Аннотация: Действие романа разворачивается в начале Второй мировой войны. Главные героини — сестры-близнецы, любящие друг друга. Дорабелла выходит замуж и уезжает к мужу в Корнуолл. В замке ее мужа происходят странные события, которые настораживают Дорабеллу и она просит приехать сестру…


---------------------------------------------


 Филиппа Карр
 Паутина любви



 СЛУЧАЙ В ЛЕСУ


 Когда я мысленно возвращаюсь в прошлое, я вижу, что все началось в то утро, когда мы сидели за завтраком в нашем доме в Кэддингтон-холле. Моя мама, занятая чтением письма, взглянула на отца и сказала почти равнодушно:
 — Эдвард пригласил того юношу-немца приехать в Англию и погостить у Гринхэмов.
 — Я думаю, он наведается сюда вместе с ним и познакомит его с нами, — ответил отец.
 Эдвард всегда интересовал меня, ибо его судьба сложилась необычно. Когда разразилась война, моя мама находилась в Бельгии — училась там в школе. Ей пришлось срочно уезжать оттуда из-за угрозы оккупации страны немцами. Дом, где жил Эдвард, находился рядом со школой. В дом попала бомба, и родители Эдварда погибли. Его мать, прощаясь с жизнью, уговорила мою маму забрать ребенка с собой в Англию, что она и сделала.
 Впоследствии Эдвард всегда испытывал чувство благодарности к моей маме, которая спасла ему жизнь.
 Эдвард жил в имении Маршлендз в Эссексе, принадлежащем родителям моей матери, или в их родовом особняке в центре Лондона, в Вестминстере. Мой дедушка был членом парламента; по традиции, его место в парламенте занял мой дядя Чарльз.
 Эдварду сейчас было около двадцати двух лет, и он заканчивал свое юридическое образование. Как и все мужчины в семье, которая его воспитала, он хотел стать юристом.
 — Полагаю, что друг Эдварда из Германии пригласит его туда с ответным визитом, — сказал мой брат Роберт. — Мне хотелось бы побывать там. Говорят, там уйма всяких местечек, где можно посидеть и выпить пива, а еще говорят, что мужчины там постоянно вызывают друг друга на дуэль. Вы не мужчина, если у вас нет шрама на лице.
 — Родной мой мальчик, думаю, что это не совсем так, — с улыбкой сказала мама.
 — Но я это не придумал — так говорят, — ответил мой брат.
 — Ты не должен верить всякой болтовне, — вмешалась моя сестра Дорабелла.
 — А ты у нас такая всезнайка! — повернулся к ней брат Роберт и состроил гримасу.
 — Ну ладно, — сказала мама. — Давайте не будем ссориться. Надеюсь, что в скором времени мы увидимся с Эдвардом и его другом… э… — она заглянула в письмо, — и его другом Куртом по фамилии Брандт.
 — Курт Брандт, — повторил Роберт. — Звучит совсем не по-немецки.
 — Ах, какая неожиданность! — поддразнила его Дорабелла.
 Было время летних каникул. Ясным летним утром вся наша семья собралась за завтраком.
 Я хорошо помню то утро.
 Во главе стола сидел мой отец, сэр Роберт Денвер. Удивительный человек! Я его очень любила. Он не был похож ни на кого из наших знакомых. В нем не было ни капли высокомерия, и он отзывался о своей персоне в пренебрежительном тоне. Мама частенько журила его за это. Мягкий и добрый, он, как мне казалось, был человеком, на которого можно положиться.
 Он унаследовал титул баронета от своего отца, который умер не так давно. Мой дедушка был таким же милым человеком, как и отец, и смерть его была большим ударом для нас.
 Моя бабушка Белинда жила с нами. Мы все ее так называли: бабушка Белинда. Чтобы отличить от другой бабушки, которую звали Люси. Бабушка Белинда обычно завтракала не с нами, а у себя в комнате. Она была совсем не такой, как мои дедушка и отец. Самовластная до крайности, она требовала к себе внимания, но никак не интересовалась делами семьи, она ушла в себя. Вместе с тем ей нельзя было отказать в привлекательности. Она была красива. Ее великолепные черные волосы удивительным образом сохранили свой цвет, а во взгляде голубых глаз сквозили любопытство и озорство. Мы все — Дорабелла, мой брат и я — испытывали перед ней благоговейный страх.
 Дорабелла и я были двойняшками, и между нами существовала психологическая связь, которая у двойняшек наблюдалась довольно часто. Несмотря на внешнее сходство, мы не были одинаковы; в шестнадцать неполных лет мы уже заметно отличались друг от друга характерами. По сравнению со мной Дорабеллу можно было назвать легкомысленной: она всегда действовала под влиянием импульса, тогда как я продумывала свои поступки. По сравнению со мной она казалась хрупкой и беззащитной, и это привлекало к ней противоположный пол. Мужчины стремились оказывать ей услуги, когда требовалась физическая помощь, оставляя меня без внимания.
 Дорабелла во всем полагалась на меня. Когда мы были совсем маленькими и только начинали ходить в школу, она каждое утро нервничала, опасаясь того, что нам придется сидеть врозь. Ей нравилось прижаться ко мне и списать с меня решение задачки. Со временем у нас развилось чувство глубокой близости. Сразу же после подписания мирного договора в ноябре 1918 года мой отец вернулся из Франции; тогда же он женился на маме, и в октябре следующего года мы с Дорабеллой появились на свет. Должно быть, наши родители испытывали восторг, когда после четырех лет всяческих лишений вернулись в Лондон и поселились в родовом доме в Вестминстере. Они хотели сполна насладиться всем, что было недоступно в годы войны. Моя мать всегда увлекалась оперой, и теперь посещение оперных спектаклей сделалось ее любимым времяпрепровождением. Когда мы с сестрой появились на свет, она, не задумываясь, назвала нас именами двух своих любимец. Так я стала Виолеттой из «Травиаты», а моя сестра — Дорабеллой из «Так поступают все женщины».
 Наша бабушка однажды сказала с усмешкой, что только благодаря ее бдительности нас миновало имя Турандот.
 Нашего брата, родившегося тремя годами позже, нарекли по семейной традиции Робертом. Это создавало некоторые осложнения в общении, так как порой было неясно, о каком из Робертов идет речь. Однако нельзя не уважать традиции рода.
 Как мы и думали, Эдвард вскоре приехал к нам вместе с Куртом Брандтом.
 Они прибыли к нам в прекрасный августовский день. Мы ждали Эдварда, и когда услышали, как во двор въезжает машина, то все мы — и мама, и Дорабелла, и Роберт, и я — выбежали из дома, чтобы встретить его.
 Эдвард выпрыгнул из машины и, отыскав взглядом маму, побежал к ней. Они обнялись. Наверное, каждый раз, встречаясь с ней после разлуки, он вспоминал о том, как она спасла ему жизнь, когда он был еще беспомощным ребенком. Он очень любил ее, а она относилась к нему как к родному сыну.
 Из машины вышел молодой человек тех же лет, что и Эдвард, и направился к нам.
 — Это Курт… Курт Брандт, — сказал Эдвард. — Я рассказывал ему о вас.
 Рядом со светловолосым и высоким Эдвардом Курт казался смуглым и худым. Он встал перед мамой навытяжку, щелкнул каблуками и поцеловал ей руку. Затем он повернулся к нам с Дорабеллой и удостоил нас той же чести. Роберту он просто пожал руку, и это расстроило Роберта, который ожидал, что и перед ним щелкнут каблуками.
 Мама сказала Эдварду и его другу, что рада их приезду, и повела их в дом. Курт не смог сдержать своего восхищения домом. Если бы не сильный немецкий акцент, он бы говорил по-английски вполне прилично. Восхищение Курта можно было понять. Наш дом построили очень давно, еще в пятнадцатом веке, и все, кто видел его впервые, восторгались им.
 Отец присоединился к нам за обедом. Обычно он в это время занимался осмотром имения, но в этот раз мать попросила его никуда не уходить.
 Курт Брандт рассказал нам, что живет в Баварии — в старом замке, которым его семья владеет издавна.
 — «Замок» звучит внушительно… но в нем нет того великолепия, как в этом доме, — скромно сказал он. — В Германии много небольших старых замков. Наш превращен в гостиницу много лет назад, в тяжелые послевоенные годы.
 Я подумала об отце, которого в ту войну наградили за отвагу, и мне пришла в голову мысль: «А ведь он и отец Курта сражались друг с другом». Но все это уже отошло в прошлое.
 — Расскажите нам о ваших лесах, — попросила мама. И Курт начал рассказывать. О, с каким восторгом говорил он о своей родине! Мы слушали его, как завороженные, и баварский лес казался мне сказочной страной. Он рассказал нам об осенних туманах — голубоватых туманах, окутывающих стволы сосен. Они образуются неожиданно и быстро становятся такими плотными, что даже человек, хорошо знакомый с местностью, теряется и не знает, куда ему идти. На некоторых фермах, разбросанных по лесистым склонам, держат коров. Им обязательно привязывают на шею колокольчик, чтобы хозяин по перезвону колокольчиков мог судить, где они бродят.
 Курт оказался чудесным рассказчиком. Эдвард сидел, откинувшись в кресле, и улыбался, довольный тем, что его гость полностью завладел нашим вниманием.
 Эдварду очень хотелось познакомить Курта с нашей страной, и, поскольку его увлечением в этот момент был новый автомобиль; он настаивал на том, чтобы мы каждый день совершали куда-нибудь поездки.
 Мы ездили в Портсмут, и Курт осмотрел флагманский корабль адмирала Нельсона; посетили Нью-Форест — лес, в котором охотился Вильгельм Завоеватель, и даже побывали в Стоунхендже.
 Каждый раз, вернувшись из очередной поездки, мы за обеденным столом обсуждали то, что видели.
 За это время я хорошо узнала Курта. Мы подолгу засиживались после обеда, ибо разговоры были так интересны, что не хотелось их прерывать. Когда позволяла погода, мы накрывали стол во дворе. Двор дома ограждала кирпичная стена, увитая плющом, в углу двора росла большая груша. Прекрасная обстановка для обеда на свежем воздухе.
 Думаю, что Курт получал от своего визита к нам такое же удовольствие, какое испытывали мы, развлекаясь вместе с ним. Он рассказывал нам о том, как трудно жили в его стране после войны. Случались волнения и беспорядки. Пришлось на время закрыть гостиницу, но ненадолго.
 — Сейчас у нас много постоянных клиентов, — сказал он. — А в послевоенные годы гостиница пустовала.
 — От последствий войны больше всего страдают те люди, которые непричастны к ней, — заметил отец.
 Мы помолчали, как бы осмысливая сказанное, а потом попросили Курта рассказать нам что-нибудь еще — про лес, дом, семью.
 У Курта были брат Хельмут и сестра Гретхен. Они помогали родителям содержать гостиницу.
 — Со временем гостиницу унаследует Хельмут, — добавил Курт, — поскольку он старший брат.
 — Но вы останетесь вместе? — спросила мама.
 — Да, наверное, — ответил он.
 Больше мы эту тему не затрагивали. Матушка, видимо, решила, что нескромно задавать лишние вопросы.
 Так мы провели наш последний вечер. Через два дня Дорабелле, Роберту и мне предстояло идти в школу. Мы с Дорабеллой учились в последнем классе.
 Мы сидели в саду, и над нами витало чувство грусти, которое возникает, когда чему-то радостному приходит конец.
 — Увы, — сказал Курт, — завтра я попрощаюсь с вами. Мне здесь так хорошо. Сэр Роберт и леди Денвер, как мне вас отблагодарить?
 — Пожалуйста, не говорите этого, — сказала мама. — Вы доставили нам большое удовольствие своим присутствием. Я должна поблагодарить Эдварда за то, что он привез вас к нам.
 — А вы не хотите повидать Баеришер Вальд? — промолвил Курт.
 — Ах, я просто мечтаю об этом! — воскликнула Дорабелла.
 — Я поехал бы с вами прямо сейчас, — заявил Роберт, — если бы не эта мерзкая школа.
 — Но и в школе бывают каникулы, — напомнил ему Эдвард.
 — Я бы с удовольствием забрал вас с собой, — сказал Курт, — это лучшее время года.
 — А мне так хочется увидеть голубой туман, — сказала Дорабелла.
 — И коров с колокольчиками, — добавил Роберт.
 — Следующим летом… вы все должны приехать к нам.
 — Мы будем ждать этого весь год, правда, Виолетта? — обратилась ко мне Дорабелла.
 Курт посмотрел на меня и спросил:
 — Она всегда говорит за вас обеих?
 — Как правило, — ответила я. — Но сейчас именно тот случай, когда я с ней согласна.
 — Значит, так оно и будет, — сказал Курт и поднял бокал. — Выпьем за то, чтобы встретиться в Баеришер Вальде!
 Прошел год. В тот год мы с Дорабеллой заканчивали пансион. В октябре нам исполнилось по семнадцать лет, и это обстоятельство держало нас в состоянии меланхолической грусти, так что мы даже забыли о приглашении посетить Германию, но Эдвард напомнил нам об этом. Он приехал к нам в Кэддингтон и тут же заявил, о том, что Курт ждет нас и мы должны приехать к нему летом. Как здорово!
 Мы попрощались с подружками по школе, прошлись в последний раз по теннисному корту и общему залу. Нам не было грустно, ибо нас ждала поездка в Германию.
 Роберта пригласили погостить у приятеля в Девоне, так что мы благополучно избавились от него. Мама вздохнула с облегчением, она хорошо понимала, что Эдварду хватит забот о нас двоих, без взбалмошного мальчишки в придачу.
 Родители отвезли нас в Дувр, мы сели на пароход, пересекли Ла-Манш и прибыли в Остенде. Потом мы долго ехали на поезде через Бельгию и Германию. Эдвард, который однажды уже проследовал этим маршрутом туда и обратно, знакомил нас с местными достопримечательностями. Когда стемнело, мы легли спать, но спали плохо, урывками, то и дело пробуждаясь от грохота идущего поезда.
 В Мюнхене мы задержались на сутки, поскольку поезд на Регенсбрюк отправлялся лишь на следующий день.
 — Нам предстоит еще один долгий переезд, — предупредил нас Эдвард. — В Регенсбрюке мы будем под вечер. Курт встретит нас и отвезет в замок.
 Мы обрадовались вынужденной задержке в большом городе. В отеле для нас заказали две комнаты — одну для Эдварда, другую для нас.
 — Нам нужно немного отдохнуть, — предложил, Эдвард.
 Отдохнуть? Мы посмотрели на него с удивлением. Какой может быть отдых, когда мы оказались в городе, о котором знали только из учебника географии?
 — Ну хорошо, — согласился он, — мы побродим по городу, но только недолго, а то я проголодаюсь и начну искать местечко, где бы подкрепиться.
 Дама за гостиничной стойкой оказалась очень любезна. Она улыбнулась и пожелала нам приятного времяпрепровождения в Мюнхене.
 Эдвард, который немного владел немецким и старался говорить на нем, сказал ей, что завтра мы уезжаем в Регенсбрюк.
 — Ах, Регенсбрюк! — воскликнула она. — Там лес, там хорошо. Вундербар. У вас там друзья?
 — Да, друг по колледжу.
 — Друг — это хорошо… хорошо… но вы должны познакомиться с Мюнхеном… немножко посмотреть красивые места: Собор… Фрауэнкирхе… Петерскирхе…
 Она объяснила нам, где что находится, и тепло улыбнулась нам на прощанье.
 Город понравился мне своим порядком и деловитостью. Я обратила внимание на большое количество музеев, но у нас не хватило времени, чтобы зайти хотя бы в один из них. Эдвард сказал, что у нас в запасе всего несколько часов, и напомнил о том, что неплохо бы подкрепиться.
 Горожане были очень вежливы, и, если мы кого-нибудь спрашивали, как нам пройти куда-либо, нам подробно объясняли дорогу. В отель мы вернулись в хорошем настроении.
 В столовой зале было много народу, и только один стол — на шестерых — оставался свободным. Нам предложили занять его. Нам принесли горячий суп, и едва мы принялись за еду, как к нам подошел официант в сопровождении двух молодых людей и извинился, что побеспокоил нас, при этом Эдварду стоило больших усилий понять, чего же он хочет. Наконец, с помощью мимики и жестов мы уяснили, что молодые люди хотят поесть, но свободных мест нет — нельзя ли им подсесть к нам? Мы не стали возражать и пригласили их занять места за нашим столом.
 Незнакомцы были светловолосые и высокие. Мы почувствовали, что проведем время в приятном обществе. Узнав, что мы приехали из Англии, молодые люди заметно оживились.
 Они жили в пригороде Мюнхена.
 — Мюнхен — очень большой город, — гордо сказал один из них, — второй по величине после Берлина. Но очень многое здесь изменилось после того, как пришел к власти фюрер.
 Мы внимательно слушали. Мне хотелось порасспрашивать их кое о чем, но нам мешал языковой барьер. Они немного говорили по-английски, и Эдвард, используя свое знание немецкого, помогал нам понять, о чем идет речь.
 — Нам нравятся англичане, — признались наши новые знакомые.
 — А мы убедились в том, что здесь все приветливы и обходительны, — сказал Эдвард.
 — Иначе и быть не может, — заверили они нас.
 — Нам здесь понравилось, — позволила я себе вмешаться в разговор.
 Дорабелла сидела молча. Ее удручало то, что молодые люди не уделяли ей того внимания, которого она ждала от них. Они показались ей слишком серьезными.
 — Это хорошо, что вы приехали к нам, — сказал тот, которого, как выяснилось, звали Франц. Другого звали Людвиг. — И хорошо, что вы увидели, как мы живем.
 Мы промолчали, ожидая, что он скажет дальше.
 — После войны мы очень страдали. Нам навязали несправедливый договор. Но это прошло, мы снова станем великими.
 — Вы и так великая нация, — Дорабелла обворожительно улыбнулась им.
 Оба молодых человека посмотрели на нее с интересом:
 — Вы это чувствуете?
 — О да, — сказала Дорабелла.
 — И вы вернетесь домой и расскажете всем, что Германия возродилась?
 — Непременно, — ответила Дорабелла. Однако я не была уверена, что она сдержит свое слово.
 — Мы гордимся тем, — сказал Людвиг, — что именно здесь, в Мюнхене, наш фюрер сделал великую попытку повести за собой немецкую нацию.
 — В каком году это было? — спросил Эдвард.
 — В тысяча девятьсот двадцать третьем, — ответил Франц. — В пивном погребке фюрер призвал штурмовиков к путчу.
 — В пивном погребке?! — воскликнула Дорабелла. — Нельзя ли посетить тот погребок?
 Казалось, молодые люди не услышали ее слов. Они сидели молча, глядя прямо перед собой.
 — Путч не состоялся, — сказал Франц. — Фюрера посадили в тюрьму.
 — Но он не терял времени даром, — добавил Людвиг, — и, пока сидел в тюрьме написал «Майн кампф».
 — А когда умер Гинденбург, он стал канцлером, потом — диктатором… и все изменилось, — сказал Франц.
 — Как интересно! — пролепетала Дорабелла. — Очень интересно! — В ее голосе слышалась насмешка. Эти серьезные молодые люди начинали надоедать ей. Тем не менее, атмосфера за столом оставалась вполне миролюбивой.
 После обеда мы посетили Петерскирхе — самую древнюю церковь в Мюнхене. Потом мы сидели за столиком на улице рядом с рестораном, пили кофе, ели вкусные кексы. И с интересом наблюдали за прохожими. Эдвард напомнил о том, что не стоит засиживаться, — придется рано вставать. Нам завтра предстояла долгая поездка. Вернувшись в гостиницу, мы поужинали и разошлись по комнатам. Мы с Дорабеллой долго обсуждали события дня, пока не уснули.
 Завтра нам предстояло ехать в Регенсбрюк.
 Мы сошли с поезда, и я почувствовала себя так, будто попала в волшебную страну.
 Мы ехали через гористую местность, со склонов гор, поросших соснами, стекали ручьи, сверкая на солнце. На пути встречались деревеньки с островерхими домиками и мощенными булыжником улицами. Они напоминали мне иллюстрации к сказкам братьев Гримм.
 Курт приехал встретить нас и приветствовал как почетных гостей.
 — Как хорошо, что вы здесь! — сказал он. — Молодцы, что решились на такое долгое путешествие.
 — Мы посчитали, что оно того стоит, — ответил Эдвард. — Курт, я рад видеть тебя.
 — И юные леди приехали — Виолетта… Дорабелла…
 — А как же иначе? — воскликнула Дорабелла. — Неужели вы думаете, что мы могли позволить Эдварду отправиться в поездку без нас?
 — Все так ждут вас. Я имею в виду свою семью, — сказал Курт. — Идемте же. Не будем тратить время. Это ваш багаж?
 Он взял наши саквояжи и понес их в автомобиль, который ждал нас у станции.
 Мы тронулись в путь. Воздух был напоен запахом хвои.
 — Ах, как здесь хорошо! — воскликнула я. — Все выглядит так, как я себе и представляла.
 Курт сказал, что замок находится в пяти милях от станции. Дорога шла через лес, и поездка доставила нам удовольствие. Мы въехали в небольшое селение. На площади, мощенной булыжником, высились старая церковь и колокольня. Здесь находилось также и несколько лавок. Домикам, окружавшим площадь, было по нескольку сотен лет. Селение называлось Вальденбург.
 Замок находился в четверти мили от селения. Дорога к нему слегка поднималась в гору. У меня перехватило дыхание от восторга, когда я увидела замок, он напоминал мне еще одну иллюстрацию к сказке. Замок оказался небольшим, стены его были сложены из светло-серого камня, по углам стен располагались четыре круглые башни.
 У ворот этого величественного сооружения нас ждала группа людей.
 — Вот мы и приехали! — крикнул Курт по-немецки, и они захлопали в ладоши.
 Выйдя из машины, мы начали знакомиться. Эдварда здесь уже знали, и все радушно приветствовали его. Курт, держась с большим достоинством, представил нас своим родителям, бабушке с дедушкой, брату Хельмуту и сестре Гретхен. Чуть в сторонке от них стояли слуги: мужчина, две женщины и девушка примерно того же возраста, что и мы с Дорабеллой.
 Нам выделили две комнаты: одну для Эдварда, другую для нас с Дорабеллой. Мы были рады тому, что оказались вместе. Мы подошли к окну и стали глядеть на лес, в котором начал сгущаться туман; это придавало деревьям такой таинственный вид, что я почувствовала неясный страх и задрожала.
 Неожиданно Дорабелла притянула меня к себе.
 — Ах, как здесь чудесно! — воскликнула она. — Я уверена, что нам не будет скучно. Что ты скажешь о брате Курта Хельмуте?
 — Слишком преждевременно давать ему какую-то оценку, — ответила я. — Мне он показался приятным молодым человеком.
 Дорабелла рассмеялась:
 — Дорогая сестра, ты такая рассудительная… Как я рада, что судьба наделила этой чертой характера тебя, а не меня.
 Она часто говаривала, что она и я — в действительности одна личность, достоинства и недостатки которой распределены между нами двумя поровну. Я вспоминаю наш первый ужин в замке. Мы спустились по узкой винтовой лестнице в небольшую столовую и поужинали в кругу всей семьи. Из окон комнаты виднелся лес. Деревянный пол был застелен грубыми половиками. По обеим сторонам большого камина на стене висели оленьи головы.
 Мы узнали, что очень давно, до того, как разрозненные немецкие земли объединились в одно государство, замком владел некий барон, охотившийся в этом лесу. Именно от него и остались чучела на стене. Одна оленья морда казалась злой, а у другой было презрительное выражение. Они нарушали мирную атмосферу комнаты. Еще на стене висела пара картин, написанных до войны 1914 года, на которых была изображена семья Брандтов.
 Вечер прошел весело. Трудностей в общении не было. Мы с Дорабеллой в школе научились зачаткам немецкого, Курт и Эдвард хорошо владели языками, родители Курта, а также Хельмут и Гретхен говорили по-английски. Мы прекрасно понимали друг друга, а если и случались какие-то недоразумения в разговоре, то они только веселили всех.
 Придя к себе в комнату, мы с Дорабеллой принялись обсуждать Хельмута.
 — Кажется, мы неплохо проведем здесь время, — сказала Дорабелла. — Однако Хельмут меня разочаровал.
 — Ты имеешь в виду то, что он никак не отреагировал на то, что ты строила ему глазки?
 — По-моему, он туповат, — сказала Дорабелла. — Я не выношу серьезных молодых людей. Хельмут совсем не смеется.
 — А может, он не видит ничего такого, над чем стоит посмеяться, — возразила я, — вероятно, , он не считает нужным показывать другим, что он чувствует.
 — Завтра мы попробуем выяснить это, — ответила Дорабелла. — Это очень интересно.
 — Не спорю, — согласилась я. — Нам еще не приходилось разгадывать чужие тайны.
 Я подошла к окну. Туман сгустился. Виднелись лишь очертания ближайших деревьев.
 — Это выглядит впечатляюще, — сказала я. Дорабелла подошла ко мне и встала рядом.
 — В этом есть что-то потустороннее, — продолжила я, — ты не находишь?
 — Для меня это просто туман, — ответила она.
 Мне почему-то не хотелось отходить от окна. Неожиданно я увидела, как от замка в сторону деревьев движется чья-то фигура.
 — Это служанка, — прошептала Дорабелла.
 — Эльза, — уточнила я, — так ее зовут. Куда она идет в такое позднее время? Наверное, уже одиннадцать часов.
 Тут мы увидели, как из тени деревьев ей навстречу выходит молодой человек. Мы не могли различить его лица, но, по всей вероятности, он был одним из тех, с кем мы сидели за ужином. Он был высок и светловолос. Он заключил Эльзу в объятия, и они постояли немного, прижавшись друг к другу.
 — Это ее любовник, — хихикнула Дорабелла. Мы наблюдали за тем, как они, держась за руки, прошли к похожему на конюшню строению и исчезли в нем.
 Мы отошли от окна и легли в свои постели, но долго не могли уснуть. Я уснула только под утро, но меня мучил один и тот же сон. Я шла по лесу, окутанному голубым туманом. В тумане возникали и пропадали призрачные тени, похожие на людей, и мне стало страшно. Мне хотелось бежать, но, мне мешали деревья. У них вместо ветвей были длинные руки, и они тянулись ко мне, стараясь схватить.
 В последующие дни мы приспособились к обитанию в замке. От матери Курта я узнала, что гостиница никогда не бывала переполнена. Сейчас в ней находилось только шесть постояльцев, и хозяева считали это удачей. Плохие времена прошли, и жизнь в стране наладилась.
 — Родители продержались в трудные послевоенные годы, — сказал Курт. — Теперь у нас прибавилось посетителей. Приезжают люди из Англии, Америки, из других стран. У нас большой зал с баром… Мы зарабатываем себе на жизнь.
 — И признательны судьбе за это, — добавила его мать.
 Это была энергичная женщина, и я поразилась ее преданности семье, в которой все держались друг за друга.
 Совсем хилый дедушка большую часть времени проводил за чтением Святого Писания. Он сидел в кресле в черной шапочке и читал, шевеля губами.
 Бабушка тоже сидела в кресле и вязала. Она навязала свитеров на всю семью, говоря всем, что зимы здесь суровые.
 — Мы живем так высоко над уровнем моря, и у нас постоянно туманы, — сказала она мне.
 Часто она что-то напевала, и Курт пояснил нам, что бабушка больше живет прошлым, чем настоящим.
 Его родители все время трудились. Отец валил деревья в лесу.
 Хельмут, серьезный молодой человек, продолжал расстраивать Дорабеллу, не уделяя ей такого же внимания, как Эдварду и мне. Я заметила, что Эдвард то и дело поглядывает на Гретхен, очаровательную темноволосую и черноглазую девушку. Я намекнула об этом Дорабелле, но она только пожала плечами: чужие увлечения ее не интересовали.
 Через несколько дней у меня возникло такое чувство, будто мы находимся в замке уже несколько недель. Курт возил нас на автомобиле знакомиться с окрестностями. Иногда мы спускались по склонам и бродили среди елей, серебристых пихт и буков.
 Мы много ходили пешком и лазили по горам; иногда набредали на какую-нибудь деревеньку, которая напоминала мне сказку братьев Гримм о детях, которые заблудились в лесу, а потом натолкнулись на домик-пряник.
 Но, наверное, все это было лишь выдумкой. Я не могла понять, что рождало во мне эти чувства.
 В замке, превращенном в гостиницу, царила атмосфера дружелюбия и веселья. Здесь часто собирались люди из соседних деревень. Они сидели в общем зале, где был устроен бар, пили пиво и хором пели песни, восхваляющие Отчизну.
 Мы с Дорабеллой каждый день гуляли вдвоем и часто навещали Вальденбург, чтобы посидеть за столиком возле кафе, выпить чашечку кофе и поесть печенья. Официант называл нас милыми английскими леди и, обслуживая, болтал с нами. Общаясь с ним, мы говорили на немецком, которому научились в школе, что вызывало у него восторг. Нам нравилось глазеть на прохожих. Проведя так часок или чуть больше, мы неторопливо возвращались в замок.
 Начиналась вторая неделя нашего пребывания в замке. Мы в очередной раз сидели за столиком возле кафе. Стоял чудесный день, в воздухе уже пахло осенью. Наше внимание привлек высокий и светловолосый молодой человек, с беспечным видом прошедший мимо нас. Он задержал свой взгляд на нас, и я почувствовала, что он обратил внимание на Дорабеллу.
 — Странный молодой человек, — промолвила Дорабелла.
 — Наверное, он приезжий, — отозвалась я. — Он не похож на местных.
 — Мне показалось, что он хотел остановиться и заговорить с нами.
 — Почему ты так решила?
 — Он будто узнал нас, но постеснялся беспокоить.
 — Что за выдумки! — возразила я. — Это просто прохожий.
 — Жаль, — сказала Дорабелла. — Такой симпатичный!
 — Хочешь еще печенья? — спросила я.
 — Пожалуй, нет, — ответила она. — Виолетта, ты не забыла, нам скоро домой?
 — У нас еще неделя, — сказала я.
 — Она пролетит незаметно.
 — Мы неплохо провели время, не так ли?
 — Надеюсь… — промолвила Дорабелла и вдруг насторожилась.
 Сидя лицом к улице, она расплылась в улыбке.
 — Что такое? — спросила я.
 — Не оглядывайся. Он возвращается.
 — Кто возвращается?
 — Ну, тот молодой человек, — сказала сестра.
 — То есть?..
 — Ну, тот молодой человек, который только что прошел мимо нас.
 Дорабелла вдруг заинтересовалась кофейной гущей на донышке чашки. А я увидела молодого человека — он сел за соседний столик.
 — Так вот, — хладнокровно сказала Дорабелла. — Истекает наше времечко. Наши родители, должно быть, заждались нас.
 Я чувствовала, что ее внимание сосредоточено на соседнем столике.
 Неожиданно молодой человек встал и подошел к нам.
 — Извините, — сказал он. — Я услышал, что вы говорите по-английски. Так приятно встретить на чужбине соотечественника, не правда ли?
 — О да, — ответила Дорабелла.
 — Можно мне подсесть к вам? Так неудобно перекрикиваться. Вы здесь на каникулах?
 — Да, — сказала я. — А вы?
 — Я тоже, хожу пешком, осматриваю окрестности.
 — Один? — спросила Дорабелла.
 — Был с другом, но ему пришлось вернуться домой. А я подумал и решил задержаться на неделю.
 — И далеко вы ходили пешком?
 — Довольно далеко.
 — А вы здесь недавно? — спросила Дорабелла.
 — Уже три дня, — ответил юноша. — Я заметил вас. Вы любите это кафе.
 Подошел официант, и молодой человек заказал ему три чашки кофе. Дорабелла не стала возражать.
 — Хорошее местечко, — сказала я. — Но интересней всего путешествовать пешком. Не правда ли?
 — Полностью согласен с вами, — ответил юноша. — Ну, а вы сами-то любите ходить пешком?
 — Не очень, — ответила Дорабелла.
 — Вы остановились в этом городке? — спросил он.
 — Нет, — сказала Дорабелла. — Мы гостим в старом замке, в четверти мили отсюда.
 — Вот как! — удивился молодой человек. — Я знаю этот замок. Очаровательное сооружение. И давно вы здесь?
 — Уже неделю, но скоро уедем отсюда, — сказала я.
 Официант принес кофе и улыбнулся нам.
 — Как приятно встретить англичан, — сказал наш новый знакомый. — Я не умею говорить по-немецки.
 — Мы тоже, — сказала Дорабелла. — Но наш друг владеет немецким великолепно.
 — Ваш друг?
 — Да, друг нашей семьи, он нам вроде брата…
 Молодой человек ждал, что кто-нибудь пояснит сказанное, но мы обе умолкли, и в разговоре возникла пауза. Затем Дорабелла сказала:
 — Мы гостим у нашего друга. Он приезжал к нам в Англию и пригласил нас в гости. Так мы и оказались здесь.
 — Я рад за вас, — сказал юноша, — так приятно встретить кого-нибудь из Англии… хотя сам я вовсе не англичанин.
 — Как так? — удивились мы.
 — Я из Корнуолла, — ответил он.
 — Но ведь… — недоуменно промолвила Дорабелла, не зная, что сказать дальше.
 — Это своего рода шутка, — продолжил он. — Нас отделяет от англосаксов река Тамар, и мы считаем себя другой нацией.
 — Подобно шотландцам и валлийцам, — сказала я.
 — Да, — подтвердил молодой человек. — У нас есть собственная гордость.
 — Какой ужас… — произнесла с наигранным отчаянием Дорабелла. — Я думала, что разговариваю с соотечественником…
 Юноша посмотрел на нее в упор и сказал:
 — Так оно и есть. Я рад нашей встрече.
 — Расскажите нам о Корнуолле, — попросила я. — Вы живете близко от моря?
 — О да. Так близко, что порой кажется, будто мы живем прямо в море.
 — Это поразительно…
 — Я люблю родной полуостров. А где находится ваш дом?
 — В Хэмпшире.
 — Далековато от Корнуолла.
 — Вы собираетесь уезжать домой? — спросила Дорабелла.
 — Нет, еще немного побуду здесь.
 — Значит, завтра вас можно будет увидеть?
 — Вполне возможно. Я бываю здесь каждый день. Мне стало ясно, что Дорабелле понравился молодой человек.
 Она оживленно рассказывала ему о Кэддингтоне, и он слушал с неподдельным интересом.
 Юноша сказал нам, что его зовут Дермот Трегарленд — это типичная корнуоллская фамилия. Они все начинаются либо на Тре-, либо на Пол-, либо на Пен-. Даже есть такая пословица: «Когда услышишь Тре-, Пол-, Пен-, знай, что это корнишмен».
 Так мы сидели и разговаривали, пока я не сказала, к огорчению Дорабеллы, что нам пора возвращаться в замок.
 Мы попрощались с Дермотом и отправились домой. — Что это ты так резко снялась с места? — сердито спросила сестра.
 — А ты посмотри на часы, — ответила я. — Нас ждут не дождутся. Ведь мы собирались уйти еще до того, как появился Дермот.
 — Какое это имеет значение? — возразила Дорабелла и, помолчав, добавила: — Он ничего не сказал о том, как мы встретимся снова.
 — Ты считаешь, что он должен был это сделать?
 — Ну, я надеялась…
 — Ах, Дорабелла, — сказала я, — это всего лишь случайная встреча. Юноша подошел к нам только потому, что услышал английскую речь.
 — Ты уверена, что этим все и объясняется? — улыбнулась она.
 Следующий день был почти осенним. Курт с Эдвардом собрались отправиться в одну из горных деревень и хотели, чтобы мы сопровождали их.
 Однако Дорабелла заявила, что ей необходимо сделать кое-какие покупки в городке. Я-то прекрасно понимала, чего она хочет. Ей хотелось сидеть за столиком возле кафе и ждать того молодого человека, с которым мы беседовали вчера. Я не могла оставить ее одну и тоже отказалась от поездки.
 Мы проводили Курта и Эдварда, бездумно провели утро и после завтрака отправились в городок.
 Пройдясь по лавочкам и купив сувениры, мы оказались возле кафе. Официант приветливо улыбнулся нам. Мы сели за столик. Дорабелла нервничала, и я решила, что лучше посидеть с ней и дождаться, чем все кончится.
 Она села так, чтобы можно было наблюдать за улицей. Мы болтали о всякой ерунде, и Дорабелла все глубже погружалась в уныние.
 По улице проехала рессорная двуколка, а за ней две девушки верхом на лошадях в сопровождении инструктора. Затем к нашему кафе подъехал фургон, из которого вышел молодой человек с большой коробкой. Мне показалось, что я уже где-то видела его. Он исчез в кафе, но вскоре вышел оттуда с кипой бумаги. Его сопровождал официант. Они остановились у дверей. Я пригляделась к молодому человеку.
 — Посмотри-ка, — сказала я Дорабелле. — Ты узнаешь, кто это? Это Эльзин кавалер.
 Мысли Дорабеллы витали где-то далеко. Она взглянула на меня с отсутствующим видом.
 — О ком это ты? — спросила она.
 — Видишь того молодого человека, который разговаривает с официантом? Это Эльзин ухажер. Помнишь, мы видели их из окна? Ну тогда, поздно вечером. Они обнимались…
 — Да… я вспомнила, — равнодушно ответила Дорабелла. Молодой человек ее нисколько не интересовал.
 В этот момент он подошел к фургону, обернулся и крикнул официанту по-немецки:
 — Увидимся завтра вечером!..
 — Кажется, они с официантом друзья, — сказала я. — Они должны где-то встретиться завтра вечером.
 — Ну и что из этого? — раздраженно спросила сестра.
 — Ничего особенного, — ответила я. — Меня это слегка заинтриговало. Только и всего.
 Дорабелла продолжала с грустью глядеть вдоль улицы.
 — Мы не можем сидеть здесь до вечера, — сказала я.
 Дорабелла нехотя согласилась со мной и встала. Было видно, что она ужасно расстроена.
 Мы медленно пошли по дороге к замку. В воздухе веяло холодом и сыростью.
 — Мне не хочется идти домой, — сказала Дорабелла. — Может, погуляем чуть-чуть?
 — Хорошо, — согласилась я. — Давай погуляем, но только недолго.
 — Давай побродим по лесу, — предложила она.
 Мы сошли с дороги и слегка углубились в лес. Мне хотелось как-то успокоить сестру, она была такой расстроенной. Мне вспомнился случай из детства, когда у ее плюшевого мишки оторвался глаз-пуговка и куда-то затерялся. Как она тогда горевала! Только я могла ее утешить. Я понимала Дорабеллу лучше всех других.
 Сейчас я хотела спасти ее от уныния, которое было сущей глупостью… Ну разве это допустимо — так тосковать о человеке, которого она видела всего лишь раз и даже поговорить с ним не успела? Но такой была Дорабелла. Она всегда жила мгновением, полностью подчиняясь захватившему ее чувству.
 Мы шли по опушке леса, стараясь не удаляться от дороги, чтобы не заблудиться, потом присели отдохнуть на толстом бревне. Я пыталась отвлечь ее внимание своей болтовней, но она меня не слушала. Мне было знакомо это ее настроение, и я знала, что оно скоро пройдет. В эти каникулы сестра была обделена вниманием молодых людей. Хельмут был слишком занят хлопотами по хозяйству и, как я поняла, не интересовал ее. Зато корнуоллец Дермот Трегарленд смутил ее покой. Он, как по волшебству, явился перед нами под конец каникул, но, должно быть, исчез навсегда. Бедняжка Дорабелла!
 Становилось прохладно, и нам пора было возвращаться в замок. Мы собирались идти дальше, как вдруг обнаружили, что нас окружает плотная пелена тумана. В эту пору туманы, здесь — обычное явление, нас предупреждали об этом. Нельзя сказать, что этот туман явился для нас полной неожиданностью.
 — Идем, — сказала я. — Надо выбираться к дороге.
 Но сделать это оказалось непросто. Иногда мне чудилось, что я вижу дорогу. Но это была не дорога, а желтые стволы сосен.
 Я взяла Дорабеллу за руку.
 — Нас предупреждали о туманах, — сказала я. — Какие же мы с тобой глупые! — Она молчала. Я постаралась успокоить ее:— Дорога совсем рядом. Нам надо идти в ту сторону. — Но я не была уверена в этом. Нас окружал туман. Я испугалась, но старалась не показать вида. Мне хотелось защитить Дорабеллу, как это случалось в детстве. Она смотрела на меня так доверчиво.
 — Нам надо выйти из леса, — сказала я. — Мы поступили очень неосмотрительно. Ведь нас предупреждали…
 Сестра согласно кивнула. Тогда я взяла ее за руку и повела за собой. Мы пошли дальше. Меня охватило беспокойство. Лес снова напомнил мне сказки братьев Гримм. Вместо стволов мне мерещились страшные морды, которые пялились на меня со злорадной усмешкой.
 Мне стало не по себе. Казалось, мы не приближались к дороге, а все больше углублялись в лес.
 — В чем дело? — забеспокоилась Дорабелла.
 — Я подумала: может, нам стоит подождать, пока не рассеется туман, — ответила я.
 — Что?! Торчать здесь до утра?!
 Она была права. Но как узнать, на правильном ли мы пути? Меня охватило отчаяние. И все это из-за того красавчика, которого мы встретили вчера в городке. Если бы я не сочувствовала так Дорабелле, то не позволила бы ей завлечь меня на прогулку по лесу.
 А сколько беспокойства мы причиним обитателям замка, если не вернемся домой дотемна. Так что же делать? Оставаться и ждать или пытаться выйти к дороге?
 Мне показалось, что я слышу невдалеке чьи-то голоса. — Помогите! — закричала я. — Есть там кто-нибудь?
 Мы умолкли и прислушались. К нашей радости, мы услышали по-английски:
 — Где вы? Отзовитесь!
 Я взглянула на Дорабеллу и поняла, что она, как и я, узнала голос. Это был Дермот Трегарленд.
 — Мы заблудились! — крикнула я.
 — Сейчас я приду к вам! — отозвался он. — Стойте на месте.
 — Мы здесь, мы здесь! — закричали мы с Дорабеллой.
 — Я иду к вам! — снова откликнулся он.
 — Мы здесь, мы здесь! — не переставали звать мы. И очень обрадовались, когда увидели его.
 — Вот здорово! — воскликнула Дорабелла. — Мы уже начали паниковать.
 Дермот улыбнулся:
 — Я знал, что встречу вас, потому что видел, как вы свернули в лес.
 — Где же вы были?
 — Зашел в кафе, надеясь увидеть вас, но официант сказал мне, что вы только что ушли. Я вышел на дорогу и увидел, что вы сворачиваете в лес. Я поспешил следом, хотел догнать вас и решил, что если мне не удастся вас найти, то я отправлюсь в замок, в гостиницу, и подожду вас там, сидя за кружкой пива.
 На лице Дорабеллы отразились удивление и восторг. Ведь наше приключение закончилось таким счастливым образом! Дермот Трегарленд должен был вывести нас из леса.
 — Проклятый туман, — сказал он, — пугает, не правда ли? Не знаешь, куда идти. К вечеру он станет совсем густым. Надо побыстрей выбираться отсюда. Я запомнил, как шел сюда. Неподалеку обгорелое дерево, должно быть, в него попала молния. Как только мы его увидим, то можно считать, что мы у дороги. Итак — в путь!
 Дорабелла радостно рассмеялась. Ужасный кошмар обернулся удивительным приключением: прекрасный рыцарь явился, чтобы спасти нас. Ради одного этого приключения стоило приехать сюда на каникулы.
 Дермоту Трегарленду и в самом деле можно было довериться. Он без труда вывел нас к обгорелому дереву, и мы закричали «ура» от радости.
 — Мы на правильном пути, — сказал он и повел нас за собой. Вскоре мы вышли на дорогу.
 Дорабелла обняла меня и, глядя на юношу через мое плечо, воскликнула:
 — Вы просто чудо!
 — Кажется, нам не повредит выпить чего-нибудь согревающего, — сказал он. — Как насчет стаканчика вина? Или вы пристрастились к пиву? Пиво в Германии чудесное.
 Фрау Брандт с озабоченным видом ждала нас у ворот замка. — Туман сгустился очень быстро, и я забеспокоилась, что вы еще не вернулись, — сказала она.
 Дорабелла объяснила, что мы заблудились в лесу, и мистер Трегарленд помог нам выбраться на дорогу.
 Неожиданно фрау Брандт быстро сказала что-то по-немецки. Должно быть, выражая свою радость по поводу нашего благополучного возвращения. И поторопила нас в замок. Не та погода, чтобы торчать во дворе, сказала она. И спросила, не хотим ли мы выпить чего-нибудь.
 Мы сели за стол, и фрау Брандт принесла нам вина. Дорабелла блаженствовала. «Кажется, она влюбилась», — подумала я. Молодой человек, в свою очередь, сосредоточил все внимание только на ней. Мужское внимание избавляло Дорабеллу от любой депрессии, она становилась обворожительной. Иногда я даже ревновала. Но сейчас со мной этого не произошло, потому что, во-первых, я знала, что проигрываю ей в привлекательности, а во-вторых, я никогда не стремилась завоевать внимание кого-нибудь из мужчин, привлекавших ее.
 Безусловно, молодой человек был весьма мил. Но, кроме внешнего шарма, обладал ли он еще какими-нибудь достоинствами? Дорабелла слишком легко поддавалась чувствам, и ее могло постичь разочарование, как это уже случалось с ней.
 Дермот поднял стакан вина и сказал:
 — За наше благополучное возвращение из леса!
 Дорабелла чокнулась с ним, и они улыбнулись друг другу.
 — Нам посчастливилось, что вы увидели нас на дороге, — сказала Дорабелла.
 — Это не просто счастливая случайность. Я был уверен, что увижу вас в кафе, и очень расстроился, когда не застал вас там. Официант сказал мне, что вы только что ушли. Я бегом бросился к дороге и увидел, как вы входите в лес. Мне подумалось, что в лесу уже сгустился туман.
 — И вы решили, что нас надо спасать, — сказала Дорабелла. — И, как в сказке, вы пришли и вывели нас из леса.
 Они снова улыбнулись друг другу.
 — Англичане должны держаться на чужбине вместе, — ответил Дермот. — Даже если один из них корнуоллец.
 Дорабелла весело рассмеялась, будто его шутка была такой уж остроумной. Я решила, что поговорю с ней, когда мы останемся наедине. Нельзя быть такой вульгарно влюбчивой.
 Затем мы заговорили о нас и об Эдварде. Мы рассказали нашему новому знакомому о том, как наша мать вывезла Эдварда из Бельгии накануне войны. Молодой человек слушал нас с интересом.
 — И теперь он для вас — как добрый старший брат. Так ведь? — промолвил Дермот Трегарленд.
 — О да, — сказала я. — Он знает, когда за нами надо присмотреть.
 — Почему же он не предостерег вас от прогулок по лесу в тумане?
 — Конечно, он ужасно рассердится, когда узнает о том, что мы себе позволили, — сказала Дорабелла. — Но он на весь день уехал куда-то со своим другом Куртом, сыном хозяев замка. Он знаком с ним уже не первый год.
 Дермот выразил надежду, что встретится с Эдвардом.
 Он рассказал нам о своей обители в Корнуолле, принадлежащей семье Трегарлендов уже несколько веков. Дом построен из серого камня, выходит фасадом к морю и принимает на себя все штормы с юго-запада. Он имеет по обеим сторонам башни, от дома спускается к самому берегу сад, через который проложена тропа к берегу.
 — К нам приезжают немногие, да и те только летом.
 — А большая у вас семья? — поинтересовалась я.
 — Живу с отцом-инвалидом. Вот и вся семья. Мать умерла, когда я был совсем маленьким. Однако нельзя не назвать Гордона Льюита, управляющего в нашем имении. Его мать следит за порядком в доме и вроде бы приходится нам какой-то дальней родственницей. Она появилась у нас вскоре после смерти моей матери и вот уже двадцать три года следит за порядком в имении Трегарлендов.
 — Значит, ваша семья — это вы и ваш отец, — уточнила Дорабелла.
 — Да, это так. Но, как я уже сказал, Гордон Льюит и его мать — тоже как бы члены нашей семьи.
 — Интересно… — заметила Дорабелла.
 — А чем вы занимаетесь? — спросила я.
 — У нас есть несколько ферм. Мы сдаем их в аренду и имеем с этого небольшой доход. Само собой разумеется, у нас есть и своя собственная земля, на которой работаем мы с Гордоном.
 — Почти как у нас в Кэддингтоне, — сказала я. — Мы немного разбираемся в управлении имением, не так ли, Дорабелла?
 — Не удивлен, — ответил Дермот. — Но уже поздно, и, пожалуй, я останусь здесь поужинать. А потом пойду к себе в гостиницу. Как-нибудь доберусь.
 Так мы болтали, пока не вернулись Курт с Эдвардом. Узнав о нашем приключении, Эдвард ужасно разозлился: он ведь предупреждал нас о туманах в лесу.
 И все равно мы весело провели тот вечер. Хозяева пригласили Дермота и нас поужинать с ними, в кругу семьи.
 Эдвард был очень признателен Дермоту, ведь он обещал нашей маме присматривать за нами и не предполагал, что мы можем повести себя так легкомысленно. Дорабелла попросила Эдварда не повторять без конца одно и то же. Она-то была рада тому, что мы забрели в лес, иначе мы и не узнали бы, какой Дермот Трегарленд смелый и решительный.
 Ганс Брандт сказал, что знает несколько случаев, когда люди навсегда терялись в лесу.
  — Об этих местах ходит много легенд, — сказал он. — Люди верят, что в лесах живут тролли, которые позволяют себе всякие шутки с теми, кто заблудился.
 Дермот поддержал разговор, рассказав несколько легенд, передававшихся из поколения в поколение в его родном Корнуолле.
 Это был удивительный вечер — приятное завершение наших каникул. Через несколько дней нам предстояло возвращаться домой. Я наблюдала за Дорабеллой. Она казалась такой счастливой, что я забеспокоилась. Дорабелла совсем не знала этого молодого человека. Я вспомнила, что это не первый случай такого рода. У нас в Маршландзе гостил друг дедушки Гринхэма, член парламента. Сестра влюбилась в него. Но это случилось два года назад. Потом к нам в школу прибыл учитель музыки. Она влюбилась и в него. Дорабелла была влюбчивой школьницей. Но пора ей было и повзрослеть.
 «Дермот Трегарленд — ее очередное увлечение, — подумала я. — Но он не женат, и потому это особый случай. Однако скоро мы уедем отсюда, и, быть может, она видит его в последний раз».
 В тот вечер мы тепло попрощались друг с другом и расстались в хорошем настроении.
 Дорабелла плохо спала в ту ночь.
 На следующий день Эдвард с Куртом опять отправились на прогулку по окрестностям, а поскольку мы с Дорабеллой накануне вели себя очень неразумно, они решили не оставлять нас без присмотра и настояли на том, чтобы мы присоединились к ним. И еще они пригласили на прогулку Гретхен.
 Гретхен пришла в восторг от приглашения. Я подозревала, что она неравнодушна к Эдварду, как и он к ней. Но они никак не проявляли своих чувств — не то что Дорабелла.
 Дорабелла была в плохом настроении. Она бы с большим удовольствием отправилась бы в Вальденбург, посидеть там за чашечкой кофе в ожидании Дермота. Но Эдвард был непреклонен, и ей пришлось присоединиться к нашей компании.
 Денек выдался приятным, за ночь погода изменилась, и небо было голубым, как летом. Курт хорошо знал дороги, проходившие через лес, он намеревался показать нам несколько красивых деревенек. В самом деле, деревеньки, с их кирпичными домиками, мощенными булыжником улицами и старыми церквушками, были обворожительны.
 В них жили очень приветливые люди. Мы зашли перекусить в старую гостиницу, над входом в которую висела на кронштейне железная русалка, а под ней, на дощатом щите было начертано: «Ди Лорелей». Мы сразу вспомнили стихотворение, которому нас учили в школе, и Гретхен взялась прочесть его нам целиком. У нее был приятный, чуть дрожащий голосок, мы выслушали ее с удовольствием, и Эдвард первым захлопал в ладоши.
 Хозяева гостиницы провели нас вниз и показали старые винные погреба, поведав о том, что когда-то давно гостиница была частью монастыря и в этих погребах монахи готовили свое вино.
 Прогулка доставляла мне удовольствие, но Дорабелле не терпелось вернуться в замок: Дермот Трегарленд собирался пожаловать к нам на обед.
 Я никогда не забуду тот вечер и то ужасное бесчинство, которое разразилось в замке совершенно неожиданно для всех нас.
 Вернувшись в замок с прогулки, мы с Дорабеллой поднялись в нашу комнату, чтобы переодеться. Дорабелла оделась в свое самое лучшее платье. Она находилась в приподнятом настроении, предвкушая встречу с Дермотом Трегарлендом.
 Пока мы переодевались, она оживленно щебетала о том, как ей хотелось бы побывать у него в Корнуолле. Она решила, что уговорит нашу маму пригласить Дермота в Кэддингтон.
 Дермот появился в замке за пару минут до того, как мы спустились вниз. Мы собирались поужинать в столовой. К нам захотели присоединиться Курт и Гретхен.
 Мы приятно провели время за ужином и затем пошли в общую залу, где было больше посетителей, чем обычно. Все же нам удалось найти свободный столик.
 Было около девяти часов, когда в залу вошли несколько молодых людей. Мне показалось, что одного из них я уже где-то видела. Наверняка это был приятель Эльзы.
 Меня удивили униформа и красная повязка на рукаве. Сначала я подумала, что молодой человек пришел на свидание к Эльзе. Но, когда он с друзьями сел за столик и Эльза принесла им пива, они расшумелись. И ее дружок позволил себе грубо схватить девушку за руку, будто это была его собственность. Его приятели рассмеялись и начали распевать гимн, который я уже не раз слышала в Германии.
 В залу вошел Хельмут с отцом. И тут началось нечто невообразимое.
 Эльзин кавалер, который, по всей видимости, возглавлял эту компанию, неожиданно встал и выкрикнул что-то оскорбительное в адрес евреев. Его дружки тоже начали кричать, топать ногами и швырять в стену кружки. Одну кружку запустили в Хельмута, и он едва увернулся от нее.
 Дермот обнял Дорабеллу, и она уткнулась лицом в его плечо. Эдвард взял меня и Гретхен за руки и заставил нас встать.
 — Идемте отсюда, — сказал он. — Они собираются устроить здесь бучу.
 — А как же Хельмут? — прошептала Гретхен. Курт бросился на выручку брату. Он был очень бледен. Они стояли рядом, лицом к лицу с Эльзиным дружком. Присутствующие в зале продолжали сидеть на своих местах с испуганными лицами.
 Молодой человек вскочил на стол и начал ораторствовать перед публикой. Он несколько раз упомянуло фюрере и перешел на крик. Я не могла разобрать его слов, но было ясно, что он призывал людей устроить в замке погром.
 — Нам лучше уйти отсюда, — сказал Дермот.
 В этот момент один из столов перевернули, и раздался звон разбитой посуды.
 Хельмут повернулся к Эдварду:
 — Уведите отсюда девушек и Гретхен. Вас это не должно касаться.
 Я увидела на его лице выражение безнадежного отчаяния. Я не могла понять, что происходит. Эдвард потянул меня и Гретхен к двери в конце залы. Дермот вел Дорабеллу. Один из молодых людей пристально посмотрел на нас, но позволил нам беспрепятственно уйти. Наверное, он знал, что мы иностранцы, и был доволен, что мы уходим.
 В комнате за залой стояла испуганная фрау Брандт. Она держалась руками за голову и раскачивалась из стороны в сторону. Я еще не видела человека, испуганного до такой степени. Ее трясло.
 Я обняла фрау Брандт за плечи, чтобы как-то успокоить.
 — Они явились сюда, — прошептала она. — Они явились сюда…
 — Кто они?
 — Они собираются уничтожить нас…
 — Вы знаете их?
 — Не мы первые. Но как они узнали? Мы никому не мешали…
 За стеной слышался грохот, молодчики громили залу.
 Фрау Брандт села и закрыла лицо руками. Гретхен опустилась на колени рядом с ней.
 — Мама… — прошептала она дрожа. — Мамочка… Фрау Брандт погладила дочь по голове:
 — Они пришли. А я так надеялась, что нас не тронут.
 Мне стало страшно.
 — Надо что-то делать, — сказал Дермот. — Может, вызвать полицию?
 — Это бесполезно, — ответила Гретхен. — Мы не первые. Мы думали, что нас не тронут… Понимаете — мы евреи, теперь это необходимо скрывать от всех.
 — Надо помочь твоим братьям и выставить отсюда этих негодяев! — возмутился Эдвард.
 — Да, — согласился Дермот. — Идемте. Гретхен схватила Эдварда за руку.
 — Не надо… — сказала она. — Не надо с ними связываться. Они разгромят залу и уйдут.
 — Но там — Курт… Хельмут… твой отец… Гретхен не отпускала Эдварда.
 — Я пойду к ним, — сказал Дермот. — Вы оставайтесь здесь.
 Эдвард вызвался пойти вместе с ним. Я по-прежнему не понимала, что происходит. Стояла и слушала, как погромщики поют песню, которую знала уже почти наизусть.
 Неожиданно стало тихо.
 «А ведь там Эдвард, он в опасности», — подумала я. Я осторожно приоткрыла дверь, выглянула в залу и увидела там страшный беспорядок. Несколько столов перевернуто. Пол усеян битыми стаканами и кружками. Молодые люди стояли по стойке смирно, вытянув руку в салюте, и пели все ту же песню. Посетители сидели тихо, будто онемев, и нервно крутили в руках свои кружки. Никто из них не попытался воспротивиться действиям этих молодчиков. Они позволили разбойникам чинить разгром. Пение прекратилось. Эльзин ухажер подошел к Хельмуту и плюнул ему в лицо.
 — Жид, — сказал он и отвернулся.
 Хельмут сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев, но Курт вцепился в него мертвой хваткой и удержал его. Один из компании хулиганов увидел, что я смотрю на него через приоткрытую дверь, щелкнул каблуками и поклонился. Затем повернулся к своим дружкам, и они, следуя один за другим, вышли из залы. Мы услышали, как они завели машину и уехали.
 Посетители начали потихоньку расходиться, испытывая чувство неловкости. Мы стояли посреди залы, стараясь оценить нанесенный ущерб.
 Но угнетенное чувство вызывал не сам разгром, а его скрытый смысл.
 — Что теперь делать? — прошептала фрау Брандт. — Что с нами будет?
 Было уже довольно поздно, когда Дермот Трегарленд отправился к себе в гостиницу. Он пообещал вернуться рано утром и помочь нам навести порядок. Он не мог понять, почему Брандты не попытались вызвать полицию.
 Поведение фрау Брандт говорило о том, что она смирилась с неизбежностью зла.
 Когда мы с Дорабеллой отправились в нашу комнату, было уже далеко за полночь. Настроение у нас было подавленное. Дорабелла посчитала, что Дермот вел себя безукоризненно и был очень внимателен к ней. Мне же не хотелось говорить о Дермоте, я думала о Брандтах.
 Мы с сестрой плохо спали в ту ночь, думаю, и все остальные тоже.
 Утром я, Эдвард и Дорабелла позавтракали в столовой в компании нескольких гостей.
 Потом мы пошли в. разгромленную залу, где Курт со своими родными пытался навести порядок. Эдвард засучил рукава и присоединился к ним. Мы с Дорабеллой тоже старались помочь. Трудно было убирать битое стекло, которое могло впиться куда угодно.
 Утром пришел очень злой Дермот и сказал, что ему стыдно за немцев. Из разговоров в своей гостинице он понял, что такие погромы происходят повсюду в Германии. Фюрер замыслил очистить германскую нацию от евреев.
 Мне и в голову не приходило, что Брандты — евреи. Об этом не говорили. Эдвард знал об этом раньше, но не придал этому значения. Курт был его другом, и его не волновало, кто тот по национальности.
 В то утро мы узнали, что происходит в Германии.
 Мы проработали несколько часов и очистили залу от битого стекла и обломков мебели, вынесли мусор и поставили на место перевернутые столы. Смыли со стен пятна от пива, которые остались после разбитых кружек.
 Мы порядком устали и сели отдохнуть. Нами овладело уныние, оно окутало нас, как лесной туман. Мы не могли сидеть и молчать.
 — Рано или поздно это должно было случиться, — начал Курт. — Жаль, что все произошло во время ваших каникул и вам пришлось стать свидетелями этого безобразия. Это беда нашей нации. Но вы не должны уезжать отсюда с мыслью: «Вот какие немцы». Наши сердца наполнены болью. Это как раковая опухоль. Нам стыдно и вместе с тем — страшно. Мы не знаем, что будет дальше.
 — Но это ужасно! — возмутился Дермот. — Как люди допускают такое? Эти молодчики… являются сюда и вытворяют Бог знает что. И все им сходит с рук. Самое позорное в том, что им все дозволено, никто не может их остановить.
 — Это происходит уже не первый год, — сказал Курт. — Эти парни — члены молодежной организации нацистской партии. Когда Адольф Гитлер стал канцлером в тысяча девятьсот тридцать третьем году, он назначил Бальдура фон Шираха ответственным за воспитание молодежи, и немецкие мальчишки, достигшие десяти лет, стали записываться в Дойче Югендфольк. Они проходили проверку на чистоту крови, и, если в них не было «чужих» примесей, им разрешалось в тринадцать лет вступить в Гитлерюгенд, а в восемнадцать — в нацистскую партию. Они называют себя арийцами.
 — Это чудовищно! — возмутился Эдвард. — Так не должно быть. — Однако нацистское движение набирает силу, — возразил Курт.
 — Но почему люди не борются с этим злом?
 — Люди молчат. Гитлер сделал так много для Германии. Страна находилась в ужасном положении. Деньги обесценились. Люди испытывали отчаяние. Поражение в войне было так унизительно. Но пришел Гитлер, и страна стала процветать. Но фюрер ненавидит евреев. Это такое несчастье для нас! Иногда мне приходит в голову мысль, что он хочет нас полностью истребить.
 — Глупость какая-то, — не выдержал Дермот. — И никто из присутствующих не попытался унять дебоширов.
 — Люди вели себя вполне разумно. Никто не может воспротивиться нацистам, они у власти.
 — И что же, им все дозволено?
 — Это трудно понять, но это Германия.
 — Ты хочешь сказать, что они могут явиться сюда вечером и снова устроить погром? — спросил Эдвард.
 — Нет, я не думаю, что они сделают это, — ответил Курт. — Мы мелкий люд. Они пойдут куда-нибудь еще. Они нас предупредили и считают, что этого пока достаточно, чтобы мы поняли, что нам пора убираться отсюда. Но мы не можем этого сделать. Мы живем здесь очень давно. Наши деды и прадеды жили здесь. Но молодчикам-нацистам нет до этого дела. Они ненавидят евреев.
 Мы сочувствовали Курту. Но никто из нас не мог хоть что-то сказать ему в утешение.
 Мы все находились в подавленном настроении. Не хотелось выходить ни на какие прогулки. Сказочные деревеньки утратили для меня все свое очарование. За прекрасными фасадами домов могло скрываться зло. Мне хотелось уехать домой. Я не могла забыть выражения глаз Эльзиного ухажера. Он вел себя как обыкновенный бандит. У него не было ни капли жалости невинным людям, на которых он напал. С ним никто не ссорился, его никто не злил. Он действовал хладнокровно и расчетливо. Это было заранее продуманное нападение на людей, которые отличались от него лишь тем , что принадлежали к иной расе.
 Я сказала Эдварду, что зачинщиком разбоя был Эльзин друг, и объяснила ему, откуда знаю это.
 — Как ты думаешь, знала ли Эльза о его намерении совершить погром? — спросила я.
 — Вполне вероятно, — ответил Эдвард. — Это объясняет то, что произошло. Наверное, ей каким-то образом стало известно, что Брандты — евреи. Вспомни их деда, который сидит в одиночестве и читает Библию. Он мог» проговориться.
 Немного погодя Эдвард сказал, что поделился моими соображениями с Куртом и тот ничуть не удивился. Они живут среди доносчиков. Если Эльза выдала их, им остается только смириться с этим. Они не могут уволить ее. Это грозило бы им большей бедой.
 Эдвард не удержался от разговора с Эльзой, который потом пересказал мне.
 — Я спросил ее: «Скажи мне — тот, кто устроил вчера здесь погром, — он твой приятель?» — Она с вызовом ответила мне: «Да, он мой друг». — Я спросил ее: «А как ты относишься к тому, что произошло?» — «Это было сделано ради Германии и фюрера, — ответила девушка. — Мы хотим, чтобы Германия стала арийской страной. Мы хотим избавиться от евреев». — Я напомнил ей о том, что она работает у евреев. — «Я хотела бы работать у арийцев», — ответила Эльза. — «Тогда почему ты работаешь здесь?» — спросил я. — «Так получилось, — ответила она. — В городке рядом живет мой друг». — Я понял, что разговаривать с ней бесполезно.
 — Ах, Эдвард, — сказала я, — это так ужасно. Семье Брандтов грозит опасность.
 — Я разговаривал с Куртом, — сказал он. — Они должны уехать отсюда.
 — Но смогут ли они это сделать?
 — Не знаю. Но они должны подумать об этом.
 — Скоро мы уедем в Англию, — сказала я. — Как мы покинем их, зная о том, что здесь творится такое?
 У Эдварда был озабоченный вид. Я угадала его мысли: он беспокоился за Гретхен.
 — Гретхен чуть старше тебя, — сказал он. — Представь себе, что она должна чувствовать.
 — А каково Хельмуту и Курту? — добавила я. — Мне кажется, им стыдно перед нами за то, что мы увидели.
 — Я могу их понять. Когда в стране происходят такие вещи, нельзя не испытывать стыда. Виолетта, я не могу их бросить и уехать.
 — А что делать?
 — Видишь ли, я думаю о Гретхен, — признался Эдвард. — Мы могли бы увезти ее с собой.
 — Увезти с нами? — удивилась я.
 — Надо сказать ей, что мы приглашаем её в гости. Она могла бы пожить у вас. Я уверен, что твоя мама поймет меня. Гретхен нельзя оставить здесь.
 — Кажется, ты к ней неравнодушен, — сказала я. Эдвард кивнул головой.
 — Ты хорошо знаешь мою маму, — улыбнулась я. — Она всегда приходит на помощь тем, кому грозит беда.
 — Кому, как не мне, это знать? — ответил он. — Виолетта, поговори с сестрой. Пригласите Гретхен погостить у вас. Я не могу этого сделать сам.
 — Я понимаю тебя, — сказала я. — Хорошо, я поговорю с Дорабеллой.
 Я пересказала Дорабелле наш разговор.
 — Бедный Эдвард, мне жаль его, — наигранно вздохнула сестра.
 — Почему же? Гретхен чудесная девушка, — возразила я.
 — Он хочет жениться на ней?
 — Похоже, что так. Он влюблен в нее.
 — Неужели? Какая неожиданность… — Дорабелла состроила удивленное лицо.
 Она пребывала в хорошем настроении. Минувший вечер был ужасен, но он сблизил ее с Дермотом Трегарлендом. Теперь она, по всей вероятности, думала о Предстоящих помолвках: Эдварда с Гретхен и ее с Дермотом. Я знала Дорабеллу настолько хорошо, что часто угадывала ее мысли.
 Не теряя времени, я предложила Гретхен поехать вместе с нами и пожить в нашем доме. Она открыла глаза от удивления.
 Я сказала:
  — Тебе будет полезно на время уехать отсюда и познакомиться с Англией.
 Ее лицо осветилось радостью, но тут же стало озабоченным. Мне стало понятно, о чем она думает. Она избежит неприятности и бед, но ее семья останется здесь и будет находиться под угрозой уничтожений. В этот момент я прониклась симпатией к Гретхен. Она полюбила Эдварда и могла уехать с ним в его страну, избежав зловещей тени, которая надвигалась на ее жизнь. Но здесь оставалась ее семья…
 Бедняжка Гретхен! Она не знала, как поступить, и ее родным пришлось решить это за нее. Курт, Хельмут и вся семья Гретхен переполнились благодарности к нам. Было решено, что мы увезем девушку погостить в Англию.
 Это был наш последний день в замке, утром мы уезжали. Курту предстояло отвезти нас на станцию и посадить на поезд, идущий к побережью. Мы изменились за время, которое пробыли здесь. Я чувствовала, что не смогу снова стать прежней. Теперь во всем прекрасном я искала изъян.
 Мы пошли попрощаться с бабушкой и дедушкой Курта, с которыми редко виделись за время своего пребывания здесь, так как они почти не выходили из своих комнат. Дедушка сидел, читая Библию, он оторвался от книги и посмотрел на меня мутным взглядом. Я сказала ему, что мы скоро уезжаем, и он благожелательно улыбнулся мне и благословил меня.
 Затем я подошла к бабушке, которая сидела в кресле-качалке и вязала. Она также одарила меня теплой улыбкой.
 — Хорошо, что ты пришла, — сказала она. Меня удивило, что она говорит по-английски. — Мы с дедом совсем старые и торчим в наших комнатах, будто старая мебель, которой давно уже не пользуются.
 Я хотела возразить ей, но она опередила меня.
 — Да, да. Мы как пара старых кресел, которыми не пользуются, но которые нельзя выбросить на свалку. — Она взяла меня за локоть и спросила: — Это верно, что Гретхен едет с вами?
 — Да, мы подумали, что это было бы неплохо.
 — То, что ты увидела здесь… — старуха наклонилась ко мне. — Что ты об этом скажешь?
 — Меня это потрясло.
 Она кивнула:
 — Теперь ты знаешь…
 — Все это случилось неожиданно и было так бессмысленно…
 — Так было всегда, — сказала старуха мрачно. — Мне говорили, что здесь все иначе, и действительно долгое время в Германии ничего такого не происходило… Видишь ли, эта страна мне не родная. Я ношу фамилию Брандт по мужу, а сама я из России — меня привезли сюда, когда мне исполнилось восемь лет.
 — Так значит, вы родились в России? Она кивнула.
 — Там было то же самое. Это называлось «погром». Мы никогда не знали заранее, когда это может случиться. Но рано или поздно это все равно случалось… Мы уходили и устраивались на новом месте, так что для меня это не ново… хотя почти забылось.
 — Это жестокое гонение… я не вижу в нем смысла.
 — Они ненавидят нас — вот и весь смысл.
 — Но почему?
 — Спроси у Господа Бога. Только Он знает. Так было всегда. В. моей семье все думали, что с переездом в Германию все изменится. Но ты видишь — нас преследуют и здесь. Мы приехали в эту страну, бросив все. Я была маленькой девочкой. Сейчас я уже и не помню подробностей. Помню только большую тачку, на ней мы и везли свои пожитки. Мы очень уставали, ночевали где попало. Иногда люди были добры к нам. Я не помню, как долго мы добирались сюда. Когда тебе мало лет, ты многое забываешь. Память хранит не все. Забывается то, о чем не хочется вспоминать.
 — Вам неприятно вспоминать об этом? Старуха отрицательно покачала головой.
 — Нет, не совсем так, — ответила она. — Это помогает жить. То, что случилось тогда… То, что происходит сейчас. У жизни есть определенный узор. Что-то было в начале жизни — и теперь это возвращается. Это жизнь. Мы поселились в Германии и думали, это великая страна. Так нам казалось. Тот, кто усердно трудился, получал вознаграждение за труд. Мой отец был портным. Очень хорошим портным. Он трудился не покладая рук. Сначала мы жили бедно… но потом он купил швейную мастерскую… две мастерских, а может быть, три. У меня были братья. Мы все работали вместе. Однажды в мастерскую пришел красивый молодой человек. Мой отец взялся сшить ему костюм. Мы встретились с ним и полюбили друг друга.
 — Вы были счастливы с вашим мужем?
 — Очень. Он привез меня в замок, и с тех пор мы тут и живем. Сначала все было спокойно, потом началась война. Стало плохо. Поражение и катастрофа. Мы потеряли то, что нажили. Но мы продолжали жить в замке, и наше положение постепенно становилось лучше. Мы снова стали зажиточными, и вот…
 — …Начались беспорядки, — сказала я. — Но для вас они не были неожиданностью…Старуха покачала головой:
 — Я этого ждала. Мой сын держался от всего в стороне… он не имел никаких чинов. Мы старались жить незаметно. Скрывали, что мы евреи, но кто-то донес.
 Я знала, кто это сделал. Эльза шепнула об этом своему дружку. Но я не стала говорить об этом бабушке Курта, потому что не хотела ее расстраивать, ведь Эльза все еще работала на семью Брандтов.
 — Я хочу, чтобы ты знала: я счастлива, что вы увезете Гретхен с собой, — сказала она. — Моя внучка такая хорошая девушка. Мой сын с женой… они так рады… что Эдвард любит Гретхен и будет заботиться о ней.
 — Мне хотелось бы забрать вас всех. Старуха улыбнулась:
 — Ты умница. Я поняла это, как только увидела тебя. А твоя сестра… вы ведь двойняшки? Очень хорошенькая, но такая легкомысленная, не так ли? Ты добрая девушка. У нас на душе будет легче, если Гретхен уедет с вами.
 — Я рада, что она решилась на это.
 — И молодой человек — очень приятный. Серьезный и надёжный. Я надеюсь, все будет хорошо. Мы не можем противиться судьбе… Я буду молиться о тебе. Ты увидела, что происходит в Германии, и теперь можешь рассказать об этом своим близким.
 Я наклонилась и поцеловала ее в морщинистую щеку. Она взяла меня за руку и сказала:
 — Пусть пребудет с тобой благословение Господне.
 Когда я спустилась вниз, фрау Брандт спросила меня:
 — С тобой разговаривала бабушка?
 — Да, — ответила я. — Это было так трогательно.
 — Рассказывала о своем детстве в России?
 — Да, и об этом рассказывала.
 — Бедная бабушка! Она думала, что все ее беды кончились, когда покинула родину много лет назад, теперь это повторяется в Германии. Мы пережили такие трудные годы, и теперь, когда стали жить немного лучше… зло пришло снова. Я хочу, чтобы ты знала: мы все очень благодарны за то, что вы берете с собой Гретхен.
 — Ей так трудно расставаться с вами.
 — Конечно, мы будем скучать, но ей надо ехать… Если Гретхен останется, ей уже никогда не увидеть Эдварда.
 — Я знаю.
 В глазах фрау Брандт вспыхнула надежда.
 — Мы так рады за нее… И благодарны всем вам. Я беспокоюсь за нее больше, чем за Курта и Хельмута. Мальчики позаботятся о себе.
 — Мы будем думать о вас.
 — Я верю. Ведь это была не просто увеселительная поездка к друзьям, не так ли? То, что случилось прошлым вечером, заставит задуматься о серьезных вещах. Я не хочу, чтобы Гретхен горевала о нас. Наш народ преследовали многие века. Это сделало нас сильными. Мы страдали в прошлом, и нам предстоит страдать еще. Но мы выстоим. Так было всегда.
 Она протянула мне руки, и мы обнялись. Она была права. То, что случилось, объединило нас.
 Вскоре мы распрощались и уехали.
 Ночью мы переезжали через Ла-Манш. Стоял штиль, было холодно, и мы сидели на палубе, завернувшись в пледы.
 На бархатном небе сверкали звезды. Людей на палубе было немного. Большинство пассажиров предпочли остаться внизу. Недалеко от меня, держась за руки, сидели Гретхен и Эдвард. Чуть подальше расположились Дорабелла и Дермот Трегарленд. Дорабелла была счастлива, что молодой человек едет с нами.
 Как много всего произошло в эти недолгие каникулы. Родилась любовь. Изменилась жизнь четырех людей — нет, пожалуй, пяти. То, что касалось Дорабеллы, было важно и для меня. Я сидела в одиночестве, глядя на звезды, и думала о безграничности Вселенной. Мне было грустно. Эдвард и Гретхен… Дорабелла и Дермот…
 Я думала о том, не было ли в этом какого-то предназначения. Но тогда почему любовь миновала меня?




