон.
 — О Корделия, — сказала Дейзи, в такой момент забыв о церемониях. — Я полагаю, детка не пострадала.
 — Сейчас она спит. Я думаю, это в основном шок.
 — Чтобы такое случилось с одной из наших девушек!
 — Такое случается, когда карету гонят по дороге со скоростью, которая пугает всех встречных.
 Дейзи выглядела несколько шокированной и немного встревоженной.
 — Я понимаю, что бывают несчастные случаи, — пробормотала она.
 Мою ярость подавить было нелегко. Поскольку это сделал он, мы должны просто отмахнуться, сделать вид, что это естественное будничное происшествие. Он адресовал мне торжествующую ухмылку.
 Дейзи продолжала, словно и не слышала меня.
 — Сэр Джейсон говорит, что доктор не рекомендовал ее сегодня перемещать.
 — Он сказал это.
 — Очень любезно было с вашей стороны, сэр Джейсон, сразу послать за доктором и предложить гостеприимство.
 — Наименьшее, что я мог сделать, — ответил Джейсон Веррингер.
 — В самом деле… — сердито бросила я, хотя Дейзи своим присутствием напоминала мне, что мы должны быть любезны с нашим богатым и влиятельным землевладельцем.
 Дейзи быстро сказала:
 — Тереза должна остаться здесь на ночь, и поскольку она такая возбудимая девочка, а вы, моя дорогая, — единственная, кто может ее успокоить… Что ж, сэр Джейсон любезнейше приглашает вас тоже остаться здесь.
 Я чувствовала, что попала в ловушку.
 — Это было бы… — начала я.
 — Идеально, — перебил он. — Я уверен, что Тереза будет вполне счастлива, зная, что вы под рукой.
 — Что ж, я так вам благодарна, сэр Джейсон, — Дейзи повернулась ко мне: — Я пришлю кое-какие вещи, которые вам обеим понадобятся. Теперь, полагаю, мне нужно идти. Однако я знаю, что могу спокойно оставить Терезу в ваших руках, Корделия. Я должна вернуться и присмотреть за тем, чтобы все привести в норму. Девушки возбуждены.
 — Надеюсь, Шарлотта Маккей с девушками благополучно добрались до школы, — сказала я.
 — О да. И насладилась моментом власти. Я никогда раньше не видела Шарлотту столь удовлетворенной. Она была вежливой и очень покорной. В данных обстоятельствах вы поступили наилучшим образом. Теперь я перешлю вещи, а завтра по получении известия Эммет перевезет вас обратно.
 Таким образом, все было организовано.
 Джейсон Веррингер и я проводили Дейзи к карете.
 — Беспокоиться не о чем, — сказал он ей. — Девушка лишь в шоке, и я вижу, что мисс Грант — чрезвычайно здравомыслящая молодая леди.
 Я знала, что Дейзи пытается скрыть некоторую неловкость, и догадалась, что ей не больше нравится оставлять меня в Холле, чем мне оставаться. Однако мы оказались в этой неудачной ситуации, и Дейзи не могла найти дипломатичного выхода из нее. Тактичные отношения с сэром Джейсоном были необходимы для благополучия школы, а школа для Дейзи была превыше всего.
 — Я пришлю Эммета с тем, что вам может понадобиться, — были ее последние слова, и я осталась стоять, безутешно глядя вслед карете.
 Джейсон Веррингер обернулся и улыбнулся мне.
 — С нетерпением жду удовольствия отобедать с вами, мисс Грант, — сказал он.
 — Нет необходимости церемониться, сэр Джейсон. Если можно что-нибудь прислать в комнату Терезы для нас обеих, мы будем вполне удовлетворены.
 — Но я буду совершенно не удовлетворен. Вы почетный гость, и я хочу, чтобы вы это знали.
 — Я нисколько не ощущаю почета. Этого не должно было произойти.
 — Вы очень ясно показали, что вините меня.
 — Как вы могли гнать с такой скоростью? Вам следовало бы знать, что вы можете испугать лошадей. Они всего лишь девчушки… некоторые из них не очень тренированные. Это было неосторожно… даже более того, это… преступно.
 — Вы жестоки ко мне. Согласен, я был неосторожен. Я ездил на этих серых несколько раз в неделю и ни разу не встречал на дорогах группу школьниц верхом. Возможно, если бы я хотел ответить на ваши обвинения, я мог бы сказать, что им не следовало быть на этом отрезке дороги. Но я не стану в это вдаваться, поскольку не желаю вызвать ваше неудовольствие.
 — Вы можете говорить абсолютно все, что вам угодно. Девушки всегда ездят по дорогам. В чем особенность этой?
 — Так случилось, что она ведет к моему дому.
 — Вы хотите сказать, это ваша частная собственность.
 — Дорогая мисс Грант, вы в Колби недавно, иначе знали бы, что большая часть земель в округе — моя собственность.
 — Значит ли это, что никто из нас не имеет права здесь находиться?
 — Это значит, что вы находитесь здесь с моего позволения, и если я пожелаю, я могу закрыть любую дорогу.
 — Почему же вы этого не делаете? Тогда мы по крайней мере знали бы, где можно безопасно ходить и ездить.
 — Давайте войдем в дом. Я велел приготовить для вас комнату. Это одна из наших лучших комнат, и находится довольно близко к Голубой.
 Внезапно я ощутила тревогу. В нем было что-то сатанинское. К тому же он выглядел самодовольным, и мне не нравилась дерзость в выражении его лица. Было похоже на то, что он затевает что-то и уверен в успехе своих планов.
 — Спасибо, — холодно сказала я, — но я предпочла бы остаться в комнате Терезы.
 — Мы не можем этого допустить.
 — Боюсь, что я не могу допустить ничего другого.
 — В Голубой комнате лишь одна кровать.
 — Она очень большая. Я уверена, Терезе будет лучше, если я ее с ней разделю.
 — Я попросил приготовить для вас комнату.
 — В таком случае она будет готова для ваших следующих гостей.
 — Я вижу, — сказал он, — вы решительно настроены, чтобы все было, как хотите вы.
 — Я здесь для того, чтобы позаботиться о Терезе, этим я и намерена заниматься. У нее был ужасный шок благодаря… Он с упреком посмотрел на меня, и я продолжала:
 — Мне не хотелось бы, чтобы она проснулась среди ночи и гадала, где она оказалась. Она может встревожиться. В конце концов у этого падения могут быть неприятные последствия. Мне следует быть с ней.
 — Терезе очень повезло. У нее такой восхитительный и преданный страж.
 — Нам будет очень удобно, и спасибо за то, что позволили устроиться в вашей Голубой комнате.
 — Наименьшее, что я мог сделать.
 — Да, — холодно сказала я.
 Когда мы входили в здание, он улыбался.
 — Вы, конечно, пообедаете со мной, — сказал он почти смиренно.
 — Вы очень добры, но я должна быть с Терезой.
 — Терезе требуется отдых. Когда доставят успокаивающее, доктор хочет, чтобы она приняла его сразу.
 — Я не оставлю Терезу. Он склонил голову. Я поднялась к Терезе.
 — Я так рада, что вы здесь, мисс Грант, — сказала она.
 — Я останусь с тобой, Тереза. Места в этой кровати хватит для нас обеих. Она огромная, верно? Слегка отличается от тех, что в школе.
 Она легко и довольно улыбнулась. Вскоре Джейсон Веррингер появился в дверях.
 — Врач прислал вот это, — сказал он. — Вот мазь. А это лекарство. Он прислал записку, что ей следует дать это после того, как вы используете мазь. Затем она должна проспать всю ночь. Больше всего она нуждается именно в этом.
 — Спасибо, — сказал я и прошла с ним к двери.
 — Когда она заснет, позвоните в колокольчик, — сказал он. — Я пришлю кого-нибудь проводить вас вниз. Это не будет церемониальный прием пищи, — просто маленький спокойный тет-а-тет.
 — Спасибо, но нет. Я не думаю, что Терезу следует оставлять.
 Я вернулась к Терезе, чтобы смазать ушибы. Я подумала о том, как ей не повезло, и снова во мне поднялась ярость.
 — Вы ведь будете спать здесь, мисс Грант? — взмолилась Тереза.
 — Несомненно буду.
 — Я не хотела бы оставаться здесь одна. Не могу забыть, как я услышала стук копыт… и поняла, что старушке Черри Райп это не нравится… Я ей тоже не нравилась. Я знала, что она понесет и мне не удастся ее удержать.
 — Перестань думать об этом. Все позади.
 — Да, и вы здесь, и я никогда, никогда больше не поеду верхом на лошади.
 — Посмотрим, что ты будешь думать об этом позже.
 — Мне не нужно ждать, что будет потом. Я знаю сейчас.
 — Ну-ну, Тереза, ты возбуждаешься. Тебе не полагается. Давай-ка закончим с мазью. Какой запах! Хотя и довольно приятный в сущности. Больно? Что ж, это означает — она действует тебе на пользу. Доктор говорит, мазь очень эффективна. Через денек ты будешь всех цветов радуги.
 Я закрыла пузырек пробкой и отставила его.
 — Теперь ты примешь это лекарство, уснешь и все забудешь. Все, что тебе следует помнить: я здесь. Поэтому если ты чего-нибудь хочешь, просто скажи мне.
 — О, я рада, что вы здесь. Мисс Хетерингтон сердится на меня?
 — Конечно нет. Она беспокоится, как и все.
 — Теперь Шарлотта будет насмехаться, верно?
 — На самом деле Шарлотта очень хорошо держалась. Она отвела девушек обратно. Я уверена, что она не хотела, чтобы ты пострадала.
 — Тогда почему она все время пытается меня задеть?
 — В сущности она не хочет причинить вред, просто слегка уколоть.
 — Теперь я не так сильно из-за нее огорчаюсь, как бывало. Это потому, что вы в Африке тоже были, а потом приехали домой к тете Пэтти. Вот бы у меня тоже была тетя Пэтти!
 В дверь осторожно постучали. Это была горничная с чемоданом, который — как она сказала — только что прислали из школы. Я открыла его. В нем была записка от Дейзи, в которой говорилось, что это кое-какие вещи, которые нам по ее мнению могут понадобиться. Там были мои спальные вещи и Терезины, и я была удивлена, увидев, что она прислала одно из моих платьев — мое лучшее синее шелковое платье.
 Я хотела дать Терезе успокоительное, поэтому спросила, не хочет ли она, чтобы я помогла ей надеть ночную рубашку, поскольку так ей будет удобнее. Она сняла амазонку, когда ее осматривал врач. Я помогла ей раздеться и надеть ночную рубашку. Потом предложила:
 — Выпей это. Я полагаю, ты очень захочешь спать.
 Так и вышло. Она некоторое время продолжала бессвязно разговаривать, ее голос становился все более сонным. Лекарство начало действовать.
 — Тереза, — тихонько сказала я, но ответа не было.
 Она выглядела очень молодой и беззащитной, и я подумала, как это грустно, что ее родители так далеко и что родственники в Англии не хотят обременять себя ею. Интересно, скучают ли по ней и хотят ли ее отец и мать, чтобы она была с ними; и мои мысли снова вернулись к тете Пэтти и всему тому, что мне нужно будет ей рассказать, когда я снова увижусь с ней.
 В дверь легонько постучали. Я тихонько подошла и открыла ее. Там стоял Джейсон Веррингер с женщиной средних лет.
 — Как Тереза? — спросил он.
 — Спит. Лекарство подействовало быстро.
 — Доктор сказал, что так и будет. Это миссис Кил, моя очень почтенная экономка. Она посидит с Терезой, пока мы обедаем, и если Тереза проснется, тотчас придет за вами.
 Он улыбнулся мне лишь с намеком на торжество в улыбке. Я колебалась. Я не видела повода отказаться. Миссис Кил мне улыбнулась:
 — Вы можете мне доверять, — сказала она. — Я привыкла ухаживать за больными.
 Я вяло уступила, поскольку не могла отказаться в присутствии экономки. Для нее было бы оскорблением недоверие к ее способности присмотреть за Терезой, которая все равно спала. Так что мне придется с ним обедать. Я была вынуждена втайне признаться, что эта перспектива мне не так уж противна, как я делала вид. Я находила некоторое удовольствие в том, чтобы показывать ему, что он никоим образом меня не привлекает — ибо я была уверена, что он пытается произвести на меня впечатление. Судя по тому, что я слышала о его репутации, его считали — или он сам себя считал — неотразимым для женщин. Было бы забавно и довольно приятно дать ему понять, что вот одна, которая совершенно не поддается его мужским чарам.
 — Вы так добры, — сказала я миссис Кил. — Она чувствительная девушка… и если она вдруг проснется…
 — Вряд ли, — сказал Джейсон Веррингер. — А если вдруг и проснется, миссис Кил немедленно пригласит вас. Так что с этим договорились. Миссис Кил поднимется за вами через полчаса. Если вы будете к тому времени готовы, мы сможем перейти прямо к обеду.
 За исключением возможности поставить всех в неловкое положение, заявив хозяину дома, что мне известна его репутация и я не считаю его подходящей для себя компанией, выхода из этой ситуации я не видела; единственно приемлемым действием было принять любезное приглашение и закончить обед как можно раньше.
 Так что я в знак согласия склонила голову, поблагодарила миссис Кил и сказала, что через полчаса буду готова.
 Я переоделась в синий шелк и ощутила некоторое удовольствие оттого, что Дейзи прислала именно то платье, которое шло мне больше всего.
 Я расчесала волосы щеткой до блеска. На моих щеках появился легкий румянец, от которого глаза казались ярче. Действительно, думала я, мне доставит удовольствие довести до него факт, что не на всех женщин он производит такое впечатление, как ему кажется.
 Миссис Кил легонько постучала в дверь. Она вошла и мы стали рядом, глядя на Терезу.
 — Она крепко спит, — прошептала я. Миссис Кил кивнула.
 — Я сей же час позову вас, если она проснется.
 — Спасибо, — сказала я.
 Одна из горничных ждала в коридоре, чтобы проводить меня вниз, в маленькую комнату, дверь которой вела во двор. Он уже ждал меня и выглядел очень довольным.
 — Я подумал, что лучше нам поесть здесь, — сказал он, — а потом, если вы не возражаете, мы можем выпить кофе и портвейн или бренди во дворе. Летними вечерами там очень приятно. Я частенько сижу там с гостями.
 — Звучит заманчиво.
 — Вы, должно быть, голодны, мисс Грант.
 — Я полагаю, событий этого дня довольно, чтобы кого угодно лишить аппетита.
 — Когда вы увидите превосходного утенка, вы измените свое мнение. Я уверен, вы оцените нашего повара. Мне очень повезло. У меня хорошие слуги. Это результат тщательного отбора… и тренировки. Вы хорошо питаетесь в этом вашем заведении для избранных юных леди, я полагаю.
 — Да. Мисс Хетерингтон на этом настаивает. Много продуктов поставляют сады Аббатства.
 — Продолжение старой монастырской традиции. Ах, традиции, мисс Грант. Как же они управляют судьбами людей вроде нас! Пожалуйста, садитесь. Вот так… напротив меня, чтобы я мог вас видеть. Интимные обеды всегда доставляют мне больше радости, чем те, что протекают в большом зале. Это помещение, разумеется, может вместить четырех человек, но для двоих подходит еще лучше.
 Это была очаровательная комната с дубовыми панелями и расписным потолком, на котором толстые купидоны развлекались в кудрявых облаках, а ангел благосклонно взирал на них.
 Он заметил, что я разглядываю потолок.
 — Вам не кажется, что он обеспечивает вполне небесную атмосферу?
 Я взглянула на него, и меня поразила мысль, что он был изгнан с небес словно Люцифер. Это казалось смешным и причудливым и не имеющим отношения к делу. Я была уверена, что он никогда не позволит изгнать себя оттуда, где он хочет пребывать.
 — Да, — сказала я. — Обеспечивает. Хотя что делают купидоны в облаках, мне не совсем понятно.
 — Выискивают ничего не подозревающее сердце, чтобы пронзить его стрелами любви.
 — Им пришлось бы стрелять очень точно, если они хотят поразить кого-нибудь на земле… даже если тучи висят низко.
 — У вас практичный склад ума, мисс Грант, и мне это нравится. Ага, вот и суп. Надеюсь, он придется вам по вкусу.
 Скромный прислужник внес супницу, из которой налил нам суп. Затем он взял бутылку вина и наполнил бокалы.
 — Надеюсь, вы и вино одобрите, — сказал Джейсон Веррингер. — Я специально его выбрал. Марочное… один из лучших урожаев столетия.
 — Вам не следовало тратить такие усилия из-за меня, — ответила я. — Я не знаток и не смогу по-настоящему его оценить.
 — Неужели в этой весьма элитарной школе в Швейцарии не учили ценить хорошее вино? Я удивлен. Вам следовало лучше поехать в ту, во Франции… забыл название. Я уверен, что знание вин включено в их программу.
 Он пригубил вино и с выражением напускного экстаза возвел глаза к потолку.
 — Очень тонкое, — сказал он. — Ваше здоровье, мисс Грант, и здоровье девушки наверху.
 Я выпила вместе с ним.
 — И за нас, — добавил он. — За вас… За меня… И за нашу растущую дружбу, которая началась при довольно необычных обстоятельствах.
 Я пригубила еще раз и поставила бокал. Он продолжал:
 — Вы должны признать, что все три наших встречи были необычными. Сначала затор в узкой аллее; затем вы заблудились, и я пришел вам на выручку; а теперь эта история с лошадью, которая привела к тому, что мы здесь вместе.
 — Возможно, вы такого рода человек, с которым происходят драматические события.
 Он задумался над этим.
 — Полагаю, что-то яркое, драматическое происходит время от времени с большинством людей в их жизни. А с вами?
 Я молчала. Мои мысли вернулись к той встрече в лесу и моему сверхъестественному — как мне теперь казалось — столкновению с мужчиной, который согласно могильному камню в Суффолке уже давно мертв. Как ни странно, мой собеседник, выдающимися свойствами которого были живость и жизненная хватка, напомнил мне о том странном случае ярче, чем мне приходилось о нем вспоминать уже в течение долгого времени.
 Он наклонился вперед.
 — Кажется, я пробудил воспоминания.
 У него была манера проникать в мои мысли, которую я находила обескураживающей.
 — Поскольку я была вовлечена в события, которые вы назвали драматическими, полагаю, можно сказать, что я тоже их испытала. Драматичность, как и все прочее, — в уме тех, кто участвует в спектакле. Не думаю, что рассматриваю эти случаи — за исключением того, что случилось с Терезой — как драматические.
 — Пожалуйста, отведайте еще супа.
 — Нет, спасибо, он восхитителен, но я слишком беспокоюсь о Терезе, чтобы уделить вашему столу внимание, которого он заслуживает.
 — Возможно, когда-нибудь позже вы сможете исправить это пренебрежение.
 Я засмеялась, и он сделал дворецкому знак внести утку.
 Он спрашивал о своих племянницах и том, насколько им, по моему мнению, на пользу Академия. Из лояльности к Дейзи я ответила, что польза велика.
 — Фиона — спокойная девушка, — сказал он. — Она пошла в мать. Но спокойствие иногда может быть обманчивым. Из своего обширного опыта вы, конечно, знаете это.
 — Я усвоила, что мы очень мало знаем о ком бы то ни было. В человеческом характере всегда есть сюрпризы. Люди говорят, такой-то поступил не в соответствии со своим характером. На самом деле это не так Он поступил в соответствии с той стороной своего характера, которую раньше не показывал миру.
 — Это верно. Так что мы можем ожидать, что в один прекрасный день Фиона нас всех удивит.
 — Возможно.
 — Но не Юджини, поскольку ни один из ее поступков не может меня слишком удивить. А вас, мисс Грант?
 — Юджини — девушка с пока еще не сформировавшимся характером. Она готова поддаться влиянию. И сейчас, к большому сожалению, находится под влиянием девушки по имени Шарлотта Маккей.
 — Я знаю ее. Она была здесь на каникулах. Я также знаю ее отца.
 — Шарлотта очень боится, как бы кто не забыл, что она — достопочтенная, тогда как гораздо больше к лицу было бы, если бы она пыталась скрыть этот факт.
 — Вы одобряете сокрытие, мисс Грант?
 — В некоторых обстоятельствах.
 Он медленно кивнул и попытался наполнить мой бокал. Я накрыла его рукой, чтобы это предотвратить, поскольку была уверена, что он его наполнит, даже если я откажусь.
 — Вы очень воздержанны.
 — Скажем лучше, не привыкла пить много.
 — Слегка опасаетесь, что эти отличные мозги могут немного замутиться?
 — Я позабочусь, чтобы этого не произошло. Он наполнил собственный бокал.
 — Расскажите мне о своей семье, — сказал он.
 — Вам действительно интересно?
 — Очень.
 — Интересного очень мало. Мои родители умерли. Они были миссионерами в Африке.
 — Вы разделяете их благочестие?
 — Боюсь, что нет.
 — Казалось бы, родители, которые были миссионерами, произведут потомство, жаждущее продолжать благие дела.
 — Напротив. Мои родители горячо верили в то, чем занимались. Хотя я была очень маленькой, когда я их покинула, я понимала это. Это была своего рода доброта. Они переносили невзгоды. На самом деле они даже умерли за свою веру в конце концов, можно сказать. Полагаю, это была величайшая жертва. Потом я приехала домой к любимой тетушке и увидела другого рода доброту. Если бы я была способна подражать доброте, я выбрала бы ту, что характеризует мою тетю.
 — Когда вы о ней говорите, ваш голос меняется. Вы очень любите эту тетю.
 Я кивнула. На глазах у меня стояли слезы, и мне за них было стыдно. Будучи мне столь неприятным, он тем не менее обладал способностью играть моими эмоциями. Я не совсем понимала, что именно это было — слова, которые он использовал, оттенки его голоса, выражение его глаз. Как ни странно, я почувствовала, что в нем есть нечто грустное, что было абсурдно. Он был крайне высокомерен, казался себе самым важным; хозяин многих, он хотел доказать, что хозяин всему.
 — Меня отправили жить с ней, — продолжала я. — И это лучшее, что со мной произошло… или когда-нибудь произойдет, я полагаю.
 Он поднял свой бокал и сказал:
 — Я сделаю пророчество. Столь же хорошее с вами еще произойдет. Расскажите мне о вашей тете побольше.
 — У нее была школа. Она не была прибыльной. Я собиралась с ней работать. Однако ей пришлось все продать, так что я приехала сюда.
 — Где она теперь?
 — В маленьком домике в деревне. У нее есть подруга, которая живет вместе с ней. Я поеду к ней, как только прекратятся занятия.
 Он кивнул.
 — Мне кажется, мисс Грант, — сказал он, — что вы очень везучая молодая леди. Вы учились в этом заведении в Швейцарии, когда у вашей тети был больший достаток, или ваши родители хорошо вас обеспечили?
 — Все, что у них было, пошло на их миссию. Это тетя послала меня в школу. Она не могла себе этого позволить, я уверена, но настояла на том, чтобы я поехала и держала меня там. И это… облегчило мне приезд сюда.
 — Мисс Хетерингтон почти ни о чем, кроме ваших талантов и шаффенбрюккенизации своей школы, не говорит.
 Я рассмеялась, и он засмеялся вместе со мной.
 — Вот и суфле. Вы должны съесть все до крошки, иначе на кухне произойдет восстание.
 — Неужто кто-нибудь смеет восставать против вас?
 — Нет, — ответил он. — Это будет частное восстание. В любом случае они знают, что я никогда не буду повинен в столь отвратительном оскорблении — отвергнуть великолепное произведение их рук. Это вы будете осуждены.
 — В таком случае я сделаю все, что в моих силах, чтобы избежать этого.
 — Я уверен, что вы всегда делаете все, что возможно. Суфле и вправду оказалось восхитительным, и мне пришлось признать, что обед у меня вышел превосходный — очень отличающийся от простой, хотя и хорошей еды, которую нам подавали в Аббатстве.
 Он говорил о школе, об истории Аббатства и о том, как вскоре после Ликвидации оно попало в руки его семьи.
 — Мой предок оказал королю какую-то услугу… по-моему, где-то за границей, и за эту службу ему было позволено купить земли Аббатства и то, что оставалось от самого Аббатства, за ничтожную сумму. Кажется, это было двести фунтов… хотя, возможно, в те дни эта сумма была не так уж ничтожна. Он построил Холл и устроился как полагается вельможе. Он процветал, но люди в окрестностях так и не приняли семью по-доброму. Они смотрели на нас как на узурпаторов. Аббатство всегда так много делало для бедных. Для бродяг всегда была пища и место для сна. Когда аббатства исчезли, дороги заполнили нищие и грабежи участились. Так что видите, Веррингеры были плохой заменой монахам.
 — Интересно, почему они не попытались их превзойти.
 — Вы хотите сказать: судя по действиям этого отпрыска древнего рода? Что ж, они были заняты тем, что устраивались в качестве местных лордов, а это не обязательно значило становиться благодетелями. Среди нас есть несколько негодяев. Я должен показать вам портретную галерею: наши злодейства написаны на наших лицах и, я думаю, одерживают верх над нашими добродетелями. Но вы увидите и сможете судить сами.
 Мы закончили суфле, и я сказала:
 — Вероятно, мне следует удостовериться, что с Терезой все в порядке.
 — И смертельно обидеть миссис Кил! Она ревностно охраняет девушку. Если вы подниметесь сейчас, она заподозрит, что вы ей не доверяете. Пойдемте во двор. Сейчас на воздухе очень приятно, становится темно и зажигаются свечи. Они расположены в высеченных в камне нишах. Не так часто у нас бывают ночи, когда можно посидеть во дворе, и мы стараемся взять от них все возможное.
 Я поднялась, и он оказался рядом со мной, взял меня под локоть и провел через дверь.
 Во дворе стоял белый столик и два кресла, на которых лежали подушки.
 Воздух был тих и неподвижен, и я ощутила, как меня охватывает волнение. Я думала о школе. Ужин, должно быть, закончен, и девушки устраиваются спать. Сейчас я делала бы обход и старалась определить, создадут ли Шарлотта или Юджини какую-нибудь проблему.
 — Мы выпьем кофе, если вам он нравится, и, может быть, немного портвейна…
 — Кофе, пожалуйста, не надо больше вина.
 — Должно же быть что-то, что вам нравится. Бренди?
 — Мне будет довольно кофе, спасибо. Мы сели, и нам вынесли напитки.
 — Теперь, — сказал он, — нас не будут беспокоить.
 — Я и раньше не чувствовала, что меня беспокоят.
 — Мы живем в окружении слуг, — сказал он. — Иногда мы склонны забывать, что они — раса детективов. С ними следует быть осторожными.
 — Возможно, если у вас есть что прятать.
 — А кому нечего прятать? Даже превосходные молодые леди из Шаффенбрюккена могут иметь свои секреты. Я смолкла, и он налил себе вина.
 — Мне хотелось бы, чтобы вы немного попробовали, — сказал он. — Это…
 — Марочный портвейн, я уверена.
 — Мы гордимся нашими винными погребами, мой дворецкий и я.
 — И я убеждена, что в них у вас много такого, чем можно гордиться.
 — И нам нравится, когда другие разделяют с нами наслаждение нашими сокровищами. Ну же, совсем немножко. Я улыбнулась, и он наполнил мою рюмку наполовину.
 — Теперь мы можем выпить друг за друга.
 — Но мы уже делали это.
 — Нельзя получить слишком много счастья. За нас, мисс Грант… Корделия. Вы выглядите отчужденно. Вам не нравится, что я зову вас по имени?
 — Я думаю, что это довольно… ни к чему.
 — Мне кажется, это очень подходящее имя. Вы Корделия от макушки до кончиков пальцев. Я не мог бы представить вас ни с каким иным именем, только Корделией, и даже без вашего позволения буду им пользоваться. Вы не находите воздух Девона восхитительным?
 — Да.
 — Я всегда был рад, что наше Аббатство оказалось девонским. Оно могло оказаться на бесцветном севере. У них там тоже есть красивые. Фаунтинз, Ривол… и другие.
 — Я слышала о них.
 — Не думаю, чтобы какое-нибудь из них превосходило наше… или даже могло с ним равняться. Но, возможно, это то, что называется гордостью владельца. Мы — руины, не так ли… как и они, но мы также и Академия для молодых леди. Кто может с этим сравниться?
 — Это кажется странным местом для школы.
 — Среди всей этой древности? Какое же место может быть лучше для молодых людей, чтобы узнавать о прошлом?
 — Именно это и говорит всегда мисс Хетерингтон.
 — Прекрасная женщина. Я восхищаюсь ею. Я рад, что она свою школу устроила здесь. Это так удобно для моих подопечных, и без нее я не мог бы сидеть здесь, получая удовольствие от одного из восхитительнейших вечеров в моей жизни.
 Я легко засмеялась.
 — Вы мастер гиперболы.
 Он наклонился вперед и серьезно сказал:
 — Я говорю искренне.
 — В таком случае, — парировала я, — не может быть, чтобы у вас была очень интересная жизнь.
 Он ненадолго смолк. Потом сказал:
 — Начинает спускаться темнота. Мы пока еще не будем зажигать свечи. Взгляните. Появляются звезды. Почему люди говорят, что звезды появляются, когда они там все время?
 — Потому что они воспринимают лишь то, что видят.
 — Не столь проницательны, как вы, Корделия. Нам с вами не нужно, чтобы все было очевидно бросающимся в глаза, не так ли?
 — Что вы имеете в виду?
 — Жизнь, — сказал он. — Вы не будете судить меня по тому, что вам скажут другие, верно?
 — Не мне судить.
 — Возможно, я плохо сформулировал. Вы не станете оценивать мой характер по сплетням, которые можете услышать.
 — Я лишь повторю, что не мне судить.
 — Но вы это делаете… не отдавая себе в этом отчета. Вы слышите что-то о человеке, и если это не опровергается, вы верите этому во вред ему или ей.
 — О чем вы говорите?
 — Мне известно, что обо мне ходит много скандальных слухов. Я не хочу, чтобы вы всему этому верили. По крайней мере я хочу, чтобы вы понимали, как это произошло.
 — Почему это должно меня касаться?
 — Потому что после сегодняшнего вечера вы будете моим другом, не так ли?
 — Дружбу не надевают как шляпу или пальто. Она развивается… растет… Это нечто, что нужно доказать.
 — Она будет развиваться, — сказал он. — Она будет доказана.
 Я на какое-то время смолкла.
 — Смею сказать, — продолжал он, — что я за свою жизнь сделал очень много такого, что вы не одобрили бы. Мне хотелось бы, чтобы вы немного поняли кое-что о моей семье вы знаете, поговаривают, что мы — потомки дьявола.
 Я засмеялась.
 — А, — продолжал он, — вы считаете, что это очень вероятно, не так ли?
 — Напротив. Я считаю, что это очень невероятно.
 — Сатана принимает разные обличил. Он не обязан быть духом, вы знаете, или иметь раздвоенные копыта.
 — Расскажите, каким образом дьявол стал одним из ваших предков.
 — Очень хорошо. Это было третье поколение Веррингеров. Старая королева умерла, и на престоле был шотландец Яков. Вы знаете, что проклятием нашей семьи было то, что мы не иметь наследников мужского пола? Я знаю, это навязчивая идея многих семей. Но это было нашей особенной проблемой, а в те дни, когда семья была новой в рядах знати, она должна была построить себе прочный фундамент. Видите, даже и сейчас у меня нет сына, который наследовал бы мне; и у моего брата было две дочери. Хочется, чтобы была прямая линия наследования имени, а не потому что одна из дочерей заставляет своего мужа принять его. Так вот, тот Веррингер из Колби Холла, о котором идет речь, смог получить лишь дочь, и она была самым некрасивым созданием, какое только можно было найти во всем Девоншире… Настолько некрасивая, что несмотря на ее состояние, ей не удавалось найти мужа. Но ей нужно было иметь ребенка, а для этого она должна была выйти замуж и муж должен был хранить священное имя Веррингеров. Время шло. Ей было тридцать лет, и с годами она не становилась привлекательнее. Ее отец был в отчаянии и однажды послал своих вооруженных слуг с приказом спрятаться и привезти ему домой любого путника, который был бы относительно красив, в добром здравии и выглядел способным зачать ребенка.
 — Вы это придумали.
 — Могу поклясться, что это одна из семейных легенд. Хотите услышать, что случилось?
 Я кивнула.
 — Что ж, через некоторое время они привели молодого человека. Он ехал через лес в одиночестве. Он был красив, силен и выглядел очень привлекательно. Только потому что их было так много, а он один, они смогли его одолеть. Когда мой предок увидел его, он возрадовался. Его уродливая дочь тоже. «Женись на моей дочери, и у тебя будут земли и богатство», — сказал отец. «У меня есть земли и богатство, и я не желаю жениться на твоей дочери», — сказал молодой человек. Отец очень рассердился и приказал поместить его в одну из подземных темниц — да, у нас есть несколько. Их используют теперь для хранения продуктов в холоде. Его следовало там держать, пока он не согласится. Однако проходили недели, но молодой человек не соглашался. Никто не приходил его спасать. Мой предок не позволял морить его голодом или пытать, потому что хотел произвести на свет совершенного ребенка, а поскольку молодого человека нельзя было подкупить богатствами, казалось, что план провалится. Но Веррингеры всегда славились своим упорством. Узника вывели из подземелий и поместили в одну из лучших спален. В комнате горел огонь, ему дали лучшей еды и вволю вина. У Веррингеров всегда были хорошие винные погреба. Мой предок понял, что помещать молодого человека в подземелье было ошибкой. Приятные условия жизни гораздо больше способствуют соблазнению. И однажды ночью, когда молодой человек хорошенько вкусил всего того вкусного, что хитроумный Веррингер прислал к его столу, в его вино было вылито сильное возбуждающее половые инстинкты средство. Он был очень сонным, и когда он отправился в постель, дочь скользнула рядом с ним. В эту ночь они зачали ребенка.
 — Вы говорите мне это, чтобы показать, насколько Веррингеры предприимчивые мужчины?
 — Отчасти, но здесь есть большее. Послушайте продолжение. Как ни странно, когда молодой человек узнал, что его стараниями девушка забеременела, он согласился жениться на ней и в Холле были великие празднования. В положенное время она произвела на свет ребенка — мальчика, сильного, здорового и такого же красивого, как его отец. Тогда и начали случаться странные вещи. Над колыбелькой мальчика видели огонь, но настоящего огня там не было. Ребенок смеялся, как никогда раньше новорожденный не смеялся; и он хватался за все, что попадало ему под руку. Они хотели торжественного крещения и приготовили для этого часовню. Но за день до того, как это должно было произойти, молодой человек пошел к своему тестю и сказал: «Крещение не должно состояться. Вы не знаете, кто я. Вы думали, что играете со мной, но на самом деле это я играл с вами. Я знал ваши планы; я позволил схватить себя и привести сюда, чтобы я мог дать свое семя вашей семье. Догадываетесь, кто я?» История говорит, что мой предок в ужасе бросился на колени, так как не мог смотреть в лицо молодому человеку, ибо когда он это сделал, оно сверкало как солнце и чуть не ослепило его. «Я Люцифер, сын утра, — сказал молодой человек. — Меня изгнали с Небес. Я честолюбив. Я хочу превзойти самого Бога. Ты честолюбив. Ты хочешь сделаться могущественнее других. Для достижения этой цели ты попытался использовать меня. Вот я и дал тебе сына. Люцифер. И в любом ребенке мужского пола вашего клана в будущих поколениях буду я». Вот таким образом Веррингеры воистину порождение дьявола.
 — Вы действительно очень хорошо рассказали историю, — сказала я. — Я как будто была там, видела этого молодого человека и развязку.
 — Извиняет это нас?
 — Конечно нет.
 — Я полагал, что если у нас в крови дьявол, нам должно полагаться некоторое снисхождение.
 — Думаю, подобные легенды связаны с большинством семей, которые могут проследить свою линию в далекое прошлое. Мне кажется, нечто подобное говорилось об Анжуйской линии, из которой произошло так много наших королей.
 — История передавалась из поколения в поколение.
 — И все вы, несомненно, считали, что должны жить в соответствии с ней.
 — Похоже, нам для этого не надо было сильно стараться. Но я хотел, чтобы вы поняли, что когда мы плохо поступаем, это не совсем наша вина.
 Что он хотел сказать? Что способен на безжалостный акт? Убийство? Я не могла выбросить из головы эту нежеланную жену, которая лежала на подушках, и о пузырьке со смертельной дозой опиевой настойки в руках ее мужа. Дал ли он ей выпить ее?
 — Вы задумчивы, — сказал он. — Вы думаете о том, что не принимаете мои извинения.
 — Вы правы, — ответила я. — Не принимаю.
 Он вздохнул.
 — Я знал, что не примете, но все равно хотел объяснить. Какая райская ночь! В воздухе запах цветов, и вы так прекрасны, Корделия.
 — Это оттого, что уже почти темно.
 — Вы всегда казались мне прекрасной и при ярком солнечном свете.
 — Полагаю, мне пора попрощаться и поблагодарить за очень хороший обед.
 — Нет еще, — сказал он. — Это такой чудесный вечер. Как тихо! Ни дуновения ветерка. Такое бывает чрезвычайно редко, и было бы просто стыдно не воспользоваться моментом. Вы отвергаете мою мистику. Но у многих людей в жизни есть элемент мистики. А у вас?
 Я молчала. Он снова отправил мои мысли на то суффолкское кладбище, и прежде чем я успела себя остановить, я уже говорила:
 — Со мной случилось нечто странное… однажды.
 — Да? — он нетерпеливо склонился вперед.
 — Я мало об этом говорила даже своей тете.
 — Скажите мне.
 — Это кажется просто абсурдным. Все произошло, когда мы были в Шаффенбрюккене. Нас было четверо, и мы услышали, что если сядем под одним деревом… определенным деревом… в лесу в определенное время… в полнолуние, а это как раз был период Охотничьей луны, которая считалась особенно подходящей… Ну, мы узнали, что если сядем под этим дубом, то сможем увидеть мужчину, за которого выйдем замуж. Вы знаете, какими глупыми бывают девушки.
 — Я не думаю, что это глупо. Я считаю, было бы показателем очень летаргического и нелюбопытного ума, если бы человек не хотел увидеть свою будущую пару.
 — Вот мы и пошли, и встретили мужчину…
 — Высокий, темноволосый и красивый.
 — Высокий, светловолосый и красивый на самом деле. И казался он странным, отстраненным — может быть из-за легенды. Мы поговорили с ним немного, а потом вернулись в школу.
 — И это все?
 — Нет, я снова его увидела. Это было в поезде по дороге домой в Англию… просто он мельком появился и исчез. Потом он был на пароме через пролив. Я в полудреме сидела на палубе: видите ли, было около полуночи, и потом… как мне показалось, он внезапно оказался рядом со мной. Мы разговаривали, и я полагаю, что была очень сонной, потому что когда я открыла глаза, его не было.
 — Растворился в клубе дыма?
 — Нет… просто ушел… естественным путем. Я снова видела его возле Грантли Мэнор, где мы тогда жили. Он говорил со мной, и я узнала его имя. Он сказал, что навестит нас, но не пришел. Потом… и вот это уже действительно странно, я поехала в то место, где, как он сказал, он живет, и нашла дом. Он сгорел больше двадцати лет назад. Я видела его имя на могильном камне. Вам это не кажется столь же странным, сколь интриги вашей семьи с дьяволом?
 — Не казалось… пока вы не дошли до того момента, как вы посетили место, где он должен был предположительно жить. Это очень странно, должен согласиться. Остальное просто. В лес он пришел случайно. Вы наделили его всеми благородными и несколько сверхъестественными качествами, потому что молоды и впечатлительны и поверили легенде. Вы произвели на него впечатление, что нисколько меня не удивляет. Он увидел вас во время путешествия. Он сел рядом с вами и заговорил, но потом его совесть сразила его. Дома его ждала жена и шестеро детей. Так что он незаметно улизнул. Потом он не смог справиться с искушением снова вас увидеть, вот и подстерег вас. Он должен был нанести визит вам и вашей тете, а потом его лучшие чувства снова восторжествовали, и он отправился домой к семье. Я засмеялась.
 — В каком-то отношении это звучит правдоподобно, но не объясняет имя на могильной плите.
 — Он выбрал имя наугад, не желая называть вам свое собственное из страха, что слушок о его похождениях достигнет ушей его любезной и верной жены, которая его ждет. А теперь если я приму вашу встречу с мистическим незнакомцем, вы должны принять моего сатанинского предка.
 — Не знаю, зачем я вам это говорю. Я никому раньше не рассказывала.
 — Это все ночь… ночь для доверительных бесед. Вы это ощущаете? Чем темнее становится, тем яснее я вижу в вашей душе… а вы в моей.
 — Но какое может этому быть объяснение?
 — Вы разговаривали с привидением… или с человеком, который действовал как привидение. Знаете, люди совершают странные поступки.
 — Я уверена, что существует логическое объяснение вашей истории… и моей.
 — Возможно, мы найдем ответ на вашу. Моя несколько слишком давняя, чтобы что-то доказать, кроме того, что наши деяния — живое свидетельство существования нашего прародителя.
 Я обнаружила, что снова смеюсь. Портвейн крепок, подумала я, сознавая приятную усталость и некоторое ощущение, что не хочу пока еще, чтобы этот вечер кончался.
 Он сказал, словно читая мои мысли:
 — Я сегодня очень счастлив. Хочется, чтобы это продолжалось и продолжалось. Знаете, Корделия, я ведь нечасто бываю так счастлив.
 — Я всегда считала, что истинное счастье приходит в служении другим.
 — Вижу, тут проглядывают предки-миссионеры.
 — Я знаю, что это звучит сентенциозно, но я уверена, что это верно. Самая счастливая личность, какую я только знала, — моя тетя, и если вдуматься, она всегда бессознательно что-то делает для чьей-то пользы.
 — Я хочу с ней познакомиться.
 — Сомневаюсь, что это когда-либо произойдет.
 — Конечно, произойдет, — сказал он, — поскольку мы с вами будем… друзьями.
 — Вы так думаете? У меня такое чувство, что это единичный случай. Мы сидим здесь в темноте, над нами горят звезды, воздух благоухает цветами, и это все оказывает на нас свое действие. Мы берем слишком многое… слишком свободно… Возможно, завтра мы пожалеем о том, что сказали сегодня.
 — Я ни о чем не буду сожалеть. Для вас, Корделия, жизнь была гладкой с тех пор, как вы избавились от своих миссионеров. Крестная-фея в образе тетушки обеспечила вам платье, чтобы вы могли идти на бал; она превратила тыкву в карету, а крыс в лошадей. Золушка Корделия едет на бал. Она как раз встречает Принца, и он не неуловимый дух, который оказывается всего лишь именем на могильном камне. Вы ведь знаете это, Корделия, не так ли?
 — Ваши метафоры принимают столь неожиданный поворот, что они меня возвращают к реальности и напоминают, что пора желать доброй ночи.
 — Видите ли, — настойчиво продолжал он, — у меня не было сказочной крестной. Детство мое было суровым. Нужно было все время быть на высоте. Нежности не было… никогда. Гувернеры должны были добиваться результатов. Наказание было всегда… в основном физическое. Я жил в тюрьме… как тот молодой человек, который потом оказался дьяволом. Я был необуздан, предприимчив, часто опасен, всегда в поисках чего-то. Не знаю, чего. Но, кажется, начинаю понимать. Потом я отправился в Оксфорд и вел там разгульный образ жизни, потому что считал, что ответ в этом. Меня женили… очень молодым… на подходящей молодой девушке, которая так же мало знала о жизни, как и я. Я должен был выполнить свой долг — тот же самый, что и моя уродливая прародительница. Я должен был произвести на свет мальчика. Мой брат женился молодым. Как вам известно, у него было две девочки. Мне же не досталось ничего, и с моей женой через три месяца после нашей свадьбы произошел несчастный случай во время верховой езды, после чего она не могла иметь детей. Не скажу, чтобы я был несчастен, но раздражен, вечно… неудовлетворен. Она умерла. Мы похоронили ее в тот день, когда вы приехали.
 — Знаю, — мягко сказала я. — Вы возвращались с похорон.
 — Я должен был оттуда вырваться. Не мог больше этого выносить. И потом увидел вас в аллее.
 — И заставили меня пятиться назад, — легко ответила я.
 — Проезжая мимо, я мельком увидел вас. Вы были чудесны, так отличались от всех, кого я когда-либо знал, словно какая-нибудь героиня из прошлого.
 — Боудикка?  [3] — беспечно подсказала я.
 — С того самого момента я хотел с вами познакомиться. А потом, когда нашел вас заблудившуюся…
 — Отвели меня в город длинной кружной дорогой.
 — Я должен был как можно дольше говорить с вами. А теперь… это…
 Тут я подумала о красивой женщине и ребенке, которых увидела в саду Грачиного Стана, и сказала:
 — Кажется, я познакомилась с вашей хорошей приятельницей.
 — О?
 — С миссис Марсией Мартиндейл. У нее красивая маленькая дочка.
 Он молчал, и я подумала: не следовало мне этого говорить. Я становлюсь неосторожной, не думаю, прежде чем сказать. Как вообще я могла рассказать ему о Незнакомце из леса? Что это со мной происходит?
 Внезапно меня испугал темный силуэт, который пронесся над моей головой. Это было жутко, и меня вдруг охватило чувство, что в этом древнем жилище должны быть привидения, которые не могут обрести покой: духи тех, кто встретил насильственный конец. Возможно, его жена…
 — Что это было? — воскликнула я.
 — Всего лишь летучая мышь. Сегодня они летают низко.
 Я вздрогнула.
 — Невинные маленькие создания, — продолжал он. — Почему они внушают людям такой страх?
 — Потому что они запутываются в волосах, и говорят, что у них паразиты.
 — Они не причинят вам вреда, если вы их не тронете. О, вот она опять. Должно быть, это та же самая. Вы кажетесь действительно встревоженной. Думаю, вы и впрямь считаете их посланцами дьявола. Ведь так, верно? Вы думаете, я призвал их выполнить мои приказы.
 — Я знаю, что они — летучие мыши, — сказала я. — Но это не значит, что они мне нравятся, Я говорила себе: пора возвращаться в дом, но что-то во мне просило остаться еще немножко. Мне хотелось побыть вне дома в эту волшебную ночь и больше узнать об этом человеке, поскольку он многое о себе открывал. Я думала о нем как о дерзком и высокомерном. Он был таким; но в нем было и нечто еще — грусть, даже уязвимость, нечто каким-то образом для меня трогательное.
 А потом… мы больше не были одни. Она вошла во двор. На ней была амазонка, голова не была покрыта; ее красивые рыжеватые волосы были подняты чем-то типа сетки.
 Я тотчас ее узнала.
 — Джейсон! — воскликнула она сдавленным голосом, в котором прозвучали грусть, отчаяние и острая тоска. Он поднялся. Я видела, что он очень рассержен.
 — Что ты здесь делаешь? — спросил он.
 Она отшатнулась и отступила, ее очень белые руки, на которых она носила несколько колец, были скрещены на груди, вздымавшейся от волнения.
 Она сказала:
 — Я слышала, что произошел несчастный случай. Я подумала, что может быть с тобой. Я обезумела от беспокойства.
 Она выглядела великолепно, но в то же время умудрилась казаться жалкой. Я считала, что смотрю на когда-то дорогую любовницу, которая больше не мила как прежде, знает об этом, и это разбивает ей сердце.
 Он очень тихим голосом сказал:
 — Я должен представить тебя мисс Грант из Академии для девушек.
 — Мы уже встречались, — сказала я. — Вы должны меня извинить. Мне надо идти к Терезе.
 Я смотрела прямо на Марсию Мартиндейл, которая, казалось, выражала тревогу, печаль и отчаяние одновременно.
 — Одна из наших девушек упала с лошади. Она спит в этом доме, и я здесь, чтобы присматривать за нею.
 Я заметила облегчение на лице женщины. Это наверняка было самое выразительное женское лицо, какое я когда-либо видела.
 — Я надеюсь… — начала она.
 — О, ничего серьезного, — быстро сказала я. — Доктор опасался сотрясения мозга, и сочли лучшим оставить ее здесь на ночь. Миссис Кил присматривает за ней, пока я не поднимусь. Что ж, спокойной ночи и спасибо, сэр Джейсон, за ваше гостеприимство.
 Я поспешно оставила двор и вошла в дом, пытаясь найти дорогу к Голубой комнате. Мой недавний восторг сменился депрессией.
 Что же со мной случилось во дворе? В этом вечере были какие-то чары. Это были сумерки, еда, вино… его личность, возможно, моя неопытность… его речи, которые я нашла интересными. Должно быть, я была совершенно околдована, чтобы хоть на миг вообразить, что он не такой человек, как я полагала благодаря всему услышанному о нем.
 Теперь ему предстояло объясняться со своей любовницей, которой он пренебрег ради вечернего приключения с кем-то для него новым.
 Этого я как раз и ожидала бы от него!
 Она, эта женщина, разбила что-то вдребезги. Но это было как раз кстати, поскольку она вернула меня к реальности. Я надеялась, что не была слишком неосторожной, и попыталась вспомнить, что же я говорила. Как удалось ему увлечь меня? Он почти начал мне нравиться.
 На лестнице я увидела горничную и попросила ее показать мне Голубую комнату, что она и сделала.
 Когда я вошла, миссис Кил встала с кресла.
 — Она крепко спит. За все время не шелохнулась, — сказала она. — Вы теперь останетесь здесь?
 — Да, — сказала я. — Я лягу спать на другой стороне постели. Она достаточно велика. Я ее не побеспокою, а если она проснется, я буду рядом.
 — Правильно, — сказала миссис Кил. — Что ж, пожелаю доброй ночи.
 Она бесшумно закрыла дверь. Я все еще чувствовала себя околдованной. Это все еда и вино, говорила я себе. К нему это не имеет никакого отношения.
 В двери был ключ.
 Я повернула его, закрывшись вместе с Терезой.
 После этого я почувствовала себя в безопасности. Завтра, если Тереза будет достаточно хорошо себя чувствовать — а я знала, что так и будет, — мы уедем в школу, и мне не меньше чем Терезе нужно будет забыть о нашем маленьком приключении.
 Я лежала рядом с Терезой, но сон оказался неуловимым. Я была возбуждена и заинтересована, и гадала, что же сэр Джейсон и Марсия Мартиндейл там внизу говорят друг другу. Мне хотелось бы объяснить ей, что нет надобности тревожиться из-за меня. Я не из тех, кто может попасться на удочку умеющего вкрадываться в доверие донжуана. И, однако, пока я с ним разговаривала — хотя я и была настороже и считала, что вижу его насквозь с величайшей легкостью — должна признаться, что была чуточку зачарована. Он был пресыщен, безжалостен — то, что называется «светский человек», и я поняла, так же, как и он, что у меня очень мало опыта общения с такими людьми. Нет сомнений в том, что он подчеркивал свой интерес ко мне. Но сколь бы я ни была невинна, я полностью сознавала, что мужчина типа Джейсона Веррингера будет таким определенным образом интересоваться одновременно многими женщинами.
 Как глупо с моей стороны было подумать, даже на это очень короткое время, что у него ко мне особое чувство. Что поразило меня как особенно странное, так это то обстоятельство, что я рассказала ему о моем приключении с мужчиной в лесу, когда я даже тете Пэтти об этом не говорила. Это оттого, что мы сидели там, пока темнело все больше и над головой проносились летучие мыши. При ярком свете дня я никогда бы не стала так откровенничать.
 Ладно, все уже позади. Все пришло к внезапному концу с драматическим появлением его любовницы.
 Забудь об этом человеке, говорил мне мой здравый смысл. Спи.
 Я закрыла глаза и попыталась это сделать. Я заперла дверь, поскольку подозревала, что он может войти в спальню, хотя бы под предлогом объяснения внезапного появления Марсии Мартиндейл. Но здесь Тереза… спящая дуэнья. Дверь заперта, и она лежит рядом со мной, погруженная в глубокий сон, вызванный лекарством.
 Наконец я задремала.
 Когда я проснулась, было темно. Несколько мгновений я не могла вспомнить, где нахожусь, затем нахлынули воспоминания.
 — Тереза! — тихонько сказала я.
 — Да, мисс Грант.
 — Так ты не спишь.
 Я почувствовала ее беспокойство и продолжала:
 — Ты не очень пострадала, Тереза. Через день или два ты сможешь нормально повсюду ходить.
 — Я знаю.
 — Ну что ж, просто попытайся заснуть. Сейчас глубокая ночь. Беспокоиться не о чем. Мы останемся здесь до утра, а потом приедет Эммет и заберет нас.
 Она сказала:
 — Если бы только не лето.
 — Да почему же! Только подумай о замечательном солнечном свете, прогулках, пикниках, каникулах…
 Я смолкла. Как глупо с моей стороны, как бестактно! Последовало короткое молчание, и я продолжала:
 — Тереза, что ты будешь делать во время летних каникул?
 — Я останусь в школе. — Ее голос звучал совершенно безрадостно. — Полагаю, мисс Хетерингтон придется мне это позволить, но для нее это помеха. Я единственная.
 Подчинившись внезапному импульсу, я сказала:
 — Тереза, что если… только предположим… я смогла бы забрать тебя на каникулы с собой.
 — Мисс Грант!
 — Что ж, вероятно я могла бы. С тетей Пэтти все нормально… с Вайолит тоже. Мне нужно было бы разрешение мисс Хетерингтон.
 — О мисс Грант… я увидела бы тетю Пэтти и пчел Вайолит. О мисс Грант! Я так хочу поехать… так сильно.
 Я уставилась в темноту. Возможно, мне следовало тщательнее это обдумать, прежде чем предлагать. Но бедная Тереза. Она была так несчастна и в таком подавленном настроении после несчастного случая. Я просто должна была высказать это предложение, и чем больше я об этом думала, тем лучше оно казалось. Теперь Тереза не хотела засыпать. Ей хотелось поговорить о тете Пэтти и ее сельском доме.
 — Я и сама о нем не очень много знаю. Я не была в нем, когда он стал обжитым. Для меня он всегда был пустым домом. Они въехали, когда я переехала в Колби, так что я о нем знаю только из писем тети Пэтти.
 — Расскажите мне о тете Пэтти. Расскажите, как она пришла встречать вас из Африки в той шляпе с пером.
 Так я и рассказывала ей, как уже делала это раньше, слушая, как она довольно смеется рядом со мной. Я поняла, что перспектива летних каникул сделает больше для ее выздоровления, чем что бы то ни было еще.
 На следующий день Эммет прибыл, чтобы отвезти нас обратно в школу. Миссис Кил с двумя слугами проводила нас, и когда мы уже садились в карету, появился сэр Джейсон.
 Я сказала:
 — Спасибо за гостеприимство. Тереза, поблагодари сэра Джейсона.
 — Спасибо, — послушно сказала Тереза. Глаза ее все еще сияли предвкушением летних каникул.
 — Это было очень приятно, — сказал он. — Я получил такое удовольствие от нашего обеда.
 — Кулинарный шедевр, — ответила я. — Еще раз спасибо вам и всем, кто участвовал. Пойдем, Тереза.
 — Надеюсь, мы скоро встретимся снова, — сказал он, глядя на меня.
 Я неопределенно улыбнулась и устроила Терезу, заняв свое место рядом с ней. Эммет хлестнул лошадь, и мы двинулись. Сэр Джейсон смотрел прямо на меня — довольно печально, как мне показалось — и я снова ощутила к нему тот порыв жалости, который наверняка его позабавил бы, знай он о нем.
 Дейзи Хетерингтон ждала нас. Она приветствовала меня, и ее глаза тотчас устремились к Терезе.
 — Кажется, ваше приключение вам не повредило, — сказала она. — Пойдемте. Что говорит доктор, мисс Грант? Терезе следует какое-то время отдохнуть?
 — Да, сегодня. Я отведу ее. Сегодня ей следует полежать в постели, а завтра посмотрим.
 — После того, как вы с ней разберетесь, приходите в мою гостиную, мисс Грант. Я хочу с вами поговорить.
 — Разумеется, — ответила я.
 Я отвела Терезу в ее комнату и помогла ей лечь в постель.
 — Вы спросите у мисс Хетерингтон сейчас? — заговорщицки прошептала она.
 — Да, — сказала я. — При первой же возможности.
 — И вы скажете мне… сразу?
 — Обещаю.
 По дороге к мисс Хетерингтон я встретила Шарлотту и девушек Веррингер. Я сказал им:
 — Тереза вернулась. У нее может быть легкий шок. Прошу вас быть очень осторожными. Не говорите об этой неудаче, если она сама не заговорит. Понимаете?
 — Да, мисс Грант. Да, мисс Грант. Да, мисс Грант.
 В голосе Шарлотты слышалось понимание и согласие. Порученная ей власть и ответственность совершили чудо.
 — Вы трое ездите верхом очень хорошо, — продолжала я. — Получилось так, что вы очень хорошие наездницы, — я смотрела на Шарлотту, которая порозовела от удовольствия. — Но вы должны понимать, что все не могут быть одинаково хороши. Таланты ведь могут быть и в другой области.
 Я пошла дальше. Не думаю, что Шарлотта станет дразнить Терезу, обвиняя ее в трусости, если та некоторое время откажется ездить верхом. Я действительно верила, что мне удалось задеть ее за живое благодаря ее любви к лошадям — может быть слегка, но это все-таки начало. Я задумалась о том, что многие люди нарушают принятые нормы из-за желания самоутвердиться, и когда их успех признается, такая необходимость отпадает. Это был вопрос, который мне хотелось бы обсудить. Конечно не с Дейзи Хетерингтон, но с Эйлин, тетей Пэтти… и интересно было бы услышать точку зрения сэра Джейсона. Дейзи ждала меня.
 — О, пожалуйста, садитесь, мисс Грант. Как неудачно, что такое произошло! И надо же, чтобы именно там…
 — Это лучше, чем если бы это произошло далеко от жилья, — напомнила я ей. — По крайней мере нам удалось сразу послать за врачом.
 — Насколько я поняла, она только ушиблась.
 — Переломов нет. Ей повезло. Конечно, она потрясена.
 — Иногда я жалею, что вообще приняла Терезу Херст.
 — Она очень милая девушка.
 — Кажется, Корделия, она сосредоточена на вас. Будьте осторожны. Такая навязчивость может стать очень утомительной.
 — Проблема Терезы в том, что она одинока. Из-за своей домашней ситуации она чувствует себя никому не нужной. Кстати, она очень огорчается из-за летних каникул, и я — боюсь, довольно необдуманно — пообещала взять ее с собой, если все согласятся.
 — Взять ее домой! — воскликнула Дейзи. — Дорогая моя Корделия!
 — Среди ночи, когда бедная девочка так горевала, это показалось хорошей мыслью, и после всего происшедшего я пообещала…
 Дейзи медленно улыбнулась.
 — Это было крайне доброе дело с вашей стороны, и я уверена, что Пэшенс не станет возражать.
 — Значит, вы даете мне позволение?
 — Моя дорогая Корделия, ничто не может доставить мне большего удовольствия, чем возможность для девочки провести летние каникулы не здесь. Когда они остаются в школе, это дополнительная обуза… и не всегда стоит того, что за это платят. Представьте… дитя здесь все это время, и больше никого ее возраста. А ответственность? Что касается меня, я даю согласие всем сердцем. Есть еще родители.
 — В Родезии.
 — Я думаю о здешних опекунах. Родственники… Я напишу им и спрошу разрешения, чтобы Тереза могла побыть у вас. Мне придется сказать им, что ваша тетя — моя давняя подруга и я могу поручиться за то, что Тереза проведет каникулы в лучшем для нее месте, если уж она не может быть со своими родителями.
 — О, спасибо, мисс Хетерингтон. Вы не возражаете, если я пойду к Терезе сразу. Она так беспокоится.
 — Да. И еще одно, Корделия. Я была неспокойна по поводу того, что вам пришлось провести ночь в Холле.
 — Я знаю, и очень мило с вашей стороны, что вы не отнеслись равнодушно.
 — Я чувствую такую же ответственность за своих служащих, как и за девушек… Вы обедали с сэром Джейсоном?
 — Да.
 — У него репутация человека, довольно… свободно ведущего себя с женщинами.
 — Легко представить.
 — Я надеюсь, он никоим образом не был оскорбителен.
 — Нет. К тому же после обеда зашла миссис Мартиндейл. Я оставила их и отправилась к Терезе, чтобы сменить миссис Кил, которая любезно предложила присмотреть за ней, пока я буду есть.
 Дейзи явно почувствовала облегчение.
 Я отправилась прямо к Терезе.
 — Первый барьер взят, — сказала я. — Мисс Хетерингтон дает свое сердечное согласие. Теперь остаются родственники. Сегодня она им напишет.
 — Они скажут: «Да, конечно». Нам нечего опасаться их. О мисс Грант, я проведу летние каникулы с вами и тетей Пэтти!




