Аннотация: В Петербурге Полина под именем Анны приходит на прослушивание к помощнику директора императорских театров Шишкину. И Анну письменно извещают, что ей отказано в приеме. Обман Полины раскрыт, но Анна покидает петербургский особняк Корфа, не узнав об этом. Приняв помощь незнакомой дамы, Анна оказалась в беде.


---------------------------------------------


 Елена ЕЗЕРСКАЯ
 ПЕТЕРБУРГСКИЕ ЛАБИРИНТЫ



 Глава 1. Навстречу судьбе


 — Так вы нашли ее? — без особой радости приветствовала Ольга Корфа, вошедшего в гостиную вместе с Анной. — Какое облегчение! Вы знаете, я молилась за вас.
 — Мадам Болотова? — узнавая ее, кивнула Анна. — Спасибо.
 — Вы непременно должны мне все рассказать, — Ольга стремительно подошла к Корфу и, с нежностью глядя Владимиру в глаза, взяла его под руку. — Вы — такой смелый, настоящий рыцарь!
 — Анна сама расскажет вам свою историю, — Корф с видимым неудовольствием воспринял интимный порыв Ольги, — но позже. И если сочтет необходимым сделать это.
 — Разумеется, я не настаиваю, — улыбнулась Ольга, обращаясь к Анне. — Вы, наверное, нуждаетесь в отдыхе, дорогая? Владимир, оставим Анну и дадим ей возможность прийти в себя. А я готова посидеть с вами и послушать ваш рассказ. Обожаю приключения!
 — Не думал, что можно доставить удовольствие, рассказывая о чьих-то страданиях, — нахмурился Корф.
 — Я бы хотела услышать от вас историю подвига во имя прекрасной дамы, а не жизнеописание святой, — парировала Ольга.
 — Не смею вам мешать, — Анна опустила глаза и направилась к выходу.
 Кажется, тогда, утром, она действительно заметила карету Владимира, и женщина не привиделась ей. Вот она — красивая и самоуверенная — стояла сейчас перед Анной и обольстительно кокетничала с Корфом, который проявлял завидную терпимость к ее откровенным знакам внимания. Терпимость, тем более поразительную после всех этих ласковых и многообещающих слов, что были сказаны ей в карете по дороге домой.
 Домой! — вздохнула Анна. — О, легковерная! Ты снова попалась в сети ловца. Стоило ему лишь пропеть тебе песню любви, и ты сама бросилась навстречу. Упала в его объятья, позволила лгать себе. А он просто поймал тебя, и ты покорно пришла к тому, от чего ушла.
 — Не понимаю причины вашего недовольства, — пожала плечами Ольга, когда Анна, холодно попрощавшись с Корфом, покинула гостиную. — Не вы ли просили меня содействовать вам в своих отношениях с Анной? Или вы забыли наш уговор? Я заставляю Анну ревновать, а вы помогаете мне увидеться с Александром!
 — Уговор отменяется, — резко сказал Корф. — Я не хочу, чтобы Анна ревновала меня к вам!
 — Так вы согласились для того, чтобы увезти меня и запереть под замок в своем доме? Это подло!
 — Ах, оставьте эти нравоучения, как будто вы сами никогда не делали ничего подобного!
 — Кажется, я вас недооценила, — презрительно бросила Ольга. — Я все же предполагала в вас больше чести и достоинства офицера, но запамятовала, что говорю с человеком, которому отказано в службе в императорской армии.
 — Интересно, — глаза Корфа злобно блеснули, — а по чьей вине?
 — Шерше ля фам? — саркастически усмехнулась Ольга. — Не выйдет! Я была честна с вами, а вы шли на приступ, не думая о последствиях. Еще бы: вы испытали какие-то чувства, а вам в них было отказано! Бедная Анна!
 — При чем здесь Анна? — вздрогнул Корф.
 — Ее вы тоже так терзали?
 — Довольно! — воскликнул Корф. — Сейчас же ступайте к себе и оставайтесь там, пока вам не будет разрешено покинуть комнату.
 — Вы сажаете меня под арест? — Ольга с презрением посмотрела на него.
 — Вы сами напросились! Я старался быть с вами вежливым и терпеливым, но вы не дали мне выбора. Прошу вас уйти, иначе я за себя не ручаюсь.
 — А что вы сделаете мне? Ударите? Схватите в охапку и понесете, как мешок? — деланно рассмеялась Ольга. — А, может быть, обнимите и поцелуете? И выплеснете все, что накопилось у вас внутри?
 — Замолчите! — закричал Корф.
 — Отдайте свою страсть мне! — жарким шепотом сказала Ольга, подходя к нему. — Что может знать о любви эта провинциалка с пуританской строгостью во взоре? Или вы думаете, что влюбчивый Александр просто так выбрал меня из десятка возможных претенденток на его сердце?
 — Если вам угодно и дальше разговаривать — извольте! — усилием воли подавляя закипевшую в нем ненависть, произнес Корф. — Но я лично слушать вас не намерен! Я ухожу спать. Увидимся завтра. Прощайте!
 — До свидания, — торжествующим тоном вслед ему выдохнула Ольга.
 Она добилась своего — червь сомнения снова поселился в душе Корфа. И сейчас он выбежал из гостиной, растеряв остатки той нежности и благодати, что светились в его взоре, когда он вернулся вместе с Анной. «Нет-нет, господин барон, я не позволю вам успокоиться и предаться блаженству с этой кумушкой-блондинкой! — говорила себе Ольга. — Вы еще станете орудием моей воли и будете исполнять все мои капризы и прихоти! И вы, гордец Корф, сами приведете меня к Александру. А я верну себе свою любовь и свое место подле него!»
 Ольга поднялась в отведенную ей комнату и, открыв дверь, обомлела — Полина, с утра приставленная к ней в услужение, рылась в ее письмах, разбросанных как попало на туалетном столике.
 — Что ты делаешь, негодная?! — метнулась к ней Ольга.
 — Простите, я случайно их уронила! — загомонила Полина, закрывая лицо руками. — Я тотчас все соберу… Только не бейте!
 — С чего ты взяла, что я стану тебя бить? А, понимаю, тебе частенько доставалось от хозяина, — Ольга оттеснила Полину от стола и стала собирать письма. — Интересно, у Корфа все такие слуги невоспитанные или лишь те, кого в наказание отправляют на черную работу?
 — Не выдавайте меня, барыня! — Полина с размаху бухнулась Ольге в ноги. — Я на все для вас пойду! Все сделаю! Не губите, Христом Богом молю! Мне и так несдобровать, раз Анька вернулась.
 — А что, ты так сильно не любишь ее? — Ольга с интересом посмотрела на Полину, которая все норовила обнять ее колени. — Да, встань ты! На коленях разговора не получится.
 — А с чего мне ее любить? — хмуро буркнула Полина, поднимаясь с пола. — Все мои беды от нее. Она и славу у меня отняла, и мужиков всех заманила. Никита на меня и не смотрит уже. И хозяин прежде со мной был, и ему я нравилась.
 — Вот как? — задумалась Ольга. — А такой неприступный с виду господин! Впрочем, это пока подождет. А что касается твоей готовности служить мне…
 — Согласна исполнить любые ваши пожелания! — вскричала Полина и осеклась под жестким взглядом барыни.
 — Хорошо, — Ольга ключиком, висевшим у нее на цепочке на шее, открыла небольшой сундучок с драгоценностями, стоявший на столе, и извлекла из него подписанный конверт. — Передашь это письмо адресату, как указано.
 — Цесаревичу? — побледнела Полина, медленно прочитав надпись на конверте. — Его высочеству Александру Николаевичу от барона Владимира Корфа?
 — Наследник престола с твоим хозяином — старые знакомые, — кивнула Ольга. — И, я думаю, он будет рад узнать, что барон в Петербурге, и непременно пожелает встретиться с ним.
 — Но как я проберусь в Зимний? Меня прогонят или арестуют, не приведи Бог!
 — Образование — это, конечно, большая ответственность, — улыбнулась Ольга, — но вместе с тем оно дает возможность, хотя бы иногда просматривая газеты, узнавать важные новости. И тот, кто умеет читать между строк, обречен на победу.
 — Чего вы сказали, барыня? — растерялась Полина.
 — А то! — Ольга шутливо прищелкнула ее по носу. — Я вычитала в утренних газетах, что сегодня вечером наследник посетит бал у Великого князя Михаила Павловича.
 — Да кто же меня пустит на бал-то?
 — А ты и не пойдешь на бал. Ты передашь письмо наследнику, когда он будет подъезжать к Михайловскому дворцу.
 — И как я узнаю, в какой карете он ездит?
 — Наследник всегда пользуется одной и той же простой черной каретой, он не любит привлекать к себе лишнего внимания толпы. И я уверена, он подъедет с внутреннего двора, а не с площади. Ты легко сможешь подойти к нему и передать этот конверт.
 — А если его высочество разгневается? — засомневалась Полина.
 — Что ты, милая! — рассмеялась Ольга. — Он обрадуется и вознаградит тебя за твое письмо. Он куда более доброжелателен и щедр, чем твой злюка хозяин. Главное, точно последуй моим советам, и все пройдет хорошо.
 — Боязно мне, — вдруг пошла на попятную Полина, и ее рука, державшая конверт, задрожала.
 — Бойся не царя, — Ольга наклонилась к ней и зашептала почти в самое ухо:
 — Бойся того, кто рядом. Царь милостив — барин суров. А уж я за ценой не постою. Ты, я видела, на мои безделушки заглядывалась…
 — Что вы, что вы, барыня! — глаза у Полины забегали, закружили.
 — Не смущайся, это вещи дорогие, на них каждый загляделся бы. Но я тебе сама что-нибудь подарю, если ты выполнишь мою просьбу.
 — Сделаю! Все сделаю для вас! Вот те крест!..
 — Тогда поторопись, — Ольга подтолкнула Полину к двери, — и тотчас возвращайся. Я хочу знать, как все прошло!
 О, Мадонна! — вздохнула Ольга, оставшись одна. — Помоги мне увидеться с ним. Я знаю: любовь еще жива в его душе, и он не откажется от того, что было между нами…
 Ольга достала из заветной шкатулки портрет Александра. Она никогда не расставалась с ним. И поэтому ей казалось, что ее возлюбленный — рядом, что он следует за ней — разговаривает, улыбается. Ольга мечтала о новой встрече с Александром и не раз в своих мыслях представляла, как войдет в его комнату — бесшумно и робко, как станет ждать, пока его высочество обратит, наконец, внимание на свою безмолвную посетительницу. Обернется от стола, занятый важными государственными делами и спросит, кто она и с какой просьбой пожаловала к нему.
 — Оля! Что ты делаешь здесь?! — воскликнет Александр, вдруг узнавая ее и хватаясь за сердце. — Это так опасно!
 — Я понимаю, что совершила глупость, — скажет она, припадая к его ногам, — но что я могла поделать с собой и своими чувствами? Я люблю тебя и буду любить вечно! Ты же волен наказать меня за дерзость.
 — Если это сон — я не желаю просыпаться, — промолвит Александр и бросится в ее объятия с долгожданными словами:
 — Боже, как мне не хватало тебя! Я думал о тебе каждую минуту.., нет, каждую секунду, каждое мгновение моей несчастной жизни. Она сделалась тусклой и бессмысленной без твоей любви.
 — Так вы не забыли меня, ваше высочество? — Ольга разрыдается у него на груди, и Александр станет ее утешать поцелуями.
 — Какое счастье, что мы снова вместе, — скажет он.
 — Вместе.., вместе… — вымолвит она голосом, полным нежности и счастья.
 — Больше я никогда не отпущу тебя, Оленька. Никто не разлучит нас, — Александр будет тверд и решителен в стремлении защитить их любовь, и они уже никогда не расстанутся. Никогда…
 — Скоро, очень скоро мы встретимся, Сашенька, — прошептала Ольга, нехотя возвращаясь из мира грез и убирая портрет Александра подальше от посторонних глаз.
 И вовремя — в дверь ее комнаты кошкой поскреблась запыхавшаяся Полина.
 — Сделала, барыня! Сделала, как велено. Он конвертик-то взял… Сам. Батюшки святы! Я и не думала, что так бывает!
 — Тебе думать и не положено, — прервала ее Ольга. — За работу — отблагодарю, а теперь — расскажи-ка мне, милочка, кто такая эта Анна. И поподробнее…


* * *

 Утром, спустившись в столовую, Ольга застала уже сидевших за столом Корфа и Анну. И вид этой райской идиллии ее разозлил. Корф пребывал в прекрасном расположении духа и читал газету, точно какой-нибудь бюргер, между глотком кофе и ложечкой овсянки. Анна сидела по левую руку от него — соглашалась и кивала, словно добропорядочная жена и мать семейства. И такое между ними царило единодушие!
 — А вот еще история, — Корф перевернул страницу «Утреннего вестника». — «Старуха Загряжская услышала, что в чей-то дом ночью воры залезли. Она и велела дворнику купить балалайку, чтоб тот всю ночь играл и пел».
 — Песней воров отпугивать? — не смогла сдержать улыбку Анна. — Чудная барыня, однако!
 — Это еще не все, — кивнул Владимир. — Читаю дальше: "Ночь, мороз стоит трескучий, дворник побренчал, побренчал да и спать пошел. А старуха среди ночи просыпается, слышит — тишина, крик подняла страшный. Дворня прибежала, дом осмотрели — никого, а Загряжская им кричит: «Если воров нет, почему дворник не веселится? Надо, чтоб веселился!»
 Анна рассмеялась, и смех был очаровательным — разлился колокольчиком с ясным, до хрустального чистым звуком. Корф смотрел на нее влюбленными глазами и ничего вокруг не замечал. Ольга подошла к нему и коснулась ладонью его лба — Владимир не успел избежать неожиданности этого жеста.
 — Хорошо ли вы чувствуете себя, мой друг? — участливо спросила Ольга. — Я весьма обеспокоена состоянием вашего здоровья. Вы вчера весь день пробегали по морозу, не простудились ли?
 — Спасибо за завтрак, Владимир Иванович, — сухо сказала Анна, вмиг перестав смеяться, и поднялась из-за стола. — Простите, но я вас оставлю, у меня репетиция, мне надо торопиться в театр.
 — Кто позволил вам вмешиваться? — зло сказал Корф, скомкав газету и в раздражении швырнув ее на пол.
 — Вы так утомились вчера, — ласково сказала Ольга. — Я места себе не нахожу, все думаю: здоровы ли, не устали.
 — Места не находите? Кажется, вчера я точно указал вам его — отправляйтесь в свою комнату и не смейте выходить из нее вплоть до моего особого распоряжения! Завтрак вам Полина принесет. Вон! Подите вон! — страшным голосом произнес Корф, срывая с шеи льняную салфетку.
 Ольга недобро улыбнулась и, гордо вскинув голову, ушла…


* * *

 После репетиции Анна зашла в знакомую кондитерскую. Она любила сладкое, и ей не хотелось сразу идти домой.
 В театре Оболенский встретил Анну с радостью и торжественно представил своему помощнику. Шишкин расплылся в умильной улыбке и принялся нахваливать ее красоту, твердя бесконечное «шарман, шарман». А когда Оболенский ушел, дав указание порепетировать сцену из трагедии «Эдип в Афинах», принадлежащей перу Владислава Александровича Озерова, старинного приятеля его отца и завзятого классициста, Шишкин как будто потерял к ней интерес.
 Анна пыталась понять, в чем причина столь резкой перемены настроения ее репетитора, но Шишкин был мрачен и долго молча сидел на стуле в дальнем углу класса, сосредоточенно грызя ноготь правого мизинца и пристально оглядывая Анну с головы до ног.
 — Я вижу сомнение в ваших глазах, господин Шишкин, — наконец, прервала затянувшуюся паузу Анна.
 — Однако вы проницательны, — с деланной печалью кивнул тот.
 — И что же вас так смутило во мне?
 — Вы — хрупкое, бледное существо, — Шишкин встал и подошел к Анне, как будто подкрался. — Ваша краска — невинность, ваше амплуа — беззащитность. Боюсь, вы не созданы для трагедии.
 — Но Сергей Степанович…
 — Князь находит таланты, но шлифую их я! Алмаз требует твердой руки опытного мастера.
 — И что же во мне, вам кажется, нуждается в огранке и оправе? — удивилась Анна, отстраняясь от слишком близко подобравшегося к ней Шишкина.
 — Все, — заявил Шишкин, дыша ей почти в лицо ароматом дорого коньяка, — каждый сантиметр вашего прекрасного тела. Вас надо лепить, ваять, как глину.
 — Извините, господин репетитор, но слово «лепка», вы, по-моему, понимаете слишком буквально, — Анна увернулась от его губ и невольно поспешила протереть щеку платочком.
 — Ваша холодность — сплошное дилетантство! — обиделся Шишкин. — Если вы и на сцене будете столь равнодушны к своим партнерам, далеко не все из коих покажутся вам симпатичны, то вряд ли сможете заслужить успех и признание у публики.
 — Но мы же с вами не на сцене, — попыталась урезонить его Анна.
 — Если вы бесстрастны за кулисами, то вряд ли сумеете проявить подлинное величие в образе, — пожал плечами Шишкин и снова принялся инфантильно грызть ноготь.
 — И что же мне делать? — смутилась Анна.
 — Не пропускайте моих уроков, — равнодушно ответил Шишкин. — И помните: я залог вашего успеха на сцене! Не прячьте своих лучших качеств под личиной праведной скромности. Докажите мне, что способны на большее. А я, уж поверьте, сумею направить вашу страсть в нужное русло.
 Разговор этот Анне не понравился, но поскольку посоветоваться ей было не с кем, Анна решила утешиться по-своему — пирожные всегда поднимали ей настроение.
 Она вошла в кондитерскую в тот момент, когда продавец принялся стыдить одну из покупательниц.
 — Эй, сударыня! А платить-то кто будет? Уж двадцать копеечек извольте достать из вашего кошелька! Товар, сами понимаете, не залежалый — только что из печи, кренделек к кренделечку.
 — Я не имею деньги сейчас, я присылать позже. Анна сочувствующе посмотрела на юную даму.
 Судя по всему, она была иностранка и попала в эту неприятную ситуацию, оказавшись по какой-то причине без провожатых в незнакомом городе.
 — Нет-нет, — не унимался кондитер, — мы без денег отпускаем только по знакомству. А вас я вижу впервые.
 — Деньги в доме, — краснея, объясняла девушка. — Я гость.
 — Замечательно! — усмехнулся продавец. — Назовите адрес. Я вышлю пирожные домой. Там и расплатитесь. Пусть хозяин отдаст деньги посыльному.
 — Я не знать адрес, — у покупательницы задрожал голос, похоже, она собиралась заплакать.
 — Тогда позовем городового, — пригрозил кондитер. — Набрала лучших пирожных, а платить — кто, дядя будет?
 — Дорогая! — Анна бросилась на помощь к несчастной девушке. — Наконец-то я вас нашла! Как вы могли уйти, никого не предупредив? А вы, господин продавец? Вам не стыдно! Это внучатая племянница герцога Веронского. Неужели вы газет не читали?! Она только вчера приехала в столицу по приглашению.
 — Но пирожные…
 — Сколько она вам должна? — строго спросила Анна, доставая кошелек.
 — Двад… Нет — сорок копеек, — воскликнул продавец, обрадованный ее сговорчивостью.
 — Возьмите, — Анна подала ему деньги. — Надеюсь, вы довольны? Идемте, дорогая.
 Анна взяла незнакомку под руку и вывела из кондитерской. Уже на улице девушка словно очнулась и остановила Анну.
 — Кто вы и куда мы идти?
 — Вы попали в затруднительную ситуацию, — ободряюще улыбнулась Анна. — Я сочла своим долгом вмешаться и помочь вам.
 — Я вам что-то должен? — тихо спросила девушка, смущенно опуская глаза.
 — Да, — кивнула Анна, — обещайте мне, что в следующий раз, выходя из дома, вы не забудете взять с собой кошелек и деньги.
 — Вы — такой добрый!
 — А знаете, — вдруг осмелилась Анна, — я живу в доме напротив, пойдемте со мной. Мы вместе выпьем чаю с этими пирожными.
 — Спасибо, я очень замерзать, — улыбнулась девушка.
 — В таком случае — настало время познакомиться. Меня зовут Анна. Анна Платонова. А вы?
 — Мария… Просто Мария. Я приехала Россия выходить замуж.
 — Как же ваш жених мог оставить вас одну на улице? Это очень опасно.
 — Он не знать. Он думать — я спать, — девушка лукаво посмотрела на Анну. — А почему вы сказать — я из Верона?
 — Шекспир подсказал, — рассмеялась Анна и, заметив недоуменный взгляд Марии, пояснила:
 — Я — актриса.
 — Вы любить театр? Театр — это очень романтично, — понимающе сказала Мария.
 — Вот мы и пришли, — Анна указала на дом Корфа. — Мы живем здесь.
 — Мы? Вы тоже замуж?
 — Пет, — растерялась Анна. — Я живу в доме моего опекуна. Я сирота. Мои родители… Я не знала своих родителей.
 — Как печально! Моя мама тоже покинула меня. Она теперь на Небесах и не может помочь мне.
 — Не грустите! Вы выйдете замуж, и у вас начнется новая жизнь. А вы любите своего жениха?
 — Очень, — прошептала Мария, поднимаясь вслед за Анной на крыльцо и входя в дом.
 Матвеич, завидев новое лицо, тут же принялся расшаркиваться — бросился снимать шубы, приглашать пройти в гостиную. На ходу спросил:
 — Чай?
 — Чай, — кивнула Анна и повела Марию за собой.
 — Анна! — Корф стремительно поднялся с дивана. — Почему вы так задержались? Затянулась репетиция? А.., вы не одна.
 — По дороге домой я стала свидетелем неловкой сцены в кондитерской — эту девушку хотели отвести в участок, потому что она не знала, как расплатиться за пирожные.
 — Кто же делает покупки без денег? — с явным небрежением поинтересовался Корф.
 — Познакомьтесь, — Анна дала знак Марии подойти ближе, — Мария…
 — Мария фон Дармт, — смущаясь под колким взглядом Корфа, сказала гостья.
 — Мария совсем недавно приехала из Германии. От волнения она настолько растерялась, что мне пришлось помочь ей: я заплатила за пирожные. А потом.., потом мы решили выпить чаю. Она очень милая.
 — В следующий раз, — строго велел Корф, — извольте предупреждать меня о своих идеях. Чай, думаю, скоро будет, а мне позвольте откланяться.
 — Это и есть ваш опекун? — удивилась Мария.
 — Его сын, — грустно сказала Анна. — Мой опекун, барон Корф, недавно умер.
 — Как жаль… Я видеть — мы много общее.
 — А вот и чай, — спохватилась Анна, заметив, что мажордом уже ставит чашечки на сервировочный столик у дивана. — Спасибо, Матвеич, это так кстати.
 — Владимир Иванович сказали, чтобы вы больше не заставляли его долго ждать. Он хотел говорить с вами, — смущенно сообщил Матвеич.
 — По-моему, это не очень вежливо, — нахмурилась Анна. — Впрочем, это вполне в его духе. Не беспокойся, я дам знать, когда останусь одна.
 — Хорошо, — улыбнулась Мария, отпивая глоток из элегантной фарфоровой чашки. — Сын ваш опекун любить вас?
 — Владимир? Нет, что вы! — вздрогнула Анна. — С чего вы взяли?
 — Он так смотреть на вас!
 — Ему нет до меня никакого дела. У него.., другие увлечения.
 — А вы? Вы любить Владимир?
 — Я даже боюсь думать об этом, — покачала головой Анна. — Он пугает меня. Он такой непредсказуемый…
 — Вы бояться, что он нет ответ на ваши чувства, да? — участливо спросила гостья.
 — Мне кажется, если я растеряю все свои чувства по дороге в театр, то не смогу быть на сцене по-настоящему страстной.
 — Я думать — настоящий чувства важнее, чем изображаемый, — Мария пристально посмотрела Анне в глаза, и та отвела взгляд.
 — Не знаю, — наконец, промолвила она.
 — А знаете, как я признаться в любовь мой жених? Я написать ему стихи.
 — Вы очень смелая, — улыбнулась Анна. — И я так рада нашему знакомству.
 — Что это? Часы? — гостья обернулась в сторону деревянных напольных часов — предмет особой гордости барона Корфа. — О! Я пора! Мне надо бежать!
 — Бежать никуда не надо, — остановила ее Анна. — Наш конюх Никита вас отвезет.
 — Но… — растерялась Мария.
 — Никаких «но»! — успокоила ее Анна. — Пойдемте, я провожу вас.
 Вернувшись в гостиную, Анна вдруг вспомнила, что Корф хотел видеть ее, но он появился сам, и они столкнулись в дверях. Корф побледнел и хотел обнять Анну, но она отстранилась от него — вежливо и холодно, словно и не было того мимолетного, но такого счастливого объяснения вчера в карете.
 — Что еще случилось? — надменно поинтересовался Корф. — Вы опять чем-то недовольны?
 — Вы были нелюбезны с моей гостьей.
 — Это пока еще мой дом, и гости сюда приходят только званными.
 — Я всего лишь помогла бедняжке…
 — Ах, оставьте! — разозлился Корф. — Всем не поможешь! И потом — благородство всегда наказуемо.
 — Это вы о госпоже Болотовой? — иронически осведомилась у него Анна.
 — Госпожа Болотова завтра же покинет этот дом. Ей предстоит дальняя дорога.
 — Она так быстро надоела вам?
 — Мне незачем к ней привыкать. В ней нет ни капли искреннего чувства. Она — та же актриса, только играет в жизни, а не на сцене.
 — Так вот в чем дело! — понимающе улыбнулась Анна. — Вы не верите актрисам.
 — Анна! Боже! — воскликнул Корф. — Я не это хотел сказать.
 — Быть может, но того, что я услышала, достаточно, чтобы понять, к чему вы клоните, и в действительности думаете обо мне.
 — Анна, что с вами? Я не узнаю вас. Мы едва-едва стали понимать друг друга. Но теперь я вижу — ваше сердце осталось холодным, равнодушным и полным непонимания. И я даже сомневаюсь теперь — есть ли оно вообще?!
 — Что? Да как вы смеете?!
 — Впрочем, я забыл! Вы же актриса! И способны выражать ваши чувства лишь на сцене. Но на сцене мы с вами никогда не увидимся. Слышите? Никогда!
 — Когда-нибудь, Владимир, вы пожалеете о том, что сейчас сказали, — сухо произнесла Анна. — Извините, я должна отдохнуть, репетиция немного утомила меня. Как оказалось, режиссеру тоже была нужна моя страстность. Но, думаю, на всех ее не хватит, так что мне придется выбирать — или страсти в этой гостиной, или на сцене.
 — И что вы выберете?
 — Я сообщу вам, когда приму решение, — Анна гордо кивнула Корфу и вышла, намеренно хлопнув дверью.
 В коридоре ее едва не сбил насмерть перепуганный Матвеич, и Анна поспешила подняться к себе. А Матвеич между тем ворвался в гостиную с криком «Там, там!» и был бледен до неузнаваемости.
 — Угомонись, Матвеич! — отмахнулся Корф. — Мне не до тебя сейчас.
 — Но барин! — взмолился слуга. — Там к вам…
 — Я же сказал — меня ни для кого нет дома! Закрой эту чертову дверь и оставь меня в покое!
 — За этой чертовой дверью, по-видимому, творится нечто весьма интересное, — весело сказал Александр, входя в гостиную. — Так хлопнуть ею могла только очень страстная и прехорошенькая, надеюсь, дама. Верните ее, мне любопытно взглянуть.
 — Вы… Ваше высочество! — растерялся Корф. — Как? Почему здесь?
 — Не рады меня видеть, барон? — удивился Александр. — А ваше письмо было таким дружеским. Я не мог не откликнуться на него.
 Корф развел руками, пытаясь вспомнить о письме.
 — Было любезно с вашей стороны сообщить о своем приезде, — Александр прошел к дивану и удобно расположился на нем.
 — Простите, я не предложил вам сесть… — пробормотал Корф.
 — Понимаю, вы хотели бы навестить меня во дворце, но вы сами должны понимать — там слишком много ушей и соглядатаев. Итак, где та особа, которая мечтала бы попасть на сегодняшний бал-маскарад?
 — Особа? — Корф почувствовал, что земля уходит у него из-под ног.
 — Какая-то актриса, которой покровительствует ваша семья. Так вы покажете эту даму мне или вы настолько ревнивы, что держите ее взаперти?
 — Нет-нет, — смутился Корф. — Матвеич, пожалуйста, вели Анне спуститься. Сию минуту. Сейчас!
 — Вели? — улыбнулся Александр. — Вы ведете себя просто, как султан какой-то. Э, да здесь, кажется, амур?
 — Чего стоишь? Иди! — прикрикнул на Матвеича Владимир, пытаясь увести наследника от опасной для него темы разговора.
 — На самом деле, я признателен вам, барон, что вы написали мне, — признался Александр. — В моем окружении совсем не осталось людей, которым я мог бы доверять.
 — Не уверен, что мы успели стать друзьями, — удивился Корф.
 — Но и как противник вы вели себя достойно и порядочно. А это уже немало. И я бы желал продолжить наше знакомство, ибо мне уже сейчас стоит подумать о том, чтобы окружить себя верными и честными офицерами.
 — Если вы помните, ваше высочество, я был уволен со службы, — тихо произнес Корф.
 — Нет ничего невозможного, барон, — уверенно сказал Александр. — А вот и она… И она прелестна!
 — Вы велели мне явиться? — Анна с преувеличенной вежливостью поклонилась Корфу и его гостю.
 — Да, — смутился Корф, — то есть нет.., я просил, я звал, я… Впрочем, вот, Александр Николаевич, позвольте вам представить, воспитанница моего отца, актриса и певица Анна Платонова. А это…
 — Я знаю, — кивнула Анна и снова поклонилась — на этот раз только наследнику и с величайшим почтением, — ваше высочество…
 — Вы просто очаровательны, — Александр с присущей ему галантностью продемонстрировал желание поцеловать прекрасной даме руку, и Анна после некоторого колебания подала ее наследнику. — Весьма приятно. Надеюсь, что и голос ваш столь же привлекателен, как и его хозяйка.
 — Анна, — попросил Корф, — спойте нам что-нибудь. Пожалуйста.
 — Это честь для меня, — улыбнулась Анна и села к роялю.
 На этот раз она спела одну из известных ей песен, и Александр был тронут. Простая мелодия своей безыскусностью и искренностью напомнила ему принцессу Марию, и он искренне поблагодарил Анну за пение.
 — Уверен, — бодрым тоном сказал Александр, — вы произведете фурор на балу. Ибо я намерен видеть там вас обоих сегодня. Надеюсь, столь высокое общество не смутит вас, сударыня, и вы порадуете нас своим пением?
 — Я уже пела однажды, на балу у графа Потоцкого, — просто сказала Анна.
 — А! — вспомнил Александр. — Это там…
 — Это там я имел честь познакомиться с вами лично, ваше высочество, — быстро вмешался в его воспоминания Корф.
 — А вы еще и шутник! — кивнул Александр. — К счастью, та дуэль и ее причина остались далеко в прошлом. Не правда ли?
 — Это было лишь мимолетное увлечение, стреляться было глупостью.
 — Для меня все выглядело иначе — я с ума сходил от ревности! Ольга умна, чертовски красива, в ней бушевала такая страсть!
 — Да, она одна из тех женщин, которые способны довести до безумия…
 — Ваше высочество, барон, вы позволите мне покинуть вас? — Анна вопросом напомнила им о своем существовании.
 — О, простите! — расшаркался Корф. — Это так глупо — восхвалять достоинства одной женщины, находясь в обществе другой — не менее прекрасной и умной.
 — И талантливой! — воскликнул Александр. — Помните: мое приглашение в силе!
 — Не стану вам мешать, — Анна сделала вид, что приняла их извинения и, попрощавшись до вечера, вышла из гостиной.
 — Неловко получилось, — смутился Александр.
 — Любовь лишает нас здравомыслия, — признал Корф.
 — Нет-нет! — покачал головой Александр. — Ольга — в прошлом. В самом ближайшем времени я женюсь. Моя невеста — полная ей противоположность. С Марией я оценил тепло и покой, я счастлив!
 — А ваша невеста любит вас?
 — Более и мечтать не о чем! Хотя, знаете, в последнее время мне подозрительно часто стали приходить мысли об Ольге. Она снится мне, и, признаюсь, это немного тревожит.
 — А, если бы…если бы она оказалась здесь, сейчас, как бы вы поступили? — осторожно спросил Корф.
 — Не знаю, — Александр задумался, — не знаю. Но.., вы заговорили об Ольге, почему? Вам что-нибудь о ней известно? Может быть, она опять в Петербурге?
 — О нет, нет! — воскликнул Корф. — Просто я хотел бы понять, легко ли забыть женщину, которая была смыслом твоей жизни.
 — Я уже сказал вам — возможно все, тем более, когда жизнь обретает новый смысл. Но мне пора возвращаться во дворец, пока меня не стали искать. Увы, — развел руками Александр, — жизнь правителей — всегда под прицелом. Мы не властны над собою, находясь под бременем власти. Еще раз простите за вторжение. И жду вас на балу. Впрочем, это не столько бал, сколько галантное развлечение. Репетиция рыцарской карусели. Не отказывайтесь, хотя бы ради Анны — она восхитительна!
 Корф принял от Александра приглашение в форме новогодней открытки и вышел из гостиной проводить его.
 Едва дождавшись, когда карета наследника выедет на улицу, Корф бросился наверх к Ольге. Оттолкнув стоявшую на часах Полину, Корф в бешенстве ногой с силой толкнул дверь и ворвался в комнату.
 — Что это значит? — весьма умело изумилась Ольга.
 — Что это значит? — передразнил ее Корф. — Да как вы посмели написать наследнику от моего имени?!
 — Вы отказались мне помочь, и я сама должна была позаботиться о себе.
 — Будь вы мужчиной, я вызвал бы вас на дуэль! — Корф был разъярен и бледен.
 — А я с удовольствием пристрелила бы вас прямо сейчас! — воскликнула Ольга, вплотную подходя к нему. — Вы трус!
 — Ваша любовь — как лавина в горах, никого не пощадит на своем пути!
 — А настоящая любовь лишь такой и может быть!
 — Вы слепы, — покачал головой Корф. — Александр не любит вас. Он любит другую. Любит по-настоящему. И скоро женится на ней. Он сам мне это только что сказал.
 — Он?.. Сказал?.. — Ольга почувствовала, что ей не хватает воздуха. — Он был здесь? Как, когда?..
 — Вы сами виноваты — написали ему от моего имени, и Александр Николаевич пришел, чтобы лично передать мне и Анне приглашение на маскарад. И она будет петь для гостей.
 — Анна? Значит, вся слава досталась Анне? — зло спросила Ольга. — И вот так вы отблагодарили меня за содействие? Вы даже не дали мне его услышать, не то что увидеть его! Негодяй! Дайте мне карету, я сейчас же поеду за ним!
 — Вы никуда не поедете! — Корф с силой оттеснил Ольгу от двери.
 — Не смейте! — она попыталась сопротивляться. — Какое вы имеете право не пускать меня?!
 — Мое право — право хозяина этого дома, — жестко сказал Корф.
 — Я не дворовая девка, оставьте меня, выпустите меня немедленно! Он был здесь… — Ольга почти зарыдала. — Он сам пришел ко мне!
 — Не к вам! — отрезал Корф.
 — Я должна его увидеть, — теряя силы, прошептала Ольга.
 — Поздно!
 — Я догоню, — Ольга умоляюще взглянула на Корфа, — прикажите дать мне карету…
 — Ни в какой карете вы не угонитесь за прошлым.
 — Я не верю! Просто вы разочаровались в любви, не добились взаимности, потому и злорадствуете! Это вы, вы во всем виноваты! Из-за вас я не встретилась с Александром. Почему вы не сказали ему, что я здесь? Кто дал вам право решать мою судьбу?
 — Послушайте… — Корф попытался объясниться с Ольгой, но она неожиданно обернулась и ударила его по лицу.
 Пощечина вышла звонкой и сильной — щека сразу покраснела и опухла.
 — Так вот как вы благодарите человека за то, что он избавил вас от неприятностей?! — с трудом разлепляя губы, спросил Корф.
 — Вы черствый и бездушный! Неужели вы думаете, что я проделала весь этот путь, от Варшавы до Петербурга, чтобы слушать ваши бредни?! Оставьте меня в покое! Идите к своей Анне и утешайте свое самолюбие там!
 — Увы, — криво усмехнулся Корф, — она, как и вы, считает меня черствым и бездушным.
 — Мне нет до этого дела! Ни ее, ни вас я больше никогда не увижу, — решительным тоном сказала Ольга.
 — Что вы опять задумали? — насторожился Корф.
 — Не беспокойтесь, — усмехнулась Ольга. — Если я соберусь утопиться, то сделаю это в Польше.
 — Так вы возвращаетесь?
 — Да! И на сей раз решение окончательное. Если Александр сам сказал, что наши отношения с ним в прошлом, мне здесь больше делать нечего.
 — Не могу передать, как вы облегчите мою жизнь, — с иронией произнес Корф.
 — Знаю. Я здесь нежеланный гость. Я уеду на рассвете. Надеюсь, вы не поскупитесь и отправите со мной экипаж?
 — Все, что угодно, лишь бы вы оказались отсюда как можно дальше и как можно быстрее, — шутовски поклонился Корф Ольге.
 — Прекрасно! — недобро улыбнулась она. — Я умею быть благодарной. И очень скоро вы получите возможность лично в этом убедиться.
 — Желаю вам приятного вечера в обществе нашей милой Полины, — с натянутой вежливостью сказал Корф и удалился.
 Когда за ним закрылась дверь, Ольга дала волю своим чувствам.
 Да как он посмел вмешаться в ее игру?! Скрыть от нее, что в доме находился Александр?! Он же был совсем близко от нее — только руку протяни! И вот ушел, наговорив глупостей, не узнав правды о ее возвращении. И все этот отвратительный мужлан, заносчивый и тупой Корф, который даже собственную приживалку не умеет как следует соблазнить — мнется, бегает за ней по всему городу, смотрит на нее щенячьим взглядом… В то время, как она сходит с ума от той любви, какая ему никогда и не снилась, и испытать которую ему никогда не дано. Но ничего, ничего — она научит его уважать чувства других людей! Ее чувства. Чувства Александра. Ту любовь, что была между ними и не может угаснуть со временем, как бы ее ни пытались убить… — Полина! — крикнула Ольга.
 — Чего изволите, барыня?
 Полина, заслышав крики в комнате госпожи Болотовой, в барские разборки решила нос не совать. Это еще народная мудрость велела: пока паны дерутся, у мужиков чубы трещат. А Полине страсть как не хотелось попадаться под тяжелую хозяйскую руку. Да и госпожа Болотова, судя по всему, тоже нелегким характером удалась.
 — Ты должна достать для меня маскарадный костюм, — приказала Ольга, едва Полина показалась на пороге ее комнаты. — Я сегодня поеду на бал.
 — А Владимир Иванович сказали-с, вы уезжаете.
 — Твой хозяин не по возрасту наивен. Если женщина о чем-то сказала, это еще не означает, что она именно так и поступит, — усмехнулась Ольга. — Но помни: об этом никто не должен знать!
 — И где же я его возьму, этот костюм? — растерялась Полина.
 — Ты же сама говорила: Анна полные сундуки театрального барахла навезла.
 — А если кто увидит, та же Анна, к примеру?
 — Приведи ее ко мне, я найду, что ей сказать, — кивнула Ольга. — И не бойся: послужишь мне, я тебя не забуду. Вот возьми.
 Ольга открыла свою заветную шкатулку с драгоценностями и подала Полине золотую цепочку, крученную по-венециански. Полина хищно бросилась за подарком и быстро спрятала цепочку в потайной внутренний карманчик на лифе платья.
 — А теперь ступай! — Ольга жестом подтолкнула Полину к действию, и та побежала выполнять ее просьбу.
 Matka Boska! — про себя подумала Ольга. — Святая мадонна! Помоги мне, заступница и покровительница моя! Дай мне мужества победить в этой борьбе! Молю Тебя и верую в силу Твою!..
 — Наконец то! — вскричала Ольга, заслышав звук открываемой двери. — А то я подумала, тебя уже волки загрызли!
 — Значит, госпожа Болотова собирается на бал? — спросила Анна, входя в комнату вместе с Полиной, виновато выглядывавшей из-за ее спины. — А как же ваш долгожданный отъезд в Польшу?
 — Это мой сюрприз для Владимира, — с заговорщическим видом пояснила Ольга, забирая у нее из рук костюм пажа. — Могу я довериться вам?
 — Вполне, — тихо сказала Анна.
 — Мой отъезд в Польшу, — доверительным шепотом поведала ей Ольга, — только для отвода глаз. Я хотела проверить чувства Владимира ко мне.
 — И что же вы узнали?
 — Он… — вздохнула Ольга, — он так страдает, что я решила не ехать и тайком пробраться на бал-маскарад, чтобы там признаться ему в своих чувствах. Вы представляете, как он будет счастлив?
 — Могу представить, — сухо ответила Анна.
 — Обещайте никому не говорить о моей тайне, — Ольга умоляюще заглянула ей в глаза. — Вы, наверное, тоже любили. И должны понять меня.
 — Я понимаю вас, — кивнула Анна, — и не стану препятствовать вашему счастью.
 Оставив Ольгу, Анна вернулась к себе. Взгляд ее упал на роскошное платье с кринолином в духе рыцарских времен — костюм, который она подобрала в надежде на сегодняшний вечер. Только надежды эти оказались зыбкими! Анна взглянула на настенные часы — у нее еще есть время отправиться на репетицию с господином Шишкиным. Он-то уж, по крайней мере, не скрывает своих намерений и не говорит о любви. И если надо отрешиться от иллюзий о вечной и прекрасной любви, то только ради любви к искусству!
 Анна спустилась в прихожую, и Матвеич услужливо набросил ей на плечи шубу.
 — Это что же, и есть ваш маскарадный костюм? — тут же раздался рядом голос Корфа.
 — Нет, Владимир, я не еду на бал, — Анна хотела выйти, но он остановил ее.
 — Что с вами? Вас пригласил сам наследник престола. И разве не о таком успехе мечтал для вас отец?
 — Вот именно о его мечте я и думаю. У меня нет времени на развлечения. Я должна репетировать, а вы пригласите на маскарад кого-нибудь другого. Позвольте мне пройти.
 Корф растерянно посторонился, не в силах спорить с ней, и еще какое-то время с недоумением смотрел Анне вслед. Нет, он не позволит ей так просто бросить его. Довольно уже он мучался — она должна выслушать его и остаться с ним!
 — Что вы сказали Анне? — со злостью спросил он, снова появляясь на пороге комнаты Ольги.
 — Однако не слишком ли часто за последний день вы приходите ко мне? — усмехнулась она. — Надо ли понимать это как признание в любви?
 — Вам следует понимать это как желание видеть вас отсюда подальше! И чем скорее, тем лучше!
 — Вы хам, Владимир! Грубый, неотесанный, деревенский хам!
 — Значит, мне нет необходимости вести себя благородно, а посему, — Корф достал из кармана сюртука ключ, — видите этот волшебный ключик? Сейчас я выйду из этой комнаты и закрою эту дверь, а вы сможете вполную насладиться моим отсутствием. Я не буду вам надоедать и раздражать вас — я просто уйду, а вы останетесь. И будете сидеть смирно до самого утра, когда, вернувшись с бала, я снаряжу для вас карету, и вы сделаете то, что давно обещали мне — навсегда покинете Россию.
 — Вы не посмеете! — побледнела Ольга.
 — Еще как посмею, — кивнул Корф и направился к двери.
 — Вы еще пожалеете об этом! — закричала Ольга.
 — Кричите не кричите, все это бесполезно! Вас никто не услышит и не придет к вам на помощь. Это мой дом, и вы займете в нем то место, что я отвел для вас. Do widzenia, pani! — Корф вышел и, как обещал, закрыл дверь на ключ.
 Потом он спустился вниз и отдал ключ мажордому.
 — Матвеич! Я сейчас должен уехать, а ты береги этот ключ. Он от комнаты госпожи Болотовой, и ты отвечаешь за него головой. Если мадам что-нибудь понадобится, позови Полину и приглядывай за обеими.
 — Это уж как водится, Владимир Иванович, — с пониманием закивал Матвеич.
 Когда Корф уехал, Ольга принялась звать на помощь. На ее крики первой прибежала Полина.
 — Ты должна мне помочь выбраться отсюда, — сказала ей Ольга через дверь.
 — Да как я помогу? — запричитала та. — Ключ-то у Матвеича!
 — И мне тебя учить, как мужика от службы отвлечь? — Ольга в раздражении стукнула кулаком по двери, и Полина, прижимавшаяся к ней ухом, от неожиданности на мгновенье отпрянула.
 — Да разве ж то мужик? Песок сыпется…
 — Значит, быстрее подействует. Давай, не медли! Живо, кому говорю!
 Голос за дверью стал таким грозным, что Полина тут же бросилась выполнять приказ своей суровой барыни.
 Завидев Матвеича, она вдруг изрядно захромала и принялась стонать:
 — Ой, ой!
 — Что случилось, Поля? — заволновался сердобольный старик.
 — Ногу подвернула, загоняла меня самодурка, со свету сжить хочет. Ой! — стенала Полина, цепляясь за стены, словно и сил у нее стоять уже не было.
 — Да уж, барыня с норовом, — кивнул Матвеич и, подойдя к Полине, предложил:
 — А ты обопрись на меня, милая. Я тебя до твоей комнаты отведу.
 — Тоже мне царица нашлась! Жду не дождусь, когда она уедет, — согласилась Полина. — А ты меня далеко не веди, можно и в гостиной посидеть. Барина все равно нет.
 — Пойдем, пойдем потихонечку.
 Полина рукой обвила старика за талию и, пока они шли, нащупала в кармане его ливреи заветный ключ.
 — Вот спасибо тебе, — ласково сказала она, когда Матвеич усадил ее на диван в гостиной. — Мне чайку бы, а?
 — Принесу, — пообещал тот и ушел.
 А Полина, мгновенно забыв про болезнь и опрометью взлетев на второй этаж, открыла дверь в комнату Ольги.
 — Все, барыня, выходите!
 — Молодец! — похвалила та. — Вернусь — озолочу!
 Ольга стремительно сбежала вниз по лестнице. Полина помогла ей надеть шубу, скрывшую ее карнавальный костюм, и бросилась назад в гостиную.
 Когда Матвеич принес ей чаю, Полина снова прильнула к ноге, растирая ее и охая. И пока старик помогал ей облегчить «страдания», она незаметно ловко подбросила ключ туда, где он и лежал.
 Однако покой в тот вечер ей судьба на даровала. Вскоре в уличную дверь забарабанили. И Матвеич, поспешивший в прихожую, был сметен жандармами, ворвавшимися в дом, едва он открыл дверь.
 — Где она? — закричал на Матвеича полковник, руководивший обыском.
 — Кто? Что? — забормотал тот и даже икнул с перепугу.
 — Это дом барона Корфа? — властно спросил полковник.
 — Так точно, — почему-то по-военному отрапортовал Матвеич.
 — А госпожа Калиновская где?
 — Да я и не знаю такой, — растерялся Матвеич.
 — А это кто? — ехидным тоном спросил полковник, указывая на упиравшуюся Полину, которую жандармы волоком вытащили из гостиной.
 — Это? — махнул рукой Матвеич. — Полька, крепостная его сиятельства господина барона.
 — Полина я, Полина! — закричала та, вырываясь из рук тут же отпустивших ее жандармов.
 Полковник недоверчиво посмотрел на нее, а потом сверил то, что видел, с описанием Калиновской, крупным округлым почерком изложенным на розыскном листке.
 — А еще женщины в доме есть? Особенно подозрительные? — обратился он к Полине.
 — Есть, а как же! Анька Платонова. Крепостная, а сызмальства как благородная росла, очень подозрительная. Барин ей вольную дал, а теперь еще на бал-маскарад повез.
 — И все? — нахмурился полковник. — А глаза почему у тебя бегают?
 — Ничего они не бегают… Ай! Ой! Что же это вы делаете, господа хорошие?! — заверещала Полина, которой жандармы по знаку полковника заломили руки за спину и чуть-чуть прикрутили пальцы.
 — Сдается мне, что ты знаешь больше, чем говоришь, — усмехнулся полковник. — Больно?
 — Больно! — теперь уже по-настоящему застонала Полина.
 — Значит, скажешь нам правду? — ласково спросил ее полковник, давая знак жандармам, чтобы Полину отпустили.
 — Тут еще госпожа Болотова была. Может, вы ее ищете?
 — А имя-то у госпожи Болотовой есть?
 — Елена, Елена зовут ее. Ой, лишенько, — заплакала Полина, растирая затекшие и посиневшие пальцы.
 — А где она теперь? — улыбнулся полковник.
 — Уехала на бал-маскарад, — пряча глаза, призналась Полина.
 — Ах ты стерва! — не выдержал Матвеич. — Бежать ей помогла!
 — Не я! Не я! — забилась Полина. — Она сама, она такая, она все может!
 — Успокойся, эти способности госпожи, как ты сказала — Болотовой? — нам хорошо известны, — принялся увещевать ее полковник. — Ты вот лучше расскажи-ка нам, милая, в какой она одета костюм?..


