Аннотация: Перед вами — не просто любовный роман, но — прелестная, нежная, романтичная «комедия ошибок». Комедия любви и непонимания, страсти и сомнения! За кого выйдет замуж наивная богатая наследница — за легкомысленного повесу или за его серьезного, скромного брата? Обретет ли наконец счастье в любви надменный лорд, испытывающий странные трудности в отношениях с прекрасным полом? И наконец, неужели родовитый французский аристократ и вправду Предложит руку и сердце бедной, но гордой англичанке, о которой мечтает денно и нощно?
 Перед вами — «ПЛЕНИТЕЛЬНЫЕ НАСЛАЖДЕНИЯ». Книга, которой будет наслаждаться каждая женщина!


---------------------------------------------


 Элоиза Джеймс
 Пленительные наслаждения



 Глава 1


  Лондон, Сент-Джеймс-сквер 
  1806 год 
 Судьба только что нанесла виконту удар — столь жестокий, что любой другой мужчина на его месте неизбежно согнулся бы под его тяжестью. Услышав откровенное признание старшего сына, Дьюленда, этот несгибаемый, волевой человек, открыл рот и уставился на своего отпрыска, не обращая внимания на причитания жены.
 Неожиданная удачная мысль вернула его к жизни. Ведь в конце концов, эта самая жена подарила ему двух потомков мужского пола. Двух! И, не рассуждая дальше, он резко повернулся к младшему сыну и рявкнул:
 — Если твой брат не может исполнять супружеские обязанности, тогда это сделаешь ты. Прояви себя мужчиной хоть раз в жизни!
 Питер Дьюленд был застигнут врасплох этой внезапной атакой. Минутой раньше он подошел к зеркалу и сделал вид, что поправляет галстук, чтобы не встречаться глазами с братом. Ну скажите, как мужчина должен реагировать на подобного рода откровения? Но так же как и его отец минутой раньше, он быстро оправился от потрясения, вызванного выпадом в свой адрес, спокойно подошел к дивану и небрежно развалился на нем.
 — Стало быть, я должен жениться на дочери Дженингема? Вы всерьез так считаете, отец?
 — Естественно, всерьез! — последовал резкий ответ. — Должен же кто-то на ней жениться! Твой брат, как ты только что слышал, признал себя неспособным исполнить данную миссию.
 — Позвольте с вами не согласиться. — Питер посмотрел на отца с холодной неприязнью. — Я не собираюсь потакать вашей прихоти.
 — Что ты хочешь этим сказать? Разумеется, ты женишься на девушке, если я тебе прикажу!
 — Я не планирую жениться, отец. Ни на той, о которой вы говорите, ни на любой другой.
 — Вздор! Каждый мужчина рано или поздно женится.
 Питер вздохнул:
 — Вовсе нет.
 — Ты уже шесть сезонов ухаживаешь за всеми красивыми девушками, черт побери!/. Если б ты по-настоящему увлекся хоть одной из них, я не встал бы у тебя на пути. Но до сих пор ты не проявил ни малейшего желания связать себя брачными узами. Поэтому ты женишься на дочке Дженингема. Ты сделаешь, что я говорю, мой мальчик. Твой брат не может иметь дела с женщиной, так что придется тебе его заменить. Ты хоть раз задумывался над тем, что мог бы сейчас быть седьмым виконтом?
 — По мне, лучше двухцветный флаг [1] , чем жена, — пробурчал Питер.
 — Исключено целиком и полностью! — непререкаемым тоном заявил отец и повернулся к нему спиной. — Твой брат дышит на ладан, и уже не первый год.
 Атмосфера в гостиной угрожающе накалялась. Питер хмуро покосился на старшего брата, чье мускулистое тело декларировало свою физическую исправность — во всех отношениях и в полном объеме.
 Тот, о ком шла речь, задумчиво разглядывал свои начищенные до блеска ботфорты. Подняв тяжелые веки, он посмотрел на отца.
 — Если Питер так противится, я сам женюсь на ней.
 Звучный голос Эрскина Дьюленда погас в безмолвии комнаты.
 — Какой в этом смысл, если ты не способен исполнять супружеские обязанности? Я не допущу, чтобы дочь Дженингема вышла замуж за калеку. Видит Бог, девушка вправе ожидать, что у нее будет полноценный супруг.
 Квил, так звали Эрскина его близкие, открыл было рот, но, поразмыслив, промолчал. Он, конечно, мог исполнять свои обязанности, но на данном этапе ни он сам, ни его жена не получили бы от этого удовольствия. Он только-только оправился после травмы. Сейчас его уже не беспокоили боли при ходьбе. Но затяжные, до трех дней, мигрени, спутницы любых повторяющихся движений, делали вероятность услады на супружеском ложе весьма сомнительной.
 — Ты ведь не станешь оспаривать мои доводы? — Виконт с победоносным видом посмотрел на старшего сына. — Я не какой-нибудь мошенник, чтобы сплавлять негожий товар под маркой хорошего. Эта мисс, разумеется, ни о чем не подозревает и ничего не узнает, пока не станет слишком поздно. И никто ее не просветит. У ее отца не все в порядке с головой. Сильно не в порядке, если он послал ее сюда без провожатого. Но суть вопроса в том, — Дьюленд снова повернулся к младшему сыну, — что девица так или иначе рассчитывает выйти замуж. Если Квил не может быть ее супругом, им должен стать ты. Я отправлю ей миниатюру с твоим портретом в самое ближайшее время.
 — Отец, но я не хочу жениться, — пробурчал сквозь стиснутые зубы Питер.
 — Все! — На щеках виконта в очередной раз вспыхнул румянец. — Хватит пререкаться! Клянусь Богом, ты сделаешь, как я велю!
 Питер избегал взгляда отца и, казалось, был целиком поглощен попытками убрать крохотную ниточку с черного воротника своей бархатной куртки. Удовлетворясь исходом сей кропотливой процедуры, он вернулся к обсуждаемой теме.
 — Видимо, вы не вполне меня поняли, — сердито проговорил он. — Я отказываюсь жениться на дочери Дженингема. — Еле уловимая дрожь в голосе выдавала его волнение.
 Виконтесса вмешалась в разговор, прежде чем ее супруг успел прорычать, что он думает по этому поводу.
 — Терлоу, мне не нравится твой вид. Думаю, вы могли бы продолжить эту беседу и позже. Ты помнишь, доктор говорил, что тебе нельзя волноваться?
 — Чепуха! — запротестовал виконт, неохотно позволив жене усадить себя на диван. — Ей-богу, Питер Дьюленд, тебе лучше повиноваться — или ты окажешься за дверью этого дома, мистер. — Вены на лбу виконта угрожающе взбухли.
 Его супруга умоляюще взглянула на младшего сына. Челюсти Питера были плотно сжаты, так что отец, расположившийся по соседству с зеркалом, при желании мог бы распознать знакомое выражение на лице молодого человека — выражение, столь присущее самому виконту.
 Но Питер не успел и рта раскрыть, как виконт вновь сорвался с места.
 — И что я скажу этой девушке, когда она появится здесь, проделав такой длинный путь из Индии? Что ты не собираешься жениться? По-твоему, я должен заявить моему старому другу Дженингему, что ты отвергаешь его девочку? Так, что ли?
 — Именно это я и хотел предложить, — невозмутимо ответил Питер. — Сказать ему откровенно, что я не намерен на ней жениться.
 — А деньги, которые мне одолжил Дженингем? Как быть с ними? Он дал мне их без звука, без всяких условий и согласился ждать сколько угодно, пока я не смогу их ему вернуть. Он просто отсчитал мне нужную сумму и заявил, что я могу делать с ними что хочу! Если бы Квил не отхватил солидный куш на биржевых сделках с Ост-Индской компанией, Дженингем, возможно, одолжил бы мне еще больше. Ну а теперь мы с ним решили рассматривать эти деньги в качестве приданого. Ты женишься на этой девице, или я… я…
 Лицо виконта сделалось багровым. Он начал потирать левую сторону груди.
 — Квил мог бы вернуть долг вместо тебя, — произнес Питер, понимая, как беспомощно прозвучало его предложение.
 — Черта с два! Я сам позволил твоему брату вернуться к операциям на бирже — и теперь я должен его обирать? Да я о скончания века буду проклинать себя, если позволю ему оплачивать мои долги!
 — А почему бы и нет? — возразил Питер. — Я не вижу в этом большой беды. Он же платит за все остальное.
 — И достаточно с него. Единственное, почему я позволил Эрскину почувствовать вкус рынка, это… потому… потому что он калека. Но твой брат по крайней мере достиг зрелости. Ты же — ничто, бездельник. Золотая молодежь!
 Виконт с шумом втянул в себя воздух. Квил поднял голову при резком звуке. Питер взглянул брату в глаза — в их глубине вместе с молчаливым извинением уже маячили кандалы женитьбы.
 Отец не сводил с младшего сына гневного взгляда, в котором отражались все разочарование и неистовство настоящего англичанина. Его юный отпрыск лишний раз доказал, что ничего собой не представляет, — он просто существует. И считает, что этого достаточно.
 Питер в отчаянии посмотрел на мать и понял — здесь он помощи не найдет. И тогда он сдался. У него неприятно засосало под ложечкой. Он хотел хоть что-нибудь сказать, но не мог придумать что. Наконец привычка плыть по течению взяла верх.
 — Хорошо, — глухо произнес он, соглашаясь. Китти Дьюленд поднялась и с благодарностью поцеловала его в щеку.
 — Милый Питер, ты всю жизнь был моим утешением, но меня всегда огорчало, что, ухаживая за столькими девушками, ты так и не сделал ни одной из них предложения. Я считаю, что дочь Дженингема идеально тебе подходит. Знаешь, его жена была француженкой. — Китти видела в глазах сына уныние и безнадежность, чего она терпеть не могла. — Или у тебя есть кто-нибудь на примете? Какая-то женщина, на которой ты хотел бы жениться?
 Питер покачал головой.
 — Тогда все в порядке! — весело сказала она. — Все образуется, когда эта девушка… Как ее зовут, Терлоу? Терлоу!
 Когда Китти повернула голову, она обнаружила, что ее муж откинулся на спинку дивана и выглядит довольно бледным.
 — Мне что-то нехорошо, Китти, — пожаловался он. — Что-то давит в груди.
 Китти выпорхнула из гостиной слишком встревоженная, чтобы заметить, как смутился ее любимый дворецкий Кодсуолл, что его застали прямо возле двери.
 — Пошлите за доктором Присчиэном! — пронзительно крикнула она и тут же вновь скрылась в комнате.
 Привыкший безоговорочно и точно исполнять распоряжения, дворецкий, прежде чем вызвать лакея, не удержался и бросил в приоткрывшуюся дверь любопытный взгляд на Квила. Кодсуолл всегда восхищался физическими данными Эрскина Дьюленда — они как нельзя лучше подходили для тугих панталон и облегающих сюртуков. У него был тот тип фигуры, по поводу которой молоденькие горничные шушукаются под лестницами. Должно быть, травма повредила какие-то интимные части его тела, сочувственно подумал Кодсуолл и передернул плечами.
 И именно в этот момент Квил повернулся и посмотрел ему в лицо пытливым взглядом серо-зеленых глаз с глубокими морщинками вокруг — результат страданий и яркого солнца. Этот взгляд, не сопровождаемый ни единым мимическим движением, пронзил его до костей.
 Кодсуолл вздрогнул и, чтобы скрыть замешательство, побежал звонить лакею.
 Виконт под присмотром квохчущей жены был препровожден в свою спальню. Младший Дьюленд выскочил в коридор — вид у него был как у приговоренного к смерти. Следом вышел Квил. Он двигался спокойно и неторопливо.
 Кодсуолл захлопнул двери гостиной.
 Дело было слажено. В целом на все хлопоты ушло месяца три. Мисс Дженингем прибывала через неделю на «Гермесе», фрегате, совершающем рейс из Калькутты. За это время в доме произошел еще один, последний, эксцесс, ознаменовавшийся вспышкой ярости со стороны виконта. Это случилось за день до ожидаемого прибытия мисс Дженингем, когда Питер объявил о своем отъезде в деревню, откуда он не собирался слишком скоро возвращаться. Но на следующий день, пятого сентября, рассерженный жених отправился не в Херфордшир, а вместе с отцом и матерью в свой клуб, где виконт, поглощая тушеного голубя, умудрился повторить не один раз, что эта женитьба будет лучшим решением всех семейных проблем. И Терлоу, и его жена прекрасно понимали, что Питер, если его предоставить самому себе, и в самом деле никогда не женится.
 — Ничего, — оптимистично заявил Терлоу. — Как ее зовут… эту девушку, дорогая? Питер угомонится, как только она приедет.
 — И у них будут прекрасные дети, — подвела итог Китти.
 Один только Квил, похоже, с возрастающей тревогой думал о грядущем событии. Он распрощался с родителями и покинул столовую. В неустанной ходьбе по помещениям клуба он то приближался к окну и выглядывал в сад, то нагибался к подоконнику, слегка перемещая центр тяжести, чтобы дать отдых больной ноге.
 Квил привык к буйному нраву отца, годами терпел всплески его гнева, молча выслушивал назидания, а затем поступал сообразно собственным желаниям. Его брат всегда гнулся на ветру, и неудивительно, что и на этот раз он поддался на уговоры виконта. Да он наверняка даже обрадовался, когда до него дошло, что, женившись и родив сына, он в один прекрасный день унаследует титул.
 И все же в сердце Квила поселилось беспокойное, свербящее чувство. Он помнил имя девушки, хотя никто другой его даже не знал. Габриэла. Что ее ожидает в браке с Питером? Жизнь в городе. Вечера, приемы, театры. Они будут плыть по течению, как и многие молодые пары, которых связывает не любовь, а размеренно-спокойные, дружеские отношения. Квил нередко наблюдал в высшем обществе подобные союзы.
 Он распрямился и сильно потянулся. Свет, проникающий сквозь темное стекло, обрисовал высокую сильную фигуру и каждый ее мускул, обласканный одеждой. Это не было тело обычного джентльмена, представителя лондонской знати 1806 года. Это было тело, прошедшее через боль, страдания и гимнастические упражнения. Тело, чей хозяин досконально изучил каждую его сильную и слабую струнку.
 Квил откинул назад волосы. Опять его прическа вышла из моды. Хоть бы они не так быстро росли, черт бы их побрал! Он замер, захваченный воспоминаниями о бешеной скачке. Мчащийся галопом жеребец. Ветер, с пронзительным свистом бьющий в лицо, путающий волосы и перехватывающий дыхание.
 С некоторых пор верховая езда, равно как и близость с женщиной, стали для Квила удовольствием, которое обходилось ему слишком дорого. Плата за них была выше, чем наслаждение, которое он мог бы получить. Равномерное покачивание спины лошади неизменно провоцировало приступ, и в результате — трое суток в затемненной комнате, в поту, с нестерпимой мигренью и тошнотой. Все доктора единодушно считали, что головная боль — следствие полученной им шесть лет назад травмы. С тех пор его организм стал бунтовать против ритмических движений любого рода.
 Образ скачущей галопом лошади заставил Квила передернуться. Он крепко сжал челюсти. Для человека, живущего рассудком, нет ничего хуже, чем оплакивать то, что он безвозвратно утратил. Отныне женщины и лошади — часть его прошлого, но уж никак не будущего.
 Он усмехнулся. Развлечения, от которых он был вынужден отказаться, совершенно не интересовали его брата. В этом смысле они с Питером были так же похожи, как лед и пламя.
 Но в любом случае его тревога за Габриэлу, видимо, напрасна. Может, женитьба и не по душе Питеру, но все-таки он любит бывать в дамской компании. А тут — приличная мисс, к тому же наполовину француженка. С ней он сможет обсудить светские сплетни, поговорить о новинках моды и посещать балы. Она вполне способна стать для него самым близким другом. Габриэла. Необычное имя. Пожалуй, даже красивое. А его брат наделен редким даром — он умеет ценить красоту! Несомненно, утонченная молодая леди сумеет покорить его, и он примирится с нежелательной женитьбой.
 Ему же, к сожалению, придется оставить надежду, что эта прекрасная незнакомка когда-либо станет его женой.
 А в это время невеста Питера стояла на коленях в своей каюте и смотрела на маленькую девочку, сидевшую перед ней на пуфике и жадно слушавшую ее рассказ. Растрепавшиеся волосы Габриэлы спадали ей на щеки, старомодное платье помялось и потеряло свой вид. Сейчас она меньше всего напоминала утонченную молодую француженку из «Ля бель ассамбле» [2] .
 — Тигр пробирался сквозь густые заросли, — интригующим шепотом вещала Габби. — В небе высоко над ним пели птицы. Он шел крадучись, мягко переставляя лапы, и облизывался в предвкушении восхитительной пищи. А она бежала впереди него, — добрые карие глаза Габби заблестели. Феба Торп, пятилетняя сирота, отправленная после смерти родителей обратно к родственникам в Англию, вздрогнула.
 — Но джунгли внезапно кончились, — продолжала Габби, — и тигр резко остановился. Козочка теперь гарцевала у самой воды, мелькая белыми копытцами. Лазурные волны Индийского океана разбивались о них и разлетались в стороны радужными брызгами. А тигр боялся воды. Голодный желудок гнал его вперед, но сердце колотилось от страха. Тигр задержался возле дерева бонго-бонго. Там была большая тень, крапчатая от солнечных пятен…
 — Мисс Габби, — тревожно прервала ее Феба, — но если бы тигр не съел козочку, он остался бы без ужина в тот вечер?
 В карих глазах Габби зажглись веселые искорки.
 — Возможно, тигр пришел в такой ужас от собственной трусости, что стал вегетарианцем. И тогда он поселился вдали от воды, на высокой горе.
 — Я так не думаю, — задумчиво произнесла Феба, будучи очень практичной девочкой. — Вероятнее всего, тигр побежал за козочкой и съел ее.
 — Все представители семейства кошачьих очень боятся воды. Тигр не замечал красоты танцующих волн. Волны, обрушиваясь на берег, оставляли на нем белую пену, а тигру казалось, что это клешни тысяч крошечных крабов и все они рвутся к нему, чтобы обглодать его до костей!
 Феба издала короткий пронзительный вскрик, и в этот момент открылась дверь. На сцене появилась фигура в черном платье. Чары, сотканные голосом Габби, исчезли без следа.
 Юдора Сиболд застала мисс Габриэлу Дженингем в странной позе на полу, в помятом платье и с растрепавшимися, как всегда, волосами. Блестящая золотисто-каштановая копна, освободившись от гребешков и шпилек, оказалась в своем привычном положении — ни вверху, ни внизу, а где-то на полпути. Нет бы оценить эту красоту, но гувернантке Фебы это было не дано. Она видела перед собой не молодую леди, а девчонку-сорванца, чьи спутанные волосы лишь подчеркивали ее недостойные манеры. — Феба. — Голос женщины проскрипел, как ржавые ворота.
 Девочка слезла с пуфика, присела в реверансе.
 — Мисс Дженингем. — У миссис Сиболд был такой тон, словно она собиралась хорошенько отчитать упрямую служанку с кухни.
 Габби поднялась и с очаровательной улыбкой повернулась к даме.
 — Простите нас, миссис Сиболд… — начала она.
 — Мисс Дженингем, — прервала ее гувернантка, — возможно, я неправильно вас поняла, — Однако тон миссис Сиболд ясно говорил о том, что она никогда ничего не понимала неправильно. — Надеюсь, я ослышалась, когда вы упомянули обглоданные кости?
 И надо же ей было войти в самый неподходящий момент, подумала Габби. Прямо как будто стояла под дверью.
 — О нет, миссис Сиболд, — успокоила она гувернантку, — просто я пересказывала Фебе современную притчу из Библии.
 У миссис Сиболд вытянулось лицо. То, что она слышала, отнюдь не походило на библейскую историю.
 — Это про неудачника и кита, миссис Сиболд, — быстро добавила Габби. — Вы знаете, с тех пор как мой отец стал миссионером, у меня вошло в привычку рассказывать подобные истории, где бы я ни находилась.
 Миссис Сиболд слегка расслабилась.
 — Ну хорошо, — снисходительно проговорила она, — но я должна попросить вас, мисс Дженингем, не перегружать ребенка. Излишнее возбуждение вредит пищеварению. А где мастер Кази-Рао?
 — Я думаю, Кази удалился к себе, миссис Сиболд. Он вроде бы собирался вздремнуть.
 — Простите, что я говорю вам это, мисс Дженингем, но вы балуете мальчика. Принц он или нет, но с ним нужно обращаться построже. Кстати, поучительные истории из Библии пойдут ему на пользу. В конце концов, он просто дитя природы. Один Бог знает, какое воспитание он получил в раннем детстве.
 — Кази вырос в нашем доме, — нахмурилась Габби. — Уверяю вас, он такой же христианин, как малышка Феба.
 — Совершенно неподходящее сравнение, — проскрипела миссис Сиболд. — Ни один индус не может быть таким же христианином, как англичанин. Впрочем, время пить чай, — добавила она. — Мисс Дженингем, ваши волосы опять в беспорядке. Советую вам немедленно заняться своей прической.
 На этой мрачной ноте миссис Сиболд закончила разговор и покинула каюту.
 Габби вздохнула и опустилась в кресло. Ей пришлось признать, что замечание гувернантки справедливо. Действительно, вокруг ее лица висело множество тонких вьющихся прядей.
 Феба дернула ее за платье.
 — Мисс Габби, она забыла про меня. Как вы считаете, я должна ей напомнить?
 Девочка вопросительно уставились на Габби круглыми синими глазенками.
 Габби усадила Фебу к себе на колени.
 — Мне кажется, это необязательно. Кстати, по-моему, за эту поездку ты выросла на полголовы.
 — Я знаю. — Феба придирчиво оглядела подол своего платья и выставила вперед ножку в ботинке. — Мое платье стало настолько коротким, что скоро панталоны будут выглядывать! — Ее ужаснула эта мысль, и она округлила и без того круглые глаза.
 — Когда мы приедем в Англию, я уверена, у тебя будет новое платье, — утешила ее Габби.
 — Вы думаете, я ей понравлюсь? — прошептала Феба ей в плечо.
 — Кому?
 — Моей новой маме.
 — Разве ты можешь кому-то не понравиться? Да такого милого ребенка на всем корабле не найдется. — Габби потерлась щекой о мягкие волосики Фебы. — Можно с уверенностью сказать, что ты самая приятная из всех пятилетних девочек, которые когда-либо плавали в Англию из Индии.
 Феба еще теснее прижалась к Габби.
 — Я говорю это потому, что когда мы прощались с моей няней, — расставание с няней-туземкой, казалось, травмировало ее намного больше, чем неожиданная смерть родителей, хотя едва ли она осознавала это, — она наказывала, чтобы я была очень-очень хорошей. Иначе я могу не понравиться моей новой маме, так как я не везу ей денег.
 Габби выругала про себя няню, и уже не в первый раз.
 — Феба, — произнесла она так твердо, как только могла, — деньги не имеют к этому никакого отношения. Я имею в виду — любят мамы своих маленьких детей или нет. Твоя новая мама обязательно тебя полюбит, даже если ты приедешь к ней в ночной рубашке!
 Габби надеялась на Божью справедливость. Как сообщил капитан, письмо, посланное единственной живой родственнице Фебы, тетке по линии отца, осталось без ответа.
 — Мисс Габби, — неуверенно продолжала девочка, — зачем вы обманули миссис Сиболд? Вы нарочно придумали про неудачника и кита? Моя няня учила меня, что нельзя говорить неправду. Никогда. И особенно тому, кого нанимают на работу. А миссис Сиболд ведь нанятый человек? Ее наняли сопровождать нас до Англии.
 Габби в порыве чувств прижала к себе ребенка.
 — Кое в чем твоя няня права. Выдумывать несуществующие вещи нехорошо, но иногда позволительно. Например, если при этом ты можешь сделать кому-то приятное. Вот миссис Сиболд вряд ли предполагала, что ты знаешь истории из Библии. И когда я так сказала, она была счастлива.
 — Мне кажется, миссис Сиболд никогда не бывает счастлива, — заметила Феба после некоторого раздумья.
 — Возможно, ты права. Но в таком случае не стоило ее расстраивать еще больше. Это даже важнее.
 — А как вы думаете, если бы я сказала моей новой маме, что у меня есть деньги, это сделало бы ее счастливой? Такой же, как я?
 Габби проглотила комок, вставший в горле.
 — Ах ты, мой душистый горошек! Нет, моя хорошая, ты не могла бы сказать такую вещь своей новой маме! Я говорила о мелочах, а вот это было бы большой неправдой. И потом, таким близким людям, как твоя новая мама, нельзя говорить даже маленькую неправду. Это очень важно знать детям.
 Габби умолкла, чувствуя недостаточную убедительность своих слов. Как бы ты ни хотела иметь детей, в отчаянии подумала она, с ними гораздо больше хлопот, чем может показаться вначале.
 — А ваш будущий муж получит от вас деньги? — глухим голосом спросила Феба, потому что снова уткнулась лицом в плечо Габби.
 — Да, — нехотя ответила та. — Но дело не в деньгах. Они не заставят его меня полюбить.
 Феба тотчас высунулась из укрытия, как любопытная малиновка из своего гнезда.
 — А почему?
 — Человека надо любить не за деньги, а за то, какой он есть, — убежденно заявила Габби. — И твоя новая мама будет любить тебя точно так же.
 Маленькая девочка соскочила с ее коленей.
 — Мисс Габби, а почему вы сказали миссис Сиболд, что Кази сейчас спит у себя? Это была неправда, и она не сделала миссис Сиболд счастливой.
 — Тут действует совсем другое правило, — пояснила Габби. — Нужно всегда в первую очередь защищать слабого, а не сильного.
 Феба сунула голову за ширму, отгораживающую ванну.
 — Кази-Рао, пора вылезать! — скомандовала она, уперев в бока маленькие ручки. — Что сказала бы миссис Сиболд, если бы увидела тебя сейчас здесь?
 — Пусть он остается в ванне, если ему так хочется — громко сказала Габби.
 Феба покачала головой:
 — Нет, время пить чай. Кази, тебе нечего бояться. Габби больше не будет рассказывать про тигра. Я ей не позволю.
 За ширмой послышался шорох, и вскоре появился худенький невысокий мальчик, одетый в английский костюм. Феба взяла его за руку.
 — Выходи, здесь нет никого, кроме нас.
 Карие глаза Кази метались между улыбающейся Габби и Рукой, которую ему протягивала Феба. Девочка упрямо тащила его за собой.
 — Не бойся. Миссис Сиболд думает, что ты спишь.
 — Ну вот, сейчас будем все вместе пить чай, — улыбнулась Габби, когда Кази, собравшись с духом, бегом преодолел пространство каюты и, как щенок, пристроился у нее под мышкой. — Проголодался, братишка?
 — Кази вам не брат, — надулась Феба. — Он принц!
 — Да, это правда. Но его мама приходилась родственницей первой жене моего отца. И так как мы с Кази росли вместе, я считаю его своим братом.
 Феба обошла кресло с другой стороны и пристроилась у ног Габби.
 — Можно я снова посмотрю портрет?
 — Конечно, можно. — Габби открыла изящный медальончик, который носила на шее, так чтобы Феба могла заглянуть внутрь.
 Миниатюра с изображением Питера прибыла в Индию незадолго до их отплытия в Англию. От одного взгляда на добрые карие глаза и волнистые волосы своего будущего мужа сердце Габби начинало биться сильнее.
 Феба, истинно романтическая душа даже в свои пять лет, произнесла со счастливым вздохом:
 — Я уверена, он уже любит вас, мисс Габби! А вы послали ему свой портрет?
 — Нет, у нас не было времени.
 Но даже если бы оно и было, Габби все равно не послала бы. Один раз отец заказал ее портрет, но художник изобразил ее с ужасно круглым лицом.
 Габби убрала медальон.
 Все трое жевали засохшие хлебцы — единственное угощение к чаю после нескольких месяцев плавания. Габби пила чай, а перед глазами у нее стояло лицо ее суженого и его кроткие глаза. Бог своей милостью ниспосылал ей такого мужа, о котором она давно мечтала. Судя по выражению его глаз, с этим мужчиной она будет счастлива. Он совсем не походил на ее сурового, склонного к напыщенным проповедям отца.
 Габби почувствовала приятное тепло в сердце. Питер, несомненно, будет преданным и любящим отцом. Она уже рисовала себе картину: она идет по саду, а за ее юбки цепляются четверо или пятеро малышей — и у всех глаза ее мужа.
 Корабль, с каждым днем уносящий их все дальше от Индии, так же далеко уносил Габби от гневных упреков отца. «Габриэла, неужели ты не можешь приструнить свой язык?», «Габриэла, ты позоришь меня своим недостойным поведением!» Но хуже всего было, когда он начинал взывать к Всевышнему: «О Боже, неужели ты там, наверху, не видишь, как я страдаю? За что ты наградил меня этим несносным созданием, этим косноязычным недоразумением? Зачем ты послал мне дочь?»
 Счастье приближалось с каждой пройденной милей океана. И уверенность — тоже. Питер в отличие от ее отца полюбит ее, надеялась Габби. Ей казалось, что его ласковые, глаза уже проникают в душу и видят ее насквозь. Ее, Габби, достойную любви. Не импульсивную и нескладную, а такую, какая она на самом деле.
 Если бы Квил хотя бы мельком увидел Габриэлу Дженингем и каким-то образом смог заглянуть в ее грезы, он был бы потрясен.
 Но он трезво смотрел на вещи, не верил во всякие там предчувствия и не страдал от избытка воображения. Ему вполне хватало и того, что он мог убедить себя в чем угодно. И он убедил себя в том, что мисс Габриэла Дженингем будет для его брата прекрасной женой. И когда в тот вечер, позже, он встретил Питера в его клубе, то заявил ему об этом со всей присущей ему прямотой.
 Питер пребывал в таком состоянии, что собирался напиться до бесчувствия.
 — Я с тобой не согласен.
 — Деньги, — коротко бросил Квил.
 — Деньги? Какие деньги?
 — Ее деньги. — Квил почувствовал, как в нем вспыхивает гнев. Они обсуждали ее как товар, хотя в каком-то смысле так и было. — С деньгами Дженингема ты можешь позволить себе одеваться так, как ты любишь.
 — Я и сейчас одет лучше всех.
 — Ты носишь одежду, за которую плачу я.
 Питер закусил губу. Он не мог ответить брату — это было против его правил и, в общем, доброй натуры, — что его деньги рано или поздно достанутся ему. Если только Квил чудом не излечится от своих болячек.
 Но иметь собственные деньги — без сомнения, весьма недурно.
 Глаза Питера заблестели, предательски выдавая его интерес. Квил заметил это и засмеялся. У него полегчало на сердце. Он шлепнул брата по спине и покинул клуб.




 Глава 2


 Виконт Дьюленд, полный профан в том, что касается маршрутов и расписания судов дальнего плавания, отрядил на это дело Джорджа, одного из слуг. И утром того дня, когда ожидалось прибытие «Гермеса», Джордж в очередной раз отправился в ост-индские доки. Он ходил в порт ежедневно в течение двух недель, и его хозяин с хозяйкой, отчаявшись дождаться прибытия корабля, отбыли на курорт в Бат в надежде поправить здоровье виконта. Китти строго наказала Кодсуоллу экстренно вызвать их, как только появятся известия о «Гермесе». Следующие три недели каждый вечер Джордж тоже возвращался ни с чем, едва добираясь до дома после целого дня, проведенного в пивных, а их в порту было намерено.
 Так продолжалось до тридцатого октября. Этот день ознаменовался торжественным прибытием «Гермеса» в гавань. Рулевой бросил якорь, и корабль занял свое место у причала. А Джордж отправился на Сент-Джеймс-сквер.
 Но в доме было пусто. Будущего молодожена вообще редко видели в эти дни. Его камердинер сухо сообщал всем, кого это интересовало, что его хозяин в расстроенных чувствах, чем очень веселил всю челядь. В расстроенных чувствах, оттого что женится на богатой наследнице!
 Единственным, кто в этот час оказался дома, был Квил. Он сидел в саду за домом и изучал подготовленную секретарем подборку сообщений. После несчастного случая Квил на шесть лет выбыл из нормальной жизни английского джентльмена и с тех пор весь свой недюжинный интеллект направил на бизнес. Преподаватели Итона, считавшие Квила самым блестящим выпускником школы за многие годы, не удивились бы, узнав, что его вложения окупились с лихвой. Хотя первоначальным капиталом он был обязан удачной операции с акциями Ост-Индской компании благодаря инвестициям его состояние увеличилось во много раз. Сейчас он владел собственной шерстяной мануфактурой в Йоркшире и маслобойней в Ланкашире,
 Тем не менее он отдавал предпочтение биржевой игре. Он нанял пятнадцать человек, которые рыскали по Британским островам, собирая сведения о медных рудниках и газодобывающих компаниях. С недавнего времени он стал посылать своих агентов тайно, так как слухи о том, что Эрскин Дьюленд интересуется той или иной фирмой, тут же повышали котировку ее акций на Лондонской бирже, что было ему невыгодно.
 В данный момент он анализировал курс ценных бумаг «Моньолл и Балтон», одного из принадлежащих ему предприятий по производству канифаса.
 Дорожку в саду занесло опавшими листьями. Сад был любимым детищем Квила. Через год после травмы он потратил не один день на его планировку. Он хотел, чтобы сад был виден из его спальни. Теперь молодые сливовые деревья давали обильный урожай.
 Поздние яблоки время от времени мягко шлепались к его ногам. Но по некоторым причинам в последние недели он не находил покоя даже здесь. И сейчас ему не удавалось сосредоточиться на множестве сообщений, ожидающих его решения. Он ходил взад и вперед по дорожкам, но не мог думать ни о чем, кроме мелких усовершенствований своего сада. Покой последних пяти лет, похоже, заканчивался. Сад казался ему тюрьмой с каменными стенами, а кабинет — тесной камерой,
 Джордж вежливо дожидался, пока Квил обратит на него внимание. Слуга не рассчитывал услышать вопрос. Молодой хозяин был на редкость немногословен.
 — «Гермес» у причала, сэр. Но мистер Кодсуолл не знает, где сейчас мистер Питер Дьюленд… — Квил встал.
 — Скажи Кодсуоллу, что я сам заберу мисс Дженингем.
 Отправиться в порт, пусть даже для того только, чтобы забрать невесту брата, — это как раз то, что нужно. Квил прекрасно ориентировался в многолюдной суете доков.
 Через полчаса его элегантный кабриолет остановился на Комершел-роуд. Швырнув поводья груму, Квил зашагал к пристани. Проще было дойти пешком, чем провести экипаж через запруженную народом улицу.
 Неожиданно кто-то крикнул:
 — Эй, Дьюленд!
 Тимоти Уоддел не скрывал своего любопытства. Все знали: стоит Эрскину Дьюленду к чему-то прикоснуться — и это «что-то» сразу превращается в золото. Мнение опытного эксперта о хлопке, который Уоддел только что приобрел на торгах, имело для торговца жизненно важное значение.
 — Здравствуйте, сэр! Приехали посмотреть прибывший товар?
 — Нет, — ответил Квил, исчезая в толпе.
 — Чертов ублюдок! Чтоб тебе…
 Но Квил не слышал его оскорблений. Ему и в голову не пришло, что Уоддел ждал от него каких-то объяснений.
 У причала под номером четырнадцать стояла женщина. Несомненно, это была пассажирка, недавно сошедшая с «Гермеса». Подойдя ближе, он заметил, что она держит за руку маленькую девочку. Вряд ли невеста Питера, робкая француженка, покинет корабль, не дождавшись эскорта, подумал он.
 В самом конце пристани он разглядел корабельного стюарда.
 — Где мне найти мисс Дженингем?
 — А прямо за вашей спиной. Разве это не она, сэр? — Мужчина самодовольно ухмыльнулся. Квил медленно повернулся. Женщина вопросительно посмотрела на него. «Черт побери!» — подумал Квил и снова чертыхнулся. Мисс Дженингем была прекрасна, вне всякого сомнения. У нее были прелестнейшие губы из всех, какие он когда-либо видел, — сочные, как спелая ягода, а глаза… Ее глаза приятного теплого цвета напоминали коньяк. Но не они привлекли его внимание; главное, что поразило его, — ее волосы, золотисто-каштановые, блестящие как начищенная медь, спадающие на плечи в виде локонов.
 И эти спутанные кудри придавали Габриэле Дженингем такой вид, будто она только что встала с постели. С постели, где провела счастливую ночь. Она оказалась полной противоположностью тому образу, какой он создал в своем воображении.
 Черт побери!
 Наконец Квил спохватился, обнаружив, что стоит как чурбан и пялится на женщину, даже не удосужившись представиться.
 — Прошу прощения. — Он подошел и отвесил ей почтительный поклон. — Я Эрскин Дьюленд и скоро буду иметь удовольствие стать вашим деверем.
 — О… — чуть слышно выдохнула Габби.
 Какой ужас! В первый момент она подумала, что это ее будущий муж. Теперь она поняла, что, хотя Эрскин имеет отдаленное сходство с братом, он совсем не похож на Питера, изображенного на портрете. Нет, конечно, Эрскин отличался от брата. Он был слишком крупным мужчиной — прежде всего. И потом, у него был такой… такой серьезный взгляд.
 Габби быстро присела в реверансе. Но прежде чем она успела что-то сказать, ее потянули за плащ.
 Глаза Фебы горели от возбуждения.
 — Мисс Габби, это ваш муж?
 Габби подняла взгляд на Эрскина и слегка покраснела.
 — Позвольте представить вам мисс Фебу Торп. Мы с ней вместе прибыли из Индии. — После этого Габби обратилась к девочке: — Феба, это мистер Эрскин Дьюленд, брат Питера.
 Мистер Дьюленд смерил Габби таким взглядом, что у нее перехватило дыхание. Похоже, он чересчур напыщенный субъект. Вероятно, ему не понравилось, что она назвала его брата по имени.
 Но затем, довольно неожиданно, мистер Дьюленд повернулся к девочке и отвесил ей элегантный поклон.
 — Мое почтение, мисс Феба.
 Он улыбнулся, и суровые морщины на его лице разгладились. Может, он гораздо лучше, чем кажется, подумала она. Во всяком случае, они уже почти родственники, поэтому нужно ему понравиться.
 — А вы не знаете, где моя новая мама? — спросила Феба. Мистер Дьюленд покачал головой с таким видом, словно этот вопрос показался ему совершенно естественным.
 — Боюсь, что нет, — развел он руками.
 — Наверное, будет дождь, — беззаботно лепетала Феба. — Моя няня говорила, что в Англии всегда такое небо. Черное, как котел, в котором дьявол варит свой суп! Но почему нет дождя? Вы думаете, он пойдет позже, днем?
 Эрскин поверх ее головы вопросительно посмотрел на Габби.
 — Новая мама?
 — Фебу отправили к миссис Каролине Юинг, сестре ее покойной матери. Видите ли, родители Фебы погибли в Мадрасе, в результате несчастного случая. Пришлось везти ее в Англию. Но капитан считает, что письмо для миссис Юинг, вероятно, где-то затерялось. К моменту отплытия «Гермеса» подтверждения от нее не поступило.
 — Тогда зачем, черт побери, они вообще взяли девочку на борт?
 Зная, что Феба внимательно слушает этот разговор, Габби непринужденно ответила:
 — Я уверена, что письмо миссис Юинг просто задержалось в пути.
 — Маловероятно. Но даже если и так, она должна была уже объявиться, — проворчал мистер Дьюленд. Габби остановила его взглядом.
 — Вполне возможно, что она не знает о прибытии «Гермеса», мистер Дьюленд. Судно сбилось с курса месяц назад. В Бискайском заливе возле Канарских островов мы попали в чудовищный шторм.
 — У мисс Фебы есть гувернантка?
 — В данный момент нет. Губернатор перед отплытием нанял женщину присматривать за Фебой во время путешествия. Но миссис Сиболд, наверное, посчитала, что срок ее обязательств истек. Как только мы прибыли в порт, она оставила Фебу на попечение стюарда и отбыла в неизвестном направлении.
 — А где капитан? Он отвечает за мисс Фебу. Мы должны передать ребенка ему. Затем я отвезу вас домой, мисс Дженингем.
 — Мне не нравится капитан Рамболд, — пропищал тихий голосок. — Я не хочу, чтобы меня передавали ему. Я даже видеть его не хочу.
 — Боюсь, что это невозможно, — поддержала ее Габби. — Капитан Рамболд не чаял, как дотянуть до суши. Я думаю, он боялся, что вообще потеряет судно. И к тому же он сбывает здесь свой товар — до абсурда безобразные шляпы. Их делают в Индии, но он выдает их за французские… — Заметив поджатые губы Эрскина Дьюленда, Габби поспешила закончить свое объяснение: — К тому же капитан Рамболд простился с нами и пошел наблюдать за разгрузкой своих шляп. И он не любит детей, — вздохнула она.
 Квил тоже вздохнул. Он умел владеть собой — чем и гордился. Он не терял самообладания даже тогда, когда от боли у него темнело в глазах. Но эта юная леди, похоже, способна его довести, как не под силу ни контузии, ни покалеченной ноге. Он молча смотрел на поднятые к нему милые искренние глаза будущей жены Питера. Ее слов он даже не услышал. Неизвестно почему, но в голове у него не было ни одной связной мысли. Хотя нет, одна была — поцеловать мисс Дженингем в губы. У нее были самые, сочные красно-вишневые губы, какие он только видел в жизни. Припухлые, словно от поцелуев. Кажется, она о чем-то его спросила, осознал он с запозданием.
 — Простите, мисс Дженингем, к сожалению, я не расслышал ваших слов.
 — Я просила вас называть меня Габби, — нерешительно произнесла она.
 Лицо мистера Дьюленда было таким неприступным. Должно быть, он считает ее пустомелей. Ей надо бы помнить, что следует придерживать язык, когда разговариваешь со своим деверем. Слава Богу, что она выходит замуж за Питера, а не за него! От этой мысли она повеселела.
 — Габби… — задумчиво повторил Квил. — Вам подходит это имя.
 Ее будущий деверь вдруг улыбнулся. В ответ она робко улыбнулась ему.
 — Я постараюсь не болтать слишком много…
 — А мне нравится, как мисс Габби рассказывает, — вклинилась в разговор Феба.
 Взрослые от неожиданности потупили глаза. «Боже мой, — подумала Габби, — я совсем забыла о ребенке!» Она снова взглянула на своего будущего родственника.
 — Вы позволите взять с собой Фебу? Мы можем известить миссис Юинг через стюарда. — Квил оглядел причал.
 — Похоже, у нас нет выбора.
 Габби изо всех сил пыталась прочесть что-нибудь на его лице. Чтобы лицо ничего не выражало — такого она еще не видела! Только когда он улыбался, у него оживали глаза. Темные зелено-серые глаза Эрскина Дьюленда напоминали ей океан, когда он бывает гладкий как стекло.
 Мистер Дьюленд больше не сказал ей ни слова. Он подошел к стюарду и о чем-то заговорил с ним.
 Габби присела на корточки рядом с девочкой.
 — Феба, я боюсь, что твоя новая мама не получила послание и не знает, что мы уже в Лондоне. Но я буду очень рада, если ты поедешь со мной. Ты согласна?
 Девочка кивнула. Она готова была расплакаться.
 — Ты будешь со мной, пока мы не найдем твою маму, — пообещал Габби, ласково ее обнимая. — Я не оставлю тебя одну, карамелька моя сладкая!
 Желтые, как лютики, кудряшки коснулись ее плеча. Затем Феба выпрямилась.
 — Моя няня говорила, что английские женщины никогда не показывают своих чувств, — сказала она, сдерживая слезы.
 — Мне ничего не известно об этом, — удивилась Габби. — Я немножко боюсь встречи с Питером. И уже тоскую по Кази-Рао. Мне ужасно недостает моего старого друга. Я бы чувствовала себя намного увереннее, если б он был рядом со мной, как и ты.
 Феба, преисполненная собственной значимости, взяла Габби за руку.
 — Не беспокойтесь. Я не оставлю вас одну. Но думаю, вам нужно подобрать волосы. Они опять растрепались.
 Габби провела рукой по волосам.
 — Будь они неладны!
 Она сознательно не прикасалась к ним с самого утра, после того как соорудила на голове замысловатую прическу, надеясь встретить Питера в наилучшем виде. Сдернув шляпку, она попросила Фебу подержать ее.
 По многолетнему опыту Габби знала: единственный способ создать из ее буйной гривы что-нибудь приемлемое — это начать с нуля.
 Квил закончил беседу со стюардом и повернулся, чтобы уйти, но не смог сдвинуться с места. Его глаза были прикованы к Габриэле Дженингем. Она вытащила шпильки из волос, и огромная бронзовая масса во всей своей красе рассыпалась по ее спине. Он непроизвольно сделал глотательное движение. Чтобы леди распускала волосы в публичном месте? Такого он еще не видел. Тут же стояла толпа портовых грузчиков, моряков и рыбаков, а мисс Дженингем, Габби, весело трясла волосами! Мужчины, открыв рты, смотрели на восхитительную молодую леди таким взглядом, словно она при них раздевалась!
 Квил в мгновение ока оказался рядом с ней, мрачный, как грозовая туча.
 — Где ваша горничная, черт побери? — прошипел он. Габби растерянно заморгала.
 — У меня ее нет. Мой отец всегда считал это блажью. Леди, которая не может самостоятельно влезть в собственную одежду, ни на что не годится, говорил он.
 — Леди не должна приводить себя в порядок на людях!
 Только теперь Габби догадалась оглянуться вокруг. Мужчины, почувствовав себя застигнутыми врасплох, поспешили отвернуться.
 — Боюсь, это уже вошло в привычку, — беззаботно засмеялась она. — Я имею в виду — находиться на людях. В нашей деревне мы с отцом были единственными европейцами. Аборигены носили мои локоны на груди и верили, что они принесут им удачу…
 Она не успела договорить, так как мистер Дьюленд схватил ее за руку.
 — Пойдемте, мисс Дженингем. — Он посмотрел на Фебу, все еще сжимающую в руках шляпку Габби. — А ну-ка дай мне это. — Он нахлобучил шляпку на Габби.
 Это выглядело уж совсем нелепо.
 — Мисс Дженингем, — повторил он. Теперь это прозвучало как команда. Габби вздрогнула от неожиданности и взяла Фебу за руку. Что ж, волосы можно будет поправить и в экипаже.
 Она впихнула Фебу в кабриолет мистера Дьюленда, залезла туда сама и привычными движением скрутила волосы узлом на затылке.
 — Так намного лучше, — одобрила девочка, когда Габби воткнула несколько лишних шпилек для полного счастья мистера Дьюленда.
 Квил смотрел на нее и не находил нужных слов. Ему не доводилось видеть леди, больше нуждающуюся в горничной, чем эта непосредственная француженка. Только что собранные роскошные волосы, державшиеся на голове каким-то чудом, под собственной тяжестью уже сползали набок. Достаточно двух минут — и все эти завитушки снова дождем посыплются вниз, подумал он.
 Теперь он смог рассмотреть ее получше и понял, почему она показалась ему неэлегантной в момент их встречи на причале. Этим она была обязана измятому костюму, равно как и своим волосам. Она оказалась не очень высокой и, похоже, имела довольно… да, довольно округлые формы.
 У него защемило сердце, и он молчал до самого дома. Но его настроение, кажется, нисколько не волновало Габби. Они с Фебой весело щебетали, обсуждая улицы Лондона, по которым проезжали. Голос Габби был под стать ее прекрасному лицу — замечательный грудной голос, наводящий на мысли об альковных утехах.
 Но Питер… Что скажет он? Ведь ее недостатки слишком явно бросаются в глаза. Его брат обречен жениться на неопрятной пухлой девушке, которая, кажется, напрочь лишена женской привлекательности. К тому же Питер ценил только изящных женщин. Их умение себя держать и тонкий вкус — вот критерии, по которым он выбирал себе очередную даму сердца. Но у тех женщин не было ни такого чувственного рта, как у Габби, ни голоса, который провоцировал желание, даже когда она произносила самые невинные слова.
 Квил украдкой взглянул на нее. Может, если нанять горничную… Да, конечно, они должны нанять горничную! Но нет… преображение Габби так же нереально, как превращение обыденной пищи в изысканное блюдо. Наскоро увязанный пучок уже сполз на правый бок.
 Как только они приедут домой, нужно будет отправить ее наверх, в ее комнату, и послать к ней горничную матери. До возвращения Питера надо что-то сделать с ее волосами.
 Габби поднималась по ступеням портика своего будущего дома, и ее сотрясала дрожь. И неизвестно, кто за кого держался — Феба за нее или она за Фебу. Квил вдруг ужасно заспешил. Минутой раньше он почти выдернул свою будущую невестку из экипажа, а теперь ему не терпелось ввести ее в дом.
 Когда они поднялись на верхнюю ступеньку, двери дома гостеприимно распахнулись. Грузный человек пробормотал приветствие и поклонился так низко, что Габби встревожилась, как бы с него не свалился напудренный парик. В первую секунду она даже приняла этого мужчину за виконта — так аккуратно и изысканно он был одет. Но, здороваясь, он не смотрел ей в глаза, а мистер Дьюленд, похоже, не собирался представлять их друг другу. Лишь приказал доставить вещи из порта.
 Когда мужчина взял у нее плащ, она положила ладонь на его руку и улыбнулась:
 — Спасибо. Мистер Дьюленд, кажется, назвал вас Кодсуолл?
 У дворецкого расширились глаза.
 — Да, миледи, то есть мисс Дженингем. Меня зовут Кодсуолл.
 Он, слава Богу, оказался совсем не так помпезен, как ей показалось сначала, — весь накрахмаленный и неприступный в своей роскошной ливрее.
 — Рада познакомиться с вами, мистер Кодсуолл, — подмигнула ему Габби. — Позвольте представить вам мисс Фебу Торп. Она останется с нами на некоторое время.
 — Мисс Феба. — Кодсуолл поклонился, как будто встречал саму королеву. Затем повернулся к Габби. — Вся прислуга будет рада узнать, что вы благополучно прибыли в Англию, мисс Дженингем. — Он сделал паузу и улыбнулся. — А вообще, миледи, меня называют не «мистер Кодсуолл», а просто «Кодсуолл».
 — В таком случае простите меня, — смутилась Габби. — К сожалению, я плохо знакома с английскими обычаями. Я уже повергла в шок мистера Дьюленда, когда на пристани распустила волосы, — засмеялась она.
 Квил поспешил вмешаться, пока она не успела рассказать во всех подробностях о сотне других ляпсусов, которые с ней наверняка случались.
 — Кодсуолл, мисс Дженингем, несомненно, желает выпить чаю. Нужно проводить ее наверх. И попросите, пожалуйста, Стимпл, чтобы она помогла мисс Дженингем.
 — К сожалению, сэр, должен вам сказать, Стимпл сопровождает леди Дьюленд.
 Квил нахмурился. Разумеется, его мать не может сделать и шагу без своей горничной. Черт подери, как же быть? Кодсуолл открыл двери в Индийскую гостиную.
 — Я сейчас прикажу принести чай и пошлю кого-нибудь к миссис Фарсолтер, сообщить, что у мисс Дженингем нет горничной. Она решит, как выйти из этого затруднения.
 Габби улыбнулась дворецкому.
 — О, спасибо вам, Кодсуолл! Я понятия не имела, что для английской леди так важно иметь горничную. Наверное, в подобных вопросах я должна положиться на вас и миссис Фарсолтер. Она у вас экономка?
 Габби выжидающе посмотрела на Квила. В это время послышался тоненький голосок.
 — Я тоже путешествовала без горничной, — заявила Феба.
 — С миссис Фарсолтер и Кодсуоллом мы можем быть совершенно спокойны, — успокоила девочку Габби. — Я уверена, они мигом найдут нам горничных.
 Кодсуолл, удивляясь себе, едва не захихикал от радости.
 — Я полагаю, миссис Фарсолтер захочет нанять для мисс Фебы гувернантку, если ее визит окажется продолжительным, — заметил он.
 — Проходите в гостиную, мисс Дженингем. — Квил уже начал раздражаться.
 Он мрачно взглянул на Кодсуолла. Дворецкий тотчас попятился и отправился восвояси, на другую половину дома, где находились комнаты прислуги.
 — О Боже! — восхитилась Габби, войдя в комнату. — Какая… какая очаровательная гостиная!
 Квил огляделся.
 — Идея моей матери.
 Габби нерешительно подошла к огромному столу с диковинными ножками в виде сидящих тигров.
 Феба отступила назад, но вовсе не потому, что ее пугали высунутые малиновые языки зверей.
 — Откуда привезли эту мебель? — спросила Габби с любопытством.
 — Вы в Индийской гостиной, мисс Дженингем. Так моя мать называет воплощение своей мечты. Она мечтала прослыть законодательницей лондонской моды и последовала совету дизайнера, который предрекал повальное увлечение индийским стилем. — Квил передернул плечами. — К великому огорчению матери, этого не произошло. Но, ухлопав столько денег на этот декор, отец не пожелал возвращаться к английскому стилю.
 Габби пристально посмотрела на Эрскина Дьюленда. Лицо его по-прежнему мало что выражало, но голос звучал чуть насмешливо.
 Она поняла это как приглашение и улыбнулась в ответ, искренне и открыто. В глазах у нее запрыгали веселые искорки.
 — Странно, — заметила она. — В нашем доме не было столов с тиграми, хотя я всю жизнь провела в Индии. И вообще раньше я никогда не видела подобной мебели. Я даже не припомню, чтобы кто-то позволил себе такое… такое расточительство.
 Квил был серьезен, но глаза его смеялись.
 — Я вынужден вас попросить не открывать сей неприятной правды моей матери, — пробурчал он, облокотившись на каминную полку. — Видите ли, все эти экстравагантные сокровища стоили порядка пятидесяти тысяч фунтов. Если моя мать когда-нибудь узнает, что большинство ее «индийских» шедевров сделаны в Саутгемптоне Фредом Пинклом, столяром-краснодеревщиком, ее хватит удар.
 — Вы знаете имя мебельщика? Значит, вы проводили сыск!
 — Я бы не назвал это сыском, — пожал плечами Квил. Он перешел от камина к высокому креслу, чтобы прислониться теперь к его спинке. — Как давний пайщик Ост-Индской компании, я имею весьма неплохое представление о товарах, которые можно купить в тех краях.
 — Пайщик Ост-Индской компании? — Габби нахмурилась. Квил посмотрел на нее, немало удивленный ее тоном. Первый раз с тех пор как они встретились, в ее глазах блеснул сердитый огонек.
 — Вам это неприятно по какой-то причине, мисс Дженингем?
 Габби подняла подбородок и спокойно встретила его взгляд.
 — Нет, конечно, нет! Это меня не касается. Но не будете ли вы так любезны называть меня Габби, мистер Дьюленд? Ведь скоро мы будем одной семьей.
 Квил, должно быть, вообразил, что его упрекают, и распрямился. Его нога посылала ему резкие сигналы, напоминая о продолжительной езде в экипаже, причем туда и обратно.
 — Габби… — повторил он. — Тогда вы должны называть меня Квил.
 — Квил? Какое очаровательное имя!
 — Очаровательное? В самом деле? Или это что-то сродни очарованию этой комнаты?
 Габби хихикнула, издав обворожительный звук, похожий на тихое кудахтанье.
 — Поймали на слове, мистер Дьюл… Квил. — Она сделала паузу. — Можно вас спросить?
 — Естественно.
 — У вас что, болит нога? — нерешительно произнесла она. Вдруг вопрос покажется ему оскорбительным и неуместным?
 Действительно, Квил мог бы ответить ей, что так оно и есть. Но все дело в том, что ни одна английская леди не задала бы вопрос такого личного характера мужчине, тем более — малознакомому. Квил скривился в неприветливой усмешке. Определенно, эта девушка камня на камне не оставит от привычного уклада семейства Дьюлендов.
 — Я пострадал в дорожной катастрофе шесть лет назад. К счастью, теперь уже почти поправился. В той мере, чтобы достаточно свободно ходить. Но мне трудно стоять в течение длительного времени.
 Карие глаза Габби засветились сочувствием.
 — Так что ж вы не сядете? Неразумный вы человек!
 Феба, бродившая по комнате и рассматривавшая украшения на мебели виконтессы — множество лежащих львов и тигров, — подошла к Габби.
 — Мисс Габби, мистер Дьюленд не может сесть раньше вас. Моя няня говорила, что английские джентльмены никогда-никогда не сядут в присутствии леди, если она в это время стоит.
 Габби покраснела.
 — О, извините, Квил! — Она тут же плюхнулась на диван. — Боюсь, что я совершу еще не одну подобную ошибку, потому что совершенно несведуща в такого рода вещах. Мой отец называл все это аристократической ерундой.
 — Прошу вас, не думайте об этом, — махнул рукой Квил, опускаясь в кресло и облегченно вздыхая.
 Феба чинно присела на небольшую скамеечку у ног Габби. Квил не переставал поражаться собранности маленькой девочки. Она была полной противоположностью Габби. Кудряшки Фебы выглядели такими аккуратными, как будто ее только что причесали. Садясь, она инстинктивно приподняла платьице, так чтобы складки распределились поровну с каждой стороны. Ее руки были сложены на коленках, ноги скрещены в лодыжках.
 Но Габби! Не то чтобы она держалась как-то неподобающе для леди — нет, это было не совсем так. Просто ей не хватало ухоженности. Множество ее прядей опять висели, так как, передавая шляпку Кодсуоллу, она умудрилась снова испортить свою прическу. Платье тоже смотрелось несколько странно. Совершенно ясно, что данный фасон предполагал небольшой напуск под грудью. Эта мода устарела несколько лет назад. Платье Габби до талии сидело в обтяжку, а на бедрах топорщилось колом, как будто под ним был ворох накрахмаленного белья.
 В гостиную вошел Кодсуолл.
 — Чай будет подан прямо сейчас, — доложил он. Затем протянул Квилу серебряный поднос, на котором красовалась визитная карточка. — Мистер Люсьен Бош с визитом. Вы принимаете, сэр?
 — Нет, — качнул головой Квил. Габби посмотрела на него своими дивными глазами.
 — Прошу вас, не отказывайте вашему другу только из-за моего присутствия. Мистер Бош мог бы присоединиться к нашему чаепитию.
 Квил нахмурился.
 — Я думаю, нам лучше пока не принимать гостей, — бросил он и почувствовал, что это прозвучало слишком официально даже для него. Но как он мог сказать ей о состоянии ее прически? Где, в каком словаре он сыскал бы вежливые слова?
 Габби недовольно наморщила нос.
 — Я могу не знать английских обычаев, но зато хорошо понимаю, каково человеку после утомительной дороги получить от ворот поворот.
 Квил нехотя кивнул Кодсуоллу.
 — В конце концов, мы одна семья, — весело продолжала Габби, — поэтому нет нужды в церемониях. Я буду очень рада моему первому лондонскому знакомству. — Она поколебалась немного и спросила: — Питер подъедет к чаю, как вы думаете?
 У Квила засосало под ложечкой.
 — Сомневаюсь. Питер редко возвращается так рано. — Увидев, как его будущая невестка внезапно приуныла и закусила губу, он пожалел о своих словах. Это было все равно что признаться маленькому цыпленку, что твое любимое блюдо — жареная курица.
 — А он сейчас в Лондоне? Он знает, что я приехала? — Щекотливый вопрос, подумал Квил. Лакей наверняка разыскал Питера и сообщил ему о прибытии «Гермеса». Но это «приятное» известие скорее всего заставит брата задержаться на всю ночь.
 — Нет, он не знает, — резко ответил Квил. — Если б знал, он бы сам встретил вас. Когда пришло сообщение, я был один в доме. Мои родители в данный момент в Бате. Наверное, мне следовало уведомить их. Они будут очень огорчены, что пропустили встречу с вами.
 Габби снова засияла.
 — О, я должна была сама догадаться, что Питер не знал о моем приезде! — тотчас воскликнула она. — Как вы считаете, может, передать ему послание с лакеем? — спросила она и смутилась. В это мгновение она была очаровательна. — Или это будет слишком бесцеремонно?
 — Это невозможно, — буркнул Квил. — Я не знаю, где он. — От всей этой болтовни Квил уже начал терять терпение. Похоже эта юная леди не придавала никакого значения тому, что Питер для нее — совершенно чужой мужчина и брак, который им предстояло заключить, — это брак по расчету. Брак между незнакомыми людьми. Кодсуолл открыл дверь и объявил:
 — Мистер Люсьен Бош.
 Люсьен, элегантный мужчина во всем черном, прошел в комнату. Квил неожиданно испытал облегчение. Разговоры с родственниками, даже будущими, — каторжный труд. Убей Бог, если минуту назад она была не права! Пожалуй, с Бошем беседа пойдет легче. До чего же он обаятельный, дьявол!
 — Люсьен, позволь представить тебе мою будущую невестку. Мисс Габриэла Дженингем — дочь лорда Ричарда Дженингема. А это мисс Феба Торп. Она у нас с коротким визитом.
 Люсьен грациозно нагнулся, чтобы приложиться к ручке, но в этот момент мисс Дженингем неожиданно вскочила с кресла. Ему пришлось сделать шаг назад, иначе он бы ударился головой о ее колено. Он пошатнулся и, отступив еще на шаг, завершил нескладный поклон.
 Габби присела в реверансе.
 — Я счастлив с вами познакомиться, мисс Дженингем, — произнес Люсьен. — И с вами тоже, мисс Феба. — Он повернулся к девочке, поднявшейся вместе с Габби.
 Феба в ответ сразила его изысканным реверансом.
 — У меня нет слов! — восхитился Люсьен и отвесил ей почтительный поклон. — Редко встретишь столь утонченную юную леди.
 Девочка кокетливо улыбнулась, но вид у нее был измученный. Того и гляди расплачется. Люсьену показалось, что здесь что-то не так. Эта нескладная дикарка Габриэла и есть будущая жена Питера? А где же он сам? И что здесь делает малышка Феба?
 Он сел. Последовала неловкая пауза. Первой заговорила Габби. Квил, хоть и был хозяином, явно не считал себя обязанным поддерживать разговор.
 — Вы француз, мистер Бош? — спросила Габби, улыбаясь.
 Люсьен кивнул:
 — Я провел во Франции большую часть жизни, а сюда приехал почти тринадцать лет назад.
 — Как интересно! Вы, случайно, не знали мою маму когда жили во Франции? Ее девичья фамилия — дю Лак. Мари дю Лак.
 — Боюсь, что нет, — протянул Люсьен. — Мы с женой вели довольно уединенную жизнь и в Париж выезжали редко. Ваша мама была представлена ко двору?
 Габби покраснела.
 — Трудно сказать. Мой отец отказывается говорить о ней.
 Люсьен сочувственно кивнул:
 — Такое иногда случается — после смерти любимого человека.
 В эту минуту в гостиную вошел Кодсуолл в сопровождении трех лакеев, которые несли изящный серебряный чайник и на подносе тарелочки с печеньем и бисквитами. Они поставили все это на небольшой столик в дальнем конце комнаты. Когда Габби уселась в кресло, она увидела, что чайник с заваркой стоит прямо перед ней.
 — Могу я… — спросила она, взглянув на Квила.
 — Пожалуйста.
 — Я еще никогда не пила настоящего китайского чая, — призналась Габби Люсьену. — Те из нас, кто вырос в Индии, слышали, будто китайский чай сродни нектару.
 Люсьен вежливо улыбнулся:
 — А мы в Англии считаем его жидким золотом. Это только такие, как Квил, и ему подобные, вроде ост-индских грабителей, могут позволить себе гонять чаи с обеда и до рассвета.
 Габби осторожно наливала золотистый чай в изящные чашечки.
 — Кого вы причисляете к ост-индским грабителям? Меня?
 — Вас, к счастью, нет, — засмеялся Люсьен. — Только тех, кто наверху. Заправил Ост-Индской торговой компании. Это они контролируют ввоз чая из Китая.
 — Вы грабитель? — Габби изумленно посмотрела на Квила.
 Он ощутил озноб от витающего в воздухе неодобрения.
 — Чепуха. — Он пожал плечами. — Люсьен преувеличивает — как и все французы.
 — Мисс Габби! — пронзительно закричала Феба. — Мисс Габби!
 Габби в испуге перевела глаза вниз… О ужас, она забыла поднять носик чайника, когда смотрела на Квила! И теперь чай беспрепятственно стекал с полированного стола на дорогой ковер.
 От смущения у нее заполыхали щеки. Она подняла носик вверх, но сделала это слишком резко. Чай изогнутой струёй выплеснулся наружу и залил весь перед ее нового платья. Она сразу забыла о тех нескольких правилах хорошего тона, какие ей успел привить отец.
 — Проклятие! — пронзительно закричала Габби. Она со стуком поставила чайник на стол и протянула руку, инстинктивно пытаясь задержать бегущий по столу поток, но этим лишь отклонила его в сторону. Чай вылился на Фебу.
 Для девочки это оказалось последней каплей. Нервы ее не выдержали, и она разрыдалась.
 — О, Феба, извини меня, пожалуйста.
 Опешившая от двух потрясений подряд, Габби вскочила, чтобы обнять ребенка, но сделала это крайне неловко и толкнула кресло, на котором сидела. Кресло не устояло на тонких веретенообразных ножках и покачнулось. Габби попыталась его поймать, но промахнулась, наступив ногой на подол своего платья, и упала лицом вниз, прямо на колени Квила.
 Это была необыкновенная сцена с великолепным шумовым сопровождением!
 В тот же момент Кодсуолл, поднырнув под кресло, сумел схватить его за спинку, но не удержал. Кресло таки упало, и дворецкий вместе с ним. Раздались впечатляющие звуки — треск расколотого дерева и сдавленное хрюканье.
 Люсьен, давясь от смеха, подхватил на руки Фебу.
 — Ну, маленький цыпленок, — произнес он нежным, убаюкивающим голосом, будто знал ее не один год, — объясни мне, почему ты плачешь из-за какого-то пятна?
 Он направился в другой конец комнаты, с удовольствием прижимаясь щекой к мягким кудряшкам, а Феба сквозь рыдания сердито перечисляла свои трагедии. В ее рассказе смешались в кучу и мама, и платье, и няня. Потом к этому прибавилось еще и чайное пятно, а также что думает ее няня о маленьких девочках-грязнулях.
 Габби, свалившись на Квила, извивалась как змея в отчаянных попытках найти устойчивую опору для ног. От унижения она была готова умереть. На глазах у нее выступили слезы.
 Руки Квила плавно сомкнулись на ее плечах. Одним махом он поставил ее на ноги и встал сам.
 Она не смела поднять на него глаза. Ее лучшие перчатки были в отвратительных желтых пятнах. Такие же пятна украшали лиф ее лучшего платья. Вдобавок вставка на подоле в виде греческого меандра была оторвана и волочилась по полу. Теперь Квил, должно быть, подумает, что его невестка — совершеннейшая растяпа. Сильные пальцы сжали ее локоть.
 — Ну что, объявим перерыв? — услышала она. — Наше присутствие за столом сейчас излишне.
 К ее удивлению, ресницы Квила подрагивали от смеха. Она перевела взгляд на стол. Там уже все убрали. Слуги сгрудились вокруг Кодсуолла и пытались поднять его на ноги. Габби побледнела.
 — Кодсуолл что-то себе повредил?
 — Я полагаю, он просто неловко повернулся во время своего стремительного броска, — хмыкнул Квил. Видя, что она по-прежнему встревожена, он добавил: — Вы не находите, что слуги сейчас похожи на зубодеров-практикантов, которые не знают, как подступиться к сопротивляющемуся пациенту?
 Габби наморщила нос.
 — Вы смеетесь надо мной, сэр?
 — Ни в малейшей степени! — уверил ее Квил, изо всех сил стараясь не расхохотаться. — Я никогда не позволил бы себе такой неучтивости. Вы знаете, инциденты, подобные этому, обычно случаются с теми, для кого приличие — закон жизни. Возможно, гордость Кодсуолла пострадала, но сам он невредим.
 Дворецкий к этому времени уже вполне уверенно держался на ногах и отряхивал и одергивал свой черный сюртук, доводя его до привычного совершенства.
 Габби оглядела себя.
 — Ну а я, уж наверное, теперь никогда не смогу вас убедить, что я прирожденная леди, — безнадежно проговорила она.
 Искрящиеся весельем глаза Квила прожигали ее насквозь. Согретая их теплом, она улыбнулась.
 У Квила кружилась голова от пережитых ощущений. Еще бы! Счастливое провидение неожиданно шмякнуло ему на колени эту рыжую кошку — округлую и мягкую как воск. Он сдавленно засмеялся, а Габби в ответ разразилась громким хохотом.
 Такими и увидел их Питер, когда вошел в гостиную.




 Глава 3


 Услышав звук открывшейся двери, Габби быстро повернулась. В первый миг она не сообразила, кто стоит перед ней в каких-нибудь десяти шагах. От смешинок в глазах Квила по ее телу побежали мурашки.
 Когда она взглянула на того, кто стоял в дверях, лицо ее вытянулось.
 Это был Питер. Ее будущий муж. Габби хотела шагнуть к нему, но передумала. А вдруг это… Да нет, это, конечно же, Питер. Его глаза. Карие, довольно приятные.
 Каштановые у него волосы или нет, она не разобрала, так как он был сильно напудрен.
 На нем был темный сюртук с расшитыми лацканами. Точно такой же узор украшал воротник и манжеты. А жилет! Это было что-то неописуемое. Шелк макового цвета с вышитыми на нем полевыми цветами. Тончайшее кружево манишки красиво дополнялось золотой каймой и спадающими с обеих сторон шеи шнурами, тоже золотыми. На ботинках блестели большие серебряные пряжки. Носки поражали необыкновенной белизной.
 Габби даже рот открыла, но тут же опомнилась.
 Сердце забилось так часто и сильно, что его удары резонансом отзывались в горле.
 Квил повернулся к Габби. Она отвела глаза, так как у нее не хватало духа признаться, кто здесь на самом деле растяпа. Не может же она заявить об этом во всеуслышание в присутствии своего элегантного суженого! Ее будущий деверь своей ужасной ухмылкой давал ей понять, что ее трусливое молчание напоминает поведение дрянной маленькой девочки. Но она сделала вид, что не поняла намека.
 Питер дернул шнур колокольчика.
 — Сейчас ваша горничная проводит вас в вашу комнату, мисс Дженингем. Если вдруг вы будете слишком расстроены, чтобы выйти к ужину, не волнуйтесь из-за этого. Знайте — мои чувства с вами. Случись сей неприятный инцидент в мой первый визит в Англию — впрочем, и в любой другой тоже, — я бы приходил в себя по меньшей мере день.
 Питер отвесил ей короткий поклон.
 Габби судорожно глотнула воздух и присела в реверансе, обнаружив, что совершенно не знает, как на это ответить. Даже не верилось, что это Питер. Но это был он. Теперь, когда шок прошел, она уловила общее портретное сходство между мужчиной на миниатюре и этим элегантным суетным… щеголем. Еще и надушенным! Она почувствовала запах одеколона, когда схватила его за руку.
 Слезы были совсем-совсем близко. Никогда еще она не казалась себе такой неотесанной и неуклюжей, хотя судьба, надо признаться, щедро дарила ей подобные ситуации.
 Кто-то взял ее за руку. Сквозь слезы, застилавшие глаза, она увидела Питера. Он улыбался ей по-доброму, как на портрете.
 — Мне очень жаль, мисс Дженингем, что ваш приезд в наш дом ознаменовался столь досадным недоразумением.
 Габби робко улыбнулась стоящему перед ней красивому молодому мужчине.
 — Вы не хотите называть меня Габби? Разве мы не собираемся пожениться? — Она непременно должна была проговорить эти слова громко и раздельно, потому что Питер, похоже, воспринимал ее как непрошеного визитера.
 Питер сразу стал сама чопорность, но кивнул. Возможно, его не слишком радовал их предполагаемый брак, но она так восхищалась портретом Патера, что до сих пор не задумывалась над этим. У нее самой не возникало никаких вопросов, так как ей безумно хотелось выбраться из отцовского дома.
 — Могу я проводить Габби в ее апартаменты? — Спокойный голос Квила прервал ее мучительные размышления. — Я полагаю, мать приготовила для нее Голубую спальню. — Опущенная голова и тревога в глазах его будущей невестки вызвали у него желание дать брату по физиономии.
 — Ни в коем случае! — отрезал Питер. — Я должен тебе напоминать, что мисс Дженингем — воспитанная молодая леди? Ты не пойдешь с ней, Квил. Мы немедленно вызовем ее горничную. Кстати, мисс Дженингем, я заметил одну в высшей степени странную вещь. Как это ваш отец позволил вам путешествовать без компаньонки?
 — Мой отец говорит, что ни горничные, ни компаньонки… — Квил остановил готовый вырваться поток сведений, предвидя, что ему не будет конца. Едва ли у его брата хватит терпения дослушать до конца откровения Габби о ее не признающем условностей отце.
 — Питер, мы с Габби скоро станем родственниками. В том, что я хочу проводить мою невестку в ее комнату, нет ничего дурного.
 — Пока еще она тебе не невестка! — вспылил Питер. Габби слушала их с тяжелым сердцем. Питер не хочет жениться на ней — это совершенно ясно. Она стряхнула с локтя руку Квила и посмотрела на своего жениха.
 — Вы не хотите жениться на мне, сэр? — храбро спросила она. Из-за слез и спазма в горле звук получился сипловатый.
 Питер от неожиданности открыл рот.
 Люсьен с Фебой неслышно отошел в дальний угол гостиной. Девочка — даром что ей всего лишь пять лет — инстинктивно почувствовала, как следует вести себя в подобных случаях.
 — Все можно было устроить иначе, — сердито продолжала Габби. — Я никоим образом не собираюсь принуждать вас делать то, чего вы не хотите, сэр.
 Квила ужаснула ее проницательность.
 — Да нет же! — прервал он. — Питер хочет жениться на вас — и взял ее за локоть. — Питер прав, вам нужно пойти в свою комнату и сменить одежду!
 Но Габби, не обращая на него внимания, не отрываясь, смотрела на Питера.
 — Почему вы не сообщили моему отцу, что все это вам не в радость? — Габби задыхалась от отчаяния. — Разве нельзя было известить его заранее, чтобы мне не пришлось проделать такой длинный путь из Индии? Ваш отец писал, что вы… готовы…
 Квил так посмотрел на брата поверх ее склоненной головы, что от его взгляда у Питера пробежали мурашки по коже.
 Он снова взял Габби за руку.
 — Мисс Дженингем… Габби… вы меня совершенно неправильно поняли. Я всегда этого хотел. — И, увидев ее увлажнившиеся глаза, он почувствовал себя почти готовым на ней жениться. В своем мятом запятнанном платье она выглядела такой жалкой! Он немного смягчился. В конце концов, отсутствие элегантности — это не ее вина, а скорее всего индийских портных, не обладающих хорошим вкусом. — Мой тон мог показаться вам резким, потому что я был… я был подавлен прискорбной оплошностью нашего дворецкого. Узнав об этом инциденте, я ощутил, сколь велико ваше отчаяние. Видимо, мне придется поговорить с отцом и уволить Кодсуолла. Мы не можем держать такого слугу. И прошу вас, не сомневайтесь в моих намерениях относительно вас. Мои чувства вполне тверды. Я с нетерпением жду нашей свадьбы. — Последние слова Питер произнес не очень уверенно.
 Габби глубоко, прерывисто вздохнула, загипнотизированная видом хрупкой белой руки. Ее кисть украшал единственный перстень — свидетельство тонкого вкуса Питера.
 Питер вдруг осознал, что будущую жену может смутить его неделикатность — он держал ее руку свыше дозволенных шести секунд, — и поспешно убрал свою руку.
 — Я сам провожу вас, — поклонился он и повел Габби к выходу.
 Она с надеждой взглянула на Квила. Тот успокаивающе улыбнулся;
 — Я позабочусь, чтобы Фебу разместили рядом с вами.
 Габби прикусила губу и кивнула. Было бы неприлично вымаливать разрешение для Квила сопровождать их. Еще час назад она трусила в его присутствии. Теперь ее пугал Питер, но совсем не грозным видом, как Квил, а своим брюзжанием и высокопарными речами. Она безвольно подчинялась ему, пока он тянул ее в коридор. Потом когда они поднялись наверх, рассеянно слушала, что он говорит, устраивая ее в веселой светлой комнате с голубыми обоями.
 — Феба будет жить в соседней комнате? — спросила Габби, когда он собрался уходить.
 — Феба… Феба?
 — Девочка с мистером Бошем. — Габби только сейчас вспомнила, что Феба не была представлена ее жениху. — Она тоже из Индии. В порту ваш брат договорился со стюардом и привез ее сюда, потому что ее почему-то никто не встретил.
 Питер поджал губы.
 — Это уж совсем непонятно. Почему было не оставить ее с капитаном? Вы доставите лишние хлопоты ее родственникам. Теперь они не узнают, где она, и будут понапрасну тревожиться.
 — Вероятно, вы правы. Но мы до конца не уверены, жива ли ее единственная родственница миссис Юинг. И получила ли она вообще подробное письмо, где все изложено — как погибли ее сестра и зять. Когда за Фебой никто не пришел, я подумала, что лучше забрать ребенка с собой. Вдруг нам не удастся быстро выяснить местонахождение миссис Юинг? А оставить Фебу на корабле я не рискнула. Почти весь экипаж «Гермеса» сразу сошел на берег, потому что корабль прибыл с большим опозданием и все моряки жаждали вернуться к своим семьям. Кто бы стал опекать девочку? — Габби отдернула руку, покоившуюся у Питера на локте, после того как он покосился на испачканную перчатку. — Простите, я слишком заболталась.
 — Вовсе нет. — Он вежливо поклонился. — У вас не было другого выхода, кроме как взять ребенка с собой. А с миссис Юинг я все устрою. — Он еще раз поклонился и, пятясь, вышел из спальни.
 Габби опустилась на кровать и стянула перчатки. На глазах у нее выступили слезы. Может, Питер и не против их брака, как ей показалось в первую минуту, но он такой холодный. И весь в себе. Для него приличия — это все. А она как нарочно без конца попадает в неловкие ситуации. Он запанибрата с будущим королем — называет его Принни! — а она наивная простушка. Была недотепой — ею и останется.
 Слезы змейками текли по ее щекам.
 И зачем она оболгала Кодсуолла? Ну зачем? Почему ложь так легко слетела у нее с губ? Видимо, потому, что Питер пришел в ужас от ее растерзанного вида. И что теперь о ней думает Квил? Похоже, придется рассказать правду. Но если Питер узнает, что это именно она оплошала? Тогда он просто откажется жениться на ней. Не смогла сделать такой простой вещи, как налить чай в чашки! Превратила комнату в свинарник. Но деваться некуда. К отцу она не вернется. Она не желает больше выслушивать его колкости и смотреть, как он передергивает плечами в ответ на ее многочисленные промахи.
 Она тяжело вздохнула. Нужно просто стать элегантнее и постараться походить на тот тип женщин, который нравится Питеру. Вот и все.
 Ее размышления прервал тихий стук в дверь. Габби быстро стерла со щек слезы и встала.
 — Войдите!
 Дверь открылась, и она увидела Квила; рядом с ним стояла девочка.
 — Я привел Фебу, чтобы она не думала, что вы умчитесь обратно в Индию без нее. Мне кажется, эта мысль прочно засела в ее голове.
 Габби, опустившись на корточки, простерла руки к ребенку.
 — Феба, сладкая моя! Да я никогда, никогда не оставила бы тебя здесь одну!
 Девочка влетела к ней в объятия. Прямо как ручной голубь, подумал Квил, наблюдая, как Габби покачивает ее в руках и что-то шепчет в желтые кудряшки. Везет же Фебе!
 Вздохнув, он направился к окну взглянуть на свой сад.
 — Питер не привередничает, — неожиданно произнес он. — Не думайте о нем плохо. Просто он ко всему относится чересчур ответственно — и к себе тоже. Но при всем при том он очень неплохой парень.
 Габби оставила его слова без ответа и заговорила о другом:
 — Как вы думаете, есть хоть какой-то риск, что ваш отец уволит Кодсуолла?
 Квил повернулся, несмотря на то что вид Габби, обнимающей Фебу, вызывал в его сердце какие-то странные ощущения.
 — Совесть замучила? — ухмыльнулся он. Габби чувствовала себя слишком виноватой, чтобы ее мог оскорбить его насмешливый тон.
 — Сама не знаю, почему я соврала, Квил, — честно призналась она. — Может, потому, что Питер выглядел таким…
 — Я считаю, что это весьма полезная ложь, судя по тому, как развиваются события, — заметил Квил.
 — Он прав, мисс Габби, — певуче поддержала его Феба. — Вы сами говорили, что можно простить неправду, если это делает другого человека счастливее. Мистер Дьюленд почувствовал себя намного лучше, когда подумал, что ваше платье испортил дворецкий.
 — Устами младенца… — пробормотал Квил. Габби наградила его строгим взглядом.
 — Вам бы только шутить. Я должна была сказать правду. Бедный Кодсуолл пострадал из-за моей ужасной лжи!
 — Не беспокойтесь за него, — усмехнулся Квил. Своим удрученным видом Габби вызывала у него сочувствие. — Отец скорее отрежет себе правую руку, чем отпустит его после стольких лет службы. Я сейчас спущусь и принесу ему ваши искренние извинения. Вас это устроит?
 — Я сама это сделаю, — решительно заявила Габби.
 — А я не позволю вам сделать это! Леди не посещают комнаты для слуг. Этим вы нанесете урон своей репутации.
 — Когда вопрос заходит о признании собственных ошибок, об этикете можно и забыть. Я уверена, что отец одобрил бы мое решение.
 — Судя по всему, ваш отец оригинал, — хмыкнул Квил. — Но Феба кое в чем права. Питер счастлив, что тот эпизод благополучно закончился, и было бы несправедливо вогнать его в краску, вновь поставив в неловкую ситуацию. Он наверняка еще не оправился от чудесного вида ваших ножек.
 Габби покраснела и посмотрела вниз на свой подол, где из-под оторванной вставки проглядывали ее лодыжки. Квил поднял голову, и их взгляды встретились. В глубине его глаз таилось нечто, от чего внутри у нее медленно вскипало какое-то непонятное чувство. Она снова взглянула на свои ноги. Ну и что? Ничем не примечательные лодыжки, аккуратно прикрытые сверху платьем. Ей и в голову не могло прийти, что их вид способен взволновать Питера.
 На Квила снизошло озарение. Его щепетильный брат был тысячу раз прав, запретив ему провожать Габби в ее спальню. Кто знает, может, стоящая у стены кровать своей интимностью заставляла кровь ударять в виски? Одного мимолетного взгляда на тонкие лодыжки под тусклым коричневым — теперь неприлично испорченным — платьем оказалось достаточно, чтобы у него закружилась голова.
 — Вы не должны посещать слуг! — повторил он резко. — Нет нужды вгонять моего брата в большее неистовство, нежели он, вероятно, испытывает от данной ситуации.
 Габби сощурила глаза.
 — Что именно вы подразумеваете под этим выражением — «данная ситуация»? Вы хотите сказать, что мой суженый страдает из-за предстоящего брака? И страдает потому… потому что я слишком плоха для подобной сделки?
 — Он страдает не более, чем все мужчины перед женитьбой. От утраты холостяцкой свободы, только и всего. Не зря говорят: жениться — это все равно, что добровольно заковать себя в цепи.
 Но Габби была не из тех, кто легко отступает.
 — Так вы запрещаете мне туда идти? Какое вы вообще имеете право запрещать мне что-то делать?
 — В отсутствие моего отца в этом доме главный я! — Квил улыбнулся одними уголками губ. — Имейте это в виду, Габби.
 Она только сейчас сообразила, что Квил значительно старше Питера.
 — Но я думала… — Она запнулась. Почему отец уверял ее, что она выходит замуж за наследника виконта, тогда как в действительности ей предстояло стать женой младшего сына? Спросить или не спросить?
 Габби решила, что лучше переменить тему.
 — Нужно уложить Фебу.
 Девочка пала жертвой тревог этого дня и, измученная, заснула у нее на коленях.
 — Миссис Фарсолтер выделила для нее горничную, — сказал Квил, против своей воли наблюдая, как головка Фебы уютно пристроилась на груди Габби. — Я могу отнести ее в соседнюю комнату?
 Габби посмотрела на него и поджала губы.
 — А ваша нога? Может, мы вместе перенесем Фебу? Она достаточно тяжелая девочка. Если можете, держите ее за голову и плечи, а я понесу за ноги.
 — Перенести ребенка в соседнюю комнату я уж точно смогу, — насупился Квил. — Я каждый день упражняюсь с гантелями, мисс Дженингем.
 — Гантели? Что это?
 — Короткий стержень с шарами на концах. После того несчастного случая мне стало трудно двигаться. Есть один немецкий доктор по фамилии Транкельштейн, который придумал специальные упражнения с гантелями для восстановления поврежденных конечностей.
 Карие глаза сочувственно коснулись Квила. Он вздрогнул от этой мимолетной ласки. Почему его не раздражало, что Габби обсуждает его покалеченную ногу? Он всегда приходил в ярость, когда это делал кто-то другой.
 Легко подняв Фебу на руки, он отнес ее в соседнюю спальню, где девочку уже ждала горничная.
 Габби объяснила ей, кто она такая, и попросила постирать и привести в порядок одежду девочки. Квил задержался в дверях, по непонятной причине не в силах расстаться с этой девицей.
 Невоспитанная, нескладная, неопрятная толстуха, твердил он себе. Соблазнительная кобылка с черными ресницами и роскошными волосами. Безалаберная девчонка, притащившаяся из убогих мест, расположенных за тридевять земель.
 Первая женщина за многие годы разговаривала с ним так, словно его хромая нога — всего лишь неудобство.
 Нет, нужно избегать ее любой ценой!
 Квил вышел не попрощавшись. Неучтиво, отметил он про себя, спускаясь по лестнице.
 Но иногда неучтивость мужчин оправданна — в них просыпается инстинкт самосохранения.
 С тупой решимостью изнуренной старой клячи, почуявшей запах дома, он направился в свой кабинет — вгрызаться в надоевшие до смерти отчеты. Сводная таблица с цифрами возможно, подскажет, стоит ли так жаждать пакета акций «Мортлейк и Мадленд». Эта фирма поставляла продовольствие для королевского двора.
 Однако когда дворецкий доложил о посетителе, Квил без колебаний согласился его принять. Сейчас ему не до «Мортлейк и Мадленд».
 Горечь одиночества окутала сердце, мешая сосредоточиться, и Квил понял, что еще немного — и он начнет себя жалеть. Неоднократно сталкиваясь с беспощадной жестокостью мира, Квил усвоил, что жалость к самому себе — верная дорога к смерти.
 Он удивился, прочитав фамилию на визитной карточке.
 Лорд Брексби со дня на день должен был уйти в отставку — во всяком случае, в министерстве иностранных дел прошел такой слух.
 Они с Квилом были едва знакомы.
 Брексби торопливо вошел в кабинет, потирая руки и улыбаясь. Он вовсе не походил на человека, покидающего высокий пост.
 — Добрый день, сэр! Надеюсь, я не слишком нарушаю ваши планы своим визитом?
 Квил проводил гостя к креслу, весьма заинтригованный, не представляя, что могло побудить лорда Брексби покинуть свой шикарный офис на Даунинг-стрит.
 — Я собирался поговорить с вашим отцом — не знал, что его нет в городе. — Квил кивнул:
 — Я с радостью отправлю ему послание, лорд Брексби. Или, если у вас деликатное дело, буду весьма счастлив дать вам его адрес в Бате.
 — Нет, в моем визите нет ничего секретного, — улыбнулся Брексби. — Прежде всего я собирался поздравить вашего отца с предстоящей женитьбой молодого мистера Дьюленда. Я слышал, к вам приезжает дочь Дженингема? Я имею в виду, конечно, Дженингема-младшего, а не Ричарда, брата недавно скончавшегося герцога. Ведь вам известно, что Алмэнд Дженингем оставил герцогство четырнадцатилетнему сыну?
 — Мисс Дженингем прибыла сегодня, — с деланным равнодушием проговорил Квил, хотя каждый нерв в нем сейчас был начеку; Брексби наверняка ехал сюда не ради того, чтобы посудачить о чужих семейных делах.
 — Я начну с главного, — решился Брексби. — Околичности не в моем духе. Нам нужна помощь вашего отца, точнее — мисс Дженингем.
 Квил нахмурился.
 — Вполне справедливо, — заметил Брексби в ответ на это невысказанное неодобрение. — Вы, очевидно, думаете: с какой стати английское правительство чего-то домогается от благовоспитанной леди? Дело в том, что ее отец ввязался в сомнительное предприятие. И я боюсь, — скорбно добавил он, — что до недавнего времени никто не сознавал, насколько сомнительное.
 — Что он содеял?
 — Скорее — содействует. Одному из тамошних правителей, что является грубым вмешательством во внутреннюю политику. Сейчас Дженингем восстановил против себя Ост-Индскую компанию.
 Квил задумался. В свое время с Индией его связывали деловые отношения, поэтому он был в курсе, что споры с местной властью компания часто решает силовыми методами. Год назад ее армия атаковала Бхаратпур, понеся при этом огромные потери — три тысячи убитых и раненых. И естественно, попытка взять крепость провалилась.
 — Речь идет о Холькаре [3] ?
 — Совершенно верно. — Брексби, казалось, не удивила его осведомленность. — Провинция Холькар, как вы знаете, находится в центре Индии и входит в состав Маратхской конфедерации.
 — Территории конфедерации не принадлежат компании, — заметил Квил, — и не управляются ею.
 — Согласен. Потому я предпочитаю разговаривать с вами, нежели с представителями «Индиа-Хаус» или генерал-губернатором. По мнению многих членов нашего правительства, контрольный совет смотрит сквозь пальцы на некоторые дела компании. Нас упрекают, что мы не можем обуздать… гм… воинствующий дух ее армии. Мы проводим большую разъяснительную работу, стараясь донести свою точку зрения мирным путем…
 Отношение Квила к их «мирному пути» выразилось во взмахе ресниц.
 Но Брексби отнюдь не случайно достиг столь высокого поста.
 — Знаю, знаю, — вздохнул он. — Безусловно, наших усилий недостаточно. Но как бы то ни было, всем ясно, что сейчас бразды правления в руках Ричарда Дженингема, и его приближенные своими методами создают угрозу не только для провинции, но и для всей конфедерации.
 — Что он сделал? — повторил вопрос Квил.
 — Вы знаете, что теперешний правитель окончательно спился?
 — Что-то слышал, — небрежно произнес Квил. Он знал о пристрастии Холькара к вишневому ликеру, коим его снабжала Ост-Индская компания.
 — Полностью деградировал, — уточнил Брексби. — Целый день лакает бренди, пока не свалится пьяный. Потом родственники, видимо, связывают его и отпаивают молоком. У него двое сыновей. Один из них, Джосент-Рао, — незаконнорожденный сын правителя Тукоджи-Рао. Но его мать, любовница Тукоджи, фактически управляет провинцией, и это следует принимать в расчет. Второй сын — законный наследник, но проблема в том, что Дженингем тайно отправил его куда-то.
 Квил недоуменно заморгал.
 — Зачем ему это понадобилось?
 — По слухам, наследник в умственном развитии недалеко ушел от своего отца. Дженингем, видимо, боится, что если мы посадим на трон слабоумного, Ост-Индская компания захватит федерацию. А Дженингему нужен незаконный сын на троне и компания, не претендующая на провинцию.
 — И вы полагаете, что мисс Дженингем что-то знает об этом?
 — Возможно, — пожал плечами Брексби. — Очень странная семейка. Вы знаете, что Дженингем начинал свою деятельность в Индии с миссионерства?
 — Да я слышал об этом. Но потом он решил заняться бизнесом.
 — Верно. Вознес себя над всеми, как легендарный набоб потому что вообразил себя спасителем душ человеческих. Только похоже, он, вместо того чтобы спасать души в маоатхских джунглях, сколачивал себе состояние на экспорте из Китая. Поговаривали даже, что еще раньше он участвовал в торговле опием. Впрочем, я в это не верю.
 — Почему же он сейчас ввязался в политику?
 — Законный сын Тукоджи-Рао, Кази-Рао, приходится ему племянником со стороны первой жены. Мальчик воспитывался в доме Дженингема вместе с его дочерью.
 — Родственные отношения не объясняют причин. Все же почему Дженингем тайно выслал мальчика, если его в самом деле прочат в наследники престола?
 — Дженингем так настроен против Ост-Индской компании, что ищет любой повод вставить им палки в колеса. — Брексби вздохнул. — Но как я уже говорил, я хотел поздравить виконта с предстоящей женитьбой вашего брата и услышать подробности.
 После ухода Брексби Квил еще какое-то время тупо смотрел на закрывшуюся дверь кабинета. Маловероятно, что статс-секретарь по иностранным делам явился сюда всего-навсего для задушевной беседы с виконтом. Нет, он хотел получить полную информацию от Габби. Возможно даже, собирался припугнуть ее, чтобы выведать адрес слабоумного наследника.
 Квил рассмеялся. Может, он и не так давно знаком с Габби, но у него не было ни капли сомнения, что эта девушка будет служить своему отцу верой и правдой. Что ж, возможно, Брексби, старый хитрый лис, найдет в ее лице достойного противника.