 IV. Летняя интерлюдия


 Мы получили письмо от родственников Терезы, и они были в восторге от того, как все устраивалось, и выразили уверенность, что поскольку мисс Хетерингтон рекомендует мисс Грант, та прекрасно позаботится о Терезе.
 — Как будто им не все равно, — сказала Дейзи. — При чтении ощущаешь, как они вздыхают с облегчением.
 Тетя Пэтти написала, что считает идею восхитительной и что Тереза может жить в комнате рядом с моей. Она сделала шторы из муслина с веточками — синими, как цветы дельфиниума — и такое же покрывало на постель. Очень красивые, но Вайолит говорит, что стирки им не выдержать. Вайолит всегда так! Ей не терпится встретить нас на станции.
 Я показала письмо Терезе, которая с тех пор только и мечтала, что о комнате с синими как дельфиниум шторами с рисунком веточками.
 После несчастного случая она не садилась на лошадь. Общее мнение сводилось к тому, что ей следовало бы это сделать, но я сказала мисс Хетерингтон, что девочка пережила большое потрясение и каждый раз, когда касаются этой темы, ее охватывает дрожь, а мы даже не знаем полностью, как отразилось на ней падение. Таким образом мы решили позволить Терезе поступать так, как ей хочется. Шарлотта и ее закадычные подруги Терезу не дразнили, как я этого опасалась. Возможно, мои слова возымели на них какое-то действие, или просто они были слишком взволнованы приближающимися каникулами.
 Сэра Джейсона я не видела вовсе. Слышала, что он уехал в Лондон, и начала понимать, что в нашей встрече не было никакого особенного значения. Он был готов мимоходом заняться тем, что назвал бы приключением, просто легким мимолетным флиртом, а поскольку я отреагировала без энтузиазма, он, предпочитая более легкие победы, не счел этот проект стоящим дальнейших усилий. Мне было стыдно, оттого что я о нем так много думала. Я должна выбросить из головы происшедшее во дворе, точно так же, как и мою встречу с Незнакомцем в лесу. Приходится принимать людей с их особенностями и не искать для них обоснований, когда совершенно невозможно узнать, что происходит в их голове. А позволить, чтобы человек с репутацией Джейсона Веррингера мог — даже слегка — поколебать мое спокойствие, было бы величайшей глупостью. Я забуду о нем.
 Пролетел остаток семестра, и когда наступил июль, девушки не говорили уже больше ни о чем, кроме предстоящих каникул — самых длинных в году и самых долгожданных.
 Пришел день, когда мы в клубах пара подкатили к станции и увидели тетю Пэтти с шедевром на голове, покрытом голубыми и желтыми цветами. Я видела, как глаза Терезы засияли от волнения, и поняла, что тетя Пэтти окажется достойной нарисованного мною образа.
 — Ну вот и ты, — меня заключили в пахнущие лавандой объятия, которые пробуждали воспоминания.
 — А это Тереза.
 Руки тети Пэтти обняли Терезу.
 — Что ж, вот мы и в Молденбери. Вайолит в повозке. Она не захотела оставлять лошадь. Том возьмет ваши саквояжи. Вот ты где, Том, — сказала она станционному носильщику. Я не могла не улыбнуться. Это было типично для тети Пэтти — быть в дружеских отношениях со всеми в рекордный срок: здесь она казалась настолько же у себя дома, как и в Грантли. — Вот так. Вай! Вай! Ты можешь оставить лошадь и подойти поздороваться с нашими девочками.
 Вайолит выглядела так же, как всегда: коричневые волосы выбивались из-под коричневой шляпы, которая на фоне тетиного великолепия выглядела еще более темной, чем она была на самом деле.
 — Вайолит, девочки приехали. Это Тереза.
 — Здравствуйте, Тереза, — сказала Вайолит так, словно знала ее всю жизнь, — и Корделия.
 Мы довольно эмоционально обнялись. Я очень любила Вайолит и знала, что она меня тоже.
 Вайолит управляла лошадьми, мы с Терезой сидели напротив тети Пэтти, а повозка катила по узким улочкам. Тетя Пэтти всю дорогу разговаривала.
 — Вы полюбите этот дом. Конечно, это не Грантли. До того, как мы переехали сюда, Тереза, у нас был большой дом. Кажется, неудачная перемена, но все к лучшему. Есть что-то в маленьких домах… они теплые и уютные. Корделия, помнишь, как ветер бывало свистел в окнах Грантли? Господи, казалось, что тебя сейчас сдует с места. Ничего подобного здесь, в Молденбери, хотя ветер воет… Нам тепло, как гренкам. Вы любите гренки, Тереза? Я любительница. Ничто не сравнится с порцией гренков, хорошенько пропитанных маслом. Мы всегда ставим их в миску с водой, верно, Корделия? Точно как моя бабушка делала. Я несколько привержена старым обычаям, Тереза. Так, как делалось исстари, лучше всего, говаривала бабушка, и почему-то я считаю, что она права.
 Она прощебетала всю дорогу, а потом мы гурьбой выбрались из двуколки и вошли в дом.
 Это было началом идеальных каникул для Терезы и для меня, потому что ее откровенно счастливое состояние делало все вдвойне радостным. Я так гордилась тетей Пэтти, которая владела секретом распространять счастье вокруг себя; и как же мы смеялись, бывало, когда Вайолит смотрела поверх очков и возводила глаза к небесам, постоянно спрашивая нас, что еще тетя Пэтти сейчас затевает.
 Вайолит в совершенстве оттеняла тетю Пэтти, во всем видя темную сторону, вечно ставя под сомнение мудрость своей подруги, всегда в ужасе от ее импульсивности, но любя ее так же яростно и преданно, как и любую из нас.
 Тереза никогда раньше не жила в подобном доме. Она изменилась. Ее робость исчезла. Ибо чего же тут можно было бояться? Всегда нужно было переделать столько дел, и, как ни странно, она бывала с Вайолит больше любой из нас. Ее любовь к цветам и растениям была скоро замечена, и, поскольку садом занималась Вайолит, Тереза скоро стала помогать ей. Они все время говорили об огороде и клумбах, тогда как тетя Пэтти и я молча смотрели; и когда Вайолит заявляла, что осы съедят большую часть слив, а тучи тли быстро прикончат лучшие розы, даже Тереза смеялась над пессимизмом Вайолит вместе с нами. Тереза и Вайолит ходили срезать овощи для стола и обсуждали посадку и подрезку, словно Тереза останется с нами навсегда.
 Тетя Пэтти быстро стала известной по всей деревне и глубоко вошла во все здесь происходящее. Это было именно то, чего она всегда хотела и на что у нее не было времени в Грантли. Ее новая роль подходила ей. Она была прирожденным организатором и должна была принять большое участие в предстоящем летнем празднике. К нему привлекали всех. Вайолит и Тереза должны были обслуживать цветочный прилавок. Я вместе с тетей Пэтти получила аукцион ненужных вещей. Подготовка к этому событию продолжалась много дней.
 Я была потрясена энтузиазмом Терезы. В деревне был отставной майор, который содержал конюшню с верховыми лошадьми, и, я думаю, из желания проявить свою благодарность Тереза позволила уговорить себя снова сесть на лошадь. Я объяснила майору, что произошло, и он дал лошадь, которую звал Сноудроп. Он объяснил, что у нее длинноваты зубы и рот как кожаный из-за того, что его так часто тянут уздой.
 — Я всех своих начинающих сажаю на Сноудроп, — сказал он. — Она может быть упрямой, как мул, но абсолютно надежна.
 Таким образом я усадила Терезу на Сноудроп, и после первого опыта она была готова повторить поездку. Я рассматривала это как огромное достижение.
 Недели проносились мимо — долгие дни, залитые солнечным светом, ибо это было хорошее лето, а если и шел дождь, в доме всегда было чем заняться. Я не могла придумать, чем мы будем развлекать Терезу в такие периоды, но мне незачем было из-за этого волноваться. Она уходила с Вайолит в сарай для рассады, а по вечерам они вместе просматривали каталоги семян.
 — Мне всегда хотелось иметь свой участок сада, — сказала как-то Тереза.
 — Это легко устроить, — заметила тетя Пэтти. — Наверняка в этом большом саду он найдется.
 Вайолит серьезно подумала и сказала:
 — Как насчет того каменистого участка? Мы так и не дошли до того, чтобы там что-нибудь соорудить. Да, точно. Что бы там можно было посадить?
 И они углубились в дискуссию, пока Тереза в растерянности не воскликнула:
 — Но ведь я здесь только на каникулы!
 Вайолит выглядела безутешно, но тетя Пэтти была готова к такому повороту.
 — Ну как же, благослови тебя Господь, моя дорогая. Это будет твой участок земли, покуда он будет тебе нужен. Надеюсь, ты не собираешься сказать нам, что не хочешь больше приезжать.
 Тереза была настолько тронута, что чуть не разрыдалась:
 — О, ну конечно же хочу. Хочу. Я не вынесу, если не приеду.
 — Значит все в порядке, — сказала тетя Пэтти. — Как мы назовем этот сад? Радость Терезы.
 — Судя по виду почвы, Страдания Терезы, — сказала Вайолит. — В ней много щелочи.
 И все мы рассмеялись и начали планировать садик Терезы. Я хорошо знала Терезу и догадалась, что она не столько думала о своем садике, сколько о том, что снова приедет.
 Естественно, тетя Пэтти интересовалась школой, и первые дни каникул мы много о ней говорили, когда Тереза была с Вайолит в саду, поскольку было кое-что, чего я не могла бы сказать при своей ученице.
 Тетя Пэтти слушала с жадностью. Она хотела знать в точности, каким образом Дейзи Хетерингтон управляет своей школой. Она восхищалась ею и никоим образом не завидовала тому, что Дейзи Хетерингтон добилась успеха там, где она сама не смогла.
 — Мне здесь нравится, Корделия, — сказала она. — Этого я всегда хотела. Я вовремя вышла из игры. У меня достаточно денег, чтобы жить с комфортом… конечно без большого люкса… но какое значение имеет люкс в сравнении с удобством? Мы здесь очень счастливы, даже счастливее, чем были в Грантли. Там были глупые маленькие передряги. Родители могут быть трудными — некоторые из них; да и ученицы тоже.
 Я рассказала ей о нашей непокорной Дост-Шарлотте и ее приспешнице Юджини Веррингер:
 — Это племянница человека, который владеет Холлом, да и школой тоже, и многим еще в окрестностях. У него две племянницы, Фиона и Юджини; они обе в школе. Юджини — та, что создает сложности.
 Она хотела услышать про несчастный случай с Терезой, и я ей рассказала, не упоминая об обеде наедине с сэром Джейсоном. Я не больше хотела говорить об этом, чем о том, другом приключении.
 Тетя Пэтти сказала:
 — Ты слышала что-нибудь о тех девушках, с которыми дружила в Шаффенбрюккене? Одно время ты так много о них говорила. Я имею в виду тех, что были твоими особенно близкими подружками.
 — Нет. Мы обещали писать друг другу, но не сделали этого. Обычно собираешься написать… а потом что-нибудь происходит, и забываешь. Дни идут, и теперь все это кажется таким далеким.
 Всколыхнулись воспоминания. Я вспомнила, как мы лежали на траве в лесу, заложив руки за головы… когда появился он.
 — Кто-то же должен написать первым, — сказала тетя Пэтти. — У тебя есть их адреса?
 — Да, мы обменялись адресами.
 — Как же их звали? Я пытаюсь вспомнить: немка, француженка и англичанка.
 — Верно. Англичанка Лидия Маркем. Потом Моник Делорм и Фрида Шмидт. Интересно, что они делают сейчас?
 — Напиши им. Возможно и узнаешь.
 — Напишу. Прямо сегодня.
 Так я и сделала.
 Дни проносились с невероятной скоростью. Они были такими наполненными! Мы отправились на пикник в двуколке, тарахтевшей вдоль улочек. Вайолит упаковала корзину с едой и ворчала по поводу тряски в двуколйе, от которой свернется молоко; когда же оказалось, что она права, это было воспринято как веселая шутка.
 Мы сидели среди поля, кипятили чайник и пили чай без молока, нас мучили мухи и тревожили осы, и мы играли в игры-загадки.
 — Вот вам и пикник, — проворчала Вайолит, когда мы обнаружили, что бисквитный торт кишит муравьями.
 Это был такой счастливый день!
 Сонные от солнечного света мы протарахтели домой и расположились в саду, обсуждая различные пикники. Тетя Пэтти рассказала несколько чрезвычайно смешных историй, Вайолит — несколько мрачных, а я дивилась, наблюдая за Терезой, которая только что была напряжена и внимательно слушала, а в следующий момент уже каталась от неуемного смеха.
 Летними вечерами, если было достаточно тепло, мы ужинали в саду. Это были чудные дни. Когда я думаю о них, я представляю тетю Пэтти в шляпе, украшенной маками. Она сидит в саду с тазом на коленях и ловко лущит горох. Я представляю Терезу, которая лежит на траве с полузакрытыми глазами; мне кажется, что я слышу, как жужжат пчелы Вайолит. Я вспоминаю напоенные ночными ароматами вечера и совершенный покой.
 Я пришла в восторг, когда получила письмо от Фриды. Следовало ожидать, что она ответит первой. Фрида всегда была очень пунктуальной. Она писала, что очень рада моему письму. Ей самой остался еще один семестр, и она покинет Шаффенбрюккен. Они все по мне скучают, особенно учитывая, что Лидии пришлось уехать раньше, чем она полагала. Письмо Фриды вернуло меня назад, школа, очевидно, не изменилась с тех пор, как я ее покинула.
 Я не знала что Лидия уехала так рано: она собиралась остаться еще на год. По-видимому, возникли новые обстоятельства. Возможно, я узнаю это от нее.
 — Вот видишь, — сказала тетя Пэтти. — Каждая из вас ждала, чтобы другая написала. Кто-то должен был сделать первый шаг. Такова жизнь. Вероятно, от других ты тоже получишь известия. Лидия ведь недалеко, не так ли?
 — Она в Эссексе… или в Лондоне, конечно.
 — Совсем рядом с нами. Может быть, она заскочит навестить тебя. Это было бы славно! Мне казалось, что она тебе особенно нравится.
 — Ну, у нас было больше общего. Наверное, потому что она англичанка.
 — По-видимому, так и есть. Возможно, ты еще от нее получишь весточку.
 Неделю спустя пришло письмо от Моник.
 Она тоже покидала школу в конце семестра, одновременно с Фридой.
 « Я рада, что по крайней мере она остается со мной и я не буду одна. Надо же, ты теперь преподаешь. Очень жаль, что так вышло с Грантли. Рассказы о нем звучали великолепно. Я думаю, что выйду замуж за Анри вскоре после того, как оставлю Шаффенбрюккен. В конце концов я к тому времени буду уже довольно старой. Было замечательно получить твое письмо. Пожалуйста, пиши еще ».
 — Ну вот, — сказала тетя Пэтти. — Что я говорила?
 Как ни странно, от Лидии ответа не было, однако я об этом не думала, пока не вернулась в школу. Я написала тете Пэтти, попросив переслать мне письмо, если Лидия ответит. Почему она, которая была ближе всех и с которой я больше всех дружила, оказалась единственной, кто не отозвался?
 Было неудивительно, что я забыла о Лидии в оставшееся от каникул время, ибо случилось происшествие, вытеснившее все мысли о подругах из моей головы.
 Однажды после полудня я читала в своей комнате, когда, трепеща от возбуждения, вошла Вайолит.
 — Там джентльмен. Он пришел повидаться с тобой. Он с Пэтти в саду.
 — Джентльмен? Кто?
 — Сэр Чей-то сын, — сказала Вайолит. — Я не совсем уловила имя.
 — Сэр Джейсон Веррингер?
 — Да, звучит похоже. Твоя тетя Пэтти сказала мне: «Вайолит, это сэр Чей-то сын. Он прибыл навестить Корделию. Пожалуйста, сходи в ее комнату и скажи ей, что он здесь».
 — Говоришь, он в саду?
 Я взглянула на свое отражение в зеркале. Краска прилила к щекам.
 — Что вообще он тут делает? — я с подозрением смотрела на Вайолит. Глупый вопрос. Откуда ей знать? Я сказала: — Иду.
 При моем появлении тетя Пэтти в огромной солнечной шляпе, которую она носила в саду и которая делала ее похожей на большой гриб, вскочила со стула, на котором сидела.
 — А, — воскликнула она. — Вот моя племянница.
 — Мисс Грант… Корделия, — сказал он и направился ко мне с протянутыми руками.
 — Вы… вы приехали навестить нас, — ошеломленно заикаясь, произнесла я.
 — Да. Я возвращался из Лондона, и поскольку проезжал мимо…
 Проезжал мимо? Что он имеет в виду? Он не проезжает Молденбери на пути из Лондона в Девон.
 Тетя Пэтти наблюдала за нами, склонив голову набок, что указывало на особенное внимание.
 — Хотите чаю? — спросила она. — Я пойду позабочусь. Корделия, ты можешь сесть в мое кресло и вы с э…
 — Джейсоном Веррингером, — сказал он.
 — Можете немного поболтать, — закончила тетя Пэтти и исчезла.
 — Я удивлена, что вы заехали сюда, — начала я.
 — Давайте сядем, как предложила ваша тетя. Я заехал попрощаться. Я еду за границу и несколько месяцев не буду в Колби. Я чувствовал, что должен вам это объяснить.
 — О?
 — Вы удивлены? Я не хотел уезжать, не сказав вам.
 Я не сводила глаз с лаванды, существенно поредевшей, поскольку Вайолит собрала большую ее часть, чтобы положить в маленькие мешочки для аромата в шкафах тети Пэтти.
 — Я удивлена, что вы сочли необходимым приехать сюда.
 — Ну, мы же особенные друзья, подумал я, и, учитывая все происшедшее, хотел поставить вас в известность. Я так недавно овдовел, а смерть кого-то, с кем прожито много лет, потрясает… даже когда ее ожидаешь. Я чувствую необходимость вырваться. У меня на континенте много хороших друзей, которых я навещу. Я проделаю своего рода Гран Тур — Франция, Италия, Испания… вот я и подумал, что было бы приятно сказать вам до свидания.
 — Могу лишь отметить, что очень удивлена тому, что вы для этого приехали в такую даль. Смею предположить, со временем я услышала бы эту новость, вернувшись в школу.
 — Ну конечно же я хотел, чтобы вы знали, что я уезжаю, и особенно то, с каким нетерпением я буду ждать встречи с вами по возвращении.
 — Я неожиданно польщена. Вы останетесь к чаю?
 — С восторгом. Разговаривать с вами — такое огромное удовольствие.
 — Когда вы едете? — спросила я.
 — На следующей неделе.
 — Надеюсь, у вас будет интересное путешествие. Гран Тур — обычно ярчайшее впечатление в жизни молодого человека.
 — Я не так уж молод и не ищу ярких впечатлений.
 — Просто чувствуете потребность путешествовать после вашей потери. Понимаю.
 — Когда люди умирают, ощущаешь некоторое беспокойство.
 — Вы имеете в виду… совесть?
 — Хм. Полагаю, с этим тоже приходится разбираться.
 — Надеюсь, ваша не окажется слишком устрашающим противником.
 Он засмеялся, и я не смогла удержаться и засмеялась вместе с ним.
 — Как хорошо с вами, — сказал он. — Насмехаетесь надо мной, не так ли?
 — Простите. Мне не следовало… такая тема.
 — Я знаю, что обо мне ходят сплетни. Но хочу, чтобы вы помнили, что сплетня — лживая шельма… очень часто.
 — О, я не замечаю сплетен.
 — Чепуха. Все замечают сплетни.
 — Но, несомненно, вы последний человек, которого они могут заботить.
 — Только эффект, который они могут возыметь на кого-то, на кого пытаешься произвести впечатление.
 — Вы хотите сказать, что пытаетесь произвести впечатление на меня?
 — Да… самым пылким образом. Я хочу, чтобы вы задумались над тем, что я могу быть не столь черен, как меня описывают, хотя последнее; чего мне хотелось бы, это чтобы вы считали меня святым.
 — Заверяю, это было бы очень трудно. Мы снова засмеялись.
 — Мы провели тогда замечательный вечер вместе, — мечтательно сказал он.
 — Было очень мило с вашей стороны позволить нам с Терезой остаться в Холле. Сейчас Тереза с нами.
 — Да. Я слышал, что вы увезли ее с собой.
 — Очень скоро они все придут к чаю.
 — Мне очень хотелось бы еще поговорить с вами. Я много хочу сказать.
 — А вот и Тереза, — продолжала я. — Тереза, у нас посетитель. Вы знакомы с сэром Джейсоном?
 — Конечно, — сказала Тереза. — Он дядя Фионы и Юджини.
 Джейсон рассмеялся.
 — Я добился славы в глазах Терезы, — сказал он. — Дядя Фионы и Юджини! Конечно, это лишь отраженная слава.
 — Приятно быть узнаваемым, неважно по какой причине, — сказала я.
 Появились тетя Пэтти и Вайолит, и чай был подан.
 Разговор шел о деревенской жизни, и описания тети Пэтти были уместны и забавны. Тереза угощала, словно дочь в семье, и я заново была потрясена переменой, которая произошла в ней. Это была приятная традиционная сцена: чай на лужайке и гость, которому случилось проезжать мимо и который решил заглянуть.
 Но я не могла избавиться от ощущения странности его присутствия и пыталась определить настоящий мотив его визита. Конечно, повидаться со мной. Но почему? Я была несколько раздосадована собой оттого, что находила этот вопрос чрезвычайно волнующим. Тетя Вайолит спросила, приехал ли он на поезде в три сорок пять, и он сказал, что да.
 — Тогда вы захотите попасть на шестичасовой.
 — Если только не проведете какое-то время здесь, — вставила тетя Пэтти. — Когда мы жили в Грантли, мы могли бы поселить вас у себя. Здесь, увы, нам не хватает комнат. Конечно, есть «Королевский герб» в самом Молденбери.
 — Я слышала, кормят там плохо, — сказала Вайолит.
 — Но у них замечательный ростбиф, — добавила тетя Пэтти. — Они славятся этим блюдом.
 — Я действительно попросил, чтобы экипаж прибыл за мной без четверти шесть, — сказал он.
 — В таком случае у вас осталось не так много времени, — сказала тетя Пэтти. — Корделия, почему бы тебе не показать сэру Джейсону сад.
 — Какая превосходная идея! — сказал он.
 — Сейчас он не в лучшем виде, — вставила Вайолит. — Самое хорошее время — ранняя весна. Сейчас цветы обретают усталый вид. В этом году солнце было особенно яростным.
 — Я уверена, что Корделия найдет что-нибудь приятное, чтобы показать нашему гостю, — сказала тетя Пэтти. — Пойдем, Тереза, помоги мне с подносом. Вайолит позаботится об остальном.
 — Вы должны позволить мне отнести поднос, — сказал Джейсон.
 — Подите, подите, — сказала тетя Пэтти. — Если бы вы знали количество подносов, которые я в своей жизни переносила…
 — Полагаю, астрономическое, — сказал сэр Джейсон, подхватывая поднос. — Теперь без лишних споров покажите мне дорогу.
 Тетя Пэтти вразвалочку проковыляла вперед. Улыбаясь про себя, я смотрела, как они исчезают в доме.
 Через несколько мгновений он был снова рядом со мной.
 — Какая очаровательная дама ваша тетушка! Так весела… и так тактична.
 — Тогда пойдемте. Я покажу вам сад.
 Несколько секунд он шел молча. Я сказала:
 — Этот участок обрабатывает Тереза. Она очень изменилась. Бедное дитя, она чувствовала себя нежеланной.
 — Мне будет недоставать вас, — сказал он.
 — Недоставать меня? Вы говорите так, словно видите меня каждый день. Мы встречались всего несколько раз… и сколько времени прошло с тех пор, как это случилось в последний раз?
 — Я чувствовал, что каким-то образом вы мною недовольны.
 — Недовольна? Я несколько раз поблагодарила вас за гостеприимство в отношении Терезы и меня.
 — Наш счастливый вечер был прерван довольно резко.
 — О да… когда прибыла ваша подруга. Я вполне это поняла.
 — Думаю, что нет.
 — Ну, это было неважно. Еда была окончена, и я думала, что пора вернуться к Терезе.
 Он вздохнул.
 — Я хотел бы объяснить вам многое.
 — Нет никаких оснований, почему бы вам делать это.
 — Есть. Когда я вернусь, мы должны будем встретиться. Я отчаянно хочу, чтобы мы были добрыми друзьями. Я так много хочу поведать вам.
 — Что ж, надеюсь, ваша поездка будет приятной. Экипаж скоро прибудет. Не следует опаздывать на поезд.
 Он положил руку на мою.
 — Когда я вернусь, я хочу поговорить с вами… серьезно. Видите ли, прошло еще немного времени после… и есть еще определенные трудности, которые я должен уладить. Корделия, я вернусь, и тогда…
 Я избегала его взгляда.
 — О, вот и Вайолит, — сказала я. — Наверняка, она за вами. Это значит, что станционный экипаж прибыл.
 Я крикнула:
 — Мы идем, Вайолит. Экипаж прибыл, не так ли?
 Я прошла вместе с ним через лужайку. Он крепко держал меня за руку и пытался что-то сказать. Он просил меня подождать его возвращения, когда он будет в таком положении, которое позволит продолжать наши отношения. Так он вел бы себя с любой девушкой. Но мне казалось странным, что он приложил особые усилия для того, чтобы сказать мне о своем отъезде.
 Мы стояли и махали ему, пока экипаж не исчез.
 Тетя Пэтти была задумчива.
 Когда мы остались одни, она сказала:
 — Какой интересный мужчина! Было очень мило с его стороны заехать и сказать тебе, что он уезжает, — она напряженно смотрела на меня. — Должно быть, он чувствовал, что ты совершенно особенный друг… если проделал весь этот путь.
 — О, я полагаю, он был где-то по соседству. Я встречала его всего несколько раз. Он своего рода господин замка, и, вероятно, считает, что должен интересоваться всеми своими вассалами.
 — Ты знаешь, он мне очень понравился.
 Я засмеялась.
 — Из этого замечания я делаю вывод, что вы скорее удивлены этим.
 Она смотрела вдаль.
 — Было очень галантно с его стороны посетить нас, — сказала она. — Не сомневаюсь, что у него были для этого основания.




 V. Грачиный Стан


 Вернувшись в школу, я быстро вошла в прежнюю рутину и чувствовала, словно вернулась домой. За несколько дней даже девушки угомонились. Тереза существенно изменилась; она почти утратила тот потеряный вид, который отличал ее раньше, и могла легче взаимодействовать с другими девушками.
 Дейзи Хетерингтон хотела узнать, как она держалась на каникулах, и я с радостью рассказала, как хорошо все на самом деле получилось.
 — Проблема Терезы в том, что она была одинока и чувствовала себя никому не нужной, — объяснила я. — Как только она увидела, что мы рады ей, она изменилась и стала просто нормальной счастливой девочкой.
 — Как было бы хорошо, если бы все наши неприятности могли бы так легко решаться, — сказала Дейзи. Она улыбалась, была очень довольна, и я сказала, что если нет возражений, то она приглашена и на Рождество.
 — Смею сказать, эти родственники будут столь же готовы пренебречь своими обязанностями в Рождество, как и летом, — прокомментировала Дейзи.
 Затем она продолжала обсуждать условия работы в новом семестре.
 — Мы устраиваем на Рождество небольшое представление. Я знаю, вам кажется, что до этого еще далеко, но вы будете удивлены тем, как много подготовки требуется, и, кроме того, это даст девушкам возможность отвлечься, вместо того, чтобы ностальгически мечтать о летних каникулах. Я подумала, что вы, мисс Экклз и мисс Паркер могли бы вместе что-то придумать, и, конечно, мисс Барстон занялась бы костюмами. Одно представление мы даем в столовой. Прежде нас приглашали повторить его в Холле, куда приходят люди из деревни. Однако в этом году сэр Джейсон будет отсутствовать, и поскольку он не распорядился о том, чтобы предоставить нам Холл, я полагаю, на сей раз там проводить его не понадобится.
 Я сказала, что посоветуюсь с мисс Экклз и мисс Паркер, и мы представим результаты нашего совещания на ее одобрение.
 Она грациозно наклонила голову и сказала, что без выступления в Холле представление не прозвучит так, как хотелось бы.
 — Люди ощущают, когда помещика нет в резиденции.
 По мере того, как проходили недели, я была вынуждена с ней согласиться. Время от времени я проезжала верхом мимо Холла и вспоминала происшествие с Терезой и тет-а-тет в сумерках во дворе. Я обнаружила, что трудно перестать думать о том, почему же он потрудился приехать в Молденбери, чтобы попрощаться со мной.
 Я догадывалась, что когда он вернется обратно, Марсия Мартиндейл будет рассчитывать на то, что он на ней женится, и мне пришло в голову, что он хотел уехать, чтобы решить, как поступить. Он сказал что-то о том, что надо примириться с собственной совестью. Имел он в виду смерть своей жены или свои обязательства перед Марсией Мартиндейл? Это могло касаться любой… или обеих. Мое присутствие беспокоило его — точно так же, как его присутствие беспокоило меня.
 По теперь, когда он уехал, я могла его забыть. Я чувствовала себя свободной. Мне очень нравилась моя работа; я хорошо ладила с Дейзи и моими коллегами и полагала, что добиваюсь чего-то с девушками.
 Дейзи сообщила мне, что в этом семестре образовался список ожидающих вакансии.
 — Больше желающих, чем у меня мест, — удовлетворенно сказала она. — Я думаю, родители начинают понимать, что здесь получают шаффенбрюккенское образование. И, конечно, многие родители против того, чтобы отправлять своих детей за границу… особенно, когда желанного результата можно добиться в Англии.
 Дейзи намекала на то, что мое присутствие было для школы преимуществом, и я не могла подавить самодовольного чувства удовлетворения.
 Семестр продолжался. Уроки английского, манеры, этикет, вальсы и котильоны, выезд с девушками на конные прогулки. Каждый день нес свою драму вроде того, кого выбрать на роль Золушки и Принца; чьи рисунки будут признаны лучшими на месяц; кто будет партнершей мистера Бэтхерста на вальс, которому он обучает. Мистер Бэтхерст был темноволосым молодым человеком с красивой итальянского плана внешностью и очень популярным у девушек, так что волнений было много в дни, когда он приходил в школу вести класс танцев, в результате чего появлялась масса романтических предположений. Его визитов ожидали с большим нетерпением и за ним ревностно следили, а старшие девушки состязались за честь быть избранной им для демонстрации танца.
 Наступила осень, время Охотничьей луны. Целый год прошел с тех пор, как я отправилась в лес и встретила Незнакомца! Казалось, что времени прошло больше — думаю, оттого что произошло множество событий. Я начала убеждать себя в том, что вся эта история мне примерещилась; и я очень была бы рада снова увидеться с Моник, Фридой или Лидией, чтобы убедиться в том, что мы действительно все вместе были в тот день в лесу.
 В конце концов играть Золушку выбрали Фиону Веррингер, Шарлотта была Принцем. Этот выбор был неизбежен, потому что Фиона была красивой, а Шарлотта высокой.
 Шарлотта была в восторге, и с ней было гораздо легче управляться, чем раньше, поскольку она была погружена в свою роль. В течение ноября мы репетировали, а мистер Крау, учитель музыки, написал для девушек несколько песен; большая работа проводилась и в классе мисс Барстон по подготовке костюмов.
 Однажды утром я отправилась в город, и в маленькой полотняной лавке лицом к лицу столкнулась с Марсией Мартиндейл. Она сильно отличалась от той женщины с разбитым сердцем, которую я встретила во дворе. Она была безмятежна и дружелюбна и пригласила меня заходить в гости.
 — Я была бы так рада вам, — сказала она. — Встречаешься не со многими, так что для меня это было бы подарком. У вас когда-нибудь бывает несколько свободных часов?
 Я сказала, что у меня несколько свободных часов в среду после полудня, если только не случится чего-нибудь вроде недомогания другой учительницы: в таком случае я должна буду заменить ее.
 — Тогда скажем, в среду? Я буду в восторге, если вы сможете прийти.
 Я приняла приглашение — должна признаться, с готовностью, ибо горела желанием узнать о ней больше. Я пыталась обмануть себя, делая вид, что ее отношения с Джейсоном Веррингером меня не интересуют, но что я должна ей объяснить, какие обстоятельства вынудили меня обедать с мистером Веррингером в тот вечер, который столь очевидно ее огорчил.
 И я пошла на чай к Марсии Мартиндейл.
 Это был необычно проведенный день. Дверь отворила маленькая женщина с острым темным лицом, напоминающим лицо умной обезьяны. У нее были почти черные волосы, густые и жесткие, как щетка, маленькие и очень темные глаза: казалось, они рыщут повсюду и ничего не пропускают.
 Она сказала:
 — Входите. Мы ждем вас.
 И улыбнулась, показав большие белые зубы, словно мой приход был остроумной шуткой.
 Она провела меня в гостиную, чрезвычайно изящно обставленную мебелью периода королевы Анны, которая гармонировала с обликом дома.
 С дивана встала Марсия Мартиндейл, протягивая мне обе руки. Она была одета в шелковый пеньюар синего павлиньего цвета. Ее волосы были распущены, лоб охватывала бархатная лента с несколькими сверкающими на ней камнями, которые могли быть бриллиантами. Подобная лента была у нее и на шее. Она выглядела так, словно собиралась играть какую-нибудь трагическую роль вроде леди Макбет или герцогини Мальфи. И снова она была совсем не похожа на женщину, которую я недавно встретила в лавке торговца полотном.
 — Так вы пришли, — сказала она тихим голосом; затем несколько его повысив:— Садитесь же. Мы выпьем чаю сейчас, Мейзи. Вы не скажете миссис Гиттингс?
 — Ладно, — сказала скорее с готовностью, чем с почтительностью женщина, которая встретила меня. В ее интонациях был намек на равенство. Она поразительно контрастировала с Марсией Мартиндейл. Вышла она с таким видом, словно с трудом сдерживала смех.
 — Мои друзья со временем привыкают к Мейзи, — сказала Марсия. — Она была моей костюмершей. Они становятся очень фамильярными.
 — Вашей костюмершей?
 — Да. Я ведь прежде чем приехать сюда играла в театре, знаете ли.
 — Понимаю.
 — Мейзи помнит старые дни. Очень мило с вашей стороны, что вы пришли. Особенно, когда у вас так мало свободного времени.
 — В настоящий момент мы очень заняты. Мы ставим к Рождеству пантомиму.
 — Пантомиму?
 Ее глаза засверкали, потом выразили презрение.
 — Я начинала с нее, — продолжала она. — Это бесперспективное занятие.
 — Я считаю, чрезвычайно интересным, что вы были актрисой.
 — Полагаю, жизнь актрисы сильно отличается от жизни учительницы.
 — Действительно, они на разных полюсах, — согласилась я.
 Она улыбнулась.
 — Должно быть, вы скучаете по театру, — продолжала я. Она кивнула.
 — Никак не привыкну к тому, что больше не работать. Особенно когда…
 Она пожала плечами, в этот момент раздался стук в дверь, и приземистая пожилая женщина вкатила чайный столик, на котором стояли сэндвичи и пирожные и все, что могло нам понадобиться для чая.
 — Сюда, миссис Гиттингс, — сказала Марсия довольно громким звенящим голосом. А затем более спокойно: — Хорошо. Спасибо.
 Миссис Гиттингс взглянула на меня, кивнула и вышла. Марсия разглядывала чайный столик, словно это была голова Иоанна Крестителя на блюде. Не знаю, почему мне в голову все время приходили такие сравнения. Видимо потому что все здесь не было вполне естественным. Я пожалела, что со мной нет Эйлин Экклз: уверена, мы очень весело провели бы время, смеясь над всем этим.
 — Вы должны сказать мне, какой чай вы любите. Я ведь и правда думаю, что это очень мило с вашей стороны, что вы пришли. Вы не представляете себе, какое это удовольствие — иметь возможность с кем-то поговорить.
 Я ответила, что чай люблю слабый, добавляю немного молока, но без сахара; встала и приняла у нее чашку; затем села. Рядом со мной был маленький столик, на который я поставила чашку.
 — Возьмите же один из этих сэндвичей. Казалось, она скользит ко мне с тарелкой в руке, наполняя драматизмом даже это обыкновенное действие.
 — Миссис Гиттингс очень хорошая. Но я действительно скучаю по театру.
 — Я могу это понять.
 — Я знала, что вы поймете. Полагаю, вы гадаете, почему я похоронила себя в деревне. Что ж, существует малышка. Вы должны до ухода повидаться с Мирандой.
 — Вашей маленькой девочкой? Да, с удовольствием.
 — В сущности, я сделала это для нее, — жестом покорности она откинула голову назад. — Иначе меня здесь не было бы. Дети врываются в вашу карьеру. Приходится выбирать.
 Я хотела задать много вопросов, но, полагаю, все они были слишком личными. Я устремила внимание на помешивание чая.
 — Вы должны мне все о себе рассказать, — сказала она.
 Я коротко рассказала ей, что живу со своей тетей и что это моя первая работа; но я видела, что на самом деле она не слушает.
 — Вы очень молоды, — сказала она в конце концов. — Не то, чтобы я была намного старше вас… по годам. — Она вздохнула, и я решила, что она намекает на свой богатый жизненный опыт. Я чувствовала, что в этом она, вероятно, права. — И, — сказала она, переходя к тому — я была уверена — что и было причиной, почему она так настойчиво хотела, чтобы я посетила ее, — вы уже подружились с Джейсоном Веррингером.
 — Ну, вряд ли это можно назвать дружбой. Был этот несчастный случай, и мне пришлось остаться в Холле вместе с девушкой, которую сбросила лошадь. Помните, вы пришли, когда я была там.
 Она спокойно смотрела на меня.
 — Ода. Джейсон очень старался объяснить. Он очень извинялся. Но я сказала ему, что в данных обстоятельствах он был обязан вас принимать.
 — Дело было не в приеме. Я была бы совершенно довольна подносом в комнате больной.
 — Он действительно сказал, что об этом не может быть и речи… Гость в его доме и все такое.
 — Создается впечатление, что он довольно щепетилен в этих вопросах.
 — Конечно, ваше общество должно было доставить ему удовольствие. Он любит умных женщин… если они к тому же и хорошенькие, какой вы, несомненно, являетесь, мисс Грант.
 — Спасибо.
 — Я хорошо понимаю Джейсона. На самом деле, когда он вернется… Мы договорились, видите ли. Конечно, есть ребенок… его бедная жена… Теперь это кончилось…
 Я поняла, что она предупреждает, чтобы я не принимала всерьез внимание, которым Джейсон меня одарил. Мне хотелось сказать ей, чтобы она не беспокоилась. Я, уж конечно, не стану пытаться стать для нее угрозой и в действительности была совершенно равнодушна к планам, которые они строили с этим одиозным человеком.
 Я холодно сказала:
 — Я поглощена своей карьерой. Было время, когда я надеялась работать со своей тетей, но из этого ничего не вышло. Аббатство — чрезвычайно интересная школа, а мисс Хетерингтон — замечательная женщина.
 — Я так рада, что вы счастливы. Вы отличаетесь от других.
 — Других кого?
 — Учительниц.
 — О, вы их знаете?
 — Я их видела. Они так похожи на школьных матрон. Вы не совсем.
 — Тем не менее я учительница. Расскажите мне о ролях, которые вы играли.
 Она не возражала. Ее самым большим успехом была леди Изабель в «Ист Линн». Она встала и, прижав руки к лицу, продекламировала: « Умер. Умер. Так и не назвал меня матерью ».
 — Это была сцена у смертного одра, — пояснила Марсия. — Она, бывало, приводила публику в транс. Во всем театре не было сухих глаз. Я играла «Две сотни лет» Пинеро. Прекрасно. Мне больше нравилась драма. Но ничто и в подметки не годилось «Ист Лини». Это был несомненный успех.
 Затем она продемонстрировала отрывки из других ролей, которые играла. Она казалась совсем другой женщиной по сравнению с той, которую я впервые всретила на лужайке с ребенком или в полотняной лавке. В сущности она меняла характер каждые несколько минут. Спокойная любящая мать; одинокая женщина, умоляющая ее посетить; любовница с разбитым сердцем в сцене во дворе; очаровательная хозяйка; а теперь разносторонняя актриса. Она с абсолютной легкостью проскальзывала из роли в роль.
 Мы поговорили о «Золушке», которую ставили в школе. Когда-то она в ней играла.
 — Моя первая роль, — в экстазе воскликнула она, обнимая колени руками и превращаясь в маленькую девочку. — Я была Пуговкой. У вас должна быть хорошая Пуговка. Это маленькая, но эффектная роль.
 Она с восхищением смотрела вверх на воображаемую Золушку.
 — Я была очень хорошей Пуговкой. Именно тогда люди начали понимать, что у меня есть будущее.
 Открылась дверь, и вошла миссис Гиттингс, ведя за руку маленькую девочку.
 — Подойди и поздоровайся с мисс Грант, Миранда, — сказала Марсия, легко входя в роль любящей родительницы.
 Я поздоровалась с ребенком, который торжественно меня рассматривал. Девочка была очень хорошенькой и очень похожей на мать. Мы поговорили о девочке, и Марсия попыталась заставить ее что-нибудь сказать мне, но та отказалась, а через некоторое время я взглянула на часы и сказала, что должна быть в школе через полчаса. Я извинилась за спешку, выразив уверенность, что миссис Мартиндейл меня поймет.
 Она тут же стала любезной хозяйкой.
 — Вы должны снова прийти, — сказала она, и я обещала.
 Возвращаясь верхом в Аббатство, я размышляла о том, как нереально все выглядело. Казалось, что Марсия Мартиндейл все время играет роль.
 Возможно, этого следовало ожидать, раз уж она актриса. Хотела бы я знать, почему Джейсон Веррингер в нее влюбился и какая роль предназначена ему. Я ощущала, что во всем этом есть что-то неприятное, и решила выбросить их обоих из головы.
 Семестр прошел скорее, чем предыдущий, возможно оттого, что я привыкла к школе, урокам, репетициям, сплетням в согревательной, коротким разговорам с Дейзи… и находила это всепоглощающим.
 Не было никаких сомнений в том, что я была любимицей Дейзи, которая, я это знала, поздравляла себя с тем, что импортировала шаффенбрюккенский продукт в свое заведение; и я действительно верила, что она приписывает растущее процветание моему присутствию.
 Она приглашала меня в свою гостиную на разговор за чашкой чая о школе и ученицах. Она была в восторге по поводу перемен в Терезе Херст и испытывала облегчение, поскольку могла положиться на меня, когда родственники девушки ее подводят.
 По мере продвижения семестра основной темой наших разговоров становилась предстоящая пантомима.
 — Родители приезжают на праздник, поэтому очень важно, чтобы у нас был соответствующий спектакль, — сказала Дейзи. — Родители не слишком проницательны, когда речь идет об их собственных дочерях, и склонны полагать, что каждая из них будущая Бернар, но очень критичны по отношению к другим. Я хочу, чтобы они заметили, какая хорошая дикция у всех девушек, как грациозно они движутся, как они входят в комнату и при этом свободны от какой бы то ни было неуклюжести. Вы понимаете, что я имею в виду. Надо думать, очень многие родители приедут смотреть пантомиму. Конечно, им придется устраиваться самим. Гостиница в Колби будет полна, но некоторые остановятся в нескольких милях дальше, в Бэнтейбле: Там большие отели. Потом они смогут отправиться домой вместе со своими дочерьми. У нас никогда не было так много гостей, как на фестивале Аббатства в прошлом году. В будущем мы опять его проведем. Это будет в июне. Лучше всего в день летнего солнцестояния, когда светло вечерами. Конечно, среди развалин это особенно эффектно: такое замечательное обрамление. Зрелище было чрезвычайно впечатляющим… в сущности почти сверхъестественным. Старшие выступали в белых одеждах. Действительно можно было подумать, что монахи ожили. К тому же красивое пение и декламация. Это было большое событие. Полагаю, у нас где-то сохранились костюмы. Надо спросить мисс Барстон.
 — Фестиваль Аббатства с девушками, одетыми как монахи… Должно быть, это было по-настоящему интересно.
 — Ода. Одежды цистерцианцев… И я помню, у нас были факелы. Эти факелы пугали меня, хотя должна признать, они действительно добавили сцене нечто. Девушки бывают столь неосторожны. Тогда чуть было не произошел несчастный случай. Было бы лучше, конечно, если бы мы могли проводить фестиваль при свете полной луны. Но это все в будущем. Сейчас давайте сосредоточимся на «Золушке». Надеюсь, Шарлотта не будет красоваться. Другим родителям это не понравится.
 — Я уверена, что она прекрасно справится. А Фиона Веррингер будет очаровательной Золушкой.
 Семестр шел своим чередом, и я больше не видела Марсии Мартиндейл, но дважды встречала миссис Гиттингс, которая гуляла по аллеям с ребенком в коляске. Я останавливалась и разговаривала с ней. Казалось, она предана ребенку, и мне это нравилось. Розовощекая уютная женщина с чистосердечным видом — полный контраст вызывающе яркой актрисе и ее язвительной костюмерше. Признаюсь, мне было любопытно понять, каким образом она уживается в таком доме. Она не была женщиной, которая много говорит о своих хозяевах, но одно-два разоблачающих замечания у нее все-таки вырвались.
 — Миссис Мартиндейл двадцать четыре часа в сутки актриса. И никогда нельзя быть уверенной, говорит она всерьез или играет роль, если вы улавливаете, что я имею в виду. Она девочку-то любит, да иногда забывает о ней… а с ребятней так нельзя.
 И о Мейзи.
 — Еще одна такая. Только у этой обе ноги твердо на земле стоят. Ну, не знаю. Это как работать в каком-нибудь театре… не то, чтобы я в каком работала, мисс Грант. Но я себе говорю: Джейн Гиттингс, никакой это не театр. Это настоящий живой дом, и это настоящий живой ребенок. И коли они забывают про то, смотри ты не забывай.
 В другой раз, когда я снова ее встретила — это было ближе к разъезду на рождественские каникулы — она сказала мне, что в праздник погостит у своей сестры на вересковых болотах.
 — Хозяйка сама отправляется в Лондон и Мейзи с собой возьмет. Это дает мне случай забрать малышку. Сестра моя до детишек ох как охоча. Да жалко, что своих у нее так и не было.
 Как-то не удавалось мне представить Марсию Мартиндейл хозяйкой Холла. Но это было не моей заботой, а своих дел, которыми надо было заниматься, в этот период было более чем достаточно.
 «Золушка» была постоянным источником паники и радости. У Фионы был красивый голос; мы обнаружили, что жизнерадостная злая мачеха и две уродливые сестры полны задора, который трудно сдержать, они решительно настроились добавлять к роли собственные выдумки к отчаянию Эйлин Экклз; костюм Шарлотты сидел не так, чтобы понравиться мисс Барстон, и по этому поводу разразился ад кромешный.
 — Ради Бога! — восклицала Эйлин. — В Друри Лейн не может быть хуже!
 Потом была задача украсить школу и установить почтовый ящик, чтобы девушки могли отправлять рождественские открытки друг другу. Утром перед представлением «Золушки» мы организовали доставку нашей почты, и две младшие девочки надели кепи почтальонов, очень торжественно открыли ящик, который был установлен в трапезной, и после этого открытки были доставлены по назначению. Последовали ахи и охи, поцелуи и много выражений сердечной признательности.
 Смотреть «Золушку» прибыло рекордное количество родителей; они безудержно аплодировали, заявляли, что все очаровательно и гораздо лучше, чем «Дик Уиттингтон» в прошлом году; и совсем неважно, что одна из уродливых сестер растянулась прямо на сцене и ее туфля отлетела к зрителям и что вторая из уродливых сестер забыла свои слова, а голос суфлера был таким громким, что его было слышно по всему залу.
 Каждый говорил, что все было восхитительно. Дейзи поздравляли.
 — У ваших девушек такие прекрасные манеры, — сказал кто-то из родителей.
 — Я так рада, что вы это отметили, — с улыбкой ответила Дейзи. — Мы уделяем манерам большое внимание. Больше, я полагаю, чем в столь многих из этих завершающих школ.
 Воистину это был триумф.
 Девушки уехали, и мы с Терезой должны были на следующий день отправляться в Молденбери. Закончился еще один семестр. Он был очень интересным и приятным, частично благодаря тому, что Джейсон Веррингер отсутствовал. Этот факт придавал нашей жизни определенное спокойствие.
 Рождество прошло по-настоящему счастливо. Тереза так ждала его, что я опасалась — она может слишком многого ждать и потом страдать от разочарования.
 Но нет, все прошло превосходно.
 Мы прибыли за неделю до праздника, и я была этому рада, поскольку это давало Терезе возможность получить удовольствие от предвкушения Рождества и от всех подготовительных хлопот, которые, как я часто думала, доставляют больше радости, чем само пиршество.
 Она помогла Вайолит с пудингом и рождественским тортом. И вот Тереза сидит на стуле и очищает изюм и орехи и наблюдает за тем, как Вайолит, словно посвященная жрица, размешивает пудинг и зовет каждого помешать, даже работника, который трижды в неделю помогает ей в саду.
 — Каждый должен участвовать в размешивании, — таинственно говорит Вайолит, — не то…
 Она не заканчивает предложение, но молчание оказывается еще более зловещим, чем могли бы быть слова.
 Рождественский запах пропитал весь дом, пока пудинги булькали в медных формах. Тереза наблюдала, как Вайолит длинной палкой, с ловкостью фокусника продевая конец в ушки пудинговых форм, с триумфом вытаскивала их, а все мы стояли рядом и дивились. Был и важнейший маленький вкусовичок — небольшая миска, в которой было пудинга как раз на четверых. Мы должны были попробовать его после обеда и вынести свой беспристрастный приговор. Все эти мелочи Тереза воспринимала с восторгом.
 Наконец мы все попробовали пудинг, а взгляды устремились на Вайолит — знатока рождественских лакомств.
 — Немного переборщили с корицей, — сказала та. — Я так и думала.
 — Чепуха, — сказала тетя Пэтти. — Он — совершенство.
 — Мог быть лучше.
 — Это самый лучший пудинг, какой я когда-либо ела, — заявила Тереза.
 — Ты не пробовала прошлогодний, — сказала Вайолит.
 — Ну, я в нем не вижу недостатков, — настаивала тетя Пэтти. — Надеюсь только, чтобы в будущем году вышло хоть вполовину так же хорошо.
 — Я тоже, — сказала Тереза.
 Последовала короткая пауза, которую тетя Пэтти быстро заполнила. Тереза нашла дорогу в этот дом, и ей здесь были рады: я думаю, что и моей тетушке, и Вайолит было лестно и очень приятно, что ей так хорошо с нами. Но мы должны были помнить, что в любое время за ней могут прислать ее родственники или даже родители.
 Я надеялась, что Тереза не заметила паузы, и мы продолжали дознание по поводу вкусовичка.
 Потом было украшение дома. Тетя Пэтти оставила это для нас, чтобы Тереза могла принять в нем участие. Мы собрали остролист и плющ, которые развесили в комнатах, и сделали венок, чтобы повесить на дверь. С церковной группой мы ходили петь рождественские гимны, а в канун Рождества — на полуночную службу, после которой вернулись к горячему супу за кухонным столом. Когда с ним покончили, тетя Пэтти быстро выпроводила нас спать.
 — Если не отправитесь сейчас, вам захочется поспать подольше, — сказала она, — а это сократит великолепный день.
 Рождественским утром мы все поднялись рано, несмотря на то что поздно легли накануне. Подарки лежали под елкой и должны были вручаться после обеда, который подавался в час. Тетя Пэтти, Тереза и я отправились в церковь; Вайолит осталась дома, чтобы приготовить гуся. После службы многие из нас собрались у входа в церковь, чтобы пожелать друг другу счастливого Рождества, и потом тетя Пэтти, Тереза и я пошли домой полями.
 Мы все заявили, что гусь получился как раз таким, как нужно, хотя Вайолит настаивала, что он простоял в духовке на пять минут дольше, чем следовало; пудинг оправдал вызванные вкусовичком ожидания, и началось открывание подарков. У тети Пэтти для Терезы были шерстяные перчатки, подарком Вайолит оказался подходящий к ним шарф. Я купила ей кисти и краски, потому что к нашему удивлению она стала гораздо лучше рисовать. Она не достигла уровня Юджини Веррингер, как сказала Эйлин, но ее прогресс был замечательным. Мы были тронуты, потому что она нарисовала для всех нас картины и оправила их в рамки. Для Вайолит это была ваза с фиалками — очень подходит, заявили все  [4]  ; для тети Пэтти была сцена в саду с сидящей на стуле девушкой в огромной шляпе, закрывающей ее лицо, — что было спасением, поскольку я была уверена, что Тереза не смогла бы справиться с чем-нибудь требующим такого умения; а для меня ландшафт с домом вдали, который немного напоминал Колби Холл.
 Во второй половине дня тетя Пэтти и Вайолит дремали, тогда как мы с Терезой отправились на прогулку, огибая лесок, в котором бледное зимнее солнце сверкало сквозь голые ветви деревьев, и выбирая тропу через покрытые стерней поля, наслаждаясь запахом влажной земли и наблюдая за галками и грачами.
 Мы не слишком много разговаривали, но обе ощущали покой.
 Вечером у нас были посетители. Тетя Пэтти со многими в деревне подружилась. Мы играли в детские игры, подкреплялись сэндвичами и сделанными Вайолит винами с пастернаком и имбирем.
 Потом был День подарков, когда почтальон и мусорщик пришли за своими рождественскими подарками, которые торжественно вручались в запечатанных конвертах с поздравительными открытками; и поход в дом священника на чай с вафлями и рождественским кексом, покрытым глазурью.
 Вайолит, не без удовольствия отметив, что глазурь оказалась чуть-чуть твердоватой, рассуждала, следует ли посоветовать кухарке священника на будущий год добавить в нее капельку — имейте в виду, не слишком много — глицерина, чтобы ее смягчить. Эта проблема занимала ее всю дорогу домой. Следует или не следует? И все мы становились на какую-то точку зрения по этому поводу, хотя, полагаю, никто из нас — за исключением Вайолит — не принимал этого близко к сердцу.
 Так все и шло. Было столько восторга и удовольствия от этих простых вещей. Я наблюдала за оживленным лицом Терезы, и мне становилось стыдно за себя. У меня было так много подобных рождественских удовольствий, но я никогда раньше по-настоящему этого не ценила.
 Праздники закончились, и вот уже тетя Пэтти машет с платформы на прощание, на ее шляпе дрожат вишни, а Вайолит выражает уверенность в том, что приготовленные нам в дорогу сэндвичи засохнут прежде, чем мы их съедим.
 — Увидимся на Пасху! — крикнула тетя Пэтти.
 — Время горячих булочек с крестиками, — добавила Вайолит.
 Я взглянула на Терезу. Она улыбалась, явно предвкушая Пасху и горячие булочки с крестиками.
 Этот семестр по сравнению с прежними мне показался скучным. Первый был интересным, потому что я устраивалась на новом месте и встречалась с Джейсоном Веррингером. Во время семестра перед Рождеством я была занята репетициями и другими хлопотами. Оживление прошло, и наступила реакция. Джейсон Веррингер был все еще в отъезде. Фиона и Юджини, естественно, на Рождество были в Холле, и пожилая родственница со своим мужем приезжали, чтобы присматривать за ними. Со слов Терезы я поняла, что сестры делали, что хотели, и пожилые родственники очень быстро прекратили попытки ими управлять.
 Когда я спросила их, как они провели Рождество, Юджини засмеялась и не без злости ответила:
 — Очень интересно, мисс Грант.
 А Фиона добавила со скромным видом:
 — Спасибо, мы получили массу удовольствия.
 Между Юджини и мной установились отношения, которые я называла вооруженным нейтралитетом — и, конечно же, Шарлотта Маккей была в этом с ней заодно. Они так и не простили мне то, что я помешала им жить в одной комнате, и я знала, что если у них будет возможность поставить меня в неловкое положение, они это сделают. Однако сейчас они, казалось, уважали мой авторитет, и, конечно, над ними висела угроза сократить их верховые прогулки, если они не будут себя вести как положено.
 С Фионой было иначе. Она была послушной девушкой, очень хорошенькой и очень легко поддающейся влиянию. Я была уверена, что если ее предоставить самой себе, она никогда не искала бы неприятностей. Тереза была моей непоколебимой сторонницей, а остальные девушки в моей секции были добросердечными созданиями, которых другие могли увлечь в сторону, но которые были вполне готовы и даже предпочитали быть послушными. Я думаю, на них на всех произвели впечатление перемены в Терезе, и я пыталась представить себе, как описывает она дом тети Пэтти. Я подозревала, что она изображала визит туда похожим на посещение Земли Обетованной.
 Однако я все больше и больше осознавала, что обладаю особым даром заслужить уважение своих учениц без особых усилий, что является одной из важнейших потребностей любого желающего стать учителем.
 Таким образом семестр проходил гладко, возможно, слишком гладко, и я, как и Тереза, с нетерпением ожидала возвращения в Молденбери.
 В середине января лег снег, и несмотря на то что огня не жалели, тепло в комнатах поддерживать стало трудно. Горький северный ветер, казалось, пронизывал даже толстые стены Аббатства, а покрытые белым снегом руины были фантастически прекрасны — и даже еще более жутко сверхъестественны в лунном свете. Девушки радовались снегу, они соревновались в лепке снеговиков, играли в снежки и скатывались на санках по невысокому склону, на котором стояло Аббатство. Дороги стали опасны, и больше недели к нам не доходил ни один экипаж. Конечно, Дейзи была готова к такого рода неожиданностям, и еды было вполне достаточно, но девушкам нравилось ощущение отрезанности от остального мира, и многие из них хотели бы, чтобы это состояние продлилось. Кое-кто из слуг говорил, что Девон никогда не знавал такой погоды.
 — Катастрофа, — комментировала Эйлин Экклз. — Когда в Девоншире температура опускается ниже нуля, наступает конец света. Некоторых из здешних жителей стоило бы перенести на север Шотландии; тогда они узнали бы, что такое зима.
 Оттепель началась еще до конца месяца, и я отправилась в город. Миссис Бэддикомб, владелица почты, задержала меня, чтобы посплетничать. В магазинчике, который служил и бакалейной лавкой, и многим другим, кроме того, что являлся почтой, больше никого не было.
 Эйлин предупредила меня, что миссис Бэддикомб была что называется «городским летописцем», то есть знала обо всем происходящем и считала своей миссией в жизни распространить новость по поселку со всей возможной скоростью.
 Она была высокой поджарой женщиной с тусклыми глупыми глазами и со смесью седых и темных волос на голове, которые она укладывала в высокую прическу с завитой челкой. Она без конца говорила, взвешивая посылки и отпуская марки или разбираясь с товарами в лавке.
 — О мисс Грант, так славно видеть вас. Как там было в школе во время этой ужасной погоды? Я говорила Джиму (Джим был ее мужем, который иногда помогал в лавке и славился своей неразговорчивостью. «Его убежище против всего этого потока болтовни», — сказала Эйлин,) погода ужасная. В лавке ни души целыми днями.
 — Мы справились, — сказала я, — но мисс Хетерингтон хотела бы, чтобы товар, заказанный ею, был доставлен как можно скорее.
 — Джим как только сможет, сразу доставит. Нынче все хотят все. Совсем запасы поистощились. Кто б мог подумать, что у нас тут в Девоне может быть такая погода. Говорят, самая паршивая за пятьдесят лет. Эта особа из Грачиного Стана сегодня тоже присылала. Сама не ходит… О нет… слишком высоко себя ставит. Присылает эту лондонскую женщину. Всегда ее терпеть не могла. Как же, из Лондона. Думает, она умнее, чем мы. О нет, мадам сама вряд ли явится. Да можно подумать, что она уже миледи.
 — О… вы имеете в виду миссис Мартиндейл?
 — Ее, — миссис Бэддикомб наклонилась вперед и понизила голос. — Видать, скоро она у нас в Холле хозяйкой будет. ХМ… что ж, чем меньше сказано, тем скорее исправишь. А вот ее милость была славной леди. В последнее время не очень-то часто ее видела… но чтоб так вот отойти… И эта, в Грачином Стане, в его доме… И все в распоряжении мадам, пожалуйста вам. И к тому же еще ребеночек и все такое. Я считаю, это впрямь позорище. Конечно, вы же знаете, у них дьявол в крови.
 Мне не следовало бы слушать. Было бы достойнее извиниться и уйти, однако, по правде говоря, я нашла, что не могу противиться возможности что-то разузнать.
 — Ну, мисс Грант, вы-то недолго здесь пробыли, да и в школе вы все время, а мисс Хетерингтон, она настоящая леди и регулярно заказы подает и проблем с платежами нет… Это как я люблю. Не то, чтобы счета Холла не оплачивались. Я бы не сказала — но ведь что делается! Они всегда были необузданной компанией… Дьявол в них. Что ж, он уехал, чтобы выдержать приличный срок. Не мог же он сразу на ней жениться, верно? Даже он должен был год подождать приличия ради. Думаю, к Пасхе для них зазвонят церковные колокола. Свадьба, а ведь в последний раз они похороны возвещали.
 — Что ж, миссис Бэддикомб. Мне пора идти…
 Это была слабая попытка, а от миссис Бэддикомб не так легко было отделаться.
 Она еще больше склонилась над прилавком.
 — А как миледи умерла? Что ж, это вышло мило и удобно, верно? У мадам внебрачная малышка, и миледи принимает свою дозу опия. Но тут земля Веррингеров, и сказать нечего. Что делается… И две юные леди там в школе: у мисс Юджини много от Веррингеров. Я думаю, будут неприятности, когда он на ней женится. Люди тоже без конца терпеть не станут.
 Кто-то вошел в лавку, и миссис Бэддикомб начала отодвигаться от прилавка.
 Это была мисс Барстон, которой были нужны марки и нитки.
 Я подождала, пока ее обслуживали, попрощалась с миссис Бэддикомб, и мы с мисс Барстон вышли из лавки вместе.
 — Эта женщина — зловредная сплетница, — сказала мисс Барстон. — Я всегда отбиваю ей охоту, когда она за меня принимается.
 Я почувствовала себя несколько пристыженной. Мне следовало бы сделать то же самое, но мне не терпелось узнать все, что можно, о Джейсоне Веррингере и Марсии Мартиндейл.
 После снега погода была мягкой и почти весенней. В городе я встретила Марсию Мартиндейл. Она ненадолго остановилась поговорить и сказала мне, какой несчастной чувствовала себя, когда ее занесло снегом, и упрекнула меня в том, что я не прихожу навестить ее. Я обещала зайти в среду на следующей неделе, если на меня не свалятся неожиданные обязанности.
 Я поехала. Это был сыроватый день, когда солнце неохотно проглядывало время от времени сквозь тучи. Я взглянула на гнезда на голых вязах, проехала под въездной аркой с увивающим ее жасмином, и позвонила.
 Открыла Мейзи, которая сказала:
 — Входите, мисс Грант. Мы ждем вас.
 Марсия Мартиндейл встала меня поприветствовать, одетая в черное, мягкое и облегающее платье. Фигура у нее была роскошная. На ее шее висела тяжелая золотая цепь, золотые браслеты — по три на каждом запястье. Она была похожа на персонаж пьесы, только я не могла определить, какой. Она взяла обе мои руки в свои.
 — Мисс Грант, как хорошо, что вы зашли.
 — Думаю, миледи нужно немножко подбодрить, — сказала Мейзи. — Сегодня она в трауре.
 — В трауре? — сказала я, и мое сердце забилось от страха. Я подумала, что что-нибудь случилось с Джейсоном Веррингером. — По… э…
 Мейзи подмигнула.
 — По прошлому, — сказала она.
 — О Мейзи, ты дура, — сказала Марсия. — Убирайся и скажи миссис Гиттингс нести нам чай.
 — Она это и делает, — сказала Мейзи. — Она слышала, как пришла мисс Грант.
 — Садитесь, мисс Грант. Извините, что находите меня в этом грустном состоянии. Это годовщина.
 — О Боже. Может быть, мне лучше уйти и прийти в другой раз?
 — О нет, нет. То, что вы здесь, так ободряет. Я ненавижу сидеть взаперти, как получилось со всем этим снегом. Меня мучила ностальгия по Лондону. Здесь довольно тихо, и все это ожидание…
 Я ответила, что снег ограничивал передвижение, но девушки получили от него много радости.
 Она вздохнула.
 — Это случилось пять лет назад.
 — О?
 — Большая трагедия. Я расскажу вам об этом… после того, как принесут чай.
 — Как малышка?
 Она выглядела довольно рассеянно.
 — О… Миранда. С ней все хорошо, миссис Гиттингс так добра к ней.
 — Я тоже так думаю. Я раз или два видела их в аллеях. Она забрала ее на Рождество, не так ли?
 — Да. Я была в Лондоне. И должна была взять Мейзи с собой. Даме нужна горничная. А несмотря на все свои недостатки, Мейзи очень хорошо управляется с волосами и одеждой. Она предана мне, хотя иногда так не подумаешь. А миссис Гиттингс обожает быть с Мирандой. Она брала ее к каким-то родственникам в Дартмуре. Говорит, что воздух вересковых пустошей ребенку полезен.
 — Я уверена, что так и есть.
 — А, вот и чай.
 Миссис Гиттингс вкатила сервировочный столик, как и в предыдущий раз, кивнула мне, и я спросила, как у нее дела и понравилось ли ей Рождество.
 — Это было чудесно, — сказала она. — Миранде очень понравилось, и надо было видеть мою сестру. Она обожает малышей. Все спрашивает, когда мы еще приедем.
 — Я пообещала миссис Гиттингс, что скоро она сможет взять Миранду.
 Миссис Гиттингс улыбнулась и вышла.
 — Такая добрая душа, — сказала Марсия. — Я полностью могу доверять ей Миранду.
 Она налила чай.
 — Что ж, вы застали меня в трауре. Извините, если я навожу уныние. Это было так трагично.
 — Да?
 — Сегодня пять лет, как я распрощалась с Джеком.
 — Джеком?
 — Джеком Мартиндейлом.
 — Он был вашим…
 — Моим мужем. Мы были так молоды… очень, очень молоды… с трудом пробивались оба. У меня были успехи. Мы и встретились в «Ист Линне». Он был Арчибальдом моей Изабель. Молодая любовь прекрасна, вы не находите, мисс Грант?
 — Я не могу судить по своему опыту, но полагаю, что да.
 — О, должно быть вы из поздно влюбляющихся.
 — Вероятно.
 — Что ж, моя дорогая, будьте за это благодарны. В молодости люди бывают так импульсивны. Но у нас с Джеком все было хорошо с самого начала. Мы поженились. Мне как раз исполнилось семнадцать. Это была идиллия. Мы много ролей сыграли вместе. Мы что-то вносили в наши роли. Все так говорили. Но потом я начала превосходить его. Джек страстно меня любил, но он был немного обижен. Видите ли, зрители приходили именно ради меня. Без меня он совсем не мог собрать зрителей.
 Она встала и повернулась спиной к окну, скрестив руки на груди. Она выглядела очень драматично.
 — Так он и ушел. Я не пыталась его остановить. Я понимала, что он должен сам проложить себе дорогу. Появилась возможность отправиться в Америку и только ему одному. Какой-то менеджер его увидел…
 — А вас он приглашать не хотел?
 Она холодно посмотрела на меня.
 — Он искал исполнителя главных мужских ролей.
 — О, понимаю.
 — Вам не понять театр, мисс Грант.
 Она все еще была довольно холодна.
 — Однако Джек уехал.
 Последовала напряженная минута. Это было похоже на конец акта, когда должен опуститься занавес и пришло время произнести последнюю, главную реплику.
 — Корабль столкнулся с айсбергом… через три дня после отплытия из Ливерпуля.
 Она уронила руки и подошла к сервировочному столику.
 — Это очень грустная история, — сказала я, помешивая чай.
 — Вы не представляете себе, мисс Грант. Да и откуда… когда вы ведете столь спокойный образ жизни… обучая… Вы представить не можете, что чувствует актер… взаперти здесь… после такой трагедии.
 — Я прекрасно могу представить, что любой может чувствовать после такой трагедии. Не обязательно быть артистом, чтобы испытывать горе.
 — Джек был потерян. Я продолжала работать. Этому ничто не могло помешать. И потом… должно быть года два спустя я подружилась с Джейсоном. У него очень милый дом в Лондоне. На площади Сент-Джеймс… А театр его всегда интересовал. Он часто приходил смотреть мою игру. Он очень интересный мужчина… когда с ним познакомишься поближе. Он был от меня без ума. Что ж, можете представить, как это произошло. Конечно, я никогда не забуду Джека, но Джейсон здесь, а этот его дом очень привлекателен. Его судьба тоже казалась трагичной. Эта его семья, которая всегда жила в поместье на протяжении сотен лет, и не было наследников, и эта его катастрофическая женитьба. Потом там были только две девочки. Вы знаете, что я имею в виду. Конечно, для меня это было жертвой. Ребенок так ограничивает. Все это время, когда вы ждете, пока он родится, не говоря уж о неудобствах… Но я сделала это… ради Джейсона… и думаю, что когда все устроится, я смогу быть счастлива.
 — Вы хотите сказать, когда вы выйдете замуж за сэра Джейсона?
 Она улыбнулась.
 — Конечно, пока этого сделать нельзя. Должен быть перерыв. Люди в подобном месте… знаете, такие ограниченные. Они говорят всякие жестокие вещи. Я сказала Джейсону: «Мне-то какое дело?» Но он говорит, что мы должны быть осторожны. Знаете, было много разговоров и чрезвычайно неприятных разговоров.
 — Сплетни могут быть опасны, — сказала я, ощущая легкие угрызения совести, поскольку сама так недавно слушала их у миссис Бэддикомб.
 — Убийственны, — сказала она. — Однажды я играла в пьесе о человеке, у которого жена умерла… похоже на то, как умерла леди Веррингер. Там была другая женщина.
 — Полагаю, это не такая уж необычная ситуация.
 — Поскольку мужчины есть мужчины.
 — А женщины — женщины, — добавила я, возможно, с некоторой прохладцей.
 — Согласна, согласна.
 Она поднялась и отошла от сервировочного столика к окну, постояла несколько мгновений, а когда повернулась, играла уже другую роль. Она уже не оплакивала мужа. Она стала невестой новому.
 — Что ж, — сказала она, поворачиваясь ко мне и улыбаясь. — Колесо вертится. Теперь я должна осчастливить Джейсона. Он обожает маленькую Миранду.
 — О, даже так?
 — Когда он здесь. Конечно, он так долго в отъезде. Но когда он вернется, зазвонят свадебные колокола. Ожидание утомительно. Но он должен был ехать. Это нелегко, когда я здесь… так близко… и все эти разговоры.
 — Да, полагаю, что так.
 — Может быть, я даже присоединюсь к нему прежде, чем он вернется. Он бывает очень настойчив и пытается убедить меня приехать к нему.
 — Все, что я могу, так это пожелать вам благополучия.
 — Будут кошмарные сплетни, но такого рода вещи приходится переживать, верно?
 — Вероятно.
 В дверь постучали, и появилась миссис Гиттингс с Мирандой.
 — Иди сюда, моя дорогая, — сказала Марсия, теперь уже любящая мать.
 Ребенок приблизился, но, как я заметила, крепко прильнув к руке миссис Гиттингс.
 — Моя малышка, подойди и поздоровайся с мисс Грант.
 — Здравствуй, Миранда, — сказала я.
 Темные глаза обратились ко мне. Она сказала:
 — У меня есть маисовая куколка.
 — Что, дорогуша?
 Миссис Гиттингс сказала:
 — Она висит на стене в коттедже моей сестры. Миранда решила, что это ее кукла.
 — Сколько ей лет? — спросила я.
 — Почти два, — сказала миссис Гиттингс. — Совсем большая девочка, верно, лапушка?
 Миранда засмеялась и зарылась в юбки миссис Гиттингс.
 Было совершенно ясно, кому в этом доме принадлежит любовь Миранды.
 Мне очень хотелось выбраться отсюда. Надоело слушать о Джейсоне Веррингере и его любовных делах. Все это выглядело довольно омерзительно, и в этом доме было такое ощущение нереальности, что мне больше не хотелось никого из них видеть — может быть, за исключением миссис Гиттингс и ребенка.
 Через какое-то время Миранду увели, и я ушла под предлогом, что мне нужно возвращаться в школу. По дороге домой я думала о том, какая жалость, что школа так близко к Холлу и в сущности даже его часть. От этого уклоняться труднее. Но я уж точно не поспешу наносить визит в Грачиный Стан.
 Должно быть, не позже чем через две недели я наткнулась в городе на Миранду и миссис Гиттингс. Ее розовое лицо засияло от удовольствия, когда она увидела меня.
 — Ну как же, это мисс Грант, — сказала она. — Прекрасный день, не так ли? Весна идет. Я с Мирандой приехала в собачьем возке. Ей очень нравится, правда, Миранда? Нам еще одну-две покупки надо сделать перед отъездом.
 — О, вы уезжаете?
 — Я везу Миранду с собой к сестре.
 — Вам будет там хорошо. Миранде тоже.
 — Да. Она увидит свою маисовую куколку, правда, лапушка? А тетя Грейс — это моя сестра. Очень она Миранду любит, и Миранда ее. На болотах будет красота. Я там росла. Говорят, всегда хочется вернуться в родные места.
 — Как же они в Грачином Стане без вас обойдутся?
 — Их там не будет. Дом закроют, пока мне не сообщат, когда нужно возвращаться.
 — Значит, миссис Мартиндейл едет в Лондон, верно?
 — Даже дальше, она говорит. Она помалкивает об этом, но иногда у нее выскакивает. Она к нему едет.
 — К нему?
 — К сэру Джейсону. Куда-то на континент. Мейзи поедет с ней.
 — Вы думаете, они поженятся там… где бы это ни было?
 — Ну, кажется, у нее на уме именно это.
 — Понятно.
 — Мне не терпится попасть в пустоши. Было приятно повидать вас, мисс Грант. Мне кажется, Миранде вы очень понравились.
 Я попрощалась, но чувствовала легкую депрессию.
 Возвращаясь верхом в Аббатство, я думала о том, какая же это омерзительная история.
 Тереза пришла ко мне очень расстроенной.
 — Эти родственники, — сказала она. — Они хотят, чтобы я на Пасху приехала к ним. Мисс Хетерингтон пригласила меня в свой кабинет. Она сказала, что только что узнала. Я сказала, что не хочу ехать, но мисс Хетерингтон говорит, что я должна.
 — О Тереза, — сказала я. — Тетя Пэтти и Вайолит будут так разочарованы.
 — Я знаю, — в глазах у нее стояли слезы. — Вайолит должна была показать мне, как делать булочки с крестиками.
 — Возможно, еще можно что-нибудь придумать. Я пойду поговорю с мисс Хетерингтон.
 Дейзи мрачно покачала головой.
 — Я часто думала, насколько разумно вам брать Терезу к себе. Я знаю Пэшенс и Вайолит и эффект, который они могут произвести на девушку вроде Терезы. Бедное дитя, она чуть с ума не сошла, когда я ей сообщила о письме. Я сказала:
 — Наверняка ведь им можно объяснить.
 — Вряд ли они передумают. Дело не в том, что она им нужна. Я ведь читаю между строк. Они думают, что плохо выглядят в глазах родителей, они же должны за ней приглядывать, а двое каникул с посторонними уж чересчур. Ей придется поехать к ним на Пасху, и тогда можно попробовать устроить, чтобы вы взяли ее на летние каникулы, которые длиннее.
 — Нам будет так грустно, видите ли, она быстро стала членом семьи.
 — В этом вся проблема. С девушками вроде Терезы нужно быть очень осторожными. Они так интенсивно чувствуют. Она слишком глубоко привязалась и слишком быстро.
 — Это всего лишь праздники, которые она проводила с нами в обычном маленьком доме.
 — Моя дорогая Корделия, никакой дом не будет обычным, если в нем Пэшенс.
 — Я знаю. Она замечательнейший человек. Я была так счастлива, что Тереза могла разделить нашу жизнь.
 — Вы чересчур сентиментальны. Позвольте Терезе уехать на Пасху, и я уверена, что с летом все будет в порядке.
 — Не могли бы мы им объяснить?
 — Объяснения только ухудшат положение — они острее ощутят вину. Они делают этот жест просто для того, чтобы сохранить расположение родителей девочки. Нам придется на этот раз позволить им это. И возможно, Тереза устроит так, что им еще долго не захочется ее видеть, — Дейзи мрачно улыбнулась. — Ну, ну, Корделия, не такая уж это трагедия. Только один раз. Тереза должна усвоить, что жизнь — это не сплошные розы. Это будет ей полезно и позволит еще больше оценить Молденбери в следующий раз.
 — Она и так достаточно ценит.
 Дейзи пожала плечами.
 — Ей придется ехать, — твердо сказала она.
 Сердце бедной Терезы было разбито, и ее горе придало трагический оттенок концу семестра.
 Когда я прощалась с ней вместе с последними из уезжающих девушек за день до моего собственного отъезда, мы обе были на грани слез.
 Грустная компания собралась в Молденбери. Терезе было бы очень приятно увидеть, как мы по ней скучаем. Тетя Пэтти сказала:
 — Ничего. Она приедет на лето, а это будут длинные каникулы.
 — Мы ее больше не увидим, — пророчески заявила Вайолит.
 В деревне все спрашивали, где она. Я даже не представляла, насколько она стала членом нашего дома. Мы украшали церковь желтыми нарциссами, и я с сожалением думала о том, как бы ей это понравилось. Горячие булочки с крестиками не казались таким уж лакомством, если ее не было с нами.
 — Ей так здесь нравилось, — сказала я, — и это заставляло нас осознать: нам очень повезло, что мы есть друг у друга.
 — Я всегда это знала, дорогая, — сказала тетя Пэтти в кои веки совершенно серьезно.
 Я отправлялась на длинные прогулки и думала о Марсии Мартиндейл, путешествующей на континенте с Джейсоном Веррингером. Я представляла их в гондолах на каналах Венеции, прогуливающимися у Арно во Флоренции, проезжающими по Елисейским полям в Париже, посещающими Колизей в Риме… во всех местах, где мне так хотелось побывать. И со злостью думала: они стоят друг друга и получат то счастье, которого заслуживают.
 Это был следующий за Пасхой понедельник. Я сидела после ланча в гостиной и смотрела в окно. По подъездной аллее шла Тереза с чемоданом. Я кинулась к ней.
 — Тереза! — крикнула я.
 Она подлетела ко мне, и мы крепко обнялись.
 — Что ты здесь делаешь? — спросила я.
 — Я просто приехала, — ответила она. — Села на поезд и приехала. Я больше не могла выносить.
 — Но как же родственники?
 — Я им записку оставила. Они будут рады. Я была им такой обузой!
 — Ох Тереза, — воскликнула я, пытаясь говорить строго, но выразила только свое удовольствие. Я крикнула наверх: — Тетя Пэтти, Вайолит! Сейчас же спускайтесь.
 Они примчались бегом. На несколько секунд они уставились на Терезу. Потом она кинулась к ним, и все трое так переплелись, что я только смотрела и смеялась.
 Я сказала:
 — На самом деле это довольно ужасно. Она просто ушла от родственников, оставив им записку.
 Тетя Пэтти старалась не рассмеяться, и даже Вайолит улыбалась.
 — Ну, ничего себе! — сказала тетя Пэтти. — Она просто упаковала чемодан и приехала.
 — Всю эту дорогу одна, — сказала шокированная Вайолит.
 — Ей уже почти семнадцать, — напомнила я им.
 — Я знала дорогу, — сказала Тереза. — Сначала мне пришлось ехать в Лондон. Это была трудная часть. Но кондуктор мне очень помог.
 — А как же родственники? — спросила Вайолит. — Они с ума сойдут от беспокойства.
 — От облегчения, — сказала Тереза.
 — А ты просто оставила записку, — сказала я. Тереза кивнула.
 — Я немедленно им напишу, что ты благополучно приехала, и попрошу их позволить тебе остаться у нас до конца каникул, — сказала я.
 — Я не поеду обратно, если даже они скажут «нет», — твердо сказала Тереза. — Я даже думать не могу о том, чтобы вы все ели горячие булочки с крестиками без меня.
 Она повернулась к Вайолит.
 — Как они получились в этом году?
 — Не так хорошо, как в прошлом, — ответила Вайолит, как этого и следовало ожидать. — Некоторые крестики при выпечке отвалились.
 У Терезы был похоронный вид, и Вайолит продолжала:
 — Мы могли бы испечь еще партию. Я не знаю никаких законов, которые утверждали бы, что их можно есть только в страстную пятницу.
 — О, давайте так и сделаем, — сказала Тереза.
 Она была дома. Это было чудесно, и все мы были в восторге.
 В положенное время я получила от ее родственников письмо с благодарностью за проявленный к Терезе интерес. Они знали, как ей нравится проводить каникулы в моем доме, но они не хотели бы оказаться слишком навязчивыми, так что если я найду, что с меня Терезы довольно, я тотчас должна отослать ее обратно. Я просила их позволения для нее провести с нами летние каникулы, и оно было милостиво — и как я чувствовала, очень охотно — даровано.
 Когда я показала письмо Терезе, та была сама не своя от радости.
 Мы отправились в деревню, где ее почти все тепло приветствовали и упрекали за то, что она пропустила пасхальную службу.
 Она раскраснелась от удовольствия.
 Так что в конце концов каникулы оказались счастливыми. Но вскоре пришла пора возвращаться в школу — и мирным дням пришел конец.