* * *

 Владимир решил заехать за Анной в театр и, узнав, где идет репетиция, без лишних церемоний открыл дверь класса.
 Картина, явившаяся ему, потрясла и возмутила. Уже знакомый ему хлыщ, вертевшийся вчера вокруг князя Оболенского, сжимал Анну в объятьях и пытался поцеловать.
 — Покажите, покажите мне свой самый страстный поцелуй! — просил Шишкин.
 — Что вы делаете? — отбивалась Анна. — Оставьте меня! Прошу вас!
 Владимир одним прыжком преодолел пространство между ним и «репетирующими» и, оторвав Анну от Шишкина, нанес ему сильнейший удар в челюсть. Шишкин покачнулся и закричал:
 — Что? Кто? За что?
 — Желаете объяснений? — грозно спросил Корф, нависая над скорчившимся от боли Шишкиным.
 — Кто этот господин?! Анна, вы его знаете?
 — Это барон Корф, мой опекун, — сквозь слезы улыбнулась Анна.
 — Желаете сказать, что вы меня забыли? — Корф сделал попытку снова приблизиться к Шишкину.
 — Ах, нет, вспомнил, вспомнил! В таком случае, я не буду заявлять в полицию, дорогая. Однако хочу заметить, что с таким опекуном вам не в актрисы идти, а сиднем дома сидеть!
 — Как вы сюда попали? — воскликнула Анна, обращаясь к Корфу, когда Шишкин выбежал из класса. — Вы что — следите за мной?
 — Нет, я приехал увести вас на маскарад, где вашего выступления ждут наследник престола и его невеста, принцесса Мария.
 — А какое вам дело до моего выступления? Госпожа Болотова…
 — Какое мне дело до госпожи Болотовой! — вскричал Корф.
 — Она вас бросила? И вы решили вернуться ко мне? Я не нуждаюсь в опеке!
 — Как же вы наивны, Анна!.. Сначала угодили к мадам де Воланж, теперь к этому господину Мишкину…
 — Шишкину!
 — ..который пытался соблазнить вас под видом репетиции! Да вас из дома выпускать нельзя! Я ваш опекун и отвечаю за вас, — Корф упокоился, и в его голосе появилась уже знакомая Анне нежность.
 — Тогда, быть может, мне стоит вернуть вам вольную? — пошутила Анна.
 — Неволить я вас не собираюсь, — глухо сказал Корф, — но я бы хотел, чтобы оправдались надежды моего покойного отца, а не этого репетитора.
 — Простите, если разочаровала вас, — пожала плечами Анна.
 — Возьмите, это ваше платье для маскарада, — Корф протянул Анне круглую коробку с костюмом. — Прошу вас — спойте на балу. И больше я ни о чем вас не попрошу.




 Глава 2. Безумие любви


 — Вам очень идет домино, — мягко сказал Владимир, оглядывая Анну с плохо скрываемым восхищением.
 — Я никогда не была на придворном балу, — смутилась она.
 — Собственно говоря, рыцарская карусель — это скорее церемониал, — успокоил ее Корф. — Его участники — рыцари и дамы в средневековых костюмах — гарцуют на лошадях, которые под музыку совершают различные фигуры и демонстрируют свою выездку. Основная же часть гостей — это свита.
 — Понимаю, — кивнула Анна, — как зрители на трибунах в Древнем Риме.
 — Отчасти, но точнее сказать: публика. Потому что все это больше похоже на театр, а значит — вам не из-за чего волноваться. Вы должны быть здесь, как в родной стихии. К тому же маски дают возможность почувствовать свою независимость и создают иллюзию равенства между приглашенными.
 — И вы не сможете узнать под маской даже наследника престола? — улыбнулась Анна.
 — Однажды это уже произошло, но с тех пор я понял, что лишь люди не очень высокого ранга и достоинства стремятся выделиться шикарными туалетами и бриллиантами. Венценосные особы часто хотят остаться неузнанными и насладиться всеми прелестями обычной жизни. Величие короны — тяжелая ноша.
 — Вы сожалеете, что не смогли стать другом наследнику?
 — Его высочество показал мне не один пример благородства, а я из тщеславия все пытался сравняться ним в храбрости и щедрости, вместо того, чтобы быть благодарным за его расположение. Знаете, Анна, — глаза Владимира оживились и заблестели, — странная эта штука — богоизбранность. Обычный человек просто не в силах поверить, что кому-то свыше дано больше. И поэтому он все время пытается либо низвергнуть того, кто наверху, либо сам стать таким. А по сути — оказывается всего лишь узурпатором.
 — Я думаю, — тихо сказала Анна, с интересом посмотрев на Корфа, — все дело в гордости. Гордость способна удержать вас от посягательств на то, что выше вас. Гордыня способна сбросить вас в пропасть.
 — Вы говорите, как отец, — вздрогнул Владимир.
 — Иван Иванович был мудрым и очень добрым человеком.
 — И почему, когда вы рядом, мне кажется, что и он где-то здесь, поблизости?.. Анна! — Корф порывисто обернулся к ней, но карета вдруг остановилась, и Никита громко крикнул с облучка: «Приехали!».


* * *

 После церемониала на площади гости, смотревшие из окон на праздник, перешли к танцам.
 Александр записал все номера для Марии и с нетерпением ждал ее в кругу семьи. Императрица, слегка расстроенная событиями последних дней, была немного бледна и рассеянна. Николай, воспользовавшись ее недомоганием, с удовольствием рассматривал принаряженных фрейлин, а Жуковский с благодушным видом подтрунивал над монаршей озабоченностью.
 Принцесса Мария к началу бала припозднилась — ее задержал какой-то молоденький паж с прекрасными женскими формами и бархатным голосом. По разговору Мария поняла, что это одна из фрейлин. «Паж» проявил завидную осведомленность в придворных делах и отношениях, но не счел необходимым представиться. Мария пожелала фрейлине веселого бала и присоединилась к монаршей семье.
 — Мы пропустили первый танец, — мягко упрекнул ее Александр, когда Мария подошла к нему.
 — Я выбирала маску.
 — И, должен сказать, весьма успешно. Вы дали мне прекрасную возможность видеть ваши необыкновенные глаза.
 — Вы смущаете меня, ваше высочество!
 — Нет-нет, привыкайте к комплиментам, Мари, — улыбнулся Александр. — Скоро только ленивый не потрудится найти в вас бесчисленное количество достоинств и не бросится прославлять их. Теперь вы — член нашей семьи, и каждый уважающий себя пиит и придворный обязан восхищаться вами, как невестой наследника престола.
 — Так это был дежурный комплимент? И в действительности мои глаза вас больше не вдохновляют?
 — Вы не правильно поняли меня! Я всего лишь поторопился искренне рассказать вам, что думаю о вас, до того, как поклонение вам станет обязанностью, и вы уже не сумеете различать, где правда, а где лицемерная ложь.
 — Вы сомневаетесь, что у меня не закружится голова? — кивнула Мария.
 — Я боюсь, что, став официально женатыми, мы утратим возможность сохранить чистоту наших отношений.
 — В таком случае обещаю вам, что никогда не позволю чему-то извне вмешаться в нашу жизнь.
 — Я хочу, чтобы вы верили мне, Мари. И хочу, чтобы мы верили друг другу. Тогда никто не сможет помешать нашему счастью.
 — Это и мое единственное желание, — прошептала Мария.
 Александр поцеловал ей руку и повел в круг — был объявлен следующий танец.


* * *

 — Должна признать, они совсем неплохая пара, — императрица незаметно указала веером в сторону танцующих Марии и Александра.
 — Если бы вы, моя дорогая, поменьше капризничали и не пытались настоять на своем, они уже давно были бы обвенчаны, а я нянчил внуков, — усмехнулся Николай.
 — Вы считаете, мне уже пора стать бабушкой? — обиженно поджала губки Александра.
 — Нам, — подчеркнул это слово Николай, — пора думать об укреплении преемственности.
 — Александр — не единственный ваш сын…
 — Он — первый, — прервал ее рассуждения Николай, — и, если еще помните, — дитя любви, которую вам, ma sher, несмотря на вздорность вашего характера, не удалось погасить во мне.
 — Вы всегда находили странное место и время для подобных откровений, — пожала плечами Александра, польщенная этим неожиданным признанием.
 — Что за немыслимое чувство противоречия! — воскликнул Николай. — Вы всегда недовольны: и когда я забываю о вас, и когда возвращаюсь к вам.
 — Все очень просто, дорогой, — прошептала Александра. — Достаточно никогда не покидать меня, и я буду вполне довольна и своей жизнью, и вами.
 — Вы забываете, что в нашей семье главный — мужчина!
 — Семья — это мужчина плюс женщина.
 — О, вы невыносимы! Теперь я понимаю, откуда у Александра эта склонность к бунтарству!
 Императрица хотела возразить, но к Николаю неожиданно и тихо приблизился его верный соратник, глава Третьего управления барон Бенкендорф.
 — Ваше Величество, Ваше Величество, — Бенкендорф поклонился царствующей чете и замер в вежливом ожидании.
 — Александр Христофорович? — удивился Николай. — Я полагал, маскарады не интересуют тайную полицию.
 — У меня крайне важное сообщение, — извиняющимся, но заметно тревожным тоном сказал Бенкендорф.
 — Это никак не может подождать до окончания праздника? — нахмурилась Александра.
 — Боюсь, это вполне может испортить его, — развел руками Бенкендорф.
 — Я верю вам, Александр Христофорович, — кивнул Николай. — Вы не относитесь к числу паникеров, а значит, дело действительно не терпит отлагательств.
 — И даже больше, — понизил голос Бенкендорф, приближаясь к самому уху императора. — Это дело требует немедленного вмешательства…
 — Итак, — поторопил его Николай.
 — Мне доподлинно стало известно, что сегодня утром его высочество Александр Николаевич побывал в доме барона Корфа. Где до сего вечера находилась и некая мадам Елена Болотова. Следы ее пребывания прежде были обнаружены и в имении Долгоруких, куда недавно уехала к своему жениху фрейлина Репнина.
 — Подождите, подождите, — снова остановил шефа жандармов Николай, — какая интересная выстраивается цепочка — наследник, Корф, Репнина! Так вы хотите сказать?..
 — Мы нашли пани Калиновскую.
 — Она арестована? — воскликнул Николай.
 — Увы, — покачал головой Бенкендорф, — ей опять удалось бежать, но офицер, выезжавший на задержание, утверждает, что она находится здесь, среди гостей. На ней костюм домино, и она ищет встречи с наследником.
 — Господи! Да это самый популярный костюм! Треть зала одета в домино! Это же маскарад!
 — Не беспокойтесь, Ваше Величество, мы постараемся осторожно проверить каждую маску.
 — Вы с ума сошли? Скандал недопустим, здесь послы иностранных государств, — заволновался Николай.
 — Никто ничего не заподозрит, — успокоил его Бенкендорф. — Мои люди умеют быть невидимыми.
 — Хорошо! — кивнул Николай. — Поступайте, как сочтете нужным, я полностью полагаюсь на ваш профессионализм. Однако, Александр Христофорович, вы сказани, что Калиновская скрывалась в имении Долгоруких, не так ли?
 — Предположительно, ибо только сегодня нам стало известно, под каким именем она прибыла в Россию. А мои источники в Двугорском уезде сообщали, что родственница Долгоруких, носящая эту фамилию, изъявляла желание навестить их и заранее сообщала о своем приезде.
 — Но не туда ли был направлен нами и Жуковский?
 — Известно, что он был там, — подтвердил Бенкендорф.
 — Был, видел и не сообщил? — нахмурился Николай. — Как это похоже на него! Ах, Василий Андреевич, Василий Андреевич!
 — Что вы хотите, Ваше Величество? — пожал плечами Бенкендорф. — Поэт не может мыслить категориями государства. Недавно он опять приходил ко мне и кричал, что вскрывают его письма. Что я мог ему сказать? Только посоветовал больше доверять своему императору в вопросах устройства жизни и поддержания порядка в стране, и тогда не придется доверять разные крамольные мысли бумаге.
 — Да-да, — согласился Николай, — это удивительная особенность наших литераторов — они будто лучше других знают, как и что надо делать для блага государства и своих соотечественников.
 — Последили бы лучше за собой, — поддержал императора Бенкендорф. — Куда ни посмотри — сплошные дуэлянты и картежники! Одно слово — вольнодумцы.
 — А все бабушкино вольтерьянство! Впрочем, мы совсем забыли о празднике, — остановил Бенкендорфа Николай, заметив, как возвращаются Александр с Марией.
 Бенкендорф жест понял и откланялся.
 — Что нового сорока на хвосте принесла? — бесцеремонно спросил наследник, когда они с принцессой подошли к императору.
 — Если вы думаете стать настоящим державным правителем, — с плохо сдерживаемым раздражением ответил ему Николай, — то, прежде всего, научитесь уважать тех, кто верой и правдой поддерживает ваш престол.
 — Я полагал, что сила государства — в его богатстве и процветании народа, — парировал Александр.
 — Власть сильна порядком, — жестко сказал Николай, — а порядок — это контроль. И, не понимая и не ценя этого, вы рискуете своим троном, а соответственно — покоем и целостностью страны.
 — Господи Боже, папа, — воскликнул Александр, — да что такого тебе сказал твой цепной пес, что ты решил испортить нам настроение?
 — Принцесса, — ласково обратился к Марии Николай, — вы не могли бы временно составить компанию императрице? У меня есть несколько вопросов к наследнику. Строго конфиденциально.
 — Итак? — со злостью спросил Александр, когда Мария ушла.
 — Итак, — в тон ему произнес Николай, — вы имели глупость видеться сегодня с этим выскочкой Корфом и даже опустились до того, чтобы лично явиться к нему в дом?
 — Да не вы ли только что советовали мне окружить себя верными людьми?
 — Верными? — побагровел Николай. — Вы собираетесь сделать ставку на человека, едва не убившего вас на дуэли?
 — На человека, который предпочел застрелиться, но не поднять руку на наследника престола!
 — И чем же ему удалось так подкупить вас, сын мой? Барон, случайно, не предложил вам встречу с женщиной? Сомневаюсь, что у него хватило бы денег для взятки. Его отец, как я слышал, все свое состояние потратил на театр.
 — О да! — рассмеялся Александр. — Вы правы, речь шла о женщине. Красивой, умной и талантливой. И вы сами сможете скоро убедиться в том, как она хороша. Она будет сегодня выступать здесь на балу.
 — Кто она? Почему я не знаю?
 — Она — воспитанница старого барона Корфа, актриса Императорских театров и певица Анна Платонова. Я договорился о ее выступлении, и она в самое ближайшее время прибудет сюда. Вместе со своим новым опекуном, бароном Владимиром Корфом.
 — Что?! Вы посмели пригласить сюда того, кто подверг вашу жизнь смертельной угрозе!
 — Владимир Корф не опаснее мухи, а потому настоятельно прошу вас, не делайте из этой мухи слона! — в сердцах воскликнул Александр.
 — Сын, вы не понимаете… — начал Николай, придавая своему голосу отцовскую озабоченность и теплоту.
 — Тогда объясните мне, — прервал его Александр, — что происходит? Бенкендорф следит за мной, вы попрекаете меня сомнительными связями! И даже Жуковский сегодня перестарался — так уговаривал меня как можно быстрее обвенчаться с принцессой, что едва не отбил охоту идти с ней под венец.
 — Жуковский? Значит, он точно знает… — в задумчивости произнес Николай и спохватился:
 — знает о моих тревогах по поводу вашей недавней ссоры с Марией.
 — О ссоре уже следовало забыть! Я счастлив с Марией, мне дорога эта девушка. И я женюсь на ней.
 — Оставайтесь столь же решительны в своем выборе, Александр, — Николай похлопал сына по плечу. — И пусть ничто и никто не посмеют помешать вам.
 — Отец, — устало спросил Александр, — кто и почему должен сделать это? Молчите? Имейте в виду, если это происки вашего жандармского любимца, то.., то я за себя не ручаюсь!
 — Но, Саша…
 — А вот и мои гости! Владимир! — издалека увидев входящих в залу Корфа и Анну, наследник через толпу бросился им навстречу с распростертыми объятиями, как к старым и добрым друзьям.
 — Надеюсь, вы позволите взять вас под руку ради приличия? — тихо спросила Анна у Корфа, заметив приближавшегося к ним Александра.
 — Вовремя вы спохватились, — с иронией сказал он, отставив локоть. — Прежде у меня сложилось впечатление, что до приличий вам нет никакого дела.
 — Вы всегда думаете обо мне что-то другое, а потом принимаете свои фантазии за действительность… Ваше высочество, — Анна присела в поклоне перед Александром.
 — Я рад, что вы пришли, — воскликнул он. — Я хочу познакомить вас с моей невестой.
 — А разве не будет официального представления? — удивился Корф.
 — Я хочу познакомить Марию со своими друзьями. Это семейное дело, и оно никого не касается. Прошу вас!
 Корф и Анна непонимающе переглянулись и направились вслед за Александром.
 — Дорогая! — обратился он к Марии. — Не могла бы ты снять маску, я хотел представить тебе своих лучших друзей. Что такое дорогая, ты смущена?
 — Я не знала, что у нас общие друзья, — после некоторого колебания Мария сняла маску, и Анна с Корфом одновременно воскликнули: «Ах!»
 — Что такое? — не понял Александр.
 — Простите меня, ваше высочество, — тихо сказала Мария, виновато опуская глаза. — Сегодня, пока вы были на заседании Государственного Совета, я решила узнать Петербург получше и тайно покинула дворец.
 — Господи, как это неосмотрительно! — растерянно сказал Александр.
 — Увы, — признала Мария, — но мне посчастливилось познакомиться с этой очаровательной девушкой, добрейшим существом. Она помогла мне в одной неприятной ситуации. Она спасла меня — привела в свой дом, напоила чаем.
 — Что вы, ваше высочество… — смутилась Анна.
 — Вы тоже были у Корфа, Мария? — растерялся Александр. — Это знак! Знак свыше! Жаль, что я не узнал об этом прежде. Владимир, я рад, что вы не замкнулись, обвиняя меня в своих бедах.
 — Как это могло быть! — воскликнул Корф.
 — И все же я благодарю вас и… — Александр заговорщически оглянулся по сторонам, — и позвольте мне на минутку увести вас от наших милых дам. Я хотел бы предупредить вас.
 — Я должна извиниться перед вами за это недоразумение, Анна, — тихо сказала Мария, когда Александр и Корф отошли.
 — Недоразумение? Что вы! — улыбнулась Анна. — Благодаря этому недоразумению, я наконец-то смогла понять, что чувствует человек, которого я однажды подобным образом ввела в заблуждение.
 — И он не простил вас? — в тоне принцессы Анне почудилось напряжение.
 — Простил, но слишком поздно.
 — Значит, я не могу рассчитывать на вашу дружбу?
 — В России говорят — на ошибках учатся. И поэтому я не стану повторять ту давнюю ошибку. Я знаю, что чувствует человек, которого не хотят простить. И я никогда не поступлю так.
 — Спасибо вам, милая Анна! — Мария неожиданно порывисто обняла Анну и убежала из зала.
 — Не знал, что вы водите дружбу с августейшими особами, — раздался рядом знакомый гадкий голос.
 — Я тоже, господин Шишкин.
 — Если вы думаете, что это вам поможет стать примой, то смею вас заверить — в нашем деле такие знакомства совершенно бесполезны. Чтобы добиться успеха в обществе актрисе, прежде всего, нужен талант!
 — Я не стремилась познакомиться с принцессой, это вышло случайно, — отвернулась от него Анна.
 И как она не замечала, какой он приторный и отвратительный?! Неужели Владимир был прав в своем отношении к этому человеку?
 — Эту бы страсть да на сцену! — ехидно поддел ее Шишкин.
 — А вы знаете, господин Оболенский уверен, что у меня все получится.
 — В таком случае, я просто счастлив, что Сергей Степанович не смог сегодня присутствовать на балу. Его вера в вас была бы подорвана! Вы слишком провинциальны, моя дорогая! И годитесь разве что для деревенских подмостков. Но здесь, в столице, публика куда более взыскательна. Взгляните на этих респектабельных господ! Вы чем-нибудь можете их удивить?
 — Я верю в свои силы, — твердо сказала Анна.
 — А я верю в вас, — вернувшийся Корф галантно поцеловал ей руку.
 — Слово опекуна против слова постановщика? — скривился Шишкин. — Далеко же мы зайдем в нашем искусстве с таким воинствующим дилетантизмом в оценках!
 — Чего он добивался от вас на этот раз? — недобро глядя вслед уходившему Шишкину, спросил Корф.
 — Всего лишь напомнил, что моя карьера полностью зависит от него, — пожала плечами Анна.
 — Пусть только еще раз сунется к вам, я быстро объясню ему, кто и от чего зависит, — буркнул Корф.
 — Опять пытаешься вызвать кого-нибудь на дуэль?
 — Андрей? — оглянулся Корф. — Ты? Какими судьбами?
 — Анна, приветствую вас, — Долгорукий поцеловал Анне руку и кивнул Корфу. — Приехал побеседовать с государем о судьбе Лизы. Василий Андреевич обещал помочь с аудиенцией.
 — Жуковский — известный при дворе заступник. Удачи тебе! — пожелал Корф.
 — Она нам понадобится. Нашим семейством заинтересовался сам барон Бенкендорф…
 Андрей не договорил — в этот момент к ним подошел распорядитель бала и попросил Анну следовать за ним. Анна взволнованно посмотрела на Корфа. Он нежно пожал ей руку и ободряюще улыбнулся: «Бог в помощь!»
 — Что это еще за новости? — тихо спросил Корф, когда Анна оставила их с Долгоруким.
 — Ему известно о возвращении Ольги и о том, что я отказал ей от дома, — так же тихо отвечал Андрей. — Будь осторожен — дальше ниточка потянется к тебе.
 — Кто может сказать ему? — отмахнулся Корф.
 — Этот человек, если захочет, весь город перевернет вверх дном в поисках ее следов.
 — Надеюсь, что этого он еще не сделал. Потому что я запер Ольгу в своем доме на ключ.
 — Как это неосмотрительно! — вскричал Андрей. — Ты представляешь, что будет, если люди Бенкендорфа схватят Ольгу в твоем доме!
 — Перестань пугать меня! — прервал его Корф. — Сейчас будет выступление Анны. И я хочу послушать ее.
 — Я бы посоветовал тебе быть осторожнее, — заметил Андрей. — Любовь часто лишает нас этого важного чувства.
 — О чем ты? — смутился Корф.
 — Не хочешь признаваться, не надо, — пожал плечами Андрей. — Но я считал бы правильным побыстрее выдворить эту даму из твоего дома.
 — Господа, — к ним незаметно подошел Жуковский, — я рад, что встретил вас прежде Бенкендорфа. Судя по всему, Калиновская во дворце.
 — Не может быть! — воскликнул Корф.
 — Я предупреждал, что эта женщина опасна! — прошипел Андрей, одергивая Корфа. — Тише, нам не стоит привлекать к себе внимания.
 — Увы, Владимир, — развел руками Жуковский, — но боюсь, это так, и сейчас жандармы осматривают каждое домино в этом зале.
 — Домино? — удивился Корф. — Насколько я помню, это костюм Анны… Ах, ты подлая дрянь! Это я о служанке, мстительная чертовка показала на Анну Ох, и разделаюсь я с ней, когда вернусь…
 — Послушайте, Владимир, — остановил его Жуковский, — если вы можете предположить, как одета Ольга, постарайтесь найти ее раньше ищеек Бенкендорфа. А я постараюсь отвлечь цесаревича, чтобы не дать ей возможности встретиться с ним.
 — Согласен, — кивнул Корф. — А ты, Андрей?
 — Я? — на мгновение растерялся Долгорукий. — Пожалуй, я составлю компанию Василию Андреевичу и воспользуюсь случаем заручиться поддержкой наследника в моем непростом семейном вопросе.
 — Удачи тебе, — грустно улыбнулся Владимир и повернулся уйти, как столкнулся лицом к лицу с самим Бенкендорфом.
 — Господин барон, — сухо сказал внешне непроницаемый шеф жандармов, — мне необходимо с вами поговорить.
 — Прямо сейчас? Дело в том, что поет воспитанница моего отца, и я хотел бы дослушать арию…
 — Сию же минуту, — не повышая голоса, требовательно сказал Бенкендорф.
 — И чем я заслужил ваше внимание? — с нескрываемой иронией поинтересовался Корф.
 — Перестаньте паясничать, барон, — Бенкендорф сразу пресек его попытку перевести разговор в шутливое русло. — Нам все известно. Ваша служанка призналась, что в вашем доме жила гостья, описание которой в точности соответствует наружности разыскиваемой нами госпожи Калиновской, коей строжайшим образом запрещено покидать пределы Польши.
 — Я не знаю, о ком вы говорите, — улыбнулся Корф. — Признаю, что у меня гостила госпожа Елена Болотова. Неужели принимать гостей стало противозаконно? Надеюсь, я могу идти?
 — В таком случае, эту беседу нам продолжить придется в другом месте, — с угрозой в голосе сказал Бенкендорф. — Конвой, надеюсь, не надо приглашать?
 — К чему? Эти места мне хорошо знакомы.
 — Следуйте за мной, — так же не повышая тона, велел Бенкендорф.
 — Владимир! — воскликнула вернувшаяся Анна. — Вы уходите?
 — А! — махнул рукой Корф. — Возникли неотложные дела.
 — Что-то случилось? — побледнела Анна.
 — Ничего страшного. Потом я все объясню, и мы вместе посмеемся над этим недоразумением. Да, чуть не забыл — поздравляю вас! Вы замечательно пели. А теперь возвращайтесь к вашим поклонникам. Они ждут вас! А я… Я встретил старых друзей. Только и всего.
 — Владимир… — прошептала Анна, глядя, как Корф уходит вслед за неизвестным ей генералом.
 А вокруг Анны уже начала кружиться толпа восторженных почитателей. Крики «Brava!», «Bravissima!» неслись со всех сторон. И вдруг Анна почувствовала, как кто-то с силой схватил ее за локоть.
 — Вы просто прелесть, дорогая! Вы превзошли все мои ожидания!
 — Ваши ожидания? — возмутилась Анна. — А не вы ли, господин Шишкин, недавно утверждали, что у меня нет никакого таланта?!
 — Господи, как вы наивны! Это же простой педагогический прием, который, однако, возымел действие. Благодаря нашим занятиям, вы достигли оглушительного триумфа.
 — Благодаря? Скорее вопреки! Сейчас же отпустите меня!
 — А что случится, если я этого не сделаю? — криво усмехнулся Шишкин. — Позовете на помощь своего опекуна?
 — Да!
 — Зовите, зовите громче, но он не придет. Я видел, как его увел с собой граф Бенкендорф. А после его приглашений редко кто возвращается.
 — Так вот кто это был… — вздрогнула Анна.
 — Нуте-с, вы надумали?
 — О чем вы? — изумилась Анна.
 — О том, чтобы не тратить время на пустые развлечения и немедленно приступить к репетициям у меня дома, для дальнейшего, так сказать, совершенствования вашего мастерства, — Шишкин сделал попытку обнять ее, но Анна с силой его оттолкнула.
 — Подите прочь! — воскликнула Анна и выбежала из зала.
 — Надеюсь, не я — причина вашего поспешного бегства? — с тревогой в голосе спросила принцесса Мария, неожиданно столкнувшись с ней в коридоре.
 — О нет, ваше высочество, — Анна склонилась в поклоне.
 — Что вы, Анна! — остановила ее Мария. — Пожалуйста, ведите себя со мной так, как будто мы все еще сидим у вас дома и пьем чай, как две старые подруги.
 — Но это больше невозможно, — покачала головой Анна.
 — Почему? — растерялась Мария. — Вы же обещали, что простите мне мой невольный обман.
 — Дело не в вас, ваше высочество… Дело в том, что Владимира только что арестовали.
 — Владимира? Ах, ваш молодой опекун! Тот, кому отдано ваше сердце, не правда ли? — ласково спросила Мария. — В чем его обвиняют? Расскажите, и я постараюсь вам помочь.
 Слушая Анну, Мария с каждой минутой рассказа бледнела все больше и больше. И когда Анна закончила, воцарилась долгая тишина. Теперь настало время Анны побледнеть. Она прекрасно понимала, что Владимир оказался замешан в дело, которое оборачивалось против принцессы. И хватит ли у юной невесты Александра мужества и мудрости, чтобы понять благородные цели, которые преследовал Корф, пытаясь удержать Ольгу у себя в доме? Наконец, Мария вздохнула и нарушила молчание.
 — Оставайтесь здесь, Анна, я тотчас переговорю с Его Величеством, и уверена — он послушает меня…