 Глава 4


 Габби с наслаждением потянулась. Впервые за несколько месяцев она проснулась в кровати, а не на привинченной койке. Здесь не было ни воды, ни волн, которые равномерно поднимали и опускали корабль. Она не задернула на ночь шторы, и сейчас комнату залили бледные солнечные лучи. Снаружи доносилось пение жаворонков. Во всяком случае, Габби решила, что это именно они. У отца была библиотечка поэтов, и в каких-то стихах она вычитала, что в английских садах поют жаворонки.
 Она ложилась с тревожными думами о своем будущем замужестве. Утро принесло с собой надежду. Вчера, обедая, она даже не ощутила вкуса еды, так как Питер менторским тоном проводил с ней инструктаж по правилам хорошего тона, приводя подробные примеры из жизни королевской семьи. И он был абсолютно прав, когда обратил внимание на тот прискорбный факт, что в ее воспитании есть много упущений. Несомненно, Принни — так Питер называл принца Уэльского — занимал важное место в жизни ее будущего мужа, поэтому она старалась внушить себе интерес к тому, что он ей рассказывал. И если даже она нашла подвиги этого Принни несколько… ну, скажем, пресноватыми, это мелочи. Важно, что ей нравился Питер.
 Она украдкой наблюдала за ним, пока он подробно объяснял ей, какие родственные узы связывают королевскую семью с немецкой правящей верхушкой. Он был такой очаровательный. Его светло-каштановые волосы спадали на лоб, а идеально уложенные локоны прикрывали уши. Подобного мужчину она не встречала даже среди англичан. Те англичане, которые бывали в доме ее отца, все как один были смуглые от индийского солнца. У него же была восхитительная кожа цвета слоновой кости.
 Габби выскочила из постели, подбежала к окну и оглядела сад. Она знала, что деревья должны были сбросить листья, а цветы завять — ведь сейчас ноябрь. В Индии она много слышала об английских зимах. Она представляла себе ураганные ветры, сдувающие землю с твердых как камень равнин, и режущие лицо ледяные дожди, продолжающиеся порой многие месяцы. Рассказывали, что при сильном морозе люди засыпают прямо на ходу и навсегда остаются в сугробах, что с неба иногда сыплются ледяные шары размером с плоды манго, пробивая насквозь крыши домов. Из-за таких зим англичане стали хищными и чопорными, объясняли ей слуги в Индии. Во всем виноват холод.
 Но на самом деле все оказалось не так. Сад — весь в густой золотисто-рубиновой листве, а яблоки на ветвях деревьев дерзкого имбирного цвета. И не похоже, что за окном холодно. Габби тряхнула головой, откинув за спину копну рыжих волос, и прижалась лбом к стеклу. В первый рассвета — похоже, сейчас было около пяти утра — в доме стояла тишина. Ни отдаленных голосов, ни шороха шагов. Вообще никаких звуков.
 Можно выбежать на минутку в сад, и никто этого не увидит.
 Габби быстро подвязала волосы лентой. Подумав немного, почистила зубы и сполоснула лицо — сад звал ее к себе, но она не хотела выйти к нему неряхой.
 Она сунула ноги в башмаки, которые в сочетании с ночной рубашкой выглядели совсем замызганными, и на цыпочках вышла из комнаты. Спускаясь по широкой лестнице, она размышляла о том, какая дверь ведет в сад. Парадная выходит на улицу, с улицы входа в сад наверняка нет, из гостиной с тигровой мебелью — тоже. Правда, в конце коридора была еще одна — запретная — дверь, за которой накануне исчез Кодсуолл с их одеждой.
 Габби тихо повернула ручку и через секунду оказалась во дворе. Тенью скользнув через приоткрытые садовые ворота, она вздрогнула от встретившего ее порыва холодного ветра.
 Блеклое бледно-голубое небо так отличалось от жаркого промасленного синего неба Индии. Даже воздух был другой — густой, водянистый, он, казалось, был пропитан дождем. Она неслышно проплыла в сад, похожая в белой ночной рубашке на привидение, изредка поглядывая вниз на свои туфли, носы которых промокли от росы и покрылись темными пятнами.
 Дорожки расходились в трех направлениях. Габби побрела по той, которая была обсажена цветами. Яркие вишнево-красные розы грустно склонили к земле маленькие головки. Изысканные, цвета морских ракушек гвоздики, растущие гроздьями, согнулись под тяжестью соцветий. В саду стоял пряный запах, чем-то напоминающий тот яблочный соус, который она впервые попробовала вчера вечером. Габби потянулась сорвать цветок, но он был так прекрасен и к тому же так мокр, что она быстро отдернула руку.
 Издалека глухо доносились звуки просыпающегося Лондона. Грохот карет, переплывая через высокие каменные стены, мешался с сонными птичьими голосами. Она шла вперед, вспоминая великолепие роскошных орхидей, росших вокруг особняка ее отца, и пронзительные крики прятавшихся в них птиц. Здесь, внутри живой изгороди, слышался лишь щебет и короткие трели, будто кто-то читал вводный курс сольфеджио для птенцов.
 Ее туфли тихо шуршали по мощеной дорожке. Там, где она делала плавный поворот, Габби остановилась…
 На каменной скамье сидел ее будущий деверь, вытянув перед собой ноги, откинув голову и прикрыв глаза. Может он спит? Наверное, долго просидел здесь и уснул, подумала Габби, не зная, как поступить. Лучи солнца окрашивали его лицо в бледно-медовый цвет. Первое, что она отметила, приехав в Англию, — белый цвет кожи англичан. Их лица, казалось, были припудрены мелом. Так же как и ее собственное. Отец не позволял ей выходить из дома без шляпки. Он говорил, что иначе она никогда не будет котироваться на рынке невест.
 У ее будущего мужа лицо было даже светлее, чем у нее. И вообще, он — само совершенство, подумала она, вспоминая с приятным трепетом безукоризненную прическу и белую кожу Питера.
 Лицо Квила было смуглее, а волосы темнее. Даже от этой неяркой утренней зари они приобрели оттенок красного дерева, под стать золотисто-теплому цвету кожи. Волосы-то пора подстричь, подумала она и улыбнулась. Квилу нужен кто-то, кто бы за ним ухаживал. Она позаботится, чтобы у него была жена, как только обзаведется знакомствами.
 Габби на цыпочках подошла к скамье и осторожно села рядом с ним.
 К ее ужасу, он проснулся и еле сдержал возглас изумления.
 — Извините, я не знала, что вы спите, — смутилась Габби. — Я думала, вы просто замечтались.
 Квил молча смотрел на нее. Его глаза под тяжелыми веками были так мрачны, что она не могла разглядеть их цвет. — Я не ожидала, что застану здесь кого-нибудь, — беззаботно продолжала Габби. Она привыкла к тому, что многие люди спросонья бывают не в духе. — И уж конечно, не разбудила бы вас, если б знала, что вы спите. Не провели же вы здесь всю ночь?
 Квил смотрел на нее как на привидение. Она разозлилась. Он считал ниже своего достоинства разговаривать с ней. У нее было время в этом убедиться. Но Габби решила не отступать и широко улыбнулась:
 — Нет чтобы сказать: «Доброе утро, Габби. Как вам спалось в вашу первую ночь в Англии?» Может, я не слишком сведуща в английских манерах, но, уверена, у вас тоже принято здороваться с будущими членами семьи.
 В ответ она услышала:
 — Подите к лешему! — Ее улыбка померкла.
 — Я надеюсь, это не только ваш сад? Мне никто не говорил, что сюда нельзя приходить. Извините, если нарушила ваш сон. Но я так обрадовалась, что здесь кто-то есть. Я бы дорого дала, чтобы спросить…
 Квил перебил ее:
 — Габби!
 — Да?
 — Вы не одеты.
 — Ну что вы, я одета! Видите, на мне ночная рубашка и туфли. — Габби выставила из-под подола маленькую ножку в промокшем башмаке. Они вдвоем уставились на нее и смотрели в течение минуты. — Вам незачем беспокоиться по поводу приличий, — весело продолжала она. — В конце концов, здесь никого нет. Слуги еще не просыпались. И мы никому не расскажем, — добавила она, подразумевая под «никому» своего суженого. Вчера, пообщавшись с ним всего двадцать минут, она поняла, что для него этикет — больная тема.
 Габби подмигнула Квилу, который все еще молчал и по-прежнему нелюбезно смотрел на нее. Если она ужасно боялась навлечь на себя неодобрение Питера — от одной мысли об этом у нее прерывалось дыхание, — то с Квилом она не испытывала ничего похожего. Дразнить деверя было даже приятно. Все-таки есть разница между мужем и братом, сделала она неожиданное открытие.
 Она скользнула по скамье, подвигаясь к Квилу, и сунула ему руку под локоть.
 — Ну, сэр, пока вы еще не дали обет молчания, не могли бы вы сообщить мне названия этих цветов?
 Квил все так же молча смотрел на нее, неприступный как скала. Он никак не мог взять в толк, что происходит.
 Боль в ноге не дала ему уснуть. Он вышел поразмяться и застал сад в утреннем тумане, с кустами, покрытыми росой, их ветки от влаги клонились к земле. Судороги перестали его донимать, и тогда он наконец присел и уснул, чтобы увидеть во сне… да, ее, Габби. Да простит ему Бог!
 Квил не хотел признаваться себе, что его ум предательски навеял этот в высшей степени странный сон. И вдруг — вот она, как продолжение его сна, с ее шафранно-медными волосами, каскадом спадающими по спине. Эту копну не могла удержать даже лента, которой она связала волосы и которая теперь сползла вниз, запутавшись в рыжих кудрях,
 — Габби, — хмуро заявил он назидательным тоном, тщетно пытаясь обуздать разгулявшееся воображение, — вы не должны появляться в саду в ночной одежде. И никогда, никогда не выходите из своей комнаты неодетой.
 Она проигнорировала его слова и, вскочив на ноги, потянула его за собой.
 — Квил, я думаю, у нас есть еще минут пять. Только пять минут… и я побегу обратно.
 Ему оставалось только покориться. Он не смог бы ее переубедить, если ей что-то втемяшилось. И он это знал. А сейчас он и подавно не мог ей противостоять, когда ее губы, припухшие со сна, пылали так ярко, а глаза смотрели так… так зазывно. Ее кожа, покрасневшая на холоде, заставляла его кровь быстрее бежать по жилам. У него зудели пальцы сорвать с нее эту толстую ночную рубашку, чтобы… О Боже, как он хотел упасть перед ней на колени и зарыться лицом в ее кремовую плоть!
 Квил опустил глаза на дорожку и, проглотив ругательство, поплелся за Габби.
 — Вон те желтые продолговатые, похожие на пудинг, — показал он на невысокий кустарник с осыпающимися трубчатыми цветами, — золотой дождь. Те, что над летним домиком, — ломонос, а маленькие лилии — красавка…
 — О, подождите, Квил, не так быстро! Я хочу понюхать те синие цветочки, ломонос, и поближе посмотреть на трубочки.
 Квил сорвал ветку с золотистыми цветами. Когда он стряхнул ее, сияющие капли росы пролились на землю крошечным дождем.
 — Вот, держите. — Он протянул ей ветку.
 — Какая прелесть! — Габби, сияя от счастья, зарылась носом в цветы. Когда она подняла голову, ее нос был желтый от пыльцы и напоминал лютик.
 Квил протянул руку и стер пыльцу большим пальцем. У Габби был маленький прямой носик — аристократический носик, говоривший о благородстве рода Дженингемов — во всяком случае, в данной антропологической частности.
 — Как ваш отец познакомился с вашей матерью? — Квил не много знал о Ричарде Дженингеме, хотя этот человек все больше и больше возбуждал в нем любопытство. Габби, кажется, не сочла этот неожиданный вопрос невежливым.
 — Мама эмигрировала из Франции. Отец женился на ней после двухнедельного знакомства. Их брак длился менее года. Мама умерла при моем рождении.
 Квил чувствовал, как круглые солнечные пятна уже начинают греть спину. Габби, похоже, совершенно не волновало, что их могут застать здесь вдвоем. Он взял ее за руку и быстро повел к дому. И вдруг остановился.
 — Вы должны войти одна.
 — Квил! — В хрипловатом голосе Габби звучала досада. — Вы ведете себя невежливо. Я сказала, что моя мать умерла, и вы должны были по крайней мере выразить мне свое сочувствие.
 Он посмотрел на нее с высоты своего роста, снова подавив внезапное желание ее поцеловать.
 — Мне бы хотелось услышать о ваших родителях больше, — проговорил он, — но я беспокоюсь, что нас увидят слуги. Теперь они уже, возможно, встали.
 — Ну и что? Неужели надо делать из этого трагедию? Мы же одна семья, в конце концов. — Габби дружелюбно улыбнулась, глядя на него невинными, как у ребенка, глазами.
 — Габби, вы с Питером еще не женаты, — подчеркнул он, — Если нас застанут вместе в саду, несомненно, начнутся всякие домыслы. На вашей репутации будет несмываемое пятно.
 — Кстати, я вспомнила… — нахмурилась она. — Я все собираюсь спросить, почему я выхожу замуж за Питера? Не подумайте, что я этого не хочу, — торопливо добавила она (видя ее лучезарную улыбку, Квил этого и не думал), — но я совершенно уверена, что папа собирался выдать меня замуж за вас. — Она смутилась. — Вернее, он думал, что Питер — это вы, и боюсь, что он рассчитывает однажды увидеть меня виконтессой. Но ведь этого не будет, Квил? Виконтессой станет ваша жена.
 — Возможно, вы не станете виконтессой, но ваш сын, несомненно, получит титул виконта. Я никогда не женюсь.
 — Но…
 — Габби, — оборвал ее Квил, — теперь вы должны вернуться в свои комнаты. Идите! — И он подтолкнул ее к дому.
 У Габби не было выбора. Поэтому она поднялась по ступенькам и вошла в холл, не переставая думать о словах Квила. Конечно, ему нужно жениться! Ее ничуточки не волнует, что она не станет виконтессой. Да и отец, когда узнает, страдать не будет. А Квилу очень сиротливо одному. Это видно по его унылому выражению лица. Он нуждается в ласке, в заботе, ему нужно, чтобы его веселили, пусть даже он смеется одними глазами.
 У себя в комнате она разулась, засунула туфли под кровать, опустив пониже стеганое одеяло, забралась в постель и позвонила горничной.
 О ветке из сада она забыла напрочь.
 Через минуту появилась молоденькая служанка по имени Маргарет. Первое, что она сказала после реверанса, было:
 — Какие очаровательные цветы, мисс!
 — Да, — жизнерадостно подхватила Габби, — Разве не прелесть? Вы сказали, вас зовут Маргарет? Типично английское имя. Маргарет, у нас в Индии нет подобных цветов. Трубочки-пудинги. Звучит так по-английски, не правда ли?
 Восхищенная дружелюбием Габби, горничная принялась наводить порядок и растапливать камин. Она даже не придала значения мокрым туфлям, а просто запихнула их под мышку, чтобы потом почистить. И уж совсем не думая о свежесорванных цветах, спокойно поставила их в хрустальную вазу возле кровати. Ни одна леди из благородных не была с ней настолько приветлива. И вообще молодая хозяйка вела себя так, будто они были подругами.
 К завтраку Габби, одетая и причесанная — Маргарет уложила ее волосы аккуратными локонами, сжав их с боков обручем — вошла в гостиную, держа за руку Фебу. Когда она увидела, что ее жених уже в комнате, лицо ее просияло — а у Квила испортилось настроение.
 — Доброе утро, Питер, — весело поздоровалась она. Затем повернулась к деверю: — Здравствуйте, Квил.
 — Доброе утро, мисс Дженингем, мисс Феба, — весьма прохладно ответил Питер.
 Утро было не самым любимым его временем. Но он посчитал нужным вытащить себя из постели в этот неурочный час, чтобы отвезти Габриэлу к модистке. Чего доброго, кто-нибудь из друзей увидит его будущую жену в этой ужасной одежде. Лучше застрелиться!
 Он дождался, пока его невесте и девочке принесут завтрак.
 — После того как вы закончите, я отвезу вас к мадам Карем, — объявил он.
 — Замечательно! — обрадовалась Габби, щедро накладывая себе желе. — Более вкусных хлебцев я никогда не ела. Из чего это желе, Филипп?
 Питер пришел в ужас, осознав, что она обращается к лакею. И слуга улыбался ей как равной!
 — Это желе из черной смородины, мисс. — Филипп мгновенно уставился в стену, чувствуя на себе взбешенный взгляд Питера.
 — М-м-м, — восхищенно протянула Габби. — Мне нравится. А тебе, Феба?
 Девочка с сомнением посмотрела на желе.
 — Моя няня никогда не позволяла мне намазывать на хлебцы что-нибудь сладкое, чтобы я не потолстела. А то я не смогу выйти замуж.
 — Твоя няня — тиран! Попробуй это, дорогая. — Питер нахмурился. По его понятию, как раз Габби и следовало избегать сладостей. Возможно, дело было в ее платье, но она выглядела чуточку полнее, чем предписывала популярная в Лондоне французская мода. Однако обсуждение этой темы требовало более интимной обстановки.
 Габби повернулась к нему, аккуратно облизывая нижнюю губу. Питер посмотрел на нее исподлобья. Квил резко встал и вышел, даже не сказав положенных в таких случаях слов. Если уж он заметил ее нецивилизованные манеры, значит, ей действительно требуется воспитательница.
 — Это ваша подруга?
 — Вы о ком? — Питер на секунду отвлекся и решил, что видимо, пропустил имя.
 — Мадам Карем, к которой мы поедем после завтрака.
 — Нет. Мадам Карем — портниха. Модистка, как называют их во Франции. У нее лучшие модели в Лондоне. Вам нужен гардероб в кратчайшие сроки, поэтому я попросил ее принять нас без очереди.
 — О, это не проблема, — спокойно ответила Габби. — я привезла двадцать платьев из Индии. Я скопировала фасон из «Бомонд». Это журнал мод.
 — Я неплохо осведомлен о «Бомонд». — Изображение Питера не раз появлялось на его страницах, хотя журнал выходил всего шесть раз в год. — Но их фасоны вам не подходят.
 — Не подходят? — Габби почувствовала, что ее тянут за рукав. Она увидела молящие глаза Фебы и вдруг вспомнила о ее коротких платьицах, доставляющих ей столько неприятностей. — Вы правы, — кротко согласилась она. — А Фебе нельзя поехать с нами? Может, мы закажем одежду и для нее тоже?
 Питер согласился. Феба ему нравилась. Она, похоже, знала свое место, хотя по всем правилам ее местом сейчас должен быть школьный класс. Но, неожиданно оказавшись за одним столом со взрослыми, она продемонстрировала отличное воспитание. Он с одобрением отметил, что, попробовав немножко желе, девочка отложила свой хлебец в сторону. Чтобы столь юная леди блюла фигуру?!
 Зато Габби уплетала лакомство за обе щеки.
 — Вы не навредите своему здоровью? — не выдержал Питер. — Употреблять так много хлебцев с желе не рекомендуется.
 Сам он ограничился чашкой чая с двумя ломтиками персика, не то что Квил. Тот наворачивал, как рабочий с фермы. Он всегда так ел. Добавив немножко сахару, Питер деликатно помешивал чай, стараясь не бренчать ложечкой о тончайший китайский фарфор.
 Габби удивленно посмотрела на свой хлебец и отложила его в сторону.
 — Спасибо, что подсказали, — улыбнулась она.
 Она по крайней мере управляема, подумал Питер. Может удастся ее перевоспитать, отточить ее манеры так, чтобы ему не было стыдно показаться с ней в обществе.
 — Никогда не думала, что желе может повредить здоровью — протянула Габби. — У вас от него желудок болит или, — она запнулась, — что-то еще?
 Питер даже поперхнулся чаем, услышав столь неделикатный вопрос. Он украдкой взглянул на Филиппа. Вышколенный лакей невозмутимо смотрел в пространство. Питер решил не отвечать ей. Его взгляд плавно скользнул поверх ее головы.
 — Если вы кончили завтракать, я закажу экипаж. — Габби в раздумье кусала губы. Что это — плод ее воображения или оба брата Дьюленд не умеют поддерживать беседу? Внезапно лицо ее прояснилось. Видно, смородиновое желе чревато неприятными последствиями для кишечника. Как она могла подумать, что Питер согласится обсуждать за столом столь пикантные подробности?
 Она аккуратно сложила салфетку и положила на стол.
 Приобщение Габби к высокой моде ознаменовалось шоком для всех, кто хоть как-то был причастен к этому событию.
 Чопорный дворецкий проводил гостей в приемную, выдержанную в бледно-золотистых тонах, и через пару минут к ним вышла сама хозяйка. Она шумно приветствовала Питера. Судя по всему, они и в самом деле были очень близко знакомы. В течение нескольких секунд он щедро расточал ей комплименты, восхищаясь туалетом некоей леди Холланд, которая заказывала его у мадам Карем по случаю дня рождения принца.
 Мадам Карем коротко кивнула Габби и больше не обращала на нее внимания. Феба тоже, кажется, превратилась в невидимку. Габби вздохнула и стала осматривать комнату. Девочка чинно сидела в кресле рядом с сопровождавшей их горничной.
 Габби подошла к зеркалам. К ее удивлению, они были установлены таким образом, что стоящий перед ними человек мог обозревать себя одновременно со всех сторон. Она с интересом разглядывала себя в зеркале, когда сзади к ней подошли мадам Карем и Питер. Дама улыбнулась ей гораздо приветливее, чем при встрече, и взяла ее за руку.
 — Извините, я не знала, что вы невеста месье Дьюленда. — Габби улыбнулась. Ей было приятно видеть, что Питера так уважают.
 — У вашего будущего мужа божественный вкус, — восторженно выдохнула мадам. — Немного фантазии, и можно сотворить чудо. Даже обычный костюм будет выглядеть шикарно.
 Габби заморгала и посмотрела на отражение своего жениха в тройном зеркале. В этом скромном темном костюме он нравился ей гораздо больше, чем в том — с шитьем и золоченым кружевом, когда он вернулся с королевского приема. Мадам, видимо, ждала от нее каких-то слов.
 — В самом деле, Питер довольно элегантен, — пробормотала она.
 — Элегантен! — закатила глаза портниха. — Вы плохо себе представляете, за кого выходите замуж, мисс Дженингем! Да ваш жених — законодатель мужской моды в Англии! Если сегодня вечером он наденет однобортный белый жилет, завтра большинство джентльменов станут носить точно такой же, можете мне поверить!
 — Дорогая мадам Карем, — вмешался Питер, — вы преувеличиваете. Просто вы слишком мне благоволите.
 — Мне нет нужды преувеличивать, я — француженка, надменно заявила мадам. — Я всегда говорю правду, и только правду!
 Габби сделала круглые глаза, а Питер с глубоким поклоном приблизился к мадам и прижался губами к кончикам ее пальцев.
 — Мадам, моим лучшим ответом на ваши похвалы может послужить тот факт, что я вверяю вам мою будущую жену. Не кому-нибудь, а вам, мадам Карем!
 — Ну что ж, тогда приступим. — Мадам повернулась к Габби, но теперь она уже не светилась от счастья, как миг назад, и оглядела ее сверху вниз, от макушки до башмаков.
 — Это будет нелегкая задача, — грустно вздохнул Питер. — Настолько нелегкая, что под силу только лучшей модистке в Лондоне.
 — М-да. — Мадам Карем ходила вокруг Габби, как тигр из сказки вокруг козочки.
 — О белом не может быть и речи, — предупредил Питер.
 — Мне нужно время, — наконец объявила модистка. — Я должна хорошенько подумать.
 — Ваш талант, мадам, от Бога! — Питер понизил голос: — Могу я просить вас о капле снисхождения, мадам? Может, вы найдете какое-нибудь готовое платье, которое можно быстро подогнать по фигуре? А то я не могу даже покатать свою невесту в экипаже. Мы приехали к вам в закрытой карете, вы же понимаете.
 — Очень осмотрительно, — похвалила его мадам Карем. — Но, дорогой месье Дьюленд, едва ли я смогу так быстро помочь вам, разве что одно-два платья, не более. Боюсь, что мисс Дженингем слегка… слегка… — Модистка подбирала слова, чтобы озвучить обнаруженный ею небольшой дефект, но, к великой радости Габби, ей не дали этого сделать,
 — Герцогиня Гизл, — радостно пропел дворецкий. Дверь распахнулась, и в примерочную впорхнула благородного вида дама, сопровождаемая горничной. Мадам Карем моментально повернулась к ней.
 — Ваша светлость! Я и не знала, что вы уже в Лондоне!
 Питер тоже с ликованием устремился ей навстречу. Габби с завистью смотрела на гостью. Вот она наверняка не доставит мадам Карем ни малейших хлопот! Платье герцогини казалось тоньше батистового платка, и было ясно видно, что фигура ее совершенна — впрочем, как и все остальное.
 Питер заговорил с ней так непринужденно, что Габби удивилась. С ней он так никогда не разговаривал. Может, он влюблен в герцогиню? Не потому ли он не хочет жениться на ней, Габби? Герцогиня была такая же ухоженная и ослепительная, как и он сам. Вместе они смотрелись изумительно. У них были бы прекрасные дети. В общении Питера с герцогиней было столько интимного. Явно до ее замужества их связывали любовные отношения.
 Габби поморгала, чтобы отогнать слезы. Как мучительно, вероятно, было ему видеть, что его возлюбленная выходит замуж за другого. Может, даже за старого горбуна! Она представила искаженное страданием лицо Питера во время венчания и проглотила комок в горле.
 В этот момент к ней подошла герцогиня. В романтическом воображении Габби эта женщина должна была сейчас пребывать в последней стадии горя, но на самом деле ее переполняла радость.
 — Здравствуйте, — улыбнулась гостья, протягивая ей руку в перчатке. Габби взяла ее, гадая, надлежит ли ее пожать… или поцеловать? Она понятия не имела, как вести себя с герцогиней. Может, полагается присесть в реверансе? Наконец, решившись, она встряхнула руку герцогини и тотчас отпустила.
 — Это моя невеста, — представил ее Питер. — Мисс Дженингем недавно прибыла из Индии, а точнее — лишь вчера.
 Габби видела, что ее жених испытывает неловкость перед герцогиней — по-видимому, из-за этого злосчастного платья.
 Но леди Софи, герцогиня Гизл, как будто ничего не замечала.
 — Я только что с корабля! Мы с мужем почти год путешествовали по Турции. Теперь мне просто нечего надеть! — Леди Софи с улыбкой повернулась к хозяйке. — Вот почему, дорогая мадам Карем, я рискнула посетить вас без предварительной договоренности. Я просто в отчаянии! — Она снова обратила к Габби веселые синие глаза. — Простите, пожалуйста, что я прерываю ваш разговор с мадам, мисс Дженингем. Как вы находите Лондон?
 — Мне очень нравится город, хотя я видела в нем так мало.
 — Так почему бы нам не совершить короткую прогулку по Бонд-стрит, когда вы закончите здесь свои дела? Если, конечно, у вас нет других планов.
 Габби видела, что Питера поразило предложение леди Софи. Наверняка он не хотел, чтобы его невеста появлялась в Лондоне, пока у нее не будет подходящей одежды.
 — Видимо, меня ожидает одно из лучших творений мадам Карем, — засмеялась Габби. — Поэтому я не хотела бы навредить ее репутации, появившись в городе в своей одежде.
 Питер беззвучно простонал.
 — Маловероятно, что кто-то примет ваше платье за одно моих — фыркнула модистка. — Мои модели никто не спутает. — Леди Софи, судя по всему, отнеслась к ситуации с пониманием.
 — А было бы недурно немного проехаться по парку, верно? Я бы так не настаивала, если бы не мое давнее желание побывать в Калькутте. Поэтому я с удовольствием послушаю ваш рассказ об этом городе.
 Похоже, для леди Софи не существовало ничего невозможного, за исключением появления Габби на публике в ее белом платье.
 Моментально помощницы мадам Карем увели Габби в примерочную и сняли с нее платье. Их очень удивило отсутствие у нее корсета.
 — Мой отец их не признавал, — пояснила Габби. — Он говорил, достаточно того, что леди носит само платье.
 Мадам передернула плечами. Она пристально рассматривала Габби в зеркале.
 — Попробуем китовый ус, — протянула она кисло. — Я сделаю все, что в моих силах.
 — Я уверена, вы сделаете из меня сверхмодную леди, — успокоила ее Габби.
 — Чепуха! — возразила модистка. — Совершенны только джентльмены. — Она, похоже, немного повеселела. — Ну конечно! — внезапно воскликнула она, наклонив голову набок. Затем щелчком пальцев отослала помощницу в подсобное помещение. — Вообще оно предназначалось графине Редингейл, — призналась мадам Карем, когда девушка принесла тонкое темно-оранжевое платье. — Как глупо не забрать его! Это надо было сделать по меньшей мере месяц назад. Я подозреваю, что графиня опять разбазарила деньги. Уверена, лишившись этого платья, она будет кусать себе локти. Нельзя обращаться столь неучтиво с лучшей модисткой Лондона.
 — Безусловно, — с трудом произнесла Габби. На ней так туго затянули корсет, что ее талия стала тонкой, как тростинка, а бюст резко поднялся вверх. У нее появился проблеск надежды. Возможно, мадам Карем своей магией превратит ее в идеал, отвечающий изощренному вкусу Питера.
 В это время у нее над головой кто-то развернул платье и оно, шурша, опустилось на ворох муслиновых юбок.
 — Не так уж плохо, — заметила мадам.
 Платье с воротничком под горло, со вставкой из коричневого бархата и такой же отделкой на юбке являло собой полную противоположность крахмальному белому платью Габби. Легкая ткань колыхалась от малейшего движения воздуха. Единственным, что не позволяло юбке облаком подняться вверх, была меховая оторочка по краю подола.
 Платье воистину было венцом творения мадам Карем!
 — Мне… — Габби сделала неглубокий вдох — это все, что позволял ей корсет, — и наконец произнесла фразу целиком: — Мне всегда нравился оранжевый цвет, мадам.
 — Оранжевый! — возмутилась модистка. — Я не работаю с таким цветом. Это померанцевый, а не оранжевый! И лучший шиншилловый мех, — добавила она.
 Габби уже начинала привыкать к ее язвительным замечаниям.
 — Платье очаровательно, только я опасаюсь, что меня для него чуточку многовато, — загрустила она.
 Вся верхняя часть ее тела чувствовала себя очень неуютно, зажатая тисками корсета, который к тому же поднял ее грудь к подбородку.
 По знаку мадам девушка быстро подпорола швы под мышками — и платье легко снялось через голову.
 — Не то, все не то, — шептала себе под нос модистка, снова начав кружение вокруг Габби. — Цвет, например, не подчеркивает красоту волос. И юбка слишком узка. Я должна еще подумать.
 Габби не видела в платье никаких изъянов, не считая того, что в нем она едва могла дышать.
 — Мы должны положить начало новому стилю, чтобы вы были под стать месье Дьюленду, — заявила мадам. — Для этого необходимо быть на острие моды. Тот французский фасон не слишком вам подходит.
 Портниха выглядела расстроенной. Поэтому Габби попыталась ее утешить, хотя сама ничего не имела против этого платья.
 — Великие достижения не совершаются в один миг, мадам. Хвала тому, кто изобрел этот корсет. Здесь столько всего накручено — и ткань, и ленты, и китовый ус. Конечно, это было придумано не за один вечер.
 Мадам Карем была поражена.
 Впервые с момента появления в этом заведении Габби увидела, что модистка смотрит на нее, а не на одежду.
 Габби начинала нравиться темпераментная француженка.
 — Я чувствую, вы превратите меня из мыши в королеву, — задорно произнесла она, подмигивая модистке. — Когда я войду в зал с Питером под руку, лондонский бомонд затаит дыхание и расступится перед нами. На уме у всех будет только один вопрос: кто делал платье для мисс Дженингем? — Захваченная этой волшебной картиной, Габби понизила голос: — Они не услышат немедленного ответа. Сначала я их поинтригую, а уж потом они узнают имя виновницы моего чудесного преображения.
 Мадам скептически улыбнулась:
 — Будет вам, мисс Дженингем! В душе вы, наверное, считаете, что платье гроша ломаного не стоит.
 — Да, — созналась Габби. — Но я хочу проникнуться интересом к этому вопросу, учитывая, что Питеру он кажется важным.
 — Ну что ж, я создам для вас новый фасон. И гарантирую вам, мисс Дженингем, что вся мужская половина Лондона почтет за счастье целовать кончики ваших туфель.
 — Звучит весьма обнадеживающе, — усмехнулась Габби. Мадам одарила ее коротким смешком, что случалось очень-очень редко.
 — Вы не такая, как все, мисс Дженингем. Сейчас я по-другому воспринимаю этот заказ. Совсем по-другому.
 — Спасибо, — улыбнулась Габби.
 Когда Габби вышла из ателье мадам Карем под руку с леди Софи, Питер почувствовал себя смертникам на эшафоте, которому жить осталось считанные секунды до казни.
 Габби была похожа на тыкву, настоящую круглую тыкву. Платье на груди, казалось, вот-вот лопнет. В самом деле как много у нее в этом месте, с ужасом понял он. Для девушки просто неприлично! Питер передернулся при мысли, как вся эта масса плоти предстанет в вечернем платье, когда она не будет ничем прикрыта.
 Пока Габби проходила перед ним с топорщащимися на бедрах складками, он смотрел на колышущийся внизу мех и думал, что шаги ее слишком широки. У нее походка не леди.
 Более того, вместо того чтобы задавать герцогине любезные вопросы или как-то выказать свою благодарность одной из самых уважаемых леди Лондона, она, не умолкая, болтала об Индии. Об Индии! У Питера пробежали мурашки по коже. Скучнее темы она выбрать не могла! В Лондоне было полно мужчин, готовых говорить об этой материи. Не хватало только, чтобы Габби наводила на всех тоску ненужными подробностями.
 Нет, его будущая жена явно не понимала, с кем и как себя следует вести. А это значит, что она постоянно будет попадать впросак. Питер со страхом представил, как его друзья будут над ней смеяться. И над ним тоже — у него за спиной.
 Габби трещала, не закрывая рта. О Боже! Она, кажется, читала леди Софи лекцию по структуре языка хинди. Питер скрипел зубами, чувствуя, как к горлу подступает желчь.
 Нет, это невозможно!
 Он не сможет заставить себя жениться на этой невоспитанной, толстой девице в старомодном платье. Зачем ему ее деньги, если она дурно воспитана да к тому же инстинкт не подсказывает ей, как следует себя вести в обществе! И как ему в голову пришло, что он запросто сможет преобразить купеческую дочку в леди!
 Рассудочный мозг Питера заработал на полную мощность.
 Эта несуразная девица может одним лишь не к месту сказанным словом разрушить все, от чего зависит его счастье, даже не подозревая об этом. Это несправедливо. Несправедливо и неправильно!
 Шесть лет он выстраивал фундамент своего положения в лондонском обществе, надеясь попасть в высшие сферы. Он относился дружелюбно к люду всякого рода и звания, не попирая тех, кто внизу. Он избегал резких замечаний, был неизменно вежлив и, получая удары по самолюбию, умел не терять лицо. Например, год назад его не пригласили на день рождения принца. Устроителем бала был Блэддингтон. Во время следующей встречи Питер был с ним очень любезен, хотя внутри у него все кипело. Его самолюбие было удовлетворено, потому что Принни, как ему передали, громко выяснял, где Дьюленд, и обиженно заявил, что без него скучает.
 Питер стиснул зубы. Отец не имел права так поступать с ним! Противостоять отцу для Питера всегда было нелегким делом, но на этот раз он будет вынужден настоять на своем. Сегодня должны возвратиться родители, которым не терпится познакомиться с будущей снохой, и он обязательно с ними поговорит.




 Глава 5


 Возвращаясь в дом Дьюлендов, Габби, Питер и Феба увидели стоящий у крыльца изящный экипаж.
 — Это моя новая мама приехала за мной! — обрадовалась девочка.
 Питер сочувственно посмотрел на нее. Как же он мог забыть выяснить адрес! Миссис… Юинг, кажется.
 — Нет, Феба, боюсь, что это не твоя мама, — вздохнул он. — Это карета моих родителей. Они возвратились с курорта, чтобы встретиться с мисс Дженингем.
 — Мы найдем твою маму. — Габби притянула девочку к себе. — А ты пока думай о всех тех красивых нарядах, которые мадам Карем сошьет для тебя.
 Для Фебы тоже был заказан полный гардероб.
 — Мадемуазель Люсиль сказала, что мне сошьют платье в мелкую складочку и с рукавами фонариком.
 — Непременно. Твоя новая одежда будет готова через пару недель, так что я буду иметь удовольствие побыть с тобой подольше. Питер еще и поэтому повременил с поисками твоей мамы.
 В глазах Фебы — в ее-то возрасте! — светился ум женщины, понимающей, как важно первое впечатление. Пока Габби занималась примерками, девочка с наслаждением разглядывала модели детской одежды в «Ля бель ассамбле» вместе с мадемуазель Люсиль, одной из помощниц мадам Карем.
 — Когда у меня будет платье с пышными рукавами, я наверняка понравлюсь моей маме.
 Габби нахмурилась и приготовилась что-то сказать, но лакей уже распахнул дверцу.
 Ей предстояло встретится с виконтом и виконтессой, и она чувствовала себя неуверенно. Что, если они разочаруются в ней, так же как и Питер?
 Но через несколько минут, войдя в гостиную, Габби поняла, что может вообще никогда не увидеть виконта.
 — Он спит и спит, — рыдая, повторяла виконтесса, заламывая руки. — Я еле разбудила его. И когда наконец он открыл глаза, было ясно, что он меня не узнает.
 Квил молча стоял посреди комнаты. Питер, побледнев, опустился в кресло.
 — Вчера ночью он все-таки признал меня, — продолжала виконтесса, вытирая слезы. — Врачи говорят, что улучшение возможно, но движение в конечностях вряд ли восстановится. Но самое ужасное — он, видимо, теперь не сможет говорить! Хотя сегодня утром, когда я объясняла, что должна уехать в Лондон на один день, Терлоу все понял. Я попросила его закрыть глаза, если он меня слышит, и он закрыл. Он моргал.
 Виконтесса снова зарыдала. Квил подошел к ней и неловко обнял. Она протянула свободную руку к Питеру, и тот двинулся к ней. Видя, как Китти Дьюленд льнет к двум своим сыновьям, Габби со слезами выбежала из комнаты. Ее отец и не подумал бы обнять или утешить свою дочь, хотя она всегда старалась ему угодить. Если б с ним случилось то же, что с виконтом, и он потерял речь, она, наверное, была бы только довольна. Страшные, крамольные мысли. «Конечно, я бы ухаживала за ним», — сказала она себе в оправдание, хотя знала, что это была бы просто еще одна попытка заслужить его любовь. И эта попытка провалилась бы. Никакими заботами невозможно заставить любить тебя — единственный урок, который Габби вынесла из своего детства.
 Она позвонила в колокольчик.
 — Мисс Фарсолтер утвердила меня вашей горничной, — радостно сообщила появившаяся через минуту Маргарет.
 — Замечательно, — улыбнулась Габби. — Тогда, Бога ради, помоги мне ослабить этот адский корсет.
 Девушка удивленно посмотрела на нее, но подчинилась. Когда она расшнуровала корсет настолько, чтобы Габби могла сделать глубокий вдох, возникла проблема с платьем — лиф спереди натянулся еще туже.
 — У миссис Фарсолтер золотые руки, — произнесла Маргарет. — Мы попросим ее посмотреть, можно ли выпустить в швах.
 — Мадам Карем уже выпустила. Ничего, Маргарет, я просто накину эту шаль. Посмотри, если вот так задрапироваться, будет совсем незаметно, что лиф мне тесноват.
 — Вы уверены, мисс? А то, может, лучше немного затянуть корсет?
 — Не нужно. Я почти уверена, что ленч подадут в мою комнату.
 Габби рассчитывала, что, кроме Питера, никто не увидит неполадок в ее туалете.
 — Мне кажется, вы обвенчаетесь в ближайшие дни, — высказала предположение Маргарет. — Хозяин совсем плох. Мистер Питер, видимо, возьмет специальную лицензию. Я не хочу показаться бестактной, мисс, — продолжила горничная, видя любопытство Габби, — но дядя мистера Кодсуолла после такого же приступа, как у виконта, протянул недолго. Семью ожидает траур.
 — О, я понимаю, — пробормотала Габби. По-видимому, Маргарет хотела сказать, что во время траура не женятся, поэтому Питер будет спешить. Впрочем, в Англии столько правил, что их все равно никогда не выучишь.
 Ускоренное бракосочетание по специальной лицензии почему-то не вызывало у Габби того волнения, какое могло бы вызвать еще неделю назад. Однако она постаралась не думать об этом. Подошло время ленча, а ей ужасно хотелось есть.
 Завтрак проходил в тягостной обстановке.
 — Я должна вернуться в Бат, — говорила Китти Дьюленд своей молодой гостье, — но я послала записку моей дорогой кузине, леди Сильвии, чтобы она побыла с вами в мое отсутствие.
 Когда Квил едва слышно пробормотал что-то по поводу этого выбора, Китти встрепенулась.
 — У леди Сильвии прекрасный характер! — отчеканила она — Кроме того, сейчас очень трудно заполучить компаньонку. Малый сезон уже начался. — Она снова зарыдала. — О, если Терлоу не сможет занять свое место в парламенте это убьет его окончательно!
 Габби с одобрением отметила безграничное внимание Питера к матери. Он поглаживал ей руку и что-то шептал на ухо. Квил, молча сидевший напротив них, после третьего или четвертого приступа слез явно начал раздражаться. Несчастная леди Дьюленд — жила и не ведала, что ее муж в один прекрасный момент превратится в калеку. Боль была слишком непосильна для нее. И неожиданна.
 Не в силах усидеть за столом, Китти стиснула запястье Питера.
 — Не могу оставаться дольше ни минуты, — проговорила она сквозь слезы. — Только и вижу лицо Терлоу, ожидающего моего возвращения. — Она встала. — Приятно было познакомиться, Габриэла. Я надеюсь, у нас еще будет время поговорить. Через несколько дней, когда виконт снова встанет на ноги.
 Габби пробормотала что-то, чтобы немного ее поддержать, хотя ей самой было вполне ясно, что виконту очень повезет, если к нему хотя бы вернется речь, не говоря уже о прочем.
 — Ты не можешь возвращаться одна, мама, — вздохнул Питер. Они с Квилом вскочили на ноги, как только Китти встала из-за стола. — Я тоже поеду и останусь с тобой до тех пор, пока у тебя будет во мне нужда.
 — О нет, я тебе не позволю! — взволнованно воскликнула Китти. — Почему милая Габриэла должна терпеть из-за нас неудобства? Ты не должен ее покидать!
 Питер и Габби возразили одновременно.
 — Питер должен поехать с вами, — уверенно заявила Габби.
 Мать и младший сын, несомненно, питали друг к другу особую приязнь.
 — Даже представить не могу, что я буду вдали от тебя во время этого ужасного испытания, — закручинился Питер.
 — Но твои друзья… — слабо запротестовала Китти. — Они могут найти очень странным, что твоя невеста в Лондоне, а ты в Бате. Что о тебе подумают?
 — Ничего не подумают, — пожал плечами Питер с уверенностью человека, знающего, что по части этикета ни у кого не возникнет к нему вопросов. — Мое место рядом с тобой.
 Он сжал матери руку. Китти ласково улыбнулась сыну.
 — Я не могу. О, я не могу.
 Квил сидел хмурый.
 — Я убежден, что Питер должен быть здесь, с Габби. В конце концов, она его невеста и только вчера прибыла из Индии. Состояние отца сейчас не угрожающее. И потом, я могу поехать с тобой.
 Габби так стрельнула в него взглядом, что удивительно, как он не свалился замертво.
 — Леди Дьюленд, — заявила она страстно, — Питер должен вас проводить и побыть с вами столько, сколько нужно. Я не позволю ему остаться здесь, когда он гораздо полезнее там. Я настаиваю на этом.
 Она не сомневалась, что Питер будет для матери несравнимо большим утешением, нежели Квил.
 — В любом случае Габби еще не готова появиться в обществе, — вмешался Питер. — Утром мы заказали для нее новый гардероб у мадам Карем, но его доставят не раньше, чем через три недели. Что касается приличий, то, учитывая присутствие леди Сильвии, вопрос отпадает сам собой.
 — Ну, если так, — протянула Китти с нескрываемым облегчением, — наверное, я приму твое предложение, Питер. Габриэла, дорогая, вы не будете разочарованы? Мне бы не хотелось хоть сколько-нибудь навредить нашим отношениям. Я так хочу, чтобы вы стали моей невесткой! Я уверена, что Терлоу скоро полегчает. Это вопрос недели, может, чуть больше.
 — Леди Дьюленд, — Габби поцеловала ее в щеку, — Питер — ваш, и так долго, как это будет нужно.
 Китти провела рукой по ее щеке.
 — Мы счастливы принять вас в свою семью, дорогая. Я чувствую, вы станете для меня незаменимой поддержкой.
 Никогда еще виконтесса не была так близка к осознанию, что за неделю Терлоу может не выбраться из постели.
 Вскоре около дюжины дорожных сумок Питера с предосторожностями были устроены на крыше кареты. Габби с легкой завистью наблюдала за отъездом Китти. Не то чтобы она обижалась на леди Дьюленд, но ее слегка задело, что Питер испытывал такой восторг от поездки в компании матери. К своей невесте за прошедшие два дня он ни разу не проявил столь пылких чувств.
 «Потому что ты этого пока не заслужила — сказала себе Габби. — Со временем он полюбит и тебя».
 Квил, неподвижной глыбой стоявший рядом, увидел, как у нее дрогнула нижняя губа.
 — Какие планы на день? — спросил он, удивляясь себе. Он никогда не устраивал экскурсий в это время дня. У него было слишком много работы. И сейчас стопка непрочитанных докладов держала его в напряжении. Но ему было невмоготу смотреть, как его будущая невестка страдает из-за разлуки с его братом. Хорошо хоть не плачет, подумал он. Квил не выносил женских слез.
 — Я бы немного прокатилась по городу. Надеюсь, это приличествующий час для прогулок? — Габби заранее выяснила у Маргарет относительно способов передвижения в дневное время. — Но вам нет нужды сопровождать меня, Квил. Я возьму извозчика.
 — И речи быть не может! Я отвезу вас, куда вы пожелаете.
 — Но я бы предпочла совершить эту поездку сама.
 — Нет.
 Габби выждала немного. Да, судя по всему, никакая самостоятельность ей не светила.
 — В самом деле, мне бы хотелось проехаться одной, — вежливо повторила она. — Могу я одолжить ваш экипаж?
 — Габби, — вздохнул Квил, — леди не выезжают куда-либо в одиночку. Когда вы освоитесь в Лондоне, вы сможете брать экипаж — совершить короткую поездку по магазинам или нанести кому-то визит. Но не более того. Такова протяженность одиночной поездки для англичанки.
 — Но я, слава Богу, только наполовину англичанка, — шутливо заметила Габби. — Вероятно, моя французская половинка вселяет в меня уверенность, что мне ничто не грозит. Право же, мне не хочется отрывать вас от работы.
 Квил, еще минуту назад помнивший о бумагах, ждущих его подписи, моментально поменял решение.
 — По расписанию на сегодня у меня нет работы. Я вас провожу.
 Вероятно, после невеселых новостей об отце он не хочет оставаться один, подумала Габби. И потом, видимо, чувствует себя обойденным. Нехорошо, что их мать так явно выказывает предпочтение одному сыну!
 Она повернула к дому и рассеянно протянула свою кашемировую шаль Кодсуоллу, который проводил ее в гостиную.
 Квил сглотнул. Это и есть платье от мадам Карем? Он никогда не видел такой соблазнительной одежды. Что-то в этом роде носят куртизанки. Две отчетливо вырисовывающиеся округлости пониже спины так и просились, чтобы их погладили. А лиф? Тонкий муслин, казалось, просто прилип к ее груди.
 — Я выяснил, где живет миссис Каролина Юинг, — хрипло произнес Квил.
 — Как замечательно! Это в Лондоне?
 — Да.
 — Должно быть, она не получила письмо из Индии, — вздохнула Габби. — Я напишу ей записку прямо сейчас. Мы не можем явиться без предупреждения, прямо с ребенком и не слишком приятным известием о ее брате.
 Квил кивнул.
 — Но я бы хотел услышать, куда вы собирается отправиться?
 Габби упорно молчала.
 Он подошел к ней совсем близко и кончиками пальцев поднял ее подбородок, чувствуя, как его окутывает аромат жасмина.
 — Габби. — В тихом голосе звучал приказ. Она поняла бесполезности глупых вопросов типа: «А могу ли я вам доверять?» Разумеется, да. Ее большой молчаливый деверь был сама надежность.
 — Я хочу побродить немножко по Лондону, просто так, — ответила она без всякой надежды.
 — Габби!
 — Ну хорошо. Я хотела зайти в «Хори-банк». Отец дал мне письмо…
 — Леди не ходят в «Хори-банк». Я отправлю ваше письмо, и сотрудник банка обязательно посетит вас.
 — Отец учил меня никогда не доверять вторым лицам. Я хочу поговорить лично с сэром Ричардом Хори. Вряд ли я вправе рассчитывать, что директор банка сам приедет на дом к клиентке.
 — Тогда я провожу вас. Габби, поймите, репутация женщины — это самое важное… — Квил остановился, так как она явно перестала его слушать. — Вы меня слышите, Габби?
 Пока он, стоя перед ней, читал ей лекцию о правилах поведения, ее одолело в высшей степени странное желание — почувствовать его руки на своем теле. Должно быть, она выжила из ума. Ждать объятий от будущего деверя? Ее ум, быстро пришедший на помощь, ответил на этот вопрос. Квил был необыкновенно красивым мужчиной. От его взгляда ноги делались слабыми и внутри расползалось тепло. Отец редко позволял ей оставаться наедине с мужчинами, оттого у нее такая странная реакция на них. Габби впервые пожалела, что Питер уехал в Бат, — ее никогда не целовал мужчина. И как вести себя в данной ситуации, она не представляла.
 Квил молча ждал от нее ответа.
 Она нервно кусала губу. «По выражению его глаз не скажешь, что он шутит».
 — Габби, — тихо позвал он.
 Она слегка качнулась, но сильные руки удержали ее за плечи. Еще миг — и она оказалась бы в его объятиях, вдруг дошло до нее.
 — Я… я… — Она умолкла, захлестнутая жестокой волной восставшего чувства. Жаждой поцелуя. Она не желала оставаться необласканной ни одной секунды. — Моя мама умерла в родах, а отец не из тех, кто придает значение подобным пустякам, — пробормотала она, глядя на губы Квила.
 Палец Квила легонько погладил ей кожу прямо возле ключицы.
 Габби вздрогнула.
 Квил прекрасно понимал — «Хори-банк» она придумала. В глазах у нее появлялось что-то такое, что выдавало ее, когда она лгала. От этих прекрасных глаз у него начинала бурлить кровь в венах. Ей не следовало смотреть на него так. Это не назовешь взглядом невинной девушки.
 Внезапно она качнулась вперед, и на него снова повеяло жасмином. Не думая больше, Квил притронулся к ее губам — так мягко, как плывущая над землей пушинка одуванчика. И так же нежно, как губы матери касаются головки своего младенца.
 Габби закрыла глаза и застыла неподвижно, как мраморная статуя, безвольно опустив руки.
 Она была божественна на вкус.
 Квил притянул ее к себе, скользнув руками вниз, к соблазнительным формам.
 — Положите руки мне на шею, — прошептал он.
 — Хорошо, — согласилась Габби. — Это очень приятно, — добавила она также шепотом.
 — Тихо, Габби.
 У нее пробежала дрожь по телу от той тоски, которая прорывалась в этом грудном голосе. Когда она захотела что-то сказать, Квил, пользуясь моментом, завладел ее открытыми губами. В его поцелуе больше не было нежности — он набросился на нее с такой жадностью, что у Габби перехватило дыхание.
 Теперь у нее не было желания болтать. Мысли исчезли, уступив место — первый раз в ее жизни — зову тела. Она обвила Квила за шею и так держала, дозволяя его алчущему рту опалять ее жарким огнем. Она страстно прижималась к твердым мышцам, млея и бесстыдно упиваясь ощущениями, лихорадочно вбирая в себя его поцелуи. Робкие ласки ушли в прошлое. У нее замирало сердце. Квил раздавливал ее губы жестким ртом, прижимаясь к ее телу. Настойчивые притязания бедер, рук, языка — все это будто жидкое пламя, вливалось к ней между ног.
 — Габби, так мы можем… — словно в глубоком сне произнес он. Собственный голос, напряженный, хриплый от страстного желания, пробудил его. — О Боже! — Он отдернул руки. Попятился назад и, повернувшись кругом, глубоко вздохнул. — Я прикажу подать экипаж.
 Она слегка покачнулась, когда большие теплые руки Квила перестали ее держать. Ее тело, напитанное огнем, устремилось к нему.
 — Мы должны ехать… прямо сейчас?
 Ее хрипловатый голос соблазнял сильнее, чем все ухищрения опытной кокотки. Квил медленно повернулся, почти с испугом, не смея снова взглянуть на нее.
 — Меня убить мало за то, что я целую вас.
 — Почему? — удивилась Габби. — Вам не нравится?
 Квил на миг прикрыл глаза. В этом вся она. Она оказалась единственной женщиной из тех, кого он когда-либо встречал, чьи глаза не умели лгать. От того, что читалось в них — неподдельное, чистое желание, — он испытал приятную боль внизу живота.
 Габби встала перед ним почти вплотную, обвила за шею и приблизила губы к его рту. Квил с трудом сдержался, чтобы не подхватить на руки пленительное тело, унести куда-нибудь и прижиматься к нему снова и снова.
 Темно-вишневый рот обещал слишком много, чтобы устоять перед соблазном. Квил резко притянул ее к себе — да простит его Бог! — и вобрал в себя ее губы. В этот раз все было по-другому. Габби уже начала понимать кое-что в поцелуях. Она напряглась и, открыв свои прелестные губки, приветствовала его тихим сдавленным стоном.
 И вдруг все кончилось.
 Дверная ручка шевельнулась за его спиной.
 Он прервал поцелуй и снял с шеи руки Габби.
 — Подите прочь! — рявкнул он сквозь закрытую дверь в коридор.
 Габби посмотрела на него изумленно и улыбнулась широкой, сияющей улыбкой — свидетельством открытого для себя удовольствия.
 — Спасибо.
 — За что?
 — Я не представляла, что целоваться настолько приятно, — произнесла она хрипловатым голосом. Нет, «приятно», пожалуй, не подходит… это меркнет по сравнению с теми ощущениями, которые я испытала…
 Габби снова хотела прижаться к нему, но Квил остановил ее движением руки. Она не обиделась и все так же улыбалась.
 — Теперь я понимаю, почему отец не позволял мне проводить время с джентльменами. Сейчас я сожалею, что Питер уехал в Бат!
 Наступило неловкое молчание.
 — Да, конечно, — наконец выговорил Квил. Как можно вырасти в этом мире и остаться такой неискушенной? — Габби, — сердито нахмурился он, — вы не должны требовать поцелуев от мужчин, кроме… — у него язык не поворачивался назвать имя Питера, — кроме вашего будущего мужа.
 Но Габби его не слушала.
 — Квил, я даже не предполагала… Я о поцелуях.
 В ее просветленных глазах прыгали веселые искорки.
 — Ox… — безнадежно вздохнул он. Не помешало бы сейчас выпить бренди, хотя день еще только начался. — Вам лучше всего пойти наверх и привести в порядок волосы. Позже я провожу вас в «Хори-банк». — И Квил рывком открыл дверь.
 Габби с грустью наблюдала, как он уходит. «Так спешит, будто за ним гонятся черти». Несомненно, он уже пожалел, что целовал ее. Она вздохнула и, выбросив его из головы, пошла к себе.
 Может, к возвращению Питера доставят новые платья? Тогда он будет смотреть на нее таким же горящим взором, как и Квил. Она твердо помнила о дьяволе, соблазне и похоти. Это звучало во множестве проповедей, но в них не упоминалось о поцелуях. О том, как они… неописуемо восхитительны. Но, вспоминая, как ее целовал Квил, она почему-то не могла вообразить, что Питер вот так же, рывком притянет ее к себе и будет так же алчно вкушать ее губы. Без сомнения, его поцелуи будут нежнее. В таком случае замужество может оказаться сплошным наслаждением.
 В своей спальне она достала миниатюрный портрет Питера и улыбнулась, глядя на ласковые карие глаза и шелковистые каштановые локоны. Скорей бы он возвращался!
 Примерно час спустя прибыла леди Сильвия. Габби в благостном настроении возвращалась после беседы с Кодсуоллом.
 Не найдя его в главном холле, она спустилась в комнаты для слуг. Удостоверившись, что во время той свалки в гостиной он ничего себе не повредил, она смирила свою гордыню и попросила прощения за ложь.
 — Я говорила с Квилом. Он заверил меня, что виконт вас никогда не уволит.
 Кодсуолл ответил легким полупоклоном и понимающе улыбнулся. Вся прислуга знала мелочность и придирчивость Питера Дьюленда. Дворецкий нисколько не осуждал молодую леди, оказавшуюся в тупиковой ситуации.
 — Забудем об этом, мисс Дженингем. Я зацепился за рыболовный крючок и уронил чайник. Бывает.
 — Ничего подобного, это моя оплошность! Я всегда была неуклюжей.
 — Просто ангел подставил вам подножку. Так говорила моя мать, когда мы приходили домой с ободранными коленками.
 — Очень добрые слова, — улыбнулась Габби.
 К тому времени, когда Кодсуолл проводил ее до главного холла, они уже были друзьями.
 Едва она ступила на порог гостиной, как сразу стало ясно, что приехала ее компаньонка. И какая! Габби с открытым ртом остановилась в дверях.
 Леди Сильвия была полной противоположностью сентиментальной в своей скорби Китти. Квил, видимо, ей что-то сказал, и она загоготала в ответ.
 Она сидела в окружении трех тявкающих собачек. Их развевающиеся хохолки были украшены бантами ярко-розового цвета, под цвет ее платья, украшенного множеством ленточек, с удивительно смелым декольте. Женственность ее одеяния не соответствовала мужеподобной внешности. К тому же она курила тонкую сигару.
 — А вот и мисс Дженингем. — Квил оглянулся на Габби. — Леди Сильвия, позвольте вам представить невесту моего брата, мисс Габриэлу Дженингем. Мисс Дженингем это леди Сильвия Брейкнетл.
 Дама посмотрела на Габби, затем на Квила.
 — Дьюленд, какие у девушки могут быть дела на половине слуг? Милая, уж не пытаетесь ли вы заработать капитал на их расположении? Я не одобряю такое общение. — Пронзительный гнусавый голос леди Сильвии прозвучал словно крик раненой птицы. — Ну что же вы молчите, девушка? Кошка язык отъела?
 — Мы с миссис Фарсолтер обсуждали меню, миледи, — быстро нашлась Габби, неуклюже исполнив реверанс.
 — У нее манеры служанки, — презрительно фыркнула леди Сильвия. Габби почувствовала, что у нее начинает краснеть шея. — Это лучшее, на что вы способны, девушка?
 — Меня зовут Габриэла Дженингем. Еще меня учили делать церемониальный реверанс. — Габби величаво продемонстрировала свое мастерство. — Но мне объясняли, что так приветствуют только членов королевской семьи.
 Дама ухмыльнулась, уловив легкое раздражение в голосе Габби.
 — Ну, по крайней мере у девушки есть характер. — Габби уже не рассчитывала, что к ней обратятся по имени. «Девушка» — только так. — Это мои «три грации». — Леди Сильвия указала на собачек своей сигарой, от которой кверху вилась тоненькая змейка голубого дыма.
 — Они очаровательны, — пробормотала Габби.
 — Надежда, Правда и… — леди Сильвия напряженно высматривала третью собачку, — и вон там — Красота.
 Все повернули головы в ту сторону. Из-под кресла возле дверей, где, раскорячившись, сидела Красота, по мраморному полу пробирался небольшой ручеек.
 — Она слишком смышленая, чтобы беспокоить меня по пустякам, — любовно прощебетала леди Сильвия. — Все три собаки — французские и ведут себя, как и подобает француженкам. Такие же капризные…
 Дворецкий вежливо кашлянул.
 — Миледи, «три грации» поселятся в вашей комнате?
 — Естественно, Кодсуолл. И не выносите ковер. Красота просто дала понять, что ее рассердила езда в карете, только и всего. Это ненадолго.
 Дворецкий жестом приказал лакею забрать собаку. Он наклонился, и Красота тотчас тяпнула его за руку.
 — Кодсуолл, вы будто в первый раз! — возмутилась леди Сильвия. — Они слишком умные, чтобы подпустить к себе чужого.
 Судя по выражению лица слуги, он с удовольствием вышвырнул бы «умную» псину сапогом в открытую дверь. Хозяйка повернулась и крикнула:
 — Деззи! Деззи, иди сюда, девушка! Это моя компаньонка, — объяснила она Габби. — Ее зовут Дездемона. Она ухаживает за моими прелестницами.
 Вошла жизнерадостная молодая женщина.
 — Миледи, я сказала, чтобы сундуки внесли с заднего хода. Через парадную дверь они могут не пройти.
 — Деззи, посмотри, что натворила маленькая озорница! Написала на полу заявление.
 — Вот я ей сейчас покажу! — Деззи взяла Красоту на руки и отвесила ей шлепок по заду.
 Габби зачарованно смотрела, как сразу поник собачий хохолок и понурилась маленькая мордочка.
 — Да, — прокомментировала эту сцену леди Сильвия, — мне они не дадут и часа покоя, но Деззи они положительно обожают. И лакомства тоже. Я не буду возражать, если Красота использует главный холл Дьюлендов как ватерклозет, но она превратится в рубленую котлету, если попытается сделать это у меня в спальне!
 Габби еле удержалась от смеха. Деззи взяла в охапку всех трех собачек и направилась к лестнице за Кодсуоллом, чья негнущаяся спина выражала крайнее неодобрение.
 Квил прочистил горло.
 — Могу я проводить вас в вашу комнату, леди Сильвия? — Он протянул ей руку.
 — Разумеется, можешь. Я никогда не состарюсь настолько, чтобы отвергать подобные предложения джентльмена.
 Леди Сильвия поискала глазами, где бы оставить свою сигару, но, не увидев ничего подходящего, швырнула ее прямо в открытую дверь.
 Дымящийся окурок описал дугу и приземлился на белых мраморных ступеньках. На этот раз Габби не смогла подавить смешок.
 Леди Сильвия окинула ее проницательным взглядом.
 — А вы не такая, как выглядите, верно, девушка? Я не выношу кисейных барышень. Никогда не доводилось иметь с ними дела, а собственного потомства у нас с Лайонелом не было. Я обещала Китти присмотреть за вами только потому, что бедняжке придется пролить океан слез. Она так переживает из-за последнего приступа Терлоу. Послушайте, девушка!
 Леди Сильвия, остановившись на ступеньке, повернулась к Габби.
 — Да, леди Сильвия?
 — Я ухожу к себе, мне нужен отдых. Встретимся за ужином, но я не желаю видеть за столом ваше ужасное платье. Вы слишком велики для него, это и глупцу ясно. Если хотите одеваться как аббатиса, я не стану вас останавливать, хотя, по моему разумению, леди не должна прятать свое достояние. — Леди Сильвия с гордостью посмотрела на собственную величественную грудь. — Вы тоже должны обзавестись подобающими платьями. Только не думайте, что мои обязанности простираются так далеко, чтобы еще и одевать вас.
 Габби покраснела и опустила глаза на свой лиф. Она совсем забыла, что нужно держать шаль стянутой на груди.
 — Эрскин, наверное, доволен, — хихикнула леди Сильвия. — Ну, это не вредно. Только вот я терпеть не могу, когда на лифе остаются пятна от еды. Это может испортить аппетит. — Она ткнула Квила локтем в бок. — Ты, поди, не разделяешь моего мнения? А?
 Он страдальчески глянул на Габби. Леди Сильвия всегда была несносна, и никто не стал бы терпеть ее выходки, если бы не ее родословная — одна из самых древних в Англии.
 Габби присела в реверансе, а Квил повел леди Сильвию наверх.
 — Рада видеть, что ты снова на ногах, Эрскин, — весело щебетала матрона. — Ведь могло быть и хуже. А скажи-ка мне, почему твой отец решил женить Питера? Старший-то ты! Сей факт возбуждает интерес у сплетников — пережил ли ты свою беду без ущерба для здоровья?
 Квила передернуло. У него не было ни малейшего желания посвящать бесцеремонную родственницу в подробности своей интимной жизни.
 — Твое молчание означает, что они правы.
 — Нет. Супружеские обязанности я могу исполнять в полной мере, но будут ли дети — не ясно.
 — А-а. Вот это жалко. Я всегда считала, что по части помета нет лучшего кандидата, чем ты. Мы с Лайонелом никогда не жалели, что поженились. Но вряд ли бы мы это сделали, если б знали, что у нас не будет детей и его титул умрет вместе с ним. Я ни одной душе не скажу про тебя, Эрскин.
 Леди Сильвия сочувственно похлопала Квила по руке.
 Он толкнул дверь в ее комнату.
 «Три грации» послушно сидели на диване, прижавшись друг к другу, и смотрели, как горничная распаковывает чемодан. Квил поклонился и невнятно пробормотал, что прощается до ужина. Леди Сильвия улыбнулась, даже и не подозревая, что ее племянник заледенел от гнева.
 Квил прошел в свой кабинет и только теперь осознал безумие своего недавнего плана — жениться исключительно ради того, чтобы досадить склочникам. А что дальше? Если он станет отцом, это можно будет считать чудом. А его жена тем временем будет страдать из-за сплетен больше, чем от самого замужества. Какой толк от калеки, который не может ни танцевать, ни ездить на лошади, ни регулярно выполнять супружеские обязанности?
 Он тихо выругался и отправился в сад — изнурять себя ходьбой, пока боль в ноге не затмит горечь.
 Из окна своей спальни Габби видела, как ее деверь расхаживает по выложенным кирпичом дорожкам. Она уже хотела присоединиться к нему, но передумала — было что-то предостерегающее в его беспощадной ходьбе.
 Габби ждала его за ужином, но вместо него пришел Кодсуолл и сообщил, что мистер Дьюленд приносит свои извинения — он не может присутствовать, так как его беспокоит нога.




 Глава 6


 Наутро, когда Квил вошел в Утреннюю гостиную, где обычно подавали завтрак, он увидел там Габби и Фебу.
 — Леди Сильвия еще не встала, — ответила Габби на его вопросительный взгляд. — Боже, что со мной происходит! — спохватилась она.
 — А что с вами происходит? — нахмурился Квил.
 — Я тоже начинаю вам потакать. Думаете, я не вижу, как все прощают вам вашу бессловесность? — Габби подмигнула ему. — Я решительно не собираюсь поддерживать семейное всепрощение.
 Квил засопел, а затем с многозначительным видом поклонился Фебе.
 — У меня отличные новости!
 — Ну, вот опять! — перебила его Габби. — Хоть бы спросили: «Как вы себя чувствуете, Габби?» или: «Как тебе спалось, Феба?»
 — Как вы себя чувствуете, Габби? — спросил со вздохом Квил. — И почему вы в таком дурном расположении духа?
 — Желать элементарной вежливости — это дурно?! — Квил невольно улыбнулся — она была прелестна, эта маленькая злючка. Щеки ее зарумянились, а волосы грозили вот-вот рассыпаться. Аккуратное сооружение Маргарет не просуществовало и получаса.
 — Миссис Юинг откликнулась и должна прибыть сюда в течение часа! — провозгласил он.
 К его удивлению, Феба скорее огорчилась, нежели обрадовалась.
 — О нет! Мои платья еще не готовы!
 — Твои платья? — удивился Квил.
 По щекам девочки покатились крупные слезы,
 — Моя новая мама подумает, что я неряха!
 — Сомневаюсь, — сухо заметил Квил. — Она подумает, что тебя избаловали. Это более вероятно.
 Феба, уткнувшись личиком в плечо Габби, прорыдала:
 — Я не избалованная, просто мне не хочется, чтобы моя мама видела меня такой! Я хочу новое платье с мелкими-премелкими складочками!
 В гостиную в сопровождении собак торопливо вошла леди Сильвия.
 — Ну, что у нас тут такое?
 Суровая няня Фебы не зря с похвалой отзывалась о выдержке девочки. Когда Габби поставила ее на пол, та изящно присела в реверансе, несмотря на горький плач, который она не смогла сдержать.
 — Леди Сильвия, позвольте представить вам мисс Фебу Торп, — произнес Квил. — Она на время остановилась у нас и в данный момент испытывает некоторое беспокойство по поводу своего наряда.
 — Знать ничего не желаю! — рявкнула дама. — Я уже говорила, что мне хватает и своих забот.
 Габби еле сдержала ухмылку. Леди Сильвия выглядела великолепно в бледно-зеленом платье с узорчатой тесьмой на груди, напоминавшей веточки. Перчатки, туфли и собаки, чьи банты были подобраны в тон платью.
 Она опустилась на стул и лениво махнула Кодсуоллу зеленым платочком.
 — Для меня ничего, кроме чашки горячего шоколада. И может быть, один или два хлебца. Я подумываю о диете.
 Феба, уткнувшись личиком в плечо Габби, по-прежнему грустила о платье в мелкую складочку.
 — Ты милая девчушка, — обратилась к ней леди Сильвия. — О чем ты рыдаешь?
 — Простите меня, пожалуйста, — прошептала Феба, покраснев. — Я вела себя не как леди.
 — Чепуха! Именно леди обожают лить слезы. Если ты мне не веришь, спроси у матери Эрскина! — Леди Сильвия засмеялась.
 — Феба, — строго сказала Габби, — ты сама убедишься сейчас, что маме нет никакого дела до длины твоего платья. Детей любят не за новое платье, поверь мне.
 — Ну, это как сказать, — лукаво улыбнулась леди Сильвия. Но, поймав взгляд Габби, поправилась: — Впрочем, весьма справедливое замечание. Она права, Феба, девочка моя. Твоя мама даже не взглянет на твою одежду.
 Через десять минут дворецкий объявил, что прибыла миссис Юинг. Феба сильно побледнела и прижалась к Габби.
 — Куда вы ее проводили, Кодсуолл? — спросил Квил.
 — В Индийскую гостиную, сэр.
 Леди Сильвия, принимавшаяся за пятый хлебец, взяла у лакея блюдо с печеными яйцами.
 — Вы все можете идти, — заявила она. — Эрскин, я разрешаю тебе проводить Габриэлу. Только не теряй голову. — Габби удивленно посмотрела на нее.
 — Для того и нужны компаньонки, — пояснила леди Сильвия с полным ртом. — Мужчина в любой момент может одичать от похоти. Я имею в ввиду — сорвать поцелуй или что-то еще, в равной мере запрещенное Богом, прямо перед носом у Кодсуолла. Но я не стану, как собака, караулить вас каждый раз, когда вы пожелаете пойти в сортир. — Она самодовольно ухмыльнулась в ответ на сердитый взгляд Квила.
 Леди Сильвия была права насчет того, что новая мама Фебы не взглянет на явно короткое платьице девочки. Но не потому, что собственная юбка миссис Юинг была на долю дюйма короче или длиннее, чем положено. Ее одежда приближалась к иллюстрациям из «Ля бель ассамблее» настолько, насколько это было возможно.
 Миссис Юинг была в изящном платье, какого Габби еще никогда не видела — с крохотными бантиками вдоль рукавов, — и в небольшой щегольской шляпке с шелковыми завязками в тон туфлям. Однако при всей своей элегантности она, казалось, и не заметила обтрепанной одежды Фебы. Когда они вошли, миссис Юинг, заколебавшись на миг, подбежала к девочке и опустилась перед ней на корточки.
 — О Боже, — шептала она, взяв в руки личико Фебы, — да ты точная копия Каролины, ты знаешь это?
 Феба, не реагируя на неудобный вопрос, в свою очередь, в упор рассматривала женщину.
 — Вы моя новая мама?
 — Полагаю, что да, — улыбнулась миссис Юинг. Габби со щемящим чувством в сердце увидела, как глаза ее наполнились слезами. — Феба, я… я была бы горда быть твоей новой мамой. — Она протянула хрупкие руки и крепко сжала девочку в объятиях. — Мне так жаль, что я ничего не знала! Я бы сама приехала в Индию и забрала тебя. — Она встала, держа девочку на руках.
 — Миссис Юинг, — быстро вмешалась Габби, — вы не хотите присесть вместе с Фебой? — Она жестом показала на диван.
 — Да, да, конечно, — пробормотала Каролина и, пошатываясь, направилась к дивану. — Боже мой, Феба, тебе должно быть, уже четыре года!
 Девочка удивленно посмотрела на нее.
 — Не четыре! Мне пять лет!
 — Пять. — У миссис Юинг задрожали веки, но она быстро взяла себя в руки. — Как это нехорошо со стороны Каролины не известить меня о твоем дне рождения!
 — Он в мае. — Феба даже сейчас, сидя на коленях у миссис Юинг, чопорно сложила руки на коленях. — Мне скоро исполнится шесть лет.
 — О-о…
 Миссис Юинг была очень красива, хотя выглядела изнуренной и очень худой. Отсутствие между ней и девочкой даже отдаленного сходства тревожило Габби.
 — Миссис Юинг, насколько я понимаю, вы родственница Фебы по матери?
 — Да. — Под очаровательными синими глазами миссис Юинг лежали темные круги — печать усталости. — Я ее тетя. Каролина, очевидно, просто забыла известить меня об опекунстве.
 Феба покачала головой:
 — Мама с папой вообще никого не извещали. Английскому консулу, мистеру Стоуксу, пришлось просматривать бумаги. Тогда он сказал, что вы моя попечительница и, наверное, единственная живая родственница. — Девочка пытливо смотрела на миссис Юинг.
 — Вообще-то не единственная. Твоя тетя Луиза тоже жаждет встречи с тобой и приехала бы, но она редко выходит из дома. И потом… у тебя есть и другие родственники.
 Упоминание о «других родственниках», как показалось Габби, прозвучало не очень убедительно. И почему вторая сестра не могла приехать за девочкой?
 — Миссис Юинг, извините, что я не представилась. — Габби мрачно взглянула на Квила, вальяжно прислонившегося к стене и напрочь игнорировавшего свои обязанностями хозяина дома. — Как вы, вероятно, догадались из моего письма, я мисс Габриэла Дженингем, а это — мистер Эрскин Дьюленд.
 Квил выпрямился и поклонился.
 — Рад познакомиться с вами, миссис Юинг.
 Габби с легким раздражением подумала, что Квил не имеет права смотреть на замужнюю женщину таким оценивающим взглядом и с таким интересом.
 — К сожалению, наша семья не поддерживала с Каролиной должного контакта. — Улыбка миссис Юинг угасла. — Поэтому случившееся повергло всех нас в шок. Не представляю, что было бы с Фебой, если б не вы, мисс Дженингем. Какое счастье, что вы оказались на том судне!
 — Это было счастьем для нас обеих, — улыбнулась Габби. То, с каким вниманием Квил слушал каждое слово миссис Юинг, теперь уже ее всерьез раздражало. — Феба составила мне очень приятную компанию во время путешествия.
 — Мы редко получали весточки от Каролины, — продолжала миссис Юинг. — В ней всегда сидел отважный исследователь, и ее муж был таким же. За последние семь лет мы получили от нее только одно письмо.
 — Они с папой иногда уезжали на несколько месяцев, — вставила Феба. — Они выполняли очень важную работу.
 Глаза миссис Юинг потемнели. Она поцеловала девочку в макушку.
 — Они когда-нибудь брали тебя с собой, детка?
 — Нет, что вы! — Феба, казалось, прекрасно сознавала, что кто-то может критиковать ее мать за халатное отношение к своим обязанностям. — Мама, конечно, хотела, чтобы мы были вместе, но там встречались такие опасные места. Я оставалась с няней, а мама с папой приезжали, когда могли.
 — Твой папа — Родерик Пенсингтон? — Феба, удивленная вопросом Квила, кивнула.
 — Да. Он был знаменитый исследователь, — заявила она гордо, явно повторяя чьи-то слова.
 — Безусловно, — подтвердил Квил. — Первый западный человек, исследовавший Ганг от истоков до устья.
 — Нам пора отправляться. — Миссис Юинг встала. — Тетя Луиза, наверное, ждет не дождется, когда мы прибудем. Да и у мисс Дженингем, как и у мистера Дьюленда, наверняка есть свои планы.
 — О нет! — воскликнула Габби. — Прошу вас, не уходите так скоро, миссис Юинг! Я так привязалась к Фебе. Ужасно не хочется с ней расставаться. Я надеялась, что вы останетесь у нас на ленч.
 — Может быть, Феба посетит вас в скором времени. Я благодарна вам за ваше приглашение, но, к сожалению, у меня назначена встреча и ее нельзя отменить.
 Ничего не поделаешь. Габби опустилась на корточки перед Фебой, державшейся за руку миссис Юинг.
 — Ну, моя хорошая, обещаешь, что все будет хорошо?
 Феба торжественно кивнула в ответ.
 У Габби сжалось сердце. Она крепко поцеловала девочку.
 — Ты навестишь меня?
 — Да. А вы нас? — В голосе Фебы прозвучало отчаяние. — Кодсуолл сказал, что ваши визитные карточки уже готовы. Вы могли бы заехать к нам — ведь вы еще не знакомы с моей тетей Луизой.
 — С удовольствием. — Габби выпрямилась и встретилась взглядом с миссис Юинг. — Я понимаю, что утруждаю вас, миссис Юинг, но вы позволите мне посетить Фебу завтра? Последние несколько месяцев мы были вместе каждый день, и разлука с ней будет для меня довольно мучительна.
 Миссис Юинг, поколебавшись, решила:
 — Возможно, Феба заедет к вам завтра.
 — Я пришлю за ней экипаж, если можно, — торопливо подхватила Габби, боясь, что она передумает.
 — Мы были бы вам благодарны, — с достоинством кивнула женщина. — В нашем доме не держат собственных лошадей.
 Габби подождала, пока миссис Юинг с Фебой покинут комнату, и тут же выложила Квилу свои сомнения:
 — Я уверена, что у них в доме что-то не так. Может, я зря отпустила Фебу? Вы обратили внимание, что миссис Юинг не захотела, чтобы я приехала к ним с визитом?
 — Подозреваю, что она просто хочет уберечь свой дом от ваших глаз. Я думаю, у тетушек Фебы не очень-то густо в кармане.
 — Но платье миссис Юинг — просто блеск! И для меня не важно, что у нее за дом… — Габби запнулась, и глаза ее расширились от испуга. — Надеюсь, она… она приличная женщина?
 Квил ухмыльнулся:
 — Габби, вы, определенно, здорово поднаторели по части модной мишуры, но мало знаете о высшем обществе. Торпы, родственники Фебы по материнской линии, — весьма почитаемые люди. Я полагаю, они проживают в Херфордшире. Миссис Юинг заслуживает всяческого уважения, можете быть уверены, но, возможно, неудачное замужество лишило ее состояния.
 — Здесь что-то не связывается, — сердито сверкнула глазами Габби. — Бедные так не одеваются.
 — Может, ее платье и элегантно с точки зрения современной моды, но сшито из дешевого батиста, — заметил Квил. — Туфли перекрашены, и сама она выглядит очень измученной. Я вполне допускаю, что миссис Юинг выполняет какую-то работу по найму. Эта стесненность в средствах плохо отражается на внутрисемейных отношениях. Возможно, именно поэтому Торпы так редко о ней вспоминали.
 — О Боже! — потрясенно воскликнула Габби. И в ту же минуту она почувствовала легкое прикосновение к щеке.
 — Здесь ничем не поможешь, Габби. — Пальцы Квила приподняли ей подбородок, и его губы приблизились к ее губам.
 Габби стояла как статуя и смотрела на него, не мигая.
 Это было что-то невообразимое — нежный запах жасминовых духов и ее говорящие глаза. Квил наклонил голову, и рты их слились в поцелуе. Ее губы слегка отдавали смородиновым желе. От этого слабого аромата пожар в его крови разбушевался не на шутку.
 Хрупкое самообладание Квила дало трещину. Его руки погладили Габби по спине, деликатно убеждая прижаться теснее.
 — Так-так, — раздался скрипучий голос. — Не говорите, что я вас не предупреждала, Габриэла. Оставь мужчину на секунду без надзора — и похоть возьмет свое.
 Габби отскочила так быстро, что чуть не свалилась на пол.
 — Простите, леди Сильвия.
 — За что? — Дама величественно вплыла в гостиную под неумолчное тявканье. — Не мне одной быть целованной. Дьюленды всегда отличались изрядной похотливостью, — добавила она задумчиво. — Когда я вспоминаю первый сезон Китти…
 Квил разозлился. Сейчас ему меньше всего хотелось бы услышать подробности родительского легкомыслия.
 — Заверяю вас, леди Сильвия, что мое недостойное поведение больше не повторится.
 Леди Сильвия властно махнула рукой.
 — Ну что же ты умолк? Продолжай! Скажи еще что-нибудь умное, Эрскин. Я уверена, ты сейчас прочитаешь мне лекцию о приличиях. Но я не желаю слышать ее от тебя.
 Квил нахмурился.
 — Убирайся, — проворчала леди Сильвия.
 — Леди Сильвия, мисс Дженингем. — Квил поклонился и покинул комнату.
 — Видали, какой проворный? — Леди Сильвия направилась к тигровому столу. — Батюшки, это еще что за уродство? Китти начал изменять вкус. Она и раньше не очень-то разбиралась в подобных вещах, но это — просто кошмар! Конечно, это не мое дело, — переключилась она на другую тему, легко отказавшись от роли надзирательницы, — но ваш поцелуй нечестный. Вы согласны, девушка?
 Габби кивнула, залившись горячим малиновым румянцем.
 — Значит, вы хотите выйти замуж за Эрскина? Ну что ж, это лучший вариант. Внешне по крайней мере.
 — О нет, леди Сильвия! Я с радостью выйду замуж за Питера,
 — Тогда имейте в виду, девушка, что нет смысла лобзаться с мужчиной, которого вы не желаете себе в мужья. Во всяком случае, до замужества! Вот вам мой совет. — Леди Сильвия издала характерный рявкающий смешок и направилась к двери. — Кстати, к вам посетитель, девушка. Кодсуолл передал мне, что леди Софи, герцогиня Гизл, ждет вас в Желтой гостиной. — В голосе леди Сильвии звучали вопросительные нотки.
 — Мы познакомились с леди Софи вчера у мадам Карем, — пояснила Габби, прижимая ладони к горящим щекам.
 — Ну, будет вам. Перестаньте смотреть на меня как провинившаяся горничная и пойдемте встречать гостью. Мы хоть и незнакомы, но я в восхищении от нее. Вот уж кто любил целоваться!
 Квил вошел в свою комнату, размышляя над постыдностью своего поступка. Что такое есть в Габриэле Дженингем? Почему он ведет себя как последний идиот? Можно подумать, он ревнует к брату.
 Он снял сюртук и панталоны и направился в туалетную комнату. Несколько лет назад из нее вынесли все, кроме стен, чтобы разместить тренажеры, рекомендованные ему немецким врачом. Квил раздраженно схватил одну из гантелей и начал ритмично поднимать и опускать ее.
 Через час его кожа блестела, а правая нога ныла от напряжения. Он недовольно покосился на стоящее в углу хитроумное сооружение, также сконструированное доктором Транкельштейном. Квил с удовольствием упражнялся с гантелями, тогда как езда на комнатном коне его раздражала. Имитация верховой езды приносила мало плодов, но он был дисциплинированным человеком и пунктуально выполнял все предписания.
 Однако сегодня он не мог заставить себя залезть на «лошадь» и решил, что отложит это упражнение на завтра. В конце концов, он пока единственный хозяин в доме, и у него достаточно всяких дел.