 ПРИКЛЮЧЕНИЕ В КОРНУОЛЛЕ


 В Лондоне мы расстались с Дермотом. Он направился на вокзал Паддингтон, чтобы ехать в Корнуолл, а мы с Эдвардом, Гретхен и Дорабеллой сели на первый поезд, идущий в Хэмпшир. Я позвонила из Лондона домой, чтобы попросить родителей встретить нас и заодно предупредить их о том, что с нами приехала Гретхен. Я разговаривала с отцом и была рада тому, что на звонок ответил он, ибо все, что мы делали, он всегда воспринимал как нормальный ход вещей, мама же могла потребовать объяснений.
 — Здравствуй, папа, — сказала я. — Мы вернулись.
 — Прекрасно, — обрадовался он. — Когда прибудет ваш поезд?
 Я назвала ему время.
 — Папа, — продолжала я. — Мы не одни. С нами сестра Курта. Мы хотим, чтобы она пожила у нас. Я тебе расскажу обо всем, когда встретимся.
 — Хорошо, дочка, — ответил он. — Я передам это маме. Мы заждались вас. Кажется, прошло так много времени…
 Вешая трубку, я с улыбкой думала о том, как мы будем рассказывать маме и папе о наших каникулах. Гретхен настороженно спросила меня:
 — Ты сказала родителям о том, что я приехала с вами?
 — Да, сказала, — ответила я.
 — И что ответила твоя мама?
 — Я разговаривала не с ней, а с отцом, и он сказал: «Хорошо, дочка». Они привыкли к тому, что мы часто привозили наших школьных подруг, не так ли, Дорабелла?
 — О да, — ответила сестра. — Мы даже не считали нужным предупреждать родителей об этом. Они никогда не возражали.
 У Дорабеллы был грустный вид, потому что ей пришлось расстаться с Дермотом. Однако они договорились скоро встретиться. Он рассчитывал на наше приглашение, и я была уверена, что ему не придется долго ждать его. Родителям тоже будет интересно познакомиться с Дермотом Трегарлендом.
 Папа и мама пришли на вокзал встретить нас. Мы с Дорабеллой бросились обниматься с ними. Они смотрели на нас с такой нежностью, будто мы не виделись много месяцев. У мамы на глазах блестели слезы радости.
 — Как хорошо, что вы снова дома, — сказала она. — Надеюсь, с вами все в порядке. — Матушка взглянула на Дорабеллу, и по ее взгляду я поняла, что она уловила в ней какую-то перемену.
 — Нам нужно так много рассказать вам, — промолвила я.
 — Хорошо, хорошо, — сказал отец. — Только давайте сначала разберемся с багажом, а потом мы вас с удовольствием послушаем.
 — А это — Гретхен, сестра Курта.
 — Здравствуйте, Гретхен, — сказала мама, — рада встретиться с вами.
 Матушка поцеловала Эдварда, и при этом он бросил на нее выразительный взгляд, который говорил, что ему потребуется ее поддержка. Эдвард был для нее членом нашей семьи.
 Как приятно снова увидеть Кэддингтон! Кажется, все здесь оставалось по-прежнему: ни злых духов, ни страшных теней по углам.
 Дорабелла принялась рассказывать родителям о замечательном человеке, с которым она познакомилась.
 — Мы должны пригласить его к нам, мама. Он тебе понравится.
 Мама внимательно слушала ее. Дорабелла не могла остановиться.
 — Он живет в Корнуолле. Он корнуоллец. Его зовут Дермот Трегарленд. Не правда ли, красивое имя? С ним так интересно, да, Виолетта? Он нам очень понравился.
 — А что он делал в Германии? — спросила мама.
 — Путешествовал.
 — Но вы встретились с ним в замке?
 — Не совсем так, он жил в гостинице в городке.
 — Было бы интересно с ним познакомиться. Ты сказала, он собирается приехать к нам?
 — Он вам понравится, — повторила Дорабелла.
 — Так когда же его ждать?
 — Это нам нужно будет решить с тобой, мама.
 — Я просто вне себя от радости. — В голосе мамы прозвучала легкая ирония. Она повернулась к Гретхен и похвалила ее родителей за то, что они отпустили ее с нами. Гретхен поблагодарила маму за доброту и приглашение погостить у нас. Мама только улыбнулась и промолчала. Как-то однажды она заметила в разговоре с папой, что мы редко советуемся с ней о том, можем ли мы кого-то пригласить погостить у нас, на что папа добродушно ответил: «Родная, это же их дом тоже».
 Мы подъехали к дому, и Гретхен поразил его старинный вид. Роберт выбежал нам навстречу. Он вернулся из Девона, и теперь его ждала ненавистная школа. Его представили Гретхен.
 — Сестра Курта? — сказал он. — А где Курт? Почему его нет с вами?
 — Как ты провел время в Девоне? — спросила я.
 — Замечательно, — ответил он, — но жаль, что я не побывал с вами в Германии. Там, наверное, было бы интересней.
 Так мы вернулись домой.
 Как только я оказалась у себя в комнате, туда пришли родители. Я ждала их. Им хотелось узнать побольше о молодом человеке, к которому, как они поняли, Дорабелла была неравнодушна. Я рассказала, как мы встретились с Дермотом, как он спас нас, когда мы чуть не заблудились в лесу, а потом перешла к рассказу о налете на замок и объяснила им, почему мы привезли с собой Гретхен.
 Родители были потрясены тем, что услышали.
 — Бедный Эдвард! — сказала мама. — Похоже, эта девушка ему нравится.
 — Это так неожиданно, — проговорил отец.
 — Ну, уж неожиданно, — перебила его мама. — Эдвард гостил у них раньше и был знаком с сестрой Курта. Рано или поздно у него должны были появиться мысли о женитьбе. Но что ты скажешь о Дорабелле и Дермоте? Дорабелла так молода.
 — Мы с ней одногодки, мама, — напомнила я.
 — Да, конечно… но она всегда казалась моложе тебя. Она такая впечатлительная девушка.
 — Наверное, это всего лишь мимолетное увлечение, которое скоро пройдет, — вслух подумал папа.
 — Виолетта, а что об этом думаешь ты? — спросила мама. — Ты ведь знаешь ее лучше нас.
 — Я не назвала бы это мимолетным увлечением.
 — Вот как? А что ты скажешь об этом молодом человеке?
 — В нем есть шарм, и к тому же он очень внимательный и обходительный. Он так уверенно вывел нас из леса, когда мы заблудились.
 — Мы должны пригласить юношу к нам как можно скорее, — сказала мама. — Надо посмотреть, что он за Человек.
 — Но, может быть, Дорабелла уже решила, что выйдет за него замуж… — предположил папа.
 — Ах, эта Дорабелла, она так часто меняет свои решения.. . — начала было мама, но в этот момент в комнату вбежала моя сестра.
 — Я так и знала, что вы здесь. Сидите и слушаете свою благоразумную Виолетту. И о чем же она вам рассказывала?
 — О ваших приключениях в Германии, — ответил папа.
 — О, там было так интересно… пока не случилось то безобразие. Дермот держался прекрасно, не правда ли, Виолетта? Он увел нас от бандитов… и еще он вывел нас из лесу, когда мы заблудились.
 — Он вел себя как настоящий рыцарь, — подтвердила я.
 — Это замечательный человек. Подождите только, когда он приедет сюда, и сами увидите, какой он, — не унималась Дорабелла.
 — Мне кажется, нам нужно поторопить его с приездом, — сказала мама, и Дорабелла крепко обняла ее.
 — Дермот вам понравится, вот увидите. Я не встречала еще такого, как он. Он очень похож на нашего папочку.
 Папа был тронут таким сравнением, однако у мамы был весьма задумчивый вид.
 Эдвард повез Гретхен знакомиться с моими дедушкой и бабушкой. Их дом был для него таким же родным, как и наш. Маме исполнилось всего шестнадцать лет, когда она, привезла Эдварда в Англию, и бабушка была его истинным воспитателем.
 Спустя несколько недель после нашего возвращения к нам приехал Дермот Трегарленд. Люди иногда выглядят по-разному, в зависимости от окружения. Я думала, может, и Дермот мне покажется иным, чем прежде. Но нет — в Кэддингтоне он оставался таким же милым и предупредительным, каким был в Баеришер Вальде.
 Ему очень понравился наш дом, он сравнивал его со своим и находил много общего. Дермот убеждал нас, что нам всем надо побывать у него в Корнуолле, и как можно скорее.
 Наступил сентябрь. Дермот гостил у нас уже две недели, и, как я поняла, родители пришли к выводу, что он подходящая пара для их дочери.
 Дермот Трегарленд встречался с соседями — с доктором и с редактором местной газеты, и, хотя помолвка еще не была объявлена, все понимали, что он жених Дорабеллы.
 Дорабелла была в восторге. Она светилась счастьем, и это делало ее еще красивей.
 В противоположность ей я чувствовала себя слегка подавленной. Я казалась рядом с ней бесцветной. Мне не хотелось, чтобы в нашей жизни произошли крутые перемены. Мне хотелось по-прежнему ходить в школу и ни о чем не думать. Наверное, я немного злилась на нее из-за того, что она стала меньше во мне нуждаться. Сестре стал ближе другой человек, и она была по уши влюблена в него.
 Возможно, я немного завидовала ей. Когда другие восторгались ею, я сознавала, что во мне нет ее очарования, и все-таки я радовалась, что все ее так любят. Я привыкла присматривать за ней и не хотела расставаться с этой привычной для меня ролью.
 Мне часто вспоминалась та буча, которую затеял Эльзин ухажер в гостинице. Как достойно держался Дермот! Может быть, именно это происшествие так круто изменило жизнь Дорабеллы? Но глупо так думать. Сестре суждено было встретиться с Дермотом или с кем-то другим, подобным ему.
 Мы решили поехать к Дермоту в гости. Мама предложила нам не дожидаться Рождества, что очень расстроило нашего брата Роберта, который заявил, что проклятая школа уже второй раз портит ему жизнь.
 Стоял октябрь, когда все мы — родители и я с Дорабеллой — отправились в путешествие. Мы провели вечер в Лондоне, в доме, которым теперь владел дядя Чарльз, после того как мои дедушка и бабушка окончательно осели в Маршландзе. Они тоже приехали в Лондон, чтобы увидеться с нами. Эдвард и Гретхен остались в Маршландзе. Должно быть, они неплохо проводили там время.
 — Гретхен — чудесная девушка, — сказала бабушка, — Правда, Люсинда?
 Мама полностью была согласна с ней. Дядю Чарльза и его жену Сильвию волновала политическая обстановка. Будучи членом парламента, дядя был хорошо информирован о событиях в мире. Он что-то сказал по поводу Гитлера, но мы к нему не прислушались. Нас больше волновала поездка в Корнуолл.
 Утром мы отправились на вокзал Паддингтон, откуда шли поезда на запад.
 Поездка была долгой — через Уилтшир и через Девон, где поезд большую часть пути шел по побережью, затем мы пересекли реку Тамар и оказались в Корнуолле, а через некоторое время прибыли на место назначения.
 Дермот ждал нас на платформе. Они с Дорабеллой радостно обнялись, затем он поздоровался со всеми нами. Его автомобиль стоял на привокзальном дворе.
 Дермот подозвал носильщика и попросил его отнести наш багаж в машину. Тот коснулся пальцами околышка фуражки и сказал с корнуоллским акцентом:
 — Да, сэр, предоставьте это мне, сэр.
 Наши вещи были уложены в кожаный багажник, и мы тронулись в путь.
 — Как прекрасно, что вы приехали! — сказал Дермот.
 Папа сидел рядом с ним на переднем сиденье, мама, Дорабелла и я устроились сзади.
 — Здесь хорошо, — сказал папа. — Какой чудесный воздух!
 — Лучший в мире, сэр, — поддержал его Дермот, подражая акценту носильщика. — Так уж устроены люди: родные места кажутся им самыми лучшими на свете. И они искренне верят, что так оно и есть.
 — А это и неплохо, — сказала мама. — Так спокойней жить.
 — Не могу дождаться, когда увижу дом Дермота, — перебила их Дорабелла.
 — Тебе от этого никуда не деться, родная, — успокоила ее мама. — Но все же, Дермот, скажите, долго ли нам ехать? — Минут двадцать, — ответил он.
 — Здесь такая буйная растительность, — заметил папа.
 — У нас бывает много дождей, а заморозки очень редки, и к тому же наш уголок острова защищен от непогоды, хотя и здесь случаются настоящие ураганы. Наше место чем-то напоминает мне Баеришер Вальд, хотя внешне между ними нет ничего общего. У них там живут в лесу тролли, где-то прячутся Тор, Один, а у нас лишь водятся разные пискунчики и трескунчики. Некоторые из них наделены сверхъестественной силой, и, не дай Бог, встретиться с ними взглядом: они могут такое с вами вытворить…
 — Даже страшно стала, — остановила его мама.
 — Ну, что вы, нечего бояться. Если на них не обращать внимания, они вас не тронут. Неприятности бывают только у тех, кто специально охотится за ними.
 — Как это интересно! — сказала Дорабелла. Дермот на мгновение оторвал глаза от дороги и улыбнулся ей.
 Мы проезжали мимо какой-то деревушки с маленькими домиками, сложенными из серого камня, дорога стала узкой, и ветви деревьев по ее сторонам сплетались наверху в сплошной шатер.
 И вдруг я увидела море и черные скалы, о которые разбивались волны, взрываясь белой пеной.
 — Теперь уже недалеко, — сказал Дермот. — А это, — он кивнул головой в сторону, — это наш городок. По сути рыбачья деревня. Видите, река разделяет его на Восточный Полдаун и Западный Полдаун, которые соединяются деревянным мостом, построенным пять столетий назад. Здесь есть церковь, площадь и даже набережная. Вы всегда можете увидеть на берегу рыбаков, которые занимаются починкой сетей или вытаскивают из моря улов, стоя в своих утлых лодках. Но задерживаться здесь не стоит, поселок находится в полумиле от моего дома и хорошо виден из окна.
 По улочке, идущей вверх, мы выехали на открытую дорогу и увидели особняк.
 Он высился на краю обрыва, массивный и угрюмый. Дом мало чем отличался от Кэддингтона, и я не думала о том, что Дорабелле предстоит переехать из одного старинного особняка в другой.
 — Как красиво! — воскликнула Дорабелла. — Дермот, ты мне ничего об этом не говорил.
 — Я рад, что тебе это нравится, — ответил он. — Когда я увидел ваш дом, он произвел на меня большое впечатление и я не стал ничего говорить о своем.
 Мы дружно выразили свое восхищение прекрасным видом. Хотя мне дом показался мрачноватым, но, наверное, я все стала воспринимать в мрачном свете после той сцены в немецком замке. — Мы свернули на дорожку, которая вела вверх, Проехали еще немного и, миновав ворота, оказались во дворе особняка.
 — Вот мы и приехали, — сказал Дермот. — Выходите, и пойдем в дом. Багаж принесут. А вот и Джек…
 К нам подошел человек в униформе. Приветствуя нас, он коснулся пальцами околышка фуражки.
 — Джек, возьми багаж. Тесс покажет тебе, куда что нести.
 — Да, сэр, — ответил Джек.
 Мы вошли в холл с выложенными каменными плитками полом и высоким куполообразным сводом. Наши шаги отдавались глухим эхом. На стенах, как в у нас в Кэддингтоне, было развешено старинное оружие — наследие доблестных предков рода.
 По лестнице в конце холла навстречу нам спускалась женщина в светло-голубом ситцевом платье с белым воротником и белыми манжетами. Я догадалась, кто она такая, прежде чем Дермот представил ее нам, ведь он уже рассказывал нам о своих домочадцах.
 Наверняка это была Матильда Льюит, которая занималась ведением хозяйства с тех пор, как Дермот в пятилетнем возрасте лишился матери. По сути она была домоправительницей, но ее так не называли, поскольку она являлась дальней родственницей Трегарлендов. Двадцать лет назад отец Дермота пригласил ее управлять хозяйством в доме, и она приехала вместе с маленьким сыном Гордоном. Мы все знали, кто такая Матильда Льюит.
 Она встретила нас как хозяйка дома.
 — Очень рады вашему приезду, — сказала она. — Дермот много рассказывал о вас. А это мисс Денвер…
 — Дорабелла Денвер, — поправила Дорабелла. — А я вас знаю — вы миссис Льюит.
 — Сэр Роберт и леди Денвер, — повернулась она к моим родителям, — и… мисс…
 — Виолетта, — подсказала я.
 — Виолетта… Дорабелла… Какие красивые имена! Я сказала Матильде Льюит, что родители назвали нас так потому, что любили ходить в оперу, и она негромко рассмеялась.
 — Ах, как романтично! — сказала миссис Льюит. — Мы рады, что вы приехали погостить у нас. С отцом Дермота вы встретитесь за обедом. Он страдает от подагры и почти не покидает свою комнату. Но ему очень хочется повидать вас. Вам нужно будет вести себя с ним осторожно — он совсем дряхлый. Мне остается только представить вам моего сына Гордона. Он здесь вырос и знает имение как свои пять пальцев. Практически он управляет имением. — Она бросила неодобрительный взгляд в сторону Дермота и добавила: — Они с Дермотом управляют им.
 Миссис Льюит повернулась к Дорабелле.
 — Я думаю, Дермот рассказывал вам о нас?
 — О да, конечно, — ответила Дорабелла, — он рассказывал о вас всех.
 — Вы, должно быть, устали от долгой поездки. Не хотите ли отдохнуть до ужина?
 — Нет, нет, — возразила Дорабелла. — Я слишком возбуждена, чтобы сейчас спать.
 Миссис Льюит улыбнулась ей и повернулась к моим родителям.
 — Мы не так уж устали, — сказала мама. — И нам хотелось бы поскорее познакомиться со всеми.
 — Ну хорошо, я провожу вас в комнаты наверху — вы сможете привести себя в порядок и распаковать вещи. А потом спускайтесь в гостиную — поболтать и выпить по рюмочке перед ужином. — Она взглянула на свои часики. — Я распоряжусь, чтобы ужин приготовили пораньше.
 Она проводила нас в наши комнаты. Дом был просторный, свободных комнат в нем было много, и мы с Дорабеллой заняли две соседние.
 Я встала посреди комнаты и осмотрелась. Мой саквояж уже принесли. Комната была большая, с высоким потолком. На окнах — темно-синие бархатные портьеры, достаточно много мебели: кровать с пологом, платяной шкаф с тяжелыми резными дверками, комод и на нем два начищенных до блеска подсвечника, туалетный столик с зеркалом, два кресла, два стула, столик с тазиком и кувшином для умывания. Толстые стекла плохо пропускали свет в комнату, и, казалось, что она полна теней. Я подумала о том, какое множество трагических, а может быть, и комических событий могло совершиться в этих стенах в течение долгих лет. Мне тут же вспомнился тот замок в Германии, где группа молодчиков учинила дебош, и я сказала себе: надо все это выкинуть из головы.
 Разобрав свои вещи, я умылась, надела темное платье и села перед зеркалом причесаться. Зеркалу было лет двести, и оно потускнело от времени. Лицо, которое смотрело на меня, казалось мне чужим. «Что со мной происходит? — спросила я себя. — Мне повсюду видится зло. Надо выкинуть из головы все эти страсти». Но у меня в памяти всплыло озверевшее лицо Эльзиного дружка.
 Матильда Льюит казалась мне доброй женщиной, старый дом содержался в порядке. Но таким же старым был и наш дом в. Кэддингтоне, мой родной дом. Но там прошлое не давило на меня. Мои милые родители оберегали меня от всех наваждений. В дверь постучали. Не дожидаясь, пока я отвечу, в комнату впорхнула Дорабелла. На ней было голубое платье, она выглядела очень привлекательной.
 — Ах, Ви, — восторженно воскликнула она, — как все восхитительно, не правда ли?
 — Да, дорогая, — согласилась я.
 Служанка пригласила нас сойти вниз. Ее звали Мертл. Черноглазая, с темными волосами, она была похожа на испанку. Она сказала, что ее сестра Тесс тоже работает в доме. Она говорила с сильным корнуоллским акцентом, который придавал ее речи мелодичность и некоторую неразборчивость.
 — Если вам что-нибудь понадобится, позовите меня или Тесс, — сказала она.
 Мы поблагодарили ее. При этом от меня не ускользнуло, что ее живые глазки задержались на Дорабелле, тогда как я удостоилась лишь беглого взгляда.
 Мы спустились по лестнице, прошли по коридору и опять спустились по лестнице.
 — Это комната для вечерних приемов. Вас уже ждет миссис Льюит, — сказала Мертл. Она открыла нам дверь, и мы вошли.
 Матильда Льюит поднялась нам навстречу. Я увидела довольно пожилого человека, сидящего в кресле, и поняла, что это отец Дермота. Должно быть, Дермот родился, когда его отец находился уже в летах: Я заметила, что одна нога у него забинтована.
 Дермот, улыбаясь, направился к нам.
 — Входите, входите, — пригласила нас миссис Льюит. — Джеймс… — она повернулась к старику в кресле, — познакомьтесь с этими юными леди.
 Когда мы подошли к креслу, я увидела, что старику далеко за шестьдесят. В его остром и живом взгляде с хитрой усмешкой мне почувствовалось скрытое озорство, подбородок у него слегка подрагивал, как будто он боялся рассмеяться.
 Дермот встал между нами и, взяв нас под руки, представил отцу:
 — Папа, это Виолетта, а это Дорабелла.
 Старик мельком взглянул на меня и уставился на Дорабеллу.
 — Дорогие мои, — сказал он весьма мелодичным голосом, — вы должны простить меня за то, что я не встаю. Проклятая подагра. Иногда она совсем лишает меня сил.
 — Вы так добры, что пригласили нас сюда, — сказала Дорабелла. — Нам здесь очень нравится.
 Старик посмотрел на меня.
 — Если не ошибаюсь, вы двойняшки, — сказал он. — Это очень интересно. Вы должны мне рассказать о себе… как-нибудь.
 Матильда Льюит пригласила нас занять кресла:
 — Пожалуйста, скажите, что вы будете пить. Дорабелла, вы садитесь сюда, рядом с мистером Трегарлендом, а вы, Виолетта, — сюда.
 В это время в комнату вошли наши родители.
 — Как хорошо, что прислали за нами эту милую служанку, — сказала мама, — иначе бы мы заблудились.
 Я наблюдала за процедурой знакомства, стараясь уловить, как мистер Трегарленд отнесется к моим родителям.
 Когда мы все расселись, нам подали напитки. Начался разговор самого общего характера, какой бывает между людьми, которые встретились впервые. Мы обсудили, чем отличается Хэмпшир от Корнуолла, поговорили о том, как мы доехали, и о том, что происходит в нашей стране. Тем временем я наблюдала за мистером Трегарлендом и миссис Льюит, пытаясь определить, что они думают о нас: действительно ли они рады появлению Дорабеллы в их доме или только стараются показать это.
 Затем появился Гордон Льюит. Я, конечно же, сразу поняла, что это именно Гордон Льюит, по тому, как Дермот описал его раньше, но увидеть такого мужчину не была готова. Это был высокий брюнет, широкоплечий, ростом явно больше шести футов — отчего он выглядел несколько высокомерно.
 — Гордон, дорогой, — Матильда Льюит встала, при этом сын слегка прикоснулся губами к ее щеке. — Это наши гости.
 Он поздоровался за руку сначала с моим отцом, потом с мамой.
 Матильда представила нас:
 — А это двойняшки — Виолетта и Дорабелла. Когда Гордон пожимал нам руки, я почувствовала, что ладонь у него сухая и теплая.
 — Мы рады видеть вас здесь, — сказал он, и я подумала: «Не звучит ли это „мы“ на королевский манер, не слишком ли он заносчив?» Всем своим видом он показывал, что совершенно равнодушен к нашему присутствию.
 — Сейчас подадут ужин, — сказала Матильда, и я поняла, что ждали лишь появления Гордона.
 — Ну, давайте же перейдем в столовую, — предложил он.
 Я заметила, что он не спускает глаз с Дорабеллы, и она явно это чувствовала. Ей льстило его внимание, а мне казалось, что дело вовсе не в ее обаянии, а в том, что он думал, насколько важен для всей семьи ее приезд в этот дом.
 В столовой Дорабелле предложили место между Дермотом и его отцом. Моим соседом оказался Гордон Льюит, по другую сторону от него сидела моя мама. Сидя рядом с ним, я не могла не обратить внимания на его сильные руки, и вообще, от него исходила энергия. Какую же роль играет он в жизни этого дома? Матильда Льюит считалась членом семьи и приходилась дальней родственницей Трегарлендам. Зная это, Гордон Льюит должен был попытаться каким-то образом утвердить свое положение в доме. И каково же было его положение? Сын экономки! Однако он управлял имением — вместе с Дермотом. Постороннему могло показаться, что он здесь хозяин.
 Соблюдая правила приличия, Гордон поговорил с моей мамой, потом со мной, желая узнать подробнее о Кэддингтоне и о нашем имении.
 Я ответила ему, что все имения кажутся мне похожими друг на друга.
 — Возможно, так оно и есть. Но везде по-разному, — возразил Гордон. — В одном месте сильный дождь — стихийное бедствие, а в другом он может стать благодатью. Здесь у нас нередки ураганы.
 — А ваше поместье, наверное, большое? — спросила я.
 — Как вам сказать. Здесь оно может считаться большим. Оно тянется в глубь полуострова, но оттого, что море близко, возникают определенные сложности.
 — А вы не чувствуете себя здесь отрезанными от мира?
 — Ну нет, совсем рядом — Полдаун, рыбацкая деревня, которую можно считать маленьким городком.
 — И ее можно увидеть отсюда, из окна вашего дома?
 — Да, это так.
 — Я бы хотела побывать там.
 — Вряд ли она покажется вам интересной. А в Лондоне вы часто бываете?
 — Случается. Наш дядя живет в Вестминстере, и когда мы оказываемся в Лондоне, то останавливаемся в его доме. Но обычно мы живем в деревне. Мы с сестрой только что закончили колледж. Мы не жили дома несколько лет.
 — Понятно… Вы спросили, чувствуем ли мы себя отрезанными от мира, и я могу вам ответить: нет, это не так. Правда, наше поместье занимает большую часть полуострова, и иногда вы можете проехать верхом несколько миль — и никого не встретить. По соседству с нами находится поместье Джерминов…
 — Пожалуйста, продолжайте…
 — Мы с ними не дружим. Очень давно между семьями произошла ссора. С тех пор Трегарленды и Джермины враждуют.
 — Как Монтекки и Капулетти?
 — Да, вроде того. — Обычно ссорятся из-за какого-нибудь пустяка, который со временем забывается. А потом дочь из одной семьи выходит замуж за сына из другой семьи, и все счастливы.
 — У меня есть подозрение, что в данном случае именно это и послужило началом вражды.
 Я засмеялась.
 — Значит, нам не удастся познакомиться с Джерминами? — спросила я.
 — Могу заверить вас, что сюда их не пригласят. — Он пристально посмотрел на меня. — Значит, вы с сестрой двойняшки?
 — Да, — ответила я.
 — Между вами есть легкое сходство.
 — Я всегда думала, что между нами сильное сходство, а вы говорите — легкое.
 — Именно легкое, — сказал Гордон.
 «Наверное, он хочет сказать, что я не так привлекательна, как Дорабелла, — подумала я. — К тому же он находит меня скучной».
 Я сосредоточилась на еде, и он повернулся к маме. Они о чем-то говорили, но я их не слышала. После ужина мы снова вернулись в холл, где семья Трегарлендов проводила вечера, и нам подали кофе. Спустя полчаса Матильда Льюит шепнула мне:
 — От такой долгой поездки вы, наверное, устали и хотели бы пораньше лечь спать.
 Мама ответила ей, что, пожалуй, она права, и мы разошлись по комнатам.
 В моей комнате горел камин и было тепло, однако я испытывала какое-то неуютное чувство, похожее на страх. Я подошла к окну и раздвинула занавеси. Светила луна, от которой шла дорожка по воде, было слышно, как внизу у скал шумит прибой.
 Я не стала задергивать занавеси, чтобы не чувствовать себя отрезанной от мира, и, отвернувшись от окна, ждала, когда откроется дверь, ибо была уверена, что Дорабелла заглянет ко мне. Так оно и произошло.
 Сестра была очень красива в синем шелковом халате, с распущенными по плечам волосами. Она прислонилась спиной к двери к улыбнулась.
 — А ты ничуть не удивилась! Знала, что я приду? — сказала она. — Как тебе здесь нравится?
 — Здесь интересно.
 — Не просто интересно, а удивительно… встреча со всеми этими людьми…
 — Я понимаю, что для тебя все это очень важно, ведь ты думаешь о том, что станешь здесь хозяйкой.
 — Это место похоже на Кэддингтон, только здесь море, а у нас его нет… Послушай… а что ты скажешь о нем?
 — Мужчин было несколько… Кого ты имеешь в виду?
 — Ну, конечно же, Гордона Льюита.
 — Я его не настолько хорошо знаю, чтобы судить о нем.
 — От тебя можно сойти с ума. Ты так педантична и рассудительна во всем. Я спрашиваю, какое впечатление Гордон произвел на тебя?
 — Мне кажется, он хочет, чтобы все знали, что он не просто сын экономки.
 — Но Матильде Льюит вряд ли подходит такое определение.
 — Пока я не могу ничего сказать о них. Все как-то необычно.
  — А мне кажется, что все просто. Она приехала сюда, когда умерла мать Дермота. Трегарленды с ней в дальнем родстве, как я понимаю. Матильда навела в доме порядок и прекрасно справляется с хозяйством. Я думаю, она славная женщина, не так ли? Что касается Гордона, то я нахожу его весьма интересным, и мне кажется, — она хихикнула, — я ему нравлюсь.
 — Ух не собираешься ли ты одарить его своей благосклонностью?
 — Не дури! Что ты говоришь!..
 — Ты знаешь, когда ты выйдешь замуж, тебе придется успокоиться. — Не пойму, о чем ты? Я просто сказала: кажется, я ему нравлюсь…
 — Гордон Льюит не может не интересоваться девушкой, которая собирается стать членом их семьи.
 Дорабелла сердито посмотрела на меня, и я почувствовала смутное беспокойство. Она очень быстро влюбилась в Дермота. А что если она так же быстро разлюбит его? Она привыкла к тому, что ею увлекались, и восприняла внимание Гордона как знак восхищения ею.
 — Кажется, отцу Дермота я тоже понравилась. Он просил меня не уезжать, — сказала сестра.
 — Так, значит, ты произвела хорошее впечатление на своих будущих родственников…
 — Я так думаю. Дермот хочет, чтобы весной мы поженились. Как ты к этому относишься?
 — Мне кажется такое решение слишком поспешным. Ты не задумывалась о том, что в это время в прошлом году ты еще не была с ним знакома?
 — Какое это имеет значение?
 — Имеет. Ты должна хоть что-то знать о людях, с которыми проведешь всю последующую жизнь.
 — Мы с Дермотом уже знаем друг друга.
 — И он все еще не отказался от своего желания жениться на тебе? — спросила я с наигранным удивлением.
 — Не зли меня. Мы с ним прекрасно подходим, друг другу. Я побаивалась, что меня здесь плохо примут, но его семья отнеслась ко мне так душевно — и Матильда, и отец Дермота…
 — И Гордон Льюит, — добавила я. Дорабелла слегка нахмурилась:
 — Не уверена. Он не из тех, кого легко раскусить. Я засмеялась.
 — Тебе до него не должно быть никакого дела. Главное для тебя, чтобы отец Дермота дал согласие на ваш брак. Матильде ты нравишься. Она все так же будет вести хозяйство, и ты не станешь мешать ей, чтобы не ссориться. Не так ли?
 Дорабелла тоже рассмеялась:
  — Это чудесно. Я уверена, что все так и будет.
  — Все будет хорошо, — заверила я ее. — А теперь пора спать.
 — Спокойной ночи, «двойняшка».
 Этим прозвищем сестра называла меня, когда попадала в какую-нибудь передрягу и ждала поддержки. Когда Дорабелла ушла, я разделась и легла в постель, долго еще лежала без сна, прислушиваясь к шуму прибоя и думая о будущем. Дорабелла выйдет замуж и приедет сюда. И мы расстанемся.
 Дни были заполнены до отказа. Дермот с Дорабеллой проводили большую часть времени вдвоем: они ездили по окрестностям верхом или в его машине. Он очень гордился Дорабеллой и старался познакомить ее со всеми своими соседями. Сестру это развлекало. Мою маму интересовало, как ведется хозяйство в доме, а папу — как содержится имение. Он подружился с Гордоном.
 Меня же интересовали сами люди.
 Маме всегда было неуютно без меня, и, когда Матильда Льюит предложила матушке провести ее по дому, та уговорила меня сопровождать их.
 Отец уехал с Гордоном на ферму, чтобы познакомиться с каким-то новым приспособлением, установленным в коровнике, Дорабелла с Дермотом отправились на прогулку, и в доме остались только мы трое. Матильда знала и любила этот дом, она заботилась о нем больше, чем его хозяева — Джеймс и Дермот Трегарленды.
  — Я люблю эти суровые места, — сказала Матильда. — Ветры дуют здесь с такой силой, что срывают крыши с крестьянских домишек и валят на землю изгороди.
  — А как далеко отсюда ваша ферма? — спросила мама. — В полумиле отсюда, недалеко от владений Джерминов. — Ваших недругов, — вставила я.
 — Значит, ты слышала об этом? — засмеялась Матильда.
 Маме захотелось узнать, о чем мы говорим.
 — Между двумя семьями существует многолетняя вражда, — сказала Матильда. — Никто не помнит, с чего она началась, подробности канули в прошлое, но вражда осталась.
 — Они близко живут?
 — Наши имения соседствуют, но имение Джерминов гораздо больше нашего. Мы редко видимся с ними, а когда это случается, ограничиваемся кивком головы в знак приветствия.
 — И нельзя забыть ту старую вражду?
 — Мы, корнуэльцы, придерживаемся традиций. Вы, англичане, склонны забывать о таких вещах, но мы о них помним долго.
 — Вы питаете к ним недобрые чувства? — спросила я Матильду.
 Мама строго посмотрела на меня.
 — Мы относимся к ним с безразличием, — ответила миссис Льюит.
 — Все же интересно, с чего это началось, — продолжала мама.
 Матильда в ответ только пожала плечами, и больше об этом мы не говорили, а двинулись дальше осматривать дом.
 — Дом построен во времена Елизаветы, — сказала Матильда. — В годы после Реставрации к нему пристроили западное крыло, а потом и восточное: тут смешались разные стили.
 — А это делает его еще интересней, — сказала я, и мама поддержала меня.
 Мы начали осмотр дома с большого холла. Он сохранил свой изначальный вид. На его стенах было развешано старинное оружие, которое служило прежним хозяевам дома для защиты от незваных гостей. В холле стоял длинный стол.
 — Это стол эпохи Кромвеля, — сказала Матильда, — стулья относятся ко времени правления Карла II. Семья была откровенно роялистской, и во время протектората подвергалась гонениям, но жизнь наладилась с возвращением короля на трон.
 Одна из дверей холла служила входом в небольшую домашнюю церковь. В ней стояли алтарь, кафедра для проповедника и ряд скамеек со спинками. Я посмотрела на овальный свод с каменными консолями, на резных ангелов, поддерживающих кафедру, и представила, как в тяжкие годы здесь собирались домочадцы помолиться и услышать Слово Божье.
  — Теперь церковь почти все время пуста, — сказала Матильда. — Джеймс, отец Дермота, говорит, что в годы его юности в ней каждое утро читали молитву, на которой должны были присутствовать все слуги. Когда Джеймс стал хозяином дома, он отлучил слуг от домашней церкви и предоставил им возможность заботиться о своих душах без всякой помощи со стороны Трегарлендов. Я повторяю его слова, но считаю их богохульством.
 Мы поднялись по главной лестнице и оказались в длинной галерее. На стеках висели портреты Трегарлендов, написанные за последние три века. Я узнала Джеймса Трегарленда — по насмешливому выражению его глаз.
 Матильда печально смотрела на портрет.
 — Джеймс — жизнерадостный человек, — сказала она. — Он поздно женился, и его жена была совсем молоденькой девушкой с хрупким здоровьем, она умерла, когда Дермот был еще ребенком.
 — И Джеймс не женился после этого?
 — Нет, — Матильда Льюит покачала головой, и добавила: — А это было бы для него весьма разумным шагом.
  — Ну что же, — сказала мама, — все устроилось неплохо. Он и Дермот находятся под вашим присмотром.
 — Да, я стараюсь делать все, что могу. Эта лестница ведет к спальням.
 На этаже находилось несколько спален, и в одной из них ночевал король Карл II во время гражданской войны.
 Мы интересно провели утро.
 Наш рассчитанный на неделю визит приближался к концу. В один из последних дней мы с мамой пошли утром в Полдаун. Это был очаровательный городок, через который протекала речка, разделяя его на две части: западную и восточную.
 В гавани на буйках стояли рыбачьи лодки. Я присмотрелась к их названиям: «Милашка Джейн», «Мэри Энн», «Беатриса», «Красотка».
 Я спросила маму:
 — Почему все лодки носят женские имена?
 — Не все, — ответила она. — Смотри, вон там качается на волнах «Веселый Роджер».
 На берегу рыбаки чинили сети, а над ними с криками летали чайки, то падая камнем вниз, то взмывая в воздух. Порывы сильного ветра трепали наши волосы и платья. Мы жили в доме Трегарлендов не так уж давно, однако обитатели Полдауна уже знали нас. Я услышала, как один из рыбаков сказал другому: «Они гостят у Трегарлендов». Мы прошли по главной улочке городка. В окнах лавок были выставлены сувениры: морские раковины, пепельницы с надписью «Полдаун», глиняная посуда, стеклянные изделия и фигурки сказочных существ из местного фольклора. В лавках продавались ведра, лопаты, рыболовные снасти. В воздухе пахло свежевыпеченным хлебом. В одной из лавочек продавались булочки и кексы. Городок был уютный и деловой.
 Мы купили несколько вещиц на память, правда, только ради того, чтобы послушать местный говор.
 — Вам нравится, Полдаун? — спросили нас в лавочке.
 — Да, очень нравится, — ответили мы.
 — Сейчас там, в доме наверху, наверное, хорошо. А здесь скоро начнется шторм. Я бы не вышел сейчас в море… даже если бы мне пообещали за это ферму. Старый Ник сейчас только и ждет, чтобы кто-то попался к нему в лапы…
 Надо было срочно возвращаться домой. Идти в гору, да еще против сильного ветра, было очень трудно, и мы совсем выдохлись, когда добрались до особняка Трегарлендов.
 Нас встретила Матильда.
 — Как хорошо, что вы вернулись, — обрадовалась она. — Такая погода не для прогулок. Я боялась, как бы вас не сдуло ветром со скалы.
 К ночи шторм набрал полную силу. Я подошла к окну и посмотрела на море. Оно кипело белой пеной. Огромные волны накатывали на берег и со страшным грохотом разбивались о скалы. Я не могла поверить, что это бушует то же самое море, которое еще вчера было таким спокойным и лазурным. Им словно овладел злой дух.
 Я долго лежала и слушала шум ветра, уснула я лишь под утро.
 К утру шторм утих. Проснувшись, я сразу заметила это. Я подошла к окну. На море все еще гуляли волны в белых барашках пены.
 Я оделась и пошла к Дорабелле.
 — Какая ужасная ночь! — сказала она. — Я думала, что дом снесет ветром.
 — Это просто один из тех штормов, о которых здесь постоянно говорят.
 — Но он вроде бы кончился. Мы с Дермотом собирались съездить в Плимут. — Дорабелла лукаво посмотрела на меня, — Это совершенно необходимо.
 — Чтобы купить тебе кольцо?
 — Как ты угадала?
 Старый Ник — прозвище дьявола в Корнуолле. — Будто ты не знаешь, что я всегда угадывала твои мысли. Тебя выдают твои глаза.
 — Да, мы едем покупать обручальное кольцо! Это чудесно, как ты считаешь?
 — Да, — согласилась я, — В жизни бывают чудесные мгновения.
 — А что ты собираешься делать?
 — После полудня собираюсь проехаться верхом.
 — С кем?
 — Ни с кем. Одна. Просто хочу побыть в одиночестве.
 — Ты это серьезно?
 — Да. Попрошу, чтобы мне для прогулки дали добрую старую Звездочку. Кажется, так ее зовут?
 — Ты имеешь в виду гнедую кобылу с белым пятном на лбу?
 — Да, она мне нравится, и мне кажется, что она относится ко мне по-доброму.
 — Думаю, тебе доверят ее без возражений.
 — Я тоже так думаю.
 Дорабелла оделась, и мы спустились завтракать. Мама предложила мне снова прогуляться в поселок. Несколько рыбачьих лодок сорвало ветром со швартовых, и они оказались в море.
 — Эти октябрьские шторма такие ужасные, — сказала нам мисс Полгени, хозяйка галантерейной лавки. Мама пришла к ней купить шерсти для вязания. — Не всегда удается предугадать, когда начнется шторм. Надо всегда верить приметам. Недавно пропали в море Томми Эйо и его брат Билли. Говорят, что когда они шли к лодкам, то встретили на дороге пастора. Но ведь каждый знает, что встретить священника перед выходом в море — это, не к добру.
 Мы с мамой переглянулись. Нам потребовалось бы много времени, чтобы выучить все здешние приметы.
 Мама долго выбирала пряжу, и мисс Полгени не удержалась от совета.
 — Смотрите, какой хороший цвет, — сказала она, протянув матушке моток шерсти. Я потянулась за пряжей и уронила на пол перчатку, пришлось нагнуться и поднять ее.
 — Ох, — промолвила мисс Полгени, испуганно глядя на меня. — Вам не следовало это делать. Вечером у вас могут быть неприятности.
 — А что же я должна была сделать? — спросила я.
 — Вы должны были оставить перчатку на полу, дорогая, пусть кто-нибудь другой поднял бы ее.
 — А что за неприятности ожидают меня? — не удержалась я.
 — А то, что вы встретите человека, с которым вам лучше бы не встречаться. Если бы кто-нибудь другой поднял перчатку вместо вас, это означало бы хорошую встречу.
 — А можно все переиграть?
 — Что вы, дорогая, это невозможно. Вам выпал такой жребий.
 Мы с мамой вышли из лавки и рассмеялись.
 — Нужно постоянно быть настороже, чтобы ничто не повлияло на твою судьбу, — сказала я.
 — Ты думаешь, они и в самом деле говорят об этом всерьез?
 — Не сомневаюсь.
 Когда мы, вернулись, то узнали, что Дермот с Дорабеллой уехали в Плимут, а отец и Гордон ушли на ферму осматривать ее после шторма.
 — Что ты собираешься делать после полудня? — спросила мама.
 — Пойду прогуляюсь или проедусь верхом, — ответила я.
 — Обо мне не беспокойся, — сказала мама. — Я люблю побыть одна.
 — Тогда до встречи.
 Я решила проехаться верхом. Мне нравилось, когда лошадь иноходью шла по извилистой тропке вдоль берега моря. Заблудиться здесь было невозможно.
 Из конюшни мне навстречу вышел один из конюхов.
 — Хотите взять Звездочку, мисс? — спросил он. — Да, если можно. Мне хотелось бы проехаться верхом.
 — Она это любит. И вы с ней ладите, мисс, не так ли? Хорошая лошадка.
 — Да, мне она очень нравится. Конюх заговорил о шторме:
 — Будем надеяться, что сразу же такой не случится. А то у них в привычке налетать два, а то и три раза подряд. Они поздно начались в этом году.
 Мы поговорили еще немного, и я села на лошадь.
 Воздух был свежий и бодрящий. Пахло водорослями. Но мне захотелось в этот раз обследовать места вдали от берега.
 Мысли мои занимала Дорабелла, я пыталась представить себе, как она будет жить здесь. Сейчас она счастлива — но как она почувствует себя, выйдя замуж за Дермота?
 Мне нравился Дермот, но на фоне житейских обстоятельств он казался мне несколько легкомысленным. Я воспринимала его по контрасту  с Гордоном Льюитом, который был по горло занят делами и которому было интересно общаться только с моим отцом.
 Удивительно, как меняются люди в зависимости от обстоятельств. Мне захотелось стряхнуть с себя беспокойство, которое владело мною с того момента, как я оказалась здесь.
 Я преодолела небольшой подъем и. выехала на извилистую тропу. Мне не случалось бывать здесь раньше.
 Дождь, сопровождавший вчерашний шторм, вымыл кусты и деревья. Было приятно вдыхать запахи листвы, смешанные с запахом сырой земли.
 Я остановила лошадь и огляделась. «Еще два дня, — подумала я, — и мы уедем домой». Вдали отсюда я смогу спокойно осмыслить события. Я поговорю с родителями и узнаю, что они думают обо всем этом.
 Тропа кончалась развилкой. Я снова остановила лошадь, соображая, куда ехать, и свернула вправо.
 Я продолжала думать о Дорабелле. Она ничего не знала о семье Дермота. Его родня приняла ее хорошо, но это меня не утешало. Что владело мною? Мое слишком бурное воображение? А может, осознание того, что я теряю сестру?
 Я выехала на открытое место, окруженное деревьями. Звездочка дернула головой. Она устала от трусцы, ей хотелось движения. Я не успела дать ей понять, что согласна с ней, как она пустилась галопом через поле. Не помню, как все произошло. Течение времени замедлилось. Я видела, как падает дерево. Оно только что стояло, и вдруг легло поперек тропы.
 Звездочка вздыбилась и сбросила меня на землю. Моя нога запуталась в стремени. Я поторопилась освободить ее, и в этот момент услышала стук копыт.
 Я поднялась с земли и увидела приближающегося ко мне всадника. Он резко остановил свою лошадь, спрыгнул с нее и удивленно воззрился на меня.
 — С вами все в порядке? — в его голосе прозвучало беспокойство.
 — Кажется, да, — ответила я.
 — Ничего не болит?
 — Нет, я просто упала с лошади. Незнакомец присмотрелся ко мне внимательнее:
 — Травм нет?
 — Лошадь остановилась, когда я упала, — сказала я.
 Он успокаивающе положил руку Звездочке на холку:
 — Хорошая лошадка, хорошая. А вы что, не увидели дерева?
 — Оно упало прямо перед нами.
 — Это все из-за шторма, — сказал мужчина. — Посмотрите-ка, у вашей лошадки отвалилась подкова.
 — Как же мне быть? — растерялась я.
 — Да, далёко вам не уехать… Я смотрела на него выжидающе.
 — Здесь неподалеку кузница, — сказал он. — Надо подковать лошадь. Вы впервые здесь?
 — Да, впервые. — Я так и думал. Вы гостите у соседей, не так ли?
 — Да, у Трегарлендов.
 Мужчина внимательно посмотрел на меня.
 — Никуда не деться, надо идти к кузнецу, — сказал он. — Вам повезло с лошадью.
 Он повернулся к Звездочке:
 — Ах ты, старушка. Ты у нас умница. Кобыла ткнулась мордой ему в руку, и он снова похлопал ее по холке.
 — С ней все в порядке. Мы отведем ее к кузнецу. А вы нигде не чувствуете боли?
 — Нет, — ответила я. — Просто я немного не в себе.
 — Это вполне естественно, — согласился он.
 — Вы очень добры, — поблагодарила я.
 — Не стоит благодарности, я чувствую себя виноватым, — возразил незнакомец. — Ведь дерево росло в моих владениях.
 — В ваших владениях? Он слегка улыбнулся:
 — Да. Вы нарушили границу.
 — Ах, простите, — сказала я. — Значит, вы…
 — Я Джоуэн Джермин, — представился он. — Что вы так растерялись?
 — Я слышала, что вы соседи Трегарлендов. Мне жаль, что я оказалась нарушительницей…
 — Это вы меня простите — за дерево. Вы уверены, что с вами все в порядке? Тогда давайте пойдем к кузнецу. Лошадь нужно подковать.
 Я присматривалась к мужчине, пока мы шли по тропке. Он был такой же высокий, как Гордон Льюит, но более стройный. У него были правильные черты лица и насмешливый взгляд.
 — Я прикажу убрать дерево, а то еще кто-нибудь, вот так же, как вы, налетит на него. Шторма здесь всегда грозят какими-нибудь опасностями. Как вы себя чувствуете?
 — Нормально. Спасибо.
 — Вы, должно быть, еще не пришли в себя. Вам не помешает сейчас стаканчик бренди. Недалеко от кузницы есть гостиница, мы заглянем туда, и я попрошу, чтобы нас угостили бренди.
 — Я очень признательна вам. Не знаю, что бы я делала, если бы не вы.
 Мне вдруг стало смешно.
 — Почему вы рассмеялись? — спросил он.
 — Знаете, сегодня утром я была в городке, и одна дама предсказала мне встречу с незнакомцем, с которым мне лучше бы не встречаться. Ее предсказание сбылось, но мне кажется, что она была не права.
 — А ведь если бы дерево не упало, мы бы не встретились. Так что она в какой-то мере права.
 — Она оказалась бы права полностью, если бы вы рассердились на меня за вторжение в ваши владения.
 — Ну что вы… за кого вы меня принимаете? А вот и кузница. Я говорил вам, что до нее недалеко.
 Джоуэн Джермин взял Звездочку за уздечку и повел к кузнецу.
 Кузнец встретил нас — черноволосый и черноглазый парень с покрасневшим лицом.
 — Джейк, — сказал мой покровитель, — для тебя есть работа. Лошадь потеряла подкову.
 — Найдем другую, — ответил Джейк. — Как это случилось?
 — Рухнуло дерево, и лошадь резко остановилась.
 — Этот чертов шторм, — сказал кузнец — Надо ждать еще одного. Ручаюсь, помяните мое слово.
 — Я верю тебе, но скажи, когда ты подкуешь лошадь?
 — Прямо сейчас и возьмусь за это, сэр. Кузнец пристально посмотрел на меня:
 — А вы, мисси, живете у Трегарлендов, не так ли? Джоуэн Джермин взглянул на него с улыбкой.
 — Джейк у нас про все знает.
 — Мистер Джермин хотел сказать, что я люблю посплетничать, — подмигнул кузнец.
 — Да уж чего скрывать, так оно и есть, — сказал Джоуэн. — Зато ты у нас самый лучший кузнец в округе. Не так ли, Джейк?
 — Если вы так считаете, то я не буду вам возражать.
 — Хорошо. Пока ты будешь заниматься делом, мы с юной леди заглянем в гостиницу. Леди должна подбодриться, она сильно испугалась.
 — Конечно, сэр.
 Я уловила хитрецу в его взгляде. Ему будет о чем посплетничать. Еще бы: враг Трегарлендов проявил усердную заботу об их гостье.
 Я почти пришла в себя после нервной встряски, и это приключение начало забавлять меня. Конечно же, оно должно было случиться не со мной, а с Дорабеллой.
 В гостинице было тепло и уютно, в камине горел огонь, но в зале никого не было. Мой компаньон пригласил меня присесть, а сам направился к стойке.
 — Том, эй, Том, — позвал он. Появилась женщина.
 — Миссис Броуди, здравствуйте, — сказал Джоуэн. — Вот эта леди упала с лошади, а лошадь потеряла подкову. Мы оставили ее у кузнеца.
 — Ах ты, Боже мой! — вздохнула женщина. Она была полной, с румянцем на щеках. — Надеюсь, вы не расшиблись, мисс? — Ее черные глазки с любопытством уставились на меня.
 — Нет, спасибо, со мной все в порядке.
 — К счастью, все обошлось хорошо, — сказал Джоуэн. — Но леди не помешает глоток бренди, и мне тоже, миссис Броуди.
 — Сейчас, сэр, я принесу вам лекарство, — сказала она, дружелюбно кивнув мне. — Вы сразу поправитесь.
 Я откинулась в кресле и сказала с улыбкой своему новому знакомому:
 — Вы так добры.
 — Вы уже говорили это. Я рад помочь вам.
 — Вы помогли мне, несмотря на вражду с моими хозяевами.
 Джоуэн Джермин засмеялся, и я обратила внимание на то, что у него ровные белые зубы.
 — Ах вот вы про что! — сказал он. — Вражда двух семей вас касаться не должна.
 — Это хорошо, что она не распространяется на гостей.
 — Дорогая мисс… простите, я не знаю, как вас называть.
 — Мисс Денвер.
 — Дорогая мисс Денвер, даже если бы ваша фамилия была Трегарленд, я не оставил бы вас в беде.
 Миссис Броуди вернулась с двумя стаканами бренди.
 — А не хотите ли перекусить? — спросил Джоуэн. — Миссис Броуди печет самые вкусные кексы в Корнуолле, верно, миссис Броуди?
 — Если вы так считаете, то я не буду с вами спорить, — ответила женщина.
 — Тогда угостите нас, пожалуйста.
 — С удовольствием, сэр.
 Она принесла нам кексы, которые выглядели очень аппетитно. Я выпила немного бренди. В гостиной было тепло и уютно, я окончательно избавилась от своих неприятных переживаний.
 — Должен признаться вам, мисс Денвер, что я знаю, кто вы. — сказал Джоуэн. — Вы собираетесь выйти замуж за Дермота Трегарленда.
 — Вы ошибаетесь, — возразила я. — Вы спутали меня с моей сестрой-двойняшкой.
 — Ах вот как. Значит, я не все знаю, как предполагал.
 — Я приехала сюда с родителями ненадолго.
 — Понятно. Ваши родители захотели увидеть будущего зятя.
 — Мои родители будут очень признательны вам, когда я расскажу им о том, что вы сделали для меня.
 — Мне доставило удовольствие позаботиться о вас. Вы себя хорошо чувствуете?
 Я заверила его, что мне стало гораздо лучше.
 — Я рад за вас, — искренне сказал он.
 Джоуэн Джермин нравился мне все больше. «Как жаль, что он не может встретиться с моими родителями!», — подумала я.
 — И как долго длится эта вражда двух семей? — спросила я.
 — Лет двести.
 — Я не могу этого понять. С чего все началось? Никто из Трегарлендов об этом не помнит.
 — Никто? Осмелюсь утверждать, что Трегарленд-старший об этом помнит. А кого вы спрашивали об этом?
 — Никого. Мне казалось, что спрашивать об этом неэтично. Я разговаривала с миссис Льюит, но она, похоже, ничего не знает.
 — Миссис Льюит? Она ведь не приходится им родственницей, не так ли?
 — Она их друг.
 — Ну да, она следит за домом, а ее сын занимается всеми делами имения. Трегарленда-младшего имение не интересует. Он часто уезжает путешествовать.
 — Мы встретились с ним в Германии, — сказала я.
 — Вы недавно познакомились с ним?
 — Да, мы гостили у друзей в Германии, и случайно познакомились с Дермотом. Он и моя сестра…
 — С первого взгляда полюбили друг друга. Было удивительно, что я так откровенно разговариваю с малознакомым мужчиной.
 — Расскажите мне про эту пресловутую вражду, — попросила я.
 — Это любовная история, — сказал он. — Странно, но именно на почве любви рождается множество осложнений. Одна из моих прапрабабушек, как же ее звали?.. Арабелла? Нет, Араминта. Эта прапрабабушка Араминта была красивой женщиной, что подтверждает ее портрет, который висит у нас в доме. Ее родители подыскали ей подходящего жениха, но Араминте он не понравился. Он был на тридцать лет старше ее. Он был очень богат и этим привлекал ее родителей, которые обеднели и нуждались в деньгах, чтобы поправить дела в имении. Жених собирался дать им определенную сумму денег — при условии, что они отдадут ему в жены семнадцатилетнюю Араминту.
 — Бедная девушка! — сказала я.
 — Тогда это считалось в порядке вещей, слово отца было законом. Однако сын Трегарлендов был молод и красив. Его звали Дермотом.
 — Так же, как и жениха моей сестры?
 — Ничего странного. Имена в роду повторяются. Трегарленды пестрят Дермотами, а я не первый Джоуэн в нашем роду.
 — Как я догадываюсь, Дермот и Араминта полюбили друг друга.
 — Вы абсолютно правы, иначе и быть не могло. В то время семьи не враждовали. Но Трегарленды были не богаче Джерминов, и будущее Араминты было предрешено. Ей предстояло выйти замуж за богатого поклонника, забыть о настоящей любви и научиться жить счастливо с мужем, которого ей нашел отец.
 — А она этого не сделала, не так ли? В самом деле, грустная история.
 — Дермот Трегарленд умел постоять за себя, он не мог допустить того, чтобы у него отняли возлюбленную. Он решил тайно бежать с Араминтой из этих мест и на время скрыться. Но кто-то из слуг предал его. Джерминам стало известно, что их дочь готовится бежать из дому. Ее любимый ждал ее ночью в саду. Конечно, родители могли просто запереть дочь в комнате, но они поступили иначе, они подготовили для Дермота западню, Дермот явился за своей невестой — и попался в капкан.
 — Он погиб?
 — Нет, остался жив, но нога его была так покалечена, что он остался инвалидом на всю жизнь.
 — Какая ужасная история! Неудивительно, что семья Трегарлендов ненавидит вашу семью.
 — История ужасная, но это не все. Араминту заперли в комнате, и она не могла помочь своему любимому, который без сознания лежал в саду. Только утром кто-то из слуг высвободил его из капкана.
 — Ваших предков, наверное, судили за такую жестокость?
 — Нет, у них нашлось хорошее оправдание. Незадолго до этого по соседству случилось ограбление. Они имели право защищать свою собственность. Капканы на людей не являлись новинкой. Считалось, что если ты попал в капкан, значит, ты не должен был находиться на этом месте.
 — И что же случилось с любовниками?
 — Дермот Трегарленд остался на всю жизнь калекой.
 — А Араминта вышла замуж за богача?
 — К свадьбе готовились, и все думали, что она состоится. Задумывались праздничное торжество и танцы.
 — Ну а Трегарленды — они никак не мстили?
 — Дермот лежал в постели и залечивал свою ногу, зная, что без костылей ему не обойтись. Он был не в состоянии похитить Араминту, и она сама распорядилась своей судьбой. Ночью перед свадьбой она пошла к морю и утопилась.
 — Какой ужас! Она покончила с собой, а ее любовник на всю жизнь остался калекой.
 — Да, такая вот история. Теперь вам понятно, почему наши семьи враждуют?
 — Но это было так давно. Неужели вы все еще испытываете ненависть к Трегарлендам?
 — Кажется, нет. Трегарленды пострадали больше, чем мы. Это мы были зачинщиками. Мой прапрапрадедушка приготовил для Дермота Трегарленда западню, которая искалечила того на всю жизнь. У их семьи есть причина ненавидеть нас. Араминта покончила с собой потому, что не могла больше терпеть жестокости родителей. До конца своих дней Дермот не мог забыть того, что у него не только отняли любимую, но и на всю жизнь искалечили его самого.
 — Какая жуткая история, хорошо, что я о ней узнала. Хотя пора бы забыть о вражде. Ведь прошло сто лет.
 — Дермоту было около двадцати, когда с ним приключилось несчастье, и он прожил до шестидесяти — сорок лет он пылал ненавистью по отношению к нашей семье. История его любви передавалась из поколения в поколение. Детей учили ненавидеть Джерминов. Джермины были злодеями.
 — Теперь мне стало все ясно. Хорошо, что вы рассказали об этом.
 — Лучше об этом вообще забыть. Вы себя хорошо чувствуете?
 — Да, я полностью успокоилась.
 — Ну и прекрасно.
 — Интересно, как там Джейк справляется…
 — Он у нас мастер, подкует лошадку в лучшем виде.
 — Все же это так странно. Вы живете рядом и не общаетесь друг с другом.
 — Ах… опять вы заговорили о давней ссоре. Она постоянно напоминает о себе. Если кто-то из соседей приглашает в гости Джерминов, то Трегарленды исключаются, и наоборот. Мы как будто не знаем друг друга. Да и ладно. Теперь сюда приезжает все больше людей. Есть с кем пообщаться.
 — А я считаю это позором.
 — И вы правы.
 — А вы сами не испытываете чувства мести?
 — С чего бы? Наша семья повинна в этом несчастье. Да и Трегарленды тоже внесли свою лепту, они же не хотели, чтобы молодые поженились. Настоящая любовь — это всегда не просто.
 Джоуэн пытался как-то оживить разговор, но мрачная история любовников не выходила у меня из головы. Девушка утопилась в море, а молодой человек остался калекой на всю жизнь.
 Джоуэн Джермин спросил меня о доме, и я рассказала о Кэддингтоне, о родителях и о том, что мы с Дорабеллой только что закончили школу. Он чем-то располагал к себе. Я разговорилась и поведала ему о том, что произошло в Германии.
 Он грустно посмотрел на меня и сказал, что не может судить о фюрере, который сделал так много хорошего для своей страны.
 — Вам не скоро захочется снова поехать туда, — сказал он. — Зато вы будете появляться здесь. Ваша сестра выйдет замуж, и вы будете навещать ее.
 — Мы всегда были неразлучны, как это суждено двойняшкам.
 — Конечно, и я уверен, что мы встретимся снова.
 — Вполне возможно, но меня уже, наверное, заждались и гадают, что со мной случилось. Как вы думаете, кузнец подковал лошадь?
 — Сейчас пойдем и посмотрим.
 Мы встали. Миссис Броуди доброжелательно улыбнулась мне, и я подумала: завтра всем будет известно, что гостья Трегарлендов побывала в ее кабачке вместе с Джоуэном Джермином.
 В кузнице пахло жженой костью. Звездочка терпеливо ждала, когда Джейк забьет последний гвоздь в подкову.
 — Ну вот и все, — сказал кузнец. — Послушная лошадка.
 Я подумала о том, что надо бы заплатить Джейку за работу, и он угадал мои мысли.
 — О деньгах не думайте, — сказал он. — Трегарленды мне заплатят. Я уже не первый раз подковываю Звездочку.
 Мы поехали по направлению к особняку Трегарлендов.
 — Я пропала бы без вас, мистер Джермин, — сказала я.
 — Друзья зовут меня Джей Джей — сокращенно от Джоуэн Джермин. Мое полное имя звучит несколько тяжеловесно.
 — Почему же? Мне нравится.
 — Это вы из вежливости так говорите. В школе меня звали еще короче — Джей. Представьте себе — просто Джей! Это же — сойка! В толковом словаре говорится, что так называют бестолкового человека. Например, пешехода, который как попало переходит городскую улицу, называют джей-ход. Мне не очень нравится мое имя.
 — А что вы скажете о таком имени, как Виолетта?
 — Это вас так зовут? Чудесное имя!
 — Это из оперы, а мою сестру зовут Дорабелла.
 — Не могу ничего сказать про вашу сестру, но вы мне не напоминаете Травиату.
 Мы выехали на луг.
 — Держитесь подальше от деревьев, — предупредил Джоуэн, — вдруг еще одному из них вздумается упасть. Завтра же распоряжусь о том, чтобы все было проверено, и у меня будет полное представление о том, что повреждено штормом.
 Мы проехали через поле и оказались на дороге. Он остановил свою лошадь, моя Звездочка тоже остановилась.
 — Здесь проходит граница между владениями Трегарлендов и Джерминов. Мы ее не нарушаем. Вы можете сейчас сориентироваться?
 — Кажется, да.
 — Тогда езжайте прямо, и увидите море. Я не говорю вам прощайте, а только до свидания, ибо уверен, что мы встретимся снова. Только нам придется встречаться тайком, ведь ваша сестра станет членом семьи Трегарлендов. Вы согласны на такой уговор?
 — Да, конечно.
 — Тогда до свиданья, мисс Виолетта. — Джоуэн слегка наклонил голову и приподнял шляпу.
 Я снова начала благодарить его, но он прервал меня.
 — Для меня было удовольствием помочь вам, — сказал он.
 — А я очень рада встрече с вами, — ответила я. Джоуэн неторопливо развернул свою лошадь, я улыбнулась ему и поехала в сторону моря к дому Трегарлендов.
 В особняке все были встревожены моим долгим отсутствием. Мама сразу же начала расспрашивать, где я была.
 Я вкратце рассказала ей, что случилось.
 — Лошадь потеряла подкову? О, Боже, ты, наверное, сильно ушиблась при падении?
 — Нет, ничуть не ушиблась. Звездочка умная лошадь, мне мистер Джермин так и сказал.
 — Мистер Джермин?
 Мне пришлось рассказать ей обо всем подробно. Пришла Матильда Льюит и услышала наш разговор.
 — Он меня просто спас, — сказала я. — Без него я бы пропала.
 — Он знал, что ты гостишь у Трегарлендов?
 — Да, я сама, сказала ему об этом. Он и про Дорабеллу знает. Достаточно побывать у кузнеца, и можно быть в курсе всех новостей.
 — Я рада, что все хорошо обошлось, — сказала мама. — Могло быть гораздо хуже.
 Вернулась из Плимута Дорабелла, с кольцом, украшенным бриллиантом. В честь ее помолвки из погреба достали шампанское, и интерес к моему приключению у всех пропал.
 Перед сном Дорабелла заглянула ко мне.
 — Этот мистер Джермин заинтересовал меня, — сказала она.
 — Мне так повезло, что он оказался рядом, когда я упала с лошади, — призналась я и рассказала ей все, что мне стало известно о причине фамильной вражды.
 — Пошла и утопилась в море, — повторила Дорабелла. — Звучит очень романтично…
 — Совсем не романтично, а трагично…
 — Но Дермоту было еще хуже. Он остался калекой на всю жизнь… Его звали Дермотом?
 — Похоже, что в семье Трегарлендов это имя часто повторяется.
 — Как интересно! Ну и приключение было у тебя…
 — Похоже, мы часто будем вспоминать эту поездку, — сказала я.
 — Это точно, — подтвердила Дорабелла и с восторгом посмотрела на свое обручальное кольцо.
 Через два дня мы покинули Корнуолл. После долгих обсуждений решили, что свадьба Дорабеллы состоится на Рождество.