 VI. Серьга с рубином


 Сойдя с поезда, я узнала, что Эммет прибыл, чтобы отвезти нас в школу, но когда мы вышли в станционный двор, я увидела карету Веррингеров и его самого рядом с ней.
 Он выступил вперед, держа шляпу в руке.
 — Мисс Грант, какое удовольствие снова видеть вас.
 Я была захвачена врасплох, не ожидая встретить его так скоро, но должна признаться, что задумывалась, вернется ли он к тому времени, когда начнутся занятия.
 — Значит… вы вернулись, — сказала я и подумала, каким глупым должно ему показаться это замечание и что, конечно же, оно выдало мое замешательство.
 — У меня здесь карета, — сказал он. — Не откажите мне в удовольствии отвезти вас в Академию.
 — Вы очень добры, — ответила я. — Но Эммет здесь со школьной каретой, чтобы забрать нас.
 — Это ведь что-то вроде старой трясучки, не так ли? В моей будет удобнее.
 — У нас и с Эмметом все будет в порядке, благодарю.
 — Я этого не позволю. Эммет, вы можете взять багаж и, может быть, мисс э…
 Он смотрел на Терезу, которая вызывающе уставилась на него.
 — Я собирался сказать, что, может быть, вы окажете мне честь, воспользовавшись моей каретой, — продолжил он с намеком на насмешку в голосе.
 — Я поеду с мисс Грант, — сказала Тереза.
 — Отличная идея. Эммет, я забираю обеих дам.
 — Очень хорошо, сэр Джейсон, — сказал Эммет.
 Я была очень рассержена, но устраивать сцену было бы смешно. Однако я ощущала, что важно все, что приводит меня к контакту с ним. Я была в ярости на себя за то, что не отказала ему таким образом, чтобы отказ был вежливым и холодно формальным и в то же время показывал ему, что я не желаю быть ему ничем обязанной.
 — Отлично, — сказал он. — Вы обе можете сесть рядом со мной. Тут полно места, и это наилучший способ наслаждаться ландшафтом. Я буду получать удовольствие, демонстрируя вам своих гнедых. В сущности я даже горжусь ими.
 Вот так и вышло, что когда карета выворачивала из станционного двора на дорогу, мы сидели рядом с ним.
 Я сказала:
 — Надеюсь, ваш тур был приятен.
 — Что ж, надоедает быть вдали от дома. Ностальгия, я полагаю. Все время думаешь о том, что оставил. А вы и мисс э…
 — Херст, — сказала я.
 — Мисс Тереза, да, помню. Вы хорошо провели каникулы?
 — Очень хорошо, правда, Тереза?
 — Последнюю часть, — ответила Тереза.
 — О… только в конце?
 Тереза сказала:
 — Последняя часть была с мисс Грант, первая с моими родственниками. Это та часть, которая мне совсем не понравилась.
 — Могу представить, как приятно быть с мисс Грант. Я вам завидую.
 Я смотрела прямо вперед.
 — Будем надеяться, что в этой аллее нам не встретится другая карета, — сказала я.
 — А, вы помните. Если мы встретим…
 — Вы настоите на том, чтобы они отступили.
 — Ну конечно. Надеюсь, я смогу видеться с вами в этом семестре. Я слышал от мисс Хетерингтон, что у вас будет летний карнавал. Она захочет привлечь и нас в Холле, так же как и школьниц, поскольку карнавал посвящен Аббатству.
 «Нас? — подумала я. — Кто это  мы  ? Он и Марсия Мартиндейл. Она теперь леди Веррингер?»
 — Я помню предпоследний, это было несколько лет назад. Он устраивался в память какой-то даты. Мы сохранили и куда-то спрятали костюмы. В последний раз были приглашены актеры, и они оставили монашеские рясы. Я должен сказать о них мисс Хетерингтон.
 — Это будет интересно, — холодно сказала я.
 — Опасность встречи с другой каретой миновала, — сказал он, искоса поглядывая на меня. — Вы можете облегченно вздохнуть. Я не поставлю вас в неловкое положение проявлением высокомерия и эгоизма.
 Внезапно он остановил коней.
 — Просто чтобы вы могли полюбоваться этим несколько минут, — сказал он. — Величественно выглядит, не так ли? Должно быть, шестьсот лет назад это выглядело совершенно так же. Отсюда вы ни за что не догадались бы, что это развалины, верно?
 — Я вижу школу, — сказала Тереза.
 — Но не развалины, слава Богу. Не знаю, что бы мы делали без нашей доброй мисс Хетерингтон, ее учениц и ее чудесных учительниц.
 — Казалось бы, для вас в Холле они не должны иметь большого значения.
 — О, имеют. Они придают жизни остроту. И подумайте только, как это полезно для моих подопечных. Где еще они могли бы получить столь замечательное образование? Где еще они получили бы это дыхание культуры? Пришлось бы отправлять их в какое-нибудь заведение за границей. Но ведь насколько удобнее быть недалеко от дома.
 — Ваши рассуждения доставили бы огромную радость мисс Хетерингтон.
 — Я их время от времени ей сообщаю, — он взглянул на меня. — Но я никогда так сильно этого не ощущал вплоть до последнего времени.
 — Смею предположить, эти сентиментальные мысли приходили, когда вы были вдали. Говорится ведь, что вдали сердце любит сильнее.
 — Признаюсь, отдаление сделало это с моим.
 — Может быть, поедем? Мисс Хетерингтон будет недоумевать, когда увидит, что Эммет возвращается без нас.
 — Думаете, он уже там?
 — Он поехал по короткой дороге, — сказала Тереза, — а вы, сэр Джейсон, по кружной.
 Мы продолжали путь и вскоре прибыли в школу.
 Мисс Хетерингтон вышла встретить нас. Она действительно выглядела несколько взволнованной.
 — О, вот и вы, мисс Грант. Меня несколько озадачило… И Тереза…
 — Я был на станции, — сказал Джейсон Веррингер, — увидел дам и подумал, что было бы невежливо не предложить подвезти их. И вот, благополучно доставив милых леди, я говорю au revour. Кстати, мисс Хетерингтон, у нас в Холле есть несколько костюмов монахов. Остатки с прошлого раза. Я велю кому-нибудь их просмотреть, или кто-нибудь из ваших людей может это сделать. Они могут вам пригодиться.
 — Спасибо. Я непременно воспользуюсь вашим добрым предложением, сэр Джейсон. Вы уверены, что не желаете войти?
 — Не теперь. Но попозже я зайду. До свидания, милые дамы.
 Галантным жестом он снял шляпу, и его кони поскакали прочь.
 — Тереза, — сказала мисс Хетерингтон, — вам лучше пойти в свою комнату. Я полагаю, вы встретили мисс Грант на станции?
 Тереза молчала, и я быстро сказала:
 — Я объясню, иди, Тереза.
 — Эммет отнес ваш багаж, — сказала Дейзи. — Пойдемте в кабинет.
 Я последовала за ней и, когда дверь была закрыта, рассказала ей о Терезе.
 — Она бросила их и приехала к нам сама! Не подумала бы, что у Терезы хватит на такое смелости.
 — В последнее время она очень повзрослела.
 — Очевидно, у родственников ей не нравилось. Я написала им, и все мирно уладилось. Они даже испытали облегчение. Полагаю, это было очевидно, и я получила их разрешение на то, чтобы она провела летние каникулы с нами.
 Дейзи кивнула.
 — Мы не отвечаем за то, что она вот так сама отправилась в путь, — сказала она. — Надеюсь, Тереза не чересчур привязывается к вам, Корделия. С этими впечатлительными девочками нужно быть осторожными.
 — В сущности, она больше была с Вайолит, чем со мной, я думаю. Это просто поразительно, как хорошо они ладят.
 Она кивнула. Затем сказала:
 — А сэр Джейсон… Я удивилась, увидев вас в его карете… И вы сидели рядом с ним.
 Я объяснила:
 — Все произошло, как он рассказал. Он был там и был очень настойчив. Я не могла отказаться от его предложения или мне пришлось бы стать невежливой и даже грубой.
 — Понимаю. Но будьте с ним поосторожнее. Он опасный человек.
 — Опасный… в каком смысле?
 — Я хочу сказать, что было бы неосторожно девушке в вашем положении с ним дружить.
 — Я и не собираюсь.
 — Надеюсь.
 — Женился он на миссис Мартиндейл, или это еще предстоит?
 — Свадьбы не было… пока. Было много разговоров с тех пор, как миссис Мартиндейл приехала в Грачиный Стан.
 — Она и сейчас там, не так ли?
 — О да. Она вернулась недели три назад. Он тоже. И люди ждут последующего развития событий. Общее мнение, что они поженятся. Неприятный слух, что он помог своей жене умереть, чтобы жениться на миссис Мартиндейл, упорно обсуждается. Я не люблю такого рода сплетни о ком-то столь близком к школе. Какая жалость, что все принадлежит ему и он проявляет к нам интерес. Я уверена, что все эти слухи — чепуха. Он может быть каким угодно волокитой, но он не из тех, кто способен убить собственную жену. Но если он женится и успокоится, боюсь, эти слухи не умрут. А пока лучше бы нам всем оставаться как можно более в стороне.
 — Согласна, — сказала я. — И я, несомненно, именно это и собираюсь делать.
 Дейзи удовлетворенно кивнула.
 — Это не так легко, — продолжала она, — ведь он наш арендодатель.
 Позже в согревательной я увидела Эйлин Экклз, и мне захотелось перемолвиться с ней словечком.
 — Добро пожаловать обратно на каторгу, — сказала она. — Хорошо провели каникулы?
 — Очень хорошо, спасибо. А вы?
 — Замечательно. Летних каникул придется ждать долго. Я всегда считала этот семестр самым трудным. Полагаю, это оттого, что жажда вырваться острее, чем когда бы то ни было.
 — О, прошу вас, — засмеялась я, — семестр еще даже не начался.
 — Я думаю, он будет мрачным. Только вспомните, у нас будет эта летняя гадость. Я была на прошлой, и вы не можете себе представить, пока сами от этого не пострадаете, какое это жуткое дело. Музыкальные интерлюдии, пение в большом нефе, повсюду ходят в белом — в рясах наших основателей… Дают небольшое представление… вероятно, пьесу: действие первое — строительство Аббатства; действие второе — Ликвидация; и действие третье — воскрешение Феникса в лице нашей собственной Академии для юных леди.
 — Во всяком случае, можно над этим посмеяться.
 — Конечно, дорогая моя Корделия. Приходится или смеяться, или плакать.
 — Думаю, что первого будет больше.
 — А после этого — великолепная свобода. Об этом надо думать в течение предстоящих недель тяжкого труда и конфликтов: свет в конце туннеля. Кстати, вернулись вы с помпой.
 — О, значит вы об этом знаете?
 — Моя дорогая Корделия, все знают. Вы сидели рядом с ним так, чтобы все видели. Это родина не только взбитых сливок и сидра, но еще скандалов и сплетен. Это два основных вида здешней промышленности.
 — Уверяю вас, скандалу нет оснований касаться меня.
 — Я рада. Мне не хотелось бы, чтобы вас пронзили кинжалом, а ваши останки погребли под развалинами алтаря… или, возможно, чтобы ваше тело однажды темной ночью бросили в рыбный пруд. Мне мадам Мартиндейл кажется вполне способной применить методы Борджиа или Медичи, если на нее найдет такое настроение.
 — Она, несомненно, выглядит несколько театрально.
 — И намерена достичь своей цели, то есть, моя дорогая Корделия, получить Холл и титул, который неотделим от Холла. За эти выгоды она согласна взять в придачу сэра Джейсона, и очень может случиться, что горе ждет любую соперницу.
 — Вы говорите такую чепуху, — сказала я, смеясь. — Уверяю вас, подвезти девушку в карете вовсе не значит сделать ей предложение о замужестве — или хотя бы намерения подобного рода.
 — Я, тем не менее, думаю, что вы ему приглянулись. Вы не лишены очарования.
 — О, спасибо! Вы говорили, что сплетни и скандал — продукт этих мест. Полагаю, что некоторые люди страдают от избытка воображения. Я этого Джейсона Веррингера видела очень мало, и то, что видела, не слишком мне нравится.
 — Так и держитесь, Корделия. Будьте мудрой девой.
 Я посмеялась вместе с ней. Все-таки хорошо было вернуться.
 Несмотря на заверения самой себя, что Джейсон Веррингер никоим образом меня не касается, в последующие дни я все больше убеждалась, что это не так. Если я выходила куда-нибудь, я высматривала его; однажды я увидела, как он выходит из Холла, повернулась и галопом ускакала как можно дальше от этого места. Я думаю, он заметил это, но поскольку шел пешком, у него не было возможности догнать меня… если у него было настроение догонять.
 Затем, когда я выезжала из школы в свободное время, я очень часто его встречала и поняла, что он подстраивает эти встречи. В моем положении было естественно, что мои верховые прогулки происходят в определенное время, и он быстро обнаружил, когда именно.
 Это тревожило, но одновременно и интриговало меня; и если быть абсолютно честной, я должна признать, что была далеко не равнодушна к нему, хотя стремилась к такому состоянию души.
 Он вмешивался не только в мое свободное время, но и в мои мысли. Когда упоминали его имя, что случалось довольно часто, поскольку нельзя было зайти в любую лавку и не услышать что-нибудь о нем или его делах, я делала вид, что мне не интересно, тогда как все время пыталась уловить как можно больше сведений.
 Я была очень неопытна в таких делах. Единственная встреча у меня была с Эдвардом Комптоном, и чем дальше я от нее отходила, тем больше она казалась мне похожей на сон. Возможно, будь я искушеннее, я была бы более встревожена. Дело в том, что я позволяла втянуть себя в сферу его притяжения, а он — человек, обладающий обширным знанием женщин — понимал мои чувства и был намерен их использовать.
 Я привлекала его с того момента, когда он увидел меня в карете с Эмметом, он не был тем, кто отказал бы себе в удовольствии преследования, когда его влекло к женщине.
 И вот он преследовал меня.
 Мое неприветливое отношение нисколько его не отвращало. Будь я мудрее, я знала бы, что это настраивает его еще решительнее.
 Для мужчины, который вот-вот должен был жениться на другой женщине, это было недопустимо. Я отказывалась это признать и говорила себе, что его отношение ко мне было точно таким же, как к любой молодой и относительно привлекательной женщине. Ничего особенного.
 Но разумеется это было не так.
 Однажды во время моей дневной поездки он галопом присоединился ко мне.
 — Какой приятный сюрприз, — с иронией сказал он, поскольку было ясно, что он меня поджидал. — Я уверен, что вы не станете возражать, если я поеду с вами.
 — На самом деле я предпочитаю ездить одна, тогда можно выбирать свой аллюр.
 — Я приспособлю свой к вашему. Какой чудесный день! Для меня особенно чудесный, смею сказать, поскольку я встретил вас.
 Я сказала, что на самом деле мне нужно скоро возвращаться в школу.
 — Очень много дел, — добавила я.
 — Какая жалость. Это все ваша летняя оргия?
 Я поневоле рассмеялась.
 — Не думаю, чтобы мисс Хетерингтон понравилось, услышь она, как вы это называете.
 — Я хочу, чтобы кто-нибудь просмотрел костюмы, которые у меня сохранились, чтобы выяснить, могут ли они каким-то образом быть использованы. Не заедете ли в Холл? Я хотел бы показать их вам.
 — Это область Мисс Барстон. Она шьет.
 — Их не нужно шить. Они уже сшиты.
 — Возможно, они нуждаются в обновлении или подгонке для того, кто будет в них выступать. Я скажу мисс Хетерин-i юн, что вы хотите, чтобы зашла мисс Барстон.
 — Я надеялся, что вы придете… и тому подобное.
 — Интересно, сколько способов носить цистерцианские рясы?
 — Вам конечно же. Поэтому я и хочу, чтобы вы зашли.
 — Вам на самом деле нужна мисс Барстон.
 — Мне не нужна мисс Барстон. Мне нужна мисс Грант.
 Я взглянула на него с холодным удивлением.
 — Да, — продолжал он. — Отчего вы так отчужденны? Вы меня боитесь?
 — Боюсь вас! С чего бы?
 — Ну, меня ведь представляют огромным людоедом, не так ли?
 — Разве? А я полагала, что вы — вдовец, который собирается снова жениться.
 Он рассмеялся.
 — О, так вот в чем дело! — сказал он. — Сказки, которые рассказывают о моей семье, весьма забавны. Поскольку я остался в одиночестве, весь груз ложится на меня. Когда-то мой брат разделял его со мной.
 — Ваша жизнь очень ярка, я полагаю. Вы, несомненно, даете соседям повод поговорить.
 — Значит, и я бываю полезен. Корделия, почему бы нам не быть… друзьями?
 — Нельзя просто принять решение быть другом. Дружба — это нечто такое, что должно вырасти.
 — Ну так дайте нашей шанс вырасти, хорошо? Мое сердце забилось быстрее, чем ему полагалось бы. Он, несомненно, очень мощно на меня воздействовал.
 — Все имеет свой шанс, — сказала я.
 — Даже я… с вами?
 Я пришпорила лошадь и пустилась галопом. Повернула и поскакала через поле.
 Он не отставал. Когда мы приблизились к дороге, мне пришлось остановить коня.
 — Головокружительно, — сказал он. Я согласилась.
 — Я должна возвращаться. Опаздывать нельзя. Через час у меня начинается урок, и мне надо успеть вернуться и переодеться.
 Он кивнул и поехал рядом со мной. Однако к школе подъезжать не стал. Я пыталась понять, в курсе ли он сплетен и, может быть, не хотел, чтобы это дошло до ушей Марсии Мартиндейл, или считал, что я буду недовольна, если он сделает это, и откажусь ездить с ним в следующий раз.
 Я пошла в школу, переоделась в блузку и юбку и поспешила на свой урок.
 Однако я не могла запретить себе думать о нем.
 Два дня спустя во время дневного перерыва я не поехала верхом, поскольку была уверена, что если сделаю это, встречу его снова, поэтому и решила погулять в развалинах Аббатства.
 Там царили мир и покой, однако одновременно я ощущала предостережение, как всегда, когда бывала в развалинах одна. Полагаю, из-за нависшей атмосферы древности, понимания, что когда-то это было процветающее поселение святых людей, занимавшихся своими делами… как вдруг обрушивается жестокий удар — и на месте всей этой красоты, покоя и святости остаются руины. Конечно, они все еще красивы. Это не могло быть разрушено полностью. Красота — радость вечная, даже когда вандалы делают все, что в их силах, чтобы разрушить ее. Но то, что осталось от Аббатства, производило сильное впечатление, даже стены без крыши, вздымающиеся к небесам.
 Я прошла поперечным нефом, который надо мной вглядывался в синеву неба. Прошла через нартекс с западной стороны базилики и, обогнув часовню и дом настоятеля, оставила развалины позади и подошла к рыбным прудам.
 Какое-то время я постояла, глядя на воду, перетекающую из одного пруда в другой. Их было три: второй ниже первого, третий ниже второго, так что там, где они соединялись, шумели водопады. Это было очень эффектно и красиво.
 Я стояла у воды, глубоко задумавшись, когда услышала шаги. Я резко повернулась и увидела Джейсона Веррингера.
 Он приблизился, улыбаясь и со шляпой в руке.
 — Что заставило вас прийти сюда? — спросила я и только потом поняла глупость и невежливость такого вопроса. В конце концов земли Аббатства принадлежат ему. Он может идти куда вздумается.
 Он все еще улыбался.
 — Угадайте, — сказал он. — Только одна попытка, а не три как полагается… поскольку ответ очевиден. Я скажу вам. Чтобы увидеть вас.
 — Но как вы узнали?..
 — В сущности очень просто. Вы не поехали верхом, так что, по-видимому, гуляете пешком. Где вы могли бы гулять? Что ж, развалины неотразимо привлекательны. Поэтому я недалеко отсюда привязал лошадь и пошел через развалины, когда увидел, что вы любуетесь прудами. Они достойны внимания, не так ли?
 — Достойны. Я представляла, как монахи сидели здесь и ловили рыбу.
 — Как это делает уважаемый Эммет, полагаю, обеспечивая ваш стол рыбой.
 — Это верно.
 — Это одна из привилегий, которые мисс Хетерингтон вытянула из меня.
 — Я уверена, что она это чрезвычайно ценит.
 — Она всегда производит такое впечатление. На самом деле я ей очень предан. Без школы здесь крайне скучно.
 — Конечно, такого не может быть, с поместьем и… всей вашей деятельностью.
 — И все же чего-то недостает… чего-то очень привлекательного.
 Я засмеялась.
 — Наверняка вы преувеличиваете. И в любом случае вы большую часть зимы проводите за границей.
 — Только в этом году. Обстоятельства отличались от обычных.
 — Да, разумеется. Вы когда-нибудь ловите рыбу в этих прудах?
 Он покачал головой.
 — Я знаю, что некоторые из моих людей делают это. Рыба великолепна, как меня уверяют, и иногда находит путь к нам на стол.
 Я кивнула и посмотрела на приколотые к блузке часы.
 — Еще не пора, — сказал он. — Почему так выходит: как только мы встречаемся, вас начинает очень интересовать, когда мы расстанемся?
 — Жизнь школы протекает по часам. Вы должны знать это.
 — Монахи жили по ударам колокола. Вы похожи на них.
 — Да, видимо. И время, которое появляется у меня для дневных прогулок, — это время между уроками.
 — Благодаря чему легко узнать, когда вы свободны. Вам следовало бы прийти как-нибудь вечерком на обед ко мне в Холл.
 — Думаю, мисс Хетерингтон сочла бы это несколько непристойным.
 — Я не приглашал мисс Хетерингтон. Разве она управляет вашей жизнью?
 — Директриса в школе такого рода имеет большое влияние на поведение своих сотрудниц.
 — В выборе друзей? В том, какие приглашения им принимать? Конечно, я знаю, что вы живете в монастыре, но ведь это только развалины. Вы не монахиня, принявшая постриг.
 — Вы очень добры, приглашая меня, но мне невозможно принять приглашение.
 — Может быть, такая возможность и есть.
 — Я ее не вижу.
 Мы шли вдоль прудов. Он внезапно остановился и, повернув меня, положил руки мне на плечи.
 — Корделия, — сказал он, — предположим, если бы мисс Хетерингтон согласилась, тогда вы пришли бы пообедать со мной?
 Я заколебалась, а он сказал:
 — Вы пришли бы.
 — Нет… нет. Не думаю, чтобы это было очень… прилично. Кроме того, об этом и речи нет, я не вижу смысла это обсуждать.
 — Я действительно довольно сильно к вам привязываюсь, Корделия.
 Я с минуту помолчала и снова пошла. Он продел свою руку в мою. Лучше бы он ко мне не прикасался, подумала я, испытывая неловкость и смущение.
 — Смею сказать, вы привязаны к большому количеству людей, — ответила я.
 — Это говорит о моей любящей натуре. Что я имею в виду, так это то, что я особенно к вам привязываюсь. Я высвободилась:
 — Уже на самом деле мне пора возвращаться. Я просто вышла на короткую прогулку в развалинах.
 — О, я знаю, что вы слышите сплетни о Веррингерах, но вы не должны позволять им повлиять на вас. Они продолжаются уже сотни лет. В данный момент глава семьи я, так что я и являюсь центральной фигурой во всех скандалах. Все мои предки разделяли ту же судьбу — монстры порока. Такими их всегда представляли. Мы всегда смеялись над историями, которые о нас ходили. Пусть люди забавляются за наш счет, бывало говорили мы. Жизнь у них скучная. Пусть косвенно поживут через нас. Да, есть даже история про эти самые рыбные пруды. Вы еще не слышали, что о моем пра-пра-прадедушке поговаривали, будто он убил человека и выбросил его тело в эти самые пруды?
 Я посмотрела на них и вздрогнула.
 — Пруды соединены с рекой, — продолжал он, — и в этом месте течение быстрое. Я покажу вам. Подойдите сюда. Река всего в нескольких милях от моря… так что бедную жертву унесло прочь, и его кости лежат теперь где-то на дне океана.
 Мы подошли к последнему пруду. Река в этом месте просто бурлила, устремляясь к морю.
 — Этот порочный Веррингер возжелал жену ближнего своего, привел ближнего к прудам, ударил его по голове и отправил тело в плавание к морю. К несчастью, злому акту был свидетель. Отсюда мы и узнали, как все произошло. Как будто ему было не все равно. Он женился на своей избраннице, и она стала одной из нас. Видите, мы порочный клан.
 — Случилось так, что вам известны события в вашей семье, даже если они передавались из уст в уста. Вполне возможно, что если бы все мы могли проследить нашу семейную историю так же далеко в прошлое, мы тоже нашли бы скелеты в шкафах.
 — Это добрая мысль. Приятно представлять, что мы не единственные злодеи.
 Сверху послышался звук. Я обернулась и увидела на склоне Терезу.
 — Ты меня ищешь, Тереза? — спросила я.
 — Да, мисс Грант, — ответила она. — У мисс Барстон болит голова, и она просит, чтобы вы посидели с ее классом, если вы свободны. Она говорит, что вам нужно будет только наблюдать за ними, она дала им задание.
 — Да, разумеется. Я сейчас же возвращаюсь. До свидания, сэр Джейсон.
 Он взял меня за руку и поцеловал ее, предварительно поклонившись Терезе.
 Мне она сказала:
 — Я видела, что вы не поехали верхом, вот и догадалась, что вы должны гулять в развалинах.
 — Я спустилась к прудам и случайно встретила там сэра Джейсона.
 — Я должна была прервать вас. Мисс Барстон сказала…
 — Конечно, Тереза.
 — Надеюсь, вы не возражаете.
 — Конечно нет. На самом деле я пыталась как-то уйти.
 Она кивнула и выглядела довольной.
 Его преследования становились настойчивее, и люди начали это замечать. Он имел смелость предложить мисс Хете-рингтон, чтобы я пришла в Холл проверить костюмы. Когда она напомнила ему, что это входит в задачи мисс Барстон, он ответил, что считал, будто девушкам, которые наденут костюмы, полагается носить их с достоинством и что именно мне с моей специальной подготовкой следовало бы их посмотреть.
 — Шито белыми нитками, — сказала Дейзи. — Он знал это, и понимал, что я знаю тоже. Я не могла не рассмеяться… к чему присоединился и он. Я твердо заявляла: «Нет. Это должна быть мисс Барстон». Тогда он ответил, что сообщит, когда удобно будет это сделать. Мне кажется, что мы больше об этом не услышим. Не знаю, что и сказать вам, Корделия. Он явно испытывает к вам какой-то интерес. Вы молоды и хороши собой, и, если говорить честно, он волокита. Но ему следовало бы самому обеспечивать себя женщинами, а не искать их в респектабельных заведениях. Он поселил эту женщину в Грачином Стане и конечно знает, что уже одно это само по себе — не будь он тем, кто он есть, — должно бы закрыть для него наши двери. К сожалению, он наш арендодатель. Если бы ему вдруг стукнуло в голову, он мог бы нас моментально выселить. Более того, у нас две ученицы из Холла. Они посещают все дополнительные занятия и очень выгодны. Это вызывающая ситуация. Вы полагаете, что сможете справиться? Вы разумная молодая женщина.
 — Думаю, что могу. Он иногда подстерегает меня, когда я езжу верхом, а однажды я встретила его у рыбных прудов.
 — О Господи… Конечно, он имеет полное право быть здесь. Мы не можем изгнать его из его собственного поместья.
 Я чувствовала возбуждение — это было похоже на битву, и я была глубоко в нее вовлечена. Я не могла по чести сказать, что его преследования меня очень огорчают. Они были крайне лестны, и я была бы очень необычной женщиной, если бы не любила лести.
 Когда я в следующий раз выбралась в город, меня подстерегла миссис Бэддикомб.
 — О, я чую, уже скоро зазвонят свадебные колокола, — доверительно сказала она мне. — Я же слышу, у этих там, в Грачином Стане, подготовка вовсю. Миссис Гиттингс тут вчера была… Сегодня она уезжает, забирает малышку к своей сестре в пустошах. Такая довольная! Другое такое и не найти, чтоб так ее радовало, и ясно почему. У них там, в Стане, должно быть, очень странное хозяйство.
 — Я знаю, миссис Гиттингс любит посещать свою сестру.
 — Ясно, не будь малышки, ей бы не работать в Стане. Она и живет для этого дитяти. Бедная крошка! Это милость Божия, что у нее есть хоть кто-то, кто о ней думает. Понятное дело, с такими, как эта… Ну, ей бы надо показываться после церемонии… а не до.
 — Значит, вы полагаете, что если миссис Гиттингс с ребенком уезжает, значит…
 — Конечно, моя дорогая. Свадьба будет, это точно. Скорее всего, пастору не больно охота церемонию совершать, да что он может поделать? Не хочет же потерять заработок, верно?
 — Вы не можете быть уверены, что это из-за свадьбы, — начала я.
 — Чего же еще? И если сейчас не время, так когда? Уж год, как бедная святая душа отошла. Он выждал свой год, и не забывайте, у Веррингеров пока нет наследника. Об этом надо подумать. Попомните мои слова, именно это все и значит.
 Из лавки я вышла с ощущением депрессии. Может ли миссис Бэддикомб быть права? Но ведь если бы он должен был вот-вот жениться, он бы не показывал такой явный интерес ко мне?
 Несколько дней спустя мисс Хетерингтон послала за мной.
 — Вот записка от сэра Джейсона, — сказала она. — Он просит, чтобы вы пришли в Холл обсудить проблемы, связанные с Фионой и Юджини.
 — Идти в Холл… я? Конечно же, он предпочтет об этом поговорить с вами.
 — Так я думала, но он продолжает настаивать, что его волнует выход Фионы в свет, что должно произойти в будущем году, когда она покинет нас, и он думает, что с вашей шаффенбрюккенской подготовкой он может обсудить это с вами и договориться о специальной подготовке, которая ей будет нужна.
 — Но я ничего не знаю о выводе девушки в свет в Англии.
 — Он потерпел поражение с костюмами монахов, но не привык сдаваться. Я думаю, что же ему ответить.
 — Полагаю, я могла бы пойти в Холл.
 — Моя дорогая Корделия, я спрашиваю себя, разумно ли это.
 — Думаю, что все будет хорошо. Я понимаю, его свадьба очень скоро.
 — Так ли?
 — Согласно миссис Бэддикомб.
 — Она — отличное агентство новостей, — сказала Дейзи, — но, я полагаю, они не всегда соответствуют истине.
 — По ее словам, миссис Гиттингс увезла ребенка, который в данных обстоятельствах мог оказаться помехой.
 Дейзи пожала плечами.
 — Право, я хотела бы, чтобы он вел себя более прилично. Но покуда это не отражается на школе отрицательным образом, нас это не касается.
 — Не вижу, каким образом его поведение может бросить тень на школу. Что, если бы я пошла и взяла с собой девушек. Они были бы мне вместо дуэньи.
 — Хм, — фыркнула Дейзи. — На самом деле это смешно. Досадно то, что он это знает и, полагаю, смеется над нами.
 — Мне кажется, он нас дразнит, — сказала я. — В конце концов, он скоро женится и, может быть, тогда остепенится.
 — Это утверждение, в котором я бы очень усомнилась. Говорят ведь, что горбатого могила исправит.
 — Но еще говорят, что исправившийся волокита — самый лучший муж.
 — О Господи, в сущности все это довольно абсурдно. Как вы полагаете, можете вы с этим справиться, Корделия?
 — Думаю, да. Я возьму девушек с собой и настою на том, чтобы они присутствовали.
 — Я уверена, он постарается вас каким-нибудь образом перехитрить.
 — Он уже раз-другой делал это, но надеюсь, ему это надоест, когда я ясно покажу, что не стремлюсь к его обществу.
 Она очень прямо посмотрела на меня.
 — Вы ведь ему это показываете, Корделия?
 — Ну конечно.
 — Говорят, он очень привлекательный мужчина. Я не слишком сама в этих вещах разбираюсь, но знаю, что в некоторых отношениях волокиты привлекательны.
 — Это романтическая литература, мисс Хетерингтон. Она неприменима к реальной жизни.
 — Вы кажетесь очень уверенной.
 — Я и уверена по отношению к нему.
 — Что ж, тогда идите с девушками, и посмотрим, что из этого выйдет. Не вижу, почему бы ему не обсудить их будущее со мной.
 Таким образом я и оказалась в тот майский день в Холле, и событие это сильно повлияло на будущее.
 Я выехала после полудня с Фионой и Юджини, и вскоре мы преодолели несколько миль, которые разделяли школу и Холл.
 Фиона была сдержанна, но очаровательна, Юджини, как обычно, дерзка, несколько раздражена, потому что пропускала дневную верховую прогулку с группой девушек и с Шарлоттой Маккей.
 Когда мы добрались до Холла, мы направились прямо к конюшням. Джейсон Веррингер был там, как будто ждал нас с нетерпением. Он помог мне спешиться.
 — Как раз вовремя, — сказал он. — Я очень люблю пунктуальность, и, полагаю, мисс Грант тоже.
 Один из грумов подошел забрать лошадей. Юджини приласкала свою и объяснила груму, что следует делать.
 — У меня две новых лошади, — сказал Джейсон Юджини. — Я ими очень доволен. Давай, я тебе их покажу, Юджини.
 — Я очень хотела бы посмотреть на них, — воскликнула та, оживившись и вдруг становясь очень хорошенькой.
 — Пойдем.
 Я повернулась, увидела что-то на земле и подняла. Это была серьга — очень большая, довольно странная, с камнем, похожим на рубин размером с горошину, окруженным бриллиантами.
 — Посмотрите-ка на это! — воскликнула я.
 Я протянула серьгу на ладони, и девушки подошли.
 — Я знаю, чье это, — сказала Юджини. — Я видела эти серьги на миссис Мартиндейл. — В ее глазах появилось злое выражение, что плохо сочеталось с молодостью. — Это ее серьга, не так ли, дядя Джейсон?
 — Возможно, — сказал он.
 — Вероятно, она огорчилась, когда ее потеряла, — сказала Фиона. — Какой смысл в одной серьге?
 — Отдать вам, чтобы вы ей передали, дядя Джейсон? — с ухмылкой сказала Юджини. — Или я могла бы ей занести. Мне было бы нетрудно сделать это, когда мы поедем завтра мимо на верховую прогулку.
 — Хорошо, — согласился Джейсон Веррингер. — Если вещь и правда принадлежит ей, она будет рада ее получить.
 — Не представляю, кому еще она могла бы принадлежать, — сказала Юджини. — А вы, мисс Грант?
 — С уверенностью могу сказать, что не знаю, — ответила я. — Я ее раньше не видела.
 Юджини положила находку в карман.
 — Покажите нам лошадей, дядя Джейсон, — попросила она.
 Он взглянул на меня и пожал плечами.
 — О, вот и миссис Кил. Миссис Кил, будьте любезны проводить мисс Грант в гостиную. Эти книги из библиотеки там?
 — Да, сэр Джейсон.
 — Хорошо. Мы вернемся через минутку. Девушкам не терпится взглянуть на новых серых.
 Он пустился бегом через двор, девушки за ним по пятам. Я хотела пойти следом, но миссис Кил заговорила со мной.
 — Мисс Юджини без ума от лошадей. Всегда так было. Не последуете ли за мной, мисс Грант?
 Я почувствовала себя одураченнной, догадываясь, что он именно так и запланировал. Однако девушки ушли всего лишь посмотреть на лошадей, и единственное, что мне оставалось, это проследовать за миссис Кил в дом.
 Мы вошли в большой холл, который я впервые увидела в тот памятный день, когда обедала с ним и потом сидела в сумерках во дворе.
 Мы поднялись по главной лестнице с ее прекрасными резными балясинами, выставлявшими напоказ тюдорские розы и несколько более скромные французские королевские лилии, меня проводили в отделанную панелями комнату с богатыми красными коврами и тяжелыми красными бархатными шторами. У окна с мелкими переплетами стоял большой резной стол, и на нем было сложено несколько томов, на столике поменьше располагался серебряный чайный поднос с чашками и блюдечками.
 — Не угодно ли сесть, мисс Грант? Они будут недолго, и я принесу чай, когда позвонят.
 — Спасибо, — сказала я, и она вышла, оставив меня.
 Я оглядела комнату. Это его особое святилище. На стенах висели две прекрасные картины. На одной была изображена женщина — явно из Веррингеров, похоже, работа Гейнсборо; на второй ландшафт. Тут же стоял книжный шкаф. Я взглянула на книги: поэзия. Поразительно! Я не могла представить, чтобы он любил стихи. Большинство книг — исторические.
 — Оцениваете мои читательские привычки? Я не слышала, как он вошел в комнату, резко обернулась и к своему смятению обнаружила, что он один.
 — Думаю, вы немного рассердитесь. Не ругайте их. Вы же знаете, как девочки относятся к лошадям.
 — Я полагала, они здесь для того, чтобы обсудить…
 — Этим должны были заниматься вы. Я вообще не предлагал их приводить. Я даже считаю, что лучше, чтобы их здесь не было. Тогда мы сможем говорить о них откровеннее. Юджини безумно хотелось испытать новых лошадей, и она увела Фиону за собой, поскольку я сказал, что они могут поездить на них в загоне с полчаса. Девушки вернутся к чаю.
 Он улыбался лишь с лукавым намеком на торжество.
 Итак, он опять победил.
 Мне представилась возможность проявить неудовольствие. На самом деле, если быть откровенной, я была рада избавиться от девочек. Юджини могла быть по-настоящему неприятной, а у Фионы была склонность вести себя так, как те, кто ее окружал. И хотя она была послушной девушкой, в обществе Юджини и Шарлотты Маккей это свойство сильно ослабевало.
 — Что же вы хотите обсудить?
 — Садитесь. Не желаете ли взглянуть на мои книги? Хочу показать вам нечто интересное. Я велел принести их из библиотеки. Я подумал, что здесь будет удобнее. Есть и другие, и, поскольку вас интересует Аббатство, я приказал их принести, чтобы показать вам.
 — Конечно, мне хотелось бы их посмотреть, но разве сначала нам не следовало бы заняться тем, ради чего я пришла сюда. Что вас беспокоит в отношении Фионы?
 — Беспокоит? Несомненно это не беспокойство. Я просто прошу помощи, вот и все.
 — Но у вас есть что-то на уме?
 Он напряженно посмотрел на меня.
 — Мой ум кипит вариантами.
 — В таком случае, пожалуйста, позвольте мне услышать о них, и я посмотрю, можем ли мы в школе помочь их осуществлению.
 — Для меня это проблема — обязанность заботиться о двух девушках. Особенно теперь, когда они становятся взрослыми.
 — Это я могу понять.
 — Мужчина… одинокий… это не просто.
 — Я понимаю, что если бы ваша жена была жива, вам было бы проще.
 — Она мало что могла сделать. В течение многих лет она была инвалидом, вы знаете.
 — Да, мне это известно.
 — Не сомневаюсь, что мое полное досье было вам представлено… этой старой злобной служащей с почты. Не знаю, зачем я ее там держу.
 Я была в достаточной степени шокирована мыслью о том, что миссис Бэддикомб могла быть такой недоброй к хозяину Холла, хотя именно благодаря ему имела средства для проживания, как, полагаю, большинство людей в этом округе.
 — А не могли бы вы… — начала я.
 — Назначить новую служащую на почту? Несомненно. Здесь у нас что-то вроде маленького королевства, Корделия. Отношения почти настолько же феодальные, как и в те дни, когда мои предки купили земли Аббатства. Владения простираются до городка, который образовался только за последнюю сотню лет или около того. Моего прадеда очень заботило строительство. Он много строил и увеличивал свои владения. Я знаю, что эта злая старуха вместе с марками продает сплетни.
 — Вы знаете это и позволяете?
 Он рассмеялся.
 — Пусть радуется жизни, бедная старая женщина. Веррингеры добавляют остроту в ее скучную диету. Имейте в виду, кое на что она может опереться, а что касается деталей… богатая фантазия.
 — Откуда вы знаете обо всех этих сплетнях?
 — Вы считаете, что я безразличный ко всему, кроме своих удовольствий, человек, который, как вы воображаете, ходит по балам, игорным клубам и развлекается в компании доступных дам. Удовольствия бывают разные, Корделия. Управление поместьем — одно из них, углубление в прошлое — другое. Видите ли, в моем характере много граней. Я могу мгновенно измениться. Уверяю вас, обо мне еще довольно многое можно узнать.
 — В этом я никогда не сомневалась. Не займемся ли мы делом, ради которого я пришла? Скажите, какую дополнительную подготовку вы хотели бы для Фионы?
 — Я хочу, чтобы она покинула Академию молодой леди, готовой для света.
 — Думаете, мы можем ее такой сделать?
 — Думаю, что да.
 — Как?
 — Я хотел бы, чтобы она вышла… в точности похожей на вас.
 Я почувствовала, что краснею.
 — Право, я не понимаю…
 — Уравновешенной, хорошо умеющей говорить, холодной, вызывающей интерес. С чувством юмора… в сущности убийственно привлекательной.
 Я засмеялась, но знала, что глаза у меня сияют.
 — Это насмешка?
 — Я убийственно серьезен. Если бы мне пришлось вывести в общество вас, я знал бы, что мне предстоит легкая задача.
 — Не согласна. Учительница без гроша за душой в обществе далеко не уйдет.
 Он подошел ко мне. Взял мою руку и поцеловал. Я сказала:
 — Это абсурдно. Если вы будете себя так вести, мне придется уйти сейчас же.
 Он озорно на меня посмотрел.
 — Вам придется подождать девушек.
 Мне пришлось заложить руки за спину, потому что они немного дрожали.
 — Я думала, вы меня пригласили с серьезной целью.
 — Я очень серьезен.
 — В таком случае ваше поведение весьма экстраординарно.
 — А я полагал, что очень сдержан.
 — Я имею в виду ваши абсурдные комплименты и инсинуации. Пожалуйста, больше не надо. Я нахожу их оскорбительными.
 — Я говорил чистую правду. Разве не этому вы учите ваших учениц?
 Я села с показным достоинством.
 — Подозреваю, что разговор о будущем Фионы не имеет смысла.
 — Должен признаться, что тоже не нахожу эту тему очень интересной.
 — В таком случае зачем вы просили меня прийти сюда?
 — Потому что хотел поговорить с вами.
 — Тогда почему же вы не назвали свои истинные намерения?
 — Если бы я сделал это, мое желание не было бы исполнено.
 — Поэтому вы солгали.
 — На самом деле это ложь во спасение. Кому за свою жизнь не приходилось временами к ней прибегать? Возможно, даже вам.
 — Скажите, какова же ваша цель.
 — Быть с вами.
 — Но почему?
 — Вы должны понимать, что я нахожу вас неотразимо привлекательной.
 — Разве так должен жених говорить с другой женщиной? Я сочувствую миссис Мартиндейл.
 — Не стоит. Это женщина, которая бесконечно способна позаботиться о себе. Вы считаете, что мы с ней собираемся пожениться. Дело в этом? Горячие новости неутомимой миссис Б. с почты. Корделия, я не собираюсь и никогда не собирался жениться на миссис Мартиндейл…
 — Но как же ребенок…
 — Вы имеете в виду ее дочь? О, неужто говорят, что это мой ребенок? Снова миссис Б. Ей следовало бы писать романы.
 — Так… Ну, это меня не касается. На самом деле вы, должно быть, считаете меня довольно дерзкой за то, что я так говорила. Пожалуйста, простите меня.
 — Более чем охотно.
 — Вам нечего сказать о Фионе, и вы удовлетворены обучением, которое она получает в настоящее время?
 — Она и впрямь кажется несколько бесцветной, но это не вина школы. Она такая по природе. А Юджини склонна быть агрессивной. Им обеим не хватает шарма, но, возможно, я сравниваю их с… другими. На самом деле я хотел поговорить об Аббатстве и предстоящих празднованиях. Это не только костюмы. Я думал, что вы заинтересуетесь отчетами Аббатства и что вам покажется интересным рассказать девушкам что-нибудь об этом. Меня ужаснуло невежество Фионы и Юджини в этом вопросе. А тут еще будет этот маскарад. Я рылся в архивах и нашел вот это. У нас здесь много отчетов о более ранних периодах. Очевидно, когда мои предки приобрели Аббатство, многое оставалось в сохранности, включая массу записей, которые были помещены в нашу библиотеку. Я подумал, вам будет интересно их посмотреть.
 — Мне было бы крайне интересно.
 — Тогда подойдите к столу, и я покажу вам кое-какие старые планы этого места. Есть очень хорошие чертежи, выполненные монахами лет за сто до Ликвидации.
 Он придвинул к столу два стула. Я села, и он взял большой том.
 — Что вы знаете о монахах Колби? — спросил он.
 — Что они были цистерцианцами… больше почти ничего.
 — Тогда я вам немного расскажу. Орден сформировался что-то около двенадцатого века, а наше Аббатство было построено в 1190-х годах. Вы знаете, откуда взялось их название?
 — Нет.
 — От Сито, очень пустынного и почти недоступного леса на границе Шампани и Бургундии. Вот старая карта. Святой Бернар, основатель, был аббатом в Клэрво, первом из монастырей.
 Я посмотрела на него. Он и в самом деле изменился. Что его интерес к Аббатству необъятен, было очевидно, поскольку он сбросил с себя манеру светской пресыщенности. Он выглядел моложе, почти мальчишкой в своем энтузиазме.
 — Это была благородная компания мужчин, — сказал он. — Их целью было посвятить себя религии полностью. Возможно, благороднее идти в мир и попытаться его улучшить, чем отгородиться от всего в размышлении и молитве. Как вы считаете?
 — Да, я считаю, что более смелый путь — идти в мир. Но немногие люди его улучшают, когда так поступают, и любовь к власти становится между ними и их благородными намерениями.
 — Честолюбие, — сказал он. — Из-за этого греха пали ангелы. Люцифер был горд и честолюбив, и, как я уже говорил вам, считается, что он был членом нашей семьи. Спросите миссис Бэддикомб.
 Я засмеялась.
 — Пожалуйста, продолжайте. Это завораживает.
 — Целью цистерцианцев было жить как можно проще. Все должно было быть простым. Они всегда строили в пустынных местностях, вдали от городов. Должно быть, когда-то здесь тоже было изолированное место. Можете вы себе это представить? Территорию огораживали крепкими стенами и строили всегда возле воды. Некоторые монастыри были построены по обе стороны потока. У нас рядом река, и это обеспечивает водой наши драгоценные рыбные пруды: монахам нужны были запасы свежей пищи. На стенах были сторожевые башни. Полагаю, им приходилось остерегаться грабителей. Посмотрите. Вот карта. Вы многое здесь узнаете. Вот амбары, зернохранилища, бойни, мастерские. Это внутренний равелин, а это внешний.
 — О да, — сказала я. — Это действительно можно узнать.
 — Вот дом настоятеля; дом для гостей рядом с ним. Люди всегда приходили в Аббатство, и никого нуждающегося в пище и убежище не прогоняли. Взгляните на неф. Там было одиннадцать ниш. На этой карте вы можете ясно это увидеть. Вы входите через нартекс. А вот поперечный неф. Взгляните на хоры, которые когда-то были разделены перегородкой… монахи с одной стороны, а послушники с другой. Часть их помещений сейчас используется для Академии: они были не так сильно повреждены, как остальные здания Аббатства.
 — Это чудесная карта!
 — Так все было в те дни. И у меня есть другая, показывающая, как все выглядело после Ликвидации. Мои предки приказали сделать. Смотрите, вот согревательная, дневная комната.
 — Теперь наша общая комната.
 Он повернулся ко мне и сказал:
 — Я рад, что вам так интересно.
 — Все это зачаровывает.
 — Так много людей влюблены в настоящее и никогда не хотят оглядываться на прошедшее. И однако именно изучая то, что произошло, мы можем лучше справляться с сегодняшними событиями.
 — Да, полагаю, это верно. Слава Небесам, теперь никто не придет и не разрушит нашу школу.
 — Хотел бы я увидеть, как кто-нибудь посмел бы, когда командует мисс Дейзи Хетерингтон.
 Я засмеялась.
 — Она прекрасная женщина.
 — Мы подумаем вместе о маскараде и придумаем, как придать зрелищу по-настоящему достоверный оттенок.
 — Я думаю, вам следует посоветоваться с мисс Хетерингтон.
 Он испуганно взглянул на меня, и мы оба снова принялись хохотать.
 — Это было очень поучительно, — сказала я.
 — И вы удивлены, что я могу интересоваться столь серьезным предметом.
 — Я уверена, что вы можете быть очень серьезны. В поместье наверняка много работы.
 —Оно требует постоянного внимания.
 — Однако вы можете надолго покидать его.
 — Покидал, не так ли? Я нечасто это делаю. У меня есть хорошие люди… один очень хороший человек — Джеральд Ковердейл. Вам следует с ним познакомиться.
 — Сомневаюсь, чтобы он нашел, о чем со мной говорить.
 — Вам было бы интересно послушать о поместье. Это маленькое независимое общество, как город… даже больше, как королевство.
 — А вы — король.
 — «Стеснена голова, носящая корону».
 — Я уверена, вы никогда не будете стеснены.
 — Вы ошибаетесь. Вам еще так много нужно узнать обо мне. Вы отвергли меня как человека легкомысленного, аморального, склонного только искать удовольствия. Это лишь часть меня. Если подумать, у меня есть некоторые очень хорошие черты.
 — Говорят, что наши хорошие черты должны открывать другие, а не мы сами.
 — Кто это сказал? Мисс Корделия Грант, могу поспорить. Это звучит как одна из нотаций, из тех, что вы читаете своим классам.
 — Верно, что школьных учителей можно узнать, где бы они ни были.
 — Возможно, в этом что-то есть.
 — Мы склонны поучать и делать вид, что все знаем.
 — Иногда это может быть очаровательно.
 — Я вижу, вы твердо намерены сегодня мне льстить. Расскажите о поместье — этом королевстве с королем со стесненной головой.
 — Нам приходится держать его в рабочем состоянии. Фермы и фабрики.
 — Фабрику? Что за фабрика?
 — По производству сидра. У нас служат большинство из живущих здесь людей в той или другой должности.
 — Так что их заработки зависят от вас?
 — От поместья скорее, чем от меня. Я просто унаследовал его, так вышло. Веррингеры всегда серьезно относились к своему долгу по отношению к поместью, и хотя я и говорю это о своей семье, мы были хорошими помещиками. Мы вменили себе в обязанность заботиться о своих людях. Поэтому лет сто назад и открыли сидровую фабрику. Случались плохие урожаи, и фермы не окупались. Было похоже, что работы для многих не будет. Фабрика сидра показалась неплохой идеей. Большинство из здешних жителей делали его у себя дома, вот мы и начали, и теперь у нас работает около сотни человек.
 — Вы своего рода благодетели.
 — Нам всегда нравилось так о себе думать.
 — Люди должны быть благодарны.
 — Благодарны? Только глупцы ожидают благодарности.
 — Я вижу, снова появился циник.
 — Если правда — это цинизм, то она никогда не прячется глубоко. Я всегда люблю смотреть фактам в лицо. Это странное свойство человеческой природы, но люди не любят тех, кто им помогает.
 — О нет.
 — О да, моя дорогая Корделия. Только подумайте. Кто был всегда самым ярым противником Веррингеров? Люди вашего поместья. Кто приписал нам сатанинские черты? Они же. Учтите, я не говорю, что мы не обладаем этими дьявольскими привычками, но именно наши собственные люди и есть наши самые злые критики, а когда наши подвиги их недостаточно шокируют, они преувеличивают. Дело в том, что люди ненавидят ощущение, что они кому-то чем-то обязаны, и хотя принимают помощь, сами себя ненавидят за то, что оказались в положении, когда вынуждены ее принимать. А поскольку самое трудное дело на свете — ненавидеть себя, эта ненависть переносится на помогающего.
 Я молчала. Я думала о миссис Бэддикомб, которая была обязана средствами существования тому, что ее назначили на почту в поместье Веррингеров, и которая не могла скрыть яд в своем голосе, когда обсуждала их.
 — Возможно, вы и правы… в некоторых случаях, — сказала я. — Но не во всех.
 — Никто не бывает прав во всех случаях. Должны же быть исключения.
 Мы улыбнулись друг другу, и я ощутила сияние счастья. Я была рада, что девушки отправились испытывать лошадей, и надеялась, что они вернутся еще не сейчас.
 — Это удовольствие — иметь возможность поговорить с вами разумно… серьезно. Раньше наши встречи были словесными битвами. Забавными, бодрящими, но этот разговор для меня огромное удовольствие. Я хочу поговорить с вами о поместье. О том, какие улучшения я хочу ввести. Какие у меня для него планы.
 — Сомневаюсь, что смогу это понять.
 — Поэтому я и хочу рассказать вам… чтобы объяснить… И рассказать о своей жизни и о себе. Вы знаете, сегодня был мой самый счастливый день, какой я знал до сих пор.
 Я засмеялась. Он разрушил чары.
 — Это уже слишком, — сказала я.
 — Вы смеетесь. Но вы не правы. В прошлом у меня были моменты, когда я был счастлив. Но счастье это всего лишь мгновения, не так ли? С того момента, как я вошел в эту комнату и нашел вас здесь, я ощущал счастье. Должно быть, это продолжалось минут двадцать. Вполне солидный промежуток времени.
 — Мне он кажется очень коротким.
 — Я знал, что с вами будет приятно говорить. Я знал, что вы поймете. Вы заставляете меня иначе смотреть на жизнь. Как я желаю, чтобы мы могли встречаться чаще!
 — Это было бы нелегко. Мисс Хетерингтон отнеслась бы к этому весьма неодобрительно.
 — Почему, во имя Неба?
 — Я служу у нее, и было бы неприлично одной из ее учительниц быть в слишком дружеских отношениях с лицом противоположного пола и живущим по соседству, особенно…
 — С мужчиной моей репутации. Сомневаюсь, чтобы миссис Бэддикомб тоже одобрила. Но с другой стороны, какая для нее сенсация!
 Мы снова засмеялись.
 — Корделия, — серьезно сказал он, — вы знаете, я влюбляюсь в вас.
 Я встала, но он оказался рядом. Он обнял меня и поцеловал. Я пыталась заставить себя вырваться и не признавать, что мне хотелось оставаться в его объятиях.
 — Этого не следует делать, — начала я.
 — Почему?
 — Потому что я не…
 — Я люблю вас, Корделия. Это началось в тот миг, когда я увидел вас на облучке рядом с Эмметом.
 — Я должна идти. О, где же эти девчонки?
 Словно в ответ на мой вопрос я услышала их голоса. Я отстранилась и отошла к окну.
 — Они идут.
 — Мы еще поговорим об этом, — сказал он. Я покачала головой.
 — Думайте обо мне, — сказал он.
 — Я вряд ли могу этого не делать.
 — Попытайтесь понять. Я хочу счастливой семейной жизни. У меня ее никогда не было. Крушение моих надежд, мое разочарование сделали меня таким, какой я есть. Я хочу быть другим.
 Сейчас он говорил серьезно.
 — Я хочу проводить жизнь здесь со своей женой и детьми, которые у нас будут. Я хочу сделать поместье лучшим в стране, но больше всего я хочу жить в мире.
 — Я считаю, что эти ваши желания вполне естественны, однако…
 — Тогда помогите мне достичь этого. Выходите за меня!
 — Выйти за вас! Но совсем недавно вы собирались жениться на Марсии Мартиндейл.
 — Нет. Это версия миссис Бэддикомб.
 — Вы не можете говорить это серьезно. Вы просто забавляетесь на мой счет.
 — Я серьезен.
 — Нет… когда миссис Мартиндейл живет так близко. И я знаю, что вы с ней…
 Девушки ворвались в комнату. Юджини сияла.
 — Они превосходны, дядя Джейсон, — воскликнула она. — Я опробовала их обеих.
 — Мы отсутствовали слишком долго? — спросила Фиона.
 — Нет. Могли бы остаться и подольше, — с иронией сказал он.
 — Я умираю хочу чаю, — сказала Юджини.
 — Тогда позвони, чтобы его принесли, — сказал он.
 Она позвонила, и чай принесли. Фиона разливала. Юджини все время болтала о лошадях, но я не слушала. Уверена, что он тоже.
 Я была одновременно страшно возбуждена и ужасно скептически настроена, когда мы вернулись в школу. Юджини все еще болтала о лошадях и говорила, что возьмет с собой Шарлотту Маккей, чтобы показать их ей.