 Глава 7


 На следующее утро Феба возникла на пороге одновременно с Люсьеном Бошем. Габби поспешила в гостиную и застала их беседующими на диване. Леди Сильвия, сидя в кресле, лениво прислушивалась к их разговору.
 — Моя новая мама — очень важный человек. Она решает, какую одежду нужно носить в Лондоне.
 Люсьен поднялся навстречу Габби.
 — Доброе утро, мисс Дженингем. Как видите, мне посчастливилось продолжить знакомство с мисс Фебой.
 — Рада снова видеть вас, сэр. — Габби исполнила для красивого француза изящный реверанс, затем повернулась к Фебе; — Здравствуй, дорогая. Ну, как тебе на новом месте?
 — Спасибо, очень хорошо, — совсем как взрослая ответила Феба, но затем, отбросив формальности, начала взахлеб делиться впечатлениями; — Моя новая мама — очень, очень важная! А у тети Луизы есть чайник, из которого может выходить джинн. Для этого только нужно знать волшебное слово. Но мама сказала ей, чтобы она держала язык за зубами. Потом тетя Луиза хотела приказать джинну выходить, и тогда мама ужасно разозлилась. — Габби засмеялась.
 — Ну разве ты не счастливая девочка?
 Феба кивнула. Она, похоже, махнула рукой на правила поведения, которые ей постоянно вдалбливала ее няня.
 — Мама отпустила мое платье, видите? — Она встала, выставила вперед свою маленькую ножку.
 — Твоя мама сама этим занималась?
 — Да. У нас не так много слуг, как здесь, мисс Габби. Только кухарка и Салли с Шерманом. Салли убирает в доме, а Шерман вроде привратника. Он очень-очень старый и часто спит днем. Мама говорит, что без посторонних уютнее. Но из-за этого нам приходится все делать самим. Сегодня после завтрака я сама отнесла на кухню свою тарелку. — Феба остановилась перевести дух.
 Люсьен слушал ее с величайшим интересом.
 — Миссис Юинг, похоже, самая мужественная в мире женщина. Я только хотел бы знать, как она определяет, что нужно носить в Лондоне! — Он незаметно подмигнул Габби.
 — Она пишет об этом, — объяснила Феба. — Мама строчит и строчит, а люди потом читают. Они никогда не станут носить то, что мама не рекомендует. Моя мама знает об одежде все. Про мое новое платье в мелкую складочку она сказала, что это замечательно.
 Люсьен поверх ее головы недоуменно взглянул на Габби.
 — Вероятно, миссис Юинг пишет для модного журнала, — вмешалась леди Сильвия. — Их несколько, вы же знаете. Самый влиятельный — «Ля бель ассамбле».
 — Маму читает весь Лондон, — захлебывалась от восторга Феба. — Она пишет не только про одежду, но и про как нужно себя вести.
 — Похоже, что это действительно «Ля бель ассамбле», — подтвердила леди Сильвия. — Твоя мама часто посещает вечера?
 — Я не знаю, — пожала плечиками Феба. — А тетя Луиза вообще не выходит из дома.
 В эту минуту Кодсуолл открыл дверь гостиной.
 — Мисс Дженингем, к вам посетитель. Полковник Уоррен Гастингс, английский секретарь при генерал-губернаторе Индии. — Голос дворецкого дрожал от волнения. — Я проводил его в библиотеку.
 — Тьфу ты, черт! — вырвалось у Габби. Люсьен удивленно взглянул на нее. — Кодсуолл, мистер Дьюленд у себя?
 — К сожалению, мистера Дьюленда нет дома.
 — В таком случае могли бы вообще не принимать этого Гастингса, — гнусаво протянула леди Сильвия. — Что здесь делать вояке в отсутствие хозяина дома?
 Габби вздохнула:
 — Мистер Бош, извините меня. Мне думается, нельзя заставлять полковника Гастингса ждать.
 Но Люсьен уже вставал.
 — Прошу вас, не извиняйтесь. У меня на это утро назначено несколько визитов. Но я бы с удовольствием проводил мисс Фебу до ее дома. Могу я это сделать?
 — Можете ли вы?! — вскричала Габби. — Да это было бы великолепно!
 Люсьен подмигнул ей и улыбнулся как близкой знакомой.
 — Признаюсь… мне любопытно взглянуть на «очень важную» миссис Юинг. Может, удастся с ней познакомиться.
 Леди Сильвия посмотрела вслед Фебе, побежавшей сказать «до свидания» своему любимому столу с тиграми.
 — Никакой тайны тут нет, — тихо сказала дама. — Предполагаю, что это Эмили Торп, из тех самых херфордширских Торпов. В свое время там произошел в некотором роде скандал, и Торп выгнал из дома обеих дочерей. Теперь я вспоминаю, что виной тому была не старшая дочь, которая сейчас в стесненном положении, а младшая — Луиза. Теперь понятно, почему она не выходит из дома. Я сама их никогда не видела, но слышала, что старшая лет пять-шесть назад стала миссис Юинг. Не знала, однако, что она пописывает для модных журналов.
 Комментарии леди Сильвии показались Габби несколько странными. Что значит «Эмили Торп стала миссис Юинг»? Но беседовать об этом не было времени, да и не подобало в присутствии Фебы.
 Люсьен, видимо, думал так же. Он поклонился леди Сильвии с изысканной галантностью, ни словом не выразив своего мнения о семейной истории Торпов.
 Во время прощания Феба притянула к себе Габби и громко зашептала ей на ухо:
 — Вы не забыли о нашем тайном визите?
 — Невежливо шушукаться в обществе. — Габби сжала девочке руку. — Разумеется, я не забыла. Я пошлю записку миссис Юинг и попрошу отпустить тебя на целый день. На следующей неделе, хорошо?
 Феба кивнула.
 — Вы пойдете со мной в библиотеку, леди Сильвия? — спросила Габби, когда они остались одни.
 — Сначала введите меня в курс дела.
 — Я вполне допускаю, что полковник Гастингс пришел засвидетельствовать мне свое почтение. Мой отец — довольно влиятельный человек.
 — Чушь! Никто не станет ради этого утруждать себя столь длительным путешествием. Что он хочет от вас? — Леди Сильвия сейчас была похожа на одну из своих маленьких упрямиц, косматую терьершу.
 Тогда Габби сдалась.
 — Я подозреваю, его интересует, где находится наследник Тукоджи Холькара. Холькар — это один из маратхских правителей.
 — Маратхи… маратхи. Дай Бог памяти… Кажется, это какие-то варвары в Центральной Индии. Так речь идет об исчезнувшем принце?
 Габби кивнула:
 — Мальчика зовут Кази-Рао.
 — А с чего это Гастингс решил, что вы знаете, где он?
 — Кази мне как брат. Он племянник моего отца, сын сестры его первой жены. Мы выросли вместе. Сейчас ему четырнадцать. Учитывая, что Тукоджи нездоров, он, вероятно, займет его трон, если…
 — Если не считать, что он исчез. И к этому приложил руку ваш отец, видит Бог. Из того, что я помню о вашем батюшке, ему достанет эксцентричности расшвыривать принцев направо и налево.
 — Я об этом ничего не знаю, — развела руками Габби, моля небо дать ей силы сохранить спокойствие.
 — Оставьте это для полковника, — фыркнула леди Сильвия и погрузилась в молчание. Она подняла руку, когда Габби вновь попыталась заговорить. — Погодите, девушка. Будет глупостью с нашей стороны беседовать с этим полковником. Он постарается вас запугать. Мы должны дождаться Дьюленда. Пусть он сам с ним разговаривает.
 — Но если я не захочу говорить с полковником, ему придется покинуть дом.
 — Чушь! — возмутилась леди Сильвия. — Ну подумайте, как мы пойдем туда — две женщины, никем не сопровождаемые? Он может силой заставить вас сказать правду. Хотя, когда дело касается хитрости или лжи, мужчине до женщины далеко. Спросите об этом моего Лайонела. Конечно, учитывая, что он умер — прости, Господи, его душу! — вы не можете этого сделать.
 Габби не знала, что сказать в ответ, и потому молчала.
 — Ладно, попробуем повалять дурака, — решила леди Сильвия. — И возьмем собак на подмогу. Я буду изображать экзальтированную старую деву. — Она повернулась к двери и гаркнула: — Кодсуолл!
 Дворецкий вздрогнул — скорее для видимости.
 — Да, миледи?
 — Приведите собак и затем проводите нас в библиотеку.
 Кодсуолл нахмурился, соображая, как лучше забрать животных.
 — Сию минуту, мадам.
 — Хитрит, шельма, — фыркнула леди Сильвия, когда он вышел. — Не любит моих сладких малышек. Поди, беспокоится за ковер в библиотеке. Не мучайтесь, девушка. Вы что, не можете притвориться простушкой? Для мужчин, особенно армейских чинов, все женщины — пустомели. Так что мы его обставим в два счета.
 — Полковник Гастингс не совсем армейский человек. Ост-Индская компания содержит и ополченцев.
 — Не важно. У него ведь есть военная форма, — дернула плечами леди Сильвия, — значит, и усохшие мозги тоже. Это приходит вместе с мундиром.
 Собаки весело ворвались в комнату, выражая истерическим лаем радость освобождения от жесткой опеки Деззи. Леди Сильвия взяла на руки двух. Габби наклонилась к третьей и отшатнулась, когда та схватила ее за палец.
 — Оставьте ее, — посоветовала леди Сильвия. — Маленькая чертовка нас догонит. А сейчас вперед, Кодсуолл!
 Полковник Гастингс не носил формы. Это был изрядно полысевший мужчина, фигура которого напоминала бочонок. Лицо его походило на потускневшую от времени черно-белую гравюру: нос казался выпуклым и аморфным, колышущийся подбородок разделялся на два или три, и под ним совсем терялся высокий воротник. Волосы на голове невозможно было обнаружить до тех пор, пока его лоб, в течение долгого времени откинутый кверху, не опустился наконец вниз.
 Гастингс устремился к двум леди и через пару минут понял, что он совершил столь утомительную поездку, чтобы поболтать с двумя глупыми кумушками. Леди Сильвия бросила на Габби торжествующий взгляд.
 — Мисс Дженингем, я безумно счастлив познакомиться с вами. — Полковник с некоторым трудом согнул тело, изображая элегантный поклон.
 Леди Сильвия порхнула ему навстречу с жеманной улыбкой.
 — О-ля-ля, сэр! Должна признаться, что в отсутствие хозяина дома я не могла позволить прелестной мисс Дженингем прийти сюда без компаньонки. Но знай я, что ее ожидает такой джентльмен, такой импозантный военный, как вы, моя озабоченность… — Голос ее оборвался, когда она исполнила реверанс, да такой низкий, что Габби испугалась, что она теперь не распрямится.
 — Я очарован… очарован. — Гастингс важно поклонился. — Мисс… мисс…
 Леди Сильвия замахала веером так быстро, что эта маленькая буря привела в беспорядок кое-где еще сохранившуюся редкую поросль на голове Гастингса.
 — Я — леди Сильвия Брейкнетл. Простите, полковник Гастингс, но это настоящее потрясение — оказаться в обществе одного из достойнейших английских мужей! — Веер дрожал в ее руке от избытка чувств. — Я смотрю на вас и вижу в вашем лице наших бравых, отважных мужчин, отправляющихся в дикие места к диким аборигенам и живущих там без всякого комфорта!
 — Да, это правда, — вздохнул Гастингс, пытаясь выпрямиться после очередного поклона. — Вы не поверите, но там невозможно получить даже чашку приличного чая, они его выращивают, но не могут научиться заваривать — Он повернулся к Габби. — Мисс Дженингем, вы, должно быть, очень рады были вернуться к благам цивилизации. Индия — не место для таких хрупких леди, как вы.
 Леди Сильвия, бросив взгляд на окостеневшую спину Габби, снова заворковала:
 — Еще бы! Она рассказывала мне сто раз! Земля дикарей — иначе мы и не называем эту страну. Сэр, почему бы нам не присесть? Я пошлю нашего неутомимого Кодсуолла за чаем. Можно?
 Габби чувствовала, что настал ее черед внести свою лепту в разговор:
 — Я уверена, мы предложим вам достойный чай, сэр, для таких доблестных воинов, как вы, лучшей заварки не будет слишком много!
 Полковник слегка покраснел под почтительным взглядом Габби и кивком дал свое согласие на чашку чая,
 Как только они сели за стол, он наклонился вперед и сказал:
 — Мисс Дженингем, я понимаю, насколько бессмысленно порученное мне дело, но я простой служака. — Он сделал паузу. Габби едва сдержала улыбку. Это было так похоже на речи ее отца, когда он впадал, как она называла, в миссионерскую риторику. Когда отец заключал особо трудную сделку, он ссылался на высокое начальство. — Меня послал сам генерал-губернатор Индии Ричард Коул Уэллсли, граф Морнингтон.
 — Ой! — в восторге закатила глаза Габби. — Я еще не имела удовольствия встречаться с генерал-губернатором, но если бы… — Она запнулась. Ее отец закрыл бы своим телом дверь, если бы этот Уэллсли хоть на шаг приблизился к их дому.
 — Мою юную подопечную обуял такой восторг перед великим человеком, — подоспела на помощь леди Сильвия, — что она просто не находит слов!
 — Уэллсли — выдающаяся личность, — подтвердил Гастингс. — В-в-выдающаяся! Однако я убежден, что он просчитался, посылая меня к вам, мои дорогие. Его идея, что такая очаровательная леди, как вы, — произнес он в ответ на ободряющую улыбку Габби, — может знать, что творится в Индии, — полнейший абсурд!
 Габби не пришлось ему отвечать. Она подняла глаза и увидела в дверях Квила. Он умел входить бесшумно. И сейчас он тоже как будто олицетворял собой маленькое вместилище тишины.
 — Ну скажите, это ли не чудо, полковник Гастингс? — Леди Сильвия издала заливистую трель, означающую в данный момент смех. — Вот и он, мой дорогой племянник Эрскин! Он ответит вам на все вопросы, для которых мы пустоголовые женщины, просто не созданы!
 Полковник засиял и стал подниматься с дивана, явно захваченный новой перспективой. Хорошо бы столь серьезный джентльмен помог ему что-то узнать у двух возбужденных леди.
 До последнего момента Габби не получала большого удовольствия от этого балагана. Но теперь, с возвращением Квила, ее захлестнуло пьянящее чувство — ну, она им сейчас покажет! Из-за отсутствия веера она замахала ресницами.
 — О Боже! Мистер Дьюленд, как я рада! Вообразите, генерал-губернатор послал полковника Гастингса переговорить со мной о событиях в Индии. Вы же знаете, как я беспомощна в этих вопросах! Имя собственной горничной и то постоянно забываю. — Она обворожительно улыбнулась и снова взмахнула ресницами.
 Квил, бросив на нее быстрый взгляд, поклонился гостю. Полковник Гастингс разразился тирадой:
 — Все не так уж бессмысленно, как это представила очаровательная мисс Дженингем. Хотя… как я только что говорил дамам, я уверен, что зря предпринял эту поездку. Но я выполняю поручение, мистер Дьюленд. Такому высокому начальству, как генерал-губернатор, не откажешь!
 — Господи, как Уэллсли мог такое придумать! — Квил сел на стул. — Довольно трудно представить, что наша мисс Дженингем может разбираться в политике.
 — Подождите, подождите, мистер Дьюленд! — заворковала Габби. — Вы недооцениваете женский ум. Я могу ответить на многие вопросы полковника Гастингса. — Она склонила голову к плечу. — Давайте проверим. Я знаю, что руководители Ост-Индской компании практически управляют страной.
 — Это всем известно, мисс Дженингем. — У полковника был такой вид, словно он разговаривал с пятилетним ребенком — Но компания не управляет большей частью территории маратхов, где вы жили.
 — Ну уж это я знаю! — захлопала в ладоши Габби. — Я выросла в Индоре. Эта провинция входит в Маратхскую конфедерацию, составляющую значительную часть Центральной Индии, — отчеканила она, словно повторяла таблицу умножения. — Отец постоянно вдалбливал мне, что я должна учить географию страны. Но я не сомневаюсь, что вы знаете об Индии гораздо больше меня.
 Полковник Гастингс снова покраснел под ее восхищенным взглядом.
 — А вы знакомы с семейством Холькара, мисс Дженингем?
 Габби сделала недоуменные глаза.
 — Конечно! Это правящая династия Индора! — Она испуганно посмотрела на полковника. — Я правильно говорю, сэр? — У Габби был вид первоклассницы, сдающей экзамен по предмету, о котором она мало что знает.
 — Замечательно! — похвалил ее полковник Гастингс. — Нас интересует, где находится наследник, мальчик, который воспитывался в доме вашего отца в качестве вашего брата. Его зовут Кази-Рао.
 Квил, прищурив глаза, внимательно наблюдал за тем, как Габби обольщает полковника. Какого дьявола она это делает? Еще одна улыбка — и немолодого мужчину хватит сердечный приступ.
 — Я знаю Кази Холькара. И что? — Габби радостно засмеялась. — Местный индус — мой брат? Боже мой, о чем вы говорите, сэр! Мой отец никогда бы этого не допустил. В конце концов, он герцог, а я английская леди!
 — Да, конечно. Но у вас есть какие-то предположения, где Кази-Рао может находиться в данный момент?
 — Естественно, нет, — пожала плечами Габби. На секунду Габби сбилась с фривольного тона.
 Леди Сильвия бросилась ей на помощь с проворством кошки.
 — Я уверена, полковник Гастингс, вы и сами не думаете, что моя подопечная поддерживает контакт с этим дикарем индусом. Моя дорогая Габриэла покинула Индию несколько месяцев назад и не намерена больше возвращаться в эту забытую Богом страну. Она помолвлена с моим племянником, истинно английским джентльменом, который ни разу не выезжал даже на континент!
 — Да, я все больше убеждаюсь, что эта командировка не имела смысла, — устало вздохнул полковник. Габби грациозно встала и подсела к нему.
 — Как бы я хотела помочь вам, сэр! Я бы так гордилась этим. Но к сожалению, леди Сильвия права. Мой папа не позволял мне общаться с местными. Когда я была ребенком, мы играли вместе, но это было так давно. Мы не виделись с Кази-Рао несколько нет. Но если вы найдете принца, дайте мне знать. — Она похлопала полковника по руке. — Я бы с радостью с ним встретилась.
 Квил вспомнил, как она просила одолжить ей экипаж на день, и вздохнул. Вряд ли он ошибался в своих догадках — она точно знала, где находится индийский принц. Наверняка он скрывается в Лондоне. Черт побери! Возможно, даже прибыл на том же самом судне.
 — Как давно исчез наследник? — спросил Квил полковника.
 — Мы не знаем, — уныло пробурчал тот. — У них там такая неразбериха, что черта с два получишь точный ответ. Вы простите меня за прямоту, мисс Дженингем, но ваш отец — необычайно упрямый человек. Он отказался дать нам сведения о мальчике. Если в ближайшее время наследник не отыщется, его место займет другой брат.
 — И Ост-Индской компании это не понравится? — с интересом спросил Квил.
 — Это прежде всего вопрос этики, — изрек полковник и беспокойно переместил взгляд на дам. — Кази-Рао — единственный законнорожденный сын Холькара.
 Квил мысленно пожал плечами. Этот факт не имел никакого значения. Компания бравировала своим пренебрежением к постановлениям, направленным на ограничение ее власти. Узнав об этих грязных играх правительства и ост-индских заправил, Квил продал свою долю акций еще несколько лет назад. Очевидно, Кази-Рао отводилась роль пешки в планах компании по захвату маратхстерских территорий.
 Гастингс поднялся и начал прощаться. Пока он сердечно целовал руку леди Сильвии, дама, жеманясь, кокетничала с ним столь недвусмысленно, что, продлись это на минуту дольше, он бы просто не устоял перед таким натиском.
 — Ну, девушка, — рявкнула она, как только полковник покинул библиотеку, — вы совершенно не умеете лгать! Если б Гастингс не был одним из величайших остолопов Англии, он вытряс бы из вас правду в один момент.
 — Не знаю, — задумчиво протянул Квил. — По-моему, Габби продемонстрировала недюжинные способности, если принять во внимание, что ей известно местонахождение этого князька.
 Габби покраснела, но леди Сильвия выручила ее.
 — А как же! Ясное дело, ее отец куда-то его запихал. Индия — большая страна. Они никогда не найдут мальчишку, — добавила она удовлетворенно. — Лично мне несимпатичны ост-индские парни. Ричард Дженингем выглядел шутом со своим миссионерством. И я думаю, Ричард выкрал мальчика из добрых побуждений. Но это не значит, что они мне хоть чуточку интересны. Пойдемте, мои дорогие девочки! — Она загребла двух собак. Красота куда-то временно исчезла. — А ну ее к дьяволу! — заявила леди Сильвия, когда Габби начала заглядывать за кожаные кресла. — Это маленькая куница. Придется послать Деззи поискать ее.
 Дама величественным жестом приказала Габби возглавить шествие.
 У Квила так и не появилась возможность увидеться с ней до ленча. Войдя в гостиную, он обнаружил там Габби в оранжевом платье, которое обтягивало ее как перчатка. Он чувствовал себя распутником. Мерзким, похотливым распутником, соблазняющим невесту родного брата.
 Нужно было задать ей хоть какой-то вопрос, чтобы не смотреть на нее слишком пристально. Две порции бренди разожгли в нем и без того невыносимое желание снова ее потрогать.
 — Сколько лет Кази-Рао?
 — Пятого января исполнится пятнадцать. К сожалению, Кази не слишком развитый мальчик. Он только сейчас начал осваивать грамоту и…
 Квил не вникал в то, что она говорит, а только слушал как она щебечет. Черт побери, уехать, что ли? Проверить работу какой-нибудь фирмы, к примеру, на Ямайке или в Персии? Что делать, если ты испытываешь вожделение к будущей невестке? «Держаться в стороне, — подсказывала ему совесть. — Посмотри, чем кончил Клавдий. Убил беднягу Гамлета, а потом…» Герои тех времен были слишком напыщенны, подумал Квил. Проку от этих сравнений никакого. И он отмахнулся от созданного Шекспиром подлого типажа. В конце концов, известно, что после женитьбы на супруге убиенного брата жизнь Клавдия пошла под откос. Нет, лучше покинуть страну.
 Но уехать он тоже не мог, прежде всего из-за состояния отца. И еще не следует забывать о приличиях. Не оставаться же ей одной в доме! «Я как-никак цивилизованный человек, — рассуждал он, — и, покуда я ее не целую, могу считаться хозяином».
 А она все щебетала и щебетала:
 — …Кази с трудом понимает даже простые вещи. Вы бы только видели, как он пишет! Буквы такие кривые и корявые. Вся надежда только на миссис Мэлбрайт.
 Квил наконец взял себя в руки.
 — Кто такая миссис Мэлбрайт?
 — Видите ли, сначала отец хотел определить Кази в какое-нибудь учебное заведение, но устроить это из Индии оказалось практически невозможно. В Ост-Индской компании могли об этом пронюхать. Поэтому Кази пристроили к миссис Мэлбрайт. Она англичанка, прожила в Индии двадцать лет и хорошо его понимает. И так как Кази к ней привязался, в обществе миссис Мэлбрайт ему оказалось легче покинуть родину.
 — Кази всегда жил у вас?
 — О да! Почти двенадцать лет.
 — А он может занять место Холькара?
 — Конечно, нет, — заявила Габби, не колеблясь ни секунды. — Мой отец убежден, что в Ост-Индской компании его используют как марионетку, чтобы с его помощью завладеть территориями Холькара. Кази — несчастный, умственно неполноценный ребенок, хотя этого могло бы и не случиться. Отец говорит, что его мать злоупотребляла вишневым ликером, пока была беременна.
 — Так это его мать пьет, а не отец? — Квил вспомнил неодобрительные комментарии Брексби относительно пристрастий Холькара.
 — Они оба, — вздохнула Габби, подняв на него ясные глаза. — Последний раз, когда я была во дворце, Холькар как раз открыл третью бутылку. Жена его порядком опустилась, и княжеством сейчас правит Туласи-Бей, любимая наложница Холькара.
 — О Господи, — нахмурился Квил. — Габби, вам не следует рассуждать о наложницах. Вы вообще не должны были посещать дворец, где собрались одни пьяницы.
 — Вы так говорите, будто я пила вместе с ними этот ликер! — засмеялась Габби. — Кстати, я думаю, что сын Туласи станет отличным правителем.
 — Я догадываюсь теперь, что вы хотели тайно посетить Кази, когда просили экипаж.
 — Да. Но отец наказывал не говорить никому о его местонахождении, даже вашему отцу. — Габби замялась. — Вы проводите меня, Квил? Я была бы рада вашей компании. Отец просил удостовериться, что Кази живется хорошо, и, если нужно, подыскать другое место.
 — Конечно, я провожу вас, — кивнул Квил. — Леди Сильвия, завтра утром вам будет удобно?
 — Я думаю, что могу позволить тебе проводить девушку по ее делам. По сути, это визит милосердия. Кто станет с этим спорить!
 — Леди Сильвия, я вам очень признательна за участие в спектакле, — улыбнулась Габби. — Было бы ужасно, если бы Гастингс и Ост-Индская компания обнаружили Кази.
 — Я сама получила от него наслаждение. — Голос леди Сильвии стал чуть хриплым. — Вы хорошая девушка, Габриэла. Одно то, что вы о нем так заботитесь, многого стоит! Пусть даже это индийский мальчишка. Но имейте в виду, я не стану называть вас этим языческим именем — Габби. Хотя отчасти вы его оправдываете. Вы и есть трещотка [4] !
 — Но благодарная трещотка, — засмеялась Габби. — Одна я ни за что не одолела полковника Гастингса. У вас талант водить за нос мужчин.
 — Ну хватит, — отмахнулась леди Сильвия, — пора идти на ленч! — И прогнала Габби вместе с собаками из гостиной. Квил задумчиво смотрел на огонь в камине. Леди Сильвия явно что-то замышляет. Когда она объявила, что не станет их сопровождать, ему показалось, что она подмигнула ему с заговорщическим видом.
 Кучер Дьюлендов повез их по адресу, названному Габби. От Сент-Джеймс-сквер они довольно быстро добрались до Сэквил-стрит и нужного им квартала с аккуратно покрашенными, ухоженными домами. Но уж больно они были маленькие.
 — О Боже, — неуверенно произнесла Габби. — Это так отличается от того, к чему привык Кази.
 — Вы что, жили в огромном дворце?
 — Да, — кивнула Габби. — В ее голосе не было и тени смущения. — Отец испытывал особое пристрастие к роскоши. Это одна из причин, по которой миссионерские неудобства сделались для него непереносимыми.
 — Могу себе вообразить, — сухо ответил Квил. Миссис Мэлбрайт оказалась добродушной, хлопотливой женщиной, весом превосходившей Кази по меньшей мере на два десятка фунтов.
 Квил сразу понял, почему Габби с отцом так оберегали принца от восшествия на трон. Невысокий индийский мальчик с ласковыми черными глазами выглядел скорее на восемь, нежели на четырнадцать лет. Он бочком вошел в комнату — плавно, как пугливый олень, ступающий на открытый выгон, внимательно оглядев каждое лицо, а затем, бросив взгляды по углам комнаты.
 Так было, пока он не увидел Габби. Он бросился к ней и легонько ухватил за платье.
 — Габби, расскажи мне сказку! — попросил он, словно видел ее этим утром. Она взяла его лицо в ладони.
 — Конечно, я расскажу тебе сказку, но прежде — манеры!
 Кази улыбнулся. От этой робкой улыбки разрывалось сердце. Сложив ладони, он слегка поклонился и что-то сказал на своем языке, а затем:
 — Здравствуй, Габби. Я рад тебя видеть.
 — Нет-нет, сейчас мы в Англии, — поправила его миссис Мэлбрайт.
 Он смутился на секунду, затем отошел назад и снова поклонился.
 — Здравствуйте, сударыня. Я… я… я… — Габби серьезно кивнула и сделала реверанс.
 — Здравствуйте, мистер Кази-Рао. Приятно познакомиться.
 Формула приветствия была доведена до конца. Лицо мальчика прояснилось.
 — Теперь расскажи мне сказку, Габби. Пожалуйста, ну пожалуйста!
 Габби с извиняющимся видом взглянула на миссис Мэлбрайт и Квила.
 — Вы не будете против, если я расскажу Кази короткую сказку?
 Миссис Мэлбрайт засияла.
 — Кази часто вспоминал о ваших сказках, мисс. Он их ужасно любит. — Габби вместе с Кази уютно устроилась на диване.
 — Это произошло много-много лет назад, во времена китайских императоров, которых не застали ни твой дедушка, ни прадедушка. Жил да был маленький мышонок. Звали его Джузи…
 Квил улыбнулся уголком рта и расслабился, впервые за день. Но миссис Мэлбрайт не могла позволить гостю сидеть просто так и слушать детские сказки. Она решила развлечь его разговором.
 — Кази очень любит тушеный чернослив, — важно изрекла она. — Можно сказать, обожает. Я готовлю его ежедневно. И сливы из моего палисадника ему тоже нравятся,
 — Вы показывали мальчику Лондон? — вяло спросил Квил. По правде говоря, ему больше хотелось узнать, что произошло с Джузи, забредшим на опасную территорию — большой императорский трон.
 — О, что вы! — замахала руками миссис Мэлбрайт. — Кази не может находиться среди незнакомых людей. Он такой нервный. Я с трудом вытаскиваю его погулять на задний двор, хотя у нас высокие стены.
 — Может, ему понравилась бы пантомима?
 — Нет, он не пойдет, это точно. — Миссис Мэлбрайт была сейчас похожа на большую медведицу, опекающую своего тонкого, как веретено, детеныша. — Кази хорошо чувствует себя только здесь, со мной. Он боится, что придут плохие люди и его заберут. За пределами дома для него нет жизни.
 Мышонок тем временем совершал чудеса героизма, раскачиваясь на перьях, украшающих парадную шляпу императора.
 — Как успехи в чистописании?
 — Лучше. Только «J» еще остается корявым. — Миссис Мэлбрайт, шлепая тапочками, отправилась за образцами почерка Кази. Возвратилась она как раз к триумфальному финалу сказки.
 — И с того дня Джузи стал лучшим другом императора. Мышонок спал в специальной кроватке, выкованной из золота и украшенной жемчугом. А день он проводил на плече императора, всегда готовый уговорить его не вступать в войну по подсказкам глупых советников. Джузи знал, что война — страшное зло, и пока он помогал императору править, страны жили в мире. Это было самое счастливое время за всю историю Китая, и оно надолго запомнилось людям.
 Кази остался доволен.
 — Хорошо бы Джузи был моим другом, — вздохнул он и оглядел комнату. — А ты не знаешь, куда подевалась моя лучшая подруга? Ее нет в этом доме.
 Габби не сразу сообразила, о ком он говорит.
 — Ты имеешь в виду Фебу? — Кази кивнул:
 — Фебу. — В голосе его звучало удовлетворение.
 — Она тоже про тебя спрашивала. Я на днях привезу ее сюда — конечно, с разрешения миссис Мэлбрайт.
 — А Феба не может привезти с собой мышонка Джузи?
 — Может быть, миссис Мэлбрайт разрешит тебе завести белую мышку.
 Миссис Мэлбрайт как раз спешила обратно с тетрадкой Кази. Они задержались еще на полчаса, рассматривая его почерк и лакомясь изумительными имбирными пряниками.
 У Квила было достаточно времени для размышлений.
 Почему его тетушка не поехала вместе с ними? Чтобы позволить ему всласть нацеловаться? Но он и не собирался этого делать. Габби была невестой Питера и ею останется.
 На обратном пути Габби что-то лопотала о миссис Мэлбрайт и Кази. Квил не заметил, чтобы она жаждала с ним целоваться, и, очевидно, даже не подозревала о его муках, тогда как он все время вспоминал, как держал ее в объятиях, покорную, трепещущую, открывавшую с легким вздохом губы. Что в ней было такого, что она вновь вызывает в нем жажду?




 Глава 8


 Двухнедельные усилия Люсьена Боша увенчались успехом. Ленч с Фебой Торп, ее приемной матерью и второй теткой все же состоялся. Леди чуть ли не прямым текстом давали понять гостю, что не желают его присутствия. И хотя Люсьен был джентльменом, он проигнорировал все сигналы и остался.
 Если первый визит Люсьена был спровоцирован легким любопытством — посмотреть на «важную новую маму» Фебы, то при виде измученной, хрупкой Эмили Юинг это чувство быстро и необъяснимо подверглось изменению.
 Он поклонился самым изысканным образом и поцеловал ей руку. Потом зачем-то упомянул, что раньше, во Франции, был маркизом, и смутился. Он питал презрение к тем, кто, переехав в Англию, продолжал держаться за свои мертвые титулы.
 Что заставляло его проявлять настойчивость? Миссис Юинг была вовсе не так уж неотразима. Хотя она была прекрасна, а сверх того — изысканно одета. На голове у нее была одна из самых модных маленьких шляпок. Но дело было не в этом. В ее серых глазах было что-то такое, что заставило Люсьена прийти к ним на второй день после их знакомства, потом на следующий и так далее. И вот сегодня, когда он намеренно явился в непростительно неудобное время дня, его нехотя пригласили присоединиться к их ленчу.
 Эта прекрасная миссис Юинг вела себя очень настороженно. Ему не очень нравились ее пальцы — неизменно в чернильных пятнах, кроме того, на его взгляд, она была слишком худой. Тем не менее она его очаровала.
 Он сидел за столом и ел пирог с овощной начинкой, состряпанный неумелой кухаркой.
 — Мисс Феба говорила, вы что-то пишете, миссис Юинг? — Она взглянула на непрошеного гостя и подумала: «Что привело его сюда?» Он был слишком красив, чтобы жить одному. Впрочем, холостяк тоже может посетить скандально известных сестер Торп. И видно, не слишком большой сноб, иначе бы не сел с ними за один стол.
 — Я пищу для дамских журналов о моде, — ответила она.
 — «Ля бель ассамбле»?
 Так вот в чем дело! Должно быть, он из конкурирующего журнала. В прессе что-то проскользнуло на эту тему. И в прошлом году ее пытался переманить владелец немецкого журнала. Какой еще может быть резон у французского аристократа? Если б только восхищение в пристальном взгляда мистера Боша предназначалось ей, а не ее сочинениям! У нее кольнуло сердце.
 — Да, я пишу для «Ля бель ассамбле». И в ближайшем будущем не намерена писать для кого-то еще.
 — О… разумеется, — пробормотал Люсьен. Эмили уже была готова поверить в невинность его расспросов, если бы… Если бы Люсьен, не зная, о чем говорить дальше, не копнул глубже.
 — А что побудило бы вас писать для «кого-то еще», мадам? Я имею в виду другие журналы.
 — Ничто, — отчеканила она. — Абсолютно ничто.
 Разговор оборвался. Люсьен отчаянно искал безопасную тему:
 — Мисс Торп, вы тоже пишете для «Ля бель ассамбле»?
 — Нет, — ответила Луиза, весело вгрызаясь в большое яблоко. — Я, нечестивица и позор семьи, пишу для литературного журнала «Итеридж портентс» [5] . У меня там рубрика, посвященная веяниям моды. Я питаю пристрастие к оливково-зеленым тонам, а потому позвольте заметить, месье Бош, у вас прекрасный сюртук!
 — Спасибо. — Люсьен с некоторым смущением посмотрел на свою одежду. — Так вы печатаетесь в мужском журнале?
 — Вы видели мою колонку «Все о моде»? — спросила Луиза. — За подписью Эдвард Итеридж, — добавила она в ответ на непонимающий взгляд Люсьена.
 — Боюсь, что не имел удовольствия.
 — Ну, насчет удовольствия это вы слишком, — засмеялась Луиза. — Я не ахти какая писака. Это Эмили у нас мастер, а я сочиняю всякую чепуху для тех, кому нечего делать.
 — Ты чересчур строга к себе. — Эмили крошила в руках плюшку. До этого она едва притронулась к своему пирогу. — Луиза пишет весьма уморительные вещи. — Она повернулась к Люсьену и испытующе посмотрела на него.
 — Зато все думают, что я пишу это всерьез! — захихикала Луиза.
 — Я уверен, ваш стиль… непогрешим, — не слишком убедительно проговорил Люсьен, не смея снова взглянуть на ее сестру. Она явно видела в нем злоумышленника, пришедшего украсть их фамильное серебро. Или ее добродетель.
 Люсьен нервно ерзал в кресле. Уже несколько лет он не испытывал подобного влечения ни к одной женщине — с тех пор как овдовел. Чем она его приворожила, эта худосочная сердитая Эмили, так не похожая на его жену, миловидную толстушку?
 Луиза тем временем достала из шкафа исписанную стопку и стала торжественно читать новейшее творение, дирижируя правой рукой:
 — Мода. Со вкусом от наития, однако — надуманная, немилосердная, но — боготворимая, она вознеслась на Олимп наслаждения и восседает на флюгере величественного купола, как на троне. Чародейка, подчиняющая себе нашу жизнь, безапелляционный властелин, она диктует нам, ее приверженцам, и ткань жилета, и фасон шейного платка. Это идол, который…
 — Луиза! Ради Бога…
 — Подожди, Эмили. Это только начало, сейчас я найду самый интересный кусочек, где говорится об Одухотворенной Моде.
 Луиза перелистывала свои бумаги.
 — К сожалению, я должна уйти. — Эмили встала из-за стола. — Извините, мистер Бош, у меня на сегодня много работы.
 — О нет, мама! — воскликнула Феба. — Ты пропустишь крем. Я сама взбивала яйца, все пять!
 — Дитя мое, я не очень голодна. — Эмили наклонилась и поцеловала девочку. — А твои уроки я проверю позже, хорошо?
 Они с Люсьеном обменялась рукопожатием, Эмили коротко улыбнулась и удалилась.
 Побежать бы за ней — и целовать ее, целовать, пока напряжение не уйдет из этих прекрасных серых глаз!
 Люсьен осадил себя.
 Служанка принесла блюдо со спекшимися завитками.
 — Кажется, крем удался, — похвалила она Фебу.
 — Яйца взбиты замечательно, видно с первого взгляда. — Луиза взъерошила волосы Фебы.
 — Осмелюсь спросить, — осторожно начал Люсьен, — вашу сестру поджимают сроки?
 — «Ля бель ассамбле» выходит каждый месяц, вы знаете. Сейчас мы где-то на полпути. Но вообще приходится довольно трудно. Ведь Эмили не бывает в обществе. Приходится добывать информацию из разных источников, кто в чем был одет накануне вечером. Мы выписываем приблизительно четырнадцать газет. И каждый раз перед главным мероприятием Эмили становится особенно нервной. В данный момент, я думаю, она волнуется из-за бала леди Фестер. По сути, это первый вечер в малом сезоне. Там будет только избранный круг.
 — Я не понимаю, почему миссии Юинг так волнуется?
 — Эмили должна объявить, какая леди была одета элегантнее других. Но получить точные данные нелегко. Она всегда беспокоится, вдруг кто-то из ее регулярных осведомителей не получит приглашение на бал для особо важных персон.
 — Так у нее есть шпионы?
 — Это не шпионы! — возмутилась Луиза. — Обычно это немолодые дамы, которые интересуются модой и за небольшую плату сообщают разного рода подробности. Ну, вы понимаете, большинство благородных леди носят нижние юбки с фестончатой каймой и всякими, — Луиза взмахнула рукой, — финтифлюшками.
 — Почему миссис Юинг сама не посещает вечера?
 — А как она это сделает? Нас не приглашают.
 — Что так? — Люсьен отбросил все предосторожности. — Простите меня за дерзость, непозволительную для столь короткого знакомства, но для меня очевидно, что вы с сестрой из приличной семьи.
 — Мой отец — очень вспыльчивый человек. Когда мне было пятнадцать лет, — Луиза быстро взглянула на маленькую Фебу, — он выгнал меня из дома. Эмили, награди ее Бог за доброе сердце, встала на мою защиту. И тоже оказалась за порогом. С тех пор так и живем.
 Люсьен хотел узнать подробности, но сдержался.
 — Я приглашен к леди Фестер. Как вы думаете, ваша сестра не откажет мне, если я приглашу ее пойти со мной на бал?
 — Понятия не имею, как она решит.
 У Луизы были такие же серые глаза, как у Эмили, но Люсьена они почему-то не трогали. Она рассматривала его так внимательно, как мужчина, выбирающий новую лошадь.
 — Я считаю, ей нужно пойти с вами, мистер Бош, — произнесла вдруг Феба певучим голоском. — Это гораздо приятнее, чем выслушивать мистера Хизлопа.
 — А ты откуда знаешь? — испуганно спросила Луиза.
 — Я слышала, как мама говорила Салли держать ухо востро, если он попытается ее поцеловать. Салли назвала мистера Хизлопа отвратительным человеком, и мама согласилась, но сказала, что его нельзя оскорблять.
 У Люсьена засвербело под ложечкой. Он повернулся к Луизе.
 — А вы уверяли, что у миссис Юинг в шпионах одни дамы.
 — Большинство, — покраснела Луиза. — Но мистера Хизлопа, кажется, приглашают всюду. И нам не приходится платить ему за сообщения, потому что, потому что…
 — Он вам их сам навязывает. — Люсьен удивился своим ледяным интонациям. — Сейчас Эмили тоже с ним встречается? — Как-то незаметно для себя он назвал миссис Юинг по имени.
 Луиза взвешивала ответ. Люсьену показалось, что глаза ее чуточку смягчились.
 — Мистер Хизлоп обычно приходит по вторникам. Около одиннадцати утра. Да, Феба? — Мисс Торп поднялась. — Надеюсь, вы найдете время передать сестре ваше приглашение, мистер Бош?
 Люсьен тут же встал из-за стола.
 — Я полагаю, во вторник утром. — Их глаза сошлись в полном согласии.
 — Тогда — успеха вам в вашем начинании. — Луиза сделала реверанс — по-королевски красиво, как молодая леди, выросшая не в этой обшарпанной комнате, а в шикарном дворце.
 Несколько минут спустя Люсьен сидел в своей карете и, тупо уставившись на шелковую обивку, размышлял о странной паре — обнищавших аристократках сестрах Торп. И где это мистер Юинг, если он вообще не плод больного воображения? Скромная, боязливая Эмили совсем не походила на вдову. Кто-кто, а уж он-то разбирался в подобных вещах. Вот у него действительно вид вдовца.
 Люсьен вдруг почувствовал себя слишком старым, чтобы претендовать на вечер с очаровательной миссис Юинг. Почти сорок лет. И усталость как у настоящего вдовца. Женитьба на милой Фелиции казалась таким далеким событием, что он начинал забывать ее лицо. Мишеля он помнил лучше. Пухлые щечки. Маленький ротик, похожий на розовый бутон. Они нашли убежище в его сердце, и воспоминания о них время от времени подступали комом к горлу.
 Он сердито стукнул в крышу и велел кучеру ехать в клуб, так как приучил себя не возвращаться в пустой дом, когда память завладевала его сердцем.
 Разумеется, он не станет приглашать Эмили на бал к Фестерам. Во-первых, общество давно изгнало ее из своих рядов, и ей там будет неуютно. И во-вторых, она слишком молода. Она заслуживает другого мужчину. Не такого как он, — состарившегося душой, обремененного нескончаемым горем и мучительными воспоминаниями.
 Мадам Карем пожелала лично удостовериться, насколько ее клиентке подходит новый гардероб.
 К этому времени Габби уже буквально сходила с ума от одиночества. Последние несколько недель были ужасно тяжкими. Леди Сильвия отсутствовала целыми днями, нанося визиты друзьям.
 — Не в этой одежде, — фыркала она, пожимая плечами, когда Габби жалобно просила взять ее с собой. — Да, девушка.
 Квил ничем себя не проявлял, разве что своим отсутствием. Он дважды ездил на почтовых в Бат, но каждый раз только на ночь. И разумеется, никогда не предлагал Габби покататься по Лондону. Видимо, его тоже бросало в дрожь от ее белых платьев. Не хотел, чтобы его видели с ней даже в Тауэре, — других предположений у нее просто не было.
 Ежедневно читая «Морнинг пост», Габби знала, что небольшие вечера кое-где устраиваются, хотя так называемый сезон еще не наступил. Но Квил никуда ее не приглашал. Известия о здоровье своего отца он передавал ей регулярно. Иногда присоединялся к ней и леди Сильвии за ужином и педантично расспрашивал о проведенном дне. Однако никогда не предлагал встретиться с его друзьями или сходить в театр.
 Поэтому визит мадам Карем и ее словоохотливых помощниц стал для Габби настоящим праздником. Но платья, увы, ее не порадовали.
 — Я не смогу это надеть! — вскричала она; — Просто не смогу!
 Ее тревога не произвела на мадам никакого впечатления. В своей жизни она повидала много клиенток, которых смелые фасоны ее моделей приводили в шоковое состояние.
 — Мисс Дженингем, поймите, вы выходите замуж за месье Дьюленда. Вас будут судить строго, зная, как сам он безукоризнен в одежде. Вы должны продемонстрировать высокий стиль. Но так как вы лишены исключительного вкуса месье Дьюленда, он благоразумно вверил вас в мои руки.
 Габби выслушала мадам Карем без возмущения, Однако продолжала настаивать на своем:
 — Но увидят в этом платье меня!
 — Не просто увидят, — не замедлила с ответом мадам, — а будут боготворить! Мужчины будут стлаться у ваших ног.
 Ничего не скажешь — заманчиво! Но видел бы ее новые наряды отец! Габби содрогнулась от этой мысли.
 — Я использовала более тяжелую ткань, чем сейчас носят, — живо продолжала мадам. — Она скроет очертания ваших бедер.
 Габби растерянно заморгала. Ее вполне устраивали очертания ее бедер. И Квила, кажется, тоже. Она вспомнила, как он ее гладил.
 — Ваша грудь — величайшая ценность, — развивала свою мысль мадам. — Ее мы подчеркнем, также как и ваш derriere [6] . Для этого каждое платье, дневное или вечернее, мы украсим небольшим шлейфом. Я придумала такой покрой, чтобы ткань при ходьбе слегка колыхалась.
 Грудь и впрямь выставлена на всеобщее обозрение, подумала Габби, примеряя вечернее платье.
 — Теперь вы можете появиться на публике, — удовлетворенно произнесла мадам. — Месье Дьюленд будет доволен.
 — Безусловно, — поспешила согласиться Габби. — Но, мадам, — встревожилась она вдруг, — что, если лиф упадет?
 — Упадет? Куда упадет?
 Габби пошевелила плечами, доказав это на деле. Мадам с вызовом посмотрела на выглянувший из-под кружев бледно-розовый сосок.
 — Все мои клиентки ходят в таких платьях, даже те, кому нечего показать. Вы должны благодарить природу за вашу грудь, мисс Дженингем! Вам не нужно ничего поддевать. Нижнее белье нарушит мою задумку — складки на лифе будут лежать уже не так. Вы только не вертите плечами, и тогда все будет в порядке. Мои клиентки не егозят.
 «Еще бы, — подумала Габби. — Они замирают от ужаса». Но если мадам Карем заберет платья на переделку, ей придется опять сидеть дома. Поэтому Габби и надела утреннее платье с лютиками и попрощалась с модисткой.
 — Такой красивой пелерины я еще не видела, — восхищенно протянула горничная, прилаживая поверх платья неопределенного цвета пелерину на розовой подкладке и с большим, отделанным бахромой капюшоном. — Как мадам называет этот цвет?
 — Цветок персика. Но не важно, что говорит мадам, Маргарет. Это просто ее словесные выкрутасы.
 — О мисс Габби, они там все непременно захотят это услышать. И все захотят носить такой же цвет!
 Маргарет протянула хозяйке шелковый носовой платок с каемочкой такого же персикового цвета.
 Проект мадам Карем превзошел все ожидания. Первое подтверждение Габби получила в крошечной гостиной миссис Юинг. В последнее время у них сложились почти дружеские отношения. Габби продолжала два раза в неделю забирать Фебу повидаться с Кази-Рао.
 Приемная мать девочки даже замедлила шаг. У Габби едва не вырвался ликующий крик. Рядом с миссис Юинг, всегда элегантно одетой, она казалось себе последней неряхой.
 — Не могу не отметить, мисс Дженингем, у вас очень красивое платье. Сегодня вы исключительно элегантны.
 — Облагодетельствована мадам Карем, — улыбнулась Габби.
 — Она сделала даже небольшой шлейф, — удивилась миссис Юинг, рассматривая платье. — Какой нестандартный подход! А эта пелерина из мериносовой шерсти, не так ли?
 — Понятия не имею. Я только знаю, что мадам Карем предпочитает данный цвет. Она заявила, что обычный розовый — это цвет черни. — Габби наклонилась к миссис Юинг и доверительно шепнула: — Естественно, мне было приятно услышать, что у меня персиковый цвет. — Миссис Юинг засмеялась, впервые на памяти Габби. — Жуткий снобизм, не правда ли? — продолжала Габби. — Когда мы встретились в первый раз, я пришла от нее в ужас.
 — Мисс Габби… — Феба подбежала к ним, уже в новой длинной мантилье, и на ходу присела в реверансе. В руках у нее была небольшая корзиночка. — Мне очень жаль, что я заставила вас ждать. Я помогала готовить пирог для Кази-Рао.
 — Иди скорее ко мне, гусенок мой! — Феба бросилась к Габби в объятия.
 — Я сама испекла. Почти сама. — Девочка отвернула салфетку. — Вы думаете, ему понравится?
 — Он будет в восторге, — уверила ее Габби. — Так мы поедем, если вы не возражаете? — Она улыбнулась миссис Юинг. — Я привезу Фебу обратно через несколько часов.
 — Большое вам спасибо, вы очень добры.
 По прибытии на Сэквил-стрит выяснилось, что для Кази это был особенно трудный день. Фебе потребовалось полчаса, чтобы выманить мальчика из чулана, где он сидел, забившись в самый темный угол.
 — Мисс, тут приходил управляющий и с ним несколько человек, — горестно поведала миссис Мэлбрайт. — Они занимались сбором пожертвований. Пока я сообразила, они уже прошли в дом. Я думала, Кази наверху. Он играл в гостиной — и вдруг входят четверо мужчин. Один из них здоровается с ним — надо сказать, очень приветливо. Но для бедного малютки и этого было слишком много. С тех пор так и сидит в чулане.
 — Я вас прекрасно понимаю, миссис Мэлбрайт, — вздохнула Габби. — Такой уж он есть. Я сама часами его уговаривала. И мой отец довольно упорно пытался искоренить в нем эту привычку.
 — Ваш отец как раз и объяснял мне, что это надо делать, мисс Дженингем. — Женщина мяла в руках фартук. — Один раз я вывела Кази из спальни, так он так разволновался, что…
 — Не продолжайте, я все знаю, — понимающе улыбнулась Габби. — Я абсолютно с вами согласна, миссис Мэлбрайт, нет смысла его мучить. Но посмотрите на него сейчас! — Кази, сидя на диване, с наслаждением уплетал пирог Фебы и слушал ее лепет. — Он уже обо всем забыл, — успокоила ее Габби. — Если ему позволять выходить по своей воле, когда ему захочется, он будет счастлив.
 — О, это поистине добрая душа, — подтвердила миссис Мэлбрайт. — Когда мы одни дома, он весел, но среди незнакомых ужасно смущается. Непонятно! Во всяком случае, раньше такого не бывало.
 К вечеру Габби специально надела одно из новых платьев. Волочащийся шлейф обязывал к своеобразной «ныряющей» походке. Габби старалась помнить наставления мадам Карем, что в таком наряде желательно только слегка покачивать бедрами, но ни в коем случае не крутить всем что выше. По правде говоря, ощущения были не из неприятных. Она позволила себе «нырнуть» чуть резче. «Нырнула» и направилась прямо в библиотеку. Тихонько постучала в дверь и вошла.
 Квил поднял глаза. В полумраке его лицо выглядело суровым и неприветливым. Жаль, что за это время она начала забывать, как он оттопыривает губу, когда размышляет. Ей нравилась эта его привычка. Удивительно, какие они с Питером разные. В отличие от хрупкого брата в Квиле все было крупное и мускулистое, даже нога, доставлявшая ему столько неудобств.
 — Тут у вас темновато, — весело проговорила Габби. Забыв на секунду о походке, она прошла в комнату обычным шагом. Затем снова «нырнула» и начала прибавлять без надобности все фитили подряд. К концу ее обхода глаза Квила заметно потемнели. Впрочем, именно этого она и добивалась.
 — Квил, я бы хотела сегодня куда-нибудь съездить.
 Он страшно удивился — только что не разинул рот. Не «стелился», как предрекала мадам, но был весьма близок к этому.
 — Съездить?
 — Съездить, — четко повторила Габби. — В театр или на вечер. У леди Стоукс сегодня небольшая вечеринка с картами и танцами. У нас есть приглашение! — Она протянула Квилу одну из тисненых карточек, приходивших Питеру каждый день. Кодсуолл аккуратно складывал их на каминную полку.
 — На вечеринку? — тупо произнес Квил. — Это невозможно. Я никогда не участвую в подобных мероприятиях.
 — Но почему?
 Квил воздержался от ответа. Если она не догадывается, то ему незачем ей объяснять.
 — В театр еще куда ни шло, — нехотя согласился он.
 Габби поблагодарила его улыбкой, и, продрейфовав к его столу, уселась на край. Она хотела узнать, произвел ли впечатление лиф мадам Карем.
 Через секунду стало совершенно ясно, что произвел. В мазах Квила вскипал опасный сумрачный огонь. У Габби кружилась голова от сознания собственного всемогущества. Она слегка наклонилась.
 — Я бы охотно сходила в «Дорсет-Гарденс» на «Укрощение строптивой». Из шекспировских пьес она одна из самых моих любимых.
 Что ни скажет, будто предложение делает, подумал Квил. Он чувствовал, как его самообладание трещит по всем швам. Питер собирался жениться на девушке, у которой даже голос звучал многообещающе.
 Питер. Брат.
 Квил взял себя в руки,
 — К сожалению, я упустил из виду одно важное мероприятие, — заявил он, отодвигая кресло подальше от стола. — Я вынужден извиниться, Габби.
 Это было так нелепо.
 Лицо ее мгновенно увяло, и прелестная чаровница превратилась в обиженного ребенка.
 — Ну Квил, ну пожалуйста! Я так устала сидеть дома все дни одна!
 — Питер скоро вернется.
 — В его ежедневных посланиях — ни слова о возвращении, — рассердилась Габби. — Впрочем, разумеется, сейчас он нужен вашей матери.
 — Она больше не нуждается в его утешениях, — резко возразил Квил. — Отец чувствует себя достаточно хорошо — насколько это возможно в его положении. Я напишу Питеру, чтобы он возвращался немедленно.
 Виконт Дьюленд находился в лучшей гостинице Бата и был окружен заботой и вниманием своей жены, сына и медицинских сестер. Конечно, ходить он уже не будет, и врачи не были уверены, что к нему вернется речь. Но так или иначе, он был в здравом уме и вовсю черкал гневливые записки своим опекунам.
 — Судя по сообщениям Питера, — добавил Квил, — отец может оставаться в таком состоянии годы.
 — Прошу вас, — увещевала Габби, — не пишите Питеру. Мне не хотелось бы, чтобы он оставлял мать одну, когда она так в нем нуждается. — Но Квила это не убеждало. — Поймите, — она протянула руку и дотронулась до его плеча, — мы с Питером собираемся связать наши жизни на долгое время. Если я встану между ним и его матерью, это может сыграть роковую роль. Я наблюдала подобные ситуации дома, в Индии. Они неизменно приводят к напряжению в отношениях мужа и жены.
 Квила душили спазмы. Ему становилось все труднее даже просто находиться рядом с ней, особенно сейчас, когда она говорила таким проникновенным тоном и глаза ее светились так ласково.
 — Я извещу брата, что вы желаете сходить в театр. — Квил отодвинул кресло еще дальше и добавил: — Я уверен, когда Питер узнает, как вы теперь одеты, — он показал на ее платье, — он сразу же примчится, чтобы представить вас своим друзьям.
 — Вы так думаете? — Габби проигнорировала легкий сарказм в посуровевшем голосе будущего деверя. Она всегда считала, что лучше не обращать внимания на перепады в настроении людей. А Квил — для мужчины — был сильно им подвержен. — Но платья мадам и в самом деле очаровательны, не правда ли?
 Она явно вытягивала из него комплимент. Квил не мог позволить себе сорваться и раскритиковать ее наряд. Черт побери, она прекрасно знала, что ее платье — откровенная провокация! Эта продувная бестия, мадам Карем, поняла, что Габби не соответствует образу болезненной английской барышни, и поэтому подыграла ее хрипловатому голосу, рубенсовским формам и необычайной женственности. В туалетах мадам Карем Габби представляла собой угрозу для всей мужской половины рода человеческого.
 — Вечером я пошлю нарочного с письмом к Питеру. — Квил с ужасом услышал дребезжание в своем голосе. Начать бы проверку фирм на Ямайке. Или в Занзибаре, потому что Ямайка слишком близко. Он вообразил, как бы она танцевала на том балу, который ей так хотелось посетить. Нетрудно представить, как бы она таяла в руках мужчин.
 Он встал так резко, что его кресло чуть не опрокинулось.
 — Покорнейше прошу меня извинить. Я уже опаздываю. — Он церемонно поклонился.
 — О Квил! Можно мне пойти с вами?
 — Ни в коем случае! — испугался он. — Леди никогда не сопровождают мужчин на приватные мероприятия.
 — Почему? — Ресницы Габби были темные вблизи век, каштановые посередине и темно-золотые на загибающихся концах — как раз под стать ее волосам.
 — Леди не спрашивает джентльмена о таких вещах.
 — О, я понимаю. — Лицо Габби просветлело, и она улыбнулась. — Вы собираетесь посетить свою chere amie [7] Как мило, что у вас есть женщина! Какая она? Мне бы она понравилась?
 — О Боже, — тяжело вздохнул Квил. — Габби… — Ее нестандартность и непосредственность не укладывались ни в какие рамки — она была так же естественна, как сама природа, Может, ему открыть какую-нибудь фирму в Антарктиде? Или начать торговать шкурами полярных медведей? — У меня нет chere amie, — отрезал он. — И вообще это не самая подходящая тема для дискуссии.
 — Хорошо, — добродушно согласилась Габби, пополняя свои знания английских правил, хотя их свод, видимо, был бесконечен. — Но все-таки почему, Квил?
 — Что «почему»?
 — Почему у вас нет подружки? — пояснила Габби. — В Индии у всех английских джентльменов есть. Во всяком случае, я об этом слышала. Я ни с кем этого обсуждала, — быстро добавила она, — только с вами, Квил. Но мы ведь почти родственники, так что это не в счет.
 Удивительно, как много для нее «не в счет» — только потому, что они родственники, уныло подумал Квил.
 — Я не буду обсуждать с вами этот вопрос, — пророкотал он так грозно, что Габби не могла списать это на дурное настроение.
 — Но я спросила чисто по-дружески!
 — Вы б еще таким же образом спросили о Питере! — засмеялся он.
 В ответ Габби изобразила оскорбленную добродетель, и это прекрасно у нее получилось.
 — Я считаю вас своим другом, Квил. Единственным моим другом в Англии, — проникновенно проговорила она. — Если не вы, то кто еще подскажет мне, как себя вести?
 — Питер, — решительно отрезал Квил. — Мой брат чрезвычайно преуспел в подобных делах. — Впервые он ощутил себя вполне счастливым, представив Питера возвращающимся из Бата.
 Габби слезла с письменного стола и принялась расхаживать по библиотеке, так как Квил уже начал сочинять записку Питеру.
 «Сейчас твоя будущая жена одета подобающе (от Карем) и требует представить ее обществу. Прошу тебя, возвращайся немедленно — или я буду вынужден ввести ее туда сам.
 Квил. У»
 Записка возымела действие — как он и ожидал. Мысль, что не он, а кто-то другой будет представлять Габби лондонской элите, привела Питера в содрогание. Более того, когда он представил в этой роли своего старшего брата, такого небрежного и неделикатного, у него волосы встали дыбом.
 Виконтесса Дьюленд полностью разделяла его чувства:
 — Дорогой мой, ты должен немедленно вернуться в Лондон. Твой отец в хорошем состоянии. Квил — прекрасный сын, но ему недостает тонкости.
 Питер кивнул.
 И на следующий же день он уже возвращался в Лондон. Как раз кстати, думал он, сидя в углу кареты. На левой подошве с внутренней стороны появилась довольно глубокая царапина. Нужно срочно менять ботфорты, а в Бате ничего пристойного не купишь. Только Хоби умеет тачать сапоги, сообразуясь с модой.