 ПЕРВАЯ ЖЕНА


 Все готовились к свадьбе. Маму одолевали сомнения. Ей казалось, что ее дочь торопится выйти замуж. Надо бы ей немного подождать.
 — Но зачем ждать? — спрашивала Дорабелла. — Мы и так в разлуке с Дермотом.
 — Лучше было бы вам пожениться весной, скажем, в мае или в июне.
 — Но почему, почему? — спрашивала Дорабелла.
 — Хорошо, — сказала мама с улыбкой. — Если вы оба так уверены…
 — Конечно, уверены.
 На этом разговор закончился, но, когда, мы с мамой остались вдвоем, она сказала мне:
 — Мне бы все же хотелось, чтобы они немного подождали со свадьбой.
 — Но ты же знаешь, мама, что Дорабелла не умеет ждать.
 — Да, знаю. Она такая импульсивная и не всегда понимает, что к чему.
 — Но, мама, тебе же понравилась семья Дермота в Корнуолле. Кажется, ты немного подружилась с Матильдой Льюит.
 — Да, она хорошо ведет хозяйство. Думаю, у них с Дорабеллой не будет конфликтов.
 — Конечно, не будет.
 — Все Трегарленды так приветливы к нам, — продолжала я. — Мне, кажется, Дорабелла им понравилась.
 — Я не знаю, мне кажется это все таким поспешным, — сказала матушка.
 — Но, мама, мы же гостили там неделю. Конечно, все несколько необычно…
 — Что ты имеешь в виду?
 — Понимаешь, на первый взгляд все кажется нормальным, но если присмотреться… Эта экономка, которая не совсем экономка… Ее сын, который управляет имением… Дермот, который не интересуется имением… И его папа, который, как кукольник, дергает всех за ниточки.
 — Он тебе показался таким?
 — Да, таким. И потом эта вражда… Мама засмеялась:
 — Забавно, что ты встретилась с врагом их семьи. Интересно, что они подумали об этом? Трегарленды не выразили никакого отношения к твоей встрече.
 — Ты права. Как раз это я и имела в виду. У меня было такое ощущение, что во всем этом есть какая-то тайна.
 — Ну, это ты себе вообразила, — возразила мама.
 — И все же есть что-то странное в тех местах. Все эти суеверия и приметы. Не к добру встретить священника, когда собираешься выйти в море, не к добру поднять собственную перчатку.
 — А ведь твоего незнакомца послал тебе счастливый случай. Уж пора бы им забыть об этой ссоре, которая произошла век назад. Нашей Дорабелле со всем этим придется соприкоснуться. Я все думаю, сможет ли она приспособиться к жизни в Корнуолле?
 — Она любит Дермота, и это главное, — сказала я. Мама молча кивнула, но вид у нее был озабоченный.
 — Не волнуйся за нее. Она всегда, как кошка, падает на все четыре лапки, — успокоила я ее.
 — Она будет скучать по тебе.
 — Я тоже буду скучать.
  — Вот что значит быть двойняшкой. Чувство внутренней близости так прекрасно. Однако рано или поздно наступает момент расставания.
 — Но Дорабелла ведь не отправляется на край света, — сказала я. — Я буду навещать ее, и она будет часто приезжать к нам, я уверена.
 — Надеюсь, и у Дермота найдется время навестить нас.
 — Конечно, найдется. Гордон Льюит присмотрит за имением.
 Матушка снова нахмурилась. Я думала, что она была довольна тем, что увидела в Корнуолле, но она, как и я, испытывала смутное беспокойство: все могло оказаться иначе, чем мы предполагаем.
 Приближались Рождество и свадьба Дорабеллы. Дермоту следовало приехать в Кэддингтон несколькими днями раньше, так как должна была состояться репетиция обряда венчания в церкви. Мне предстояло играть роль подружки невесты, маленькой дочке дяди Чарльза — быть фрейлиной, а его сынишке — пажом, наш брат уже не подходил на эту роль по возрасту, чему был чрезвычайно рад.
 Свадебное платье Дорабеллы давно висело в шкафу, и она по нескольку раз на дню рассматривала его и прикидывала, не слишком ли оно длинное. И еще Дорабеллу мучил вопрос, стоит ли украшать себя флёрдоранжем или нет. Мама считала, что это необходимо сделать.
 — Но не будет ли это старомодным? — уже не в первый раз спрашивала меня сестра.
 — Какое это имеет значение?
 — Как это? Ведь это же моя свадьба!
 — Венок из флёрдоранжа такой красивый, и маме хотелось бы, чтобы ты надела его. Это напомнит ей ее венчание.
 — Но ведь это не ее венчание, а мое.
 — Никто и не забывает об этом.
 — Тебе тоже придется надеть венок из флёрдоранжа на своей свадьбе.
 — На моей свадьбе? Если таковая состоится когда-нибудь.
 — А как же иначе? Это произойдет сразу же, как только я перестану мешать тебе.
 Мы засмеялись, и я подумала о том, как грустно будет мне без Дорабеллы.
 В начале недели приехал Дермот. Дорабелла несказанно обрадовалась, увидев его.
 Мы с мамой наблюдали за ними из окна и рассмеялись, видя, как Дорабелла бросилась обнимать жениха.
 — Все будет хорошо, — сказала мама. — Он такой милый.
 Мы вышли поприветствовать Дермота.
 В тот вечер за ужином всем было весело. Дермот и Дорабелла казались такими счастливыми.
 Мне искренне хотелось, чтобы у них все было хорошо.
 Через несколько дней приехали гости. В доме воцарилась предпраздничная суета. Свадьба должна была состояться на второй день после Рождества, а на следующий день новобрачные уезжали в свадебное путешествие. Они все время были вместе. Пару раз я сопровождала их на прогулке верхом, но чувствовала себя лишней. Они не очень расстраивались, когда я отказывалась поехать с ними.
 Накануне Рождества я случайно зашла на кухню. Миссис Миллз, наша кухарка, стоя у стола, размешивала что-то в миске и разговаривала с одной из служанок.
 — Что бы ты ни говорила, я считаю, что это сделано неправильно. Они должны были сделать это как-то иначе. Я хочу сказать…
 — Что сделано неправильно, миссис Миллз? — спросила я.
 Вид у кухарки был растерянный. Она пожала плечами.
 — Да нет, ничего особенного, мисс Виолетта. У меня столько работы в последние дни, что голова идет кругом.
 — Может, позвать из деревни Эми Террент, чтобы она помогла вам?
 — Эми Террент? Спасибо, не надо! Мне придется половину времени объяснять ей, как и что делать, вместо того чтобы заниматься работой. Нет уж, я быстрее управлюсь одна.
 — Я уверена, что мама будет рада позвать ее, чтобы помочь вам.
 — Нет, нет. Только ничего не говорите госпоже. Я не жалуюсь на работу. Свадьбы бывают не так уж часто. Я постараюсь справиться со всем сама.
 — Но вы сказали: что-то сделано не так…
 — Вот-вот, вы всегда были такой, мисс Виолетта. С самого раннего детства. Вы ничего не оставите незамеченным, будете спрашивать, почему это и почему то, пока не добьетесь своего. Дорабелла не такая, но, правда, только пока это не касается ее лично.
 — Это все из-за Дорабеллы? — спросила я.
 — Да, видно, вы не успокоитесь, пока не выведаете, в чем дело. — Кухарка взглянула на служанку и пожала плечами: — Я говорила о том, что мистеру Дермоту Трегарленду не следовало находиться здесь.
 — Это почему же?
 — Потому что он жених.
 — Именно потому он и должен находиться здесь. Нельзя устроить свадьбу без жениха.
 — Это верно. Но он должен был остановиться в гостинице или еще где-нибудь.
 — Но почему? Здесь всем хватает места.
 — Нельзя, чтобы невеста и жених спали накануне свадьбы под одной крышей. Это к несчастью.
 — Ах, миссис Миллз, — сказала я. — Мне не приходилось еще слышать такой глупости. Он был здесь раньше, а мы гостили в его доме. Мы все находились под одной крышей, и никто не придавал этому значения.
 — Но сейчас другой случай — ночь перед свадьбой.
 — Я не понимаю…
 — Ну хорошо, мисс Виолетта. Кажется, еще вчера вы были совсем малышкой. Вы сидели за этим столом и бросали в рот изюминки, как только я отворачивалась. Вы и Дорабелла всегда были вместе. Понимаете, есть вещи, о которых всегда следует помнить. Я могу только повторить, что невеста и жених не должны спать под одной крышей накануне свадьбы.
 Я засмеялась:
 — Они скоро поженятся и всегда будут спать под одной крышей.
 — Мисс Виолетта, я сказала вам о том, что не раз слышала. Но я не хотела бы, чтобы мисс Дорабелла узнала об этом.
 — Не беспокойтесь. Ее такие вещи не волнуют.
 — Да, это так. Она не замечает того, чего ей не хочется замечать.
 На столе стояла стеклянная чашка с изюмом. Я взяла изюминку и, улыбнувшись миссис Миллз, бросила ее в рот.
 — Вы так и не научились вести себя прилично, — проворчала миссис Миллз.
 Я ушла, забыв предупредить ее о том, что за ужином будет одним человеком больше.
 Настал канун Рождества. В дом принесли большое полено. На кухне пекли сладкие пирожки и готовили глинтвейн для святочных певцов. По крестьянским домам были разосланы посылки с подарками. В Кэддингтоне всегда придерживались обычаев прошлого.
 Дядя Чарльз приехал со всей своей семьей и бабушкой Люси. Бабушек Люси и Белинду поместили в одной комнате, чтобы они могли поговорить о старых временах. Их жизни драматично переплелись, и между ними сложились отношения, похожие на те, что были между нашей мамой и ее двоюродной сестрой Анабелиндой, скончавшейся при загадочных обстоятельствах. Мы никогда не говорили об этом — бабушка Белинда просила нас не затрагивать эту тему, да и мама тоже старалась избегать ее.
 Приехали Эдвард с Гретхен. Они тоже решили пожениться, и уже были помолвлены.
 Я часто задумывалась о том, какие серьезные последствия имела наша поездка в Германию. Прежде всего, без нее не было бы этих приготовлений к свадьбе моей сестры. Что касается Эдварда, то он был знаком с Гретхен и раньше, но вел себя по отношению к ней как-то неопределенно. И вот последние события в Баеришер Вальде, свидетелями которых мы стали, заставили его принять решение. Он понял, что Гретхен нельзя оставлять в Германии.
 В тот вечер за ужином царило веселье. Мы взрывали хлопушки и разыгрывали сюрпризы, спрятанные под бумажными шляпами, это была всякая ерунда — позолоченные сердечки, брелки для ключей, свистки и тому подобное — но мы шумно радовались выигрышам.
 Наш отец со счастливым видом сидел во главе стола. Он радовался тому, что вся семья собралась в его доме. Мне казалось, что он не испытывал никаких сомнений по поводу свадьбы дочери, ему только хотелось бы, чтобы Дермот проявлял больше интереса к делам в имении, хозяином которого станет со временем. Отец наверняка был доволен тем, что его дочь выходит замуж за человека из достаточно состоятельной семьи.
 Когда мы вышли из-за стола, к нам пожаловали святочные певцы. Было слышно, как они поют во дворе. Мы все вышли встречать их и присоединились к их песнопениям. Мы исполнили с ними «Послушайте глашатая ангелов», «Однажды во граде царя Давида» и еще несколько святочных песен. Певцов позвали в холл, где их ждала миссис Миллз со сладкими булочками и глинтвейном.
 — Веселого Рождества, веселого Рождества! — звучали поздравления, эхом отзываясь от стен зала.
 — Долгой жизни и счастья мисс Дорабелле. Дорабелла, раскрасневшаяся и возбужденная, смотрела на всех большими глазами. Дермот постоянно находился рядом с ней, и все говорили им, что они прекрасны.
 В течение всего рождественского дня я чувствовала смутную грусть. Завтра Дорабелла станет женой Дермота, я больше не увижу сестру-двойняшку.
 Я уже легла в постель, когда она пришла ко мне в комнату. Я не удивилась ее появлению. Дорабелла подошла к кровати. На ней была синяя ночная рубашка с накидкой, волосы рассыпались по плечам, она выглядела совсем юной и такой беззащитной.
 — Привет, Ви, — сказала она.
 — Привет, — ответила я.
 — Здесь так холодно. — Сестра сбросила на пол накидку и со смехом прыгнула ко мне в постель.
 — С тобой все в порядке? — спросила я. Она обняла меня и пробормотала:
 — М-мм… а что?
 — Мне кажется, у тебя что-то не так. Уж не передумала ли ты выходить замуж?
 — Ты шутишь! — хихикнула Дорабелла.
 — Я-то ничему не удивлюсь.
 — Нет, сестра, я безумно, безумно счастлива.
 — В самом деле? Что же тогда с тобой? Тебя что-то смущает?
 — Да, мне немного страшно.
 — Замужество — дело не шуточное.
 — У нас с Дермотом все будет в порядке. Я сумею присмотреть за ним.
 — Как это присмотреть?
 — Ну, так же, как я присматривала за тобой все эти годы.
 — А вот теперь ты шутишь. Насколько я помню, все было наоборот. Это я постоянно опекала тебя.
 — Да, сестренка, ты права. И мне хотелось бы, чтобы ты продолжала опекать меня и дальше.
 — Ну да… на расстоянии в несколько сот миль.
 — Именно это меня и беспокоит — предстоящая разлука с тобой. Все будет не так, как прежде, верно?
 — Но ты подумай сама, может ли все остаться по-прежнему? Ты больше не будешь мисс Дорабелла Денвер. Ты станешь миссис Дермот Трегарленд.
 — Ну и что?
 — Дорабелла, скажи серьезно — может быть, ты передумала? Но теперь уже поздно сомневаться…
 — Нет, нет. Просто я хочу, чтобы ты поехала со мной. — С тобой? В Венецию? Медовый месяц втроем? Интересно, как отнесется к этому Дермот?
 — Я совсем не это имела в виду. Я хотела чтобы ты приехала к вам в Корнуолл после…
 — Я буду приезжать к вам.
 — Правда?
 — Правда. А ты будешь приезжать сюда.
 — Да, конечно… но мне хотелось бы, чтобы жила у нас.
 — Это невозможно. Ты уже вполне взрослая и не нуждаешься в том, чтобы твое второе я постоянно находилось рядом.
 — Я привыкла к этому за долгое время. Мы с тобой составляем как бы одну личность. Подумай о том, что, еще не родившись, мы вместе росли… уже тогда. Мы принадлежим друг другу. Нас соединяет нечто такое, что непонятно другим, — узы любви.
 — Я хорошо тебя понимаю.
 — Я знаю. Ты всегда была рядом со мной. Помнишь мисс Доббс? Ну, ту ужасную училку в школе? Она постоянно стремилась разъединить нас. «Ты должна стоять на собственных ногах, Дорабелла». Ты помнишь?
 — Конечно, помню.
 — Я ненавидела ее за то, что она не разрешала сидеть вместе.
 — Ты злилась на нее из-за того, что не умела самостоятельно решать задачки.
 — Зато ты у нас в этом деле преуспевала.
 — Ты тоже научилась бы решать их, если бы попыталась. Мисс Доббс была права. Тебе нужно было стоять на собственных ногах.
 — Зачем, если я могла стоять на твоих? Наверное, ты меня за это любила. Тебе всегда нравилось сознавать, что я не могу приготовить эти дурацкие уроки без твоей помощи. Ты прищелкивала языком, совсем так же, как мисс Доббс, и говорила: «Ах, Дорабелла, ты совершенно безнадежна». Я и сейчас слышу твой голос и твою довольную улыбку оттого, что я списываю у тебя решение задачки. Ты была зубрилой, тебе нравилось чувствовать себя главной. Тебе нравилось, что я не могу обойтись без тебя.
 Мы обе рассмеялись. Да, это была правда. Мне всегда хотелось, чтобы Дорабелла во всем опиралась на меня. Она всех подкупала своим обаянием, а мною восхищались за мои успехи в учебе, теперь это мне стало совершенно ясно.
 Мы начали наперебой вспоминать истории из детства. «А ты помнишь… А ты помнишь…» — и катались со смеху.
 Часы на башне отзвонили полночь.
 — Послушай, наступает день твоей свадьбы.
 — Да, — сказала Дорабелла и крепко обняла меня.
 — Представь себе: ты — замужняя женщина!..
 — Это чудесно… не так ли? — сестра беззаботно болтала, но чувствовалось, что она ждет, чтобы я поддержала ее и успокоила.
 — Я знаю, что с тобой, — сказала я. — Это у тебя волнение перед свадьбой.
 — Так действительно бывает?
 — Конечно, бывает.
 — Я… не боюсь Дермота, но мне почему-то жаль, что наступил конец тем отношениям, которые были между нами.
 — Но я остаюсь здесь, и ты уезжаешь не в другое полушарие, а всего лишь в другую часть Англии. Существуют поезда. Достаточно сесть на поезд — тебе или мне, — и мы снова будем вместе.
 — Об этом я и твержу себе постоянно. Послушай, Ви…
 Дорабелла умолкла, и я спросила:
 — Ну, что ты?
 — Обещай мне. Если мне вдруг захочется увидеть тебя — ты должна будешь приехать немедленно. Мы же не стали другими оттого, что я замужем. Ты всегда будешь со мной, не так ли?.. «Пока смерть не разлучит нас».Сначала мне хотелось отшутиться, что вроде бы эта слова ей предстоит сказать завтра, а сейчас не тот случай, но я услышала в ее голосе почти мольбу поэтому повторила: «Да, я всегда буду с тобой… пока смерть не разлучит нас».
 Дорабелла поцеловала меня, выпрыгнула из постели, надела на себя халат и улыбнулась мне.
 — А теперь спать, — сказала она. — Завтра трудный день.
 Дорабелла ушла, но я не сразу заснула. Я все думала о ней и не могла избавиться от смутного беспокойства.
 Все шло по плану. Дорабелла и Дермот обвенчались. Церковь ломилась от народу: здесь были не только друзья и родственники, но также слуги и люди из деревни.
 Дорабелла прошла по проходу между рядами к алтарю под руку с отцом, а обратно вернулась под руку с Дермотом. Все говорили друг другу, что она чрезвычайно красива и вся светится от счастья.
 Праздник продолжался весь день: приходили с поздравлениями все новые и новые люди, и их усаживали за стол в большом холле.
 Из семьи Дермота на свадьбе никого не было. Его отец схватил сильную простуду, и Матильда Льюит не могла оставить его без присмотра. Гордон Льюит знал, что мы простим его отсутствие: не мог же он покинуть имение в такое время, когда его работники думали только о том, как отпраздновать Рождество в кругу своей семьи. Эти обстоятельства обсуждались на кухне с миссис Миллз, и она не могла не посчитать их за плохое предзнаменование, тем более, что жених и невеста спали накануне свадьбы под одной крышей.
 Однако никого, кроме нее, не беспокоили никакие сомнения. Невеста и жених казались поистине влюбленными друг в друга, я не улавливала в Дорабелле и тени растерянности.
 Все будет хорошо, сказала я себе. Я буду часто приезжать к ним в Корнуолл. И, может быть, снова встречусь с Джоуэном Джермином.
 Все будет хорошо.
 Я выпила шампанского. Мой отец произнес речь. Дермот произнес ответный тост.
 На следующий день новобрачные отправились в Венецию.
 Я поняла, как одиноко мне будет без сестры. Дорабелла была права, говоря о связи между нами. Мне нравилось быть ей опорой. Мне нравилось, что она списывает с меня решение задачек. Я знала, что моя жизнь будет другой в разлуке с ней. Я чувствовала пустоту и одиночество.
 Дермот и Дорабелла вернулись домой после трехнедельного пребывания .в Италии. Сестра писала мне о том, как удивительно они провели там время. Дорабелла часто писала мне, и ее письма говорили о том, что в семье Трегарлендов ей живется неплохо.
 Прошел сильный снегопад, стояла холодная погода, и мама простудилась. Она редко болела, но, если с ней это случалось, я ухаживала за ней. Если бы не это несчастье, я бы съездила в Корнуолл.
 Мама сказала:
 — Наверное, будет лучше, если Дорабелла устроится там сама. Там для нее все так ново, она будет какое-то время тосковать по родному дому. Пусть она пообвыкнется там, а весной мы приедем к ним.
 Узнав, что мама нездорова, к нам приехал Эдвард. Он сообщил нам о своей предстоящей женитьбе, намеченной на март.
 — Это многое упростит, — сказал он. — Гретхен намеревается навестить семью. Честно говоря, мне так не хочется, чтобы она ехала в Германию. Если бы мы поженились, то она стала бы англичанкой, и тогда ничто бы ей не угрожало.
 — У них там больше не творится ничего такого? — спросила я.
 Эдвард отрицательно покачал головой.
 — Кажется, нет, — сказал он. — Но тот воинственный тип все еще ошивается там, и мне это не нравится.
 — Да, понимаю, — согласилась мама. Когда Эдвард ушел, мама заговорила о нем:
 — Не сомневаюсь, что он любит Гретхен, но не женится ли он на ней только из сочувствия?
 — А что в этом плохого? — спросила я.
 — Этого недостаточно.
 — Он стал неравнодушен к ней после той истории в замке.
 — Хотелось бы надеяться, что все будет хорошо. Я всегда видела в Эдварде большого ребенка.
 — Я знаю. Мама, ты поправишься и будешь у него на свадьбе.
 — Да, я непременно поеду к ним.
 И она поехала в Маршландз, несмотря на то, что все еще стояли холода. О свадьбе позаботились наши дедушка и бабушка Гринхэмы. «Что бы сказала миссис Миллз о свадьбе, которую празднуют в доме жениха, а не невесты, как это принято?» — подумалось мне.
 Свадьба была чудесной. Гретхен выглядела радостной и счастливой, и все же ее не оставляли заботы о семье, хотя плохих известий оттуда не поступало.
 Мы с родителями и бабушкой Белиндой вернулись в Кэддингтон. Я сразу заметила, что у мамы уставший и больной вид. Я предложила ей пойти к себе и лечь в постель и пообещала, что приду к ней поужинать.
 Когда я пришла к ней, она сказала, что ей стало получше, и мы снова заговорили об Эдварде.
 — Мне непривычно думать о том, что он теперь — женатый мужчина, — сказала мама. — Когда я впервые увидела его, он был совсем маленьким, он лежал в колясочке в палисаднике у дома Плэнтенов.
 — Кто такие Плэнтены?
 — Они были его приемными родителями. Они взяли его к себе на воспитание потому, что не могли иметь своих детей. Мадам Плэнтен родила мертвого ребенка. Она долго горевала — пока у нее не появился Эдвард.
 — А что случилось с настоящими родителями Эдварда?
 — Я думаю, что рано или поздно ты бы узнала об этом, — сказала мама. — Его прапрадед говорил, что нельзя нарушать обет молчания. Но это время прошло. — Матушка помолчала и продолжила. — Это только для тебя. Не говори об этом никому, особенно Дорабелле. Она не умеет хранить секретов. Жан Паскаль Бурдон был прапрадедом Эдварда. Он все это и устроил. Это был умнейший человек, он знал, как устраивать всякие дела. Это случилось, когда Анабелинда, дочь твоей бабушки Белинды, а значит, сестра твоего отца…
 — Тетя Анабелинда?.. Что ты хочешь сказать о ней? Она умерла при загадочных обстоятельствах.
 — Не будем говорить об этом. Я хотела сказать, что, когда мы с ней учились в пансионе за границей, она полюбила молодого человека. Он был немец. В результате их любви на свет появился Эдвард. Анабелинда была тогда школьницей, мы с ней учились в Бельгии. Жан Паскаль договорился с мадам Плэнтен, что она возьмет ребенка на воспитание. Она жила рядом со школой. Я встретила ее однажды с детской коляской и увидела там малыша. Тогда я не знала, что это ребенок Анабелинды. Я узнала об этом случайно, и они были вынуждены посвятить меня в их тайны. Потом началась война. В коттедж Плэнтенов попала бомба, и они погибли. Я пришла туда и нашла в саду коляску с ребенком. Я привезла Эдварда сюда, но никому не говорила об обстоятельствах его рождения.
 — А сам Эдвард — знает о них?
 — Да, я рассказала ему об этом, совсем недавно. Я обговорила это с твоим отцом и бабушкой Белиндой. Долгое время я не могла решиться на это. Но Эдварду неизвестно, кто его отец, он. знает только, что тот был немец. Зато он знает, что его матерью была Анабелинда, а значит, он — наш родственник. Он — член нашей семьи. Нельзя было долго скрывать это. Ведь каждый человек имеет право знать, кто его родители. — Я думаю, он скажет об этом Гретхен.
 — Надо полагать. Я рада, что он женился на ней.
 — Но у тебя было сомнение, не женится ли он на ней из жалости.
 — И все равно я уверена, что у них все будет хорошо. Я вижу в этом перст судьбы: не зная, что сам он наполовину немец, Эдвард полюбил немецкую девушку. Будто что-то тянуло их друг к другу.
 — Его и к Курту так же тянуло, когда они встретились в колледже. Они быстро подружились. Может быть, это объясняется тем, что они принадлежат к одной расе?
 — Я уверена, что Эдвард и Гретхен будут счастливы. Я рада, что он спас ее от неприятностей.
 Дорабелла вышла замуж. Эдвард женился. Какое-то время ничто не нарушало течения нашей жизни, и вдруг неожиданно произошла перемена.
 От Дорабеллы часто приходили письма. Я и не предполагала, что она любит их писать. Пока что они были короткими, и это означало, что с ней все я порядке. Она, похоже, не грустила обо мне. Я тоже написала ей и сообщила о том, что наша мама простудилась, и простуда никак не проходит, и поэтому я не смогу приехать к ним в Корнуолл.
 Это были обычные письма. Но однажды пришла толстое письмо. Я отправилась с ним к себе в спальню, чтобы никто не мешал мне читать его.
 Письмо начиналось так:
  «Дорогая Ви, здравствуй. 
  Мне так хочется, чтобы ты приехала сюда. Мне не с кем здесь поговорить » . 
 Я встревожилась. Это означало, что не все у них хорошо. Почему Дорабелла не может поговорить с мужем?
  «Это место очень странное. Здесь совсем не так, как у нас. Кажется, будто что-то таится в воздухе. По ночам море грозно шумит. Я вряд ли ко всему этому привыкну. Матильда очень добра. Она ведет хозяйство в доме, и я не мешаю ей. Я избегаю встречаться с кухаркой, и вообще слуги здесь какие-то туповатые. 
  Ви, не знаю, как описать это тебе, но этот дом — я не смогу к нему привыкнуть. Все было нормально, когда вы здесь гостили, но без вас здесь все не так. Мне кажется, что за мной наблюдают. Эти лица на портретах в галерее… они провожают меня взглядами, когда я  прохожу мимо… 
  Все это, конечно, глупости. Просто я не могу привыкнуть к этому странному дому. 
  Дермот — чудесный человек, добрый и нежный. Он оказался именно таким, каким я его себе представляла раньше. Других же я не понимаю, я имею в виду старика и Гордона. Старик как будто развлекается. Может быть, это из-за меня. Гордон держится настороженно. Старик постоянно твердит мне, какая я  красивая. Он любит похлопать меня по руке. Вроде бы приветственный жест, а мне кажется, что он насмехается надо мной. Впрочем, не только надо мной… Гордон весь в заботах. Он неразговорчив, и у меня такое ощущение, будто он недоволен, что я здесь. 
  Матильда — женщина добрая. Она меня понимает. Она спросила меня на днях: 
 —  Дорабелла, тебе трудно привыкнуть к новому дому? Наверное, он не такой, как ваш. 
  Я ответила ей, что он не так уж и отличается от нашего. Больше того, между ними есть сходство. 
  — Значит, тебе не нравятся люди? — спросила она. 
 —  Ну что вы! —  возразила я. — Здесь все относятся ко мне по-доброму. 
  — Я догадываюсь, в чем дело, — сказала она. — Ты тоскуешь о своей сестре. Вы, наверное, всегда были вместе? 
  Я ответила ей, что мы действительно всегда были вместе, и она сказали, что понимает мои чувства, все скоро наладится. Я старалась настроить себя на бодрый лад, но у меня это не получается. Мне так тоскливо, Ви. 
  Ну вот. Кажется, я подготовила себя к тому, чтобы сказать тебе о главном. Я была потрясена, когда узнала об этом. Не говори об этом родителям, Я не знаю, что они подумают. Для меня это не имеет особого значения. Я все равно вышла бы замуж за Дермота. Дело в том, Ви, что Дермот был женат раньше! »
 Я задумалась. Женат раньше! Так вот что ее угнетало. Почему он не признался ей в этом? Теперь я поняла ее упоминание о портретах, которые постоянно следят за ней. Должно быть, она пережила сильный удар.
  «Да, он был женат раньше. Его жена погибла за два года до того, как мы встретились. Однажды ночью Дермот признался мне в этом. Он сказал, что это не должно меня расстраивать, ведь для нас это не имеет значения. Он был молод и запальчив и слишком поспешно женился. Он быстро охладел к первой жене и не испытывал к ней тех чувств, которые питает ко мне. Он не встречал еще женщины, подобной мне, заверил он меня. 
  Но в этом есть нечто странное/ Ты помнишь ту историю о семейной вражде, которую рассказал тебе твой спаситель — Джермин? Между прочим, я его так и не видела. Я случайно подслушала в одной лавке, как говорили о нем. Он уехал куда-то за границу. Ну так вот. Жена Дермота утонула. Она пошла купаться, и случилось так, что она попала в водоворот. Через несколько дней волны прибили ее тело к берегу… как раз напротив дома. Это кажется случайным, если вспомнить о той девушке в истории про вражду, она ведь сама утопилась. Дермот сказал, что старается не думать о смерти первой жены, его это угнетает. Он старался забыть об этом, вот почему не говорил мне о ней. Первую жену Дермота звали Аннетта. Очень милое и женственное имя. 
  Я была потрясена всей этой историей. «Почему ты мне не рассказал об этом раньше?» — не раз спрашивала я Дермота. Он сказал, что боялся, как бы. это не повлияло на наши отношения. А ведь и в самом деле, могло повлиять. Он всегда казался мне юным и беззаботным. Он не был похож на человека, у которого утонула в море жена. 
  Он сказал, что ему пришлось пережить трудные дни. Производилось расследование причин смерти. Вердикт присяжных установил, что имела место смерть от несчастного случая. 
  Вот, собственно, и все, о чем я хотела тебе сообщить. Должна сказать, что это повлияло-таки на мое отношение к Дермоту. Я давно собиралась написать тебе об этом, да все не решалась. 
  Если бы ты была здесь, я могла бы поговорить с тобой, это всегда проще, чем описывать все в письме. 
  Пожалуйста, не говори ни а чем родителям. Неизвестно, как они отнесутся к этому. Здесь же все знают об этом и, должно быть, сплетничают на эту тему. Служанки постоянно наблюдают за мной. Как я уже писала, они подозрительно относятся ко мне и не считают меня своей. Я слышала, как одна из них в разговоре с другой назвала меня «иностранкой » . 
  Я проговорилась об этом Матильде, но та засмеялась и сказала: — Все, кто живет по ту сторону Тамар, —  иностранцы. Понятно? 
  Я должна была написать тебе обо всем, чтобы ты знала. Как бы мне хотелось, чтобы ты была здесь! 
  Твоя сестра-двойняшка Дорабелла. »
 Письмо меня очень обеспокоило. Интересно, в каком настроении была сестра, когда писала его? Насколько точно отражает оно ее истинные чувства? Я знала ее хорошо. Ее настроение могло меняться очень быстро.
 Но каким бы ни было ее настроение, остается факт, что Дермот был женат раньше, — и странно, что он умолчал об этом. Я думаю, если бы мы знали об этом, то отнеслись бы к нему несколько иначе. Он казался нам таким беспечным, таким юным. Наверное, он боялся потерять Дорабеллу — иначе зачем ему нужно было держать в секрете свою первую женитьбу?
 Мне хотелось обсудить это с мамой, но Дорабелла настоятельно попросила меня: «Пока не говори об этом родителям». Я должна была уважать ее доверие ко мне.
 Поэтому я не сказала маме о том, что получила письмо: она могла попросить меня дать ей почитать его, так как мы обменивались письмами Дорабеллы.
 Мне было стыдно за свою хитрость, но я решила, что должна подождать, пока Дорабелла разрешит мне открыть секрет.
 Я задумалась о том, стоит ли мне немедленно ехать к ней. Я все еще беспокоилась за свою мать. Не то чтобы она была очень больна, но мне не хотелось, чтобы она выходила на холод и дождь, а без меня она могла бы себе это позволить. Простуда так и не проходила, и я не могла решиться на поездку.
 И тут пришло еще одно письмо. Это было совсем другое письмо. Оно было проникнуто восторженным настроением.
  «Моя дорогая Ви! 
  Представляешь себе, у меня будет ребенок! Я так счастлива. Можешь ли ты поверить этому!.. Я… стану матерью! 
  Я ходила к доктору, и он подтвердил это. Иначе бы я не стала так торопиться писать тебе. Дермот в восторге, Матильда и старик взволнованы. Даже Гордон не остался к этому равнодушным. 
  Мне немного страшно, ведь мне предстоит испытание, ты же знаешь. Это случилось так неожиданно, я еще только на первых месяцах… 
  Ты только представь! Ты будешь тетей Ви. Нет, это жестковато. Тетя Виолетта звучит помягче. Очень важно, как назвать ребенка. Я постараюсь подобрать для него (нее) правильное имя. 
  Ну, не чудо ли это? Сейчас начну писать родителям. Интересно, кто раньше получит письмо, — ты или они. Если ты получишь первой, сразу сообщи новость родителям. Они будут бабушкой и дедушкой. 
  Море любви от Дорабеллы, будущей мамы.  » 
 Едва я успела прочитать письмо, как в комнату вошла мама. Очевидно, она тоже получила письмо и знала, в чем дело. Она раскраснелась и выглядела очень взволнованной.
 — Тебе уже известна новость? — спросила она. Я кивнула, и она улыбнулась.
 — Дорабелла будет мамой! Я не могу в это поверить. Конечно же, это должно было случиться… Но я не думала, что это произойдет так скоро. Как она будет справляться с ребенком?
 — Легкомысленные девушки часто становятся хорошими матерями. У нее, полагаю, будет няня.
 — Мы обе подошли бы на эту роль, — сказала мама. — А теперь пойдем к отцу и сообщим ему эту новость. Он будет в восторге!




 ДОМИК-НА-СКАЛЕ


 В конце недели мы отправились в Корнуолл. Дермот и Дорабелла встретили нас на станции. Дорабелла излучала счастье. Перспектива материнства вызвала в ней едва уловимую перемену: она стала мягче и потому казалась еще более беззащитной, чем раньше.
 Она бросилась к нам, обнялась с мамой, потом со мной.
 — Как чудесно, что вы приехали! — воскликнула она.
 — Узнав такую новость, как могли мы не приехать? — сказала матушка.
 — Это взволновало всех, правда, Дермот? Дермот подтвердил, что это так, и нежно попросил ее не волноваться.
 Мама с улыбкой умиления посмотрела на Дермота.
 Мы сели в машину и поехали к дому. Нас ждала Матильда.
 — Рада видеть вас, — сказала она. — Дорабелла не могла дождаться вас. Я понимаю — вам мешала плохая погода.
 — Зато как хорошо сейчас! — сказала мама.
 — Уже пришла весна. Мы разошлись по комнатам, которые занимали в прошлый раз. Старик Трегарленд спустился поужинать с нами, пришел и Гордон Льюит. Они оба сказал и, что им приятно видеть нас.
 Старик улыбался своей странной ироничной улыбкой.
 — И как вы относитесь к новости? — обратился он к нам.
 — Мы в восторге, — ответила мама. Джеймс Трегарленд кивнул головой и улыбнулся:
 — Мы все ждем появления первенца, не так ли, Мэтти?.. Верно, Гордон? Нам так не терпится увидеть маленького разбойника.
 — Вы так уверены, что это будет мальчик? — удивилась мама.
 — Конечно, уверен. У Трегарлендов всегда получаются только мальчики.
 Старик тихонько засмеялся, как будто это была такая уж остроумная шутка.
 Гордон спросил о моем отце. Должно быть, он расстроился, что его нет с нами.
 Старик сказал:
 — Гордон особенно рад предстоящему событию. Он уже представляет себе, как малыш подрастет и будет помогать ему с имением. Не так ли, Гордон?
 Гордон смущенно улыбнулся.
 — Вы заглядываете слишком далеко вперед, мистер Трегарленд, — сказал он.
 — Всегда хорошо заглядывать вперед. Но об одной вещи я могу сказать с уверенностью. Мой внук, когда появится на свет, будет принят в этом доме доброжелательно.
 У меня снова возникло чувство, что в его словах скрывается какой-то намек, и мне стало как-то неуютно от этого.
 У нас с Дорабеллой почти не было времени поговорить наедине, но мама все же уловила момент:
 — Когда? — спросила она.
 — В ноябре, — ответила Дорабелла.
 Мне тоже не терпелось поболтать с сестрой, но она дала мне понять, что мне следует дождаться удобного случая.
 Мама сказала мне:
 — Ноябрь. Значит, через семь месяцев. Нам следует приехать сюда чуть раньше, чтобы быть в это время с Дорабеллой.
 — Приедем. Кажется, здесь все рады тому, что в семье появится ребенок.
 — В этой семье давно не было детей, вот почему они так рады первенцу. Я собираюсь позаботиться о няньке и хочу попросить Матильду помочь мне в этом. Дорабелла такая непрактичная, ей необходима помощь. — Прекрасно, что она так счастлива…
 — Будем надеяться, что с ней все будет хорошо. Беременность может оказаться трудным испытанием. Что ты думаешь о мисс Крэбтри?
 — В каком смысле?
 — Может быть, стоит попросить ее приехать сюда. Нам бы надо узнать, свободна ли она.
 Нянюшка Крэбтри сыграла большую роль в моем раннем детстве, а значит, и в детстве Дорабеллы. Она была толстой, с двойным подбородком, на втором подбородке росла большая бородавка, из которой торчала одинокая волосина. Мы с Дорабеллой часто гадали, почему она не вырвет волосину.
 — Если она ее вырвет, — утверждала я, — то на ее месте вырастут две другие.
 Няня Крэбтри могла иногда быть очень строгой, и тогда она пугала нас историями о том, что случается с маленькими девочками, которые недоедают свой рисовый пудинг. Они перестают расти и остаются маленькими на всю жизнь. А если они строят друг другу рожи над тарелкой, то Боженька может рассердиться на них и сделать, так, что они всю жизнь будут ходить с высунутым языком и ужасной гримасой на лице. Но когда мы больно падали, мы бежали к мисс Крэбтри, чтобы она пожалела нас и подлечила какой-нибудь присыпкой, мазью или пластырем, который хранились в ее большой настенной аптечке.
 — Это чудесная идея — насчет мисс Крэбтри, — сказала я.
 — Надо договориться обо всем, чтобы быть здесь вовремя, — сказала мама. — И совсем неплохо, если бы в течение этих месяцев до ноября ты или я почаще приезжали сюда. Сейчас мы ей так нужны.
 Я не могла заснуть в ту ночь. Все будет хорошо, уверяла я саму себя. До ноября не так уж и далеко. Мама договорится обо всем необходимом и проследит, чтобы все было в порядке. Однако я не могла отделаться от чувства беспокойства, которое овладело мной, как только я осталась одна.
 Я лежала и слушала, как внизу разбиваются о камни волны. Их шум был похож на шепот.
 В Корнуолле мы много времени проводили втроем, ведь ради этого мы с мамой и приехали сюда.
 Мама обсудила с нами кое-какие практические мелочи, и мы поехали в Плимут, чтобы купить пеленки для ребенка и платье для Дорабеллы, которое она могла бы носить на последних месяцах беременности.
 Мы пообедали в ресторане, рядом с магазинами и поговорили о том, что может потребоваться Дорабелле еще.
 — Может казаться, что ноябрь еще далеко, — сказала мама, — но время летит быстро, мы должны подготовиться.
 Она уже сказала Дорабелле, что собирается попросить мисс Крэбтри приехать в Корнуолл.
 Дорабелле это показалось забавным, и мы с ней, смеясь, наперебой начали вспоминать всякие истории из нашего раннего детства, свидетельницей которых была грозная нянюшка Крэбтри.
 Мама с улыбкой слушала нас, затем сказала:
 — Мисс Крэбтри — человек надежный. Она была убита горем, когда вы уехали учиться в школу. Я знаю, что она вернется к нам, если свободна. Матильда оказалась сговорчивой. Я поговорила с ней на эту тему, и у нее не возникло возражений. Я напишу мисс Крэбтри письмо, как только мы приедем домой.
 Когда мы ходили по магазинам, у меня была возможность спросить у Дорабеллы, сказала ли она маме о первом браке Дермота.
 — Да, — ответила она. — Я сказала ей об этом сегодня утром, пока мы ждали, когда ты спустишься вниз.
 — И как она это восприняла?
 — Она была не то чтобы шокирована, но очень удивлена. Она просто спросила: «Почему он не говорил тебе об этом?» Я ответила, что он молчал, опасаясь того, что это может повлиять на мои чувства к нему и я не выйду за него замуж. — Значит/ она не посчитала это очень серьезным?
 — Нет, не посчитала. Она поняла, почему он не хотел говорить мне об этом.
 — Тогда все в порядке?
 — Я больше не думаю об этом. Когда я писала тебе письмо, все это было свежо в моей памяти и казалось значительным. Матильда раза два вспоминала об этом в разговоре со мной и сказала, что рада видеть Дермота счастливым.
 Вечером мама пришла ко мне в комнату, и я сразу поняла, что она хочет поговорить о первом супружестве Дермота.
 — Я была потрясена, когда Дорабелла сообщила мне об этом, — сказала она. — Ты ведь уже знала об этом, но она просила тебя держать это в тайне, не так ли? Ну что ж, что было, то прошло. Странно, что он не признался в том, что он вдовец.
 — Наверное, он боялся показаться ей человеком в возрасте. Когда они встретились в Германии, она его очень привлекла, и Дермот старался выглядеть молодым и беспечным — таким же, как она сама.
 — У людей бывают странности. Однако Дермот ей абсолютно предан. Признаюсь, я была несколько озабочена их поспешной женитьбой. Однако, побыв здесь, я успокоилась. Они все время вместе. Ах, если бы они не жили в такой дали от нас! Матильда очень практичная женщина, я думаю, Дорабелла ей нравится. Она не вмешивается в ведение хозяйства. У них дружелюбные отношения, как мне кажется. Мне надо поскорее повидаться с мисс Крэбтри и привезти ее сюда. Слава Богу, у нас еще есть время позаботиться обо всем.
 Я мечтала снова увидеть Джоуэна Джермина. Я могла вспомнить каждую деталь нашей встречи, начиная с того момента, когда я упала с лошади, и кончая нашим расставанием у границы двух имений.
 Хотя Дорабелла была еще только в начале беременности, Дермот не разрешал ей ездить на лошади. Мама часто проводила время в компании Матильды, обсуждая приготовления к родам и к уходу за ребенком, Дорабелла моментами чувствовала усталость и уходила к себе в комнату отдохнуть. Таким образом, мне нетрудно было ускользнуть из дома, чтобы покататься одной.
 Я решила пойти на конюшню. Конюх, которого, как я выяснила, звали Том Смарт, приветствовал меня:
 — Доброе утро, мисс. Должно быть, вам нужна Звездочка.
 Он помнил, что я выезжала на этой лошади, когда у нее слетела подкова и мне пришлось отвести ее к кузнецу.
 — Сегодня она в полном порядке, мисс, — сказал Том. — Ни одна из подков не отвалится.
 — Надеюсь, Том.
 — Она вас хорошо помнит. Видите, как подергивает ушами? Погладьте ее по морде, и сами убедитесь.
 Я последовала его совету, и мне стало ясно, что Звездочка, помнит меня.
 — Сейчас я оседлаю ее, — сказал Том.
 — Спасибо.
 — Хороший денек для прогулки, — сказал Том, провожая меня до ворот.
 День и в самом деле был хорош. Я обнаружила, что апрель в Корнуолле — чудесное время. Весна наступает здесь чуть раньше, чем в других местах страны. На живых изгородях уже расцвели цветы, ближе к берегу деревьев не было, но те, которые, росли несколько дальше от него, начали покрываться блестящей листвой и выглядели роскошно. Многие деревья, однако, подвергались действию штормов и приобрели уродливый вид, и требовалось не так уж много воображения, чтобы они показались чудовищами из Дантова Ада. «Какая странная страна! — подумала я. — Иногда она кажется теплой и уютной, а иногда — угрюмой».
 Над берегом со зловещими криками носились чайки. «Почему со зловещими? — спросила я себя». Кажется, у меня опять разыгралось воображение. Во владениях Трегарлендов я никогда не чувствовала себя спокойно.
 Я повернула лошадь и поехала в сторону имения Джерминов. В этот раз у меня не было оправдания для нарушения границы земель, но я испытывала неодолимое стремление проехать той же тропой до места моего падения с лошади и вспомнить о приключении со всеми подробностями.
 Это было глупо с моей стороны, но, оглядевшись по сторонам и не заметив никого поблизости, я свернула на тропу, ведущую к полю.
 На месте упавшего дерева зияла яма. Я смотрела на нее, вспоминая о том, как упала, как пыталась вытащить ногу из стремени и как увидела Джоуэна Джермина. Я поехала через поле, пытаясь вспомнить, в какой стороне кузница. Нужно было выбраться из владений Джерминов. Тропа, которую я узнала, неожиданно вывела меня на открытое место. Я резко остановила лошадь.
 На лугу стояла группа мужчин. Неподалеку за зеленой изгородью виднелся небольшой дом. Мужчины смотрели на дом и размахивали руками. Я хотела развернуться и поехать назад, но один из мужчин уже направился ко мне. Я сразу узнала в нем Джоуэна Джермина.
 Мне стало ужасно неловко. Снова меня застигли на месте преступления.
 — Эй, там! — крикнул он.
 Я молча ждала, когда Джоуэн подойдет ко мне.
 — Боже мой! — сказал он. — Да это же мисс… Денвер.
 Я была приятно удивлена тем, что он помнит мое имя.
 — Прошу простить меня, я снова нарушила ваш границы, — сказала я.
 — Ну что вы!
 — Спасибо. Я пыталась найти гостиницу у кузницы. Далеко до нее?
 — Она здесь, рядом. Подождите минутку, и я провожу вас.
 Джоуэн Джермин направился к мужчинам, поговорил с ними и вернулся ко мне.
 — Мы делаем ремонт того дома. Он превратился в развалюху, в нем давно никто не живет. Так, значит, вы разыскиваете гостиницу у кузницы. На этот раз именно гостиницу, а не кузницу. Подковы у лошади не болтаются, я надеюсь?
 — О нет. Я думала, что легко найду ее. Мне жаль, что я снова вторглась в ваши владения.
 — А я рад этому. Возня с домом начинает мне надоедать. Они и без меня знают, что с ним делать. Чем вы были заняты с тех пор, как мы попрощались?
 — У нас в Кэддингтоне была свадьба, вы знаете?
 — Конечно, знаю. Здесь все знают об этом. Дермот Трегарленд вернулся домой с молодой женой. Понимаете, мы здесь хорошо информированы.
 — Я вижу. Что касается меня, то ничем особенным я не занималась. Зимой хворала мама, и я присматривала за ней.
 — Надеюсь, она поправилась?
 — Да, сейчас с ней все в порядке. Спасибо. Собственно говоря, она здесь, в Корнуолле, вместе со мной.
 — Понятно. Смотрите, вот мы и пришли. И раз уж мы здесь оказались, вы должны попробовать их сидра.
 — Неплохая идея.
 — Уверяю, он вам понравится. Давайте отведем лошадь на конюшню, там ей будет хорошо.
 По всей видимости, лошадь была здесь раньше, ибо конюх сразу узнал ее. Похоже, здесь все знали друг друга.
 В гостинице все было по-прежнему: большой камин, блестящая бронза, уютная атмосфера. Миссис Броуди вышла обслужить нас. Она сразу узнала меня:
 — О, мисс… рада видеть вас. Приехали навестить сестру?
 Меня поразила ее память, и я сказала ей об этом.
 — Это часть нашего дела, мисс. Мы хорошо помним наших посетителей. — «Я хочу угостить леди вашим чудесным сидром, — сказал Джоуэн Джермин.
 — Так любезно с вашей стороны, сэр.
 — Ваш сидр — лучший в Корнуолле, — добавил он.
 — Что же, если так считают, не буду возражать, — сказала она. — Сейчас принесу вам две кружки. Я правильно поняла вас?
 — Абсолютно.
 Мисс Броуди ушла, и Джоуэн улыбнулся мне:
 — Она — добрая душа. У нее память — как Государственный архив. Она знает, что произошло с каждым из нас с момента рождения.
 — Но ведь это может привести к некоторым неудобствам.
 — Естественно. В противном случае ваша жизнь должна быть безупречно чиста. Но такие случаи не интересуют миссис Броуди. Ей нравятся щекотливые истории. Однако, у этой системы есть и достоинство. Уходя из гостиницы, вы будете знать о своих соседях чуточку больше, чем знали о них раньше.
 — Я бы предпочла анонимность.
 — Не значит ли это?.. — Джоуэн поднял брови. — Но нет, не буду уточнять. Я становлюсь навязчивым.
 — Ни в коей мере, — возразила я. — Это значит всего лишь, что мне не хотелось бы, чтобы все мои действия подлежали обсуждению. Я предполагаю, что она всем расскажет о том, что гостья Трегарлендов была у нее и пила сидр вместе с их врагом-соседом.
 — Несомненно.
 — Но ведь это никому не интересно.
 — Не согласен с вами. Все зависит от того, какие новости существуют на данный момент. Система должна работать безостановочно, и даже крошечная новость — лучше, чем отсутствие новостей. Между прочим, вы забыли о вражде.
 — Но я в нее не вовлечена. Я вам не враг.
 — Это прекрасная мысль.
 Пришла миссис Броуди с двумя кружками сидра. Когда она ушла, Джоуэн спросил:
 — Как долго вы пробудете здесь?
  — Это еще не решено, скорей всего, недолго. Мы с мамой приедем сюда к родам… но будем часто наведываться сюда и просто так.
 — Ну да, ребенок… — сказал он.
 — Да, моя сестра ждет малыша. Я полагаю, ваша отличная служба новостей уже сообщила вам об этом?
 — Да, конечно. Я очень рад тому, что вы здесь будете часто появляться.
 — Моей сестре хотелось бы, чтобы мы с мамой были рядом с ней.
 — Естественно.
 — И, поскольку мы с ней двойняшки…
 — Я понимаю… Что ж, давайте надеяться, что все будет хорошо.
 — А иначе и быть не может, — сказала я с убеждением.
 — Да, конечно. Вкусный сидр, не правда ли?
 — Очень.
 — На западе умеют готовить сидр, особенно в Девоне и Корнуолле.
 — Да, я слышала об этом.
 — В нашу первую встречу вы сказали мне о том, что тем летом закончили школу. Вы останетесь дома, или вы мечтаете о карьере?
 — Из-за столь внезапного замужества моей сестры мне не пришлось подумать на эту тему. Моя голова будет занята мыслями о Дорабелле, пока у нее не родится ребенок.
 — И вы будете часто приезжать сюда… Я уверен, что у Трегарлендов все с нетерпением ждут рождения ребенка.
 — О да…
 — Это будет им таким утешением… в виду того, что случилось.
 — Вы, должно быть, имеете в виду первую жену Дермота? Я думаю, сейчас он очень счастлив. Все прочее для него отошло в прошлое.
 — Да, конечно.
 — Наверное, здесь все знают о его первом супружестве?
 Джоуэн пожал плечами, давая этим понять, что я могла бы и не задавать этого вопроса.
 — А вы ее знали? — спросила я.
 — Я не был знаком с ней лично, только видел ее. Она жила с матерью в домике на скале, выходящем окнами на Западный Полдаун. Увидеть ее не составляло труда. Она работала в «Отдыхе моряка».
 — «Отдых моряка»? Я подозреваю, что это гостиница на западном берегу реки, у самого устья.
 — Вы правы. — Джоуэн улыбнулся. — Кажется, это называется мезальянс.
 — Я ничего этого не знала.
 — Их женитьба здесь всех поразила. Я не думаю, что мистер Трегарленд-старший был очень доволен выбором сына. Люди любили ее. Ее звали Аннеттой… Аннетта Парделл. Миссис Парделл все еще живет в Домике-на-скале. Так его называют. Она так и не справилась с горем. Она давно овдовела, и Аннетта была ее единственным ребенком. Вы ничего этого не знали?
 — Нет… Дорабелла говорила мне, что Дермот был женат раньше и что его первая жена погибла — пошла купаться и утонула.
 — Аннетта любила плавать. Говорили, что летом она торчала на море каждый день. Большая, сильная девушка… про которую не скажешь, что она может взять да и утонуть. Она плавала с детства. Они приехали сюда из северной Англии… кажется, из Йоркшира. Как я слышал, миссис Парделл получает пенсию, которая ей позволяет как-то существовать. Она сняла в аренду Домик-на-скале и живет в нем с тех пор, как приехала сюда. Аннетта была красивой девушкой. У миссис Парделл были на нее планы, и она не очень-то обрадовалась тому, что Аннетта нашла себе место за стойкой бара. Она была прекрасной барменшей — дерзкой на язык и кокетливой. Ну, вы знаете девушек такого рода. Она хорошо ладила с посетителями мужчинами, да и женщинам тоже нравилась. Было много разговоров, когда она вышла замуж за продолжателя династии Трегарлендов. И вдруг погибла.
 — Как это подействовало на Дермота? Джоуэн помолчал и промолвил:
 — Не знаю. Не все так хорошо в их доме. Аннетта им никак не подходила. Да еще ребенок…
 — Какой ребенок?
 — Она должна была родить ребенка. Вот почему ей не следовало купаться. Она поступила неразумно. В доме, наверное, еще все спали. Это случилось ранним утром. Ей всегда нравилось плавать утром. Искушение было очень велико. Конечно, будучи в положении, она должна была подумать, что делает. Она спустилась на пляж, под садом Трегарлендов, и вошла в воду. Ее тело прибило волнами к берегу примерно неделю спустя. Несколько дней все было окутано тайной, однако на пляже нашли ее купальник и тапочки, которые ясно говорили о том, что случилось.
 — Какой ужас! Она погубила себя и ребенка.
 — Я думаю, Трегарленды очень рады, что у них будет другой.
 — Да, конечно, все с нетерпением ждут его появления на свет.
 — Я понимаю. Я тоже рад: теперь вы будете чаще приезжать сюда, и мы с вами сможем видеться. Вы не можете пригласить меня к Трегарлендам. Но почему бы мне не пригласить вас в мой дом?
 — Расскажите мне о себе, — попросила я. Джоуэн пожал плечами.
 — А что вам хотелось бы знать?
 — Вы любите свое имение. Наверное, оно давно принадлежит вашей семье?
 — В четырнадцатом веке на этом месте стоял монастырь. В шестнадцатом веке его разрушили наряду со множеством других. Через некоторое время был построен дом — из камней разрушенного монастыря. В нем поселились мои предки. С тех пор дом и владения передавались от отца к сыну. Я унаследовал имение два года назад. У меня прекрасный управляющий, мы хорошо с ним ладим. Его дом находится рядом. У него деловая жена, которая взяла на себя заботу следить за тем, чтобы у меня в доме всего было в достатке. У меня хорошая экономка, я окружен хорошими людьми… Уф-ф… Миссис Броуди не смогла бы рассказать обо мне подробней.
 — Мне кажется, вы довольны жизнью.
 — Как вам сказать. Я часто бываю в Лондоне, езжу на континент: Мне хотелось бы чаще видеться с соседями, но эта дурацкая вражда все время мешает. Это кажется смешным, ведь прошло столько лет. И тем не менее…
 — Может, вам надо сделать какие-то шаги к. примирению?
 — Я пытался однажды, но меня не приняли. Трегарленды не слишком общительны. Старик Трегарленд для меня загадка, а он — глава семьи. Сейчас он живет как отшельник, но в прошлом был веселым джентльменом — любил женщин, путешествовал, жил на широкую ногу. Танцы… карты… Неожиданно он заболел. Его стала мучить подагра. Он женился после сорока, но еще долго не мог отвыкнуть от разгульной жизни. Его жена умерла вскоре после того, как родился Дермот, и тогда в доме появилась миссис Льюит с сынишкой. Судя по всему, она хорошо заботится о старике. Ходят слухи, будто она приходится ему дальней родственницей, но никто не знает об этом наверняка.
 — Я тоже не знаю этого. — Позже ему пришлось стать трезвенником. Из-за здоровья, конечно. Это случилось довольно давно. Джоуэн посмотрел на мою пустую кружку:
 — Хотите сидра еще?
 — Нет, спасибо.
 — Вы умная девушка. Сидр довольно крепкий.
 — Я это почувствовала.
 — Со временем вы к нему привыкнете. — Он улыбнулся. — Поскольку мы не можем пригласить друг друга к себе в гости, давайте изредка встречаться здесь. По очевидным причинам, нам не следует фигурировать слишком часто в местном бюллетене новостей. Мы можем встречаться где-нибудь еще, здесь много интересных мест.
 — Вероятно, я скоро уеду домой.
 — Мы должны увидеться до вашего отъезда и договориться, где мы встретимся, когда вы снова пожалуете сюда.
 Мне было очень приятно слышать это, и мы договорились о встрече через два дня на лугу, где я упала с лошади.
 — Недалеко от того места, за вересковой пустошью, находится гостиница «Рогатый олень», где можно будет посидеть и поговорить, — добавил Джоуэн Джермин.
 Мы расстались на границе владений, и я поехала к Трегарлендам, взволнованная нашей встречей, однако из головы у меня не выходила Аннетта, которая должна была родить Дермоту ребенка и которая однажды утром так неосмотрительно пошла купаться.
 Наутро я не смогла побороть желания пойти посмотреть на Домик-на-скалах. Я нашла его по описанию Джоуэна Джермина: он находился на самом верху западной скалы, и его окна выходили на городок. Домик был очень чистенький, с белыми тюлевыми занавесками на окнах. Перед ним был садик, по виду которого можно было сказать, что за ним хорошо ухаживают.
 Я задержалась на тропке, и из дома вышла женщина, это была наверняка миссис Парделл, у меня было подозрение, что она увидела меня через занавеску.
 Она не заговорила со мной, лицо ее было угрюмым, почти враждебным, будто она хотела, чтобы я держалась подальше.
 — Доброе утро, — сказала я как можно приветливей.
 Миссис Парделл кивнула в ответ, но весь ее вид говорил, что лично она считает встречу законченной. Меня это задело. Было бы лучше, если бы она оказалась чуть более разговорчивей. Но я обманулась в своих ожиданиях. — У вас очень красивый сад, — сказала я и попала в точку. Выражение лица женщины слегка смягчилось. Она очень гордилась своим садом. Я решила закрепить свой успех.
 — Как вы добиваетесь того, чтобы у вас росла вся , эта красота? Наверное, это очень трудно, ведь растения принимают на себя всю силу ветра.
 — Да, — угрюмо сказала женщина. — Из-за ветра здесь много проблем.
 — Наверное, это тяжелая работа… к тому же надо уметь выбрать то, что будет лучше расти.
 — Вы что — специалист по садоводству? — спросила миссис Парделл.
 В ее голосе слышался акцент — совсем не похожий на здешний. И я вспомнила слова Джоуэна Джермина о том, что женщина приехала с севера.
 — Ну, не совсем специалист, — ответила я. — Просто это очень увлекательное занятие.
 — Вы правы, этим трудно не увлечься.
 — А вот эти елочки… они?..
 — Это кипарисы Лоусона. Из них получается хорошая изгородь. А как они быстро растут! — Хозяйка домика определенно смягчилась. — Мне их прислали по почте в конверте — небольшой пакетик, а в нем несколько побегов. А теперь посмотрите, какие они…
 — Какое чудо! — сказала я, завороженно глядя на них.
 — Они развиваются в плотный куст, а не растут вверх, как обычные кипарисы, и к тому же очень устойчивы к ветрам, а об этом здесь нужно думать в первую очередь.
 Я понимала, что говорить о чем-либо, кроме сада, опасно.
 Миссис Парделл заговорила снова:
 — Климат здесь мягкий и влажный. Здесь все вырастает на четыре недели раньше, чем на севере.
 — Вот как? А это что за крепыши?
 Она удивленно посмотрела на меня. Я проявила незнание чего-то элементарного.
 — Это же гидрангия. Из-за влажности она разрастается со скоростью лесного пожара. Этот год будет благоприятным для роз.
 — Вы уверены?
 Она с важным видом кивнула:
 — Я знаю признаки.
 — Некоторые розы у вас просто замечательные.
 — Да, есть некоторые виды. Мне так хочется раздобыть хорошую алую розу.
 — Почему вы не можете… раздобыть ее?
 — Мне нужна вполне определенная разновидность. Понимаете, нужна настоящая алая роза. В этих местах я только один раз встретила ее — в большом саду перед особняком. — Ее голос стал жестким. — У Трегарлендов. У них есть как раз такая роза. Я долго искала ее, но не могла найти. Вероятно, это гибрид. Я никогда раньше не видела такой яркий и чистый цвет.
 — Почему бы вам не взять у них черенок или там отросток?
 Я боялась, что выдаю свое незнание садоводства. Она могла заподозрить скрытый мотив моего визита.
 — Я не стану у них ничего просить и вообще не хочу иметь с ними дела.
 — О… как жаль.
 Я поняла, что допустила промашку.
 — Что ж, мне надо идти работать, — сказала миссис Парделл и резко поклонилась, давая мне понять, что разговор закончен.
 А я-то размечталась, что она пригласит меня в дом, угостит домашним сидром, и мы с ней уютно посидим и поболтаем. Как бы не так! Мне не удалось выудить из нее хоть какую-нибудь информацию. Было бы интересно поговорить с ней и услышать ее рассказ о дочери, которая работала барменшей в «Отдыхе моряка», которая вышла замуж за наследника рода Трегарлендов и которая преждевременно погибла. Но я ничего не добилась от миссис Парделл. Расстроенная, я пошла обратно. Ах, если бы я могла поговорить с ней! Она не позволила бы себе никакие фантазий и рассказала бы, как все это случилось на самом деле. Я смогла бы тогда составить ясную картину. Но зачем мне это было нужно? Ведь все уже в прошлом. Однако то, что я узнала, заставило меня думать иначе. Люди не всегда являются такими, какими кажутся нам. Дермот — очаровательный и добродушный молодой человек, путешествующий по Германии, — не проявил и признака. того, что в его жизни произошла трагедия. Разве не воспринимала бы я его иначе, если бы знала, что у него была жена, утонувшая незадолго до рождения ребенка? Отец Дермота — ехидный старик, который в молодости вел разгульную жизнь, а теперь стал затворником, с интересом наблюдающим за тем, что происходит вокруг, с одной целью: чтобы при случае вставить кому-нибудь шпильку. Матильду я, кажется, понимала, но ее сын Гордон оставался для меня загадкой. Он держался в стороне и казался по горло занятым делами имения, к которому Дермот, похоже, был равнодушен.
 По дороге мне в голову пришла неплохая идея. Нужно было снова повидаться с миссис Парделл, но следовало иметь какое-то оправдание для встречи. Нельзя же просто торчать у изгороди и Глазеть на сад — ей нетрудно будет узнать во мне невежду. Эта проницательная женщина с севера могла легко уловить мой скрытый интерес к ней, ей могло стать известно, что я гостья Трегарлендов и сестра второй жены Дермота.
 Я решила действовать по плану, который придумала. Он, конечно, мог и провалиться, но почему бы не попробовать?
 Вернувшись домой, я прошла в сад, сбегавший по склону скалы к морю и пляжу, — с которого первая жена Дермота вошла в воду в то роковое утро. Я постояла немного на тропинке, наслаждаясь легкими порывами ветерка и вдыхая едва уловимые запахи; сада. Здесь было так хорошо, но я думала об Аннетте и представляла, как она медленно — из-за своей беременности — спускается по этой тропинке к морю.
 Отдавала ли она себе отчет в том, что делает? Я продолжала стоять на месте, погруженная в мысли о ней, пока не вспомнила, зачем пришла сюда.
 Неподалеку я увидела садовника, занятого работой, и направилась к нему. Я знала, как его зовут.
 — Привет, Джек, — обратилась я к нему.
 Он коснулся козырька шапочки и облокотился о лопату.
 — Добрый день, мисс, — сказал он.
 — Сад выглядит чудесно, — польстила ему я. Садовник улыбнулся:
 — Он будет еще красивей через неделю. Надо надеяться, что ветер в ближайшие дни не повторится.
 — Должно быть, ветер — главный враг для сада. Он почесал затылок:
 — Есть и другие враги, но с ними можно справиться, а что делать с ветром?
 Я начала подбираться к тому, зачем пришла.
 — А что у вас там? — показала я рукой. — Алая роза?
 — О, я понял, о чем вы говорите. Эта роза особая. Из-за своего цвета. Это большая редкость.
 — Я бы хотела взглянуть на нее поближе. Мы поднялись с ним чуть выше по склону.
 — Вот, мисс, полюбуйтесь. Красавица, не правда ли?
 — Скажи, Джек, с нее срезают черенки?
 — Да, мисс, конечно, срезают. Беда в том, что они не всегда приживаются. Этой розе здесь нравится. Быть может, иногда ей грезится вечерний бриз. Некоторые растения любят расти вблизи моря, а другие — нет.
 — Я встретила женщину, которая интересуется этой розой. Нельзя ли срезать черенок для нее?
 — Почему же нельзя, мисс? Конечно; можно.
 — А вы не окажете мне такую услугу?
 — Буду рад этому, мисс. Но я не могу обещать, что черенок приживется.
 — Она хороший садовник и постарается, чтобы все получилось. — Кто-нибудь, кто живет поблизости?
 — Женщина, с которой мне случилось разговориться. Она как-то упомянула как раз о такой розе.
 — Понятно, мисс. Когда вам его срезать?
 — Что, если завтра?
 — Подойдете ко мне, мисс, и я все сделаю.
 — Спасибо, Джек. Она так обрадуется.
 — Лишь бы черенок взялся.
 Я улыбнулась. Меня не особенно волновало, приживется черенок или нет. Я была одержима надеждой на разговор с матерью первой жены Дермота.
 Утром я отнесла черенок в Домик-на-скале. Увидев черенок, миссис Парделл просияла. Она смотрела на него и ласково улыбалась. Улыбка так изменила ее лицо!
 — Значит, вам удалось достать его? — сказала она.
 — Это было не так уж трудно сделать. Я просто попросила об этом садовника. Мне кажется, ему приятно, что кому-то так понравилась роза.
 — Я не могу сказать вам… — она с трепетом взяла у меня черенок и повернулась, чтобы идти в дом. Я последовала за ней.
 — Садовник сказал, что черенок может не взяться.
 — Я знаю. Такое часто бывает.
 — Если он не возьмется, вы дайте мне знать, и добуду вам еще один такой же.
 Мы прошли через комнату с натертым до блеска полом в безукоризненную кухню. Я понимала, что веду себя нахально, но не хотела, чтобы мои усилия пропали даром: миссис Парделл должна быть вежлива со мной за такой подарок. Я была уверена, что она мне по-настоящему благодарна.
 — Вы так добры, — сказала она. Она поставила черенок в стакан с водой и повернулась ко мне.
 — Может быть, вы выпьете чашечку кофе или немного чая?
 Я ответила, что, пожалуй, выпью чашечку кофе.
 — Я проведу вас в гостиную, подождите меня там, пока я готовлю кофе.
 — Спасибо.
 Мне было предложено сесть. Это было как раз то, на что я рассчитывала.
 Почти сразу же я увидела фотографию в серебряной рамке, стоящую на маленьком столике. Девушка была пухленькая, ничуть не похожая на миссис Парделл. Она улыбалась, и в ее улыбке сквозило озорство. У нее был слегка вздернутый нос. В платье с глубоким вырезом проглядывалась ложбинка между грудей.
 «Аннетта, — подумала я. — Интересно, как миссис Парделл отнеслась к тому, что ее дочь устроилась барменшей в „Отдых моряка“? Вряд ли это было подходящим занятием для дочери такой женщины».
 Миссис Парделл вошла с Двумя чашками кофе на подносе, и я уже собралась спросить ее: «Наверное, это ваша дочь?», — но вовремя сдержалась. Мне следовало действовать осторожно, иначе меня могли не пригласить сюда снова.
 — Вы очень добры, — сказала я.
 — Это все, что я могу для вас сделать.
 Это прозвучало, как обязательная плата за мои услуги, и я поняла, что мне нужно соблюдать осторожность.
 Я продолжала поглядывать на фотографию, и тут до меня дошло, что миссис Парделл не может не заметить этого и было бы странно, если бы я ничего не сказала.
 — Какая привлекательная девушка! — сказала я. — Вы так думаете? — она поджала губы.
 — Это ваша дочь? Миссис Парделл кивнула:
 — Была. Сейчас ее нет… она погибла.
 — О, мне так жаль…
 Она держалась настороже. Я почувствовала, что, несмотря на мой подарок, она не допустит, чтобы у нее что-то выпытывали.
 Я сменила тему.
 — Кажется, вы приехали сюда с севера? — спросила я. — Да, я приехала сюда с мужем. Он испортил себе легкие на работе, и, как положено, ему выплатили приличную сумму денег. Мы приехали сюда. Нам сказали, что здесь климат лучше для него.
 — А вам здесь нравится?
 — Одно нравится, другое нет.
 — Так устроена жизнь, не правда ли? — заметила я с философским видом.
 — Здесь все хорошо растет. «Итак, мы опять вернулись к садоводству», — подумала я. Мне следует изобразить интерес к теме и не проявлять своего невежества.
 Я сказала:
 — Кофе очень хорош. Вы так добры. Миссис Парделл нахмурилась. Я могла представить, что она думает: «Эти южане-болтуны… говорят одно, думают другое. Она принесла черенок, я угостила ее кофе… Сколько можно говорить о доброте?»
 Она сказала:
 — На севере каждый знает, где он и что с ним. А здесь… люди говорят странно… слишком много слов. Я называю это бла-бла. Ах, милая, это, ах, милая, то. А стоит вам повернуться спиной — и вас разорвут на куски.
  — Похоже, северянам жить проще, — сказала я.  — Значит, вы живете одна?
 — Да, сейчас одна.
 Я опять ступила на хрупкий лед. Если я буду неосторожной, меня больше сюда не пригласят. Благодарность за черенок все еще теплилась в ней, и этим надо было воспользоваться.
 Неожиданно она сказала:
  — Вы здесь гостите?
  — Да, у Трегарлендов.
 — Я знаю. Вы принесли черенок из их сада.
 Она подняла голову и тихонько покачала ею. Ее губы были плотно сжаты.
 — Вы, вероятно, знаете, что моя сестра — член этой семьи? — сказала я.
 Миссис Парделл кивнула. Неважная у меня рекомендация: сестра женщины, которая стала женой мужа ее дочери. Я поспешила добавить:
 — Я не пробуду здесь долго. Мы с мамой уезжаем через несколько дней.
 Она снова кивнула. Я поняла, что она не собирается раскрывать свою душу. Пустая трата времени. Но я решила не сдаваться сразу.
 — Ну что ж, спасибо. Мне было хорошо у вас. Я надеюсь, что черенок возьмется, — сказала я и поставила пустую чашку рядом с фотографией Аннетты.  — Сначала он должен пустить корешки.
 — Вы знаете, я подумала… вы не будете возражать, если я… — Она пристально смотрела на меня, и я храбро закончила фразу: — Вы не будете возражать, если я зайду к вам, когда приду сюда в следующий раз, чтобы посмотреть на черенок?
 Выражение ее лица смягчилось:
 — Ну конечно, вы должны зайти. Я буду рада показать вам растеньице. Уверяю вас, ему будет хорошо в моем саду. Вот увидите. Когда вы приедете в следующий раз, оно будет сидеть в земельке.
 Я ушла из Домика-на-скале с довольной улыбкой. Нельзя сказать, что визит прошел успешно, но он не был последним.
 Я направилась к тропе, ведущей вниз, к городку, думая о миссис Парделл и гадая о том, смогу ли я настроить ее на такой разговор, который был нужен мне. Я не могла не похвалить себя за свою хитроумную выдумку с черенком. Миссис Парделл была слишком прямолинейной и гордилась этим. Она не терпела обмана и не выносила манеру общения южан, построенную на мелких хитростях. Она хотела знать правду, какой бы неприятной она ни была.
 Дул легкий бриз, принося с собой запах водорослей. Тропа вдоль скалы была извилистой и неровной. Том Смарт, конюх, предупреждал меня об этом. Местами тропа сужалась и шла по самому краю обрыва. Я знала, что немного дальше меня ждет такой участок тропы, где она особенно узкая, а склон скалы особенно крутой. Здесь установили перила — после того, как один пожилой человек поскользнулся в гололед и, упав со склона, разбился насмерть о камни. Об этом мне рассказала Матильда.
 Я постояла немного, чтобы вдохнуть бодрящего воздуха. Немногие пользовались этой тропой. В этом месте скала была изрезана уступами и являла собой впечатляющее зрелище.
 Я наблюдала за чайкой, которая на лету выхватила из клюва другой небольшую рыбешку и победно взмыла в воздух. Жертва грабежа с громкими криками пустилась преследовать нахалку.
 Я услышала чьи-то шаги на тропе и пошла дальше — пока не оказалась на узком участке с перилами. Безусловно, их нельзя было считать прочными. В этом месте склон скалы был почти отвесным.
 — Виолетта, — услышала я за собой чей-то голос. Я резко обернулась. Ко мне шел Гордон Льюит.
 — А-а…  — сказала я. — Это вы.
 — Я видел, как вы выходили из Домика-на-скале.
 — Вот как? А я вас не заметила.
 — Побывали у миссис Парделл?
 — О да…
 — Как вам это удалось? Она ведь не славится гостеприимством.
 — Зато славится другим. Она опытный садовод.
 — У вас с ней общий интерес? Вы тоже опытный садовод?
 — Не совсем так.
 Гордон стоял очень близко от меня. Я не знала, как мне с ним держаться. Для меня он всегда оставался загадкой. Он был скрытным человеком, мне было трудно понять, что у него на уме. Он нависал надо мной своими широкими плечами, и я чувствовала себя рядом с ним карликом. Мне почему-то подумалось, что он может быть жестоким. Я почувствовала себя одинокой и беззащитной и вдруг начала оправдываться перед ним:
 — Знаете, я проходила мимо ее дома и залюбовалась садом. Она вышла из дома, и мы разговорились. Она сказала мне об одном растении, которое видела в саду у Трегарлендов, и Джек срезал мне черенок с этого растения. Я отнесла ей черенок, а она пригласила меня на чашку кофе.
 — О, это большое снисхождение с ее стороны. Она не настроена дружелюбно к тем, кто живет в доме Трегарлендов.
 — Да, я знаю причину. Гордон задумчиво кивнул.
 — Ну и как, беседа была интересной?
 — Да нет… Мы говорили о садоводстве, в котором я совсем не разбираюсь.
 — А-а… — протянул он рассеянно и положил руку на перила. — Вы знаете, этой тропой редко пользуются, — добавил он.
 — Да, много спусков и подъемов, — отозвалась я.
 — Есть другая тропа, выше по скале… — Он кивком показал наверх. — Но она идет кружным путем. А здесь ходить опасно, особенно в дождь и заморозки.
 Гордон пристально смотрел на меня, И я снова почувствовала беспокойство.
 — Ограждение не очень надежное. — Он тряхнул перила. — Если кто-нибудь упадет на поручень всем телом, то перила не выдержат. Их пора ремонтировать, но об этом некому позаботиться…
 Я подумала, а почему, собственно, мы стоим здесь? И поняла, что это он мешает мне пройти. Послышался звук шагов по тропе, и у меня отлегло от сердца.
 Я сделала движение вперед, и ему не оставалось ничего другого, как последовать за мной. Как хорошо, что мы миновали этот ужасный проход. Голоса за спиной меня успокоили. Видимо, это были какие-то приезжие, поскольку Гордон не узнал их.
 Тропа стала шире, и мы пошли рядом. Гордон сказал, что у него в городке есть кое-какие дела, и немного рассказал о нем.
 — Устье реки образует прекрасную бухточку. Ей-то городок и обязан своим процветанием. Это удобная база для рыбаков. В наших местах хорошо ловится рыба… А как чувствует себя ваш отец?
 Я ответила, что он здоров.
 — Надеюсь, он приедет с вами в следующий раз.
 — Не знаю. Он всегда так занят делами.
 — Да, это мне понятно. Спуск был достаточно крутым, и Гордон протянул мне руку, чтобы помочь, но тут же извинился за свой жест.
 Странный человек… Похоже, он был совсем не тот, за кого я его принимала. Я не могла понять, привлекает он меня или отталкивает.
 Неожиданно он спросил:
 — Вы собираетесь снова навестить миссис Парделл?
 — У нас не такие уж близкие отношения, мне было разрешено посмотреть, как приживется растение, только и всего.
 Легкая улыбка появилась на губах Гордона.
 — Если пойдете к ней, будьте осторожны. Лучше идите тропой по верху, правда, и там есть крутой спуск — у самого Домика.
 — Спасибо за предупреждение. Но придется подождать, пока растение пустит корни… или что там еще оно должно сделать.
 Гордон снова улыбнулся:
 — А вы и в самом деле не большой специалистов садоводстве.
 — Да какой из меня садовник. Он испытующе посмотрел на меня, и стало понятно, что его интересовал вопрос, каким образом мне удалось войти в доверие, к хозяйке Домика-на-скале. Наверное, это казалось ему специально спланированной акцией, и он гадал, зачем мне все это нужно. Неужели только для того, чтобы побеседовать с миссис Парделл?
  — Я вынужден оставить вас здесь, — сказал Гордон и посмотрел на часы. — Через пять минут у меня встреча.
 — До свидания, — попрощалась я.
 Возвращаясь домой, я размышляла над этим свиданием, оно казалось мне весьма странным, мне еще не приходилось так долго разговаривать с Гордоном.
 Вечером я встретилась с Джоуэном Джермином на лугу, где упало дерево: Он очень обрадовался, когда увидел меня.
 Дорабелла чувствовала себя несколько утомленной и отдыхала, иначе мне было бы не просто уйти из дома, тем более, что я и так отсутствовала все утро.
 Я ничего не сказала сестре о встрече с миссис Парделл. Я не хотела расстраивать Дорабеллу лишний раз.
 Она не возражала против моего ухода, потому что знала, что с нею остается матушка.
 Конечно, Дорабеллу удивили бы мои встречи с Джоуэном Джермином. Ее очень заинтриговал мой рассказ о нашей первой встрече.
 Джоуэн ждал меня.
 — Смотрите-ка, минута в минуту, — сказал он. — Мне нравится, когда женщина проявляет такую пунктуальность.
 — Я всегда стараюсь быть пунктуальной, если, конечно, не случается чего-нибудь непредвиденного. Дома нас приучили к тому, что быть неаккуратным — это верх неприличия. Мама часто говаривала: «Если ты опаздываешь, значит, тебе не хочется идти на встречу».
 — Прекрасно сказано. А ваша сестра, она такая же?
 — Видите ли… Он засмеялся.
 — Как она себя чувствует?
 — Немного устала. Но там мама, она всегда готова составить ей компанию.
 — Чудесно. Ну, а теперь — в путь. Отправимся через эту пустошь к «Рогатому оленю».
 — Звучит довольно страшно.
 — Подождите, вы еще увидите скрипучую вывеску над дверью. Там такой жуткий зверь изображен! Наводит страх на посетителей. Но это вполне уютный уголок, и другой гостиницы нет на несколько миль в округе. Пустошь вызвала во мне жутковатое чувство. Как будто здесь не ступала нога человека. В разных местах из травы выступали огромные валуны, а вдали виднелось кольцо из вертикально стоящих камней, напоминающих человеческие фигуры.
 — Это и есть вересковая пустошь, — провозгласил Джоуэн. — Что вы о ней скажете?
 — Странное зрелище. Даже как-то страшновато.
 — Не вы первая, кто так говорит.
 — А вот те камни… их можно принять за человеческие фигуры.
 Он подъехал на своей лошади ближе ко мне.
 — В определенное время года, — сказал он с наигранным ужасом на лице, — они оживают… и горе тому, кто посмотрит на них.
 — Что-о! — в ужасе закричала я. Он рассмеялся.
 — Кажется, вы испугались. Не бойтесь, камни очень редко оживают. Однако однажды ожили — если верить молве. Они удостоили такой чести Сэмюэля Старки. Это было полвека назад. Бедняга Сэмюэль вбежал в «Рогатого оленя» с криком: «Они все живые! Камни ожили! Смерть и разрушения нагрянут на Брандермуд!» Так называется деревушка, с которой я вас познакомлю. «Брандермуд будет разрушен этой ночью»! — кричал Сэмюэль. Видите ли, дело в том, что жена бакалейщика Сэмюэля убежала от него с почтальоном, а он привел к себе в дом вместо нее гулящую девку. Брандермуд уподобился Содому и Гоморре, а камни ожили, чтобы сотворить возмездие за пороки.
 — Что же случилось с Брандермудом?
 — А ничего не случилось. Продолжает мирно су шествовать. И камни стоят на месте. Но странно, что люди продолжают думать, будто камни наделены сверхъестественной силой… А вот и «Рогатый олень». Обратите внимание на зверя. Правда, страшный?
 — Я думаю, так кажется потому, что краска вокруг глаз немного выцвела.
 — Ну до чего же вы практично мыслите! Вы практичны и пунктуальны. Это хорошо.
 Мы оставили лошадей в конюшне и вошли в гостиницу. Холл в ней был почти точной копией того, который был в гостинице, где мы с Джоуэном встречались раньше. Нам принесли кружки с сидром.
 — Мне кажется, вы распробовали напиток, — сказал Джоуэн.
 — Он и в самом деле очень приятный.
 — Скажите мне, — обратился Джоуэн ко мне, — когда вы собираетесь уезжать от нас?
 — Послезавтра.
 Он недовольно поморщился:
 — Так скоро? Но вы приедете сюда снова?
 — Думаю, что да.
 — Ваша сестра чувствует себя нормально?
 — Мне кажется, все идет по плану. Подчиняясь какому-то внезапному импульсу, я сказала ему, что встречалась с миссис Парделл.
 Он удивился:
 — Неужели? О ней никто не скажет; что она легко заводит друзей.
 — Ну что вы, я не претендую на дружбу.
 Я рассказала ему о черенке розы. Это его сильно позабавило.
 — Какой хитроумный план! — сказал он. — Из вас вышел бы неплохой дипломат. Почему вам так необходимо было встретиться с ней?
 — Вынуждена признаться, что я по своей натуре очень любопытна.
 — Так… Любопытна, практична и пунктуальна… — пробормотал он негромко. — Две последних характеристики можно отнести к достоинствам. Насчет первой не уверен. Почему такой любопытной вам показалась леди с севера?
 — Ну конечно же, из-за ее дочери. Я так растерялась, когда сестра сказала мне о том, что у Дермота была первая жена, но я не знала, кто она была, пока вы не рассказали мне. — И затем вам захотелось узнать о ней побольше.
 — Но ведь это естественно, разве не так?
 — Что ж, может, и так. Боюсь, об этом захочет узнать и ваша сестра.
 — Не думаю, что ее это волнует. Ей всегда не нравилось то, что может вызывать неудобство. Она любит, когда все идет гладко, а если обстоятельства противятся ей, она перестает замечать их…
 — Однако вы не похожи на нее.
 — Нет. Я хочу знать все — не важно, хорошее или плохое.
 — Я прекрасно понимаю вас. Но что вы хотели узнать от миссис Парделл?
 — Я надеялась услышать от нее об Аннетте. Какая она была и как все случилось.
 — Сомневаюсь, что миссис Парделл будет рассказывать об этом.
 — Она мне вообще ничего не сказала.
 — Жаль, что такая хитрая задумка с черенком оказалась безрезультатной.
 — Ну, не совсем так. Когда я в следующий раз приеду сюда, я пойду к ней посмотреть, прижилось ли растение.
 — Блеск! Я восхищен вами. Но, какой вам от этого прок?
 — Чем больше вы знаете о людях, тем лучше вы понимаете их.
 — Вас так заботит сестра? — спросил Джоуэн, пристально глядя на меня.
 Я помедлила с ответом. Заботила ли она меня? Я всегда была чем-то вроде сторожевого пса для нас обеих. Я помню наш первый день в школе: Дорабелла стискивает мою руку, а я сама испытываю трепет, но стараюсь, не показать вида. Нас. посадили за одну парту. Дорабелла прижалась ко мне, ее успокаивало то, что ее надежная сестра рядом, она не догадывалась, что я всего лишь делала храбрый вид — ради нас обеих.
 Конечно, я не могла не думать о ней, так как не могла отделаться от чувства, что в доме Трегарленде что-то не так. Его обитатели казались мне какими-то нереальными…
 Но объяснить это Джоуэну Джермину было бы непросто. Я и так была с ним слишком откровенна. Что заставило меня рассказать ему об уловке, придуманной мною для того, чтобы проникнуть в Домик-на-скале?
 Все объяснялось тем, что с ним я чувствовала себя свободно. Мне нравилось его отношение к вещам: Джоуэн старался ничего не принимать близко к сердцу и во всем находить смешную сторону. Я поняла, что мое отношение к Трегарлендам было надуманным. Они все были так добры к нам, так тепло приняли Дорабеллу. Мама была за нее спокойна. Но так ли это все на самом деле? Может быть, это всего лишь плод моей фантазии?
 Джоуэн продолжал смотреть на меня, и я сказала:
 — Все происходит так быстро. В прошлом году в это время мы и не знали о существовании Трегарлендов… И вот моя сестра выходит замуж и готовится родить ребенка в доме, который находится за сотни миль от нашего.
 — Я понимаю. Вы чувствуете, что здесь много неясного, и первая жена мужа вашей сестры — одна из таких загадок.
 — Да, наверное, так.
 — Это вполне обычная история. Наследник Трегарлендов женится на барменше, которая должна родить ребенка, а затем происходит трагедия. Вот и все.
 — Вы хотите сказать, что он женился на ней потому, что она должна была родить ребенка?
 — Да, видимо, так оно и было. По крайней мере, к такому заключению пришло агентство новостей.
 — Понятно. Так вы сказали, что это не такая уж необычная история?
 — Конечно, их семья не была в восторге от этого. — Джоуэн пожал плечами. — Такие вещи случаются даже в самых порядочных семьях. Теперь все в прошлом. Они все очень довольны новым браком.
 — Вы узнали это из ваших источников?
 — Конечно. Они редко ошибаются.
 Джоуэн начал рассказывать мне о легендах, связанных с этими местами, о том, как празднуют здесь день середины лета и день всех святых, когда вылезают все злые духе. А корнуоллские злые духи по сравнению с другими самые зловредные. Он рассказал мне о ферри-дансе, которым приветствуют весну: люди, взявшись за руки, танцуют на улицах.
 Я так увлеклась его рассказом, что даже расстроилась, когда он сказал, что нам пора ехать обратно.
 — Надеюсь, вы вернетесь, — были его прощальные слова, когда мы расставались на границе имений. — Я, конечно, узнаю о вашем приезде и буду ждать вас на месте нашей первой встречи. Вы обещаете прийти?
 — Обещаю, — ответила я очень серьезно.