 VII. В Логове дьявола


 Я провела бессонную ночь, пытаясь вспомнить все, что он говорил. Был ли он действительно серьезен? Мне все виделось его светящееся воодушевлением лицо. Я думала о том, как его брови на концах слегка вздергиваются вверх; как растут волосы над его довольно высоким лбом; о блеске его глаз, когда он говорил о любви.
 Что я чувствовала? Я не могла бы сказать точно. Я была слишком сбита с толку. Все, что я знала — это то, что я хочу быть с ним, что никогда в своей жизни я не ощущала такого волнения, как в те минуты, когда сидела, прислушиваясь к его воодушевленному рассказу об Аббатстве; а затем, когда он поцеловал меня, я была к этому совершенно не готова.
 Он был очень опытен; конечно он понимал, какое впечатление производит на меня. Тогда как я еще не знала ничего подобного.
 Я была способна противостоять ему в наших словесных битвах, и это потому что мне всегда было легко выражаться четко. В конце концов, разве я не преподаю английский язык? И только когда дело доходило до того, чтобы разобраться в собственных эмоциях, я оказывалась неопытным новичком.
 Я должна умерить свой восторг. Должна напоминать себе, что он, вероятно, с любой женщиной, которую пытается соблазнить, говорит так, как говорил со мной. Я прекрасно сознаю его намерения и должна быть осторожна.
 На следующий день Дейзи вызвала меня в свою комнату спросить, как прошла встреча.
 — У меня так и не выдалось возможности вчера с вами поговорить, — сказал она, — но я так поняла, что все прошло хорошо.
 — О да, очень хорошо. Он действительно хочет помочь с маскарадом в Аббатстве. Он показал мне интересные карты, и несомненно, прекрасно знает историю Аббатства. Я действительно верю, что он хочет убедиться, что мы не внесем в зрелище какой-нибудь фальши.
 — Говорил он что-нибудь о костюмах?
 — Может быть и упоминал. Думаю, он будет счастлив их одолжить.
 — Так что на самом деле мы в нем ошиблись.
 — Ну, девушки все-таки ушли смотреть на лошадей.
 — Так что вы с ним остались одни?
 — Ненадолго. Тогда он и показал мне карты и книги.
 Она кивнула.
 — Кстати, — сказала она, — произошло нечто интересное. Вы знаете, как долго я искала горничную с тех пор, как в прошлом семестре ушла Лиззи Гарнетт?
 — О да. Нашли вы кого-нибудь?
 — Да, и странно то, что она служила в Шаффенбрюккене.
 — О!
 — Поэтому я ее и выбрала. Правда выбор был небольшой. Вы же знаете, я дала объявление в «Ледиз Компанией». Писем было немного. Большинство из горничных не могли бы при всем желании использовать перо и бумагу. Возможно, дело в том, что те, кто умеет писать, — не самые лучшие горничные. Однако мне понравилось одно письмо. А тот факт, что она работала в Шаффенбрюккене, должна признаться, заинтересовал меня и склонил в ее пользу. Интересно, знаете ли ее вы.
 — Как ее зовут?
 — Эльза. Эльза Кракен.
 — Эльза, — сказала я. — У нас была горничная по имени Эльза. Но с другой стороны, это довольно распространенное имя. Не думаю, чтобы я когда-нибудь слышала ее фамилию, — Было бы забавно, если бы оказалось, что вы знали ее в Шаффенбрюккене.
 — Она англичанка?
 — Писала она по-английски. Имя звучит не совсем…
 — Эльза, — сказала я. — Да… она была довольно разговорчивой девушкой… не слишком хороша как прислуга, но все ее любили.
 — Она написала хорошее письмо.
 — Когда она приезжает?
 — В конце следующей недели.
 Я задумалась. Разговор вернул меня к воспоминаниям о Шаффенбрюккене. Именно Эльза рассказала нам легенду о Пике Пильхера: если мы пойдем туда в период Охотничьей луны, мы встретим там своих будущих мужей.
 Хорошенькое будет совпадение, если она окажется той. Но это вполне может быть другая Эльза.
 Прошло немного времени, прежде чем я ее встретила. Я поднималась наверх, а она как раз спускалась.
 — Эльза! — воскликнула я. — Так значит это ты.
 Она так побледнела, что мне показалась, что она вот-вот упадет в обморок. Она ухватилась за перила и уставилась на меня. Как будто я была привидением.
 — Корделия Грант. Мы встречались в Шаффенбрюккене.
 — Корделия Грант, — прошептала она мое имя. — Да… ну конечно.
 — Признаюсь, я не так удивлена, как ты, — сказала я. — Мисс Хетерингтон говорила мне, что приезжает горничная по имени Эльза и что она работала в Шаффенбрюккене. Я подумала о тебе, но на самом деле не думала, что это возможно.
 Цвет ее лица восстанавливался. Она улыбалась и стала больше похожа на ту жизнерадостную девушку, которую я звала.
 — Ну только подумать. Времена чудес не прошли. Что вы здесь делаете?
 — Работаю, — сказала я ей. — Преподаю.
 — О, но я думала…
 — Все изменилось. Когда я оставила школу, мне пришлось искать место. Моя тетя знала мисс Хетерингтон, и я поступила сюда.
 — Вот уж никогда не ожидала!
 Она засмеялась.
 — Хорошие дни были в Шаффенбрюккене, — сказала она.
 — О да. Помнишь девушек…
 — Ваших близких подруг? Француженка и немка и эта Лидия… кажется, ее так звали?
 — Да. Фрида и Моник в этом году выпускаются. Возможно, уже покинули школу. Я писала Лидии, но не получила от нее известий.
 — Слишком занята собственными делами, смею сказать.
 — Ну, я так поняла, что она оставила Шаффенбрюккен вскоре после меня.
 — О, вот как?
 — Но Эльза, откуда ты свалилась?
 — Я приехала в Англию. Я ушла через семестр после вас. Нашла здесь работу… это недолго длилось, и потом я написала сюда. Что за жизнь!
 — Мисс Хетерингтон довольно строга. Тебе придется как следует выполнять свою работу.
 — Вы хотите сказать, что в Шаффенбрюккене я этого не делала?
 — Я только помню, что ты гораздо больше болтала, чем все остальные.
 — О, все как в старые времена. Не могу сказать, как я рада вас видеть.
 — Минуту назад ты выглядела так, словно повстречала привидение.
 — Я была ошеломлена, как говорится. Это была такая неожиданность. Теперь я понимаю, насколько приятная неожиданность.
 — Что ж, мы еще увидимся, Эльза.
 — Я с нетерпением жду, когда познакомлюсь с девушками. Это вы, девчонки, нравились мне в Шаффенбрюккене.
 — Мисс Хетерингтон не захочет, чтобы ты была с ними на слишком дружеской ноге.
 Эльза подмигнула мне и продолжила свой путь.
 Сэр Джейсон прислал в школу послание: он обнаружил какую-то очень интересную информацию, которая, как он считает, была бы полезна при составлении комментариев к маскараду. Если мисс Грант соизволит заехать, он с радостью их ей покажет.
 Дейзи вызвала меня в свой кабинет, чтобы сказать мне об этом. Она тотчас заметила мое смущение.
 Она сказала:
 — Думаю, вам следует пойти, но возьмите с собой мисс Барстон. Я и впрямь считаю, что он пытается завести чересчур дружеские отношения и надо соблюдать осторожность. Я ведь еще не рассказала вам о мисс Лайонс, не так ли? Это было несколько лет назад. Она была хорошенькой изящной малышкой. Преподавала танцы — это было еще до мистера Бэтхерста. Сэр Джейсон ее заметил. Не знаю, что произошло. Он немного за ней приударил, а бедное дитя было совсем неискушенным. Должно быть, она поверила всему, что он говорил. Когда она обнаружила, какого рода отношений он искал, она была очень несчастна. Конечно, его увлечение ею было преходящим. Мы с вами знаем, каковы эти мужчины, но бедная Хильда Лайонс верила в прекрасную романтическую любовь. Она совершенно впала в депрессию и чуть не покончила с собой. Мне пришлось отослать ее — да еще в середине семестра! Вы — совсем другой котелок с рыбой.
 Она улыбнулась. Это было редкое проявление юмора.
 — Не то, чтобы я сравнивала вас с этим полезным предметом. Просто в качестве метафоры. Я знаю, вы будете очень осторожны. Он увлекся вами, но вы нисколько не похожи на бедняжку Хильду… или на эту особу Мартиндейл, если уж на то пошло. Он, очевидно, любит разнообразие, и все его удочки заброшены в реку одновременно… если вы понимаете, что я имею в виду.
 — Думаю, что очень хорошо понимаю, — сказала я. — Более того, я полагаю, что знаю, как обращаться с сэром Джейсоном.
 — Досадно то, что мы должны, как говорится, держаться от него с нужной стороны. Если он станет мстительным… представьте, что он мог бы сделать.
 — Несмотря на его многочисленные недостатки, не думаю, что он стал бы мстить.
 — О?
 — Ну, я думала обо всех этих сплетнях в городе о нем, и о смерти его жены, и о его связи с миссис Мартиндейл. Он знает все это и, однако же, очень снисходителен к сплетникам. Я полагаю, он мог бы внушить им страх Божий, если бы захотел.
 — Хм, — сказала Дейзи. — Что ж, моя дорогая, вы не можете просто так отказаться пойти, а мисс Барстон будет хорошей дуэньей.
 — Я пойду сегодня после полудня.
 — Правильно. Если вы пойдете около двух, вы сможете вернуться к четырем. Кажется, у вас урок в четыре тридцать.
 — Да, последний в расписании.
 С точки зрения Дейзи вопрос был решен. Должна признаться, я не была так уж недовольна тем, что поеду в Холл, хотя, казалось, каждый раз, когда я узнавала о нем что-нибудь новое, это всегда было нечто крайне порочащее. Теперь появилась изящная хорошенькая Хильда Лайонс.
 Миссис Кил приветствовала нас. Без сомнений, она следовала указаниям хозяина.
 — Мне предложено отвести вас в комнаты, которые сэр Джейсон особенно хотел показать вам. Он присоединится к вам через минут пять-десять.
 — Спасибо, миссис Кил.
 — Он будет рад, что пришла мисс Барстон. Он хочет показать ей нечто особенное. Это в библиотеке. Я отведу вас туда, мисс Барстон, а затем вы сможете присоединиться к мисс Грант, когда посмотрите то, что приготовлено для вас.
 — Мне будет чрезвычайно интересно, — сказала мисс Барстон.
 Миссис Кил провела нас в библиотеку, где на стол были выложены несколько старых манускриптов. Мисс Барстон тотчас в них погрузилась.
 — Я только отведу мисс Грант наверх и вернусь за вами позже, мисс Барстон, таким образом у вас будет время просмотреть эти бумаги. Там есть рисунки костюмов… кажется, сэр Джейсон сказал, прошлый век. Мисс Грант, не изволите ли пройти со мной?
 Я последовала за ней из библиотеки. Мы прошли по коридору и подошли к каменной лестнице.
 — Не знаю, были ли вы раньше в этой части дома, мисс Грант.
 Я сказала, что нет.
 — Эта лестница ведет к апартаментам, которыми мы не пользуемся. Сэр Джейсон говорит, что они имеют историческое значение.
 — Очень интересно.
 Миссис Кил открыла дверь. Я оказалась в длинной низкой комнате с тяжелыми балками поперек потолка. Окна были маленькими, но мы были в верхней части дома, так что было довольно светло.
 — Эти апартаменты, — сказала миссис Кил, — немного изолированы от остальной части дома. Я приведу мисс Бар-стон наверх, когда она закончит с рисунками.
 Она вышла, оставив меня с легким ощущением неловкости. Мисс Барстон пришла в качестве дуэньи, и вот я уже отделена от нее.
 Что вообще он может показать мне здесь?
 Я обошла помещение. Оно напоминало гостиную с тяжелыми резными стульями и скамьей-ларем. Я заметила ведущую в другую комнату дверь. Она вела в спальню. Здесь стояла кровать с пологом на четырех столбиках, резной шкаф и несколько стульев. Я была поражена, увидев, что окна зарешечены. Они делали комнату похожей на тюрьму.
 Я подумала, что мне лучше найти дорогу вниз к мисс Барстон, и мы вместе посмотрим то, что здесь следовало увидеть.
 Я вышла из спальни — и вот он стоял и улыбался мне.
 Я сказала настолько спокойно, насколько могла:
 — Добрый день. Миссис Кил привела меня сюда.
 — Я знаю. Я видел, что вы явились со спутницей, вот и устроил так, чтобы она пошла в библиотеку.
 — Что же вы хотите мне здесь показать?
 — Вы тут ничего необычного не заметили?
 — Только то, что на окнах решетки.
 — Когда-то это была своего рода тюрьма. Идите сюда и садитесь. — Он подвел меня к скамье-ларю и мы сели бок о бок. Я ощущала его близость, и это создавало напряжение. Какой же я была глупой, если позволила разлучить себя с мисс Барстон! Я вошла прямо в западню, все время понимая, что она для меня расставлена. Было в миссис Кил что-то столь респектабельное, что в ее присутствии все казалось совершенно нормальным. Но ведь она уже однажды сделала нечто подобное.
 — Ну и почему вы привели меня сюда?
 — Я знал, что вам захочется это увидеть. Когда я рассказал вам ту историю, вы были очень заинтересованы.
 — Какую историю?
 — О нашем дьявольском предке. Говорят, что это апартаменты, в которых его держали, когда порочные Веррингеры пытались заставить его жениться на дочери. Они называются Логовом дьявола.
 — Очень интересно, — сказала я. — И это все, что вы хотели мне показать?
 — Мне многое нужно вам показать.
 — В таком случае, я уверена, что мисс Барстон тоже будет интересно. Не следует ли пригласить и ее?
 — Вы же не хотите испортить ей удовольствие от великолепных рисунков? Эти комнаты используются только в определенных случаях. Хотите, я вам об этом расскажу?
 —Да.
 — Говорят, что в них есть некое качество… аура… Возможно, вы можете ее ощутить.
 Я оглядела комнату. Что я действительно ощущала, так это изолированность, а решетки на окнах спальни создавали в ней довольно зловещую атмосферу.
 — Говорят, в этих комнатах осталось нечто, усиливающее влечение полов… нечто, оставленное дьяволом, когда он оказал нам честь.
 Я засмеялась, чтобы скрыть неловкость. Меня смущал такой поворот разговора, и, как я догадывалась, он ведет к чему-то, что одновременно настораживало и волновало меня. Что-то отличало его от всех, кого я раньше знала, и эта непостижимая особенность его меня тревожила, она же и зачаровывала.
 — История уходит в прошлое, — продолжал он. — Говорили, что если бездетная пара будет спать здесь, им гарантировано… потомство. Такой неординарный персонаж, как дьявол, не мог прожить где-то даже короткое время, ничего не оставив после себя, не так ли?
 — Ну, я полагаю, если верить в такого рода вещи, это покажется очень интересным.
 — Вы поверили бы, не так ли?
 — Нет.
 — А как же незнакомец из леса? Видите, в какой-то момент у нас у всех бывают странные, необъяснимые происшествия. Миссис Кил всегда поднимается сюда со слугами, когда тс убирают. Она говорит, глупым девчонкам всякое мерещится. Одна из них уверяла, что видела дьявола и он заставил ее лечь с ним в постель. Оказалось, что она развлекалась с одним из конюхов, а поскольку он не хотел иметь потом ничего общего с последствиями, дьявол показался подходящей заменой.
 — Вот видите, люди используют легенды так, как им удобно.
 — Мы с братом иногда поднимались сюда. Однажды остались на ночь… просто чтобы показать, что нам не страшно. Потом он стал спорить, что я не смогу спать здесь один.
 — И вы, конечно, это сделали и увидели дьявола.
 — Да и нет. Я пришел, но его сатанинское величество не соизволил явиться той ночью.
 — Я уверена, мисс Барстон была бы очень рада это увидеть. Не спуститься ли нам к ней?
 — Я дал миссис Кил инструкции в отношении мисс Барстон.
 — Здесь, кажется, больше не на что смотреть, — сказала я. — Если бы не легенда, это были бы обычные комнаты.
 — Я хочу, чтобы вы гораздо больше увидели.
 — Ну так покажите.
 — Это скорее проблема понимания. Вы знаете, как сильно вы меня привлекаете.
 — Я заметила, что вы склонны довольно часто появляться.
 — Как же еще я мог бы заставить вас осознать, какой я прекрасный парень?
 — Вам нет необходимости так часто появляться лично, чтобы меня об этом информировать. Я постоянно о вас слышу. Как мы уже раньше отметили, вы — основная тема разговоров в округе. Но то, что вы подстерегаете меня и устраиваете встречи вроде этой — только так я могу это назвать, — довольно стеснительно. Вам и впрямь следует понять, что я не одна из ваших миссис Мартиндейл или мисс Лайонс…
 — Милостивые Небеса! — произнес он. — Это такая давняя история.
 — Можете быть уверены, что когда она произошла, это было должным образом обсуждено.
 — Очевидно, речь идет о Хильде Лайонс. Хорошенькая малышка, но не собеседник.
 — Она была учительницей, как я понимаю. Понятно, что ей недоставало чар кого-нибудь вроде миссис Мартиндейл.
 — Не обязательно. Например, возьмите мисс Грант.
 — Как раз ее будущее меня интересует больше всего.
 — И меня, — сказал он вдруг совершенно серьезно. Я встала, но он оказался рядом и обхватил меня одной рукой.
 — Пожалуйста… не прикасайтесь ко мне.
 Он взял меня за плечи и повернул лицом к себе.
 — У вас трепещут губы, — сказал он. — Они выдают вас.
 Потом он поцеловал меня. Я испугалась, что он просто раздавит меня — такими страстными были его объятия. Я сопротивлялась.
 — Вы невыносимы… — задыхаясь, сказала я.
 — Что довольно приятно, а?
 — Прошу вас, не нужно использовать со мной эту тактику.
 — Я знаю, что вы не миссис Мартиндейл или мисс Лайонс. Вы гораздо привлекательнее… гораздо более страстная… гораздо желаннее, чем любая из них.
 — Ваши бывшие любовницы не представляют для меня интереса.
 — Вы не всегда говорите правду, не так ли? Я думал, учителям не полагается кривить душой. Скажу вам кое-что. Они вас чрезвычайно интересуют.
 — Вы всегда указываете людям, что им следует думать, что делать?
 — Всегда.
 — Но не в данном случае.
 — Я понимаю, что мне придется усердно над этим поработать.
 — И не получить никаких результатов. Я немедленно иду вниз. И, пожалуйста, не приглашайте меня больше под ложными предлогами. Я не приду. Можете мстить как угодно. Я не приду. Не заманивайте меня.
 — В таком случае мне придется взмолиться.
 — Ничто не заставит меня снова прийти сюда.
 — Не давайте поспешных клятв, Корделия, потому что вы такая женщина, которой будет ненавистно их нарушать. Идите сюда и садитесь. Даю слово, что не буду целовать вас, или прикасаться к вам, или делать что бы то ни было, что могло бы оскорбить вас, пока мы разговариваем.
 — Пожалуйста, говорите, что вам нужно, и говорите быстро.
 — Вы очень привлекательная девушка. Вы обладаете всеми необходимыми для общества качествами. В конце концов разве вы не провели — сколько лет? — в этой школе в Швейцарии? Возможно, это что-то и дало. Не знаю. Я полагаю, что эта твердость характера, это неуклонное желание поступать правильно были у вас всегда. Что сделала школа, так это превратила вас в молодую леди, чье присутствие украсит любые круги.
 — Ну и?
 — Даже дом вроде этого.
 — В самом деле! — с сарказмом сказала я.
 — Именно.
 — В таком случае я воистину польщена, и на этом распрощаюсь.
 — Я еще не закончил, а как вас научили в этом великолепном заведении, название которого на сей момент выскочило из моей памяти, молодые леди не уходят, пока хозяин дома с ними разговаривает. Они остаются и слушают и делают вид, что оживлены; в сущности они делают вид, что внимательно слушают, даже если их мысли где-то далеко. Это верно?
 — Да.
 — В таком случае следуйте правилам школы. Я мог бы даже жениться на вас.
 — В самом деле, сэр? Ваша снисходительность меня ошеломляет. Но мне пришлось бы отклонить ваше предложение.
 — Почему?
 — Казалось бы, это очевидно, а вежливые молодые леди никогда не говорят о неприятном.
 — Взгляните на этот дом. Вы были бы в своей стихии. В конце концов, в чем состоит задача Шаффенбрюккена, если не в том, чтобы готовить вас к тому, чтобы занять место во главе стола какого-нибудь богатого мужчины?
 — Вы все-таки вспомнили название. Я рада. Это на самом деле цель Шаффенбрюккена, но среди учениц всегда есть белые вороны, которых ждет иная судьба.
 — Вы имеете в виду преподавание в школе?
 — В некоторых случаях да.
 — Не глупите, Корделия. Не будете же вы всю жизнь учить девчонок, верно? Или вы собираетесь стать второй мисс Хетерингтон?
 — Мисс Хетерингтон истинная леди. Если бы я была такой же, полагаю, я считала бы, что преуспела.
 — Чепуха. В глубине души вы вовсе не школьная крыса. Не думайте, что я не знаю женщин.
 — Я полагаю, вы многое о них знаете… физически. Очень мало об их мыслях, я думаю. Несомненно, вы не производите впечатления, что много знаете обо мне.
 — Вы бы удивились. В настоящий момент вы девственная учительница… чопорная, цепляющаяся за условности, совершенно ничего не знающая о мире. Моя дорогая Корделия, под личиной этой учительницы спрятана страстная женщина, жаждущая вырваться… к жизни.
 Я засмеялась, и он засмеялся вместе со мной, но с притворным упреком сказал:
 — Вы находите меня забавным?
 — Очень. И я знаю, что ваш ко мне интерес направлен к одной цели.
 — Вы правы.
 — И цель эта — соблазнить. У вас отработаны формулы? Эта для Марсии Мартиндейл. Эта для мисс Лайонс. Теперь Корделия Грант. Какой номер для нее?
 — Вы очень циничны. Неужели вы не верите, что я могу испытывать какие-то глубокие чувства?
 — Нет.
 — Моя дорогая девочка, я в восторге от вас, вы знаете. В самом деле, я бы женился на вас.
 — Не действуете ли вы несколько поспешно? Учительница без гроша за душой…
 — Я не нуждаюсь в деньгах.
 — Я тоже. Я довольна тем, что имею. Так что видите, бесполезно заманивать меня сюда в вашей сатанинской манере и показывать мне все те богатства, которые могли бы быть моими.
 — Всем нравится богатство.
 — С деньгами можно многое сделать, это так. Но в данном случае подумайте о цене, которую пришлось бы заплатить, чтобы стать леди Веррингер и украшать ваши залы. Вы!
 — Вы неубедительны. Вы же дрожите от возбуждения, думая о такой перспективе.
 — Это не возбуждение, — возразила я. — Это ярость. Я поднялась, но он крепко ухватил меня за руку и вынудил сесть.
 — Вам известна моя проблема. Мне нужен наследник. Сын…
 — Об этом я тоже слышала.
 — Я хочу сына. Я бы женился на вас, если бы вы родили мне сына.
 Я уставилась на него, не веря собственным ушам, потом сказала:
 — О… Теперь я понимаю. Вы желаете доказательства, прежде чем свяжете себя словом. Как предусмотрительно! Другие люди женятся и надеются на рождение детей, но этот путь не для Веррингеров. Я права? — я расхохоталась. — Это помимо моей воли, — продолжала я. — Я просто представила ваших избранниц… содержащихся в Грачином Стане, пока они не покажут, на что способны. Вроде гарема или пьесы периода Возрождения. Вообразите только…
 Он пытался не засмеяться, но не удержался, и мы оба посмеялись. Я сказала:
 — Это будет чрезвычайно забавно. В настоящее время у вас там лишь одна. Очень скромно. Я представляю их на разных этапах. Кто же произведет на свет мальчика и получит приз? Бедная Марсия. У нее всего лишь девочка. Какая жалость!
 Я воспользовалась случаем и устремилась к двери. Он оказался там раньше меня и прислонился к ней спиной, лицом ко мне. Он сказал:
 — Корделия, я хочу вас. Я все больше влюбляюсь с каждой новой встречей. Это для меня важно.
 — Мне хотелось бы присоединиться к мисс Барстон.
 Он отошел в сторону, и я попыталась открыть дверь. Она была заперта.
 Я повернулась к нему; он улыбался, и я подумала: «Да они и в самом деле сыновья дьявола». Теперь я была действительно испугана, потому что видела решимость в его лице, и знала, что он способен даже… на это.
 — Ну, — сказал он насмешливо. — Теперь что?
 — Вы отопрете эту дверь, — сказала я, стараясь говорить твердо, но, боюсь, несколько неубедительно.
 — Нет, мисс Грант, не отопру.
 — Сейчас же выпустите меня отсюда.
 — Нет, мисс Грант.
 — Вы заманили меня сюда.
 — Вы добровольно пришли сюда с моей экономкой.
 — Кто она… своего рода сводня?
 — Она подчиняется моим желаниям, чего я жду от всех своих слуг. Теперь вы не так спокойны, верно, Корделия? Не чувствую ли я мурашек предвкушения? Я покажу вам, кем вам предназначено быть. Мы извлечем эту чудесную страстную женщину. Мы позволим ей отбросить в сторону чопорную учительницу.
 — Вы тотчас выпустите меня отсюда.
 Он покачал головой.
 — Я так давно хочу вас, хочу вас… взаимно желающую.
 — Желающую? Вы полагаете…
 — Когда вы узнаете, какой счастливой я могу вас сделать, да. Но вы довольно упрямы, не так ли? Этот фасад школьной воспитательницы очень внушителен. Я начал понимать, что должен помочь вам прорваться.
 С дрожью в руках я взглянула на приколотые к блузке часы.
 — Всегда время! — сказал он. — Какое нам дело до времени в подобных случаях?
 — Мне пора уходить.
 — Еще нет.
 — Неужели вы не понимаете…
 — Я понимаю одно. Это наваждение. Я хочу вас, и раз уж вы настолько упрямы, что отворачиваетесь от того, что лучше всего для вас, мне придется настоять на том, чтобы привести вас в чувство.
 — Я вас ненавижу, — сказала я. — Неужели вы этого не видите? Вы ждете, что любая женщина бросится к вам в объятия. Но не эта. А если вы посмеете ко мне прикоснуться, вы поступите как преступник, и я позабочусь о том, чтобы вы понесли за это наказание.
 — Сколько огня! — поддразнил он. — Какая ярость! Корделия, мы с вами любим друг друга…
 — С моей стороны ненависть, — прошипела я.
 — Если вы будете сопротивляться… сопротивляйтесь. Но вы скоро увидите, насколько я сильнее вас. Ну же, позвольте снять ваше пальто. Вы раскраснелись, похоже, вам жарко. Моя дорогая, любимая Корделия, вы будете так счастливы… Мы оба будем.
 Он силой снимал с меня пальто. Я ударила его ногой, и он засмеялся.
 — Неужели вы действительно на это способны? — заикаясь, проговорила я. — Я не одна из ваших служанок, знаете ли, или из ваших арендаторов, которые боятся пойти против вас. Моя семья отомстит за это, и я тоже. Изнасилование карается законом, Джейсон Веррингер, это верно даже для людей вроде вас.
 Он взял меня за плечи и засмеялся, глядя на меня.
 — Я буду утверждать, что вы пришли сюда по доброй воле, что вы провоцировали меня, обольщали меня — и это правда.
 — Вы дьявол.
 — Я предупреждал вас о своем великом предке.
 Внезапно захватив его врасплох, я вырвалась и подбежала к окну. На этом окне решетки не было. Он был совсем близко, и в отчаянии я голыми руками ударила по стеклу.
 Стекло разбилось. Кровь потекла в рукава, забрызгивая корсаж платья.
 — О Бог мой! — воскликнул он, придя в себя. — О Корделия, — почти грустно продолжал он. — Вы так сильно меня ненавидите?
 Я была сбита с толку. Мои эмоции были так перепутаны, что я не понимала, что именно чувствовала. Я боялась его, да, но в то же время я хотела быть с ним. Я отказывалась допускать эту мысль, но я знала, что половина меня хотела, чтобы он отнес меня в комнату с зарешеченным окном. И, однако же, я совершила эту тщетную попытку освободиться, разбив окно. Я была поставлена лицом к лицу с фактом, что не знаю себя.
 Он смотрел на мои кровоточащие руки, и его настроение снова изменилось. Теперь он был сплошная нежность. Он сказал:
 — О Корделия, моя дорогая Корделия!
 И на несколько мгновений прижал меня к себе. Я отстранилась. Я чувствовала, что по щекам у меня текут слезы. Мне хотелось, чтобы он крепко обнимал меня и говорил, что в каком-то отношении знает меня лучше, чем я сама. Я не та практичная учительница, которую я изображаю. Во мне есть часть, которая жаждет вырваться на свободу.
 Он взял меня за руки.
 — Ими нужно заняться немедленно, — сказал он.
 Он обнял меня одной рукой и провел к двери, вынул из кармана ключ и отпер ее.
 Мы спустились вниз. Миссис Кил вышла из библиотеки, за ней следом мисс Барстон.
 Мисс Барстон сказала:
 — Мы опоздаем, мисс Грант. Ох…
 Она увидела мои раны.
 — Произошел несчастный случай, — сказал Джейсон Веррингер. — Мисс Грант порезала об окно руки. Миссис Кил, принесите что-нибудь… повязки… У вас есть какой-то лосьон.
 — Да, сэр Джейсон.
 Я села на стул. Я сознавала, что мисс Барстон внимательно изучает меня. Джейсон был вполне спокоен. Я была потрясена, и злость по отношению к нему снова вернулась.
 — Вы и правда странно выглядите, мисс Грант, — сказала мисс Барстон. — Вы сильно порезались…
 — Не думаю, что все так страшно, как выглядит, — сказал Джейсон. — Когда кровь смоют, мы увидим, какой вред был нанесен. Порезы не кажутся очень глубокими. Главное — промыть раны. Миссис Кил хорошо разбирается в таких делах. На кухне подобные случаи происходят часто, и она всегда с ними справляется. Как вы себя чувствуете, мисс Грант? А, вы уже лучше выглядите. Миссис Кил не будет медлить.
 Он повернулся к мисс Барстон.
 — Я показывал мисс Грант апартаменты, что связаны с нашими семейными легендами… Мы говорили, что вам было бы интересно их посмотреть. И тут случилось это. Я пошлю кого-нибудь к мисс Хетерингтон сказать, что вы немного задержитесь. Тогда вы сможете подождать и вернуться в карете с мисс Грант. После случившегося мисс Грант наверняка будет чувствовать себя несколько шатко. Один из грумов может захватить с собой ваших лошадей, когда отправится с посланием к мисс Хетерингтон.
 Как четко он все объяснил и с какой легкостью ему удалось придать случившемуся нормальный вид! Я восхищалась им, одновременно оплакивая мастерство, с которым он выручал нас из неловкого положения. Несомненно, у него большой опыт. Я ненавидела его за его предложение и за попытку взять меня силой и в сущности была поражена тем, что он так быстро оставил свои намерения при виде крови. Я ненавижу его, горячо уверяла я себя… Слишком горячо.
 Я была совершенно потрясена происшедшим и не могла заставить себя говорить о нем. На вопросы отвечала как можно короче. Сэр Джейсон показывал мне какие-то апартаменты, я неловко взмахнула руками и разбила стекло, порезавшись при этом. Не знаю, было ли оно особенно ценным. Да, должно быть я взмахнула руками довольно сильно. Нет, сэр Джейсон не казался рассерженным. Он был очень озабочен вредом, который я себе причинила. Его экономка перевязала мне раны, предварительно хорошенько промыв их и что-то приложив; затем сэр Джейсон отправил нас обратно в своей карете.
 Дейзи смотрела на меня вопросительно, но не стала допытываться. Думаю, она подозревала, что если станет расспрашивать, может выплыть что-нибудь неприятное, и мудро решила оставить это дело в покое.
 Меня освободили на день от уроков.
 — Такого рода вещи несколько встряхивают, — сказала Дейзи.
 Я лежала одна в своей комнате и вспоминала все происшедшее. Этот человек — чудовище, это ясно. Я не должна больше никогда оставаться с ним наедине. Я спасла себя от того, что называется «участью хуже смерти». Эта фраза всегда смешила меня, но теперь я смотрела на нее несколько более трезво. Мое воображение не давало мне покоя. Я продолжала думать о том, что произошло бы, если бы я не пробила руками стекло. Я страшилась того, что могло произойти… страшилась ли?
 Что он сказал о чопорной учительнице? Являюсь ли я таковой? Полагаю, что до некоторой степени да. Я представила себя через много лет — седая, держащаяся с достоинством, как мисс Хетерингтон… и такая же компетентная. В этом я могла быть уверена, хотя у меня и бывали глупые моменты. Неужели Дейзи когда-нибудь…
 Один на один со своими мыслями иногда я могу быть честной. Он прав. За школьной учительницей есть другая женщина. Он знал, что она там, и сделал все, что мог, чтобы высвободить ее. И однако же его остановил вид крови из царапин, он стал заботливым, нежным… О, как глупо. Я пытаюсь его оправдать.
 Прекрати о нем думать, увещевала я себя. И никогда больше не давай ему такой возможности.
 Это произошло через три дня после несчастного случая. Благодаря быстрой обработке и лосьону, который мне дала миссис Кил, мои раны заживали. Я стала спокойнее, лучше владела собой, говоря, что поддалась глупым чувствам оттого, что была потрясена.
 Теперь я видела его таким, каким он был — высокомерным, чувственным волокитой, который считает, что любая приглянувшаяся ему женщина — законная добыча.
 Только не эта, твердо говорила я себе.
 Я отправилась в город и зашла на почту за марками. Миссис Бэддикомб кого-то обслуживала, но выразила удовольствие при виде меня.
 Она закончила обслуживать клиента и подождала, пока не звякнул колокольчик над дверью, когда он ушел.
 — Ну, мисс Грант, приятно вас видеть. Как руки? Я слышала о вашем происшествии. Паршиво, верно?
 Я слегка покраснела. Неужто эта женщина все знает?
 — Они заживают, — сказала я. — Это была ерунда.
 — А с девушками все в порядке? Новость слышали?
 — Новость? Какую новость?
 — Она убралась… пропала… совсем укатила.
 — Кто это может быть?
 — Эта миссис Мартиндейл, конечно.
 — Куда она уехала?
 — Вот это мне хотелось бы знать.
 — Полагаю, она часто посещает Лондон.
 — Ну, на этот раз она убралась насовсем.
 — Как вы можете знать?
 — Дом закрыт, и миссис Кил из Холла отправила туда слуг сделать уборку. Джеральд Кавердейл собирается въехать. Его домик мал теперь, когда он женат и с двумя детьми. Говорят, он давно на него заглядывался. Это может только значить, что она насовсем уехала.
 — Но как вы можете в этом быть уверены?
 — Только сегодня утром у меня тут была девушка, которая у Кавердейлов работает. Она говорит, сэр Джейсон сказал им, что могут переезжать, когда хотят. Интересно, что же случилось с ней… этой миссис Мартиндейл.
 — Не думаю, что она могла просто так уехать.
 Миссис Бэддикомб пожала плечами.
 — Кто знает. Быстро от нее отделались.
 В маленьких излишне любопытных глазках миссис Бэддикомб загорелось подозрение, и я почувствовала, что не могу оставаться в ее лавке. Мне хотелось уйти прочь, чтобы обдумать то, что она сказала. На что она намекала?
 Спокойно и быстро я сказала:
 — Полагаю, мы узнаем в положенный срок. Мне просто нужно несколько марок, будьте любезны, миссис Бэддикомб. Я должна быстро возвращаться.
 Я вышла на солнечный свет. Меня вдруг охватил страх. Почему? Уж конечно, если Марсия Мартиндейл захотела поспешно уехать, это не должно меня беспокоить.
 Мисс Хетерингтон созвала конференцию, чтобы обсудить то, что получило пышное название «Бал-маскарад» Она всем нам напомнила, что времени осталось мало и что было бы эффектнее всего, если бы он состоялся в канун середины лета. Это оставляло нам для подготовки всего около месяца, совсем немного, но ей не нравилось, чтобы такого рода вещи длились слишком долго, потому что они мешают работе школы, как мы недавно убедились с «Золушкой».
 — У нас есть кое-какие костюмы, — сказала она. — Те, что мы использовали на предыдущих маскарадах, и сэр Джейсон обещал одолжить нам еще. Естественно, у нас должны быть монахи… и некоторые старшие девочки могут взять эти роли. Девочки помладше в рясах будут выглядеть нелепо. У нас состоится обычное представление в трех актах. Начало, ведущее к Ликвидации; елизаветинская эпоха и возрождение; сегодняшний день со школой. Все девушки могут принять участие в исполнении школьной песни и других номерах. Если будет тепло и сухо, можно провести это под открытым небом. Ожидается полнолуние, и это идеально. Развалины — чудесная сцена. Я надеюсь и молюсь, чтобы было не слишком влажно. Иначе придется все проводить в трапезной, или, может быть, сэр Джейсон предложит нам Бальный зал в Холле. Это действительно очень бы подошло, но придется подождать, чтобы он предложил. Мистер Крау, вы могли бы взяться за работу над песнями. Их должно быть достаточно много. Мисс Экклз, вы могли бы заняться оформлением, и, конечно, мисс Грант выберет отрывки для декламации и будет направлять актеров. Мисс Паркер, я думаю, что в финальной части они могли бы исполнить несколько привлекательных физических упражнений, а также станцевать несколько народных танцев, не так ли, мистер Бэтхерст? Вечер должен быть интересным, и, если он окажется успешным, мы повторили бы самые яркие места непосредственно перед каникулами, когда приедут родители. Немногие из них захотят приехать в середине семестра, даже для того, чтобы посмотреть, как выступают их отпрыски. Главное приняться за дело незамедлительно. Вопросы есть?
 Несколько вопросов было, и после этого в школе больше не говорили ни о чем, кроме маскарада. Я бросилась в подготовку с жаром, пытаясь забыть те тревожные, но стимулирующие минуты в Логове дьявола. Я знала, что он был на грани того, чтобы обойтись со мной варварски, и продолжала поражаться тому, как вид травмы оказал на него такой немедленный эффект и пробудил те крохи порядочности, которые в нем были. Возможно, он до того момента действительно думал, что я хочу, чтобы он схватил меня и овладел мною, как он угрожал сделать. Возможно, я и хотела. Однако я сделала этот жест отчаяния, почти не раздумывая, поскольку мне невозможно было бы спастись через окно.
 Я не могла этого забыть. Оно было в моих снах.
 А теперь Марсия Мартиндейл уехала. Что бы это могло значить?
 Он заехал в школу и удалился с мисс Хетерингтон в ее кабинет. Вызвали нас с Эйлин Экклз. Я, насколько возможно, избегала смотреть на него. Он спросил о моих руках, и я сказала, что они быстро заживают. Мы поговорили о маскараде, и я, надеюсь, была совершенно холодна и уж конечно держалась отчужденно. Он пытался заставить меня взглянуть на него, и каждый раз создавалось впечатление, что он умоляет о прощении.
 Дейзи пошла проводить его до ворот, и в следующие дни я не выезжала на верховые прогулки одна. Я боялась встретить его и постоянно напоминала себе, что никогда больше не должна оставаться с ним наедине.
 От Терезы я узнала, что новая горничная Эльза большинством девушек признана «очень компанейской». Она была не такой, как остальные. Никогда не жаловалась на неприбранные спальни и, когда узнала, что мисс Хетерингтон собирается сделать проверку, поспешила в комнату Шарлотты и привела ее в порядок.
 Казалось, эта троица ей особенно нравилась, и она вечно сплетничала с Фионой, Юджини и Шарлоттой. Я была удивлена, поскольку Шарлотта была не из тех, кто болтает со слугами, но, очевидно, Эльза даже ее завоевала.
 — Я хорошо помню Эльзу, — сказала я Терезе. — Она была такой же и в Шаффенбрюккене, очень популярной среди девушек.
 Слухи появились, должно быть, через неделю после отъезда Марсии Мартиндейл. Миссис Бэддикомб, как я уверена, продолжала свои комментарии по поводу странной ситуации, а когда один из рассыльных булочника, который привез товар на почту, сказал ей, что ехал мимо Грачиного Стана и видел в дверях леди с ребенком на руках, миссис Бэддикомб вознамерилась сделать ситуацию как можно более драматичной.
 Женщина, которую посыльный увидел, вероятно, была миссис Кавердейл, у которой был маленький ребенок, и было вполне естественно, что она стояла в дверях со своим малышом на руках.
 Однако миссис Бэддикомб не была намерена принимать такое простое объяснение.
 — Бедняга Том! Его прямо как громом поразило. Говорит, волосы дыбом встали. Ее окружал туманный свет, а руки она держала так, словно звала на помощь.
 — Надеюсь, она не уронила ребенка, — сказала я. — И почему же Том не пошел ей помочь или хотя бы узнать, чего она хочет?
 — Как же, Господь с вами, мисс Грант, разве вы никогда не сталкивались лицом к лицу с тем, что неестественно?
 — Нет, — созналась я.
 — Кабы встречались, так поняли бы. Бедняга Том, он просто подхлестнул лошадь и убрался как можно быстрее.
 — Но Кавердейлы уже въехали, не так ли?
 — Вот и нет. И уж может теперь и не захотят, вовсе.
 — Миссис Бэддикомб, что вы хотите сказать?
 — Ну, она же и правда довольно внезапно уехала, верно?
 — Миссис Бэддикомб, — серьезно сказала я. — Вам следовало бы быть осторожнее.
 Она выпрямилась и с подозрением взглянула на меня.
 — Осторожнее? Мне? Разве я не всегда осторожна?
 — Хотела бы я знать, на что вы намекаете.
 — Ясно, как нос на лице, мисс. Она приезжает сюда… а потом больше не нужна… она исчезает.
 — Не нужна?
 Миссис Бэддикомб хмыкнула.
 — Я умею читать между строк, — сказала она.
 — И сочинять сценарий, — сердито добавила я. Она тупо уставилась на меня.
 — До свидания, миссис Бэддикомб, — сказала я.
 Меня трясло, когда я остановилась за дверью лавки. Я думала о том, как глупо поступила. Теперь я отрезана от информации, которую она могла предложить; и хотя половина ее могла быть фальшивой, мне хотелось знать, о чем говорят.
 Вся глубина моей глупости стала очевидной, когда Эйлин Экклз встретила меня в согревательной и сказала:
 — Вас вовлекают в драмы Колби, Корделия. Сивилла с почты шепнула мне, что вы «втюрились» в сэра Джейсона Веррингера, а она уже давно знает, что он на вас глаз положил, и не смешно ли, что бедная миссис Мартиндейл, надежды которой так высоко летали, словно по колдовству исчезает, когда больше не нужна.
 — Какая чушь! — сказала я, отчаянно покраснев.
 — Беда такого рода разговоров в том, что зачастую в них есть элемент правды. Я точно думаю, что сладострастный сэр Джей положил на вас глаз, и нет сомнений в том, что одно время миссис Мартиндейл была его очень близким другом. Так-то. На сей тончайшей основе миссис Б. ткет свои фантазии. Чепуха, да, но основанная на некоторых фактах, и D этом есть опасность.
 — Вы предупреждаете меня? — спросила я. Она склонила голову набок и посмотрела на меня с напускной серьезностью.
 — Вам лучше знать, чего вы хотите, — сказала она. — Все, что я могу сказать, у него своеобразная репутация. Были слухи о смерти его жены. Теперь пошли слухи об исчезновении, как они это называют, его подружки. Слухи липнут к нему, а в нашей профессии слухи могут погубить карьеру. Я бы советовала… но полагаю, вы не хуже меня знаете, что совет — это нечто, что дается бесплатно и принимается, только если совпадает с наклонностями рецепиента. Я бы держалась от него подальше, а после летних каникул слухи могут заглохнуть.
 Я с любовью взглянула на Эйлин. Она была хорошим другом и разумной женщиной. Мне хотелось сказать ей, что я не нуждаюсь в предупреждениях. Я решила никогда больше не оставаться с Джейсоном Веррингером наедине.
 Мисс Хетерингтон вызвала меня в свой кабинет. Она была так встревожена, что не могла полностью это скрыть и не дотягивала до своего обычно невозмутимого образа.
 — Постыдное происшествие! — сказала она. — Я послала за вами, Корделия, потому что Тереза под вашим особым покровительством.
 — Тереза! Что она сделала?
 — Она набросилась на другую девушку.
 — Набросилась!
 — Действительно. Буквально напала.
 — Какую девушку? Почему?
 — Девушка, о которой идет речь — Шарлотта Маккей. Причину ни одна из них не называет. Полагаю, это какой-то пустячный спор, но чтобы одна из моих учениц дошла до применения насилия…
 — Я не верю, что Тереза могла это сделать. Она очень мягкая по характеру.
 — В последнее время она была больше уверена в себе. Она бросила в Шарлотту Маккей туфлей, и попала в голову над виском. Там довольно глубокий порез. Девушки испугались, когда увидели кровь, и позвали мисс Паркер, которая как раз проходила мимо.
 — Где они теперь?
 — Шарлотта прилегла. К счастью, глаз не задет. Одному Небу известно, какой вред мог быть причинен. Как вышло, это всего лишь порез. Тереза заперта в карцере для наказанных. Я приму решение о ее наказании позже. Но что меня шокирует, так это то, что подобное поведение могло иметь место здесь. Я только надеюсь, что родители об этом не услышат.
 — Мне пойти навестить Терезу?
 — Она сильно дуется и отказывается говорить что бы то ни было. Она сидит там с плотно сжатыми губами, и заметила только, что Шарлотта это заслужила.
 — Конечно, Шарлотта очень раздражающая девушка. Характер у нее не из лучших, и я знаю, что в прошлом она часто дразнила Терезу.
 — Девочка никогда на нее не набрасывалась.
 — Нет…
 — В ней гораздо больше смелости, чем раньше, и я полагала, что это хорошо. Теперь… я не так в этом уверена. Да, сходите к ней и попытайтесь узнать причину этого необычайного и неприемлемого поведения.
 Я отперла дверь карцера. Это была кельеподобная комнатушка, которую братья-миряне использовали как кладовку. В ней было три письменных стола, обеденный стол и стул. Девушек отсылали сюда делать устные или письменные уроки, а использовалась она только когда нарушение считалось более чем пустяковым.
 Тереза сидела за одним из письменных столов.
 — Тереза! — воскликнула я.
 Она неуверенно встала и чуть ли не с вызовом посмотрела на меня.
 — Расскажи мне все, — сказала я. — Я уверена, что есть объяснение.
 — Я ненавижу Шарлотту Маккей, — сказала она.
 — На самом деле это не так. Просто большую часть времени она ведет себя, как глупая заносчивая девчонка.
 — Я ненавижу ее, — сказала она. — Она злая.
 — Расскажи мне точно, что произошло.
 Она молчала.
 — Мисс Хетерингтон требует объяснений, ты же знаешь.
 Она продолжала молчать.
 — Должна ведь быть причина. Может быть, это был какой-нибудь пустяк, и ты вспомнила все накопившиеся в прошлом обиды? Это была последняя капля?
 Она сказала:
 — Это не был пустяк.
 — Что же тогда?
 Снова это молчание.
 — Возможно, если бы ты смогла объяснить, мисс Хетерингтон поняла бы. Ты знаешь, она справедлива. Если у тебя была основательная причина, она поймет, что на мгновение ты потеряла над собой контроль. Мы все знаем, как Шарлотта может испытывать терпение окружающих.
 Но она не хотела говорить. Я пыталась снова и снова, но хотя и была уверена в ее привязанности ко мне, я ничего не могла от нее добиться.
 — Она злая, — все, что она говорила. — Она злая и лгунья, и я ее ненавижу. Я рада, что сделала это.
 — Не говори этого мисс Хетерингтон. Ты должна вести себя покаянно и сказать, что сожалеешь и никогда больше ничего подобного не сделаешь. Полагаю, тебе придется после этого переписывать какие-то строчки. Вероятно, ты весь день завтра проведешь здесь, отбывая свое наказание.
 — Мне все равно. Я рада, что сделала ей больно.
 Я вздохнула. Это была неправильная позиция, и я была очень обескуражена тем, что Тереза отказывалась рассказать, что произошло, даже мне.
 Я должна была вернуться к Дейзи и признаться в своем поражении.
 Проходили неловкие дни. Шарлотта использовала свою травму как только могла. Однажды я зашла в ее спальню и нашла там Фиону и Юджини вместе с Эльзой. Они сидели на кроватях и смеялись.
 Упрекать их было трудно, если вспомнить, что совсем недавно я могла фигурировать в такой же сцене в Шаффенбрюккене.
 Я продолжала избегать Джейсона Веррингера, но иногда все-таки выезжала одна. Когда я направлялась в город, я выбирала длинную кружную дорогу, чтобы не проезжать близ Холла. Это вело меня мимо Грачиного Стана. Я видела там признаки деятельности и догадалась, что Кавердейлы въезжают.
 Я не решалась заходить на почту, но все равно в один прекрасный день я должна была это сделать, и наступил момент, когда я храбро вошла. Миссис Бэддикомб при виде меня была вне себя от радости. Она не выказывала обиды на мою холодность во время нашей последней встречи. Она заставила меня прождать, пока не обслужит двух клиентов, а затем наградила своим живым любопытным взглядом и с видом близкой подруги перегнулась через прилавок.
 — Приятно видеть вас, мисс Грант. Я слышала, в школе с этим маскарадом много хлопот.
 — О да, — ответила я. — Это юбилей строительства Аббатства, так что это особый случай.
 — Надо же! Это ж столько лет назад. Я тут говорила миссис Тейлор, когда она сегодня утром заходила, что интересно бы узнать, как там маленькая Миранда поживает. Спорю, счастлива достаточно. Эта Джейн Гиттингс обожает ее, да и Ада Уолли тоже.
 — Кто такая Ада Уолли?
 — Сестра Джейн. Уолли тут в Колби жили много лет. Старый Билли Уолли был управляющим в сидровом деле. Хорошо себя обеспечивал. Вырос он на болотах, и девочки с бабушкой оставались там, пока еще были маленькие. Когда он ушел от дел, поехал в этот коттедж на болотах. Мать его тогда уже умерла. Джейн вышла за Гиттингса, Ада же поехала с ним по дому работать. Это в Бристонли, как раз на краю болот. Они все о болотах говорили, эти Уолли. Было время, когда Перси Биллингз по Аде вздыхал, да ничего из этого не вышло, потому что ей надо было за стариком приглядывать, а потом Перси взял да вдруг и женился на Дженни Марки.
 — Прямо маленькая сага.
 — Так и есть, дорогуша. Ада была бы хорошей матерью. Я так понимаю, она позаботится о маленькой Миранде, она и Джейн заодно. У Джейн тоже ребят не было. Забавно, как у некоторых они есть, а у некоторых нету… и похоже, те, кому они не нужны, их и получают. Вот Софи Прествик. Сразу видно, чем она занималась. Там придется быстренько свадьбу играть, попомните мои слова. Так вот, Софи резвится и попадается… а эти, которые их хотят, не могут никак получить. Например, возьмите сэра Джейсона…
 Она хитро на меня посмотрела.
 Я сказала ей, какие марки мне нужны, и почти против воли она открыла свою папку и дала мне их.
 — Ну, мы еще увидим дела, правда же, теперь, когда замешанная в это дело дама пропала, можно сказать.
 — Пропала?
 — Мы же не знаем, куда, правда? Все, что мы знаем, это что нету ее с нами теперь. И еще я вам вот что скажу, мисс Грант, ничто на месте не стоит, так? Жизнь идет дальше. Я. часто себя спрашиваю, а дальше-то что?
 — Кажется, вы очень хорошо информированы обо всем, что повсюду происходит, — с иронией сказала я.
 — Это все в самой природе почтовой службы, можно сказать. Как я всегда говорю Бэддикомбу. толку в этой работе мало… работаешь много, а получаешь гроши… Но я говорю ему: есть еще люди… и из-за этого она того стоит.
 Она подняла глаза и с видом благодетельницы человечества положила свою папку в ящик.
 Я вышла, чувствуя облегчение оттого, что она не выглядела задетой и пытаясь понять, уловила ли она вообще мое неодобрение во время нашей последней встречи.
 После полудня я отправилась гулять в развалинах, поглядывая, не замечу ли Джейсона Веррингера. Он вполне мог ходить здесь, поскольку я догадывалась, что он пытается меня поймать и рано или поздно сделает это.
 Я вышла к прудам и стала смотреть на воду. Шум водопадов успокаивал, и я пошла вдоль прудов к реке, а потом побрела по ее берегу.
 Возвращалась я той же дорогой и, дойдя до прудов, увидела Терезу.
 Я позвала ее, и она бегом пустилась ко мне.
 — Ты тоже вышла прогуляться? — спросила я.
 — Да. Я видела, что вы пошли в эту сторону.
 — Нам придется поворачивать обратно. Я не должна опаздывать на урок, да и ты тоже. Справилась ты со своим заданием?
 — О да. Мне пришлось выучить несколько строф из «Илиады».
 — Довольно длинный кусок?
 — Я уже знала большую часть.
 — Тереза, мне жаль, что так получилось. Ты уверена, что не хочешь об этом говорить?
 Она уверенно кивнула. Я вздохнула.
 — Я думала, ты поймешь, что можешь мне довериться.
 Она продолжала молчать, и на ее лице промелькнуло ослиное упрямство. Мы шли молча.
 — У тебя есть роль в маскараде? — спросила я.
 — Нет. Ну, только в конце… в упражнениях и в школьной песне. Мисс Грант, я хочу у вас кое-что спросить, Я с облегчением вздохнула: все-таки она скажет мне, что сделала Шарлотта, чтобы ее так глубоко оскорбить.
 — Да, Тереза?
 — Об этом трудно говорить, потому что я думаю, он вам нравится… Я думаю, он вам очень нравится.
 — Кто? О чем это ты?
 — Это о миссис Мартиндейл.
 Я почувствовала, что мой голос дрогнул, когда я произнесла:
 — Что же о ней?
 — Я… я думаю, она умерла. Я… я думаю, ее убили.
 — Тереза! Как ты можешь такое говорить! Право, не следует.
 — Я никому больше не говорила.
 — Я надеюсь.
 Она остановилась и сунула руку в карман, потом протянула ее мне. Когда пальцы разжались, я увидела серьгу. Она была такой странной, такой самобытной, что я тотчас ее узнала.
 — Она принадлежала ей, — сказала она. — Я видела, как она носила их.
 — Ну и что?
 — Я нашла ее здесь… у прудов… Должно быть, она выпала… при борьбе.
 — Дорогая моя Тереза, ты слишком многое воображаешь. Ты прямо как миссис Бэддикомб.
 — Это ее серьга. Я знаю, потому что Юджини пришлось не так давно ее возвращать. Тогда она ее нам показывала. Я нашла это… здесь, близко к воде… Должно быть, она ее обронила.
 — Ну, она ее обронила. Потеряла. Люди иногда теряют серьги, а то, что она уже раньше ее теряла, говорит о том, что в ней есть какой-то дефект.
 — Я думаю, эту обронили, когда бросали ее в воду.
 — Тереза! Что на тебя нашло? Сначала ты набрасываешься на Шарлотту Маккей, а теперь делаешь эти дикие обвинения в отношении… в отношении кого, Тереза?
 — Его. Боюсь, он вам нравится, мисс Грант. Я знаю, предполагается, что он нравится женщинам. Только не… я — я… не вынесу, чтобы он… уговорил вас… вмешал вас в это все. Это все портит… все веселье, которое у нас было с тетей Пэт-ти и Вайолит. Мисс Грант, пожалуйста, не обращайте на него внимания. Он дурной человек. Юджини говорит…
 — Ты кому-нибудь говорила об этом, Тереза?
 Она яростно замотала головой.
 — Обещай мне, что не сделаешь этого.
 Она решительно кивнула.
 — Это все нелепости, — продолжала я. — Существует масса злобных сплетен. Миссис Мартиндейл уехала, потому что ей надоела сельская жизнь.
 — Почему же она не сказала, что уезжает?
 — А зачем? Это не касалось никого, кроме нее. Не сомневаюсь, что она сказала тем, кого это касалось.
 — О мисс Грант, не участвуйте в этом. Пусть делают, что хотят, но давайте мы останемся вне этого. Давайте думать о лете и пчелах, и цветах, и яблочных пирогах тети Пэтти и Вайолит.
 — Тереза, успокойся, — сказала я. — Ты все это придумала. Я бы не удивилась, если бы миссис Мартиндейл вернулась.
 — Она не может. Он ей не даст. Теперь у него с ней все кончено. Он такой. Он вышвыривает людей, когда они ему больше не нужны… и убивает их. Была его первая жена.
 — Все это просто сплетни.
 — Это правда.
 —Нет.
 — Это правда, — сказала Тереза, — и мне страшно. Я не хочу, чтобы вы…
 Я обняла ее одной рукой.
 — Это меня не касается, — успокаивающе сказала я. — Этот человек не имеет к нам никакого отношения. Просто он — владелец земель Аббатства, вот и все. Все как и было раньше. Ты едешь со мной домой на летние каникулы, и мы чудесно проведем время.
 — О да… да.
 — Смотри, не делай ничего, что могло бы рассердить мисс Хетерингтон. Она может наказать тебя, оставив на каникулы в школе.
 Тереза побелела. Я быстро сказала:
 — О, она этого не сделает. Но лучше не рискуй. И еще, Тереза, ни слова никому об этом. Это неправда… но было бы плохо об этом говорить. Ты ведь этого не делала, верно?
 — О нет, нет.
 — А эта серьга…
 Она раскрыла ладонь. Рубин сверкал на солнце ярко-красным.
 Я думала, что с ней делать и какой эффект она произвела бы, если бы люди узнали, что ее нашли у рыбных прудов.
 Гадать мне пришлось недолго, поскольку Тереза быстрым движением взмахнула рукой и бросила серьгу в воду. Я в шоке повернулась к ней.
 — Тереза! — воскликнула я. — Зачем ты это сделала?
 — Все закончено, — сказала она. — Давайте ничего об этом не будем больше говорить. Я не буду… если вы не будете.
 Я чувствовала сильное беспокойство, но одновременно и облегчение: мне не нужно что-то предпринимать по поводу серьги.
 Мы вернулись в школу. Я подумала, что Тереза кажется спокойнее и счастливее, чем была после истории с Шарлоттой.