 Глава 9


 Наводить справки об очаровательных сестрах Торп было бы верхом бестактности. Что касается молодого человека — знатока моды, — тут Люсьен не колебался. И его худшие подозрения не замедлили оправдаться. Мистер Хизлоп слыл законченным развратником. Поэтому вопреки своим представлениям о приличии Люсьен во вторник отправился с визитом к миссис Юинг.
 Ровно в одиннадцать он стоял перед ее маленьким домиком с твердым намерением взглянуть на нечестивца. Пока что он делал это единственно из доброго к ней отношения. Друг семьи — максимум, на что способен мужчина далеко не первой молодости и с сердцем вдовца. К такому выводу он склонялся во время своих грустных размышлений, ставших частыми в последние дни.
 Салли сделала ему реверанс и сказала, что гостей они не принимают. Однако, не устояв перед шиллингом, указала на дверь кабинета и шепотом добавила, что миссис Юинг ждет одного человека. Затем удалилась, сжимая монету и оправдывая свое неразумие мыслью, что хозяйке неплохо бы выйти замуж за красивого джентльмена, хоть он и француз.
 Эмили с некоторым раздражением посмотрела на распахнувшуюся дверь кабинета. Надо сказать Хизлопу, чтобы объявлял о себе надлежащим образом, а то он уже мнит себя неотъемлемой частью этого дома.
 Но это был не Хизлоп, а другой. Мужчина, занимавший ее мысли слишком часто в последнее время.
 — Мистер Бош? — Эмили встала из-за письменного стола. — Чем могу быть полезна? — Изящным движением она сняла фартук, оберегавший ее муслиновое платье от случайных брызг. Рука ее была опять испачкана чернилами. — Извините, но, к сожалению, не смогу уделить вам много времени. Я ожидаю посетителя.
 Люсьен растерялся. Он готовился сразить дракона, но его здесь пока не было.
 — Я пришел предложить вам пойти вместе со мной на бал к леди Фестер.
 Мистер Бош, кажется, не собирается сманивать ее в другой журнал!
 — Я не бываю в свете, — пробормотала она, опустив голову.
 Люсьен удивленно поднял бровь.
 — Могу я узнать почему? — Люсьен знал, что джентльмену непростительно задавать леди подобные вопросы. Но нужно было продолжить беседу, чтобы дождаться Хизлопа.
 — Формально меня никогда не представляли обществу. Я была несколько раз на балах до того… того как покинула отцовский дом. Но сейчас мне будет неуютно на большом сборище, хотя я очень благодарна вам за приглашение.
 — Я узнал от мисс Торп, как важны для вас личные наблюдения, — бросился в атаку Люсьен, стараясь придать убедительность своему голосу и скрыть отчаяние. — Могу вас заверить, там будет весь бомонд — и лучшие образцы моды.
 Эмили колебалась. Возможно, Люсьен сделан из другого теста нежели похотливый мистер Хизлоп, который также предлагал сопровождать ее на вечера в его личной карете, но несомненно, с определенным умыслом. С некоторых пор он стал намекать, что перестанет поставлять ей сведения, если его приглашения не будут приняты.
 Люсьен сделал шаг к ней и поклонился.
 — Если вы примете мое приглашение, — мягко сказал он — это будет для меня величайшей честью.
 Эмили едва дышала. Мужчине не полагалось иметь такие длинные ресницы. И он не имел права смотреть на нее этими ясными черными глазами так… так призывно.
 — Вы очень любезны, — выговорила она наконец.
 — Я был бы благодарен вам за компанию. И весьма счастлив, если б ваша сестра присутствовала с нами в качестве компаньонки.
 — Компаньонки!
 Эмили чуть было не фыркнула. Его предложение говорило о том, что он ничего не знает. Луиза ославлена на всю Англию как «распутница в короткой юбке».
 — Моя сестра редко выходит из дома.
 — Тогда я попрошу своего приятеля сопровождать нас. Мне не хочется, чтобы вы чувствовали себя неловко в моей компании.
 Эмили посмотрела ему в глаза. Ей стало стыдно, что она подозревала его в испорченности, как мистера Хизлопа.
 — Я буду рада пойти с вами к леди Фестер. Я изменила решение.
 — Это привилегия женщины и честь для меня. — В глазах Люсьена светилась улыбка. Он снова поклонился.
 — И вам нет необходимости просить ваших знакомых идти с нами, — торопливо добавила Эмили. — В конце концов, я вдова. Вдовы не нуждаются в сопровождении.
 — Да, конечно, — пробормотал он.
 Что это? Уж не смеется ли он над ней? Она нервно затеребила оборку платья.
 У Люсьена не было больше повода посягать на время очаровательной Эмили, и он повернулся, чтобы уйти. В эту минуту Салли распахнула дверь и громко провозгласила:
 — Миссис, к вам мистер Хизлоп. — Дважды ущипнутая по пути из коридора, она пребывала в боевом настроении. Бросив на Хизлопа ехидный взгляд, служанка потопала обратно.
 Бартоломью Бейли Хизлоп не был красавцем. Позволять ему стоять рядом с мистером Бошем — стройным, во всем черном — определенно было бы жестоко. Костюм и манеры Люсьена говорили о его статусе — статусе маркиза. Бывшего маркиза, напомнила себе Эмили.
 Однако Бартоломью Хизлоп не был обижен своим портным. Оливковый фрак с асимметричным вырезом и большими металлическими пуговицами считался последним писком моды. Сквозь вырез выглядывал расшитый галунами жилет, представленный буйством лиловой и желтой красок. Собственным украшением Хизлопа являлись пушистые бачки — он отпускал их довольно низко, полагая, что все будут от них шалеть, — и тонкие ноги с вывернутыми внутрь коленками. Если к этому добавить игривое выражение лица и похотливый блеск в глазах, то портрет единственного сына мясника можно считать завершенным. Отец Бартоломью, занимаясь производством клея из говяжьих костей, был достаточно богат, чтобы послать своего наследника в Кембридж, а после учебы поддерживать его жизнь в столице,
 Эмили приветствовала Хизлопа гораздо радушнее, обычно.
 — Мистер Хизлоп, как хорошо, что вы пришли! — Подождав, пока он поклонится, она сделала короткий реверанс. — Вы не знакомы с мистером Люсьеном Бошем?
 Бартоломью Хизлоп не был знаком с мистером Бошем, зато знал его портного.
 — Приятно познакомиться, сэр! Очень рад! Не так давно я сам имел виды на однобортный фрак, но потом решил, что буду в нем похож на петуха, чего не скажешь о вас, дорогой сэр. Это редкое по красоте творение принадлежит Гатри, не так ли?
 Люсьен поклонился.
 — Место определено точно.
 — Не совсем, — педантично уточнил Хизлоп. — Я у Гатри ничего не шил. Боюсь, что мои запросы… как бы это сказать… слишком вызывающи. Но кажется, сейчас он на Лиденхолл-стрит, 27?
 — Совершенно верно.
 — Вообще мода — мой конек, — разливался соловьем Хизлоп. — Я сразу определил, что вы иностранец, мистер Бош поскольку вы, судя по всему, обо мне не слышали. Я в некотором роде создаю репутацию нашим щеголям и льщу себя надеждой, что в этом смысле у меня есть глаз или нюх, как хотите. — Он кинул плотоядный взгляд на Эмили. — Поэтому я с великим удовольствием делаю кое-что для «Ля бель ассамбле».
 Люсьен посмотрел на Эмили. Она прочитала в его глазах отвращение и чуть заметно пожала плечами:
 — Прошу прощения, сэр. Мистер Хизлоп любезно обещал поделиться со мной своими соображениями относительно последних веяний моды. Он недавно был на приеме по случаю возвращения герцога и герцогини Гизл. Я уверена, вам подобные мелочи покажутся скучными.
 — Супруги только что вернулись из Турции, — важно пояснил Хизлоп. — Леди Гизл, конечно, в платье от Карем…
 Люсьен направился к двери. Поклонившись Эмили, он криво усмехнулся и, понизив голос, сказал ей:
 — Феба заставила меня поверить, что мистер Хизлоп — весьма неприятный субъект. Я шел к вам убить дракона. — Эмили невольно улыбнулась:
 — Я приветствую истребителей драконов. Это такая редкость здесь, в Лондоне. — Ее нежный голос звучал для Люсьена как музыка. — Но вам не стоит беспокоиться по поводу мистера Хизлопа, сэр. Он мне просто друг.
 И она закрыла дверь кабинета под скрипучий голос Хизлопа, расхваливающего египетский бархат на герцогине.
 Люсьен не стал беспокоить Салли, тем более что ее нигде не было видно. Нахмурившись, он спустился с лестницы и сам открыл наружную дверь. Ему не нравилось, что Эмили зависит от Хизлопа. Вряд ли он навещает ее столь регулярно только ради приумножения славы «Ля бель ассамбле». Нет, его интересует сама прекрасная миссис Юинг Но Люсьен сильно сомневался, что Хизлоп собирался жениться на вдове, у которой нет за душой ни пенни.
 Питер встретился с Габби за обедом, на следующий день после возвращения. Он был готов открыто признать, что в целом доволен ее преображением. Верный себе, он послал ей записку с приглашением на вечер к леди Фестер.
 Габби, сияя от восторга, встретила суженого в одном из своих новых нарядов. Издали ее волосы переливались, как перламутр. Сегодня Маргарет убрала их наверх и закрепила множеством шпилек с жемчужными головками, так что теперь ее непокорные локоны прочно сидели на месте, что было немаловажно. Питер также обратил внимание на ее бальное платье цвета бронзы с чрезвычайно смелым декольте и коротким шлейфом, как того требовала современная мода. Он сразу отметил все эти детали. И не только потому, что это было платье его невесты. Такие вещи он не пропустил бы в любом случае. И какое счастье, что фасон подходил для ее полной груди!
 — Что это за ткань? Газ? — Он наклонился к ней. Габби, вертевшая в руках чашку с бульоном, удивленно посмотрела на него. Питер был более дружелюбен, чем во время их первой встречи.
 — Не знаю, — честно призналась она.
 — Вы позволите? — В ответ на ее кивок Питер быстро пощупал ткань, осторожно, двумя пальцами. — Газ, — объявил он. — Газ с вкраплением золотого шитья. То что надо.
 А она так переживала!
 — Если это мыслилось как прикрытие, тогда оно не оправдывает своего назначения! — со стенаниями доказывала Габби горничной полчаса назад.
 — Это просто взамен вуали, — поясняла Маргарет. Видя такой живой интерес Питера к этой части платья, Габби подумала: как хорошо, что Маргарет отговорила ее накинуть на плечи кашемировую шаль.
 Квил из-под тяжелых век наблюдал за счастливой парой. Закатиться, что ли, куда-нибудь и напиться? Он редко шел на поводу подобных желаний, если вообще когда-либо шел. Но сейчас он испытывал потребность в забвении.
 — Ты поедешь с нами, Квил?
 Он покачал головой. Предложение Питера, демонстрировавшего свое великодушие, только усиливало раздражение. Квил знал, что Питеру не очень-то приятно появляться в приличном обществе с негожим для светских развлечений братом. Но надо отдать ему должное — Питер всегда настоятельно предлагал ему свою компанию.
 — Может быть, я загляну позже, — нехотя протянул Квил, изрядно себе удивляясь.
 Габби наградила его широченной улыбкой.
 — Это было бы замечательно, Квил! Я буду высматривать вас.
 Питер поторапливал ее, говоря, что пора идти к экипажу, и одобрив по ходу дела бархатную мантилью — изобретение мадам специально для нового платья.
 — Сегодня вы смотритесь вполне хорошо, — заявил он в полумраке кареты.
 — Она красавица, — подтвердила леди Сильвия. — Тебе повезло, Питер. Выписывать невесту из-за границы — всегда дело рискованное. Один из моих кузенов в свое время заключил брачный контракт с девушкой из Шотландии, а когда увидел эту бледную крошку с одутловатым лицом, сбежал в Америку.
 Габби вздохнула с облегчением — она выдержала испытание.
 — Вы умеете танцевать? — вдруг встревожился Питер.
 — Да. Мой отец нанимал англичанку учить меня. Но я ни разу не танцевала с мужчиной.
 Питера это вполне устраивало. Если Габби сделает неверный шаг, можно будет обронить невзначай, что ей еще не доводилось бывать в объятиях мужчины. Не многие джентльмены в Лондоне могли сказать такое о своих невестах.
 — Не волнуйтесь, — успокоил он ее. — Я вам буду подсказывать.
 Он вел себя в точности как мужчина ее мечты — внимательный, заботливый. Ее переполняло счастье.
 — О Питер! — воскликнула она. — Я так рада, что мы поженимся!
 Он был застигнут врасплох. Какого черта она говорит о таких интимных вещах в присутствии леди Сильвии? И как он должен реагировать на это?
 — Вполне закономерная вещь, — изрек он наконец. Габби была чуть-чуть разочарована. Конечно, Питер пока слишком мало ее знает и не может испытывать те же чувства, что и она. Но возможно, сегодня они будут целоваться. Так же, как с Квилом. И в предвкушении удовольствия она вспомнила его плотное тело и потемневшие во время поцелуев глаза. Она ожидала того же самого от Питера к концу вечера.
 Ежегодные балы Изабеллы Фестер были вторым по значимости событием после возобновления работы парламента — факт вполне достаточный, чтобы им гордиться, и обязывающий придерживаться тех же сроков. Действительно, когда в 1804 году парламент отложил открытие в связи с ухудшением здоровья короля, леди Фестер тотчас отменила свой бал, сославшись на те же причины. И приглашения были снова разосланы, как только миновала опасность. С известной долей уверенности можно было сказать, что для тех, кто не мог ждать до марта — апреля, включая и саму леди Фестер, ее знаменитые балы служили сигналом, что la haute societe [8]  (устроительница вечеров, воспитывавшаяся гувернанткой-француженкой, любила щегольнуть своей образованностью) уже вернулось в Лондон. Таким образом, мамашам, ищущим приличные партии для дочерей, не нужно было сидеть в своих унылых загородных домах до завершения Пасхи. По убеждению леди Фестер, истинно элегантным манерам — она произносила это прилагательное тоже по-французски — нельзя научиться вне Лондона. В подтверждение этого кредо хозяйка дома придала своей вежливой улыбке оттенок радушного гостеприимства, когда дворецкий объявил о появлении одного из самых элегантных мужчин в Лондоне. В зал вошел Люсьен Бош.
 — О, дорогой маркиз! — проворковала леди Фестер. Она прекрасно знала, что Бош отрекся от своего титула, но считала, что на подобные мелкие ошибки можно смотреть сквозь пальцы.
 Люсьен приветствовал ее низким поклоном и поцеловал кончики пальцев.
 — Милейшая леди Фестер, — произнес он затем, — позвольте представить вам миссис Юинг.
 Хозяйка дома слегка напряглась. Эмили Торп — мало ли как она сама себя называла! — не принадлежала к числу тех, кого леди Фестер желала видеть у себя на балу. Но прежде чем дать понять это нежданной гостье, глаза леди Фестер задержались на туалете миссис Юинг. На ней было платье из желтоватого итальянского газа, посаженное на креп чуть более темного оттенка, со вставками в виде янтарных лент и бисером на лифе и рукавах. Своей оригинальностью ее наряд превосходил все туалеты, какие леди Фестер видела в этот вечер. Несомненно, столь божественный наряд будет детально проанализирован в следующем номере «Ля бель ассамбле». Хозяйка дома и сама мечтала о такой чести, а сейчас чуть не ослепла от зависти.
 — Рада видеть вас, миссис Юинг, — почтительно обратилась к ней леди Фестер. — Платье одержало победу.
 — Должен вам сказать, если вы еще не заметили, — прошептал Люсьен Эмили на ухо, когда они прошли в залу, — там, у входа, стоял настоящий дракон. И вы только что его миновали.
 — Разве могло быть иначе? — Эмили подняла на него сияющие глаза. — Ведь рядом со мной истребитель драконов. — Люсьен усмехнулся:
 — В данном случае у меня как раз не было полной уверенности. Вы хотите танцевать?
 Эмили замялась, оглядывая зал. Какое разнообразие нарядов! Здесь были представлены все фасоны — и строго классические, и кокетливые, с украшениями в виде атласных роз и кружев вокруг декольте. Некоторые декольте были настолько глубокими, что между ожерельями на шее и поясом у талии оставалась лишь узкая полоска материи.
 — О Боже, какая красота! — вздохнула Эмили и вдруг схватила Люсьена за руку. — Мистер Бош, вы, случайно, не знаете, кто та молодая дама с высокой прической?
 — На ваше счастье, я с ней знаком и готов представить вас, — неодобрительно нахмурился Люсьен.
 Он поклонился Сесилии Морган, и через несколько минут Эмили с Сесилией — или Сисси, как сия дама велела Эмили ее называть, — уже обсуждали достоинства и недостатки современной моды. Мужчин на время попросили отойти в сторонку.
 Люсьен с изумлением наблюдал, как Эмили, с таким трудом поддавшаяся уговорам пойти на бал, очаровывала то самое общество, которое ее отвергло. Игнорируя холодность первых приветствий, она быстро заражала женщин своим интересом к моде. Люсьен внезапно почувствовал щемящую боль в сердце. Место Эмили — не в крошечном домике с обшарпанной мебелью и двумя-тремя слугами, а здесь, в роскошном дворце. Наконец он вытянул ее из «дискуссионного клуба» и увлек на паркет.
 Эмили плыла в его объятиях, такая же элегантная в танце, как и в одежде. Пока они вальсировали по залу, ее газовое платье то захлестывалось вокруг его ног, то облаком взметалось ввысь. Он был убежден, что они с Эмили танцуют лучше всех в зале. Эта мысль вызывала в нем пьянящее чувство, хотя и не столь сильное, как от ощущения хрупкого тела, которое он держал в своих руках.
 Габби улыбнулась одними уголками рта. От этой милой улыбки лицо ее сразу расцвело. Питер был удивлен — оказывается, не он один ждал этого события. «Держи ухо востро», — сказал он себе. Вообще к вечеру, в предвкушении приятных часов он всегда начинал нервничать. Он старался предстать перед обществом в наилучшем виде, убедив себя, что с каждым балом упрочивает свое положение. Сегодня он волновался больше обычного.
 Пока все складывалось хорошо. Питер представил Габби своим друзьям. В зависимости от их интересов они или откровенно пялились на ее грудь, или выясняли, не одевается ли она у Карем. Браво, мадам! Ваши слова сбываются. Все мужчины в зале, похоже, смотрели только на мисс Дженингем.
 Питер находил, что Габби ведет себя вполне прилично. Но кажется, атмосфера лондонского бала, блистательная и экстравагантная, действовала на нее слегка угнетающе. Далее он сделал важное открытие, что его невеста довольно неплохо танцует. Питер относил танцы к первейшему умению джентльмена. Другие изнурительные способы поддержания формы он оставлял своему брату. Сам он редко пропускал даже возбуждающий контрданс, но предпочитал медленный и величавый полонез. Стороннему наблюдателю танец мог показаться слишком простым, но он требовал плавных и синхронных до доли секунды движений. По мнению Питера, не было большей безвкусицы, нежели резкие или опережающие музыку движения. В этом отношении Габби заслуживала похвалы.
 В общем и целом он был ею удовлетворен. Друзья говорили ему комплименты по поводу ее исключительного вкуса, благородства манер и грациозности. Похотливый принц Уэльский толкнул его локтем в бок и шепнул, что его невеста производит фурор и что у нее голос сирены. Питер не разделял его мнения, но спорить не стал. Слова Принни были для него высшей похвалой. Поэтому, когда после стремительной мелодии «Дженни персики сбирала» Габби робко пожаловалась на усталость, он решил ее поощрить. Он позволил ей выйти на балкон.
 Габби хотела вернуться домой, но Питер категорически заявил:
 — Все, что вам нужно, — это свежий воздух. — В два часа ночи никто и не думал уезжать. Конечно, чтобы приобрести необходимую выносливость, требовалось время. Английская леди ни при каких обстоятельствах не должна сдавать позиций или хоть на йоту утрачивать совершенства, будь то в платье или в прическе. Он уже дважды отсылал Габби поправлять волосы.
 — Леди Сильвия, кажется, изнемогла окончательно, — безнадежно заметила она. Последние полчаса ее компаньонка дремала в уголке на стуле.
 — Она всегда спит днем, — пожал плечами Питер. — К ужину проснется. Не беспокойтесь, из-за этого никто не станет думать о вас хуже.
 Но Габби и не беспокоилась по этому поводу. Она сама соснула бы с удовольствием, не будь эти стулья такими узкими.
 — Сейчас мы выйдем на балкон и посмотрим сады. — Ее передернуло. Мистер Барлоу не так давно выводил ее на балкон, и она едва не превратилась в сосульку. Сейчас не та погода, чтобы стоять раздетой, тем более с почти обнаженной грудью. Декабрь все-таки. И что если на голову свалится огромный ледяной шар?
 Но Питер чуть не на буксире потащил ее к одной из трех дверей, ведущих на небольшие балконы.
 Габби тяжело вздохнула. Убийственно скучный вечер! Она устала от внимания джентльменов. Один норовил ненароком коснуться ее груди, другой гладил по спине, как домохозяйка, выбирающая птицу.
 На балконе было все так же холодно. Питер оставил дверь открытой.
 — Хоть мы помолвлены, — объяснил он, — я не хочу давать повод для кривотолков.
 Габби чуть было не сказала, что мистер Барлоу закрывал дверь. Странно, но со своим будущим мужем ей было намного труднее, чем с Квилом. Вероятно, так и должно быть между влюбленными, подумала она.
 Через несколько минут Габби совсем замерзла. Но может… Она вдруг улыбнулась и первой подплыла к своему жениху. Может, это подходящее время для их первого поцелуя?
 Питер взглянул на нее с удивлением. Она не хотела просить, чтобы он поцеловал ее. Первый раз он должен сам проявить инициативу.
 — Довольно холодно, — пожаловалась Габби.
 — Взбодрились немного? — спросил он. — Тогда вернемся в зал. Леди должна выглядеть бодрой и свежей, как бы она ни устала.
 Питер стоял совсем близко — только руку протянуть, Габби была уверена, что из-за этой нестерпимой температуры ее соски затвердели под лифом. Она прекрасно помнила, как застонал Квил, открыв не так давно это непонятное физическое явление.
 Однако Питер не собирался ее целовать по этому случаю. И даже не смотрел на ее грудь. Он явно чувствовал себя неловко.
 — Питер, коль скоро мы жених и невеста, — проворковала Габби кротчайшим голоском, — я не думаю, что будет неприлично, если вы меня поцелуете.
 — Категорически нет! — Питер даже отшатнулся. — На балу? Ни при каких обстоятельствах!
 — Следует ли это понимать так, что вы не хотите? — Габби замолчала и проглотила вставший в горле комок. Питер вскинул руку и пригладил свои каштановые кудри.
 — Разумеется, я хочу вас поцеловать. — Она подняла на него глаза с безмолвным призывом. Питер взял ее за подбородок и приложил губы к ее губам. Она прикрыла глаза и стояла не двигаясь. Не хватало еще осрамиться, проявив чрезмерную активность.
 Но Питер не обнаруживал никакой склонности к большей интимности. Он только слегка прижал губы к ее рту и через секунду отдернул их, Габби открыла глаза. Питер смотрел на нее и улыбался.
 — Ну вот и все, Габби, — весело сказал он. — Полагаю, вы целуетесь впервые?
 Она поколебалась секунду и бросилась к нему на грудь. К счастью, он был значительно ниже Квила и его рот оказался досягаем. Когда она прильнула к нему, Питер задохнулся, шокированный.
 Габби ждала продолжения. Наученная Квилом, она думала, что Питер так же откроет губы и его руки обовьются вокруг нее.
 Но вместо поцелуя он сердито схватил ее за оголенные плечи и оттолкнул от себя.
 — Вы с ума сошли! — в ужасе воскликнул он. С отвратительным ощущением в желудке он взглянул на свою невесту. Волосы ее снова растрепались, а ее соски… О Боже, Принни попал в точку. Упоминание о фуроре — не комплимент. Это дружеское предупреждение. — Вы… вы — распутница, — еле выговорил он, задыхаясь.
 Габби прикрыла руками покрасневшую от холода грудь. Более щепетильного человека она еще не встречала. Мистер Барлоу не был излишне обременен приличиями. Он всеми правдами и неправдами пытался ее поцеловать, пока она не проскользнула у него под рукой.
 — А ваша прическа! — возмущенно продолжал Питер. — Вы вопиюще безвкусны! — Как затравленный зверь, он взглянул на открытую дверь. — Если нас кто-нибудь видел, я буду изгнан из общества.
 — Питер, — рассудительно промолвила Габби, — мы же помолвлены. Что такого, если мы обнимались? Я убеждена, никто не станет раздувать из этого скандал. Думаю, вы преувеличиваете, — добавила она осторожно. — Я удаляюсь в дамскую комнату. — Она уже вышла, но потом опять просунула голову в дверь. — А в экипаже вы меня поцелуете?
 — Ни в коем случае! — У Питера вновь засосало под ложечкой. — Вы думаете, леди Сильвия не заметит?
 — А если ее там не будет?
 — До венчания леди Сильвия или моя мать всегда будут с нами, — вывернулся Питер. — Иначе это будет грубейшим нарушением этикета.
 Габби исчезла. Видимо, пошла поправлять волосы, подумал Питер. Он облегченно вздохнул и потрогал шею. К счастью, галстук, кажется, не слишком помялся.
 — Питер, дружище! — послышался жизнерадостный голос одного из приятелей. — Я знал, что ты здесь. — Саймон Патни прошел на балкон и достал сигару. — Я видел, как сейчас вышла твоя нареченная. Никогда не думал, что ты сделаешь такой хороший выбор. Она красавица. А ее грудь! — Саймон поцеловал себе кончики пальцев. — Я всегда считал, что ты женишься на какой-нибудь ледышке. Если вообще женишься, — добавил он добродушно. — Но ты отхватил лучшее в этом сезоне! — Саймон понизил голос и бросил на Питера многозначительный взгляд. — Ну, приятель, судя по всему, в спальне с ней будет жарко. Ты меня понимаешь?
 Да уж, мрачно подумал Питер, не сомневаясь в правильности оценки.
 Он пробыл на балконе еще с полчаса, выкурив с приятелем одну из его сигар, чего не сделал бы в другое время. Истребить едкий табачный запах было крайне трудно.
 Саймон все больше распалялся, расхваливая главную доблесть Габби — ее грудь! Питер сделал ему скидку, поскольку тот был в сильном подпитии, а то непременно сказал бы, что если бы ему нужна была дойная корова, то он поехал бы в деревню. Впрочем, подобное замечание было бы злым и несправедливым. Габби не виновата, что у нее такая грудь.
 Тем временем его невеста сидела в дамской комнате, где ей снова зашпиливали волосы.
 — Мисс Дженингем! — восторженно воскликнула леди Софи Йорк.
 Габби улыбнулась вошедшей герцогине Гизл, но не шелохнулась, У горничной оставалось еще шпилек двадцать, и от одного движения весь процесс пришлось бы начинать с нуля.
 — Простите, что не встаю, ваша светлость.
 — Нам ни к чему формальности! — Софи плюхнулась на соседний стул. — Как вам нравится Лондон, мисс Дженингем?
 — Может, будете называть меня Габби? — Это могло показаться слишком импульсивным, но леди Софи, похоже, была настроена очень дружелюбно.
 — С удовольствием, — немедля согласилась она. — И вы называйте меня Софи. Пусть старые мегеры будут в шоке.
 — Что в этом шокирующего?
 Габби опасалась скандала, помня предостережения Питера.
 — О, Габби, надо знать поколение моей матери! Они знают друг друга с пеленок, но хотят, чтобы их называли не иначе как леди такая-то и такая-то. Но почему я не видела вас в Гайд-парке или у меня на вечере? Я посылала вам приглашение.
 Габби огляделась, чтобы удостовериться, что в комнате нет других леди.
 — Я должна была дождаться, когда доставят платья от мадам Карем, — призналась она. — А до той поры мне надлежало сидеть дома. Питер был непреклонен.
 Софи нахмурилась:
 — Не ожидала от него. — Она задумалась на секунду. — Ну естественно, ваш внешний вид для него важнее всего. Кстати, выглядите вы превосходно. У меня у самой достаточно много вещей от Карем. Завтра я собираюсь заказать небольшой шлейф к платью, которое она сейчас для меня делает. Я думаю, вы положите начало повальному увлечению модой!
 — Может быть. — Габби с трудом подавила смешок. — Хотя более вероятно, что это будет начало скандала. Я не уверена, что при таком покрое лиф останется на месте.
 — Ох, никуда он не денется, — заверила ее Софи. — Я приблизительно той же комплекции, что и вы, но с этим у меня никогда не было проблем. Мадам обладает волшебством художника. — Герцогиня лениво помахивала веером. — О Боже, как я устала! Эти часы для меня всегда непереносимы.
 Габби взглянула на нее с любопытством.
 — Тогда почему вы не уедете домой?
 — О, потом будет лучше. После ужина будет объявлен танец. После еды к большинству придет второе дыхание. И конечно, джентльмены в карточном салоне изрядно напьются. Это всегда в какой-то мере интересно. — Софи озорно улыбнулась.
 — Чем?
 — В опьянении мужчины обретают смелость.
 На вопросительный взгляд Габби леди Софи продолжила:
 — Они подходят к дамам, но не к своим женам — к чужим. Затевают абсурдные споры и обнаруживают примитивные мужские инстинкты.
 — Это уже интереснее, — заметила Габби.
 — Леди отбрасывают все предосторожности, выходят в сад и бродят без присмотра компаньонок. Моя мать и прочие более строгие дуэньи, — проказливо улыбнулась Софи, — сразу пробуждаются. Я всегда считала подобные вечера напрасной тратой времени, кроме того, что это давало повод моей матери распекать меня по дороге домой.
 На это Габби неуверенно улыбнулась и спросила почти шепотом:
 — Вас когда-нибудь целовали на балконе? Я имею в виду — до того как вы вышли замуж?
 — Конечно, — ухмыльнулась Софи. — И разумеется, не только на балконе.
 — И потом тоже?
 — Естественно, — весело подтвердила Софи. — А до замужества с Патриком я практически была в центре всех скандалов. Моя мать постоянно читала мне лекции по дороге на бал. И проповеди, когда мы возвращались домой. У меня сохранились самые приятные воспоминания.
 Воспоминания леди Софи противоречили точке зрения Питера.
 — Но Питер говорит… — Габби запнулась, — я не хотела ябедничать.
 — Кто-то пытался вас поцеловать? — выручила ее леди Софи. — Это был несносный мистер Барлоу? Я видела, вы танцевали с ним.
 — Да, — благодарно подтвердила Габби. — Он спросил, не хочу ли я выйти на балкон, а потом…
 — Я знаю, он распущенный человек. И что вы сделали?
 — Оттолкнула его и ушла.
 — Ну, Питер должен одобрить это! Я думаю, он ревнивый. У меня впечатление, что Патрика страсть как заводят подобные прецеденты. И Питер, вероятно, такой же. Но вы ведь не могли знать, что Барлоу такой наглец! — Леди Софи встала. — Нужно возвращаться, иначе мой муж отправится меня искать. Абсурд, но у Патрика все такой же дурман в голове. Мы не так давно в браке, но я не побоюсь сказать, что мы в любой момент можем устать друг от друга.
 — Сомневаюсь, — не согласилась Габби, глядя на эту потрясающую женщину. — Ваш муж — в высшей степени счастливый человек, ваша светлость.
 — Вы же обещали… — с укором напомнила герцогиня. — Меня зовут Софи! — Она тронула Габби за руку. — Но должна заметить, Барлоу — великий развратник. Если бы это я с ним отлучилась, мой Патрик тут такое бы устроил! Я составлю вам замечательный эскорт, и Питеру будет не к чему придраться.
 Они встретили его, как только спустились с лестницы. Вместе с ним были Люсьен Бош и, что оказалось совершенной неожиданностью, Эмили Юинг.
 — Как я рада вас видеть! — тепло приветствовала ее Габби.
 — Вы пропустили заключительный танец, — раздался справа чей-то грудной голос.
 Она обернулась и увидела, что ее подруга, смеясь, похлопывает веером какого-то красивого мужчину. Вероятно, это был герцог. Когда мужчина обнял Софи за талию и поцеловал в бровь, Габби уже не сомневалась.
 После пятиминутной суеты трое мужчин устроили своих спутниц в салоне для ужина и отправились брать штурмом столы со снедью.
 — Замечательно! — восхитилась Софи. — Им потребуется по меньшей мере полчаса, чтобы только ухватить куриное крылышко. Так что у нас есть время ближе познакомиться. Хоть это низменно — быть одержимой завистью, но должна вам покаяться. Я весь вечер не могла оторвать глаз от платья Габби. Положительно, я жажду сшить себе такое же. Но теперь я совершенно помешана и на вашем, миссис Юинг.
 — Спасибо, ваша светлость, — улыбнулась Эмили. В ее серых глазах промелькнула неуверенность.
 Как раз в это время появился Люсьен и тронул ее за плечо. Когда она повернулась к нему, на губах у нее заиграла улыбка. От серьезного выражения лица сразу ничего не осталось.
 — Мистер Бош?
 Люсьен в тот же миг забыл, о чем собирался ее спросить.
 — Я… я просто хотел узнать, вам птицу или рыбу, миссис Юинг?
 — Птицу, если можно, — ответила она. Люсьен помедлил. Затем, поймав любопытные взгляды двух других женщин, быстро повернулся и скрылся в толпе.
 — Боже мой, — булькающим от смеха голосом проговорила Софи, — я знаю Люсьена Боша сезонов пять, но еще никогда не видела его онемевшим.
 На щеках Эмили появился слабый румянец.
 — Мистер Бош пригласил меня сюда просто из добрых побуждений. Это с его стороны акт благотворительности.
 — Как вы считаете, Габби, — подмигнула ей Софи, — почему самый сладкоречивый во всем Лондоне мужчина вдруг начинает заикаться от одной только улыбки миссис Юинг? Это можно объяснить благотворительностью?
 — Конечно, я не настолько близко знакома с мистером Бошем, — лукаво улыбнулась Габби, — но до сего момента он поражал меня своими выдающимися риторическими способностями. Отчего же случилось такое затмение, как не от вашей улыбки, миссис Юинг? Любопытно узнать ваше мнение.
 — Все это просто доброта, не более. — Эмили покраснела еще гуще. — Нет, правда, мистер Бош просто мой хороший друг.
 Габби сжалилась над ней.
 — Как сейчас Феба, миссис Юинг? — спросила она и повернулась к Софи. — Мы с племянницей миссис Юинг плыли вместе на одном корабле от самой Индии.
 — Феба очень забавная, — поспешила ответить Эмили, благодарная Габби за то, что та сменила тему. — Малышка пристрастилась к приготовлению пищи… — Она запнулась, памятуя, что правильное воспитание ребенка несовместимо с кухней, однако лицо Софи загорелось интересом.
 — Сколько лет вашей девочке? В детстве я сама не выходила из кухни. Я гордилась тем, что повар не мог без меня приготовить джем. Без моего дегустационного искусства.
 — О, мне это так понятно! — засмеялась Габби. — Наш повар был такой же добрый. Я была для него непререкаемым авторитетом по тарталеткам с малиной. Мне нравилось ложками уплетать начинку.
 Эмили чуть не открыла рот от изумления — а ее и близко не подпускали к кухне. Им с Луизой вообще очень редко позволялось покидать детскую.
 — Видимо, мне следует разубедить Фебу, — сказала она. — В конце концов, это не очень подходящее занятие для леди.
 — Вообще, — задумчиво протянула Софи, — те, кто имеет детей, наверное, рассуждают иначе, но у меня с детства сложились свои представления о том, что подобает и что не подобает делать леди. Я всегда говорила себе, что не стану принуждать себя к тому, что мне кажется бесполезным занятием.
 Габби кивнула:
 — Когда я была маленькая, некоторые из моих гувернанток объясняли мне, как леди должна распоряжаться своим временем. Это что-то невообразимое!
 — Ну что, джентльмены вас покинули? — сказала проснувшаяся леди Сильвия. — А вы, Габриэла, обрадовались? Думали, я так и буду сидеть с теми старыми сплетницами! Ну да ладно, в конце концов, с вами две замужние дамы. Вид у вас подходящий, девушка. Держитесь, чтобы никто не подумал, что вы дремлете.
 — Конечно, леди Сильвия, — смутилась Габби. Софи посмотрела на нее с полным пониманием, когда компаньонка поплелась обратно в свой угол.
 — Легко говорить, если ты уже выспалась. Верно, Габби?
 К ним возвращались джентльмены с тарелками в руках.
 Неожиданно появился Квил. К своей великой радости Габби увидела, что ее будущий деверь и муж Софи, Патрик Фоукс, — близкие друзья.
 За ужином благородная компания вела оживленную беседу. Никто не обнаруживал ни малейших признаков усталости. Когда Питер затеял довольно скучную дискуссию о полонезе, Габби очень быстро погрузилась в сомнамбулический транс. И хотя она не переставала напоминать себе о предостережениях Питера, глаза ее закрывались сами собой. Квил тут же углядел ее состояние и поднял палец, подзывая лакея. Через минуту перед ней стояла дымящаяся чашка чая.
 — О, спасибо, — благодарно улыбнулась Габби. Питер неодобрительно посмотрел на нее. Для этого часа чай был неподходящим напитком. К счастью, Софи тоже запросила чаю. Габби осмелела и стала мелкими глотками отпивать из своей чашки, одновременно разглядывая окружающих.
 За соседним столиком, где сидела леди с двойным подбородком и покачивающимися перьями на голове, видимо, назревала одна из тех интересных ситуаций, о которых говорила Софи. Габби со своей неуемной фантазией быстро расставила все по местам. Сидевший за тем же столом круглолицый мужчина в серебристо-голубом фраке — очевидно, брат этой леди — строил глазки сидящей напротив него молодой особе. У нее было платье с таким же глубоким декольте, как и у Габби. Конечно же, леди с двойным подбородком это не нравилось, потому-то она так и разъярилась. Возможно, она хотела, чтобы ее родственник женился на сидевшей рядом с ней очень скромной девушке в оливковом платье.
 — Габби, где вы? — позвала ее Софи. — Я вижу, вы о чем-то задумались?
 — Это опять мои фантазии, — призналась Габби. — Я здесь почти никого не знаю. Вот сижу и придумываю разные небылицы про незнакомых людей.
 — Так вы сочинительница? — Софи засмеялась. — Великолепно! Поделитесь с нами, пожалуйста. Мы сравним вашу историю с правдой.
 Питер с Люсьеном тоже одобрительно улыбались. Только Квил смотрел строго и осуждающе. После некоторых колебаний Габби поведала, что она думает о троице за соседним столиком.
 Звонкий смех Софи привлек внимание большей части лондонского бомонда. Гости вытягивали шеи, чтобы разглядеть, что так развеселило герцогиню Гизл. Будущая жена Питера Дьюленда, кажется, привлекала их больше всех. К несчастью, круглолицый мужчина тоже посмотрел в их сторону.
 Софи, сидя к нему спиной, естественно, этого не видела.
 — Вы не так далеки от истины, Габби, — веселилась она. — Разница лишь в том, что тот джентльмен и леди с перьями — муж и жена. А натянутые отношения, которые вы подметили…
 Супруг Софи прикрыл ей рот рукой.
 — Осторожнее, дорогая женушка, — шепнул Патрик ей в ухо и, убрав руку, наградил ее быстрым, легким поцелуем.
 — Видите, дорогая Габби, — подмигнула ей Софи, — мужья для того и нужны, чтобы удерживать нас от сумасбродства.
 Габби рассмеялась.
 Но смех, увы, как и ерзанье, не значился в перечне допустимых движений мадам Карем.
 Однако каковы бы ни были причины, лиф, оставив хлипкий призыв к скромности, соскользнул с груди, которую был предназначен лишь украшать. Все зачарованно смотрели, как Габби после легкого вскрика безуспешно пыталась вернуть на место упругий шелк.
 Питер в ужасе закрыл глаза. Эмили примерзла к стулу. Софи инстинктивно наклонилась, желая заслонить собой подругу.
 Патрик с Квилом в едином порыве скинули фраки. Квил успел первым. Габби сразу почувствовала себя увереннее, когда дорогое черное сукно легло ей на плечи, закрыв ее позор.
 Стягивая на груди фрак Квила, она подняла глаза и увидела полный ужаса взгляд Питера. Габби покраснела до слез.
 — Мисс Дженингем переутомилась, — отрывисто проговорил Квил и, быстро подняв ее со стула, вынес на руках из комнаты.
 Патрик расхохотался:
 — Я вижу, что дела с ногой обстоят намного лучше. Давно я не любовался таким романтическим зрелищем!
 — Не вижу здесь ничего романтического, — сердито буркнул Питер.
 Он был обязан поблагодарить Квила. Разумеется, сейчас для Габби лучше всего было уехать домой, чтобы не давать пищи для сплетен. Но их не миновать, можно не сомневаться. Не многие в Лондоне вообще когда-либо забудут эту ночь.
 Прошла минута или две, Софи Йорк, герцогиня Гизл, вдруг поднялась из-за стола. То ли она наступила себе на подол, то ли неудачно повернулась — не суть важно, но все присутствующие получили ни с чем не сравнимое удовольствие, лицезрея, как ее лиф упал до талии. Второй случай за несколько минут!
 Так как Патрик Фоукс был уже без фрака, он тотчас обернул им плечи жены.
 — Софи, побойся Бога! Такое безрассудство — это уж слишком!
 Правда, часть свидетелей сочли это смешливое увещевание, произнесенное громким голосом, не вполне уместным.
 На следующее утро во многих дамских будуарах было признано, что молодые леди высшего света слишком поспешно переняли французскую моду. Часть суровой критики перепала и мадам Карем.
 В тот же день во множестве клубов джентльмены окончательно согласились в том, что Питер Дьюленд — один из счастливейших мужчин в Лондоне. Об удачной женитьбе Патрика Фоукса, герцога Гизла, почти не упоминалось, поскольку это был давно установленный факт.




 Глава 10


 Квил неподвижным взором уставился на огонь в камине. От ощущения вины во рту стояла горечь. Он перешел границы дозволенного. Джентльмен называется! Подхватил девушку, невесту своего брата, и пронес на глазах у доброй половины лондонцев. Но не только это. Позже…
 Да, остальное было позже.
 Квил вздохнул и выпрямил натруженную ногу. Каким чудом он ее не повредил, пройдя со своей ношей через весь дом графини Фестер?
 Все началось в полумраке кареты. Он опустил Габби на сиденье, собираясь доставить ее домой с самыми добропорядочными намерениями, но когда она зарыдала, каким-то неведомым образом оказался рядом с ней.
 Сначала он ничего не понимал из ее путаных речей, но в конечном счете вся словесная окрошка свелась к короткому и печальному заключению, с которым он, к сожалению, должен был согласиться.
 — Питер никогда меня не полюбит! — судорожно всхлипывала Габби. — Он смотрел на меня с таким отвращением! О, мой отец… мой отец… — Речь ее снова стала бессвязной.
 Чувствуя себя беспомощным перед таким шквалом женского горя, Квил неловко притянул ее к себе и похлопал по плечу. Только ощущала ли она что-нибудь через толстую ткань мужского фрака, который по-прежнему оставался на ней?
 Она подняла голову и посмотрела Квилу прямо в глаза.
 — Скажите, Питер никогда не полюбит меня так, как я его?
 Квил почувствовал, как ускоренно забилось его сердце.
 — Смотря как вы его любите, — проворчал он, понимая, что такой тон сейчас не к месту.
 — О, я люблю его, — стенала Габби, — люблю… Он так мне понравился на портрете! Я не думала, что в жизни он другой. Одни упреки! И не хочет меня целовать, а мне так хотелось! Наверное, каждый мужчина будет смотреть на меня с таким же презрением. Я не смогу этого вынести, потому что…
 Она снова зарыдала и бессильно упала ему на грудь. Квил ухватил главное. Габби хотела, чтобы Питер ее поцеловал. Естественно, сказал он себе, она в него влюблена.
 Сам того не желая, он предпринял сомнительную попытку сказать неправду:
 — Я уверен, Питер хочет вас поцеловать.
 — Нет, не хочет, — всхлипнула Габби. — Когда я поцеловала его на балконе, он меня оттолкнул! И был очень сердит, — добавила она обиженно. Квил почувствовал облегчение. Все не так плохо, как он думал.
 — Питер слишком блюдет приличия. Вы же были на балу. Он ни за что не поцелует женщину в такой обстановке.
 — Почему? Тот ужасный мистер Барлоу пытался меня поцеловать.
 Где же леди Сильвия? Когда нужно, так ее никогда нет рядом!
 — Для Питера приличие — вопрос первостепенной важности, — неубедительно проговорил Квил.
 — Я так не думаю, — прошептала Габби. Она уже начала успокаиваться и только время от времени тихонько всхлипывала. Квил вынул большой носовой платок и вытер ей лицо. От слез ее губы стали темно-малиновыми. Это отнюдь не умиротворило его душу.
 — Мне кажется, Питер вообще не собирается меня целовать, — прошептала Габби, и столько отчаяния было в ее голосе, что у него защемило сердце. — Я не хочу выходить замуж за человека, которому я неприятна.
 — Ваши выводы нелогичны. Если Питер так строг по части приличий, это еще не значит, что…
 — Ему не доставляет удовольствия целовать меня. Это точно. Может быть, он влюблен в кого-то еще?
 — Сомневаюсь, — пожал плечами Квил после короткого раздумья, с облегчением отметив, что она успокаивается, — Он вообще редко ухаживает за женщинами. Одно время ему нравилась ваша подруга, леди Софи. Но я не замечал, чтобы он был в кого-то влюблен.
 — Может, он был влюблен в Софи, пока она не вышла замуж, — печально вздохнула Габби. — А теперь его самого вынуждают жениться.
 — Я не видел никаких признаков любви к ней, — произнес Квил, ощущая вину перед своей будущей невесткой — так близка она была к правде. Ну по крайней мере — наполовину.
 — Как бы то ни было, Питер не испытывал никакого желания целовать меня. А без этого и без истинной любви я могу умереть!
 Квил отрывисто засмеялся.
 — Габби, вы не находите, что это напоминает мелодраму?
 — Я отвергнута моим будущим супругом. Можете считать это мелодрамой, если вам угодно, с мостов бросаются и по меньшему поводу!
 — Господи, о чем вы?
 — Когда к нам приезжала на гастроли театральная труппа я была на спектакле. Героиня спрыгнула с моста или с балкона — точно не помню, — потому что ее суженый любил другую. Это была самая впечатляющая сцена.
 — Чушь.
 — А я вам говорю, это было потрясающе. Под конец я так плакала, что мой отец до смерти перепугался и на следующий вечер не взял меня с собой.
 — Я бы тоже не взял, раз вы не получили удовольствия.
 — Как не получила?! — вскричала Габби. — Это было замечательно! Это была необыкновенно тонкая пьеса о любви, о человеческих страданиях, особенно женских. Женские сердца гораздо нежнее мужских.
 К удовлетворению Квила, ее настроение, несомненно, улучшилось. Лицо ее сияло.
 — Возьмите Офелию, — продолжала Габби. — Она стала буйнопомешанной, когда ее отверг Гамлет. И она бросилась в реку. Помните то место, где он велит ей идти в женский монастырь? Питер смотрел на меня точно так же этой ночью!
 Лицо Габби снова приняло горестное выражение. Она явно отождествляла себя с несчастной шекспировской героиней.
 Квил ухмыльнулся:
 — Позвольте спросить вас напрямик. Из-за того, что Питер вполне резонно не стал целовать вас на глазах у всего света, вы готовы принять ванну в Серпентайне [9] ? Хотите, я прикажу кучеру свернуть? Правда, сегодня жуткий ветер, но я полагаю, это вас не остановит, если вы так отчаялись.
 — Вы считаете, я делаю из мухи слона? — Габби хихикнула. — Это мой недостаток.
 — Чертовски неудобный, — заметил Квил.
 Габби посмотрела на него прекрасными зовущими глазами.
 — Вы мне правду говорите, ну… что Питер хочет меня поцеловать? Я имею в виду — так же, как вы этого хотите. — Квил распрямился, как выскочившая пружина.
 — Черт подери, с чего вы взяли, что я хочу?
 Габби слегка вздрогнула.
 — Вы об этом не говорите, но вы так смотрите…
 — Все мужчины моложе девяноста — тоже. Ваше платье специально сделано, чтобы заставить их смотреть на вас.
 — Когда вы смотрите на меня, я чувствую себя… неловко.
 — Звучит не очень приятно.
 — Но это так. Такое ощущение, как будто по коже бегают муравьи.
 — Совсем плохо, — пробурчал Квил. — Прошу прощения. Постараюсь впредь не доставлять вам неприятных ощущений.
 Габби сдвинула брови.
 — Я не совсем точно выразилась. Вы так смотрите, будто целуете, — прошептала она, испугавшись собственной опрометчивости. — От вашего взгляда у меня возникает дрожь… вот здесь. — Она приложила руку пониже подреберья.
 Ее слова, как облачко, проплыли в экипаже, вызвав некоторое замешательство.
 Она ощутила легкое прикосновение к уху. Квил, впрочем, тотчас отодвинулся и улыбнулся:
 — Ну, дрожь уже началась?
 — Нет! — возмутилась Габби. — Перестаньте подшучивать надо мной, Квил! Я не должна была говорить вам это.
 — Верно, — согласился он.
 — Питер никогда не смотрит на меня так.
 — Я уверен, он хочет поцеловать вас, Габби, — не сразу ответил Квил. Дай Бог, чтобы это было так, подумал он, одновременно надеясь на то, что этого не будет вовсе. — Просто Питер боится испортить вам репутацию.
 Тогда она подняла на него свои очаровательные, широко посаженные глаза, как бы говоря своим взглядом: «Поцелуй меня!»
 Квил улыбнулся и наклонился к ней.
 — Вы всегда будете испрашивать поцелуя? — проговорил он небрежно, как о чем-то обыденном.
 На этот раз Габби не успела возмутиться — он успокоил ее, прижавшись ртом к ее губам.
 Квил целовал ее с той буйной сладостностью, которая накатывала на него всякий раз, когда он видел эти губы и сияющие глаза, когда слышал этот хрипловатый голос, льющийся и льющийся без конца. Взяв ее лицо в ладони, он подумал, что стоит, пожалуй, стянуть свой фрак с ее плеч, но вовремя остановился.
 Что сейчас с ее лифом? Если он все еще спущен до талии, то достаточно одного движения его руки — и откроется дивная кремовая плоть.
 Квил вздрогнул и впился в ее губы, превращая поцелуй в опасно страстную мольбу. Габби выгнулась и с тихим горловым стоном обняла его за шею. Фрак, соскользнувший с атласной глади плеч, упал на сиденье.
 Квил тупо смотрел, как ежится пепел в камине, и недоуменно пожимал плечами. Как это могло случиться? Не иначе в приступе безумия. Этим хоть как-то можно себя оправдать. Он представил шокированное лицо Питера. Может, купить билет в Персию? Или на Северный полюс? Нет, теперь этот вариант отпадает. Не ласкал бы свою будущую невестку, оголенную, в экипаже, тогда еще мог бы исчезнуть безнаказанно.
 Квил хотел рассказать все Питеру — разумеется, без лишних подробностей.
 От одного воспоминания о том мгновении — хотя до просветления, конечно, прошло не одно мгновение — у него участилось дыхание и панталоны стали неудобно тесны.
 Дверь кабинета тихо отворилась.
 — Кодсуолл сказал, у тебя ко мне разговор? — Квил обернулся. Прежде чем он открыл рот, Питер уже закрыл за собой дверь и произнес: — Все, это конец, Квил.
 В голосе брата звучало неприкрытое презрение, карие глаза светились гневом.
 От ощущения своей вины и предательства у Квила внутри все перевернулось.
 — Я признаюсь, что…
 — Я не могу этого сделать! — продолжил Питер с несвойственной ему свирепостью. — И не сделаю!
 — Не сделаешь?! Чего не сделаешь?
 — Я не женюсь на этой… на этой… Габриэле Дженингем, — с отвращением выговорил ее имя Питер. — Я думал, что смогу. Но она…
 Квил чувствовал, что на его брата опять накатывает истерика, после чего он обычно замыкается в себе. Такие состояния у него могли тянуться неделями. Питер продолжал разбрызгивать свои горести, словно едкую кислоту.
 — Она толстая и неуклюжая. И практически…
 Квил едва не задохнулся.
 — И не толстая, и не неуклюжая.
 — Не возражай! — простонал Питер и принялся мерить шагами комнату. — Она неряха, Квил. Самая настоящая неряха. Даже хуже — у нее нет никакого чувства такта. Я не представляю, как можно провести с ней всю жизнь! Ты был с ней лишь несколько минут, а я весь вечер. Боже, до чего же она болтлива! И мелет, и мелет, не переставая, как мельница. Клянусь, я таких еще не встречал. Тиддлбенд с Фолджером молчали, как глухонемые. Когда она ушла, Фолджер высказался по поводу ее манер — ее редкой непосредственности.
 — Что в этом плохого?
 — Это был ясный намек. Она болтушка, и мой друг не хотел говорить об этом прямо. Слава Богу, что его не было в салоне, когда Габби уронила свой лиф. — Питер задумчиво пнул горящую головешку. Тут же выругался и с визгом отскочил от камина. — Посмотри! Ты видишь мой ботинок?
 Квил не ответил. Он никогда не отвечал на подобные вопросы брата.
 — Я не женюсь на ней, — продолжал Питер. — Я вообще не хочу связывать свою жизнь с женщиной. И отец не может заставить меня, ты знаешь.
 — Разумеется, учитывая его теперешнее состояние, — пожал плечами Квил.
 — Я как-то выпустил это из виду. — Питер, казалось, даже воспрянул духом. Затем снова принялся пинать головешки, не замечая сажи на своих сверкающих ботинках — эта мысль не покидает меня с того момента, как ты увез ее домой. Джентльмену не пристало расторгать помолвку, но я убежден, меня не осудят слишком сурово при данных обстоятельствах. Я не могу сказать, что Габби мне неприятна. Нет, я даже мог бы увлечься ею. И мне доставило бы удовольствие прививать ей вкус к моде, но…
 Квил молча выжидал. Брат вдруг показался ему очень инфантильным.
 — Но я не могу вынести саму мысль о женитьбе. Я просто не представляю, как можно жить с подобной женщиной в течение… Нет, я не женюсь на ней! И отец…
 Питер снова прервался, вспомнив о состоянии здоровья виконта.
 — Когда ты наконец повзрослеешь? — произнес Квил раздраженно. — Можно подумать, тебя отправляют на каторгу.
 — Тебе, может, и смешно, — вспылил Питер, — а для меня это ад! Разрази меня гром, но я не хочу жениться! Тем более на такой толстой…
 — Почему ты не хочешь жениться, Питер? — оборвал его Квил. — Ты должен был ожидать, что рано или поздно это случится. Разве нет?
 Питер повернулся к камину и, облокотившись на полку, опустил голову на руку.
 Но Квил должен был получить ответ.
 — Я не понимаю, Питер, почему ты не хочешь жениться? Если не на Габби, так женись на другой.
 Сначала ему показалось, что брат его просто не слышит. Но через секунду Питер резко повернул к нему белое лицо. Его кудри откинулась назад, как на сильном ветру. Тогда Квил убедился, что Питер слышал его вопрос, и внезапно понял то, что наверняка давно знал и сам.
 Питер вел себя так, будто вопрос и не вставал вовсе.
 — Я уеду в Америку, — произнес он вполголоса.
 — Я на ней женюсь, — заявил Квил.
 Но его брат был слишком поглощен собственным горем, чтобы слышать его слова.
 — Я думал, что смогу… но это выше моих сил, Квил. Лучше я убью себя.
 — Я женюсь на Габби, — повторил Квил.
 — Ты?! — Питер повернулся к нему так резко, что едва не потерял равновесие. — Это невозможно!
 — Это возможно.
 — Отец… говорил… ты сказал… — заикаясь, лепетал Питер, — что ты не годен для женитьбы, что ты не можешь выполнять супружеские обязанности.
 Квил чувствовал, как в душе зарождается какое-то неуместное веселье и наружу рвется смех. И действительно Питер даже открыл рот от удивления.
 — Я могу выполнять супружеские обязанности. И буду это делать с наслаждением.
 — С наслаждением?
 — Я испытываю к ней влечение. — Квил не мог сдержать усмешку — ощущение непривычное, но не сказать чтобы неприятное. К тому же Габби мне нравится. Конечно, если я женюсь и она родит сына, ты никогда не станешь виконтом.
 Лицо Питера застыло.
 — Это самое оскорбительное, что ты мог сказать. — Он стоял неподвижно, словно каменный, улыбка Квила мгновенно исчезла.
 — Питер, я не в этом смысле. Я знаю, ты не гонишься за титулом.
 Его брат оставался таким же мрачным.
 — Ты советовал мне жениться на Габби, чтобы иметь деньги хотя бы на одежду. Я был пьян в тот вечер, но достаточно хорошо помнил этот разговор на следующий день. Вы оба, ты и отец, думаете обо мне как о бездельнике. Отец вообще не способен понять различие между человеком, следящим за модой, и безмозглым фатом!
 — Ну что ты, Питер! Просто я пытался сделать все, чтобы мне не пришлось жениться, — признался Квил. — Прошу прощения.
 — Почему ты сказал нам, что не годен для брака? — настойчиво допытывался Питер. — Это была неправда?
 — Это было не так далеко от правды. Мои эпизодические контакты в течение последних двух лет доставляли мне исключительное удовольствие, но потом следовали мигрени продолжительностью до трех дней.
 — О, так все дело, оказывается, в головных болях? — Лицо Питера сразу стало участливым. — И врачи ничего не могут сделать?
 Квил пожал плечами:
 — Видимо, нет. Это следствие травмы головы. Может пройти само, но скорее всего нет. — Питер явно испытывал неловкость.
 — Фу ты, черт! Но как же ты женишься… Я могу ошибаться, но мне кажется, Габби увлечена мной.
 — О да, — хмыкнул Квил, — она воображает, будто влюблена в тебя по уши.
 — Тогда как же ты изменишь ее отношение ко мне? Не говорить же ей, что я отказываюсь жениться!
 Спросить бы у него, что бы он стал ей говорить перед отъездом в Америку!
 — Габби — натура романтичная, — вздохнул Квил. — Она великая выдумщица…
 — То есть?
 — Она постоянно что-то сочиняет. Воображает себе самые невероятные вещи.
 — У вас с ней не много общего, — скептически заметил Питер.
 Квил снова пожал плечами:
 — Я скажу, что влюбился в нее с первого взгляда. Как только увидел ее в порту. И объясню ей, что мое чувство так сильно, что его нельзя игнорировать.
 — Ты думаешь, она клюнет на это?
 — Она романтик, — повторил Квил. Он вспомнил поездку в карете. Судя по всему, Габби видела, что он был на пределе.
 Питер кусал губу.
 — Я чувствую себя подлецом. Получается, что я сбываю ее с рук.
 — Только потому, что не желаешь ее — в отличие от меня, — подчеркнул Квил. — Совершенно ясно, ваш брак был бы катастрофой для вас обоих.
 — А что мы скажем отцу с матерью?
 — То же, что и Габби. Я скажу, что влюбился и не мог…
 — Никто этому не поверит, — прервал брата Питер. — Габби — может быть, поскольку она тебя не знает, но больше никто.
 — Я так не думаю. Почему бы и нет.
 — О чем ты, Квил! — снисходительно усмехнулся Питер, — Ни один здравомыслящий человек не вообразит тебя влюбленным. С твоей-то невозмутимостью! От страсти люди теряют голову. Вспомни Патрика Фоукса. Когда он влюбился в леди Софи Йорк, это было жалкое зрелище.
 — Мне казалось, Патрик вел себя весьма разумно.
 Питер фыркнул.
 — Фоукс увел невесту у своего лучшего друга и требовал немедленного бракосочетания — всего через неделю после того, как леди Софи расторгла помолвку. Естественно, родители притормозили это дело. Но поверь мне, следующие две недели, куда бы я ни пришел — везде Фоукс, срывающий поцелуи у своей нареченной. Он был как помешанный. Никакого самоограничения, не говоря уже об уважении к обществу!
 Квилу понравилась идея с поцелуями.
 — Определенно, я готов целовать Габби прилюдно, если это послужит доказательством, что я в нее влюблен.
 Питер брезгливо передернулся.
 — А вот я никогда не смог бы этого сделать. Этой ночью… — Он запнулся.
 — Габби мне рассказала, — насмешливо бросил Квил. — Она хотела тебя поцеловать, а ты отказался.
 — Да, — рявкнул Питер, — она просто прыгнула в мои объятия! Дверь на балкон была распахнута, и Тиддлбенд смотрел прямо на нас. Я чуть не умер от ужаса.
 — Я уведомлю мою будущую невесту, что нельзя целоваться у всех на глазах, — улыбнулся Квил.
 — Благодарю Бога за эту милость! — пробормотал Питер и опять начал пинать поленья. — Квил, ты уверен, что выдержишь? Фарс должен будет длиться, по меньшей мере, три месяца. Если ты женишься поспешно, это повредит ее репутации. Ты это понимаешь?
 — Разумеется. — Квил встал и направился к двери, — Завтра я сообщу мисс Дженингем, что я, гм… что я в нее влюблен. Я скажу ей об этом во время завтрака.
 — Во время завтрака! В тебе нет романтической жилки, Квил. Габби моментально почует, что здесь что-то не так.
 Квил с вежливо-вопросительным выражением выдержал паузу.
 — Почему?
 — Потому что никто, даже Патрик Фоукс, не стал бы обсуждать столь важный вопрос с утра, да еще за столом!
 У Квила на этот счет было совсем другое мнение. Он бы с радостью отбросил в сторону вареные яйца и овладел Габби прямо на обеденном столе. Но разрабатывать здесь детали этого вопроса не имело смысла.
 — Разговор нужно перенести на ужин, — заявил Питер. — Мы подадим шампанское — много шампанского. Ты подождешь, пока она как следует выпьет. В таком состоянии ей будет труднее осмыслить, что ты говоришь.
 — Я думаю, Габби должна быть трезвой, когда я попрошу ее выйти за меня замуж, — мягко возразил Квил.
 — Тогда у тебя ничего не выйдет, — убежденно произнес Питер. — Вот когда она выпьет полморя, запускай свою байку. Может, и пройдет.
 — Гм… — буркнул Квил и открыл дверь в коридор.
 — Квил! — пронзительно закричал Питер, так сильны были его дружеские чувства к брату.
 — Я рассмотрю твое предложение, — угрюмо ответил Квил.
 Нет, он не станет этого делать. Габби, эта романтичная натура, внушила себе, что влюблена в Питера. Это было вчера, а завтра она с такой же легкостью скажет себе, что влюблена в него, Квила. В любом случае лгать ей о своих чувствах было достаточно дурно, но напоить ее так, чтобы она оказалась под столом, — двойной грех.
 День казался нескончаемо длинным. Нога давала о себе знать пульсирующей болью. Поднимаясь по лестнице, Квил заметно хромал. Проходя мимо двери в Голубую спальню, он с трудом удержался, чтобы не повернуть ручку и не войти к Габби. В спальню, где всего через несколько месяцев он будет властвовать. Квил встряхнулся, точно пес, выскочивший из лужи. Нет, он умеет ждать.
 Не было еще и четырех утра, когда он осознал шаткость своих намерений. Ждать целых три месяца!
 Часть проблемы заключалась в том, что было еще слишком живо то прекрасное мгновение, когда с ее плеч упал его фрак.
 Квил вспомнил ее обнаженные плечи, гладкое пространство спины и медленный ласковый танец своих пальцев, когда они переместились к груди. Только тогда он позволил себе оторваться от ее губ и посмотреть на то, что оказалось в его руках.
 Пробудившееся желание сотрясло тело и вселило в сознание убеждение, что, подобно Патрику Фоуксу, он не вынесет столь долгого срока. Он не сможет ждать и недели, чтобы не трогать эту атласную кожу плеч и не опускаться все ниже и ниже.
 Поскольку со сном ничего не получалось, он решил основательно подготовиться к объяснению с Габби.
 Габби любила театр. Прекрасно. Нужно выучить пару отрывков из пьес и устами героя поведать, как он в нее влюблен. Сам он ничего не придумает — не тот человек. В этом Питер прав.
 И как только холодная заря расцветила стену в дальнем углу сада, Квил отбросил одеяло и подергал шнур колокольчика.
 Появился недоумевающий слуга. Квил вежливо попросил горячую ванну и отправился в библиотеку. В бизнесе информация всегда давала ощутимое преимущество над оппонентом. К счастью, в поэзии вопросы любви были хорошо проработаны, так что занятие это оказалось исключительно приятным. Шекспир открывал широкие возможности.
 Через час Квил был вымыт и усажен у ревущего камина, среди книг со вложенными закладками. Память у него была отличная. Только бы Габби не узнала более или менее известные цитаты.
  Горю я, изнываю и погибну [10] . 
 Квилу понравилось, как это звучит. Но вообще-то все это чушь, думал он. Все, кроме «горения». Он сгорал — что правда, то правда. Но существовала небольшая загвоздка. Сколько подобной чепухи нужно продекламировать, чтобы она поверила в его чувства?
 В той же пьесе он нашел еще и такие строки:
  Струило аромат ее дыханье; 
  Все в ней святым казалось и прекрасным. 
 Он попытался перефразировать: «Когда я увидел вас в порту, ее… нет, ваше дыхание струило аромат. И все, что было в вас, казалось мне священным и прекрасным». Нет, это не то.
 А вот это совершенно правильно. Квил невнятно пробубнил:
  Какие звезды озаряют небо 
  Такою красотой, как эти глазки, - 
  Ее прелестнейший и юный лик? 
 Он не мог заставить себя произнести это в полный голос, что, если камердинер войдет в комнату! Но кто бы мог подумать, что Шекспир писал подобную белиберду!
 Глаза Габби не были похожи на звезды. Они были зелено-карие, с темным, почти черным, ободком. И они не озаряли никаких небес. Зато светились подобно золотисто-коричневому бренди. Они разговаривали. Встретить ее взгляд — все равно что принять приглашение в сумбурный мир смеха и слов, погрузиться в омут бурных эмоций и опрометчивых желаний. Целуя ее, Квил видел, как от страсти ее глаза подергиваются поволокой и цвет бренди становится сочнее.
 Близилось время ставить вопрос ребром.
 Квил мысленно прорепетировал то, что набрал из шекспировской «белиберды».
 Было семь утра.
 Идеальный час для лицедейства.




 Глава 11


 Утром ни свет, ни заря пришла Маргарет. Когда она доложила, что мистер Эрскин Дьюленд просит явиться немедленно, Габби застонала. Половину ночи она провела в слезах, переживая постыдный момент с упавшим лифом. Потом оживляла в памяти то, что произошло в экипаже по дороге домой. По сути дела, она совсем не спала.
 Вела себя как отъявленная распутница — тут двух мнений быть не может, корила она себя. Видел бы отец! Он бы вышвырнул ее из дома. Очевидно, Квил вызывал ее именно для этого. Почему она поддалась его воле? Что на нее нашло ночью?
 Габби невидящим взором смотрела в зеркало, пока Маргарет приводила в порядок ее волосы.
 — Мисс, не стоит принимать все так близко к сердцу, — сочувственно проговорила горничная. Габби встретила ее взгляд в зеркале, глубоко шокированная этим заявлением. Откуда Маргарет знает? Может, от кучера? Или от лакея, который стоял на запятках и все видел?
 — Ну, худшее, что может быть, — продолжала служанка, — это заметка в колонке сплетен. — Габби побледнела. Какой ужас! Может, возвращение в Индию не самая плохая перспектива?
 — Хотите, я пошлю кого-нибудь купить все газеты? — предложила Маргарет, сооружая ей прическу. — Моя мама говорила, что неприятности лучше встречать лицом к лицу. Ничего страшного. То же самое могло произойти с другими леди. Все знают, что эти французские лифы так и напрашиваются упасть. А может, газеты и вовсе не упомянут об этом. В конце концов, это слишком деликатный вопрос.
 — Да, — хмыкнула Габби, с облегчением отметив, что Маргарет ведет речь не о том, что было в карете, а о скандальном эпизоде на балу. Может, какие-то газеты и не станут освещать этот вопрос, но ждать деликатности от «Морнинг пост» не приходится. Возможно, Квил уже ознакомился с одной из соответствующих колонок светской хроники, потому и приглашает на беседу.
 Обладающая неуемной фантазией, Габби спускалась по лестнице, подражая своей придуманной героине — французской маркизе, идущей на гильотину без слез, с гордо поднятой головой. «Прекрати, Бога ради! — зашипела она на себя. — Нашла время сочинять небылицы!»
 Все эти глупости лезли в голову из-за переживаний минувшей ночи.
 Квил, должно быть, услышал ее шаги.
 — Входите, Габби, — сказал он, предваряя ее появление. Грудной голос возбудил в ней трепет, подобный порханию бабочек. Почему ее деверь — ну ладно, пусть будущий деверь! — действует на нее таким непонятным образом?
 Габби прошла в кабинет. Она была настроена довольно дерзко. В самом деле, она не виновата, что платья мадам Карем имеют обыкновение обнажать грудь в самый неподходящий момент. Это Питер виноват. Он сам выбирал модистку.
 Квил стоял спиной к камину, держа руки сзади. Совершенно непроницаемый, отметила про себя Габби. Точно гранитный камень.
 Нет, это не Питер, решила она внезапно. Во всем виноват Квил. И вместо того чтобы сказать ему «доброе утро», она наградила его хмурым взглядом.
 Квил уже открыл рот, но тут увидел, что дверь осталась открытой. Не хватало только, чтобы лакей слышал, как он будет вслух нести всякую белиберду! Пройдя мимо Габби, Квил плотно притворил дверь. Подумал секунду и повернул ключ в замке.
 Затем повернулся к ней:
 — Габби, я должен сообщить вам нечто важное. — Во время деловых встреч подобное вступление производило сильное впечатление. Все кругом замолкали, с замиранием сердца ожидая важного заявления. На этот раз прием, как оказалось, не произвел должного впечатления. Габби сердито посмотрела на него и буркнула:
 — Я тоже.
 Квил, стиснув зубы, решил, что лучше одним махом разделаться с трудным вопросом.
 — Габби, я мечтаю жениться на вас. — Насупленное выражение на ее лице сменилось чрезвычайным удивлением.
 — Я сгораю от страсти, — продолжал Квил, — и жажду на вас жениться. — И тут он вспомнил Шекспира: — Горю я, изнываю и погибну.
 — Погибнете? — тупо повторила Габби.
 — Именно так.
 Наступила тишина. Квил готовился продекламировать следующие строки. Это оказалось не так трудно, как он предполагал.
 — Когда я увидел вас в порту, ваши волосы струили аромат! Виноват, — поправился он в ответ на ее недоуменный взгляд. — Не волосы! Дыхание! Ваше дыхание наполняло ароматом воздух. А затем я открыл для себя, что ваши глаза подобны звездной россыпи.
 Это было весьма вольное обращение с Шекспиром, но собственная версия понравилась Квилу больше. Габби по-прежнему молчала, изумленно глядя на него. Поэтому он встал прямо перед ней и продолжил:
 — И все, что вижу в вас, мне кажется священным и прекрасным.
 Габби затряслась подобно бланманже [11] , изо всех сил стараясь не рассмеяться. Он взглянул на нее и в ту же секунду понял, что все его планы потерпели крах.
 — Простите меня, — еле выговорила Габби, задыхаясь. — Я… я… — Она не выдержала и разразилась громким хохотом.
 Квил почувствовал, как тело его окатило огнем. Первым желанием было вытряхнуть душу из этой несносной девицы, что стояла перед ним. Из-за ее дурацкой оплошности он должен вести себя сейчас как павлин. Растерянность сменилась ледяным холодом. Квил отошел к камину.
 Так хотелось ее осадить! Но он вовремя вспомнил обещание, данное Питеру, и промолчал.
 Вся его глупая болтовня — просто способ заставить романтическую особу выйти замуж. Зря, что ли, он ходил в «Друри-Лейн!» Он тоже может изображать любовь, не хуже великого Джона Филиппа Кембла.
 Габби все еще смеялась. Квил притянул к себе дерзкую девчонку. Она, словно расплавленный воск, обтекала его фигуру каждой линией своего тела.
 — Квил? — Габби перестала хихикать, но голос ее оставался сипловатым.
 — Габби… — Квил обнял ее за талию и поцеловал со страстью, достойной самого Кембла. На губах у нее был вкус смеха. Ее особенный вкус — вкус Габби.
 Квил целовал ее повсюду, куда не доходили его слова. Эти поцелуи были опасно чувственны, уверенны и требовали от нее внимания. Она извивалась в его руках, мучимая приливами желания. Пыталась отстраниться, так как не хотела терять голову. Огонь, который заставлял ее льнуть Квилу, исторгая из нее мольбы и трепет, заполыхал в полную силу. Подобные чувства неприличны даже ночью, а утром тем более. К тому же…
 Но Квил не мог ее отпустить. Большие руки крепко удерживали ее возле мускулистых бедер. Он поцеловал ее веки, чтобы заставить закрыть полные негодования глаза. Потом губами принялся исследовать ее лицо.
 Не отдавая себе отчета в своих действиях, она, задрожав, прижалась к нему. Руки обвились вокруг его шеи, рот открылся его желанию.
 К ней вновь вернулись уже знакомые ощущения жара и стеснения в груди. Приятное тепло распространялось по животу все ниже и ниже… Когда она встретила язык Квила, ее сердце застучало еще сильнее, передавая биение всему телу.
 — Я сгораю, — шепнул Квил, отрывая от нее губы. Он не мог унять свои руки, как надлежало сделать джентльмену. Его пальцы бегали вдоль ее шеи, затем безжалостно сдвинули вниз тонкий муслин платья.
 Она охнула, но не воспротивилась. Рукав, а вслед за ним крылышко сорочки легко соскользнули к локтю.
 Рокочущий бас был проникнут страстью.
 — Я сгораю, Габби. Я изнываю и гибну.
 Квил поцеловал сладкую кожу на ее кремовом плече, и руки продолжили смелое путешествие. Медленно проведя губами по ее шее, он снова шепнул:
 — Габби, я сгораю.
 Она судорожно глотнула воздух, когда большая ладонь накрыла ее грудь, посылая крошечные волны по всему телу.
 — Габби, вы должны… вы должны…
 Звуки потерялись в шелковой коже.
 Квил поднял голову. Габби молчала — возможно, впервые в своей жизни. Он нежно поцеловал ее в губы. Это было словно прикосновение крыла бабочки. Затем обхватил ладонями ее лицо, бережно держа в руках совершенный овал. Ласковые пальцы проложили след поверх изогнутых бровей вниз, к высоким скулам. Эти руки творили чудеса, слагая стихи кончиками пальцев, пробегая поверх ее губ. Ее глаза отсвечивали бренди. Любая звезда должна была, рыдая, молить, чтобы ей присвоили этот золотистый цвет. Квил тихо произнес:
 Какие звезды озаряют небо
 Такою красотой, как эти глазки, -
 Ее прелестнейший и юный лик?
 Руки Габби легко поднялись и легли сверху. Она встретила его взгляд и прошептала:
 — Для Бьянки [12] это несправедливо — с ее неверностью — от начала и до конца.
 — К черту пьесу! — Квил положил ладони на соблазнительные округлости пониже спины и притянул Габби к своему мускулистому телу. — Я хочу вас, Габби, — шептал он возле ее рта. — О Боже, я не могу жить без вас! Я погибаю.
 В этих словах слышалась покорная мольба. Габби с легким всхлипом втянула воздух, изогнулась, чтобы достать его губы.
 — Поцелуйте меня, — попросила она. — Поцелуйте меня, Квил.
 И он, конечно, ей не отказал.
 В водовороте страсти они рухнули на пол. Но, опаленная жаром камина, она откатилась в сторону. Квил немедленно последовал за ней в надежде обрести успокоение в сладостной мягкости ее плоти. Он навалился на нее всей своей тяжестью, жестко вдавливаясь в ее тело.
 Слегка опамятовав, он обнаружил, что его трясет — от макушки до кончиков пальцев. Похоть в чистом виде. И эта похоть отняла у него разум, побуждая стянуть с Габби платье — вверх или вниз, вряд ли это имело значение, — и броситься в бездну. Находясь на грани безумия, он был готов совершить это ради удовлетворения желания. Он знал, что шелковая теплота встретит его с тем же гостеприимством, что и рот, который он сейчас целует. Тело Габби покрылось мурашками, когда он потер пальцем ее сосок. Она напряглась и забормотала что-то невразумительное.
 Рациональный ум Квила снова вернул его на землю, и он ждал, пока она откроет глаза.
 Она лежала спиной на восточном ковре, и ее волосы, свободные от шпилек, волнами струились вокруг головы. На губах затрепетала улыбка.
 Горю я, изнываю и погибну.
 С этими словами Габби потянулась к нему и сжала в ладонях его лицо.
 — Вы снова будете меня целовать? И вы… — Она не могла произнести то, что хотела спросить. Это был тот мужчина, за кого она действительно хотела выйти замуж. Конечно, это с ним, Квилом, она мечтала разделить супружеское ложе! В его глазах она встретила полное понимание.
 — Я буду целовать вас каждый раз, когда вы попросите, — пообещал он. — И я женюсь на вас, Габби, если вы согласитесь.
 Она растерянно заморгала.
 — Вы любите меня, Квил?
 — Разумеется, — ответил он почти моментально. Габби приподнялась на локтях.
 — Я еще не разобралась в своих чувствах, — робко произнесла она. — И не уверена, что уже люблю вас. Но я думаю, это будет нетрудно, Квил.
 Уголок его рта тронула чуть заметная усмешка. Слава Богу, не нужно больше нести чепуху насчет романтической любви! Ясное дело, эта юная леди до сих пор занималась самообманом. Всего лишь двенадцать часов назад она верила в истинность своих чувств к Питеру, а сейчас была готова влюбиться в него.
 — Мне было бы приятно, — проговорил он серьезно, беря ее руку и целуя в ладонь.
 Габби дрожащими пальцами стала приводить в порядок платье. Когда ее голова наклонилась вперед и волосы рассыпались по плечам, он не смог удержаться, чтобы не притронуться к ним. Каштановый цвет с бронзовыми прожилками делал их похожими на шкуру дикого зверя. Эти очаровательные кудри не имели ничего общего с бледными жидкими колечками, которые выставляют напоказ большинство молодых леди.
 — Тьфу ты! — Габби нетерпеливо подтянула свой рукав. — Платья мадам Карем — это похоже на несколько лоскутов сметанных на живую нитку. Надо будет подыскать другую портниху. Я не хочу все время ходить полуголой! — Она бормотала стараясь не обращать внимания на смущающее тепло между бедер.
 — А мне нравятся платья мадам, — ухмыльнулся Квил, наблюдая, как она наконец водворила рукав на место. — По-моему, они недурно скроены. Слышите, Габби? Вот вы сейчас вздернули рукав — и лиф сразу закрыл вашу замечательную грудь. Она от этого только проиграла.
 Встретившись с его насмешливым взглядом, Габби покраснела. Почему она лежит здесь, на ковре?
 — Я надеюсь, это не войдет у вас в привычку? — заявила она, вздернув подбородок.
 Квил помог ей встать на ноги. Затем наклонился и шепнул на ухо:
 — Подождите, вот поженимся, — Габби обдало жаркой волной.
 — Что вы хотите этим сказать?
 Темно-зеленые глаза искушали ее своим дьявольским блеском. Квил провел пальцем вдоль ее покрасневшей шеи.
 Габби отшатнулась, но тотчас смутилась своей реакции на столь невинную ласку.
 — Я, пожалуй, пойду к себе. — Она приподняла руками копну волос. — Маргарет и так подумает бог знает что, да еще если я появлюсь в таком виде…
 Квил пожал плечами;
 — Кому какое дело?
 — Типично мужские рассуждения! Мне есть дело! Иначе для чего бы я это говорила?
 По мнению Квила, именно женщины имеют обыкновение говорить о некоторых вещах, которых вовсе не собираются делать. Однако Габби дала ему понять, что согласна выйти за него замуж, и для него это самое главное.
 — Я отправлю послание в Бат — сообщить родителям о наших планах.
 — О Квил! — Габби вспомнила о виконтессе и ее беспомощном супруге. — Они рассердятся?
 — Ничуточки. Они вообще вначале хотели чтобы вы вышли замуж за меня.
 — Но тогда почему они не прислали в Индию ваш портрет?
 Квил поежился. Чего ему категорически не хотелось, так это рассказывать своей новоиспеченной невесте о головных болях, возникающих у него после близости с женщиной. Габби, без сомнения, отказалась бы от помолвки, если б узнала всю правду. Эта мысль чуть не лишила его сознания.
 Квил редко отвечал на вопросы, и в семье, зная об этом, никогда не рассчитывали на его участие в беседе. Его раздражало, что Габби до сих пор еще не изучила эти стороны его характера.
 — Тогда почему ваши родители отправили в Индию портрет Питера? И почему мой отец считал, что я выхожу замуж за будущего виконта, если по старшинству им должны стать вы?
 — Он… — Квил замялся, пока его не осенило. — Мой отец боялся, что Питер сам никогда не сможет найти себе партию. Вы сами видите, мой брат довольно застенчив.
 — Питер? Застенчив?
 — Ну да, — произнес Квил уже более твердо, ибо теперь уверовал в успешность придуманного им объяснения. — Вы помните, как прошлой ночью вы пытались его поцеловать? Как же он может жениться, если его так сильно беспокоит этикет?
 — Вы не о том говорите, — хмуро заметила Габби. — Питер удивительно непринужден в беседе и самый уважаемый человек в свете. Мадам Карем сама так сказала. Наверняка он мог бы выбрать невесту по своему вкусу. И для этого ему не пришлось бы нарушать приличий.
 К своему облегчению, Квил услышал царапанье в дверь. Вошел Кодсуолл. Когда дворецкий осознал, что в кабинете, помимо сына хозяина, находится несколько растрепанная мисс Дженингем, у него расширились глаза. Кроме того, он ясно слышал, как после его стука в дверь в замке повернулся ключ.
 Слуга вытянул перед собой серебряный поднос с карточкой.
 — Лорд Брексби, сэр. Его светлость особо подчеркнул, что визит неотложный.
 — Хорошо, — кивнул Квил. — Проводи, пожалуйста, лорда Брексби сюда. И попроси леди Сильвию присоединиться к нам, — добавил он с некоторым опозданием, и…
 — О Боже! — Габби провела руками по голове и убедилась, что большая часть волос лежит у нее на спине. — Нет я ухожу, Квил. Развлекайте вашего гостя без меня.
 — Он пришел к вам, — остановил ее Квил.
 — Что? — Габби быстро взглянула на него через плечо забыв про свои шпильки. Она, казалось, не замечала, что наполовину собранная копна уже кренится набок.
 — Позвольте мне. — Квил подошел к ней, вытащил шпильки, и вся огромная масса упала ей на спину. Он ловко скрутил волосы в пучок и закрепил его на макушке.
 Габби очень удивилась:
 — О, спасибо! Где вы этому научились? Впрочем, не важно. — Она повернулась к нему. — Зачем лорд Брексби желает меня видеть? И кто это?
 — Лорд Брексби — статс-секретарь министерства иностранных дел. Первый раз он явился сюда сразу после вашего приезда из Индии в надежде получить информацию о местонахождении Кази-Рао.
 — Нет, — отшатнулась Габби.
 — Да, — сухо подтвердил Квил. — Может, вам следует сообщить ему, Габби? Министерство и Ост-Индская компания — не одно и то же. Мне кажется, Брексби — порядочный человек. Поэтому, если он сочтет, что Кази-Рао не годится в правители, мальчику будет обеспечена безопасность и созданы все надлежащие условия.
 Но Габби покачала головой:
 — Нет, Квил. Вряд ли Брексби можно доверять. У отца большой опыт общения с членами правительства и с чиновниками Ост-Индской компании. Он без конца твердил, что компания посягает на владения Холькара без всяких на то прав, а британский кабинет совершенно не способен контролировать их действия. События в Бхаратпуре, когда погибли сотни людей, это подтвердили. Вы сами знаете.
 После таких аргументов доводы Квила выглядели весьма хлипкими.
 — К великому сожалению, во многом вы правы, — согласился он, — хотя сам Брексби — человек неплохой и его влияние в Лондоне огромно. Поэтому, если он решит, что Кази не подходит на роль правителя — а иного мнения и быть не может, — то компании придется оставить мальчика в покое.
 — Этого никогда не будет, — горячо возразила Габби. — Я достаточно наслышана о махинациях ост-индских руководителей. Эти люди будут изворачиваться, лгать и давать взятки, чтобы обеспечить себе контроль над территориями Холькара. Я не верю в их мнимое благородство. Им нужна пешка. И такой пешкой должен стать Кази. Они только и думают, как бы побольше захапать того, что им не принадлежит.
 Исподволь наблюдая за своей невестой, Квил делал совершенно неожиданные открытия. Он не ожидал встретить такую железную логику и умение трезво мыслить. А ведь кажется такой балаболкой!
 — Вы согласны со мной, Квил? — нетерпеливо спросила Габби, слыша приближающиеся шаги в коридоре.
 — Ост-Индской компании не мешало бы ввести женщин в совет директоров. — Квил склонил голову, поздравляя себя с приятным сюрпризом.
 Дверь открылась, и вошел мистер Брексби.
 — Я статс-секретарь министерства иностранных дел, — представился он. — И счастлив видеть вас, мисс Дженингем.
 Габби села и положила сцепленные руки на колени.
 — Лорд Брексби, — заявила она, — я рада помочь английскому правительству, насколько это в моих силах.
 — Мы знаем, что в Индии, в доме вашего отца, находился некий юноша. Я говорю о сыне Холькара, Кази-Рао, с которым вы вместе росли. Директорат Ост-Индской торговой компании высказал предположение, что лорд Дженингем отправил мальчика в Англию. Его решение выглядит вполне естественным, учитывая, что у вашего отца много связей в этой стране.
 — К сожалению, я не располагаю интересующими вас сведениями, — последовал сладкозвучный ответ.
 И глазом не моргнула, восхитился Квил. Его будущая жена весьма поднаторела во вранье.
 — Некоторые представители компании полагают, что принц, видимо, находится…
 Вошедшая леди Сильвия при виде лорда Брексби издала ликующий звук наподобие вороньего карканья. Как выяснилось — к неудовольствию Габби, — Брексби и леди Сильвия были старыми друзьями. Его жена выросла в поместье, находившемся по соседству с загородным домом леди Сильвии. Брексби, обрадованный встречей с леди Сильвией, уже приготовился описать в подробностях каждую из четырнадцати спален в новом коттедже, который они с женой недавно купили в тех же местах.
 Габби начала терять терпение.
 — Дорогой сэр, — заговорила она просительным тоном, — извините меня, но может, пора вернутся к вопросу о Кази-Рао?
 Брексби добродушно улыбнулся:
 — Извинения излишни, мисс Дженингем. Я так увлекся беседой с этой очаровательной дамой, — он взглянул на леди Сильвию, — что забыл о вашем вполне понятном беспокойстве. Так на чем мы остановились? Ах да… Ост-Индская торговая компания, похоже, уверена, что наследника Холькара нужно искать в Лондоне.
 Габби покусывала нижнюю губу, но ничего не говорила.
 — Пока я не знаю, — продолжал Брексби, — откуда и каким образом они добыли эти сведения. И конечно, не осмелюсь высказываться об их надежности. Но я хотел известить вас об этом факте, мисс Дженингем. И вот почему. По-моему — но это только мое мнение! — для мистера Кази-Рао Холькара будет гораздо лучше, если о его местонахождении узнает правительство, нежели Ост-Индская компания.
 Квил ждал, что ответит Габби.
 Она посмотрела на Брексби с чуть заметной грустной улыбкой.
 — Вы, разумеется, правы, сэр. Я тоже думаю, что ради своих гнусных целей компания захочет отыскать Кази.
 — Да, это так и есть, — с готовностью подтвердил Брексби. — Эти чиновники мечтают возвести на трон слабоумного правителя. Это позволит им подчинить себе маратхов и завладеть огромным регионом.
 — А вы, в правительстве, не можете их остановить? — с мольбой в голосе произнесла Габби.
 Во взгляде Брексби мелькнула печаль — не частое проявление подобных чувств.
 — За все время моего пребывания в этой должности компания потерпела лишь одно поражение, — начал он. — В восемьдесят четвертом году мы добились принятия нашего законопроекта по Индии, но на деле обуздать территориальные притязания компании нам так и не удалось. С этой точки зрения действующий закон — наш постыдный провал.
 Габби, казалось, была довольна исходом разговора. Склонив голову набок, она проворковала:
 — Право же, я всей душой желала бы вам помочь, лорд Брексби.
 Квил наблюдал за ними с другого конца комнаты. Он не верил своим глазам, видя, как лорд Брексби тает под взглядом мисс Габриэлы Дженингем. «Ну что ж, во всяком случае, не я один», — утешил себя он, хотя ему очень хотелось надеяться, что хотя бы ему она не лгала. Но если даже так, решил он, обольщаться не стоит — это всего лишь вопрос времени.
 Лорд Брексби удалился. Дверь закрылась за ним со звонким щелчком. Леди Сильвия в ту же секунду повернулась к племяннику, наградив его холодным как сталь взглядом.
 — Я не знаю, о чем ты думаешь, Эрскин! Но я не хочу, чтобы ты сбывал своему брату порченый товар. Подобные игры недостойны джентльмена!
 Габби почувствовала, как у нее начинают гореть щеки.
 — О, леди Сильвия… я… мы с Квилом… — Он прервал ее невнятное бормотание:
 — Леди Сильвия, вы можете поздравить нас. Сегодня утром мисс Дженингем согласилась стать моей женой.
 — В таком случае я повторю еще раз: ты не должен выставлять порченый товар даже перед собственным алтарем. — Квил стойко выдержал второй уничтожающий взгляд.
 — Вам нет нужды этого бояться, леди Сильвия. И все ж я предпочел бы, чтобы вы не ставили под сомнение честь моей невесты.
 — О?! — Леди Сильвия бросила на Габби гневный взгляд. — Мисс Дженингем, я говорила вам четко и ясно, что вы не должны оставаться наедине с мужчиной. С любым мужчиной! Ваше платье смято на спине, и к тому же по всему ковру разбросаны шпильки. Вы двое катались здесь по полу. Если вы будете уверять меня, что этого не делали, тогда я — мартышкин дядя!
 Трудно представить человека, пребывающего в большей растерянности, чем Габби в данный момент. Прежде чем она смогла собраться с мыслями, чтобы защитить себя, Квил опять ее опередил. Глаза его светились ледяной яростью. — Я буду кататься с моей невестой везде, где мне понравится, черт побери! Запомните это, леди Сильвия!
 Дама резко выпрямилась.
 — Габриэла не коровница с фермы, чтобы ты вел себя таким неподобающим образом, Квил! И пока я приставлена к ней, этого не будет! Подожди, мы еще послушаем, что скажет твой отец!
 Все сразу замолчали, осознав, что виконт Дьюленд уже никогда не сможет этого сделать.
 — Да, бедняга Терлоу не сможет высказаться, — вздохнула леди Сильвия после минутного молчания. — Но ему не понравится, если ребенок появится через шесть месяцев. Мне тоже это не понравится. И я надеюсь этому воспрепятствовать.
 Габби подбежала к своей компаньонке и взяла ее за руку.
 — Леди Сильвия, — взмолилась она, — простите меня за мое поведение. Обещаю вам, я больше ни минуты не останусь с Эрскином наедине до нашего венчания. И… и еще… я — не порченый товар! — добавила она обиженно.
 — Я тоже так думаю, — нехотя согласилась дама и скупо улыбнулась. — Эрскин, может, и горячий парень, но не распутник.
 — Да, тетя, я не должен был разговаривать с вами в таком тоне, — признался Квил. — Прошу простить меня. — Леди Сильвия передернула плечами.
 — Ты не умеешь скрывать своих чувств, Эрскин. Поэтому разговор будет предельно короток. Ты, видимо, хочешь, чтобы венчание состоялось на следующей неделе или близко к этому?
 — Вовсе нет, — оскорблено возразил Квил. Он был настроен отложить процедуру на добрых три месяца — именно на тот срок, который накануне ему рекомендовал Питер. Но поскольку каждый дюйм его плоти подзуживал снова повалить Габби на ковер у камина, терпеть так долго было невмоготу. По этой причине Квил пребывал в дурном настроении. Но ему не хотелось — нисколько не меньше, чем виконту Дьюленду, — чтобы ребенок родился через пять месяцев после помолвки. Поэтому он сказал:
 — Мы с Габби дадим официальное объявление, а затем подождем какое-то время до торжественной церемонии. Вероятно, месяц, — нехотя добавил он.
 — Ты делаешь успехи, Эрскин, — засмеялась леди Сильвия. — Не подумай, что я не одобряю твоей сдержанности, но мой Лайонел прямо-таки рвался в мою постель! Он даже клялся, что закажет себе гроб, если мой отец будет настаивать, чтобы церемония состоялась лишь через шесть месяцев. В данном случае Габриэла вовремя выбрала себе нового жениха. Я как раз получила послание от Китти. Она пишет, что возвращается в Лондон, я думаю, ей хочется поскорее женить Питера. Ты, Эрскин, должен уведомить брата, что он лишился невесты.
 Леди Сильвия взяла свой ридикюль и веер.
 — Габриэла, — буркнула она, — пойдемте со мной. Нужно немедленно привести в порядок ваши волосы. А еще час или около того, я полагаю, вам потребуется, чтобы успокоиться. Теперь, когда вы представлены обществу, более того — привлекли его внимание своим первым скандалом, поток визитеров вам гарантирован.
 Габби покорно встала и, к огорчению жениха, оставила его в комнате вместе с семнадцатью жемчужными шпильками.
 На пороге своей спальни леди Сильвия неожиданно остановилась.
 — Я не такая плохая компаньонка, как вы думаете. Я, как и любой другой, сразу поняла, что вы с Эрскином больше подходите друг другу.
 Габби покраснела.
 — Я ужасно огорчена из-за сегодняшнего утра. Мне не следовало идти в кабинет Квила одной.
 — Всему, и компаньонкам в том числе, свое место и время, — назидательно изрекла леди Сильвия. — Но ни то ни другое не предполагает соучастия в легкомысленных предложениях. Внешне все выглядит так, будто инициатором был Эрскин.
 Увидев озорной взгляд немолодой дамы, Габби не удержалась от улыбки.
 — Так оно и было.
 — Эрскин — мой любимый племянник. Он славный парень. Душевный. Это ничего, что он не больно разговорчив. Он положительный человек.
 Габби кивнула.
 Леди Сильвия гордо прошествовала к себе, напоследок посоветовав Габби прилечь хотя бы минут на сорок перед натиском ожидаемых сплетников.
 — Имейте в виду, их наберется порядочно, учитывая, что прошлой ночью ваш лиф, как говорят моряки, отдал швартовы. Многие придут, чтобы вытянуть шеи — вдруг он снова упадет? Я не сомневаюсь, что история уже известна всему городу. Если б мужчины могли выбирать, которому из лифов упасть, смею заметить, что большинство из них выбрали бы ваш. Поэтому дамы будут раздражены. Обычное дело. Чисто женская зависть.
 Габби ушла в свою комнату и послушно легла на кровать, но расслабиться никак не удавалось. Тогда она села и достала миниатюрный портрет. Ласковые глаза и мягкие каштановые кудри Питера уже не казались такими привлекательными. Потребности в идеально уложенных локонах и утонченных манерах больше не существовало. У Квила был мятущийся взгляд. И волосы его никогда не были так ухожены — дай Бог, чтобы их хоть иногда касался гребень камердинера. Но Габби не хотела думать ни о ком другом и от этого чувствовала себя счастливой. Квил общался с ней глазами, которые говорили, что она красива и желанна. И умна — тоже. Да!
 Квил был большой и суровый. В нем было сильно мужское начало. Габби вздрогнула, поймав себя на мысли, что постоянно думает о своем новом женихе. Даже когда мистер Брексби сидел рядом, она с трудом заставляла себя сосредоточиться.
 Мистер Брексби! Она тут же вспомнила о Кази.
 Ее долг — защитить его. Несомненно, компания интересовалась им гораздо больше, чем полагал отец. Это означало, что его план спрятать мальчика в Лондоне в конечном счете мог провалиться. Компания не прекратит поиски пока не установит его местонахождение. А если у них ничего не получится, эти люди посадят на трон подставное лицо и будут уверять, что это и есть принц.
 Несколько месяцев назад она придумала, как им помешать. Ее отец скривил губы, отнеся этот план к одной из ее очередных абсурдных идей. Вспоминая доверчивый взгляд Кази, Габби почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Если его заберут от миссис Мэлбрайт и насильно посадят на трон — страшно даже подумать, к чему это может привести. Как уберечь Кази, если ищейки уже напали на его след?
 Впрочем, выход есть. Попытка не пытка, а отец сейчас слишком далеко, чтобы посвящать его в свои планы.
 Габби встала и решительно прошла к письменному столу. Вынула из ящика чистый лист бумаги, заточила перо и начала писать. Чтобы привести в действие ее план, нужно сочинить четыре письма и как можно скорее отправить их в Индию.
 Люсьен стоял в дверях маленького домика, чувствуя, что не может совладать с языком — вещь более чем странная для речистого француза. Все знали, какой он был мастак говорить дамам комплименты.
 — Я пришел спросить, — выговорил он наконец, — не хотите ли вы пойти со мной на мюзикл? Тот вечер, проведенный вместе, доставил мне истинное удовольствие.
 — Как и мне, — пробормотала Эмили.
 Однако Люсьен не увидел на ее лице никаких следов этого самого удовольствия. И вдруг она решительно посмотрела ему в глаза.
 — Я должна поговорить с вами, мистер Бош. Вы уделите мне минуту?
 Люсьен с упавшим сердцем последовал за ней в гостиную и сел напротив.
 — Мистер Бош, к сожалению, я не смогу видеться с вами, — заявила она. — Я безмерно благодарна вам за то приглашение на бал к леди Фестер. И хотя я получила огромное наслаждение… — она запнулась, — это не должно войти в привычку. На мне дом и хозяйство, а теперь еще и Феба, за которую я в ответе.
 Люсьен покачал головой.
 — Неужели вы не видите, что это только на пользу вашему делу? — проговорил он, надеясь, что в его тоне не слышно мольбы. — Мне показалось, что посещение бала принесло вам пользу как журналисту.
 Эмили, потупясь, теребила перчатки.
 — Разве вам не понравилось? — добавил Люсьен, зная, что сейчас в его голосе звучит отчаяние.
 — О да! — Эмили подняла глаза. — Не просто понравилось — это было замечательно. Такое и во сне не приснится! Но повторение невозможно, мистер Бош. Я не принадлежу к этому миру, я — человек труда.
 — Но разве вы не…
 — Нет, — тихо, но твердо отрезала Эмили. — И еще раз нет.
 Люсьен открыл рот, чтобы продолжить, но она подняла руку.
 — Мистер Бош, я буду с вами откровенна. Я не могу позволить себе такую роскошь, как светская жизнь. Всю прошлую неделю, каждый вечер, мы с сестрой шили допоздна, чтобы закончить то платье, что было на мне.
 — Исключительное платье, — быстро подхватил Люсьен. — Меня удостоила чести самая элегантная женщина Лондона.
 Эмили покраснела.
 — Нет, — покачала она головой, — я не могу позволить себе подобных развлечений. Я должна заботиться о Фебе, равно как и о моей сестре. Одни вечерние перчатки уже наносят урон нашему бюджету. — Она встала и направилась к двери.
 Люсьену волей-неволей пришлось сделать то же. Он шел следом за ней, подавляя яростное желание выругать ее за несговорчивость. Но что он мог ей сказать? Предложить купить бальное платье? Этим он нанес бы ей оскорбление.
 — А впредь я могу заглядывать к вам? — робко спросил Люсьен, беря ее руку.
 У Эмили были самые искренние глаза, какие он только видел.
 — Если вы придете, — тихо ответила она, освобождая руку, — меня не будет дома.
 — Я очень сожалею о вашем решении. — Люсьен поклонился, чувствуя свинцовую тяжесть в груди.
 О том, как жалела об этом Эмили, знала только ее сестра. Эмили спустилась с лестницы и застала Луизу вытирающей слезы.
 — Ты отправила его?
 Эмили кивнула, и ее подбородок задрожал самым недостойным образом. Луиза вздохнула:
 — Зачем, Эмили? Почему ты отказываешь себе в удовольствии? Всего несколько вечеров! Ты определенно их заслужила!
 — Его намерения несерьезны, а у меня нет времени для легкомысленных поступков. Я должна думать о Фебе.
 — И о себе тоже!
 — Я слишком увлечена им, — призналась Эмили грустно.
 — Так в чем проблема?
 — Я не хочу становиться его… содержанкой.
 — Ты и не станешь, — заверила ее Луиза. — Почему ты лишаешь себя простых удовольствий, если есть такая возможность? Зачем отказываться от свободы действий, если он ее предлагает?
 — Затем, что я… боюсь.
 — Боишься — чего?
 — Что мне захочется стать его любовницей, — горько прошептала Эмили.
 — Да, проблема, — протянула Луиза после короткого молчания.
 У Эмили снова задрожал подбородок, но ей удалось справиться с собой.
 — Ты считаешь, что мои опасения лишены оснований?
 Луиза крепко ее обняла.
 — Отвлекись — вот что я тебе скажу. Сделай одну вещь для своей колонки.
 Эмили остановилась на лестнице.
 — Если ты честный журналист, — продолжала Луиза, — напиши в следующем номере: «На балу леди Фестер было много прекрасных туалетов, но лучший принадлежал одной молодой даме, сопровождаемой неким джентльменом, в прошлом французским графом».
 — Люсьен — маркиз, — поправила Эмили сестру и улыбнулась.




