Аннотация: Спасаясь от брака с отвратительным стариком, прекрасная юная Филиппа де Бошам бежала из дома — и оказалась пленницей благородного разбойника Дайнуолда де Фортенберрн, в недавнем прошлом отважного крестоносца. Но вскоре он сам обнаружил, что попал в плен ее сверкающей красоты и собственной жестокой страсти — страсти, противостоять которой было невозможно…


---------------------------------------------


 Кэтрин Коултер
 Песнь земли



 Глава 1




Замок Бошам, Корнуолл, Англия.



Апрель 1275 года

 — Ты должна выйти за меня замуж, должна! Филиппа взглянула в напряженное лицо Иво де Вереи, отметив про себя, что редкая рыжеватая растительность над верхней губой юноши, несмотря на все его желание, вряд ли когда-нибудь превратится в настоящие мужские усы.
 — Нет, Иво, — упираясь сжатыми кулаками в его грудь, терпеливо повторила она. — Ты приехал свататься к Бернис, а не ко мне. Извини, но я не хочу видеть тебя своим супругом. Лучше уходи, пока кто-нибудь не застал нас вместе.
 — У меня есть соперник? Ты любишь другого? — отрывисто спросил Иво.
 — Мое сердце свободно, но это вовсе не значит, что в нем есть место для тебя!
 Филиппа думала, что после столь откровенного признания назойливый поклонник тотчас же уйдет.
 Девушка не лгала и не играла: она действительно не любила Иво де Вереи и не хотела выходить за него замуж. Однако вопреки ожиданиям Филиппы Иво не покинул ее апартаменты; мало того — он неожиданно обхватил девушку руками, крепко сцепив их у нее за спиной.
 — Иво, пожалуйста, уходи, — снова попросила Филиппа. — Тебе вообще не следовало появляться здесь, а я не должна была тебя впускать.
 Но Иво де Вереи не собирался отступать.
 — Ты все равно станешь моей женой! — выкрикнул он и, резко приподняв Филиппу, опрокинул ее на кровать. Девушка отрешенно подумала, что мужчине, который собирается завоевать свою даму сердца, лучше бы не прибегать к насилию. Она замотала головой, стараясь увернуться от мокрых поцелуев, которыми Иво покрывал ее щеки, подбородок, нос…
 — Боже мой! Как ты глуп! Сейчас же прекрати!
 Однако Иво де Вереи, которого всего лишь несколько недель назад посвятили в рыцари и, как он считал, тем самым объявили настоящим мужчиной, решил и вести себя «по-мужски». Какого черта? Он готов преодолеть все препятствия на пути к вожделенной цели! Филиппа сопротивляется? Ерунда, уверял он себя, стараясь теснее прижаться к ее телу: через несколько минут она тоже воспылает страстью и станет умолять, чтобы он овладел ею! В конце концов Иво удалось добраться до ее губ — слегка приоткрытых, так как Филиппа снова собиралась закричать. Иво быстро просунул между ними язык.
 Казалось, к сухим дровам поднесли спичку. Иво глубоко задышал, чувствуя, как его охватывает новая неистовая волна желания. Он навалился на извивающееся тело Филиппы, придавив его к кровати, засунул руку под длинную шерстяную юбку и тонкую льняную рубашку и, коснувшись нежной, бархатистой кожи, едва не лишился остатков разума.
 Филиппа отчаянно крутила головой из стороны в сторону, пока ей не удалось вытолкнуть его язык из своего рта. По-настоящему она забеспокоилась, только когда юноша начал жадно гладить ее обнаженное бедро: он вдруг превратился в обезумевшее хрюкающее и пыхтящее существо, чье тело тяжело давило на нее сверху.
 — Прекрати! — Филиппа дернулась, но, быстро сообразив, что сейчас сопротивление ничего ей не даст, а скорее еще больше распалит этого глупца, неподвижно застыла. — Выслушай меня, Иво де Вереи, — прошептала она ему в ухо. — Слезь с меня немедленно, иначе я изуродую твое драгоценное мужское орудие. Я не шучу! Ты станешь евнухом, а я расскажу своему и твоему отцу, как это случилось. Не думай, что ты сможешь безнаказанно изнасиловать высокородную даму, идиот. Кроме того, у меня сил не меньше, чем у тебя, и…
 Иво застонал и, ослепленный похотью, снова непредусмотрительно проник языком в ее рот. Филиппа резко сжала зубы. Он вскрикнул и приподнял голову, затуманенными глазами уставившись на девушку, которую желал с такой страстью. Вообще-то не похоже, что она отвечает ему взаимностью и готова умолять овладеть ею. Но это не важно. Он все равно добьется своего. Надо попробовать уговорить ее.
 — Нет, Филиппа, не пытайся изувечить меня, — вкрадчиво прошептал ибо. — Послушай, я хочу тебя, а не Бернис. Ты будешь носить моих сыновей. Я возьму тебя прямо сейчас, а потом ты согласишься стать моей женой. Чему быть, тому не миновать. Не шевелись, милая.
 — Я-не-вый-ду-за-те-бя-за-муж, — медленно отчеканила Филиппа. — Я не хочу тебя, Иво. Оставь меня в покое…
 Иво задрожал и прижался к девушке. Они были примерно одного роста, и на мгновение их тела слились воедино, по крайней мере ему так показалось. Филиппа решила, что пора действовать. Разумеется, она не собиралась уродовать де Вереи: в конце концов он был поклонником Бернис и, вероятно, ее будущим супругом, а сестра вряд ли захочет получить в мужья евнуха.
 Когда Иво крепче обхватил ее бедро, Филиппа просто-напросто изо всех сил завизжала прямо ему в ухо:
 — Прекратии-и!!!
 Иво вздрогнул, глаза его слегка закатились, и он глухо замычал: Филиппа не поняла, от страсти или от нестерпимой боли в поврежденной барабанной перепонке.
 — Прекрати! — снова завопила она, колотя кулаками по его спине. В этот момент Иво коснулся теплого сокровенного местечка между бедрами девушки и решил, что Филиппа наконец-то возжелала его. Ее ноги были такими длинными, что он даже засомневался, сможет ли достичь цели; рука Иво двинулась дальше, и от возбуждения он чуть было не пролил семя. Тело его пылало от страсти. Он возьмет Филиппу, а потом они поженятся и он будет обладать ею каждую ночь, он будет…
 — Ты, чертов сын шлюхи! Мощи святого Андрея! Сейчас же слезь с моей дочери, недоумок!
 Лорд Генри де Бошам был немолод и ниже Иво ростом, но сохранил вполне приличную шевелюру, которой сейчас грозила серьезная опасность, ибо он в бешенстве неистово дергал себя за волосы. Несмотря на весьма объемистый живот, в ярости лорд Генри все еще был страшен. Казалось, его вот-вот хватит удар. Побагровев, он рванул Иво за ворот туники и с силой дернул на себя; драгоценный шелк затрещал. Однако Иво по-прежнему крепко держался одной рукой за талию Филиппы, хотя другая, еще несколько секунд назад интимно прикасавшаяся к ее плоти, бессильно опустилась. Упираясь ладонями в грудь юноши, Филиппа отталкивала его от себя, а лорд Генри тянул его за одежду, которая, казалось, вот-вот треснет по швам… Наконец Иво вскрикнул, разжал руки и ничком свалился на пол, затем перекатился на спину и тупо уставился в разъяренное лицо лорда Генри.
 — Милорд, я люблю Филиппу, и вы должны… — Он осекся и пристыженно замолк, поняв, как глупо и безобразно себя вел и в какую передрягу попал.
 Лорд Генри повернулся к дочери:
 — Этот червяк обесчестил тебя, Филиппа?
 — Не, пап. Он пытался, но я бы ему не позволила. Он просто потерял голову.
 — Лучше потерять его голову, чем твою девственность, малышка.
 Как этот ублюдок оказался в твоей спальне?
 Филиппа посмотрела на своего незадачливого ухажера:
 — Он поклялся, что хочет только поговорить со мной. Я и представить себе не могла, что все закончится подобной сценой, ибо забылся.
 Иво де Вереи не просто забылся, думал лорд Генри, продолжая сверлить взглядом лежащего на спине юношу. Иво прикрыл глаза; его кадык резко поднимался и опускался.
 Лорд Генри чуть ума не лишился, когда увидел Иво де Вереи на своей дочери, и эта картина все еще заставляла бурлить его кровь. Он встряхнулся, тщетно пытаясь хоть немного успокоиться.
 — Оставайся здесь, Филиппа, и приведи себя в порядок. Надеюсь, мне не надо тебя предупреждать, чтобы ты никому ничего не рассказывала. Я сам побеседую с нашим молокососом и, вполне возможно, покажу ему, как в Бошаме обходятся со слишком резвыми жеребцами.
 Лорд Генри схватил Иво за руку и рывком поднял его на ноги.
 — Ты пойдешь со мной, настырный молодой козел. Нам надо о многом поговорить.
 Поправляя сбившуюся, измятую одежду, Филиппа подумала, что Иво заслужил все ругательства, которые обрушил на его голову лорд Генри. А уж ее отец славился прекрасным знанием самых изощренных словечек, бывших в ходу в Корнуолле. Девушка вспомнила пальцы Иво, ползущие по ее бедру, и передернулась от омерзения. Надо было двинуть ему кулаком в лицо, пнуть ногой в живот… Интересно, что скажет ему отец? Неужели велит Иво забыть о Бернис и выгонит из замка Бошам? Да-а-а… Это уже третий мужчина, который ведет себя так странно… Ну, другие, конечно, были не столь безрассудны, как Иво, но все же история повторялась с завидным постоянством. Бернис каждый раз впадала в истерику, к которой незамедлительно присоединялась их мать, леди Мод. Так что лорд Генри вряд ли выгонит Иво, ему этого попросту не позволят. Бернис страстно мечтала стать женой Иво де Вереи, и леди Мод, как всегда, готова была помочь ей любым путем. Впрочем, и сама Филиппа с удовольствием назвала бы этого юношу шурином…
 Прядь волос упала Филиппе на лоб, она со вздохом откинула ее назад, затем попыталась подобрать в косу. Жизнь преподносит иногда такие странные сюрпризы… За последние годы к владелице прекрасного приданого Бернис сватались пятеро женихов. Двое из них готовы были ползать перед ней на коленях, но она не разделяла их энтузиазма. Еще двое предпочли Филиппу, и Бернис безосновательно обвинила во всем сестру. Сейчас к этому списку прибавился Иво де Вереи — юноша, которого особенно желала заполучить Бернис. Однако молодой человек с такой нежной улыбкой, удивительно глубокомысленной привычкой вскидывать брови и исключительно мужественным телом решил поменять невесту.
 Что ему скажет лорд Генри? Нельзя, чтобы отец выгнал Иво — ни Бернис, ни леди Мод никогда не простят ей этого. Они решат, что она собиралась отбить жениха у сестры, и Бернис скорее всего попытается выцарапать ей глаза и выдрать волосы, что сделает жизнь Филиппы в замке Бошам исключительно неприятной.
 Девушка не мешкая спустилась по лестнице из жилых покоев замка в большой зал с огромным очагом и сводчатым потолком — настолько высоким, что зимой его не было видно из-за поднимающихся клубов дыма. Филиппа прибавила шагу, выбежала во внутренний двор и прошла к восточной башне. Вскарабкавшись по скользким влажным ступеням на второй этаж, она оказалась у двери личных покоев отца. Эту комнату называли «военной», но Филиппа знала, что зимними вечерами лорд Генри пробирался сюда, чтобы поразвлечься с местными шлюхами. Филиппа слегка приоткрыла дверь и увидела отца, который сидел возле одного из узких оконец и смотрел на расстилавшуюся внизу панораму Данрояльского леса. Иво де Вереи, изо всех сил пытаясь придать лицу независимое и решительное выражение, стоял неподалеку.
 Филиппа услышала обрывок отцовской тирады: «…У тебя что, мозгов не осталось, полоумный щенок? Ты не получишь Филиппу! Замуж выходит Бернис, а не Филиппа, сколько раз можно повторять!»
 Иво, который, несмотря на все свои старания, походил в данный момент на обиженного ребенка, с трудом расправил плечи.
 — Милорд, умоляю вас, передумайте. Я хочу только Филиппу! Прошу у вас прощения за… за то, что пытался убедить ее в своей преданности так… — Он смутился. Неудивительно, подумала про себя Филиппа, приоткрывая дверь еще на один дюйм.
 — Ты пытался надругаться над ней, кретин!
 — Согласен, милорд, я вел себя недопустимо; но я бы никогда не обидел ее, никогда бы и волоса не тронул на ее маленькой головке!
 — Проклятие, щенок! Ее «маленькая головка» находится на одном уровне с твоей.
 Это соответствовало действительности, но Иво не беспокоило, что его возможная супруга не уступает ему в росте.
 — Лорд Генри, вы должны отдать мне Филиппу, вы должны позволить мне назвать ее своей женой! Мой отец и вся моя семья будут заботиться о ней. Пожалуйста, милорд, я никогда не обижу ее, не причиню ей боли…
 — Вот в этом я с тобой совершенно согласен, молодой де Вереи.
 — — Лорд Генри позволил себе улыбнуться. — «Не обижу»… Попробовал бы ты! Да она сотрет тебя в порошок, сопливый мальчишка, она уничтожит тебя, потому что так же сильна телом, как и я. Филиппа вовсе не маленькая хнычущая кукла, она не похожа на других дам! — Лорд Генри внимательно оглядел стоящего перед ним юношу, и его взгляд немного смягчился. — Забудь о своей страсти, Иво. Ты слышишь меня?
 Иво лишь упрямо покачал головой. Сочувствие мгновенно покинуло лорда Генри. Его густые черные брови угрожающе сдвинулись, глаза яростно сверкнули. Сейчас он выглядел как демон из ада, и даже Филиппа, давно привыкшая к подобным вспышкам гнева у отца, отшатнулась назад. Конечно, Иво отступит, ни один человек не мог противостоять лорду Генри, когда тот был в таком состоянии. Однако, к немалому удивлению как Филиппы, так и ее отца, Иво сделал еще одну попытку.
 — Я люблю ее, милорд. Я люблю только Филиппу! — прохрипел он.
 Лорд Генри сжал кулаки и, чтобы сдержать себя и не врезать как следует этому глупцу, скрестил на груди мускулистые руки. Он молча смотрел на Иво, потом тряхнул головой, казалось, придя к какому-то решению.
 — Филиппа уже помолвлена и выйдет замуж, как только ей исполнится восемнадцать, то есть через два месяца, — холодно произнес он.
 — Помолвлена?!! Нет!!!
 — Да!!! Так что, Иво де Вереи, или ты получишь мою дорогую Бернис, или…
 — Но, милорд, кто же станет мужем Филиппы? Кого вы предпочли мне?
 Филиппа сгорала от любопытства; она прижалась к двери, стараясь не пропустить ни звука.
 — Она выйдет замуж за Вильяма де Бриджпорта.
 Боже! Де Бриджпорт!
 Девушка вздрогнула и открыла рот от удивления, не веря своим ушам. Неожиданно за ее спиной послышались мягкие шаги леди Мод. Филиппа юркнула за гобелен, который почти тридцать лет назад выткала ее бабушка; из-под ткани виднелись лишь носы туфель. Филиппа затаила дыхание. Леди Мод, не постучавшись, прошествовала в комнату мужа. До Филиппы донеслись приглушенные неразборчивые фразы. Она поспешно вернулась на свой пост возле приоткрытой двери.
 Филиппа услышала, как ее мать громко рассмеялась — странный каркающий звук, ибо природа не одарила леди Мод веселым нравом.
 — Да, Иво де Вереи, Филиппа выйдет замуж за Вильяма де Бриджпорта, а не за тебя!
 Иво в ужасе смотрел то на лорда Генри, то на его жену.
 — Вильям де Бриджпорт! Помилуй Бог! Милорд, миледи, это же толстый беззубый старик, с таким брюхом… — Не в силах найти подходящие слова, Иво жестом показал размер живота. — Это ужасный человек, милорд, и ему не меньше лет, чем моему отцу, и…
 Черт побери! Придержи язык, мальчишка! Теперь настала очередь леди Мод.
 — Это не твое дело. Мы предлагаем тебе Бернис, и либо ты соглашаешься, либо покидаешь Бошам.
 Филиппа отпрянула от двери. Мысли путались у нее в голове. О, к сожалению, Иво был абсолютно прав в своем негодовании! Только де Бриджпорт еще хуже, чем он его обрисовал. К тому же этот мерзкий старик — отец троих отвратительных детей, каждый из которых старше нее: двух злобных и капризных дочек и косоглазого сына.
 Филиппа зажмурилась. Это, должно быть, шутка. Ее отец никогда… Да и какой ему смысл отдавать ее де Бриджпорту? Скорее всего лорд Генри просто выдумал помолвку и скорую свадьбу, чтобы отпугнуть Иво де Вереи. Да, так оно и есть! Иво застал его врасплох, и отец выпалил первое пришедшее ему на ум имя, лишь бы переключить внимание юноши на Бернис.
 В этот момент снова заговорила леди Мод:
 — Послушай, Иво де Вереи. Эта девчонка-переросток не принесет в приданое ни фартинга, понятно? Она отправляется к де Бриджпорту, потому что он согласен взять ее в одной нижней рубашке, и эта рубашка — — единственное, что она получит от лорда Генри. Кстати, ты знаешь, что ее называют «великанша»? И верно: она такое долговязое, неуклюжее существо! Не то что наша нежная Бернис.
 Лорд Генри бросил недоумевающий и слегка испуганный взгляд на свою побледневшую жену, чьи светло-серые глаза горели страстью — пожалуй, впервые с их первой брачной ночи. Он медленно кивнул и добавил:
 — А теперь, щенок, либо ты возвращаешься к отцу в Йорк, либо берешь в жены мою очаровательную Бернис и подписываешь брачный контракт.
 Однако Иво еще не был сломлен, и на мгновение Филиппу даже восхитило его упорство.
 — Милорд, но почему? Миледи, неужели вы не любите собственную дочь? Я не хочу показаться невежливым, но…
 Лорд Генри раздраженно смотрел на молодого человека, который вызвал такую ярость у леди Мод, что на ее восковых щеках даже показался румянец. Конечно, Иво вел себя дерзко, подумал лорд Генри, но и он хорош: здорово сглупил, упомянув де Бриджпорта. Как назло, это было единственное имя, которое ему вспомнилось. А Мод тут же радостно ухватилась за эту идею; она поймала его на слове, и теперь он не сможет отступить. Надо же — де Бриджпорт! Да этот «женишок» ничем не лучше шелудивого пса!
 — Почему, милорд?
 В голосе молодого рыцаря звучало не столько отчаяние, сколько искреннее недоумение. Лорд Генри вздохнул и открыл было рот, чтобы ответить, однако жена опередила его.
 — Филиппа — нелюбимая дочь лорда Генри, — прошипела леди Мод, — поэтому она не получит приданого. Она для нас ничто, обуза, вечное мучение. Решайся быстрей, Иво, ты и так уже сильно рассердил меня своей дерзостью.
 — Может, все же согласишься на Бернис? — спросил лорд Генри. — Она, мое сладкое дитя, сказала, что хочет только тебя и никого другого.
 Иво собрался заявить, что возьмет Филиппу без всякого приданого и даже без вышеупомянутой нижней рубашки, но благоразумие охладило его пыл. Он отнюдь не был глуп и знал свой долг старшего сына. Владения семьи де Вереи последние несколько лет давали скудные урожаи и сейчас представляли собой бесплодную пустыню. Его прямая обязанность — жениться на богатой наследнице. У него нет выбора. Действительно, Филиппа вовсе не миниатюрная изящная девушка, как ее сестра. Нет, она слишком сильная, слишком высокая. И слишком самостоятельная. Ради всех святых, она даже умеет читать и считать, словно монах или управляющий!.. Да, но как ее густые светлые волосы переливаются на свету и спадают непослушной волной на плечи… Какие у нее глаза — удивительного синего цвета, яркие, искрящиеся, живые… Как полна и упруга ее грудь… Иво прокашлялся.
 — Я возьму в жены Бернис, милорд.
 Лорд Генри быстро взглянул на него и взмолился про себя, чтобы молодой человек не расплакался у них на глазах.
 Леди Мод подошла к своему будущему зятю и, коснувшись рукава его туники, выдавила скудную улыбку.
 — Очень правильное и достойное решение. Ты не пожалеешь о своем выборе.
 Филиппе показалось, что она, подобно жене Лота, превратилась в соляной столб: девушка не могла пошевелиться, хотя видела, что отец махнул рукой в сторону двери, советуя Иво де Вереи привести себя в порядок, прежде чем предстать перед Бернис. Филиппа не понимала, почему и мать, и отец вдруг ополчились на нее. Она всегда считала, что лорд Генри любит ее; конечно, он заставлял ее работать, как тягловую лошадь, но Филиппа была бесконечно благодарна ему, когда он назначил ее управляющим Бошама. Ей нравилось вести счета, разбираться с купцами, улаживать споры между крестьянами.
 Что касается матери, то Филиппа уже много лет назад поняла, что лучше не попадаться ей на глаза. Более того, девочке запретили называть леди Мод мамой, и Филиппа быстро привыкла к этому и не задавала ненужных вопросов. Да она и не искала любви, заботы и простого сочувствия у этой бледной, тонкогубой и такой холодной и равнодушной женщины. В день десятилетия Филиппы леди Мод надавала ей увесистых пощечин — у девочки неделю звон стоял в ушах. А все ее прегрешение заключалось в том, что она пожаловалась на Бернис, которая стащила у нее деньги. Лорд Генри тогда не стал вмешиваться, он просто отправил Филиппу к ней в комнату, пробормотав, что не к лицу ему обращать внимание на разные женские глупости и ссоры. Удивительно, но Филиппа только сейчас подумала о том, что отец не заступился за нее, — возможно, потому, что это было слишком болезненным воспоминанием и она всячески старалась отогнать его…
 Итак, они хотят выдать ее замуж за Вильяма де Бриджпорта и не собираются выделять приданого. Ну и дела! Ей никогда никто не говорил об этом. Филиппа с трудом осознавала происходящее. Из любимой младшей дочери — по крайней мере любимой отцом — в одночасье превратиться в отверженную, которая безразлична для родителей, у которой есть только нижняя рубашка и ничего более!.. Чем она так сильно оскорбила их, что ее отбрасывают в сторону, как ненужный хлам?
 Иво шагнул к двери, но Филиппа не могла заставить себя двинуться с места, и только когда он оказался в полуметре от нее, девушка пришла в себя и бросилась бежать. Длинные, загнутые по последней моде носы ее мягких кожаных туфель не годились для этого, и Филиппа по дороге к себе в комнату раза два чуть не упала. Тяжело дыша, она поспешно закрыла дверь на задвижку и прислонилась к стене.
 Господи, мало того, что мать и отец ни с того ни с сего возненавидели ее и решили выгнать из Бошама, так они еще хотят сделать это с помощью жестокого наказания, отдав в жены ужасному старику! За что они так прогневались на нее? Филиппа подумала, что можно, наверное, пойти и спросить обо всем у лорда Генри, но тут же отказалась от этого намерения. Нет, она слышала достаточно и должна действовать иначе. Девушка подошла к окну и оглядела внутренний двор. Легкий восточный ветерок донес теплый аромат хлева. Отхожие места располагались у внешней стены западной части замка, и сегодня, к счастью, их отвратительный запах не чувствовался… Филиппа задумалась. Она давно поняла, что леди Мод равнодушна к ней и любит только Бернис; повзрослев, Филиппа попыталась завоевать отца, заставить его гордиться ею. И была уверена, что ей это удалось. А теперь он заодно с леди Мод. Филиппе предстоит жить в доме Вильяма де Бриджпорта и делить с ним постель. На мгновение девушка почувствовала ненависть к Бернис, которая получала любовь, внимание и нежность леди Мод, хоть та и отпускала поцелуи или объятия такими скудными порциями, словно боялась исчерпать их запас. Но Филиппе не перепадала даже малая толика того, что имела ее старшая сестра.
 Может быть, это потому, что у нее нет хрупкости и изящности Бернис? Леди Мод сказала Иво, что Филиппу за глаза зовут «великанша». Девушка не знала об этом и никогда не слышала подобной клички, даже от Бернис во время их многочисленных ссор.
 А может быть, ее невзлюбили за то, что она родилась девочкой, а не мальчиком? Нет, вряд ли, иначе наказание распространялось бы и на Бернис.
 Филиппа решительно тряхнула головой. Никакая она не великанша, просто высокая девушка, вот и все! Филиппа отвернулась от окна и оглядела комнату. Здесь было тепло и уютно, каменный пол устилали сухие травы…
 Нет, она должна что-то делать! Нельзя же просто сидеть и ждать, пока за ней придет Вильям де Бриджпорт!
 Филиппа замерла от мысли, неожиданно пришедшей ей в голову: интересно, а почему это лорд Генри так старался обучить младшую дочь, если его единственным желанием было выдать ее за Вильяма де Бриджпорта? Ужасная глупость! Впрочем, может быть, мерзкий старик мечтает получить жену, племенную кобылу и управляющего в одном лице? Филиппа вела дела лорда Генри последние два года — с того дня, когда старый управляющий умер от дизентерии, — и уже набралась достаточно опыта, так что тут де Бриджпорт не промахнулся… Ну нет! Да и какое это сейчас имеет значение, раздраженно подумала Филиппа, развязывая кожаный пояс. Она сняла свободную верхнюю накидку без рукавов из бледно-голубого льна, потом длинное приталенное шерстяное платье. Минуту девушка стояла, одетая лишь в белую льняную нижнюю рубашку, которая не доходила до колен, затем резко сдернула ее через голову. Она вдруг вспомнила, что во внутреннем дворе замка стоят повозки, груженные сырой шерстью.
 Повозки отправлялись на ярмарку в Сент-Ивес; две из них принадлежали местным крестьянам из свободных, а одна — лорду Генри.
 Филиппа стояла обнаженная и слегка дрожала, но не от холода, а от мысли, что она должна сделать все, чтобы избежать сетей этого гнусного брака, а не сидеть и хныкать, как беспомощная сиротка. Филиппа словно наяву услышала презрительный голосок Бернис: «Старикашка — для тебя, красивый юноша — для меня. Я — любимица, а ты никому не нужна, вот и отправляйся в одной рубашке к своему славному муженьку!..»
 Филиппа едва не подскочила от охватившего ее негодования и мгновение спустя уже натягивала старое, потерявшее форму платье поверх такой же старой рубашки; затем она нацепила накидку, которая от частых стирок потеряла цвет и стала неопределенно-серой; девушка сменила модные туфли на стоптанные сапожки, доходившие ей до щиколоток, и подвязала их крест-накрест полосками ткани, заново заплела косу, обернула ее вокруг головы и натянула сверху шерстяной колпак. Колпак был слишком маленьким, последний раз она надевала его, когда ей было девять лет, но все равно он поможет ей на первое время.
 Теперь оставалось лишь дождаться темноты. Кузен Филиппы, сэр Вальтер де Грассе, племянник леди Мод, жил около Сент-Ивеса. Он был кастеляном в Крандалле — владении могущественного Грейлама де Моретона из Вулфитона. Филиппа встречалась с сэром Вальтерем всего дважды, и он показался ей очень добрым человеком. Решено, она поедет к кузену. Он, разумеется, возьмет ее под свою опеку, а потом… Филиппa повернулась к окошку и с ужасом увидела, как крестьяне и трое стражников отца вскарабкались на повозки. Они собираются ехать прямо сейчас!
 Филиппа застыла, но лишь на мгновение. Замок Бошам был ее домом в течение восемнадцати лет, она знала здесь каждый камень. Девушка тихо выскользнула из комнаты, пробралась по лестнице в зал, убедилась, что на нее никто не обращает внимания, и выскочила через открытые дубовые двери во внутренний двор. Быстро, приказала она себе, я должна двигаться очень быстро! Через потайную дверь Филиппа проникла в подземный ход и вскоре оказалась за крепостной стеной. Подойдя ко рву, она передернулась от отвращения, но, зажав пальцами нос, решительно ступила в мутную воду. Неожиданно ее ноги провалились в густой липкий ил, а вода дошла до самой шеи. Отплевываясь и кашляя, Филиппа перебралась на другую сторону рва, вскарабкалась на скользкий берег и побежала к лесу. Ее неотступно преследовал запах вонючей жижи из рва.
 Ну, в конце концов, не собирается же она в Лондон на встречу с королем! Она всего лишь бежит из родительского дома. Филиппа обтерла лицо рукавом и спряталась на обочине узкой лесной дороги. Крестьяне наверняка поедут этим путем!
 И действительно, минут через двадцать вдалеке показались повозки. Филиппа натянула колпак поглубже и пригнулась. Повозки медленно катили по дороге; до нее доносились хохот стражников и их шутки по поводу одной из местных женщин, что может измочалить мужчину больше, чем целый день работы в поле.
 Из своего укрытия Филиппа бросила на другую сторону дороги несколько мелких камешков, которые с шумом приземлились в густом подлеске. Стражники немедленно остановили лошадей и велели возницам придержать их. Воспользовавшись тем, что стражники обследуют кусты, Филиппа быстро забралась на вторую повозку и зарылась там в грязную серую кучу, даже не почувствовав зловония сырой шерсти — все перебивал непередаваемый «аромат» воды из крепостного рва. Шерсть была грубой и нещадно кололась; не защищенные одеждой руки и лицо Филиппы мгновенно покрылись царапинами, но девушка старалась не обращать внимания на подобные мелочи. Она дрожала мелкой дрожью, боясь, что ее обнаружат, и немного успокоилась, лишь когда услышала голоса перекликающихся стражников.
 — Здесь никого.
 — Это был кролик или тетерев.
 — А я-то надеялся, что это голодная ведьма ждет не дождется, чтобы заполучить меня и мою лошадь.
 — Ха! На тебя польстится только самая неразборчивая шлюха!
 Стражники не прекращали своих шуточек до тех пор, пока не заметили, что крестьяне тихо смеются, прикрывая ладонями рты. Тогда один из них заорал:
 — Двигайте вперед, ленивые недоумки, иначе испробуете острие моего меча!




 Глава 2




Замок Сент-Эрт, около залива Сент-Ивес, Корнуолл, Англия

 Овцы мертвы. Погибли все принадлежавшие ему овцы, сорок четыре штуки, и все потому, что пастух, Робин, наелся ягод боярышника и заработал страшный понос, а животные разбрелись по сторонам, попали в сильную бурю, со страху бросились на крутые скалы около Ирландского моря и сорвались вниз…
 Сорок четыре овцы! Боже мой, это несправедливо. Что же ему теперь делать? У него нет денег, по крайней мере их не хватит, чтобы купить на ярмарке в Сент-Ивесе новое стадо овец, да еще таких, которые не прошли весеннюю стрижку.
 Ему нужна одежда, его сыну нужна одежда, его воинам нужна одежда, не говоря уже обо всех его слугах. В замке есть люди, способные ткать: дармоед Принк, который вместо работы бьет баклуши, круглыми днями просиживая свою жирную задницу, и старуха Агнес, которая всем отдает приказы, но сама при этом ничего не делает, только брюзжит, жалуется и выводит его из себя.
 Дайнуолд де Фортенберри выругался, ударил себя кулаком по ляжке и тут же почувствовал, как его шерстяная туника треснула от локтя до запястья. Тяжелая зима почти доконала обитателей Сент-Эрта. Впрочем, его люди уже начали сажать пшеницу и ячмень — этого достаточно, чтобы все, кто работал на него и зависел от его щедрости, не умерли с голоду. Многие хозяева не обращают внимания на то, что их крепостные живут в землянках и им почти нечего есть, но Дайнуолд считал подобные вещи недопустимыми: ему вовсе не хотелось по собственной глупости терять работников, ведь мертвецы не смогут посадить пшеницу, или подковать лошадей, или защитить Сент-Эрт. С другой стороны, мертвецам не нужна одежда, мрачно подумал Дайнуолд, вспомнив о гибели овец… Он все еще пребывал в размышлениях, гадая, что же делать, когда перед ним появился его шут, Круки. В детстве на него упало дерево, и мальчик вырос горбуном. Сейчас Дайнуолду было не до кривляний шута, и он махнул рукой, отсылая его прочь. В ответ Круки принялся скакать на одной ножке, и Дайнуолд понял, что шут хочет ему что-то сказать. Минуту понаблюдав за прыжками, он не сдержался и рявкнул:
 — Убирайся вон, надоедливый болван! Ты меня отвлекаешь.
 Круки присел в гротескной пародии на реверанс, затем опустился на пол, изобразил работу иглой и запел:



   Мой дорогой милорд,
   Ты обтрепан, но горд.
   Не напрягай свой мозг понапрасну,
   Сюда приближаются три повозки, полные шерсти,
   Их легко забрать себе.



 — Здесь нет ни одной рифмы, придурок! Ты зря тратишь мое драгоценное время! Убирайся с глаз долой!



   Мой милый хозяин Сент-Эрта,
   Зачем тебе быть нищим,
   Одетым лишь в грязное рубище?
   Сюда едут три повозки шерсти, и
   Их охраняют всего лишь несколько стражников.



 — Хватит молоть чепуху! — Дайнуолд рывком поднялся и шагнул к Круки, который лежал на полу, улыбаясь хозяину. — Встань и расскажи подробнее об этой шерсти.
 Круки начал новую пантомиму: он изобразил возчика, со страхом озирающегося по сторонам. Дайнуолд пнул шута ногой под ребра:
 — Прекрати. У тебя таланта к представлению меньше, чем у моих дохлых овец.
 Круки, всегда прекрасно чувствующий настроение хозяина и скорее хитрый, чем умный, догадался, что Дайнуолд уже не шутит, поэтому быстро перевернулся на живот, поднялся на колени и рассказал обо всем, что недавно узнал.
 Дайнуолд задумчиво потер рукой подбородок. Он сел в кресло, вытянул вперед ноги и только тут заметил, что у него на колене дыра. Значит, из Бошама идут три повозки с шерстью. Давненько он хотел помериться силой с этим жирным лордом Генри, но тот слишком могуществен и имеет в своем подчинении слишком много воинов. Краем глаза Дайнуолд заметил, как в зал тихонько проскользнул его сын Эдмунд в короткой дырявой тунике, изношенной и донельзя грязной. Штаны мальчика окончательно порвались, и он давно обходился без них. Сын хозяина замка выглядел хуже последнего крепостного.
 Но Эдмунда, похоже, ничуть не смущал его обтрепанный вид; улыбнувшись Круки, который подмигнул ему и приветственно махнул рукой, мальчик уставился на отца.
 — Пап, эта правда, что можно украсть шерсть? — невинным голоском спросил он.
 Ничего не ответив, Дайнуолд еще раз внимательно оглядел прорехи на локтях у Эдмунда и вызвал начальника стражи Элдвина. Тот появился через несколько секунд, и Дайнуолд догадался, что он подслушивал за дверью.
 — Выбери восемь воинов, самых сильных и свирепых на вид. Не забудь о Страшиле Горкеле — увидев его, возницы попадают в обморок от страха. И передай этим бездельникам Принку и Агнес, что скоро им придется хорошенько поработать.
 — Можно я пойду с тобой, пап?
 Дайнуолд покачал головой и нежно похлопал мальчика по плечу, отчего тот пошатнулся и чуть не свалился на пол.
 — Нет, Эдмунд. Ты будешь охранять крепость в мое отсутствие, и именно тебе придется выслушивать бесконечное нытье старой Агнес!
 Зловоние было нестерпимым. К вечеру первого дня пути, когда повозки остановились на привал возле ручья неподалеку от Сент-Хилари, Филиппа готова была объявить о своем присутствии, лишь бы получить хоть маленький кусочек жарящегося на костре кролика. Но она сдержалась: надо терпеть — завтра поздно вечером они прибудут на ярмарку в Сент-Ивес. Она выдержит, хотя мерзкий запах сырой шерсти, вонь болотной жижи из крепостного рва, которая толстой коркой засохла у нее на волосах и одежде, и мучительное чувство голода доводили ее до полуобморочного состояния. Правда, Филиппе кое-как удалось слегка раздвинуть тюки шерсти, и теперь в ее укрытие проникала слабая струя воздуха, но сделать отверстие больше девушка не осмеливалась: кто-нибудь заметит, и тогда пиши пропало. Они, разумеется, посочувствуют ей, позволят помыться и накормят, но потом вернут в Бошам — их преданность и сами их жизни принадлежали лорду Генри…
 Филиппа попыталась воскресить в памяти образ своего кузена сэра Вальтера де Грассе; интересно, что он скажет, когда она неожиданно возникнет в Крандалле, словно кошмарная вонючая колдунья из болота? Можно представить, как сморщится его длинный тонкий нос! Нет, он не выгонит ее, не посмеет выгнать! Но этот запах… Господи, хоть бы до прибытия в Крандалл ей удалось умыться в каком-нибудь ручье.
 День, как назло, выдался очень жарким. Сидя под колючей шерстью и чувствуя, как пот заливает лицо, Филиппа подумала, что ад, в красках описанный ей капелланом лорда Генри, — довольно милое местечко для отдыха по сравнению с ее теперешним убежищем.
 У Филиппы чесалось все тело, но она боялась даже пошевелиться. Ее охватило отчаяние. Чего ради ей приспичило прыгать в крепостной ров? Неужели она не могла найти другого способа попасть в лес? «Ты всегда сначала действуешь, а потом думаешь, Филиппа», — частенько выговаривал ей отец, и этот раз не стал исключением: она, ни о чем не размышляя, сиганула в ров.
 Сколько еще пройдет времени, прежде чем она сможет выбраться отсюда? Ей придется ждать, пока они не приедут на ярмарку в Сент-Ивес или же пока люди лорда Генри не обнаружат ее. Но тогда все ее муки окажутся напрасными. Нет, она вытерпит, не отступит! В желудке Филиппы громко урчало от голода, язык пересох…
 Весь вечер она вынуждена была слушать рассказы стражников об их любовных приключениях.
 — Эх, — начал разговор Альфред, который весил больше, чем лучший племенной бык лорда Генри, — когда ты их берешь, они притворяются, что им больно, а потом, когда ты уже получил удовольствие и думаешь, как бы отдохнуть, начинают выпрашивать какую-нибудь безделушку! Ха!
 Филиппа даже представить себе не могла, какой выносливостью должна обладать женщина, способная выдержать такую огромную тушу; Иво и тот был довольно тяжел, но Альфред превосходил его раза в три, если не больше.
 Собеседники засыпали Альфреда многочисленными и весьма красочными советами и наставлениями, затем последовали их собственные долгие и сочные рассказы о «подвигах», ни один из которых не был совершен на ратной службе… Филиппе хотелось зажать уши руками и крикнуть, что в повозке сидит юная леди, которой не пристало слушать подобные откровения, но, к счастью, ее сморил сон.
 Ночь не принесла ожидаемой прохлады; следующий день оказался еще жарче предыдущего, но голод и жажда заставили Филиппу на время забыть об отвратительных запахах. Она была настолько измучена, что ее охватило какое-то тупое равнодушие, она словно впала в оцепенение… Внезапно раздался тревожный крик одного из стражников, и Филиппа подняла голову к просвету между тюками шерсти.
 — На нас напали! Прикрывайте последнюю повозку! Нет, сюда! Скорее!
 Боже мой! Воры!
 Повозка, в которой находилась Филиппа, резко остановилась, накренилась влево, потом вправо, но в конце концов выровнялась. До девушки донеслись вопли грабителей, приближающийся цокот копыт, затем буквально у нее над головой зазвенели мечи; послышались стоны и топот бегущих ног. Ей хотелось помочь людям отца, но как? Разве что вылезти из повозки: может, от ее вида воры тут же умрут со страха… Нет, надо притаиться и ждать, пока стражники не отобьются от разбойников.
 Филиппа услышала громкий булькающий звук и похолодела от ужаса. За ним последовал пронзительный вопль и отчетливая вибрация тетивы лука. Раздался громкий удар о землю — всадник упал с лошади, а потом все перекрыл спокойный и, как ей показалось, очень злой голос человека, который отдавал приказы. Это не обычный вор, подумала Филиппа. Она замерла. Снаружи воцарилась тишина. Короткая битва завершилась, и было ясно, что выиграли ее отнюдь не люди лорда Генри. Филиппа ждала, затаив дыхание.
 — Послушайте меня, — вновь раздался тот же голос. — Ваша трусливая охрана сбежала, получив всего лишь несколько царапин, но я не испытываю особого желания перерезать вам глотки. А может, стоит? Как вы считаете?
 Осберт, один из возниц, от страха вряд ли был способен в полной мере оценить шутку. В глотке у него пересохло, как в пустыне, однако беспокойство за свой товар развязало ему язык.
 — Милорд, позвольте проехать хотя бы одной повозке! — выдавил Осберт. — Она моя собственная, моя и моего брата, и это все наше имущество. Если вы заберете нашу шерсть, мы умрем с голоду. Остальные две повозки принадлежат лорду Генри де Бошам. Он богат и даже не заметит такой незначительной потери. Пожалейте нас, милорд.
 Филиппу так и подмывало выскочить и хорошенько отделать этого отъявленного лгуна Осберта. Умрут с голоду, как же! Владеет самым прибыльным хозяйством в округе, к тому же свободный — фримен, — и плата лорду Генри не слишком опустошает его кошелек. Да за такое нахальство ему уши мало отрезать! Филиппа ожидала, что мужчина со злым голосом именно это и прикажет сделать, но тот всего лишь произнес:
 — Справедливо. Я беру две повозки, а вы помалкиваете о происшедшем.
 «Помалкиваете»! Какая глупость! Филиппа не сомневалась, что крестьяне, продав на ярмарке оставшуюся шерсть, помчатся в Бошам с рассказом об ограблении и, конечно же, с три короба наговорят о своей храбрости, проявленной в сражении с целой оравой разбойников. Впрочем, все это уже не имеет значения — главное, что они возьмут ее с собой.
 Неожиданно повозка дернулась и покатилась вперед. — Полегче с поводьями, Питер, — произнес незнакомый мужской голос. — Эта облезлая кляча может рухнуть прямо на дороге. Похоже, лорд Генри — настоящий скупердяй.
 Увы, Филиппа оказалась вовсе не в повозке Осберта, она была в одной из тех, которые украли, и не имела ни малейшего представления, куда ее везут.
 Дайнуолд взобрался на своего коня Филбо и осмотрел две повозки с отличной шерстью, которые теперь принадлежали ему. Он довольно потер руки и потрепал Филбо по холке. Стражники сбежали в чащу леса Трейвен. Они будут последними дураками, если вернутся в Бошам, где лорд Генри за трусость наверняка обрежет им уши, да и другие части тела не пощадит. Крестьяне же вначале поедут в Сент-Ивес. Он знал этот сорт людей: жадные, но неглупые, к тому же талантливые вруны, когда их жизнь в опасности. Дайнуолд усмехнулся, представив, как они распишут встречу с чудовищем высотой семь футов: морда, мол, у него вся фиолетовая от шрамов, и оно чуть не сожрало их всех с потрохами. И они будут не так уж далеки от истины. В этом-то и заключалась прелесть Страшилы Горкела: ему даже не требовалось раскрывать рта, чтобы перепугать противника. Возможно, лорд Генри разрешит своим мужественным крестьянам оставить себе выручку за проданный остаток шерсти — нет, конечно, не всю сумму, но вполне достаточную, чтобы окупить их усилия. А в Сент-Эрте теперь хватит шерсти, и старая Агнес сможет ткать, к тому же появились две новые лошади. Правда, это всего лишь две жалкие клячи, но зато достались они бесплатно. Неплохой денек! Дайнуолд дал себе слово подарить Круки еще одну тунику в благодарность за столь своевременную новость о повозках с шерстью.
 — Не копайтесь! — прикрикнул он. — Быстрее в Сент-Эрт! Я хочу вернуться домой до темноты.
 — Слушаюсь, милорд, — отозвался возница, и повозка качнулась, так как измученная лошадь перешла на корявую рысь. Филиппа от неожиданности упала на спину, утонув в колючей шерсти. Она с трудом приподнялась и снова расчистила небольшое отверстие. Где находится Сент-Эрт? Она слышала название этого места, но в каком направлении оно… Филиппа еле удержалась от крика: ее желудок так сильно свело от голодной боли, что она уже могла думать лишь о том, как бы ее не вывернуло наизнанку. Пытаясь подавить приступ тошноты, девушка принялась расталкивать тюки с шерстью, пока не высвободила голову.
 Филиппа глубоко вдохнула. Когда боли в желудке немного утихли, она набралась храбрости и осмотрелась по сторонам. Мужчина, занявший место возницы, сидел к ней спиной. Филиппа слегка высунулась наружу и увидела впереди другую повозку, рядом с которой ехали шесть человек. Интересно, кто из них главный? Как ни странно, воры были одеты очень бедно, но лошади выглядели сытыми и сильными. У нее снова нестерпимо засосало под ложечкой, и Филиппа постаралась отвлечься, разглядывая окрестности. Она не знала, где находится. По обеим сторонам грязной дороги росли старые искривленные дубы. Ей почудился запах моря. Может быть, они движутся прямо к Сент-Ивесу? Может быть, еще не все потеряно?
 Весь следующий час Филиппа предавалась подобным обнадеживающим размышлениям. За это время они проехали две маленькие деревушки — вернее, просто кучку покосившихся домишек. Затем впереди, на высоком каменистом холме, где росли лишь редкие сосны, она увидела очертания крепости. Это было огромное сооружение в норманнском стиле. В стенах толщиной не менее восьми футов виднелись многочисленные бойницы для лучников. Величественная крепость была серой, холодной и неприступной, — отличное укрепление, которое ставили на века. Филиппа отметила отсутствие рва, так как строительство изначально велось на возвышении, однако подходы к крепости защищали разного рода ловушки: ржавые пики, вкопанные в землю так, что острия могли легко разорвать брюхо лошади или пронзить падающего на них человека; за ними виднелись ямы, прикрытые хворостом и травой, на дне которых, как она подозревала, находились острые колья.
 Повозки без труда преодолели все заграждения. Филиппа услышала громкий треск и увидела;, как створки двадцатифутовых ворот из толстых дубовых бревен медленно расходятся в стороны, открывая узкий проход длиной около тридцати футов, над которым нависали железные зубья опускной решетки, в случае опасности способные придавить врага. Повозки въехали во внутренний двор, весь заполненный мужчинами, женщинами, детьми и животными. Это походило на сумасшедший дом: все говорили одновременно, дети визжали, свиньи хрюкали… Здесь было больше обитателей, чем в Бошаме, а ведь замок ее отца почти в два раза больше!
 Повозку с радостными криками окружили с полсотни людей, и Филиппа едва успела нырнуть в шерсть. Она услышала приглушенный звук захлопнувшихся ворот.
 Девушка испугалась. Вот следствие того, что она действовала не подумав: сначала прыгнула в вонючий ров, затем забралась в повозку с грязной шерстью, а сейчас оказалась одна в незнакомой крепости — беспомощная пленница, если не хуже. Кроме того, она так голодна, что готова проглотить и камень.
 Повозка остановилась. Десятки рук потянулись вверх. Филиппа чувствовала, как они шарят между тюками с шерстью, все ближе и ближе к ее укрытию. Затем она услышала голос их предводителя, говорившего что-то о Страшиле Горкеле и его необыкновенном лице, а потом ее желудок вновь бесцеремонно заявил о себе страшнейшим спазмом, и, не в силах больше переносить эту муку, она поспешно выбралась наружу, с жадностью глотая свежий воздух.
 — Божья сила!!! — Дайнуолд уставился на непонятное существо, внезапно появившееся из груды шерсти.
 — Папа, что это такое?! — воскликнул Эдмунд. — Ведьма? Или дух друидов? Какое оно ужасное!
 — Это чудовище уродливее меня!
 — завопил Страшила Горкел, хлопая себя по бокам. — Боже, спаси и смилуйся над нами! Вырви нас из лап дьявола!
 Дайнуолд рассматривал отвратительное создание, которое с трудом балансировало на тюках с шерстью. Существо было высоким, а его голову покрывали клоки овечьей шерсти. В этот момент в сторону Дайнуолда подул легкий ветерок, и его чуть не стошнило: вонь, исходившая от этого чудища, не поддавалась описанию; даже запах некоторых его крепостных, которые ни разу не мылись от рождения до смерти, по сравнению с нею мог показаться ароматом сирени.
 Существо неожиданно встряхнулось и стало сдирать с себя налипшую грязь, пока не открылось лицо, и Дайнуолд осознал, что оно женского рода и что на него глядят два испуганных глаза, голубых, как апрельское небо.
 Его люди стояли с открытыми ртами, храня гробовое молчание, словно оплакивали смерть папы римского, — молчание, подобного которому ни разу не удалось добиться отцу Крамдлу во время самых пламенных проповедей. Затем по толпе пронесся испуганный шепот.
 — Эдмунд прав, это болотная ведьма.
 — Больше похоже на старуху, выброшенную на улицу за воровство.
 — Не, Горкел прав: это не человек, а исчадие ада, посланное нам дьяволом.
 — Молчать! — приказал Дайнуолд. Он легонько пришпорил Филбо и направил его к этой ужасной женщине, но, не доехав пяти футов, остановился. Ему отчаянно хотелось зажать нос.
 — Я не ведьма, — громко и отчетливо провозгласило существо из повозки.
 — Тогда кто ты?
 Филиппа уставилась на приближающегося всадника. Она ясно видела отвращение на лице мужчины и, по правде говоря, не могла осуждать его за это. Филиппа поднесла руки к голове и обнаружила, что ее колпак давным-давно слетел, а густые кудри, выбившиеся из косы, покрыты тиной из крепостного рва, поверх которой налипли грязные клоки овечьей шерсти. Представив, как она, должно быть, выглядит, Филиппа чуть не разревелась. Люди крестились, призывая на защиту сонмы ангелов, на их лицах застыли ужас и омерзение, а ведь ее, Филиппу де Бошам, все считали изумительно красивой девушкой; Иво де Вереи даже пытался взять ее силой и вынудить стать его женой! Это уж слишком! Ради всех святых, да? Вильям де Бриджпорт сейчас отвернулся бы от нее! Филиппа на мгновение представила, что она стоит перед ним и старик вопит от страха, как вон тот маленький мальчик, а потом поворачивается и бежит не разбирая дороги, и его брюхо колышется вверх-вниз… Девушка невольно расхохоталась:
 — Я, к сожалению, не совсем хорошо выгляжу, сэр, но если вы позволите мне покинуть вашу прелестную крепость, то я отправлюсь по своим делам дальше и вам не придется больше терпеть мой ужасающий запах.
 — Стой на месте, — предупредил Дайнуолд, поднимая руку, когда она сделала движение, чтобы перелезть через борт повозки. — Ответь мне, кто ты такая?
 Это был тот самый мужчина с низким злым голосом, и улыбка застыла на губах Филиппы. Опасное положение. Впрочем, девушка не собиралась лгать: она высокородная леди, и ни один здравомыслящий человек не посмеет причинить ей вреда. Она гордо вскинула голову и расправила плечи.
 — Я Филиппа де Бошам, дочь лорда Генри де Бошама.
 — Ведьма, лживая старуха! — крикнул Эдмунд.
 — Вовсе нет! — разъярилась Филиппа. — Возможно, сейчас я действительно похожа Бог знает на кого, но никакая я не ведьма!
 Дайнуолд рассмеялся:
 — Говоришь, Филиппа де Бошам? С моей точки зрения, тебя вообще трудно назвать женщиной, к тому же ты настолько непривлекательна, что даже мои собаки отвернутся! И кроме того, ты, кажется, испачкала принадлежащую мне шерсть.
 — Не связывайся с ней, пап! Она тебя проклянет!
 — Твоя шерсть? Ха! Эта шерсть принадлежит моему отцу, и тебе это прекрасно известно. Ты самый обычный вор. Что же касается этого крикливого глупого мальчишки, то меня так и подмывает его проклясть.
 Эдмунд завизжал, и Дайнуолд снова расхохотался. Его люди посмотрели на него, посмотрели на существо из повозки и тоже начали смеяться. Филиппа заметила, что даже стоящий неподалеку урод сгибается от хохота. Девушка сожалела о своей правдивости. Если бы она сказала, что живет в соседней деревне, ее бы отпустили домой, но нет, она, как последняя дура, не стала лгать. Разве можно ожидать хороших манер от мужчины, который украл две повозки шерсти? Да ни за что на свете! Филиппа вздернула подбородок:
 — Я Филиппа де Бошам! И я требую к себе уважения.
 В тот момент, когда девушка открыла рот, Дайнуолд сообразил, что она явно не сбежавшая служанка или крестьянка из деревушки рядом с Сент-Эртом. Она говорила как истинная леди — высокомерно, громко и противно, так могла бы кричать королева, если б ее застали с поднятыми юбками в уборной. Но почему, черт побери, эта проклятая девица пряталась в шерсти и от нее воняет, как от кучи навоза?
 Я, конечно, давно подозревал, что лорд Генри — красноносый обжора, который от жадности так плохо кормит своих лошадей, что они едва переставляют копыта, но даже он не мог быть наказан такой дочерью. Спускайся вниз!
 Дайнуолд молча наблюдал, как девушка, слегка покачнувшись, выпрямилась, восстановила равновесие, а затем медленно слезла на землю. Она была очень высокой, и его слуги боязливо попятились, особенно те, кто оказался с наветренной стороны. От ее вида и запаха кровь стыла в жилах. Даже Филбо шарахнулся в сторону, и Дайнуолд еле его удержал:
 — Не двигайся!
 Он спешился, передал поводья начальнику стражи Элдвину и пошел к колодцу. Наполнив ведро, он вернулся к повозке и, ни слова не говоря, окатил девушку с головы до ног. Она вздрогнула, вскрикнула и дернулась, срывая с себя остатки шерсти, и Дайнуолд смог наконец рассмотреть ее лицо. Оно не было уродливым — просто грязным.
 — Еще воды!
 — Вода без мыла не поможет, — вмешалась Филиппа, хватая ртом воздух. Благодаря этому человеку она теперь могла дышать, не опасаясь, что ее вырвет. Девушка провела языком по губам, слизывая капельки воды.
 — Наверное, не стоит снимать с тебя одежду здесь, во внутреннем дворе. То есть я, конечно, могу это сделать, но так как ты объявила себя леди, то, без сомнения, начнешь визжать, что посягнули на твою добродетель.
 Шутку сопровождал взрыв хохота, но Филиппа заставила себя сдержаться.
 — Не могла бы я получить мыло и спрятаться вон за то здание? — предельно вежливым тоном спросила она.
 — Не знаю, не знаю. Моя кошка совсем недавно там окотилась, и, боюсь, у нее от испуга скиснет молоко. — Дайнуолд переждал новую волну смешков, затем приказал принести мыло. — Эджберт, отведи ее за кухню, только сначала проверь, нет ли там Элинор с котятами, иначе пусть моется за конюшней. Потом отправь сюда, но предварительно удостоверься, что ее запах больше не оскорбит мое обоняние.
 — Папа, она же ведьма!
 — Отвратительный мальчишка, — процедила Филиппа, шлепая босиком — ее сапожки оказались погребенными где-то в глубине шерсти — за мужчиной с ведром воды.
 — Осторожней, когда обращаешься к этому существу, малыш, — заметил Круки, сияя от удовольствия. — Она и вправду может наложить на тебя проклятие. Эта женщина — обитательница ада. — Он откинул голову и прокашлялся.
 Дайнуолд, мгновенно распознав знакомые симптомы, тут же закричал:
 — Заткнись, идиот! Ни слова, Круки, ни единой поганой рифмы! А ты, сынок, успокойся, — обратился он к Эдмунду. — Эта особа вовсе не из ада. Обитатели преисподней так не воняют; кроме того, не думаю, что они разговаривают столь высокомерно. А сейчас давайте займемся шерстью. Принк! Тащи сюда свой жирный зад!




 Глава 3


 — Колодец иссякнет, прежде чем это создание отмоется и его можно будет без угрозы для здоровья нюхать и осматривать, — заметил Дайнуолд, потирая рукой подбородок.
 — Ваша правда, хозяин, — отозвался Нортберт. Он подошел к повозке и подозрительно оглядел ее содержимое. — Неприятный запах, милорд, — констатировал он подхватывая клок шерсти и поднося его к своему носу — короткому обрубку, сломанному много лет назад метко пущенным камнем.
 — Пусть поработает старуха Агнес.
 — Она идет! — раздался крик Эдмунда. Дайнуолд поднял голову. Как странно, подумал он, глядя на босую девушку, которая решительно направилась к нему. На ней было поношенное платье, свободно болтающееся везде, кроме груди. Ее влажные волосы, цветом похожие на темный мед или опавшую листву, непокорной волной падали на плечи.
 Она подошла ближе и, глядя ему прямо в глаза, сказала:
 — Я Филиппа де Бошам. Ты вор, но ты же и владелец этого замка, и, значит, я у тебя в гостях. Как тебя зовут?
 — Дайнуолд де Фортенберри. Да, я хозяин крепости и всего, что находится внутри нее, включая и тебя. Нам многое нужно обсудить, но я не хочу делать это в присутствии слуг. Следуй за мной.
 Не говоря больше ни слова, Дайнуолд развернулся и зашагал по пыльному внутреннему двору. Он довольно высокий, отметила про себя Филиппа, послушно шлепая за ним, — почти на три или четыре дюйма выше меня, стройный и мускулистый.
 Она еще раз оглядела фигуру Дайнуолда, и ее придирчивый взгляд не смог отыскать ни капли жира на его теле. Он выглядел очень суровым, но был моложе, чем ей показалась на первый взгляд. Должно быть, он ненамного старше ее. И уже такой беспощадный и бессовестный вор! В нем нет никакого рыцарского благородства!
 Дайнуолд де Фортенберри? О Господи! Филиппа побледнела, внезапно вспомнив, где она слышала это имя. Об этом человеке рассказывали легенды, еще когда ей было всего десять лет от роду. Его называли Негодяем из Корнуолла, Божьим Наказанием или Дьявольским Отродьем. Когда Фортенберри проводил очередной набег, воровал или мародерствовал неподалеку от земель Бошама, лорд Генри всегда потрясал кулаками в воздухе, гневно плевал на пол и кричал: «Этого проклятого ублюдка надо разрубить на три части!» Никто в Бошаме не осмеливался спросить, почему именно на три… Боже, ей не надо было говорить, кто она такая. Дура! Но дело сделано, и жалеть об этом поздно. Ничего не попишешь — он хозяин замка, и она в полной его власти…
 Большой зал казался мрачным и темным; высокий потолок поддерживали черные от копоти балки, а в стене было вырублено всего полдюжины узких оконцев, прикрытых шкурами. Травяная подстилка на полу шуршала и трещала под ее голыми ступнями, и несколько раз Филиппа чувствовала, как ей в ногу вонзается что-то острое — колючка или, возможно, выброшенная кем-то косточка. Девушка заметила, как, повинуясь приказу Дайнуолда, зал покинули бедно одетые слуги, несколько стражников, какой-то горбун и тот самый зловредный мальчишка, который, как она поняла, был сыном Дайнуолда. Где же его жена? У него есть сын, значит, должна быть и жена. Интересно, что из себя представляет женщина, которая захотела связать жизнь с Негодяем, Божьим Наказанием и Отродьем? Впрочем, она, наверное, давно сбежала от своего милого муженька или умерла от отчаяния, упокой, Господи, ее душу…
 Дайнуолд сел в свое кресло — внушительное сооружение с высокой спинкой, несомненно, сделанное умелым мастером, любившим тонкую резьбу и украшения.
 — Подойди сюда, — сказал Негодяй из Корнуолла и поманил ее пальцем.
 Раньше никто никогда не приказывал ей так бесцеремонно, даже лорд Генри во время самых ужасных семейных скандалов.
 На мгновение Филиппа забыла, где и с кем находится. Девушка с такой яростью распрямила плечи, что платье чуть не лопнуло у нее на груди. Покраснев, Филиппа поспешно шагнула вперед.
 Дайнуолд де Фортенберри расхохотался:
 — Иди сюда.
 Странно, но у него неплохое лицо. Казалось бы, у негодяя и мерзавца оно должно быть испещрено оспинами и страшными шрамами, рот — с бешеным оскалом и черными, гнилыми зубами. Вместо этого она видела светло-карие глаза с золотой каймой вокруг зрачка, волосы и брови того же золотистого цвета и глубокую ямочку на подбородке.
 Может быть, это и есть отметина дьявола? Если так, почему он не носит бороду, чтобы ее скрыть? Дайнуолд был чисто выбрит, а волосы отращивал немного длиннее, чем требовала современная мода. Он вовсе не выглядел негодяем или дьявольским отродьем, но ведь именно этот самый человек без зазрения совести обокрал ее отца!
 — Кто ты? — вырвалось у Филиппы.
 — Я Дайнуолд де Фортенберри…
 — Знаю; я имею в виду другое: действительно ли ты один из приспешников дьявола? Или, может быть, его пособник на Земле?
 — Да уж, легко ты меня раскусила! Неужели ты уже слышала обо мне? Говорят, что я летаю над деревьями, раскинув руки, как крылья, чтобы спрятаться от солдат Христа; говорят, что я в мгновение ока могу перенестись за сотни миль от Корнуолла — чтобы убивать, грабить и калечить людей в Шотландии.
 — Нет, я только помню, как мой отец проклинал тебя, когда ты совершал свои набеги неподалеку от Бошама. Но он всегда считал тебя обычным человеком, хотя частенько употреблял такие слова, как негодяй, отродье и тому подобное.
 — Это правда. Я житель Земли, а не каких-то потусторонних миров. Я простой человек. — Дайнуолд помолчал несколько секунд. — Как ты думаешь, Филиппа де Бошам, достаточно высокое положение я занимаю, чтобы сидеть в твоем августейшем присутствии? — с еле уловимым оттенком иронии спросил он.
 — Сомневаюсь, что тебя всерьез волнует мое мнение по этому поводу и мои мысли вообще. Кроме того, я не знаю, где нахожусь.
 Дайнуолд выпрямился в кресле.
 — Ты в моем замке, который называется Сент-Эрт, — гордо произнес он. — Что касается его точного местоположения, то я предпочитаю держать это от тебя в тайне. Садись, я хочу задать несколько вопросов, и ты правдиво ответишь на них.
 Филиппа огляделась. Вокруг не было ни единого стула.
 — На пол, — спокойно пояснил Дайнуолд и показал рукой вниз.
 — Вот еще! Я не стану сидеть на полу! Дайнуолд поднялся, по-прежнему указывая пальцем вниз.
 — Немедленно сядь, иначе я прикажу своим людям усадить тебя силой. Возможно, я даже придавлю тебе ногой шею, чтобы ты не могла подняться.
 Филиппа быстро опустилась на пол, поджав под себя ноги. Она попыталась одернуть подол платья, которое ей одолжили, но оно оказалось слишком узким и коротким, так что не закрыло даже колен.
 Дайнуолд вернулся в кресло и скрестил руки на груди. Филиппа неожиданно заметила, в каком плачевном состоянии находится его туника.
 — Ты не прикажешь принести воды? Я хочу пить, — попросила она, глядя вверх.
 — Ты не какой-нибудь почетный гость, чтобы за тобой ухаживать, — буркнул Дайнуолд.
 — Марго! — секунду помедлив, все же позвал он.
 В зал вбежала невысокая девушка. Она присела в неуклюжем реверансе и замерла, не сводя глаз с недавно прибывшего «существа», слегка прикрытого одеждой тускло-зеленого цвета, которая раньше принадлежала одной из кухарок.
 — Эль и… — Дайнуолд бросил взгляд на сидящую девушку с голыми коленками. Между прочим, весьма соблазнительные колени и очень красивые ноги, отметил он про себя. — Ты случайно не голодна?
 Желудок Филиппы ответил недвусмысленным урчанием.
 — Хлеба и сыра, Марго. Поторопись, мы же не хотим, чтобы наша «гостья» упала в обморок от голода.
 В этот момент Филиппа готова была расцеловать его. Еда! Наконец-то!
 — А сейчас, девка…
 — Я не девка, я Филиппа де Бошам! Я требую, чтобы ты относился ко мне с уважением. Я требую, чтобы ты… для начала подал мне стул, а потом нашел платье, не слишком грубое и поношенное.
 — Да? Что еще? Это ведь не все твои желания? Филиппа проигнорировала сарказм.
 — Я знаю, что слишком высокая, но, может быть, мне подойдет одно из платьев твоей жены?
 — У меня нет жены. Когда-то была, но сейчас ее нет, и так, слава богам, длится уже многие годы. Платье, которое для тебя нашла старуха Агнес, бесценно: в нем нет ни одной дыры. И ты должна благодарить за него, а не возмущаться.
 — Я не собиралась никого обижать и действительно благодарна тебе и хозяйке платья. Не могла бы я одолжить у тебя лошадь, пусть даже самую последнюю клячу? Я прослежу, чтобы ее вернули.
 — Зачем?
 Соврать или сказать правду? Филиппа остановилась на промежуточном варианте.
 — Я ехала к своему кузену, который живет около Сент-Ивеса. Я собиралась на повозке добраться до ярмарки, а потом идти пешком к дому моего родственника. Но, к сожалению, оказалась у тебя в замке, и теперь мне предстоит дальняя дорога.
 Дайнуолд внимательно посмотрел на девушку. Да она совсем юная! Просто поначалу его ввели в заблуждение спутанные волосы и платье не по размеру. Сейчас же волосы окончательно высохли и роскошной волной спадали на спину, их густые пряди переливались от бледно-соломенного к темно-пепельному и золотисто-коричневому. Дайнуолд сердито нахмурился, недовольный своими мыслями.
 — Хорошо, допустим, я поверил, что ты Филиппа де Бошам. Почему же тогда ты пряталась в повозке с шерстью?
 В этот момент в зале появилась Марго с деревянным подносом, на котором стояла чаша с элем и лежали ломти хлеба и сыра. Рот Филиппы мгновенно наполнился слюной. Она смотрела на еду, не в силах отвести глаз, пока Дайнуолд, пожав плечами, не встал и не указал ей на длинный ряд столов с восточной стороны зала.
 Он воздержался от дальнейших вопросов и просто следил, как она ест. Филиппа старалась не спешить и вести себя прилично, но голод на какое-то время заставил ее забыть о хороших манерах. Набив рот, Филиппа подняла глаза и увидела, что Дайнуолд наблюдает за ней. Она попыталась быстро проглотить хлеб и, подавившись, закашлялась.
 Дайнуолд подошел ближе, наклонился над столом и постучал ей рукой по спине. Затем подал чашу с элем:
 — Пей.
 Как только Филиппа отдышалась, он сел. Если эта девица пряталась в той чертовой повозке всю дорогу от Бошама, то не ела по меньшей мере два дня! Она действовала, нимало не задумываясь о последствиях, — типичная женская черта.
 — У тебя густые волосы.
 — Да. — Филиппа невольно коснулась пальцами своих кудрей.
 — Как зовут кузена, к которому ты направлялась?
 — Я не могу тебе этого сказать, а кроме того, это не важно.
 — Сколько тебе лет?
 — Почти восемнадцать.
 — Преклонный возраст.
 Сначала я думал, ты старше. Почему ты сбежала из Бошама?
 — Потому что отец хотел выдать меня замуж за… — Филиппа осеклась. Она уронила сыр на стол, затем медленно подняла его, с трудом подавив желание тут же целиком засунуть в рот. Судорожно вздохнув, она откусила большой кусок.
 — Ты так не хотела замуж, что предпочла прыгнуть в ров, а потом спрятаться в куче грязной шерсти и два дня терпеть голод, жажду и вонь?
 Филиппа закивала, не в силах сразу ответить, так как рот ее был набит восхитительным сыром.
 — Я не могла иначе, — проглотив наконец еду, проговорила девушка. — Если ты не возражаешь, то я предпочла бы продолжить свое путешествие.
 — Вряд ли это получится. Леди столь юного возраста и твоего положения не должна перечить отцу. — Дайнуолд замолчал и оценивающе оглядел Филиппу, что той совсем не понравилось. — Дочь не смеет идти против воли отца. Что касается замужества, то его цель — увеличить богатство семьи, расширить ее земли или упрочить влияние при дворе. Ты не можешь этого не знать. Неужели тебя плохо воспитывали? Может быть, ты слишком близко к сердцу принимала глупые песни менестрелей о любви? Или ты влюбилась в какого-то сопляка, какое-нибудь ничтожество? И он усыпил твое чувство долга романтическими сказками?
 Увеличить свои земли или богатство? Филиппа покачала головой: ее брак с Вильямом де Бриджпортом не принес бы семье ни того ни другого.
 — Сэр, я сама легко доберусь до моего кузена, если только вы покажете направление на Сент-Ивес.
 Дайнуолд что-то прикинул в уме, затем встал и прошел к своему креслу.
 — Иди сюда. Сядь на пол, — бросил он через плечо.
 Филиппа схватила последние кусочки хлеба и сыра и последовала за ним. Когда она села, платье опять задралось выше колен. Она жевала хлеб, смотрела на Дайнуолда и молилась, чтобы он ничего не спрашивал, пока она не доест. Однако его последующие слова чуть было не заставили ее поперхнуться.
 — Я могу потребовать за тебя выкуп. Насколько мне известно, твой отец очень богат. Бошам славится плодородными землями, и так было еще двести лет назад, когда Вильям подарил его Рольфу де Бошаму. Кроме того, говорят, лорд Генри имеет влияние при дворе. — Дайнуолд замолчал и повернул голову; проследив за его взглядом, Филиппа заметила горбуна. — Я считал, что мы разговариваем без свидетелей. Подойди сюда, Круки. Как ты думаешь, какой выкуп мы получим за эту девку?
 Круки проковылял вперед, оглядел Филиппу с ног до головы и сказал:
 — Высокая девка, хозяин, даже когда сидит, сильная и большая. Ее ноги кажутся бесконечными. Клянусь мощами Святого Андрея, она одного с тобой роста.
 — Ну нет, — возразила Филиппа, — он выше меня почти на четыре дюйма.
 — Да, ты прав, — сказал Дайнуолд, на обращая внимания на слова девушки. — Это Круки, — пояснил он через секунду, — мой шут, мои уши и глаза, к тому же беспримерный наглец и лентяй. — Дайнуолд заметил, как нос Филиппы тут же задрался вверх. Симпатичный точеный носик, но нахальный и высокомерный, — одним словом, вполне подходящий для Филиппы де Бошам.
 К огромному удивлению девушки, Круки вдруг запел:



   Что стоит девка с голубыми глазами?
   Драгоценных камней?
   Нет, с ее грязными волосами
   Она выглядит как ведьма,
   Кричит как осел и хвастается напропалую…



 — Ты ослеп, болван! — оборвал его Дайнуолд. — Она уже чистая, я даже покормил ее, так что ребра больше не прилипают к спине. Иди сюда, чтобы я мог лягнуть тебя.
 Круки фыркнул и быстро отскочил в сторону.
 — Ванна пошла ей на пользу, милорд. Да, кстати, о выкупе. Она принесет нам деньги, которых так не хватает. Возможно, мы наймем еще ткачей. Пусть де Бошам хорошенько раскошелится, чтобы получить назад свою маленькую птичку. Да хранит вас Бог, миледи. — Тут странный маленький человечек, что так фальшиво пел, улыбнулся Филиппе свой кривой улыбкой.
 — В твоем куплете мне не удалось найти ни одной рифмы, — заметила девушка. — У тебя нет абсолютно никаких способностей к поэзии. Да и к пению тоже: ржание моей кобылы гораздо благозвучнее твоих рулад.
 — Перережьте ей глотку, милорд, — возмутился Круки. — Противная баба! У нее слишком острый язычок. Кому такая нужна?
 — Ты прав, Круки. Убийственное сочетание, а главное, совершенно бесполезное. — Дайнуолд потянулся к висевшему у пояса кинжалу.
 Вскрикнув, Филиппа вскочила на ноги. Да, она утолила голод и жажду, это ублаготворило ее желудок, но затмило разум: она забыла, где находится, кто этот человек, и повела себя так, словно она дома. Подумать только, полезла со своими дурацкими замечаниями, будто она тут хозяйка!
 Дайнуолд вытащил кинжал и осторожно коснулся пальцем его острого кончика. Затем медленно встал.
 — Поосторожнее, леди. Это не твои владения, и не ты здесь распоряжаешься. Более того, ты всего лишь женщина, правда, сильная, высокая женщина, ума у которой, кажется, побольше, чем у других. Тем не менее ты должна помалкивать. Держать язык за зубами, ясно? Теперь, когда твоя шкура снова белая и нежно пахнет, я получу за нее хороший выкуп. Мой управляющий сегодня же напишет письмо лорду Генри. Как ты думаешь, сколько отец заплатит за твое возвращение? Клянусь, он получит назад чисто отмытую девку, которую может в свое удовольствие изругать или исхлестать ремнем, на выбор. По мне, так ты заслуживаешь и того и другого.
 Филиппа покачала головой. У нее перехватило дыхание от страха. Страха перед этим непредсказуемым человеком и тем, что должна сказать ему правду, потому что сейчас ей поможет только это. А может быть, наоборот? Некоторое время она колебалась, не зная, что выбрать, но в конце концов медленно произнесла:
 — Мой отец не станет платить за меня выкуп. Он не даст тебе ни фартинга и будет рад больше никогда в жизни не видеть моего лица. Именно поэтому я и сбежала.
 — В это нетрудно поверить, особенно если вспомнить твое лицо в тот момент, когда я впервые тебя увидел. Будь на моем месте лорд Генри, он наверняка решил бы, что оказался в аду и его встретила любовница самого дьявола.
 — Я сказала тебе, что спрыгнула в ров и убежала. Не спорю, это был глупый поступок, но я его совершила, и теперь ничего не поделаешь.
 Филиппа вдруг услышала испуганное восклицание и, повернувшись, увидела стоящую неподалеку пышногрудую девушку, которая не отрывая глаз с ужасом смотрела на кинжал — Дайнуолд все еще вертел его в руках, поглаживая клинок большим пальцем. Филиппа совершенно забыла о кинжале. Неужели хозяин замка и в самом деле намерен перерезать ей горло? Да есть ли в нем хоть что-то от истинного рыцаря?! Филиппа поспешно опустилась на пол, подобрав под себя ноги.
 — Начался дождь, милорд, — сказал Круки. — Я прослежу, чтобы шерсть не намокла. Пошли, Элис, хозяин слишком занят: он подсчитывает в уме деньги. Тебя он осчастливит попозже, как только избавится от этой девки.
 — Уходи, — приказал Дайнуолд Элис, даже не взглянув в ее сторону. — Иди. Оставь меня. Я приду к тебе сегодня ночью.
 Филиппа была шокирована. У ее отца, конечно, были любовницы, о чем знали все в Бошаме, но лорд Генри делал вид, что это не так, и старался соблюдать приличия. Впрочем, у Дайнуолда ведь нет жены, которая может устроить ему скандал… Филиппа очнулась от своих мыслей и увидела, что де Фортенберри разговаривает с какой-то старухой.
 — Хозяин, старый дурак Принк неожиданно заболел! Лежит в кровати и кричит, что умирает.
 Дайнуолд выругался.
 — Держу пари, отец Крамдл уже дежурит возле «смертного одра»: список грехов Принка слишком длинный, чтобы их можно было перечислить меньше чем за три дня.
 В зал вбежал Эдмунд:
 — Эта точно ведьма, пап. Убей ее, воткни ей кинжал в глотку!
 Филиппа взглянула на мальчика, который предусмотрительно держался подальше: ноги расставлены, выражение лица точно такое же, как у его отца.
 — Не правильно говорить эта, разве ты не знаешь? Надо сказать «это точно ведьма», — поправила она мальчика. Затем повернулась к Дайнуолду:
 — У вас здесь что, не существует такого понятия, как разговор без свидетелей? К тому же я не ведьма.
 — Никакого уединения, — согласился Дайнуолд и махнул Эдмунду, чтобы тот ушел. — Иди понаблюдай за разгрузкой шерсти, только не балуйся. И кстати, следи за речью!
 — Почему бы тебе, малыш, заодно не пообщаться с водой и мылом? — ехидно добавила Филиппа.
 — Не стану я мыться, а ты страшная дылда с шерстяной головой!
 — Противный тупой мальчишка!
 — Хватит! Эдмунд, уходи отсюда, а вы, леди, держите язык за зубами, иначе пожалеете. — Дайнуолд демонстративно коснулся кинжала, и Филиппа, которой не нравились ни вид оружия, ни тон его владельца, опустила голову и поджала губы. Она с самого начала повела себя как наивная дурочка, так стоит ли продолжать?
 — Мне очень нужна шерсть, — внезапно сказал Дайнуолд, взглянув на свои потрепанные брюки. — Я потерял сорок четыре овцы, и мы все ходим в лохмотьях. Поэтому я и взял две повозки. — Он посмотрел на Филиппу, не меньше ее удивленный своей неожиданной попыткой оправдаться.
 — Потребность в новой одежде видна и невооруженным глазом, но воровство навлечет на тебя месть моего отца.
 — Ты уверена? Тогда позволь мне кое-что объяснить тебе, леди Безмозглость. Эти бесстыжие крестьяне продолжат свой путь на ярмарку, продадут там шерсть, а выручку хорошенько припрячут. Затем, обливаясь слезами, вернутся к лорду Генри и расскажут, как отобрали у них все три повозки. И учти: они даже не подозревают, кто вор. А если я захочу получить за тебя выкуп, то всегда могу сказать, что нашел тебя на дороге. Неужели ты думаешь, что крестьяне подтвердят твои слова, когда ты расскажешь отцу правду? Да ни за что на свете — ведь тем самым они признаются в своей трусости и обмане! Я хотел отнестись к тебе как к гостье, но для женщины ты слишком дерзка и бесстыдна. Необходимо привить тебе хорошие манеры, и, возможно, я сам возьмусь за эту нелегкую работу. Ты останешься в Сент-Эрте до тех пор, пока я не решу, что мне с тобой делать. А сейчас убирайся с глаз моих долой.
 — Я и сама мечтала убраться с твоих глаз и не останавливаться до самого Сент-Ивеса! Мой отец узнает правду и уничтожит тебя, как уничтожают любую заразу!
 — Похоже на сказочку странствующих менестрелей, — ухмыльнулся Дайнуолд, — в которую не поверит даже самый глупый ребенок.
 — Ха! Да ты сам последний глупец! Еще раз повторяю: мой отец не хочет больше меня видеть, и ты не получишь никакого выкупа!
 — Тогда, возможно, стоит узнать имя мужчины, которого он прочит себе в зятья. Я могу послать этому болвану весточку, и тогда он выкупит тебя.
 — Нет!
 Она прямо-таки побелела от страха, отметил про себя Дайнуолд. Пусть хорошенько помучается. Интересно, кто же этот мужчина?
 — Упрямый дурак! — выругалась Филиппа, оглядывая из узкого окна своей комнатушки внутренний двор. Всего несколько минут назад кончился дождь, и крепость обволокло белесым туманом.
 Дайнуолд де Фортенберри шел через раскисший от дождя дворик к конюшне. У него в ногах путались три собаки, за которыми следовали два маленьких мальчика и взъерошенный цыпленок.
 Дайнуолд приказал своему человеку с плоским носом, Нортберту, отвести ее в одну из комнат башни и запереть там. Комната! Это «роскошное» помещение скорее напоминало тюремную камеру. Хорошо хоть, что он не запер ее в амбаре!
 Филиппа следила за Дайнуолдом, пока он не исчез в конюшне. Туда за ним прошмыгнул только цыпленок, детей и собак задержал конюх. Он громко кричал, называя малышей сумасшедшими, но Филиппа едва слышала его голос из-за шума, производимого другими обитателями замка. Господи, сколько их, и как все они вопят, визжат, пищат, кудахчут! Филиппа отвернулась от окна и оглядела комнату. Она была длинной и узкой, в углу притулилась грубо сколоченная кровать, на которую бросили отвратительный, набитый соломой матрас и одно одеяло. Ни подушки, ни воды для питья; под кроватью стоял ночной горшок. И больше ничего.
 Разумеется, по сравнению с повозкой это казалось королевскими покоями, но все же Филиппа привыкла к другому: она всегда воспринимала Бошам и его роскошества как нечто само собой разумеющееся. Сейчас она пленница в чужом замке. Все, что принес ее «замечательный» побег, так это унылую темную комнатушку в башне у человека непредсказуемого, как корнуоллская погода, даже — по словам ее отца — намного худшего, чем эта самая погода…
 — Отличный товар, хозяин, — говорила в этот момент старая Агнес, ласково поглаживая шерсть. — Замечательный!
 — Да, — согласился Дайнуолд. — Собери всех девушек, чтобы они очистили и спряли шерсть, а я попрошу Алайна немедленно нанять ткачей. Первую тунику и штаны сделаешь для Эдмунда.
 Старая Агнес скривилась, но воздержалась от комментариев.
 — г Что будет с тем существом, хозяин?
 — С каким? А, с ней. Она покинет нас задолго до того, как ты сошьешь ей новое платье. Пусть возвращается домой в том, что мы ей подарили.
 — Это леди, хозяин, а не судомойка.
 — Старая Агнес иногда забывается, — сухо заметил Дайнуолд. Та улыбнулась ему беззубым ртом, фыркнула и вновь занялась прочесыванием шерсти. Дайнуолд повернулся, собираясь уходить, и чуть было не споткнулся о цыпленка. Заверещав, бедняга метнулся в сторону, и Дайнуолд поспешно отступил, чтобы не задеть его…
 Выйдя наружу, Фортенберри глубоко вдохнул сырой, тяжелый воздух. Над головой плыли клочья тумана. Скоро снова пойдет дождь. У меня есть время, чтобы, как обычно по вторникам, позаниматься метанием копья, подумал Дайнуолд, но все же решил сегодня пропустить тренировку. Он поднялся на второй этаж, где располагались три маленькие комнаты, одну из которых занимал священник Сент-Эрта и учитель Эдмунда, отец Крамдл. Открывая дверь, Дайнуолд услышал визгливый голос сына:
 — Эта глупая чепуха для вилланов!