* * *

 — Что?! — вскричал Николай, когда Мария подошла к нему с просьбой освободить барона Владимира Корфа. — Это сделано с моего ведома и по моему приказу!
 — Я умоляю вас, — тихо, но настойчиво повторила Мария. — Барон Корф не виноват.
 — Откуда вы знаете?
 — Я получила эти сведения из первых рук…
 — Дорогое дитя, — остановил ее Николай, — вам не следует вмешиваться в дела, о которых вы не имеете ни малейшего понятия.
 — Ваше Величество, уверяю вас, что знаю больше, чем вы думаете.
 — Вот как? — сурово сказал Николай. — Тогда, вероятно, вы знаете, что барон Корф арестован за то, что помогал некой фрейлине увидеться с Александром? Поймите, Мария, в данном случае я защищаю ваши интересы.
 — Я знаю, за что арестован барон Корф. Как благородный человек, он не мог выдать полиции страстно влюбленную женщину, попросившую у него убежища, но и позволить ей встретиться с его высочеством он тоже не мог. Насколько мне известно, барон Корф хотел отправить эту фрейлину домой.
 — Вы, кажется, жалеете и ее?
 — Я понимаю ее чувства, — кивнула Мария. — Если бы меня разлучили с Александром насильно, я бы…
 — Еще немного, и я бы прослезился! — воскликнул Николай. — Мари, эта интриганка не стоит вашего внимания!
 — Но я прошу вас не за нее. Меня беспокоит судьба барона Корфа.
 — Дался вам этот Корф!
 — Ваше Величество, я не хочу, чтобы кто-нибудь однажды упрекнул меня в том, что я преследую свою соперницу и человека, принявшего участие в ее судьбе.
 — Надо же, — растерялся Николай, — я никогда не думал об этом деле с такой стороны… Пожалуй, вы явили нам пример государственного мышления. Браво, принцесса! Хорошо, я пойду вам навстречу. Вы — истинное дитя трона и станете прекрасной императрицей. Александру повезло, и я поздравляю вас!
 — Благодарю вас, Ваше Величество, — смутилась Мария и грустно добавила:
 — А для себя я могу что-нибудь попросить, если у вас, конечно, еще осталось желание выполнять чьи-либо капризы?
 — Для вас, дорогая моя, — все, что пожелаете, — кивнул Николай.
 — Позвольте мне уехать в Дармштадт.
 — Что это значит, принцесса? — улыбка медленно сошла с лица императора.
 — Я бы хотела немного отдохнуть от двора. Мои силы на пределе. Мне необходимо собраться с мыслями и подготовиться к предстоящей свадьбе.
 — Значит, вы не передумали? — с облегчением вздохнул Николай.
 — Я верю Александру и никому его не уступлю. Но я так устала! — Мария вдруг разрыдалась, и Николай по-отечески привлек ее к себе и обнял.
 — Вы — очень сильная, дитя мое, и даже не подозреваете, насколько, — Николай погладил принцессу по голове. — Но я понимаю вас. Корона — одна из самых страшных тяжестей, и надо обладать мощью титана, чтобы не повредить шею, нося ее. Вы можете ехать.
 — Благодарю вас, Ваше Величество, — прошептала Мария и, осторожно освободившись из объятий императора и поклонившись ему, ушла.
 Когда она вернулась туда, где оставила Анну, девушки там не оказалось. Она не поверила мне, — подумала Мария. — Я обречена терять друзей!
 В действительности все вышло иначе — Анну увел с собой один из офицеров Бенкендорфа. Изобретательному Александру Христофоровичу вдруг пришла в голову мысль, что воспитанница, с которой так нежно прощался Корф перед тем, как покинуть бал, может стать важным рычагом воздействия на строптивого барона. И поэтому, ожидая, пока офицер привезет к нему для допроса еще и девицу Платонову, он снова и снова пытался разговорить своего подследственного.
 — Повторяю еще раз, — монотонно твердил в ответ на его вопросы Корф, — я не видел Ольгу Калиновскую с тех пор, как она покинула Россию. Более того, воспоминания о ней не доставляют мне ни малейшего удовольствия. Встреча с этой женщиной в прошлом доставила мне немало неприятностей.
 — Тем более удивительно, — развел руками Бенкендорф, — что виновница стольких ваших бед живет в вашем доме.
 — Женщину, остановившуюся в моем доме, зовут Елена Болотова, — не сдавался Корф.
 — Барон, — ласково сказал Бенкендорф, — мыто с вами оба знаем, что Болотова и Калиновская — одно и то же лицо.
 — У вас неверные сведения. Ошибки допускает даже тайная полиция.
 — Однако я устал от вашего упрямства, господин барон. Ваша служанка…
 — Моя служанка никогда не видела Ольгу Калиновскую. Что же касается ее показаний, то под давлением любой способен оговорить не только другого, но и себя самого.
 — Не представляйте меня монстром даже в собственном воображении, — улыбнулся Бенкендорф. — Вы сами накликали на себя беду. И не только на себя. Насколько мне известно, в вашем доме живет еще одна особа, которая тоже может быть замешана в этом деле. Думаю, настало время привлечь к нашему разговору и ее.
 — Не трогайте Анну! — Владимир побледнел и попытался встать со стула, но Бенкендорф сильным движением, опустив ему руку на плечо, заставил его снова сесть.
 — Теперь-то вы понимаете, что такое переживать за своих близких? — тихо сказал Бенкендорф, наклоняясь к самому уху Корфа. — А как, по-вашему, должен чувствовать себя Государь, зная, что по дворцу разгуливает женщина, которая грозит подорвать устои монаршей семьи и государства?
 — На уроках закона Божьего меня учили, что любовь созидает мир, а не разрушает его.
 — А вы еретик, барон, — усмехнулся Бенкендорф. — Я не против любви. Я возражаю, если ею пользуются, как орудием давления на того, кого любят.
 — А разве не это вы сейчас пытались проделать со мной? — Корф с вызовом поднял глаза на Бенкендорфа.
 — Если бы вы действительно любили, то вели бы себя более благоразумно и не отказались от сотрудничества. Подумайте над этим, барон, а пока я немного пообщаюсь с вашей возлюбленной… Простите, воспитанницей вашего батюшки, благослови Господь его душу!
 Владимир вздрогнул и сам не понял — то ли от резкого стука входной двери, то ли от ужаса…


* * *

 — Так вы утверждаете, что госпожа Болотова — не госпожа Болотова? — с сомнением покачала головой Анна.
 — Хуже того, и барон Корф об этом знал, — Бенкендорф с интересом посмотрел на Анну.
 — Я не верю, что Владимир Иванович мог принимать у себя в доме человека, которому запрещен въезд в Россию. Его семья всегда была лояльна и отличается добропорядочностью.
 — Дорогая моя, вы или слишком наивны и доверчивы, или… — Бенкендорф улыбнулся. — А кто занимался с вами актерским ремеслом?
 — Иван Иванович Корф, он обучал меня драматическому искусству, — спокойно пояснила Анна. — А какое это имеет отношение к вашим вопросам о госпоже Болотовой?
 — Так, почудилось что-то, не обращайте внимания, — махнул рукой Бенкендорф. — И какие же отношения были между бароном и его гостьей?
 — Мне показалось, романтические.
 — Связь, да? Что ж, я этого не исключаю. Ведь борон Корф дрался из-за нее на дуэли… Знаете, он, по-моему, принадлежит к тем мужчинам, кто легко играет чувствами. Удовлетворяя свое самолюбие, а, возможно, и вашу привязанность к нему, он тоже умело использовал и вас в этой игре. А вы, разумеется, не догадывались, что происходило на самом деле. А на самом деле — он помогал польской шпионке.
 — Боже мой, да зачем же он стал бы это делать? — продолжала удивляться Анна.
 — Честно говоря, мне и самому не хочется верить, что барон замешан в политических интригах. Я весьма расположен к нему — боевой офицер, смелый, честный. Помогите ему!
 — Я? — растерялась Анна.
 — Конечно, поговорите с ним, убедите признаться. Я готов поклясться, что, желая оправдаться перед вами, он расскажет все. Все, как было, как есть. Хорошо?
 Анна кивнула. Она казалась прелестным перепуганным ребенком с лучистым взглядом огромных голубых глаз. Бенкендорф еще раз внимательно заглянул в эти глаза и кивнул Анне:
 — Следуйте за мной.
 — Мне разрешили повидаться с вами, — робко промолвила Анна, входя в ту комнату для допросов, где сидел Корф.
 — В этом не было никакой необходимости, — сухо сказал Корф и отвернулся.
 — Владимир Иванович! — Анна бросилась ему на шею. — Скажите им, скажите… Ведь вы же не виноваты! Это все та ужасная женщина… Она обманула вас? Эта польская шпионка?
 — Анна, опомнитесь… — растерялся Корф. — Неужели они и вам заморочили голову? Ту женщину зовут Елена Болотова.
 — Я хочу вам помочь, — едва слышно шепнула Анна Корфу и тотчас снова заговорила намеренно громко и отчетливо:
 — Откройтесь мне! Расскажите вашу тайну!
 — Боюсь, что никакой тайны нет, — пожал плечами Корф.
 — А я боюсь, что мне придется задержать эту очаровательную особу, если вы не одумаетесь, — в комнату вернулся Бенкендорф и, обернувшись к Анне, зааплодировал. — Браво! Старый барон Корф недаром считался среди театралов хорошим знатоком искусства перевоплощения. Однако вы зря старались, сударыня. Легковерных зрителей здесь нет.
 — Я не понимаю, о чем вы говорите, — смутилась Анна.
 — Нет, понимаете! Мне кажется, что вы тоже замешаны в этом заговоре и пытаетесь выгородить своего сообщника. Так сколько заплатила вам эта Калиновская?
 — Да как вы смеете?! — закричал Корф. — Анна здесь совершенно ни при чем!
 — А кто при чем? — Бенкендорф Немедленно подошел к нему ближе и заглянул в лицо. — Расскажите, наконец, все как есть, барон, и тогда это прелестное создание, вероятно, избежит тюрьмы.
 — У меня гостила Елена Болотова, и я настаиваю…
 — У вас нет права настаивать, — жестко оборвал его Бенкендорф. — Барон, вам не кажется, что мы все время ходим по кругу? Я жду от вас совершенно других слов, или мне придется задержать госпожу Анну Платонову.
 В этот момент в дверь постучали, и вошел адъютант Бенкендорфа.
 — Александр Христофорович, Его Величество передал для вас этот документ.
 — Давайте, — с некоторым неудовольствием сказал Бенкендорф, которого прервали на самом важном моменте допроса. — Что это?
 — Приказ об освобождении от преследования барона Владимира Корфа и актрисы госпожи Анны Платоновой.
 — Мы свободны? — не веря своему счастью, воскликнула Анна.
 — Именно так, — сдержанно подтвердил Бенкендорф. — Вы можете идти.
 Обсуждать приказы государя или подвергать их сомнению он не мог и не умел. И по недолгому размышлению решил, что это — даже к лучшему. Офицеры, проводившие обыск в зале во время бала, не смогли найти Калиновскую. Не исключено, что она так и не решилась появиться на балу, а значит… Значит, только Корф может привести его к беглянке. И если Калиновская до сих пор в Петербурге, она либо предпримет еще одну попытку встретиться с наследником, либо решит, что упустила свой шанс, и попытается бежать.
 Бенкендорф вызвал адъютанта и велел составить уведомление для всех городских застав относительно Калиновской — описание, возможную одежду и особые приметы — едва уловимый польский акцент…
 — Итак, мы снова вместе и вольны ехать, куда пожелаем. Куда вы хотели бы поехать, Анна? Впрочем, что я говорю? — сказал Корф, выходя на улицу и поднимая воротник своей шубы. — Вас ждет сцена. И сегодняшний успех — лишь малая толика того, что ожидает вас в Императорском театре.
 — А куда намерены ехать вы, Владимир? — тихо спросила Анна.
 — Я собираюсь вернуться в Двугорское. Здесь мне более нечего делать. Ольга, судя по всему, сбежала, и теперь ее уже не догнать. Если у нее хватило здравомыслия, то она вернулась домой, если нет — значит, направилась навстречу своей гибели.
 — Почему она обязательно должна погибнуть? — удивилась Анна.
 — Она любит, и любит безумно, а это — прямая дорога в ад. Уж мне-то сие известно лучше всех.
 — Так вы любили ее?
 — А кто вам сказал, что я говорю об Ольге?
 — В таком случае, вы, по своему обыкновению и присущему вам эгоизму, опять подумали, только о себе и один решили за всех, — Анна остановилась, и Корф вынужден был остановиться рядом с ней.
 С залива потянуло ветром, и принялась припорашивать метель. Анна спрятала лицо в высокий воротник и вздохнула.
 — За всех? — переспросил Корф. — Я помню, вам не нравилось, когда я принимал решения за вас.
 — Я поняла, что ошибалась.
 — Повтори… — Корф взял Анну за плечи и повернул к себе лицом. Анна с трудом разлепила покрывавшиеся инеем ресницы, и Корф смутился под ее пристальным и все понимающим взглядом. — Повторите, Анна, что вы сейчас сказали.
 — Мне кажется, что, принимая решение уехать в имение, вы, по непонятной мне причине, оставляете дома самую важную часть вашей жизни.
 — А разве у меня есть такая? — не веря своему счастью, прошептал Корф.
 — Да, и, по-моему, это — я, — решительно сказала Анна.
 — Но… Как же театр? Вы не можете вот так все бросить и уехать? В глушь, в деревню, с опальным и разжалованным дворянином, оставшимся без гроша в кармане и без надежд на будущее?
 — Могу, — кивнула Анна. — Вы молчите? Почему? Вы боитесь?
 — Н-нет… — пробормотал Корф.
 — Так вы возьмете меня с собой?
 — Да, черт возьми! Да!..


* * *

 — Мари! Мне сказали, вы уезжаете? — Александр вбежал в комнату принцессы, не помня себя от горя и растерянности. — Как это могло случиться? Чем я обидел вас?
 — Боже, ваше высочество, — вздохнула Мария, — вас неверно информировали. Наши договоренности в силе, я просто попросила императора разрешения навестить родной Дармштадт.
 — Договоренности? — ужаснулся Александр. — Вы говорите так, словно решение о свадьбе было подписано, как пакт о ненападении. А я говорю с вами о чувствах… О тех, что вы испытываете ко мне, и о тех, что я питаю к вам.
 — Послушайте, Александр Николаевич, — умоляющим тоном сказала Мария, — помните, вы говорили мне на балу: наша любовь зависит от умения доверять друг другу. Прошу вас, не задавайте мне вопросов. И просто поверьте, что моя любовь к вам неизменна, и я вернусь в Россию, чтобы до конца пройти с вами тот путь, что предначертан мне судьбой.
 — Мари, поверьте, я не хочу причинять вам страдания, мне лишь жаль, что наш последний перед вашим отъездом разговор получился таким печальным. И я хочу, чтобы вы тоже знали — в моем сердце нет места другой женщине. Мне нужны только вы. Вы напишете мне?
 — Я буду вам писать, — кивнула Мария. — Часто, очень часто…
 Потом она жестом дала понять Александру, чтобы он оставил ее. И, едва за ним закрылась дверь, выплеснула все эмоции, мучившие ее весь этот кошмарный вечер — упала головою в подушки и разрыдалась.
 А Александр вернулся к себе. Войдя в кабинет, он заметил у стола какого-то человека в костюме пажа. Александру показалось, что это одна из ищеек Бенкендорфа, и он, сделав вид, что вооружен, постарался придать своему голосу максимум твердости и приказал:
 — Извольте перестать рыться в моих бумагах, господин хороший! Ваше место — в подворотне, а не в кабинете наследника престола!
 Паж вздрогнул и обернулся.
 — Наконец-то ты пришел… — только и смогла вымолвить Ольга. — Сашенька, милый, это я! Я вернулась.
 — Оля… — Александр покачнулся. — Почему ты здесь?
 — Разве я смогла бы жить без тебя? — Ольга бросилась к нему, припала на грудь. — Я сбежала при первой возможности!
 — Ты сошла с ума! — Александр едва не оттолкнул ее. Ему претила сама мысль, что кто-нибудь мог случайно войти в, кабинет и застать их. — Как ты проникла во дворец?
 — Небеса хранили меня и помогали мне! — Ольга, казалось, не замечала его холодности.
 — Но тебя, наверное, уже ищут!
 — О, да! — рассмеялась Ольга. — Господа жандармы переполошили всех дам на балу, но никто не догадался искать меня здесь.
 — Ты была на маскараде? — Александр вдруг все понял, и все стало на свои места: странная назойливость Жуковского, буквально не отходившего от него ни на шаг, секреты отца с Бенкендорфом и даже трагически необъяснимое решение Марии вернуться в Дармштадт. Боже, она все знала! И только он пребывал в неведении и веселился, как ребенок. — Но как ты добралась до Петербурга?
 — Это невероятно долгая история, — легкомысленно махнула рукой Ольга. — Мне пришлось воспользоваться гостеприимством семьи жениха княжны Репниной, а потом я гостила у барона Корфа.
 — Они осмелились помогать тебе? — воскликнул Александр.
 — Если бы, — усмехнулась Ольга. — Все наперебой уговаривали меня вернуться в Польшу, а Корф даже собирался сделать это насильно. Но я убежала от него! И вот я здесь, рядом с тобой, и больше нас не разлучат ни люди, ни расстояния!
 — Скоро я женюсь, — тихо сказал Александр, в который раз отстраняясь от льнувшей к нему Ольги.
 — Женись, я просто хочу, чтобы все было так же, как раньше, словно мы никогда не расставались. Ты — все, что мне нужно! Я не хочу другой судьбы, другой любви, я буду твоей наложницей, только не прогоняй меня, — обиженная его настороженностью, Ольга вдруг расплакалась и упала перед ним на колени.
 — Оля, встань! — Александр принялся поднимать ее. — Не надо унижаться, родная… Ты навсегда останешься в моем сердце, я никогда не забуду тебя. Но пойми: я полюбил принцессу Марию, и я не смогу причинить ей боль. Все кончено, мы никогда не сможем быть вместе.
 — Я не верю тебе, — Ольга принялась целовать его руки. — Нет, нет! Это не правда! Ты любишь меня! Ты не любишь ее, и ты не будешь с нею счастлив.
 — Тебе лучше уехать, — Александр отвел взгляд.
 — Матерь Божья! — вскричала Ольга. — Ради этой встречи я пожертвовала свободой, репутацией, своим будущим, наконец! Я пожертвовала всем ради тебя, и что нашла, проделав тысячу верст, скрываясь под чужим именем, пройдя через столькие унижения? Скупые слова… Холодный тон… Пустой взгляд…
 — Я не просил этих жертв, — пожал плечами Александр. — И не лгал тебе, призывая вернуться. Ты уехала — я был уверен, что это навсегда.
 — И немедленно завел интрижку с моей подругой?
 — Я не собираюсь оправдываться ни перед тобой, ни перед кем бы то ни было. Тем более, что интрижка, как ты изволила выразиться, — плод воображения одной из заменивших тебя фрейлин.
 — Однако ты быстро вычеркнул меня из своей жизни, — с горьким сарказмом заметила Ольга.
 — Нет, я просто начал новую жизнь.
 — Вот как? — Ольга вдруг успокоилась и с ненавистью посмотрела на него. — И что мне теперь прикажешь делать?
 — Я помогу тебе вернуться в Польшу, — спокойно сказал Александр, обрадовавшись, что разговор принял вполне деловой и ясный характер. — Мне искренне жаль, что нам с тобой приходится так расставаться, но иначе и быть не могло. Мы дождемся, когда все во дворце уснут, и я выведу тебя. Только прошу: не покидай кабинета, а я пока позабочусь о нашем камуфляже.
 Оставив Ольгу, Александр отправился к Жуковскому и все рассказал ему — без прикрас и эмоций. Василий Андреевич побледнел, но быстро взял себя в руки.
 — Сопровождать Ольгу до границы? Это очень опасно, ваше высочество, вас могут хватиться. И тогда разразится скандал, — покачал головой осторожный Жуковский.
 — Придумайте что-нибудь, скажите, что я уехал вслед за Марией. Этому поверят и не станут меня искать, а я тем временем успею избавиться от Ольги.
 — Я попытаюсь, — кивнул Жуковский, — но, боюсь, что одному мне не справиться. А, знаете, ваше высочество, мне кажется, во дворце есть человек, который будет рад помочь вам в этом. Осуществляйте свою часть вашего замысла, а я поговорю с одной весьма влиятельной персоной.
 И Жуковский направился прямо в покои императрицы.
 Александра его позднему визиту удивилась, но все же согласилась выслушать.
 — Я давно знаю вас, Василий Андреевич, вы совсем не умеете скрывать волнение. Не томите — что случилось?
 — Сегодня Ольга Калиновская пыталась встретиться с Александром Николаевичем и убедить его вернуть ее ко двору.
 — А я-то думаю, что это Александр Христофорович зачастил, — Александра свела брови и скривила рот. — Надеюсь, интриганку арестовали?
 — Увы, — развел руками Жуковский. — Ей удалось бежать, но…
 — Да не тяните вы!
 — Его высочество решил лично проследить за возвращением госпожи Калиновской в Польшу, — выдохнул Жуковский.
 — Не собираетесь ли вы объявить мне, что он бежит из-под венца? — недавнего добродушия императрицы как ни бывало.
 — Ни в коем случае! — принялся успокаивать ее Жуковский. — Его высочество больше не заинтересован в Калиновской. Он намерен свою жизнь, свою судьбу связать с принцессой Марией. Но, опасаясь возможных инцидентов, собственноручно выдворяет ее из страны.
 — Это что — еще одна уловка? — Александра грозно и с подозрением воззрилась на него.
 — Ваше Величество, — Жуковский приложил руку к сердцу, как будто присягал на верность, — клянусь, что в действиях его высочества нет ни капли былой страсти, и он руководствуется исключительно соображениями благоразумия. Я прошу вас, помогите вашему сыну завершить эту нелепую историю.
 — Если все так, как вы говорите, то почему он сам ко мне не пришел?
 — В настоящее время Александр Николаевич тайно везет Калиновскую из Петербурга…
 — Да как вы могли, Василий Андреевич! — воскликнула Александра. — Позволить ему уехать с этой.., этой…
 — Ваше Величество, — Жуковский глубоко поклонился императрице, — я могу лишь повторить то, что сказал его высочество своей невесте — доверьтесь мне. И поверьте своему сыну, который искренне любит вас, предан вам и семье и не променяет свою невесту ни на какую другую женщину в этом мире!
 — Больно складно поете, — задумчиво сказала Александра. — Хорошо, что я должна сделать для Саши?
 — Самую малость, — улыбнулся Жуковский. — Постарайтесь убедить Его Величество, что в ближайшие несколько дней наследника не будет во дворце. Скажем, он поехал в свой удел поразмыслить о будущем и пережить в одиночестве разлуку с любимой невестой.
 — Только и всего? — удивилась Александра.
 — Нам важно выиграть немного времени, — кивнул Жуковский. — Я не думаю, что отсутствие цесаревича затянется. Александр Николаевич настроен решительно, и, если все сложится удачно, через два-три дня он вернется во дворец.
 — Хорошо, — после минутного раздумья, согласилась Александра. — Я сделаю, как вы.., как просит Саша, а нам.., нам остается лишь надеяться на благоволение Небес и Господне провидение…
 А тем временем Александр вместе с Ольгой, переодевшись паломниками, подъехали к Нарвской заставе. Выведя Ольгу из дворца дорогой, случайно открытой им, когда искали Константина, Александр у первого же перекрестка натолкнулся на подводу. Привозивший продукты в мясную лавку мелкий купчик возвращался домой и с охотой согласился взять в компанию инока с послушницей.
 Унтер на заставе, старший на посту, кивнул купчику — видать, не первый раз он проезжал здесь, а его спутникам немного удивился — куда это ни свет ни заря странники подались? Да и сезон паломничества закончился.
 — В Святогорск идем, — пояснил Александр, усердно кутаясь в медвежью шубу, что ссудил им сердобольный купчик.
 — А послушница что молчит?
 — Немая она, отродясь немая, — махнул рукой Александр. — Вот увязалась — не была прежде ни во Пскове, ни в Лавре. Пусть едет, что с калеки взять. А вот вы чего так строго поперек дороги стали, или война у нас?
 — Не война, — кивнул офицер, — приказ вышел присмотреться к уезжающим господам и гражданам женского полу. Бумага по сыскной линии пришла — ищут одну беглянку. Велено при выезде с пристрастием спрашивать — кто, куда, для чего. Так что ты не серчай, божий человек, наше дело — подневольное.
 — Ничего, — понимающе кивнул Александр, — приказ есть приказ.
 — Ладно, проезжайте, — разрешил унтер. — Будете в Лавре, испросите для меня благословения. А то тяжело служить стало — ночи нынче морозные, кабы здоровье не потерять.
 — И чего бережешь-то? Или детишек у тебя мало? — усмехнулся купчик, только что хлебнувший из длинной, как нога табурета, бутыли чего-то горячительного.
 — Типун тебе на язык! — пригрозил ему кулаком унтер и махнул солдату у шлагбаума. — Открывай!
 Пока шлагбаум поднимался, Александр еще раз перекрестился на церковь, видневшуюся близ заставы. Купчик истово последовал его примеру, и Ольга тоже бросилась креститься.
 — Эва, божий человек, — удивился унтер, удерживая лошадь купчика под уздцы, — а почему послушница слева направо крест кладет?
 — А она у нас еще и левша, — быстро нашелся Александр и сильно толкнул Ольгу в бок.
 Она тут же принялась класть кресты по православному обычаю.
 — Чудно это, — покачал головой унтер, но мороз и впрямь крепчал, пора уже было и в теплую будку забираться. — Ладно, проезжай!
 Буду я с каликами перехожими ночь-полночь разбираться, пусть едут своей дорогой, а я, думал унтер, для очистки совести, коли офицер оттуда нагрянет, про случай этот странный расскажу. Может, пригодится кому…




 Глава 3. «Охота на лис»