 Глава 12


 Проведя все утро в жестких тисках тревоги, Габби вконец извелась. Когда лучше сообщить Питеру? Или Квил пожелает сам объясниться с братом?
 К тому же ей не давали покоя мысли о судьбе принца. Она вдруг представила себе, как беспомощного Кази-Рао силой вырывают из рук миссис Мэлбрайт.
 Неожиданный приступ беспокойства все-таки привел к положительному результату. Укоренившееся в сознании унижение после вчерашнего конфуза отошло на второй план. Осталось лишь ощущение некоторого неудобства.
 Предсказание леди Сильвии относительно массового паломничества оправдалось полностью. В Индийской гостиной собралась толпа, хотя шел только первый час утренних визитов. Всем хотелось посмотреть на «модную леди в неприличном платье» или, если по-другому, на «неприличную леди в модном платье» — как кому больше нравилось,
 Софи, герцогиня Гизл, приехала раньше всех. При виде Габби в глазах у нее замелькали озорные искорки.
 — Я подумала, если я буду рядом с вами, мы сможем вместе принимать соболезнования. По-моему, нам следует предъявить претензии мадам Карем. Как вы считаете, Габби?
 Дамы вокруг отметили, с какой непосредственностью герцогиня обсуждает с мисс Дженингем щекотливый вопрос. Кое-кто, сверившись с собственным мнением, не преминул высказаться.
 — У этой модистки специфический вкус, — заявила какая-то тощая особа со злым лицом. — Лично я у нее ничего не шью. — Леди патетически возвела глаза к потолку. — И то, что лиф падает, безусловно, ее ошибка.
 — Да вы-то что так беспокоитесь, Амелия? — прокаркала леди Сильвия. — Вам с вашей фигурой это не грозит. Если платье даже и упадет, так не на что будет смотреть! — Леди Сильвия в очередной раз проявила себя выдающимся оппонентом, подтвердив, что способна снять голову с любого, кому достанет храбрости ханжески защищать приличия.
 Габби кивала и улыбалась, что-то вежливо бормотала и краснела, как только упоминали о лифах. И всякий раз у нее возникали спазмы в горле, когда открывалась дверь. Но Квил все не появлялся. Он вообще редко покидал свой кабинет до ужина. Может, сегодня он придет к обеду?
 — Ну что, девушка, жива? — засмеялась леди Сильвия, когда разошлись последние посетители. — Вы еще легко отделались. Скажите спасибо Софи Фоукс. Я же вам говорила, она молодец!
 Дверь снова отворилась. У Габби екнуло сердце. Из-за всех этих трудностей она чувствовала себя как в осажденной крепости, но думала только об одном — как ее ненасытно целовал Квил и как в горле у него застрял стон, когда…
 Она вдохнула поглубже — для большей смелости. Но это был не Квил, а Питер. Она с трудом представляла, как она посмотрит ему в глаза. Что он подумает о ней, когда обо всем узнает? Из-за нее он может оказаться в унизительном положении. Он представил ее обществу, своим друзьям как невесту, а она на следующий же день переметнулась к его брату!
 Габби испытывала страх. Ей хотелось умереть, но еще больше — оказаться в теплых руках Квила и спокойно подумать, как она могла совершить столь недостойный поступок. Почему она согласилась выйти замуж за брата своего жениха?
 Час от часу не легче — сначала ее будоражили воспоминания, а теперь наползала тоска.
 Квил вошел в столовую, когда все уже были в сборе. Из чего Габби заключила, что он еще не говорил с Питером. Однако к середине трапезы натянутые отношения между братьями стали настолько очевидны, что она переменила мнение.
 За столом зашел разговор о недавнем пожаре на Арджил-стрит, сгоревшей таверне и пострадавшей пивоварне, находившейся по соседству. Подозрения пали на одного рассерженного клиента, который требовал пирог с мясом, но не получил его.
 — В этой версии есть ряд спорных моментов, — заметила Габби. — Во-первых, маловероятно, что хозяин таверны стал бы отказывать в пироге, если тот человек махал перед ним факелом. Во-вторых, смущают мотивы. Зачем посетителю было сжигать все постройки? Что уж он вошел в такой раж из-за какого-то пирога? Проще было купить в другом месте. А хозяин мог бы не жадничать!
 Квил посмотрел на нее взглядом, более страстным и долгим, нежели предполагало простое согласие с ее логикой. Габби нахмурилась в ответ, предупреждая своего нового жениха, что нужно быть сдержаннее.
 Питер живо вступился за владельца таверны:
 — Очевидно, это был единственный оставшийся пирог, который он еще раньше пообещал сохранить для Уотча. Или, скорее, для его жены. — Он улыбнулся Габби, после чего добавил нараспев: — Мы не вправе осуждать того, кому предназначался пирог, ибо потребителем оказалась прекрасная дама.
 — Из-за прекрасной дамы сгорела Троя, — фыркнул Квил. — Тебя послушать — так целый Лондон потерять не жалко в угоду жене Уотча с ее аппетитом!
 — Хозяин таверны, видимо, ставил обещание даме выше меркантильных забот о всяких там ложках и плошках.
 Квил ответил брату такой насмешливой улыбкой, что Габби с опаской подумала, как бы дискуссия не переросла в семейную ссору. Но тут очень кстати появился Кодсуолл со следующим блюдом.
 После обеда Квил исчез так быстро, что Габби не успела его расспросить. Однако не было еще и пяти, как он заглянул в гостиную и фланирующей — да, именно такой — походкой подошел к Габби выяснить, не угодно ли ей прокатиться в Гайд-парк. Она была готова взреветь белугой и едва не выплеснула на него накопленное за день раздражение. Но вместо этого выдавила из себя «да» и пошла переодеваться.
 Квил с любопытством посмотрел ей вслед. Мисс, кажется, чем-то недовольна? Видимо, перепады настроения — ее природное свойство. То, что у привередливых особ именуется «повышенной чувствительностью».
 Питер мигом подскочил к нему и потянул его к окну, дабы их не слышала леди Сильвия.
 — Ну что, — жадно спросил он, — ты собираешься говорить с Габби?
 Квил посмотрел на брата сверху вниз.
 — Боже, что ты сделал со своими волосами? Напомадил что ли?
 — Я тебя спрашиваю, когда ты поговоришь с Габби? — Питер чуть не топнул ногой. — Ты должен был сделать это за завтраком. Из-за этого я слова не смею сказать весь день. Я уверен, она заметила мое неприличное поведение.
 — Я говорил с ней утром, — рассеянно протянул Квил, высматривая что-то за окном и стараясь казаться равнодушным. На самом деле внутри у него все кричало и пело. Габби, прекрасная, ненаглядная Габби, согласилась выйти за него замуж! За него, сморчка убогого. Молчуна, променявшего высшее общество на мир деляг. Но она не подозревала, какую невыгодную сделку заключила. Эти мысли глодали его весь день.
 — И что она сказала? — допытывался Питер. Теперь он почти кричал.
 — Обещала ответить сегодня, — буркнул Квил с такой небрежностью, будто не маялся полдня, будто самый важный в жизни разговор ничего для него не значил.
 — О Боже, все сорвалось! — застонал Питер, теребя пальцами локоны, на укладку которых Ренсибл потратил сорок пять минут. — Она тянет — стало быть, обдумывает, как деликатнее тебе отказать. Я так и знал! Она не примет твое предложение.
 — Утром все выглядело вполне… обнадеживающе, — пожал плечами Квил, выкорчевывая из сознания воспоминания о том, как она хрипло стонала на ковре у камина.
 — Я уверен, — продолжал Питер, не слушая брата, — это будет облечено в самую мягкую форму. Габби — добрая девушка. Я уже говорил, при определенных обстоятельствах мне была бы даже приятна ее компания. — Он сел, отрешенно глядя перед собой, — Я думаю, мне нужно просто преодолеть себя. Я не смогу жить в Америке. Они… у них там полно дикарей. Я женюсь на этой девушке. Во всяком случае, бесчестия она, кажется, избежала благодаря упавшему лифу леди Софи.
 Вдохновленный собственными речами, Питер выкарабкался из уныния. Он снова обратил свой взор на брата.
 — Ты не находишь немного странным тот казус, Квил? Платье леди Софи соскочило тотчас после лифа Габби?
 По мнению Квила, это было странно, но очевидно. В секретном списке Квила были две любимые женщины, и леди Софи стояла в нем под номером два. Правда, если уж быть точным, следовало еще отметить пунктиром фермершу Энни, его первое увлечение. С ней он перестал быть девственником. Воспоминания о событии пятнадцатилетней давности время от времени бередили ему душу.
 Квил оставил вопрос брата без ответа и только пожал плечами.
 Питер, привыкший к его молчанию, не придал этому значения.
 — Значит, Габби еще не ответила?
 Квил снова пожал плечами. Разумеется, Габби дала свое согласие, но тогда он еще не осознал, что его долг — обсудить с ней подробно, что ее ожидает в действительности. Муж, постоянно волочащий увечную ногу и благоухающий как кладовщик. Но самым больным вопросом оставались его мигрени.
 — Ну хорошо, подождем, — мрачно произнес Питер, направляясь к двери. — Дай мне знак за ужином. Можешь даже не говорить, просто подмигни. А за меня, как я сказал, не беспокойся — я решил принять свое горькое лекарство. Я женюсь на этой крошке.
 Появившийся в дверях Кодсуолл объявил:
 — Мисс Дженингем ждет вас, мистер Дьюленд.
 Квил покинул гостиную. Габби, плотно укутанная в темно-розовую накидку, в шляпке, под которую были убраны ее роскошные волосы, стоя в дверях, натягивала перчатки. Она бросила на Квила нетерпеливый взгляд. Определенно, у нее было дурное настроение.
 Двухколесный экипаж стоял у парадного входа. Квил помог ей подняться и сел сам. Махнул кучеру, отпуская его, взял вожжи.
 Габби вспомнила, как они с Фебой сидели в экипаже, когда Квил забрал их из порта. Странно, подумала она, насколько теперешние ощущения отличаются от прежних. Может, потому, что в тот раз она была без ума от Питера? Тогда она не замечала, что мускулистые бедра Квила занимают почти все сиденье, а сейчас… Она прочистила горло.
 — Квил, вы сказали Питеру о нашей помолвке?
 — Нет. Я решил сначала удостовериться, действительно ли вы хотите выйти за меня замуж.
 Как? Разве это не ясно?! Габби растерянно заморгала. Не она ли все утро каталась с ним по ковру как последняя…
 — Разве мы не договорились? — спросила она удивленно.
 — Я подумал, что разумнее обсудить еще раз, — ответил он, направляя двуколку в Гайд-парк.
 Габби задыхалась от бешенства. Он что, считает ее совсем тупой? Будто она не понимает, что это задний ход! Покувыркался на полу и засомневался, не порченый ли товар берет, как выразилась леди Сильвия. Нет, так легко ему это не сойдет!
 Обуздав свой гнев, Габби проговорила спокойным тоном:
 — И что именно вы хотите обсудить?
 — Я должен немного прояснить, какой из меня получится муж.
 Вот оно что! Он собирается сказать, что такая девушка заслуживает лучшего мужчины, и таким образом оправдать расторжение помолвки. Ничто не могло вызвать большей ярости, чем этот трусливый прием. Но в конце концов, она же ему не навязывалась. Нет так нет. Она с радостью выйдет замуж за Питера и опять почувствует себя счастливой!
 — Проясняйте, — разрешила она.
 — Габби, то, на что я трачу целый день, — неподобающее занятие для джентльмена, в частности моя инвестиционная деятельность. Отец готов предать меня анафеме за то, что я вообще чем-то занимаюсь.
 «Прекрасно! — возликовала Габби. — Этот довод не пройдет!»
 — Мой отец занимался экспортом в Нидерланды и Китай, — процедила она сквозь зубы, — и отдавал этому все свое время. И меня воспитывали в том же духе. Я не считаю, что джентльмен должен праздно слоняться по улицам от завтрака до обеда и от обеда до ужина.
 Квил молчал. Он все утро себе внушал, что нужно рассказать ей обо всех своих недугах. В том числе и о мигренях после близости с женщиной — если уж быть абсолютно честным.
 — И еще я хочу внести полную ясность в вопрос моего здоровья. — Сейчас он подходил к самому главному, и у нее появлялась реальная причина для расторжения помолвки. — Доктор Транкельштейн опасается, что хромота останется на всю жизнь, во всяком случае, будет возникать при усталости. Я не смогу танцевать. Кроме того, есть другие ограничения…
 Когда Габби обратила на него свои прекрасные глаза, он был поражен. В них горел огонь. Был ли это гнев? Несомненно, нет.
 — Ваша хромота не останавливает меня, Квил. — Габби не дала ему открыть рот. — И другие телесные последствия того злосчастного случая — тоже.
 «На, получи, противный упрямец! — торжествовала она. — Может, теперь ты замолчишь?» Но «противный упрямец» порывался продолжать. Тогда она подумала с некоторой болью:
 «Видно, и впрямь передумал».
 — Я обязан вас предупредить… — Габби снова прервала его.
 — Не нужно, Квил, — сказала она деланно-веселым тоном. — Я прекрасно понимаю, что вы решили меня… отвергнуть, и я предпочитаю это не обсуждать. В конце концов, на меня свалилось поистине ошеломляющее богатство. В данный момент у меня два жениха, и я могу делать выбор. Я буду вполне счастлива выйти замуж за Питера.
 Она взмахнула рукой, как бы желая сказать, что разговор окончен, но тут же сцепила пальцы. Во время ее короткой речи лицо Квила потемнело и в глазах появилось что-то такое, что заставило ее немного смягчиться.
 — По-вашему, я хочу расторгнуть нашу помолвку? — возмутился Квил. — Вы смеете меня в этом подозревать? — Габби кивнула.
 — Я никогда бы этого не сделал!
 Как это она так сплоховала? Габби вдруг осознала, что вновь оскорбила английскую добропорядочность. Джентльмен никогда не отвергнет леди — он сделает все, чтобы она сама ушла от него.
 — Квил, мы можем говорить друг с другом откровенно как друзья? — Габби положила ладонь ему на руку.
 Квил с некоторым недоумением уставился на руку в перчатке. Черт побери! Сейчас опять начнет тарахтеть, что у нее два жениха и ей не важно, за кого выходить замуж. Он решительно не хотел это слушать. У нее один жених — он. И он будет ее мужем! Совесть, истязавшая его весь день, замолчала. Габби принадлежит ему — и точка.
 Он хмуро посмотрел на свою невесту и рявкнул:
 — Говорите! — Габби в нерешительности кусала губу. Он выглядел таким же разгневанным, как Питер в тот вечер, когда она попыталась поцеловать его на людях. Приверженность английских джентльменов их кодексу правил приличия доходит до абсурда.
 — Поскольку мы с вами друзья, вы не должны притворяться. Я все понимаю. Если вы не хотите на мне жениться, не нужно изыскивать способы заставить меня отказаться от помолвки. Это все, о чем я вас прошу.
 Габби старалась говорить как можно рассудительнее и не замечала, как ноет ее сердце — она почувствует это позже. Пока нужно было защищать свое достоинство, если уж она оказалась в положении отверженной. К счастью, кроме леди Сильвии, никто не знал об этой помолвке, так как они с Квилом решили пока не оповещать своих утренних посетителей.
 Экипаж катил по аллее в северной части парка. Квил, потянув за вожжи, придержал резво бежавших лошадей. Когда они остановились, он молча привязал вожжи к передку коляски.
 Лучше бы поехать домой, думала Габби. Под ложечкой появилось тянущее, болезненное ощущение. Продолжать неприятный разговор больше не хотелось, и она выразила вслух свое желание слегка раздраженным тоном.
 Квил удовлетворенно взглянул на мирно стоящих жеребцов и повернулся к ней всем своим крупным телом. Их бедра соприкоснулись. Она покраснела, вспомнив, как бесстыдно льнула к нему утром. Стоит ли после этого удивляться, что у него пропала охота на ней жениться?
 Не услышав ответа на свою просьбу, Габби повторила:
 — Если вы не против, я бы хотела вернуться домой.
 Ближе к шести часам число экипажей на аллеях заметно возросло. Почтенная лондонская публика, во всяком случае, та ее часть, которая бравировала своим пренебрежением к холоду, отправлялась в парк себя показать и на других посмотреть. Габби с раскрасневшимися от ядреного зимнего воздуха щеками напоминала восхитительный яблочный пирог.
 Ей явно понравилась ее идея расторгнуть их помолвку. Квил это четко понимал, но не собирался отступать. Как бизнесмен он часто сталкивался с неудачами. Они закалили его волю. Сейчас ему ничего не стоило посадить ее одним махом к себе на колени и зацеловать так, чтобы она сама попросила жениться на ней. Но делать это прилюдно — значит, окончательно подорвать ее репутацию. Он этого не хотел. С ласками можно было подождать до вечера.
 Не утруждая себя объяснениями, Квил молча развязал вожжи и ловко вывел лошадей на окружную аллею. Габби судорожно сглотнула. В первый миг она подумала, что Квил не стал ее целовать только потому, что был еще слишком сердит. Но по-видимому, причина заключалась в другом. Он твердо помнил цель этой прогулки — он хотел вернуться свободным. Глядя на прядающие конские уши, она пыталась утешить свое несчастное сердце. У нее остается первый жених. Волей провидения она не успела отказать Питеру. Верно говорят: «Пока не распробуешь молоко, не спеши расставаться с деньгами». Теперь, когда ее второй жених «скис», она, по сути, ничего не потеряла. В то же время внутренний голос подсказывал ей, что нелогично и довольно глупо метаться между двумя мужчинами.
 В результате она пришла к выводу, что влюблена в Квила и ей безразлично, выйдет она замуж за Питера или нет. Ее мрачное настроение еще более усугубилось, когда она подумала, что Питер, вероятно, испытывает те же чувства, Габби плотно сжала губы, чтобы не разрыдаться. «Ты не заплачешь, — внушала она себе. — Вспомни, еще вчера ты была влюблена в Питера».
 Квил искоса взглянул на нее. Она с опаской озиралась, по сторонам, его настороженная Габби. Тогда он вспомнил, что Питер рассказывал о Патрике Фоуксе и леди Софи. В период жениховства герцог напрочь забывал о благовоспитанных манерах, и весь город был свидетелем его безумной влюбленности.
 Он свернул с аллеи и остановил лошадей.
 — Квил, я бы очень хотела вернуться в Дьюленд-Хаус!
 У его будущей жены так дрожал голос, что ему не оставалось ничего другого, как ее пожалеть.
 Управившись с вожжами, Квил повернулся к ней и стянул перчатки.
 Габби бросила взгляд на его руки, потом на лицо.
 Квил молча взял ее левую руку и принялся расстегивать маленькие перламутровые пуговки на запястье.
 Габби смотрела сверху на его взлохмаченные волосы. Что еще он задумал?
 Квил снял с нее перчатку, швырнул ее на пол и взялся за другую. Габби подняла глаза, но, поймав на себе взгляд проезжавшего в экипаже незнакомца, снова уставилась на голову Квила. Он швырнул на пол вторую перчатку. В прикосновении его голых пальцев была волнующая интимность.
 По-прежнему не говоря ни слова, он поднес ее руки к своим губам и запечатлел поцелуи на каждой ладони. Затем его губы стелющимся бархатом плавно двинулись к запястью. Она вздрогнула, чувствуя, как ноги внезапно захлестнуло теплом.
 Рука Квила легла на ее плечи и скользнула вдоль спины, оставляя за собой дорожку обожженных нервов. Габби слышала, как вздох застрял у него в горле в тот момент, когда его рука остановилась на двух округлостях. Он задержался там на мгновение и затем одним уверенным движением посадил ее к себе на колени.
 Когда Квил, дрожа, приблизился к ее рту, она, подчиняясь молчаливой команде, приоткрыла губы. Ее пальцы незаметно вплелись в его волосы и удерживали его голову на случай, если вдруг он попытается оборвать поцелуй. Она и не подозревала, что в этот самый момент целых четыре экипажа остановились около их двуколки и пассажиры с замиранием сердца прикидывают масштабы назревающего скандала.
 Квил отодвинулся наконец и хрипло прошептал:
 — Вы по-прежнему думаете, что я хочу отказаться от вас, дорогая моя Габби?
 Не находя слов, она коснулась его губ — легко, как перышко. Квил не стал продлевать свои муки. Широкой ладонью он рывком придвинул голову Габби к своим губам и так держал, покуда не насытился.
 Он отодвинулся от нее, задыхающейся, с бешено бьющимся сердцем, и повторил вопрос:
 — Вы все еще думаете, что я от вас отрекусь?
 — Нет, — выдохнула она.
 — Тогда давайте никогда к этому не возвращаться, — ворчливо приказал он и сорвал с нее шляпку.
 Буйные волосы Габби рассыпались вокруг лица. Он подставил руки под этот водопад, наслаждаясь их удивительной тяжестью.
 — Вы станете моей женой — не Питера! И не его невестой. Моей!
 — Хорошо бы, — прошептала Габби. — Я не хочу замуж да Питера, я хочу за вас, Квил.
 Совесть почти умолкла в нем, и он сам воззвал к тому многому, что от нее осталось.
 — И даже если я… — начал он.
 — И даже если по пути домой вы попадете под колеса экипажа.
 — Будем надеяться, этого не произойдет, — заключил диалог Квил.
 Его самообладание разбилось вдребезги, как хрупкое стекло, и он собирал его заново из мелких осколков. Сняв Габби с колен, он посадил ее обратно на сиденье. И только на миг задержал пальцы на пленительном изгибе ниже пояса.
 Габби подобрала шляпку и трясущимися руками надвинула на растрепавшиеся волосы.
 Квил, управляя лошадьми, бросил на нее короткий взгляд
 — Кажется, я поставил новое пятно на вашей репутации.
 — Я переживу, — отмахнулась Габби с ликованием в сердце. Она влюблена в Квила, а он влюблен в нее. И она выйдет на него замуж. За огромного, красивого, замечательного Квила! — Вы поговорите вечером с Питером?
 — Да.
 Когда они, объехав Пиккадилли, свернули на Сент-Джеймс-стрит, Габби подобрала с пола свои перчатки.
 — Я не думаю, что Питер будет так уж против, — протянула она задумчиво.
 Квил отвернулся будто невзначай.
 — Возможно, вы правы.




 Глава 13


 Квил помог Габби выйти из коляски. Тепло его потаенной улыбки грело ее до самых кончиков пальцев. Она как на крыльях взлетела наверх, чтобы переодеться к ужину. Маргарет немедленно взяла ее в оборот. Она считала блажью прогулки в открытом экипаже в зимнее время. В ответ на довольно неубедительные доводы своей хозяйки горничная хмурилась и приговаривала:
 — Таких смельчаков еще поискать! Теперь вы заболеете, как пить дать. Тем более что вы приехали из теплых краев. Вы только вообразите, что скажет мистер Питер! Вряд ли он захочет, чтобы вам прописали постель на ближайшие несколько недель.
 — А я не выйду замуж за Питера, — фыркнула Габби, помогая горничной расправиться с оставшимися шпильками. Маргарет даже рот открыла.
 — Как?!
 — Я решила выйти замуж за Эрскина.
 — О, это прекрасно! — радостно вскричала служанка. Ее глаза заблестели от возбуждения. — Вы станете виконтессой, а я вашей личной горничной! — Однако внезапно ее лицо погрустнело. — Если, конечно, вы меня оставите. А то, может, вы, как миссис Дьюленд, захотите нанять одну из накрахмаленных француженок вроде Стимпл? Она называет себя не горничной, a mademoiselle de service [13] .
 — Не бойся, Маргарет! — засмеялась Габби. — Ты будешь горничной виконтессы. Гм… и думаю, это время не за горами. Хотя я не желаю виконту ни болезни, ни чего похуже.
 — Конечно. И я тоже. — Маргарет вмиг отрезвела и принялась расчесывать густые кудри Габби. — Никто из слуг этого не желает. Мы все любим виконта. Какая несправедливость — умирать в чужом месте, а не в собственной постели!
 — Я не считаю, что виконт умирает, — испугалась Габби. — Мне кажется, его здоровье медленно улучшается.
 Маргарет покачала головой:
 — Нет, мисс. Когда случается один из таких приступов следующий уже стоит за углом. Так что виконту сейчас нужно быть дома. Не я одна так думаю — все.
 — Он непременно вернется, как только разрешат доктора, — пробормотала Габби, потрясенная услышанным. — И потом я уверена, ты ошибаешься насчет повторения приступа.
 Служанка только плотнее сомкнула губы, подтверждая этим незыблемость своих убеждений.
 Виконтесса оказалась легка на помине. Она приехала из Бата, когда все сидели за ужином. Питер избегал встречаться взглядом с Габби. Видимо, после возвращения из парка Квил известил брата, что тот больше не числится женихом. Поэтому Габби обрадовалась виконтессе. Может, ее появление немного скрасит тягостную обстановку.
 Однако радость быстро омрачилась неутешительными новостями. Похоже, Маргарет была права в своих пессимистических прогнозах. Китти сказала, что Терлоу большую часть времени пребывает в «спячке». Врачи называют это «ступор», и вывести виконта из этого состояния очень трудно. Так что надежд на выздоровление практически нет.
 Габби опустила глаза, размышляя, как предложить Китти свою поддержку. Питер обнимал мать за плечи. Его брат устроился отдельно от всех, возле камина. Чего Габби действительно хотелось — так это подойти к Квилу и взять его за руку. Но она продолжала сидеть на диване рядом с леди Сильвией.
 На этот раз Китти вела себя гораздо спокойнее. Во всяком случае, она рассказывала о муже без надрыва и слез.
 — Сколько ему осталось, Китти? — спросила леди Сильвия с нехарактерной для нее мягкостью в голосе. Китти подняла потухшие синие глаза.
 — Думаю, несколько дней, — обронила она в тишину комнаты.
 — Тебе и мальчикам нужно ехать к нему сегодня вечером, — подумав, произнесла леди Сильвия. Виконтесса повернулась к Габби.
 — Дорогая моя, мне ужасно жаль, что это несчастье произошло в первые недели вашего пребывания в Англии.
 — О, не думайте об этом, миледи! Я так вам сочувствую, и мне очень горько слышать… о несчастье с виконтом.
 — Вы прелестная девушка, Габби. Я уверена, вы будете для меня большим утешением.
 Несомненно, Китти уже смирилась с неминуемой смертью мужа. У Габби забилось сердце. Что, если там, в парке, Квил ее обманывал? Стараясь не думать об этом, она поднялась и подошла к нему.
 Когда она встала рядом, Квил посмотрел на нее, улыбнулся и обнял за плечи.
 — Мама, Габби не выйдет замуж за Питера, — провозгласил он. — Она выйдет замуж за меня.
 Габби покосилась на Питера. Нет, он не сердился. Он улыбался и добродушно кивал ей.
 На некоторое время недоумевающий взгляд Китти остановился на женихе с невестой. Затем глаза ее просветлели.
 — Я так рада за тебя, Квил! — воскликнула она. — И за вас, дорогая Габриэла. — Она поднялась и, подойдя к Габби, взяла ее руки в свои. — Я всегда жила надеждой, что мои дети смогут жениться по любви, как и я. — Она наклонилась и поцеловала свою будущую невестку. — Вдвойне приятно видеть вас в нашей семье. Добро пожаловать, милая, милая Габриэла!
 Затем Китти поцеловала старшего сына.
 — Скоро мы будем в трауре, Квил.
 — Я понимаю, мама, — вздохнул он. — Возможно, мы обвенчаемся завтра. Я постараюсь получить лицензию.
 — Да, мой дорогой. Это был бы наилучший вариант. — В глазах Китти появился влажный блеск, но голос оставался достаточно спокойным.
 Квил наклонился и поцеловал мать в щеку.
 Она моргнула, прогоняя слезы.
 — Извини, я не хочу показаться сентиментальной, но Терлоу наверняка был бы рад увидеть тебя и Габриэлу…
 — Хочешь, мы обвенчаемся в Бате? — предложил Квил.
 — О, это было бы очень почтительно с твоей стороны, — обрадовалась Китти. Одна ускользнувшая слезинка скатилась по ее щеке.
 — Мы с Габби так и сделаем, мама.
 Квил подвел мать к стулу, и в том, как она опустилась на него, было видно, насколько она измучена.
 Леди Сильвия взяла на себя руководство предстоящим мероприятием.
 — Пора собирать вещи, — заявила она и позвонила в колокольчик. — И нужно предупредить повара, а то он устроит истерику. Если мы планируем отправиться в полночь, нам необходимо перед этим поесть горячего.
 Когда появился Кодсуолл, леди Сильвия резким тоном передала распоряжения для слуг, а затем взялась за племянника.
 — Квил, тебе следует привести сюда Бейлбая Портеуса. Он ведь не только священник. Он еще и друг семьи. Ты договоришься с ним о лицензии без лишнего шума.
 Поездка в Бат заняла полночи. Разговаривали мало. Карету потряхивало на неровной дороге. Габби, прикорнувшая на плече у Квила, наконец задремала.
 На следующее утро все уже было готово к венчанию.
 Габби выбрала самое скромное из платьев мадам Карем.
 Маргарет придумала для церемонии специальный фасон прически, но самое удивительное — где-то раздобыла фату. Габби не предполагала, что в данной ситуации можно думать о подобных мелочах.
 — Где ты ее достала? — удивилась она, рассматривая в зеркале прекрасный газовый лоскут, расшитый белыми цветами.
 — Мистер привез вчера от мадам Карем, — улыбнулась Маргарет, ловко пришпиливая фату. Габби улыбнулась, вспомнив вчерашний вечер, когда Квил исчез сразу после вечернего разговора. Пока остальные в мрачном молчании готовились к дороге, он не только добыл специальную лицензию, но и позаботился о самом венчании.
 Фата доставала ей до лопаток. Маргарет приладила ее так, чтобы она ниспадала сзади изящными волнами. Через несколько минут к ним присоединилась леди Сильвия. Венчание пришлось устраивать в спальне умирающего, на верхнем этаже гостиницы. Габби чувствовала себя довольно неловко, стоя в двух шагах от кровати виконта, и старалась не смотреть туда. Учитывая, что они даже ни разу не виделись, ей казалось очень странным находиться в его комнате.
 Молодой священник подошел благословить больного. Квил встал рядом с ним. Габби вздрогнула. Она не могла отрешиться от мысли, что в преддверии венчания этот ритуал является не вполне нормальным. Не таким представляла она себе этот день. Перед мысленным взором предстала нафантазированная до мельчайших деталей картина. Габби увидела огромную церковь, себя, идущую между рядами к Питеру, и его карие глаза, в которых светится обожание.
 Она грустно вздохнула. Сегодня утром Квил только раз взглянул в ее сторону. Не считая вчерашнего вечера, когда он привлек ее к себе на плечо в карете, их отношения не выходили за рамки простого знакомства.
 Лицо Квила выражало глубокое горе, глаза потемнели. Усталость сказывалась на его ноге — он заметно хромал. Габби жаждала помочь ему, но не знала, как это сделать. Чутье подсказывало, что сейчас не следовало к нему приближаться. Это время показалось ей нескончаемым.
 Наконец священник подошел к ней и поклонился. Он выглядел очень бледным и напряженным.
 — Мисс Дженингем, меня зовут мистер Мор. Я готов приступить к венчанию.
 Такого необычного венчания не было, наверное, до сих пор ни у кого.
 Китти с Питером тоже подошли к кровати виконта. Леди Сильвия осталась сидеть в стороне, рядом с его врачом.
 Габби с Квилом и священником стояли по одну сторону кровати, Питер с матерью — по другую. Китти сжимала в ладонях вялую руку мужа.
 — Мы должны пройти чуть вперед, — сказал Квил не грубо и не вежливо — вообще без каких бы то ни было эмоций.
 Габби положила пальцы поверх его руки.
 — Квил, — произнесла она полушепотом.
 — Что?
 — Вы представите меня вашему отцу? — спросила она неловко. — Он сейчас… — Голос ее задрожал.
 — Конечно, — учтиво поклонился Квил и посторонился, чтобы она могла видеть виконта.
 Сходство между ним и старшим сыном было бесспорно. Виконт тоже был высоким человеком, с такими же, как у Квила, темными ресницами, выделяющимися на фоне бледных впалых щек. Смерть извещала о себе белым саваном, опустившимся на его лицо. Вместе с тем казалось, что человек спит мирным сном — так беззвучно было его дыхание и почти незаметно вздымалась грудь.
 Квил встал перед отцом:
 — Отец, я хочу представить тебе Габриэлу Дженингем. Я собираюсь на ней жениться.
 Спящий ничего не ответил.
 Китти приложила руку к его щеке и, помолчав, произнесла:
 — Возможно, Терлоу слышит нас. Рано утром я рассказывала ему о венчании. — Она наклонилась и нежно позвала: — Дорогой…
 Веки задрожали, и виконт открыл глаза. Он поймал взглядом жену, стоящую у кровати, и что-то тихо пробормотал,
 — Что ты сказал, дорогой?
 — Несравненная… любимая Китти, — вполне внятно проговорил виконт.
 У Габби на глаза навернулись слезы. Она протянула руку и легко коснулась виконта.
 — Очень приятно познакомиться с вами, сэр.
 — Милостивые и горячо любимые наши, — начал мягким голосом мистер Mop, — мы собрались здесь, чтобы перед лицом Бога и семьи соединить этого мужчину и эту женщину узами законного брака…
 Квил взял руку Габби большой теплой рукой. Она подняла глаза и стиснула его пальцы, как протянутый спасательный канат.
 — Решаясь на этот шаг, все участвующие стороны, — продолжал мистер Mop, — сознают, что брак не может заключаться необдуманно, легковесно и безответственно, ибо назначение его не в удовлетворении плотских инстинктов. В отличие от животных, которые лишены разума, для человека это священный союз, и он вступает в него благоговейно, осознанно и трезво, при свидетельстве Бога.
 Квил набрал в легкие побольше воздуха, до сих пор не осознав реальности происходящего. Он, Эрскин Дьюленд, женится на Габриэле Дженингем! Трудно поверить, что он вообще женится. Но все вокруг подтверждало это: и недвижное тело отца по правую руку, и мистер Мор, говорящий о первородном грехе, и мать, держащая руку отца у своей щеки. Но больше всего — Габби, уже почти жена.
 В ее коньячных глазах, которые он так любил, застыло горе. Она скорбела о человеке, которого никогда не знала. Ее роскошные волосы были закрыты фатой, напоминающей невесомое облачко.
 — Я, Эрскин Мэтью Клавдий Дьюленд, — повторял Квил за священником, — беру тебя, Габриэлу Элизабет Дженингем, в жены. С этого дня и впредь обязуюсь быть верным супругом, вне зависимости от богатств твоих или бедности, лучшего или худшего…
 Слушая его голос, Габби видела будто в тумане, как виконтесса баюкает руку мужа у щеки и как по другую сторону кровати криво улыбается Питер. Постепенно комната сузилась до предела — в ней не осталось ничего, кроме бездонных зеленых глаз Квила и его сильных рук. Габби держала их крепко.
 — В здоровье ли, в болезни ли, — четко произнесла она, — я буду любить и лелеять моего мужа, повиноваться ему и до смерти исполнять свой долг, согласно священному повелению Бога. И в этом даю свою клятву.
 Квил улыбнулся, и улыбка его долетела до сердца Габби. Он взял ее руку и надел кольцо на безымянный палец.
 — Даря это свадебное кольцо, поклоняюсь тебе всем телом и всеми богатствами, которыми я владею.
 Виконтесса беззвучно рыдала по другую сторону кровати. Габби тяжело сглотнула.
 Мистер Мор положил руку поверх двух соединенных рук.
 — Объявляю вас мужем и женой. — Квил шагнул к новобрачной, приподнял ее подбородок и наклонился. Их губы встретились. Обычно, прикасаясь к Габби, он впадал в лихорадочный дурман. На это раз все, было иначе — он испытал сладость обладания.
 Габби прильнула к нему, обвив руками его шею. В триумфальном экстазе Квил забыл обо всем на свете.
 Он добился ее и женился на ней! Она теперь всецело принадлежала ему, эта очаровательная нескладеха Габби. Его жена.
 Секунду спустя к ней устремилась Китти, заключив ее в свои душистые объятия.
 — Я так счастлива, дорогая! Желаю вам всего наилучшего, Габриэла. И Терлоу пожелал бы вам того же. То есть он и желает. Я вполне уверена, он понимает, что здесь происходит.
 — Мама… — позвал ее Квил. Он по-прежнему стоял в изголовье кровати.
 Глаза виконта были закрыты, руки расслаблены. Габби подумала, что он снова уснул. Но когда Квил поднял руку отца и затем бережно положил ее на покрывало, вперед вышел мистер Мор.
 — С Богом. — Китти прошептала:
 — О, Терлоу… Нет, нет!
 Питер, обойдя вокруг кровати, обнял мать. Габби отошла к соседнему стулу, на котором сидела леди Сильвия.
 Видимо, супружеские клятвы меняют характер человека, размышляла Габби спустя некоторое время.
 Отчасти ей было приятно сознавать, что Квил мог войти к ней в любую минуту. Он имел на это полное право. И ее не смущало, что сейчас на ней не было ничего, кроме нижнего белья, поскольку в данный момент с нее снимали мерки для траурной одежды. По этому случаю специально пригласили портниху.
 В то же время не хотелось думать о совпадении двух событий. Венчание и смерть так же не сочетались между собой, как белое и черное, радость и печаль. От подобных мыслей рукой подать до суеверия, подумала Габби. Тем более с ее воображением.
 Отец часто называл предрассудки отравой нецивилизованных культур. Она старалась об этом не забывать, но на практике все получалось наоборот.
 Неожиданно в спальню заглянул Квил. Он внес в комнату свое массивное тело, будто не видел в этом ничего необычного. И тогда Габби реально осознала, как круто изменилась ее жизнь.
 Квил, с абсолютно непроницаемым лицом, прошелся взглядом по ее телу. Его глаза остановились на портнихе, царапавшей для себя какие-то заметки. Затем переместились на Маргарет, стоявшую с платьем хозяйки.
 Он резко тряхнул головой. Горничная тотчас дернула за руку портниху.
 Квил прошел на середину комнаты, прежде чем Габби успела что-либо сказать. Она стояла перед ним в одной сорочке.




 Глава 14


 «Неужели он хочет прямо сейчас, в два часа дня?» — испугалась Габби. Правда, когда он целовал ее на ковре в библиотеке, было всего восемь утра. Горячий жар от щек быстро распространялся по телу.
 Видимо, Квил и впрямь собирался немедленно заявить о своих супружеских правах. Она слышала от служанок о нетерпеливости новоиспеченных супругов. Говорили, что после свадьбы они три дня не дают своим женам встать с постели. Некоторые мужчины даже в церкви, во время церемонии, не отнимают рук от своих невест. Габби всегда с упоением слушала подобные рассказы, понимая, что по неопытности упускает некоторые детали важного таинства. Теперь она могла познать их на собственном опыте.
 Пока ее муж выпроваживал женщин, она стояла неподвижно и наблюдала. И все в ней разом проснулось, каждая клеточка заговорила вдруг живым языком, вспомнив прикосновения пальцев и губ Квила, медленные, долгие поцелуи.
 На самом деле он думал сейчас совсем о другом.
 Идя к ней, он собирался только побеседовать. Он хотел деликатно и доходчиво рассказать ей о брачных отношениях, предупредить ее, что с этим придется подождать. Иначе головная боль превратит его в усохшую ореховую скорлупу и ему не останется ничего другого, кроме как лежать в запомненной комнате с влажной салфеткой на глазах. Из-за этого он может пропустить похороны.
 «Теперь ты никуда не денешься, — повторял Квил еще в коридоре, — Дело сделано, она вышла за тебя замуж и дала клятву». По всей вероятности он исполнит свои супружеские обязанности через месяц. Может чуть раньше, но в любом случае после похорон отца, когда они вернутся в Лондон. Квила передернуло. Они с отцом никогда не были близки. С годами, а после того несчастья особенно, отчуждение возросло. Виконт не желал скрывать своих чувств к сыну-калеке и отношения к его дилетантским занятиям коммерцией. Он стыдился, что позволил своему наследнику ввязаться в недостойную джентльмена деятельность. Но все же Терлоу был его отцом. Мысль, прорезавшая мозг, отозвалась жгучей болью в висках и сковала позвоночник.
 Но сейчас перед ним стояла важная задача — не отступать от принятого плана. Разумеется, Габби может и впредь нести чепуху о любви и телах и тому подобном. Только пусть она делает это в разумных пределах, а он сам будет помалкивать. Отныне она его жена, и надобность в фальши отпадает. Честность во все времена оказывалась полезнее.
 И когда, углубившись эти самонадеянные рассуждения, Квил вошел к Габби он почувствовал себя беспомощным, как утопающий. На ней ничего не было, на его жене. Ничего, кроме лоскута хлопка.
 За окном виднелись редеющие серые облака. Брызги солнца сквозь отдельные голубые прогалины падали на сорочку, превращая ее в прозрачную вуаль. Под ней ясно, словно выписанные чернилами, вырисовывались контуры женского тела. Квил различал округлые бедра, тонкую талию и взмывающий вверх от ребер изгиб, возле хрупкой ключицы плавно переходящий в линию шеи.
 Он оглядывал Габби с головы до ног, от блестящих волос до носов ее шелковых туфель, как ценитель, выбирающий для покупки статуэтку из тончайшего китайского фарфора. И от восхищения не находил слов.
 — Квил!
 До него не сразу дошел ее взволнованный голос. Она стояла перед ним, крепко прижав к груди руки.
 Самообладание, выработавшееся за пять лет борьбы с недугами, не подвело его и на сей раз.
 Квил никогда не шел на поводу у тела, даже в вопросах эротического удовольствия, и поэтому с трудом удержался на ногах. Как близок он был к тому, чтобы пасть перед ней на колени, послав ко всем чертям свои головные боли! Но он сдержался, лишь небрежно кивнул и прошел мимо нее к камину.
 Квил сел в кресло и, вытянув ноги, задумчиво уставился на сапоги, будто в теле не было огня, будто каждая жилка не напрягалась от желания рвануть к себе свою полуобнаженную жену. Заключить в объятия и овладеть ею без церемоний, ни о чем не думая. Взять ее прямо здесь — на ковре, на кровати, в кресле! И повторять это вновь и вновь, до полного насыщения, пока не утихнет нестерпимое желание, пока он снова не станет тем, кто он есть, — спокойным и умеющим владеть собой человеком. Человеком, чьи умеренные эмоции четко разделятся на две категории: одна — «супружеский долг», другая — «сыновнее уважение». Сыновнее уважение… Он опять чуть не забыл о похоронах.
 Когда он отвлекся, Габби метнулась за своим халатом. Нещадно стучащее сердце заныло в предчувствии. Если она не обманывается, он собирается взять ее прямо здесь, на полу.
 Вряд ли он откажется от задуманного, сказала она себе. Вообще это вполне естественно между мужчиной и женщиной. Все этим занимаются, но в подобающее время и в подобающем месте — в своих кроватях, под одеялом, в темноте, а не средь бела дня.
 Габби потянула за концы кушака и, подпоясавшись потуже, устроилась в кресле напротив мужа. Квил, сидевший в расслабленной позе, был необычайно соблазнителен. Воспользовавшись тем, что он занят своими мыслями, она не сводила с него глаз. Когда он наклонил голову, несколько прядей свесились ему на лоб, и там, где на них попадали солнечные зайчики, появлялись красноватые отблески. Она перевела взгляд на его руки. Эти пальцы творили удивительные вещи, когда он в кабинете просил ее выйти за него замуж. От приятных воспоминаний у нее задрожали коленки.
 Габби покраснела и слегка поерзала в кресле. Вместе с усиливающимся смущением она испытывала постыдное желание — ей хотелось, чтобы Квил снова посмотрел на нее.
 Но когда он поднял на нее взгляд, в его глазах не было того грешного вожделения, которое иногда появлялось в них. Сейчас его глаза были тусклые и немые.
 — Нам нужно побеседовать, прежде чем мы… — Он сделал паузу и откашлялся. — Словом, сначала необходимо кое-что уточнить… Я имею в виду наш брак.
 Квил стиснул зубы. Это прозвучало ужасно глупо. Неудивительно, что Габби смотрела на него с таким изумлением.
 — Я хотел сказать, — продолжил он, — что мы должны быть честными друг с другом.
 Габби молча кивнула. Разговоры о честности не предвещали ничего хорошего. У нее защемило сердце. Она отчаянно напрягала ум, теряясь в догадках. По-видимому, Квил жалеет, что женился на ней. О, зачем она надела такую тонкую сорочку! Наверное, ему не понравились ее бедра, когда он увидел ее полураздетой. Или…
 — Сейчас говорю я, дорогая. Потом выскажешься ты, и я приму твой ответ хладнокровно. В конце концов, брак — это союз на долгие годы.
 О чем он? Габби, ничего не понимая, насупилась.
 А Квил продолжал разглагольствовать.
 Он говорил о раздельных комнатах и этике супружеских отношений.
 Габби уже нисколько не сомневалась в правильности своих предположений. С минуту она смотрела на него, открыв рот, потом выкрикнула:
 — Нет!
 Квил удивленно поднял бровь.
 — Габби, я не предполагал, что ты так жаждешь этого. Я предпочел бы спать один, учитывая, что впереди похороны отца. Но если ты настаиваешь…
 — Нет. — Разумеется, она не жаждала этого в такой степени. — Я не возражаю. — Из-за отсутствия опыта едва ли она могла добавить что-то или высказать какие бы то ни было замечания.
 Она чувствовала себя униженной. Ее бросило в жар, будто на нее вылили ведро кипятка. Она снова открыла рот, но не могла найти слов. Квил призывал ее быть честными друг с другом. Но как можно быть честной в таких вещах, о которых не говорят вслух? Квил, видимо, не испытывает того, что испытывает сейчас она. Если он не обнимет ее, она задохнется, как рыба, выброшенная на сушу. Сегодня ей точно не уснуть. Когда он сказал «поклоняюсь тебе всем телом», в ней пробудилось неведомое чувство, от которого участился пульс и в теле возникла вибрация. И это усиливалось всякий раз, когда она смотрела на Квила, на его совершенное тело, излучающее мощную энергию.
 — Но я подумала, что ты…
 Габби не могла продолжать. Ее душили спазмы, и слова застревали в горле. Никогда еще она не была так растерянна. Квил хотел отложить брачную ночь до возвращения в Лондон после похорон. Что же тут непонятного! Ее отец, слава Богу, жив, но если б он умер, хотелось бы ей в канун похорон заниматься… тем, о чем сейчас шел разговор? Вряд ли.
 Она понурилась.
 — Квил, мне очень стыдно. С моей стороны это было неуважением к виконту и к твоим чувствам. Я не хотела их оскорбить. — Подступающие слезы мешали ей подбирать нужные слова. — Прости меня, Квил. Ты не думай, что я не сопереживаю тебе и твоим родным. Просто у нас с отцом никогда не было… слишком теплых отношений. Тебе, должно быть, сейчас очень сильно недостает отца. Мне следовало помнить об этом. Собственно, я и не забывала о твоем горе, я только… — Ее шепот был едва слышен.
 Горе? Квил задумался. Он смотрел на бледную кожу ее запястья, не рискуя поднять глаза на лицо и винно-красные губы. То, что он испытывает сейчас, — вот это, вероятно, горе.
 Как жестоко устроен мир! Квил редко ощущал это так остро, как в эти минуты. Он, Эрскин Дьюленд, нет — теперь виконт Дьюленд, не может делить ложе со своей новобрачной, когда и где ему нравится! Разве это справедливо? Непривычная боль обволакивала сердце. Только Габби от этого ничуть не легче, думал он. Это не избавит ее от недоумения и разочарования. А она, конечно, разочарована. И трех часов не прошло после венчания, а он успел ее разочаровать.
 Он попытался отогнать неприятные воспоминания. За последние пять лет он тысячу раз разочаровывал отца, начиная с первых минут того несчастья. «Дьюленды никогда не прикидывались немощными, — звучал в ушах гневный голос виконта. — Где твоя сила воли, мужчина? Встань!» А он не мог. Память до сих пор хранила паническое ощущение катастрофы. Он хотел подняться, но его ждала новая неудача. Попробовал еще — и снова крах. И все же он не сдавался даже после ухода отца. Но ничего не добился, кроме еще большего унижения, когда под конец упал с постели. Проползав несколько часов на полу, он обмочился, так как не смог дотянуться до горшка. А шнур был высоко. Так и лежал он несколько часов в луже, как беспомощный новорожденный, пока камердинер не заглянул в его комнату.
 С воспоминаниями в душу хлынул бесполезный гнев — поздно, отец уже мертв.
 Квилу стало совсем худо. Он не попадет ни на какие похороны, если сейчас сделает то, к чему призывает ее взгляд и растерянная дрожь губ.
 Подумав об этом, он сделался тверд как камень. Наслаждение никуда не уйдет — теперь Габби его жена. Зато мать, если он сотворит себе мигрень и не придет на похороны, никогда его не простит.
 — Возможно, это и к лучшему, — пожал он плечами. — В конце концов, мы еще толком не узнали друг друга. К тому же в первый раз для девушек это довольно болезненная процедура. Надеюсь, ты знаешь об этом, Габби?
 Она судорожно сглотнула и прошептала:
 — Нет, я не знала. — Румянец на ее лице, еще не успев поблекнуть, вспыхнул снова.
 Горечь воспоминаний сменилась раздражением. Если она его жена, так он должен ублажать ее по первому зову? «Черт подери, кто я — человек или жеребец?» — с досадой подумал Квил. Она вполне может подождать до возвращения в Лондон. И пусть привыкает к тому, что этого не будет по нескольку недель. У него слишком много работы, чтобы маяться мигренью чаще чем раз в месяц.
 Сдерживая возмущение, он встал и прошел на другую половину комнаты. Он был доволен своим самообладанием, что подтверждал его поднятый подбородок. Позволить себе интимность в считанные часы после смерти отца было бы весьма неразумно.
 Возле кровати, где Габби спала этой ночью, он круто повернулся. В гневе он был безжалостно-жестоким. — Я понимаю, ты очень страстная женщина, Габби, — бросил он, не утруждаясь взглянуть на нее. Но так как мы договорились быть честными, позволь мне сказать правду. Я не потерплю, если ты станешь смотреть овечьими глазами на кого-то, кроме меня.
 — Я не буду, — пробормотала она, едва дыша от испуга. Судя по всему, Квил принимал ее за распутницу, которой невмоготу ждать окончания похорон.
 — Что ты сказала? Я не расслышал. — Квил рассматривал камин, водя пальцем по полированному красному дереву.
 — Я не буду ни на кого смотреть, — повторила Габби.
 — Правильно. Тогда, я думаю, мы достигнем понимания. — Он снова повернулся кругом. — И в таком случае предлагаю сделать так, как мы договорились вначале.
 В комнате повисла тишина. Но вскоре Габби нарушила ее глубоким прерывистым вздохом. Квил собирался уходить — она не могла этого позволить. Может, она и не так хорошо знает своего мужа, как он только что подчеркнул, но этот ледяной тон казался ей противоестественным.
 — Подожди!
 Ее голос был почти криком.
 Квил, уже взявшийся за дверную ручку, обернулся.
 — Что? Говори, Габби. У меня много дел. Нужно заниматься похоронами.
 Она встала и пошла к нему, преодолевая дрожь в коленях. Остановилась на волосок от него и положила руки ему на грудь, распластывая пальцы на теплой поверхности.
 — Мы еще не обо всем поговорили. — Она смотрела ему в глаза, не обращая внимания на боль под ложечкой. — Нет, — покачала она головой, когда Квил открыл рот, чтобы возразить. — Я не о том, что ты думаешь. У меня нет возражений против твоего плана. — Она изогнула губы в чуть заметной усмешке. — Я не сирена, чтобы заманивать тебя в постель, когда ум твой рассеян горем. — Она умолкла.
 Квил ничего не говорил, только смотрел на нее сумрачным взглядом.
 — Иногда человеку легче перенести горе, — продолжала Габби, опустив глаза и покручивая серебряную пуговицу на его сюртуке, — если он поделится с другим человеком. Ты вправе усомниться, что я испытываю ту же боль. И это естественно — мой отец еще жив. Но я пережила ужасную потерю в детстве. У меня был друг, Джохар, которого я очень любила. После того как он умер…
 Да, он умер от холеры. Это Квил уже слышал, а слушать дальше он просто не мог. Она стояла слишком близко, и он утратил способность разумно мыслить. От ее нежной кожи на него наплывал запах жасмина — обещание удовольствия.
 — Мы с тобой поженились, Квил, и важно, чтобы мы разговаривали друг с другом без гнева. А когда мы вступим в супружеские отношения — не имеет значения. — Сладкозвучный голос Габби был полон искренности. Черт побери, опять туда же! Сколько можно напоминать о супружестве? Квил свирепо тряхнул головой.
 — Когда человек в гневе, он и выражается соответственно, — упрямо подчеркнул он.
 — Лучше оставить гнев там, где он возник. — Прекрасные карие глаза Габби лучились симпатией. — Ведь на самом деле ты не сердишься на меня, Квил. И все же разговариваешь со мной так, будто я сделала что-то недостойное.
 Он чувствовал себя пятилетним мальчуганом, которого няня заставляет признать свою ошибку. По логике вещей ему следовало это сделать.
 — Вероятно, ты права. Я не должен был так разговаривать с тобой. Извини меня, Габби.
 Когда он отступил и ее руки упали с его груди, сразу стало холодно и неуютно. Он поклонился.
 — Еще раз примите мои извинения, мадам.
 — Мадам? — встревожилась Габби. — Почему ты так меня называешь? — Она растерянно кусала нижнюю губу, делая ее похожей на спелую вишню.
 — Ты и есть мадам. — Квил пожал плечами, тщетно пытаясь вернуть себе самообладание. — Теперь ты виконтесса Дьюленд.
 — Да, — кивнула Габби. — Но тебе нет нужды так обращаться ко мне.
 — Хорошо. — Он снова пожал плечами. — Теперь мы достаточно поговорили? — Он попятился к двери, отыскивая за спиной ручку.
 Габби замялась. Опять осечка. Ну как его разговорить? Нужно попытаться еще. Не зря отец называл ее упрямой.
 — Нет, мы не обо всем поговорили, — заявила она с вызовом. Повернулась и села на край кровати, стараясь не смотреть на мужа. — Было бы невежливо с его стороны уйти, не попрощавшись надлежащим образом.
 Квил невольно заулыбался. А она упорная, его женушка. Она не собирается отпускать его так просто. Самолюбия и спеси — как у мужчины!
 Он пошел к ней, постукивая сапогами по деревянному полу. С минуту он стоял рядом, поглядывая сверху, затем присел на край кровати. Рациональное начало его «я» пыталось его удержать, но кто же будет его слушать?
 Из ее глаз буквально лилось сочувствие. Квил подавил раздражение. Он терпеть не мог, когда его жалели. Но в данном случае это была его жена. Она, вероятно, будет жалеть его до конца жизни, когда откроет последствия его травмы. Тут уж ничего не поделаешь.
 — Я не люблю, когда меня жалеют, — пробурчал он, не сдержавшись.
 Габби смотрела на него с недоумением.
 — Это совершенно естественное чувство. У тебя умер отец, которого ты любил. Как же я могу не огорчаться вместе с тобой, если ты потерял столь дорогого тебе человека?
 Квил не знал, что ответить.
 Через минуту она снова заговорила:
 — Квил, тебе нужно начать разговаривать. Не объясняться же нам всю жизнь на пальцах!
 — Я буду счастлив слушать, как разговариваешь ты, — хмыкнул он и тут же подумал, что шутка вышла довольно плоской.
 — Какой смысл разговаривать с самой собой? — фыркнула Габби. — Я предпочла бы слышать твои ответы. Отчего у тебя такое отвратительное настроение?
 Он ничего не сказал.
 — Я прихожу к выводу, — продолжала Габби с легким раздражением, — что ты и впрямь хочешь выставить меня распутной соблазнительницей. А ты совсем невинный паренек из деревни?
 Квил повернул голову.
 — Я-то? — сказал он с искренним простодушием. — Конечно, нет!
 — А получается, что да! — рассердилась Габби. — Я чувствую себя в некотором роде… одной из тех девок, что пристают к мужчинам на улице.
 — Габби, что ты знаешь об уличных девках?
 — Очень мало. И ты это прекрасно понимаешь. Но если ты видишь, как я неопытна в подобных делах, зачем ты пытался возбуждать во мне такие… неприличные чувства? Это было нехорошо с твоей стороны.
 Черт побери! Глаза Квила отражали происходящую в нем борьбу раскаяния и шока.
 — Габби, — выговорил он наконец, — ты всегда выкладываешь все, что у тебя на уме?
 — Говорить правду — все равно что пристыдить дьявола. Так считает мой отец.
 — Извини, я не хотел заставлять тебя испытывать неприличные чувства. — Исподволь прощупав почву, Квил приближался к главному вопросу. — Меня мучает совесть, что я… что мы не будем спать вместе, пока не пройдут похороны. О проклятие… — простонал он. — Габби, я должен сказать тебе кое-что.
 Она положила ладонь на его руку, лежавшую между ними на стеганом одеяле. Квил посмотрел на ее руку, затем переплел их пальцы и держал ее крепко.
 — Я бы прямо сейчас упал в эту постель, и весь мир рухнул бы вместе с нами, — произнес он хриплым шепотом. — Но я не могу доставить тебе удовольствие, Габби.
 После короткого молчания она спросила;
 — Почему?
 — Почему? — Квил отрывисто хохотнул. — Потому что я обманул тебя с этим браком, и ты вправе его расторгнуть. — На его стиснутых челюстях выступили желваки.
 Габби побледнела.
 — Квил, ты не можешь… осуществлять брачные отношения?
 — Если бы… — с горечью проговорил он. — Совсем наоборот. Иначе бы я не чувствовал себя буридановым ослом.
 — Я не понимаю, — растерялась Габби. Пальцы Квила вжимали ее так сильно, что она с трудом терпела боль. — Как это? Почему ты не можешь, Квил?
 Ей вдруг стало жарко. Повергнутый в смятение ум искал объяснений, и каждое было не из приятных. Может, все дело в отсутствии желания? Она слышала об этом от служанок.
 Если женщина недостаточно привлекательна для мужчины, он не сможет выполнять свои обязанности.
 Квил ничего не отвечал. Возможно, не хотел оскорблять ее чувств?
 Габби осторожно кашлянула.
 — Квил, это как-то связано со мной? Если так, то тебе не нужно скрывать… — Ей хотелось и не хотелось узнать правду. В груди возникла тупая боль, и казалось, что сердце сейчас разорвется на мелкие осколки. Видимо, ее отец был прав, когда взывал к небу, прося послать мужчину, который согласился бы жениться на ней заочно.
 — К тебе это не имеет никакого отношения, — мрачно проговорил Квил. — Габби, я порывался сказать тебе правду, прежде чем мы поженимся. Дело в том, что я не вполне оправился после того несчастного случая.
 — О, Квил… — вздохнула она.
 — Конечно, я могу… — произнес он сухо и как-то скорбно. — В этом смысле все в порядке, но потом каждый раз бывают последствия.
 — Последствия? — как эхо повторила Габби. Как ни странно, но на душе у нее полегчало.
 — Некоторые люди относят это к разряду каприза. Ты когда-нибудь слышала о мигренях, Габби?
 — Нет, — подумав, качнула она головой.
 — Это разновидность головной боли — жестокой боли, да еще с тошнотой и рвотой. Приступ продолжается от трех до пяти дней, и все это время я лежу пластом.
 — И ничего нельзя сделать? — В голосе ее была тревога.
 — В затемненной комнате и без еды приступ проходит быстрее.
 — А лекарства?
 Квил покачал головой:
 — Не помогают.
 — Значит, тогда… в библиотеке тебе было больно? — прошептала она. — Я и не знала, Квил. — Она подняла на него глаза, исполненные страдания. — Ты должен был сказать мне!
 Квил скривил губы в болезненной гримасе.
 — На моем лице было написано, что мне больно?
 — И да, и нет.
 У него вырвался короткий смешок.
 — Да, Габби, мне было больно. Но это была не та боль.
 — О какой боли ты говоришь, Квил? Объясни. — Сейчас ее глаза похожи на осенние листья, подумал он. Какой это цвет? Ореховый? Или цвет шоколада? Оттенки непрерывно менялись на свету — их не поймать и не передать словами. Он подался вперед и разбойничьим набегом сорвал поцелуй с ее губ. Его язык проник к ней в рот. Она со стоном втянула воздух, но слабый звук быстро затих. Квил легонько прикусил ей губу и замер, наслаждаясь нежной мякотью, чувствуя, как дрожь пробегает по телу.
 Он обнял Габби за талию и, отвязав пояс, сдернул халат с ее плеч. Она всхлипнула. Положив ладонь на ее щеку, он провел пальцем вокруг маленького изящного ушка,
 — Как ты думаешь, мне сейчас больно? — спросил он прерывающимися хриплым шепотом.
 — Нет, — тихо произнесла Габби, краснея до самых корней волос. Она вывернулась из его рук. — Подожди, Квил. Давай поговорим. Если тебе не было больно в библиотеке и сейчас тоже, тогда я не понимаю, отчего возникает твоя головная боль?
 — От близости с женщиной, — грустно признался Квил. — Мои мигрени начинаются после полового акта, — сказал он откровенно.
 Габби нервно теребила пуговицу. Тогда он не выдержал и спросил в лоб:
 — Ты не понимаешь, о чем я говорю, да?
 — Конечно, понимаю! — Она оправилась от замешательства, и слова полились из нее непрерывным потоком. — Может, я не знаю в деталях, но в общем и целом представляю. И хочу подчеркнуть, что не я одна такая. Наверняка есть немало других девушек, столь же неосведомленных. Ты знаешь, что моя мать умерла в родах, а об отце говорить не приходится. Было бы наивно ожидать, что он просветит меня в столь интимных вопросах!
 Она передернулась, вспомнив последние слова его напутственной проповеди: «Да смотри не трещи слишком много, а то твой суженый не доживет до свадьбы. У него все впереди, он еще успеет тебя наслушаться. Но пока он не опутан кандалами, Богом тебя прошу, держи язык за зубами».
 — Но я не знаю, что конкретно ты подразумеваешь, — продолжала Габби. — Может, ты объяснишь наконец? Мне ненавистно думать, что я буду причинять тебе страдания, даже не подозревая об этом. — Она разволновалась, глаза ее лихорадочно заблестели.
 Квил приподнял ее с кровати и плавно переместил к себе на колени. Когда две очаровательные округлости, прикрытые только легкой тканью, прижались к его бедрам, он застонал.
 Габби вспыхнула, не смея поднять глаз. Должно быть, она выглядела сейчас непривлекательно с багровым лицом. Она прижала пальцы к щекам, пытаясь успокоиться.
 В это время рука Квила двинулась от ее шеи вниз. Габби вздрогнула, когда он сжал пальцами ее грудь, и непроизвольно изогнула спину, подталкивая ее ему в ладонь. У него вырвался хриплый стон.
 — Больно? — спросила она тревожно, готовая соскочить с его колен. — Это тебе не навредит?
 Он с трудом сдержал смех.
 — Нет. — Пока его палец поглаживал ее сосок, Квил не мог говорить от наслаждения, чувствуя, как дрожит ее тело, и с трудом сдерживая собственную дрожь. — Габби, ты ведь знаешь, что я не был женат.
 — Знаю, — шепнула она, тяжело дыша. Может, остановить его? Пусть он перестанет это делать, а то ей трудно думать.
 Квил будто прочитал ее мысли. Его пальцы замерли у нее на груди, ощутив их налитую тяжесть. Подрагивающее тело Габби напряглось, точно струны скрипки в ожидании взмаха смычка.
 — Хотя я не был женат, — осторожно продолжил он, — у меня были женщины. Но это совсем другие отношения. Ты ведь понимаешь.
 Единственным человеком, с кем он когда-либо затрагивал эту интимную тему, был его давнишний приятель Алекс, граф Шеффилд и Даунс. Как-то на вечеринке Алекс сказал в подпитии, что в сравнении с женой случайные партнерши кажутся «холодным телом». «После близости с ними чувствуешь себя промерзшим до костей».
 — Так вот, поскольку я не был женат, я не смог познать истинного наслаждения.
 — О, вполне возможно, — согласилась Габби.
 Квил готов был побожиться, что она не имеет ни малейшего представления, с чем соглашается.
 Она прижалась к нему. Он не видел ее лицо, но мог поспорить, что сейчас она покусывает нижнюю губку.
 — И те отношения с женщинами всегда сопровождались мигренями? — спросила Габби, уткнувшись лицом в его сюртук.
 — Да.
 Квил лениво выписывал пальцем круги на ее коже.
 — Тогда и в супружестве вряд ли что-то изменится, — с поразительной быстротой сделала вывод его смекалистая жена. — Логично предположить, что твои мигрени — это реакция на физический раздражитель. Моя подруга Лейла в Индии долгое время страдала рвотой. Позже выяснилось, что она ела много папайи, тогда как организм этот продукт не принимал и отторгал таким вот образом. Похоже, нам следует быть готовыми к тому, что приступы будут повторяться.
 — Да, — кивнул он, понимая, что мигрени неизбежны и о наслаждении нечего и мечтать. — Если бы дело было только в папайе, я бы это горем не считал!
 — Ты советовался с врачами, Квил?
 — Советовался, — грустно вздохнул он. — Меня консультировал сам Томас Уиллис.
 Габби вопросительно подняла бровь.
 — Уиллис — светило в этой области, — пояснил Квил. — У него своя теория мигрени. Согласно ей, мигрени возникают вследствие отека мозговой ткани. Он считает, что это сосудистое заболевание, и отрицает связь с черепно-мозговой травмой. При первом осмотре он заявил, что не верит моим описаниям. Таких расстройств при мигренях не бывает, — сказал он.
 — Представляю, как ты разозлился! И ты не убедил его?
 — Убедил, — буркнул Квил. — В следующий раз я пригласил его в разгар приступа, и он должен был признать, что это похоже на мигрень. Но так как мой случай противоречит его теории, он расценил его как исключение. Что касается лечения, то, кроме опийной настойки, он ничего порекомендовать не мог.
 Квил продолжал медленными движениями ласкать ее грудь. Габби положила руку поверх его пальцев, что бы его остановить. Он не внял ее молчаливой просьбе и, когда она потянула его руку в сторону, поцеловал ее в голову.
 — Квил, мы должны отнестись к этому серьезно, — решила она. — Тебе следует рассказать мне о том самом… половом акте, — добавила она скороговоркой и начала с жаром развивать свою идею: — Нужно точно установить, что провоцирует твою головную боль, и впредь этого избегать. Ведь именно так Судхакар докопался до истины. Иначе бы Лейла по сей день страдала рвотой. И она теряла бы в весе при ее любви к папайе.
 — А я люблю твою грудь, — попытался уйти от разговора Квил. — Кто этот Судхакар?
 — Квил, ты можешь вести себя разумно? Или я пересяду туда. — Габби показала на кресло у камина.
 — Я постараюсь быть разумным.
 Рука Квила легла ей на плечи. Он притянул ее к себе и держал плотно, как в тисках. Ее чувственное присутствие и тепло подействовали удивительным образом: отчаяние исчезло без следа. Наверное, он мог бы доставить ей удовольствие, пренебрегая своим здоровьем.
 Габби беспокойно заерзала у него на коленях, и он отринул эту мысль.
 — Судхакар — знахарь из той деревни, где я выросла, — объяснила Габби, устраиваясь поудобнее. — Долгое время он изучал различные яды. Он говорил, что часть из них обладает целебными свойствами. В свою очередь, некоторые растения и плоды, которые мы употребляем в пищу, могут действовать как яды. Так он объяснил отравление папайей у Лейлы. Если Судхакар сумел помочь ей, может, он разберется и с твоей мигренью? В самом деле, почему бы мне не написать ему?
 — Ни в коем случае! — рассердился Квил. — Я не хочу, чтобы мои проблемы обсуждались в твоей деревне. Кроме того, — грустно добавил он, — если лучшие доктора Лондона не могут ничего сделать, боюсь, что знахарь из индийской глубинки мне не поможет.
 Габби хотела возразить, но Квил положил ей палец на губы.
 — Обещай, что не будешь ни с кем обсуждать мои недуги. Это сугубо личный вопрос. Понимаешь, Габби?
 Она нехотя кивнула.
 — Но, Квил…
 — Нет.
 — Ну что ж, — вздохнула она, — в таком случае придется до всего доходить самим. Ты можешь объяснить мне, каким образом достигается… высшее наслаждение? Кажется, ты так это назвал? Я знаю, это происходит ночью, в постели. А что мы будем делать?
 Он посмотрел на свою жену и улыбнулся. Глаза у нее были ясные, пытливые. До чего забавная! Так смотрят, когда спрашивают, как проехать в Бат. Или как подтянуть подпругу.
 Квил не стал отвечать. Он набросился на маленький любопытный ротик, заглушая поцелуем ее вопросы, отодвинув в сторону разум и логику. Габби было воспротивилась, но быстро сдалась. Веки ее смежились, и язык встретил своего собрата.
 Пламя охватило Квила и прожгло его до самых чресл. Он ловко повернул ее — и падение на кровать стало неизбежным. Их тела полегли друг на друга, как спелые хлеба на ветру.
 Квил ласкал ее неистово, щедро, хотя и знал, что следует остановиться. Она лежала на спине, извиваясь под ним, издавая дивные горловые звуки. Наконец он откинулся назад, чтобы поцеловать ей веки, лоб и уши.
 Едва его губы оставили ее рот, как послышался голос, задыхающийся, но тревожный, спрашивающий, не появились ли предвестники боли. Поэтому Квил перестал покусывать прелестную мочку и скользнул по гладким равнинам пылающих щек, чтобы снова припасть к вишневому рту.
 Габби открыла губы, и он проглотил ее слова и, словно в бреду, позволил себе на миг капитулировать перед желанием. Его тело пульсировало, а голова была пуста как колокол. К несчастью, голос совести громко напомнил, что пора идти заниматься похоронами, рассылать письма и успокаивать мать, хотя Питер это сделал бы лучше.
 Квил со стоном прогнал этот внутренний голос и снова наклонился к Габби. Он целовал ее грудь через тонкий муслин сорочки, наблюдая, как влажное пятно приподнимается от напрягшегося соска. Потом снова вбирал его в себя, слушая, как она слабо вскрикивает всякий раз, и дрожал вместе с ней. Она пыталась вырваться от него.
 — Квил! Остановись!
 Как бы не так! Быстрым уверенным движением он просунул руку под сорочку и отдернул ее вверх.
 Габби вздохнула изумленно, почувствовав, как ноги обдало холодным воздухом. Она инстинктивно попыталась вернуть сорочку на место, но Квил перекатился на бок и бедром прижал ее к одеялу. Ее оголенное тело ощутило жесткую ткань его панталон. Рука, лежащая у нее на груди, теперь удерживала ее голову, а другая двинулась к ее бедрам.
 — Убери руку! — вскричала Габби, возмущенная такой дерзостью. Собрав все силы, она сдвинула бедра и откатилась в сторону.
 Пальцы Квила едва успели коснуться ускользающей теплоты. Ошеломленный результатом смелого исследования, он прозевал момент, когда длинные ноги, блеснув перед глазами, переметнулись на другой конец кровати.
 Габби, упираясь коленями в матрас, испепеляла взглядом своего мужа. Она слегка задыхалась. На щеках играл румянец.
 — Ты не должен больше так делать. Мне это не нравится. Это… это обман. Даже хуже. — Она пыталась подобрать слово покрепче.
 — А мне хотелось тебя потрогать, — признался Квил с чувственной ухмылкой. — И опять хочется. — Его рука тихонько подкралась к ее голым коленкам.
 Габби одернула сорочку и отползла еще дальше.
 — Мы должны поговорить об этом спокойно, — заявила она. — Есть некоторые вольности, которых я не приемлю. Они… они не дозволены церковью!
 Она испытала шок, услышав ответ Квила.
 — Ты рассуждаешь как монашка! — фыркнул он. — Или как аббатиса!
 Габби хмуро смотрела на него с другого конца кровати.
 — Это не смешно! Я знаю, брачные отношения предполагают любовные игры, но они не должны выходить за рамки приличий! Ты не должен трогать меня там.
 — О Боже! — Квил ничего не мог с собой поделать. Он разразился хохотом, освобождаясь таким образом от накопившегося напряжения и всех скорбей дня. — Габби, ты меня уморишь!
 В ответ она слезла с кровати и гордо прошествовала к двери. Если Маргарет никуда не ушла, нужно вызвать ее и немедленно отправиться на прогулку. Она подергала шнурок колокольчика. Затем, демонстративно игнорируя Квила, прошла к шкафу и распахнула дверцы. Черного — ничего. Самой темной одеждой оказался прогулочный костюм красновато-бурого цвета. Прекрасно.
 Квил продолжал лежать, непристойно развалясь на ее кровати. Габби повернулась к нему и, уперев руки в бока, сердито произнесла:
 — Я хочу, чтобы ты покинул мою комнату. Сейчас придет Маргарет меня одевать.
 Он положил подбородок на согнутую в локте руку — само изящество, соединение грации с мускулами. «Боже, до чего же он хорош!» — невольно подумала Габби.
 — А что, если я не перестану и буду трогать тебя где хочу? — спросил он, лукаво глядя на нее. На этот раз настал ее черед фыркнуть.
 — Ни одна приличная женщина этого не допустит, — заявила она без малейших колебаний. — Если бы мой отец знал… — Она замерла на полуслове. Нет, об этом даже страшно подумать. — Ты развратник. Даже более того! Потому что ты… потому что ты смотрел на меня! Вот!
 — Ты прекрасна. — Квил прищурил потемневшие от страсти зеленые глаза. — Я хочу смотреть на тебя постоянно. Днем и ночью.
 — Никогда! — Габби задыхалась от негодования. — Ты хочешь, чтобы у тебя не болела голова, а сам замышляешь такие вещи! Как ты можешь, Квил?
 Он крепился как мог, чтобы не расхохотаться. Но Габби заметила смех в его глазах и сердито отвернулась. В это время снаружи кто-то поскребся. Она распахнула дверь и сгоряча осыпала Маргарет незаслуженными упреками:
 — Куда ты пропала? Не могу же я сидеть весь день в одной сорочке!
 Квил лениво поднялся. Габби стояла, прижимая к груди руки — возможно, чтобы спрятать от горничной мокрое пятно на сорочке. Он подошел к жене и наклонился к ее уху:
 — Вот увидишь, тебе понравится. Подожди, еще сама будешь просить.
 — Никогда! — гневно прошептала она в ответ.
 — Хочешь поспорим?
 — Подобные забавы — происки дьявола. Я начинаю думать что тебе в детстве не привили никакой морали!
 — А я начинаю думать, что тебе привили ее слишком много, — вздохнул Квил. Он поцеловал жену в краешек уха. Затем взглянул через плечо на Маргарет.
 Горничная в другом конце комнаты вынимала из комода белье, и Квил решил немного подразнить жену. Он притянул ее к себе и, пробежав рукой по гладкой спине, обхватил прелестные ягодицы, прижимая Габби к своим бедрам.
 — Габби, — прохрипел он ей в волосы, — я не только буду трогать тебя повсюду, но и целовать тебя в те же самые места.
 Она промолчала.
 После его ухода, пока Маргарет зашнуровывала на ней корсет, она размышляла, почему Квил такой испорченный. Несомненно, ее отец не смог бы ничего сказать по этому поводу, ибо у него и в помине не было подобных грешных мыслей, как и у любого Божьего человека. Придя к такому выводу, она немного успокоилась, решив при случае серьезно поговорить с мужем.
 Шагая по улице впереди Маргарет, она думала только о своих отношениях с Квилом. Он не собирается считаться с ее желаниями. Он хоть и молчун, но было бы заблуждением считать его слабовольным. Нет, он будет трогать ее повсюду, смотреть на нее и… целовать. При этой мысли ее обдало жаром, как будто тело ее лизнули язычки огня.
 О Боже! Ее отец кругом прав. Воистину она дитя дьявола! Допустим, яркий румянец на щеках — от холодного ветра, но как объяснить тепло, расползающееся по животу, и слабость в коленках?
 Нет, пока еще рано опускать голову и каяться. Вот после возвращения в Лондон она, видимо, действительно станет Дочерью дьявола. Но сейчас, что бы ни говорил ее отец, она не заслуживает этого определения. Что болтливость не тот грех, который привлекает сатану, ясно даже самому наивному человеку.
 Через сорок пять минут Маргарет разнылась, что ей холодно. На Габби же бодрящий моцион подействовал успокаивающе. Отец много говорил о религии, но с еще большим жаром проповедовал тезис о верховенстве мужчины. Долг жены и дочери, говорил он, выполнять все желания своего властелина. Значит, ее прямая обязанность — подчиняться любой грешной прихоти, какая взбредет в голову Квилу. В приподнятом настроении она вошла в отель, понимая, однако, что в преддверии мрачного ритуала радость ее неуместна.
 В этот вечер ужин для семьи подали в дальней гостиной.
 Потом они с Квилом поднялись наверх. Он проводил ее до спальни и, остановившись у двери, вежливо поклонился. Маргарет наверняка придет в замешательство, увидев, что ее хозяйка собирается спать одна. Но Габби не чувствовала себя униженной.
 Квил изо всех сил старался держаться с достоинством и невозмутимостью истинного джентльмена. Но хрипота в голосе выдала его с головой, когда он произнес:
 — Габби, я горю и гибну.
 Всего четыре слова, но как они грели сердце!