 Глава 4


 — Эдмунд, крестьяне не умеют читать, а тем более считать, — с явным раздражением ответил отец Крамдл — обычно образец терпения и выдержки. — Ты должен учиться, это приказ твоего отца! Итак… Если я прибавлю одиннадцать яблок из этой корзины к семи гроздьям винограда, что получится?
 — Компот!
 Заметив недовольство на некрасивом лице отца Крамдла, Дайнуолд подавил желание рассмеяться остроумной шутке сына. Эдмунд не только выглядит как виллан, но и столь же невежествен, мелькнуло у него в голове.
 — Ответь отцу Крамдлу так, как надо, Эдмунд. Немедленно!
 — Но, папа, эта дурацкая задача, и…
 — Не эта, а это, и чтобы я больше не слышал подобных отговорок. Решай задачку и следи за своей речью. — Дайнуолд вспомнил, как Филиппа машинально поправила его сына. Неужели Эдмунд вырастет неучем? Он хотел, чтобы его сын умел писать и считать и в будущем его не смогли бы обмануть торговцы или собственный управляющий. Сам Дайнуолд всего лишь мог подписаться под документом или накорябать несколько слов, медленно проговаривая их вслух, но сожалел об этом довольно редко, разве что когда видел черты своего невежества в сыне.
 Потребовались все пальцы рук и ног плюс долгий мучительный счет, но в конце концов Эдмунд выговорил правильный ответ.
 — Отлично, — похвалил его Дайнуолд. — Святой отец, если мальчику требуется березовая каша, только скажите. Он будет учиться!
 — Пап!
 — Нет, мой маленький петушок. Ты будешь заниматься с отцом Крамдлом, пока он сам не сочтет нужным тебя отпустить. Я так решил, и не вздумай меня ослушаться.
 Дайнуолд вышел из комнаты, с грустью размышляя о том, что добрый и очень слабовольный отец Крамдл едва ли в состоянии справиться с девятилетним сорванцом. Надо самому больше вмешиваться в учебу Эдмунда. Мог бы помочь и управляющий Сент-Эрта Алайн, но Эдмунд по какой-то причине ненавидел его, всячески избегал и прятался каждый раз, когда Алайн появлялся в поле зрения.
 Выходя, Дайнуолд бросил взгляд на восточную башню. Филиппа де Бошам стояла у окна своей комнатки и смотрела на двор. Будем надеяться, что она напугана до смерти и терзается догадками, что с ней теперь сделают. Этой девице не помешает посидеть в неведении до завтрашнего утра — станет более покладистой. Она чересчур горда. И… слишком высока, слишком кудрява. Правда, у него нет никаких претензий к ее ногам, которые, казалось, растут от шеи, как заметил Круки. Ее груди выглядят приятно округлыми. Но она не… Дайнуолд заставил себя думать о другом. Кассия де Моретон была маленькой, деликатно сложенной и очень мягкой по характеру женщиной, но она никогда не будет принадлежать ему — так распорядилась судьба. Жаль, что он любит ее неуклюжего мужа так же сильно, как и саму Кассию, иначе мог бы поддаться искушению как-нибудь темной ночкой перерезать Грейламу глотку и увести у него жену.
 Дайнуолд вздохнул. В Кассии его восхищало все — нежность, изящество, добрый юмор и безыскусность, преданность мужу, даже хрупкое телосложение… Ну что ж, по крайней мере она его друг, и он может наслаждаться общением с ней, хотя в последнее время Кассия решила во что бы то ни стало найти ему в жены богатую наследницу — чтобы спасти Сент-Эрт от сырости и запустения, как она обычно говорила, подливая ему драгоценного аквитанского вина. Она хотела, чтобы Дайнуолд стал почтенным человеком — намерение, которое его сильно раздражало и пугало. Впрочем, какая семья захочет связать себя с таким негодяем? Что ни делается, все к лучшему — Отродье из Корнуолла любил свою жизнь такой, какая она есть. Теперь, когда в замке есть шерсть, его дни снова потекут беззаботно и весело, как это было до гибели тех безмозглых овец.
 Немного погодя он наконец сообразил, откуда взялось терзавшее его беспокойство. Ему нужна женщина.
 Дайнуолд не стал медлить и велел, чтобы ему в комнату прислали Элис. Девушка вошла, пухлая и улыбающаяся, слегка выпятив грудь. Полуобняв Элис за талию, Дайнуолд решил посадить ее к себе на колени, но остановился, почувствовав неприятный запах.
 — Когда ты последний раз мылась?
 — Не помню, хозяин. — Элис вспыхнула, быстро опустив глаза, чтобы Дайнуолд не заметил ее искреннего удивления. Что за глупости — тереть тело водой и мылом! Еще чего!
 Дайнуолд хотел Элис, но у нее даже изо рта пахло тушеной капустой, которую она ела прошлым вечером.
 — Я не пущу тебя к себе в постель, пока ты не вымоешься. Все тело, ты поняла, Элис? С мылом! И почисть зубы. — Затем он отослал ее, крикнув вдогонку:
 — Не забудь: с мылом!
 Дайнуолд взял эту женщину к себе в постель всего две недели назад и надеялся, что она хорошо запомнила его требования: дыхание и тело любовницы должны быть если не благоуханными, то достаточно свежими, чтобы не оскорблять его обоняния.
 Дайнуолд ждал, нетерпеливо постукивая пальцами по ручке единственного в спальне кресла. Когда через полчаса появилась сияющая чистотой Элис, он улыбнулся и призывно похлопал себя по бедру.
 Она с готовностью подошла к хозяину, и когда он поставил ее между своими разведенными в стороны коленями, снова выпятила вперед грудь. Интересно, кто научил ее подобному трюку, пронеслось в голове у Дайнуолда. Обычно это развлекало его; сейчас, однако, он хотел только освобождения и как можно быстрее. Он сорвал с нее платье и обнаружил, что под ним нет белья. Элис не успела обсохнуть, и его пальцы скользнули по влажной коже.
 Он прижал ее руки к бокам. Элис была беленькой, пышной и гладкой, как яйцо. Лет через пять она, конечно, растолстеет, но его это нисколько не волновало: сейчас она выглядела аппетитно пухлой, плоть между ног казалась мягкой и влажной, и ей было столько же лет, сколько его пленнице в восточной башне.
 Дайнуолд поцеловал Элис в губы, сначала осторожно, а затем, удостоверившись, что она почистила зубы, более пылко. Затем он опустил ее на себя и, откинув голову и закрыв глаза, погрузился в глубины ее плоти. Он играл с ее горячим телом, пока она не выгнулась дугой и не вскрикнула. Только тогда он позволил себе высвобождение, и оно было долгим и сладостным…
 Дайнуолд оставил Элис спать у себя в кровати и, одевшись, вышел из комнаты, на время позабыв обо всем, что его тревожило. Наступил вечер, но ужин, как обычно, запаздывал. Дайунолд подумал о своей пленнице, одинокой и, вероятно, такой голодной, что она готова грызть спинку кровати, и благодушно приказал Нортберту привести Филиппу на ужин. Она, несомненно, будет благодарна ему за еду.
 Как только девушка появилась в зале, Дайнуолд указал ей на стул рядом с собой.
 — Эта ведьма, — заметил Эдмунд и махнул зажатой в кулаке горбушкой хлеба в сторону Филиппы.
 — Она не ведьма. Кроме того, говори это, а не эта.
 Сколько раз тебе повторять: следи за своей речью, Эдмунд. Она леди, и ты должен обращаться к ней вежливо.
 Эдмунд заворчал, но Дайнуолд, бросив на него весьма выразительный взгляд, добавил:
 — Одно-единственное оскорбление — и ты проведешь вечер с отцом Крамдлом за чтением Священного писания.
 Угроза подействовала немедленно. Дайнуолд внимательно оглядел свою пленницу. Она отнюдь не походила на леди — в бесформенном грубом платье, с босыми ногами и распущенными по плечам кудрями.
 — Приветствую тебя, — спокойно сказал он Филиппе. — Садись и наслаждайся ужином.
 — Что за чудо? Хозяин предлагает мне стул, а не уютное местечко на полу?
 Дайнуолд фыркнул. Вот тебе и благодарность! Она вовсе не сломлена: ни тени послушания и по-прежнему бунтует. Впрочем, этого следовало ожидать. Ему надо было держаться первоначального решения и оставить ее в башне на двадцать четыре часа. Но этой ехидне не удастся испортить ему настроение.
 Неопределенно хмыкнув, он тем не менее вполне благожелательно проговорил:
 — В Сент-Эрте нет женщин твоего роста, поэтому умерь свои аппетиты: мы больше не сможем найти тебе подходящее платье.
 — Да благословит Господь вашу необыкновенную доброту, сэр, — сказала Филиппа с видом монашки, которую только что сделали настоятельницей. — Вы обладаете щедрой душой Святого Оркли и благочестивостью истинного верующего.
 — Святого Оркли не существует.
 — Разве? Ну тогда, глядя на вас, милорд, его следует канонизировать.
 Очень довольная собой, Филиппа улыбнулась Дайнуолду, и на ее щеках на мгновение показались ямочки. Но тут девушка почувствовала запах еды, и в желудке у нее громко заурчало. Она мгновенно забыла обо всем — о Дайнуолде де Фортенберри, о том, что ее положение здесь весьма неопределенно, и жадным взглядом уставилась на поднос, где лежал толстый ломоть хлеба, политый мясным соком и украшенный большим куском говядины.
 Дайнуолд смотрел, как она набросилась на еду. Наглая девка с острым язычком! Неудивительно, если лорд Генри откажется платить. Кому нужна под боком такая мегера? К своему удивлению, Дайнуолд улыбнулся. «Наглая девка» моментально очистила лежащий перед ней поднос.
 — Может быть, съешь всю баранину и голубей? Всех каплунов с имбирем и корицей и заливное? — весело осведомился Дайнуолд.
 — Я не видела заливного. — В ее голосе отчетливо слышалось разочарование.
 — Возможно, ты проглотила его, не заметив. Твои руки и рот трудились, не останавливаясь ни на минуту.
 — А что ты скажешь насчет баранины? — Филиппа повернулась к нему. — Интересно, откуда она взялась? — с задумчивым видом проговорила она. — Разве ты не потерял всех овец?
 Дайунолд озадаченно уставился на девушку и снова увидел ямочки на ее щеках. Ах так? Она над ним смеется? Нельзя, чтобы за женщиной оставалось последнее слово — это противоречит закону людскому и Божьему и так же невыносимо, как удар ниже пояса.
 — А что у тебя надето под платьем?
 Ох уж эти мужчины, раздраженно подумала Филиппа, всегда используют первое попавшееся оружие. Ее отец был непревзойденным мастером, когда дело касалось ссор и споров, и ругался долго, громко и витиевато, отчего его нос и щеки багровели, а глаза едва не вылезали из орбит. Кузен же, сэр Вальтер де Грассе, будучи не в духе, если ей не изменяет память, становился злобным, язвительным и мрачным. Солдаты ее отца в таких случаях не долго думая пускали в ход кулаки. Что касается этого человека… Слава Богу, его кинжал все еще покоился в ножнах, значит, он вряд ли применит к ней силу. Филиппу радовало, что он хочет победить ее одними словами, пусть даже столь оскорбительными. К несчастью, когда Дайнуолд заговорил, она сделала слишком большой глоток эля и закашлялась. Он шлепнул ее по спине, чуть было не заставив уткнуться лицом в блюдо с вареными каплунами.
 — Я ничего не почувствовал. — Дайнуолд придвинулся к ней поближе. Его пальцы скользнули по спине Филиппы вниз. — Никакой нижней рубашки? Никаких претензий на скромность?
 Филиппа вспыхнула как порох — в конце концов, она была истинной дочерью своего отца — и, извернувшись как змея, потянулась к кинжалу, но пальцы Дайнуолда мгновенно обхватили ее запятье, сжав его так, что рука девушки побелела.
 — Неужели ты осмелишься поднять на меня оружие?
 Опять она сначала действует, а потом думает! И вот теперь его гнев падет на ее голову…
 — Так осмелишься или нет?
 В его тоне не чувствовалось ни ярости, ни раздражения. Удивительно, но, казалось, ситуация его забавляет, и Филиппа вздохнула спокойнее. Дайнуолд слегка ослабил хватку и прижал ее руку к своему бедру. Она недоуменно посмотрела ему в лицо, но не шевельнулась.
 — Я решил сделать тебе заманчивое предложение. Филиппа не сомневалась, что оно вряд ли ее обрадует.
 — Молчишь? Просто не верится. — Дайнуолд секунду помедлил, вопросительно подняв бровь.
 Филиппа по-прежнему не отвечала.
 — Ты сказала, что лорд Генри не станет платить за тебя выкуп. Ты также отказалась сообщить имя своего столь нежеланного жениха и не захотела назвать кузена. Очень хорошо. Если за тебя нельзя получить необходимых мне шиллингов и пенсов, то по крайней мере ты можешь телом отплатить за мое гостеприимство. Сомневаюсь, конечно, но, возможно, ты сгодишься для этой цели. Хотя бы на время.
 Она была права: ничего хорошего это предложение ей не сулило.
 — Ты не довольна?
 Мужчина, который позволяет детям, собакам и цыпленку ходить за ним по пятам, не может быть настолько плохим, подумала Филиппа, но так и не нашлась что ответить.
 — Ты обхватишь своими белыми ногами мои бока; они у тебя такие длинные, что, возможно, дважды обернутся вокруг моего тела. А потом ты расстанешься со своей девственностью. Разве это не обещает огромного наслаждения?
 — Честно говоря, нет, — медленно проговорила Филиппа, оглядывая шумный зал, где мужчины и женщины ужинали, болтали и смеялись.
 — Как это — «нет»?
 Филиппа взяла левой рукой крылышко каплуна и задумчиво откусила кусочек. Нельзя, чтобы Дайнуолд увидел, как он напугал ее и лишил уверенности в себе. Обхватить ногами его бока? Расстаться с… Филиппе хотелось закричать от ужаса и возмущения, но вместо этого она принялась сосредоточенно жевать сочное мясо. Дайнуолда так удивило полнейшее равнодушие девушки, что он выпустил ее запястье. Филиппа встряхнула рукой, чтобы восстановить кровообращение, потянулась за другим куском и окунула его в имбирно-коричный соус.
 Дайнуолд смотрел на ее профиль. Несколько прядей выбилось из ее косы, которая толщиной не уступала ноге Эдмунда.
 Наконец она вновь повернулась к нему и опустила пальцы в стоящую между ними на столе небольшую деревянную чашу с водой.
 — Очень хороший каплун. Я люблю имбирь. Да, мой отец действительно не станет платить денег. Опять я ляпнула, не подумав: ведь могла бы соврать и сказать обратное.
 — Это точно. Итак, ваше решение, леди?
 — Я не хочу быть твоей любовницей, как, впрочем, и любовницей любого другого мужчины.
 — Не тебе решать. Ты всего лишь женщина.
 — Этой «болезнью» страдает половина живущих на Земле.
 — Неужели обязательно все время спорить, ворчать, браниться или задавать мне разные дурацкие и никому не нужные вопросы? Ты что, хочешь разозлить меня до такой степени, что я вынужден буду приложить свой кинжал к твоей белой шейке?
 — Нет, но…
 — Прикуси язык! Я хочу знать имя твоего нареченного, и как можно скорее. Я даже потребую с него меньший выкуп, если он согласится немедленно забрать тебя.
 — Нет!!!
 Дайнуолд схватил ее косу и намотал себе на руку, вынуждая Филиппу наклониться поближе.
 — Послушай, девка…
 — Меня зовут Филиппа де…
 — Да будь ты хоть королевой Франции!.. Все равно тебе придется исполнять мои приказы. Итак, имя этого несчастного?
 Филиппа вздрогнула. Она чувствовала в его дыхании запах эля, ощущала тепло около виска. Его глаза стали темней, золотистые искорки в них более заметными.
 — Не скажу.
 — Скажешь, будь уверена. Ты начисто лишена приличествующих юной девушке послушания и мягкости. Как я уже говорил, тебя надо воспитывать и воспитывать, и я начну урок прямо сейчас. — Дайнуолд мрачно посмотрел на нее. — Сними платье и танцуй для моих людей!
 Филиппа негодующе уставилась на Дайнуолда:
 — Твой священник этого не одобрит. Дайнуолд опешил:
 — Точно! Отец Крамдл подпрыгнет до небес.
 — Ладно! Если уж я должна выбирать, стать твоей любовницей или сказать имя того ужасного человека, за которого меня хотят выдать замуж, и если ты собираешься потребовать с этого старика выкуп и заставить меня до конца жизни выносить его присутствие, мой ответ очевиден. Я буду твоей любовницей до тех пор, пока тебе не надоест.
 Дайнуолду потребовалось несколько минут, чтобы осознать услышанное. Вот это поворот! Он с трудом скрыл удивление. Неужели ее нареченный так отвратителен? Или эта девица начисто лишена женской деликатности? Нет, она просто играла с ним: сначала сказала «нет», а потом быстро поменяла свои песни.
 — А вообще-то я могу отдать тебя на потеху своим стражникам, — продолжил он задумчиво. — Ты не в моем вкусе: у тебя слишком широкая кость и ноги длинные, как у мужчины. Интересно, а размер стопы у тебя тоже мужской?
 Филиппа испугалась: она не понимала этого человека. Лорд Генри на его месте от гнева уже давно орал бы так, что только стены сотрясались; Дайнуолд же спокойно произносил вслух ужасные вещи, от которых у нее голова шла кругом. Она не желала танцевать голой на столе, ей не хотелось, чтобы отца Крамдла хватил удар, и вовсе не улыбалось быть чьей-то любовницей и тем более служить кому-то потехой… От уверенности, с которой Филиппа держалась в начале словесной пикировки с Дайнуолдом, не осталось и следа. То, что этот мужчина не пинает ногами детей, собак и цыплят, вовсе не означает, что у него несомненно благородная натура. Сейчас-то он показал свою истинную сущность! Филиппа открыла рот и…
 — Ты говоришь так, словно я уродина, — неожиданно для себя сказала она и сама поразилась тому, что подобное тщеславное замечание могло родиться в ее мозгу, а тем более сорваться с губ. Но оскорбления Дайнуолда сыпались одно за другим и слишком сильно ранили ее!..
 — Согласен, не уродина, — неприятно рассмеялся Дайнуолд, — но тебя отнюдь нельзя назвать нежной, изящной женщиной. Ну-ка, давай посмотрим. Должно же быть что-то, что… У тебя по-настоящему красивые глаза. Такого голубого цвета я никогда не видел, он ярче, чем пятнышки на яичке малиновки. Это хоть немного удовлетворит твое самолюбие?
 Филиппе удалось промолчать. Неожиданно Круки, который лежал у ног Дайнуолда, вскочил и разразился похабной песенкой о том, что голубые глазки могут сделать с мужчиной.
 Его хозяин расхохотался, и вслед за ним словно по команде полсотни людей в зале загоготали и застучали кулаками по столам так, что, казалось, задрожали стены.
 — Иди сюда, Круки, безмозглый дуралей! — прокричала сквозь шум Филиппа, в очередной раз позабыв о всякой осторожности. — Я хочу пнуть тебя!
 Дайнуолд гневно взглянул на девушку: она от души забавлялась, повторяя его слова и блестяще копируя и голос, и интонацию.
 Наслаждаясь своей кратковременной победой, Филиппа не заметила, что наступила гробовая тишина и все в зале с плохо скрываемым ужасом поглядывают то на нее, то на Дайнуолда.
 Внезапно она сообразила, что наделала. Боже, если он не перережет ей глотку, то наверняка швырнет своим мужикам, можно не сомневаться. Ведь у этого негодяя нет ни капли чести, к тому же она явно перегнула палку. Господи, что с ней теперь будет?! Не говоря ни слова, Филиппа вскочила со стула, отпрыгнула назад и стремглав бросилась к огромным дубовым дверям зала…




 Глава 5




Виндзорский замок

 Роберт Бернелл, лорд-канцлер Англии и верный секретарь короля Эдуарда, провел ладонью по лбу, оставив на нем чернильное пятно.
 — Время отдохнуть, — заметил Эдуард, потягиваясь и вставая. Крупный, но, несмотря на массивную фигуру, стройный и поджарый, он был одним из самых высоких людей, каких доводилось встречать Роберту Бернеллу. Эдуард Длинноногий, как называли его подданные, унаследовал все семейные черты Плантагенетов, размышлял про себя Бернелл; но в нем нет хитрости и изворотливости отца, короля Генри, или дьявольской натуры деда, Джона Первого, который получал наслаждение, пытая и калеча каждого, кто ему чем-то не угодил. Не был он и гомосексуалистом, как его великий дядя, Ричард Львиное Сердце, — отсюда и выводок детей, который нарожала от Эдуарда королева Элинор…
 Эта мысль вернула Роберта Бернелла к реальности. Он гадал, не вызовет ли предстоящий разговор вспышку гнева, столь свойственного Плантагенетам. Впрочем, даже если это и произойдет, решил секретарь, ничего страшного. В отличие от своего деда Эдуард не повалится на пол, в приступе ярости размахивая руками и ногами и вопя во все горло. Нет, у него все напоминало огонь: сначала яркое пламя, а через мгновение уже кучка холодной золы, вместо гнева — милая улыбка.
 — Я заставляю тебя работать слишком много, Робби, слишком много, — ласково сказал Эдуард, и Бернелл про себя охотно с ним согласился, при этом, однако, ни на секунду не усомнившись в том, что король будет использовать его как рабочую лошадку до самой смерти.
 — Еще один маленький вопрос, ваше величество, — осторожно начал Бернелл, теребя в руках свиток пергамента. — Речь идет о вашей… э-э-э… незаконнорожденной дочери, известной под именем Филиппа де Бошам…
 — Боже мой, — воскликнул Эдуард, — я совершенно забыл о девочке! Она ведь жива, правда? Благословенно будет ее милое личико, она сейчас, должно быть, взрослая женщина. Филиппа — хорошее имя, его дала ей мать, как сейчас помню. Ее мать звали Констанс, и ей было всего пятнадцать. Красивая девушка. — Король помедлил, предавшись воспоминаниям. — Мой отец быстро выдал ее замуж за Мортимери из Бледсо, а ребенка отправили к лорду Генри де Бошаму, чтобы он воспитывал ее как собственную дочь.
 — Да, сир, но сейчас ей уже восемнадцать, и, по словам лорда Генри, она по виду и характеру — настоящая Плантагенет, красивая и здоровая, как горностай. Как вы приказали, он дал ей хорошее образование. Сейчас лорд Генри в своем письме напоминает, что настало время выдать девушку замуж. И сообщает, что несколько рыцарей уже просили ее руки.
 Король что-то пробормотал себе под нос и несколько раз прошелся мимо стола секретаря.
 — Я забыл… ах, Констанс, ее тело было нежным, как у ребенка… — Эдуард кашлянул. — Естественно, это случилось до того, как я женился на моей дорогой Элинор… она была еще ребенком… моя дочь — истинная Плантагенет по виду… значит, не уродина… отлично, хотя… — Он замолчал и посмотрел на секретаря голубыми глазами, такими же яркими, как у его незаконнорожденной дочери. Внезапно Эдуард прищелкнул пальцами и улыбнулся. — Мой дорогой дядя Ричард мертв, да упокоит милостивый Господь его королевскую душу, и нам не хватает спокойствия, которое он обеспечивал для нас в Корнуолле. В качестве зятя, Робби, мы должны выбрать мужчину, который будет, бесспорно, верен нам, мужчину, сильного телом и духом, но не из тех, кто попытается залезть в мой кошелек или использовать мою королевскую щедрость, чтобы обогатить себя и своих родственников.
 Бернелл молча кивнул. Он не станет напоминать своему повелителю, что почти пять лет жалованье его оставалось неизменным. Правда, он особо и не надеялся на прибавку, но все же… Роберт вздохнул и приготовился слушать дальше.
 — Должно быть, ты и сам понимаешь, что описанный мною мужчина подобен святому и может встретиться лишь на небесах, — продолжал король, одаривая Бернелла искренней и веселой улыбкой, которая неизменно наполняла всех его слуг радостью и желанием служить, не щадя себя. — Поэтому я сильно сомневаюсь, что лорд Генри может нам кого-нибудь порекомендовать.
 — Вы правы, ваше величество. Он пишет, что поклонники его родной дочери Бернис, увидев Филиппу, как правило, тут же начинают добиваться ее руки. Он устал от этого, и в его письме звучит настоящее отчаяние.
 С годами становится все труднее скрывать истинное происхождение Филиппы, особенно когда рядом болтаются все эти молодые щенки, которые мечтают на ней жениться.
 — Значит, она красотка. — Эдуард довольно потер руки. — Красотка! И я ее отец. Все женщины из семейства Плантагенетов отличались замечательными волосами. Наверно, у нее золотистые волосы и белая как лилия кожа. Разыщи мне подходящего зятя, Робби! Мужчину сильного и доброго. В Корнуолле должен найтись человек, которому мы сможем доверить мою дочь, честь и кошелек.
 Роберт Бернелл, преданный и серьезный трудяга, не спал до зари и сжег до основания три свечи, перебирая в уме подходящих мужчин в Корнуолле, которые бы отвечали требованиям короля. К утру его глаза слипались, но он так и не нашел ответа.
 Король же, напротив, буквально излучал энергию и сиял улыбкой.
 — Я понял, как разрешить это небольшое дельце, Робби, — весело сказал он и похлопал своего секретаря по плечу. — Ответ подсказала моя королева.
 Что еще за небольшое дельце, подумал Бернелл, желая как можно быстрее оказаться в кровати.
 — Да, ваше величество? — вяло спросил он, — Королева напомнила мне о нашем очень преданном и очень хорошем друге в Корнуолле — лорде Грейламе де Моретоне из Вулфитона.
 — Лорд Грейлам, — машинально повторил Бернелл. — А в чем дело, ваше величество?
 — Дурачок, — отозвался Эдуард все так же благожелательно. — Это насчет моей маленькой Филиппы и ее будущего мужа, моего святого зятя.
 Бернелл приоткрыл рот от удивления. Король говорил о незаконнорожденной дочери со своей женой, королевой?!
 — Лорд Грейлам женат, сир. Он был в самом начале моего списка, пока я не вспомнил, что он женился на Кассии де Беллетерре из Бретани.
 — Разумеется, он женат, Робби. Ты что, совсем потерял разум? Следует побольше спать — бодрый ум требует хорошего сна. Так вот, лорд Грейлам — тот человек, который найдет мне идеального зятя. С его помощью ты легко подберешь дюжину достойных кандидатов.
 — Я???
 — Разумеется, ты, Робби. Кому еще я могу доверить такое важное дело, как не тебе? Поешь немного сыра и хлеба, выпей эля — ив путь. Надо как следует кушать, Робби, чтобы поддерживать силы. Да, напиши также лорду Генри и сообщи ему о нашем решении. А сейчас нам с тобой предстоит заняться набором рекрутов для борьбы с этими обманщиками шотландцами. Думаю, мы должны…
 — Простите меня, сир, но вы же не хотите сказать, чтобы я прямо сейчас отправлялся в Корнуолл? В Вулфитон? К лорду Грейламу?
 — Э-э… Да, конечно, Робби. Сегодня днем. Нет, лучше в конце недели. А сейчас напряги извилины и напомни мне имена этих шотландских лордов, что покрыли позором свои горы.




 Глава 6




Замок Сент-Эрт

 Вслед Филиппе неслись громкие крики. Огромный бородач попытался ее поймать, но лишь оторвал рукав платья. Окружающие разразились громовым хохотом:
 — Надо было ухватить ее за подол, дурень! Голый зад лучше, чем голая рука.
 Уже давно стемнело. Филиппа пробежала через внутренний двор к конюшне. Она решила вскочить на лошадь и… И что потом? Ворота закрыты, а на верху стены, разумеется, стоят стражники. Ночь выдалась холодной, и девушка уже продрогла в старом потрепанном платье, да еще с одним рукавом.
 В полутемной и теплой конюшне пахло свежим сеном, навозом и лошадьми. Людей не было, конюхи, как догадалась Филиппа, ужинали в зале вместе с остальными обитателями замка. Она остановилась и прижала руку к сердцу, пытаясь выровнять дыхание. Неожиданно рядом раздался до боли знакомый голос:
 — Похоже, и на этот раз ты не удосужилась пошевелить мозгами. Интересно, что же ты все-таки собиралась предпринять, после того как сядешь на лошадь?
 Филиппа медленно повернулась. Дайнуолд де Фортенберри стоял в открытых дверях конюшни, держа в руке факел. И когда это он успел его зажечь? Дайнуолд даже не запыхался.
 — Не знаю. — Плечи Филиппы опустились. — У тебя так много людей в услужении. Я надеялась, что, может быть, ворота еще открыты, а стражники меня не заметят — они все равно сидят в зале и ужинают…
 — Может быть, открыты… А может, на небе появится луна и осветит тебе дорогу аж до самого Лондона? А воры и разбойники будут отдавать тебе честь, когда ты с задранной до колен юбкой помчишься мимо них на лошади? Глупая девка, я б не отпраздновал свой двадцать шестой день рождения, если бы не заботился о безопасности своей крепости. — Филиппа обессиленно прислонилась к дверце стойла. — Если ты наконец не начнешь думать, прежде чем действовать, то вряд ли дотянешь до двадцати. Ты оборвала рукав.
 — Это не я, а один из твоих неуклюжих мужланов. — Филиппа вспомнила грубые шутки остальных мужчин и неожиданно почувствовала себя совершенно беззащитной. — Пожалуйста, милорд, можно мне покинуть замок? Сейчас я все обдумала. Пожалуйста!..
 — Покинуть замок? Не спешите, миледи. В настоящий момент ваше положение не слишком прочно. Мне кажется, я обязан высечь тебя — чего твой отец явно никогда не делал. Связать и хорошенько отлупить за твою наглость и неуважение ко мне. Что тебе больше нравится — хлыст или моя рука?
 — Не подходи ко мне!
 — Да я еще и пальцем не пошевелил. Ты сказала, что не желаешь быть моей любовницей. Затем, как истинная женщина, заявила прямо противоположное, а именно, что стать моей сожительницей лучше, чем выйти замуж за человека, которого тебе выбрал отец. Я правильно излагаю?
 Филиппа кивнула, все еще прижимаясь к дверце стойла:
 — Я бы предпочла гореть в аду, но ничего не поделаешь. Ты обещал предоставить мне свободу выбора, но не сдержал слова.
 — Не топчись около этого стойла, девка. Там внутри мой боевой конь Филбо. Он недолюбливает людей, которые причиняют ему беспокойство, и с удовольствием укусит тебя за твое нежное плечико.
 Филиппа поспешно отошла в сторону, испуганно покосившись на вороного коня, глаза которого казались очень злыми и такими же опасными, как у его хозяина.
 — Почему лорд Генри так равнодушен к младшей дочери? Из-за твоего ужасного характера?
 — Нет, просто де Бридж… — Филиппа осеклась; закрыв кулачком рот, она с ужасом посмотрела на Дайнуолда.
 — Вильям де Бриджпорт? — В глазах де Фортенберри зажегся интерес. Филиппа ничего не ответила, но для Дайнуолда было очевидно, что, назвав это имя, она перепугалась до смерти. Из девчонки можно выудить любые сведения: она выпаливает все, что у нее на уме, не думая, чем это может обернуться. Она представляет опасность для себя самой, причем весьма ощутимую опасность. Неожиданно в голове Дайнуолда мелькнула мысль, а будет ли Филиппа так же, ни о чем не думая, кричать от страсти, но поспешил отогнать ее…
 — Де Бриджпорт — отвратительное существо. Жирный, с гнилыми зубами и дурным характером, — глядя на девушку, проговорил Дайнуолд.
 — Нет, отец имел в виду совсем другого человека! Я просто назвала это имя, потому что де Бриджпорт… выглядит как твоя лошадь!
 — Мой бедный Филбо, его оскорбила безмозглая девка. — Дайнуолд умолк и снова пристально поглядел на Филиппу. — Значит, ты предпочитаешь жизнь в грехе замужеству с ним. Уж не знаю, радоваться этому или удивляться. Ты уверена, что лорд Генри не станет платить за тебя выкуп? Мне действительно нужны деньги. Я бы предпочел деньги твоему, без сомнения, мягкому и красивому… но большому… телу.
 — Мне очень жаль, но отец не станет платить. Поверь, я не лгу, по крайней мере сейчас. Я подслушала, как он говорил моей матери и ухажеру моей сестры, который попытался меня изнасиловать, что у меня нет приданого.
 — Поклонник твоей сестры пытался тебя изнасиловать? Как это случилось?
 — В общем-то Иво де Вереи милый мальчик, просто он совсем потерял голову.
 Отец оттащил его, прежде чем я успела изуродовать этого безумца, что, конечно, неизбежно случилось бы, ведь я очень сильная.
 Дайнуолд расхохотался. Он ничего не мог с собой поделать. Когда он вошел в конюшню, то кипел от злости, но эта девчонка обезоружила его — сперва своим явным, почти комичным испугом, затем подкупающей искренностью. Он взглянул на ее длинную обнаженную руку. Эта девица так молода… Нет, не так уж и молода. Многие девушки ее возраста уже замужем и даже нянчат детей.
 — А потом твой отец сообщил де Вереи, что намерен выдать тебя за де Бриджпорта?
 — Да… Я раньше не знала… он никогда не упоминал имя де Бриджпорта. Сначала я не поверила, не могла поверить, но потом…
 — Потом ты уже не думала, а действовала: переплыла крепостной ров и забралась в повозку с шерстью. Ну ладно, что сделано, то сделано, а сейчас пора возвращаться в дом. Твоя голая рука покрылась гусиной кожей, и это выглядит очень непривлекательно. Думаю, мне следует отвести тебя к себе в спальню и привязать к кровати. Обещаю аккуратно обращаться с твоим платьем, так как теперь это твоя единственная одежда.


Замок Бошам

 — Лживая сука! Надеюсь, она свалилась в ров! Или ее поймали дезертиры! А может, хвала Господу, ее засадили в монастырь?.. По крайней мере милый Иво больше не хочет ее. И пусть только попробует захотеть!..
 — Замолчи, Бернис! — рявкнул лорд Генри. — Придется немедленно написать королю… опять. Спаси меня Боже, я потеряю Бошам! Король вырвет мне руки и ноги, отрежет язык…
 Леди Мод приказала дочери немедленно покинуть комнату. Сгоравшая от любопытства Бернис закапризничала и попробовала возразить, но мать была непреклонна: она сделает все от нее зависящее, чтобы Бернис никогда не узнала правду о своей «сестре».
 — Милорд, умерьте свой пыл, — выпроводив дочь, сказала она мужу. — Да, вы обязаны снова написать королю, но не сообщайте ему, что девушка пропала. Нет-нет, — леди Мод посмотрела на резной сундук в углу комнаты, — надо все хорошенько обдумать. Не стоит действовать в спешке. Филиппа, должно быть, подслушала ваши слова о предстоящем замужестве с Вильямом де Бриджпортом…
 — ..И сбежала из Бошама, — простонал лорд Генри. — Зачем только я вспомнил имя этого сукина сына, и пуще того — сообщил его Иво де Вереи?! Боже мой, Бриджпорт — отвратительный старый болван, и я ничем от него не отличаюсь.
 — Мне кажется, любая девушка может только мечтать о таком прекрасном муже, как Вильям де Бриджпорт, — не споря с последним утверждением мужа, заявила леди Мод.
 Лорд Генри недоверчиво уставился на жену. Когда же, думал он, успели исчезнуть ее губы? Помнится, много лет назад у нее был полный, красивый рот и такая милая улыбка… Он опустил глаза и подивился тому, что и грудь ее тоже куда-то подевалась. Исчезла, как и губы. Неужели из-за бесконечных молитв? Нет, от этого только ее костлявые колени стали еще острее. Он вспомнил Жизель, свою шестнадцатилетнюю любовницу. У нее великолепная грудь и губы на месте, а своими острыми зубками она так игриво покусывает его…
 Лорд Генри снова застонал, возвращаясь к реальности. Исчезла дочь короля, и он даже не представляет куда. Ее могли убить или похитить! Он лихорадочно перебирал в уме все напасти, которые подстерегают молодую и красивую девушку, такую как Филиппа. Лорду Генри она нравилась. Такой дочерью мог гордиться любой отец, а для него она была больше чем дочь — ведь она управляла хозяйством в Бошаме! И ее не привлекала всякая ерунда, которая так занимала Бернис. Филиппа не была особенно тщеславна, умела читать, писать и считать, а главное, обладала острым умом. Правда, беда ее состояла в том, что она не умела думать в критической ситуации. Поручи ей разрешить спор между двумя крестьянами, и она найдет соломоново решение, но, оказавшись в затруднительном положении, Филиппа мгновенно превращалась в суматошливое существо без единой мысли в голове. За примерами далеко ходить не надо: услышала его выдумку о браке с де Бриджпортом, сразу запаниковала и ничтоже сумняшеся ударилась в бега. И куда она подевалась?
 Неожиданно лицо лорда Генри просветлело. Как глупо, что он не подумал об этом раньше. Повозки с шерстью, отправленные на ярмарку в Сент-Ивес! Филиппа ведь не дурочка, она не выбежит на дорогу просто так и не пойдет пешком черт знает куда. Лорд Генри улыбнулся жене, заодно отметив, как с годами вытянулся ее нос.
 — Я знаю, куда делась Филиппа, и скоро ее найду.


Замок Сент-Эрт

 В отличие от Филиппы де Бошам Дайнуолд де Фортенберри предпочитал сначала хорошенько подумать и лишь потом действовать — если, конечно, представлялась такая возможность. Впрочем, в настоящий момент времени ему хватало. Единственным его желанием было наказать строптивую девчонку за то, что она так нагло покинула зал, выставив его дураком перед слугами.
 Дайнуолд с силой сжал обнаженную руку Филиппы и повел ее за собой по внутреннему двору. Из загона донесся крик осла; две свиньи, судя по их хрюканью, радостно спаривались среди отбросов; где-то неподалеку тихонько кудахтали куры…
 Филиппа была изрядно напугана и дрожала от холода, но все еще пыталась сопротивляться.
 — Поторопись, — сказал Дайнуолд и ускорил шаг, но, вспомнив, что Филиппа без обуви, пошел медленней. Девчонка собиралась сбежать от него босиком и в разодранном платье? Да, она представляет огромную опасность для себя самой, уж это точно!
 Они вошли в большой зал, и там воцарилась гробовая тишина. Дайнуолд позвал оруженосца. Танкрид — ровесник Филиппы, худой, светловолосый, с карими глазами и очень упрямым подбородком — подбежал к хозяину и, выслушав его тихий приказ, кивнул в знак согласия. Затем Дайнуолд развернулся на каблуках и вышел, ведя Филиппу за собой к лестнице на второй этаж.
 — Ты вернешь меня в башню?
 — Нет, я ведь уже сказал, что привяжу тебя к своей кровати.
 — Мне бы не хотелось. Ты не можешь дать мне еще один шанс исправиться?
 — Ты играешь со мной в опасные игры, девка…
 — Я не девка, я Филиппа…
 — Ты начинаешь раздражать меня, — прошипел Дайнуолд сквозь зубы. — Гарпия, ведьма, мегера… Список подходящих имен бесконечен. Нет, лучше молчи — или пожалеешь, — зарычал он, увидев, что Филиппа открыла рот, чтобы возразить.
 Для настоящей угрозы в его словах, пожалуй, не хватало злобы, но Филиппа была слишком короткое время знакома с Дайнуолдом, чтобы судить наверняка. Прикусив губу, она послушно засеменила за ним, стараясь не отставать. Дайнуолд крепко держал ее за руку, но ей не было больно. По крайней мере пока.
 По дороге они миновали трех служанок и двух стражников. Дайнуолд остановился, тихо переговорил с ними и отпустил. Наконец он привел Филиппу в огромную спальню, которая, вероятно, уже в течение долгого времени не знала женской руки. Огромная кровать с толстым соломенным матрасом, прикрытым сверху темно-коричневым шерстяным одеялом, два грубо сколоченных кресла, обшарпанный стол, большой сундук, на полу — шерстяной ковер отвратительного зеленого цвета… Ни гобеленов, ни занавесок, ни ярких кувшинов или мягких подушек на креслах. Мужчина, который здесь обитал, не был неряшливым или нечистоплотным, но комфорт, пусть даже самый незначительный, явно представлялся ему излишеством. Возможно, у него просто не было денег, чтобы купить красивые вещи. Так или иначе, но Филиппе спальня совсем не понравилась.
 Эта огромная, мрачная и пустая комната нагнала на нее еще больший страх. Дайнуолд отпустил руку девушки, запер дверь и спрятал ключ в карман туники. Потом зажег две высокие свечи, стоящие на столе. Пламя осветило комнату, но свечи издавали неприятный запах. Неужели хозяин Сент-Эрта не мог купить такие, что наполняют воздух ароматом меда или лаванды?
 — Ночь отнюдь не лунная, — заметил Дайнуолд, выглянув в узкое окошко, — в чем ты наверняка убедилась бы, хоть на минуту остановившись, чтобы как следует обдумать свой дурацкий побег.
 Филиппа не отвечала, оглядываясь по сторонам. В окнах были стекла, и это ее крайне удивило. Лорд Генри тоже вставил стекла в своей спальне, но при этом так долго ворчал и жаловался на дороговизну, что леди Мод пригрозила ударить его кочергой по голове.
 Дайнуолд подошел к девушке.
 — Нет… — Филиппа отшатнулась.
 Он остановился, словно внезапно передумал.
 — Я попросил Танкрида принести нам вина и немного еды. Мне кажется, ты голодна? Твой аппетит утолить непросто.
 Филиппе очень хотелось есть, но она, к собственному удивлению, отрицательно покачала головой.
 — Ты выбежала из зала, не попробовав вареный изюм, а мой повар готовит его очень хорошо, так же как и медово-миндальное варенье. — Дайнуолд говорил и говорил о еде, и Филиппе не оставалось ничего другого, как стоять и слушать, глотая слюнки. Неожиданно Дайнуолд улыбнулся ей, и она испугалась еще больше.
 Раздался стук в дверь, и Филиппа чуть не вскрикнула от радости, а Дайнуолд нахмурился:
 — Неужели тебе до такой степени хочется, чтобы, кроме меня, рядом находились другие люди? Это всего лишь Танкрид с вином и едой. Не двигайся.
 В руках у вошедшего был причудливо изогнутый поднос, несомненно изготовленный искусным мастером. Юноша опустил поднос на стол и принялся переставлять бутылки.
 — Уходи, — едва он закончил, приказал Дайнуолд, и Танкрид, бросив любопытный взгляд на Филиппу, поспешно вышел.
 — Они гадают, изнасилую я тебя или нет, — хладнокровно пояснил Дайнуолд и сел за стол. — А возможно, бедный Танкрид боится, что ты воткнешь мне нож между ребер. — Как видно, самого Дайнуолда подобная перспектива нимало не беспокоила. Он налил в чашу вина и сделал порядочный глоток.
 — Т-ты… ты… и в самом деле собираешься меня и изнасиловать? — заикаясь от ужаса, сдавленным голосом спросила Филиппа.
 — Пожалуй, нет… Во всяком случае, не сегодня. — Дайнуолд лениво потянулся. — Я уже позабавился с хорошенькой девкой и не испытываю желания делать это еще раз, особенно с девицей таких внушительных размеров и такого…
 — Я не уродина и не такая уж большая и неуклюжая! Моей руки просили три очень знатных рыцаря! Как ты смеешь говорить, что я не стою твоих усилий, или что я тебе не по вкусу, или…
 Дайнуолд рассмеялся. Вот это картина — наскакивает на него, как разъяренный котенок, потому что он отказался ее насиловать! Он расхохотался еще громче, заметив, как вытянулось лицо Филиппы, когда до нее наконец-то дошло, что она сказала.
 Филиппа бессильно опустилась на кровать, закрыла лицо руками и заплакала. Увы, это отнюдь не были несколько хрустальных слезинок, скатившихся из томно прикрытых глаз, — именно так представлял себя Дайнуолд изящные женские слезы, — а глубокие, рвущие душу рыдания, от которых содрогалось все ее тело.
 — Боже мой! Я же ничего тебе не сделал! Запруди свои ручьи, девка, или я…
 Она немного выпрямилась и, всхлипывая, пробормотала:
 — Я не девка, я Филиппа де…
 — Знаю, знаю. Ты богиня Филиппа, королева Филиппа, только успокойся. У меня аж живот свело от смеха. Больше никаких слез, у тебя нет причин плакать, я же ничем не обидел тебя. Наоборот, я обошелся с тобой исключительно гуманно.
 Благодари меня, императрица Филиппа.
 — С-спасибо, — судорожно всхлипывая, тихо проговорила девушка.
 Дайнуолд не ожидал этого. Возможно, она все-таки не такая ведьма, как ему показалось сначала. Он встал из-за стола, и Филиппа быстро спрыгнула с кровати и отбежала к дальней стене. Он улыбнулся и наклонился, чтобы снять кожаные подвязки, которые крепились крест-накрест вокруг икр.
 — Иди сюда и позволь мне тебя связать. Я не стану сильно затягивать узлы.
 — Нет, — прошептала Филиппа.
 В ответ Дайнуолд лишь снова улыбнулся и шагнул вперед. Филиппа отпрянула, споткнулась и упала, приземлившись на четвереньки. Дайнуолд поморщился, так как каменный пол его спальни был исключительно твердым и грубым.
 Он подхватил Филиппу под мышки и помог встать. Ему определенно нравилось ее тело: тонкая талия, пышная грудь и… Дайнуолду пришлось прервать свои чисто мужские мысли, потому что Филиппа повернулась и завизжала, да так пронзительно, что зазвенело в ушах, и изо всех сил ударила его кулаком в челюсть.
 Дайнуолд отпустил ее, и Филиппа упала на спину. Он наклонился, собираясь ее отшлепать, но тут в воздухе мелькнула длинная грязная нога, и Фортенберри получил ощутимый удар в живот, который отбросил его назад на добрых три фута — к счастью, на кровать, а не на пол. Дайнуолд рассвирепел, но заставил себя успокоиться, медленно поднялся и сел. В отличие от этой буйной ведьмы он-то всегда думает, прежде чем действовать.
 Филиппа стояла на коленях, одергивая платье. Ее дыхание было хриплым, грудь тяжело вздымалась.
 — Иди сюда!..
 — Нет!..
 — Иди немедленно, или я прикажу Танкриду, который сейчас наверняка стоит за дверью, прижав ухо к замочной скважине, чтобы он привел троих самых крупных мужиков. Они быстренько справятся с тобой и вдоволь развлекутся — прямо в моем присутствии, а я с удовольствием понаблюдаю за этим.
 На сей раз угроза подействовала, и Филиппа молча поднялась на ноги. Она подошла к Дайнуолду, холодея от страха и вместе с тем испытывая сильнейшее желание вновь его ударить. Дайнуолд притянул девушку к себе, и она оказалась между его разведенными в стороны коленями.
 — Сложи руки вместе.
 Она покачала головой, но под его насмешливым взглядом быстро соединила ладони, с ужасом следя, как Дайнуолд обматывает вокруг запястий длинную кожаную полоску.
 — Не хочу больше испытывать судьбу, ожидая, пока ты снова постараешься сбежать. Не сопротивляйся.
 Он подхватил ее и опрокинул на кровать. Затем продел конец кожаной полоски сквозь узел на запястьях и притянул его к изголовью кровати. Руки Филиппы оказались заведенными за голову. Девушка не мигая смотрела на него, и Дайнуолд догадался, что она умирает от страха. Он вполне понимал ее: в таком положении человек становится совершенно беспомощным.
 Ее платье задралось выше колен, и вид обнажившейся белой кожи весьма чувствительно сказывался на некоторых частях его тела. Дайнуолд торопливо набросил на Филиппу одеяло и укутал ее до подбородка.
 — А теперь помолчи.
 Это был ненужный приказ — она и так старалась даже не дышать.
 Несколько мгновений в комнате царила тишина. Дайнуолд задул свечи, затем разделся и лег рядом с девушкой. Филиппа слышала его дыхание. Пока он не сделал ни одной попытки коснуться ее тела. Она осторожно подергала руками, но узел был надежным. — Будь на моем месте Вильям де Бриджпорт, — внезапно произнес Дайнуолд, — он бы тоже связал тебя. Только с той разницей, что он развел бы твои белые ноги и лапал тебя грязными пальцами, в то время как я, девка, буду гладить твою плоть чистыми руками, языком и…
 — Мне надо в уборную! — поспешно выпалила Филиппа.
 — Только я устроился поудобнее, как тебе срочно что-то потребовалось. Не даешь спокойно полежать! Тебе действительно надо облегчиться, или это очередная ложь?
 — Я говорю правду. Пожалуйста!
 Дайнуолд выругался, встал, вновь зажег свечу и развязал Филиппе руки.
 — Горшок возле окна. Я оставлю тебя на пару минут, а ты поторапливайся. — Дайнуолд быстро накинул халат.
 Филиппа не шевелилась, пока он не закрыл за собой дверь, затем бросилась к горшку, даже не потрудившись взять с собой свечу…
 Несколько минут спустя дверь приоткрылась — в спальню вернулся Дайнуолд.
 — Ложись в кровать и вытяни руки за головой, чтобы я мог тебя связать.
 Рядом вдруг раздался глубокий вдох, и… Увернуться Фортенберри не успел: на голову ему обрушился увесистый ночной горшок. Дайнуолд упал как подкошенный.
 Филиппа растерянно смотрела на потерявшего сознание Дайнуолда. Он походил на мертвеца, и девушку охватили страх и чувство вины. Она опустилась на колени и прижала руку к его груди.
 — Не смей умирать, негодяй!
 Сердце Дайнуолда билось сильно и ровно. Филиппа облегченно вздохнула и поднялась на ноги. Опять она поторопилась! Что ей теперь делать?
 Танкрид… Надо как-то обмануть оруженосца. Возможно, она возьмет его в заложники. Да, так она и сделает, кроме того, можно воспользоваться его одеждой и обувью, а потом… В голове лихорадочно метались мысли.
 Неожиданно ее щиколотку обхватили сильные пальцы и потянули вниз. Ноги Филиппы подогнулись, и она с размаху упала на пол. Дайнуолд навалился на нее и придавил всей своей тяжестью. Несмотря на то что Филиппа превосходила ростом многих женщин, с Дайнуолдом ей было не справиться, она это поняла сразу.
 — К сожалению, я недостаточно сильно тебя ударила.
 — Да нет, напротив. — У Дайнуолда отчаянно кружилась голова. — Перед моими глазами сейчас целых четыре девки, а мне, уверяю тебя, и одной более чем достаточно.
 Дайнуолд почувствовал под собой ее упругую грудь и стройные бедра. Его тело отреагировало мгновенно, и он инстинктивно прижался к Филиппе еще теснее.
 Чертова обуза! — свирепо проговорил Дайнуолд, ненавидя себя за желание сорвать с нее платье, а потом так изъездить, чтобы она завопила от наслаждения. — Ты упрямая и безмозглая девчонка, я устал от тебя и твоих глупостей, твоих дурацких и безответственных выходок!
 — Что ты собираешься со мной делать?
 Дайнуолд промолчал. Он немного успокоился; неистовое желание сменил глухой гнев. Фортенберри встал и, волоча за собой Филиппу, подошел к кровати. Он сел, придерживая девушку одной рукой, другой зажег свечу. Потом опрокинул Филиппу к себе на колени и задрал платье, обнажив при этом весьма соблазнительные ягодицы, к коим и припечатал свою ладонь.
 На мгновение Филиппа просто окаменела. Этого не может быть, он не посмеет отшлепать ее, как какую-то… Дайнуолд ударил второй раз, Филиппа возмущенно закричала и попыталась вырваться.
 Он шлепнул ее посильнее, затем удары посыпались градом. Беспомощно лежа лицом вниз, Филиппа рыдала от боли, злости и унижения, сопротивляясь изо всех сил. Неожиданно пальцы Дайнуолда скользнули по ее бедру внутрь, разводя пошире ноги и откровенно касаясь интимного местечка между ними. Филиппа дернулась и испуганно вскрикнула.
 Дайнуолд почти швырнул ее на кровать и снова связал руки, на этот раз покрепче.
 Филиппа жалобно всхлипнула.
 — Только вздумай сказать, что я сделал тебе больно! Эдмунд от души посмеялся бы над тобой, сочтя это не наказанием, а сущей лаской.
 Дайнуолд возненавидел себя за это слово, едва оно слетело с его губ, заставив вспомнить мучительное желание, которое он испытывал к этой девушке еще минуту назад.
 — У тебя жесткая и мозолистая рука. Мне было больно, — стараясь сдерживать рыдания, проговорила Филиппа.
 — Расскажи это кому-нибудь другому! «Больно»… Скажи спасибо, что тебя не ударили горшком по голове! О Боже… Хорошо еще, что ты сначала не справила туда нужду!
 — Разумеется, я не использовала горшок! Я не…
 — Заткнись! Ты с ума меня сведешь. Достаточно. Спи!
 Ягодицы Филиппы пылали, в глазах стояли слезы, но ей пришлось подчиниться.
 Дайнуолд был так раздражен, что не мог успокоиться.
 — И что я с тобой цацкаюсь? Почему мне просто не изнасиловать тебя? Почему бы не…
 — Если ты это сделаешь, мой отец проследит, чтобы тебя отправили евнухом в Иерусалим.
 — Да что ты знаешь о евнухах и Святой Земле?
 — Я образованная девушка и много училась. Мне давали уроки с восьми лет.
 — И зачем только лорд Генри тратил деньги, чтобы учить такую наглую девицу? Какой в этом смысл?
 — Сама не знаю. — Филиппу тоже интересовал этот вопрос. Бернис все дни проводила в заботах об украшениях, модных платьях и туфельках, прическах, румянах… Ну и, само собой, о кавалерах. Ее не заставляли заниматься с отцом Бойзом, да и маловероятно, что Бернис, даже научись она читать, захотела бы взять в руки книгу. — Может, он уже тогда знал, что я ему пригожусь. А ведь так оно и вышло: наш управляющий умер почти два года назад, и я заняла его место.
 — Ты, женщина, выполняла обязанности управляющего в замке Бошам?!
 — Да. Кроме того, мать настояла, чтобы я вела домашнее хозяйство. Более того: она беспрекословно выполняла мои указания по дому, хотя вряд ли ей это нравилось.
 Очень странный вечер, решил Дайнуолд, которого донельзя утомили и весь этот разговор, и ее сопротивление, и желание, которое он испытывал. Он погасил свечу и снова лег.
 — Что же мне с тобой делать, девка?
 — Я не…
 Дайнуолд повернулся к ней спиной и демонстративно захрапел.
 — Я Филиппа де Бошам, и я…
 Филиппе не удалось закончить, потому что Дайнуолд крепко поцеловал ее. Она ощутила, как его мужская плоть прижалась к ее животу, почувствовала тепло его рук и открыла рот, чтобы высказать свое возмущение. Наградой ей стал его язык, и Филиппа, не раздумывая, стиснула зубы. Дайнуолд вскрикнул:
 — Мне следовало догадаться, что ты попытаешься превратить меня в немого! Проклятая строптивая девка, я… Нет, только попробуй что-нибудь сказать, и я сорву с тебя платье и…
 — Ты уже так и сделал! И ты смотрел на меня! И ты меня бил!
 Дайнуолд замер, и, хотя в темноте она не могла разглядеть его лица, Филиппа знала, что он насмешливо смотрит на нее.
 Дайнуолд отодвинулся и неожиданно резким движением задрал ей платье. Нижняя часть тела Филиппы оказалась обнаженной до пояса; со связанными за головой руками девушка была совершенно беспомощна и ничего не могла сделать.
 — Ну что же, — с удовольствием произнес Дайнуолд, — продолжим наш разговор. Так что ты хотела сказать мне, девка?
 Филиппа покачала головой, но он не увидел этого и рассвирепел. Этой ночью он только и делал, что зажигал и гасил свечи, защищался от ее выходок, проклинал ее и с трудом боролся с плотским желанием.
 Дайнуолд отодвинулся на край кровати и вновь зажег свечу. Приподнявшись на локте, он поднял подсвечник повыше и долго молча разглядывал Филиппу. Черт побери, сегодняшняя ночь должна была стать наказанием для нее, а не для него! Дайнуолд стиснул зубы. Нет, нет, ничего подобного, он вовсе не испытывает никаких чувств, он всего лишь приятно удивлен, не больше. Дайнуолд жадными глазами смотрел на нежную, еле заметную округлость ее живота, затем перевел взгляд на треугольник кудряшек внизу: он был того же цвета, что и волосы на голове, блестяще-коричневый с вкраплением пепельного и…
 — ..Песок, темный песок.
 Его слова так удивили Филиппу, что она на секунду забыла о своем страхе и возмущении, забыла, что он видит части ее тела, на которые никогда еще не смотрел ни один мужчина.
 — Что песок? — недоуменно спросила она.
 — Твои волосы. — Дайнуолд положил ладонь на шелковистую полоску и погладил ее пальцами.
 Филиппа вскрикнула. Он быстро убрал руку и сел, затем вновь положил ладонь ей на живот, слегка касаясь кончиками пальцев тазовых костей.
 — Ты создана, чтобы рожать детей. — Дайнуолд вдруг почувствовал какую-то странную тоску и, словно обжегшись, резко отдернул руку. — Помни, что я сказал тебе, девка, — посмотрев на Филиппу, грубо произнес он. — Неужели ты так наивна, что я должен подробно объяснять смысл своих слов? Нет? Хорошо. Может, ты хочешь еще что-нибудь мне сказать? Будут ли какие-нибудь жалобы? Упреки?
 Филиппа покачала головой.
 — Наконец-то ты проявила зачатки мудрости. Спокойной ночи.
 Дайнуолд в очередной раз загасил свечу; так как она догорела почти до основания, пламя весьма чувствительно лизнуло ему руку. Он перевернулся на спину. Боль в обожженных пальцах скоро прошла; перед глазами Дайнуолда по-прежнему стояла доводящая его до исступления картина: лежащая рядом обнаженная до талии девушка с длинными белыми ногами. Он все еще помнил упругость и нежность ее тела под своими ищущими пальцами…
 Дайнуолд выругался, схватил одеяло и накинул его на Филиппу.
 Уже проваливаясь в сон, он услышал ее шепот:
 — Я Филиппа де Бошам, я скоро проснусь, и весь этот ужас окажется всего лишь ночным кошмаром.
 Он ухмыльнулся в темноте. Сильная духом девка! В небольших порциях это даже забавно, но при слишком больших дозах может быть болезненным. Дайнуолд осторожно дотронулся до затылка. Хоть бы горшок остался цел — ведь другого у него просто нет…
 Еще раз усмехнувшись, Дайнуолд уснул.




 Глава 7


 На следующее утро Фортенберри уже не улыбался. Его ткач, Принк, свалился с тяжелым приступом лихорадки, а ведь большую часть шерсти уже очистили и спряли! Дайнуолд ходил из угла в угол, ругаясь на чем свет стоит, пока его не ухватила за рукав старая Агнес:
 — Хозяин, послушай. Эта хорошенькая молодая леди, которую ты привязал к своей кровати, она что, действительно высокородная дама или одна из твоих шлюх?
 Дайнуолд недовольно посмотрел на старуху. Он оставил Филиппу спящей, но перед уходом освободил ей запястья и, злясь на самого себя, осторожно опустил ее руки вниз и как следует растер их, чтобы вернуть чувствительность. Филиппа даже не пошевелилась. А что ей? Ее-то зад наверняка по-прежнему мягкий и белый, без единого следа от шлепков, а вот его голова просто раскалывается после удара ночным горшком!
 — Ты хочешь сказать, старая карга, что Филиппа умеет ткать и может научить других женщин?
 — Да, хозяин, похоже на то, — глубокомысленно кивнула старая Агнес. — Именно это я и имела в виду.
 Дайнуолд вспомнил, как Филиппа рассказывала ему, что была управляющим в Бошаме и вела все хозяйство. Он быстро поднялся на второй этаж. Отперев дверь и войдя в спальню, он увидел, что Филиппа стоит посреди комнаты и растерянно озирается.
 — В чем дело? — отрывисто спросил Дайнуолд.
 — Ночной горшок. Я разбила его вчера о твою голову. Мне надо… — Филиппа поморщилась, затем выпалила:
 — Мне надо сходить в уборную! Ты запер меня здесь, и я…
 Его единственный ночной горшок — и она его разбила!
 — Черт побери! Иди сюда, девка. — Дайнуолд провел ее в соседнюю, меньшую по размеру комнату. — Это спальня Эдмунда. Воспользуйся его горшком. Он, конечно, не произведение искусства, а просто грубая поделка, но вполне сойдет. В будущем станешь ходить в уборные. Они рядом с северной башней, и ты их легко найдешь по запаху. Когда закончишь свои дела, спускайся в зал. Поторопись.
 Филиппа стеснялась идти в зал: ведь там полно слуг, которые теперь считают ее любовницей хозяина. Девушке это было неприятно. Когда Дайнуолд ворвался в спальню, она мгновенно вспомнила прошлый вечер — этот человек отшлепал ее, играл с ней, смотрел на нее… Филиппа не понимала его поступков; это пугало ее и в то же время приносило облегчение. Хорошо, что ему не понравилась ее внешность, иначе бы она уже больше не была девственницей и навсегда распростилась с возможностью выйти замуж. Замуж… Перед мысленным взором Филиппы тут же возник мерзкий образ Вильяма де Бриджпорта, и девушка взмолилась про себя, чтобы ее злополучная выходка не привела к свадьбе с этим ужасным стариком Она вышла из спальни Эдмунда и стала спускаться по ступеням. Уши мгновенно заложило от стоящего вокруг гвалта. Казалось, шум был сильнее, чем вчера, однако он почему-то успокаивал ее натянутые нервы.
 — Идите за мной, миледи.
 Филиппа обернулась и увидела рядом Страшилу Горкела, самого уродливого мужчину из всех, кого она когда-либо встречала в жизни. Странно, но сегодня его вид почти не пугал ее.
 — Я Горкел, если вы помните, миледи. Идите за мной. Хозяин ждет вас.
 Филиппа кивнула, жалея, что на ногах у нее нет обуви, а один рукав оторван. Утром девушка старательно расчесала пальцами волосы и пригладила их, но не знала, стала ли выглядеть от этого хуже или лучше. Если бы Филиппа спросила об этом Горкела, он наверняка бы ответил, что она — лакомый кусочек для любого мужчины. Глядя на Филиппу, Страшила думал о том, как Дайнуолду повезло: вместе с обитателями замка он пережил тяжелую зиму, а сейчас наступило тепло, у них появилась шерсть, и прелестная девушка делит с ним постель…
 Горкел оставил ее перед дверью в зал, посчитав свою миссию выполненной.
 Дайнуолд сразу же заметил Филиппу, коротко кивнул ей и вернулся к разговору с управляющим. Это был тот самый человек, который вчера бросал на нее столь неприязненные взгляды; он и сейчас враждебно посмотрел в ее сторону.
 Филиппа терпеливо ждала, хотя от голода у нее сосало под ложечкой.
 Казалось, Дайнуолд прочитал ее мысли.
 — Ешь. — Он махнул рукой, указывая на стол. — Марго, принеси ей молока, хлеба и сыра.
 Филиппа принялась за еду, гадая, что же происходит между Дайнуолдом и его управляющим. Похоже, они спорят. Поглядывая на хозяина Сент-Эрта, Филиппа дивилась себе и своему странному поведению. Когда он утром вошел в спальню, она не испытала никакого замешательства. По правде говоря, она даже ждала этой встречи и неизбежной словесной пикировки…
 В этот момент кто-то дернул Филиппу за руку, и, обернувшись, девушка увидела Марго, которая с тревогой смотрела на нее.
 Она вопросительно приподняла бровь.
 — Надо слушаться хозяина, — как можно тише проговорила Марго.
 — Твой хозяин — нахал, — намеренно громко отозвалась Филиппа и откусила большой кусок овечьего сыра.
 — Возможно, — дружелюбно согласился Дайнуолд, кивком отпуская Марго, — но я нахал, который может делать с тобой что угодно, девка.
 Он был прав, но это уже не пугало Филиппу. Дайнуолд не изнасиловал ее прошлой ночью, а ведь мог бы, так как она была совершенно беспомощна. Филиппа задрала подбородок на добрых два дюйма и приняла самый высокомерный вид, какой только могла.
 — Зачем я тебе понадобилась?
 Дайнуолд не ответил, дожидаясь, пока она закончит трапезу.
 — Ты говорила, что леди Мод учила тебя вести домашнее хозяйство. Это правда?
 — Разумеется. Я не лгунья. Ну… по крайней мере я редко говорю не правду, — простодушно добавила она.
 Неожиданно Дайнуолд вспомнил еще одну женщину, которая всегда вот так же спокойно и естественно разговаривала с ним. Кассия… Однако какой он глупец: эта девчонка походит на нежную, преданную мужу Кассию де Моретон, как дикое яблоко — на изысканные заморские фрукты.
 — Ты умеешь ткать? Филиппа чуть было не подавилась.
 — Ты хочешь, чтобы я ткала шерсть, которую ты украл у моего отца?!
 — Да. И еще я хочу, чтобы ты поучила других женщин, тем более что некоторые из них, по словам старой Агнес, уже немного знакомы с этой работой. Филиппа хитро сощурилась и улыбнулась, и Дайнуолд, заметив ее гримаску, усмехнулся. Да, он отчаянно нуждался в ее помощи, но ни за что не допустит, чтобы она догадалась об этом.
 — Что я получу, если помогу тебе с шерстью? — Филиппа выглядела как заправская торговка на ярмарке в Сент-Ивесе.
 — Первое же платье. Или накидку. Но только что-нибудь одно.
 Филиппа покосилась на изношенное грязное шерстяное платье, которое болталось на ней, как мешок из-под муки. Сделка казалась справедливой.
 — Ты позволишь мне уйти отсюда?
 — Уйти? Назад к твоему отцу? Назад в отвратительные объятия Вильяма де Бриджпорта?
 Филиппа покачала головой.
 — А-а, значит, к другому человеку, этому таинственному кузену. Как его имя, Филиппа?
 Она снова покачала головой.
 — Платье или накидка. Это все, что я могу тебе предложить, по крайней мере на данный момент.
 — Почему?
 — Говори «да» или «нет», девка!
 — Я не…
 — Отвечай немедленно! Филиппа кивнула:
 — Я согласна. — Она взглянула ему прямо в глаза. — А как ты будешь вести себя со мной?
 Дайнуолд понял скрытый смысл этого вопроса, но он был упрям. К тому же прошлой ночью Филиппа основательно рассердила его да еще чуть не убила ночным горшком.
 — Я буду держать тебя в своей постели, пока не устану. — Он произнес это очень громко, и Алайн с еще большим презрением посмотрел на Филиппу.
 — Черт побери, ты произнес это так, будто я уже твоя любовница! — прошипела девушка, схватив Дайнуолда за руку и сильно ущипнув.
 — В любом случае ты будешь спать в моей кровати — не стоит выпускать тебя из виду, — даже не поморщившись, спокойно ответил хозяин Сент-Эрта. — А сейчас для тебя настало время отплатить за мое гостеприимство, — тоном, не допускающим возражений, закончил Дайнуолд и приказал позвать старую Агнес.
 Когда она появилась, Дайнуолд отошел в сторону и скрестил руки на груди, подумав про себя, что Агнес кажется старше вековых дубов, растущих к северу от крепости, а назойливостью превосходит навозных мух в конюшне.
 Филиппа медленно дожевывала кусочек сыра и разглядывала стоящую перед ней женщину.
 К огромному удивлению Дайнуолда, старая Агнес вдруг заволновалась.
 Филиппа спокойно допила молоко и сказала:
 — После завтрака я посмотрю шерсть. Если она плохо вымыта и спрядена, я буду очень недовольна. Нитки должны быть чистыми. Проследи за этим. Где стоят ткацкие станки?
 Старая Агнес слегка подняла голову, но под воинственным взглядом Филиппы снова согнулась в поклоне.
 — В пристройке за бараками… хозяйка.
 — Отбери по меньшей мере пять женщин с ловкими пальцами, женщин, которые способны думать о чем-то еще, кроме мужиков, и смогут научиться ткать. Ты, разумеется, станешь моей помощницей. Иди и проследи за качеством ниток. Я скоро приду.
 Старая Агнес с восхищением посмотрела на молодую девушку, которая хорошо знала, как себя держать со слугами.
 — Слушаюсь, хозяйка.
 Она вышла в таком приподнятом и радостном настроении, какого у нее никто не видел уже несколько десятилетий.
 Дайнуолд пораженно уставился старой служанке вслед. Проклятая Филиппа! Эта несносная девчонка сотворила чудо — а ведь была с Агнес не очень-то приветлива, наоборот, вела себя строго, властно и…
 Он заметил, что Филиппа смотрит в его сторону и улыбается.
 — Агнес нужна сильная рука и, что еще важнее, чувство собственной значимости. Сейчас она получила и то и другое, — спокойно пояснила девушка и принялась насвистывать.
 Дайнуолд развернулся на каблуках и быстро вышел из зала. С ума сойти! Ему утерла нос девица, которая несколькими часами раньше столь ловко орудовала ночным горшком, что у Дайнуолда до сих пор в голове гудело! Он в сердцах выругался.
 Филиппа мысленно возблагодарила леди Мод, чей язычок, если надо, был острее, чем жало гадюки. Впрочем, — опять же при необходимости — хозяйка Бошама нередко расточала и потоки меда. Сейчас ее наука невольно помогла Филиппе: теперь старая Агнес не только сделает больше, чем все женщины Сент-Эрта, вместе взятые, но и проследит, чтобы они работали на совесть.
 Неожиданно Филиппа заметила, как на стол легла чья-то тень.
 — Филиппа де Бошам, я Алайн, управляющий лорда Дайнуолда.
 Девушка не ожидала, что этот человек заговорит с ней. Учитывая, какие злобные взгляды он бросал в ее сторону… Хм, интересно, что же ему надо? Она надменно подняла голову, стараясь придать лицу бесстрастное выражение.
 — Сообщите мне имя вашего кузена, и я позабочусь о том, чтобы вы как можно быстрее оказались на пути к нему, подальше от Дайнуолда де Фортенберри, — вкрадчиво улыбаясь, тихо произнес Алайн.
 — Зачем? — в упор спросила Филиппа. Его улыбка погасла.
 — Ты здесь чужая. — Ответ прозвучал громко и зло, но Алайн быстро взял себя в руки. — Ты невинная юная леди, а Дайнуолд де Фортенберри — негодяй и разбойник, — подчеркнуто доверительным тоном заговорил он. — Это человек, который никому не доверяет и сам не способен хранить верность. Он живет по своим законам, которые не дано изменить остальным. Он ворует, грабит и получает от этого удовольствие. Он будет унижать и использовать тебя, пока не наградит ребенком, а потом выбросит за ворота. У него нет совести, нет принципов, нет уважения к женщинам. Он издевался над своей первой женой, пока она не умерла; он вообще любит издеваться над женщинами, будь то высокородные дамы или служанки — ему плевать. В конце концов от тебя отвернутся все — и он сам, и твоя семья.
 Неприкрытая злоба, звучавшая в этой тираде, поразила Филиппу. Прошлым вечером она и сама готова была убить хозяина замка, но в словах управляющего было что-то другое, что-то лежащее очень глубоко. Дайнуолд не изнасиловал ее, хотя у него была такая возможность, и не издевался над ней, хотя она довела его до белого каления. Наоборот, это она ударила его.
 Внезапно Филиппа вспомнила, как Фортенберри ее отшлепал. А что бы она сделала на его месте, если б ее треснули по голове тяжелым ночным горшком?
 Да-а, ну и дела!.. Управляющий, который поносит своего хозяина, вместо того чтобы хвалить его… Такого она еще не встречала!
 — За что ты ненавидишь Дайнуолда де Фортенберри?
 Алайн отшатнулся, словно она его ударила:
 — Ненавижу хозяина? С чего ты это взяла? Просто я знаю, что он из себя представляет и каковы его мысли. Дикий, безжалостный, потерявший веру в Бога человек! Но, несмотря на все это, у меня нет к нему ненависти. Ведь он мой хозяин. Но вам… Уходите, миледи, уходите, пока живы. Скажите мне имя вашего кузена, и я увезу вас отсюда.
 — Хорошо, — медленно произнесла Филиппа, — я скажу тебе.
 Лицо Алайна просветлело, в глазах мелькнуло удовлетворение, из груди вырвался облегченный вздох.
 — Так как же его зовут?
 — Я пока подожду с ответом. Сначала я должна заработать себе новое платье, как мы договорились с твоим хозяином. Не могу же я показаться близкому родственнику в тех лохмотьях, которые на мне сейчас.
 — Мне кажется, ты глупая девушка. Еще раз предупреждаю: Дайнуолд будет использовать тебя, пока не оставит с ребенком, а затем выбросит, как ненужную вещь, и ты подохнешь в канаве. — С этими словами Алайн повернулся и, едва сдерживая ярость, быстро вышел.
 Филиппа удивленно покачала головой. Странный замок, а еще более странные его хозяин и управляющий… Она встала из-за стола и отправилась в ткацкую мастерскую.
 В длинной и душной комнате, кроме Агнес, были еще шесть женщин; как только Филиппа появилась в дверях, мгновенно воцарилась тишина. В мастерской стояли три старые прялки и три станка, один дряхлее другого. Филиппа оглядела каждую женщину и одобрительно кивнула, затем поговорила со всеми, узнала, как их зовут и что они умеют делать: Оказалось, ничего — за исключением двоих, да и у тех знания практически равнялись нулю. Потом она проверила станки. В одном треснул челнок, в другом ослабла рама, а в третьем нитка выскальзывала из крепления. Филиппа вздохнула и подошла к Агнес:
 — Ты говорила, что Горкел поможет нам наладить станки?
 — Да. Достаточно этому уроду бросить всего один взгляд на вещь, и он уже знает, как ее чинить; и так с самого детства.
 — В таком случае найди Горкела. Дожидаясь Страшилу, Филиппа внимательно осмотрела изготовленные нитки. Если учесть состояние прялок, результат получился вполне сносный. Еще раз вспомнив леди Мод, Филиппа улыбнулась и похвалила мастериц.
 Два часа спустя женщины уже сидели за ткацкими станками. Они работали аккуратно, хоть и медленно, но это было и лучше. Как только они наберутся опыта, дело пойдет быстрее. Старая Агнес поминутно заглядывала им через плечо, ругалась и ворчала, а потом поворачивалась к Филиппе и одаривала ее беззубой улыбкой.
 — Принк, он здесь ткач, как вы, наверное, знаете, миледи, так вот он сказал, что женщины не могут работать за станками. Ха! — Служанка презрительно фыркнула.
 — Надеюсь, старый зануда теперь заткнется навсегда. Понятно, почему ни одна женщина в замке ничего не знала — этот дуралей боялся их учить. Они бы враз переплюнули старого идиота.
 Филиппе очень хотелось встретиться с Принком до того, как он навсегда заткнется.
 Какая идиллия: леди Филиппа, дочь лорда Генри, владельца замка Бошам, недавно прибывшая в Сент-Эрт, руководит женщинами, которые превращают в ткань украденную у ее отца шерсть! Филиппа расхохоталась, оценив комизм ситуации.
 — Почему ты смеешься? Ты же меня не видела! — раздался позади детский голос.
 — А я догадалась. И долго ты подсматривал, Эдмунд?
 — Я никогда не подглядываю за женщинами, — подбоченясь, огрызнулся Эдмунд. — Просто я следил за одной противной дылдой.
 — Какой отвратительный мальчишка, — буркнула Филиппа.
 — Вот я скажу папе, что ты обзываешься, и он больше не разрешит тебе ходить в мой ночной горшок!
 Филиппа молитвенно прижала руки к груди.
 — О нет, Эдмунд! — жалобно возопила она. — Я просто умру без твоего ночного горшка! Не заставляй меня ходить в уборные, о пожалуйста, Эдмунд!
 Чувствуя подвох, мальчик растерянно заморгал. Догадавшись, что она попросту разыгрывает его, Эдмунд нахмурился; потом в глазах его мелькнуло хитрое выражение, и Филиппа сразу вспомнила Дайнуолда.
 — Смейся, смейся! Как бы тебе не пришлось плакать — мой папа тебя накажет. Эта правда!
 — Это, а не эта, — машинально поправила Филиппа, и Эдмунд от гнева раздулся, как бойцовый петушок.
 — Буду говорить так, как захочу! Никто не смеет мне указывать, как говорить разные вещи, и эта…
 — Это, не эта.
 — Ты огромная уродина, и мой папа тебя не любит! Лучше залезай обратно в повозку и уезжай отсюда! — Эдмунд направился к двери, но у порога обернулся и крикнул:
 — Ты не девушка, а здоровенная глупая дылда! — и тут же врезался в отца, который в этот момент входил в мастерскую.
 — Я бы умер от такого оскорбления, — заметил Дайнуолд, глядя сверху вниз на сына. — Почему ты говоришь ей такие гадости, Эдмунд?
 — Она мне не нравится! — Эдмунд топнул о грязный пол своей не менее грязной ногой.
 — А почему ты не надел ботинки?
 — Они дырявые.
 — Разве в крепости нет сапожника? — спросила Филиппа, сама мечтавшая хоть о какой-нибудь обуви.
 — Старик Гримсон умер полгода назад, а его подмастерье последовал за ним неделю спустя.
 Филиппа уже открыла рот, чтобы посоветовать послать их драгоценного управляющего в Сент-Ивес и нанять там сапожника, но вовремя вспомнила, что у Дайнуолда нет денег. Она лихорадочно перебирала в уме все возможные выходы.
 — Знаешь, — проговорила она наконец, можно сшить обувь, если попросить оружейника вырезать кусок кожи по размеру ноги твоего сына. Кроме того, понадобятся толстые иголки.
 Дайнуолд нахмурился. Вот неугомонная женщина! Эдмунд прав: она здесь чужая. Он снова посмотрел на грязные ноги мальчика, заметил на одном из пальцев большую царапину и громко выругался. Эдмунд улыбнулся, предвкушая наказание, которое отец придумает для этой наглой девчонки.
 Филиппа молчала.
 — Я поговорю с оружейником, — пообещал Дайнуолд и взял сына за локоть. — Пора заниматься, Эдмунд. И никаких возражений!
 С этими словами он потащил мальчика из комнаты; тот, повернув голову назад, не отрываясь смотрел на Филиппу. Его взгляд был полон удивления, ярости и… полнейшей растерянности.