 VIII. Луна середины лета


 Меня преследовали сомнения. Спать было невозможно. Как серьга оказалась возле рыбных прудов? Только вместе с владелицей. Она могла прийти туда. Это было не так близко от Грачиного Стана, и я никогда не видела, чтобы она гуляла пешком; она была не из тех, кто совершает дальние прогулки по сельской местности.
 Просто предположим, что она мертва. Предположим, ее впрямь убили. А как же Мейзи? Где она? Или сплетники намекают на то, что она тоже убита? Может быть мысль об одном брошенном в пруд теле еще могла быть правдоподобной. Но чтобы два? И тогда я вспомнила, что Джейсон Веррингер рассказал мне о том, как его предок как-то избавился от соперника, бросив его тело в рыбные пруды после того, как убил его. «Река течет быстро и до моря всего несколько миль». Он сказал что-то в этом роде.
 А потом еще ребенок? Как же с девочкой? Она под присмотром миссис Гиттингс в Дартмуре, но она же не может оставаться там бесконечно.
 Все это куча чепухи. И корни ее находятся на почте, и выросли они до теперешних размеров из-за некоторых «доброжелателей». Но Джейсон Веррингер безжалостен. Мне он это достаточно ясно показал. Другие люди важны для него только когда они могут дать ему то, чего он хочет. Он мог пойти на изнасилование. Почему бы не на убийство? Когдато Марсия Мартиндейл явно его притягивала, поскольку он предложил ей Грачиный Стан. И потом есть же ребенок. Он, несомненно, несколько небрежен по отношению к ней. Но по крайней мере он предложил им дом.
 Я размышляла о ребенке, и чем дальше, тем больше росла моя уверенность в том, что я должна узнать все, что возможно, и если я смогу повидаться с миссис Гиттингс, которая казалась мне разумной и практичной личностью, я смогу многое узнать. Если я уверюсь, что все это чепуха, я позабочусь о том, чтобы все в округе узнали об этом и прекращу эти пагубные сплетни.
 Чем больше я об этом думала, тем более реальным это казалось. Я слышала название места, где живет сестра миссис Гиттингс. Возможно, намерение уже было у меня в подсознании, поскольку я запомнила имена и названия. Сестру миссис Гиттингс звали Ада Уолли, и живет она в местечке под названием Бристонли в Дартмуре. Это не так далеко отсюда, возможно всего миль пятнадцать.
 Почему бы и нет? Чем больше я об этом думала, тем лучше казалась эта идея.
 Я сказала Дейзи:
 — В воскресенье мне хотелось бы съездить навестить подругу, которая живет в Дартмуре, но я не очень точно знаю, где это место располагается.
 — Воскресенье такой день, когда легко выбраться. Уверена, что вы смогли бы договориться, чтобы кто-нибудь взял на себя ваши обязанности на это время.
 — Да, конечно смогла бы. Я подумала, нет ли у вас карты. Мне хотелось бы посмотреть, где это место.
 — У меня много карт. Смотрите.
 Бристонли не был отмечен на первой, но у нее была карта Дартмура и окрестностей — и там я его нашла. Это оказалось крошечной деревушкой на краю болот. Я приметила ближайший город.
 Вероятно, мне следовало бы поехать туда каким-то транспортом.
 — Есть поезд, который отправляется отсюда в десять тридцать, — сказала Дейзи. — А тот, что привез бы вас обратно, приходит не раньше четырех. В вашем распоряжении останется немного времени, чтобы побыть с вашими друзьями.
 — Я попробую. Это будет эксперимент.
 Таким образом в то воскресное утро я мчалась по роскошным ландшафтам Девона.
 Поездка заняла всего лишь полчаса, и когда я прибыла на станцию и спросила носильщика, как можно попасть в Бристонли, он заколебался, но лишь на миг.
 — Это в трех милях отсюда… немного на горку. Но надо думать, Дик Грэмм будет не против немного подзаработать в воскресенье. Он как раз должен встать и быть где-нибудь поблизости. По воскресеньям он любит немножко поваляться. Но он обычно наготове, если у нас посетители, что не часто бывает.
 — Где я могу его найти?
 — Идите через двор. Поверните направо. Вы увидите его дом. Коттедж Дичок и рядом большая дикая яблоня. Отсюда и название.
 Я поблагодарила его и отправилась искать Дика Грэм-ма, который к счастью уже встал отдохнувшим после воскресного «валяния в постели» и был вполне готов отвезти меня в Бристонли.
 — Я хочу повидать мисс Аду Уолли, — сказала я.
 — О, она чудесная женщина, мисс Ада Уолли.
 — Так вы ее знаете?
 — Знаю ли я ее? Кто же в этих краях не знает мисс Аду Уолли! Она выращивает лучшие овощи по всей округе. Моя жена берет кое-что… да и большинство тоже. Кое-что отправляют в Лондон. О да, я знаю мисс Аду Уолли.
 Это было большой удачей. Я-то представляла, что буду бродить по улицам Бристонли в поисках мисс Ады Уолли.
 — У нее нынче сестра живет, — продолжал он. — Это хорошо. Она только недавно говорила, когда я забирал груз зелени: «Так славно, что сестра со мной». Бедняга. Видать, до тех пор она одиноко себя чувствовала.
 Мы приехали в Бристонли. Это была красивая деревушка, типичная для Англии и особенно Девоншира, где растительность кажется более пышной, чем в любом другом месте страны. Здесь была старая церковь, деревенский луг, несколько домов, в основном восемнадцатого века, за исключением помещичьего дома в елизаветинском стиле на общинной земле. Церковные часы прозвонили двенадцать, как раз когда мы въезжали в деревушку.
 — Дом мисс Уолли малость в стороне от остальных. У ней есть кусок земли, чтоб выращивать всякое, понимаете. Через несколько минут там будем.
 — Мне нужно будет успеть на обратный поезд. Он идет в половине четвертого, не так ли?
 — Верно, мисс.
 — Не могли бы вы приехать, забрать меня и отвезти на станцию?
 — Сделаем. Похоже, мне тут быть как раз около трех. Вы как считаете, мисс?
 — Очень хорошо. Большое спасибо. Я так рада, что нашла вас.
 Он почесал голову и уставился прямо вперед, но я видела, что ему приятно.
 — Вот и дом. Я лучше подожду. Вроде убедиться, что они дома. Не то, чтобы было похоже, будто они куда ушли, а мы бы не знали.
 Я подумала тогда, как мало такого, чего сельские жители не знали бы друг о друге. Конечно, в некоторых случаях они не все правильно понимают, но никто не может обвинить их в равнодушии к жизни ближних.
 Я заплатила ему и дала несколько больше, что слегка его смутило и понравилось одновременно.
 — Вы мне особенно помогли, — сказала я.
 — Да я ничего и не сделал. О, вот и миссис Гиттингс с малышкой.
 И словно для того, чтобы сделать мой поход легче, чем я смела надеяться, миссис Гиттингс вышла из дома, держа за руку Миранду.
 — Мисс Грант! — воскликнула она. Я поспешила к ней. Я сознавала, что возчик напряженно наблюдает, поэтому повернулась к нему и сказала:
 — Спасибо. Встретимся как раз около трех.
 Он прикоснулся к своему кепи кнутом и повернул лошадей.
 — Я должна объяснить, — сказала я.
 — О мисс Грант. Я правда удивлена, что вижу вас. Неужто вы проделали весь этот путь, чтобы повидаться с Мирандой?
 — Я слышала, что вы у своей сестры, а миссис Бэддикомб сказала мне ее имя и где она живет. Значит, сюда вы с Мирандой всегда и приезжаете?
 — Да. Вы хотели?..
 — Поговорить с вами.
 Миранда уставилась на меня с любопытством.
 — Она прекрасно выглядит, — сказала я.
 — Здесь ей подходит. Она счастлива.
 Миссис Гиттингс догадалась, что я не смею говорить в присутствии ребенка. Она могла бы кое-что понять, а я не хотела говорить ничего, что могло бы ее озадачить.
 — Пойдемте познакомьтесь с моей сестрой. Мы в середине дня из-за Миранды рано едим. Потом она спит пару часов. Моя сестра будет рада вас видеть. Потом… мы сможем поговорить.
 Я догадалась, что она имеет в виду — когда Миранда уснет, и была благодарна за ее тактичность.
 Услышав голоса, мисс Ада Уолли вышла посмотреть, кто прибыл. Это была крупная женщина с мускулистыми плечами и загорелым от пребывания на воздухе лицом.
 — Это мисс Грант из школы, Ада, — сказала миссис Гиттингс. — Ну знаешь… школа в Аббатстве.
 — О, как мило, — отозвалась Ада.
 — Она пришла поговорить…
 Она кивнула в сторону Миранды, и Ада кивнула в ответ.
 — Думаю, — сказала миссис Гиттингс, — что мисс Грант не откажется слегка отобедать.
 — Простите, что приехала без предупреждения, — извинилась я. — Я не совсем понимаю, что мне делать, и подумала, что миссис Гиттингс могла бы мне помочь.
 — Все в порядке, — сказала Ада. — Знаете, мы привыкли, что люди из деревни заглядывают. Говорят, им нравится мою стряпню пробовать. Я не возражаю. Все выращено дома.
 — Даже свинья, — прибавила миссис Гиттингс.
 — Это маленький Пигги Поркер, — объявила Миранда.
 — Нет, лапушка, маленький Пигги Поркер со своей мамой, сосет вовсю. Он самый жадный из всей компании.
 Миранда хрюкнула, подражая свинье, и лукаво посмотрела на меня, словно в ожидании восхищения.
 — О Господи, — сказала Ада, — сдается мне, маленький Пигги Поркер как-то пробрался сюда.
 Ада сделала вид, что с тревогой оглядывает все кругом. Было очевидно, что Миранде все это кажется великолепной шуткой. Одно было ясно сразу. С этими женщинами она по матери скучать не станет.
 — Я отведу мисс Грант помыть руки, — предложила Ада.
 Я последовала за ней по деревянной лестнице в комнату, в которой были таз и ковш. Все было таким чистым, что сияло.
 — Отсюда хороший вид на сад, — сказала Ада, и я выглянула посмотреть на ряды растений. Там были две теплицы и сарай для горшков.
 — И вы все это одна делаете?
 — Мне помогает рабочий. По тому, как дело растет, придется еще брать. Теперь, когда Джейн здесь, это тоже помощь. Она много по дому делает. А вы приехали поговорить с Джейн? Надеюсь, не затем, чтобы соблазнить ее уехать. Такая хорошая компания, когда она здесь, да я и всегда хотела, чтоб мы вместе жили.
 — Я приехала не затем, чтобы уговаривать ее уехать. Я просто хочу с ней поговорить, чтобы прояснить кое-что.
 Когда я вымыла руки, она провела меня вниз. Миссис Гиттингс накрывала на стол, а Миранда изо всех сил делала вид, что помогает ей. Из духовки исходил аппетитный запах жареной свинины, и в комнате, где мы сели за стол, царила атмосфера абсолютного довольства. Овощи были восхитительными.
 — Прямо с грядки, — сказала Ада. — Так и надо готовить овощи.
 — Если вам достаточно повезло, — добавила я.
 — Вот еще, пожалуйста, добавьте картошки, мисс Грант. В этом году был удачный урожай, и я должна сказать в пользу Джейн: она умеет готовить. Я сама бывало на скорую руку стряпала. Джейн этого не потерпит. Она немножко старая мегера, правда, лапушка?
 У нее была привычка искать подтверждения у Миранды, на что ребенок отвечал, кивая с мудрым видом.
 Миранда, обернутая огромным слюнявчиком, сидела на высоком стуле и кормила себя с не слишком катастрофическими результатами. Когда пище не удавалось достичь ее рта, Ада смеялась, и подталкивала ложку.
 — Этот кусочек заблудился. Он не знал, что нужно спускаться по красной дорожке, верно, лапушка?
 — Он не знал, верно? — с ликованием сказала Миранда.
 В положенный срок с едой было покончено, и Миранду быстро унесли вздремнуть. Ада тактично сказала, что хочет взглянуть на теплицы, и я осталась наедине с Джейн Гиттингс.
 — Надеюсь, вы не возражаете, что я вот так приехала. Это похоже на навязчивость.
 — Это в радость. Ада любит гостей. Для нее удовольствие смотреть, как людям нравится то, что она выращивает.
 — Она замечательный человек, это видно. Миссис Гиттингс, в Колби много сплетен. Люди говорят совершенно необычайные вещи.
 — Это все женщина с почты.
 — Думаю, она в самом центре. Все было таинственно, не так ли? Я хочу прекратить сплетни, но не знаю как. Если бы я могла узнать, как все было на самом деле… или где миссис Мартиндейл и заставить ее вернуться или показаться, или еще что-то…
 — Мне трудно сказать, мисс Грант, поскольку я не больше вашего знаю, где она.
 — Но есть же девочка.
 — О ней сэр Джейсон заботится.
 — Значит, сэр Джейсон…
 — Он всегда это делал. Он спросил, не возьму ли я девочку к своей сестре и не присмотрю ли за ней. Он будет мне платить за то, что я за ней смотрю и на ее содержание… Только он хотел, чтобы мы уехали к сестре. Ну, я знала, что Ада на это скажет. Она всегда хотела, чтобы я оставила работу и приехала к ней, и она любит Миранду. Я сказала сэру Джейсону, что никаких неприятностей со стороны Ады в этом отношении не будет.
 — Вот он и попросил вас ее увезти. Должно быть, это было за несколько дней до того, как уехала миссис Мартиндейл.
 — Верно. Когда она уезжала, я всегда брала Миранду к Аде. Это случилось на следующий день после того, как уехала Мейзи.
 — Мейзи уехала?.. — повторила я.
 — Да, она уехала. Был ужасный шум… и на следующий день Мейзи отправилась. Она забрала большую часть вещей миссис Мартиндейл, платья и всякое такое. Когда она уехала, мало что осталось. Я так и не узнала, в чем там дело, и не из тех, у кого уши к замочным скважинам приклеены. Все, что я знаю, это то, что они друг на дружку орали. Потом Мейзи уезжает, а сэр Джейсон просит меня забрать Миранду к Аде.
 Меня переполняли ужасные предчувствия.
 — Итак, Мейзи уехала… А потом уехали вы.
 — Верно. Так что видите, я не могу сказать, что произошло после. Я была так рада оттуда вырваться. Миссис Мартиндейл и эта Мейзи так друг на дружку набрасывались, просто ужас. Я все боялась, что Миранда услышит. О, я была рада уехать. Миссис Мартиндейл не возражала, чтобы я уехала. Она могла нанять в деревне девушку, чтоб черную работу делать. Я все равно ничего такого не делала. Моей заботой был ребенок, хотя я и помогала по дому, поскольку я не из таких, кто будет сидеть сложа руки, когда есть чем заняться.
 Я не слушала. В моей голове крутилась одна мысль. Мейзи уехала, и после этого он попросил миссис Гиттингс увезти ребенка. Я услышала свой голос:
 — Кавердейлы… Вы их помните… Они живут в Грачином Стане, так что ясно, что она не вернется.
 — О, я подумала, что произойдет что-нибудь в этом роде, потому что сэр Джейсон сказал, что я должна забрать Миранду и деньги будут мне выплачиваться здесь, а когда ей исполнится пять лет, что будет еще нескоро, он устроит ее в школу. Но она должна была оставаться только под моим присмотром. О, подумала я, значит мадам выезжает. Значит, у него с ней все кончено. Что ж, тут всегда странные вещи происходили, так что я рада от всего этого быть подальше. Сэр Джейсон сказал мне: «Я знаю, что вам можно доверять, миссис Гиттингс. Никто так за ребенком не присмотрит, как вы». Пощечина матери, если спросите меня. Хоть ей и все равно. Она никогда девочкой не интересовалась ни капли. Не нужна она ей. Только хотела показать ему, что у нее могут быть дети. Слышала все эти разговоры, что у него наследника нет, и всякое такое. Не так детей на свет производить надо, мисс Грант.
 — Я нисколько не беспокоюсь о благополучии Миранды, — сказала я, — и согласна с тем, что она в хороших руках, и уверена, что сэр Джейсон прав. Она счастливее с вами, и ваша сестра ее любит. Это видно.
 — Я рада, что вы так думаете, мисс Грант. Я как вас увидела, боялась, что вы с вестью, что Миранду отбирают. Вы скажете сэру Джексону, как она здесь счастлива, правда?
 — Если я его увижу, конечно скажу. Я на самом деле приехала узнать, не знаете ли вы, куда так внезапно уехала миссис Мартиндейл.
 — С ней никогда не знаешь… А после того, как Мейзи в припадке раздражения уехала со всеми прекрасными платьями, думаю, она больше не могла выносить сельской жизни. Она все время о Лондоне говорила.
 Я решила быть абсолютно искренней.
 — Ходят слухи, намеки. Они неверны, конечно, но люди все-таки гадают, почему она так внезапно уехала. Она говорила что-нибудь о том, что собирается покинуть Грачиный Стан?
 — Она всегда говорила о том, что уедет. Не было ничего необычного.
 — Ее кто-нибудь навещал?
 — Сэр Джейсон приходил. О, я вспомнила. Была ужасная сцена. Это было за несколько дней до того, как Мейзи убралась. Миссис Мартиндейл кричала, а он ее успокаивал. Мейзи подслушивала под дверью, я застала ее за этим. Я сказала: «По правде вам не следовало бы это делать». «Не глупите, — сказала она. — Как же еще я узнаю, что к чему, если не буду этого делать». Она смеялась. Потом она сказала: «Похоже, это уютное гнездышко недолго будет оставаться нашим». Я ушла. А вскоре после этого я как раз виделась с мистером Джейсоном. Он как будто ненароком проезжал мимо, а я выводила Миранду на прогулку. Он окликнул меня и сказал: «Миссис Гитгингс, были бы вы готовы забрать Миранду к своей сестре и остаться там на неопределенный срок?» Я была так потрясена, что никак не могла постичь этого. А он сидел на своем коне, смотрел на меня сверху вниз и строил все эти планы. Я должна была немедленно все устроить; деньги будут присылаться регулярно каждый месяц, и все будет оплачиваться вперед. Если Миранде будет что-нибудь нужно, я должна сообщить прямо ему. Думаю ли я, что моя сестра согласится? Я сказала, что моя сестра будет прыгать от радости. Он выглядел очень довольным и сказал: «Я вам благодарен, миссис Гиттингс. Вы разрешили большую проблему».
 — А что сказала миссис Мартиндейл, когда узнала?
 — Она пожала плечами и не стала возражать. Вот я и принялась упаковываться, и мы уехали. Вы бы видели лицо Ады — потому что у меня не было времени ее предупредить. Она все снова и снова повторяла: «Ну, не думала». Потом она обняла Миранду и сказала: «Чудеса никогда не кончаются, верно, лапушка?» Она чуть не плакала от радости. Ведь Ада жила в одиночестве с тех пор, как наш отец умер.
 — Я считаю, Миранде очень повезло, что у нее есть вы обе. Я знаю. У меня самой есть замечательная тетушка, которая дала мне любовь, в которой ребенок нуждается, когда растет. Но вот что я действительно хотела бы узнать: что произошло с миссис Мартиндейл.
 — Видимо вскоре после нашего отъезда она тоже уехала.
 — Она говорила, что уедет? Не давала ли каких-нибудь указаний?
 — Она не говорила мне, что уезжает. Ни о каких планах ничего не говорила.
 Я начинала ощущать, что от страха мне становится дурно. Моя встреча с миссис Гиттингс только усилила мои подозрения.
 — Не могу передать вам, как я счастлива, что живу здесь, мисс Грант, — продолжала она. — Житье с миссис Мартиндейл не было медом. Иногда она была очень невыдержанной дамой. Мы все из-за нее довольно нервничали, даже Мейзи, которая могла за себя постоять. А сколько раз она приказывала Мейзи убираться! Но, кажется, у Мейзи была над ней какая-то власть. Я удивлена, что она уехала, потому что сколько бы они ни ссорились, они всегда мирились. Видать, в этот последний раз дело зашло слишком далеко. Мейзи всегда говорила, что им попалось хорошее дельце. Сэр Джейсон и все такое…
 — Очень странно, что уехала она столь внезапно.
 — Да и нет. С миссис Мартиндейл никогда нельзя быть ни в чем уверенным.
 Мы продолжали говорить, но я не могла больше ничего узнать. Дик Грэмм приехал за мной, Ада вышла из теплицы и сказала, что рада была со мной познакомиться.
 На обратном пути мне было очень не по себе.
 Я знала, что невозможно будет бесконечно избегать сэра Джейсона. Он решительно настроился меня поймать, и было ясно, что в конце концов он так и сделает.
 Это произошло на четвертый день после моего визита в Бристонли.
 У меня был перерыв в два часа, и я взяла одну из лошадей. Он догнал меня около леса недалеко от Грачиного Стана. Я думаю, оттуда он и ехал.
 — Вы избегали меня, Корделия, — сказал он с упреком. Его дерзость была ни с чем не сравнимой, и я не могла не рассмеяться.
 — Вы воображали, что я могу иначе? — спросила я.
 — Нет… после моего ужасного поведения в последний раз, когда мы были наедине. Я пытался подстеречь вас, чтобы попросить прощения.
 — Вы меня удивляете.
 — Ну что ж, значит, я прощен?
 — Я не хочу вас больше видеть. Неужели вы не понимаете, что оскорбили меня?
 — Оскорбил вас? Напротив, это был высочайший комплимент мужчины женщине.
 — Не говорите чепухи, — сказала я и пришпорила лошадь.
 Но он, конечно же, не отстал.
 — Пожалуйста, позвольте мне объяснить. Я приехал просить вас выйти за меня замуж.
 Я снова засмеялась.
 — Без моих верительных грамот? — сказала я. — Вы очень спешите.
 — Ни в коем случае. Я очень серьезно все обдумал. Я хочу вас… и только вы подойдете.
 — Вас постигла неудача. Прощайте.
 — Я никогда не принимаю отказа.
 — Вам следует помнить, что в супружестве участвуют двое. Возможно, ваши предки, которыми вы, похоже, так гордитесь, и обладали привычкой тащить невест к алтарю силой и под угрозой ножа заставлять их произносить обеты… но в наше время это не выйдет.
 — Мы никогда ничего подобного не делали. Откуда вы взяли такую идею? Мы всегда были самой лучшей партией в округе, и женщины строили планы, как бы опутать нас брачными узами.
 — Нонсенс. Вы мне не нравитесь. Я вам не доверяю. Вы вели себя со мною варварски, и единственный для вас способ заслужить прощение — уйти с глаз моих и никогда больше не показываться.
 — Увы, похоже, придется обойтись без вашего прощения.
 — Я не хочу иметь с вами ничего общего. И мне не хотелось бы, чтобы кто-то думал, что я имею к вам отношение. Буду очень благодарна, если вы оставите меня в покое.
 — Это нелегко сделать по двум причинам. Одна — школьный маскарад и достойная мисс Хетерингтон. Другая и даже более непреодолимая в том, что я вами одурманен.
 — В таком случае найдите поскорее, кого одарить своей любовью. Где миссис Мартиндейл?
 — В Лондоне, я думаю.
 — Неужели вы совершенно бесчувственны? Вам известно, что говорят о ней… и о вас?
 — Позвольте мне угадать. Я ее убил. Верно?
 — Это подразумевается. Вы сделали это?
 Он смеялся надо мной.
 — О Господи! Вот так вопрос. Значит вы считаете меня убийцей, не так ли?
 — Не так давно я видела очень уродливую сторону вашей натуры.
 — Дорогая Корделия, я люблю вас. Я пытался сделать вас счастливой.
 — Вам забавно. Я же не считаю происшедшее шуткой.
 — Вы были бы так счастливы! Мы строили бы планы. Это было бы чудесно. Я показал бы вам новую Корделию.
 — Вы очень высокого мнения о себе. Я его не разделяю. И не думаю, что другие разделяют.
 — Если бы только вы дали себе шанс узнать меня.
 — Судя по тому, что я уже знаю, не думаю, что это было бы приятным знакомством.
 — Выслушайте меня. Я не знаю, где Марсия. Она уехала. Это все, что меня интересует. Вы слишком жестоки и всегда думаете обо мне самое худшее с самого начала, после того, как я приказал вашей карете пятиться.
 — Это был типичный жест. Именно так вы все время обращаетесь с людьми.
 — Корделия, позвольте попытаться вам объяснить. Я знаю, что произвожу впечатление надменного эгоиста. Так оно и есть. Но я мог бы стать другим с вами. Вы могли бы изменить меня. Мы могли бы вместе быть хорошими… потому что и я тоже изменил бы вас. Я открыл бы вам глаза, Корделия. Я чувствую, что живу уже только оттого, что говорю с вами. Мне нравится, как вы хлещете меня словами. В Шаффенбрюккене вас точно научили словесным битвам. Я такой, какой есть, из-за моего окружения. Меня так воспитали. Я хочу детей, которые унаследовали бы мое состояние. Это естественно, разве не так? Я не хочу продолжать жить, как жил до сих пор. Мне нужен кто-то, кто мог бы помочь мне стать таким, как я хочу. Я знаю, что это вы. Я уже рассказал вам кое-что о моем детстве. Оно не было счастливым. Нас с братом воспитывали в строгости. Вы знаете, что он продолжал жить под этой крышей и после женитьбы — а теперь девочки мои подопечные. Моя жена была хорошей женщиной, но никогда меня не интересовала… даже до несчастного случая. Потом она погрузилась в свои недомогания. Но дело даже не в этом, а в том, что у нас не было ничего общего… не о чем говорить. Вы можете представить безотрадность такого существования? Она была стоиком, а я был иногда несколько нетерпелив. Я досадовал на судьбу за то, что она взвалила на меня. Она не могла жить со мной как жена. Мне было все равно. Естественно, были другие… много других. Не было никого особенного… возможно именно поэтому их было так много. Пока вы понимаете?
 — Да, конечно.
 — И все еще осуждаете?
 — Нет. Я не хочу иметь к вам никакого отношения.
 — Она умерла… передозировка опиума. Она часто повторяла, что если боль станет невыносимой, она покончит с собой. Она была женщиной религиозной, и должно быть боль стала практически невыносимой. Иначе она не сделала бы этого. Мы были хорошими друзьями. Она знала, что я ищу утешения у других… и она умерла.
 — И вы привезли Марсию Мартиндейл в Грачиный Стан. Зачем?
 Несколько секунд он молчал. Я спрашивала себя, почему осталась и разговариваю с ним. Мне следовало бы повернуть коня и умчаться прочь. Однако я не могла противиться желанию остаться. Он сказал:
 — Марсия меня забавляла. Она могла быть такой возмутительной. Она всегда играла роль… На сцене и вне. Она забеременела, и под влиянием импульса я предложил ей Грачиный Стан, чтобы она могла укрыться и родить спокойно. Затем она оценила положение дел здесь… жена-инвалид, поместье, которое наследовать могут лишь две девочки… конец имени Веррингеров. Для нее это было словно пьеса. Следовательно, она решила, что ребенок — мой, что она демонстрирует мне, что не бесплодна, и уверяет себя, что если бы я был свободен, я женился бы на ней. Меня это забавляло. Возможно, я не был достаточно серьезен. Она плела свои фантазии, разыгрывала их, и если они ей достаточно нравились, верила в них.
 — А потом ваша жена умерла.
 — Да. Тогда и начались трудности.
 — Я могу это понять.
 — Она и вправду верила тогда, что я на ней женюсь. Я уехал в надежде, что ей надоест сидеть в деревне и она вернется в Лондон.
 — Но вместо этого она присоединилась к вам.
 — Она не присоединилась ко мне. Она могла бы это сделать, если бы знала, где я. Однако я решительно не хотел, чтобы она узнала.
 — Но она все-таки уехала, и говорили…
 — Говорили! Вы построили что-то против меня на том, что говорили!
 — Неужели вы и вправду думаете, что после того, что я узнала о вас, мне нужно прислушиваться к мнению других? Разве у меня нет собственного опыта?
 — Вы должны понять, что я действовал таким образом из-за того, что так отчаянно в вас нуждаюсь. Я знаю, что если бы мне это удалось, я открыл бы новую жизнь для вас… для нас. О Корделия, перестаньте быть святошей. Вы не такая. Это фасад, за которым вы прячетесь.
 Я отвернулась, но он положил руку на мои поводья.
 — Вы должны меня выслушать. Вы должны попытаться понять. Я люблю вас. Я хочу вас. Я прошу вас выйти за меня замуж.
 — Высочайшая честь, — сказала я с сарказмом.
 — Для меня да, — серьезно заявил он. — Я люблю вас, Корделия. Что бы вы ни сделали, я все равно буду вас любить. Если бы вы убили мисс Хетерингтон и выбросили ее тело рыбам в пруду, я все равно любил бы вас. Такова настоящая любовь.
 — Очень трогательно, — сказала я и почувствовала к нему нелепую жалость. И не могла понять, почему. Он выглядел таким сильным, безжалостным, надменным, таким, что мне больше всего неприятно, и однако же, когда он говорил о своей любви ко мне, я почти верила, что это правда. Он был похож на мальчика, который в потемках ищет кого-нибудь, кто мог бы любить и понимать его как никогда раньше не любили и не понимали. Импульсивно я сказала:
 — Расскажите мне, что вам известно о местонахождении Марсии Мартиндейл.
 — Я ничего не знаю. Я подозреваю, что она в Лондоне с Джеком Мартиндейлом.
 — Джек Мартиндейл! Он не был разве ее мужем?
 — Своего рода муж.
 — Он умер, пересекая Атлантику.
 Он засмеялся.
 — О, вы слышали эту версию. Есть еще версия, что он погиб на дуэли, конечно, сражаясь за честь Марсии. И другая, когда он погиб на пожаре в театре, после того как спас жизнь многим людям, включая Марсию. Кажется, он вернулся за ее собачкой. Это была очень трогательная история.
 — Вы хотите сказать, все это ложь. Вы хотите сказать, что этот ее муж все еще жив?
 — Этого я не могу сказать. Я только сказал, что она, возможно, вернулась к нему.
 — Она сказала, что возвращается? Не было ли это довольно внезапно?
 — Не по ее стандартам. Послушайте меня, Корделия. Это не было мудрым шагом с моей стороны — то, что я позволил ей приехать сюда. Но она была в трудном положении… осталась без работы из-за того, что у нее должен был родиться ребенок. Ей было некуда идти. Грачиный Стан пустовал, вот я и привез ее сюда. Я был в подавленном состоянии. Сильвия, моя жена, очень страдала от сильных болей. Я почти не виделся с ней. Я не считал, что от Фионы поместью будет много толку, а я старею… и по правде говоря сердился на то, что жизнь со мной сделала. Я вел то, что вы назовете беспутным образом жизни в Лондоне, и подумал, что это будет так забавно… Вот я и привез ее сюда. Это было глупостью, потому что она тотчас же начала включать меня в свои фантазии. А потом, когда Сильвия приняла слишком большую дозу, меня резко встряхнуло… И в самый день ее похорон я увидел вас. Я тотчас понял, что это кто-то отличающийся от всех остальных… кто-то возбуждающий меня не только физически, но во всех отношениях, и я начал планировать. Мне казалось, что это было начало новой жизни. Все прочее осталось позади. И тут эта проклятая баба в Грачином Стане.
 — Да, — сказала я. — Продолжайте.
 — Вы понимаете? Вы принимаете мои чувства к вам?
 — Нет. Только то, что в вашей жизни было много женщин и вы считаете, что было бы довольно забавно добавить меня к их числу.
 — Правдивы ли вы сами перед собой, Корделия? Я знаю, вы управляете своими чувствами. Будучи хорошей учительницей.
 — Мне хотелось бы, чтобы вы прекратили глумиться над учителями.
 — Глумиться над ними? Им принадлежит мое глубочайшее восхищение. Наипочтеннейшая профессия. Но я для вас предназначил другую судьбу.
 — Я сама буду решать свою судьбу. Но я хотела бы знать, что случилось с Марсией Мартиндейл.
 — Вы можете быть уверены, что она уехала в Лондон. Она становилась очень самодовольной. Не раз она посылала меня к чертям, так что я догадался, что у нее есть какие-то планы. Она поняла, что ее маленькая фантазия подошла к концу.
 — Однако вы чувствуете ответственность за ее ребенка… хотя кажетесь уверенным, что это не ваш ребенок.
 — Я полагаю, есть вероятность, что может оказаться моим.
 — Я была в Бристонли и виделась с миссис Гиттингс.
 Он в удивлении уставился на меня.
 — Я думала, что смогу узнать что-нибудь о тайне, о которой в городе ходят сплетни.
 — Только подумать, что вы на такое пошли! — он улыбнулся. — Ну, так что же вы обнаружили?
 — Только то, что она уехала туда, следуя вашим инструкциям, за несколько дней до того, как Марсия Мартиндейл покинула Грачиный Стан, и что вы ее туда отправили и обещали позаботиться о Миранде.
 — И какой же вывод вы из этого делаете?
 — Что вы знали, что Марсия должна… исчезнуть, и решили заблаговременно убрать ребенка с дороги.
 — О, понятно. Вы все отработали. Мой дорогой маленький, умненький детектив. Что же мне теперь делать? Исповедоваться? Я ее задушил… Нет, я ударил ее по голове тупым инструментом. Я закопал ее тело в саду… Нет, протащил ее к рыбным прудам и бросил в них.
 Я повернулась и взглянула ему прямо в глаза.
 — Ее серьгу нашли у рыбных прудов.
 Он уставился на меня.
 — Да, — продолжала я, — ее серьгу. Это та же, которую она обронила у ваших конюшен, так что я видела ее раньше. Может быть, вы вспомните тот случай.
 Он кивнул.
 — Почему бы ее серьге… оказаться там?
 — Потому что она там была.
 — Где серьга?
 — В прудах. Ее нашла Тереза Херст. Она ее мне показала и выбросила в воду.
 — Зачем она это сделала?
 — Потому что боялась… за меня. Она думала, что у нас с вами… Ну, у нее не очень хорошее о вас мнение, видите ли, и она предупреждала меня о вас…
 Он засмеялся.
 — Какой перепутанный клубок. Мне нравится Тереза. Конечно, мне не следовало бы любить своих врагов, но она хорошая девочка, сообразительная и нравится мне своей преданностью вам.
 — Возможно, теперь вы понимаете, почему я с вами не хочу иметь ничего общего, что выходило бы за пределы школьных дел. Когда и если мы встретимся, не пытайтесь, пожалуйста, выделять меня своим вниманием. Вы должны мне обещать хотя бы это.
 Он все еще выглядел ошеломленным. Он сказал:
 — Я должен сказать вам, что прогнал Марсию, потому что после сцены между нами я понял, что она что-то замышляет. Я думал, что она поедет в Лондон. Она не могла бы взять с собой в Лондон миссис Гиттингс. И я знал, что с ребенком надо что-то делать.
 Я отвернулась. Было видно, что мой рассказ о серьге его шокировал.
 Когда я галопом понеслась прочь, он не последовал за мной.
 В школе не говорили ни о чем, кроме маскарада. Времени остается все меньше, напоминала Дейзи. Она окончательно остановилась на кануне середины лета. Вечера будут светлыми. По великой удаче луна будет полной, так что она хотела посмотреть, как мы подготовились.
 Я решила, что у нас будет хроника, которую прочитают три или четыре старшие ученицы, а где возможно мы вставим небольшие сценки. Я составлю их в соответствии с записями, начиная с прибытия посланника из Клэрво с повелением святого Бернара выбрать место вдали от городов и жилья и построить Аббатство.
 Одетые монахами девушки будут исполнять религиозные песнопения, проходя через развалины; хроника объяснит, как они строят монастырь. Потом мы перейдем к Ликвидации и разрушению Аббатства.
 Второй частью будет елизаветинская эпоха, когда страна процветала и был построен Холл, при чем использовались камни из развалин Аббатства, и восстановлен дормиторий послушников. Девушки в тюдоровских костюмах будут петь мадригалы и танцевать.
 Третьим актом будет настоящее время, и девушки покажут, чем занимаются в школе: они будут петь, танцевать, исполнять физические упражнения и закончат школьной песней.
 Дейзи сочла это отличным планом, и, должна признаться, он быстро меня захватил. Это был наилучший способ отвлечь мысли от всех сомнений и страхов, которые я так старалась рассеять и не могла.
 Дейзи вошла в согревательную, где мы все собрались, вид у нее был очень довольный.
 — В Холле будет званый вечер, — сказала она. — Прежде всегда проводились в это время года. Однако пока леди Веррингер была больна, приемы устраивались редко. Что ж, со времени грустного события прошел год, и теперь, когда миссис Мартиндейл уехала, возможно, мы сможем вернуться к нормальной жизни. Я решила пригласить на маскарад гостей. Родители любят, когда им сообщают о такого рода вещах. Здесь будет музыкальный вечер. Приедет какой-нибудь знаменитый пианист или скрипач, совсем как в добрые старые времена. Сэр Джейсон распространил приглашение на всех учителей, и я его приняла от вашего имени. Это будет вечер после нашего маскарада. Конечно, вся школа пойти не может, но Фиона и Юджини там будут, и они могут привести несколько гостей — своих близких подруг… по две или три каждая, мы с сэром Джейсоном так решили. Я думаю, это будет чрезвычайно интересный вечер.
 Мне было стыдно ощущать восторг от такой перспективы, но я ощущала.
 Подготовка продолжалась. Костюмы осматривали и постоянно обсуждали. Когда девушки носились кругом в белых цистерцианских рясах, повсюду раздавались смешки. Эффектнее всего они смотрелись на самых высоких ученицах.
 Фиона и Шарлотта были включены в хор монахов. У них обеих были хорошие голоса. Мистер Крау хотел, чтобы они и в мадригалах тоже пели, но Дейзи сказала, что у всех девушек должна быть возможность что-то исполнять.
 — Мы не хотим, чтобы только некоторые ученицы получили веж похвалы. Если в конце семестра представление будет повторяться, родители захотят видеть своих детей… так что будьте любезны каждой дать роль.
 Сцены из истории Аббатства мы репетировали на открытом воздухе, и представление среди руин оказалось очень впечатляющим. Возможно, я влюблена в слова, но когда я слушала, как Гвендолин Грей произносила свои строки — голос у нее был красивый — я была глубоко тронута и верила, что маскарад увенчается успехом.
 Мистер Крау очень волновался по поводу пения, и я постоянно слышала, как звенят голоса в музыкальном классе. Репетиции продолжались, все ждали наступления этого дня.
 Погода была прекрасной, и хотя до представления оставалось еще около трех недель, девушки уже с беспокойством поглядывали на небо и предсказывали погоду. Как будто она не могла измениться в течение получаса! Однако все это было частью всеобщего волнения.
 Событие, происшедшее в первую неделю июня, нас хорошенько встряхнуло. Во время перерыва для верховой прогулки мисс Барстон оказалась единственной, кто мог поехать с девушками, и около двух часов пополудни они отправились. Их следовало ожидать в четыре часа, к чаю. В четыре они не вернулись. Все были так погружены в свои дела — в основном касающиеся маскарада — что мы не заметили их отстуствия, пока одна из младших не спросила, где мисс Барстон, поскольку должна была к ней подойти сразу после чая.
 — А где Фиона и Шарлотта? — спросил мистер Крау. — Мы хотим прогнать хор монахов.
 Затем мы обнаружили, что уехавшая верхом группа еще не вернулась, хотя было уже половина пятого.
 Затем в зал ворвалась мисс Барстон, очень взволнованная, и с ней несколько девушек.
 Я спросила:
 — Что случилось?
 Она ответила:
 — Мы потеряли девчонок Веррингер и Шарлотту Маккей.
 — Потеряли их?
 — Мы вдруг обнаружили, что их с нами нет.
 — Вы хотите сказать… они просто исчезли?
 — Мне неизвестно, знает ли кто-нибудь, где они. Девушки молчат.
 Дисциплина никогда не была сильной стороной мисс Барстон, поэтому я сказала:
 — Кто-то должен был их видеть. Кто-нибудь из вас видел, девушки?
 — Нет, мисс Грант, — ответили они хором. Не думаю, что все они говорили правду.
 — Если те, кто уехал, намеренно сделали это, их следует наказать, — сказала я. — Они прекрасно знают, что им не позволяется покидать группу. Вы уверены, что никто не видел, как они отъехали?
 Ответа не было. Конечно, это же было делом чести — не доносить; и я знала, что это один из тех случаев, когда кодекс вступает в действие.
 Я сказала:
 — Они вместе, и ничего с ними не случится.
 — Я думаю, что мне следует об этом доложить мисс Хетерингтон, — сказала мисс Барстон.
 Однако Дейзи не могли найти, а девушки не появлялись. Было не меньше пяти часов, когда они приехали.
 Я отправилась на конюшню вместе с мисс Барстон.
 — Девочки… девочки… — истерически начала она. — Где вы были?
 Ответила Шарлотта.
 — Мы заехали в лес. Нам хотелось посмотреть, цветут ли еще колокольчики.
 — Вы не имели права оставлять группу, — сказала я.
 — Нет, мисс Грант, — дерзко заявила Шарлотта.
 — Однако вы это сделали, — парировала я.
 — Нам очень хотелось увидеть колокольчики, и мы забыли о времени, — извиняющимся тоном сказала Фиона.
 Я заметила, что в ней появилось что-то новое. Она разрумянилась. Одна из самых хорошеньких девушек в школе, сейчас она выглядела красавицей и нисколько не раскаивалась, что показалось странным, поскольку она была из тех, кто, если предоставить их самим себе, предпочитают мир.
 — Это было очень нехорошо с вашей стороны, — сказала мисс Барстон.
 — Очень необдуманно и недобро, — добавила я и повернула прочь. Это было делом мисс Барстон, и я не хотела вмешиваться.
 Не думаю, чтобы мисс Барстон доложила о случившемся мисс Хетерингтон, поскольку я больше ничего об этом не слышала: и забыла обо всем, пока происшествие не обрело особого значения.
 Наступил великий день. Целую неделю стояла жаркая сухая погода, и было похоже, что она простоит еще несколько дней. Это было именно то, что нам требовалось, и наши надежды воспарили. Репетиции закончились, и теперь все выступающие должны были знать, что им делать. Повсюду царило напряженное возбуждение. Мисс Барстон делала на одеждах последние стежки. Из Холла нам прислали костюмы елизаветинской эпохи — у них была небольшая коллекция — и проблема была в том, чтобы найти девушек, которым бы они подошли. Однако мисс Барстон сделала и собственные костюмы, очень эффектные.
 Утром мы устраивали места для зрителей. К счастью, развалины представляли собой естественную сцену, поскольку перед нефом было большое открытое пространство: поросший травой четырехугольный участок; трапезная и дормиторий послушников располагались под прямым углом к нефу, дома для гостей и лазарет с одной стороны и конюшни с другой замыкали его.
 С этого места открывался прекрасный вид на разрушенную церковь, центральную норманнскую башню и северный трансепт; и за стенами внешнего равелина можно было видеть открытую местность с рыбными прудами и рекой.
 Утром приехал Джейсон. Когда он вышел из конюшен, где оставил своего коня, я считала сиденья для зрителей.
 — Корделия! — воскликнул он. — Какая удача!
 Я хотела уйти и оставить его, но мы были на очень открытом месте, и я не знала, кто может наблюдать. Я должна была вести себя так, словно между нами не было ничего, кроме очень незначительного знакомства.
 — Полагаю, сэр Джейсон, вы пришли повидать мисс Хетерингтон по поводу распоряжений на сегодняшний вечер.
 — Когда я приезжаю сюда, так это для того, чтобы увидеть вас.
 — Я поняла, что сегодня вы привезете гостей. Нам было бы полезно узнать, сколько.
 — Я буду ждать вас, я полон предвкушений с того момента, как дорогая Дейзи пригласила меня и моих гостей.
 — Родители с детьми, приближающимися к школьному возрасту, будут особенно желанными гостями.
 — Есть несколько, и я сделаю все возможное, чтобы сегодня Дейзи заключила выгодные соглашения. Больше всего я надеюсь побыть с вами.
 — Естественно, я должна быть здесь, но…
 — Могут появиться возможности. Разве не было бы эффектно объявить о наших намерениях сегодня? Как насчет того, чтобы я стал посреди всех этих монахов и сказал им, что школа и Холл будут объединены больше, чем когда бы то ни было, потому что их мисс Грант станет моей женой.
 — Воистину эффектно! И до смешного абсурдно. Я пожелаю вам доброго утра. У меня много работы, а вот и мисс Хетерингтон. Должно быть, она услышала о вашем прибытии. Мисс Хетерингтон, сэр Джейсон приехал удостовериться, что мы сможем рассадить всех гостей, которых он сегодня привезет.
 — Конечно сможем, — тепло сказала Дейзи. — Ну не прекрасный ли день? Да еще сегодня полнолуние. Лучше бы вам не надо было так поздно начинать. Не люблю, когда младшие девочки не спят долго.
 — Один раз нам не повредит, — сказал сэр Джейсон.
 — Нет, полагаю, нет. Все в порядке, мисс Грант?
 — Думаю, да. На вчерашней репетиции был один-два сбоя.
 — Всегда случается даже в самых профессиональных постановках, — сказал сэр Джейсон. — Считается, что если генеральная репетиция пройдет как по маслу, премьера будет плохой.
 Дейзи легко рассмеялась.
 — Вряд ли это можно сравнивать с профессиональными постановками, сэр Джейсон. Но я, право, надеюсь, что мы сможем позабавить ваших гостей, а для них это будет необычный способ провести вечер.
 — Они получат огромное удовольствие.
 — А завтра будет ваш пианист из Лондона?
 — Да, для нас будет играть Серж Полянский, и я надеюсь, что вы и ваши учителя к нам присоединитесь. Потом будет буфет… и танцы.
 — Я знаю, они с большой радостью примут ваше приглашение. Конечно, одна или две останутся из-за девочек. Я помню подобные события в прошлые времена. Обычно привозили какого-нибудь известного музыканта, чтобы развлекать компанию.
 — Традиция с тех дней, когда у нас на хорах играли скрипачи.
 — Да. Веррингеры всегда покровительствовали музыкантам.
 — Мы старались, хотя сами никогда не производили на свет гениев.
 — Фиона очень приятно поет, а у Юджини настоящий талант к рисованию. Мисс Экклз говорит, что она очень способная. Пойдемте ко мне в кабинет, сэр Джейсон, там мы сможем обсудить рассаживание. Мисс Барстон говорила, что хочет видеть вас, мисс Грант. Какая-то путаница из-за монашеских ряс. Кажется, чего-то не хватает. Это был приказ уходить, поэтому я сказала:
 — Иду.
 Джейсон бросил на меня жалобный взгляд, и я ушла, оставив их вдвоем.
 Я нашла мисс Барстон в настоящем отчаянии.
 — Пропала одна из монашеских ряс.
 — Должна же она где-то быть.
 — Я уже искала. Расспрашивала девочек. Никто не знает.
 — У вас их было двенадцать, не так ли?
 — Да, а теперь только одиннадцать. Сосчитайте вы. Она была права. Их было только одиннадцать.
 — Не знаю, что мы будем делать. Будет только одиннадцать монахов. Вот так в последний момент…
 — Она должна быть где-то, — сказала я. — Она же не может просто исчезнуть.
 — Но она исчезла, мисс Грант. Я не понимаю.
 — Думаете, чья-то проказа?
 — Проказа! Перед самым праздником! Если я не смогу найти этот костюм, будет только одиннадцать монахов.
 — Это не будет так уж важно.
 — Это значит, что одной из девушек придется не участвовать. Которой? Конечно, у Дженет Миллз не такой уж и голос… я поставила ее только потому, что она высокая, а костюмы рассчитаны на мужчин.
 — Нам лучше попробовать отыскать эту рясу.
 — Мисс Грант, если вы можете придумать, где искать, пожалуйста, скажите мне. Я уже всюду смотрела.
 — Если мы не сможем ее найти, выпустим только одиннадцать. Нам придется с этим смириться.
 — О Боже, это так досадно.
 — Смею надеяться, она найдется в течение дня.
 Я оставила мисс Барстон с ее досадой и отправилась заниматься собственными делами.
 Позже Дейзи вызвала меня в свой кабинет, чтобы обсудить дальнейшие распоряжения.
 — Это по поводу вечера в Холле. Фиона и Юджини могут выбрать подруг, которых хотят пригласить. Мисс Барстон и мисс Паркер останутся здесь и будут дежурить. Они все равно не любят общество. Корделия, неприятные слухи все еще ходят. Исчезновение той особы очень некстати. Я знаю, что нет необходимости напоминать вам о том, чтобы вы были с сэром Джейсоном особенно осторожной.
 — Я понимаю.
 — Жаль, что у него такая репутация. Хороший солидный эсквайр был бы гораздо лучше для школы. Сейчас вы с ним, кажется, уже не так дружны. Я рада этому. Должна сказать, у меня были некоторые подозрения, а потом вы разбили окно…
 — Я сожалею, мисс Хетерингтон.
 Она махнула рукой. Ей не хотелось выслушивать какое-нибудь откровение, которое могло оказаться неприятным. Все, чего она хотела, это чтобы вечер прошел гладко и обернулся лучшим образом для школы.
 — Я обещаю вам, мисс Хетерингтон, что не произойдет ничего, из-за чего вам следовало бы волноваться. Если это будет от меня зависеть, — добавила я.
 Нам повезло. Погода не испортилась. Все, казалось, идет хорошо, и то, что было бы обычным любительским спектаклем, в лунном свете среди развалин обладало особой магией.
 Голоса девушек в ночном воздухе звучали молодо и невинно-прекрасно; они напомнили о строительстве, подъеме Аббатства и грозе несчастья; разрыв короля с Римом, его нужду в деньгах, соблазнительные богатства Аббатств, а затем Ликвидацию.
 Я оглядела аудиторию. Впечатляюща. Дамы из Холла в переливающихся вечерних платьях, черно-белое достоинство мужчин, и сэр Джейсон среди них выглядит изысканнее всех, подумала я; а наши учительницы в сшитых по этому случаю платьях, возможно, выглядят менее роскошно, но все равно очень мило; а в центре переднего ряда с сэром Джейсоном по правую руку и леди Сауерби по левую (у леди Сауерби были две дочери, которые приблизились к возрасту, когда Академия была бы для них лучшим местом) сидела сама Дейзи в платье из бледного серого атласа, с золотыми цепочками на шее и маленькими украшенными жемчугом часами, прикрепленными на груди, выглядящая великолепно и полной хозяйкой ситуации.
 Скрестив ноги, на траве сидели младшие девочки, потому что для всех стульев не хватило бы, да и в любом случае так им было лучше видно и они были достаточно молоды, чтобы не обращать внимания на неудобство. Я была тронута, увидев их полные ожидания чуда лица, когда они слушали рассказ о начале монастыря, и я почувствовала, как у них захватило дух, когда из разрушенного нефа вышли монахи.
 Пока я наблюдала за тем, как они прокладывают свой извилистый путь меж руин, я вдруг вспомнила драму потерянной рясы и пересчитала их. Двенадцать. Значит, мисс Барстон нашла ее.
 Сцена и в самом деле была впечатляющей. Это было так, словно прошлое действительно ожило. Все забыли, что это руины. Аббатство снова жило, и это были его обитатели на пути к вечерней службе. Даже на самых пресыщенных из гостей Джейсона зрелище подействовало, и аплодисменты после первого акта были искренними.
 Затем была елизаветинская сцена, где мистер Крау играл на лютне, а девушки танцевали танцы времени Тюдоров и пели мадригалы. Комментарии объясняли, что это эра обновления: был построен помещичий дом, и в его строительстве использованы камни Аббатства. Таким образом Холл и Аббатство объединились на века, как ясно показал сегодняшний день.
 Последовала еще порция аплодисментов.
 А потом была финальная сцена. Реконструкция трапезной и дортуара послушников, основание Академии. Потом шли танцы, в которых могли участвовать все девушки, которые не играли монахов и не были заняты в елизаветинских сценах. Завершало представление школьная песня…
 Во время исполнения танцев я заметила, что Джейн Миллз сидит на траве. Я уставилась на нее. Но монахи все еще были в своих рясах в ожидании выхода в финале на поклон. Я насчитала двенадцать. Должно быть, я ошиблась. Никто за такой короткий срок не мог занять место Дженнет. Она оказалась не у дел только оттого, что ей не хватило костюма. Должно быть, я ошиблась. Их могло быть лишь одиннадцать.
 Школьная песня закончилась. Раздались аплодисменты, и все принимавшие участие в представлении вышли на поклон. Сначала в елизаветинских костюмах — их было восемь; а затем из нефа с песнопениями, как они делали это во время представления, вышли монахи и выстроились на траве лицом к нам. Одиннадцать. Как странно! Я насчитала двенадцать во время представления. Должно быть, это была иллюзия.
 Сомнений в успехе вечера не было. Подали вино и легкие закуски, и гости разошлись по развалинам, смешиваясь с монахами и елизаветинцами, раскрасневшимися и возбужденными своим недавним успехом, заявляя друг другу, что у них никогда еще не было такого вечера.
 Я услышала, как одна увешанная драгоценностями дама весьма звучно провозгласила, что все восхитительно, совершенно очаровательно. Она никогда не видела ничего подобного, и не ангел ли сэр Джейсон, что устроил для всех них такой замечательный сюрприз.
 Дейзи была как рыба в воде. Вечер оказался более успешным, чем она ожидала; она считала, что результатом будут новые ученицы, поскольку сэр Джейсон сказал ей, что специально пригласил нескольких любящих родителей, а по тому, как представление оценили, и по аплодисментам она видела, что они в восторге от происходящего.
 Она подошла поздравить меня с успехом комментариев.
 — Так захватывающе, — сказала она. — Так вдохновляет. Я сияла от удовольствия.
 — Мне хотелось бы скорее вернуть девушек в их спальни, — продолжала она. — Мне не нравится, что они бегают среди гостей. Они в таком трудном возрасте… некоторые из них. Я думаю, было бы неплохо, если бы вы с кем-нибудь собрали их и передали, что мне хотелось бы, чтобы они спокойно отправились к себе в комнаты. Я не сомневаюсь, что они будут наблюдать из окон, но на это нам придется закрыть глаза. Младших я уже отправила в постель. Сейчас нужно бы отправить в спальни монахов и елизаветинцев.
 — Я сделаю, что смогу.
 Я нашла троих в елизаветинских костюмах, которые послушно ушли. Монахами были девушки постарше, и найти их было не так легко. Я видела, что две из них разговаривают с некоторыми гостями из Холла и решила пока оставить их в покое. Затем я увидела одну из девушек в цистерцианской рясе, она направилась к нефу. Я отправилась следом, но как только она вышла за пределы видимости собравшихся, она пустилась бежать к храму, к часовне пяти алтарей.
 Я ускорила шаг. Осторожно пройдя по плитам, она вошла в часовню, и навстречу ей вышла высокая фигура в монашеской рясе.
 Я крикнула:
 — Эй, вы двое. Вам нужно возвращаться в спальни. Приказ мисс Хетерингтон.
 Несколько секунд они стояли, словно застыв. Они были настолько неподвижны, что казались частью окружающих их камней. Потом внезапно более высокая из двоих схватила другую за руку и потащила ее прочь. Им не было необходимости проходить мимо меня, потому что у часовни не было стен; достаточно было пробраться между камнями.
 — Идите сюда, — позвала я.
 Но они бежали, словно их жизни угрожала опасность.
 Капюшон одной из них соскользнул и открыл льняные волосы Фионы Веррингер.
 — Фиона! — позвала я. — Вернись. Вернитесь обе.
 Они продолжали бежать. Они бежали к кухням, а насколько я знала, туннели были рядом.
 Я вздохнула. Фиона меняется. Она была раньше такой хорошей девочкой. Может быть сейчас с ней Шарлотта Маккей? Казалось, что это был кто-то повыше ростом, хотя Шарлотта была достаточно высокой.
 Я вернулась к остальной компании и поискала других артисток, которых следовало отправить в постель.
 Уже после полуночи общество разошлось, и те, кто организовал маскарад, стояли с мисс Хетеринггон, чтобы принимать благодарность и поздравления уходящих гостей. Кареты отвозили их в Холл.
 Прежде чем отправиться спать, я должна была провести обычный обход комнат, за которые отвечала. Когда я вошла в комнату Фионы, я вспомнила, что она убежала от меня… Она и кто-то еще.
 Она лежала в постели и делала вид, что спит, ее золотые волосы раскинулись по подушке. Выглядела она ангельски.
 — Вы спите? — спросила я.
 От Фионы ответа не последовало. Юджини сказала:
 — Я нет. Фиона спит. Она очень устала.
 Конечно, я могла ее разбудить, сделать ей выговор, но решила поговорить с ней утром. То, что она вот так убежала, было поистине недостойно.
 Что ж, они все были в безопасности. Большинство не спали и шептались о вечере.
 Чего еще можно было ожидать в такую ночь?
 На следующий день все говорили о визите в Холл. У мадмуазель было прекрасное бальное платье, которое, как она утверждала, привезено из Парижа.
 — Наши не могут сравниться с ним, — сказала Эйлин Экклз. — Плимут — это самое близкое к высокой моде, что я могу себе позволить.
 — Нам следовало дать больше времени, — сказала фрейлейн.
 — Неожиданное приглашение больше волнует, — ответила мадмуазель.
 Мисс Паркер и мисс Барстон чувствовали большое облегчение оттого, что им выпало остаться в школе, так что все были довольны.
 Я раздумывала, что надеть. Тетя Пэтти посоветовала мне взять с собой два вечерних платья. Она сказала, что неожиданные случаи всегда подворачиваются, и никогда не известно, что мне может понадобиться. «Одно скромное и одно поразительное, моя дорогая. Тут не ошибешься».
 Я решила, что не желаю быть скромной, поэтому выбрала поразительное шифоновое платье необычного сине-зеленого оттенка с довольно глубоким вырезом, с облегающим лифом и пышной от талии юбкой.
 — В нем есть простота, — сказала тогда тетя Пэтти, — и как ни странно, именно она делает его поразительным. В нем ты будешь царицей бала, где бы ты ни была.
 Утешительное замечание для случая, когда я должна была оказаться среди богатых.
 Мое платье одобрили все в согревательной, и даже Дей-зи — само великолепие в лиловом бархате — сделала комплимент по поводу моего хорошего вкуса.
 Эммет должен был отвезти в Холл некоторых из нас, а за остальными сэр Джейсон должен был прислать карету; вероятно, потребовалось бы две поездки, поскольку было маловероятно, чтобы мы все могли набиться в две кареты.
 Фиона и Юджини уехали днем, поскольку, как сказала Дейзи, это был их дом и они выступали в качестве хозяек: это хорошая подготовка к будущему. Я должна была ехать с несколькими учительницами с Эмметом.
 Примерно за час до отъезда, я добавляла последние штрихи к своей внешности, когда вошла Эльза; она улыбнулась мне заговорщицкой улыбкой, которой она меня всегда награждала и которая, как я полагаю, должна была напомнить о днях в Шаффенбрюккене.
 — Вы и впрямь красиво выглядите, — сказала она. — У меня для вас вот это.
 Она подала письмо.
 — В это время дня? — удивленно сказала я.
 — Почта пришла в обычное время, но со всей суетой о ней забыли. Я только сейчас стала разносить письма. Я сказала:
 — Сегодня все вверх тормашками.
 Я взяла письмо, она продолжала крутиться рядом, я могла бы холодно выпроводить любого, но с Эльзой все было иначе. Из-за воспоминаний о прошлом.
 — Ну, надеюсь, сегодня вам будет весело.
 Было похоже, будто она ждет, чтобы я открыла письмо.
 Я отложила его и повернулась к зеркалу.
 — Ну… желаю хорошо провести время…
 Как только она ушла, я взяла конверт. Я внимательно на него смотрела, потому что мое имя было выведено печатными буквами, почтовый штемпель Колби. Кто мог писать мне оттуда? Я разрезала конверт. Внутри был один листок бумаги и несколько слов теми же печатными буквами. Слова бросились в глаза и словно нанесли удар.