 Глава 15


 Габби ожидала, что будет лежать без сна, страдая от одиночества в свою первую брачную ночь. Однако бодрствование прошло совсем в других заботах. Она ломала голову, как помочь Квилу. Заключение врачей ее не устраивало. Несомненно, нужно что-то делать. Попробовать другое лекарство.
 Можно было бы обратиться к Судхакару, если бы Квил не наложил на это запрет. Но что, если написать в Индию тайно? Иногда обман — только во благо. Она кусала губы. Впрочем, может, Судхакар еще и не знает, как лечить мигрени. В таком случае Квилу это никак не навредит, и тогда она даже не скажет ему. Решение было принято.
 Она встала с кровати и направилась к изящной конторке в углу комнаты писать письмо Судхакару. Как интеллигентный человек, представитель высшей касты, он должен внять ее мольбе. И если он будет уверен, что сможет излечить Квила, откликнется непременно.
 Габби четко изложила то, что знала о болезни своего мужа. Подумала немного и написала второе письмо — отцу, сообщая, что после неожиданной смерти его старого друга Терлоу она стала виконтессой. И попросила поговорить с Судхакаром, чтобы он помог ее мужу. Описывать отцу подробности заболевания Квила она не стала. На этом ее ночные бдения закончились. Она улеглась в постель, свернулась калачиком и вскоре уснула.
 Во сне она танцевала с Квилом. И было совсем незаметно, чтобы он щадил больную ногу. Когда Габби сказала ему об этом, ее муж улыбнулся: «Это потому, что мы танцуем в поле». Она огляделась вокруг и убедилась, что под ногами у нее и впрямь одна трава, а рядом пруд, полный лягушек.
 Но утренний сон некрепок. Услышав легкий шум, она проснулась и увидела горничную, раздвигающую шторы. Солнце уже взошло, и за окном был ясный день.
 — Время вставать, миледи, — бодро проговорила Маргарет. — Мы уезжаем в Кент, в поместье. Все готово, ждут только нас. — Она повернулась и важно добавила: — Одну карету они затянули черной тканью, даже крышу.
 На вопросительный взгляд Габби горничная пояснила:
 — В этой карете повезут покойника. Они называют ее «катафалк».
 Габби вздрогнула и нахмурилась, а Маргарет рассказывала ей, что в карете для слуг окна завешаны черным крепом и даже головы лошадей увенчаны черными перьями.
 В усадьбу Дьюлендов траурный кортеж прибыл около четырех часов дня. В головном экипаже разговаривали мало. Габби сидела рядом с Квилом. Он не выпускал ее руки, но за все время не проронил, ни слова. Часа через два Габби уже недоуменно спрашивала себя: сколько можно молчать? На постоялом дворе «Королевский крест», где они остановились на ленч, он тоже молчал. Но там было головокружительное мгновение, когда он незаметно увлек ее в альков и поцеловал. Правда, при этом он так ничего и не сказал и, вернувшись в экипаж, снова не произнес ни слова.
 Последний час дороги она размышляла об их будущем. Как такая болтушка, как она, и мужчина, из которого не вытянуть лишнего слова, смогут ужиться друг с другом?
 Китти Дьюленд, предельно собранная и вежливая, сидела напротив и пыталась вести светскую беседу.
 Похоже, она еще не осознала, что у нее умер муж. Питер большей частью дремал в углу катафалка. Удивительно, как он мог сидеть весь день словно аршин проглотил? Когда они высаживались из кареты, Габби отметила, что его бархатный сюртук ничуточки не помялся.
 Поместье Дьюлендов встретило их трауром: стены огромной гостиной затянуты черным шелком, лакеи — в черных перчатках и шляпах с черными лентами.
 В течение двух недель до похорон она почти не виделась с мужем. Большую часть времени Квил проводил вне дома, так как вместе с отцовским управляющим совершал обход владений.
 — Квил не переносит верховой езды, как вам, вероятно, известно, — объяснила Китти, — Но что делать — из экипажа всего не увидишь!
 Так Габби узнала, что ее муж не может ездить на лошади.
 За едой они сидели рядом и обменивались вежливыми фразами, но и те часто перемежались молчанием. У Китти теперь легко менялось настроение, резкие переходы от светской болтовни к безудержным рыданиям стали обычным делом. Габби беспокоилась о будущем Кази-Рао и все свободное время посвящала письмам. В эти дни она писала намного чаще — как в Лондон, так и в Индию.
 В один из таких дней, как раз перед похоронами, она в одиночестве сидела в гостиной для завтраков и жевала ячменную лепешку. Скорей бы уж все закончилось. Кощунственные мысли вызывали у нее чувство вины. Но видеть нескончаемые полотнища черной материи становилось невыносимо. Задрапированные стены в поместье Дьюлендов выглядели так мрачно, что невольно вспоминались Индия, дом и вазы с яркими орхидеями.
 Габби услышала, как кто-то вошел. По тому, как неистово застучало сердце, она мгновенно поняла, что это Квил. Она не видела, кто сел рядом с ней, но знала: этот черный рукав — его.
 — Габби…
 Она подняла голову и вежливо произнесла:
 — Доброе утро, милорд.
 — Жена. — Квил придвинулся ближе.
 Она судорожно сглотнула. Ответить ему в том же духе — муж? Нет. Это может показаться нелепостью. Но у Квила слово «жена» звучало величественно. Властно.
 Его губы мягко коснулись ее рта.
 — Ты хорошо спала? — спросил он с чуть заметной ухмылкой. Может быть, легкий флирт рассеет его плохое настроение? А заодно и похоть? Ох уж эта похоть! Как она безжалостна! Так извела, что спасу нет. Еще недавно спокойный, беззаботный человек готов послать все к черту и наброситься на свою жену прямо перед завтраком!
 — Как я могла хорошо спать? — удивилась Габби, глядя на него ясными карими глазами. — Я вообще не сомкнула глаз. Мне недоставало тебя… — Она умолкла, а затем добавила шепотом: — Муж.
 Это признание застало Квила врасплох. Он с трудом подавил желание подхватить ее на руки и вынести из комнаты.
 Его трясло. Чтобы взять себя в руки, он несколько раз глубоко вздохнул. Вернув себе самообладание, он возобновил флирт, но попытка оказалась не вполне успешной.
 — Габби, — шутливо начал он, — нет чтобы услаждать мой слух приятной беседой, так ты меня лишь еще больше распаляешь! Фу ты, черт! — Он брезгливо взглянул на свои панталоны. — Ты только посмотри, в каком я состоянии!
 Габби посмотрела, но не заметила ничего необычного и нахмурилась, когда он захохотал.
 — Не вижу ничего смешного, — заявила она с видом оскорбленной добродетели.
 Квил внезапно наклонился и поцеловал ее губы. Он медленно смаковал их, чувствуя, как тело начинает саднить, Точно в него впиваются раскаленные шипы.
 Он отодвинулся, и она посмотрела на него затуманенным взором. Теперь ее глаза были темно-желтые, цвета бренди. Он схватил ее руку и поцеловал ладонь. Габби вздрогнула. Он положил ее пальцы на свои панталоны, совсем рядом с пахом.
 Она подскочила и отдернула руку.
 — Ты помнишь, что я обещал с тобой делать? — Хриплый голос Квила подтверждал серьезность его намерений. Габби кивнула.
 — А ты не хочешь делать то же со мной?
 У нее округлились глаза. Он надеялся, что от удивления а не от ужаса. Наконец-то! Он отнял руку — и, к его несказанному удовольствию, Габби не отдернула свою. Она даже не пошевелилась! И это стало для него новой пыткой.
 В конце концов он был вынужден сам убрать теплую руку жены. Он снова закрыл ей рот поцелуем, и не известно чем это могло закончиться — возможно даже, он усладил бы ее прямо на ячменных крошках, — если бы не появление леди Сильвии.
 Она вплыла в сопровождении двух скулящих «граций» (Красоту временно поселили у слуг, так как переезд оказался слишком тяжелым для ее чувствительного мочевого пузыря). Квилу пришлось быстро сесть на свое место и съесть на пять лепешек больше, потому что в таком виде он не мог выйти из комнаты.
 Габби не заметила, чтобы их поцелуи, не говоря уже о прикосновении ее руки, вызвали те расстройства, о которых он ей рассказывал.
 Гроб установили на алтарь «Святой Маргариты» приходской церквушки, где усопший оставался до следующего утра.
 На поминках подавали запеченное мясо. Проститься с виконтом съехалась высшая знать со всего графства и лондонский бомонд, присутствовавший у леди Фестер. Габби была немало удивлена, обнаружив, как много вокруг знакомых лиц, но более всего — как утомителен сам церемониал. Она не успевала приседать и кланяться. Все поздравляли ее с замужеством, хотя и не всегда искренне. Время от времени она ловила на себе недоумевающие взгляды. Или замечала, как люди, обсуждая что-то, вдруг предупреждающе сдвигают брови. Все прояснилось, когда она случайно подслушала разговор двух дам. Некая леди Скиффинг объясняла своей собеседнице, что Габби отвергла Питера, когда поняла, что его брат скоро станет виконтом. И хотя леди Скиффинг рассказывала об этом даже с некоторым восхищением, сам факт подобного толкования весьма ее огорчил.
 Около полудня последние посетители, произнеся вполголоса слова соболезнования, наконец-то покинули дом, в черной гостиной, помимо родственников, остался только семейный адвокат, мистер Дженнингс из «Дженнингс и Конделл».
 Вдова, осунувшаяся, бледная, в изнеможении опустилась на диван. Леди Сильвия в траурном одеянии, элегантная, как всегда, села напротив. Габби заняла место поодаль и крепко сцепила пальцы, стараясь не смотреть украдкой на Квила.
 Дворецкий, известив, что легкий ленч будет подан через двадцать минут, поклонился и вышел из комнаты.
 Китти передернулась и сказала слабым голосом:
 — Я, пожалуй, пойду к себе.
 — Мама, тебе следует поесть, — остановил ее Питер.
 — Я не смогу. Просто не смогу,
 — Китти, — вмешалась леди Сильвия, — время поговорить о будущем.
 — Я зачитаю волю виконта Дьюленда после ленча? — встревожено посмотрел на них мистер Дженнингс.
 — Да-да. — Леди Сильвия замахала рукой. — Я не имела в виду вас, Дженнингс. В завещании Терлоу наверняка нет ничего интересного. Мне хотелось бы знать, что ты собираешься делать, Китти?
 — Делать? Сейчас? — Китти Дьюленд, казалось, с трудом осмысливала, о чем ее спрашивают. — Я… я пойду к себе в комнату. А потом мы поедем в Лондон.
 — Когда умер Лайонел, — начала леди Сильвия скрипучим голосом, — я никуда не выходила и плакала целыми днями. Потом я подумала, что превращусь в фонтан, и перестала. Плач, безусловно, нужен и полезен, но не все время. Вообрази, что будет с тобой, если ты будешь сидеть в доме, где все напоминает о муже! Тебе нужно переменить обстановку.
 — О, я не могу, — простонала Китти. Слезы полились из ее глаз ручьем.
 — Можешь и должна! — строго осадила ее леди Сильвия. — Ты и в лучшие времена была предрасположена к меланхолии, а сейчас можешь и вовсе не справиться. И я не намерена сидеть и ждать, пока ты наплачешь воды на целый паровой котел. Мы уезжаем из Англии. А если тебе непременно нужно лить слезы, в Швейцарии это будет сделать не труднее, чем в Лондоне.
 — Как ты можешь даже думать, что я покину этот дом? Мы с дорогим Терлоу были здесь так счастливы! — Китти зарыдала. — Раньше ты не была такой бесчувственной, Сильвия!
 — Правильно, — согласилась ее кузина. — Я и сейчас тебе сочувствую. Но я не хочу лукавить и скажу тебе прямо. Ты хочешь накрыть саваном весь дом? Мы с тобой вдовы Китти. Подумай о молодоженах. Каково Габриэле с Эрскином и в завтрак, и в обед, и в ужин смотреть, как ты рыдаешь! Веселый праздник после венца! — заключила леди Сильвия.
 Габби наградила ее негодующим взглядом и повернулась к свекрови:
 — Леди Дьюленд, мы с Квилом не хотим, чтобы из-за нас вы оставляли свой дом. И потом, мы не собираемся устраивать никаких праздников, — добавила она смущенно.
 — Девушка, — фыркнула леди Сильвия, — собираетесь вы или нет, но если Китти будет все время плакать, это никому не доставит удовольствия.
 — Ты права, Сильвия. — Китти вытерла слезы платком, который ей молча протянул Квил. — Я буду для них обузой, чего меньше всего бы желала.
 — Вы не будете нам обузой! — страстно возразила Габби. — Я буду ужасно себя корить, думая, что вы покинули дом из-за нас. Это мы с Квилом должны уехать.
 Китти невольно улыбнулась:
 — Габриэла, до чего же вы милая девочка! Как жаль, что ваша мама не может на вас порадоваться! Вы не можете уехать, потому что теперь это дом Квила. Но я могу рассчитывать на вдовий дом? — Китти вопросительно посмотрела на мистера Дженнингса, который поджал губы, подтверждая этим ее привилегию. — Значит, я удалюсь во вдовий дом. И таким образом, не буду стоять ни на чьем пути.
 — Боже, пошли мне терпение! — раздраженно воскликнула леди Сильвия. — Китти, ты выводишь меня из себя! У меня аж сердце заходится от твоих речей! Зачем тебе порхать из одного дома в другой, как птахе на зимовье? Я уверена, Терлоу не захотел бы, чтобы ты удалялась в деревню. И если ты так хочешь превратиться в затворницу, это никуда от тебя не уйдет. Когда мы вернемся с континента, живи, как тебе нравится. А вот я жажду снова побывать в Париже, прежде чем отправлюсь на тот свет. И ты поедешь со мной. А если не удастся поехать во Францию из-за вылазок этого недобитка Наполеона, поедем в другое место. Попутешествуем несколько месяцев по континенту, пока эту маленькую марионетку не вышвырнут из страны. Любой правоверный француз может рассчитывать на поддержку леди Сильвии!
 — О, я не знаю, — мялась Китти, — наверное, я не смогу.
 Квил наклонился и похлопал ее по руке.
 — Я считаю, ты должна поехать, мама. Действительно, смена обстановки пойдет тебе на пользу.
 — Мне думается, обстановка не имеет значения, — всхлипнула Китти.
 — Мы поплывем на «Белой звезде», — объявила леди Сильвия, не позволяя сбить себя с намеченного курса. — Судно следует в Неаполь. Говорят, там полно англичан, да и сам город очень приятный. Я попросила Дженнингса справиться в агентстве относительно билетов.
 Мистер Дженнингс прокашлялся и сказал:
 — Я взял на себя смелость купить билеты для леди Брейкнетл и леди Дьюленд. И для сопровождающих, конечно. — Он поклонился Питеру. — Мистер Дьюленд, я немедленно достану билеты для вас и вашего камердинера. «Белая звезда» отплывает из Саутгемптона через три дня.
 — Три дня… — простонала Китти. — О, так быстро нам не собраться…
 Габби пришла в восторг, заметив, что ее свекровь инстинктивно повернулась к старшему сыну.
 — Тебе ничего не надо делать, — прервала ее стенания леди Сильвия. — Я еще утром сказала горничной, чтобы она начинала паковать вещи. Слишком много набирать не стоит. Черное можно купить и там. Ты и глазом моргнуть не успеешь, как траур уже можно будет снимать. А лучшей одежды, чем во Франции, в мире не найти!
 Китти ничего не ответила. Она прислонилась к плечу младшего сына и горько заплакала. Квил молча протянул ей еще один носовой платок.
 Сразу после ленча все перешли в библиотеку. Мистер Дженнингс с важным видом прочистил горло и приступил к чтению завещания. Оно предварялось сакральными словами:
 Да будет на то воля Господня! Аминь!
 Далее начинался собственно текст.
 Я, Терлоу Дьюленд, находясь в здравом уме и твердой памяти, ниспосланными мне милостью Божьей…
 Габби рассеянно слушала, как мистер Дженнингс гнусавым голосом перечисляет мелкие дары домашней прислуге в Лондоне и Кенте, суммы для помощи неимущим прихожанам и 50 фунтов на починку крыши «Святой Маргариты».
 Китти всхлипнула и сказала, что Терлоу всегда думал о тех, кто менее счастлив, чем он.
 Мистер Дженнингс продолжил чтение, перечисляя длинный список долгов, подлежащих погашению. Затем коротко взглянул на присутствующих и с особым ударением произнес, что следующее дополнение внесено в завещание в январе, то есть месяц назад. Виконт строго-настрого запрещал оплачивать какие бы то ни было долги, заявленные мистером Феруолдом, ввиду того что указанный субъект занимается поставками ненужных товаров.
 — Заплатите, — хмуро приказал Квил.
 Дженнингс кивнул и тотчас сделал для себя пометку.
 — Почему ты нарушаешь распоряжения отца? — спросил Питер, привставая с кресла.
 Квил не шелохнулся, лишь искоса взглянул на брата.
 — Отец имел в виду хрустальную вазу, которую он купил у Феруолда год назад. Рождественский подарок маме.
 — Ах да. — Питер уселся на свое место.
 — Волю Терлоу надо уважать, — вставила Китти.
 — Мама, вспомни, как разбилась ваза, — мягко сказал Питер. — Отец был сильно разгневан и…
 — Он говорил, что на ней была трещина, — слабо возразила Китти.
 — Отец вообще не любил платить долги, — вставил Квил.
 Вопрос был закрыт, и мистер Дженнингс почистив горло, снова вернулся к завещанию. Леди Сильвия предназначалась в подарок серебряная ваза из Италии, а любимая жена, помимо других даров, получала в свое владение вдовий дом. Наконец адвокат перешел к наследникам.
 Моему младшему сыну, Питеру Джону Дьюленду, оставляю арендную землю в Блэкфрайерсе (Лондон) и все, что на ней находится;
 усадьбу на Хенли-стрит (Кингстон) с амбарами, конюшнями, садами и огородами;
 25 процентов дохода от поместья Дьюлендов в Кенте, пожизненно;
 а также резиденцию по месту жительства семьи.
 Леди Сильвия пожелала высказать свое мнение по данному вопросу:
 — Очень щедро. Ничего не скажешь, очень щедро.
 Моему старшему сыну и наследнику, Эрскину Мэтью Клавдию Дьюленду, завещаю:
 всю остальную собственность, включая особняк в Лондоне и поместье в Кенте, с арендной землей, всем имуществом фамильными драгоценностями, серебром и утварью.
 Мистер Дженнингс прервал чтение и сделал короткое замечание.
 — Я полагаю, — произнес он бесстрастным тоном, — если бы покойный дожил до недавно свершившегося события, он аннулировал бы нижеследующее дополнение.
 После этого мистер Дженнингс продолжил:
 Учитывая обстоятельства, хорошо известные моей семье, я считаю маловероятным появление законного наследника у моего первого сына.
 Поэтому настоятельно предписываю моему младшему сыну, Питеру Джону, жениться, исходя из целесообразности, помня, что Дьюленды — благородный и старинный род.
 И настаиваю также, чтобы мой старший сын, Эрскин Мэтью Клавдий, отнесся к своему брату с должными любовью и уважением, принимая во внимание, что Питер Джон станет виконтом после него.
 Дети мои знают, сколь долго я придерживался убеждения, что джентльмену не пристало зарабатывать себе на жизнь трудами.
 Позволив моему старшему сыну заниматься тем, что называется бизнесом, я скомпрометировал себя и взамен этой уступки вменяю Эрскину Мэтью Клавдию делить своим братом и наследником часть прибыли от своих предприятий в том случае, если доходы Питера Джона будут недостаточны для поддержания достойной джентльмена жизни.
 Наступила тишина. Мистер Дженнингс деловито складывал листки, аккуратно выравнивая стопку.
 — Отец всегда отличался замечательной способностью распоряжаться чужими деньгами, — проговорил наконец Питер деланно извиняющимся голосом. — Он не имел права дарить мне дом на Хенли-стрит. Разве не ты за него платил, Квил?
 Квил пожал плечами:
 — Мне он не нужен.
 — Дженнингс прав, смею заметить, — вступила в разговор леди Сильвия. — Если бы Терлоу был жив, он вычеркнул бы это добавление. Кстати, мне не понравилось, как он отозвался о твоих заработках, Эрскин. В этом есть некое фарисейство. Все знают, что деньги утекали через руки Терлоу, как вода сквозь песок. И если бы ты не преуспел в своем деле, вы все сейчас сидели бы в долгах.
 — Терлоу никогда со мной не советовался, — всхлипнула Китти. — Иначе я бы сказала ему, что мой дорогой Квил всегда делился со своим братом. Даже когда они были мальчиками. — Она вновь безутешно заплакала.
 — Я приношу за отца извинения, — чопорно проговорил Питер. — Отцу не следовало преуменьшать твои успехи, Квил. И не надо было писать в завещании, что ты мне должен помогать.
 Квил усмехнулся:
 — Я не принимаю это близко к сердцу. Но отец по-своему прав. У меня есть вульгарная привычка делать деньги, если уж быть честным. И я не пожелал с ней расстаться, когда он попросил меня. И это его не на шутку беспокоило. А что касается денег — отчего не поделиться? Я в них не нуждаюсь.
 — Питер и так устроен неплохо, — вмешалась леди Сильвия. — На одну только ренту от собственности на Хенли-стрит можно жить припеваючи, не считая процентов с поместья. А деньги ты оставь для своих детей, Эрскин.
 Квил вздрогнул и быстро взглянул на жену. Габби улыбнулась ему, будто он и не забыл о ее существовании, не говоря уже об их еще не родившихся детях.
 — Ну, наслушались приятного, пора и честь знать, — подвела итог леди Сильвия, забирая свой крошечный ридикюль и помахивая черным платочком, явно без надобности. — Терлоу еще по-божески поступил, а то его могло занести неизвестно куда с его указаниями. Вон маркиз Грэби оставил племяннику только три тысячи фунтов в год. В наказание за «неуместные эскапады с любовницей», как гласило завещание. Представляете, и это зачитывалось в присутствии жены племянника!
 Квил не двинулся с места, и Габби пришлось подойти к его матери, чтобы помочь ей встать. Он пристально смотрел на свою жену, на ее волосы с огненным отливом, никого, кроме нее, не видя. Он представил ее с маленьким ребенком на руках. В голове началась сумятица. Ох, какой же он болван! Ведь поставил крест на жене и детях — почему же на этот раз он так сглупил? Какая женщина добровольно выйдет замуж за такого ущербного мужчину!
 И все же… одна прельстилась.
 «Потому что ничего не знала о тебе!» — ехидно возразил внутренний голос.
 Но Квил не мог с ним согласиться. Он не заметил, чтобы его признание вызвало у Габби особое недовольство. Выслушала — и бровью не повела. Не оскорбилась, не угрожала расторгнуть брак. Наоборот, только крепче привязывалась. Он даже начал вести подсчет, сколько раз она взглянула на него украдкой из-под ресниц.
 Квил считал, что ее увлечение постепенно переносится с Питера на него. Только не задавался вопросом, почему ему это так важно.
 Образ Габби, держащей на руках крошечный комочек, стоял у него перед глазами. Она улыбалась малышу точно так же, как улыбалась ему, говоря тем самым, что не утратит веры в него, что бы он ни сделал. От одной этой мысли в груди у него рождались странные, доселе неведомые ощущения — особая гордость и ликование.
 Дженнингс бросил взгляд на нового виконта и не стал его беспокоить. Обсуждать сложные хозяйственные вопросы сейчас не время, решил он. Человек явно в смятении. Похоже, не так понял маленькое дополнение своего отца. Нет, подумал Дженнингс, виконт все правильно понял. Это точно. Там почти открытым текстом сказано, что он недееспособен.
 У лестницы компания разделилась, и все разошлись по своим комнатам до ужина. Габби медленно направилась в роскошную опочивальню. Вдова сделала благородный жест и предоставила в ее распоряжение свои бывшие покои. Габби протестовала, но Китти не послушалась, подчеркнув, что ей незачем иметь общую дверь со спальней собственного сына. Габби смутилась и покраснела.
 Спальня была отделана шелком цвета морской волны. В просторной комнате было много воздуха и света. Габби вошла и первым делом пристально посмотрела на дверь. Ту самую дверь, что отделяла ее от Квила. Как он чувствует себя там, лежа на отцовской кровати? Как он чувствует себя, зная, что по другую сторону двери находится его жена? Дверь из красного дерева выглядела очень внушительно.
 Похороны прошли, виконт — в земле, размышляла она, кусая губы. Теперь Квил волен решать, будут ли они предаваться любви сегодня. Если да, то его ждет трехдневная головная боль, и он не сможет проводить мать в Саутгемптон. Вряд ли он станет рисковать. К тому же Габби сильно подозревала, что ему захочется как можно скорее вернуться в Лондон. Видимо, во время приступов он не мог совершать дальние поездки.
 Она уже немного изучила привычки своего мужа, В Лондоне, перед их бракосочетанием, он работал каждый день. И она видела, что ему это нравится. Так захочет ли он оставить дела на целых три дня?
 Она подняла глаза, услышав звук открывшейся двери. В комнату вошел Квил.
 — Добрый вечер, жена, — улыбнулся он блестящими глазами.
 Габби покраснела, не зная, должна ли она делать реверанс мужу в собственной спальне. Они еще ни разу не оставались вдвоем с того дня, как обвенчались в Бате.
 Квил окинул ее озорным взглядом, и тревоги ее враз улетучились.
 Он приблизился к ней крадущимися шагами, как тигр, подбирающийся к своей добыче. И она оттанцевала назад точно так же, как та козочка на шустрых ножках в прибое Индийского океана.
 — Через несколько минут позвонят на ужин. — Видно было, что она волнуется.
 — Ну и пусть звонят, — ухмыльнулся Квил. — Мы устроим небольшой перекус прямо здесь. — Он взглянул на дверь в смежную комнату и добавил: — А может, там, Габби? — Грудной голос Квила обволакивал ее теплом, словно щупальцами. У нее пересохло во рту, и она поспешила сказать, пока не лишилась дара речи:
 — Квил, мы должны поговорить серьезно.
 — Опять? — засмеялся он. — Ты что-то слишком часто стала требовать этих серьезных разговоров.
 — Похоже, этот оборот прижился у меня от отчаяния, — призналась она. — Мой отец считает, что женщины не способны здраво мыслить. А сам подчас говорил такое, что я ничего не могла понять, — добавила Габби сердито.
 Квил снова стал к ней подкрадываться.
 — Хорошо, как-нибудь ты мне обо всем расскажешь. — Голос его был нежным и обволакивающим. — Твой отец рассуждает как недалекий человек.
 — Вовсе нет! — возразила Габби, в тревоге отходя еще на шаг. — Квил, когда я сказала, что мы должны поговорить, я имела в виду, что это нужно сделать, прежде чем мы с тобой…
 У него мороз пробежал по спине, но на лице сохранилось спокойствие.
 — Ты хочешь расторгнуть наш брак? — вежливо осведомился он, как будто спрашивал чашку чая. Габби нахмурилась.
 — Серьезно поговорить, Квил, — повторила она четко. Потом пошла к камину и села в обитое кожей кресло-качалку.
 — Хорошо. — Квил сел напротив и сложил пальцы пирамидкой.
 Он, кажется, догадывался, о чем пойдет разговор. Она до сегодняшнего дня не сознавала, за какого сморчка вышла замуж. После нескольких дней обхода поместья нога разболелась так, будто ее собака жевала. На похоронах он так сильно хромал, что это заметили все. На поминках он слышал не раз и не два, как гости приглушенными голосами обсуждали степень его неполноценности.
 — Так о чем мы будем беседовать, Габби?
 — Об осуществлении брачных отношений, — пролепетала Габби, споткнувшись на последних двух словах.
 — Тебя беспокоит, годен ли я для этой задачи?
 — Нет! Я не об этом.
 Он встал и прошел к окну, встав к ней спиной. Уже стемнело, и свет, падающий из окон, оставлял внизу желтые полосы, похожие на пальцы. Пора подстригать розы, рассеянно подумал он.
 — Габби, я вполне понимаю твое желание расторгнуть брак. За это время у тебя была возможность взвесить последствия.
 Она осталась безучастна к его словам.
 — Никто тебе и слова не скажет, если ты аннулируешь наш брак, — продолжал Квил. — Честно говоря, меня не волнует, будет у меня наследник или нет. Я дам указания Дженнингсу, и он начнет процедуру немедленно.
 Ответа опять не последовало. Тогда Квил неохотно повернулся.
 Габби смотрела на него сердитыми глазами.
 — Ну, что же ты молчишь? — Он сохранял спокойно-вежливый тон. — Я не вижу причины считать это неприятным разговором. Ведь мы друзья, как ты недавно сказала.
 — В таком случае я требую, чтобы ты не расхаживал, как трагический актер на сцене, а вернулся в свое кресло! — вскричала Габби, вскидывая подбородок. — Я намерена вести серьезный разговор, Эрскин Мэтью Клавдий!
 Квил невесело улыбнулся:
 — Если ты внимательно слушала завещание, то наверняка запомнила слова моего отца о том, что детей у меня не будет. Вот и весь разговор. — С этими словами он отошел от окна и сел в кресло, чувствуя, как сердце превращается в холодный ком.
 — Говоря о серьезном разговоре, я подразумевала другое. Я хочу сказать, что… прежде чем мы…
 Квил молча ждал, когда она доскажет. Габби поняла — он не собирается ее выручать.
 — О, я не могу произносить вслух такие слова! — воскликнула она в отчаянии.
 Не успел он пошевелиться, как она соскочила с кресла и села к нему на колени, обвив его рукой за шею.
 Он очень удивился, и Габби почувствовала, как дрожь пробежала по его телу. Затем он откинулся назад и расслабился. Она прислонилась к его плечу и отвернула голову, чтобы не видеть его лица. Так будет значительно легче говорить.
 — Во-первых, — начала она, — я хочу, чтобы ты оставил свои нелепые предположения относительно моего желания расторгнуть брак. Иначе я когда-нибудь тебя поколочу. Я это предвижу, учитывая твою склонность к скоропалительным выводам. — Габби сделала паузу и добавила мягко: — Ты ведь не дурачок какой-нибудь, чтобы говорить чушь. Во-вторых, — продолжила она, — я особо хочу подчеркнуть, если мы сегодня совершим наши брачные отношения, могут сорваться проводы твоей матери. В-третьих… — Она не могла припомнить свой третий пункт. Близость Квила сбивала ее с мысли. От него так замечательно пахло! Это был неповторимый мужской запах, не поддающийся определению, перекрывающийся ароматом мыла и крахмалом чистого белья. — В-третьих, — повторила она торопливо, — я думаю, что наш брак будет успешным, если мы придем к пониманию.
 — К пониманию, — эхом повторил Квил. Он чувствовал себя сраженным, как будто ему нанесли три или четыре сильнейших удара в солнечное сплетение. — Габби, ты всегда говоришь то, что думаешь?
 — Нет, — ответила она, помедлив. — Хотя сейчас я признаюсь в этом только потому, что ты мой муж. И потому, что дома меня считали фантазеркой.
 — Ты можешь обманывать кого угодно и сколько угодно, но только не меня. — Квил сжал ее в объятиях. — Но разве это не твой дом?
 — М-м-м, — промурлыкала она, погладив его плечо. — Пока еще нет.
 — А что сделает этот дом твоим? — спросил Квил. Габби посмотрела ему в глаза.
 Он почувствовал безумный жар, словно спину пронзила молния.
 — Хорошо. — Квил осторожно переместил Габби, чтобы дать отдых своей ноге. — Какое такое понимание нам нужно? Предупреждаю тебя, если ты заставишь меня ждать еще один день, я за себя не ручаюсь. Тогда пеняй на себя.
 — Не сердись. Все, что я предлагаю, — это выяснять по мере необходимости, отчего возникает твоя головная боль, и соблюдать предосторожности. — Габби загнула палец. — Итак, мы установили, что не от поцелуев.
 — Что правда, то правда, — пробормотал Квил, целуя жену в макушку.
 — Когда ты ласкаешь мою грудь, мигрени тоже не бывает. Так что тогда ее вызывает? — Габби смотрела на него с выжидательным интересом. — Если мы будем знать, что именно ее вызывает, мы сможем просто избежать этого конкретного действия.
 Квил был в полной растерянности.
 — Габби, — медленно выговорил он, — ты сколько-нибудь представляешь, как это происходит?
 — Почти нет, — тотчас ответила она. И покраснела. — Я знаю, ты собираешься смотреть на меня. Это вызывает головную боль?
 — Никогда. — У Квила началась какая-то странная трясучка, как будто смех застрял у него в костях и никак не мог вырваться наружу.
 — Что ты удивляешься! — Габби прищурила глаза. — Я же говорила тебе, моя мать умерла в родах. Кто мог мне рассказать об этом? Слуги в доме отца были очень осторожны, а он сам просто свирепел, когда речь заходила о женском сладострастии.
 — Женское сладострастие! Мужское сладострастие! Какая разница? То и другое, попросту говоря, похоть.
 — Женщины — это порождение дьявола, — назидательно изрекла Габби. — Они существуют для того, чтобы вводить мужчин в грех.
 — И ты тому прекрасное свидетельство. — Квил пристально посмотрел на жену и с облегчением отметил слабую улыбку на ее лице. Руки неудержимо тянулись к лифу ее платья. Он скользнул пальцами к ней в подмышки. — Ты можешь ввести меня в грех в любое время, Габби.
 — Думаю, что да, — просияла она. — Мой отец всегда говорил, что у меня грешное тело моей матери. Естественно, я никогда не делилась с ним своими мыслями, но про себя думала — может быть, это как раз полезное наследие.
 Квил рассмеялся и принялся ловко расстегивать перламутровые пуговки у нее на спине. Габби попыталась отодвинуться, но быстро поняла, что с серьезным разговором опять ничего не получится.
 — Габби… — Квил запнулся, устрашившись своего хриплого голоса. — Бывают минуты, когда любые разговоры не нужны. Сейчас одна из таких минут. — Он подхватил ее на руки, чтобы отнести на кровать, занавешенную прозрачным шелком.




 Глава 16


 Эмили Юинг вдруг ощутила, как сильно ей не хватает Люсьена Боша. Она даже испугалась, сделав это открытие. С того памятного вечера, когда они были у леди Фестер, прошло более трех недель. Последние четыре раза Эмили наперекор своему желанию отказывалась принять мистера Боша. Каждый раз она внушала себе, что должна заниматься воспитанием Фебы, а не собственными свиданиями. И в своей колонке, посвященной балу, она не упомянула ни о модном платье из янтарной итальянской ткани, ни о французском маркизе, отказавшемся от титула.
 На ее несчастье, Бартоломью Хизлоп, разнюхав о ее появлении на балу вместе с мистером Бошем, решил, что и ему должно быть оказано то же внимание. Этим утром он явился к ней в облегающих светло-желтых панталонах. Они были ему настольно тесны, что доставляли явное неудобство. Разве можно сравнивать его с мистером Бошем! Но даже если бы она не встретила Люсьена, ей не хотелось бы показываться с Хизлопом на публике, а уж теперь тем более. «Слишком поздно, слишком поздно», — тупо повторяла она про себя. Элегантный и опытный, мистер Бош так ее очаровал, что она уже была готова сдаться на его милость. Однако сейчас действительность оказалась суровой и холодной, столкнув ее лицом к лицу с наглым, похотливым развратником.
 — Я хочу, чтобы завтра вы пошли со мной в парк. Днем намечается запуск воздушного шара. — В тоне Хизлопа явственно слышались капризные нотки.
 — Боюсь, что мне придется отказаться от приглашения, — сказала Эмили. — Я не могу позволить себе подобные экскурсии. Днем я пишу. — Она с запозданием поняла, что сыграла ему на руку.
 — Прекрасно! — возликовал он. — В таком случае мы вместе проведем вечер. Интимное свидание вас взбодрит. Мы пойдем в театр или в Воксхолл.
 Эмили только собралась отклонить предложение, как Хизлоп тут же надул губы.
 — В противном случае я не стану вам больше помогать, миссис Юинг. — С этими словами он приложил короткий, как обрубок, палец к лежавшей на столе стопке писчей бумаги. — Я трачу свое время, собирая эту информацию. Так что, quid pro quo [14] , как говорят юристы. — Он упреждающе поднял руку. — Даю вам время подумать. Надеюсь, вы согласитесь. Я ухожу с этой мыслью. — Хизлоп плотоядно посмотрел на Эмили, скользнув взглядом по ее груди. — Имейте в виду, — отчеканил он, — на бал к графине Стрэтмор приглашены самые модные люди. Я нужен вам, — добавил он с неприятным смешком, — а вы нужны мне, миссис Юинг.
 Ее замутило. И как только за мистером Хизлопом закрылась дверь, она прижала руки к животу. Если в эти дни она почти ничего не ела, что там могло проситься наружу? Она опустилась в кресло, стараясь не заплакать. Когда дверь снова распахнулась и в кабинет весело вбежала Феба, Эмили даже не вздрогнула.
 — Мама, мама! Мы с Бекки только что были у Кази-Рао. Миссис Мэлбрайт собирает чемоданы!
 — Собирает чемоданы? — переспросила Эмили, пытаясь сосредоточиться и придать лицу заинтересованное выражение.
 — Да. Они уезжают. Ты должна сообщить мисс Габби, как только она вернется в Лондон. Миссис Мэлбрайт побоялась написать ей письмо.
 — Почему они уезжают?
 — Потому что какие-то люди хотят отправить Кази обратно в Индию. Да-да, — кивнула Феба, и ее синие глаза округлились от страха. — Они начнут вытаскивать его из дома, мама. Вокруг будет много незнакомых людей. А Кази не может разговаривать с чужими!
 — Куда миссис Мэлбрайт увозит Кази?
 — К жене своего брата, в Девон. Миссис Мэлбрайт рассказала только мне, мама.
 — Она правильно сделала, что доверила это тебе, дорогая. — Эмили прижала к себе маленькое тельце девочки. Нужно сделать все возможное, чтобы оградить Фебу от презрения изысканного общества. Следовательно, придется проститься с обаятельным Люсьеном Бошем. И расстаться с наглым мистером Хизлопом.
 — А меня никто не заберет от тебя, мама? Нет? — Синие глаза Фебы испуганно распахнулись.
 — Никогда! — горячо воскликнула Эмили. — Ты моя маленькая девочка, только моя. — И чтобы не расплакаться, скомандовала: — А теперь, заяц, ужинать! А ну живо мыть руки!
 Сердце билось так сильно, что Габби слышала в ушах каждый его удар. Она была не готова. Ведь ночь еще не настала. И нужно было раздеваться при свечах. «Но это твой долг», — сказала она себе. Отец ясно дал понять, что желание мужа — закон.
 — Квил, ты говорил, что мы подождем до возвращения в Лондон.
 — Нет. Мы не будем ждать.
 Последовала пауза, пока он управился с длинным рядом пуговиц.
 — Сейчас позвонят на ужин, — сделала еще одну попытку Габби. — Твоя мать удивится, если мы не присоединимся к ней.
 — Она ужинает у себя в комнате.
 — Ну, тогда леди Сильвия обидится. Она твоя гостья.
 — Ерунда! Я больше чем уверен, она захлопает в ладоши. Она жаждет, чтобы я произвел на свет наследника, если ты обратила на это внимание.
 Квил оттянул ее платье вперед. Черная ткань легко соскользнула к талии и повисла на бедрах. Он повернул Габби к себе лицом и принялся расшнуровывать корсет.
 — По-моему, ты совершаешь ошибку, — произнесла она, упершись взглядом в стеганое одеяло. — Как ты собираешься после этого ехать в Саутгемптон?
 — Поскольку их будет сопровождать Питер, во мне нет особой надобности.
 — А головная боль?
 На этот вопрос ответа не последовало. Корсет упал на пол, за ним последовало платье. Габби осталась в одной легкой сорочке.
 Квил медленно повернул жену кругом, оглядывая со всех сторон. Погладил плечи, прикрытые короткими рукавами. Прошелся вдоль оголенных рук. Его зеленые глаза потемнели. Несмотря на свою неопытность, Габби прочитала в них желание.
 — Я не хочу, чтобы ты смотрел на меня так, — прошептала она.
 — Я ничего не могу с собой поделать. Ты прекрасна! И теперь — моя. — Квил положил руки ей на талию.
 — Я предпочла бы отложить это занятие, — снова воспротивилась Габби. — Сейчас не место и не время.
 — М-м-м, — промычал Квил, потирая большими пальцами ее соски, возбуждая в ней страсть и ужас одновременно.
 Она старалась не замечать возникающих ощущений, особенно в нижней части тела.
 Квил, ловким маневром отбуксировав жену к кровати, повалил ее на спину. Затем осторожно раздвинул ей ноги коленом.
 — Квил!
 — Я слушаю, — протянул он лениво. Наклонился и лизнул ее сосок через сорочку, как в прошлый раз, в Бате, Габби вдохнула поглубже, подавляя усиливающийся страх. Чего ей бояться? Боли — прежде всего. Панические мысли прибавили ей решимости. Она толкнула Квила в плечи, пытаясь отстранить его от своей груди. Он мешал ей трезво мыслить.
 Но Квил и сам решил переключиться на другую грудь. Его рука принялась бурно ласкать влажный сосок. Габби, к своему стыду, издала утробный звук. Шок вызвал прилив свежих сил.
 — Нет! — вскричала она и перекатилась на другой конец кровати так быстро, что Квил опешил. — Я этого не одобряю, — заявила она, тщетно пытаясь не замечать пульсацию внизу живота. — Мы еще не обсудили…
 — Серьезно, — вторя ей, заулыбался Квил, развалясь на кровати, обворожительный и порочный, как сам дьявол. От него веяло такой мужской силой, что она едва не зарыдала от слияния двух чувств — замешательства и страстного желания.
 — Это безрассудство. Ты не сможешь ехать, и Лондон отложится на несколько дней. Как же твоя работа, Квил?
 Он молча встал. Расстегнул жилет и бросил на пол рядом с ее платьем.
 — Не хочу! — безнадежно возопила Габби, наблюдая, как ее муж стягивает через голову рубашку. Это было невообразимо восхитительное зрелище. Ладный, мускулистый торс Квила являл собой полный антипод ее собственному телу. У нее забурлила кровь в венах.
 Квил продолжал улыбаться той же дерзкой, грешной улыбкой.
 — Такие вещи делаются в темноте, под одеялом, — выговаривала ему Габби. — Кроме того, ты не должен вот так обнажаться. Где твоя ночная рубашка? — спросила она, повышая голос. — И ты опять на меня смотришь!
 — Ты тоже на меня смотришь, — улыбнулся Квил. Он уже стаскивал сапоги.
 Габби чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Она заморгала, тщетно пытаясь их прогнать, и крепко прижала к груди скрещенные руки.
 — Почему ты такая застенчивая, сладкая моя Габби?
 — Я не хочу… этого, — проговорила она сквозь рыдания, рвущиеся из горла.
 — Почему?
 Слава Богу, на этот раз он оставил фривольный тон. Но как объяснить ему такие вещи?
 — То, что мы сейчас делаем, — начала она коснеющим языком, — это постыдно. Конечно, ты можешь меня трогать и я не вправе возражать, потому что ты мой муж. Но ты не должен смотреть на меня так. И не должен заставлять меня заниматься… этим голой на свету!
 Квил вздохнул и сел на край кровати.
 — Габби, поди сюда, моя хорошая. — Он протянул к ней руки.
 Она бросила взгляд на его грудь и покачала головой.
 — Я почти уверена, что твои головные боли связаны с твоим поведением. Ты ведешь себя не по-христиански, Квил. — Она произнесла это с истовостью глубоко верующего человека.
 — Не по-христиански? — Квил наклонился вперед и, взяв ее за запястье, медленно притянул к себе. Габби неохотно подчинилась и села к нему на колени. Она старалась держать спину прямо, чтобы не касаться его обнаженной груди, которую ей безумно хотелось ласкать.
 — Мы с тобой ведем себя как язычники, — прошептала она горестно. На самом деле язычником был он, а обобщенное «мы» — ее подарком, индульгенцией. — Дома, в Индии… мой отец… — Она запнулась.
 — Ну и что бы он сказал?
 — Однажды одну пару застали у реки за этим занятием. — Голос Габби стал почти неслышен, словно смертельный страх владел ею и поныне. — Потом, когда они пришли в церковь, отец заставил их встать и объявил, что Бог их покарает.
 — И что, Бог их покарал? — спросил Квил.
 — Нет. — Габби вздрогнула, уловив в голосе мужа скрытый гнев. — Но им пришлось покинуть деревню.
 — Твой отец… — Квил замолчал и обнял ее, положив подбородок на мягкие рыжие волосы. — Ты любишь своего отца, Габби?
 — О чем ты говоришь? — удивилась она. — Любить отца вовсе не обязательно. Нужно только ему подчиняться.
 — И ты, как я догадываюсь, всегда подчинялась?
 — Нет, — призналась Габби после некоторого молчания. — Я была для него бельмом на глазу.
 Несомненно, она цитировала своего отца.
 — А почему ты не подчинялась? — спросил Квил. Габби, расслабившись, теперь прислонилась к нему и, похоже, этого не замечала. Каждый раз, когда ее мягкое дыхание касалось его груди, он потихоньку взывал к своей воле. За годы болезни он научился выдержке. — Так почему ты не подчинялась отцу, Габби? — повторил он.
 — Потому что временами он бывал слишком строг, — ответила она так тихо, что Квил едва ее слышал. — Даже жесток.
 — Так я и думал. В чем это проявлялось?
 — Мы жили в небольшой деревушке, куда отец приехал как миссионер. Он построил там дом и церковь.
 — И?
 — В этой церкви он устроил судилище над той парой. Он сказал, что они не должны больше жить в деревне, потому что Сарита может подать дурной пример другим женщинам. Он заставил ее и мужа наложить на себя супружескую епитимью. Потом они покинули деревню, не взяв с собой ни одной вещи. Я не знаю, куда они уехали. Это было несправедливо. Я хорошо знала Сариту. Она была порядочной женщиной, а мой отец назвал ее… шлюхой. Тогда я его и ослушалась.
 — Каким образом?
 — Я послала слугу собрать вещи Сариты — выбросить их, как думал отец. На самом деле я отправила все вещи ее родным.
 — И твой отец узнал?
 — Незадолго до моей отправки в Калькутту.
 — Удивляюсь, как он еще разрешал тебе водить дружбу с кем-либо в деревне.
 — О нет, он не разрешал! И мы с Саритой в действительности не были подругами. Просто мне было позволено иметь двух служанок, и они рассказывали мне, что там у них происходит. Я с малых лет представляла нескольких девочек своими подружками, потому что слышала о них каждый день. Сарита была как раз моего возраста.
 — А настоящие-то подруги у тебя были? — Квил был почти горд своей выдержкой и спокойным, ровным голосом. — Ты упоминала о девушке, которая не могла есть папайю.
 — Нет, Лейла тоже не была моей подругой. Моим единственным другом был Джохар.
 — Кто? — переспросил Квил, напрягая память.
 — Джохар, сын Судхакара. Помнишь, я говорила тебе про мальчика, который умер от холеры? Отец позволял мне играть с ним, так как Судхакар из брахманской касты. Когда Джохара не стало, я в основном разговаривала с няней. Она рассказывала мне про других детей, и я не чувствовала себя одинокой. И еще был Кази-Рао.
 — Понятно, — медленно произнес Квил. Добрую часть его плотского чувства теперь заменил гнев. — Значит, отец не позволял тебе общаться ни с кем, кроме своего слабоумного племянника? Изгонял людей из деревни, не давая им забрать то, что им принадлежало? И все в угоду своей прихоти.
 — Да, — согласилась Габби.
 — За такие вещи повесить мало, уж извини за прямоту. К сожалению, в Ост-Индской компании немало подобных людей. Потому я и продал свой пай. Наши соотечественники чувствуют себя в Индии этакими царьками, никому не подотчетными. Габби?! — Квил увидел слезы, блеснувшие в ее прекрасных глазах. Он взял ее за подбородок и поцеловал в закрытые веки. — Габби, открой глаза. Мы должны поговорить… серьезно. — Судя по едва уловимой иронии в голосе, в этот момент он улыбался. — Твой отец рассуждает как мелкий, ничтожный человек. Я буду услаждать тебя на берегах Ганга, — пообещал он прерывающимся шепотом. — Я буду делать это на Хамбер-Ривер и в садах за нашим домом. И если понадобится, средь бела дня, в присутствии Кодсуолла и остальных слуг.
 Габби открыла рот от изумления. Квил притронулся пальцем к ее губам.
 — Нет-нет, при Кодсуолле, наверное, не буду. Он своим заупокойным видом отравит все удовольствие. Зато Бог благословит наше занятие, не важно где — на свету или в темноте, под простынями или на берегу реки. А идея твоего отца о грехе происходит от невежества и ограниченности.
 — Ты говоришь как Генеджев, — усмехнулась Габби. — Они с отцом играли в шахматы по четвергам. А когда вечерами отец задерживался, что бывало нередко, мы обычно с ним беседовали.
 — Его высказывания на удивление откровенны, — хмыкнул Квил.
 — Генеджев — брамин, — пояснила Габби. — В его глазах отец — низшая каста. Низшая раса. Но меня он любил. — Она вновь принялась кусать губы. Квил осторожно провел рукой по ее спине.
 — Габби, ты не хочешь сделать мне приятное? Здесь не берег реки. Эта спальня — свидетельница зачатия не одного поколения Дьюлендов. На всей земле нет более подходящего места для вступления в брачные отношения. — Он поцеловал ее в мочку уха, и от этой нежной ласки у нее сразу стало горячо под коленками.
 Габби тихонько прочистила горло.
 — Мне бы хотелось знать, что ты собираешься со мной делать.
 Квил сдавленно хохотнул и наклонился, чтобы снова ее поцеловать, но она его оттолкнула.
 — Я не шучу! Я желаю знать все о боли.
 — Тебя это тревожит, Габби?
 — Конечно, — ответила она сердито. — Честно сказать, я вообще не уверена, стоит ли это делать, если мне будет больно, а тебе потом три дня мучиться.
 — Насчет того, стоит или нет, я спрошу тебя завтра утром, хорошо?
 — Завтра утром ты будешь лежать в темной комнате, — отпарировала Габби.
 Квил не хотел об этом думать.
 — Гм… а знаешь, Габби, ты совершенно права. Давай подойдем к этому разумно и проверим на деле.
 Озорная улыбка Квила уже прочно обосновалась на его губах. Он встал и упер руки в бока. Габби замерла. У нее вновь заколотилось сердце, и его бешеный ритм отозвался в голове.
 Квил снял панталоны и небрежно спустил с бедер нижнее белье, будто он находился в спальне один. На самом деле эта непринужденность стоила ему немалых усилий. У него дрожали руки. Он выжидал, когда Габби посмотрит на него.
 Она скользнула взглядом вдоль его тела и судорожно вздохнула.
 Тогда он повернулся и прошел к камину. Взял с полки еще две свечи, зажег и перенес к кровати. В комнате сразу прибавились новые тени. Когда он нагнулся оживить угасающий огонь в очаге, Габби быстро перевела глаза на четкие линии его ягодиц.
 — Квил, — произнесла она слабым голосом, презирая себя за это.
 — Да? — Муж быстро повернулся. О, как он был прекрасен! Точно такой, каким она его и воображала. Он подошел к кровати. — Время снимать твою сорочку, дорогая.
 Габби опустила плотно прижатые к груди руки. Квил развязал ее тесемки у пояса и потянул за мягкие складки. Взмах его сильных рук ослепил ее на мгновение, и она обнаружила, что стоит перед ним обнаженная.
 Он не притронулся к ней. Даже не дышал какое-то время, пронзенный адским огнем, — так соблазнительна она была. Тонкая талия и высокая полная грудь — не коснуться всей этой роскоши и не погладить блестящих прядей на спине было сущей мукой.
 Вспыхнувшее в камине полено с треском выбросило сноп искр. Пляшущие блики заиграли на кремовых женских бедрах и мощных мужских голенях.
 — Ну вот, сейчас мы такие, какими нас создал Бог. — Квил был вынужден сдерживать свое вожделение. Иначе он может ее отпугнуть, и тогда в течение всех грядущих лет супружества между ними будут стоять бредовые идеи, внушенные ей безмозглым отцом.
 Шелковые ресницы Габби так и оставались на щеках, которые теперь покрылись алым румянцем. С тех пор как он снял с нее сорочку, она не поднимала глаз. Квил осторожно коснулся ее лица.
 — Габби? Ведь ты смотрела украдкой на меня, когда думала, что я этого не вижу. А теперь и взглянуть не хочешь? — Не услышав ответа, он снова попытался поддразнить. — В конце концов, не ты ли требовала серьезного разговора?
 — Разве это разговор? — прошептала Габби, жаля его потемневшим взглядом. — Я никогда… никогда не предполагала такого… неприличия. Стоять обнаженными на свету… — Она не могла подобрать подходящих слов, чтобы выразить свое отношение к этому бесстыдству.
 — В этом нет ничего неприличного. — Квил подвинулся еще ближе и встал прямо перед ней. — Габби, темнота — для воров и бродяг. Ты стала моей женой, и я хочу отметить это приятное событие при свете.
 Она прикусила губу, чувствуя, что против воли подчиняется его воле. По телу распространялся огонь, неумолимо подталкивающий ее к покорности. В красоте мускулистых плеч Квила не было ничего порочного. И эта красота так трудно им завоевывалась! Его победу тоже следует отпраздновать, наконец решила она.
 — Посмотри, мы подходим друг другу, как скорлупка ореху. — Квил взял ее руку и приложил к завиткам рядом с мужской плотью. — Видишь, Габби?
 Она вздрогнула. Ее пальцы дрожали, но не ушли с того места.
 И затем произошло ее падение, безмолвное, без внешних признаков. Стыд, державший ее в удавке, исчез. Она поддалась молящим глазам и мускулистой подтянутости покалеченного тела Квила и, к его удовольствию, робко прикоснулась пальцем.
 Его плоть резко подскочила, и Габби тотчас отдернула руку.
 — Тебе больно?
 Квил схватил ее руку и возложил на средоточие своей страсти. Тепло снова устремилось к ногам. Он уже был на пределе.
 — Габби, — прошептал он хрипло, — тебе будет больно, но только сначала. Иди сюда. — Он раскрыл объятия.
 И его жена, его смелая Габби, поборов себя, порывисто обвила его шею и прижала к нему свое божественное тело.
 Квил покрывал ее шею легкими поцелуями, передавая через эти невинные прикосновения послания дальше. Он провел рукой вдоль ее спины, отводя в сторону спутанные кудри, подбираясь к двум оголенным округлостям.
 Габби закрыла глаза и сосредоточилась на руках, которые подхватили ее и понесли на кровать, тело к телу. Бархатная темнота под покровом век скрывала все неприличия. Губы Квила спускались все ниже, оставляя за собой лишь легкий шорох. Но когда они достигли груди, шорох превратился в громкий шепот, проникавший сквозь тело.
 Уверенные руки обхватили ее грудь, и жадный рот приблизился к соску. Кожу обдало жаром. Габби выгнула спину и с невнятным бормотанием вцепилась в плечи Квила. Она фиксировала все, что делал ее муж. Глаза ее по-прежнему были закрыты. Слепота защищала от стыда. Мужская плоть упиралась ей в бедро, его пальцы трогали между ногами, заставляя ее мучительно вздрагивать после каждого прикосновения. Когда сильные руки развели ей бедра, она судорожно вздохнула, чувствуя в глубине жестокое пламя. Грудь ее налилась тяжестью, из горла вырвалась нечленораздельная мольба, и в сознании не осталось места для стыда. Ничто не могло сдержать ни мощи желания, разлившегося меж бедер, ни огненного потока, устремившегося в вены. Не думая больше ни о чем, она прижалась к его пальцам.
 — Габби, открой глаза.
 Она не подчинилась и, зажмурясь, двигала бедрами, моля о продлении восхитительных ощущений.
 — Открой глаза! — приказал Квил чуть хрипловато. Наконец она разомкнула веки. Ее муж, опираясь на локти, навис над ней. Волосы упали ему на лоб, заслоняя глаза, потемневшие от желания. Она открыла рот и, заглотнув воздух, инстинктивно выгнулась снова, но не к пальцам, а к восставшей плоти.
 — Квил, пожалуйста…
 Он торжествующе, с сатанинской чувственностью ухмыльнулся. Но Габби это уже не волновало. Для удовлетворения ей требовалось большее, нежели его прикосновения. Она жаждала ощущать его внутри.
 И он вошел в нее. Вошел, подобно дерзкому вору, промышляющему в дневное время, как дьявол, не испугавшийся солнечного света. Он сделал это с открытыми глазами — ее и своими, под пламя свечей, освещавшее его лицо и плечи. Обозначенная цель и ее достижение сразу обрели логическую законченность.
 Это было больно. Очень больно.
 Вероятно, и Квил чувствовал то же, потому что его лицо исказила мука. Габби воспротивилась бы, если бы он не давил на нее своим весом и если бы плоть его не находилась внутри ее. Не дав ей открыть рот, он вдвинулся глубже, правда, только чуть-чуть. Потом стал целовать ее лоб и щеки, а когда достиг губ, продвинулся дальше. С новой вспышкой боли Габби издала всхлипывающий звук, но изнутри последовал неожиданный ответ — еле уловимое приятное покалывание. Она отыскала губы Квила. Сладкая встреча всколыхнула в ней волну возбуждения. Он сделал резкое движение — и на этот раз… никакой боли, а вместо нее — всплеск удовольствия, и пробежавшая дрожь, и долгая судорога, сковавшая тело.
 Квил остановился, молча считая до десяти. Тело Габби такое маленькое, думал он, ей нужно приспособиться. Однако стоило ему досчитать до восьми, как она двинулась к нему сама. И когда во время этой неопытной, неловкой попытки она произнесла его имя, ее прерывистое дыхание ничего не говорило о боли, а только об удовольствии. Он наклонился и завладел ее ртом, желанный и приветствуемый ею за это вторжение. Затем отклонился назад и тут же продвинулся к центру, жестко и быстро, а потом снова и снова.
 Габби полностью отдалась неприличному удовольствию, открывая для себя неведомые ощущения. Ее кровь превратилась в кипящую лаву, шумное дыхание прерывалось всхлипами, тело извивалось, как в танце, с возрастающей жаждой встречая каждый бросок.
 Дочь дьявола, как привык называть ее отец, наконец обрела крылья. Глаза ее вновь закрылись, потому что теперь им не нужно было ничего видеть. Теперь, когда каждый нерв в ее теле был связан с другим сильным телом и кричал от радости. Теперь, когда она прильнула к этому телу и, раз от разу совершенствуя свои навыки, пыталась подстроиться под его ритм.
 Квил обхватил ее бедра и плотно прижал к себе, судорожно хватая ртом воздух.
 — Еще немного, Габби!
 И она без колебаний последовала главной заповеди своего отца — во всем подчиняться мужу. Ее тело выгнулось дугой и замерло на миг. Она смутно услышала крик, сорвавшийся с ее губ, и вторящий ему рокот Квила. А излившийся поток удовольствия ответил собственной очаровательной музыкой на вопрос о неприличии и греховности.
 Когда все закончилось и Квил, усталый, лег сверху, его жена совсем не возражала. Кожа ее покрылась легкой испариной. Он прижался к уголку ее рта и почувствовал на губах соль.
 Габби открыла глаза, еще затуманенные, со знакомыми проблесками бренди в зрачках.
 — Теперь я поняла смысл тех слов в церкви, — шепнула она. Квил чувствовал ее теплое дыхание против своей щеки. Он переплел их пальцы и ждал.
 — Поклоняюсь тебе всем телом, — повторила Габби его слова. Они всплыли в памяти, как молитва, и смыли все ханжеские проповеди ее отца. — Ведь ты все сказал еще во время венчания, верно? — вдруг с изумлением догадалась она.
 Квил сжал ей пальцы. Он был по-прежнему глубоко внутри ее, и ему было трудно подбирать слова.
 — У тебя не болит голова? Нет?
 — Нет.
 Он знал, головная боль придет позже, во время сна. Уже появились предвестники — слабые пурпурные вспышки по периферии зрения. Но ему не хотелось разрушать этот хрупкий миг, и он подался вперед пробным движением.
 У Габби округлились глаза, она непроизвольно вздрогнула.
 Квил медленным глубоким движением продолжил соблазн.
 — Как?! — вздохнула она.
 — Вот так, — пробормотал он.




 Глава 17


 Проснувшись рано утром, Квил открыл глаза и тут же закрыл снова. Во время приступа он не переносил яркого света. Пульсирующая боль в голове усилилась. Биение сердца отзывалось в висках ударами молота. Опыт подсказывал, что рвота уже на подходе — будь она неладна!
 Он повернул голову, чтобы взглянуть на жену. Боль тотчас распространилась на шею и плечи.
 Габби лежала рядом, свернувшись калачиком. Спутанные шелковистые кудри скрывали ее лицо почти целиком, за исключением чувственного изгиба нижней губы.
 Надо было срочно переселяться в другую комнату. Сдерживая стон, Квил на ощупь отыскал шнурок колокольчика. Когда дверь открылась, он, не открывая глаз, буркнул:
 — Кто-нибудь, помогите мне уйти отсюда.
 Через пять минут он был устроен у себя в спальне с максимумом комфорта, который может испытывать человек, избавившийся по пути от содержимого своего желудка. Вчера вечером они с Габби ужинали очень поздно.
 Квил лежал неподвижно, как доска, с влажной салфеткой на глазах, стараясь преодолеть боль и тошноту. Он хотел вернуться к Габби. Не просто хотел — он нуждался в этом. Он должен был поцеловать ее сразу после пробуждения и научить, пока она еще сонная, утренним удовольствиям. С каким наслаждением он помог бы ей совершить омовение! Горькое чувство смешалось с кислым привкусом, оставшимся во рту после эвакуации вчерашнего ужина.
 После того как они начнут спать порознь, он уже не увидит ее просыпающейся. С этим было трудно смириться. Как несправедливо, думал Квил, скрежеща зубами, и это только усилило его страдания. Он заставил себя расслабиться. За долгие годы он хорошо усвоил, что попустительство движению, в какой бы то ни было форме, продлевает мигрень до недели. Поэтому, чтобы выдержать атаку, следовало лежать неподвижно. Единственное, что можно себе позволить, — это свешиваться через край кровати и сплевывать в миску. Он уже потерял счет этим занятиям. Уиллис каждый час менял ему салфетку.
 Когда кто-то на цыпочках вошел в комнату, Квил сразу понял, что это не Уиллис. Конечно, это была Габби. Он уловил ее запах, потому что во время мигрени обоняние обострялось до невероятности. В тот момент, когда вдруг запахло жасмином, он оцепенел. Уиллис не должен был впускать ее сюда. Не хватало только, чтобы она видела рвотные потуги своего супруга.
 Квил почувствовал урчание в желудке и, не успев сказать ни слова, свесился с кровати, чтобы, не дай Бог, не выплеснуть желчь ей на платье. Он не открывал глаз. Нетрудно вообразить, какое отвращение сейчас у нее на лице.
 Он откинулся на подушки, ругая себя последними словами. О чем он думал, когда женился на ней? Только негодяй мог так поступить, заботясь не о ее счастье и будущем а лишь об удовлетворении собственной похоти. Ему нет оправданий.
 — Что ты здесь делаешь? — прошептал он через силу.
 — Я пришла к тебе.
 Габби, кажется, не обиделась на его суровый тон. Кресло, придвинутое к кровати, процарапало ножками деревянный пол. Для Квила резкий звук был подобен удару кинжала. Габби, очевидно, это заметила.
 — Прости, Квил, — огорченно сказала она, — я не буду больше шуметь. Только позволь мне остаться хотя бы на несколько минут.
 Запахи — любые — вызывали у него тошноту. Но не запах Габби. Можно было с уверенностью сказать — она только что из ванны. В воздухе плавал аромат жасмина — жасмина и Габби. Запах такой же вкрадчивый и невинный, как и она сама.
 — Твоя мать отбыла в Саутгемптон, — тихо сообщила Габби. — И леди Сильвия с Питером тоже. Леди Дьюленд просила передать, что она тебя любит. Хочешь, я расскажу тебе сказку, Квил? — добавила она, помолчав.
 Его жена была явно растеряна. Он мог бы поспорить на небольшое состояние, что сейчас она кусает губу и к ее щекам подбирается румянец.
 — Я не сильна в уходе за больными, — пожаловалась она. — Но когда Кази хворал — а это бывало часто, — сказки обычно его отвлекали.
 Молчание Квила она расценила как согласие.
 — Тебе должна понравиться индийская сказка. Я слышала ее от няни, а потом рассказывала Кази. Правда, теперь она звучит немного по-другому. Это естественно, потому что каждый рассказчик привносит что-то свое. — И Габби начала свой рассказ:
 — Итак, в далекие времена на окраине Бхаратпура стоял огромный дворец. Рядом с ним протекала бурная темная река под названием Бохогрити, а по другую сторону находился птичий рынок. Дворец украшали большие мраморные колонны и множество арок с фресками. Все они были разрисованы птицами, которых продавали за воротами. По утрам и вечерам над каждой аркой играл свой оркестр, и музыканты на разных инструментах имитировали пение тех птиц.
 Голос Габби, с присущей ему хрипотцой и неровным тембром, всегда казался Квилу чувственным. Однако в теперешнем восприятии он звучал как инструмент для сопровождения декламации, неторопливо и монотонно.
 — Но самым искусным музыкантом был хозяин дворца, — тихо продолжала Габби. — Принца звали Мамарах Даула. Не было такого инструмента, которым бы он не владел. Все оживало в его руках, и даже лучшая из певчих птиц не могла соперничать с ним в искусстве. Его змеевидная дудка была по меньшей мере девяти локтей в длину. Люди приезжали из дальних уголков Индии, чтобы его послушать. Даже камни рыдали, когда он играл.
 Принц жил, окруженный красотой и роскошью. Земля открывала перед ним свои сокровища, чтобы украсить его жилище. Он носил туфли из ярко-красного сафьяна, расшитого серебром. Мамарах Даула был очень счастливым человеком. Но и чрезвычайно глупым.
 Примерно через час Квил погрузился в странное состояние, какого до сих пор не испытывал. Оно не имело ничего общего ни с гневом, ни с отупением, которые обычно сопровождали его приступы. Он слушал как зачарованный — и неожиданно уснул. В другое время он бы долго маялся, переходя от дремы к нездоровому бодрствованию, но в этот раз отключился сразу, как провалился.
 Габби вернулась вечером. Она держала его руку и рассказывала о том, как проходило празднование тридцатилетия Даулы.
 — Сакамбхари, богиня дерева, подарила принцу музыкальный инструмент, лучше которого не было в целом мире. Но богиня предупредила, что он не должен играть ради тщеславия и гордыни, а если нарушит этот наказ, то поплатится жестокой головной болью.
 Квил криво усмехнулся.
 Дальше пошла сплошная лирика о том, как Даула исполнял прекрасную музыку на своем новом инструменте.
 Наконец Квил заговорил. Голос его был неустойчив и грустен, но он этого не замечал,
 — Скажи, Габби, это была свирель? — Если бы его глаза не были закрыты салфеткой, он увидел бы ямочки на щеках своей жены.
 — Возможно, — серьезно ответила она. — Индийские музыканты прекрасно играют на своих… свирелях.
 На следующее утро Квил чувствовал себя намного лучше. Голова болела не так сильно, и его ни разу не вырвало в присутствии жены. У Мамараха Даулы, к сожалению, дела обстояли хуже. Он не сумел смирить свою гордыню, и его роскошная дудка раз за разом больно била его по голове.
 По сравнению с предыдущими приступами этот был слабее, но так же продолжителен. Насчет причин Квил не заблуждался. Габби всеми силами создавала ему комфорт — своим присутствием, сладким голосом и ароматами. Она специально придумала эту глупую сказку, чтобы развлечь его. И он принял ее заботу, сожалея, что не может отплатить ей тем же.
 Ночью он тупо смотрел в темноту, чувствуя, как сокращается желудок — не от тошноты, а от презрения к себе. Габби, очаровательная Габби заслуживала мужчину, достойного ее возбуждающей красоты. Но когда он думал об этом, его начинало корежить. Он никому не позволит дотронуться до ее пьянящей плоти! Она принадлежит только ему, и он убьет любого, кто осмелится приблизиться к ней.
 Однако утром вместе с неудержимой зевотой он отодвинул в сторону чувство вины. На самом деле женщины довольно равнодушны к сексу. Это известно всем. Сейчас Габби потрясена, но, вкусив свободу, она быстро ее оценит. Без убогого мужа, следящего за каждым ее шагом, и без его мигреней жизнь покажется ей куда приятнее. Ну что ж, в конце концов, так будет лучше и для него тоже.
 Он, пошатываясь, поднялся с кровати.
 Вскоре они отбыли в Лондон. После часа езды Габби уснула у мужа на плече.
 Квил знал, откуда эта усталость. Не один Уиллис менял салфетки на голове. Габби тоже не раз приходила к нему среди ночи.
 Чувство вины еще блуждало в нем, но он безжалостно гнал его прочь. Отринув идею женитьбы и любви несколько лет назад, он никогда об этом не жалел. Лишь иногда думал, что иметь привязчивую жену, вешающуюся тебе на шею, было бы весьма утомительно.
 Но сейчас, похоже, он сам попал в расставленную им западню. В отсутствие своей разговорчивой, душистой и сладкой жены он испытывал такой голод, что это начинало его пугать. А когда услышал, как она прошептала: «Я люблю тебя», — у него в душе и вовсе все перевернулось, хотя он понимал, что это всего лишь романтический бред. Да ведь и он нашептывал ей что-то почти такое же легкомысленное, когда наблюдал за ней спящей и гладил ее непокорные кудри.
 Они прибыли в Лондон точно к обеду.
 Квил вылез из кареты и помог выйти Габби. Ее теплая рука уютно легла на его рукав. В это время за спиной возникло какое-то движение. Он повернулся и обнаружил две аккуратные шеренги — по обе стороны мраморных ступеней выстроилась вся старшая прислуга. На самой верхней возвышалась внушительная фигура Кодсуолла.
 Дворецкий сошел с крыльца и поклонился.
 — Добро пожаловать в родной дом, виконт Дьюленд, — произнес он нараспев. — Леди Дьюленд. — Дворецкий снова поклонился.
 Квил недоуменно смотрел на этот неожиданный парад. Ну конечно, теперь это его дом и они его слуги.
 Габби, стоя рядом с мужем, наклонила голову в знак приветствия.
 — Кодсуолл, как это мило с вашей стороны, — прозвенел ее чистый голосок. — Такой теплый прием после печального события.
 Все слуги смотрели на нее приветливо.
 Квил встрепенулся и вместе с ней поднялся по ступеням.
 — Добрый вечер всем вам, — поздоровался он. — Это моя жена, виконтесса Дьюленд.
 Миссис Фарсолтер приблизилась к ним, сунув руки в карман фартука.
 — Я очень рада, миледи, — проговорила она. — Я познакомлю вас с бухгалтерскими книгами, когда вы пожелаете, а это ключи. — Она протянула Габби большую связку. — Вдова всегда оставляла их мне, когда уезжала из дома. Теперь они ваши.
 — О Боже! Миссис Фарсолтер, может, мы встретимся завтра утром, после завтрака? Я убеждена, ваши навыки хозяйствования намного превосходят мои. Но я с удовольствием вам помогу, чем сумею.
 Польщенная миссис Фарсолтер засияла.
 — Так я скажу, чтобы подавали обед, миледи? Через час или чуть раньше?
 Квил повернулся к жене и подал ей руку. Пальцы Габби лежали у него на локте, пока он вел ее по коридору. «Моему коридору», — тупо подумал он.
 — Ты не хочешь отдохнуть перед обедом?
 — Спасибо. Я не устала, но я бы не прочь искупаться.
 Кодсуолл тут же засуетился и отправил слугу готовить ванну.
 Габби поднималась на второй этаж, а Квил не отставал от нее ни на шаг. Когда она направилась в свою старую комнату, он мягко ее остановил.
 — Они принесут твою одежду в комнату виконтессы, Габби.
 — Но твоя бедная мама…
 — Так уж сложилось. Когда она пожелает нас посетить, ей будет предоставлена гостевая спальня. Но хозяйские покои теперь наши, Габби. — Он наклонился и подарил ей поцелуй короткое обещание чувственного наслаждения. — Для чего нужна эта дверь между спальнями, как не для наблюдения за женой! За ее одеванием. Или… раздеванием.
 Габби отскочила назад так быстро, что его рука повисла в воздухе.
 — Это не имеет значения, если даже дверь будет заперта, — заявила она решительно.
 За время дежурства у его постели она много думала об их будущем. Нужно полностью потерять рассудок, чтобы заниматься тем, что причиняет такие страдания своему мужу. Если Квил думает, что она собирается заодно с ним содействовать новому приступу мигрени, он глубоко заблуждается.
 Но спорить в коридоре было довольно глупо, и Габби с гордым видом прошествовала в комнату виконтессы. Квил вошел следом и закрыл за собой дверь. Габби тяжело вздохнула.
 — Квил, ты не считаешь, что будет лучше, если мы все обсудим после обеда? — Она медленно направилась в другой конец комнаты, притворяясь, что ее заинтересовали золоченые кресла возле камина.
 — Я полагаю, мы должны обсудить это сейчас, — нахмурился он.
 Габби остановилась возле письменного стола и обернулась.
 — Несомненно, мы не можем делать то, что вызывает твою мигрень, — проговорила она, поглаживая полированную поверхность розового дерева.
 — Не вижу здесь ничего несомненного, — сердито возразил Квил.
 — Мне казалось, что это очевидно. Есть что-то в… — Габби запнулась, тщательно подбирая слова. — Есть что-то в брачных отношениях, что вызывает твою мигрень. Поэтому, пока не найдено лекарство, мы не можем повторять неудачный опыт.
 — Господи! Неужели ты думаешь, я не искал?
 — Нужно еще попытаться, — заупрямилась Габби. — Я знаю тебя, Квил. Тебе трудно говорить со мной об этом. Но наверняка есть сотни докторов здесь и за границей, которым известен рецепт лекарства от твоей болезни.
 Квил привалился к каминной полке и скрестил руки на груди.
 — Есть один немец по фамилии Хеберден. У себя на родине он главный специалист по мигрени. Я приглашал его в Англию для консилиума с моими врачами. Он сказал, что кровопускание мне противопоказано. Я и сам знаю, что это так. — Квил мрачно усмехнулся. — В прошлом году мне ставили пиявки на голову. Лучшим лекарством Хеберден считает отвар хинной коры — но это тоже не помогло. Кстати, его весьма удивило количество лекарств, которые я уже перепробовал. Валериана, мирра, мускат, камфара, опий, болиголов и даже нюхательные порошки. В Бате один шарлатан мазал меня пеной из болиголова и хвойного бальзама. После этого я благоухал несколько дней, как сосна.
 — Хеберден назначал тебе что-то, кроме коры?
 — Он советовал во время приступа приклеивать пластырь за ушами, — иронически хмыкнул Квил. — Об эффективности можно судить по отсутствию пузырей на коже. Позже он склонял меня к опию, но мне никогда не нравилась эта идея. Я рассудил, что привыкание — неравноценная замена интимной жизни, и решил, что лучше буду жить со своим недугом. В самом деле, последнее лекарство, которое я принимал, только чудом меня не угробило, как мне потом объяснили врачи. Моя мать купила его у какого-то знахаря в Блэкфрайерсе. Я две недели пролежал в горячке, но от мигрени так и не избавился.
 Габби подумала о письме Судхакару, но промолчала, вспомнив, с каким нездоровым упрямством Квил отверг ее предложение.
 — С тех пор я поклялся больше не принимать никаких лекарств. — Квил осторожно прокашлялся. — Я отдаю себе отчет, что посягаю на твое счастье, Габби. С моими дефектами мне, вероятно, не следовало жениться на тебе.
 — Ты попал в точку, Квил.
 У него екнуло сердце, и его сарказм сразу куда-то исчез, а лицо застыло и побледнело. Разумеется, Габби права. У нее есть все основания для развода.
 — Но ты все же женился на мне, — продолжала она. — И теперь эта проблема — наша, а не только твоя.
 — Я не приемлю твоего умозаключения, — произнес Квил с убийственной вежливостью. — Уверяю тебя, мне не требуется твое присутствие во время этих эпизодов. Я не посмею обременять тебя своей немощью.
 С каждым медленным тяжелым ударом сердца он будто врастал в пол, как дерево в землю.
 Габби нахмурилась:
 — Квил, я никоим образом не упрекаю тебя в твоей мигрени. Я еще раз повторяю, что теперь это наша общая проблема, а не только твоя. Мы должны вместе заниматься твоим лечением.
 — Никто, а жена уж точно, не будет диктовать мне решения — процедил Квил сквозь зубы. — Я больше не стану принимать непроверенных лекарств. И тебе придется принять это к сведению.
 Габби уже еле сдерживалась, чтобы не выплеснуть на него свой гнев.
 — Ты ведешь себя не лучшим образом, Квил! Мы должны подумать вместе, что делать дальше. Неужели тебе не ясно?
 — Нет, не ясно, — сердито заявил он, чеканя каждое слово. — Как только случилось то несчастье, моя мать взялась диктовать врачам, как меня лечить. Если бы я ее послушал, то по сей день лежал бы на этом ложе. Сама едва не убила меня шарлатанскими снадобьями, а когда Транкельштейн предложил дельное лечение, воспротивилась всеми силами. Но именно его массаж и его упражнения поставили меня на ноги.
 Габби вздохнула:
 — Я никак не могу понять, какое отношение имеют ошибки твоей матери к нашей задаче в теперешней ситуации?
 — По вопросам собственного лечения принимать решения буду я, и только я! У меня нет желания доводить себя до изнеможения снадобьями ненормального лекаря, о котором ты мне рассказывала. Мое решение окончательное, Габби.
 Квил сложил руки на груди, не обращая внимания на ее нахмуренный вид.
 — Хорошо, — начала она после минутного молчания. — В таком случае все, что касается моего тела, — это тоже мое личное дело. И здесь я тоже буду принимать решения самостоятельно.
 — Естественно, — согласился Квил.
 — Прекрасно. Значит, ты не должен возражать, если эту дверь, — Габби кивнула на дверь в спальню виконта, — я замурую, так как мы не будем ею пользоваться в дальнейшем.
 — Что ты хочешь этим сказать?
 — Ничего, — пожала плечами Габби. — Просто мое тело больше тебе не принадлежит. Вот это я и хотела сказать, муж мой. — Она сделала легкое ударение на последних словах. — Таким образом, ты не будешь страдать от мигреней и у нас отпадет надобность в ненормальных лекарях.
 Габби отвернулась и принялась вытаскивать из волос шпильки.
 — А если я заведу любовницу? — услышала она его голос. Он был пугающе жесток.
 Она даже не стала оборачиваться.
 — Право выбора за тобой, — спокойно ответила она. — Если тебе нравится валяться в постели с мигренью — что это твое дело. По крайней мере я не буду нести за нее ответственность.
 — А ты сама, — ядовито усмехнулся Квил, — как собираешься выходить из положения? Сделаешь меня poгоносцем?
 Габби до боли закусила губу, чтобы не расплакаться, если сейчас уступить ему, он снова будет страдать.
 — О нет, можешь не опасаться, — проговорила она нарочитым легкомыслием и, откинув голову, начала расчесывать волосы. — Хотя мне было хорошо с тобой этой ночью… — она сделала паузу — достаточно длинную, чтоб посеять сомнение в искренности сказанного, — я вполне могу обойтись и без этого.
 Габби с изумлением отметила, как трудно лгать в само сокровенном. Все равно что топтать собственное сердце. Она повернулась и смело встретила взгляд мужа. Ее отец легче проглатывал вранье, когда она смотрела ему прямо в глаза.
 — К тому же это довольно неопрятно. — Ее передернуло от собственной лжи. — Ты не согласен? Мне совсем не хочется постоянно пачкать простыни. А о том, что при этом я обнажена и ты на меня так открыто смотришь, я даже и не говорю.
 — Габби! Господь с тобой! Кровь бывает только в первый раз.
 — Хм. Но это не самое главное, что я хочу сказать. Помни, Квил, я не сделаю тебя рогоносцем. Ты — мой муж. Почему я должна позволять какому-то постороннему мужчине использовать мое тело?
 Хоть в этом правдива, подумала она. Действительно, ее никто не интересовал, кроме мужа.
 Квил стиснул зубы так сильно, что заныли челюсти. Не зря он считал, что женщины равнодушны к сексу. Разумеется, он видел, что Габби смущается своей наготы. Но ему показалось, что в минуту наслаждения неловкость отодвинулась в сторону. Должно быть, он ошибся, ослепленный желанием. Он уже взялся за ручку двери, но в последний момент остановился.
 — А если я соглашусь пробовать лекарства, мне будет позволено использовать твое тело? — произнес он, презирая себя за то, что демонстрирует свою уязвимость. Он не оборачивался, чтобы не видеть жалости в глазах Габби. Она промолчала, еле сдерживая рыдания. Подождав немного, Квил сказал самому себе:
 — Итак, за возможность делить постель со своей женой мне придется каждый раз предварительно глотать лекарство? Или ставить пиявки?
 — Нам нужно… — с трудом выдавила из себя Габби.
 — Я догадываюсь, что нам нужно, — холодно прервал ее Квил. — Испытать новое лекарство. И чтобы моя жена могла сделать это, я должен спровоцировать приступ мигрени. А до тех пор мы будем ждать, когда знахарь пришлет снадобье из тушеных насекомых. И лишь тогда я смогу просить тебя о возобновлении брачных отношений. Так, Габби?
 У нее вырвалось рыдание, и она прижала руки к глазам.
 — Давай забудем про это. Я… я… — она со всхлипом заглотнула воздух, — я не хочу делать это снова, Квил! Ты можешь это понять?
 — Вполне. — Голос ее мужа был ровный и… такой ледяной! — Я больше не вторгнусь в ваши покои, мадам. А что касается двери, можешь дать указания слугам, чтобы заколотили ее гвоздями, если тебе так угодно.
 Квил поклонился, но Габби этого не видела. Она стояла, отвернувшись, не отнимая рук от глаз. По пальцам у нее текли горячие слезы.
 Сквозь рыдания она услышала, как открылась и закрылась дверь. О Боже, Квил поверил! Поверил, что ей безразличны его ласки!
 Как это было далеко от ее истинных чувств! Она жаждала ощущать тяжесть его тела и слышать хриплые стоны, срывающиеся с его губ. По ночам, лежа между холодными простынями, она с трепетом вспоминала каждое его прикосновение. И даже те постыдные минуты, когда он раздвигал ей бедра и она, нагая, извивалась под ним, бесстыдно прижимаясь к его пальцам.
 Как же сильно впитала она порочное желание, как глубоко увязла в грехе, если ей было так приятно!
 Когда принесли горячую воду для ванны, она сказала Маргарет, что у нее болит голова, и попросила передать мужу, чтобы он не ждал ее к обеду. Оставшись одна, Габби свернулась клубочком на диване, пытаясь понять, почему она такая несчастная. И лежала до тех пор, пока вода не сделалась холодной как лед. Тогда она влезла в ванну с подспудной мыслью наказать себя — за ложь и за вожделение. Какая из двух провинностей хуже? Ответ был прост. Квил верно сказал, что в их действиях нет ничего постыдного. И впрямь, что плохого в том, что их тела дарили друг другу наслаждение? И не важно, когда это свершалось — ночью или днем, а вот говорить, что ей это было неприятно, — сплошное вранье.
 Поэтому она погрузилась в холодную воду. Габби наблюдала, как ее соски превращаются в темно-красную черешню. Так бывало всегда, когда Квил их трогал, и даже от одних воспоминаний об этом она опять зарыдала, потому что не могла быть вместе с ним. Она любила его. И хотела его. Ей нравилось, как он смеется — не вслух, а только глазами. Когда он молча смотрел на нее, они говорили ей, что она красива и обожаема. Он был для нее дороже всех на свете, но по воле злого рока они не могли предаваться любви.
 Холодная ванна остудила эротическую горячку. В памяти встали потухшие глаза и мертвенно-бледное, осунувшееся лицо Квила во время приступа. Обман — ужасный грех, но она правильно сделала, что солгала. Чутье подсказывало, что Квил, оправившись от приступа, вернется к ней в постель. «Потому что он любит меня и хочет делать мне приятное», — сказала себе Габби. Правда, он не признавался ей в любви, когда просил выйти за него замуж. Но Квил ведь вообще неразговорчив.
 Теперь, когда он убедился, какая она злая и бесчувственная, у него пропадет всякое желание дарить ей свою любовь. На сегодняшний день для нее не было ничего страшнее.
 Во вторник герцог и герцогиня Гизл устраивали завтрак с шампанским. Люсьен Бош, отправлявшийся на данное мероприятие без особого энтузиазма, уже в экипаже вспомнил, какой это день. Было начало одиннадцатого. Если развернуться в противоположном направлении, как раз к одиннадцати можно успеть. И застать Хизлопа у нее в гостиной. Нечестивец должен наконец уяснить, что Эмили — это не какая-нибудь девица легкого поведения.
 Люсьен постучал в крышу экипажа.
 Когда они остановились перед небольшим домиком, Хизлопа не было видно.
 Эмили упорно не хотела принимать Люсьена. Служанка каждый раз говорила ему, что миссис Юинг нет дома. Видимо, пора проявить настойчивость.
 Хизлоп наверняка уже у нее в кабинете и дышит ей в плечо. Или делает что-нибудь еще более неприличное. Люсьен заскрежетал зубами. Воспоминания ожесточили его. Раздраженным жестом он приказал лакею ждать и вышел из экипажа, на ходу натягивая перчатки. Если она дома, пусть только попробует ему отказать!
 Он уверенно дернул колокольчик. Салли открыла дверь и, заикаясь, снова стала нести какую-то чушь. Он дал маленькой служанке соверен, и та упорхнула в кухню.
 Люсьен немного постоял перед кабинетом, набираясь храбрости. Затем решительно распахнул дверь, даже не постучав, и тотчас осознал свою ошибку. Эмили с Хизлопом стояли спиной к нему, как раз перед письменным столом. Похоже, им было не так уж плохо вдвоем. Когда Эмили обернулась, лицо у нее было недовольное.
 — Простите, что потревожил, — произнес Люсьен. От растерянности его французский акцент стал особенно заметен. Все было яснее ясного. Эмили не возражала против общества Хизлопа, иначе с чего бы она позволила ему класть руку ей на запястье.
 Эмили сразу отошла, а Хизлоп поклонился Люсьену.
 — Приятно видеть вас снова, мистер Бош, — процедил он. — Забавное совпадение, вы не находите?
 — Я бываю здесь… часто, — проворчал Люсьен.
 — Так же как и я, так же как и я, — затараторил Хизлоп, не желая видеть, как опасно прищурились черные глаза гостя. Эмили засуетилась.
 — Мистер Бош, как мило, что вы опять заглянули! — На щеках у нее вспыхнул нежный румянец — по всей видимости, вызванный удовольствием от прикосновения мистера Хизлопа.
 Люсьен чопорно поклонился.
 — Весьма сожалею, что прервал вашу беседу. Я совершенно забыл, что по вторникам у вас деловые встречи.
 — Выражение не совсем правильное, — заметил Хизлоп. — Деловые встречи — это звучит слишком официально. Я предпочитаю думать, что мы с миссис Юинг общаемся как старые друзья. В самом деле, я только что просил ее провести вечер вместе со мной, в театре.
 Люсьен взглянул на Эмили. На щеках у него заиграли желваки. Понимала ли она, что стоит за предложением мистера Хизлопа? Впрочем, он и сам не так давно приглашал ее в театр.
 — Возможно, я тоже там буду. Увидимся вечером. — Он вежливо поклонился. — Миссис Юинг, мистер Хизлоп, прошу меня извинить. Я приглашен на завтрак.
 — К герцогу Гизлу? — Хизлоп подошел к Люсьену, загораживая от него Эмили. — Меня тоже приглашали, я уверен. Мы с Гизлами добрые друзья. Просто мое приглашение, должно быть, где-то застряло. Такое случается.
 — Разумеется.
 Люсьен собрался уходить.
 — Мистер Бош! — рванулась к нему Эмили. Он обернулся.
 — Да?
 — Я… — Она запнулась. Он ждал.
 — Однажды вы предложили мне помощь… Я хотела бы ею воспользоваться, если вы еще не передумали.
 Люсьен молча соображал. О чем она толкует? И вдруг вспомнил. Ну конечно, в прошлый раз он заявил, что пришел сразить дракона!
 — Мистер Хизлоп, — небрежно проговорил он с легкой улыбкой, — коль скоро ваше приглашение так непредвиденно где-то затерялось, вы могли бы составить мне компанию. Патрик будет рад видеть вас у себя дома.
 Хизлоп, не колеблясь ни секунды, повернулся к Эмили:
 — Я уверен, вы правильно меня поймете, миссис Юинг. Возможно, я изыщу время вернуться к вам позже.
 Услышав столь оскорбительное заявление, Люсьен грозно нахмурился. Но сконфуженный взгляд Эмили подействовал на него успокаивающе. Что бы Хизлоп ни воображал себе об их отношениях, в друзьях у нее он не был. Во всяком случае, сейчас она сделала выбор не в его пользу. И то хорошо, утешил себя Люсьен.
 Они сели в экипаж. Как только дверца захлопнулась, Люсьен схватил своего спутника за галстук и рванул с сиденья.
 — Что вы де… — захрипел Хизлоп, но конец фразы прозвучал нечленораздельно. Люсьен резко выбросил ноги вперед и опустил их на грудь соперника. Хизлоп свалился в проем между сиденьями. Сидя на полу, он с ужасом воззрился на Люсьена. — Что на вас наехало, черт побери?! Посмотрите, что вы сделали с моим галстуком! Три испорченных галстука за одно утро! — Он трясущимися пальцами пытался расправить скомканную ткань. — Это катастрофа! — завопил он. — Что подумают герцог с герцогиней?
 Казалось бы, немотивированно жестокий поступок — но Хизлоп воспринял его так, будто это было в порядке вещей. Занятно. Видно, его знакомые часто задают ему подобную трепку, хмыкнул про себя Люсьен.
 — Вы должны оставить в покое миссис Юинг, — произнес он обманчиво мягким тоном. — Если я хоть раз услышу, что вас видели входящим в ее дом, я лично позабочусь, чтобы вас никогда не приглашали на вечера, даваемые нашим haut ton [15] , — прошипел Люсьен, больше не считая нужным сдерживаться.
 — Не понимаю, что вы так забеспокоились. — Хизлоп поднялся и, усевшись напротив Люсьена, со страхом взглянул на него, как смотрят на бешеную собаку. — Можно подумать, я делаю что-то неприличное! Женщины на меня не в обиде. Я веду себя идеально, да будет вам известно!
 — Плевать я хотел на это! — процедил Люсьен сквозь зубы. — Ваша дружба с миссис Юинг закончилась.
 Хизлоп надул толстые губы и запричитал:
 — Я ухаживал за ней много месяцев, а вы появились лишь несколько недель назад. По справедливости первенство за мной.
 Люсьен сжал кулак и замахнулся.
 — Успокойтесь, ради Бога! — испуганно вскричал Хизлоп. — Миссис Юинг меня вовсе не интересует. Она хоть и красавица, но не в моем вкусе. Всегда печальна и немного скучновата. Может, ее сестра… — Он осекся, увидев побелевшие от бешенства глаза Люсьена. — Я только хотел попробовать, но не буду. Даже близко к дому не подойду, если вы так настаиваете.
 Стоило Люсьену вновь откинуться на спинку сиденья, как Хизлоп сразу осмелел.
 — Не понимаю, что вас не устраивает, — пробурчал он. — Вы можете забирать себе Эмили, а я удалюсь, как подобает джентльмену, хоть я и первый заявил на нее права. Но почему мне не дозволено иметь ее сестру? Я вполне могу ее содержать, — добавил он, приосанившись. — Я приобрел маленький домик в Челси, он идеально для нее подходит, а из-за вас он теперь будет пустовать.
 Люсьен так задубасил в крышу, что чуть ее не проломил, кучер резко осадил лошадей. Карета качнулась и остановилась.
 — Что вы делаете? — спросил Хизлоп с некоторой тревогой. — Я хочу ехать на завтрак! Вы сами сказали, что берете меня к Гизлам!
 — Выходите! — приказал Люсьен, когда лакей распахнул дверцу.
 — Вы отняли мою пичужку, даже не спросив у меня позволения! — возмутился Хизлоп. — Да вдобавок еще и со мной обошлись с ненужной жестокостью. Так не годится. Я никуда не пойду. После того, что вы сделали, вам остается только выполнить свое обещание.
 Люсьен так удивился, что даже прыснул со смеху. Хизлоп недоуменно смотрел на него.
 — Вы бы лучше привели в порядок свой галстук, — презрительно бросил Люсьен.
 Приблизительно через час Патрик Фоукс, герцог Гизл, ткнув друга в бок, тихо спросил:
 — Кто этот маленький мухомор, которого ты привел к нам на завтрак? — Он кивнул на Хизлопа, весело болтавшего с леди Софи.
 — Бартоломью Хизлоп, — лениво ответил Люсьен. — Очаровательный, правда? Он пытался сделать мою будущую жену своей любовницей.
 — Что?!
 Люсьен сам не понял, как эта фраза сорвалась с его губ. Но ему понравилось, как она прозвучала.
 — Я собираюсь жениться на миссис Юинг, — пояснил од. — Но сначала я должен сразить дракона. — Патрик окинул Хизлопа взглядом.
 — Это и есть дракон? Страшный!
 — Уж какой есть, — ухмыльнулся Люсьен. — Нам, победителям драконов, без разницы — лишь бы сделать свою работу.
 Патрик закатил глаза.
 — Зачем ты привел, его сюда? В надежде, что мой повар подложит в его завтрак отраву?
 — Мы с Хизлопом выясняли отношения из-за Эмили, — объяснил Люсьен, — и пришли к соглашению. Я обещал привезти его к тебе, и он мне заявил, что я, как джентльмен, обязан сдержать слово.
 — Твой дракон больше похож на мышь, — фыркнул Патрик.
 В это время леди Софи, глядя поверх головы Хизлопа, послала сигнал мужу, в котором он безошибочно распознал призыв о помощи. Герцог стиснул зубы.
 — Сейчас я его накормлю, — пробормотал он, бросаясь через всю комнату к жене. — Он у меня будет сыт по горло!
 Весьма неожиданное посещение герцога Гизла прошло не так гладко, как надеялся Бартоломью Хизлоп. Как он рассказывал на следующий вечер своим друзьям, он нечаянно — именно нечаянно, подчеркнул он, — уронил на герцогиню абрикосовый торт (не на лиф, педантично уточнил он, а рядом), а потом наклонился посмотреть, не осталось ли на платье пятна. Это-то и привело герцога в ярость.
 Друзья широко раскрыли глаза и придвинулись к нему, чтобы не пропустить ни одной подробности.
 — Разумеется, — продолжал разглагольствовать Бартоломью, — это небольшое непредвиденное осложнение не нарушит нашей дружбы с Гизлами. Я не сомневаюсь, они и впредь будут приглашать меня к себе. Но я должен вас всех предупредить — избегайте леди Софи! Гизл на ней просто помешан. В этом отношении, если называть вещи своими именами, ему недостает утонченности, чем он слегка напоминает буржуа. В конце концов, у леди Фестер герцогиня показала свою грудь всему залу! И если мне посчастливилось что-то увидеть, что уж он теперь-то так разъярился?
 Друзья полностью согласились с Хизлопом, что смягчило боль под правым глазом, где необъяснимым образом возникло темно-пурпурное пятно.