 СПАСЕНИЕ У СКАЛ


 Двумя днями позже мы с мамой ехали домой. Мама со спокойным лицом откинулась на спинку сиденья.
 — Кажется, все будет хорошо, — сказала она. — Теперь надо дождаться ноября. Если мы сможем послать туда мисс Крэбтри, то все будет прекрасно. Дермот такой приятный молодой человек, он нравится мне все больше и больше. Но Гордон… — она нахмурилась. — Он кажется мне…
 Я ждала, пока она подыщет ему нужную характеристику.
 — Он кажется мне уж слишком самоуверенным, — сказала наконец матушка. — Он мало говорит, но ведет себя так, будто именно он, а не кто другой является наследником имения. Ну, да ладно. Думаю, мы скоро снова приедем к ним. Дорабелла так хотела, чтобы ты осталась с ней.
 — Да, пожалуй, я скоро снова поеду туда, — вслух подумала я.
 Вернувшись в Кэддингтон и прожив дома несколько дней, я стала смотреть на вещи несколько иначе. Мама действительно права. У них все будет хорошо.
 Я часто думала о Джоуэне Джермине. Мне приятно было сознавать, что мы должны с ним встретиться. Но мне не хотелось бы, чтобы о наших встречах знали. Нам следует избегать того, чтобы нас слишком часто видели вместе. Миссис Броуди, должно быть, уже сообщила своим приятельницам, что мы дважды побывали у нее. Джоуэн поступил весьма предусмотрительно, предложив встретиться в «Рогатом олене».
 Отец обрадовался нашему возвращению, но ему хотелось, чтобы Дорабелла приехала ненадолго погостить.
 — У нее теперь есть собственный дом, — сказала мама, — она не может оставить мужа одного. Мужу надо заниматься делами имения. — Но с этим хорошо справляется Гордон, — ответил отец. — Я не думаю, что по Дермоту будут скучать Корнуолле.
 Отец не имел привычки высказываться критически в чей-либо адрес, и то, что он сделал это сейчас, пусть и в завуалированной форме, говорило о том, как хотелось ему увидеть свою дочь.
 Я тоже грустила о сестре, но была уверена, что через короткое время снова поеду в Корнуолл. Мне хотелось быть рядом с ней, и, кроме того, меня влекло туда желание найти разгадку тайны дома Трегарлендов. Я не могла отделаться от впечатления, что обитатели дома ведут себя несколько странно. Ну и конечно, я мечтала о встрече с Джоуэном Джермином.
 Мама очень обрадовалась, получив письмо от мисс Крэбтри. Она сообщала, что уволится с работы к началу сентября и собирается некоторое время погостить у своей кузины в Нортингемптоншире. Она будет готова поехать в Корнуолл в начале октября. Таким образом, у нее будет несколько недель на то, чтобы обустроиться там до рождения ребенка.
 Мы получили письмо от Эдварда: он писал, что они с Гретхен хотели бы повидаться с нами и погостить у нас пару недель. У них гостит один их приятель, который хотел бы познакомиться с Хэмпширом. Не будем ли мы возражать, если они приедут к нам вместе с ним? «Уверен, что Ричард вам понравится. Он юрист, и очень помог мне», — писал он.
 Мама всегда была рада встрече с Эдвардом и тут же написала ему, что его приезд доставит ей огромное удовольствие.
 Эдвард теперь служил в одной из юридических фирм в Лондоне. Они с Гретхен пока жили в доме Гринхэмов, в Вестминстере, но подыскивали себе собственное жилье.
 Эдвард регулярно писал маме, и она постоянно была в курсе его дел. И хотя она была всего на пятнадцать лет старше его, он относился к ней как к родной матери, что неудивительно, ведь она спасла ему жизнь, когда вывезла его из Бельгии накануне немецкой оккупации.
 Они прибыли после полудня. Гретхен и Эдвард представили нас своему другу Ричарду Доррингтону, высокому молодому человеку приятной наружности, который поблагодарил маму за гостеприимство.
 Я заметила, что юноша сразу понравился ей. Матушка сказала, что друзьям Эдварда всегда рады в этом, доме.
 Отцу Ричард Доррингтон тоже понравился, впрочем, ему нравились почти все. Я же испытывала к молодому человеку какое-то неопределенное чувство.
 Эдвард собирался показать Ричарду местные достопримечательности. Ричард прожил всю жизнь в Лондоне и никогда не бывал в наших местах.
 За столом Эдвард говорил о том, в каких местах он собирается побывать с Ричардом.
 — Послушай, Виолетта, а не составить ли тебе компанию молодым людям? — спросила мама.
 Я сказала, что, не откажусь от их приглашения.
  — Жаль, что нет Роберта, он обидится, когда узнает, что вы были здесь, — сказала мама, обращаясь к Ричарду. — Роберт — это мой младший сын. Ему всегда обидно оттого, что он находится в школе в то время, когда у нас кто-нибудь гостит… Вам следует поехать вчетвером. Эдвард, отвези Ричарда в Чидэм и покажи ему «Старый Рест-Хауз». Славный домик — с претензией на эпоху Генриха VIII, но на самом деле его построили всего десять лет назад. В стиле Тюдор. Наверное, там даже есть призрак, может быть, это сама Анна Болейн [1] .
 — Думаю, она вряд ли приблизится к этому месту, — сказал Эдвард.
 — Это неважно. Владельцы сделают ее восковую фигуру. Да, это забавное местечко. Официантки там наряжены в платья а-ля Тюдор, но делают завивку-перманент и красят губы. Эдвард, обязательно отвези туда Ричарда.
 Затем мы расспросили Эдварда, удалось ли ему подыскать квартиру в Лондоне.
 — Мне бы хотелось устроиться рядом с Чэмбэрз, — сказал Эдвард.
 — А у Ричарда роскошный дом в Кенсингтоне, — вмешалась Гретхен.
 — Я думаю, — сказал Эдвард, с улыбкой глядя на нее, — нам придется подыскать жилище поскромнее.
 — Дом купил мой дед, — пояснил Ричард, — затем он перешел к отцу, а теперь им владею я.
 — В тех кварталах встречаются прелестные домики, — сказала мама.
 — В таких домах приятно жить большой семьей, — снова вмешалась Гретхен.
  — Со мной живут мама и сестра Мэри Грейс, — ответил Ричард.
 — Еще у них живет некая старая миссис, она следит за порядком, — сказал Эдвард.
 — Да, это наша экономка, — объяснил Ричард. — Она нам предана и все про все знает.
 Отцу хотелось узнать, что молодые люди думают о политической ситуации. Ему всегда казалось, что те, кто живет в Лондоне, осведомлены об этом лучше нас, живущих в провинции.
 — Что вы думаете о новом премьер-министре? — спросил Ричард Доррингтон.
 — Еще рано судить, — ответил отец. — Он находится в должности месяц с небольшим. Но у него уже есть заслуги. Болдвину пришлось подать в отставку. Перед сложением полномочий он проделал большую работу и перенапрягся. Ему нужен отдых, поэтому он и подал в отставку. Я думаю, Невилл Чемберлен [2] скоро проявит себя.
 — Мне не нравится ситуация на континенте, — сказал Ричард.
 — Да, она заставляет задуматься, — поддержал его Эдвард.
 — За Муссолини сейчас пристально следят, — продолжал Ричард, — Европа волнуется. Все держались в сторонке, когда он вторгся в Абиссинию. Все были в шоке, это всем очень не понравилось, но ничего не было сделано для того, чтобы воспрепятствовать ему. Если бы страны объединились и применили к нему санкции, ему пришлось бы вывести войска из Африки в течение нескольких недель. Однако слышны только негодующие возгласы: ах, как это бесчестно, какой позор… а ему на всех наплевать. Я был в Риме в это время в прошлом году — нет, немного раньше. Это был май. На Плаца Венеция собралась огромная толпа. Позже я слышал, что там собралось около четырехсот тысяч человек, и я этому могу поверить. Муссолини вышел на трибуну и заявил толпе, что после четырнадцати лет фашистского правления Италия, наконец, стала империей.
  — А что за человек этот Муссолини? — спросил отец.
 — Личность сильная, в избытке наделенная харизмой, у него гипнотический взгляд. Каждый, кто смотрит на него, думает: он всех держит в кулаке. Мне кажется, что диктаторы не могут не вызывать беспокойства в умах большинства людей. Люди должны подвергнуть сомнению правомерность их действий. Но все молчат, и это понятно: всем дорога собственная жизнь. Он старается во всем копировать своего союзника — Адольфа Гитлера.
 Я заметила внезапную перемену в Гретхен. Она сидела, опустив глаза, и я вспомнила ту ужасную сцену в замке.
 — А что вы думаете об Оси Рим — Берлин? — спросил отец.
 Ричард Доррингтон хмуро улыбнулся:— Это значит, что Германия и Италия — союзники. Я думаю, Муссолини хочет стать вторым Гитлером.
 Эдвард взглянул на Гретхен и сказал:
 — Надо подождать, и мы увидим, что же происходит в Европе. А сейчас я расскажу вам о тех местах, куда я вас повезу.
 На следующий день мы вчетвером поехали на его машине осматривать достопримечательности. Мы очень приятно провели время. А спустя несколько дней устроили пикник на опушке леса. Отец и мама присоединились к нам. Мама была так рада визиту Эдварда. Она посматривала на него задумчивым взглядом, и мне стало ясно, что она вспоминает того беспомощного ребенка, которому спасла жизнь. Конечно, все заботы по его воспитанию взяла на себя бабушка, но Эдвард постоянно помнил о том, что если бы не мама, его бы не было среди нас.
 Еще я заметила по ее глазам, что она о чем-то размышляет. Я хорошо знала ее и могла угадать ее мысли. Ей очень нравился Ричард, и она постоянно говорила о нем с Эдвардом. Она хотела узнать о нем побольше. Я подумала: не иначе, как она подбирает жениха для своей дочери. Дорабелла надежно пристроена, настало время позаботиться обо мне.
 Лучше бы я об этом не думала. Эти мысли моментально подействовали на мое отношение к Ричарду: я начала держаться отчужденно по отношению к нему. Почему все матери хотят выдать своих дочерей замуж? Наверное, потому, чтобы они поскорее оказались под чьей-то защитой.
 Мне хотелось убедить матушку, что я вполне способна позаботиться о себе сама и нет никакой необходимости подыскивать мне мужа.
 Проходили приятные деньки, отец наслаждался обсуждением дел в Европе и размышлял вслух с Ричардом и Эдвардом о том, будет ли от Чемберлена большой прок и не поспешил ли Болдвин подать в отставку.
 Пребывание у нас гостей близилось к концу. Начался июль. За несколько дней до отъезда, когда мы сидели за ужином, Ричард сказал, глядя на маму:
 — А вы не хотите посетить Лондон? Вам надо немного развеяться. Там сейчас нет особой суеты. Почему бы вам не приехать к нам с ответным визитом?
 — Вы должны приехать к нам сразу же, как только мы найдем себе дом, — начал было Эдвард, но Ричард перебил его:
 — Нет, лучше остановиться у нас. Мэри Грейс любит гостей, и мама тоже. Это поможет ей взбодриться.
 — Дом Ричарда находится недалеко от Кенсингтон Гардэн, и совсем рядом — Хай-стрит, со всякими там магазинами, — добавил Эдвард.
 — Да, было бы неплохо погостить у вас, — задумалась мама.
 Вечером она пришла ко мне в спальню.
 — Что ты думаешь о поездке в Лондон? — спросила она.
 — Ну, возможно, как-нибудь…
 — Мне эта идея кажется очень привлекательной. Мне бы хотелось увидеть их дом и встретиться с его близкими. Мэри Грейс — звучит так мило.
 — Да… конечно…
 — Мне Ричард очень нравится, а тебе?
 — Мне тоже. Они с Эдвардом хорошие друзья, и, я думаю, Эдвард с Гретхен счастливая пара.
 — Я тоже так думаю. Жаль только, что ее родные так далеко. Мне кажется, нам надо воспользоваться приглашением Ричарда.
 Я улыбнулась ей. Я легко угадывала ее мысли.
 Мне выпал случай спокойно поговорить с Гретхен. Хотя она была счастлива и, по всей видимости, нежно любила Эдварда, я часто видела тревогу в ее глазах. В день накануне отъезда мы оказались с ней наедине.
 Я спросила:
 — Гретхен, у вас все в порядке?
 — Ты имеешь в виду нашу семью?
 — Да.
 Она помолчала и ответила:
 — К ним не пристают. Но мне кажется, это не к добру.
 — Ты хочешь сказать, что бесчинства продолжаются?
 — Да, — ответила Гретхен. — Фашисты совсем распоясались.
 — Как жаль, что твоя семья не может выехать.
 — Это очень сложно сделать. Я говорила об этом с Эдвардом. Как бы мне хотелось, чтобы они приехали в Англию. Но все не так просто.
 — Я понимаю это. Они должны будут расстаться с замком, с домом, со всем.
 — Однако некоторые семьи уезжают, — возразила она. — Уехали наши друзья — они теперь в Америке. Другие уезжают в Канаду, Южную Африку и другие страны.
 — Если вы с Эдвардом обзаведетесь домом, может быть…
 Гретхен отрицательно покачала головой. — Нет, мой отец к ним не поедет. Курт тоже. Если бы они были богатыми, то, скорее всего, поступили бы, как другие.
 — Может, это скоро кончится?
 Она пожала плечами. — Нашу нацию так ненавидят. Моя семья не привлекает их внимания. Они нападают в первую очередь на богатых. Но со временем…
 Я положила руку ей на запястье.
 — Хорошо, что ты здесь.
 — Да, мне повезло. Мои родные рады за меня. Но мне так страшно за них.
 — Гретхен, дорогая, будем надеяться, что скоро все же наступит порядок.
 — Остается только надеяться, — сказала она, но ее лицо было таким тоскливым.
 Мама вернулась к разговору о поездке в Лондон.
 — Надо помочь Эдварду с поисками жилья, — пояснила она.
 Гости уехали, взяв обещание у нас в скором времени встретиться снова.
 На следующий день пришло письмо от Дорабеллы. Она писала:
 « Дорогая Ви! 
  Ты обещала, что вы приедете, но уже скоро август, а вас все нет и нет. У меня большой живот, и я жду приезда мисс Крэбтри. Она обязательно будет донимать меня своими разговорами о том, какая я была в детстве непослушная — не чета мисс Виолетте. Виолетта была такой хорошей девочкой. Я не могу много ходить и почти все время торчу в комнате. Я лежу и отдыхаю. Ужасная скука и неудобство. Я не должна делать это, не должна делать то. Шлю вам сигнал «SOS».  Пожалуйста, приезжайте поскорей! »
 Когда я читала письмо, в комнату вошла мама.
 — Ну, как насчет поездки в Лондон? — начала она. Я помахала письмом.
 — От Дорабеллы? — спросила она.
 — Да, — ответила я. — Сначала мне необходимо съездить к Дорабелле.
 В этот раз я ехала в Корнуолл одна, мама не могла покинуть дом так скоропалительно.
 Мы решили, что Дорабелла, будет довольна и в том случае, если к ней приедет кто-то из нас двоих.
 Дермот встретил меня на станции и тепло поздоровался со мной.
 — Дорабелла так счастлива, что ты приезжаешь, — сказал он.
 — Я тоже рада побывать у вас. Как она?
 — Доктор говорит, что все хорошо. Она стала несколько беспокойней. Ведь у нее такой живой характер.
 — Да, ей трудно терпеть это вынужденное бездействие.
 — Именно так, ей оно совсем не по душе.
 — Как хорошо снова увидеться с ней…
 — Она говорит, что сто лет не видела вас.
 — У мамы много дел по дому, а отец не может оставить имение без присмотра. — Да, я знаю. Однако ты приехала, и это очень здорово.
 Я подумала: я смогу увидеться с Джоуэном Джермином. Подошло время растеньицу прижиться, попытаюсь снова поговорить с миссис Парделл. Я погружалась в атмосферу интриг и тайн, которой сама себя окружила.
 Дорабелла ждала меня.
 — Могла бы приехать и раньше, — огрызнулась она, но тут же рассмеялась. — Но все равно прекрасно, что ты здесь. Я знаю, далеко ехать… к тому же объявился некий красавчик Ричард, как мне писала мама. А ты сама не могла написать о нем?
 — Значит, мама написала тебе о нем?
 — Конечно. И у нашего отца тоже хорошее мнение о нем. Ну, ты же знаешь все эти вещи. Мама не позволит моей второй половинке остаться невостребованной.
 — Все это глупости! Я едва знакома с ним.
 — Но он тебе нравится?
 — Не очень.
 — Я знаю тебя и твои недомолвки.
 — Однако они всегда обоснованны. Это не твои безумные восторги.
 — Так, так. Спокойно. Я замужняя женщина, которая готовится пополнить население планеты. О, Ви, как хорошо, что ты приехала, как хорошо, что ты здесь. Я хотела бы услышать от тебя подробный отчет о том, что ты делала, пока я тебя не видела.
 — Извини. Это я хотела бы услышать от тебя такой отчет. Я и мама.
 — Моя жизнь переполнена всякими делами. В одном письме о них не перескажешь. Я лежу в постели, пока мне не принесут завтрак. Потом встаю, принимаю ванну и брожу по саду. После этого обед и отдых. Так прописал доктор. Сижу в саду и обсуждаю с Матильдой, какую мебель следует купить для детской. Понимаешь, Матильде, может быть, придется помогать мне при родах. Ну и — баиньки.
 — Ничего, скоро наступит великий день.
 — Он приближается неумолимо, и его неизбежность вызывает во мне страх.
 — Все пройдет, и у нас родится чудный ребенок.
 — Почему это у нас?
 — Ну, а как же иначе? Мы всегда были вместе.
 — Ты будешь теткой, слепо любящей ребенка.
 — А ты станешь влюбленной в него по уши мамой.
 — Послушай, Ви, ты, наверное, снова встретишься с этим человеком — ну, тем, который считается нашим врагом.
 — Может быть, и встречусь.
 — Что значит может быть? Надо, и все тут. Ты приехала сюда для того, чтобы развлекать меня. Не забывай этого.
 — Хорошо, обещаю.
 — Обещай, что ты снова увидишься с ним.
 — Да, я настроена весьма решительно.
 — На что ты настроена — развлекать меня или встретиться с ним?
 — И на то и на другое, — ответила я.
 — О, Ви, как чудесно, что ты приехала! Я провела с Дорабеллой весь день.
 А на следующий приехал доктор и сказал, что она выглядит усталой, ей нужно больше лежать. Дорабелла немного скуксилась, но подчинилась его требованию. И у меня появилась возможность побыть одной.
 Интересно, знал ли Джоуэн Джермин о моем приезде? Я раздумывала над тем, что лучше — то ли ехать на Звездочке на луг, то ли прогуляться к Домику-на-скале.
 Беседа с Дорабеллой относительно Ричарда Доррингтона, а потом о Джоуэне Джермине вызвала во мне чувство неловкости перед обоими. Девушка взрослеет, ее нужно пристроить. Просто дружеские отношения здесь исключаются.
 Я решила наведаться в Домик-на-скале. Я вспомнила, что когда была там в последний раз, то встретила Гордона Льюита на узкой дорожке над обрывом. Я видела его мельком, но мне показалось, что он как-то потеплел по отношению ко мне. После той прогулки к городку он стал заметно раскованней. Мне было приятно, что мы достигли некоторого продвижения в наших отношениях.
 Мы провели с Дорабеллой все утро, и после ленча она пошла отдыхать. Я же отправилась к Домику-на-скале. Я не стала говорить сестре о том, что я пойду туда. Я так и не поняла ее реакции на то, что Дермот уже был женат. Наверное, ей не хотелось говорить на эту тему.
 День стоял теплый, хотя солнце и закрывали тучи: Море было свинцово-серым, и над ним, как всегда, с пронзительными криками кружились чайки.
 Я спустилась по тропе на восточной скале в городок и пошла вдоль берега. Рыбаки чинили сети и продавали рыбу с утреннего улова. Над набережной с верещанием носились чайки, дожидаясь, когда им перепадут рыбные потроха, не подлежащие продаже.
 Меня уже здесь узнавали и здоровались со мной:
 — Вы снова вернулись…
 — Сегодня пасмурная погода.
 — Рад видеть вас, мисс.
 Мне было приятно, что меня узнают. Я вспомнила о том, что говорил мне Джоуэн о службе новостей, и поняла, что им про меня уже все известно.
 Я перешла через старый мостик и направилась к тропе, которая вела вверх по западной скале. Тропа круто шла вверх, и я то и дело останавливалась, но не потому, что мне хотелось отдышаться, а просто чтобы полюбоваться на скалы и море.
 Домик-на-скале, когда я подошла к нему, выглядел таким же опрятным, как всегда. Я не без робости открыла калитку и направилась по дорожке к двери. На крыльце стояли глиняные горшки, в которых росли цветы.
 Я позвонила. Миссис Парделл явилась на звонок. Я уже было подумала, что ее нет дома, но дверь открылась, и на пороге появилась миссис Парделл.
 — А, это вы, — сказала она. — Вернулись?
 — Да, вернулась. Как ваше здоровье?
 — Спасибо, хорошо.
 — А как поживает… ну этот, как его… Она улыбнулась.
 — Черенок? Он хорошо прижился.
 — Я так рада.
 Ее пристальный взгляд, казалось, пронизывал меня и как бы изобличал меня в хитрости. Но она просто спросила:
 — Вы хотели посмотреть на растеньице?
 — Да, я за этим и пришла.
 — Тогда проходите сюда.
 Она провела меня к растеньицу и c гордостью показала его мне. Растеньице за это время немного подросло. «Спасибо тебе, черенок, — сказала я про себя. — Ты умница. Благодаря тебе мне удалось найти контакт с этой необщительной дамой».
 — Черенок заметно подрос, — заметила я.
 — Да, но мне пришлось изрядно повозиться с ним, — сказала миссис Парделл. — Я даже пошла и посмотрела, где растет эта роза. И я поняла, как нужно посадить черенок. Вот здесь ему и солнца достаточно, и он защищен от ветра.
 — Я так рада.
 Миссис Парделл кивнула головой:
 — Очень мило с вашей стороны проявить такое внимание ко мне. Мне это приятно.
 — Я видела, как вам хотелось иметь эту розу. Я знала, что вы оцените мой подарок.
 — О да, большое спасибо.
 «И это все? — подумала я. — Похоже, наша встреча подошла к концу».
 Стараясь скрыть свое разочарование, я спросила:
 — Может быть, вам нравятся еще какие-нибудь редкие растения? Я могу достать их для вас.
 Это был удачный ход, я увидела заинтересованность в глазах женщины.
 — Хорошо, я вам скажу. — Вы не смущайтесь…
 — Спасибо, мне надо подумать.
 Я почувствовала себя более уверенно.
 — Ваш сад — просто картинка, — сказала я. — Мне кажется, что сейчас лучшее время года.
 — Нет, — возразила она, — лучшее время года — весна.
 — Да, пожалуй, весна, — подтвердила я. — Незаметно подошел к середине еще один год. — Я глубоко вздохнула. — Сегодня душно, хочется пить.
 Она поняла мой намек, но отозвалась на него не сразу.
 — Могу предложить вам чашку чаю.
 — Чудесно, — ответила я. Она снова провела меня в гостиную, где с фотографии, стоявшей на столике, улыбалась Аннетта. Надо быть осторожной, подумала я, и не сдаваться. Я удачно купила ее насчет новых саженцев, и ей не устоять перед таким искушением. Она должна рассказать мне хоть что-нибудь про Аннетту.
 Миссис Парделл вошла в комнату с чайным подносом, на котором стояли две чашки, кувшинчик с молоком, сахарница и чайник, покрытый вязаным шерстяным колпачком, явно домашнего производства. Значит, она умеет хорошо вязать. Мне следует учесть это обстоятельство.
 Она налила чай в чашки.
 — Как у вас уютно, — сказала я. Она промолчала.
 — Какой славный колпачок на чайнике.
 — Все это приходится делать самой, — отозвалась миссис Парделл.
 — Вы его связали?
 — Нет, это не вязка, это вышито тамбуром. Но я пытаюсь и вязать.
 — А сейчас вы что-нибудь вяжете?
 — Да, вяжу себе жакет, — ответила она.
  — Это интересно.
 — Шерсть достать трудно. В этом поселке ее редко продают.
 — Но в Плимуте вы можете купить все, что вам угодно.
 — Нет смысла ходить туда ради мотка шерсти.
 — А у вас хороший вкус, — сказала я с некоторым подобострастием. — Умеете делать такие вещицы и ухаживать за таким прелестным садом.
 Мне показалось, что я переборщила. Мое желание перейти к разговору о ее дочери возобладало над чувством меры.
 — Как ваша сестра? — вдруг спросила она.
 — Ничего, только быстро устает.
 — Надеюсь, вы будете с ней, когда наступит время.
 — Наверное, я съезжу до этого домой. Это должно произойти в ноябре, но, конечно, к тому времени я буду здесь.
 На ее губах появилась горькая усмешка.
 — Моя девочка тоже ждала ребенка.
 Мне трудно было поверить, что я не ослышалась.
 — Это была для вас такая трагедия… — начала я.
 — Все здесь напоминает об Аннетте, — продолжала миссис Парделл. — Эта его новая жена…
 — Да, я вас понимаю.
 Женщина пристально посмотрела на меня:
 — Вам следует присматривать за своей сестрой. В том доме не все благополучно.
 — Неужели? — притворно удивилась я, но не рискнула сказать больше ни слова.
 — Понимаете, после того, как та девушка… — миссис Парделл остановилась.
 — Какая девушка? — не удержалась я от вопроса.
 — Дело в том, что люди любят присочинить. А это было так давно. Это старая история. Вам приходилось слышать о ссоре между Трегарлендами и Джерминами… И об утонувшей девушке?
 — Да, я слышала эту историю. Вы хотите сказать, что ваша дочь…
 — Люди считают, что Аннетта сделала это не по своей воле…
 Я слегка растерялась. — Вы считаете, что между гибелью вашей дочери и гибелью той девушки существует какая-то связь? — нерешительно спросила я.
  — Да, и та и другая утонули. Люди говорят, что здесь такое случается.
 — У этого берега, наверное, утонул не один человек…
 — Быть может. Но эти два несчастья связаны с особняком Трегарлендов. Вы знаете, что об этом думают местные жители? Люди говорят, что Аннетту заманил в море злой дух. Как ее, так и ту — другую.
 — В легенде девушка покончила с собой, потому что ей не позволили выйти замуж за любимого человека.
 — Ну, это так в легенде. Моя Аннетта никогда бы не наложила на себя руки. Она хотела иметь ребенка. Как могла она пойти купаться, когда знала, что это опасно?
 — И все же — почему она пошла?
 — Никто не может сказать. Я знаю только одно: она не стала бы рисковать жизнью ребенка. Мне вообще все это не нравилось. Не нравилось, что она нашла себе такую работу. Аннетта никогда не была спокойной, уравновешенной и добродетельной девушкой. Вечно вокруг нее крутились мужчины, и это ей нравилось. Она шла своим путем и не прислушивалась ни к чьим советам.
 — Она была красивая, — сказала я.
 — Все так говорят. Это вскружило ей голову. Я никогда не думала, что моя дочь…
 Миссис Парделл умолкла и уставилась перед собой. Я могла представить, как воспитывалась ее дочь. Вряд ли Аннетта получала хоть какое-то тепло от матери А ее отец? Он, наверное, был тоже скуп на ласку. Получил денежную компенсацию, когда уже не мог больше работать, и приехал сюда, на берег Корнуолла как посоветовал ему врач.
 Порывистая Аннетта не могла найти понимания у своих родителей. Интересно, было ли у нее взаимопонимание с Дермотом?
 Меня удивило, что миссис Парделл, всегда такая замкнутая, заговорила со мной так откровенно. Видимо, это объясняется тем, что я была сестрой второй жены Дермота, которая заменила на этом месте ее дочь. Дорабелла ждала рождения ребенка. Ситуация повторялась. Ведь тогда Аннетта тоже ждала ребенка.
 Неожиданно я поняла, что она считает своим долгом предупредить меня… Но о чем?
 Наклонившись ко мне, миссис Парделл сказала:
 — Я не верю, что Аннетта по своей воле пошла купаться в то утро…
 Я растерялась.
 — Вы думаете…
 — Она не стала бы этого делать. Она так ждала ребенка… и это желание ее очень изменило. Ее характер всегда мешал нам стать более близкими друг к другу. Но я могу с уверенностью сказать, что она не пошла бы купаться. Она знала, что это грозило бы опасностью ребенку, которого она в себе носила. Нет, Аннетта этого никогда бы не сделала, и никто не заставит меня поверить в то, будто все так и было на самом деле.
 — Расскажите, как все случилось, — попросила я.
 — Думаю, что вы кое-что уже знаете. История получила огласку. Люди любят посудачить о таких вещах. Вы знаете, что Аннетта работала в ресторанчике «Отдых моряка». Каждый вечер она появлялась там — веселая и взбалмошная. Хозяева были довольны, что она работает у них. Она привлекала публику. А я каждую ночь ждала, когда Аннетта вернется домой. Однажды я сказала ей: уж лучше бы ты убирала грязь в каком-нибудь доме, чем занималась такой работой, это не для тебя.
 — Я понимаю вас, — сказала я, стараясь успокоить миссис Парделл.
 — Вы слышали пересуды по поводу новой женитьбы ее бывшего мужа. У него появилась новая жена, а все вспоминали об Аннетте. Брак Аннетты с Дермотом был вызван необходимостью, иначе он вряд ли попросил бы ее стать женой, тем более, что она работала барменшей в кабаке. Дермот Трегарленд старался вести себя достойным образом, но вы знаете — какие Трегарленды.
 Она помолчала и продолжила:
 — Вас может удивить, что я рассказываю вам об этом. Я не так уж болтлива по натуре. Но я думаю о вашей сестре. Мне кажется, вам следует присмотреть за ней.
 — Присмотреть за ней? В каком смысле?
 — Не знаю, как сказать вам, но то, что случилось с моей девочкой… Это было примерно в то же время года…
 — Не вижу никакой связи, — возразила я.
 — Да просто я подумала… Понимаете, я долго не разговаривала с Аннеттой. Когда я узнала, что она собирается родить ребенка, не имея обручального кольца на пальце, я была просто поражена и сказала ей, что отец выгнал бы ее из дома. Аннетта только рассмеялась. Она всегда над всем смеялась — упрямая и своенравная девчонка!
 — Мне она кажется очень милой. Миссис Парделл кивнула головой и продолжала:
 — Когда она вышла замуж и переселилась в новый дом, об этом говорили все. Я даже возгордилась ею. Не знаю, что думал о ней ее муж, из которого его папочка наверняка вытряс душу за женитьбу на барменше. Аннетта пару раз навестила меня, однако наступил такой момент, когда ей стало трудно подниматься ко мне вверх но тропе. У нее была машина, на которой она приезжала в городок, но на скалу ей приходилось подниматься самой. Я рада, что увиделась с ней за три дня до того, как она погибла. Она казалась такой счастливой. Дермот оказался хорошим мужем, и она умела руководить им. Она сказала мне: «Я не могу дождаться, когда родится ребенок». Аннетта говорила об этом очень откровенно и не следила за тем, насколько прилично выражается — но такой уж она была. «Мама, — пожаловалась она, — как жаль что я не могу пойти поплавать». — «Ну да, только этого тебе и не хватало в твоем положении», — ответила я.
 Миссис Парделл вздохнула. Я тихо сидела в кресле, удивленная тем, что она так разговорилась, и немного побаиваясь, что в любой момент она может прервать свой монолог.
 — Аннетта всегда любила воду. Я помню, как мы в первый раз приехали на море. Ей тогда было восемь лет. Я взяла ее за ручку и подвела к воде. Она выдернула руку и сама побежала в воду. После этого она всерьез занялась плаванием, ходила в спортивную школу. Она научилась плавать, как рыба, побеждала в разных соревнованиях и выигрывала призы. Я могу показать их вам.
 — Да, мне было бы интересно увидеть их.
 — И вот Аннетта сказала: « Мама, это так ужасно. Я не могу плавать, доктор запретил мне, потому что я могу причинить вред ребенку». — «И кому может прийти в голову мысль плавать в таком состоянии», — сказала я. — «Мне очень хочется поплавать, мама, — сказала она, — но я не сделаю ни одного движения, которое повредило бы моему малышу. Я так жду его! Мама, я буду любить его так, как никто еще не любил свое дитя». Вот так она сказала.
 Миссис Парделл смотрела на меня горящими глазами.
 — И после этого вы будете утверждать, что она пошла утром поплавать и утонула? — требовательно спросила она.
 — Но она могла попасть в водоворот…
 — Какой водоворот? Она плавала в море во время шторма. И не говорите мне, что у нее было такое сильное желание покупаться.
 — Вы намекаете на то, что ее заманил в море дух той девушки, утопившейся из-за несчастной любви?
 — Так болтают люди. Но я-то считаю, что это все глупости. — Тогда что же вы сами думаете об этом?
 — Не знаю… Но теперь ваша сестра живет там, наверху. Она должна родить ребенка. Говорят, что на род Трегарлендов наложено проклятие со стороны Джерминов. Может быть, это чушь, и все же… Вы знаете, вам надо присматривать за своей сестрой. Ведь вам не хотелось бы, чтобы с ней случилось то, что случилось с моей девочкой, не так ли?
 Миссис Парделл откинулась на спинку кресла. Я посмотрела в свою чашку с чаем, который уже остыл. Вид у нее был усталый. Ее неприступность была напускной. Она оплакивала дочь, которую любила и вдруг потеряла.
 — Я сочувствую вам, — сказала я. Женщина пытливо посмотрела на меня.
 — Вы говорите это от всей души?
  — Конечно, — ответила я. Она кивнула головой, и мы обе замолчали. Я поняла, что мне пора уходить.
 Я поднялась.
 — Если вам понадобятся еще какие-нибудь черенки, не стесняйтесь попросить меня об этом. Мне не трудно будет их достать.
 Миссис Парделл слабо улыбнулась. Мне было приятно сознавать, что она не постеснялась говорить со мной так откровенно. Я надеялась, что этот разговор облегчил ей душу.
 Мы расстались как старые друзья.
 Покинув Домик-на-скале, я погрузилась в размышления. Миссис Парделл убедила меня в том, что Аннетта не могла пойти купаться по своей воле. Глядя на эти скалы, можно было поверить в то, что местные легенды имеют под собой основание. Я спустилась по тропе в городок и прошла к морю. Под влиянием настроения я решила возвращаться домой прямо по берегу, не пользуясь никакими тропками вдоль скал. Я пошла по пляжу, занятая мыслями об Аннетте. Я могла представить ее вполне зримо, ибо фотография много рассказала мне о ней. Она была девушкой, которая мечтала получить от жизни максимум удовольствия, она была привлекательна для мужчин и знала об этом. Будучи импульсивной по натуре, она жила одним днем и поступала вопреки запретам своей матери.
 С моря подул резкий бриз. Я шла по пляжу, прислушиваясь к шепоту прибоя.
 Мне встретилась молодая пара с маленьким мальчиком, который нес ведерко и лопатку. «Отдыхающие», — подумала я. Мы обменялись улыбками.
 Погруженная в свои мысли, я шла дальше, пока не наткнулась на каменный барьер, который уходил в море. Я забралась на него и увидела небольшую пещеру под навесом скалы.
 Я решила передохнуть там и вспомнить подробности своего разговора. Усевшись поудобней, спиной к скале, я подумала: «Бедная миссис Парделл! Какое горе потерять дочь, которую, несмотря на все ее выкрутасы, она очень любила».
 Видимо, жизнь двух женщин очень изменилась после того, как Аннетта устроилась работать барменшей в ресторанчик «Отдых моряка». Я представила ее поклонников, и среди них — Дермота. Наверное, он по натуре человек влюбчивый: как только не стало Аннетты, он тут же влюбился в Дорабеллу.
 Я взглянула на море. Оно показалось мне спокойным. С берега доносился равномерный шум прибоя.
 Зачем миссис Парделл заговорила о Дорабелле? Скорее всего, она хотела предупредить меня о чем-то. Но о чем? Неужели она думает, что какое-то сверхъестественное существо готово заманить и Дорабеллу в море? Нет, миссис Парделл женщина здравомыслящая, не склонная верить ни в какие выдумки. А о легенде она обмолвилась лишь потому, что я могла знать о ней.
 Аннетта была уверена в том, что в море ей не грозит опасность, ведь она была, опытной пловчихой. А может, судорога свела ноги? Так или иначе, должно существовать какое-то логичное объяснение ее гибели. Мне пора было двигаться дальше. Не знаю, как долго просидела я в пещере, погруженная в размышления.
 Я встала и вышла на каменный барьер с намерением перебраться с него на берег, но, к своему отчаянию обнаружила, что, пока я сидела в пещере, начался прилив, и барьер оказался с двух сторон окруженным водой. Волны плескались о камни, и было похоже, что море скоро затопит пещеру, где я сидела. Меня охватила паника. Как быть? Ведь я не умела плавать.
 Над пещерой нависала скала, но она была слишком крутая, чтобы взобраться по ней наверх. В ее щелях росли кустики валерианы — но вряд ли за них можно было уцепиться.
 Ну какая же я дура! Пока я сидела в укрытии и хвалила себя за то, как ловко я разговорила миссис Парделл, начался прилив, и я оказалась в ловушке.
 В отчаянии я озиралась по сторонам. Несколько секунд я стояла в полной растерянности, не зная, что предпринять. Сколько мне еще ждать, пока море затопит пещеру? — спрашивала я себя. — Сколько времени осталось мне жить? А может, попробовать все-таки вскарабкаться наверх по скале? Нет, это мне не по силам! Мне было суждено утонуть в море, как это случилось с той юной девой, которая страдала от любви, как это произошло с Аннеттой. Неужели на дом Трегарлендов лежала печать проклятья?
 Я находилась на грани истерики. Я вела себя глупо и навлекла на себя беду. Ну почему я приняла это решение — идти по берегу вместо того, чтобы воспользоваться тропой, идущей по скале? Во всем виновата только я, здесь нет никакой мистики.
 Но что мне делать?
 Вода поднималась все выше. Скоро она потоком хлынет в пещеру и затопит ее. Я должна что-то делать — но что именно? Я оказалась совершенно не подготовлена к такой ситуации.
 И вдруг я услышала чей-то голос. Я насторожилась, и мне показалось, будто мое сердце перестало биться.
 — Эй, там!..
 Мне сразу стало легко. Я узнала этот голос. Это был Гордон Льюит.
 Я взглянула вверх. Он стоял на тропе, которая шла по склону скалы, и смотрел на меня оттуда. Он сложил ладони рупором и прокричал:
 — Что вы там делаете?!
 — Я попала в ловушку!.. — прокричала я в ответ.
 — Вам нельзя там оставаться! Через несколько минут пещеру затопит!..
 — Что-о? — не поняла я. Но он куда-то исчез.
 Меня охватил страх. Почему он исчез? Почему не попытался помочь мне? Он ушел и бросил меня на произвол судьбы.
 Снова мною овладела паника. Что все это значит? Я вспомнила, как Гордон шел следом за мной, когда я побывала у миссис Парделл в прошлый раз. Он проследил, как я вышла из дома. Я вспомнила то жуткое чувство, которое испытала, когда он стоял вплотную ко Мне на тропе, держась за поручень шаткого ограждения. И вот теперь — он видел меня, но ушел и бросил здесь одну.
 Что бы это значило? Почему я так странно отношусь к Гордону Льюиту? Я вижу в нем предвестника беды. Что руководило им сейчас? Он не захотел помочь мне.
 — Виолетта! — услышала я крик справа от себя. Я резко повернулась, и увидела его над собой на скале — между тропой и пещерой. Он держался за выступ в скале.
 Мне сразу стало легче… Нет, он не бросил меня.
 — Попробуйте немного взобраться по склону! — крикнул он. — Держитесь за выступы.
 Я послушалась Гордона, и мне удалось преодолеть небольшой участок склона. С большой осторожностью он спустился на пару футов навстречу мне и, наклонившись, протянул мне руку.
 — Попробуйте дотянуться до моей руки, — сказал Гордон. Я попыталась это сделать, но ничего не вышло.
 — Сейчас я спущусь еще немного, — сказал он. — Будьте осторожны.
 Очень медленно он спустился еще на полтора фута. Наши пальцы почти соприкасались.
 — Одну минуту, — сказал он. — Мне нужно взяться покрепче за выступ. Ну вот, а теперь…
 Он схватил меня за руку, и я чуть не заплакала от радости.
 — Попытайтесь подняться вверх по скале еще немного. Совсем близко — уступ.
 Своей хваткой он, казалось, крошил мне пальцы, но я была только рада этому.
 — Давайте, поднимайтесь, — сказал Гордон. — Только будьте осторожны. Убедитесь, что вы твердо держитесь на одной ноге, прежде чем переставить другую.
 Я приблизилась вплотную к нему.
 — Осторожно, — сказал Гордон. — А теперь я пойду первым. Держитесь за мою куртку! У меня должны быть свободными руки. Держитесь за куртку и, ради Бога, не разжимайте пальцев.
 Медленно и осторожно мы стали взбираться вверх по скале, которая была мокрой от брызг и очень скользкой. Я почти висела на Гордоне, держась за его куртку обеими руками.
 Казалось, прошло очень много времени, прежде чем мы достигли уступа. Должно быть, когда-то на этом месте стояла каменная глыба, которая оторвалась от скалы и упала вниз, оставив после себя уступ.
 — Считайте, что вы в безопасности, — сказал Гордон. — Уф-ф-ф… какое восхождение!
 Я чувствовала, что у меня дрожит голос.
 — Я вам так благодарна… Он пожал плечами:
  — Нам все равно не подняться наверх. Посмотрите на скалу.
 — Вы сумели спуститься вниз.
 — Я ничем не рисковал. Я знаю эту скалу хорошо и не первый раз спускаюсь по ней. Когда я был мальчишкой, то приходил сюда со своими сверстниками. В детстве ничего не боишься. Мне, наверное, было лет десять. Я спускался по скале вниз и наткнулся на этот уступ.
 — Я вам так благодарна…
 — Вы знаете, у вас не было шансов уцелеть там, внизу. Прилив сначала затопляет пещеру понемногу, а потом врывается в нее потоком. Так происходит из-за ее формы. С вами все в порядке?
 — Да, спасибо.
 — Здесь безопасно, но не стоит делать лишних движений. Можно сорваться и загреметь вниз.
 — Понятно.
 Я заметила, что густые черные волосы Гордона искрились от брызг и капелек пота.
 — Я думаю, будет надежней, — сказал он, — если вы возьмете меня за руку.
 — Спасибо, — ответила я. — Мне тоже так спокойней.
 — Какое прелестное местечко! Вы только взгляните вниз — какую скалу вы преодолели.
 — Никогда бы не подумала, что способна на такое. Я была в полном отчаянии.
 — Вам повезло, что вы оказались именно на этом месте. Только отсюда можно подняться на скалу. Я обнаружил это давно и не раз взбирался здесь по скале — чтобы проверить себя.
 Мы немного помолчали, наблюдая за морем.
 — Прилив почти достиг своей верхней точки, — сказал он. — Скоро море начнет отступать от берега, и мы сможем пройти к дому. Только нам придется спуститься вниз. Но это легче, чем подниматься…
 — Я не знаю, как выразить мне свою благодарность вам.
 — Вы говорите это уже в который раз…
 — Вам придется услышать это снова — не только от меня, но и от моих родителей, и от Дорабеллы.
 — Но мы еще не совсем избежали опасности.
 — Я уверена, что мы выберемся отсюда. — Это и есть сила духа. Нет смысла что-либо предпринимать, если ты настроен на неудачу. Вы снова были у миссис Парделл?
 — Как вы узнали об этом?
  — Я видел, как вы уходили от нее.
 — Как и в прошлый раз?
 — Да, я шел по тропе следом за вами, но в городке потерял вас из виду. У меня были там кое-какие дела, и я задержался. А потом, когда шел по тропе вдоль скалы, увидел вас внизу.
  — Такая непозволительная глупость с моей стороны…
 — Да, вы вели себя неосмотрительно. Неужели вы забыли о приливе?
 — Мне и в голову не пришло подумать об этом.
 — Ну как же так! Об этом всегда нужно помнить, иначе можно оказаться в ловушке.
 — Да, теперь я поняла это. Если бы вы не подоспели мне на выручку, я бы утонула.
 — Вам не кажется, что мы приблизились к опасной теме? — спросил Гордон.
 Мы рассмеялись, и я подумала, что никогда раньше не слышала его смеха.
 В его поведении чувствовалась уверенность. Он пришел мне на помощь, рискуя своей жизнью. Для меня это было неожиданностью.
 Мы молча сидели рядом. Меня слегка знобило, несмотря на та, что день стоял теплый. Видимо, сказывалось пережитое волнение. Смерть оказалась совсем близко. Ведь я могла утонуть — как те, другие, до меня.
 — Нам нужно дождаться того момента, когда вода схлынет настолько, чтобы мы могли идти берегом, — сказал он. — Но для этого нам придется спуститься вниз.
 Я кивнула, довольная тем, что Гордон взял на себя всю ответственность.
 — Ничего, мы справимся с этим. У вас было удачное свидание с миссис Парделл?
 — Удачное? — в растерянности повторила я.
 — Вы ведь хотели поговорить с ней, не так ли? Ей понравился черенок?
 — Да, понравился.
 — Ну, и как же она отблагодарила вас?
 — Для меня не было вопроса о благодарности.
 — Мне кажется, она очень интересует вас.
 — Может быть; В смысле семейных связей. Что за девушка была Аннетта? Ведь вы знали ее.
 . — Она была непредсказуемой. Мы все ахнули, от удивления, когда Дермот женился на ней.
 — Наверное, он считал это своим долгом.
 — Вряд ли. Скорее всего, это Аннетта уговорила его на такой шаг.
 — Она очень нервничала.
 — Ну да, в таких обстоятельствах женщины очень нервничают. Они поженились, и месяца через два ей вздумалось искупаться в море. А ведь ей нельзя было делать этого, и она знала это.
 — Люди иногда делают глупости.
 Гордон посмотрел на меня, и я увидела, как в уголках его губ дрожит улыбка. Я все больше удивлялась ему. Теперь, когда я почувствовала себя в безопасности, это приключение стало казаться мне забавным. «Если я доверюсь ему, то без всякого риска смогу спуститься со скалы на берег», — решила я.
 — Дермот, наверное, заботился об Аннетте.
 — Это моя мать делала все, чтобы она чувствовала себя уютно. Она всегда старалась помочь ей.
 — А мистер Трегарленд?
 — Вы имеете в виду старика?
 — Ну, он не так, уж и стар.
 — Да ему давно за шестьдесят. Он поздно женился, после сорока. В последние годы он сильно сдал. Его мучает подагра. Никогда не догадаешься, о чем он думает. В детстве я знал мальчишку, который собирал в банку пауков. Он часами наблюдал за тем, как пленники дерутся друг с другом. Старик напоминает мне этого мальчишку. Он смотрит на всех нас с насмешливой невозмутимостью.
 — Я вас понимаю, — сказала я. — Именно таким он мне и кажется. Нельзя отделаться от чувства, будто он наблюдает за всеми, чтобы позволить себе потом какую-нибудь ехидную шутку.
 — К нам с матерью он всегда относился по-доброму. Мы живем в его доме очень давно.
 — И вы, как я заметила, постоянно заняты имением.
 — Приходится заниматься… — сказал Гордон и подняв голову, посмотрел на море. — Кажется, вода уходит.
 — Наверное, все думают, куда я пропала?
 — Боюсь, дело обстоит именно так. Ваша сестра очень ждет, когда вы вернетесь?
  — Обычно я составляю ей компанию после того, как она отдохнет.
  — Надеюсь, она не очень расстроится из-за вашего опоздания… Я прав, начался отлив.
 — Как вы думаете, сколько времени нам придется еще прождать, прежде чем можно будет спуститься вниз?
 — Как вам сказать? Точно не знаю, но какое-то время надо подождать. Я хочу убедиться, что нам ничто не грозит, прежде чем мы начнем спускаться. Вам, конечно, не очень-то удобно сидеть на этом уступе.
 — Мне было бы еще неудобней оказаться в пещере — если бы не вы.
 — Не надо об этом, — попросил Гордон. Мы помолчали, и я обратилась к нему:
 — Расскажите, какие у вас были чувства, когда вы только поселились в доме Трегарлендов — много лет назад.
 Он ответил не сразу, и у меня создалось впечатление, что он думает, не слишком ли он разболтался.
 Однако он заговорил снова:
 — Сейчас мне все это смутно помнится. Сначала мы жили в какой-то лачуге у доков, а потом приехали к Трегарлендам, и это было так, будто добрый джин перенес нас по воздуху в волшебный замок. Мама сказала мне, что мистер Трегарленд приходится нам дальним родственником. Я так до сих пор и не выяснил, каким именно родственником он нам приходится… Наверное, очень дальним. Его жена умерла, оставив ему сына чуть младше меня. Она мечтала о том, чтобы в доме был порядок. Казалось, все так удачно сложилось — и для нас с мамой, и для мистера Трегарленда. Моя мама — самая практичная женщина из всех, кого я знаю. Жизнь вдруг стала прекрасной.
 — И она продолжает оставаться такой? . — Люди привыкают к комфорту.
 — А как вы относитесь к имению? Как к своему жизненному предназначению?
 — Я вложил в него много труда.
 — А Дермот?
 — Его все это не очень заботит. Он знает, что в скором времени имение перейдет к нему по наследству.
 — А вы — останетесь управляющим? Гордон ответил не сразу.
 — Понимаете, — сказал он, — человек сживается с землей. Это такое удовольствие — встать посреди поля и крикнуть: «Это мое!..» Вы понимаете меня?
 — Кажется, да. Мой папа, который разбирается в этом, говорит, что вы прекрасно управляетесь с делами.
 Гордону было приятно слышать это.
 — У него собственное имение, — сказал он.
 — Да, оно переходило к нам от поколения к поколению. У меня есть брат — Роберт. Его приучают к тому, что со временем он станет владельцем имения.
 — А имение Трегарлендов перейдет к Дермоту и его сыновьям.
 — Но Дермот совсем не заботится о нем.
 — Ну и что? Он будет его владельцем. — В голосе Гордона прозвучала горькая нота.
 — А вы останетесь здесь? Ему без вас не справиться. — Дермот может найти нового управляющего.
 — Ну, а вы-то — как поступите?
  — Не знаю.
 — Вы хотите чувствовать себя хозяином на своей земле?
 — Да, я хочу этого. — И вы рассчитываете…
 — Завладеть им? Ну, нет. На это воля Божья.
 — Недавно вы сказали мне, что если для вас что-то важно — то вы вкладываете в это всю свою душу. Это должно относиться и к вашему желанию владеть землей. Вы не должны думать о неудаче.
 Гордон повернулся ко мне, и я снова увидела его улыбку.
 — Обещаю вам сделать все, чтобы моя мечта сбылась.
 — А я желаю вам удачи — хотя и понимаю, что это будет большим ударом для Трегарлендов.
 Мы посидели молча. Я смотрела на волны. Море постепенно отступало от берега.
 Спускаться по скале было так же рискованно, как и подниматься. Это требовало терпения и осторожности. Гордон Льюит двигался по скале впереди меня. Иногда он протягивал мне руку, иногда предлагал держаться за его куртку.
 Меня переполняло чувство благодарности к нему, и я думала: неужели все это случилось? Он случайно увидел меня у пещеры и случайно вспомнил, как взбирался по этой скале в детстве…
 Наконец, мы спустились к пещере и встали рядом. Камни были мокрыми, а море совсем близко. Меня захлестнула волна радости. Как хорошо быть живой!
 Мы посмотрели друг другу в глаза, и мне показалось, что он сейчас поцелует меня, но он не сделал этого.
 С дрожью в голосе я сказала:
 — Я знаю, что не должна говорить этого; но я вам так благодарна. Еще ни к кому я не испытывала такого чувства…
 Я увидела, что Гордон смутился.
 — Давайте, пойдем, — сказал он. — Уже поздно. Мы должны осторожно выбирать путь. Камни такие скользкие. Следите за тем, что у вас под ногами.
 — Обязательно, — ответила я.
 Мы пошли с ним по берегу, держась рядом.
 Когда мы добрались до дому, поднялся переполох: моего возвращения ждали еще три часа назад. Все собрались в холле — Дорабелла, Дермот, Матильда и пожилой джентльмен. В его глазах я заметила волнение.
 Ко мне подошла Дорабелла и, бормоча слова упрека, прижала к себе.
 — Где ты была? Мы просто вне себя от беспокойства!
 Я рассказывала обо всем, что случилось, в то время как Гордон молчал.
 — Он попросту совершил чудо! — закончила я. — Одной мне бы ни за что не забраться на утес!
 Я заметила, как дрогнули губы Матильды, с гордостью взглянувшей на сына. — Я так рада… так рада!
 — И зачем тебе понадобилось идти вдоль берега? — потребовала ответа Дорабелла.
 Она была всерьез расстроена, и ей хотелось сделать мне внушение.
 — Это было глупо, но я не подумала…
 — Ладно, так или иначе, вы вернулись, — заключила Матильда. — Вы оба наверняка устали и промерзли?
 — Сейчас мне, в общем-то, жарко, — ответила я.
 — Все же я считаю, что вам нужно выпить чего-нибудь покрепче. — Бренди, если ты не возражаешь, Гордон?
 Гордону эта идея понравилась. Я припомнила случай, когда я уже пила бренди с Джоуэном Джермином.
 В то время как мы пили, все сидели вокруг, слушая мое подробное описание случившегося. Пока я говорила, Гордон впал в свое обычное созерцательное настроение. Дорабелла, усевшись поближе, время от времени трогала мою руку, как будто желая увериться в том, что я действительно рядом. Я нашла это очень трогательным.
 Я вновь повторила свою похвалу Гордону, рассказав, как он догадался втянуть меня наверх, как мы сидели на краю утеса, который он помнил еще с детства, как мы поджидали отлива, чтобы спуститься вниз…
 — В одиночку мне было бы ни за что не справиться! — повторила я. — Я просто не знала, куда деться.
 — Ты могла бы утонуть! — прошептала Дорабелла.
 — Думаю, это было весьма вероятно! Я должна за все благодарить Гордона!
 Гордон возразил:
 — О, вам удалось бы забраться наверх и самой!
 — Милый старина Гордон! — промолвил Дермот.
 — Он подоспел туда вовремя просто чудом! — заявила Матильда. — К тому же в момент опасности он всегда сохраняет хладнокровие! Другие на его месте стали бы паниковать и побежали искать помощи, а к тому времени, когда помощь пришла, было бы уже поздно!
 — Удачно, что я хорошо знал эти утесы, — заметил Гордон.
 — А мне повезло, что вы спасли мою жизнь, — добавила я.
 — Да, — твердо заявила Матильда, — это было чудесным спасением, и я горжусь тобой, Гордон!
 Я поймала взгляд старика. Выражение его глаз я не могла определить. Он сказал:
  — Что ж, моя дорогая, мы очень счастливы, что не потеряли вас. Это должно послужить вам уроком, с морем шутки плохи!
 — В будущем я буду очень осторожна, уверяю вас! Дорабелла добавила:
 — Все это так вымотало меня! Я, пожалуй, перекушу в постели, а Виолетта поест вместе со мной. Мне еще нужно привыкнуть к мысли о том, что она в безопасности, иначе меня замучают кошмары.
 Дорабелла, сидящая в кровати с распущенными по плечам волосами, была очень хорошенькой. Она хотела знать абсолютно все, поскольку была уверена, что остальным я чего-то недоговорила.
 — Интересный человек Гордон! — сказала она. — Не очень, правда, подходящий на роль храброго рыцаря? Страшно романтичная история!
 — Видела бы ты, как мы карабкались на этот утес! Уж наверняка это выглядело не элегантно и никак не романтично!
 — Что ты, Ви, это, несомненно, было романтично! Девица, подвергающаяся опасности, храбрый молодой человек, случайно проезжавший мимо верхом…
 — Он шел пешком.
 — Прямо как сэр Ланселот!
 — Я не слышала, чтобы Ланселот спасал утопающих.
 — Ну, кто-то из рыцарей наверняка спасал! А как Гордон себя вел? Должно быть, не так, как обычно? Он всегда какой-то отрешенный… Что он тебе говорил?
 — Мы разговаривали мало.
 — О чем?
 — Да в общем-то, ни о чем особенном…
 — Нельзя просидеть несколько часов на краю утеса и не говорить ни о чем особенном! Давай, рассказывай, иначе я очень рассержусь, а в моем положении это вредно!
 — Он рассказывал мне о своем детстве, о том, что было до того, как он оказался у Трегарлендов, и как мальчишкой он любил лазать по этим утесам — что оказалось как нельзя кстати… Как бы ему хотелось иметь собственный дом…
 — Собственный дом?
 — Ну, здесь он только работает, так ведь?
 — А зачем ему собственный дом? Здесь он распоряжается всем…
 — В свое время все здесь будет принадлежать Дермоту, а человек, который отдает так много этой земле, естественно, хотел бы иметь что-то собственное! — А он не делал никаких… авансов?
 — Авансов? Гордон? Что ты имеешь в виду?
 — Ну, мужчина и женщина находятся в необычных обстоятельствах… рушатся барьеры и все такое прочее…
 — Не забывай, что ты говоришь о Гордоне Льюите, и ты мыслишь шаблонно! Я не отношусь к тому типу хрупких существ, которые вызывают у мужчин покровительственные инстинкты: я пряма, не капризна и обычно могу сама о себе позаботиться!
 — Похоже, сегодня все сложилось иначе? Ты действительно ему нравишься, в этом я убеждена, даже если до сегодняшнего дня это было и не так. Людям всегда нравятся те, кого они спасли! Всякий раз, глядя на них, они вспоминают о своем благородстве и о том, что спасенные должны быть вечно благодарны им за это!
 Я рассмеялась.
 — Так куда ты ходила?
 — Я возвращалась к Трегарлендам.
 — Естественно, но где ты была до тех пор? Я заколебалась. Мне не хотелось рассказывать Дорабелле о том, что я была у миссис Парделл. Я все еще не знала, как она относится к Аннетте. Возможно, я расскажу об этом позже, выбрав подходящий момент. Рассказывать о смерти ее предшественницы — в нынешнем состоянии это могло оказаться для зловредным.
  — О, я просто прогуливалась! — ответила я.
  — А что с этим мужчиной из семейства Джерминов? Ты его не видела?
 — Нет.
  — Иногда здесь это случается…
 — Может быть, повезет и мне?
 — Знаешь, Ви, ты прямо-таки темная лошадка. Мрачный Гордон ради тебя рискует своей жизнью. Кроме того, ты втайне встречаешься с врагом семьи. Похоже, ты — настоящая роковая женщина!
 — О нет, это — твое амплуа!
 — Это наше с тобой амплуа, ты и сама это знаешь! Конечно, мы с тобой разные, но это оттого, что мы две самостоятельные личности. Я привыкла думать, что делать глупости — характерно для меня, а ты всегда ведешь себя разумно, однако сегодня ты поколебала мое убеждение! Что за глупость — быть захваченной приливом врасплох? Теперь, как только ты начнешь демонстрировать свое превосходство, я с полным правом буду насмехаться над тобой! Ты можешь припомнить за мной подобную глупость?
 — Я подумаю над этим. Уверена, что мне припомнится кое-что, соразмерное этому!
 Дорабелла показала мне язык и засмеялась. Она была очень счастлива, и я понимала — это оттого, что я жива-здорова и нахожусь рядом с ней. Она продолжала:
 — Мне хочется поскорее выслушать про этого самого врага!
 — Ты имеешь в виду эту старую междоусобицу? Джоуэн Джермин не враг никому!
 — К этому времени он уже наверняка знает о твоем приключении: здесь новости разносятся быстро. Возможно, тут у нас и тихая заводь, но связь налажена превосходно. Я узнала, что множество слуг друг с другом в родстве: сестры и кузины могут служить у разных хозяев в округе, так что новости распространяются быстро. Все мы живем в домах с «прозрачными стенами», так что твое приключение на утесе скоро появится в заголовке новостей… то есть появилось бы, если бы они выпускали газеты. Мистер Джермин уже знает об этом и скрежещет зубами, оттого что не он оказался в роли храброго рыцаря!
 — Что за чепуха!
 — Обещай мне повидаться с ним завтра же. Поскольку я вынуждена предаваться этому дурацкому отдыху, ты должна отправиться на место встречи и узнать, явился ли он? Обещай мне: в моем нынешнем положении я нуждаюсь в положительных эмоциях!
 Мы вновь рассмеялись. — А когда вернешься, зайди ко мне, будь добра, и расскажи все подробности. Я пообещала ей.
 Назавтра, помня об обещании, данном Дорабелле, я решила отправиться на то же поле и посмотреть, явился ли туда Джоуэн Джермин. Я не разделяла мнения Дорабеллы о том, что он уже знает о моей приключении, зато о том, что я находилась уже несколько дней в Корнуолле, он, видимо, знал. Во всяком случае, прогулка верхом по полю никак не могла повредить мне. Если его там не будет — я просто покатаюсь и смогу сказать Дорабелле, что сдержала свое обещание.
 Я пошла в конюшню. Джека там не было, но какой-то молодой человек чистил лошадь. Мне уже доводилось видеть его, и я знала, что его зовут Сет. Ему было лет девятнадцать или двадцать, и его большие серые глаза смотрели так, словно он видел что-то такое, чего не замечали остальные. Я слышала, что за Сетом водятся какие-то странности: одни говорили, что он «порченый», «маленько крыша съехала», — говорили другие. Обычно его называли «беднягой Сетом», хотя все признавали, что в лошадях он разбирается здорово.
 — Добрый день, Сет! — поздоровалась я. Кивнув в знак приветствия, он направился к стойлу Звездочки и вывел кобылу, поглаживая ее и что-то бормоча. Я заметила, что он относится к животным с нежностью, и те отвечают ему взаимностью. Да, с лошадьми он и в самом деле умел обращаться.
 Сет начал седлать кобылу, затем вдруг, взглянув на меня своим странным взглядом, сказал:
 — Вы поосторожней, мисс! Уж чего вчера случилось…
 Говорил он невнятно, будто его язык был великоват для рта, и слова я разбирала с трудом.
 — Хозяин Гордон, — продолжал он, — если его бы там не было…
 — О да, он спас мою жизнь! — подтвердила я. —
 Если бы он не подоспел мне на помощь, я бы не выбралась из этой бухточки.
 — Это опять она, мисс!
 — Она?
 — Которая от Джермина!
 Я озадаченно глядела на него. Сет продолжал седлать Звездочку, что-то бормоча.
 — Опять, значит, проклятие, мисс! Ее же утопили, верно ведь? Так оно и было! Вот она за этими Трегарлендами и охотится. Женщина, значит… надо ей… вот она, значит, за ними и приходит…
 Все это звучало для меня каким-то бредом. Что делать, он же был «порченый», бедняга. Тем не менее, мне захотелось понять, что он хочет сказать.
 — Растолкуй-ка мне все это, Сет, — попросила я. — Что ты о ней знаешь?.. Она, говоришь, приходит? За ними?
 — Она ведь утонула, верно? И все из-за Трегарлендов, ну, она, значит, и хочет сделать им, как они — ей! Вот как у мистера Дермота первая жена… которая из «Отдыха моряка»…
 — А что с ней случилось, Сет?
 — Случилось, что она в море, и этот ребенок тоже с ней, чего она и хотела…
 — Она? — повторила я.
 — Ну, от Джерминов, чтобы, значит, за эту Трегарлендову женщину… ну, так по ее и получилось, верно?
 — Но она же мертвая, Сет! Как это может быть?
 Он изумленно уставился на меня.
 — Да она же возвращается, нет, что ли? Я же ее видел!
 — Ты ее видел? Но ведь она мертва!
 — Так она возвращается, и поначалу утянула эту миссис Трегарленд, верно? В море, значит, ее, я-то видал! Потом, значит, мисс, чуть было и вас в море…
 — Но я же не из Трегарлендов, Сет!
 — Ну да, так зато ваша сестра! Для нее, наверное, и такого хватит…Бедняга Сет был действительно безумен. Тем не менее, лошадь он оседлал исправно, и она была уже готова.
 — Спасибо тебе, Сет, — улыбнулась я ему.
 — Она хорошая кобылка, — сказал он и потрепал Звездочку по холке. — Ты у меня хорошая кобылка? — сказал он ей на ухо, а она благодарно ткнулась носом ему в руку.
 Выезжая из конюшни, я продолжала размышлять о том, какие мысли блуждают в затуманенном мозгу Сета.
 Я добралась до назначенного места в поле. Не обнаружив там никого, я ощутила некоторое разочарование. Прежде чем развернуться, я заколебалась: в конце концов, свидание не было назначено на строго определенное время. Взглянув на часы, я убедилась в том, что стоит подождать еще минут пять.
 Спешившись и привязав Звездочку к дереву, я присела, опершись об изгородь. Я все еще думала о Сете и о том, как приятно было бы поговорить с Джоуэном Джермином, когда увидела, как он подъезжает ко мне.
 Он резко осадил лошадь.
 — О, вы все-таки явились?
 — Разумеется, я приезжал и вчера, и позавчера…
 — Извините меня, но ведь время встречи не было строго оговорено, не так ли?
 Джоуэн покачал головой.
 — Что ж, раз вы здесь, посидим за сидром! Значит, прошлый раз был «Рогатый олень», а сегодня отправимся в «Львиную голову». Еще одна рыбачья деревушка, чуть поменьше, чем Полдери, похожая, но все-таки иная. Думаю, она вам понравится. Позвольте уверить вас в том, что я очень рад встрече!
 — Я тоже.
 — Приятно слышать. Так что, отправляемся?
 Я встала, он помог мне сесть в седло, и вскоре мы уже выехали с поля.
 — Интересно вы провели время в Лондоне?
 — Спасибо, очень интересно. А вы… здесь?
 — Как обычно. Нам нужно на запад, мили четыре вдоль побережья. Это вас устраивает?
 — Вполне.
 Он задал несколько вопросов о Дорабелле, а потом мы начали болтать на самые разные темы. Некоторые тропки были настолько узкими, что приходилось ехать след, в след, и это делало разговор невозможным.
 Довольно долго мы преодолевали подъем, а затем спустились вниз, к рыбацкой деревушке, где располагалась «Львиная голова». При таверне была конюшня, где мы оставили лошадей, а потом прошли в зал.
 Все эти постоялые дворы и таверны так походили друг на друга, что различить их было трудно. В зале располагался, традиционный камин и чувствовалась уютная семейная атмосфера. Мы сели, и Джоуэн заказал сидр.
 — Вряд ли вы найдете какое-нибудь отличие, — заметил он. — По-моему, весь сидр в этой округе из одного и того же источника!
 Когда мы остались вдвоем, он продолжил:
 — Поздравляю вас! Я слышал, вас вырвали из когтей смерти?
 Я рассмеялась.
 — Дорабелла была права…
 — В чем именно?
 — Она сказала, что вы уже слышали об этом по местной «информационной сети».
 — Естественно, за завтраком мне сообщил об этом один из слуг. Он изложил это весьма драматично: «Эта, значит, мисс, как ее там, ну, вы знаете, сэр, которая чья-то там сестра у Трегарлендов, она чуть было не утонула! Прихватило ее в этой бухточке. Вы же знаете, как это бывает, сэр, как бывает с приливом, нежданно-негаданно! И чего ей было там делать? Видать, насчет приливов она мало разбирается».
 Джоуэн прекрасно имитировал косноязычную речь слуги. Я рассмеялась, а он наблюдал за мной.
 — Полученный вами отчет весьма точен, — подтвердила я. — Меня и в самом деле «прихватил прилив». Его лицо стало серьезным.
 — Вы подвергались реальной опасности!
 — Теперь я это понимаю, раньше я не подумала об этом.
 — Весьма легкомысленно с вашей стороны!
 — Зато я получила урок и обогатилась опытом!
 — По-моему, кто-то сказал: «Своим ошибкам мы присваиваем звание опыта».
 — Не иначе как это сказал Оскар Уайльд! Конечно, это правда, и все-таки наши ошибки помогают избегать в будущем некоторых глупостей.
 — Что ж, значит, вы пострадали не напрасно?
 — Гордон Льюит проявил себя великолепно.
 — Вне всякого сомнения, полагаю, он совершил настоящий подвиг!
 — Мне очень повезло, что он проходил мимо и заметил меня.
 Внимательно посмотрев на меня, Джоуэн произнес:
 — Это ему повезло! Хотелось бы мне оказаться на его месте…
 — Очень мило с вашей стороны.
 — Бедняга Льюит, незавидное у него там положение!
 — Он предан Трегарлендам.
 — Да, но это место никогда не будет принадлежать ему, а жаль: он сделал для него больше, чем кто бы то ни было! Джеймс Трегарленд…
 — Это старый мистер Трегарленд?
 — Да, он здесь все пустил на самотек, не лежат у него руки к земле! Говорят, что он умен, а я полагаю, что он, скорее, хитер. Здесь он почти не бывал, все время в Лондоне: по-моему, азартные игры! Он довольно поздно женился… очаровательная во всех отношениях леди, но он не из тех, кто способен утихомириться. Он женился только ради продолжения рода — так я слышал. Что ж, его жена родила требуемого сына — Дермота, а через пять лет неожиданно умерла.
 Потом появились эти Льюиты… Мать была очень миловидной женщиной, какие-то, как говорили, дальние родственники… и вместе с ней появился ее маленький сын. На некоторое время все утихомирились, но Джеймс Трегарленд и не собирался заниматься землями. К счастью, Гордон, повзрослев, сам занялся делами, и именно он спас поместье от катастрофы, как раз вовремя. Такие имения могут выдержать бесхозяйственность в течение одного поколения, но не больше, поэтому то, что Гордон появился так вовремя и оказался таким умелым, можно считать настоящим чудом! Тем не менее, все это пойдет на пользу лишь Дермоту.
 — Дермот тоже безразличен к делам.
 — Похоже, что так. Трегарленды должны благодарить небеса за Гордона!
 — Как я благодарила их вчера! Кстати, я говорила с парнем на конюшне. Вы что-нибудь Знаете о нем?
 Джоуэн озадаченно взглянул на меня.
 — Похоже, он что-то хотел мне объяснить, но он производит впечатление не вполне нормального. Когда я уезжала, он начал рассказывать мне очень странные вещи. Он явно слышал о случившемся вчера на утесах и, судя по всему, считает, что некая злая сила пыталась погубить меня! Из-за моих связей с Трегарлендами… Я — сестра новобрачной…
 — Да? И что же он сказал?
 — Что-то насчет этой бухточки: какая-то из ваших прабабок, утонувшая в море из-за несчастной любви, которая и поныне мстит женщинам из семейства Трегарлендов…
 — Значит, «бедняга Сет»? Да, говорят, у него не все в порядке с головой!
 — Я слышала, что он «порченый»…
 — Это одно и то же — умственное помешательство! Должно быть, он услышал о вашем вчерашнем приключении, вспомнил о некогда утонувшей миссис Трегарленд, взял и связал две темы!
 — Он всегда был таким? — О нет, что-то случилось с пареньком, когда ему было лет десять. Он — сын одного из конюхов и прекрасно разбирается в лошадях. Однажды в конюшне произошел несчастный случай: вырвалась необъезженная лошадь. Мальчик был там, лошадь сбила его с ног, и он попал под копыта. У него была повреждена голова, с тех пор все и началось.
 Потом я рассказала ему о миссис Парделл и о нашем разговоре с ней.
 — Вы расположили ее к себе! — похвалил он. — Обычно с ней нелегко сблизиться.
 — Мне жаль ее! По-моему, она действительно очень горюет по своей дочери…
 — Она относится к тем людям, которые не умеют выражать свои чувства. Им всегда чего-то не хватает, как вы полагаете?
 Я согласилась с ним.
 — Но рядом с ней я ощущала, что она любила свою дочь и тоскует по ней, — заметила я. — Кое-что она говорила и об Аннетте. Похоже, это была весьма яркая личность?
 — Да, действительно, она очень хорошо подходила для своей работы. Вокруг нее всегда была толпа почитателей!
 — И среди них — Дермот, — добавила я.
 — Вы же знаете, как любят болтать люди! Говорят, что он — один из нескольких, а она сочла его наиболее подходящим для того, чтобы объяснить свою беременность.
 — И он принял эту роль?
 — Дермот — благородный молодой человек! Он делает то, что считает справедливым.
 — Я убеждена, что он ее любил.
 — Не знаю, в таком местечке, как Полдери, вокруг подобной ситуации всегда рождаются слухи, тем не менее, все это уже в прошлом. Давайте выпьем за нынешнюю миссис Трегарленд, за то, чтобы она родила здорового сына и жила после этого долго и счастливо!
 — Я пью за это!
 Подняв кружку, Джоуэн улыбнулся мне:
 — Я бы не прочь познакомиться с ней.
 — А она не прочь познакомиться с вами!
 — Вы говорили с ней обо мне?
 — С ней, но ни с кем другим, принимая во внимание вашу смехотворную вражду! Когда сестра вновь будет в форме, мы посоветуемся с ней и посмотрим, каким образом можно положить этому конец.
 Джоуэн поднял свою кружку:
 — За ваш успех!
 Я была довольна его обществом. Назад мы ехали вместе и договорились встретиться через несколько дней.