ГДЕ МИССИС МАРТИНДЕЙЛ?



НЕ ДУМАЙТЕ, ЧТО ВАМ УБИЙСТВО СОЙДЕТ С РУК.



ЗА ВАМИ СЛЕДЯТ.

 Мне казалось, будто я сплю. Я вертела бумажку в руках. Обыкновенный лист простой бумаги. Это мог сделать кто угодно. Написано таким образом, чтобы скрыть почерк. Я снова посмотрела на конверт. Тот же почерк. Штемпель Колби. Что это значит? Какое-то злонамеренное лицо намекает на то, что либо я убила Марсию Мартиндейл, либо имела к этому отношение.
 Как они могут? Какой у меня мог быть мотив? Конечно…
 несмотря на мое намерение оставаться подальше, меня вовлекали. То, как Джейсон меня преследует, вряд ли можно было назвать незаметным, люди и заметили. Мысля метались у меня в голове. Написавший это письмо полагал, что Марсия Мартиндейл была мне соперницей и что мы обе хотели выйти замуж за Джейсона Веррингера.
 «За вами следят». Какие ужасные, зловещие слова!
 Я оглянулась через плечо. Я почти чувствовала, как за мной подглядывают даже в собственной комнате.
 Вечер для меня был испорчен. Меня все больше втягивало в этот водоворот лжи. Где же Марсия Мартиндейл? Если бы только она могла вернуться и показаться! Ничто, кроме этого, не могло остановить сплетни.
 Я снова взглянула на бумагу. Может, это миссис Бэддикомб? Нет. Уж конечно она не зайдет так далеко. Ее манерой были сплетни через прилавок. Она была не из тех, кто пишет анонимные письма. Кто же? Никогда нельзя знать с уверенностью. В этом корень всей мерзости. Никогда нельзя знать с уверенностью.
 Я сунула письмо за корсаж. Внизу был слышен шум сборов. Кареты ждали.
 Я едва сознавала, что еду в Холл.
 — Вы мечтаете, — сказала Эйлин Экклз. — Это о предстоящих восторгах?
 Я очнулась и попыталась улыбнуться.
 Джейсон принимал гостей. Он поцеловал мне руку. В этом не было ничего необычного, поскольку, казалось, таким образом он приветствует большинство дам.
 — Корделия, — прошептал он, — это чудесно, что вы здесь.
 Мне хотелось выкрикнуть: у меня письмо… ужасное… ужасное письмо, и все из-за вас.
 Но я ничего не сказала и услышала, что меня представляют джентльмену, имя которого я не могла уловить, будучи слишком ошеломлена. Было много разговоров о вчерашнем представлении и о его отличной постановке.
 — Со слов Джейсона я поняла, что вы за это в ответе, мисс Грант, — сказала одна молодая женщина. — Как вы должно быть умны!
 Я поблагодарила за комплимент, и джентльмен, имя которого я не уловила, сказал, что самым волнующим моментом был тот, когда внезапно среди развалин появились монахи с песнопениями.
 — Меня прямо охватила дрожь, — заявила дама.
 — Полагаю, именно на это и был расчет, — заметил мужчина. — В любом случае вы воскресили атмосферу старины.
 — Было довольно жутко. Смотрите, прибыл Серж Полянский. Говорят, он один из величайших пианистов нашего времени.
 — Поэтому сэр Джейсон и пригласил его сюда. Он покорил Лондон и, как я слышал, приехал из Парижа, где имел огромный успех.
 — Он такой маленький человечек. Я представляла его выше. Но, возможно, он выглядит маленьким рядом с Джейсоном.
 — Когда он будет играть? — спросила я, поняв, что пора что-то сказать и мне.
 — Теперь очень скоро. Джейсон ведет его в музыкальную комнату. Пойдемте следом?
 Я вместе с ними прошла в комнату поменьше, где на помосте стоял рояль. Комната была отделана белым и алым, и на мраморном столике в стиле ампир стояла ваза с красными розами, их запах наполнял комнату. Окна были широко распахнуты, открывая залитые лунным светом газоны. Мне были видны фонтан, цветочные клумбы и деревья подальше. Здесь царила атмосфера абсолютного покоя, совершенно противоположная моему состоянию.
 Я заметила группу собравшихся вместе девушек. Их было восемь. Фионе и Юджини было позволено пригласить по три подруги. Среди них я увидела Шарлотту Маккей, Патрицию Картрайт и Гвендолин Грей.
 Тереза сказала мне, что ее не пригласили, но ей все равно.
 Шарлотта подняла взгляд и улыбнулась мне. То же сделали и другие девушки. Я подошла к ним и сказала:
 — Будет чудесный вечер.
 — О да, мисс Грант. Мы это предвкушаем, — сказала Гвендолин, которая мечтала профессионально играть на фортепиано — тщеславное намерение, на которое мистер Крау смотрел несколько скептично.
 — Вы сможете увидеть, как это следует делать, — сказала я.
 — О да, мисс Грант.
 Я оставила их и вернулась на свое место.
 Концерт был действительно чудесным, и на несколько минут я забыла ужасные намеки того письма, пока слушала, как Серж Полянский играл пьесы Шопена и Шумана.
 Концерт кончился слишком скоро. Он поклонился под восторженные аплодисменты; сэр Джейсон увел его из комнаты.
 Повсюду начинались беседы, и все говорили: «Как прекрасно!» А потом все мы потянулись в Бальный зал. Я все еще оставалась с моими незнакомыми дамой и господином, и к нам присоединился еще один мужчина. Он с большим знанием дела говорил о великолепной игре Сержа Полянского, и мы уселись у кадки с пальмами. В зал были принесены цветы из оранжерей, и благодаря времени года это была внушительная выставка. Слуги в синей с серебром ливрее ходили туда и сюда, большинство из них проходили в дверь, которая, как я решила, вела в комнату, где был сервирован ужин.
 Я не видела Джейсона и полагала, что он все еще с пианистом. На хорах раздалась музыка, и один из мужчин в нашей группе пригласил меня на танец.
 Во время танца мы разговорились. Он приехал из Корнуолла.
 — Милях в пятнадцати. Со мной мой брат. Мы всю жизнь посещали Колби. Конечно, в последние годы жизнь бедной Сильвии Веррингер была не так легка. Она была инвалидом.
 — Да, — сказала я.
 — Джейсону довольно сильно досталось. Может, теперь. Ну, уже ведь год, как Сильвия ушла от нас. Бедняжка.
 Я хотела рассказать Джейсону о письме. Я хотела, чтобы он знал, какой вред причиняет мне своими необдуманными поступками. Было уже почти время ужинать, когда он подошел ко мне.
 — Корделия, — сказал он. — Чудесно, что вы здесь. Я пытался до вас добраться целый вечер. Давайте потанцуем.
 Это был опять вальс. В Шаффенбрюккене танцам уделялось особое внимание, и я танцевала хорошо.
 Он сказал:
 — Что вы думаете о Холле?
 — Он роскошен. Я его уже видела.
 — Не так, как полагается. Я хочу его вам по-настоящему показать. Не сегодня, приходите завтра.
 — Я получила письмо! — воскликнула я.
 — Письмо?
 — Оно ужасно. Оно обвиняет меня…
 — В чем?
 — В убийстве Марсии Мартиндейл.
 — Господи милосердный! Должно быть, здесь завелся сумасшедший. Почему… почему вас?
 — Разве это не очевидно? Люди думают, что она была моей соперницей. Это все так мерзко и ужасно.
 — Письмо у вас?
 — Да, я принесла его с собой.
 — Вы имеете представление, кто мог его послать?
 — Ни малейшего. Оно написано печатными буквами.
 — Я хочу увидеть его.
 Он в танце завел меня в нишу, где от бального зала нас слегка отгораживала высокая зелень в горшках. Он взглянул на письмо.
 — Злобное, — сказал он.
 — Я думала, не почтальонша ли. Она говорит кое-какие скандальные вещи.
 — Это мог написать кто угодно. Намеренно скрыт почерк. А что насчет девушки, которая нашла серьгу?
 — Тереза? Она никогда не сделала бы ничего, что огорчило бы меня. Она бросается на мою защиту.
 — Однако она себе на уме.
 — Только потому, что она боится за меня. Она никогда не стала бы намеренно меня расстраивать.
 — Девушки могут совершать странные поступки. О нас с вами явно идут разговоры. Самым лучшим для того, чтобы их остановить, было бы объявить о нашей помолвке.
 — Скандал помолвкой не остановить. Единственный способ — это привезти сюда Марсию Мартиндейл.
 За нами раздался кашель. Я обернулась: Шарлотта Маккей.
 — Шарлотта! — воскликнула я.
 — Я пришла, чтобы найти вас или одну из учительниц, мисс Грант.
 Она смотрела на нас с Джейсоном лишь с намеком на то, что считает это забавным. Я подумала, уж конечно они не должны в школе сплетничать, и однако они, должно быть, занимались этим, поскольку Тереза была так взволнована.
 — Ну, — резко сказала я, — в чем дело, Шарлотта?
 — Фиона, — сказала она. — У нее болит голова. Она хочет вернуться.
 — Она может прилечь здесь, — сказал Джейсон. — У нее своя комната.
 — Она сказала, что это пустяки и что к утру все будет в порядке, но она хочет уехать сейчас.
 — Кажется, Эммет ждет. Он может отвезти ее обратно.
 — Я поеду с ней, мисс Грант, и Юджини тоже.
 — О, но мисс Хетериштон сказала, что вы можете остаться на ужин и уехать сразу после него.
 — Мы на самом деле не хотим никакого ужина, и Фиона говорит, что ей становится хуже от музыки и всего этого.
 — Где Фиона сейчас?
 — Она сидит внизу. Юджини с ней.
 — Возможно, вам было бы лучше пойти к мисс Хетерингтон.
 Я пошла с ней. Я не хотела, чтобы она ушла и стала рассказывать, что оставила нас с Джейсоном наедине. Было достаточно плохо, что она нашла нас одних.
 Мы нашли мисс Хетерингтон, которая сидела с пожилым полковником, и казалось, что они очень хорошо ладят. Я сказала ей, что Фиона хочет вернуться и почему.
 — Очень хорошо, — сказала она. — Эммет здесь. Кто поедет с ней?
 — Я поеду, мисс Хетерингтон, — быстро сказала Шарлотта. — И Юджини тоже. Нам никто больше не нужен. Мы не хотим портить им вечер.
 — Хм. Очень хорошо. Но уйдите потихоньку. В конце концов Юджини и Фиона здесь хозяйки своего рода. Неважно. Выскользните потихоньку.
 Девушки уехали, и я оставила мисс Хетерингтон с ее полковником.
 Кто-то пригласил меня танцевать. Это был танец перед ужином, и после него мы пошли за стол. Джейсон оставил мне место за своим столом. Кроме нас, за ним было еще четыре человека, так что возможности поговорить о личном не было. Я была этому скорее рада. Я чувствовала, что он недостаточно серьезно воспринял анонимное письмо.
 Вечер, которого я так ждала, оказался чем-то вроде кошмара.
 Я обрадовалась, когда он кончился и на пути в школу из Холла я была довольно молчалива. Все остальные весело болтали, так что это не имело большого значения. Я надеялась, что никто не заметил.
 Девушки, которые оставались после того, как уехали Фиона, Юджини и Шарлотта, отправились обратно сразу после ужина, так что теперь все должны были быть в постелях. Прежде чем укладываться спать, я должна была совершить свой последний обход.
 Когда я подошла к комнате Фионы и Юджини, я вспомнила о раннем уходе Фионы и подумала, прошла ли ее головная боль. Я тотчас увидела, что Юджини не спит, хотя когда я открыла дверь, она тотчас закрыла глаза — но недостаточно быстро.
 — Так вы не спите, Юджини, — сказала я. Тогда она открыла глаза.
 — Да, мисс Грант.
 — Как Фиона?
 Она бросила взгляд в сторону второй кровати.
 — Она очень устала и сразу заснула. Утром все будет в порядке.
 — Что ж, спокойной ночи.
 Все остальные девушки уже спали. Я позавидовала им: мне придется вытерпеть бессонную ночь. О чем бы я ни пыталась думать, я возвращалась к одному и тому же вопросу. Где Марсия Мартиндейл, и знает ли Джейсон, где она?
 Следующее утро встретило нас ударом, и я сомневаюсь, чтобы когда-нибудь за всю историю Академии случалось более сильное потрясение.
 После бессонной ночи я встала раньше обычного, и слышала, что девушки тоже зашевелились.
 Ко мне пришла Юджини, в ее глазах было злорадно-торжествующее выражение.
 Она сказала:
 — Фиона ушла.
 — Ушла? Куда?
 — Ушла, чтобы выйти замуж.
 — О чем вы говорите?
 — Она ушла прошлой ночью… прямо из Холла. Она и не возвращалась сюда.
 Я кинулась в их спальню. Под покрывалом на постели Фионы была куча одежды, которую я приняла за нее прошедшей ночью. Я сказала:
 — Вы немедленно пойдете со мной к мисс Хетерингтон.
 Никогда раньше я не видела, чтобы Дейзи лишилась дара речи. Ее лицо посерело, губы скривились. Она переводила взгляд с Юджини на меня, словно умоляя сказать, что мы пошутили. Потом она произнесла:
 — Ушла? Фиона! Убежала?..
 — Она ушла, чтобы выйти замуж, мисс Хетерингтон, — сказала Юджини.
 — Это какая-то ужасная ошибка. Идите и скажите Фионе, чтобы немедленно шла ко мне. Я мягко сказала:
 — Думаю, что это правда, мисс Хетерингтон. Ее нет в комнате.
 — Но вчера она вернулась. У нее болела голова.
 — Очевидно, головная боль была придумана. Я так поняла, что она оставила Холл. Ее возлюбленный, должно быть, ждал ее.
 — Ее возлюбленный! — воскликнула Дейзи. — Одна из моих девочек!
 Мне было ее жаль. Она была по-настоящему огорчена, и я видела, что она пытается отвергнуть эту историю и в то же время представить, как происшествие скажется на школе. Но она не была бы Дейзи, если бы не оправилась от шока быстро.
 — Будет лучше, если вы мне все расскажете, — сказала она.
 Я сказала, что когда я вчера ночью совершала свой последний обход, казалось, что Фиона лежит в постели. Сегодня утром я обнаружила, что приняла за Фиону груду одежды, и Юджини сказала мне в точности то же самое, что только что слышала мисс Хетерингтон.
 — Вы признаете это, Юджини?
 — Да, мисс Хетерингтон.
 — Вы знали, что Фиона уходит, и ничего об этом не сказали?
 — Да, мисс Хетерингтон.
 — Это было очень неправильно. Вам следовало тотчас прийти ко мне или к мисс Грант.
 Юджини молчала.
 — Кто этот человек?
 — Он очень красив и романтичен.
 — Его имя?
 — Карл.
 — Карл, а дальше?
 — Не знаю. Он был просто Карлом.
 — Где вы его встретили?
 — В лесу.
 — Когда?
 — Когда мы ходили гулять.
 — Гулять одни в лесу?
 — С нами были и другие.
 — Кто?
 — Шарлотта Маккей и Джейн Эвертон.
 — Когда это было?
 — Первого мая.
 — Вы хотите сказать, что разговаривали с посторонним?
 — Ну, это было не совсем так. Он спросил дорогу… и мы разговорились.
 — А потом?
 — Он спрашивал о школе и о девушках и всякое такое, и было похоже, что Фиона ему особенно понравилась. Потом мы снова его видели. Он всегда был в лесу, поскольку интересуется деревьями и природой и приехал их изучать.
 — Вы хотите сказать, он не англичанин?
 — Кажется. Он приехал откуда-то… Я не знаю, откуда.
 — Вы знали его только как Карла. Вы не знаете даже, откуда он, и Фиона с ним уходит!
 — Это была любовь с первого взгляда, — сказала Юджини. — Фиона очень счастлива.
 — И вы устроили заговор…
 — Праздник весны в Англии.
 — Ну, она же моя сестра. Мы должны были ей помочь.
 — Мы? Кто ей помогал?
 — Смею сказать, она подразумевает Шарлотту, — сказала я.
 — О Господи, — сказала Дейзи, хватаясь за голову. — Кто-то должен отправиться в Холл и рассказать сэру Джейсону об этой катастрофе. Может быть, еще не слишком поздно.
 Было очевидно, что мы больше ничего важного от Юджини не узнаем. Возможно, Джейсон добьется большего успеха. Мне хотелось отшлепать девчонку. Она стояла перед нами с насмешливым выражением лица, упрямо сжав губы, и было ясно, что она ничего не выдаст.
 Дейзи отправила Юджини обратно в ее комнату с приказом оставаться там, пока за ней не пошлют, и поручила ее мисс Барстон. Пока мы ждали, она говорила немного бессвязно.
 — Они уехали прошлой ночью… когда девушки ушли из Холла. Головная боль! О, это двуличие! Неужели они ничему здесь не научились? Это было перед ужином… а ужин подали в десять часов. Куда они могли поехать? Интересно, могут они уже быть женаты? В наши дни такого не ждешь… И чтобы одна из моих девочек! Сэр Джейсон будет знать, что делать. Смею сказать, он ее вернет. Я так надеюсь, что разговоры не пойдут…
 Это становилось кошмаром. Вчера письмо. Сегодня побег Фионы. Что дальше?
 Джейсон приехал немедленно, и Дейзи пустилась в объяснения. Ему было трудно в это поверить.
 Он послал за Юджини и допросил ее. Она начала вызывающе, затем не выдержала, заплакала и сказала, что Фиона влюблена и имеет право выйти замуж, если хочет. Карл замечательный. Он любит Фиону, а Фиона любит его. Они счастливы. Да, она знала, что Фиона уходит. Шарлотта ей помогла. Фиона не села с ними в карету, когда они возвращались в школу, а отправилась к Карлу, который ее ждал. Да, она притворилась, что Фиона в своей постели, чтобы обмануть меня, когда я заглянула.
 Послали за Шарлоттой. Она вела себя столь же вызывающе. Было совершенно ясно, что заговор существовал между всеми ними и этим влюбленным… этим Карлом, которому они помогали.
 Но несмотря на изнурительные вопросы, мольбы и угрозы, он не мог добиться от них большего, чем то, что они встретили Карла в лесу, он спросил у них дорогу и они разговорились; он виделся с ними еще. Однажды они ускакали, чтобы встретиться с ним, потому что договаривались о том, как устроить побег. Я хорошо помнила тот случай и то, как мисс Барстон была испугана.
 Джейсон сказал:
 — Кто-нибудь мог видеть, как они уезжали. Я поеду на станцию. Если мы сможем узнать, куда они отправились, это может дать нам ключ к тому, с чего начинать.
 В этот день на уроках все были рассеяны, говорили только о побеге Фионы. Было ясно, что девушки приятно возбуждены. Они считали, что это самое романтичное, что когда-либо происходило в Академии Аббатства Колби для юных леди.
 Мне не сиделось. Во всей суматохе из-за побега Фионы я забыла о письме, но время от времени воспоминание всплывало и вызывало тошноту. Кажется, вся картина полностью изменилась. Я вспоминала мирную жизнь во время прошлого семестра и не могла поверить, что за такое короткое время могло произойти столько тревожных событий.
 Кое-что пришло мне в голову, и я отправилась искать Юджини. Поскольку прошло полчаса после полудня, а уроки не начинались раньше двух, я догадывалась, что она не будет сидеть в своей комнате. Я нашла се и Шарлотту у рыбных прудов.
 — Юджини, — сказала я, — мне нужно с вами поговорить.
 — Со мной? — дерзко сказала она.
 — Возможно, с обеими.
 В манере поведения девушек было нечто оскорбительное для меня. Они так и не простили мне то, что я их разлучила, когда приехала в школу. Это показалось мне тогда победой, но с этими двумя девушками я всегда чувствовала себя не в своей тарелке, а если подумать о том, как они потворствовали планам Фионы и ее возлюбленного, они очень сильно меня беспокоили. Я сказала:
 — Я думала о маскараде. Помните, мисс Барстон потеряла один из костюмов?
 — Да, — со смехом сказала Шарлотта.
 — Может быть, вы скажете мне, почему находите это столь забавным?
 Обе молчали.
 — Ну же, — сказала я. — Скоро начнутся уроки. Вы знаете что-нибудь об этом костюме?
 Юджини взглянула на Шарлотту, которая вызывающе сказала:
 — Фиона взяла его.
 — Понимаю, и во время представления кто-то его носил. Не мог ли это по случайности быть ваш романтический Карл?
 Они прыснули со смеху.
 — Это очень опасное дело, — строго сказала я. — Так носил Карл этот костюм?
 Они все еще пытались сдержать свое веселье.
 — Так носил? — выкрикнула я.
 — Да, мисс Грант, — сказала Шарлотта.
 — И у него хватило наглости появиться вместе с монахами?
 — Он должен был увидеться с Фионой. Он должен был рассказать ей о том, как все организовано.
 — Понятно. И вы знали об этом секрете?
 Они снова молчали. Я думала о том моменте, когда я чуть было не застала Фиону и ее возлюбленного. Если бы только мне это удалось! Если бы я смогла сбросить маску с того человека, я могла бы помешать катастрофическому побегу.
 — Вы оказались очень глупыми, — сказала я.
 — Почему? — спросила Юджини. — Любовь — это хорошо, и Фиона счастлива.
 — Фиона очень молода.
 — Ей восемнадцать. Почему бы это любовь хороша для одних, но не для других?
 В глазах у нее был прямой вызов.
 — Я уже сказала, что это опасное дело. Теперь возвращайтесь в свой класс.
 Они побежали по траве, я пошла следом.
 В этот вечер Джейсон зашел в школу. Мисс Хетерингтон пригласила учительниц в свой кабинет послушать, что он скажет.
 Он узнал, что как раз перед отправлением девятичасового поезда на Эксетер на станцию прибыли двое. Мужчина был незнакомым, и станционный смотритель не узнал его спутницу. На ней был плащ, который полностью закрывал голову. Были еще два пассажира… оба мужчины. Это все, что он мог вспомнить.
 — Они могли отправиться в Эксетер… или Лондон… куда угодно, — сказал Джейсон. — Похоже, мы не выйдем на их след.
 В кабинете царила мрачная атмосфера. Думаю, большинство из нас признавали, что Фиона сбежала успешно.
 На следующий день Джейсон уехал в Эксетер. Кажется, он очень много расспрашивал, но, конечно, вслепую.
 Мы пытались вернуться к нормальному существованию, но это было нелегко. Я никогда не видела Дейзи такой подавленной. Она ужасно волновалась из-за того, как это все отразится на школе.
 — В каком-то отношении, — говорила она, — это милость Божия, что она та, кем является. Сэр Джейсон знает в точности, как это случилось, и в конце концов сбежала она из Холла. Он не обвиняет нас в небрежности. Тем не менее девушки болтают, и я не знаю, какова будет реакция родителей на побег.
 Четыре дня спустя после побега Юджини получила открытку от Фионы. На ней было изображение Трафальгар-Сквера и лондонская марка.
 « У меня все чудесно, и я очень счастлива. Фиона ».
 Открытку тотчас конфисковали, осмотрели и послали за сэром Джейсоном. Но на самом деле она не давала никакой информации, кроме той, что Фиона счастлива и в Лондоне.
 — Бесполезно пытаться ее найти, — сказала Эйлин, — это похоже на поиски особенно неуловимой иголки в необычайно большом стогу сена. Она уехала. Она уже может быть замужем. Думаю, что так, поскольку у нее приличное состояние. Возможно все дело именно в этом. Хотя Фиона и очаровательное дитя… решительно самая приятная из этой безбожной троицы, которая включает ее сестру и одиозную Шарлотту. Мне жаль, что убежала не Юджини или Шарлотта.
 Это было показателем того, что думают люди. Они начали уставать от темы отъезда Фионы. Было очевидно, что в школу она не вернется.
 — Давайте на этом остановимся, — сказала Эйлин. — В конце концов я сомневаюсь, чтобы она была первой школьницей, которой довелось убежать с мужчиной. Думаю, что в прошлом веке их был целый урожай… всегда наследницы, что, как я полагаю, и являлось основной целью этого предприятия. Так что и в этот раз все как полагается.
 Когда я отправилась на почту, я нашла там миссис Бэддикомб с круглыми от любопытства глазами.
 — Даю слово, — сказала она, — жизнь у нас не стоит на месте. Что вы думаете о том, чтобы молодая леди вот так убежала! Ну куда мир-то идет? Говорят, он был такой красивый джентльмен. Вскружил ей голову. Ну, вы же знаете, что такое молоденькие девушки. Их не остановишь. Думаю, в школе и в Холле обошлось не без суматохи.
 Было похоже, что порожденное бегством Фионы возбуждение затмило интерес к исчезновению миссис Мартиндейл.
 Я зарегистрировала посылку тете Пэтти, хотя необходимости в этом не было: я посылала искусственные цветы, которые случайно увидела в Колби и подумала, что она сочтет их подходящими для украшения шляпы. Она удивится, что я послала заказную бандероль, но я смогу объяснить ей, в чем дело, когда мы увидимся.
 — Не напишите ли вы квитанцию печатными буквами?
 — Печатные буквы! — воскликнула миссис Бэддикомб. — Это еще что?
 — Как в книгах.
 — Ну, я никогда раньше этого не делала. Я всегда пишу свои квитанции естественным почерком.
 — Так будет легче прочитать.
 Она с подозрением посмотрела на меня и довольно старательно выполнила мою просьбу. Она вручила мне квитанцию и сказала:
 — Интересно, узнаем ли мы что-нибудь. У нее есть характер. Это я должна за ней признать. Всегда считала, что она тихоня. Так ведь разве у них поймешь, говорю я Бэддикомбу, и частенько в тихом болоте черти водятся.
 Она заговорщицки мне подмигнула.
 Я попрощалась и вышла из почты, сжимая в кулаке свою квитанцию: никакого сходства с печатными буквами на конверте, который я получила.
 Семестр проходил трудно. Хорошая погода кончилась, и почти все время шел дождь. Собрав всех девушек, мисс Хетерингтон поговорила с ними и сказала, что они ни в коем случае не должны вообще разговаривать с посторонними людьми; а если кто-то с ними заговорит, немедленно обязаны доложить либо ей, либо одной из учительниц.
 Девушки вели себя соответственно покорно, но я догадывалась, что все они думали, как чудесно то, что произошло с Фионой, и были бы невероятно рады оказаться героинями такого замечательного романа.
 Я избегала Джейсона больше, чем когда бы то ни было.
 Мысли мои были в смятении. Я не могла забыть письмо и не могла не чувствовать, что найти Марсию Мартиндейл важнее, чем найти Фиону. Мне отчаянно хотелось вырваться из школы. Я никак не могла дождаться двадцатого июля.
 Оставалось два дня до конца семестра, и все мы готовились к отъезду. Джейсон зашел в школу. Когда его провели в кабинет, я была с Дейзи. У него было письмо от Фионы. Оно было отправлено из местечка под названием Вестхенфельд в Швейцарии.
 — Вы знаете это место? — спросила Дейзи.
 — Я знаю его довольно хорошо, — ответил Джейсон. — Это в нескольких милях от Цюриха. Она пишет, что счастлива и что не надо о ней беспокоиться. Она вышла замуж и радуется жизни. Прочитайте сами.
 Мы прочитали. Сомневаться в ее счастье не приходилось. Написанное было пропитано жизнерадостностью. Она влюблена и замужем. Может быть, мы слишком о Фионе беспокоились?
 Я увидела постскриптум: « Карл обещал научить меня кататься на лыжах ».
 Я взглянула на Джейсона и сказала:
 — Что ж, она, кажется, счастлива.
 — Карл, — сказал он. — Она не дает нам никакого другого имени. Оно может быть иностранным. Думаю, мне следует поехать в Вестхенфельд. Она моя подопечная и богатая наследница. Если мне удастся узнать, кто он такой, возможно я буду удовлетворен. Это может оказаться лучшим, что могло с ней произойти. Она всегда была застенчивой. Совсем не такая, как Юджини… и я довольно много думал об их будущем, о выводе в свет и всяком таком. Если он достаточно презентабелен и она счастлива, о чем мы тогда беспокоимся?
 — Мне не нравятся его методы, — прокомментировала Дейзи.
 Джейсон пожал плечами.
 — Вероятно, он молод, и, несомненно, считал, что сбежать вместе будет весело.
 — Почему бы им не открыться? — спросила Дейзи.
 — С такой девушкой, как Фиона, было бы много формальностей. Давайте предположим, что он потерял голову.
 — С наследницей, да…
 — Это действительно порождает беспокоящие сомнения. Это одна из причин, почему я считаю, что следует воспользоваться этим ключом.
 — Вы правы, — сказала Дейзи, — и да будет с вами лучшая из удач.
 Наступило двадцатое число… жаркий и душный день. Я проводила девушек и приготовилась вместе с Терезой уезжать.
 Дейзи вышла во двор, чтобы попрощаться.
 — Нам всем нужен отдых, — сказала она. — Слава Небесам, этот семестр закончился. У меня такого за всю жизнь не было. Следующий семестр пойдет по-другому.




 IX. Посетитель в деревне


 Тетя Пэтти ждала нас на станции в шляпе, почти целиком созданной из фиалок. Мы все смеялись и обнимались.
 — Боже милостивый, — сказала тетя Пэтти, — эта встреча гораздо лучше, чем в прошлый раз. Ты помнишь, Корделия? Без Терезы.
 — Я рада, что я здесь, — сказала Тереза.
 — Не больше, чем мы рады, что ты с нами. Вайолит в ужасном состоянии из-за того, что беспокоилась, как бы эти твои родственники в последнюю минуту все нам не испортили. Она будет больна от возбуждения, пока мы не вернемся, все не могла решиться, что же делать: поехать со мной встречать вас или следить за сальными кексами. Она говорит, ты их особенно любишь, Тереза, и она хотела, чтобы они были готовы к твоему приезду.
 — Давайте скорее поедем домой, — сказала Тереза. Мы сели в двуколку, и тетя Пэтти взяла вожжи.
 — Ну как этот семестр? — спросила она, когда мы уже были в пути.
 — Полон неожиданностей, — быстро сказала я. — Слишком много всего, чтобы рассказывать сейчас.
 — Ну что ж, подождем, пока не усядемся хорошенько, — сказала тетя Пэтти. — Кстати, джентльмен с визитом приходил. Он хотел тебя видеть.
 — Кто это был?
 — Его Вайолит видела. Он ее совершенно покорил. Сказала, что это самый красивый и самый приятный джентльмен, какого она когда-либо видела.
 — Но… как его зовут?
 — Она не уловила. Это же Вайолит. Она была слишком занята, пытаясь соблазнить его отведать этот ее миндальный кекс, которым она вечно хвастается. Однако она сказала, что он не стал задерживаться. Он остановился в «Гербе Короля».
 — Как странно. Не представляю, кто бы это мог быть.
 Сначала я подумала, что Джейсон решил не ехать в Швейцарию и вместо этого приехал сюда. Но ведь он в точности знал бы, когда я должна приехать, и не стал бы заходить вчера. Кроме того, Вайолит его уже видела.
 — Вайолит тебе больше скажет. Мы уже почти дома. Ну, давай же, Лютик. Он вечно начинает волноваться, когда мы поворачиваем в аллею. Его не удалось бы заставить пройти мимо дома, как ни старайся.
 Вот и дом, расположенный в стороне от дороги со своими зелеными лужайками и живой изгородью из крупноплодов, посаженных Вайолит. Сначала, когда их привезли, они были маленькими, похожими на перья палочками, как я помнила, но быстро разрастались. Здесь же росли лаванда и бугенвиллея, покрытая белыми бабочками. И совершенный покой.
 Появилась спешно вытирающая руки Вайолит. Она обняла меня и Терезу.
 — Вот и вы. Добро пожаловать домой. Корделия, ты немного бледна. А ты, Тереза, как дела у тебя? Я боялась, что эти твои родственники снова будут палки в колеса вставлять. Что ж, вот ты здесь, здесь и останешься. Сальные кексы совсем готовы, и как только я услышала, как двуколка повернула в аллею, я поставила чайник.
 Я сказала:
 — Хорошо быть дома.
 И мы вошли в дом. Вайолит говорила:
 — Что вы думаете по поводу чая на воздухе? Малость душновато. В этом году осы житья не дают. Давайте лучше внутри. Мы можем открыть все окна, так что будет виден сад. Все лучшее от того и другого, а? Потом вы сможете пойти в свои комнаты. Сначала чай.
 — А слово Вайолит — закон, как нам известно, — сказала тетя Пэтти, усаживаясь с удобством. — Ну так что там происходило? — продолжала она.
 — Самая главная новость в том, что Фиона Веррингер после маскарада убежала с мужчиной.
 — Сбежала! Это та девушка из большого дома?
 — Да, одна из сестер.
 — Кто-то сюда как-то заходил, — вспомнила Вайолит. — Не оттуда ли он был?
 — Да, он ее дядя. Был ужасный переполох, верно, Тереза?
 — О да. Мисс Хетерингтон была в ярости.
 — Надо думать, — сказала тетя Пэтти. — Чтоб девушки убегали с мужчинами!
 — Это было очень романтично, — мечтательно вставила Тереза.
 — Кажется, они где-то в Швейцарии.
 — Интересно, далеко ли это от Шаффенбрюккена? — сказала Вайолит. — Ну-ка, возьми еще сальничек, Тереза. Они специально для тебя приготовлены.
 — О Вайолит, мне не следовало бы. Что на ужин?
 — Не задавай вопросов и не услышишь лжи. Ты прекрасно знаешь, что я не говорю о моих блюдах, пока не подам. Подожди и увидишь… и это еще нескоро, так что я съела бы еще сальничек на твоем месте.
 Тереза послушалась и я была потрясена тем, как словно рукой сняло угрюмость, которую я заметила за ней в прошлом семестре. Я сомневалась, следует ли рассказывать тете Пэтти об анонимном письме. Лучше подожду и посмотрю. Мне не хотелось нарушать покой в доме. Покуда я здесь, я могу забыть.
 — Кстати, Вайолит, — сказала я. — Тетя Пэтти сказала, что кто-то заходил.
 — Ода. Вчера. Такой приятный джентльмен. Хорошо говорит, приятные манеры, высокий и красивый.
 — А вы не помните имя этого блистательного рыцаря?
 — Он назвал, правда. Но Господи меня благослови, я не могу вспомнить. Он сказал, что особенно хочет с тобой встретиться… Что-то о прошлом.
 — Что вы имеете в виду… под прошлым?
 — Ну, очевидно он тогда был с тобой знаком.
 — И вы не помните его имени! О Вайолит…
 — Ну, когда пришел, он назвал его, но ты же знаешь, как у меня с именами. Завтра узнаешь. Он сказал, что придет завтра. Я знаю, что придет. Он выглядит человеком слова, и так хотел тебя увидеть.
 — Вы говорите, высокий?
 — Высокий и светловолосый.
 Я перенеслась обратно в лес. Подумала: это время для странных событий. Он вернулся. Он объяснит.
 Мною овладело сильное возбуждение. Я думала, как чудесно будет снова его увидеть. Я сказала:
 — Было его имя Эдвард Комптон? Вайолит задумалась.
 — Могло быть. Не могу сказать, что нет… только и да не могу сказать.
 — О Вайолит, — сердито сказала я.
 — Ну же, из-за чего сыр-бор? Узнаешь завтра. Терпение это добродетель… это я не о тебе, Пэтти.
 Тетя Пэтти улыбнулась, не выдавая ничем, что слышала эту так называемую шутку Вайолит уже сто раз.
 Завтра, думала я. Ждать не так уж долго.
 Меня охватил привычный покой Молденбери. Я распаковала свои вещи и отправилась с Терезой на прогулку. После ужина мы сидели в саду и беспорядочно болтали о деревенских делах. Приближались обычные «Приноси-покупай» и церковный праздник. Шли споры, на что должна пойти выручка, на ремонт колокольни или на колокола. Тетя Пэтти была за колокольню:
 — Мы не хотим, чтобы она на нас свалилась. Но Вайолит была за колокола.
 — Мне так нравится их слушать. Особенно в воскресенье утром.
 — Если колокольня рухнет, от колоколов проку не будет, — заметила тетя Пэтти.
 — Не слишком много пользы в колокольне, если нет колоколов, чтобы созывать людей в церковь. Так и продолжалось. Когда я ушла к себе, тетя Пэтти явилась в мою комнату.
 — Все ли в порядке? — спросила она. — Мне показалось, что ты чуток… отчуждена. Ты не о побеге этой девочки переживаешь, нет? Надеюсь, тебя не обвиняют в том, что ты позволила ей сбежать?
 — О нет. Дейзи совершенно справедлива. Это не было по вине кого-нибудь в школе. Скорее девушки виноваты. Они встречались с этим мужчиной… некоторые из них. Если бы это оказалась Юджини Веррингер, я не так бы удивилась, но чтобы у Фионы хватило смелости… Нет, это было не похоже на нее.
 — Влюблена, я полагаю. Говорят, это меняет людей. Корделия, ты не хочешь сказать мне, что у тебя на душе? Я колебалась. Затем меня прорвало:
 — Я получила анонимное письмо. Оно было ужасным. Обвиняло меня в том, что я замешана в… убийстве.
 — Господи милосердный!
 — Это касалось женщины, которая внезапно исчезла. Она была одно время любовницей сэра Джейсона, а он…
 — Казался довольно заинтересованным тобой, когда был здесь. Я помню.
 — Да, — сказала я.
 — А что ты чувствуешь по отношению к нему?
 — Я пытаюсь избегать его, насколько мне это удается, но он не такого рода человек, чтобы уважать чьи-то желания, если они не совпадают с его собственными. Он высокомерен и безжалостен. Он очень влиятелен. Кажется, весь Колби ему принадлежит… включая школу. Даже Дейзи Хетерингтон немного подобострастничает.
 Тетя Пэтти медленно кивнула.
 — Смею сказать, ты мне не все говоришь. Так и было. Я не могла решиться рассказать о той сцене, когда я порезала об окно руки. Она мягко продолжала:
 — Ты всегда можешь уйти оттуда. Возвращайся сюда. Ты можешь заняться чем-то другим, если захочешь. Школа Дейзи не единственная в стране, знаешь ли.
 — Оставить школу? Уехать из Колби? Мне бы это ужасно не понравилось. Кроме того, мне необходимо известить об уходе за семестр, так что в любом случае мне пришлось бы возвратиться ко всем этим сплетням и слухам. Даже Тереза расстроена.
 — Как она в это замешана?
 — Должно быть, обо мне и Джейсоне много болтают. Она считает, что он имеет отношение к исчезновению этой женщины, и боится за меня. Мне кажется, она хочет меня о нем предупредить. Как будто меня нужно предупреждать!
 Тетя Пэтти вопросительно на меня посмотрела. Я продолжала:
 — Девушки много говорят. Они все слишком драматизируют. Тереза решила, что он убил эту женщину. Для девушек ее возраста есть только хорошее и плохое… святые и дьяволы.
 — И она поместила его в категорию дьяволов.
 — Несомненно, именно это она и сделала.
 — Ты тоже?
 Я была слегка смущена, вспоминая его и то особое удовольствие, которое давала мне его близость.
 — Я помню его с того раза, когда он посещал нас, — продолжала тетя Пэтти. — Он не произвел на меня впечатления счастливого человека.
 — Не думаю, чтобы он когда-нибудь был по-настоящему счастлив. Его брак был неудачен, и я думаю, что он все время шел не в том направлении.
 — Как странно, — сказала тетя Пэтти, — что столь многие, кому даны земные богатства, не знают настоящего счастья. Я полагаю, он богат.
 — Весьма и весьма.
 — Я всегда думала, что по-настоящему добиваются успеха в жизни те люди, которые умеют быть счастливыми. Если ты несчастлив, ты не добился успеха. В конце концов именно к этому мы все стремимся, не так ли?
 — Верно. Вы с Вайолит, должно быть, самые преуспевшие люди на свете.
 — Тебе это смешно, так ведь? Вот мы упрятаны в маленький домик… никакого значения для мира… за исключением тех, кто рядом. И, однако же, мы достигли цели, к которой каждый стремится. Да, мы счастливы. Дорогое дитя, я хочу такого же счастья и для тебя. Возможно, мне оно легче дается. Я никогда не выходила замуж. Сама строила свою жизнь и она была хорошей.
 — Такой ее сделали вы.
 — Мы все делаем свою жизнь. Иногда бывает, что помогает партнер. Тогда не всегда легко идти тем путем, каким хочешь. Тут сложности. Этот бедняга! Интересный… но я почувствовала там что-то темное. Не счастливый он человек. Ты — да, Корделия. Ты приехала к нам… и все было правильно… с самого начала. Мы дарили тебе любовь, и ты ее приняла и отвечала взаимностью. Это было просто… никаких осложнений. Я не очень ясно выражаюсь, но я хочу, чтобы ты была очень осторожна, если придет время, когда ты решишь избрать кого-то разделить твою жизнь.
 — Я не думаю ни с кем делить свою жизнь, тетя Пэтти, кроме вас и Вайолит.
 — Ты много думаешь об этом человеке.
 — Тетя Пэтти, он мне не нравится. Я считаю его самым…
 Она подняла руку.
 — Ты так горячо это говоришь.
 — Вы тоже стали бы, если бы…
 Она ждала, но я замолчала.
 Потом она вдруг наклонилась и поцеловала меня.
 — Моя дорогая, — сказала она, — ты выбрала свою профессию, и она тебе подходит. Ты была предназначена, чтобы направлять, советовать и защищать. Он, как ты дала понять, человек светский, а иногда они больше всего нуждаются в заботе. Что ж, увидим. Сейчас ты здесь и будешь лентяйничать и отдыхать, и мы будем говорить и говорить. Но тебе уже пора в постель. Спокойной ночи, моя дорогая.
 Я бросилась в ее объятия. Потом она меня отпустила и направилась к двери. Ни одна из нас не любила выставлять напоказ глубину своих эмоций; но мы обе знали про любовь и доверие друг к другу, так что не было необходимости говорить.
 Я лежала между прохладными пахнущими лавандой простынями и думала о том, как Вайолит упорно собирает цветы и упаковывают их в мешочки, чтобы отдушивать домашнее белье и одежду тети Пэтти. Покой… но только как им наслаждаться?
 Потом я стала думать о завтрашнем дне, когда придет таинственный джентльмен. Я убедила себя в том, что это был незнакомец из леса, который наконец нашел меня. Я ясно помнила его лицо. Да, он несомненно был красив. Его светлые волосы зачесаны назад с высокого лба, и сильные черты и довольно проницательные голубые глаза; было в нем нечто, отличающее его от других мужчин, нечто не совсем от мира сего. Или я это вообразила после того жутковатого открытия на суффолкском кладбище?
 Как странно будет, если я действительно снова увижу его. Я гадала, каким будет объяснение и что я буду чувствовать, когда снова окажусь с ним лицом к лицу.
 Мы позавтракали, и Тереза стала помогать Вайолит мыть посуду. Тетя Пэтти собралась к пастору, чтобы обсудить «Приноси-покупай», и спрашивала, захочу ли я пойти с ней.
 — Тебя прикуют к прилавку, — сказала она. — Ради всего святого, не бери белых слонов, если это будет от тебя зависеть. Они каждый год возвращаются. Теперь уже все их знают.
 — Слоны никогда не забывают, — крикнула из кухни Вайолит, — а люди никогда не забывают белых слонов.
 — Сегодня Вайолит в бодром настроении, — прокомментировала тетя Пэтти. — Это потому что она заполучит Терезу помогать ей в рассадном сарае.
 — Я пойду с вами, — сказала я.
 Когда я спустилась вниз, по аллее приближался человек. Он был высок и светловолос, но я никогда раньше его не видела.
 Вайолит заметила его сквозь окно в кухне.
 — Он тут, — крикнула она. — Джентльмен, который приходил.
 Я вышла в сад перед домом. Он сказал:
 — Должно быть, вы Корделия… мисс Грант.
 — Да, — ответила я. — Боюсь, я не знаю…
 — Вы не знаете меня, но я считал, что должен зайти и повидать вас. Я Джон Маркем, брат Лидии. Вы помните Лидию?
 — Лидию Маркем! Ну конечно. О, как приятно с вами познакомиться.
 — Надеюсь, вы не против того, что я вот так пришел.
 — Я рада, что вы зашли.
 Вышла тетя Пэтти.
 — Тетя Пэтти, — сказала я, — это мистер Маркем. Вы слышали, как я рассказывала о Лидии, которая была со мной в Шаффенбркжкене. Это ее брат.
 — Очень приятно познакомиться, — сказала тетя Пэтти. — Вы приходили позавчера?
 — Да, и мне сказали, что сегодня я застану здесь мисс Грант.
 — Так входите же, пожалуйста.
 — Вы куда-то собирались идти?
 — Это неважно.
 Я провела его в малую гостиную. Вошла Вайолит.
 — Значит вы вернулись, — сказала она. — Теперь садитесь. Я принесу вам что-нибудь. Вы что предпочитаете, кофе или чай?
 — Сначала, — сказал он, — я хотел бы поговорить с мисс Грант.
 — Я принесу вам что-нибудь позже, — сказала Вайолит. — В этом году пастернаковое вино особенно удалось.
 — Спасибо.
 — Я ухожу к пастору, — сказала тетя Пэтти. — Вы двое можете поболтать, а потом мы все соберемся. Так они удалились и оставили нас.
 Он сказал:
 — Надеюсь, я не пришел в неудобный момент.
 — Конечно, нет. Я так рада встретиться с вами. Я много гадала, как там Лидия, потому что я ей написала, а ответа так и не получила. Как она? Жаль, что вы не привезли ее с собой.
 — Лидия умерла, — сказал он.
 — Умерла! Но…
 — Да. Это был ужасный удар для всех нас. Нам ее очень недостает.
 — Но она была молода… Она никогда не болела. Как она умерла?
 — Это был несчастный случай… в горах… в Швейцарии. Она каталась на лыжах.
 — Лидия на лыжах! Она всегда избегала спортивных упражнений под открытым небом, когда мы были в школе. Она даже пропускала занятия физкультурой, когда только могла.
 — Она была со своим мужем.
 — С мужем! Так Лидия вышла замуж!
 — Это длинная история. Я хотел повидать вас, потому что она часто о вас говорила. Я думаю, из ее школьных подруг вы были самой любимой. Потом вы ей написали. Я нашел ваше письмо и почувствовал, что должен либо написать, либо приехать и повидать вас. Вот я и приехал.
 — Так жаль… Я ничего не соображаю. Это такой шок. Лидия… мертва!
 — Это была большая трагедия. Это разбило сердце ее мужу. Они были женаты не больше трех месяцев.
 — Не могу в это поверить. Я думала, она должна была еще год учиться в Шаффенбрюккене.
 — Да, я знаю. Ей было всего семнадцать. Но она встретила этого человека и полюбила его. Мы хотели, чтобы они подождали, но Лидия на это не соглашалась. Она могла быть очень упрямой. Наш отец колебался, но он просто обожал Лидию. Он умер вскоре после нее. У него было слабое сердце, и шок его доконал.
 — Не могу выразить, как это все печально.
 — Вы так добры, что принимаете это близко к сердцу. Лучше, если вы узнаете. Я подумал, что вы можете снова написать Лидии.
 — Где она познакомилась с этим молодым человеком?
 — Марк Чессингем останавливался близ нашей фермы в Эппинге. Мы не фермеры, это наше хобби. Ферму для нас ведет управляющий. Мы в основном живем в Лондоне и сбегаем на ферму на уик-энд, когда это удается. Он изучал юриспруденцию. Его семья имеет свое дело в Базеле и филиал в Лондоне. Он приехал поработать в лесной коттедж. Ему нужно было сдавать экзамены. А наша ферма расположена как раз на краю Эппингского леса, что очень удобно, поскольку так близко от Лондона. В сущности именно поэтому отец и выбрал это место.
 Он ненадолго смолк, затем продолжал:
 — Однажды она встретила его. Они влюбились друг в друга и хотели пожениться. Мой отец предпочел бы долгую помолвку, но Лидия и слышать об этом не хотела и грозила убежать с ним, если согласия не дадут. В конце концов отец уступил… конечно не без опасений… Но Марк был очарователен, и они казались подходящей парой. Поскольку они так спешили, свадьба была очень спокойной.
 — Она не написала и не сообщила мне.
 — Действительно странно, потому что она часто вас упоминала, и так гордилась им и тем, что выходит замуж. Он был очень приятным парнем. У Лидии было небольшое состояние, которое перешло к ней, когда она вышла замуж. Сначала я думал, что он, возможно, имеет ко всему этому какой-то интерес, но он сам казался настолько хорошо обеспеченным, а его семейный бизнес был известен даже в Англии… Да он никогда не проявлял никакого интереса к ее деньгам. Они покинули Англию почти сразу после свадьбы, а три месяца спустя… она была мертва. Мы получали от нее такие счастливые письма, что даже отец пришел к выводу, что был в конце концов прав, позволив ей выйти замуж. Потом мы получили известие. Сердце Марка было разбито. Он написал нам чрезвычайно трогательное письмо. Она была слишком безрассудна, говорил он. Много раз он ее предупреждал. Но она рисковала. Она была так полна энтузиазма, ей так хотелось блистать в его глазах, и она пыталась сделать то, что делали профессионалы. Это было концом. Ее тело нашли только через неделю после несчастного случая.
 Я молчала, и он мягко сказал:
 — Мне жаль, что я вас так огорчил. Возможно, было бы лучше, если бы я не приходил.
 — Нет, нет. Лучше знать. Но это такой шок. Когда знаешь кого-то так же хорошо, как я знала Лидию… даже если уже прошло какое-то время с тех пор, как я ее видела…
 — Я рад, что вы ее так любили.
 — Скажите мне, — спросила я, — вы в отпуске?
 — Нет. Я работаю в Лондоне, но подумал, что возьму несколько дней и приеду навестить вас. Просто у меня было ощущение, что хочу именно это. Должен признаться, что прочитал ваше последнее письмо Лидии и понял, что должен вам рассказать. Мне не хотелось, чтобы вы подумали, что она просто поленилась отвечать.
 — Лидия очень много говорила о своей семье. Она любила вас всех. Полагаю, теперь вы глава семьи.
 — Можно и так сказать. В нашей семье никогда не было патриархальной атмосферы. Мы все были хорошими друзьями.
 — Вы занимаетесь банковским делом, не так ли?
 — Да.
 — В Сити в Лондоне?
 Он кивнул.
 — У нас дом в Кенсингтоне, а потом еще ферма, конечно. Моя мать умерла, но нам везло на хороших гувернанток для Лидии. Дома всегда было очень весело. Наш отец был нам скорее как брат. Возможно, он был недостаточно строг… например, с Лидией. Если бы она подождала… Если бы она не была так безрассудна…
 — Она была такой счастливой. Когда она говорила о доме… было ясно, что он для нее означает.
 — А потом уехала с мужчиной, которого едва знала.
 — Это любовь, — сказала я.
 — Полагаю, вы правы. Если бы только… Это мрачная тема. Пожалуйста, расскажите мне о себе. Лидия, бывало, говорила, что вы собирались стать партнершей своей тети в каком-то чудесном елизаветинском поместье.
 — Боюсь, я должно быть преувеличивала великолепие этого поместья. Возможно, у меня есть привычка преувеличивать, когда я чем-то горжусь.
 — Вероятно, мы все это делаем.
 — Похоже, у девушек создалось впечатление, что мы сказочно богаты и что у нас бесценный дворец с очень процветающей школой в виде своего рода хобби. Когда я вернулась домой на каникулы, я узнала, что у моей тети финансовые трудности и она продает дом и что мне придется работать в другой школе.
 — Что вы и сделали.
 — Да, в Девоне — замечательное старинное место среди развалин аббатства. Школа расположилась в бывших помещениях послушников.
 — Звучит невероятно интересно.
 — Да, так и есть.
 — И вам там чрезвычайно нравится.
 — Там очень интересно. Я бесконечно восхищена своей директрисой и тем, как она управляет школой, а на каникулы я сбегаю отдохнуть сюда.
 — Это милый дом. Не знаю, почему… — он резко остановился. — Извините, что так прозвучало…
 Я засмеялась.
 — Это прозвучало как правда. Обычный маленький дом… не больше коттеджа, но в нем что-то есть, не так ли? Вы пробыли здесь не больше получаса, но чувствуете это. Моя тетя. Она так влияет на место.
 — Надеюсь, мне доведется еще ее увидеть.
 — Когда вы должны возвращаться?
 — Я думал, что поеду завтра.
 — Что ж, я уверена, что если вы правильно разыграете свои карты, вас пригласят на ленч. В любой момент Вайолит, преданная подруга и компаньонка моей тети… появится с подносом, на котором будут стоять рюмки и бутылка ее пастернакового вина. Если вы выпьете его с удовольствием и зайдете так далеко, что скажете ей, что никогда не пробовали лучшего пастернакового вина, вас наверняка попросят остаться на ленч.
 — Все от этого зависит?
 — Конечно нет. Вас пригласит тетя, и я уже решила сделать это. Вполне достаточно. Но не грех доставить удовольствие Вайолит. Только не будьте слишком усердны в похвалах, она проницательна. Просто посмакуйте, склоните голову набок и скажите «ах». Она такая прелесть, хотя люди не всегда это понимают. Нам нравится ее поддразнивать и доставлять ей удовольствие.
 — Спасибо за предупреждение.
 — А вот и Вайолит, — сказала я, — и, да, она несет свое пастернаковое вино.
 — Это был хороший год, — сказала Вайолит, — а никто не может сделать хорошее вино без хорошего урожая. Конечно, вы это знаете, мистер…
 — Мистер Маркем, — сказала я.
 — О да, теперь я вспомнила. Мистер Маркем, теперь попробуйте вот это. Тереза, принеси-ка эти печенья к вину.
 — Вы меня балуете, — сказал Джон Маркем.
 Он с почтительностью взял рюмку и, поднеся ее к губам, вдохнул аромат, словно пробовал вино в подвалах какого-нибудь виноградника, прихлебнул. Стояло глубокое молчание.
 Затем он поднял глаза к потолку и сказал:
 — Я знал прежде, чем попробовал. Букет превосходен, и это воистину должно быть марочный год.
 Вайолит порозовела.
 — Вижу, вы из тех, кто знает, о чем говорит.
 — Я предложила мистеру Маркему остаться, если захочет, на ленч, — сказала я. — Он остановился в «Королевском Гербе».
 Вайолит скорчила гримасу.
 — Я слышала, что пища там не ахти. Ну, если бы я знала… но у нас только пастуший пирог и яблочный торт.
 — Не могу придумать ничего лучшего, что мне хотелось бы, чем пастуший пирог и яблочный торт.
 — Ну, — сказала все еще польщенная Вайолит. — Это будет на радость. Я пойду сервирую еще одно место.
 Тереза вошла и была представлена.
 К тому времени, когда вернулась тетя Пэтти, Джон Маркем умудрился произвести удивительно хорошее впечатление как на Вайолит, так и на Терезу. Для меня он был братом Лидии и вряд ли казался посторонним.
 Он остался на ленч, а потом вернулся в свою гостиницу, но не раньше, чем получил приглашение пообедать с нами.
 Я знала, что он глубоко опечален смертью Лидии, но он был не из тех, кто стал бы обременять других своим горем. Мистер Маркем оказался живым и интересным собеседником. Он говорил о банковском деле, своей жизни в Лондоне и на ферме в Эппинге. Он сказал, что его брат Чарльз сейчас в Лондоне. На ферму всегда старались уехать, когда выдавалось время.
 — Просто удивительно, какое удовольствие можно получить от сенокоса или уборки урожая… особенно после того, как вы проводили целые дни в офисе, жонглируя цифрами и занимаясь всем тем, из чего состоит жизнь банкира. Не то, чтобы я имел что-нибудь против работы в банке. Я нахожу ее чрезвычайно притягательной. Дело просто в перемене… в удовольствии закатать рукава и влезть в старую фермерскую одежду, сбросить городской лоск на время сельских занятий.
 Вайолит, которая выросла на ферме, слушала с жадностью. Я никогда не видела, чтобы она так быстро приняла новичка. У него было столько рассказов о ферме и о том, как в прежние дни он понятия не имел, как и что делать. Все это звучало у него очень забавно.
 Тереза с большим интересом слушала его смешные рассказы.
 — Мне бы хотелось пожить на ферме, — сказала она. После обеда мы сидели в саду.
 — Вечерняя прохлада — лучшее время дня, — сказала Вайолит.
 Мы все пошли провожать его до ворот, чтобы там попрощаться, и очень жалели, что его визит подошел к концу.
 Но на следующее утро он зашел снова.
 Вайолит была в саду и чистила картошку, что она в хорошую погоду часто делала на воздухе, а Тереза рядом с ней лущила горох. Тетя Пэтти была одета для выхода, и я направлялась вместе с ней в деревенскую лавку. И тут появился мистер Маркем. Я увидела его из своего окна и крикнула:
 — Привет! Я думала, вы уехали.
 — Не мог, — сказал он.
 — Идите в сад. Я сейчас спущусь.
 Вайолит изрекла:
 — Боже милостивый!
 Она порозовела от удовольствия, Тереза тоже.
 — В сущности, — сказал он, — я подумал, почему бы не остаться еще на день.
 — Мы этому очень рады, — заверила я его.
 Тетя Пэтти вышла в сад в своей шляпе с подсолнухами.
 — Это приятный сюрприз.
 — Это приятный прием, — ответил он.
 — Он остается еще на день, — сказала Вайолит. — Тереза сбегай и принеси мне еще три картофелины. Думаю, гороха будет достаточно.
 — Спасибо вам, — сказала он, — я надеялся, что вы пригласите меня остаться.
 — Когда я думаю о том, что подают в «Королевском Гербе» в обеденной комнате, было бы неправильно не вытащить вас оттуда, — прокомментировала Вайолит.
 — Я надеялся, что может быть меня по другой причине пригласят.
 — По какой? — спросила Тереза.
 — Что вы находите мою компанию достаточно развлекающей, чтобы согласиться потерпеть меня еще один день.
 — О, мы находим, — воскликнула Тереза.
 — А на обед у нас жареная свинина, — сказала Вайолит.
 — Это утверждение или приглашение?
 — Зная Вайолит, — вставила тетя Пэтти, — это и то и другое.
 — Мне кажется, я пришел как раз, когда вы собирались куда-то, — сказал он, глядя на меня и тетю Пэтти, одетых для выхода.
 — Всего лишь в деревенскую лавку. Мы собирались туда съездить на двуколке с пони. Хотите с нами? Пока я буду в лавке, Корделия может показать вам церковь, и мы вернемся вместе. Церковь стоит того, чтобы на нее взглянуть, хотя есть опасность, что колокольня в любой момент может рухнуть.
 — А колокола треснули, — вставила Вайолит. — Если бы вы только их услышали, мистер Маркем, или скорее не стоит. Это позор.
 — Думаю, будет лучше, если мы уйдем прежде, чем разразится спор о колокольне и колоколах, — сказала тетя Пэтти. — Идемте.
 Это было приятное утро. Мы с Джоном Маркемом пошли в церковь, и я показала ему витраж, который славился в окрестностях, и бронзовые изображения знаменитых жителей и имена пасторов, начиная с двенадцатого века. Мы прошли по кладбищу, перешагивая через старинные могилы, надписи на которых были почти стерты временем и непогодой; к тому времени, когда тетя Пэтти к нам присоединилась, я чувствовала, что очень хорошо знаю Джона Маркема.
 В этот вечер за обедом он сказал:
 — Я должен буду завтра уехать в Лондон, а через неделю отправлюсь на ферму. Там я пробуду целую неделю. Мне хотелось бы, чтобы вы приехали и увидели ее.
 — Как! — воскликнула Тереза. — Все мы?
 — Там полно места, и мы любим гостей. Старая ферма по-настоящему не используется. У Саймона Бриггса, нашего управляющего, свой дом. Он никогда не пользуется фермой… это только для семьи, и мы всегда говорили, что следовало бы ее больше использовать. Ну так как?
 Тетя Пэтти взглянула на Вайолит, а Вайолит на свою тарелку. В обычном случае я ожидала бы, что она начнет придумывать разные возражения. Но она не стала.
 Тетя Пэтти, которая любила, когда происходит что-то неожиданное, улыбалась мне.
 Тереза сказала:
 — О, давайте же…
 — Вы уверены? — спросила я. — Нас ведь четверо.
 — Для Форест Хилла это пустяки. Старый дом может и двадцать разместить не создавая тесноты. Что вы скажете?
 Я ответила:
 — Это звучит… приглашающе…
 Все засмеялись, а потом мы возбужденно строили планы поездки в дом Маркемов у самого леса.
 Неделя, которую мы провели в Форест Хилле, была такой, что надолго останется в нашей памяти.
 Я часто думала о Джейсоне Веррингере и гадала, как у него дела на континенте в поисках Фионы. Но я думала и о том, что он станет делать, если найдет ее. Если она замужем, он не очень-то может увезти ее домой. И еще мне пришло в голову, что когда он вернется, он может приехать в Молденбери, и мне не хотелось, чтобы это случилось, пока мы в Эппинге, поэтому я написала ему короткую записку, выразив надежду, что он нашел удовлетворительную информацию о Фионе, и что меня в Молденбери не будет, поскольку мы гостим у друзей.
 Было много суматохи, когда мы собирались в гости. Вайолит настаивала на том, чтобы сделать небольшую уборку «Просто на тот случай, если что-нибудь произойдет. Мне не хотелось бы, чтобы люди вошли и увидели, что тут все вверх дном».
 — Что вы имеете в виду… под «что-нибудь»? — спросила я.
 Вайолит сжала губы и не ответила, но будучи Вайолит она подумала о катастрофах на железной дороге, в которых мы все могли погибнуть, или тому подобных крайностях. В любом случае дом должен быть в таком виде, в каком ему полагалось быть для особых гостей.
 Мы позволили ей добиться своего. Тереза и я упаковывали сумки, бесконечно обсуждая, что же взять для недельного пребывания на ферме. У тети Пэтти были три шляпных картонки, в каждой по две шляпы. Мы ничего по этому поводу не сказали, зная, что тетя Пэтти и ее шляпы неразлучны.
 Джон Маркем встретил нас в Лондоне, мы отправились на место, и с момента прибытия влюбились в ферму.
 Из-за жаркого лета уборка урожая началась рано, и мы играли в ней свою роль: с беспокойством вглядывались в небо, выискивая признаки надвигающегося дождя; Тереза и я носили бутылки с холодным чаем и хлеб с сыром для рабочих, садились вместе с ними в тени и слушали их разговоры. Мы с Терезой и я совершали верховые прогулки по лесу. Иногда мы гуляли пешком. Лес был красив, но деревья уже начали окрашиваться в осенние краски, так что буки, вязы, березы и платаны были оттенены желтым; а дубы начинали приобретать красновато-коричневый цвет. Я помню запах жимолости, которая обильно разрослась у дверей фермы. Даже сейчас этот запах возвращает мирные воспоминания.
 По ночам я лежала в своей комнате и смаковала удовольствие от физической усталости и опьянения солнечным светом и свежим воздухом. Я спала лучше, чем когда бы то ни было после получения анонимного письма, и была потрясена тем, что за весь день не думала ни о нем, ни о слухах и скандалах; я была так утомлена, так полна впечатлениями дня, что не могла уже переживать те же злые предчувствия и ужас, которые охватывали меня раньше. Я ощущала, что исцеляюсь.
 В середине дня мы ели за большим деревянным кухонным столом, раскрыв окна настежь, чтобы доносился запах свежескошенного сена, и участвовали в разговоре об уборке урожая.
 — Какая жалость, что вас здесь не будет при окончании жатвы, — сказал Джон.
 Он казался совсем другим, чем тот безукоризненный джентльмен, который посетил нас в Молденбери. Я чувствовала — и видела, что другие тоже это ощущали — что знаю его очень давно.
 — Может быть, мы могли бы, — с надеждой начала Тереза.
 — Тереза, — сказала я, — нам скоро придется возвращаться в школу.
 — Не говорите об этом, — мрачно заявила она. Джон рассказал нам об окончании жатвы и о празднике по этому поводу.
 — Это лучшее время года. Когда все собрано, дети делают кукурузных куколок.
 — «Дабы не начались зимние бури», — процитировала Вайолит.
 — И мы развешиваем их на стенах. Это талисманы, дающие надежду получить хороший урожай на будущий год.
 — Мы дома это тоже делали, — сказала Вайолит.
 — Это общий обычай, — добавил Джон. — И мне кажется, он идет еще из средних веков.
 — Люблю, когда поддерживают старые обычаи, — заявила Вайолит.
 Думаю, именно она поражала нас больше всего. Ей по-настоящему нравилось в Форест Хилле. Она приняла на себя кухню. Жена управляющего, которая обычно приглядывала за хозяйством, когда семья наезжала сюда, была только рада передать ответственность, а Вайолит была как рыба в воде. Рассказывая о своем детстве, она становилась совсем сентиментальной.
 Несмотря на то, что мы счастливо проводили время, я не могла выбросить Лидию из головы, и когда Джон сказал мне: «У вас спальня Лидии!» — мне показалось, что я ощущаю ее там, и раз или два она мне снилась.
 Мне казалось, что во сне я слышу ее голос: «Ты не должна обо мне беспокоиться, Корделия, я мертва».
 Я проснулась, и эти слова продолжали звучать в моих ушах. Легкие занавески развевались за окном, поскольку поднялся ветер, а окно было распахнуто. Резко вырванная из сна, я вообразила, что там стоит привидение.
 — Лидия! — воскликнула я и села в постели. Потом я поняла, что это, и, встав, полуприкрыла окно. Было довольно прохладно.
 Я вернулась в постель, но уснуть не могла. Я переживала заново давние дни, вспоминая Лидию.
 Но утром я о ней забыла, вышла в поле и смеялась вместе со всеми.
 Джон приехал в Лондон с нами. Он направился в Кенсингтон после того, как посадил нас на поезд в Молденбери.
 — Это была чудесная неделя, — сказала Тереза. — О, Джон мне так нравится.
 Наши каникулы подходили к концу. На следующий день мы с Терезой должны были уезжать в Колби.
 В эту последнюю ночь, после того как все разошлись, тетя Пэтти пришла ко мне в комнату с одной из своих бесед.
 — В конце концов это оказались очень счастливые каникулы, — сказала она. — Маркемы мне понравились.
 — Да, такая милая семья. Конечно, они все ощущают потерю Лидии.
 Несколько мгновений тетя Пэтти молчала. Потом сказала:
 — Думаю, Джон Маркем на полпути к тому, чтобы в тебя влюбиться, Корделия.
 — О, тетя Пэтти, я знаю его так мало. Вы очень романтичны.
 — Я знаю, что ты считаешь меня в этих делах полной невеждой, потому что я живущая в деревне старая дева. Но я ведь читаю свои трехтомные романы, и то, что в них происходит, открывает глаза даже глупой старой холостячке вроде меня.
 Я обхватила ее руками и поцеловала.
 — Я не позволяю делать о вас уничижительных замечаний, даже если вы сами их произносите.
 — Это был такой милый дом, — она выглядела несколько мечтательно. — Я часто думаю о том, как бы ты вышла замуж и у тебя были бы детки. Ты знаешь, мне бы очень хотелось малышей.
 — О дорогая тетя Пэтти. Мне очень жаль, что я не могу вам угодить.
 — Когда-нибудь ты это сделаешь, не сомневаюсь. Просто я думала о том, какая это милая семья… как там все по-дружески и легко со всеми ладить. Я думаю, Джон Маркем такой хороший человек. Ему можно довериться. Ты бы знала, что на него всегда можно положиться при необходимости… что он поступит наилучшим образом.
 — Я уверена, что это все так.
 — Смею сказать, мы будем теперь его видеть больше.
 Я засмеялась.
 — Вы лелеете романтические мечты, тетя Пэтти.
 — Думаешь, это всего лишь мечты? Я вижу признаки. Ты улыбаешься. Это потому, что ты думаешь о моей нехватке опыта в такого рода делах. Я не совсем невежественна. Было время, когда я могла выйти замуж… только все пошло не так.
 — Вы никогда мне не говорили.
 — Об этом не стоило говорить. Он встретил другую.
 — Какой он, должно быть, глупец.
 — Кажется, он был очень счастлив. Жизнь в том, чтобы выбрать правильный путь в подходящий момент. Момент очень важен… случайность тоже… они должны совпасть. Важно узнать счастливую случайность, когда еще есть время. Корделия, когда подойдет момент, ты должна будешь сделать правильный выбор. Спокойной ночи, драгоценное мое дитя.
 Она крепко прижала меня к себе.
 — Я всегда утешалась, когда вы вот так меня обнимали, — сказала я. — Вы сделали это, когда я приехала в первый раз. Я помню шляпу и запах лаванды… и тогда все было таким же.
 — И всегда будет, Корделия, — сказала она. Потом она поцеловала меня и вышла.