 Глава 8


 Филиппа взмокла в душной комнате, как и все остальные женщины, чьи пальцы становились все менее подвижными, а жалобы все более громкими. С пола поднимались клубы пыли, которую вздымала дюжина ног. Даже старая Агнес, казалось, вот-вот свалится от усталости.
 В конце концов Филиппа не выдержала.
 — Довольно! — стараясь перекричать шум, приказала она. — Агнес, пошли кого-нибудь за едой. Уже полдень, и мы заслужили отдых.
 Ответом ей стали вымученные улыбки. Женщины потягивались и растирали усталые пальцы.
 Утро было просто ужасным, решила Филиппа, проходя вдоль станков и нахваливая сотканную материю. Может, Бог наказывает ее за какой-то страшный проступок или неведомый ей самой тяжкий грех, насылая на нее все эти беды? Проклятые ткацкие станки, до крайности запущенные негодяем Принком, поминутно ломались, так как все детали были очень старыми и изношенными. Из-за этого дело подвигалось крайне медленно, его застопоривали и невыносимая духота, и слишком мизерные навыки новоявленных ткачих… За долгие часы работы Филиппа подружилась со Страшилой Горкелом как ни с кем другим в замке и больше не боялась ни его, ни его уродливой внешности. Он чинил старые педали, скреплял насквозь прогнившие деревянные челноки, регулировал натяжение нитей. Но сейчас даже Горкел выглядел крайне утомленным.
 Отличная шерсть, подумала Филиппа, разглядывая готовую работу Мордрид, единственной женщины, которую хоть чему-то научил Принк. Мордрид, как шепнула ей старая Агнес, пустила старого козла к себе в постель, и тому в качестве вознаграждения пришлось учить ее своему ремеслу.
 Да, ткань получилась плотной и крепкой и продержится несколько зим. За такую можно выручить неплохие деньги на ярмарке в Сент-Ивесе! Филиппе не терпелось поскорее приступить к окраске, а потом приказать девушкам, чтобы они сшили ей платье. Возможно, и накидку тоже — приталенную, с пышными длинными рукавами…
 Филиппа вдруг вспомнила об Эдмунде. Маленький головорез разговаривал, как безграмотный крестьянин, да и одет был едва ли не хуже беднейшего из вилланов — его туника превратилась в сплошные лохмотья. Девушка вздохнула.
 Потом она подумала о Дайнуолде — у того локти вылезают из дыр, прорехи на брюках, огромные прорехи, — и вздохнула еще раз.
 Нет, Дайнуолд — презренный похититель шерсти и молоденьких девушек, одернула себя Филиппа. Она ему ничем не обязана! Пусть делает что хочет со своей драной туникой; самое главное — ее платье, А потом она сбежит и отправится к кузену Вальтеру!
 После того как женщины поели хлеба, сыра и холодной говядины, Филиппа нехотя отправила их обратно в душную мастерскую. Там ничего не изменилось — судьба словно насмехалась над ними. День тянулся ужасающе медленно. Станки продолжали ломаться, одна деталь за другой. Горкел совсем обессилел и еле двигался. Их лорд и хозяин так и не появился. Заставил ее надрываться в этой душегубке, а сам где-то прохлаждается, черт побери!
 Наступил вечер. От усталости у Филиппы кружилась голова. Встав из-за станка, на котором она работала наравне с другими женщинами, девушка сказала, что ждет всех утром, кивнула старой Агнес и вышла из мастерской.
 Внутренний двор пересекали длинные вечерние тени. Филиппа направилась к воротам крепости, расчищая себе дорогу среди стаи кудахчущих кур, нескольких свиней, трех козлов и дюжины ребятишек. Она смотрела только вперед, словно за крепостной стеной ее ждало какое-то важное дело.
 Филиппа уже почти подошла к воротам, когда над ухом раздался насмешливый голос:
 — Просто глазам не верится! Моя рабыня снова пытается убежать? Мне что, приковать тебя к себе, девка?
 Так она и знала! Он, должно быть, приказал следить за ней и сразу сообщить, если она попытается покинуть Сент-Эрт, а прогулка к воротам вполне соответствовала подобным намерениям. Филиппа остановилась.
 — Если ты прикуешь меня к себе, то умрешь от духоты в твоей кошмарной мастерской. Сомневаюсь, что тебя прельщает подобная перспектива, — не поворачиваясь, устало проговорила она.
 — Согласен.
 — Кроме того, я не твоя рабыня.
 Дайнуолд улыбнулся, услышав знакомые бунтарские нотки. Волосы Филиппы удерживала только узкая полоска кожи, и они волнами спадали между лопаток почти до талии. Плечи были бессильно опущены, она выглядела усталой и сломленной духом. Дайнуолду это не понравилось, и он нахмурился:
 — Оружейник обещал найти подходящие куски кожи и разрезать их, только сначала он должен измерить твою ногу.
 — Вряд ли он подберет что-нибудь стоящее.
 — Я просил его постараться, чтобы в последний момент не обнаружилось, что кожи не хватает. Надеюсь, это тебя не обижает?
 — У меня не такие уж большие ступни!
 — Зато грязные, почти как у моего сына. Ты не хочешь принять ванну? День закончился. На самом деле я шел в мастерскую, чтобы посмотреть, как там ваши успехи. Принк делает отчаянные попытки справиться с лихорадкой. Он в бешенстве из-за того, что одни женщины ткут, а другая руководит ими. Бедную Мордрид обвинил во всех смертных грехах!
 — Старая Агнес сказала, что он скоро заткнется навсегда, — заметила Филиппа, поворачиваясь к Дайнуолду и улыбаясь.
 Дайнуолд был одет в ту же тунику, что и вчера, и казался крайне утомленным. Возможно, у него были свои причины не заходить к ним весь день. Филиппа случайно взглянула на его длинные пальцы и тут же отвела глаза, гоня прочь воспоминание о том, как они касались ее тела.
 Как глупо! Зачем он это делал? Ведь он не хотел ее. И потом, попытайся он изнасиловать ее, она бы ни за что не поддалась — во всяком случае, сопротивлялась бы до последнего…
 — Я тебе больше не нужна. Агнес великолепно управится с женщинами, а Мордрид научит их как следует ткать. Горкел отлично чинит станки, хотя они и ломаются чуть ли не каждую минуту. Твой прекрасный Принк — лентяй и дурак. Ткацкие станки следовало бы сжечь и заменить на новые еще десять лет назад, и…
 О, да что тебе до этого?
 — Филиппа всплеснула руками, потому что Дайнуолд смотрел на нее с ленивым любопытством, словно перед ним стояла ученая собака. — Между прочим, почти все женщины уже работают довольно сносно. Так что я хочу получить обещанное платье и уехать к кузену.
 — Как, ты сказала, его зовут, этого твоего драгоценного родственника?
 — Его зовут отец Ральф. Он угрюмый монах-бенедиктинец и возьмет меня к себе в качестве мальчика из хора. Я буду жить в маленькой келье и проведу остаток жизни, вознося благодарственные молитвы Богу за то, что Он спас меня от де Бриджпорта и прочих негодяев вроде хозяина Сент-Эрта.
 — Тебя станут звать Филиппа-кастрат.
 — Что такое кастрат?
 — Мужчина, который уже не мужчина, потому что лишен своего… как бы сказать… мужского отростка.
 — Господи милосердный! Какой ужас! — Она невольно бросила взгляд вниз, и Дайнуолд рассмеялся.
 — Да уж, подобной судьбе не позавидуешь. Ладно, хватит разговоров. Сейчас, девка, ты пойдешь со мной в спальню. Нам обоим не повредит ванна; я устал от своей грязи, не говоря уже о твоей. Может быть, я окажу тебе честь и разрешу потереть мне спину.
 Филиппе страшно захотелось ответить ему какой-нибудь колкостью, но спорить не было сил. Вымыться — это великолепно. Она взглянула на свое несвежее, в пятнах от пота платье и тяжело вздохнула. Дайнуолд промолчал. Он резко повернулся на каблуках, очевидно, не сомневаясь, что она последует за ним, как верный пес, что, впрочем, она и сделала, будь он проклят…
 Они прошли мимо Алайна. Филиппа заметила, как управляющий приветливо поклонился Дайнуолду, и вновь подивилась их отношениям. Почему же утром Алайн поносил своего хозяина самыми последними словами? Что-то здесь не так. Филиппа никогда раньше не считала себя слишком любопытной, хотя ее родители могли и поспорить с этим, но сейчас ей хотелось хорошенько потрясти Алайна, как трясут шкатулку с секретом, пытаясь узнать, что находится внутри…
 Филиппе не пришло в голову спросить у Дайнуолда, где же она будет мыться, пока он не запер дверь спальни и не положил ключ в карман, после чего уселся на кровать.
 — Так уж и быть, проявлю рыцарское благородство и позволю тебе помыться первой. Видишь, в Корнуолле еще не умерла галантность.
 — Я настолько грязная, что тебе придется потом заново набирать воду. Кроме того, ты же не можешь остаться здесь. Ты подождешь снаружи?
 — Нет. — Насмешка согнала усталое выражение С лица Дайнуолда. — Нет, я хочу видеть тебя обнаженной. Снова. Только на этот раз всю, целиком, а не отдельные части.
 Филиппа опустилась на пол. Она с вожделением смотрела на обитую медью деревянную ванну, над которой соблазнительно поднимался парок, и боролась с почти непреодолимым желанием раздеться и прыгнуть в нее. Ну уж нет, он этого не дождется! Она с места не сдвинется, даже если придется здесь сгнить; не позволит ему унижать себя и не станет изображать перед ним шлюху! К огромному удивлению Филиппы, Дайнуолд молчал. Он не грозил ей наказанием, не пытался насильно раздеть ее. Он просто встал с кровати и спокойно принялся снимать одежду.
 Девушка уставилась в пол. Несколько минут в комнате стояла тишина. Филиппа не выдержала и подняла голову.
 Дайнуолд стоял рядом с ванной, всего в нескольких шагах от Филиппы. Ей, конечно, и раньше приходилось видеть обнаженных мужчин — как они выглядят, не знают только невинные послушницы в монастырях, — но Дайнуолд был совсем другим! Мускулистый, стройный, волосатый, с длинными крепкими ногами и плоским животом. Филиппа смотрела на него как зачарованная. Заметив, как под ее взглядом увеличивается в размерах его мужское орудие, Филиппа вспыхнула; лицо ее залило румянцем.
 По телу вдруг прокатилась жаркая волна. Девушка смутно догадывалась, что с ней происходит, понимала, что теряет контроль над собой, но ей почему-то больше не хотелось себя контролировать… Она поспешно отвернулась.
 Дайнуолд рассмеялся и залез в ванну. Он заметил — не мог не заметить — ее любопытный и изучающий взгляд, почувствовал, как растет его собственное возбуждение, увидел ее смущение и интерес. Поведение Филиппы вообще доставляло ему удовольствие — когда она не раздражала его излишней строптивостью и словесными колкостями.
 Дайнуолд намылился.
 — Ну, девка, а теперь расскажи мне, как идут дела в мастерской. И не вздумай ныть и жаловаться на жару или надоедливую старуху Агнес. Что вы успели сделать?
 Филиппа повернулась к нему, радуясь, что стенки ванны мешают такому неприличному занятию, как любование мужским телом, а его волосы, лицо и руки покрыты мыльной пеной, так что она при всем желании не может разглядеть ни сантиметра кожи.
 — Без всякого преувеличения могу сказать, что день прошел в сплошных разочарованиях. Я шкуру спущу с твоего Принка, если только лихорадка первой не сведет его в могилу! Но, как бы там ни было, у нас уже есть ткань. Думаю, надо сшить из нее тунику для Эдмунда, а то он выглядит как ребенок виллана.
 Дайнуолд открыл глаза, и их немедленно защипало от мыла. Он выругался и с головой окунулся в воду, затем ополоснул лицо и повернулся к Филиппе:
 — Нет! Мы же договорились, что первая туника будет твоей. Что за глупая девчонка! Я человек слова; хоть ты, женщина, и не понимаешь, что такое честь, советую тебе помалкивать. Терпеть не могу мучеников, так что не надо красивых жестов. Кроме того, ты, очевидно, просто не видела детей вилланов: у них вообще нет одежды.
 — Тебе в глаза попало мыло, и ты выплеснул на меня свой гнев! Тиран! Ослиная голова!
 — Недурные выражения для юной девы. Может быть, мне помочь тебе и поучить новым ругательствам — более злобным и менее приличным?
 Филиппа вскочила на ноги, и Дайнуолд догадался, что она задумала.
 — Не стоит, Филиппа, — произнес он как можно спокойнее. — Оставь ключ там, где он лежит. Опять ты действуешь не подумав. Снаружи стоит Танкрид, и даже если тебе удастся обмануть его и ударить чем-нибудь по голове, неподалеку находятся другие слуги. Сядь и расскажи мне, что вы собираетесь делать завтра. Если тебе очень хочется, можешь даже при этом хныкать и ныть.
 Филиппа села на кровать и положила руки на колени. Дайнуолд продолжал мыться. Она посмотрела на сброшенную им тунику, ту самую, в кармане которой лежал ключ, и грустно вздохнула: Дайнуолд прав.
 — Завтра мы начнем красить ткань. — Он одобрительно кивнул.
 — Если твои люди умеют это делать, то уже на следующий день материя будет готова к раскрою.
 Дайнуолд мыл живот. Филиппа знала, что это живот — или даже немного ниже, — и не отрывала глаз от ванны, просто не могла оторвать. Она думала о том, что почувствует, когда коснется его тела, проведет по нему рукой….
 В этот момент Дайнуолд поднял голову и улыбнулся:
 — Я прикажу принести тебе свежей воды, эта слишком грязная.
 — А ты? Останешься здесь и будешь смотреть на меня?
 Дайнуолд решил, что, если он скажет «да», Филиппа попросту откажется мыться, и покачал головой:
 — Нет, я уйду. Но если ты снова попытаешься совершить какую-нибудь глупость, я сделаю с тобой то, что тебе страшно не понравится.
 — Что именно?
 — Что, что… Ты раздражаешь меня, девка, так что закрой свой глупый рот и подай вон то полотенце. Оно у меня единственное, поэтому я воспользуюсь только половиной. Скажи мне спасибо, девка.
 — Спасибо.


Замок Вулфитон, около Сент-Агнес

 — Проклятый сын шлюхи! Он знал, черт его возьми! Этот негодяй прекрасно знал, что вино отправлял в Вулфитон твой отец! Я ему руки поотрываю, нос перебью, ноги в землю вгоню…
 Лорд Грейлам де Моретон, хозяин Вулфитона, смолк, услышав звонкий смех жены.
 — У нас осталось всего две корзины, Кассия, — негодующе посмотрев на нее, продолжал лорд Грейлам. — Это же подарок твоего отца. Ему пришлось потратить немалые деньги, чтобы доставить вино из Аквитании в Бретань, а потом зафрахтовать корабль. Неужели тебе все равно, что этот проклятый мерзавец имел наглость обокрасть корабль?
 — Во-первых, ты не знаешь точно, что это был именно Дайнуолд, — сказала Кассия де Моретон, все еще всхлипывая от смеха. — И во-вторых, ты только сегодня узнал, что корабль несколько недель назад потерпел крушение.
 Возможно, судно разбилось о скалы по вине капитана, а местные крестьяне растащили груз, когда корабль стал тонуть, или, может, все просто смыло волной.
 — «Возможно, возможно»… Я абсолютно уверен, что это дело рук проклятого Дайнуолда! — с горечью воскликнул Грейлам, расхаживая по комнате. — Если хочешь знать правду, несколько месяцев назад мы поспорили с ним, кто за раз выпьет больше аквитанского вина. Я сказал ему о подарке, который собирался нам прислать твой отец. Мы договорились провести наше состязание, как только вино прибудет в Вулфитон. Он сразу понял, что проиграет, потому и устроил это так называемое крушение. Я это знаю, и ты тоже знаешь, так что нечего хихикать, как дурочка. Сейчас он заполучил дюжину бочонков великолепного вина и пьет его в свое удовольствие, хоть бы у него печенка сгнила! Нет, не защищай его, Кассия! Кто еще мог действовать с такой наглостью и ловкостью? Да пусть у него руки поотсыхают — он выиграл спор, потому что украл наше вино!
 Кассия взглянула на разъяренного мужа и снова расхохоталась.
 — Ах, вот в чем дело, — насмешливо протянула она. — Дайнуолд перехитрил тебя, а ты терпеть не можешь проигрывать.
 Грейлам бросил на жену взгляд, от которого могло бы скиснуть молоко, но на нее он явно не подействовал.
 — Он мне не друг, и ему больше не место в Вулфитоне. В следующий раз за его наглость я отрежу ему уши и выпущу все кишки…
 Кассия встала, поправляя юбки пышного платья.
 — Дайнуолд собирался приехать в гости в следующем месяце, когда закончится сев. Я напишу и попрошу привезти хоть немного его изысканного аквитанского вина, раз уж мы друзья и добрые соседи…
 — Он презренный вор, и я запрещаю тебе…
 — Хороших друзей так просто не бросают, не правда ли, милорд? Жду не дождусь, когда увижу Дайнуолда и услышу, что он скажет в ответ на твои обвинения.
 — Кассия… — Грейлам подошел к жене. Она улыбнулась, и он быстро подхватил ее под мышки и поднял в воздух. Она все еще слишком хрупкая, подумал он, но беременность наконец округлила ее тело. Грейлам осторожно поставил жену на пол и поцеловал в губы. Кассия казалась такой мягкой, нежной и, как всегда, желанной… Грейлам снова помрачнел.
 — Дайнуолду надо преподать хороший урок, — медленно проговорил он, и в глазах его сверкнул дьявольский огонек.
 — Ты уже что-то придумал, мой господин?
 — Еще нет, но скоро придумаю. Стоит проучить негодяя, да так, чтобы он надолго это запомнил.


Замок Сент-Эрт

 Наконец-то я чистая, думала Филиппа, сидя в большом зале с куском грудинки в руке. Грязное платье немилосердно кололось, но это ничего, она как-нибудь вытерпит. Дайнуолд прав: не стоит изображать из себя страдалицу. Единственное, чего ей сейчас недостает, так это нового шерстяного платья. О шелковом Филиппа и не мечтала — оно казалось ей недосягаемым, как луна. В этот момент ее взгляд упал на Алайна: глаза управляющего горели такой ненавистью, что девушка невольно вздрогнула.
 Круки высоким фальцетом запел о мужчине, у которого было тринадцать детей и чьи женщины ополчились на него, обвиняя в измене, — ни много ни мало девять женщин. Дайнуолд сгибался от хохота, как и все остальные в зале. Правда, женщины сильнее всего смеялись, когда шут весьма наглядно изобразил, что оскорбленные дамы сделали с неверным мужем и любовником.
 — Ужасно, — заметила Филиппа, когда хохот стих. — Сегодня рифмы Круки особенно безобразны, а слова непристойны.
 — Все объясняется просто: он злится, потому что Марго отказалась с ним полюбезничать и из-за этого другие мужчины подняли его на смех, — улыбнувшись, сказал Дайнуолд и посмотрел на Филиппу.
 Лицо девушки было серьезным, даже немного напряженным.
 Твой управляющий, Алайн… Кто он такой? Он давно у тебя служит? — осторожно спросила она.
 — Алайн обязан мне жизнью: три года назад я его спас. Поэтому он так предан мне и работает не щадя сил.
 — Спас его? Как?
 — Его невзлюбил один безземельный рыцарь и попытался с ним расправиться, а я, в свою очередь, убил этого рыцаря. Тот был лодырем и дураком, эдакой грозой здешних мест, и мне это не нравилось. После Алайн приехал в Сент-Эрт и стал моим управляющим. — Дайнуолд помолчал, задумчиво глядя на профиль Филиппы. — Он чем-то обидел тебя?
 — Нет. — Филиппа отрицательно качнула головой. — Просто я… просто я не доверяю ему, — сорвалось у нее с языка, и она тут же пожалела об этом: лицо Дайнуолда приняло такое удивленное выражение, словно у нее выросла вторая голова.
 — Не мели вздор! У тебя нет никаких оснований сомневаться в Алайне.
 — Он предложил… Он хотел помочь мне убежать отсюда.
 — Ложь тебе не идет, девка. Никогда, слышишь, никогда не смей обвинять человека, который последние три года платил мне искренней преданностью! Поняла?
 Филиппа увидела в глазах Дайнуолда ярость и откровенное осуждение, в них ясно читались его мысли: женщины всегда лгут, им нельзя доверять, когда они говорят о других людях. Стараясь держаться как можно спокойнее, Филиппа взяла с подноса второй кусок грудинки.
 В этот самый момент Дайнуолд подумал, что за всю жизнь встретил только одну женщину, которая всегда говорила правду и была лишена какого-либо жеманства, — Кассию де Моретон. Какое-то время и Филиппа казалась ему такой же открытой, естественной и прямодушной. Как же он ошибался! Дайнуолд сокрушенно покачал головой: Филиппа совсем юная девушка — и уже так хитра и лжива! Надо было не мучиться, а лишить ее девственности, затем попользоваться, пока не надоест, и выгнать. Не важно, что ее репутация будет погублена, не важно, что лорд Генри запрет ее в монастыре до конца жизни. Не важно, что…
 — Возможно, Алайн считает, что ты принесешь нам несчастье. Поэтому он и хотел, чтобы ты покинула Сент-Эрт, — прервав поток беспорядочных мыслей, произнес Дайнуолд. — Если, конечно, и в самом деле он говорил нечто подобное.
 Филиппа поняла, что не сумеет убедить его в скрытой ненависти управляющего. Возможно, Дайнуолд прав в отношении мотивов странного поведения Алайна, хотя она в этом сильно сомневалась… Девушка пожала плечами и повернулась к Эдмунду:
 — Какой цвет ты выберешь для новой туники?
 — Не надо мне никакой новой туники.
 — Тебя об этом никто не спрашивает. Меня интересует только одно: какого ее сделать цвета.
 — Черного! Ты же ведьма, вот и сделай мне черную тунику.
 — Противный мальчишка!
 — А ты девчонка, и эта гораздо хуже.
 — Это, а не эта!
 Дайнуолд с улыбкой слушал их перебранку, но, когда Филиппа поправила Эдмунда, нахмурился. Вот надоедливая девка! С другой стороны, не хочет же он, чтобы Эдмунд разговаривал, как безграмотный крестьянин.
 — О черном забудь. А как тебе понравится зеленый? Подойдет?
 — Точно, у него будет зеленая, темно-зеленая туника, чтобы скрыть грязь.
 Услышав суровый голос отца, Эдмунд замолчал и надулся, но исподтишка показал Филиппе язык.
 — Странно, Эдмунд, — хихикнула Филиппа, — ты похож на одного из моих поклонников. Его звали Симон, и ему был двадцать один год, но вел он себя так, словно он твой ровесник и ему тоже шесть лет.
 — Мне девять лет!
 — Да неужели? А я-то думала, ты просто не по годам развитой пятилетний малыш, — судя по твоей речи, твоему поведению, твоим…
 — Хочешь еще эля, девка?
 Та-ак… Значит, Дайнуолд кинулся на защиту сына… Филиппа усмехнулась:
 — Да, спасибо.
 Она сделала изрядный глоток. Эль в замке ее отца был намного хуже — результат «стараний» Ролли, самого толстого человека в Бошаме, который, как подозревала Филиппа, и выпивал большую часть своего варева.
 — Налить еще?
 — Почему ты решил, что я без конца должна пить эль?
 — Потому что, девка, сегодня ночью я заставлю тебя распрощаться с твоей драгоценной девственностью. Она искушает меня, эта чертова девственность! Ты будешь принадлежать мне, пока я не утолю свои потребности, а потом я тебя отпущу. Впрочем, кто знает: если ты постараешься — хотя я сомневаюсь, что ты знаешь как, — то я, может быть, позволю тебе остаться. Заодно проследишь за шитьем одежды. Согласна?
 Мгновенно забыв о двойственности своего положения, Филиппа выплеснула остаток эля в лицо Дайнуолду.
 Она услышала, как кто-то негромко ахнул, затем в зале воцарилась мертвая тишина — обитатели замка буквально оцепенели, пораженные выходкой Филиппы. О Боже, ужаснулась девушка, на секунду закрыв глаза, опять я действовала не подумав!
 Дайнуолд понимал, что сам спровоцировал Филиппу на подобный поступок, да и, по правде говоря, эль в лицо — это ерунда: он ожидал большего. Стоило подождать, пока они окажутся в его спальне, и лишь там дразнить девчонку, а теперь придется ее наказать — не может же он выглядеть слабаком перед своими людьми. Дайнуолд тихонько выругался, обтер ладонью лицо и отодвинул тяжелое кресло. Схватив Филиппу за руку, он рывком поднял ее на ноги.
 Заметив, что девушка упрямо вздернула подбородок, он задумался, какое выбрать наказание. Сейчас требовалось представление, достойное Круки. Дайнуолд повернулся к шуту, который, как и все в зале, стоял, безмолвно глядя на своего хозяина.
 — Ну, Круки, как мне покарать девку за то, что она выплеснула эль мне в лицо?
 Круки потер подбородок и открыл рот, готовый разразиться очередным нелепым творением, но Дайнуолд опередил его:
 — Не вздумай петь или читать свои скверные стишки!
 — У меня этого и в мыслях не было, хозяин. Я просто хотел спросить у девки, сошьет ли она мне тунику.
 — Конечно, сошью, любого цвета, который ты выберешь, и сделаю это собственными руками, — быстро проговорила Филиппа.
 — Тогда дай ей еще флягу с элем, хозяин. Она хорошая девка, не стоит ее пока пороть.
 — Тебе нельзя доверять, — прошептал Дайнуолд на ухо Филиппе, — ты и дьяволу пообещаешь новую одежду, лишь бы сохранить свою девственность.
 — А где дьявол?
 — осведомилась Филиппа, глядя по сторонам. — Неужели он и впрямь живет в Сент-Эрте? Да, похоже на то: здесь много кандидатов на эту роль.
 — Пошли, девка. На сегодняшнюю ночь у меня свои планы.
 — Нет. — Филиппа схватилась свободной рукой за спинку стула. Она держалась так крепко, что побелели пальцы, и Дайнуолд понял, что его ожидает нешуточная борьба. Он взглянул на ее руку, мертвой хваткой вцепившуюся в стул.
 — Отпусти стул. Филиппа покачала головой.
 Дайнуолд зловеще улыбнулся, и Филиппа подумала, что ей вряд ли понравится то, что сейчас произойдет.
 — Последний раз тебе говорю!..
 Филиппа смотрела на Дайнуолда, чувствуя, что за ними наблюдают все сидящие в зале.
 — Нет!
 Ей не пришлось долго ждать. Дайнуолд снова улыбнулся, затем быстро поднял руку, схватил Филиппу за воротник и, дернув вниз, разорвал платье по всей длине.
 Филиппа завизжала, выпустила стул и схватилась за куски ткани, пытаясь прикрыть ими наготу.
 Дайнуолд поднял ее, взвалил на плечо, смачно шлепнул по ягодицам и, хохоча словно сам дьявол, вышел из зала.




 Глава 9


 — Заметь, девка, у меня даже не сбилось дыхание, хотя я тащу тебя по очень крутым ступеням.
 Филиппа приказала себе молчать. Она почувствовала, как его руки погладили ее ягодицы и он на мгновение прижался к ним щекой.
 — Ты приятно пахнешь. Крупная девушка — не так уж и плохо. Ты белая, гладкая и нежная.
 Филиппа попыталась приподняться, но Дайнуолд хлопнул ее ладонью по спине:
 — Лежи смирно, иначе я отнесу тебя обратно в зал и там закончу снимать одежду тем же способом, каким начал.
 Девушка замерла, подумав, что отец Крамдл непременно умрет от стыда, если увидит это.
 Дайнуолд вошел в спальню и бросил Филиппу на кровать, потом запер дверь.
 Повернувшись, он увидел, что девушка сидит на краю кровати и, опустив глаза, тянет за лоскуты, оставшиеся от платья, пытаясь соединить на груди порванную ткань.
 — Мне надо зашить платье, у меня ведь нет другого, — тихо произнесла она.
 — Сама напросилась, не стоило злить меня. Ты вела себя очень глупо, девка.
 — А ты решил, что можно вытирать об меня ноги, как о подстилку? Кроме того, я не дев…
 — Заткнись!
 — Хорошо, заткнусь. Что ты собираешься делать? Дайнуолд раздраженно пнул стул. Тот отлетел и ударился о стену, одна из ножек треснула. Дайнуолд выругался.
 — Лезь в постель. Нет, подожди. Сначала я должен связать тебя. Могу поспорить, что ты попытаешься удрать даже голая.
 — Я хочу зашить платье.
 — Завтра. Вытяни руки. — Филиппа не пошевелилась. Дайнуолд быстро разделся и повернулся к ней, держа в руках кожаную подвязку.
 — Я больше не стану тебя слушаться. Это все равно, что просить курицу саму подставить голову под нож. Я не такая дура!
 — Насчет последнего можно поспорить, однако в одном ты права. Сначала сними платье.
 — Дайнуолд… — У Филиппы пересохло во рту. — Я никогда не делала ничего подобного. Пожалуйста, не заставляй меня.
 — Я уже видел тебя обнаженной, — медленно и рассудительно произнес Дайнуолд. — У тебя, случаем, за это время не выросло ничего нового, что могло бы меня заинтересовать?
 — Нет. — Она опустила голову.
 Дайнуолд страстно хотел Филиппу, но не собирался идти на поводу своих желаний. Понимая, что это погубит его — и, возможно, навсегда. Глупо следовать требованиям своего тела… хотя и приятно. Как бы Дайнуолд ни презирал необходимость отказывать себе в удовольствии, он все же не был идиотом: если он изнасилует Филиппу, лорд Генри рано или поздно узнает об этом, осадит Сент-Эрт и не оставит здесь камня на камне. Кроме того, Дайнуолд не хотел иметь внебрачного ребенка. Нет, он не обесчестит ее и не погубит себя. Все, что он сейчас чувствует, — это только похоть, а похоть, как и жажду, можно утолить из любого сосуда. К сожалению, хоть в какой-то степени придется быть последовательным: сначала он намеревался всего лишь запереть Филиппу в спальне, но тогда она сочтет себя победительницей, так что… Дайнуолд внезапно повалил девушку на спину. Через несколько секунд порванное платье валялось на полу, а обнаженная Филиппа лежала, прижатая к кровати тяжестью его тела. Дайнуолд видел, что она сильно напугана, и вместе с тем в ее глазах светилось неприкрытое любопытство.
 Ей интересно, подумал Дайнуолд, потому что она девственница, а он первый мужчина, который обращается с ней подобным образом. Он знал, что она чувствует его растущее желание. Ну что ж, пусть, это не имеет значения. Дайнуолд слегка отстранился, ухватил ее за запястья и связал их вместе.
 Прикрепив кожаный ремешок к спинке кровати, он встал и окинул Филиппу бесстрастным взглядом.
 — Ты красива, — заметил он, и это была правда. — У тебя полная грудь, а твои соски нежно-розовые. Да, они мне нравятся. — Дайнуолд посмотрел на треугольник кудрявых волос внизу живота. Ему хотелось гладить и ласкать ее там, пока он не почувствует, как она зовет его… Дайнуолд приказал себе остановиться, но взгляд против воли скользнул ниже — на великолепные длинные ноги, стройные, белые как снег и такой формы, что каждый на его месте замер бы от восхищения. Даже слегка изогнутые ступни были удивительно изящными. Дайнуолд наклонился и легонько коснулся указательным пальцем ее соска. Филиппа попыталась отодвинуться, но ей это не удалось.
 — Мужчина когда-нибудь видел тебя такой, девка? Филиппа молчала, не в силах произнести ни слова.
 Дайнуолд продолжал разглядывать ее; она видела, как сузились его зрачки, но смогла лишь покачать головой, глядя на него, как загнанный в угол зверек — зверек, почти обезумевший от странных ощущений, охвативших его тело.
 — Мужчина когда-нибудь целовал твою грудь? Филиппа снова покачала головой, но Дайнуолд заметил в ее глазах не только потрясение от его слов, но и пробуждающееся чувственное влечение.
 Он наклонился, обхватил губами один из нежных розовых холмиков и почувствовал, как сосок твердеет от его ласк. Его мужская плоть напряглась. Он должен остановиться, иначе…
 — Тебе нравится?
 Дайнуолд ждал в ответ чего угодно — явной лжи, возможно, истерического крика, но, к его удивлению, Филиппа опять промолчала. Он ощутил, как она вздрогнула, но заставил себя отодвинуться, отчаянно пытаясь выглядеть невозмутимым.
 — Неужели еще ни один мужчина не касался твоей мягкой женской плоти между бедрами?
 — Пожалуйста, — прошептала Филиппа и, закрыв глаза, отвернулась.
 Дайнуолд нахмурился. Что «пожалуйста»? Он не стал ничего спрашивать и укрыл Филиппу одеялом. Он и так уже достаточно поиздевался над собой.
 — Ладно, облегчу себя с какой-нибудь другой девкой, — бросил Дайнуолд и, надев тунику, направился к двери.
 — Судя по твоим словам, любая женщина подобна ночному горшку, — тихо проговорила Филиппа.
 — Нет. Но любая женщина — лишь сосуд для моего семени. — Дайнуолд неожиданно почувствовал себя жалким хвастуном. Боль внизу живота стала невыносимой. Ему нужна Элис. Или Марго — не важно кто, но она нужна ему в ближайшие три минуты.
 — Чтоб у тебя твой мужской орган отсох! Дайнуолд на минуту остановился и весело ухмыльнулся:
 — Скоро я проверю, настоящее ли это проклятие или просто сотрясение воздуха.
 Дайнуолд вышел из спальни и спустился в зал. И тут же на глаза ему попалась Марго, которая сидела рядом с Нортбертом. Дайнуолд нахмурился: неожиданно он вспомнил, что облачен всего лишь в тунику. Заметив его, Марго расплылась в улыбке, и ее круглое лицо стало почти миловидным. Она вскочила и подбежала к Дайнуолду.
 — Я хочу тебя. И сейчас же, — прерывисто дыша, процедил он.
 Марго последовала за хозяином, но у лестницы едва не налетела на него, так как Дайнуолд вдруг резко остановился: он не знал, куда ему идти. Ведь к его кровати была привязана Филиппа! Дайнуолд выругался. Проклятая девка! Куда же?
 — Пошли, — наконец приказал он, схватил Марго за руку и потащил ее к конюшне…
 Он взял ее на соломе в пустом стойле. Когда Марго закричала от удовольствия, вонзив ногти ему в спину, Дайнуолд позволил себе освобождение и в этот момент видел перед собой Филиппу, сжимающую своими длинными белыми ногами его бедра.
 — Будь ты проклята, девка, — пробормотал Дайнуолд и провалился в сон на плече у Марго.
 Она же и разбудила его три часа спустя, потому что у нее затекла рука, солома немилосердно колола спину, а тело хозяина казалось слишком тяжелым.
 Дайнуолд одернул тунику и вернулся к себе в спальню.
 Свеча, которую он оставил возле кровати, уже догорела, и он с трудом различал спящую на краю Филиппу. Дайнуолд быстро разделся, лег рядом и развязал кожаную тесемку, стягивающую ее руки.
 Филиппа легонько вздохнула и, не просыпаясь, доверчиво прижалась к нему. К счастью для его спокойствия и для ее девственности, Дайнуолд быстро заснул.
 Когда на следующее утро Филиппа открыла глаза, то увидела, что лежит в постели одна, а ее руки свободны. Порванное платье исчезло; на его месте девушка обнаружила длинное одеяние блекло-алого цвета, сшитое по моде ее детства, со свободной талией и плотно прилегающими рукавами. К нему прилагалась такая же выцветшая накидка. Филиппа догадалась, что эта старомодная одежда принадлежала давно умершей жене Дайнуолда.
 Платье оказалось слишком коротким для нее и тесным в груди, но, несмотря на возраст, ткань была довольно крепкой: можно не опасаться, что она лопнет при первом же неосторожном движении.
 Подол не прикрывал щиколотки и ступни Филиппы, и она подумала, что, наверное, выглядит весьма нелепо в блеклом и тесном платье, юбки которого развеваются над лодыжками.
 Дайнуолд поступил достойно, найдя для нее новую одежду взамен порванной, решила Филиппа, но тут же напомнила себе, что именно он и разорвал прежнюю. Девушка снова почувствовала приступ гнева, хотя где-то в глубине души еще теплились воспоминания о прошлой ночи, когда Дайнуолд долго смотрел на нее, а затем целовал ее грудь. Эти ощущения были удивительными и, по правде говоря, очень приятными, но сейчас они казались Филиппе чем-то нереальным, вроде сна.
 Девушка спустилась в зал и позавтракала свежим молоком, козьим сыром и мягким хлебом. Ей даже в голову не пришло пропустить работу. Когда она вошла в ткацкую, старая Агнес распекала Страшилу Горкела за то, что он слишком медленно чинит сломанный станок. Филиппа остановилась, молча наблюдая за перебранкой, пока старуха не заметила ее.
 — Хозяйка, Горкел жалуется на гнилую древесину, но я все равно заставлю его закончить ремонт! — воскликнула она. — А Принк грозится прийти и всех нас отстегать. Подумать только он все еще жив! Марго сказала, что этим утром он поел и сам добрался до уборной. Чтоб у него ноги поотсыхали! Он все нам испортит!
 — Пусть только попробует! — Филиппа жаждала борьбы, ей нужно было на ком-то сорвать свое плохое настроение, и Принк как никто другой подходил для этого…
 Когда Филиппа объявила перерыв на обед, оказалось, что Дайнуолд с полудюжиной мужчин ранним утром покинул Сент-Эрт и отправился неизвестно куда — по крайней мере от нее скрыли цель их поездки.
 Самое подходящее время, чтобы сбежать, промелькнуло в голове у Филиппы, но мысли ее перебил скрипучий голос Агнес.
 — Выглядишь как принцесса, которая выросла из своего платья, — заметила служанка, жуя кусок курятины. — Эта одежда принадлежала бывшей хозяйке, леди Анне. Она была очень миниатюрной, но и сердце у нее было тоже маленькое. Да уж, вот кого нельзя была назвать милой! Эдмунду повезло, что сейчас рядом с ним ты, а не его настоящая мать. Наш хозяин изрядно натерпелся от нее — у леди Анны был прескверный характер; когда она умерла, он радовался, я знаю, хотя и старался сделать вид, что горюет. Старая Агнес глубокомысленно закивала, поглядывая на Филиппу, которая от удивления раскрыла рот.
 — Хозяин быстро наградит тебя ребенком, а затем, как и подобает, женится на тебе. Твой отец — лорд, а это делает тебя леди — и все будет хорошо. — Агнес еще раз кивнула, довольная своими умозаключениями, и повернулась к Горкелу.
 Филиппа вышла из мастерской. В голове засели слова старой служанки. Стать женой хозяина Сент-Эрта? Негодяя, который украл принадлежащую лорду Генри шерсть, а заодно и ее, Филиппу? Конечно, это произошло случайно, но все же… Филиппа покачала головой, глядя на быстро темнеющее небо. Очевидно, прежде чем жениться на ней, Дайнуолд должен сначала сделать ей ребенка. Но она не хочет его, она не хочет его ребенка! Она хочет уехать к… К кому? К Вальтеру в Крандалл? К этому почти незнакомому человеку, еще более чужому ей, чем Дайнуолд?
 — Надо войти в дом, потому что скоро начнется дождь.
 Филиппа обернулась и увидела Эдмунда.
 — После дождя пшеница лучше растет, да он и не будет слишком долгим. Не растаем. — Филиппа улыбнулась мальчику. — Кажется, ты в это время должен делать уроки?
 — На лице Эдмунда промелькнуло виноватое выражение. — Пошли найдем отца Крамдла. Мне давно пора с ним познакомиться.
 — Он не захочет тебя видеть. Мой отец вчера сорвал с тебя платье и унес к себе. Ты всего лишь лю…
 — Не стоит произносить это слово вслух, Эдмунд. Я вовсе не любовница твоего отца, понимаешь? Я леди, и твой отец не осмелился… э-э-э… обидеть меня.
 Эдмунд некоторое время обдумывал ее слова, затем кивнул:
 — Точно. Ты леди, только очень уж большая леди. А уроки мне ни к чему.
 — Как это ни к чему? Ты должен научиться читать, считать и писать, иначе тебя обманет управляющий или кто-нибудь другой, кому представится такая возможность.
 — Эта и мой отец говорит. Ой, это! — быстро поправился Эдмунд, прежде чем Филиппа успела открыть рот.
 — Завтра у тебя появится новая туника, а также крепкие сапожки. — Филиппа улыбнулась. — Ты будешь выглядеть как молодой хозяин Эдмунд из Сен-Эрта. Нравится?
 Мальчика явно не заинтересовала эта радужная перспектива. Он залихватски поддал грязной ногой камешек и с загадочным видом посмотрел на Филиппу.
 — Папа отправился мстить, — важно сообщил он. — Потому что он зол на человека, который его ненавидит и вчера ночью сжег всю пшеницу на южных землях Сент-Эрта.
 — Кто этот человек? Эдмунд пожал плечами.
 — И долго будет отсутствовать твой отец?
 — Он сказал — неделю, может быть, дольше.
 — А как он узнал о сожженной пшенице?
 — Круки пропел ему об этом; папа дал ему такого пинка, что у того все кости загремели.
 — Могу себе представить. И как только Круки ухитряется первым узнавать все новости?
 — Он никому об этом не рассказывает.
 — Если он действительно сообщает полезные сведения, то, я думаю, ему можно простить ужасные стишки.
 — Да. И еще папа сказал, что только он может пинать Круки, потому что Круки — его личный шут, а значит, находится под его защитой.
 — Эдмунд снова пожал плечами. — Круки всегда все узнает первым. Может быть, он, как и ты, колдун; только в отличие от тебя он вовсе не глупая девчонка.
 Ничего себе дружеский разговор, подумала Филиппа.
 — Вон идет отец Крамдл, — внезапно сказал Эдмунд.
 Филиппа подошла к священнику и представилась. Девушке было приятно, что тот не прятал глаза и вежливо разговаривал с ней. Она оставила Эдмунда с отцом Крамдлом, попросив мальчика делать все, что ему скажет учитель.
 — Дылда! Дубовая голова! Ведьма! — прошипел ей в спину Эдмунд.
 Филиппа снисходительно улыбнулась и пошла искать оружейника — огромного старика по имени Проктор, у которого был всего один глаз, да и тот все время слезился. Она очень обрадовалась, узнав, что Проктор уже вырезал заготовки для обуви, включая и пару для нее. Филиппа отнесла куски кожи к старой Агнес, которая тут же усадила женщин стачивать башмаки.
 И только значительно позже Филиппа вспомнила о побеге. Почему бы нет? Она замерла, сообразив, что весь день вела себя словно хозяйка замка Сент-Эрт. Какая глупость! Она пленница, ее положение хуже, чем у самой последней служанки, и для Дайнуолда она всего-навсего девка…
 Филиппа прервала свои размышления, так как заметила стоящего неподалеку Алайна. Тот беседовал с мужчиной, которого девушка здесь раньше не встречала. На ее взгляд, разговор был очень дружелюбный. Затем Алайн передал незнакомцу какой-то сверток, после чего мужчина скрылся за бараками для солдат, а управляющий быстро оседлал лошадь и выехал из крепости. Интересно! Филиппа не раздумывая прошла через зал и примыкающие помещения и оказалась в маленькой комнатушке Алайна.
 На стенах висели деревянные полки, на которых хранились пергаментные свитки; рядом лежали связки перьев. На столе — баночки с чернилами и песочницы. На полу под полками валялись книги, у одной из стен стояла узкая кровать, в изножье которой находился большой сундук. Ничего лишнего; очевидно, Алайн и работал, и жил в этой комнатке.
 Филиппа взяла пару книг и, устроившись за столом, перелистала страницы. В одной были записи об урожаях за последние три года — планы посевов, цены на зерно, сделки с купцами, а также списки крестьян, работавших на каждом поле. В другую книгу вносились сведения о рождениях, смертях и свадьбах в Сент-Эрте. Филиппа вернулась к первой книге и внимательно ее просмотрела, затем нашла еще одну — с записями о строительстве, что велось в крепости за последние три года под руководством Алайна.
 Ей потребовалось всего полтора часа, чтобы установить истину, которую она и подозревала: управляющий Алайн — отъявленный лжец и мошенник. Неудивительно, что Дайнуолду приходится воровать — у него нет денег, так как их крадет Алайн. Почему же хозяин Сент-Эрта не обнаружил обмана? Неужели он не проверял записи своего управляющего?
 Филиппа встала и, положив книги на место, покинула маленькую душную комнату. Алайн все еще отсутствовал. Куда же он отправился? Что за человек с ним разговаривал? Что Алайн ему передал? Она не могла ответить ни на один вопрос.
 Филиппа вернулась в ткацкую, удостоверилась, что там все в порядке, и отправилась на поиски Круки. Она нашла горбуна в углу зала, где он мирно спал — после весьма сытного обеда, как сообщила ей Марго, неодобрительно покосившись на храпящего шута.
 Филиппа подошла к нему и легонько ткнула ногой в ребра. Круки дернулся, открыл глаза и заголосил:



   Ах, милый хозяин Сент-Эрта,
   Отдаю себя тебе в руки,
   Не бей своего преданного Круки,
   Как зубастая ведьма, которая…



 — Не вздумай продолжать свой шедевр, — пригрозила Филиппа. — Встань, придурок, мне надо с тобой поговорить.
 Круки подмигнул ей и, почесывая плечо, поднялся.
 — Что угодно, хозяйка?
 — «Хозяйка». Ну что же, это звучит гораздо лучше, чем «девка».
 — Хозяин сейчас в отъезде.
 — Знаю. Мне нужна твоя помощь, Круки. Я хочу порасспросить тебя кое о чем, только, пожалуйста, не пой, а ответь мне, как нормальный здравомыслящий человек.
 Круки потер ребра:
 — У тебя неплохой удар ногой, хозяйка.
 — Он будет еще сильнее, если ты меня не выслушаешь.
 — Нет-нет, я весь внимание.
 Десять минут спустя Филиппа покинула шута, который тут же снова завалился спать. Разговор с Круки дал ей обильную пищу для размышлений; больше всего Филиппу поразил тот факт, что хозяин Сент-Эрта умеет, конечно, читать, но очень медленно и с трудом. Написать же он мог только свое имя, а складывал и вычитал лишь самые простые числа. Правда, глупо этому удивляться: многие мужчины в замке не обладали даже такими знаниями и навыками, не говоря уже о женщинах. Но Дайнуолд, который, несмотря на свое упрямство и высокомерие, отличается умом… Неудивительно, что он так настаивает на занятиях Эдмунда с отцом Крамдлом, — видимо, прекрасно понимает, насколько важно дать сыну образование, если уж сам невежествен…
 Увидев въезжавшего во внутренний двор Алайна, Филиппа с грустью напомнила себе, что не имеет здесь никакой власти. Она пленница, а не хозяйка Сент-Эрта.
 Ей придется выждать.
 К несчастью, во время вечерней трапезы Алайн сам подошел к Филиппе. Очень скоро девушка убедилась в том, что в отсутствие Дайнуолда, но явно с его одобрения, Алайн ведет себя как полновластный господин. Он уселся рядом с ней в кресло Дайнуолда. Довольно долго Алайн не обращал на Филиппу внимания, а затем внезапно повернулся и цинично усмехнулся ей в лицо, словно она была одной из местных шлюх. Филиппа промолчала и, стараясь выглядеть невозмутимой, взяла кусок пирога с голубями — необыкновенно вкусное блюдо, в которое входили также морковь, репа и картофель.
 — Вижу, ты украла платье покойной хозяйки?
 Та-ак, подумала Филиппа, управляющий пытается спровоцировать меня на ссору, однако в этой игре он не столь силен, как его хозяин.
 — Какой ты наблюдательный, — с иронией протянула девушка и одарила собеседника милой улыбкой. — А я-то думала, что ты здесь всего три года! Ведь леди Анна, как я слышала, умерла девять лет назад, вскоре после родов.
 Правая рука Алайна машинально сжалась в кулак, смяв кусок хлеба.
 — Не надейся, что тебе удастся оскорбить меня, шлюха! Может быть, Дайнуолд и заделает тебе ребенка, но он не станет выделять тебя перед другими. Ты всего лишь одна из многих, как я уже и говорил. Когда он устанет от тебя, то отдаст своим людям. В этом платье ты выглядишь как дурочка — оно тебе мало, твои груди выпирают самым бесстыдным образом, а ноги похожи на палки.
 — Все же это лучше, чем ходить без одежды.
 — Да уж! Мы видели, как он разорвал на тебе платье, а потом понес к себе в кровать. Должно быть, ты сильно рассердила хозяина. Ну что, Дайнуолд насиловал тебя, пока ты не закричала? А может, ты молчала и наслаждалась, чувствуя, как он разряжается внутри тебя?
 — Нет, не наслаждалась, — сделав вид, что хорошенько обдумала ответ, спокойно произнесла Филиппа.
 Алайн засмеялся, макнул кусок хлеба в жирный соус на тарелке и отправил его в рот.
 — Ты весьма жалко смотришься в кресле хозяина, — заметила Филиппа, выразительно оглядывая его отвислые щеки. — Оно для тебя чересчур большое и громоздкое — или это ты слишком маленький и толстый для такого места. — Филиппе показалось, что Алайн сейчас выплюнет хлеб ей в лицо, но он все-таки дожевал его и проглотил.
 И тут она увидела, как изменилось выражение его глаз: очевидно, управляющий понял, что выбранная им тактика не приведет к желаемому результату, и приготовился к решительным действиям. Филиппа терпеливо ждала.
 — Мы спорим о пустяках, — наконец сказал Алайн. Голос его был спокоен, от недавнего гнева не осталось и следа: управляющий говорил как разумный человек, а не рассвирепевший зверь, готовый загрызть ее, как это было мгновение назад. — Чтобы спасти свою жизнь, Филиппа де Бошам, ты должна покинуть Сент-Эрт, пока еще есть время. Я помогу тебе вернуться к отцу, но ты должна уехать до возвращения Дайнуолда.
 Алайну нужно, чтобы она исчезла отсюда. Почему? Сейчас она действительно представляла для него нешуточную угрозу, потому что обнаружила его обман, но ведь Алайн не мог об этом знать! Тогда почему?
 — Даже и не знаю… Вообще-то я подумываю остаться здесь и выйти замуж за хозяина Сент-Эрта. Он человек стоящий и мужчина видный. Что ты на это скажешь, Алайн? — медленно проговорила Филиппа и сама поразилась собственным словам. Тем не менее девушка решила не отрекаться от сказанного.
 Лицо Алайна исказил гнев — и что-то еще, что-то неуловимое и пугающее…
 — Я прикажу выпороть тебя, девка, — тихо сказал он. — Я даже сам не прочь взяться за кнут. Господи, как мне этого хочется! Одно удовольствие посмотреть, как твои нахальные груди дернутся верх и вниз, когда ты завопишь во всю глотку в тщетной попытке избежать ударов, — а потом исполосовать твою спину до крови!
 Эдмунд вдруг поднялся и подошел поближе, прислушиваясь к их разговору.
 — Ты этого не сделаешь, Алайн! Не посмеешь! Если только Дайнуолд узнает, что ты… — Филиппа осеклась и прикусила нижнюю губу. Девушка чуть было не выдала себя, едва не сказав, что Алайн вор и предатель, если не хуже.
 Круки, лежавший на полу возле кресла Алайна, поднялся и встал по другую сторону Филиппы. Он сладко зевнул, выразительно посмотрел на управляющего и сплюнул на пол.
 Алайну это явно не понравилось. Он злобным взглядом сверлил Эдмунда, который в этот момент удивительно напоминал маленького бойцового петушка.
 — Мальчишка не сможет защитить тебя, девка, так же как и полоумный шут, — прошипел управляющий. — Круки здесь ничто, Дайнуолд держит его только для забавы. Что же ты замолчала, шлюха? Ты ведь хотела в чем-то обвинить меня? Оболгать?
 — Меня зовут Филиппа де Бошам, и я леди. А ты полное ничтожество.
 — Ты такая же леди, как этот дурак — поэт! Ты всего лишь глупая тщеславная потаскуха! — выкрикнул Алайн; внезапно он размахнулся и ударил ее по лицу. Голова Филиппы запрокинулась, на глаза набежали слезы. Пальцы Алайна были испачканы в чернилах, и девушка отрешенно подумала, что управляющий давно не мылся.
 — Дешевая дрянь! — Алайн снова занес руку, но тут, к огромному удивлению Филиппы, его кресло покачнулось, затем наклонилось назад и с грохотом опрокинулось — естественно, вместе с управляющим, который к тому же пребольно ударился головой о спинку.
 Прижав ладонь к пылающей щеке, Филиппа молча смотрела вниз. Рядом с распростертым на полу Алайном стоял Эдмунд и, скрестив руки на груди, от души хохотал. В огромном зале воцарилась тишина.
 Трясясь от ярости, Алайн вскочил на ноги.
 — Ты, проклятый маленький придурок! Я изобью тебя до полусмерти! — закричал он и потянулся к мальчику.
 В одно мгновение Филиппа подлетела к Эдмунду и загородила его.
 — Клянусь, если ты к нему прикоснешься, я убью тебя!!! — побелев от гнева, крикнула она.
 Управляющий застыл, глядя на девушку, которая ростом не уступала крупному мужчине и к тому же была сильной. Но все же не такой сильной, чтобы оказать серьезное сопротивление, подумал Алайн. Ее слова — пустой звук, она съежится от страха при первой же угрозе, как и любая другая шлюха. Он изобьет ее, свернет ей шею… Нет, нельзя терять контроль над собой.
 — Отойди в сторону, девка! — заорал он. Филиппа не двинулась с места. Алайн замахнулся, но в этот момент за его спиной раздался глухой угрожающий звук. Алайн медленно опустил руку и обернулся. Перед ним стоял Страшила Горкел. Это было самое ужасное зрелище, которое Филиппа видела в своей жизни: испещренное шрамами лицо с выпяченным вперед подбородком и сросшимися над переносицей густыми черными бровями казалось порождением ада, из горла вырывался тот самый рычащий звук — будто хищник предупреждал свою жертву… — Убирайся, ничтожество, — в конце концов произнес Горкел, почти не разжимая губ.
 Алайну хотелось крикнуть, чтобы тот сам проваливался в преисподнюю, но он боялся Горкела: этот великан своими ручищами с легкостью мог бы переломить ему позвоночник. Алайн посмотрел на Филиппу, затем на Эдмунда, который по-прежнему стоял подбоченившись и выпятив подбородок. Он еще доберется до этой девки, а затем поквитается с мальчишкой. Управляющий резко развернулся на каблуках и вышел из зала.
 Круки, издав боевой клич, разразился громкой песней, слова которой летели в спину разъяренному Алайну:



   До конца своей жизни он останется слугой,
   Которого все будут пинать ногой,
   В следующий раз он побоится,
   Но от гнева хозяина ему не скрыться.



 — Спасибо… — тихо произнесла Филиппа, посмотрев на Эдмунда признательным взглядом.
 — Он негодяй. Папа, к сожалению, этого не замечает, потому что Алайн всегда ведет себя с ним очень осторожно. Интересно, почему он так невзлюбил тебя, ведь ты всего-навсего девчонка? Ты никогда не делала ему ничего плохого?
 — Нет. Честное слово, не знаю, откуда такая злоба.
 — Держись от него подальше, я ведь не смогу быть всегда рядом, чтобы тебя защитить.
 — Знаю. — Филиппа подняла голову и встретилась взглядом с Горкелом. Она улыбнулась ему, и он кивнул, проворчав что-то себе под нос, потом почесал живот, отвернулся и поплелся на свое место.
 В зале снова зазвучали голоса, Круки опять разлегся на полу, Эдмунд набил рот хлебом, а Филиппа, у которой все еще горела щека, села на стул, гадая, что же ей теперь делать.
 Следующие три дня она старалась держаться поближе к Горкелу. Казалось, уродливый великан не обращает на нее ни малейшего внимания, но его присутствие заставляло Алайна держаться на расстоянии. Управляющий даже поменял место за столом. Горкел не стал объяснять Филиппе, что ответит головой, если она сбежит из Сент-Эрта, так как перед отъездом Дайнуолд приказал ему не спускать с девушки глаз…
 За эти дни Филиппа узнала много нового о замке, перезнакомилась почти со всеми его обитателями, сшила Эдмунду тунику из зеленой шерсти и начала шить другую — для Дайнуолда. Девушка привыкла и к вечно стоящему здесь шуму, так что теперь даже могла определить, какая где кудахчет курица. Один поросенок, по-видимому, решил, что Филиппа — его мать, и повсюду следовал за ней по пятам, вызывая гомерический хохот окружающих. Она назвала поросенка Туппером.




 Глава 10


 Как-то утром Филиппа, как обычно, вошла в ткацкую. Ее глазам предстал ужасающий беспорядок. Высокий пожилой мужчина с клочьями седых волос на голове кричал на Мордрид. Он так трясся от гнева, что его одежда, свободно болтающаяся на исхудалом теле, казалось, вот-вот сползет на пол.
 — Шлюха! Потаскушка! Вероломная корова! Пока я лежал на смертном одре, ты предала меня. Убью-у!!!
 Филиппа в недоумении уставилась на крикуна:
 — Эй! Кто ты такой? Что ты здесь делаешь? Мужчина повернулся, презрительно оглядел девушку с ног до головы и сплюнул.
 — Так это ты та ведьма, которая околдовала нашего хозяина, вынудила его думать только о похоти и лишила меня работы?
 — Боже мой, — сказала Филиппа, скрестив руки на груди, — ты, должно быть, Принк! Прямо со смертного одра — и к нам. Рада, что ты все еще жив.
 Ее ясный и очень вежливый голосок вызвал у ткача короткое замешательство, однако он быстро оправился. Принк считал, что с ним обошлись крайне несправедливо, и его единственным желанием было кинуться к этой ведьме и выдрать ей волосы. Остановил его только рост Филиппы. Рассудив, что былая сила еще не вернулась к нему, Принк сдержался.
 — Я здесь, чтобы заниматься делом, а ты, девка, убирайся вон и забери с собой всех этих глупых баб. — Принк ухватился за руку Мордрид. — Я оставлю только одну — она заслужила хорошенькую порку, которую я ей и обеспечу.
 — Принк, — медленно сказала Филиппа, — сейчас же отпусти Мордрид.
 Казалось, ткача хватит удар. Он так сжал руку бедняги Мордрид, что та застонала от боли.
 Филиппа гадала, куда же подевался Горкел. Последние три дня он повсюду сопровождал ее, однако сейчас как сквозь землю провалился, и ей придется в одиночку выбираться из затруднительного положения. Даже обычно неустрашимая Агнес спряталась за длинным куском развешанной для окраски ткани. Филиппа приблизилась к Принку и только тут заметила, что он очень бледен, а лицо судорожно подергивается от приступов боли. Видимо, ему все еще нездоровилось.
 — Ты болен, Принк. — Филиппа говорила очень спокойно. — Позволь я отведу тебя в кровать.
 Принк взвизгнул, словно любимая свинка Филиппы, Туппер, но не выпустил руки Мордрид.
 — Со мной твои штучки не пройдут, шлюха, ты забрала мое…
 — Твое лицо стало серым, словно небо перед дождем, а на лбу выступила испарина. Неужели ты хочешь остаться здесь, чтобы женщины видели, как ты упадешь в обморок?
 Принк не знал, что делать. Вспышка гнева изрядно подточила его и без того слабые силы. Он хотел бы свернуть шею наглой девке, но понимал, что ему с ней не справиться.
 Принк выругался и медленно заковылял к выходу. В этот момент в дверях появился Горкел, вопросительно поглядывая то на Филиппу, то на ткача.
 — Ты не поможешь ему добраться до спальни, Горкел?
 Проследи, чтобы он оставался в постели, пока полностью не поправится. Я поговорю с тобой позже, Принк.
 Как только Принк скрылся за дверью, из своего убежища выползла пылающая от ярости Агнес:
 — Старый придурок! Вонючка! Как он смеет портить все, что мы сделали?!
 — С тобой все в порядке? — обернулась к Мордрид Филиппа. — Он не повредил тебе руку?
 Мордрид отрицательно покачала головой:
 — Нет-нет… Спасибо, хозяйка. Принк — хороший человек, но очень гордый, — немного помедлив, добавила она. — Это болезнь сделала его таким раздражительным Порой женщина готова простить мужчине абсолютно все и оправдать любой, даже самый дикий его поступок, думала Филиппа, наблюдая за работой. В мастерскую зашел Горкел, молча кивнул девушке и занял свой пост возле двери…
 Следующий день выдался на редкость жарким. Филиппа безумно страдала от духоты, чувствовала себя крайне усталой и одинокой… Она шла по внутреннему двору в сопровождении весело хрюкающего Туппера, когда один из привратников, Гуд, крикнул, что к замку подошел странствующий торговец. Можно ли впустить его? Филиппу охватила волна возбуждения. Ну конечно, можно! Ведь торговец это новые ленты, украшения и другие жизненно необходимые вещи. Возможно, у него в запасе есть и платья, которые он купил или выменял во время путешествия, и обувь… Филиппа просто сгорала от желания посмотреть на товар — она даже не удивилась тому, что привратник именно у нее спрашивал разрешения открыть ворота.
 Известие быстро облетело замок, и во внутреннем дворе собралась большая толпа. Мужчины и женщины возбужденно переговаривались, дети, чувствуя волнение родителей, крутились поблизости. Когда в воротах показался запыленный путешественник, все, даже животные, притихли. Филиппа приветствовала его; при виде двух тяжело груженных мулов глаза ее загорелись.
 И только любовно разглядывая и перебирая в руках две длинные розовые ленты, Филиппа вспомнила, что у нее нет денег.
 У нее не было ничего. Даже на обмен. Ей хотелось плакать.
 Внезапно у самого ее уха раздался тихий, вкрадчивый голос:
 — Согласишься уехать из Сент-Эрта, и я куплю тебе любые ленты, какие захочешь. Может быть, даже платье и башмаки в придачу — у торговца есть все. Соглашайся, глупая девчонка, эти розовые ленточки чудесно подойдут к твоим волосам. Ты ведь хочешь их?
 Филиппа глубоко вздохнула и обернулась, оказавшись лицом к лицу с управляющим.
 Она чуть было не закричала, что он вор и поэтому его хозяин сидит без денег, но вовремя остановилась. Надо молчать и ждать возвращения Дайнуолда. Филиппа слегка запрокинула голову и смерила Алайна надменным взглядом:
 — Нет, сэр управляющий, мне здесь ничего не нравится.
 — Лжешь!
 Филиппа молча отошла от него; стоя в сторонке, она наблюдала, как обитатели Сент-Эрта покупают или меняют товары. Когда девушка возвращала облюбованные ленточки торговцу, то едва сдержала слезы. Глупо, но ей отчаянно хотелось купить именно эти, бледно-розовые — как небо во время восхода солнца. Они изумительно сочетались с одним из ее платьев, которое осталось в Бошаме.
 Торговец остался переночевать в замке. Вечером Круки, очевидно, решив доказать всем, что находится в отличной форме, пел до тех пор, пока не охрип. Слова его песен оказались такими цветисто-грубыми, что отец Крамдл вынужден был несколько раз громко прокашляться, выражая свое неодобрение. Это немного отвлекло Филиппу, и, когда она в сопровождении Горкела покидала зал, на лице ее блуждала слабая улыбка.
 — Я приказал торговцу на обратном пути снова заглянуть сюда, а к тому времени хозяин вернется. — Горкел остановился у двери в спальню.
 — Какая разница, — отозвалась Филиппа, проглотив ком в горле.
 — Запри дверь, — предупредил перед уходом Горкел, как он это делал каждую ночь. Филиппа так и поступила; но когда она повернулась, то вскрикнула от испуга: перед ней с ножом в руках стоял Алайн.
 Филиппа кинулась назад к двери и попыталась повернуть тяжелый медный ключ.
 — Горкел! Горкел! Помоги!
 Управляющий мгновенно настиг ее; схватив девушку за горло, он оттащил ее от двери и приставил к груди нож. Кричать Филиппа больше не могла — его пальцы крепко сдавили шею, мешая дышать. Девушка попыталась оттолкнуть Алайна, но он был слишком силен.
 Филиппа поняла, что управляющий не хочет убивать ее в спальне, так как это слишком опасно. Нож, который он теперь держал у ее горла, нужен был мерзавцу только для того, чтобы хорошенько припугнуть ее…
 Неожиданно Алайн сжал пальцы сильнее, и комната закружилась у Филиппы перед глазами. Она дернулась и почувствовала, как кончик лезвия вонзился в горло и по коже потекла струйка крови.
 — Стой спокойно, шлюха, иначе я убью тебя прямо сейчас! Что до Горкела, то этот урод тебя не услышит — дверь слишком массивная. Но все равно советую молчать, иначе умрешь!
 Филиппа застыла, опустив руки.
 — Умница! Очень хорошо! — зловеще одобрил Алайн. — А теперь иди сюда…
 Он подтащил Филиппу к кровати Дайнуолда и грубо толкнул на спину, продолжая покалывать шею кончиком ножа.
 — Самое время наглой девке наконец исчезнуть из Сент-Эрта. К тому дню, как вернется хозяин, тебя уже здесь не будет. Меня он ни в чем не заподозрит и во всем обвинит Горкела.
 Филиппа молчала, приказав себе хорошенько подумать, прежде чем давать даже самые простые ответы, — весьма необычный для нее опыт.
 — Удивляешься, почему я хочу, чтобы ты убралась из замка? Этот вопрос так и стоит в твоих глупых глазах. Твои глаза… они кого-то напоминают… их форма, цвет чем-то мне знакомы… я видел их раньше… но нет, сейчас не время для подобной ерунды. Я бы не стал тебя убивать, если б ты сбежала сама, но теперь у меня нет выбора. Глупая тетеря, тебе надо было воспользоваться моим предложением, но ты отказалась. Ты влюбилась в хозяина и поверила всем его лживым словам. Он ведь говорил тебе, что хочет тебя больше, чем любую другую девку? Ясное дело, говорил. Фортенберри — отъявленный лгун, когда дело касается женщин. Тебе надо было возвращаться в Бошам! Но теперь уже поздно.
 Алайн говорил не останавливаясь, оскорбления в адрес Дайнуолда лились сплошным потоком, и Филиппа подумала, что управляющий, наверное, сошел с ума.
 — Почему? — прошептала она.
 — Почему? Считаешь, я обязан объяснить тебе? Ну, что ж, ты скоро умрешь, так что это не имеет значения. Мне известно, кто ты такая.
 — Я Филиппа де Бошам, и это все знают.
 — Да; но я послал людей за третьей повозкой с шерстью, той самой, которую Дайнуолд из жалости оставил крестьянам. Мои люди поймали тех идиотов крестьян, но прежде, чем убить, разузнали о тебе. Эти полудурки и не подозревали, что ты пряталась в одной из повозок, но когда им пригрозили ножом, они тут же развязали языки. Оказалось, что ты любимица лорда Генри и была управляющим в его замке; именно ты назначила цену шерсти и послала крестьян на ярмарку. Значит, ты умеешь читать, писать и считать — в отличие от Дайнуолда, который верит всем моим словам. Поэтому ты должна умереть.
 Ты недоумеваешь, почему же Дайнуолд ни разу не усомнился во мне? Он убил рыцаря, которого я обманул, поверив, что тот бил и унижал меня; затем я поселился в Сент-Эрте, где стал богатым человеком. Этот сентиментальный идиот уверен, что своим поступком заслужил мою бесконечную преданность!
 Дайнуолд гордится тем, что его считают разбойником, негодяем, наглецом, который может плюнуть в глаза любому врагу, но в глубине души свято чтит правила морали и никогда не прощает тех, кто их нарушает. Если он узнает истинное положение вещей, мне конец. А раз так, то я не могу позволить тебе остаться в живых, тем более что ты уже просмотрела учетные книги. Тебе хватило ума оставить бумаги в том виде, как они были, но один из моих шпионов проследил за тобой, когда ты крадучись выходила из моей комнаты. Ты открыла правду, не так ли, и теперь только и ждешь подходящего момента, чтобы донести Дайнуолду?
 Он приказал Горкелу следить в оба, чтобы ты не сбежала. Но тем самым тот невольно охранял тебя. Этот проклятый урод все время держался поблизости, и я до сегоднешней ночи не знал, как к тебе подобраться. Но потом… Ловко я придумал — потихоньку проникнуть в спальню и спокойно подождать тебя здесь? Наконец-то ты в полной моей власти! Знаешь, Филиппа де Бошам, я возненавидел тебя с самой первой встречи, так как сразу почувствовал, что ты появилась здесь мне на погибель.
 В глазах Алайна горела лютая злоба, и не успела девушка произнести и слова, как он размахнулся и изо всей силы ударил ее рукояткой ножа по виску. Голову Филиппы пронзила острая боль, перед глазами вспыхнул ослепительный свет, и она провалилась в темноту…
 Филиппа очнулась и, судорожно вздохнув, поняла, что находится в конюшне: пахло соломой и лошадиным навозом. Ее руки были туго стянуты за спиной; ноги, к великой радости девушки, оставались свободными. Филиппа немного полежала не шевелясь, ожидая, пока пройдет головокружение, и вдруг догадалась, почему ей трудно дышать, а вокруг стоит кромешная тьма — она была с головой накрыта плотным тяжелым одеялом. Филиппа схватилась зубами за край и, немного стянув одеяло, ногами отбросила его в сторону. Ей казалось, что она здесь одна, но в полутьме нельзя было определить точно, есть ли в конюшне кто-нибудь еще. Где же Алайн?
 Сейчас надо думать. Не действовать, а думать, твердо сказала она себе. Алайну терять нечего — он должен во что бы то ни стало убрать ее из Сент-Эрта. В голове Филиппы промелькнули обрывки баллад, распеваемых бродячими менестрелями, баллад, в которых могучие герои спасают прекрасных дев из безвыходных ситуаций. Рядом, однако, не было ни одного могучего героя, так что прекрасной деве придется самой позаботиться о себе.
 Филиппа попыталась ослабить веревки, которыми стянули ее запястья, но только содрала кожу. Она перевернулась на живот и с трудом поднялась на ноги, едва не потеряв сознание от боли в виске. Надо уходить отсюда. У нее нет выбора. Осталось не так много времени. Алайн наверняка вот-вот вернется и убьет ее — Филиппа не сомневалась в этом ни единого мгновения.
 Кое-как девушке удалось открыть задвижку стойла. Дверца громко скрипнула, и она замерла от страха. Где же управляющий? Бежать, бежать, билось у нее в мозгу…
 И в этот момент Филиппа услышала, как неподалеку переговариваются двое мужчин: должно быть, сообщники Алайна — охрана, которую он оставил на всякий случай.
 Филиппа замерла на месте, затаив дыхание и благословляя свою предусмотрительность. Как хорошо, что она не поддалась порыву выскочить из конюшни и позвать на помощь! Ведь тогда эти негодяи неминуемо схватили бы ее. Слава Богу, она сначала подумала!
 Филиппа внимательно огляделась по сторонам; глаза ее уже привыкли к темноте, поэтому девушка сразу заметила то, что ей было нужно: старую, но все еще острую косу, висевшую на крюке.
 Филиппа осторожно подошла к стене и, повернувшись спиной, прижала к лезвию косы узел, стягивающий руки. Перерезать веревки было делом нескольких минут, но коса оказалась неожиданно острой, и, прежде чем Филиппа закончила, запястья ее покрылись множеством глубоких кровоточащих ранок. Освободив руки, девушка низко пригнулась и пробралась к двери. Те двое все еще стояли во дворе, по-прежнему тихо переговариваясь.
 Вот сейчас, решила Филиппа, самое время ошеломить их неожиданностью — стремглав вылететь из конюшни и добежать до зала, прежде чем они смогут ее поймать…
 — Ну? Шлюха все еще не очухалась?
 Алайн! Филиппа попятилась назад; сердце ее отчаянно колотилось. Ну что ж, пусть войдет! Она сняла со стены косу и крепко сжала ее в руках.
 — После такого удара она не скоро придет в себя, — сказал один из сообщников Алайна.
 — Может, разрешите нам побаловаться с девкой, раз уж мы все равно перережем ей глотку?
 Филиппа вздрогнула. Неожиданно ей пришло в голову, что струящаяся из ранок кровь попадает на лезвие косы и оно становится слишком скользким. Она быстро нагнулась, подхватила с пола несколько пучков соломы и вытерла лезвие и свои запястья. Почувствовав адское жжение в пораненных руках, Филиппа даже обрадовалась: раз она испытывает боль, значит, еще жива, а пока у нее есть эта коса, остается шанс на спасение…
 — Делайте все, что хотите, меня это не касается. Но потом вы должны ее убить! Забавы забавами, но не вздумайте позабыть о главном! И хорошенько спрячьте тело. Шлюха голосистая, так что будьте поосмотрительнее, когда она очнется. Я сказал привратнику, что отправлю сегодня лорду Дайнуолду кое-какие припасы, но Гуд отнюдь не дурак, так что ведите себя чрезвычайно осторожно. Погрузите тело на мула и увезите подальше от Сент-Эрта. Когда вернетесь, получите вознаграждение.
 Дав последние указания, Алайн ушел — Филиппа слышала, как затихли вдали его шаги. Значит, остались два его сообщника, а на ее стороне только эффект неожиданности.
 Филиппа подняла над головой косу и замерла. Один из мужчин открыл дверь в конюшню.
 — Подожди меня здесь, я подтащу девку.
 — Знаю я тебя! Ты, ублюдок, решил попользоваться ею прямо в стойле, — запротестовал второй.
 Эти грязные подонки спорят, кому первому насиловать ее! Филиппа крепче ухватилась за косу. В лунном свете ясно очерченный силуэт стоящего в дверях человека казался огромным. Филиппа набрала в грудь побольше воздуха и с силой опустила на голову негодяя свое единственное оружие. Она использовала тупую, изогнутую вовнутрь сторону лезвия, но сила удара была такова, что противник рухнул с проломленным черепом.
 Второй мерзавец завопил от ужаса, когда Филиппа, высоко занеся косу, словно сама смерть, кинулась на него.
 Буквально визжа от страха, он бросился наутек с такой скоростью, что Филиппа от удивления даже на секунду остановилась, но затем, решив больше не медлить, быстро перебежала внутренний двор и поднялась в зал.
 В огромном помещении, как всегда, стоял гул от нескончаемых разговоров, но при виде Филиппы люди мгновенно смолкли, изумленно и опасливо переглядываясь и толкая друг друга локтями в бок. Ее платье промокло от крови, в окровавленных руках она держала косу, сбившиеся волосы обрамляли побледневшее лицо.
 Зловещую тишину вдруг прорезал крик Алайна:
 — Убейте шлюху! Клянусь Богом, она зарезала наших людей. Только посмотрите: с ног до головы в крови! Убийца! Она украла драгоценности хозяина! Убить ее! Прикончить воровку!
 Филиппа, затравленно озираясь вокруг, подняла косу. Тишина пугала. Ни один человек не двигался, все смотрели только на нее.
 — Горкел… — Ее голос походил на хрип. — Помоги мне…
 Убедившись, что никто не собирается выполнять его приказы, Алайн вскочил и бросился к Филиппе.
 — Надо убить проклятую девку! — выкрикивал он на ходу. — Это ведьма из преисподней!
 Он выхватил у одного из стражников меч.
 — Убить ее! — Еще один голос присоединился к воплям управляющего. — Она крадет у честных людей работу! — Принк, бледный и донельзя отощавший после болезни, яростно размахивал иссохшими руками. — Убейте ее!
 Странно, но в этот момент Филиппа слышала голос каждого человека. Она слышала, как отец Крамдл громко читает молитву, как где-то вдалеке кричит Эдмунд, пытаясь пробиться к ней…
 — Нет, Эдмунд, не надо! — хотела сказать девушка, но с губ ее слетел лишь невнятный шепот.
 Нортберт, Проктор, Марго, Круки, Элис — все они, казалось, смыкались вокруг нее кольцом. Чтобы помочь? Или убить?
 Филиппа вздрогнула и попятилась. Во дворе караулит сообщник управляющего, готовый прикончить ее при первой же возможности, а здесь ее ждет смерть от руки Алайна, которого теперь — она это отчетливо понимала — не остановит даже присутствие многочисленных свидетелей. Филиппа подняла косу.
 — Не стоит, хозяйка. — К ней неспешно приблизился Горкел, на лице которого застыло выражение какой-то странной радости. Его зубы обнажились в страшной улыбке, и на мгновение Филиппа даже пожалела Алайна.
 Горкел схватил управляющего за руку и слегка сдавил ее. Меч выпал из ослабевших пальцев Алайна.
 Филиппа словно в тумане видела, как Горкел выкручивает руку негодяя, слышала, как тот, моля о пощаде, кричит все громче и громче…
 Наконец, все так же спокойно, Горкел обхватил пальцами другой руки шею управляющего и приподнял его. Огромные пальцы сжались, затем раскрылись — и Алайн мешком свалился на пол. Он уже больше не мог кричать, из горла вырывались лишь странные булькающие звуки, а Горкел продолжал трясти его, пока не сломал шею — в притихшем зале отвратительный хруст прозвучал необычайно громко.
 Горкел что-то пробормотал и отшвырнул труп в сторону.
 Филиппа уронила косу, закрыла лицо окровавленными руками, упала на колени и разразилась рыданиями. Она слышала сочувственные возгласы, ее касались чьи-то ласковые руки…
 Затем шум прорезал голос Эдмунда, и его слова заставили Филиппу поднять голову.
 — Сейчас же прекрати эти глупые женские слезы! Филиппа взглянула на мальчика и неожиданно для самой себя улыбнулась:
 — Ты противный мальчишка, и сочувствия у тебя не больше, чем у жука, но я так рада, что сейчас ты рядом со мной!
 — Да, — согласился Эдмунд. — Это потому, что ты женщина, а значит, нуждаешься в защите. Ты грязная и в крови. Пошли.
 — Идите умойтесь, — посоветовал и Горкел. — Вы, хозяйка, вели себя очень достойно, — добавил он почтительно.
 — У Алайна остался сообщник. Одного я убила — тело лежит в конюшне, — но второй убежал. Не разглядела, кто он такой, но смогу узнать его голос.
 — Возможно, это помощник управляющего — они с Алайном все время проводили вместе. Я прикажу, чтобы его поймали, а хозяин сам выберет для него наказание, когда вернется.
 — А что делать с этим негодяем? — пронзительно закричала старая Агнес, указывая на Принка. — С этим вшивым предателем?!
 До смерти напуганный ткач стоял, слегка покачиваясь, и, втянув голову в плечи, смотрел, как к нему приближается Горкел.
 — Не трогай его, — попросила Филиппа. — Не убивай Принка, Горкел. Он просто старый и одуревший от болезни человек.
 — Я не стану его калечить, хозяйка. Только слегка поучу его — так, чтобы он навсегда запомнил этот урок и больше не повторял подобной ошибки.
 Великан приподнял Принка за шиворот и хорошенько встряхнул, затем бросил на пол, поддал ногой под ребра и тихо произнес:
 — Еще раз коснешься хозяйки или скажешь хоть одно слово против нее, я так тебе врежу, что ты рассыпешься на мелкие кусочки.
 Филиппа отвернулась. Эдмунд резко дернул ее за руку:
 — Пошли, Филиппа, я отведу тебя в спальню. — И, весело насвистывая, мальчик побежал к дверям.