 ОБЕЩАНИЕ


 Вернулась я в Кэддингтон в начале сентября. Мне было жаль оставлять Дорабеллу. Более того, я чувствовала, что меня все сильнее поглощала жизнь Трегарлендов. Тем не менее, я понимала, что мать не хочет, чтобы я слишком долго задерживалась там. Мать сказала так:
 — Я знаю, что Дорабелла очень любит, когда ты возле нее, но теперь у нее есть муж, и ей следует вести семейную жизнь. Кроме того, у тебя есть своя собственная жизнь, ты не должна стать лишь частью жизни Дорабеллы!
 Я, конечно, понимала, что она имеет в виду. Мать собиралась устраивать званые обеды и приглашать на них подходящих молодых людей. Мне эта затея не нравилась, и я сказала ей, что не желаю быть выставляемой на аукцион.
 — Что за чепуха! — отвечала она. — Тебе нужно повидать жизнь, вот и все.
 Ее обрадовало предложение Эдварда отправиться в Лондон. Он написал: «Ричард Доррингтон был бы рад, если бы вы и Виолетта, а также сэр Роберт, разумеется, если он сможет приехать, провели недельку у них в Лондоне. Вам, должно быть, захочется посмотреть наш дом. У нас тут некоторый беспорядок, поскольку мы еще толком не устроились. Однако, независимо от этого, некоторое время вы можете погостить у нас. Мэри Грейс собирается написать вам».
 — Я думаю, что они чувствуют себя обязанными пригласить нас, потому что здесь гостил Ричард, — сказала я.
 — Это очень милый дружеский жест, — ответила мать. — Я была бы не прочь поехать к ним. Не знаю только, как к этому отнесется твой отец.
 Мой брат Роберт вновь начал ходить в школу. Он постоянно жаловался на то, что из-за школы ему приходится упускать множество интересных возможностей, которыми пользуется остальная семья.
 — Со временем ты избавишься от этой обузы, — утешила я. — Нам всем пришлось пройти через это.
 Я была довольна открывшейся перспективой посещения Лондона, и, как выяснилось, визит к семье Доррингтонов оказался интересным.
 Миссис Доррингтон была просто очаровательной, и она сдружилась с моей матерью. Мне понравилась Мэри Грейс: немного моложе Ричарда, довольно тихая и застенчивая девушка, занимавшаяся в основном уходом за своей матерью.
 Дом был большим и комфортабельным, с немалым штатом прислуги. Он выходил на тихую площадь с садом, что было характерно для этого района.
 Вновь приобретенный дом Эдварда находился неподалеку — на улице, обсаженной деревьями. Он и Гретхен были, судя по всему, очень счастливы и довольны друг другом, хотя временами я замечала в глазах Гретхен грусть и полагала, что знаю ее причину: она, наверное, думала о своей семье в Германии. Насколько я могла судить, ситуация там не изменилась.
 Ричард Доррингтон приложил все усилия к тому, чтобы наш визит оказался удачным. Он постоянно водил нас в театр, после чего мы обычно ужинали в небольшом ресторанчике возле Лейчестер-сквер, который часто посещали актеры. После провинциальной жизни это было очень интересно.
 Днем Ричард и Эдвард были заняты работой, так что мы с матерью могли вволю походить по магазинам. Главным образом нас интересовали приобретения для будущего ребенка. Мэри Грейс тоже интересовалась этим и иногда сопровождала нас.
 Однажды мы отправились с ней в музей, на выставку миниатюр, и я тут же поняла, что она весьма глубоко разбирается в этом предмете. Отбросив застенчивость, она позволила себе пространные и эмоциональные высказывания.
 Меня порадовал проявленный ею интерес, и я внимательно слушала ее. Она стала необычайно разговорчива и , в конце концов, призналась в том, что сама занимается живописью.
 — Немного, — добавила она, — и без особых успехов, но все равно это — увлекательное занятие!
 Я сказала, что хотела бы познакомиться с ее работами, и она сразу приуныла:
 — О, ничего достойного внимания!
 — И все-таки я хотела бы посмотреть, покажи мне, пожалуйста!
 Мэри продолжила:
 — Есть — такие люди, которых сразу же хочется нарисовать: есть в них что-то такое…
 — То есть, они красивы?
 — Ну, не обязательно, в расхожем смысле этого слова… Просто в них есть что-то такое… Мне хотелось бы нарисовать тебя!
 Я удивилась и, признаюсь, слегка оторопела. Рассмеявшись, я сказала:
 — Вот с моей сестры-близнеца Дорабеллы получился бы очень хороший портрет! Мы похожи, но она все же другая: она жизнелюбива и очень привлекательна. Вот если бы ты увидела ее, тут же захотела бы написать ее! Вскоре ей рожать, но, может быть, после родов ты сможешь написать ее? Я уверена, что она будет более подходящей моделью, чем я.
 Мэри Грейс сказала, что ей нравится ни с чем не сравнимое чувство, которое возникает у нее перед началом работы. Специально пока еще ей никто не позировал. Заметив привлекательное лицо, она набрасывала его по памяти, а затем начинала писать: делала эскиз, а затем прорабатывала детали.
 — Это мне подходит, — сказала я. — Несколько набросков ты можешь сделать.
 — О, ты не возражаешь? Только никому не говори!
 — Это будет нашей тайной.
 На следующий день я пришла в ее комнату, и она сделала несколько набросков, но отказалась показать их мне. Зато Мэри продемонстрировала работы, сделанные ранее. Среди них было несколько акварельных миниатюр, которые я нашла очаровательными. Она вспыхнула от удовольствия, я редко видела ее столь довольной.
 Мать заметила мне:
 — Я очень рада тому, что ты подружилась с Мэри Грейс. Похоже, ей нравится твое общество?
 — Очень милая девушка, — ответила я, — но слишком уж неуверенная в себе.
 — В отличие от своего брата! Нужно, чтобы кто-нибудь помог ей найти себя.
 В этот вечер мы отправились в оперу. В Ковент-Гардене давали «Травиату». Ричард заранее знал, что будет именно эта опера, и приложил все старания, чтобы раздобыть на нее билеты. С того самого момента, как поднялся занавес и показалась с изысканностью оформленная сцена, как только Виолетта поприветствовала своих гостей, — до самого конца все было сплошным наслаждением.
 После спектакля мы ужинали в ресторане неподалеку. Настроение было веселое, и постоянно обыгрывалось мое имя, совпадавшее с именем героини оперы.
 — На этом и кончается всякое сходство, — завершил Эдвард.
 Мать заметила:
 — Надо мной смеялись, когда я дала ей это имя, но я ничуть не жалею об этом. Мне оно кажется красивым… и, по-моему, подходит ей?
 С этим согласились все.
 — А Дорабелле пришлось нести еще большее бремя, — сказала я.
 — «Дорабелла» тоже звучит красиво, — возразил Ричард. — Как жаль, что ее сегодня нет с нами!
 — При встрече я дам ей детальный отчет о сегодняшнем вечере, — пообещала я.
 Домой мы возвратились поздно. Вечер был очень удачным. Я вспоминала Дорабеллу, которая наверняка разделила бы нашу радость, и вновь задумалась о том, как ей удастся прижиться в Корнуолле.
 На следующее утро мать сказала мне:
 — Вчерашний вечер был просто великолепен, не так ли? Ричард, по-моему, просто молодец!
 — Да, он очень предусмотрителен.
 — С его стороны было так мило пригласить нас на эту оперу! Он сказал, что решающую роль сыграла именно «„Травиата“… то есть то, что тебя зовут Виолеттой.
 — Наше сходство на этом кончается, как справедливо заметил Эдвард.
 — Хотелось бы на это надеяться. Было бы ужасно думать о том, что ты проживешь, такую жизнь и безвременно увянешь.
 Я рассмеялась, а она добавила:
 — А ты помнишь, что нас ожидает? С этой суетой вокруг рождения ребенка я чуть не позабыла: ваш день рождения!
 — Конечно… в следующем месяце. Я еще не позаботилась о подарке для Дорабеллы.
 — Я тоже, а что бы ты предпочла? Нужно решать, пока мы еще в Лондоне. Завтра пойдем и что-нибудь присмотрим, только не позабудь об этом.
 — Не позабуду!
 В этот вечер нас ждал званый ужин. Доррингтоны пригласили какого-то юриста с женой, а с ними недавно вышедшую замуж их дочь с супругом.
 Разговор за столом главным образом шел о ситуации в Европе. Престарелый юрист сказал, что ему не нравится, как там развиваются события.
 — Этот союз между итальянским и немецким диктаторами весьма опасен, таково мое мнение!
 — Нам не следовало спокойно наблюдать за тем, как Италия захватывала Абиссинию, — сказал Ричард.
 — А что мы могли поделать? — спросил Эдвард. — Неужели нужно было ввязываться в войну?
 — Если бы все европейские государства вместе с Америкой вели единую политику и приняли бы санкции, Муссолини отказался бы от этой затеи!
 — Теперь уже слишком поздно, — заметил юрист. Я бросила взгляд на Гретхен. Ей было не по себе, как всегда бывало при обсуждении европейской политики. Я подумала, что следовало бы сменить предмет разговора. Тема действительно сменилась, но, по-моему, для Гретхен вечер уже был испорчен.
 На следующее утро Мэри Грейс сказала, что хочет что-то показать мне. Я отправилась в ее комнату. На столе лежала живописная миниатюра. Мэри указала на нее и отступила назад, отвернувшись, словно не желая видеть мою реакцию.
 Я как зачарованная рассматривала портрет. Это была великолепная работа: цвета мягкие, затушеванные. Это было мое лицо, но в нем было нечто такое… приковывавшее взгляд. Выражение глаз как будто пыталось передать что-то невысказанное, а легкая улыбка на губах противоречила ему.
 Я не могла поверить в то, что Мэри создала столь утонченное произведение искусства. В удивлении я повернулась к ней, и она заставила себя посмотреть мне в глаза.
 — Тебе не понравилось? — пробормотала она.
 — Просто не знаю, что тебе и сказать. Ведь ты настоящий художник, Мэри! Почему ты это скрываешь?
 Она была смущена.
 — Я считаю, что это чудесная работа! Да так оно и есть! Казалось бы, небольшой портрет, и все-таки… в нем все есть. Это произведение, которое заставляет вглядеться в лицо и задуматься над тем, что же кроется за этой улыбкой?
 Неужели я и в самом деле выглядела так? О чем же я думала, когда позировала Мэри Грейс? О предмете, который постоянно занимал мои мысли? Дорабелла и, Дермот… их брак… миссис Парделл, не верившая в то, что ее дочь умерла… этот хитроумный старик, который наблюдал за нами все время так, будто мы были пауками в банке, откуда нам все равно никуда не деться. Вот какие мысли преследовали меня, когда я позировала ей.
 Я восхищенно посмотрела на Мэри. Ее талант действительно поразил меня, и я заговорила, пытаясь придать словам ироничный оттенок, так как Мэри и вправду была взволнована:
 — Мэри Грейс, вы обвиняетесь в умышленном сокрытии своего таланта! Известна ли вам притча о талантах? Вы были одарены талантом и скрыли это, а человек, владеющий талантом, обязан пользоваться им!
 — Я просто не верю…
 — Тебе необходимо поверить в себя! Я собираюсь купить у тебя эту миниатюру и буду твоим первым заказчиком!
 — Нет, нет… я подарю ее!
 — Я не имею права принять такой дар, но очень хочу получить эту вещь, и получу. Послушай-ка, а ты ведь разрешила одну проблему: в октябре у моей сестры день рождения, и у меня тоже. Я ломала голову над тем, что бы ей подарить? Теперь этот вопрос решен, и я не имею права получить от тебя в подарок вещь, которую собираюсь дарить другому! Это настоящая находка! Теперь мы с ней не слишком часто видимся, хотя до ее замужества постоянно жили бок о бок. Этот , портрет будет идеальным подарком в день рождения! Мы с тобой пойдем и вместе подберем для вето красивую рамку… а потом я подарю его Дорабелле. Она будет в восторге! Очень красиво и совершенно неожиданно! Ах, Мэри, огромное тебе спасибо! Ты нарисовала прекрасный портрет и в то же время решила для меня важную проблему!
 Она смотрела на меня, приоткрыв рот от изумления.
 — Милая Мэри! — воскликнула я. — Да что ты глядишь, как будто тебя сглазили, — как говорят в Корнуолле?
 Наконец, и ее захватил мой энтузиазм. Она в самом деле была необычным человеком. Те немногие художники, которых я знала, имели преувеличенное представление о собственной значимости, и единственное критическое слово об их творчестве означало смертельную вражду. Мэри была скромна и искренне удивлена. Исключительно редкое сочетание — талантливый и скромный художник!
 Я уже представляла себе лицо Дорабеллы, рассматривающей эту миниатюру. Наверняка она тоже захочет позировать. «Еще один заказчик для Мэри Грейс!» — с удовольствием подумала я.
 Мы с Мэри объявили о том, что вместе отправляемся за покупками. Взяв с собой миниатюру, мы пошли в ювелирную лавку на Хай-стрит, которую я приметила заранее, поскольку в ее витрине было выставлено несколько интересных вещей, некоторые из них — старинные, редкие и красивые.
 Звякнул колокольчик у входной двери, и мы вошли в помещение. Из-за прилавка встал пожилой мужчина.
 — Доброе утро, леди! Чем могу служить?
 — Мы хотели бы рамку… небольшую… вот для этого, — я выложила миниатюру на стол.
 Внимательно разглядев ее, он улыбнулся мне:
 — Очень мило! И великолепное сходство! — Я покосилась на Мэри Грейс, которая сразу же покраснела.
 — У вас найдется что-нибудь подходящее? — спросила я.
 — Рамка нужна небольшая, — сказал он. — Такие размеры нечасто встречаются. Небольшая и овальная. Большинство рамок весьма заурядно, а такой образец хорошего искусства нуждается в чем-то необычном, верно?
 — Да, это будет подарок.
 — Чудесный подарок! — он задумался. — Недавно к нам поступила пара серебряных рамок. Подождите минутку. Томас! — позвал он.
 Появился какой-то мужчина, значительно моложе первого. — Да, сэр?
 — Что с теми рамками, которые поступили накануне? От Марлона. Наверное, они подойдут для этой картины?
 Мужчина подошел и взглянул на миниатюру.
 — Превосходно! — заметил он, улыбнувшись мне. — Для этого действительно нужна красивая рамка. — И он ушел.
 Старик повернулся к нам:
 — Рамки поступили к нам лишь накануне. Мы еще толком и не разглядели их, да и все остальное, что поступило вместе с ними. Подержанные вещи, знаете ли. Они достались нам на распродаже. Такие вещи могут передаваться из поколения в поколение, а потом кто-нибудь умирает, и все идет с молотка.
 Он развлекал нас болтовней, пока не появился Томас с рамками. Они были действительно хороши.
 — Им, по крайней мере, лет двести! — сообщил наш старик. — В те времена умели делать такие вещи: настоящие мастера! В наше время они не часто встречаются. Что ж, я думаю, эта картина прекрасно подходит сюда по размеру. К сожалению, рамки продаются только парно!
 Меня осенило.
 — Скорее всего, нам как раз пара и понадобится! — сказала я. Ведь если Дорабелла захочет иметь такую же миниатюру, вторая рамка окажется очень кстати. — Но я не совсем уверена в этом.
 — Что ж, тогда пока берите одну, но в случае нужды дайте мне знать, хорошо? Я пока отложу другую… скажем, до конца октября, а после этого пущу ее в продажу. Конечно, им следовало бы идти в паре, но раз уж так…
 — Это было бы чудесно! — воскликнула я. — А вы не можете вставить миниатюру в эту рамку?
 — Думаю, что смогу, — сказал старик. Вновь появился Томас, и начали выяснять, сможет ли он вставить миниатюру в рамку.
 — Придется чуточку подрезать, — заявил он. — Работа тонкая, но мы справимся. Так всегда 6ывает, редко случается, что картина точно вписывается в рамку. Не зайдете ли вы во второй половине дня?
 Мы согласились, договорились о цене и радостные вышли на улицу. Мэри Грейс все еще была ошеломлена.
 Мать спросила меня:
 — Удачно ходили сегодня за покупками?
 — Очень удачно! — ответила я таким тоном, что она непременно задала бы дополнительные вопросы, если бы не была так занята собственными делами.
 С трудом я дождалась послеобеденного времени.
 В этой серебряной рамке миниатюра выглядела еще лучше, и мне захотелось показать ее всем присутствующим.
 В этот вечер мы собрались в гостиной Доррингтонов. Я сообщила матери:
 — Мне удалось купить чудесный подарок для Дорабеллы!
 — Должно быть, ты купила его сегодня? — предположила она.
 — Сегодня он принял окончательный вид!
 — Что это? Я пояснила:
 — Мне хочется сначала показать, а уже потом все объяснить.
 — Ну, так где же подарок?
 — Подожди, — сказала я, покосившись на Мэри Грейс, погруженную в разговор с Эдвардом и Гретхен. — Сейчас я его принесу.
 Я вернулась с миниатюрой, упакованной в бумагу. Развернув ее, я протянула портрет матери.
 Взяв в руки, она стала внимательно разглядывать его.
 — Это проста чудесно! — воскликнула она.
 — Мэри Грейс ходила вместе со мной выбирать рамку.
 — Но… это же ты? — удивилась мать. — Иди-ка сюда, Мэри Грейс, и сознавайся во всем! — воскликнула я — Я уже выговорила ей за то, что она зарывает свой талант. — Я обратилась к Ричарду, изумленно рассматривавшему картину. — А вы и не знали, что у вас в семье есть художник?
 — Мэри Грейс… — начал он.
 — Я знала, что она возится с красками… — произнесла миссис Доррингтон.
 — И это вы называете возней с красками? — возмущенно воскликнула я. — Я выяснила, чем она занимается, и она нарисовала мой портрет! Он просто чудесный. Дорабелла будет потрясена! Я заберу Мэри Грейс к Трегарлендам, и там она нарисует портрет Дорабеллы. В ювелирной лавке есть рамка, парная с этой. Дорабелла получит этот портрет в подарок на день рождения, а я , возможно, получу похожий подарок на Рождество!
 Все заговорили одновременно, и теперь внимание сосредоточилось на Мэри. Она была растеряна, но, по-моему, и довольна. Я порадовалась за нее.
 За обедом все разговоры крутились вокруг Мэри и того, как великолепно ей удалось передать мою внешность.
 Особенно довольна была моя мать. Она сочла эту миниатюру необыкновенно удачным подарком и сказала, что завидует мне, поскольку какой бы подарок ни подобрала она, ему будет не сравниться с моим.
 Мэри Грейс говорила сегодня гораздо более оживленно чем, обычно, и ей явно доставляло удовольствие находиться в центре внимания.
 Мать заявила:
 — Скоро нам отправляться в Корнуолл: девочки всегда праздновали день рождения вместе, это был двойной праздник. Просто не знаю, что сказала бы Дорабелла, если бы мы не собрались вместе в этот день! Через пару недель нам нужно быть там. По такому случаю, Виолетта, и твой отец должен появиться там, что бы ни произошло. Жаль, что вы не сможете поехать, Эдвард! Без вас праздник многое потеряет.
 Эдвард сказал:
 — Мне бы хотелось, чтобы Дорабелла жила не так далеко. Как было бы приятно, если бы мы с Гретхен могли заглянуть к вам на праздник!
 — Конечно, и мне хотелось бы иметь ее поближе, — согласилась мать.
 Мы оставили мужчин за портвейном, а когда они присоединились к нам, оказалось, что я сижу по соседству с Ричардом. Он сказал мне:
 — Я хочу поблагодарить вас за то, что вы сделали для Мэри Грейс! Она кажется совсем другим человеком.
 — Не я одарила ее талантом: он всегда был при ней!
 — Да, но он был спрятан, вы вывели его на свет!
 — Я уверена, что она, действительно, очень талантлива. Я хочу просить ее нарисовать портрет моей сестры, а этот покажу своим друзьям. Уверена; что у нее будут новые заказы!
 — Тогда ей скоро понадобится студия в Челси!
 — А почему бы и нет?
 — Да, это в самом деле полностью изменило ее. Поглядите, как она болтает с Эдвардом. Вы просто чудо, Виолетта! Ваше посещение доставило нам всем огромное удовольствие! — Он серьезно взглянул на меня. — Надеюсь, и вам тоже?
 — Безусловно. Я все думаю, сможет ли Мэри Грейс приехать в Корнуолл и остановиться у Трегарлендов? Я уверена — когда моя сестра увидит этот портрет, ей захочется заказать Мэри точно такой же! Мы поедем туда на день рождения — мой и Дорабеллы, и я предложу сестре пригласить Мэри. Как вы думаете, она приедет?
 — Я уверен, что вы способны убедить любого члена семьи Доррингтонов сделать ради вас все что угодно!
 — Вы действительно в этом уверены? Я и не знала, что умею быть столь убедительной.
 Взглянув через стол, я заметила, что мать, которая беседовала с миссис Доррингтон, посматривает на меня. На ее лице была умиротворенная улыбка, и мне стало чуточку не по себе.
 Покинув дом Доррингтонов, мы задержались на несколько дней у Эдварда. Мать часто уходила вместе с миссис Доррингтон. Я не просилась с ними, а она не предлагала мне этого: я знала, что мать хочет купить мне подарок на день рождения и сохранить его до поры до времени в тайне.
 Много времени я проводила с Гретхен: мы вели с ней продолжительные разговоры. Было бесполезно делать вид, будто я не замечаю ее озабоченности, так что я сама заговорила о ее семье. Гретхен сказала, что дела не стали лучше, точнее, даже хуже. Время от времени она получала от своих вести, и, хотя они уверяли, что все в порядке, она знала, что все обстоит как раз наоборот: они жили в постоянном страхе.
 — Все молодые люди Германии вступают в нацистскую партию. Они маршируют по улицам, они везде! К счастью, моя семья живет в сравнительно глухом месте, но ее постоянно гнетет неуверенность.
 — Гретхен, а не попытаться ли им выбраться оттуда?
 — У них нет возможности это сделать, они потеряли бы все. Да и как можно оторваться от своих корней? Эдвард говорит, что мы съездим к ним следующим летом, но я в этом не уверена, все постоянно меняется. Они мне не пишут об этом, но я чувствую, как им плохо. Они не хотят, чтобы я беспокоилась, говорят, что все у них хорошо, но я очень боюсь за них!
 Я попыталась припомнить то ужасное ощущение, от которого мне было никак не избавиться: жуткое в своем неистовстве презрение к человеческим страданиям, этот ужас и безнадежность, которые я видела на лицах людей в ту ночь! Меня приводило в отчаяние сознание того, что люди могут быть столь безразличны и даже находить наслаждение в муках других. И что было причиной этого? Я бы еще могла понять взрыв гнева в ответ на какие-то из ряда вон выходящие действия, но это бессмысленное преследование на почве расовой ненависти было вне пределов моего понимания. Что это были за люди, способные так себя вести? Всякий раз, когда я вспоминала события той ночи, мне становилось дурно от гнева и отчаяния.
 — Я хочу кое-что сообщить тебе, Виолетта, — сказала Гретхен. — Я жду ребенка!
 Я обняла ее с радостью. Это и еще ее любовь к Эдварду в какой-то мере смогут компенсировать Гретхен постоянное беспокойство за судьбу семьи.
 Я с родителями отправилась в Корнуолл на празднование дня рождения. Визит предстоял краткий, потому что мать и я собирались вернуться вновь в ноябре и оставаться там до рождения ребенка. Мать хотела просто убедиться, что все в порядке, я же предполагала задержаться подольше.
 Мы еще не строили планы на Рождество, но подумывали о том, чтобы провести его в Корнуолле, поскольку трудно было представить себе праздник без Дорабеллы, а ее ребенок будет еще слишком мал для того, чтобы путешествовать.
 Дорабелла, очень хорошо выглядевшая, обрадовалась, увидев нас. Она обняла меня и воскликнула:
 — Ты не представляешь, как мне тебя не хватало! Мне не по себе, когда мы с тобой порознь. Как можно сломать привычку, сложившуюся в течение жизни?
 Она говорила со мной очень открыто, что было не похоже на нее, и у меня мелькнула мысль, что она может быть… ну, не то чтобы сожалеет о сделанном ею выборе, но, возможно, ставит его под вопрос, хотя Дермот был предан ей и она, по всей видимости, питала к нему теплые чувства. Наверное, на Дорабеллу действовала беременность.
 Она горячо обнялась с родителями, и я поняла, как чудесно оказаться всем вместе.
 — Теперь остается лишь месяц, — заметила мать. — Потом ты поймешь, что все лишения оправданны!
 Увидев миниатюру, Дорабелла пришла в восторг. — Какая красота! — воскликнула она. — И это мое? Я влюбилась в этот портрет! Это почти то же самое, как если бы ты была со мной! Я никогда, никогда не буду расставаться с ним. Да, это здорово! Нельзя назвать это безумной красотой, но все же портрет интригует… как «Мона Лиза»!
 — Боже милосердный! — воскликнула я. — Я никогда не пыталась репетировать улыбку Джоконды!
 — Я не хочу сказать, что ты похожа на нее, ты выглядишь самой собой, но… это просто красота!
 — С каждой репликой комплименты становятся все более неприкрытыми!
 Дорабелла рассмеялась.
 — Как хорошо, что ты здесь, Ви! — искренне сказала она, и я заметила на ее глазах слезы. — Мне так не хватало тебя… Ты даже не представляешь, как мне не хватало тебя!
 — Мне тоже тебя не хватало, — ответила я.
 — Нет, нам просто нельзя расставаться! Мы жили бок о бок с первой секунды нашего существования. Нам никогда нельзя разделяться, мы ведь — частицы друг друга! Тебе нужно выйти замуж за какого-нибудь корнуолльца и жить тут, рядом со мной, все остальное меня не устроит. У тебя, кстати, есть шанс, это — Джермин! Вот было бы здорово, если учесть вражду и все такое прочее… А может быть, Гордон? Нет, я предпочла бы Джермина!
 — Это было бы очень здорово!
 — Я слышала, что ты в Лондоне имела успех? Говорят, друг Эдварда Ричард — просто очарователен! Вы с ним ходили в оперу?
  — Мы ходили все вместе.
 — «Травиата»! Наша милая мамочка, похоже, просто очарована выбором Ричарда.
 — Ты была бы в восторге тоже.
  — Я предпочла бы какое-нибудь представление «со мной» в главной роли! Возможно, если бы там была я, он подобрал бы что-нибудь, относящееся к Дорабелле!
 — Я уверена в этом.
 — Ты говоришь неправду, но как вам должно было быть весело! Да еще эта очаровательная миниатюра! Мне тоже хотелось бы иметь свой портрет.
 — Я была в этом уверена и как раз собиралась тебе это предложить. Потом ты сможешь подарить мне его на Рождество.
 Я рассказала ей про Мэри Грейс.
 — Значит, сестра Ричарда? Круг сужается! Ты вступила в близкие отношения с этой семьей!
 — Я отыскала эту рамку. Правда, она изысканная?
 — Просто чудесная!
 — Есть и еще одна такая же, парная.
 — Где?
 — Отложена в лавке. Ее придержат до тех пор, пока ты действительно не соберешься заказать свой портрет.
 — Разумеется, собираюсь! Так она, эта Мэри Грейс, приедет сюда?
 — Думаю, после рождения ребенка. Тебе не нужно думать о таких вещах, пока ты ждешь ребенка. Кроме того, лучше рисовать тебя, когда ты опять придешь в норму.
 — Эта мысль меня привлекает!
 — Тогда ты сейчас напиши Мэри Грейс, а я отвезу ей письмо. Пригласи ее на недельку-другую, ей вполне хватит этого времени. Она работает очень быстро, и портрет будет закончен к Рождеству.
 — Как я рада, что ты здесь! Жизнь становится совсем другой!
 — Что такое? Я нужна тебе, когда у тебя есть обожающий муж, а скоро будет еще и ребенок? И тебе до сих пор нужна сестра?
 — Ты всегда нужна мне! Ты же не обычная сестра, ты ведь — частица меня! — повторила Дорабелла.
 Наше пребывание в Корнуолле было недолгим. С Джоуэном Джермином я встретилась только один раз. Я сказала ему, что снова буду здесь в ноябре, и что сейчас мы приехали только отпраздновать день рождения. Мы пили подогретое вино с пряностями в отеле, расположенном в двух милях от Полдери, и на прощание он сказал:
 — Рассчитываю почаще видеться с вами в ноябре. Надеюсь, в следующий раз вы погостите здесь подольше?
 Я ответила, что пока ничего не знаю наверняка, может быть, я даже останусь здесь после Рождества».
 — Мы еще ничего окончательно не решили, — пояснила я. — Мои родители хотели бы, чтобы Дорабелла приехала на Рождество домой, но ребенку в таком возрасте путешествовать рановато.
 — Вы будете здесь! — заявил Джоуэн.
 Гордон теперь был более доступным: нас связывало воспоминание о совместно пережитом приключении. Он сказал, что очень рад тому, что мы приехали и что, судя по всему, Дорабелле очень недоставало меня.
 — Вы же знаете, как это бывает у близнецов, — заметила я.
 — Да, очень близкие взаимоотношения! Собственно, вот и все события. Вскоре мы отправились домой.
 Через неделю или чуть позже пришло письмо от няни Крэбтри и еще одно — мне от Дорабеллы.
 Письма прибыли, когда мы сидели за завтраком. Мать тут же вскрыла адресованное ей письмо. Я предпочла бы забрать письмо от Дорабеллы к спальню, чтобы прочитать его в одиночестве, потому что часто она писала мне очень откровенно и это предназначалось только для моих глаз. Мать знала это и только позже спрашивала, что там новенького.
 — Чудесно! — воскликнула она, дочитав свое письмо. — Няня Крэбтри уже там! Старая добрая няня Крэбтри! Она собирается кое-что изменить в детской, говорит, что Дорабелла чувствует себя хорошо да и все остальное в порядке. Няня полностью удовлетворена и счастлива, хотя не совсем уверена в докторе. Она пишет, что за этими сельскими докторами «надо приглядывать»!
 Сама няня Крэбтри родилась в Лондоне и была уверена, что у тех, кому повезло меньше, не следует ожидать таких же блестящих качеств, которые присущи уроженцам столицы.
 — То же самое она говорила нам в Кэддингтоне! — заметила, состроив гримасу, мать. — Корнуолл она воспримет еще более критично: он ведь еще дальше от Лондона! Но я все равно рада, что она там: няня прекрасно разбирается, что к чему, и, если вконец не запугает доктора, все будет в полном порядке! Интересно, что думает о ней Матильда? С такими людьми, как няня Крэбтри, главная сложность в том, что они всегда считают себя правыми, а тех, кто не согласен с ними, — заблуждающимися. Впрочем, в девяти случаях из десяти она оказывается права!
 — Я считала, что ты абсолютно уверена в том, что никто, кроме няни Крэбтри, там не справится.
 — Я-то уверена, но у нее могут быть конфликты с другими людьми. Для своей обожаемой Дорабеллы она сделает все, да и ребенок не может оказаться в лучших руках! Но няня Крэбтри любит, чтобы все делалось так, как она считает нужным!
 Мне хотелось побыстрее взяться за письмо Дорабеллы, и  я отправилась в свою комнату.
 « Дорогая Ви! 
  Итак, няня Крэбтри прибыла в ореоле своей славы! Дермот отправился на станцию встретить ее, и, кажется, она его не одобрила. Как может не нравиться Дермот? Он был очень мил с ней и ответил на все ее вопросы —  в той мере, которой можно ожидать от обычного мужчины. Она слегка покритиковала дом: он показался ей полным сквозняков. «А чего еще можно было ожидать? — заявила она. — Тут же море совсем рядом». Она кое-что изменила в детской и заставила меня больше отдыхать. Я, мол, всегда самовольничала, « Не то что мисс Виолетта »  .Итак, ты стала для нее воплощением всех достоинств. Это всегда так бывает, верно? Хороший близнец — отсутствующий близнец! 
  Иногда она ведет себя так, как с нами, когда нам было три или четыре года. Что делать, она одинаково относится к детям всех возрастов, всякий ребенок —  ее ребенок! Не думай, что Дермот в это вмешивается: младенцы нянюшки Крэбтри полностью принадлежат ей. Бедняжка, надеюсь, когда он/она родится, ему/ей придется не слишком трудно. 
  Матильда ведет себя очень спокойно и подчиняется всем ее указаниям. Дермоту няня очень нравится, хотя она ведет себя по отношению к нему так, словно он — один из тех «полоумных » мужчин, которые не могут отличить у ребенка голову от ног. Гордона она считает жалким, а относительно старика у нее не сложилось мнения, да и встречаются они с ним редко. Наверняка она считает, что он здесь не играет никакой роли. 
  Милая старая няня Крэбтри, я так рада, что она здесь: от ее присутствия становится уютнее! 
  Больше всего я, конечно, хочу, чтобы приехала ты. Теперь уже осталось недолго. Кстати, скажи маме, что я подбираю имена. Я решила поддержать оперную традицию: если это будет мальчик — быть ему Тристаном, если девочка — Изольдой. Спроси, устраивает ли ее это? Думаю, вагнеровские имена ей понравятся меньше, чем наши, однако они будут особенно подходящими, поскольку это и корнуоллские имена, а младенец нянюшки Крэбтри будет наполовину корнуолльцем… »
 Когда я рассказала матери, какие имена предполагаются, она развеселилась.
 — Мне это нравится, оба имени хороши! Интересно, кто же у нас будет? Твоего отца не волнует пол будущего младенца, потому что для него оба важны. Меня, кстати, тоже, хотя, может быть, мальчик был бы все же лучше.
 Она задумчиво посмотрела на меня, и я заметила в ее глазах то самое выражение, которое появлялось, когда она начинала строить матримониальные планы. Должно быть, она считала, что мне очень одиноко без Дорабеллы.
 Мы отправились в Лондон погостить у Эдварда и, конечно, встретились с Доррингтонами. У меня появилась возможность рассказать Мэри Грейс о том, как Дорабелла восприняла миниатюру и что она, как я и предполагала, хочет, чтобы Мэри нарисовала ее портрет.
 — Наверное, ты уговорила ее? — спросила Мэри.
 — Уверяю тебя, Дорабелла всегда сама принимает решения! Она считает, что ты — гениальная и ждет — не дождется твоего приезда, вот почему я хочу поскорее приобрести вторую рамку. Когда родится ребенок, ты непременно туда приедешь. Корнуолл должен очень заинтересовать тебя!
 — Ты это всерьез? Мне не верится.
 — Но ты приедешь в Корнуолл создавать миниатюру?
 — Я хотела бы… очень хотела бы! Это было бы замечательно!
 — Завтра купим вторую рамку, чтобы быть уверенными в том, что у нас есть пара.
 Этот визит оказался удачным: обычные радости от покупок, поход в театр и ужин с Доррингтонами.
 Гретхен, похоже, стала несколько спокойнее: ее мысли были заняты предстоящими родами. Это событие должно было произойти только в апреле, но беременность уже сказывалась на ней. Я была рада — это, несомненно, отвлекало ее от беспокойных мыслей о судьбе ее семьи в Германии.
 Мы не могли задерживаться надолго, поскольку, как заявила мать, нам следовало приготовиться к поездке в Корнуолл.
 — Я хочу приехать туда заранее, — говорила она. — Дорабелла будет чувствовать себя уверенней, если мы будем рядом. Когда все кончится, я уеду: я не могу надолго оставлять вашего отца. Он очень не любит оставаться один, хотя никогда не жалуется. Ты же, наверное, захочешь задержаться, а если Мэри Грейс собирается съездить туда, ты тем более захочешь побыть с ней. Пора уже подумать и про Рождество: думаю, мы опять отправимся туда, ведь нянюшка Крэбтри ни за что не позволит путешествовать новорожденному. Похоже, этот период жизни нам придется проводить в поездах! Мне показалось, что Доррингтоны не прочь, чтобы мы провели Рождество у них.
 — О нет, нам необходимо быть вместе с Дорабеллой!
 — Разумеется, однако лучше бы она жила поближе!
 Итак, в назначенный срок мы отправились в Корнуолл. Это был мрачный ноябрьский день, и по мере того, как поезд продвигался на запад, становилось все темней. К тому времени, как мы приехали, стало совсем темно.
 Дорабелла бросилась ко мне и обняла: она была очень эмоциональна. Роды явно близились: она стала совсем неуклюжей и, как я заметила, была немного встревожена. Потом она обнялась с матерью, и та погладила ее по голове.
 Нянюшка Крэбтри приветствовала нас со сдержанным удовлетворением.
 — Это будет мальчик! — заявила она. — Я сужу по тому, как Дорабелла его носит. Эта миссис Льюит говорит, что ей кажется, будто будет девочка. «Ну да, девочка! — я ей говорю. — Если я когда-нибудь видела, как вынашивают мальчика, так я и говорю, что будет мальчик!»
 — Будем надеяться, что маленький Тристан родится в срок.
 — Тристан! — хмыкнула нянюшка Крэбтри. — Ну и имечко! Чем вам плох Джек или Чарли?
 — Мы ничего не имеем против, — возразила мать, — однако Дорабелла решила, что это будет Тристан.
 Няня Крэбтри поцокала языком. В этом вопросе она была бессильна.
 Дорабелла показала нам подготовленное для младенца приданое и рассказала, как готовится к родам. Акушерка явится сразу же, как только нянюшка Крэбтри даст сигнал; то же самое относится и к доктору; сама нянюшка Крэбтри будет присутствовать неотлучно, чтобы лично приветствовать новорожденного.
 — Все уже готово, — вставила нянюшка Крэбтри. — Я об этом позаботилась! Теперь нам остается только дождаться рождения милого малыша.
 Больше всех этого ждала она: вскоре после родов она избавится от врача и акушерки и начнет самолично распоряжаться всем.
 Дорабелла была утомлена и сразу же после обеда легла в постель. Дермота и Гордона мы не видели. Матильда сообщила нам, что оба отправились на какой-то съезд землевладельцев, проходивший в Эксетере. Предполагалось, что они будут отсутствовать двое суток.
 — Дермот хотел отказаться от поездки, когда узнал, что вы приезжаете, но Гордон без Дермота ехать не хотел, — говорила Матильда. — Поскольку до родов остается еще несколько дней, он решил, что вы правильно поймете его.
 После того как все разошлись по своим спальням, мать зашла ко мне поболтать.
 — Матильда — просто молодец! Я побаивалась, что с нянюшкой Крэбтри возникнут трудности, но Матильда — воплощенная тактичность, и она, видимо, понимает, какое сокровище — такая нянька, если не обращать внимания на некоторые мелочи в её поведении.
 — Да, мне кажется, Матильда любит, чтобы все было спокойно.
 — Что же касается остальных слуг… ну, нянюшка Крэбтри будет жить сама по себе, не вступая с ними в тесный контакт. Вся ее жизнь сосредоточена на детской, вот почему нельзя найти лучшей няньки для ребенка. А нам теперь остается только ждать! — По-моему, Дорабелла волнуется.
 — А кто бы на ее месте не волновался? Это ее первые роды, и она еще не знает, с чем ей предстоит столкнуться. Все будет в порядке: она крепкая, здоровая, а уж мы позаботимся о том, чтобы за ней был нужный уход. Жаль, что отец не может быть вместе с нами! Впрочем, в детской от него не было бы особой пользы.
 — Он оказал бы поддержку, да просто приятно, когда отец рядом!
 Мать кивнула и улыбнулась.
 — Это верно, — сказала она, — но существует поместье, а мы без конца переезжаем с места на место. Когда ребенок немножко подрастет, Дорабелла сможет приехать к нам, и тогда не придется столько разъезжать. — Она зевнула. — Трудный сегодня выдался день, я устала? Наверное, пора мне отправляться в кровать, да и тебе тоже.
 Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и она вышла.
 Я действительно утомилась. Улегшись в постель, я некоторое время прислушивалась к рокоту прибоя. Интересно, почему в этом доме у меня всегда появлялись жутковатые ощущения?
 Я задремала и неожиданно очнулась. Послышался скрип пола, и я поняла, что не одна: кто-то еще был в этой комнате.
 Мое сердце бешено колотилось. Я еще не совсем проснулась, продолжая выкарабкиваться из какого-то сна, оставлявшего у меня неясное, но дурное впечатление. Я уселась в кровати и начала вглядываться в окружающее, хотя едва ли что-то можно было различить в рассеянном свете звезд.
 Из тьмы вышла Дорабелла и остановилась у моей кровати.
  — Я напугала тебя? Я и не знала, что ты так легко пугаешься.
  — Дорабелла! Что ты здесь делаешь?
 — Сначала я не могла уснуть… потом мне приснился этот сон… уже не в первый раз. Он напугал меня!
 Поверх ночной рубашки на ней был наброшен легкий халат, а волосы распущены по плечам.
 — Ты простудишься, — сказала я.
 — Мне нужно было повидаться с тобой!
 — Тебе нельзя так стоять!
 — Нельзя, — согласилась она, сняла халат, бросила его на кресло и легла ко мне в постель.
 В моей памяти мелькнули дни, когда мы уезжали из дома… то ли на каникулы… то ли к кому-то в гости. Если Дорабеллу поселяли в другую комнату, она всегда приходила ко мне. Она говорила: «Я не могла уснуть» или: «Мне приснился плохой сон». Дома мы спали в одной комнате, и наши кровати стояли рядом. Когда она сейчас прижалась ко мне, я вспомнила те давно минувшие дни.
 — Слава Богу, что ты здесь! — прошептала она.
 — А что?
 — Что? — переспросила она. — Потому что ты мне нужна, вот что! Терпеть не могу, когда нет возможности прийти и поговорить с тобой. А теперь я могу поболтать с тобой вволю, Ви!
 — Ну что ж, почему бы и нет? Я тут… и теперь уже не сплю.
 — Извини, если я напугала тебя. Ты, наверное, подумала, что это привидение? Возможно, дело в джерминовском привидении, в той, которая исчезла в море? Я так волнуюсь, Виолетта! Я вправду обеспокоена: этот сон такой яркий… и уже не в первый раз. Думаю, он вещий!
 — И что же во сне происходит?
 — Я рожаю ребенка… и умираю!
 — Что за глупость! Тысячи женщин благополучно рожают детей! У тебя все подготовлено… за тобой присмотрят… с тобой я и мама, да еще нянюшка Крэбтри. Она никогда не допустит, чтобы ты… с тобой что-нибудь случилось!
 — Не шути! Я говорю серьезно. Я умираю, понимаешь… в этом сне! Я умираю, родив ребенка, но с ним все в порядке, и он такой хорошенький! Я умерла… а он здесь. Вероятно, после смерти можно наблюдать за людьми… видеть, чем они занимаются? Вот это я и делаю во сне… наблюдаю. Я вижу тебя и нашу мать… и вы очень несчастны…
 — Слушай, Дорабелла, — строго сказала я, — не нужно драматизировать! С тобой все в порядке, так сказал врач.
 — Врачи не всегда разбираются в случающихся… осложнениях…
 — Уж от тебя я меньше всего ожидала таких нездоровых мыслей. Послушай, ты собираешься рожать ребенка… это может наступить в любой момент. Естественно, ты волнуешься! Наверное, всякий бы волновался на твоем месте. Все мы знаем, что детей не приносят аисты и что их не находят в капусте, а сам процесс родов довольно болезненный. Такое происходит во всем мире, но у тебя это впервые, а ты всегда с трудом переносила любой дискомфорт. Ты этого не сознаешь, но это так. Ты только представь, как кричит маленький Тристан или Изольда. Это же чудесно! Твой собственный ребенок! И ты сразу поймешь, что все уже кончилось. Ах, какая ты счастливая, Дорабелла!
 — И ты хотела бы иметь ребенка, правда?
 — Все женщины хотят этого… или большинство из них.
 — Только те, что относятся к материнскому типу! Я думаю, ты из таких. А если предположить… предположить… что, как в этом сне… я не выживу?
 — Не собираюсь даже думать об этом!
 — Милая, милая Ви, мы никогда не расстанемся! Без тебя я сама не своя, какая-то полуживая, вот почему… Я знаю, тебе это не понравится, но такое может случиться. Ведь люди умирают… и зачастую как раз те, от кого этого не ожидали…
 — Забудь этот глупый сон! Это называют «нервозностью беременных».
 — Правда? Похоже, ты вызубрила все о родах наизусть!
 — Просто я прислушиваюсь к тому, что говорят.
 — Это потому, что у нас с тобой все общее. Я скажу тебе, чего я хочу, Ви! Если я… не выживу…
 Я сделала нетерпеливый жест.
 — Выслушай, — потребовала Дорабелла. — Просто предположим такое! Если меня не станет, я хочу, чтобы ты взяла себе маленького Тристана… или Изольду. Я не хочу, чтобы ребенок доставался кому-то другому! Ты поняла меня?
 — А что я понимаю в младенцах?
 — Тебя бы наставляла нянюшка Крэбтри, но я хочу, чтобы ребенок был твоим. Конечно, есть еще мама, она тоже поможет, но ребенку нужен один человек, которого он будет выделять из всех… который сможет заменить ему мать, и я постараюсь, чтобы этим человеком была ты, потому что ты — моя частица!
 — Конечно, я бы… но все это чепуха!
 — Да, возможно, но ты поклянись: «Пусть мне перережут глотку, если я преступлю клятву!»
 Я рассмеялась, вспомнив детство: как Дорабелла обещала держать что-то в тайне, облизнув палец: «Вот видишь, мой палец мокрый, — затем, обдув его, чтобы он обсох: — Вот видишь, теперь он сухой. Я перережу себе глотку, — и она выразительным жестом проводила пальцем по горлу, — если когда-нибудь нарушу клятву!»
 — Клянусь, — сказала я, — но скоро ты сама посмеешься над своими фантазиями!
 Дорабелла удовлетворенно вытянулась в постели.
 — Теперь мне гораздо лучше! Что бы ни случилось, все будет в порядке… Я имею в виду — с ребенком. Ты же понимаешь, какие между нами отношения, мы ведь с тобой — одно целое, Ви… и так будет всегда, что бы ни случилось! Если я умру…
 — Ой, пожалуйста, прекрати говорить о смерти! Она произнесла:
 — Ты поклялась мне! Мы всегда держали свои обещания, правда? Ты понимаешь, что я имею в виду, когда говорю, что ты являешься частицей меня, а я — частицей тебя? Мы ведь с самого начала были с тобой вместе, мы связаны друг с другом. Это ведь так, правда? Другим людям этого не понять! Это даже забавно… Будто какая-то нить. Прочная, хотя и невидимая… Я думаю о ней, как о паутинке, связывающей нас навсегда, даже если кто-то из нас умрет… Я беспокойно вздохнула.
 — Хорошо, хорошо, — продолжала она. — Я больше не буду говорить об этом! Ты пообещала… и что бы ни случилось, эта ниточка останется. Слушай, а ты здесь останешься, правда?
 — Ну, на некоторое время…
 — Я скажу тебе, чего бы мне хотелось: выходи замуж за этого милого мужчину из семьи Джерминов и будем жить здесь вместе!
 — Безусловно, мадам, если вам так удобнее!
 — Да ты подумай! Мы ведь будем соседями, представляешь! Хотя мама, наверное, возлагает надежды на этого лондонского юриста?
 — Да уж! Знаешь, мне бы не хотелось обсуждать эту тему, она меня раздражает, особенно оттого, что все это чепуха! Думаю, ты поступила очень разумно, так быстро выйдя замуж и уклонившись от всех этих разговоров.
 — Все матери одинаковы! Они не могут расстаться со своими дочерьми и в то же время не могут успокоиться, пока не выдадут их замуж!
 Дорабелла рассмеялась. Похоже, все ее страхи рассеялись.
 Я задумалась над тем, действительно ли ее преследовал подобный сон? Она привыкла все драматизировать и непременно желала находиться в центре драмы. Возможно, ей нравилось представлять себе, как все домашние погружаются в траур по ней, по осиротевшему ребенку, родившемуся на свет, по оставшейся в живых сестре-близнеце, связанной с ней «невидимой нитью» и ставшей приемной матерью… Ей это должно было доставлять удовольствие — при условии, что она могла бы наблюдать за развитием действия!
 Я проводила Дорабеллу в ее комнату и аккуратно накрыла одеялом. На мгновение она прижалась ко мне.
 — Помни, — сказала она, — ты поклялась священной клятвой!
 Оказавшись вновь в постели, я обнаружила, что мне трудно уснуть. Несмотря на всю смехотворность страхов Дорабеллы, они некоторым образом совпадали с моими: если только предположить… Нет, нет… нельзя позволять себе увлекаться такими мыслями! Все у нее будет в порядке, так должно быть, все так говорят! Она молодая и здоровая, все должно быть хорошо!
 Я лежала, время от времени впадая в дрему… погружаясь в обрывочные неприятные сны.
 Море внизу, казалось, немножко сбавило тон, перейдя от равномерного рокота к рассеянному шепоту. Наконец я уснула.
 Несколькими днями позже у Дорабеллы начались роды.
 Во всем доме поднялась суета, приехал доктор, а вместе с ним акушерка. Мы с матерью пребывали в состоянии напряженного ожидания. Нянюшка Крэбтри была готова принять ребенка под свое покровительство, едва услышав его крик. Однако доктор и акушерка ясно дали ей понять, что до этого момента ее присутствие возле роженицы совершенно излишне.
 Я не могла не думать о ночном посещении Дорабеллы, и о ее навязчивом сновидении. Мать нервничала не меньше меня. Мы сидели и разговаривали… о чем угодно, только не о Дорабелле, поджидая новостей… и опасаясь их.
 Наконец, на лестнице послышались шаги: к нам шел доктор.
 — Мальчик! Вы можете проведать Дорабеллу… только на пару минут: она очень утомилась!
 — Она… с ней все в порядке? — пробормотала я.
 — Как огурчик! — заявил он. Мы рванулись в ее комнату. Дермот был уже там — гордый отец, переводящий взгляд с младенца на раскрасневшуюся и довольную Дорабеллу. Акушерка держала на руках младенца — краснолицего, с пучочком реденьких волос на голове, сморщенного, пищащего.
 — Он красавчик! — сказала акушерка, и дитя раскрыло рот, как будто смущенно опровергая эту ложь.
 Дорабелла взяла за руки меня и мать. Мать была близка к тому, чтобы расплакаться — от облегчения и счастья.
 Дорабелла взглянула на меня.
 — Я все-таки сумела!
 — Я знала, что ты сумеешь!
 — И что вы думаете… о Тристане?
 — Он чудесный! — сказала наша мать, — Только моя дочь могла родить такого чудесного ребенка!