 — А вот это уже интересно, — отметил Бенкендорф, прочитав сообщение одного из своих офицеров — в донесении упоминался рассказ о проезжавшей через Нарвскую заставу глухонемой монашке, положившей крест не по-православному. Бенкендорф тотчас же вызвал своего секретаря и попросил: «Алексей Павлович, любезный, пригласите ко мне полковника Соколова. Скажите — дело государственной важности и наисрочнейшее».
 Отдав распоряжение, Бенкендорф задумался — была ли вся эта любовная канитель с польской фрейлиной обычным придворным адюльтером или все же за ней стояла игра изрядно ненавидимой им польской шляхты. Александр Христофорович даже евреев считал менее опасными для государства, чем всех этих панов, в чьем католицизме и жуирстве видел влияние малосимпатичной ему Франции с ее перманентным небрежением к основам государственности и буржуазной вольностью умов.
 Истовый монархист, Бенкендорф почитал за образец мироустройства Австрийскую империю и всячески стремился содействовать Николаю в укреплении вертикали власти. Он знал, что его недолюбливали за унижение декабристов и преследование литераторов, но Бенкендорф был уверен — праздность лучший друг народа. Балы, флирт и хорошая выпивка должны сопутствовать молодым чиновникам и военным, чья главная обязанность — служить и защищать трон и Императора.
 Приверженец орднунга, он всегда мечтал об удобном для управления обществе — непогрешимом правителе, исполнительных и покладистых министрах, лояльном дворянстве и обожающем государя бюргерстве — мещанах и прочих невысоких сословиях, коие должны быть уверены, что на свете есть сила, способная защитить их от притеснений и поборов нерадивых службистов. И что сила эта находится не на небе, а создана по велению заботливого монарха и является его бескорыстным и неусыпным дозором надо всем, что происходит в стране — в каждом доме и в каждом уме.
 Сам никогда не тяготевший к излишней интеллектуальной деятельности, Бенкендорф полагал самыми важными качествами гражданина — верноподданнические чувства к правящей династии и крепость семейных устоев — ячейки государства. В молодости он ознакомился с ритуалами одной из масонских лож, в годы учебы соприкоснулся с образчиком французского образования в иезуитском пансионе аббата Николя, и из собственного опыта сделал заключение о тлетворном влиянии философии и мистицизма, популярных в эпоху Екатерины и Павла.
 Александр Христофорович искренне верил в необходимость контролировать умонастроения в обществе и нашел в лице Императора не просто покровителя своих идей, но и соавтора, а иногда и создателя многих проектов, призванных охранять государство от разложения, которое несли с собой посевы революционных брожений в образованной части населения. Его вера в незыблемость монархии была непоколебима, его возможности были практически безграничны, его методы отличались широтой приемов — от изощренных интриг до простого насилия — и успешностью результатов.
 И самое существенное — он являлся другом Николаю, которого Бенкендорф особо почитал за умение быть образцовым, в его понимании, монархом — человеком твердой воли, авторитарным и полновластным. Бенкендорф, чья бабушка была воспитательницей великого князя Александра Павловича, а мать — подругой детства императрицы Марии Федоровны, предвидел в Николае будущего государя и содействовал ему и в декабрьских событиях 1825 года, и позднее, взяв на себя смелость исполнения многих непопулярных в обществе идей и решений своего императора.
 К моменту описываемых нами событий, граф был болен — типично для большинства людей его круга. Ветренная промозглость, непереносимые холода и болотный климат подорвали и его легкие, и ему пришлось существенно ограничить круг своих дел и время от времени предпринимать поездки на воды за границу. И поэтому лишь близость к государю и прогрессировавшая со временем подозрительность заставили Бенкендорфа уделять столько внимания такому мелкому делу, как интрижка оставленной наследником польской возлюбленной.
 Бенкендорф по привычке хотел быть в курсе всего происходящего в царской семье и вместе с тем, следуя своим принципам, оберегал "венценосных особ от всего, что могло подорвать их авторитет. Скандал в благородном семействе был не нужен никому, и Бенкендорф готов был самолично броситься в бой, несмотря на подорванное служебным рвением и непогодой здоровье…
 В дверь его кабинета постучали. Бенкендорф вздохнул и, прокашлявшись, громко сказал: «Входите!»
 Полковник Соколов, которому граф поручил надзирать дело Калиновской, вошел в комнату и прищелкнул каблуками.
 — Вот что, Михаил Васильевич, — кивнул Бенкендорф, — а найдите-ка мне этого унтера Грязнова и доставьте сюда — я бы хотел побеседовать с ним. Только прошу вас соблюдать строжайшую секретность, это вопрос конфиденциальный. Есть у меня кое-какие подозрения, и я бы хотел проверить их, прежде чем составлю свое мнение. Да, и поинтересуйтесь, пожалуйста, что там Корф — здесь он или уехал, и куда, и с кем. Жду вас с докладом немедленно и без излишнего шума…
 В полдень Бенкендорф уже входил в кабинет императора. Николай принял его сразу, как только ему было доложено о прибытии шефа жандармского отделения.
 — Что-то случилось, Александр Христофорович? — Николай указал Бенкендорфу на кресло у стола напротив.
 — Увы… — Бенкендорф сделал весьма многозначительную паузу.
 — Так не тяните же, — с некоторым раздражением сказал Николай — склонность Бенкендорфа к театральным эффектам иногда начинала его бесить. — Вы нашли Калиновскую? Ведь ваше сообщение, насколько я могу догадаться, как-то связано именно с этим делом?
 — Именно так, Ваше величество, — Бенкендорф вздохнул. — Должен признать, что несмотря на проявленное моими сотрудниками старание, госпоже Калиновской удалось ускользнуть от нас. Мы не нашли ее следов во дворце и даже в Петербурге.
 — Возможно, она поняла всю тщетность своих усилий и вернулась домой? — предположил Николай.
 — Я подозреваю, однако, что в деле Калиновской еще очень рано ставить точку. И к тому же, — понизив голос, добавил Бенкендорф, — оно начинает принимать для всех нас весьма неприятный оборот.
 — Что это значит, Александр Христофорович? — удивился Николай.
 — Осмелюсь доложить вам, Ваше величество, что женщина, похожая по описанию на госпожу Калиновскую, вчера проследовала на псковском направлении.
 — И слава Богу! — воскликнул Николай. — Баба с возу — кобыле легче!
 — Но, по имеющимся у меня сведениям, эта женщина, выдававшая себя за монашку, выехала из города не одна. Ее сопровождал молодой инок, чей словесный портрет совпадает с описанием внешности Его высочества…
 — Вы говорите об Александре? — гневно прервал Бенкендорфа Николай.
 — Да, — сухо и оттого еще более ужасно ответил тот. — Не будучи до конца уверенным в правильности сделанных дежурным по заставе унтер-офицером описаний, я попросил провести дополнительное расследование и допросить всех дежуривших в тот день постовых. Их рассказы полностью совпали — все; внешность, возраст, голос позволяют предположить, что спутником так называемой монашки был наследник престола.
 — Кто еще знает о вашем предположении? — тихо спросил Николай после минутной паузы.
 — О предположении — никто, — покачал головой Бенкендорф. — Допросы вел один из моих самых преданных и верных сотрудников — полковник Соколов. Прекрасный службист, абсолютно лишенный воображения, — вряд ли он станет предполагать, что у Его высочества хватит ума решиться на побег с Калиновской.
 — И это вполне естественно! — воскликнул Николай. — Нормальная логика нормального человека — наследник престола должен находиться во дворце со своей семьей и заниматься делами государства. И вообще — с чего вы взяли, что это Александр? А, может быть, речь идет о Корфе?
 — Я проверил — барон Корф еще не выезжал из столицы, и, насколько мне известно, у него совершенно другая спутница — эта певица Анна Платонова.
 — Но Александр не мог этого сделать — он болен! Я дважды заходил сегодня к нему, и императрица уверила меня, что у наследника инфлюэнца и его не стоит беспокоить.
 — А что говорит по этому поводу доктор Мандт?
 — Мне совсем не обязательно знать его мнение, если Ее величество подтвердила нездоровье моего сына.
 — А Ее величество лично сидит у постели больного? — не унимался Бенкендорф.
 — Это что еще, Александр Христофорович?! — побагровел Николай. — Вы хотите уверить меня в том, что меня обманули, и кто — императрица?!
 — Я всего лишь прошу вас самому встретиться с Его высочеством, дабы абсолютно исключить его участие в бегстве Калиновской.
 — А вы не много ли на себя берете, граф? — Николай встал из-за стола — Бенкендорф немедленно последовал его примеру.
 — Ваше величество, — Бенкендорф поклонился императору, — если мои предположения окажутся всего лишь измышлением, я намерен просить вас об отставке. Но если я прав, то престолу угрожает беда, с последствиями которой нам будет невозможно справиться, ибо время может быть упущено безвозвратно.
 — Хорошо, — остывая, согласился Николай. — Идемте, я приму вашу отставку.
 Александра, завидев на пороге своих апартаментов Николая в сопровождении Бенкендорфа, изобразила лицом крайнюю степень удивления, а, узнав о сути вопроса, с которым они явились к ней, пришла в негодование.
 — Саша болен, — утверждала она, — и к тому же тяжело переживает отъезд принцессы Марии.
 — Я бы хотел выразить ему свое сочувствие, — кивнул Николай, — прошу вас, составьте мне компанию, дорогая.
 Но в ответ императрица начала искать причины к тому, чтобы этого не делать, и по мере того, как она уклонялась от прямых ответов на простой вопрос «почему», Николай стал всерьез задумываться над подозрениями, высказанными в адрес наследника Бенкендорфом. Император несколько раз во время этой перебранки с императрицей бросал на шефа жандармов косой взгляд, но Бенкендорф выглядел невозмутимым и в спор царственных персон не вмешивался, давая таким образом Николаю самому разобраться, что к чему.
 Наконец, Николай, более не готовый выносить всю нелепость этой ситуации, велел Бенкендорфу выйти и, дождавшись, когда за ним закроется дверь, закричал на супругу.
 — Да перестаньте же ублажать меня сказками! Или вы тотчас же идете со мной к Александру, или я войду к нему сам, и тогда, — Николай сделал глубокий вдох, — если я узнаю, что вы замешаны в чем-то противозаконном, то… Думаю, вы знаете меня.
 — Хорошо, — сдалась Александра, понимавшая, что чистосердечное признание — не лучший выход, но все же — меньшее зло по сравнению с тем скандалом, что способен учинить Николай. — Я скажу, скажу вам правду. Но обещайте мне, что не станете предпринимать ничего ужасного и просто выслушаете меня.
 — Я попытаюсь быть сдержанным, но мера моего гнева будет определяться степенью вашей откровенности, — кивнул Николай.
 Императрица вздохнула и рассказала все, что знала. Услышав имя Жуковского, Николай нахмурился и даже побледнел.
 — Я уверена, что завтра Александр вернется, и завтра же мы забудем об этой истории, как о мелком и малозначительном недоразумении, — говорила императрица.
 — Если вам угодно так думать — думайте, что хотите, — зло сказал Николай, выслушав ее. — Я же поступлю так, как считаю нужным и сообразуясь с интересами безопасности государства.
 — Но… — начала было Александра и сникла под суровым взглядом императора.
 — Вы были правы, Александр Христофорович, — признал Николай, выходя из покоев императрицы и обращаясь к терпеливо ожидавшему его Бенкендорфу. — Александра действительно нет во дворце — ему удалось убедить Ее величество, что он собирается лично проследить за отъездом Калиновской, которой каким-то образом все же удалось увидеться с ним. И еще я узнал, что в этом деле замешан Жуковский, — он не только потворствовал Александру в его авантюре, но и склонил императрицу подыграть ему. Будьте так любезны, приведите Жуковского ко мне. Немедленно!
 Сказав это, Николай резко повернулся и ушел к себе, а Бенкендорф бросился к Жуковскому. Но того в комнате не оказалось, и Бенкендорф, воспользовавшись моментом и чтобы занять время, принялся поверхностно рассматривать бумаги на его столе. Однако, заслышав звук открываемой двери, он бросил это неприглядное занятие и сел за стол, занимая место Жуковского.
 — Как вы посмели! — с возмущением воскликнул Жуковский, входя в свою комнату.
 — Здравствуйте, дорогой Василий Андреевич, — тоном радушного хозяина сказал Бенкендорф, жестом предлагая Жуковскому присесть. — Располагайтесь, чувствуйте себя, как дома.
 — Что вы делаете здесь и что ищете в моих бумагах?
 — Ищу? — улыбнулся Бенкендорф. — Василий Андреевич, для заговорщика вы чрезвычайно небрежны. Вот, к примеру, журнальчик «Телескоп» со статьей небезызвестного господина Чаадаева — лежит прямо на виду. А тираж-то, между прочим, цензурой изъят и уничтожен.
 — Значит, плохо работаете, господин граф, — парировал Жуковский, — если хотя бы один экземпляр сохранился.
 — Вы собираетесь меня обидеть? — Бенкендорф положил локоть на стол, оперся подбородком на ладонь и пристально посмотрел на Жуковского.
 — А вы собираетесь меня арестовать? — в тон ему поинтересовался тот.
 — Что вы, это прерогатива императора. Кстати, Его величество просил меня оказать ему эту любезность.
 — Препроводить меня в тюрьму?
 — Препроводить вас к нему. Император желает тотчас же побеседовать с вами. У него накопилось к вам несколько неотложных вопросов. К примеру, о мадемуазель Калиновской, — Бенкендорф поднялся из-за стола и направился к выходу, давая знак Жуковскому следовать за ним.
 — А при чем здесь госпожа Калиновская, — вздрогнул Жуковский. — Я уже докладывал о ней государю, и более мне нечего к этому добавить.
 — Возможно, Его величество не был в полной мере удовлетворен вашим докладом, — пояснил Бенкендорф, останавливаясь у двери и выжидательно взглянув на него. — Да, и признайтесь — вы давали читать наследнику этот философический опус провинциального сумасшедшего?
 — Еще древние говорили — хочешь победить врага, узнай его, — побледнел Жуковский. — Мало запретить крамолу, необходимо разобраться в причинах ее появления.
 — А вот это — совсем не ваша забота! — с раздражением бросил ему Бенкендорф.
 — Как и не ваша — бегать за хорошенькими дамами, обвиняя их в государственной измене!
 — Так вы хотите сказать, что потворствовать растлению наследника престола, который готовится стать мужем, и читать ему крамольные письма бездарного дворянчика — занятие, достойное для его воспитателя?
 — С вашей точки зрения, быть может, и нет, а с моей — да. Ибо более недостойным я считаю фискальничество, слежку и огульное обвинение всех, кто думает иначе, чем вы!
 — Помилуй Бог, Василий Андреевич! — вскричал Бенкендорф. — Да не заболели ли вы сами? Крамола хуже насморка — болезнь опасная и даже смертельная.
 — Вы угрожаете мне? — тихо спросил Жуковский.
 — Что вы, Василий Андреевич, — усмехнулся Бенкендорф. — Как я могу угрожать вам, любимому наставнику наследника престола. Я всего лишь пришел передать вам приказ Его величества явиться к нему. Затевать философские споры — не моя стихия.
 — Быть может, если бы вы обладали вкусом к философии, то захотели бы больше читать и размышлять, а соответственно — писать, и овладели бы, в конце концов, хотя бы одним из тех языков, каковые прилично знать образованному человеку вашего сословия.
 — А вот это вы зря, Василий Андреевич, — улыбка медленно сошла с лица Бенкендорфа — его потрясающая неграмотность по части чистописания уже давно стала притчей во языцех. — Я хотел избежать скандала, но, по-видимому, без этого не обойтись. Вы сами объявили мне войну — и я принужден вам ответить. Я не стану скрывать от императора, что вы ознакомили наследника с письмом господина Чаадаева. Следуйте за мной!
 Жуковский вздрогнул — тон Бенкендорфа не предвещал ничего хорошего. И он сразу же ощутил это, когда они вместе вошли в кабинет Николая.
 — Добрый день, Ваше величество, — поклонился стоявшему у окна императору Жуковский.
 — Вы действительно полагаете, что день сегодня добрый? — с нескрываемым сарказмом спросил Николай, даже не смотря на него. — Насколько я помню, вы докладывали мне, что нашли следы пребывания госпожи Калиновской в Двугорском в имении Долгоруких.
 — Совершенно верно, Ваше величество, — подтвердил Жуковский.
 — И после вашего отъезда она скоропостижно уехала, и даже господин граф, — Николай кивнул в сторону невозмутимо стоявшего поодаль от Жуковского Бенкендорфа, — не смог ее отыскать.
 — И вы решили, что я прячу ее здесь, в Зимнем дворце, — Жуковский улыбнулся и развел руками. — Стар я уже для таких проделок.
 — А как чувствует себя Александр? — как ни в чем не бывало осведомился император.
 — Его высочество просил себя не беспокоить и дать ему побыть какое-то время в одиночестве, чтобы прийти в себя после переживаний последних дней.
 — Или для того, чтобы вместе с Калиновской сбежать в Польшу, нарушив клятву, данную им своей невесте и опозорив весь наш род?! — вспылил Николай.
 — Если вам угодно справиться о здоровье Его высочества… — начал было Жуковский, делая вид, что не понял вопроса.
 — О здоровье Его высочества я осведомлен гораздо лучше вас, — бесцеремонно прервал его Николай. — Однако, преклоняюсь пред вашим талантом лицедея, так неожиданно открывшимся всем нам. Браво, Василий Андреевич, браво! А я до сего времени считал вас искренним и преданным мне человеком.
 — Но, Ваше величество…
 — Довольно лжи! Мне крайне жаль, Андрей Васильевич, что вы не только во всем потворствовали Александру, но и позволили себе втянуть в эту интригу императрицу, к которой, как мне казалось, вы питаете особые чувства.
 — Ваше величество, я глубоко сожалею.
 — Не вижу раскаяния на вашем лице, — нахмурился Николай.
 — Я помог Александру Николаевичу увезти Калиновскую из дворца. Я прекрасно отдаю себе отчет в своем поступке и понимаю, на какой рискованный шаг я решился, но Александру нужна была моя помощь. Он всего лишь хотел, чтобы Ольга вернулась в Польшу. Он не изменял своему предназначению наследника и не помышлял предавать свою невесту. В его действиях нет и тени политики. А Ольга… Ольга Калиновская виновата лишь в том, что следует голосу сердца, а не разума.
 — Таким образом, вы хотите уверить меня, что мне не следует волноваться и просто сидеть и ждать, пока мальчик натешится и вернется в лоно семьи?
 — Я просто прошу вас не подозревать в его действиях никакой иной подоплеки, кроме любовной, к тому же — бывшей. Александр Николаевич понимает свою роль в жизни государства и готов следовать этому в полном соответствии с вашими интересами.
 — А к какого рода интересам, — раздался от двери холодный голос Бенкендорфа, — вы отнесете изучение им с вашей подачи статьи господина Чаадаева?
 — Господин Чаадаев, конечно, написал много непозволительного, но для человека, близкого к престолу, просто необходимо знать и другое мнение, кроме официального, — дрогнувшим голосом сказал вынужденный отвечать Жуковский.
 — Что вы хотите этим сказать? — Николай с ужасом посмотрел на него. — Вы читали с Александром письмо Чаадаева? Да, как вы могли! Революционные идеи во дворце?
 — Я счел своим долгом…
 — Вы более нам ничего не должны! — воскликнул Николай. — Вас впредь не касаются ни государственные дела, ни дела нашей семьи. Ваши действия показали, что вам больше нельзя доверять.
 — Прикажете отправиться в ссылку? — мужественно спросил Жуковский.
 — Нет-нет! — Николай погрозил ему указательным пальцем. — Нет, Василий Андреевич. Мучеником в глазах Александра вам стать не удастся. Насколько я знаю, вы переписываетесь с некой молодой особой из Германии?
 — Что же, не зря говорят, что у Бенкендорфа есть ключи ото всех сундуков страны, — Жуковский метнул недобрый взгляд на шефа жандармов.
 — И, по-моему, эта дама не желает жить в России? — продолжал допытываться Николай.
 — Вам и об этом доложили?
 — В таком случае, я надеюсь, Василий Андреевич, что вы, как честный человек, женитесь на ней, — приказным тоном сказал Николай.
 — Но я не собирался выезжать в Германию, — попытался возразить тот.
 — Теперь соберетесь! И как можно быстрее!.. Выгнав Жуковского, Николай после некоторого раздумья обратился к терпеливо ожидавшему его решения Бенкендорфу.
 — Александр Христофорович, — вздохнув, произнес Николай, — я наслышан о состоянии вашего здоровья и, поверьте, искренне переживаю за вас, свое сочувствие через меня вам передавали император австрийский, а также прусский и шведский короли. Ее величество постоянно спрашивает меня о том, не требуется ли вам помощь в лечении.
 Бенкендорф молча поклонился.
 — Но… — Николай снова вздохнул. — Мне больше не к кому обратиться с подобной просьбой. Вы — моя единственная надежда. Прошу вас, поезжайте, голубчик, и верните Александра. Чего бы вам это ни стоило. Я возьму ваши грехи на себя. И — благодарю за службу!
 — Защищать интересы Вашего величества — цель моей жизни и обязанность моего ведомства, — тихо сказал Бенкендорф. — Я немедленно отправлюсь на поиски наследника и, обещаю вам, добьюсь, чтобы инцидент с Калиновской был исчерпан. И впредь ничто не напомнит вам о нем.
 — Я верю вам, Александр Христофорович, — кивнул Николай. — И с нетерпением жду от вас вестей. Добрых, только добрых!
 Выйдя от императора, Бенкендорф вернулся к себе. Вызванный к нему полковник Соколов доложил, что следы подозрительных монахов ведут в Двугорское.
 — Судя по всему, они прошли по известной нам дороге совсем недавно — ночью падал снег, а следы не припорошены. Совершенно четкие следы офицерских сапог и модных дамских ботинок с подковками ведут в лес со стороны имения барона Корфа.
 — Хороши монахи! — усмехнулся Бенкендорф. — Значит, опять Корф? Какой негодяй! Что же, удалось ему один раз вывернуться, и довольно — больше не уйдет. Вы отлично поработали, Михаил Васильевич, и не обижайтесь — дальше дело поведу я сам. Таково решение Его величества. И, будьте добры, подготовьте мне, пожалуйста, записку — кто там по нашей линии в Двугорском. Ах, да, забыл, надеюсь, вы предупредили местную полицию, чтобы они лишнего шума не поднимали и не мешали нам?
 Соколов кивнул.
 — Тогда — с Богом!..


* * *

 — Пожалуй, нам стоит обойти табор, — предложил Александр, завидев у опушки огни костров.
 — Это же просто цыгане, — удивилась его осторожности Ольга. — Давай подойдем, погреемся, заодно и дорогу спросим.
 Александр с сомнением покачал головой — случай и так уже помешал им. Хозяин подводы, согласившийся подвезти паломников, с такой отчаянностью согревался изнутри, без меры употребляя горилку, что в конце концов сбился с пути, и вскоре Ольга узнала знакомые места — дорога опять привела их в Двугорское. Напившийся купчик едва смог найти силы, чтобы дотянуть до трактира, где и свалился без памяти на радость Демьяну — богатый ему под праздник выпал постоялец. Убедившись, что с купчиком все ладно, Ольга и Александр ушли, стараясь не привлекать к себе внимания. Из усадеб ближним было имение Корфа, но Александр попросил Ольгу вести его кружным путем, а дорога эта оказалась неблизкой. Снег за ночь выпал глубокий, а без теплых дох, ссуженных им на время купчиком, идти было холодно, хотя и налегке. И вскоре Ольга начала уставать и заметно дрожала от холода. Цыганские огни были кстати, но, с другой стороны, новые люди — лишние глаза?
 — Хорошо, — подумав, кивнул Александр, — пойдем к табору, Бог даст — обойдется.
 — Садитесь к костру, — разрешил им барон, — если нет у вас дурных намерений.
 — Паломники мы, добрый человек, — сказал Александр. — Ночью в лесу заплутали, с дороги сбились.
 — Какой же ты монах? — улыбнулась Рада, поднялась от костра, подошла ближе. — Лицо у тебя барское, а руки — нежные. Да и послушница с тобой, сдается мне, не Богу служит. Женщина она.
 — Твоя правда, — Ольга знаком остановила хотевшего было возразить ей Александра. — Мы не монахи, и мы любим друг друга. Только я пришлась не по сердцу его родителям, и они решили нас разлучить. А мы и сбежали, чтобы обвенчаться тайно. Но его отец заявил в полицию, и теперь нас разыскивают. Приютите нас, пожалуйста, не выгоняйте нас. Я вижу — живете вы скудно, так примите от всего сердца в благодарность за ваше гостеприимство.
 Ольга сняла с руки дорогой браслет с алмазной россыпью и подала его Раде. Та приняла дар и отнесла к барону.
 — Что же, красавица, если не врешь, оставайтесь, — благожелательно кивнул он, рассматривая браслет. — Чем сможем — с вами поделимся, ближе садитесь. Так теплее будет.
 Барон подмигнул одному из сидевших рядом цыгану — Одноглазому, с повязкой. Тот встал и потянул за собой брата, освобождая место в кругу для Ольги и Александра. Потом подошел к барону.
 — Возьми вещичку, — тихо велел ему барон, — да снеси в трактир. И брата с собой возьми, чтобы не опасно было.
 — Не побрезгуй, барин, нашим вином, — сказала Рада, неожиданно появляясь перед Александром с чаркой. — Оно хотя и простое, но согреет тебя, как песня согревает душу.
 — Вот нас с тобой цыгане и повенчали, Сашенька, — улыбнулась Ольга, глядя, как Александр отпивает из чарки, а потом, взяв чашу из его рук, и сама пригубила из нее.
 — Что такое? О чем ты говоришь? — заволновался Александр.
 — Ай не знаешь, барин? — рассмеялась Рада. — Обычай такой — коли пьет цыганка с цыганом у костра, значит, быть ей его женой. Да не смущайся, барин! Вижу, важный ты, а душа у тебя — тонкая. Не простой, ох, не простой ты беглец.
 — Что ты можешь знать про меня, — пожал плечами Александр.
 — Хочешь — скажу? — предложила Рада.
 — Не надо, Сашенька, — испугалась Ольга.
 — Отчего же? — остановил ее Александр. — Пусть расскажет все, что знает.
 — Дай мне правую руку, — тихо велела Рада. Александр ободряюще улыбнулся Ольге и подал руку цыганке. Рада перевернула ее ладонью вверх и заглянула в ладонь, как в книгу.
 — Большой ты человек, барин, очень большой. Бедным ты только притворяешься, а сам — богат, как король. Вижу — смелость. Если веришь во что-то, готов сражаться до конца. Но человеку одному с драконом не совладать.
 — Ты и дракона на моей ладони видишь? — стараясь казаться равнодушным, спросил Александр.
 — Нет, — печально промолвила Рада. — Тьму вижу, беду. Беда тебя ждет. И будут зависеть от тебя многие люди. Но сам ты будешь ходить по лезвию ножа. А жизнь твоя семь раз будет висеть на волоске.
 — Матерь Божья! — воскликнула побледневшая Ольга. — Убереги его!
 — Один раз моя жизнь уже подвергалась опасности, и все обошлось, — шутливо подтвердил Александр. — Итого, осталось шесть. Возможно, и на седьмой обойдется?
 — Нет, не обойдется, — покачала головой Рада.
 — Ты ошибаешься, цыганка! — воскликнула Ольга.
 — Цыганки никогда не ошибаются, — загадочно улыбнулась Рада и оставила их.
 — Нет, нет! — заплакала Ольга. — Это все из-за меня, это я виновата!
 — Это всего лишь гадание, Оля, — Александр прижал ее к себе, чтобы успокоить, и понемногу Ольга действительно затихла.
 — Хорошо здесь, спокойно, — прошептала она и губами коснулась его руки, все еще гладившей ее по голове, словно маленькую.
 — Да, хорошо, — вздохнул Александр. — А, знаешь, мне все это очень напоминает недавнее путешествие по России. Я как-то сбежал от своей свиты, и я целый день наслаждался своей свободой — ни тебе дворцовых церемоний, ни скучных приемов и важный заседаний. Ничего!
 — А я бы хотела пристать к этому табору и переезжать с места на место всю жизнь вместе с тобой. Или сидеть у костра и смотреть на огонь, и чувствовать твою руку, — Ольга вдруг высвободилась и стремительно и страстно поцеловала Александра.
 — Оля! — он осторожно отстранил ее от себя. — Мне казалось, мы договорились.
 — Договорились, — лицо Ольги затуманилось, — это я для виду, цыганка на нас очень пристально смотрит.
 — Все кончено, и ты обещала принять мое решение, — твердо сказал Александр. — Я считаю своим долгом доставить тебя в Польшу целой и невредимой. А ты поклялась не препятствовать мне в этом.
 — Разве поцелуй может стать препятствием? Один невинный и короткий поцелуй? — Ольга посмотрела ему прямо в глаза и вздрогнула — взгляд Александра был непроницаем и вежлив.
 Всего лишь вежлив! — и она воскликнула:
 — Мы были даны друг другу самой судьбой! Как ты можешь сопротивляться судьбе?
 — Ты, наверное, также думаешь, что, избежав смерти в шестой раз, я стану прятаться от седьмого? Но нет — ты глубоко заблуждаешься. Я никогда не бежал от судьбы, но и не играл с ней в прятки.
 — Но ты же не веришь этой цыганке, правда?
 — Если мне суждено умереть, то, надеюсь, что приму смерть с достоинством.
 — Александр! Ты говоришь о смерти, а я предлагаю тебе новую жизнь — долгую, счастливую, вместе!
 — У меня уже есть такая, и я не хочу потерять ее…


* * *

 Цыгане, отправленные бароном в трактир, быстро сговорились с Демьяном. Трактирщик поначалу для фасона покочевряжился, а потом — поладили, уж больно штучка была хороша и совершенно задаром — браслет заметный, дорогой, из золота высшей пробы, с бриллиантовой россыпью.
 — А вдруг вы где хозяина зарезали или хозяйку обобрали? — сбивал цену Демьян.
 — Ты из меня разбойника-то не делай, — прикрикнул на трактирщика Одноглазый, — почитай, не первый день нас знаешь. В карты выиграли, разве тебе такое встречать впервой?
 Когда ударили по рукам, Демьян предложил цыганам закрепить сделку — промочить горло на дорожку! — и побежал припрятать браслет, подальше с глаз.
 Пока цыгане ждали его возвращения, в трактир заглянули двое полицейских и направились прямиком к буфетной стойке.
 — Пойдем отсюда, — прошептал Одноглазый брату. — Без хмельного проживу, а вот к этим мундирам нам лишний раз попадаться не стоит.
 — Еще чего не хватало! — отказался Червоный. — Я свою стопку заслужил — дельце обделали быстро, цену получили разумную. Можно и отпраздновать.
 — Черт с тобой! — махнул рукой Одноглазый. — Дожидайся, а я тебя на улице встречу. Только долго не задерживайся — не лето теперь.
 Вернувшийся в зал трактирщик, завидев участкового пристава с помощником, поначалу разволновался, но потом понял, что они — тоже люди, и зашли погреться. Кивнув цыгану — мол, власть надо уважить — трактирщик быстро разлил водку по стопкам и, как волшебник, немедленно излек из-под стойки икорницу с севрюжиной. Полицейские закусили с ложек и здорово крякнули. Демьян растекся от удовольствия и аж перегнулся за стойку от услужливости.
 — Может, еще чего-нибудь, ваше благородие?
 — Нет, — покачал головой пристав, — ты вот лучше скажи, не появлялись ли в ваших местах калики перехожие — монах да монашка?
 — Нет, господа, — с готовностью припоминая, сказал трактирщик, — монахов я бы точно приметил.
 — А офицера с молодой барышней не примечал?
 — И таких сегодня не бывало, — развел руками Демьян. — А что — больно опасные персоны?
 Червоный напрягся, вслушиваясь в их разговор.
 — Не опасные — успаси кого Боже, сразу по ним стрелять, — предостерег трактирщика пристав, — а вот важные — даже очень. Ежели появятся — сообщи немедленно! За них деньги могут быть плочены.
 — Непременно! — закивал головою трактирщик. — Можете на меня рассчитывать, ваше высокоблагородие!
 Полицейские с усмешкой переглянулись и пошли прочь. Червоный бросился вслед за ними.
 — Эй, господа хорошие! — остановил их у самых дверей. — Вот вы тут про монахов говорили. Я знаю, где они.
 Пристав с помощником разом замерли и уставились на него.
 — А не шутишь, бродяга? — грозно спросил Червоного урядник.
 — Деньгами не шутят, — кивнул тот. — Вы ведь за это деньги платите?
 — Не беспокойся, — подтвердил пристав, — без награды не останешься. Говори!
 — Хорошо бы деньги вперед, — засомневался Червоный.
 — Ты что — государевой службе не веришь? — пристав кивнул помощнику. — Бери-ка его, сейчас мы быстро разберемся, кто и где прячется.
 Полицейские легко скрутили Червоного и вывели на улицу.
 — Торговаться с нами вздумал, цыганское отродье?! — кричал пристав, избивая Червоного, пока помощник накрепко держал его.
 — Ой! Больно! — стонал Червоный и, наконец, не выдержал. — В таборе они, монахи эти. Только не монахи они, а господа переодетые.
 — А где, говоришь, твой табор? — пристав склонился к самому лицу цыгана.
 — Да здесь недалеко, за рекой, возле леса, — пробормотал Червоный, облизывая кровь с разбитых губ.
 — Совсем другое дело! — похвалил Червоного пристав. — Молодец, что признался, — поэтому мы тебя не повесим, а просто посадим в тюрьму.
 — Беги, брат! — из-за угла трактира на полицейских набросился Одноглазый — высокий и крепкий, он с силой сбил с ног того, кто держал Червоного, — помощник пристава разжал руки, и Червоный быстро пополз в сторону, потом приподнялся и побежал. Одноглазый успел еще отбросить от себя самого пристава и тоже бросился наутек — в другую сторону, чтобы запутать погоню.
 — Чего развалился?! — благим матом заорал на упавшего помощника пристав. — Вставай — уйдет, сволочь! Предупредит своих! Нам же голову снимут! Стреляй!!!
 Последнее, что, убегая, слышал Одноглазый, был свист пролетевших мимо пуль и сдавленный крик брата в стороне…
 — Что случилось? — воскликнул Александр, когда Рада откинула полог отведенной для них с Ольгой кибитки — вид у нее был встревоженный и печальный.
 — Барон тебя зовет, — хмуро сказала Рада, — мы должны уехать отсюда. Идемте со мной.
 Александр разбудил Ольгу, уснувшую у него на груди, и помог ей спуститься. Ольга ничего не понимала — измученная тяжелой дорогой и безрезультатными попытками вернуть расположение и любовь Александра, она уснула, прижавшись к нему, едва только Рада отвела их в одну из кибиток.
 — Что? Что это? — растерянно спрашивала она, пока Александр, взяв ее за руку, точно маленькую, вел за собой.
 — Еще не знаю, — шепотом говорил он. — Наберись терпения, сейчас мы все узнаем.
 У костра царило беспокойное оживление — Александр видел, что цыгане спешно собирают свой скарб и запрягают лошадей. Когда Рада подвела их к барону, Александр узнал в цыгане, стоявшем рядом с ним, Одноглазого — того, что посылали в город продать браслет.
 — Скажи ему, — велел барон Одноглазому.
 — Ищут вас, — пряча глаза, прошептал Одноглазый. — Я только что видел полицейских, которые идут по вашему следу.
 — Но кто может знать, что мы здесь? — удивился Александр.
 — Прости, барин, — виновато сказал Одноглазый. — Мой брат выдал вас. Он награду получить хотел.
 — И что — получил? — с вызовом спросила Ольга.
 — Кажется, городовой подстрелил его. Я слышал выстрелы и крик, и не знаю, жив он или нет. Но вам надо бежать.
 — Да и нам пора, — кивнул барон. — Думаю, полиция скоро будет здесь, а нам ссориться с ней ни к чему. Мы и так засиделись.
 — А как же Седой? — воскликнула Рада. — Кто отомстит за моего брата? Неужели мы напрасно столько времени ждали?
 — Твоего брата тоже убили? — участливо спросил Александр.
 — Да! — кивнула Рада. — И виновный не был наказан. Он слишком большой здесь человек, у него все куплено. И нет на него управы.
 — Когда все закончится, — пообещал Александр, — я помогу тебе — я велю найти и арестовать убийцу твоего брата.
 — Велю? — усмехнулся барон. — Ох, и натемнил ты тут, барин! Чувствую — поторопиться нам надо — как бы не попали мы между очень больших жерновов.
 — За обещание — спасибо, — поддержала его Рада, — да только тебе самому, барин, помощь нужна.
 — Вот об этом я и хотел с вами поговорить, — сказал Александр.


* * *

 — Идиоты! — закричал Бенкендорф, распекая с повинным видом стоявших перед ним полицейских. — Да как смели?! Кто вам велел?
 — Мы как лучше хотели, ваше сиятельство, — пробормотал пристав, переминаясь с ноги на ногу. — Решили сразу и допросить, чтобы преступники не сбежали.
 — Лучше? — от негодования Бенкендорф зашелся кашлем и, с трудом подавив приступ, снова принялся распекать их. — Упаси вас Бог хотя бы на милю приблизиться к этим преступникам! Если даже волос с их головы упадет — сгною на каторге, повешу! Сам лично удавлю!
 — Да мы… — попытался было возразить пристав и замер под уничтожающим взглядом Бенкендорфа.
 — Молчать! Слушать меня, — Бенкендорф перевел дух. — Приказ такой — в дело не соваться, ждать моих особых распоряжений. Где этот табор?
 — Да они, поди, уже уехали, — растерялся пристав, переглянувшись с помощником. — Ушел один черт цыганский.
 — Упустили? — побагровел Бенкендорф.
 — Может, еще и нет, ваше сиятельство, — подал голос помощник, — табор-то большой, пока туда-сюда. Глядишь, и успеем еще.
 — Хорошо, — кивнул Бенкендорф, — покажете дорогу. Только живо, живо, бегом! И так уже наворотили дел.
 Бенкендорф решительно направился из участка на улицу. Участковый пристав с помощником бросились врассыпную, уступая ему дорогу, а потом, на ходу напяливая шапки, кинулись следом.
 На улице графа ждала его карета и четверо сопровождавших его в поездке преданных жандармов. Они немедленно седлали коней и окружили карету.
 — Давайте вперед, — махнул полицейским Бенкендорф, — а мы — за вами. Поехали.
 Кавалькада стремительно тронулась с места, заснежив случайных прохожих, которые с удивлением глазели на непривычное для их тихого города явление — важный господин в карете со свитой и услужливо сопровождающий их пристав.
 Только бы не опоздать! — думал Бенкендорф. И, надо сказать, он не столько беспокоился за успех погони за опасной беглянкой — Александр Христофорович всерьез опасался за жизнь наследника. Кто знает, к чему его могла толкнуть безумная любовь Калиновской, — он мог заблудиться в лесу и замерзнуть или попасть в руки разбойным людям, его могли похитить цыгане. Вариантов богатое воображение шефа жандармов могло нарисовать сколько угодно, но ни одного из них он не желал бы для наследника.
 Они застали цыган, когда табор, уже снявшись со стоянки, выезжал на дорогу, ведущую к тракту.
 — Именем государя императора! Остановитесь! — прокричал пристав, преграждая путь головной кибитке, — и табор нехотя остановился.
 — Что вам угодно? — спросил барон, подходя к приставу.
 Тот оглянулся на смотревшего из окна кареты Бенкендорфа и спешился. Так же поступили и двое жандармов. Один из них открыл дверцу кареты, и Бенкендорф вышел, стараясь сохранять невозмутимость и достоинство.
 — А есть ли в таборе чужие? — спросил он, обращаясь к барону.
 — Мы — люди мирные и законопослушные, — пожал плечами барон. — Живем своим кругом, а гостей привечаем и пристанище даем.
 — И где же ваши гости?
 — Здесь, — раздалось от одной из кибиток.
 Бенкендорф вздрогнул — голос принадлежал Александру. И через мгновение появился и он сам, под руку с Калиновской.
 — Оставьте этих людей, граф, — приказным тоном произнес Александр. — Они виноваты лишь в том, что пожалели усталых путников.
 — Я не преследую благонадежных, — вполне доброжелательно сказал Бенкендорф. — Я приехал за вами, и прошу вас вернуться вместе со мной.
 — А что будет с Ольгой? — спросил Александр, закрывая ее собой от Бенкендорфа.
 — Мадемуазель Калиновская будет препровождена в столицу для проведения дознания по ее делу. А остальное… — развел руками Бенкендорф, — остальное — в руках Государя.
 — Ольга ни в чем не виновата, вы должны отпустить ее, — требовательным тоном сказал Александр.
 — Это невозможно, Александр Николаевич, — покачал головой Бенкендорф. — Я действую по приказу Его Императорского величества. Мне велено найти и задержать госпожу Калиновскую, что я сейчас и сделаю.
 — Александр Христофорович, — попросил Александр, — умоляю вас, Ольга должна вернуться в Польшу, и — забудем об этом.
 — Невозможно, — Бенкендорф оглянулся на своих жандармов. — Взять ее!
 — Назад! — закричал Александр, выхватывая пистолет. — Я буду стрелять.
 — Александр Николаевич, — мягко, увещевая его, сказал Бенкендорф и сделал знак жандармам остановиться. — Прошу вас — не продлевайте и без того тягостный момент. Пожалуйста, не препятствуйте исполнению приказа.
 — Саша, — Ольга вышла из-за спины Александра и положила свою руку на его, сжимавшую оружие. — Это бесполезно, сопротивление бессмысленно. Ты сделал для меня все, что мог. Я должна идти.
 — Оля! — Александр попытался удержать ее.
 — Все кончено, — устало кивнула она и сделала шаг навстречу жандармам.
 — Вы поступаете весьма благоразумно, сударыня, — Бенкендорф снова сделал знак своим офицерам взять ее.
 — Назад! Всем — назад! — в голосе наследника послышалось рыдание.
 — Саша! — Ольга с тоской посмотрела на него. — Я слишком долго жила надеждой, что верну свою любовь, а без этой надежды мне жить незачем.
 Бенкендорф побледнел — в руках Калиновской появился нож. Жандармы остолбенели, но потом один из них со звериной ловкостью прыжком преодолел расстояние между каретой и наследником и упал вместе с ним на снег, закрыв своим телом.
 — Прощай, Сашенька, — прошептала Ольга и ножом ударила себя в грудь.
 — Оля, не надо! — страшным голосом закричал Александр, вырываясь из рук жандарма. — Оля!..
 Александр бросился к ней, расстегнул шубу — пятно крови растекалось по камзолу ее маскарадного костюма пажа. Александр прижал Ольгу к себе и застонал от безысходности и боли.
 — Александр Николаевич, — Бенкендорф подошел к нему и положил руку на его плечо.
 — Что вам еще нужно? — Александр нервно повел плечом, сбрасывая холеную руку в черной кожаной перчатке. — Какие еще вам нужны жертвы?
 — Ваше высочество, — тихо, чтобы не слышали другие свидетели этой сцены, сказал Бенкендорф. — Видит Бог, ни я, ни мои люди не хотели смерти этой женщины. У меня был приказ задержать ее и вернуть вас во дворец. Позвольте мне исполнить хотя бы вторую часть поручения, данного мне Его величеством. Следуйте за мной.
 — Послушайте, граф! — Александр поднял на него глаза, полные слез. — Есть ли предел вашему цинизму? Вы преследуете людей, как охотники загоняющие борзыми дичь, и вот к чему приводит этот гон. И после этого Вы еще смеете отдавать свои гнусные распоряжения! Но я не подчиняюсь вашим приказам.
 — Успокойтесь, ваше высочество, — смутился Бенкендорф, — я всего лишь прошу вас вернуться вместе с нами в Петербург.
 — Я уеду отсюда, когда сочту нужным, — сухо сказал Александр, по-прежнему прижимая к себе Ольгу, — я должен позаботиться о ней.
 — А я должен доставить Вас во дворец, — настаивал Бенкендорф.
 — Вы станете применять ко мне силу? — недобро усмехнулся Александр.
 — Что вы! — испугался Бенкендорф. — Но как вы собираетесь это сделать? Кто станет вам помогать? Цыгане?
 — Почему бы и нет? — пожал плечами Александр. — Они уже однажды помогли мне. Впрочем, здесь неподалеку живет человек, на которого я могу полностью положиться и которому могу довериться.
 — Барон Корф? — нахмурился Бенкендорф.
 — Да, — Александр бережно положил Ольгу на снег, постелив ей под голову свою шубу, так что казалось, что она просто на минутку прилегла отдохнуть и случайно уснула, и потом встал, — а вы можете возвращаться в столицу. Передайте отцу, что я намерен воспользоваться гостеприимством барона Корфа, и буду там оставаться до тех пор, пока не утихнет боль этой раны в моем сердце.
 — Тогда, — раздумывая, произнес Бенкендорф, — возможно, вы согласитесь проехать сейчас к барону и собственноручно изложить ваше решение в записке для Его величества?
 — Вам нужны доказательства? — брезгливо посмотрел на него Александр, потом достал свой батистовый платок, наклонился к телу Ольги и, приложив платок к ране, подал его графу. — Вот вам доказательства. Скажите Его величеству, что я расписался на нем кровью своей возлюбленной.
 Бенкендорф побледнел, но платок взял — осторожно, двумя пальцами, опасаясь запачкать перчатки.
 — А теперь — оставьте меня, — кивнул ему Александр. — В случае необходимости — вы знаете, где меня искать. Но я бы хотел надеяться на то, что у вас хватит ума не искать причин для такой необходимости. Вы свободны!..
 Бенкендорф был потрясен — самоубийство Калиновской и разрыв отношений с наследником совершенно не входили в его планы. С одной стороны, он был рад, что все решилось само собой: нет беглянки — нет и проблемы. С другой — упрямство Александра вынуждало его искать способ держать новую ситуацию под контролем. А значит, ему понадобится человек, способный всегда и всюду оказываться вовремя, уметь слышать и слушать, и, разумеется, оперативно предпринимать те или иные шаги, необходимые для достижения цели. И такой человек у него, кажется, был.
 — Господин пристав, — Бенкендорф поманил к себе растерянно стоявших в стороне полицейских. — Вы знаете дорогу в имение предводителя уездного дворянства господина Забалуева?
 — Так точно-с! — козырнул пристав.
 — Ведите нас к нему, — кивнул Бенкендорф, — сейчас же.
 Жандармы по его знаку вскочили в седло, и кавалькада умчалась прочь от места только разыгравшейся трагедии. И Бенкендорф еще успел увидеть из окна, как цыгане окружили плотной стеной Александра, рыдавшего над телом Ольги Калиновской.
 — Чертова полячка! — в сердцах воскликнул Бенкендорф, стукнув кулаком по сиденью, — добилась-таки своего, рассорила наследника со всеми…
 — Ваше высокопревосходительство, — вздрогнул Забалуев, войдя в гостиную — ему сразу стало неловко за пыль и ветхость, царившие в доме.
 — Я не привидение, Андрей Платонович, — улыбнулся Бенкендорф, — хотя, судя по всему, у вас здесь даже привидениям нечем поживиться.
 — Увы, так вот и живем в нашей глуши, — развел руками Забалуев, пытаясь сообразить, как Бенкендорф оказался в его доме.
 — Не советую тратить на это время, — догадался о причинах его раздумий Бенкендорф. — Уж вы-то должны понимать, что еще не придумана та дверь, в которую я затруднился бы войти.
 — Подозреваю, однако, что это касается не только дверей, но и голов, — только и мог сказать Забалуев.
 — На том стоим, — самодовольно согласился Бенкендорф, — но я не за тем приехал к вам, чтобы демонстрировать сеанс чтения мыслей на расстоянии.
 — Слушаю вас, Александр Христофорович, — с почтением поклонился ему Забалуев.
 — Полагаю, с бароном Корфом Вы знакомы, бываете у него? — Бенкендорф пристально посмотрел на него. — Забалуев кивнул. — Советую бывать у него чаще. А лучше — подружиться. И не только с ним, а его гостем — в имении барона намерен поселиться наследник.
 — Чей наследник? — не сразу понял Забалуев и вздрогнул — до него дошло. — Как? Сам? Каким образом? Почему?
 — Я был бы рад, Андрей Платонович, — нахмурился Бенкендорф, — чтобы вы задавали как можно меньше вопросов, а как можно чаще бывали бы у Корфа и как можно больше слушали и запоминали, и немедленно обо всем докладывали мне. Лично.
 — Слушаюсь, — поклонился Забалуев.
 — И еще, — Бенкендорф прищелкнул пальцами, — постарайтесь войти в доверие к наследнику и следить за каждым его шагом. Если с ним, по вашему недосмотру, что-нибудь случится, то ваша свобода — а вы, надеюсь, помните, чем обязаны мне, — легко превратится в несвободу.
 — Александр Христофорович, не извольте сомневаться. Все будет исполнено в лучшем виде, — пообещал Забалуев.
 Попрощавшись со своим агентом, Бенкендорф велел ехать обратно. У въезда в город полицейские оставили их, и карета графа заспешила в столицу…