Замок Вулфитон

 Грейлам де Моретон вытер пот со лба и дружески поприветствовал гостя:
 — Рад снова видеть тебя, Бернелл. Как себя чувствует король? А королева Элинор? Все ли благополучно в Англии?
 Безумно уставший Бернелл с благодарностью принял приглашение сесть. Первой его встретила жена Грейлама, леди Кассия, очаровательная женщина с огромными глазами и удивительно милой улыбкой. Он нашел Кассию восхитительной и подивился, как такое хрупкое создание управляется с огромным воином, который достался ей в мужья.
 — Что привело тебя к нам, Бернелл? — спросил наконец Грейлам, терпеливо ожидавший, пока гость освежится кубком превосходного аквитанского вина.
 — Приказ короля, милорд. Он просит твоего совета. Темные брови Грейлама взлетели вверх.
 — Эдуард хочет, чтобы я ему что-то посоветовал? Но, Бернелл, сейчас май, и король наверняка собирается в поход против Шотландии или Уэльса. Я думаю, для этой кампании требуются всего лишь деньги и новые солдаты, а вовсе не советы. Так что выкладывай правду…
 — Это и есть правда, милорд: королю нужен твой совет. Он хочет найти в Корнуолле мужа для своей дочери.
 — Дочери короля слишком малы для замужества; кроме того, Эдуард вряд ли собирается породниться с простым бароном из наших мест, — возразила леди Кассия.
 — Речь идет не о принцессах, миледи, — ответил Бернелл и многозначительно посмотрел на маленькую женщину, которая сидела в кресле своего мужа. Грейлам стоял рядом. Только сейчас Бернелл заметил, что хозяйка Вулфитона ждет ребенка.
 — Тогда о ком? — с легким оттенком удивления спросила она.
 — Кассия, любовь моя, — ухмыльнулся Грейлам, — мне кажется, нам только что сообщили о некоем прегрешении короля. Эдуард тогда был довольно молод, не так ли, Бернелл?
 — Да. Его незаконнорожденную дочь зовут Филиппа де Бошам. Ей почти восемнадцать, и пришло время выдать ее замуж.
 — Де Бошам! Это дочь лорда Генри…
 — На самом деле она дочь короля, но воспитывалась лордом Генри как его собственная.
 И Кассия, и Грейлам во все глаза смотрели на королевского секретаря. Роберт Бернелл коротко сообщил им подробности возложенной на него миссии, а также просьбу короля.
 — ..Итак, теперь вы знаете, что Эдуард хочет найти себе в Корнуолле зятя, который не станет грабить государственную казну, — человека чести и сильного воина, — завершил он свой рассказ. Грейлам нахмурился, но промолчал.
 — Он просит, чтобы вы назвали ему имя рыцаря, который будет достоин руки его дочери, поэтому… — в отчаянии продолжил Бернелл.
 — Мне кажется, я знаю такого человека, — с неожиданным воодушевлением произнес Грейлам, и Кассия с удивлением заметила, как в глазах его появились веселые чертики.
 — Неужели? — спросила она подозрительно.
 — Да, похоже на то.
 — Настоящее положение кандидата не имеет значения: ведь король сделает его графом, — поспешно добавил Бернелл.
 — Графом, говоришь? Об этом стоит подумать. Ты останешься здесь до завтра, Роберт?
 Бернелл с превеликим удовольствием остался бы по меньшей мере на неделю — чтобы это время пролежать в мягкой постели, отдыхая от навалившихся на него забот. Но после визита к Грейламу ему предстояла поездка в Бошам с целью сообщить лорду Генри, что у Филиппы вскоре появится жених…
 — Значит, завтра утром и поговорим. Да-да, я с радостью дам совет королю, — по-прежнему загадочно усмехаясь, закончил беседу хозяин Вулфитона.
 В эту ночь Грейламу долго не спалось. Он вертелся с боку на бок, все время посмеивался и что-то про себя бормотал, так что Кассия, не выдержав, даже ущипнула его.
 — Ты этого не сделаешь, Грейлам?! — полувопросительно проговорила она.
 — Я же пообещал тебе примерно наказать наглеца, Кассия, и сдержу свое слово. — Грейлам от души расхохотался, держась за живот.
 — Ты же знаешь, что Дайнуолд ненавидит любую власть, а тут его тестем станет король Англии! Дайнуолд никогда с этим не примирится; он отправится к самому папе римскому и вымолит развод, или сбежит на континент, или продаст душу дьяволу, если потребуется. Кроме того, его хотят сделать графом! Дайнуолд презирает светское общество и сочтет такой поворот событий наказанием для себя. О, милорд, может быть, он и обманул тебя, но твоя месть принесет ему истинное несчастье. Он больше не сможет отправляться в набеги, не сможет считать себя негодяем и Проклятием Корнуолла. Его репутация, которой от так гордится, будет навеки погублена! А если девушка к тому же окажется страхолюдиной? Что тогда?
 Грейлам захохотал пуще прежнего.
 Кассия посмотрела на мужа и вспомнила о корзинах с бочонками с вином, которые де Фортенберри предположительно украл с потерпевшего крушение корабля. Она представила себе Дайнуолда в роли графа, тесть которого — сам король Англии, а будущая жена… О нет, она не дурнушка: разве Бернелл не упомянул, что Филиппа — вылитая Плантагенет?
 Кассия почувствовала, как ее губы растягиваются в улыбке.
 — Дайнуолд убьет нас обоих, если Эдуард действительно последует твоему совету, — нежно поцеловав мужа, прошептала она ему на ухо…


Замок Сент-Эрт

 Филиппе снилось, что чья-то теплая рука легонько гладит ее волосы, и это , было восхитительно. Затем мужские губы коснулись ее щеки, подбородка, бережно, но настойчиво попыталась раскрыть сомкнутый рот… Она вздохнула и повернулась на спину. Филиппе нравился этот сон, более того, ей не хотелось просыпаться, потому что незнакомец уже ласкал ее грудь, и твердые кончики его пальцев удивительно нежно обвели соски.
 Руки спустились ниже, на живот; Филиппа замерла от удовольствия. Мужчина развел ее ноги, коснулся мягкого треугольника волос; она вздохнула, потом застонала, желая продолжения, приподняла бедра, сгорая от нетерпения, сгорая от страсти…
 Филиппа открыла глаза и поняла, что это отнюдь не сон: возле кровати стоял Дайнуолд и смотрел на нее. Он выглядел очень уставшим и тяжело дышал.
 — Так это было на самом деле! — сдавленным голосом произнесла она.
 — Да, девка, это было наяву. Ты похожа на самое нежное Божье создание. — Его рука продвинулась чуть дальше, и Филиппа почувствовала, что стала влажной и нестерпимо горячей от его возбуждающих прикосновений. Когда палец Дайнуолда осторожным движением проник глубоко внутрь, она вскрикнула и приподнялась.
 — Тихо… — Дайнуолд легонько толкнул ее другой рукой, вновь укладывая на кровать. — Ведь это совсем не больно, правда? Скорее наоборот: я же чувствую, как ты сжимаешься вокруг моих пальцев. А, вот она, преграда невинности. Свидетельство твоей проклятой девственности. Нетронутое, но готовое к моему вторжению. — Дайнуолд наклонился, на мгновение прижавшись лицом к ее животу. — Горкел говорит, что ты чуть было не погибла сегодня вечером, — нежно и успокаивающе сказал он. — Прости меня, Филиппа. Я думал, ты в безопасности, но близкий мне человек оказался подлым предателем. Прости меня. — Дайнуолд поцеловал ее живот, и его рука вновь почувствовала невидимую преграду. Он застонал и отодвинулся, а затем неожиданно обнял Филиппу, тесно прижался к ней и завладел ее губами.
 Тело Филиппы охватило жаркое томление; она закрыла глаза и, забыв обо всем на свете, отдалась во власть поцелуя. Язык Дайнуолда проник внутрь, он словно пробовал на вкус ее рот, дразнил, ласкал, разжигая в ней страсть. Внезапно Дайнуолд вздрогнул, оторвался от Филиппы и отодвинулся далеко в сторону.
 — Пожалуйста, — прошептала Филиппа, протягивая к нему руки. Она почти обезумела от желания чего-то неизведанного, странного…
 — Нет… нет… — произнес Дайнуолд с таким трудом, словно только что пробежал несколько миль. — Нет, я целую неделю был без женщины, и мои чресла вот-вот разорвет желание. Возвращайся ко сну.
 Филиппа негодующе вскрикнула, ненавидя его за эти слова, за то, что из-за них она вновь почувствовала себя ничтожеством — чем-то вроде сосуда, не более.
 Она услышала, как Дайнуолд вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.
 Филиппа заплакала. Когда через несколько часов он вернулся, она притворилась спящей. Он не сделал ни одной попытки коснуться ее — просто забрался в постель и лег рядом… Она слышала, как выровнялось его дыхание, когда он заснул, и подумала, что ей следует как можно быстрее покинуть Сент-Эрт…




 Глава 11


 На следующее утро Филиппу разбудил звонкий шлепок по ягодицам.
 — Пора вставать, девка. Сегодня я наконец получу от тебя вразумительные ответы. Я оставил свой замок в полном порядке, а когда вернулся, то обнаружил, что управляющий мертв и все перевернуто вверх дном! Быстро поднимайся и иди в зал.
 Дайнуолд еще раз шлепнул ее и вышел. Филиппа немного понежилась в постели, размышляя о том, что будет, если и Дайнуолда стукнуть косой по голове. Идиот!
 Она повернулась на бок и попыталась снова уснуть, но безуспешно…
 Дайнуолд стоял, уставившись на шута, который по своему обыкновению валялся на полу.
 — Круки, расскажи мне толком, что здесь случилось. Расскажи обстоятельно и подробно. Но никаких стихов или песен!
 Хозяин выглядит усталым, раздраженным и очень обеспокоенным, подумал шут. Почему он так поспешно вернулся в Сент-Эрт? Чтобы поскорее увидеть Филиппу? Неужели он скучал по девчонке? Круки было бы легче ответить на эти вопросы, если б он видел хозяина вчера вечером, когда тот ворвался в зал вне себя от страха, потому что привратник сказал, что Филиппу нашли всю в крови, а вокруг валялись мертвые тела.
 — Мне кажется, ты поглупел, хозяин, — ухмыльнулся Круки.
 — Я… Что-о?! Слушай, ты, ослиная падаль, я не…
 — Ты нашел негодяев, которые сожгли посевы? Дайнуолд раздраженно схватил кусок хлеба.
 — Да, я поймал троих, но, будь прокляты их души, они умерли и не успели рассказать, кто стоит за всем этим.
 — Уверен, что это Вальтер де Грассе.
 — Похоже на то. — Дайнуолд прожевал хлеб. — Марго, эль! — приказал он.
 — Пусть хозяйка сама расскажет тебе о своих приключениях. У тебя волосы встанут дыбом от ужаса.
 — Ты осмеливаешься называть эту девку хозяйкой? Недоумок, я тебя сейчас лягну…
 Круки проворно откатился в сторону, уворачиваясь от ноги разъяренного Дайнуолда.
 — Но Филиппа сделала для Сент-Эрта столько хорошего! Она сильная духом девушка и сумела спастись от гибели, — обиженно пробурчал шут.
 Марго внесла эль и поставила его на стол, бросив при этом опасливый взгляд на хозяина.
 — Что с тобой? — раздраженно спросил он и, не дожидаясь ответа, махнул рукой, отсылая служанку прочь.
 — Ты же здесь был, идиот, — вновь обратился он к шуту. — Имею я право знать, что произошло в моем собственном замке, или нет, черт побери?!
 — Ну что ты пристал к бедному Круки, — раздался за его спиной голос Филиппы. — Не хватало только с самого утра слушать его песни!
 Дайнуолд оглянулся на Филиппу. Ему потребовалась почти вся сила воли, чтобы не улыбнуться девушке, не показать, какое облегчение и радость испытывает от того, что она осталась жива и невредима. Господи, он даже готов простить ее обычное воинственное настроение!..
 — Давно пора было спуститься вниз. Вид как у ведьмы, — старательно хмурясь, буркнул он.
 На самом деле Филиппа выглядела слегка взъерошенной и очень-очень милой. Дайнуолд поерзал в кресле, вытянул ноги вперед и, скрестив руки на груди, посмотрел на девушку. Она была в платье, которое он вчера нашел для нее в гардеробе покойной жены, на этот раз тускло-сером, поношенном и потертом, а подол был на добрых три дюйма выше щиколоток.
 — Спасибо за платье, — заметив его взгляд, сказала Филиппа. — К нему случайно не прилагалась накидка?
 — Жаль, что я не имел возможности полюбоваться на тебя в том предыдущем, алом, но это, к сожалению, тебе совсем не идет. Увы, у меня не было выбора. Не морщись! Почему ты еще не сшила себе одежду из новой ткани?
 — Лучше бы я так и сделала.
 Филиппе отчаянно хотелось стукнуть Дайнуолда. Он касался ее тела, ласкал и целовал ее, потом бросил, чтобы найти себе другую женщину на ночь, а теперь дразнит и оскорбляет! И все же Филиппа не могла забыть, как вчера ночью Дайнуолд прижался к ней и сказал, что очень волновался, узнав о случившемся. Но сейчас он вовсе не выглядел встревоженным. Может быть, ей это только приснилось? Филиппа гордо вздернула подбородок.
 — Думаю, что возьмусь за шитье сразу после завтрака. — Она схватила кусок хлеба и принялась жевать его с показным равнодушием.
 — Объясни мне, что тут произошло, девка, и объясни немедленно.
 Филиппа украдкой посмотрела на свои запястья. Их покрывали ссадины и синяки, но боль уже почти прошла.
 Дайнуолд проследил за ее взглядом, и у него от гнева перехватило дыхание.
 — Просто не верится! — прорычал он. — Не успел я уехать из дома, как тут начало твориться черт знает что! Пусть Марго перевяжет тебе руки. — Дайнуолд добавил несколько сочных ругательств, затем откинулся назад и прикрыл глаза. — Расскажи мне, во что ты ввязалась, пока я был в отъезде.
 Филиппа внимательно посмотрела на Дайнуолда и, решив, что он уже достаточно успокоился, сказала:
 — Ничего особенного не случилось. Мы ткали материю, а затем ее красили. Вчера как раз начали шить одежду. Ах, да! Совсем забыла: произошло одно незначительное событие — Горкелу пришлось сломать шею твоему управляющему, но тот вполне заслужил подобное наказание. Я пришла к выводу, что по сравнению с твоим проклятым Алайном ты — просто святой из святых!
 — Так-та-ак… А сейчас, прежде чем я оттащу тебя в спальню и изнасилую, ты, может быть, объяснишь, почему «мой проклятый Алайн» так хотел твоей смерти?
 Филиппа молча пожала плечами. Она заметила, что этим только разозлила Дайнуолда, но, не в силах удержаться, пожала плечами еще раз.
 Дайнуолд вскочил с кресла, подбежал к ней и, схватив под мышки, приподнял над полом.
 — Быстро говори, что случилось, иначе пожалеешь! — И что же ты сделаешь? Продолжишь то, чем занимался вчера ночью, когда я спала?
 В глазах Дайнуолда мелькнуло непонятное Филиппе выражение.
 — Прекрати! Я устал от всего этого. И действительно хочу знать, в чем дело.
 Услышав серьезный тон Дайнуолда, Филиппа поняла, что терпение его на исходе.
 — Я расскажу, только опусти меня, — тихо проговорила она.
 Дайнуолд поставил девушку на пол, затем, держась рукой за поясницу, вернулся к своему месту.
 — От такого веса я потянул мышцы, — воздев очи, пожаловался он, потом сел в кресло и махнул ей рукой.
 Филиппа подробно рассказала о том, что обнаружила, просматривая учетные книги управляющего.
 — Я не доверяла ему с самого первого дня. И никак не могла понять, почему он меня так ненавидит, пока не убедилась в том, что он обманывал тебя все время, пока находился в услужении. Этот подлец сам все подтвердил, когда держал нож у моего горла.
 Дайнуолд открыл рот, но промолчал, а Филиппа, вздрогнув при воспоминании о пережитом страхе, сдержанно и сухо продолжила рассказ о том, как ее перенесли в конюшню, как она убила одного из негодяев косой, как прибежала в зал и как Горкел расправился с управляющим.
 — Алайн приказал своим людям задержать ту оставшуюся повозку шерсти и убить крестьян. Это от них он узнал, что я умею читать и писать и что я была управляющим в Бошаме.
 Дайнуолд долго молчал, и Филиппа терпеливо ждала. Сейчас, наверное, он пожалеет ее, скажет, как он ей благодарен, порадуется, что она осталась в живых, и попросит прощения. Обсудит с ней предательство управляющего, поблагодарит за осмотрительность и за беспокойство о судьбе Сент-Эрта…
 Ее мысли прервал громкий голос Дайнуолда:
 — Ну и что, скажи, я теперь должен делать, да спасет меня Святой Андрей? По твоей милости у меня больше нет управляющего! Из-за тебя бедняга Горкел вынужден был убить Алайна!
 Филиппа, вне себя от изумления, уставилась на Дайнуолда:
 — Он же обкрадывал тебя! Он был всего-навсего презренным вором! Ты что, не слушал меня? Или тебе все равно?!
 Дайнуолд слегка пожал плечами; Филиппа в ярости вскочила и кинула в него кусок хлеба с маслом.
 Он попытался увернуться, но на щеке все же остался желтый подтек.
 — Ты неблагодарная свинья! Ты…
 — Довольно! — Дайнуолд встал с кресла, вытирая лицо рукой. — Еще раз спрашиваю тебя, девка: где мне найти нового управляющего?
 — Я буду твоим управляющим!
 Филиппа расправила плечи, вздернула подбородок и мысленно приготовилась к неизбежным оскорблениям.
 Ей не пришлось долго ждать.
 — Ты-ы?! Женщина? Женщина, которая решила поиграть в сыщика, но тут же была поймана и чуть не убита? Ха-ха!
 — Не правда! Я очень осторожно осматривала его комнату, а перед этим убедилась, что Алайн покинул замок. Мне просто не повезло — один из его шпионов выследил меня. А как насчет того, что тебе, такому умному, такому проницательному мужчине, даже в голову не пришло, что Алайн обворовывает тебя? Ты, мужчина, ничего и не подозревал! Более того, даже сейчас, все узнав, ты попросту забыл, что в замке остался сообщник Алайна. Так что это я должна сказать тебе «ха-ха»!
 — Женщине не хватит мозгов, чтобы решать сложные хозяйственные проблемы и правильно вести учет! — пробубнил Дайнуолд.
 Гнев Филиппы сменило усталое раздражение.
 — Женщины, — продолжал Дайнуолд, воодушевляясь, — не знают, как надо вести дела и разговаривать с вилланами. У женщин есть только одно предназначение в жизни, и это…
 — Только посмей произнести вслух!
 — ..ткать, шить и стряпать. Они годятся, чтобы помочь мужчине расслабиться после тяжелого дня, в течение которого он изнурял свое тело и свой мозг.
 — Дурак! — Не говоря больше ни слова, Филиппа развернулась и направилась к дубовым дверям. У нее вдруг пропала вся злость; она больше не чувствовала обиды — только усталость и разочарование.
 — Я не отпускал тебя, девка! Остановись!
 Филиппа лишь прибавила шаг и через несколько мгновений уже пересекала внутренний двор, отмахиваясь от кур и от Туппера, который, радостно заверещав, тут же увязался за ней. Женщины пялились на нее во все глаза, а мужчины лишь качали головой, особенно когда увидели, что их хозяин с самым суровым и разгневанным выражением лица нагоняет Филиппу.
 — Немедленно вернись, глупая девка!
 — Клянусь всеми святыми, он тупее булыжника, — пробормотала Филиппа и, придерживая юбку, помчалась еще быстрее. Она бежала, не разбирая дороги, пока не врезалась в Горкела.
 — Хозяйка, что случилось?
 — Я ухожу. — Филиппа попыталась вырваться из его крепких рук. — Отпусти меня, Горкел.
 — Нет, держи ее крепче! Потом, если захочешь, можешь посмотреть, как я ее выпорю! — заорал подбежавший Дайнуолд Горкел глубоко вздохнул и, глядя на Филиппу, укоризненно покачал уродливой головой:
 — Тебе не следовало дразнить хозяина.
 — Он дурак! Я просто мечтаю отдубасить его как следует.
 Дайнуолд поморщился, представив себе эту картину. Слова Филиппы почему-то огорчили его, но он заставил себя забыть о них.
 — Идем со мной! — Он схватил девушку за руку.
 — Нет!
 Дайнуолд остановился и перевел взгляд с Горкела на бледную от ярости Филиппу:
 — Я надорвусь, если мне придется снова тащить тебя.
 Филиппа как следует размахнулась и ударила его кулаком в челюсть. Удар оказался таким сильным, что Дайнуолд потерял равновесие и позорно упал бы в грязь, если б Горкел не подхватил его и не помог удержаться на ногах.
 — А ты сильная, — заметил Дайнуолд, потирая подбородок. — Ты действительно очень сильная.
 Филиппа сжала кулаки и потрясла ими перед его лицом:
 — Попробуй только что-нибудь со мной сделать! Я с ног тебя собью!
 Внезапно Дайнуолд посмотрел куда-то ей за спину. Его брови изумленно поползли вверх, глаза широко раскрылись от удивления, и он недоверчиво потряс головой. Филиппа стремительно обернулась, чтобы выяснить, кто там прячется, и в следующую секунду уже висела вниз головой на плече у Дайнуолда. Она завизжала, но он лишь усмехнулся и понес ее по ступенькам наверх. Обитатели замка смеясь провожали их любопытными взглядами, мужчины выкрикивали советы.
 Он вошел в спальню и сбросил Филиппу на кровать.
 — Сейчас мы все решим.
 — Что решим?
 — Мне кажется, ты хочешь, чтобы я назначил тебе жалованье?
 Филиппа недоумевающе уставилась на Дайнуолда. Голова у нее все еще кружилась после путешествия вверх тормашками.
 — Ну?! — почти угрожающе спросил он.
 — Жалованье за какие услуги?
 — За работу управляющего, разумеется. У тебя что, совсем нет мозгов, девка? — Неожиданно Дайнуолд хлопнул себя по лбу. — Не могу поверить, что произношу подобные слова! Женщина, которой достало ума забраться в промокшем от грязи платье в повозку с шерстью… эта женщина будет вести хозяйство в Сент-Эрте!
 — Мой отец доверял мне. — Филиппа приподнялась на локте и задумчиво посмотрела на стоящий возле кровати ночной горшок, который починила старая Агнес.
 — Не делай этого, девка, а то пожалеешь, — рассеянно пробормотал Дайнуолд. — Сейчас немного помолчи, я должен подумать.
 — Для тебя это непосильная задача. Он проигнорировал ее замечание.
 — Наверное, ты захочешь спать там, где будешь работать?
 — Конечно. Разумеется. Наконец-то освободиться от тебя… какое сча…
 Дайнуолд схватил ее за руки, наклонился и поцеловал. Филиппа не стала сопротивляться; в голове у нее крутилась лишь одна мысль — попросить его поцеловать ее еще раз.
 — Разве ты не умоляла меня прошлой ночью взять тебя? — спросил Дайнуолд, немного отстраняясь. — Ты ведь хотела, чтобы я освободил тебя от твоей девственности? Хотела, это точно. Ну что ж, спи одна в своей холодной постели. Ты будешь скучать, будешь вспоминать мои ласки и поцелуи, а я… Я буду спать сладко, как ребенок! Теперь приведи себя в порядок. И сшей наконец себе какое-нибудь платье! Меня уже тошнит от твоего вида. — Дайнуолд оттолкнул ее и вышел из спальни.
 Спустя почти час, искупавшись, расчесав волосы и собрав их в пучок на затылке, Филиппа вошла в отведенную ей комнатку управляющего. Она просмотрела бумаги, немного передвинула стол, попросила Марго принести свежего тростника на пол и вернулась в спальню к Дайнуолду. Он раскинулся на кровати, негромко похрапывая во сне. Рядом на полу валялась ее запачканная кровью одежда. Филиппа быстро осмотрела ее, надеясь как-нибудь починить, но поняла, что это бесполезно.
 Она снова взглянула на Дайнуолда. Он лежал на животе, сжимая в одной руке тунику, которую Филиппа начала шить для него. Девушка осторожно высвободила ткань из его пальцев и встряхнула, чтобы расправить.
 — Мне следует ее сжечь, — прошептала она и вышла, забрав с собой раскроенную материю, нитки и иголку.


Крепость Крандалл, около Баджерс-Кросс Корнуолл

 Лорд Генри вытер вспотевший лоб. Путешествие оказалось очень долгим, погода стояла душная и дождливая, а он все еще так и не знал, что их ждет впереди. Три дня добирались до этой проклятой крепости, а вдруг он ошибся? Что, если Филиппа и не думала бежать к кузену? Лорд Генри отхлебнул порядочный глоток из фляги, которую ему протянул слуга. Его люди только что обнаружили впереди крепость Крандалл, где кастеляном служил его племянник сэр Вальтер де Грассе. Кажется, все спокойно. Лорд Генри махнул рукой, приказывая ехать дальше.
 Крандалл — весьма богатая крепость, решил лорд Генри, поглядывая на зеленые поля, которые окружали низкие толстые стены. Впрочем, защитные сооружения выглядели весьма ненадежными: считалось, что раз Крандалл находится в подчинении у лорда Грейлама де Моретона из Вулфитона, то угроза быстрой и ужасной мести этого могущественного лорда устрашит любого врага больше, чем самые мощные укрепления.
 Филиппа должна быть здесь, она просто обязана оказаться здесь! Лорд Генри снова вытер лоб. Ей больше некуда бежать: или она в Крандалле, или ее уже нет в живых. Боже мой! Крестьян нашли убитыми, повозки с шерстью пропали, а стража исчезла. И никаких следов Филиппы! Пока ему удалось обмануть Роберта Бернелла, но этот человек отнюдь не дурак и скоро захочет сам встретиться с Филиппой, чтобы составить личное представление о ней. Кроме того, секретарь короля, наверное, сообщит имя мужчины, которого Эдуард выбрал себе в зятья. Лорд Генри поднял глаза к небу, про себя моля Господа, чтобы Филиппа оказалась в замке у своего кузена… Сэр Вальтер де Грассе играл в шашки со своей любовницей Бриттой. Она разбиралась в игре так же хорошо, как и в его характере, и всегда успевала проиграть, прежде чем он начинал злиться, — уловка, которая неизменно восхищала сэра Вальтера. Вошедший слуга сообщил, что к крепости приближается лорд Генри де Бошам. Интересно, что его родственнику понадобилось в этих краях? Сэр Вальтер облегченно вздохнул, подумав о том, что вовремя вернулся после набега на южные земли Дайнуолда де Фортенберри. Правда, он потерял нескольких людей, но зато сжег посевы, разрушил дома и убил всех обитателей деревни, что вполне компенсировало смерть тех троих раненых идиотов, которых де Фортенберри взял в плен. Он наверняка сейчас локти кусает от злости! Этот ублюдок совершенно беспомощен, так как ничего не может поделать: он, конечно, догадывается, кто стоит за нападением, но лорд Грейлам не станет ничего предпринимать против своего вассала, пока не получит твердых доказательств, а он, Вальтер де Грассе, слишком хитер, чтобы оставить следы. К счастью, те трое умерли, прежде чем Дайнуолд успел их допросить…
 Сэр Вальтер слегка потрепал Бритту по щечке и приказал ей убираться вон. Она взяла доску для шашек и, бросив на него призывный взгляд, удалилась. Вальтер нахмурился: жаль, что дядя заранее не предупредил его о своем визите. Не мешало бы постелить на пол свежий тростник и все такое прочее… Но ничего страшного. Слава Богу, это все-таки не его господин, лорд Грейлам.
 Здороваясь с племянником жены, лорд Генри подумал, что никогда особенно не любил его. Вальтер был высокий и худой, с длинным тонким носом, холодными и проницательными глазами, без тени улыбки на лице. Как говорили лорду Генри, Вальтер де Грассе хорошо ненавидел, но плохо любил.
 Вальтер, в свою очередь, считал родственника толстым фанфароном, который обладает слишком большим состоянием. Это ему, кастеляну Вулфитона, а не двум глупым девчонкам надлежало бы унаследовать подобное богатство.
 Когда все церемонии были закончены, лорд Генри не стал терять времени попусту.
 — Твоя кузина Филиппа сбежала из Бошама. Она у тебя?
 Вот это сюрприз, подумал Вальтер, глядя на дядю. Он медленно покачал головой:
 — Нет. Я не видел Филиппу с тех пор, когда она была голенастой девчонкой с длинной косой.
 — Она уже не девчонка. Ей восемнадцать и давно пора замуж.
 Неожиданно, к огромному удивлению Вальтера, лорд Генри закрыл лицо руками и разрыдался. Не зная, что делать, Вальтер молча смотрел на плачущего родственника.
 — Боюсь, что она погибла, — немного успокоившись, проговорил лорд Генри.
 — Расскажи мне толком, что случилось.
 Лорд Генри не видел теперь особых причин скрывать правду.
 — Филиппа — дочь Эдуарда..
 — Она… Кто-о??? — спросил Вальтер, вытаращив глаза от изумления.
 — Повторяю: Филиппа — незаконнорожденная дочь короля, и в настоящий момент он ищет ей мужа.
 Вальтер потерял дар речи. Черт! Что же могло случиться с девчонкой?
 Вскоре лорд Генри смог ответить и на этот вопрос.
 — Я не знаю, кто убил крестьян и похитил шерсть, но Филиппа сейчас, видимо, мертва, — безнадежно произнес он, заканчивая свой рассказ.
 Лорд Генри вытер слезы. Его милая Филиппа, его упрямая как осел Филиппа — мертва! Он этого не вынесет. Он потерял дочь, управляющего, и, что еще ужаснее, он потерял незаконнорожденного отпрыска короля. Этого не должно было случиться!
 — Я бы не стал так убиваться, дядя, — заметил Вальтер, задумчиво поглаживая острый подбородок. — Сюда доходит много разных слухов, и, как ты знаешь, у меня есть возможность их проверить. Возвращайся в Бошам и предоставь мне разузнать, что же случилось с моей маленькой дорогой кузиной. Разумеется, я немедленно сообщу тебе, как только обнаружу ее.
 Лорд Генри хоть и считал все это пустыми хлопотами, все же покинул Крандалл немного успокоенный, а сэр Вальтер, выполняя свое обещание, разослал людей собирать сведения.
 Уже через двадцать четыре часа он был вне себя от радости: сообщник Алайна, ускользнувший из Сент-Эрта, прибыл в Крандалл с известием о смерти управляющего лорда Дайнуолда, причиной которой явилась высоченная девица по имени Филиппа, с пышной грудью и роскошными волосами. Вальтер чуть было ума не лишился, представив себе, что Филиппа могла погибнуть по милости этого Алайна.
 Благодарение Господу, сейчас он, кастелян Крандалла, знает, где находится его дорогая кузина, его самая дорогая родственница, девушка, на которой он женится, как только сможет залучить ее к себе. Впрочем, скорее всего она сама прибежит к нему: по-видимому, именно в Крандалл она и направлялась, когда ее захватил Дайнуолд де Фортенберри. Можно себе представить, как этот выродок обращался с воспитанной в роскоши и неге девушкой — насиловал, издевался и оскорблял ее…
 Но тогда, раз с Филиппой так жестоко обращались, зачем ей было разоблачать управляющего? И каким образом ей удалось это сделать?
 Не важно. Вероятно, сбежавший мерзавец просто что-то перепутал. Вальтер обязательно женится на Филиппе, бастарде короля. Она дар небес, а дареному коню в зубы не смотрят. Вольтер надеялся, что она еще не носит в утробе ребенка Дайнуолда. Впрочем, если понадобится, он поможет ей избавится от ублюдка.
 От этих мыслей у Вальтера стало тепло на душе. Наконец-то с ним будут считаться! Он уморит голодом Дайнуолда де Фортенберри, а потом четвертует его. Он захватит Сент-Эрт — владение, которое по праву должно было стать его собственностью, если б его отец не проиграл замок отцу Дайнуолда. Он плюнет на лорда Грейлама, разумеется, за его спиной, и оставит этот свинячий Крандалл. Он, Вальтер де Грассе, по значимости приблизится к герцогу! Он станет править Корнуоллом, и лорд Грейлам будет его вассалом, разумеется, с одобрения и согласия великого тестя. А затем Вальтер обратит свой взор на Бретань. У его деда там были земли, украденные потом этим подонком де Браси. С помощью короля, с помощью королевских денег и его солдат он вернет себе все, что должно принадлежать ему.
 Сэр Вальтер напевал, строя планы будущей роскошной жизни. На мгновение он попытался вспомнить, как выглядит Филиппа де Бошам. Если она вылитая Плантагенет, то должна быть красоткой. Помощник Алайна что-то говорил о груди и волосах. Интересно, какого цвета у нее волосы? Вальтер де Грассе любил пышную грудь у женщин, и все же… ему будет трудно забыть, что Филиппа незаконнорожденная, а следовательно, в чем-то неполноценная, несмотря на свою голубую кровь. Он не сможет простить ей сомнительное происхождение и постарается, чтобы она всегда помнила об этом, очень постарается! У Филиппы нет выбора: измучившись от грубого обхождения у Фортенберри, она с радостью встретит своего дорогого кузена и кинется к нему в объятия.


Замок Сент-Эрт

 Низко склонившись над столом в комнатке управляющего, Филиппа старательно проверяла сведения о хранящихся в замке припасах. От долгого сидения у нее нестерпимо болела спина, но она не отрывала глаз от бумаги: предстояло исправить все фальшивые записи Алайна.
 Новая туника темно-синего цвета, которую она сшила для Дайнуолда, висела на спинке стула. Филиппа с детства искусно владела иглой, да и нитки, к счастью, оказались довольно крепкими.
 Она подняла голову и еще раз с удовлетворением и гордостью осмотрела тунику. В ней Дайнуолд будет выглядеть весьма достойно, так, что не стыдно показаться и королю! Филиппа надеялась, что сделала плечи достаточно широкими, а талию узкой, потому что Дайнуолд очень стройный мужчина. Не меньше беспокойства вызывал и вопрос, понравится ли ему темно-синий цвет, и…
 Филиппа потрясла головой: опять она рассуждает как хозяйка Сент-Эрта, словно здесь ее дом! Почему она забыла о побеге?
 Девушка медленно опустила перо и поднялась. Для Дайнуолда она всего лишь одна из служанок. Иначе разве он допустил бы, чтобы последние два дня она безвылазно сидела в этой маленькой душной комнатушке?
 Ради чего, скажите на милость, она делает всю эту нудную, изнурительную работу? Ради сомнительного удовольствия носить платье не по размеру, которое когда-то принадлежало его первой жене? Ради того, чтобы помогать мужчине, который обнимал и ласкал ее, заставляя пылать, пробуждая во всем теле сладкое томление, и…
 — Сейчас же прекрати, глупая девка! — громко произнесла она вслух.
 — А мне казалось, ты предпочитаешь, чтобы тебя называли Филиппой. — В дверях стоял улыбающийся Дайнуолд.
 Филиппа готова была откусить себе язык.
 — Это замечание не было рассчитано на публику, — сказала она строго, — и тем более не предназначалось для твоих ушей.
 — Ладно, дело твое. Расскажи лучше, как идет работа. — Дайнуолд указал на стол, заваленный грудой бумаг.
 — Ужасная неразбериха!
 — Представляю.
 — Ты же не умеешь читать. — Ее голос невольно смягчился.
 — Да, в этом я не силен — едва могу разобрать самые простые слова. Мой отец считал грамотность излишеством; правда, в наши дни редко кто умеет читать или считать. Почему ты об этом заговорила?
 — Обычное женское любопытство. — Филиппа пожала плечами. — Ты же настаиваешь, чтобы Эдмунд учился у отца Крамдла.
 — Мир меняется, и люди обязаны меняться вместе с ним.
 Если Эдмунд хочет чего-то добиться в жизни, он должен получить хорошее образование.
 За свои восемнадцать лет Филиппа не заметила в мире никаких перемен, но спорить не стала.
 — Пошли обедать, — сказал Дайнуолд. — Я зашел, чтобы позвать тебя.
 Филиппа кивнула и, обогнув стол, направилась к двери, но Дайнуолд внезапно схватил ее за руку и притянул к себе.
 — Ты скучала без меня, девка?
 Она не просто скучала, она лежала ночами без сна, мечтая, чтобы он оказался рядом.
 — Разумеется, нет. Ты чересчур самоуверен и слишком высоко себя ценишь.
 — Ты не тосковала по моим ласкам?
 Продолжая одной рукой держать ее за талию, Дайнуолд другой провел по животу Филиппы вниз и прижал ладонь к сокровенному месту между ее бедрами. Девушка попыталась отодвинуться, но как-то нерешительно — и Дайнуолд отметил эту нерешительность.
 У Филиппы перехватило дыхание; она чувствовала тепло его пальцев и жар своего тела: их сейчас разделяла лишь тонкая ткань.
 Внезапно Дайнуолд отпустил ее.
 — Пошли обедать, девка! — повернувшись, бросил он через плечо.
 — Я не… — начала было Филиппа, но Дайнуолд уже вышел, тихо закрыв за собой дверь.




 Глава 12


 В тот вечер за ужином девушка узнала от Нортберта, что помощнику Алайна удалось бежать, но несколько человек все же отправились на его поиски.
 — Хозяин прав, Алайн не мог работать в одиночку, — добавил Нортберт, макая хлеб в густой мясной соус.
 — Могу поспорить, негодяй сбежал к этому подлецу де Грассе, — заявил Круки, пережевывая кусок каплуна.
 Филиппа застыла от неожиданности.
 — Ты имеешь в виду Вальтера де Грассе? — медленно спросила она. Ее сердце колотилось от волнения, пальцы судорожно сжались, смяв кусок медового пирога, который она держала.
 — Что ты знаешь о де Грассе? — обернулся к ней Дайнуолд.
 — Он мой кузен, — не раздумывая выпалила Филиппа.
 Дайнуолд побледнел.
 — Твой кузен? То есть племянник лорда Генри? В его голосе не чувствовалось ярости — одно удивление, и Филиппа решила, что может безбоязненно сказать правду.
 — Нет. Вальтер — племянник матери. Отец недолюбливает его, но мне он нравится.
 — Она вскинула голову, ожидая, что Дайнуолд не станет сдерживаться и откровенно выскажет свою неприязнь к сэру Вальтеру.
 — Просто не верится, — было все, что она услышала. Дайнуолд встал и вышел из зала.
 Круки посмотрел на Филиппу и молча покачал головой.
 — Вечно он выбегает отсюда, словно обиженный ребенок! — оправдывающимся тоном проговорила Филиппа.
 — Нет, — вмешался Горкел. — Хозяин ушел, потому что разгневан, но не хочет тебя бить.
 — Бить меня? Но я же ничего не сделала! На этот-то раз что его разозлило? Я не виновата, что сэр Вальтер мой родственник!
 — Не в этом дело, — сказал Круки. — Вы, хозяйка, заявили, что вам нравится сэр Вальтер, эта змея, этот негодяй и насильник… Как вы думаете, что должен чувствовать хозяин?
 — Но…
 Круки прокашлялся и, конечно же, запел. Филиппа закрыла глаза, вслушиваясь в его очередное нескладное творение.



   Негодяй и трус, вор без стыда и чести,
   Де Грассе нападает, ворует, лжет и убивает,
   Наш милый лорд скоро вздернет его на месте.



 — Ты назвал Дайнуолда милым? — спросила Филиппа, в душе которой боролись раздражение и страх. Она недоумевала: чем же ее кузен заслужил подобную ненависть?
 Круки отсалютовал ей грязной рукой и подмигнул:
 — Разве ты не согласна, что Дайнуолд очень милый? По нему сохнут все женщины в округе. Им нравится, когда он ложится с ними в постель, раздвигает ноги и…
 — Заткнись!
 — Простите, хозяйка. Я и забыл, что вы все еще девственница и не знаете, как это бывает, ну… между мужчиной и женщиной.
 Эдмунд, который беззастенчиво подслушивал, подошел ближе и хмуро уставился на Филиппу:
 — Ты что, действительно невинна? До сих пор? Я знаю, такими бывают все девушки, пока не… Неужели ты не стала любовницей отца даже после того, как он унес тебя к себе в спальню? Ты сказала, что…
 — Я ему не любовница! Я его служанка, его пленница…
 — Филиппа остановилась.
 Все-таки она еще и управляющий Сент-Эрта. — Почему ты не надел новую тунику, Эдмунд? Она тебе не нравится? Марго сказала, что туника тебе впору. По-моему, она хорошо сшита, и цвет тебе к лицу. А где твои ботинки? Почему…
 — Я их не люблю. Кроме того, папа не носит ничего нового, и я не буду. Пока он меня не заставит, я останусь в этом.
 — Ты упрямый маленький негодник!
 — Уж это лучше, чем быть дылдой.
 — Эдмунд, если я завтра увижу тебя в этих лохмотьях, то приду и силой надену на тебя новую тунику. Ты меня понял?
 — Не посмеешь!
 Девушка бросила на него взгляд, способный устрашить и взрослого мужчину. Эдмунд опустил голову, и Филиппа заметила грязные подтеки на его шее. Пальцы мальчика покрывал толстый слой глины. Такое впечатление, будто Эдмунд только что возился в помоях вместе с Туппером. Она должна поговорить с Дайнуолдом. Он заставляет сына учиться считать и писать, но позволяет ходить грязным и оборванным.
 — Нет, посмею! — громко сказала она. — Кроме того, Эдмунд, ты примешь ванну. Когда ты последний раз держал в руках мыло?
 — У нас больше нет мыла, хозяйка! — проорала через весь зал старая Агнес — когда требовалось, у старухи прорезался удивительный слух. — Никто из слуг даже не подумал о том, чтобы сварить мыло, — поспешно добавила Агнес, решив на всякий случай оправдать себя, — потому что хозяин ничего не говорил.
 — Не может быть! — прокричала в ответ Филиппа. — Я сама видела мыло в комнате Дайнуолда.
 — Так это последний кусочек.
 — Мы завтра же сварим мыло, — объявила Филиппа, — и ты, мальчик-поросенок, первым опробуешь его на себе.
 — Не буду.
 — Посмотрим.
 Мне предстоит многое обдумать, сказала себе Филиппа, входя в комнатку управляющего. Не зажигая свечи, она закрыла дверь, стащила через голову поношенное платье и аккуратно повесила его на спинку стула. Внезапно сзади раздался тихий голос:
 — Одевайся.
 Я не хочу наслаждаться твоим телом в подобной клетушке. Ты будешь лежать рядом в моей широкой постели, согревая меня, когда наступит утренняя прохлада.
 — Я тебе не любовница! Убирайся прочь, Дайнуолд!
 — Этим вечером я уже был с женщиной и не нуждаюсь еще в одной, пусть даже она такая большая, пышная и такая… возбужденная, как ты. Пошли.
 Глаза Филиппы уже успели привыкнуть к темноте, и она наконец увидела Дайнуолда: он стоял, протягивая ей платье. Филиппа поспешно схватила его и надела. Он тотчас взял ее за руку и потянул за собой. В большом зале все еще было полно слуг; многие из них уже улеглись спать на топчанах, стоящих вдоль стен.
 — Тихо, — прошептал Дайнуолд и дернул Филиппу за руку. Все это видели, но никто ничего не сказал, даже мужчины воздержались от своих обычных шуточек. Филиппе хотелось ударить Дайнуолда, хотелось ударить их всех, и побольнее…
 Она попыталась было вырваться, но все ее усилия оказались безуспешными.
 — Я тебя больше не понесу на руках, — повернувшись к ней, хмуро предупредил Дайнуолд. — Или ты идешь добровольно, или я тащу тебя за волосы.
 — Ты заплатишь за это, Дайнуолд, — прошипела Филиппа, одарив его самой противной из своего арсенала улыбкой. — Я пошлю весточку своему дорогому кузену, сэру Вальтеру; я расскажу ему, какой ты презренный негодяй, варвар, насильник…
 — Я уже и так заплатил сполна, девка, потому что вынужден терпеть твое присутствие. Но, умоляю тебя, воздержись от красочного повествования о том, как я насилую невинных дев. Не стоит упоминать об этом, даже несмотря на то удовольствие, которое ты получишь, когда я возьму тебя.
 Только сейчас Филиппа поняла, что Дайнуолд выпил эля больше, чем обычно. У него, правда, не заплетался язык, да и нос не покраснел, что обычно бывало в нетрезвом состоянии с лордом Генри, но шагал он очень старательно — как человек, который знает, что пьян, но не хочет, чтобы об этом догадались остальные. Впрочем, она не боялась его ни пьяного, ни трезвого. К собственному удивлению, Филиппа с интересом ожидала его последующих действий.
 Оказавшись в спальне, Дайнуолд проделал ставший уже традиционным ритуал — бросил ее на кровать.
 — Сейчас ты снимешь платье, — сказал он, глядя на Филиппу сверху вниз. — Оно уродливое и оскорбляет мой взор. Неужели ты еще не сшила себе что-нибудь поприличнее?
 — Я сделала тунику тебе. Она сейчас у меня в комнате.
 — Ты действительно дошила ее? Туника исчезла, и я решил, что ты разозлилась и выбросила ее.
 — Нет, не выбросила. К сожалению. — Филиппа потихоньку отодвинулась на другой край кровати. — Ты слишком много выпил, — секунду помолчав, сказала она.
 — Филиппа, — тихо произнес Дайнуолд, — у меня больше нет ни одного женского платья. Так что будь осторожнее с тем, которое на тебе, иначе тебе придется ходить голой. Да, я выпил больше, чем обычно, но что сделано, то сделано. Сними платье.
 — Сначала погаси свечку.
 — Хорошо. — Дайнуолд задул свечу. Комната погрузилась в темноту, и проникающий сквозь одно из окошек лунный свет серебристым кругом лег возле кровати. Филиппа не боялась Дайнуолда или того, что он сделает с ней, если захочет. Она стянула платье и положила его на пол. Затем скользнула под единственное одеяло.
 — Сейчас наступила глубокая весна. — Дайнуолд начал раздеваться. Его голос стал более спокойным, он звучал размеренно и задумчиво. Сейчас хозяин Сент-Эрта вовсе не выглядел пьяным. — Мы всегда называли так время с конца апреля до первых чисел мая. Бабушка рассказывала мне о глубокой весне, когда я был мальчишкой. Она говорила, что так придумали люди много веков назад, когда страной правили жрецы и все обожествляли непреодолимую силу весны, ее вечное обновление. Люди видели, как прорастает зерно и росток тянется вверх к теплому солнцу, а корни его уходят вниз — в темноту земли. Противоположности — свет и тьма — бесконечно соединяются вместе. Бабушка называла это старым кельтским словом, но я не могу его вспомнить. Всякий раз, когда я произношу «глубокая весна», я думаю о женщине, которая вбирает в себя мужчину, затем опустошает его и одновременно наполняет чем-то иным, новым; мне трудно тебе это объяснить, но это так же, как приход весны — она наступает каждый год и всегда в чем-то схожа с прошлой и вместе с тем другая. Свет и тень существуют рядом и дополняют друг друга, понимаешь? — Дайнуолд повернулся к Филиппе. — Мне нравится представлять, как я наполню тебя, но ты кузина Вальтера де Грассе, а значит, мой враг. Не моя служанка, рабыня или любовница, а мой враг! Мне ненавистна сама мысль об этом человеке. Как ты думаешь, девка, стоит ли мне наказать тебя за все зло, что он сотворил? Неужели часть его подлой крови течет и в твоих жилах, а его гнусные помыслы осели в твоей душе?
 Филиппа потрясенно молчала. Перед ней был совершенно иной, незнакомый Дайнуолд. Его слова, тон, которым он произнес их, притягивали ее, трогали почти до слез. И обнажали страшную горечь и мучительную боль, владевшие его сердцем. Вряд ли он стал бы так откровенно говорить с ней, если бы не был пьян… А может быть…
 — Из-за чего ты ненавидишь Вальтера? — тихо спросила она.
 — Он сжег почти все посевы в моих южных владениях, но дело не только в зерне: погибли люди, мои люди! Их зарубили, изнасиловали их жен, насадили на пики детей, а дома сожгли до основания. И все это — по приказу твоего родственника.
 — Откуда ты знаешь? Ты ведь не поймал ни одного из нападавших.
 — Когда-то сэр Вальтер де Грассе был нищим, безземельным рыцарем. У него и сейчас нет земли, но лорд Грейлам де Моретон сделал его кастеляном в Крандалле, одной из своих крепостей к юго-западу от Сент-Эрта. Но сэру Вальтеру этого показалось мало — он считает, что его обделили. Он ненавидел меня еще до того, как я узнал о его существовании. Во время похода в Нормандию, когда я был совсем маленьким мальчиком, мой отец выиграл замок Сент-Эрт у сэра Вальтера. Впоследствии Вальтер заявил, что соглашение было достигнуто обманным путем, и потребовал Сент-Эрт обратно. Король Эдуард отказал ему, но Вальтер все равно жаждет моей смерти и разорения. Однажды — это было не так давно — он чуть было не добился своего, но меня спасла красивая и славная женщина, которой и принадлежат с тех пор моя преданность, мое сердце да и сама моя душа. Вот так, девка. Сэр Вальтер де Грассе сделает что угодно, лишь бы уничтожить меня, а ты — его родственница!
 У Филиппы болезненно сжалось сердце. Она проглотила ком в горле и облизала пересохшие губы.
 — Кто эта женщина? Как она тебя спасла?
 Дайнуолд подошел к кровати и пьяно рассмеялся — звук был громкий, но какой-то пустой. Филиппа смотрела на его тело, освещенное луной, и думала, что он очень красив — несколько странное слово по отношению к существу, в котором столько резких углов и жестких линий… Да, он красивый, высокий и стройный. А смеется, и ей это причиняет боль. Все же она дослушает его историю.
 — Хочешь знать ее имя, девка? Она настоящая леди, нежная, любящая, искренняя женщина, и зовут ее Кассия. Она из Бретани. Я никогда не смогу сделать ее своей, как бы ни пытался.
 — Почему?
 — Она замужем за могущественным лордом, моим лучшим другом и очень сильным воином, — это тот, чьим вассалом является твой драгоценный Вальтер: лорд Грейлам де Моретон.
 — Ты… значит, ты любишь ее?
 Дайнуолд лег на кровать и забрался под одеяло. Филиппа чувствовала тепло его тела, слышала ровное дыхание. Молчание затягивалось, и она решила, что он уснул.
 — Я ничего не знаю о любви, — наконец проговорил Дайнуолд слегка заплетающимся языком. — Мне ведомы только желания и страсти, но Кассия умеет их обуздать. Ты совсем не похожа на нее, девка. Кассия… Она маленькая и хрупкая, но у нее чистая душа и большое сердце. Ее улыбка так нежна, что хочется плакать и защищать эту прелестную женщину даже ценой собственной жизни. Но Кассия выбрала Грейлама, и теперь ее тело и душа принадлежат одному ему… Пора спать, девка, я уже устал от твоих разговоров.
 — Моих? Но ведь говоришь ты один.
 — Спи.
 — Я тебе не враг. Я всего лишь твоя пленница.
 — Может, да, а может, и нет. Я об этом подумаю. Видит Бог, мне только и приходится делать, что думать о тебе. Ты моя вечная обуза, которая раздражает, словно блоха. Может, сообщить лорду Генри, что ты в Сент-Эрте и что я верну тебя, если получу взамен сэра Вальтера? Можно даже потребовать его голову на серебряном блюде, как это случилось с Иоанном Крестителем; правда, в твоем кузене святости не больше, чем в навозном жуке. Как тебе мои предложения? Твой отец пошлет мне голову Вальтера, лишь бы вернуть тебя в целости и сохранности, или не станет рисковать? А?
 — Сколько раз тебе повторять: отец не выделил мне никакого приданого, он собирался выдать меня замуж за старика, я не лгала тебе. Как мне ни горько в этом признаться, но ему наплевать на меня. Может, он даже не заметил, что я сбежала.
 — Все ясно. Значит, я связан с тобой по гроб жизни. И что же мне делать?
 — Я твой управляющий!
 Дайнуолд громко рассмеялся, и Филиппе захотелось лягнуть его, но она сдержалась, подумав, что сейчас самое подходящее время, чтобы попросить Дайнуолда отпустить ее.
 — Да, конечно, ты мой управляющий. Полагаю, ты справишься с работой лучше, чем Алайн. Во всяком случае, благодаря твоей неискушенности и неопытности принесешь меньше вреда, чем этот предатель, который сознательно меня обворовывал. Или ты тоже станешь обманывать меня в отместку за то, что я обокрал твоего отца?
 — У меня богатый опыт работы управляющим; кроме того, я честный человек и никогда тебя не обману.
 — Все говорят так, девка. Иди сюда. Я замерз и хочу, чтобы твое большое тело согрело меня.
 Она осталась на месте, и Дайнуолд сам придвинулся ближе.
 — Молчи и спи, — прошептал он, прижимая ее голову к своей груди, и Филиппа почувствовала запах эля в его дыхании.
 — He гневи меня больше, девка, — еле слышно пробормотал Дайнуолд, — я только-только успокоился.
 Нет, подумала Филиппа, мне нечего сказать тебе.
 Она еще долго не спала, думая о женщине по имени Кассия, маленькой, нежной, хрупкой и преданной. Женщине, которая спасла жизнь Дайнуолду.
 А она, Филиппа, для него словно надоедливая блоха…
 Он, это пьяное животное, заснул почти мгновенно и сейчас имел наглость храпеть у нее под ухом. Филиппа надеялась, что в пьяных грезах ему привидятся ужасные чудовища. Он это заслужил!


Замок Вулфитон

 Роберт Бернелл лихорадочно записывал то, что Грейлам де Моретон рассказывал о мужчине, который, по его мнению, мог стать идеальным мужем для незаконнорожденной дочери короля Эдуарда.
 — Он сильный, молодой и здоровый, сохранил отличные зубы и все волосы. Это очень умный человек, который заботится о своих землях и крестьянах. Когда-то был женат и имеет сына, Эдмунда; но его жена умерла много лет назад. Что-нибудь еще, Бернелл?
 Вошла Кассия и подала Роберту флягу с молоком.
 — Миледи, с вашим появлением день стал светлее. — Бернелл чуть не подавился, так непривычны были для него подобные комплименты, но что-то в глубине его души требовало выражаться поэтично в присутствии этой женщины. Возможно, нежность ее улыбки, мягкий изгиб губ. Бернелл поспешно привел свои мысли в порядок и бросил умоляющий взгляд на лорда Грейлама, но тот лишь слегка наклонил голову, с иронией наблюдая за гостем.
 — Благодарю вас, сэр. — Кассия медленно прошла к стулу и села. — Грейлам, ты рассказываешь Роберту о достоинствах Дайнуолда де Фортенберри?
 — Да, и их так много, что они не помещаются у меня в голове. Что ты можешь добавить, Кассия?
 — Дайнуолд де Фортенберри — преданный, добрый, ему можно доверять. Ему нравятся хорошие шутки, и он громко говорит, как, впрочем, и все пылкие мужчины. Неглуп, хорошо сражается и защищает все, что ему принадлежит.
 — Похож на святого, — ехидно заметил Бернелл, — а также на человека, которого вы слишком любите, чтобы судить о нем беспристрастно.
 — Ха! Я люблю?! — возмутился Грейлам. — Да я столько раз еле сдерживался, чтобы не дать этому подлецу под зад коленом, не повалить его на землю, не раздавить его упрямую башку своим каблуком!..
 — Но, как всегда в таких случаях, — прервала его жена, — мой муж и Дайнуолд ухмыляются, хлопают друг друга по плечу и клянутся в вечной дружбе, предварительно согласившись не сражаться до смерти… О нет, сир, мы отнюдь не преувеличили достоинства Дайнуолда: он действительно очень хороший человек.
 — Несмотря на свои недостатки, — вставил Грейлам.
 — Вот об этих-то недостатках я и должен узнать поподробнее. Эдуарду покажется подозрительным, если я передам лишь ваши похвалы.
 — Ну что ж. — Грейлам улыбнулся, и Бернелл заметил ответную улыбку на лице Кассии. — Дайнуолд упрям как осел, любит широкие жесты, не имеет состояния и плюет на это. Обожает опасности и с удовольствием выбирает самые изощренные способы для их преодоления. Он хитрый, коварный и изворотливый, словно лис, однако не жадный, так что Эдуарду не надо будет волноваться за свои сундуки. Как я уже сказал, Дайнуолда не интересует богатство, кроме того, у него почти нет родственников, так что королю не придется ломать голову, куда их пристроить.. Что же еще? Ах, да: это проницательный, безжалостный, а иногда и бесчестный мужчина, готовый приложить любые усилия, чтобы заполучить желаемое.
 — Ага, — довольным тоном произнес Бернелл, продолжая писать, — наконец-то он стал похож на человека.
 — Эта девушка… Филиппа де Бошам… Она хорошенькая?
 У нее покладистый характер? — спросила Кассия.
 — Знаю только то, что мне говорили другие. Она вылитая Плантагенет и, значит, должна считаться красивой. Поскольку так сказал король, этот вопрос можно считать решенным раз и навсегда. Кассия рассмеялась:
 — А что она думает по поводу брака?
 — Понятия не имею. Филиппу отдали на воспитание лорду Генри, и она до сих пор считает его своим отцом.
 Король, тогда еще очень юный, приказал, чтобы девочку научили считать и писать. Как мне сказали, Филиппа отлично с этим справляется. Возможно, она даже слишком образованна для Дайнуолда де Фортенберри — да и для любого другого мужчины, каким бы храбрым, добрым и проницательным он ни был. Похоже, она чересчур своевольна и вряд ли станет во всем подчиняться мужу, но, честно говоря, я в этом не уверен.
 — Дайнуолду как раз и нужна женщина с сильным характером, — сказал Грейлам. — Женщина, которая в какое-то мгновение может ударить его, а в следующее — кинуться зализывать его раны.
 — По дороге в Лондон я заеду в Бошам. Повидаюсь с девушкой и сообщу о принятом решении королю. Похоже, де Фортенберри — тот самый человек, которого Эдуард мог бы выбрать себе в зятья. Кстати, они знакомы друг с другом?
 — Не думаю, — ответил Грейлам. — Эдуард недавно обосновался в Англии, к тому же еще ни разу не был в Корнуолле. Дайнуолд же не тот человек, который специально поедет в Лондон, чтобы показаться на глаза его величеству.
 — Лишнее доказательство того, что он не подхалим, — буркнул Роберт и строго посмотрел на Грейлама.
 — Да, Эдуард действительно провел мало времени в Англии, но он постоянно думал о ее благоденствии.
 — А также о благоденствии Уэльса и Шотландии, которые должны быть попраны королевской пятой.
 Роберт Бернелл натянуто улыбнулся. Хозяин замка позволил себе критиковать короля, и хотя его сарказм едва ли можно было назвать едким, Бернелл не собирался обсуждать столь скользкую тему.
 — Я не говорил вам, милорд, что обратился к вам по совету королевы? Представьте себе, она обсуждала с мужем проблему его незаконнорожденной дочери!
 — Королева Элинор, — заметил Грейлам, — честная и порядочная женщина. Эдуард обрел себя, когда женился на ней; возможно, его брак — самое лучшее, что он сделал в жизни.
 И Грейлам хитро подмигнул жене, ожидая, пока Роберт Бернелл допьет молоко.


Замок Сент-Эрт

 На следующее утро Дайнуолд старательно избегал Филиппу. Он смутно помнил, что спьяну наговорил ей что-то совершенно непростительное. Рассуждал о глубокой весне, например. Что за чушь! А еще рассказывал о Кассии и о своих чувствах к ней. Вот дурак! Вел себя как последний болтун — чего доброго, скоро начнет слагать ей песни на манер Круки.
 Вспомнив о шуте, Дайнуолд отправился на его поиски, но тот как сквозь землю провалился. Привратник его не видел, оружейник в ответ на вопрос Дайнуолда лишь презрительно сплюнул и пожал плечами, и только старая Агнес смогла просветить своего господина на этот счет.
 — Маленькая хозяйка пошла обмерять его, чтобы сшить одежду. Может быть, она уже сняла мерку — я не знаю. Она сказала Круки, что сошьет ему целых две туники, если он пообещает в течение месяца не петь в ее присутствии.
 — Она вовсе не маленькая! — рявкнул Дайнуолд. Будь проклята эта девка, думал он. Вмешивается во все дела! Даже если у его шута локти выглядывают из дыр, то это не ее забота. Дайнуолд взглянул на свою изношенную и обтрепанную тунику. Он еще не видел новую, которую Филиппа сшила ему, и сшила своими руками, напомнил он себе и на мгновение смягчился — но только на мгновение, потому что мысли его тут же вернулись к прошедшей ночи. Да, он, словно какой-то слюнтяй, рассказывал Филиппе о Кассии, рассказывал о том языческом веровании, которое в его уме тесно сплелось с картиной рая, нарисованной отцом Крамдлом. А затем переключился на Вальтера де Грассе, человека, которого поклялся убить, потому что тот не оставил ему другого выбора. Короче, вел себя как последний болван!..
 Куда бы Дайнуолд ни посмотрел, его взгляд постоянно натыкался на женщин, которые занимались шитьем и сплетничали. Завидев хозяина, они начинали перешептываться и хихикать, и его это, страшно бесило.
 Жизнь в его замке буквально перевернулась. И за такое короткое время! Не успела Филиппа выпрыгнуть из повозки с шерстью, словно черт из преисподней, как тут же принялась командовать. С него достаточно! Он этого больше не потерпит! Дайнуолду было очень трудно: то, что начиналось как игра, перестало быть просто развлечением. Филиппа спала в его постели, и он ласкал ее каждую ночь, доводя себя до умопомрачения. Он хотел ее больше, чем какую-либо другую женщину, но она все еще оставалось невинной. Он и сам не понимал, когда, в какой момент начал относиться к Филиппе не как к объекту для шуток и удовлетворения своих прихотей, а как к чему-то большему, и не мог не думать о неминуемых последствиях насилия над ней…
 Мысли Дайнуолда прервал донесшийся со стороны колодца пронзительный вопль Эдмунда. Дайнуолд не придал этому значения, пока не услышал голос Филиппы.
 — Стой спокойно, или я уши тебе оборву! Эдмунд, не вырывайся! — громко кричала она.
 Опять лезет, куда ее не просят! Какое ей дело до его сына?! Интересно, что там происходит? Дайнуолд ускорил шаги.
 — Ты, вонючий маленький мальчишка! Стой спокойно, а то я придушу тебя!
 Обогнув угол дома, Дайнуолд увидел Филиппу, которая одной рукой крепко держала голого Эдмунда, а другой лила на него из ведра воду. Сочтя мальчика достаточно мокрым, она подхватила кусок мыла и принялась яростно намыливать визжащего Эдмунда, который судорожно дергался, пытаясь вырваться, но безуспешно. Его одежда валялась неподалеку на земле.
 Филиппа промокла насквозь, ее волосы выбились из прически и рассыпались по плечам. Они с Эдмундом стояли в луже грязи, которую образовали потоки мыльной воды.
 Дайнуолд смотрел, как девушка подтянула Эдмунда к себе и теперь скребла его обеими руками — лицо, волосы, даже локти. Он было завопил насчет мыла, которое щиплет глаза, но она не обратила на это ни малейшего внимания.
 — Эдмунд, угомонись и прекрати бороться со мной. Тебе же самому станет легче, если ты немного постоишь спокойно. Вот посмотришь, какой ты станешь чистый и красивый, — приговаривала она, начиная тереть ему спину.
 Эдмунд опять завизжал.
 Дайнуолд подошел ближе, стараясь, однако, держаться на безопасном расстоянии от растекающихся грязевых потоков. Неподалеку он заметил отца Крамдла, который наблюдал за происходящим, скрестив руки на груди и удовлетворенно улыбаясь. Поросенок Туппер все время пытался подобраться к Филиппе: он вертелся рядом, делал несколько шажков вперед, а затем отскакивал, чтобы увернуться от брызг.
 Филиппа окатила Эдмунда еще одним ведром воды, смывая мыло, затем накинула на него огромное полотенце — совершенно новое, как отметил Дайнуолд, — быстро поставила мальчика на деревянную решетку и принялась вытирать.
 С головой завернув Эдмунда, она присела перед ним на корточки:
 — Послушай меня, петушок. Ты помылся и теперь не лезь в грязь. Сейчас ты пойдешь с отцом Крамдлом и наденешь новую тунику. Понял? А потом займешься учебой.
 — Я тебя ненавижу, дылда! — раздался из-под полотенца приглушенный возглас.
 — Ничего страшного, как-нибудь переживу. Зато теперь ты чистый, и мне не придется вздрагивать каждый раз, когда ты грязными руками запихиваешь в рот еду. Иди.
 Голова Эдмунда вынырнула на поверхность. Он бросил сердитый взгляд на Филиппу, но она отвернулась. Эдмунд уже готов был признать поражение. И тут он увидел отца.
 — Пап! Помоги мне! Смотри, что эта ведьма сделала со мной! — закричал Эдмунд, приплясывая от возбуждения. Дайнуолду хотелось одновременно и смеяться, и выругать Филиппу за ее своевольный поступок. Кроме того, ему было страшно интересно, как ей удалось привлечь на свою сторону священника.
 Эдмунд вопил не переставая. Дайнуолд, решив наконец, что ему нравится результат, хотя и не нравятся методы, которыми его достигли, резко оборвал сына:
 — Эдмунд, мне кажется, в тебе сейчас говорит твоя мать, и это очень грустно. Ты пойдешь с отцом Крамдлом и оденешься, а пока замолчи, иначе испробуешь розги.
 Эдмунд, опустив голову, молча последовал за священником. Полотенце развевалось в воздухе, как римская тога.
 Дайнуолд несколько секунд молчал, глядя, как Филиппа поправляет волосы.
 — Стой спокойно, девка.
 Она послушалась. Дайнуолд пригладил ее волосы и связал их полоской кожи. При виде невзрачной ленточки он нахмурился. Филиппе нужна яркая лента, чтобы оттенить цвет волос…
 — Ты выглядишь хуже, чем Эдмунд. Намного хуже. Словно грязная истоптанная подстилка. Сделай что-нибудь с собой. — С этими «любезными» словами Дайнуолд развернулся, собираясь уйти, но… Он услышал громкий вдох, но не успел вовремя отреагировать: ведро с водой ударило его между лопатками, он по инерции пролетел вперед и врезался в козла. Козел попятился и боднул его в бедро. Дайнуолд заорал, схватился за ногу, потерял равновесие и плашмя упал в черную лужу грязи. Он тут же приподнялся, встав на четвереньки, и замер, решив не двигаться, пока не возьмет себя в руки.
 Потом очень медленно поднялся на ноги. Филиппа стояла в нескольких метрах от него. На лице ее застыло выражение почти комического ужаса. Вокруг стали собираться зеваки. Растолкав зрителей, к Дайнуолду подошел Горкел.
 — Это была случайность, — сказал он, помогая хозяину счистить грязь. — Хозяйка сначала действует и только потом думает, вы же знаете, хозяин. Она…
 — Проклятый урод, не смей ее защищать!
 Горкел послушно замолчал, продолжая вытирать грязь.
 Дайнуолд оттолкнул его руки и направился к Филиппе. Она шагнула в сторону и остановилась, гордо распрямив плечи.
 — Ты ударила меня. — В его голосе были ярость и недоумение. — Ты, женщина, ударила меня! Бросила это проклятое ведро!
 — На самом деле, — Филиппа отодвинулась еще немного, — тебя ударило ведро. Я и не подозревала, что так хорошо попадаю в цель, вернее, что ведро так замечательно попадает в цель. — К своему огромному удивлению, она громко захихикала.
 Дайнуолд сделал несколько очень глубоких вдохов.
 — Если я швырну тебя в лужу, ты останешься голой, ведь ты же так и не сшила себе новое платье.
 Филиппа кивнула, на этот раз хихикая уже потише.
 Дайнуолд посмотрел на ее соски, отчетливо проступающие сквозь мокрую ткань.
 Он зловеще улыбнулся, и Филиппа вздрогнула, предчувствуя что-то ужасное.
 — Лучше брось меня в грязь, — жалобно сказала она, — только не делай того, о чем ты сейчас думаешь!
 — И о чем же я сейчас думаю, позволь тебя спросить? Может быть, о том, чтобы сорвать с тебя платье и показать остальным скрывающуюся под ним шлюху?
 Филиппа попыталась прикрыть руками грудь.
 — Я не шлюха.
 — Допустим. — Дайнуолд рванулся вперед так стремительно, что Филиппа успела лишь вскрикнуть. Он подхватил ее, поднял и бросил в лужу. Филиппа приземлилась на спину, расплескивая вокруг черную жижу, которая испачкала и Дайнуолда, и Горкела. Она чувствовала, как жидкая грязь заливает ее ноги, просачивается сквозь платье… При других обстоятельствах она вволю посмеялась бы над тем, что сама навлекла на свою голову, но сейчас ей было не до веселья: у нее больше не осталось одежды.
 Она посмотрела вверх и увидела хохочущего Дайнуолда. У Филиппы потемнело в глазах, перехватило горло… Но гнев оказался сильнее обиды. С громким чавкающим звуком она рывком поднялась из грязи и, кинувшись на Дайнуолда, толкнула его в грудь, подставила подножку, и оба они упали, причем Дайнуолд оказался наверху.
 Он медленно поднял руку, с которой стекала грязь, и приложил ладонь к лицу Филиппы. Она вскрикнула, уперлась ногами ему в бока и перекатилась вместе с ним. В следующее мгновение Дайнуолд лежал на спине, а возвышающаяся над ним облепленная жидкой грязью фурия била его кулаками в грудь.
 Дайнуолд слышал, как в смеющейся толпе заключаются пари и выкрикиваются поздравления ему и Филиппе. Неожиданно в лужу влетел весело хрюкающий Туппер. Он остановился в трех дюймах от головы Дайнуолда и ласково ткнул его пятачком в щеку.
 Этого не выдержал бы никакой мужчина! Дайнуолд развел руки в стороны, признавая свое поражение:
 — Я сдаюсь, девка. Сдаюсь!
 Туппер фыркнул и улегся ему под бок, подняв фонтаны брызг.
 Филиппа рассмеялась, и когда Дайнуолд посмотрел на нее, то понял, что хочет обладать ею прямо сейчас — несмотря на перепачканное лицо и заляпанное грязью тело.
 — Прошу прощения, хозяин. — Нортберт остановился у края лужи, с тревогой глядя на лорда Сент-Эрта.
 Дайнуолд подмигнул ему:
 — В чем дело?
 — У нас гости, хозяин.
 Что, гости у ворот Сент-Эрта?
 — Нет, хозяин, они уже здесь.