 X. Тревожное открытие


 Новый семестр начался. Дейзи созвала обычное предварительное совещание перед занятиями, и мы все собрались в ее кабинете.
 — Мы сделаем все возможное, — заявила она, — чтобы забыть происшедшее в прошлом семестре. Девушки должны находиться под более строгим надзором, когда они вне стен… даже во время конных прогулок. Еще хорошо, что вовлеченной в это событие оказалась Фиона Веррингер и что в конце концов она сбежала из собственного дома, а не из школы. Если бы это был кто-то другой, могли бы быть неприятные осложнения с родителями. Однако мы должны предотвратить подобные происшествия. Со слов сэра Джейсона Веррингера я поняла, что он не имеет понятия о местопребывании Фионы и ее мужа, хотя он даже поехал на континент, пытаясь их разыскать. Что ж, будем надеяться на более мирный семестр. Мы не хотим, чтобы среди девушек было слишком много сплетен. Об этом инциденте говорить не следует. Девочки склонны восхищаться теми, кто совершает глупости. Еще один побег был бы катастрофой для школы. Таким образом… это дело закрыто. Было бы неплохо для начала нацелить наших учениц на подготовку к рождественским забавам. Может показаться, что рано думать об этом, но это займет девушкам головы. Скажем, сцены из Шекспира… маленькие отрывки, которые они могли бы сыграть перед всей школой. Это вызовет возбуждение и игру воображения. Мисс Грант, я помещаю Шарлотту Маккей в одну комнату с Юджини Веррингер. Они с самого начала были вместе и дружили. Я думаю, это поможет Юджини. Должно быть, ей недостает сестры. Она провела каникулы в доме Маккеев близ Бервика. Я не хочу, чтобы Юджини слишком тосковала по сестре. Это было хорошей идеей позволить ей уехать к Маккеям, лучше, чем оставаться в Холле, где все напоминало бы о том, что ее сестры там нет. У нас новая девушка, Маргарет Кийз. Она кажется милым созданием. Она будет жить с Патрицией Картрайт.
 Дейзи продолжала обсуждать другие аспекты семестра и в конце концов отпустила нас, чтобы мы могли пойти в свои комнаты «устроиться», как она это назвала.
 В этот вечер я делала свой обход. Все были в постелях и казались достаточно смирными, даже Шарлотта и Юджини, хотя Шарлотта и наградила меня торжествующим взглядом, словно чтобы напомнить мне о той первой ночи в школе, когда у нас были осложнения из-за того, кто в чьей комнате будет спать.
 Первые несколько дней прошли без происшествий, пока однажды ночью меня не разбудил кто-то, стоящий у моей постели, и я не услышала голос, который с нетерпением произносил: «Мисс Грант, мисс Грант!» Я подскочила. Это оказалась Шарлотта.
 — Шарлотта! — воскликнула я. — Что случилось?
 — Юджини, — сказала она. — Ей плохо.
 Я поспешно надела халат и тапочки и последовала за ней. Юджини лежала на спине и была очень бледна; на лбу у нее выступили капельки пота. Он был холодным и липким на ощупь. Я сказала:
 — Сейчас же иди к мисс Хетерингтон. Шарлотта, которая казалась по-настоящему испуганной, быстро повиновалась.
 Вскоре Дейзи появилась у постели, ее седые волосы, заплетенные в две косы, были перевязаны бледно-голубой лентой, но выглядела она такой же хозяйкой положения, как и всегда.
 — Юджини больна? — спросила она и склонилась над девушкой.
 — Думаете, нужно позвать доктора? — спросила я. Она покачала головой.
 — Пока нет. Вероятно, это просто печеночная колика. Не нужно, чтобы девушки узнали. Они так все преувеличивают. В моей комнате есть нюхательные соли. Будьте любезны, сходите и принесите, Шарлотта. В буфете справа.
 Шарлотта ушла.
 — Вероятно, она что-нибудь съела, что ей не подходит, — сказала Дейзи. — Время от времени это бывает. Что у них было на ужин?
 — Рыба. А потом молоко и печенье перед сном.
 — Должно быть, это рыба. Подождем полчаса. Если к тому времени ей не станет лучше, я приглашу доктора.
 Шарлотта вернулась с нюхательными солями.
 — Ну вот, — сказала Дейзи, — так оно лучше.
 Юджини открыла глаза.
 — Теперь вы лучше себя чувствуете, моя дорогая? — спросила Дейзи своим решительным голосом, который требовал утвердительного ответа.
 — Да, мисс Хетерингтон.
 — Вы почувствовали себя плохо, не так ли?
 — Да, мисс Хетерингтон… тошнота и головокружение.
 — Что ж, лежите спокойно. Мисс Грант и я останемся здесь, пока вы не заснете и пока не будем уверены, что с вами все в порядке.
 — Спасибо, — сказала Юджини.
 — Шарлотта, вам следует лечь в постель. Вы можете приглядывать за Юджини, но мы здесь побудем какое-то время. Это просто обычная печеночная колика. Вероятно, рыба ей не подошла.
 Как она была великолепна, наша Дейзи! Ни один генерал не мог придать больше уверенности своим войскам. Все знали, что с Дейзи у руля все должно идти в соответствии с планами.
 И однако… был побег. Но с другой стороны, она об этом ничего не знала, пока он не стал совершившимся фактом.
 Юджини закрыла глаза. Она дышала уже легче и выглядела гораздо лучше.
 — Мне кажется, она спит, — сказала Дейзи. Она потрогала лоб Юджини. — Температуры нет, — прошептала она. Через пять минут она поднялась и сказала:
 — Я думаю, теперь мы можем вернуться в свои постели. Шарлотта, если Юджини что-нибудь понадобится, вы разбудите мисс Грант. А если необходимо, придете за мной.
 — Да, мисс Хетерингтон.
 — Спокойной ночи, Шарлотта. Мы рассчитываем на то, что вы присмотрите за Юджини.
 — Да, мисс Хетерингтон. Спокойной ночи. Спокойной ночи, мисс Грант.
 За пределами комнаты Дейзи задержалась.
 — Утром с ней все будет в порядке. Как я и предположила, небольшая колика. Шарлотта молодец. Вы знаете, я думаю, если бы этой девушке было чем заняться, она была бы существенно лучше. Если бы она чувствовала себя полезной… Как вы думаете?
 — Я уверена в этом.
 — Что ж, нам следует наблюдать за ними обеими, — сказала Дейзи. — Не думаю, что сегодня нас опять побеспокоят.
 Я отправилась в постель и скоро заснула.
 Утром Юджини было лучше — она почти пришла в норму, но я считала, что ей следует отдохнуть. Но она не хотела, почти стыдясь того, что заболела.
 — На самом деле у меня все в порядке, мисс Грант. Не знаю, что это было, просто я немного странно себя чувствовала.
 — Думаю, вам сегодня днем следует прилечь.
 — О нет, мисс Грант.
 — Да, Юджини. Такого рода приступы ослабляют больше, чем вы предполагаете. Я настаиваю на том, чтобы вы сегодня днем отдохнули. Вы можете почитать или, может быть, Шарлотта сможет с вами побыть.
 Она довольно неохотно согласилась.
 Должно быть, было около трех часов, когда я шла в свою комнату и, вспомнив, что Юджини должна отдыхать, решила посмотреть, выполняет ли она мои указания.
 Дверь была закрыта, но за ней я слышала смешки. Я догадалась, что Шарлотта с ней.
 Поколебавшись, я решила зайти и постучала в дверь. Последовало короткое молчание, я открыла дверь и вошла.
 Юджини лежала на своей постели, Шарлотта вытянулась на своей, на стуле сидела Эльза.
 — О, — удивилась я.
 — Вы сказали мне, чтобы я отдыхала, — ответила Юджини.
 — Мы пришли ее подбодрить, — ухмыляясь, сказала Эльза.
 — Несомненно, именно этим вы и занимаетесь. Как вы чувствуете себя, Юджини?
 — Нормально, — ответила она.
 — Прекрасно, вы можете встать, когда захотите.
 — Спасибо, мисс Грант.
 Когда я вышла и закрыла за собой дверь, смешки продолжались.
 Я думала об Эльзе. Конечно, она вела себя не так, как подобает служанке, и, как в других случаях, я задумалась, должна ли приструнить ее за то, что она общается с девушками так, словно она одна из них, а не горничная. Но ей всегда удавалось взглядом напомнить мне о прежних временах в Шаффенбрюккене, когда она вела себя со мной и моими друзьями так же, как теперь с Юджини и Шарлоттой. В моем положении не было преимуществом присутствие того, кто знал меня школьницей. Трудно было порицать других за то, что сам делал. Возможно, самым невероятным было то, что Шарлотта, известная нам как сноб, дружила со служанкой. Однако я не слишком задумывалась об этом.
 Я получила письмо от Джона Маркема. Он спрашивал, как я чувствую себя по возвращении в школу после каникул.
  Это была незабываемая неделя, — писал он. —  Я чувствовал, что мы знаем друг друга много лет. Ну почему Лидия никогда не приглашала вас на каникулы? Мы могли бы познакомиться раньше. Как мне хочется снова вас увидеть. Посещение школы это табу? Полагаю, это будет рассматриваться как не совсем соответствующее правилам. Нет ли чего-то вроде середины семестра? Вы домой ездите? Возможно, это слишком далеко для такого короткого срока. Однако Лондон не так далеко. Мне хочется познакомить вас с моим братом Чарльзом. Может быть, вы с Терезой могли бы нас посетить? Пожалуйста, подумайте об этом. 
 Я и думала, и это было довольно соблазнительно. Я не говорила об этом Терезе, потому что это возбудило бы ее надежды, а я не была уверена, что следует поехать.
 Я все еще переживала мою встречу с Джейсоном Веррингером в Логове дьявола в Колби Холле. Это тревожило меня даже больше, чем я предполагала вначале. Я не могла перестать думать о нем, и в моих мыслях возникали картины того, что могло произойти, если бы я не совершила драматичный жест, разбив руками стекло. В любом случае это был безнадежный жест. Я ни за что не могла бы ускользнуть от него, если бы он был решительно настроен меня поймать. И даже если бы мне удалось выбраться через окно, прыгнула бы я с вершины башни? Мой поступок говорил о том, что я скорее предпочту смерть, чем покорюсь ему. Это было безрассудно. Однако это его отрезвило. Он и правда был потрясен, увидев кровь на моих руках.
 Перестань о нем думать, приказывала я себе. Забудь его. Это всего лишь неприятное происшествие, из которого мне удалось выбраться невредимой. Даже шрамы на руках уже зажили. Но в Колби меня окружали руины прошлого со всеми мрачными легендами и ужасными страданиями, которые видели эти стены, и меня охватывала атмосфера катастрофы и рока.
 Тут происходили странные вещи. Джейсон Веррингер, казалось, никогда не был от них далек. Что на самом деле произошло с его женой? Где Марсия Мартиндейл? Там, где Джейсон, всегда будут вопросы. Он — человек темных тайн. Можно было почти поверить, что одним из его предков был дьявол.
 И как же все это отличалось от Эппинга — солнечного света, запаха зерна, простоты образа жизни, людей. Было чисто и свежо, и понятно. Мир… именно его мне предлагали… а мир казался в данный момент очень соблазнительным. Мне хотелось быть там, и однако же… почти против собственной воли меня притягивали темные башни Колби Холла и развалины Аббатства.
 То, что в конце концов убедило меня принять приглашение Джона, было еще одно письмо. Его переслала мне тетя Пэтти, и оно было от Моник Делорм.
  Дорогая Корделия, — писала она по-французски. —  Я больше не мадмуазель Делорм, но мадам де ла Крезез. Да. Я вышла замуж за Анри. Жизнь чудесна. Мы едем в Лондон. Друзья Анри одолжили нам дом на неделю. Так что мы будем в вашей столице с третьего числа будущего месяца. Было бы замечательно повидаться с тобой. Напиши мне туда. Даю тебе адрес. С нетерпением меду твоего сообщения. Обязательно приезжай. 
  Всегда любящая и верная подруга Моник. 
 Я сказала Дейзи, что получила приглашение от друзей, которых мы навещали летом. Их дом расположен в Лондоне, но мы провели с ними неделю в деревне. Я могла бы поехать в середине семестра. Это лишь на пять дней, включая уик-энд. Я подумала, что могла бы этим воспользоваться.
 Дейзи призадумалась.
 — Немногие девушки поедут домой. Конечно, уроков не будет. Не думаю, чтобы кто-то еще из учителей планировал уезжать. Да, думаю, вы можете это сделать.
 — Тереза тоже приглашена.
 — О, это будет для нее приятным сюрпризом.
 — Значит, я могу строить планы?
 — Да. Думаю, да. Давайте.
 Так я и сделала. Джон ответил, что он в восторге, Тереза с ума сходила от радости. По адресу, который был в письме, я написала и Моник, пообещав зайти к ней, когда буду в Лондоне.
 Джон встретил нас на Пэддингтонском вокзале, и очень скоро мы продвигались рысцой в кэбе к его дому в Кенсингтоне. Это был высокий дом на площади, его охраняли два свирепых на вид каменных льва; белые ступени, ведущие к тяжелой дубовой двери, сияли, а бронза сверкала как золото.
 Когда он своим ключом открыл дверь, в прихожей нас встретил высокий молодой человек.
 — Это Чарльз, — сказал Джон. — Ему не терпится познакомиться с вами. Он много слышал о том, как мы проводили время на ферме.
 У Чарльза было такое же открытое лицо и красивая внешность. Он мне понравился сразу.
 Появилась горничная.
 — О да, Сара, — сказал Джон. — Дамы захотят пройти к себе. Тереза, ваша комната по соседству с комнатой Корделии.
 Мы поднялись по богатой, устланной алым ковром лестнице и вышли на площадку. Горничная открыла дверь, и я оказалась в жизнерадостной спальне с большой кроватью с колоннами, нисколько не похожей на ту с тяжелыми бархатными занавесями, что была в Холле. У этой кружевные занавески были задрапированы на каждом из торцов и подхвачены бантами бледно-лиловых атласных лент, бронзовые шарики и спинки сияли, и казалось, что она светится свежестью. В комнате была легкая элегантная мебель, которая напоминала Францию восемнадцатого века. Я подошла к окну и выглянула в маленький мощеный сад, в котором стояли горшки с зеленью. Она наверное буйно цвела летом и весной. Сейчас у серой кирпичной стены отцветали хризантемы и маргаритки.
 Вошла Тереза. Она сияла. У нее была чудная маленькая комнатка, и между ее спальней и моей была дверь. Я вошла и огляделась. Очевидно, это была гардеробная.
 — Ну разве не замечательно? — воскликнула Тереза.
 Она была счастлива не только вырваться из школы, но и встретиться здесь с Джоном, поскольку была из тех людей, кто прочно привязывается, когда находит объект для восхищения. Она обратилась ко мне в отчаянии, и благодаря нашей дружбе в ее жизнь вошли люди, которых она полюбила. Я. Тетя Пэтти. Вайолит. А теперь она в эту компанию добавила Джона. Это было потрясением для нее: не было никого и вдруг появилось множество близких.
 Я боялась, что Тереза склонна к драме: я не могла забыть, как она бросила в пруд серьгу Марсии Мартиндейл. Она была так молода, так плохо управляла своими эмоциями и, будучи неопытной, видела во всех дьяволов и ангелов… и ничего в промежутке. Ей придется учиться, но в течение следующих нескольких дней она будет с теми, кого любит и кем восхищается, и радовалась этому.
 Обед в тот вечер прошел чрезвычайно интересно. Столовая была изысканной комнатой с высокими окнами, выходящими на улицу. Во время еды мы слышали цокот проезжающих мимо лошадиных упряжек, а иногда крики продавца вечерних выпусков газет.
 Мы говорили о проведенной в деревне неделе, о школе, о Лондоне и о том, что будем делать во время нашего визита в столицу.
 — Вам так много нужно показать, — сказал Джон. — Ну так что же будет первым?
 — У меня встреча со старой школьной подругой, — сказала я. — Она пригласила меня зайти. Это на послезавтра.
 — Значит, что у нас на завтра? Тереза, у вас есть идеи? Зоопарк?
 — Я люблю животных! — воскликнула Тереза.
 — Решено. Завтра утром зоопарк. Как вам понравится проехать по Роу, Тереза?
 Она так полностью и не оправилась от своего падения, хотя я и убедила ее снова приняться за верховую езду.
 — Да, — с колебанием сказала она.
 На том и договорились.
 Утро прошло чудесно. Не одна только Тереза была в восторге от животных. Мы наблюдали, как кормят тюленей, поражались красоте львов и тигров, смеялись над проказами обезьян. Мы потягивали лимонад на одной из террас, и я думала о том, что я счастлива. Мне не хотелось, чтобы этот визит заканчивался.
 Обед оказался невероятно веселым, поскольку все — теперь, когда к нам привыкли — пытались говорить одновременно. Мы сидели в элегантной гостиной с французскими окнами, выходящими в маленький похожий на патио сад.
 Мы беседовали, пока не почувствовали, что засыпаем, и довольно неохотно разошлись спать, потому что это был конец еще одного счастливого дня.
 На следующее утро Джону нужно было идти в свой банк, а по пути туда он отвез меня по адресу, который дала Моник.
 Это был элегантный дом на Албермарль-Стрит, недалеко от Пиккадилли. Мы проехали через Гайд Парк, который показался очаровательным, Затем свернули на Пиккадилли, где прогуливались модно разодетые люди, а запряженные лошадьми кареты живописно проплывали по главной магистрали.
 Джон ввел меня в дом. Молодая горничная сказала, что мадам ждет меня и провела в гостиную, где я нашла Моник, которая действительно выглядела очень хорошенькой в своем бирюзовом утреннем платье с кружевами.
 Я представила Джона, и Моник стала упрашивать его выпить с нами кофе или вина, но он сказал, что у него дела в Сити и что он заберет меня через два часа.
 — Так скоро? — сказала Моник на своем привлекательном английском языке.
 — Мне придется уйти, — сказала я, — потому что мы договорились сегодня проехаться по реке.
 Джон оставил нас, и мы устроились поудобнее.
 — Какой очаровательный мужчина! — сказала Моник, когда он ушел. — Анри тоже вышел по делам. Он надеется встретить тебя, когда вернется. Я ему так много о тебе говорила.
 Я заметила:
 — Замужество тебе идет, Моник.
 — О, Анри… он очень хороший.
 — Значит, все обернулось превосходно… Ты когда-то называла это своим manage de convenance  [5]  . Помнишь?
 — О да. Это было решено с колыбели. О, бумаги и юристы… контракт… споры.
 — И это сработало!
 — А этот мистер Маркем… Он для тебя?
 — О нет. Он просто друг. Мне следовало тебе сказать. Он брат Лидии.
 — Конечно… Лидия Маркем. Но где же Лидия?
 — О… ты не знаешь… Лидия умерла.
 — О нет!
 — Несчастный случай во время катания на лыжах.
 — Лидия… на лыжах! Я удивлена. Но как ужасно! Я не знала.
 — Ну, полагаю, я тоже не услышала бы об этом, если бы не написала ей. Ее брат открыл письмо и потом приехал меня навестить, когда я была у тети.
 — О да, тетя. Как ты говорила о тете! Как ты называла ее?
 — Тетя Пэтти.
 — Добрая тетя Пэтти.
 Вошла горничная и принесла кофе. Когда она вышла, Моник разлила его по чашкам.
 — Не могу перестать думать о Лидии… Умереть вот так. В это трудно поверить.
 — Да, ужасный шок. Я была удивлена, когда ее брат сказал мне, что она вышла замуж.
 — О, это я знала. Лидия написала мне и сообщила об этом. Она была безудержно счастлива.
 — Мне она не написала.
 Моник молчала, и я внимательно посмотрела на нее. Ее губы были сжаты. Я вспомнила эту старую привычку: она знает что-то, о чем не следует говорить.
 — Я не понимаю, почему она мне не написала, — сказала я. — Когда я написала тебе, я и ей написала тоже. И получила ответ от тебя и Фриды, но не от Лидии.
 — Ну, она не писала тебе, потому что…
 — Потому что?
 — О… не думаю, что теперь это имеет значение. Она полагала, что ты можешь расстроиться.
 — Расстроиться? С чего бы?
 — Из-за того, что именно она вышла замуж, понимаешь.
 — Отчего же мне расстраиваться?
 — Ну потому что мы считали, не гак ли, что именно ты была избранной.
 Я смотрела не понимая.
 — Я уверена, теперь это не имеет значения. Это с тобой могло быть несчастье во время катания на лыжах. Однако я не думаю, что с тобой это случилось бы. Ты лучше каталась.
 — Я в самом деле не понимаю, Моник.
 — Вернись к тем дням. Помнишь Эльзу?
 — Да, и представь себе, она сейчас в моей школе.
 — Эльза… в твоей школе? Ну это и впрямь очень странно. Конечно, это то, что называют совпадением.
 — Она сказала, что ей надоел Шаффенбрюккен, и она приехала в Англию. У нее была одна работа, которая ей не понравилась, и она оказалась в моей школе.
 — Очень странно. Но жизнь вообще такая.
 — Ты говорила мне о Лидии.
 — Я говорила, помнишь ли ты, как Эльза сказала нам, что если мы пойдем в лес во время Охотничьей луны, мы можем встретить своих будущих мужей?
 — Да. Мы были глупенькими. Поверили.
 — Ну, в этом что-то было. Помнишь мужчину, которого мы называли Незнакомцем?
 — Да, да, конечно, помню.
 — Мы думали, ему понравилась ты. Он производил такое впечатление. Поэтому Лидия и не хотела, чтобы ты узнала, что она вышла замуж. Она думала, ты можешь расстроиться, потому что узнаешь, что все-таки не ты ему понравилась. Это была Лидия.
 Комната поплыла вокруг меня. Я не могла поверить, что слышу правильно.
 Я сказала:
 — Его звали Эдвард Комптон.
 — Нет, не так. Это был…э… дай подумать… Марк как его там. Марк Чессингем… или —тон… или что-то в этом роде.
 — Не может быть.
 — Да, так и было. Она была очень взволнована. Она сказала, это правда, что встретишь своего будущего мужа. Эльза была права. Но она сказала, что не говорит тебе, потому что ты можешь обидеться. В чем дело?
 — Ничего, просто это кажется настолько странным…
 — Ты действительно задета, Корделия. Думаешь, он…
 — Я его почти забыла. Я убедила себя в том, что он не существовал.
 — О, еще как существовал! Он был мужем Лидии. Бедная Лидия! Он был очень красив, верно? Я видела его только один раз, но он на самом деле был… чарующим. Пожалуйста, выпей еще кофе.
 Она продолжала говорить, но я не слушала ее слов. Значит, он ушел и женился на Лидии. Но почему же он назвался именем человека, который был мертв уже лет двадцать?
 Не думаю, что Моник нашла мой визит настолько интересным, насколько она ожидала. Джон заехал за мной, как было условлено, и я почувствовала огромное облегчение, когда мы попрощались с Моник и ее мужем, который вернулся как раз перед нашим отъездом.
 По пути в Кенсингтон я сказала:
 — Я сделала тревожное открытие.
 Потом я рассказала ему о мужчине из леса и о том, как я видела его на пароходе, а потом в Грантли, как он внезапно исчез и что я ездила в деревеньку в Суффолке, где по его словам был его дом. Я нашла, что якобы принадлежащий ему дом сгорел, а имя, которым он назвался, было высечено на могильном камне человека, умершего двадцать лет тому назад. И это, если верить Моник, был муж Лидии.
 Он напряженно слушал. Затем сказал, что это невероятная история. Он хотел знать, что бы это значило.
 — Я скажу вам, как мы поступим, — продолжал он. — Поедем в ту деревушку в Суффолке, где вы видели могилу, и посмотрим, что обнаружится.
 В восемь тридцать на следующее утро был поезд на Бери Сент-Эдмундз, и мы с Джоном решили успеть на него. Чарльз повез Терезу по реке от Вестминстерской лестницы до Хемптон Корта, так что от них мы благополучно избавились.
 Было облегчением иметь возможность поговорить с Джоном об этом странном деле, потому что я чувствовала, что оно касается не только меня, но и Лидии.
 Он попросил меня описать этого человека. Это было нелегко, потому что описание могло подойти к столь многим. Хотя он ни в коем случае не был ординарен. Однако вьющиеся светлые волосы, голубые глаза, точеные черты… это было у многих, а описать качество, делающее его словно не от мира сего, было нелегко.
 Я говорила себе, что должна обнаружиться ошибка. Лидия не могла вообразить, что ее любимый — это тот романтический Незнакомец, которого мы встретили в лесу во время Охотничьей луны.
 — Не могу поверить, что она могла это сделать. Лидия не была мечтательницей. Она была на самом деле очень практичной.
 — Это верно. Как мы начнем поиски?
 — Что ж, его имя Эдвард Комптон или Марк Чессингем.
 — Но зачем ему два имени?
 — Не знаю. Это мы и должны раскопать. Он упомянул местечко под названием Кростон в Суффолке и имя Эдварда Комптона. Вы поехали туда и увидели имя на могильной плите. Должна быть какая-то связь.
 — Однако на самом деле он был Марком Чессингемом.
 — Очень странно. Дело сейчас в том, как нам начать наводить справки?
 — Там были какие-то дома. Возможно, мы можем спросить у людей.
 — Посмотрим, как пойдет.
 Мы сошли с поезда и поехали по небольшому ответвлению, ведущему в Кростон. Воспоминания вернулись ко мне. Сначала мы прошли на кладбище, и я показала Джону могильную плиту с именем Эдварда Комптона.
 — Что дальше? — спросила я.
 — На площади я заметил довольно большой дом. Что если мы скажем людям, что пытаемся отыскать кого-то. Возможно, они сумеют помочь.
 Мы отправились к дому, который явно был самым важным в деревне. Нас впустила горничная, и Джон спросил, не можем ли мы поговорить с хозяином или хозяйкой дома. То, что нам соизволили выделить время для беседы, многое говорит о деловых манерах и респектабельном виде Джона.
 Миссис Карстерс оказалась уютного вида пожилой женщиной, которая была явно несколько заинтригована, обнаружив, что посетители ей незнакомы. Она мило пригласила нас сесть и изложить свое дело. Изысканные манеры Джона явно произвели на нее впечатление. Он передал ей визитную карточку с названием своего банка.
 — Мы наводим справки о мужчине, который, как мы полагаем, в какое-то время жил здесь. К сожалению, мы не уверены в его имени. Возможно, Марк Чессингем.
 Он подождал. Она не подавала признаков того, что узнает имя.
 — Или Эдвард Комптон, — добавил он.
 — О, это должно быть семья, которая жила в поместье. Теперь его нет. Сгорело дотла. Поговаривали о том, чтобы отстроить заново, но, похоже, у них так руки и не дошли. Но Комптоны там жили. Это была трагедия. Мне кажется, несколько членов семьи сгорели заживо. Теперь Комптонов нет.
 — О Господи, — сказал Джон. — Похоже, след обрывается. Может быть, есть какая-то ветвь семьи?
 — Я об этом никогда не слышала. Не думаю, что могла бы вам помочь. Кажется, вы говорите о людях, которые уже давно мертвы.
 — Мы вам очень благодарны. Мы понимаем, что это трудная задача.
 — Нужно тут прожить века, чтобы местные люди признавали вас за своих. На нас смотрят почти как на иностранцев, хотя мы переехали сюда уже почти пятнадцать лет тому назад. О, погодите минутку. Есть же старая миссис Клинт. Она всезнайка. Она прожила здесь всю свою жизнь, а ей уже должно быть около девяноста лет. Она должна помнить пожар. Если хотите узнать что-нибудь о людях, которые здесь жили, она тот человек, который может вам рассказать.
 — Вы очень добры и очень нам помогли. Где мы можем ее найти?
 — Я провожу вас до двери и покажу. Ее коттедж как раз напротив через площадь. Она наверняка дома. Теперь она не очень-то много передвигается. Ее дочь приходит и делает все необходимое.
 — Что ж, большое спасибо.
 — Я только жалею, что не могла помочь больше.
 Она остановилась в дверях и указала на коттедж через луг, считающийся площадью.
 — Постучите, — сказала она. — Она крикнет вам, чтоб заходили. Она любит посетителей. Проблема с ней в том, что, начав говорить, она не знает, когда пора остановиться. Надеюсь, у вас полно времени!
 — Весь день, — сказал Джон. Мы пересекли площадь.
 — Что ж, — сказал он. — Мы не совсем впустую пришли.
 Все было так, как сказала хозяйка дома. Мы постучали, и нам велели войти.
 Миссис Клинт лежала в постели, очень бодрая старушка в белом чепце, из-под которого выбивались седые волосы; на руках, похожих на птичьи лапы, были шерстяные митенки.
 — Я думала, это моя дочь, которая пришла с бульоном на обед, — сказала она. — Кто вы?
 — Мы должны извиниться за то, что побеспокоили вас, — сказал Джон. — Но дама из большого дома через площадь сказала, что вы, может быть, сможете нам помочь.
 — Это миссис Карстерс из Лондона. Они нездешние. Чего вы от меня хотите? Подайте стул молодой леди, а вы можете взять вон тот камышовый. Учтите, он немного слабоват. В этом году старина Боб не приходил с ремонтом. Не знаю… нынешний народ. Бывало, он приходил точно, как часы. Он чинил стулья и точил ножницы. Когда-то на него можно было положиться. Чего же вы ищете?
 — Марка Чессингема или Эдварда Комптона.
 — Марк как-его-там… Такого нет. А если вы ищете Эдварда Комптона, вам нужно на кладбище.
 — Возможно, у нас неверное имя, — сказал Джон. — Мужчина, которого мы ищем, высок и светловолос. У него легкий акцент… Возможно, немецкий. Очень слабый… почти незаметный.
 — О да, — возбужденно подхватила я. — Я помню это. Значит, вы тоже заметили.
 Миссис Клинт почесала голову сквозь чепец.
 — Двадцать лет или больше, как весь дом сгорел. Дети… Это был удар для деревни. Теперь немногие помнят… только мы, старики.
 Она помолчала.
 — Говорите, небольшой акцент, и жил он здесь… Я только раз слышала о немецком акценте. У моего сына Джимми ухо улавливало такие вещи. Он был строителем и уезжал со своим хозяином за границу на какую-то большую работу. Когда вернулся, он говорил, что у Даулингов немецкий акцент. Мать немкой была, понимаете. От Даулинга было мало проку. В то время работал в большом доме. Выпивка была… его погибелью. Так и не нашел работы после того, как поместья не стало.
 — У кого был немецкий акцент? — спросил Джон.
 — У нее. Ну, она не очень-то по-английски говорила. Не всегда можно было понять, что она пытается сказать. Мой Джимми говаривал, бывало, что у нее так и должно быть. Но молодые, которые родились здесь… воспитывались здесь… казалось бы у них акцента не должно быть, между тем…
 — И как их звали, вы сказали?
 — Даулинг.
 — Могли бы мы их видеть?
 — Если знаете, куда они уехали, то могли бы.
 Она хрипло хихикнула.
 — Что вас остановит, так это то, что вы не знаете, где они. Они уехали… все. Были мальчик и девочка… оба очень красивые. Некоторые говорили, что они уехали в Германию. Старый Даулинг к тому времени помер. Она тоже. Он перебрал больше обычного и однажды ночью свалился с лестницы. Несколько месяцев пролежал, а потом скончался. Это много лет назад было. А эти всегда вместе были… брат с сестрой. Их можно назвать преданной семьей.
 — Вы очень нам помогли, миссис Клинт.
 — Неужто помогла? Я рада.
 — Большое спасибо, а теперь нам нужно идти дальше. Доброго вам дня.
 — Хорошо поработалось этим утром, — сказал Джон, когда мы вышли на площадь.
 — Так вы считаете, что мы что-то нашли?
 — Даулинги были наполовину немцами, и хотя муж Лидии никогда не утверждал, что он немец, у меня впечатление, что так оно должно быть.
 Это было интересно проведенное время, и мне приятно было с Джоном, как и раньше; в Суффолке мы обнаружили очень немного, и даже не знали, важно ли это; тайна оставалась такой же глубокой, как и раньше; но по крайней мере я знала, что мой Незнакомец ушел от меня к Лидии и постоянно спрашивала себя, почему же он сначала пришел ко мне, назвался фальшивым именем и почему это было имя давно умершего человека?
 То, что он ушел прямо к Лидии и исчез для меня, даже не сказав, что уходит, обескураживало и как-то даже тревожило.
 Несомненно, все это было таинственно, и у меня все еще оставалось грызущее ощущение, что он мог не быть человеческим существом, что он был каким-то проклятым духом, может быть привидением того мальчика — или мужчины, — жизнь которого была преждевременно оборвана и который теперь лежит на кладбище в Кростоне. Причудливые мысли, но ведь и вся история была причудливой.
 Дейзи приветствовала мое возвращение и намекнула — всего лишь с легчайшим оттенком упрека — что меня недоставало. В конце концов это был отдых в середине семестра, и если выдавалась возможность уехать, это можно было сделать.
 — У Юджини был еще один приступ, — сказала она. — Шарлотта пришла и разбудила меня.
 — Это довольно тревожно, — сказала я. — Надеюсь, она не заболевает чем-нибудь.
 — Это было то же самое… тошнота и головокружение. Ей было хуже, чем в прошлый раз. Я вызвала доктора взглянуть на нее.
 — Что он сказал?
 — Именно то, что я думала. Она съела что-то ей не подходящее.
 — Но это случается уже во второй раз.
 — Возможно, у нее есть какая-то внутренняя слабость. Может быть, она не может что-то переваривать.
 — Снова была рыба?
 — Нет. Как ни странно, было тушеное мясо. У всех остальных все было в порядке. Я сама тоже ела. Оно было очень вкусным.
 — Вы не думаете, что она может нервничать? Как вы считаете, это может иметь подобное действие?
 — Я упомянула об этом доктору. Должно быть, она скучает по сестре.
 — Хотя она всегда была в более близких отношениях с Шарлоттой, чем с Фионой.
 — Что ж, кровь не водица. Я думаю, она может ощущать неприкаянность. Жаль, что Фиона не привезет этого своего мужа в Холл. Думаю, это помогло бы.
 — Я уверена, что со временем она так и сделает.
 — Будем наблюдать за Юджини и посмотрим. Может быть, нам удастся обнаружить, что заставляет ее болеть.
 — Да, так мы и сделаем.
 Когда я поехала на свою дневную верховую прогулку, я встретила Джейсона Веррингера. Он явно ждал, чтобы перехватить меня.
 Я сказала «Добрый день» и галопом помчалась прочь. Но он не отстал.
 — Не спешите, — сказал он. — Я хочу поговорить с вами.
 — У меня нет желания с вами разговаривать, — бросила я ему через плечо.
 Он поставил своего коня прямо перед моим, так что мне пришлось придержать своего.
 — С меня довольно, — гневно сказал он. — Сколько я вас не видел?
 Я ощутила, как возбуждение охватывает меня, и заново осознала, насколько мне нравятся наши сражения. Он мог подчинить меня физической силой, но никогда морально. Я была ему ровней и не могла удержаться от наслаждения продемонстрировать это.
 — Вы ожидали, что я зайду? Оставлю карточку с выражениями благодарности?
 — Дражайшая моя Корделия, как чудесно быть снова с вами! Мне было так скучно… Я был так несчастен…
 — Я всегда полагала, что вы склонны жалеть себя. Мне пора возвращаться в школу.
 — Вы только что выехали.
 — Это такой короткий перерыв.
 — Я слышал, у вас появились новые очаровательные друзья. Маркемы. Я знаю это имя. Банкиры из Сити. Очень респектабельная семья.
 — Как хорошо вы осведомлены!
 — Я забочусь о том, чтобы знать, чем вы занимаетесь.
 — Вы понапрасну теряете время, поскольку это не может иметь для вас значения.
 — Перестаньте. Вы знаете, это чрезвычайно важно. Давайте заедем в лес. Мы сможем привязать лошадей и поговорить с удобствами.
 — Должно быть вы считаете меня очень легковерной, если полагаете, что я когда-нибудь поставлю себя в уязвимое положение с вами поблизости.
 — Неужели вы никогда не забудете?
 — Никогда.
 — Не будь вы настолько лишены духа предприимчивости, это могло бы оказаться поворотным пунктом. Я мог бы показать вам, чего вы лишаетесь.
 — Вы мне очень ясно показали. Поэтому я и просила вас не пытаться снова увидеть меня наедине. Я знаю, что из-за школы некоторый контакт необходим и неизбежен. Но я не хочу большего.
 — Вы, конечно, провели чудесные летние каникулы, не так ли?
 — Да.
 — Я слышал от Юджини.
 — Тереза болтала, не так ли?
 — Я понял, что у этого банковского парня все достоинства. Я слышал, что он что-то вроде образца добродетели.
 — Это будет версией Терезы. Тереза склонна славить тех, кто ей нравится.
 — И чернить тех, кто не нравится.
 — Это свойственно молодости.
 — Корделия, прекратите это. Мы должны поговорить. Бесполезно пытаться делать вид, что вы ко мне равнодушны. Неужели вы думаете, я не знаю, что вы чувствуете? Если бы вы прекратили вести себя так сдержанно, а были бы естественны, вы тотчас же пришли бы ко мне. Это то, чего вам хочется. Но вы так себя контролируете… настолько школьная учительница. Только вы не в классе. Мы два живых существа… мужчина и женщина, и самым естественным на свете для нас было бы быть вместе.
 — Вы совсем меня не понимаете.
 — Как раз понимаю. Вы хотите меня… меня. Я тот, кто вам предназначен, а вы все время с этим сражаетесь. Почему? Потому что рядом с вами стоит респектабельность и побуждает вас не иметь дела с человеком, который, возможно, помог одной женщине умереть и убил другую, оттого что она ему досаждала. Вы прислушиваетесь к сплетням. Вы обвиняете меня… когда все это время вы меня желаете. Я мог бы показать вам, что вы хотите меня так же сильно… или почти так же… как я хочу вас.
 Я боялась его, когда он так говорил. Почему же я оставалась с ним? Почему он вызывает во мне такое волнение? Неужели в его словах что-то есть?
 Он продолжал:
 — Вы считаете, что я убил свою жену… Передозировка опия… Так легко это сделать. А потом вторая… удушение… удар по голове… а потом я закопал ее тело в лесу… нет, я бросил его в рыбные пруды. Эта идея получше. Член моей семьи уже сделал это раньше. Несмотря на все это… сплетни, скандал и ваше недоверие, вы меня хотите. Что же может быть более сильным показателем? Вы отворачиваетесь от меня, но не можете спрятать правду. Вы хотели меня в Логове дьявола. Вы томились по мне. Вы хотели, чтобы я взял вас силой. Тогда вы могли бы примириться со своей совестью. Но старуха Респектабельность стояла рядом с вами. «Беги, — сказала она. — Разбей окно. Выпрыгни». Все, что угодно, лишь бы дорогая старушка Респектабельность была удовлетворена. Вы думаете, это меня остановило бы?
 — Да, остановило.
 Я засмеялась, потому что это было сильнее меня, и он смеялся вместе со мной. Он продолжал:
 — О Корделия, вы отбрасываете то, чего больше всего хотите. Если вы отвергнете меня, вы будете жалеть об этом всю свою жизнь. Этот рыцарь в сверкающих доспехах… этот Галахад, этот символ чистоты, этот злосчастный банкир, который всегда правильно складывает свои цифры и у которого никогда не было ни одной любовницы, на котором нет ни пятнышка… вы считаете, что он вам подходит?
 Я снова рассмеялась.
 — Вы совершенно абсурдны, — сказала я. — Я уверена, что его позабавило бы, что его так описывают. Уж несомненно нет ничего достойного презрения в том, что кто-то правильно складывает цифры, и мне представляется, что некоторый объем этого есть и в ведении хозяйства. Мне кажется, вы очень озабочены тем, чтобы выдать меня замуж. Я могла бы сказать вам, что мне этого не предлагали, и я удивлена, что вы слушаете болтовню школьниц.
 — Предложение последует. Банкиры всегда знают, сколько нужно ждать и как получить нужный ответ.
 — Восхитительные люди, — заметила я.
 — О, я устал от вашего учительского отношения к жизни. Вы боитесь жить… боитесь скандала.
 — Чего вы никогда не боялись. Видите, какие мы разные. Мы бы никогда не подошли друг другу.
 — В отличие от вашего банкира. Педантичный, традиционный, домашние счета всегда в порядке, занятия любовью каждую среду ночью, четверо детей, поскольку это правильное количество. Вы смеетесь. Вы все время надо мной смеетесь. Вы ведь счастливы со мной, не так ли?
 — Прощайте, — сказала я и галопом ускакала по направлению к школе.
 В чем-то это было правдой. Если я и не была совершенно счастлива с ним, я была оживлена. Нет, я не была счастлива с ним; но, с другой стороны, я была несчастлива без него.
 Было бы лучше, если бы я не встречала его наедине. Я просто выброшу его из головы. Буду вспоминать те мирные дни на ферме.
 Я направилась прямиком в свою комнату, чтобы переодеться перед уроком.
 Эльза с метелкой для пыли стояла на лестнице около моей комнаты.
 — Добрый день, мисс Грант, — сказала она с присущей ей улыбкой.
 — Добрый день, Эльза.
 Я собиралась пройти мимо, когда она сказала:
 — Мисс Грант, с Юджини Веррингер все в порядке?
 — Юджини? Почему?
 — Ну, она же была больна, разве нет? Два раза. Я беспокоюсь за нее.
 — С ней все в порядке. Это просто были колики.
 — О, я рада. К некоторым девушкам привязываешься…
 как это было со мной в Шаффенбрюккене. Там были вы и француженка, и немка и та англичанка.
 — Лидия, — сказала я. — Лидия Маркем. Тебе будет грустно услышать, что она погибла из-за несчастного случая на лыжах.
 Она ухватилась за дверь и выглядела по-настоящему расстроенной.
 — Не та же Лидия…
 — Да. Я узнала это недавно. Ее брат пришел навестить меня и рассказал об этом. Она была замужем.
 — Она была совсем девочкой.
 — Достаточно взрослой, чтобы выйти замуж. Кстати, Эльза, ты помнишь, как ты сказала, что нам стоит пойти в лес? Ты рассказала нам об Охотничьей луне и всякое такое.
 — Это просто была чепуха, чтобы вас позабавить.
 — Ну, в тот раз ты оказалась права. Мы встретили мужчину, и потом он познакомился с Лидией. Он женился на ней.
 — Не может быть!
 — Довольно странно, не так ли?
 — И потом чтоб она так вот умерла. На лыжах, вы сказали? Не подумала бы, что она из тех, кто занимается спортом.
 — Нет. Должно быть, жизнь с мужем преобразила ее.
 — О мисс Грант, для меня это вроде потрясения. Конечно, с тех пор как я ее видела, прошло много времени… Надо же, чтоб вы так вот с ее братом встретились. Должно быть, это был шок для вас.
 — Ужасный шок. Я виделась с Моник… ты помнишь ее? Она рассказала мне о Лидии.
 — О Господи, это все так странно сложилось… Что вы не знали и всякое такое. Но на самом деле я только хотела спросить вас о Юджини. Я слышала, к ней доктора вызывали. Что он сказал?
 — Ничего серьезного. Кажется, она подвержена атакам печеночной колики.
 — О. Я рада. То, что с ней это уже было, заставило меня призадуматься. Такие штуки ослабляют.
 — Да, но Юджини молода. Должно быть, что-то ее расстраивает. Мы узнаем, что это, и положим конец злосчастным приступам. Такое время от времени случается.
 — Я уверена, что это так. Рада, что ничего серьезного. Я начала задумываться… Да еще это известие о Лидии.
 — Да, — сказала я и вошла в свою комнату.
 Наступил ноябрь, промозглый, темный и мрачный. Тетя Пэтти написала, что Маркемы приглашают нас провести Рождество с ними. Она считает, что это прекрасная идея. «Этакое Рождество Дингли Делл, дорогая. Можешь себе это представить? Тереза, конечно, включена в приглашение».
 Я думала об этом. Это будет приятно. Когда я сказала Терезе, она в восторге захлопала в ладоши.
 — О, давайте поедем. Ну, пожалуйста.
 Я все еще болезненно переживала последнюю встречу с Джейсоном и подумала, как покойно будет на ферме в Эссексе, так что импульсивно написала тете Пэтти в ответ, что мы должны принять приглашение.
 Я чувствовала, что меня все больше тянет к Джону Маркему. То, что сказал Джейсон, было правдой — он не будет импульсивным. Его жизнь будет упорядоченной, ровной; а после событий последних месяцев такое состояние вещей казалось очень манящим.
 В школе мы были заняты. Это было, как говорила Эйлин, обычной предрождественской лихорадкой. Всех волновало кто будет играть в отрывках, которые мы выбрали для представления: — «Ромео и Джульетта» и «Венецианский купец». Эйлин сказала, что ей хотелось бы, чтобы мисс Хетерингтон проявила хоть немного милосердия и вместо двух отрывков сосредоточилась бы на одном.
 — Купца было бы более чем достаточно, — говорила она. — И меня удивляет, что дорогая Дейзи считает, будто впечатлительным девушкам будет подходящим зрелище Джульетты, глотающей микстуру, которая отправит ее в транс.
 Создавалось ощущение, что репетиции идут все время, и это было больше похоже на театр, чем на школу.
 — Это нравится родителям, и мы проведем все за день до разъезда, — сказала Дейзи. — Однако на две недели раньше у нас будет представление, чтобы удостовериться, что к родительскому дню все будет готово.
 У Юджини среди ночи был еще один приступ. Мы не обратили особого внимания. Теперь мы уже привыкли к этим приступам. Просто ей что-то не подходит.
 — Мы должны найти, что же это, — сказала Дейзи. — Кажется, у бедной девочки слабый желудок… Ничего серьезного. Когда мы узнаем, что причиняет все эти приступы, мы сможем их прекратить.
 Юджини, казалось, не принимала свои приступы всерьез, ибо два дня спустя она с большим пылом играла Джульетту.
 В городе царила рождественская атмосфера. Витрины магазинов выставляли товары и приглашали людей делать покупки к Рождеству заранее. У миссис Бэддикомб была специальная витрина, полная открыток, в которой висели нанизанные на нитку шарики ваты, чтобы производить впечатление падающего снега. Когда я зашла к ней, она сказала:
 — Вам нравится моя витрина? Очень по-рождественски, а? А что сейчас в школе? Готовитесь к каникулам. Учтите, еще целый месяц.
 Я сказала, что у нас все в порядке и что я надеюсь, у нее тоже.
 — Мы так заняты, — посетовала она, — и похоже, что будет еще хуже. Как там мисс Веррингер? Я слышала, у нее со здоровьем плохо. Эта ваша горничная… она сказала, что бедная девочка очень больна, и она не удивится, если окажется, что она чем-то заболела.
 — Это ерунда. Просто у нее слабый желудок, вот и все.
 — Слабые желудки могут быть признаком чего-то еще… по словам этой вашей горничной…
 — Какой горничной?
 — Которая по-иностранному выглядит. О, она на самом деле не иностранка, но в ней есть что-то не наше. Эльза… так кажется?
 — О, я знаю. Она говорила о мисс Веррингер, не так ли?
 Миссис Бэддикомб кивнула:
 — Если хотите знать мое мнение, она расстроена из-за того, что ее сестра вот так уехала. Никто так и не узнал, где она.
 — Смею предположить, она со временем привезет своего мужа домой, — сказала я.
 — Будем надеяться, что у нее есть муж.
 — Миссис Бэддикомб, вам не следовало бы…
 — Но вы же знаете, какие мужчины. Или может быть не знаете. Но еще узнаете, — глаза ее подмигнули. — Скоро и я не удивлюсь.
 Я нашла, что начинаю на нее сердиться. Я не хотела, чтобы она выдумывала болезнь для Юджини, поэтому задержалась и сказала:
 — Мисс Веррингер вполне здорова. Мы не беспокоимся о ее здоровье.
 — Что ж, никто не мог бы радоваться этому больше меня. Если спросите меня, эта девушка… как там ее зовут… Эльза?… значит, немного сплетница.
 Я не могла сдержать улыбку, и миссис Бэддикомб продолжала.
 — Она неплохо выглядит. Думаю, у нее есть кто-то про запас… в дальних краях, ясное дело.
 — Что вы имеете в виду… про запас?
 — Я так думаю, она тут копит денежки, чтобы замуж выйти. Все кому-то пишет… Мужчине. Я видела имя на конверте, когда она марку наклеивала. Мистер Кто-то Такое… мне не очень было видно. Ну, это непросто, когда вверх тормашками. Я ей сказала вроде в шутку: «О, еще одно любовное письмо?» А она только улыбнулась и ничего не стала говорить. Как подумаешь, сколько она сюда приходит и болтает… Только некоторые о себе помалкивают, хотя вполне готовы поговорить о других. Но я-то знаю, что там кто-то есть. Она ему все время пишет. И, похоже, он на месте не очень-то сидит… Иногда это одна страна, иногда другая. Мне приходится смотреть, сколько марка стоит. Франция… Германия… Австрия… Швейцария… все эти места. В последний раз это была Австрия.
 — Может быть, у нее любовники во всех этих местах, — сказала я.
 — Нет, тот же самый… Это я могу видеть. Иногда она берет марки и наклеивает их на прилавке. Тогда я в темноте.
 — Как нехорошо с ее стороны.
 — Что ж, это жизнь, так ведь? Скоро вы домой поедете, я так понимаю. Хорошо вам.
 Я купила марки и вышла.
 Мне всегда казалось, что в этом ее ненормальном любопытстве было нечто зловещее. Это надо же додуматься проверять марки, которые люди покупают, и не только гадать об адресатах, но и обсуждать их с любым, кто зайдет в лавку!
 К концу ноября начался снегопад.
 — В этих краях похваляются тем, что видят снег лишь раз в семнадцать лет, — комментировала Эйлин. — И вот два года подряд. Должно быть, мы приближаемся к следующему ледниковому периоду.
 Девушки этому радовались. Их веселило то, что они оказались отрезанными на несколько дней. Из наших окон развалины выглядели как нечто из фантастического мира — эфемерное и утонченно прекрасное.
 — Хоть бы ветер стих, — сказала я. — Когда он дует с севера, он производит странные ноющие звуки, как страждущие души.
 Эйлин сказала:
 — Должно быть все эти монахи встают из протеста против Генриха, который разрушил их Аббатство.
 — Это не основание для того, чтобы они нам жаловались, — указала я.
 — Они жалуются на несправедливость мира, — возразила Эйлин. — Учтите, мы все иногда чувствуем то же самое.
 — О Эйлин, вы кажетесь достаточно довольной.
 — Буду, когда разъедемся на Рождество. Только представьте это блаженство. Никаких попыток сделать Рейнольдсов из людей, которые не могут провести прямую линию. Единственная, у которой есть капелька таланта, это Юджини Веррингер, хотя Тереза Херст тоже делает успехи. Никаких шекспировских персонажей. Наша Сара Симпсон скорее похожа на забойщика свиней, чем на блестящего молодого адвоката. Было большой ошибкой дать ей роль Порции.
 — У нее две младших сестры, кандидатки в Академию, — указала я. — Не забывайте, родители приедут на безукоризненное представление.
 — Кто знает, этого может оказаться достаточно, чтобы их навсегда отвадить. Должна сказать, Шарлотта довольно приличный Ромео. Она вполне хорошая актриса, эта девчонка. Не думаю, что Юджини подходит для Джульетты, но бедняга осталась без сестры. Интересно, как бы сэру Генри Ирвингу понравилось подбирать актеров по принципам Дейзи?
 — О Эйлин, это же всего лишь школьная постановка! Эйлин изобразила напускное отчаяние.
 — Как можно ожидать, чтобы я произвела шедевр, когда вы, мои коллеги, в этой безнадежной затее видите лишь школьную постановку!
 Так все и шло. Встречи в согревательной были хорошей возможностью расслабиться, а Эйлин всегда была забавна. Не было никого, кто не предвкушал бы рождественских каникул с удовольствием.
 Было начало декабря. Холод продолжал держаться, хотя мы могли выходить наружу. Мисс Хетерингтон позволила съезжать по пологому склону на санках, и девушки получали от этого огромное удовольствие. Садовники смастерили побольше санок, чтобы больше желающих могли кататься одновременно.
 И вот однажды ночью меня разбудили. На сей раз это была Юджини.
 — Мисс Грант, мисс Грант, — трясла она меня. — Проснитесь. Шарлотта. Она больна… точно как я была.
 Я поспешно надела свой халат и шлепанцы и прошла в их комнату.
 Это было хуже, чем приступы Юджини. Шарлотта корчилась от боли; ей было очень плохо, и лицо было одного цвета с простынями. Я сказала:
 — Немедленно приведите мисс Хетерингтон.
 Дейзи пришла, и я видела, что даже она встревожилась. У Юджини могла быть какая-то слабость, но когда заболела другая девушка, дело приняло серьезный оборот.
 — Мы сейчас же вызовем доктора, — сказала она. — Идите на конюшню и посмотрите, не найдете ли Тома Ролта. Пошлите его немедленно. Сначала наденьте что-нибудь теплое. Мы не хотим, чтобы вы слегли с пневмонией.
 Я спешно натянула сапоги и плащ и выскочила наружу, шаги мои заскрипели на снегу, ветер развевал волосы, бросая их в лицо. Я нашла Тома Ролта, который жил над конюшней. Он был недоволен тем, что его вызывают, и ему потребовалось какое-то время, чтобы подготовить двуколку. Он взял ее, потому что, как он сказал, в ней он сможет привезти доктора с собой.
 Так он и сделал, но прежде, чем он вернулся, прошло полтора часа с того момента, как Юджини разбудила меня, и к тому времени Шарлотте стало немного лучше. Казалось, боль прошла, и она лежала в своей постели бледная и тихая.
 Доктор был несколько сварлив из-за того, что его вытащили из постели по поводу того, что он считал еще одной коликой. Сначала он думал, что это его к Юджини вызывают и был удивлен, увидев другую девушку.
 — Это то же заболевание, — сказал он. — Должно быть, здесь есть что-то вредное для девушек.
 — Я могу вас уверить, доктор, — сказала Дейзи с намеком на праведный гнев, — что в этой школе нет ничего, что могло бы повредить им.
 — Что-то они такое получают. Видите, симптомы те же, мисс Хетерингтон. Что-то их отравляет и, естественно, они это отторгают.
 — Отравляет их! Никогда не слышала ничего подобного! Все, что мы здесь едим, — самое лучшее. Мы сами выращиваем свою пищу. Вы можете спросить у садовников.
 — Сейчас много новых идей, мисс Хетерингтон. Есть вещества, которые отравляют одних, но не других. Похоже, эти две девушки отторгают что-то из еды.
 — Приступ Шарлотты тяжелей, чем у Юджини.
 — Возможно, у нее нет такой сопротивляемости. Эта девушка очень слаба. Ей придется с неделю полежать.
 — О Господи, как неудачно. Нам придется искать нового Ромео.
 Я не смогла сдержать улыбку, хотя и была огорчена тем, что Шарлотта так сильно болела. Небесам известно, она была испытанием для меня, но сейчас выглядела так трогательно, лишь тень бывшей высокомерной девушки.
 — Ее следует осторожно кормить, пока она будет поправляться, — сказал доктор. — Только легкая диета. Вареная рыба, молочные пудинги…
 — Конечно, — сказала Дейзи. — Вы говорите, ей следует оставаться в постели?
 — Да, пока она не почувствует себя достаточно сильной, чтобы подняться. Болезнь ее очень ослабит. Главное — будьте осторожны с тем, что ей даете. Должно быть, в еде что-то, что не подходит.
 — Странно, — прокомментировала я, — что это случилось с двумя девушками из одной комнаты.
 Доктор оглядел комнату, словно в поисках какого-то зла в этих четырех стенах.
 — Скорее всего, совпадение, — сказал он. Он взглянул на Юджини, которая сидела на своей постели и выглядела очень испуганной. — Ей нужен полный покой. Сегодня она будет спать, поскольку я дам ей успокаивающее средство, и мне хотелось бы, чтобы она проспала весь завтрашний день. Было бы лучше, если бы она могла быть в комнате одна.
 Мисс Хетерингтон была в замешательстве.
 — Все наши комнаты в настоящий момент полностью заняты…
 Я предложила:
 — Можно перенести постель Юджини в мою комнату.
 — Отличная идея, мисс Грант. Завтра мы это сделаем. Несколько ночей, Юджини, вы будете спать в комнате мисс Грант. Утром как можно тише возьмите то, что вам понадобится.
 Она повернулась ко мне.
 — Это лишь на несколько ночей. Потом все вернется в норму.
 — Хорошо, — сказал доктор. — Сейчас она спит. Утром ей будет лучше… но покой и очень тщательная диета необходимы.
 — Не беспокойтесь, — сказала Дейзи. — За эту секцию отвечает мисс Грант, и она позаботится, чтобы все было, как вы рекомендуете.
 — Да, конечно, я это сделаю, мисс Хетерингтон.
 — Что ж, я сожалею, что нам пришлось вызвать вас, доктор, — продолжала Дейзи.
 — О, тут ничего не поделаешь, мисс Хетерингтон.
 — Мне кажется, будет лучше, если вы выпьете немного бренди, прежде чем Ролт отвезет вас обратно.
 — Спасибо. Это было бы кстати.
 Они вышли, оставив меня в комнате с девушками.
 — Я бы на вашем месте попыталась теперь поспать, Юджини, — сказала я.
 — Я очень испугалась, мисс Грант. Она выглядела такой больной. Я думала, она умрет. Я тоже так выглядела?
 — Да, вы выглядели очень больной… И смотрите, как вы поправились. Теперь ложитесь спать, а утром вашу кровать перенесут в мою комнату.
 — Да, мисс Грант.
 Она была очень покорна и нисколько не похожа на ту Юджини, которую я знала.
 Повинуясь внезапному импульсу, я подоткнула ей одеяло и поцеловала ее, как ребенка. Как только я это сделала, я стала себя укорять. Но как ни странно, Юджини казалась довольной. Она улыбнулась и мягко сказала:
 — Спокойной ночи, мисс Грант.
 Утром Шарлотта была очень слабой и усталой. Дейзи привела из конюшен двух мужчин, чтобы перенести кровать, и это было сделано быстро и бесшумно. Доктор пришел снова, и я видела, что он озабочен больше, чем прошлой ночью. Я полагаю, он тогда был несколько раздражен и склонен отмахнуться от недомогания Шарлотты как от чего-то тривиального. Он сказал:
 — Это случай довольного опасного пищевого отравления.
 Дейзи была в ужасе. Она любила девушек, хотя характер Шарлотты никогда не был из тех, которые вызывают привязанность, но настоящей ее заботой была школа. Бегство с мужчиной в прошлом семестре. Смерть от отравления в этом! Это могло быть гибелью для Академии.
 В этот первый день Шарлотта очень болела, и Юджини действительно сильно расстроилась. Я удивлялась тому, что она могла проявлять такую глубину чувств даже в отношении самой близкой подруги, поскольку она никогда не производила на меня впечатления любящей натуры.
 В каком-то отношении это делало ее более уязвимой, более податливой, и, как ни странно, она льнула ко мне, ища утешения. Когда мы были в постелях — она в своей, под высеченным в стене распятием, а я с другой стороны комнаты — она лежала без сна, и я чувствовала, что ей отчаянно хотелось поговорить.
 — Мисс Грант, — сказала она в наш первый вечер. — Вы выйдете замуж за моего дядю?
 Это застало меня совершенно врасплох. Я, заикаясь, проговорила:
 — Дорогая моя Юджини, что навело вас на такую мысль?
 — Ну, я же знаю, что он этого хочет. И он всегда пытался быть с вами… хотя теперь не так часто. Я бы не возражала. Вы были бы мне вроде тети, так ведь? Только вам это может не понравиться. Он не очень приятный. А Тереза говорит, что вы выйдете за этого другого, которого зовут Джон Как-То-Там. Она говорит, он замечательный…
 — Что ж, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал легкомысленно, — похоже, вы, девушки, устроили мою судьбу.
 — Мисс Грант, Шарлотта умрет?
 — Конечно нет. Через несколько дней ей станет лучше.
 — А вдруг умрет? Она хотела бы исповедаться… об этом письме.
 — Каком письме?
 — Про миссис Мартиндейл.
 — Вы его отправили? Вы… с Шарлоттой!
 — Да. Мы на вас так сердились за то, что вы нас разлучили, когда приехали сюда. Шарлотта сказала, что мы отомстим, но пока подождем. Так мы и сделали.
 — Это был очень злой поступок.
 — Я знаю. Поэтому я должна была признаться… на случай, если Шарлотта умрет с этим на совести. Ей бы этого не хотелось.
 — Прежде всего прекратите говорить о том, что Шарлотта умирает. Через несколько дней вам будет смешно об этом вспоминать. Теперь что касается этого письма. Это было глупо и не по-доброму, и только злые люди шлют анонимные письма. Ваши обвинения были совершенно несправедливы. Ваш дядя говорит, что миссис Мартиндейл уехала в Лондон. Если она захотела это сделать, это никого не касается. Никогда больше так не делайте.
 — Но вы нас прощаете?
 — Да, прощаю, но помните… это было злым и жестоким, и порочным поступком.
 — Ладно. Я скажу Шарлотте, если она достаточно поправится.
 — Да, и еще скажите, что я считаю, что вы были двумя глупыми и инфантильными девочками… и на этом дело закончено.
 — О, спасибо, мисс Грант.
 После этого она, казалось, вполне ко мне привязалась, да и мне она стала больше нравиться. Ее беспокоило это письмо, значит ей знакомы более тонкие чувства. Я уже забыла о том, как оно меня расстроило и действительно изменило мои чувства к Джейсону; но было облегчением узнать, что по крайней мере эта неприглядная история прояснилась.
 На следующий день Шарлотте было, похоже, несколько лучше, но она была еще очень слаба и едва ли замечала, что Юджини нет в ее комнате.
 Однако на вторую ночь пребывания в моей комнате Юджини сделала потрясающее признание, которое открыло мне глаза и заставило понять, что я нахожусь в самой гуще какого-то зловещего и опасного заговора.
 Юджини лежала в постели, готовая к тому что, похоже, становилось привычным разговором перед сном — знак наших новых отношений.
 — Перед тем как заболеть, Шарлотта прекрасно себя чувствовала, она смеялась и шутила. Она сказала, что мы посмотрим, сможет ли она заставить санки подскакивать и вертеться на склоне на следующий день и нельзя ли будет покататься на коньках на рыбных прудах. Они ведь замерзли.
 — Я думаю, мисс Хетерингтон вряд ли это позволила бы.
 — Мы не сомневались, что она не позволит.
 — И вы не были бы так глупы, чтобы попытаться предпринять такое, не спросив разрешения.
 — О нет, мисс Грант, мы бы этого не сделали.
 — Вы же понимаете, что это может быть очень опасно.
 — Думаю, именно поэтому эта идея нравилась Шарлотте. Она смеялась из-за этого. Она так прекрасно себя чувствовала, съела добавку супа, но заметила, что он пересолен и у нее из-за этого жажда, так что потом она выпила мое молоко и свое. Я все равно не хотела молока. Так что это не имело значения.
 Я раздумывала о возможности того, что девушки попытались бы кататься на коньках на рыбных прудах, и меня слова Юджини резко встряхнули.
 — Что ты сказала? Она выпила твое молоко?
 — Да. Она так хотела пить. Суп был слишком соленым. Я почувствовала, что холодею. Шарлотта выпила молоко, которое предназначалось Юджини, и ей стало плохо, как до этого было плохо Юджини… когда та, очевидно, сама пила свое молоко.
 — Вы спите, мисс Грант?
 — Нет… нет, — слабо сказала я.
 Я думала о молоке, которое подается девушкам. Молоко и два простых печенья… перед тем, как разойтись по комнатам. Я представляла, как горничные обходят столы и раздают жестянки с печеньем. Горничные делали это по очереди.
 Я услышала, что произношу:
 — Так значит… Шарлотта выпила твое молоко?
 — Да, и это говорит о том, что с ней все было в порядке, потому что она и свое выпила.
 — Кто давал тебе молоко? Ты помнишь?
 — Нет… Одна из горничных. Я не обращала внимания, потому что Шарлотта говорила о катании на коньках.
 — Хотелось бы, чтобы ты вспомнила.
 — Ну, горничных ведь не всегда замечаешь, верно? Они все похожи друг на дружку в черных платьях и белых чепцах.
 Я думала: «Мне это снится? Юджини было плохо три раза… а когда Шарлотта выпила молоко, которое предназначалось Юджини, плохо стало ей». Мне хотелось, чтобы Юджини прекратила непоследовательную болтовню и сосредоточилась на этом.
 — Она веселая и умная. Все получилось, хотя сначала мы думали об этом как о шутке.
 — Что? — рассеянно спросила я.
 — О, она знает много о старых легендах. Тогда я поняла, что она говорит об Эльзе.
 — Вы в них верите, мисс Грант? Она сказала, что если мы пойдем в лес в период полнолуния, одна из нас встретит своего будущего мужа… И это случилось с Фионой.
 — Что? — воскликнула я, садясь в постели.
 — Что-нибудь не так, мисс Грант? — спросила Юджини. Я должна быть осторожнее, подумала я. Нельзя испугать девочку.
 — Расскажи мне об этом подробнее, — попросила я.
 — Это было первого мая. Для старых религий это особенный день. Друиды и всякое такое, кажется. Эльза сказала, что всякое может случиться в некоторые дни, и если мы дождемся полнолуния и пойдем в лес даже днем, что в любом случае было единственным временем, когда мы могли бы пойти, мы встретим мужчину… Мы смеялись и не верили этому и сказали, что пойдем в лес, а когда вернемся, скажем Эльзе, что встретили мужчину, но когда мы пошли в лес, встретили его на самом деле.
 Мой рот пересох, и мне было трудно говорить. Наконец я выдавила:
 — Так значит вы встретили этого мужчину, и Фиона сбежала с ним.
 — Да. Это было так романтично.
 — Юджини, — сказала я, — как звали человека, которого вы встретили в лесу?
 — Его звали Карл.
 — Карл, а дальше?
 — Я ни разу не слышала его фамилии. Фиона говорила о нем как о Карле.
 — И вы с Шарлоттой помогли ей сбежать.
 — Да, помогли. В тот вечер мы отправились в Холл.
 — И вы нашли монашескую рясу, чтобы он мог появиться на маскараде?
 — Это все было так интересно! Он должен был увидеться с ней в тот вечер, чтобы сказать, когда она должна с ним встретиться. Они сначала поехали в Лондон. Мы думали, это самое фантастическое происшествие.
 — Юджини, — спокойно сказала я. — Мисс Экклз говорит, у тебя настоящий талант к рисованию.
 — О, она так говорит? Я люблю рисовать. Это мой любимый предмет. Хотелось бы мне заниматься этим все время.
 — Ты могла бы нарисовать мне портрет мужа Фионы?
 — О… я могла бы попробовать. Я утром это сделаю.
 — Я хочу, чтобы ты сделала это сейчас.
 — Сейчас, мисс Грант? Когда я уже в постели?
 — Да, — сказала я. — Сейчас. Я хочу его сейчас увидеть.
 Я выбралась из постели и нашла карандаш и бумагу. Она села в постели и, используя книгу как подставку, начала рисовать, сосредоточенно наморщив лоб.
 — Он очень красивый. Это трудно передать. Хотя немного на него похоже. Да, он очень красив. Волосы светлые. Они немного вьются… вот так. Его лицо… ну, оно отличается от лиц других людей. Такое выражение в его глазах… я не могу это изобразить.
 — Продолжай, — сказала я, — все получается.
 Так оно и было. Лицо, которое смотрело на меня, сильно походило на лицо Незнакомца из леса.
 Я взяла рисунок и осторожно положила в ящик, хотя не очень-то знала, что предпринять дальше. Я сделала настолько поразительное открытие, что оно парализовало меня.
 Я не могла понять, что же оно означает.
 — Чудно, что вы захотели увидеть его прямо сейчас, — начала Юджини.
 — Становится поздно, — сказала я. — Думаю, нам пора спать.
 Она откинулась на подушки и закрыла глаза.
 — Спокойной ночи, мисс Грант.
 — Спокойной ночи, Юджини.
 Я повторяла себе: муж Фионы — это муж Лидии. Лидия умерла, катаясь на лыжах, и он учит Фиону кататься на лыжах. Теперь я была уверена, что кто-то пытался отравить Юджини, и что этим кто-то должна быть Эльза, которая была столь глубоко вовлечена в это мрачное дело.
 Я должна действовать быстро. Но как?