 ТРАГЕДИЯ НА БЕРЕГУ


 Когда Дорабелла оправилась после родов, Джеймс Трегарленд настоял на том, чтобы мы выпили за здоровье младенца его коллекционного шампанского. Тристан к тому времени уже не выглядел сморщенным старичком, которого он так напоминал сразу после рождения. Его кожа приобрела нормальный розовый оттенок, волосы, хотя и реденькие, начали золотиться, а глаза — когда он решался все-таки приоткрыть их — были поразительно синими.
 Нянюшка Крэбтри присматривала за ним, не позволяя слишком приближаться к младенцу. Дорабелла сидела в кресле, похоже, полностью оправившись после родов. Дермот стоял возле нее — гордый отец; Матильда с Гордоном счастливо улыбались всем; я с матерью пристроилась возле Дорабеллы. Старик поднял свой бокал.
 — За здоровье Тристана! И в честь его родителей, принесших в дом это благословение!
 Мы выпили за это. Дермот сказал, что и он, и Дорабелла очень счастливы, что все получилось так удачно.
 — Что ж, — сказал Джеймс Трегарленд, и в его глазах мелькнуло то самое выражение, которое я замечала уже не раз. — Это знаменательное событие: преемственность рода обеспечена! — он улыбнулся Матильде. — Ты согласна, Мэтти?
 Матильда в некотором замешательстве ответила:
 — Да, разумеется.
 Подбородок старика слегка заколыхался — это я тоже замечала за ним и предполагала, что таким образом он про себя посмеивается. То, что забавляло его, похоже, беспокоило Матильду. Может быть, имелась в виду какая-то шутка, понятная только им?
 Матильда, между тем, широко улыбнулась.
 — Я очень рада, что все так благополучно закончилось, — сказала она. — Беспокойство в таких случаях, конечно, неизбежно. — И ты с Гордоном была озабочена ничуть не меньше остальных! — заметил старик. — Но теперь все в порядке, с наших плеч гора свалилась: у нас теперь есть малыш!
 Он продолжал улыбаться, глядя на Матильду.
 — Да, — ответила она, — милый маленький Тристан! Просто чудесно, когда в доме есть маленький ребенок.
 Малыш неожиданно широко открыл ротик и зевнул, насмешив всех присутствующих.
 — Судя по всему, его несколько утомило наше мероприятие, — улыбнувшись, заметил старик.
 — Ему пора отдохнуть! — вставила няня Крэбтри. — Я отнесу его в детскую.
 После ее ухода старик заявил:
 — Уж она-то наверняка сумеет о нем позаботиться!
 — Иногда она бывает несколько назойлива, — заметила Матильда. — Однако нянька она, вне всяких сомнений, чудесная!
 — Безусловно, — подтвердила мать, — вот почему я постаралась заполучить именно ее. Она следила за моими девочками лучше, чем сторожевая собака!
 — Сторожевая собака! — воскликнул старик. — Не думаете ли вы, что кто-то будет покушаться на этого малыша?
 — Я имела в виду ее бдительность по отношению к опасностям, подстерегающим ребенка, — пояснила мать. — И она позаботится и об уходе, и о том, чтобы он не подвергался никакой опасности: она считает его своим ребенком.
 — Именно это ему и нужно, — заявил старик, улыбнувшись, словно самому себе.
 Мне показалось, что он ведет себя весьма странно, и я задумалась — вполне ли он нормален? Похоже, какая-то мысль очень развлекала его.
 Через несколько дней мать заявила, что ей пора уезжать. Посоветовавшись с няней Крэбтри, она решила, что ребенок слишком мал для того, чтобы отправляться с ним куда-то на Рождество, и поэтому праздники мы проведем здесь, в Трегарленде.
 Скоро сюда должна была приехать Мэри Грейс. Дорабелле не терпелось позировать для портрета, и она очень расстроилась, когда я сказала, что уеду отсюда вместе с Мэри. Наконец я согласилась задержаться здесь и после Рождества.
 Вскоре после отъезда матери прибыла Мэри Грейс. Они с Дорабеллой понравились друг другу с первого взгляда, и Мэри тут же взялась за работу.
 Мэри приветствовала вся семья. К обеду спустился старик и явно заинтересовался ею. За столом она сидела рядом с Гордоном, и между ними завязался оживленный разговор. Все присутствующие видели миниатюру, которую я подарила Дорабелле на день рождения, и находились под впечатлением работы Мэри Грейс. К моему удивлению, оказалось, что Гордон немножко разбирается в живописи, так что у них нашлась общая тема. Мэри расцветала на глазах и была совсем не похожа на того человека, с которым я когда-то познакомилась.
 Я чувствовала удовлетворение: жизнь, похоже, вошла в колею, а драматические предчувствия Дорабеллы оказались безосновательными. Мэри Грейс жила полной жизнью, и было приятно поздравить себя с тем, что и я приложила к этому руку, продемонстрировав всем ее талант. Добрые поступки по отношению к другим доставляют удовольствие и тому, кто их делает! Да, я была довольна.
 Я не видела Джоуэна Джермина с тех пор, как приехала сюда. Поначалу мы были слишком озабочены предстоящими родами, чтобы думать о чем-то другом, а потом я была занята приездом Мэри Грейс. Однако теперь, когда все треволнения закончились, у меня появилось свободное время. Вряд ли стоило отправляться в поля на поиски Джоуэна, поскольку шансов встретить его там было мало. Нельзя было ожидать, что он будет там каждый день, рассчитывая на случайную встречу со мной. Какой же все-таки смехотворной была эта вражда! Если бы он мог просто позвонить в Трегарленд, все было бы гораздо проще.
 Я решила просто прокатиться. Эти места всегда были интересными, а в такое время года здесь не было посторонних, что придавало окрестностям особое очарование.
 Я поехала в сторону от моря, вокруг имения Джерминов, проезжая через незнакомые леса и поля. Время от времени вдали поблескивала морская гладь. День выдался очень хорошим. С моря дул легкий ветерок, нежно ласкавший кожу.
 Жизнь была прекрасна, с Дорабеллой все было в порядке. Она сумела напугать меня своими разговорами о дурных снах и требованиями поклясться, что позабочусь о ребенке, который — она была в этом уверена — должен был остаться сиротой. Такой уж была Дорабелла: вечно в поисках драм!
 А я уже полюбила Тристана! Когда я заходила в детскую, нянюшка Крэбтри без всяких протестов позволяла мне брать его на руки. Она говорила:
 — Нравится ему тетушка Виолетта, правда, малыш мой?
 Он бросал на нее загадочный взгляд, придававший ему вид святого, затем обращал свои синие глазки на меня.
 — По-моему, он мне улыбается, — говорила я.
 — Ладно, хватит, а то его продует, — заявляла нянюшка Крэбтри, отбирая его у меня.
 Тогда он протестующе пищал, и ей приходилось возвращать его мне. Устроившись у меня на руках, он смотрел в мои глаза. Именно эти эпизоды вызывали во мне глубокую привязанность к Тристану, и я стала считать его своим.
 Джоуэна я встретила неподалеку от имения. Он ехал на крупной черной лошади, которую пустил рысью, издалека заметив меня.
 — Привет! — воскликнул он. — Почему мы до сих пор не встречались?
 — Потому что до сегодняшнего дня наши пути не пересекались.
 Он бросил на меня взгляд, полный упрека.
 — Я все время приезжал на место свидания.
 — О… прошу прощения, мы были очень заняты.
 — Конечно, я понимаю. Новости уже разнеслись по округе: мальчик Тристан! Старое доброе корнуоллское имя!
 — Именно это и говорила моя сестра, к тому же она решила поддержать оперную традицию!
 — Превосходно! Может, отметим это в какой-нибудь таверне?
 — Я бы не прочь, но у меня нет времени: сестра наверняка ждет меня.
 Джоуэн явно расстроился, что доставило мне немалое удовлетворение.
 — Я думаю, именно нам с вами следует разрушить этот глупый обычай!
 — Вы имеете в виду?..
 — Если я не могу заехать к вам, то вы можете заехать ко мне! Тогда нам не придется встречаться как бы случайно или по тайному сговору. Я собираюсь просто пригласить вас! Вы примете это приглашение?
 Я заколебалась.
 — О, пожалуйста! Нельзя позволить втянуть себя в эту глупую историю, которая, тянется с незапамятных времен! Следует разорвать порочный круг, пусть возникнет скандальчик! Заезжайте ко мне. Когда вам удобнее?
 — За такое дело следует браться, приняв меры предосторожности…
 — Почему? Если мы собираемся покончить с глупыми ограничениями, то почему не сделать это открыто?
 — Понимаете, я здесь всего лишь гостья, вряд ли мне нужно «раскуривать трубку мира».
 — То есть вы не придете?
 — А если я приду на чай? Это я могу сделать, не оповещая никого в доме. Я не понимаю мистера Трегарленда-старшего: по-моему, он все время над чем-то посмеивается. Не уверена я и в муже моей сестры, да и в миссис Льюит, которая, как мне кажется, очень гордится семейными традициями…
 — А ваша сестра?
 — Вот она бы безоговорочно согласилась с вами! Она посчитала бы такой визит и интересным, и любопытным!
 — В таком случае, завтра после обеда! В три? В половине третьего?
 — В половине третьего: сестра в это время отдыхает. Я предупрежу ее, тогда она не будет беспокоиться, если я немножко запоздаю.
 — Как у нее дела?
 — Очень хорошо, хотя она устает.
 — А ребенок?
 — Он великолепен!
 — Там ведь и ваша старая няня?
 — Значит, вы уже слышали и о ней?
 — Похоже, она выдающаяся личность, но она — не уроженка Корнуолла, и это очко не в ее пользу!
 — Уверяю вас, няня Крэбтри даст сто очков вперед любому! Похоже, вы неплохо информированы.
 — Ваш дом вызывает у меня особый интерес!
 У меня было легко на душе, как всегда с Джоуэном. На прощание он сказал:
 — Завтра, в два тридцать! Я буду с нетерпением ждать вашего приезда.
 Вернувшись, я тут же отправилась к Дорабелле. Она лежала в постели и, увидев меня, воскликнула:
 — Где ты была? Что случилось? Ты выглядишь по-другому…
 — Что ты имеешь в виду, как это «по-другому»?
 — У тебя произошло, какое-то событие… Я знаю, в чем дело: ты встречалась с этим — из Джерминов!
 — Ну…
 — Значит, встречалась? — рассмеялась она. — Да.
 — Я всегда замечаю! Должно быть, интересный мужчина? Ты должна привезти его сюда.
 — Знаешь, вообще-то я. собираюсь навестить его.
 Дорабелла чуть не онемела от изумления.
 — Я с нетерпением буду ждать результатов визита!
 — Ах, в этом нет ничего особенного…
 — Ничего особенного? Отправиться во вражеский лагерь! Только не следует никому здесь об этом рассказывать: неизвестно, как они это воспримут.
 Я не знала, отреагировали бы они на это вообще особых проявлений враждебности к Джерминам я здесь не видела, а Джоуэн наверняка не питал к ним дурных чувств. Состояние вражды поддерживалось только потому, что семьи ничего не делали для изменения существующего положения, а вот окружающим нравилось драматизировать несуществующую ситуацию.
 На следующий день, когда я собиралась на свидание, в конюшне мы встретились с Сетом. — Наверное, вам Звездочку, мисс? — спросил он. Я подтвердила его предположение. Сет как-то странно взглянул на меня. Я подумала: «Не знает ли он, куда я направляюсь?» Впрочем, это было невозможно, хотя потом, после визита, наверняка пойдут слухи. Сет пытался что-то сказать мне. Он бормотал:
 — Вы уж лучше туда не езжайте, мисс! Не надо туда…
 Я изумилась, подумав: «Неужели он все-таки знает, куда я собралась?»
 — Вам уж лучше больше ее не видать, мисс, а то такое…
 — Что ты имеешь в виду Сет? — спросила я. Он указал в сторону моря.
 — Ты имеешь в виду прибрежную полосу? Нет, нет, я не собираюсь туда. Я больше и не подумаю кататься там на Звездочке!
 — А то некоторые туда ездят верхом, галопом, чтобы скакать по берегу…Сет хитро улыбнулся мне.
 — Лучше уж вы ее не искушайте, мисс…
 Я не знала, кого именно мне не следует искушать. Наверное, он имел в виду привидение Джерминов, которое, по его мнению, заманило в море первую миссис Трегарленд. Бедняга Сет, мне было жаль его. Все-таки мило с его стороны проявить такую заботу обо мне.
 Он любовно похлопал Звездочку по боку, и я выехала из конюшни.
 Вновь стоял теплый, идеальный для верховой езды день. Было почти безветренно, и над вершинами деревьев вдали виднелась голубая дымка.
 Развернув лошадь, я направилась в сторону поместья Джерминов. На этот раз я решила выбрать прямой путь.
 Я проехала полмили, когда показался дом. Он был не такой древний, как Трегарленд, но не менее впечатляющий. Здание было сложено из серебристо-серого камня, который здесь называли «элванским», с ним я познакомилась в первые дни пребывания в Корнуолле. Я проехала через ворота в передний немощеный двор и оказалась перед массивной, укрепленной железом дверью. Я как раз собиралась спешиться, когда дверь открылась и показался Джоуэн.
 — Я ждал вас! Вы, как всегда, пунктуальны.
 Похлопав Звездочку по холке, он улыбнулся мне, а затем подал руку, чтобы помочь спешиться.
 — Чарли! — крикнул он, и появился слуга.
 — Да, сэр?
 — Позаботься о лошади этой леди. Повернувшись, он взял меня за руку.
 — Значит, это ваш дом? — сказала я.
 — Да, он вам нравится?
 — Из того, что я до сих пор видела, можно сказать, что он великолепен.
 — Я люблю его, и мне не терпится показать его вам.
 Войдя в холл, я осмотрелась. Он не был похож на подобные помещения в других домах. Здесь был оштукатуренный потолок, опоры которого покоились на консолях, украшенных резьбой в виде дубовых листьев. На одной из стен виднелись инициалы «Дж.» и «С».
 Заметив, что я смотрю на них, Джоуэн сказал: — «Джоуэн и Сара». Это они выстроили этот дом три сотни лет назад, а в те времена существовал обычай оставлять вот такие сплетенные инициалы. Наверное, неприятно, когда брак по какой-то причине распадался, и в доме появлялась вторая жена, которой всю оставшуюся жизнь приходилось любоваться на памятку, оставленную ее предшественницей. Это не единственное место в доме, где встречаются такие инициалы.
 Он указал мне на галерею менестрелей.
 — Я собираюсь использовать ее по прямому назначению, хотя бы из уважения к старинным обычаям: некоторые из них стоило бы сохранить. А теперь позвольте, я покажу вам остальной дом, а вы скажете, что о нем думаете.
 — Я уже вижу, что он красив. Вы можете гордиться им!
 — Я не так долго владею им, и этот факт меня слегка смущает. Ну что ж, пойдем. Вот эти коридорчики ведут в кухню. Как она выглядит, вы сами можете вообразить. Сейчас там слуги, — он состроил легкую гримасу. — Если я представлю вас, им, они сделают слишком далеко идущие выводы. Впрочем, пусть пофантазируют!
 — Они в любом случае будут болтать на эту тему.
 — Пусть болтают, вы ведь не из семейства Трегарлендов, так что, возможно, ваше поведение не сочтут предательским. Ну вот, к холлу примыкают несколько комнат. Эта лестница ведет в библиотеку, а за ней вход в гостиную: лучшая комната во всем доме. Там мы потом будем пить чай. Комната очень светлая, с полукруглым окном-фонарем. Это помещение пристраивали гораздо позже, чуть более сотни лет назад.
 Он провел меня по всему дому. Западное крыло было в запущенном состоянии.
 — Его давным-давно забросили, — пояснил Джоуэн. — Постепенно я собираюсь все привести в порядок.
 Когда он указывал мне на какие-то своеобразные черты дома, демонстрировал проделанные реставрационные работы и объяснял, что планирует сделать в будущем, в его голосе ощущалась гордость.
 — К сожалению, за один раз все не показать. Это всего лишь беглый обзор. Если вас интересуют детали, мы можем подробней посмотреть в следующий раз.
 — Они меня интересуют.
 — Я рад, потому что этот дом — моя страсть! Я хочу привести его в полный порядок, чтобы он стал таким, каким его задумывали.
 Теперь он был совсем не похож на того молодого человека, который сидел со мной в тавернах, потягивая сидр или вино. В домашней обстановке люди выглядят совершенно по-иному, и я почувствовала, что сейчас я вижу его настоящее лицо. Он был действительно увлечен восстановлением своего дома, хотя до сих пор казалось, что он ни к чему не относится всерьез, и что жизнь для него — легкое дело.
 Осмотрев дом, мы вернулись — в гостиную, через просторные окна которой проникали бледные лучи декабрьского солнца. Чай подавала горничная, не скрывавшая своего любопытства. Видимо, она уже знала, что я приехала из Трегарленда.
 А я узнала кое-что новое о Джоуэне Джермине. Он вступил во владение этим домом два года назад, хотя провел здесь детство. Его отец был младшим сыном Чарльза Джермина, после смерти которого дом перешел к старшему брату отца Джоуэна, Джозефу.
 — Этот дом приходил в упадок в течение многих лет, а я всегда питал к нему особые чувства. Мы жили на северном побережье, потому что, когда мой отец женился, он переехал в Северный Корнуолл, где родился я. Мать стала недомогать и через три года умерла. Мой отец был в душе художником, и его не интересовала материальная сторона жизни. Я приехал сюда, где меня воспитывала бабушка. У дяди Джозефа была расточительная натура. Он увлекался азартными играми и большую часть своего времени проводил в Лондоне: жизнь в провинции его не привлекала. Это отсутствие интереса к родному гнезду печалило мою бабушку. Дядюшка Джозеф не желал поддерживать семейную честь, он так и не женился, хотя обзавелся несколькими детьми: он не хотел связывать себя семейными узами и так далее. Со временем он унаследовал этот дом, а моему отцу, влюбленному в эти места, было тяжело жить так близко и не владеть этим поместьем. Он понимал, какое будущее ожидает его, — ведь старые дома нуждаются в постоянном внимании. В общем, я остался с бабушкой, а отец уехал в Новую Зеландию. Я должен был присоединиться к нему, когда он обживется на новом месте, но я уезжать не хотел, мне нравилось жить с бабушкой в этом доме.
 — Но вы ведь все равно уехали?
 — Все произошло неожиданно. Мне было восемнадцать, когда умер отец, и свое имущество в Новой Зеландии он завещал мне. Мне не хотелось покидать страну, да и бабушка не желала расставаться со мной, и ее очень печалило происходящее с домом, который к тому времени пришел в ужасающее состояние. Дядю Джозефа интересовали лишь доходы, которые можно было получить с имения.
 — Но вы все-таки отправились в Новую Зеландию?
 — Да, я пробыл там четыре года. Потом я узнал, что дядя Джозеф умер, что было неудивительно: слишком уж много он пил для своих лет. По закону наследником поместья был мой отец, а после его смерти это право перешло ко мне. Распродав все в Новой Зеландии, я вернулся домой и с тех пор живу здесь.
 — А ваша бабушка?
 — Вы познакомитесь с ней. Теперь большую часть времени она проводит в своей комнате.
 — То есть она еще живет здесь? Джоуэн кивнул. — А где же еще ей быть? Она любит этот дом, это у нас с ней общая черта.
 — А… вражда?
 Он рассмеялся.
 — К вражде она относится так же, как и я, и так же, как вы, — чепуха какая-то!
 — Это, конечно, разумный взгляд.
 — Да, но несмотря на это, существующее положение вещей все тянется и тянется.
 — Во многом это обменяется предрассудками окружающих: они постоянно поддерживают эту ситуацию.
 — Наверное, это доставляет им некоторое развлечение: есть о чем поговорить.
 — Несомненно, и, конечно, после смерти миссис Трегарленд ожили старые воспоминания!
 — Нам нужен гость из «враждебного лагеря», чтобы восстановить отношения!
 Я засмеялась.
 — И вы считаете, что мое посещение изменит положение дел?
 — Думаю, это будет первым шагом!
 Мы разговаривали довольно долго, и, наконец, я взглянула на часы.
 — Мне пора! Дорабелле не терпится узнать от меня новости.
 Джоуэн предложил мне руку, чтобы подняться с кресла. Он задержал ее на некоторое время и улыбнулся. Я ощутила удовольствие.
 — Перед тем как уйти, вам следует познакомиться с моей бабушкой! — сказал он.
 Он провел меня вверх по лестнице, затем по галерее, коридору, еще по какой-то лестнице и открыл дверь в комнату, которая была гостиной, а через другую открытую дверь я увидела кровать с пологом на четырех столбиках. Миссис Шарлотта Джермин сидела в кресле, держа в руках вышивание. Она взглянула на меня поверх очков.
 — Бабушка, я привел Виолетту, чтобы познакомить вас! — сказал Джоуэн.
 Она улыбнулась мне.
 — Что ж, это очень мило! — положив на колени вышивку, она протянула мне руку. — А у меня сегодня немножко кости ломит. Это — ревматизм. Говорят, что вредно действует влажный климат. Мне очень приятно познакомиться с вами, мисс Денвер! Джоуэн о вас рассказывал.
 — Я очень рада, что оказалась здесь и познакомилась с вами.
 Бабушка рассмеялась:
 — Пора бы уже кому-нибудь покончить с этой чепухой! Я решила, что это сделает именно Джоуэн.
 Теперь здесь живет ваша сестра, и вы часто приезжаете к ней?
 — Я приехала, чтобы быть рядом с ней во время родов, а уеду после Рождества.
 — Это хорошо! Мы здесь празднуем Рождество по-настоящему, по-корнуолльски, поддерживаем старые обычаи. Расскажите мне про вашу сестру и ее малыша. Некоторое время мы говорили на эту тему. Джоуэн наблюдал за нами, улыбаясь, и явно был доволен тем, что мы понравились друг другу. Мне было жаль покидать их, но я представила нетерпение Дорабеллы и заявила, что мне пора.
 — Приходите снова, — пригласила миссис Джермин. — Я буду ждать встречи с вами.
 Очень неохотно я, в конце концов, распрощалась с ними.
 Дорабелла хотела поскорее услышать мой отчет о событиях. Она желала познакомиться с Джоуэном и предложила пригласить его в дом. На обед? Может быть, для начала лучше на чай?
 — Похоже, он интересный человек, — сказала она, испытующе поглядывая на меня. Я знала, что у нее на уме, как знала, что на уме у матери, если речь идет о Ричарде Доррингтоне. Я сказала ей:
 — На это нужно получить одобрение семьи. Не забывай, что эта вражда длится сотни лет, а то и больше. Ты же пришла в эту семью со стороны и хочешь сразу все изменить!
 — Да, хочу! А кто из нас упал с лошади, а потом начал тайно встречаться с ним, отправился к нему домой, познакомился с его бабушкой… — она захихикала. — Ладно, я предложу это Дермоту.
 — Мне кажется, решение должен принимать отец Дермота. Как-никак главой дома является он!
 — Очень хорошо. Я думаю, он это одобрит!
 — А как насчет Матильды?
 — Ну, в данный момент хозяйкой являюсь я! Матильда, в конце концов, всего лишь почетная домоправительница.
 — Только не вздумай сказать ей это!
 В результате переговоров Джоуэн и его бабушка получили приглашение на чай.
 Как мы и предполагали, старый мистер Трегарленд не стал возражать, и был очень доволен результатами встречи — как и бабушка Джоуэна. По-моему, он наслаждался замешательством слуг, и я уже представляла, какие завтра разнесутся вести: Джермины заключают дружбу с Трегарлендами, и все это благодаря второй миссис Трегарленд и ее сестре! В общем, чай получился очень приятный.
 Теперь дни полетели быстро. Мэри Грейс вернулась в Лондон, забрав с собой завершенный портрет Дорабеллы, который надо было оправить в рамку, а мать должна была привезти его с собой на Рождество. Наконец, наступило Рождество. Приехали родители, и всем нам было очень весело.
 Последовала церемония вноса рождественского полена и питья круговой чаши — это когда глава семьи прикладывался к громадному сосуду, в который наливали вино со специями, а затем пускал его по кругу, чтобы каждый из нее угостился. Возможно, это был негигиеничный обычай, но, поскольку нам сказали, что он существует со времен древних саксов, мы посчитали недопустимым отказаться от традиций. Потом явились рождественские певцы; их пригласили в холл, чтобы они отведали вина и пирожных. Потом начались костюмированные танцы, для которых молодые люди переодевались в самые неподходящие костюмы — девушки в основном в мужскую, а мужчины — в женскую одежду. Те, у кого не находилось подходящего костюма, просто мазали лицо сажей, и все танцевали во дворе и на дорожках возле дома. Джоуэн очень хорошо разбирался в старинных обычаях и сообщил, что некоторые из них относятся еще к дохристианским временам. Например, издавна было положено в больших домах приглашать танцоров и певцов, угощая их в холле отборной едой и выпивкой. Все это соответствовало духу Рождества.
 В День подарков Джермины пригласили нас к себе. Был подан холодный ужин, после которого начались танцы. В гости пошли Дермот, Дорабелла и я. Там мы встретились с молодыми людьми, которых не знали раньше. С ними Джоуэн познакомился во время путешествия по Европе: Ганс Флеш, молодой немец, и француз Жак Дюбуа. Оба были художниками, искавшими вдохновения на диких полях Корнуолла, а остановились они на расположенном поблизости постоялом дворе. Оба были живыми, веселыми и явно нашли Дорабеллу очаровательной, уделив ей особое внимание, что доставило ей удовольствие.
 Вечер прекрасно удался, и это вновь подтвердило, что вздорной вражде положен конец.
 Я сожалела о том, что скоро должна уезжать, но слишком уж долго я отсутствовала дома. Мать заявляла, что мне совершенно необходимо возвращаться домой: теперь Дорабелла полностью оправилась, повеселела и должна была жить собственной жизнью.
 Мои чувства были смешанными. Я успела подружиться с Джоуэном Джермином и увидела его в новом свете, но никак не могла избавиться от неприятного чувства, охватывавшего меня в Трегарленде. Я припомнила нашу поездку в Лондон, как мы там развлекались и с какой радостью я раскрывала талант Мэри Грейс. Казалось, там был совсем другой мир; если здесь мне доставляло удовольствие только общение с Джоуэном, то у Доррингтонов я постоянно пребывала бы в хорошем настроении. Возможно, неплохо на некоторое время съездить в Кэддингтон вместе с родителями.
 В городке люди, казалось, проявляли ко мне особый интерес. Конечно, уже разнеслись новости об изменении взаимоотношений между Джерминами и Трегарлендами. Мне хотелось скрыться от этих слухов. Как было бы приятно оказаться в Лондоне, где человек имел право на частную жизнь, и общество понятия не имело об отношениях между отдельными людьми.
 Сет пребывал в состоянии задумчивости. Похоже, его больше всех заботила дружба между Джерминами и Трегарлендами, хотя, возможно, он просто был единственным, кто это открыто проявлял. Однажды я заговорила с ним на эту тему. Когда я пришла в конюшню, он уставился на  меня своими грустными глазами.
 — Сет, — спросила я, — отчего ты так смотришь?
 — Ничего хорошего не получится, мисс. Не выйдет…
 — Ты о чем, Сет? — спросила я.
 — Водиться с ними.
 — С кем водиться?
 Он махнул ладонью куда-то вверх.
 — Они там сердятся, а чего еще им делать? Они не дадут забыть! Это все с живыми…
 Я рассмеялась:
 — Об этом ты не беспокойся, Сет. Все это вздор!
 — Для вас будет не вздор, вот что будет. Попомните мои слова!
 — Зря ты беспокоишься, Сет, — сказала я. — Знаешь… я хочу на прощанье прокатиться на Звездочке.
 Когда наступила пора расставаться, Дорабелла всерьез опечалилась:
 — Ты пробыла здесь так долго, что стала как бы частицей этого дома. Мне будет без тебя очень одиноко.
 — Но у тебя ведь есть Дермот и Тристан!
 — Мне будет не хватать тебя. Это совсем другое. Мы ведь всегда были вместе. Ну почему ты не можешь остаться?
 — Когда Дермот женился на тебе, он и не предполагал, что вокруг тебя постоянно будут члены твоей семьи!
 — Но я нуждаюсь в тебе, — ее лицо приняло обиженное выражение, что очень тронуло меня: я помнила это выражение с детства.
 Дорабелла продолжала:
 — Ты правда хочешь уехать в Лондон? Здесь ведь гораздо интересней!
 — Мы пообещали погостить у Эдварда с Гретхен. У них скоро появится младенец, и они переезжают в новый дом. Ты же знаешь, как к ним относится мама: Эдвард для нее как сын.
 В этот момент в комнату вошла мать.
 — Ты еще не собралась? — спросила она меня. — Слушай, Дорабелла, что происходит?
 — Я не хочу, чтобы вы уезжали!
 — Но весной мы вернемся! Возможно, и ты приедешь к нам. Наверняка нянюшка Крэбтри скоро позволит Тристану путешествовать.
 Дорабелла больше ничего не говорила, но, расставаясь, она прильнула ко мне едва ли не в отчаянии.
 Когда мы ехали в экипаже, мать, до этого задумчиво смотревшая в окно, вдруг сказала:
 — Надеюсь, Дорабелла не совершила ошибку?
 — Что? — переспросил отец, встрепенувшись от дремы.
 — Ее, похоже, очень расстроил наш отъезд… особенно разлука с Виолеттой. — Так они ведь очень привыкли друг к другу, — пояснил отец. — Все у нее будет в порядке.
 — Не хотелось бы мне думать… — пробормотала мать.
 — Что? — спросила я.
 — Ах, ничего, все нормально. Она хочет, чтобы у нее были Дермот, ребенок, но заодно и ты. Это похоже на Дорабеллу!
 Оказавшись дома, я ощутила облегчение. Здесь была совсем другая атмосфера, что в Корнуолле.
 Я припоминала миссис Парделл, ее обиды и подозрения; старого мистера Трегарленда, которого не могла понять; Гордона Льюита, который показался совершенно другим человекам, когда мы были с ним там, на утесе, а потом постепенно вновь превратился в отчужденного одиночку, каким я запомнила его поначалу; и еще Сета с его туманными и малопонятными предупреждениями. Я внушала себе, что он полубезумен, но это не успокаивало меня.
 Однажды ночью мне приснилось, что я иду вдоль берега, и из моря возникает фигура, делающая мне какой-то знак рукой. От испуга я проснулась и обрадовалась, поняв, что нахожусь в своей спальне, в старом добром Кэддингтоне, в доме моего детства, где все прозаично и надежно.
 В феврале мы с матерью отправились погостить к Эдварду и Гретхен. Дом теперь производил впечатление гораздо более обжитого. Рождения ребенка ожидали в апреле, и мать сказала, что к этому времени мы непременно будем у них. Гретхен очень оживленно обсуждала дела, связанные с будущим малышом, но я чувствовала, что ее продолжают тяготить мысли о семье.
 Конечно, нас пригласили к Доррингтонам. Мэри Грейс и миссис Доррингтон были очень рады видеть нас. Мы пришли во второй половине дня, и Ричарда не оказалось дома.
 — Он будет очень рад, узнав о вашем приезде, — сообщили нам. — Эдвард сказал ему, что вы приезжаете. Вы непременно должны пообедать у нас. Как насчет завтрашнего вечера? Мать охотно приняла приглашение. Оказавшись у себя в комнате, я достала портрет Дорабеллы, который привезла с собой. Я поставила его на столик возле кровати и вспомнила слова матери о дурных предчувствиях. Я тоже начала об этом задумываться. Следовало помнить, что Дорабелла обычно действовала и говорила импульсивно. Она придавала своим капризам гораздо больше значения, чем они того заслуживали. Она сказала, что ощущает себя очень одинокой? Это оттого, что она хотела держать нас всех при себе? Или тут что-то другое? Я продолжала изучать портрет. Мэри Грейс сумела поразительной точностью уловить характер Дорабеллы. Милая Дорабелла! Я надеялась, что она обретет счастье. Я вспомнила радость на ее лице, когда она видела мой портрет. Она сказала, что держит его в спальне, но, когда я уеду, она спрячет его, потому что, глядя на него, она еще тяжелее переносит мое отсутствие. Хотя, как сказала она, время от времени она достает портрет, чтобы поговорить с ним. Я хорошо понимала ее чувства — ведь мы всегда понимали друг друга!
 Возможно, мне следовало настоять на своем и остаться? Впрочем, мать, конечно, была права. Она была уверена в том, что Дорабелле, ставшей замужней женщиной, надо жить своей жизнью. Что касается меня, мне следует поддерживать нужные знакомства и наносить визиты в Лондон, а не уезжать в глухой угол страны.
 — Там, в Корнуолле, — говорила мать, — перестаешь интересоваться происходящим в мире. Там живут своей жизнью, их больше интересуют привидения, призраки, проклятия и тому подобное… никак не связанное с тем, что происходит вокруг.
 — Ты имеешь в виду то, что происходит сейчас в Германии?
 — В том числе и это.
 — Мне кажется, Гретхен и Эдвард очень озабочены этим.
 — Ну, разумеется. Бедная девочка! Наверняка она боится за своих родителей. Это может повредить будущему ребенку. Эдвард сумел, по крайней мере, вытащить оттуда Гретхен, теперь она в безопасности.
 — Конечно, о ней заботится муж, но за семью она продолжает беспокоиться… Курт — очень милый молодой человек! По-моему, он приезжал к ним перед самым Рождеством.
 — Жаль, что они не могут съездить в Германию.
 Ричард Доррингтон, безусловно, был рад видеть нас. Взяв меня за руки, он крепко сжал их.
 — Я не мог дождаться вашего приезда! Надеюсь, с вашей сестрой в Корнуолле все в порядке? Мэри много рассказывала нам об этих местах, вернувшись из чудесной поездки, в которую вы ее пригласили.
 — Я была рада встрече с ней, а Дорабелла очень довольна своим портретом.
 — Милая Мэри! Уверяю вас, вы сделали из нее нового человека. Мы все очень благодарны вам — и моя мать, и я, не говоря уже о самой Мэри.
 — Она может стать действительно крупным художником.
 — Она говорит, что миниатюры теперь не в моде.
 — Именно она может сделать их модными! С ее талантом это вполне возможно!
 За обеденным столом Доррингтонов неизбежно должен был возникнуть разговор о Германии. Кроме нас были еще четверо гостей — юрист и врач со своими женами.
 Еще когда мы ехали к их дому, мы не могли не заметить броских заголовков и не услышать криков мальчишек-газетчиков: «Читайте в „Стандарте“!.. Читайте в „Ньюс“!.. Гитлер встречается с канцлером Австрии! Шушнигг в Берхтестгардене».
 — Что все это значит? — спросила мать, когда такси доставило нас к Доррингтонам.
 Эдвард сказал:
 — Я не знаю, но мне все это не нравится:
 Он взял руку Гретхен и нежно сжал ее. Лучше бы уж мы не приносили эти новости. За столом доктор сказал:
 — Похоже, Гитлер собирается захватить Австрию? — Он не сможет этого сделать, — возразил Эдвард. — Посмотрим, — ответил доктор. Мне не хотелось бы слышать за столом такие разговоры, но все умы были заняты именно этой темой. Как и страницы газет, и все с нетерпением ожидали результатов встречи между Гитлером и Куртом фон Шушниггом.
 Юрист сказал:
 — Нам давно следовало занять твердую позицию. Гитлер и Муссолини действуют рука об руку, они оба диктаторы! Никто не сумеет удержать их, во всяком случае, изнутри, а обуздать диктатора можно, лишь сместив его. Мое мнение таково, что Гитлер настроен на завоевания, его нужна империя и он сделает все, чтобы добиться этого! Он уже избавился от Шахта, пытавшегося приостановить рост гонки вооружений, разрушающе действующий на экономику. Бломберг, Фритч и другие ушли, потому что были профессиональными военными и советовали соблюдать осторожность.
 — И к чему все это приведет? — спросил Ричард. — Я думаю, очень многое зависит от результата этой встречи. Шушнигг — сильный политик, он не позволит Гитлеру подмять себя.
 — Вскоре мы узнаем результат, — сказал Ричард. Я сумела встретиться с ним взглядом и слегка кивнула в сторону Гретхен. Он понял меня: очень бледная, она сидела, уставившись в свою тарелку.
 — А скажите-ка мне, — продолжил без всякого перехода Ричард, — чем вы собираетесь заняться в Лондоне? — Пока я одно знаю наверняка — все запланированное нам сделать не удастся, — ответила я.
 — Есть выход — останьтесь здесь подольше!
 Мужчины остались посидеть за портвейном, и у меня появилась возможность поговорить с Гретхен.
 — Должно быть, ты рада тому, что скоро появится малыш? — спросила я, и, положив ей руку на плечо, мягко добавила: — Не нужно беспокоиться, Гретхен!
 — Я думаю о них, — тихо произнесла она. — С каждым днем Гитлер набирается сил! Не представляю, что еще он сделает с нашим народом?
 — Твою семью уже?.. Она покачала головой.
 — Пока нет, но этого следует ожидать…
 — Им следует бежать, Гретхен!
 — Я уже писала им, Эдвард тоже, но они не поедут. Они такие упорные и гордые: говорят, что это их родина и они не позволят себя вышвырнуть.
 — Что же они собираются делать?
 — Будут держаться до последнего.
 — Как я рада, что ты здесь!
 — Это заслуга Эдварда! Я живу чудесно, но постоянно думаю о своем родном доме…
 —. Милая Гретхен, будем надеяться, что в один прекрасный день все изменится! А теперь у тебя будет ребенок! Моя мать хочет приехать сюда к моменту родов. Ты это знаешь?
 Она кивнула, и я с радостью заметила на ее губах улыбку.
 — Когда родится ребенок, тебе станет лучше! Взглянув на меня, она печально улыбнулась, и мне опять захотелось как-то утешить ее.
 На следующее утро за завтраком мы обсуждали события вчерашнего дня.
 — Лучше бы присутствующие за столом поменьше говорили о Германии, — посоветовала я.
 — Все говорят об этом, и вне всяких сомнений — тема очень важная.
 — Я понимаю, но газеты и без того полны ею, а это слишком расстраивает Гретхен.
 — Она не может не думать о том, что происходит на ее родине. Я искренне надеюсь, что все закончится благополучно.
 — Наверное, ей будет легче, когда она родит ребенка? У нее почти не останется времени, чтобы думать о чем-то другом.
 Гретхен была очень довольна, когда мы вместе с ней отправились за покупками. Мы без конца обсуждали различные колыбельки и детское приданое. Эдвард был рад нашему присутствию, а когда я видела его вместе с Гретхен, мне показалось, что их искренняя преданность друг другу отличается от отношений между Дермотом и Дорабеллой. Впрочем, Эдвард и Гретхен были серьезными людьми, а Дорабелла и Дермот привыкли вести себя иначе и, возможно, просто не проявляли глубины своих чувств. Мы с Мэри Грейс посетили выставку живописи, оказавшуюся весьма интересной. К нам зашли юрист и его жена, и, когда мы сидели за коктейлем, я показала им сделанный Мэри портрет Дорабеллы. Жена юриста очень высоко оценила его, и я тут же предложила ей заказать свой портрет, что доставило мне удовлетворение.
 Насколько я понимала, жена юриста вела очень активную светскую жизнь, и я была уверена, что, когда портрет будет закончен и понравится ей, она начнет показывать его всем знакомым. Будет удивительно, если после этого не появится еще, по крайней мере, один заказ.
 Зная любовь моей матери к опере, Ричард пригласил всех на «Риголетто», и этот вечер получился просто очаровательным. После оперы мы ужинали, оживленно обсуждая декорации, костюмы и чудесную музыку. Со смехом я заявила, что предпочла бы быть Джильдой, а не Виолеттой. — Виолетта гораздо более очаровательна, — сказал Ричард. — И гораздо лучше быть тезкой дамы, грациозно умирающей в своей постели и одновременно берущей самую верхнюю ноту, чем той, что вынуждена испускать дух в мешке!
 Мы много смеялись, но вечер был испорчен новостями, встретившими нас по пути домой. Гитлер заставил Шушнигга перед самым отъездом из Берхтесгардена подписать соглашение, развязывающее руки австрийским нацистам.
 Через несколько дней Ричард пригласил меня на обед. На нем должны были присутствовать только мы, вдвоем. Это было странно, поскольку обычно мы собирались большой компанией. К тому, конечно, были основания, и мать понимала, что все это значит. Ричард отвел меня в тихий небольшой ресторанчик возле Лейчестер-сквер. Мы заняли уединенный столик, и после того, как был сделан заказ и подана еда, Ричард сказал:
 — Как чудесно, что вы здесь! Моя мать говорит, что Мэри Грейс совершенно изменилась, и все это благодаря вам.
 — Рано или поздно кто-нибудь все равно открыл бы ее талант.
 — Но сделали это вы! Мы очень благодарны вам за это… Вся наша семья в долгу перед вами.
 — Я очень тронута, но все получилось само собой. Мэри показала мне свои работы, и я сразу поняла, как они хороши. Дорабелла была просто очарована моим портретом.
 — Мы все очень любим вас, не только я…
 — А мы, конечно, любим всех вас. Помолчав секунду, он просто сказал:
 — Что касается меня, я влюблен в вас.
 — О… — пробормотала я. — Я…
 — Не собираетесь ли вы сказать, что это неожиданно и что вы очень удивлены?
 — Но мы слишком недавно знаем друг друга…
 — Срок здесь не играет роли. Я знаю, что люблю вас и хочу, чтобы вы стали моей женой! Что вы думаете по этому поводу?
 — Ну… я понимаю, что заявление, будто это так неожиданно, может показаться шуткой… но, до некоторой степени, это именно так. Видите ли, мы и в самом деле недостаточно хорошо знаем друг друга…
 — Узнать друг друга можно в очень короткий срок.
 Мне стало не по себе. Промелькнуло воспоминание о Дорабелле и Дермоте: то замечание матери расстроило меня. А Ричард? Он мне нравился, мне было приятно в его обществе, оно волновало меня, но, в отличие от Дорабеллы, я не собиралась бросаться в брак очертя голову.
 — Жениться — это очень серьезное дело! — произнесла я. — Это значит — прожить всю жизнь вместе…
 — Вас это не привлекает?
 — Пока я просто ошеломлена!
 — Вы, должно быть, знали, как я отношусь к вам?
 — Я знала, что нравлюсь вам, но сейчас речь идет о другом: мы говорим о браке.
 — Есть кто-то другой?
 — О нет… нет!
 — Похоже, вы не слишком уверены в этом?
 Я представила Джоуэна Джермина в поле, когда я упала, потом его, улыбавшегося мне за кружкой сидра, показывающего мне свой дом…
 — О нет! У меня нет никого другого…
 — В таком случае?..
 Я взглянула на Ричарда. Он был человеком чести, преданным семье, целеустремленным, жившим интересной жизнью. Я сама оживала в Лондоне, любила находиться среди людей, которые спешат по своим делам, не присматриваются к вам, не знают, откуда вы явились и чем занимаетесь… Мне нравилась миссис Доррингтон, я любила Мэри Грейс… и Ричарда тоже…
 Похоже, он пал духом.
 — Я слишком рано сделал предложение!
 — Да, слишком рано, — согласилась я. — Я не склонна к поспешным решениям, без полной уверенности.
 — Но я нравлюсь вам?
 — Очень.
 — И нравится моя семья?
 — Конечно.
 — Мэри Грейс была бы очень рада, как и моя мать…
 — И мои родители…
 — В таком случае, — сказал Ричард, радостно улыбнувшись, — мы только на время отложим этот вопрос. Вас это устраивает?
 — По-моему, это превосходная мысль!
 — В Лондоне вы получите возможность получше узнать меня.
 — А вы — меня.
 — Я уже знаю все, что мне нужно!
 — Неужели я столь прозрачна?
 — Нет… я сказал глупость!
 Я рассмеялась, а он продолжал:
 — То есть ответ не звучит «нет»? Вы сказали: «Я не уверена». Я правильно понял?
 — Совершенно верно.
 — Что ж, придется довольствоваться пока этим, — он поднял свой бокал. — Давайте выпьем за это!
 Это был радостный вечер. Конечно, я не могла не чувствовать удовлетворения: очень приятно ощущать себя любимой, а на меня не слишком обращали внимания, потому что оно всегда концентрировалось на Дорабелле.
 Мне нравился Ричард, и я уже начинала думать, что у нас с ним может сложиться, счастливая жизнь: в Ричарде было что-то надежное. Я сравнивала его с Джоуэном Джермином и немножко — с Гордоном Льюитом. Ричард был другим. Наверное, оттого, что он был истинно городским человеком, он нравился мне. Похоже, я понимала его и, наверное, была способна влюбиться в него, однако следовало получше узнать его и его семью.
 Когда я вернулась, ко мне в комнату вошла мать. Она не скрывала своего возбуждения, и я поняла: она рассчитывает, что сейчас я объявлю о помолвке.
 — Вечер удался? — спросила она.
 — О да.
 Мы помолчали.
 — Все прошло нормально? Ричард, я хочу спросить… сделал тебе предложение?
 — А откуда ты знаешь?
 Она засмеялась.
 — Дорогая моя, это же было совершенно очевидно!
 Ричард влюблен в тебя, и влюблен с первого взгляда.
 Он очень милый человек! Я так рада за тебя!
 — Ты слишком опережаешь события!
 — Что ты имеешь в виду? Он сделал тебе предложение?
 — Да…
 — И ты его отвергла? — она в ужасе взглянула на меня.
 — Неужели тебе так хочется поскорее избавиться от меня?
 Виновато посмотрев на меня, мать обняла меня.
 — Ты же знаешь, что мы с отцом думаем только о твоем счастье! Ричард — такой хороший человек… он подходит тебе во всех отношениях…
 — Я не отвергла предложения — просто оно сделано слишком рано…
 Мать почувствовала облегчение и улыбнулась.
 — Ты всегда была очень предусмотрительной! — заметила она, но я поняла, что у нее мелькнула мысль о Дорабелле, поскольку на лице ее появилось озабоченное выражение.
 — Так что же вы решили?
 — Я сказала Ричарду, что он мне очень нравится, но пока еще рано говорить о том, выйду ли я за него замуж.
 — Надеюсь, он это поймет?
 — Ричард вообще очень понимающий человек, с хорошо развитым чувством здравого смысла. Ну да, ведь он юрист!
 Склонившись, мать поцеловала меня. Некоторое время мы еще говорили, а потом, пожелав мне спокойной ночи, она отправилась в свою комнату, не до конца разочарованная мной.
 Продолжали поступать тревожные новости о событиях в Европе. Ими были полны газеты, их обсуждали все, и спрятаться от них было невозможно.
 Шушнигг вернулся в Австрию, где отрекся от своего соглашения с Гитлером, которое тот вынудил его подписать, и объявил о том, что состоится плебисцит, который решит — произойдет ли политическое и экономическое воссоединение (аншлюс) с Германией. Гитлер в ответ вторгся в Австрию. Он пользовался поддержкой в Италии, в то время как Британия и Франция, захваченные событиями врасплох, ничего не сделали, чтобы предотвратить агрессию.
 Гитлера, вступившего в Австрию, приветствовали толпы людей. Никакого противодействия могучей армии не было оказано, хотя это могло бы произойти, но Австрия не нашла в себе сил поступить иначе.
 Так или иначе — это продемонстрировало всем, каковы цели и средства германского диктатора. Ричард заявил:
 — На этом дело не кончится, я склонен думать, что это всего лишь начало!
 Он оказался прав: теперь Гитлеру понадобилась Чехословакия, но тогда произошло событие, которое заставило нас полностью забыть о происходящем в Европе.
 Мы с матерью и Гретхен отправились за покупками. Это оказалось увлекательным занятием, и домой мы вернулись только к обеду.
 Мы готовились сесть за стол, когда приехал отец. Увидев его, мы встревожились, потому что он был совершенно не похож на себя: он был ошеломлен и несчастен.
 Мать, подбежав, обняла его.
 — Роберт, дорогой, что случилось?
 Он открыл рот, зашевелил губами, но не смог произнести ни слова. От волнения у него сжалось горло.
 — Присядь, — мягко предложила мать. — Успокой ся..  . и расскажи нам, что случилось?
 — Мне пришлось приехать… я не мог говорить по телефону, я тут же поехал! Она пошла купаться… Одежда была на берегу… а она исчезла… исчезла…
 Мы в ужасе уставились на него. Отец переводил полные горя глаза с матери на меня.
 — Дорабелла… она погибла!




 ОТКРЫТОЕ ОКНО


 Отец был вне себя от горя и с трудом объяснялся. Все это казалось совершенно нереальным: Дорабелла, полная жизни, молодая, красивая… Я не могла поверить в то, что никогда больше не увижу ее. Она была частью моей жизни, частью меня самой. Она не могла умереть, это какая-то ошибка! Я не могла поверить в это, я не должна была верить в это!
 Все было похоже на какую-то неправдоподобную историю: сказали, что Дорабелла отправилась купаться и погибла при точно таких же обстоятельствах, что и ее предшественница, первая жена Дермота. Слишком уж все совпадало, и был в этом какой-то оттенок нереальности.
 Отец немногое мог сообщить нам. Думаю, он был слишком потрясен, чтобы воспринять все, что ему рассказали; наверняка он знал лишь одно — Дорабелла умерла!
 Позвонил Гордон Льюит и сказал, что у него настолько ужасные новости, что он не знает, как изложить их. Потом он рассказал, что Дорабелла отправилась купаться. Похоже, у нее сложилась привычка купаться рано утром. Вряд ли это было подходящее время года для таких купаний, но она заявляла, что холодная вода ее бодрит.
 Уже это не могло быть правдой: Дорабелла никогда не была любительницей плаванья, хотя в школе она плавала вместе с остальными. Что-то здесь было неладно…
 Гордон сумел связаться с Дермотом, который в это время был в отъезде, в одном из других имений. Тот был вне себя от горя, и весь дом был потрясен.
 Мать стояла неподвижно, сложив руки. Лицо ее было пепельно-бледным. Она смотрела на меня, безмолвно выражая свое горе и нежелание верить в случившееся.
 Потом она прижалась ко мне, как бы делясь своим горем и не веря в то, что случилось столь ужасное событие.
 — Это невозможно, этого не может быть! — настаивала я. — Я не верю в это!
 Мать воскликнула:
 — Мы немедленно отправляемся в Корнуолл! Я сама хочу узнать, как это случилось!
 В Корнуолл мы приехали поздно. Нас, конечно, никто не встречал, но мы сумели нанять автомобиль, который доставил нас на место.
 Никто не удивился, увидев нас.
 — Мы должны были приехать, — сказала мать Гордону и Матильде, встретившим нас в холле.
 — Это ужасно! — произнесла Матильда. — Я не верю в это!
 — Мы хотим точно знать, что здесь случилось? — заявил отец.
 Матильда настояла на том, чтобы мы поели, хотя никто из нас не мог и думать о еде.
 Разговор шел в гостиной. Матильда, похоже, была слишком потрясена, чтобы вести беседу, так что рассказывал в основном Гордон.
 — Все случилось так неожиданно, — начал он, — Она отправилась купаться, видимо, когда мы еще спали…
 — Кто-нибудь это видел? — спросила я.
 — Ну, в этом нет сомнений: она накануне говорила, что поняла всю прелесть утренних купаний… Мы убеждали ее, что еще слишком рано, что вода не прогреется до середины лета, но она настаивала на том, что ей это нравится… Когда Дермот уезжал, Дорабелла не спускалась обедать с нами, а он уехал в имение Брентон — в один день туда и обратно не обернуться… Накануне утром она тоже плавала: я встретил ее входящей в дом, и она сказала, что это великолепное ощущение — начинать день с купания в море! А потом… на следующее утро…
 — И что случилось тогда? — потребовала мать. — Ее в то утро вообще никто не видел?
 — Нет, с утра мы ее редко видели. Мы решили, что она уже позавтракала и отправилась в Полдери, но, когда она не вышла и к ужину, мы начали беспокоиться… Тут пришел один из садовников и сказал, что на берегу лежит одежда Дорабеллы — купальный халат и туфли… Сомнений в том, что они принадлежат ей, не было, так что… есть лишь одно объяснение случившемуся… Мы сообщили об этом в полицию: ее искали лодки, вызвали самолет, но нигде не нашли… Должно быть, ее унесло в море? Возможно, потом тело выбросит на берег? — он отвернулся, закусив губу.
 — Эти купания… очень не похожи на нее! — сказала я.
 Гордон кивнул.
 — Да… нам это тоже показалось странным, но она настаивала, на том, что ей нравится, а здесь сильное течение, и…
 — И ей об этом никто не говорил? — в отчаянии спросила я. Мое горе было так велико, что мне хотелось на кого-то возложить вину за ужасное несчастье.
 — Такое могло случиться с кем угодно, — сказал Гордон. — Люди здесь постоянно купаются, и время от времени…
 — Я не могу в это поверить…
 — На берегу была ее одежда, а Дорабелла исчезла…
 Я могла только сидеть, сжимаясь от горя и цепляясь за спасительное неверие. Только так я могла выдержать это.
 — Бедный Дермот! — вздохнула Матильда. — У него разбито сердце! Он осуждает себя за то, что уехал, и ужасно страдает… Это случилось так скоро после свадьбы, а как он гордится своим малышом!.. Мне невыносимо думать об этом!
 Больше сказать было нечего.
 Мы сидели в тупом безнадежном молчании.
 Я отправилась в детскую проведать Тристана! Он спал. Няня Крэбтри бросилась ко мне и, обняв, крепко прижала к груди, повторяя:
 — Какой ужас… моя мисс Дорабелла!
 — Няня, этого не может быть! Это же неправда, верно?
 Покачав головой, она отвернулась. Няня всегда стеснялась проявлять свои чувства открыто, но глаза у нее покраснели, и она сопела. Была у нее такая привычка, обычно это означало возмущение или недоверие. Она сказала:
 — А что же будет с осиротевшим малышом? Наверное, леди Денвер заберет его?
 — Об этом еще не было разговора.
 — Ну, так будет, и чем раньше, тем лучше! Надо нам уезжать отсюда, никогда мне здесь не нравилось! Отчего-то здесь в дрожь вгоняет: все эти разговоры насчет семейной вражды, насчет того, что с тобой будет, если ты сделаешь то-то и то-то… За всю жизнь столько чепухи не слышала! Да, так было бы лучше всего: мы отвезем мальчика в Кэддингтон, в нашу старую добрую детскую!
 Ее губы тут же задрожали, и я поняла — она вспомнила меня и Дорабеллу, когда мы были совсем маленькими.
 Я подошла к колыбели и взглянула на Тристана.
 — Он на вас смахивает, мисс Виолетта, — сказала няня. — Уж не знаю, почему, но мне он больше напоминает вас, чем его мать.
 Крэбтри взяла его, сонного, на руки.
 — Присядьте-ка, — предложила она.
 Я села, и она передала ребенка мне. Меня охватило чувство нежности: Тристан выглядел таким беззащитным. Мгновенно исчезло чувство отчаяния и безнадежности: у меня осталась частица Дорабеллы!
 Покинув детскую, я отправилась в комнату матери. Она сидела, уставившись невидящим взглядом в окно. Услышав, что я вошла, она повернулась. Я сказала:
 — Я была в детской…
 — Бедная няня! Она тоже разбита горем!
 — Она считает, что нам следует забрать Тристана и отвезти его в Кэддингтон. — Мы тоже так думаем, твой отец и я. Это — естественное решение…
 — Няне Крэбтри не нравится этот дом.
 — Думаю, никому из нас не захочется побывать здесь снова!
 — А что с Дермотом? Не забывай — Тристан и его сын!
 — Дермот, похоже, сам не знает, чего хочет! — в голосе матери появились сердитые нотки. Подобно мне, ей хотелось возложить на кого-нибудь вину за случившееся. Несомненно, она считала, что если бы Дермота не угораздило уехать, то всего этого не случилось бы. Почему он не смог позаботиться о своей жене? Почему не запретил ей купаться в том же самом месте, где погибла его первая жена? Но запретить Дорабелле, это значило — подтолкнуть ее продолжать то же самое… Бедняга Дермот! Он был так же потрясен, как и мы, и мог лишь замкнуться в своем горе.
 Я знала, о чем сейчас думала мать: если бы Дорабелла не познакомилась с Дермотом, если бы мы никогда не видели этого дома, сейчас она спокойно сидела бы в родном гнезде с обеими дочерьми!
 Я понимала ее: она хотела побыстрей уехать из этого дома, как и няня Крэбтри. Мы должны были возложить на кого-нибудь вину, хотя бы на сам дом.
 — Я хочу как можно быстрее уехать отсюда! — воскликнула мать.
 — А ты не думаешь, что произошла какая-то ошибка? У меня не выходит из головы, что она жива… Я понимаю, что говорю глупости, но мы с ней… временами чувствуем себя почти одной личностью. Частенько я читала ее мысли… и я никак не могу избавиться от чувства… это почти уверенность… что она где-то… что она вернется…
 — Я понимаю, понимаю, — нежно сказала мать. — Мне самой в это не верится, однако мы должны смотреть правде в лицо, и лучшее, что мы можем сделать — побыстрее уехать отсюда!
 У меня не хватало слов, чтобы объяснить матери, даго, несмотря на доказательства гибели Дорабеллы, у меня оставалось чувство, что она жива, что я еще увижу ее. Я не могла и не хотела смириться с фактом ее смерти!
 Мать сказала, что поговорит с Матильдой, заявит, что мы уезжаем и забираем с собой Тристана. Позже меня изумили ее слова о том, что Матильду потрясло это предложение.
 — Она взглянула на меня чуть ли не с отвращением, — сообщила мне мать, — и сказала: «Не знаю, согласится ли с этим мистер Трегарленд! Этот ребенок — его внук! Это крупное поместье, наследник которого — Дермот, а впоследствии — Тристан, и в семье существует традиция: наследник должен воспитываться здесь!» Я сказала, что мы не собираемся лишать ребенка семьи, просто сейчас более удобно воспитывать его в Кэддингтоне. В конце концов, мы тоже его дедушка и бабушка, а нам легче жить в своем доме. Я поняла, что Матильде очень не нравится эта идея. Она сказала, что изложит ее мистеру Трегарленду. Я спросила, имеет ли она в виду Дермота? «Дермота и его отца, разумеется», — таков был ее ответ, Я заметила, что, по моему мнению, Дермот не слишком разбирается в уходе за младенцами, а его отца, должно быть, этот вопрос не слишком интересует. К тому же я уверена, сама она так занята домашним хозяйством, что не сможет должным образом позаботиться о младенце. «У нас есть няня Крэбтри, — сказала она, — и она, конечно, останется». Я была поражена! Я-то думала, что они будут рады, если мы заберем Тристана с собой.
 — И что же теперь будет?
 — Не знаю, Матильда говорила так, будто против этого может возражать старик. Чего-то я, видимо, не понимаю? Ладно, думаю, все будет в порядке.
 Однако случилось по-иному: мистер Трегарленд был тверд.
 — Я понимаю ваши чувства и уверен в том, что мальчик получил бы у вас прекрасное воспитание, но он рожден Трегарлендом, он — мой внук! В свое время он станет владельцем поместья! Нет, нет, я очень благодарен вам за предложение, но я не могу позволить мальчику оставить родной дом!
 Мы с матерью были ошеломлены, а отец сказал:
 — Придется смириться с тем, чтобы ребенок остался здесь. Бедняга Дермот поддержит своего отца. Он сейчас слишком потрясен: он потерял жену, и полагаю естественным, что он не захочет терять и сына!
 Вопрос долго обсуждался, и, наконец, мать смирилась с тем, что ей не позволят забрать с собой Тристана.
 Я же была в нерешительности: поначалу мне хотелось как можно быстрее покинуть это место, но теперь я поняла, что не хочу уезжать. Меня не оставляло ощущение, что Дорабелла жива. Я была уверена в том, что еще увижусь с ней, что произошла какая-то ошибка. Я искала самых невероятных объяснений: скажем, ее унесло в море; она потеряла память; ее подобрало какое-то судно. Она где-то находится! Ее тело не было найдено, и до тех пор, пока этого не произойдет, я буду уверена в том, что она жива. Конечно, это было глупо, но мне следовало за что-то уцепиться. Мы были с ней так близки; мы были, по ее словам, одной личностью, между нами существовали узы, по ее словам, «невидимая паутинка». Я продолжала чувствовать наличие этих уз.
 Потом Дорабелла приснилась мне, и в этом сне она повторила то же, что говорила в свое время наяву: «Помни о своем обещании. Если меня не будет, ты должна позаботиться о моем ребенке! Поклянись…»
 Я же дала ей обещание. Это была священная клятва, и я должна была выполнить ее. Матери я рассказала:
 — Когда-то Дорабелла совершила странный поступок: она заставила меня поклясться в том, что если ее не станет, я должна позаботиться о ее ребенке…
 — Что? — воскликнула мать.
 — Она пришла ко мне ночью и сказала, что мы с ней всегда были одним целым и, если с ней что-то случится, позаботиться о ее ребенке должна я. Я поклялась в этом! Когда ты уедешь, я останусь здесь!
 — Виолетта, послушай меня, это звучит очень благородно, но ты не можешь остаться в этой глуши! Это несправедливо по отношению к тебе! Ах, если бы Трегарленды перестали упрямиться и отдали Тристана! Но я решила, что, несмотря на все препятствия, мне следует сдержать слово, данное Дорабелле.
 У меня появилась возможность поговорить с Дермотом. Выглядел он озабоченно, исчезла его живость, глаза покраснели, и пальцы рук дрожали. Я с трудом узнавала того веселого и беззаботного молодого человека, с которым мы когда-то познакомились в Баершиер Вальде. Он без конца повторял:
 — Я не могу поверить в это, Виолетта! Я просто не верю! В его глазах появилось безумное выражение.
 — И совершилось это так же… — пробормотал он. — Что это может значить?
 Я покачала головой.
 — Точно так же, как странно, как могли они обе, одинаково?
 — Ей не следовало ходить туда купаться.
 — Я понимаю, но я не думал, что такое может случиться! Ведь некоторые купаются по утрам, — он прикрыл глаза ладонями. — Она начала делать это неожиданно, примерно за неделю до этого: стала ходить на море рано утром. Я был удивлен, она всегда удивляла меня, именно это и делало ее такой привлекательной!
 — Да, я знаю. У Дорабеллы появлялась какая-нибудь идея, она с энтузиазмом воплощала ее, а потом совершенно о ней забывала!
 Он грустно покивал головой. Бедный Дермот, он, действительно, глубоко любил ее! Я, наконец, поняла, что он — слабый человек, передавший все в руки Гордона Льюита и не желающий ни за что отвечать. — Дермот, мне нужно поговорить с вами, по поводу Тристана.
 Он поднял на меня глаза, полные слез, а я продолжала:
 — Однажды у нас с Дорабеллой произошел очень серьезный разговор. Теперь мне думается, у нее было предчувствие того, что она недолго проживет. Это было незадолго до родов, и тогда я решила, что она просто боится умереть во время их. Мы с ней были исключительно близки, как это иногда бывает у близнецов. Она попросила меня позаботиться о Тристане, если ее не станет! Мы бы забрали его в Кэддингтон, но ваш отец против этого. Однако я дала слово Дорабелле и собираюсь сдержать его, я обязана сдержать его! Я хочу здесь пожить и присмотреть за Тристаном.
 — Я рад этому! Я чувствую, что это ей понравилось бы!
 — Дорабелла твердо требовала этого, даже заставила меня дать клятву. Дермот, можно ли мне пожить здесь… до тех пор, пока все не утрясется? Сейчас я в замешательстве и ни в чем не уверена, но если бы я могла остаться… Если бы вы сказали Матильде и своему отцу, что Дорабелла особенно подчеркивала, что в случае…
 — Я поговорю с отцом и Матильдой! — в голосе Дермота вдруг прозвучала решительность. — Я уверен, что Дорабелла хотела бы именно этого! Благодарю вас, Виолетта, я рад тому, что вы остаетесь здесь!
 Вскоре после этого родители уехали. Им не хотелось покидать меня, но все было пока неясно. Мать сказала, что я «загоняю себя в тупик». Она, должно быть, думала, что Ричард Доррингтон помог бы мне пережить это ужасное горе. В такое время, по её мнению, лучше было смотреть в будущее. Мальчик же был слишком мал, чтобы осознавать потерю матери, а к тому же возле него оставалась нянюшка Крэбтри. Мать считала, что в свое время Трегарленды поймут — Тристану лучше жить у родителей матери.
 После прощания с ними мне стало очень грустно, я отправилась в детскую, к Тристану. Взяв его на руки, я сразу ощутила умиротворенность. Нянюшка Крэбтри глядела на нас. Мы были ее детьми: и я, и Тристан, к она хорошо понимала, что значит для меня потеря Дорабеллы. Она сказала мне:
 — Он узнает вас: взгляните-ка на его личико! Мы с вами, мисс Виолетта, позаботимся, чтобы у него все было в порядке!
 Через несколько дней после отъезда родителей я получила письмо от Ричарда:
  «Моя дорогая! 
  Я говорил с вашими родителями. Какая ужасная трагедия! Я узнал, что вы намерены остаться с этим ребенком, но надеюсь, вы не забыли о нашем браке? Это то, о чем я более всего мечтаю. Напишите мне, пожалуйста, и я приеду к вам, как только сумею вырваться отсюда. Нам нужно обсудить наше будущее. Я связываю его лишь с вами. И от Эдварда, и от вашей матери я знаю, как близки вы были с сестрой, и представляю ваши переживания. Мне очень хотелось бы быть рядом с вами и постараться утешить. 
  Пожалуйста, напишите мне. Я хочу постоянно иметь от вас вести. 
  Любящий вас Ричард. »
 Письмо очень утешило меня. Какой добрый и понимающий человек Ричард, но я удивилась тому, что с момента, когда разразилось это несчастье, я ни разу не вспомнила о нем.
 Меня удивило появление в доме Джоуэна Джермина. Одна из служанок сообщила мне, что он в холле и желает видеть меня. На ее лице я заметила выражение удивления и интереса. Конечно, было удивительно, что он набрался храбрости зайти сюда, а интерес был вызван тем, что она предвкушала возможность первой разнести такую потрясающую новость. Правда, однажды в этот дом его уже приглашали, но это было давно, и с тех пор должно было родиться множество новых слухов. Я не сомневалась в том, что смерть Дорабеллы будет объясняться таинственной связью с той давней враждой.
 Я спустилась в холл и увидела Джоуэна, стоящего спиной к камину, с руками, сложенными за спиной. Ступив вперед, он взял меня за руки и крепко сжал их.
 — Я очень соболезную вам! — искренне сказал он. Мне было трудно говорить, и он продолжал:
 — Я должен был зайти! Может быть, этого не следовало делать, но иного пути встретиться с вами я не видел.
 — Спасибо вам за это!
 — Мне хотелось поговорить с вами! Я слышал, что вы остаетесь здесь, хотя ваши родители уже уехали?
 — Да, дело в ребенке…
 — Может быть, мы съездим куда-нибудь вместе, если это возможно? Меня ждет автомобиль.
 Я заколебалась. При такой перспективе мое настроение поднялось. Я могла просто известить Матильду о том, что буду отсутствовать на обеде.
 Когда мы выехали на проселочную дорогу, Джоуэн сказал:
 — Я знаю тихое местечко возле пустоши, там можно уютно посидеть.
 — Полагаю, вы уже знаете о случившемся все?
 — Обо всем я не знаю, но в округе говорят лишь об этой трагедии.
 — Случившееся мне до сих пор кажется невероятным…
 И, глядя в пустоту, я вспоминала смеющееся лицо Дорабеллы, как она упрекает меня за какое-то только что высказанное самодовольное замечание. Я отдала бы все, чтобы услышать ее смех вновь!
 Сняв руку с руля, Джоуэн на мгновение положил ее на мою. — Итак, вы остались, хотя ваши родители уехали…
 — Да, я помогаю ухаживать за малышом.
 — Ага… вместе с нянюшкой, которую зовут Крэбтри…
 — Она нянчила мою сестру и меня. Мать вновь наняла ее, когда родился Тристан.
 — Ее имя часто упоминается.
 — Вы имеете в виду слухи?
 — О да, в них она выглядит настоящим драконом! Во всяком случае, она не общается с местными.
 — По-моему, она просто, презирает людей, не имевших чести родиться в Лондоне.
 Мы помолчали. Я чувствовала, что он хотел бы договорить о трагедии, но не знает, как это на меня подействует.
 Мы сидели за столиком небольшой таверны на краю пустоши, когда Джоуэн, печально взглянув на меня, сказал:
 — Вы не возражаете против разговора на эту тему?
 — Она все время занимает мои мысли, — призналась я.
 — Вам не кажется эта история несколько странной? Вы верите в необычайные совпадения?
 — Полагаю, такое случается. Вы имеете в виду то, как все это выглядело?
 — Да, двое — и погибли совершенно, одинаково! А вы знаете, что здесь об этом говорят? Что это месть Джерминов Трегарлендам!
 — Не может быть, чтобы в это верили!
 — Верят и считают это доказательством того, что вражда прочна, как никогда, и что попытка покончить с ней не понравилась моему несчастному предку!
 — Полагаю, все объясняется совершенно естественно: Дорабеллу никак нельзя было назвать хорошей пловчихой! Зато первая жена Дермота, если верить ее матери, плавала хорошо… Я не могу понять, почему Дорабелле пришло в голову купаться по утрам. Если бы я была здесь… Мне не следовало уезжать! Она не хотела отпускать меня, точнее, умоляла остаться. Я сказала, что вскоре вернусь, и что, когда ребенок чуть подрастет, она сможет приезжать к нам… и все это произошло в мое отсутствие…
 — Вам кажется, что если бы вы находились здесь, то смогли бы предотвратить несчастье?
 — У меня такое чувство, что этого не произошло бы!
 Некоторое время Джоуэн молчал.
 — Все это странно! — продолжил он. — Две женщины погибают при одинаковых обстоятельствах! Здешние, естественно, начинают строить свои предположения. Конечно, все это могло произойти естественным путем: моя прабабка не хотела жить и сама вошла в море с намерением не возвращаться; Аннетта… у нее мог случиться неожиданный приступ судороги; а ваша сестра… ну, с ней могло случиться то же самое. Необычным здесь кажется только одно совпадение — у мужчины были две жены, и обе утонули в одном и том же месте!
 — Так что же предполагают местные?
 — Я не знаю подробностей, но мне немного не по себе. Думаю, вам следует быть осторожной!
 — Что вы имеете в виду? Вы… что-то подозреваете?
 — Я не могу понять своих чувств, просто мне не нравится мысль о том, что вы там находитесь… в месте, где произошли два таких события!
 Я удивленно взглянула на Джоуэна. Он всегда казался мне человеком сугубо практичным, далеким от каких-либо фантазий.
 — Так что же, по-вашему, может произойти со мной?
 — Я не знаю, но считаю, что вы живете там, где происходят необычные события, вот почему я хочу, чтобы вы были осторожны!
 — И чего же все-таки я должна опасаться?
 — Я не знаю, просто у меня предчувствие, какие-то неприятные ощущения… Если бы это не касалось вас, я бы не обратил на них внимания. Я вопросительно взглянула на него, и Джоуэн посмотрел прямо мне в глаза.
 — Меня волнует ваша судьба, возможно, именно поэтому я так переживаю происходящее. — Очень мило с вашей стороны! Он покачал головой:
 — Это чувство, которое я не контролирую. Все это слишком затейливо для того, чтобы быть естественным… и мне неприятно, что вы находитесь в центре этих событий.
 — Вам было бы легче, если бы я уехала отсюда? Он грустно улыбнулся мне.
 — Меня вовсе не радовало ваше отсутствие, напротив, я воспринимал это безрадостно, но я предпочел бы, чтобы вы вернулись не из-за этого, а по иной причине! Обращайтесь ко мне… в любое время, когда вам что-нибудь понадобится, и звоните! Вы знаете мой номер телефона?
 Номера я не знала и под его диктовку записала в книжечку. Я чувствовала, что впервые с того момента, как я услышала о смерти Дорабеллы, мое настроение поднялось. Я была благодарна Джоуэну за заботу. Я рассказала ему о том, как обещала сестре заботиться о Тристане, если ее не станет. — Все это было очень странно, словно она знала, что вскоре умрет! Она заставила меня поклясться, потому что не хотела, чтобы ребенком занимался кто-то другой. В общем, я осталась здесь потому, что Трегарленды не разрешили нам забрать Тристана с собой. — Значит, я должен чувствовать к ним благодарность: если бы они позволили вам забрать ребенка, вы, видимо, никогда не вернулись бы сюда! — Очень может быть, во всяком случае, посещения не были бы частыми.
 Наклонившись над столом, Джоуэн взял меня за руку:
 — Я чувствовал необходимость встретиться с вами. Вы ведь знали, что я так поступлю, правда?
 — Пожалуй, нет! Я не думала, что вы решитесь.
 — Послушайте, я все время размышляю о случившемся. Если вы почувствуете, что нуждаетесь в ком-то, кому можно довериться… в помощи…
 Закрыв сумочку, я сказала:
 — У меня есть номер вашего телефона, и я могу теперь связаться с вами в любое время… Я так и сделаю!
 В конюшне я встретилась с Сетом. Когда он увидел меня, у него изменилось выражение лица, и он посмотрел на меня своим загадочным взглядом.
 — Я же говорил, мисс, — так оно и получилось! Я понимала, что он имеет в виду: он предупреждал меня о привидении, живущем в море, а я отнеслась к этому с недоверием. Теперь он указывал мне на то, что я ошибалась.
 — Бедная леди! Взяла и пропала… прямо как та, другая. Видать, ее заманила эта… которая другая!
 Слова он произносил неразборчиво, глотая окончания, и понять их было нелегко Я часто задумывалась — вполне ли он сам понимает, что хочет сказать, но какие-то рассуждения в его затуманенной голове, должно быть, все же выстраивались. Он неуклюже прислонился к стене конюшни.
 — Наверное, Звездочку мисс хочет?
 Я вдруг изменила первоначальное решение.
 — Нет, спасибо! Пожалуй, я пройдусь пешком. Кивнув, Сет пробормотал:
 — Я же ведь говорил, разве нет, мисс? А вы мне тогда не поверили, верно? Бедная леди, кто бы подумал. Она смеяться любила, эта леди, она была… ну, как та, другая! Они, конечно, не слушали, они смеялись… а их…
 — Ты видел, как моя сестра пошла купаться? — спросила я.
 Он покачал головой.
 — Нет, я этого не видел.
 — А видел ли ты, как уходила купаться первая миссис Трегарленд, Сет?
 В его глазах появилось хитрое выражение. — Нет… нет, я-то ничего не видел! Вы ее спросите… я не видел… — Кого спросить, Сет?
 Он отвернулся, мотая головой, но в его глазах я успела заметить страх.
 — Я вообще ничего не видел, — продолжал он. — Не видел я! Она, наверное, просто взяла и пошла в море, я тут ни при чем.
 Бедный Сет! Он действительно не знал, о чем говорил, он жил в мифическом мире. В его глазах все еще держалось беспокойство, бесформенный рот слегка приоткрылся. Он был озадачен, пытаясь, похоже, что-то понять, а мой вопрос явно разволновал его. Я вышла из конюшни. У меня был еще час времени. Нянюшка Крэбтри была занята в детской и не любила, чтобы в это время ее беспокоили. С моря дул легкий бодрящий ветер, пропитанный солью и запахом водорослей.
 Я выбрала дорогу мимо утёса на Полдери, но, как только добралась до городка, пожалела о том, что не пошла иным путем. Слишком много было здесь людей, а поскольку я была связана с трегарлендской трагедией, это делало меня объектом всеобщего внимания. Я проходила мимо лавки с шерстью. На пороге стояла миссис Полгени.
 — Добрый день вам, мисс Денвер! Как делишки? Денек сегодня неплохой выдался. В ее маленьких глазках виднелось любопытство. понимала, что у нее на уме: я была сестрой той, которая «пошла, значит, купаться, и ее утопили. Все из-за этой вражды!»
 Люди здесь большей частью верили в это. Вся их жизнь была пронизана предрассудками. — Приятно видеть вас, мисс! — это был один из рыбаков, чинящий свою сеть. Я знала, что, как только отойду на несколько шагов, он скажет своему приятелю: «Это та, что из Трегарленда, у которой сестру…»
 Спасения от этого не было. Я пересекла мост и направилась к западным утесам.
 Море было спокойным, только покрыто легкой рябью, а белые барашки видны лишь на волнах, ритмично набегавших на черные скалы. Волны накатывались и откатывались с равномерным спокойным рокотом.
 Я подошла к коттеджу на утесе и остановилась, чтобы заглянуть в сад. Там росло растение, которое я принесла из Трегарленда. Как я заметила, оно хорошо прижилось.
 Должно быть, меня увидели из-за аккуратных кружевных занавесок, потому что дверь открылась и хозяйка вышла на дорожку навстречу мне.
 — Здравствуйте, мисс Денвер!
 — Доброе утро, миссис Парделл.
 Подойдя поближе к забору, она произнесла, как мне показалось, озабоченным тоном:
 — Как у вас дела?
 — Все в порядке, спасибо, а у вас?
 — На цветочки смотрите? — спросила она, кивнув на них головой. — Так, значит, зайдете, может? Чуть-чуть поболтаем, чашечку чая?
 Я охотно согласилась. Вскоре я уже сидела в гостиной, глядя на портрет Аннетты, в то время как миссис Парделл на кухне готовила чай.
 Она вошла с подносом и, разлив по чашкам чай, сказала:
 — Это было просто ужасно! Представляю, что вы чувствуете: мне ли это не знать!
 — Да, конечно.
 — Все точно так же, правда? Мне это кажется немножко странным!
 Она пристально взглянула на меня.
 — Не нравится мне это, заставляет задуматься, верно?
 Она придвинулась поближе ко мне.
 — Вы, значит, решили здесь остаться?
 — Да, из-за ребенка.
 — Так есть ведь нянька… из Лондона, кажется?
 — Да, она вынянчила меня и сестру. Моя мать говорила ее приехать сюда, она ей полностью доверяет, а я пообещала сестре, что если… что-нибудь случится, я позабочусь о малыше.
 — Значит, вы здесь… Местные все время говорят о привидениях и прочем… Терпеть не могу такую болтовню! Надо же, привидение! Уж от моей Аннетты избавились не привидения!
 — Избавились?
 — Пусть мне никто не пытается втолковать, что она не знала, как себя вести в воде! А как плавала ваша сестра?
 — Вот ее никак не назовешь хорошей пловчихой! Но правде сказать, меня очень удивило, что она стала купаться по утрам.
 — Мне-то ясно…
 — Что вам ясно?
 — Ну, у мужчины было две жены, и обе погибли одинаково… Вам это ни о чем не говорит?
 — А о чем это говорит вам?
 — Что здесь дело нечисто, вот о чем! Он женится, лотом жена ему надоедает… и, прощай любимая, было очень приятно… только я считаю, что пора этому положить конец!
 — О, это невозможно!
 — А почему? Обе пропали одинаково! Море под рукой, так что очень удобно… Если сработало раз… почему бы не попробовать еще?
 — Вы не знаете Дермота Трегарленда!
 — Не знаю мужа своей дочери? Туда меня никогда не приглашали, но я его знаю! Уж в любом случае я знаю, как они погибли: моя дочь… ваша сестра… Ясно, что он избавился от них!
 — Миссис Парделл, это абсурдно! Если бы он избавлялся от них, то не стал бы убивать вторую жену точно так же, как первую. Это привлекает внимание… заставляет людей задуматься… — Послушайте, мисс Денвер, вы слишком наивны! Вы что, не помните дело Ландрю? Того мужчину, что убивал своих жен ради денег вскоре после свадьбы? Он заманивал их в ванну и топил, нескольких подряд — одним способом!
 — Я хорошо знаю Дермота Трегарленда: он не может совершить и одного убийства… не говоря уже о двух!
 — Слишком вы доверчивы, мисс Денвер! Если бы вы читали детективные романы, вы бы все поняли: убийца всегда тот, кого меньше всего подозревают!
 — Все это может быть случайностью! Она покачала головой:
 — В это вы меня не заставите поверить! Я представляю, как вы переживаете за сестру, а разве мне не пришлось пройти через это? Теперь вы здесь живете, мисс Денвер, и вам нужно следить в оба — вот в чем ваша задача! Наверняка в этом доме что-то очень неладно! Еще чашечку чая?
 — Нет, спасибо, я уверена — вы напрасно думаете так о Дермоте Трегарленде!
 — Господи, лучше бы дочь не выходила за него замуж! Наверняка сейчас она была бы жива. Я бы пережила, если бы она нагуляла ребенка… но этого мне не пережить! Теперь я хочу знать, если бы я точно знала…
 — Я понимаю, что вы имеете в виду: если что-то знаешь наверняка, то легче смириться с фактом.
 — Это верно, — она пристально взглянула на меня, — вы — разумная девушка, мисс Денвер. Смотрите в оба, смотрите, нет ли у него на уме подыскать жену номер третий?
 — О, что вы! Он совершенно разбит горем!
 Она недоверчиво глянула на меня:
 — Ну конечно, ему же нужно, чтобы мы так думали, да?
 — Я уверена, что он не притворяется!
 — Убийцы очень хитрые! Они ведь хотят, чтобы все сошло им с рук.
 — Только не две жены подряд и одинаково, миссис Парделл.
 — А Синяя Борода?
 Несмотря на всю серьезность разговора, я не могла не улыбнуться.
 — Послушайте, не будьте слишком доверчивы! — воскликнула она. — Глядите в оба! Я рада, что вы зашли. Я вас все время вспоминаю: очень мило, что вы подарили мне это растение. Не хотелось бы мне, чтобы с вами что-то случилось!
 — Со мной?
 — Ну, когда люди пытаются выяснить то, что другие хотели бы скрыть, они подвергают себя опасности. Вы следите, только так, чтобы он этого не заметил!
 С портрета мне улыбалась Аннетта. Она умерла, и ее тело выбросило на берег через несколько дней после того, как она утонула. А Дорабелла… Возможно, найдется и ее тело?
 Прощаясь с миссис Парделл, я пообещала ей вновь зайти.
 Я шла обратно в Трегарленд. «Бедная миссис Парделл! — думала я. — Мы с ней похожи: наше горе так велико, что мы хотим найти виновника, и она выбрала Дермота». Бедный, разбитый, бестолковый Дермот! Он менее всех годился на роль Синей Бороды. Мысль об этом была настолько абсурдна, что я даже улыбнулась ей, — такого со мной давно не случалось.
 Встретившись лицом к лицу с Дермотом, я припомнила слова миссис Парделл и вновь подумала, что она очень ошибается.
 Дермот сидел в саду, глядя вниз, где море мягко накатывалось на камни. Когда я, подойдя, села рядом, он слабо улыбнулся мне.
 — Дермот, хватит горевать!
 — А вы не горюете?
 — Нам обоим пора прекратить это…
 — Я не могу прекратить думать! Почему она сделала это? И почему меня здесь не было?Я положила ладонь на его руку.
 — Нам нужно постараться пережить это горе!
 — Вы на это способны? — чуть ли не со злостью спросил он. — Я все время думаю о ней! Вы помните, как я впервые встретил вас возле того коттеджа? Взглянув на Дорабеллу, я сразу понял, что это — та самая! Она отличалась от всех, кого я прежде знал: она была так полна жизни, радости… Вы понимаете, что я имею в виду? Она смеялась просто потому, что была счастлива, а не оттого, что видела нечто забавное!..
 — Я понимаю, о чем вы говорите…
 — Она была единственной и несравненной… и ее не стало! Даже неизвестно, что с ней. Как вы думаете, может быть, она найдется?
 — У меня такое предчувствие, что это случится. Бедный Дермот, вам пришлось пережить это… дважды!
 Он сразу изменился. Казалось, он замкнулся, лицо его стало жестким.
 — Там. было другое дело!
 — Аннетта тоже утонула!
 — Это не то же самое: Дорабелла была для меня всем!
 — Аннетта…
 — Я не люблю о ней говорить, а ваша сестра… Я знаю, как вы относились к ней… так же, как я. Вы ведь были очень близки. Я боялся… всегда боялся потерять ее! Нет, я думал не об этом, просто я считал себя недостойным ее, боялся, что она найдет кого-то другого! Временами…
 — Она была вашей женой, Дермот!
 — Я понимаю, но…
 — А я не понимаю! — перебила я. Он нахмурился, а я продолжила: — Расскажите мне…
 — Ну, она была не из тех, кто поступает определенным образом только потому, что так принято. Она не питала уважения к общепринятым нормам, любила их нарушать…
 — Что вы имеете в виду? — спросила я.
 Дермот молчал и чувствовалось, уже жалел о только что сказанном. Наконец, он сказал:
 — Аннетта… она тоже была веселой, живой, добродушной, но если бы не будущий ребенок, свадьбы не произошло бы. С Дорабеллой все было по-иному… Меня ничто не интересует, все кажется пустым, не стоящим внимания… Я взвалил все дела на Гордона…
 В большей степени, чем когда-либо.
 — Но вы всегда так поступали, разве нет?
  — Да, Гордон очень способный, с ним я чувствую себя неудачником. Только после рождения Тристана у меня появился интерес к делам. Видите ли, со временем он унаследует все это… после меня, конечно, хотя Гордон все время будет жить здесь. Но теперь, после случившегося, мне на все наплевать…
 Некоторое время Дермот пустым взглядом смотрел на море.
 — Я рад, что вы здесь, Виолетта! Рад, что вы с ребенком…
 — Вы же знаете, это желание Дорабеллы.
 — Я знаю. Нянька хороша, но она старовата. Ребенку нужно, чтобы возле него был кто-то помоложе, и вы… вы можете заменить ему мать. Вы ведь надолго останетесь здесь, правда?
 — Полагаю, лучше всего было бы мне отправиться в Кэддингтон, забрав с собой Тристана и нянюшку Крэбтри.
 — Мой отец против этого…
 — Да, он совершенно ясно заявил об этом. Что ж, нужно посмотреть, как будут складываться дела.
 Я еще немножко посидела рядом с Дермотом: мы смотрели на море и думали о Дорабелле.
 Нянюшка Крэбтри разволновалась:
 — Тристан подхватил насморк! Не слишком сильный, но мне это не нравится, нужно проследить за ним.
 Он лежал в колыбельке и тихонько хныкал. Я подошла и взяла его на руки. Тристан успокоился. У него была милая привычка хватать меня за палец и крепко сжимать его, как бы не желая отпускать от себя.
 — По-моему, у него легкий жар? — заметила я.
 — Есть немножко, — согласилась няня. — Надо подержать его в тепле, вот и все.
 В полдень пришло письмо от Ричарда.
  «Милая моя Виолетта! 
  Я прибываю в четверг. Я узнал, что в Полдери есть отель. Называется он «Черная скала». Я заказал там номер на несколько дней. Я знаю телефон Трегарленда и сразу же, как приеду, позвоню вам. Нам нужно о многом поговорить. 
  До скорой встречи, с любовью, 
  Ричард.» 
 В четверг, а сегодня была среда. Я восприняла это сообщение со смешанными чувствами. Конечно, мне хотелось видеть Ричарда, но он наверняка будет убеждать меня оставить Корнуолл, а как раз этого я делать не собиралась, во всяком случае — сейчас.
 Что ж, я выслушаю то, что он собирается сказать, и заставлю его понять, что я пообещала Дорабелле заботиться о ее сыне, причем это священная клятва, которую я обязана выполнить любой ценой. Ричард — разумный человек, он поймет.
 Весь день я думала о нем, вспоминая, как приятно мы проводили время, и чем дальше, тем больше мне не терпелось встретиться с ним.
 На следующее утро я первым делом отправилась в детскую, к Тристану.
 — Все еще хлюпает носом, — сказала няня. — Придется его светлости еще денек побыть без прогулок!
 К концу дня позвонил Ричард: он только что прибыл в отель «Черная скала» и приглашал меня пообедать с ним. Я приду в отель, или он явится ко мне? Если я приду в отель, мы сможем побыть вдвоем. Он уже, позаботился об автомобиле, так что сможет подвезти меня. Мы решили, что именно так и следует поступить.
 Я сообщила Матильде о приезде Ричарда. Она, похоже, обрадовалась и сказала, что это пойдет мне на пользу. Когда он прибыл, она приняла его очень дружелюбно. Тут же оказался Гордон, я представила их друг другу, а через некоторое время поехала вместе с Ричардом в отель «Черная скала». Это было приятное место, с террасой, выходящей на море. Черная скала, в честь которой был назван отель, была хорошо видна отсюда, и мы с Ричардом посматривали на нее.
 — Наверное, вы уже скоро должны вернуться? — спросил Ричард.
 — Пока у меня нет определенных планов. Сейчас события управляют нами, а не мы — ими. — Понимаю, это было ужасным потрясением! — Дело сейчас в ребенке…
  — Насколько я знаю, у него превосходная нянька!  — Да, но это не то же самое, вы согласны? — Не то же самое?
 — Дело в том, что ребенок потерял мать… и тянется ко мне, я чувствую это.
 — Но он слишком мал, чтобы ощутить потерю?
  — Вы правы, но я чувствую, что он нуждается во мне!
 Ричард недоверчиво поглядел на меня. — Возможно, вам трудно понять это… — начала я.
 — О нет, я прекрасно понимаю ваши переживания! — возразил он. — Все случилось так неожиданно, как удар, и вы пока не полностью ориентируетесь в происходящем… У меня был разговор с вашей матерью.
 — И что она сказала?
 — Она считает, что вам следует оставить Корнуолл и возвращаться домой. Она полагает, что здесь должны здраво рассудить и отпустить с вами ребенка. Она сказала, что так будет лучше для всех, и она надеется, что все, в конце концов, поймут это.
 — Не знаю… — Наверняка это лучший выход! Если вы решились… относительно нас с вами… будет просто естественно, что ваша мать заберет этого ребенка.
 — Видите ли, есть и другие соображения: в свое время это поместье будет принадлежать ему, и его дед хочет, чтобы он воспитывался здесь.
 — А ваша мать сказала, что этот дед — довольно странная личность, и у нее складывается впечатление, что он просто привередничает. Она уверена, что в глубине души ему все безразлично.
 — В любом случае следует считаться и с мнением отца Тристана.
 — По словам вашей матери — это слабая личность: он смиряется с обстоятельствами.
 — Это не совсем так, просто сейчас он очень тяжело переживает потрясение.
 — Да, конечно. Хватит, впрочем, об этих людях, поговорим о нас. Скажите, вы что-нибудь решили… о нас?
 — Я была не способна думать о чем-то еще, кроме того, что случилось!
 — Вы уже пережили это, так что…
 — Мы всю жизнь жили бок о бок с Дорабеллой, пока она не вышла замуж. Мне и сейчас не верится, что ее нет, и ни о чем другом я думать не могу!
 Ричард пал духом и, по-моему, расстроился.
 — Извините, Ричард! Я просто не могу сейчас заглядывать далеко вперед.
 — Я понимаю, — примирительно ответил он. — Позвольте, я расскажу вам о событиях в Лондоне. Моя мать надеется, что вы приедете и некоторое время погостите у нас.
 — Да, — вяло согласилась я.
 — Что касается Мэри Грейс, то она очень скучает по вас…
 — Она закончила тот портрет?
 — Да, он вызвал восхищение, и уже двое претендуют на право позировать ей! Вот видите, как много вы сделали для нашей семьи? Ах, Виолетта, я уверен, у нас все будет хорошо! Пожалуйста, прошу… подумайте об этом! Я уверен, что это — самое лучшее решение!
 Я не была так уж уверена в этом. Конечно, Ричард. судил здраво, считая, что моя мать вполне способна позаботиться о ребенке, но он понимал далеко не все. Конечно, я была рада видеть его, но здесь многие события выглядели по-иному, не так, как из Лондона. Ричард сообщил, что может задержаться всего на два дня: он обязательно должен быть в понедельник в Лондоне, так что выезжать следует в воскресенье. Жаль, что ехать сюда так далеко. — Вскоре я снова смогу приехать, а вы позвоните, когда решите что-нибудь определенное. Я буду ждать звонка!
 Я чувствовала, что он слишком во многом уверен. Похоже, он считал почти решенным то, что я выйду за него замуж. Хотелось бы мне обладать его уверенностью. Казалось, он не понимал, что случившееся не давало возможности строить долгосрочные планы. Я продолжала думать о Дорабелле. Может быть, все обстояло бы иначе, умри она естественной смертью? Я никак не могла избавиться от странного ощущения, что она жива, — наверное, потому, что не видела ее мертвой. В общем, радостной встречи у нас не получилось, так что я не слишком жалела, когда настало время отправляться назад, в Трегарленд.
 На следующий день няня Крэбтри забеспокоилась с раннего утра.
 — Я хочу, чтобы пришел доктор и взглянул на Тристана! У него хрипы! Это уже не насморк, похоже, что-то с грудью. В общем, хочу, чтобы его посмотрел доктор!
 — Мы немедленно вызовем его! Я сама позвоню.
 Я отправилась проведать Тристана. Он был бледен и лежал в колыбельке с закрытыми глазами. Было ясно, что он очень болен, и я решила присутствовать при врачебном осмотре. Я позвонила Ричарду, поскольку мы договорились, что он заедет за мной в десять часов: я собиралась показать ему окрестности. Я сказала ему, что после визита доктора позвоню и сообщу, когда мы сможем встретиться.
 Доктор прибыл лишь к одиннадцати часам, извинившись за задержку. Одна из его пациенток должна была рожать, и он задержался у нее. Он осмотрел Тристана.
 — Довольно неприятная простуда! Берегите его от сквозняков, и через денек-другой он должен поправиться.
 Присутствовавшая тут же Матильда заявила:
 — Няня Крэбтри проследит за этим, я уверена!
 — Сами знаете, как бывает с детьми, — сказал доктор. — Быстро заболевают и быстро поправляются, нужно только смотреть, как бы это не перекинулось на легкие. Закутайте его потеплей, пусть слегка попарится, и скоро все будет в порядке.
 Когда доктор ушел, Матильда спросила меня:
 — Что с вашим знакомым?
 — Я отложила встречу с ним, надо позвонить.
 — Сейчас подадут обед. Почему бы вам не пригласить его сюда?
 Я позвонила Ричарду и передала ему приглашение Матильды. Он принял его, похоже, без особого удовольствия. Я постепенно узнавала Ричарда: он терпеть не мог, когда разрушались его планы.
 Он приехал, и обед оказался очень приятным. Дермот отсутствовал: он был не в силах встречаться с людьми, зато Гордон с Ричардом быстро нашли общие темы.
 Обед закончился в половине третьего, для дальней поездки не оставалось времени, так что мы решили посидеть в саду. Там было очень хорошо — позади нас стоял дом, впереди расстилалось море, а вниз к пляжу сбегали дорожки. Всякий раз, глядя на пляж, я представляла сбегавшую туда Дорабеллу… сбрасывающую халат вместе с туфлями на камень, так, чтобы их не унесло в море…
 Нельзя было сказать, что день удался. Ричард наверняка остался недоволен изменением наших планов, которое, по-моему, он считал совершенно неоправданным: его краткое пребывание здесь было испорчено ракой-то простудой ребенка. Тем не менее, он был очень любезен и продолжил свой рассказ о событиях в Лондоне. Мы говорили про Эдварда и Гретхен, про спектакли, которые ему удалось недавно посмотреть. По-моему, он пытался дать мне понять, какой насыщенной и интересной может быть наша совместная жизнь. Рассказал он и о своей работе: сейчас он вел дело, где его клиента обвиняли в мошенничестве, и сам он сомневался в невинности подзащитного. — А что происходит, когда вы пытаетесь убедить суд присяжных в том, во что сами до конца не верите? — спросила я.
 — Про себя я думаю, что лучше бы его признали виновным.
 — Должно быть, вы многое узнали о человеческой природе, — сказала я. — Да, пожалуй.
 Мы поговорили о ситуации в Европе, которая, по его словам, становилась все более серьезной. Англия и Франция совершили ошибку, не вмешавшись в австрийский вопрос. На этом дело не закончится, следующей будет Чехословакия. Гитлер уже проинструктировал Конрада Хенлейна вести там агитацию.
 — Хенлейн — лидер немецкого меньшинства и устраивает демонстрации судетских немцев. Конечно, Гитлер планирует аннексировать Чехословакию. Очень неприятные предчувствия!
 — Что, по вашему мнению, может произойти дальше?
 — Гитлер захватит Чехословакию, и все скажут: «Ну, это далеко от нас, какое нам до этого дело?» Дальше собственного носа люди не видят, они умеют только зарывать голову в песок, а тех, кто видит опасность, называют поджигателями войны. Нам следует вооружаться, Чемберлен это понимает. Уверен, он отбросит политику миротворения, чтобы мы как можно скорее вооружались.
 — Вы думаете, что будет война?
 — Такая возможность есть, но, если бы она разразилась сейчас, мы оказались бы неподготовленными к ней. Даже сейчас есть такие, которые голосуют против вооружения. Лейбористы, либералы и несколько консерваторов проголосуют против, и тогда…
 — Вы рисуете мрачную картину, Ричард!
 — К сожалению, да, но она определяется развитием событий. Нельзя же верить в то, что Гитлер удовлетворится Австрией? Вскоре он захватит Чехословакию, потом попытается занять Польшу, а потом… что будет потом? Именно те, кто громче всех требуют мира, и являются причиной войн!
 — Будем надеяться, что этого не случится!
 — Ни одна из предыдущих катастроф не случилась бы, если бы люди были более дальновидными.
 — Вы считаете, что еще что-то можно сделать?
 — Уже поздновато, но если мы, французы и весь остальной мир будем держаться вместе, то это может положить конец гитлеровскому захвату.
 — Я думаю о Гретхен…
 — Да, бедняжка чрезвычайно озабочена.
 — Я рада, что она здесь, с Эдвардом.
 — Она думает о своей семье и о своей стране.
 — Наверное, это ужасно — видеть, что делают с твоим народом!
 Я смотрела вниз, на пляж, и представляла ее… сбрасывающую халат… вбегающую в море.
 Нет… нет… не могу поверить в такое! Море еще было очень холодным, и большинство людей начинает купаться не раньше, чем в мае, а Дорабелла любила комфорт и всегда была склонна к лени… Я не могла поверить в случившееся, просто не могла!
 Я вспомнила о присутствии Ричарда.
 — Не считайте, что меня не интересует то, о чем вы говорите, — пробормотала я. — Просто я не могу не думать о Дорабелле…
 — Вам нужно уехать! — сказал он мне. — Лучшее, что можно сейчас сделать, — это уехать подальше отсюда! — Он сжал мою руку. — В Лондоне все будет по-другому, там у вас найдется, чем заняться, и не останется времени для печальных размышлений.
 — Наверное, вы правы, но только не сейчас, Ричард! Я должна подождать, мне нужно разобраться в самой себе.
 Он грустно кивнул, и мы продолжали сидеть. Матильда присоединилась к нам.
 — Я надеюсь, что вы останетесь поужинать с нами? — сказала она. — Так приятно принимать лондонских друзей Виолетты!
 Ричард принял приглашение.
 Перед отъездом он напомнил мне, что должен возвращаться в Лондон и завтра — его последний день здесь.
 — Устроим что-нибудь по этому поводу? — предложил он.
 В субботу нянюшка Крэбтри ворвалась ко мне с раннего утра. Я только что проснулась и еще лежала в кровати. Ричард должен был заехать за мной в десять, и нужно было к этому подготовиться. Следовало как-то возместить ему разочарование предыдущего дня.
 С первой секунды я поняла, что дело плохо. Няня Крэбтри была бледна, но глаза у нее горели. Она была страшно возбуждена.
 — Немедленно нужен врач!
 Я подскочила.
 — Тристан? — воскликнула я. — Значит, ему хуже?.. Я немедленно позвоню доктору!
 — Обязательно! Перекинулось на грудь… он с трудом дышит! Нужно побыстрей!
 Набросив халат, я побежала вниз. Нянюшка Крэбтри бежала за мной. Пока я звонила, она стояла рядом. Доктор сказал, что прибудет через час.
 — Насколько все серьезно? — спросила я няню.
 — Это один Бог знает! Началось все в четыре утра. Мне показалось, что он кашляет… Я проснулась. Когда имеешь дело с детьми — сразу просыпаешься. Я зашла к нему и вижу: все одеяльца сдернуты, и не знаю, поверит ли кто, но окошко возле колыбели раскрыто настежь! Как специально, чтобы продуло! Я глазам не поверила: я же кутала его так, что ему ни за что не развернуться, и окно сама запирала! А ветер с моря холодный! Наверное, кто-то из горничных, хотя не знаю, что бы им делать в детской? Я ему перестелила, и он уснул…
 — Должно быть, он ужасно промерз?
 — До мозга костей, вот что получилось! Нужно молиться, чтобы это была не пневмония, слишком уж он маленький! Если бы знать, кто открыл это окно, — я бы убила его!
 Я поднялась к Тристану. Он был закутан в одеяло, а по бокам лежали грелки. Личико пылало, и время от времени по телу пробегала дрожь. Глаза потеряли блеск. Открыв их на несколько секунд, он вновь опустил веки. От страха мне стало дурно: я поняла, что он действительно серьезно болен.
 — Скорей бы уж доктор пришел! — сказала нянюшка. — Что он там тянет?
 — Он сказал, что будет через час, а прошло всего минут пятнадцать. Няня… что ты думаешь об этой болезни?
 — Ничего хорошего: у него уже была простуда! Я оставляла его спящим и хорошенько укутанным, думала, ему будет лучше сегодня! У детей все быстро проходит: не успеешь испугаться, что он заболел, глядишь, через полчаса опять свеженький, но здесь я, беспокоилась. Тут ведь ничего не знаешь… всякое случается. Значится говорю, в четыре… услышала, что кашляет, и пошла сюда. Как вошла — прямо остолбенела! Смотрю — лежит раскрытый, а ветер дует прямо на него! Ну, я сразу же захлопнула окно и начала его кутать, греть. Он был прямо, как ледышка! Что он хорошенько простыл — это ясно! Быстрей бы уж доктор пришел!
 Я успела умыться и одеться к приходу доктора. Он сразу прошел к Тристану, и по выражению его лица я поняла, что наша тревога была не напрасной.
 — Придется хорошенько заняться им! Это не пневмония… пока. Что ж, будем делать все возможное. Он крепкий мальчишка, но слишком еще мал… совсем малыш. Когда я его осматривал в прошлый раз, он выглядел уже неплохо.
 — Я обнаружила его полностью раскутанным! — сказала няня. — Только в ночной рубашечке…
 Мне не верилось в происходящее. Сначала погибла Дорабелла, а теперь под угрозой была жизнь ребенка? В этом доме таилось какое-то зло!
 Матильда была глубоко озабочена.
 — Бедняжка! Я думала, что у него просто простуда, и, по правде говоря, считала, вчерашний вызов доктора ненужным.
 — А я рада, что мы вызвали его вчера! — заметила я.
 — Теперь он видит, какие изменения произошли за сутки.
 — Это… опасно?
 — Доктор не исключает этого, все так неожиданно! Я чувствую… — Я отвернулась, и она взяла меня под руку.
 — Я понимаю вас: одно за другим! Бывает в жизни такая полоса: кажется, все катится под откос!
 — Няня зашла к нему рано утром и нашла его совершенно замерзшим. Он был весь раскрыт, а окно распахнуто настежь… прямо напротив колыбели!
 — Это няня оставила его открытым?
 — О, нет! Она ни за что бы не допустила такой оплошности: из окна дует прямо на колыбель, а она очень следит, чтобы не было сквозняков. Результат может оказаться катастрофическим. Слава Богу, она вовремя проснулась!
 — Ну, одеяла ребенок мог разметать сам, но кто открыл окно?
 — Няня говорит, что ничего не понимает, что укутала его так, что ему ни за что было не развернуться. И уж наверняка она не оставляла окно открытым! — Должно быть, все же оставила, видимо, забыла. Все-таки возраст…
 — Я никогда не думала о ее возрасте, она управляется ничуть не хуже, чем раньше. За Тристаном она ухаживает, как и за нами. Она очень внимательна!
 Матильда пожала плечами.
 — Во всяком случае, это произошло, теперь главное — выходить Тристана. Доктор Льюс очень опытный, и он сделает все возможное. Как вы думаете, мне можно проведать Тристана?
 — Я не знаю, каковы распоряжения доктора. Давайте поднимемся и спросим няню.
 К двери детской подошла нянюшка Крэбтри.
 — Я наблюдаю за ним! Будут изменения к худшему — сразу же вызову доктора!
 Матильда была поражена:
 — Неужели дела настолько плохи?
 — Его нельзя оставлять без присмотра! Мисс Виолетта, вы здесь нужны.
 — Ваш друг… — начала Матильда.
 Я совсем забыла про Ричарда! Я взглянула на часы. Была половина десятого, а я обещала быть готовой к десяти.
 — Вам следует прогуляться и провести приятно день, — сказала Матильда.
 — Я не могу провести день приятно, я все время буду думать о Тристане!
 — Вас следовало бы остаться, мисс Виолетта, — настаивала няня Крэбтри. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь заходил сюда и раскрывал окна!
 Она глядела рассерженно и решительно. Мы с Матильдой обменялись взглядами, и я сказала:
 — Понимаете, он действительно серьезно болен… Она на цыпочках подошла к колыбели.
 — Ах, бедняжка! Он и в самом деле плохо выглядит.
 — Я его выхожу! — заявила няня Крэбтри. — А уж если узнаю, кто раскрывает окна в детской, я знаю, что с ним делать! — Она повернулась ко мне. — И чтобы он раскрывался, я не хочу: его нужно держать в тепле. Во второй половине дня доктор зайдет взглянуть на него.
 — Если я могу оказать какую-то помощь… — предложила Матильда.
 — Вы очень любезны, миссис Льюит, но мы как-нибудь сами справимся! — заявила няня.
 Матильда беспомощно взглянула на меня. Сказав няне, что вернусь через минуту, я вышла вместе с Матильдой.
 — Вам не следовало бы разочаровывать этого милого молодого человека, — сказала она. — Я могла бы помочь няне, а вы прогулялись бы вместе с вашим другом.
 — Это невозможно, я должна знать, что здесь происходит! Я позвоню ему и все объясню.
 Я так и сделала. Ричард был удивлен, разочарован и рассержен. Я прекрасно понимала его: он совершил такое путешествие ради встречи со мной. Я уже разочаровала его вчера, а теперь еще и это… Сказав, что заедет к нам во второй половине дня, он повесил трубку.
 Мне было жаль, но всерьез меня заботил лишь Тристан. Я понимала, что его состояние опасно. Доктор сказал вполне достаточно, а то, что он собирался нанести сегодня повторный визит, подтверждало худшие опасения.
 Мы с няней Крэбтри сидели в детской, ежеминутно бросая взгляды на колыбель. Если ребенок начинал беспокоиться, нянюшка тут же оказывалась возле него, бормоча нежные слова и поправляя постельку.
 Разговаривая со мной, она выражала возмущение. Кто-то вошел в комнату и раскрыл окно. Зачем? Может быть, кто-нибудь из помешанных на свежем воздухе людей, которые считают, что всякая атмосфера нездорова, за исключением той, что сбивает вас с ног и заставляет синеть от холода? Если бы она узнала, кто открыл это окно, она бы уж позаботилась, чтобы этого человека и близко не было возле детской! — Я все думаю… взять и открыть окно, зачем?
 На этот вопрос у меня не было ответа, и я припомнила, что Матильда намекала на то, будто няня уже старовата и могла сама забыть открытое окно. Нет, это невозможно! Няня сама тщательно укутала Тристана, а доктор особенно подчеркнул, что ребенка нужно держать в тепле.
 Но кто? Кто-нибудь из служанок явился туда после того, как няня Крэбтри оставила Тристана на ночь? Это было смехотворно, но, может, она что-то принесла… решила, что в комнате душно и открыла окно? Нет, никто бы такого не сделал! Неужели действительно няня Крэбтри забыла закрыть окно? Так или иначе, но это произошло, и результат был налицо.
 Всю первую половину дня мы провели возле Тристана. Няня Крэбтри сказала, что мы не оставим его ни на минуту. Если ей нужно было покинуть ненадолго комнату, возле ребенка обязательно должна была находиться я.
 Ричард приехал во второй половине дня и попросил съездить с ним в отель. Я отказалась, заявив, что не смогу ни на чем сосредоточиться, я постоянно буду думать о происходящем здесь.
 Матильда предложила Ричарду остаться на обед, и он согласился. Я спустилась вниз, зная, что в случае необходимости няня тут же вызовет меня. Доктор уже был и сказал, что состояние ребенка, по крайней мере, не ухудшилось.
 Настроение было тягостным. К нам присоединился Дермот. Его лицо было изможденным и осунувшимся. Гордон пытался как-то развлечь Ричарда, поддерживая разговор о поместье, юриспруденции и ситуации в Европе. Я была рада, когда обед закончился.
 Сразу после обеда Ричард решил вернуться в Лондон, хотя раньше он собирался уехать туда в воскресенье, а в Лондоне ему совершенно необходимо было оказаться в понедельник.
 Его визит получился неудачным, но меня занимали только мысли о Тристане. В течение ночи мы с няней Крэбтри попеременно дежурили возле колыбели: пока дежурила она, я дремала в её постели. Утром дыхание Тристана стало, похоже, полегче. Доктор заявил, что доволен результатами осмотра, что нам, скорее всего, удалось избежать пневмонии. — Ну, сегодня ночью ты, моя милая, должна хорошенько отоспаться! — сказала мне няня, — А ты, нянюшка?
 — Я тоже посплю, хотя буду поблизости. Думаю, худшее уже позади… теперь уже не так опасно. Всю жизнь меня удивляет, как быстро малыши поправляются.
 Я действительно хорошо поспала, потому что была измотана, а утром первым делом пошла в детскую. Меня встретила радостно улыбающаяся няня. — Взгляни-ка на него! Вот он у нас какой! Ты зачем, мой господин, решил напугать нас? Ах ты, маленький баловник, ты и впрямь нас напугал! Гляди, какой он!
 Я поцеловала Тристана, и он зачмокал от удовольствия.
 Я была переполнена счастьем.
 Я написала Ричарду, сообщив ему, что искренне сожалею об испорченном визите. Тристан почти поправился. Доктор сказал, что через несколько дней он совсем войдет в норму.
  «Очень жаль, Ричард, что такое произошло именно в это время. Я искренне сожалею…» — писала я.
 Я представила его читающим письмо. Он действительно был очень расстроен, и я была уверена, что теперь он считает, будто мы напрасно подняли панику: ребенок был вовсе не так уж сильно болен.
 Я задумалась над тем, не изменилось ли его отношение ко мне? Мое к нему, кажется, изменилось. Это было, конечно, нечестно с моей стороны: его разочарование было вполне обоснованным.
 В тот же день мне позвонил Джоуэн Джермин. Не желаю ли я прокатиться с ним в Брекенлей? Я согласилась, и в девять тридцать мы выехали. Он сказал, что мы съедим завтрак в одном знакомом ему местечке. Он должен заехать на одну из ферм, возможно, и мне будет там интересно.
 День был очень приятным. Наступала весна, и живые изгороди украсили патриотические цвета: красный, синий и белый.
 Джоуэн знал, что у меня был гость из Лондона.
 — Я вижу, новости распространяются по-прежнему регулярно! — заметила я.
 — В этом вы всегда можете быть уверены! — ответил он. — А с ребенком, значит, были неприятности?
 — Да, пришлось нам поволноваться! Теперь с Тристаном все в порядке, и мы очень рады, но он был действительно серьезно болен.
 — Я слышал, что вас постоянно посещал доктор? Вы расскажете мне об этом подробней за завтраком. Дальше можно ехать только след в след, поезжайте за мной.
 Так мы ехали по самой пустоши. Там мы пустили лошадей в галоп и вскоре подъехали к «Королевской голове» — симпатичной на вид таверне. На вывеске была изображена голова некоего монарха — должно быть, одного из Георгов.
 Когда мы расположились за столиком, Джоуэн сказал:
 — Расскажите мне про вашего гостя.
 — Это наш друг из Лондона, адвокат.
 — И он приехал повидать вас?
 — Да.
 — Близкий друг?
 — Мы встречались в Лондоне, он — друг Эдварда. Вы знаете, кто такой Эдвард?
 Он не знал, поэтому я вкратце рассказала, какое место занимает Эдвард в нашей семье. Его эта история заинтересовала.
 — Моя мать относится к Эдварду как, к родному сыну, — добавила я.
 — Вы унаследовали ее склонность заботиться об осиротевших младенцах?
  — Вы имеете в виду Тристана? Ну, ведь он сын моей сестры!
 — А что с юристом? Вы ведь не смогли развлечь его так, как он, должно быть, надеялся?
 Я не удержалась от улыбки:
 — Зачем мне что-нибудь рассказывать вам? У вас превосходная информационная служба! — И все равно расскажите, люблю слушать истории.
 — Тристан простудился… весьма серьезно. Няня Крэбтри вызвала доктора, который сказал, что ребенку следует оставаться в постели и находиться в тепле… Я рассказала ему про открытое окно, про то, как Тристан оказался без одеяла, и что из-за этого он чуть не заболел пневмонией.
 — …Мы просидели возле него всю ночь, няня Крэбтри и я. Никого другого она не хотела подпускать. Она уверяет, что кто-то вошел и раскрыл окно!
 — И специально раскутал ребенка?
 — О нет! Я думаю, он сам раскрылся.
 — У него есть такая привычка?
 — Нет, такого раньше не было…
 — Значит, он раскрывается только при сквозняке? Я внимательно взглянула на него.
 — Мы же не можем спросить у Тристана, почему он решил раскутаться? Думаю, его беспокоил жар и то, что он был слишком укутан…
 — А я думаю, не мог ли кто-нибудь зайти в детскую и открыть окно?
 — Миссис Льюит считает, что няня Крэбтри сама открыла окно и забыла его закрыть.
 — Она рассеянна?
 — Я никогда такого за ней не замечала… особенно если речь идет о ее обязанностях!
 — А ребенок был уже болен! Вам это не кажется странным? Мне бы не хотелось, чтобы вы там оставались!
 — А где же мне быть?
 — Я хочу сказать, что, к сожалению, вы не можете забрать ребенка и увезти к своей матери… но я говорю не вполне искренне, поскольку если бы вы уехали, то что случилось бы со мной? Подумайте, как одиноко мне было бы без вас.
 — Вы это серьезно?
 — На вас это не похоже — задавать глупые вопросы, ответ на которые заранее известен!
 Я ничего не ответила, и некоторое время мы молчали. Я чувствовала, что давно мне не было так хорошо. Быстрое выздоровление Тристана подняло мой дух, а общество Джоуэна всегда доставляло мне удовольствие. Наконец, он произнес:
 — У вас есть какие-нибудь планы на будущее? Я покачала головой.
 — Вскоре кое-что решится без нас, — проронил он. Я вопросительно взглянула на него, и он продолжил:
 — Я имею в виду события за границей.
 — Разве это касается нас?
 — То, как развиваются события, увеличивает вероятность этого! Вам нравится, как здесь кормят? — перевел он разговор на другую тему.
 — Да, очень.
 — Нам надо как-нибудь еще заглянуть сюда. Я часто тут бываю.
 Он рассказал мне о ферме, которую мы должны были посетить. Нужно было решить вопрос относительно строительства нового амбара.
 День оказался и в самом деле интересным. Я поболтала с женой фермера, пока Джоуэн был занят с ее мужем, и услышала о том, что лучшего землевладельца для арендаторов трудно найти.
 — Лучше и не бывает! — говорила она. — Нам повезло, что мы арендуем землю у Джермина! Совсем другое дело у тех, кто на земле Трегарленда. Ах, извините, мисс, я совсем забыла, что вы как раз оттуда. Какая ужасная история с вашей бедняжкой сестрой!.. Я слышала, малыш в последнее время приболел?
 Значит, новости распространялись с такой скоростью? Назад мы возвращались по той же самой дороге, впервые с момента гибели Дорабеллы у меня было легко на душе.
 Когда мы прощались, Джоуэн взял меня за руку и внимательно посмотрел в глаза.
 — Сохраняйте осторожность, особую осторожность! — Он едва уловимо нахмурился и добавил: — Помните, я недалеко от вас.
 — Это очень утешает! — весело ответила я, но на самом деле я сказала это всерьез.