 Глава 13


 Филиппа мгновенно замолчала. Дайнуолд посмотрел за спину Нортберта и увидел, что к ним приближается лорд Грейлам де Моретон, высокий, могучий и великолепно одетый. На лице его явственно читалось изумление, словно он встретил двуглавое чудовище.
 — Приветствую тебя, Грейлам, — спокойно сказал Дайнуолд. Он перевел взгляд на Кассию, которая куталась в прелестный, подбитый горностаем плащ из белой шерсти. Кассия выглядела потрясающе: нежная, воздушная, волосы аккуратно убраны в замысловатую прическу. Он заметил, что она изо всех сил сдерживает смех. — Добро пожаловать в Сент-Эрт, Кассия. Надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь?
 Кассия не выдержала и расхохоталась до слез:
 — Ты изъясняешься, словно придворный! Такой вежливый, учтивый. И при этом лежишь в грязи… Ох, Дайнуолд, твое лицо…
 Дайнуолд взглянул на Филиппу, застывшую над ним, словно глиняное изваяние.
 — Шевелись, девка, — ухмыльнулся он. — Ты же видишь, у нас гости, и мы должны позаботиться, чтобы им было удобно.
 Кассия, тупо думала Филиппа. Кассия, леди, которая завладела сердцем Дайнуолда! Филиппа вполне понимала его чувства, глядя на изящное, женственное, неземное существо, которое и не знает, что такое грязь. Этот изысканный образчик женского пола никогда, абсолютно никогда не окажется посреди лужи! Филиппа взглянула на лорда Грейлама де Моретона. Она увидела мужчину сильного и отважного, мужчину, который не отступит перед врагом, мужчину, который является мужем Кассии, да благословит Господь само его существование на Земле. Она вспомнила, что однажды, еще ребенком, видела его в Бошаме. Он тогда до хрипоты спорил с лордом Генри о предстоящем походе.
 — Шевелись, девка, — повторил Дайнуолд и рассмеялся, приподнимая ее.
 Филиппа села и тут же почувствовала, как ручейки грязи сбегают вниз по груди.
 — Грейлам, почему бы тебе не увести свою очень чистенькую жену в зал? Я вымоюсь и присоединюсь к вам.
 — У тебя в колодце воды не хватит, — буркнул Грейлам и фыркнул. — Э, э, Дайнуолд! Не стоит швырять в меня грязью! Жена только что сшила мне вот эту красивую тунику. — Он запрокинул голову и снова громко расхохотался, затем нежно взял Кассию за руку и повел ее к замку. — Мне нравится черный цвет твоего лица, — бросил Грейлам через плечо, — он как-то больше соответствует черноте твоей души.
 Дайнуолд не двигался, пока Грейлам и Кассия в сопровождении полудюжины своих охранников не скрылись за углом. Он слышал серебристый смех Кассии, которому вторил раскатистый хохот Грейлама.
 Филиппа молчала. Она чувствовала себя самой несчастной женщиной во вселенной.
 Дайнуолд окинул девушку взглядом и приказал, чтобы им принесли воды.
 — Поднимайся и вылезай из грязи.
 Когда Филиппа отошла в сторону, Дайнуолд окатил ее с ног до головы ведром холодной воды. Филиппа всхлипнула и поежилась, машинально вытирая с лица грязь: как она только что обнаружила, воздух в середине апреля был еще довольно прохладным.
 Еще три ведра, и можно было уже использовать мыло.
 — Тебе придется снять платье, — сказал Дайнуолд и позвал старую Агнес, чтобы та принесла им два одеяла.
 Он оглядел хихикающую толпу и рявкнул:
 — Все вон отсюда! Если в ближайшие две секунды здесь останется хоть один человек, он почувствует тяжесть моей руки на своей заднице.
 — Конечно, хозяин, — прокричал Круки, — но лучше приберечь угрозы для этой девки.
 Дайнуолд разразился проклятиями, и толпа мгновенно растаяла.
 Они с Филиппой стояли на деревянных решетках. Дайнуолд быстро скинул одежду.
 — Как видишь, я всех прогнал, так что раздевайся. Филиппа подчинилась. Они облились водой и намылились. И тут Дайнуолд остановился и потянул девушку к себе. Но не поцеловал ее, а просто провел ладонями по спине, к ягодицам, затем между ног. Филиппа напряглась, но Дайнуолд сделал вид, что ничего не заметил: ему не хотелось, чтобы она догадалась о его мыслях. Он просто помогает ей вымыться, вот и все… Дайнуолд попросил Филиппу потереть ему спину, и девушка осторожно провела пальцами по его коже, стараясь касаться ее как можно легче. Дайнуолд стоял, уставившись в землю, и думал о десятках глаз, что наверняка наблюдают за ними в этот момент…
 Слегка обсохнув, они закутались в одеяла. Дайнуолд смотрел на раскрасневшееся лицо Филиппы, прилипшие к голове волосы и думал, что она самая прекрасная женщина на свете. Вслух он, однако, сказал, что она напомнила ему времена молодости и что им пора отправляться к гостям. Чтобы поговорить с леди Кассией, подумала девушка. Она, Филиппа, будет чувствовать себя огромной неуклюжей нищенкой рядом с принцессой в снежно-белом плаще. Филиппа покачала головой, стараясь скрыть обиду и боль.
 — Они же мои друзья, — заметил Дайнуолд, который увидел в ее отказе только упрямство.
 — Если можно, попозже.
 — Хорошо. — Ее вежливая просьба смягчила его. — Но при встрече я попросил бы тебя не называть своего имени и не говорить, что ты моя пленница.
 — Тогда кто же я такая? — В голосе Филиппы отчетливо послышалось раздражение.
 — Моя прачка.
 — Нет!
 — Служанка.
 — Нет. Ты представишь меня как своего управляющего.
 — Да Грейлам надорвется от хохота! Придумал: ты — моя любовница. У тебя сейчас вполне приличный вид, и он ничего не заподозрит. Как тебе эта мысль, девка?
 — Между прочим, я могу сказать лорду Грейламу, что ты всего лишь жалкий негодяй и вор, и попросить его вернуть меня к отцу.
 — Меня это нисколько не волнует. На самом деле ты ведь не хочешь возвращаться в Бошам, не так ли? Тем более что там тебя ожидает скорая свадьба с Вильямом де Бриджпортом.
 Точно, черт побери. Филиппа закусила нижнюю губу.
 — Тогда я попрошу его отправить меня к сэру Вальтеру, раз уж я его кузина.
 — Это сильно огорчит меня, Филиппа. Понимаешь ли, сэр Вальтер не отнесется к тебе с должным уважением, он совсем не такой человек, как ты думаешь.
 — Не говори ерунду. Он примет меня с подобающим вниманием! Ведь я его кузина. И не смей говорить своим друзьям, что я твоя любовница!
 Дайнуолд поднял руку и легонько коснулся пальцами ее щеки.
 — Ты тяжелое испытание для меня, Филиппа, только вот дьявол его придумал или Бог, я не знаю.
 Дайнуолд повернулся и быстро ушел. Любой другой мужчина выглядел бы глупо с босыми ногами и в одеяле, по только не он, подумала Филиппа, медленно следуя за ним. Она слышала приглушенные смешки и понимала, что за их купанием следило множество глаз. Неужели в этом проклятом замке нет ни единого укромного уголка? Впрочем, и в Бошаме было то же самое…
 Как мог Дайнуолд предложить ей встретиться с Кассией, женщиной, которая ему так дорога? Женщиной, которая спасла его жизнь, особой столь беспорочной, столь совершенной и чистой, что от этого просто тошнит?
 Филиппа поднялась наверх и заперлась в спальне Дайнуолда. Он уже побывал здесь — его одеяло валялось на полу. Филиппа терялась в догадках, что же он надел, и жалела, что не отдала ему новую тунику. Ей-богу, она выглядела не хуже, чем туника на лорде Грейламе — та самая, которую сшила его распрекрасная Кассия!..
 Дайнуолд вошел в большой зал.
 Грейлам и Кассия болтали с Нортбертом и Круки, пили эль и угощались овечьим сыром, приготовленным по рецепту покойной тети Дайнуолда.
 — Где мое аквитанское вино, ты, сын шлюхи? — грозно спросил Грейлам, решив сразу взять быка за рога.
 Дайнуолд недоуменно уставился на друга:
 — Твое вино? Какое вино? Это не вино, это эль, сделанный по нашему семейному рецепту. Будь у меня вино, я бы предложил его тебе, но у меня его нет. У меня нет ничего, кроме эля, и нет денег, чтобы купить вина. Грейлам, видит Бог, если мне хочется усладить свое брюхо, я всегда отправляюсь в Вулфитон!
 Грейлам подозрительно прищурил темные глаза:
 — Когда нужно, ты умеешь отлично врать.
 — Какое к черту вино! — вскричал Дайнуолд, досадливо махнув рукой.
 Кассия рассмеялась и тронула его за плечо:
 — Ты уже забыл о пари с моим мужем? Аквитанское вино, которое послал нам мой отец. Корабль налетел на скалы, а весь груз исчез. Это, случайно, не твоих рук дело?
 — Конечно, нет, — возмутился Дайнуолд. — Кассия, а ты уверена, что это сделал не твой расчудесный супруг? Ты же помнишь, как он боялся, что проспорит мне, и просто не знал, как выпутаться из этого положения, не ущемив при этом своего самолюбия.
 — Но-но, ты, хитрый петух, не пытайся переманить ее на свою сторону.
 — Успокойтесь, — засмеялась Кассия. — Вы оба здесь ни при чем. Пейте эль и забудьте про пари. Ясно, что вино стянул какой-нибудь третий мошенник.
 — Но кто же? — спросил Дайнуолд, принимая флягу из рук Марго…
 — Знаешь, Роланд в Корнуолле, — немного помолчав, сказал Грейлам.
 — Не может быть! Роланд де Турней! Он действительно здесь?
 — Да. Я слышал это от бродячего торговца, который проехал весь Корнуолл.
 — Он недавно был и в Сент-Эрте, но я в это время уезжал. — Как жаль, подумал Дайнуолд, что торговец еще не вернулся. Он вспомнил полоску грязной кожи, которой Филиппа подвязывала волосы. Узкая бледно-желтая ленточка смотрелась бы намного лучше. — Это он сказал тебе о Роланде?
 — Да. Роланд встретил его в лесу и привез к себе в лагерь в Фентонладок. Узнав, что на обратном пути торговец будет проезжать мимо моего замка, Роланд через него передал мне, что намерен посетить Вулфитон. Интересно, что ему нужно? Ведь вы с Роландом росли вместе с самого детства. Если мне не изменяет память, в замке Бодерлей под присмотром графа Чарльза Массея?
 — Совершенно верно. Старый Чарльз был порядочной скотиной: подлый, злой и упрямый; к счастью, нам обоим удалось не перенять эти милые качества. Я не слышал о Роланде лет пять, — сказал Дайнуолд.
 — Он, как и я, побывал с Эдуардом в крестовом походе, но на Святой земле наши пути разошлись, и с тех пор я его не видел. Слава Богу, он жив.
 — Хотелось бы знать, что он поделывает и зачем собирается к тебе в гости.
 — Через две недели мы встретимся в Вулфитоне, и он сам все расскажет. Мне говорили, что Роланд — прирожденный шпион и на Святой земле его талант проявился с особенным блеском. К тому же он так похож на мусульманина, что никому и в голову не приходило, что он англичанин. Ходят слухи, что он даже стал близким другом самого султана.
 — Этот смуглый ублюдок чем-то напоминает языческого божка.
 Грейлам пожал плечами:
 — Да, у него глаза черные и горят, как у фанатичного священника, а язык скользкий и верткий, как жало у змеи.
 — Я бы с удовольствием повидался с ним в твоем замке, — сказал Дайнуолд и не подумав добавил:
 — Может, даже возьму с собой мою девку. Ей понравится… — Он осекся, готовый убить себя за эти слова.
 — Что за девка, Дайнуолд? — вкрадчиво спросил Грейлам. — Наверное, та, что сидела на тебе верхом, когда вы резвились в грязи?
 — Да.
 — И все? Никаких объяснений? Она уже отмылась? Где она сейчас?
 — У нее нет одежды. Совсем. Старое платье, которое она вывозила в грязи, было у нее единственным. Оно принадлежало моей покойной жене. Так что сам понимаешь… За неимением платья эта девица сейчас сидит в моей спальне, завернувшись в одеяло.
 Кассия склонила голову набок:
 — «Эта девица»? Разве у нее нет имени? Как ее зовут?
 — Морган, — наобум ляпнул Дайнуолд и чуть не откусил себе язык, но было поздно: что сказано, то сказано, поэтому он решительно повторил:
 — Ее зовут Морган. Она моя любовница.
 — Она крепостная?
 — Да, — энергично кивнул Дайнуолд. Грейлам фыркнул:
 Что происходит, Дайнуолд? Только не пытайся лгать. Тебя же видно насквозь.
 — Быть того не может! Ты сам только что сказал, что я великолепный враль.
 — Я переоценил твои достоинства.
 — Ладно, почесали языки, и хватит, — вмешалась Кассия. — Значит, женщину, которую мы видели, зовут Морган? Странное имя, но это не имеет значения. Я пойду к ней. Правда, у меня с собой нет лишней одежды, но потом я могу прислать кое-что из Вулфитона.
 — Она дылда, просто гигант. Твоя одежда на нее не налезет.
 Кассия нахмурилась, разгладила юбку своего изумительно сшитого бледно-розового платья, поправила рукава белого плаща и не спеша вышла из зала. Только теперь Дайнуолд заметил ее огромный живот.
 Он испуганно посмотрел на Грейлама; тот многозначительно кивнул:
 — Я забочусь о ней, как могу. Кассия такая маленькая, а ребенок в ее животе все растет и растет. Это она настояла, чтобы мы сегодня приехали в Сент-Эрт, и я не смог отказать. В Вулфитоне она умирает от скуки. Женщины в замке не позволяют ей ничего делать, и даже мои люди носятся вокруг нее, стоит ей появиться во дворе. Ты бы видел Блоунта, моего управляющего. Он буквально сдувает с нее пылинки!
 — Когда ребенок должен появиться на свет?
 — Не раньше июня. А вдруг она не справится? Я каждый день просто умираю от этой мысли.
 — Похоже, она чувствует себя неплохо: как всегда, красива, все время смеется, шутит… — задумчиво сказал Дайнуолд.
 — Да, — сказал Грейлам и, осушив свою флягу, посмотрел на друга. — Но я бы попросил тебя не говорить о моей жене так, словно ты ее любовник. Меня это раздражает. А теперь все-таки скажи: это правда, что не ты украл вино отца Кассии? Не ты вывел корабль на скалы ложными сигналами с берега?
 — Как же я до этого не додумался?! — с нарочитым сожалением в голосе ответил Дайнуолд.
 — Значит, это Роланд, — со вздохом сказал Грейлам. — За такую наглость я сломаю ему два ребра.
 — Постараюсь не пропустить этот момент, засмеялся Дайнуолд…
 Старательно держась за перила, Кассия медленно поднималась на второй этаж. Чувствовала она себя прекрасно. Если бы Грейлам поверил ей и перестал беспокоиться и прыгать вокруг нее! Это просто сводило ее с ума. А теперь еще отец грозится приехать в Вулфитон, чтобы присматривать за ней! Тогда она точно спятит…
 Кассия подошла к спальне Дайнуолда и тихо постучала в массивную дверь. Молчание. Она подергала ручку. Дверь была заперта.
 — Морган, пожалуйста, впусти меня, — позвала она. — Это Кассия де Моретон.
 Затаившись на кровати Дайнуолда, Филиппа не сводила взгляда с двери.
 Морган? Господи! Это еще кто такая? Она встала, тщательно запахнулась в одеяло и, прошлепав босыми ногами к двери, отворила ее.
 — Входите, миледи, — сказала она с улыбкой.
 — Благодарю. О дорогая, я вижу, Дайнуолд сказал правду: у тебя совсем нет одежды.
 Филиппа кивнула.
 — Но ты не похожа на дочь крепостного. Что за шутку решил сыграть Дайнуолд?
 — А что он вам сказал?
 — Что ты его любовница.
 Филиппа фыркнула и покачала головой, отчего ее уже просохшие волосы буйными кудрями разметались по спине.
 — У тебя великолепные волосы, — заметила Кассия. — Я всегда хотела иметь такие. Недавно я была очень больна, и меня постригли наголо. Мои волосы отросли и стали гуще, но все равно до твоих им далеко. Не возражаешь, если я присяду? При мне тяжелая ноша.
 Маленькая леди прошла через спальню, и Филиппа оценила, насколько она элегантна и женственна. И заметила, что она ждет ребенка. Ребенка этого огромного воина. Филиппа попыталась представить громадного Грейлама сверху этой миниатюрной хрупкой женщины. Невозможно! Впрочем, какая разница: очарование Кассии больше не представляет для Дайнуолда никакой опасности.
 От этой мысли Филиппа почувствовала несказанное облегчение…
 — Простите меня, — сказала девушка. — Может, хотите молока? Не думаю, что Дайнуолд позаботился об этом.
 — Нет, спасибо, и да, он не позаботился. В этом он очень похож на моего мужа. Скажи мне, как твое настоящее имя?
 Филиппа хотела рассказать все как есть, но не решилась. Даже друзьям Дайнуолда незачем знать лишнее. К тому же у нее не было особого желания отправиться к своему кузену Вальтеру. Она предпочла бы остаться в Сент-Эрте.
 — Меня зовут Морган, — ответила Филиппа, гордо подняв голову.
 Ты не умеешь врать, подумала Кассия и улыбнулась высокой и очень красивой девушке, которая, запахнувшись в одеяло, сидела на кровати Дайнуолда. Что она делает в замке? Здесь какая-то тайна, а Кассия обожала тайны. Она вспомнила о визите Роберта Бернелла, о том, как они с мужем нахваливали лорду-канцлеру своего друга. И теперь ему предстоит стать мужем незаконнорожденной дочери Эдуарда! Ее охватило легкое беспокойство, но она быстро с ним справилась. Если Дайнуолд любит эту девушку, то он запросто скажет Эдуарду «нет», когда тот предложит ему руку своей дочери. Дайнуолд может сказать «нет» кому угодно, хоть папе римскому. Если понадобится, он рассмеется в лицо самому королю. Дайнуолда невозможно заставить сделать то, чего он не хочет.
 — Я пришла, чтобы предложить тебе одежду; если ты позволишь узнать твой размер, утром я пришлю ее с кем-нибудь в Сент-Эрт.
 Филиппа устыдилась мыслей, которые только что пронеслись у нее в голове, и ей стало неловко за то, что она так нехорошо подумала об этой элегантной леди и ее муже.
 — У меня есть шерстяная ткань, но просто некогда заняться своей одеждой. Надо было позаботиться об Эдмунде, Дайнуолде… И еще о Круки. Это шут Дайнуолда. Он так поизносился, что больно смотреть. Я сошью себе что-нибудь сегодня вечером. Но все равно спасибо, вы так добры.
 — Интересно, — сказала Кассия, чуть склонив голову набок.
 — Что интересно, миледи?
 — Ты и Дайнуолд. Он не из тех, кто привык уделять женщинам слишком много внимания.
 «Это потому, что он думает только о тебе».
 — Неужели? — с деланным безразличием спросила Филиппа.
 — Да. Только пойми мои слова правильно. Разумеется, общение с женщинами доставляет ему удовольствие. Но только в течение того времени, которое нужно для удовлетворения его потребностей. Он сложный человек, упрямый, но честный и верный. А еще он бывает груб, иногда ведет себя как настоящий негодяй, и ему нравится совершать непредсказуемые поступки.
 — Я знаю.
 — Правда? Это еще интереснее. Значит, ты хорошо с ним знакома? Ты долго жила в Сент-Эрте?
 Филиппа постаралась сохранить на лице улыбку. Эта женщина смеется над ней?
 — Это не я, а вы, миледи, привлекли внимание Дайнуолда, — вздохнув, сказала она как можно равнодушнее. — Это вами, а не мной он восхищается и вас боготворит. А меня он считает неженственной, нескладной и неуклюжей. Он говорит о вас, как о святой, и мечтает пасть у ваших ног и молиться.
 — Честное слово, это было бы очень глупо, сказала Кассия и рассмеялась. — И совсем не похоже на Дайнуолда. Он мужчина, который привык всех подавлять и всеми командовать, и приходит в ярость, если кто-нибудь отважится перечить ему или сделать что-то по-своему. Он мужчина, который заботится и защищает того, кто слабее него.
 — Я ненамного слабее, чем Дайнуолд.
 — Сомневаюсь, мисс Морган.
 — Напрасно. Я действительно очень сильная. Наверное, поэтому он совсем обо мне не заботится. Он не знает, что со мной делать. Я как заноза в его теле. — Филиппа помолчала. — А еще я управляющий Дайнуолда. Ему страшно не хотелось, чтобы сей факт стал достоянием ваших ушей. Упрямый петух! Он говорит, что если ваш муж узнает об этом, то лопнет от смеха.
 — Его управляющий? Скажи, пожалуйста! А что же случилось с Алайном?
 Филиппу словно прорвало: слова полились нескончаемым потоком. Правда, девушка не призналась Кассии де Моретон, кто она на самом деле и почему оказалась в Сент-Эрте, но подробно рассказала ей о том, как Алайн вероломно предал хозяина, как пытался убить ее и как она потом заняла его место, потому что у Дайнуолда не оказалось кандидата соответствующего пола.
 Кассия слушала Филиппу затаив дыхание. На языке ее вертелось множество вопросов. Но, прежде чем она успела открыть рот, дверь с грохотом распахнулась и в спальню ворвался Дайнуолд. Точнее, еще до того, как он переступил порог, раздался его истошный вопль:
 — Не верь ни единому ее слову!
 Филиппа вскочила как ужаленная.
 — Морган?! — вскричала она. — Что это за Морган, черт побери!
 Дайнуолд сразу утратил весь свой пыл.
 — Не знаю. Я назвал первое имя, которое пришло в голову. Оно мне нравится, в нем есть какое-то благородство.
 — Как же тебя зовут на самом деле? — спросила Кассия.
 — Мери, — поспешно ответил за Филиппу Дайнуолд. — Ее зовут Мери. Красивое имя, простое и без претензий.
 — Не скажи, — вступил в разговор Грейлам де Моретон, который в этот момент как раз вошел в спальню. — Когда-то я знал одну Мери, так она была хитра, как дьявол, вроде моей последней любовницы, Нэн. Ты помнишь ее, Кассия? — Он посмотрел на жену. — А, должно быть, тебе не хочется о ней вспоминать. Объяснить, почему я здесь, любимая? Дайнуолд перепугался, что эта девушка о чем-нибудь проболтается или наплетет с три короба, и стрелой вылетел из зала. А что мне оставалось делать? Все интересное происходит здесь, поэтому я последовал за ним.
 — Эту девку зовут Мери, — твердо повторил Дайнуолд и бросил на Филиппу красноречивый взгляд, яснее ясного говорящий о том, что он, хозяин Сент-Эрта, сотрет ее в порошок, если она осмелится что-нибудь возразить.
 — Ты совсем не похожа на «Мери», — сказал Грейлам, подходя ближе. Он изучающе посмотрел на Филиппу, и в его темных глазах появилось вопросительное выражение. — Мне знакомо твое лицо. Твои глаза… да, очень знакомы; неповторимые, синие, как сапфиры, глаза. Жаль, не могу вспомнить…
 — Ты не можешь ее знать, — отрезал Дайнуолд, вставая между Филиппой и Грейламом.
 — Тоже мне сапфиры! Она похожа на саму себя. Типичная Мери, вот и все.
 — У нее благородный вид, — сказал Грейлам, поворачиваясь к жене. — Кассия, ты уже выпытала все секреты Дайнуолда? Это он украл мое аквитанское вино?
 — Дайнуолд не вор! — выпалила Филиппа и густо покраснела. — Он не вор, если только обстоятельства не вынуждают его стать вором, и… — Девушка запнулась, увидев, что ее слова только подлили масла в огонь: Дайнуолд аж побелел от бешенства.
 — Ф… Мери, замолчи! — рявкнул он. — Я не нуждаюсь в твоем заступничестве. Не хватало еще, чтобы ты доказывала мою невиновность перед этим неуклюжим бегемотом! Я не брал твое поганое вино, Грейлам.
 Кассия медленно встала.
 — Ладно, достаточно. Полагаю, мы будем ужинать здесь, поскольку у Мери нет никакой одежды, кроме этого одеяла, и она не сможет спуститься вниз. Ты не против, Дайнуолд?
 Что он мог сказать? Только кивнуть.
 Ужин, накрытый в спальне, прошел гораздо спокойнее, чем ожидал Дайнуолд. Филиппа почти все время молчала, Кассия тоже. Мужчины обсуждали свои мужские дела, и хотя Филиппе пару раз очень хотелось вмешаться в их разговор — все-таки она, что бы ни говорил Дайнуолд, была управляющим Сент-Эрта, девушка сдержалась. Она боялась ненароком сболтнуть что-нибудь лишнее. Ведь и Грейлам де Моретон, и его хорошенькая жена отнюдь не глупы.
 Почему Грейлам так странно смотрел на нее? Может, ему знакомо ее лицо, потому что несколько лет назад они виделись в Бошаме?
 Грейлам сидел в кресле, зажав в крупных ладонях флягу с элем.
 — Мы с Кассией вернемся в Вулфитон завтра утром. Она просто хотела посмотреть, все ли с тобой в порядке.
 — Ой ли? Вот уж кто совсем не умеет врать, так это ты, Грейлам! «Она»! Ты хотел посмотреть, не пью ли я твое вино.
 — И это тоже, — спокойно ответил Грейлам. — Давай прогуляемся, Дайнуолд, — помолчав, непринужденно предложил он. — Мне нужно кое-что с тобой обсудить.
 Кассия вопросительно взглянула на мужа, но он только улыбнулся и неопределенно покачал головой.
 Любопытно, что у Грейлама на уме и о чем он будет говорить с Дайнуолдом, подумала Филиппа, глядя, как мужчины выходят из комнаты. На пороге Дайнуолд обернулся:
 — Мери, на эту ночь мы уступим нашу спальню Грейламу и Кассии. Скажи Эдмунду, что он будет спать у отца Крамдла. Хотя нет, подожди: мы прекрасно проведем время в твоей маленькой постели в комнате управляющего.
 И он торжествующе улыбнулся, бросив самодовольный взгляд на красную от злости и смущения Филиппу.
 — Я убью этого несчастного болтуна, — пробормотала она, ни к кому конкретно не обращаясь.
 К ее удивлению, леди Кассия рассмеялась.
 Решение созрело в голове Грейлама, пока они с Дайнуолдом спускались во внутренний двор: он не станет говорить ему о визите Бернелла. Кассия права: пусть все идет своим чередом. Дайнуолд всегда поступает по-своему, и если ему что-то взбрело в голову, то даже сам король Эдуард ни лестью, ни угрозами не сможет заставить его передумать… Они подошли к крепостной стене и по крутой лестнице поднялись в восточную башню.
 — Так, значит, тебя обокрал управляющий? — спросил Грейлам.
 Дайнуолд кивнул.
 — Ублюдок, — бросил он. — Страшила Горкел сломал ему шею. Но Круки говорит, что у Алайна был шпион, которому удалось улизнуть из Сент-Эрта. Не могу взять в толк, как Круки удается узнавать все новости раньше других? Он считает, что Алайн был связан с Вальтером де Грассе и что один из тех, кто пытался убить Ф… Мери, до сих пор находится в Крандалле. Это помощник управляющего.
 Грейлам некоторое время молчал.
 — Я знаю, как вы с Вальтером ненавидите друг друга, — сказал он наконец. — Это всем известно. К тому же я слышал, что на южных границах Сент-Эрта недавно спалили урожай и убили крестьян. Но у тебя ведь нет доказательств, что за этим стоит Вальтер?
 Дайнуолду невольно пришлось согласиться, поэтому он очень удивился, когда Грейлам вдруг сказал:
 — Я решил убрать де Грассе. Я больше не потерплю междоусобиц. Если мы выясним, что это его рук дело, я сам убью сэра Вальтера. А теперь, мой друг, прикажи подать моего вина: я уверен, что ты где-нибудь прячешь его.
 — Нортберт, принеси вина! — насмешливо посмотрев на Грейлама, крикнул Дайнуолд.
 Конечно, это был не божественный аквитанский напиток, но и не уксус — слуга налил гостю вина из единственной имевшейся в замке бочки, которую привезли из Бенедиктинского аббатства, что под Пенрином…
 Уже под утро Дайнуолд вошел в маленькую комнату управляющего, довольно трезвый, потому что не любил вина, и улыбнулся, увидев возвышение на узкой кровати.
 Он бесшумно приблизился, опустился на колени и, поставив зажженную свечу на пол, осторожно поднял одеяло.
 Филиппа спала обнаженной. Она лежала на боку спиной к нему, согнув одну ногу; поза девушки позволяла Дайнуолду видеть всю красоту ее великолепного женственного тела. Он проглотил подступивший к горлу комок и решил не ждать другого момента: непокорная мужская плоть все сильнее давала о себе знать. Дайнуолд легко коснулся кончиками пальцев внутренней поверхности бедра Филиппы, затем медленно, очень медленно повел руку вверх, пока не ощутил влажную теплоту. Судорожно вздохнув, он принялся осторожно ласкать Филиппу, представляя себе, как было бы приятно ощутить ее тугую плоть вокруг своего мужского орудия, напряженного уже настолько, что Дайнуолд опасался за целость брюк. Его ласка стала смелее; он наклонился и поцеловал девушку в бедро. Филиппа застонала и вздрогнула…
 Дайнуолд резко отстранился и попытался унять взволнованное дыхание. Поднявшись, он сорвал с себя одежду и лег рядом с Филиппой, прижимаясь набухшей плотью к ее ягодицам. Он погладил девушку по животу, затем вновь нашел среди мягких завитков волос ее женский тайник и, глухо застонав, принялся исследовать его. Когда ее бедра дернулись и у нее из груди вырвался стон, Дайнуолд повернул Филиппу на спину и осторожно накрыл своим телом.




 Глава 14


 Филиппа хныкнула со сна, открыла глаза и, увидев над собой лицо, очертания которого скрывала тень, взвизгнула.
 Дайнуолд чертыхнулся, наклонил голову и поцеловал ее в губы. Затем, не отрывая рта, на мгновение придавил Филиппу всем телом и приподнялся на локтях.
 Потом отпрянул назад, сел на колени и, не сводя с нее глаз, раздвинул ей ноги.
 — Ты заставляешь меня совращать тебя, — тихо сказал он прерывающимся от волнения голосом. — Ты ведьма, сирена, ты околдовываешь меня, выжимаешь все соки и заставляешь чувствовать то, что я не хочу чувствовать.
 Сознание Филиппы наконец прояснилось, до нее дошел смысл его слов, и она рассвирепела:
 — Я заставляю тебя совращать меня? А как насчет россказней твоей бабки про глубокую весну? И всей этой религиозной чепухи об обновлении, свете и тьме? Ты же сам говорил мне, что я должна наполниться и возродить тебя и… Я в своей собственной постели, ты, бесчувственное животное! Это ты ищешь случая обесчестить меня! Это ты заставляешь меня испытывать чувства, которые я не хочу испытывать. Это ты хочешь осквернить меня — пленницу, которая не смеет подать голоса, несчастную жертву, у которой нет даже одежды!
 — Такого бреда я давно не слышал. Это ты-то не смеешь подать голоса? Да от твоей болтовни некуда деваться. У тебя рот не закрывается ни на минуту. Корчишь из себя святую, а на самом деле ты просто по недоразумению уцелевшая девственница! По воле каких злых сил ты попала ко мне? Или, может, Бог послал тебя мне в наказание?..
 Он не успел договорить: Филиппа, густо покраснев, сжала кулаки и со всей силы толкнула его в грудь.
 Покачнувшись, Дайнуолд прорычал еще с полдюжины ругательств и свалился с кровати на каменный пол, но не выпустил Филиппу из объятий, и она полетела прямо на него. Он попытался подняться, с размаху стукнулся головой о ее голову, резко откинулся назад и с глухим звуком ударился затылком о ножку стола.
 Голова Дайнуолда дернулась на каменном полу, и он затих. Филиппа на мгновение похолодела, не сразу сообразив, что произошло, потом ее охватил такой страх, что она спрыгнула с Дайнуолда и приложила ладони к его груди. Сердце билось медленно и ровно. Она придвинула свечу поближе и осмотрела его голову. На левом виске вздувалась огромная шишка. Что ж, самовлюбленному развратнику это послужит уроком. Он решил взять ее во сне, чтобы она не смогла сопротивляться, да еще посмел обвинить в том, что она обольщает его! Филиппе захотелось стукнуть его еще раз, но она удержалась. Вместо этого она, скрестив ноги, села на каменный пол и положила голову Дайнуолда себе на колени. Прислонившись спиной к кровати, Филиппа ласково погладила его лоб. Она улыбнулась и положила руку Дайнуолду на живот, затем медленно провела по рельефно очерченным мышцам, позволив своим пальцам проникнуть в густую поросль темных волос внизу.
 — Ты, упрямый негодяй, — тихо сказала она. — Что мне с тобой делать?
 Он не отвечал и не шевелился. Девушка нежно спела ему французскую балладу, которой научила ее мать, когда Филиппе было четыре года. Потом умолкла и вздохнула. Намного важнее, что он с ней сделает. Она представила, какие колкости на нее посыплются, если Дайнуолд притворяется. А если нет, то он сможет догадаться, чем она занималась, пока он лежал без сознания. Филиппа заставила себя убрать руку.
 — Девка, твой голос звучит, как мокрая тряпка, которой шлепают по бокам спящую лошадь.
 — А, ты очнулся, — равнодушно проговорила она. — Один менестрель, который забрел в Бошам в прошлом году, сказал моим родителям, что у меня нежный, серебристый голос, как у голубки.
 — Нежный, как у голубки? Этот парень врет еще наглее, чем Круки. — Дайнуолд умолк и погрузился в задумчивость, ибо наконец заметил, что голова его лежит у Филиппы на коленях, и если он повернет лицо, то сможет коснуться губами ее бархатистой кожи. Нет, он не должен этого делать; ему не нужна подачка за собственную слабость, пусть даже такая чудесная. И все же он повернулся…
 Филиппа с шумом втянула воздух и оттолкнула Дайнуолда. Он застонал, и ей сразу стало жалко его. — Угомонись, не то набьешь еще одну шишку, — притворно суровым тоном сказала она.
 Он снова застонал, на этот раз более артистично, и Филиппа сжала зубы, чтобы не рассмеяться.
 — Теперь вставай. Ты же голый.
 — Приятно, что ты это заметила. Впрочем, ты тоже. Дайнуолд с трудом поднялся на ноги и, пошатнувшись, рухнул на кровать.
 Филиппа молча наблюдала за ним. Дайнуолд нарочито громко всхрапнул. Филиппа выругалась и накрыла его одеялом.
 — Мне холодно, и если ты сейчас уйдешь, то из-за твоей жестокости я умру от водянки легких, жалобным голосом произнес Дайнуолд.
 — Замолчи. Начал храпеть — и храпи себе на здоровье. Мне это нравится больше, чем твои разговоры. И действия, — сказала Филиппа, устраиваясь рядом с ним. — Я не позволю тебе снова прикоснуться ко мне, и не надейся. Ты прекрасно знаешь, что у тебя нет на это никакого права. Я тебе не любовница и никогда ею не буду. — С этими словами она взяла второе одеяло и завернулась в него. — Спи, или я снова вышвырну тебя из кровати.
 — До чего же трудно иметь дело с крупными и сильными шлюхами, — вздохнув, сказал Дайнуолд. — Естественно, хоть я не шлюха, — язвительно ответила Филиппа. — Куда удобнее, если рядом что-нибудь этакое малюсенькое и слабенькое. Вроде твоей драгоценной крошки Кассии, этой несравненной принцессы, которая просто обмирает при виде могучего воина Дайнуолда.
 Он рассмеялся.
 — Ты ее не получишь, — мечтательно проговорила Филиппа. — Кассия замужем и ждет ребенка, так что можешь забыть о ней: она не для тебя.
 — Может, ты и права, — ответил Дайнуолд. — Я об этом подумаю. С крупными шлюхами особенно трудно, когда они ревнивы. — Он снова всхрапнул и вскоре, гораздо раньше, чем Филиппа, действительно заснул.
 Неужели она и в самом деле ревнует? Дайнуолд повернулся на бок, и Филиппа тихонько прижалась к его спине. Интересно, что он сделает, если она укусит его? Наверное, опять рассмеется. Постепенно она погрузилась в сон, даже сквозь глубокую дрему ощущая тепло и силу его тела, будь он проклят…
 Ранним утром Грейлам уже стоял в дверях комнаты управляющего, разглядывая лежащих в постели хозяина и девицу, чье имя было явно не Мери. Голова ее была на плече Дайнуолда, но их тела надежно разделяло одеяло. Грейлам удивленно поднял брови. Значит, она к тому же и не любовница Дайнуолда? Кассия просто придет в восторг!
 Внезапно Дайнуолд замычал, повернулся на спину и заложил руки за голову, чем разбудил Филиппу, которая чуть не свалилась с кровати.
 — Шлюха, ты могла убить меня, — проворчал он. — Бедная моя голова, она распухла, болит и…
 — ..и это создает замечательное настроение, — громко закончил Грейлам, переступив порог.
 Филиппа широко раскрыла глаза и в испуге уставилась на вошедшего, но тот лишь улыбнулся:
 — Бог дарует тебе чудесное утро, Мери. Жаль нарушать твой сладкий сон, но нам с женой пора возвращаться домой. Дверь была открыта, и к тому же я постучал, но никто не отозвался.
 Дайнуолд приоткрыл один глаз, и на Грейлама хлынул поток жалоб:
 — Эта шлюха чуть не отправила меня на тот свет! У меня на голове шишка размером с кулак.
 — Ты заслужил ее, болван! — Похоже, Филиппа нисколько не раскаивалась в содеянном.
 — Болван? Заслужил? Боже правый, что несет эта похотливая девка? Я всего лишь решил не мешать ей соблазнять меня. — Он простодушно улыбнулся.
 Филиппа села, поспешно натянув на грудь одеяло, и ткнула Дайнуолда кулаком в живот.
 — Милорд! — воскликнула она, обернувшись к Грейламу. — Я не могу встать и достойным образом проводить вас и вашу чудесную жену, но этот искушенный осквернитель невинных служанок, может, и вспомнит свою обязанность гостеприимного хозяина, как только перестанет делать вид, что на него напала банда сарацинов.
 — Никогда не слышал, чтобы он так ныл. Должно быть, Мери, ты здорово превосходишь его в силе и ловкости. Дайнуолд, вставай же наконец и окажи моей даме подобающее уважение! Кассия хочет попрощаться с тобой. — Глаза Грейлама вдруг округлились. — Как ты сказала? Чудесная жена? — Он громко расхохотался. — Я скажу Кассии, это позабавит ее. Чудесная! — И он потряс головой. — Надо же: чудесная! — И Грейлам с хохотом вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
 — Я просто высказала ему твое мнение, — ехидно проговорила Филиппа.
 — Потрогай, какая на голове шишка. Наверное, мне следует остаться в постели.
 Филиппа потянулась к Дайнуолду и осторожно ощупала его голову:
 — Вот тогда она наверняка станет еще больше. Ничего страшного с твоим кочаном не произошло, так что вставай и уходи. Я от тебя устала.
 Дайнуолд вздохнул и, перекатившись через нее, встал около кровати. Он был совершенно нагой и ничуть этого не смущался.
 — Не смотри на меня, шлюха, а то мое мужское достоинство разрастется, как хлеб на дрожжах. — Он с чувством вздохнул. — И на меня не налезут брюки. Это всегда восхищало почти всех девиц в Сент-Эрте. Что скажешь?
 — Желаю тебе доброго утра, — ответила Филиппа и отвернулась к стене.
 Дайнуолд отлично знал, что ей понравилось его тело. Он, конечно, не такой громадный воин, как Грейлам, но неплохо сложен, мускулист и поджар ни капли лишнего веса. Дайнуолд наклонился, быстро поцеловал Филиппу в щеку, распрямился, словно пружина, и насвистывая принялся одеваться. Через мгновение он вышел из комнаты…
 Филиппа сидела за шитьем своего нового платья из тонкой светло-зеленой шерстяной ткани, которую ей принесла старая Агнес, когда раздался стук в дверь и в комнату влетел Эдмунд. Девушка вздрогнула и улыбнулась, а Эдмунд гордо выпрямился и, заложив руки за спину, важно спросил:
 — Ну, дылда, как я выгляжу?
 Она несколько минут молча разглядывала мальчика, пока не поняла, что он сейчас просто лопнет от нетерпения.
 — Очень красиво, Эдмунд! — одобрительно воскликнула девушка. — Подойди ближе, я посмотрю более внимательно.
 Эдмунд с довольным видом подошел к Филиппе. Сияющая физиономия мальчика яснее ясного говорила, что он на седьмом небе от счастья.
 — А что сказал по этому поводу твой отец? — спросила Филиппа, весьма удовлетворенная трудами своих рук.
 — Он только в затылке почесал. Лорд Грейлам сказал, что я буду отличным рыцарем, а леди Кассия просила посвятить ей мой первый турнир.
 Опять эта чудесная Кассия нашла нужные слова — к месту и вовремя, подумала Филиппа. Дьявол, а не женщина!
 — Отец говорил, что я скоро поеду в Вулфитон — на воспитание к лорду Грейламу. Сначала я буду его пажом, а потом стану рыцарем. Я непременно отличусь и докажу ему свою верность.
 — Тебе хочется поехать в Вулфитон? Эдмунд с готовностью кивнул и внезапно замолчал, виновато взглянув на Филиппу.
 — Это не так далеко от Сент-Эрта, не больше полудня хорошей езды, — успокаивающе проговорил он. — Я уеду и очень скоро вернусь. Вот только заслужу звание рыцаря и вернусь.
 — Ты будешь лучшим из них. Не многие пажи могут читать или писать, а ты умеешь. Лорд Грейлам возблагодарит Бога в тот день, когда ты приедешь в Вулфитон. А теперь иди: тебя ждет отец Крамдл. Иди и дай дылде сшить что-нибудь и для себя тоже.
 Как только Эдмунд ушел, в комнате снова появился Дайнуолд.
 — Что тебе надо? — сухо спросила девушка.
 — Я хотел сказать тебе, что мой сын очень доволен, просто счастлив.
 Филиппа кивнула.
 — Спасибо, девка.
 Чтобы не показать, как ее удивила и тронула благодарность Дайнуолда, Филиппа, проглотив подступивший к горлу комок, небрежно спросила:
 — А как ты отнесешься к новой тунике? Она готова.
 И, не дожидаясь его ответа, девушка встала со стула и, плотно запахнувшись в одеяло, подала ему новую тунику.
 Дайнуолд взял ее, внимательно оглядел, ощупал пальцами аккуратные швы, ощутил мягкость шерсти и удивился, что она сшила ее именно для него и что туника так хороша — может быть, самая лучшая из всех, которые он когда-либо носил. Жалко было надевать ее в обычный день. Но он ничем не обнаружил своего удовольствия, а просто снял прежнюю и надел новую. Она приятно холодила тело и удивительно шла ему. Дайнуолд обернулся к улыбающейся Филиппе. — Ты в ней хорошо смотришься, Дайнуолд, просто великолепно. — Филиппа протянула руку и разгладила складку на груди. У нее внезапно стеснило дыхание, и она замерла.
 Дайнуолд быстро сделал шаг назад.
 — Я пришел не только за тем, чтобы поблагодарить тебя. Я уезжаю. Во время моего отсутствия советую держаться поближе к Сент-Эрту.
 У Филиппы засосало под ложечкой.
 — Куда ты едешь? Это опасно?
 Уловив беспокойство, даже испуг в ее голосе, он нахмурился:
 — Туда, куда надо. Это тебя не касается. Ты останешься здесь и не двинешься ни одной своей огромной ногой из Сент-Эрта.
 Когда я вернусь, то решу, что с тобой сделать.
 — Ты говоришь так, словно я потроха, которые выбрасывают с кухни.
 Дайнуолд улыбнулся, коснулся кончиками пальцев ее щеки, затем наклонился и поцеловал в губы. Потом с улыбкой сдернул одеяло с ее груди, оглядел и поцеловал сначала один сосок, потом другой.
 — Прекрати!
 Он выпрямился, помахал ей рукой и вышел из комнаты.
 Сквозь неплотно прикрытую дверь до Филиппы донеслось его насвистывание. Она все еще стояла не шевелясь. Одеяло висело у нее на талии. Он ушел в новой тунике.
 Дайнуолд вовсе не думал о Филиппе как о чем-то, хоть отдаленно напоминающем потроха. Каждый день, каждую ночь он словно в каком-то безумном припадке представлял, как берет ее снова и снова, пока не пресытится… И эти безумные припадки повторялись все чаще и чаще; если бы Дайнуолд дал себе труд подумать об этом и взглянуть правде в глаза, он нашел бы, что уже давно находится во власти одного неистового желания…
 Он выругался и резко ударил Филбо по бокам. Боевой конь обиженно фыркнул и рванулся вперед. Удивленный Нортберт пришпорил свою лошадь и пустил ее в легкий галоп. То же сделал и Элдвин.
 Дайнуолд все еще ощущал сладковатый запах кожи Филиппы и еще что-то совсем неуловимое всплывший из детских воспоминаний аромат левкоев.
 Филиппа очаровала и околдовала его. Будь проклята эта простодушная сирена! Неведомо каким чудом она сделала так, что ему нравится возиться с ней, говорить и делать все эти глупости и хочется продолжать еще и еще. В прошлую ночь он чуть не лишил ее невинности, а ведь он не выпил ни капли эля, чем можно было бы объяснить подобное безрассудство. Вчера он покинул Грейлама, даже не доиграв партию в шахматы, потому что только и думал о Филиппе. Он овладел бы ею, если б она не проснулась и не завизжала как резаная.
 Что ему делать с этой чертовой девкой? Дайнуолд вздохнул, представив, как его сын важно разгуливает в новой тунике и нахваливает «дылду»; мало того: сегодня утром Эдмунд даже не воспротивился, узнав, что его отправляют на урок к отцу Крамдлу!
 Все дела в Сент-Эрте перешли в руки этой особы. Дайнуолд везде чувствовал ее влияние, и это смущало и раздражало его…
 Из раздумий его вывел Нортберт.
 — Хозяин, что вы собираетесь искать?
 — То, что не обнаружили раньше. Мы похоронили мертвых и вернулись в Сент-Эрт. А теперь я хочу найти доказательства, что жечь и убивать приказал сэр Вальтер. Или того, кто видел, как Вальтер приказал своим людям сделать это.
 Нортберт размышлял над словами хозяина на протяжении нескольких миль и наконец сказал:
 — Почему бы просто не прикончить этого гада? Вы же знаете, что это его рук дело, и мы все тоже знаем. Уничтожьте его!
 Дайнуолду самому хотелось убить Вальтера, очень хотелось, но он покачал головой. Надо, чтобы все было по справедливости.
 — Лорд Грейлам просит доказательств, и тогда мы вместе решим, кому размотать кишки этого ублюдка.
 — А, — сказал Нортберт, кивая, — лорд Грейлам сам этим занимается. Отлично.
 Они добрались до южных границ Сент-Эрта только к вечеру, и их взорам предстала ужасная картина разорения. От деревни не осталось ничего, кроме черных руин. Над сожженными домами все еще вился дымок; несколько крестьян ковырялись палками в золе на пепелищах. Дайнуолд остановился, чтобы расспросить их…
 Филиппу охватило беспокойство. Даже больше, чем беспокойство. Она поняла, в чем состояла цель поездки Дайнуолда, и, хотя он был искусным воином, а там, куда он направился, скорее всего никаких врагов нет, она перепугалась не на шутку.
 Филиппа сразу поверила, что ее кузен, сэр Вальтер де Грассе, — отъявленный разбойник, и жалела, что ничем не может помочь Дайнуолду.
 Днем Филиппа дошила платье; она надела его и с гордостью оглядела себя.
 — Ох, ну просто настоящая хозяйка! — с восторгом глядя на девушку, воскликнула старая Агнес. — Ведь правда, Горкел?
 Тот, посмотрев на Филиппу, хмыкнул и изобразил на лице улыбку. Девушка отрезала от оставшейся ткани полоску и повязала ею волосы. Круки тоже щеголял в новой одежде, которая пока еще была чистой. Надев сшитую Филиппой тунику, он впал в дикое возбуждение и принялся без устали нахваливать девушку, которая сразу приготовилась к худшему, и не зря: Круки вдруг замер в торжественной позе и заголосил:



   Она прекрасно шьет для нас — та,
   Имя чье совсем не Мери!
   Хозяин наш, укравший шерсть у ней,
   Уж жаждет выпить из ее сосуда.
   Она тунику сшила для него
   И поцелуй оставила на ней,
   Наш лорд не знает, что же делать с ней.



 Филиппу душил смех, но она постаралась искренне и громко выразить свой восторг; слуги, находившиеся в зале, поспешно к ней присоединились.
 — Это настоящие стихи, — сказала Филиппа, вытирая глаза тыльной стороной ладони.
 — Хотя твои откровения вряд ли обрадуют хозяина.
 Но настроение шута уже переменилось: теперь он ударился в самоуничижение.
 — Нет, хозяйка, стихи просто ужасны. Над ними нужно еще много работать, чтобы придать гладкость, способную усладить ухо. Пойду попрошу отца Крамдла записать их для меня.
 — Ты спел обо мне так много хорошего, Круки, — улыбнулась Филиппа. — Спасибо тебе. Но прежде чем отправиться к священнику, скажи, когда вернется хозяин?
 — Никто не знает, — ответил Круки, выступив вперед. — Он уехал к южным границам.
 Да, конечно. Она и сама об этом догадалась… Потом на Филиппу напала лихорадочная жажда деятельности. Стараясь отвлечься от пугающих ее мыслей, она вышла из зала и направилась в караульное помещение, чтобы засыпать известью уборную, потом вскопала маленький огород возле колодца, надеясь, что здесь в конце концов что-нибудь вырастет. Она посмотрела, как шьют женщины, похвалила их и сама на пару часов присоединилась к работе, сшив за это время еще одну тунику для Дайнуолда. Агнес пробежала старческими искривленными пальцами по тонкому шву и хитро улыбнулась. А Филиппа уже бежала в кухню — поговорить с Бенненом, долговязым пожилым мужчиной, знавшим чуть ли не все травы на свете, который командовал приготовлением пищи и умел из любого обычного блюда сделать чудо природы. Старая кухарка неплохо с ним ладила, что было весьма удивительно, потому что это мало кому удавалось. Филиппа обсудила с Бенненом сегодняшний обед; он называл ее хозяйкой и широко улыбался беззубым ртом. Дайнуолду следует всего лишь послушать, как говорят с Филиппой его люди, и он сразу почувствует себя в Сент-Эрте лишним. Филиппа даже сходила проведать кошку по имени Элинор и ее четырех котят, громко мяукавших от переизбытка здоровья.
 Ночь казалась неимоверно длинной. Филиппе хотелось, чтобы Дайнуолд был здесь, рядом, целовал ее, боролся с ней, ласкал ее…
 На следующее утро Эдмунд, наблюдая, как она крошит огромный кусок сыра и бросает его собакам, сказал:
 — Ты плохо спала, дылда. У тебя помятый вид и темные круги под глазами. У отца есть отличная дамская лошадь, которая достаточно велика даже для такого гиганта, как ты. Поедем верхом, Филиппа, и ты не будешь так скучать по моему отцу. — Потом, немного подумав, добавил:
 — Я тоже по нему скучаю. Нам обоим нужно проветриться.
 — Я вовсе не скучаю, но с удовольствием прокачусь верхом.
 Лошадь звали Дейзи. Это была спокойная и послушная кобыла. Улыбнувшись старшему конюху Оджену, ярко-рыжему и так густо покрытому веснушками, что невозможно было определить, какого цвета у него кожа, Филиппа подняла платье до колен и влезла на лошадь.
 К ним приблизился Горкел:
 — Хозяйка, с вами должны поехать стражники. Хозяин приказал мне…
 — Понятно, — сказала она. — Хозяин боится, как бы я случаем не заплутала в обширных угодьях Корнуолла.
 — Да, хозяйка, — ответил Горкел, глядя на нее. — Именно так. Сам я плохо езжу верхом, но позову людей, которые составят вам компанию.
 День был солнечным, лишь иногда налетал легкий ветерок.
 — Филиппа, ты выглядишь гораздо лучше, — заметил Эдмунд, когда они через три часа вернулись в Сент-Эрт.
 — Не льсти мне, Эдмунд, а то как бы я по ошибке не приняла твои слова за попытку поухаживать за мной, — пошутила девушка.
 — Я еще в своем уме, — презрительно хмыкнув, с мальчишеской важностью ответил Эдмунд.
 — Вот именно что пока, — засмеялась Филиппа. Эдмунд не успел возразить, потому что в это время они въехали во внутренний двор и увидели мула, нагруженного свертками, и трех человек, судя по одежде — из Вулфитона, суетящихся вокруг.
 Чудесная Кассия, эта маленькая принцесса, славная крошечная леди, как и обещала, прислала одежду! Филиппа развернула грубую ткань узла, и у нее перехватило дыхание. Платья, накидки, тонкие штаны, мягкое нижнее белье из хлопка и льна, ленты всех цветов, даже кожаные туфли, по-видимому, слишком большие для Кассии, с загнутыми кверху по последней моде носами! Так много всего и все такое красивое, что Филиппа почувствовала себя последней нищенкой. Один из мужчин вручил ей письмо от Кассии, в котором хозяйка Вулфитона благодарила Мери за гостеприимство в Сент-Эрте; Филиппа словно наяву увидела улыбку на лице Кассии, когда та писала эти строки. Конец письма заставил девушку озадаченно нахмуриться:
 «…и не бойся, если события примут неожиданный оборот. Дайнуолд всегда поступает по-своему и в этом тверд и непоколебим. Не беспокойся, пожалуйста, потому что все будет так, как должно быть».
 Интересно, что это значит?
 Она скатала лист бумаги и убрала его, а слуги тем временем разложили одежду на столе в зале. Так много, и все для нее! Странно, но Филиппа уже забыла, сколько нарядов было у нее в Бошаме. И еще более странно то, как дорого ей стало это обычное, простенькое платье.
 Напевая, девушка отнесла подарки в комнату управляющего и весело принялась за работу. Примерив Горкелу новую тунику, она послала его сказать детям, чтобы они набрали свежего тростника. Затем снова засыпала известью уборную в караульном помещении, потому что ветер с востока доносил в замок неприятные запахи.
 На следующее утро они с Эдмундом снова покинули пределы Сент-Эрта, на этот раз в сопровождении всего трех человек. В отсутствие Элдвина в Сент-Эрте хозяйничал Горкел, и он велел всем мужчинам ехать к тренировочному полю. Отъезжая, Филиппа и Эдмунд слышали громкие выкрики, вопли и тупые удары мечей. Девушка собиралась пересчитать скот на северных пастбищах, чтобы удостовериться, что в бухгалтерских книгах управляющего все правильно. Она облачилась в новое платье и чувствовала себя прекрасной дамой в окружении воздыхателей. Правда, вскоре пошел дождь, и Филиппа испугалась, что ее платье будет испорчено. Быстро пересчитав скот, она вернулась в Сент-Эрт к своим бумагам.
 На третье утро Филиппа, все в том же новом платье, босиком вышла во двор. День выдался погожий и теплый. Как жаль, что нет хозяина, некому посмеяться и посмотреть на нее восхищенным жадным взглядом. Она скучала по Дайнуолду, по его ласкам, поцелуям и ощущению его крепкого тела. Она скучала по его улыбке и пылким речам. Ей хотелось побраниться с ним и подразнить его. Ей вдруг пришло в голову, что соблазнить Дайнуолда — совсем неплохая идея, правда, довольно безрассудная, но такая притягательная! Она вспомнила, как держала в то утро его голову на коленях и как он повернул лицо и поцеловал ее, и теплая волна пробежала по ее телу. Пожалуй, он успеет соблазнить ее до того, как она соблазнит его. Филиппа громко рассмеялась, и стоящий неподалеку Эдмунд удивленно посмотрел на нее.
 Филиппе не хотелось размышлять о собственном будущем. Скорее она склонна была думать о будущем Сент-Эрта, которое выглядело гораздо привлекательнее. Если повезет, будет и скот на продажу, и деньги в сундук Дайнуолду. Да, надо еще пересчитать свиней. Чем больше она вникала в дела Сент-Эрта, тем сильнее гордилась его владельцем. Восточная стена замка требовала починки. Скоро, может быть, уже этой осенью, у них будет достаточно денег, чтобы начать ремонт. Филиппа принялась весело насвистывать…
 Ее внимание отвлек Эдмунд, который спросил, скоро ли они отправятся на прогулку.
 Как и прошлым утром, сегодня их охраняли только трое стражников. Филиппа на Дейзи и Эдмунд на своем пони ехали неторопливым шагом, наслаждаясь ясной погодой и изредка налетавшим легким ветерком.
 — Откуда ты умеешь читать, писать и считать? — спросил девушку Эдмунд.
 — Так хотел мой отец, — ответила она и нахмурилась, вспомнив, что то же самое сказала и Дайнуолду. — Интересно, почему он так на этом настаивал? Ведь мою сестру Бернис ничему не учили. Может быть, потому что у нее ветер в голове — только и думает, что о доблестных рыцарях, воспевающих ее красоту, да о модных нарядах.
 — Она такая же дылда, как ты? — спросил Эдмунд.
 Филиппа покачала головой:
 — Бернис невысокая и пухленькая, с острым подбородком и очень красными губами. За шесть лет тренировок перед зеркалом она виртуозно научилась надувать их или складывать бантиком.
 — И все твои поклонники перебежали к ней?
 — Ты еще долго будешь изводить меня своими вопросами? Между прочим, был такой Иво де Вереи. Он влюбился в меня до беспамятства.
 — И он хотел на тебе жениться? Он что, такой же гигант? Ты ведь ростом с моего отца. — Эдмунд помолчал. — Или почти, — заключил он.
 — Ты всего лишь маленький мальчик: тебе снизу не разобраться. Я едва достаю твоему отцу до носа.
 — Все равно; ему нравятся женщины маленького роста. Например, Элис, Эллен или Сибилла.
 — Кто такие Эллен и Сибилла? Эдмунд пожал плечами:
 — Я уже их не помню. Отец выдал Эллен за какого-тот виллана, когда сделал ей ребенка, а Сибилла заболела лихорадкой и умерла. Но Элис ты знаешь. Она маленькая, не то что ты.
 Филиппа с трудом подавила желание схватить мальчишку за ухо и засунуть ему в рот одну из кожаных туфель — последнее, впрочем, сделать было невозможно, поскольку туфли остались в Сент-Эрте. Ей захотелось кричать — кричать так громко, чтобы разлетелись все грачи. Детская прямота Эдмунда больно ранила ее, и она чуть не заплакала. Конечно, Дайнуолд не скрывал своих любовных связей. Он говорил, что только благодаря им Филиппа сохранила свою девственность. Но раньше его слова не вызывали у девушки чувства горечи или обиды, потому что Дайнуолд был для нее посторонним человеком. Но сейчас, когда она узнала его так близко… Ей хотелось заехать ему со всей силы кулаком в живот, чтобы он заорал от боли. Ей хотелось…
 — Отец отправит тебя назад к лорду Генри, — перебил ее ревнивые мстительные мысли Эдмунд. — У него нет выбора. Он не хочет жениться. Он всем эта говорит.
 — Это… — машинально поправила его Филиппа. — И ты ему веришь?
 Эдмунд снова пожал плечами:
 — Я слышал, как он говорил Алайну, что женщины — эта… это мужская прихоть, и если для какого-нибудь мужчины женщина больше, чем просто источник удовольствия, то он осел и набитый дурак. — Эдмунд покосился на Филиппу. — Мой отец умный, он все знает. Вот почему он не обесчестил тебя, как других. Он боится, что ему придется жениться на тебе. Твой отец очень могущественный?
 — Очень, — ответила Филиппа.
 — И очень сильный, очень коварный, очень…
 Эдмунд вдруг вскрикнул и дернул поводья своего пони.
 — Ой, Филиппа, смотри! Какие-то мужчины, и они скачут к нам!




 Глава 15


 Филиппа увидела всадников, и у нее сердце ушло в пятки. Они неслись во весь опор, и даже отсюда было видно, что настроены они воинственно.
 — Это твой отец, Эдмунд?
 — Нет. Я не вижу ни отца, ни Нортберта, ни Элдвина, и лошади совсем другие. Я не знаю, кто это! Надо улепетывать, Филиппа.
 Охранник Эллис повернул к девушке испуганное лицо:
 — Их слишком много, хозяйка. Скачите назад в Сент-Эрт. Мы не можем принять бой.
 Не говоря ни слова, Филиппа дернула поводья, ударила голыми пятками в бока лошади, потом скосила глаза на Эдмунда и поняла, что его пони не выдержит гонки вместе со всеми. Преследователи приближались, уже был слышен топот копыт, поднимающих клубы пыли. Кто эти люди?
 Впрочем, какая разница? Филиппа пригнула голову и пришпорила кобылу. Если пони Эдмунда споткнется, я просто пересажу мальчика к себе, подумала девушка; Дейзи — сильная и выносливая лошадь. Филиппа потянула поводья вправо и поскакала рядом с Эдмундом.
 Сэр Вальтер де Грассе сквозь завесу пыли пытался разглядеть Филиппу. Никакая лошадь, и, уж конечно, не кобыла Филиппы, не обгонит его арабского скакуна. На остальных ему было наплевать.
 Вальтер довольно улыбался, радуясь встречному ветру, который трепал ему волосы и слепил глаза. Она от него не уйдет! Наконец-то! Сколько он ждал, планировал и снова ждал, пока она поедет этой дорогой и с ней не будет мерзавца Дайнуолда! Этот идиот де Фортенберри рыщет на юге по сожженным деревням, но все равно ничего не найдет, потому что он, Вальтер, никогда не оставляет следов — он предпочитает мертвых свидетелей.
 Вальтер подстегнул коня. Если бы Филиппа знала, что ее преследует кузен, она бы замахала ему рукой и бросилась навстречу. Только сейчас Вальтер заметил рядом с ней мальчика на пони и удивился.
 Жаль, что он не может разглядеть ее лица: отсюда ему были хорошо видны лишь великолепные развевающиеся на ветру волосы и великолепная фигура. Этого вполне достаточно. Даже если Филиппа окажется беззубой, он предпочтет ее всем другим женщинам. Еще бы: ведь его женой станет дочь самого короля! Вальтер подумал про Сент-Эрт, который, он не сомневался, через год вернется в собственность семьи де Грассе. Разве король Эдуард допустит, чтобы его зятю не вернули замка, украденного бессовестным предком Дайнуолда?
 Преследователи настигали, и Филиппа поняла, что все пропало. До Сент-Эрта оставалось добрых две мили, а вокруг лишь несколько крестьянских домишек, низкие сосны, боярышник, тис да равнодушный ко всему скот. Никто не придет им на помощь. Лицо Эллиса исказилось в беспомощной ярости. Они неслись во всю мочь на взмыленных, тяжело дышащих лошадях. Филиппа увидела, что пони Эдмунда споткнулся, и в мгновение ока оказалась рядом, осадила Дейзи и схватила мальчика еще до того, как пони упал. Эдмунд оказался тяжелее, чем она думала, но Филиппе все же удалось посадить его на спину Дейзи впереди себя.
 — Мой пони! — закричал Эдмунд и попытался соскочить, но Филиппа крепко держала его.
 — Пони сам вернется в Сент-Эрт. Думай не о нем, а о нас.
 Эдмунд умолк. Он прерывисто дышал, его маленькое тельце вздрагивало.
 — Твой пони сам вернется домой, — снова сказала Филиппа, на этот раз прямо ему в ухо, надеясь, что он услышит и поймет ее.
 Мальчик не отвечал. Его личико побелело.
 Филиппа крепче прижала Эдмунда к себе и погнала кобылу быстрее.
 Внезапно Эллис пронзительно вскрикнул, и Филиппа увидела, что ему между лопаток глубоко вонзилась стрела. Хватая ртом воздух, Эллис качнулся вперед и повалился на бок, запутавшись в стременах. Некоторое время обезумевшая лошадь тащила за собой мертвого всадника. Филиппа прижала к себе голову Эдмунда, но он все равно увидел, как ноги Эллиса наконец высвободились из стремян и тот, упав, покатился по земле, отчего стрела глубже вошла ему в спину…
 Остальные стражники подскакали к Филиппе, и один из них крикнул, чтобы она пригнулась и обняла кобылу за шею, но не успел он договорить, как, пронзенный стрелой в шею, повалился с лошади.
 Филиппа знала, что все бесполезно.
 — Беги! — крикнула она третьему стражнику, по имени Силкен. — Скачи как можно быстрее! Им нужна я, а не ты. Скачи! Позови на помощь! Позови хозяина!
 Силкен смерил ее бешеным взглядом, на полном скаку остановил лошадь и вытащил меч.
 — Я не умру смертью труса со стрелой в спине, — яростно сверкнув глазами, сказал он Филиппе. — Скачите, хозяйка! Я задержу их, сколько смогу. Спасайте мальчика.
 — Нет, Силкен, нет! — закричал Эдмунд.
 Филиппа вдруг поняла, что если она отъедет от Силкена, то не спасет ни его, ни Эдмунда. Она резко остановила Дейзи.
 — Держись сзади, Силкен!
 — крикнула она стражнику. — И приготовь меч!
 Но тут преследователи нагнали их. От взметнувшегося столба пыли Филиппа закашлялась.
 — Филиппа! Моя дражайшая кузина, это я, Вальтер! Еду, чтобы спасти тебя! — крикнул один из всадников.
 Силкен обернулся к Филиппе, его лицо побелело от гнева, рот искривила гримаса ненависти.
 — Аа-а, вот, значит, как! Так это вы, хозяйка? Вы натравили на нас этого ублюдочного щенка? Вы сговорились с ним!
 — Найди хозяина, Силкен. И возьми с собой Эдмунда, быстро!
 Но Эдмунд не двинулся с места, а лишь затряс головой и вцепился в гриву лошади. Силкен не стал больше ждать, а стремглав поскакал прочь, как только может скакать отчаявшийся человек. Вальтер был поглощен созерцанием своей добычи, и это позволило стражнику выиграть несколько секунд, но де Грассе очнулся и приказал двум своим людям догнать Силкена. Филиппа и Эдмунд про себя молили Бога, чтобы им это не удалось, — Силкен был единственной надеждой пленников. Вскоре силуэт Силкена исчез за холмом; скрылись и два его преследователя…
 — Филиппа, моя дорогая девочка, ты спасена! — напыщенно произнес де Грассе, подъезжая ближе.
 Филиппа смотрела на кузена Вальтера, которого не видела уже несколько лет. Не красавец, но и уродом не назовешь. Он сильно изменился с тех пор. Она запомнила его высоким и худым, а теперь он был скорее сухопарым и жилистым. Лицо вытянулось, скулы заострились, глаза навыкате. Раньше у него были густые каштановые волосы с модной прядью через весь лоб. Прядь по-прежнему прикрывала лоб, но волосы поредели. Филиппа не помнила цвета его глаз. Они оказались темно-синими, и сейчас в них горело торжество победы. Быстро оценив ситуацию, она взяла себя в руки. Значит, он думает, что спас ее? Что ж, прекрасно…
 — Держись спокойно, — прошептала она Эдмунду. — Делай, как я.
 Мальчик побелел от страха, но послушно кивнул. Филиппа ободряюще приобняла его.
 — Вальтер, неужели это ты? — приветствовала она де Грассе.
 — Да, Филиппа, я, твой кузен. Как ты изменилась! Ты теперь настоящая женщина и самое совершенное создание на свете. Как я рад тебя видеть! Наконец-то ты избавлена от этого разбойника де Фортенберри. — Вальтер остановился и сделал вид, будто только что соблаговолил заметить Эдмунда. — А это еще кто такой? — презрительно сощурив глаза, протянул он. — Должно быть, щенок Дайнуолда? Отправить этого ублюдка на небеса, Филиппа? Там ангелы позаботятся о нем, благо он по молодости не успел унаследовать пороков своего папаши.
 — Нет, оставь его, Вальтер. Он совсем ребенок. Ему рано на небеса, если только Бог не призовет его сам. Оставь его мне. Его отец дурно с ним обращался. — Она взмолилась про себя, чтобы Эдмунд не начал возражать. Мальчик вздрогнул и прижался к Филиппе, но промолчал.
 — Охотно верю. Жестокий мерзавец издевался не только над тобой, но и над своим сыном. Со мной вы оба в безопасности, Филиппа, по крайней мере пока я не решу, что с ним делать. А, я потребую за него выкуп! Его отец — негодяй, но это все-таки его плоть и кровь. И его наследник. Ну что ж… Возвращаемся в Крандалл.
 — Я вырву его лживый язык!
 — прошипел Эдмунд, уткнувшись лицом Филиппе в бок.
 — Тс-с-с, Эдмунд! Пожалуйста, не говори ни слова!
 Филиппа развернула Дейзи.
 — Далеко до Крандалла, Вальтер? — спокойно спросила она.
 — Два дня пути, кузина.
 — Моя лошадь устала.
 — Брось ее и садись на эту: человеку Дайнуолда она больше не понадобится. — Вальтер улыбнулся и показал на тело Эллиса, распростертое около дороги в канаве.
 — Нет, оставь мне мою кобылу, только поедем медленнее.
 Вальтера распирало от счастья. Все произошло так, как он планировал. Филиппа красивая, мягкая и послушная, ее выразительные глаза светятся благодарностью к нему… Он поскакал к одному из своих людей.
 — Притворимся, что он действительно спас нас, потом решим, что делать. Нам придется превзойти Круки в его самых искусных выдумках, — пользуясь случаем, прошептала Филиппа на ухо Эдмунду.
 — Я убью его!
 — Возможно, я опережу тебя, но держи язык за зубами. Он возвращается. Молчи, Эдмунд, умоляю.
 — Мы будем скакать до темноты, моя прекрасная кузина. Я знаю, что ты утомилась, но мы должны отъехать подальше от Сент-Эрта. — Вальтер обернулся и посмотрел назад, и Филиппа догадалась, что его беспокоит, почему его люди не возвращаются, чтобы доложить о смерти Силкена.
 — Мы сделаем, как ты скажешь, кузен, — сказала она тихо. — Ты прав, мы слишком близко от замка этого тирана.
 Вальтер расплылся в улыбке:
 — Я посажу мальчишку к себе на лошадь.
 — Нет, он испугается тебя, Вальтер. Меня он тоже ненавидит, но меня он хотя бы знает, а тебя нет. Оставь его пока со мной, если не возражаешь.
 Очевидно, это вполне устроило Вальтера; он повернулся, чтобы переговорить со своим воином.
 — Ты ведешь себя как дура, — сказал Эдмунд, и его мальчишеский голос сорвался на высокий фальцет. — Он не поверит тебе, это же глупо!
 — Он меня не знает, — ответила Филиппа. — Он думает, что я кроткая и послушная, как корова. Сейчас не время показывать характер.
 Двое мужчин, посланных вдогонку за Силкеном, воротились лишь к вечеру. Они остановили лошадей около Вальтера, и Филиппа затаила дыхание. К ее несказанному облегчению, де Грассе взорвался от гнева:
 — Кретины, придурки!
 — Силкен удрал, — прошептала Филиппа на ухо Эдмунду. — Твой отец приедет и спасет нас.
 Эдмунд нахмурился:
 — Но он же твой кузен, Филиппа! Он не причинит тебе вреда.
 — Вальтер плохой человек. Твой отец ненавидит его, и, я думаю, есть за что.
 — Но ты всегда издевалась над моим отцом и…
 — Это такая игра. Нам с твоим отцом нравится дразнить друг друга, насмехаться, говорить колкости.
 Эдмунд ничего не ответил, но явно смутился, поэтому Филиппа обняла его и прошептала:
 — Верь мне. Твой отец спасет нас.
 Спустились сумерки; небо окрасилось всеми оттенками розового. Отъехав еще немного, отряд остановился на краю леса, название которого Филиппа не знала. Она молча наблюдала, как два человека растворились в густых зарослях в поиске дичи. Двое других отправились собирать дрова.
 Вальтер снял Эдмунда с лошади, небрежно поставил на землю и больше не обращал на него внимания. Потом помог слезть Филиппе, слегка крякнув, ибо она оказалась совсем не пушинкой. Когда ноги девушки коснулись земли, он не сразу отпустил ее, а некоторое время держал за талию.
 — Я так рад, Филиппа, так рад!
 — Спасибо, Вальтер.
 Он внезапно нахмурился:
 — Ты босиком! Это твое единственное платье? Безжалостный ублюдок даже не давал тебе одежды?
 Филиппа опустила голову.
 — Это не имеет значения, — кротко сказала она. Вальтер выругался. К ужасу Филиппы, он вдруг повернулся к Эдмунду и без предупреждения злобно, изо всей силы толкнул мальчика. Эдмунд полетел на землю и потерял сознание.
 Чертово отродье! — прошипел де Грассе.
 — Нет, Вальтер, оставь мальчика! — Филиппа дрожала от гнева и молила Бога, чтобы голос не выдал ее. Она проворно опустилась на колени около Эдмунда, который уже пришел в себя, ощупала его руки, ноги и приложила ладонь к груди. — О Боже, Эдмунд, тебе больно?
 Лицо мальчика побелело, но не от боли, а от ярости.
 — Со мной все в порядке. Отправляйся к своему бесценному кузену и покажи, что ты таешь от благодарности, дылда.
 Филиппа посмотрела на него долгим многозначительным взглядом.
 — Не будь дураком, — спокойно сказала она и поднялась.
 Вальтер стоял неподалеку и довольно потирал руки:
 — Иди к огню, Филиппа, скоро станет холодно, а твои лохмотья тебя не согреют.
 Ей хотелось возразить, сказать, что ее новое платье — вовсе не лохмотья, но она промолчала. Еще раз взглянув на Эдмунда, девушка подошла к Вальтеру. Один из его людей расстелил на земле одеяло, и Филиппа опустилась на него, дав отдых ноющим от долгой езды верхом мышцам.
 — Пусть мальчик тоже погреется, — сказала она немного погодя.
 Уже почти стемнело, когда стражники вернулись из леса с фазаном и двумя кроликами. После ужина Филиппа завернулась в одеяло, усадила рядом с собой у костра Эдмунда и приготовилась к разговору. Долго ждать не пришлось.
 — Я слышал, что де Фортенберри держал тебя как в тюрьме. Вот почему я задумал и осуществил твое избавление.
 — Откуда ты это узнал?
 — У меня есть верные соглядатаи, дорогая кузина, — секунду помолчав, с гордостью произнес Вальтер. — Помощник управляющего в Сент-Эрте рассказал мне о тебе все. — Вальтер снова помолчал, потом взял ее за руку. Его ладонь была теплой и сухой. Филиппа ничего не сказала и не отняла руку. — Он поведал мне, как твой хозяин плохо обращался с тобой, унижал, заставлял ночевать с ним в одной спальне и насиловал тебя. Он даже рассказал, как Фортенберри при всех разорвал твою одежду и потащил через зал, чтобы снова изнасиловать. Еще он признался, что Алайн, управляющий, хотел убить тебя и что ему и другим пришлось в этом участвовать: ведь он не знал, что ты моя кузина. Я убил его, Филиппа. Я перерезал его несчастную глотку, даже не дав договорить! Тебе больше не нужно его бояться.
 Помощник управляющего заслужил смерть, и она сама бы его убила, если бы смогла, но услышать такой хладнокровный рассказ… Вальтер верил, что ее держали в Сент-Эрте силой, издевались над ней и насиловали. Впрочем, это логично, решила она после некоторых раздумий.
 — Мой отец знает обо всем этом?
 — Ты имеешь в виду лорда Генри? Нет, пока еще нет.
 — Что еще тебе рассказал помощник Алайна?
 — Что его хозяин украл у лорда Генри шерсть и заставил тебя прясть и шить. Что он держал тебя, как прислугу и шлюху. Как же разоблачили Алайна?
 — Просто он был дурак. Один из хозяйских слуг сломал ему шею, — ответила она, не вдаваясь в подробности.
 Филиппа старалась говорить спокойно, чтобы Вальтер решил, что ей безразличны и Сент-Эрт, и его хозяин.
 — Прекрасно, — сказал Вальтер. — Жаль, я сам не мог сделать этого для тебя, дорогая. Конечно, я понимаю, почему управляющий хотел избавиться от тебя: ты ведь умеешь читать, писать и считать, и он знал, что рано или поздно ты выведешь его на чистую воду. То, что он пытался убить мою милую кузину, заставляет меня искренне радоваться его смерти, несмотря на то, что, с моей точки зрения, он был хорошим слугой: ведь он почти разорил Сент-Эрт. Немало денежек этого мерзавца Фортенберри перекочевало в мои сундуки!
 Филиппа почти физически почувствовала, как бешенство наполнило маленькое тельце сидящего рядом Эдмунда; мальчик вздрогнул, и она поспешно положила руку ему на плечо.
 — Вальтер, ты вернешь меня к отцу?
 — Не сразу, Филиппа, не сразу. Сначала я хочу показать тебе Крандалл, крепость, где я служу кастеляном. Кроме того, тебе нужна другая одежда: пушистый горностай, алая туника и тонкое льняное нижнее белье. Я жажду увидеть тебя одетой соответственно твоему положению. А тогда мы поговорим о твоем отце.
 Филиппа нахмурилась. Что происходит? Почему Вальтер ведет себя с ней, как влюбленный кавалер? Ее положение? Она его кузина, вот и все ее положение. Наверняка он не хочет ее, ибо полагает, что она давно не девушка. Ведь он считает, что Дайнуолд обесчестил ее. А может быть, отец пообещал Вальтеру приданое, если он разыщет ее и возьмет в жены? Это было единственное разумное объяснение. Ни один мужчина не захочет ее, зная, что она лишилась и девственности, и приданого.
 — Когда мы будем в Крандалле?
 — Завтра. — Он кивнул и, видя, как она устала, улыбнулся. — Со мной ты будешь в безопасности, Филиппа. Тебе нечего больше бояться. Я сделаю тебя… счастливой.
 Филиппа пришла в ужас, но послушно кивнула и изобразила на лице приятную, насколько могла, улыбку. «Счастливой»!