* * *

 Выслушав отчет Бенкендорфа и брезгливо поморщившись на протянутый ему платок с еще влажной кровью Ольги, Николай погрузился в задумчивость. Пожалуй, шеф жандармов прав: пытаться сейчас силой увезти Александра из Двугорского могло означать только одно — он вспылит и никогда больше не простит этого. Но и оставлять там наследника без присмотра…
 — На вашего человека в Двугорском можно положиться, Александр Христофорович? Он сможет войти в доверие к Корфу?
 — Вполне, — кивнул Бенкендорф, — но, если у Вашего величества есть еще какие-то соображения на этот счет…
 — Пожалуй — да, — Николай вздохнул, — я слышал, что князь Репнин просил аудиенции у государыни?
 — Так точно, — подтвердил Бенкендорф, — он сопровождает князя Андрея и княжну Елизавету Долгоруких.
 — . Найдите мне его, — приказал Николай, — никто так лучше не подойдет для роли шпиона, как близкий друг подозреваемого. Приведите ко мне Репнина. Немедленно. Я хочу дать ему поручение.




 Глава 4. Где ты, Анастасия?


 — Здравствуй, Варвара, — тихим и печальным голосом сказала женщина, входя на кухню в имении Корфов.
 — Марфа? — не сразу признала Варвара и бросилась помогать нежданной гостье — вошедшая женщина едва держалась на ногах: тканный цветами платок лежал по плечам, русые с проседью пряди волос падали на лоб, глаза болезненно блестели, а в движениях чувствовалась смертельная усталость. — Присядь, присядь, милая!
 Марфа с благодарностью кивнула и села на стул у стены, откинулась на спинку и закрыла глаза. Варвара заохала и заметалась по кухне, бросившись наливать ей свежего кипяточку в большую керамическую чашку, привезенную ей Никитой с какой-то ярмарки.
 — Вот выпей, выпей, — Варвара подала Марфе чай и предложила, — а, может, тебе покрепче чего? Глотнешь стопочку — вмиг и полегчает.
 — Мне согреться надо, Варвара, — отказалась Марфа, — легче мне уже никогда не будет. А только хуже и хуже на сердце с каждым днем.
 — Это ж сколько мы не виделись? — вздохнула Варвара. — Почитай, как освободил тебя Иван Иванович, не была ты у нас.
 — Кончилась моя свобода, Варя, — прошептала Марфа. — И на что она мне теперь? Ушел от меня Петя, вернулся в семью. И осталась я одна-одинешенька.
 — А сюда чего заглянула? Прошлое вспомнилось?
 — Нет, хотела у тебя спросить — давно ли ты Сычиху видала. В избушке ее в лесу пусто, как будто выстыло все.
 — Ай и не знаешь ты? — всплеснула руками Варвара. — Барин-то наш молодой, Владимир Иванович, обвинил ее в убийстве какого-то цыгана и арестовал. В тюрьме она сидит.
 — Слушай ты ее, Марфа, — раздался от двери голос Модестовича. — Она расскажет! Что ты знаешь, кухарка, кроме своей печи? Сбежала ваша ведьма — исправника заколдовала и исчезла. По сию пору найти не могут. Здравствуй, однако, Марфа. Или не узнаешь?
 — Как тебя, рыжего, не узнать, — горестно усмехнулась Марфа. — А чего же не уехали еще домой, Карл Модестович? Или не все деньги у барина выманили?
 — И ты туда же! — воскликнул Модестович, подходя ближе. — Красивая ведь баба, откуда такая язва в тебе?
 — А ты обо мне, как о товаре, не рассуждай — я давно вольная, и перед тобой ответа не держу.
 — Зря ты так, — покачал головой Модестович, — глядишь, еще и я сгодился бы тебе па что. Ты же у нас теперь одна, некому тебя защитить и приласкать…
 — Ты вот заместо того, чтобы клинья бить, — прервала его Варвара, — объяснил лучше нам — что это за чудо такое помогло Сычихе?
 — Да я откуда знаю! — отмахнулся Модестович. — За что купил, за то и продаю. В трактире исправник столовался и на кресте божился, что наворожила, напутала она и как сквозь землю провалилась. Была Сычиха — и нет Сычихи! В воздухе растворилась.
 — А исправник-то, поди, крепко поужинал? — усомнилась Варвара.
 — Ты сама посуди, — Модестович покрутил у виска пальцем, — что он — больной, из-за дурной ведьмы под удар подставляться. Ему же влетело — никому мало не покажется. Особенно Владимир Иванович гневался — ездил в суд, кричал там, что упустили убийцу.
 — Да за что же он па Сычиху так обозлился? — удивилась Марфа. — С того времени уже воды утекло — все воспоминания смыть должно. И она-то свое, как никто, отстрадала, откаялась.
 — Правда это, — кивнула Варвара, — уж больно молодой барин на Сычиху набросился, а все с того дня, как она на похороны Ивана Ивановича приходила, чтобы кольцо памятное ему в гроб положить.
 — Какое кольцо? — вздрогнула Марфа.
 — Дорогое, старинное, — поддакнул Модестович, — там внутри еще надпись есть — Анастасия.
 — Ах!. — вскрикнула Марфа и схватилась за сердце.
 — А ты откуда про то кольцо знаешь? — Варвара с подозрением воззрилась на управляющего. — Его же вместе с бароном и похоронили, и никто, кроме Сычихи, его разглядеть не успел.
 — Не смотри ты так на меня! — дернул плечом Модестович. — То же мне — жандарм в юбке! То кольцо Полина стащила, когда к руке хозяйской припадала при прощании. А я у нее отобрал, вернуть хотел.
 — Насчет вернуть — это ты загнул, Карл Модестович, — усмехнулась Варвара, краем глаза наблюдая, как побледнела за их разговором Марфа, — думаю, продать хотел.
 — Где, где кольцо? — не выдержала Марфа и хищной птицей набросилась на управляющего, схватила руками за горло. — Куда ты дел его? Признавайся, черт рыжий! Где колечко мое памятное? Говори, а не то пожалеешь!
 — Марфа, милая, что ты, — Варвара оттащила ее от растерявшегося от внезапного нападения Модестовича, — ты по-человечески спроси, он скажет, никуда не денется.
 — А с чего она взяла, что кольцо ее? — спросил Модестович, растирая покрасневшую шею. — На нем другое имя написано.
 — Это кольцо я сама Сычихе дала, чтобы она дочку мою, Настеньку, не безымянной хоронила.
 — Дочку?! — в голос воскликнули Варвара и управляющий.
 — Да, — кивнула Марфа и осела на стул, как будто силы вновь оставили ее. — Умерла моя девочка, а кольцо я велела Сычихе ей в гробик положить, чтобы знали там на небе, кто она такая.
 — Бедная ты моя, — Варвара растрогалась и обняла Марфу. — И чем же помочь-то тебе?
 — Скажите, где кольцо, — Марфа умоляюще подняла на Модестовича глаза, и он не выдержал — отвел взгляд.
 — Прости, Марфа, проиграл я его в карты, цыгану одному, — едва слышно вымолвил управляющий.
 — Не тому ли, которого убили? — догадалась Варвара — Модестович кивнул.
 — А про кольцо с той поры больше никто ничего и не слышал, — пояснил Модестович.
 — Значит, такая моя судьба, — сдержанно сказала Марфа и отстранила от себя Варвару. — Спасибо за приют, за привет, засиделась я у вас. Пойду.
 — Куда же ты теперь? — растерялась Варвара.
 — А не все ли равно, — равнодушно пожала плечами Марфа. — Все у меня отобрали, отняли — любовь, доченьку, а теперь еще и память о ней, ненаглядной кровиночке. Прощайте все, и да хранит вас Господь!..
 Марфа и сама не понимала, не видела, куда идет. То в сугроб провалится, то на пень под снегом натолкнется, то опасно кустом зацепится. Наконец, она поскользнулась на ледяной корке и упала на колени.
 — Господи! — закричала она. — Помоги, объясни! Никого не убила, слова плохого не сказала никому! За что мне наказание такое?..
 Рядом на ветку ели опустилась ворона и каркнула.
 — Сычиха? — обернулась к ней Марфа. — Врешь, не уйдешь, старая ведьма! Покажись, Сычиха! Слышишь, покажись!. Прекрати играть со мной! Я за ответом пришла. Слышишь, Сычиха? Что ты с ней сделала? Где моя бедная Настя?
 Дорога и память сами вывели ее в старое имение Долгоруких. Марфа постояла минуту перед входом — здесь прошли ее лучшие, светлые дни с Петенькой, когда они были предоставлены друг другу, и не было между ними подозрений и обид. Марфа вздохнула и вошла в дом.
 — Сычиха? — вскричала она, узнав женщину, встретившую ее в гостиной. — Что ты делаешь здесь? Как попала сюда?
 — Успокойся, Марфа, добрые люди помогли — из тюрьмы вызволили, привели в дом. Но ты не бойся. Я отсюда уйду, вот только отдохну чуть-чуть. И не смотри ты на меня, как волчица.
 — А я и есть волчица! — грозно сказала Марфа. — Волчица, у которой отняли детеныша. Говори, что случилось с моим ребенком.
 — Да что с тобой, Марфа? — растерялась Сычиха. — Ты и сама знаешь, зачем спрашивать, старые раны бередить.
 — Ты мне зубы не заговаривай! Говори, где моя дочь?
 — Так умерла же она…
 — А, коли умерла, — прервала ее Марфа, — почему перстень мой по рукам ходит, покоя не знает?
 — Какой перстень? О чем ты? — заволновалась Сычиха.
 — А ты глаза не прячь, змея подколодная, — наступала на нее Марфа. — Я теперь все знаю — и про то, как ты его Корфу в гроб схоронила, и как выкрали его да в карты проиграли.
 — Это не тот перстень, — защищалась Сычиха.
 — Тот, тот самый перстень, — усмехнулась Марфа. — С надписью «Анастасия». Ты обещала мне схоронить его вместе с девочкой. Почему же он не в земле? Значит, и дочка моя не в земле? Жива она! А ты соврала мне, подлая. Я же тебе верила… Боже мой, как я тебе верила!
 — Подожди, Марфа, послушай…
 — Да не нужны мне твои лживые речи! — замахнулась на нее Марфа. — Знаешь ли ты, что Петр оттого меня и бросил, что по детям соскучился. А, коли бы у нас свои были, глядишь и не вернулся бы к той, что сама своей рукой его едва не порешила. Я должна знать, где моя дочь. И Петя должен знать! Он запутался, и сам не знает, что ему нужно. А, когда узнает о нашей девочке, сразу поймет, где его счастье.
 — Если ты Петра вернуть хочешь, то это и по-другому сделать можно — есть у меня средства приворотные, — предложила Сычиха.
 — Ты мне не средства давай — правду скажи! — гневно воскликнула Марфа. — Я теперь знаю: наша дочь жива. И ты отсюда не выйдешь, пока во всем не повинишься, не признаешься! А не скажешь — я тебя и убить могу, я сильная.
 — Хорошо, хорошо, — растерялась Сычиха и уступила, — я скажу тебе правду… То кольцо я не похоронила вместе с ребенком, как обещала. Себе оставила.
 — Неужто мало денег тебе дали? — Марфа опять схватилась за сердце. — Что же за душа у тебя черная?
 — И даже чернее, чем тебе кажется, — Сычиха побледнела и вдруг рухнула перед Марфой на колени. — Прости меня, грешную, виновата я! Не помер твой ребеночек при родах — это я погубила твоего ребенка.
 — Что? — зашаталась Марфа.
 — Девочка твоя родилась здоровой, — кивнула Сычиха. — А ты.., уж больно тяжело ты рожала, я так намучилась с тобой, извелась, боялась, что не выживешь.
 — Боже мой! — простонала Марфа, мысленно обращаясь в памяти к тому дню.
 — Ты тогда в бреду была, металась в горячке, — скорбно рассказывала Сычиха, — а я одна, все надо было успеть. Потом ты как-то ненадолго успокоилась, и я хвороста поднабрать побежала — печка прогорала, подбросить надо было. Без воды-то горячей куда? Вот я и отлучилась, а девочка рядом с тобою лежала.
 — Говори, — Марфа без сил опустилась на диван, заброшенный какой-то старой, проеденной молью тряпкой.
 — Когда я вернулась, на полу нашла ее, мертвую уже, — призналась Сычиха. — Видно, упала и головкой ударилась.
 — Это я, я ее в горячке столкнула, — побелела Марфа.
 — С тебя-то спрос какой, — пожала плечами Сычиха, — ты в беспамятстве была, моя это вина, не уберегла я дочку твою, не доглядела. Мертвая твоя Настенька, бедная девочка наша. Нет мне прощенья!
 Сычиха начала рвать на себе волосы и качаться из стороны в сторону.
 — Умерла… — прошептала Марфа, и вдруг глаза ее загорелись странным, бесноватым светом. Она схватила Сычиху за плечи и притянула к себе. — Врешь ты все… А кольцо почему не схоронила вместе с ней? Мало тебе моего горя было?
 — Мало, — кивнула Сычиха, — оставила я его, чтобы память перед глазами всегда была — в чем виновата и кого не спасла.
 — Ты эти сказки детишкам рассказывай, — не успокоилась ее объяснениями Марфа, — а мне правду скажи, зачем кольцо себе оставила?
 — Я сказала правду, клянусь, — Сычиха посмотрела ей в глаза — прямо и спокойно.
 — Тогда покажи мне, где ты похоронила ее, — велела Марфа.
 — Столько лет прошло, — пожала плечами Сычиха, — я и не помню, где. Лес-то большой, путаный.
 — Значит, грех помнишь, а в каком месте сокрыла его — нет? Не верю! Ни единому твоему слову не верю! — вскричала Марфа. — Жива моя дочь. Ты украла ее и отдала на воспитание в другую семью, чтобы я не смогла рассказать Петру о нашей дочери. Ты Петра охраняла, а обо мне и не подумала. Верни мне Настю — живую или мертвую, верни мне ее!
 — Так и быть, — решилась Сычиха, — пойдем в лес, покажу тебе ее могилку.
 Марфа вся задрожала и покачнулась — Сычиха безрадостно взглянула на нее и вышла из гостиной, словно показывая дорогу.
 — Здесь, — сказала она, когда они пришли.
 Марфа, которая все это время шла за ней молча и послушно, точно на привязи, оглянулась — место было светлое, тихое, красивая полянка в ельничке неподалеку от избушки самой Сычихи. У Марфы подкосились ноги, и она упала на колени на снег возле небольшого холмика, обозначенного деревянным крестом, на перекладину которого была прикреплена выцветшая, с почти неразличимым ликом иконка.
 — Настя… — прошептала Марфа и заплакала — тоненько и жалостливо.
 — Плачь, Марфа, — Сычиха подошла к ней и погладила по голове, — тебе есть, о чем поплакать, Марфа.
 — Доченька моя, — Марфа упала лицом в снег и обняла обледенелый холмик.
 — Я говорила тебе — будет тяжело, — промолвила Сычиха и пошла прочь.
 — Стой! — Марфа вдруг цепко схватила ее за руку. — Врешь, еще не все. Копай, я хочу убедиться, что она там.
 — Ты сошла с ума, Марфа, — Сычиха попыталась было освободиться, но Марфа не отпускала ее.
 — Я не верю тебе — моя девочка жива, — глаза Марфы горели совершенно безумным, холодным огнем.
 — Что ты хочешь увидеть? — оправдывалась Сычиха. — Горсть праха? Опомнись, охолонись. Нет у тебя дочери, Марфа, она умерла. 20 лет назад. И не тревожь ты ее ангельскую душу.
 — Настя! — дурным голосом взвыла Марфа. — Бедная моя, Настенька…
 Когда Сычиха вывела ее из леса, Марфа по дороге пошла к городу. Сколько она шла, как смогла дойти, Марфа не знала — мир померк вокруг нее, и жизнь остановилась. Марфа брела, не глядя по сторонам, не слыша окриков, и едва не угодила под сани, лихо подкатившие к трактиру.
 — Сдурела баба, что ли? — закричал на нее человек с легким немецким акцентом.
 Марфа подняла голову и уставилась на говорившего невидящим взглядом.
 — Марфа, опять ты? — Модестович не на шутку перепугался — он сразу и не понял, то ли волосы у нее за полдня поседели, то ли это просто изморозь белым на пробор легла. — Чего под сани бросаешься, или жить надоело?
 — А мне все равно — жить, не жить… — словно пьяная, пробормотала Марфа.
 — Это ты брось, — Модестович решительно взял Марфу под локоток и повел с собой.
 В трактире он усадил ее за дальний стол в углу, и Марфа откинула голову на стену, как будто голова у нее была тряпичная, а шея — из веревок вязаная. Модестович осуждающе цыкнул и, подозвав полового, велел принести водочки на двоих и какой-нибудь закуски, чтобы не опьянеть с морозу.
 — Вот это ты напрасно, Марфа, — сказал он ей, когда она залпом выпила стопочку и оттолкнула от себя его руку с огурчиком. — И что ты так завелась? Нехорошо это.
 — А тебе-то до меня какое дело? — с вызовом бросила ему Марфа.
 — Мне до тебя всегда дело было, нравилась ты мне.
 — А кто тебе не нравился? Ты у Корфов редкую девку не обласкал.
 — Девки — они и есть девки, а ты другая. Ты не просто красивая, ты — такая женщина, о которой только мечтать можно. Я другим все обещал, а вот тебя увез бы с собой, чтобы дом в образце содержала да детишек рожала.
 — Нету у меня детей, нету и больше не будет, — разрыдалась Марфа, уронив голову на руки.
 — Это ты о дочке своей? — кивнул Модестович.
 — Была у меня дочка Настенька, да сгинула без следа, — запричитала Марфа.
 — От князя Петра? — догадался Модестович. — Да когда же? Почему я не знал?
 — Меня барон Корф в Петербург увез, чтобы от людских глаз подальше. А когда сроки подошли родить, я в деревню вернулась — Сычиха мне помогала. Вот только Петру я так и не нашла в себе силы признаться, не успела. Сычиха сказала — умерла моя Настя, не выжила.
 — Вот лак история! — поразился Модестович. — А чего же сейчас ты вдруг вспомнила о ней?
 — Помнишь кольцо, о котором ты говорил? С именем Анастасии? Когда колечко-то это обнаружилось, я подумала — может быть, доченька моя жива.
 — Так ты нашла Сычиху? — насторожился Модестович.
 — Нашла, да все без толку. — кивнула Марфа. — Сычиха сказала, что оставила себе то кольцо, как речное напоминание, как укор. Напоминание о ее грехе — что младенца не уберегла.
 — Так она тебе и могилку показала?
 — Видела, — всхлипнула Марфа, — показала она мне нынче холмик маленький.
 — Холмик еще ничего не значит, — с уверенностью в голосе сказал Модестович. — Долгорукие целый год князя Петра мертвым почитали, а Елизавета Петровна могилку раскопала и ничего не нашла. Так что — если ты сама умершего ребеночка не видела, не верь старой ведьме. Кто один раз соврал, то и другой раз соврет — не дорого возьмет. Это я тебе говорю. Да, а, кроме кольца, ничего памятного от ребеночка не осталось? Вещицы какой-нибудь, чего-нибудь приметного.
 — Одеяльце было детское, а в уголке вензельком буква "А" вышита, — сквозь слезы улыбнулась Марфа.
 — А запись в приходской книге ты видела? — поинтересовался Модестович.
 — Какую запись? — растерялась Марфа.
 — Красивая ты, Марфа, — с сожалением сказал Модестович, — а наивная, сил нет! Если ребенок умер, должна была запись в приходской книге остаться. Не могла Сычиха девочку твою без отпевания схоронить. А, стало быть, священник нужен — свидетель. И вот пока ты его не найдешь и эту запись собственными глазами не увидишь, не верь ведьме, не верь.
 Разговор с Модестовичем разбередил ее душу, и Марфа заволновалась — а может, прав, рыжий? Да неужели же хватило у Сычихи бессердечия бросить малютку в темную могилку в лесу, не нареча ее, не окрестив по-христиански? А коли так — она сможет узнать всю правду о своей девочке.
 — Слышишь, Марфа, — Модестович наклонился к ней ближе, — хочешь, я тебя приласкаю, от дум тяжелых отвлеку?
 — Не до того мне, — отстранилась от него Марфа, — а коли вправду ты ко мне с симпатией, так лучше подвези сейчас до церкви. Проверить, что сказал, хочу…


* * *

 Всю дорогу из Петербурга Лиза молчала, и Андрей с Репниным не осмелились нарушить ее печаль. Аудиенция у императрицы, к которой Лиза хотела обратиться за заступничеством, была прервана приходом Бенкендорфа, и всем им было велено немедленно покинуть столицу. Кроме того, Андрей, просивший прежде Жуковского о содействии в вопросе о разводе Лизы с Забалуевым, узнал, что поэта отлучили от двора, и он уезжает в Германию. Правда, Репнин был принят Императором, но о причинах и содержании этой встречи он умалчивал, из чего Андрей сделал вывод, что она никоим образом не была связана с предметом его забот о Лизе.
 Сопроводив Долгоруких в имение, Репнин попросил доставить его к Корфу, и, сердечно распрощавшись с Лизой, уехал. Лиза же, чтобы хотя бы как-то занять себя после неудачи в петербургской экспедиции, вспомнила о найденном перстне и решила просмотреть книгу церковных записей в приходе, который раньше был под отцом Георгием.
 — Младенец мужского рода, крестная мать, крестный отец… — читала Лиза, бережно переворачивая страницу за страницей в обратном порядке. — Соня, как, однако, это все интересно! Я никогда об этом не задумывалась — в этих книгах вся наша жизнь.
 — Какая же ты неусидчивая, Лиза, — надулась увязавшаяся за нею и обожавшая быть в курсе всего Соня.
 — Ты хотела сказать — беспокойная, — рассмеялась Лиза. — Ты лучше посмотри, вот и о моей проклятой свадьбе тоже запись есть! Но ничего — скоро мы другую запись сделаем. А вот и ты — младенец женского полу, наречена при крещении Софией.
 — Дай посмотреть! — почему-то развеселилась Соня. — Ой, правда….
 — Значит, несколькими годами раньше и я должна быть, — Лиза принялась быстро листать страницы обратным порядком. — Странно. Ничего нет.
 — Наверное, ты перелистнула, смотри повнимательнее, — легкомысленно сказала Соня.
 — Нет! Ничего нет!
 — Не может быть, — Соня перегнулась через ее плечо и заглянула в книгу, — тебя же крестили в нашем приходе. Надо маменьку спросить.
 — Ах! — воскликнула Лиза и побледнела.
 — Что? Что случилось?
 — Читай, — Лиза указала сестре на строчку в книге. — Младенец женского полу. Родилась со мной в один день.
 — Анастасия, — вздрогнула Соня, прочитав запись. — Только имя — ни даты рождения, ни имен крестных, ничего. А где же ты? Куда делась запись о твоем крещении?
 — Не знаю, — растерянно промолвила Лиза, — но это все странно, очень странно.
 — Давай спросим отца Павла, — предложила неунывающая Соня.
 — Двадцать лет назад здесь служил отец Георгий, — покачала головой Лиза, — но он нам в этом не помощник. Он знает много тайн, но скрывает их. Да и к тому же — почерк, мне кажется, не его.
 — Почему ты так решила?
 — Я видела его записку к отцу, и в книге все предыдущие записи сделаны другой рукой. И вот эта вот линия в конце строки…
 — Как будто писавший не смог окончить запись? — предположила Соня.
 — Или ему не дали закончить, — мрачно сказала Лиза. — Пойдем отсюда, я должна сейчас же поговорить с маменькой.


* * *

 — Глупости! — едва догадавшись, о чем идет речь, вскричала Долгорукая. — Тоже мне нашла тайну! Ты родилась слабенькой, а Пети в это время не было дома. Я позвала отца Георгия, и он крестил тебя здесь. Возможно, потом он просто забыл внести в книгу твое имя. В тот день была страшная метель, он заблудился в дороге — сам мне рассказывал.
 — Так что же, маменька, Лиза теперь некрещеной считается? — сболтнула Соня. — Она же в ад попадет!
 — Бог с тобой, Соня! — истово перекрестилась Долгорукая. — Что ты говоришь!
 — Маменька, а может статься, что отец Георгий внес по ошибке в приходскую книгу другое имя?
 — С чего бы? И что за имя?
 — Анастасия, — сказала Лиза, пристально глядя на мать, — Долгорукая покачнулась и принялась искать, за что задержаться, дабы не упасть от волнения. — Маменька, вам плохо?
 — Ничего особенного, — прошептала княгиня, — вдруг голова закружилась. Соня, ты бы оставила нас, мне с Лизой наедине поговорить надобно.
 — Всегда так, — осерчала Соня, — как что-то важное — меня за дверь или в сад отправляют.
 — Иди, иди, — ласково подтолкнула ее мать, — и тайн здесь нет, просто вспомнила кое-что, о чем давно собиралась с Лизонькой посоветоваться. Ступай, милая, ступай.
 — Однако, это имя вас так взволновало, маменька, — с вызовом посмотрела Лиза на Долгорукую. — Что вы делаете, мне больно!
 — Послушай, Лиза, — жестко сказала княгиня, с силой сжимая ей локоть пальцами, — забудь, навсегда забудь это имя и никогда впредь его не вспоминай. Если тебе хотя бы самую малость дорога твоя семья, твой отец. Он — особенно, пощади его, я прошу, я умоляю тебя. Дай мне обещание перед образами, поклянись, что ты забудешь это имя и не станешь его ни перед кем в этом доме повторять. Слышишь?!
 — Отпустите, маменька, — Лиза вырвалась и убежала.
 Она была потрясена — сколько ненависти, сколько злобы было в голосе матери, когда она произносила это имя — Анастасия. Как будто разверзлись небеса, и тьма кромешная сошла на землю, и мир встал пред открывшейся внезапно бездной.
 — Что тебе рассказала маменька? — бросилась к ней Соня, едва только Лиза переступила порог своей комнаты.
 — Соня, мне надоели твои расспросы, — отмахнулась Лиза.
 — Так-то обращаешься с родной сестрой…
 — Что? Что ты сказала? — у Лизы было такое лицо, как будто ее осенило.
 — Я сказала…
 — Так вот в чем дело… — Лиза принялась ходить по комнате из угла в угол, а Соня с удивлением растерянно смотрела на нее. — Я поняла, я все поняла…
 — А со мной ты своим открытием поделиться не желаешь? — обиженным тоном произнесла Соня.
 — Все очень просто. Помнишь, маменька говорила, что я от рождения оказалась слабенькой?
 — И что здесь такого особенного?
 — Я думаю — настоящая Лиза Долгорукая умерла при рождении. А маменька и отец Георгий заменили ее другой девочкой — Анастасией.
 — Ты хочешь сказать, что ты и есть та самая Анастасия? И ты мне — не родная сестра, а маменьке — не родная дочь? Ты сошла с ума! Я не верю тебе!
 — Тогда отношения наших родителей были натянутыми — в это время у папеньки был роман с крепостной Марфой, и маман решила, что еще один ребенок укрепит их брак. Но младенец не выжил, и она уговорила отца Георгия заменить мертвого ребенка на живого. И я должна узнать, у кого они забрали дитя. Я хочу знать правду, какой бы она ни была.
 — Остановись! — вскричала Соня. — Не надо, не надо делать этого, Лиза! Каждый раз, когда ты пытаешься доискаться до правды, всем только хуже становится!
 Когда Соня выбежала из комнаты, намеренно хлопнув дверью, Лиза вздрогнула, и ей стало тоскливо на душе.
 Быть может, сестра права, и она обезумела от горя? Ужас насильного брака с Забалуевым, предательство Владимира, мнимое воскрешение отца и его беспомощность в попытках освободить дочь от ненавистного брака свели ее с ума, и она просто перестала замечать разумное и во всем подозревает злонамеренность? Но… — если не видеть в происходящем этого первого, само собой напрашивающегося объяснения, то чем еще можно оправдать ту немыслимую жестокость обращения с нею в доме, который она с рождения считала своим?
 Да неужели же причина только в неистребимой маменькиной жадности, которая ради денег с легкостью продала ее отвратительному старику и всячески препятствовала браку с Корфом? А эти ее бесконечные придирки и попреки — с это имя и не станешь его ни перед кем в этом доме повторять. Слышишь?!
 — Отпустите, маменька, — Лиза вырвалась и убежала.
 Она была потрясена — сколько ненависти, сколько злобы было в голосе матери, когда она произносила это имя — Анастасия. Как будто разверзлись небеса, и тьма кромешная сошла на землю, и мир встал пред открывшейся внезапно бездной.
 — Что тебе рассказала маменька? — бросилась к ней Соня, едва только Лиза переступила порог своей комнаты.
 — Соня, мне надоели твои расспросы, — отмахнулась Лиза.
 — Так-то обращаешься с родной сестрой…
 — Что? Что ты сказала? — у Лизы было такое лицо, как будто ее осенило.
 — Я сказала…
 — Так вот в чем дело… — Лиза принялась ходить по комнате из угла в угол, а Соня с удивлением растерянно смотрела па нее. — Я поняла, я все поняла…
 — А со мной ты своим открытием поделиться не желаешь? — обиженным тоном произнесла Соня.
 — Все очень просто. Помнишь, маменька говорила, что я от рождения оказалась слабенькой?
 — И что здесь такого особенного?
 — Я думаю — настоящая Лиза Долгорукая умерла при рождении. А маменька и отец Георгий заменили ее другой девочкой — Анастасией.
 — Ты хочешь сказать, что ты и есть та самая Анастасия? И ты мне — не родная сестра, а маменьке — не родная дочь? Ты сошла с ума! Я не верю тебе!
 — Тогда отношения наших родителей были натянутыми — в это время у папеньки был роман с крепостной Марфой, и маман решила, что еще один ребенок укрепит их брак. Но младенец не выжил, и она уговорила отца Георгия заменить мертвого ребенка на живого. И я должна узнать, у кого они забрали дитя. Я хочу знать правду, какой бы она ни была.
 — Остановись! — вскричала Сопя. — Не надо, не надо делать этого, Лиза! Каждый раз, когда ты пытаешься доискаться до правды, всем только хуже становится!
 Когда Соня выбежала из комнаты, намеренно хлопнув дверью, Лиза вздрогнула, и ей стала тоскливо на душе.
 Быть может, сестра права, и она обезумела от горя? Ужас насильного брака с Забалуевым, предательство Владимира, мнимое воскрешение отца и его беспомощность в попытках освободить дочь от ненавистного брака свели ее с ума, и она просто перестала замечать разумное и во всем подозревает злонамеренность? Но… — если не видеть в происходящем этого первого, само собой напрашивающегося объяснения, то чем еще можно оправдать ту немыслимую жестокость обращения с нею в доме, который она с рождения считала своим?
 Да неужели же причина только в неистребимой маменькиной жадности, которая ради денег с легкостью продала ее отвратительному старику и всячески препятствовала браку с Корфом? А эти ее бесконечные придирки и попреки — с Соней и Андреем она более ласкова и постоянна в проявлении своей материнской любви? А Андрей, Андрей, проявивший столь убийственное равнодушие к ее судьбе? И наушница Соня? И, наконец, папенька — как он мог бросить родное дитя, хотя всегда утверждал, что она — его любимица? Так значит, он обманывал ее — давно, всегда, с самого детства? И в действительности за его, казалось бы, загадочным поведением скрывалось одно, невероятно простое объяснение — она здесь чужая. Чужая кровь — не своя, не родня и не ровня.
 Так, маменька просила ничего не говорить отцу? Нет уж, больше по-вашему не будет. Я поговорю с ним, во что бы то ни стало, решила Лиза и бросилась к Петру.
 Но она и двух слов сказать ему не успела, как в кабинет ворвалась Долгорукая и чуть ли не силой увела ее за дверь. Обернувшись при выходе, она улыбнулась мужу и, ласково промолвив какую-то нелепость про маленькие женские секреты, пообещала вернуться, а пока они тихо посудачат с Лизой в гостиной.
 — Ты, кажется, совсем не слушаешь меня! — пугающим шепотом принялась бранить дочь Долгорукая. — Я велела тебе оставить папеньку в покое и не домогаться до него своими расспросами про каких-то химер.
 — Анастасия — не воображаемое чудище, а вполне реальный человек, который может дышать и чувствовать! — воскликнула Лиза, отталкивая от себя мать.
 — Тебе-то откуда знать? — продолжала шипеть княгиня.
 — Так вы полагаете, что я не знаю, что вижу, что слышу, что ощущаю? — с горьким сарказмом спросила Лиза.
 — Ты? — растерялась Долгорукая. — А при чем здесь ты?.. О Господи, ты что-то вообразила? Да как же у тебя язык-то повернулся такое сказать?
 — Нет? Тогда почему вы не скажете мне правду об Анастасии? Я хочу знать, кто она, кем бы она ни была. Или вы намеренно уводите меня от этой тайны, потому что это тайна — я сама? И не потому ли вы любите меня меньше, чем Соню или Андрея?
 — Лиза! — Долгорукая побледнела, закачалась и, оглянувшись, шатаясь подошла к ближнему дивану, села и с ужасом взглянула на Лизу. — Да как тебе в голову могло такое прийти, как ты могла подумать… Я люблю тебя меньше?! Да я одинаково люблю всех своих детей.
 — Вы сами неоднократно давали мне для этого повод, — тихо и безжалостно сказала Лиза. — И будьте уверены — я выясню истину, и, если я окажусь права, то впредь не ждите от меня былой покорности и согласия со всем, что вы навязывали мне. Я буду жить и вести себя так, как хочу, и вы мне боле — не указ.