 Глава 18


 — Габби! — воскликнула леди Софи, герцогиня Гизл. — Вот не думала встретить здесь хоть одну родную душу! Что ты делаешь на Эбчерч-лейн?
 — Хочу посетить одного аптекаря, Софи, — несколько неуверенно улыбнулась Габби. — А как ты здесь оказалась?
 — От скуки, дорогая. — Герцогиня сунула руку Габби себе под локоть. — Просто погибаю от скуки. Ехала в книжный магазин в надежде найти норвежскую грамматику — так просто, из любопытства. А у мистера Спунера ее не оказалось. Но я должна перед тобой извиниться за свою ужасную оплошность. Я собиралась заехать еще на прошлой неделе, чтобы поздравить тебя с замужеством.
 Габби хотела что-то сказать, но Софи не дала ей открыть рот, оставляя за собой чисто дамское право посплетничать.
 — Ты сделала правильный выбор. Питер, конечно, очень милый, но его брат… Словом, если бы мы уже не встретились с Патриком к тому времени, когда Квил выбрался из своего лазарета, я бы, пожалуй, с тобой посостязалась — Софи улыбнулась и весело подмигнула ей.
 — В таком случае мне следует радоваться, что мой муж пролежал в постели так долго, — засмеялась Габби. — Я бы не выдержала конкуренции.
 — Ох уж! Патрик говорит, что у Квила сейчас такой вид, как будто его опоили.
 — Что за глупости! — Габби сморщила носик, стараясь не показать своего восторга. — Откуда твой муж может это знать?
 Софи деликатно, на французский манер, пожала плечами.
 — О, у мужчин свой особый код. Никто не знает, как они понимают друг друга. Иногда я недоумеваю, каким образом Патрик все узнает о своем брате. Они так редко общаются, но Патрик всегда чувствует, если с Алексом что-то не так. Они близнецы, я тебе не говорила?
 — Нет, не говорила, — удивленно посмотрела на нее Габби. — Они похожи?
 — Все считают, что да. Но я никогда с этим не соглашусь. Я охотно бы тебя представила, но Алекс с женой всё еще в деревне. Дело в том, что Шарлотта ждет ребенка.
 — Да, я понимаю, — с умным видом ответила Габби. Поскольку траур еще не кончился, они с Квилом воздерживались от публичных мероприятий, но женщин в положении она встречала повсюду.
 — Шарлотта немного беспокоится, все-таки это первый ребенок, — объяснила Софи. — А ее муж просто с ума сходит от тревоги. Не позволяет моей несчастной подруге даже встать с дивана. Патрик жалуется, что из-за неврастенических приступов Алекс наживет себе язву желудка.
 — Значит, он может на расстоянии чувствовать, что переживают другие?
 — Да, я полагаю, это свойство близнецов. Вот это твоя аптека, Габби? Вид у нее неприглядный, должна тебе сказать.
 Они остановились перед небольшим зданием с выступающими квадратными окнами. Мутные стекла в решетчатых рамах явно давно не мылись.
 Габби вынула из ридикюля вырезку из «Таймс».
 — Да, это здесь. Аптека мистера Мура.
 — Сомнительное заведение, — пробурчала леди Софи. — Даже входить не хочется. Лучше бы послать служанок. Подними юбки! — крикнула она, когда Габби подошла к замызганной двери.
 Помещение было уставлено странной формы флаконами — на каждом из них красовался ярлык с непонятными каракулями. За прилавком никого не было.
 Софи наклонилась к одному пузырьку.
 — Нет, ты только посмотри, Габби! Червячный порошок. Ты думаешь, он действительно приготовлен из червей?
 — Вряд ли, — покачала головой Габби, сжимая в перчатке объявление. — Но где же хозяин?
 — Нет, не похоже, чтобы это было сделано из червей, — продолжала леди Софи. — Я на них нагляделась, когда изгоняла глистов. Брр! Но зато теперь мой организм в отличном состоянии. Габби, пойдем отсюда. Нам нечего делать в подобном месте.
 Не успела она договорить, как через занавешенную заднюю дверь к ним вышел пожилой человек. Глаза его были затянуты молочно-белой пленкой. Габби едва не отшатнулась. Мужчина на ощупь добрался до прилавка и встал к ним лицом.
 — Здравствуйте, здравствуйте! — весело проговорил он. — Я — Джеймс Мур. Занимаюсь поставкой натуральных и действенных лекарств, годных для лиц любого возраста, как малых, так и старых. Чем могу быть полезен?
 — Я прочитала заметку в газете, — начала Габби, думая про себя, что лучше бы она никогда не открывала «Таймс».
 — А, миледи, у вас боли в животе? Отрыжка? Или, может быть, неполадки с… кишечником?
 Софи взяла Габби за руку.
 — Я думаю, мы не туда попали, — пробормотала она.
 — Ах, здесь две очаровательные леди, — заключил мистер Мур. — Еще лучше! Я понимаю вашу тревогу. Это естественно при данных обстоятельствах. Но не лучше ли немного испуга здесь, чем истинный страх в людном месте, когда случится конфуз?
 Габби пришла в замешательство. Она покраснела до корней волос.
 — Я пришла к вам по другой причине. Ваши лекарства, кажется, помогли женщине, которая страдала жестокими головными болями.
 — Совершенно верно! Совершенно верно! — радостно согласился мистер Мур, потирая очень грязными руками. — Это моя очаровательная племянница, мисс Рэчел Морбери. Она просила, чтобы я позволил ей поместить это объявление в газете. Даже не просила, а настаивала, моя дорогая мадам! Она мучилась два года и чуть было не потеряла место, а у нее хорошая работа. Моя племянница служит у миссис Хаффи на Черч-лейн. Мисс Рэчел согласилась принимать мое лекарство. И с тех пор забыла про головные боли! — победным тоном произнес он, уставив свои невидящие глаза на стену как раз над плечом Габби. — Не подумайте, что я пою себе гимны, леди! Мисс Рэчел поместила эту заметку по собственной воле, как она выразилась — для блага человечества. Она у меня добрая, моя племянница.
 — Габби, — прошипела леди Софи, сжимавшая ей руку в продолжение всей речи мистера Мура, — я не уверена, что его лекарство безопасно.
 Габби прочистила горло.
 — Мистер Мур, а из чего приготовлено ваше лекарство?
 — Я по голосу слышу, что вы благородные леди, — игриво ухмыльнулся он. — Поэтому я не стану называть вам ингредиенты. Я не хочу, чтобы милые дамы выворачивали наизнанку свои желудки. Это может остановить вас от приема моих натуральных и действенных лекарств.
 Габби, не обращая внимания на Софи, упорно тянувшую ее к выходу, твердо заявила аптекарю:
 — Я не куплю лекарство, если вы не скажете мне его состав.
 — Это редко используемые ингредиенты. Очень редко. Поэтому лекарство стоит несколько дороже, чем многие другие, открою вам правду.
 — И что же в него входит?
 — Ну хорошо, мадам, — неохотно согласился мистер Мур. — Это ртутный порошок. Тот самый, что регулярно принимал небезызвестный Эмперик Чарлз Хью. Я имею в виду раствор солей ртути.
 — Что еще?
 — Винный камень, капля или две опия и…
 — Среди того, что вы назвали, нет ничего необычного, — резко сказала Габби.
 — Есть ингредиент, который творит чудо, но я не могу раскрывать свои тайны. — Мистер Мур напустил на себя царственный вид. — Я обязан хранить кое-что в секрете, мадам, иначе каждый шарлатан с улицы начнет торговать моим натуральным и действенным лекарством.
 — В таком случае премного вам благодарна, что уделили нам внимание. Но мой муж не станет принимать неизвестные лекарства. Всего хорошего, мистер Мур.
 Габби собралась уходить.
 — Постойте!
 — Да?
 — Для блага человечества, — забормотал аптекарь, — и ради вашего мужа, мадам, я открою вам секрет. Но поклянитесь, что не скажете никому ни слова. Мой тайный ингредиент — настойка индийской конопли.
 — Индийская конопля? Откуда она у вас, мистер Мур? — поразилась Габби.
 — Купил у одного странствующего лекаря, — признался мистер Мур, поняв, что леди все равно не отстанет. — Во всяком случае, тот индус так себя назвал. Поверьте, это лекарство творит чудеса. Чудеса, мадам!
 — Хорошо, — подумав, произнесла Габби после паузы. — Я возьму один флакон. Мистер Мур засиял.
 — С вас пять соверенов, мадам.
 — Уходим, Габби, — сердито прошипела леди Софи. — Ты не заплатишь этому шарлатану ни пенни!
 — Я дам вам один соверен. — Габби положила деньги на грязный прилавок.
 Мистер Мур схватил блестящую монету и на ее место выставил неприглядный пузырек из темного стекла.
 — Вот, мадам. Лучшего лекарства от головной боли вы нигде не найдете. При сильных приступах принимать по столовой ложке через каждые два-три часа. И еще, мадам, — он поклонился, — не хотите ли воспользоваться моим натуральным и действенным средством против газов? Должен вам сказать, оно высоко ценится в стране.
 — Нет, нет! До свидания, мистер Мур.
 — Скажи спасибо, что я тебя знаю, — возмущенно заявила Софи, когда они покинули аптеку, — а то бы усомнилась в твоем рассудке. Ты просто выбросила соверен на ветер.
 — Вполне возможно, — удрученно согласилась Габби, зная об отношении Квила к лекарствам.
 — Я не удивлюсь, если Квил откажется принимать это зелье, — фыркнула Софи.
 Габби не хотела признаваться, что у нее тоже нет такой уверенности. Это было бы слишком унизительно. И вообще все, чем она занималась, было унизительно.
 Софи быстро взглянула на нее и, увидев слезы, взяла подругу под руку. Они пошли по аллее туда, где стояли их экипажи.
 — Габби, мы должны поговорить, — заявила Софи. — Я так поняла, что Квила мучают сильные головные боли?
 — Да, — неохотно подтвердила Габби.
 — Но кто скажет, как подействует индийская конопля? И я плохо себе представляю, что Квил станет принимать лекарство, пусть даже «натуральное и действенное», — Софи скопировала пронзительный голос мистера Мура, — не зная, какие могут быть последствия. Что, если это только усугубит дело, Габби?
 — Я все понимаю, — грустно вздохнула Габби; — Но когда я прочитала отзыв в газете… — У нее задрожал голос.
 — Его племянницы? Ха! Он сам его поместил, старый шарлатан!
 — Может, ты и права. — Габби не могла скрыть своего уныния.
 — Мы должны попить чаю, — решила вдруг Софи. — Тут есть маленькое бистро для леди. Я скажу, чтобы твой экипаж следовал за нами.
 Лакей проводил ее до экипажа Софи.
 — Это мое самое любимое место в Лондоне, — улыбнулась Софи, когда они вошли в заведение мадам Клары. — Здесь мы можем спокойно побеседовать. Все делают вид, что им ни до чего нет дела, а в действительности только и следят друг за другом. Но столы стоят достаточно далеко друг от друга, так что сплетницы ничего не услышат и им придется лишь умирать от любопытства.
 Услышав непочтительные замечания Софи в адрес посетительниц, Габби невольно улыбнулась. За горячим чаем ее настроение улучшилось. Убедившись, что их действительно невозможно подслушать, Габби поведала Софи свою историю.
 — Только не говори Патрику, — добавила она, завершая рассказ. — Очень тебя прошу!
 — Конечно, не скажу, — рассеянно ответила Софи, углубившись в собственные мысли. — Патрику незачем это слушать, а то у него тоже начнет болеть голова — из сострадания.
 Габби хихикнула.
 Софи продолжала размышлять вслух:
 — Несомненно, мигрени провоцируются застарелой травмой головы.
 — У Квила большой шрам вдоль бедра, — неуверенно проговорила Габби.
 — Бедро здесь ни при чем, — возразила Софи. — Слишком далеко от головы.
 — Ну и что? — Габби осенила неожиданная догадка. — Может, его мигрени как-то связаны с движениями?
 — С движениями? О, я понимаю, что ты имеешь в виду! А во время ходьбы у него болит нога?
 — Он никогда об этом не говорил, но иногда он прихрамывает. И хромота усиливается, когда он устает.
 — Из этого можно заключить, что нога беспокоит его большую часть времени, — сделала вывод Софи. — Но мужчины — на редкость безмозглые существа. У них ничего не узнаешь. Они ни за что не признаются, если у них что-то болит!
 — Ну а может, это из-за чрезмерного напряжения? В таком случае более вероятно, что все дело в верхней части бедра…
 Габби почувствовала, что краснеет.
 — И это может быть. Я имею в виду… — Софи смущенно замолчала, а затем выпалила в лоб: — Наверное, он делает упор на ногу, когда держит тело на весу? — В глазах у нее появился озорной блеск. — Сегодня ночью не позволяй ему переносить центр тяжести на ногу. И пусть не усердствует бедрами. От этого придется отказаться, Габби.
 Душа Габби затрепетала в предвкушении, но через миг снова низверглась на землю.
 — Ничего не выйдет, Софи. Я сказала ему, что мне не нравится это занятие… то есть не доставляет удовольствия, потому что я не хочу, чтобы на мне лежала вина за его мигрени. А теперь он даже не целует меня, когда желает спокойной ночи!
 Габби почувствовала, к своему стыду, что глаза снова наполняются слезами.
 — Не кисни, а пересмотри свое решение, — посоветовала ей Софи.
 — Я не могу! А вдруг это не подействует?
 — Подействует. И больше не покупай всякую гадость у аптекарей, а то в один прекрасный день уморишь его.
 — Вообще-то я еще не давала ему ни одного лекарства, — задумчиво произнесла Габби, вспомнив о маленькой коллекции, которую она тайно хранила в своем секретере. — Я ждала, когда случится новый приступ.
 — Этого никогда не случится, если ты не пустишь Квила к себе в постель.
 — Он сказал, что найдет себе любовницу, — прошептала Габби. После этих слов одинокая слезинка покатилась у нее по щеке.
 — Чушь! Я уверена, он ворочается всю ночь, думая, как взломать твою дверь. Когда на первом году брака мы с Патриком на время перестали спать вместе, он не ходил ни к каким любовницам. Только ярился, что я устроила ему такое испытание.
 — И ты это делала? — восхитилась Габби.
 — Ты удивишься, если я расскажу тебе, какие глупости мы совершали. Но я оставлю это до следующего чаепития. Я обещала сводить нашего юного гостя в амфитеатр Астли на дневной спектакль.
 — Я не знаю, как тебя благодарить, Софи. Это…
 — Вздор! — засмеялась Софи. — Ты прямо как моя мама. Ты еще не знакома с ней?
 Габби отрицательно покачала головой.
 — Считай, что тебе повезло. А теперь, — Софи с заговорщическим видом перегнулась через стол, — копи силы. Я буду думать о тебе сегодня вечером. И можно я приведу к вам моего юного друга завтра утром?
 — Конечно, — улыбнулась Габби, стараясь отогнать мысль о вечернем мероприятии.
 — Анри — французский граф, но сирота и вырос в семье рыбака. Патрику с трудом удалось убедить мальчика, что у него есть титул.
 — Правильно. Но какое отношение… О! Ты ведь наполовину француженка, Софи?
 — Мы встретились с Анри при сложных обстоятельствах. Это длинная история. Могу только сказать, что в свои двенадцать лет он вел себя очень мужественно. С тех пор как его семья погибла во время революции, он живет с нами, когда у него нет занятий в школе. Сейчас ему тринадцать, и он учится в Хэрроу [16] .
 — Я буду рада с ним познакомиться.
 Вернувшись домой, Габби обнаружила на подносе два письма из Индии. Но среди них не было письма от Судхакара.
 Первое она прочитала с большим интересом. Оказывается, ее план спасения Кази-Рао имеет неплохие шансы на успех. Она даже испытала некоторую гордость от того, что хоть одна из ее фантастических идей принесет ощутимую пользу.
 Затем она неохотно взяла другой конверт, где адрес был написан почерком отца. Письмо это жгло ей пальцы. Ричард Дженингем писал, что никогда не сталкивался с более абсурдной просьбой. И выражал глубокое сомнение в том, что англичанин в здравом уме согласится добровольно принимать варево, приготовленное каким-то индийским знахарем. То, что вполне годится для индуса, гибельно для деликатной конституции англичанина. Или она хочет убить своего мужа? В таком случае пусть не рассчитывает на его помощь в претворении своих адских планов. К этому было добавлено предположение — по-видимому, позже, так как ее отец был крепок задним умом, — что она все же раскается в своем грехе и во всем признается мужу.
 Габби не удивилась столь низкому мнению отца о ее уме, но ей никогда бы и в голову не пришло, что ее могут заподозрить в убийстве!
 Резким движением она разорвала письмо в клочья. И в этот момент в спальню вошел Квил.
 — Что это ты тут уничтожаешь? — подозрительно спросил он.
 Габби покраснела и торопливо смахнула обрывки на пол.
 — Да так, ерунда…
 — Любовные записки? — прищурился Квил, воспользовавшись случаем подлизаться при помощи юмора.
 — Нет! — качнула головой Габби. — О, Квил… — Она не успела продолжить, так как он повернулся и, к ее ужасу, увидел маленький коричневый пузырек, принесенный ею из аптеки. Габби забыла его спрятать. Лицо Квила посуровело.
 — Где ты купила эту дрянь, Габби?
 — На Эбчерч-лейн, — призналась она смущенно. — Я думала, может…
 — А у меня сложилось впечатление, что ты решила больше не делить со мной ложе, — заявил Квил с убийственной вежливостью. — И когда же ты собиралась применить это… лекарство? — Он поднял руку с пузырьком.
 — После того как ты… — начала Габби запинаясь. — Ты сказал, что пойдешь к любовнице…
 — О, я понимаю. Ты ждала, что после этого у меня разыграется мигрень и можно будет заставить меня выпить эту дрянь?
 Щеки Габби полыхали огнем. Она опустила голову, не смея взглянуть на мужа.
 — Я увидела заметку в газете и подумала, вдруг это лекарство…
 — И сколько же ты его закупила, Габби? — прервал ее Квил. Она растерянно заморгала.
 — Видишь ли, — продолжал Квил, — у меня большой опыт. Моя мать покупала лекарства у таких же шарлатанов, которые помещали в газетах фальшивые отзывы. После того как она меня чуть не отправила на тот свет, я поклялся больше не принимать никаких лекарств. И я не нарушу своего слова, Габби.
 — Он сказал, что это самое действенное…
 — Ну а нам тем более нет нужды объяснять, — согласилась леди Кэклшем, прекрасно сознавая, почему сама она вышла замуж за человека, годящегося ей в отцы. — Мы можем, однако, задать себе вопрос: правда ли, что это бесстыдное предательство по времени совпало с кончиной старого виконта?
 — Да, — поддержала подругу леди Престлфилд. — Остается только надеяться, что она не промахнулась — если верить слухам о последствиях травмы Эрскина Дьюленда.
 Дамы сделали деликатную паузу.
 — Возможно, нам следует нанести визит молодой виконтессе, — заметила леди Кэклшем. — Это, должно быть, самый интересный дом в Лондоне. И если она такая экспансивная, я бы даже выразилась резче — такая безудержная, как представляется, наш долг — заставить ее показать свое истинное лицо. Мы должны сделать это до начала сезона. — У леди Престлфилд не нашлось возражений против столь глубокомысленного и справедливого замечания.
 Кодсуолл вовсе не возражал против наплыва целой толпы знати.
 — Маркиза Бранденбург, ее светлость герцогиня Гизл, леди Престлфилд, леди Кэклшем и граф Савойи! — объявил он торжественно.
 Габби сделала реверанс леди Престлфилд и леди Кэклшем,
 — Рада вас видеть, — произнесла она с робкой улыбкой, памятуя уничтожающие замечания той и другой относительно ее упавшего лифа.
 — Примите наши сердечные поздравления, — проворковала леди Кэклшем. — Мы просто не могли не прийти к вам в связи со столь знаменательным событием.
 Габби поблагодарила обеих. К счастью, в эту минуту в гостиную вошла Софи. Она состроила чуть заметную гримасу за спиной у двух леди, направившихся к дивану. Габби подавила смешок.
 — Ну, как сегодня твой муж? — спросила Софи с шаловливой улыбкой.
 — Спасибо, вполне прилично, — ответила Габби, стараясь не покраснеть. Она знала, что подразумевает насмешливый взгляд Софи.
 В дверях вновь появился Кодсуолл.
 — Миссис Эмили Юинг и мисс Феба Торп.
 Габби с сияющей улыбкой бросилась навстречу дорогим гостям.
 — Феба, любимая моя! И миссис Юинг! Какое счастье видеть вас!
 Вообще-то она была порядком удивлена. Со времени возвращения в Лондон она дважды навещала Фебу. А вот миссис Юинг сама никогда к ним не заезжала. Одета она была, конечно, исключительно элегантно. Но Габби она показалась похудевшей и осунувшейся. И еще ей показалось, что миссис Юинг побледнела, когда увидела в гостиной двух других леди.
 — Мы не можем задерживаться, — смущенно сказала она. — Я пришла только потому, что Феба настаивала. Она беспокоится за… Кази-Рао. — Миссис Юинг понизила голос, прежде чем произнести это имя. — Вы в курсе, что происходит?
 — К сожалению, нет, — покачала головой Габби, а затем успокаивающе улыбнулась Фебе. — Но я полагаюсь на миссис Мэлбрайт.
 Феба потянула Габби за рукав.
 — А вы уверены, что его не похитят, чтобы сделать принцем?
 — Вполне уверена, дорогая. Но мы не должны говорить об этом…
 — Конечно, — поспешила вмешаться миссис Юинг. — Я понимаю, что мы… — Она выглядела совершенно несчастной.
 — Прошу вас, присоединяйтесь к моим гостям, миссис Юинг, — предложила Габби. — А ты, я думаю, — она взглянул на Фебу, — захочешь пообщаться с мистером Кодсуоллом, не так ли?
 Девочка улыбнулась, и Габби, вверив ее дворецкому, повела миссис Юинг в гостиную. Женщина с явной неохотой одеревенелой походкой последовала за ней.
 Леди Кэклшем вперила в гостью алчный взгляд.
 — Простите, я не расслышала… кто вы?
 — Меня зовут миссис Юинг, — процедила та, не разжимая губ.
 — Ваш муж, должно быть, один из… херфордширских Юингов?
 — Нет, у него не было семьи.
 — Истинная правда.
 — Но вы — Эмили Торп, — ткнула в нее пальцем леди Престлфилд. — По крайней мере были ею. Как поживает ваш дорогой отец? Я слышала, что он болел. Но вы, несомненно, знаете это лучше всех.
 — Боюсь, что нет.
 — Миссис Юинг, та очаровательная маленькая девочка — ваша дочка? — вмешалась в разговор Софи. Она повернулась к леди Престлфилд. — Когда мы познакомились с леди Юинг на балу леди Фестер, я добрую часть вечера вздыхала по поводу ее платья. Тогда я еще и не подозревала, что она ко всему прочему мама такого необыкновенного ребенка! Теперь я завидую вам вдвойне, миссис Юинг.
 Леди Престлфилд улыбнулась улыбкой ядовитой змеи.
 — Так у вас есть ребенок, миссис Юинг? Довольно странно. Было много разговоров о вашей красоте, но я не слышала, чтобы у вас с мужем был ребенок.
 Лицо миссис Юинг сделалось белым как полотно, но, она стойко выдержала взгляд леди Престлфилд.
 — Феба — дочь моей сестры, леди Престлфилд. Я уверена, вы помните Каролину Торп. Ваш дебют состоялся в том же сезоне.
 Софи, прикрывшись веером, давилась от смеха. Если ей не изменяла память, Каролина Торп была такой же красавицей, как и ее сестра, и, несомненно, затмила леди Престлфилд.
 Сейчас леди Престлфилд была похожа на кобру, раскручивающую свои витки, чтобы пронзить врага ядовитыми зубами.
 Габби ринулась в бой.
 — Ваши слова, леди Престлфилд, напомнили мне одну байку, которую я слышала на прошлой неделе. Разумеется, это враки. Я абсолютно уверена, что тот мистер Престлфилд не имеет к вам никакого отношения.
 Софи улыбнулась:
 — Конечно, мы уверены, что милейшая миссис Престлфилд не может быть причастна к какому-либо скандалу. Однако было бы забавно послушать подробности.
 — О, я не могу, — протянула Габби. — Это ужасная история. Вы наверняка все ее слышали, дорогие леди.
 Губы миссис Престлфилд вытянулись в тонкую линию и побелели. У нее сразу испортилось настроение.
 — Мне это мало интересно.
 — Ну, конечно, — согласилась с ней Габби, — эта банальная история никоим образом не затрагивает ваших близких. Однажды собрались вместе прирученный козел… — Миссис Престлфилд поднялась со своего места.
 — Боюсь, что мне пора уходить.
 — …священник и судья, — продолжала Габби, тоже поднимаясь и с веселой улыбкой оглядывая остальных гостей. — И мне кажется, что все они, в том числе и арбитр, видимо, были изрядно пьяны.
 — Лично я не знаю никаких козлов, — холодно проговорила миссис Престлфилд. — И стараюсь не касаться таких неэстетичных вопросов. У нас в семье никогда не было пьяниц.
 — Мистер Люсьен Бош, — объявил Кодсуолл. Люсьен с улыбкой на губах вошел в гостиную. Он ждал целую неделю. Завтра утром, во вторник, он собирался просить Эмили стать его женой. Когда он увидел, с каким напряженным выражением она смотрит на леди Престлфилд, в нем мгновенно проснулся инстинкт собственника. Люсьен был готов в любое мгновение ринуться на защиту своей возлюбленной. Он поклонился хозяйке, затем обратился к остальным:
 — Дорогие леди… простите, не знаю вашего имени… — он посмотрел на леди Кэклшем, — и вы, леди Престлфилд, какая приятная неожиданность встретить вас здесь! — В его поклоне все изобличало глубокое уважение и удовольствие от встречи. — Рад приветствовать вас, миссис Юинг. — Люсьен поцеловал руку Эмили, не скрывая своих чувств.
 Леди Престлфилд хищно прищурилась. Она скорее съела бы свою шляпку, чем поверила, что у Эмили Торп когда-то был муж. Но теперь статус так называемой миссис Юинг действительно мог радикально измениться, ибо намерения очень богатого француза не оставляли сомнений.
 В глазах Софи блеснули слезы. Габби обняла ее за плечи.
 — Я вижу, что Анри много для тебя значит, дорогая.
 — Да, — призналась Софи, нетерпеливо смахивая слезу. — Я прошлым летом потеряла ребенка, и Анри был для меня… словом, мы с Патриком хотели его усыновить. — У нее задрожал голос.
 — Чепуха! — сердито вмешалась ее мать. — Тебе нет нужды усыновлять мальчика. У тебя еще будет куча собственных детей.
 Габби сжала руку подруги.
 — Это, должно быть, ужасно — потерять ребенка.
 — Первого — особенно, — поддакнула маркиза.
 — Надеюсь, на этот раз мне повезет больше. — Софи улыбнулась сквозь слезы.
 — О, Софи, как замечательно, что у тебя будет ребенок! — обрадовалась Габби. — И когда?
 — Видимо, в сентябре. Я вполне уверена, но доктор склонен думать, что я несколько тороплю события. Уже внешне заметно, а у меня только второй раз нет месячных.
 Маркиза встала.
 — Мне нужно сделать несколько визитов — хотя бы для того, чтобы удостовериться, что эта глупая гусыня Сара Кэшем не потеряла голову.
 Как только дверь за ней закрылась, Софи повернулась к Габби.
 — Ну как?
 Габби отрицательно покачала головой:
 — Никак. Я не могла это сделать! Просто не получилось.
 — Почему?
 — После ужина Квил пошел к себе в кабинет. Я не посмела отрывать его от дел без причины. И мы… мы опять спали порознь.
 — Ты должна была настоять на своем, — решительно заявила Софи.
 — Нет, у Квила важная работа. Даже слуги не решаются входить к нему в кабинет.
 — Когда я отрываю от работы Патрика, он это только приветствует. И с Квилом будет так же. — Габби почувствовала, что краснеет.
 — О, Софи, как ты не понимаешь! Для тебя все это легко. Ты так прекрасна и мудра, а я… мы только один раз попробовали.
 — О чем ты говоришь, Габби?! — удивилась Софи. — Ты одна из самых соблазнительных леди в Лондоне! Половина джентльменов млеют при виде тебя, ты сама это знаешь. Особенно после вечера у леди Фестер, когда ты показала гостям свою грудь, — с озорным смешком прибавила она. И вдруг ее осенило: — Кстати, почему бы тебе не повторить?
 — Повторить?
 — Ну да, урони снова свой лиф! У тебя сохранилось то уникальное платье?
 — Думаю, да. Ты хочешь сказать, что я должна…
 — Совершенно верно. Наденешь его и, когда Квил удалится в кабинет, войдешь следом. Встанешь перед ним и так небрежно поведешь плечами. — Софи захихикала. — Я готова поспорить, он не устоит. Или он не тот человек, за кого я его принимаю.
 Габби покачала головой и грустно улыбнулась:
 — Ты не знаешь Квила. Он ничего не делает, прежде чем основательно не обдумает.
 — Ха! Он мужчина! Мужчины считают себя очень умными, но всем известно: когда у них работает нижняя часть тела, верхняя тут же перестает функционировать.
 — И потом мне нельзя, я в трауре, — слабо отбивалась Габби.
 — Никто ведь не знает, какую одежду ты носишь в собственной спальне. Скажи Квилу, что ты устала от черного. — Софи встала и тряхнула широкими юбками.
 — О, теперь и я вижу небольшую округлость! — воскликнула Габби.
 На этот раз покраснела Софи.
 — Я надеюсь, в одно прекрасное утро ты сообщишь мне такую же волнующую новость, — хмыкнула она, направляясь к двери.
 Габби нервно хихикнула и последовала за подругой. — Ты славная, Софи, — произнесла она в порыве чувств.
 — Вздор! Я становлюсь точной копией моей матери.




 Глава 19


 Кодсуолл держал в руках серебряный поднос.
 — Лорд Брексби, миледи. Его светлость подчеркивает, что дело срочное и он хотел бы побеседовать с виконтом и с вами. Джентльмен ждет в библиотеке.
 Лорд Брексби не терял ни минуты даром.
 — Леди Дьюленд, я статс-секретарь по иностранным делам, — представился он. — Рад вас приветствовать. Мы в министерстве весьма обеспокоены одним вопросом и рассчитываем на вашу помощь.
 Габби сидела прямо, сцепив руки.
 — Лорд Брексби, я буду счастлива помочь английскому правительству, чем могу.
 Квил стоял справа от нее, готовый оказать ей поддержку, если известия окажутся слишком плохими. Чутье подсказывало ему, что именно так и будет.
 — Мы знаем, — осторожно начал Брексби, — что в доме вашего отца вместе с вами воспитывался сын Холькара. Руководители Ост-Индской компании предполагают, что лорд Дженингем отправил Кази-Рао Холькара в Англию, что было бы естественно, учитывая связи вашего отца в этой стране.
 — Извините, но тут я не смогу вам помочь, — любезно проговорила Габби. — Мне не известно, где сейчас находится Кази-Рао.
 Даже глазом не моргнула, восхитился Квил.
 Лорд Брексби кивнул.
 — Мы должны установить местонахождение Кази-Рао. Ввиду недееспособности его отца юноше, как наследнику трона, нужно пройти соответствующую подготовку.
 — Какой из него правитель? — пожала плечами Габби. — Кази до сих пор не умеет считать до десяти. Он не сможет принимать решения, от которых будет зависеть судьба федерации!
 — Это мы посмотрим, — самоуверенно произнес лорд Брексби. — Естественно, если Кази-Рао Холькар окажется умственно неполноценным, правительство не поддержит акцию компании.
 — Да каждый знает, что Кази дурачок, — проворчала Габби. — Он так туго соображает! — Брексби наградил ее одобрительным взглядом.
 — Если дело только в этом, боюсь, нам придется посадить его на трон. В конце концов, — Брексби тихонько хмыкнул — в нашем правительстве тоже не самые блестящие умы. Но скоро у нас появится возможность самим судить о способностях мальчика, — продолжал Брексби. Квил заметил, что при этом он очень внимательно наблюдает за Габби. — Вчера вечером Ост-Индская компания объявила, что местонахождение Кази-Рао Холькара установлено. По сути, он уже взят под стражу, с тем чтобы…
 — Они забрали Кази-Рао? — возмущенно воскликнула Габби.
 Брексби кивнул:
 — Он находится в доме Чарлза Гранта, если быть точным. Я думаю, завтра вечером принц будет представлен некоторым членам английского правительства. На этом настоял мистер Грант, который, как нам всем известно, склонен к опрометчивым решениям в пользу компании. Но мы, безусловно, не позволим посадить на трон дурачка лишь для того, чтобы мистер Грант смог установить контроль над маратхами.
 — Так вы знаете, где находится племянник моего отца? — спросила Габби, как показалось Квилу, с излишней настойчивостью.
 — Где ж ему и быть, как не в Лондоне?
 К огромному удивлению Квила, его жена облегченно вздохнула. Во всяком случае, ответ Брексби явно ее удовлетворил. Любопытно, подумал Квил.
 — А мы приглашены на завтрашнюю церемонию? — спросил он.
 — Разумеется, нет, — ответил Брексби. — Мистер Грант совершенно не заинтересован в присутствии леди Дьюленд. Вдруг она убедит моих коллег, что мистер Кази-Рао не способен править провинцией! Но вот я приглашен. А кто мне запретит привести с собой прекрасную виконтессу? — При этих словах на лице его появилось игривое выражение.
 — Мы все равно не сможем воспрепятствовать завтрашнему событию, — сказал Квил жене. — Поэтому тебе лучше пойти. С тобой Кази будет чувствовать себя спокойнее.
 — Я сделаю для юного принца все, что смогу, — проговорила Габби.
 Квил нахмурился. Он ожидал, что принуждение Кази-Рао к появлению на людях вызовет у нее бурный протест. Ничего подобного!
 — Если мы удостоверимся, что мистер Кази-Рао не способен управлять владениями Холькаров, причиненное ему неудобство будет не так велико. Всего один вечер. Затем мы уведомим Гранта, что его надежды не оправдались. Но должен вам сказать, что мистер Грант, похоже, уверен, что юноша может выполнять свои обязанности должным образом.
 — Я пойду вместе с женой, — заявил Квил. Брексби поклонился.
 — Буду счастлив взять вас с собой, дорогой сэр.
 — Я хорошо знаю Гранта, — произнес Квил мрачно, — Его деятельность — одна из причин, почему я продал свой пай в Ост-Индской компании пять лет назад. Этот фигляр способен дискредитировать любое дело.
 — Ваши слова, мистер Дьюленд, точно выражают мои чувства, — с живостью откликнулся Брексби. — Леди Дьюленд, — повернулся он к Габби, — с нетерпением ожидаю завтрашнего вечера. — Он встал и галантно поцеловал ей руку, затем поклонился Квилу и покинул комнату.
 Габби не осмеливалась посмотреть мужу в глаза.
 — Тебя, должно быть, крайне огорчили эти события, — вздохнул он. — Мне очень жаль, что Кази-Рао находится под арестом.
 Квил, нахмурив брови, внимательно наблюдал за женой.
 — Да, я просто схожу с ума, — проговорила она рассеянно, думая о чем-то своем.
 — У меня еще остались друзья из Ост-Индской компании. Завтра утром я к ним загляну и расспрошу, как себя чувствует Кази-Рао.
 Габби молча кивнула.
 Квил пытался заставить себя уйти, но не мог оторвать взгляда от ее тела. Было так легко вообразить, как он сдвигает с плеч крылышки ее рукавов и его рука плавно скользит вниз. Он быстро отвернулся. Он никогда не возьмет женщину насильно, если она его не захочет. Никогда. А с Габби дела обстояли именно так. Она его не хотела.
 Томясь в одиночестве, он думал об этом все ночи напролет. Она возражала против близости с ним из-за своей неискушенности. Возможно, через несколько дней он сумел бы побороть в ней отвращение к испачканным простыням и стыд перед раздеванием. Но у него не было этих дней. Была только одна ночь, после которой мигрень снова уложила его в постель. Как он ни пытался, ему не удавалось избавиться от мысли, что она испытывает отвращение, видя его в таком состоянии.
 Он проклинал себя за вожделение, с которым не мог совладать. За нестерпимое желание овладеть своей женой, ласкать ее, доставлять ей удовольствие.
 И никогда не отпускать от себя.
 Вежливая беседа за ужином была настоящей пыткой. Габби никогда еще не казалась себе такой безобразной. Квил, похоже, не узнал ее знаменитого платья. Когда он попросил ее передать солонку, она была вынуждена сказать о его просьбе лакею, иначе задуманный ею спектакль доставил бы удовольствие слугам, а не ее мужу.
 Ровно в девять часов Квил доел последний кусочек лимонного пирога и встал из-за стола.
 — Извини, дорогая, мне пора удалиться к себе. — Подобные вежливые фразы теперь заменяли супружескую интимность.
 — Можно мне… навестить тебя попозже? — спросила Габби.
 Квил удивился.
 — Разумеется, — ответил он после ничтожно короткой, паузы. — Я буду рад тебе в любое время.
 На долю секунды он прижался губами к ее руке и покинул гостиную. Уходя, он не хромал.
 Габби бездумно побрела наверх. Она вошла в свою комнату и, подойдя к зеркалу, осмотрела прическу. Корона, уложенная вокруг головы, была в полном порядке. Осененная внезапной мыслью, Габби принялась выдергивать шпильки. Квилу нравились ее волосы. Если она распустит их, возможно, ей будет легче его соблазнить.
 Она не считала себя соблазнительной и никогда не задумывалась над этим, что бы там ни говорила Софи. Непривлекательная, чересчур упитанная женщина, чей муж угрожает уйти к любовнице, — такой она видела себя со стороны.
 Освободившись от шпилек, она пропустила сквозь пальцы пышную массу, струящимся потоком упавшую вдоль спины.
 Хорошо, что по пути вниз ни в коридоре, ни на лестнице не оказалось никого из слуг. Она тихонько постучала и открыла дверь.
 Квил сидел в дальнем конце длинной комнаты. Рукава его белой сорочки были подвернуты до локтей, чтобы не испачкать манжеты. Масляная лампа бросала теплый свет на его волосы, придавая им оттенок красного вина.
 Он поднял глаза и, увидев ее, вскочил со стула.
 — Как мило, что ты пришла, — пробормотал он. Будто они не договаривались всего пятнадцать минут назад! Равнодушен, словно женат уже лет двадцать, в отчаянии подумала Габби. Выскочи сейчас ее грудь из платья — зевнет, наверное. Спокойно, сказала она себе. Главное — не отступать от намеченного плана. Она прошествовала через всю комнату, намеренно покачивая бедрами. Волосы создавали неловкое ощущение тяжелого занавеса. Габби подумала с ужасом, что из-за них, вероятно, стала в пять раз круглее.
 — Позволь предложить тебе хереса. Или миндального ликера? — Квил показал на буфет.
 — Спасибо. — Габби взволнованно задышала. Она взяла стакан с хересом и залпом осушила его. Жидкость обожгла горло и приятной теплотой разлилась по телу.
 Квил слегка удивился, однако снова наполнил стакан. Габби заставила себя отойти на пару шагов. Не ясно, заметил ли он ее распущенные волосы? Во всяком случае, и глазом не моргнул. Она подошла наугад к книжной полке и уставилась на первую попавшуюся книгу.
 — Это, наверное, интересно, — протянула она, притрагиваясь пальцем к «Прогулкам по Лондону» Герберта Боуна.
 — Не самое лучшее чтиво, — заметил у нее за плечом Квил.
 — Ой! Это ты? Я не слышала, как ты подошел.
 — Да, это я. — Квил положил руку на книжную полку. Бронзовая кожа резко контрастировала с белой льняной тканью рубашки. — Я-то здесь, — мягко произнес он. — Удивительно только… как ты здесь оказалась?
 Габби подняла бровь. Волнение перед выходом на сцену испарилось, и теперь она была абсолютно спокойна.
 — А почему мне не быть здесь? — проговорила она, поглядывая на него из-под опущенных ресниц.
 Он пожал плечами, но не поддался на провокацию. Его суровые глаза смотрели вопрошающе.
 Она чувствовала себя все увереннее. Даже тяжелый занавес на спине чудесным образом преобразился в шелковисто-чувственную гриву.
 Габби тряхнула головой, и волосы послушно закрыли ей грудь.
 Увидев, что Квил сжал челюсти, она мысленно поставила себе галочку за первую победу.
 — Удивительно, — задумчиво произнес Квил, — что моя целомудренная жена вдруг сняла траур и оделась столь легкомысленно. Хотя я четко помню, как та же самая жена однажды заявила мне, что брачные игры не вызывают у нее интереса.
 Ну что ж, пожалуй, пора начинать раздеваться. Габби сделала легкое вращательное движение плечами. Но шелк не упал с ее груди, прочно заякоренный на затвердевших сосках.
 — Габби, что случилось? — В голосе Квила слышалась легкая насмешка.
 — Просто мне было скучно одной наверху, — пробормотала она, вновь незаметно передернув плечами. Глаза ее мужа подобрели.
 — Мы не можем сейчас вести полноценную светскую жизнь, ты ведь знаешь. Подожди пару месяцев, пока закончится траур.
 — Это верно.
 — К сожалению, из-за похорон и своих хворей я порядком запустил работу, — вздохнул Квил. — Поэтому я не могу развлечь тебя сегодня, Габби. — Он взял ее за локоть и повернул к двери.
 — Но я еще не допила мой херес! — запротестовала она.
 — Извини, пожалуйста.
 Тон Квила показался ей странно сердитым. Она быстро допила второй стакан.
 — Я все понимаю, — нехотя выговорила она, размышляя, не подергать ли ей снова плечами. Но не стала, так как муж мог подумать, что у нее чесотка. И потом, он казался таким… таким незаинтересованным!
 Квил вместе с ней подошел к двери кабинета. Там она остановилась. В ней взыграло упрямство непослушного ребенка, у которого взрослые отнимают игрушку. Она решилась на новую уловку.
 — Ты не проводишь меня до комнаты? Надеюсь, ты не настолько занят?
 — Естественно, я с радостью это сделаю, — после секундной паузы ответил Квил.
 Они спускались рядом по винтовой лестнице. Габби скользила пальцами по мраморным перилам, лихорадочно обдумывая дальнейшие действия.
 Похоже, его действительно не интересовало ничто, кроме его дел. Потому он и отмахивался от нее, как от назойливой мошки. Она так упала духом, что, идя впереди него по коридору, забыла про «ныряющую» походку.
 Когда они остановились перед спальней, Габби взялась за ручку с небольшим запозданием. Так как Квил у нее за спиной протянул руку и уже открыл дверь, ей не оставалось ничего другого, как войти. К несчастью, она зацепилась за край ковра и шлепнулась на пол.
 Единственным звуком, который она услышала в первый миг, был стук ее сердца. «Какая досада!» — чертыхнулась она про себя и, перекатившись на спину, схватилась за ушибленное плечо. Голое плечо! Тогда она осознала, что ее платье отказалось от борьбы и находится на полпути к талии.
 Встретившись с глазами Квила, изумленно застывшего в дверях, она поняла, что судьба помогла ей набрать необходимые очки в этой шахматной игре. Брачная партия завершилась красивым матом!
 Габби уперлась локтями в пол, упиваясь победой и не скрывая того, что имела, — поистине изумительную грудь.
 — Ну? — Квил прокашлялся. Она с удовлетворением отметила, что глаза его стали темными от желания.
 — Я изменила мнение относительно приличий в границах моей спальни, — промурлыкала она.
 У Квила закружилась голова.
 Но он позволил ей наслаждаться своей победой всего две секунды. После чего прошел в спальню и плотно закрыл за собой дверь.




 Глава 20


 — Говоришь, изменила мнение? — спросил он, присев на корточки рядом с ней.
 — Да, — подтвердила она. — Точнее, у меня возникла одна идея.
 — Идея? — Квил протянул руку и погладил оголившийся локоть жены, затем убрал волосы с ее плеча.
 — Я подумала, не связаны ли твои мигрени с травмой бедра? — Габби старалась не думать о том, что сидит на полу полураздетая.
 — Мои врачи считают, что это результат сотрясения мозга, — возразил Квил.
 Он определенно не хотел ее слушать. Загорелая рука кружила вокруг ее груди, поглаживая большим пальцем сосок. Габби содрогнулась. Тревога и приятное возбуждение забились в двойном ритме.
 — Прелестная моя Габби, — прошептал Квил, глядя на нее с озорной улыбкой. — Я рад, что ты передумала.
 — Квил, ты слышал, что я сказала? Если все-таки мигрени связаны с травмой бедра, а не с сотрясением мозга, тогда…
 Квил вытянулся рядом с ней на ковре и начал целовать плечо короткими покусывающими поцелуями.
 — Возможно, мигрени — результат травмы бедра, — вновь повторила она.
 — Я ежедневно упражняю бедро, и никогда еще от этого не было головной боли, — терпеливо объяснял Квил. — А мигрени, как известно, возникают после сотрясения мозга.
 — Прошу тебя, выслушай меня! — Габби отвела от себя его голову.
 — Не хочу, — заупрямился он. — Пойми, я упражняюсь каждый день — и ничего! Только две вещи вызывают мои мигрени. Это любовные игры и верховая езда.
 — Верховая езда?
 Габби пыталась понять, что общего между любовью и верховой ездой. Но Квил не давал ей сосредоточиться, дразня ее медленными круговыми движениями. Его рука уже пробралась к животу, отодвигая тонкую ткань платья и угрожая спуститься еще ниже.
 Внезапно Квил припал к ее соску и долго не отнимал губ. Когда наконец он поднял голову, бушевавшее в груди пламя слилось вместе с дыханием в единую песнь.
 — Любимая, чудес не бывает. От мигрени нет спасения. Мои доктора сошлись во мнении, что определенные движения приводят к обострению старой травмы головы. Впрочем, сейчас не лучшее время для обсуждения моих болезней.
 Квил снова начал целовать ее грудь.
 Габби не могла ему противиться. Когда он резко втянул в себя сосок, она с шумом заглотнула воздух и непроизвольно выгнула тело.
 Квил погладил ее по спине, скользнул рукой под платье и притянул Габби к себе. Она извивалась и учащенно дышала. Обхватив ее за ягодицы, он одним плавным движением оторвал жену от пола.
 — Не надо! — в панике вскричала она. — Если твои головные боли связаны с бедром, ты не должен меня поднимать.
 Квил пробежал языком вдоль ее губ.
 — Нет, моя сладкая. Это нелогичное заключение. И кроме того, в данный момент я не против мигрени.
 И он действительно был не против. Габби не сомневалась, что он не пощадит себя ради минуты пребывания в ее объятиях.
 Квил опустил ее на кровать и, медленно стянув с нее платье, отбросил его в сторону. На ней не осталось ничего, кроме шелковых чулок и туфель.
 — Ты прекрасна! — восхищенно проговорил он. Габби вдохнула поглубже, подавляя желание нырнуть под одеяло — прикрыть свою наготу.
 — Я могу попробовать снять основную нагрузку с твоего бедра, — сказала она, стараясь придать весомость своим словам. Квил может не заботиться о своих мигренях, а она — нет!
 — Эксперимент? — Квил изогнул бровь. — У меня в этом деле больше опыта, чем у тебя. Привычным способом тебе будет комфортнее.
 Квил, дрожа от желания и усилий скрыть это, был готов упасть на нее и протолкнуться вглубь, без игр и душеспасительных бесед. Габби лежала на стеганом одеяле и, похоже, уже не стеснялась своей наготы. Он позволил себе проследовать взглядом от ее круглой коленки к рассыпавшимся в беспорядке блестящим волосам. Затем не спеша снял с нее туфли и медленно провел пальцами вдоль ноги.
 — Жена, что с тобой случилось? — удивленно спросил он. — Ты обнаженная и открытая… будто никогда и не противилась. — Хриплые звуки с трудом пробивались через его пересохшее горло. Он наклонился к ее груди и властно сомкнул пальцы на кремовой коже.
 Габби посмотрела на лежащую поверх ее груди руку, но не потрудилась ответить. Если ее муж считает, что она превратилась в блудницу, пусть будет так. Она встретила его взгляд.
 — У тебя есть какие-то соображения, Квил?
 — Соображения? — переспросил он, не понимая, о чем она говорит. Он навис над ней всем своим большим телом и втянул губами розовую почку.
 Габби схватила его за плечи.
 — Ну, план… — выдохнула она.
 — План?
 Она подавила стон.
 — Ну да. Мы должны решить, как нам… — Квил удивленно воззрился на нее.
 — О чем ты, Габби? Мне не нужен никакой план. Я знаю, что мне делать в постели, могу тебя заверить.
 — Почему… почему… ты не слушаешь меня?! — возмутилась она, отталкивая его колено, застрявшее у нее между ног
 Квил сокрушенно покачал головой и, отодвинувшись пригладил взъерошенные волосы.
 — Я слушаю. Что ты хочешь сказать, Габби?
 — Ты переносишь вес тела на бедро. То самое бедро, где у тебя шрам, не так ли?
 Квил на секунду закрыл глаза.
 — Я ведь объяснил тебе, что по этому поводу думают врачи, — простонал он, с трудом сдерживая вожделение. В это время внутренний голос сказал: «Делай, как она хочет, иначе она снова изгонит тебя из своей спальни».
 — Ну хорошо, Габби, — улыбнулся он. — Мы пощадим мое бедро. — Он погладил ей живот, как ласкают брюшко кошки. От его руки по телу ее побежала дрожь. Внезапно его большой палец потерся о влажные завитки, а другая рука в это время развела ее бедра в стороны.
 Габби захватила воздух, издав потешный всхлипывающий звук. Квил отдернул руку и сел, свесив ноги с кровати. Там, где только что были его пальцы, полыхал пожар.
 — Квил?
 Она протянула к нему руку. Ее глаза, затуманенные от желания, стали темно-золотистыми. Несомненно, его жена вдруг ощутила ту же постыдную похоть, которая истязала его последние две недели. Тогда он решил отыграться на полную катушку.
 — Знаешь, — протянул он лениво, — я думаю, мы должны определиться с обязанностями — кому и что делать. — Габби уловила вызов.
 — Неплохой проект, — охотно включилась она в игру. Квил, крупный, внушительный, стоял перед ней расставив ноги. Озорные искорки в глазах выдавали его тайный смех.
 — Почему бы тебе не изложить детально первый шаг?
 — О, конечно. — Габби прочистила горло. — Может, для начала ты разденешься? Я предпочитаю вести игру на равных. — Она с удовлетворением отметила, что контролирует тон собственного голоса.
 Чувственная улыбка Квила никоим образом не обнаруживала его удивления — если он вообще его испытывал.
 — Может, ты сделаешь это за меня? Вдруг я перенапрягу бедро!
 — Конечно, — ответила Габби спокойно, будто он просил у нее чашку чая, и поднялась с кровати.
 С учащенно бьющимся сердцем она подошла к нему и принялась развязывать ему галстук.
 — Если мы будем щадить мое бедро, — заметил Квил, — тебе придется большую часть работы выполнять самой.
 — Разумеется.
 — А ты много запомнила из нашей брачной ночи? — ухмыльнулся он.
 — Я помню все.
 Габби аккуратно положила галстук на стул и взялась за рубашку, избегая смотреть мужу в глаза.
 — Если я буду щадить бедро, — вкрадчиво, как змей-искуситель, продолжал он, — тебе придется быть более… активной, нежели в прошлую ночь, дорогая.
 — Естественно, — бесстрастно пожала плечами Габби. Она расстегнула последнюю пуговицу и спустила рубашку с его плеч. На его гладкой загорелой груди не было ни единого волоска. Она, зачарованная, нерешительно притронулась пальцами к тугим мышцам.
 — Ты понимаешь, о чем я говорю? — теперь ему было трудно сохранять спокойствие в голосе.
 — Угу, — буркнула Габби.
 Она не имела ни малейшего представления о том, что значит быть активной в постели, но это ее не смущало. Она протянула руки к его шее и снова скользнула по груди. В ответ последовало легкое содрогание. Тогда она смело наклонилась вперед и поцеловала горячую кожу, которую только что ласкала.
 Квил прочистил горло. Он не знал, надолго ли его хватит. Страсть взыграла так сильно, что он не был уверен, снимутся ли вообще его панталоны.
 — А как же остальная одежда, Габби? — спросил он. От его деликатности не осталось и следа.
 Габби замешкалась с застежками на панталонах, и в конце концов он сам сбросил с себя все остальное.
 Одним прыжком он оказался рядом с ней и повалил ее на постель. Затем посадил сверху. Габби, с затуманенным взором и пылающими щеками, молча повиновалась.
 Когда она оседлала его, глаза ее расширились от изумления, но через секунду в них блеснуло понимание.
 — Так ты думаешь…
 Квил не мог ни думать, ни отвечать. Он схватил ее за бедра, придавая им нужное положение.
 Габби, задыхаясь от страсти, инстинктивно двинулась вперед.
 — Да! — исступленно прошептал он.
 Она в замешательстве остановилась. Как можно находиться вот так, сверху, совершенно неодетой и открытой? Это верх разврата! Прежде по крайней мере Квил был сверху, и она была скрыта под его телом.
 Ее трясло. Но затем она посмотрела вниз. Там был Квил. Его прекрасные серо-зеленые глаза отчаянно просили дать ему то, что только она одна могла дать. И она перестала думать о своей обнаженной плоти. Наклонилась вперед, нежно его целуя и подбираясь ближе, внимая его зову.
 Квил застонал около ее губ и, когда они открылись, вобрал в себя ее дыхание.
 — Ты заставляешь меня забывать про наш план, — прошептала она, когда его губы опустились на шею, оставляя на коже обжигающий след. Его руки крепче сжали ей бедра, оттягивая их книзу.
 — Габби…
 Услышав этот молящий призыв, она снова двинулась вперед. С губ ее сорвался легкий вскрик. Она отодвинулась назад — и снова вперед, глубже, слаще. С каждой новой попыткой ее дыхание делалось все горячее. На лице у Квила отражалось все наслаждение этой пыткой.
 — Габби! — выдохнул он резко. Она знала, что сейчас его самообладание откажет и он притянет ее к себе.
 — Да? — прошептала она сладкозвучно и осела вниз, так что два тела соединились вместе.
 Квил зарычал и, держа ее плотно возле себя, прогнулся вверх.
 Теперь вскрикнула она и еле выдохнула:
 — Прекрати! Тебе не разрешается двигать бедром.
 В глазах Квила вспыхнул восторг.
 — Ты слишком многого требуешь, дорогая, — произнес он хриплым, напряженным голосом и стал водить пальцами по ее клитору, пытаясь ее отвлечь.
 Но Габби сосредоточилась на ритме — быстрый подъем и медленный спад. Своими неловкими движениями она доводила Квила до безумия, так что он скрипел зубами. Он гладил ее по спине и заново открывал для себя наслаждение от соблазнительной груди, находившейся вблизи от его рта. Оставалось только пожелать себе терпения и никогда не забывать, что по сравнению с одиноким лежанием в холодной постели это верх наслаждения.
 Учась терпению в течение нескольких лет, он внезапно потерял завоеванное с таким трудом это ценное качество. Квил резко прогнул мускулистое тело и послал вверх мощный удар.
 Получив выговор, он снова обрел терпение и прошептал ласковые слова, каких никогда не знал раньше.
 Наконец, милостью Божьей, его жена поймала нужный ритм. Она поднимала и опускала свои восхитительные бедра в дивном танце, от которого кровь стучала в висках. Их сердца бились в унисон.
 Габби застонала, запрокинув голову. Тогда он еще крепче обхватил ее бедра и вдвинулся вглубь со всей мощью, на какую был способен. Он смутно услышал дикий крик. Тело ее содрогнулось в конвульсиях, и она упала к нему на грудь.
 Этого было достаточно. Более чем достаточно. Квил прижал ее к себе, свою пахнущую жасмином жену, ощущая ее прекрасные мягкие формы.
 Он дал ей все, что мог.
 По правде говоря, он был рад, что она уткнулась лицом в его плечо и не могла видеть его ликующих глаз. Ему казалось, что его душа вот-вот выпрыгнет из тела — так ему было хорошо.
 Но вместо того чтобы признаться в этом, он хрипло пробурчал:
 — Для первой попытки весьма недурно, Габби.
 Он тут же устыдился своего глупого замечания. К счастью, Габби ничего не слышала. Его жена уснула прямо на нем. В избытке нежности он снова и снова целовал ее ухо и волосы, не узнавая самого себя. Это ей в благодарность, объяснял он себе. В благодарность за окончание поста.
 Часам к шести утра Квил понял, что интуитивная способность его жены к диагностике — это не меньшее достоинство, чем тонкое чувство ритма.
 Розовый свет подбирался к углам комнаты, но угрожающих пурпурных вспышек по периферии зрения не отмечалось. Он осторожно высвободил плечо из-под сонного тела Габби, урчания в желудке не последовало. Когда он встал и потянулся, бедро заныло, как после тяжелой работы в огороде. Но голова была удивительно ясной. Душа его преисполнилась радостью, и на губах расцвела улыбка.
 Он наклонился к жене и провел рукой по ее атласной коже. Габби вздохнула во сне и призывно раздвинула ноги. До он заставил себя отойти, прекрасно осознавая, что на данный момент его нога исчерпала свои возможности. Но ночью! Уж ночью он отыграется!
 От одного лишь предвкушения он готов был трубить гимн дьяволу!




 Глава 21


 Эмили медленно поднялась из-за стола и недовольно взглянула на пальцы, запятнанные чернилами. Пора бы научиться пользоваться пером!
 Мистер Бош поклонился ей. Она в ответ присела в реверансе. Когда она выпрямилась, Люсьен уже стоял рядом с ней.
 — Эмили, — хрипло начал он.
 Она открыла рот для вежливого приветствия, но слова застряли у нее в горле.
 — Я хотел проверить, не появился ли снова ваш дракон, — пояснил Люсьен. — Но я вижу, его здесь нет.
 — Да, сегодня мистер Хизлоп меня не посетил. — Люсьен, взяв ее руки в свои, повернул ладонями вверх и оглядел прекрасные испачканные пальцы. — Вероятно, вам нужно надевать перчатки.
 — Они слишком дороги, чтобы портить их чернилами, — нахмурилась Эмили, пытаясь освободить руки.
 Люсьен задержал ее правую руку и прижал ладонь к губам.
 — Я бы хотел купить вам перчатки, — неожиданно заявил он.
 Эмили снова попыталась освободить руку.
 — Дракон тоже этого хотел. Я сама куплю себе перчатки, месье.
 — Вы говорите по-французски, Эмили?
 — Я предпочитаю — миссис Юинг. Да, я немного говорю по-французски. В детстве я занималась с учителем.
 — Простите мою дерзость. Это у меня нечаянно сорвалось, потому что я мысленно называю вас Эмили. Мне бы хотелось побольше узнать о вашем детстве.
 Эмили находила этот разговор несколько странным. Его содержание мало соответствовало тому, как Люсьен Бош смотрел на нее. И она очень боялась взглянуть на него, чтобы не выдать себя.
 Он был необыкновенно красив, этот француз. Когда он опустил глаза на ее руки, она видела его длинные загнутые ресницы, лежащие на щеках, так как он был выше ее всего на полголовы.
 — Мистер Бош… — У нее сильно заколотилось сердце. Она чувствовала себя глупым ребенком, неспособным связать и двух слов.
 — Я хочу пригласить вас… — начал он и замолчал, потрясенный, когда она вскинула на него глаза, серые как море в тумане. И когда он заглянул в эти доверчивые глаза, то забыл обо всем на свете. О том, что он вдовец и немолод. О том, что едва ли сможет сделать ее счастливой. А ведь у нее впереди целая жизнь. Несомненно, она заслуживала другого мужчину, чье прошлое не исковеркано злой судьбой. Но сейчас все эти мысли потерялись в сером омуте ее бездонных глаз.
 Люсьен поцеловал ее, не прикасаясь к ней. Он даже выпустил ее руку. Просто шагнул вперед и чуть наклонил голову. И очаровательная беспорочная Эмили, заслуживающая лучшего мужчину, покорно ответила ему. По тому, как задрожали ее губы, Люсьен понял, что она никогда не была замужем. Он отодвинулся и, каким-то образом ухитрившись придать рассудительность своему голосу, сказал:
 — Я предпочитаю Эмили, потому что миссис Юинг никогда не существовала.
 — Миссис Юинг погибла в дорожной катастрофе, — тихо ответила Эмили, чувствуя, как у нее слабеют колени. Она точно знала, что приличной женщине в данной ситуации следовало попросить мужчину покинуть ее дом. Люсьен Бош пытался ее соблазнить. Он наверняка замышлял сделать ее своей любовницей, учитывая его предложение купить ей перчатки. У нее бешено стучало сердце, но она не могла решиться и указать ему на дверь.
 Люсьен с силой притянул ее к себе. Она качнулась, задыхаясь, но не отвергла его. И он завладел ее губами, вкушая их сладость, пробуя то, что не было невинностью, но только желанием.
 Когда он снова поднял голову, Эмили даже не пыталась вырваться.
 — Я хочу, чтобы вы вышли за меня замуж! — выпалил он. Она не сказала ничего.
 — Простите, — неловко извинился Люсьен, — я должен был сделать это в другой форме. Миссис Юинг, окажите мне честь, будьте моей женой.
 Эмили тяжело сглотнула. В последние месяцы она много думала о Люсьене Боше. Зачем он напросился к ней на ленч и что заставляет его приходить к ней каждый вторник? У нее было два объяснения. Или он владелец конкурирующего журнала, или распутник, присматривающийся к ней, чтобы превратить ее в падшую женщину. В общем и целом она склонялась к последнему объяснению. О замужестве она никогда и не думала.
 — У меня нет приданого, — нахмурилась она. — Отец выгнал меня из дому два года назад. Он выделил нам с сестрой небольшую сумму и заявил, что больше денег не даст. И с тех пор он не изменил решения.
 — Ваш отец — бесчувственный чурбан. — Люсьен снова взял ее руку и прижал к губам.
 — Я не могу выйти за вас замуж, — грустно вздохнула Эмили. — Мы с Луизой изгои. Общество отвергло нас. У меня нет никого, кроме нее и Фебы, и я несу за них ответственность.
 Он опять прижался к ее губам.
 — Эмили, у меня тоже никого нет. Я хочу видеть вас хозяйкой в моем доме. Мне не нужно никакого приданого.
 Люсьен вдруг вспомнил, что ему не следует жениться, и осекся. Эмили поднесла дрожащую руку к его плечу и мягко спросила:
 — Но когда-то у вас была семья?
 Боль в его глазах ослепляла, и Эмили отвела взгляд.
 — У меня была жена… ее звали Фелиция. Я не смог ее уберечь… ее и сына Мишеля. В то время я был далеко от них. Я пытался обеспечить им проезд в Англию, но не смог, и они…
 — Погибли, — закончила за него Эмили. — Простите, Люсьен. — Она качнулась к нему в порыве сострадания и обняла. — Отныне они живут здесь. — Она приложила руку к его сердцу, и ее прекрасные глаза наполнились слезами.
 Люсьен проклинал себя — он давно не плакал. Много лет. У него не было слез и тогда, когда он в отчаянии пробирался сквозь обуглившиеся руины замка, узнав о гибели жены и сына. Он не плакал, обнаружив их мертвыми в объятиях друг друга и похоронив в одной могиле.
 Эмили плакала сейчас за него. Плечи ее подрагивали, по щекам сбегали крупные слезы. Когда она прижалась лицом к его плечу, его руки сами собой обвились вокруг ее тела.
 — Прошло уже много лет, — горько произнес он.
 — Такие вещи не подвластны времени.
 Люсьен помолчал.
 — Вероятно, вы правы. Я не должен был просить вас выйти за меня замуж, милая. Я вам не подхожу. Хотя… хотя… вы… — Он опять запнулся.
 — Тсс.
 Это было все, что сказала Эмили. Она перестала плакать. Плечи ее больше не дрожали, руки так же твердо лежали у него на шее. Он не видел ее лица — только золотистую гладь волос.
 Подумав, Люсьен взял ее на руки и отнес на диван. Она была совершенно невесомая, его Эмили. Он усадил ее поудобнее и сел сам, снова подставив ей плечо и покрывая поцелуями ее волосы. Вероятно, ему не следовало этого делать — ведь он только что забрал назад свое брачное предложение.
 — Я выйду за вас замуж, — неожиданно проговорила она. Люсьен перестал ее целовать.
 — Я не хочу, чтобы вы делали это из жалости, — возразил он, но сердце его стремилось к ней.
 Эмили подняла голову и посмотрела ему в глаза. На щеках у нее остались мокрые дорожки от слез.
 — Я выхожу за вас замуж не из жалости, а из-за перчаток. Ведь вы не откажетесь мне их купить? — Она приложила испачканный чернилами палец к его губам.
 Люсьен вытащил две заколки, державшие ее шляпку.
 — А где мистер Юинг?
 — Мистера Юинга не было, — призналась она. — Я его выдумала перед приездом в Лондон. Мне казалось, что безопаснее представиться вдовой. Ну что, вы подтверждаете свое предложение или будете играть в отверженного?
 Люсьен опустил голову.
 Эмили поцеловала его первая. Она приняла самое необдуманное, самое безрассудное решение в своей жизни — выйти замуж за человека, с которым была знакома всего несколько месяцев. Она не знала о нем ничего. Ничего — и в то же время все. Сердце ее ликовало.
 — Я не должен этого делать, — сердито буркнул Люсьен. — Без меня вам будет лучше.
 — Возможно, вы правы, — усмехнулась она. — Я должна еще взвесить предложение мистера Барлоу. Правда, я не вполне уверена, имеет ли он в виду женитьбу.
 Люсьен резко притянул ее к себе.
 — Я убью его, если он к вам прикоснется! — вскричал он свирепо, удивляясь самому себе. Эмили засмеялась:
 — Тогда я выйду за вас замуж, чтобы спасти мистера Барлоу. И дать возможность заработать моему любимому перчаточнику.
 — Вы выйдете за меня замуж, потому что любите меня, — пробурчал Люсьен. Только почему-то неуверенным тоном.
 — Потому что я люблю вас, Люсьен, — прошептала Эмили дрожащими губами. — И… потому что вы любите меня.
 Он прижал ее к себе так сильно, что пуговицы его сюртука вдавились в нее даже через платье и сорочку.
 — Да, — признался он наконец, — я люблю вас, Эмили. Да благословит нас Бог!
 Лорд Брексби в самом благостном расположении духа ехал на встречу в «Индиа-Хаус». Экипаж свернул на Леден-холл-стрит. Здесь находилось здание индийского представительства, где должны были состояться смотрины преемника Холькара.
 Габби молча сидела рядом с Квилом. Она очень нервничала. Насколько это неприлично — скользнуть рукой в его руку, хотела бы она знать. Однако на полдороге его рука сама сжала ее пальцы, и на душу Габби снизошел покой.
 Ост-Индская компания не поскупилась на расходы. По случаю приема в небольшом каменном дворике был выставлен почетный караул в яркой униформе и странных пришлепнутых фуражках. При появлении участников церемонии военные вытянулись в струнку, держа ружья в строго вертикальном положении. Габби вздрогнула и поспешила войти в дом.
 Вдоль стен вестибюля тянулись застекленные витрины. Она медленно подошла к одной из них, где размещалась целая коллекция птиц, выполненная из драгоценных металлов, с инкрустацией из рубинов и гранатов.
 — Это экспонаты из музея Ост-Индской компании, миледи, — произнес за ее спиной чей-то голос. — Сам музей также расположен на Леденхолл-стрит, если вам угодно его посетить.
 Габби отпрянула от витрины и оглянулась. Рядом с ней стоял внушительного вида дворецкий.
 — Скажите, все эти богатства оказались здесь после захвата Серингапатама?
 — Да, — с поклоном подтвердил дворецкий. — Они были присланы в дар королеве и выставляются сегодня по специальному разрешению ее величества.
 — Что ты тут рассматриваешь, дорогая? — спросил Квил, беря жену под руку.
 Глаза ее сверкали гневом.
 — Я узнала этого петуха. — Габби показала на большую статуэтку с рубинами. — Я помню его с детства. Его украли во время взятия Серингапатама.
 Она резко повернулась и пошла в конец коридора, не обращая внимания на остальные витрины.
 При виде гостей в большой гостиной произошла короткая суматоха. Встречающие расступились, пропуская вперед кого-то из своих. Человек с длинным худым лицом и редкими вьющимися волосами, собранными в хвост на затылке, направился к Брексби.
 — Мой дорогой лорд! — вскричал он, изображая неописуемую радость. — Я почти не надеялся, что вы изыщете время почтить своим вниманием наше скромное мероприятие!
 Брексби поклонился.
 — Мистер Грант, я делаю это с огромным удовольствием. Позвольте представить моих знакомых, коих я взял на себя смелость привести на ваше собрание.
 Мистер Грант бросил быстрый взгляд на гостей, и лицо его слегка увяло. Тем не менее последующие слова прозвучали достаточно радушно:
 — Ба! Да с вами дочь моего друга, досточтимого Ричарда Дженингема? Какая несказанная честь для нас!
 Грант поклонился Габби. Она в ответ присела в реверансе. Квил, взглянув на Брексби, заметил, как на его губах заиграла легкая улыбка.
 — Вы правы, Чарлз, я привел Габриэлу Дженингем, с недавних пор — виконтессу Дьюленд. Но я убежден, вы в курсе. И я не сомневался, что вы пожелаете, чтобы она присутствовала на встрече с отыскавшимся принцем. А это виконт Дьюленд.
 Лицо Гранта, как показалось Квилу, стало еще длиннее, чем прежде, что, однако, не помешало ему довольно вежливо поклониться.
 — А теперь было бы непростительно терять драгоценные минуты. — Вкрадчивый голос Брексби превратился в чуть слышный шелест. — Так позволим же виконтессе встретиться с таким бесконечно дорогим для нее спутником детства, принцем…
 Речь Брексби была прервана полковником Гастингсом.
 — Истинное счастье видеть вас здесь, миледи! — прогремел он и низко поклонился Габби. — У вас цветущий вид! Это удачный день для Ост-Индской компании, — повернулся он к Квилу. — Генерал-губернатор очень рад такой гостье. В самому деле, очень рад. Мы установили местонахождение Кази-Рао, и он будет посажен на трон Холькара в ближайшее время. Да, в самое ближайшее!
 Квил отметил с некоторым интересом, что мистер Чарлз Грант заскрежетал зубами.
 Но полковник Гастингс этого не заметил и как ни в чем не бывало продолжал:
 — А сейчас я представлю очаровательную виконтессу нашему уважаемому гостю, индийскому принцу! Мистер Грант, вы должны уступить мне эту честь!
 Габби беспомощно взглянула на мужа, но полковник Гастингс бесцеремонно потянул ее за собой. Квил уже повернулся, чтобы пойти за ними, как почувствовал чью-то руку на рукаве.
 — Я не ожидал увидеть вас здесь, Дьюленд, — проговорил Чарлз Грант. — Мне казалось, вы нас избегаете. После того как вы прервали все контакты с Ост-Индской компанией, — сухо добавил он.
 — Но разве мог я пропустить такой волнующий момент? — вежливо улыбнулся Квил. — Моя жена собирается встретиться со спутником детства, юношей, который воспитывался как ее брат. Я обязан быть здесь.
 Гранту нечего было на это ответить, и Квил продолжил:
 — Жена так много рассказывала мне о принце, что я невольно загорелся желанием его увидеть.
 Он бросил взгляд на руку, которая по-прежнему лежала на его рукаве. Грант тотчас убрал ее.
 — Прошу прощения, — поклонился Квил и отправился разыскивать Габби.
 Будучи высокого роста, он быстро высмотрел ее рядом с Гастингсом и хрупким юношей, предположительно Кази-Рао. Габби склонилась в низком реверансе, и поэтому Квил не мог видеть ее лицо. Юноша, ловко отсалютовав церемониальным мечом, висевшим у него на перевязи, поклонился. Искусное владение оружием вызвало у Габби восхищенную улыбку и заставило нахмуриться Квила.
 Изумленный, он застыл на месте, наблюдая, как его жена лопочет с принцем на хинди. Полковник Гастингс смотрел на них повлажневшими глазами, искренне тронутый столь радостной встречей двух друзей.
 Квил с трудом проложил себе путь между группами приглашенных и подошел к Габби. Она устремила на него сияющие глаза и заворковала:
 — Ты только вообрази, дорогой, я его едва узнала! Он так вырос, наш Кази-Рао! Еще бы, ведь мы так давно не виделись.
 Мистер Грант неожиданно вырос из-за плеча Квила.
 — Ну-с, я вижу, — начал он, расплывшись в улыбке, — ваш пропавший принц снискал ваше одобрение, миледи? — Наверняка не один Квил уловил облегчение в его голосе.
 — Конечно! Разве может быть иначе? — Глаза Габби просто источали невинность. — Последний раз я видела Кази еще ребенком и сейчас приятно поражена… — она сделала изящный жест рукой, — его царственной осанкой, его элегантностью и манерами.
 Кази-Рао улыбнулся ей, и Квил должен был признать, что перед ними величайший мистификатор в мире. Этот юноша с большими карими глазами обладал врожденным величием, как и надлежало принцу. И где они отыскали такого артиста? Что не в сточной канаве Джайпура — это точно.
 Квил покачал головой и удалился. Он был готов держать пари, что его хитрая женушка в этом деле сыграла не последнюю роль. Он не удивился бы, если б узнал, что Габби манипулировала самим Грантом, используя его для поисков «пропавшего» принца. И Грант, мнивший себя вторым лицом после премьер-министра, даже не подозревал, что леди Габриэла Дьюленд водит его за нос!
 Вскоре индийский принц со всеми полагающимися ему почестями был увенчан короной. Полковник Гастингс прочитал вслух письмо, ради такого события написанное лично генерал-губернатором. Артур Уэллсли завершал свое послание так: «Восстановление Кази-Рао Холькар в законных наследных правах стало возможным благодаря помощи Британии, что делает честь нашей доблестной державе».
 Габби стояла рядом с Кази-Рао Холькаром и делала реверансы всем членам совета директоров подряд, выражая свое удовлетворение тем, что им удалось разыскать потерявшегося принца.
 В экипаже она взахлеб повторяла, как приятно ей было повидаться с другом детства. Квил скептически посмотрел на нее, но ничего не сказал.
 Брексби не был глупцом. Он слушал ее лепет, не сводя с нее проницательного взгляда. И наконец повернулся к Квилу:
 — Вы знаете этого юношу?
 Квил пожал плечами:
 — Нет. Но он, по-моему, вполне достоин трона.
 Габби замолчала, ожидая, что за этим последует. Брексби улыбнулся Габби:
 — Видите ли, миледи, после того как вы прибыли в Англию, мы довольно быстро узнали о ваших визитах в дом миссис Мэлбрайт. Естественно, мы никогда не делились этой информацией с Ост-Индской компанией. Однако вы перехватили у нас успех, как только что выяснилось.
 — Я не знаю, что вы имеете в виду, — заявила Габби, гордо вздернув подбородок.
 — Мы установили, что мистер Кази-Рао Холькар, наследник трона, благополучно проживает на Саквилл-стрит, — пояснил Брексби. — Министерство вполне устраивала эта ситуация. Мы пришли к выводу, что ваши опасения небезосновательны и Ост-Индская компания захочет использовать мальчика в своих неблаговидных целях. И признаюсь, я ожидал, что вместо принца вы подсунете Чарлзу Гранту кого-то другого, миледи.
 Габби придвинулась к мужу и взяла его за руку.
 — Компания напала на след Кази. Я должна была что-то делать.
 — Но где ты отыскала другого Кази? — удивился Квил.
 — Он будет отличным правителем, — смущенно потупилась Габби.
 — Я не об этом. Мне любопытно — кто он?
 — Джосент-Рао, сын Тукоджи Холькара.
 — У Тукоджи два сына, не так ли? — сухо спросил Брексби. — На основании чего вы решили, что на трон следует посадить Джосента, леди Дьюленд?
 — Выбора у меня, по существу, и не было. Младший брат Джосента в силу своей болезни не способен править Холькаром и дать достойный отпор посягательствам компании. Джосент — весьма решительный юноша и очень хороший актер. Вы видели, как он успешно справился со своей ролью. Он умеет уступить, когда надо, и благодаря этой тактике уже одерживал победы. Впервые он побывал в сражении, когда ему было пятнадцать, сейчас ему восемнадцать лет.
 — Я вижу, вы провели большую работу, — улыбнулся Брексби.
 — Не такую уж и большую, как кажется на первый взгляд, — призналась Габби. — У меня родилась идея и… я написала матери Джосента. Туласи-Бей правит регионом более двух лет. Разумеется, она и дальше будет это делать, а ее сын возглавит армию. — Габби помолчала и неуверенно продолжила: — Конечно, нельзя исключить, что Джосент попытается вторгнуться на территории, контролируемые компанией. Я предполагаю, особый интерес у него может вызвать Банделкхенд.
 — Не тебе, простой женщине, делать предположения по поводу таких сложных вопросов, — усмехнулся Квил, Габби, не обращая на него внимания, кусала губу.
 — Лорд Брексби, как вы думаете, английское правительство оставит Джосента правителем, когда узнает правду? Уверяю вас, Кази-Рао нельзя сажать на трон Холькара! — взволнованно проговорила Габби.
 — Возможно, новое знание вызовет головную боль у некоторых членов правительства. Что касается меня, то я восхищаюсь вами, леди Дьюленд. Вы знаете, в моем почтенном возрасте память временами становится девичьей. Поэтому я вполне мог запамятовать, что у нас с вами был этот разговор.
 — Спасибо вам! — выдохнула Габби.
 — Естественно, я говорю это предположительно. Но если в будущем вы получите письма от кого-то из Холькаров, ну, скажем, от Туласи-Бей, вам не захочется подлиться информацией с британским правительством?
 — Возможно, — задумчиво протянула Габби. — Я всегда буду рада помочь нашему правительству любым способом, какой сочту для себя приемлемым, милорд.
 Лорд Брексби вздохнул, давая понять, что ему точно известно, как много информации министерство могло получить от виконтессы Дьюленд.
 — Это был самый интересный вечер в моей жизни, леди Дьюленд, — сказал он. — Вы в курсе, что я покидаю свой пост в ближайшее время?
 Габби в ответ подарила ему самую лучезарную из своих улыбок.
 — Я полагаю, мой муж известит меня об этом событии.
 — А я с удовольствием ускорю его, — хмыкнул Брексби. — Иначе я буду беспокоиться — вдруг вы отодвинете меня в сторону и сами возглавите министерство.
 — Фу, сэр! — У Габби вырвался ее очаровательный хрипловатый смешок. — Вам хорошо известно, что я не собираюсь вмешиваться в дела правительства. Я только защищала моего дорогого Кази.
 Они могли ей не верить, но это была чистая правда. В экипаже наступила тишина. Габби прислонила голову к плечу мужа. Теперь на очереди стоял следующий проект — Квил. Габби с радостью подумала о весточке, полученной сегодня от Судхакара.