Замок Сент-Эрт

 — Что ты сказал, Силкен? Этот щенок Вальтер убил и Эллиса, и Альбе? Обоих? И похитил Эдмунда?
 — Да, хозяин. Он похитил и хозяйку, и Эдмунда. Мы привезли тела Эллиса и Альбе, и отец Крамдл похоронил их, напутствовав Божьим словом.
 Дайнуолд стоял неподвижно. От усталости и долгой езды у него путались мысли, и он с трудом соображал. Прошло два дня с тех пор, как Вальтер де Грассе похитил его сына, Филиппу и убил Эллиса и Альбе. Боже правый, что сделает с ними Вальтер? Может, он взял их, чтобы потребовать выкуп?
 Силкен прокашлялся и сжал мозолистой ладонью руку Дайнуолда.
 — Хозяин, послушайте меня. С момента моего бегства меня мучают страшные мысли. Не могу понять, действительно ли то, что я сначала принял за правду, и есть правда, или на меня нашло помрачение.
 — Говори яснее, Силкен!
 — Этот сэр Вальтер разговаривал с хозяйкой, словно… словно она посылала за ним и он спасал ее по ее просьбе. Словно он знал, что она поедет верхом как раз в этом направлении, и дожидался ее именно здесь. Он махал ей рукой и улыбался, как человек, который бесконечно рад их встрече.
 Дайнуолд недоумевающе смотрел на Силкена.
 — Она выезжала верхом несколько дней подряд, и в этот последний раз с ней поехали только три человека и Эдмунд, — продолжал тот.
 — Она сама так велела?
 — Я ничего не знаю, — ответил Силкен. — Знаю только, что Эллис и Альбе лежат в сырой земле.
 В этот момент небеса разверзлись и хлынул дождь. Грянул оглушительный гром, и стало темно, как ночью. Дайнуолд и Силкен со всех ног бросились со двора в зал. Там было тихо, как в могиле. Тут и там виднелись группы женщин, которые при появлении Дайнуолда разом замолчали. Потом вперед вышел Горкел. Его обезображенное лицо скривилось. От гнева?
 — Эль! — крикнул Дайнуолд. — Марго, быстро! Он не сразу обратил внимание на Горкела. Все мысли Дайнуолда были о сыне, который находился сейчас в плену у его злейшего врага, сэра Вальтера де Грассе. Он похолодел. Вдруг Вальтер пронзит Эдмунда мечом только за то, что мальчик — Фортенберри? Дайнуолд беспомощно прикрыл глаза. И Филиппа… Неужели она предала его? Неужели нарочно взяла Эдмунда с собой, чтобы Дайнуолд не последовал за ними, опасаясь, что тогда Вальтер убьет его сына?
 Он устал. Так устал, что разум не повиновался ему. Филиппу увезли… Увезли Эдмунда, его единственного сына… Двое из его людей убиты…
 Горкел подошел ближе и попытался что-то сказать, но Дайнуолд лишь раздраженно махнул рукой:
 — Оставь меня, мне нужно подумать.
 И только Круки, несмотря на запрет, осмелился возразить:
 — Хозяйка оставила все свои наряды. Если бы она действительно хотела, чтобы ее мерзкий кузен спас ее, если бы ей и вправду как-то удалось связаться с ним, то она наверняка взяла бы с собой платья, которые прислала ей леди Кассия, или надела бы одно из них, чтобы встретить своего спасителя.
 — Может, да, а может, и нет.
 — Она знала, что ты ненавидишь этого человека, а он тебя.
 — Это правда, будь проклята эта горделивая девчонка!
 — И она бы не стала подвергать опасности Эдмунда.
 — Почему ты так думаешь? Почему, я тебя спрашиваю?!
 Эдмунд звал ее дылдой и ведьмой.
 Она драла его за уши и терла мылом, а он орал, царапался и проклинал ее. Она нисколько к нему не привязана. Почему ты так думаешь, я тебя спрашиваю?
 — Хозяйка — женщина твердого характера, но у нее доброе сердце, — ответил Круки. — Она бы не позволила себе долго сердиться на Эдмунда. Она смеялась над его глупыми шутками, дразнила его и шила ему одежду, да, и крепко держала его, когда мыла, чтобы он не вырвался. Как делала бы любая мать.
 — Я не понимаю женщин. И ты тоже, так что не притворяйся, что видишь ее насквозь. Но я знаю, как легко они могут меняться. Они становятся капризными и коварными, если не получают того, что хотят. Они могут предать человека, если решат, что он источник их бед. Они видят только конечную цель и готовы добиваться ее любой ценой.
 — Вы не хотите никого слушать, хозяин.
 — Почему же? Я выслушал тебя. А теперь убирайся, дурак, а то у меня от твоих глупостей расколется голова и я растеряю последние мозги.
 — Вам это не грозит, хозяин.
 — Пошел вон! — Дайнуолд сделал вялую попытку пнуть Круки под ребро, но шут проворно увернулся.
 — Что вы собираетесь делать, хозяин?
 — Буду спать и думать, думать и спать — и так до утра. А потом мы поскачем в Крандалл, чтобы вернуть моего сына и девицу.
 — А если вы обнаружите, что она вас обманула?
 — Я отлуплю ее, потом привяжу к своей кровати и буду дразнить до тех пор, пока она не взмолит Бога и меня о прощении. А тогда…
 — А если вы обнаружите, что она вас не обманывала?
 — Я… Убирайся с глаз моих, придурок!


Виндзорский замок

 — Дайнуолд де Фортенберри, — потирая подбородок, задумчиво произнес король Эдуард, глядя на запыленного с дороги лорда-канцлера. — Я слышал о нем, но он никогда не появлялся при моем дворе. Не то чтобы у меня было много аргументов против… но я пробыл в Англии почти восемь месяцев, а де Фортенберри не удосужился проявить ко мне ни малейшего внимания. Его ведь не было даже на моей коронации?
 — Да, не было, но, с другой стороны, почему он обязательно должен был присутствовать, ваше величество? Если бы все бароны съехались на вашу коронацию, Лондон бы треснул, как одежда на толстяке.
 Король пропустил это мимо ушей.
 — Что о нем говорят?
 — Репутация как у всех рыцарей: разбойник, грубиян, скандалист, но верный друг.
 — И Грейлам хочет, чтобы этот разбойник и скандалист стал зятем короля?
 Роберт Бернелл устало кивнул. Он вернулся из путешествия всего час назад, и король сразу принялся выпытывать у него все подробности.
 — Да, ваше величество. Лорд Грейлам не уверен, что вы хорошо знаете Дайнуолда, поэтому он рассказал мне и о его недостатках, и о достоинствах. Он считает, что Дайнуолд никогда не будет надоедать вам и требовать королевской благосклонности, а поскольку у него нет родных, некому будет присосаться к вашим сундукам. Лорд Грейлам и его жена называют его другом… даже больше, они называют его очень хорошим другом. Они полагают, что, породнившись с королем, он бросит свои шалости.
 — Или продолжит их с утроенной энергией, зная, что я не отправлю на виселицу собственного зятя.
 — Лорд Грейлам не допускает такой возможности, ваше величество. Я спрашивал его напрямую. По его словам, Дайнуолд де Фортенберри — человек чести…
 — Робби, ты из лорда-канцлера превращаешься в велеречивого поэта. Мне огорчительно видеть, как ты болтаешь вздор. Ты человек веры, человек строгих правил. Де Фортенберри… Грейлам не называл тебе других имен? Ты больше не слышал ни о ком, кто бы подошел мне и моей Филиппе?
 Бернелл отрицательно покачал головой.
 — Ваше величество, хотите, я прочитаю то, что записал со слов лорда Грейлама?
 Эдуард тряхнул головой, и его густые золотистые волосы красиво разметались по плечам. Как у всех Плантагенетов, подумал Бернелл. Неужели Бог одарил Филиппу такой же красотой, как и ее отца?
 — Расскажи мне о моей дочери, — тихо попросил Эдуард. — Только покороче, Робби. Мне еще предстоит тяжелый разговор с этими длинноносыми шотландцами, черт бы побрал их нахальство и колкий язык.
 — Я ее не видел, — смущенно произнес Бернелл и остановился в ожидании, что над его головой сейчас разразится буря.
 — Почему? — спокойно спросил Эдуард.
 — Лорд Генри сказал, что у нее кровавый понос, поэтому я не пошел к ней.
 — Тысяча чертей, но она жива?!
 — Лорд Генри заверил меня, что у врачей нет никаких опасений. Она будет жить.
 — Лучше бы ты подождал, пока не сможешь переговорить с ней.
 Бернелл согласно кивнул, хотя вся его душа протестовала: король забыл, что сам велел ему возвращаться как можно скорее, и он послушался своего короля, как делал это всегда.
 — Но лорд Генри показал мне маленький портрет девушки; я привез его с собой.
 Король взял из рук Бернелла миниатюру и просиял. Он смотрел на написанный по канонам времени портрет, которым художник явно хотел польстить девушке: бледное лицо, чересчур заостренный подбородок и сверкающие глаза Плантагенетов, — глаза, яркие, как летнее небо, и синие, как его собственные. Что до ее волос, то они были почти белыми, а безупречную гладь высокого лба пересекали лишь тонкие брови. Он попытался представить цвет волос Констанс, но не смог вызвать в памяти ее облик. Он не помнил, чтобы у нее были льняные, почти белые волосы: ни одна женщина не может иметь таких. Это уж точно фантазия художника, подумал Эдуард и убрал портрет под тунику.
 — Я посоветуюсь с королевой. Если я соглашусь, мне, видимо, придется вызвать де Фортенберри сюда, в Виндзор, чтобы рассказать о выпавшем на его долю счастье. — Король направился к двери. — Проклятые шотландцы! Будут донимать меня разговорами, пока у меня не распухнет язык. Тебе, наверное, нужно отдохнуть, Робби. Это была длинная и утомительная поездка. — Эдуард взялся за ручку двери и не оборачиваясь добавил:
 — Принеси письменный прибор, Робби. Тебе придется записать все их дурацкие жалобы.
 Бернелл вздохнул, подошел к тазу с холодной водой и ополоснул лицо. Снова впрягаться в королевские дела, с улыбкой подумал он…




 Глава 16




Крепость Крандалл

 — Ты прекрасна, Филиппа, и это желтое платье тебе очень идет.
 — Спасибо за подарки, Вальтер. И платье, и накидка мне очень нравятся. — Они действительно великолепны, подумала Филиппа, только интересно, где ее кузен их раздобыл? Наверняка у женщины маленького роста, но с большим бюстом и меньшим размером ноги, потому что кожаные туфли, которые принес Вальтер, слегка жали. Кто эта женщина, и где она сейчас? Вряд ли она придет в восторг, узнав, что ее платья теперь носит Филиппа. — Крандалл в образцовом порядке, и это всецело твоя заслуга, Вальтер. Сколько стражников его охраняют?
 — Двадцать, и все отлично обучены. Лорд Грейлам не скупится, когда речь идет о защите его владений, но именно я тренировал их, и мне они обязаны своим мастерством.
 Филиппа кивнула, подумав при этом, что лучше бы их было только двое, да и то старых или хромых. Двадцать стражников! Это не сулило ничего хорошего ни ей с Эдмундом, реши они удрать, ни Дайнуолду, если он придет к ним на помощь. Немного пообщавшись со слугами, Филиппа узнала, что ее кузен не слишком добрый хозяин и потому, естественно, не пользуется любовью у обитателей крепости.
 Чуть что — хватается за кнут, — сказала ей потихоньку одна из служанок, пожилая сгорбленная женщина. — Когда у него загораются глаза и в руке появляется кнут — только пошевеливайся.
 Филиппа в изумлении глядела на служанку. Кнут! Она вспомнила, как женщины оценивающе разглядывали ее, думая, что она их не видит, и как с испуганным видом шептались, прикрыв рот рукой…
 — Такие чудесные платья. Откуда они? — спросила Филиппа за столом.
 — Это тебя не касается, дорогая. Они были у меня, а теперь — твои. Это все, что тебе нужно знать.
 Филиппе оставалось только удивляться. До вчерашнего дня Вальтер, желая дать девушке отдохнуть, не беспокоил ее, но затем принялся… ухаживать за ней. Ошибиться было невозможно: Филиппе невольно вспомнились бурные излияния чувств И во де Вереи, которые ей пришлось выдержать. Вальтер изображал опьяненного любовью рыцаря, только он не был опьянен. Он произносил красивые, правильные слова, но глаза его оставались холодными и равнодушными. Сначала Филиппе не верилось. С какой стати он оказывает ей столь явное внимание: у нее нет приданого, которое могло бы подвигнуть на брак с ней такого человека, как Вальтер, а предполагать, что он без ума влюбился в нее, тоже глупо — он знал ее всего два дня. Нет, за этим наверняка стоит ее отец. Только что он мог предложить де Грассе? Этого Филиппа понять не могла.
 Она ткнула вилкой в тушеного зайца и решила, что настало время прощупать почву.
 — Вальтер, мой отец знает, что я здесь? Он прищурился:
 — Пока нет. А тебе не терпится скорее вернуться в Бошам?
 Она покачала головой и улыбнулась, решив не вступать в объяснения. Что-то в нем пугало Филиппу, и она старалась все время быть начеку — держать его на расстоянии.
 Вальтер задумчиво жевал свои любимые жареные каштаны. Филиппа оказалась не такой, как он ожидал. Он видел в ней черточки, которые свидетельствовали о сильном характере, и это удивляло его, хотя и не особо беспокоило. Несмотря на ее рост, он, если понадобится, легко справится с этой девицей. И к концу недели женится на ней. Время есть. Он будет обращаться с ней мягко, а затем постепенно подчинит своей воле. Вальтер решил, что может сообщить девушке часть правды. Возможно, она быстрее начнет доверять ему, к тому же рано или поздно придется рассказать ей все.
 — Твой отец был здесь, Филиппа, — сказал он и увидел, как напряглось ее лицо. — Когда ты исчезла из Бошама, он решил, что ты поехала ко мне, и так бы и было, если б этот ублюдок не похитил тебя и не увез в Сент-Эрт. Когда лорд Генри появился в Крандалле, я еще не знал, где ты. Он признался мне, что обещал тебя в жены Вильяму де Бриджпорту. Он очень этого хотел, хотя я и возражал ему. Я не мог — да и сейчас не могу — представить тебя женой этого вспыльчивого старого распутника. Но лорду Генри нужны деньги, которые заплатит за тебя де Бриджпорт. Мне больно говорить эту горькую правду, но ты должна знать: для лорда Генри деньги дороже, чем дочь.
 Филиппа молча качала головой. Значит, ее отец приезжал сюда. Она изобразила удивление, полагая, что Вальтер ожидает от нее именно такой реакции, хотя уже и так догадалась, что отец побывал в Крандалле. После слов кузена у нее внутри все оборвалось. Ей хотелось крикнуть Вальтеру, что ее отец не мог так сказать, не мог, не мог, это не правда!..
 Но это была правда. Она ведь сама слышала, как он говорил об этом Иво де Вереи. Вальтер не виноват. — Тебе нужно послать гонца в Бошам с известием, что я здесь. Мне бы не хотелось, чтобы вы с отцом стали врагами, — рассудительно сказала Филиппа.
 Вальтер вздрогнул. Она предложила ему то, что он и сам собирался сделать, но чуть позже.
 — Мне кажется, нам лучше провести некоторое время одним, моя дорогая. Дня три, может быть, четыре. — Вальтер заметил, как в глазах Филиппы мелькнул страх, и поспешил воспользоваться этим. Он нежно взял ее руки в свои и почувствовал на подушечках пальцев мозоли — наверняка от тяжелой работы, которую заставил ее выполнять этот паршивый негодяй Дайнуолд. — Послушай, Филиппа, — сказал он тихо и ласково, — если ты выйдешь за меня замуж, лорд Генри ничего не сможет поделать. Ему придется забыть о своей мечте увидеть тебя супругой де Бриджпорта. Как моя жена ты будешь в полной безопасности. Никто, даже сам король, не сможет отнять тебя у меня.
 Вот оно что, подумала Филиппа, глядя на кузена. Вальтер и правда хочет на ней жениться! Но почему? Ведь он уверен, что Дайнуолд уже переспал с ней, так что отнюдь не ожидает увидеть на свадебной простыне кровь девственницы. И что важнее, никаких денег от ее отца не предвидится. В чем же тогда дело? Нет, здесь явно что-то не так. Ей нужно и дальше притворяться и водить его за нос, пока она не выяснит, что он задумал. Филиппа скромно склонила голову и покорно оставила свои пальцы в его ладони.
 — Ты предлагаешь мне очень много, Вальтер, гораздо больше, чем я заслуживаю. Дай мне немного времени, чтобы собраться с мыслями. Твое предложение так неожиданно, что у меня в голове все перемешалось. — Взглянув на Вальтера, она заметила злость и нетерпение в его глазах и поспешно добавила:
 — Я думаю медленно, ведь я всего лишь женщина, а великодушие, которым наградил тебя Господь, лишает меня дара речи, но я надеюсь, что ненадолго. Завтра, дорогой кузен, я скажу тебе о моих чувствах. Он серьезно кивнул и, прежде чем отпустить ее руку, еще раз нежно сжал ей пальцы. Филиппа говорила складно, ее слова, полные почтения, мягко обволакивали его, но все же что-то тревожило сэра Вальтера. Может, то, что она не спрашивает его, как быть с проблемой их близкого родства? Ведь на такой брак придется получать специальное разрешение церкви. Но Филиппа действительно всего лишь женщина, которая, хоть и умеет читать, писать и считать, все же, вероятно, не знает эти правила. Он не собирается ставить ее в известность, что у них нет ни капли общей крови и что она зачата от семени совсем другого мужчины, гораздо более высокородного, чем лорд Генри. Нет, надо придержать язык. Она послушная, спокойная, нежная, и Бог с избытком наградил ее красотой. На его вкус, она несколько высоковата, но у него всегда под рукой Бритта, которая сейчас прячется в своей комнате и с нетерпением ждет его. Он может приходить к ней, когда захочет. Сегодня ночью, подумал Вальтер, и от этой мысли у него сладко заныло внизу живота. Если бы не Филиппа, он бы сейчас не мешкая бросился к своей любовнице.
 — Чем ты обеспокоена, милая кузина? — спросил он, заметив, что Филиппа озирается по сторонам.
 — Ничем; просто я не вижу мальчика. Хоть он и не мой ребенок, но я несу за него ответственность, потому что, когда ты спас меня, он находился при мне. Ты уже послал к Дайнуолду с требованием выкупа?
 Вальтер покачал головой. Он никого ни к кому не пошлет, пока не станет ее мужем. Даже к своему хозяину лорду Грейламу де Моретону.
 — Щенку составят компанию мои парни в конюшне. Такое унижение пойдет ему на пользу: пусть посмотрит, как живут слуги, и узнает, что значит быть слугой.
 Слава Богу, что Эдмунда хоть не заперли где-нибудь, подумала Филиппа. Лишь бы только конюхи не обидели мальчика… Девушка ничего не ответила кузену и, чтобы немного успокоиться, заставила себя съесть еще капусты. Не мешало бы добавить к ней немного тмина — она как раз посадила его в своем саду в Сент-Эрте. В ее саду. Как ни странно, Филиппа чуть не расплакалась: за короткое время Сент-Эрт стал для нее домом, а его хозяин — мужчиной, которого она желала. Но он не хотел ее и даже никогда не лгал на этот счет. Он боялся взять ее, чтобы не пришлось потом жениться, а использовать ее в качестве шлюхи не рискнул из-за ее благородного происхождения.
 Взяв себя в руки, Филиппа отбросила мысли о Дайнуолде. Сейчас не время думать о нем и о своих обидах: она должна убежать от Вальтера и прихватить с собой Эдмунда. Осталось не так много времени: кузен вот-вот потащит ее под венец, а перед этим переспит с ней, чтобы добиться согласия…
 В Крандалле Филиппа ночевала в маленькой комнате рядом с главным залом, комнате, в которой, судя по запаху, еще вчера держали зерно.
 Здесь стояла духота, но Филиппе было все равно, даже наоборот — духота не позволяла ей уснуть и вынуждала думать. А думала она о Сент-Эрте, о его хозяине и о том, где он сейчас. Она понимала, что нельзя просто сидеть и ждать, пока Дайнуолд придет на помощь. Она должна действовать, чтобы спасти себя и Эдмунда…
 В этот вечер Вальтер не отпускал ее от себя. Они сели играть в шашки, и, когда Филиппа, забыв, что она «всего лишь женщина», выиграла, посрамив тем самым его мужскую сноровку, Вальтер не на шутку рассердился.
 — Тебе просто повезло. — Его голос дрожал от ярости. — К тому же я позволил тебе слишком долго думать над каждым ходом. Ты провела меня, кузина, но… — Вальтер умолк, и выражение его глаз изменилось. Он покачал головой и игриво погрозил ей пальцем. — Ах, Филиппа, ты победила благодаря своему милому характеру и мягкости. Ты одолела меня нежным взглядом твоих глаз. Я повержен к твоим ногам. Все мои мысли невольно были только о тебе, моя дорогая. Ты уже хочешь спать, любимая?
 Он совсем неглуп, подумала Филиппа, поднимаясь со стула и направляясь в свою комнату; когда она проходила мимо Вальтера, тот взял ее за локоть и притянул к себе.
 — Моя прекрасная кузина, — пылко проговорил он и попытался чмокнуть ее в щеку, но она успела повернуть голову, и поцелуй пришелся в ухо. Это была ошибка. Она почувствовала, как его пальцы впились ей в тело, услышала прерывистое от ярости дыхание. — Вальтер, пожалуйста, — тихо попросила девушка. — Мне жаль… — Она не знала, как продолжить. Ей хотелось крикнуть, оттолкнуть его ненавистные руки…
 К счастью, де Грассе не правильно понял ее состояние.
 — А, это потому, что он надругался над тобой, потому, что взял тебя силой! — снова горячо заговорил он. — Я не сделаю тебе больно, кузина. Я никогда не прикоснусь к тебе против твоей воли. Я всегда буду твоим благородным господином. Доверься мне, и я сделаю так, что ты забудешь мерзавца, свершившего над тобой насилие. — Вальтер нагнулся, легко коснулся губами ее рта и лишь затем отпустил ее руки. — Спокойной ночи, моя сладкая.
 Филиппа смиренно опустила голову.
 — Вальтер, ты так мало знаком со мной. Мы виделись, когда я была почти ребенком. Почему ты решил на мне жениться? — не удержавшись, спросила она. — Ведь тебе прекрасно известно, что я уже не девушка, и ты знаешь, что отец не даст за мной никакого приданого. Скажи мне, дорогой кузен, почему же тогда ты так желаешь взять меня в жены?
 Она посмотрела на Вальтера и, встретив его взгляд, сразу поняла, что по неосторожности снова сделала неверный шаг. Боже, какие у него злые глаза! Что, если он сейчас набросится на нее, что, если… Оцепенев, Филиппа ждала, надеясь, что Вальтер ответит ей, и боясь, что он просто ударит ее, может быть, даже кнутом…
 Вальтер почувствовал себя в странном положении. Эта женщина, нежная, с мягкой улыбкой, допрашивает его, но, ах, как сладко допрашивает! Он подумал, не стукнуть ли ее как следует, дабы показать, что он не станет терпеть ее упрямые и назойливые расспросы, но решил пока этого не делать. Можно себе представить, как бил ее Дайнуолд! Да, де Фортенберри был груб и жесток с ней, и Вальтеру необходимо доказать, что он, ее благородный кузен, совсем другой. Посему он прибегнет к более суровым мерам, только если она сама толкнет его на это.
 — Филиппа, я полюбил тебя с тех пор, как пять лет назад мы впервые встретились. Я рассказал о своих чувствах лорду Генри, но он только рассмеялся и назвал меня дураком. Я переписывался с ним целый год и уже почти смирился с тем, что моим надеждам не суждено сбыться, но тут он сам приехал ко мне и сказал, что ты удрала из дома, чтобы избежать брака с де Бриджпортом. Филиппа, я человек простой, с простыми потребностями и только одним желанием, которое жжет меня: завоевать твою любовь и жениться на тебе.
 — Но меня использовали как шлюху, — ответила Филиппа и в упор выразительно посмотрела на Вальтера, давая понять, что память подводит его: с тех пор, как они виделись в последний раз, прошло гораздо больше, чем пять лет. — Дайнуолд много раз насиловал меня. Более того: он делал это противоестественным способом, — испытывая Вальтера, храбро соврала Филиппа, внутренне содрогаясь от собственных слов.
 Если бы только Дайнуолд и в самом деле совратил ее! Если бы он был хоть чуть-чуть настойчивее, подумала девушка и тут же устыдилась своих мыслей. И еще она снова подумала о том, что ее кузен умен и изворотлив. Вряд ли он поддастся на подобную уловку. Поэтому, когда Вальтер в ответ на ее слова нагнулся и осторожно поцеловал девушку в губы, она не удивилась. Всего лишь смутилась…
 — Для меня это не имеет никакого значения, — сказал он низким грудным голосом, повернулся, вышел и запер за собой дверь.
 — Но все же ты запираешь меня, — буркнула она. В комнате горела всего одна свеча, и полумрак создавал ощущение уюта. Филиппа подошла к кровати, сняла тонкую накидку и желтое платье и, растянувшись на постели, уставилась в темноту за окном.
 Что же все-таки кроется за его настойчивым желанием жениться на ней? Что дает ему этот брак? Так и не найдя ответа на мучающий ее вопрос, Филиппа пришла к выводу, что сэр Вальтер — опасный человек. Она просто кожей чувствовала исходящую от него непонятную угрозу. Он решителен, властолюбив, любит командовать и, по всей видимости, может быть очень жестоким.
 Она должна вести себя крайне осторожно и убедить Вальтера, что верит ему. И тогда, усыпив его бдительность, она, возможно, найдет способ, как им с Эдмундом убежать из Крандалла. В противном случае один Бог знает, что может случиться. Если она откажется выйти замуж за Вальтера, он может просто изнасиловать ее и таким образом добиться своего. А Эдмунд? Что будет с Эдмундом?
 Филиппа решила не дожидаться Дайнуолда, потому что, если события и дальше будут развиваться с такой скоростью, его помощь может опоздать. «Но почему, черт побери, Вальтер так жаждет взять меня в жены? — снова и снова спрашивала себя девушка. — Что он замышляет?»
 Она перебирала в уме все возможные мотивы, которыми мог руководствоваться кузен. Может, отец передумал и решил предложить Вальтеру деньги, если тот разыщет ее и женится на ней? Нет! Она покачала головой, отбрасывая эту мысль. Ее отец никогда не менял своих решений. Никогда… Вместо ответов возникали лишь новые вопросы, от которых у Филиппы голова пошла кругом…


Вблизи крепости Крандалл

 Дайнуолд ненавидел сидеть сложа руки, но пока нужно было выжидать, не предпринимая никаких действий. Грязный и усталый, он вышагивал вокруг лагеря, разбитого в небольшой кедровой рощице и совершенно невидимого с узкой, петляющей в направлении Крандалла дороги. Его люди слонялись по лагерю, играли в кости, вспоминали былые походы и делились историями о своих мужских подвигах.
 Где шут и Горкел?
 Что с Филиппой и Эдмундом? Тревога словно парализовала его мозг. Что произошло на самом деле? Предала ли его Филиппа, или ее захватили в плен после того, как были убиты Эллис и Альбе?
 Только она сама могла дать ответ на этот вопрос. Она или этот сукин сын Вальтер. Дайнуолд сел, прислонившись к дубу, древнему, как сама жизнь, и закрыл глаза. Филиппа. Будь она проклята, но он хотел ее. Он видел ее смеющейся, распростертой в луже, видел ее озорные голубые глаза на черном от грязи лице… Вспомнил Филиппу обнаженной — в тот момент, когда вылил на нее ведро воды и принялся руками намыливать ее тело, — и его охватило острое желание. Дайнуолд знал, что ему придется вернуть ее в Бошам. Если Филиппа останется с ним, он неминуемо овладеет ею, а этого допускать нельзя. Нельзя, чтобы он попался в ловушку. Породниться с де Бошамом — от одной этой мысли Дайнуолду хотелось выть. Лорд Генри — напыщенный, самодовольный осел, уверенный в своей огромной власти и кичащийся привилегиями. Нет, Дайнуолд останется свободным и будет отвечать только за себя и за своего сына. Если ему понадобится шерсть, он украдет ее. Эх, жаль, что он позабыл про вино, которое отправил отец Кассии: с каким бы удовольствием он сам подготовил кораблекрушение и стащил все до последней бочки!..
 Что происходит в Крандалле? Дайнуолд в смятении бродил по лагерю, то чертыхаясь, то вознося молитвы небесам..


Крепость Крандалл

 Во внутреннем дворе крепости Крандалл царило необычное оживление, причиной которого были Круки и Горкел. Шут громко распевал, оглушительно хохотал и отчаянно дурачился, привлекая всеобщее внимание. Надев на мощную шею Горкела ошейник, он дергал за длинную цепь, делая вид, будто играет с медведем, которого нужно то дразнить, то задабривать.
 — А ну-ка кивни своей прелестной головкой и улыбнись во-он той симпатичной девушке, Горкел!
 Горкел взглянул на молоденькую служанку, которая испуганно и восторженно уставилась на него, кивнул и широко улыбнулся, открывая огромную дыру между передними зубами. Почувствовав, что шут с силой дергает цепь, он ужасающе взревел, и женщины завизжали от страха, а мужчины отступили на шаг. Колокольчики на его колпаке отчаянно зазвенели.
 Шут захохотал и принялся скакать вокруг Горкела.
 — Не бойтесь, прекрасные леди! Этот зверь космат и уродлив, как черт, но он добрый и сделает все, о чем я его попрошу. Вон та хорошенькая леди с нежной улыбкой, что вы хотите, чтобы он сделал?
 Бойкая по натуре девушка, по имени Гленда, вышла вперед.
 — Я хочу, чтобы он сплясал джигу. И пусть повыше поднимает свои огромные ноги, — гордая всеобщим вниманием, пропела она.
 — Спляшешь джигу для этой леди, а, Горкел? — процедил сквозь зубы Круки.
 Не переставая широко улыбаться, Горкел с бессмысленным видом начал прыгать и скакать, изо всех сил задирая то одну ногу, то другую и неуклюже топая. Круки тут же принялся петь и отхлопывать руками ритм, который для Горкела не имел абсолютно никакого значения. Шаря глазами по растущей толпе, шут выкрикивал как можно громче:



   Смотрите все, как пляшет этот зверь,
   Как прыгает и скачет, хоть глазам не верь.
   Он варвар и дикарь, ужасен и силен,
   Но веселее с ним при всем при том!



 Круки чуть не завопил от радости, когда увидел, что сквозь толпу протиснулся Эдмунд и уставился на Горкела. Мальчик был в грязных лохмотьях, а его тело покрывали синяки, но при виде Круки и Горкела он просиял, как младенец. Слава Богу, он жив! А где же хозяйка? Ее держат взаперти? Что сделал с ней сэр Вальтер? Неужели убил? От этой мысли Круки похолодел…
 Шут звякнул цепью, и Горкел прекратил свой нелепый танец; тяжело дыша и все еще улыбаясь пугающей улыбкой, он спокойно встал рядом. Увидев Эдмунда, Страшила кивнул и предостерегающе посмотрел на мальчика.
 — Аа-а! — внезапно взвыл Круки. — Кажется, я вижу еще одну прекрасную леди. Большую красивую леди, волосами которой можно набить целый матрас! Подойдите сюда, чтобы мой горгулья сумел оценить вашу несравненную красоту. Он вас не тронет, но дайте ему посмотреть, что сотворил Бог после того, как создал такое чудовище, как он!
 У Филиппы бешено забилось сердце. Она видела пляску Горкела, но не сразу узнала его в пестром наряде, шутовском колпаке и с грязной бородой, закрывающей рот. Услышав, как Круки выкрикивает свои стихи, она выбежала во внутренний двор. Слава Богу, значит, Дайнуолд где-то здесь, рядом! И еще она увидела Эдмунда, грязного, но живого и здорового.
 — Я иду! — весело отозвалась она. — Пусть чудовище посмотрит на красивую девушку.
 Она подобрала юбки и проворно направилась к Круки, но радостная улыбка на лице шута вдруг застыла и медленно сползла. Не понимая, в чем дело, Филиппа остановилась и, полуобернувшись, заметила вышедшего вслед за ней сэра Вальтера.
 — А вот и я! Доброе утро, дикарь! — громко крикнула Филиппа, чтобы отвлечь внимание кузена от Круки, и сделала реверанс. — Взгляни на меня, девушку, которая боится и ждет луну, а видит только палящее солнце, от которого невозможно спастись.
 Круки пристально посмотрел на Филиппу. Он понял скрытый смысл ее последней фразы, неясной для остальных.
 Она прекрасна, подумал Круки. Одета в красивое платье, как и подобает благородной девушке — причем девушке, которую любят. Она здесь не пленница, и сэр Вальтер — не тюремщик. Неужели он спас Филиппу по ее просьбе? Он лихорадочно искал смысл в ее словах — изящных словах, поставивших в тупик всех вокруг. Может, она имела в виду, что хочет убежать от своего кузена? Впрочем, Круки знал: не ему решать, что она имела в виду, и поэтому просто отпечатал в памяти каждое слово Филиппы.
 — Прекрасная и смелая леди! Что Страшила может сделать для вас?
 — торжественно спросил шут, глядя на неуклюже подпрыгивающего Горкела.
 — Он так восхитительно безобразен, что пленил меня! Я сама хочу написать для него любовное стихотворение, вот только с рифмами я не в ладу, потому что не обладаю твоим талантом. Но зато в моих стихах будут нежность и красота. С их помощью я надеюсь завоевать его сердце. Что скажешь, чудище? Написать тебе любовное послание?
 Горкел почесал под мышкой, и Круки с силой дернул цепь:
 — Ну же, горгулья! Кивни головой, тупица! Горкел кивнул и зарычал, вызвав в толпе невообразимое оживление.
 Филиппа тоже кивнула.
 — О, какая радость! Он согласен! Сейчас, я только возьму бумагу…
 — Я тебя не понимаю, — раздраженно буркнул де Грассе.
 — Просто мне весело. Этот кошмарный урод рассмешил меня. А тебе разве не нравится?
 И Филиппа бросила на него такой нежный и робкий взгляд, что сэр Вальтер почувствовал себя могущественнее короля Англии. Он уже готов был сказать, что она может написать целый том стихов, но передумал. Не стоит потакать глупым женским причудам.
 — Мне это совсем не нравится, дорогая, — недовольно проговорил он. — Никаких стихов! — И прежде чем уйти, поднял руку и легко коснулся ее щеки. Филиппа подняла голову, и улыбка застыла у нее на лице, потому что его пальцы скользнули по ее шее вниз и остановились на лифе платья. На виду у всех обитателей Крандалла сэр Вальтер погладил ее грудь, затем улыбнулся и покинул внутренний двор.


Вблизи крепости Крандалл

 — Рассказывай! И поскорее.
 Круки молчал, не зная с чего начать.
 — Ты видел Эдмунда и девицу?
 — Они оба живы, — сказал Горкел, снимая колпак с колокольчиками. — Молодой господин был грязный, в рваной одежде, но выглядел неплохо.
 — А хозяйка?
 — Она была хорошо одета. Даже великолепно, — сказал Круки, не глядя на Дайнуолда. — Прямо королевский павлин, принцесса…
 У Дайнуолда екнуло сердце. Проклятие! Она предала его! Предала и украла у него сына!
 — Рассказывай все по порядку, без утайки, или я вытрясу из тебя душу!
 И Круки поведал обо всем, что увидел в Крандалле. Он в точности передал слова, сказанные ему и Горкелу Филиппой, потом помолчал и закончил:
 — Она не пленница, во всяком случае, по ее виду так не скажешь. Сэр Вальтер при всех целовал ее и гладил ее грудь.
 Кровь бросилась в лицо Дайнуолду, и он яростно сжал кулаки. А собственно, чего он ждал? Девица сбежала от него, вот и все.
 — Повтори-ка еще раз ее слова.
 Круки повторил.
 — Что она имела в виду, говоря про луну? — спросил он. — По-твоему, это я луна, которую она ждет? Что за чушь! Девка просто издевалась над тобой.
 — Филиппа сделала вид, будто в шутку хочет написать любовные стихи для Горкела. Но сэр Вальтер не разрешил ей этого. Хозяин, мне кажется, она надеялась передать тебе через нас известие о том, в каком оказалась положении.
 Дайнуолд цветисто выругался.
 — Ну и дурак же ты! — презрительно сказал он. — Да скорее всего она написала бы, чтоб я держался подальше, если мне дорога жизнь Эдмунда, или что-нибудь вроде этого.
 — Нет, хозяин, — тихо сказал Горкел, покачивая головой.
 — А, что ты понимаешь!
 — Почему же тогда она держит вашего сына при себе?
 — Ради собственной безопасности, идиот. Для чего же еще? Она не глупа, хоть и женщина.
 Дайнуолд в отчаянии взмахнул кулаком и, не обращая внимания на остальных слуг, которые, судя по их лицам, тоже были готовы поделиться своими соображениями, скрылся в зарослях кедровой рощи.
 — Он ничего не понял. Я уверен: хозяйка хочет, чтобы ее спасли, — сказал Круки.
 — Боюсь, как бы этот сукин сын Вальтер не сделал чего с мальчиком, — добавил Горкел. — Уж очень он ненавидит его отца.




 Глава 17


 Уже давно стояла глубокая ночь, а Филиппа, лежа в постели, все размышляла — занятие, которому она без устали предавалась с тех пор, как Вальтер привез ее в Крандалл. Она вспоминала, с какой надеждой влетела во внутренний двор, где Круки во всю мощь своих легких горланил песни, а Горкел скакал, словно сумасшедший. Но что из этого получилось? Она попыталась намекнуть Круки, в каком оказалась положении, попыталась передать Горкелу записку, но все пошло насмарку, когда Вальтер при всех продемонстрировал свою власть над ней, поцеловав и положив руку ей на грудь. Круки наверняка все расскажет хозяину. Странно, что Дайнуолд до сих пор ничего не предпринял, чтобы спасти их, — если не ради нее, то хотя бы ради Эдмунда. А с другой стороны, что он мог сделать? Штурмовать Крандалл? Вальтер тут же не моргнув глазом убьет Эдмунда. Нет, Дайнуолд, безусловно, будет действовать хитростью. Филиппа не сомневалась, что ему все удастся, но мысль, что при этом его жизнь подвергнется огромному риску, приводила ее в ужас: она отлично понимала, что Вальтер не упустит такого удобного случая расправиться со своим заклятым врагом.
 Нет, она должна что-то сделать сама! И не позже завтрашнего утра…
 Филиппа наконец заснула и, как ни странно, увидела во сне свои первые уроки верховой езды — ей тогда едва стукнуло шесть лет: она сидела на кобыле по имени Кэтти, спокойном, добродушном животном. Два года спустя эта лошадка сломала ногу, когда Бернис заставила ее прыгать через барьер…
 Внезапно Филиппа пробудилась, сама не зная почему. Она ничего не услышала — просто у нее возникло ощущение, что она должна проснуться, иначе с ней случится беда.
 Девушка осторожно повернула голову к двери, которую Вальтер, как всегда, уходя, запер на ключ. Она услышала, как ключ медленно поворачивается в замке и дверь осторожно приоткрывается.
 Конечно, это Вальтер. Он устал ждать. Он пришел, чтобы взять ее силой. Но она больше не будет изображать влюбленную пастушку!
 Итак, решено, подумала Филиппа и приготовилась к борьбе. Она лежала не шевелясь и обдумывала, что ей следует сделать. На ней была лишь тонкая льняная нижняя рубашка, достающая до бедер, и девушка пожалела, что не успеет натянуть на себя все платья, подаренные ей Вальтером, — это сильно затруднило бы его задачу. Впившись глазами в дверь, Филиппа ловила каждый звук. Вальтер действовал абсолютно бесшумно. Она удивилась. Ему не было никакого смысла таиться: ведь даже если она начнет кричать, никто из его людей не придет ей на помощь.
 Дверь открылась шире. Не скрипнула ни единая петля. В тусклом свете, льющемся из коридора, Филиппа наконец разглядела незваного гостя. Вернее, гостью, ибо это был не Вальтер — на пороге стояла женщина!
 Первым побуждением Филиппы было вскочить с кровати, но она сдержала себя и осталась неподвижно лежать, ожидая, что будет делать незнакомка. Может, она хочет спасти ее? Но откуда у нее ключи от комнаты?
 Она могла взять их только у самого Вальтера, а тот слишком осторожен и недоверчив, чтобы отдать кому-нибудь подобную ценность. Значит, эта женщина хорошо знает его, очень близко знает… Филиппа ждала, затаив дыхание.
 Женщина прокралась в глубь комнаты, и Филиппа увидела в ее поднятой руке нож: незнакомка пришла, чтобы убить ее!
 Изумление Филиппы сменилось яростью.
 — Что тебе надо? Уйди от меня! Помогите! Ко мне! Вальтер! Ко мне! — истошно закричала она, соскочив с постели.
 Женщина вихрем налетела на нее, стараясь нанести удар в грудь. Филиппа схватила ее за запястье, выворачивая руку, но женщина оказалась сильнее, чем можно было предположить с первого взгляда.
 — Проклятая шлюха! — злобно шипела она. — Чертово отродье! Ты его не получишь! Слышишь меня? Никогда! Я убью тебя!
 Тяжело дыша, женщина отпрыгнула от Филиппы и уставилась на нее полными ненависти глазами. Филиппа попятилась назад, подальше от разъяренной фурии и ее острого ножа, и умоляюще сложила руки.
 — Кто ты? Я ничего тебе не сделала. О чем ты говоришь?
 Ты сумасшедшая!
 За что ты хочешь убить меня?
 — За что? — брызгая слюной, шипела женщина. — Ах ты потаскуха! Вальтер мой, только мой и всегда будет моим! Ты его не получишь. Он не женится на тебе! Он любит меня больше, чем все драгоценности, которые ты ему привезешь!
 Филиппа даже не успела возразить: женщина, взмахнув ножом, снова яростно кинулась вперед. Девушка увернулась, но недостаточно проворно, и почувствовала, как холодное лезвие скользнуло по руке.
 — Ты от меня не уйдешь, мерзавка!
 Решив, что выбора у нее не остается, Филиппа со всего размаха ударила женщину по лицу. Та взвыла от боли, но не упала. Бешенство придавало ей силы, и она вновь бросилась на Филиппу.
 Нож! Сейчас он вонзится ей в сердце, и она умрет, так и не узнав, что же такое настоящая жизнь и что значит любить и быть любимой!
 — Дайнуолд… — простонала Филиппа.
 Нож со свистом рассек воздух. Филиппа в отчаянии метнулась к открытой двери и очутилась в объятиях Вальтера де Грассе.
 — Что, черт возьми, здесь происходит?! Вальтер с силой встряхнул Филиппу; заметив на ее руке кровь, он побледнел и перевел взгляд на осевшую на пол женщину, которая сжимала в руке окровавленный нож.
 — Бритта, — прошептал он.
 — О Господи, зачем же?
 Он оттолкнул Филиппу, подбежал к женщине, поднял ее и прижал к себе.
 — Она пыталась убить меня, — сдавленно проговорила Филиппа, недоуменно глядя, как он обнимает женщину. — Кто она? Почему она хотела моей смерти?
 Бледное лицо Вальтера исказилось, и Филиппа наконец поняла, чьи платья она носила. Эта женщина — любовница ее кузена, она безумно любит его и никогда не смирится с тем, что рядом с Вальтером будет ее соперница. Филиппа молча смотрела, как ее кузен успокаивающе гладит Бритту и что-то тихо шепчет ей на ухо.
 Не мешкая больше ни минуты, девушка схватила маленькую треугольную табуретку, подняла высоко над головой и со всей силы ударила Вальтера по голове. Женщина вскрикнула; де Грассе повалился на нее и придавил своим телом к полу.
 — Не ори, ты, глупая сука! — прошипела Филиппа. — Лежи и держи крепче своего любовника. Я навсегда покидаю и тебя, и его, и эту проклятую крепость. Он твой, пока черт не приберет его к себе в ад. — Прежде, чем Бритта смогла сбросить Вальтера на пол, Филиппа вырвала из ее руки нож и вытащила ключи из кармана накидки. — Не ори, идиотка, если хочешь, чтобы он достался тебе!
 На бегу схватив платье и надев его через голову, Филиппа выскочила из комнаты, проворно заперла дверь и замерла. Прямо за поворотом, не более чем в трех футах от нее, о чем-то спорили двое стражников.
 — Говорю же тебе: что-то случилось! Я слышал, как девица кричала и хозяин вбежал в комнату.
 — Хозяин сам знает, что ему делать! Лучше иди спать.
 — Ладно. Но учти: если там что-то не так, то завтра он оторвет тебе уши или прогуляется кнутом по спине.
 — Возвращайся, а я пойду погляжу.
 Филиппа слышала, как первый стражник, продолжая что-то бормотать себе под нос, удаляется по коридору. Она прижалась к холодной каменной стене. В следующее мгновение из-за угла появился второй. Увидев женщину с обезумевшими глазами и ножом в руке, по которой струей стекала кровь, он оторопел и открыл рот, собираясь закричать, но не успел издать даже звука: рукоятка ножа ударила ему в висок, и он рухнул на пол.
 Филиппа осторожно заглянула в зал. На полу вповалку спали люди сэра Вальтера; их храп гулко отдавался под потолком. Она бесшумно прокралась вдоль стены к массивным дубовым дверям. Филиппа знала, что в любую секунду кто-нибудь может проснуться и поднять тревогу, и тогда все будет кончено: Вальтер убьет ее, если это не сделает раньше его любовница. Откуда ни возьмись вдруг появилась собака и понюхала ее босые ноги.
 У Филиппы бешено заколотилось сердце. Она замерла, давая псине обнюхать ее, затем, моля Бога, чтобы та не залаяла, двинулась к дверям. Внезапная боль в руке заставила ее взглянуть на рану. Господи, сколько крови! Боясь потерять сознание, Филиппа пошла медленнее. Выскользнув во двор, она взглянула на небо. Ночь была совершенно черная: ни луны, ни звезд, ни единого огонька во всей крепости. Девушка оперлась о деревянные перила, оторвала порядочный лоскут от края платья и замотала руку, помогая зубами затянуть узел. Рука заболела сильнее, но сейчас не до этого: она должна найти Эдмунда и убежать с ним из проклятого Крандалла. Она не позволит какой-то там ране помешать ей. Она должна быть сильной! Удача улыбнулась Филиппе: очень скоро девушка обнаружила Эдмунда на стоге сена недалеко от конюшни. Он спал, свернувшись калачиком и уткнувшись лицом в согнутую руку. Филиппа опустилась возле него на колени.
 — Эдмунд, миленький, вставай. — Она осторожно потрясла мальчика за плечо, готовая прикрыть ему рукой рот, если спросонья он вскрикнет от испуга.
 Но этого не понадобилось.
 — Филиппа? — Эдмунд удивленно посмотрел на нее.
 — Я, я… Мы должны бежать. Нам нужны лошади. Как их взять?
 — Мой папа приехал, чтобы спасти нас?
 — Нет, — ответила Филиппа, — мы должны справиться сами. Так каких взять лошадей?
 Испуганный и возбужденный, Эдмунд вскочил на ноги и улыбнулся девушке. Потом задумался. Филиппа ждала.
 — Надо прикончить двух парней в конюшне. Но для этого…
 — Для этого у меня кое-что есть, — сказала она и показала ему нож.
 Глаза Эдмунда сверкнули, и Филиппа подумала, что, наверное, все мужчины рождаются с жаждой боя в крови.
 — Скажи мне, где конюхи, и я… — Она запнулась и поспешно добавила:
 — Бери лошадей, Эдмунд! И смотри выбирай хорошенько, потому что они должны привезти нас к твоему отцу.
 — Он не может быть далеко, — сказал Эдмунд, — но мы не будем ждать, как беспомощные дети, пока он освободит нас. Мы сами вернемся к нему. Правда, есть одна трудность, Филиппа: я не могу взять лошадей.
 Филиппа опустила глаза и увидела на правой лодыжке мальчика толстое кожаное кольцо с замком и идущую от него цепь. Ну, Вальтер, подлый сукин сын! Она чуть не взвыла от ярости.
 — У кого ключ? — как можно спокойнее спросила она.
 — У одного из конюхов, которых ты собираешься прикончить, — ответил Эдмунд и невинно улыбнулся.
 Все вышло просто отлично, с неожиданным удовольствием думала Филиппа несколько минут спустя. Она без малейших колебаний оглушила обоих конюхов, быстро нашла ключ и освободила Эдмунда. Злобные животные! Это от них у мальчика синяки по всему телу. Нет, она нисколько не жалела, что расправилась с подонками: завтра у них от боли будет раскалываться голова, и поделом…
 Эдмунд вывел из конюшни Дейзи и скакуна, принадлежащего Вальтеру. Ох, я, наверное, не решусь залезть на него, подумала Филиппа и покачала головой. Нет, она должна решиться! Рука болела все сильнее, а ведь они даже еще не покинули Крандалл. Она не имеет права на слабость — до тех пор, пока они не окажутся в безопасности.
 Эдмунд притаился в темноте, держа поводья, а Филиппа, вихляя бедрами, словно заправская шлюха, направилась к часовому, стоящему как истукан у ворот Крандалла. Еще трое часовых пошли на обход.
 — Эй! Кто ты?.. Любовница сэра Вальтера! Что тебе надо, шл…
 Филиппа прижалась грудью к часовому и обняла его. Тот уставился на нее, затем бросил к ногам меч и обхватил ее руками за ягодицы. Филиппа резко отклонилась назад и стукнула часового рукояткой ножа по голове. Он удивленно посмотрел на нее, но не упал.
 — А вот это ты сделала напрасно! — зло прорычал он и схватил ее за шею. — Я тебе покажу шуточки! — Часовой все крепче сдавливал ей горло, пока нож не выпал у Филиппы из рук и чернота не заволокла глаза.
 Потом словно откуда-то издалека она услышала голос:
 — Ах ты, мерзкий трус… бить женщину… ты, сукин сын… негодяй…
 Пальцы, вдруг стиснувшие ее горло, разжались, и Филиппа, обмякнув и хватая ртом воздух, опустилась на колени. Она подняла голову, чтобы посмотреть на неожиданно, словно во сне, подоспевшего спасителя, но увидела только Эдмунда, который, сидя верхом на Дейзи, изо всех сил колотил часового лопатой. Часовой повернулся к мальчику, тряхнул головой и медленно повалился на землю.
 Филиппа вскочила и схватила нож. Горло пылало.
 — Отлично, Эдмунд, — прохрипела она. — А теперь бежим. Часовые вернутся с минуты на минуту.
 Девушка бросилась к воротам и начала дергать засов из стороны в сторону, но он был тяжелый, а она уже порядком ослабела. Филиппа ругалась и дергала засов до тех пор, пока он наконец не повернулся вертикально.
 — Ну, — прошептала она и распахнула ворота. Тяжело дыша, Филиппа попыталась влезть на коня, но это оказалось непросто, потому что на лошади не было седла, а правая рука Филиппы почти бездействовала. Вдруг кто-то подтолкнул ее — это был Эдмунд. Задыхаясь от боли и усталости, она наконец взобралась на коня и припала к его шее.
 Эдмунд снова вскочил на Дейзи. — Давай! — крикнула Филиппа.
 Жеребец был быстр и силен, и Крандалл скоро исчез позади. Им нужно спешить. Наверняка Вальтер уже бросился в погоню, если, конечно, она не ударила его так сильно, что он до сих пор лежит без сознания. Жеребец несся вперед, оставив Дейзи далеко позади. Филиппа попыталась придержать его, но одной рукой это сделать было невозможно. Конь словно обезумел и не повиновался всаднице.
 — Эдмунд! — Она обернулась, и волосы закрыли ей лицо.
 — Филиппа, держись. Я иду!
 Вдруг из темноты вылетел мужчина на огромном коне и поскакал наперерез ее мчащейся в неистовом галопе лошади.
 Потом появился еще один всадник, и Филиппа услышала крик Эдмунда:
 — Отец! Отец! Скорее помоги Филиппе!
 Она почувствовала, как кто-то выдернул у нее из рук поводья. Жеребец встал на дыбы, дико заржал, молотя в воздухе копытами, и до Филиппы донесся голос Дайнуолда:
 — Но-но, спокойно.
 Филиппа покачнулась, и на ее измученном лице появилась слабая улыбка. Платье на ней было разорвано и задрано до бедер.
 — Лошадь обезумела от моего запаха, — сказала девушка, не сводя глаз со своего избавителя.
 — Не говори глупости.
 — Кровь… от запаха крови, — сказала она. — Запах человеческой крови приводит животных в ярость. — Она склонилась головой на шею коня… Но прежде чем Филиппа потеряла сознание, сильные руки Дайнуолда обхватили ее. Девушка глубоко вздохнула и лишилась чувств.
 Жгучая боль вывела ее из забытья. Филиппа застонала и открыла глаза.
 — Лежи смирно.
 Она увидела склонившегося над ней Дайнуолда. Он мрачно разглядывал ее руку.
 — Привет, — сказала Филиппа, — я рада тебя видеть. Мы знали, что ты где-нибудь поблизости.
 — Лежи смирно и держи язык за зубами.
 Но это невозможно: ей так много нужно ему сказать, так много объяснить!
 — Я умру?
 — Конечно, нет, глупая девчонка!
 — С Эдмундом все в порядке?
 — Да. А теперь замолчи, твоя болтовня действует мне на нервы.
 — Я, кажется, потеряла сознание — это первый раз в жизни. Я испугалась, когда увидела тебя.
 — Лежи спокойно. Почему у тебя такой хриплый голос?
 Часовой пытался задушить меня, когда я стукнула его рукояткой ножа. К сожалению, у него оказалась слишком крепкая голова. Спасибо Эдмунду: он отвлек часового и ударил его лопатой. Мы вовремя удрали от них, потому что с минуты на минуту могли появиться остальные стражники. Ты знал, что мы в Крандалле? Ведь Силкен успел добраться до тебя?
 — Да, но замолчи наконец.
 — Я молила Бога, чтобы Силкен успел. Это была наша последняя надежда. Вальтер — дурак, он дал Силкену время оторваться от погони. Я знала, что он доберется до тебя, знала, что ты придешь!
 — Да заткнешься ты когда-нибудь или нет?!
 — Любовница Вальтера пыталась убить меня. Тебе не кажется это странным? Она кричала, что ей наплевать на богатства, которые я привезу Вальтеру, он все равно будет ее. Я с радостью уступила его этой женщине. Еще я хотела ей сказать, что у меня нет никакого богатства, ни единой монетки, но в этот момент вошел Вальтер, потому что я орала как сумасшедшая, и он увидел у меня на руке кровь, но подбежал к ней и обнял ее… Оказалось, ее зовут Бритта, и это ее платья он подарил мне. Я стукнула его табуреткой по голове, и он свалился, как мешок. Звук был потрясающий. Он придавил свою Бритту так, что она не могла пошевелиться. Я забрала у нее нож и ключи и заперла обоих в комнате.
 — Филиппа, ты ослабеешь от потери крови и своей болтовни. Пожалуйста, успокойся.
 — Знаешь, у нее просто громадная грудь, — сказала Филиппа и от внезапной боли в руке прикрыла глаза. — Вальтер дал мне ее платья, и они были слишком коротки и слишком широки в груди. У нее грудь гигантского размера.
 Горкел и Круки были такие смешные… — В этот момент Дайнуолд глубоко вдохнул и вылил ей на рану вино. Филиппа вздрогнула, вскрикнула и снова потеряла сознание.
 Дайнуолд мгновение стоял не шевелясь, затем прижал ладонь к ее груди. Сердце билось несильно, но ровно.
 — Она опять без чувств, — сказал он стоящему рядом Нортберту, — но рана теперь чистая, и если нож не был отравлен, то все обойдется.
 Нортберт кивнул.
 — Эдмунд слишком возбужден и мелет языком без остановки. Горкел велел ему ложиться спать, но у него рот не закрывается, — сказал он.
 — И с ней то же самое.
 — Мальчик говорит, что не пойдет спать до тех пор, пока не убедится, что с хозяйкой все в порядке, — тихим хриплым голосом произнес Горкел.
 Дайнуолд удивленно вскинул на него глаза:
 Что? О черт! Теперь все здесь пойдет вверх дном! Я оставил их вдвоем всего на неделю — и нате вам! Ладно, приведи сюда Эдмунда, пусть посмотрит на нее.
 Горкел и Круки обменялись понимающими взглядами, а Нортберт только пожал плечами.
 Эдмунд опустился возле Филиппы на колени и, разглядывая ее лицо, тихо сказал:
 — Она очень рассердилась, когда увидела у меня на ноге цепь. Она стала вся красная, а руки затряслись. Филиппа ведь поправится, правда?
 — Она слишком сильна, чтобы из-за такой ссадины сыграть в ящик, — сказал Дайнуолд. — Тебе нужно поспать, Эдмунд, на рассвете мы выезжаем.
 — А ты не боишься, что Вальтер ночью нападет на нас?
 Дайнуолд ухмыльнулся:
 — В такой темноте он нас ни за что не найдет. На небе ни одной звездочки.
 Через несколько часов Филиппа проснулась. Рука все еще болела, но не так сильно, как раньше. Стояла глубокая ночь. В своей маленькой комнате в Крандалле Филиппа привыкла к темноте, но сейчас она была другой: теплый ветерок ласкал лицо и щекотал ноздри, тихо шелестела листва на деревьях… Услышав рядом размеренное мужское дыхание, Филиппа открыла глаза и увидела Дайнуолда. Он держал в ладони ее руку и слегка посапывал.
 — Мы с Эдмундом сбежали, — сказала она и улыбнулась. — Разве ты не рад?
 Рука Дайнуолда крепче сжала ее запястье. Ему снился сон, в котором обнаженная Филиппа послушно лежала в его объятиях. Ее ладонь осторожно скользила по его животу, медленно приближаясь к напрягшемуся предмету его мужской гордости. Она стонала, когда он целовал ее, а ее пальцы все ласкали и ласкали его…
 — Разве ты не рад?
 Он открыл глаза и вздрогнул, не сразу сообразив, где находится. Потом увидел Филиппу: не обнаженную, как только что во сне, но лежащую на спине рядом с ним, укрытую до пояса одеялом. Она говорила о радости, но совсем не той, какую он испытывал во сне. Филиппа действительно была рядом, и он сгорал от желания. Грезы смешались с реальностью, и ему не хотелось разбираться, что явь, а что сон — беспроглядная ночь или девушка, лежащая рядом с ним под пологом кедров.
 — Филиппа… — тихо произнес он и повернулся на бок, слегка прижавшись к ее телу.
 — Я так рада видеть тебя, Дайнуолд, — прошептала она и погладила его по волосам, потом провела рукой по щеке, коснулась губ. Он лизнул ее пальцы, и Филиппа вздрогнула. — Дайнуолд, — снова прошептала она и, чуть приоткрыв рот, посмотрела на него так, словно он был единственный мужчина на свете. Она была так близко, что Дайнуолд ощущал ее дыхание. Не в силах выносить томительной муки, он наклонил голову и поцеловал ее, сначала осторожно, потом крепче, потому что во сне он делал именно так, и ей это нравилось. Теперь сон стал реальностью. Дайнуолд не соображал, что делает. Он хотел ее, хотел сильнее, чем раньше.
 Мысль, что Вальтер мог убить Филиппу, привела его в ужас, и в то же время другая мысль не давала ему покоя: неужели она предала его? Но сейчас это не имело никакого значения. Она была здесь, она хотела его. Она сгорает от желания, так же как и он. Дайнуолд почувствовал, что Филиппа слегка раздвинула ноги, и тут же воспользовался этим, прижавшись к ней возбужденной плотью. Из горла Филиппы вырвался легкий стон, и она обвила Дайнуолда руками за шею, притягивая к себе все сильнее и сильнее.
 Но она ранена. Господи, она же ранена! Рассудок на мгновение вернулся к Дайнуолду, и он отпрянул.
 — Филиппа, твоя рука! Я не могу причинить тебе боль, — пробормотал он, — если твоя рука…
 Мне будет гораздо больнее, если ты уйдешь, — с улыбкой ответила Филиппа.
 — Не уходи от меня. Пожалуйста, Дайнуолд, соблазни меня. Я так давно хочу тебя.
 Он не мог не засмеяться и тут же устыдился, потому что она добавила:
 — Я не хотела умирать, потому что, если бы я умерла, я бы никогда не узнала, что значит обнять тебя, что значит ощутить, как ты проникаешь в мое тело.
 Он вздохнул и вновь очутился во власти желаний, одержавших победу над разумом. Но даже сейчас он не забывал, что она девушка и он не имеет права сделать ей больно больше, чем необходимо. Он представил, как его мужское орудие прорвет преграду ее невинности, и застонал от возбуждения. Дайнуолд приподнялся и, скомкав край ее платья, принялся медленно сдвигать его вверх, ощущая под ладонями теплую гладкую кожу. На Филиппе была нижняя рубашка, и это на мгновение озадачило Дайнуолда, потому что в его сне она была совершенно нагой. С растущим нетерпением он поднял сорочку и снова лег на Филиппу, желая ощущать только ее тело, но не мог, потому что сам не разделся.
 Филиппа широко раскрытыми глазами смотрела, как он, чертыхнувшись, встал на колени, неуклюже стянул тунику, крестообразную подвязку, узкие штаны… Как он красив!
 Он снова лег, тесно прижавшись к ней. Она неистово целовала Дайнуолда, пытаясь проникнуть языком в глубь его рта, а он, обхватив ладонями ее голову, покрывал поцелуями ее лицо, лихорадочно бормоча, как он хочет ее, как любит, как он счастлив, что она девушка, как он мечтает войти в нее и остаться даже после того, как достигнет наивысшего блаженства.
 Он раздвинул пальцами створки ее сокровенного тайника, откинул голову, закрыл глаза и, прошептав дрожащим голосом: «Не двигайся», — медленно вошел в нее. Но, несмотря на его предостережение, Филиппа подалась бедрами навстречу. Он вошел глубже, и она застонала, ощущая его словно частицу собственного тела.
 В следующее мгновение Дайнуолд почувствовал, как под давлением его плоти тонкая преграда растянулась.
 — Филиппа, — сказал он, — посмотри на меня!
 Дайнуолд хотел быть нежным в этот момент, но не смог. Он сделал глубокий толчок, и Филиппа вскрикнула от внезапной боли. Он припал к ней и, стараясь успокоить, прижался ртом к ее губам.
 — Больше не будет больно, — приговаривал он между поцелуями. — Филиппа, моя любимая, сладкая, нежная, больше не будет больно. Обними меня крепче и не бойся.
 Он начал медленные движения, обжигая своим дыханием ее губы.
 — Любовь моя, держи меня крепче. Вот так, подними бедра и вбери меня глубже… Ах, Филиппа… Нет, не шевелись, я не вынесу этого…
 Его красивое лицо исказилось, разгоряченное тело вздымалось и опускалось, дыхание стало прерывистым, он все сильнее прижимал ее к себе. Не в силах больше сдерживаться, она закричала, но Дайнуолд не мог и не хотел остановиться. Внезапно он запрокинул голову, и она почувствовала в себе горячую влагу.
 Силы покинули Дайнуолда, мысли путались, тело его обмякло, и он приник к Филиппе. Ей нравилось ощущать тяжесть его тела.
 — Прости, — произнес он как во сне, — я так хотел тебя. Лежи спокойно, и боль пройдет.
 Филиппа наконец совладала со своим дыханием и немного пришла в себя. Он все еще был внутри нее, но теперь осталось лишь легкое жжение, а не боль, как раньше. Какое странное чувство приносит занятие любовью! Она хотела Дайнуолда, очень хотела, сгорала от желания, которое затмило даже боль в руке — она просто перестала ее ощущать. Ее обуяли дикие, требующие выхода чувства, желание прикоснуться к нему, ощутить его, почувствовать его в себе, но все эти невероятные чувства вдруг пропали, когда он вошел в нее и так неистово овладел ею. Теперь она лежала ошарашенная, смущенная, с ощущением тупой боли внутри.
 Не то чтобы боли, неопределенно подумала Филиппа, улыбаясь и гладя ладонью его мускулистую спину.
 — Я люблю тебя, — сказала она спокойно. Она повторила это снова и снова, зная, что Дайнуолд не слышит ее — он уже крепко спал. Она почувствовала, как его плоть выскользнула из нее. Филиппа поцеловала Дайнуолда в ухо и, устроившись поудобнее, насколько это было возможно, вскоре тоже заснула.
 Уже почти рассвело, когда Дайнуолд открыл глаза. Через несколько секунд сон как рукой сняло. Он лежал голый, наполовину прикрыв Филиппу своим телом, и дрожал от ночного холода. Его мужское орудие вновь напряглось и упиралось ей в бедро. Дайнуолд обругал свой непокорный орган и осторожно отодвинулся от Филиппы. Что сделано, то сделано. Это было не во сне. Он просто потерял рассудок! Ранним утром роща выглядела неприятно серой, над головой висел густой белый туман. Дайнуолд смотрел на прекрасное тело Филиппы, ее стройные ноги и кровь девственности на белоснежной коже бедра… Дайнуолд вздохнул и закрыл глаза.
 Потом тихо выругался и улыбнулся, словно вновь ощущая, как ее упругие бедра рвутся ему навстречу и как он входит в нее, утопая в теплой глубине. Дайнуолд снова хотел ее. Но нет, надо переждать. Он натянул на них обоих одеяло и обнял Филиппу. Когда встанет солнце и разогреет его мозги, он что-нибудь придумает. Он придумает, как спасти себя и защитить Филиппу от бесчестья. Дайнуолд пока не знал, как это сделать, но не сомневался, что найдет выход. Прижимаясь к Филиппе и вдыхая запах ее тела, он снова заснул, но ненадолго.
 Его разбудил яростный крик Эдмунда:
 — Отец!
 Дайнуолд открыл глаза и увидел сына. Его руки упирались в узкие бедра, глаза негодующе округлились.
 — Отец, ты изнасиловал Филиппу!
 — Э-э… возможно… а возможно, и нет. Может, я просто обнимаю ее, потому что ей больно, Эдмунд… да, больно и холодно в эту ночь и…
 — Я не позволю тебе бесчестить ее! Ты держишь ее слишком крепко, чтобы просто согревать. Ты только взгляни на нее! Ты говоришь, что ей больно, а она спит и улыбается!
 Дайнуолд вздрогнул и посмотрел на безмятежно спящую Филиппу. Она действительно улыбалась, и ее лицо было прекрасно.
 — Эдмунд, уйди ненадолго. Я устал, а девка скоро проснется. Мне нужно подумать…
 — Тебе придется жениться на ней, отец. Да, ты обязан на ней жениться. Теперь у тебя нет выбора.
 Дайнуолд с ужасом посмотрел на сына и, забыв, что его люди совсем близко, заорал:
 — Жениться на ней?! Да я лучше умру. Еще неизвестно, может, она предала меня. Может, она договорилась со своим кузеном, чтобы он увез тебя и потом потребовал выкуп.
 Эдмунд только качал головой и с отвращением смотрел на отца.
 — Ты же не любишь ее, — сказал Дайнуолд, — она дразнила тебя и поправляла на каждом слове, а ты называл ее ведьмой и дылдой, показывал ей язык…
 — Отец, — терпеливо продолжал объяснять Эдмунд, — Филиппа — леди, и ты лишил ее невинности. Ты обязан на ней жениться.
 Дайнуолд выругался и покосился на Филиппу. Она проснулась и смотрела на него. В глазах ее блестели слезы.