* * *

 Слова, сказанные Модестовичем, глубоко запали в душу Марфе, и она тотчас же решила проверить — от себя, не ведая сомнений, болтает управляющий или есть в его предположениях хотя бы доля здравого смысла. Модестович ее просьбе противиться не стал — Марфа и сейчас еще была хороша, что называется — в расцвете лет и женской красоты, это тебе не дура Полина, такую не стыдно и в Курляндии показать.
 И потому он подвез Марфу до церкви, спросил — не подождать ли ее и куда потом отвезти. Но Марфа вся стала как замороженная — только мимо него куда-то посмотрела и распрощалась. Жаль, подумал Модестович, но — не последний же день живем? — и двинул домой, в имение. А Марфа, перекрестясь на образ Святой Варвары при входе, как неживая, вошла в церковь.
 — Батюшка, благословите, — склонилась она перед отцом Павлом, с поспешностью выходившим в притвор. — Не откажите в помощи, родных ищу. Мест ваших не знаю, знакомых здесь нет.
 — Благослови тебя Господь, — ответствовал словом и жестом отец Павел, — однако лицо твое мне чем-то знакомо, женщина. А ты раньше не бывала в наших краях?
 — Не думаю, что вы меня знаете, батюшка, — побледнела Марфа. — Я пришла к вам по поводу записи о крещении, сделанной двадцать лет назад. Не могли бы вы показать мне приходскую книгу?
 — Если наберетесь терпения и дождетесь моего возвращения, — кивнул священник. — Тороплюсь навестить прихожанку, которая только что родила.
 — Со смирением буду ждать вас, — обрадовалась Марфа.
 — Простите, — вдруг обратилась к ней девушка, выбиравшая свечи у служки, — я ненароком слышала, как вы разговаривали с батюшкой. Могу я вам чем-нибудь помочь?
 Марфа с удивлением посмотрела на нее — барышня как барышня, правда, чертами как будто на Петю похожа. И сердце сразу забилось быстрее — может ли так быть, чтобы Господь ответил на одни только думы ее, а ведь она еще и не помолилась как следует, свечку не поставила за спасение души дочери своей несчастной, Анастасии?
 — Я… — Марфа пристально вгляделась в лицо девушки, — я потеряла дитя, о котором ничего не знала много лет. А теперь у меня появилась надежда, вот я и пришла сюда, чтобы отыскать хотя бы какие-то следы в приходской книге — узнать о ее крестных, а, Бог даст, узнать, где она сама.
 — Вы, должно быть, очень горюете? — участливо спросила девушка. — Даже представить себе не могу, каково это, потерять ребенка! Желаю вам добиться своего, но прошу вас — будьте осторожны.
 — О чем вы, барышня? — растерялась Марфа.
 — Иногда я думаю, что нам не следует пытаться узнать то, что Бог скрыл от нас.
 — Вы говорите, как будто, и сами пережили такое.
 — Моя сестра недавно пыталась проникнуть в тайны прошлого, и Господь за дерзость наказал ее безумием, — грустно промолвила девушки. — Она теперь одержима мыслью, что она — это совсем не она. И я пришла помолиться за спасение ее разума.
 — Но как это может быть?
 — Она думает, что она — не моя родная сестра и не дочь наших родителей, а какая-то девушка, чужая нам, но имени Анастасия.
 Марфа вздрогнула — она-то вообразила, что Бог уже одарил ее радостью встречи с потерянной дочерью, а, оказалось, Всевышний только готовил ее к откровению. Неисповедимы пути Твои, Господи, велика мудрость и щедрость Твоя!..
 — Постойте, — Марфа удержала собиравшуюся было уйти девушку, — расскажите, почему ваша сестра считает, что она — эта таинственная Анастасия?
 — Видите ли, — вздохнула Соня — это была она. После неприятного разговора с Лизой Соня подумала, что обижаться на сестру — грех, обижаться — значит, потакать ее нелепым измышлением о их родстве. И тогда она решила просить заступничества у Господа и Святой покровительницы их семейства — Казанской Божией Матери.
 — Судьба несправедливо и жестоко обошлась с моей сестрой, — продолжала Соня, — ей пришлось многое пережить, а страдания не проходят бесследно.
 — Поверьте мне, — горячо воскликнула Марфа и осеклась под осуждающим взглядом служки, перейдя на шепот, — самое простое — решить, что кто-то безумен, вместо того, чтобы выяснить правду, которая часто оказываемся совершенно иной, чем мы представляли себе. И часто безумие и есть та самая правда.
 — Вы говорите, как моя сестра, — обиделась Соня. — Да разве можно подозревать собственных родителей в том, что они сговорились не раскрывать тайну ее происхождения? Моя сестра уже и маменьку до слез довела, и папеньке, боюсь, грозит та же участь. Она думает, что маменька родила недоношенного ребенка, который сразу же и умер, но о его смерти никто не успел узнать, потому что маменьке удалось подменить своего младенца чужим. Той самой девочкой, по имени Анастасия.
 — Господи Боже! — Марфа покачнулась и оперлась рукой на край стола, где были разложены свечи.
 — Вот видите, — нахмурилась Соня, — даже вам эта история показалась неприятной. А все оттого, что сестрице не терпелось узнать то, что знать не следует. И ведь жила себе спокойно, а как нашла этот перстень, так сразу вся и переменилась.
 — Перстень? — голос Марфы предательски задрожал.
 — Все началось с него, — кивнула Соня. — Лиза нашла у своего мужа перстень с именем Анастасии, а потом вычитала в приходской книге, что эта Анастасия родилась в один с нею день.
 — А кто? Кто твоя сестра? — Марфа схватилась за грудь — сердце, казалось, сейчас выпрыгнет из нее.
 — Лиза, Лиза Долгорукая, — пояснила Соня. — Мы уже давно с нею мучаемся — то она из дома в лес убежит и бродит там, как ведьма, то вот недавно могилу отца раскопала, а теперь еще и это — придумала, что она нам не родная.
 — А вдруг — так оно и есть? — едва слышно прошептала Марфа.
 — Как вам не стыдно! — рассердилась Соня. — Я с вами душевно разговаривала, а вы… Мы же с вами в храме Божьем — постыдились бы!
 Соня капризно надула губки и ушла, не попрощавшись и не перекрестившись на выходе. Но Марфа даже и не взглянула на нее — значит, вот оно как было! Проклятая Сычиха солгала — отдала ее деточку ненавистной Долгорукой. Но больше этому не бывать — я сама верну себе своего ребенка, сказала себе Марфа и решительно направилась к имению Долгоруких…
 — Ты заметила, как быстро повзрослели наши дети? — с нежностью спросил князь Петр, когда Долгорукая вернулась в его кабинет.
 — Увы, — пожала плечами княгиня, — мы тоже не молодеем.
 — Я думал, эта мысль тебя порадует, — растерялся Петр.
 — Чего же хорошего в том, что дети выросли, и вместе с ними умножились проблемы, решать которые в нашем возрасте и состоянии здоровья все труднее.
 — Но я рад, что, по крайней мере, ты поправилась, а Корф сдержал свое обещание и не стал преследовать тебя после выздоровления. Теперь мы снова вместе и сможем преодолеть любые трудности.
 — Хотелось бы мне тебе верить… — вздохнула Долгорукая, подходя к мужу и обнимая его.
 — Прости меня, Маша, прости! — воскликнул Петр, целуя ее руки. — Это все моя измена, я так виноват перед тобой.
 — Мы оба не без греха, — кивнула княгиня, — я тоже сотворила ужасное…
 — Ты подняла на меня руку, потому что любовь ослепила тебя, но все уже в прошлом.
 — А эта женщина?
 — Я не знаю ее и думать о ней не хочу. Надеюсь, что больше уже не увижу ее, и все будет по-прежнему, не правда ли, Машенька?
 — А я даже не поблагодарила тебя за то, что ты спас меня от тюрьмы, — потупилась Долгорукая.
 — Ты моя жена, я не мог поступить иначе. Я люблю тебя. И оставим ворошить прошлое — клянусь, что никогда не дам тебе повода для ревности в будущем.
 — Разумеется, — вдруг усмехнулась Долгорукая, — вряд ли у тебя теперь будет столько резвости, чтобы бегать по крепостным потаскухам.
 — Маша! — вскричал князь Петр. — Зачем ты так? Я не покупал любовь Марфы. И потом — не ты ли сама оттолкнула меня от себя? После свадьбы ты была любящей женой, внимательной и доброй подругой мне, но потом все изменилось. После рождения детей ты стала слишком требовательной и все больше и больше думала только о деньгах!
 — И ты обрел покой в объятиях дворовой девки? — взвилась в ответ Долгорукая.
 — Марфа была кроткой и верной…
 — А я изменяла тебе, сидя с твоими детьми?
 — Если бы ты заботилась о детях, ты бы не пошла на убийство!
 — Но это ты — ты довел меня до отчаянья. Я столько времени скрывала, что их отец живет с крепостной! Я сделала это ради их блага…
 — Ради их блага, — с негодованием прервал ее князь Петр, — ты убила ни в чем не повинного барона Корфа, отняла имение у его сына, чтобы отдать в приданое картежнику и убийце Забалуеву?
 — Ни в чем не повинного барона?! — расхохоталась Долгорукая. — А под чьей крышей ты распутничал со своей Марфой?!
 — Машенька, — спохватился князь Петр, — зачем мы опять говорим об этом? Давай попробуем простить друг друга, и не надо больше никому мстить. Прости меня — я сказал лишнее. И сейчас нам обоим надо успокоиться. Попробуем быть терпимее друг к другу и более терпеливыми.
 — Не больно ты был терпеливым прежде — ни дня не мог прожить без своей девки, — озлобленно глядя на мужа, сказала Долгорукая.
 — Маша! Не начинай! — князь Петр схватился руками за голову. — Опять ты…
 — Тебя послушать, так все наши беды из-за меня, — не успокаивалась Долгорукая.
 — По-моему, ты все-таки рано перестала принимать лекарства, — не выдержал Петр.
 — Вот ты, значит, как? Хочешь все на мое нездоровье списать? Свою вину на мои плечи переложить? Благородным прикидывался? «Это я фальшивые деньги жене передал», — передразнила князя Долгорукая. — А мне, что ты вину на себя принял, — все равно, ибо не моя это вина! Я к тем деньгам была непричастна! Чужая это вина, Забалуев мне те ассигнации подкинул.
 — Господи, Маша, — князь Петр был бледен и выглядел измученным, — неужели же ты никогда не простишь меня? Ведь ни минуты не было, чтобы я не пожалел о содеянном.
 — А у меня не было минуты, чтобы я не думала об этом! — воскликнула Долгорукая.
 — Маша, умоляю, — устало произнес князь Петр, — давай перевернем эту страницу и начнем новую жизнь.
 — Ненавижу, — прошипела Долгорукая, — как же я тебя ненавижу!
 Она хотела было сказать еще что-то, но неожиданно дверь кабинета распахнулась, и на пороге появилась Марфа — простоволосая, с горящими от гнева глазами.
 — Ты! — вскричал князь Петр. — Что ты здесь делаешь? Марфа, ты же обещала никогда не появляться в нашем доме.
 — Это было до того, как я узнала, что ребенок, которого я от тебя родила, жив, — торжествующе провозгласила Марфа. — Наша с тобой дочь жива. Наша девочка, появившаяся на свет через несколько месяцев после того, как ты продал меня барону Корфу.
 — Ах! — вскричала Долгорукая и, лишаясь чувств, медленно опустилась в кресло рядом со столом, за которым по обыкновению сидел малоподвижный после ранения князь Петр.
 — Я не верю тебе, — грозным тоном сказал он, обращаясь к Марфе.
 — Не веришь? — рассмеялась она:
 — У Сычихи спроси, она принимала роды.
 — Если это так, — все еще недоверчиво смотрел на нее Петр, — почему прежде молчала? Почему не сказала об этом?
 — Сычиха убедила меня, что ребенок умер, но теперь все раскрылось. И то кольцо, что ты подарил мне — помнишь, ты хотел, чтобы я родила тебе дочку и даже выбрал имя для нее — Анастасия? Теперь это кольцо у нее в руках — она жива, и я заберу ее у тебя.
 — О чем ты говоришь, Марфа? — не понял князь Петр. — И перестань придумывать ребенка, которого у тебя никогда не было.
 — Господь свидетель! — Марфа подняла указующий перст к небу. — А не веришь — спроси у своей жены.
 — Маша? — растерялся князь. — При чем здесь Маша?
 — А? Что? — очнулась Долгорукая и безумным взглядом обвела комнату. — О чем мой муж должен у меня спрашивать?
 — Ты, ты украла нашего ребенка! Душегубка и воровка! — закричала Марфа.
 — Петр Михайлович, — властно сказала Долгорукая, вставая с кресла, — сделайте милость, избавьте меня от своей девки.
 — Марфа, опомнись, что ты творишь! — Петр попытался встать, дабы выставить Марфу за дверь, но она, не глядя на него, бросилась к Долгорукой.
 — Она украла моего ребенка и воспитала, как собственного. И этот ребенок — Лиза!
 — Марфа, я прошу тебя… — Петр, наконец, встал и заслонил собой жену.
 — Да она больна. — выглянула из-за его спины Долгорукая.
 — Нет, это ты больна, ты одержимая. Ты готова сделать все, только бы он остался с тобой!
 — Марфа, не кричи, — увещевал ее князь Петр. — Лиза — моя дочь…
 — И моя! И имя ей — Анастасия! — прервала его Марфа. — Нет в приходской книге записи о рождении и крещении Лизы Долгорукой, а Настя есть. Наша Настя!
 — Да мало ли детей рождаются в один день, — невозмутимо пожала плечами Долгорукая.
 — Марфа, Лиза не твоя дочь, — тихо сказал Петр, — и никто не крал у тебя девочку. Твой ребенок умер, но, даже если бы я и знал о нем, это ничего не изменило бы в наших с тобой отношениях. Я принял решение, я вернулся в семью, и прошу оставить нас в покое.
 — Господи, прости ее грешную, не ведает, что говорит, — кивнула Долгорукая.
 — Петя, опомнись, — Марфа в ужасе уставилась на князя. — Посмотри на нее, с кем ты живешь?!
 Ведь это она стреляла в тебя. Она отравила барона. Корфа. Ты думаешь, она не может украсть ребенка?
 — Петр Михайлович, — требовательно сказала Долгорукая, — я не желаю более в собственном доме слушать эти бредни сумасшедшей. Сделай же что-нибудь, и немедленно!
 — Дмитрий! — закричал князь Петр и стал, что было сил, трясти колокольчик. — Дмитрий, да где ты запропастился, мерзавец?!
 — Ты прогоняешь меня? — прошептала Марфа.
 — Да, — кивнул князь Петр, — ты должна уйти.
 — О, я даже не знаю, кто из вас худшее чудовище — она или ты…
 — Дмитрий, проводи гостью, — сухо велел князь Петр прибежавшему на его крик слуге. Дмитрий тут же пребольно схватил Марфу за руку, но она вырвалась и с ненавистью посмотрела на князя.
 — Что, что мне сделать для того, чтобы ты поверил?
 — Уйти, — отвернулся от нее князь Петр.
 — Ты предал меня, предал нашу дочь, — обреченным тоном произнесла Марфа. — Когда-нибудь ты об этом пожалеешь, да как бы поздно не оказалось.
 — Что это было, Петя? — Долгорукая с невинным взглядом обратилась к мужу, когда Марфа, подталкиваемая Дмитрием, вышла из кабинета. — Надеюсь, ты не думаешь, что в словах этой женщины есть хотя бы капля правды? Лиза — наша дочь, она не умирала, ее никто не подменял. Боже мой, я, конечно, не ангел, но на такую дикость не решилась бы.
 — Я не сомневаюсь, что Лиза — наш ребенок, но… — в задумчивости протянул князь Петр.
 — Что должно означать это «но»? — удивилась Долгорукая.
 — Единственное, что я понял из всей той околесицы, что наговорила здесь Марфа, — я понял, что у меня могла быть еще одна дочь. И, если она не умерла, то где она?
 — Теперь я понимаю, почему ты продал ее Корфу… — страшным голосом сказала Долгорукая.
 — Маша, я сделал это только для того, чтобы не волновать тебя. Я думал о спокойствии — твоем и детей. Послушай, — взмолился князь Петр, — я уже покаялся в своем грехе. Я говорил тебе не раз, неоднократно — это самая ужасная ошибка в моей жизни. И я прошу, чтобы ты, наконец, решилась и простила меня.
 — И кто-то еще может удивляться, что я мстила вам с Корфом! — вскричала Долгорукая. — Да вас не убить — вас четвертовать надо было. Разорвать! Петя, ты будешь в аду гореть, на медленном огне. О, Господи! Лучше бы ты сидел в тюрьме за фальшивые деньги. Как же я тебя ненавижу! Я видеть тебя не могу!
 — Маша, Машенька…
 — Об одном лишь жалею, — Долгорукая остановила на муже уничтожающий взгляд и, прежде чем уйти, со злостью бросила ему в лицо, — как я жалею, что не убила тебя тогда…
 Изгнанная из дома, Марфа медленно побрела в сторону родового кладбища Долгоруких. У недавней могилы Петра она увидела Лизу, которая в оцепенении стояла у поваленного памятника и смотрела на раскопанную дыру в земле, как .будто оттуда начиналась дорога в бездну.
 — Так кто же я? — сама с собой говорила Лиза. — Елизавета? Анастасия? Господи, подскажи, просвети!
 — Девочка моя… — прошептала Марфа.
 — Что вам угодно? — вздрогнула Лиза, обернувшись на чужой голос. — Это вы? Что вам надо здесь? Уходите, вы и так сделали немало, чтобы жизнь в нашей семье пошла прахом.
 — В вашей? А твоя ли она, эта семья?
 — Что вы хотите этим сказать?
 — Не гневайся на меня, милая, — ласково сказала Марфа. — За свою вину перед тобой я уже получила сполна.
 — Я ничего не желаю знать и лишь хочу чтобы вы навсегда исчезли из моей жизни! — воскликнула Лиза и хотела было уйти, но Марфа преградила ей путь.
 — Но это невозможно — мы связаны с тобой, мы — это одно целое, Настенька моя, бедная!
 — Что? — растерялась Лиза. — Не может быть! Этого просто не может быть.
 — Тебя отняли у меня, — расплакалась Марфа, — но Господь услышал мои молитвы — ты нашлась, и теперь я никому тебя не отдам и никуда от себя не отпущу.
 — Оставь меня! — Лиза пыталась уклониться от ее объятий.
 — Доченька моя! Я ведь тебе не чужая, — Марфа гладила ее по голове, брала за руки и целовала их. — Если бы ты только знала, как я мечтала прижать тебя к себе, посидеть с тобой, поговорить. Ты — моя дочь, моя любимая единственная дочь.
 — Плохо мне, очень плохо, — Лиза почувствовала, что от волнения теряет сознание. — Я ничего не понимаю. Оставьте меня. Я пойду домой, я должна расспросить обо всем маменьку.
 — Ты не веришь мне? — участливо спросила Марфа.
 — Я.., я боюсь поверить, — всхлипнула Лиза, и слезы градом хлынули из ее глаз.
 — А ты не бойся, — улыбнулась Марфа, — ты поплачь — и обман, как рукой снимет. Святая вода потечет, и душа твоя очистится — ты поймешь, что все это время эта ужасная женщина оттого только и мучила тебя, что знала — ты плод любви твоего отца и твоей настоящей матери.
 — Но как же… — плакала Лиза.
 — Прими правду и не противься судьбе. Я — твоя мать, а ты — моя дочь. Идем со мной. Нам так о многом надо рассказать друг другу.
 — Но куда мы пойдем?
 — Хотя бы на край света — лишь подальше от этого ужасного дома, где с тобой так жестоко обошлись. Ты не переживай, теперь я стану заботиться о тебе, — кивнула Марфа. — Я давно вольную получила, и денег у меня достаточно. Мы с тобой не пропадем. Будем жить душа в душу, никто нам не нужен, главное — позабыть обо всем, что разделяло нас.
 — Все это так неожиданно, так странно, — Лиза, казалось, плыла по течению — эта женщина словно околдовала ее своими речами, и Лиза подчинилась ей, пошла следом.
 — Ты останешься со мной, — Марфа взяла ее за руку и повела за собой, — навсегда. Мы будем вместе, и больше никакая сила не разведет нас с тобой.




 Глава 5. Женское счастье


 После отъезда Андрея в Петербург Татьяна места себе не находила — в доме воцарилась Наташа, и все теперь крутилось вокруг нее. Князь Петр с умилением взирал на то единодушие, которое установилось между его женой и невестой Андрея. Женщины постоянно щебетали, обсуждая свадебные планы, а Соня, как привязанная, ходила за ними и все норовила вмешаться со своими предложениями. Правда, ее советов никто особенно не слушал, но и не лишал возможности чувствовать свою сопричастность к такому важному делу, как подготовка к свадьбе.
 Видеть все это было для Татьяны невыносимым — она никак не могла понять, почему Андрей столь жестоко обошелся с нею. Для чего дал надежду и за что потом унизил и растоптал то светлое, что еще теплилось в ее душе. Татьяна искренне любила Андрея и видела — он отвечает ей взаимностью, но приехала Наташа, и очевидное превратилось в мираж и рассеялось, как ночной кошмар. А Наташа не только, казалось бы, ничего не замечала — наоборот, без конца гоняла Татьяну за всякой всячиной и по любому поводу звонила в колокольчик.
 Поначалу Татьяна думала, что она делает это специально, но потом поняла — нет, просто барышня привыкла так жить. Наташа представлялась ей домашней любимицей, избалованной родителями и няньками и с удовольствием игравшей в замечательную игру про жениха и невесту. Она, похоже, распоряжалась Андреем, как своей куклой, и — что самое страшное! — Андрей и не выказывал никакого недовольства своей ролью. А уж с каким азартом во все это окунулись остальные домочадцы Долгоруких — и того понятней.
 И однажды Татьяне стало до того тоскливо и муторно, что она решила — пришло время избавиться от своей несчастной любви. Она кинулась искать Сычиху — та непременно дала бы ей каких-нибудь отворотных снадобий, но ее и след простыл — избушка стояла пустая и холодная. Может, Варвара знает, где Сычиха, подумала Татьяна и отправилась к Корфам.
 По дороге ей несколько раз становилось плохо — Татьяну шатало, и деревья вокруг плыли у нее перед глазами. Про себя Татьяна несколько раз недобрым словом помянула жизнерадостную Наташу — та своей прытью кого угодно могла извести, уж такая барышня непоседливая. А командовать любит не меньше самой Долгорукой. Вот уж точно была бы сапогу пара, — усмехнулась Татьяна.
 — Что это с тобой, Танечка? — заботливо спросила Варвара, когда Татьяна добралась до имения Корфов. — Да ты сядь, сядь, на тебе лица нет! Ты уж извини, что без рук я — видишь, рыбу разделываю.
 Варвара для пущей убедительности вытянула перед Татьяной ладони, остро пахнувшие свежей рыбой, и Татьяна беззвучно рухнула на пол.
 — Боженьки мои! — вскричала Варвара и бросилась отмывать руки.
 Наскоро счесав чешую, она тщательно вытерла их сухим полотенцем и уже только тогда принялась поднимать Татьяну. Варвара подтащила ее к буфету и прислонила спиною к дверцам, потом достала из соседнего стола склянку с нашатырем и быстрым движением пронесла сосуд близ Татьяниного лица. Через мгновение Татьяна застонала — ресницы дрогнули, на скулах появились признаки румянца.
 — Ты, девка, меня так больше не пугай, — покачала головой Варвара, когда Татьяна открыла глаза, — , стара я уже стала для таких фокусов.
 Варвара еще раз дала Татьяне нюхнуть нашатыря и убрала пузырек. Потом подала ей руку и велела: «Обопрись-ка, да поднимайся, нечего тебе в твоем положении на полу рассиживаться, сама знаешь, по полу всегда холод идет».
 — О чем ты, Варвара? — не поняла Татьяна, присев на стул в другом углу кухни, подальше от разделочного стола — от одного взгляда на источавшую ароматы рыбу ее опять было в сторону повело.
 — Ты вот что, — с сочувствием глядя на нее, сказала Варвара, — в обморок падать прекрати, а я сейчас вернусь.
 Господи, расстроилась Татьяна, до чего же я слаба стала — привычный, вроде, путь прошла, а утомилась, точно весь день на поле пропахалась. Довела меня кручина, нет уже ни сил, ни терпения.
 — На-ка, выпей, тебе сейчас самое то, — Варвара подала ей кружку холодного молока — только что из погреба, кувшин даже запотел.
 — Спасибо, Варя, — кивнула Татьяна и отпила из кружки — прохладная жидкость успокоила и отрезвила, — уж и не знаю, как тебя благодарить. Ты прости, что пришлось тебя беспокоить. Не думала, что вот так запросто развалиться могу.
 — Да ты особенно не извиняйся, — сочувственно сказала Варвара, — в твоем положении — обычное дело в обморок падать. Когда ждешь-то?
 — Чего? — растерялась Татьяна.
 — Не чего — кого, — улыбнулась Варвара и добавила, — ты пей, пей, а то опять, того и гляди, упадешь, а мне ужин готовить надо. Суп из сазана подавать велено.
 — Не пойму я тебя что-то, Варвара, — нахмурилась Татьяна.
 — А чего тут понимать! — весело сказала та, вспарывая очередной рыбине брюхо, — Татьяна поморщилась, но молоко свое дело сделало — ее не повело, и приступа тошноты как не бывало. — Меня, девонька, не проведешь! Я не первый год на свете живу и в таких делах не ошибаюсь.
 — Господи, да можешь же ты прямо говорить! — всплеснула руками Татьяна. — Чего ты хочешь-то от меня?
 — Ждешь ты, девка, малого ждешь, ясно, как божий день!
 Татьяна побледнела и поставила кружку на стол.
 — Да ты что, Варя! — воскликнула она. — Думай, что говоришь-то!
 — А ты мне зубы не заговаривай, — покачала головой Варвара, — я и без тебя вижу, что к лету родишь.
 — К лету? — вздрогнула Татьяна.
 — Ничего, ничего, не робей — не ты первая, не ты последняя. Отец-то кто? Из ваших? Чего стыдишься-то? Дело житейское. Или… — Варвара пристально посмотрела на окаменевшую от известия Татьяну. — Не темни со мной — барин это?
 — Ой, Варвара, — тоненько так всхлипнула она, — и не спрашивай, не могу я сказать.
 — А и говорить ни к чему — сама догадалась. Значит, барин. Андрей Петрович.
 Татьяна помотала головой и затихла.
 — Сычиху-то зачем искала? — Варвара с подозрением посмотрела на Татьяну. — Если что дурное удумала — своими руками удушу.
 — Что ты, Варя, — испугалась Татьяна. — Я зелья отворотного попросить хотела. Бросил меня Андрей Петрович, совсем бросил.
 — Вона как! — нахмурилась Варвара и на время оставила чистить рыбу. — А мне сказывали, будто благороднее его на всем белом свете нет.
 — Так оно и есть, Варя, — сквозь слезы прошептала Татьяна.
 — Был бы благородным, помог бы тебе — вольную дал, о ребеночке заботился.
 — Так ведь не знает он, я и сама-то от тебя сейчас узнала.
 — Дура ты, Танька, — Варвара озабоченно посмотрела на нее, — делать-то что собираешься?
 — Не знаю я, Варя! — вдруг вскричала Татьяна и зарыдала во весь голос — Варвара испугалась и кинулась ее утешать.
 — Ты погоди, погоди, не бейся! Мы что-нибудь придумаем. Барин-то где?
 — В столицу уехал, Лизу из беды выручать.
 — Вот видишь, ее выручит — о тебе подумает.
 — Да куда ему — женится он, Варя! Все сейчас к свадьбе готовятся — не до меня здесь, — безысходно махнула рукой Татьяна. — Пойду я. Нет у меня никакой надежды, и жизни не будет.
 — А ну-ка постой, — преградила ей дорогу Варвара. — Не нравится мне твое настроение, девка. Ох, не нравится!
 — Да каким же ему быть? — воскликнула Татьяна. — Не хочу я этого ребенка. Андрей Петрович меня больше не любит и ребенка моего не полюбит. А без любви так лучше не родиться на свет.
 — А ты что — князя в мужья захотела? Избаловали тебя хозяева. Живешь, как у Христа за пазухой, а места своего не знаешь.
 — Вот спасибо тебе, — с обидой сказала Татьяна. — Утешила!
 — Выгоды ты своей не понимаешь — тебя же в доме как родную почитают. Князь Петр Михайлович — тоже хороший человек. Не дадут пропасть ребеночку — и воспитание дадут, и хорошим манерам обучат.
 — Да на что холопу манеры!
 — А вот Аня наша, посмотри, скоро будет играть в императорском театре, — с гордостью сказала Варвара.
 — Твоими бы устами, — Татьяна поднялась и направилась к выходу. — Ничем ты мне не можешь помочь.
 — Что это с Таней? — спросил Никита — в коридоре он столкнулся с Татьяной, которая брела к выходу, ничего не замечая кругом и на его приветствие не откликнулась — прошла мимо, словно тень. — Ни привета, ни ответа — как русалка, проплыла, холодная и чужая.
 — Пропадает девка, оттого и — холодная, — покачала головой Варвара.
 — Ты толком объясни, — удивился Никита, — может, и я чем сгожусь.
 — Ей сейчас другой помощник нужен — ребеночка она ждет, а дите-то по происхождению — хозяйское. А господа, сам знаешь, не больно торопятся навстречу такому счастью.
 — Слышал я — женится Андрей Петрович, — кивнул Никита. — А Таню, видишь, по боку?
 — Вроде того, — кивнула Варвара и снова за рыбу принялась. — Ей бы, конечно, жениха сейчас хорошего, чтобы от молвы людской уберег и дите вырастить помог, да Татьяна уж больно гордая. Силой замуж не пойдет, а по любви… С этим и того хуже — убивается она, что есть силы, по барину. Такие вот дела, Никитушка. Слушай, а то подвез бы ты ее до имения — тяжело же ей?
 — Подвезти? Отчего не подвезти, — согласился Никита. — Сделаем!
 Он тотчас же побежал из кухни и бросился на конюшню. Татьяну он нагнал быстро — она брела по дороге, чуть качаясь, такая же потерянная, какой встретилась ему в доме.
 — Танюша! — крикнул Никита, придержав коня. — Садись в сани — домчу с ветерком.
 — Спасибо, Никита, я сама, — отказалась Татьяна.
 — Вот еще! — Никита остановил сани и спрыгнул с облучка, прихватив большую медвежью доху. — Давайте, одень и прыгай в кошеву-то.
 — Боюсь я твоей езды, — улыбнулась Татьяна. — Ты мчишь, аж дух захватывает, а у меня сейчас голова кружиться стала.
 — Тогда я медленно поеду, — кивнул Никита. — Так еще лучше будет — можно успеть поговорить.
 — Нет у меня на это настроения, — опустила глаза Татьяна.
 — А я его тебе сейчас подниму, — улыбнулся Никита и, подсобив Татьяне усесться в кошеве, тронул коня и затянул песню — потешную, знакомую, Татьяна ее как-то на ярмарке слышала.
 Пока он пел, она и впрямь почувствовала облегчение. Шуба согрела ее, а мерный тихий ход укачал.
 — Танечка, проснись, — Никита осторожно тронул ее за плечо.
 — Ой, — растерялась она спросонья, — где это мы?
 — Ты прости, — смутился Никита, — я тебя чуть-чуть не довез.
 — Ничего, я сама дальше дойду, — засобиралась Татьяна, но Никита жестом остановил ее.
 — Я ведь не просто так задержался, я с тобой поговорить хочу, чтобы без посторонних глаз.
 — Что это ты придумал, Никитушка? — растерялась Татьяна.
 — Ты не бойся, я человек серьезный, и разговор у меня тоже такой, — Никита вздохнул, а потом взмахнул рукой, точно отсекая что-то, и выпалил, — выходи за меня замуж, Таня.
 — Да ты что, Никита? — ахнула Татьяна.
 — Помнишь, ты меня как-то бежать Подбивала, когда к Андрею Петровичу невеста впервые приехала?
 — Помню, — прошептала Татьяна.
 — Я ведь тогда тебя не понимал еще — не знал, как оно бывает, когда без надежды остаешься. Когда любишь, любишь, а потом — раз, и все кончилось.
 — Мне это знакомо, — кивнула Татьяна. — Хотела я тогда от беды скрыться, да не сумела.
 — От беды не скрываться, а гнать ее от себя надобно. Я вот только недавно это просек. Ты вот барина любила, а я — ровню свою, да все без толку. Аня на меня и не смотрит, а когда смотрит, то будто и не видит совсем. Все о своем да о своем думает — другой у нее на уме. Так вот и хожу один — и без нее свет не мил, а с ней еще хуже.
 — За что же ты мне, Никита, душу-то бередишь? — взмолилась Татьяна.
 — Прости, если обидел ненароком, но не хочу, чтобы тайны между нами оставались, — поспешил объясниться Никита. — Я — человек простой, к барским манерам не прикипел. Я понимаю, каково тебе сейчас, — одно время даже хотел себя порешить, думал — зачем жить вот так, бессердечно.
 — Вот и я не знаю, — прошептала Татьяна.
 — А давай, Таня, я помогу тебе, а ты поможешь мне? — предложил Никита. — Я — один, ты — одна…
 — Уже не одна, — горестно вздохнула Татьяна.
 — А так даже лучше! — разулыбался Никита. — Сразу семья получается.
 — Господи! Какой ты хороший, Никита, — растерялась Татьяна, — только ведь не люблю я тебя.
 — Не беда, ребеночек-то этого не знает. А мы его будем любить.
 — Ты и я?
 — И он нас, — улыбнулся Никита.
 — Но, кажется, у нас ничего не получится, — засомневалась Татьяна, — ты — вольный, а я…
 — А я барина Владимира Ивановича попрошу, он с Андреем Петровичем поговорит, чтобы тебя отпустить.
 — Ой, не согласится он, — испугалась Татьяна.
 — Думаю я, что барон сможет уговорить его, — убежденно сказал Никита. — Я вот только одно дело сделаю — Анну в Петербург отвезу, а потом все и решим.
 — Ох, Никита…
 — Ты не бойся, я свое слово держу. И ты тоже меня не обмани.
 Татьяна кивнула, и обрадованный Никита снова стегнул лошадей — сани тронулись с места, и от полозьев тотчас же взвился тонкий снежный вихрь.