 СМЕРТЬ В ДОМЕ


 Наступило лето. Время от времени писал Ричард, но речи о посещении Корнуолла больше не было. Писала и мать. Она интересовалась, есть ли надежда на то, что я приеду в Кэддингтон. Она была уверена, что в сопровождении няни Крэбтри я вполне могу совершить такое путешествие. Сама она часто посещала Лондон с тех пор, как у Гретхен родился ребенок — девочка, которую назвали Хильдегардой.
 Я нанесла еще один визит миссис Парделл, которая, похоже, была рада видеть меня. Она по-прежнему была глубоко убеждена в том, что Дермот убил обеих своих жен, и переубедить ее было невозможно. Она полагала, что он душил их, выносил из дома, а потом бросая в море.
 — Никаких признаков удушения на теле Аннетты не нашли, — протестовала я. — Если бы они были, их немедленно обнаружили бы.
 — Но она ведь пролежала в море столько дней, разве не так? — настаивала миссис Парделл.
 — Думаю, следы все равно остались бы. Переубедить ее было невозможно, но она заявила, что ей приятно поговорить с кем-нибудь об этом.
 — Как вы потеряли свою сестру, так я потеряла дочку. Это нас связывает, если вы меня понимаете.
 Этот визит оставил у меня чувство некоторой подавленности.
 Чаще мы стали видеться с Джоуэном. Он познакомил меня с Джо Трегартом, своим управляющим. Тот был явно предан Джоуэну и сказал мне, что очень жаль, что Джоуэн не вступил в права владения раньше и что работать со столь знающим человеком — сплошное удовольствие.
 Всякий раз, отправляясь в город, я чувствовала провожавшие меня внимательные взгляды. Правда, ко мне проявляли теперь меньший интерес, поскольку таинственное исчезновение Дорабеллы потеряло свою свежесть, однако я стала фрагментом одной из тех легенд, которые время от времени оживают. Я находила болезненное удовольствие в пребывании в саду. Я привыкла сидеть там во второй половине дня и поглядывать на пляж, размышляя о Дорабелле. Я вновь и вновь пыталась представить ее спускающейся ранним утром вниз, бросающейся в холодную воду и навсегда исчезающей, но мне так и не верилось, что дело обстояло таким образом.
 Я, просидела там уже около получаса, послышались чьи-то шаги, и, к своему удивлению, я увидела, что ко мне приближается Гордон Льюит. — Добрый день! — сказал он. — Вы ведь часто бываете здесь, правда? Можно посидеть с вами? Скамья представляла собой полку, высеченную в огромном камне. Места здесь хватило бы, по крайней мере, на четверых. Гордон присел рядом.
 — По-моему, вам не доставляет радости сидеть здесь? Это навевает воспоминания.
 — Да, вы правы…
 — И все-таки… вас влечет сюда?
 — У меня до сих пор все это в голове не укладывается, — сказала я ему. — Моя сестра неожиданно начала купаться по утрам… Наверняка тогда было холодно, а она не была воспитана в спартанском духе…
 — У людей бывают странные капризы.
 — Я не могу поверить в то, что она погибла!
 — Но… она ведь исчезла, верно?
 — Ее тело так и не было найдено!
 — Это не значит, что она жива, некоторые исчезают бесследно. Возможно, ее унесло в море… или она лежит на дне.
 Я вздрогнула. Гордон добавил:
 — Простите, но я считаю, что чем скорее вы смиритесь с ее гибелью, тем лучше. Тогда вы сможете это пережить, и лучше вам держаться отсюда подальше.
 — Да, я и сама так думаю, но без Тристана я уехать не могу.
 — Не думаю, что его отпустят. — Я понимаю, что его место здесь, но… Дермот не стал бы возражать против его отъезда.
 — Дермот в таком настроении, что ему все безразлично.
 — Это было такой трагедией для него!
 — Как и для вас. Думаю, вам было бы лучше с вашими родителями. Здесь вы постоянно переживаете и не можете избавиться от этого.
 — Если бы я могла взять Тристана…
 — Ребенок должен остаться здесь. На этом настаивает его дед.
 — А я обещала своей сестре позаботиться о нем, если ее не станет.
 — У нее было предчувствие, что такое может случиться? Это очень странно!
 — Случается много странных событий…
 — Главным образом речь идет об интерпретациях случившихся событий. Мы, корнуэльцы, по самой природе своей склонны к суевериям, не знаю, почему. Может быть, потому, что нам живется трудней, чем другим? Население состоит из рыбаков и шахтеров, и обе профессии опасны. Когда происходит несчастный случай на море или в шахте, рождаются легенды. Вам тут расскажут, что нейкерсы, живущие под землей,  — это привидения людей, убивших Иисуса Христа, и многие будут утверждать, что видели их своими глазами. «Размером с шестипенсовую куклу», — так мне сказал один мужчина. Насколько я понимаю, шестипенсовая кукла в старое время была высотой дюймов шесть, одетая, как старый оловянщик, — так называют в наших краях шахтеров. Шахтеры должны оставлять под землей для нейкерсов часть своего завтрака, иначе они получат неприятности. Представьте, каково это тем, кто едва зарабатывает на хлеб насущный!
 — Вы, кажется, много знаете о старых легендах и обычаях?
 — Такое собирается годами, а я прожил здесь всю жизнь, хотя, конечно, не в этом доме: я ведь не член семьи.
 — Я думала, вы дальний родственник. Поколебавшись, он криво усмехнулся: — Да… возможно… Так мы говорили о легендах? Это связано с опасными занятиями, люди думают о несчастье, которое может с ними приключиться. Говорят о черных собаках и белых зайцах, которых видят на шахтных отвалах, — и это предупреждение о грядущей опасности! Вы должны попытаться понять этих людей, которые действительно часто встречаются с опасностью и ищут указующих знаков. Теперь говорят, что Джерминам и Трегарлендам не суждено подружиться, а поскольку они попытались — быть беде! — Вы и в самом деле думаете, что смерть моей сестры вызвана этим?
 — Все так думают и говорят, что кто-то навлек это несчастье…
 — Я?
 Гордон кивнул и как-то странно поглядел на меня.
 — Все говорят, что нехорошо, когда иностранка является сюда и суется в дела, которые тянутся веками…
 — Иностранка?
 — Родившаяся по другую сторону реки Тамар, — улыбнулся он.
 — Это же смешно!
 — Конечно, однако все в это верят.
 — Да и сама эта вражда абсурдна, и вы так считаете! Все, у кого есть крупица здравого смысла, в том числе и мистер Джермин…
 — Но многие так не считают, они любят свои старые предрассудки и не желают с ними расставаться — ни рыбаки, ни шахтеры. Они боятся своих шахт и моря. Взгляните-ка на море. Видите барашки на волнах? Среди них много таких, которые называются «белыми лошадками». Начинает штормить!
 — Пока я здесь сидела, ветер заметно усилился.
 — Он здесь предательский, непредсказуемый, — Гордон слегка придвинулся ко мне. — Он может быть мягким, манящим, а потом вдруг превратится в шторм. Вы еще не видели здесь настоящего шторма, не видели ужасных волн в сорок — пятьдесят футов высотой. Они сотрясают даже утесы, как разъяренные звери. Да, с морем нужно быть очень осторожным! Пристально глядя на меня, Гордон продолжал:
 — Опасность может таиться везде, даже в этом саду. Представьте, что внезапно вы потеряете равновесие… предательский камень… оползень. Такое случается, и вы рухнете вниз… прямо на эти черные камни!
 Я неожиданно почувствовала страх — мне показалось, что он еще больше придвинулся ко мне.
 — Я об этом не думала!
 — Думать и не нужно, нужно соблюдать осторожность. Здесь все производит впечатление полного покоя, но не является таким, каким выглядит. И всегда помните, что море опасно!
 — Мистер Льюит, вы здесь? — по склону к нам спускалась служанка. Было впечатление, что исчезли какие-то злые чары. Помимо воли я облегченно вздохнула. — Сэр, случилось ужасное! — закричала служанка. — С мистером Дермотом несчастный случай! Его повезли в больницу.
 — Несчастный случай? — воскликнул Гордон.
 — Он упал с лошади, сэр! Миссис Льюит послала меня за вами.
 Гордон уже устремился вверх по склону, и я последовала за ним.
 Гордон, Матильда и я отправились в больницу Плимута, куда был доставлен Дермот. Нам не разрешили повидать его, но с доктором мы поговорили.
 — Он серьезно пострадал, — сказал врач.
 — А он не?.. — начала Матильда.
 — Он поправится, но это займет довольно много времени, да и потом, возможно…
 — О, Господи! — пробормотала Матильда.
 — Вы хотите сказать, что он останется инвалидом? — спросил Гордон.
 — Это не исключено: у него повреждена спина. Очень неудачное падение: он мог бы погибнуть. — Вы знаете, как это произошло? — Судя по всему, он слишком быстро скакал и… Выглядит это так, будто он был… ну, нельзя сказать, чтобы он был пьян, но… я бы сказал — не вполне трезв!
 — Он совсем недавно пережил огромное горе, потеряв жену, — пояснила я.
 — Вы можете повидаться с ним, когда он очнётся после анестезии. Пришлось сделать небольшую операцию, но особой помощи оказать ему мы не смогли. — Значит, он надолго слег?
 — О нет, отсюда он выпишется через несколько дней… если мы не сможем больше ничего сделать для него. Возможно, терапия, но это позже. В общем, посмотрим.
 Нас оставили в комнате для посетителей, пообещав вызвать, когда Дермот будет в состоянии принять нас.
 — Это ужасно! — сказала Матильда. — Что же это такое? После смерти Аннетты у нас какая-то полоса несчастий. Все это пугает!
 — Иногда так в жизни бывает, — сказал Гордон, взглянув на мать. — Произошел несчастный случай, и никто в этом не виноват…
 — Полагаю, во всем виноваты злые силы! — сказала я. Гордон кивнул.
  — Возможно, он и поправится? Врачи часто ошибаются.
 Через некоторое время к нам вышла медсестра. Она сказала, что мы можем повидать Дермота, но не должны слишком утомлять его.
 Дермот лежал в палате, рассчитанной на несколько человек. Медсестра отдёрнула шторы, которыми была завешана кровать.
 Выглядел он, бледным, очень больным и слабо улыбнулся нам. — Ну и наделал я хлопот! — сказал он, вымученно улыбнувшись.
 — Дорогой мой Дермот! — сказала Матильда. — Мы так за вас беспокоимся!
 — Я еще жив, — сказал он чуть ли не с сожалением.
 — Что произошло? — спросил Гордон.
 — Я не знаю: только что я скакал, а в следующую секунду уже ударился оземь, а бедняжка Сейбл помчалась дальше. Должно быть, я был неосторожен.
 — Что ж, теперь отдыхайте, — вздохнула Матильда. — Вы поправитесь, но это займет время.
 — Время… — сказал он, прикрыв глаза.
 К нам шла сестра, знаками показывая, чтобы мы вышли.
 В дверях мы оглянулись. Глаза Дермота были закрыты, и он, похоже, не замечал, что мы уходим.
 Как и предполагалось, распространились слухи. Что происходит в Трегарленде? Что-то не так, одно несчастье за другим: смерть первой миссис Трегарленд; потом эта молодая женщина из чужих краев начала путаться под ногами и привела Джермина к Трегарлендам. Ясное дело, привидение не будет стоять в стороне и смотреть, чтобы такое творилось. Что плохо с иностранцами, так это то, что они в привидениях не разбираются. Ну, они их научат!
 Двух молодых женщин забрало море, хотя первую еще до того, как появилась эта настырная иностранка, так что это было лишь предупреждением о том, что вражда жива, как никогда. Потом хозяин упал с лошади и, говорят, не скоро снова сядет в седло. Это опять же предупреждение: не суйся в дела, в которых не понимаешь.
 Я испытывала огромное желание уехать отсюда.
 Я могла, конечно, упаковать вещи и сразу уехать домой, но что делать с Тристаном? Как сказал бы Ричард, нянюшка вполне в состоянии сама присмотреть за ребенком. Если бы я могла взять его с собой!
 Была еще одна причина: мне пришлось бы расстаться с Джоуэном Джермином, а этого не хотелось. Встречи с ним вносили, казалось, здоровую струю в мою здешнюю жизнь. Его явно интересовали мои дела; он помог мне избавиться от страха перед шепчущими голосами; он понимал, как мне необходимо быть возле Тристана; он всерьез принимал мои страхи, расстройства и колебания. Похоже, он понимал меня, как никто.
 Выписался из больницы Дермот, и стало ясно, что он серьезно пострадал. Он передвигался с большим трудом и по приезде сразу же отправился в постель, поскольку поездка очень утомила его. В доме воцарилось подавленное настроение. Впервые в поведении старого мистера Трегарленда не наблюдалось скрытой насмешки. Он был всерьез потрясен: в конце концов, пострадал его единственный сын. В течение последующих дней стало видно, сколь беспомощен теперь Дермот. Нам сказали, что надежды на полное выздоровление мало, хотя некоторого улучшения состояния врачи ожидали. Нас предупредили, что это займет много времени.
 Джеймс Трегарленд начал обсуждать, что именно в связи с этим следует сделать. Дермоту было необходимо раздобыть кресло-каталку, а комнату для него оборудовать на первом этаже. Все это было несложно. На Джека, работавшего в конюшне, можно было положиться. Он был сильным мужчиной, а в случае необходимости на помощь ему пришел бы Сет, чья физическая сила вполне компенсировала недостаток умственных способностей.
 Сложнее было поддержать бодрость духа в Дермоте… Несчастье, последовавшее за смертью Дорабеллы, было слишком тяжким грузом. Пожалуй, и это падение можно было объяснить его расстроенным состоянием. Все стремились хоть чем-то помочь Дермоту. Была подготовлена прекрасная комната на первом этаже с огромными окнами, выходящими на море. Доставлено кресло, в котором он мог передвигаться по дому. У него часто возникали боли, и он был вынужден принимать сильные болеутоляющие таблетки. Раз в неделю — если не требовалось чаще — приходил доктор. Сделано было все возможное.
 Дермот был окружен заботой. К нему постоянно шли посетители. Мы позаботились о том, чтобы он не оставался в одиночестве. Джек вел себя как его преданный раб. Дермот любил, когда я посещала его, и наш разговор неизбежно заходил о Дорабелле — какой она была чудесной, как он полюбил ее с первого взгляда, а потом… потом потерял ее. Его надо было даже удерживать от излишних разговоров на эту тему.
 Он сидел в своем кресле, свежевыбритый, умытый, в кашемировом халате, а я думала — как он не похож на того человека, что сидел с нами в уличном кафе, — яркого, веселого молодого человека, влюбленного в жизнь и в Дорабеллу. Как все печально обернулось!
 Я часто говорила с ним о Тристане, рассказывая, как мальчик растет, какой он сообразительный, как он улыбается нянюшке Крэбтри и мне… какое это благословение!
 Дермот кивал, Но я знала, что думает он о Дорабелле.
 Шли недели. Настроение было тревожное. Главной темой разговоров вновь стали события в Европе. Все ощущали растущую напряженность и говорили о возможности войны. Опять беспокоил Гитлер. Теперь все знали подробности о событиях в Судетах и Чехословакии. Решится ли Гитлер на вторжение? А если так, что сделают Англия и Франция? Будут опять стоять в стороне? Будут находиться в бездействии, в то время как его требования — все возрастают?
 Это тяжелое лето подходило к концу. Пришла весточка от Ричарда:
 « Я не могу понять, почему вы остаетесь там, почему не собираетесь домой? Похоже, это стало у вас навязчивой идеей. У ребенка есть превосходная нянька, ваша мать говорит, что ей можно полностью довериться. Зачем же оставаться там еще и вам? »
 Я ощущала его беспокойство и понимала завуалированное раздражение в мой адрес. Ричард считал, что я веду себя глупо или остаюсь здесь по какой-то иной причине.
 Было ясно, что мы отдаляемся друг от друга. Мне было жаль обижать его, но стало понятно, что мое влечение к нему было лишь мимолетным и мои чувства не дают основания ожидать более глубоких взаимоотношений. Думаю, он чувствовал то же самое.
 Я вновь отправилась к миссис Парделл. Она приветствовала меня с обычным мрачным радушием. Приняла она меня в гостиной, где я села напротив портрета Аннетты в серебряной раме.
  — Ну, и как идут дела? — спросила она.
 — Печально, — ответила я.
 — Значит, так… Ну, думаю, это возмездие! Так и в Библии говорится: Господь счел необходимым наказать его за грехи!
 — Ах, миссис Парделл, не судите Дермота строго. Она покачала головой:
 — Он убил мою девочку, я это знаю! И вашу сестру, есть уж такие мужчины. Думаю, за ним вовсю ухаживают?
 — Да, о нем заботятся.
 — Ага, что ж, так ему и надо! Бог знает, кто был бы у него следующим: жена номер три, я думаю!
 Было бесполезно спорить с ней, ее мнение сложилось раз и навсегда: Дермот убил ее дочь и мою сестру, а теперь его постигло то, что она называла «воздаянием».
 Выйдя от нее, я ощутила подавленность. Никто не знал, что произойдет в ближайшем будущем: возможно, нас ждала война. Это было у всех на уме, и мои проблемы были сущей мелочью по сравнению с грядущей катастрофой. Я часто вспоминала Гретхен, Эдварда и их маленькую дочку. Мать время от времени писала мне о них.
 « Мы очень довольны, а Эдвард просто в восторге. Гретхен переполнена радостью, несмотря на заботы. Увы, с каждый днем ей все чаще приходится беспокоиться за своих родителей. Твой отец очень мрачно оценивает ситуацию и очень беспокоится о том, что предпримет Гитлер, если ему позволят захватить Чехословакию. Какой ужасный человек этот Гитлер! Хорошо бы от него избавиться! 
  Как у тебя дела? Мне кажется, там делают глупость, настаивая, чтобы Тристан оставался: в конце концов, все равно за ним ухаживаете ты и няня Крэбтри… 
  Не вижу причин, почему бы тебе не приехать домой… хотя бы в гости. Приехала бы на Рождество и привезла с собой Тристана и няню? Наверняка он уже может путешествовать и, должно быть, очень подрос. Как хотелось бы видеть его! Приезжай, погости подольше. Отец скучает по тебе, как и я. 
  Как там Дермот? Случившееся просто ужасно. Ты пишешь, что теперь у него кресло-каталка? Бедняга, будем надеяться, что со временем ему смогут помочь. 
  Не забывай, дорогая, мы ждем тебя дома с Тристаном. Надеюсь, его все-таки отпустят. »
 Я не слишком на это надеялась, хотя, возможно, через несколько месяцев и удалось бы выехать в гости к родителям с малышом.
 Я часто рассматривала портрет Дорабеллы, держала его в руках и погружалась в воспоминания. Это было глупой привычкой, которая могла лишь углубить мою меланхолию. Дорабелла однажды сказала, что «переживать по поводу того, что невозможно изменить, — это учить свое горе плавать вместо того, чтобы утопить его». Где-то она это услышала, и выражение ей понравилось. Если бы она вернулась!
 Потом мне припомнилось, что когда-то она сказала, что всегда будет иметь при себе мой портрет. Она держала его в своей комнате, которая примыкала к их совместной с Дермотом спальне. Теперь, когда Дермот жил внизу, комната была свободна. Мне захотелось взглянуть на портрет. Неплохо бы этим миниатюрам стоять рядом.
 Я поднялась в ту комнату — большую, с кроватью, снабженной пологом, с плотными шторами на окнах. В своё время этот портрет стоял на столике, теперь его там не было. Я припомнила, что Дорабелла говорила, будто собирается спрятать его, потому что портрет постоянно напоминает ей о моем отсутствии.
 Когда-то я видела, как она доставала его из ящика комода. Я предположила, что они теперь должен лежать там, поскольку в тот роковой день, когда она пошла купаться, меня в этом доме не было. Я открыла ящик. Там валялись разные предметы: какие-то перчатки, платки, пояс, но портрета не было. Выдвинув ящик, я пошарила внутри. Пусто. Где же миниатюра? Возможно, в другом ящике? Я обыскала весь комод, но портрета не нашла.
 Озадаченная, я осмотрелась, а потом прошла в спальню. Здесь был гардероб и еще один комод, но там тоже не оказалось портрета.
 Любопытно, где же он мог быть?
 Одна за другой шли нелегкие недели. Мы встречались с Джоуэном три-четыре раза в неделю. Я познакомилась со многими фермерами, жившими на его землях: он постоянно приглашал меня сопровождать его в поездках.
 Я поближе познакомилась и с его бабушкой. Между ними существовали крепкие узы: она в Джоуэне души не чаяла, и мне нравилось его отношение к ней, внешне выражавшееся в легком добродушии, но на самом деле очень нежное.
 Встречи с ним освещали особым светом эти долгие летние дни. Все носило привкус какой-то нереальности — моя жизнь, да. и сам мир. На горизонте собирались тучи войны, и появлялось предчувствие, что я присутствую при конце эпохи. Я поддавалась ходу событий, не в силах напрячь собственную волю. Все как будто кто-то решал за меня.
 Меня продолжало интересовать исчезновение портрета. Я сказала об этом Матильде.
 — Думаю, Дорабелла могла припрятать ваш портрет.
 — Но куда? Вы же знаете, у меня есть ее портрет, а поскольку рамки парные; миниатюры прекрасно выглядели бы рядом.
 — Она очень любила его. Несомненно, портрет найдется.
 Однажды, разговаривая с Дермотом, я спросила, не знает ли он, где миниатюра.
 — Я думаю, портрет в гардеробной, — ответил он. — Она держала его в ящике комода и вынимала, только когда здесь появлялись вы. Она не любила видеть его в ваше отсутствие, говорила, что с вашей стороны бесчеловечно — бросить ее и что это очень ранит ее. В общем, не хотела лишних напоминаний о вас, вы же ее знаете.
 Он опечалился, и я пожалела о том, что заговорила на эту тему, вновь напомнив ему о потере. Впрочем, наверняка он и без того о ней не забывал.
 — Они просто прелестны — эти миниатюры! — задумчиво сказал он, глядя на мой портрет. — Художник превосходно уловил сходство в обоих портретах. Вылитая она — правда? Что-то у нее было на уме… под конец. Это беспокоило меня…
 — Что именно?
 — Я не знаю, но возникало такое чувство, словно что-то неладно…
 — Что вы имеете в виду?
 — Иногда она бывала слишком весела, будто делала вид, что все в порядке, будто что-то замышляла, будто у нее была какая-то тайна… Думаю, ей не очень-то здесь нравилось, слишком уж скучно… Иногда я думал…
 — Что вы думали? — резко спросила я.
 — Не собирается ли она… бросить меня?
 — Это невозможно!
 — Как временный каприз…
 — Это исключено: она была счастлива, а беспокойной она была всегда! Если бы что-то было не так, она поделилась бы со мной!
 — Вы в этом уверены?
 — Так было всегда.
 — Но вас здесь не было…
 — Что ж, тогда она написала бы. Она привыкла всем делиться со мной… всегда! Если у нее появлялась проблема, она предоставляла решать ее мне.
 — Но у меня складывалось такое впечатление, и это беспокоило меня…
 — Нет, Дермот, все было в порядке!
 На его лице появилось жалобное выражение, и вновь я мысленно выругала себя за то, что заговорила об этой миниатюре.
 — Дермот, а у вас не появляется чувство, что она жива? Ведь ее тело не нашли, не так ли?
 — И не найдут, оно лежит где-нибудь на дне морском… Мне невыносимо думать о ней! Она была так жизнерадостна, вот почему я сомневался в том, что она останется здесь. Она привыкла брать от жизни все, любила наслаждаться жизнью, была способна радоваться ей, когда получала то , что хотела! Меня это беспокоило, я думал, что она оставит меня, так и случилось!
 — Но не по своей воле! — возразила я. Похоже, мы с Дермотом не слишком радовали друг друга. Я попыталась сменить тему разговора. Политика? Вряд ли это могло развеселить его, хотя, насколько я понимала, сейчас он — так же, как и я, — был очень далек от событий в Европе. Я рассказала про ферму, которую мы с Джоуэном посетили накануне. Он делал вид, что слушает, но я знала, что мысленно он в прошлом — с Дорабеллой…
 Настал сентябрь. Мать жаловалась, что уже давно не видела меня.
  «Это похоже на те годы, когда ты уезжала учиться, но сейчас это тянется дольше, чем семестр. Мы с отцом собираемся навестить вас и попытаться убедить отпустить вас с Тристаном на Рождество». 
 Приехали они в середине сентября. Матильда оказала им очень теплый прием. Было так приятно видеть их снова. Я узнала, что Хильдегарда — чудесный ребенок и что моя мать часто ездит в Лондон гостить, а лондонцы навещают Кэддингтон.
 Гордон устроил отцу экскурсию по поместью, которая оказалась очень интересной, но Матильда дала понять, что старый мистер Трегарленд пока не желает отпускать Тристана.
 — Он боится какой-нибудь случайности, — объяснила она. — Видите ли, почти сразу вслед за той трагедией последовал ужасный несчастный случай с Дермотом. Вы понимаете, что я имею в виду? Конечно, здесь вам будут рады в любое время, и будет прекрасно, если вы приедете к нам на Рождество.
 Мать сказала, что приедет с радостью.
 В сентябре усилилась озабоченность международной ситуацией.
 Я сказала Джоуэну, когда мы катались вместе с ним, что я уже слышать не могу слова «Гитлер» и «Судеты».
 — Всем это надоело, — ответил он, — однако ситуация действительно опасная. Война может разразиться в любой день.
 — Многие считают, что нам следует держаться подальше от всего этого?
 — Всегда и везде существуют люди, ведущие страусиную политику, считающие, что, если зарыть голову в песок и ничего не видеть, неприятности пройдут сами собой!
 — Вы считаете, что война неизбежна?
 — Я не вижу путей избежать ее.
 Тот же вопрос постоянно обсуждали за столом. Гордон и мой отец без конца говорили об этом. Джеймс Трегарленд внимательно прислушивался, время от времени вставляя замечания. После несчастного случая с Дермотом он изменился. Исчезло привычное выражение циничного любопытства, казалось, он постарел и стал серьезнее. Наверняка по-своему он любил Дермота. Тристана он видел редко, видимо, младенцы не представляли для него особого интереса. Время от времени он задавал мне вопросы о ребенке, потому что знал, что я вместе с няней Крэбтри провожу с ребенком больше времени, чем кто бы то ни было. Задавать такие вопросы он начал с тех пор, как Тристан чуть не заболел пневмонией.
 Именно во время пребывания моих родителей в Трегарленде произошли значительные события в Европе.
 Германия продолжала предъявлять требования к Чехословакии, и война могла разразиться в любой момент. Премьер-министр Невилл Чемберлен полетел в Мюнхен на встречу с Гитлером. После этого наступила некоторая разрядка.
 Чемберлен и Деладье заключили с Гитлером пакт. Он должен был получить Судеты, и западные державы в этом не препятствовали ему: за эту уступку им был обеспечен мир.
 Чемберлен прилетел из Мюнхена. Аэропорт был увешан его портретами. Его окружили репортеры, желавшие знать подробности договора. Премьер-министра изображали размахивающим клочком бумаги и повторявшего хорошо известные слова Дизраэли. Он заявил поджидавшим его репортерам: «Мир для нашего поколения! Мир на почетных условиях!» — Вся страна радовалась.
 Мои родители отправились домой, пообещав приехать в гости на Рождество.
 — Возможно, к этому времени старый мистер Трегарленд решит, что Тристан достаточно подрос для того, чтобы совершить путешествие по железной дороге и навестить бабушку с дедушкой. Джоуэн отнесся к пакту с Гитлером без оптимизма.
 — Я не верю ему: ему нужна вся Чехословакия, а не только судетские земли. А что доследует за Чехословакией?
 — А что будет, если он попытается продолжить свои действия?
 — Я не знаю, мы уже и так слишком долго тянем, но когда-то этому должен быть положен конец! Я слышал, что Чемберлен сразу же по возвращении собрал кабинет министров и выдвинул программу перевооружения.
 — Это значит…
 — Что он не верит Гитлеру!
 — Вы считаете, что этот пакт?..
 — Заключен с целью выигрыша времени? Возможно: Гитлер вооружен до зубов, а о нас этого не скажешь. Посмотрим, что будет. Германия процветает, она прошла долгий путь от разрухи тысяча девятьсот восемнадцатого года. Возможно, она и удовольствуется тем, что удалось заполучить. Если немцы разумны — они на этом успокоятся. Пока им все сходило с рук, Англия и Франция стояли в сторонке, но это, конечно, не может длиться до бесконечности… Любой следующий шаг может полностью изменить картину.
 — Столь многое зависит от одного человека!
 — В нем есть что-то магическое: он околдовал свой народ, и он твердо стоит за него.
 — Он совершил ужасное с евреями!
 — Он — чудовище, но чудовище, считающее, что на него возложена великая миссия.
 — Я думаю о жене Эдварда — Гретхен: она вне себя от беспокойства.
 — Я представляю, и для этого есть основания!
 — Как бы я хотела, чтобы она вывезла сюда свою семью!
 — Сейчас, как говорится, «без пяти полночь». Будем мужаться, может статься, ничего и не произойдет. Вам не кажется, что в жизни то чего мы больше всего боимся, чаще всего не сбывается, и все наши страхи называются напрасными? Когда вы уезжали, я думал, что больше никогда не увижу вас, но вы здесь, и мы вновь встречаемся, — он взглянул на меня. — Это были напрасные страхи, по крайней мере, я надеюсь на это.
 — Мне хочется думать, что эти встречи будут продолжаться, — сказала я.
 — Вы говорите это… искренне?
 — Ну, разумеется. Иногда я чувствую, что они — проблеск нормального в окружающем нас мире безумия.
  — Я рад этому.
 Видимо, Джоуэн понимал, что я имею в виду. Он знал, что я ни за что не смирюсь с потерей Дорабеллы, пока не получу доказательств того, что она умерла.
 Пришло и ушло Рождество. С радостью я вновь встретилась с родителями. Пришло письмо от Ричарда: он перестал упрашивать меня вернуться. Думаю, надежда на серьезные отношения между нами постепенно исчезала: он разочаровался во мне, а я, похоже, — в нем. В каком-то смысле мне пришлось выбирать между ним и Тристаном. Я дала клятву Дорабелле, и для меня, даже после смерти, она была ближе, чем кто бы то ни был. Временами у меня появлялось сожаление из-за потери Ричарда, но чаще я радовалась этому: если его чувства могли исчезнуть по такому поводу, то вряд ли они были глубокими. Я начинала понимать, что мы мало подходим друг другу.
 Состояние бедняги Дермота не улучшалось, и доктор дал понять, что это, возможно, навсегда, хотя Дермоту, разумеется, об этом не сказали. Он изменился: некогда беззаботный молодой человек стал печальным мужчиной. Я понимала это: у него не было внутренней силы, он умел наслаждаться только активной жизнью, любил путешествовать, общаться с людьми.
 Мне было жаль его. В эти сумрачные зимние дни у него часто случались приступы меланхолии. Климат в Корнуолле несколько мягче, чем во всей остальной Англии. Снег здесь редок, зато дожди обильны, а юго-западные ветры достигают иногда ужасной силы. Время от времени случались солнечные деньки, и тогда Джек выкатывал Дермота на кресле в сад и помогал ему перебраться на одну из скамеек, с которых открывался вид на море и пляж. Я всегда считала, что это не самое подходящее место для прогулок, — отсюда были видны камни, на которых нашли купальный халат Дорабеллы.
 Иногда с ним сидел его отец. Это было новой чертой в старике. Я была рада этому и прониклась к нему теплыми чувствами, поняв, что он и в самом деле любит сына.
 Настал март, и в полях появились первые признаки весны. Новости в сводках стали вдруг тревожными. Передышка, появившаяся в дни, когда Невилл Чемберлен вернулся из Мюнхена, размахивая клочком бумаги и заявляя, что привез нам мир, закончилась. Гитлер, нарушив свое обещание, вторгся в Чехословакию.
 Это тревожило и подтверждало то, что многие считали возможным и что, скорее всего, было на уме у премьер-министра, когда он, вернувшись из Мюнхена, тут же приступил к перевооружению страны. Теперь даже те, кто протестовал против военных приготовлений, поняли их необходимость.
 Куда направит следующий удар диктатор Германии? Политика умиротворения была исчерпана, невозможно было оставаться в стороне. Наш премьер-министр встретился с французским премьером, и обе стороны подписали соглашение: они обещали поддержать Польшу, Румынию и Грецию в случае, если Гитлер нападет на эти страны.
 Закрывать глаза на правду больше было невозможно. Над всей Европой собирались грозовые тучи. Скользко еще оставалось ждать до вторжения Гитлера в Польшу? Он уже заявлял о претензиях на эту страну. Мы каждый день ждали новостей и чувствовали облегчение, узнав, что ничего не случилось. Я часто каталась верхом с Джоуэном. Мы любили отправляться на пустошь. Если погода оказывалась достаточно теплой, мы спутывали своих лошадей, усаживались поблизости от старой заброшенной шахты, и Джоуэн начинал рассказывать мне старинные корнуоллские легенды.
 Однажды я собиралась на встречу с ним и, зайдя в конюшню, столкнулась с Сетом. Он все время проявлял ко мне интерес, наверное, оттого, что я была сестрой Дорабеллы, которую он считал одной из жертв привидения, «той самой леди из дома Джерминов». Как раз накануне я прогуливалась по пляжу. Это место зачаровывало меня. Я любила останавливаться у края прибоя и смотреть, как накатывают и откатывают волны, вспоминая Дорабеллу. Сет видел меня там. Бросив взгляд вверх, я заметила, что он стоит в саду и смотрит на меня. Я помахала ему рукой. Он сделал тот же. жест, а потом начал отчаянно мотать головой. Должно быть, он предупреждал меня, указывал на то, что мне не следует находиться там.
 Так что в конюшне я сразу же поняла, что он имеет в виду случившееся несчастье, когда, говорит:
 — Ходить туда не надо, мисс, нехорошо это!
 — Ты имеешь в виду пляж? — спросила я. — Я всегда слежу за тем, чтобы не оказаться там во время прилива, да и в любом случае я успею вернуться в сад. Больше я не попадусь, как тогда!
 Он покачал головой:
 — Нехорошо это, она все равно вас достанет: его-то ведь вы же сюда привели.
 Зная его образ мышления и высказываний, я поняла, что имеются в виду Джоуэн и мое вмешательство во вражду между домами Трегарлендов и Джерминов.
 — Со мной все будет в порядке, Сет!
 Он опять покачал головой, и на какой-то миг мне показалось, что он сейчас расплачется. — Это не я ведь. Это же я не делал, ну, почти что… Я потеряла нить его рассуждений, но он казался таким обеспокоенным, что я решила поддержать его.
 — Чего ты не делал, Сет? — спросила я.
 — Я же не помогал ее тащить, ну, только… Что-то очень беспокоило его. Разговор принял новый оборот.
 — Кому, Сет? — спросила я. — Кому именно ты не помогал?
 Некоторое время он молчал, потом пробормотал:
 — Не говорить, не рассказывать, это секрет…
 — Ты имеешь в виду… мою сестру?..
 — Нет, об ней ничего не знаю. Другую…
 — Первую миссис Трегарленд? Взглянув на меня, он кивнул.
 — Не говорить, — продолжал он. — Ее туда приманили, да. Ей туда надо было, ее туда заставили.
 — Ничего не понимаю, Сет! Кто кого заставил?
 — Не заставили, а поманили. Все равно же надо было идти, верно? Но это не я, мисс. Надо ей было, она туда и попала.
 В конюшню зашел Гордон. Я не знала, с какого момента он слышал наш разговор.
 — Привет, Виолетта. На прогулку? Подходящей денек.
 Я задумалась: «Может быть, он поймет, что именно пытается сказать Сет?»
 — Сет рассказывал мне…
 На лице Сета появилось выражение ужаса.
 — Ничего я не знаю! Не знаю ничего!
 — По-моему, ты начал рассказывать мне про несчастный случай с первой миссис Трегарленд, Сет!
 — Нет, ничего я не говорил!
 Гордон внимательно посмотрел на него. Сет опустил глаза и отошел в сторону. Гордон повернулся ко мне, похлопал Звездочку по боку и помог мне сесть в седло.
 — Бедняга Сет! — тихо сказал он. — Временами у него бывают более сильные помрачения ума, чем обычно. Удачной вам прогулки!
 Я ехала и размышляла о словах Сета. Как жаль, что он невменяем и нельзя иметь уверенность в том, что он говорит: излагает ли факты или делится плодами своего воспаленного сознания? Однако сейчас я чувствовала, что он пытался поделиться со мной тем, что его беспокоило, за что он чувствовал какую-то вину.
 Джоуэн уже поджидал меня. Как всегда, он был рад видеть меня. Мы отправились на пустошь, в уединенном уголке спешились, стреножив лошадей, и уселись, прислонившись к камню — одному из шести, которые окружали камень гораздо большего размера. Мне показалось, что они напоминают овец, столпившихся вокруг пастуха. У меня не выходил из головы разговор с Сетом, и, поскольку Джоуэн заметил мою озабоченность, я рассказала ему о случившемся.
 — Бедный Сет! — сказал Джоуэн. — Как жаль, что с ним произошел несчастный случай. Если бы не это, из него получился бы парень хоть куда.
 — Как грустно сознавать, что какая-то случайность может изменить всю. нашу жизнь! Хотелось бы мне знать, что именно он пытался рассказать? Это выглядело так, будто он оправдывался за что-то такое, что совершил в связи с первой миссис Трегарленд.
 — Так что же именно он сказал?
 — Вот это мне трудно утверждать: чего-то такого он не делал, но было такое впечатление, что он извиняется за то, что сделал. Он говорил, что именно привидение заманило ее в воду, но как-то путано, как будто кто-то осуждает его за то, чего на самом деле он не делал…
 — И он говорит, что присутствовал при этом?
 — Ну, так конкретно он никогда не изъясняется.
 — Но складывалось впечатление, будто он был там?
 — Ну… да, и он, возможно, продолжил бы, но в конюшню вошел Гордон, и парень тут же умолк.
 — А Гордон это слышал?
 — Кое-что, полагаю.
 — Интересно, что он по этому поводу думает? — Ну, на Сета никто не обращает внимания. — Иногда такие люди, как он, знают больше, чем можно было бы предположить! Возможно, у него есть какая-то информация, что-то такое, чего мы не знаем?
 — Вы имеете в виду смерть Аннетты?
 — Да, мне всегда казалось странным, что блестящая пловчиха утонула. По-моему, шторма тогда не было?
 — Возможно, с ней случилась судорога?
 — Возможно, только почему бы Сету по этому поводу оправдываться?
 — Потому что он верит в то, что ваша утонувшая прабабка желает, чтобы другие молодые женщины делали то же самое, если они связаны с Трегарлендами. Что-то вроде семейной мести.
 — Пожалуй, но неплохо было бы все-таки выяснить, что именно имеет в виду Сет.
 — Я постараюсь разговорить его: А что происходит в мире?
 — Там, пожалуй, ничего хорошего, дело близится к развязке. Последняя новость такова, что впервые в истории Британии в мирное время вводится воинская повинность!
 — Похоже, действительно надвигается война?
 — Если Гитлер вторгнется в Польшу, она будет! Я думаю, ни у кого нет сомнений в его намерениях, а теперь, когда с политикой умиротворения покончено, нет сомнения в намерениях наших и французских.
 — Воинская повинность? Это значит?..
 — Все молодые мужчины, способные носить оружие, будут призваны на военную службу!
 Я испуганно взглянула на Джоуэна.
 — Полагаю, в отношении меня скажут, что управление поместьем — необходимая для страны работа, но, с другой стороны, если дело дойдет до конфликта, мне следует быть там.
 Я продолжала смотреть на него. Он тихо рассмеялся и, взяв мою руку, поцеловал ее.
 — Как приятно видеть, что вы за меня волнуетесь! Стоял прекрасный день. Настал май, было тепло.
 Выйдя из дома, я заметила Дермота, сидевшего в саду на скамье. Я подошла и села рядом.
 — Чудный сегодня денек! — заметила я.
 Он кивнул, глядя на пляж, и на его лице было очень грустное выражение: наверняка вспоминал о Дорабелле.
 — Интересно, что же теперь будет? — сказала я, пытаясь отвлечь его от этих мыслей. — Как вы считаете, начнется война?
 — Думаю, что начнется.
 Дермот снова кивнул, и мы погрузились в молчание. Я почувствовала, что бесполезно пытаться вывести его из состояния меланхолии. Неожиданно он сказал:
 — Время проходит! Ее никогда не найдут, ода пропала… навсегда! — Я положила свою руку поверх его, а он продолжал:
 — Вы и я, именно мы больше всех любили ее.
 — Есть еще родители, они тоже нежно любили ее. Мать скрывает горе, но она очень переживает. Я так и не нашла свой портрет, который подарила Дорабелле.
 — Она очень ценила его и часто рассказывала мне, как относится к вам, как вы всегда помогали ей выбираться из неприятностей. Она говорила, что была просто чудовищем, влезавшим в самые невероятные авантюры и при этом думавшим про себя: «Виолетта сумеет выручить меня».
 — Да, примерно так у нас и было.
 — Она говорила, что вы являетесь ее второй личностью, что вас связывает невидимая нить, что вы — лучшая половинка единого целого.
 — Ах, Дермот, мне невыносимо думать о ней!
 — Мне тоже.
 После этого мы замолчали. Было бесполезно пытаться говорить о чем-то другом. Дорабелла доминировала в нашем сознании, и мысли о ней перебивали любые другие темы. Однажды она сказала: «Не думай, что тебе когда-нибудь удастся избавиться от меня: я всегда буду с тобой». Это было, несомненно; правдой.
 Я сидела, пока не явился Джек. Он сильными и осторожными движениями помог Дермоту перебраться в кресло-каталку. Когда Джек катил его к дому, Дермот обернулся и помахал мне рукой.
 Я спустилась на пляж и долго стояла там, глядя на волны.
 — Дорабелла, где ты?
 На следующее утро Джек, зайдя в комнату Дермота, обнаружил, что тот мертв.