 Глава 18


 — Почему ты плачешь? Ради Бога, прекрати стенать сию же минуту! Перестань, слышишь меня?
 — Она не произнесла ни звука, — сказал Эдмунд, глядя на Филиппу.
 Дайнуолд и сам это понял и, ничего не отвечая, пристально посмотрел на девушку.
 Его призыв хоть и не сразу, но возымел действие: слезы в глазах Филиппы высохли. Дайнуолд повернулся на бок и почти уткнулся носом ей в ухо.
 — Почему ты плачешь? Потому что слышала, как мы с Эдмундом ругались? У него ужасная привычка лезть в дела взрослых.
 Она отрицательно покачала головой и вытерла глаза тыльной стороной ладони.
 — Тогда почему?
 — Рука болит.
 — О… — Услышав это, Дайнуолд нахмурился. Ее слова звучали вполне правдоподобно, но что-то злило его, и он снова повторил:
 — Ты слышала, что потребовал от меня мой сын?
 Филиппа повернулась на спину и посмотрела на мужчину, которому с такой готовностью отдала этой ночью свою девственность. Его подбородок покрылся темной щетиной, волосы спутались, а вид обнаженной груди заставил ее сердце забиться чаще. Он был прекрасен и ужасно зол. А еще в его глазах она прочитала беспокойство — беспокойство о ней, и это было так приятно!
 Она улыбнулась и приподняла руку, чтобы коснуться его щеки. Он застыл, затем подался назад.
 — Ты как зачарованная, — сказал он тихо. — Не могу понять почему. Господи, ведь я всего три часа назад лишил тебя невинности, а ты улыбаешься мне, словно я дарую тебе весь мир со всеми его богатствами! От этой ночи ты не получила никакого удовольствия, я причинил тебе боль и… А, Эдмунд, ты еще здесь?
 — Пап, ты женишься на Филиппе?
 — У тебя только одна песня, а слова в ней хуже, чем у Круки. Клянусь коленками Святой Анны, она не хочет выходить за меня замуж, потому что…
 Это была настолько явная ложь, что Филиппа рассмеялась.
 — Доброе утро, Эдмунд, — сказала она, впервые повернув голову в его сторону. Она больше не плакала.
 Мальчик улыбнулся в ответ.
 — Нам нужно скорее отправляться в Сент-Эрт, — сказал он. — Нортберт послал меня разбудить вас. Вас обоих, — добавил он многозначительно. — Филиппа, у тебя сильно болит рука?
 Она покачала головой:
 — Нет, вполне терпимо. И я себя неплохо чувствую в отличие от твоего отца, который не может утром встать с кровати, не побранившись вволю.
 Дайнуолд промолчал и рассеянно посмотрел в сторону.
 — Иди, Эдмунд. И научись держать свои мысли при себе.
 Мальчик хмуро взглянул на отца:
 — Мы очень близко от Крандалла, пап. Сэр Вальтер может появиться здесь очень-очень скоро. Не лучше ли нам…
 Лицо Дайнуолда внезапно стало строгим и холодным, даже страшным, глаза сузились.
 — Я хочу, чтобы этот сукин сын выполз из своей норы и приехал сюда, — очень тихо сказал он. — Я слишком много задолжал ему, и теперь пришло время рассчитаться. Мои люди внимательно следят за дорогой из Крандалла. Да, я хочу, чтобы этот ублюдок помчался вслед за тобой и Филиппой и я встретил бы его здесь.
 Девушка испуганно посмотрела на Дайнуолда, а Эдмунд внезапно улыбнулся:
 — Филиппа крепко пришибла его. Наверное, он все еще лежит на полу, как мешок с картошкой.
 Лицо Дайнуолда смягчилось.
 — Посмотрим, но я сомневаюсь. Ладно, Эдмунд, решено: мы скоро отправимся в Сент-Эрт. Филиппе нужно отдохнуть, и потом… не могу же я жениться в лесу! Найди Нортберта и скажи ему, что, если сэр Вальтер в ближайший час не соизволит показать нам свою вонючую шкуру, мы возвращаемся домой.
 Эдмунд с важным видом удалился. Дайнуолд смотрел ему вслед и качал головой.
 — Не могу поверить, что меня отругал мой собственный сын, — сказал он Филиппе.
 Она ничего на это не ответила. Дайнуолд откинул одеяло и вскочил на ноги. Какое-то мгновение он, казалось, не замечал, что стоит совершенно голый, но Филиппа уставилась на него во все глаза, и то, что она увидела в сером свете утра, привело ее в восторг. Она и раньше восхищалась им, но только в эту ночь поняла, как мужчина использует свое тело, чтобы войти в женщину… Да, теперь она смотрела на него по-другому, более нежно, более любовно.
 Дайнуолд почесал живот, потянулся, оглядел себя с ног до головы и, заметив кровь, чертыхнулся и мрачно посмотрел на Филиппу:
 — Раздвинь ноги.
 — Что?
 — Раздвинь ноги, — повторил он и опустился возле нее на колени. Сдернув с Филиппы одеяло, он без лишних расспросов задрал ей юбку чуть не до головы и потянул за ногу. На внутренней поверхности бедер Филиппы запеклась ее девичья кровь. Он увидел ее нежную, очень нежную плоть, и ему снова захотелось прикоснуться к ней, ощутить, как напрягается ее тело. Он мысленно обругал и Филиппу, и себя — за то, что все еще не в состоянии успокоиться. Что ж, скоро ему не придется бороться с собой. Он будет обладать ею снова и снова, столько, сколько захочет и когда захочет, до тех пор, пока его плоть не обмякнет в изнеможении, а дыхание не станет тихим и спокойным. Он вздохнул и сказал:
 — Клянусь пальцами Святого Петра, у меня теперь нет выбора. Мы поженимся, как только вернемся в Сент-Эрт.
 Выполнив, по крайней мере на словах, свой долг, Дайнуолд принялся одеваться.
 — Не бойся этой крови, Филиппа, — хмуро сказал он, повернувшись к ней, — это девственная кровь. Все женщины испытывают боль, когда первый раз спят с мужчиной. Больше этого не случится. А теперь опусти юбку, а то я вот-вот решу, что ты хочешь, чтобы я снова оказался у тебя между ног.
 Она подумала, что это неплохая идея, но послушно одернула юбку, потому что услышала, как к ним сквозь кустарник пробираются люди Дайнуолда. Они были уже совсем близко.
 — Может, ты наконец соблаговолишь выслушать, что произошло в Крандалле?
 — спросила Филиппа.
 — Нет, — буркнул он. — Прошлой ночью я не мог заткнуть тебе рот и ты болтала до тех пор, пока не заснула. Я уже все знаю. Тебе очень больно?
 — Ты сам не дал мне выспаться! Ты ведь не хотел, чтобы я спала! И потом — больно где?
 Дайнуолд грустно посмотрел на нее:
 — Это не только моя вина. Ты хотела меня и получила, будь проклята моя мужская слабость. У тебя болит между ног и не в порядке с головой. Ты ребенок, Филиппа, по крайней мере у тебя мозги ребенка. — Он немного помолчал и хмуро добавил:
 — Ты мне приснилась… так, пустые сны, а потом ты оказалась рядом. Ты протянула ко мне руку, и мне захотелось овладеть тобою.
 Застегнув перевязь, он повернулся и ушел, не сказав больше ни слова и не оглянувшись.
 — Ну, — громко сказала Филиппа, медленно поднимаясь на ноги, — раз это произошло, он точно женится на мне.
 У нее из головы не выходило изумленное лицо Дайнуолда, когда девятилетний мальчик потребовал, чтобы он выполнил свой долг. Сказать по правде, ее это удивило не меньше, чем самого Дайнуолда.
 Эдмунд, по-видимому, не возражал, чтобы она стала его мачехой. Значит, так и будет. Она слегка сжала больную руку и принялась осторожно массировать ее. Боль постоянно напоминала о себе, но была уже не такой острой. Филиппа оглядела себя и печально вздохнула. Ее единственное некогда красивое желтое платье было безнадежно испорчено. Но девушка так привыкла к простой одежде, почти тряпью, что не слишком долго предавалась сожалениям.
 Из-за деревьев выпрыгнул Круки. Физиономия его сияла.
 — Милость Божья снизошла на вас, хозяйка, — торжественно произнес он и отвесил поклон. — Я услышал от приятеля, что вы скоро выйдете замуж за хозяина. Ну и отлично. Я знал, что похоть лишит его рассудка, — так и случилось. Странно, что она обуяла его так внезапно, к тому же в лесу, когда вы ранены, но, может, как раз это и подтолкнуло его. Мне кажется, хозяин любит вас, хоть и ругает чаще, чем хвалит вашу красоту. Отец Крамдл скажет прекрасные слова в вашу честь. — Он помолчал и добавил:
 — Да, все будет отлично.
 Круки снова поклонился и ушел, а Филиппа осталась одна на маленькой поляне между деревьями.
 Круки говорил так, словно хотел убедить самого себя, подумала девушка. Что ж, может, Дайнуолд не любит ее, но сейчас это не имело для Филиппы значения. Ее печалило лишь то, что она бесприданница и у нее нет ни монетки, а единственная одежда — лишь та, что подарила ей леди Кассия. Как только они с Дайнуолдом поженятся, она пошлет отцу письмо. И тому некуда будет деться — придется прислать все ее вещи. Филиппа мало что знала о брачных контрактах, приданом и тому подобном, но, похоже, у нее никакого приданого и не будет. К тому же лорд Генри явно не собирался устанавливать родственный союз с де Фортенберри.
 Впрочем, это ее мало заботило. Бошам остался для нее где-то в прошлой жизни. Это у другой девочки были слуги, исполнявшие все ее прихоти, и десятки платьев. У той девочки была мать, которая не любила ее, и сестра, постоянно придиравшаяся к ней. Все: и приятное, и неприятное, — ушло навсегда.
 Сент-Эрт. Ей нравилось произносить это слово и ощущать, как все в ней отзывается на этот звук. Сент-Эрт станет ее домом, а Дайнуолд — ее мужем. Пусть отец ревет от ярости, пока не зашатается Бошам, ей все равно! Вальтер сказал, что лорду Генри нужны деньги. Она не верила этому ни минуты; выбросив все мысли из головы, Филиппа утешила себя тем, что даже такая отвратительная жаба, как де Бриджпорт, не захочет брать в жены женщину, с которой переспал другой мужчина. Улыбнувшись, девушка принялась напевать что-то бессвязное и стала готовиться к возвращению домой.
 Улыбка не померкла на ее лице даже тогда, когда она увидела всех людей Дайнуолда. Они уже знали, что Филиппа станет леди Сент-Эрт, и прекратятся грязные пересуды о том, что хозяин хочет овладеть девственницей. Теперь он будет спать с ней на законных основаниях. Филиппа улыбалась до тех пор, пока, усевшись на коня впереди Дайнуолда, не тронулась в путь. Она сидела прямо, стараясь не поворачиваться. Не то чтобы ей не хотелось видеть лицо Дайнуолда, просто всякий раз, когда она пыталась это сделать, боевой конь Филбо дергался и приседал и каждый толчок болью отдавался в раненой руке. Время тянулось медленно; рука нестерпимо ныла, и Филиппа начала легонько постанывать.
 — Еще раз заорешь, и я скину тебя с лошади. Боже правый, я больше не могу. Что тебе еще надо?
 — Я не ору, — ответила Филиппа и от боли закусила кулак.
 Тогда что ты делаешь? Соревнуешься с Круки? Сейчас ты мне скажешь, что у тебя опять болит рука.
 — Да, болит. А еще твоей лошади не нравится, сколько я вешу.
 Дайнуолд фыркнул и посмотрел на подрагивающие уши Филбо.
 — Это правда, ты увесистая девица и весьма объемная. Не бойся, Филбо тебя не укусит; я думаю, даже он рад, что ты станешь моей женой, так что хватит жаловаться. Ты хотела меня и получила. Или ты мечтаешь услышать стихи в честь твоей красоты? Вот, должно быть, почему ты стонешь. Она покачала головой.
 Теперь уже слишком поздно ухаживать за тобой. Ты станешь моей женой раньше, чем успеешь поздравить себя с успешным завершением своего коварного плана, но я покажу тебе, кто настоящий хозяин Сент-Эрта. Я буду делать с тобой все, что захочу, и никто не посмеет мне перечить!
 — Ты всегда делал со мной все, что хотел.
 Это была правда, но Дайнуолд промолчал. Его настроение портилось с каждой минутой.
 — Да, я женюсь на тебе, но не из-за твоего благородного происхождения или большого тела, на которое ты напялила то, что прислала леди Кассия. Твой чертов папаша скорее всего припрется в Сент-Эрт, потребует мою голову за оскорбление семьи де Бошам. Ты будешь кричать и браниться, а он осадит замок и затем…
 — Успокойся! — крикнула Филиппа.
 Дайнуолд от неожиданности замолчал, потом усмехнулся ей в затылок. Ему захотелось провести рукой по ее буйно вьющимся волосам, но он удержался, ожидая, не скажет ли Филиппа что-нибудь еще. Она сказала, и довольно громко:
 — Я никогда не кричала, никогда, до тех пор пока не встретила тебя, злосчастный мошенник! Ты наглый, самоуверенный петух!
 — Да, — сказал он и крепче сжал ее руками, — но ты хочешь в постель к этому петуху, так что не стоит так браниться на него. Или тебе больше хочется быть моей любовницей, чем женой? А может, ты предпочитаешь остаться служанкой?
 Она выдернула руку и заехала ему локтем в живот. Филбо захрапел и присел на задние ноги. Дайнуолд сгреб Филиппу, прижал к себе и зашелся таким смехом, что чуть не свалился вместе с ней с лошади и усидел лишь потому, что подскакавший к ним Нортберт толкнул его в бок, помогая сохранить равновесие.
 — Осторожнее, хозяин, — сказал Нортберт. — Хозяйка не совсем здорова. Вы ведь не хотите, чтобы у нее открылась рана.
 — Она в голову раненная, — ответил Дайнуолд и, наклонившись к самому ее уху, прошептал:
 — и между ног. Глубокая рана между нежными, красивыми ногами, куда я снова войду сегодня ночью. Подумай об этом, девка.
 Филиппе смертельно захотелось снова ткнуть его в живот; она сдержалась лишь потому, что, если бы сделала это, оба они наверняка свалились бы на землю.
 Дайнуолду нравилось дразнить Филиппу. Впервые за всю сознательную жизнь ему нравилось разговаривать, сражаться и спорить с женщиной. Что ж, это неплохо, поскольку теперь он будет связан с ней до гробовой доски.
 Дайнуолд искоса посмотрел на Нортберта и обнаружил, что тот неодобрительно поглядывает на него. Какое ему дело!
 — Де Грассе не видно? — спросил он.
 — Нет, — ответил Нортберт. Дайнуолд выругался.
 — Он трус! Я так долго ждал встречи с ним.
 — Почему? — спросила Филиппа.
 — О, миледи соблаговолила снова поговорить со мной?
 Что между вами произошло? — не обращая внимания на его иронию, настаивала девушка.
 — Однажды я получил подметное письмо, якобы написанное Кассией, с приглашением приехать. На самом деле писал его Вальтер. Я отправился к ней, по дороге он схватил меня, и я очутился в вулфитонской темнице. Прежде чем Кассия успела освободить меня, Вальтер сломал мне несколько ребер и убил трех моих людей. Я ему сильно задолжал. Особенно после того, как он похитил моего сына. Ничего, скоро он за все ответит.
 — Он и меня похитил, — напомнила Филиппа.
 — Ох, совсем забыл. Да, и тебя тоже, — нарочито небрежно проронил Дайнуолд и усмехнулся, за что немедленно получил локтем в живот.
 Значит, вот каким образом Кассия — маленькая, чудесная Кассия — спасла Дайнуолда. Может, она делала что-нибудь еще? Спасала его, как время от времени спасает своего мужа? Чертова Кассия! Она словно колючка у меня в боку, да какое там — целый пучок колючек, подумала Филиппа.
 — Интересно, почему Вальтер так хотел на мне жениться? — спросила она.
 — Ты уверена, что хотел?
 — В отличие от тебя он просто сгорал от желания сделать меня своей супругой, — с горечью ответила Филиппа. — Да, он готов был изнасиловать меня, чтобы добиться своего, и наверняка сделал бы это, если б я вовремя не удрала. Представляешь? Я ничего не могла понять — и не понимаю до сих пор.
 — Ерунда. Просто этот мужлан спятил, только и всего.
 Филиппа резко двинула локтем назад. Дайнуолд только крякнул и еще крепче обвил ее руками, но гораздо выше, чем раньше, — под самой грудью. Затем приподнял ее груди ладонями.
 — Прекрати, нас увидят!
 — Тогда перестань дразниться. Филиппа закусила нижнюю губу.
 — Знаешь… Когда эта женщина, ну, Бритта… пришла, чтобы убить меня, она кричала, что Вальтеру нужна не я, а мое богатство, — задумчиво проговорила она. — Что эта дурочка имела в виду? Должно быть, мой отец все же приезжал к Вальтеру и пообещал ему деньги, если тот найдет меня. Другого объяснения я придумать не могу.
 — Понятия не имею, но скоро все выяснится. Когда мы поженимся, нам придется известить об этом твое семейство.
 — Ха-ха! Мой отец приедет и отрежет твое драгоценное мужское орудие.
 — Не говори о нем так пренебрежительно; ведь именно оно заставило меня влюбиться в тебя. — К ее и своему удивлению, Дайнуолд наклонился и поцеловал девушку в ухо.
 — Ты испытаешь со мной наслаждение. Боль вчера ночью была неизбежна — это обряд превращения в женщину, и ты должна была его пройти.
 — И кто только это придумал?
 — Сами женщины, кто же еще, — шутливо ответил Дайнуолд.
 — Нет, напыщенные, самодовольные мужчины!
 — Поверь мне, я хочу, чтобы ты испытала со мной истинное наслаждение и такое же наслаждение доставила мне.
 — Разве прошлой ночью я этого не сделала? Уловив в ее голосе обиженные нотки, Дайнуолд ласково усмехнулся:
 — Самую малость. По крайней мере ты старалась. Дайнуолд почувствовал, как напряглось тело Филиппы, и медленно накрыл ладонью ее правую грудь.
 Он ласкал ее, водя пальцем вокруг соска, пока не услышал, как часто и гулко забилось у нее сердце.
 — Может, мне приказать остановиться и заявить, что моя невеста хочет меня — прямо здесь и сейчас? Может, мне следует быть решительнее и залезть рукой тебе под платье, чтобы коснуться твоей теплой кожи и ощутить, как под моими пальцами твой сосок становится большим и упругим?
 Ее дыхание стало прерывистым, грудь взволнованно вздымалась и опускалась. Да, она хотела, чтобы он ласкал ее. Она хотела почувствовать его губы, его мужскую плоть… Филиппа не раздумывая откинулась назад и, прижавшись к его груди, со вздохом сказала:
 — Да, Дайнуолд, если ты этого хочешь, то мне это тоже доставит большое удовольствие.
 Он сразу забыл все свои шпильки и подковырки, забыл все, кроме желания обладать ею, желания, которое, казалось, невозможно насытить. Чем больше Филиппа уступала ему, тем больше он хотел ее. Это смущало и раздражало Дайнуолда и в то же время было приятно до головокружения.
 Рука Дайнуолда осторожно проникла под платье; он обхватил ладонью грудь Филиппы, ощущая, как его пальцы щекочет ее взволнованное дыхание. Дайнуолд понимал, как нелепо все, что он делает: кто-нибудь из слуг может в любой момент подъехать к ним, Нортберту понадобится что-то сообщить ему… его сыну… О Святой Петр!
 Он поспешно выдернул руку из-под платья.
 — У нас еще будет время на подобные пустяки, — сказал он. — Посмотри, какие деревья! Это боярышник и тис. Они уже отцветают и вскоре дадут плоды. Жизнь все время обновляется. — Слова неожиданно застряли у него в горле, потому что ему вдруг пришло в голову, что всего несколько часов назад он оплодотворил ее своим семенем, ., и новая жизнь, возможно, уже зародилась. Красивые видения промелькнули перед его мысленным взором: маленькая девочка с пышными вьющимися волосами, в которых все оттенки коричневого, высокая, сильная, смешливая, с глазами цвета летнего неба.
 — Я надеюсь, — прошептал он на ухо Филиппе, — что ты подаришь мне детей больше, чем я смогу прокормить.
 Она обернулась и улыбнулась ему божественной улыбкой.


Виндзорский замок

 Король Эдуард решительно кивнул головой:
 — Да, Робби, тебе нужно отправиться к де Фортенберри и сообщить ему об удаче, которая выпала на его долю. Бедняга живет в такой нужде, что у него, верно, в стенах замка дыры. К тому же предки не оставили ему никакого наследства, которое можно было бы присоединить к родительскому благословению. Да, мне придется заняться ремонтом Сент-Эрта. Не хочу, чтобы моя милая дочурка подвергалась опасности, живя в такой развалюхе. Я пошлю ему своих людей.
 — А я думал, ваше величество, — сказал Роберт Бернелл, — что вы не захотите брать в зятья человека, который обойдется вам в кругленькую сумму.
 — Речь не о деньгах, Робби, а о моей дочери. Это грех моей юности, результат излияния моего молодого… — Король усмехнулся. — Ведь у него маленький сын? Все женщины в роду Плантагенетов любят детей. Она займется мальчиком, об этом можно не беспокоиться. После того как ты получишь согласие де Фортенберри и выдержишь бесконечные излияния его благодарности, вели лорду Генри привезти нашу чудесную дочь сюда в Виндзор. Королева настаивает, чтобы Филиппа сочеталась браком в Лондоне. Мы сыграем свадьбу Филиппы через две недели, не позже. Как ты считаешь, Робби?
 Лорд-канцлер пожал плечами.
 — Отправляйся прямо сейчас, потому что у нас еще много дел.
 Чертовски много. Им конца не будет. Но это дело мы закончим, и его конец будет счастливым.
 На следующее утро Роберт Бернелл в сопровождении двадцати лучших королевских солдат отправился в Корнуолл.
 А два дня спустя король вместе с Аккурси, сыном известного итальянского адвоката, сидел и подсчитывал, на сколько ему придется опустошить свои знаменитые сундуки, чтобы осуществить в Уэльсе строительство замка, которое он задумал.
 — Ваше величество, — говорил Аккурси высоким сральцетом, — вам совершенно не надо себя утруждать и напрасно тратиться.
 Просто прикажите дворянам распахнуть для вас свои сердца и кошельки. Они ваши подданные и должны подчиниться.
 Эдуард с озабоченным видом почесал подбородок. Несмотря на долгие годы службы, этот Аккурси никогда не поймет английских дворян. Он думает, что это слабые и безвольные овцы, на которых нужно лишь прикрикнуть, чтобы они сами отдали свою шерсть. Только Эдуард собрался сказать Аккурси что-нибудь такое, что сильно бы испортило тому настроение, как услышал рядом деликатное покашливание. Он поднял голову.
 Ваше величество, простите, что беспокою вас, — поспешно произнес его камергер, Алерик, — но приехал Роланд де Турней и ждет, когда ваше величество примет его. Вы говорили, что желаете видеть его немедленно.
 — Де Турней! — радостно засмеялся Эдуард и быстро поднялся. — Зови его скорее. Я хочу видеть его красивое лицо.
 Роланд де Турней на мгновение остановился на пороге в королевские покои, по своему обыкновению оглядев комнату и оценив всех находящихся в ней. Эдуард заметил, как при виде Аккурси в его глазах мелькнуло презрение — инстинктивная реакция англичанина на любого иностранца.
 — Подойди поклонись, черт неверный, — с улыбкой приветствовал Роланда Эдуард.
 — Надо полагать, наш великодушный Господь решил, что ты должен уцелеть и снова служить мне?
 Роланд прошел в комнату с таким видом, словно был ее хозяином, но это не обидело Эдуарда: де Турней всегда вел себя так. Зато обиделся Аккурси.
 — Следите за своими манерами, сэр, — раздался его фальцет. По-английски Аккурси говорил с изрядным акцентом.
 — Кто сей язычник, ваше величество? Что-то я не припомню ни этого лица, ни этих развязных манер. Вы не говорили ему, кто я такой?
 Эдуард отрицательно покачал головой и повернулся к Аккурси.
 — Успокойся! Это мой хороший друг, и никто не имеет права его оскорблять — кроме меня, разумеется. Мы давно не видели тебя в Англии, Роланд.
 — Ваше величество! И это говорите вы, монарх, который, прежде чем короноваться, в течение двух лет путешествовал по всему миру!
 — Наглый пес! Подойди и сядь около меня. Мы выпьем за дни, которые вместе провели в Иерусалиме, и ночи, в которые ты наслаждался дарами мусульман. Я слышал, эти варвары подарили тебе шесть прекрасных женщин, чтобы тебе было с чего начинать свой гарем…
 Незаметно прошло часа два.
 — Почему ты не приехал на мою коронацию в прошлом октябре? — спросил король. — Элинор сказала, что ты дезертировал.
 Роланд де Турней невинно улыбнулся и сделал еще глоток отличного королевского вина.
 — Не сомневаюсь, что великодушная и прекрасная королева действительно говорила обо мне, дипломатично ответил он. — Но, ваше величество, я ведь был заточен в тюрьму нашим лучшим другом герцогом Брабантским. Кстати, он потребовал за мою бедную шкуру выкуп. Мой брат из страха заплатил за меня — из страха, что если он этого не сделает, то вам станет обо всем известно. — Роланд ехидно улыбнулся. — Но я полагаю, что на самом деле выкупить меня его заставила жена, пышечка Бланш.
 Спустя еще час Эдуард хлопнул себя по колену и воскликнул:
 — Ты женишься на моей дочери! Да, это отличное решение!
 — Вашей дочери? — удивленно переспросил Роланд. — Принцессе? Ваше величество, вы выпили слишком много этого прекрасного вина.
 Король хмыкнул и рассказал Роланду о Филиппе де Бошам.
 — ..так что видишь, Роланд, Робби уже скачет к де Фортенберри. Но если вдруг выйдет какая-нибудь осечка… Одним словом, я бы предпочел, чтобы на его месте оказался ты. Ты известный мошенник, а де Фортенберри — неизвестный. Что скажешь?
 — Де Фортенберри? Он отъявленный плут, ваше величество, грубиян и при этом настоящий герой. Я не знаю о нем ничего плохого, кроме того, что он хитрец и не любит никому кланяться, даже королю. Почему вы выбрали именно его?
 — Его предложил Грейлам де Моретон. Он обладает изрядной властью в Корнуолле — а это все еще дикое место. Мне нужны сильные, смелые люди, люди, которым я смогу доверять. А кто как не зять лучше всего станет защищать мои интересы? А ты сможешь поселиться здесь, Роланд. Я подарю тебе какой-нибудь красивый замок, а?
 — Вы произведете меня в герцоги, ваше величество?
 — Бесстыжий петух! Будешь графом, и не выше. Роланд замолчал.
 Как странно: вернувшись на родную землю, сидеть с королем и обсуждать брак с его незаконнорожденной дочкой! Честно говоря, он вовсе не хотел жениться, но сказать правду Эдуарду у него язык не поворачивался. Да и потом… король наверняка скоро пожалеет о своем поспешном предложении. Стоящий между ними графин с вином был уже пуст. Лучше подождать до утра.
 — Клянусь, твой брат придет в бешенство, — сказал король. — Он сам граф Блэкхитский, а теперь его непутевый младший братец тоже станет графом, да еще и королевским зятем! Он просто лопнет от злости.
 Это точно, подумал Роланд. Но ему не хотелось тыкать брата носом в дерьмо…
 — Это очень великодушное предложение, и его нужно спокойно обдумать, но на трезвую голову, — осторожно ответил он.
 — Так и сделай, Роланд, — сказал король Эдуард. — А теперь, пока моя прекрасная Элинор не вернулась, расскажи-ка мне о своем гареме.




 Глава 19




Замок Сент-Эрт

 В последний день апреля в цветущем яблоневом саду отец Крамдл совершил брачную церемонию со всеми положенными обрядами, скрупулезность и торжественность которых удовлетворила бы самого архиепископа Кентерберийского. Воздух наполнял нежный аромат цветущих деревьев, мускусных роз и фиалок; невеста выглядела прекраснее, чем желтокрылые, с пурпурной каймой бабочки, порхавшие над столами, которые ломились от еды и питья. И только жених сидел мрачный и не поднимал глаз.
 Все в замке были счастливы: хозяин выполнил свой долг.
 Будущая хозяйка Сент-Эрта взволнована, как любая нормальная девушка в день свадьбы, думала старая Агнес. Филиппа де Бошам превратилась в Филиппу де Фортенберри, жену хозяина и владелицу замка. Как она прекрасна в нежно-розовом платье и темно-розовой накидке; и то и другое среди прочего прислала ей леди Кассия де Моретон — факт, который по непонятным причинам почему-то раздражал хозяйку.
 Ее длинные вьющиеся волосы распущены, в них вплетены цветы невинности. Естественно: невеста всегда невинна, и если кто-то считает иначе, то пусть благоразумно помалкивает, хитро улыбнувшись, подумала старая служанка.
 Хозяин, стройный, высокий, одетый в новую ярко-голубую тунику, которую сшила для него Филиппа, тоже выглядел великолепно. Но взгляд его был строг, даже суров. Старая Агнес не понимала почему, но не набралась храбрости спросить. Что касается маленького хозяина, то он радовался, словно несмышленый щенок, которого накормили до отвала.
 Поскольку свадьба проходила в Сент-Эрте, не было ни приданого, ни свадебных подарков. Сказать по правде, вся церемония несколько раздражала Дайнуолда. Он грыз ногти и мечтал, чтобы отец Крамдл поскорее закончил читать свою латынь — священник так растягивал слова, что Дайнуолд не мог разобрать, где кончается одно и начинается другое, что, впрочем, его совсем не расстраивало, поскольку латыни он не знал.
 Филиппа тоже с нетерпением ждала окончания обряда: тогда она сможет повернуться к мужу, улыбнуться ему и увидеть, как он улыбнется в ответ. Они вернулись только вчера, и, к удивлению и огорчению Филиппы, Дайнуолд даже не подошел к ее комнате. Она провела ночь одна, поражаясь внезапному пробуждению в нем сознательности — если дело, конечно, было в этом.
 А вдруг в тот первый раз Дайнуолд обнаружил, что она не совсем то, что ему нравится? Может быть, он не…
 Церемония закончилась, и со всех сторон раздались громкие, восторженные поздравления обитателей Сент-Эрта. Горкел усадил на свои массивные плечи Круки, и шут возглавил радостно кричащую толпу подданных де Шортенберри.
 — Дело сделано, — сказал Дайнуолд. Филиппа с улыбкой повернулась к своему законному супругу, но он пустым взглядом смотрел мимо нее куда-то вдаль.
 — Да, — весело ответила она, — теперь ты мой муж. Но в чем дело? Что-то не так? Ты чем-то обижен?
 — Все эти люди, — ответил Дайнуолд, — радуются как ненормальные, потому что считают, что с тобой им будет лучше, чем со мной. Из-за них я чувствую себя жестоким тираном.
 — Может быть, я смягчу твою жестокость и сделаю добрым и мягким? Да и сама постараюсь быть им доброй хозяйкой, — с улыбкой сказала Филиппа. — Я приготовила изрядное угощение, хватит каждому. Посмотри на столы — они трещат под тяжестью яств. Зайцы, свинина, селедка, говядина и даже мясо ягненка…
 — Вижу. — Дайнуолд запустил пальцы в свою густую шевелюру. — Эдмунд! — крикнул он. — Иди сюда!
 Мальчик подошел к отцу и остановился — Ты все-таки женился на дылде! — сказал он с улыбкой, которая, казалось, отныне никогда не сойдет с его лица.
 Филиппа засмеялась и легонько хлопнула его по плечу:
 — Ты, тощий осколок человечка! Подойди и поцелуй меня.
 Эдмунд подошел, привстал на цыпочки, обнял ее и, задрав лицо, подставил пухлые губы. Филиппа звонко чмокнула его:
 — Не мог бы ты называть меня каким-нибудь более приятным словом?
 Эдмунд задумался. К ним подошел Круки, и мальчик спросил его:
 — Круки, мне нужно имя, которым я буду называть папину жену.
 — Имя? — Шут покосился на хозяина. — Может быть, Морган? Или Мери?
 — Заткнись! — взревел Дайнуолд и пихнул Круки, который отработанным движением перекувырнулся через голову и распростерся на земле.
 — Пожалуй, — медленно произнес Эдмунд, — я сам попробую придумать имя. Хорошо?
 — Просто отлично, — сказала Филиппа и, наклонившись, еще раз поцеловала его. — А теперь, супруг мой, не хочешь ли ты принять участие в свадебном пире?
 Угощения столько, что все население Сент-Эрта будет маяться животом еще неделю, со смехом думала Филиппа. Вот откуда их бурная радость за молодых т такое обилие еды и выпивки заставит улыбаться даже самого угрюмого крестьянина. Уж на что кузнец — человек мрачный и замкнутый, но и тот смеялся, набивая рот тушеным зайцем с капустой. Всем было весело.
 Всем, кроме хозяина.
 Он танцевал с Филиппой, ел жареных каплунов и свинину, которые она подкладывала ему на поднос, но не пытался увести ее в сторонку, чтобы поцеловать или усадить к себе на колени. И это совсем не было похоже на Дайнуолда. Его руке следовало бы лежать у нее на бедре и поглаживать снизу вверх или ласкать ей грудь. Жаль, что она сама робела положить руку ему на ногу, ах, как жаль!
 Когда настало время, старая Агнес и другие женщины проводили Филиппу в хозяйскую спальню. Марго расчесала ей волосы; с нее сняли платье и уложили в громадную постель Дайнуолда. Затем с хихиканьем и советами, которые Филиппа нашла интересными, но теперь уже абсолютно ненужными, все удалились.
 — Да, — сказала Агнес, обернувшись, — мы скоро пришлем хозяина, если он не настолько пьян, что не может пошевелиться!
 — Мы расскажем ему истории, которые укрепят его орудие! — со смехом крикнула Марго. — А то он слишком переполнен элем: как бы ему не потерпеть поражение!
 Это будет забавная сцена, подумала девушка.
 В спальне горела всего одна свеча. Филиппа лежала обнаженная под тонким одеялом и ждала. Ее рука все еще была забинтована, но рана совсем не болела. Она ждала, когда ее муж придет к ней. Ей не терпелось ощутить его крепкие руки, губы, почувствовать, как он входит в нее, наполняя ее тело неистовым желанием. Она отчаянно хотела обнять его. Она любила Дайнуолда и была готова отдать ему всю себя и все, что имела, — пусть это не богатое приданое, а всего лишь ее любовь и доброе отношение к нему, его сыну и его замку.
 Время шло. Свеча оплывала. Наконец Филиппа заснула, свернувшись калачиком и подложив руки под щеку…
 Дверь с треском распахнулась, и Филиппа мгновенно открыла глаза и села на кровати. Ее новоиспеченный супруг стоял в дверях, держа в правой руке свечу. Он хмуро смотрел на девушку, явно чем-то расстроенный.
 Дайнуолд вошел в спальню, захлопнул пяткой дверь, прошел через комнату и остановился возле кровати. Под его пристальным взглядом Филиппа натянула одеяло да самого подбородка.
 — Женщины вдоволь повеселились, когда рассказывали мне о твоем красивом, жаждущем любви теле. Теперь, когда я продался в рабство и все, чем я владею, — твое, думаю, что могу воспользоваться кое-какими своими правами, — запинаясь, проговорил Дайнуолд, медленно снимая с себя одежду.
 Филиппа смотрела на мужа, понимая, что он пьян. Она не боялась его, но почему-то спросила:
 — Ты сделаешь мне больно?
 Дайнуолд вздрогнул. Он был уже совсем нагой и стоял, слегка расставив для устойчивости ноги и подбоченившись.
 — Сделаю тебе больно, девка?
 — Я не девка! Я твоя жена, Филиппа де Фортенберри, и…
 — Да я хорошо это знаю… слишком хорошо. Ложись, закрой рот и раздвинь ноги. Я хочу взять тебя, а если буду ждать, пока ты наговоришься, то сомневаюсь, что до этого дойдет дело. Нет, я не сделаю тебе больно, если ты будешь меня слушаться.
 Она довольно долго лежала не двигаясь и наконец тихо сказала:
 — Ты говорил, что доставишь мне удовольствие.
 Он нахмурился. Да, он так говорил, это правда, но тогда он еще не выпил столько эля. Ему было плохо, но Филиппа в этом не виновата. Тогда в лесу он взял ее слишком поспешно, и все из-за своего дурацкого сна, когда она привиделась ему обнаженной… Из-за него и из-за того, что он хотел ее так давно, что уже не мог вспомнить.
 — Я буду стараться, клянусь всеми святыми, — сказал Дайнуолд, постепенно трезвея. — Я постараюсь доставить тебе удовольствие.
 Она не сводила с него глаз и улыбалась. Он был такой красивый, что ей хотелось плакать. Она дрожала всем телом от желания, которое, Филиппа уже знала, таилось внутри нее и которое он пробудил к жизни.
 — Это будет чудесно, муж мой.
 Она легла на спину и протянула к нему руки.
 — Почему ты уступаешь мне так покорно? — спросил он, ложась рядом и стягивая одеяло вниз. Дайнуолд коснулся груди Филиппы, в который раз пораженный нежностью и упругостью ее тела.
 — Филиппа, — прошептал он и поцеловал ее. Это был легкий, осторожный поцелуй. Она ответила ему, и он стал ласкать ее губы, пока она не разомкнула их, и тогда скользнул языком в глубь ее рта. От него не укрылось, что Филиппа на секунду замерла от изумления, и он невнятно пробормотал:
 — Коснись своим языком моего.
 Она выполнила его просьбу — робко, словно боялась чего-то неизведанного. Потом, задохнувшись от восторга, обвила его спину руками, и он засмеялся от удивления и счастья.
 Он учил ее, как целоваться и как получать наслаждение от каждого крохотного движения языком. Он ласкал ее пышную грудь, и Филиппа, превзойдя все его ожидания, отвечала ему каждым движением своего тела, трепетом каждой его клеточки. Задыхаясь, она изгибалась ему навстречу и судорожно гладила его спину.
 — Мне так нравится ощущать тебя, — еле выговорила Филиппа, прижимаясь к его покрытой волосами груди. Дайнуолд почувствовал, что она пытается раздвинуть для него ноги, и лег, уткнувшись своим напряженным копьем ей в живот, затем приподнялся и сказал:
 — Прикоснись ко мне, Филиппа! О, я больше этого не вынесу… Прикоснись ко мне…
 Она просунула руку между их телами и обвила пальцами его возбужденную плоть.
 — О… — сдавленным голосом произнесла она, и пальцы ее застыли. — Я не думала… такое чудесное ощущение… твоя сила.
 И она принялась ласкать его, гладить, словно изучая; затем обхватила обеими руками, продолжая нежные и возбуждающие прикосновения. Дайнуолд отпрянул, сел на колени и посмотрел на нее. Ее ноги были удивительно красивы — белые, изящные, и ему захотелось, чтобы они обвились вокруг него, захотелось войти в нее.
 — Сейчас, Филиппа, сейчас… — только и смог проговорить Дайнуолд.
 Он обнаружил, что почти протрезвел — во всяком случае, уже не такой пьяный, каким был, войдя в комнату.
 В ее лице было столько ожидания, что он медленно повторил:
 — Сейчас, Филиппа. Сейчас ты испытаешь наслаждение. — Прежде чем войти в нее, он чуть помешкал. — Да, настоящее наслаждение. — Он судорожно вздохнул и нахмурился. — Только помни ты моя жена и не должна меня стесняться. — Дайнуолд опустил голову и коснулся губами ее живота, потом скользнул по нему влажным языком. Он продвигался все ниже и ниже, пока не оказался у заветного треугольника. Филиппа была настолько поражена, что даже не успела сообразить, что он делает.
 Дайнуолд поднял голову и увидел ее изумленное лицо.
 — О…
 — Лежи спокойно, все будет хорошо.
 Его губы вновь коснулись ее, и она подалась ему навстречу, вся охваченная страстным томлением; Филиппа ощущала прикосновения его языка в глубине себя; чувство, о существовании которого она раньше и не подозревала, становилось все пронзительнее, сильнее… Филиппа застонала и сунула кулак в рот. Дайнуолд положил руки ей под ягодицы и приподнял их, продолжая искусно ласкать ее… Острое наслаждение достигло своего апогея, и Филиппа, не в силах больше сдерживаться, громко вскрикнула.
 Дайнуолд почувствовал, как напряглись ее ноги, как конвульсивно дернулись мышцы, и последние следы его опьянения рассеялись; в голове стало ясно, как в безоблачный летний день. Он увидел свою жену, увидел по-новому: широко раскрытые, полные страсти и изумления глаза в момент, когда она, изогнувшись, всю себя отдала ему. Ее затопило неземное блаженство, и его дал ей он! Дайнуолд вдруг понял, что это и его удовольствие, и поразился. Ему захотелось избавиться от этого непривычного чувства, но оно не проходило: он словно стал частью Филиппы. Как странно! Дайнуолд с трудом мог в это поверить…
 Когда Филиппа успокоилась, он, все еще возбужденный, откинулся назад, приподнял ее бедра еще выше и очень медленно вошел в нее. Ощутив себя внутри, Дайнуолд содрогнулся, застонал и, не в силах больше выносить эту пытку, задвигался взад и вперед, пока не взорвался с громким вскриком, наполняя ее своей влагой.
 Ему больше не хотелось ни о чем думать, ничего чувствовать. Это было совершенно новое состояние. У него закружилась голова, и ему почудилось, что его тело разрывается на части и Филиппа сейчас увидит его душу и поймет, что она с ним сделала…
 Филиппа смотрела на мужа. Он дышал глубоко и ровно, его пальцы замерли на ее груди, одна нога лежала на ее бедре. Филиппа осторожно погладила его по волосам. Он обещал ей удовольствие, но то, что она испытала, превзошло все ее ожидания. Удовольствием можно назвать новое платье или вкусную еду, а то, что он заставил ее почувствовать… Это было исступление, это могло свести с ума! И она подумала, что хотела бы вот так сходить с ума каждый день всю оставшуюся жизнь…
 Луч света упал Филиппе на лицо. Она открыла глаза и улыбнулась еще до того, как увидела лицо мужа. Дайнуолд лежал на боку и очень серьезно смотрел на нее. Похоже, он играл ее кудрями.
 — Что ты делаешь?
 — Считаю, скольких цветов у тебя волосы. Вот эта прядь темно-каштановая, как у меня, а соседняя настолько светлая, что почти не видна на моей ладони.
 — Отец когда-то ужасно сердился, что у меня не золотистые волосы.
 — Он прав, они не золотистые. Ой, посмотри, как интересно: эта прядь пепельно-серая! Я уже насчитал десять различных цветов. А почему твой отец хотел, чтобы у тебя были золотистые волосы?
 — Не знаю; я только помню, что он как-то разворчался по этому поводу. Мне тоже было любопытно, но он больше ничего не сказал, словно сразу забыл об этом.
 — А волосы у тебя внизу… — не слушая ее, продолжал Дайнуолд.
 Филиппа машинально сдвинула ноги, и он засмеялся:
 — Нет, теперь ты моя жена. Я могу смотреть на тебя, сколько захочу, и ты не смеешь противиться. — Он прикрыл рукой ее лобок. — Чувствуешь тепло под моей ладонью?
 Он закрыл глаза, и Филиппа почувствовала под его рукой волну чего-то более сильного, чем просто тепло. Это было желание, оно становилось все более сильным и властным, и она невольно согнула ноги в коленях.
 Дайнуолд открыл глаза и взглянул на нее.
 — Я знал, что ты захочешь еще, — сказал он с явным удовлетворением в голосе, наклонился и поцеловал Филиппу. Она почувствовала, как его пальцы скользнули по бедру и один из них медленно вошел внутрь. Она издала странный сдавленный звук, но он погасил его крепким поцелуем. Его язык проник ей в рот, и в это же время палец вошел еще глубже. Филиппа выгнулась навстречу и вскрикнула. Ощущение настолько ошеломило ее, что она не могла пошевелиться. Дайнуолд навалился на нее всем телом. — Тс-с, — сказал он, — лежи спокойно и наслаждайся тем, что я делаю.
 — Я этого не вынесу, — прошептала Филиппа и начала страстно, неистово целовать его подбородок, нос, рот… Он засмеялся, почти не отрывая от нее губ, но этот смех быстро превратился в стон, потому что она коснулась его своим языком.
 Внезапно Дайнуолд перевернулся на спину.
 — Сядь сверху, — приказал он и, когда Филиппа повиновалась, медленно опустил ее на себя. Филиппа не двигаясь смотрела на Дайнуолда. Он слабо улыбнулся и накрыл руками ее груди.
 — Ну, — еле слышно проговорил он. — Делай так, как тебе нравится.
 Поначалу ее движения были робкими и неуверенными, но потом она сообразила, что слишком жестоко дразнит его желание, и принялась за дело быстрее, потом опять замедлила темп, и так до тех пор, пока Дайнуолду не показалось, что он сейчас умрет. Филиппа запрокинула голову назад, в истоме провела ладонями по своей груди и опустила их на грудь Дайнуолда. Их пальцы встретились, и оба невольно вскрикнули, потому что достигли вершины блаженства; их стоны и содрогания утоленной страсти на мгновение слились в единый могучий и вечный гимн любви…
 — О Дайнуолд, — прошептала Филиппа несколько мгновений спустя. Она лежала, все еще обхватив его ногами и прижавшись щекой к его плечу.
 Дайнуолд не смог бы ничего ответить, даже если бы на Сент-Эрт напали сарацины.
 Мысли не слушались. Словно во сне, до него доносилось прерывистое дыхание Филиппы. Он утомил ее и был счастлив этим, не говоря уже о полнейшем удовлетворении, которое получил сам. Дайнуолд нежно положил руки ей на бедра. Да, его жена — замечательная женщина, и как здорово, что она здесь, в Сент-Эрте, в его спальне! Пусть так будет долго-долго — всю жизнь…


Виндзорский замок



Май 1275 года

 — Что скажешь, Роланд? Ты надумал жениться на моей дочери? На прекрасной Филиппе?
 Роланд медленно жевал медовый хлеб и не торопился отвечать. Ему не хотелось сердить короля откровенным признанием, что меньше всего на свете он хотел бы заиметь такое ярмо на шее, как жена.
 Король нахмурился:
 — Мой слуга Седрик сказал мне, что прошлой ночью к тебе приходили две девицы. Я велел ему держать свой длинный язык за зубами.
 — Две девицы? — с удивлением переспросил Роланд. — Нет, ваше величество, их было три, но на третью осталось мало пороха, и я позволил ей помогать мне.
 Король мрачно посмотрел на Роланда и вдруг расхохотался:
 — Ты провел меня, словно лопоухого осла, Роланд. Я скажу Седрику, что он обсчитался. Так что ты решил?
 Король, несомненно, вскипит, услышав его ответ, и Роланд попытался оттянуть этот неприятный момент, найдя компромиссное решение.
 — Почему бы мне не съездить посмотреть на вашу дочь, сир? Может, она завизжит от ужаса, когда увидит мою отвратительную физиономию, — смиренно ответил он.
 — Да, это вполне возможно, — сказал король, по обыкновению потирая подбородок. — Хорошо, Роланд, поезжай в Корнуолл и покажи девушке свое лицо, только предупреди, чтобы она смотрела прищурившись. Скажи ей, что ты один из моих друзей. Нет, скажи это лорду Генри.
 Роланд кивнул. Он не против поехать в Корнуолл. Ему нужно повидать Грейлама де Моретона. К тому же он верил, что судьба так или иначе избавит его от женитьбы. Он всегда был удачлив. Что-нибудь непременно случится — такое, что позволит ему не оскорбить ни его величество, ни его незаконнорожденную дочь. Роланд не сомневался, что, как все Плантагенеты, Филиппа хороша собой. У Эдуарда все дочери были красавицы. Но всякий раз, когда Роланд пытался представить себе красивое женское лицо, перед его глазами возникало лицо некой Джоан Тенесбай. И де Турней знал, что так будет до самого его последнего дня. Прекрасное лицо изменницы, будь она проклята!


Замок Сент-Эрт

 — Она очаровала его, и в этом нет ничего удивительного. — Старая Агнес выплюнула вишневую косточку и посмотрела на Горкела, который вплетал в кнутовище кожаные полоски. — Сомневаюсь, что хозяин позволит ей вылезти из его кровати.
 Горкел покраснел и продел кожаную полоску не туда. Старуха закашлялась от хохота и, тыча в него скрюченным пальцем, еле выговорила:
 — Такой зверюга — и покраснел как рак! Вот чудо, только посмотрите! Горкел, может, ты думаешь, что хозяин сделал ей больно? Клянусь, это она забрала всю его мужскую силу, и он теперь лежит, как тряпка.
 Она снова захихикала, а вконец смущенный и разозленный Горкел отшвырнул кнут и направился во внутренний двор к колодцу, где увидел хозяина.
 Дайнуолд выпрямился и сладко потянулся; на лице его застыла самодовольная улыбка, которую Горкел счел вполне уместной.
 — У хозяина такой вид, словно его опустошили на год вперед, — прошептала на ухо Горкелу подошедшая Агнес.
 Дайнуолд слышал, что старуха смеется, и попытался угадать, по какому поводу. Солнце уже стояло высоко над головой, воздух был теплый и прозрачный. Дайнуолд видел, что все вокруг исподтишка наблюдают за ним, а один парень, пастух, с ухмылкой схватился за сердце и глубоко вздохнул. Он тоже решил вздохнуть. Затем его мысленному взору предстала Филиппа, лежащая, раскинувшись, на спине, чуть раздвинув ноги и заложив руки за голову. От внезапного прилива страсти Дайнуолд пошатнулся и с досадой подумал о том, какую власть имеет над ним эта женщина: стоит ему представить ее нагой, и непокорная плоть сразу заявляет о себе. Дайнуолд Чертыхнулся, повернулся на каблуках и бросился в дом.
 У него за спиной раздался смех, но он не остановился…
 Распахнув дверь спальни, Дайнуолд увидел обнаженную Филиппу, которая стояла перед медной лоханью.
 Филиппа вздрогнула и прикрыла грудь полотенцем. — Для такого маленького кусочка ткани ты слишком велика, — шутливо заметил Дайнуолд. Он подошел к ней и потянул из ее рук полотенце, потом наклонился и взял губами ее сосок. Она чуть слышно охнула, а он поднял голову и провел тканью вокруг напрягшегося розового холмика. — Господи, стоит мне только подумать о тебе, и я уже готов к действию. Стой спокойно, я помогу тебе вымыться. — Насвистывая, словно ему нет до Филиппы дела, Дайнуолд наклонился и провел полотенцем по ее животу. — Раздвинь ноги пошире. — Она послушалась и, чтобы не потерять равновесие, положила руки ему на плечи. Его мыльные ладони скользнули у нее между бедер и дальше, по ягодицам, и Филиппа от восторга запрокинула голову. Дайнуолд больше не свистел. Его дыхание участилось. Внезапно он набрал полную пригоршню воды и смыл с нее мыло.
 — Дайнуолд, — сказала она, стуча кулаками ему по плечам. — Ты сводишь меня с ума.
 — Правда? — спросил он, взглянув в ее полуприкрытые глаза. И в этот момент Филиппа почувствовала, как его средний палец проник в нее.
 Она не отрываясь смотрела на его губы; не выдержав, Филиппа поцеловала мужа, прижалась к нему и вздрогнула, потому что его палец выскользнул из нее и снова глубоко вошел.
 — Ты моя, — пробормотал Дайнуолд, не отрывая губ, и она застонала, неистово целуя его, кусая, царапая ему спину. Он отпустил Филиппу и сорвал с себя одежду. — Иди ко мне, — тихо сказал Дайнуолд. — Обхвати меня ногами.
 Она непонимающе посмотрела на него, а Дайнуолд лишь покачал головой и поднял ее. Ноги Филиппы обвились вокруг него, и она почувствовала, как его пальцы гладят и ласкают ее. Затем он нежно вошел в нее, и у Филиппы перехватило дыхание.
 Дайнуолд осторожно перенес ее на кровать и уложил, не отпуская ее и не прекращая своих ласк, а лишь меняя их ритм и направление, пока она не вскрикнула и в порыве страсти не обхватила его ногами еще крепче. Когда исступление охватило и его, Дайнуолд запрокинул голову, и его жезл продвинулся так глубоко, что тела их слились воедино. Он больше не думал о Филиппе как о сосуде для своего семени или жене, которая должна родить ему детей. Филиппа стала частью его существа, и, уверовав в это, он склонил голову ей на грудь, заглушая поцелуями ее слабые стоны.
 Немного позднее Дайнуолд сидел в своем кресле и пил эль, когда в большой зал вбежал Нортберт.
 — Хозяин, к нам кто-то едет! — закричал он во всю мощь своих легких.
 Дайнуолд мгновенно вскочил на ноги:
 — Этот сукин сын Вальтер?
 — Нет, это лорд Генри де Бошам, и с ним дюжина людей, хозяин! Все вооружены.
 Дайнуолд поправил одежду, машинально проверил перевязь и пошел встречать тестя. Такого скорого ответа на свое послание лорду Генри он не ждал.




 Глава 20


 Двое дюжих, отменно вооруженных слуг помогли лорду Генри де Бошаму слезть с арабского скакуна. Перед Дайнуолдом оказался дородный мужчина, невысокий, но крепкий, особенно для своего возраста.
 Он без остановки чертыхался от ярости, как вскоре понял Дайнуолд, а не от того, что устал с дороги. Лишь только лорд Генри завидел де Фортенберри, как завопил на весь Сент-Эрт:
 Ты лжешь, мерзкий сукин сын! Ты нагло врешь! Ты не мог жениться на моей дочери! Это брехня!
 Для отца, который собирался выдать дочь без всякого приданого за Вильяма де Бриджпорта, лорд Генри казался просто не в своем уме.
 — Думаю, нам не стоит говорить на эту тему в присутствии всего населения Сент-Эрта, — спокойно сказал Дайнуолд и направился в главный зал. Лорд Генри взбешенно сопел у него за спиной, и Дайнуолд подумал, что предоставил отцу Филиппы слишком хорошую мишень для удара кинжалом.
 Он собрался усадить лорда Генри в свое кресло, но тесть не обратил внимания на его любезность. Он стоял, уперев руки в бока, и не отрываясь смотрел в лицо зятя.
 — Скажи мне, что ты лжешь!
 — Вот в этом случае я точно солгу. Увы, лорд де Бошам, хоть сей факт и приводит вас по непонятной мне причине в негодование, но я действительно женился на Филиппе.
 Лорд Генри буквально заклокотал от ярости:
 — Я потребую, чтобы брак признали недействительным! Я аннулирую его! Она не получила согласия отца! Это незаконно!
 — Вполне возможно, что Филиппа уже носит моего ребенка. Наш брак аннулировать не удастся, — прервал его вопли Дайнуолд.
 И без того красное лицо лорда Генри стало малиново-багровым.
 — Где она?! Где эта негодная, неблагодарная… — Отец! Что ты здесь делаешь? Я не понимаю… почему ты так сердит? — С этими словами в зал ворвалась Филиппа. Значит, Дайнуолд сообщил ее отцу об их женитьбе, возможно, прямо в день бракосочетания. Но почему лорд Генри так взбешен?
 Филиппа поспешно подошла к отцу и попыталась обнять его. К удивлению девушки, он отшатнулся от нее, как от прокаженной.
 — Ты злобная маленькая негодница! — рявкнул лорд Генри. — Ты вышла замуж за… за этого разбойника? — грозно спросил он, и де Фортенберри уловил в его голосе слабую надежду на то, что дочь опровергнет его слова.
 Филиппа застыла на месте. Дайнуолд насмешливо смотрел на лорда Генри.
 — Да, я вышла замуж за Дайнуолда, потому что люблю его. Он мой муж, мой господин, и я не позволю тебе оскорблять его.
 — Это не оскорбление, — неожиданно сказал Дайнуолд. — Я действительно разбойник.
 Лорд Генри стремительно повернулся к нему.
 — А-а, тебе смешно! Прекрати свои мерзкие шутки, негодяй! — заорал он. — Ты изнасиловал ее! Ты заставил ее переспать с тобой, а потом потащил к священнику.
 — Ничего подобного, но, разумеется, вы можете считать так, как вам угодно. Правда, если вы думаете, что кто-то может изнасиловать Филиппу и не пролежать потом год, залечивая переломанные руки и ноги, то вы жестоко ошибаетесь.
 — А ты, ты, змеиное племя, что ты знаешь о любви? — набросился лорд Генри на Филиппу. — Ты, которую всю жизнь защищали от грубости и воспитывали как порядочную девушку?! Давно ли ты знакома с этим жалким щенком? Несколько дней, всего несколько дней! И ты говоришь, что любишь его! Ха! Он соблазнил тебя, а ты, безмозглая дура, позволила ему это!
 — Я люблю его, — спокойно повторила Филиппа и положила ладонь на руку отца, пытаясь успокоить его. — Послушай меня, папа. Он не насиловал меня. Он рыцарь. Он хороший и добрый. Он спас меня от Вальтера, и я люблю его.
 Лорд Генри стряхнул руку Филиппы, словно ее прикосновение вызывало у него отвращение, и в упор посмотрел на девушку.
 — Ты маленькая потаскуха, — сказал он, растягивая слова. — Только посмотри на себя: ноги босые, волосы распущены и болтаются по спине, как у крестьянской девчонки. Я даже чувствую от тебя его запах! Ты маленькая шлюха! — И лорд Генри неожиданно поднял руку и наотмашь ударил Филиппу по щеке. Все произошло так быстро, что Филиппу отбросило назад, она налетела на стул и, вскрикнув, упала на пол.
 Дайнуолд с побелевшим от гнева и тревоги лицом опустился возле нее на колени.
 — С тобой все в порядке? — Он схватил ее за плечи и потряс. — Филиппа, ответь мне!
 — Да, все в порядке. Я не ожидала, что он ударит меня. — Она почувствовала, что длинные пальцы Дайнуолда гладят ярко-красную отметину на ее щеке. Потом увидела, что он поднялся и направился к ее отцу. Слуги лорда Генри стояли неподвижно, как статуи, глядя то на своего хозяина, то на его дочь и ее мужа. Филиппа не сомневалась, что ради хозяина они не пожалеют жизни. Но сейчас слуги стояли в нерешительности, не зная, что предпринять: это была семейная ссора, а иной раз такая ссора гораздо опаснее, чем стычка с бандой ирландских грабителей.
 Дайнуолд остановился в шести дюймах от лорда Генри:
 — Послушай меня, старик, и хорошенько послушай. Известие о том, что я женился на твоей дочери, послано тебе исключительно из вежливости. Просто я решил, что тебе стоит знать об этом. Ты не хотел, чтобы она жила с тобой в замке; ты дурно с ней обращался и не собирался давать ей приданое. Ты задумал выдать ее замуж за де Бриджпорта! Теперь у тебя нет права вмешиваться в ее жизнь. Филиппа — моя жена, а все свое я защищаю. Я не убью тебя только потому, что ты ее родной отец, но предупреждаю: у меня острый кинжал. Если ты прикоснешься к ней еще раз, я вырежу сердце из твоего жирного тела. Будь осторожен, старик, потому что я всегда делаю то, что говорю.
 Лорд Генри не сомневался, что это не пустые угрозы. Он отступил назад, запустил пальцы в свои сальные волосы и посмотрел на Филиппу, которая уже поднялась и с бледным от волнения лицом стояла поодаль. Он раньше никогда не бил ее!..
 — Я очень сожалею, что ударил тебя, Филиппа, но ты страшно разозлила меня. Ты сбежала… Я думал, что ты умерла, или убита, или…
 — Ты прекрасно знаешь: я убежала только потому, что услышала, как ты говорил Иво, будто собираешься выдать меня за Вильяма де Бриджпорта. Я не сомневалась, что так и будет, потому что моя мать присутствовала при этом разговоре и подтвердила твои слова. Что мне оставалось делать? Наивно хлопать глазами и с радостью идти замуж за этого мерзкого старика?
 Лорд Генри опустился на скамью, но, взглянув на своего ненавистного зятя, снова взорвался от ярости:
 — Ты украл принадлежавшую мне шерсть! Ты убил моих людей!
 — Да, я украл шерсть! Что же до остального, то поверьте — я не убийца. С вашими крестьянами без моего ведома расправился один из моих слуг. Я сам был просто в бешенстве. Виновный уже мертв, поэтому считайте, что за них отомстили. А шерсть… Из нее соткана прекрасная материя, которую волшебные руки Филиппы превратили вот в эту замечательную тунику. Другие, не менее красивые, носят мои люди.
 Филиппа приблизилась к лорду Генри:
 — Отец, я хотела поговорить с тобой о сэре Вальтере. Он похитил меня и сына Дайнуолда и увез в Крандалл. Он хотел жениться на мне, отец, и я не могу найти разумного объяснения его внезапной страсти. Ведь он меня почти не знал, и, кроме того, у него есть любовница, которая… Не могу понять. Возможно, ты предложил ему вознаграждение, если он разыщет меня? Поэтому он захотел на мне жениться?
 Ярость с новой силой вспыхнула в глазах лорда Генри.
 — Мерзкий слизняк! Да, я знаю, почему он похитил тебя! И он с огромной радостью женился бы на тебе… Но что ему помешало?
 — Мы с Эдмундом убежали из Крандалла. Эдмунд… сын Дайнуолда.
 — Что ж, теперь это не имеет значения. Я не предлагал Вальтеру никаких наград, по крайней мере в том смысле, в каком ты думаешь. Я сказал ему правду, и хитрый негодяй решил вести свою игру. Теперь для меня все кончено. Один муж не лучше другого, и оба мне на погибель! Если ты предпочла этого человека своему кузену, пусть так и будет. По крайней мере он женился на тебе, ничего про тебя не зная. Но кого бы ты ни выбрала, меня можно считать покойником. И пусть этот подлец утешает тебя, когда ты будешь оплакивать тело своего отца. Ты усеешь мою могилу цветами, Филиппа?
 Филиппе захотелось обнять его, но она сдержалась.
 — В чем дело, отец? Объясни толком, почему сэр Вальтер де Грассе хотел жениться на мне? Почему?
 Лорд Генри затряс головой и промямлил что-то невразумительное.
 — Это не важно, теперь все не важно! Я уже мертв, Филиппа. Нет никакой надежды. Мне отрубят голову, меня станут бить кнутом, пока на моей спине не проступят кости, а потом четвертуют, и вороны будут клевать мои кишки.
 — Вороны? Кишки? Что он несет? — спросил Дайнуолд у жены. — Кто хочет его убить? Филиппа стояла в недоумении.
 — О чем ты, отец? Ты боишься мести де Бриджпорта? Этот старик полон желчи, но он безвреден. Тебе нечего бояться. Мой муж не позволит ему обидеть тебя.
 Лорд Генри застонал, уронил голову на руки и вцепился пальцами в волосы. Сидя на скамье, он в отчаянии раскачивался взад и вперед и завывал:
 — Меня убьют, а мои останки сгниют под забором! Бошам отберут. Леди Мод выбросят на улицу, и она умрет в нищете где-нибудь в женском монастыре, а ты знаешь, Филиппа, что, несмотря на всю свою набожность, она этого не вынесет. Бернис не выйдет замуж, потому что у нее не будет приданого, а только святые знают, что у нее за характер. Она станет еще стервознее и злее на язык…
 — Ты и мне не собирался давать приданого, а я все равно вышла замуж.
 Лорд Генри не обратил на ее слова никакого внимания.
 — Я мертв! И все потому, что хотел отвадить этого глупого молодого павлина де Вереи. Я потерял голову, и мой язык начал молоть всякий вздор.
 — Какой вздор? Отец, скажи мне, при чем здесь Иво де Вереи?
 — Он должен был жениться на Бернис. Он собирался, и даже более того… А теперь нет. Он вернется к себе в Йорк и будет искать богатую наследницу в другом месте.
 Филиппа перевела взгляд на Дайнуолда. Лицо ее выражало полное недоумение. Дайнуолд кивнул в ответ на ее молчаливую мольбу о помощи.
 — Ты мелешь чепуху, старик, — сказал он. — Говори внятно. — Таким тоном он обычно одергивал Круки, и это давало результат, но с лордом Генри так не получилось: он только тряс головой, стонал и еще сильнее раскачивался взад и вперед.
 В зал влетел Нортберт и бросился к хозяину. Его лицо горело от возбуждения.
 — Хозяин, у ворот еще одна процессия! Человек, который хочет видеть вас, назвался Робертом Бернеллом, лордом-канцлером. Он говорит, что у него к вам личное послание от короля! Хозяин, с ним двадцать человек, и у них королевское знамя! Приехал лорд-канцлер от короля Эдуарда!
 — Лорд-канцлер!
 — завопил Дайнуолд и оттолкнул Нортберта. — Клянусь пальцами Святого Павла, у тебя мозгов осталось меньше, чем носа! Скорее всего это драгоценный племянник лорда Генри, сэр Вальтер. Мчится устроить сцену своему дяде.
 Лорд Генри в ужасе смотрел на Нортберта. Его лицо посерело, подбородок отвис.
 — Это точно лорд-канцлер, я знаю! Поверь, Дайнуолд. Теперь все кончено. — Он молитвенно сложил руки и возвел глаза к потолку. — Возьми меня на небо под свою защиту, о Господи! Я знаю, что мой час близок. Я еще не готов, но что поделать? Не моя вина, что я говорил глупости, которые дошли до Филиппы.
 Возможно, часть вины должна лечь на ее плечи — за то, что она подслушала слова, которые не предназначались для ее ушей. Разве я один во всем виноват? Нет-нет, ты прав: нехорошо так говорить. Пусть я приму смерть. Я умру достойно и не буду ни в чем обвинять мою дорогую Филиппу, которая всегда так ласково улыбалась мне. Много раз она поступала глупо, но она всего лишь женщина, и кто я такой, чтобы поправлять ее? Что сделано, то сделано, и скоро мои бренные останки зароют в землю…
 — Солдаты везут королевское знамя! — завизжал Эдмунд, врываясь в зал. Увидев незнакомого гостя, он замер и пристально посмотрел на него. От внезапного крика Эдмунда лорд Генри поднял голову, лицо его было белым от страха. Эдмунд посмотрел на Филиппу, потом на отца и снова перевел взгляд на старика:
 — Кто вы, сэр?
 — Э? А, ты отпрыск этого негодяя! Отойди от меня, мальчик, я уже на пути к смерти. Меч отрубит мою голову, и мой язык свесится изо рта. Да, копье пронзит мои ребра и… — Лорд Генри медленно поднялся, тряся головой и продолжая что-то бубнить себе под нос. Филиппа бросилась к нему:
 — Отец, что случилось? О чем ты говоришь? Ты знаешь лорда-канцлера? Почему ты так испугался? Он оттолкнул ее:
 — Мальчик, отведи меня наверх, в комнату твоей мачехи, я подожду там своего приговора. Да, меня бросят в темницу, потом один за одним вырвут ногти, выдавят глаза…
 — Филиппа, это что, твой отец? — спросил Эдмунд и широко раскрыл рот.
 — Да, Эдмунд, но, похоже, он не в себе.
 — «Не в себе»… Да он просто спятил, — сказал Дайнуолд, глядя на тестя. — Интересно, что понадобилось от меня этому Бернеллу.
 — Лорд-канцлер… — с благоговейным страхом протянула Филиппа. — Ты ведь не сделал ничего такого, правда?
 — Думаешь, король узнал о моих планах совершить набег на Францию? — шутливо бросил Дайнуолд; видя, что Филиппа сильно взволнована, он потрепал ее по щеке. — Пойду поздороваюсь с этим парнем, а ты, пожалуйста, останься здесь, пока я не выясню, чего он хочет. Нет, лучше отправляйся к отцу, и пусть он тебе рассказывает свои бредни. Может, сболтнет что-нибудь, что прольет свет на все это дело. Только будь осторожна, Филиппа.
 Он направился к дверям, и Филиппа хмуро посмотрела ему вслед. Он ее муж и хозяин, и она любит его, но спрятаться, когда ему грозит опасность?!
 — Хозяин просил вас уйти отсюда.
 — Горкел, не смей указывать, что мне делать!
 — Хозяин сказал мне, что вы захотите пойти за ним. Он сказал, что такая верность может повредить вам, потому что вы всего лишь женщина. Он велел мне отвести вас в комнату управляющего и держать там до тех пор, пока он не удостоверится, что все в порядке и опасности нет. Он решил, что вам не стоит находиться рядом с отцом: ему кажется, что лорд Генри впал в маразм.
 — Нет, я не пойду! Нет, Горкел, не смей! Нет! Филиппа была тяжеловата для мужа, но не для силача Горкела. Он легко перекинул ее через плечо и понес из зала. Она била кулаками ему по спине, визжала, но он не обращал на это никакого внимания. В конце концов Филиппа сдалась…
 Дайнуолд стоял, горделиво скрестив руки на груди, и наблюдал, как лорд-канцлер Англии въезжает во внутренний двор замка Сент-Эрт. Он был плохим наездником и качался в седле взад и вперед, словно пьяный крестьянин. Внезапно Бернелл поднял глаза и увидел Дайнуолда. Он смотрел на него пристально и изучающе, словно архиепископ на святые мощи.
 Бернелл подъехал чуть ближе, повернулся к вооруженному солдату, следовавшему за ним, и что-то сказал ему, но так тихо, что Дайнуолд не расслышал. Он насторожился и приготовился к сражению, но, как оказалось, напрасно.
 Роберт Бернелл устал. У него болела спина, словно ее топтали ногами десять человек, но при виде Сент-Эрта и его хозяина он почувствовал такое облегчение, что готов был упасть с лошади прямо на колени и вознести хвалу Господу. Дайнуолд де Фортенберри оказался молод, силен, здоров, отлично сложен и недурен собой. Замок, правда, нуждается в ремонте, и многие из людей, попавшиеся ему на глаза, были в лохмотьях, но место не производило впечатления заброшенного или пришедшего в упадок. Бернелл выпрямился в седле. Хвала Господу, путешествие закончено! От этой радостной мысли его тело наполнилось новой энергией. Он был доволен. Он был счастлив.
 — Ты Дайнуолд де Фортенберри, хозяин замка и барон Сент-Эрт? — спросил он. — Да, это я.
 — Я Роберт Бернелл, лорд-канцлер Англии. Я приехал от его величества короля Эдуарда I. Мне нужно поговорить с тобой. Могу я войти в твой замок? Дайнуолд кивнул. Ну и денек! Сначала его внезапно обуяла страсть к Филиппе, затем последовало странное появление разъяренного и несущего бред тестя, и вот теперь — посланник от короля Англии.
 Роберт Бернелл кряхтя слез со своего могучего жеребца и кивнул Дайнуолду, чтобы тот проводил его в главный зал.
 Дайнуолд знал, что все его слуги и их домочадцы толпятся сзади, с любопытством разглядывая процессию, и молился, чтобы никто из них не совершил какой-нибудь оплошности. Он ласково попросил Марго принести эль, хлеб и сыр. Та удивленно посмотрела на него, потому что никогда не слышала, чтобы хозяин разговаривал подобным тоном.
 — А где хозяйка? — наивно спросила она. Дайнуолд хотел стукнуть дуреху, но сейчас этого делать было нельзя, поэтому он лишь нахмурился и сказал:
 — Делай, что я прошу, и не зли меня. Хозяйка отдыхает, и не смей беспокоить ее ни по какому поводу. — Он повернулся к Бернеллу, моля Бога, чтобы Марго не отправилась искать Филиппу, и чертыхаясь про себя из-за того, что слуги с гораздо большим рвением готовы служить его жене, чем ему. Если так обстоят дела на второй день после женитьбы, то что же будет через неделю?
 — Как я ждал этого часа, сэр! — произнес Роберт Бернелл, усаживаясь в хозяйское кресло.
 — Ох… Моим старым костям нужен отдых.
 — Отдыхайте сколько угодно.
 — Дайнуолд улыбнулся.
 — Вы очень добры, сэр, но мое дело столь срочно, что не терпит отлагательства.
 — Надеюсь, король не собирается потребовать денег у своего барона? Даже если это так, у меня их все равно нет. Пополнять же своими слугами королевскую армию я не намерен.
 Бернелл снисходительно посмотрел на Дайнуолда, прощая ему неучтивые слова:
 — Нет, королю не нужны от вас деньги. Напротив, он желает сделать подарок вам.
 Дайнуолд снова насторожился. Подарок от короля? Невероятно! Смешно! Нелепо! Это ловушка. Он заранее был уверен, что ему не понравится то, что скажет Бернелл.
 — Сэр, позвольте мне без всяких околичностей сразу перейти к главному. Я здесь для того, чтобы предложить вам подарок, который по своей ценности превзойдет все, что вам когда-либо преподносили в жизни.
 — Эдуард Первый хочет, чтобы я тайно отправился убить короля Франции? Или герцога Бургундского? А может, ему не угодил папа римский?
 Снисходительная улыбка Бернелла на мгновение померкла от такой откровенной насмешки.
 — Вижу, мне стоит поспешить и перейти к делу, — сухо сказал он. — У нашего короля есть дочь, правда, не принцесса, а, честно говоря, незаконнорожденная дочь, и он хочет выдать ее за вас замуж. Несмотря ни на что, в ней течет кровь Плантагенетов, она очень красива и получит приданое не хуже, чем настоящая наследница английского прес…
 Дайнуолд в изумлении отшатнулся, но ухитрился сохранить на лице невозмутимое выражение.
 — Прошу вас остановиться, лорд-канцлер, прервал он Бернелла, поднимая руку. — Видите ли, я только что женился. Поблагодарите короля и скажите ему, что, как бы я ни хотел, я не смогу принять его лестное предложение и не в силах выполнить его пожелание. Я уже получил великолепный дар. — Дайнуолд даже не думал, что когда-нибудь будет так признателен Филиппе за то, что она стала его женой.
 Жениться на незаконнорожденной дочери короля? Он чуть не взвыл. Это уж слишком, от такого предложения можно поседеть, но благодаря Филиппе он спасен. Как удачно она сбежала из Бошама в повозке с шерстью!
 Бернелл замер от ужаса. Он не верил своим ушам.
 — Вы женаты?! Но лорд Грейлам заверил меня, что вы холосты и не собираетесь…
 — Лорд Грейлам де Моретон?
 — Конечно. Ведь должен же я был поговорить с людьми, которые вас знают: королевскую дочь не отдадут за первого встречного.
 — Я уже женат, — повторил Дайнуолд. Будь Грейлам сейчас в Сент-Эрте, от него осталось бы мокрое место. Ничего себе лучший друг: решил принести его в жертву и навеки связать с бастардом короля! — Хотите переночевать у нас, сэр? Я буду рад. В Сент-Эрте еще не бывало таких почетных гостей.
 И больше не утруждайте себя этим поручением. Уверен, что король не очень сильно разочаруется, когда вы ему скажете, что первый кандидат в зятья не подошел. Осмелюсь предположить, что второй кандидат будет намного лучше.
 Роберт Бернелл медленно поднялся и облизал пересохшие губы. Такого обстоятельства он предвидеть не мог. Все планы рухнули! Это был удар судьбы. В этот момент весьма кстати появилась Марго с элем, хлебом и сыром.
 — Пожалуйста, — сказал Дайнуолд, наливая эль в кубок и вручая его Бернеллу, который сразу сделал большой глоток.
 Эль вернет живость его мозгам. Столько хлопот — и все впустую! Это несправедливо. Роберт представить не мог реакцию короля — при мысли о том, что ему придется выслушать, Бернелла бросало в дрожь. Он, конечно, человек верующий, для которого благочестие не просто слово, а образ жизни, но все же не был готов безропотно принимать такие сюрпризы судьбы.
 Лорд-канцлер посмотрел на Дайнуолда, который, как Бернелл ни надеялся, никогда не станет зятем короля, и спросил:
 — Могу я поинтересоваться, как имя вашей жены?
 — Это не секрет. Раньше ее звали Филиппа де Бошам; ее отец — лорд Генри де Бошам.
 К изумлению Дайнуолда, у лорда-канцлера отвисла челюсть, а щеки залил яркий румянец. Он уронил на пол кубок с элем, запрокинул голову и чуть не задохнулся от смеха. Это был какой-то шуршащий звук, которого Дайнуолд совсем не ожидал услышать. Что здесь смешного? Что в его словах вызвало этот неистовый припадок?
 Дайнуолд ждал — ничего другого ему не оставалось. Что, черт побери, происходит?
 Наконец Бернелл вытер манжетой широкого рукава глаза и сел. Подняв упавший кубок, он взял флягу Дайнуолда и налил себе еще эля. Сделав добрый глоток, он посмотрел на хозяина и улыбнулся во весь рот. Канцлер чувствовал себя заново родившимся. Все-таки судьба благосклонна и справедлива к верным сынам Божьим!
 — Вы избавили меня от невообразимых проблем, Дайнуолд де Фортенберри. О да, сэр, от невообразимых проблем. Вы сделали мою жизнь наглядным доказательством существования нашего достославного и всемогущего Господа.
 — Я??? Что вы хотите сказать, сэр?
 Бернелл икнул. Он испытывал несказанное облегчение и радость от того, что Бог все еще любит и защищает его.
 — Я хочу сказать, что Бог неотступно и осторожно ведет по жизни нас, простых смертных, иногда посмеиваясь над нами и нашими маленькими планами и фантазиями, но в конечном итоге все происходит, как Он и намеревался сделать. — И Бернелл снова засмеялся. Увидев, что раздражение хозяина растет, он с трудом подавил смех и весело продолжил:
 — Ладно. Я наконец скажу вам, сэр, и скажу чистую правду: вы женились на дочери короля. Я не знаю, как это произошло, но это произошло. Все к лучшему, как и должно быть, хвала нашему Господу.
 — Вы с ума сошли!
 — Нет. Филиппа де Бошам — незаконнорожденная дочь короля Англии, и вы ухитрились жениться на ней. Может, расскажете, как это получилось? — Бернелл снова хихикнул и добавил:
 — Значит, лорд Генри врал мне, что у нее кровавый понос: девушки в Бошаме не было. Интересно, какую историю он расскажет мне в следующий раз?
 Дайнуолд не мог собраться с мыслями. У него словно отнялся язык. Он не слышал стука собственного сердца. Филиппа — незаконнорожденная дочь короля? Филиппа, у которой белокурые пряди вместо золотистых волос Плантагенетов? Филиппа, чьи глаза голубые, как летнее небо, точно такие же, как у короля и всех его царственных предков… Он потряс головой. Это невозможно! Она прыгнула из повозки с шерстью в его жизнь и теперь стала его женой. Она не может быть дочерью короля! Не может! Ее отец, этот лорд Генри, не дал ей приданого. О Господи!
 — Вы спрашиваете, как это произошло? Она убежала от отца… от лорда Генри, потому что услышала, что он не дает ей приданого и собирается выдать замуж за Вильяма де Бриджпорта, старика с дурным характером и отвратительной наружностью.
 Бернелл нетерпеливо замахал рукой:
 — Конечно, лорд Генри не даст ей приданого, это не его забота. Это дело короля, который является ее настоящим отцом.
 — Она сбежала, спрятавшись в повозке с шерстью, которая направлялась на ярмарку в Сент-Ивес. А сюда приехала совершенно случайно. Мы поженились вчера.
 — Неисповедимы пути Господни, — сказал Бернелл елейным голосом. — Не дождусь, когда расскажу об этом Аккурси.
 Он не поверит.
 — Затем Бернелл закинул голову и благоговейно возвел очи горе, уставившись на закопченные дочерна перекрытия на потолке, как это раньше проделал лорд Генри. Дайнуолд тоже посмотрел вверх, надеясь, что и на него снизойдет Божья благодать, но она не снизошла. А Бернелл умиротворенно продолжал:
 — Значит, надобности в дальнейших переговорах с вами, сэр, больше нет. Вы выбрали себе достойную жену. И отлично. Все совершилось согласно плану Господа.
 — А разве не по плану короля?
 Бернелл улыбнулся так, словно король и Бог — это почти одно и то же.
 — Филиппа! Иди скорее сюда! — заорал Дайнуолд.
 Филиппа не заставила себя ждать и с гордо поднятой головой вошла вслед за Горкелом в главный зал. Остановившись около мужа, она посмотрела на человека, сидевшего в кресле хозяина.
 — Ты звал меня?
 — Филиппа, — прорычал Дайнуолд так громко, словно она стояла не в четырех футах от него, а по меньшей мере за милю. — Этот человек утверждает, что ты незаконнорожденная дочь короля, а не отпрыск этого проклятого дурака лорда Генри. Я долго не верил, но он убедил меня. Неудивительно, что лорд Генри не дал тебе приданого. Это не его обязанность. Он солгал насчет де Бриджпорта, чтобы отвадить от тебя Иво де Вереи. Разве ты не понимаешь? Ты королевская дочка, и о тебе будет заботиться король. Чертова лгунья!
 Филиппа некоторое время оторопело смотрела на мужа, потом перевела взгляд на незнакомца, который кивал ей, как деревянный болванчик.
 — Что за чушь? Я не понимаю… Лорд Генри мне не отец?
 Бернелл не успел ответить, потому что Дайнуолд взвыл:
 — У меня есть тесть, но это вовсе не то жирное создание, что хнычет у меня в спальне! Того бы я еще стерпел. Ему можно пригрозить или запугать, и он сделает все, что я захочу. Так нет же, моим тестем оказался король Англии, будь он проклят! Ты слышишь, Филиппа? Король Эдуард! Я, вор и разбойник, хоть и беден, но никому ничем не обязан и ни перед кем не отвечаю. И вдруг заполучил тестя-короля! Ты погубила меня! Ты разбила мою жизнь! Ты заноза, которую надо вырвать из моего тела. Какой подлый случай свел меня с тобой, какой дьявол так поразил мое тело и мозги, что я захотел соблазнить тебя!
 Бернелл изумленно смотрел на Дайнуолда, слова которого показались ему настолько нелепыми, что он сказал увещевающим тоном пастыря:
 — Но, сэр, вы станете графом, король распорядился на этот счет. Вы станете графом Сент-Эрт — первым в могущественном роду, у вас будет и земля, и власть над всем Корнуоллом. Король даст вашей жене щедрое приданое. Вы сможете отремонтировать замок, преумножить свои стада, собирать больше урожая. Ваши земли будут процветать и шириться, ваши люди будут жить дольше, ваш священник спасет больше душ. Сент-Эрт превратится в цветущий, изобильный…
 — Я отказываюсь от этой женщины! — заорал Дайнуолд так, что эхо прокатилось под сводчатыми потолками. — Клянусь перед Богом, мне не нужна в жены дочь короля. Я не хочу быть связанным ни с проклятым королем, ни с его проклятой дочкой! Я хочу, чтобы меня оставили в покое. Я хочу жить в моем убогом замке с разрушенными стенами! Я хочу вести беспутную жизнь и совершать грешные поступки! Оставьте мне оборванных крестьян и старые туники! Избавьте меня от этого ужасного наказания! Проклятие, мои люди не хотят жить дольше! Мой священник не хочет спасать душ больше!
 Он повернулся к молчаливо стоящей жене, буркнул себе под нос что-то нечленораздельное и направился к выходу.
 — Ваш отец и наш благородный король шлет вам привет, миледи, — сказал Бернелл, пытаясь как-то разрядить обстановку. Он поднялся и взял ее за руку. Филиппа была бледна и явно не понимала, что происходит.
 Роберт попытался найти подходящие слова, чтобы все объяснить и, главное, успокоить ее. Впрочем, он отлично понимал волнение и растерянность девушки: не каждый день тебе говорят, что ты дочь короля.
 — Леди Филиппа, я знаю, что эта новость ошеломила вас, но теперь все встало на свои места и все объяснилось. Король… он не мог сказать вам раньше, но он всегда помнил о вас, потому что вы были его любимой дочерью. Он отдал вас на воспитание лорду Генри, но всегда помнил и заботился о вас.
 Филиппа посмотрела на Бернелла и, к его удивлению, спросила:
 — Почему король хотел, чтобы меня, девочку, научили читать и писать?
 Бернелл от неожиданности открыл рот. Кажется, у девушки не все в порядке с головой.
 — Видите ли, миледи, я не могу сказать с уверенностью…
 — Полагаю, у меня была мать?
 — Да, миледи. Ее звали Констанс, и она вышла замуж за дворянина. Король говорил мне, что она была очень молода, когда родила вас.
 Возможно, когда-нибудь вы захотите познакомиться с ней.
 — Понятно, — сказала Филиппа. Теперь по крайней мере ясно, почему ее не любила леди Мод. Бедной женщине навязали королевского ублюдка. Столько новостей сразу Филиппа была не в состоянии переварить, да и не стремилась. Сказать по правде, все ее мысли были заняты Дайнуолдом.
 — Мой муж не хочет меня, — сказала Филиппа и огляделась. Она увидела старую Агнесс, Марго, Горкела, Круки и остальных обитателей Сент-Эрта, которые глазели на нее и дивились. Неужели они будут дразнить ее незаконнорожденной? Будут презирать ее или, наоборот, кланяться, пока у них не отнимется поясница?
 — Просто ваш муж очень смущен, миледи. Его поведение и бездумные слова показывают, что он, очевидно, ошарашен своим новым положением и не может поверить выпавшей ему удаче.
 — Мой муж, — спокойно сказала Филиппа, — все понимает правильно. Но он отличается от остальных мужчин. Вот почему я люблю именно его, а не кого-нибудь другого. Он не дорожит властью или богатством, которого так жаждут многие, он никогда не искал и не желал их. Больше всего на свете он ценит свободу, а свобода для него — это прежде всего возможность делать то, что ему хочется, и чтобы никто не смел вмешиваться в его жизнь. Теперь все это изменилось, и причиной оказалась я. По своей воле он никогда не женился бы на незаконнорожденной дочери короля, сэр. Предложите ему графство, деньги, власть над людьми — и он пошлет вас к черту. Вы никогда не уговорите его принять подобный дар. Увы, судьба уготовала ему неприятный сюрприз. Он женился на мне как на Филиппе де Бошам, а теперь возненавидел меня — потому что я оказалась королевских кровей.
 Филиппа отвернулась и вышла из зала.
 Во внутреннем дворе она застала удивительную картину: ее бывший отец гонялся за Дайнуолдом, а Эдмунд пытался схватить его за края туники.
 — Мой бесценный мальчик! Мой благородный рыцарь! Мой спаситель! — кричал лорд Генри.
 Он наконец поймал Дайнуолда, обхватил руками за шею и звонко расцеловал в каждую щеку.
 Филиппа содрогнулась.
 Из главного зала вышел Круки и, увидев этот спектакль, завопил, глядя в голубое небо:



   Мой бедный господин от горя онемел,
   Рыдать готов и бел как мел,
   Принцессу в жены взял, свободу потеряв,
   Но делать нечего, теперь он королевский зять!