 XI. Встреча в горах


 Я в эту ночь не спала вовсе, и утром первым делом пошла к Дейзи. Я решила, что должна все ей изложить, и начала свой рассказ со встречи в лесу с Незнакомцем. Она молча слушала.
 Потом она сказала:
 — Думаю, нам с вами нужно немедленно поехать в Холл и рассказать эту фантастическую историю сэру Джейсону. Похоже, Юджини угрожает опасность.
 Я с этим согласилась и почувствовала себя значительно лучше, чем ночью.
 Как ни рано это было, мы поехали в Холл. Сэр Джейсон был на верховой прогулке, что он обычно делал перед завтраком, а когда вернулся, был очень удивлен, увидев нас.
 Мисс Хетерингтон сказала:
 — Лучше вам, Корделия, рассказать эту историю. Так же, как вы ее рассказали мне. Так я и сделала.
 — Кажется ясным, — сказала Дейзи, — что наша горничная каким-то образом связана с мужчиной, который занимается тем, что встречает девушек в лесу и предположительно вскруживает им головы.
 — Достаточно ясно, — сказал Джейсон. — Очевидно и то, что такую же судьбу он и для вас готовил, Корделия.
 — Мне кажется, я знаю, почему он так внезапно исчез.
 Это произошло, когда он узнал, что моя тетя продает Мэнор. Затем он перешел к Лидии, а теперь к Фионе. Есть какие-нибудь причины для этого нападения на Юджини?
 — Я могу назвать одну, — сказал Джейсон. — Если ее сестра умрет, Фиона унаследует все состояние, которое было оставлено девочкам.
 — Значит, Эльза пытается отделаться от Юджини. Как это по-дьявольски!
 — Следом настанет черед Фионы.
 — Да он же массовый убийца! — произнесла Дейзи, бледнея.
 — Мне кажется, выявляется следующее, — сказала я. — Его сообщница работает в модных школах, где живут богатые молодые леди. Она выбирает самых желанных, рассказывает им о легендах и подводит их к тому, что появляется мужчина, который старается их очаровать и решает, кто же будет его следующей жертвой. У Лидии было небольшое состояние. Она умерла на лыжных склонах. Вы сознаете, что он учит Фиону кататься на лыжах?
 — Боже мой! — воскликнул Джейсон. — Мы должны ее найти.
 — Как? — спросила я. Мы все смолкли.
 — Он сказал мне, что живет в деревушке в Суффолке, — сказала я. — Я поехала туда и обнаружила, что там жила семья по фамилии Даулинг. В ней были сын и дочь, и этот человек может быть сыном. Он сказал мне, что его имя Ком-птон, но Комптоны мертвы уже двадцать лет. Полагаю, он назвал мне имя наугад, но тот факт, что он выбрал это имя и место, показывает, что он должен был когда-то иметь к ним отношение. Думаю, нам нужно больше узнать об этой семье. Но что нам делать пока?
 — Мы должны найти Фиону, — повторил Джейсон.
 — Вы ездили ее искать безо всякого успеха. И мне еще кое-что пришло в голову. Похоже, Фиона в безопасности, пока Юджини жива. Он хочет все состояние… не одну только половину. Это защита Фионы.
 — Я считаю, что Юджини следует убрать из школы, — сказала Дейзи.
 — Согласна, — сказала я. — Эльза… если это Эльза… пыталась ее отравить. Теперь я это понимаю. Она пыталась сделать это постепенно, так, чтобы когда она даст ей окончательную дозу, было бы похоже, что у Юджини был более сильный приступ, чем те, от которых она обычно страдала. Возможно, принятая Шарлоттой доза должна была оказаться смертельной. Шарлотта была очень больна, и не исключено, что Юджини, будучи сильно ослабленной, не справилась бы с ней.
 — В это невозможно было бы поверить, если бы не было столько доказательств, — сказал Джейсон. — Мы должны действовать быстро.
 — Если бы только знать как, — сказала я.
 — Давайте подумаем. Давайте попробуем увидеть, как все сложилось. Фиона у этого человека. Он женился на ней. Мы не знаем его имени. Мы не знаем, где он.
 — Для Лидии Маркем он был Марком Чессингемом.
 — Он не станет использовать то же самое имя снова.
 — Нет. Юджини говорит, что он был Карлом Как-То-Там. Она никогда не слышала его фамилии.
 — Ну и что же мы будем делать, понесемся опять в Европу рвать и метать в поисках мужчины по имени Карл с женой по имени Фиона? Боюсь, толку будет немного. Думаю, нужно обратиться в полицию. Этого человека нужно найти быстро.
 — Мне кое-что пришло в голову, — сказала я. Они с надеждой на меня посмотрели.
 — Да, — сказала я медленно. — Миссис Бэддикомб тоже по-своему полезна. Я считала ее глупой старой любительницей скандалов, но в данный момент испытываю к ней нежные чувства. Эльза пишет письма кому-то за границей… И пишет довольно регулярно. Ее корреспондент не сидит на одном месте, поэтому Эльзе приходится спрашивать у миссис Бэддикомб цену марок, так что наша почтарша знает, что та пишет в Швейцарию, Францию, Германию и Австрию. Знает она и пол получателя этих писем. Мужчина. Теперь, если Эльза пишет своему сообщнику, а я предполагаю, что так оно и есть, очень вероятно, что он отвечает ей.
 — Понимаю, — сказала Дейзи, глядя на меня с одобрением.
 — Если бы нам удалось завладеть одним из этих писем, оно нам кое-что сказало бы.
 — Это будет довольно легким делом, — сказала Дейзи. — Как вам известно, один из конюхов ездит каждый день за почтой, потому что почтальону добираться сюда слишком далеко. Обычно он передает письма одной из горничных. Я могу дать указания приносить ее прямо ко мне.
 — Смею предположить, Эльза подстерегает возвращение человека с почтой.
 — С этим легко справиться, — сказала Дейзи. — Я буду менять время отправления этого человека, так что она ничего не заподозрит. Как вы думаете?
 Она посмотрела на Джейсона. Он сказал:
 — Да, так и сделайте. Но мы не можем сидеть в ожидании почты. Я сегодня поеду в Лондон, а пока, полагаю, Юджини следует вернуться в Холл.
 — Нам нужен хороший предлог, чтобы она могла это сделать, и правдоподобную историю для девушек, — сказала Дейзи.
 — Мы могли бы сказать, что у вас особые гости, и вы хотели бы ее с ними познакомить, и поэтому она на неделю раньше уходит на каникулы, — добавила я.
 — Что-нибудь придумаем, — сказала Дейзи. — А как быть с Шарлоттой? Я несколько о ней беспокоюсь.
 — Пусть и ее перевезут в Холл. Ей уже можно путешествовать, и она составит компанию Юджини. Думаю, девушкам придется объяснить… я имею в виду Шарлотту и Юджини.
 Дейзи взглянула на меня.
 — Вы хорошо их знаете.
 — Я не так уж в этом уверена. Однако в теперешнем настроении Юджини я могла бы с ней поговорить. Что же касается Шарлотты, она слишком слаба, чтобы спорить. Мы могли бы сказать, что везем их на прогулку, доставить в Холл, а сказать, что они остаются там.
 — Я предоставлю это вам, Корделия, — сказала Дейзи, заканчивая разговор, тоном, который принимала, когда давала своим подчиненным трудные задания.
 — В таком случае привезите ее сюда этим утром, — сказал Джейсон. — Я отправляюсь в Лондон, чтобы начать продвигать это дело. У нас так мало сведений.
 — Я надеюсь на письмо, — сказала я. — Думаю, они довольно часто пишут друг другу.
 Я поднялась к себе. Шарлотта сидела в кресле и выглядела бледной и вялой. Я спросила, как она себя чувствует, и она ответила, что устала целыми днями оставаться в комнате.
 — Вы хотели бы поехать на прогулку? — спросила я. Ее лицо прояснилось, и она сказала, что хотела бы.
 — В таком случае я приглашу Юджини поехать с нами.
 Пока все хорошо. Теперь, когда я могла как-то действовать, я чувствовала себя гораздо лучше.
 Юджини была в восторге от возможности пропустить уроки и поехать на прогулку с Шарлоттой.
 — Куда мы едем? — спросила Юджини.
 — Мы едем в Холл.
 — Повидать дядю Джейсона?
 — Не знаю, там ли он.
 — Вчера был там, — ответила Юджини.
 — Увидим, — ответила я.
 Когда мы прибыли в Холл, я вошла вместе с обеими девушками. Шарлотта явно устала, и я попросила одну из служанок отвести нас в комнату, которая была для нее подготовлена.
 — Я должна буду лечь? — спросила она.
 — Вам ведь этого хочется, не так ли?
 — Только на немножко.
 — Вы можете прилечь, а мы с Юджини посидим с вами. Я хочу вам обеим кое-что рассказать.
 Когда она легла, я открыла дверь между этой и соседней комнатой, которая тоже была спальней.
 Я сказала:
 — Теперь я хочу, чтобы вы внимательно меня выслушали. На какое-то время вы останетесь здесь.
 — Останемся здесь? — воскликнула Юджини. — А как же школа?
 — Что ж, вы обе были очень больны… таинственно больны. Мы решили, что будет лучше, если вы останетесь здесь до отъезда на каникулы. Потом я не знаю, какие планы у Шарлотты, но вы, Юджини, все равно в любом случае должны были приехать сюда.
 — Что скажет мисс Хетерингтон?
 — Она знает. На самом деле это идея ее, моя и вашего дяди. Мы хотим, чтобы вы оставались здесь, потому что в школе есть что-то вредное для вас.
 Они молчали, глядя друг на друга, и я видела, что ни одна из них не грустит оттого, что их семестр кончился раньше.
 — Я знаю, что это, — сказала Юджини. — Это стоки.
 — Стоки?
 — Да, иногда от них болеют. Я была больна, потом Шарлотта, и нам нужно уехать. Значит, что-то в нашей комнате, я так понимаю. Под окном.
 Я подумала, что это легкий выход из наших трудностей, поскольку не хотела им говорить, что мы опасаемся покушения на жизнь Юджини.
 — Что ж, вам здесь вместе будет хорошо и, вы, Юджини присмотрите за Шарлоттой, не так ли? Вы найдете массу занятий.
 Они переглянулись и засмеялись.
 — А как же «Ромео и Джульетта»? — спросила Шарлотта.
 — Увы, бедный Ромео, — сказала Юджини. — Ты играла очень хорошо, Шарлотта. А я никак не могла запомнить свои строки. Кто займет наши места?
 — Думаю, этот отрывок уберут, — сказала я. — Придется обойтись «Венецианским купцом».
 По лицу Шарлотты было видно, что ей жаль.
 — Вы все равно не могли достаточно поправиться, — сказала я. — Подумайте, как неприятно было бы вам смотреть, как играет кто-то другой.
 Осознав это, Шарлотта смогла примириться с решением. Если Ромео играет не Шарлотта Маккей, тогда пусть лучше никто не играет.
 Я сказала:
 — Теперь я вернусь в школу. Я думаю, Юджини, что ваш дядя вернется через день или около того.
 Когда я рассказала Дейзи о том, что произошло, сначала она была возмущена мыслью, что стоки в ее школе могли оказаться несовершенными; но скоро она остыла и поняла, что это было лучше, чем сказать им правду. Она сказала:
 — Я очень тревожусь по поводу этой девицы, Эльзы.
 — Да, но мне кажется важным, чтобы она не знала, что мы подозреваем что-то. Она какое-то время может не знать, что Юджини и Шарлотта уехали.
 — А когда узнает?
 — Думаю, она начнет задумываться. Мы должны очень внимательно за ней наблюдать.
 — Я предпочла бы немедленно поместить ее под стражу.
 — На каких основаниях? Это все одни предположения. Нам нужны доказательства. Будем надеяться, что скоро их получим. А пока давайте наблюдать за Эльзой.
 На следующий день девушки говорили об отъезде Юджини и Шарлотты. Я объяснила, что Шарлотте требуется восстановительный период, и что Юджини, которая была ее лучшей подругой, уехала с ней. Эльза быстро об этом узнает, и я гадала, какие же она сделает из этого выводы. Она может ничего и не заподозрить. С другой стороны, она не сможет осуществить свой план убийства… если мы правы, предполагая, что именно это она делает.
 Джейсон вернулся из Лондона через два дня. У него было мало надежды на то, что Фиону и ее мужа найдут. Ему указали на то, что они могут быть где угодно в Европе и что вся информация, которая у нас есть, сводится к тому, что он называет себя Карлом, имя его жены Фиона.
 Я подстерегла Эльзу и попыталась узнать, что она думает. Она ничего не выдала, и я поневоле начала сомневаться, не ошиблась ли я в ней. Она была в Шаффенбрюккене и здесь. Но она, конечно, не приехала бы в Колби, если бы знала, что встретит меня. Она рассказывала историю о полнолунии и будущем муже. Могло ли это быть совпадением? О нет… слишком все сочеталось. Она замешана. В этом я была уверена. Я спросила ее, предвкушает ли она поездку домой на Рождество.
 — О да, к моей сестре. Это далеко отсюда. На севере.
 — О, где же?
 — Ньюкасл.
 — Это и впрямь далеко.
 — Да, но она моя единственная сестра. Семьи должны держаться вместе, разве нет? Мне повезло, что есть куда поехать. На Рождество хочется быть со своей семьей, верно? Тереза сказала мне, она с вами едет.
 — О да…
 — Надеюсь, мисс Шарлотта поправляется.
 — Думаю, да.
 — Бедная девочка. Она была плоха. И мисс Юджини с ней. Я рада этому. Водой этих двоих не разлить.
 Она продолжала в своей обычной манере бесцельно размахивать метелочкой для обметания пыли. Подозревать ее было трудно.
 Было начало рождественской недели, а в среду мы разъезжались. Репетиции закончились, и подошел великий день. Представлять должны были только «Венецианского купца», что, как сказала Эйлин, было благословением. Никто, казалось, не считал странным, что Шарлотта уехала на поправку и что Юджини с ней, а Эйлин была в восторге оттого, что избавилась от «Ромео и Джульетты».
 Дейзи послала за мной, и, когда я к ней пришла, она держала в руке письмо. Оно было адресовано мисс Эльзе Кра-кен, и марка была австрийской.
 — Я думаю, — сказала она, — что это может быть тем, чего мы ждем. Я его не открывала. Думаю, нам нужно сделать это осторожно, поскольку может оказаться необходимым, чтобы она его получила, и в этом случае она не должна знать, что мы его видели. Поэтому я намереваюсь его осторожно отклеить над паром, и тогда в случае необходимости мы сможем его снова запечатать.
 Мы сели бок о бок и стали читать письмо:
  Дорогая сестра, 
  Какая катастрофа! Но ты не должна себя винить. Такое случается, и я много раз говорил тебе, что если мы стараемся сделать что-то как можно лучше, но получается не так, мы не виноваты. Однако это было чрезвычайно неудачно, и я несколько встревожен. Я почувствовал опасность, как только узнал, что эта женщина там. Возможно, тебе следовало уйти после завершения первой части нашего плана. Если бы ты это сделала, мы уже к этому времени завершили бы проект. Это мы и сделаем. Немедленно объявляй об уходе и скажи, что после Рождества уже не вернешься. Скажи, это по семейным обстоятельствам. Сделай все очень естественно. Ты это понимаешь. 
  Я знаю, когда сказать довольно. Будем довольны тем, что у нас есть. Наша маленькая птичка хорошо обеспечена, и мы примем половину, поскольку попытаться получить все будет явно опасно. Я все устрою раз и навсегда. Возможно, это будет наше последнее предприятие, и мы купим где-нибудь особнячок… неважно где. Это будет особняк, не уступающий по роскоши дому Комптонов, как раз такой, о котором мы мечтали. Но мы будем его хозяевами. Мы не будем рабами богатых. Они будут нашими… 
  Но больше всего, дорогая сестра, я не хочу, чтобы ты корила себя. В этом случае обстоятельства были против нас. Мне следовало быть осторожнее, когда я узнал, что эта женщина там. Она была нашим злым гением. Я с самого начала ошибся в ней, и если это позволит тебе чувствовать себя менее виноватой, сестра, позволь напомнить тебе, что и я тоже совершал ошибки. Я совершил серьезные ошибки. Их так легко допустить, когда не бываешь настороже. Я неосторожно дал ей то имя, которое так много значило для наев прошлом-, и не только имя, но и место тоже. Я тотча с оке понял, какую серьезную ошибку я допустил, но как я уже говорил, мы все иногда бываем неосторожны. Это сильно меня беспокоило, могу тебе сказать. Но сейчас я говорю тебе об этом, чтобы напомнить об ошибках, которые мы можем совершать, когда на миг расслабляемся. 
  Это не было твоей виной. Твой метод был правильным. Как ты могла догадаться, что другая девушка выпьет молоко? Если бы ты попыталась ее остановить, как ты предполагаешь тебе следовало сделать, это было бы еще большей катастрофой. 
  Нет, перестань себя корить. Выбирайся оттуда, я завершу этот проект, и мы будем свободны. 
  Наши планы были очень успешны, и если этот успех лишь наполовину, для нас это достаточно хорошо. 
  Скоро ты будешь со мной. Как только ты сможешь уйти, не вызывая подозрений, приезжай в эту гостиницу. Я побуду здесь еще недолго. Пока не смогу сказать: конец. 
  С глубочайшей любовью, дражайшая сестра. 
  Твой вечно любящий Брат 
  P  .  S  . Как хорошо будет, когда моя сестричка будет со мной. Ты сможешь утешить меня в моей «потере». 
 Мы с Дейзи смотрели друг на друга.
 — Это правда, — воскликнула Дейзи. — Какое злодейство! А Фиона…
 — Фиона в серьезнейшей опасности, — сказала я. — Но смотрите, у нас есть адрес.
 — Но нет имени.
 — Важен адрес. Мне кажется, мне следует немедленно отвезти письмо сэру Джейсону.
 Она кивнула, и не прошло и десяти минут, как я скакала к Холлу.
 Когда Джейсон прочитал письмо, он был глубоко потрясен.
 — Что вы будете делать? — спросила я.
 — Я поеду в Лондон. Там я пойду в полицию, а потом сам поеду в это место. Мешкать нельзя. Кто знает, что может произойти с Фионой.
 — О Джейсон, — сказала я, — да будет с вами Бог.
 Он на миг приостановился; потом обнял меня и поцеловал.
 — Я должен ехать немедленно, — сказал он; и я оставила его.
 Два дня спустя в школу зашел человек и сказал, что хочет видеть мисс Хетерингтон. Он просидел с ней недолго, и когда он ушел, Эльза ушла с ним.
 — Они были чрезвычайно добры, — сказала Дейзи. — Они сделали то, что необходимо было сделать, с наименьшим шумом.
 — Это был арест? — спросила я. Она кивнула.
 — Она арестована по подозрению в сообщничестве с убийцей.
 Мы вошли в ее комнату. В ее шкафах мы нашли коллекцию пузырьков и сушеные травы.
 Дейзи понюхала их и сказала:
 — Должно быть, она сама делала яды. Умная девушка. Жаль, что ее таланты были направлены по столь ужасному пути.
 «Венецианский купец» прошел очень успешно, и те из родителей, кто приехал его посмотреть, получили огромное наслаждение.
 Помахав уезжавшим на рождественские каникулы девушкам, на следующий день мы с Терезой поехали в Молденбери.
 — Я думала, предыдущий семестр был самым необычным из всех, какие я когда-либо знала, — сказала Дейзи, — но этот зашел еще дальше. Интересно, как там дела у сэра Джейсона. О Господи, как я желаю, чтобы это ужасное дело было кончено. До сих пор, к счастью, школа не пострадала. Надеюсь, тот факт, что эта девушка работала здесь, не слишком распространится. Когда я вспоминаю об этом, я не могу спокойно думать о следующем семестре.
 У Терезы было прекрасное настроение, она строила предположения о том, во что тетя Пэтти будет одета и какой кекс Вайолит испечет к чаю.
 В поезде, который вез нас в Пэддингтон, у нас было отдельное купе. Мне казалось, что Тереза выглядит несколько неуютно, и я спросила ее, не беспокоится ли она о чем-нибудь.
 — Теперь нет, — сказала она. — Думаю, что теперь все будет в порядке. Замечательно, что мы на Рождество едем в Эппинг.
 — Я уверена, нам всем там понравится.
 — Тетя Пэтти, Вайолит, вы и я… Джон и Чарльз. Это будет прекрасно.
 — Не могу понять, отчего же, имея перед собой такую перспективу, ты минуту назад выглядела так грустно.
 Несколько секунд она молчала, кусая губы и вглядываясь в проносящиеся мимо поля.
 — Мне следовало бы кое-что вам сказать. Теперь это уже не имеет значения. Все кончено. Может быть…
 — Лучше освободи от этого свою совесть, — сказала я.
 — Да, — сказала она, — теперь это безопасно. Есть Эппинг и Джон… и я думаю, он замечательный. Он как раз то, что надо.
 — Пожалуйста, скажи мне, Тереза.
 — Я не нашла ту серьгу у прудов.
 —Что?
 — Нет. Она была в комнате Юджини. Она нашла ее в конюшнях в Холле и должна была вернуть ее миссис Мартиндейл, но забыла. Она долго лежала в ящике в ее комнате. Вот я и взяла ее.
 — О Тереза… ты солгала.
 — Да, — сказала она, — но я считаю, что это в сущности была хорошая ложь. Он плохой человек, Корделия, а мы все знали, что он хотел вас.
 — Тереза. Как ты могла?
 — Ну, люди говорили, что он от нее отделался. А про серьгу они не знали. Это было только для вас. Чтобы остановить вас, показать вам…
 Я молчала.
 — Вы очень на меня сердитесь? — Тереза с беспокойством всматривалась в меня. — Я правда думала, что он вам нравится… а он злой. В нем дьявол. Юджини так говорила. Она сказала, что вы и он… Поэтому я и бросила в Шарлотту туфлей. Вам не надо иметь с ним ничего общего, мисс Грант. А теперь есть Эппинг и Джон… и Вайолит говорит, что она не удивится, если он очень скоро задаст вопрос.
 Я сказала:
 — Мы скоро будем в Пэддингтоне.
 — Вы очень на меня сердитесь?
 — Нет, Тереза, — сказала я. — То, что ты сделала, ты сделала из любви. Я полагаю, это извиняет многое.
 — О, хорошо. Спустить сумки?
 Тетя Пэтти с любовью и радостью обняла нас.
 — Мы едем в Эппинг послезавтра, — сказала она. — Я подумала, ты захочешь немного побыть в Молденбери, чтобы все приготовить.
 — Это будет так весело, — сказала Тереза. — Вот бы снег не таял.
 — С ним не так легко передвигаться, моя дорогая. Могло бы оказаться, что мы не смогли бы путешествовать, — напомнила ей тетя Пэтти.
 — Ладно, я рада, что он растаял.
 — Учти, — продолжала тетя Пэтти, — лес выглядел бы очень красиво.
 Вайолит приветствовала нас с ворчливой привязанностью, уверенная, что мы умираем от жажды.
 — Над миской с горячей водой вас ждут гренки, так чтобы масло хорошо пропитывалось и они оставались горячими, — объяснила она. — И еще там сальные кексы на закуску, потому что маленькая птичка нашептала мне, что Тереза их больше всего любит.
 Все тот же домашний уют. Было так трудно поверить, что он может существовать рядом с ужасной смертью.
 Письмо пришло на следующий день. Как только я увидела австрийскую марку, меня охватила дрожь и несколько секунд я боялась его открывать.
 Оно было написано незнакомым почерком и сообщало мне, что произошел несчастный случай. Сэр Джейсон Веррингер не может путешествовать и зовет меня. Его состояние таково, что мне не следует терять время.
 Оно было подписано именем, которого я не могла разобрать, но под ним стояло слово доктор.
 Вошла тетя Пэтти. Она уставилась на меня, а потом взяла письмо у меня из рук.
 Я сказала:
 — Случилось что-то ужасное. Я знаю.
 Она тотчас поняла, потому что прошлой ночью я все ей рассказала. Теперь она с тревогой смотрела на меня.
 — Ты поедешь, — сказала она. Я кивнула.
 — Ты не можешь ехать одна.
 — Я должна ехать, — настаивала я.
 — Ладно, — ответила она. — Я поеду с тобой.
 Это было долгое и утомительное путешествие по Европе, оно казалось дольше, чем было на самом деле, потому что мне не терпелось приехать.
 Уехать из Молденбери оказалось нелегко. Вайолит была в полном замешательстве и сказала, что мы сошли с ума — да еще в канун Рождества! Тереза сердилась и дулась.
 Мы пытались объяснить, но это было нелегко, пока Вайолит нехотя не признала, что раз Пэтти считает это правильным, так оно и должно быть. Тетя Пэтти сказала, что Тереза и Вайолит должны ехать в Эппингбез нас. Было много споров, но в конце концов сошлись на том, что так они и сделают.
 Ехать с тетей Пэтти было чудесно. Она мало говорила, потому что знала, что я хочу помолчать. Она оставляла меня с моими мыслями, и все они были о Джейсоне Веррингере.
 Во время этого путешествия я многое узнала о себе, ибо все это время боялась, что могу прибыть слишком поздно и больше никогда не увижу его живым. Я знала, что он в опасности: формулировка письма врача мне это сказала, и, глядя из окна вагона на холмы, реки и величественные горы, я пыталась представить, какой будет жизнь без него. Я избегала его, но как это будет, если избегать будет некого?
 Если его там не будет, я никогда не захочу вернуться в Аббатство. В моей жизни будет глубокая грусть и воспоминания, которые я буду стараться забыть и никогда не смогу.
 — Не думаю, — сказала тетя Пэтти, — что доктор предложил бы тебе проделать такое дальнее путешествие, если бы не было какой-то надежды.
 Она знала, как меня утешить. Я бы не выдержала испытующих вопросов, соболезнований, выражений сочувствия. Мне следовало знать, что тетя Пэтти поймет, что происходит у меня в голове и не будет пытаться увести мои мысли к предметам, о которых я не хочу думать.
 Наконец мы прибыли в Трентниц.
 Это была маленькая гостиница на полпути к вершине — один из наименее известных курортов для любителей зимних видов спорта.
 Со станции в Гастхоф нас доставили на своего рода санях. Как только мы вошли в похожее на шале деревянное здание и назвали себя, нам сказали, что доктор сейчас у сэра Джейсона и, несомненно, немедленно нас примет. Он предусмотрительно зарезервировал для нас комнату, в которой мы с тетей Пэтти могли остановиться.
 Доктор пришел к нам. Он неплохо говорил по-английски и несомненно был рад нас видеть.
 — Это именно то, в чем наш пациент нуждается, — сказал он. — Он хочет, чтобы вы были с ним. Вы его невеста, как я понял. Я уверен, что это поможет.
 — Насколько серьезно его состояние?
 — Очень плохо. Удар был… — он пожал плечами, стараясь найти слова. — Это было великой милостью, что он не разбился с тем другим. Полиция будет здесь. Они захотят с вами повидаться. Но сначала… пациент.
 Я немедленно пошла к нему. Он лежал в комнате с открывающимся на гору окном. Все было белым и выглядело очень чистым. Он сам был лишен красок и несколько мгновений я едва могла его узнать.
 — Корделия, — сказал он.
 Я подошла к кровати и стала на колени.
 — Вы приехали, — прошептал он.
 — Как только получила письмо. Тетя Пэтти со мной.
 — Сейчас, должно быть, Рождество, — сказал он.
 — Да.
 — Вам следовало бы быть в Эппинге.
 — Я думаю, мне следует быть здесь.
 — Я довольно здорово разбился.
 — Я мало говорила с доктором. Мы только что прибыли, и он привел меня прямо к вам.
 Он кивнул.
 — Мне придется учиться ходить заново.
 — Научитесь.
 — Но его я все-таки достал. Фиона здесь. Вам придется за ней присмотреть. Она в плохом состоянии. Она здесь в постели. Мы вдвоем превратили это место в настоящую больницу.
 — Что случилось?
 — Я нашел его. Это было нетрудно, когда я узнал, где они. Я просто приехал сюда. Карл и Фиона… Я увидел их вместе, и мне захотелось задушить его голыми руками. Видите ли, это из-за того, как он вел себя с ней — такой любящий и нежный, а она… Она смотрела на него как на бога. Я увидел их гораздо раньше, чем они увидели меня. Они отправлялись кататься на лыжах, и меня потрясла мысль. Он мог уже тогда решиться это сделать: вывезти ее в горы и инсценировать несчастный случай. Другая девушка именно так погибла… теперь был черед Фионы. Вот я и отправился за ними. Когда Фиона меня увидела, она в смятении вскрикнула. Тогда он резко обернулся. Выражение его лица было потрясающим. Она крикнула: «Дядя Джейсон!..» и он понял. Я сказал: «Ты, подлый убийца…» — и кинулся на него. Мы боролись. Я знал, чего он хотел — швырнуть меня так, чтобы я покатился по склону. Он знал местность. У него был опыт лыжника, значит преимущество. Но я был намерен достать его. Он подтащил меня к краю… и я подумал: если я упаду, я прихвачу его с собой. У него не будет шансов продолжать свою убийственную игру. И… вместе мы и рухнули…
 — Вам следовало подождать, — сказала я. — Полиция его взяла бы. Они шли по следу. Эльзу арестовали.
 — Когда бы они его взяли? После того, как он убил бы Фиону? Нет. Мы имели дело с опытным убийцей, человеком, чьей профессией было убивать. Я знал, что со временем они придут, но я должен был появиться здесь… сразу… как только узнал. Я не мог позволить, чтобы оказалось слишком поздно.
 — Что случилось с ним?
 — Самое лучшее. Ему повезло. Он сломал шею. Я много чего сломал, но моя шея оказалась целой. Я приземлился в сугроб… Погрузился в него. Он попал на скалу.
 — Вас огорчают разговоры об этом? — спросила я.
 — Нет. Мне это полезно. Меня Фиона беспокоит.
 — Я посмотрю, что можно сделать.
 — Попытайтесь ей объяснить. Она вам не поверит, но вы ее заставьте. Я знаю, что это трудно, но Фионе нельзя закрывать глаза на правду. Корделия… это чудесно, что вы приехали. Видимо, я все время вас звал, когда не сознавал, что говорю.
 — Неужели вы могли меня позвать только когда не сознавали, что говорите?
 — Я знал об Эппинге. Юджини меня довольно регулярно информировала. Об остальном я догадался.
 — Что ж, вместо этого я приехала сюда.
 — Глупо.
 — Я считаю, это было довольно мудро. Помните, когда-то вы просили меня выйти за вас замуж?
 Он слабо улыбнулся.
 — Ну и хвастуном же я был, верно?
 — Предложение все еще действует?
 Он не ответил, и я продолжала:
 — Потому что если оно еще действительно, я решила принять его.
 — Вас увлекают эмоции момента. Жалость к человеку, который уже никогда не будет таким, как прежде. Между нами все не так должно быть. Там вас этот образцовый мужчина ждет. Он даст вам все, чего может желать женщина.
 Я засмеялась.
 — Что так смешно? — спросил он.
 — Я долгое время повторяла вам, что не хочу вас больше видеть, а вы настаивали, что должна. Теперь я говорю, что буду, а вы указываете мне на причины, почему я должна выйти за другого.
 — Какая же мы извращенная парочка! Мы изменились. Полный поворот. Вы оставили в Англии практичную учительницу, а я бросил чванливого негодяя где-то на полпути с горы. Как могут люди так сильно меняться?
 — Они не меняются, просто открываются разные грани их характера. Вы меня действительно любите?
 — Разве я должен отвечать?
 — Я хочу получить ясный ответ.
 — О? Школьная учительница поблизости. Если ответ неправильный, напишите сотню строк правильного. Конечно, я люблю вас.
 — Тогда дело устроилось. Вы можете быть злым негодяем с оттенком дьявола, но разве я не знала всегда, как с ним справиться?
 — Даже в Логове дьявола.
 Мы смолкли. Мы не осмеливались смотреть друг на друга из страха выдать глубину своих чувств. Я взяла его руку и приложила к своей щеке.
 Я сказала:
 — С тех самых пор, как это случилось, я очень много думала о вас и о себе, а в поезде на пути сюда, когда не знала, что найду, я поняла себя… свои чувства… и чего я хочу. Если бы я нашла вас мертвым, мне самой не хотелось бы жить. Я поняла, что никогда не чувствовала себя такой живой, никогда так не любила жизнь, как в те моменты, когда сражалась с вами. Я имею в виду наши словесные перепалки. Самое восхитительное, что со мной когда-либо случалось, это было бросать вам вызов. Я узнала, какой скучной и бессмысленной будет жизнь без этого. Видимо, антагонизм иногда скрывает притяжение.
 — Вы говорите чепуху, — сказал он. — Вас увлекла сентиментальность. Моя дорогая маленькая учительница делает то, что считает правильным.
 — Если вы больше не хотите слушать меня, я пойду.
 — Останьтесь.
 — Это прозвучало как приказ.
 — Вам не нравятся приказы? Вы сами принимаете решения?
 — Да, и я решила, что останусь сколько захочу. Вы поправитесь. Я об этом позабочусь, и единственный способ для меня сделать лечение эффективным, это выйти за вас замуж. Только одно может меня остановить — если вы мне скажете, что я вам не нужна.
 — Послушайте, — сказал он. — Вы должны подождать, Корделия. Вы должны видеть, что со мной сталось.
 — Вы спасли жизнь Фионе. Помните об этом.
 — Она мне спасибо не скажет.
 — Скажет со временем. Что вы теперь возразите?
 — Вам будет лучше с банкиром.
 — Значит, мне следует вернуться?
 — Нет, — сказал он. — Останьтесь. Предположим, вы выйдете за меня. Как вы можете знать, что я не дам вам смертельную дозу опиума?
 — Я рискну.
 — А предположим, я вас убью и брошу в рыбные пруды или зарою ваши останки на землях Аббатства?
 — На этот риск я тоже соглашусь.
 — Представляете скандал! Миссис Бэддикомб будет в центре событий.
 — Я в данный момент безмерно благодарна миссис Бэддикомб, и буду вполне счастлива предоставить ей несколько пунктов для ее репертуара.
 — Вы никак не хотите быть серьезной.
 — Я смертельно серьезна. Пойду поговорю с врачом. Я хочу точно знать, в каком вы состоянии. Я останусь здесь, пока не смогу забрать вас с собой.
 Я спрятала лицо, боясь, что он увидит мои слезы, а когда взглянула на него, его лицо светилось неизмеримой радостью.




 XII. Откровение


 Я вышла замуж за Джейсона только весной. К тому времени он мог ходить, опираясь на палку. Я пробыла с ним в Австрии три месяца. Тетя Пэтти уехала домой через три недели. Она сказала, что я смогу справиться и без нее, а она хочет увидеть, что там затевает Вайолит.
 Она очень помогла с Фионой, которая не могла поверить, что была замужем не за романтическим героем, каким она его всегда знала. Он был нежным и любящим. Я думала о том, как странно все это, и заново дивилась сложности человеческой природы. Я полагаю, что когда он был с ней, он был всем тем, что она видела — и однако в то же время он ждал случая убить ее. Я думала о том, что же это был за человек, который мог играть две столь разные роли так убедительно.
 Газеты много писали о деле, которое было названо делом Сатанинского жениха. Ганс Даулинг был сыном немки и англичанина; он убил двух женщин. Была еще одна до Лидии. Очевидно, это был способ собрать состояние, поскольку каждая из убитых женщин оставляла деньги ему. Его большим убийством должно было стать убийство Фионы и ее сестры. Именно проект получения денег Юджини вместе с деньгами Фионы и оставил Фиону в живых. Если бы не это, он давно отделался бы от нее.
 Джейсон оставался моей основной заботой. Мы вместе сосредоточились на том, чтобы помочь ему поправиться. Были часы упражнений, в которых я помогала; я проводила около него целые дни, и мы часто вовлекались в эти стимулирующие словесные баталии, которые характеризуют наши отношения.
 После того, как я узнала, что он поправится, я была счастливее, чем когда бы то ни было; и частенько удивлялась тому, что столько счастья могло быть результатом того, что во многом было злом.
 Дейзи горевала, что я не вернулась в школу и что слава шаффенбрюккенского сияния исчезла из проспектов школы; однако она ясно дала родителям понять, что молодая леди, которая принесла влияние Шаффенбркжкена в ее Академию, скоро станет леди Веррингер, женой самого крупного землевладельца в Девоне. Я думаю, это ее несколько утешило.
 Эльзу судили в Австрии. Она на самом деле никого не убила, хотя ее обвинили в попытке убийства и сообщничестве с убийцей. Она во всем призналась, что помогло Фионе примириться с правдой, и ее приговорили к длительному тюремному заключению.
 Должно быть, в Колби было много разговоров, и я могу представить, что происходило во время переговоров через прилавок на почте. Дейзи написала мне, чрезвычайно довольная, поскольку никто из родителей не счел необходимым забирать своих дочерей из школы.
 Таким образом, мы вернулись домой и были обвенчаны в церкви в Колби, и колокола звонили совсем иначе, чем в день моего первого приезда.
 Эльза оказалась примерной узницей, и ей в конце концов дали льготы, благодаря которым она смогла написать книгу о своей жизни. Она многое открыла.
 Эльза описала, как она и ее семья жили в бедности в деревушке Кростон в Суффолке. Их мать была бережливой; отец пьяницей и транжирой. До пожара он работал на помещика Эдварда Комптона, а после того как помещичий дом сгорел, он работал изредка и в конце концов спился. Дома дети говорили по-немецки, а в деревенской школе по-английски, так что хорошо владели обоими языками. Эльза и ее брат Ганс были очень близки; они обычно вместе играли на обгорелых развалинах и воображали, что владеют подобным особняком и живут там в роскоши. Ганс поклялся, что когда вырастет, он найдет способ завладеть таким домом и они с Эльзой будут жить там вместе. Это было постоянной мечтой, которую они пронесли сквозь годы лишений. Ганс обозлился на богатых Бывало он ходил на кладбище на могилу Эдварда Комптона и говорил: «Ты сгорел. Ты умер. Так тебе и надо, у тебя было все. У нас ничего нет. Но когда-нибудь у меня будет все, чего я захочу… у нас с Эльзой вместе». Бывало они приходили в церковь и стояли перед табличками и памятниками семейства Комптон… Это был обет. Он сказал Эльзе, что это война между такими, как они, и богатыми. Если богатые должны умереть, чтобы дать им то, чего они хотят, значит они должны умереть.
 Эльза помнила ночь, когда они с Гансом пришли на развалины, и он, глядя на луну, дал очень торжественную клятву. Было полнолуние… Охотничья луна. Он сказал: «Я охотник. Я охочусь за тем, что собираюсь иметь, и когда это у меня будет, дорогая сестричка, я разделю это с тобой». Потом он вошел в церковь и там торжественно объявил о своих намерениях. Между ними это было вроде поговорки: «Помни ночь Охотничьей луны».
 Эльза дала слово помогать ему. Она испугалась после первого убийства, которое произошло в Норвегии, однако оно прошло без сучка, без задоринки. Свадьба, несчастный случай в горах, горюющий молодожен, который забирает деньги жены и идет дальше. Первая попытка принесла мало прибыли, и он решил смотреть выше. Потом он услышал о Шаффенбрюккене — одной из самых элитных и дорогих школ в Швейцарии. Все юные леди будут моложе двадцати… подходящий для брака возраст. И они создали свой план.
 Читать об этом было интересно, и еще в книге проступало что-то от характера Эльзы. Она любила людей; ей нравились веселье и смех; казалось невероятным, что такой человек мог хладнокровно замышлять убийство.
 Она давала ясно понять, что они оба совершили фатальные ошибки. Ее брат совершил свою, когда не разобрался в достаточной степени в моих финансовых перспективах и в момент неосторожности назвал мне имя Эдварда Комптона. У него была почти мистическая вера в успех в моем случае, потому что мы встретились в период Охотничьей луны. Это казалось ему особенно значительным моментом, что и сделало его слишком уверенным и столь… неосторожным. Она совершила свою ошибку, оставшись в школе, когда обнаружила, что по странной прихоти судьбы там была я.
 «Это была одна из недобрых шуток судьбы, — писала она, — что мы выбрали школу, где работала одна из наших намеченных жертв».
 Они с братом часто собирали на развалинах Комптон Мэнор дикорастущие цветы. Они читали о свойствах этих растений, как целебных, так и других. Они обнаружили, что многие из тех, что люди считают обычными цветами, могут давать смертоносный яд. Они избрали для себя карьеру убийц, и яд мог им понадобиться. Они узнали, что наперстянка содержит дигитоксин и, хотя его и можно использовать в медицинских целях, в больших дозах он может быть смертельным; листья и семена тиса содержат смертельный яд; различные растущие в лесах мхи и лишайники могут вызвать смерть. Эльза стала экспертом в дистилляции соков и испытала их на животных, чтобы проверить их действенность.
 «Как ни странно, — писала она, — мне нравилась Юджи-ни. Она была одной из моих любимиц среди девушек, но когда я должна была от нее избавиться, я думала о ней не как о Юджини. Она была просто объектом, который не давал нам получить особняк, о котором мы мечтали. Ганс сказал, что он чувствует то же самое. Он не испытывал дурных чувств к своим жертвам. Он был довольно привязан к ним, и даже когда он совершал убийство, он делал это хладнокровно и отстраненно. В нем не было ненависти к его жертвам; просто это было частью его великого плана — устранение.
 Это был очень откровенный документ. Он объяснял так много, о чем мы только догадывались. Конечно, я не могла понять Эльзу. Да и кто полностью понимает другое человеческое существо?
 Два года спустя после моего бегства в Австрию Тереза вышла замуж за Джона Маркема. Ей было тогда девятнадцать. Она выходила замуж из Молденбери, поскольку ее родители все еще жили в Родезии. Она обожала его и была бесконечно счастлива. Я уверена, что это идеальный брак, поскольку если Джон когда и думал о браке со мной — что, я полагаю, имело место — и если он был разочарован, когда я вышла за Джейсона, он принял случившееся и нашел счастье в другом. Он такой человек, который добивается успеха во всем, что встречается ему на пути, включая свою эмоциональную жизнь. Он будет таким же добродушным, любящим и нежным мужем Терезе, каким был бы мне. Именно такой муж и нужен Терезе.
 Но все это еще предстояло.
 А пока была моя собственная свадьба и веселое осознание того, что мы с Джейсоном такие люди, которые никогда не были бы счастливы ни с кем, кроме друг друга.
 Как мы смеялись над волнениями в городке! Свадьба полностью затмила большую тайну с убийствами, которая коснулась школы.
 Воспоминания снова оживились.
 — А как его первая жена? Знает ли учительница? А потом была миссис Мартиндейл. Ну и фрукт же он, верно? Что ж, не говорят разве, что у Веррингеров дьявол в крови?
 Мы смеялись над сплетнями. Я была этому скорее рада. Это показывало мне и Джейсону без тени сомнения, что я готова ради него принять что угодно. Я хотела, чтобы он это знал и не забывал.
 Это произошло через два года после нашей свадьбы, приблизительно в рождественский период. К тому времени мы были гордыми родителями сына.
 Джейсону очень хотелось, чтобы мы поехали в Лондон.
 — Ты сможешь сделать покупки, — сказал он. — Тебе, наверное, многое нужно.
 Я была не против. У юного Джейсона была отличная няня, и я не боялась его оставлять.
 Когда мы прибыли в лондонский дом, Джейсон сказал, что хочет повести меня в театр, поскольку там идет пьеса, которую он особенно хочет увидеть. Когда мы приехали, меня позабавило, что это была «Ист Линн», а когда я взглянула на программу, мне в глаза бросились имена. «Марсия и Джек Мартиндейл. Вместе в своих первых ролях».
 Занавес поднялся, и я увидела ее. Леди Изабель.
 Не знаю, как я высидела пьесу, а потом мы отправились за кулисы повидать Марсию и Джека.
 — Чудесно воскресший из своей водяной могилы, — сказала я.
 — О, он из тех, кто выживает, — театрально произнесла Марсия.
 Мы рассказали им о слухах в Колби по поводу ее отъезда, что она сочла чрезвычайно забавным. Стойкий Джек тоже.
 — Я скажу вам, что мы сделаем, — сказала она. — Мы на Рождество нанесем вам визит. Ну не весело ли это будет, Джек? Мы проедем по улицам и покажем всем этим милым старым сплетницам, что мы еще пока на земле.
 Так они и сделали. Марсия настояла на том, чтобы показать Джеку Грачиный Стан и поехать навестить ее дорогую малышку на болотах.
 Мы были рады их отъезду и много из-за них смеялись.
 — Они всю свою жизнь будут играть, — заметил Джейсон.
 — Интересно, о чем теперь будет сплетничать миссис Бэддикомб?
 — Мне даже жалко ее слегка, — сказал он.
 Он помолчал.
 — Я часто говорил себе: «Она должна очень меня любить, чтобы выйти за меня, когда надо мной висит эта туча подозрений».
 — Что ж, теперь ты можешь сказать себе, что никогда не было никаких оснований в этом сомневаться.
 — Да. И, однако же, это не перестает меня удивлять. Ты обо мне все еще многого не знаешь.
 — Я рада, — сказала я. — Предвкушаю процесс углубления своего образования.