 Глава 22


 Судхакар с глубоким облегчением покинул борт «Отважного». Путешествие в Англию оказалось весьма изнурительным. Сначала он попал в Калькутту. Город ему очень не понравился. Толпы народа, шум, крики. Нигде не пройти свободно. Того и гляди, тебя опалят факельщики или бесцеремонно оттолкнут в сторону чьи-то слуги. При каждом джентльмене их было не меньше двадцати, включая лакеев, расчищающих дорогу перед паланкином, и тех, кто его нес. Особенно утомительной оказалась прогулка рядом с медленно бредущими слонами, которые привыкли опорожняться на ходу.
 Нет, ему положительно не хватало его деревни. Там была лишь одна высокопоставленная персона, Ричард Дженингем, которого сопровождали всего двое слуг — один прокладывал путь, другой нес зонт от солнца. Только теперь он осознал, что до настоящей помпезности Дженингему было еще очень далеко.
 Жизнь на «Отважном», по контрасту с большим городом, напоминала родную стихию. В небольшой плавучей деревне четверо пассажиров, запертые на корабле как в ловушке, были предоставлены самим себе. Сначала английские джентльмены отнеслись к Судхакару с презрительным высокомерием, как и ко всем, кто не принадлежал, по их мнению, к обеспеченному классу. Судхакара это ничуть не удивило, так как Дженингем придерживался тех же взглядов, пока не обнаружил, что Судхакар единственный из всей деревни разговаривает на английском языке и хорошо играет в шахматы.
 После нескольких недель путешествия скука заставила трех англичан прибиться к пожилому индийскому джентльмену. Молодые люди возвращались в Англию, как предположил Судхакар, после службы в этот не самый звездный для ост-индской армии час. Вскоре все четверо стали каждый вечер собираться вместе и играть в карты.
 По крайней мере одного из англичан, мистера Майкла Эдвардса, поразила воспитанность и естественность, с какой держался этот индус. Он был всегда аккуратно одет и производил впечатление респектабельного человека. Когда Майкла заносило и он начинал рассказывать всякие небылицы, в глазах у Судхакара появлялся неодобрительный блеск. Но кто по молодости не сочинял историй о своих ратных подвигах! Без этого армейская жизнь выглядела бы слишком земной и скучной, каковой она и была в действительности.
 Как только их судно пришвартовалось к берегу, трое парней, включая Майкла, ступили на землю и через минуту уже растворились в ночи, совершенно забыв о своих обещаниях Судхакару проводить его до места назначения.
 Вечером Майкл рассказывал своей сестре Джинни о битве при Таджпуре, слегка приукрашивая картину, дабы описание не походило на сводку военных действий. И что-то вдруг заставило его вспомнить о своем попутчике.
 — Что такое? — спросила Джинни, когда Майкл, стукнув себя по колену, умолк. Она была смышленой девушкой, но ей никак не удавалось связать воедино робкий характер младшего братишки с его героизмом на поле брани.
 — Совсем забыл про старика индуса с судна. Я обещал довезти его… Черт побери, куда он собирался? Кажется, на Бери-стрит.
 — О, это рядом с Сент-Джеймсским парком, — сказала Джинни. — Прекрасный район, Майкл.
 Он пожал плечами:
 — Наверное, дядя какого-нибудь дворецкого или что-нибудь в этом роде. А теперь послушай, как я однажды взял в плен раджу…
 Вообще-то Судхакар другого и не ждал от этих англичан. Они были молоды и глупы. В помощи таких людей он не нуждался. Констебль проводил его к выстроившимся в ряд наемным экипажам.
 Лондон оказался в сто раз хуже Калькутты. Кареты и лошади с трудом пробивали себе дорогу на проезжей части улиц. Тротуары были забиты пешеходами. Шум стоял невообразимый. И все куда-то неслись сломя голову. В их экипаж чудом не врезалась мчавшаяся навстречу карета. Когда Судхакар оглянулся назад, он увидел лакея, приклеившегося к запяткам. Если бы этот человек упал, то при такой скорости, несомненно, разбился бы насмерть. В сравнении с этим транспортом медлительные и пахучие индийские слоны были олицетворением безопасности.
 Через полчаса он предстал перед слугой — исключительно представительным слугой, не менее чопорным, чем сам Ричард Дженингем. Судхакар поприветствовал его в лучших традициях восточной вежливости.
 — Виконтесса ожидает моего приезда, — добавил он, закончив все церемонии.
 Кодсуолл был гораздо умнее Майкла Эдвардса. За долгую жизнь он научился распознавать благородство. Ему хватило беглого взгляда, чтобы приравнять прибывшего из Индии мистера Судхакара к аристократу — по тамошним меркам, разумеется. Это было видно хотя бы по тому, как индиец держал голову.
 Поклонившись, Кодсуолл повернулся к лакею.
 — Джон! Отнеси саквояж джентльмена в Восточную гостиную.
 Судхакар вежливо поднял руку.
 — Спасибо. Я предпочел бы оставить его при себе.
 — К сожалению, хозяев нет дома, — продолжал дворецкий. — Позвольте предложить вам перекусить и что-нибудь из напитков?
 Откушав, гость не спеша последовал за Кодсуоллом в Восточную гостиную, сказав, что подождет приглашения от виконтессы до утра.
 — Отличные манеры, ничего не скажешь, — пробормотал себе под нос дворецкий, одинаково пренебрежительно относящийся как к индусам, так и к ирландцам. Отец говорил ему, чтобы он не нанимал на работу ни тех, ни других. Но нет правил без исключений.
 Когда дворецкий объявил о прибытии гостя, лицо Габби осветилось радостью. Квил промолчал, но подумал, что мистер Судхакар, должно быть, и впрямь выдающийся человек, если Кодсуолл проникся к нему таким почтением и разместил в лучшей спальне. Квил подождал, пока за ним закроется дверь и они с Габби останутся вдвоем.
 — Кто этот мистер Судхакар? — спросил он, как бы невзначай удерживая ее руку, когда она хотела дернуть колокольчик, чтобы вызвать Маргарет.
 — Я ведь тебе рассказывала! — удивилась Габби, садясь перед туалетным столиком. — В Индии Судхакар был моим лучшим другом. Это тот доктор, который лечит ядами. Теперь ты вспоминаешь? Мне просто не терпится с ним повидаться. Это может показаться странным, но мне его недостает больше, чем моего отца.
 — Видимо, это чрезвычайно достойная личность. Но что привело мистера Судхакара в Англию?
 В ожидании ответа Квил бесстрастно наблюдал за Габби. Ее щеки были почему-то слишком розовыми.
 — Судхакар помог мне спасти Кази-Рао. Я писала в Индию и просила, чтобы он связался с госпожой Туласи-Бей. И потом…
 — Но сын госпожи Туласи-Бей приезжал в Англию месяц назад. Какая надобность мистеру Судхакару являться сюда теперь, когда ты уже назначила преемника Холькара?
 — Значит, раньше он не мог приехать, — твердо заявила Габби. — Я приглашала его посетить нас в любое удобное для него время. И можешь не называть его мистер Судхакар. Индусы редко называют себя «мистер».
 — Боюсь, я еще не вполне это усвоил, дорогая. — Квил встал за спиной жены и провел пальцами по ее волосам. — Объясни мне все-таки, зачем ему понадобилось ехать в такую даль? Насколько я понял, Судхакар — пожилой человек. Это, должно быть, для него очень тяжелое путешествие.
 — Я уже сказала тебе — он сделал это ради меня, я просила его приехать.
 — А почему ты его просила, Габби? — Квил перебирал ее шелковистые золотисто-каштановые волосы.
 Габби замялась.
 — Может, он привез свой чудодейственный отвар? — невинным тоном поинтересовался Квил.
 — Ты не должен так говорить о его лекарстве!
 — А как я должен говорить о том, чего не знаю? А ты-то сама знаешь?
 — Я… я тоже не знаю, — призналась Габби. — Но у Судхакара особенное лекарство.
 — Мы с тобой о нем ничего не знаем. Может, это такая же гадость, какую я выкинул? Мне кажется, хватит уже этих разговоров. Я не стану принимать никакого зелья. Ни от английского аптекаря, ни от индийского чудо-лекаря. Ни при каких обстоятельствах и невзирая на твою дружбу с Судхакаром!
 — Но Судхакар не шарлатан, как тот аптекарь, — взмолилась Габби, поймав взгляд мужа в зеркале своего туалетного столика. — В этом лекарстве нет никакой конопли.
 — Поскольку мистер Мур хвастал, что ее используют индусы, Судхакар с успехом мог включить ее в свой рецепт. — Габби нервно передернула плечами. — Кроме того, — продолжал Квил, — ты обещала больше не покупать мне лекарств.
 — Я написала Судхакару задолго до этого обещания.
 — Насколько я помню, мы с тобой однажды уже обсуждали его лекарские способности, — жестко произнес Квил. — И ты сказала, я цитирую: «Обещаю не покупать больше никаких отваров». И после этого ты снова предлагаешь мне «особенное лекарство Судхакара».
 Габби сделалась пунцовой.
 — Мне не нужно покупать его лекарство, — пробормотала она.
 — Это не относится к делу. — Квил резко повернулся и, отойдя от нее, остановился у окна. — Но что самое возмутительное, Габби, — это твоя ложь.
 — Квил, но я действительно…
 — Ты лгала мне, сознательно вводя меня в заблуждение, — подчеркнул он. — Конечно, не так, как про Кази-Рао.
 — Здесь я тебе не лгала!
 — Умолчала, — с горечью уточнил Квил. — Ты ничего не рассказывала о Джосенте-Рао Холькаре и той бурной деятельности, которую ты развила, чтобы возвести его на престол. Я делаю вывод, что ты мне не доверяешь. Ты, наверное, думаешь, что я не прервал контакты с Ост-Индской компанией?
 — Вовсе нет! И я не лгу тебе, когда…
 — Не надо, Габби! — оборвал ее Квил. Его голос был подобен щелчку хлыста. — Никогда не лги мне впредь. Неужели ты не можешь признать, что не права? Ты нарушила свое слово.
 Он круто повернулся к ней.
 Габби слышала в ушах стук своего сердца. Веки распухли от подступивших слез.
 — Но я не имела в виду…
 — С оправданиями у тебя уже перебор, — заметил Квил. — Благие намерения — не повод для лжи. А ты лгала на каждом шагу, как только вошла в этот дом, и не придавала этому никакого значения. Я не утверждаю, — мягко произнес он, — что ты делала это с какой-то низменной целью.
 Она подавила рыдания и крикнула сквозь слезы:
 — Я не со зла!
 — Я знаю.
 — Единственное, почему я скрывала все это… Я просто хотела помочь тебе. Я знала, что ты не позволишь Судхакару приехать в Англию. А позже подумала, что он уже в пути, поэтому не видела смысла сообщать тебе об этом. И вообще, разве ты не понимаешь, что его лекарство может избавить тебя от мигрени? Он писал, что есть средство, которое…
 — Я понимаю только одно, — прервал ее Квил, — что я не могу доверять своей жене. — Четкие звуки его голоса напоминали удары камней, падающих в глубокий колодец. — Я должен постоянно думать, говоришь ли ты правду или решила меня обмануть ради моего же блага, — сердито закончил он.
 Из глаз Габби снова закапали слезы, но она старалась не разрыдаться и говорить ровным голосом:
 — Я… я собиралась рассказать тебе о Джосенте Холькаре, но мне было интересно устроить все это самой. Да, я умолчала о нескольких письмах, но я не считала это ложью. Я подумала, пусть это будет для тебя сюрпризом.
 — Это и есть ложь. Ты не считаешь, что ложь — это то, чего нужно избегать?
 Габби заморгала, и слезы закапали еще чаще. В замешательстве она потеряла контроль над своим голосом.
 — Я никогда не позволяю себе плохой лжи, — всхлипывая, пропищала она. — У меня это вошло в привычку, потому что мой отец… — Она была вынуждена замолчать, чтобы проглотить проклятые рыдания.
 — Габби, твой отец, несомненно, заслуживал, чтобы ты его обманывала, — вздохнул Квил. Он подошел к ней и поднял ее со стула. — Но меня-то зачем? Я не тиран. И я никогда не выдал бы Ост-Индской компании твои планы. Я понимаю, твой отец вынуждал тебя действовать тайно, но теперь ты моя жена! И если мы будем постоянно лгать друг другу, наша жизнь превратится в ад!
 Квил поцеловал ее в голову, прикоснулся к соленой щеке — и слова сами собой вырвались из груди:
 — Видит Бог, Габби, я хочу, чтобы наш брак был счастливым! Я хочу этого больше всего на свете!
 Она с рыданием упала к нему на грудь.
 — Я верю тебе, верю! — приговаривала она. — Я не хотела тебе лгать! Если б ты знал, как сильно я люблю тебя, Квил!
 В груди у него всколыхнулось теплое чувство.
 — Я тоже люблю тебя, Габби.
 — Я знаю, — всхлипывала она, — потому так и поступала. Я имею в виду, если б я не знала, что ты меня любишь, я бы не стала ничего скрывать… Просто я хотела сделать тебе сюрприз! Потому что ты любишь меня и считаешь, что я смышленая. Ты сам так сказал — и я хотела показать, что способна сделать действительно что-то умное!
 — Все ясно, — медленно проговорил Квил, пятясь к кровати. Держа жену за руку, он усадил ее к себе на колени. — Значит, ты не рассказывала мне о своих планах относительно Холькара и трона, потому что я…
 — Ты сказал, — прервала его Габби, — что женщин нужно вводить в директорат Ост-Индской компании!
 Квил прижал ее к себе и поцеловал шелковые волосы.
 — Это была моя ошибка, больше я никогда не стану восхищаться твоим умом, — засмеялся он. Габби подняла голову.
 — О, Квил, ты такой… — Икота помешала ей договорить. — Неудивительно, что я ужасно влюблена в тебя.
 Квил судорожно сглотнул. Убогих не любят — разве что чересчур романтичные люди вроде Габби.
 — Вот, возьми. — Он вложил ей в руку носовой платок. Габби прислонилась к его плечу. Из груди у нее вырвался всхлип.
 — Завтра я скажу Судхакару, что ты отказываешься от его лечения.
 — Почему бы тебе не сказать, что все решилось само собой уже после того, как ты ему написала? — предложил Квил. — Я бы не хотел, чтобы твой друг подумал, что его заставили проделать столь трудное путешествие ради твоего каприза. И я должен признать, что вполне доволен неожиданным разрешением моих… проблем. — Он сомкнул руки вокруг этой очаровательной душистой кошечки у него на коленях. — Особенно если учесть, что это заслуга моей ох какой сметливой женушки!
 — Если я пообещаю больше не лгать, ты думаешь, мы сможем быть счастливы? — тревожно спросила Габби. Квил нежно стер последние слезы с ее щек.
 — Наш брак и так чересчур хорош, — прошептал он, прокладывая поцелуями путь к ее рту. — Настолько хорош, что я… даже пугаюсь. Я не предполагал, что можно испытывать подобные чувства к кому-либо.
 — О, Квил, мне так жаль, что я обманывала тебя. Клянусь, это не из-за недоверия или…
 — Я знаю, — прошептал он в ее волосы. — Я знаю, ты делала это из самых лучших побуждений.
 С минуту они сидели молча. Габби почти перестала плакать.
 — Ты знаешь, что сейчас сказала бы леди Сильвия? — спросила она с длинным прерывистым всхлипом.
 — Вот уж не берусь предсказывать, что ей стукнет в голову.
 — «Квил, позвони, чтобы принесли чай! Такой перерасход эмоций требует подкрепления». — После довольно удачной имитации рявкающего голоса леди Сильвии Габби уткнулась мужу в грудь и добавила: — Я позвоню Маргарет. Мой нос должно быть, красный, как черешня.
 — Мне так не кажется, — улыбнулся Квил, проводя пальцем вдоль ее маленького аристократического носика. — И я не хочу никакого чая. Для чаепития сейчас слишком позднее время. Мне нужна ты, Габби. Я хочу выпить мою жену. — Он почти не видел ее лица — только длинные коричневые ресницы, золотистые на кончиках, и слегка приподнявшиеся уголки губ.
 Она обняла мужа за шею и накрыла губами его рот.
 — Но я действительно хотела бы выпить чая.
 — Габби… — В голосе Квила слышалось недовольство.
 — У меня, наверное, опухли веки. Мне нужен чай для компресса.
 — Габби! — заворчал Квил. Он наклонился, чтобы запечатлеть поцелуй на опухших веках.
 Нежные пальчики наигрывали мелодию на его шее, и медленно раскрывшиеся губы предлагали вкусить их нектар. Это было лучше, чем чай.
 Бесконечная сладость поцелуев постепенно перерастала во что-то иное, более настоятельное и неукротимое.
 Обнаружив себя обнаженной, Габби чуть не задохнулась. Поначалу она воспротивилась, но потом махнула рукой на неприличия, а вскоре ей было уже не до протестов. Страсть сделала ее открытой для ласк. И Квил решил показать ей, что в их продолжающемся эксперименте есть нечто большее, чем она могла вообразить.
 Он успешно справился со своим делом. Возможно, даже слишком.
 К тому времени, когда он усадил ее верхом на себя, в нем бушевал безумный огонь. Неровный ритм ее телодвижений доставлял больше мучений, чем удовольствия.
 Квил крепился. И вновь крепился.
 Но у всякого терпения есть предел.
 Внезапно Габби оказалась лежащей на спине — и он всей тяжестью навалился сверху. Это было восхитительно. Когда он вошел в нее, по телу Габби разлилось наслаждение,
 — Нет, — испугалась она, но этот слабый протест превратился в ликующий крик, когда ее захватил нарастающий ритм. В момент высшего блаженства этот звук слился с хриплым стоном Квила. Чуть позже она услышала его шепот:
 — Это того стоило, Габби. Это того стоило!
 Она ничего не ответила.
 Квил уснул рядом с ней, и она чувствовала его тепло.
 Но ей не спалось. Если у него снова случится приступ, думала она в тревоге, она себе этого никогда не простит.
 Лучше умереть, чем жить, зная, что его зеленые глаза больше не будут темнеть от страсти. Мысли цеплялись одна за другую, нанизываясь на глухие удары сердца, приводя к осознанию ужасной вины. Отчаяние побуждало ее к решительным действиям.
 Рассвет уже потихоньку пробивался сквозь шторы. С зоркостью ястреба Габби всматривалась в лицо Квила. Не стал ли он бледнее обычного? Когда он застонал во сне, у нее похолодело сердце. Он перевернулся и тут же закашлялся. Ночной горшок был у нее наготове. До десяти утра она споласкивала его уже дважды и спешила обратно к постели. Затем снова и снова отжимала салфетку и прикладывала к глазам мужа.
 Когда она прикасалась к нему, он вздрагивал и норовил отвернуться. Во время рвотных позывов лицо его искажала гримаса. Габби видела, как он старается сохранить достоинство, когда его сражает боль. Один раз он открыл глаза, только чтобы сказать: «Не вини себя, любимая». Она даже решила, что он читает ее мысли. Да, она винила себя. Когда она думала о том, что, услаждаясь с ним, спровоцировала его мигрень, в душе просыпалось щемящее чувство. Если бы не она, Квил сейчас спокойно работал бы в своем кабинете, а не лежал полуживой в темноте.
 Она вышла из комнаты бледная от бессонной ночи, с тенями под глазами. Ощущение вины оказало отрезвляющее действие на разум. Это не может продолжаться до бесконечности. Нужно выбирать одно из двух: навсегда оставить Квила или поговорить с Судхакаром. Третьего не дано.
 — Я считаю твою идею неудачной, — решительно заявил Судхакар. — Это нельзя делать без его согласия. Каждый человек должен знать, чем его лечат.
 Габби никогда не видела Судхакара таким сердитым.
 — С Квилом по-другому не получится, — уныло протянула она, — а смотреть на его страдания просто невыносимо.
 — Он должен сам сделать выбор.
 — Мой муж — англичанин, — запричитала Габби. — Он никогда не выезжал за пределы этой страны. Ему трудно поверить, что его вылечит какое-то лекарство из Индии.
 — Может вылечить, — поправил Судхакар. — И лекарство только приготовлено в Индии, на самом деле оно другого происхождения. Это средство избавляет от головных болей, вызванных телесными травмами.
 — Но если я правильно поняла, в любом случае хуже не будет? — настаивала Габби. — Так почему не попробовать?
 — Верно, лекарство не усугубит уже имеющихся физических недугов, если принимать его правильно. Риск осложнений хоть и невелик, но существует. Мое лекарство приготовлено из смертельного яда, Габриэла. И поэтому вдвойне важно, чтобы пациент сам принял решение. Мы не должны делать это за него.
 — Но это для его же блага, — упиралась Габби. Бессонница, тревога и чувство вины выбивали барабанную дробь в мозгу, создавая угрозу нервного срыва.
 — Мы… то есть я, — поправился Судхакар, — никогда не заставляю людей подчиняться моей воле. А ты, Габриэла, сейчас рассуждаешь как твой отец.
 — Мой отец! — вскричала Габби. — Моему отцу ни до кого нет дела! Он и обо мне никогда не заботился. Я думаю об этом с тех пор, как села на корабль.
 — Вопрос отеческой заботы к делу не относится. Твой отец полагает, что он лучше всех знает, что нужно жителям нашей деревни. И он добивается, чтобы люди следовали его правилам — не важно, согласны мы или нет.
 — Не могу поверить, что вы сравниваете меня с моим отцом, — проговорила Габби после долгого молчания. Глаза ее были сухи, голова высоко поднята.
 — Я говорю правду такой, какой ее вижу, — последовал откровенный ответ. — Если твой муж не хочет принимать мое лекарство, оставь его в покое. Предоставь ему право выбора.
 Уязвленная тем, что ее уподобляют отцу, Габби ухватилась за последнюю соломинку, чтобы оправдать свои действия.
 — Мой отец позволяет людям выбирать — или согласиться с ним, или покинуть деревню. Я совсем другой человек. Я люблю Квила. Люблю так сильно, что не смогу всю жизнь мириться с его мучениями. Мне придется… покинуть его.
 — А это уже твой выбор, Габриэла. У меня были пациенты, которые оставляли своих умирающих супругов просто из сострадания. Нет ничего тяжелее, чем видеть, как мучается любимый человек.
 У Габби задрожали губы.
 — Я не хотела напоминать вам о вашем горе. Извините, Судхакар.
 — Мой сын умер очень давно, — устало произнес он. — Со временем все забывается.
 — Но я помню, когда заболел Джохар, вы испробовали все, что только можно. Вы давали ему лекарство, которое я принесла из дома, хотя вполне вероятно, Джохар отказался бы его принимать. Вы знаете, как он ненавидел моего отца.
 — Джохар… Джохар умирал. Он уже не мог сам сделать выбор.
 — Не вижу здесь разницы! — с жаром возразила Габби. На лице Судхакара не дрогнул ни один мускул.
 — Разница есть. Тайно давать лекарство тому, кто не умирает, — это в духе твоего отца. Ты воспитывалась в доме, где один человек ставил себя выше всех и с упорством, достойным лучшего применения, насаждал свои порядки — свое христианство, свою мораль. Я был бы разочарован, если бы ты переняла его методы.
 — О Судхакар! — воскликнула Габби. — Мои действия не имеют ничего общего с его методами. Я люблю Квила!
 — Это не меняет дела. — Судхакар обвел взглядом библиотеку. — Мне было приятно вновь тебя встретить, в твоем доме. И я рад видеть тебя замужней женщиной, моя маленькая Габриэла. Но завтра мне нужно возвращаться в мою деревню.
 — Нет, — запротестовала Габби. — Вы не можете уехать, пока не поговорите с моим мужем.
 — Это ничего не изменит, Габриэла, — вздохнул Судхакар. — Я давно убедился, что англичане обнаруживают удивительную неприязнь к неизвестным лекарствам. Особенно если эти лекарства приходят, как они выражаются, «с Востока». — Он взглянул на Габби с глубоким сочувствием и добавил: — Боюсь, тебе придется свыкнуться со страданиями твоего мужа.
 Судхакар прав. Квил не станет принимать это лекарство. И не потому, что его привез индус, а из чистого упрямства. Если он сказал, что больше не будет иметь дел с шарлатанами, его уже не переубедишь. И все же она не теряла надежды.
 — Дайте мне это лекарство, — попросила Габби, протягивая руку. — Прошу вас, Судхакар. — Эхо донесло до нее властный тон ее отца.
 — Нет, детка, — произнес Судхакар устало. У нее сжалось сердце, но она не отступала.
 — Я приносила лекарство Джохару, потому что любила его. Я люблю своего мужа и хочу, чтобы вы дали мне для него лекарство. Вы говорили, что от него не будет вреда.
 — Мой долг предупредить тебя, что ты совершаешь ужасную ошибку, Габриэла.
 Пожилой индус тяжело вздохнул и, открыв саквояж из красного гобелена, достал небольшой пузырек.
 — Я сделала свой выбор, — проговорила Габби. — Квил почти наверняка бросит меня, когда узнает. Но я должна быть уверена, что испробовала все, чтобы избавить его от приступов. Если это не поможет, мне придется его покинуть. Но в любом случае так продолжаться не может.
 — Теперь я вижу, что ты дитя своего отца, — печально покачал головой Судхакар. — Тебе известна история первой женитьбы твоего отца? Он обращал жителей деревни в христианство, но не добился успеха. Тогда он женился на бедной маленькой Бале, зная, что, будучи ее мужем, сможет навязать ей свою религию.
 — Я этого не знала.
 — Но у него ничего не вышло, — грустно продолжал Судхакар. — Когда умер их ребенок, твой единокровный брат, Бала покончила с собой — она не смогла без него жить. У твоего отца после этой трагедии пропало желание заниматься спасением душ. И тогда он занялся бизнесом.
 Слова эти больно задели Габби, но она не подала и виду.
 — В свете того, что вы рассказали, наставления моего отца выглядят жалко. Но я — дитя не только своего отца, но в такой же мере и ваше, Судхакар. Если я смогла так сильно полюбить Квила, то потому лишь, что вы и Джохар дарили мне свою любовь. Когда заболел Джохар, вы давали ему лекарства, не спрашивая его желания. Сейчас я веду себя так же, как вы.
 В комнате воцарилось тягостное молчание.
 — Возможно, ты права, — задумчиво начал Судхакар. — Твои мотивы всегда были благородны. Даже когда ты была ребенком, ты умела любить глубоко и самозабвенно. И всегда старалась помочь другим. — Он протянул ей пузырек. — Этот объем рассчитан на два приема — для взрослого мужчины. Отмеряй точно по полфлакона. При правильной дозировке побочного действия быть не должно, но повышенная доза может убить пациента. Попробуй дать вторую порцию через сорок восемь часов, но только в том случае, если ты убедишься, что первая не подействовала.
 — Хорошо, я так и сделаю. Но как я смогу узнать, что действие предыдущей дозы уже закончилось?
 — Вскоре после приема лекарства пациента начинает одолевать чрезмерная сонливость, и он засыпает в первые же два-три часа. В этом нет никакой опасности. Сон может продолжаться от двенадцати часов до суток. Но я применял это лекарство только дважды. В одном случае оно помогло, в другом — нет. После приема лекарства твой муж должен выполнять все те действия, которые вызывают его мигрень. — Судхакар посмотрел Габби прямо в глаза. — Ты понимаешь, о чем я говорю, Габриэла? — Она кивнула.
 — Что это за лекарство? — Судхакар пожал плечами:
 — Я тебе уже говорил — это яд. Особый яд, выделяемый древесной лягушкой. С его помощью лягушка усыпляет свою жертву. В очень небольших дозах этот яд затормаживает действие определенных участков головного мозга и тем самым восстанавливает нарушенные двигательные функции. Я назначал этот препарат одному молодому мужчине, который получил травму головы при падении с дерева. Он не мог наклоняться, так как это движение вызывало у него сильную головную боль. На него лекарство подействовало…
 Габби проглотила комок, застрявший в горле, стараясь не думать, как Квил отнесся бы к подобному «снотворному». Во всяком случае, она должна сейчас решить главный вопрос — следует ли настаивать на том, чтобы муж согласился на повторный эксперимент?
 — Судхакар, вы не могли бы задержаться в Лондоне до конца недели? Квил проболеет еще несколько дней, а я бы хотела, чтобы вы познакомились с человеком, за которого я вышла замуж.
 — Габриэла, я с радостью нанесу визит твоему мужу, если ты пообещаешь пересмотреть свое решение. — Габби опустила голову.
 — Я благодарна вам за ваше терпение. Но мне, право, очень жаль, что вы отождествляете меня с моим отцом.
 Заметив, что она уклонилась от ответа на его просьбу, Судхакар тяжело вздохнул.
 — Я был бы горд назвать тебя своей дочерью, — сказал он. — Ты у меня — здесь, в моем сердце. То, что в твоем отце проистекает от зла, в тебе — от любви. А теперь позволь мне отдохнуть, Габриэла. Мои стариковские ноги все еще думают, что я на корабле.
 Габби поцеловала его в лоб и выскользнула из комнаты, сжимая в руке маленькую бутылочку.




 Глава 23


 Он видел восхитительный чувственный сон. Ему снилось, что он лежит в постели и жена его раздевает. Ее окружал розовый ореол — этот свет излучала ее кожа. Квил не сразу понял, что на ней нет одежды. Когда Габби расстегивала пуговицы его рубашки, ему хотелось потрогать ее грудь, но пока что он довольствовался лишь ее созерцанием.
 — М-м-м… Габби… — Невнятные звуки с трудом сорвались с губ, подобно загустевшей патоке.
 — Да? — взглянула на него «жена из сна», принимаясь за манжеты.
 — Почему ты такая розовая?
 — Что ты сказал?
 «Жена из сна» казалась слегка недовольной.
 — Ты похожа на средневековую святую. — Квил хихикнул. Бодрствующая частица его сознания отметила, что последний раз он хихикал, кажется, в детстве. — Я женился на святой… средневековой святой. Мне это нравится. Правда, святые носят одежду, по крайней мере такими я видел их на картинах.
 Теплая рука погладила его щеку, и в ухо врезался знакомый голос жены. Ее прекрасные глаза выражали озабоченность.
 — Квил, как ты себя чувствуешь? Ты как будто не в себе.
 — Конечно, — дернул он плечом, — Это лучший сон в моей жизни. Ты не уйдешь, Габби, дорогая? Или мне называть тебя «Габби из сна»? Или, может, сонной грезой?
 Он снова захихикал.
 Лицо его жены исчезло, и он услышал какой-то хлопок. Габби ухитрилась сдернуть один рукав и теперь мучилась над другим. Квил уже созрел для того, чтобы прикоснуться к ее груди. Он медленно протянул свободную руку и положил ее поверх прелестной округлости.
 «Какой сладостный сон!» — отметила бодрствующая частица сознания. Хотелось надеяться, что он продлится достаточно долго, чтобы «Габби из сна» успела сделать все, что собиралась. Квил скользнул рукой по ее гладкой коже, наблюдая за тем, как в розовом свете тонут его пальцы.
 Габби стянула второй рукав и наконец освободила Квила от рубашки.
 — Девушка из сна… — позвал он.
 — Что? — Лицо Габби качнулось к нему.
 — Я совсем сонный и не могу даже двигаться. — Габби внимательно вгляделась в лицо мужа.
 — Почему бы нам не расстегнуть твои панталоны? — предложила она. — Посмотрим, как ты будешь чувствовать себя без них.
 — Отличное предложение, — пробормотал пересохшими губами Квил. Слава Богу, хоть какая-то часть организма функционирует нормально, подумал он. Вот будет кошмар, если все тело сделается таким же ленивым, как руки!
 Через несколько минут он был полностью раздет. И «Габби из сна» тоже сидела перед ним нагая.
 — Несказанно приятно, — невнятно произнес он. «Габби из сна» заглянула ему в глаза.
 — Сейчас я тебя поцелую, Квил.
 — Хорошо, — вяло согласился он.
 И она доставила ему это удовольствие. Он ухитрился положить руку ей на плечо и погладить по спине и восхитительным ягодицам.
 — Так как я сплю, — еле слышно прошептал Квил, — надо бы взбодрить меня немного. Попробуй это сделать.
 — Я не знаю, чем тебе помочь, — развела руками «Габби из сна». В ее глазах появилась тревога. — Если бы ты был сверху… это прибавило бы тебе сил?
 Квил задумался.
 — Мне нравится твое предложение. — Он лукаво взглянул на нее. — Я бы, пожалуй, воспользовался им, если бы не был так влюблен в настоящую Габби.
 «Габби из сна» захихикала.
 — Я рада это слышать.
 У нее были такие же теплые золотистые глаза, как у настоящей Габби. И она отлично целовалась. Этого было достаточно, чтобы он почувствовал себя виноватым перед своей женой.
 — Сначала я не был в нее влюблен, — признался он. «Габби из сна» округлила глаза.
 — Не был?
 — Не был, — качнул головой Квил. Почему-то это движение вызвало у него легкое головокружение. — Ты не хочешь потереться о меня грудью?
 «Габби из сна» нахмурилась.
 — Расскажи мне подробнее, — приказала она. — Если ты не был влюблен, тогда что же ты испытывал к ней?
 — Не скажу, если ты не сделаешь, как я прошу. В конце концов, это мой сон, — закапризничал Квил.
 Похоже, эти слова ее рассердили, и она плюхнулась на него сверху.
 — Не так, — запротестовал Квил. — О, вот так! Теперь хорошо. Ты знаешь, что твои глаза становятся похожи на бренди, когда ты возбуждаешься? Забавно. У тебя такой же хмурый вид, как у моей настоящей жены. Но ты ведешь себя не так, как она. Например, если бы я посреди разговора попросил ее… — Он на мгновение замолчал и провел пальцами у нее между ног. — Так вот, — мечтательно продолжил он, — если бы я попросил ее в это время прислониться ко мне грудью, знаешь, что бы она сделала? Ни за что не догадаешься! — Квил снова качнул головой. — Она швырнула бы в меня ночным горшком.
 Глаза «Габби из сна» подернулись поволокой — в точности как у его жены, когда та совершала определенные действия.
 — Я хочу, чтобы ты рассказал о своем отношении к ней, — настаивала она, тяжело дыша и слегка вздрагивая.
 — А, об этом… — Квил продолжал ласкать свою жену, то есть «Габби из сна», чувствуя, как к ногам возвращается сила. — Понимаешь, я должен был на ней жениться, — выпалил, он не подумав.
 Его признание кануло в тишину.
 — Должен? Что ты имеешь в виду? — наконец изумленно проговорила Габби.
 Квил уловил в ее голосе сердитые нотки. Он приподнял голову и попытался сфокусировать на ней взгляд. В розовом венце вокруг ее лица обозначились желтые прожилки.
 — Ты знаешь, я не видел у средневековых святых таких нимбов, — заметил он добродушно. — У тебя самый большой и самый красивый нимб. Может, ты мой ангел? Я, случайно, не умер?
 — Я не ангел, — буркнула она. — И ты не умер, Квил.
 — Ну, такому нимбу позавидовал бы любой уважающий себя ангел, — заверил ее Квил. Он чуть было не забыл про то, что только что делал. Определенно, к нему возвращались силы. Он даже ухитрился положить вторую руку ей на бедро.
 — Квил, — сурово напомнил его ангел, — я хочу, чтобы ты рассказал о своей женитьбе.
 — Да, конечно, — согласился он, продолжая ее ласкать. Каждый раз, когда он до нее дотрагивался, из нимба выскакивали яркие золотистые искорки. Он испугался, что ослепнет, и закрыл глаза. — Ну, это было не слишком романтично. Мы поженились после смерти моего отца…
 — Что ты имел в виду, говоря, что должен был жениться? — Она была очень напориста, его «Габби из сна», и Квил чувствовал, что обязан честно признаться во всем. Лгать своей жене, пусть даже она ему снится, — все равно что лгать самому себе, мудро рассудил он.
 — Я имел в виду, что не собирался на ней жениться. — В это время его руки пытались обхватить ее за ягодицы. Он сделал пробный рывок вперед. Да, его ноги обрели силу. — Я должен был жениться на ней, потому что Питер не мог этого сделать. Питер — мой брат, — пояснил он. — Как ты думаешь, теперь я могу попытаться лечь сверху? — спросил он.
 «Габби из сна» не возражала, поэтому он медленно уложил ее под себя. На это у него ушло так много сил, что с минуту он просто лежал на ней. К счастью, ему не нужно было беспокоиться, что он сдавит ей легкие и ей будет нечем дышать. Ведь она ему только снилась.
 Квил чувствовал себя необыкновенно хорошо — если бы не ее докучливые вопросы.
 — Питер находил ее толстой и неуклюжей, — продолжал он, уткнувшись ей в шею. — Я ему говорил, что он должен жениться на ней в любом случае. Потому что она богатая наследница, понимаешь? Я не нуждался в ее деньгах, но Питеру они были просто необходимы. — Квил не мог видеть выражения ее лица. Но когда она начала извиваться под ним, он подумал, что пригрезившаяся ему женщина удивительно похожа на ту, о которой так непочтительно отзывался его брат. — Я с ним не соглашался. Она с первой встречи пленила меня.
 Квил с большим усилием поднял голову. Он не хотел гневить своего ангела — не сейчас, когда все складывалось так хорошо.
 «Габби из сна» немного смягчилась и открыла ему губы. От поцелуев ее нимб делался все более золотистым. Квил снова закрыл глаза и уронил голову ей на плечо.
 — Я не могу делать все сразу, — посетовал он. — Я ужасно устал. Не думай, что я несу чепуху. Это самый замечательный сон, какой я когда-либо видел.
 — Так, значит, ты не был в нее влюблен?
 Одна часть его тела проснулась полностью и настойчиво требовала внимания.
 — Габби, девочка моя, сейчас я хочу быть внутри тебя. Ты можешь мне помочь?
 Но «Габби из сна», похоже, в этих делах была такой же неопытной, как и его жена. Она долго елозила маленькими ручками, пока наконец не подвела его к нужному месту. Квил собрал все силы и погрузился в нее. На спине у него проступила испарина.
 — Проклятие, — пробормотал он. — Сон или нет, но мне с тобой так хорошо, как ни с одной из тех женщин, каких я когда-либо знал. За исключением, конечно, настоящей Габби. Ты очень похожа на нее, — проговорил он задумчиво, — но лучше ее никого нет!
 «Габби из сна» повеселела.
 — Квил, ты хочешь, чтобы я двигалась? — спросила она и осеклась, будто вспомнила что-то. — Вообще-то я не могу это делать — ведь я твой сон, — промурлыкала она, лаская пальцами его по спине.
 — Давай полежим так минуту, — попросил Квил и снова смежил веки.
 Наиболее активная часть его тела посылала ему сердитые сигналы. И он все же ухитрился сделать несколько движений. Их хватило для того, чтобы нимб Габби из сна стал почти золотым. На этом силы его иссякли. Тогда она погладила его по спине и поцеловала в плечо.
 — Скажи, ты действительно не был в нее влюблен? — не отставала она, проводя рукой между их телами.
 — Когда ты так делаешь, — восхищенно прошептал он, — я теряю рассудок.
 То, что она делала, сообщало телу такой заряд, что он не заметил, как оказался на коленях. Он возобновил броски в этом неестественном положении. Ее ореол стал таким ярким, что слепил глаза. Она откинула голову назад и опустила веки. С каждым новым вторжением изо рта у нее вырывались тихие утробные звуки.
 Не будь его сознание сковано паутиной сна, он бы уже давно потерял над собой контроль. Но в теперешнем состоянии, когда его мозг лениво следил за происходящим, он просунул руки ей под бедра и прижал ее к себе. Она пронзительно вскрикивала, и от нее во все стороны разлетались золотые искры. Он врывался в ее теплую глубину снова и снова, ощущая, как восхитительно она сжимает его внутри себя и как ее пальцы впиваются ему в плечи. Постепенно она превращалась в сгусток золотистого света.
 — Проклятие, — прошептал он потрясенно. — Неужели можно заниматься этим с ангелом?
 «Габби из сна» открыла свои прекрасные глаза. Ее влажные волосы прилипли ко лбу.
 — Я не ангел, — хихикнула она.
 — Но очень похожа. Во всяком случае, у тебя есть нимб. — Квил все еще оставался внутри ее. Теперь, когда силы постепенно возвращались к нему, можно было придумать что-нибудь еще. Ловко поставив ее на колени, он вдвинулся вглубь. В ее протестах слышалась нервозность — как у настоящей Габби.
 — Это мой сон, — напомнил он. — Многие женщины любят эту позицию. Тебе тоже понравится. Если, конечно, все это мне только грезится, — добавил он чуть виновато. Ему не хотелось, чтобы сон был слишком приятным. Это было бы предательством по отношению к настоящей Габби.
 Почему-то ему стало труднее управлять собой. Он уже был на пределе, а золотой ореол Габби теперь сиял нестерпимым блеском. — Сначала я не был влюблен, — заговорил он, еле переводя дух, но пытаясь сохранить ясность ума. — Хотя, конечно, я пытался убедить ее в обратном.
 — Ты лгал ей? Но зачем?
 — Я должен был это сделать, иначе бы ее надежды рассыпались в прах. Ведь Габби — романтик. Я знал, она поверит, если я скажу, что влюбился в нее с первого взгляда. Дорогая, знаешь, я не уверен, что совладаю с собой. В полном смысле слова. — Квил испугался, услышав, что снова хихикает. — Видно, я здорово напился, прежде чем лег в постель, — пробормотал он. — Может, я умер, пока был пьян? Слишком много шампанского…
 «Габби из сна» оставалась напряженной, а яркий ореол вокруг нее из золотистого превратился в огненно-красный.
 — Я думаю, нам нужно еще поговорить о твоей лжи, — сварливо проговорила Габби.
 — Лучше не надо, — попросил Квил с великим смирением. — Это ведь мой сон.
 В конце концов, она — плод воображения, убеждал он себя, лаская ее грудь. «Габби из сна» тяжело дышала. Как и все женщины, подумал он. Ему было трудно говорить, но он хотел продлить мгновения этих грез.
 — До чего же ты удивительная, — прошептал он, — хотя такая же неловкая, как моя жена. Подожди… — Внезапно Квил схватил ее за бедра так сильно, что на них остались белые отметины от пальцев. Он жестко продвинулся вглубь и забыл обо всем на свете. Габби, которая говорила, что она «не ангел», слабо вскрикнула, и он увидел, как из ее тела вырвались языки желтого пламени. Он закрыл глаза, чтобы не ослепнуть.




 Глава 24


 Квил проснулся с отвратительным ощущением во рту. Безумно хотелось пить. Он встал с кровати, прошел к столу и налил себе воды. И вдруг его память услужливо выдала ему все подробности сна. Он замер, не донеся стакан до рта, и покачал головой, удивляясь тому, как далеко завело его воображение. Неудивительно, что он испытывает такую жажду. Он выпил второй стакан, смакуя воду, как чудесное вино.
 Сзади послышался шорох. Квил обернулся. Габби, со спутанными волосами, нехотя поднималась с кровати.
 — Доброе утро, — улыбнулся он, испытывая некоторую неловкость. Его жена имеет полное право обидеться на него — ведь всю ночь он занимался любовью с «Габби из сна».
 — Квил, у тебя нет мигрени? — Он удивленно воззрился на нее.
 — А с чего ей быть? Правда, вчера я немного перебрал, но от этого мигреней не бывает. Ты не хочешь воды, дорогая? Она необыкновенно вкусна.
 Квил поставил стакан на стол и подошел к жене. Наклонился и нежно коснулся губами ее щеки. Но этого оказалось недостаточно, и тогда он сел рядом с ней и погрузил пальцы в ее волосы.
 — Доброе утро, жена моя, — прошептал он. — Давай займемся любовью?
 Ее щеки сделались пунцовыми.
 — Квил, а помнишь, как ты…
 — Что я должен помнить?
 — Что этой ночью ты… и я…
 — О Боже! — воскликнул Квил, давясь от смеха. — Я ласкал тебя? Ты снилась мне всю ночь, Габби!
 — Но на самом деле…
 Габби выпустила из рук одеяло, которым прикрывала грудь.
 — О, моя прекрасная жена спит без ночной рубашки! Так что было на самом деле?
 — Ты… ты… — Квил застонал.
 — Должно быть, я был чересчур настырным? Если так, прости меня, любимая.
 Габби опустила глаза на свои руки. Ее кудри струились по кремовой коже плеч.
 — Мне нравится, когда ты без одежды. Пожалуй, теперь я буду притворяться каждую ночь, чтобы…
 — Квил! — одернула его Габби, но на этот раз не с такой укоризной, как обычно.
 — В чем дело? — невинным тоном спросил он. — Я тебя напугал, Габби? Прости, я ничего не помню. Но уверяю тебя, такого со мной никогда не было и больше не повторится.
 — Я знаю, — произнесла она одними губами.
 — Что?
 — Я знаю, что этого больше не будет…
 — Как это не будет? — удивился Квил. — Я должен искупить свою невоспитанность, Габби.
 Не успела она подтянуть простыни, как он погладил ладонью ей грудь и посадил к себе на колени.
 Габби поклялась себе, что это был последний обман. Она прямо сейчас во всем ему признается. И уйдет, если он от нее откажется.
 — Гм… я не знаю, что произошло этой ночью, — продолжал он, укладывая ее в постель. Голос его становился все более хриплым. — Но может, мы поговорим в другой раз? Похоже, я не могу ни о чем думать, кроме тебя.
 Габби лежала перед ним — прекрасная, пленяющая каждым изгибом своего роскошного тела.
 — Квил…
 Но его голова уже склонилась к ее груди. Габби судорожно схватила ртом воздух. Протест застрял у нее в горле, не встревожив наступившей тишины. Страсть пронзила ее, как молния, и между бедрами появилась влага. Однако чувство вины настойчиво стучало в сердце. Если с Квилом на этот раз ничего не случится, он, пожалуй, догадается, что она дала ему лекарство Судхакара. А может, он сочтет, что все обошлось само собой?
 Нет, подумала она, Квил должен знать правду. Иначе обман будет стоять между ними всегда и она не сможет дарить мужу ласки без того, чтобы каждый раз не вспоминать об этом.
 — Нам нужно поговорить, — решилась она и отстранила от себя его голову.
 В глазах его вспыхнули озорные искорки.
 — Ты такая серьезная. Не лучше ли заняться… — прищурился он.
 — Нет! — Габби откатилась в сторону. — Мы уже занимались любовью сегодня ночью. Я хочу, чтобы ты это знал. — Квил онемел.
 — Не может быть, — наконец прошептал он, но в голосе у него не было уверенности.
 — Да.
 — Но у меня не болит голова. Я думал… Разве это был не сон?
 — Нет.
 — Габби, я ничего не понимаю, — беспомощно посмотрел на нее Квил и сдвинул брови.
 Обычно ей нравилось смотреть, как он хмурится, а это случалось каждый раз, когда ему предстояло решить какую-то задачу. Он был уверен, что любая головоломка поддается логическому объяснению. Но сейчас она призналась ему в предательстве, а он никак не мог в это поверить.
 Она попыталась успокоить себя. Неправилен способ, но не результат. Они предавались любви всю ночь напролет — и никакой мигрени наутро.
 Квил посмотрел на нее ледяным взглядом, и у Габби душа ушла в пятки.
 — Ты опоила меня, — изрек он ровным голосом и внезапно вырвал простыню из ее рук.
 Габби не успела ахнуть, как он грубо повалил ее на бок. На ее бедрах красноречиво синели следы его страсти. Он молча отодвинулся. Минуту назад его глаза были зелеными, как океанская волна. Теперь они стали черными. Должно быть, такое случается с людьми, когда они умирают, тупо подумала она. Сердце ее сжалось в предчувствии беды.
 — Это мощное лекарство, — прокомментировал Квил. Он уже полностью овладел собой. Она утвердительно кивнула.
 — Что в него входит?
 — Я не… я не знаю.
 — Знаешь.
 Она молчала, и лишь по тому, как дрожали ее руки, можно было догадаться, как ей сейчас страшно.
 — Судхакар давал это лекарство одному молодому мужчине, — прошептала Габби. — У него были головные боли после травмы головы. Он упал с дерева. Теперь тот мужчина здоров.
 — Каким образом ты подсунула мне лекарство?
 — Подлила в вино после ужина. — Квил встал. Только теперь он заметил, как его жена дрожит.
 — Отличный спектакль. Ты была великолепна этой ночью. — Он издевательски захохотал.
 Габби крепилась изо всех сил, стараясь не расплакаться. Он не имел права на нее сердиться.
 — Нужно было… чтобы ты совершал те действия, которые вызывают у тебя мигрень, — проговорила она чуть слышно.
 — Не понял? — Квил прищурил глаза. — Зачем это нужно?
 — Я думаю, эти действия отрицательно влияют на поврежденную часть мозга, — неуверенно произнесла Габби, — а лекарство должно было восстановить его функции.
 Во всяком случае, такая формулировка казалась ей более безопасной, чем объяснение Судхакара о погружении мозга в сон.
 Квил попытался осмыслить ее слова.
 — Пациент принимает лекарство, а затем совершает действия, которые вызывают головные боли? Но мои мигрени от контузии. При чем здесь движения?
 — Судхакар объяснил, что мигрени бывают не только после травмы головы, но рук и ног тоже. Это лекарство действует на определенные звенья нервной системы и таким образом… — Габби запнулась, не зная, как увязать между собой повреждения головного мозга и конечностей.
 — А ты не подумала, что мой организм мог не принять это лекарство? — холодно спросил Квил. — Тогда я вообще не встал бы с этой постели.
 — О нет, это лекарство могло просто не подействовать, но никаких осложнений после него не бывает.
 — Что еще говорил Судхакар?
 Габби молча кусала губу.
 — Я спрашиваю. Что… еще… сказал… Судхакар… об этом… лекарстве? — настойчиво повторил Квил, делая паузу после каждого слова, но ей казалось, будто он кричит.
 — В его состав входит природный яд, который в больших дозах приводит к смерти, — пролепетала она, умоляюще глядя на мужа. — Но Судхакар меня заверил, что это лекарство не вызовет никаких неблагоприятных последствий, разве что не принесет облегчения. Но ты излечился, Квил.
 Он отвернулся и стал одеваться.
 — Итак, ты дала мне опасный яд. — Голос Квила звучал бесстрастно. — Неужели ради ночи любви стоило рисковать моей жизнью?
 Габби умоляюще посмотрела на него.
 — Моя вина в том, что я не могла больше видеть твоих страданий, — заплакала она, чувствуя, что все между ними кончено. Ее замужеству пришел конец.
 — Твоя вина! А ты не испытывала вины, когда лгала мне, Габби? Когда давала мне лекарство, которое могло меня убить? — Квил повернулся к ней, и она вздрогнула, увидев выражение его лица. — Когда моя мать купила для меня подобное зелье, она по крайней мере спросила, буду ли я его принимать, а ты не соизволила этого сделать.
 — Ты бы отказался!
 — Верно.
 — Я должна была попробовать, — рыдала Габби, — потому что не могла смотреть, как ты мучаешься.
 — Но ты почему-то упустила из виду тот факт, что я не выношу обмана! — гневно вскричал Квил. — Поэтому я снова тебя спрашиваю: ты считаешь, эта ночь того стоила, Габби? — Квил сжал кулаки. — Ночью я принимал тебя за ангела. Довольно забавно при подобных обстоятельствах! Тебе было весело? Я что-то не помню, чтобы раньше ты так смеялась. — Его язвительный голос прорезывал воздух, как нос корабля, рассекающего туман.
 — Я люблю тебя.
 — Моя мать тоже покупала лекарства из любви ко мне, — фыркнул Квил. — Потому я ее и простил. — На этом бы и поставить точку, но он продолжил: — Ты хотела расторгнуть наш брак? Я не устраивал тебя как мужчина? Ты дала мне это лекарство, чтобы я был более… более активным? — Он цедил слова сквозь стиснутые зубы, хотя к этому времени уже полностью владел собой.
 — Неправда! — закричала Габби. — Я не могла видеть твоих страданий! Это было непереносимо!
 — Но в прошлый раз, если помнишь, все обошлось без мигрени. Напрашивается вывод, что тебя не удовлетворил тот опыт, не так ли?
 Она не могла отвечать из-за слез.
 — Я не стану принуждать тебя к дальнейшим экспериментам, — мягко продолжал Квил. — Ты ведь и сама это знаешь. Я больше не доверяю тебе, и при этих обстоятельствах наша совместная жизнь не может быть благополучной.
 Габби вытерла слезы. Ну что ж, она не будет унижаться. Сначала она ему все объяснит, а потом уйдет.
 — Я не собираюсь тебя переубеждать, но мне хочется, чтобы ты понял, почему я так поступила. Судхакар заверил меня, что лекарство никоим образом тебе не навредит. Поэтому я посчитала эту ложь оправданной.
 — Оправданная ложь. Кому? Своему мужу! Боже, до чего же ты самоуверенна и ограниченна! Ты нарушила брачный обет. Помнишь, как во время венчания ты обещала почитать своего мужа? Правда, тогда ты еще не подозревала, насколько мои недуги будут мешать тебе в повседневной жизни.
 — Нет! — В голосе Габби больше не было слез. Глаза ее засверкали от гнева. — Дело не в этом! Ты не должен говорить такие жестокие вещи! Я никогда не лгала тебе в важных вопросах.
 — Конечно. Ты лгала, только когда считала это необходимым!
 — Но я никогда не позволяла себе такой ужасной лжи, как ты!
 — И что же это за ужасная ложь, Габби? — Квил, скрестив руки, смотрел на нее в упор. — Должен тебе сказать, я всегда гордился своей честностью.
 Габби вскинула голову.
 — В таком случае ты не должен был лгать, что женился на мне по любви. У тебя были совсем другие мотивы.
 Квил внезапно вспомнил несколько эпизодов из своего «сна».
 — Прости меня, Габби. — Он виновато посмотрел на нее. Она с радостью дала волю гневу, чтобы заглушить свое горе.
 — Ты лгал мне в один из самых святых моментов в жизни! Ты заставил меня отказаться от человека, которого я любила и за которого хотела выйти замуж.
 — Я принудил тебя, потому что…
 — Я все знаю. Вы с Питером строили планы у меня за спиной. — Габби в упор смотрела на мужа. — Ты верно сказал прошлой ночью, что я романтик. Я по наивности думала, что ты любишь меня, и поэтому отвергла своего жениха. Конечно, Питер тоже мне лгал. Оказывается, он находил меня слишком толстой, а такие женщины не в его вкусе. А я-то, глупая, верила тебе, когда ты говорил, что я красивая.
 Квил не знал, что ей ответить на это.
 — Я по крайней мере лгала ради твоего блага, — продолжала обличать его Габби. — Я бы никогда не решилась на такой обман, как ты. На твоем месте я бы сгорела со стыда, разве может быть брак без любви?
 — Это не брак без любви! — запротестовал Квил. Габби пожала плечами:
 — Теперь это вообще не брак, как ты сам сказал. — Квил с большим опозданием понял, что на самом деле и не собирался приводить в исполнение только что высказанные угрозы.
 Габби выбралась из кровати, от гнева потеряв всякое чувство стыда.
 — Как ты прекрасна, — хрипло произнес Квил, когда она наклонилась поднять с пола свое белье.
 Габби холодно взглянула на него и, надевая сорочку, повторила его слова:
 — Я больше не доверяю тебе, и при этих обстоятельствах наша совместная жизнь не может быть благополучной. — В голосе у нее звучали горечь и разочарование.
 — Но… твоя ложь — совсем другое дело! Ведь ты могла погубить меня этим снадобьем.
 — А ты мог разбить мое сердце. Мне казалось, что я влюблена в Питера. А тебе я была совсем неинтересна. Нескладная толстая девушка, которую невесть где откопал твой отец. Надо думать, я еще должна благодарить судьбу, что меня не отправили обратно в Индию, потому что в отличие от Питера ты не нуждался в моих деньгах.
 Квил лихорадочно искал доводы в свою защиту. Но, так ничего и не придумав, снова вернулся к разговору о яде.
 — Похоже, ты не очень за меня беспокоилась, если дала мне смертельный яд, — проговорил он сварливым тоном.
 — В той дозе яд не опасен, я уже тебе говорила. Хочешь сам убедиться? — Габби открыла шкаф и достала маленькую коричневую бутылочку. — Вот, смотри, я дала тебе ровно половину. Этого количества недостаточно, чтобы отправить человека на тот свет.
 — Ну-ка скажи, как часто Судхакар назначал больным это лекарство?
 — Дважды, — буркнула Габби.
 — И поэтому ты решила, что я подходящий кандидат для третьего эксперимента?
 Габби не могла больше сдерживаться.
 — Какое ты имеешь право на меня сердиться?! — вскричала она. — Я тебя вылечила! Ты сам убедился, что после этой ночи у тебя нет мигрени. Можешь теперь отправляться к своим куртизанкам! Вперед!
 — Я имею право сердиться, потому что моя жена неутомимо демонстрирует полное пренебрежение к моему здоровью. Да будет тебе известно, я получил письмо от твоего отца. Он предупредил меня, что ты, по его выражению, «вынашиваешь гнусный план», угрожающий моей жизни.
 — Ты переписывался с моим отцом? — потрясенно посмотрела на него Габби.
 — Он прислал мне несколько писем.
 — О, даже так! — Габби была в ярости, однако попыталась подстроиться под беззаботный тон мужа. — И что же он там написал? И почему ты не упомянул об этом раньше?
 — Я подумал, что он выжил из ума. То, какими эпитетами он тебя наградил…
 — Могу себе представить, — презрительно скривилась она. — Но мне в голову не могло прийти, что у вас с ним столь доверительные отношения.
 — Вероятно, мне следовало отнестись более серьезно к его предостережениям. — Голос Квила был что-то слишком спокойным.
 Габби окончательно вышла из себя:
 — Еще бы! Ты и мой отец — два сапога пара. Вы, мужчины, только и умеете хныкать, как малые дети! Ты дал себе глупую клятву не принимать лекарств и остаешься верен ей из простого упрямства. А теперь… а теперь, когда ты поправился, ты еще смеешь оскорблять меня, вместо того, чтобы сказать спасибо!
 Глаза Квила сверкнули гневом.
 — Пусть я глупый! Но я по крайней мере не пытался никого убить!
 — Я пыталась тебя убить? — заорала Габби. — Это лекарство безвредно! Безвредно!!!
 — Неужели? — прошипел Квил. — Я не думаю, чтобы ты согласилась добровольно принять какой-нибудь яд. То ли дело подмешать его кому-то другому и потом уверять, что это безобидное лекарство.
 Габби так посмотрела на него, что он отшатнулся, а она спокойно открутила колпачок и молниеносным движением опрокинула содержимое пузырька себе в рот. И в ту же секунду Квил выбил у нее из рук пустой флакон.
 — Слишком поздно, — проговорила она, надменно вскидывая подбородок. — Я не собиралась тебя убивать и не боюсь испытать это лекарство на себе.
 Квил сделался мертвенно-бледным.
 — О Боже, — застонал он. — Что ты наделала, Габби! Где Судхакар?
 Она пожала плечами:
 — Наверное, возвращается в Индию, — Габби прошла мимо мужа и села на край кровати, слегка растерявшись от собственного героизма.
 — Эта доза, наверное, рассчитана на взрослого мужчину. Да, Габби? — дрожащим голосом спросил Квил.
 — Я крупная женщина. Почти такая же, как взрослый мужчина. И вообще я с удовольствием посплю денек-другой, пока ты не успокоишься и не поймешь, что я не пыталась тебя убить. — В ее тоне больше не было вызова. Она ругала себя за то, что позволила своему упрямому характеру взять верх над разумом.
 — Габби, на каком корабле отплыл Судхакар?
 — Не знаю, — рассеянно ответила она. — Да он, наверное, уже в море. Не беспокойся. Судхакар сказал, что действие лекарства прекращается через сутки.
 Что у нее со зрением? Перед ней был не один, а целых три Квила! Он до боли сжимал ее руки. Затем распахнул дверь и крикнул Кодсуолла. Она слышала, как он дает указания дворецкому разыскать Судхакара, если тот еще в Лондоне. Голос мужа звучал глухо, словно издалека.
 Она теребила пальцами одеяло, пока все не поплыло перед глазами.
 Ей показалось, что прошло несколько часов, прежде чем снова появился Квил. Когда перед ней внезапно качнулось его лицо, она отпрянула и заглотнула воздух.
 — Лекарство подействовало на твое зрение, — объяснил Квил. — Помнишь, прошлой ночью я думал, что у тебя ореол?
 — Ты на меня обиделся, да, Квил? — Слабый голос Габби вибрировал, словно тонкая струна. Пальцы вцепились в одеяло. Кровать накренилась, как корабль в шторм. — Я очень сожалею, что вела себя так глупо.
 Квил взял ее руки в свои.
 — Мы оба вели себя глупо. — В голосе его звучало раскаяние. — Я всегда знал, что ты не собиралась меня убивать. Просто я разозлился. И ты права, — теперь он гладил ей руки, — я должен был сказать тебе спасибо. Я был дураком, когда вообще затеял этот разговор.
 — Я рада, что Судхакар уехал. Он все время распекал меня за легкомыслие. Он не хотел давать мне лекарство, — призналась она.
 — Что еще он говорил тебе об этом снадобье? Ты можешь вспомнить?
 — Нет. Он говорил, что в небольших дозах оно неопасно.
 — А еще?
 — Ничего. — Габби вдруг хихикнула.
 — Что с тобой?
 — У тебя отрастают уши, Квил! Ты похож на кролика! — У нее округлились глаза. — Посмотри на свой нос!
 Квил тяжело вздохнул — его ждала трудная ночь.
 Еще два часа Габби то хихикала, то зевала и, наконец, провалилась в сон.
 Растерянный и несчастный, он сидел возле нее и думал, какой же он редкостный олух. Как можно было допустить такое?
 Он своим ослиным упрямством вынудил Габби солгать. Если бы он сам не спровоцировал конфликтную ситуацию, не было бы ни этой ссоры, ни ужасных последствий. Он должен был заключить жену в объятия и услаждать ее весь день — в благодарность за исцеление.
 Габби лежала неподвижно, как мраморная статуя. Через некоторое время Квил взглянул на часы. Прошло только четыре часа, — значит, ей спать еще как минимум двадцать.
 Он по-прежнему сидел в спальне, когда старик индус рывком распахнул дверь.
 — Лорд Дьюленд?
 Квил вздрогнул и встал, не выпуская руку жены.
 — Сэр… — Он замялся — не пересказывать же эту абсурдную ситуацию.
 Но Судхакар, похоже, и не ждал от него подробностей. Подойдя к кровати, он взял Габби за запястье. У Квила сжалось сердце, когда он увидел, какой вялой выглядит ее маленькая кисть.
 — Как давно она спит?
 — Около четырех часов.
 Судхакар ничего не ответил, но Квилу показалось, что индус скрипнул зубами.
 — Плохой признак, сэр?
 Индус опять промолчал. Их глаза встретились.
 — Нет! — в панике закричал Квил. Судхакар опустил голову.
 — Сомневаюсь, что она выживет после такой дозы. Я ей говорил, что это сильный яд. Она слишком быстро заснула.
 — Я в этом не разбираюсь, — тупо пробормотал Квил. — Что это значит?
 — Лекарство изготовлено из яда древесной лягушки, — пояснил Судхакар. — Этим ядом лягушки погружают свою жертву в сон, а потом поедают ее. Для людей глубокий сон неизменно фатален.
 — Надо разбудить ее! — Квил грубо оттолкнул Судхакара и, невзирая на его протесты, начал трясти Габби за плечи. Ее голова, как у тряпичной куклы, безвольно моталась из стороны в сторону. — Дайте ей что-нибудь! — приказал он. — Какое-нибудь противоядие.
 — Против этого яда наука бессильна, — горько вздохнул Судхакар. — Вы должны смириться с печальным исходом. Так же как и я.
 — Как вы могли доверить ей это снадобье? — гневно вскричал Квил, сжимая кулаки и надвигаясь на индуса. — Вы же знали ее. Неужели вы не предполагали, что ей может стукнуть в голову самой его принять? — Судхакар удивленно посмотрел на него.
 — Откуда я мог знать? Я видел молодую женщину, снедаемую тревогой за своего мужа, готовую спасти его от страданий, даже если ценой будет ее замужество. Но я не заметил ничего такого, что указывало бы на суицидальные намерения.
 — Она не имела представления, что это за лекарство! — свирепо зашипел Квил. — Она считала его безвредным. Вы не должны были давать ей его.
 — Вы думаете, она ребенок? — пожал плечами Судхакар. — Она взрослая женщина и сама несет ответственность за свое легкомыслие.
 Квил вперился в него грозным взглядом, но вдруг понял, что старик тоже страдает.
 — Мы должны что-то делать, — простонал он в отчаянии.
 — Здесь я бессилен. — Судхакар отвернулся, с трудом выдавливая слова, застрявшие глубоко в горле. — За свою жизнь я любил двоих детей — и лишился обоих. Габби теперь последует за Джохаром.
 — Она говорила, что вы специалист по ядам.
 — Но это не индийский яд, — возразил Судхакар. — Если и существует какое-то противоядие, я его не знаю. Век прожил — и ничему не научился! Не смог уберечь самых любимых людей!
 Квил был готов вцепиться в старого индуса и вытрясти из него душу.
 — Это выглядит как обычный сон, — настаивал он. — Подумайте получше. Почему вы уверены, что Габби умирает?
 — Я не уверен, — признался Судхакар. — В таком состоянии можно жить несколько дней, но в конечном счете люди не просыпаются. И вы не разбудите их никакими стимулирующими средствами. Сам я никогда не наблюдал таких пациентов, но человек, который дал мне этот яд, предупреждал, что летальный исход возможен.
 — Не понимаю, чем плохо, что она поспит, — неуверенно пожал плечами Квил. — Человек может спокойно проспать неделю, разве нет?
 Судхакар, нахмурясь, сосредоточенно о чем-то думал.
 — Если б им давали воду… — начал он и снова замолчал. — Возможно… возможно, пациенты умирали не из-за яда, а от обезвоживания.
 — Отлично! — обрадовался Квил. — Сейчас мы дадим ей воду. — Он налил стакан и поднял Габби голову. Но вода не удерживалась во рту и вытекала обратно.
 — Это нехороший признак, — простонал Судхакар. — Я обречен наблюдать смерть обоих моих детей. Но маленькая Габриэла уйдет в мир иной по крайней мере без страданий.
 Квил, не обращая внимания на его стоны, пытался что-нибудь придумать. Наконец он позвонил Кодсуоллу и попросил ложку. Но ложка не помогла. Как он ни старался напоить Габби, вся вода выливалась ей на ночную рубашку.
 Он почувствовал руку на своем плече.
 — Это бесполезно, — мягко проговорил Судхакар, глядя на него измученным взглядом. — У нее нарушен глотательный рефлекс.
 — Нет! — взревел Квил,
 — Я испытывал те же чувства, когда Джохару стало хуже, — сочувственно посмотрел на него Судхакар. — Это было перед самым концом. Мы остались с ним вдвоем. Из-за холеры ни одна душа в деревне даже близко не подходила к нашему дому. Но Габби заботилась о Джохаре, забыв о собственной безопасности. Она купила английское лекарство и принесла мне.
 Квил посмотрел на свою жену, неподвижно лежащую в насквозь промокшей рубашке.
 — Габби не могла поступить иначе, — кивнул он, прикладывая руку к ее щеке.
 — О да, — согласился Судхакар. — Она была готова сделать все для тех, кого любила. Габби любила вас, виконт Дьюленд. Вы счастливый человек. Она любила вас слишком сильно, чтобы видеть ваши страдания. И я полагаю, она не жалеет о случившемся.
 — Не знаю, — хрипло сказал Квил. — То, что я ей наговорил…
 Рука Судхакара на его плече напряглась.
 — Я полагаю, между вами произошла ссора и Габриэла в запальчивости выпила лекарство. Она всегда была с характером — он у нее под стать ее сердцу. Но она любила вас и была бы счастлива узнать, что у вас больше нет мигрени. Вы ведь поправились, не так ли?
 Квил не мог поднять глаз, затуманившихся слезами.
 — Какой от этого толк! — гневно вскричал он. — Я не мыслю жизни без Габби…
 Рука исчезла с его плеча.
 — Я не останусь смотреть, как она умирает. Я уже похоронил одного ребенка. Боюсь, что это ваша карма, милорд.
 Квил встал.
 — Вы уверены, что ничего нельзя сделать? — спросил он, с трудом выговаривая слова сквозь сдерживаемые рыдания. — Абсолютно уверены?
 — Да. Единственное, что могу вам посоветовать, — это продолжать давать ей воду. Сколько удастся, сколько просочится в горло. Возможно, эти капли спасут ее. Но более вероятно, что ей уже ничто не поможет.
 Квил заскрежетал зубами. Больше всего на свете ему хотелось убить старого индуса.
 — Я напишу вам, когда Габби проснется, — пообещал он и поклонился.
 Судхакар в ответ поклонился по восточному обычаю, сложив ладони перед грудью.
 — Я буду ждать вашего послания. — В его добром голосе прозвучала безнадежность.
 Квил приступил к делу. Вскоре рутинная работа была им освоена в совершенстве. Каждый час, минута в минуту, он приподнимал Габби голову, обертывал шею полотенцем и ложкой вливал воду в рот. Таким образом он добился, что некоторое количество воды проникало ей в горло. Во всяком случае, он на это надеялся.
 К полуночи силы его истощились. Он перепоручил Габби Маргарет и ушел в свою комнату. Упал на кровать и с перерывами поспал часа два. Это была самая холодная и самая темная часть ночи. Его разбудил какой-то звук из соседней комнаты. Может, Габби проснулась?
 Одного взгляда через дверь было достаточно, чтобы понять, что ничего не изменилось. Маргарет тщетно пыталась удержать голову его жены — она по-прежнему клонилась набок. Горничная повернулась к нему с белым от усталости лицом.
 — Милорд… — произнесла она упавшим голосом.
 — Иди спать, — приказал ей Квил. — И попроси Кодсуолла прийти, когда рассветет. — Он снова положил полотенце на шею Габби.
 Рано утром слуга отправился за врачом.
 Доктор Уинн, худощавый высокий мужчина со скошенным подбородком и ярко-синими глазами, был лучшим специалистом из тех, кто консультировал Квила.
 — Интересно, — повторял он, рассматривая маленький флакон. — Весьма неординарный случай, милорд. Яд древесной лягушки?
 Врач пощупал у Габби пульс и послушал сердце.
 — Это похоже на глубокий сон. Вы не пробовали давать ей кофе? У меня было несколько случаев, когда я выводил пациентов из подобного состояния при помощи кофе или крепкого чая.
 Следующие два часа Квил вливал Габби коричневый напиток, наблюдая, как он вытекает из ее расслабленного рта. На белом полотенце расплывались безобразные пятна, а ее состояние оставалось по-прежнему без изменений.
 Доктор Уинн взъерошил волосы и вздохнул.
 — Боюсь, что здесь я бессилен, милорд, — признался он. — В этих экзотических ядах сам дьявол не разберется. Вряд ли мне удастся помочь вашей жене. В данном случае я могу только поэкспериментировать.
 Осторожность доктора Уинна была как раз тем качеством, которое определило решение Квила несколько лет назад. Этот врач не предлагал ему отваров из толченых ос или индийской конопли.
 Однако сейчас Квил рассудил иначе.
 — Приступайте, — коротко ответил он. Доктор Уинн принялся размышлять вслух:
 — Кофе на нее не действует. Если дать ей более сильное средство… Вещества, стимулирующие нервную систему, могут оказать противодействие данному яду. Вы понимаете?
 Квил кивнул.
 — Сделайте же что-нибудь! — взмолился он. Уинн нерешительно посмотрел на Квила. — Мне нужно ваше полное внимание, милорд. Есть один вариант, но он применяется очень редко, и его результаты пока рано принимать в расчет.
 Квил, побледнев, стиснул руку Габби.
 — Я предлагаю дать ей опийную настойку, совсем немного. Это интересное лекарство: в малых дозах — снотворное, в больших — яд. К тому же опий — наркотик, очень быстро вызывающий привыкание, — добавил он.
 — Зачем ей снотворное? Она и так спит.
 — Наркотики опийной группы иногда ведут себя как антагонисты снотворных. Мы не знаем механизмов этого взаимодействия, но результаты обнадеживают. Хотя, повторяю, все это на стадии эксперимента.
 — А риск?
 — Практически никакого, — пожал плечами Уинн. — Но если этот вариант не пройдет, то стимулирующие препараты потом определенно будут исключены. Может даже случиться, что ваша жена впадет в еще более глубокий сон, такой глубокий, что… Я оставляю выбор за вами, милорд.
 — Я уже сделал выбор, — заявил Квил. — Дайте ей опий.
 — Вы понимаете, что шансов мало? — Квил молча кивнул.
 Уинн достал из саквояжа шприц и ампулу с лекарством. Квил молча наблюдал, как он вводит его жене опий.
 — Когда мы узнаем результат?
 — Довольно скоро, — спокойно проговорил Уинн. — Милорд, позвольте дать вам совет — постарайтесь влить в жену еще немного воды.
 Квил начал вливать Габби в рот воду из ложки, подозревая, что Уинн просто хочет его чем-нибудь занять.
 Прошел час.
 Квил сидел у кровати, наблюдая за женой. Хоть бы что-то изменилось в ее лице — нет, никаких признаков пробуждения. Горе тяжелым грузом давило на сердце, но разум не соглашался с тем, что ее уже нет.
 — Моя жена умерла, — хрипло пробормотал он через час. Уинн, стоявший в ногах кровати, покачал головой:
 — Она не умерла, милорд. — Но Квил его не слышал,
 — Сейчас вам лучше уйти, — мертвым голосом произнес он. — Опий не подействовал. Я хочу… провести отпущенное мне время наедине с женой.
 — Я буду внизу. Если вам потребуется моя помощь, дайте мне знать, — сказал Уинн и вышел из спальни.
 Оставшись один, Квил тупо сидел в полной тишине, сколько времени — он совершенно не представлял. Он перестал следить за Габби, за исключением тех минут, когда поил ее. Видеть ее застывшее лицо было невыносимо тяжко. Конечно, гораздо комфортнее воображать ее с золотистым ореолом, сказал он себе. Он вспомнил, как «Габби из сна» проскальзывала сквозь его пальцы, подобно тому розовому свету, который окружал ее тело.
 Внезапно из его горла вырвался отчаянный крик:
 — Не надо, не надо, Габби! Не становись ангелом! Ты нужна мне здесь!
 Квила ничуть не волновало, что его слышит весь дом. Она умерла. Она покинула его. Так быстро, в краткий миг между радостью и ссорой.
 — Нет! — Он зарыдал. Он никогда не плакал, но и никогда не испытывал такой боли. Эту боль нельзя было переносить молча. — Ты должна вернуться! Не покидай меня, Габби! Прошу тебя, не уходи. Жизнь… — Слова, рвавшиеся из сердца, застревали в горле, превращаясь в нечленораздельные звуки. От гордыни ничего не осталось. — Жизнь без тебя ничего не стоит. Я люблю тебя. Без тебя мне не с кем говорить. Никто не заставит меня так улыбаться, как делала ты. Все краски померкли…
 У него отказал голос, и он лег рядом с ней, положив голову ей на грудь. Ухо уловило слабое сердцебиение. Он прижался теснее к живому кусочку, оставшемуся в этом мире от Габби. Изнеможение и отчаяние взяли свое. Он уснул у нее на груди.
 Через несколько часов, а может быть, минут его позвала «Габби из сна».
 — Я знал, что ты придешь ко мне, — пробормотал он. — Я знал, что увижу тебя снова.
 Квил не расслышал ее ответа. Он попытался открыть глаза, но не смог — настолько он был измотан.
 — Моя жена умерла, — пожаловался он ей. — Габби оставила меня, и теперь у меня нет никого, кроме тебя, ангел. — У него перехватило дыхание, но ему все же удалось справиться с голосом. — Ты должна уйти. Я не хочу тебя. Мне не нужен никто. Габби — единственная, кого я люблю.
 — Открой же наконец глаза, Квил! — В голосе «Габби из сна» звучало легкое раздражение. Квил покачал головой и повторил:
 — Я не хочу тебя. Уходи. Я люблю Габби.
 На этот раз голос почему-то захихикал.
 Тогда Квил сделал над собой усилие и открыл глаза. Первое, что он увидел, — это лежащую на его груди руку. Он очень хорошо знал эти тонкие, проворные пальчики.
 Он изумленно уставился на них.
 Он даже перестал дышать.
 — Доброе утро, муж, — проговорил знакомый голос, Квил узнал голос своей жены и поднял взгляд. Сверху на него смотрели теплые смеющиеся глаза Габби.
 — О Боже! — Молитва и благодарность слились в одном звуке.
 Габби подняла бровь.
 — Почему бы тебе не сказать своей жене: «Доброе утро. Как ты спала, Габби?» Ты забыл, чему я тебя учила?
 — Ты хорошо себя чувствуешь? — хрипло спросил он, все еще не веря в реальность происходящего,
 — Нет, — качнула головой Габби, оставляя свой насмешливый тон. — Я вела себя глупо, Квил, и должна извиниться. С тех пор как я проснулась, я только об этом и думаю. Я никогда не буду лгать тебе. И никогда не позволю гонору руководить моими действиями, как в этот раз. Ну а со здоровьем все в порядке. От лекарства Судхакара не могло быть серьезных последствий.
 Квил недоверчиво смотрел на нее.
 — Ты могла умереть, Габби.
 — От лекарства?
 — Судхакар говорил, что мы не сможем тебя спасти.
 — О, Квил, так ты его разыскал?
 — Да. Он сказал, что… — Габби отмахнулась.
 — Я не хочу слушать. Вечно он выносит приговор, этот Судхакар. Я чувствую себя прекрасно! Подвинься и отпусти одеяло, чтобы я могла встать с постели.
 Ее муж не сводил с нее глаз, не сдвинувшись ни на дюйм.
 — Я не могу позволить тебе встать. — Голос его был сиплым от пережитых страданий. — Габби, я так люблю тебя! — Он взял ее лицо в ладони. — Я не могу жить без тебя, ты знаешь это?
 — Значит, теперь ты в меня влюблен? — хмыкнула Габби.
 — Я не должен был лгать тебе, — повинился Квил, наклоняясь, чтобы ее поцеловать. — Но я рад, что сделал это, потому что, если бы я не обжулил тебя, у меня не было бы сейчас любимой жены.
 — Ты не лгал мне, — улыбнулась Габби. Квил задержал рот на волосок от ее губ.
 — Ты был влюблен в меня, — продолжала его жена. — Просто ты не знал этого. «Горю я, изнываю и погибну», — прошептала она. — Помнишь?
 И он вспомнил жгучее желание, которое испытывал к невесте своего брата, и свои действия, поправшие все правила джентльменского поведения. Он застонал.
 — Я полагаю, ты права. Ох, до чего же неудобно иметь смышленую жену! Я влюбился в тебя еще в порту. — Квил слегка задевал ее губами, очень мягко и нежно. — Но между тем, что было и есть, нет даже отдаленного сходства. Сейчас я по уши влюблен в тебя.
 — О, Квил, — успела сказать Габби, прежде чем он закрыл ей рот поцелуем. — Подожди. — Она оттолкнула его от себя. — Мне нужно срочно подняться.
 Но у него были другие планы.
 — Ты вылечила меня, — прошептал он. — Моя любимая жена исцелила меня, и я намерен услаждать ее день и ночь. И все это утро тоже.
 Габби затихла. Глаза ее заблестели.
 — Я тоже люблю тебя, ты знаешь это? Только человек, которого я полюбила так страстно, мог заставить меня натворить столько глупостей. Теперь я это поняла.
 — Я удалю из дома все отравы, — пригрозил Квил. — И тяжелые предметы тоже, раз у меня такая жена. И я в ужасе, — прошептал он около ее губ, — что наши дети унаследуют ее свирепый характер. — Он навалился на нее всей тяжестью своего тела.
 — Квил! Мне нужно встать! Пусти меня! — Габби попыталась спихнуть его с себя.
 — Не пущу. — Глаза его потемнели от страсти. — Я хочу, чтобы ты осталась со мной в постели.
 — Но я не могу! — закричала Габби.
 — А я не могу выпустить тебя из поля зрения. Я думаю отныне мы будем жить в постели.
 — Квил!
 — Тебе это не нравится?
 Повалив ее на спину, Квил принялся покрывать ее нос и глаза поцелуями. Она извивалась под ним, пытаясь освободиться. Он плохо слышал, что она говорила, так как был слишком опьянен радостью.
 Габби была вынуждена взвыть, чтобы он ее наконец услышал.
 — Квил, ты должен отпустить меня! У меня очень специфическая реакция на лекарство Судхакара… мне кажется, будто я выпила целое озеро. Мне срочно нужно в сортир!
 Квил разразился хохотом.
 Его жена продолжала неистово вырываться, и он испугался за ее бедра, от которых зависела жизнь его будущих детей. И тогда он перекатился на бок и позволил ей встать. Однако это не изменило его планов на день. Нет, на неделю. Он здоровый мужчина, и у него прекрасная жена. У них будет целый выводок ребятишек. Приятная перспектива, разве не так?
 Так что впереди у него много работы.




 Глава 25


 Однажды Камат, торговец фруктами, наблюдал весьма занятную картину. Взбираясь на гору, он остановился отдохнуть перед крутым подъемом. Когда он случайно взглянул вниз, у него глаза на лоб полезли. На берегу Ганга какая-то пара предавалась любви, вероятно, думая, что их никто не видит. У женщины была жемчужно-белая кожа англичанки. Он слышал, что на Англию с неба падает град величиной с плоды манго и ударяет людей по голове. Оттого англичане такие глупые. Он пригляделся к любовникам — похоже, град не повредил других частей тела этих англичан.
 Старый человек понимающе вздохнул и продолжил восхождение по извилистой узкой тропке, ведущей к его дому. Хорошо все-таки, что Дженингем наконец умер. Сумасшедшего англичанина бесили подобные вещи, и из-за этого он изгнал из деревни его дочь Сариту вместе с ее мужем. Камат фыркнул. Конечно, Сарита с мужем вернулись через несколько недель, но уже под другим именем. Он был слеп как крот, этот старый Дженингем. Ничего не видел дальше кончика собственного носа.
 А там, внизу, англичанин, чья кожа была не так бела, как у его жены, перекатившись на спину, смотрел на облака над ними.
 — Что ты там рассматриваешь? — спросила Габби, пристраивая голову ему на плечо.
 — М-м-м… — Квил провел рукой по ее спине и, к своему неудовольствию, обнаружил, что она уже полностью закрыта шелком. — Я ищу мою жену из сна, — признался он. — Она где-то там, со своим розовым ореолом. Она ждет меня, потому что хочет лежать здесь обнаженная, при свете дня, не думая о приличиях,
 — Ей повезло, — вздохнула Габби. — Дай мне знать, когда найдешь ее. Я хочу ее предупредить, что потом у нее будут солнечные ожоги.
 — Потом у нее ничего не будет, кроме меня, — лениво пробурчал Квил, накрыв ее своим телом. — И пусть мы будем совсем одни — мы двое и вечность.
 — Хорошо, — согласилась его жена, озорно подмигивая. — Вечность — это там, где находится столь восхваляемая тобой «Габби из сна», а я прекращаю с тобой знакомство.
 — О чем ты говоришь?
 — О твоем земном будущем.
 — Я не понимаю.
 — На следующий год к этому времени ты не будешь так одинок, — пообещала Габби. — И не только ты — я тоже.
 Камыши, шелестевшие на слабом ветру, притихли, услышав это признание. Квил прочистил горло.
 — Повтори, что ты сказала?
 Его жена улыбнулась одними глазами.
 — Ты уверена?
 — Абсолютно.
 Англичанин перекувырнулся и встал, демонстрируя миру свое обнаженное естество, как будто этому самому миру было интересно его созерцать.
 — Мы уезжаем домой, — решил он внезапно, затем поднял с земли панталоны и принялся их натягивать. Его жена приподнялась на локтях и засмеялась:
 — Домой — в Джайпур или в Англию?
 — Домой — в Англию.
 — Я думаю, тебе нужно повременить еще несколько месяцев, чтобы укрепить свои торговые связи с Англией. И Джосент этого хочет. Он очень высоко ценит твою помощь в возвращении княжеских драгоценностей.
 Квил присел на корточки рядом со своей хитрой женой и дотронулся пальцем до ее носа.
 — Домой — в Англию, девочка. — Габби вздохнула:
 — Вот так. И после этого ты будешь утверждать, что неимоверно счастлив?
 Квил кивнул.
 — Одни жесты. Жить с тобой — все равно что состоять переводчиком при глухонемом. Ты это понимаешь?
 — Жить с тобой — это… блаженство. Ты это понимаешь? — Глаза Габби заблестели от слез. Легкий бриз прошелестел в ветвях деревьев, и склоненный над Гангом жасмин рассыпал на воде белые цветы. Квил прижался к ее губам. Сладкий аромат проплывающих мимо лепестков не мог соперничать со сладостью его поцелуя.