 Филиппа повернулась к шуту и хорошенько треснула его. Пытаясь удержать равновесие, Круки взмахнул в воздухе руками, но это не помогло, и он покатился по ступенькам, оглашая двор криками:
 — Меня ударила принцесса! Добрый король, спаси меня!




 Глава 21


 Дайнуолд застыл на месте, стиснутый мощными объятиями лорда Генри, который заливал его тунику обильными слезами и целовал попеременно то в шею, то в ухо. Он так сильно сжал Дайнуолда, что тот испугался, не хрустнут ли у него ребра.
 Ты прекрасный, благородный рыцарь, милорд, — захлебываясь от радости, без конца повторял лорд Генри. — Я всегда это знал, просто я думал… и… Да, это Бог спас и благословил меня! Я больше никогда не буду противиться небесному ходу вещей, даже если этот ход запутан и мне непонятен.
 — Отойдите от меня, милорд! И заберите свою дочь! Я не хочу ее. Вы только посмотрите — она бьет моих слуг!
 — Но, мой бесценный мальчик, мой дорогой господин, подожди! Она самая желанная жена, она такая послушная…
 — Ха, послушная! Черта с два! Она королевская дочка, как же она будет послушной!
 — Нет, она очень добрая и покорная. Я растил ее и воспитывал… с помощью моих слуг и священников, которые научили ее всему, что она знает… Я лично наблюдал за ее уроками.
 — Не сомневаюсь, что это тоже не прошло для нее бесследно, — буркнул Дайнуолд и стремглав бросился к конюшне. Филиппа в растерянности подошла к лорду Генри. Она не знала, что делать.
 Чего он так испугался? Ему даруют землю и всякие богатства. Его тесть — король Англии! И ты послушная, Филиппа, я в этом не сомневаюсь.. Не важно, что у тебя не золотые волосы, как у Плантагенетов. — Лорд Генри оглядел свою бывшую дочь. — Я не понимаю его. Он взвыл, как раненая собака, и бросился наутек, словно его собираются убить.
 Филиппа только покачала головой, на большее у нее не было сил. Слезы сдавили ей горло.
 Эдмунд потянул ее за рукав:
 — Ты правда дочь короля?
 — Похоже, что да.
 Эдмунд замолчал и посмотрел на Филиппу, словно пытался разглядеть видимые следы чудесного превращения, которое произошло с ней.
 Что, Эдмунд, ты тоже ненавидишь меня?
 — Не говори глупости, Филиппа. — Эдмунд посмотрел вслед отцу. — Папа всегда хвастался, что его жизнь — это его личное дело. Он и мне много раз повторял, что я должен быть тем, кем сам захочу, а не кем захотят другие. Он говорил, что не желает, чтобы им командовали. А еще он говорил, что в жизни слишком много случайностей и так непросто понять, что — награда, а что — наказание.
 — Да, я словно слышу его голос. Именно так он и считает. — Филиппа снова повернулась к лорду Генри. — Меня всегда удивляло, почему я такая высокая. Я слышала, король тоже высокий. Ведь его даже звали Эдуард Длинноногий?
 Лорд Генри кивнул:
 — Послушай меня, девочка. Я делал для тебя все, что мог.
 — Я это хорошо знаю и благодарна вам, милорд. Но для леди Мод это было нелегко. Она всегда меня ненавидела, хоть и старалась скрывать свои чувства. По крайней мере поначалу.
 Лорд Генри попытался было разубедить Филиппу, но это было непросто — леди Мод действительно всегда злилась, что ей навязали незаконнорожденного ребенка короля, — и он решил не продолжать эту тему.
 Филиппа задумчиво посмотрела на своего бывшего отца:
 — Ты только что сказал, что у меня волосы не золотистые, как у Плантагенетов, а самые обычные.
 — Нет, я был не прав. В тебе все необычно. Твои глаза, Филиппа, голубые, как августовское небо, — глаза Плантагенетов. Да, — продолжал лорд Генри, потирая руки.
 — Да, король будет очень рад, когда увидит тебя.
 Встреча с королем — сейчас это не особо занимало ее. Все дети имеют отцов. Она — всего лишь результат неосмотрительности короля, и вот теперь это разрушило ее жизнь.
 — Простите меня, сэр, — сказала она. — Мне нужно решить, что делать.
 Если хотите остаться, идите в комнату Эдмунда. Если лорд-канцлер тоже решит остаться, пусть ложится спать… — Она остановилась, пожала плечами и вышла.
 — Филиппа в отчаянии, — сказал Эдмунд старику. Только подумать, дылда — королевская дочь! От этого спятить можно. Тогда получается, что король Англии — его приемный дедушка?
 — Твой отец примчится назад, как только придет в себя и все хорошенько обдумает.
 — Вы не знаете моего отца, — возразил Эдмунд, — а Филиппа знает. — Эдмунд оставил лорда Генри и пошел к Круки, который все еще сидел на земле, потирая челюсть.
 — Меня ударила принцесса. — Лицо Круки светилось от счастья. — Настоящая принцесса. Она ударила меня кулаком. Меня, глупого осла. Самого обычного из обычных людей и этим необычного.
 — Более того, Круки, королевская дочь собиралась снести тебе голову.
 — О, маленький хозяин, ваша приемная мать королевских кровей, и это делает вас… гм-м… чем это вас делает?
 — Возможно, почти таким же необычным, как ты, Круки, — хихикнул Эдмунд, увидел Горкела и побежал к нему.
 — Хозяйка в смятении, и хозяин тоже, — возвестил Горкел.
 — Да.
 Горкел скрипнул зубами и почесал подбородок.
 — Ты должен поговорить с хозяином. Ты его плоть и кровь. Тебя он не выгонит.
 Мальчик согласился, хорошо понимая, что не сможет сказать отцу ничего, что бы заставило того передумать.
 Но Эдмунд опоздал: Дайнуолд верхом на Филбо уже выезжал из замка.
 Войдя в спальню, Филиппа села на кровать и сложила руки на коленях. В этот день произошло столько событий, что они не умещались у нее в голове. Подумать только: слова, всего лишь слова, сказанные этими людьми, так изменили ее жизнь! Ее не особенно занимало, что она оказалась незаконнорожденной дочерью короля. Ее не трогало, что леди Мод сделала большую часть ее жизни несчастной. Ей было наплевать на то, что она теперь знала, почему Вальтер так хотел жениться на ней. Можно только предполагать, какие подарки он надеялся получить после свадьбы!
 Она думала только о муже. У нее из головы не выходило его бледное лицо, в ушах звенел его взбешенный голос. Она заново переживала обвинение в предательстве, хотя, видит Бог, здесь не было ее вины. Возможно, Дайнуолд рано или поздно согласится с этим, но сейчас его ярость так сильна, что он не разбирает, кто прав, а кто виноват.
 Если бы в этот момент в ее спальне оказался король Эдуард, Филиппа стукнула бы его так же сильно, как Круки.
 Жизнь коварна, как топкое болото. Филиппа поднялась и стала ходить по комнате. Что делать?
 Может, Дайнуолд вернется? Конечно, вернется. Должен — потому что ему некуда идти и он не может бросить своего сына.
 Филиппа знала, что надо отдать распоряжения слугам и сказать Нортберту, чтобы он позаботился о солдатах лорда-канцлера и о стражниках лорда Генри, узнать о планах Роберта Бернелла и лорда Генри. В конце концов долг хозяйки взял верх, и Филиппа покинула спальню.
 Лорд Генри и Роберт Бернелл пили вино Дайнуолда и дружелюбно болтали. Оба они заявили, что останутся до утра, и оба были в таком возбуждении от выпитого, что Филиппа засомневалась, сможет ли Бернелл сохранить вертикальное положение.
 Филиппа разыскала Марго; при виде хозяйки та принялась так усердно кланяться, что Филиппе показалось — девушка сейчас уткнется лицом в пол.
 — Прекрати сейчас же, Марго. Ведь я такая же, как и раньше. Пожалуйста, не нужно… — Филиппа вдруг умолкла, невидяще посмотрела в пустоту и залилась слезами.
 Чья-то маленькая рука тронула ее за плечо, и Филиппа сквозь слезы увидела Эдмунда.
 — Отец вернется, Филиппа. Он должен вернуться. Он передумает.
 Она кивнула в ответ.
 Дайнуолд не вернулся. Ни в ту ночь, ни после. А через день в Сент-Эрте появился еще один гость. Он приехал верхом на великолепном вороном скакуне и спросил Роберта Бернелла. Лорд-канцлер этим утром должен был уехать, но вчерашний вечер, проведенный с лордом Генри за обильным возлиянием, вынудил его сегодня изменить свои планы, и он задержался в постели — бывшей постели управляющего — почти до полудня. Даже сейчас он еще был бледен.
 В первый момент Филиппа подумала, что это вернулся Дайнуолд; убедившись, что ошиблась, она от разочарования готова была убить незнакомца.
 Его звали Роланд де Турней. Филиппа поклонилась новому гостю, даже не взглянув на него и не узнав, кто он такой, и молча проводила в комнату, где, превозмогая дурноту, у потухшего очага сидели Бернелл и лорд Генри.
 Бернелл вскочил на ноги. Его голова мгновенно прояснилась.
 — Де Турней! Что ты здесь делаешь? С королем все в порядке? Или ему нужна…
 — Я здесь по приказу короля, — прервал его Роланд, делая знак рукой, чтобы он вновь сел. — Я обещал ему, что поеду переговорить с тобой о его незаконнорожденной дочери. Он хочет, чтобы я посмотрел на нее.
 Теперь поднялся лорд Генри.
 — У короля уже есть зять, и это де Фортенберри, сэр!
 Роланд приподнял черную бровь:
 — Вы хотите сказать, что Филиппа уже замужем?
 — Да, и за человеком, которого ей выбрал король. Роланд рассмеялся:
 — Значит, моя поездка оказалась напрасной! Этот рыцарь уже завоевал ее?
 Филиппа, слышавшая этот разговор, решительно вышла вперед:
 — Вас прислал король?
 Увидев королевскую дочь, Роланд умолк. Раньше он не понял, кто она такая, но теперь, посмотрев внимательнее, обнаружил, что девушка похожа на Эдуарда: такие же ясные голубые глаза и правильные черты лица. Она была красива, высока, хорошо сложена, а волосы — о, густые, вьющиеся волосы, обрамлявшие лицо и спускающиеся на спину! От мысли, что он приехал слишком поздно, Роланда на секунду охватило что-то вроде разочарования — но всего лишь на секунду.
 — Король и ваш многоуважаемый отец просто просил меня навестить вас.
 — Я уже замужем, — глухо сказала Филиппа. — Правда, я не знаю, считает мой муж меня своей женой или нет, потому что он покинул замок, когда узнал, что мой отец — король Англии.
 Черная бровь Роланда взметнулась на целый дюйм.
 — Филиппа, незачем все рассказывать посторонним, — вмешался лорд Генри. — Это не его дело.
 — Почему не его? К нам прислал этого человека король. Может быть, сэр очередной кандидат скажет, что я ему не подошла, и тогда следующим претендентом на роль моего мужа станет Вильям де Бриджпорт. Как знать? — Повернувшись к Роберту Бернеллу, Филиппа сухо добавила:
 — Даже если мой муж расторгнет наш союз, я не хочу этого мужчину. Вы слышите меня? Я вообще не хочу никаких других мужчин. Вы понимаете меня, сэр?
 — Да, миледи, я вас хорошо понимаю.
 Боже, подумал Роланд, глядя на молодую женщину, она по уши влюблена в де Фортенберри! Как это могло случиться?
 — Не имеет значения, понимает он это или нет, — фыркнул лорд Генри. — Роланд де Турней, Филиппа вышла замуж за де Фортенберри до того, как они оба узнали, кто ее настоящий отец. Теперь дело сделано, и вы можете со спокойной совестью уезжать. — И лорд Генри так посмотрел на Роланда, словно хотел вонзить ему в шею меч.
 — Не будь таким грубым, па… милорд, — сказала Филиппа. — Если он хочет, пусть остается в Сент-Эрте. Мне все равно. У нас есть и свободные комнаты, и вино. А если ему нужно возвращаться в Лондон, пусть расскажет королю, что он здесь увидел и…
 Она вдруг замолчала и посмотрела на Роланда — собственно, не на него, подумал Роланд, а куда-то сквозь него. В ее красивых глазах было столько боли, что он вздрогнул; Филиппа внезапно повернулась и, ни слова не говоря, вышла.
 Чертов кретин, — буркнул лорд Генри. — Если бы он не был ее мужем, я бы перерезал ему глотку.
 Роланд покачал головой.
 — Вы хотите сказать, что ее муж уехал, когда узнал, что она дочь короля?
 — Да, именно это, — ответил лорд Генри. — Как бы я хотел размазать его куриные мозги по стене! Роланд улыбнулся. Судьба снова уберегла его от, казалось бы, неминуемой беды. Он не мог понять, почему де Фортенберри так повел себя. Может, он сумасшедший? Сам он не хотел жениться, пусть даже на дочери короля, совсем по другой причине. Роланд решил переночевать в Сент-Эрте, а утром нанести визит в Вулфитон Грейламу де Моретону. Незаконнорожденная дочь Эдуарда его больше не занимала. Он выполнил обещание, данное королю, и все разрешилось весьма удачно, по крайней мере для него. Девушка уже замужем, и ему в этой пьесе роли не досталось.
 Совершенно забыв о первоначальной цели своей поездки, Роланд подробно обсудил с канцлером и лордом Генри политическую ситуацию в Шотландии и несговорчивость короля Александра и его фаворитов. Трое мужчин, не смущаясь отсутствием хозяев, ели до отвала, пили чудесное вино и до самой ночи спорили и кричали друг на друга.
 Хозяин Сент-Эрта и в недалеком будущем граф Сент-Эрт не появлялся. И его отвергнутая жена тоже.


Замок Вулфитон

 — Прижми его к земле, Рольф! Хелфир, держи ему другую ногу, он чуть не заехал мне в заветное место! А ты, Осберт, заломи ему руку за спину! Нет, не ломай! Только утихомирь его!
 Удар был так силен, что сбил Грейлама с ног. Потирая ушибленную челюсть, лорд Грейлам де Моретон смотрел, как двое его слуг придавили Дайнуолда к земле, третий сел ему на колени, а четвертый на грудь. Дайнуолд выл, задыхался и ловил ртом воздух, поскольку Осберт был веса весьма немалого.
 Конечно, Фортенберри застал его без охраны и совершенно врасплох. Его так называемый друг въехал в ворота Вулфитона, приветствуемый его обитателями, поскольку Дайнуолда все знали как союзника. Никто не мог предположить, что в следующее мгновение он спрыгнет с коня и бросится на хозяина замка… Грейлам взглянул на красное от бешенства лицо Дайнуолда.
 — Какая муха тебя укусила, Дайнуолд? Кассия, не бойся, со мной все в порядке. Это наш сосед, который слегка спятил. Он набросился на меня, словно дьявол, выскочивший из преисподней.
 — Дай только мне встать, вонючий щенок, и я разрублю тебя надвое!
 — Нет, сэр, — вежливо сказал Рольф. — Не шевелитесь, а то я сломаю вам руку.
 Кассия смотрела то на Дайнуолда, то на мужа.
 — А-а… — наконец догадливо протянула она, — Дайнуолд узнал, как ты удружил ему, милорд, и приехал выразить тебе свое неодобрение.
 — Отпусти меня, ты, трус, и я вытрясу из тебя все кости!
 Грейлам присел возле друга:
 — Послушай меня, дурень, и послушай хорошенько. Тебе незачем жениться на дочери короля, и ты сам это отлично знаешь. Мы с Кассией видели твою Морган, или Мери, или как там ее, и знаем, что ты хочешь только эту девчонку. Мы решили, что если ты соберешься на ней жениться, то плевать тебе на короля. Мы знаем, что ты ни перед кем не будешь кланяться, будь то король, султан или Бог. Разве не так?
 — Я женился на ней еще до того, как приехал Бернелл! — взвыл Дайнуолд. — Она уже стала моей женой!
 — Тогда в чем же дело? Ты ведешь себя как полоумный. Приди в себя, и я отпущу тебя.
 — Ее зовут не Морган и не Мери, черт бы тебя побрал! Ее зовут Филиппа де Бошам, и она и есть проклятая дочка короля!
 Грейлам поднял глаза на жену, и они долго смотрели друг на друга.
 — Ну, — сказал наконец Грейлам, — такого поворота я не ожидал.
 Кассия опустилась на колени возле Дайнуолда и ласково коснулась рукой его щеки.
 — Мой друг, ты напрасно упрямишься. Ты женился на девушке, которая была тебе предназначена королем. И она же оказалась той девушкой, на которой ты сам хотел жениться. Чудесный финал. Все довольны или должны быть довольны. Ты теперь королевский зять. Это же так много значит! Конечно, тебе придется стать более, э… разборчивым и не с таким рвением освобождать толстых торговцев от их товара. Возможно, тебе придется быть несколько более почтительным, особенно в присутствии короля. Только и всего. Мы желаем тебе только блага, ты ведь знаешь…
 — Будь проклято ваше благо! — заорал Дайнуолд, и его глаза налились кровью. — Твой паршивый муж сделал это, потому что думает, будто я украл вино, которое отец послал тебе. Признайся, толстозадый сукин сын, ты хотел отомстить мне — я знаю это, как знаю все твои уловки и хитрости!
 — Не смей оскорблять моего мужа, — сказала Кассия тоном, которого Дайнуолд раньше никогда у нее не замечал: тихо и зловеще. Это охладило его, но он обиженно повторил:
 — Да-да, он хотел отомстить мне, я знаю. Кассия улыбнулась:
 — Замолчи и веди себя прилично. Рольф, отпусти его, он больше не будет делать глупости. Во всяком случае, — добавила Кассия и многозначительно посмотрела на Дайнуолда, — лучше их не делать, а то будешь иметь дело со мной.
 Дайнуолд взглянул на красивую беременную женщину и натянуто улыбнулся:
 — Я не хочу иметь с тобой дела, Кассия, но не могла бы ты отвернуться на минутку? Я только хорошенько врежу твоему мужу. Всего один удар, один маленький удар.
 — Нет. Идем, выпьем эля. Где Филиппа? Где твоя прекрасная новобрачная?
 — Не сомневаюсь, что она пляшет и поет для этого чертова лорда-канцлера и своего па… тьфу, этого идиота лорда Генри де Бошама.
 — С чего ты взял, что она рада твоему побегу из Сент-Эрта? А ты именно сбежал: накричал на бедную девочку и уехал дуться к нам в Вулфитон.
 Дайнуолд посмотрел на маленькую женщину, сидящую рядом с ним, и повернулся к ее мужу.
 — Закрой ей рот, Грейлам, — рявкнул он. — Она становится невыносимой. Она злит меня не хуже моей девки.
 Грейлам засмеялся:
 — Кассия говорит правду. У тебя есть жена, Дайнуолд, и какая разница, кто ее отец! Ты ведь женился на ней не из-за отца. Ты женился на ней потому, что любишь ее.
 — Нет! Прикуси свой длинный язык! Я женился на девке, потому что переспал с ней, а она оказалась девственницей, и у меня не было выбора, кроме как жениться, так как мой сын… мой полоумный девятилетний сын… потребовал, чтобы я сделал это!
 — Ты бы все равно на ней женился, — сказала Кассия, — требовал это Эдмунд или нет.
 — Да, — согласился Дайнуолд, горестно понурив голову. — Я не могу допустить, чтобы у нее был незаконнорожденный ребенок.
 — Тогда почему ты ведешь себя, как последний глупец, который думает только о себе? — спросил Грейлам.
 — Не правда, я думал о ней, но я полагал, что ее отец — старый кретин лорд Генри. Так нет же, ее родителем должен был оказаться король Англии! Король Англии, Грейлам! Я этого не вынесу. Я откажусь от нее. Она завлекла меня и выставила на посмешище. Я отправлю ее в монастырь, аннулирую наш брак.
 Она убаюкала меня нежными улыбками и словами о любви.
 Кассия скинула с кресла кошку и предложила Дайнуолду сесть.
 — Ты не сделаешь этого, Дайнуолд. Сядь, мой друг, и поешь. Ты же ничего не ел, так ведь? Вот свежий хлеб и мед.
 Дайнуолд безропотно подчинился.
 Грейлам и Кассия предоставили ему полную возможность дать выход ярости, поругаться и побраниться всласть, не стесняясь в выражениях, до тех пор, пока на третий день после неожиданного появления Дайнуолда в Вулфитоне во внутренний двор замка не въехал Роланд де Турней.
 Увидев Дайнуолда, Роланд долго и пристально смотрел на него. Человек, представший его опытному глазу, был в самой крайней степени нервного истощения. Лицо осунулось, черные полукружья легли под ввалившимися и красными от бессонных ночей глазами — он даже отдаленно не напоминал счастливчика, которому выпал завидный жребий.
 — Ну, — протянул Роланд, — а я-то гадал, куда ты исчез. Твоя жена в ужасном состоянии, мой без пяти минут граф Сент-Эрт.
 — Я не желаю быть графом, черт возьми! Постой-ка… Что ты говоришь? Филиппа в ужасном состоянии? Она больна? Что с ней случилось?
 — Ты сам говорил, что она любит тебя, Дайнуолд, — сказала Кассия. — Нет ничего удивительного, что после твоего бегства она мучается и страдает. Роланд вслух подивился непонятливости Дайнуолда и терпеливо пояснил:
 — Твоя жена любит тебя, что для меня совершенно необъяснимо, но, увы, это так. Вот почему она в отчаянии от твоего неожиданного исчезновения, и все слуги тоже, потому что волнуются за нее. Твой сын не отходит от Филиппы, пытаясь поднять ей настроение, но это не в его силах. Лорд-канцлер и лорд Генри в конце концов уехали, потому что в Сент-Эрте стало мрачно и уныло. Ни у кого нет желания веселиться, даже у твоего шута Круки. Он валяется в кустах и бормочет что-то о Божьей милости. Может, я чего-то не понимаю, но мне кажется, что ты просто глуп, мой дорогой граф.
 — Я не граф, черт тебя побери! И не спрашиваю твоих советов, де Турней!
 — Да, не спрашиваешь, но я решил дать их просто так, как говорится, бесплатно. У тебя прекрасная жена, и она не заслужила такого жестокого обращения.
 Казалось, Дайнуолд вот-вот набросится на Роланда с кулаками, и Грейлам поспешил вмешаться:
 — Я давно жду тебя, Роланд. Дайнуолд, иди зализывай раны где-нибудь еще и не вздумай драться с Роландом. Он наш лучший друг, и, если ты хотя бы плюнешь на него, Кассии это не понравится.
 Бормоча под нос ругательства, Дайнуолд отправился на тренировочную площадку Вулфитонского замка и там дал выход своей энергии в состязаниях с Рольфом и другими солдатами.
 А Роланд повернулся к Грейламу и с улыбкой сказал:
 — Много времени прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз. Но наконец я здесь. Это твоя жена? Прекрасное создание, похожее на сказочную принцессу. Она называет тебя «мой волосатый воин», да?
 — Да, — вмешалась Кассия и протянула Роланду руку.
 Он легко сжал крепкими пальцами ее ладонь и улыбнулся:
 — У вас будет ребенок, миледи.
 — Это почти незаметно, но у тебя глаз острее, чем у орла, Роланд! — пошутил Грейлам. — Да, еще чуть-чуть — и она подарит мне очаровательную дочь.
 — Сына, милорд. Я ношу сына.
 Роланд с удивлением посмотрел на них. Он много лет знал Грейлама де Моретона и считал его другом.
 Но он знал его как человека твердого и неумолимого — ценного в бою, если он на твоей стороне, сильного и храброго, но абсолютно лишенного нежных чувств и тем более способности угодить такой утонченной женщине, как Кассия. Но он угодил, это очевидно. Роланд дивился и думал, что это прекрасно, но не желал бы, чтобы такие перемены произошли и с ним. Нет, никогда. Он не понимает подобной чепухи и понимать не хочет.
 — Идем, Роланд, — сказал Грейлам, — я полагаю, у тебя есть для меня что-то важное. Кассия, я бы хотел, чтобы ты отдохнула, дорогая. Нет, не спорь со мной, ты будешь отдыхать, даже если мне придется для этого привязать тебя к кровати. — Он ласково коснулся ладонью ее щеки и легонько поцеловал в губы. — Иди, любовь моя.
 И Роланд снова удивился.
 Мужчины с флягой эля расположились в большом зале.
 — Мне нужно ехать в Уэльс, но не под своим именем, — без обиняков начал Роланд. — У тебя есть друзья среди баронов Марчер? Дай мне рекомендательное письмо к кому-нибудь из них. Возможно, мне придется нанести неожиданный визит.
 — Снова играешь в шпионов? — спросил Грейлам. — Не сомневаюсь, мой друг, что ты и Богу мозги запудришь, убедив его, будто ты один из ангелов. Можно поехать к лорду Ричарду де Авенеллу, отцу леди Чандры де Верной. Ты ведь знаешь ее мужа, Джернона?
 Роланд кивнул:
 — Да, встречал обоих в Иерусалиме.
 — Тогда решено. Я велю своему управляющему написать письмо лорду Ричарду. Он будет рад принять тебя. И скоро ты отправляешься?
 Роланд, скрестив руки на груди, озорно сверкнул глазами.
 — Знаешь, Грейлам, я бы, пожалуй, немного задержался здесь, чтобы посмотреть, чем кончится у Дайнуолда с женой и тестем. Конечно, если ты не возражаешь.
 Грейлам засмеялся:
 — Да, я бы тоже не прочь посмотреть на лицо Эдуарда, когда ему скажут, что Дайнуолд, узнав, что он теперь родственник короля, выругался и сбежал. Король, наверное, первый раз в жизни лишится дара речи.


Вблизи Сент-Эрта

 Вальтеру де Грассе хотелось плеваться, что он и делал. Во рту стоял привкус желчи. Голова раскалывалась. Вчера он до хрипоты спорил с Бриттой, которая вцепилась в него и, заливаясь горючими слезами, умоляла остаться с ней и не ехать вдогонку за Филиппой. Но он вырвался из ее объятий. И вот теперь торчит здесь в мучительном ожидании подходящего момента.
 Он вернет Филиппу во что бы то ни стало. Он вернет ее и убьет наконец Дайнуолда де Фортенберри. Чертов мерзавец! И он оставит у себя Бритту.
 Вальтер примерно наказал стражников, позволивших женщине с маленьким ребенком удрать из Крандалла. Теперь ему предстояло разработать план ее поимки.
 Вместе с шестью самыми искусными и неутомимыми воинами де Грассе разбил лагерь в редком лесочке в миле от замка Сент-Эрт. Один из его людей постоянно находился в дозоре. Вальтеру уже сообщили, что хозяин Сент-Эрта куда-то уехал и пока не возвращался. Вальтер знал и о приезде лорда-канцлера и лорда Генри — значит, тайна рождения Филиппы уже раскрыта.
 Почему же тогда Дайнуолд ускакал из замка? Что за глупость!
 Наблюдая за отъездом лорда-канцлера, Вальтер испытывал облегчение, поскольку встречаться с королевскими солдатами у него не было никакого желания. Потом Сент-Эрт покинул и лорд Генри со своими людьми. Вальтер сидел, дожевывая кусок подгоревшего кролика, и ждал.


Замок Вулфитон

 — Девка какая есть, такая и есть, и с этим ничего не поделать.
 — Это верно, — согласился Грейлам.
 — Дайнуолд, ты ее любишь? — спросила Кассия, кладя на колени вышивку, заниматься которой ей мешал большой живот.
 — Вы, женщины, всегда толкуете о любви. Любовь — это выдумка, которая исчезает как дым, стоит лишь посмотреть на нее пристальнее.
 — Ты говоришь глупости почище Круки, — вздохнула Кассия. — Нужно смотреть правде в глаза, Дайнуолд. Ты обязан вернуться домой, к жене и сыну. А если будешь осторожен, то по-прежнему сможешь совершать набеги. Я думаю, мой муж с удовольствием составит тебе компанию: с тех пор как воцарился мир, он тоскует по приключениям.
 — Она права, Дайнуолд. Король ничего не обнаружит. Ты сможешь вести прежний образ жизни, просто теперь нужно будет с оглядкой выбирать очередную жертву. Да, Кассия верно говорит. Я бы и сам с удовольствием немного размялся.
 Дайнуолд просиял.
 — Филиппа тоже любит приключения, — сказал он. — Я думаю, ей понравится участвовать в набегах.
 — Значит, вам будет о чем с ней поговорить, — сказала Кассия и опустила голову, стараясь скрыть от Дайнуолда улыбку.
 К огромному удивлению Грейлама и его жены, Роланд де Турней вдруг возразил:
 — А я не согласен с Грейламом. Я согласен с тобой, Дайнуолд. Я думаю, тебе надо отправиться в Кентербери и объяснить архиепископу, что с тобой случилось. Мне кажется, архиепископ расторгнет ваш брак. В конце концов, девка поступила нечестно, скрыв, чья она дочь. К тому же незаконнорожденная. А какой мужчина захочет сочетаться браком с бастардом? Избавься от нее, Дайнуолд! Какая тебе разница, будет у нее ребенок или нет? Пусть король об этом беспокоится. Жизнь в замке войдет в нормальное русло, а ты со спокойным сердцем вернешься к своим любовницам.
 Но, к еще большему удивлению Грейлама и Кассии, Дайнуолд вскочил на ноги и посмотрел на Роланда так, словно тот вдруг превратился в жабу.
 — Заткни свой поганый рот, де Турней! Филиппа не знала, что она незаконнорожденная! И это не ее вина. Она честная, чистая, нежная и… — Он внезапно замолчал, сообразив, что попался в искусно расставленную другом ловушку, и покраснел до корней волос. — Чтоб ты сдох, чертов сын! — прорычал он и под дружный хохот выбежал из зала.




 Глава 22




Замок Сент-Эрт

 Филиппа стояла во внутреннем дворе и спорила с начальником стражи Сент-Эрта.
 — Мне все равно, что ты скажешь, Элдвин! Я не останусь здесь ни единого дня, да что там, ни единого часа! Твой хозяин сейчас в Вулфитоне, зализывает воображаемые раны и жалуется на меня лорду Грейламу и его «восхитительной маленькой» Кассии.
 — Неужели вы хотите отправиться в Вулфитон, хозяйка? Ссориться с хозяином в присутствии лорда Грейлама и слуг? Лорд Дайнуолд — ваш господин и муж, и вы не должны делать ничего, что плохо скажется на его репутации. Покинуть Сент-Эрт! Это уж совсем последнее дело. Ваш долг — оставаться здесь, пока лорд Дайнуолд не решит, что ему делать, и…
 Почувствовав, что терпение Филиппы иссякло, стоящий рядом Круки бросил на Элдвина выразительный взгляд.
 — Ты просто старый дурак, приятель! — сказал он. — У тебя хватает наглости говорить хозяйке, что она должна делать, а что не должна. Она принцесса, так что прикуси язык. Принцессы делают только то, что хотят, и, если она собирается ехать за хозяином, тебе придется подчиниться.
 — Я тоже поеду, — заявил Эдмунд, — потому что он мой отец.
 — И я!
 — И я!
 Обескураженный Элдвин оглянулся на собравшихся вокруг людей, которые явно поддерживали Филиппу. Старая Агнес, ощерив в улыбке свой беззубый рот, погрозила Элдвину костлявым пальцем, словно он был провинившимся мальчишкой.
 — Но, хозяйка, нельзя же всем уехать из замка! — возразил начальник стражи. — Агнес обязана остаться, чтобы следить за шитьем новой одежды, Горкел должен присматривать за всем остальным, а главное, за крестьянами.
 — Интересно, какую же работу ты оставил для себя? — ехидно спросила старая Агнес.
 — Я поеду с хозяйкой, — объявил Элдвин, выпрямляясь во весь свой весьма немалый рост и глядя сверху вниз на старуху, которая тут же поспешила спрятаться за спины окружающих.
 Филиппа расплылась в улыбке, и Элдвин, обрадованный тем, что развеселил хозяйку, и не менее довольный отступлением Агнес, гордо расправил плечи. Наверное, действительно стоит поехать за хозяином — возможно, это самое лучшее, что можно сделать в создавшейся ситуации. И разве не его, Элдвина, долг сопровождать госпожу?
 — Да, хозяйка, пусть будет так, как сказал наш храбрый Элдвин! — прокричала старая Агнес. — А уж я позабочусь, чтобы в ваше отсутствие эти болтушки работали примерно. Пусть только безмозглый кретин Принк посмеет мне перечить! Если старого дурака не успокоит Мордрид, я попрошу Горкела пройтись плетью по его заднице.
 — Да, — вмешался Страшила Горкел, — я прослежу, чтобы все было в порядке. Не беспокойтесь, хозяйка, никто не будет отлынивать от работы.
 Филиппа смотрела на знакомые и ставшие такими дорогими лица. Последние три дня показались ей кошмаром, несмотря на то что все обитатели замка пытались ее успокоить и развеселить. Она проглотила слезы и даже одобрительно кивнула, когда Круки прочистил глотку и запел:



   Мы идем за хозяином
   По длинной и долгой дороге,
   Мы его и пальцем не тронем,
   Только вырвем руки и ноги.



 Круки смолк и театрально закрыл рот ладонью, словно ужаснувшись собственным словам. Некоторое время Филиппа молча смотрела на него, потом засмеялась, и ей вторили неуверенные смешки в толпе. Филиппа почувствовала, что более или менее успокоилась. Она повернулась к Элдвину:
 — Собери пятнадцать хорошо вооруженных мужчин. Мы отбываем в Вулфитон через час. Что касается остальных… Вы будете готовить замок к возвращению хозяина. Мы закатим пир не хуже свадебного!


Вблизи Сент-Эрта

 Вальтер кипел от злости. Он заметил Филиппу во главе отряда, выехавшего из Сент-Эрта, но не решился напасть: у нее слишком много людей, и они основательно вооружены.
 Куда это она направилась? Неужели решила бросить мужа? Да, должно быть, так оно и есть: Филиппа бросила своего подлого ублюдка.
 Наконец-то она достанется ему! Вальтер подозвал своих людей, взобрался на коня и приказал всем ехать за ним. Если потребуется, он будет преследовать ее по пятам до самой Ирландии. Ведь придется же ей мыться или отправлять естественную надобность, вот тогда-то он и захватит ее врасплох.


Между Вулфитоном и Сент-Эртом

 Дайнуолд потрепал Филбо по холке. Конь слегка спотыкался от усталости, но летел не останавливаясь вперед, только вперед, словно чувствовал, что они едут домой.
 Дайнуолд мечтал о том, как обнимет свою жену, поцелует ее и скажет, что простил все ее многочисленные прегрешения, даже если она сама о них не помнит. Он будет любить ее до тех пор, пока Филиппа не потеряет голову от страсти и наслаждения.
 — Ах, Филиппа, — произнес он, глядя, как подрагивают уши Филбо, — скоро все будет как прежде, несмотря на то что я теперь граф. Я преклоню колени перед твоим проклятым отцом и докажу ему, что Дайнуолд де Фортенберри — человек чести, который любит его дочь больше, чем все блага мира. Я научусь писать, чтобы воспевать твою красоту в любовных сонетах и читать их вслух. — Филбо всхрапнул, и Дайнуолд сконфуженно замолчал. Последние слова показались ему чрезвычайно глупыми. Дайнуолд тряхнул головой. — Нет, никакой поэзии, — быстро поправился он, — но я покажу ей, как велика моя страсть. Я прошепчу ей на ухо о своей любви и околдую ее сердце нежными признаниями. Я никогда, никогда не стану больше кричать на нее. — Дайнуолд улыбнулся. — Да, вот это хорошая клятва.
 Клятва достойная и солидная, и он легко ее выполнит, он же человек спокойный и выдержанный.
 Он станет любить Филиппу, поддразнивать ее будет лишь изредка и слегка и потихоньку подчинит своей воле. Он же не тиран, чтобы требовать от нее полной покорности и безоговорочного послушания. Нет, его приказы будут разумными, и Филиппа станет охотно их выполнять, и ее красивые глаза загорятся от радости, потому что она будет восхищаться им и стараться доставить ему удовольствие.
 Внезапно Дайнуолд нахмурился — в нем снова взыграл дух противоречия.
 — Нет, ни за что! Я не стану очередной овцой в стаде короля! — громко сказал он и даже застонал, представив себя в покоях Эдуарда разодетым, как пугало, и ожидающим, пока король соблаговолит его принять. Картина была для него невыносимой, его всего коробило от нее, в сердце закипала бешеная ярость.
 Филбо заржал; Дайнуолд прервал свой нескончаемый монолог, и выбросил из головы воображаемые сцены, которые, как он успокаивал себя, не обязательно должны произойти в действительности. На расстоянии нескольких сот метров ему навстречу ехала группа всадников. Шестнадцать человек, как минимум. Неожиданно он узнал кобылу Филиппы, рядом с которой шли огромный жеребец Элдвина и пони Эдмунда.
 Что произошло? Куда Филиппа ведет его людей? Вон она, посередине группы, командует ими, распоряжается, как своими собственными слугами! Куда она тащит его сына? Дайнуолд замер.
 Она решила оставить его! Она решила, что занимает слишком высокое положение, чтобы продолжать якшаться с ним. Она покинула Сент-Эрт и отправилась в Лондон, ко двору своего отца, где будет носить драгоценности, прекрасную одежду и никогда больше не станет волноваться, что у нее нет ни одного платья.
 Гнев вскипел в жилах Дайнуолда, и он громко выругался. Он мгновенно представил себе всех придворных франтов, которые будут восхищаться и желать Филиппу — и не из-за ее отца, а потому что она сама… Черт бы побрал ее красивое лицо и прекрасное тело…
 — Проклятие! — прорычал Дайнуолд и послал Филбо в галоп. Кроме Эдмунда и Элдвина, рядом с Филиппой находился еще и Нортберт, его преданный Нортберт! Она украла у него сына, а его слуги помогли ей в этом!
 — Боже мой! — Элдвин подскакал поближе к Филиппе. — Это же хозяин! Вон, посмотрите, там Филбо. Хозяин мчится прямо к нам, да так быстро, словно за ним черти гонятся.
 — Или же он наконец увидел путь в рай, — улыбаясь заметила Филиппа.
 — Да, это папа, — подтвердил Эдмунд.
 — Давно пора. — Филиппа пришпорила кобылу. Впервые за последние три дня ее глаза заблестели, а на лице появился слабый румянец.
 Забыв обо всем, она следила, как к ней крупным галопом приближается Дайнуолд. Наконец-то он понял, что желает только ее и именно она — его жена, кто бы ни был ее отец! Как быстро он скачет! По ее телу пробежала теплая волна; Филиппа представила, как через мгновение Дайнуолд поцелует ее, не обращая внимания на других людей, может быть, даже посадит впереди себя на Филбо, чтобы ласкать всю дорогу назад в Сент-Эрт. Филиппа закрыла глаза и отдалась приятным мечтаниям. Он будет любить ее, и не останется ничего, кроме радости, улыбок и смеха. Никаких споров, злых упреков, разносящихся по всему замку криков.
 Услышав совсем рядом стук тяжелых копыт, Филиппа открыла глаза и поехала навстречу Дайнуолду, торопясь как можно скорее оказаться в объятиях мужа.
 Дайнуолд осадил Филбо, и могучий боевой конь резко остановился, слегка присев на задние ноги.
 — Филиппа!
 — Да, мой муж. Мы с твоим сыном и твоими людьми собирались…
 Дайнуолд не позволял Филбо приблизиться к лошади Филиппы — для собственного спокойствия ему требовалось держаться как можно дальше.
 — Ты проклятая ведьма! Как ты посмела украсть моего сына?! Как ты посмела уехать из Сент-Эрта?! Я знаю, куда ты собираешься, лживая женщина: ты отправилась ко двору своего проклятого отца, чтобы упиваться его благосклонностью и вниманием придворных. Убирайся с глаз моих долой, девка! Я не хочу тебя, я никогда не хотел тебя, и я отстегаю тебя кнутом, если ты не уедешь в ту же самую секунду, как я закончу говорить! Слышишь, девка?
 — Папа….
 — Скоро ты избавишься от нее, Эдмунд. Мы вернемся в Сент-Эрт, и все будет так, как до ее появления. Ты был прав, Эдмунд: она исчадие ада, ведьма, которая не давала нам ни минуты покоя и только и делала, что ворчала. Ты больше не будешь страдать от нее, и никто из нас не будет. Элдвин, Гален, Нортберт! Немедленно отойдите от нее! Она ваш враг! — Дайнуолд остановился, тяжело дыша.
 — Милорд, — воспользовавшись паузой, быстро проговорил Гален и взмахнул рукой, пытаясь привлечь внимание Дайнуолда, так как тот смотрел только на жену. Хозяин что-то перепутал, он ничего не понял! Гален бросил беспомощный взгляд на Филиппу, но она стояла неподвижно, оторопело глядя на Дайнуолда. — То, что вы думаете, хозяин, это не правда. Забудьте глупые предположения, которые…
 — Мы сейчас же возвращаемся в Сент-Эрт! — проревел Дайнуолд. — Убирайся отсюда, девка. Ты больше не сможешь врать мне и искушать своим нежным телом.
 Филиппа окаменела. Неужели Дайнуолд на самом деле решил, что она едет ко двору короля в Лондон и забрала с собой его сына? Она чувствовала внутри пустоту, и где-то в глубине — боль и гнев. Все кончено, прощайте ее мечты о любви…
 Дайнуолд продолжал ругать своих людей, называя их неблагодарными псами и негодяями, а они молчали, подавленные таким неожиданным всплеском ярости.
 Его лицо исказилось от бешенства и страданий, которые он испытывал. Они все предали его, перекинулись на сторону Филиппы! Дайнуолд слегка пришпорил Филбо. Он вернется в Сент-Эрт, а они могут делать что угодно, могут даже следовать за ней, черт побери! Он слышал, как за его спиной что-то прокричал Нортберт, но не стал оборачиваться. Он хотел оказаться как можно дальше отсюда и избавиться от той ужасной боли, что сжигала его душу. Дайнуолд подхлестнул Филбо, стремясь быстрее ускакать от Филиппы, от своих предателей-слуг и от сына, который предпочел остаться с этой девкой.
 — Все кончено, — проговорила Филиппа, с трудом шевеля губами. Она проиграла, теперь уже ничто не имеет значения… Неожиданно ее захлестнула волна гнева. Как этот безмозглый дурак мог так поступить с ней!
 — Нет! — закричала Филиппа вслед мужу. Она пришпорила кобылу и поскакала за Дайнуолдом, бросив через плечо:
 — Элдвин, оставайтесь здесь! Пусть никто ничего не предпринимает, я скоро вернусь! Эдмунд, не волнуйся, твоему папочке ничуть не повредит хорошенькая головомойка.
 Филиппа летела, не отрывая глаз от Филбо и крепко сжимая поводья. Она видела, как Дайнуолд дернулся в седле, когда услышал топот копыт ее лошади, заметила удивленное выражение на его лице; затем недоумение сменила ярость.
 Филбо устал, а кобыла была еще свежа, и Филиппа довольно быстро настигла Дайнуолда. Не долго думая она прыгнула на лошадь к мужу и схватила его за плечи. Дайнуолд моментально сообразил, что сейчас произойдет, и, развернувшись в седле, подхватил ее. Оба заскользили вниз и упали на землю. Дайнуолду удалось повернуться в воздухе, и он приземлился первым, приняв на себя тяжесть тела Филиппы. Его руки напряглись, и он застонал, на мгновение даже потеряв сознание.
 Узкая дорога в этом месте шла по склону холма. После удара о землю, они покатились вниз по траве и остановились среди густых зарослей фиалок.
 С трудом отдышавшись, Дайнуолд несколько секунд размышлял, целы ли его кости. Лежащая на нем Филиппа зашевелилась и слегка отодвинулась. Он заметил, что она совсем не пострадала, и обрадовался. Дайнуолд почувствовал, как колыхнулась ее грудь, и его мужская плоть мгновенно отреагировала. По крайней мере хоть эта часть тела в порядке! Густые роскошные волосы Филиппы выбились из-под ленты и разметались по сторонам, глаза блестели, и Дайнуолд поймал себя на том, что бессознательно ждет от нее вспышки отчаянной ярости.
 — Ты, идиот несчастный! — прокричала она в трех дюймах от его лица. — Мне надо было переломать тебе руки и ноги! Ты, ничего не соображающий болван! Да я тебя в порошок сотру.
 — Что касается рук и ног, то ты уже почти добилась своей цели, — заметил Дайнуолд. — Глупая женщина, я пытался защитить тебя, приняв удар на себя, но ты весишь столько, что у меня чуть было не лопнула селезенка. Когда мы шлепнулись на землю, я даже задохнулся.
 — Тебя в первую очередь должна интересовать не селезенка, а твоя пустая башка. — Филиппа замолотила кулаками по его груди. — У тебя и так мало мозгов, а сейчас ты и тех лишился, болван.
 Дайнуолд схватил ее за запястья, что оказалось не слишком легким делом, и в конце концов подмял под себя.
 — Вот сейчас, — его грудь тяжело вздымалась, — вот сейчас…
 Что сейчас, тщеславный ты ублюдок? Думаешь, я не догадалась, что ты искал утешения в Вулфитоне и нежная маленькая Кассия помогала тебе? Ведь так, негодный подонок? Ты провел три дня у своего друга, жалуясь ему и его жене на свою горькую судьбу? Проклиная меня и всех святых за свое несчастье? И что, твоя неподражаемая Кассия соглашалась и рыдала вместе с тобой, сочувственно заламывая руки? Отвечай!
 — Не совсем так. — Дайнуолд нахмурился. Филиппа пошевелилась, пытаясь высвободить руки, но он лишь усилил хватку. Ему хотелось целовать и бить ее одновременно, но вместо этого он нахмурился еще сильнее.
 — Я твой хозяин, девка, — произнес Дайнуолд с самыми своими повелительными интонациями. — Только я, и никто иной. Ты пришла ко мне, соблазнила меня, а я женился на тебе. Сейчас же замолчи, так как мне требуется все спокойно обдумать.
 — Обдумать! Ха! Ты не умеешь думать!
 — Куда ты направлялась с моими людьми и моим сыном? Не сомневаюсь, ты ехала в Лондон к своему отцу. Говори правду!
 Филиппа оскалилась и попыталась ударить Дайнуолда, но добилась только того, что его тело еще сильнее прижалось к ней. Это ее раздражало и в то же время возбуждало.
 — Да, — закричала она, — я ехала в Лондон! К моему отцу! Чтобы напяливать на себя драгоценности и роскошные платья и танцевать со всеми придворными!
 — Ну разумеется, ты только и думаешь о мужчинах да о тряпках и украшениях! А на остальное тебе наплевать! Чем бы занимался Эдмунд, пока ты флиртуешь с этими пустоголовыми куклами? Тебя это не интересует, дрянь ты этакая!
 Филиппа немного успокоилась. У нее кружилась голова, хотя непонятно, было ли это вызвано только падением с лошади. Дайнуолд оказался так близко, что она чувствовала его губы на своей щеке. Ей отчаянно хотелось избить его, а потом зацеловать, чтобы он забыл обо всем, кроме нее.
 — Не смотри на меня так, Филиппа, это не принесет тебе ничего хорошего и не умалит мой гнев. Не отпирайся — ты опять пытаешься меня соблазнить. Но нет! Ты предала меня, ты…
 Филиппа неожиданно изо всей силы рванулась, застав Дайнуолда врасплох. Он перекатился набок, не выпуская ее рук, и они оказались лежащими нос к носу. Дайнуолд не мог ничего с собой поделать: он поцеловал Филиппу, и тотчас же отшатнулся как ужаленный.
 — Дайнуолд…. — прошептала Филиппа и потянулась к нему.
 — Нет, я не позволю тебе снова обманывать меня. Держись подальше.
 Кровь ударила в голову Филиппе, и она с приглушенным возгласом накинулась на Дайнуолда и поцеловала, несмотря на его отчаянные попытки высвободиться. Она целовала его снова и снова, лизала его подбородок, покусывала нос и терлась щекой о его ухо. Дайнуолд же ощущал лишь давление ее живота на свои чресла. Он не понимал Филиппу: она давала и брала одновременно, это удивляло и приносило несказанное удовольствие. Он приказал себе лежать смирно, предоставив Филиппе действовать как ей заблагорассудиться — Девка, выслушай меня, — глухо проговорил он, когда она на мгновение оторвалась от его губ.
 Филиппа, все еще не совсем пришедшая в себя, приподняла голову.
 — Ты мой муж, идиот, — сказала она и снова поцеловала Дайнуолда. — Ты мой, и я никогда тебя не покину, как бы ни был велик мой гнев и какие бы глупые мысли ни приходили тебе в голову. Я ехала, чтобы забрать тебя домой, в Сент-Эрт. Теперь-то ты понимаешь?
 — Да остановись ты хоть на минуту! Моя бедная голова, ты ее сейчас оторвешь. Да, я понял тебя, но послушай и ты! Ты моя жена и никогда больше не покинешь меня. Уяснила? Ты останешься в Сент-Эрте или там, где я скажу. Тебе запрещается одной ехать в Лондон… Я этого не потерплю!
 — Чтобы я покинула тебя? Это ты меня бросил! Целых три дня я не знала, где ты и что делаешь, и только потом поняла, что ты отправился к своей возлюбленной неотразимой Кассии, поэтому-то и поехала за тобой.
 Филиппа в своем негодовании несколько раз дернула мужа за волосы. Дайнуолд застонал, и она отпустила его голову.
 — Ты помял все фиалки. Как ты смел подумать обо мне такие ужасные вещи? Ты невыносим, и я не знаю, за что люблю тебя… — Филиппа осеклась, внезапно осознав, что позволила себе открыть душу и теперь уязвима перед его насмешками и поддразниваниями.
 Дайнуолд внезапно улыбнулся своей кривоватой улыбкой, которая так нравилась Филиппе.
 — Ты действительно ехала, чтобы забрать меня домой?
 — Разумеется! Не собиралась я ни в какой Лондон! Неужели ты всерьез думаешь, что я могу украсть у тебя сына и забрать твоих людей? Дайнуолд, ты заслужил наказание… — Она замахнулась, но в последний момент остановилась, потому что увидела вызов в его глазах и тень улыбки на губах. Она тихо обругала Дайнуолда, затем наклонилась и крепко поцеловала его. Дайнуолд приоткрыл рот и ответил на ее поцелуй.
 — Да, — проговорил он, — подобное наказание я точно заслужил.
 Его руки скользнули вниз, крепче обхватывая ее тело.
 — Дайнуолд, — прошептала Филиппа.
 Он рывком поднял ее платье, и теперь его пальцы ласкали обнаженную кожу бедер, медленно двигаясь вверх, пока не достигли средоточия ее женственности. Дайнуолд глубоко вздохнул:
 — Как я скучал по тебе!
 — Нет, ты скучал лишь по моему телу, — прошептала Филиппа в перерывах между страстными поцелуями. — Тебя бы удовлетворила любая женщина, потому что ты похотливый петух. Я наслышана о твоих многочисленных любовницах и даже узнала у Эдмунда их имена.
 Чувствую, меня ждут страшные мучения, если я рискну взять к себе в постель другую женщину. Ты знаешь… все эти дни я мечтал, чтобы ты была рядом и я мог бы войти в тебя, а ты… а ты говорила бы мне, что чувствуешь….
 Филиппа поцеловала Дайнуолда, прервав его на полуслове. Она сгорала от страстного желания и совершенно не обращала внимания на то, что происходит вокруг. Дайнуолд и сам забыл, где находится, пока не услышал поблизости тихий голос Элдвина:
 — Хозяин…
 В данный момент Дайнуолду больше всего на свете хотелось, чтобы они с Филиппой оказались единственными людьми на земле. Он нехотя открыл глаза и поспешно одернул ее платье.
 Что случилось, Элдвин? На нас надвигается вражеская армия, и ты собираешься узнать, в какую сторону лучше отступать?
 — Нет, хозяин, еще хуже.
 — Что, клянусь всеми святыми, может быть хуже?
 — Скоро пойдет дождь, хозяин, и очень сильный. Нортберт говорит, вода затопит ложбинку, в которой вы сейчас лежите, а Нортберту можно верить, он хорошо читает по облакам.
 Дайнуолд поднял голову. Небо и в самом деле затянули низкие серые тучи, но сейчас это казалось ему несущественным.
 — Большое спасибо, Элдвин.
 Отвезите Эдмунда в Сент-Эрт. Девка… эээ… моя жена останется со мной. Ступай, не задерживайся больше ни на секунду. Торопись!
 Элдвина едва ли можно было назвать слепым, и он прекрасно понимал, чему помешал столь несвоевременным появлением. Он быстро развернулся и поспешил к ожидавшим неподалеку всадникам. Вскоре до Дайнуолда донесся стук копыт удаляющихся лошадей.
 — Вот сейчас…
 — Что сейчас?
 — Сейчас среди этих фиалок я покажу тебе, что умею делать.
 Когда на лицо Филиппе упали первые дождевые капли, она даже обрадовалась, потому что все ее тело пылало как в огне. Дайнуолд ласкал ее до тех пор, пока она не закричала, выгибаясь навстречу ему и чуть не сходя с ума от желания. А когда он приподнялся, она потянула его к себе, и он упал, захлебываясь от смеха и от стонов, потому что Филиппа целовала его шею и грудь, ее руки блуждали по его телу… Вскоре ее рот оказался на его животе, потом ниже, и она начала ласкать его руками, губами, языком… Дайнуолд подумал, что не выдержит этой пронзительной сладкой муки и достигнет вершины раньше времени, но, словно прочитав мысли мужа, Филиппа выпустила его, а затем снова принялась ласкать кончиками пальцев. Дайнуолд вскрикнул и рывком сдвинулся вперед. Через секунду он лежал сверху, проникая глубоко-глубоко, и это было так прекрасно, что Филиппа чуть не потеряла сознание, и когда он наполнил ее своей влагой, то почувствовал на губах вкус ее слез.
 — Я люблю тебя, Филиппа, и никогда не перестану любить и желать тебя. Мы с тобой соединены навечно. Клянусь, я никогда не стану кричать на тебя в гневе. Ты навсегда моя.
 И она ответила просто: «Да».
 Дайнуолд всей тяжестью лежал на ней, но Филиппа этого не замечала. Она обхватила его руками и еще сильнее прижала к себе. Дождь усилился, и только тогда они вспомнили, что лежат на земле и на них струями льется вода. И тут Дайнуолд обнаружил кое-что еще. Вернее, кое-кого: на верху склона стоял Вальтер де Грассе. Лицо его искажала смертельная ненависть.




 Глава 23


 Дайнуолд медленно отодвинулся от Филиппы и одернул ее платье, делая вид, что не замечает Вальтера.
 — Любимый, — тихо и немного сонно пробормотала Филиппа, — любимый, не уходи от меня.
 — Филиппа, — Дайнуолд поправил свою одежду, — пора вставать.
 Воцарившуюся тишину нарушил хриплый голос сэра Вальтера:
 — Ты уверен, что закончил делать ей ублюдков? Если эта шлюшка хочет их побольше, я могу доставить ей удовольствие, которое она никогда не испытывала с тобой.
 Вальтер! Филиппа быстро села, глядя на своего кузена, который по-прежнему стоял на вершине холма. Он подсматривал за ними! Филиппа почувствовала брезгливость и одновременно дикую ярость. Она вскочила на ноги.
 Дайнуолд легонько сжал ее руку. Когда он заговорил, его голос звучал очень спокойно:
 — Что тебе надо, де Грассе?
 То, что мне принадлежит. Я хочу получить Филиппу, несмотря на то что ты с ней сделал.
 Дайнуолд крепче сжал руку жены и продолжил все так же отстраненно:
 — Ты не можешь взять ее, де Грассе. Она никогда не была твоей, разве что в твоих глупых мечтах. Филиппа принадлежит мне, и, как ты сам убедился, теперь принадлежит полностью.
 — Нет, ублюдок! Она выйдет за меня замуж, потому что твоя жизнь станет залогом ее послушания!
 — Слишком поздно, де Грассе! Филиппа уже стала моей женой — с полного согласия ее отца, нашего короля Эдуарда.
 — Ты лжешь!
 — Зачем мне лгать?
 Дайнуолд говорил так твердо и спокойно, что на мгновение поколебал уверенность сэра Вальтера. Он молча смотрел на своего врага. Де Фортенберри стал для него объектом ненависти еще до того, как они впервые встретились. Как давно отец Дайнуолда выиграл Сент-Эрт у его отца!.. Но это было мошенничеством, это было несправедливо, его отца обманули, а его самого лишили законного наследства!
 — Надо было убить тебя, когда ты оказался моим пленником в Моретоне. Я сломал тебе ребра, но этого явно было недостаточно, хотя и доставило мне несказанное удовольствие. Надо было пытать тебя и дальше, а потом всадить тебе в живот меч. Но нет, я как последний дурак ждал возвращения лорда Грейлама, уверенный, что он рассудит нас по справедливости. Каким же я был тогда идиотом! Я и не предполагал, что жена Грейлама, маленькая ведьма Кассия, твоя любовница, рискнет спасти твою никчемную жизнь. Но она спасла тебя, будь проклята ее душа потаскушки. Мне стоило прикончить и ее!
 — Но ты этого не сделал, — сказал Дайнуолд, притягивая к себе Филиппу, — а Грейлам, не понимая всей глубины твоей болезненной ненависти, назначил тебя кастеляном Крандалла. Однако доверия лорда Грейлама тебе показалось мало, ты не мог забыть о своих воображаемых обидах. Ты убивал моих людей, жег их дома, угонял скот. Ты зашел слишком далеко, де Грассе. Лорд Грейлам знает, что это был ты, и он не позволит тебе продолжать набеги и собственноручно убьет тебя.
 — Убьет меня? У тебя же нет доказательств, де Фортенберри, а лорд Грейлам никогда не станет действовать, не будучи уверенным в моей вине. Он, этот безмозглый идиот, считает, что великолепно разбирается в людях. А когда он найдет тебя мертвым, у него даже и не возникнет подозрения, что это сделал я.
 — Ты украл Филиппу и моего сына!
 — Украл? Ха! Да я спас мою родственницу, а твой ублюдок случайно оказался рядом с ней. Я ведь даже пальцем его не тронул. Повторяю, у тебя нет никаких доказательств против меня.
 — Раз нет никаких доказательств и раз уж Филиппа моя жена, с благословения короля, так, может быть, ты оставишь нас в покое? Забудешь о своей мести и вернешься в Крандалл?
 Дайнуолд говорил, краем глаза наблюдая за стоявшими неподалеку людьми Вальтера. За пеленой дождя они казались почти что расплывчатыми тенями, но он все же заметил растерянность на их лицах.
 — Вальтер, я замужем за Дайнуолдом, — обратилась к кузену Филиппа, — что подтвердят и лорд Генри, и Роберт Бернелл, лорд-канцлер. Прими эту новость с достоинством и оставь нас в покое.
 Вальтер скрипнул зубами. Неудачи разъярили его, очередная потеря вызвала нестерпимую боль и злость. Он не получил того, что принадлежало ему по праву рождения, он вообще ничего не получил! Фортуна повернулась к нему спиной. Сейчас здесь, перед ним, стоял его враг, который только что приятно провел время с девушкой, которая была предназначена для него. Вальтер де Грассе поднял голову и закричал.
 Это был ужасающий звук. Филиппа прижалась к Дайнуолду, спрятав лицо у него на груди. Некоторые из людей Вальтера перекрестились.
 Затем наступила тишина, слышался лишь шелест дождя. Вода потихоньку заполняла маленькую ложбину, в которой стояли Дайнуолд и Филиппа, и фиалки никли под тяжестью дождевых капель.
 Неожиданно Вальтер выхватил меч, кинулся вниз по склону и с разбегу врезался в Дайнуолда. Тот пошатнулся, а Филиппа упала, приземлившись на колени. Она быстро поднялась, следя за тем, что происходит всего в нескольких шагах от нее.
 Меч Вальтера был направлен Дайнуолду в грудь, у Фортенберри же оказался с собой только нож.
 Ты, дурак, — тихо произнес Дайнуолд, двигая руку с ножом то влево, то вправо и дразня Вальтера, — иди сюда, дай посмотреть, как ты владеешь мечом. Или ты так и останешься стоять на одном месте?
 Вальтер взревел и бросился на Дайнуолда, выставив вперед меч. Дайнуолд довольно легко увернулся, но при этом поскользнулся на мокрой траве и, нелепо изогнувшись, упал.
 Филиппа подняла камень и изо всей силы кинула его в Вальтера, попав ему в грудь. Вальтер остановился, удивленно приподняв бровь:
 — Филиппа? Зачем ты это сделала? Я пришел спасти тебя. Теперь тебе не надо притворяться и говорить, что ты не хочешь выходить за меня замуж. Я убью его, и мы уйдем вместе.
 Вальтер вновь повернулся к противнику, но Дайнуолд успел подняться и отскочить подальше.
 Неравная борьба продолжалась, и Филиппа понимала, что Дайнуолд в конце концов устанет и проиграет: нож не может соперничать с мечом.
 Неожиданно со стороны дороги раздались громкие крики.
 Оба противника не обратили на них никакого внимания, так же как и Филиппа. Она подобрала еще один камень и ждала возможности кинуть его, но это было нелегко, потому что сейчас мужчины оказались так близко друг к другу, что она боялась попасть в мужа.
 — Филиппа, замри и не шевелись!
 Она резко обернулась и посмотрела наверх.
 На дороге стояли Грейлам де Моретон и Роланд де Турней. Роланд вынул из ножен узкий кинжал, серебристое лезвие которого было отчетливо видно даже сквозь струи дождя, прицелился и метнул его. Кинжал пронесся в воздухе так стремительно, что Филиппа не смогла уследить за ним. Она услышала внезапный булькающий звук, повернулась и увидела, что лезвие глубоко вонзилось в грудь Вальтера. Тот выронил меч, схватился за отделанную слоновой костью рукоятку и выдернул кинжал. Вальтер непонимающе уставился на алое от крови лезвие, потом повернул голову к дороге.
 — Я тебя знаю? Почему ты убил меня? — И, не произнеся больше ни слова, а только посмотрев на Филиппу, он поник головой и мешком свалился на землю.
 Дайнуолд нахмурился, глядя на безжизненное тело врага.
 — Неплохой бросок, — он перевел взгляд на Роланда, — хотя ты мог бы и не вмешиваться: я уже и так почти победил его.
 — Хорошо, в следующий раз я позволю твоей жене забросать противника камнями! — насмешливо прокричал Роланд.
 — Достаточно, — оборвал их перепалку Грейлам. — Поднимайтесь немедленно, мы отправляемся в Сент-Эрт. Дайнуолд, поблагодари Роланда за то, что он спас тебе жизнь, но побыстрей, если можешь, а то я и так промок до нитки.
 Уже через несколько минут Филиппа уютно устроилась в кольце рук мужа. Они скакали на Филбо, а один из людей лорда Грейлама вел на поводу ее кобылу. Люди Вальтера предпочли не оказывать сопротивления, так как, в конце концов, сэр Вальтер был вассалом лорда Грейлама и, таким образом, они находились в подчинении у последнего.
 Дайнуолд бросил взгляд на друзей:
 — Откуда вы взялись? Я, конечно, молил Бога о помощи, но едва ли рассчитывал именно на вашу.
 — Мы поехали с одной, вполне определенной целью: Роланд мечтал посмотреть финал пьесы, которую помогал создавать.
 Что он имеет в виду? — Филиппа обернулась, пытаясь заглянуть в лицо мужа.
 — Молчи, девка. Так, пустяки. Роланд, конечно, неплохо бросает кинжал, но страшный болтун.
 — О чем ты?..
 — Молчи, — повторил Дайнуолд. — Интересно, а будешь ли ты приветствовать меня и моих друзей в нашем доме так же ласково, как это делает нежная, несравненная Кассия?
 Как он и предполагал, Филиппа насупилась и мигом забыла о предыдущем разговоре.
 Добравшись наконец до Сент-Эрта, они дрожали от холода, однако в большом зале их встретили приветственные крики, тепло очага и ломящиеся от блюд столы. Здесь собрались все обитатели замка. Запахи пищи смешивались с запахами пота и мокрой шерсти, было шумно, жарко и, по мнению Филиппы, чрезвычайно уютно.
 — Добро пожаловать! — Она повернулась к гостям. — Наконец-то мы дома!
 Неожиданно Филиппа чихнула, и Дайнуолд подхватил жену на руки, делая вид, что шатается под ее тяжестью.
 — Моя бедная спина! Это на пределе моих возможностей, девка, учитывая еще вес мокрой одежды.
 Грейлам и Роланд улыбаясь смотрели, как Дайнуолд уносит Филиппу.
 — Зять короля — неплохой человек, — заметил Грейлам.
 — Да, и к тому же слегка поумнел за последнее время, — согласился Роланд. — Все-таки это удивительно, — помолчав, добавил он.
 — Что удивительно?
 — То, что Филиппа, женщина с прекрасным вкусом и образованием, предпочла мне Дайнуолда. Не верю собственным глазам! Как подсказывает мне мой опыт, это просто ненормально. Я вспомнил о гареме, который содержу на Востоке. Грейлам, ты не представляешь, какой аппетит у моих женщин! Естественно, я считаю своим долгом ежедневно удовлетворять их потребности. Уж они-то никогда не жалуются, а вот Филиппа даже не посмотрела на меня!
 Грейлам рассмеялся, схватил с подноса хорошо зажаренный кусок кролика и махнул им в сторону Роланда:
 — Ты хвастливый шалопай! Лживый пес! Какой гарем? Позволь мне тебе не поверить. Откуда у тебя гарем? Ты что, проводишь ночь не с одной, а с несколькими женщинами?
 Круки громко прокашлялся и широким жестом обвел столы с горой угощений:
 — Праздник, милорды! Праздник, достойный короля или, лучше сказать, королевской дочери и ее друзей! — С этими словами шут вспрыгнул на кресло Дайнуолда и завопил:



   Идет королевский праздник,
   Но лорд и леди куда-то ушли,
   Они кувыркаются и веселятся
   Всю ночь до самой зари.



 …В спальне, под тремя одеялами, хозяин и хозяйка Сент-Эрта наслаждались теплом и поцелуями. Они услышали, как снизу раздался дикий взрыв хохота, попытались угадать его причину, но тут же отвлеклись, потому что Филиппа легонько поскребла пальчиком по груди Дайнуолда:
 — Ты уже восстановил свои силы?
 — Что? — Дайнуолд немного отодвинулся, чтобы видеть смеющееся лицо жены.
 — Так сказала старая Агнес: я должна забрать тебя домой и держать в постели до тех пор, пока ты не взмолишься о передышке, необходимой тебе, чтобы восстановить силы.
 — Я их давно восстановил, жадная девчонка, и они в полном твоем распоряжении. И я не прошу ничего иного в своей жизни, кроме как возможности терять их каждую ночь.
 — Обещание, которое легко дать и так же легко выполнить, милорд.




 ЭПИЛОГ




Виндзорский замок



Октябрь 1275 года

 Дайнуолд быстро затворил за собой дверь, поспешно запер ее, закрыв глаза, прислонился к стене, глубоко вдохнул воздух и медленно выдохнул.
 — Муж мой, ты вел себя великолепно! Отец, так же, как и я, считает тебя замечательным человеком.
 Дайнуолд приоткрыл глаза.
 — Неужели? Ха! Могу поспорить, он до сих пор уверен, что Роланд де Турней был бы тебе лучшим супругом, а ему — лучшим зятем. А я-то называл этого подлого Роланда своим другом! Это переходит все мыслимые и немыслимые границы, Филиппа.
 Филиппа, еле сдерживая смех, с притворной скромностью опустила глаза.
 — Роланд не представляет из себя ничего особенного и совершенно ничего для меня не значит. Кроме того, дело уже сделано. Тебе понравилась королева Элинор?
 — Красивая женщина, — слегка рассеянно ответил Дайнуолд, затем нахмурился, застонал и снова закрыл глаза. — Король только посмотрел на меня, Филиппа, только посмотрел, и мне сразу стало ясно — он знает, что это я украл товар у того купца!
 — Да, знает, — рассмеялась Филиппа. — Он сказал, что его это очень позабавило, хотя и намекнул, чтобы я почаще тебя ругала и каким-то образом удерживала от набегов на честных людей. Он, разумеется, не стал сам говорить тебе об этом, потому что не хотел тебя обидеть.
 — Он не хотел обидеть меня! Вряд ли ты рассказала отцу, что весь тот поход провела рядом со мной, одетая в мужскую одежду, и веселилась до упаду, когда нам так легко удалось провести негодяя торговца!
 Филиппа расправила плечи и свысока посмотрела на Дайнуолда.
 — Естественно, не сказала. Во мне течет кровь Плантагенетов, так что я принадлежу, хоть и частично, к высшей знати. Кроме того, ты что, за идиотку меня принимаешь?
 — В следующий раз придется вести себя поосторожнее. — Дайнуолд прошел от двери на середину комнаты и остановился. В спальне было множество красивых и дорогих вещей, и эта роскошь почему-то угнетала его. Кровать закрывали пышные бархатные занавеси, и их алую ткань поддерживали золотые крючки. Бархат был столь плотным и тяжелым, что за ним можно было буквально задохнуться…
 — Церемония была очень трогательной, Дайнуолд, и ты выглядел не хуже моего отца и членов королевской семьи.
 Дайнуолд презрительно фыркнул. Он смотрел на свою алую тунику, подпоясанную широким кожаным ремнем, который украшали драгоценные камни. Бесспорно, выглядел он неплохо, но ни один нормальный человек не может ни почесаться в такой одежде, ни потянуться. Не может схватить свою жену и ласкать ее, а потом бросить на кровать и бороться с ней, срывая с себя и с нее все и хохоча как сумасшедший…
 — Дайнуолд де Фортенберри, граф Сент-Эрт. Или, лучше сказать, лорд Сент-Эрт. Да, это звучит гордо и прекрасно подходит тебе, милорд. Эдмунд, как я заметила, вполне освоился с подобным титулом, потому что уже хмурится совсем как ты, если раздражен, и отдает мне приказы, словно дворовой девке.
 Дайнуолд молчал. Он сел на украшенное богатым орнаментом кресло с высокой спинкой, вытянул ноги и сумрачно уставился в камин.
 Филиппа, чье веселье мгновенно погасло, встала перед ним на колени.
 — Что тебя тревожит, Дайнуолд? Может быть, ты сожалеешь, что навсегда связан со мной? — спросила она, заглянув в его огорченное лицо.
 Дайнуолд протянул руку и легонько коснулся пальцами ее волос. Сегодня они были убраны в замысловатую прическу со множеством шпилек и ленточек, и он боялся повредить это произведение искусства. Дайнуолд уронил руку.
 Филиппа что-то проворчала себе под нос и рывком выдернула все эти ленточки, мотая головой до тех пор, пока густые кудри не разметались по плечам, обрамляя ее улыбающееся лицо.
 — Ну вот, — удовлетворенно проговорила она. — А теперь делай то, что тебе нравится, — то, что ты всегда делаешь, когда мы дома.
 Дайнуолд откинулся назад и, по-прежнему не отрывая глаз от языков пламени, рассеянно запустил пальцы в шелковистые завитки.
 — Я больше не тот, что был прежде, — произнес он наконец.
 — Согласна. — Филиппа прижалась щекой к его колену. — Теперь я стала частью тебя, а ты — частью меня, так же как и наш будущий ребенок.
 Его пальцы замерли, и грустное выражение лица мгновенно исчезло.
 — Что?!
 — Ребенок, которого я ношу. Наш ребенок.
 — Ты мне еще не говорила об этом! — Филиппа отметила в его голосе нотки гнева и улыбнулась. — Почему ты мне не говорила? Я же отец, в конце концов! — Дайнуолд был готов к ответным упрекам, может быть, даже к бурной ссоре, но сегодня Филиппа не планировала ругаться.
 — Я хотела подождать, пока ты не встретишься с отцом и не разберешься наконец со своим новым положением в обществе. Теперь, когда ты освоился с новыми титулами, бесконечными празднествами и поздравлениями придворных, мы можем вернуться в Корнуолл, к нашей настоящей жизни. Завтра мы покинем Лондон и будем вспоминать эти последние дни как что-то нереальное, подобное сну.
 — Не забудь, что я стал влиятельным лордом, а мои сундуки набиты королевскими деньгами — деньгами, которые мне совершенно не нужны.
 — Я знаю. — Филиппа тихонько потерла ладонью его бедро. Бедняга, подумала она, ты жаждешь громких споров и не можешь примириться с тем, что я так спокойна и рассудительна. Ну уж нет, только не сегодня, мой дорогой муж!
 — Я ничего этого не хотел. Надо же: меня — меня! — заставили стыдиться честного воровства! Я этого не потерплю! А сейчас я слышу о будущем ребенке! Ты решила, что мне пора об этом сказать! Ты обманула меня, и я накажу тебя.
 — Что именно ты собираешься делать? Опять она смеется над ним! Дайнуолд смотрел на такое любимое лицо с ямочками на щеках и испытывал сильнейшее желание выпороть свою жену.
 — Уж что-нибудь придумаю, не сомневайся.
 — Что-нибудь достойное графа? — Ее голос звучал невинно, словно у монахини. — Достойное лорда Сент-Эрта, этого негодяя и вора?
 Он попытался найти подходящий ответ, но вместо этого наклонился, сжал ее голову ладонями и поцеловал в губы.
 Дайнуолд отстранился, отмечая, как темнеют ее глаза — верный признак нарастающего желания. Так происходило каждый раз, и каждый раз вызывало у него необычайное удовлетворение и всплеск мужской гордости. Он наклонился и снова поцеловал ее. Его руки опустились, охватывая ее грудь. Когда Филиппа тихонько застонала и подвинулась ближе, Дайнуолд ехидно улыбнулся и откинулся назад.
 — Вот. Я отомстил тебе местью, достойной настоящего мужчины: ты готова умолять, чтобы я взял тебя, а я остановился.
 Филиппа молча смотрела на него. Дайнуолд смущенно поерзал в кресле, но она не шевелилась и ничего не говорила. Затем по ее щекам потекли слезы. Она даже не всхлипывала, но слезы все капали и капали.
 — Филиппа, не плачь. Я…
 Он прижал ее к себе, стараясь приласкать и заставить забыть об обиде, но Филиппа внезапно ударила его кулаком в грудь. Дайнуолд пошатнулся, кресло под ним накренилось и упало, увлекая их за собой. Они лежали на полу перед камином, глядя друг на друга.
 — Сдаешься?
 — Я дам тебе все, что пожелаешь, девка.
 — Будешь ли ты любить меня прямо на этом ковре?
 — Я заставлю тебя стонать от наслаждения, прежде чем мы закончим.
 — Тогда начинай, я сгораю от нетерпения. Дайнуолд рассмеялся. Да, она была его женой, эта дочь короля, и он будет носить титул графа, так же как и его сыновья, и сыновья сыновей. Он приведет в порядок Сент-Эрт, и замок станет могучей крепостью, бастионом на пути врагов короля, защитой его интересов в Корнуолле. Его жена принесет ему дочь, которая потом, по всей вероятности, выйдет замуж за мальчика, родившегося несколько месяцев назад в Вулфитоне.
 Он знал, что недостоин подобной чести, и молился, чтобы со временем стать лучше.
 Он также молился, чтобы его чертовы титулы никак не мешали редким набегам на соседние земли или нападениям на каких-нибудь негодяев, которые, по правде говоря, сами заслужили, чтобы их хорошенько проучили.
 Руки Филиппы погладили его лицо, а он поцеловал ее шею.
 — Я люблю тебя, — Дайнуолд коснулся губами мочки ее уха, — так же, как мой сын и все обитатели Сент-Эрта.
 — Ты не против того, что Эдмунд решил называть меня мамой?
 — Конечно, нет! «Ведьма» и «дылда» как-то не очень подходят леди Сент-Эрт. Впрочем, все это не имеет отношения к тому, что я сейчас с тобой сделаю.
 — И что же ты со мной сделаешь?
 — Я покажу тебе, если ты на мгновение закроешь рот и перестанешь донимать меня глупыми женскими вопросами.