* * *

 Вернувшись домой, Татьяна сразу же направилась в свою комнату — ей надо было прийти в себя. Сразу столько событий! — разрыв с Андреем и его отъезд, новость о ее беременности и предложение Никиты. Татьяна буквально разрывалась на части — она хотела, чтобы Андрей узнал о ребенке, но как он при этом себя поведет? Татьяна не была уверена в том, что он обрадуется, — ведь он же прогнал ее за то, что Татьяна случайно обмолвилась госпоже Болотовой о романе его невесты с наследником престола. А ребенок — это же еще страшнее!
 Или не сказать и согласиться на предложение Никиты? Андрей — натура горячая, может все совсем не правильно понять, как бы хуже не получилось…
 Татьяна вздохнула, переоделась и вернулась к своим обязанностям.
 — Чего изволите, барышня? — спросила она, столкнувшись в гостиной с Наташей.
 — Таня! — обрадовалась та. — Хорошо, что мы встретились. Я давно хочу с тобой поговорить.
 — О чем? — насторожилась Татьяна.
 — Да не сторонись ты меня — я тебе не враг. Я вижу, как тебе тяжело, ведь ты все еще любишь Андрея Петровича…
 — Вам показалось, барышня, — не очень вежливо перебила ее Татьяна.
 — Нельзя быть такой обидчивой, — нахмурилась Наташа. — Знаешь, когда я разговариваю с тобой, у меня каждый раз возникает ощущение, будто я перед тобою чем-то провинилась.
 — Это не так, — испугалась Татьяна, — что вы, да никогда!
 — Ты все еще не можешь простить мне того случая с перчаткой? — с сочувствием спросила Наташа. — Но тогда я не знала, какое у тебя положение в доме, я думала — ты обычная служанка.
 — А я и есть служанка, и всегда готова служить вам, — поклонилась Татьяна.
 — Вот, опять обиделась! — Наташа всплеснула руками. — Хорошо, вот будет у тебя свой жених, тогда сама поймешь, как это увидеть его, когда он целует незнакомую женщину.
 — Мой жених будет меня любить, — Татьяна отвела взгляд.
 — А знаешь, — воскликнула Наташа, — я вот сейчас подумала — хочешь, я поговорю с Петром Михайловичем, и после свадьбы мы заберем тебя к себе, будем жить в Петербурге. Обещаю, что не обижу тебя ни словом, ни взглядом.
 — Спасибо, барышня, — Татьяна вежливо поклонилась, — но мне нравится и здесь.
 Наташа вздохнула — она была по-настоящему растеряна. Спеша в Двугорское, Наташа меньше всего ожидала приобрести здесь проблему в лице какой-то крепостной. Конечно, она была далека от страха перед холопами, но и само их существование принимала как данность раз и навсегда заведенного порядка вещей. И тем более — всерьез относиться к интрижке Андрея с молоденькой служанкой? Правда, Андрей вел себя странно, но Наташа объясняла его излишнюю лояльность к своей крепостной воздействием всех тех событий, что сотрясали его семью в течение последнего времени.
 Но вот Татьяна… Иногда она просто вела себя вызывающе, как будто ее положение в доме не исчерпывалось обычными обязанностями прислуги. Наташа обратила внимание на почти родственные отношенения между Татьяной и княжнами. Андрей убеждал ее, что Татьяна ему как сестра. Но, когда Наташа осторожно попыталась завести об этом разговор с самой княгиней, Долгорукая немедленно вышла из себя. —Столь откровенного заигрывания с народом Мария Алексеевна никоим образом не поощряла и считала его проявление в семье признаком распущенности и покушением на мораль и устои общества.
 И, надо сказать, что почувствовав ревнивое отношение Татьяны к своему появлению в имении Долгоруких, Наташа и сама стала раздражаться той вольностью, которую та имела при явном попустительстве Андрея. Перед своим отъездом в Петербург он, однако, обещал ей, что этому безобразию будет положен конец, и Наташа поверила ему. Но отсутствие Андрея затягивалось, а Татьяна с каждым днем становилась все раздражительнее, и с ней почти невозможно стало сладить.
 По всем признакам — у Татьяны разыгралась мигрень, а уж это — болезнь исключительно барская. Но Наташа, старавшаяся со всеми жить в мире и согласии, не хотела выглядеть душегубкой и тираншей. Какое-то время она приглядывала за Татьяной и заметила, что та почти перестала есть, посмурнела и чуть что бросалась в слезы. И, опасаясь, как бы вернувшийся из поездки Андрей не обвинил ее в жестокости к слугам, и отчасти из чувства сострадания, она решилась побеспокоиться о здоровье Татьяны.
 Наташа придумала поездку в уездный город и уговорила княгиню отпустить Татьяну с собой. Татьяна поездке не противилась — была вялой и ко всему равнодушной, но дорогой из-за нее несколько раз пришлось останавливаться у обочины. А к концу путешествия она уже едва держалась на ногах — взгляд у нее был отсутствующий, и на лице — ужасная бледность. Наташа пыталась предложить ей помощь, но Татьяна с невероятной для ее состояния гордостью от содействия отказывалась. И тогда Наташа под предлогом собственной необходимости привезла к ее доктору Штерну, о котором ей рассказывала говорливая Соня.
 Но лишь только они вошли к нему в кабинет, и Татьяна вдохнула ароматы каких-то медицинских составов, она упала в обморок.
 — Что вы хотите, княжна, — пожал плечами доктор Штерн, осмотрев больную, — в ее положении такая чувствительность вполне естественна и является прямым доказательством ее состояния.
 — Какого состояния? — удивилась Наташа.
 — Ваша служанка беременна, — пояснил доктор Штерн, — и я бы настоятельно рекомендовал вам в ближайшее время не перегружать ее работой по дому. Судя по всему, беременность она переносит не лучшим образом, и я искренне взываю к вашему чувству простой человеческой жалости. Ведь даже такая поездка — из имения в город — могла окончиться для нее весьма печальным образом. Сами понимаете — зимняя дорога, тряска, холод.
 — За кого вы меня принимаете, доктор? — возмутилась Наташа. — Откуда я могла знать!
 — Простите, если обидел вас, — смутился Штерн. — Мы иногда бываем так черствы к страданиям ближнего…
 — Почему ты никому ничего не сказала? — участливо спросила Наташа Татьяну, когда они возвращались обратно.
 — Это моя забота, и она никого не касается, — тихо ответила Татьяна.
 — А как же отец ребенка? Почему он не помогает тебе?
 — Он сейчас в Петербурге, — после некоторого молчания сказала Татьяна.
 — В Петербурге? — вздрогнула Наташа, и в голову ей немедленно вползли нехорошие мысли.
 — Да, — поспешила объяснить Татьяна, — Никита сопровождает барона Корфа.
 — Ах, так его зовут Никита? — с облегчением вздохнула Наташа. — Надеюсь, по возвращению, он женится на тебе?
 — Он обещал, — кивнула Татьяна.
 — Так отчего же ты такая грустная! — обрадовалась Наташа. — Это замечательно! Мы сыграем две свадьбы. А я тебе во всем помогу — позабочусь о твоем приданом.
 — Что вы, — попыталась было отказаться Татьяна, но Наташу уже невозможно было остановить — она села на своего конька. Устраивать судьбу других людей — это же такое удовольствие!
 — Вот как мы поступим, — веселым голосом сказала она, — я буду оберегать тебя от работы по дому. Тебе надо больше отдыхать и хорошо питаться.
 — Благодарствуйте, барышня, — прошептала Татьяна, пряча глаза.
 — Сейчас приедем — ты ступай прямо к себе, ложись, отдыхай, а я распоряжусь, чтобы тебя никто не беспокоил.
 — Уж не знаю, как вас благодарить, — Татьяна опять была готова расплакаться.
 — А вот это ни к чему, — пристрожила ее Наташа, — полно грустить и волноваться. Я уверена — все будет хорошо, и мы еще порадуемся за вас с Никитой.
 — Только, если можно, барышня, — вдруг попросила Татьяна, — вы пока барыне ничего не говорите. Не хочу я огласки, пока Никита у Андрея Петровича согласия не получит.
 — Хорошо, — кивнула Наташа, — как скажешь.
 Следующие дни прошли удивительно спокойно — такому повороту событий Наташа даже обрадовалась. У предполагаемой соперницы был ребенок, и она ждала возвращения жениха. Теперь становилось понятно раздражение Андрея — он вполне мог знать об отношениях своей крепостной с конюхом Корфа. И, как порядочному человеку, ему хотелось проявить благородство, благословив влюбленных на счастливый брак. Наташа и сама страсть как обожала подобные истории.
 Это было так романтично — почти французская история. Двое любят друг друга, но они разлучены, потому что их судьбами распоряжаются два разных человека. Кроме того, они еще разделены и расстоянием — однако, не набегаешься здесь из имения в имение ради встречи с любимым.
 Господи, про себя вздыхала Наташа, думая об этом, как же мы все похожи — дворяне, холопы. Чувства уравнивают нас перед Богом, чувства дают нам силу преодолевать препятствия и бороться с трудностями…
 Приехав, Андрей первым делом поспешил к родителям — он подтвердил, что Владимир Корф верен своему обещанию не выдвигать обвинения против княгини в связи со смертью своего отца. Рассказал о приеме у императрицы и вмешательстве в разговор графа Бенкендорфа. Наташе он сообщил, что Михаил, приехавший с ними прежде просил его завезти в имение Корфа, где собирался оставаться еще некоторое время и где его следовало искать в случае необходимости.
 Потом он предложил разобрать подарки, привезенные им из столицы по случаю предстоящей свадьбы, и вся семья расположилась в гостиной, чтобы рассмотреть и оценить сделанные им покупки. Соня даже запрыгала от радости, отвечая на это предложение, и все принялись раскладывать и обсуждать купленные им украшения и сувениры.
 Когда женщины натешились дорогими игрушками, князь Петр тактично намекнул остальным домочадцам, что пора бы уже и оставить жениха и невесту наедине. «Уверен, после разлуки им есть, что сказать друг другу», — улыбнулся князь Петр, и вся семья с многозначительностью удалилась.
 — Слава Богу, вот мы и одни, — вздохнул Андрей. — Я так неимоверно устал, Наташа! И так хочется быстрее пройти этот путь до свадьбы, чтобы уехать вместе с тобой и хотя бы на время отдохнуть от семейных проблем.
 — Надеешься, что наша совместная жизнь окажется безоблачной? — лукаво посмотрела на него Наташа. — И не воображаешь ли ты, что я — ангел?
 — Ты — самое удивительное создание на земле, дорогая, — убежденно кивнул ей Андрей, — и я жду момента соединения с тобой, как единственной возможности познать и райское блаженство, и неземной покой.
 — Не улетай от меня столь далеко, даже в мыслях! — шутливо воскликнула Наташа. — Я — здесь, я — рядом, и всегда буду с тобой.
 — Благодарю тебя, — Андрей поцеловал ей руку и откинулся на спинку дивана. — Знаешь, я видел на балу Владимира. Он не только не избавился от Ольги, но и привез ее за собой в Петербург, и Жуковский перед своим отъездом успел предупредить меня о повышенном к нам внимании графа Бенкендорфа, которому уже известно о ее пребывании у нас. Боюсь, как бы неосмотрительный экспромт твоей подруги не оказался губительным для всего нашего рода.
 — А Владимир тоже вернулся? — озабоченно спросила Наташа, как будто и не услышав его последних слов.
 — Наташа! О чем ты думаешь? Я говорю с тобой о таких важных вещах, а ты… — обиделся ее невниманию Андрей.
 — Прости, — спохватилась она, — я услышала, что ты говорил о Корфе.
 — А разве речь о нем? Он и так доставил нам всем немало неприятностей.
 — Да и я говорила не о нем, — согласилась Наташа и пояснила, встретив удивленный взгляд Андрея. — Если он вернулся в имение, значит, с ним вернулся и Никита.
 — Господи, — Андрей с изумлением посмотрел на нее, — да какое тебе дело до соседского конюха?
 — Я обещала содействовать Татьяне в ее свадьбе, и сейчас же сообщу ей эту радостную новость — ее жених приехал и скоро навестит ее.
 — Жених?! — непонимающе воскликнул Андрей.
 — Видишь ли, — начала свой рассказ Наташа.
 Андрей не дослушал ее — где-то в середине повествования он «вспомнил», что забыл сообщить отцу нечто важное и оставил ее одну в недоумении и некоторой обиде на поспешность его ухода.
 Андрей хотел сразу же броситься к Татьяне, но сдержался и решил успокоиться и хорошенько поразмыслить надо всем, что ему поведала Наташа. Он прошел к себе и заперся в комнате на ключ.
 Он был потрясен, и негодование кипело в его душе. Андрей был уверен, что он у Татьяны — первый и единственный, и она поклялась ему в верности и неугасимой любви. Она терзала его своей бесконечной ревностью к Наташе, плакала, сводила с ума признаниями, и вот теперь выясняется, что все это была страшная ложь, тем более неприятная, что затронула его мужское самолюбие и достоинство господина.
 Нельзя сказать, чтобы Андрею слишком сильно претила истовая преданность Татьяны — кому не польстит подобная самоотверженность? Но она смела убедить его в своей неприкосновенности, и он втайне был горд этим. Однако сейчас выясняется, что пока он почивал на лаврах убеждения, внушенного ему Татьяной, эта девка встречалась с другим, выбрав для роли любовника соседского конюха.
 Конечно, Андрей знал, что они знакомы — Лиза рассказывала ему, как Татьяна с Никитой помогали им, когда маменька еще только замыслила свое не правое дело против Корфов. И потом Никита, получив вольную, даже работал у них, — Андрей остался его исполнительностью доволен и сполна и по-честному рассчитался с ним за хорошую службу.
 «Л в глубине скрывалось это…» Андрей гневно ударил кулаком по столу — стоявшие там письменные приборы подпрыгнули, и одним резким движением смел бумагу на пол. Ему хотелось ударить — кого? Бить женщину он бы не смог. Никиту? Драться с бывшим холопом — нет уж, увольте. Но Татьяна-то какова — не только путалась за его спиной с конюхом, но и ребенка от него зачала. А еще вообразила, что он женится на ней!..
 Боже! Андрей вдруг поймал себя на мысли, что относится к поступку Татьяны так же страстно, как если бы снова увидел Наташу в объятиях наследника. Он ревновал и готов был сокрушить всех и вся — его мир обрушился, и Андрей жаждал мести за свою поруганную гордость. Он-то относился к Татьяне, как родной, собирался приблизить ее к себе, когда его уверенность в чувствах Наташи поколебалась! И что он получил взамен — предательский удар в спину? Немыслимая подлость, отвратительный и грязный разврат!
 — Итак, у тебя будет ребенок? — страшным голосом спросил Андрей, врываясь в комнату Татьяны.
 — Да, — едва слышно промолвила она, отстраняясь от его порыва.
 — И ты, значит, радостно ждешь возвращения счастливого отца? — Андрей обращался к ней с гневом и жаром, достойными прокурорского обвинения.
 Татьяна побледнела и молча кивнула ему в ответ.
 — Что, дар речи потеряла? — злился Андрей. — Натворила дел, а теперь кто-то должен за тебя их расхлебывать? Зачем ты втянула в свои проблемы Наташу? Или думаешь использовать ее благородство, как когда-то меня заманила в свою постель?
 — Андрей Петрович! — взмолилась было Татьяна — у нее разом закружилась голова, и тошнота подступила к самому горлу.
 — Молчи! — вскричал Андрей. — Я думал о тебе, переживал, что слишком резко обошелся с тобой. Хотел увезти тебя с собою в Петербург и даже Наташу уговорил согласиться на это. И вот, как ты ответила на мою доброту! Презираю тебя, видеть тебя больше здесь не желаю — не смей показываться мне на глаза, пока мы с Наташей не уедем из имения.
 — Как скажете, барин, — покорно прошептала Татьяна, падая в обморок.
 — О, Господи! — Андрей все же бросился к ней, поддержал и усадил на кровать. — Таня, Таня, что же ты такое наделала? Я же любил тебя, и все еще люблю, а ты так жестоко со мной обошлась. Кто тебе Никита? Разве он сделал столько для тебя? Разве он знал тебя с детства? Разве мог он быть так нежен и ласков с тобой? Как ты могла? Почему? За что?
 — Прости меня, — сказала Татьяна, понемногу приходя в себя, — но не могу я иначе. Никита — он добрый, он женится на мне. А у ребеночка семья должна быть — мама и папа, которые будут любить его, крепче друг друга. А Никита такой — он верный, он согласен.
 — Таня, ты меня пугаешь. Зачем говоришь, что я неверен тебе? Ты сама во всем виновата. Ты вмешалась в мои отношения с Наташей, и не поспеши ты с разговорами — кто знает, как бы все сложилось сейчас?
 — Да разве может барин жениться на крепостной? — с горечью вымолвила Татьяна.
 — Если бы ты не предала меня, если бы этот ребенок был наш… — Андрей остановился — не поторопился ли он с обещаниями?
 — А он и есть ваш, — кивнула Татьяна. — Наш это ребеночек, ваш и мой, Андрей Петрович. Дитя любви, и Варвара, моя крестная, говорит, что он должен быть счастливым.
 — Но ты же сказала — Никита… — растерялся Андрей — его мозг будто взболтали ложкой. Только что он был полон праведного гнева, а теперь на него обрушилась новая головная боль. — Я тебе не верю, не верю!
 — Ваш он, Андрей Петрович, — тихо сказала Татьяна, — и не было у меня никого, кроме вас. А Никита от Варвары узнал про мое несчастье и вызвался помочь мне. Он-то понимает все наши заботы холопские, вот и решил спасти меня от людской молвы и бесчестия. Никита говорит — у нас будет семья.
 — Но как же… — развел руками Андрей.
 — Не было у нас ничего с Никитой и быть не могло, — твердым тоном произнесла Татьяна и посмотрела ему прямо в глаза. — Он Анну Платонову любит, воспитанницу барона Корфа. Давно любит, почитай, также, как и я вас, и также безответно. Она в его сторону и не глядит даже, а он душой извелся. Вот и порешили мы — он один, я одна…
 — Таня, послушай, я не могу отпустить тебя от себя, я буду сам заботиться и о тебе, и о ребенке, — настиг Андрея порыв благородства. — Обещаю, вы ни в чем не будете нуждаться.
 — Ни в чем? — усмехнулась Татьяна. — А кто приласкает моего ребенка? Кого он назовет отцом, а я своим мужем?
 — Но, Таня, ты должна понимать, я не могу на тебе жениться! — воскликнул Андрей.
 — Тогда не мешайте мне — Никита сдержит свое обещание, и все будут счастливы.
 — А кто еще знает, что я — отец ребенка? — дрогнувшим от волнения голосом спросил Андрей.
 — Кроме нас — только Варвара и Никита, а им незачем выдавать эту тайну, — пожала плечами Татьяна и заплакала.
 — Танечка, не тревожься понапрасну, — Андрей почувствовал, что краснеет, произнося эти слова. — Тебе стоит поберечь себя.
 — Андрей Петрович, я ведь не каменная! Я все вижу, все чувствую. Скоро вы женитесь, и у вас пойдут дети. Вы будете любить их, беречь, а мы никому не нужны! Отпустите меня — я уеду с Никитой, и мы никогда не напомним вам о себе, — Татьяна просительно сложила руки на груди, и ее глаза опять наполнились слезами.
 — Конечно, я не могу дать тебе той любви, которую ты ждешь от меня, — покачал головой Андрей. — Но я очень хочу, чтобы ты оставалась в нашем доме. По крайней мере, тебя здесь никто не обидит, и мне будет спокойнее.
 — А для меня здесь — одни терзания! — вскричала Татьяна. — Пожалейте вы меня!
 — Сразу после свадьбы мы с Наташей уедем в Петербург, будем жить своим домом. Но я обещаю, что стану заботиться о вас с маленьким.
 Татьяна вздохнула — она поняла, что это слово — последнее, и больше ей нечего ждать.
 — Коли так — воля ваша, барин, — Татьяна поклонилась Андрею, — да и то сказать — привыкла я к этому дому, все родное — места и люди. А раз вы уедете, может, нам и впрямь спокойней будет.
 — Но ты должна пообещать мне… — начал было Андрей.
 — Полно, барин, — остановила его Татьяна, — все уже сказано. Можете спать спокойно — я не стану разрушать вашу жизнь.
 Андрей с облегчением кивнул ей и быстро вышел из ее комнаты.
 Час от часу нелегче! — Андрей просто места себе не находил. Не таким он представлял себе разговор с Татьяной — прежде все в нем дышало благородным гневом, а теперь выходило, что он снова бежал — бежал с поля боя, как трус и предатель. Не то, чтобы Андрею была безразлична судьба этого нежданного ребенка, но ему с таким трудом удалось восстановить равновесие в своих отношениях с Наташей, которая была ему необходима, которую он любил и которая являлась воплощением всего того, что он так ценил в женщине — благородство души и происхождения, ум и искренность, романтичность и светскость.
 Андрей растерялся — он не знал этого ребенка, он его не хотел, но и отдавать часть себя в руки какого-то конюха? Нет-нет, он должен всерьез подумать над этим — как бы то ни было, ребенок Татьяны вполне мог оказаться его первенцем, и Андрей был не готов к тому, чтобы позволить рожденному от него малышу жить в нищете и холопском положении.
 Возможно, ему стоит поговорить об этом с Наташей — она добра и со временем примет известие о его внебрачном ребенке и, даже, станет покровительствовать ему. И вообще — сколько таких примеров среди известных и родовитых семейств! Сколько среди крепостных детей оказалось талантливых людей, ставших известными и снискавшими себе признание высшего общества. И отдать свою кровь на воспитание соседскому Никитке — никогда!..
 Вечером все собрались в гостиной. Не было только Лизы — после громкого разговора с матерью она куда-то ушла, и ее давно не видели, но вместе с тем и тревоги никто не испытывал — Лиза была известна своим непредсказуемым и вздорным характером.
 Андрей сразу уловил — в воздухе что-то носилось: атмосфера в гостиной была тягостной, а молчание напряженным. И только Наташа без умолку болтала с Соней о предстоящей свадьбе и ласково опекала подававшую чай Татьяну. Принимая от нее чайную пару, Андрей почувствовал, как дрожат ее руки, и дружески подал ей пальцы. Он хотел ободрить ее, но вышло наоборот — Татьяна заволновалась, пальцы задрожали, и она едва не уронила чашку на пол.
 — Таня, осторожней! — прикрикнула на нее зоркая Долгорукая.
 — Простите, Андрей Петрович, — Татьяна склонила голову, так чтобы не было видно ее слез.
 — Ничего, — Андрей бросил уничтожающий взгляд в сторону матери и с сердечностью посмотрел на Татьяну, — все в порядке, просто в следующий раз будь поаккуратнее.
 — Таня, — вдруг громко сказала Наташа — ей показалась странной та нежность, что почудилась ей в голосе Андрея, — принеси же Андрею Петровичу новую чашку.
 — Наташа, Таня, верно, устала, — Андрей с неодобрением покачал головой. — Думаю, мы вполне можем обойтись и без нее.
 — А что я такого сказала? — удивилась Наташа и добавила:
 — Кто-нибудь видел мои маленькие ножнички для вышивания?
 — Где-то там, на столике были, — немедленно откликнулась наблюдательная Соня.
 — Не эти? — спросила Татьяна, тут же подойдя к столу.
 — Они! — царственно кивнула Наташа, довольная, что по ее вышло.
 — Вот, возьми! — Андрей стремительно встал с места и, забрав у Татьяны ножницы, подал их Наташе.
 — Ах! Андрей Петрович, да что ж вы такое делаете?! — заволновалась Татьяна. — Это же плохая примета — ножницы из рук в руки передавать. Да тем более острием вперед.
 — Что за примета? — вздрогнула Наташа.
 — К ссоре, — тут же вставила знающая Соня и показала Наташе маленький изящный розовый флакончик с золотой крышечкой в виде лилии. — Можно мне?
 — Это мои любимые, — кивнула Наташа, искоса наблюдая за Андреем и Татьяной.
 — Глупости и дамское суеверие, — отмахнулся Андрей от предупреждения.
 — Ах, какое чудо! — воскликнула Соня и тут же поднесла флакончик к лицу Татьяны. — Какой приятный необычный аромат! Танюша, понюхай!
 — Спасибо, барышня, но мне духи в деревне ни к чему, — отклонилась было Татьяна.
 — Понюхай! — требовательным тоном велела Наташа, и под ее взглядом Татьяна приблизилась к флакону.
 — Таня! Осторожно! — видя, что она падает в обморок, бросился к ней Андрей. — Наташа, как тебе не стыдно! Зачем ты полезла к ней со своими духами? Все будет хорошо, Танюша.
 — Ничего, Андрей Петрович, сейчас пройдет, — постаралась улыбнуться бледная Татьяна, — минутная слабость. Простите, я пойду к себе, голова что-то разболелась.
 — Может быть, тебе помочь? — предложил Андрей.
 — Андрей! — возмущенно позвала его Наташа.
 — Нет, спасибо, — отказалась Татьяна, — мне уже намного лучше. Пойду я.
 — Это что еще за нежности? — с удивлением спросила Долгорукая, когда Татьяна вышла из гостиной. — С каких это пор ты крепостную прислугу вызываешься до комнаты проводить?
 — Действительно, странно, — поддержал ее князь Петр, смущенно прятавший от сына глаза — он знал о симпатии Андрея к Татьяне и уже не раз говорил с ним о неразумности этой связи.
 — Да что вы! — всплеснула руками наивная Соня. — Андрей просто испугался за Таню.
 — Наташа… — Андрей опомнился и обернулся к своей невесте, которая смотрела на него с нескрываемой ненавистью и обидой.
 — Не трогай меня, — тихо, но твердо сказала Наташа.
 — Но ты же сама знаешь, она…
 — Отойди от меня! — оборвала его Наташа и выбежала из гостиной.
 Андрей растерянно смотрел ей вслед — он был подавлен случившимся и во всем винил только себя. Он был неосторожен, ах, как он был неосторожен! Андрей едва не выдал свою тайну, и, слава Богу, что Наташа в силу своего пламенного характера не стала продолжать немедленного разбирательства на месте и ушла. А у него появилось время для того, чтобы одуматься и взять себя в руки.
 Наташе тоже было о чем подумать — и по прошествию некоторого времени она решила, что была не права и напрасно устроила всю эту сцену. Кроме нее с Андреем, никто не знал о беременности Татьяны, и только он мог поддержать ее, ибо сама же она и послужила причиной ее недомогания. Наташа просто не сообразила, что сочный цветочный букет может вызвать столь неожиданный для нее эффект. Она, конечно, видела, как Татьяна упала в обморок в кабинете у доктора Штерна, но ведь то были медицинские запахи, а это же духи?!
 Будучи человеком отходчивым и справедливым, Наташа почувствовала свою вину перед Татьяной и собралась сейчас же навестить ее, но, проходя через гостиную, столкнулась с только что приехавшим Забалуевым. Он по своей обычной наглости, прежде чем пройти в кабинет к князю Петру, покусился на наливку в буфете. Наташа застала его за дегустацией и недовольно кашлянула, давая понять, что тот в гостиной уже не один.
 — О! — растекся в сладчайшей улыбке Забалуев. — Давно не виделись, княжна. Как ваши приготовления к свадьбе? Надеюсь, уже все готово? Я молюсь, чтобы у вас все прошло так же благополучно, как и на нашей свадьбе с Елизаветой Петровной. И, кстати, где она?
 — Не знаю, — нехотя ответила Наташа, — мы ее с обеда не видели.
 — А чего это к вам Никитка пожаловал? Поди-ка, с поручением от Корфа? Опять ваш братец против меня чего-то затевает?
 — Никита здесь? Уже приехал? — обрадовалась Наташа.
 — Вот так радость! — ехидно заметил Забалуев. — А вас-то он чем ублажил?
 — Он не ко мне, а к своей невесте приехал, противный вы человек, — осуждающе покачала головой Наташа. — Во всем заговоры видите, а до простых человеческих радостей вам и дела нет.
 — А позвольте узнать — кто счастливица? Глядишь, и я порадуюсь.
 — Татьяна.
 — И с каких это пор они так близки стали?
 — Татьяна за него замуж выходит, — улыбнулась Наташа, — какой вы непонятливый.
 — Быть не может того! — воскликнул Забалуев, и это вышло у него столь убежденно, что Наташа насторожилась.
 — Почему не может?
 — Никита по Анне сохнет, бывшей возлюбленной вашего брата, она для него — как свет в окошке. Разве только разлюбил он ее и полюбил Татьяну? А жениться-то сразу с чего?
 — Татьяна ребеночка от него ждет, — растерянно объяснила Наташа, и сама не понимая, почему рассказывает ему все это.
 — Нет, вот уж это точно не от него. Здесь кто-то другой постарался, — Забалуев выдержал солидную паузу и словно невзначай поинтересовался, — и Андрей Петрович это разрешили?
 — А при чем здесь Андрей? — вздрогнула Наташа.
 — Сами-то не догадываетесь? — гадко ухмыльнулся Забалуев. — Так подумайте, умишком пораскиньте. Вы барышня взрослая, с головой, может, до чего и додумаетесь. Извините, мне пора — хотел к господам наведаться, про их столичный вояж разузнать. Честь имею!
 Наташа мужественно перенесла его нахальство и дождалась, пока Забалуев уйдет. Потом она несколько раз глубоко вздохнула и решилась — пошла к Татьяне.
 То, что она увидела, открыв дверь, ее потрясло — Андрей стоял на коленях перед кроватью, на которой сидела усталая и слегка опухшая от слез Татьяна, и утешал ее.
 — Наташа?! — воскликнул он, обернувшись на ее сдавленное «ах!».
 Татьяна тут же зарделась и, намеренно вежливо поблагодарив его за помощь, попросила оставить ее. Андрей смутился и поднялся с колен. Наташа встретила его у двери полным гнева и боли взглядом.
 — Андрей, мне невыносимо долее делать вид, что все в порядке, — настойчиво сказала она, когда они вышли в коридор. — Я хочу знать правду. Я хочу задать тебе прямой вопрос и получить на него честный ответ. Ты отец Татьяниного ребенка?
 — Почему ты считаешь, что Татьяна ждет ребенка от меня? — Андрей отвел глаза в сторону.
 — Я прошу тебя — если ты хотя бы немного уважаешь меня, ответь мне правду! Или что — духу не хватает? Совершать ошибки проще, чем раскаиваться в них?
 — Ты права, — разом выдохнул Андрей после непродолжительного молчания, — отец ребенка Татьяны — я.
 — Значит, так теперь любят в благородных семействах? Или это такая традиция в доме Долгоруких? — зло спросила Наташа, памятуя рассказанную ей Соней историю воскрешения князя Петра. — А не ты ли говорил мне, что любишь меня и только меня?
 — Но я действительно люблю тебя! — вскричал Андрей.
 — И это любовь ко мне толкнула тебя в постель к крепостной?
 — Поверь, я всю жизнь буду жалеть о той боли, которую причинил тебе. Прошу, прости меня.
 — Боже мой, — схватилась за голову Наташа, — как же ты горячился, когда увидел мой поцелуй с цесаревичем? А сам в это время преспокойно развлекался с Татьяной.
 — Я не понимал, что делаю. Это было помутнение рассудка. Наваждение.
 — И теперь ребенок всю жизнь будет напоминать тебе об этом. Ты оскорбил не только меня, но и Татьяну.
 — Я знаю, что заслуживаю твоих упреков и презрения. Я вел себя как лицемерный лгун. Но в одном я был честен перед тобой — я всегда любил и люблю только тебя.
 — А Татьяну ты, значит, не любишь? — усмехнулась Наташа и вдруг взорвалась:
 — Да как ты смеешь говорить со мной о любви? Сомневаюсь, что тебе вообще известно, что это такое!
 — Наташа…
 — А то я наблюдала за вашими нежностями, и мне даже в голову не могло прийти, что между вами что-то есть. Господи, какая же я была дура! Воистину говорят — любовь делает человека слепым. Но теперь я поняла — ты черствый и жестокий, ты вообще не способен любить.
 — Наташа, постой, постой! — Андрей попытался взять ее руки в свои, но она оттолкнула его. — Остановись, наше чувство друг к другу — настоящее, а его невозможно так быстро разрушить!
 — Если бы ты дорожил нашими чувствами, ты никогда бы не совершил такую подлость, — лицо и голос Наташи пылали гневом.
 — Дорогая, позволь мне доказать, что я люблю тебя, — взмолился Андрей. — Я не хочу тебя терять, я не мыслю своей жизни без тебя.
 — Нет, Андрей, — Наташа вдруг остыла и покачала головой. — Я не смогу простить тебя.
 — Наташа! — Андрей, казалось, был в крайнем отчаянии. — Я прошу тебя!
 — Нет, Андрюша… — Наташа посмотрела на него пустым и потухшим взглядом. — Все кончено. Мы должны расстаться…