 ПРИВИДЕНИЕ НА УТЕСЕ


 Дом был всполошен. О случившемся я узнала, когда Матильда зашла в мою комнату, а я готовилась спускаться к завтраку. Она была бледна и вся дрожала.
 — Произошло нечто ужасное! — сказала она и сообщила мне, что Джек пошел в комнату Дермота, чтобы разбудить его и подать утреннюю чашку чая. — Он сказал, что постучался, а когда не услышал ответа — зашел в комнату. Поздоровался, но ответа опять не было, тогда он подошел к кровати и сразу понял, что произошло. На тумбочке возле кровати лежала пустая коробочка из-под пилюль. Там же стоял стакан с остатками виски. Бедный Джек, он в ужасном состоянии, да и все мы!
 — Ах, бедный Дермот, он был такой несчастный!
 — Он не смог пережить смерть Дорабеллы! Мне прямо не верится в происшедшее. Всем занимается Гордон, он послал за врачом. Ах, Виолетта, как все ужасно! Чему еще суждено произойти в этом доме?
 День оказался очень тяжелым: кто-то приходил и уходил, шли разговоры шепотом, всех охватывало ужасное сознание того, что нас поразила еще одна трагедия и что в доме опять смерть.
 Я постоянно припоминала наш вчерашний разговор в саду. Нельзя сказать, что случившееся было для меня неожиданностью, этого следовало ожидать. Дермот был в отчаянии, это было ясно, и я понимала его. Его брак был недолгим, дал плоды, а потом жена погибла — глупо, по-дурацки, из-за своего каприза.
 Все в доме были поражены случившимся, даже Матильду оставило ее обычное спокойствие. Она была так потрясена, что доктору пришлось дать ей успокоительного и посоветовать лечь в постель. Только Гордон был хладнокровен и деловит. Доктор разговаривал с ним, явно обрадованный тем, что хоть с кем-то можно обсудить шаги, которые необходимо предпринять. День тянулся как кошмар. Вечером мы разговаривали с Гордоном.
 — Будет, конечно, следствие, — сказал он. — Доктор явно понимает, что случилось, и его это вовсе не удивляет. Он говорил, что Дермот был в состоянии глубокой депрессии. И до этого несчастья периоды приподнятого настроения чередовались у него с мрачными, а он был не из тех, кто способен справиться с трагедией. Доктор испугался, что он может покончить с собой, еще тогда, когда тот узнал, что никогда больше не сможет ходить. Он подумывал о том, чтобы болеутоляющие таблетки находились только в распоряжении Джека, однако с этим возникали сложности: ведь Дермоту они могли понадобиться и ночью. Все это очень печально, но, как сказал доктор, в данных обстоятельствах не является чем-то неожиданным.
 Дом погрузился в скорбь. Матильда была настолько разбита случившимся, что не смогла в этот день оставить постель, и сообщить новость старому мистеру Трегарленду взялся Гордон. Из комнаты старика он вышел явно расстроенный.
 Я ждала его, чтобы услышать, как отец воспринял весть о смерти сына. Тот был поражен ужасом и горем.
 — Я начал опасаться, что в доме появится еще один покойник, — сказал Гордон. — Его лицо налилось кровью, он открыл рот, но не смог издать ни звука. Он просто смотрел на меня и дрожал. Я решил, что у него сейчас начнется приступ. Это был ужасный удар, последовавший вслед за предыдущими. Он очень тяжело это воспринял. Нужно быть поосторожней: слишком уж сильно потрясение.
 Мистер Трегарленд не выходил из комнаты в течение нескольких дней. Матильда производила впечатление громом пораженной. В город я не показывалась — можно было вообразить, что там говорят: проклятие дома Трегарлендов столетней давности, с тех пор, как Трегарленды и Джермины стали врагами.
 Не возникало даже вопроса о том, каким будет объяснение: Дермот покончил с собой в состоянии умственного расстройства.
 В доме было мрачное настроение, и не только в доме. Постоянной темой стала возможность войны. Было ясно, что немцы к чему-то готовятся.
 Мы с Джоуэном встречались, как обычно, но мне было немного не по себе. Слуги постоянно шептались: вон, мол, что случилось, у Трегарлендов один удар за другим.
 Джоуэн говорил:
 — Все это, конечно, загадочно! Лучше бы все-таки вас здесь не было, хотя, с другой стороны, я не хотел бы расставаться с вами.
 — Да, несчастья пошли полосой, — согласилась я. — Странная штука — жизнь, но смерть Дермота объяснима. Я знаю, как он был подавлен: потерял двух жен, и, как ни странно, обе утонули. Что же касается самого Дермота — был рассеян, потерял контроль над лошадью, а к тому же, говорят, был не вполне трезв, вот и объяснение.
 — Все верно, не знаю только, что случится дальше. Полагаю, вскоре начнется война и это изменит всю нашу жизнь.
 — Вы так уверены в этом?..
 — Это диктуется ходом событий: этот альянс, как там они его называют… — «Стальной пакт», который Гитлер заключил с Италией… Похоже, он хочет обеспечить себе сильного союзника перед тем, как сделать какой-то ход.
 — Не собирается же он воевать против Британии и Франции?
 — Это еще неизвестно, слишком уж много умиротворения было в прошлом. Он может рассчитывать на то, что все так и будет продолжаться. Будем надеяться, что он остановится вовремя и мы не окажемся втянутыми в войну!
 — Все это очень неприятно, а я ведь искала у вас утешения! — Простите, дорогая! У Трегарлендов настолько плохо?
 — Естественно. Старый мистер Трегарленд сильно изменился. Он буквально разбит горем, смотрит каким-то пустым взглядом, словно пытается понять, как будто ищет какое-то объяснение этим несчастьям.
 — Бедный старик! Как хорошо, что, у него есть Гордон Льюит, который способен вести все дела!
 — Лишь на него и можно опереться: Матильда, обычно такая спокойная и практичная, совершенно выбита случившимся из колеи.
 — Давайте попытаемся отвлечься от грустных размышлений, на время забыть о случившемся. В конце концов, все это должно когда-то кончиться.
 Мы выехали на открытое пространство.
 — Дадим лошадям немножко воли, — сказал Джоуэн и пустился галопом через поле. Я последовала за ним.
 В доме, казалось, не осталось места ни для чего, кроме печали. Вечером за обедом Матильда рассказала, что младенец Пенгелли был найден мертвым в колыбельке.
 — Бедная женщина буквально убита горем, ужасно потрясена. Она покормила младенца, уложила в коляску и оставила в саду. Потом она пошла в дом, вышла через двадцать минут и нашла девочку мертвой!
 — Что же случилось? — спросила я.
 — Пока неизвестно. Каким-то образом ребенок задохнулся: синее личико, отсутствие дыхания…
 Гордон заметил:
 — Такое случается не впервые. Врачи не могут объяснить этого: ребенок просто перестает дышать… и через несколько минут умирает…
 — Но… — начала я.
 — Конечно, какая-то причина этому есть, — продолжал Гордон, — просто врачам она неизвестна. Такие случаи с детьми не слишком распространены, но иногда случаются. Медики исследуют это явление и, навер-ое, когда-нибудь найдут причину, но пока оно остается загадкой.
 — Похожий случай был в Сен-Иве несколько месяцев назад, — добавила Матильда. — Бедная миссис Пенгелли! Она безутешна… Что ж, по крайней мере, ясно, что в этом нет ее вины.
 — Вы хотите сказать, что дети действительно умирают таким образом? — спросила я.
 — Да, просто умирают в колыбельке. Обычно это происходит в трехмесячном возрасте, но, насколько мне известно, такое может случиться даже с двух или трехлетним. Самое странное в том, что врачи так и не знают причины этого, но если не знать причины, то как же принимать меры предосторожности?
 — Я никогда раньше ни о чем таком не слышала! — проговорила я и сразу же подумала о Тристане.
 После обеда я пошла в детскую.
 — Он спит, — сказала няня. — Проходи, поболтаем.
 — Я хочу вначале посмотреть, все ли в порядке с Тристаном.
 — Все ли в порядке? Он спит сном невинного младенца, благослови его Господь!
 Я взглянула на малыша. Он прижимал к себе игрушечного медвежонка. Выглядел он ангелочком, и я с радостью заметила, как ритмично он дышит.
 — А чего ты еще ожидала? — спросила няня Крэбтри. — Хорошо, что у него есть этот медвежонок, а то он сосал старое покрывало. Господи, как трудно было отучить его от этого! А уж какой шум поднимался, когда я бралась стирать это покрывало! Прямо чуть сердечко у него не разрывалось, но я его приучила к медвежонку. Немножко, правда, беспокоят меня пуговичные глаза. Вдруг, думаю, они отскочат?
 Присев, я рассказала няне о ребенке Пенгелли.
 — Про того, что в Сен-Иве, я слыхала, — ответила она. — Просто удивительно!
 — Я тут же подумала о Тристане! — С ним все будет в порядке, я с него глаз не спускаю. Да что с тобой, милая?
 — Я не знаю, няня, здесь постоянно случаются ужасные вещи…
 Подойдя ко мне, няня обняла, меня. Я вновь почувствовала себя маленьким ребенком.
 — Ну вот, все в порядке! Ничего не случится ни с нашим ребенком, ни с тобой… Нянюшка Крэбтри присмотрит за вами.
 Прижимаясь к ней, я ощущала себя в безопасности. Все будет в порядке, потому что всемогущая няня Крэбтри защитит нас.
 В доме поднялся переполох, когда Полли Роу, одна из служанок жухни, заявила, что видела привидение. Ее привела ко мне повариха:
 — Вам лучше это послушать, мисс! Думаю, оно вас касается.
 Полли, раскрасневшаяся, прекрасно сознавая, как увеличился ее авторитет оттого, что именно она видела это поразительное явление, говорила, запинаясь от возбуждения:
 — Там на утесе, мисс, с западной стороны! Я как раз возвращалась, матушку повидав, она в Миллингарте, и вдруг вижу это… привидение! И идет прямо на меня, совсем рядом! Мы разошлись на дорожке, которая ведет к морю.
 При этом воспоминании она содрогнулась.
 — И чего-то у нее надето на голове, вроде, чтобы лица не увидать, но я ее узнала, тут уж не ошибешься, будьте уверены! Ходила высматривала чего-то, на море глядела. В общем-то, на вид — как обычно, но немного по-другому…
 — Кто это был? — спросила я.
 — Да привидение же, мисс! Вся прямо, как тень. Глянула на меня в упор, наверное, узнала. Ну, ясное дело, мы же с ней виделись! Она прошла мимо меня… ну, как привидение, вроде как проплыла, а после исчезла. Меня прямо всю затрясло, двинуться с места не могла, а она, значит, исчезла…
 — Так кто же это был?
 Полли боязливо взглянула на меня:
 — Она и была, миссис Трегарленд, значит…
 — Ты имеешь в виду… первую миссис Трегарленд?
 — Нет уж, мисс! Она была вторая… вторая миссис Трегарленд!
 — Моя сестра?
 Она, опять взглянув на меня, покивала головой. Я почувствовала, что для того, чтобы удержаться на ногах, мне необходимо опереться о стол.
 — С вами все в порядке, мисс? — спросила повариха.
 — Да, да, спасибо. А где именно ты видела это, Полли? — спросила я.
 — Так на западном утесе, мисс, недалеко от тамошнего коттеджа.
 — И ты уверена, что узнала ее?
 — Ну, мисс, я говорю, у нее шарф был на голове, лицо чтобы спрятать вроде бы немножко, но это точно была она, совсем рядышком! Мы чуть было друг с другом не столкнулись! Только что была, а когда я обернулась — ее уже и нет…
 — Нет? А куда она делась?
 — Этого уж я не знаю, мисс. Они, привидения, разгуливают, как им угодно, могут проходить сквозь стены, а надо — так и сквозь утесы!
 — Думаю, ты все-таки ошиблась, Полли. Полли замотала головой.
 — Это точно она была… только как привидение, единственное, в чем разница.
 — Что же это значит? — я обращалась к самой себе, но Полли откликнулась:
 — Успокоиться не может, наверняка из-за мистера Дермота! Он же тоже помер? Видать, теперь ищут друг друга, говорят, у них на том свете так бывает!
 — Спасибо, что рассказала мне, Полли. — Я подумала, вам знать надо, мисс. Вы же вроде как ее сестра?
 Когда она ушла, я села, обуреваемая противоречивыми чувствами. Дорабеллу видели возле утесов! Я пыталась внушить себе, что все это глупости: Полли увидела кого-то, напоминавшего сестру, и досочинила остальное. Все в доме нервничали, и это разбудило воображение Полли. Теперь в кухне только и разговоров будет о том, что именно видела Полли, она будет чувствовать себя важной персоной и, несомненно, еще приукрасит свою историю.
 В эту ночь я не могла уснуть. В глазах у меня стояло загадочное лицо Дорабеллы. Я припомнила случай, который произошел с нами в одиннадцать лет. По соседству был дом, в котором, как говорили, водились привидения. Мы боялись, но бегали по этому дому — там было разбитое окно, через которое мы туда забирались.
 Однажды, когда мы были там, другим детям пришла в голову та же самая мысль. Мы спрятались в одной из комнат, прислушиваясь к звукам осторожных нерешительных шагов.
 — Давай изобразим привидения, — предложила Дорабелла.
 Мы сняли свои легкие пелерины, прикрыли ими лица, а потом неожиданно вышли навстречу детям.
 — Убирайтесь или мы утащим вас с собой! — проговорила Дорабелла заунывным голосом. — Мы — привидения!
 Дети, повернувшись, с визгом побежали, а мы с Дорабеллой стали покатываться со смеху. А теперь… Полли видела ее привидение на утесе… или ей казалось, что она видела его?
 Как долго тянулась эта ночь! Я внушала себе, что все это — чепуха, обычная глупая история, типичная для местных суеверных жителей, которые готовы поверить во все, что угодно.
 Я так и не уснула до рассвета. Мне нужно было поговорить с кем-то об этом, и единственным человеком, которому я могла довериться, был Джоуэн. Я набрала его номер.
 — Мастера Джермина нет, — сообщили мне. Я спросила, когда он вернется.
 — Это говорит мисс Денвер, — добавила я.
 — Ах, мисс Денвер, он уехал в Лондон.
 — Да? И когда вернется?
 — Это неизвестно, все зависит от того, насколько его задержат дела. Я оставлю записку с сообщением, что вы звонили.
 Поблагодарив, я повесила трубку. Мне было очень одиноко. Джоуэн не предупредил меня о том, что уезжает, хотя, конечно, с какой стати ему информировать меня о своих деловых планах?
 Я почувствовала опустошенность, поскольку привыкла в случае затруднений советоваться с Джоуэном.
 От этих мыслей было невозможно избавиться: Дорабеллу видели на западном утесе… Все это чепуха, конечно, дикие фантазии истеричной девчонки, которая теперь купается в лучах славы, став персоной, известной своими контактами со сверхъестественными силами! Если и в самом деле существуют такие явления, как привидения, и Дорабелла — одна из них, разве не мне первой должна была она нанести визит?
 Как мне не хватало Джоуэна! Мне так хотелось поговорить с ним, прислушаться  к его здравым суждениям. Впрочем, не исключено, что я слишком полагалась на него. Меня очень обидело, что он ничего не сказал, мне о поездке в Лондон. Не пала ли я жертвой заблуждения, переоценив степень его интереса к моим делам? Конечно, его забавляло отношение местных жителей к нашей дружбе, к тому же его интересовали старые обычаи и суеверия, а все, что происходило в Трегарленде, явно было с этим связано. Как-никак, главной его заботой было имение, и, если поездка в Лондон оказалась неожиданной, он мог и не сообщать мне о ней. Мне очень хотелось с кем-нибудь поговорить, и я вспомнила о миссис Парделл. Ее коттедж находился поблизости от утеса. Нужно сходить к ней и узнать, как она воспримет рассказ о привидении? Любопытно, дошли ли эти слухи до нее? Если так, то будет интересно узнать о ее взглядах на данный вопрос.
 Подойдя к коттеджу, я, как всегда, приостановилась, чтобы бросить взгляд на ухоженный садик. Открыв ворота и посмотрев наверх, я увидела за кружевными занавесками чей-то силуэт. Должно быть, она услышала, как скрипнули ворота. Я стояла на крыльце, ожидая, когда откроется дверь. Не дождавшись, я постучалась. Ответа не было.
 Взяв тяжелый дверной молоток, я вновь постучала. Было слышно, как гулкий звук разносится по дому. Я ждала, потом послышались чьи-то шаги, но к двери никто не подошел.
 Отступив, я вновь бросила взгляд на окна. В одном из них мелькнула тень… Кто-то прятался за кружевными занавесями, я была уверена в этом. Но что же это могло значить? Она знала, что я здесь, и не хотела пускать меня?
 Я пошла вдоль дорожки, а потом оглянулась. Показалось мне, или я в самом деле опять увидела силуэт за занавеской? Он показался… и исчез.
 Все это странно! Я была убеждена в том, что миссис Парделл дома. Что делать, должно быть, она не желает видеть меня?
 Прошло несколько дней. История о призраке Дорабеллы широко обсуждалась.
 «Вернулась она, — говорили слуги, — ходит и высматривает своего мужа. Помер он, вот она его и высматривает». Можно было бы спросить, отчего она ищет его здесь, если он, так сказать, присоединился к ней? Я ждала новых сообщений о ее появлении, но таких рассказов не было.
 Когда я появилась в городке, все бросали на меня любопытные взгляды. Я ведь находилась в центре драматических событий, и не следовало забывать, что. я сама ввязалась в них, попытавшись покончить со ссорой между Трегарлендами и Джерминами.
 Более чем когда-нибудь мне хотелось повидаться с Джоуэном. Мне хотелось обсудить и «привидение» Дорабеллы, и нежелание миссис Парделл принять меня. Последнее событие удивляло и обижало меня. Я знала, как она гордилась своей показной открытостью, и оттого ситуация выглядела еще более странно. Она была не из тех, кто прячется за занавесками, скорее уж, она открыла бы дверь, заявила, что не желает видеть меня, а затем объяснила бы причину. И ее поведение, и отъезд Джоуэна в Лондон без предупреждения весьма расстроили меня.
 Наконец, Джоуэн позвонил мне. От звука его голоса у меня поднялось настроение.
 — Я вернулся и хочу поговорить с вами!
 — Да, да! — с готовностью согласилась я. — Когда?
 — Предположим, я заеду к вам через час. Мы съедим завтрак в «Оленьем роге», там и поговорим.
 Я обрадовалась: пелена печали развеялась.
 Джоуэн приехал вовремя и тепло приветствовал меня, но, пока мы не оказались в таверне, не сообщил ничего существенного. Он выбрал уединенный столик, где можно было спокойно поговорить.
 Мне было трудно сдержать нетерпение, но было ясно, что он ничего не скажет, пока не будет к этому готов. Мы сделали заказ, и, только когда он появился на столе, он, склонившись ко мне, сказал:
 — Я сделал открытие! Думаю, оно может оказаться очень важным.
 — В Лондоне?
 Он кивнул:
 — Это единственное место, где можно было раздобыть сведения. Я решил промолчать на случай, если мои предположения окажутся неверными. Дело оказалось не слишком простым: я не знал точной даты, полагаясь лишь на догадки. Все было бы проще, будь у меня исходные данные. — Вы интригуете меня!
 — Я раздобыл в архиве копию свидетельства о рождении Гордона Льюита: он сын Матильды Льюит и Джеймса Трегарленда!
 — Ах! — только и произнесла я.
 — Я подозревал это, но хотел обрести полную уверенность.
 — Я думала, что его отец умер, а поскольку Матильда — какая-то дальняя родственница семьи, они и переехали в Трегарленд…
 — Так они это объясняли! Если бы Джеймс заявил, что привозит в Трегарленд свою любовницу и незаконного сына, возник бы большой скандал! Впрочем, Джеймса Трегарленда это не слишком волновало. Должно быть, у него были свои мотивы. Вы понимаете, что все это может значить?
 — Скажите, что именно вы имеете в виду?
 — Мне очень неприятно, что вы там живете! Все это кажется очень подозрительным, не верю я в такое количество совпадений! Первой погибла Аннетта Парделл…
 — Полагаю, местные жители сказали бы, что первой была ваша прабабка!
 — Она утопилась, так что это подбросило им идею.
 — Кому — им?
 — Давайте попробуем разобраться! Примечательно то, что Аннетта должна была родить ребенка и после Дермота этот ребенок наследовал бы Трегарленд — большое поместье, ставшее в последнее время весьма процветающим.
 — Скорее благодаря Гордону, чем Дермоту…
 — Вот именно! Я, конечно, только предполагаю, но ничего иного мне не остается: я боюсь за вас.
 Меня охватила приятная волна тепла, и виной тому был вовсе не искристый напиток.
 — Я бы посоветовал вам как можно быстрее уехать, — продолжал Джоуэн, — но без ребенка вы не тронетесь с места. Не очень представляю, как вы сможете похитить Тристана. Итак, предположим, что Аннетта умерла оттого, что носила ребенка, которому предстояло стать наследником. Теперь мертв и Дермот!
 — А Дорабелла?
 — Она в эту схему не вписывается: ее сын уже рожден, и это мне непонятно. Почему это произошло с вашей сестрой?
 — Вы считаете, что кто-то убил Аннетту, потому что она должна была родить ребенка? Но она же пошла купаться!
 — Я в это не верю, она не стала бы этого делать, будучи беременной. Она была слишком умной для того, чтобы сделать такую глупость.
 — То же самое говорит миссис Парделл, но она убеждена в том, что ее убил Дермот.
 — Дермот никогда никого не смог бы убить!
 — Миссис Парделл считает, что ему надоела Аннетта, а потом и моя сестра… Что он был кем-то вроде Синей Бороды, который женился на женщинах, а потом, когда они ему надоедали, просто убивал, их.
 — Это полная чепуха! Неожиданно меня пронзил испуг, и я выпалила:
 — А помните, как внезапно заболел Тристан? Должно быть, кто-то зашел в комнату, раскутал его и открыл окно, надеясь, что это погубит ребенка?.. Так и случилось бы, если бы нянюшка Крэбтри вовремя не зашла в детскую!
 — Все совпадает! Потенциальный наследник — ребенок Аннетты, потом Тристан! А Дермот?
 — Вы намекаете, что кто-то убил и Дермота?
 — Это значительно упростило бы проблему, не правда ли?
 Я недоверчиво взглянула на него:
 — Вы имеете в виду… для Гордона? Он кивнул.
 — Вот послушайте! Гордон воспитан здесь. Он управляет поместьем, причем превосходно, и относится к поместью как к своему. Он — сын Трегарленда, но, поскольку его мать не была замужем за его отцом, когда он родился… — Вы думаете, сейчас она замужем?
 — Нет. Не знаю, почему Джеймс не женился на ней, но, судя по всему, этого так и не произошло. Тем не менее, я уверен в том, что, если не останется законных наследников, все перейдет к Гордону.
 — Вы хотите сказать, что Гордон убил Аннетту… и, возможно, Дермота? Но считается, что Аннетту врасплох захватил прилив, или течение, или судорога.
 — Вы в это верите? И в историю с Дермотом?
 — Он мог принять эти таблетки сам, с другой стороны, мог и не сам, то есть путь расчищен, если не считать… — я в ужасе уставилась на Джоуэна. — Если так, то Тристан в опасности, в смертельной опасности!
 Он кивнул.
 — Джоуэн, я боюсь!
 — Я предполагал это: за ребенком нужно следить круглосуточно. Если мои предположения верны, то следует ждать нового покушения на его жизнь!
 — Каким образом?
 — Попытка уже была! Меня смущает одно — смерть вашей сестры: она никому не мешала, мешал Дермот… а теперь — Тристан. Дермот мертв, и в обстоятельствах его смерти мы сомневаемся. Он мог уйти из жизни добровольно, как и гласит заключение. Это вполне убедительное заключение… если не считать одной мелочи: кое-кто выгадывает от его смерти. Но причин избавляться от вашей сестры не было, если бы она вынашивала ребенка — другое дело… Но об этом ничего не известно, это слабое место моей теории.
 — Мне всегда было немного не по себе в обществе Гордона, но все же трудно представить его убийцей.
 — Убийцами часто оказываются люди, о которых: никто не мог бы такого подумать! Когда я выяснил — подтвердив уже имевшиеся у меня предположения, — что Гордон действительно сын Джеймса Трегарленда, я полностью уверовал в свою теорию. Только потом, поразмыслив, я понял, что в ней имеются пробелы.
 — Джоуэн, что же нам делать?
 — Попытаться найти доказательства!
 — Как?
 — Трудно сказать, но я уверен в одном — вам нужно очень беречь ребенка!
 — Это может сойти им с рук, ведь совсем недавно здесь умер младенец… Смерть по неустановленным причинам, что случается иногда с маленькими детьми.
 — Я слышал об этом: неожиданные и необъяснимые смерти младенцев. Это ставит в замешательство медиков, хотя, несомненно, со временем они выяснят причину.
 Потянувшись, он осторожно взял меня за руки. Я воскликнула:
 — Ах, Джоуэн, как я рада, что вы здесь! И как я рада, что вы вовремя съездили в Лондон!
 Он улыбнулся мне.
 — Вы впутались в серьезную историю. Как бы мне хотелось избавить вас от нее!
 — Я рада, что живу здесь и могу присмотреть за ребенком. Неплохо бы поделиться полученными сведениями и с нянюшкой Крэбтри. Вы не возражаете?
 Джоуэн задумался:
 — Это всего лишь предположение…
 — Да, но ребенку может угрожать опасность!
 — Ну что ж, кое-что вы мне о ней рассказывали: она вас вынянчила, и вы хорошо ее знаете. Наверное, она из тех женщин, кто готов на все ради исполнения своего долга?
 — В этом можно быть абсолютно уверенным!
 — В таком случае, доверьтесь ей, расскажите о своих опасениях, но решайте сами, сколь подробно следует ей все это излагать. Я совершенно уверен в том, что за ребенком нужно бдительно следить, потому что, если кто-то в доме хочет от него избавиться, его жизни угрожает прямая опасность!
 — Значит, я поговорю с ней, и я рада, что теперь можно предпринять какие-то действия. Все эти события вынуждают гадать, что же ещё произойдет?
 Я рассказала ему про то, что Полли видела привидение Дорабеллы.
  — Интересно, что еще выдумают? — поинтересовался он.
 Потом я рассказала о том, как заходила к миссис Парделл, которая не впустила меня, хотя я была уверена в том, что она дома.
 — Может, какой-то каприз? Хотя я склонен думать, что она спустилась бы вниз, открыла дверь и высказала бы вам в лицо все, что о вас думает.
 Я улыбнулась: мой мысли!
 — Ах, как я рада, что вы здесь, — повторила я. Джоуэн ответил довольно легкомысленно:
 — Приятно, когда тебя ценят!
 Однако я чувствовала, что он тронут и очень доволен.




 НОЧНОЙ ДОЗОР


 Отправилась я к нянюшке Крэбтри и заявила, что нам необходимо серьезно поговорить.
 Начала я с заявления о том, что сказанное предназначено лишь для наших с ней ушей. Возможно, все это неправда, всего лишь предположение, но если оно правильно — жизнь Тристана в опасности. Она насторожилась и стала внимательно слушать меня.
 — Похоже, в этом есть какой-то смысл, — сказала она, тут же припомнив случай, когда Тристан подвергся опасности из-за открытого окна.
 — Я это окно никогда не открывала, — заявила она, — я-то знаю, а кто-то должен был сделать это! Да и одежду с себя сбрасывать у него нет привычки. Выставить с раскрытой грудкой на холод… Я бы убивала тех, кто детям вредит!
 — Нам следует позаботиться о том, чтобы он не оставался один… ни днем ни ночью!
 Она кивнула.
 — Может, все обстоит по-другому. Ах, няня, видишь, как осторожно нам нужно вести себя! Нельзя рисковать. Может быть, большая часть из того, что мы предполагаем, — чепуха, но из-за Тристана мы не имеем права рисковать.
 — Все правильно. Пусть по ошибке мы «лучше дерево облаем, чем злодея упустим». Я тебе скажу, что мы сделаем… только это между нами. Знаешь тахту в детской? Вот на ней я и буду спать, никто знать не будет. Тогда я буду все время на страже, днем и ночью.
 — Нянюшка, я не смогу уснуть в своей постели! Я собираюсь дежурить в очередь с тобой и сама хочу спать в детской.
 Она пристально взглянула на меня и покивала головой.
 — Ладно, договоримся так: ты будешь спать на тахте, а я — в своей комнате, с приоткрытой дверью. Я уже все обдумала:
 — Я приду туда тихонько, когда все улягутся, а уйду, когда начнет светать, к себе. Очень важно, чтобы никто не знал об этих приготовлениях… никто в доме!
 — Ясно, нужно помалкивать!
 — Значит, сегодня же?
 — Сегодня, — подтвердила няня.
 Вот так обстояли дела. Я лежала на тахте, а на рассвете начала различать контуры колыбельки. Спала я чутко: при малейшем шуме со стороны Тристана я просыпалась и начинала прислушиваться.
 Иногда я задумывалась: может ли это быть правдой? Не драматизируем ли мы сами ситуацию? Мог ли Гордон иметь в виду убийство? Он присутствовал при рассказе его матери о ребенке Пенгелли. Может, мне почудилось, что он проявил к этому особый интерес? Я пыталась припомнить, что именно тогда он сказал. Врачи ведут исследования; в свое время они установят причину, но пока такие смерти воспринимаются как нечто неизбежное. Как легко оборвать жизнь малыша!
 Мои мысли возвращались к тому дню, когда Гордон обнаружил меня в ловушке, подстроенной приливом. Тогда он приложил все усилия, чтобы спасти меня, но он и не собирался избавляться от меня, я не стояла на его пути.
 Трудно было заподозрить в таком злодействе Гордона, но насколько хорошо я знала его? Он всегда был для меня загадкой, и — я ощущала это — в нем было что-то зловещее, или я все это выдумала?
 Я проспала в детской две ночи, и это была уже третья.
 Луны не было, но небо было безоблачным, и звезды светили ярко, особенно одна… Я вспомнила, как в такие ночи Дорабелла говорила: «Это Господь смотрит на нас! Он видел, как ты тайком схватила на кухне пирожное и сунула его в карман. Он записал это в свою книжечку, и когда-нибудь тебе придется ответить за это». На что я возражала: «Большую часть его съела ты, так что тебе больше отвечать!» Она парировала: «Грешно не есть, а воровать!» Дорабеллу можно было вспоминать без конца.
 Что-то скрипнуло на лестнице. Я насторожилась, сердце заколотилось в груди. Я прислушалась л. Опять! Кто-то украдкой подбирался к детской!
 Я тихо выскользнула из кровати, спряталась за дверь и оказалась там вовремя — она медленно приоткрылась.
 Мне не верилось в реальность происходящего… Хотя я ожидала именно этого, все выглядело отрепетированной мною сценой! Вначале я увидела подушку… Ее белизна отчетливо выделялась при свете звезд. Потом, как во сне, точнее, в кошмаре, я поняла, что воображаемое происходит в реальности.
 Какая-то фигура двинулась к колыбели и склонилась над ней. Я бросилась вперед с криком: «Няня! Няня! Быстрей!» Фигура резко обернулась. Это был не Гордон. Матильда!
 Нянюшка Крэбтри была уже здесь… с крепкой тростью, готовая нанести удар.
 Матильда Льюит обернулась. В ее глазах было выражение, показавшееся мне безумным.
 — Что… что это вы здесь делаете? — воскликнула она.
 — Это что вы здесь делаете? — вопросила няня.
 — Убирайтесь! — воскликнула Матильда. — Убирайтесь… обе!
 — Это уж вам нужно убраться из детской, — резко возразила няня. — Как вы посмели пробраться сюда, пытаясь убить ребенка?
 — Что за бред?
 Матильда отбросила подушку, упала в кресло и закрыла лицо руками.
 — Няня, — воскликнула я, — сходи и разбуди мистера Льюита. Думаю, он лучше всех знает, что следует делать. — Ты следи за. ней, да отдай-ка мне эту подушку. Мы с Матильдой остались наедине, и она, бессильно опустив руки, глядела на меня.
 Я медленно произнесла:
 — Вы собирались убить его! Вы собирались убить Тристана! Вы считали, что это несложно, и собирались представить дело так, будто с ним случилось то же, что с ребенком миссис Пенгелли?
 Она молчала.
 — А другие… — не закончила я. — Что все это значит, Матильда?
 Я уже понимала, что это значит. Это стало ясно после открытия, сделанного Джоуэном. Она хотела, чтобы Трегарленд принадлежал ее сыну — ее и Джеймса Трегарленда, — и ради этого она была готова устранить все помехи. Она, казавшаяся такой мягкой, такой бескорыстной, всегда готовой оказать помощь, оказалась способна на убийство!
 Как я была благодарна Джоуэну! Если бы не его предупреждение, Тристан был бы сейчас мертв.
 Никогда не забыть мне, как выглядел явившийся в детскую Гордон. Он бросил взгляд на мать. Я поняла, что няня рассказала ему о случившемся. Неудивительно, что на его лице было выражение ужаса.
 Он был явно потрясен. Подойдя к матери, Гордон положил руку ей на плечо.
 — Мама, — пробормотал он. — Мама… Ах, что ты наделала!..
 Матильда разразилась рыданиями. Поглаживая ее, он обратился к нам:
 — Я отведу ее в комнату, дам ей какого-нибудь снотворного. Она обезумеет, если не сделать этого. Боже, как это ужасно! Пожалуйста, позвольте увести ее! Я вернусь и кое-что расскажу вам. Попытайтесь, пожалуйста, понять…
 Матильду трясло. Должно быть, это было что-то вроде припадка. Она начала раздирать на себе одежду и рвать волосы, потом набросилась на Гордона.
 — Это ради тебя… — воскликнула она, — ради моего мальчика! Все принадлежало по праву тебе…
 Он пытался успокоить ее. Никогда в жизни мне не доводилось наблюдать такой душераздирающей сцены. Обняв мать, Гордон наконец вывел ее из комнаты.
 Мы с няней подошли к колыбельке Тристана. Он спокойно проспал все происшедшее.
 — Значит, ты была права, — сказала няня. — Слава Богу, ты была здесь! Она сумасшедшая, эта женщина! Я отличаю сумасшедших, когда они попадаются, а уж сегодня я разглядела ее! Надо же, именно она! Ты потрясена, милая? Нечему удивляться. Только подумать, что бы могло случиться! Гордон тоже не в себе, должно быть, уже чувствовал, к чему дело идет у нее! Как ты думаешь, может, нам разбудить еще кого-то на случай, если он придет убить нас?
 — Здесь только мистер Джеймс Трегарленд, а слуг ни к чему в это впутывать. Если бы он собирался напасть на нас, он уже сделал бы это! По-моему, он сам очень напуган, я неправильно оценивала его. Это была она… и безумие кроется как раз в ней.
 Казалось, прошла целая вечность, прежде чем вновь появился Гордон. Он был бледен, взволнован, глядел на нас почти с мольбой.
 Я подумала: «Он любит свою мать и боится за нее».
 — Я хотел бы, чтобы вы поняли меня, — начал он. — Я вынужден рассказать вам все с самого начала в надежде на то, что вы все-таки поймете меня. Это, конечно, не оправдание: мать пыталась совершить ужасное деяние! С некоторых пор у нее появилась навязчивая мысль: сделать меня наследником Трегарленда, и это превратилось у нее в манию.
 Джеймс Трегарленд — мой отец. Он давно познакомился с моей матерью, и у них возникла связь. Мать работала в одном из отелей Плимута горничной. Отец часто останавливался там, и они познакомились. Мать была из бедной, но приличной семьи, девушкой привлекательной наружности, Отец к тому времени был уже женат, так что, когда стало ясно, что я появлюсь на свет, ее родители были шокированы: она опозорила их, и они от нее отказались. Отец обставил для нее домик, где и родился я. Он продолжал поддерживать с ней отношения: я помню, как он приходил к нам. За мной он наблюдал как-то весело, будто ситуация забавляла его.
 Для матери все это выглядело не столь забавно. Она была воспитана в строгости и переживала случившееся. Когда жена отца умерла, мать решила, что он женится на ней. На это он не пошел, тем не менее, мы переехали в Трегарленд. Я знаю, мать считала, что это лишь первый шаг… в нужном направлении, что ей еще предстоит стать хозяйкой этого дома, хотя перед смертью жена моего отца дала жизнь Дермоту.
 Я помню день, когда мать сообщила мне о том, что отныне мы будем жить в богатом доме. Последовала какая-то история о том, будто она — дальняя родственница Трегарлендов, попавшая в стеснительные материальные обстоятельства и вынужденная оттого взяться за ведение хозяйства в этом доме. Это у нее, кстати, неплохо получилось, но ей нужно было добиться брака для себя и наследства для меня. Это стало целью ее жизни. Мой отец знал об этом, и ему нравилось держать ее на крючке. Согласится он? Не согласится? Он любил поддразнивать мать, возможно, давал понять, что имение станет моим, когда не окажется законных наследников. Конечно, еще существовал Дермот. Кто бы мог подумать, что с ним приключится такое? Он был молод и крепок. Имением он, правда, не интересовался, но под моим управлением дела шли неплохо.
 Такова была роль, которую выбрал для меня мой отец. Мать это бесило. Я был ее сыном и старшим сыном своего отца! Я сумел сделать имение процветающим, Дермоту это ни за что не удалось бы… однако хозяином предстояло стать именно ему, поскольку я был незаконнорожденным. Отец мог бы жениться на матери, но не сделал этого. Не знаю, чем объяснить его упорство: он любил ее. Возможно, ему нравилось держать ее в напряжении, следить, как она будет реагировать… как мы оба будем реагировать? Он к тому же заботился о семейной чести. Возможно, он считал дурным тоном женитьбу на бывшей горничной? Поймите меня, пожалуйста! Мать жила здесь долгие годы, ее надежды то оживали, то вновь умирали! Как я сказал, идея приняла навязчивый характер. Возможно, если бы она обсуждала ее, не пыталась скрывать, это помогло бы, но она все держала внутри. Только я знал глубину ее страданий… это подавленное раздражение… Она могла страстно обсуждать мои права… но только со мной. С некоторого времени я стал опасаться за ее разум…
 — Но вы не считали ее способной… к убийству? — спросила я.
 Гордон заколебался:
 — В последнее, время… я побаивался этого…
 — А что произошло с первой миссис Трегарленд?
 — Об этом я ничего не знаю! Она отправилась купаться, что было неразумно в ее положении…
 — А Дермот?
 Он вновь заколебался:
 — Я… я не говорил с ней об этом! Думаю, мне предпочтительно верить в то, что его смерть была самоубийством. Он был очень подавлен и полагал, что больше никогда не сможет передвигаться самостоятельно, так что причина лишить себя жизни у него была…
 Нянюшка слушала нас, затаив дыхание.
 — Что теперь будет? — настаивала я.
 — Не знаю, — беспомощно вздохнул Гордон. — Придется подождать. Первым делом утром я вызову врача…
 — Вам придется рассказать ему о случившемся?
 — Да… думаю, придется рассказать ему все.
 — А что, по-вашему, будет с ней?
 — Эту болезнь лечат. Я слышал, в последнее время добились значительного прогресса. Думаю, ей совершенно необходима помощь психиатра. — Значит, будем ждать утра. Я сочувствую вам, Гордон!
 Он печально улыбнулся мне:
 — Что-то должно было произойти, я был до некоторой степени готов к этому, понимал, что каким-то образом мать сорвется. После случившегося ей необходимо лечение!
 Часы в комнате пробили два. Нянюшка Крэбтри сказала:
 — Думаю, нам стоит поспать! Мисс Виолетта ляжет здесь, а. вы… — она взглянула на Гордона так, будто он был одним из ее детишек — …вам тоже следует укладываться. С утра будет много дел.
 Он жалобно улыбнулся нам, но в этой улыбке ощущалась и доля благодарности.
 — Я понимаю, что вы обе сделаете все, чтобы помочь мне.
 Сказав это, он вышел. Няня заметила:
 — Бедняга, сегодня ночью он мне понравился: ничего не скажешь, мать свою любит! Мужчина, который любит мать, не может быть до конца плохим! Теперь, я думаю, мы выпьем по чашечке чаю и поглядим, удастся ли вздремнуть. Я ведь не зря сказала, что завтра будет полно дел. Вернее, уже сегодня…
 Я сидела и размышляла. Торопиться было ни к чему: ясно, что никому из нас уснуть не удастся.
 Мы еще раз взглянули на Тристана.. Медвежонок выскользнул из его ладошки, но ребенок улыбался во сне.
 Следующие два дня царил настоящий хаос. Матильду осмотрели два врача. В первое утро она проснулась в помраченном состоянии. Гордон сидел возле ее постели всю ночь, чтобы оказаться рядом, когда она проснется. Матильда едва помнила происшедшее с ней накануне. Она рыдала и была в состоянии умственного расстройства.
 Первым явился семейный доктор. Он заявил, что больная нуждается в непрерывном наблюдении. Тут же он вызвал другого врача, что было, видимо, необходимо в таких случаях. К концу второго дня Матильду увезли. Пришлось дать ей успокоительного, поскольку вела она себя агрессивно. Гордон был всерьез опечален, и  я была тронута, поскольку за утешением он обратился ко мне.
 Доверившись мне, он рассказал, что его давно беспокоило состояние матери. Он пытался внушить ей, что давно смирился с существующим положением, поскольку было маловероятно, что он унаследует имение. Он любил Трегарленд и действительно занимался всеми его делами. Тристану еще не скоро предстояло вступить в права владения, и Гордон собирался обучать мальчика, передавая ему все, что знал сам. Его это вполне удовлетворяло, зато не удовлетворяло его мать. Она желала видеть его признанным Трегарлендом, хозяином имения.
 — Навязчивая идея, — говорил он, — способна погубить жизнь… как и случилось с ней…
 — Вы сможете видеться с матерью…
 — Да, она будет в Бодмине. Я стану посещать ее, по крайней мере, раз в неделю. Возможно, ей сумеют как-то помочь. В наши дни существует множество способов лечения…
 — Я искренне надеюсь на это, Гордон.
 — Я буду вечно благодарен вам, — ответил он. — Ведь если бы не вы, она могла бы стать убийцей, после этого ее положение было бы безнадежным.
 Я в этом момент подумала про Аннетту. Мне не верилось в то, что тогда она попала в море по собственному желанию.
 Интересно, не было ли уже на совести Матильды, по крайней мере, одного убийства и не это ли окончательно свело ее с ума?
 Джеймс Трегарленд был крайне расстроен случившимся. Он не выходил из своей комнаты с момента, когда забрали Матильду. Позже он прислал одного из слуг и попросил меня зайти к нему для разговора. Я тут же отправилась к нему… и увидела другого человека. Он выглядел очень постаревшим, разбитым.
 — Ах, Виолетта, — начал он, — в странный вам дом довелось попасть, не правда ли? И что вы о нас думаете? Сплошные несчастья, верно? Не странно ли все это? Долгие годы мы тихо, мирно жили… без всяких событий… а потом как будто взорвался спавший долгие годы вулкан… и не желает останавливаться!
 — Случилось, конечно, многое, — признала я. — Думаю, одни события вытекали из других.
 Он кивнул.
 — Бедная моя Мэтти! Знаете, я ведь любил ее! Она всегда была интересной девушкой, под этой холодной внешностью бурлил костер страстей. Я дурно обошелся с ней! Выясняется, что у меня есть совесть: неприятное открытие в таком возрасте… когда уже ничего не изменишь. Она хотела, чтобы я женился на ней. Отчего я не сделал этого? Она нашла бы успокоение. Ее родители… именно они так воспитали ее. Заурядность была их жизненным девизом… и адский пламень ждал всякого, кто отступит от нее! Это остается на всю жизнь, и изменить ничего невозможно. Я поддразнивал ее… Стыдно сказать, мне это доставляло удовольствие! Так вот, я составил завещание… Все достается законным наследникам, а в случае, если они не смогут наследовать, — моему кровному сыну Гордону Льюиту. Тут все и началось… как только она вызнала у меня это. Видите ли, мне доставляло удовольствие наблюдать за ней. Мэтти я знал неплохо: на первый взгляд; совершенно неприступная… ну а потом… Не думал я, что все затянется: я поначалу рассчитывал отделаться каким-нибудь подарком и распрощаться. Не получилось: видите ли, появился мальчик. Он сразу мне понравился, а когда стал постарше, выяснилось, что он исключительно полезен в имении. Гордон — трудяга… не то что многие из Трегарлендов. Во всем виноват я, Виолетта!
 — Вы же не предполагали, что дело зайдет настолько далеко?
 — А следовало бы предполагать, ведь Матильда пыталась убить моего внука! Слава Богу, вы спали в этой комнате.
 — Да, я узнала о том, что Гордон — ваш сын. Тут пошли разговоры о смертях младенцев по неустановленным причинам… И я сопоставила одно с другим. Тогда мы с няней и выработали этот план.
 — Я должен благодарить вас обеих! Чудный мальчик — наш Тристан. Только подумать, что он мог угаснуть, как свечка. Я очень благодарен вам!
 — И няне Крэбтри.
 — Да, конечно: она из старой гвардии, дракон, воин! Мне это нравится.
 Он выставил вперед челюсть и на пару секунд вновь стал похож на прежнего Джеймса.
 — О да, ей мы тоже должны быть благодарны, но больше всего вам, дорогая! Мне спокойно, когда я знаю, что мой внук находится под вашим присмотром. А что, по-вашему, станет с моей бедняжкой Мэтти?
 — Гордон считает, что ей смогут помочь…
 — Сейчас она находится в неведении относительно того, где она и что натворила. Было бы лучше впредь ей об этом не знать…
 — И о том, что она, возможно, совершила ранее.
 — Вы имеете в виду первую жену Дермота?..
 — Да, Аннетту.
 — Это было действительно загадочное происшествие. Я обрадовался, когда Дермот привел в дом вашу сестру. А потом…
 — И вы не представляете, что произошло? Он покачал головой.
 — Я размышлял об этом: первая жена Дермота утонула, готовясь родить ребенка. Позже мне пришло в голову, что Мэтти могла приложить к этому руку. Поначалу, естественно, я этого не думал!
 — Вы считаете, она могла убить Аннетту?
 — Не знаю…
 — А Дермота?
 — Возможно, ей было нетрудно подсунуть ему эти таблетки! Не знаю… Неужели она могла зайти столь далеко?
 — Он, как и Тристан, стоял на пути Гордона, и разделаться с ним было несложно… как и с Тристаном. Но Аннетта?.. И моя сестра?..
 — Дорогая моя, вы страдали вместе со всеми, ваше пребывание здесь отмечено трагедией. Слишком много трагедий!
 — Слишком много для того, чтобы считать их естественными! А теперь, когда мы знаем о существовании мотива…
 Он медленно покивал головой:
 — Я хочу, чтобы вы знали, как я благодарен вам. Этот дом особенно нуждается в вас сейчас. Вы обещаете не покидать нас?
 — Не знаю, что нас ожидает в будущем, но пока я остаюсь здесь. Слишком много для меня значит Тристан.
 — Буду довольствоваться этим. Бедная моя Мэтти! Как бы я хотел, чтобы этого с ней не произошло. Она ушла навсегда, не правда ли? Оттуда не возвращаются. Внешне уже холодный рассудок, но внутри бурлят страсти. Не демонстрирует ли это сложность человеческой натуры? Для меня это всегда было чем-то вроде хобби — наблюдать за поведением людей.
 — Люди действительно сложны. А сейчас, с вашего позволения, я оставлю вас. Я обещала няне зайти в детскую.
 Он кивнул:
 — Вы действительно нужны нам всем: мне… Гордону… Тристану. Я не смогу быть спокоен за ребенка, если здесь не будет вас.
 — Пока я остаюсь, обещаю!
 Это его удовлетворило. Он вновь кивнул и прикрыл глаза. Выглядел он очень старым и бесконечно печальным.
 Сет изменился. Было непривычно видеть крупного, крепкого мужчину, выглядевшего беспомощным ребенком. Как ни странно, он стал тянуться ко мне. Я знала, что он уважал и почитал Матильду, восхищаясь ею и относясь с доверием. Временами он смотрел на нее, по-моему, как на святую. Она была добра к нему. Как странно — она, замышлявшая убийство ребенка, была столь благосклонна к бедняге Сету.
 А теперь, когда ее не стало, Сет чувствовал себя потерянным и обездоленным. Бедный растерянный Сет, чья жизнь была поломана в десятилетнем возрасте, после чего он так и остановился в развитии! Он часто вертелся возле меня, и я вдруг сообразила, что являюсь для него заменой Матильды. Если я что-нибудь несла, он спешил ко мне и явно демонстрировал удовольствие, с которым оказывал помощь.
 Вот так случилось, что мы разговорились с ним, и мне, наконец, удалось узнать то, что давно мучило меня.
 Обычно мы болтали с ним про лошадей и про уход за садом. Однажды я увидела его работающим в саду и, подойдя, спросила:
 — Привет, Сет, как дела сегодня?
 Его лицо сложилось в гримасу удовольствия — как всегда, если я обращалась к нему.
 — Со мной порядок, мисс Виолетта! — Мое имя всегда доставляло ему трудности.
 — Море сегодня беспокойное, — продолжила я. — Так, наверное, было, когда первая миссис Трегарленд отправилась купаться?
 На этот раз в его глазах не было обеспокоенного выражения, появлявшегося при попытках заговорить на эту тему.
 — Ну, это же не утром было… ночью же, верно? Я была поражена: это было что-то новое.
 — Ночью?
 — Море же ночью другое, — сказал Сет, почесывая голову. — Не знаешь, какое, только другое…
 — И ты там тоже был, Сет?
 Он озадаченно взглянул на меня, и на его лице начало появляться выражение настороженности.
 — Мне-то ты можешь сказать, Сет.
 Он пристально поглядел на меня тем самым взглядом, которым раньше глядел на Матильду. Теперь он одарил им меня и оживился.
 — Так ночью же было! Она с ней была…
 — Там была миссис Льюит… с первой миссис Трегарленд?
 Он закивал и, повернувшись к дому, указал на стеклянную дверь, выходившую на террасу, откуда четыре ступеньки вели в сад.
 — Они там в гостиной были…
 — Чем-то занимались?
 — Только двое их там и говорили. Они про ребенка, который будет, говорили…
 — Почему ты так подумал?
 — Я не думал, я знаю: они про это говорили…
 — И что было дальше?
 — Они вышли. Она качалась, вообще плохо стояла, а я смотрел, — он захихикал. — Она пьяная, я подумал, миссис Трегарленд…
 — А потом что было?
 — Миссис Льюит ее за руку взяла, и они в сад пошли…
 — Тебя они видели?
 — Нет… а я смотрел. Миссис Льюит ее вниз повела, а вниз-то тяжело, она же вроде пьяная. Ну, и они на берег, а она там упала…
 — Первая миссис Трегарленд?
 — Ну, а я смотрел, прямо, как пьяная…
 — А что было потом?
 — Миссис Трегарленд ее раздела, а после одела, в чем купаются. А потом потащила к морю, только ей не стащить было: та же ведь какая тяжелая! Ну, я пошел и стал помогать…
 — Сет! И что сказала миссис Льюит?
 — Ну, ей не понравилось, она на меня немножко рассердилась… сперва, а после нормально. Она сказала : «Привидение леди, которая давно померла, хочет с первой миссис Трегарленд поговорить, и что ей надо в море…» Ну, что привидение ей велело. Она сказала, что видишь, она ее зовет?
 — И ты видел?
 — Миссис Льюит сказала, и я, значит, увидел. Я ее тащить помог и в море. «Той надо с ней просто поговорить. Так, вроде они подруги», — это так миссис Льюит сказала. Ну, и одежду ее забрала, а после халат ее принесла, чтобы ей одеться, когда из моря вылезет, а она не вылезла. Видать, привидение ее попросило остаться…
 — Сет, и ты все время знал это и никому не рассказывал?
 — Ну так она же сказала не говорить, верно? Она сказала, что, видать, те друг другу понравились и быть хотят друг с другом вместе. А эта из моря пугать никого не будет, потому что ей с первой миссис Трегарленд хорошо.
 Я сидела, уставившись на море, и думала: «С этим мне теперь все понятно. Но что произошло с Дорабеллой?» Я спросила:
 — Сет, а вторая миссис Трегарленд, про нее ты что-нибудь знаешь?
 — Про нее ничего не знаю, ничего не видел…
 — Она ведь тоже в море пропала.
 — Может, и пропала, я не видел…
 — Ты уверен, Сет?
 — Да уж, конечно, я только видел другую…
 — Спасибо, Сет, — сказала я. — Ты мне очень помог.
 По его лицу медленно расползлась удовлетворенная улыбка. Я чувствовала, что теперь он относится ко мне как к другу и покровителю.
 Итак, я знала, что Матильда действительно была убийцей уже к моменту нашего знакомства. У нее было болезненно изощренное мышление. Трудно представить себе, что под такой спокойной, чуть ли не покорной личиной могут крыться такие ужасные замыслы. Теперь картина случившегося была ясна. Очевидно, Матильда чем-то опоила Аннетту, отвела ее на пляж и столкнула в воду. Хорошо, что сейчас она находится в таком месте, где ей не удастся творить такие дела!
 С момента нашей последней встречи с Джоуэном прошло некоторое время. Конечно, он должен был знать о случившейся в Трегарленде драме, поскольку о ней, несомненно, шли разговоры по всей округе. Я знала, что он обеспокоен.
 На этот раз он сам приехал сюда, и, когда мы уселись на скамью в парке, я ему все рассказала.
 Он был потрясен:
 — Благодарить следует в первую очередь вас, Джоуэн, — сказала я. — Ваше сообщение о родственных отношениях между Джеймсом Трегарлендом и Гордоном все расставило на свои места.
 — Ребенка спасли вы с няней.
 — Да, но насторожиться нас заставили вы, а потом я припомнила эти разговоры Гордона и Матильды о смертях младенцев.
 Я описала, как Матильда явилась с подушкой в детскую.
 — Бедняга Гордон! — заключила я. — Он очень горюет. К счастью, она находится там, где не сможет причинить никому вреда. Джоуэн, и что нам теперь делать? Я уже знаю о том, что Аннетта пала жертвой убийцы, в деле с Дермотом нет ясности, но и он, похоже, убит. Не понимаю, что же произошло с Дорабеллой? А не показалась ли Матильде соблазнительной идея избавиться и от Дорабеллы? Если получилось с первой женой, почему не сделать то же со второй?
 — Нет, по столь неосновательной причине она не стала бы убивать. Ребенок уже существовал, да и непросто было сделать это: ее же видел Сет. Должно быть, это беспокоило ее. Полагаю, она собиралась избавиться и от него.
 — Это было нелегко сделать. Она с трудом справилась с Аннеттой, а Сет — крупный, сильный мужчина. Нет, она была уверена, что он не выдаст ее, и этого не случилось бы, если бы ее не увезли, и если бы он не воспринял меня как ее преемницу. Ни с кем, кроме меня, он не стал бы говорить об этом. Но что делать нам?
 — Возможно, ничего. Что произойдет, если об этом узнает полиция? Примут ли во внимание показания Сета? И кому от этого будет легче? Предположим, будет суд. Миссис Льюит невменяема, и ее показания не могут приниматься во внимание. А решение? Виновна, но безумна? Похоже, ей и без того предстоит провести остаток дней в сумасшедшем доме. Все бесполезно, разве огласить факты.
 — Миссис Парделл обвиняет Дермота в убийстве как Аннетты, так и Дорабеллы.
 Он помолчал.
 — Возможно, она захочет предать дело огласке? — наконец произнес он.
 — Странная женщина! После того, что произошло во время моего последнего визита к ней, я и вовсе не понимаю ее.
 — Что ж, по крайней мере, мы кое-что узнали.
 — Вы действительно верите Сету?
 — Да, все совпадает. Матильда Льюит совершила одно убийство и собиралась совершить другое, поскольку то сошло ей с рук. У нее появилась настоящая мания. Она убедила себя в том, что ее сын любой ценой должен получить то, что, казалось ей, принадлежало ему по праву. Ради этого она была готова на все.
 — Значит, мы ничего не будем делать?
 — Сейчас это лучший выход!
 — Джоуэн, я так рада, что вы поддерживаете мой дух!
 — Спасибо, вы так же действуете на меня. Вы не уедете?
 — Я разговаривала с Джеком Трегарлендом. Он был очень любезен и откровенен. Он заставил меня пообещать, что я останусь. — Я не удивлен. Вы с верной няней спасли жизнь его внуку!
 — Наверное, об этом болтают в городе?
 — Они говорят, что миссис Льюит сошла с ума из-за всего случившегося в последнее время в этом доме. Что ж, вскоре у них появится новая тема для разговоров.
 — Какая?
 — Почти наверняка вскоре начнется война!




 ДОРАБЕЛЛА


 Отсутствие Матильды привело к переменам в доме. Все пришло в относительный порядок лишь после того, как дела в свои руки взяла повариха.
 Как-то раз с утра я получила письмо от миссис Парделл. Она писала, что мы с ней давно не виделись и что она будет рада видеть меня сегодня часа в три.
 Письмо меня поразило. Здесь была какая-то загадка, поскольку я была убеждена — в тот раз, когда я заходила, она была дома, но отчего-то не пожелала видеть меня. Теперь ее настроение переменилось.
 В три я была возле коттеджа и взглянула на окна. За занавеской вновь, как в прошлый раз, похоже, мелькнула фигура. Я постучалась. Дверь открылась почти немедля.
 Я остолбенела, кровь бросилась мне в лицо, потом у меня задрожали ноги. Протянулась рука, и меня втащили в дом. Я была потрясена и не верила в происходящее.
 Она одновременно плакала и смеялась.
 — Виолетта! Виолетта… мне было невыносимо без тебя! Та самая ниточка не отпускала. Я вернулась!
 Я пробормотала:
 — Это… не сон? Это действительно ты, Дорабелла?
 — Да, да, это действительно я! Я опять с тобой… Возвращение блудной сестры! Милая моя сестренка, близняшка, тебе придется опять вытягивать меня из истории!
 Я бросилась расспрашивать ее:
 — Когда?.. Почему?.. Как?..
 — До чего же чудесно вновь быть с тобой! Мне, конечно, не следовало покидать вас! Я больше не буду!
 — Дорабелла! — воскликнула я. — Что все это значит? Что ты натворила? Где ты была?
 Она искательно посмотрела на меня. — Ты как-то странно выглядишь, сестренка! Это на самом деле я! Или ты тоже принимаешь меня за привидение?
 — Скажи, пожалуйста, в чем дело?
 — Ну, для начала, я здесь, я вернулась. Я и в самом деле вернулась… и мы должны поговорить с тобой, немедленно!
 — Да, поговорить мы должны. Что ты здесь делаешь, в доме миссис Парделл?
 — Давай пройдем в гостиную. Ты выглядишь так, будто в любой момент готова упасть.
 — Дорабелла, я все еще не верю…
 — Я все понимаю, — она сделала так хорошо знакомый мне небрежный жест, — но я думала, ты обрадуешься, увидев меня!
 — Ах, Дорабелла, я ни о чем другом и не мечтала!
 — Ну так и радуйся. Продемонстрируй мне свою радость!
 — Я рада, конечно, только ошеломлена… Рассказывай…
 — Существуют две версии происшедшего, — она вновь становилась похожей на себя и слегка усмехнулась. — Одна из версий предназначена массовому потребителю, а другая — только тебе. Потом ты посоветуешь мне, что делать дальше? Мы ведь с тобой как один человек, верно? Что бы с нами ни происходило, мы должны держаться друг за дружку, помогать…
 — Пожалуйста, начинай!
 — Вначале — версия, предназначенная для тебя.
 — Мне нужна правда!
 — Очень хорошо, но ты, предупреждаю, будешь шокирована. Возможно, для начала тебе было бы лучше выслушать первую, она более респектабельна.
 — Мне нужна правдивая!
 — В таком случае, это будет твоя версия.
 — Бога ради, прекрати увиливать!
 — Ну, в общем, дело обстояло так: я не могла больше выносить эту жизнь, была сыта всем по горло! Я поняла, что это было ошибкой… Дермот и я. Оказавшись здесь, он стал совсем другим человеком. В Германии он казался таким интересным, храбрым. Помнишь, как он вывел нас из этого тумана в лесу? Потом, в Трегарленде, все стало по-другому. Этот старик все время следил за нами, Матильда такая чопорная… а Гордон… его я никогда не понимала. Потом это море! Я слышала его по ночам, как будто кто-то шепчется… насмехается. В общем, я поняла, что совершила ошибку, и хотела бежать. Потом появился этот мужчина…
 — Что за мужчина?
 — Подожди, я все расскажу по порядку. Он занимался живописью там, на утесе. Ты его однажды видела… тогда, на Рождество, у Джермина. Там был он и эти немцы. Он француз, Жак Дюбуа, художник… Ну, я и стала встречаться с ним. Он хотел, чтобы я отправилась с ним в Париж. Я спросила — как? А он ответил, что это вполне реально. Мы стали строить планы, поначалу как бы полушутя, но мне очень хотелось сбежать отсюда… Все эти многовековые предрассудки… — она, сделав паузу, просительно взглянула на меня. — Я вижу, ты уже шокирована моим поведением. Мне продолжать?
 — Не глупи, продолжай.
 — Тогда ладно, приготовься к худшему. Мне нужно было убежать. Я решила, что в Париже будет интересно… la vie boheme и все такое прочее. Так романтично!.. Мы начали думать над тем, как все это организовать. Все постоянно вспоминали про эту девушку из семейства Джерминов, которая давным-давно пропала в море, после чего над Трегарлендом нависло проклятье. Потом эта первая жена Дермота, которая погибла в море, — ведь все считали, что это тоже связано с проклятьем. Вот я и подумала — если все соответственно организовать, решат, что я тоже очередная жертва Джерминовского привидения, так что Дермоту это особо не повредит. Я начала утренние купания, вынесла заранее кое-что из вещей, Жан должен был позаботиться об автомобиле, так что, когда я, наконец, решилась, все было очень просто…
 — Ты забрала с собой мой портрет?
 — Мне пришлось сделать это: я забирала с собой частицу тебя! Без него мне было не обойтись, хотя я предполагала, что его могут хватиться. Жак сказал, : что все необходимое я смогу купить в Париже. Мы много размышляли над тем, как бы обставить все поестественней. В общем, мы дождались ночи, когда Дермота не было дома, и я оставила на утесе свой купальный халат и туфли. Это было почти в полночь, все в доме спали, а Жак поджидал меня. Мы отправились в Плимут, на паром. К тому времени, когда все проснулись, мы уже пересекали Ла-Манш…
 Я недоверчиво смотрела на Дорабеллу:
 — Как ты могла сделать это! Ты бросила Тристана!
 — Я знала, что ты позаботишься о нем… лучше меня. Ты ведь обещала мне это! А Дермот… ну, он нашёл бы кого-нибудь.
 — Да как ты могла, Дорабелла!
 — Я знала, что ты это скажешь! Ты мне такое уже сто раз говорила! Пора бы уж тебе привыкнуть к тому, что я способна на подобные поступки!
 — А здесь ты что делаешь?
 — Как я тебе сказала, все пошло не так, я это вскоре поняла. Мне надоели все художники! Париж поначалу показался чудесным, я покупала себе одежду, все было очень интересно… но я все время думала о родителях и о том, что я натворила… Я тосковала по Тристану и поняла, что совершила огромную ошибку…
 — А что с этим… Жаком?
 — Для него все это было лишь легкой любовной интрижкой… забавой, а меня это не устраивало. К тому же постоянные разговоры о войне… Там, в Париже, были и англичане: они постоянно говорили о том, что пора возвращаться домой. И… я затосковала по родине! Мне не хотелось видеть Трегарлендов и все, что связано с этим местом. Я хотела видеть тебя… папу с мамой… и Тристана. Как там он?
 — С ним все в порядке! Мы с няней заботимся о нем.
 — В этом я была уверена, это утешало меня. Итак, я вернулась. Я живу здесь уже две недели. По возвращении я не знала, что мне делать. Не могла же я просто явиться. Некоторое время я пробыла в Лондоне, потом испугалась, что могу встретиться с Эдвардом. Больше всего мне хотелось видеть тебя… и Тристана. Я знала, что ты поможешь мне, и вместе мы что-нибудь придумаем!
 — Такого я не ожидала даже от тебя! А что ты делаешь здесь, в коттедже миссис Парделл?
 — Мне хотелось быть поблизости, но ты же знаешь, какие здесь ходят слухи… Я решила связаться с тобой и вспомнила про миссис Парделл. Она ведь всегда ненавидела этих… из Трегарленда, верно? В особенности она ненавидела Дермота… из-за своей дочери Аннетты. Я знала, что ты поддерживаешь отношения с миссис Парделл и что она очень дружелюбно относится к тебе. Она не любит водиться с местными и живет особняком. Я решила попробовать добиться чего-то через нее, дождалась темноты и явилась к ней в коттедж.
 — Боже милосердный! Ты могла перепугать ее до смерти!
 — Ну, напугалась она меньше, чем можно было бы предположить: она не верит в привидения. Я встала у двери и сказала: «Миссис Парделл, вы знакомы с моей сестрой. Меня зовут Дорабелла Трегарленд. Все считают меня погибшей, но я жива-здорова и надеюсь получить от вас помощь». Она побледнела, но здравый смысл северян веру в привидения и прочую муру побеждает.
 Она сказала мне: «Ну так заходите же». Я зашла и рассказала ей заранее приготовленную историю, поскольку знала: если она выяснит, что я бежала с художником-французом, — двери ее дома будут дли меня закрыты. Вот поэтому мне пришлось кое-что присочинить. Короче, я чувствовала себя в Трегарленде несчастной, что-то пугало меня в этом месте. Я постоянно вспоминала о первой миссис Трегарленд, ее дочери, погибшей при загадочных обстоятельствах. Иными словами, я боялась и явно ощущала это. Я начала купаться по утрам. Обычно я не делала этого, но в таком настроении, в каком пребывала я, люди совершают странные поступки. В то утро… я отправилась купаться. Видимо, я ударилась головой о камень. Во всяком случае, сознание у меня помутилось… и меня стало уносить в море. По исключительно удачному стечению обстоятельств поблизости находилось рыбацкое суденышко. Оно забрало меня с собой, куда-то на север Англии, местечко возле Гримсби. Я лежала в тамошней больнице, не помню в точности, где именно, потом постепенно память начала ко мне возвращаться, и я припомнила, что мне нужно вернуться к своей сестре. Но возвращаться в Трегарленд я боялась, что-то в этом месте было загадочное, что-то непонятное. Я не могла заставить себя вернуться туда… и не знала, что делать. Миссис Парделл с сочувствием отнеслась к моему рассказу о Трегарленде. Она решила, что мне действительно не стоит возвращаться туда. У нее была свободная комната, где я могу пожить до тех пор, пока не приму окончательного решения. Она сказала мне: «Вам нужно каким-то образом дать знать о себе сестре, потому что она-то очень беспокоится о вас». Я сказала, что мне нужно над этим подумать: в этот дом я вернуться не могу… а ты живешь в нем. Она рассказала, мне о смерти Дермота. Поверь, Виолетта, я была очень, очень опечалена этим! Я ощущала свою вину, наверное, частично это так и есть! Миссис Парделл понимала мое желание выждать, в особенности оттого, что я подчеркивала наличие там чего-то пугающего, непонятного…
 — И она поверила в твою фантастическую историю?
 — А почему бы и нет?
 — Потому что все это совершенно неправдоподобно! Ты ударяешься о камень с такой силой, что теряешь память… после этого спокойненько плывешь в открытое море, и там тебя подбирают рыбаки? И что это за рыбаки из Гримсби, которым вздумалось порыбачить у берегов Корнуолла? Даже если поверить в твою историю с ушибленной головой, лодка, подобравшая тебя, могла принадлежать лишь кому-нибудь из местных. Он бы сразу сказал. «Надо же! Да ведь это миссис Трегарленд, та, что ходит купаться по утрам». Тебя тут же доставили бы в больницу Полдери, и вскоре мы были бы обо всем извещены!
 — У меня хорошая история, не придирайся к мелочам!
 — История совершенно несусветная! Ну давай, продолжай.
 — Миссис Парделл в нее поверила, я хорошо ей рассказала. Тебе я просто конспективно пересказываю. Скользкие места я обхожу, а когда задают трудные вопросы — просто растерянно гляжу. Ты же помнишь — я страдаю провалами памяти!
 — Одна из служанок видела тебя стоящей на утесе.
 — Я знаю, но она решила, что это привидение, конечно.
 — Да.
 — Ну вот, так обстоят дела. Что мне теперь делать?
 — Для начала — позвонить родителям. Ты представляешь, что им пришлось пережить?.. Что пришлось пережить мне?
 — Я понимаю, это ужасно с моей стороны, но, видишь ли, я собиралась написать вам, и вы все могли бы приехать ко мне в Париж… если бы я там осталась…
 — Так или иначе, ты вернулась, и чем раньше, тем лучше!
 — Я же не могу рассказать о том, что убежала, вот так… будто просто исчезла. Нет, так я не могу!
 — С этим будет трудно, не знаю, что по этому поводу скажут власти. Знаешь ли, тебя ведь искали по всему побережью! Им, должно быть, не понравится вся эта история! Полагаю, тебе придется многое выслушать, а правдивая версия мне и вовсе не нравится: ты бросила мужа и ребенка, отправившись в Париж с каким-то художником, которого почти не знала!
 — Я поступила, скажем, бездумно…
 — Бездумно? Это назовут попросту распутством! Тебе будет не избавиться от этого клейма, тебя будут попрекать всю жизнь! И Тристан, когда достаточно подрастет, будет знать обо всем. Ты сможешь позабыть об этом, а люди не забудут!
 — Ты совсем не изменилась, Виолетта: крестовые походы за правое дело! Мне-то что делать?
 — Нужно выдумать что-нибудь более правдоподобное. Мы должны придерживаться версии, связанной с твоим купанием… иначе не выпутаться. Не думаю, что ты ударилась головой о камень… Вода была холодная, ты выбилась из сил, заплыв слишком далеко… Ты уже тонула, подобрала тебя какая-то яхта… Владелец ее, из северной Англии, находился в Испании и направлялся домой. Пережитое так потрясло тебя, что ты на время лишилась памяти. Тебя доставили в Гримсби или куда там еще…
 — Про это место я подумала лишь оттого, что на карте оно выглядит довольно крупным, а расположено вдалеке отсюда.
 — С этим моментом нужно быть поосторожней.
 — Но если я потеряла память…
 — Об этом писали в газетах! Люди, направлявшиеся на яхте в Англию, вскоре узнали бы о случившемся. Потом… ты была ведь в купальном костюме, так что ниоткуда, кроме Корнуолла, попасть в море не могла. Все это звучит неправдоподобно! Единственный, кто проглотил твою фантастическую историю, — миссис Парделл!
 — Да.
 — И не усомнилась в ней?
 — Нет, ее интересовали только Трегарленд и мое отношение к происходящему там.
 — Родителям тебе придется рассказать, конечно, правду!
 — Это обязательно?
 — Безусловно! Папа сумеет найти какой-нибудь выход, и чем скорее они узнают, Тем лучше. Они будут ужасно расстроены.
 — Господи, благослови их! Виолетта, расскажи им все сама, хорошо?
 — Я сделаю это немедленно! Они придут сюда и мы, обсудив ситуацию, что-нибудь придумаем.
 — Я знала, что ты найдешь выход!
 — На выдумки как раз горазда ты, но мне казалось, что ты способна выдумать что-нибудь более правдоподобное.
 — Ну, память я должна была потерять, верно? Плавать я тоже должна была отправиться, чтобы все шло в соответствии с легендой. Я хотела, чтобы все подумали, будто я пала еще одной жертвой этого привидения…
 — Это звучит слишком бесхитростно, но бесполезно придумывать хитроумную историю, если не выдумаешь удачную концовку! Это ты была здесь в тот день, когда я заходила? Это ты выглядывала из-за занавески?
 — Да, мне так хотелось заговорить с тобой, но тогда я была еще не готова к этому. Я решила, что поступила глупо, позволив тебе явиться сюда, но тогда я просто не смогла себя заставить… Миссис Парделл поняла меня. Нужно сказать, она очень помогла мне. Кто бы мог подумать?
 — Тебе известно, что произошло в Трегарленде?
 — Я знаю, что Дермот умер, а Матильда сошла с ума.
 Я решила, что сейчас не стоит рассказывать о том, что если бы не наша с нянюшкой Крэбтри бдительность, то погиб бы и Тристан.
 Более того, меня переполняла радость от того, что Дорабелла вернулась. Я уже позабыла о горе, которое нам пришлось пережить. Она была вновь с нами, и я воспринимала это как благословение!
 Теперь мне предстояло сделать все возможное для того, чтобы помочь ей выпутаться из сети, которую она же сама сплела для себя.
 Мне хотелось смеяться — скорее от счастья, чем от того, что это выглядело забавным. Она была полностью уверена в том, что вместе мы что-нибудь придумаем, что если уж я здесь, то сумею вытащить ее из этой истории — как я делала это всю жизнь.
 Первое, что я сделала по возвращении в Трегарленд, — звонок родителям. К моей радости, трубку сняла мать.
 — Вы должны приготовиться к чудесному известию, — заявила я. — С Дорабеллой все в порядке!
 В ответ раздались вздох и неотчетливое бормотание.
 — Она жива и здорова, — продолжила я. — Я виделась с ней. По телефону не могу рассказывать. Садитесь оба на первый же поезд, так будет быстрее всего. При встрече расскажу все подробности. Не волнуйтесь, с ней все в порядке. Ждем встречи с вами. Я просто счастлива!
 Я хорошо представляла разыгравшуюся там картину. Родители бросятся в объятия друг друга и будут плакать и смеяться. Поначалу их не будут заботить подробности, главное — Дорабелла жива! Затем они сядут в первый же поезд и приедут, видимо, к полуночи или чуть позже.
 Потом я пошла рассказывать о случившемся нянюшке Крэбтри. Она изумленно уставилась на меня, потом по ее щекам хлынули слезы, и мы бросились друг дружке в объятия.
 — Я видела ее! Я видела ее! Ах, няня, как это чудесно!
 Потом пошли неизбежные вопросы! Я без труда управлялась с ними. Это было нетрудно, потому что самым главным было то, что Дорабелла нашлась.
 Я сообщила о ее появлении Гордону и Джеймсу: Дорабелла была спасена, но ее память пострадала. В детали я не вдавалась, потому что еще не знала, какой вариант случившегося будет предложен им. Новость распространилась по всему дому, а это значило — и по всей округе.
 Затем я вернулась в коттедж и повела Дорабеллу в Трегарленд.
 Сцена ее встречи с няней выглядела очень трогательно. Потом она направилась к Тристану. Он ошеломленно поглядел на нее, а потом повернулся ко мне и запросился на руки.
 — Ничего, со временем он привыкнет и к тебе, — сказала я.
 Меня изумило то, что история, сочиненная совместно с приехавшими родителями, была принята окружающими. Я объяснила это тем, что одновременно произошли весьма значительные события, так что странное исчезновение и появление второй миссис Трегарленд показались на этом фоне не слишком необычным.
 В августе этого года Гитлер подписал с Советским Союзом пакт о ненападении, и это, в сочетании с договором с Италией, делало ясным — он готовится к походу на Польшу.
 «Будет ли война?» — вот что волновало всех, а никак не вопрос о том, каким образом потеряла память миссис Трегарленд.
 И вот в первый сентябрьский день поступило сообщение: Гитлер совершил вторжение в Польшу, несмотря на заявление со стороны Британии и Франции о том, что такое вторжение будет расцениваться как война с этими странами.
 Третьего сентября мы услышали по радио голос Невилля Чемберлена, объявившего о том, что мы в состоянии войны с Германией.
 Все переменилось. Постоянно ходили какие-то слухи. Люди не говорили ни о чем, кроме войны.
 В течение нескольких дней я не видела Джоуэна Джермина. Я не решила, до какой степени следует знакомить его с подробностями эскапады Дорабеллы. Я подумала, что расскажу правду: ему, конечно, я могла доверять.
 Когда он вошел в дом, я сразу поняла — что-то произошло. Мы вместе отправились в сад. Он сказал:
 — Я пришел сообщить тебе о том, что записался в армию!
 Не веря своим ушам, я глядела на него.
 — Что делать, страна воюет. Как еще могу я поступить?
 Я почувствовала опустошенность. С тех пор, как вернулась Дорабелла, я ощущала приподнятость, весь мир казался мне иным. Родители были вне себя от радости, и мы не слишком задумывались над действиями Гитлера. Возвращение Дорабеллы заслонило для нас все остальные события.
 А теперь я осознала разом все: неуверенность в будущем, страх за любимых людей, горе, которое способна принести война.
 Мне было невыносимо думать о том, что Джоуэн будет подвергаться опасности. Я поняла, как он мне нужен! Я поняла, что люблю его…
 — А что будет с имением? — пробормотала я.
 — Оно в хороших руках. Все это ненадолго! Говорят, кончится к Рождеству…
 Я с трудом сдерживалась. Мои губы дрожали. Джоуэн заметил это, придвинулся ближе и обнял меня.
 — Я скоро вернусь! Ты будешь ждать меня, Виолетта?
 — Да, — ответила я. — Буду ждать!