 Глава 6. Ночью все кошки серы


 На этот раз дорога из Петербурга в Двугорское показалась Анне волшебно прекрасной и бесконечно приятной. Убаюканная мерным покачиванием кареты, она незаметно для себя уснула на плече у Корфа, и он вынужден был просидеть весь путь неподвижно и трепетно, сохраняя осанку. Владимир мужественно переносил это неудобство, ибо не считал его таковым. Он, как и Анна, был счастлив — они возвращались домой, вдвоем, и судьба, казалось, благоволила к ним. Позади был суетный и неверный придворный Петербург, страдания и ошибки, впереди — новая жизнь, в которой им суждено пройти рука об руку.
 — Вы не устали? — с нежностью спросил Корф, когда Анна проснулась от внезапно наступившей тишины — карета въехала на двор ее родного имения и остановилась у крыльца.
 — Как я могла устать, — улыбнулась Анна, выходя из кареты и подавая Корфу руку, — я всю дорогу проспала у вас на плече. Господи, как же хорошо дома!
 — Без вас дом — не дом, — ласково сказал Корф и обхватил ее талию, чтобы поставить на землю, — Анна, как пушинка, взлетела в его сильных руках, — с приездом, Анечка!
 — Все это так удивительно, — прошептала она, смущаясь и краснея под его взглядом.
 — Даже не верится, что мы наконец вдвоем, — Корф обнял ее и повел за собой к дому. — Мы будем вставать рано-рано на рассвете и подолгу гулять в саду. Вы помните, как здесь хорошо по утрам? Я так люблю эти рассветы, когда сначала желтеют верхушки сосен, потом солнечный свет начинает скользить по полю и постепенно озаряет все вокруг.
 — И все заблестит от снежного серебра, — кивнула Анна.
 Никита, только что составивший с задка кареты хозяйские саквояжи и сундук с театральными платьями Анны, посмотрел на них пронзительно и мрачно. Он уже давно понял, что сказочный принц Анны — Владимир Корф, и от этого ему сделалось невыносимо больно. Анна даже взгляда не бросила в его сторону, словно его и не существовало. Да и что сказать — конюх, он и есть конюх.
 Зато Полина, в наказание за свои проказы просидевшая весь путь с ним на облучке и до смерти, уставшая от мороза и тряски, не смогла удержаться от выражения своих чувств. Она с удовольствием и сочно плюнула вслед влюбленной парочке и еще поддела Никиту обидными замечаниями, обозвав евнухом, который только смотрит, а сделать не может ничего.
 Но войти в дом Корф с Анной не успели — едва они поднялись на крыльцо, во двор въехала цыганская кибитка, и, когда она остановилась, из нее выбрался цесаревич — он нес на руках окровавленное тело бездыханной красивой молодой женщины.
 — Ольга! — с ужасом в голосе воскликнул Корф.
 — Помогите мне, — попросил Александр — он был взволнован и тяжело дышал.
 — Никита, живо, освободи проход, — велел Корф, пропуская Александра в дом.
 Цесаревич внес тело Ольги в гостиную и попросил удалить слуг — Корф махнул рукой, и они остались одни — Александр, Корф и Анна.
 — Утешение, сочувствие — все это настолько глупо и беспомощно сейчас, — Анна соболезнующе тронула Александра за плечо. — Но знайте — мы с Владимиром рядом и оставим Вас только в том случае, если Вы сами этого захотите.
 — Ах, как это патетично! — насмешливо сказала Ольга, поднимаясь с дивана, куда ее осторожно положил Александр. — Но вы слишком рано радуетесь, я еще не умерла.
 Анна с ужасом посмотрела на нее и покачнулась. Александр тотчас же бросился к ней и поддержал под руки.
 — Вы очень любезны, ваше высочество, — Анна с благодарностью взглянула на цесаревича.
 — Послушайте! — Корф тоже, наконец, пришел в себя. — Что, черт возьми, здесь происходит?
 — Я же просил тебя! — с раздражением воскликнул Александр, видя, как изменились лица Анны и Корфа. — Посмотри, что ты натворила. Мы, кажется, договорились, что сначала я должен предупредить своих друзей.
 — Прости, — высокомерно заявила Ольга, поудобнее усаживаясь на диване, закинув ногу на ногу. — Но я просто выхожу из себя, когда вижу, как к тебе прикасаются другие женщины.
 — Твой игривый тон не уместен, — оборвал ее Александр. — Изволь проявлять побольше уважения к людям, которые, быть может, единственные готовы оказать нам приют.
 — Что это? — с недоумением спросила Анна, видя, как Ольга достает из-под камзола пажа какой-то кровавый сверток.
 — Это? — с театральным пафосом повторила Ольга. — Это мое пронзенное сердце.
 — Госпожа Калиновская, — с негодованием воскликнул Корф, — ваши выдумки с каждым разом становятся все изощреннее.
 — К сожалению, мой дорогой барон, на этот раз вы не угадали, — Александр с легким поклоном кивнул Корфу. — Эту хитрость придумал я. А помогла мне одна цыганка из табора, Рада. Она наполнила овечий пузырь кровью животного, а Ольга привязала этот сюрприз к себе.
 — Но зачем? — удивилась Анна.
 — Только так мы могли внушить нашим преследователям, что их задача выполнена — Ольга покончила с собой и теперь мертва, и поиски можно прекратить, — объяснил Александр. — Граф Бенкендорф, как и вы, был потрясен увиденным, но все же результатами своей погони за Ольгой остался доволен.
 — И он спокойно вернулся во дворец? — удивился Корф. — Это мало похоже на графа.
 — Я тоже уверен, что он оставил где-то поблизости доверенного соглядатая, а потому мы должны похоронить тело Ольги, чтобы все окончательно улеглось.
 — С превеликим удовольствием, — язвительно сказал Корф.
 — Вы даже не понимаете, барон, что смерть и есть настоящая свобода, — рассмеялась Ольга.
 — Но что вы думаете делать дальше? — с тревогой в голосе спросила Анна.
 — Милая Анна, еще раз примите мои извинения, что мы так напугали вас. Предупредить вас я не мог — вокруг еще могут быть глаза и уши Бенкендорфа, а искренность вашей реакции убедила меня в том, что представление удалось. Теперь, поставив последнюю точку в этом деле, я хотел бы просить вас, барон, разрешить мне сказаться вашим гостем несколько дней.
 — Чувствуйте себя здесь, как дома, — Корф сделал широкий жест рукой, но взгляд его тут же упал на просиявшее лицо Ольги, — но мое приглашение касается только вас, ваше высочество.
 — Вы все-таки намерены похоронить меня? — кокетливо улыбнулась Ольга.
 — Нет, я собираюсь найти вам самое достойное применение, какое можно только придумать для женщины с вашим несносным характером.
 — И какое же?
 — Немного терпения, госпожа Калиновская, и вы все узнаете. А пока, — Корф на секунду задумался, — ваше высочество, хотите ли вы быть представлены всем в этом доме под своим именем или мне следует придумать что-либо самому?
 — Обычно, когда я хочу побыть один и инкогнито, то называюсь князем Мурановым, а вы можете последовать моему примеру, — сказал Александр с иронией наблюдая за тем, как капризно надувала щечки Ольга.
 — Ваше имение? — улыбнулся Корф. — Думаю, подойдет. Когда вы намерены отправить Ольгу в Польшу?
 — Лишь только улягутся страсти, — Александр хотел было что-то еще сказать, но Ольга с возмущением прервала его.
 — В Польшу?! — с негодованием воскликнула она. — Но ведь новость о моей гибели скоро достигнет моей семьи.
 — Подумайте, Ольга, сколько радости вы подарите родным своим возвращением, — мягко упрекнула ее Анна.
 — Вернуть меня в Польшу — то же самое, что отправить на верную смерть. Для чего тогда мы затевали весь этот балаган?
 — Пожалуй, Бенкендорф никогда не простит тех, кто его одурачил, — засомневался и Александр.
 — Ваше высочество, ваша остроумная находка существенно отодвинула время выяснений отношений с его ведомством, так давайте же воспользуемся этой краткой передышкой. Мое поместье в вашем распоряжении, — кивнул Владимир. — Даст Бог, придумаем, что делать дальше.
 — А я? — не унималась Ольга. — Вы обещали, барон?
 — А ваше время уже пришло, — твердо сказал Корф и попросил Анну позвать в гостиную Варвару.
 — Ой, мамочки! — вскрикнула Варвара, увидев убиенную живой и здоровой.
 — Тихо, Варя, тихо, — успокоил ее Корф. — Удивляться и волноваться будешь потом, а вообще-то, мой тебе совет, не трать на это времени — совсем не та персона для переживаний. Сейчас же мне очень нужна твоя помощь — переодень госпожу Болотову в крепостную и возьми под свое начало на кухню.
 — Я не поняла, барон, — Ольга вскинула брови. — Это шутка?
 — Отнюдь, — покачал головой Корф.
 — Вам лучше убить меня!
 — Вы разрешаете, ваше высочество? — абсолютно серьезным тоном спросил Корф, и Александр, подыграв ему, разрешил.
 — Вы не только хам, но и убийца! — воскликнула Ольга.
 — Нельзя стать убийцей убитого, — усмехнулся Корф. — Смею напомнить вам, госпожа Калиновская, что вы — уже умерли, и поэтому не имеете ни права голоса, ни вообще никаких других прав.
 — Ой, извините, — Анна неожиданно рассмеялась — все происходящее казалось настоящей комедией положений, и было так трудно удержаться от смеха до слез.
 — Переодеть в крепостную — дело немудреное, барин. Да кто ж поверит, что такая пава — крепостная? У нее же и походка, и манеры благородные, — с сомнением покачала головой Варвара.
 — А я и не собираюсь изображать из себя крепостную! — Ольга вскочила с дивана и забегала по гостиной. — Вам просто нравится надо мной издеваться, Корф.
 — Я над вами не издеваюсь, я вас спасаю, — прервал ее стенания барон. — Помолчите!
 — Одежку-то я подберу, барин, — снова заговорила Варвара, — вот только речь-то у нее нездешняя. Лучше было бы, если б барышня молчала, словно и немая вовсе.
 — Я — немая?! — взбеленилась Ольга.
 — Умница Варвара! — Корф от всей души обнял толстуху. — Тебе бы у Бенкендорфа работать в самый раз.
 — Только мне этого еще не хватало, — застонала Ольга, не в силах поверить, что все это происходит с нею наяву и при полном попустительстве Александра. Ольга еще раз умоляюще взглянула на наследника, но он встретил ее взгляд так весело, как будто развлекался на псарне. Ольга затаилась и повернулась к Корфу, чтобы возразить, но он ладонью закрыл ей рот.
 — Сударыня, прошу вас с этой минуты замолчать.
 — Но я не собираюсь… — из-под этого символического затвора промычала Ольга.
 — Вы должны закрыть рот и не открывать его, — приказал Корф и кивнул Варваре, — а сейчас вы пойдете с Варей, она поможет вам переодеться. И в дальнейшем для всех вы — Дарья, глухонемая служанка князя Муранова, который гостит у меня в имении по давнему приглашению.
 — А где я буду жить? — вырываясь, успела спросить Ольга.
 — Лучше бы отправить вас к слугам, чтобы вы здоровой народной жизни попробовали, — задумался Корф, — но, зная ваш характер, я предпочитаю видеть и слышать даже, как вы молчите. Поэтому комнату вам отведут здесь, на первом этаже, неподалеку от моей спальной и гостевой комнаты.
 — Всегда мечтала быть рядом с тобой, — сказала Ольга, обращаясь с такой неопределенностью, что было непонятно, к кому же прежде всего — наследнику или Корфу.
 — Она неисправима, — пожал плечами Александр.
 — Думаю, что это ненадолго, — усмехнулся Корф, а Анна только грустно вздохнула и пошла за Варварой — в помощь.
 Глядя на то, как по-военному ловко Корф разобрался с Ольгой, Александр почувствовал облегчение. И, с улыбкой повернувшись к своему спасителю, спросил:
 — И как мы будем развлекаться?
 — То есть? — удивился Корф.
 — Но не думаете же вы, что я буду изображать из себя скорбящего? Да, горе мое безмерно, но радость моя велика — я хочу праздника и здорового времяпрепровождения. Что вы имеете мне предложить, барон?
 — Желаете поохотиться? На кабана, на зайца?
 — Дайте подумать, — Александр забарабанил что-то бравурное пальцами по подлокотнику кресла.
 — И кто же на сей раз станет жертвой ваших развлечений — медведь, вепрь или, может быть, еще одна влюбленная женщина? — раздался от двери знакомый голос.
 — Миша? — удивился Корф. — Какими судьбами?
 — Скорее — чьим приказом, — поправил его вошедший в гостиную Репнин.
 — Здравствуйте, князь, — кивнул Александр. — Если я правильно понял скрытый смысл ваших слов, то вы уже в курсе последних событий и в комментариях не нуждаетесь?
 — Я знаю только то, что знаю, — вы здесь, а мне велено…
 — Вернуть меня ко двору? — понимающе усмехнулся Александр.
 — Нет. Император приказал мне за вами приглядывать.
 — Прекрасная мысль! — воскликнул Александр. — Втроем нам будет гораздо веселее.
 В этот момент дверь в гостиную опять открылась и на пороге появились Анна и Ольга, переодетая служанкой.
 — Это просто ужасно! — немедленно принялась жаловаться Ольга, поначалу не замечая Репнина. — Господа, вы только посмотрите, во что меня нарядили! Я не могу здесь оставаться в таком виде, я не крепостная!
 — Вы?! — Репнин побледнел. — Черт побери, что у вас происходит? Владимир, едва переступив порог твоего дома, я увидел цесаревича, а теперь еще и воскресшую Калиновскую. Ты хоть отдаешь себе отчет в том, что будет, когда ваш обман раскроется?
 — А вы, князь, совсем не рады мне? — шутливо обиделась Ольга, довольная произведенным впечатлением.
 — Н-не знаю, — прошептал Репнин. — А если кто-нибудь вас здесь обнаружит?
 — Надеюсь, не ты первым поспешишь об этом докладывать? — нахмурился Корф.
 — Насколько я понял, князь Репнин прибыл сюда именно для того, чтобы докладывать императору о каждом моем шаге, — усмехнулся Александр.
 — Да, и лгать я не намерен, — буркнул Репнин.
 — И не надо, — легкомысленно махнул рукой Александр. — Здесь нет предмета для разговора, и зачем рапортовать императору о каждой новой служанке в имении барона, не правда ли?
 — Что же, — после некоторого раздумья согласился с его доводами Репнин. — Я согласен — служанки императору неинтересны.
 — Вы слышали? — обратился к Ольге Корф. — Служанки никому не интересны, ступайте к себе.
 Анна, я прошу вас, помогите Дарье найти свою комнату. И — благодарю вас за помощь.
 — Отлично, — обрадовался Александр и, едва женщины вышли за дверь, резво поднялся с кресла. — А обо мне, дорогой князь, можете докладывать все, что угодно. И сейчас я придумаю для вас отличный повод.
 — Слушаюсь, ваше высочество, — поклонился Репнин.
 — Друзья мои, у меня есть идея. Поскольку я теперь свободный человек, то не намерен терять ни одной минуты даром. Я хочу знать, как веселятся мои дворяне вне столицы. Охоты прошу не предлагать — скучно. Тем более, что побывав недавно в шкуре загоняемого, я понял всю унизительность этого положения. Пожалеем же бедных животных!
 — Виват! — иронически крикнул Корф.
 — Можно посетить цыганский табор, — предложил Репнин, — послушать песни или погадать.
 — Отстаете от жизни, князь, я там уже был.
 — Можно поехать в трактир, — вспомнил Корф, — в последний раз я там здорово набрался!
 — Трактир? — улыбнулся Александр. — А вот это мне, кажется, подойдет! Провести вечер среди ямщиков и работного люда.
 — Но это может оказаться опасным, — покачал головой Репнин.
 — Вы хотите сказать, что ваш будущий император — трус и чистоплюй? — тихо спросил Александр.
 — Что вы, ваше высочество! — испугался вспышки царственного гнева Репнин.
 — Значит, едем?..
 В трактире друзья расположились за столом у стены ближе к буфету — отсюда и обзор был хороший, и к хозяину поближе.
 — Замечательно! — воскликнул Александр, когда шустрый половой принес господам графинчик с охлажденной водкой с огурчиком и салом. — Об этом я мечтал всю свою жизнь!
 — Какое счастье, что ваш отец этого не слышал, — по-настоящему ужаснулся Репнин. — Придорожный трактир — мечта наследника престола.
 — Можете ему об этом доложить, — равнодушно пожал плечами Александр, захрустев огурцом.
 — Вы очень любезны, что не ограничиваете меня в исполнении моих прямых обязанностей, — без тени юмора ответил Репнин, — но все же возьму на себя смелость сохранить это ваше признание в тайне.
 — Миша, — укорил его Корф, — не дразни «князя» и отдохни, наконец, от придворных интриг и поручений.
 — Что-нибудь еще, господа? — трактирщик признал в молодых людях богатых клиентов и готов был бесконечно расшаркиваться перед ними.
 — А, знаешь что, голубчик, — Александр осмотрел трактир, — угости всех водкой!
 — Делай, что велят, — кивнул Корф Демьяну, у которого жадно заблестели глаза — побольше бы таких посетителей и почаще.
 — Видишь тех двоих в углу? — тихо спросил Репнин, наклоняясь к самому уху Корфа. — Они уж как-то пристально рассматривают нашего «князя». Что-то здесь не так.
 Корф осторожно посмотрел в сторону, куда ему указал Репнин.
 — Это, кажется, цыгане из табора. Разве ты их не видел там?
 — Видел, но, похоже, они следят не за нами, а за наследником.
 — У тебя разыгралось воображение, — махнул рукой Корф. — Или ты хочешь сказать, что они подкуплены Бенкендорфом?
 — Не знаю, — серьезно сказал Репнин, — но очень хотел бы знать.
 — Князь! — прервал его рассуждения Александр — трактирщик с половыми быстро обнесли всех посетителей водкой, и он намерен был сказать тост.
 — Прошу прощения, я на службе, — отказался Репнин.
 — Упрямый вы человек, князь, и ужасно скучный, — обиделся Александр.
 — Мишель сегодня не в духе, — покосился на друга Корф. — А я, пожалуй, выпью.
 — Вот и отлично, — кивнул Александр и, поднявшись, провозгласил на весь трактир, — за вольный ветер!
 — Уррра! — закричали пьяные голоса в трактире.
 — Браво, — Корф поднял свою стопку, — с удовольствием выпью за вольный ветер. Мне его всегда не хватало, особенно в Петропавловске.
 — Барон, кто старое помянет, тому глаз вон, — улыбнулся Александр и быстро выпил.
 — Расплатиться не желаете, господин хороший? — один из рассматривавших Александра цыган неожиданно подошел к их столу и уставился на цесаревича.
 — Ты, верно, ошибся, братец, — поднялся ему навстречу Репнин.
 — Да я его и на том свете узнаю, — грозно сказал Червоный. — Прятался он у нас со своей кралей.
 — Пошел вон отсюда! — недобрым тоном велел цыгану Корф.
 — Из-за тебя меня чуть не убили!
 — Вы простите его, господа хорошие, — одноглазый цыган попытался увести брата от их стола. — Пострадал человек По своей жадности, теперь болен, сам не знает, что говорит.
 — Не мешай мне! — вскричал Червоный. — Они нас за людей не считают.
 — Для человека — ты слишком пьян и нахален, — зло бросил ему Корф, тоже поднимаясь из-за стола.
 — Постойте, барон, — остановил его Александр. — Я помню этого цыгана. Вот, пусть возьмет, что заслужил.
 — Три монеты? — побагровел Червоный, глядя на брошенные на стол Александром деньги. — Так вот значит, как вы мою жизнь цените?!
 — А ты что же думал? — кивнул Репнин. — Ждал, что тебе золотых гор отвалят?
 — Еще можно розог добавить, — недобро усмехнулся Корф, — тогда, наверное, в самый раз будет.
 — Не распаляйся, брат… — Одноглазый потянул Червоного от стола. — В синяках твоих этот барин не виноват. Сам ты из-за жадности своей под жандармов попал.
 — Из-за него все, — кричал Червоный, пока брат тащил его назад. — Из-за него, клянусь кровью отца…
 Репнин еще какое-то время наблюдал за ними, но потом ему показалось, что одноглазому цыгану удалось утихомирить своего брата, и он повернулся к друзьям, весело пропускавшим уже не первую стопку. Наследник был весел и совершенно равнодушен к набегу цыган.
 — Давайте выпьем, господа! — приглашал он Репнина. — Мы пришли сюда веселиться!
 — Как бы нам это веселье боком не вышло, — нахмурился Репнин.
 — Бросьте, Михаил, — отмахнулся от него Александр. — Берите пример с сестры — она в любой ситуации не унывает. Теперь ваша очередь, Корф, произносить тост.
 — Господа! — игриво сказал Владимир. — Я не виртуоз по части красивых слов…
 — Да-да, — кивнул Репнин, — некрасивые у тебя лучше получаются.
 — Не придирайтесь, князь, — подмигнул Репнину Александр.
 — Господа, не всякому человеку доведется сидеть за одним столом…
 — Володя! — Репнин испугался продолжения.
 — ..с двумя своими бывшими дуэльными соперниками, — улыбнулся его страхам Корф.
 — Вот так всегда, — снова не удержался от комментария Репнин, — начинает за здравие, а заканчивает вызовом на дуэль.
 — Позвольте мне договорить, господа, — шутливо обиделся Корф. — Мы дрались с вами из-за женщин…
 — А я, было, подумал, что ты просто любишь подраться, — опять поддел друга Репнин.
 — Нет, это невозможно! — уже всерьез нагреваясь, вскричал опьяневший Корф.
 — Князь, — Александр с притворной суровостью посмотрел на Репнина.
 — Молчу, молчу, — согласно кивнул тот.
 — Так выпьем же, господа, за мужскую дружбу, — выспренно произнес Корф, в который раз поднимая свою стопку. — Ведь это же удивительно — несмотря ни на что, мы целы и невредимы, мы вместе…
 — А вот это мы еще посмотрим! — перед их столом неожиданно возник Червоный с пистолетом в руке.
 — Брат, не дури! — бросился к нему Одноглазый.
 — Уйди… — оттолкнул его Червоный и выстрелил.
 — Александр Николаевич! — закричал Корф, бросаясь к упавшему на пол цесаревичу.
 — Стоять! — Репнин побежал было за метнувшимся после выстрела на улицу цыганом, но Корф остановил его.
 — Это моя забота, а ты — немедленно вези его высочество к доктору…


* * *

 — Как он? — обеспокоенно спросил Репнин, когда доктор Штерн закончил повторный осмотр своего нового пациента — его срочно вызвали в трактир, где был ранен один из уважаемых посетителей, и доктор еще на месте осмотрел рану.
 — Все в порядке, — улыбнулся Штерн, — больше было волнений. Пуля слегка оцарапала его — прошла по касательной. Совершенно невинный случай. Князю Муранову следует хорошенько выспаться. Вот, проследите, чтобы он на ночь принял эти таблетки.
 — Пустое, — отмахнулся Александр, — я не чувствую никакой боли, и у меня отменный сон при любых обстоятельствах.
 — И все же я бы повременил с прогулками и весельем, — покачал головой доктор, — отдыхайте, набирайтесь сил, а я через пару дней загляну к вам, проведаю больного.
 — Благодарим вас, доктор, — Репнин вышел проводить Штерна.
 Александра положили в гостиной, он никак не хотел забираться в спальную, убеждал, что чувствует себя хорошо и хоронить его преждевременно.
 — Корф еще не приехал? — нетерпеливо осведомился Александр, когда Репнин вернулся в гостиную.
 — Думаю, он не успокоится, пока весь табор вверх дном не перевернет.
 — Да где же его носит столько времени? — Александр завозился на диване, куда его уложили, но Анна тут же успокаивающе положила ему руку на плечо.
 — Вам следует лежать, ваше высочество, — сказала она.
 — Весьма любезно с вашей стороны, Анна, так заботиться обо мне, — кивнул Александр, — но я очень не люблю, когда в мужское дело вмешиваются женщины.
 — Сегодняшним происшествием вы уже доказали, что бывает, когда мужчины сами ведут свои дела, — с легким укором ответила Анна.
 — Вы правы, правы, — отмахнулся Александр, — но все же не стоит опекать меня, словно я маленький. Рана заживет, и все будет отлично… Корф, наконец-то! Где вы бродили столько времени?
 — Как сквозь землю провалились, сбежали, мерзавцы, — недовольно буркнул Корф. — Как ваша рука?
 — Все в порядке. Врач сказал — царапина, заживет. Барон, мне очень жаль, что так все вышло. Право, очень жаль.
 — Это, господа, впредь вам наука, — не преминул вставить свое поучение Репнин. — Больше не будете ходить по злачным местам и во всем постараетесь вести себя осторожнее.
 — О да! — в пьяном раздражении воскликнул Корф. — Явился поручик Репнин и навел в доме порядок. Что бы мы без тебя делали?
 — Не ссорьтесь, господа, — прервал их перебранку Александр. — Все уже произошло. Вы можете оставить меня здесь, наедине с книгами. Надеюсь, они не стреляют в наследников престола.
 — Прекрасно, — кивнул Репнин, — нам всем следует отдохнуть.
 — Что-то и меня в сон потянуло, — признался Корф.
 — Пить надо меньше, — поддел его неугомонный Репнин.
 — А знаешь!.. — было потянулся к нему Корф.
 — Господа! — тревожно воскликнула Анна. — Вам и вправду следует разойтись и хорошенько выспаться.
 — Держу пари, — рассмеялся Корф, — что мне всю ночь будут сниться цыгане.
 — Лучше бы цыганки, — улыбнулся Александр.
 — Так точно, — козырнул Корф и покосился на Анну, неодобрительно смотревшую на веселую мужскую компанию. — Не грустите, Анечка! Завтра я протрезвею и еще раз попрошу у вас прощения.
 Анна грустно покачала головой, Репнин нахмурился — он так и не смог принять этой солдатской фамильярности Корфа по отношению к прекрасному полу.
 Убедившись, что бузотеры разошлись по своим комнатам, Анна тоже поднялась к себе.
 Произошедшее немного расстроило ее — Анне на минуту показалось, что в облике ввалившегося в гостиную после лесной облавы Корфа опять промелькнул болезненно неприятный для нее образ. Нет-нет, она не считала его пай-мальчиком, но отчаянный гуляка и бретер представлял угрозу для того мира, который она уже представила себе, возвращаясь из Петербурга, и Владимир дал ей надежду, что этот сон вполне может стать реальностью.
 А еще эта Калиновская!.. Анна понимала, что Корф всего лишь следует стремлению помочь цесаревичу, но тон, с которым Ольга разговаривала с ним, ее поведение заставляли подозревать появление у нее интереса к самому Корфу. Не как к покровителю ее дел, а как к мужчине, который и раздражал, и притягивал ее. Анне было неприятно присутствие Ольги в их доме, но ради Владимира она согласилась потерпеть присутствие этой малоприятной и беспринципной барыни…
 Никто и не заметил, как к имению подъехала карета, из которой вышла Наташа — после разговора с Андреем она решила просить Корфа об убежище, и поэтому сразу смело прошла в гостиную, где обычно, по словам брата, могла застать хозяина дома.
 — Натали! — воскликнул Александр, когда Наташа появилась на пороге гостиной.
 — Ваше высочество! — вздрогнула она, не веря своим глазам. — Что это значит? Как вы здесь оказались?
 — Я решил позволить себе небольшое приключение, — улыбнулся Александр. — Под именем князя Муранова.
 — Совсем невинное приключение, закончившееся стрельбой? — Наташа кивнула на перевязь на руке Александра. — Вы опять дрались на дуэли?
 — Вы говорите, как сиделка или строгая воспитательница. Пожалейте меня, мне и так хватает учителей.
 — Я думала, что меня трудно чем-то удивить, — покачала головой Наташа, — но застать здесь вас…
 — Наследник престола должен знать, как живут его подданные.
 — Боюсь, как бы ваша страсть к познанию простой жизни не завела вас слишком далеко.
 — Наташа, вы так сердиты, но мне почему-то кажется, что не на меня. Не правда ли?
 — Скажите, ваше высочество, — тихо промолвила Наташа, — ваша симпатия ко мне еще не угасла?
 — Я вас не понимаю, — растерялся Александр, настроившийся на совершенно другой лад в их разговоре.
 — Здесь нечего понимать, — решительно приблизилась к нему Наташа, — вы оказались здесь — это судьба.
 — Но вы помолвлены, да и я, кажется, тоже, — Александр все еще не терял надежды перевести все в шутку.
 — Вы помните наш разговор в Гатчине?
 — Конечно, помню, — кивнул Александр, — тогда вы сказали — если бы у вас не было жениха…
 — Теперь его нет, а вы здесь. И я готова стать вашей.
 Александр посмотрел на нее с изумлением и опаской — что же должно было случиться, чтобы рассудительная и мудрая Репнина очертя голову бросилась ему в объятья, ничего не прося взамен и проявляя явное самопожертвование. Все это как-то слишком смахивало на месть, а Александр никогда не стремился пользоваться удобным моментом, особенно в отношениях с женщинами.
 — Это все несколько неожиданно, — отстранился он от Наташи.
 — Вы прогоняете меня? — Наташа, казалось, готова была заплакать — этого еще только не хватало!
 — Нет, дело не в этом, — пожал плечами Александр. — Я просто пытаюсь понять причину такой неожиданной перемены.
 — Не надо ничего понимать!
 — Из чего я прихожу к выводу, что вы собираетесь совершить сей необдуманный поступок исключительно из обиды на своего жениха.
 — Андрею нет места в моей жизни! — воскликнула Наташа.
 — Хотите, я докажу вам обратное? — улыбнулся Александр.
 — Чудес не бывает, — покачала головой Наташа.
 — А между тем я уверен, что вы помиритесь, и позднее вы станете сожалеть о том, что намеревались сделать.
 — Я никогда не вернусь к Андрею, и — довольно об этом.
 — Кажется, я понимаю — он изменил вам, и вы об этом узнали.
 — Вы говорите так, словно для вас это не новость, — Наташа с подозрением посмотрела на цесаревича.
 — Увы, — смутился Александр — он едва не проболтался. — Просто я угадал, а иначе, чем предательством, объяснить столь бессмысленное поведение такой умной и красивой девушки, как вы, просто невозможно.
 — И вы оказались правы, у Андрея была связь с крепостной, и она ждет от него ребенка.
 — Натали, — Александр вздохнул и признался, — еще недавно вы были слишком дороги мне, и я хотел любить вас и ждал ответного чувства от вас. Но увольте меня становиться инструментом вашей мести князю Андрею. Это выше моих сил!
 — Я не собираюсь ему мстить, — не очень уверенно прошептала Наташа, — я просто хочу отдаться воле чувств.
 — Чувств, которых на самом деле нет, — с грустью сказал Александр.
 — Вот уж не думала, что мне придется уговаривать вас! — растерялась Наташа.
 — Натали, поверьте мне, — вздохнул Александр, — от этого никому не станет легче. Я не хочу, чтобы вы потом жалели о случившемся.
 — Мне не о чем больше жалеть, — обреченно промолвила Наташа.
 — И все-таки вы любите Андрея, — сказал Александр, обращаясь скорее к самому себе, чем к ней.
 — Нет! Я не люблю его, — вскричала Наташа и разрыдалась.
 — Натали, не стоит обманывать себя! Вы можете уговорить меня, себя, но свое сердце вам не обмануть. Андрей просил простить его?
 — Он измучил меня! — плакала Наташа. — Он просил прощения и все твердил, что любит меня.
 — Так поверьте ему — в вашей власти все вернуть и забыть все недоразумения.
 — Вы называете то, что он сделал, недоразумением?
 — Именно так я назвал свои прежние увлечения, когда убеждал мою невесту остаться со мной.
 — Но даже если я его прощу, то этот ребенок, прижитый им от другой женщины, будет до конца наших дней напомнить о его грехе.
 — Предать любовь — тяжелый грех, — согласился Александр, — но, отказываясь от своей любви, вы поступаете ничем не лучше Андрея.
 — Господи, так что же мне делать! — взмолилась Наташа.
 — Мне представляется, что вы выбрали неверный способ испытать свою любовь. Но я готов помочь вам. Однажды я уже хотел это сделать, но обстоятельства распорядились за меня. Сейчас у меня появился шанс наверстать упущенное. Как вы думаете, если мы прямо сейчас поедем к вам, это не покажется слишком уж невежливым?
 — Но вы же ранены!
 — Сущие пустяки! — отмахнулся Александр. — Надеюсь, вы в карете?
 Они потихоньку незамеченными вышли из дома и уехали. Когда подъезжали к имению Долгоруких, Александр поднял воротник шубы и надвинул лисью шапку, ссуженную ему Корфом, как можно ниже на лоб. Дмитрию, бросившемуся навстречу неурочному барину, он командным тоном велел немедленно вести его к князю Андрею, и Дмитрий не осмелился перечить суровому гостю.
 Их разговор был недолгим — Александр вышел из дома в прекрасном расположении духа и попросил Наташу тотчас же встретиться с ее женихом, а ему дать возможность вернуться на свое теплое место в гостиной у Корфов.
 — Что вы сказали ему? — спросила Наташа с сомнением в голосе.
 — Сказал Андрею, что он дурак, — усмехнулся Александр, садясь в карету.
 — И все? — растерялась Наташа.
 — Все, если не считать легкого удара в челюсть.
 — Вы так добры, ваше высочество. Я счастлива, что у меня есть такой друг.
 — А я — нет, — едва слышно сказал Александр, закрывая дверцу в салон, — я бы желал для нас с вами иного.
 Но Наташа не слышала этих слов — она взбежала по крыльцу и уже в прихожей попала прямо в объятия осунувшегося и взволнованного Андрея.
 — Ты, — только и смог вымолвить он.
 — Нет, это не я, тебе показалось, — пошутила она.
 — Наташа!.. Я не могу жить без тебя.
 — Повтори, — велела она.
 — Я люблю тебя, — вздохнул Андрей. — Слава Богу, ты вернулась…
 В эту ночь не спалось и еще одному человеку — Ольга металась по своей комнате, подгоняемая жаждой мести и обиды. Александр действительно бросил ее — он перестал чувствовать ее, он холоден, как лед, насмешлив, как шут, и небрежителен, как отвратительный Корф.
 Корф, ах, Корф!.. Ты еще заплатишь мне за все, думала Ольга. Я найду способ, как развести тебя с твоей распрекрасной Анной. Ты думаешь, что подружился с наследником и тебе все сойдет с рук? Ты плохо знаешь меня и совсем не знаешь моей силы.
 Ольга решила выглянуть из своей комнаты и прислушалась — в доме было удивительно тихо, как будто все разъехались — хозяева, гости. А вдруг так оно и есть, предположила Ольга, и я могу убежать, как хотела, — добраться поездом до Москвы. А там — по южному тракту в Одессу, и на пароходе уехать на какой-нибудь теплый остров, где можно будет за какие-нибудь лиры купить себе титул маленькой графини и жить в рыцарском замке с видом на море. Как когда-то рассказывал ей Александр…
 В коридоре Ольга столкнулась с Полиной.
 — Чур меня! — перекрестилась та, признав ее, — Полина видела только, как Александр привез «бездыханное тело» Елены Болотовой, последующие же метаморфозы были сокрыты от нее.
 — Что, решила, избавилась от меня навсегда? — усмехнулась Ольга.
 — Видать, барыня, никакая холера вас не берет, — для пущей верности Полина еще и три раза через левое плечо на пол поплевала.
 — Ты вот вместо того, чтобы в барском доме гадить, скажи, отчего так тихо кругом? Или разъехались все?
 — Какое там! — махнула рукой Полина. — Выпили господа изрядно в трактире, спят — ног не чувствуют. Тепленькие — делай с ними, чего захочу.
 — Как ты сказала? Делай, что захочу? Это интересно, — Ольга поманила Полину пальчиком, — вот что, девушка, хочешь сережки с бриллиантом? Эти, что на мне сейчас, посмотри.
 — Эка невидаль — сережки, — бросилась набивать себе цену Полина, у которой жадно загорелись глаза. — Да у меня их полная шкатулка.
 — Полная шкатулка безделушек с ярмарки, а это — настоящие бриллианты. На них дом в Петербурге купить можно.
 — Целый дом? — заволновалась Полина. — И что вы за них хотите?
 — Помоги мне в спальную барона попасть, да потом постой на часах, пока Анна не проснется. А как появится, привлеки ее внимание и покричи погромче, чтобы я услышала.
 — А дальше что?
 — Дальше — увидишь.
 — Ну, хоть что-нибудь объясните, барыня, — завертелась ужом любопытная Полина.
 — Ты вот скажи — хочешь Анне отомстить?
 — Сплю и вижу, так что и спать перестала. Выскочка она.
 — Вот мы с тобой и собьем спесь с этой гордячки Анны, — пообещала Ольга.
 — А вам-то чем она не угодила? — удивилась Полина.
 — Да вот возомнила себе, что может сделать из меня служанку — из меня, фрейлины самой Императрицы!
 — Правильно, — закивала Полина, — ей давно надо показать ее место.
 — Если ты мне поможешь, я найду способ, как ее укротить. Так ты готова помочь мне?
 — Приказывайте, барыня. Ради вас — я на все согласная, — побожилась Полина.
 — Да ради сережек, — недобро усмехнулась Ольга и, взглянув на разом осерчавшую Полину, добавила, — шучу я, шучу…
 Утром Корф проснулся от того, что во сне ему прислушался женский голос, напевавший популярный италийский романс. Владимир открыл глаза и.., отшатнулся — рядом с ним на кровати сидела Калиновская в неглиже и под негромкое пение расчесывала спутавшиеся после бессонной ночи волосы.
 — Что вы делаете в моей спальне? — Корф приподнялся на подушках и непонимающе уставился на Ольгу — вчерашний хмель еще гудел в голове, слегка кружившейся и тянувшей в висках.
 — Владимир, задавать женщине подобный вопрос — верх бестактности. Особенно после того, что между нами было.
 — Я вчера был…
 — Очень пьян, — равнодушно кивнула Ольга, не прекращая своего занятия.
 — Однако, не настолько, — Владимир все пытался сообразить — врет она или он действительно в пьяном угаре сотворил эту непоправимую глупость.
 — Так, значит, вы не отрицаете, что соблазнили меня? — по-свойски улыбнулась Ольга.
 — Я никогда не поверю, что между нами что-то было, — проворчал Владимир, встряхивая головой.
 — И тем не менее, вам придется свыкнуться с этой мыслью.
 — Господи, — воскликнул Корф, — да когда же вы уберетесь в свою Польшу!
 — Теперь не скоро, не надейтесь, — Ольга встала с его постели.
 — Что вы хотите этим сказать? — разозлился Корф.
 — Я надеюсь, что, как честный человек, вы сегодня же сделаете мне предложение, и в вашем доме появится баронесса Корф.
 — Даже не верится, что я удостоился такой чести, — поморщился Владимир. — Позже я от души посмеюсь над вашим предложением, а пока… Я должен вставать. Может быть, вы выйдете из моей спальной? И что там вообще за шум?
 — С удовольствием, — кивнула Ольга, открывая дверь в коридор.


* * *

 Утром, встав по привычке рано, Анна заметила у дверей в спальную Владимира как будто на часах дремавшую Полину.
 — Кого это ты здесь караулишь? — с шуткой спросила она.
 — Барский сон, что еще, — раздраженно отмахнулась от нее Полина. — Велел присмотреть, пока он с этой новой служанкой развлечется. Уж сильно вчера был выпимши — вот на сладенькое и потянуло.
 — Да как ты смеешь в таком тоне говорить о Владимире Ивановиче! — воскликнула побледневшая Анна.
 — А перед кем мне политесы разводить? Или вкусов его не знаешь?
 — Ты лжешь!
 В этот момент дверь из спальной Корфа распахнулась, и в проеме появилась полуодетая Ольга. Она высокомерно посмотрела на Анну и прошла к себе.
 Анна покачнулась, теряя сознание.
 — Ну что я тебе говорила? — усмехнулась довольная Полина. — А ты — все барин, барин. Мужик он, такой же, как и все.


 Продолжение следует…